Убить Короля Сандроне Дациери
        Звезды мирового детективаКоломба Каселли #3
        После ужасной снежной бури Коломба Каселли, знакомая читателям по романам «Убить Отца» и «Убить Ангела», обнаруживает в своем сарае подростка-аутиста по имени Томми, перемазанного кровью. Выясняется, что его родители убиты у него на глазах. И хотя Коломба еще полтора года назад вышла в отставку, пытаясь оправиться после трагических событий в Венеции, когда она едва не погибла, а ее друг Данте Торре был похищен, молодая женщина вынуждена включиться в расследование. Никто, кроме нее, не сможет разрешить загадку Томми, который порой ведет себя точно так же, как жертвы Отца, похитителя детей и серийного убийцы. А еще Коломбе предстоит отыскать друга и вместе с ним понять, кто скрывается под маской короля монет, который управляет смертельной игрой.
        Сандроне Дациери, мастер психологического триллера, в заключительной книге своей трилогии выстраивает замок из зеркал и обманных ходов. Читатель, лихорадочно переворачивая страницы вплоть до бурного и напряженного финала, обнаруживает, что в построенном по принципу матрешки тексте всплывают все новые загадки.
        Впервые на русском!

        Сандроне Дациери
        Убить Короля

        Sandrone Dazieri
        Il re di denari

        

* * *

        Don’t you never try to look behind my eyes
        You don’t wanna know what they have seen.

        Frank Zappa. A Token of my Extreme[1 - Куплет из песни американского певца Фрэнка Заппы «A Token of my Extreme» (Никогда не пытайся заглянуть мне в душу через мои глаза, / Тебе лучше не знать, что они видели; «Признак моей крайности», 1979).]

        Ранее

        Коломба склонилась над Гильтине. Женщина была мертва.
        Данте в ярости повернулся к Лео:
        – В этом не было необходимости. Никакой гребаной необходимости!
        Перезарядив пистолет, Лео подошел к Коломбе:
        – Она умерла?
        – Да.
        «Боже, какая она маленькая», – подумала Коломба. В Гильтине было не больше сорока килограммов веса.
        – Данте, что там взорвалось?
        – Старый друг Гильтине пытался обеспечить ей путь к отступлению.
        – И ему это почти удалось, – сказал Лео, подобрав брошенный Гильтине нож.
        – Лео, ты портишь улики, – сказала Коломба.
        – Какой я рассеянный.
        Что-то в тоне его голоса заставило Данте вздрогнуть.
        – Не трогай ее! – закричал он.
        Слишком поздно – Лео пырнул Коломбу в живот и провернул в ране нож.
        Желудок Коломбы превратился в лед. Выронив пистолет, она упала на колени. На руки хлынула кровь. Она увидела, как Лео сшибает Данте на пол и наклоняется над Белым. Неспособный пошевелиться от невыносимой боли в области таза, старик со страхом уставился на него.
        – Если ты сохранишь мне жизнь, я тебя озолочу, – сказал он.
        – До свидания, – сказал Лео по-русски и рассек ему горло равнодушно, словно резал праздничный пирог.
        Данте подполз к Коломбе, которая, свернувшись в комок, лежала в луже крови.
        – КоКа… – со слезами прошептал он. – Не двигайся. Я сейчас сожму твою рану. Сожму…
        Лео схватил Данте и рывком вздернул на ноги.
        – Пора идти, – сказал он.
        Данте почувствовал, что его внутренний термометр подскочил до десяти, до сотни, до тысячи градусов. Лицо Лео превратилось в темное пятно в углу берлинского медиафасада, потом в лицо прохожего, увидев которого он несколько месяцев назад попал в швейцарскую клинику с психотическим срывом.
        – Это ты, – пробормотал он.
        – Молодец, братик, – сказал Лео и сдавил ему горло.
        Дождавшись, пока Данте потеряет сознание, он взвалил его себе на плечи.
        Последнее, что увидела Коломба, была тянущаяся к ней из-за плеча Лео рука Данте. Она хотела сказать ему, что спасет его, что он был прав во всем, что они никогда больше не расстанутся, но произнесла это только в забытьи.
        Врачи спасли ее, когда она уже стояла на пороге смерти, но к этому времени Лео и Данте бесследно исчезли.
        Потребовалось семь дней, чтобы установить, что Лео Бонаккорсо никогда не существовал.

        Часть первая. Кошмары

        Глава первая

1

        Темнота.
        Данте задыхается. Темнота придавливает его бетонной плитой, расплющивает, превращает кости в крошево. Проникает ему в рот и в легкие. Он не может закричать. Не может ни шевельнуться, ни даже извергнуть из себя рвоту. Снова потеряв сознание, он видит в обессиленном сне черный экран, отображающий его воспоминания. Ему улыбается залитая кровью женщина в зеленом платье. Грохот взрыва.
        Крики.
        Его будят крики.
        Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Темн…
        Свет.
        Всего на мгновение, на долю секунды, слишком мимолетную, чтобы ее осознать. Но Данте хватается за этот миг. Его глаза вбирают свет, к нему отчасти возвращается способность мыслить. Он чувствует запах древесины и пыли. Думает об услышанном взрыве… Что-то обрушилось ему на голову? Он в больнице?
        Напряжение оказывается чрезмерным. Его вновь отбрасывает к черному экрану. Отбрасывает к воспоминаниям. В странное место, похожее на дискотеку. К залитой кровью женщине со странным именем. К пяти летящим к ней пулям. Данте удается увидеть, как они улитками ползут по воздуху и ударяют ее в спину. Плоть женщины превращается в студень, лицо растекается, улыбка разлетается на осколки. На ее левой ключице и животе вырастают два вулканчика из кожи. Вулканы извергаются, и из них, брызгая кровью и осколками костей, вырываются две пули, прошедшие насквозь. Женщина начинает заваливаться вперед. Позади нее…
        Темнота.
        Данте в сознании, но не открывает глаза. Сначала он пытается ощутить собственное тело, воссоздать его вопреки волнам боли, которые омывают его с каждым движением. Он понимает, что лежит навзничь со связанными запястьями и щиколотками. Во рту у него что-то кожаное, вокруг бедер – что-то мягкое. Помимо этого, он обнажен. Его интубировали? Он в тяжелом состоянии? Данте вспоминает сон о дизельном двигателе, вибрировавшем внутри его черепа. Это был мотор лодки. Возможно, на ней его доставили в больницу.
        Он пытается пошевелить руками, и боль в запястьях возрастает. В кожу впивается что-то острое.
        Пластиковые стяжки.
        Это самые дешевые наручники на свете, но в больницах обычно не приковывают пациентов. Его не госпитализировали. Он где-то еще.
        Он пленник.
        Ужас снова отбрасывает его в кинотеатр памяти. Фильм крутится дальше, женщина в зеленом продолжает падать, и Данте видит то, что позади нее. Разбитые стеклянные перегородки, яркую, разноцветную пластиковую мебель, обвалившуюся штукатурку. И тела на полу. Мужчин в смокингах, женщин в вечерних платьях. Сплошь залитых кровью. Галлюцинируя, Данте отдает себе отчет, что видел этот взрыв собственными глазами. Он там был. Он не знает, как давно это случилось. Но знает, что происходило все в Венеции.
        Он снова приоткрывает веки, переносится в настоящее и фокусирует взгляд на крошечном огоньке где-то наверху, глядя на него краем глаза, – периферическое зрение чувствительнее к свету. Когда он поворачивает голову, огонек перемещается, исчезает и появляется вновь. Между ним и отсветом какая-то преграда, комната темна, и потолок он видит сквозь какую-то преграду. Лишь в этот момент Данте понимает, что преграда очень близко. Это деревянная решетка.
        С вентиляционными отверстиями.
        Его заперли в ящике.

2

        После разразившейся в Марке снежной бури снова пролилась кровь. Множество деревушек, расположенных между Сибиллинскими горами и крутыми скалами Конеро, отрезало от мира, и службе гражданской обороны пришлось сбрасывать продукты питания с вертолетов. В те дни в хлевах с обрушившимися крышами насмерть замерзли сотни голов скота – в одном случае вместе со своим хозяином.
        Несмотря на отдаленность Медзанотте от эпицентра бури, длинную грунтовку, соединявшую деревню с провинциальной дорогой, занесло снегом, и до долины не смогла добраться заправочная автоцистерна, снабжавшая сжиженным газом разбросанные по холмам дома, в том числе и захудалый домишко из серого камня, стоящий на краю десятиметрового обрыва, в самом конце грунтовки. Этот крестьянский дом, построенный в конце девятнадцатого века, от поколения к поколению разрастался и менялся с полным пренебрежением к единообразию стиля. Окна разнились по форме и цвету переплетов, пять входных дверей и пристройки были выполнены из разных материалов; при возведении последней бетонной пристройки строители вместо того, чтобы выровнять площадку, решили вписаться в природный рельеф, таким образом часть дома оказалась двухэтажной, а часть – одноэтажной, что делало его похожим на серый, вкопанный в землю анкер. Дом скрывали от посторонних взглядов торчащие из-под снега худосочные кусты и сорные растения.
        В подвале находился котел, изрядно поцарапанный гаечными ключами, которыми в свое время демонтировали трубы для очистки от накипи. Газ поступал туда по длинному трубопроводу, проложенному под садом и идущему от подземного газгольдера, расположенного сразу за оградой, – его-то и должна была наполнить автоцистерна.

        В два часа ночи котел всосал в себя последние капли сжиженного газа, старчески закряхтел и погас.
        Коломба Каселли продолжала лежать в кровати, прислушиваясь к поскрипыванию остывающих батарей. Это была плечистая тридцатипятилетняя женщина с изменчивыми зелеными глазами и волевыми скулами. Когда-то служившая в римской полиции заместителем начальника мобильного подразделения, она вышла в отставку после того, как призрак вспорол ей живот и похитил Данте Торре – того самого мальчика из силосной башни.
        С тех пор прошло пятнадцать месяцев.
        Больше о них никто не слышал.

3

        Встав, Коломба с помощью электронагревателя и вчерашнего чайного пакетика заварила чай, надела поверх домашнего костюма старую мохнатую, как Чубакка, парку и вышла на крыльцо. В белизне и холоде бесновался ветер, дорога белой змеей исчезала в молочной пустоте. До слуха Коломбы доносился только шум ветра и карканье ворон.
        Она поглубже натянула капюшон, прячась от летящей в лицо ледяной крошки, и быстрым шагом направилась к серому ондулиновому навесу, расположенному рядом с воротами. Спички в захваченном из кухни коробке шуршали в кармане Коломбы в такт ее шагам. Раньше она никогда не растапливала камин, но знала, что где-то среди многолетних завалов мусора под навесом есть поленница.
        Однако на полпути она остановилась, увязнув по колено в снегу.
        Из-за дровяного сарая тянулась цепочка следов: кто-то перелез через ограду на участок и скрылся за домом.
        Коломба не могла пошевелиться, не могла повернуть голову, не могла отвести взгляда от полукружья следов на снегу.
        Рука потянулась за пистолетом. Только обнаружив, что в кармане пусто, Коломба вспомнила, что оставила пушку в ящике ночного столика. Первое время после выписки из больницы она брала пистолет с собой даже в постель и просыпалась с привкусом оружейного масла во рту. Какого хрена она перестала так делать?
        «Почувствовала себя в безопасности?» – спросил знакомый голос у нее в голове так отчетливо, что Коломбе показалось, будто он раздался за ее спиной.
        Ее легкие сжались. Потеряв равновесие и навзничь упав на голые ветки одичавшего розового куста, она глядела в белое небо с единственной мыслью: это конец.
        Она ждала удара ножом. Ждала пистолетного выстрела.
        Ждала боли.
        Ничего.
        Постепенно к Коломбе вернулось здравомыслие. Нервная дрожь немного улеглась.
        Она встала. Лео Бонаккорсо – призрак ее прошлой жизни – никогда не оставил бы следов там, где она могла их увидеть. Однажды утром она просто открыла бы глаза и увидела его. Впрочем, он убил бы ее раньше, она не успела бы проснуться.
        «Но может, он что-то замышляет. Хочет заманить меня куда-то, чтобы…»
        – Прекрати, – пробормотала Коломба, разозлившись на саму себя. – Сумасшедшая, идиотка.
        Еще раз взглянув на следы, чтобы убедиться, что они ей не привиделись, она бросилась в дом за «береттой». Сжимая пистолет обеими руками, она по следам незваного гостя добралась до захламленного сарая на заднем дворе. Щеколда была отодвинута, дверь приоткрыта. Внутри, в темноте, что-то шуршало. Коломба взвела пистолет:
        – Я тебя видела! Руки за голову и выходи.
        Ответа не последовало. Шорох прекратился.
        – Не зли меня. Считаю до трех. Раз, два… – Не досчитав, Коломба пробежала пару метров до сарая и распахнула дверь пинком.
        В дневном свете среди старой, затянутой паутиной мебели обозначился силуэт массивного мужчины. Чужака загораживал торец шкафа, и Коломба видела только его спину.
        – Выходи, я сказала!
        Она шагнула вперед: незваный гость отступил за шкаф, но Коломба успела его рассмотреть. Это был плотный, мускулистый и мясистый тип со светлыми соломенными волосами. Из одежды на нем был только старый спортивный костюм и войлочные шлепанцы. Дрожа от страха, он уткнулся лицом в угол сарая.
        – Ты кто такой? Повернись, чтобы я тебя видела.
        Парень не двигался. Тогда Коломба подошла к нему поближе и увидела розовое лицо без признаков растительности. Пареньку, тупо уставившемуся в пустоту, было от силы лет восемнадцать.
        Не понимая, всегда ли он такой, или она его так сильно напугала, Коломба опустила пистолет.
        – Что ты здесь делаешь? Ты потерялся? – спросила она.
        Парень не ответил и вдруг неловко, на негнущихся ногах бросился к выходу. Из-под его ног взметнулись грязные брызги. Коломба схватила беглеца, но тот укусил ее за руку. Тогда она подставила ему подножку, и он ничком упал в снег.
        – Ну-ка, хватит дурачиться, – сказала она. – Я тебе ничего плохого не сделаю. Я только хочу знать, кто… – Слова замерли у нее на губах.
        Снег вокруг парнишки стал алым.

4

        Коломба в панике опустилась на колени рядом с парнем. Он обо что-то ударился? О камень? Об утварь, что валяется кругом?
        – Где ты поранился? Дай посмотреть.
        Парень перевернулся на спину и уставился на нее бессмысленными, широко распахнутыми глазами.
        «Он в шоке, скоро потеряет сознание от потери крови».
        Коломба расстегнула молнию на его олимпийке.
        Под ней оказалась футболка, пропитанная начинающей сворачиваться кровью.
        Не обращая внимания на невнятные жалобные стоны парня, Коломба задрала ее, чтобы осмотреть его живот. Никаких повреждений. Он попытался отползти, но она на всякий случай ощупала его, а потом решительно перевернула на живот и осмотрела спину: ран не оказалось ни на спине, ни на ногах.
        Коломба оправила на пареньке одежду. Кровь принадлежит не ему. Хорошо.
        «Ты так уверена, что это хорошо?»
        Она помогла парню подняться, и тот, пошатываясь, встал.
        – Еще раз попытаешься сбежать, и я с тобой церемониться не стану, ясно? – сказала она. – Пошли в дом, пока я не умерла от холода.
        Парень не двигался.
        – Домой. – Коломба махнула рукой в сторону дома. – Туда.
        Парень даже не взглянул в указанном направлении. Коломба взяла его за руку и, не обращая внимания на его попытки вырваться, потащила в кухню, которая также служила ей столовой и занимала половину нижнего этажа: когда-то здесь был хлев, сооруженный под спальней хозяев, чтобы животные согревали ее своим теплом. Стены покрывали пятна, а пыльная мебель принадлежала доикеевской эпохе. На трехногом табурете в кухне стоял беззвучно передающий новости переносной телевизор. Его Коломба не выключала никогда.
        Укутав парнишку в покрывало, она взяла с буфета беспроводной телефон, чтобы позвонить в ближайший полицейский участок, и нисколько не удивилась, когда выяснилось, что линия временно не работает. Кабели тянулись к довоенной подстанции через километры рощ и полей. Короткое замыкание мог вызвать любой плевок, не говоря уже о таком снегопаде. Местные пользовались мобильниками и рацией, но у Коломбы не было ни того ни другого.
        Она раздраженно посмотрела на парня.
        Коломба снова спросила, как его зовут, но он на нее и не взглянул. Глухой, что ли? Она уронила ложку, и парень вздрогнул. Нет, не глухой. Просто ее не слушает.
        – Если будешь молчать, мне придется проверить, нет ли при тебе документов. Хорошо? – спросила она. – Ладно, молчание – знак согласия.
        Парень послушно вытерпел личный досмотр, отстраняясь, только когда Коломба дотрагивалась до его кожи, и потирая место касания, будто она его испачкала. В карманах у него не нашлось ни бумажника, ни удостоверения личности, но под обшлагом оказался зеленый пластиковый браслет.
        «Привет, меня зовут Томми, и я аутист. Мне не нравится говорить и не нравится, когда ко мне прикасаются. Если вы нашли меня без присмотра, пожалуйста, позвоните по этому номеру».
        Коломба мысленно обозвала себя тупицей.
        – Привет, Томми. Очень приятно… Прости, что сразу не поняла.
        На внутренней стороне браслета была такая же надпись на греческом. Домики на холмах Марке стоили куда дешевле, чем в Тоскане, и их нередко приобретали иностранцы. Должно быть, к их числу относились и родители Томми. На браслете были указаны также бесполезный телефонный номер и домашний адрес – в нормальных условиях деревня Монтенигро находилась в часе ходьбы. Сложно сказать, сколько мог занять этот путь в шлепанцах во время снегопада.
        – Как ты сюда попал? Кто-то тебя сопровождал и поранился? – спросила Коломба, но вопрос, как всегда, остался без ответа.
        Она села в другом углу дивана, чувствуя себя такой усталой, словно последний час длился не меньше суток. Ей ужасно хотелось снова лечь спать.
        Но рядом сидел Томми. Со своим браслетом.
        – Лучше бы я дала тебе сбежать, – сказала она. – И пусть бы кто другой с тобой возился.
        Снова надев парку, Коломба вышла из дому, чтобы завести старенькую «Панду 4?4». С тех пор как она в последний раз ездила на ней за продуктами, прошло уже три недели, но, стоило ей подключить к батарее аварийный аккумулятор, стартер завелся.
        Пока двигатель прогревался, Коломба достала из багажника цепи противоскольжения и установила их на колеса, едва не отморозив руки. То и дело она, матерясь, заглядывала в дом, чтобы посмотреть на Томми. Тот выпростался из-под покрывала и продолжал сидеть на диване, ссутулившись и словно совершенно не замечая холода. Коломба смутно припомнила, что это – один из симптомов аутизма. Ей Данте рассказывал.
        Надев на колеса цепи, она затащила Томми в машину, пристегнула его двумя ремнями безопасности на заднем сиденье и выехала на подъездную дорожку.
        Руки у нее вспотели. Миновав дом ближайшего соседа – тихого, одинокого пчеловода, живущего в двух километрах от нее, – Коломба выехала на безлюдную местную дорогу. Казалось, ее забросило на чужую ледяную планету. Ей стало трудно дышать, живот свело судорогой, и все ее тело покрылось холодным потом.
        Коломба поставила машину на ручник и спрыгнула в снег. Неотрывно глядя на лазурную брешь в небесах, она попыталась успокоить дыхание.
        «Всего несколько километров. Ничего не случится», – уговаривала она себя, но знала: что-то уже случилось.

5

        Томми постучал по стеклу, и Коломба встряхнулась.
        – Ладно-ладно, поняла, – сказала она.
        Еще пару раз набрав полные легкие холодного воздуха, Коломба вернулась за руль. Томми не переставал стучать по стеклу остаток поездки. Дорогу покрывал лишь тонкий слой снега, и цепи пулеметной очередью грохотали по асфальту. На развилке перед Монтенигро расположился КПП карабинеров: две машины по обеим сторонам дороги и разрумянившиеся на морозе военные с автоматами.
        Коломба затормозила. Томми с пронзительным воплем распластался на заднем сиденье.
        – Томми, тебе нечего бояться. Наверное, произошел какой-то несчастный случай, – без особой уверенности сказала она, обернувшись к пареньку. – Подожди меня здесь, хорошо?
        Заперев его в машине, она подошла к кучке карабинеров. Среди них была кудрявая рыжеволосая девушка, жезлом регулирующая несуществующее движение.
        – Госпожа, вам придется развернуться. Дорога закрыта.
        Коломба взглянула на ее знаки различия:
        – Добрый день, старший капрал. Что случилось?
        – Рядовая операция, госпожа, – ответила рыжая. Тон ее ясно давал понять: «не твое собачье дело». – Придется вам добираться в объезд.
        – Может быть, вы сможете мне помочь. Я нашла потерявшегося парнишку. Его зовут Томми Мелас. Он аутист, и его нужно как можно скорее вернуть родителям.
        – Подождите здесь.
        Старший капрал убежала, а через несколько минут вернулась с высоким плешивым мужчиной лет пятидесяти с седой бородкой. На нем был рваный охотничий костюм, но у Коломбы не возникло никаких сомнений, что он тоже военный. Прежде чем протянуть ей руку, мужчина долю секунды поколебался, и она поняла, что он ее узнал.
        – Меня зовут фельдфебель Лупо, я начальник участка в Портико.
        – Коломба Каселли, но мое имя вам и без того известно.
        – Где ваша охрана, госпожа Каселли?
        – У меня нет охраны, – поспешно сказала она. – Послушайте, этот парень пришел ко мне домой пешком! Ему повезло, что он не умер от холода, но будет лучше показать его врачу.
        – А вы живете…
        – В Медзанотте. Я закрыла его в машине, потому что боюсь, как бы он себе не навредил, а еще потому, что у него одежда перепачкана в крови. Очень сильно.
        Коломба показала на сидящего в машине парня. Не ведая о происходящем, Томми продолжал ритмично стучать по стеклу.
        Лупо с недовольным видом пригладил бородку:
        – Послушайте, госпожа Каселли. Я буду краток. Сегодня ночью родителей Томми убили.
        – Господи… – выдохнула она.
        – Нас вызвали два часа назад, и мы сразу объявили его в розыск. Спасибо, что сэкономили нам немного времени.
        – Это чистая случайность.
        – Вы не могли бы подождать меня, пока я разберусь с парнем? – Лупо показал на старую табачную лавку на повороте дороги. Заведение, как часто бывает в небольших деревушках, также служило кафе-молочной. – Выпейте кофе, я угощаю.
        – Насколько я понимаю, выбора у меня нет.
        – Думаю, вы знаете это не хуже меня.
        Так и было. Коломба послушно направилась в кафе, но вместо кофе заказала чай с лимоном и устроилась за единственным столиком рядом с маленькой витриной. Трое пожилых посетителей обсуждали происшествие на местном диалекте, а продавщица-азиатка переписывалась с кем-то, уткнувшись в телефон.
        Коломба увидела, как вдалеке на дороге появился окруженный мягко подталкивающими его карабинерами Томми. Внезапно парень толкнул девушку-капрала на землю и рванулся вперед, но вместо того, чтобы сбежать, запрыгнул в машину «скорой помощи» и забрался внутрь. Больше Коломба ничего не видела, пока не показался Лупо с большим мешком, где лежала одежда паренька. Она снова опустила глаза на свою чашку.
        Через десять минут Лупо вошел в кафе и подсел к ней.
        – У Томми все нормально, – сказал он.
        – У него есть родственники поблизости?
        – Насколько нам известно, нет. Сейчас мы отвезем его в агротуристический комплекс в Карточето, где он побудет, пока мы не найдем для него пристанище получше. – Лупо заказал кофе, и продавщица сварила его, не отрывая взгляда от телефона. – Он совершеннолетний, но оставить его одного мы, разумеется, не можем.
        Коломбе вспомнились испуганные глаза парня. Ей стало его жаль, хотя в последнее время у нее вошло в привычку жалеть только себя саму.
        – Как я понимаю, в момент убийства он был дома, – сказала она.
        – По всей вероятности, да. И убежал прямо в домашних тапках. Когда вы его нашли, он вам ничего не говорил?
        – Нет, даже имя не назвал. Не уверена, что он вообще умеет говорить.
        – А раньше вы его когда-нибудь встречали? Знали его родителей?
        – Нет.
        – И я тоже не знал. Они держались особняком. – Лупо надел очки для чтения, расстегнул куртку, под которой показался пуловер с узором из осликов и сомбреро, и достал из кармана лист бумаги. – Его мать звали Тереза, она была родом из Турина. А ее мужа-грека звали Аристид, – сказал он, сверяясь с записями. – Томми – сын Терезы от первого брака. Фамилия его отца – Карабба, но он умер, когда мальчику было лет пять-шесть. Сейчас Томми девятнадцать.
        Коломба остановила его, подняв ладонь:
        – Спасибо. Но меня это не касается.
        – Тут вы, пожалуй, несколько ошибаетесь. – Лупо повозился со стареньким айфоном и протянул его Коломбе. – Вот в каком виде мы сегодня нашли комнату Томми.
        На снимке виднелось только изголовье кровати и увешанная фотографиями стена. Она увеличила картинку: на всех фотографиях был запечатлен один и тот же человек.
        Она, Коломба.

6

        Не говоря ни слова, Коломба вернула Лупо телефон.
        «Опять двадцать пять», – подумала она. Еще больше помрачнев, она принялась жевать размякший в чае лимон. А она-то надеялась, что одержимые поклонники остались в прошлом.
        Лупо внимательно наблюдал за выражением ее лица:
        – Вы не кажетесь удивленной, госпожа Каселли.
        – После бойни в Венеции я превратилась в знаменитость. А некоторые фанаты Данте даже считают, что это я приложила руку к его исчезновению.
        – Да, я, кажется, что-то об этом читал. В мире полно психов.
        – По мнению Данте, семьдесят процентов населения – психи. А среди тех, кто носит форму, их и вовсе сто процентов, – с печальной улыбкой добавила она.
        Лупо сочувственно поморщился:
        – Этот Торре, должно быть, был отличным парнем.
        – И до сих пор им является, – отрезала Коломба и чуть спокойней добавила: – Не знаю, где он, но он жив.
        – Конечно, простите. – Фельдфебель участливо улыбнулся. – По словам соседей, Томми почти никогда не говорит, но если пожелает говорить, то может изъясняться, как ребенок.
        – Вам нужен специалист. В Риме я была кое с кем знакома, но здесь даже не представляю, кого вам посоветовать.
        Лупо виновато улыбнулся:
        – А вы сами не хотите попытать удачи?
        – Мой долг заключался в том, чтобы отвезти его к кому-то, кто сможет о нем позаботиться, и я его выполнила. На этом мое участие в деле окончено.
        – Парень вами восхищается. Может, с вами он все-таки поговорит. Любая дополнительная информация нам бы очень пригодилась.
        Коломба стиснула чашку в руках:
        – Даже если бы Томми мне что-то рассказал, его показания ничего не стоят. Если у него действительно тяжелая форма аутизма, то он юридически недееспособен.
        – Но показания парня помогли бы нам найти виновных в убийстве. А раз уж вы оставили службу, вам, в отличие от меня, не понадобится дозволение начальства, чтобы с ним побеседовать.
        Вспомнив свои фотографии на стене, Коломба вздохнула:
        – Криминалисты уже провели экспертизу места преступления?
        – Нет. В такую погоду даже не знаю, когда они сюда доберутся.
        – В таком случае, прежде чем снова встретиться с Томми, я хочу взглянуть на дом, – сказала она для очистки совести, надеясь, что Лупо ей откажет.
        К сожалению, он не отказал.

7

        В сопровождении Лупо Коломба впервые с детства оказалась в центре Монтенигро. Многие дома этой деревушки романской эпохи опустели и постепенно превращались в развалины. Жили здесь по большей части пенсионеры, которые подрабатывали, продавая найденные в лесу трюфели. Сейчас все они, рискуя получить обморожение, высыпали на улицу полюбопытствовать, что происходит. В деревне было и несколько новых вилл в стиле миланских предместий. К ним относился и выкрашенный охряной краской дом Меласов с просторной верандой, поддерживаемой аляповатыми колоннами из искусственного мрамора.
        За двухцветной лентой, перекрывающей подступы к дому, переминались с ноги на ногу несколько замерзших военных. Пожилой бригадир поднял ленту, пропуская их на участок, и Коломба машинально полезла в карман за полицейским жетоном. Разумеется, никакого жетона там не было: в свой последний день в Риме она швырнула его в стену кабинета, едва не попав в голову начальнику мобильного подразделения. Возможно, ее жетон расплавили или раздавили прессом. Она понятия не имела, какая судьба уготована удостоверениям сотрудников, вышедших в отставку.
        Они надели латексные перчатки и бахилы, достав их из картонной коробки, лежащей на ступенях перед входом.
        – Есть следы взлома? – спросила Коломба.
        Лупо покачал головой:
        – Я ничего такого не видел.
        Снова густо повалил снег. В водосточных трубах журчало, окна походили на бельма слепца. Пройдя через заваленную обувью и зонтами прихожую, они попали на кухню. В мойке валялась бутылка минералки с почти полным отпечатком окровавленной руки. В таких же отпечатках был и холодильник, а на полу темнели кровавые следы босых ног. Коломба не сомневалась, что это следы парнишки.
        – Ну и бардак, – пробормотала она.
        – Да, Томми набедокурил. Отпечатки пальцев принадлежат ему, мы проверили, пока его переодевали.
        Оставленные пальцами багровые полосы привели Коломбу сначала в коридор с увешанными фотографиями хищных птиц стенами, а затем в гостиную. На главной стене висели свадебные снимки Меласов: невеста в тесноватом в талии белом платье излучала безудержное счастье, а жених – спортивный мужчина в черном – улыбался в объектив.
        Лупо достал из кармана листок бумаги и снова надел очки.
        – Согласно документам, они поженились полтора года назад. Но мы только мельком просмотрели данные, пробив их по базе, на большее времени пока не хватило. – Фельдфебель локтем подтолкнул дверь в супружескую спальню. – Их убили здесь. Зрелище не из приятных, – сказал он. – Можете не смотреть, если не хотите.
        – Не сомневайтесь, я видала и похуже, – сказала Коломба.
        Она оказалась права, однако взгляду ее предстала и впрямь омерзительная картина. Тела Меласов будто побывали под колесами грузовика, причем, переехав их, водитель еще раз сдал назад. Оба лежали на пропитавшейся кровью кровати – муж на боку, с запутавшимися в постельном белье ногами и полуотрубленной кистью руки, жена на животе. Правая нога женщины соскользнула на пол, словно, когда ее убили, она пыталась сбежать. Ее большая берцовая кость торчала наружу. Удары наносились с такой силой, что его пижама в красную полоску и ее кружевная ночная сорочка превратились в лохмотья. Коломба полагала, что смерть супругов наступила в результате ударов по голове. Затылок мужчины был расплющен, оторванный кусок скальпа спадал на лоб. Голова женщины заканчивалась над бровями – дальше были только волосы и серое вещество.
        Коломба ощутила во рту тошнотворный кислый привкус лимона.
        – Орудие убийства нашли?
        – Пока нет. Как думаете, что это?
        – Судя по форме ран, скорее всего, большой тяжелый молоток, вроде плотницкого, с квадратным бойком.
        – И сколько, по-вашему, было нападающих?
        – Я вам не криминалист, – сухо ответила Коломба.
        – Но вы служили в отделе убийств, и опыта у вас побольше, чем у меня.
        – Я полагаю, что обе жертвы убиты одним оружием. – Коломба показала на потолок, исчерченный скрещивающимися, будто дуги бочарного свода, полосами крови. – Вертикальные полосы оставлены убийцей, когда он снова заносил оружие после нанесенного удара. Горизонтальные…
        – Когда он менял цель. Вперед и назад, – сказал Лупо, продемонстрировав, что разбирается в криминалистике гораздо лучше, чем хочет показать. – Значит, нападающий был один.
        – Их могло быть хоть десять при условии, что они передавали друг другу оружие и сохраняли одинаковый угол наклона.
        – Однако это довольно маловероятно.
        Коломба заколебалась, не зная, как лучше ответить. Настойчивость Лупо ей была не по душе.
        – Выйдем там.
        Они вернулись в украшенную фотографиями погибших гостиную, и Коломба представила эти снимки на могильных камнях.
        – Думаете, это было ограбление? – спросил Лупо.
        – А сами-то вы что думаете?
        – Обычно я занимаюсь украденными телятами и сварами между соседями, – ответил Лупо, пожав плечами. – Мое мнение немногого стоит.
        – Бывает, что при виде таких изуродованных трупов тошнит даже опытных полицейских, а ваша реакция показалась мне очень спокойной.
        – Иногда угон скота плохо кончается.
        Коломба покачала головой: если Лупо и дальше собирается корчить из себя деревенского дурачка, это не ее проблема.
        – Грабитель убивает, чтобы его не опознали, от страха или в наказание за отказ выполнять его приказы. А Меласов убили во сне или почти во сне.
        – И молоток не орудие закоренелого убийцы, а значит что? Выходит, преступление совершено в состоянии аффекта?
        Глаза Коломбы стали светло-зелеными.
        – Хватит ходить вокруг да около. Вы думаете, что убийца – их сын. И надеетесь, что он расплачется у меня на плече и во всем признается.
        Лупо улыбнулся:
        – Что вам сказать, госпожа Каселли? Я рассматриваю все возможности.
        – Какой у Томми мог быть мотив?
        – Парень болен, ему не нужны причины.
        – Аутизм – это синдром, а не болезнь, – сказала Коломба. – Люди с тяжелой формой аутизма – такие, как Томми, – иногда наносят другим увечья в приступе ярости или не рассчитав собственной силы. Но зарубить своих спящих родителей – совсем другое дело.
        – Джеффри Дамер был аутистом.
        – Возможно, у него был синдром Аспергера, – ответила Коломба. – Он был совершенно не похож на Томми, который даже не в состоянии сам о себе позаботиться. Парень мог застать родителей врасплох, но не мог убить их обоих так быстро, что они не успели отреагировать. У него слишком плохая координация движений. Я видела, как он ходит.
        – Может, ему повезло.
        – Поглядим на его комнату.
        Сначала Коломбе показалось, что она попала в кладовую. Единственное окно было заложено картонкой, и в комнате не было ничего, кроме узкой кровати, сундука и маленького шкафа без дверок, где хранилась одежда Томми. На постельном белье был принт с диснеевскими персонажами, старенький компьютер стоял на столике рядом со столь же старым, но прекрасно сохранившимся струйным принтером. Однако прежде всего взгляд Коломбы привлекли ее фотографии, которых было не меньше ста. Снимками, напечатанными на листах А4 или вырезанными из газет, Томми завесил почти все стены и часть потолка.
        – Ну и видок, а? – сказал Лупо. – Думаете, они его тут запирали?
        Коломба обвела комнату изучающим взглядом:
        – Нет. Здесь нет ни засова, ни веревок. Возможно, так ему было комфортнее.
        – Или он считает себя вампиром.
        Притворившись, что не слышала, Коломба принялась изучать кровать и пол. Скомканные простыни, никакой крови: Томми не возвращался в свою комнату после того, как нашел родителей мертвыми. Или после того, как их убил. Он убежал прочь в чем был, даже не накинув куртку.
        – Фельдфебель, вы не оставите меня одну на несколько минут?
        – Что-то не так?
        – Нет, мне просто нужно спокойно обдумать одну идею.
        – Только не задерживайтесь, пожалуйста. Если вас здесь увидят, мне придется как-то объяснить ваше присутствие.
        – Не беспокойтесь.
        Лупо вышел. Дождавшись, пока затихнет шелест его бахил, Коломба включила компьютер Томми, надеясь, что он не запаролен. Пароля не было. Быстро отыскав папку со своими фотографиями, она удалила ее, очистила корзину и запустила программу очистки диска. Может, файлы и удастся восстановить какому-нибудь специалисту, но по крайней мере не первому попавшемуся журналюге, который даст на лапу карабинерам, чтобы его впустили в дом. Она выключила компьютер и принялась срывать со стен фотографии, начав с той, где на ней была форма с нашивками комиссара. Некоторые снимки были распечатаны на бланках некоего доктора Палы, «подросткового психиатра и терапевта», который, судя по указанному адресу, принимал неподалеку. Скомкав фотографии, Коломба сунула их под куртку. С опустевшими стенами комната стала казаться еще мрачнее и тревожней. Данте просто помер бы в таком местечке, подумала она. Возможно, для Томми все наоборот.
        «Не забывай, он прошел пешком три километра».
        Погасив свет, она вышла из дома и поняла, что успела как раз вовремя: у калитки был припаркован фургон с эмблемой экспертно-криминалистического отдела, а криминалисты уже надевали комбинезоны, переговариваясь с Лупо. Она с невозмутимым видом быстро зашла за угол и оставшимися в кармане спичками подожгла макулатуру. Когда к ней подошел Лупо, от фотографий остался только пепел.
        Фельдфебель покачал головой:
        – Да вы молодец. Снимаю шляпу! Спасибо, что одурачили меня!
        – Они попали бы в газеты еще раньше, чем фотографии убитых, – искренне ответила Коломба. – В Риме люди приходили ко мне домой, чтобы поведать мне свои теории. Не хочу, чтобы стало известно, где я сейчас.
        – Я не доложу о вашем поступке только из уважения к тому, что вы пережили. Только не слишком наглейте, Венецианская Героиня.
        – Не называйте меня так, – сквозь зубы процедила Коломба.
        – Это прозвище не я придумал. Так вы собираетесь выполнить свое обещание или как?
        – Помочь вам подставить Томми?
        – Никого подставлять я не собираюсь. Я только хочу сэкономить время.
        – Вам пришлют кого-нибудь помочь в расследовании.
        – Это моя территория, госпожа Каселли. Вы идете или нет?
        – Что бы ни сказал мне парень, показаний я не дам. Ему придется по собственной воле повторить свои слова кому-нибудь другому.
        – Еще условия есть? Может, вам лимузин подать?
        Коломба покачала головой:
        – Забудьте, где я живу. Сможете?
        Лупо кивнул:
        – Я покажу вам дорогу.

8

        Агротуристический комплекс «Гнездо», где держали Томми, пока его не заберут родственники или соцслужбы, представлял собой облагороженное подобие деревенского дома Коломбы. «Гнездо» было втрое больше и могло похвастать собственным бассейном и конюшней, окруженной парком, в котором с явным отвращением топтали снег два пегих пони.
        Томми поселили в комнате на одного с опущенными жалюзи и единственным включенным светильником, поручив его заботам рыжеволосой девушки-карабинера и ее пожилого сослуживца. Парень, сидящий на кровати в спортивных штанах и слишком короткой желтой майке, показался Коломбе еще более огромным и, должно быть, весил почти сто пятьдесят килограммов.
        – Кончо, поднимите жалюзи, а то мы как в погребе.
        – Ему так больше нравится, фельдфебель, – ответила Рыжая. – Он не любит открытые пространства. Вопил всю дорогу.
        – Он прошел пешком три километра, – заметил Лупо. – Так что открытого пространства навидался вдоволь.
        – Он был в шоке. Видели, в какой комнате он жил? – сказала Коломба.
        – Ну ладно, видел. Вы двое, выйдите в коридор, – велел Лупо. – Я вас позову.
        – Есть! – отозвались карабинеры и вышли.
        – Вы тоже, фельдфебель, – сказала Коломба.
        – Я и рта не открою.
        – Если бы Томми хотел с вами поговорить, он бы это уже сделал. На выход.
        – Я буду за дверью.
        Закрыв дверь перед его носом, Коломба придвинула стул к кровати Томми. Тот, покачиваясь на ягодицах, раскладывал пасьянс. Он выбирал карты без всякого смысла и точно рассчитанными движениями клал их на кровать.
        Коломба снова ощутила прилив жалости и такую боль, будто перенапрягла атрофировавшуюся мышцу. Несмотря на свой вес, паренек выглядел беззащитным, как мультяшный медвежонок.
        – Привет, Томми, – с фальшивой улыбкой сказала она. – Как ты себя чувствуешь? С тобой хорошо обращались?
        Томми продолжал играть, но уже медленнее и подглядывал за ней краем глаза.
        – Мне очень жаль, что так случилось с твоими родителями. Я приехала на случай, если ты хочешь со мной об этом поговорить.
        Карта Томми замерла в воздухе. Наконец он медленно положил ее на кровать и что-то забормотал. Коломба впервые услышала его альт.
        – Ты хочешь, чтобы я тебя защитила? Или хочешь мне что-то рассказать?
        Томми замурлыкал мелодию из телерекламы. Музыка и интонации были точь-в-точь такими же, как в ролике, но в словах не было никакого смысла.
        Коломба ощутила приступ раздражения, но тут же его подавила.
        – Томми, давай попробуем еще раз. Вот что я тебе скажу. Мое присутствие здесь ставит меня в трудное положение. Я совершенно не хочу заниматься таким страшным делом, как смерть твоих родителей. Если я это делаю, то только потому, что надеюсь тебе помочь.
        Парень продолжал молчать, но Коломбе показалось, что он ее понял.
        – Ты сделал что-то нехорошее?
        Томми по-детски размашисто покачал головой.
        – Ты разозлился и сделал родителям больно?
        Нет.
        – Ты мне правду говоришь?
        Томми кивнул.
        Коломбе хотелось ему верить.
        – Ты видел, кто это был? Ты его знаешь?
        После невыносимо долгого молчания Томми положил очередную карту, но так ничего и не ответил.
        – Мне бы на твоем месте тоже было страшно, – сказала Коломба. – Но здесь тебе ничто не угрожает. Никто не сделает тебе ничего плохого.
        Томми застыл в нерешительности, а потом дрожащими руками разложил на одеяле карты рядами по возрастанию и мастям. Закончив, он поднял указательный палец.
        – Я должна взять одну?
        Томми кивнул.
        Коломба улыбнулась:
        – Некоторые без конца треплют языком, так что и разобрать невозможно, о чем они толкуют… Ты не из таких.
        Она протянула руку за случайной картой, но Томми слегка ударил по одеялу. Коломба замерла: он хотел, чтобы она не просто взяла карту, а выбрала именно ту, которую он загадал.
        – О’кей. Не эта. Правее, левее?
        Она кругами водила рукой над картами… пока Томми не принялся лихорадочно колотить по постели. Коломба снова замерла: ее пальцы парили над королем монет. Когда она поднимала карту, парнишка с испуганным видом отвел глаза. На лицевой стороне короля, масть которого во французском Таро соответствовала бубнам, был изображен профиль длинноволосого молодого человека в мантии и короне. На шее у него висела цепь с крупным медальоном, а в руке он держал топор. Его освещало маленькое солнце – золотая монета, в центре которой краснело смеющееся лицо. Раньше Коломба никогда не обращала внимания на подобные детали, и теперь они показались ей скорее пугающими, чем любопытными. Топор мог представлять собой орудие убийства, но почему именно король?
        Она развернула карту к Томми, но тот на нее не смотрел.
        – У тебя дома побывал мужчина с длинными волосами? Или в странном головном уборе?
        Томми покачал головой.
        – Вор, который украл деньги?
        Снова нет.
        Коломба пыталась придумать очередной вопрос, когда в комнату вошел Лупо. К его чести, в дверь он постучал, правда, ответа не дождался.
        – Судмедэксперт хочет осмотреть парня. Думаете, я могу…
        Томми словно ударило током. Опрокинув ночной столик, он так резко вскочил с кровати, что карты разлетелись по всей комнате, а потом закрыл глаза и со сведенными за спиной руками встал лицом к стене. Его била дрожь, из груди его вырывалось шумное дыхание.
        Лупо пощелкал пальцами перед лицом Рыжей, которая ошеломленно застыла на пороге:
        – Проснись. Позови врача. У парня припадок.
        Коломба почувствовала себя так, будто припадок у нее. Ее затрясло так же, как и Томми.
        «Это невозможно», – подумала она.
        Но разве она не видела его в той же позе в сарае для инструментов? Тогда она не поняла, что это значит, потому что не видела его лица, но сейчас…
        Томми стонал и всем телом прижимался к стене, словно пытаясь просочиться сквозь нее. Из его приоткрытого рта тянулась нитка слюны. С трудом вырвав себя из неподвижности, Коломба обняла паренька сзади и простояла так несколько секунд, дыша с ним в унисон.
        – Все хорошо, Томмазо. Ты в безопасности. Ты молодец, сынок, – прошептала она ему на ухо.
        Она намеренно употребила слово «сынок», хотя оно обжигало ей рот. Томми резко расслабился, едва не упав на нее, а потом принялся собирать разбросанные карты по возрастанию и мастям.
        Тем временем Рыжая вернулась с седобородым мужчиной в костюме-тройке. Не будь ему за семьдесят, он мог бы сойти за хипстера, но это был судмедэксперт.
        – Всем покинуть комнату, – властно распорядился он. – И в следующий раз спрашивайте врача, можно ли с ним пообщаться. Спрашивайте меня.
        Коломба вышла, как только он начал говорить, и Лупо догнал ее в коридоре.
        – Я не думал, что так его напугаю. Раньше он даже в лицо мне не смотрел.
        – Наверное, это от неожиданности. Не знаю. Спросите у врача, – сухо сказала Коломба и ускорила шаг.
        – Если он скажет, что с парнем все хорошо, можем попробовать еще раз. Опять же неофициально.
        – Нет.
        – Почему нет?
        – Потому что я больше ничем не могу вам помочь, фельдфебель. Если вам нужно признание, то он его не сделает. Не только потому, что он, как мне кажется, не способен объясниться, но и потому, что, на мой взгляд, он не убийца.
        Она попыталась обойти Лупо, но тот преградил ей дорогу.
        – Госпожа Каселли, вы сами видели их дом. Одежда, отпечатки…
        – Дайте пройти.
        – Я еще понимаю, что он испугался, но вы…
        – Я не испугалась. Меня просто раздражает, что вы даром потратили мое время.
        – Вы не умеете врать, госпожа Каселли. Что вам сказал парень?
        Коломба обогнала его и села в машину, готовая к тому, что Лупо прыгнет на капот, чтобы ее остановить, но этого не случилось. На муниципальной дороге в Медзанотте она вдавила педаль газа в пол, и цепи застучали по асфальту. Пару раз она теряла управление и едва избежала лобового столкновения с каким-то фургоном, но так или иначе успевала выйти из заноса. Она не осознавала, что находится за рулем, и вела машину будто на автопилоте. За дорогой следила лишь крохотная искорка ее сознания, но все ее мысли вернулись на три года в прошлое.
        В тот день в сельской местности под Римом Коломба стояла перед десятью ржавыми грузовыми контейнерами, расставленными на заросшем травой гумне старой фермы. Местность оцепили спецподразделения, и саперы обезвредили заминированные люки. Когда их открыли, солнечный свет упал на запертых внутри людей, старшему из которых было двадцать, а младшему – всего шесть лет. Почти все они были в ужасном состоянии. Некоторые, пошатываясь на ватных ногах, бросились бежать, но большинство так и остались стоять, каждый в собственной темнице. Дети были покорны воле человека, возомнившего себя Господом Богом, который без помех орудовал в течение тридцати лет, похищая детей, убивая их или выращивая, как бройлерных цыплят, и внушая им верховный порядок – порядок, карающий за ослушание смертью.
        «Никогда не смотреть наружу».
        Когда люк открывался, им следовало развернуться лицом к ближайшей стене, сведя руки за спиной.
        Так же, как сделал это Томми.
        Коломба не знала, как и когда, но Томми, как и Данте, побывал узником Отца.

        Глава вторая

1

        Отец в ящике вместе с Данте. Данте слышит его дыхание, его слабый насмешливый голос, чувствует его прикосновение. Данте не может сбежать, не может даже изменить позу. Он не может достать лбом до крышки ящика, иначе разбил бы ее ударами головы. Если бы не кляп, он умолял бы о пощаде, зубами разорвал бы себе вены.
        Почему он не умирает? Данте молит Господа, в которого не верит, чтобы тот умертвил его, испепелил на месте. Отдающиеся в голове крики становятся оглушительными, он дрожит и пускает слюни.
        Придя в себя, он не знает, сколько времени провел без сознания; он столько выстрадал, что теперь почти спокоен. Отца больше нет рядом. Коломба убила его, чтобы спасти им с ней жизнь.
        Данте старается как можно меньше думать о силосной башне под Кремоной, где Отец запер его на тринадцать лет, однако сейчас предпочел бы находиться в башне. Там, по крайней мере, было отхожее ведро, а не подгузник для взрослых, который, как он понял на ощупь, надет на нем сейчас.
        Относительное спокойствие исчезает, Данте ощущает, как внутри его снова просыпается пускающий слюни идиот. Он сосредоточивается на примитивном виде медитации, которому научился самостоятельно и который он до сих пор использовал только в борьбе с абстинентным синдромом, когда долго не принимал лекарства. Он визуализирует образ, который ассоциируется у него с покоем и благополучием, – Гудетаму[2 - Гудетама – ленивый желток, персонаж японской мультипликации, воплощение грусти, депрессии и лени.]. Это персонаж японских мультфильмов – яичный желток с ручками и ножками, который все время спит и ноет. Мастер дзен такого бы не посоветовал, но Данте верит в свободу выбора. Гудетама оказывает на Данте требуемый эффект, его дыхание выравнивается. Данте представляет, как вялый, ленивый Гудетама выползает из отверстия в ящике и ложится на крышку, чтобы подышать свежим воздухом. Если Данте постарается, он тоже сможет выбраться, ведь свобода всего в паре сантиметров.
        Боясь, что Отец снова его похитит, Данте всю жизнь учился высвобождаться из цепей, из-под замков. Он может взломать висячий замок, зажав зубами шпильку, выпростаться из смирительной рубашки, вывихнув плечи, и ударить по металлическим наручникам так, чтобы они открылись. С пластиковыми стяжками еще легче. Его изуродованная левая рука – сплошная рубцовая ткань. Пястные кости так и не срослись, и ладонь его стала гибкой и подвижной. Данте рывками дергает рукой в петле, пластик режет ему кожу. Гудетама ерзает, ноет. Данте снова укладывает его на крышку. Изуродованной рукой он высвобождает вторую и обе щиколотки и наконец вытаскивает изо рта кляп. Кляп был застегнут на затылке, и теперь, увидев его, Данте понимает, что это резиновый шарик из тех, что кладут себе в рот мазохисты, чтобы приглушить крик. Он гадает, как отреагировала бы Коломба, предстань он перед ней в таком виде. Ведь у нее такой… классический образ мыслей. Он скучает по Коломбе, но боится думать о ней, помня, как она держалась за свой вспоротый живот с широко распахнутыми от потрясения и боли глазами. Данте не знает, сколько времени
прошло (часы? дни?), но у него все еще не укладывается в голове, что Коломба не защитила его от похитителя, не одолела плохих парней, как Чудо-женщина из комиксов. Общаясь с ней в качестве… консультанта, Данте приучился на нее полагаться. Рядом с ней он чувствовал себя в безопасности, под защитой.
        Его к ней тянуло.
        Однако воспоминания о прошлом его не спасут. Данте разминается, насколько это возможно в ограниченном пространстве, где между ним и решеткой всего тридцать сантиметров. Он пытается выбить крышку, но та не поддается и даже не скрипит.
        Как могильный камень.
        Ему не следовало думать о могиле, и Гудетама исчезает. Данте бьет по доскам руками и лбом, пока кровь не застилает ему глаза, теряет сознание и приходит в себя с привкусом рвоты во рту. Необходимо выбраться, пока он окончательно не обезумел.
        Данте массирует онемевшую здоровую руку, ощупывает ею углы крышки над своей головой: ни петель, ни направляющих. Крышка заколочена снаружи.
        Он обещает себе, что, если сейчас же не найдет способ ее открыть, перережет себе вены. Можно воспользоваться острым двухсантиметровым шпеньком от застежки кляпа. Как ни странно, в полубреду мысль о самоубийстве кажется Данте почти бодрящей: он не умрет, как трус, все произойдет быстро и почти безболезненно.
        Но пока у него есть другие дела. Ощупывая дно ящика, он внезапно чувствует что-то странное – круглые метки величиной с ластик на карандаше. Он надавливает на один из них ногтем, и деревянная крышечка отлетает. А под ней…
        Не может быть, это очередной сон. И все же его пальцы, натренированные тысячами одиноких экспериментов, не могут ошибаться.
        В отверстии болт-самокрут из тех, с помощью которых фокусники показывают трюк «гайка и болт», скрывая двойное дно. Выглядит он обыкновенно и снаружи закручен гайкой, но гайка не затянута до конца резьбы, поэтому болт можно развинтить, не прикасаясь к нему. Данте чувствует, как он прокручивается под его ногтями. Доска поскрипывает, и щель между дном и стенками становится шире. Данте один за другим развинчивает все четыре болта в углах ящика. И дно отходит.
        Поджав ноги к тощей груди, Данте толкает крышку ступнями. Тяжелый сундук приподнимается. Внутрь проникает порыв свежего воздуха, отдающего пылью и травой. Данте, превратившийся в комок нервов и ноющих мышц, выкатывается наружу, и сундук с глухим, отдающимся в пустоте звуком падает на место. На несколько мгновений потеряв рассудок, он с криком срывает с себя подгузник, извиваясь на ледяном бетонном полу.
        Однако помешательство быстро проходит. Данте с трудом поднимается на ноги, но его переполняет ярость. Он готов сразиться с любым, кто снова попытается его запереть. Всегда ненавидевший насилие, теперь он намерен драться зубами и когтями и даже к этому стремится. Он вспоминает лицо человека, называвшего себя Лео Бонаккорсо, и мечтает стереть улыбку с этого лица. Закрыть Лео в тесной каморке, чтобы тот почувствовал себя в его шкуре. Но прежде всего Данте спросит его, какого хрена тот запер его в гребаном сундуке иллюзиониста. Ничего получше не нашлось? Или это какая-то садистская шутка? Данте поднимает с пола кусок электрического кабеля диаметром с банан и длиной в два банана. Он готов затолкать его Лео в глотку и надеется причинить ему боль.
        Но вокруг ни души. Данте находится в прямоугольном складском помещении длиной метров сто. Потолок подпирают бетонные колонны. В его ящик пробивался свет луны, проникающий в грязное слуховое окно. Луна уже почти зашла, небо проясняется. Склад выглядит старым и заброшенным. Ветка какого-то дерева разбила одно из окон и проросла внутрь, сквозь усыпанный гнилой листвой пол пробились ползучие растения. Снаружи доносится клекот какой-то хищной птицы и вой ветра. Больше не слышно ничего. Ни машин, ни голосов, ни электрогенераторов – ни единого звука, ассоциирующегося с цивилизацией. И запах, с запахом тоже что-то не так. Венеция пахла соленой водой, жареным, водорослями и табаком. Здесь же пахнет глушью, пластиком, давним пожаром. И совсем не пахнет человеком, не считая самого Данте.
        Ему вспоминается «День триффидов»[3 - «День триффидов» (1951) – научно-фантастический роман Джона Уиндема. Согласно сюжету романа, на Земле разводят триффидов – подвижные хищные растения, из которых получают ценное масло, но однажды триффиды начинают охотиться на людей и захватывают весь мир.]. «Нация Z»[4 - «Нация Z» (2014–2018) – американский постапокалиптический сериал.]. Что, если, пока он был заперт в сундуке, наступил апокалипсис? Теперь, когда к нему почти полностью вернулся рассудок, он осознает: в том, что он не сошел с ума окончательно, есть не только его заслуга. Всю свою взрослую жизнь он регулировал свои настроения и симптомы с помощью лекарственных препаратов и сейчас чувствует следы химии в своей крови. Вероятно, какой-то нейролептик или успокоительное. Выйдя на свет, Данте осматривает свое тело. Вспухшие вены на руках, полопавшиеся капилляры, синяки. Следы от уколов. Его усыпили.
        Как долго он проспал?
        Он проводит рукой по своей редкой и мягкой щетине. Похоже, что он брился пару дней назад. Но откуда ему знать, не побрили ли его во сне. На него накатывает паника. Позабыв о странности своего положения, Данте сломя голову бросается к облупленной железной двери склада. Протягивая к ней здоровую руку, он успевает вообразить, как безуспешно дергает за ручку и умирает от голода взаперти.
        Но дверь отворяется, таща за собой усики ползучих растений, и Данте попадает в центр просторного бетонного двора. Он на разрушенной военной базе. Некоторые из построек напоминают советскую архитектуру времен холодной войны. В глубине виднеется здание, которое он никогда раньше не видел, но немедленно узнает. Оно почти не отличается от строения, которое он воображал или видел во сне. Как только не называли это место, но для узников название существовало лишь одно.
        Коробка.

2

        Удача, сопутствовавшая Коломбе всю поездку, отвернулась от нее на последнем повороте грунтовки перед ее домом, и «панда» застряла носом в полном ледяной воды кювете. Коломба очнулась от раздумий, только ударившись лицом о руль и разбив губу. Она плохо помнила, как возвращалась из агротуристического комплекса, но еще ощущала, как позвоночник ноет от страха.
        Но чего ей бояться?
        Отец мертв. Выжило всего одиннадцать его узников, включая Данте, и Томми не был одним из них.
        «Ты так в этом уверена?» – спросила она себя.
        Они знали об Отце не все. Далеко не все. Он умер, не оставив чистосердечного признания в содеянном, а его единственный известный сообщник Немец отбывал пожизненный срок в упрямом молчании. Так, может, была и другая темница, которую они так и не нашли? И другие узники?
        Вытерев губу тряпкой для протирки стекол, Коломба бросила машину на произвол судьбы. Сгибаясь под порывами холодного ветра, добралась до дому, продезинфицировала губу и заварила себе чая, настолько горячего, что он обжег ранку.
        Она не могла выбросить из головы испуганный взгляд Томми, но в конце концов заставила себя сосредоточиться на более насущных проблемах. Например, на нарастающем на оконных стеклах инее и влажном холоде, исходящем от дивана.
        «Выходи. Или добудешь дрова, или закоченеешь насмерть».
        Вторая возможность показалась Коломбе весьма заманчивой, но она все же предпочла первую. Она расчистила дровяной сарай от снега, обрушив на себя несколько маленьких лавин, и достала из коробки с инструментами старый топор, хранившийся вместе с гвоздями. Перед глазами ее продолжала стоять нескладная фигура Томми, который, дрожа, прижимался к стене темного сарая. В надежде, что призрак останется снаружи, она закрыла за собой дверь и принялась рубить дрова. Задача потребовала немало времени и труда – не только из-за затупившегося топора, но и потому, что через каждые пару ударов Коломба замирала и прислушивалась. Не слыша стороннего шума, она начинала тревожиться, хотя была почти уверена, что сегодня больше никаких вторжений, будь то реальных или воображаемых, не предвидится.
        Почти уверена.
        Отец был мертв, а в зомби Коломба не верила. Даже если Томми действительно побывал в заточении у этого старого психа, это еще не значит, что он не убивал свою семью. Психологическая травма могла бы даже послужить ему оправданием. Если, конечно, парень и правда был похищен Отцом.
        Томми вполне мог увидеть эту позу в какой-нибудь документалке или услышать о ней в интервью одного из выживших. Как минимум двое из них были способны связно выражаться и сотни раз давали интервью. Или это просто совпадение.
        «Какова вероятность, что в трех километрах от твоего дома живет жертва Отца, о которой никто никогда не слышал? Меньше, чем если в тебя ударит молния в тот самый момент, когда выигрываешь в рулетку».
        И все-таки комната Томми походила на одну из темниц Отца. И была увешана ее фотографиями.
        Наполнив тачку поленьями, Коломба выложила их на кухне, но разжечь камин оказалось еще сложнее, чем нарубить дров. Дымоход почти не тянул, скомканные газеты все время гасли, и в конце концов она вылила на них бутылку пятновыводителя. Комнату наполнил запах керосина, зато огонь вспыхнул так резко, что Коломба чуть не осталась без бровей.
        Достав из кармана прихваченную с собой карту Томми, она заткнула ее за раму зеркала в ванной. Король, богач, вождь… Нужно снова поговорить с Томми и попытаться понять, что все это значит.
        Кроме карты, в ее кармане нашелся обрывок бумаги с адресом психиатра. Тот жил недалеко от нее.
        Сетуя, что дурная голова ногам покоя не дает, Коломба обнаружила, что телефон заработал, и вызвала такси.

3

        Доктор Пала жил и принимал пациентов в возвышенной части Сан-Лоренцо, неподалеку от бенедиктинского аббатства седьмого века. Дубовую дверь с латунной фурнитурой открыла одетая в коктейльный костюм чернокожая женщина с африканскими косичками. Потолок в темном, благоухающем пачулями холле был расписан фресками.
        Женщина улыбнулась Коломбе, стоящей на пороге в попахивающей мокрой псиной парке.
        – Добрый день, проходите, пожалуйста. Если вы напомните мне, как вас зовут, я проверю вашу сегодняшнюю запись.
        – Я без записи. Мне нужно только поговорить с профессором. Десять минут максимум. Моя фамилия Каселли.
        – К сожалению, он ожидает пациента…
        – Я насчет Томмазо Караббы. Томми. Или Меласа, не знаю, под какой фамилией он у вас записан.
        Секретарша смерила Коломбу оценивающим взглядом:
        – Мелас… Можете сообщить мне что-то еще?
        – Нет.
        Секретарша усадила ее в приемной, которая представляла собой погруженный в полутьму будуар с кожаным диванчиком и двумя офортами де Кирико[5 - Джорджо де Кирико (1888–1978) – итальянский художник, близкий к сюрреализму.]. Через пару минут из кабинета вышел корпулентный мужчина лет шестидесяти с длинными белоснежными волосами. На шнурках на его шее висели две пары очков. Одет он был в черный свитер, черные брюки и такие же черные вьетнамки на ступнях с холеными ногтями.
        – Проходите, госпожа Каселли, – пригласил психиатр.
        Кабинет был обставлен разноцветной резиновой и пластиковой мебелью и украшен постерами с изображениями природы, метровой фигуркой Пиноккио и грифельной доской со спряжением глагола «быть». Коломба опустилась в креслице, с виду собранное из кирпичиков лего.
        – У Томми все в порядке? – спросил Пала, усаживаясь в оранжевое кресло напротив.
        – Да, но я вынуждена сообщить вам печальную новость. Сегодня ночью его родителей убили.
        Пала казался ошеломленным:
        – Господи… Кто?
        – По мнению карабинеров, убийца – Томми. Но я его видела и сильно в этом сомневаюсь.
        – Вы его родственница?
        – Я раньше работала в полиции. Коломба Каселли, можете погуглить.
        Пала откинулся в кресле:
        – В этом нет необходимости. Конечно, я вас не узнал из-за короткой стрижки, да и вообще не думал увидеть вас здесь… Но Томми ваш большой почитатель, комиссар.
        – Вообще-то, я заместитель начальника мобильного подразделения. То есть раньше была.
        – Значит, к Томми у вас не профессиональный интерес.
        – Нет. Только личный.
        Пала покачал головой:
        – Дайте мне пять минут. Я сделаю пару звонков, если хотите, можете остаться.
        Он попросил Катерину, девушку из приемной, отменить следующего пациента и вытащил из стола пачку ванильных сигарилл:
        – Хотите?
        – Нет, спасибо.
        Пала открыл окно, выходящее во внутренний дворик, похожий на монастырский, и закурил. Задувающий в комнату ледяной ветер его, казалось, нисколько не тревожил.
        – Как их убили? – после минутной нерешительности спросил врач.
        – Забили молотком во сне.
        Несколько секунд Пала молча курил.
        – Знаю, глупо спрашивать, но… смерть была мучительной?
        – Если они и успели проснуться, то, по всей вероятности, сразу потеряли сознание.
        – Раз они находились в своей спальне, то, очевидно, не вторгались в личное пространство Томми…
        – Точно.
        – В таком случае я не верю, что он убийца. Он аутист, и приступы ярости не возникают у него без триггеров. Разумеется, есть вероятность, что Томми расценил какой-то их поступок как угрозу, но я ее исключаю: мать умела с ним обращаться. Значит, убийца – кто-то другой.
        Коломба подумала, что Лупо, зациклившемуся на своей версии, нелегко было бы смириться с подобным выводом, но в глубине души тоже предпочитала отбросить подозрения, что парнишка виновен.
        – Нет ли у вас соображений, кто мог это сделать? – спросила она.
        – Для начала объясните, чем вызван ваш личный интерес.
        – Сегодня утром Томми прибежал ко мне домой. Он был испачкан в крови своих родителей.
        Пала казался озадаченным:
        – Вы живете в Монтенигро?
        – Нет, в Медзанотте, в Валфорнаи.
        – Томми никогда не выходит на улицу один. У его матери частенько не получалось отвезти его сюда, и тогда мне приходилось ехать к ним. Он чрезвычайно боится открытых пространств. Чтобы проделать такой путь, он должен был до смерти перепугаться.
        – Так и было.
        – Я должен на него взглянуть… Как думаете, мне позволят с ним встретиться?
        – Это зависит от магистрата и эксперта, назначенного судом. Они должны установить, что он невменяем.
        – Томми вполне вменяем. Ему просто нужно помогать. – Психиатр выпустил облако дыма. – Мне не следовало бы обсуждать с вами своего пациента.
        – Я, конечно, не могу заставить вас со мной откровенничать, доктор. Но предупреждаю, что скоро вместо меня явится некий фельдфебель, которому не терпится закрыть дело.
        – Похоже, вы не слишком верите в своих коллег.
        – Бывших коллег. Если вы хотите защитить Томми, не отвечайте на их вопросы и проконсультируйтесь с адвокатом. Пройдет некоторое время, прежде чем они вынесут постановление, и, возможно, всплывут новые факты.
        – Например?
        Коломба покачала головой:
        – Не знаю. Помогите мне.
        Пала потушил сигариллу о карниз и снова сел в кресло.
        – Вопросы будем задавать по очереди.
        Коломба решила, что не расслышала:
        – Простите?
        – Я вас не знаю и не уверен, стоит ли вам доверять. Вы и представители сил правопорядка можете доставить неприятности мне или Томми. Значит, вопросы будем задавать друг другу по очереди, по одному зараз. Либо так, либо никак. Можете хоть наставить на меня пистолет, который носите за поясом.
        Коломба заметила, что из-под задравшейся полы ее свитера торчит рукоять пистолета. Она оправила свитер.
        – У меня есть разрешение на ношение оружия.
        – Очень на это надеюсь. Начнем с вас. Что вы желаете узнать?
        – Как долго вы наблюдаете Томми?
        – Семь месяцев.
        – А что было до этого?
        Пала улыбнулся:
        – Моя очередь. Вы полагаете, что Томми невиновен, только потому, что видели, как он напуган, или у вас есть на то другие причины?
        – Я ничего не полагаю. Теперь моя очередь.
        – Стоп. Не уходите от ответа.
        Коломба недружелюбно посмотрела на него:
        – Вы переписываете правила как вздумается… Скажем так: я сомневаюсь в его виновности. И хочу развеять свои сомнения. Ответьте на мой предыдущий вопрос.
        – Меласы не местные. Восемь месяцев назад они переехали сюда из Греции. Раньше мать не могла позволить себе оплачивать услуги специалиста, поэтому мальчик наблюдался в греческой государственной больнице. Моя очередь. Что вам мешает попросту забыть об этой истории? Чувство долга?
        – Чувство вины. Его мне вполне достаточно, – сказала Коломба и помолчала. Не в ее характере было откровенничать с незнакомцами. – Учитывая состояние Томми, имеются ли у вас основания полагать, что он подвергался насилию?
        – Вы имеете в виду сексуальное насилие? – Пала выглядел встревоженным. – Думаете, кто-то его насиловал?
        – Вы не ответили.
        – Потому что это щекотливый вопрос, – после минутного размышления сказал Пала. – У аутистов, подвергнувшихся насилию, часто наблюдается повышенная склонность к аутоагрессии. Например, они могут компульсивно грызть ногти или биться головой о стену. Но если насилие произошло до моего знакомства с Томми, то поведенческих изменений я бы не заметил. Кстати, о насилии и травмах: кто помогает вам преодолеть вашу?
        – Никто. У меня нет никаких травм, – поспешно сказала Коломба. – У Томми были телесные повреждения или шрамы?
        – Я никогда не видел его без свитера, но на руках у него ничего нет. Моя очередь. Вы отрицаете, что перенесли травму, и тем не менее явно демонстрируете ее миру.
        – Это вопрос?
        – Нет, вопрос в следующем. Сколько дней вы уже носите эту толстовку с Чарли Брауном?[6 - Чарли Браун – один из главных персонажей серии комиксов «Peanuts» («Мелюзга» (англ.)), выходившей с 1950 по 2000 г.]
        – Какая, на хрен, разница?
        – Вы отказываетесь отвечать?
        – Не помню. Клянусь.
        Пала надел очки и внимательно посмотрел на нее:
        – Судя по цвету ворота, я бы предположил, что неделю. Вы себя запустили, мало спите, редко моетесь. Сомневаюсь, что вы вели похожий образ жизни до венецианского теракта.
        Коломба положила локти на стол Палы. В ее глазах закружились зеленые вихри.
        – Слушайте. Ночью у меня в доме закончился газ, к тому же обычно я почти не бываю на людях. Так что да, я немного неряшлива. Но я пытаюсь помочь Томми. Если вам нет до него дела, идите на хрен.
        Пала откинулся в кресле:
        – Думаю, раньше вы не были такой вспыльчивой.
        – Ошибаетесь. Я всегда ненавидела, когда у меня копаются в голове. Итак?
        – Спрашивайте, что вас интересует, – вздохнул Пала. – Об остальном буду молчать.
        – Что вы можете сказать о родителях Томми? И не отвечайте односложно.
        – Отца я видел слишком редко, чтобы составить о нем мнение. Привозила Томми мать, и она же встречала меня, когда я приходил к ним. Она выглядела довольно счастливой.
        – Вот так энтузиазм.
        – Не знаю, что в большей степени связывало ее с мужем – любовь или благодарность за то, что он изменил ее жизнь. Ей тяжело приходилось с сыном в одиночку.
        – Почему они переехали именно сюда? Она не хотела возвращаться в родной город?
        – Понятия не имею. Она говорила, что ее муж обожает наши края. Он и правда вечно скитался по лесам, фотографируя птиц и растения.
        – Мелас не работал?
        – Нет. Он жил на ренту. Кажется, получил какое-то наследство, но я никогда не интересовался этой темой.
        – Если он был богат, то мог нажить себе врагов. Или его жена завела интрижку.
        – Наше общение не выходило за грань моих профессиональных обязанностей, и подобные вопросы мы никогда не обсуждали.
        – А какие у Меласа сложились отношения с Томми?
        Пала на пару секунд задумался.
        – Думаю, отчим еще не успел к нему привыкнуть.
        – Он на него ругался или еще что?
        – Нет-нет, ничего подобного. Но в отличие от матери он на моей памяти ни разу не приласкал Томми.
        Коломба встала:
        – Спасибо. Буду благодарна, если вы не станете сообщать фельдфебелю, что я к вам заходила.
        – Не беспокойтесь, это останется профессиональной тайной. Но послушайте, Коломба… Если захотите с кем-то поговорить, звоните. Только пистолет в следующий раз оставьте в приемной. Оружие меня нервирует.
        – Почему вам так хочется стать моим психиатром?
        – Отчасти по эгоистическим соображениям. Томми некоторым образом вынудил меня поинтересоваться вашей биографией, и я видел, через какой кошмар вам пришлось пройти. Вы встретились со злом лицом к лицу, Коломба. Это нечто, что человек моей профессии страстно стремится познать.
        – Вам просто хочется прогуляться по моим мозгам.
        – Нет. Помимо профессионального любопытства, я также хочу вам помочь. Потому что вы нуждаетесь в помощи, Коломба. Я знаю, сколько вы выстрадали во имя долга. Вы заслуживаете немного покоя.
        Коломба хотела ответить, что он может засунуть свои психобредни себе в задницу, но комок в горле мешал ей заговорить. Ее подбородок затрясся, уголки губ опустились. Она с ужасом поняла, что вот-вот расплачется.
        «Только не при нем!»
        – Нет ничего хуже, чем притворяться, что тебе не больно. Боль никуда не денется, сколько бы мы ни пытались ее не замечать, – продолжал Пала. – Напротив, в таком случае она никогда не станет легче.
        Коломба провела ладонью по лицу. Ее рука дрожала.
        – Я не позволю вам себя надуть, – всхлипнула она. Но почему же тогда она не уходит?
        – Поговорите с Катериной и назначьте время консультации. Вы не виноваты в том, что выжили.
        Коломба выбежала из кабинета, чтобы не разрыдаться.

4

        Почти час прождав на углу улицы, Коломба наконец села в такси. На морозе она успокоилась, а желание плакать постепенно отступило. Как раз вовремя, потому что, вернувшись домой, она обнаружила, что ее мать раскладывает перед входной дверью коробки и пакеты. Мать, щеголявшая серо-голубой шевелюрой, в своем зрелом возрасте – а ей было далеко за шестьдесят – сохранила изящное телосложение.
        – Ты не кажешь носа на улицу, а стоит мне приехать, так тебя нет дома, – проворчала она.
        – В следующий раз звони заранее, – с невольной резкостью сказала Коломба.
        – Мне нужно записываться на прием? Ну же, помоги. – Мать заметила ее опухшую губу. – Что ты натворила?
        – Ударилась о руль. – Коломба показала на застрявшую в кювете «панду».
        – Я так и подумала, что машина нашу напоминает, – сказала мать. – Тебе надо вызвать эвакуатор.
        – Так и поступлю, спасибо.
        Коломба подхватила ящик яблок и отнесла его на кухню. Навьюченная пакетами мать последовала за ней.
        – Ну и холод у тебя.
        – Котел не работает.
        Открыв холодильник, мать начала доставать оттуда испортившуюся еду и выбрасывать в один из наполовину полных черных пакетов под мойкой.
        – Только глянь, какое безобразие…
        – Если сейчас же поедешь домой, не попадешь в непогоду, – сказала Коломба, чье терпение было уже на пределе. – Говорят, снова пойдет снег.
        – Я подумала, что тебе бы тоже стоило отправиться домой вместе со мной.
        – Я дома.
        – Когда твой папа был жив, тебя сюда было волоком не затащить, а теперь ты не хочешь уезжать.
        – Раньше я не ела шпинат, а теперь полюбила. – Коломба согнула правую руку. – Смотри, какие мышцы.
        – Прекрати.
        – Хочешь зайти в туалет перед отъездом? Стакан воды? Благословение?
        Мать закрыла дверцу холодильника.
        – Ладно, – дрожащим голосом сказала она. – Я пытаюсь быть хорошей матерью, но что поделаешь, раз ты не хочешь меня видеть?
        – Ничего. Я взрослый человек, у меня есть кредитка и пистолет. Я сама справлюсь.
        Мать достала бумажную салфетку и вытерла глаза.
        – Так и будешь тут сидеть, пока Данте не объявится?
        – А если и так, то что? – бросила Коломба.
        – Ты здесь торчишь уже год! И ничего не делаешь!
        – И что?
        – Да умер твой Данте! Всем известно, что он мертв!
        – Хватит! – закричала Коломба. – Уходи!
        Мать напряженно села за стол, и Коломбе стало стыдно, что она сорвалась на единственного человека, которого еще заботила ее судьба.
        Она засунула остальные покупки в холодильник и еще полчаса игнорировала жалобные причитания матери, пока та наконец не уехала обратно в Рим. Оставшись в одиночестве, Коломба разожгла камин, брызнув на поленья ацетоном. Ядовито-зеленое пламя вспыхнуло, как коктейль Молотова, но на сей раз она успела отпрыгнуть и не обожглась.
        «Ты здесь торчишь уже год и ничего не делаешь».
        Дождавшись, пока дом прогреется, она вскипятила в чайнике воду и помылась в тазу в ванной на первом этаже. В ванной, типичной для какого-нибудь жалкого мотеля шестидесятых годов, стояло большое зеркало в стиле рококо, в которое Коломбе волей-неволей пришлось поглядеться. После больницы она набрала пару килограммов, но меньше чем следовало. На животе розовели шрамы после операции, грудь уменьшилась на один размер. Коломба прикоснулась к груди и тут же отдернула руку, вспомнив последнего мужчину, который ее сжимал. Слишком поздно – воспоминание было уже не прогнать, и она заново увидела, как Лео стоит у нее за спиной, отражение его лица в зеркале поезда, направляющегося в Венецию, когда они заперлись в туалете перед тем, что чуть не стало последней глупостью в ее жизни.
        Она до сих пор чувствовала себя грязной.
        «Уже год ничего не делаешь».
        С этим Коломба не могла согласиться. Она была занята по горло, в совершенстве освоив искусство нытья и жалости к себе, и выстроила вокруг себя серый мир, где никогда ничего не происходит, не нужно ни с кем общаться и выходить из дому. Приглушенный мир, который делал ее жизнь более терпимой.
        По крайней мере до сегодняшнего утра. До того, как объявился Томми со своими странностями и своей трагедией. Из всех мест на земле он проник именно в уютный серый мирок, который ей так не хотелось покидать.
        Съев пару черствых хлебцев, Коломба завернулась в одеяло и вперилась невидящим взглядом в царящий в комнате хаос. Всюду валялись книги, грязная и чистая одежда, коробки с едой. Заросшая паутиной лестница на верхний этаж была усыпана мертвыми насекомыми, а постель она не заправляла лет сто. Больше того, иногда она так и засыпала на диване, не добравшись до кровати, а одну ночь даже провела на полу в ванной, сама не зная почему. Зато теперь она понимала, что сон не придет к ней еще много часов.
        Коломба копалась в кухонных ящичках, пока не нашла старую школьную тетрадь в линейку, с цветочком на обложке. Она узнала почерк отца, составившего на одной из страниц список семян, которые собирался купить для огорода. Кто знает, успел ли он их посадить, или то была весна, когда с ним случился инфаркт.
        Она открыла тетрадь на чистой странице и начала составлять свой первый за долгое время протокол допроса.

5

        Пока Коломба по памяти записывала свой разговор с доктором Палой, в трехстах километрах от ее дома начальник римского мобильного подразделения Марко Сантини зажимал себе нос, чтобы не чувствовать вони, пропитавшей шестой этаж центрального полицейского участка на улице Сан-Витале. Запах был вызван засорившимися туалетами, а туалеты засорились потому, что коридор превратился в свалку для всех, кого задерживал отдел по борьбе с терроризмом. Почти сплошь арабы, несколько выходцев из Африки – кто-то кричал на своем языке, кто-то плакал, пока его тащили прочь. Эта сцена повторялась во время каждой новой операции. Подволакивая больную ногу, Сантини попытался вспомнить, как называлась последняя. «Лепесток на лепестке»? Нет, еще хлеще: «Цветущий цветок». Чтобы создать впечатление точности и скрупулезности и скрыть тот факт, что они просто расставляют сети и смотрят, кто в них попадется.
        Перед кабинетом Сантини увидел своего помощника Массимо Альберти, чей ранг соответствовал воинскому званию капрала. Это был широкоплечий рыжеволосый мужчина лет тридцати с россыпью веснушек на непривычно мрачном лице. Сантини в очередной раз с горечью вспомнил, каким жизнерадостным был этот парень до недавних пор. Но как не постареть, когда твоих сослуживцев приканчивают одного за другим.
        – Что случилось? – спросил Сантини. – Новые облавы? «Цветущий цветок – два: вендетта»?
        Альберти покачал головой.
        – Если новость плохая, подожди. У меня профсоюзники три часа кровь пили. Надо потребовать премию.
        Угловой кабинет Сантини по очереди занимали его предшественники, возглавлявшие мобильное подразделение. Последний из них, помимо юридических томов и архивов, оставил ему в наследство коллекцию романов Коэльо. Сантини отодвинул романы, достал спрятанную за ними бутылку и налил себе немного водки, после чего вернулся со стаканом к столу и уселся, водрузив больную ногу на принесенную из дому скамейку.
        – Ну? Давай свою жуткую новость.
        Альберти сделал грустное лицо.
        – Данте Торре, – сказал он.
        – Его нашли?
        – Нет, но нашли «Шурмо» – яхту, на которой Бонаккорсо вывез его из Венеции. Она затонула на двухсотметровой глубине.

6

        Сразу после теракта во Дворце спорта «Мизерикордия» в одном из венецианских яхт-клубов отключилось электричество и, соответственно, система видеонаблюдения. Прежде чем камеры снова заработали, из клуба была угнана двадцатиметровая яхта под названием «Шурмо». Согласно версии следствия, Лео Бонаккорсо скрылся с места взрыва, взвалив Данте на плечи, и смешался с толпой из сотен разбегающихся в панике людей. Траспондер на «Шурмо» был тотчас же отключен, и судно со своими вместительными топливными баками и мощными двигателями вполне могло дойти хоть до Ближнего Востока. Когда на место событий прибыл Сантини, Бонаккорсо, должно быть, был уже далеко. Сантини прилетел в Венецию только в два часа ночи и долго смотрел с моста Мизерикордия на разложенные по площади тела.
        Представители службы гражданской обороны и полиции накрыли брезентом и поместили в мешки сорок девять погибших. У многих не хватало конечностей, лица были обезображены, одежда разорвана в клочья. Половину жертв составляли карабинеры и полицейские, а остальные – гости и руководство филантропического общества «Care of the World», устроившего благотворительный вечер. Широкая железная лестница на верхний этаж, наполовину сорвавшаяся с опор, трещала и подрагивала, когда снижались военные вертолеты.
        В десять вечера предыдущего дня пьяный Сантини еще валялся на диване в одних трусах, но срочно вылетел в Венецию на правительственном самолете вместе с начальником полиции и шишками из Министерства внутренних дел, которые его старательно игнорировали, – единственное преимущество опалы. Предъявив удостоверение и надев бахилы, Сантини вышел на освещенную прожекторами площадь, которая была усеяна жакетами, пиджаками, туфлями, сумочками, ожерельями и браслетами, оброненными во время бегства или сорванными с хозяев ударной волной. Взрыв оставил после себя трехметровую воронку цвета сажи. Здесь взорвал себя один из террористов, пока остальные расстреливали ни в чем не повинных людей и полосовали их ножами. Двоих террористов ликвидировали, третий сломал позвоночник, упав в пришвартованную лодку с набережной.
        Сантини вошел во Дворец спорта, где, лавируя между обломками мебели и растоптанными закусками, работали криминалисты. В освещенном желтоватыми аварийными лампами, включившимися после взрыва, зале для торжеств стоял рвотный запах вина и фруктов.
        Один из криминалистов провел Сантини по залу, освещая фонариком самые темные углы. На ступенях парадной лестницы лежали двое охранников: у одного был вырван кадык, у другого сломана шея. Криминалисты сообщили, что обоих с изрядной сноровкой убили голыми руками. Сантини не слушал. А может, и слушал. В тот момент в голове у него была полная каша.
        Верхний этаж представлял собой лишь узкую галерею вдоль главной стены, обставленную как ВИП-зона ночного клуба: пластиковая мебель кислотных цветов, разбитые стеклянные перегородки между комнатами. Все покрывала пыль и обломки.
        Поперек одной из перегородок лежал почти обезглавленный молодой человек в элегантном костюме, он напоролся шеей на острый осколок. Перед ним распластались тела еще двоих охранников. Какая-то криминалистка указала Сантини на пятно крови на полу. «Здесь нашли вашу коллегу», – сказала она. И на мгновение Сантини понадеялся, что Коломба умерла на месте, избавив его от грядущих неприятностей.
        Альберти постучал о косяк двери и вернул его к реальности.
        – Шеф, машина приехала, – сказал он.
        – Есть какие-то подвижки?
        Альберти покачал головой:
        – Только подтверждение.
        Пока автомобиль с мигалкой вез Сантини в военный аэропорт, его желудок жгло от кофе из автомата. Двое вооруженных агентов из ОБТ – отдела по борьбе с терроризмом – с закрытыми балаклавами лицами проводили его на взлетно-посадочную полосу, где ждал предоставленный командованием флота вертолет «NH90 NFH» с выключенными двигателями. Эта почти двадцатиметровая махина способна была перевозить до двадцати пассажиров. Рядом с открытой дверцей вертолета стоял полковник Ди Марко, и Сантини охватило уныние: он-то надеялся, что тот не станет путаться у него под ногами. А ведь следовало бы догадаться, что полковник ни за что не пропустит последний акт этой пьесы. Прямой и несгибаемый, Ди Марко был на несколько лет старше Сантини. Под его не по сезону легким пальто виднелись синий костюм и полковой галстук. Мужчины обменялись рукопожатием.
        – Господин Сантини, как ваша нога?
        – Болит. Полетим на этой штуке?
        – Если вас не укачивает. – Ди Марко повернулся к нему спиной и влез в вертолет. Пилоты отдали честь. – По пути заберем Каселли, – добавил он. – Пристегните ремень.

7

        В два часа ночи «NH90», перебудив половину горожан, приземлился на крыше больницы в Портико. Многие, вообразив, будто началась война, бросились в ближайшие отделения экстренной медпомощи. Тем временем привезенную на армейском джипе Коломбу проводили до служебного лифта, на котором она поднялась на крышу. Лопасти огромного вертолета, напоминающего светящееся в ночи, рычащее доисторическое чудовище, наполняли воздух ледяной крошкой. Один из сопровождавших Коломбу военных помог ей подняться на борт и пристегнуть ремень безопасности.
        На другом конце ряда пустых сидений сидел Сантини. Ди Марко, находившийся в кабине с пилотами, обернулся, чтобы на нее взглянуть, и Коломба с трудом подавила желание закатить ему оплеуху, чтобы стереть мерзкую улыбочку с его лица. Взлетели они быстро – быстрее любого гражданского самолета, – и ее желудок ухнул вниз. Портико превратился в россыпь желтых огоньков во мгле. Окна заиндевели, небо обернулось шиферной плитой, луна сделалась маленькой и бледной. Выбравшись из области непогоды, Коломба отстегнула ремень и подсела к Сантини. Со времени их последней встречи он похудел, усы его стали гуще, а лицо прорезали новые морщины. Она приподняла его наушники и выкрикнула ему в ухо:
        – Твой дружок что-то сказал тебе насчет тела?
        – Нет, и он мне не дружок, – так же громко ответил Сантини. Он отметил про себя ее худобу и порез на губе. – Как ты?
        – Веду здоровый образ жизни. А тебе как живется с новыми нашивками?
        – Тяжеловато.
        – Уволься, как я, вот и отдохнешь. Где нашли яхту?
        – Слышала про риф Кита?
        – Он рядом с банкой Скерки, – сказала Коломба, когда-то занимавшаяся подводной охотой.
        – И находится в тридцати сантиметрах под водой. Либо на «Шурмо» был выключен гидролокатор, либо Бонаккорсо заснул за штурвалом. Как бы то ни было, яхта напоролась на риф и затонула.
        – Как глупо.
        – Quandoque bonus dormitat Homerus. Даже добрый наш Гомер…
        – …иногда дремлет. Но не Лео. Кто ее нашел?
        – Ливийские моряки. Они узнали обломки и были так любезны, что сообщили о них нам. С тех пор как мы дарим им суда, они стали более склонны к сотрудничеству. – Он сунул в рот сигарету, но даже не попытался ее зажечь. – Судно недалеко ушло от Венеции.
        Кровь отхлынула от лица Коломбы.
        – Ты уверен?
        – Так мне доложили.
        – Твой дружок.
        – Я уже сказал, что он мне не друг. Но ведь это вполне возможно, правда? Мы воображали, что Бонаккорсо – сверхчеловек, но он просто ошибся курсом.
        Коломба вернулась на свое место и притворилась, что заснула.
        Они приземлились на территории военной базы на острове Пантеллерия рядом с портом и пересели на армейское буксирное судно. Острова, не считая отдаляющейся береговой линии, они так и не увидели, но Коломба как-то во время учебы в академии провела там прекрасные каникулы. Ей вспомнились отражение огней тунисского мыса Эт-Тиб в ночном заливе, теплое море, африканские водоросли. Буксир подпрыгивал на волнах до рассвета, когда наконец показался риф Кита и патрулирующие его катера. Всю поездку Коломба крепко держалась за фальшборт, сдерживая тошноту. Воздух стал ощутимо теплее. Волны бросали на скалы обглоданные останки дельфина, источавшие запах разложения.
        Они сошли на вспомогательное судно команды подводных операций военно-морского флота. От манипулятора в воду тянулись кабель-тросы, поддерживающие «ровер» – небольшой телеуправляемый подводный аппарат, обычно используемый для осмотровых работ и операций по разминированию.
        На верхней палубе они прошли мимо четверых водолазов, которые с помощью группы техников надевали глубоководные скафандры. На лебедках висели какие-то огромные черные приспособления, похожие на игрушечных суставчатых роботов с шарообразными головами. Взгляд Коломбы скользнул мимо них. Тревога высасывала из нее все силы, и она едва держалась на ногах. Она предпочла бы снова попасть в комнату Томми или голыми руками закапывать мертвые тела собственных родителей. Все пережитое накануне уже исчезало под грузом вечно довлеющего прошлого.
        Помимо эскорта из команды подводных операций, на мостике находилась группа чиновников в боевой военной форме, среди которых были старший офицер и военный врач. Судя по почтению, с которым они обращались к Ди Марко, он был здесь старшим по рангу. На мониторе отображался освещенный фарами «ровера» борт «Шурмо».
        – Где тело? – не успев обменяться с присутствующими рукопожатиями, спросила Коломба.
        – С другой стороны затонувшего судна, – ответил старший офицер.
        – Вы его идентифицировали?
        – Состояние тела не позволяет опознать его удаленно, госпожа Каселли, – сказал военный врач.
        – Я хочу его увидеть.
        – Через пару часов мы начнем поднимать его на поверхность.
        – Я хочу увидеть его сейчас, а не через пару часов.
        Неожиданно на ее сторону встал Ди Марко, приказавший старшему офицеру не создавать проблемы на ровном месте. Сантини, за всю поездку даже не взглянувший на полковника, одобрительно кивнул ему, но тот притворился, что ничего не заметил. Моряк за пультом управления взялся за ручку джойстика, и изображение побежало вдоль борта. Несмотря на покрывающие его водоросли, он выглядел невредимым, однако подруливающие устройства в кормовой части яхты оказались повреждены. Правый винт отсутствовал вообще – вместо него зияла брешь в киле, – а левый был смят, как засушенный цветок.
        – Это место удара, – сказал старший офицер. – Коленчатый вал врезался в риф, и судно начало набирать воду. Оттуда водолазы смогут заплыть в яхту, расширив проем в стальном корпусе домкратами. Теперь можем приблизить изображение.
        Пробоина на экранах увеличилась, став окном в невесомый мир водорослей и посидонии. Столы и электробытовые приборы свисали с потолка, среди колышущейся растительности и ткани, которая когда-то была простыней или занавеской, показались матрас и шезлонг. Из стороны в сторону сновали стайки флуоресцирующих рыб, от луча прожектора медленно отползали моллюски, из ила торчали стеклянные бутылки и неузнаваемые металлические приборы.
        Коломба задержала дыхание. Камера остановилась на куче гнилья, в которой виднелись зеленоватые кости. Это был торс скелета, внутри которого порхали разноцветные медузы. Испуганные светом фар, они отпрянули, открыв взглядам провалившийся в грудную клетку череп. С глазниц свисали нити водорослей, трепещущие, будто ресницы. Какой-то безглазый угорь полз по черепу, поднимая облака слизи.
        Коломба прикусила разбитую губу так сильно, что она снова закровоточила. Неужели это Данте? Это и правда его останки? Она повернулась к военному врачу, который молча стоял, держа под мышкой форменный берет:
        – Доктор, вам выдали медкарту Данте Торре?
        – Да, госпожа Каселли.
        – Неужели нельзя определить… – Ее подвел голос. – Определить, он ли это?
        – Сделать это дистанционно очень затруднительно. Но позвольте взглянуть. – Он приблизил изображение. – Судя по костной массе, это, скорее всего, мужчина. – Он приблизил еще. – Судя по швам на черепе, ему было лет сорок-пятьдесят.
        – Это может быть как Торре, так и Бонаккорсо, – впервые за все время заговорил Сантини.
        – И еще миллион человек, – сказала Коломба.
        Ей не удавалось оторвать взгляд от экрана – она искала хоть какую-то зацепку. У Данте была искривленная рука, но скелет лишился рук вовсе.
        – Посмотрим, не поможет ли нам сонар, – сказал военный врач.
        Как выяснилось, «ровер» обладал способностью делать чрезвычайно точные трехмерные снимки, что было необходимо для работ по разминированию. Врач повертел картинку на экране:
        – У скелета проблемы с шейным отделом. Третий и четвертый шейные позвонки сломаны.
        – Какие симптомы у него могли наблюдаться?
        – Покойный испытывал боль, а если случай был тяжелый, то мог и получить повреждения костного мозга.
        – Это не Данте, – со вздохом облегчения сказала Коломба. – Он карабкается и лазит по деревьям не хуже обезьяны.
        – Так, может, это проклятый сукин сын? – спросил Сантини.
        – Нет. Бонаккорсо тоже был очень подвижным, – с деланым безразличием ответила Коломба.
        Она вспомнила, как познакомилась с Лео во время обыска в римской мечети. Как и прочие агенты из ОБТ, он был в балаклаве, но ее сразу поразил его ироничный, умный взгляд. Надо было не улыбаться этому ублюдку, а вырвать ему глаза.
        Голос Ди Марко вернул ее на землю.
        – Значит, мы нашли еще одного террориста, – сказал он. – Превосходно.
        – Ну да, и он тоже с радостью укокошил себя во имя Аллаха, – язвительно сказала Коломба.
        – Госпожа Каселли, ваш сарказм неуместен, – сказал Ди Марко. – Начинайте подъем.
        Из-за трудоемких работ по разгрузке корпуса операция заняла больше шести часов. Все это время Коломба разрывалась между мостиком и палубой, куда лебедка сгружала черные поликарбонатные контейнеры размером с сундук. Вспомогательная команда вскрывала их и перекладывала содержимое в стерильные контейнеры поменьше, каждый из которых был занесен в опись.
        Даже находившуюся в них воду переливали в специальные емкости, снабжая их соответствующими номерами.
        Скелет подняли первым делом. За ним последовали обломки, предметы обстановки и навигационные приборы. Потом настал черед еще не вскрытых деревянных ящиков. Внутри оказались флаконы с разноцветными жидкостями, с которыми обращались будто с радиоактивными, пробирки и бутыли: складывалось впечатление, что разбирают лабораторию Франкенштейна. Последний ящик был пуст, за исключением остатков черного мужского костюма – того, что был на Данте в день его исчезновения, – и такой же черной кожаной перчатки.
        Коломба перегнулась через борт, и ее вырвало.

8

        Незваные гости, явившиеся по ее душу, как всегда, перепугали собак. Ее доберманы принялись носиться по двору, мешая соседям смотреть телевизор. Доктор Бартоне проклинала спесь военных, которые вместо того, чтобы просто позвонить или отправить за ней такси, предпочитали нагрянуть к ней домой или в ее лабораторию ЛАБАНОФ – миланскую лабораторию криминалистической антропологии – с автоматами наперевес. После венецианского теракта военные начали обращаться к ней, стоило им обнаружить кусочек кости или пятнышко на одежде какой-нибудь жертвы убийства, не реже пары раз в месяц. Доверие Министерства обороны ей льстило, но ее внимания требовали прямые обязанности: холодильные камеры у нее на работе полнились неопознанными телами. Установить их имена, позволить их родным и близким преодолеть боль утраты и жить дальше казалось ей куда более важным, чем выкрутасы Ди Марко. Она отказалась бы помогать, если бы речь не шла о Данте. С тех пор как во время расследования преступлений Отца ей поручили анализ содержимого неких канистр с кислотой и фрагментами человеческих останков, Данте и Коломба стали для нее почти
родными.
        Дрожащую от холода, несмотря на накинутое на плечи термоодеяло, Барт посадили на буксирное судно, где ее уже ждал Сантини. Ей подумалось, что он стареет, как пес – в семь раз быстрее, чем люди. Всего за пару лет он превратился из пышущего здоровьем крутого копа с обильной порослью на груди в престарелого дядюшку, страдающего от хронической боли в ноге и усыхающего с каждым днем. Не изменилось только одно – вечно надвинутая на нос ирландская кепка.
        – Добрый день, док, – сказал он, подавая ей руку.
        – И вам того же, Сантини. Не угостите сигареткой?
        Полицейский протянул ей пачку и ввел в курс дела. Водолазы продолжали работу, придавая затонувшей яхте плавучесть с помощью огромных камер сжатого воздуха.
        – Как там Коломба? – спросила Барт.
        Сантини покачал головой:
        – Не верит, что это Торре.
        – Может, она и права, – сказала Барт, выпуская облачко дыма.
        – Надеюсь, ваше заключение сможет ее убедить.
        Барт уныло покачала головой. Она не знала, на какой исход надеяться. Если она не сможет с уверенностью опознать труп Данте, Коломба будет по-прежнему надеяться, что он жив, в чем Барт не видела ничего хорошего.
        Увидев, как на палубу выходит Коломба, она через силу улыбнулась. Они не виделись шесть месяцев, с тех пор как Барт сдуру навестила ее в глуши, а та весь вечер почти не раскрывала рта. Сейчас Коломба в шубе из искусственного меха, которая больше подошла бы какому-нибудь бездомному, выглядела еще более бледной и похудевшей. Ее обведенные темными кругами глаза лихорадочно блестели. Сантини, похлопав ее по плечу, молча пошел прочь, и она отряхнулась, будто на нее нагадила чайка.
        – Эй, – сказала ей Барт и обняла ее, делая вид, что не чувствует острого запаха пота. Коломба приехала, не захватив с собой даже сменной футболки. – Ты совсем отощала! Хоть иногда питаешься?
        – Барт, Данте здесь нет, – произнесла Коломба, словно не услышав ее вопрос.
        Барт вздохнула:
        – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться в произошедшем.
        – Ты не найдешь ничего, что противоречило бы теории, которую пытается подсунуть нам Лео. Он слишком умен.
        – Думаешь, он намеренно потопил яхту? – спросила Барт, заранее зная, какого мнения придерживается ее подруга.
        – Да. Он хотел, чтобы мы перестали его разыскивать. Тогда он сможет делать все, что ему заблагорассудится.
        – Слушай, Коломба… Ты бы умерила свои надежды, – скрепя сердце сказала Барт.
        Коломба напряглась:
        – Ты мне не веришь?
        – Солнышко… – нежно ответила Барт, – ты чувствуешь, что виновата перед ним. Переживаешь. Скучаешь. И готова на все, ради того чтобы вернуть его домой. Поэтому ты чуточку сгущаешь краски. И я тебя прекрасно понимаю.
        – Каков, по-твоему, процент вероятности того, что Данте еще жив? Только честно.
        – По статистике, если о похищенном человеке нет известий больше двенадцати месяцев…
        – Скажи навскидку, – нетерпеливо перебила Коломба.
        – Один из ста.
        – Если бы похитили тебя и существовал один шанс из ста вернуть тебя домой, ты бы молилась Господу, чтобы кто-нибудь им воспользовался. По крайней мере, я бы точно лелеяла даже крохотную надежду на спасение.
        Барт сжала ее ладонь в своих:
        – Я не собираюсь сдаваться. Но ты лучше передохни, на тебе лица нет. Почему бы тебе не пожить у меня в Милане какое-то время?
        – Потому что мне нужно кое с чем разобраться в Портико. – Какой-то моряк помахал Коломбе с катера, и она показала ему раскрытую ладонь – «пять минут». – По-твоему, мы нашли всех жертв Отца? – спросила она.
        Вопрос застиг Барт врасплох.
        – Боже, надеюсь, что да. Почему ты спрашиваешь?
        – В моих краях есть парень, поведение которого… – Она замялась. – Ладно, проехали, ты и так меня за сумасшедшую считаешь.
        – Вовсе нет… Я понимаю, как тебе тяжело. Расскажи об этом парне.
        Коломба облокотилась на фальшборт.
        – Он аутист и ведет себя так же, как узники, которых мы освободили три года назад.
        – То есть его освободил кто-то другой или он сбежал сам? А что говорят его родители?
        – Их убили. У него тяжелый аутизм, он не разговаривает. Значит, тебе ничего в голову не приходит?
        – Нет. Ничто из того, что попало ко мне на экспертизу, не указывало на существование других узников и темниц, хотя исключить такую возможность я не могу. Однако если они и были, то давно умерли от голода.
        – Нет, если кто-то ими занимался.
        Пришвартованный в паре метров от них катер включил сирену. Барт вздрогнула:
        – Новый Отец?
        – Сообщник, соучастник. Может, даже не один…
        – Похоже на одну из баек Данте.
        – Вот именно, и мне надо было к нему прислушиваться. Он слишком часто оказывался прав.
        – Да, иногда он попадал в точку. Но только потому, что ты его уравновешивала. Из вас двоих только ты была способна трезво смотреть на вещи. Ты не можешь просто взять его роль на себя.
        – Из нас двоих я была тупицей. Не повторяй моих ошибок. – (Моряк снова помахал Коломбе с катера и подозвал к себе.) – Мне пора. Может, со временем что-то придет тебе на ум. Вдруг найдешь какую-то важную деталь в своих документах или свидетельских показаниях. Если я права насчет этого парня, он уже достаточно настрадался.
        – Когда я вернусь… – с сомнением протянула Барт.
        – И сообщи, если обнаружишь что-нибудь на «Шурмо», – сказала Коломба ей на ухо.
        Барт с неохотой пообещала, что так и поступит.
        – Серьезно, дай мне знать. Может, я и ненормальная, но сейчас Данте не на кого надеяться, кроме меня. – Коломба пристально посмотрела на нее. – И будь осторожна, никому не доверяй. Неизвестно, на чьей они стороне.
        – На чьей стороне кто? – спросила Барт.
        – Все. – Пока Коломба спускалась по лестнице в катер, Барт смотрела ей вслед, спрашивая себя, не лишилась ли ее подруга рассудка.

9

        Море успокоилось, и возвращение заняло меньше времени, чем путь от Пантеллерии. Никто не стоял у Коломбы над душой, и она, устроившись за одним из установленных на катере компьютеров, начала читать новости в Интернете. Новых сведений о двойном убийстве почти не появилось. Труп Меласа опознала его сестра Деметра, прилетевшая из Греции вскоре после отъезда Коломбы. Журналисты засняли эту женщину лет пятидесяти (лицо, над которым поработал пластический хирург, накачанные губы) на камеру перед участком карабинеров. Деметру сопровождал обезьяноподобный гигант, возвышавшийся над остальными людьми не меньше чем на полметра. Согласно бегущей строке, это был заместитель прокурора Пезаро Виджевани, наблюдающий за ходом расследования.
        Ни в одном электронном СМИ не упоминались какие-либо альтернативные версии, рассматриваемые следствием. Все недвусмысленно указывало, что произошла семейная трагедия, и никто даже мысли не допускал, что супругов Мелас убило пожирающее детей чудовище, восставшее с того света.
        На острове Коломбу посадили в другой вертолет – тот же, на котором прилетела Барт, – и по ее просьбе доставили в римский аэропорт «Челио», оттуда она на такси добралась до площади Оролоджио, что в двух шагах от Квиринала. Было три часа ночи. Растрепанная мать ей открыла дверь в одной ночнушке.
        – Что случилось? – пробормотала она.
        – Ничего. Я только хотела кое-что забрать из гаража. Извини, не успела тебя предупредить.
        Коломба вошла в квартиру и сняла с крючка ключ, напоминавший пиратский пистолет. Многие ключи висели там с незапамятных времен, и замков, которые они открывали, давно не существовало.
        – Я приготовлю тебе поесть, – еще не до конца проснувшись, сказала мать.
        – У меня болит живот.
        Коломба спустилась в расположенный во внутреннем дворике гараж, где среди ее старой одежды и пластмассовых шкафчиков хранились коробки и чемоданы Данте, которые она забрала из его гостиницы. Был там и архив их собственного расследования дела Отца. Коломба сложила в старый рюкзак документы и флеш-карту и прихватила старый ноутбук. В свое время его выдали ей в мобильном подразделении, и она так его и не вернула.
        Когда она снова поднялась в квартиру, мать с видом смиренницы сидела на кухне. От витающего в комнате аромата латте текли слюнки.
        – Сделать тебе кофе? – спросила мать.
        – Я его больше не пью.
        – Ну конечно, ради твоего друга. И как это я забыла…
        Коломба не ответила. Ей не хотелось опять препираться.
        – Мне нужно идти. Говорят, снова пойдет снег. Тогда поезда начнут опаздывать, и будет давка. – Она поцеловала мать в пахнущую «Acqua di Rose» щеку.
        Пешком она дошла до вокзала «Термини». Безлюдный, не считая последних припозднившихся хмельных туристов, город покрылся белоснежным покровом, с фонтанов свисали сосульки. Все казалось ей искусственным и чужим.
        Первый поезд в Марке отходил через час, и Коломба дождалась его на скамейке на перроне, промерзнув до костей. Сев в вагон, она тут же завернулась в парку и уснула, а проснулась, только когда поезд подходил к ее станции. Небо было черным и набухшим.
        Она дошла до автомастерской при въезде в Портико, а остаток пути до дома проделала уже в кабине эвакуатора, украшенной четками и фотографией усатого мужчины, который казался пожилой копией механика за рулем. Это был крепкий молодой человек по имени Лорис с красивыми руками и длинными вьющимися волосами, и, хотя от него попахивало потом и машинным маслом, улыбка у него была неотразимая.
        – Я так редко тебя вижу. Любишь одиночество? – спросил он.
        – С чего ты взял, что я одинока?
        – У меня глаз наметанный, – засмеялся он. – Кем работаешь?
        Коломба перевела взгляд на дорогу. Телевизионщики снимали панораму заснеженных лугов.
        – Я в отставке.
        – Везет тебе.
        На последнем перед домом Коломбы повороте грунтовки они остановились, и Лорис электролебедкой вытащил «панду» из кювета.
        – Что у тебя за цепи? – спросил он, разглядывая ее колеса. – Им же лет сто уже.
        – Возможно. Можешь по-быстрому ее починить? Другой машины у меня нет.
        – Я бы на твоем месте новую купил, хотя бы бэушную.
        – Я не требовательна. Так когда ты ее сделаешь?
        – Твою тачку возьму вне очереди, – ответил Лорис.
        – Но мы толком незнакомы…
        – Ты каталась на моем эвакуаторе и теперь мне как родная.
        В доме оказалось очень холодно. Коломба подбросила в камин поленьев и растопила его, сбрызнув зажигалку оставленным матерью лаком для волос и произведя эффект огнемета. Подтащив диван к огню, она вывалила содержимое рюкзака на пол и разложила вокруг себя документы. Затем она отверткой сломала камеру и микрофон ноутбука, подключила его к Сети и начала перечитывать историю человека, которого убила.

10

        Операции Отца пришлись на два периода. Первый охватывал промежуток между концом семидесятых и тысяча девятьсот восемьдесят девятым годом. По всей видимости, восемь своих жертв, чьи личности удалось установить, он выбирал случайным образом и похищал по всей Италии. Одного ребенка похитили во время религиозного паломничества недалеко от Рима, другого Отец увез, инсценировав его гибель в водоворотах реки По в провинции Эмилия-Романья. Мальчиков объединяло лишь одно: в восемьдесят девятом году все они нашли свой конец в канистрах с кислотой.
        Документы, относящиеся ко второму периоду его деятельности, который начался в двухтысячные годы, были столь же многочисленны, сколь и материалы о первом периоде, и касались в том числе Коломбы и Данте. Они познакомились, когда она попросила его помочь полиции в поисках ребенка, похищенного в окрестностях Рима, и шаг за шагом они добрались до контейнеров, где Отец держал в заточении десять детей. Все узники были опознаны, однако к семье вернулся не каждый. Некоторые мальчики считались пропавшими уже не один год и были объявлены умершими, а чьи-то родители развелись, умерли или просто не пожелали снова брать на себя уход за проблемными детьми, которые стали еще более проблемными за время в неволе.
        Один из мальчиков покончил с собой в больнице – Коломба помнила, как тяжело воспринял эту трагедию Данте. «Один из нас», – сказал он тогда, цитируя «Лорда Джима»[7 - «Лорд Джим» (1900) – роман Джозефа Конрада.]. По мнению следователей, Отец выбирал своих жертв случайно, изучал их привычки и образ жизни и похищал их, если удавалось создать благоприятные условия. Больше всех он любил трудные семьи – тогда полиция обвиняла в исчезновении ребенка самих родителей. Иногда он убивал одного из них, обставляя все так, будто тот сбежал с сыном. Согласно выводам следственной комиссии, Отец был «невменяем, страдал от диссоциативного расстройства личности и совершал свои преступления, подчиняясь безудержному порыву». Коломбу подобное объяснение вполне устроило.
        В отличие от Данте – хотя его выступление перед комиссией ни к чему не привело. Коломба лично присутствовала на слушании и прекрасно его помнила. Оно проходило в палаццо Сан-Макуто в римском районе Пинья, где по иронии судьбы в семнадцатом веке находилась одна из резиденций инквизиции. Длинный стол и несколько белых пластиковых стульев расставили прямо на мостовой во дворе. Чуть поодаль, дрожа от холода, стояла дюжина зевак, а сбоку – пара парламентских журналистов и кучка чиновников из спецслужб.
        Съежившийся, исхудавший Данте сидел на одном из стульев в центре двора, почти теряясь в складках длинного черного пальто, а напротив, по другую сторону стола, под меховой шапкой дремал пожилой сенатор с красным от сосудистых звездочек лицом. Недавно избранная депутатом блондинка в лоденовом пальто и сапогах до колен включила диктофон и положила его на стол.
        «Будьте добры, назовите для протокола свое имя и дату рождения».
        Данте мял в руках пачку сигарет. Он нервничал, но, казалось, был вполне способен здраво рассуждать. Коломба не заметила у него того бесноватого взгляда, который появлялся, когда он накачивался нейролептиками.
        «Дата моего рождения мне неизвестна, – ответил он. Голос его постепенно становился все уверенней. – По мнению судебного антрополога, который меня осматривал, мне около сорока – сорока пяти лет. Я называю себя Данте Торре. Имя, под которым меня крестили, мне неизвестно, как неизвестно и то, крестили ли меня вообще. Я с равным успехом могу оказаться сыном растамана или пастафарианина».
        Кое-кто из собравшихся засмеялся, и блондинка невесело улыбнулась, пряча раздражение.
        «Справедливо. Господин Торре, данное слушание назначено, чтобы поглубже вникнуть в отдельные вопросы, касающиеся деятельности похитителя и серийного убийцы по прозвищу Отец, который погиб в вооруженном конфликте при попытке его ареста. А также поскольку вы полагаете, что существуют факты, на которые должна пролить свет настоящая комиссия».
        «Именно так».
        «Прежде всего я бы хотела попросить вас рассказать о вашем собственном участии в этом деле. Опять же для протокола».
        «Отец похитил меня, когда я был ребенком, и продержал в заточении тринадцать лет. Если быть точным, я провел детство в силосной башне в провинции Кремона. Где и как он меня похитил, я не помню. Я был убежден, что являюсь сыном Аннибале и Франки Торре, но недавно выяснил, что их сыном был другой мальчик. Настоящего Данте убили, когда я сбежал, – в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. В одной из канистр с кислотой, где Отец растворил тела своих жертв, обнаружили его ДНК, а именно фрагмент лобковой кости».
        «И Отец заставил вас забыть вашу подлинную личность».
        «Да, с помощью изоляции, наркотиков и внушения. Отец был не только судмедэкспертом, но и психиатром и неврологом. Он знал, как это делается, и в моем случае преуспел на все сто».
        «Почему вы полагаете, что расследование ведется неудовлетворительно?»
        «Потому что Отец был не просто психопатом. Кто-то покрывал его и финансировал, но его спонсоров так и не разоблачили».
        «Значит, вы считаете, что его покрывали, чтобы он и дальше похищал и пытал детей? Не кажется ли вам, что звучит несколько надуманно?»
        «По всему миру детей похищают и используют в качестве рабов, попрошаек, сексуальных объектов и доноров органов, – сухо ответил Данте. – Цитирую по памяти. В две тысячи седьмом году нигерийское правительство потребовало многомиллионной компенсации за незаконные испытания вакцины против менингита, проведенные на двухстах детях из бедных семей. В две тысячи восьмом во время клинических испытаний в индийском медицинском институте погибло сорок девять детей. Разумеется, все это были бедняки, а тесты проводились через субподрядчиков, чтобы сложнее было привлечь к ответственности истинных виновников трагедии. Поэтому я не исключаю, что какие-то транснациональные корпорации с выручкой, превышающей итальянский ВВП, финансировали Отца, чтобы иметь возможность проводить эксперименты в лабораторных условиях. Он без помех орудовал сорок лет. Вы действительно верите, что он просто везучий сукин сын?»
        Тогда в это верили все, подумала Коломба, включая ее саму. Только вот теперь все представало в ином свете.
        Заварив себе еще чашечку чая, она сверилась с отчетами о сообщниках Отца, которые были известны полиции. Их было немало, но почти все они умерли: кто-то естественной смертью (единицы), кто-то – насильственной (подавляющее большинство). Все это были закоренелые преступники: убийцы, насильники и бывшие военные. Некоторые стали последователями Отца еще в семидесятые, других он нанимал для конкретных задач – избавляться от свидетелей или кормить узников. Главного сообщника Отца называли Немцем, поскольку его настоящее имя оставалось неизвестным. Несмотря на преклонный возраст – а ему было уже за семьдесят, – он был силен как бык. После ареста от него так и не добились никаких сведений о его начальнике. Но таких, как Немец, могло быть много.
        Коломба читала протоколы и приговоры до рассвета. Когда она наконец задремала, ей приснилось, что она заперта в прозрачной силосной башне среди холмов. В полдень ее разбудил звонок Барт. В трубке слышался шум волн.
        – Хотела узнать, как ты… И кое-что тебе рассказать, – сказала она.
        Коломба перешла от сонливости к тревоге. Во рту у нее пересохло.
        – Данте? – спросила она.
        – Нет. Я тебя искала в «Signal», но ты не отвечаешь.
        Это шифрующее звонки мобильное приложение, любимое барыгами и теми, кому есть что скрывать, давным-давно установила на телефоне Барт сама Коломба.
        – Потому что у меня больше нет мобильника. Сейчас куплю.
        – Сколько времени это займет?
        – Если найду такси, полчаса.
        Во всей провинции было всего шесть машин, объединенных в маленький кооператив такси, и из-за снегопада они были перегружены работой. Диспетчер сказала Коломбе, что машина сможет приехать к ней не раньше чем во второй половине дня. Она не захотела ждать и вышла на холод.

11

        Небо все больше прояснялось, и поначалу бежать было почти приятно. Фермеры на тракторах расчистили грунтовку, да и мороз уже не был таким суровым, как в предыдущие несколько дней. Мышцы спины и ног постепенно разогревались. После первых трехсот метров крутого подъема Коломба вроде бы разогналась до своей обычной скорости, но уже на середине грунтовки запыхалась и остановилась, опершись о дорожный знак. Сердце бешено стучало, в животе крутило. Теперь она горько раскаивалась в том, что на много месяцев забросила спорт.
        Она снова побежала. Позади остались дрессировочная площадка, дом пчеловода и закрытый с незапамятных времен агротуристический комплекс, напоминающий замок Снежной королевы. По дороге ей встретилась замерзшая пестрая кошка. Редкие автомобили ехали со скоростью пешехода, брызгая грязью из-под колес. На втором часу подъема, минуя последний поворот, она увидела сияющие под утренним солнцем белые крыши средневекового центра Портико. Дым каминов превращал пейзаж в открытку. В центре высилась церковь гильдии красильщиков, а к ней, подобно многоярусному свадебному торту, жались каменные дома. Коломба остановилась полюбоваться городком, который для кое-кого из ее предков был родным, и подумала, что от его красоты захватывает дух. Этот уголок Италии знали немногие, – возможно, поэтому за десятилетия он почти не изменился.
        Одним из немногих изменений стало появление магазинчика электроники, открытого тридцатилетним толстяком в толстовке с принтом «Final Fantasy»[8 - «Final Fantasy» – серия ролевых компьютерных игр, созданная геймдизайнером Хиронобу Сакагути.]. Коломба купила дешевый мобильник и сим-карту, которые, казалось, обжигали ей руки.
        На проспекте рядом с магазином находился бар, где дед когда-то угощал ее вишневым мороженым; до тридцатых годов там располагался каретный сарай. Сев на одну из железных скамей, Коломба скачала через городской Wi-Fi приложение «Signal» и отправила сообщение Барт – ее номер был одним из немногих, которые она знала по памяти.
        Подруга перезвонила уже через минуту:
        – Почему у тебя больше нет мобильника?
        – Потому что я не хочу, чтобы кто-то шпионил за каждым моим шагом. Ты собиралась что-то сообщить мне об Отце?
        – Что? Нет… руки пока не дошли. Но я видела отчет взрывотехников. Вдоль пробоины в «Шурмо» найдены следы взрывчатки «РВХ». Это какой-то вид пластида. Впрочем, это выходит за рамки моей специализации, так что я в таких вещах разбираюсь плохо, но военных, разумеется, расспросить не могу.
        У Коломбы защемило в сердце.
        – Я же говорила, что Лео инсценировал кораблекрушение.
        – Это еще не все. Пассажир не утонул. Ему перерезали горло ножом для подводной охоты. Под водой этот человек оказался уже мертвым, но за сколько часов до этого он погиб, я тебе сказать не могу. Определить это будет сложно даже после более тщательной экспертизы.
        У Коломбы заныла старая рана.
        – Что еще ты о нем знаешь?
        – Погоди, открою компьютер… Я на палубе, тут ужасно холодно… В общем, рост погибшего составлял метр семьдесят – семьдесят пять сантиметров, веса он был среднего. Между его третьим и четвертым позвонком был установлен титановый протез. Военный врач протеза не видел, потому что он упал: я нашла его в иле.
        – На нем стоит серийный номер?
        – Да. И у меня есть доступ к больничной базе данных. Наш покойник – сорокалетний Джанкарло Ромеро, индивидуальный предприниматель. Жил в Милане. Его имя тебе о чем-то говорит?
        – Нет. Может, оно фальшивое?
        – Вряд ли. Его оперировали в государственной больнице, и он предоставлял налоговые документы. – Несколько минут Барт молча читала. – За последние десять лет его трижды госпитализировали с той же проблемой и всякий раз регистрировали под этим именем. Корешковый синдром, хроническая боль в шее… повреждения позвонков… Вероятно, недиагностированный синдром Клиппеля – Фейля.
        – Впервые слышу.
        – Если тебе интересно, это наследственная патология – мутация гена GDF6. Передо мной его медкарта, все сходится с костями на моем столе. Это он.
        – Кто-то заявлял о его исчезновении?
        – Насколько я знаю, нет.
        Коломба записала сведения на салфетке с рекламой вишневого ликера.
        – Как долго ты сможешь скрывать эту информацию от военных?
        – Пять-шесть часов, – сказала Барт. – Только не делай глупостей.
        Коломба заказала пиво и через приложение позвонила Альберти, который тоже давно пользовался «Signal». Тот ответил на звонок, по-свойски устроившись за столом Сантини: его начальник по-прежнему находился в море вместе с Барт и остальными.
        – Госпожа Каселли! Как вы?
        – Альберти, ты теперь настоящий коп, а я уже нет. Так что кончай называть меня госпожой. Предоставь это пингвинам.
        – Извините. Я по привычке. – С тех пор как характер их отношений изменился, Альберти вечно старался строить предложения таким образом, чтобы ему не пришлось называть ее на «ты» или по имени. Ему это не нравилось – Коломба всегда внушала ему священный трепет. – Как проходят глубоководные исследования?
        – Я уже не на корабле. Мне нужно, чтобы ты пробил одно имя.
        – Говорите… Говори.
        – Джанкарло Ромеро, сорок лет, проживает в Милане, – сказала Коломба. – Можешь подтвердить, что никто не заявлял о его исчезновении? – Она продиктовала ему паспортные данные.
        – Секунду, госп… Кхм. – Альберти вошел в систему электронного документооборота, где госслужащие хранили данные всего остального мира. – Подтверждаю. Живет в Милане.
        – Он привлекался?
        – Нет, за ним только штрафы за нарушение общественных приличий. Ему нравится, когда транссексуалы делают ему минет в парках, – в двух словах подытожил молодой человек.
        – Больше никаких упоминаний о нем в базе нет?
        – Нет. В позапрошлом октябре он переехал. Я дам вам его новый адрес.
        – В октябре? Какого числа?
        – Тридцатого.
        Через две недели после Венеции. Если «Шурмо» действительно затонула сразу после бойни, к тому времени Ромеро был уже мертв. За соседним с Коломбой столиком играли в скопу четверо стариков. Будь то по воле случая или велению судьбы, но она мельком увидела среди их карт короля монет.
        – Мне нужно еще кое-что. У тебя остались друзья среди карабинеров?
        Во время службы в армии Альберти и сам был карабинером.
        – Есть парочка…
        – Три дня назад в моих краях произошло двойное убийство. Попробуй выяснить что-нибудь на этот счет. Семья Мелас. И спроси, не знаком ли кто с фельдфебелем Лупо, который возглавляет казарму Портико.
        – Он как-то связан с Ромеро?
        – Нет. Потом объясню.
        Рискуя попасть под колеса снегоуборочной машины, Коломба бросилась в автосервис. Лорис, трудившийся над «тойотой» без колес, вылез из ямы:
        – Ангелочек, я еще и не начинал.
        – Умоляю, только не ангелочек. – Коломбу передернуло. – Одолжи мне любую машину. Твоя тоже подойдет.
        – Ты только что загнала «панду» в кювет. Думаешь, я отдам тебе свою прелесть?
        – Если сломаю, оплачу тебе новую. Это важно.
        Он, казалось, задумался.
        – Мартина говорит, ты из полиции, как и она. Это правда?
        – Я больше не служу. Кто такая Мартина?
        Лорис описал рыжеволосую девушку-карабинера.
        – Она говорит, ты была в Венеции и чуть не угодила под пули игиловцев, – сказал он.
        – В ее годы я поменьше болтала.
        – Это правда?
        – Более или менее. Но остальное ищи в газетах.
        Лорис рассмеялся, выудил из кармана комбинезона связку ключей и бросил Коломбе:
        – Оставь свои паспортные данные. Если разобьешь, я тебя засужу. Я на этой тачке три Гран-при выиграл.
        Машина оказалась тюнингованным для гонок «Пежо-208», сплошь покрытым логотипами. Коломба села в автомобиль и, задымив покрышками, сорвалась с места.

12

        Квартира Ромеро находилась в шестиэтажном кондоминиуме между кольцевой дорогой и аэропортом «Линате». В этом типичном для Милана районе парки чередовались со зданиями шестидесятых годов и старыми кирпичными ангарами, где когда-то размещался завод прославленной авиастроительной компании «Капрони», закрытый после Второй мировой войны. Коломба, мысленно оплакивавшая отсутствие служебной мигалки, добралась до дома Ромеро за три часа, припарковалась неподалеку и, дождавшись, пока в подъезд войдет один из жильцов, проскользнула внутрь вслед за ним. В кондоминиуме не было консьержа, и Коломба вполголоса выругалась: обычно за небольшую мзду большинство консьержей готовы были открыть дверь или выложить все, что знают, любому незнакомцу. К счастью, на почтовых ящиках, помимо имен, были указаны этажи, и Коломба пешком поднялась на третий. На площадке поливала герань девушка лет двадцати пяти с румяными, круглыми, как яблочки, щеками и грудью шестого размера. Коломба растерялась.
        – Вы к кому? – спросила девушка, вытирая руки о фартук с цветочным узором.
        Коломба поведала ей заготовленную по дороге историю:
        – К Джанкарло Ромеро. Он давно не давал о себе знать, и его…
        – Он живет здесь, – перебила девушка, указав на дверь напротив. – Когда он вернется, я передам, что вы его искали.
        От ее тона волоски на загривке у Коломбы встали дыбом.
        – А когда он уехал?
        – В понедельник. Что-то случилось?
        По спине Коломбы побежала капелька ледяного пота. До этой минуты она считала Ромеро сообщником Лео. Но теперь все представало в ином свете.
        – Его родители ищут, – с трудом сдерживая волнение, сказала она. – Но, может быть, мы с вами говорим о разных людях. Ваш сосед – низенький лысый толстяк? – наобум описала она.
        – Нет, высокий шатен в очках, – рассмеялась девушка. – И уж точно не толстый. Он все время занимается спортом. А теперь извините, кажется, у меня малыш плачет.
        – Спасибо, – выговорила Коломба, до боли сжимая в руке рукоять спрятанного в кармане пистолета.
        Дождавшись, пока девушка скроется в своей квартире, она разбежалась и пинком выбила замок на двери Ромеро. Она успела отметить, что дверь не бронированная, и действительно, та легко, хоть и с грохотом, распахнулась. Коломба поскорее прикрыла ее и привалилась к ней спиной, держа в обеих руках пушку. С лестницы донеслись возмущенные шумом голоса, но никто не пришел, чтобы проверить, в чем дело.
        Она вошла в темную квартиру. Рольставни были закрыты, от запаха хлора резало глаза. Три комнаты, несколько недорогих предметов обстановки. Ни одежды, ни книг, ни безделушек. Кровать без белья, сырой от отбеливателя матрас. Начисто вымытые полы и стены, разводы на краске. Не обязательно было разбираться в криминалистике, чтобы понять, что, если здесь и были биологические следы, от них ничего не осталось. Закатав рукава парки, Коломба открыла окно, чтобы проветрить квартиру.
        «Ты ведь знаешь, кто он, верно? Знаешь, кто жил здесь все это время».
        Ее мобильник завибрировал. На экране высветилась надпись «неизвестный номер». И Барт, и Альберти позвонили бы ей в «Signal», к тому же никому из них она свой номер не давала. Коломба знала только одного человека, способного так быстро его раздобыть. Того же, кто весь последний год выдавал себя за Ромеро и жил его жизнью.
        Только одного.
        Она ответила на звонок.
        – Привет, Коломба, я скучал, – сказал голос Лео.

        Глава третья

1

        Температура снаружи почти нулевая, но Данте ничто не удивляет. Он знает, куда привез его Лео, он узнал здание из своих кошмаров – бетонный куб, который заточенные в нем узники прозвали Коробкой. Только вот он, Данте, считал, что ее снесли, ведь она стояла всего в нескольких километрах от Чернобыля. От мертвого города, населенного одними стариками, которые дожидались смерти от рака и других последствий радиации. Той самой радиации, которую Данте сейчас ощущает кожей. Ее покалывает, словно иглами. Когда он покроется волдырями? Через несколько минут? Через пару часов? Кратковременное пребывание в городе считается малоопасным, но кто в это поверит? За щедрую мзду всегда найдется способ подсластить пилюлю.
        Надо хотя бы вернуться на склад, под защиту бетонных стен, но там ему останется лишь дожидаться смерти. Снаружи он, по крайней мере, может надеяться, что отыщет способ сбежать.
        У Данте начинают неметь ноги. С одной стороны широкого, как три футбольных поля, двора возвышается трехэтажное здание, с другой – ворота в Коробку. По холодному бетону, сквозь трещины в котором проросла трава, Данте бежит к зданию и заглядывает внутрь. Кто-то здесь уже побывал. В помещении, где когда-то размещался офис, царил разгром. Немногие оставшиеся столы свалили в кучи и сожгли, оборудование и провода исчезли, все представлявшее хоть какую-то ценность разбили или растащили. Остались только пепел и экскременты людей и животных. Набравшийся храбрости Данте входит в здание, босиком ступая по загаженному полу. Он заразится тысячей мутаций, превратится в чудовище, как в фильме «Нападение людей-грибов».
        Стараясь не порезаться об осколки стекла и гильзы от калашникова – кто-то расстрелял висящий на стене портрет Андропова, – он поднимается по лестнице.
        На втором этаже Данте находит труп. Чего-то подобного он и ожидал – только трупа в этом кошмарном месте и не хватало. Но ему все равно противно. Он понимает, что придется снять с покойника противорадиационный костюм, и эта мысль лишь усугубляет его отвращение. Костюм необходим Данте как можно скорее, пока он не умер от холода и клаустрофобии.
        Он опускается на колени перед телом, стараясь не выпускать из поля зрения зарешеченное окно, перекладины которого обвиты какой-то лианой, напоминающей о Тарзане. По счастью, сквозь листву проникают проблески лунного света.
        Костюм на мужчине стар и изношен, – похоже, и это очередной пережиток советской эпохи. Залатанный изолентой капюшон из резины и прозрачного пластика оснащен фильтром, от которого, по мнению Данте, не будет никакого толку. Сам костюм изрядно потрепан. Однако это лучше, чем ничего. Данте понимает, что костюм не защитит его от заражения, но в нем ему, по крайней мере, будет потеплее. Вот только сначала нужно вытащить его содержимое. То есть труп. Покойники ничем не отличаются от живых, разве что не шевелятся.
        Данте снимает капюшон, и тот с хлюпаньем отдирается от головы трупа. Он боялся, что на него хлынет разложившаяся слизь, но лицо старика напоминает мощи святого. Созданный костюмом микроклимат превратил его в кожаную мумию. Данте случалось видеть и даже трогать штуки похуже. Несколько бесконечно долгих минут, превратившие его в потную губку, он сражается с костюмом, расстегивает его, слыша, как скрипят мертвые кости, и наконец срывает его с покойника.
        На старике надеты рубашка и нижнее белье, но их Данте снимать с него не хочет. Хватит и костюма, который, соприкоснувшись с его теплым, хоть и озябшим телом, начинает невыносимо вонять. Натянув на босу ногу резиновые сапоги, шлепающие, как галоши, он, пошатываясь, выходит наружу. Вероятно, потом сапоги придется просто срезать с ног.
        Холод стал невыносимым. Остановившись посреди двора, Данте снова пристально смотрит на Коробку. В ней нет окон – в семиэтажном здании размером с многоквартирный дом нет ни единого гребаного окна. Коробку спроектировали так специально, чтобы те, кто томился внутри, не могли выглянуть наружу. И чтобы никто не мог сбежать.
        Он не знает, как и зачем Лео переправил его через украинскую границу. Не знает, зачем перед похищением Лео сообщил ему, что является его братом, и правда ли это. Данте уверен только в одном: в костюме или без костюма долго он не протянет. Заснет где-нибудь и даст дуба. Ноги его уже почти не держат, он понятия не имеет, как вернуться домой или позвать на помощь, и не слышит ни шума машин, ни шипения линий электропередачи. Он направляется к Коробке – больше ему ничего не остается. Это возведенный из мрака и неприступных стен памятник единственному богу, которого боится Данте, – богу замкнутых пространств.
        Ворота приводят его в уменьшенную копию двора, который он оставил позади. По периметру тянется увенчанное колючей проволокой пятиметровое ограждение, начинающееся от нижней части Коробки – более широкого, чем остальное здание, одноэтажного бетонного основания. Здесь имеются и окна – этот этаж предназначался для персонала. Но стекла разбиты, и, как и в офисном здании, все разграблено и сожжено. Он ощущает какой-то запах – по правде говоря, не столь уж неприятный. Запах, похожий на…
        Кофе.
        Данте понимает, что это невозможно, но все же идет к источнику аромата и оказывается перед дверью, ведущей в помещение, которое когда-то было кухней. Всю мебель и приборы украли или уничтожили – всю, кроме большого опрокинутого холодильника. На холодильнике стоит газовая плитка, а на ней – вскипающая кофеварка. Мысли Данте налетают одна на другую: галлюцинация? Ловушка? Противопехотная мина?.. Но, подняв глаза, он видит мужчину, протирающего платком пару сколотых чашек.
        Лео.
        Он одет в расстегнутый военный комбинезон без знаков различия, под которым виднеется термокуртка. Ни маски, ни защитного костюма, – похоже, ему плевать на радиацию.
        – Ты как раз вовремя, – бодро произносит он. – Кофе готов. Иди сюда, нам нужно о многом поговорить.

2

        Онемев, Коломба нацелила пистолет на входную дверь, ожидая, что Лео вот-вот ворвется в комнату. Мобильник она держала в левой руке, подальше от уха, будто раскаленный уголь.
        – Кто ты? – выдохнула она.
        – Ты знаешь, кто я, – своим обычным спокойным тоном ответил он. – Неужели я и правда должен объяснять тебе, что ты теряешь время? Я не оставил никаких следов.
        – Дай мне поговорить с Данте, – еле слышно сказала Коломба.
        – Его здесь нет.
        – Где он?
        – Это запутанная история, Коломбина.
        Она перевела дыхание.
        – Какого хера ты с ним сделал?! – закричала она. – Скажи мне, жив ли он! Скажи мне, где он!
        – Не могу. Мне жаль.
        – Долбаный сукин сын! – Коломбу несло. Голос ее звенел от ненависти и гнева. – Я тебя убью, и плевать, если мне пожизненное вкатят!
        – Если не прекратишь кричать, я повешу трубку. – Его голос утратил всякую интонацию, и Коломба поняла, что совершила все ошибки, возможные при разговоре с психопатом.
        Надо быть уступчивой, мягкой, льстить его эго. Каждое случайно оброненное Лео слово может оказаться бесценным. Прикусив разбитую губу, она постаралась взять себя в руки:
        – Могу я хотя бы спросить, все ли с ним в порядке? Пожалуйста.
        – Давай сменим тему, Коломбина.
        «Не перегибай палку. Слушайся его».
        – Зачем ты убил Ромеро?
        – Потому что его было просто подцепить. А я в этом деле мастер.
        Коломбу передернуло, но она промолчала.
        – Извини за бестактность, Коломбина.
        – Что случилось на яхте? Почему ты потопил «Шурмо»?
        – Я позвонил не для того, чтобы отвечать на твои вопросы.
        – А зачем же?
        – Чтобы посоветовать тебе остановиться. Ты не найдешь ни меня, ни Данте. Дальнейшие поиски могут быть опасны.
        – Я не боюсь, – солгала Коломба.
        – А надо бы. Ты знаешь, на что я способен.
        Воздух почти не проникал в ее сдавленное горло. У Коломбы подогнулись ноги, и она упала на колени.
        – Прошу тебя… – прохрипела она. – Скажи только, жив ли он…
        – Выбирай, Коломбина. Долгая жизнь среди холмов или быстрая, но болезненная смерть. Подумай хорошенько, – сказал Лео и отключился.
        Коломба перестала дышать. В ушах свистело, мир стал черным и вязким. Из последних сил она принялась скрести ногтями кафельную плитку. Ноготь на указательном пальце левой руки приподнялся и сломался под корень. Вместе с обжигающей вспышкой боли к ней вернулась способность мыслить.
        «Твою мать», – подумала она, посасывая больной палец. Полногтя осталось у нее во рту, и она сплюнула его на пол вместе с кровью, оставляя свою ДНК. Как видно, в голове у нее еще не до конца прояснилось.
        «Долгая жизнь среди холмов».
        Ему известно, где она живет. Известно, чем она занимается. Она отказалась от всех электронных гаджетов и целый год спала вполглаза, а ему все равно удавалось за ней следить.
        Коломба смочила в отбеливателе кусок туалетной бумаги, стерла свои следы, подобрала обломок ногтя и бросила все в унитаз, после чего несколько раз смыла.
        «Он не только знал, где я живу, но и сразу узнал, что я здесь!»
        Она вышла из квартиры, прикрыла за собой выломанную дверь и направилась к лестнице. То есть только собиралась это сделать, но внезапно обнаружила, что нажимает на звонок соседки. Девушка открыла дверь.
        – Какого хрена… – прошипела она.
        Коломба втолкнула ее в квартиру и локтем, чтобы не оставлять отпечатков, захлопнула дверь.
        – Это ты его предупредила! – рявкнула она.
        – Убирайся, или я закричу!
        Коломба прижала ее к стене и закрыла ей рот рукой:
        – Человек, с которым ты связалась, – убийца. Чудовище. И по твоей вине он, возможно, сбежал. Может, он убивает кого-то прямо в эту секунду. Понимаешь? Скажи, что понимаешь.
        До смерти перепуганная девушка показала на приоткрытую дверь в комнату, в проеме которой виднелась протянутая между перекладинами детской кроватки ручка младенца. Ребенку было не больше года. Коломба убрала руку.
        – Только не трогай моего малыша, – визгливо от страха взмолилась девушка. – Клянусь, я никого не предупреждала.
        – Что он сделал, чтобы ты стала его шпионкой? Заплатил тебе? Угрожал?
        – Нет!
        Коломба ей не поверила, но это не имело значения. Если девица еще жива, значит она не знает ничего, что помогло бы выйти на Лео. Зря она сюда пришла. Девушка не рассмотрела ее хорошенько, когда они беседовали на площадке, но теперь уж точно запомнит ее лицо.
        «Тем хуже».
        – Расскажи о нем что-нибудь еще.
        – Не знаю, что…
        – Гости. Странности.
        Девушка покачала головой:
        – Не было ничего такого.
        – Так уж и ничего? Чудовище год живет напротив тебя, и ты никогда не замечала ничего странного, – язвительно сказала Коломба.
        – Он мало здесь бывал. Мало говорил. – Девушка, казалось, делала над собой усилие, чтобы вспомнить хоть какие-то детали. Ее глаза были прикованы к детской. – Может быть, он любил горы…
        – Это он тебе сказал?
        – Нет, но в последний раз, когда я его видела, у него в рюкзаке лежали эти штуки, которые надевают на ноги, чтобы ходить по льду. Может, он поехал в горы…
        – Ты с ним спала? – спросила Коломба.
        Девушка перевела испуганный взгляд на нее:
        – Нет. Клянусь.
        – Тем лучше для тебя.
        Коломба выбежала из дома. Ярость ее таяла, сменяясь страхом. Она опустила подбородок и натянула шапку до самого носа на случай, если попадет в объективы камер. Их теперь кругом понавешали. Каждый второй обзавелся видеодомофоном и мог видеть, что происходит во дворе. Очень удобно, когда ведешь расследование, но не слишком кстати, если не хочешь, чтобы после того, как ты запугала свидетельницу, за тобой явились бывшие сослуживцы.
        «Ты бы сейчас не о них волновалась», – подумала она.
        Голос Лео застрял у нее внутри, будто жало, начинающее распространять свой яд. Что, если он затаился поблизости? Он может напасть в любую минуту.
        «Успокойся!»
        Коломба дважды уронила ключ от машины и ударилась больным пальцем так сильно, что вскрикнула от боли, прежде чем ей удалось открыть дверцу и уехать. Она поехала по местной дороге, где не было камер наблюдения, и остановилась на заправке, чтобы наполнить бак. Снова включив мобильник, она отстучала Барт такое отчаянное, полное грамматических ошибок сообщение в «Signal», что та немедленно перезвонила ей из туалета морской лаборатории.
        – Можешь назвать им имя, – прошептала Коломба. – Хоть это и бесполезно.
        Даже несмотря на плохую связь, Барт поняла, что ее подруга вне себя от потрясения.
        – Что случилось?
        Какой-то дальнобойщик, направляющийся к уличным туалетным кабинкам, улыбнулся Коломбе, и та отвернулась.
        – Все это время Лео пользовался квартирой Ромеро, – еще больше понизив голос, сказала она.
        – Откуда ты знаешь?
        – Черт, он сам мне позвонил… Я была в его квартире, и он мне позвонил, – запинаясь, проговорила она. Сердце ее бешено стучало. – Он за мной следит. Знает обо всем, чем я занимаюсь.
        – Коломба… – сказала Барт, стараясь не терять спокойствия, – ты уверена, что это был он?
        – Да! Думаешь, я могу его с кем-то перепутать?! – Коломба вытерла испачканную кровью руку о свитер. Палец продолжал кровоточить.
        – Слушай… Езжай ко мне домой. Попроси ключ у консьержки. Я приеду, как только смогу.
        Барт с двумя своими собаками жила в Милане, в лофте переоборудованной под жилье старой типографии.
        – Нет-нет… Я уже почти дома, – солгала Коломба. – Я перезвоню. – Она отключилась, заблокировала телефон, шесть раз введя неверный ПИН-код, а затем разобрала его, разломила сим-карту надвое и выбросила все это в мусорный бак. Просто сменить номер недостаточно – трубку тоже можно отследить. Телефонам присваивается идентификационный номер IMEI, который передается в эфир при авторизации в Сети и может быть отслежен с помощью соответствующих технологий. Надо было выключить телефон, прежде чем ехать к Ромеро, но она так отвыкла пользоваться мобильником, что даже об этом не подумала.
        «Идиотка».
        Коломбе не хотелось возвращаться домой в темноте, и она остановилась на ночь в мотеле, заплатив парню за стойкой, чтобы не оставлять паспортных данных. До самого рассвета она смотрела из окна на фары несущихся мимо машин и непрестанно думала о Лео. Яд его голоса отравил ее. Казалось, она балансирует на канате, подвешенном над бассейном с акулами.
        Зачем он связался с ней через полтора года? Зачем дал ей знать, что еще жив, вместо того чтобы позволить ей и дальше мучиться сомнениями? Опыт подсказывал Коломбе, что убийцы никогда не звонят полицейским, чтобы бросить им вызов, не отправляют зашифрованных посланий, не испытывают бессознательного желания быть пойманными. Они скрываются, убивают и прячутся. И знают, что любой контакт – это риск. Как бы ни купались в деньгах старые мафиози, они почти не видят солнечного света, живут в подземельях, как кроты, и отправляют записки, малявы, которые не оставляют следов в Интернете.
        Может, Лео и сумасшедший, но он знал, что выходить с ней на связь опасно. Если он так поступил, значит у него был мотив, важный как минимум для него самого.
        «Долгая жизнь среди холмов. Снегоступы».
        Лео не сбежал, он остался в Италии. Он знает, где она живет, бродит по снегу. Невидимый канат под ногами Коломбы опасно задрожал. Мысли спутались, голова закружилась, и она вдруг вспомнила короткие каникулы, проведенные с Данте после смерти Отца в спа-отеле «Баньи Векки» в Бормио. Пока она плавала в термальном бассейне, на мобильник Данте кто-то позвонил. Незнакомец на другом конце провода сказал, что с радостью узнал о том, что Данте жив, а прежде, чем повесить трубку, назвался его братом. Звонивший не представился и больше никогда не выходил на связь, но тот звонок изменил все. Данте ничего не помнил о собственном прошлом. Все, что он знал о своей семье, оказалось ложными воспоминаниями, внедренными ему Отцом в долгие годы заточения. Подчинить своему влиянию оторванного от внешнего мира ребенка легко, и Отец умел это лучше, чем кто-либо другой. И, услышав, что у него есть брат, Данте как одержимый принялся копаться в прошлом. Существовал человек, обладающий ключом, который мог открыть замки в его голове, – некто, способный рассказать ему, кто он на самом деле.
        Незнакомцем был Лео. Лео сам признал это, когда похищал Данте, а она погружалась в кому. Но если это правда, какие отношения связывали его с Отцом? Не был ли он его сообщником, убившим родителей Томми?
        Головокружение не прекращалось, и под ногами Коломба ощущала только пустоту. Лео несколько недель успешно выдавал себя за ее сослуживца только для того, чтобы попасть в Венецию во время кровопролития. Он все спланировал и ни на миг не отклонился от сценария. Такой человек, как он, был способен подстроить все так, чтобы один из узников Отца поселился в трех километрах от ее дома. Но какую цель он преследовал? Неужели просто хотел ее помучить?
        Коломба написала имя «Лео» на влажном оконном стекле, и оно заблестело в свете фар какого-то грузовика. Меласов убили в тот же день, когда стало известно о «Шурмо». Возможно, Лео сжигал мосты. Или у него был более иной потаенный мотив, и, если его не остановить, кровь прольется снова.

3

        Участок карабинеров в Портико представлял собой трехэтажный дом, похожий на все остальные виллы на ведущей к музею улице, если не считать колючей проволоки и желтого знака, обозначающего территорию военного объекта. Оборудованный металлодетектором вход для гражданских находился на первом этаже, в то время как на второй этаж, включая тесную комнатку для допросов, где, помимо прочего, арестанты встречались со своими адвокатами, имели доступ только карабинеры. На четвертом этаже жил Лупо. В маленьких участках ночующий на посту начальник – обычное дело. Для ночных дежурств персонала не хватало, и на звонки в нерабочее время он отвечал лично.
        Изнутри участок тоже больше походил на жилой дом, чем на казарму. Стандартную мебель, поставляемую министерством, разбавляла пара полотен Магритта[9 - Рене Магритт (1898–1967) – бельгийский художник-сюрреалист.] в репродукциях работы местного фальсификатора картин, которого Лупо и его люди арестовали пару лет назад. Они висели в вестибюле рядом с портретом президента, поскольку нравились Кьяре – единственной гражданской сотруднице участка, которая во всех вопросах, связанных с логистикой, становилась раздражительным диктатором. После выхода на пенсию Кьяру сменил Донато – нанятый по закону об инвалидах диспетчером на полставке, который был глух на одно ухо и к тому же потерял обе ноги, – что изрядно огорчило Кьяру.
        Сразу за кабинетом Кьяры (как его продолжали называть, словно там по-прежнему витал ее дух) была дверь в небольшую кухню, где карабинеры пили кофе или разогревали что-нибудь в микроволновке, купленной в складчину на прошлое Рождество. Имелся там и маленький холодильник, где в герметичных контейнерах хранилась принесенная из дому еда. Контейнеры не были надписаны – каждый знал, где чье. В восемь часов утра там перекусывали двое дежурных карабинеров: фельдфебель Нероне и бригадир Бруно, который, поскольку являлся уроженцем Мерджеллины[10 - Мерджеллина – приморский район Неаполя.], был единственным, кому дозволялось пользоваться неаполитанской кофеваркой. Бородатый Нероне походил на растолстевшего бывшего рэгбиста, а долговязому Бруно было уже недалеко до пенсии. В кухню, держа термос с пойлом от «Гербалайфа», которое, как она надеялась, могло помочь ей избавиться от пары лишних сантиметров на боках, вошла Мартина, и внимание сослуживцев тут же обратилось к ней. На топ-модель Мартина явно не тянула, но другие женщины в их исключительно мужском кругу не появлялись.
        – Здравствуйте, фельдфебель, привет, Бруно. На меня осталось?
        Бруно приподнял крышку кофеварки:
        – Мало. Сварить тебе еще?
        – Нет, мне хватит, спасибо. – Мартина налила себе кофе в бумажный стаканчик. – Я уже и так две чашки выпила.
        – Это ты привезла сюда сына Меласов? – спросил Нероне.
        – Да, фельдфебель.
        Как раз сейчас наверху Лупо обсуждал судьбу Томми с магистратом и судебным экспертом.
        – Жалко, бракованных детей нельзя вернуть, – сказал Нероне. – Представляете, как было бы удобно? Твой сын дурачок? Отправь его обратно.
        Бруно рассмеялся:
        – Я бы дорого дал за такую возможность, когда мой сын был подростком.
        – Томми не дурачок, – осторожно сказала Мартина. Она служила в участке не так долго, как они, и не хотела открыто перечить старшим по званию. – У него другие проблемы.
        – Уж родители-то его о его проблемах не понаслышке узнали, – сказал Нероне. Бруно снова засмеялся, и Мартина натянуто улыбнулась. – Правда, они и сами виноваты, что он таким получился, – продолжал Нероне, купаясь во внимании сослуживцев и не подозревая, что обязан этим вниманием прежде всего своему званию. – Верно, начудили что.
        – Аутистами рождаются… – тихо произнесла Мартина.
        – Каждый десятый становится таким из-за вакцин, – вещал Нероне. – А может, и больше, потому что международные фармацевтические компании все скрывают.
        Бруно, казалось, заметил, что Мартине неловко, и сменил тему:
        – А с Виджевани что стряслось? Видали, какой он высокий?
        Зампрокурора Пезаро был настоящим великаном. Вечно всклокоченный, с лошадиной физиономией, он возвышался над землей на два метра пятнадцать сантиметров и весил сто двадцать килограммов. В его огромный галстук можно было завернуться, как в парео, а ботинки он, казалось, брал поносить у Гуфи[11 - Гуфи – антропоморфный пес, герой мультфильмов Уолта Диснея.].
        – Вылитый пещерный человек, – клюнув на крючок, загоготал Нероне.
        Мартина не возразила, что пещерные люди были ниже ростом, чем современные, и, молча попивая свое пойло, думала о Томми, который всякий раз, как она перевозила его с места на место, плакал от страха. Его глаза напомнили Мартине песика, который был у нее в детстве и умер у нее на руках, заставив понять самую суровую и страшную правду жизни – то, что ей приходит конец.
        По лестнице простучали чьи-то стремительные шаги. Решив, что это убегает Томми, Мартина бросилась в вестибюль, чтобы его остановить. Она знала, как обходятся с парнем ее сослуживцы, когда никто не видит, – будто с бычком, которого можно, посмеиваясь, вести на бойню, – и не хотела, чтобы над ним издевались.
        Но по лестнице сбегал всего лишь побагровевший от раздражения Лупо, который, взглянув на нее невидящим взглядом, молча выскочил на улицу.
        – Кажись, совещание не удалось, – сказал Нероне, запустил скомканный пластиковый стаканчик в урну и, промахнувшись, забрызгал Мартине сапоги.
        – Похоже на то, Виц, – сказал Бруно. Фельдфебель Нероне был заместителем начальника и любил свое прозвище, каким бы нелепым оно ни казалось в казарме из шести человек. – Обычно шефа так корежит, когда приходится кого-нибудь просить об одолжении…

4

        Вернувшись в дом, Коломба обнаружила, что там натоплено до духоты. В воздухе вились мошки. Пока ее не было, дороги посыпали несколькими тоннами соли, автоцистерна наконец добралась до Медзанотте и наполнила газгольдер. Не выпуская пистолета, Коломба обошла все комнаты, закрыла те ставни, которые открывала, чтобы проветрить, и заперла их на замок. Только завершив обход, она обрызгала объедки средством от насекомых и забралась под душ, чтобы смыть с себя фантомную вонь отбеливателя. Вонь Лео. Из зеркала на нее глядел король монет.
        Если немного поднапрячь воображение, взгляд короля монет начинал напоминать Лео – такого, каким она его помнила. Уж не это ли хотел сказать ей Томми? Может, он просто выбрал самую похожую на Лео карту?
        Она отвела глаза от картинки и обругала себя идиоткой. Если так пойдет и дальше, скоро его лицо станет ей в пятнах на стене мерещиться.
        В мотеле она обмотала палец туалетной бумагой, а теперь продезинфицировала ранку и заклеила пластырем. Кончик пальца сильно вздулся, а на ногтевое ложе даже смотреть было больно. Пока она жевала аспирин, снаружи прогудел клаксон.
        – Госпожа Каселли, поздравляю с новой машиной! – донесся с дороги голос Лупо.
        Завернувшись в халат, она выглянула из окна. Фельдфебель прижимался к воротам, как заключенный к перекладинам решетки.
        – Мне ее механик одолжил, – прокричала она в ответ. – Лорис. Знаете такого?
        Лупо сухо кивнул, и Коломба поняла, что механик ему не слишком симпатичен.
        – Но я здесь не из-за него. Могу я войти?
        – Зачем?
        – Мне говорить отсюда?
        Коломба достала из парки ключ от ворот и бросила ему, потом спустилась и открыла дверь.
        – Все хорошо? У вас усталый вид, – спросил Лупо, войдя, и снял куртку.
        – Я плохо спала. Слишком натоплено. Я к такому не привыкла.
        Лупо вытащил из кармана джинсов какой-то листок:
        – Вот вам кое-что, в следующий раз им камин разожжете.
        Коломба развернула листок и увидела собственную распечатанную на принтере фотографию:
        – Это вы тоже нашли у Томми?
        – Вы забыли одну под кроватью – вечно туда что-то забивается. Возьмите, и больше не будем об этом.
        – Спасибо. – Коломба разожгла листком плитку и поставила чайник. Она уже видеть не могла свои фотографии. – Что, кроме подарка, вас ко мне привело?
        – Честно? Магистрат Виджевани пока не хочет предъявлять обвинение Томми, – сказал Лупо, усаживаясь за стол. – Боится ударить в грязь лицом.
        – Потому что парень – аутист?
        – Ну да, к тому же он опасается, что через несколько лет в убийстве признается какой-нибудь бомж. Или что сестра Меласа его засудит.
        – Чтобы расплатиться с очередным пластическим хирургом?
        – Пожалуй. Ей ни до племянника, ни до брата никакого дела нет, но она кого хочешь доконает. Собирается торчать у нас в Италии, пока магистрат не снимет арест со счетов ее брата. А этого не произойдет, пока не кончится расследование. Змея, кусающая себя за хвост. Точнее, меня.
        – Так найдите этого бомжа, – сказала Коломба.
        – К сожалению, в наших краях бомжей днем с огнем не сыщешь. Уж и не знаю, за что взяться. Мы обошли каждый дом, да без толку. – Лупо развел руками. – Социальная жизнь Меласов? Ноль. Родня? Ноль. Враги? Ноль. Друзья? Ноль.
        – Вы говорили с его терапевтом? – как бы невзначай спросила Коломба.
        – С Палой? Да. Тоже ничего. Я ему говорю, что парню будет лучше, когда все закончится, а ему плевать. Эти психиатры только о наживе думают.
        Довольная, что доктор о ней не упомянул, Коломба не стала говорить, что на нее Пала произвел совсем другое впечатление.
        – Вы по-прежнему не хотите попросить о помощи карабинеров из Марке?
        – Нет. Во Флоренции шагу было не ступить, пока тысячу порогов не обобьешь. Здесь мой маленький рай, и я хочу, чтобы впредь так и оставалось.
        – И готовы пожертвовать Томми?
        – Парня будут лечить! Мы же не на электрический стул его отправляем.
        – Аутизм не лечится, а Томми не убийца.
        Лупо закатил глаза:
        – Богом клянусь, никак не пойму, почему вы с Виджевани продолжаете стоять на своем.
        Коломба налила в чашки кипятка и поставила их на стол вместе с коробкой чая.
        – Если хотите поплакаться в жилетку, это не ко мне.
        Лупо выбрал наименее заплесневелый пакетик.
        – Я пришел потому, что для Виджевани решающим аргументом может стать орудие убийства.
        – Вы его еще не нашли?
        – Мы заставили ребят из службы гражданской обороны обшарить с металлодетектором каждую яму от Монтенигро до Медзанотте. Пусто.
        – Ну и?
        – Остался только ваш участок. Вот я и думаю, почему бы не проверить его сегодня. Мы с командой максимум за час управимся, так что вечер у вас останется свободным.
        – С чего это вам проверять мой дом?
        – Вы же приводили его сюда, верно?
        – У Томми ничего с собой не было.
        – Может, вы не видели, как он его у вас спрятал. Сами знаете, в вашем разрешении я не нуждаюсь. Я из вежливости спрашиваю.
        – Зато вы нуждаетесь в разрешении магистрата. И если вы пришли сюда, чтобы просить моего, значит магистрат сказал вам «нет».
        Лупо так сильно стиснул чашку, что у него побелели пальцы:
        – Госпожа Каселли, я пытался быть любезным… Так почему бы вам не отплатить мне за любезность? Мы ведь с вами в одной команде, правда?
        – В последний раз я слышала то же самое от человека, который пырнул меня в живот.
        Лупо стиснул зубы:
        – Спасибо за сравнение.
        – Когда мы познакомились, Лео Бонаккорсо больше походил на копа, чем вы. Особенно сегодня, когда вы являетесь ко мне за простым решением всех ваших проблем, чтобы и дальше плевать в потолок.
        Лупо вскочил и надел шапку:
        – Мне пора. Если хотите знать, чай ваш – редкая отрава.
        – Не волнуйтесь, больше я вас угощать не стану! – прокричала Коломба ему в спину.
        Дождавшись, пока машина Лупо не исчезнет за холмом – назло ей фельдфебель врубил сирену, – Коломба надела ботинки и побежала в сарай. Не мешало бы обыскать его – просто на всякий случай. Она даже передвинула несколько коробок, но не нашла ничего, кроме вековой пыли и паутины. Наконец она прошлась вдоль ограды.
        Молотка не было.
        Лео становился ее главным подозреваемым, хотя ее версия не основывалась ни на чем, кроме смутных ощущений. Она накинула куртку и отыскала среди документов фоторобот Лео. Ни одной его фотографии не существовало, но фоторобот очень походил на оригинал. Короткие волосы, волевое лицо, искренняя улыбка. По этому портрету его разыскивали месяцами, но все поиски оказались безрезультатными, а самой Коломбе ни разу не доводилось кому-либо его показывать. До сих пор. Она села в «Пежо-208» и доехала до Портико, где в том же магазине купила новый телефон и еще одну сим-карту – как она надеялась, последнюю. Затем она вернулась в припаркованную на площади Коммуны машину и, подставляя босые ноги под струи горячего воздуха из дефлекторов, обзвонила все ближайшие гостиницы, найденные на «TripAdvisor». На девятой попытке она нашла сестру Меласа.

5

        Деметра обедала в зале агротуристического комплекса «Хижина в Колесекко», где компанию ей составляли лишь набитые соломой головы оленей и козлят. В жизни она показалась Коломбе ниже ростом и моложе, чем в выпуске новостей. Хирургически подтянутая, одетая в черный костюм женщина была накрашена фиолетовыми тенями и такой же помадой.
        – Госпожа Мелас? Здравствуйте… Насколько я знаю, вы говорите по-итальянски, – сказала Коломба. – Мои соболезнования.
        Деметра проигнорировала ее протянутую руку:
        – Я уже говорила вашим коллегам, что не даю бесплатных интервью. – Если не обращать внимания на сильный акцент, ее итальянский был безупречен.
        – Я не журналистка. Моя фамилия Каселли, и я служила в полиции, сейчас в отставке. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
        Деметра отмахнулась. На ее ногтях был французский маникюр.
        – Оставьте меня в покое.
        Коломба села напротив нее.
        – Повторюсь, я соболезную вашей потере, – понизив голос, сказала она. – Но если вы не ответите на мои вопросы, я позвоню в отдел по борьбе с терроризмом и сообщу, что вы принадлежите к греческой анархистской организации. Рано или поздно они во всем разберутся, но, пока суд да дело, вы проведете не лучшую недельку, даже если голосовали за «Золотую зарю»[12 - «Золотая заря» – греческая ультраправая националистическая партия.].
        Деметра доела бульон.
        – Ты сказала, что больше не работаешь в полиции.
        – Зато у меня там осталось полно друзей. Хотите проверить?
        – Какое тебе дело до моего брата?
        – Никакого. – Коломба показала ей фоторобот Лео. – Вы знаете этого человека? – с невольным волнением в голосе спросила она.
        Деметра на него едва взглянула:
        – Нет.
        – Присмотритесь повнимательней. Он мог отрастить бороду, надеть очки. Перекрасить волосы.
        – Нет. Кто это?
        «Человек, который, возможно, убил твоего брата, проклятая мегера».
        – Вы никогда не видели его со своим братом?
        Деметра отставила украшенную охотничьими сценками тарелку:
        – Третий раз повторяю – нет. Ты так и не сказала, кто это.
        Коломба убрала фоторобот.
        – Если вы его не знаете, это не важно, – сказала она. – У вашего брата были враги?
        – Понятия не имею. Я не так уж хорошо его знала.
        – Вы не знали собственного брата? Простите, но в это сложно поверить.
        – Я думала, что знаю его, но ошибалась.
        – Поясните.
        Деметра глубоко вздохнула. Блузка натянулась на ее силиконовой груди.
        – Мой дед был моряком, – сказала она. – После войны он вышел в отставку и открыл верфь в Маркопулоне-Месойеас на восточном побережье. Дед завещал ее моему отцу, а тот превратил ее в компанию с сотней сотрудников. После смерти отца Аристид продал ее турецкой компании.
        – Когда это произошло?
        – Два года назад.
        – В каком месяце?
        Женщина задумалась:
        – В декабре. Это важно?
        Коломба неопределенно пожала плечами – она действительно не знала.
        – Какие суда там строили?
        – Любые, вплоть до трехсоттонных. Но мы их не строили, а только ремонтировали. В основном яхты со всей Европы.
        – Вы помните яхту под названием «Шурмо»?
        – Я яхтами не занималась. Только финансовыми потоками. Можно уточнить у нового владельца.
        – О’кей. Почему вы не возражали против продажи?
        – У меня не было права голоса. Отцу не нравилось, что я сама зарабатываю на жизнь, вместо того чтобы сидеть дома и стирать трусики. Поэтому перед смертью он завещал все Аристиду.
        – И вы даже не попытались его переубедить?
        – Мы поругались и перестали общаться.
        – А какую роль в этом сыграла его жена?
        Деметра с отвращением поморщилась:
        – А я откуда знаю? Я ее здесь впервые увидела, на фотографии.
        – Вас не пригласили на свадьбу?
        – Я даже не знала, что брат женился. Женщин он любил, но на моей памяти никогда не заводил серьезных отношений.
        – Люди взрослеют.
        Деметра достала из сумочки мобильник и показала ей фото Меласа с двадцатилетней красоткой восточноевропейской внешности.
        – Одна из хоровода его девиц, модель, снимавшаяся в рекламе нижнего белья. По-твоему, она похожа на его женушку? – Деметра покачала головой. – Вкусы у мужчины так сильно не меняются.

6

        Заходя в римский центральный участок с протеиновым коктейлем, купленным в баре на углу, Альберти решил позвонить Коломбе. В коридоре стало поспокойнее – возможно, потому, что полштата ОБТ перебросили в Милан, так что никакие подпольщики, на которых предстояло завести дела, здесь теперь не дожидались.
        – Добрый вечер, госпожа Каселли. – Как обычно в отсутствие Сантини, молодой человек уселся за его стол и даже положил на него ноги. – И не просите меня перейти на «ты», потому что я не обращаюсь на «ты» к людям, из-за которых меня чуть не отправили в Гуантанамо.
        – Ты о чем? – Коломба, находившаяся за рулем, снизила скорость и включила громкую связь.
        – Об операции, что проходит по адресу, который я вам вчера назвал. Полагаю, вы уже успели там побывать.
        – Возможно. Ну и какие новости?
        – Говорят, некий покойник, связанный с терактом в Венеции, продолжал пользоваться банкоматом и платить за аренду. Насколько я понимаю, этот покойник – Ромеро.
        – Не волнуйся, если меня сцапают, я тебя не выдам. Что ты узнал о двойном убийстве? – оборвала его Коломба.
        Альберти сверился с заметками в мобильнике:
        – Меласы чисты. Обстоятельства смерти первого мужа расследовались, но это был несчастный случай. Он пошел за грибами в окрестностях Турина и провалился в расщелину. С тех пор уже тринадцать лет прошло.
        Коломба быстро посчитала в уме: в последний период его деятельности Томми было лет шесть.
        – Жена была с ним?
        – Говорят, что нет. Вы подозреваете, что это было мужеубийство?
        – Понятия не имею.
        – А насчет фельдфебеля Лупо… Вам покороче или поподробнее?
        – Покороче.
        – Его подозревали в коррупции еще во время службы во Флоренции, но срок давности истек, и его перевели в провинцию, где он не мог никому навредить.
        Коломба так сосредоточилась на разговоре, что не заметила красный светофор. Это был один из временных беспроводных светофоров, что используются при дорожных работах, синхронизированный с таким же в двух километрах ниже, чтобы чередовать направление движения. Коломба чуть не столкнулась со снегоуборочной машиной и резко вильнула в сторону, сбив ряд дорожных конусов. Через сто метров она остановилась. Сердце едва не выскакивало из груди. Она вышла из машины, чтобы подышать свежим воздухом, и только тогда вспомнила, что Альберти остался на линии. Она подняла мобильник с пола машины: Альберти уже отключился, но вместо того, чтобы перезвонить, она достала из кармана листок с номером Палы.
        – Рад вас слышать, – сказал психиатр, когда секретарша их соединила.
        – Хотела вас поблагодарить за то, что вы ничего не рассказали Лупо, – сказала Коломба.
        – Я ведь обещал.
        – Да, ну… – Коломба сама не знала, что сказать, и смущалась, как мальчишка, покупающий в киоске порножурнал. Она замолчала.
        Пала, казалось, понял все без слов:
        – Хотите записаться на консультацию?
        – А сейчас можно? – одним духом выпалила она.
        – Так не делается, Коломба…
        – Пять минут, и я буду у вас. – Она добралась за десять, припарковав машину носом в сугроб.

        Катерина в ледяном молчании проводила ее к своему столу.
        – Вы вооружены? – спросила она.
        – Мм…
        Катерина протянула руку.
        – Обойма вас устроит? – спросила Коломба.
        – Только в качестве исключения. В следующий раз я вас не пропущу. Патрон в стволе тоже давайте.
        Коломба разрядила пистолет, и Катерина на лету подхватила патрон.
        – А у вас неплохая реакция.
        – Три брата. Все охотники. Я все детство провела среди ружей и патронов.
        – Вы тоже охотитесь?
        Катерина улыбнулась, и между ее зубами показался розовый язычок.
        – Не с ружьем.
        Этим вечером Пала, весь в белом, вплоть до очков и сандалий, походил на злодея из фильмов про Джеймса Бонда.
        – Как поживает Томми? – спросила она.
        – Недурно. Его поместили в интернат. Что будет, если против него выдвинут обвинение?
        – Как вам известно, такие как Томми, неподсудны, – сказала Коломба. – Магистраты ознакомятся с заключениями экспертов, объявят его недееспособным и отправят в психиатрическую больницу на принудительное лечение.
        – Надолго?
        – Сложно сказать. Но до этого еще далеко. Магистрат очень осторожен и требует неопровержимых улик. А я уверена, что таких улик не существует.
        «Разве что Лео их подбросит», – добавила она про себя.
        Пала сцепил руки на животе и откинулся в кресле.
        – Почему вы решили навестить меня снова?
        Коломба не знала, что ответить, – ей и самой это было не ясно.
        – В Риме я все время встречаю… то есть встречала рядом с участком одного мужика. Он вечно на всех кричит и утверждает, что папа римский обращается лично к нему из телевизора.
        – Думаю, такие найдутся в каждом городе.
        – Мне всегда было интересно, с чего он взял, что папа хочет поговорить именно с ним. Почему он чувствовал, что так важен?
        – Вы тоже слышите папу?
        – Нет, но я не знаю, могу ли себе доверять. Я боюсь, что мои желания преобладают над реальностью. Что я зациклилась на обыкновенных совпадениях.
        – Не хотите поговорить об этом?
        – Нет.
        – Понимаю… Эти желания касаются возвращения вашего жениха?
        Такого вопроса Коломба не ожидала.
        – Вы о Данте?
        – Да. А в чем проблема?
        – Мы просто друзья и никогда не были ни любовниками, ни женихом и невестой. Он помог мне в расследовании и иногда угощал меня ужинами в своей гостинице, но мы не спали вместе.
        – Однако у меня сложилось впечатление, что вы очень близки.
        Коломба пожевала разбитую губу.
        – Нас многое связывает, но он не в моем вкусе. Мы слишком разные. Я в жизни не встречала никого умнее, но он настоящий параноик, презирает законы и общественное мнение… – Она пожала плечами. – Не верит ни в кого и ни во что.
        – Даже в вас?
        – В меня он верит. И это для него плохо закончилось.
        – Потому что вам не удалось его спасти.
        В горле у Коломбы запершило от слез.
        – Идите на хрен. Дайте салфетку.
        Пала молча протянул ей коробку «Клинекс». Коломба высморкалась и встала:
        – Увидимся в следующий раз.
        – У нас еще есть время.
        – У меня нет.
        – Ну же, всего пять минут, – мягко сказал Пала, и она села. – Коломба, вы не железная, вы обычный человек. Неудивительно, что вам больно, ведь вы прошли через страшные испытания, но я сильно сомневаюсь, что с вами говорят голоса из телевизора. Вы здесь не затем, чтобы убедиться в том, что не утратили рассудок. Вас интересует, можете ли вы полагаться на себя и доверять своему суждению.
        – И каков будет ответ?
        – К сожалению, ответить на этот вопрос должны вы сами. Жизнь – сложная штука. Не знаю, какая проблема вас мучит, Коломба, но я уверен, что вы найдете правильный путь.
        – Разве что в собственной голове.
        – А вы все же пойдите по нему и посмотрите, куда он вас приведет. В конце концов ответ находится всегда.

7

        Операция близилась к завершению. При поддержке сотрудников других сил правопорядка ОБТ оцепил квартал, где жил Ромеро, и просеял всех его жителей. Для проведения операции потребовалось почти пятьсот человек. Агенты съехались со всего севера Италии, а местная полиция направила даже тех сотрудников, которые обычно просиживали штаны в офисе. Один из них напоминал бритоголовую гориллу – это был инспектор Клаудио Эспозито, который попросил о переводе из римского мобильного подразделения и служил теперь в отделе персонала полиции Милана. Он больше не задерживался на работе, сослуживцы заискивали перед ним за отпуска и отгулы, а его пистолет пылился в ящике стола.
        Эспозито поручили регулировать движение, но, поздоровавшись с начальником полиции, он сразу же отправился в единственный в зоне оцепления бар при табачной лавке. Бар ломился от громкоголосых военных, а за единственным уличным столиком, мокрым от дождя, сидел Сантини, в застегнутом до подбородка плаще и надвинутой на орлиный нос ирландской кепке.
        – Видел этот цирк? – спросил он Эспозито.
        – Теперь всегда так. – Сантини сунул в рот сигарету, и Эспозито, прежде чем сесть, поднес к ней зажигалку «Зиппо» с портретом Муссолини. – Говорят, мы ищем Бонаккорсо. Он разве не в Сирии?
        – Похоже, что нет. – Сантини вкратце рассказал о найденной затонувшей яхте. Информация была секретной, но Эспозито славился тем, что умеет держать рот на замке. – Не будем забывать, что существуют спасательные шлюпки, и у этого подонка шлюпка явно была, – заключил он.
        – Но зачем он явился сюда? Чтобы организовать теракт в «Линате»?
        – Думай, что говоришь, а то и сам в это поверишь, – сказал Сантини.
        Эспозито хохотнул:
        – Я думаю только то, что говорите мне вы, господин Сантини. – Среди достоинств Эспозито не последним была преданность. – А Торре?
        – Даже если предположить, что Бонаккорсо жив, он уж точно не притащил бы его с собой. «Parce sepulto»[13 - «Погребенных не трогай» (лат.) – Вергилий. Энеида. Кн. 3 (перевод С. А. Ошерова).]. – Сантини покосился на инспектора из-под кепки. – Не изображай из себя грустного клоуна, Торре всегда тебя бесил.
        Эспозито пожал плечами:
        – А как на это отреагировала госпожа Каселли?
        – Поезжай к ней и спроси. Она вернулась восвояси.
        Эспозито заказал стаканчик граппы.
        – Ну уж нет. Она заставляет меня чувствовать себя сволочью, потому что я не посвящаю свою жизнь поискам Торре.
        – Она на всех так действует, – сказал Сантини.
        Из подъезда Ромеро вышли несколько агентов в штатском, в числе которых был и Ди Марко. Бронежилет не надел только он.
        – Похоже, полковник считает себя неуязвимым, – заметил Эспозито.
        – Крутой парень. Пистолетом бреется.
        Телефон Сантини зазвонил. На экране высветился номер его офиса.
        – Почему ты пользуешься моим телефоном? – спросил он в трубку.
        Альберти и забыл, что сидит за столом Сантини, – слишком увлекся внутренней борьбой между личной преданностью и чувством долга.
        – Мой телефон ремонтируют, – поскорее сказал он. – Я просто занес вам документы на подпись.
        – Ну и?
        – Я тут кое-что натворил… Пробил одно имя для госпожи Каселли. Я думал, это просто мелкая просьба…
        Ди Марко решительно направился к Сантини. Тот закрыл глаза и представил, как подлетает к офису на истребителе и расстреливает Альберти через окно.
        – Правильно я понимаю, что это имя принадлежит миланцу?
        – Да. Но она мне не сказала, что…
        – Не делай из меня идиота! Ты прекрасно знаешь, что ее интересует только одно, – перебил Сантини.
        На секунду в трубке наступила тишина.
        – А еще она спрашивала насчет двойного убийства, которое произошло неподалеку от ее дома. Думаете, это тоже связано?
        Сантини так сильно прикусил фильтр сигареты, что тот сломался.
        – Напиши краткую сводку и положи мне на стол, чтобы я знал, какой смертью мне предстоит погибнуть. И помалкивай. Если это всплывет, на сей раз тебе крышка.
        Сантини нажал на «отбой». Полковник остановился рядом с ним.
        – Эспозито, уступи стул.
        – Не нужно, давайте отойдем, – сказал Ди Марко.
        Сантини медленным шагом направился за ним на заставленный бронированными машинами задний двор дома, где расположился координационный центр операции. Здесь собрали найденных иностранцев с просроченными визами и видами на жительство – человек тридцать мужчин и женщин с Ближнего Востока и из Северной Африки. Полицейские и задержанные вопили друг на друга, кругом плакали дети.
        – Вы нашли что-то в квартире? – спросил Сантини, отводя взгляд. От подобных сцен его тошнило.
        – Пока ни одной молекулы. Зато соседка очень точно описала Бонаккорсо. Он находился здесь больше года, хоть и редко появлялся, а когда обнаружили затонувшую яхту «Шурмо», исчез.
        – Кто-то его предупредил. Может, ливийцы?
        – Сейчас это не важно. – Ди Марко посмотрел на окна Ромеро. – Соседка описала еще одного человека – женщину, которая вчера вечером напала на нее, угрожая убить ее и ее сына. Красивая, зеленоглазая, с короткой стрижкой… – Ди Марко замолчал и взглянул на Сантини. Тот не отреагировал. – Ну?
        Сантини подергал себя за усы.
        – Что ну? Я не знал, что Каселли сюда приезжала, но меня это не слишком удивляет.
        – Каселли – ваша проблема, и вы должны держать эту женщину в узде.
        Сантини снова закурил, заметил, что украл у Эспозито зажигалку, и спрятал Дуче в ладони.
        – Она больше не служит и даже не живет в Риме. Это вы привезли ее на великие подводные маневры.
        – Я надеялся, что она опознает труп и перестанет нам досаждать. Какова вероятность, что Каселли нашла и увезла какие-то улики?
        Сантини открыл было рот, чтобы сказать, что понятия не имеет, но не успел. В спину ему с огромной силой ударила горячая волна и швырнула его на Ди Марко, обоих подбросило в воздух, и крики утонули в оглушительном грохоте. Сантини ударился подбородком о бордюр. Ди Марко упал мягко, как учили на военной подготовке, но приземлился на крышку канализационного люка и сломал оба запястья.
        Ни тот ни другой не потеряли сознание, а потому успели увидеть, как в окне третьего этажа соседка Ромеро бросается в пламя. Казалось, у нее на руках был спеленутый ребенок.

        Глава четвертая

1

        Данте оглядывает бывшую кухню Коробки. От нее почти ничего не осталось. Окно выбито, стена превратилась в решето.
        На перевернутом ящике сидит Лео. Рядом с ним опрокинутый холодильник, на котором стоит походная плитка. Лео манит его к себе пальцем, и Данте повинуется. Что еще ему остается? Сбежать? Он замерз и измучен, его внутренний термометр взорвался.
        – Ты ударил Коломбу ножом, – говорит Данте со всем ужасом, который способен испытывать в его состоянии. – Ты ее убил… – Он чувствует, что на него налетает какой-то вихрь, и падает в грязь.
        – Она в порядке, – говорит Лео.
        – Я видел кровь, видел…
        Лео бросает ему пачку «Мальборо» и зажигалку:
        – Я не сказал, что не сделал ей ничего плохого. Покури, расслабься.
        Не снимая перчаток, Данте сует в рот сигарету. Запах табака чудесен, и он уже предвкушает никотиновое блаженство. Но, едва затянувшись, он выплевывает ее и бросает пачку обратно – бросает так слабо, что та не долетает даже до холодильника, на который его похититель ставит два пластиковых стаканчика с кофе.
        – Мне от тебя ничего не нужно, – говорит Данте. – Можешь засунуть свой кофе себе в задницу.
        – Да не трясись ты. Если бы я хотел убить Коломбу, я бы пырнул ее в поясницу. Вжик – и ей конец. – Он отпивает кофе.
        Лео так умело лжет, что Данте не в силах его раскусить. Что, если он говорит правду?
        – Она важна для тебя?
        – У нас нет времени на болтовню. – Лео сшибает плитку ударом руки, турка падает на пол и отлетает к Данте.
        Данте решает, что мог бы воспользоваться ею как оружием, но, когда пытается ее подобрать, видит, что она исчезла на десятисантиметровой глубине.
        – Что, черт возьми, происходит? – спрашивает он, переступая с ноги на ногу. Вода будто просачивается с пола. Радиоактивная вода.
        – Ничего.
        Вода уже доходит ему до щиколоток. Теперь она стекает и с потолка, бежит по стенам. Воняет озоном и керосином. Данте бросается к выходу, но, поскользнувшись, падает навзничь.
        – Радиация, помогите!
        – Ты бы не этого боялся, братик, – говорит Лео, наклоняясь над ним.
        Данте барахтается, безуспешно пытаясь подняться. Костюм удерживает его на поверхности, как спасательный круг, но мешает встать.
        – А чего мне бояться?
        – Правильный вопрос – кого.
        Лео говорит что-то еще, но его голос тонет в шуме клокочущей воды. Данте уносит прочь, как пробку от бутылки.
        Лео превращается в крохотную точку среди развалин. Его голос – в электрическое жужжание. Он машет ему рукой и исчезает в потоке.
        А потом вода смыкается у Данте над головой и пожирает все.

2

        В конце дня Коломба вернула «пежо» в автосервис в Портико. Лорис уже собирался закрываться, но при виде ее завопил от радости:
        – Я уж думал, ты смылась с моей прелестью. Ты хорошо с ней обходилась?
        – Да. А как там мой драндулет?
        – Я закончил полчаса назад. Не знал, как с тобой связаться.
        – Вот и отлично. – Она бросила ему ключ.
        Лорис тщательно проверил свою прелесть и подвел Коломбу к «панде». Ее машина сияла чистотой и внутри и снаружи, вмятины были вправлены. Старушка казалась если не новенькой, то уж точно не угнанной со свалки. Правда, сравнения с двигателем «пежо» она бы не выдержала.
        – Я тебе еще воздушный фильтр и сцепление заменил, – сказал Лорис. – У тебя под задним сиденьем было осиное гнездо. Хорошо хоть пустое. Могу подыскать тебе тачку получше по дешевке.
        – Она мне дорога как память.
        – О чем?
        – О папе. Как и я, он на ней только в город ездил, а для дальних поездок у него была «шкода». – Коломба до сих пор помнила запах оплетки из перфорированной кожи на руле.
        – Значит, ты и правда местная.
        – Только по отцу. Мой дед работал на местной шахте, а когда добычу прекратили, переехал в Рим. Мне придется продать почку, чтобы с тобой расплатиться?
        – Меня больше интересуют другие части тела, – улыбнулся парень.
        – Очень смешно.
        В кассовом окне с лотком для передачи документов отражался стоящий в служебном помещении двадцатидюймовый телевизор. Заметив краем глаза какой-то отблеск, Коломба подняла взгляд и увидела надпись «КСУПЫВ ЙЫННЕРТСКЭ» на фоне пожарной машины, поливающей клубы раскаленного черного дыма. Далее демонстрировались кадры, снятые с вертолета. На низкой высоте он пролетел над ковром из карет «скорой помощи» и полицейских машин и наконец над домом, где меньше двадцати четырех часов назад побывала Коломба. Здание осело, будто бетонное суфле. Уцелели лишь наружные стены.
        Лорис что-то сказал, но Коломба не слушала. Она немедленно схватилась за телефон, благодаря Бога за то, что еще не успела его выбросить. Альберти ответил на звонок, выходя из комнаты отдыха, где смотрели тот же выпуск новостей его сослуживцы. Он сообщил ей, что Сантини и Ди Марко находятся в травмпункте, но их состояние опасений не вызывает. Однако неизвестна судьба двадцати полицейских и военных и семерых жильцов. Поговаривали, что произошла утечка газа; правда, в несчастный случай никто не верил: с официальными заявлениями чиновники не выступали, но у полиции был единственный подозреваемый.
        Лео.
        Коломба, как зомби, расплатилась с механиком и немедленно отправилась в Медзанотте на пропахшей мылом и хвоей «панде». Лорис и цепи ей заменил – новые не так сильно грохотали, – но Коломба этого не замечала. Она вспоминала, как Лео поставил ее перед выбором: жизнь среди холмов или быстрая смерть. Должно быть, в этот момент он держал палец на детонаторе. А если бы она ляпнула что-то не то? Успела бы она это понять или все кончилось бы в одно мгновение?
        Трижды Коломба попадала в радиус взрывов и трижды находилась на волосок от смерти. Почти как тот японец, что был в Хиросиме, когда по городу нанесли ядерный удар, спасся и уехал в Нагасаки как раз вовремя, чтобы застать вторую бомбу. Третьей бомбардировки он мог бы не пережить. Как и она, Коломба.
        Не успела она войти в дом и снять сапоги, как за окном показалась ползущая вдоль холма вереница мигалок. Коломба испугалась, что два автомобиля карабинеров и две легковушки-фургона без опознавательных знаков попросту снесут ворота, но они остановились перед забором. Пассажиры вышли и собрались на площадке. Коломба узнала Лупо и его команду. Она надела парку и, стараясь держать руки на виду, вышла на порог:
        – Я арестована?
        Лупо с довольным видом приблизился к ограде:
        – Нет, госпожа Каселли. Но после случившегося в Милане уровень террористической угрозы поднят до «альфа-один». – Это означало «непосредственную угрозу теракта». – Поступил приказ взять под контроль уязвимые пункты. И зачистить их.
        – А я тут при чем?
        – Вы входите в группу риска, госпожа Каселли.
        – Мы оба знаем, что риск минимален.
        – Но предпочитаем его избежать. Для вашего блага и блага ваших соседей.
        – У меня нет соседей…
        – Взрывотехники были так любезны, что немедленно приехали из Перуджи, – проигнорировав ее слова, продолжил Лупо.
        Коломба ударила по сетке ограды, и он отскочил.
        – Так вот по каким правилам вы желаете играть, фельдфебель!
        – Нет. Это вам хотелось играть по этим правилам. Я на коленях умолял вас быть посговорчивей.
        Он помахал одному из взрывотехников, который уже надел защитный костюм. Тот подошел к ним.
        – Старший лейтенант Франкини, – с сильным неаполитанским акцентом представился он. – В доме есть кто-то еще?
        – Нет.
        – Все займет пару часов. Можете прогуляться пока, если хотите.
        – Нет, спасибо. Я предпочитаю видеть, что здесь происходит.
        – Тогда вам придется отойти на безопасное расстояние за пределы участка. Так положено.
        Возразить Коломбе было нечего, так что она не стала и пытаться.
        – Вы даром теряете время, старший лейтенант.
        – Надеюсь. В доме есть взрывчатые вещества?
        – Только коробка с патронами в кухонном шкафчике.
        – Двери открыты?
        – Да.
        – Очень хорошо. Оставайтесь снаружи, – сказал он и подал коллегам знак начинать.
        Дымясь от злости, Коломба вышла за ограду и прислонилась к капоту одной из «газелей». Франкини и его младший коллега полностью облачились в снаряжение и превратились в исполинов с короткими конечностями и крошечными головами в черных касках и защитных очках. Они медленно обошли участок от ограды до дома с переносными миноискателями, после чего старший лейтенант протянул в замочную скважину оптоволоконный кабель, чтобы убедиться, что за дверью не подстерегают никакие опасности.
        – Вам не кажется, что вы перегибаете палку? – прокричала ему Коломба.
        – Не беспокойтесь, госпожа, мы знаем, что делаем, – сказала Мартина, вставшая в двух шагах от нее, чтобы за ней приглядывать.
        – Ну-ну. Кстати, для тебя я госпожа Каселли.
        Старший лейтенант осторожно вынул кабель.
        – В доме слишком много барахла! – прокричал он третьему взрывотехнику, который не надел защитное снаряжение и остался стоять рядом с фургоном. – Запускай дистанционник!
        – Вы шутите?! – взорвалась Коломба.
        Никто не ответил, и у нее сложилось впечатление, что все педантично придерживаются какого-то сценария, написанного специально, чтобы довести ее до белого каления.
        Открыв дверцу фургона, третий взрывотехник спустил на землю робота на гидравлической платформе. Робот с тремя колесами на гусеничном ходу с каждой стороны и уймой жутких клешней отдаленно напоминал ВАЛЛ-И[14 - ВАЛЛ-И – робот-мусоропогрузчик, герой одноименного анимационного научно-фантастического фильма (2008).]. Взрывотехник собрал треножник и установил на нем пульт управления с маленьким жидкокристаллическим экраном. Он сдвинул какие-то рычаги, и гусеницы пришли в движение, оставляя дорожки на снегу. Робот был оснащен переносным рентгеновским аппаратом, эндоскопом, детектором взрывчатых веществ и скремблером, уменьшающим уровень помех. Его можно было снабдить даже водометом, но, к счастью, этого агрегата он был лишен.
        Робот просунул в дом камеру через открытую дверь, и оператор за монитором приблизил изображение, демонстрирующее грязные тарелки Коломбы.
        – Ничего не видно, – сказал он в рацию.
        Взрывотехники осторожно вошли. На шкафах, столах и под ними не было ничего, кроме пыли и засохших объедков. Когда они осмотрели первый этаж, робот начал взбираться по лестнице, забрызгивая стены грязью и постанывая, как Годзилла. Лупо пошел следом, и Коломба бросилась за ним:
        – Фельдфебель, вы не взрывотехник.
        – Моя задача – наблюдать за ходом операции. Можете пожаловаться начальству, госпожа Каселли.
        – Вы пользуетесь ситуацией.
        Лупо нагнулся к ней.
        – Да, – понизив голос, сказал он. – И вы себе не представляете, с каким удовольствием. Бруно, выведите ее, пожалуйста.
        Бригадир послушно подошел к Коломбе, но под ее ледяным взглядом застыл, вернулся за монитор и принялся дышать в шею третьему взрывотехнику. Тот сделал вид, что не заметил этой сцены.
        Закончив осмотр верхнего этажа, все в том же порядке спустились. По пути робот задел мойку. С нее свалилась тарелка и разлетелась вдребезги. Коломба пожаловалась оператору.
        – Извините, – покраснев, пробормотал тот.
        Робот выехал в сад, и Лупо уселся на ступеньку перед входом. Коломба огляделась в поисках подходящего камня, чтобы запустить им в его плешивую башку, но тут к нему подбежала Мартина:
        – Взрывотехники что-то нашли. Нужно отойти подальше, фельдфебель.
        – Серьезно? – спокойно спросил Лупо. – Где?
        – Сзади. В сарае.
        – Ладно. Все за ограду!
        На экране двое взрывотехников стояли, склонившись над чем-то в снегу рядом с сараем для инструментов.
        – Что там такое? – спросила Коломба.
        Оператор показал ей разметку детектора.
        – Объект на полуметровой глубине, – сказал он. – Что-то металлическое, на трубу не похоже. Не знаете, что это может быть?
        – Нет.
        Взрывотехники начали копать руками, разбрасывая землю по горстке зараз. Наконец один из них решительно сунул руку в яму, вытащил завернутый в наволочку предмет и развернул сверток.
        – Порядок, – помахав находкой, сказал он в рацию. – Всего лишь старый молоток.
        Затем он заметил, что его товарищ с ужасом смотрит на него, и проследил за его взглядом.
        На клин молотка было нанизано человеческое ухо.

3

        Коломба коротала время за просмотром телевизора, лежа на диване в исполосованной гусеницами и усеянной отпечатками грязных подошв кухне. Количество пропавших в кондоминиуме снизилось до пяти, количество погибших возросло до семи человек. За несколько минут до часа ночи снова появился Лупо.
        – У трупа Меласа не хватало уха. Судмедэксперт говорит, что ухо принадлежит Меласу и на холоде хорошо сохранилось. Вот мы и получили орудие убийства.
        Коломба молчала.
        – Я предпочел бы, чтобы вы передали мне его по собственной воле или позволили провести обыск. Теперь все сильно усложнилось.
        – Томми не мог выкопать яму так, чтобы я не заметила. И я бы увидела следы на снегу.
        – Знаете, госпожа Каселли, я и сам подумал о том же. Вы, наверное, сами нашли молоток и закопали, чтобы защитить парня.
        – Я вас умоляю. Я могла выкинуть его куда угодно. Скорее, кто-то торопился закрыть дело и по счастливой случайности навестил меня сегодня с металлодетектором.
        – Имейте уважение к моему мундиру.
        Коломба испепелила его взглядом:
        – А вы уважали свой мундир, когда брали на лапу?
        Лупо сжал челюсти:
        – Протокол об изъятии составим с утра вместе с остальными бумажками. Увидимся утром у меня в кабинете.
        Коломба подождала, пока вереница машин не отъехала подальше. Остался лишь один автомобиль, отъехавший на несколько метров подальше от ворот, – похоже, его главной задачей было мозолить ей глаза. В темноте разглядеть водителя было невозможно, но Коломба поняла, что он проведет здесь всю ночь, чтобы удостовериться, что она не сбежит.
        «Кто бы ты ни был, иди на хрен».
        Она принялась шарить по дому в поисках выпивки. В холодильнике ничего не оказалось, зато в кладовке нашлась упаковка из шести банок рома с колой. На вкус этот теплый коктейль, срок годности которого истек еще в прошлом году, был отвратителен до тошноты.
        Набросив парку, Коломба вынесла из дому стул и поставила его на крыльцо черного хода, где его не мог видеть шпион-карабинер. Она сгребла ногой снег в небольшой сугроб, положила банки охлаждаться и начала вливать в себя коктейль. Когда она принялась за третью, та уже достигла идеальной температуры. Стояла холодная, ветреная погода, и градусник опустился ниже нуля. На ветках деревьев позвякивали маленькие сосульки. Лупо отомстил ей за все обиды, и она не сомневалась, что вот-вот объявится Ди Марко. Если бы не взрыв, он, может, и закрыл бы глаза на ее вмешательство в расследование, но сейчас… Не исключено, что это ее последняя ночь на свободе.
        Коломба взглянула на стальные мужские часы со светящимися цифрами и стрелками на своем запястье. Когда-то эти часы принадлежали ее отцу.
        Было два часа ночи. Если это ее последняя ночь, стоит ею воспользоваться.

4

        В 02:10 утра Мартина включила дворники, чтобы очистить запотевшее лобовое стекло, и снова устроилась под одеялом. Как оно попало в служебный автомобиль, оставалось загадкой, но в такую погоду одеяло пришлось очень кстати. Ей не хотелось оставлять двигатель включенным, да и замок зажигания, казалось, находился в нескольких километрах от нее. Она давно превысила норму сверхурочных, но, когда Лупо приговорил ее к бессонной ночи, спорить не стала. Фельдфебель не любил тех, кто оспаривал его авторитет, называл их синдикалистами и третировал каждого, кто не соответствовал духу семьи, то есть не поддакивал любому его слову. Мартина к этому привыкла, но ей не терпелось уехать в город побольше, где шеф не станет лезть в душу подчиненным, а его заместитель не будет таким придурком. Теперь, когда все это могло воплотиться в жизнь, она, несмотря на сомнения и муки совести, уже не находила себе места от нетерпения.
        Надев гарнитуру, она зашла в приложение «Радио Ананас», чтобы послушать последние новости насчет взрыва в Милане: число жертв уже возросло до десяти. Одновременно она продолжала наблюдать за Коломбой, которая вернулась из сада в дом и мелькала в освещенном окне. Своим видом всезнайки она взбесила Мартину с первого взгляда, а теперь, когда по ее милости Мартине предстояла бессонная ночь, раздражала ее еще больше. Если таких берут в мобильное подразделение, то не зря она в свое время предпочла военную службу.
        «Подумать только, ведь мы могли бы работать вместе», – поражалась девушка.
        Снова пошел невесомый, как пыль, снег. Вихри снежинок кружились на ветру, поблескивая в свете полной луны, – появлялись и исчезали, показывались и снова скрывались в тени деревьев…
        Снег обрисовал силуэт стоящего перед капотом машины мужчины.
        Мартина машинально включила фары, и снежные хлопья вспыхнули, будто спички. Ослепленная, она сразу же выключила фары снова. На сетчатке глаз остался негатив: белая, простеганная черным пунктиром дорога и чья-то призрачная тень. Мартина поморгала, и тень выцвела. На всякий случай она посмотрела на окна дома: на первом этаже по-прежнему бродила тень Коломбы. Значит, она никуда не уходила.
        Может, это дрессировщик вышел покормить своих собак, подумала Мартина. Она слышала, как те лают в ночи, перекликаясь с другими псами из долины. Черт их знает, о чем они вечно судачат. Может, для них это вроде «WhatsApp». «Что ты сегодня ел? Опять сухой корм?» – «Да, а потом я вылизал себе задницу».
        Мартина усмехнулась и вдруг снова заметила почти неразличимый силуэт мужчины – на сей раз за поворотом тропинки. Его фигура почему-то показалась ей смутно знакомой.
        Она разблокировала и слегка приоткрыла дверцу машины. Затылок тут же кольнуло ледяными иголками ветра. Она вздрогнула. Может, и не стоит выходить на улицу в такую непогоду только для того, чтобы установить личность какого-то чужака. Наверняка он и не чужак вовсе, а живет неподалеку. Ясно же, что это хозяин собак, собравшийся проверить своих питомцев.
        И все-таки…
        И все-таки собаки продолжали заливаться лаем, нисколько не похожим на радостное приветствие. Так лают почуявшие постороннего сторожевые псы.
        «Так что же мне делать? – в секунду нерешительности подумала Мартина. – Пойти проверить или притвориться, что ничего не видела?»
        По истечении этой секунды она приняла неверное решение.

5

        Без одной минуты три Коломба закончила собираться и закинула на плечи рюкзак. В рюкзаке лежали перемотанный изолентой фонарик, пара кухонных перчаток, небольшой ломик, вытащенный из-под мойки, а также пара деревянных снегоступов, помнящих еще семидесятые. Если у Лео были снегоступы, рассуждала Коломба, то они наверняка пригодились ему в ночь, когда он убил Меласов. И по какой-то причине пощадил Томми. Точно так же он по какой-то причине пощадил в Милане и ее, вместо того чтобы просто нажать на детонатор.
        Об этом ей противно было даже думать.
        Вместо пушистой парки Коломба надела лыжный комбинезон и вышла через заднюю дверь – она предпочитала, чтобы ее уход остался незамеченным. Скрываясь за оголенными ореховыми деревьями, она стремительно пробежала через сад. Дальше, за крутым десятиметровым обрывом, простиралась лишь волнистая тьма полей. Обрыв сплошь зарос ежевикой, а земля осыпалась под ногами, но Коломба отлично знала, куда идти.
        Хватаясь за нижние ветки, она спустилась до середины и съехала вниз по снегу. Благополучно избежав выступающих камней, она приземлилась, увязнув по колено в снегу, и, повозившись с застежками, надела снегоступы. В последний раз она пользовалась этими мышеловками еще в школе, но те были пластиковыми, а эти напоминали реквизит из фильма о Второй мировой. Первые пару шагов она проковыляла неуклюже и ожидала, что вот-вот провалится, но этого не случилось. Как ни странно, пережитки военного времени оказались вполне пригодными.
        Держась под обрывом, чтобы ее не заметили с дороги, Коломба направилась к желтым огонькам на холме. Путь непрерывно шел в гору, и стоило алкоголю выветриться, как у нее заболели сначала икры и селезенка, а потом и спина. Ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы передохнуть, а однажды путь ей преградило пасущееся кабанье семейство. В пять часов утра, замерзшая и измученная, она добралась до Монтенигро.
        Усевшись на чистый камень, она перевела дух, отпраздновала свое достижение последней банкой коктейля и оглядела местность. Деревушка казалась пустынной и темной, будто город-призрак. Единственный проблеск света исходил от припаркованного в конце улицы, перед домом Меласов, карабинерского автомобиля. Коломба рассчитывала, что Лупо уже снял с дома наблюдение, но ошиблась.
        Она проползла вниз по склону, оказавшись в противоположном конце главной улицы, перешла ее, пересекла маленькое футбольное поле, перелезла через ворота и попала на задний двор Меласов.
        С другой стороны дома доносились урчание карабинерского автомобиля на минимальных оборотах и нотки слащавой песенки в стиле лаундж. Голосов самих карабинеров слышно не было, – должно быть, они уже дремали.
        Держа включенный фонарик во рту, Коломба складным ножом взломала ставню в кухне. В тишине каждый шорох казался оглушительным. К счастью, окно было приоткрыто.
        Она забралась в дом и спрыгнула на пол рядом с мойкой. Все испачканные кровью предметы испарились, следы были обнесены лентой криминалистов. Из спальни исчезли трупы и кровать, но стены и потолок были по-прежнему замараны темной, густой, как смола, кровью.
        Вонь почти не ощущалась, и Коломба мысленно поблагодарила суровый местный климат и дальновидного незнакомца, отключившего отопление. Надев резиновые перчатки и бахилы, она приступила к обыску.
        Никаких тайников, блокнотов с шифровками, микропленок и пилюль с ядом она не нашла – только повсеместные свидетельства тусклой, однообразной жизни. Непритязательная мебель, приглушенные цвета, банальные сочетания. Несколько дешевых сувениров из Греции, парочка дизайнерских костюмов – все женские, в то время как невзыскательная мужская одежда серых и коричневых тонов была куплена в больших итальянских универмагах. Единственным элегантным костюмом был свадебный, который хранился в целлофановом чехле и, похоже, со дня бракосочетания ни разу не надевался.
        В комнате Томми тайн уже не оставалось, зато в шкафах в гостиной Коломба нашла полдюжины фотоаппаратов. Вспомнив, что Мелас любил фотографировать в лесу, она включила один из них и просмотрела снимки – сплошь природа, снятая человеком без малейших художественных способностей. Лишь изредка в кадр полностью попадала какая-нибудь птица, но большинство смазанных снимков запечатлели одинаковые кроны и стволы деревьев, причем многие из них были сфотографированы десятки раз за несколько минут.
        «Меласу было не важно, что снимать».
        Увлечение фотографией было только предлогом, чтобы уходить из дому и заниматься тем, зачем он переехал в эти края на самом деле, – шпионить за ней, убивать людей, встречаться с Лео. Жена же в это время сидела дома с сыном, радуясь, что нашла мужчину, способного позаботиться о них обоих. В глубине какой-то полки Коломба обнаружила коробку с пятьюдесятью картами памяти. Очевидно, Мелас предпочитал быть готовым к тому, что кто-нибудь попросит его показать плоды своих трудов.
        Коломба заменила карту памяти в фотоаппарате и включила слайд-шоу. Снова деревья, на сей раз с пожелтевшей осенней листвой, снова расфокусированные птицы и заваленные горизонты. Однако она стала замечать, что местность на кадрах повторяется. Разве это кривое дерево не встречалось ей раньше? Она вставила предыдущую карту в другой фотоаппарат и сравнила снимки: так и есть, то же самое дерево, но в другое время года. И вид на гору очень похож. Если Мелас всегда посещал и фотографировал те же места, она сможет выяснить, куда он ходил, по фото… может быть. Коломба высыпала все карты на кровать Томми. На каждой было по двести фотографий, а значит, ей осталось просмотреть еще не меньше десяти тысяч. Стараясь не задумываться о том, сколько времени это займет, Коломба взялась за дело.

6

        Без двадцати пять утра Лупо спал в своей квартире на верхнем этаже дома, обставленного казенной мебелью с элементами стиля текс-мекс[15 - В техасско-мексиканском стиле.]. Так, в маленькой гостиной стол для переговоров с пластиковой столешницей сочетался с большим пластиковым кактусом, а стену украшал коричневатый постер с изображением опирающегося на ружье Билли Кида[16 - Уильям Генри Маккарти (1859–1881), известный как Билли Кид (досл. пер. с англ. – Малыш Билли), – американский преступник.]. Не обязательно было включать добротную стереосистему, чтобы догадаться, что, если нажать на кнопку, из колонок польется кантри или сатерн-рок. В спальне висела огромная фотография оседлавшего «харлей-дэвидсон» Лупо – на этом мотоцикле он во время лучшего отпуска в своей жизни объехал Штаты вдоль и поперек.
        Разбуженный звонком Вица, фельдфебель резко сел в постели.
        – В чем дело? – пробормотал он в трубку.
        – Мартина исчезла.
        С Лупо мигом слетел сон.
        – Что значит исчезла?
        – Я не мог заснуть и дай, думаю, позвоню Мартине. Может, думаю, она хочет, чтобы я ее сменил, ну или просто поболтать. Знаю, ты не любишь, когда мы меняемся дежурствами, но…
        – Об этом поговорим в другой раз, – сказал Лупо, знавший, что вопреки его запрету Виц продолжает ухлестывать за подчиненной.
        – Я пытался связаться с ней по рации, но она не ответила, с мобильником та же история. Ну, я и пошел проверить, в чем дело. Машина ее стоит, а Мартины нет.
        – А Каселли на месте?
        – В доме горит свет, но заходить я не стал. Если бы Каселли ушла, а Мартина пошла следом, она бы позвонила.
        – Жди меня в начале грунтовки.
        Одеваясь, Лупо поставил на огонь кофеварку и выпил обжигающий кофе, не дожидаясь, пока тот остынет. Градусник за окном показывал минус один. Могло быть и хуже. Он перелил оставшийся кофе в пустую бутылочку из-под фруктового сока и поехал к Нероне на зеленом джипе, доставшемся карабинерам в наследство от части лесного надзора. Виц обозначил свое местоположение, включив красный аварийный фонарь. Кармазинное освещение превращало и его самого, и окрестную растительность в сцену из кошмара.
        – Держи, еще теплый, – сказал Лупо и протянул ему в окно бутылку.
        – Спасибо, шеф. – Виц размотал трехметровый шарф и осушил ее в один глоток. – Я снова пытался дозвониться, да без толку. На домашний она тоже не отзывается.
        – Могла она пойти к Каселли? Может, ей пописать захотелось.
        – Да она бы скорее в штаны наделала. Прояви к девушке немного уважения, она вкалывает как лошадь.
        Лупо притворился, что не слышал.
        – Переговариваться будем по телефону. Обойдемся пока без диспетчерской. И дай мне фонарик, а то мой сел.
        Вырвав у Нероне фонарь, Лупо первым поехал по грунтовке и остановился в нескольких метрах от брошенной машины. Их он преодолел пешком. В замке зажигания торчал ключ, на сиденье лежали мобильник и сумка Мартины. К счастью, следы крови отсутствовали.
        Изменив цвет фонарика, он посветил на почти занесенные следы Мартины. Когда она вышла из автомобиля, снег только начался. Теперь же остались только едва заметные контуры подошв, покрытые свежевыпавшими снежинками. Точно так же как неделей ранее Коломба, Лупо пошел по следам с пистолетом в руке.
        Однако, в отличие от нее, фельдфебель был опытным следопытом. Фамилия Лупо, по-итальянски означающая «волк», вынуждает разрабатывать стратегию выживания с раннего детства. Мальчиком он был тщедушным и боялся боли, а потому выдумал, будто его предки – американские индейцы, а деда его тоже звали Волк – Серый Волк. Самому же будущему фельдфебелю дали христианское имя только потому, что ему предстояло жить в Италии, но в родных краях его называли Маленьким Воином. Эта байка спасала его недолго – в десять лет его уличили во лжи перед всем двором, – но оставила после себя страсть к племенам Свободного Народа. И Лупо учился по возможности им подражать. Он различал следы сотни разных животных и их экскременты, хоть и не слишком любил распространяться об этом своем таланте, и даже мог сказать, каким образом животное шло – беззаботно пощипывало траву или убегало от хищника.
        Мартина бежала.
        Но не сразу – сначала она вышла из машины и спокойно прошла несколько шагов, а через пару метров побежала к обочине грунтовки. Здесь ствол упавшего дерева отмечал начало почти незаметной тропки, ведущей по полям в противоположном от дома Каселли направлении. Сразу после этого ствола следы Мартины, казалось, начинали следовать за следами человека, шедшего впереди. Теперь эти следы стали почти призрачными, и Лупо не удавалось ни оценить их размер, ни даже определить, мужские они или женские.
        «Мартина вышла из машины и за кем-то побежала. А дальше?»
        Под свежим снегом отпечатки подошв окончательно исчезли, но Лупо успел различить место, где обе пары следов встретились. Там виднелись два полумесяца: кто-то резко развернулся, загребая снег носами сапог.
        Неизвестный остановился, Мартина его догнала. Он развернулся к ней.
        «И?»
        Лупо смутно представлял сцепившиеся в темноте тела, крик ужаса. Но на тропинке не было следов борьбы – отпечатков упавших тел, крови, сломанных ветвей. Следы подошв уже исчезли, но подобные признаки драки он бы увидел. Значит, они ушли вместе?
        Светлело. Фельдфебель дошел по тропе до границы леса, простирающегося на пять тысяч квадратных метров среди холмов. Под сенью лиственниц и елей пересекались десятки тропинок, и Мартина могла с равной вероятностью находиться как в метре от него, так и в сотне километров.
        На обратном пути Лупо позвонил отсиживающемуся в машине Нероне:
        – Мартина кого-то преследовала.
        – Каселли?
        – Ну… Я к ней зайду, а ты разбуди всех и вызови службу гражданской обороны. А еще позвони дону Вито, – может, он пришлет кого-нибудь помочь нам в поисках. Раздели людей на группы. Я хочу, чтобы вы начали прочесывать местность до рассвета.
        Лупо перелез через ворота и постучал в дверь Коломбы, но ему никто не ответил. Обойдя дом, он сразу увидел следы, ведущие к холмам и исчезающие под обильно падающим снегом. Каселли решила сбежать из-под наблюдения Мартины. Или просто сделала круг, чтобы напасть на нее со спины?
        Фельдфебель сообразил, что это предположение бессмысленно: следы вели в другую часть долины. В направлении Монтенигро.
        Спотыкаясь, он побежал к своей машине.

7

        Коломбу разбудил скрежет поворачивающегося в замке ключа, и первые пару секунд ее голову наполняла лишь ослепительная пустота наподобие телепомех. Затем она вспомнила, что уснула мертвым сном в кровати Томми, просмотрев миллионную по счету размытую фотографию птиц и деревьев. Рассыпав карты памяти по всей комнате, она вскочила и спряталась за книжным стеллажом. Одна карта даже приклеилась к ее лбу, и Коломба смахнула ее рукой. На коже ее остался прямоугольный отпечаток.
        Ее старомодные часы со светящимися стрелками показывали семь часов десять минут.
        «Я потеряла час и позволила себя сцапать как круглая дура».
        Послышался щелчок второго замка, и вошел по уши грязный Лупо. При первых же его словах надежда Коломбы на то, что он здесь случайно, рассеялась как дым.
        – Госпожа Каселли, если вы здесь, покажитесь, – сказал он. – Я знаю, что вы здесь.
        – Я безоружна! – прокричала она, оставаясь в укрытии.
        – Выходите.
        Коломба выглянула из-за шкафа: Лупо рассеянно чесал в затылке, его пистолет лежал в кобуре. Она подошла к карабинеру:
        – Как вы меня нашли?
        – Я не такой идиот, как вы думаете. Взлом с проникновением. Сейчас я вас арестую, а потом пусть разбирается Виджевани. Идемте.
        Лупо взял ее под локоть, и Коломба с трудом удержалась, чтобы его не ударить.
        – Секунду, Лупо. Не спешите. Что случилось?
        Лупо фыркнул:
        – Пару часов назад Мартина куда-то ушла и не отвечает по рации.
        – Ушла откуда?
        – С пункта наблюдения за вашим домом. – Он снова взял Коломбу за локоть – на этот раз, чтобы заставить ее посмотреть ему в лицо. – Вы ее видели? Вы что-то знаете и не говорите?
        – Если с Мартиной что-то случилось, виновен в этом тот же, кто убил Меласов и подбросил мне на участок молоток. Вот что я знаю.
        – Опять вы со своими бреднями…
        – Это не бредни! Меласы что-то скрывали. – Коломба показала ему на фотографию на стене. – Смотрите.
        – Это дятел, – сказал Лупо.
        Точнее, хохлатая желна, которая не водится в Европе, но это соображение фельдфебель оставил при себе. Маленький Воин не хотел показаться ботаником.
        – Этот снимок куплен в магазине канцтоваров. Потому что все фотографии, снятые Меласом за год, – полное дерьмо. Я половину его снимков уже просмотрела. Так зачем он каждый день уходил в лес снимать?
        – Сейчас меня интересует только, где Мартина. Остальное подождет.
        – А вы уверены, что это не связано? Может, Мартина увидела кого-то, кого не должна была увидеть? – Коломба заметила, что Лупо колеблется. – О чем вы думаете? – спросила она.
        – Рядом с вашим домом были чьи-то следы, оставленные гораздо позже нашего отъезда, – неохотно сказал фельдфебель.
        – Вы отправили кого-то по следам?
        – Они уже исчезали под снегом, иначе я пошел бы сам. Но я вызвал всех доступных людей.
        – Значит, вы можете посвятить немного своего драгоценного времени попытке понять, чем на самом деле занимался Мелас в лесу. Мы могли бы установить личность человека, оставившего свои следы. И понять, не замешан ли он в исчезновении Мартины.
        – Да вы просто дьяволица! Пользуетесь моим беспокойством за девушку.
        – Да, пользуюсь, чтобы заставить вас пораскинуть мозгами, – согласилась Коломба. – Боюсь, что настоящий дьявол где-то в заснеженном лесу.

8

        В детстве старший капрал Мартина Кончо была подающей надежды фигуристкой. Тренер называла ее маленькой Денизе Бильманн[17 - Денизе Бильманн (р. 1962) – швейцарская фигуристка, трехкратная чемпионка Швейцарии, чемпионка мира и Европы (1981).]. Особенно хорошо ей удавались вращения. В тринадцать лет Мартину даже чуть не взяли в национальную молодежную сборную, но вскоре она неудачно упала, сломав пару зубов и утратив волю к победе. Как и у всех, кто сдался на полпути, в душе у нее осталась незаживающая рана, затягивающаяся только в снах, где она на сверхзвуковой скорости рассекала лед или скользила по нему медленно, как улитка. Наверное, она спала и сейчас, потому что перед ней был обледенелый древесный ствол, а самой ей не удавалось пошевелиться. Было холодно и темно. На секунду Мартина снова стала маленькой девочкой. Ей даже почудилось, что она слышит, как тренер кричит, чтобы она не забывала об опорной ноге. Мартина снова открыла глаза: покрытый льдом ствол никуда не делся. К ней возвращалось ощущение собственного тела, и что-то словно бы скользнуло в районе ее живота. Змей из пламени и льда,
рука Халка, первый коктейль «Куба-либре», выпитый в четырнадцать лет.
        «Боль».
        После ее падения врач в больнице спросил, как ее зовут, и сказал: «Мою кузину тоже зовут Мартина. Забавное совпадение, правда? А теперь оцени по шкале от одного до десяти, насколько тебе больно, когда я вот так двигаю твою ногу?»
        В тринадцать лет Мартина закричала «десять», но сейчас готова была завопить: «Сто! Тысяча!» Вместо крика изо рта ее вырвалась только какая-то отрыжка, а потом кровь и слюна. Она не могла понять, в какой позе находится – лежит в своей кровати, стоит, сидит? Тело словно парило на облаке. Мартина не чувствовала своих рук, не могла разогнуть пальцы. Она попыталась шевельнуть ногами, и вспышка боли в животе сладковатым привкусом подкатила к горлу. Под ногами ничего не было. Ни земли, ни простыни. Только воздух.
        «Что со мной случилось?»
        Что находится за деревом? Она попыталась повернуть голову, но живот снова пронзило острой болью. Что-то внутри ее рвалось с каждым вздохом. Она опять сплюнула кровь.
        «Я ранена, мне нельзя двигаться».
        Наверное, с ней произошел несчастный случай, но она еще жива. И чувствует боль. Хороший знак. Тяжелораненые ведь ничего не чувствуют?
        «Или нет?»
        Мартина порылась в спутанных воспоминаниях. Ночное наблюдение, Каселли.
        «Тень на снегу».
        Неужели это последнее, что она помнит? В ее голове до сих пор отдавался звук открывающейся дверцы.
        Тень на дороге. Она выходит из машины…
        «А что потом? Меня привезли сюда? Но куда сюда?»
        На сей раз, то и дело теряя сознание, она начала опускать голову по чуть-чуть, по миллиметру зараз, а может, и того меньше. Ей показалось, что в кромешной темноте под ней, где-то справа, что-то поблескивает. Наверное, лед, но он словно бы морщился и скользил.
        Это был стремительный ручей, в водах которого отражалась луна. И она, Мартина, казалось, парила над ручьем. Опустив голову еще на миллиметр, она увидела очертания своих ног, которые будто висели в пустоте. Но как такое возможно? Что удерживает ее в воздухе?
        Сжав зубы, она опустила голову на целый сантиметр, и водяной поток исчез. Что-то – еще более темная полоса тьмы – скрывало его от взгляда. Еще сантиметр, и полоса совершенно закрыла ей обзор. Между ней и ручьем была какая-то преграда. Когда Мартину снова вырвало кровью, она увидела, как брызги ее крови попадают на темную полосу, и поняла, что та гораздо ближе, чем ей казалось. Полоса не находилась где-то между ее ногами и ручьем – она была прикреплена к ее телу. Поддерживала ее.
        «Я сижу на ветке?» – спросила себя Мартина.
        Она упала во время дежурства и повисла на дереве? Ей хотелось пошевелить руками, ощупать ветку и убедиться в ее существовании, но руки будто превратились в непослушную ее командам шерстяную пряжу. И ноги тоже.
        Ее опять вырвало кровью. На этот раз она увидела, как кровь побежала по ветке и очертила ее контуры, прежде чем закапать в бесцветную, серую, как вся вселенная вокруг, бездну. И наконец поняла, что с ней сделали.

9

        Коломба показала Лупо расфокусированные фотографии тропы среди елей:
        – Похоже, что Мелас всякий раз шел тем же путем. Например, на многих снимках есть эта тропинка.
        – Она точно на юго-юго-востоке, – сказал он, мельком взглянув на фото и сопоставив тени с тайм-кодом. – На заднем плане Сибиллинские горы.
        – А поточнее можно?
        – Нет.
        Коломба нашла еще несколько фотографий:
        – Посмотрите на эти. Времена года меняются, но место прежнее. Видите то дерево?
        – Да, – уже с б?льшим интересом произнес Лупо, глядя на кривой каменный дуб.
        Коломба показала ему какой-то столб на сером бетонном основании:
        – А это вам ничего не напоминает?
        – По-моему, это опоры старой линии электропередач на холмах долины Чесана.
        – Значит, если идти из Монтенигро, эти холмы за Медзанотте.
        – Слишком неопределенно. Дайте взглянуть еще разок.
        Коломба передала ему фотоаппарат.
        – Я их расположила по порядку, – сказала она. Лупо просмотрел нечто вроде стоп-моушен[18 - Стоп-моушен – это видеоматериал, полученный из последовательности кадров, снятых на фото или выбранных из видео.] видео, изображающее тропку с кривым деревом: после нескольких поворотов она упиралась в кирпичную стену. – Тут какая-то постройка без окон. Может, хлев?
        – Нет, хлева по-другому строят. Это амбар. – Он достал телефон и открыл «google maps».

        Через пять минут они садились в зеленый джип Лупо. Было уже полвосьмого, и температура поднялась до двух градусов тепла. Небо прояснилось и посветлело.
        Лупо связался с казармой в Портико, где остался только гражданский сотрудник – остальные уже прочесывали местность. Со всего региона прибывали добровольцы из службы гражданской обороны и подразделения кинологов. Фельдфебель закончил разговор по рации и вдруг сказал:
        – Я никогда не брал на лапу.
        – Поздравляю, – сухо отозвалась Коломба.
        – Моя единственная ошибка в том, что я не доложил про взяточников-коллег. Считал, что нельзя выносить сор из избы. Я думал, мы все – одна семья, но никакой семьи не существовало. От меня отвернулись даже те, кого я пытался защитить.
        – Бывает.
        – Полагаю, вы бы повели себя иначе.
        Коломба пожала плечами:
        – Не мне учить вас жить. Я и сама наделала достаточно ошибок.
        – Поэтому вы сейчас и прохлаждаетесь без дела, – сказал Лупо.
        – Угу.

        Последний отрезок тропы оказался слишком узким для автомобиля, так что они бросили джип и углубились в лес пешком. Коломба пристегнула к ботинкам снегоступы, а Лупо положился на свои высокие, до колен, водонепроницаемые сапоги гортекс.
        – Кажется, это в нескольких сотнях метров отсюда, – сверившись с картой на мобильнике, сказала Коломба.
        – До нас здесь уже побывали. – Лупо показал на бесчисленные параллельные полоски на тропе, словно оставленные косыми граблями. Нагнувшись, он сгреб снег рукой, и под ним показались еловые иглы. – Кто-то замел свои следы веткой, – сказал он.
        – И кто же?
        – Наверное, браконьеры. Смотрите под ноги, они могли расставить капканы.
        – Если это вообще были браконьеры. Хорошо, что хоть у вас есть оружие.
        Они попали в зеленый коридор из переплетенных ветвей, сквозь которые мерцали блики солнца. Ветки роняли им на головы кирпичики снега. Впервые за много дней настала ясная погода, и началась капель.
        – По-моему, это наше дерево, – сказал Лупо шагов через сто, показывая на кривой, закрученный штопором дуб впереди.
        Приноровившаяся к снегоступам Коломба быстро направилась к дереву, стараясь держаться подальше от края идущей вдоль обрыва тропы. В снежной белизне на месте свежеобвалившегося куска земли темнела грязная запятая. Коломба подалась вперед, чтобы присмотреться, и заметила, что одно из растущих внизу деревьев поблескивает цветом, который чаще всего означает лишь одно.
        Красным.
        Багровый подтаявший снег, густой, как смола, стекал со ствола на землю. Толстая, будто человеческая рука, ветвь мушмулы, напоминающая гигантский стебель розы, насквозь проткнула бесчувственное тело Мартины.

10

        Рот и глаза залитой кровью и рвотой Мартины были распахнуты, кулаки сжаты. Коломба прикусила костяшки пальцев, чтобы не закричать.
        – Что там такое? – спросил отстающий на несколько шагов Лупо.
        Коломба отошла в сторону и снова пригляделась. А вот и кирпичный амбар. У постройки не хватало куска крыши, но даже издали виднелась цепь на массивной деревянной двери.
        Она по-утиному неуклюже побежала вперед, молясь, чтобы не сломались снегоступы, и слыша, как ее окликает Лупо. А потом он подошел к обрыву и закричал.
        Она не остановилась.
        Прежде чем ее запрут в камере, надо обыскать этот проклятый амбар.
        Лупо вызвал по рации подкрепление и снова звенящим от ярости голосом начал звать Коломбу. Та не слушала. Ухватившись за обломок стены, она подтянулась на руках и заглянула в амбар сверху, но не увидела ничего, кроме снега, мусора и гнилых балок. Однако крыша над одним из помещений осталась невредимой – как раз над тем, что было закрыто на замок. Заглянуть внутрь было невозможно. Подняв тяжелый камень, она начала колотить им по навесному замку.
        – Вы все знали! Вы специально меня сюда привели! – кричал бегущий к ней Лупо.
        Коломба притворялась, что не слышит.
        – Прекратите! – снова закричал Лупо, хватая ее за талию.
        Коломба развернулась и ударила его камнем в лицо. Она целилась в подбородок, но попала по носу. Нос хрустнул, и из него хлынула кровь. Коломба снова ударила карабинера, на этот раз по скуле. Оглушенный Лупо зашатался, упал и вслепую, на карачках пополз к ней. Коломба забрала у него пистолет и сунула в карман своего лыжного комбинезона, после чего продолжила колотить по замку.
        – Это были вы, – промямлил Лупо. – Вы ее убили.
        – Не говорите глупостей. Мы пришли сюда, потому что это место было на снимках.
        Лупо схватил ее за щиколотку:
        – Это вы их подобрали.
        Она сбросила его руку и снова ударила по замку камнем. Скоба отлетела. Коломба толкнула дверь плечом, предчувствуя, что внутри найдет только кучу гнилой древесины.
        Однако бледное утреннее солнце осветило помещение, где стоял деревянный стол и пластиковый стул. В другом конце комнаты стоял укрытый чехлом внедорожный мотоцикл «Хонда CRF 450» с новой на вид зимней резиной. Рядом лежали набор инструментов, два летних колеса, готовых к монтажу, три шлема разной расцветки и столько же мужских мотоциклетных комбинезонов среднего размера. Под сиденьем хранился ключ от «хонды» и связка каких-то двухбородочных ключей.
        Лупо поднялся на колени, доставая что-то из сапога. Коломба пнула его в живот, и он выронил пистолет двадцать второго калибра, как у игрока в покер в вестернах. У него было четыре канала ствола, высверленные в два ряда, и резная рукоять. Коломба убрала пистолет в карман и пристегнула Лупо наручником ко вделанному в стену кольцу для животных. Он проглотил осколок зуба:
        – Вы сумасшедшая!
        Забрав у него мобильник и рацию, выключив их и положив на стол, Коломба позвонила Альберти. Тот находился в подвале, где обычно писал на компьютере музыку, которую потом выкладывал в Сеть под псевдонимом Руки Блу. Однако на сей раз он пришел из участка в четыре утра и спустился туда, только чтобы поспать. Он часто поступал так, когда возвращался поздно, – не хотел будить свою девушку. Без всяких обсуждений она постепенно перебралась к нему, и Альберти еще не определился, какие эмоции испытывает на этот счет.
        – Шеф в порядке, вернулся из Милана…
        – Мне плевать. Мне нужно кое-что прямо сейчас. Номерной знак.
        – Госпожа Каселли, сейчас не самое подходящее время…
        – Это последнее, о чем я тебя прошу. И это правда важно.
        – Это связано с Бонаккорсо?
        – Да. Черт.
        – О’кей. Слушаю.
        Коломба продиктовала ему номер, и Альберти пробил его через одного надежного сослуживца. Владелец мотоцикла оказался застройщиком из Лондона, который приобрел «хонду» на аукционе клиники в Римини, прогоревшей вместе с бывшим собственником. Застройщик купил и саму клинику. Аукцион состоялся в прошлом феврале.
        Февраль – как раз когда она переехала в Медзанотте. Коломба осела на снег. Ее легкие не пропускали воздух. Очередная случайность?
        Наверное, Пала ошибается, и она действительно сумасшедшая.
        Когда она вернулась в амбар, побагровевший от натуги Лупо пытался вырвать кольцо из стены.
        – Отпустите меня, вашу мать! Что вы задумали?
        Коломба завела мотоцикл.
        – Добраться до конца пути, – сказала она.

11

        Бывший жених Коломбы, с которым они расстались врагами, передвигался исключительно на двух колесах, и она в свое время купила мотоцикл, чтобы кататься с ним по выходным. Это жутко ее раздражало, но она, по крайней мере, научилась на нем ездить. Распахнув дверь амбара и подперев ее веткой, Коломба надела один из шлемов. Шлем был ей велик, и она словно ощущала запах дыхания того, кто носил его до нее. Лео или Меласа, чудовища или мертвеца.
        Она тронулась и чуть не сломала себе шею.
        По снегу ехать нужно довольно быстро, иначе застрянешь, но в то же время не настолько быстро, чтобы потерять управление. К тому же Коломбе недоставало практики, да и мотоцикл был незнакомым. На первых двухстах метрах она упала четыре раза, сильно содрала кожу и расплакалась от досады.
        «Вставай, сука проклятая, – сказала она себе. – Хочешь, чтобы тебя здесь поймали? Хотя бы усложни им задачу».
        Коломба поднялась и упала снова, но, когда на ее теле уже не оставалось живого места, она наконец выехала на заасфальтированную местную дорогу. Чем больше она разгонялась, тем холоднее становилось.
        Держась подальше от находившейся под видеонаблюдением автострады, она поехала вдоль черного моря и пустынного пляжа, который летом превращался в страну наслаждений, и промерзла до костей.
        До Римини она добралась жемчужным утром. Воспользоваться «google maps» она не могла, поскольку вытащила из мобильника батарею, чтобы его не отследили слишком быстро. К счастью, направление ей подсказал дорожный указатель, на котором еще значилось название «Вилла „Покой“».
        Клиника – четырехэтажная коробка, облицованная керамической плиткой и окруженная заросшим, замусоренным парком, – находилась в жилом квартале в двух шагах от побережья.
        Поставив мотоцикл в закоулке, Коломба оглядела клинику издалека: несмотря на пики ограды, ворота будет несложно перелезть, а над главным входом всего две камеры… По крайней мере, видно всего две. Неужто это еще одно убежище Лео – такое же, как миланская квартира? Может, они встречались здесь с Меласом? Изготавливали взрывчатку, которой Лео воспользовался в Милане?
        Она перелезла через ворота, спрыгнула на заросшую лужайку и, пригнувшись, побежала к зданию, чтобы ее не увидели с дороги, хоть и совершенно пустой. Рольставни на окнах были закрыты, и заглянуть внутрь было невозможно. Держась подальше от главного входа, Коломба подошла к заслоненному деревьями служебному входу с торца здания. Как и остальные, эта бронированная стеклянная дверь была закрыта складной железной решеткой. Замок оказался двухпакетным, и ей вспомнилась связка ключей под сиденьем. Она вернулась к мотоциклу и, в третий раз перелезая через ворота, чтобы снова попасть на территорию клиники, поняла, что четвертого раза уже не осилит – слишком устала.
        Молясь Господу, чтобы ей повезло, Коломба безуспешно попыталась вставить в замок два ключа. Третий ключ повернулся в скважине с такой легкостью, что на секунду ей показалось, будто она что-то сломала. Но решетка открылась, а стеклянная дверь за ней подалась, стоило Коломбе нажать на ручку. В коротком коридоре было холоднее, чем на улице. Все заросло пылью и паутиной, грязный пол сплошь покрывали идущие в разных направлениях следы.
        Коломба надеялась, что следы недавние, что Лео и правда спит в одной из палат бывшей больницы и понятия не имеет о ее приезде. Она представляла, как разбудит его, вставив ему в рот дуло пистолета. «Думаешь, я тебя боюсь?» – прокричит она ему.
        Железная дверь вела в вестибюль. Почти всю мебель вывезли, неоновые светильники затянула паутина. На большой мозаике Богоматерь бдела над спящим больным. Из-под ставен пробивались полосы света, и Коломба рассмотрела пронумерованный план здания на стене: второй и третий этажи пересекали два длинных коридора, а на первом этаже находились кабинеты.
        В первую очередь Коломба, бесшумно ступая и дрожащими от волнения руками сжимая оба пистолета Лупо, заглянула в них. Все помещения были пусты и провоняли дохлыми мышами.
        Осмотрев траурный зал, она медленно, прислушиваясь к каждому шороху, поднялась на второй этаж. Слышался только шум дороги и жужжащего где-то в глубине здания электродвигателя.
        Стены коридора были выкрашены в пастельный цвет, в палатах не было ни дверей, ни коек. Пусто.
        На доске объявлений висел адресованный всему персоналу пожелтевший приказ ознакомиться с инструкцией по использованию новых кроватей, напоминавших койки астронавтов и предназначенных для неподвижных пациентов. Таким образом, Коломба узнала, что «Вилла „Покой“» была не обычной больницей, а клиникой для коматозных больных.
        Жужжание двигателя стало громче, и Коломба поняла: оно доносится с верхнего этажа.
        Снова лестница. Пистолеты оттягивали ей руки. Коломба убрала двадцать второй калибр в кобуру и пошла вперед со взведенным табельным пистолетом Лупо. Ее тело двигалось вместе с оружием. Жужжание превратилось в шум бормашины, к нему добавился ритмичный скрип какого-то механизма. З-з-з. Щелк. З-з-з. Щелк.
        В одной из палат на третьем этаже сохранилась дверь. Сквозь щель проникал мигающий синхронно со скрипом синеватый свет.
        З-з-з. Щелк. З-з-з. Щелк.
        Чем занят Лео? Вооружен ли он? Или научился метать молнии? Коломба уже ничего не понимала. Голову наводнил шум, к волнению примешивался страх.
        Дверь была заперта на массивный электронный замок. Красная лампочка мигала в глубине отверстия, казалось созданного специально для цилиндра из ее связки. Коломба вставила его в замок. Он щелкнул, лампочка загорелась зеленым, и она тут же приняла боевую стойку.
        Ровно в десять утра, спустя шестнадцать часов после взрыва в Милане, она нажала на ручку локтем и толкнула дверь. Окутанная облаком голубого света, она на мгновение ослепла. Затем, когда в глазах прояснилось, она увидела освещенную светодиодной лампой куклу размером с человека, которой размахивала в воздухе чья-то невидимая рука.
        Увидела, что кукла привязана к кровати за миллион долларов, беспрестанно меняющей форму. Кукла скручивалась, растягивалась, сгибалась, разгибалась и складывалась вдвое.
        Увидела покрывающие куклу электроды, пустые мешочки капельниц, свисающие с костлявых рук.
        Увидела интубационную трубку в горле.
        А потом увидела, что это не кукла.
        Это человек.
        Данте.

        Часть вторая. Пробуждения

        Ранее

        Со дня теракта IT-специалист всю неделю работал круглые сутки, спал по три-четыре часа и все еще не закончил.
        Он отдает флеш-карту Ди Марко и начинает разбирать компьютер отверткой, чтобы извлечь жесткий диск и спалить его в микроволновке, так же как три найденных в квартире мобильных телефона. Фейерверк дыма и искр уничтожает внутреннюю память безвозвратно – куда надежнее, чем разбивать технику молотком.
        Убрав флешку в карман, Ди Марко предоставляет завершать зачистку подчиненным и садится в причаленный к узкой венецианской улочке катер команды подводных операций. Не опуская нацеленных во все стороны автоматов, военные отдают ему честь.
        Катер скользит по воде до порта Местре, где полковник и его сопровождающие пересаживаются в бронированный автомобиль, который отвозит их в казарму Маттер. Перед серыми воротами в штаб-квартиру спецслужб Ди Марко замечает на тротуаре курящего мужчину в ирландской кепке и рваном плаще. Он стучит водителя по плечу, чтобы тот остановился, выходит из машины и приближается к мужчине. Так и есть – это Сантини, бывший замначальника Центрального следственного управления, до пенсии задвинутый в римское мобильное подразделение.
        – Что вам нужно? – спрашивает Ди Марко.
        Сантини бросает сигарету и прячет руки в карманы.
        – Вы знали? – потухшим голосом спрашивает он.
        – Не понимаю, о чем вы.
        – Я вооружен. – Сантини шевелит рукой, и под тканью плаща выпирает дуло пистолета.
        – Вы слишком умны, чтобы застрелить меня при свидетелях.
        Сантини выглядит взволнованным, но продолжает стоять на своем:
        – Был бы умен, не явился бы сюда. Вы знали, что случится в «Мизерикордии», или нет?
        – Нет, – с каменным лицом отвечает Ди Марко.
        – Там была Каселли.
        Полковник отступает на шаг, чтобы лучше видеть лицо Сантини, и погружается в раздумья. Почти можно слышать тиканье шестеренок в его голове.
        – Не выдумывайте, – слегка растеряв спесь, произносит он через несколько секунд.
        – Она в больнице, но выкарабкается. Зато Торре числится среди пропавших. – Сантини трясет. – Они не могли приехать в Венецию случайно. Они знали, что во Дворце спорта что-то произойдет. Как же вышло, что об этом не знали вы?
        Ди Марко задумывается. Снова тикают шестеренки.
        – Садитесь в машину, – наконец говорит он.
        Сантини пошатывается от алкоголя и изумления:
        – Зачем?
        – Я расскажу вам то, что вам еще не известно. – Полковник кивает на ворота казармы. – Но только внутри.
        – Хрена с два я туда пойду.
        – Ваша подозрительность абсурдна. Я возглавляю отдел по борьбе с терроризмом государства, которое только что пережило самый страшный теракт послевоенного времени. Я вас не боюсь, а значит, и вы не должны бояться меня.
        Это угроза, но Сантини заботит другое.
        – Вы не возглавляете отдел по борьбе с терроризмом.
        Ди Марко растягивает губы в тонкой улыбке:
        – После случившегося все стало очень быстро меняться, Сантини. Будут канувшие, но будут и спасенные[19 - Аллюзия на название «Канувшие и спасенные» (1986) – сборник автобиографических эссе итальянского писателя Примо Леви.]. В какую категорию вы хотели бы попасть?

        Глава первая

1

        Санитары подняли Данте с кровати за миллион долларов и погрузили его в карету «скорой помощи» – чтобы машина подъехала к «Вилле „Покой“», пожарным пришлось взломать замок на главных воротах, поскольку в связке Коломбы нужного ключа не оказалось.
        Под именем господина Каселли Данте осмотрела бригада из больницы в Римини, которой оставалось лишь гадать, что стряслось с этим беднягой. Поражало не столько его тяжелое физическое состояние, сколько хирургические имплантаты в его теле. В живот пациента рядом с пупком был вставлен обернутый грязной марлей клапан для парентерального питания, в руки – два венозных катетера, в трахею – трубка для искусственной вентиляции легких, а значит, кто-то, несомненно, начинал его лечить. Однако бросили его явно не недавно: все имплантаты окружала воспаленная некротическая ткань, а сам пациент был истощен и обезвожен. Грязный, окоченевший от холода, он источал запах экскрементов и разложения.
        Одна из санитарок предположила, что он сбежал из какой-то другой больницы, а потом спрятался на «Вилле „Покой“». Как-то раз ее подруга – старшая медсестра недосчиталась пациентки. Нашли ее через шесть месяцев в местном бойлере, высохшую, будто мумия. Но у той был Альцгеймер, а согласно результатам томографии, мозг пациента с «Виллы „Покой“» был здоров и не имел признаков болезней и повреждений. Почему же тогда он так долго был прикован к постели?
        – Не знаю, – ответила Коломба на прямой вопрос заведующего отделением.
        Тот же ответ она давала почти на все вопросы, которые ей задавали.
        – Вы в курсе, какие препараты ему давали, чтобы он не приходил в себя?
        – Нет.
        – Но чем он болен? Почему его интубировали?
        Коломба в очередной раз покачала головой, и врач спросил себя, понимает ли его эта женщина. Взгляд ее лихорадочно блестящих зеленых глаз не отрывался от двери амбулатории.
        – Мы должны снять имплантаты и очистить раны, – сказал он. – Нам потребуется согласие опекуна или родственника. Вы ведь его сестра, да?
        Коломба не глядя подписала документы.
        – Он поправится? – спросила она.
        – Он очень ослаблен, госпожа. Не буду скрывать, что, учитывая состояние его организма, операция представляет определенный риск. – Врач нерешительно помолчал. – Не желаете поговорить с капелланом?
        Коломба покачала головой:
        – Он неверующий.
        Через полчаса Данте вкатили в операционную. Коломба, стоявшая в коридоре, увидела, как его провозят мимо, и проводила каталку до лифта. Когда его металлические дверцы закрылись, в них отразились лица Альберти и Сантини.
        – Срань господня, – сказал бывший шеф у нее за спиной. – Господи Исусе, у тебя и правда получилось!

2

        Сработал эффект домино: пожарные с «Виллы „Покой“» сообщили о своей находке в полицию, полицейские связались с командованием, командование связалось с начальником полиции Римини, начальник полиции Римини позвонил начальнику римской полиции, а начальник римской полиции в свою очередь позвонил Сантини, который в тот момент, перебрав с обезболивающими, в прострации лежал на диване. Суть звонка сводилась к следующему: какого хрена «Венецианская Героиня» забыла в заброшенной клинике в Римини в компании умирающего? Она работает под прикрытием или окончательно сдурела? Как бы то ни было, это его проблема.
        Сантини позвонил Альберти и собрал команду, молясь о том, чтобы сдохнуть по дороге, но, увидев Данте живым, возблагодарил Небо, что сразу же приехал. Усадив Коломбу в одно из кресел в зале ожидания, он осторожно забрал у нее двадцать второй калибр и еще один пистолет, который она хранила за поясом. Это была не ее обычная «беретта», а «Глок-17».
        – Где ты ее взяла? – спросил Сантини, убирая пушку в карман плаща.
        – Лупо, – откуда-то издалека пробормотала Коломба.
        – Лупо?
        – Это фельдфебель карабинеров в Портико, – вмешался Альберти, который, на время лишившись дара речи от потрясения, до сих пор молча наблюдал за ними.
        – Даже знать не хочу, откуда тебе это известно, – ответил Сантини. – Каселли, что случилось? Как гребаные карабинеры связаны с Торре?
        Коломба мало-помалу рассказала всю историю, в чем ей немало помогла граппа, принесенная Альберти из прибольничного кафе. Когда она дошла до Лупо, прикованного наручниками к кольцу в амбаре, Сантини выбежал из зала, чтобы сделать пару звонков.

3

        Промерзшего до костей, без остановки матерящегося Лупо освободили двое подчиненных. Несмотря на сломанный нос и раздувшуюся левую половину лица, он отказался от госпитализации и остался наблюдать за извлечением останков Мартины. Чтобы не усложнять аутопсию, горные спасатели отпилили ветку, оставив ее обрубок в ране, и окоченевший труп повис на страховочной привязи лебедки.
        Согласно распоряжениям похожего на хирурга былых времен судмедэксперта с поблескивающей от изморози бородой, тело сняли с лебедки и положили на складные носилки. Ветка, оставшаяся в кишках Мартины, послужила поршнем. Что-то заурчало, из ее живота вытянулись две огромные подрагивающие полупрозрачные губы, и на спасателей брызнула кровь – то была разорванная и вытолкнутая давлением воздуха брюшина. Судмедэксперт, доктор Тира, протер свои круглые очки шелковым платком. Подоспевшие санитары накрыли тело простыней.
        – Мне нужен ордер на предварительное заключение Каселли. И давай на этот раз без отговорок, – сказал Лупо магистрату, пока они шли за носилками. Между собой они общались на «ты».
        – Уверен, что сможешь обосновать обвинение? Если расскажешь, что первый на нее набросился, у тебя будут неприятности, – отозвался Виджевани.
        – Может, я и наручником сам себя пристегнул?
        – Тебе ли не знать, что это не так уж сложно.
        Лупо остановился, вынуждая Виджевани обернуться.
        – Если не веришь мне, так и скажи.
        – Верю, конечно… Но ты всерьез считаешь, что Мартину Кончо убила Каселли?
        – А почему нет?
        – Волк, она была сотрудницей полиции с безупречной репутацией.
        – Вот именно. Была. В Венеции она чуть не погибла, ее жениха похитили…
        – По-моему, они с Торре не были парой.
        – А до этого она ловила серийного убийцу, – не слушая, продолжал Лупо. – Случалось, что мои сослуживцы увольнялись после единственной перестрелки, а она участвовала в перестрелках чаще, чем Буффало Билл[20 - Уильям Фредерик Коди по прозвищу Буффало Билл (1846–1917) – американский военный, предприниматель и шоумен.]. Такое кого хочешь с ума сведет, так что неизвестно, что творится у нее в голове.
        «Скорая помощь» повезла останки Мартины в секционный зал больницы в Пезаро, и на поляне остались только машины Лупо и его начальника. Водитель Виджевани вышел из автомобиля, чтобы открыть ему дверцу, но магистрат взмахом руки попросил его подождать и проводил Лупо до его джипа.
        – И каким образом она это провернула? Если она сумасшедшая, о мотиве речь не идет, так расскажи мне, как все происходило.
        – Она вышла из дому, а Мартина решила за ней проследить. Каселли ударила ее по голове, положила в машину…
        Виджевани раздраженно фыркнул:
        – А потом привезла сюда, вернула автомобиль в Медзанотте и в полной уверенности, что ты туда приедешь, пешком отправилась домой к Меласам, где ее нашел ты.
        – Может, она там что-то искала, а сказочку свою сочинила на ходу.
        – Чтобы отвести тебя сюда и заставить найти труп, а потом ударить тебя камнем и унестись на мотоцикле, который заранее припрятала?
        – Психам логика не указ.
        Покачав головой, Виджевани сказал:
        – Давай так: я передам твою версию следственному судье, а убеждать его будешь ты.
        Лупо стало стыдно, отчего он еще больше разозлился.
        – Ладно, будь по-твоему, может – я говорю, может, – это и не Каселли убила Мартину. Значит, она, так уж и быть, не сумасшедшая. В таком случае у нее была причина, чтобы расквасить мне лицо, и я хочу знать, что это за причина. Нападение на офицера при исполнении, кража боевого оружия, незаконное лишение свободы, угон транспортного средства… Я понимаю, она пережила Венецию, но нельзя же спускать ей все на свете.
        На лице Виджевани появилось странное выражение, которое Лупо принял за искреннее беспокойство, однако он развернулся и, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, пошел к своему автомобилю.
        – И что, ты так просто уедешь? – крикнул ему вслед фельдфебель.
        – Знаешь, какая шуточка в ходу в венецианской прокуратуре? – не оборачиваясь, спросил Виджевани.
        – Нет, – ответил он.
        – Если игиловцы обзаведутся приличным адвокатом, то и дня тюрьмы за теракт во Дворце спорта не получат.
        – По-твоему, это смешно?
        – По-моему, это наводит на размышления. Будь осторожен, Волк. Что до меня, то я в такие дела больше не полезу. – И Виджевани уехал, а Лупо так и остался стоять как вкопанный.

4

        Позволив Коломбе несколько минут понаблюдать за Данте через окно отделения интенсивной терапии – операция прошла хорошо, но было еще рано судить, подействовали ли на инфекцию антибиотики, – Сантини проводил ее до автомобиля, ожидавшего их перед входом в больницу. В машине сидели двое похожих, как братья, мужчин: оба плечистые, короткостриженые, в стеганых кожаных куртках. Коломба еще не до конца пришла в себя, но поняла, что Сантини доложил о ситуации в ОБТ.
        – А без этого нельзя было? – спросила она его.
        – Ты еще спрашиваешь? – отозвался тот.
        Их отвезли в пизанский штаб спецслужб, располагавшийся в казарме Гамелла. Сантини провел ее по охраняемым вооруженными постовыми коридорам и оставил перед закрытой дверью.
        – Совет хочешь? – сказал он напоследок. – Не выкаблучивайся.
        – Иди на хрен, – отозвалась немного оправившаяся за время поездки Коломба и вошла.
        В пустом, если не считать письменного стола и двух стульев, кабинете ее ждал Ди Марко, в неизменном синем костюме и с неизменной сволочной рожей. Оба его запястья были загипсованы и подвешены к шее.
        – Отлично потрудились, госпожа Каселли. В следующий раз звоните мне, прежде чем ставить на уши полстраны.
        Коломбу тряхнуло.
        – Гребаный сукин сын! – закричала она и изо всех сил пнула стол. На пол полетели ручки и карандаши. – Данте был в Римини! Не на дне морском и не в афганских пещерах. В Римини! Где вы, мать вашу, искали его все это время?!
        – Госпожа Каселли, я удивлен не меньше вашего. Такого поворота событий никто не ожидал.
        – Серьезно? В вашем распоряжении целая армия, и вы не нашли его у себя под носом! А может, вы просто не хотели, чтобы он нашелся?
        – Не паясничайте и присаживайтесь.
        Коломбе невыносимо хотелось сбить с него гипс, но силы ее оставили, и ноги подогнулись сами собой.
        – Госпожа Каселли, я мог бы приказать арестовать вас еще после того, как вы проникли в квартиру Ромеро, – сказал полковник. – Однако благодаря заступничеству господина Сантини я вот уже второй раз пытаюсь уберечь вас от тюрьмы. Вам следовало бы сказать спасибо.
        – Спасибо?! Мне не терпится рассказать всем, как вы обрекли Данте на смерть, – сказала она.
        – После чего вас арестуют и осудят за государственную измену и разглашение государственной тайны.
        Коломба сжала зубы. Как же ей хотелось его придушить.
        – Вы за этим меня вызвали? Ладно, я ничего никому не скажу. А теперь прикажите отвезти меня назад.
        – Все зашло слишком далеко, чтобы удерживать вас неофициально. Через пару часов я буду председательствовать на закрытом совещании КБТ при участии премьер-министра. А вы, Каселли, будете нашей почетной гостьей.
        Аббревиатура КБТ обозначала Комитет по борьбе с терроризмом, в совещаниях которого обычно участвовало только руководство разведслужб и полиции.
        – И что я там забыла? Я теперь штатская.
        – Расскажете, как нашли Торре и как все это время действовали по моему поручению. Сантини поддержит вашу версию событий.
        – А я нет. Я не стану лгать ради вас.
        – Предпочитаете попасть в военную тюрьму? В таком случае подежурить у постели вашего друга вам не удастся.
        Коломба откинулась на стуле.
        – Нет, – тихо сказала она.
        – Тогда прекратите ваши бесполезные нападки. К тому же это совещание будет особенно интересным. Господин премьер-министр находится у власти шесть месяцев и получил высший допуск к государственной тайне. Он наконец сможет узнать, что в действительности произошло в Венеции.

5

        Лупо вернулся к себе в квартиру и обзвонил родственников девушки, разбудив их худшей вестью, которую могут получить родители. Стараясь смягчить удар, он солгал, что смерть наступила мгновенно, и сказал, что они бросили все силы на розыск убийцы. Поговорив с семьей Мартины, он налил себе стакан бесцветного, очень крепкого бурбона, изготовленного по рецепту времен сухого закона. Фельдфебель пил очень редко, но сейчас чувствовал себя разбитым и морально, и физически.
        Не успел он сделать второй глоток, как в дверь постучал Бруно. Глаза пожилого бригадира опухли, а руки дрожали.
        – Я заметил у вас свет.
        – Никаких проблем. – Лупо пригласил его войти. – Налить тебе выпить?
        Кивнув, Бруно опустился на пуф рядом с большим пластиковым кактусом. Когда Лупо протянул ему стакан, он едва смочил губы.
        – Я собираюсь подать в отставку, – неожиданно сказал он. – Я отслужил свой срок на девяносто процентов, с меня хватит.
        Лупо почувствовал укол неудовольствия. Бруно прослужил под его началом шесть лет, они приехали в Портико вместе. Друзьями они не стали, но после стольких лет тайн между ними почти не осталось, и, хотя Лупо и притворялся, будто ничего не замечает, он давно понимал, что Бруно на пределе.
        – Ну, если ты все решил, то переубеждать тебя бесполезно. Но я бы хотел, чтобы ты подумал еще несколько месяцев.
        Выражение лица Бруно не изменилось.
        – Я год над этим думал. И окончательно определился. Дело не только в Мартине, а во всем дерьме, которое мы жрем изо дня в день. Я слишком часто видел то, что сейчас происходит.
        – О чем конкретно ты толкуешь?
        – Об этих, что крутят правдой как хотят.
        Лупо закатил глаза: с годами Бруно все больше увлекался теориями заговора.
        – Об этих, что изобрели вакцины, чтобы держать всех под колпаком? – устало спросил он.
        – Я не псих. И не слепой. Я все вижу. Спорим, Каселли не предъявят обвинение?
        Этого фельдфебель не ожидал:
        – Виджевани упрямится. Дал мне понять, что все из-за бойни в Венеции…
        – Потому что Венеция – это надувательство, – коротко сказал Бруно. – Я говорил с кучей народу, которые участвовали в расследовании. Спецслужбы скрыли все. Улики, показания… Может, даже трупы.
        – Значит, они втайне ведут собственное расследование.
        – Знаю я их тайные расследования. Я, в отличие от тебя, застал семидесятые. В то время шагу нельзя было ступить, чтобы спецслужбы тебя во что-то не втянули. Но сейчас все иначе.
        – В каком смысле?
        – Они скрывают что-то важное. Точно говорю. И Каселли увязла в этом по уши. – Бруно снова промочил губы. – Она утверждала, что поехала с Торре в Венецию на выходные, а во время нападения оказалась во Дворце спорта «Мизерикордия» случайно. А потом Бонаккорсо ранил ее и похитил Торре, а почему – неясно. Так?
        – Кажется, да…
        – Незадолго до этого она участвовала в перестрелке с исламским экстремистом, потом полицейский из ее команды убил жену и покончил с собой. Гуарнери его звали.
        – А я и не знал, – потрясенно сказал Лупо. – Но при чем тут это?
        – Между прочим, с собой он покончил за день до Венеции. Совпадение? Вряд ли.
        – Однако, скорее всего, так и было.
        – Ты бы поехал отдыхать, когда еще не остыло тело твоего сослуживца?
        – Нет.
        – А еще, мало кто знает, но Каселли была знакома с Бонаккорсо.
        – Как это?
        – Они якобы пересеклись случайно. Но один свидетель говорил, что перед бойней видел их всех вместе в поезде, когда ехал в Венецию. Его, ее и Торре.
        – Бред, – с сомнением сказал Лупо.
        Вся эта история отдавала безумием, но поведение Коломбы казалось еще более безумным.
        – Я только привожу тебе факты. Но если Каселли работает на спецслужбы, правду о Мартине мы не узнаем никогда.

6

        Военные освободили один из углов центрального склада, разобрав сотни мешков с цементом, а потом разложили их полукругом вокруг длинного железного стола и флипчарта. Помимо Коломбы, Сантини и Ди Марко, за освещенным неоновыми светильниками столом сидели начальник полиции и корпусной генерал карабинеров. Всех попросили оставить электронные устройства в пластиковом лотке, который один из солдат затем унес на безопасное расстояние. Ди Марко удалось без помощи рук отодвинуть себе стул. Сидящего рядом мужчину, который встал было, чтобы помочь, он испепелил грозным взглядом.
        Этого загорелого, поджарого, как бегун, чиновника лет сорока Коломба никогда раньше не видела. Она успела пожать ему руку – «Очень приятно, Уолтер Д’Аморе, Агентство внутренней информации и безопасности», – прежде чем вошел облаченный в горчичного цвета пальто из верблюжьей шерсти премьер-министр.
        Странно было видеть его в одиночестве: его сопровождающих остановили еще на подступах к складу, поскольку они не имели права даже видеть, кто участвует в совещании. Без привычного эскорта премьер озирался, как турист на экскурсии. Коломбе казалось, что этот молодой по итальянским меркам, сорокапятилетний чиновник вечно лезет из кожи вон, чтобы выглядеть непринужденным. До сих пор она видела его только по телевизору, да и то нечасто, потому что политика не входила в сферу ее интересов. Своей улыбкой и круглой головой он напомнил ей пирожника из детских книжек.
        – Всем, если можно так выразиться, доброй ночи, – сказал он. – Простите за опоздание, но у меня сегодня совещание за совещанием. – Он посмотрел на часы на своем запястье. – Уже половина второго, а значит, у меня максимум пятьдесят минут. Мне нужно успеть на самолет – в Париже назначена конференция, посвященная свободной торговле.
        – Сомневаюсь, что пятидесяти минут хватит, господин премьер-министр, – холодно сказал Ди Марко.
        Премьер с виноватой улыбкой развел руками:
        – Обстоятельства, конечно, чрезвычайные, и я бы никуда не полетел, но не часто представляется шанс обсудить вопросы безопасности с моими европейскими коллегами. – Он повернулся к Коломбе и пожал ей руку. – Очень рад познакомиться, госпожа Каселли. Такие люди, как вы, – цвет нации.
        – Спасибо, – смутилась Коломба.
        К счастью, она успела по-быстрому принять душ в женской душевой и переоделась из грязного лыжного комбинезона в камуфляж без знаков различия.
        – Надеюсь, у нас еще будет возможность снова встретиться и спокойно побеседовать. Но мне очень любопытно узнать, как же вы нашли господина Торре.
        Д’Аморе положил руки на стол, и Коломба заметила, что с его левого запястья свисает маленький деревянный Будда.
        – Господин премьер-министр, прежде чем говорить об этом, нам нужно обсудить одну щекотливую тему, – сказал он и, помолчав, добавил: – Массовое убийство в Венеции.
        Премьер-министр взглянул на мужчину так, будто тот ему нагрубил:
        – Неужели есть другие новости, помимо возвращения домой господина Торре?
        – Не совсем новости, скорее переосмысление пройденного, – невозмутимо сказал Д’Аморе.
        Премьер снова улыбнулся, как пирожник:
        – Я уже знаю о Венеции все. Недавно я прочел полную документацию ответственной комиссии. И долго обсуждал ее с директором ЦРУ, когда он навещал меня в Риме.
        «Представляю, как тот посмеялся», – подумала Коломба.
        – Это очень умный человек. Вы, полковник, должно быть, не раз с ним встречались, – продолжал премьер.
        – Господин премьер-министр… Прошу вас не отклоняться от темы, – раздраженно, как старый учитель, сказал Ди Марко. – О том, что мы обсуждаем на этом складе, известно лишь единицам. Как и всегда, ни слова из совещания не попадет в протокол.
        Премьер тщетно огляделся в поисках поддержки:
        – Вы утверждаете, что существует какая-то закрытая информация насчет Венеции?
        – Да, господин премьер-министр.
        – Нельзя хранить в тайне сведения о массовых кровопролитиях.
        – Спасибо за напоминание, – сказал Ди Марко. – Но я гарантирую вам, что по окончании расследования мы позаботимся о том, чтобы донести все собранные нами сведения до соответствующих органов.
        – Но это же безумие… Так нельзя.
        – По мнению предыдущего правительства и множества выдающихся специалистов по конституции, можно. Прошу, Д’Аморе. На сей раз мы постараемся тебя выслушать.
        Д’Аморе прочистил горло:
        – Как вы знаете, господин премьер-министр, большинство жертв трагедии в Венеции работали в благотворительном фонде «Care of the World» – для друзей просто «COW».
        – Давайте обойдемся без азбучных истин, – холодно ответил премьер. – Убийцами были четверо членов ДАИШ, обученных в Сирии, под командованием человека, называющего себя Леонардо Бонаккорсо.
        Д’Аморе и глазом не моргнул:
        – К сожалению, нет. Информация, о которой вы говорите, сфальсифицирована.
        У премьер-министра отвисла челюсть.
        – Постойте. Вы хотите сказать, что это ложь?
        – Да.
        – И кто же сфальсифицировал эту информацию? – Он снова оглядел присутствующих.
        «А сам-то не смекаешь?» – подумал Сантини, дергая себя за усы.
        – Человек, совершивший массовое убийство, не принадлежал к джихадистским организациям, – продолжал Д’Аморе. – Халифат, как обычно, взял ответственность за теракт на себя, присвоив чужие заслуги. И для разнообразия мы не стали оспаривать это заявление.
        – Все разведагентства подтвердили достоверность их слов. Члены группировки уже находились в розыске в половине стран мира… – сказал премьер-министр.
        Начальник полиции – лысый коренастый мужчина лет шестидесяти с толстыми, как сардельки, пальцами – причмокнул губами: все это начинало ему досаждать. Их с Сантини не связывала взаимная любовь, но они вынужденно друг друга поддерживали.
        – Боюсь, что нет. Это были педофил, серийный насильник, частично съевший своего соседа, спившийся бывший полицейский и мужчина, утопивший жену в кипятке. И никто из них не был мусульманином.
        – А Бонаккорсо? Разве он не иностранный боевик?
        – Насколько мы знаем, он может оказаться хоть голубой феей.
        – Большая часть иностранных разведслужб приняла предоставленную нами информацию на веру. Другие нам помогли, – сказал Ди Марко. – А что касается Бонаккорсо, то в теракте он не участвовал. Он прибыл на место позже вместе с госпожой Каселли и убил всех членов группировки, которые встретились ему на пути, кроме основателя «COW» Джона ван Тодера. Мы считаем, что его с ними ничто не связывало и он работал на какую-то иную организацию, цели которой еще предстоит установить. Наше текущее расследование, требующее максимальной конфиденциальности, касается главным образом его.
        – Но Торре-то Бонаккорсо похитил или нет? – спросил побледневший премьер-министр у Коломбы. – Или и это тоже выдумки?
        – Данте похитил он, господин премьер-министр, – впервые заговорила Коломба. – Но не для Исламского государства.
        – А для кого?
        Коломба процедила, стиснув зубы:
        – Хотела бы я это знать.
        – Американцы знают правду? – прошептал премьер. – Знают? А русские?
        Проигнорировав неодобрительный взгляд Ди Марко, генерал карабинеров закурил сигару.
        – Господин премьер-министр, вот вам мой совет: ни с кем это не обсуждайте. Я так и поступаю, а я никогда не ошибаюсь.
        Лицо политика побагровело.
        – Четверо извращенцев не могли совершить массовое убийство. В одиночку, без поддержки!..
        – Вы правы, поддержка у них была. Даже больше чем поддержка. Кое-кто завербовал их и организовал. – Д’Аморе достал из лежащей перед ним папки фотографию трупа и бросил ее премьеру. Это была израненная, залитая кровью миниатюрная женщина в кислотно-зеленом платье. На лице ее застыла улыбка. – Она.

7

        О том, кем была эта женщина, Сантини узнал в день, когда последовал за Ди Марко в казарму Маттер сразу после массового убийства. К его изумлению, полковник провел его через кухни в просторную холодильную камеру, находившуюся под охраной сотрудников спецслужб. Среди подвешенных к потолку говяжьих туш лежал мешок для трупов, а в нем – женщина лет сорока с восточным разрезом глаз и легкой улыбкой на губах.
        «Она называла себя Гильтине, – сказал тогда Ди Марко. – В детстве она была политической заключенной в украинской тюрьме, которую прозвали Коробкой. Она действовала по личным причинам».
        Сантини снова посмотрел на окоченевшее тело женщины.
        «Значит, гребаный ИГИЛ здесь ни при чем. Каселли была права».
        «Боюсь, что так».
        «И когда вы намерены сделать эту информацию достоянием общественности?»
        «Когда она перестанет быть полезной».
        «Полезной кому?»
        «Нашей родине. В настоящий момент это тайна, известная единицам».
        «Среди которых и я».
        Ди Марко посмотрел ему прямо в глаза, и Сантини понял, что в этот момент решается его судьба.
        «Есть такой фильм под названием „Бойцовский клуб“. Видели?» – спросил его полковник.
        «Очень давно».
        «Помните первое правило бойцовского клуба?»
        «Никому не рассказывать о бойцовском клубе. Второе правило то же».
        Ди Марко кивнул.
        «Тогда добро пожаловать в наш бойцовский клуб».

        Сантини закурил и снова прислушался к беседе. Говорил премьер-министр, начавший походить на контуженного боксера:
        – Но почему… Как связаны с этой Гильтине мы?
        – Никак. Ей нужен был основатель «COW», – сказал Д’Аморе, показав ему снимок старика с длинными седыми волосами и застывшей гримасой ужаса на загорелом лице. – Которого на самом деле не звали Джоном ван Тодером, и он был русским, а не южноафриканцем. Его настоящее имя – Александр Белый, и он преступник времен холодной войны, советский эквивалент Менгеле. Он занимался политическими заключенными для КГБ. Сотни людей по его распоряжению навсегда исчезли в украинской психушке под названием Коробка. Целые семьи, включая детей. Одной из этих детей была женщина, осуществившая массовое убийство.
        – Господи боже, – сказал премьер-министр. – Она убила сорок девять человек только из-за него? Людей, которые посвятили жизнь благотворительности…
        Сантини услышал, как начальник полиции подавил смешок.
        – Фонд «COW» тоже был не тем, чем казался, – почти с сожалением сказал Д’Аморе. – Благотворительность была лишь прикрытием для сети частных военных компаний, которые основал Белый в своей новой жизни. Фонд отмывал деньги и пользовался прикрытием гуманитарных миссий, чтобы переправлять оружие и людей в страны, против которых введено эмбарго.
        – Но почему вы ничего не сказали? Вы должны были доложить об этом преступнике!
        Сантини вздохнул. Головная боль сводила его с ума.
        – Господин премьер-министр, многие частные военные компании, работавшие на «COW», сотрудничали со странами-союзниками, – устало сказал он. – Никто не хотел развязать Третью мировую. Каселли, продолжи, пожалуйста.
        Коломба немного смущенно встала и начала свой рассказ, ни словом не обмолвившись о Томми и о том, что перед тем, как похитить Данте, Лео назвался его братом. Так же как ранее полковнику Ди Марко, она объяснила премьер-министру, что заинтересовалась Меласами, когда Лупо советовался с ней по поводу двойного убийства. Однако насчет Бонаккорсо она почти не соврала.
        – Я познакомилась с ним после одной перестрелки, и он притворился, что хочет помочь мне в расследовании, хоть меня и отстранили, – сказала Коломба. – Мы вместе реконструировали действия Гильтине в Италии и вместе отправились в Венецию – к сожалению, слишком поздно, чтобы понять, что там в это время происходило. С нами был также Данте Торре, который оказал огромное содействие расследованию. Почему Лео его похитил, я не знаю. Не знаю я и почему он спрятал Данте в Римини. Я нашла его случайно, мне просто повезло.
        Казалось, Коломба все еще слышит голос Лео на другом конце провода. Она вспомнила, как он улыбался, вспарывая ей живот, – ту же улыбку она видела в его отражении в поезде. Почувствовав, что к горлу подкатывает тошнота, она снова села.
        Погрузившийся в мрачные раздумья премьер-министр слушал ее доклад вполуха.
        – Значит, вы все были заодно, все скрывали правду, – сказал он, когда Коломба закончила свой рассказ. – Полиция, карабинеры, секретные службы. И даже члены предыдущего правительства. Это… отвратительно.
        – Не будьте наивным, господин премьер-министр, – сказал Ди Марко. – Иметь друзей в ООН и европейских институтах власти гораздо выгоднее, чем устроить скандал.
        – Меня избрали не для того, чтобы я скрывал от итальянцев истину.
        – Господин премьер-министр, итальянцы хотят, чтобы мы их защищали. Именно это мы и делаем, в том числе благодаря тому, что сохранили расследование в тайне.
        – В тайне? Это называется введение в заблуждение!
        – Господин премьер-министр… вам лучше меня известно, что истина переоценена. И правдорубов широкая публика часто любит куда меньше, чем самых отъявленных лжецов.
        Д’Аморе улыбнулся, как коммивояжер:
        – Однажды перед какими-нибудь особенно сложными переговорами мы предоставим вам список иностранных чиновников, готовых вас поддержать. Наша страна понесла в Венеции огромный урон. Разве не справедливо будет извлечь из произошедшего некоторую выгоду?

8

        Д’Аморе проводил Коломбу и Сантини до машины, предоставив Ди Марко в одиночку убеждать премьер-министра в необходимости сотрудничества. Воспользовавшись тем, что Сантини зашел в туалет, Д’Аморе поговорил с Коломбой тет-а-тет.
        – Мы не знаем о Бонаккорсо ничего, кроме того, что было сказано на совещании. Но возможно, мы поняли, почему он убил Ромеро: гавань.
        – Гавань? – изумленно переспросила Коломба.
        – Рядом с яхт-клубом, где была пришвартована «Шурмо», процветает мужская проституция, – пояснил Д’Аморе. – За пару дней до венецианских событий у Ромеро спросили документы, когда он общался с уличным гомосексуалом. Мы предполагаем, что перед отъездом из Венеции он вернулся туда как раз в тот момент, когда Бонаккорсо поднимался на борт яхты с Торре за плечами. Возможно, он предложил помочь.
        Коломба представила себе эту картину:
        – Бедняга… Но почему никто его не искал?
        – Он выселился из гостиницы. Что вас удивляет?
        Коломба покачала головой. По телефону Лео сказал ей, что Ромеро легко было подцепить, но прямо не подтверждал, что он это сделал.
        – Считая Ромеро, мы получаем круглое число – пятьдесят, – мрачно сказала она. – Не считая побочный ущерб вроде Меласов.
        – Расследование обстоятельств их смерти перейдет к генеральному прокурору, который будет сотрудничать с нами. Но для работы на территории Портико нам хотелось бы иметь человека, которого мы знаем и который в свою очередь знает, что стоит на кону.
        – Обратитесь к Сантини. Он у вас уже на зарплате.
        В этот момент из туалета появился Сантини. С его усов капала вода.
        – Я иду спать, – объявил он и, прихрамывая, направился к автомобилю. – А вы как хотите. Пока, Д’Аморе, наша встреча доставила мне неописуемое удовольствие.
        Д’Аморе проводил его взглядом.
        – Он и так перегружен. Я имел в виду тебя. Ты сама нашла Торре, – сказал он, переходя на «ты».
        – Случайно.
        – Нет, потому что ты лучше всех из нас знаешь Бонаккорсо.
        Коломбе захотелось закричать, но у нее уже не оставалось сил.
        – Я его не знаю, понятно? Он поимел меня так же, как и вас.
        – Не позволяй неприязни к Ди Марко повлиять на твое решение. Ты всегда ставила долг превыше всего.
        – В отличие от вас, ребята.
        Коломба села в машину и хлопнула дверцей. Внутри ее ждали те же не-братья и Сантини, который уже похрапывал, источая алкогольные пары. Когда они приехали в Римини, уже светало. В больнице Коломба поглядела на Данте через стекло, растянулась на кушетке для посетителей за пределами стерильной зоны и, не снимая ботинок, уснула.
        Сантини же храпел до самого Рима. Ему снилось, что он участвует в боях босиком и без рубашки.

9

        Больше Коломба стен больницы не покидала. Альберти, которому поручили отвечать за безопасность «господина Каселли» во время его выздоровления, привозил ей из дома сменную одежду, но сама она не отходила от Данте дальше чем на два метра.
        Его перевели из реанимации в одиночную палату, и Коломба кружила по его комнате, словно зомби. Постепенно осознание того, что Данте и правда перед ней – живой, – возобладало над болью и страхом, что он, казалось бы спасенный, умрет у нее на руках, останется инвалидом или получит необратимые повреждения мозга. Боялась она и того, что Лео вернется и снова его у нее украдет.
        Из соображений безопасности новость о том, что Данте найден, не разглашалась, и люди Ди Марко прочесывали территорию между Портико и Римини под предлогом террористической угрозы, что привело к высылке пары рабочих-пакистанцев и одного посудомойщика из Марокко, – необходимо было продемонстрировать хоть какой-то результат. Начальство убедило Лупо оставить Коломбу в покое, еще больше подогрев подозрения Бруно насчет очковтирательства спецслужб. У фельдфебеля даже забрали расследование дела Меласов. Дело передали высокопоставленному чиновнику, который, затребовав у него материалы, перестал отвечать на его звонки. О Данте Лупо, разумеется, не сообщили. Не рассказал ему об этом и Виджевани, который заблокировал его номер и уехал в отпуск.
        В отличие от Лупо, Барт узнала о возвращении Данте на третий день – ее обо всем уведомил Д’Аморе. В семь утра ее разбудил вой собак во дворе и гул вертолета.
        – Опять? Какого хрена… – пробормотала она.
        Накинув поверх пижамы пуховое одеяло, она выбежала во двор, чтобы увести домой собак, которые испуганно скреблись в двери соседей.
        Сосед напротив – бородатый, покрытый татуировками фотограф – открыл дверь в шортах на голое тело.
        – Пошли их на хер от меня, – сказал он.
        – Извини, я тут ни при чем.
        Барт вышла из калитки и выбежала на пустырь за домом, где уже садился вертолет. На землю спрыгнули женщина в камуфляже и привлекательный загорелый мужчина.
        – Хотите превратить меня в персону нон грата в этом квартале? – прокричала им Барт. – Неужели нельзя просто позвонить?
        – Простите за столь ранний визит, доктор Бартоне! – перекрикивая шум двигателя, работающего на минимальных оборотах, отозвался красавчик и протянул ей руку. – Д’Аморе, Агентство внутренней информации и безопасности.
        – Роберта Бартоне. Что случилось? Новый теракт?
        Д’Аморе улыбнулся:
        – На сей раз у нас хорошие новости.
        Узнав, в чем дело, Барт бросилась домой одеваться, вызвала собачью няню и позвонила своему помощнику, чтобы тот уладил все организационные вопросы.

10

        Когда Коломба проснулась, Барт сидела на стуле у кровати Данте и держала его за руку.
        – Эй!
        Барт обернулась. В ее глазах стояли слезы.
        – Ты в курсе, что из всех полицейских ты – моя любимица?
        – Я в отставке. – Коломба встала и обнялась с Барт. – Это чудо.
        – Солнышко, это чудо совершила ты.
        Коломба тревожно вгляделась в лицо Данте. Кажется, он чуть поправился? Порозовел?
        – Как он? – спросила она подругу.
        – Я прочла его медкарту и побеседовала с завотделением. Кажется, он идет на поправку. Инфекция отступает, давление поднялось.
        – Но почему тогда его не будят?
        – Дай им время, он еще слишком слаб. Прими душ, а я пока принесу нам что-нибудь перекусить. – Вернувшись с тарелкой тартинок, Барт обнаружила, что облачившаяся в кимоно Коломба читает вслух какой-то роман. – Где ты взяла этот халат?
        Коломба загнула страницу и взяла у нее три тартинки с салями.
        – Мне его еще в семнадцать лет подарили. Все это время он провалялся в Медзанотте.
        Барт улыбнулась:
        – Забавной ты, наверное, была девчонкой. Доедай скорее, я хочу услышать твою версию событий.
        Коломба залпом опустошила стоявшую на тумбочке Данте бутылку.
        – Альберти! – крикнула она.
        Молодой человек тут же появился в дверях палаты:
        – Да, госпожа Каселли?
        – Побудь с Данте, пока я не вернусь, – сказала Коломба. – Мы прогуляемся по саду.
        Они вышли в засаженный дубами и ивами прибольничный парк, где гуляли, волоча за собой капельницы, пациенты в пижамах.
        – Ты правда считаешь, что Томми имеет какое-то отношение к Отцу? – спросила Барт, когда Коломба рассказала ей обо всем случившемся.
        – К нему или к его преемнику.
        – Ты о Лео?
        – Данте всегда был уверен, что Лео и Отец знакомы. Лео начал следить за ним после смерти Отца. И если он и правда знает, кто такой Данте на самом деле, то, возможно, так и есть.
        – Очередной психопат.
        – Данте был убежден, что Отец испытывал на детях лекарство от аутизма для какой-то большой корпорации.
        – Препарат, излечивающий все расстройства аутистического спектра, уничтожил бы личность пациента.
        – Но стоил бы кучу денег? – спросила Коломба.
        – Еще бы!
        Они отошли к ограде, и Барт стрельнула сигарету у какого-то врача.
        – Почему ты не рассказала о своих подозрениях спецслужбам? Они могли бы повести расследование в этом направлении.
        – Я не доверяю Ди Марко. Еще неизвестно, какие цели он преследует. Правда, в патриотизме ему не откажешь. Не будь его биография безупречной, те, кого он обошел, возглавив ОБТ, давно бы смешали его с грязью. – Коломба бросила в железную урну камешек, но промахнулась. – И потом, спецслужбы уже копались в прошлом Томми и ничего не нашли. Тебе что-то пришло на ум?
        Барт покачала головой:
        – Нет. Я проводила экспертизу в единственных темницах, о которых нам известно: в контейнерах и на стоянке для трейлеров, где ты убила Отца. Ничто не указывало на существование других узников и пыточных. Да и сейчас они, к сожалению, все равно были бы уже мертвы.
        – Если только их не кормил Лео, – сказала Коломба, снова прицелилась камнем в урну и на сей раз попала. Раздался приятный лязг. – Надеюсь, Данте скоро очнется. Без его извращенных мозгов в этом бардаке не разобраться.

11

        К счастью, несмотря на длительное пребывание под наркозом, мозг Данте не понес физических повреждений. Симптомы зарождающейся менингоэнцефалопатии исчезли, и через неделю после обнаружения Данте в заброшенной клинике его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких. Дозу седативных препаратов начали снижать, и Данте попал в чертовски скучный рай без цветов и облачков. Спустя целую вечность сплошную белизну стали заполнять бесшумно порхающие очертания, постепенно обретающие плотность и звук. Теперь тени парили в непрерывном растворе из бормотания, свиста и жужжания. То были слова, но Данте ничего не понимал: их он утратил вместе с чувствами. Он даже не осознавал, что его глаза открыты.
        Вот почему на десятый день с первым чувством – жаждой – к нему пришло и первое осмысленное слово.
        «Вода».
        Слово, пульсируя, поплыло над его головой. Данте чувствовал булавочные уколы падающих на кожу капель.
        «Дождь».
        Во рту он ощутил металлический привкус, похожий на
        «Кровь».
        Ему казалось, будто голова его раздувается, как мешок, наполняется идеями и побуждениями, заставляющими его снова почувствовать себя
        «Человеком».
        Наблюдатель мог заметить лишь, как у него подрагивают ресницы, но в душе он
        «Прыгал»
        от
        «Радости».
        Тени тем временем все больше замедлялись, и ему уже удавалось рассмотреть детали. Зеленая вспышка ударила его, как
        «Разряд тока».
        Тень стала якорем, цепляющим его к действительности. Она вырисовывалась за неприступной горой из
        «Одеяла».
        Другие тени приближались к нему и шелестели прочь, но эта, из зеленых вспышек, неизменно оставалась рядом. Время, будто отягощенное наполняющими его голову словами, потекло еще медленнее. В глазах прояснялось, мир обретал тепло и цвет.
        «Запах».
        Запах воспламенил его мозг. Каждую молекулу насыщали чувства и память о прошлом. Тень стала трехмерной – это была женщина, сидящая в старом кресле с ветхой книгой, страницы которой крошились в ее руках. Женщина была одета в джинсы и шерстяной свитер грубой вязки. Босые ноги она положила на кровать.
        Когда женщина подняла на него зеленые глаза, Данте вспомнил ее имя.

12

        – Воздух, – одними губами сказал Данте.
        Коломба вскочила, нажала на кнопку вызова медсестры, разблокировала колесики кровати и бегом выкатила ее из палаты. Перепуганный Данте дико вращал глазами.
        Добравшись до пожарного выхода, Коломба нажала на ручку разблокировки. В ту же секунду взвыла сигнализация, и в коридор со взведенными пистолетами вбежали Альберти и еще двое агентов. Не останавливаясь, Коломба выкатила кровать на террасу.
        Похоже, свежий воздух сотворил чудо – Данте успокоился, перевел взгляд на Коломбу и невнятно зашевелил губами.
        Поняв, что он пытается назвать ее прозвищем КоКа, с которым она давно смирилась, Коломба нагнулась и обхватила его руками, стараясь не раздавить в своих объятиях. Кости Данте словно стали полыми – он был легким, как перышко.
        Через пару недель лечения и физиотерапии Данте разрешили перевозить, и шестеренки службы защиты свидетелей завертелись, организовывая его перевод в военный госпиталь. Коломба дала военным решительный отпор и добилась, чтобы его перевели в больницу в Портико, до которого, в отличие от Римини, еще не дошел слух о найденном в заброшенной клинике господине Каселли. Эта больница была небольшой, но обладала всеми необходимыми для ухода за Данте ресурсами, а также заросшим садом, невидимым с дороги благодаря ограде. В саду разместили полевой госпиталь Красного Креста, где и содержали Данте, а еще в одной палатке находилась база охраны. Они были скрыты от посторонних взглядов, но, чтобы не поползла молва, вокруг поставили еще несколько пустых палаток, повесили объявление о скором открытии лагеря для кемперов и переодели полицейских в форму сторожей.
        По просьбе Данте Коломба разрезала ткань его палатки складным ножом и выдвинула изголовье его кровати наружу. Несмотря на электрические обогреватели, подключенные военным инженером прямо к высоковольтным воздушным линиям, было еще холодно, но Данте почти всегда лежал, высунув голову из палатки. Глядя в небеса, он понемногу собирался с мыслями и начал понимать, где находится. Разум его превратился в сломанный калейдоскоп. День на день не приходился: иногда он рассуждал здраво, а в другие дни только неразборчиво бормотал, путая времена и языки. Он узнавал некоторые лица, пугался слишком громких звуков и плохо ощущал свое тело. А еще плакал, особенно по ночам. Не раз Коломба вставала, чтобы убаюкать его, как ребенка. «Все в порядке, – повторяла она ему. – Ты в безопасности».
        Через три недели после пробуждения Данте уже мог коротко объясняться и есть полутвердую пищу с помощью Коломбы, которая кормила его с ложечки и следила, чтобы он не поперхнулся.
        Всякий раз, открывая глаза, он знал, что увидит ее рядом: в хорошую погоду она сидела в саду, в плохую – в палатке, положив ноги на его кровать, с какой-нибудь старой книжкой в руке. Она была поводырем, возвращающим его в мир, в моменты, когда он не мог вспомнить даже простых движений. Часто Данте с изумлением или страхом смотрел на самые обыкновенные вещи. Какая-нибудь кнопка или черпак приводили его в растерянность. На него находили приступы ярости, рыданий и паники, которых он потом стыдился. Не меньше стыдился он и своей затрудненной речи, обрюзгшего тела, периодических отключек.
        Коломба никогда не выходила из себя, даже когда он капризничал, как ребенок. Она читала ему «Прощай, оружие!» в таком старом издании, что на обложке еще стояла цена в лирах (а именно триста пятьдесят лир), рецензии на фильмы, которые он пропустил, последние новости. По его просьбе она повесила на палатку бумажку с надписью «Chrystal Lake»[21 - «Chrystal Lake» – японская металкор-группа, образованная в 2002 г.] (что, как она подозревала, являлось отсылкой к какому-то никому не известному фильму), рассказала ему о Марке и своей семье и понемногу – с большой осторожностью – о том, что случилось в его отсутствие: о Томми, Меласах, докторе Пале, Лупо, Ромеро и всей остальной цепочке, которая привела ее к нему.
        Однажды ночью Данте закричал как резаный. Коломба, кровать которой, отделенная небольшой перегородкой, стояла в той же палатке, бросилась к нему с пистолетом в руке:
        – Что случилось?
        – Лео… Я его видел, – хриплым после трахеотомии голосом сказал Данте.
        Коломба огляделась, водя из стороны в сторону недавно возвращенным ей оружием:
        – Где?
        Данте скривился от натуги:
        – «The Musical Box»[22 - «The Musical Box» (1971) – песня британской рок-группы «Дженезис».]. – Он закашлялся.
        – Не поняла, – мягко сказала Коломба. – Попробуй еще раз.
        – Щель. Холод. Какое долгое путешествие! – Данте чуть не плакал. – Сука. Твою мать. – Он сосредоточился, пытаясь изловить скользкого угря, в которого превратился его мозг. – Коробка.
        – Коробка? Коробка Гильтине?
        – Wunderbar![23 - Чудесно (нем.).] – радостно сказал Данте. – Wonderbra![24 - «Wonderbra» – компания, производящая бюстгальтеры на косточках с приподнимающим эффектом; также название самого бюстгальтера.]
        Мешая языки и неведомо откуда взявшиеся цитаты, Данте сумел в общих чертах рассказать о своем пробуждении в Чернобыле и всплывшей в его памяти встрече с Лео. Коломба объяснила ему, что это был всего лишь сон, и в доказательство показала фотографии Украины и Чернобыля, сделанные со спутника.
        – Ничего нет, видишь? Коробку снесли после взрыва ядерного реактора. Ты сам мне об этом говорил.
        Поначалу Данте не верил. Воспоминания казались слишком реальными – гораздо реальнее палатки, ставшей ему домом. Но когда его связь с реальностью окрепла, он быстро понял, что Коломба, скорее всего, права: ему все приснилось и все полтора утраченных года он провел во сне. Не было ни героического побега, ни поглотившей его радиации, ни подвигов, ни встречи с человеком, называвшим себя его братом. Однако Данте был уверен, что его сон что-то значит, – а может, просто надеялся на это, стараясь найти в своем несчастье хоть что-нибудь хорошее.
        Высунув голову из палатки в холодный сад и глядя на теряющуюся в зимней серости луну, Данте спрашивал себя: а может, и это лишь галлюцинация? Может, он еще в Венеции – застыл во времени, узнав в Лео мужчину, который следил за ним годами? Может, его и правда заперли в сундуке и он сошел с ума, а Коломба продолжает его искать, потому что никакого Томми, указавшего ей верный путь, никогда не существовало?
        Или ни сундука, ни массового убийства, ни Лео никогда не было.
        Возможно, он все еще заперт в силосной башне – узник Отца, придумавший жизнь, которой у него никогда не было.

        Глава вторая

1

        В слишком теплой шерстяной шапке и солнечных очках Коломба поднималась по ступеням битком набитого собора Портико. Почтить память Меласов – жертв единственного двойного убийства, произошедшего в округе с каменного века, – собрались чиновники со всей провинции и полицейские в парадной форме. Поскольку патологоанатомическое исследование трупов было окончено, а все анализы, включая анализ ДНК, взяты, магистрат санкционировал проведение похорон. Хотя Коломба отсутствовала в Портико целый месяц, да и прежде нечасто здесь бывала, она смотрела в пол, чтобы не столкнуться взглядом с кем-нибудь, кто мог ее узнать.
        Еще до начала похорон полил дождь. На площади открылись десятки разноцветных зонтов, и человеческий прибой понес Коломбу внутрь собора. Остановиться ей удалось только у похоронных носилок в центральном нефе. Цветочные венки на крышках не скрывали неумелой работы плотника, – казалось, Деметра выбрала самые дешевые гробы в каталоге.
        Сама Деметра, на шее которой красовалось ожерелье из десяти ниток жемчуга, стояла в первом ряду. На лице ее читалось скорее раздражение, чем печаль. Расследование смерти ее брата и его супруги еще не подошло к завершению, и покинуть Италию она не могла. Действие ее паспорта приостановили, а магистраты и карабинеры подвергли ее допросу, заставив рассказать о мельчайших подробностях биографии.
        Рядом с Деметрой теснились представители городских властей, включая Лупо, четверых его подчиненных в парадной форме и безногого мужчину на костылях, который отвечал на звонки в участке.
        Зайдя за колонну, Коломба разглядывала присутствующих. В толпе она узнала доктора Тира, гика из магазина электроники, в кои-то веки не наряженного в футболку с надписью на клингонском, и даже продавщицу-кореянку из Монтенигро. Пришел на церемонию и Пала, разумеется облачившийся в черное с головы до ног. Он стоял в стороне и в ожидании начала службы любовался фреской, вполголоса что-то обсуждая с Катериной. Коломба продолжала наблюдать за собравшимися в поисках кого-то подозрительного, надеясь, что Лео с наклеенными усами объявится на похоронах, чтобы посмеяться над своими жертвами. Умом она понимала, что это практически невозможно, но, оставшись дома, сошла бы с ума от тревоги.
        Священник начал службу. Коломба перекрестилась, прочла «Отче наш» и обернулась в поисках выхода. В этот момент в собор вошел Томми.
        Его сопровождала седая женщина с резкими движениями – должно быть, социальная работница из интерната, куда его перевели. Парень, одетый в синий шерстяной свитер с горлом и лопающиеся на бедрах коричневые кордовые брюки, казался спокойным и еще больше потолстевшим. Он озирался, быстро, по-птичьи, вертя головой, ломал руки и с каждым шагом повторял последовательность звуков, заглушающих голос священнослужителя. Все головы волной повернулись к нему, и священник смолк. Чувствуя себя выставленной на всеобщее обозрение, Коломба, ускорив шаг, двинулась к дверям, но выбраться из толпы оказалось нелегко. При виде ее Томми взвизгнул так пронзительно, что задрожали витражи. Сбив свою сопровождающую с ног и обнажив верхние зубы в широкой улыбке, он бросился к ней.
        – Спокойно, Томми, – мягко сказала Коломба. – Не опрокинь меня на пол.
        Томми взял ее за руки, изобразив в сутолоке неловкое подобие балета. Коломба увидела, как стоящие в глубине собора Лупо и его подчиненные повернулись к ней. Узнав ее, фельдфебель побагровел.
        – Томми, мне нужно идти, – сказала она, мягко высвобождая руки. Меньше всего ей хотелось, чтобы Лупо подошел к ней.
        Взбудораженный Томми начал лихорадочно крутить головой. Коломба погладила его по волосам.
        – Я скоро заеду тебя проведать, обещаю, – сказала она и, предоставив его заботам сопровождающей, вышла под ливень.
        За спиной у нее зазвучали торжественные ноты церковного органа, а посреди площади, как по волшебству, материализовался Д’Аморе с большим зонтом расцветки гей-прайда.
        – А, и вы здесь. Ну разумеется, – сказала Коломба.
        Он улыбнулся:
        – Мы вездесущи, но не бросаемся в глаза. Это свойственно нашей натуре. Уже почти время обеда, не хочешь вместе перекусить?
        – Сегодня в столовой дают мясной рулет. Я не могу его пропустить.
        – Да ладно тебе! Я временно оставил тебя в покое, но ты ведь не рассчитывала, что я про тебя забыл? Я угощаю. – Д’Аморе приподнял зонт. – Не стой под дождем.
        Коломба осталась стоять в шаге от него:
        – Я лучше утону. Дай пройти.

2

        Они обедали в трактире, который в Портико называли «У фашиста» из-за огромного портрета Муссолини, написанного в двадцатом веке и выдаваемого владельцем за исторический шедевр. Старая официантка поставила перед ними две тарелки тушеной кабанины и корзинку с лепешками, испеченными на гриле. За соседними столиками шумно беседовали, и они могли не опасаться лишних ушей.
        – Деметра Мелас потребовала опеки над Томми. Мы пытаемся усложнить ей задачу, но, если не объявятся другие родственники, в конце концов парень достанется ей.
        Коломба изумленно подняла взгляд от тарелки:
        – Вот уж не думала, что ее волнует его судьба.
        – У нее свои причины. Двадцать пять миллионов причин, – сказал Д’Аморе.
        – Что, прости?
        – Ее брат был очень богат. «Вилла „Покой“» тоже принадлежала ему: он стал мажоритарным акционером обществ, владеющих виллой, через акционерный фонд. Перед смертью Мелас переписал все на Томми. Ему даже не нужно входить в права наследства. Ему и так все принадлежит.
        – Он все еще в списке подозреваемых в двойном убийстве, – сказала Коломба. – Почему вы его не оправдали?
        – Потому что у нас нет доказательств, что его сделал сиротой Бонаккорсо. Генеральный прокурор с большим пониманием относится к нашему расследованию, но он не намерен снимать с Томми обвинение только на основе отвлеченных соображений. Мы не нашли ни связи между Бонаккорсо и семьей Мелас, ни следов его пребывания в Италии.
        – Кроме взрыва в Милане.
        – Единственная женщина, которая его видела, получила ожог семидесяти процентов тела. Если он и оставил в доме Ромеро какие-то улики, они сгорели.
        – Не думала, что ваше расследование до сих пор так мало продвинулось, – пробормотала Коломба и надкусила лепешку.
        – Если у тебя есть предложения, с удовольствием их выслушаю.
        Коломба запила хлеб вином.
        – Если что придет на ум, я тебе скажу.
        Д’Аморе улыбнулся:
        – Долго еще ты будешь на нас дуться? У тебя счеты с Бонаккорсо, а нам нужна помощь. Хотя бы для того, чтобы понять, с какой целью он сюда переехал.
        Коломба принялась возить мясо вилкой по тарелке.
        – Он сейчас, скорее всего, уже на другом конце света.
        – Раньше мы тоже так думали, но мы ошибались. – Д’Аморе отправил в рот последний кусочек кабанины. – Мы готовы поддержать тебя, в каком бы направлении ты ни повела расследование, и предоставить тебе все необходимые полномочия. Можешь привлечь оставшихся членов твоей команды. И мы даже тебе заплатим.
        – Какая щедрость.
        Д’Аморе улыбнулся красными от соуса зубами:
        – Ты права. Сомневаюсь, что тебе когда-либо делали более щедрое предложение.

3

        По дороге обратно в «полевой госпиталь» Коломба всерьез раздумывала над предложением спецслужб. Она знала, что в одиночку ей никогда не добраться до Лео, а он стал для нее настоящим наваждением – особенно теперь, когда Данте больше не требовалась постоянная помощь. Он четко произносил слова и мог самостоятельно пройти несколько шагов, хоть и опираясь на ходунки, которые он ненавидел, потому что такие же были у старого педофила из «Гриффинов»[25 - «Гриффины» (1999) – американский анимационный ситком.]. Его голос по-прежнему оставался очень хриплым, и временами Данте терял нить разговора, но у него наблюдались заметные улучшения – если не чудесные, то по крайней мере существенные. Правда, сравнивать врачам было не с чем: в истории отсутствовали задокументированные случаи, когда здоровые пациенты надолго вводились бы в искусственную кому.
        – После третьей комы начинаешь привыкать, – сказал ей Данте как-то вечером, когда они ужинали под прозрачной крышей палатки. Он снова исключил из своего рациона все продукты животного происхождения и, хотя врачи морщили нос, запивал минестроне и пюре веганским коктейлем для бодибилдеров.
        Коломба же в тот вечер довольствовалась скучной куриной грудкой с салатом. Она наконец начала набирать вес и мышцы, но не хотела отрастить живот.
        – Третьей? Ты прикалываешься?
        – Передозировка лекарств. Я пытался убедить врачей, что просто экспериментирую, но они сказали, что это называется иначе.
        – Брехня! Ладно, я сделаю вид, что тебе верю, потому что ты еще не в себе. – Коломба обглодала вилочковую кость и протянула ему. – Ломай.
        Данте отломил большую часть вилочки:
        – Я победил.
        – Что ты загадал? – спросила Коломба.
        – Без труда вернуть все, что я потерял. Но вряд ли мне это удастся.
        После тринадцати лет, проведенных в полной изоляции в заточении у Отца, Данте собрал сотни коробок, до отказа забитых предметами поп-культуры, относившимися к утраченным им годам: одеждой, видеокассетами с телепередачами, позабытыми даже их героями, снятыми с производства дезодорантами, запечатанными виниловыми пластинками, фигурками из киндер-сюрприза, футбольными карточками, игрушками вроде «клик-клака», вышедшими из моды через один сезон, модными каталогами и мебельными журналами. Теперь ему предстояло восстановить еще восемнадцать месяцев в бесконечно усложнившемся с восьмидесятых годов мире, состоявшем из пустот, которые вирусно распространялись в соцсетях и тут же устаревали.
        Всякий случай, когда он не улавливал соль шутки или намека медбратьев и охранников, становился для него тяжелой раной. Он будто снова превращался в нескладного подростка из силосной башни, не умеющего пользоваться туалетом и столовыми приборами, завязывать шнурки и звонить по телефону. То мрачное время ему удалось пережить только благодаря единственному таланту, обретенному в башне: наблюдательности. Чтобы понять окружающих его инопланетян, он, словно изучая сложный иностранный язык, классифицировал и запомнил тысячи жестов, звуков, запахов, выражений лица. Ему еще не исполнилось и двадцати, когда он научился читать людей, как открытую книгу. И сделал открытие, изменившее его жизнь: все лгут. Из вежливости или от страха, чтобы подбодрить собеседника или втереться к нему в доверие, по глупости или со злым умыслом, но лгут все – и зачастую верят в собственную ложь.
        Коломба это знала. Знала она и что их отношения держатся на том, что она всегда была с ним до жестокости честна. По крайней мере до тех пор, пока он не вышел из комы, – кое о чем из того, что случилось в его отсутствие, она предпочла умолчать.
        Однако, войдя в палатку и увидев в изножье кровати новенький телевизор, Коломба поняла, что все тайное становится явным.

4

        Данте поднял взгляд от телевизора, и Коломба уставилась на носы своих ботинок.
        – Привет, – сказала она. – А это тут откуда?
        Данте нажал на пульт и выключил телевизор.
        – Утром доставили, пока тебя не было. Ты знала, что «Нетфликс» выпустил документалку о Венеции?
        – Да.
        – КоКа, что за херня случилась? Что они натворили?
        – Они все скрыли. То есть мы. Я согласилась сотрудничать и тоже виновата.
        – Я тебе не верю. – От волнения Данте начал глотать слова, как в первые дни после пробуждения. – Ты бы никогда на такое не пошла.
        – Тем не менее так и было. Хочешь знать полную историю или предпочитаешь, чтобы я пошла повесилась?
        Данте закрыл глаза:
        – Господи Исусе. Рассказывай. По порядку, пожалуйста.
        Коломба села на свою кровать и сняла ботинки.
        – После того как Лео пырнул меня ножом и похитил тебя из Дворца спорта, я потеряла сознание, а очнулась только через три дня в венецианской больнице. Я потеряла много крови и почти чокнулась. – Всякий раз, как действие морфина ослабевало, у нее в животе взрывалась граната. – Так чокнулась, что не замечала, что никто, кроме Сантини, меня не навещает. Он выслушивал мой бред, рассказывал, что происходит за стенами больницы, но в голове у меня ничего не удерживалось. Только через неделю я узнала, что никому еще не известно, что я присутствовала во Дворце спорта. Меня зарегистрировали под фальшивым именем и не сообщили даже моей матери.
        – Тебя поместили в карантин, – пробормотал Данте.
        – Сантини поручили меня проинструктировать, прежде чем я начну общаться со штатскими и следователями. По официальной версии мы с тобой отдыхали в Венеции и случайно оказались во Дворце спорта. – Голос бывшего шефа до сих пор отдавался в ушах Коломбы: «Погибло сорок девять человек! Сорок девять. И ты знала, что должно случиться». – Сантини сказал, что, если я скажу правду, меня обвинят в сокрытии информации, воспрепятствовании осуществлению правосудия и непредумышленном соучастии в массовом убийстве.
        – Ты пыталась их предупредить… – сказал Данте.
        – Они избавились от всех протоколов допросов, на которых я сообщала, что подозреваю о существовании Гильтине. Сантини понимал, что совершает низость, но, по его словам, у него не было выбора. В тот день он выглядел измотанным и полупьяным. Потому что если поверят моей версии, то он, его начальник и все те, кто меня не слушал, окажутся по уши в дерьме вместе со мной.
        – Я бы на твоем месте все равно попытался сказать правду, – с гневом сказал Данте. – Господи, хотел бы я видеть, как они этим дерьмом захлебнутся.
        – Я готова была рисковать свободой, но не тобой. Это привело бы к обвинениям, встречным обвинениям, следственным комиссиям, скандалам… И всякий раз, когда какой-нибудь магистрат пытался бы взять расследование под свой контроль, ему пришлось бы бороться с теми, кого я подставила своими показаниями.
        Данте опустил изголовье кровати и снова поднял его, срывая злость на кнопке.
        – В документалке сказали, что тебе дали медаль.
        – Я не поехала на вручение. – Коломба накрыла ноги одеялом. Было холодно. – Когда меня перевезли в римскую больницу, начался цирк. Журналисты лезли во все щели, лишь бы получить рассказ из первых рук. Твои фанаты требовали, чтобы я призналась в твоем убийстве. Да, такие слухи тоже поползли.
        – Знаю. «Истина ради Данте Торре». Мне почти лестно.
        – Какой-то тип переоделся медбратом, чтобы прорваться в больницу и вырвать у меня признание, но его, к счастью, задержали на входе – он взял с собой испачканный мукой белый халат, который одолжил у своего приятеля-пекаря, и нож. Но больше всего я страдала из-за своих же сослуживцев.
        – Почему?
        – Потому что они не могли тебя найти. Я стала лжесвидетельницей, и никто не знал, где ты. Я ужасно со всеми обращалась. Не успела я поправиться, как комиссия по психической и физической оценке решила, что я больше не годна к активной службе. В лучшем случае мне поручили бы руководить паспортным столом. Но я и не собиралась оставаться после того, что совершила. Я уволилась и уехала из города.
        В первый раз она, успев проехать ровно четыре километра, врезалась в ограждение и разбила машину в хлам. Обезболивающие отупляли ее, скорость реакции близилась к нулю. Во второй раз она села в поезд и отправилась в старый семейный дом. Там она и осталась.
        – Я ничего не могла сделать, чтобы тебя найти. О тебе не было никаких известий. Никогда, – сказала Коломба. – Тысячу раз я думала, что надо было сказать правду. Может, тогда появился бы кто-то получше Ди Марко и магистратов, взявших под контроль расследование. Я и сейчас так думаю. Возможно, тогда кто-то нашел бы тебя раньше.
        Данте перевернулся с боку на бок, как страдающая гусеница.
        – Нет. Выброси эту ерунду из головы, – сказал он. – Ты сделала что могла.
        – Я все запорола. – Коломба шмыгнула носом. – Я не остановила Гильтине. Из-за меня тебя чуть не убили. Я миллион раз соврала. И все впустую. Тебя бросили умирать. – Она снова шмыгнула носом.
        – КоКа, ты не виновата. Меня бесят все эти шпионы и политиканы, которые переписывают историю, как им заблагорассудится. И шантажируют хороших людей. – Данте покачал головой. – Это не новость, так было всегда. К счастью, как только меня выпишут, мне больше не придется иметь с ними дело.
        Коломба вздохнула:
        – Кстати… Я должна сказать тебе кое-что еще.

5

        Коломба рассказала Данте о своей встрече с Д’Аморе.
        – Он предложил мне сотрудничать с ОБТ.
        – Ты послала его куда подальше? – Данте пристально посмотрел на нее. – Нет, не послала. – Он вытащил из-под одеяла пачку сигарет и закурил.
        Коломба подлетела к нему.
        – Ты что, идиот? – закричала она и попыталась вырвать у него сигарету, но Данте, подобно фокуснику, спрятал ее в ладони и вытащил из уха.
        Он делал вид, что трюк дается ему не хуже, чем в былые времена, но, судя по тому, как он скривился, фокус стоил ему немалых усилий.
        – КоКа, я большой мальчик, – подражая Хэмфри Богарту, пошутил он.
        – Ты еще выздоравливаешь. – Коломба выбросила сигарету и пачку из палатки. – Можешь беситься сколько хочешь, но это не причина, чтобы убивать себя. И потом, если я соглашусь, я не стану работать на них по-настоящему, а только притворюсь, чтобы выведать, что им известно. Информация будет поступать только в одном направлении.
        – И с чего бы тебе соглашаться?
        – Чтобы найти Лео. По-твоему, это не убедительная причина?
        – Нет.
        – Когда-то ты был одержим Лео. Ты готов был отдать все на свете, чтобы до него добраться, – изумленно сказала Коломба.
        – А потом он добрался до меня, и моя одержимость прошла.
        – Лео тоже на моей совести.
        – КоКа, ты такая же жертва, как и я. Твой единственный долг – постараться поправиться. – По лицу Коломбы пробежала тень, и она отвела взгляд. Но Данте заметил это, и в его голове встал на место еще один кусочек пазла: в поезде, направлявшемся в Венецию, он видел, как Лео и Коломба выходят из купе с одинаковым блеском в глазах. – Ты с ним трахалась.
        Коломба пожевала ноготь.
        – Глупо было рассчитывать, что ты об этом не узнаешь. Но тебя не касается, с кем я сплю.
        Данте повысил голос и задохнулся от кашля.
        – Он мой похититель! И мой брат! Если бы ты забеременела, я был бы сейчас дядей твоего ребенка!
        – Не неси чепуху. ДНК Лео не совпадает с твоей.
        – А с твоих трусиков образец взяли?
        Коломба швырнула в него ботинком, который пролетел в сантиметре от его головы.
        – Придурок! Анализ проводили по его волосу, но я еще раз повторяю: это не твое собачье дело. Мне стыдно, что я так обманулась, но перед тобой я оправдываться не собираюсь.
        На лицо Коломбы упал луч позднего дневного солнца. У Данте знакомо сжалось в животе. «Боже, какая она красивая», – подумал он. И понял, что его мучит чувство, которого он никогда раньше не испытывал, – ревность. Чувство, которое он презирал. Тон его стал еще резче.
        – О’кей, – не глядя на нее, сказал он. – Извини. Сегодня не лучший день. Но скажи Д’Аморе, что я не буду с ним работать.
        – Он хочет работать со мной, – холодно ответила Коломба.
        – Не льсти себе. Он обратился к тебе в надежде, что ты уговоришь меня. Это обычные манипуляции Ди Марко.
        – Мной не так-то просто манипулировать.
        – Ты говорила об этом Лео, когда вы заперлись в туалете поезда? – спросил Данте и тут же пожалел о своих словах.
        – Иди на хер. – Коломба вскочила, подобрала ботинок и выбежала из палатки.

6

        Коломба прыгнула в машину вне себя от ярости, стыда и разочарования. Гребаный неблагодарный грубиян…
        В такие моменты ей обычно помогала пробежка, но утром она уже пробежалась вокруг больницы и еще не настолько пришла в форму, чтобы повторить на бис. Поэтому она поехала в Конельяно – деревушку неподалеку, где в большом ангаре среди полей находилось стрельбище, которое она давно собиралась как-нибудь посетить. Хозяин продал ей две коробки по пятьдесят патронов и проводил ее к галерее. Большинство из двадцати галерей было занято самыми непохожими друг на друга стрелками, от качка с неонацистскими татуировками до старушки, после каждого выстрела протирающей очки.
        Хозяин выдал ей противошумные наушники:
        – Судя по тому, как вы управляетесь с оружием, вы справитесь и без меня, но, поскольку вы здесь в первый раз, по закону я обязан вас проинструктировать.
        Коломба кивнула. Он показал ей, как заряжать и разряжать пистолет и двигаться по дорожке. Трижды подряд выстрелив в висящую в двадцати ярдах от них мишень с изображением вооруженного пистолетом мужчины в шляпе и набрав неплохие баллы, несмотря на подслеповатые глаза в очках с толстыми стеклами, он передал ей оружие:
        – Теперь вы.
        Коломба перезарядила пушку. Инструктор обратил внимание на движения ее пальцев:
        – Армия?
        – Полиция. Но я в отставке.
        – Многие ваши сослуживцы не знают даже, с какой стороны дуло.
        – К счастью многих моих сослуживцев, им никогда и не нужно было это знать.
        Коломба медленно отстреляла первую обойму. Стрелком она была посредственным, да и нехватка практики давала о себе знать. Вместо груди она попала мишени в низ живота, после чего подняла прицел и попала в сердце, горло и лицо. Инструктор кивнул:
        – Пожалуй, можете продолжать самостоятельно. Развлекайтесь.
        Опустошив восемь обойм и снеся десять мишеней, Коломба купила еще сто патронов и отстреляла всю сотню – на сей раз беглым огнем. Наконец у нее заболели запястья и плечи, но напряжение немного отступило. Почистив пистолет, она подошла к хозяину, чтобы попрощаться.
        – Я заметил, что у вас нет кобуры, – сказал тот. – Если ваша износилась, у меня найдется парочка бюджетных вариантов.
        – Я так привыкла, – сказала Коломба, сунув пистолет в карман куртки с дырявой, запятнанной маслом подкладкой.
        Хозяин приподнял очки:
        – Синьорина, будь я на двадцать лет моложе, вы были бы моей идеальной женщиной.
        – Спасибо. Мне давно не делали таких приятных комплиментов, – ответила она и вышла на пустую парковку.
        В ушах еще звенело от выстрелов. Несмотря на свет оранжевого фонаря, с тех пор как она оставила здесь машину, сильно стемнело, но Коломба была слишком расслаблена и заряжена эндорфинами, чтобы встревожиться.
        А потом почувствовала, что кто-то дышит ей в затылок.

7

        Коломба попыталась достать пистолет, но не успела. Кто-то схватил ее за волосы и с силой ударил об окно «панды». Нос ее хрустнул, легкие сомкнулись. Она закричала, но из прижатого к стеклу рта не вырвалось ни звука.
        «Лео».
        За волосы снова дернули, и она отлетела на капот. Звуки стали резонирующими и мягкими, рот наполнился привкусом крови. В это застывшее мгновение она заново пережила все те случаи, когда ей чудилось его присутствие в шорохе или случайной тени. Руки в перчатках сжали ее горло, и мрак сгустился.
        «Ну и ладно, – со странной легкостью подумала она. – Зато все закончится».
        А потом почувствовала, как воняет от ее душителя. Запах был горьким, отдавал грязью и потом. Коломба помнила запах Лео, вкус его губ, форму его тела.
        Это не Лео.
        «Это не Лео».
        Ярость придала ей сил. Коломба лягнула нападающего и ощутила под подошвой ботинка его лодыжку. Хватка на ее горле ослабла, легкие открылись. Ей удалось развернуться на три четверти. Нападающий оказался худощавым мужчиной в лыжной маске и плотном комбинезоне строителя.
        «Это не Лео», – в третий раз повторила она про себя.
        Коломба попыталась вынуть из кармана пистолет, но снова не успела: навалившись на нее всем весом, мужчина сшиб ее на землю. Пистолет отлетел.
        Резец Коломбы сломался о грязный асфальт, и она почувствовала во рту вкус нефти и керосина. Повернув голову, она вслепую укусила мужчину и сжала зубы на его мышце бедра. Тот взвыл от боли, и голос, хоть и до неузнаваемости приглушенный маской, показался ей смутно знакомым. Даже не пытаясь подняться, она откатилась в сторону и забилась под «панду». Лежа на спине, она следила за передвижениями мужчины. Наконец она достала из левого ботинка складной нож и медленно открыла его, надеясь, что нападающий нагнется и она сможет его ударить. Но его теннисные туфли двинулись прочь, а через мгновение раздался стук металла об асфальт парковки.
        «Мой пистолет!» – подумала Коломба, отползая к задним колесам. Мужчина в маске опустился на колени и веером выстрелил под машину. Одна из пуль отскочила от лонжерона и упала в сантиметре от ее лица. Оттолкнувшись руками, Коломба выпрыгнула из-за машины и пустилась бежать, еще не успев встать с четверенек. Мужчина в маске снова открыл огонь. Темноту пронзили искры выстрелов. Окно какого-то автомобиля разлетелось вдребезги, взвыла противоугонная сигнализация.
        Двигаясь зигзагами, Коломба перебежала парковку и спряталась за углом полигона. Она прижалась к стене, держа в обеих руках нож и сплевывая кровь. Мужчина в маске испарился. Коломба осторожно высунулась из-за угла: парковка была пуста, окрестные поля поглотила тьма.
        Услышав крики, все оставшиеся на стрельбище клиенты высыпали наружу. Коломба сказала, что на нее напали и что она сама позвонит в полицию.
        – Есть записи с камер на парковке?
        – К сожалению, камеры установлены только перед входом, – ответил хозяин.
        «Ну разумеется», – подумала Коломба.
        – Тогда мне нужен список членов стрелкового клуба.
        – Синьорина… я не имею права разглашать…
        Коломба утерла кровь из носа и провела рукой по рубашке хозяина:
        – Пошевеливайся, или я от твоей шараги камня на камне не оставлю.
        Хозяин пошевелился.

8

        В десять вечера измазанная в крови и бензине Коломба приехала в больницу. При виде ее Альберти, болтавший с одним из медбратьев перед входом, кинулся ей навстречу:
        – Госпожа Каселли! Что с вами стряслось?
        – Не твое собачье дело, – отозвалась она. – И если еще раз купишь Данте сигареты, тебе конец.
        В темноте слабо светилась палатка. Коломба прошла мимо ворот для «скорых» и отодвинула москитную сетку. Данте сидел в кровати, курил и смотрел телевизор.
        – Мне посвятили целый спецвыпуск, – сказал он, пряча новую пачку под одеялом. А потом посмотрел на нее. – Что за хрень… Кто это сделал? – промямлил он.
        – Все не так плохо, как выглядит.
        – Да уж надеюсь, потому что выглядишь ты кошмарно, – сказал Данте. – Я позову врача.
        – Нет. Я хочу найти подонка, который на меня напал. – Она напряженно села на край постели. – Посмотри, не видишь ли чего.
        – Кровь, – впадая в панику, сказал Данте.
        – Попробуй еще раз. Раз уж я не могу обратиться к сослуживцам, ты моя единственная альтернатива криминалистам.
        – Почему это ты не можешь обратиться к сослуживцам? – спросил Данте, отодвигаясь от ее грязной куртки.
        – Он мог быть сообщником Лео.
        – И ты должна его найти, одна против всех. – Данте покачал головой. – Для начала мне не помешало бы узнать, что с тобой произошло.
        – Какой-то мужик напал на меня на парковке стрельбища в Конельяно.
        Она рассказала ему, что случилось, а Данте тем временем, бережно сняв с нее куртку, осмотрел ее главным образом для того, чтобы ее успокоить.
        – На Лео не похоже, – осторожно произнес он.
        – Ты правда считаешь, будто знаешь, как он рассуждает?
        – Он уж точно мог бы позволить себе киллеров попрофессиональнее, чем этот увалень. – Данте вздохнул. – Закатай свитер, пожалуйста.
        Коломба повиновалась.
        – Может, ты и прав. Это был тот подонок Лупо… Не может смириться, что я его отделала.
        Данте посветил ей на шею торшером. Кровь, земля и синяки.
        – Хм.
        – «Хм» что?
        – Хм, не знаю. На нем были перчатки?
        – Да, рабочие, так что никаких отпечатков не осталось.
        Стараясь не прикасаться к Коломбе, Данте приблизил лицо к ее шее и принюхался. Кровь, пот, машинное масло, пыль, мыло. И лимон. Химия. Знакомый запах, от которого пересыхает во рту.
        – Ты в последние несколько часов посуду не мыла? А может, пользовалась каким-нибудь чистящим средством?
        – Нет.
        – Можешь обработать ссадины. Я знаю, кто это. Но не собираюсь тебе ничего говорить, если ты не наведаешься в неотложку.
        – А ты не блефуешь? Тебе правда что-то пришло в голову?
        – Думаю, с враньем друг другу нам пора заканчивать. Иди к врачу.
        – Некогда, я подлечусь сама.
        Она умылась в туалете на первом этаже, и вода в раковине покраснела от крови. Нос распух, но перегородка не была сломана. Зато губа оказалась разбита в том же месте, что и в прошлый раз. Рану жгло, как кислотой. Коломба смочила туалетную бумагу и промокнула губу, потом сунула еще пару кусочков бумаги в ноздри – нос снова начал кровоточить. Через пять минут она уже вернулась к Данте, который дожидался ее, нервно ломая руки.
        – Боже, что за поганый денек, – сказала Коломба, садясь. Только сейчас она заметила, что ее свитер порвался на животе. – Кто он?
        – Я скажу, но поеду с тобой, – неохотно сказал Данте. – Хоть подышу свежим воздухом.
        – Нет. Ты не стоишь на ногах, и меньше всего нам надо, чтобы тебя кто-то узнал. Но если хочешь, можешь поспорить еще пару часов, пока этот мерзавец удирает.
        Данте фыркнул:
        – Ты невыносима.
        – Сам такой. Это Лупо или Лео?
        – По-твоему, карабинер явился бы без оружия?
        – Пистолеты зарегистрированы.
        – А ты разве не раздобыла себе «чистую» пушку, когда служила в полиции?
        – Тогда кто? Давай быстрее.
        – Тот, кто на тебя напал, намеренно избегал камер. Заранее изучить стрельбище он не мог, потому что ты и сама не знала, что туда приедешь. Значит, это место ему знакомо. Скорее всего, он проследил за тобой от больницы, а потом воспользовался обстоятельствами.
        – Я затребовала список членов стрелкового клуба. Хочешь глянуть? Я никого из них не знаю.
        – Он не член клуба и не карабинер по одной простой причине: в противном случае у него было бы собственное оружие, которое он применил бы хотя бы для того, чтобы обезоружить тебя. Твой пистолет стоял на предохранителе?
        – Да.
        – Трудно ему было выбить у тебя из рук пистолет и, подобрав, снять его с предохранителя?
        Коломба задумалась.
        – Нет.
        – Значит, он умеет стрелять, но не владеет оружием. У него нет даже охотничьего ружья, хотя в этих краях бармены картечью сдачу выдают.
        – Он был судим.
        – Точно. В Портико ты мало с кем имела дело. Если исключить копов и женщин, сколько мужчин подходящего возраста останется?
        – Немало. Даже если не считать десятков заезжих журналистов.
        – Журналисты не пользуются пастой для чистки рук, которая удаляет масло. Я узнал лимонный запах на твоей шее.
        Коломба знала, что это такое: бывший жених-мотоциклист научил ее пользоваться этой пастой, когда она возвращалась домой, грязная, как…
        Механик.

9

        Коломба захватила с собой Альберти, а Альберти – служебный автомобиль. Подъехав к домику рядом с автомастерской, в котором жил Лорис, они сразу договорились не терять время, и после пары ударов плечом дверь распахнулась.
        Лориса не было дома. В неубранном помещении стояла вонь подгнившей пищи, грязное постельное белье было скомкано, повсюду были раскиданы сотни окурков и окровавленная вата, которую механик прикладывал к своему прокушенному бедру. Колонки стереосистемы были опрокинуты, телевизор валялся на полу. На блюдце лежала пыльная от белого порошка карта покупателя супермаркета «Конад». Коломба обозвала себя дурой: как можно было не заметить, что Лорис – наркоман?
        – Наверное, он начал употреблять недавно, – сказал Альберти. – Заглянем в автосервис?
        – А то как же.
        Охранная сигнализация была отключена, и из-под рольставни проникал неоновый свет. Стараясь держаться за стеной, Коломба и Альберти взялись за края ставни и подняли ее. Лорис сидел за рабочим столом со старым разобранным радиотелефоном в руке. На столе стояли чашка и бутылка виски. Альберти нацелил на механика пистолет:
        – Полиция! Лежать, руки за спину. Пошевеливайся!
        Лорис выронил телефон. Под его расстегнутым комбинезоном можно было разглядеть грязную майку и оставленные Коломбой синяки. Лорис похудел, щеки и глаза его ввалились, – казалось, он не спал целую вечность. Вместо того чтобы встать, он взял со стола чашку и, не отводя от нее завороженного взгляда, стиснул ее в руках.
        – Ты глухой? – прикрикнул на него Альберти.
        – Я только хочу произнести тост, – без выражения сказал Лорис. – В память о Мартине.
        – А тебе-то до нее что за дело? – растерялась Коломба.
        – Мы с ней встречались. Она ждала сына. Моего сына.
        Гнев Коломбы угас, сменившись жалостью.
        – Слушай, я тебе соболезную, но к ее смерти я не имею никакого отношения. А теперь положи руки на затылок.
        – Чин-чин. – Лорис поднял чашку и запустил в нее.
        Коломба инстинктивно пригнулась, и чашка раскололась о стену за ее спиной. Жидкость выплеснулась, и несколько попавших ей на куртку капель задымились.
        Коломба бросилась на Лориса и, толкнув плечом, отбросила его на прилавок. Тот замахнулся на нее бутылкой, но Коломба схватила его за запястье и выкрутила ему руку.
        – Бросай бутылку, или я буду стрелять, – сказал Альберти, шагнув вперед, чтобы механик попал на линию огня.
        Ударив Коломбу коленом в живот, Лорис поднес горлышко ко рту и начал пить. Альберти закричал от ужаса. Задыхающаяся, свернувшаяся клубком Коломба откатилась в сторону, а Лорис рухнул на пол, заходясь от кашля. Бутылка выскользнула из его руки и разбилась об пол. Большая часть жидкости выплеснулась Лорису на ноги, и они начали дымиться так же, как прежде куртка Коломбы.
        Стараясь не прикасаться к ожогам, Коломба и Альберти оттащили Лориса подальше от воняющей тухлыми яйцами лужи. Нижняя часть лица механика раздулась и посинела, рот превратился в пенящуюся дыру, полную выпавших из сожженных десен зубов. Икая, Лорис выплюнул свой язык: черный, дырявый, как сыр, отросток продолжал дергаться на полу.
        Альберти вытащил из кармана мобильник, чтобы вызвать «скорую», а Коломба подбежала к насосу, выкрутила вентиль и направила на Лориса струю ледяной воды. Механик уже почти не шевелился. Руки его сжимали сожженное горло, из которого хлестала черная кровь. Коломба продолжала окатывать его водой из шланга, но Лорис оставался неподвижным. Упругая струя смывала с его израненных рук ошметки кожи, один из пальцев отвалился, и его унесло водой. Лицо Лориса почернело.
        – «Скорая» на подходе, – захлопнув крышку мобильника, сказал Альберти.
        Коломба положила руку ему на плечо: молодой человек был бледен и с трудом сдерживал тошноту.
        – Один справишься? – спросила она. – Можешь сказать, что ты шел мимо, услышал стон и вошел.
        Альберти кивнул:
        – Попробую связаться с ОБТ, чтобы твое имя не фигурировало в отчетах. Но тебе в любом случае нечего бояться.
        – Да… Но что за отраву он выпил?
        – Судя по запаху, аккумуляторную кислоту.
        – Боже правый.
        Коломба похлопала его по спине, порылась за прилавком и нашла свой разряженный пистолет и рамку с вырезанной из газеты фотографией Мартины. Девушка позировала в форме. Коломба подумала, что Лорису приятно будет иметь снимок с собой в больнице, но, когда она снова обернулась, он уже не дышал.

10

        Когда Коломба снова вошла в палатку, взволнованный Данте вскочил с кровати:
        – Ты в порядке? А Альберти?
        – Все в порядке. Кроме Лориса. Он погиб. Это было… – Коломба была не в состоянии продолжать. – Господи, почему все вокруг мрут как мухи?
        – Дай я тебя обниму.
        – Нет. Ты хотел выйти, так давай проедемся.
        Данте накинул на фланелевую пижаму пальто, оставляя искорки в темноте. Коломба помогла ему сесть в машину и выехала на дорогу, ведущую из Портико. Почти не глядя, куда едет, она рассказала Данте, что случилось. Услышав, как погиб механик, тот позеленел.
        – Я была в курсе, что Лорис с Мартиной знакомы, но откуда мне было знать, что они встречались? – закончила Коломба.
        – Можешь остановиться? Меня сейчас стошнит.
        Съехав на обочину перед придорожной пиццерией с парой уличных столиков для курящих, Коломба усадила Данте за стол и заказала у официанта два пива. Погода стояла по-прежнему холодная, но небо впервые за последний месяц прояснилось и сияло мириадами звезд. Сердце Данте взволнованно забилось.
        – Боюсь представить, какова кислота на вкус, – сказал он.
        – Боюсь представить, как тебе такое в голову приходит. Но Мартина не была беременна, – сказала Коломба. – Я бы об этом знала.
        – Судмедэксперт мог скрыть это, чтобы не портить ей репутацию. А может, Лорис что-то недопонял или кто-то заставил его поверить, что она ждала ребенка.
        – Лорис мог возненавидеть меня и без помощи Лео.
        – Уверена? А по-моему, без Лео тут не обошлось, иначе механик не стал бы винить в смерти девушки тебя. Откуда он узнал, что ты была подозреваемой? Думаешь, Лупо стал бы рассказывать такие вещи наркоману и бывшему преступнику?
        – Нет. – Коломба заказала еще пива, обещая себе, что выпьет только полбутылки. – В умении манипулировать людьми Лео, конечно, не откажешь. По телефону он даже заставил меня поверить, что трахался с Ромеро.
        – И ты взбесилась от ревности?
        Коломба поперхнулась пивом и расхохоталась. На нее напали, живой человек на ее глазах намеренно облился кислотой, и все-таки впервые за долгое время смех буквально распирал ее изнутри.
        – Я говорила тебе, что ты говнюк?
        – Это мое второе имя.
        – У тебя нет второго имени. Как и первого.
        – Ай-ай-ай. Ну ты и злюка. – Данте хохотнул. Слабый алкоголь тут же ударил ему в голову.
        – Я не могу заставить тебя мне помогать, нет так нет, но не буду отрицать, что твоя помощь мне бы пригодилась, – сказала Коломба. – И потом… Дело еще и в Томми.
        – Который, возможно, побывал в лапах Отца.
        – Что означало бы, что Отец не был психопатом-одиночкой, а работал на какую-то организацию. Ты пытался доказать это годами, и теперь у тебя появился шанс. Кроме того, ты сможешь помочь парню.
        Данте забрал у нее пиво.
        – Один из нас, – сказал он, сделал щедрый глоток и вернул бутылку Коломбе.
        Та осушила ее до дна.
        – Один из нас, – повторила она. Жизнь всех, кто встретил Отца, изменилась навсегда, и она не была исключением. – Так ты мне поможешь или уже готовишь путь к отступлению? – спросила она.
        Данте приподнял бровь:
        – У меня уже три варианта готовы, и я занял у приемного отца достаточно, чтобы беззаботно пожить пару лет в любом уголке планеты. Но я не намерен бросать тебя одну. – Он достал из носка мятую сигарету. – Если не покурю, настроение испортится. Опять будем препираться?
        – Нет. Хватит, я тебе не мать.
        Данте закурил, выпустил дым к Сириусу и застонал от удовольствия.
        – Ну да, глупо об этом спорить, ведь дело, за которое мы беремся, куда опасней никотина. Альберти сказал, что служба защиты готова обнародовать новость о том, что я жив.
        – Как только тебя выпишут из больницы.
        – Если хочешь, чтобы я вел расследование вместе с тобой, постарайся добиться отсрочки. Не желаю ни публичных объявлений о моем освобождении, ни фото на фоне итальянского флага. Как бы я ни любил своих поклонниц, я предпочитаю, чтобы мир продолжал считать меня погибшим и не мешал мне спокойно работать.

        Глава третья

1

        Альберти помог Данте забраться в серый «альфа-ромео», припаркованный рядом с садом, заменившим ему дом.
        – Следующая остановка – Медзанотте, – сказал молодой человек.
        Смертельно усталый Данте прислонил голову к приоткрытому окну. За четыре дня, прошедших с самоубийства Лориса, он проспал в общей сложности десять часов. Все это время он заставлял себя читать кипы следственных документов, доставленных ему по поручению Коломбы. Прежде всего материалы касались Мартины, чья гибель казалась ему еще более нелепой, чем смерть душевнобольного механика.
        На момент смерти Мартине Кончо было двадцать семь лет. Девушка была здорова, в хорошей физической форме и не проявляла никаких признаков текущих или ранее перенесенных болезней. Смерть наступила в результате геморрагии по причине сквозной раны в брюшную полость, нанесенной острой веткой; угол входа – сорок пять градусов – совпадал с версией о том, что Мартина упала на дерево, сорвавшись с двухметровой высоты. Рваные края раны соответствовали форме ветки, а гематомы на теле были получены при падении, а не нанесены человеком.
        Анализ жидкостей не показал наличия токсичных веществ: в ее желудке не было ничего, кроме кофе и сахара. Следы сахара нашли также у нее во рту и в пищеводе, следовательно, учитывая скорость переваривания, она пила кофе за несколько минут до смерти. В момент падения девушка находилась в сознании, потому что попыталась ухватиться за ветку, но ни кожи под ногтями, ни ранений, полученных при попытке защититься, у нее не обнаружили.
        В момент смерти на Мартине была куртка, форма и закрытая кобура с табельным оружием. В карманах у нее лежали листовка парикмахера, яблоко, несколько монет и пакетики сахара – пустые и полные. Такие обычно дают в барах, но названия этих баров на пакетиках не значились. Документы, ключи и бумажник остались у девушки в сумке.
        Экспертиза почвы между автомобилем и местом смерти ничего не выявила. Ко времени приезда криминалистов прошло несколько часов, погода была ветреной, прошел снег и ледяной дождь, да и спасатели вытоптали землю, однако эксперты с уверенностью заключили, что тело Мартины от машины не волокли. Ни в автомобиле, ни вокруг дерева, на которое она упала, не обнаружили ни капли крови. Если ее действительно убил Лео, то он тщательно замел все свои следы.
        Занятый чтением и физиотерапией Данте успел побывать и на допросе за закрытыми дверями, где сообщил магистратам из ОБТ, что не помнит ничего не только о массовом убийстве, но даже о предшествовавших ему неделях. «Я правда был в Венеции? Вот это да!»
        Ему поверили. Данте лгал так же мастерски, как и распознавал ложь, а правда, отличная от ранее задокументированной, никого не интересовала. Коломба же целыми днями пропадала в пизанской казарме с Д’Аморе, где обсуждала с чиновником из итальянского подразделения ЦРУ международный розыск Бонаккорсо и выслушивала, как американец превозносит обожаемую им итальянскую кухню.
        Не успели они повернуть на Медзанотте, как всю проезжую часть занял трактор с огромными колесами, и Альберти пришлось снизить скорость до пешеходной.
        – Весело тут, – проворчал Данте. – Не хуже бинго в больнице.
        – Вы не любите природу? – спросил Альберти.
        – Люблю, но исключительно в документалках. Вживую это идеальный сеттинг для фильма ужасов: двух придурков, попавших в захолустье, режут на куски. Надеюсь, у Коломбы хотя бы будет быстрый Интернет. Пока я валялся в коме, вышли целые сезоны моих любимых сериалов, и мне нужно загрузить сотни серий. – Данте закурил. – Что ты принимал, чтоб накачать такую бицуху?
        – Я пью только пищевые добавки и тренируюсь в зале.
        – Что, забыться захотелось? Стыдно, что солгал всему миру?
        На лице Альберти проступили веснушки.
        – Да я ведь почти ничего и не знал. Сразу после теракта к нам с Эспозито домой заявились карабинеры. Две недели нам не разрешали выходить из дому, звонить по телефону и даже обмениваться мнениями. Поэтому я помалкивал, пока госпожа Каселли не поправилась и не сказала мне, что делать.
        Они приехали в Медзанотте, и Альберти с пульта открыл новые ворота. За последние дни дом, стараясь не привлекать внимания, подвергли кое-каким модификациям. Теперь его окружали маленькие, почти невидимые глазу камеры, нацеленные на участок, а хлипкий старый забор в рекордные сроки заменили электрическим ограждением с пиками и колючей проволокой.
        На одну из стен установили маленькую параболическую антенну для зашифрованного спутникового интернет-соединения, в собачьем бараке разместился пост предоставленной ОБТ охраны, держащей под наблюдением дорогу. Дрессировщик пошел навстречу спецслужбам при условии, что по-прежнему сможет кормить псов дважды в день.
        Теперь, когда из-под талого снега показалась хилая трава, разбросанные по саду обломки мебели и хлам особенно бросались в глаза – установщики систем безопасности увезли свой мусор, а старый оставили на месте.
        – Коломба правда живет в этом свинарнике? – спросил Данте.
        – Внутри чуть получше.
        Альберти открыл входную дверь и провел его через кухню в комнату, выходящую на сад. Помещение было еще не отделано, стены и пол представляли собой голый бетон, но Коломба обставила его татами, столом, стулом, комодом и большим ковром из белой шерсти, купленными на распродаже в «Икее». Однако что по-настоящему понравилось Данте, так это самая длинная стена – полностью застекленная и выходящая на поля за садом. Стекла недавно заменили на пуленепробиваемые и противоударные. Занавесок не было – Коломба знала, что Данте не хочет видеть их даже в ванной, – но от посторонних взглядов комнату скрывали несколько опунций.
        – Конечно, не ваш римский люкс, но вид неплохой, – сказал Альберти, показав на очертания холмов, где уже покрывалась зеленью темная земля.
        – Ты в курсе, где меня держали в последнее время? – Данте улегся на татами. – Это в любом случае лучше.
        Альберти открыл складную дверь с другой стороны комнаты:
        – Здесь есть турецкий унитаз[26 - Турецкий унитаз – напольный унитаз, предполагающий сидение на корточках при пользовании им.].
        – Кто-то еще устанавливает турецкие унитазы? – изумился Данте.
        – Если хотите сходить, могу помочь вам перед отъездом.
        – Нет уж, спасибо. Предпочитаю справлять нужду в одиночестве. – Данте перевернулся на живот, одновременно прикуривая сигарету, и мысленно зааплодировал проявленной ловкости. – И ты никуда не уезжаешь.
        – Сегодня служба защиты отправляет меня домой…
        – А отдел по борьбе с терроризмом оставляет тебя здесь, дорогуша. Советую не утруждать себя напрасной поездкой.
        Раздавленный, Альберти без сил опустился на единственный стул.
        – Господин Торре… я здесь уже месяц.
        – Это называется колесо Фортуны, – изобразив сочувственную улыбку, сказал Данте. – Сделал гадость, получай подставу. Будешь разыскивать Бонаккорсо под началом Коломбы и защищать меня от пуль. Но не беспокойся. Ты не единственный, кого настигнет возмездие. Коломба уже поехала за твоим товарищем по несчастью.

2

        Эспозито вышел из аэропорта Римини с огромным чемоданом и выражением лица человека, без предупреждения катапультированного в ад.
        – Пошевеливайся, я стою во втором ряду, – крикнула ему Коломба из джипа «гранд-чероки».
        Эспозито поволок за собой чемодан, как каторжник ядро, и наконец кое-как запихнул его в забитый фруктами и овощами багажник.
        – Что это у вас за тачка? – спросил он, сев в машину.
        – ОБТ расщедрился, – ответила Коломба, тронулась и тут же попала в пробку, переключая передачи так резко, что двигатель загудел. – Извини, что не предупредила тебя лично. Но в последние несколько дней мне хреново пришлось, – сказала она.
        Эспозито не видел Коломбу с тех пор, как она лежала в римской больнице. Теперь она, казалось, снова стала самой собой, правда, все лицо ее было покрыто бледнеющими синяками.
        – Представьте, каково было мне… – сказал он. – До вчерашнего дня я даже не знал, что меня пришьют к розыску Бонаккорсо.
        Начальник полиции сообщил ему об этом всего двенадцать часов назад, когда он ужинал в пиццерии с женой и детьми.
        – Не будь таким пессимистом. Немного полицейской работы пойдет тебе на пользу, если ты еще помнишь, как это делается.
        – Я в отделе персонала всего год и еще задницу не наел, – оскорбился Эспозито.
        Коломба выехала на шоссе.
        – Ты всегда был плоскозадым, но, если хочешь поскорее вернуться домой, придется тебе засучить рукава. И потом, я дам тебе время раскачаться: в следующие несколько дней просто держись рядом с Данте и следи за домом.
        – А как же служба защиты?
        – Открой бардачок.
        Эспозито повиновался. Внутри лежали спутанные провода и кусочки пластика.
        – Это акустические жучки, – продолжала Коломба. – Стоит мне отлучиться из дому, как люди Ди Марко устанавливают их в каждом углу.
        – Я думал, мы работаем на шпионов…
        – Мы делаем вид, что работаем на них, а они делают вид, что в это верят. – Светофор загорелся красным, и Коломба воспользовалась случаем, чтобы бросить на него ледяной взгляд. – Но не забывай, что на самом деле работаешь ты на меня.
        Эспозито кивнул:
        – Ясно. С чего начинать?
        – С Отца.
        Эспозито всерьез задумался, не выброситься ли из машины прямо на ходу. Сам он не занимался делом этого чудовища, но знал о нем больше чем достаточно.
        – Разве он не умер?
        – Умер. Но не исключено, что мы знаем о нем далеко не все. Томми, сын Меласов, ведет себя как один из похищенных.
        Эспозито показал Коломбе пачку сигарет. Та кивнула и опустила окно: возражать было бесполезно, когда ты привыкла работать с таким заядлым курильщиком, как Данте.
        – Сколько лет мальчику?
        – Девятнадцать. Возможно, он попал во вторую волну похищений. Если мы узнаем, так ли это, то, может, доберемся и до Лео.
        – Вы пытались его допросить?
        – К сожалению, он не способен ответить на мои вопросы. Зато я знаю кое-кого, кто может мне помочь. Навестим его, прежде чем ехать домой.

3

        Стефано Мауджери – сухопарый сорокалетний мужчина, – несмотря на холод, был одет в джинсы с дырками на коленях. Коломбу и Эспозито он принял в обставленной в классическом стиле квартире с кессонным потолком. Эту квартиру в историческом центре Ассизи, между площадью Коммуны и базиликой Святого Франциска, он приобрел на деньги от продажи своего магазина в Риме и компенсацию за незаконное лишение свободы и жестокое обращение со стороны сил правопорядка. Его обвиняли в убийстве жены и сына, но Коломба и Данте доказали, что его жену убил Отец, а затем похитил ребенка.
        – Госпожа Каселли, как я рад, что вы меня навестили, – сказал Мауджери, суетясь вокруг них. – Эспозито, и вы тоже! Садитесь, пожалуйста. С вами произошел несчастный случай, госпожа Каселли? – спросил он, глядя на ее лицо.
        – Нет, – холодно ответила она. Жену Мауджери не убивал, но не раз ее поколачивал, и Коломба не собиралась изливать ему душу. – Как я говорила по телефону, мы здесь только для того, чтобы поговорить с вашим сыном.
        – Я думал, дело Отца закрыто.
        – Так и есть.
        – Значит, произошло что-то еще?
        Глаза Коломбы потемнели.
        – Вы ведь помните, что вас освободили благодаря мне?
        – Да, конечно, и никогда не перестану вас благодарить, – ответил Мауджери.
        – Не нужно. Просто дайте мне двадцать минут поговорить с вашим сыном. Разумеется, если хотите, вы можете присутствовать при разговоре, но я бы предпочла обойтись без вас.
        Мауджери раздосадованно кивнул:
        – Конечно-конечно. Пожалуйста.
        Лука Мауджери – вялый мальчик с жесткими светлыми волосами, в круглых очках и полосатой рубашке – сидел за маленькой детской партой в своей комнате и писал что-то в тетради в клеточку.
        – Лука, я к тебе привел друзей, – сказал Мауджери с порога. – Помнишь их?
        – Да, папа, спасибо, – громко сказал Лука, не оборачиваясь. За гостями он украдкой следил, искоса поглядывая на их отражение в окне.
        Коломба встречалась с мальчиком всего дважды, в день его освобождения и в суде, но тогда он не сказал ей ни слова. Он был вполне самостоятельным аутистом с интеллектом выше среднего, но на то, чтобы преодолеть шок от похищения, у него ушло несколько лет.
        – Ну, болтайте, не буду мешать. Если понадоблюсь, я рядом, – сказал Мауджери и закрыл за собой дверь.
        – Отлично выглядишь, Лука. Ты очень подрос, – сказала Коломба. – Сколько тебе сейчас лет?
        – Десять. Спасибо, что зашли меня навестить, госпожа Коломба, – сказал ребенок тем же слегка механическим, чересчур высоким голосом. – И вы, господин инспектор. Я отправил вам рождественскую открытку.
        – Очень мило с твоей стороны, спасибо, – смущенно отозвался Эспозито. Он сопровождал мальчика и его отца до и после суда.
        – Но вы мне не ответили.
        – Это потому, что он дубина неотесанная, – вмешалась Коломба. – Мы тебе не помешали? Ты делаешь домашнюю работу?
        Лука кивнул:
        – Итальянский мне не дается, но я получу «удовлетворительно». – Он помолчал. – Случилось что-то плохое?
        – Нет, – ответил Эспозито. – Как тебе такое в голову пришло…
        – Да, – ответила Коломба.
        – Спасибо, что сказали мне правду. Многие не говорят мне правду, потому что думают, что я не пойму, – поблагодарил Лука и, взяв со стола рацию, сказал в нее: – Папа, мы хотим чай с печеньем. – Он положил рацию и чуть заметно повернул лицо к Коломбе. – Когда приходят гости, нужно предложить им угощение.
        – Точно, спасибо, – сказала Коломба.
        – Можете сесть на кровать, я ее только что пропылесосил.
        Бросив на Эспозито предостерегающий взгляд, чтобы он не вздумал воспользоваться предложением, Коломба села.
        – Плохая новость в том, Лука, – начала она, тщательно подбирая слова, чтобы его не напугать, – что один мальчик чуть постарше тебя потерял родителей.
        – Где он их потерял?
        – Я имею в виду, что они умерли, – поправила себя Коломба. – Это метафора. Знаешь, что такое метафора?
        – Да, госпожа Коломба. Когда я слышу метафору, я всегда ее записываю, чтобы запомнить. – В подтверждение своих слов Лука открыл другую тетрадь и записал фразу.
        – Этому мальчику нужна помощь, Лука. Но чтобы ему помочь, я должна поговорить с тобой на не очень приятную тему.
        – Про Отца?
        – Да.
        Мальчик сдержанно кивнул:
        – Хорошо. После чая.
        Мауджери-старший принес им чай и вазочку с печеньем. Эспозито, у которого крошки во рту не было с самого завтрака, тут же умял половину угощения. Лука тем временем изучал фотографию Томми с увеличительным стеклом.
        – Я никогда его не видел, – сказал он наконец, положив снимок на парту, чтобы Коломба могла его забрать. – Пока нас не освободили, я не видел никого из других узников. Но этого я не встречал и потом, в больнице.
        Отец держал в контейнерах десятерых мальчиков, но после освобождения Лука оказался единственным, кто был в состоянии ответить на вопросы полиции. Его заточение продолжалось совсем недолго, поэтому он смог описать своего похитителя – сообщника Отца по прозвищу Немец, – тем самым значительно поспособствовав окончательному оправданию Мауджери-старшего.
        – Не думаю, что он был с тобой. Лука, я хорошо помню, что ты рассказал судье, и ты большой молодец. Но мне нужно задать тебе еще несколько вопросов. Можно?
        – Конечно, госпожа Коломба.
        – Когда ты встретил других мальчиков в больнице, они никогда не рассказывали тебе о других узниках? Может, они видели других детей, которых мы так и не нашли?
        – Нет.
        – А Отец или Немец, случайно, не упоминали о других мальчиках, помимо тех, которых мы освободили? Никогда не говорили о каком-нибудь Томми?
        – Нет. Немец никогда со мной не говорил. А Отец сказал только, что скотины умирают. – Лука помолчал. – Это была метафора. Чтобы сказать мне, чтобы я хорошо себя вел.
        – Он не говорил о других темницах, похожих на ту, где он держал тебя?
        – Нет. Никогда.
        Мало-помалу Лука окончательно повернулся к ним. Светлые глаза, тонкие черты – он станет красивым мужчиной. Коломбе грела сердце мысль, что она его спасла, и в то же время она винила себя за то, что будит в мальчике ужасные воспоминания.
        – Но я знаю, что были и другие ребята вроде меня, – вдруг добавил он.
        – Что же ты раньше молчал? – спросил Эспозито. – Это очень важно.
        – Потому что я обещал не говорить, господин инспектор. Это обещание и долг чести. – Лука перевел взгляд на Коломбу. – Но вы меня спасли. Если хотите, я все расскажу.
        – Хочу, Лука. И уверяю тебя, что я буду очень бережно использовать то, что ты мне расскажешь. Где держали мальчиков, о которых ты говоришь?
        – Там же, где и нас. До нас. Наверное, сейчас они все мертвы.
        «Скотины умирают…» Коломба закусила губу.
        – Ты знаешь, что такое ДНК?
        – Дезоксирибонуклеиновая кислота.
        – А знаешь, что она помогает нам, полицейским, в расследованиях?
        Лука кивнул.
        – Хорошо. В твоем контейнере и контейнерах остальных ребят найдены только ДНК вас десятерых. А еще… – Она осеклась. Полиция безуспешно перекопала всю округу в поисках трупов. – В общем, почему ты так в этом уверен?
        – Потому что кое-то из нас их видел.
        – Ты сказал, что вы об этом не говорили…
        – Я сказал, мы не говорили об этом в больнице.
        Коломба и Эспозито переглянулись.
        – Лука, контейнеры были изолированы. Вы не могли переговариваться, – сказала Коломба. – Мы проверяли.
        – Вы правы, госпожа Коломба. Но были другие способы. Это я и обещал никому не говорить.
        – Ты не должен был рассказывать, как вы общались?
        – Да. Это был наш секрет. – Лука постучал костяшками пальцев по парте. – Шифр.

4

        После чая Лука настоял, чтобы его отец сделал всем по чашке горячего шоколада, хотя тот беспомощно попытался возразить, что уже приносил чай и печенье.
        – Обстоятельства чрезвычайные, – не сдавая позиций, ответил на это мальчик.
        – Значит, вы друг с другом перестукивались? – спросила Коломба, дуя на горячий шоколад.
        – Да, – ответил Лука. Он размешивал сахар в своей чашке, стараясь не задеть ложкой ее стенки. – Это как азбука Морзе. Вроде того. Когда я вернулся домой, я сравнил с сигналами морзянки. Они разные.
        – Ты помнишь этот шифр?
        – Да.
        Мальчик взял листок бумаги и начал писать:
        «А.
        Б._
        В..
        Г._ _
        Д._.
        Е._.
        Ж.._
        З…
        И._ _ _
        Й._ _.
        К._._
        Л._._
        М.._ _
        Н.._.
        О…_
        П….
        Р._ _ _ _
        С._ _ _.
        Т._ _._
        У._ _..
        Ф._._.
        Х._…
        Ц… _ _ _
        Ч.._ _.
        Ш.._._»
        Когда Лука дошел до конца алфавита, Коломба открыла на мобильнике азбуку Морзе: как он и говорил, коды оказались похожими и в то же время совершенно разными.
        – Ты уверен, что правильно помнишь? – спросила она.
        Лука кивнул:
        – Точка – стучишь, тире – царапаешь. – Он показал, как это делается, отстучав что-то ногтями по столешнице. – Это трудно, но мальчик справа от меня стучал очень быстро.
        Коломба вспомнила, в каком порядке были расположены контейнеры: мальчик справа от Луки перерезал себе вены. Он провел в заточении пять лет.
        – Как же ты выучил этот шифр? – спросил Эспозито.
        – Он был написан на потолке моего контейнера. Его можно было разглядеть, только когда через воздушную решетку светило солнце, – сказал Лука. – Алфавит был написан какашками. Но они больше не воняли.
        «Господи боже, – подумала Коломба. – Как можно обречь на такое ребенка?»
        – Что еще там было написано? – через силу спросила она.
        – Чтобы я зазубрил и стер. Так я и поступил. – Мальчик помолчал. – Но я плохо понимал, о чем речь. Я только передавал сообщения, ребята стучали слишком быстро, и я не успевал вникать.
        – Что значит «передавал сообщения»? – спросил Эспозито. У него пересохло во рту.
        – Нас было десять, – помогая себе руками, объяснил Лука. – Если ты в начале ряда и хочешь поговорить с кем-то в конце, надо, чтобы кто-нибудь передавал сообщения. Как беспроводной телефон.
        – Как ты понимал, для кого предназначены сообщения?
        – У нас у всех были зашифрованные имена, – сказал Лука. – Моим было… – Он постучал по парте. Стук. Царапина. Пауза. Стук. Царапина. Царапина. Стук. Царапина.
        Коломба попыталась расшифровать имя, но ей это не удалось.
        – В переводе это БТ. Не знаю, что это значит, – объяснил Лука. – Я думал, может, это сокращенное «Ботан». Было бы прикольно. Питер Паркер тоже ботан.
        – И вы все договорились никому не рассказывать о Шифре.
        – Да.
        – Почему?
        – Из-за других. – Лука помолчал, и его голос впервые зазвучал неуверенно. – У них были бы… проблемы. С Отцом.
        – Отца больше нет, Лука, – мягко сказала Коломба. – Он больше не может никому навредить.
        – Не знаю.
        Коломба вздрогнула:
        – Ты не знаешь, умер ли он? Поверь мне, он мертв. Неприятно это говорить, но он умер на моих глазах.
        Несколько секунд Лука помолчал, а потом снова заговорил, понизив голос:
        – Иногда я навещаю мальчика, который жил во втором контейнере. Его положили в больницу. Он говорит, что родители никогда его не навещают. Мне кажется, это плохо.
        – Да, Лука, так и есть, – сглотнув ком в горле, сказала Коломба.
        – На Шифре его звали ОГ. Я и сейчас так его называю. И мы до сих пор перестукиваемся. Ему… так больше нравится. ОГ верит в магию, госпожа Коломба. Он верит, что Отец может вселяться в новые тела, как Король теней. Это враг Людей Икс. – Лука посмотрел на ее отражение в зеркале. – А я верю, что у него был сын, которого он вырастил себе подобным. А может, и не один. Но это не важно. Если у него есть сыновья, вы всех их убьете.

5

        Данте оделся со старомодным шиком: в серое пальто до лодыжек, костюм-тройку цвета оружейной стали, красный галстук и шляпу-борсалино. Единственной данью современности были ботинки на платформе от Александра Маккуина и черная перчатка, скрывающая его изуродованную руку. Для прогулки по слякотным тропам подобное облачение мало подходило, и, несмотря на ходунки, он то и дело поскальзывался.
        Грязным было и место убийства Мартины. Альберти помог Данте сесть на камень, на котором еще оставался прилипший обрывок двухцветной ленты карабинеров. Дерево, проткнувшее девушку насквозь, спилили, но Данте не составило труда представить, как кровь с ее подвешенного в воздухе тела капает на снег.
        – Отец так не убивал, – сказал из-за его спины Альберти.
        – Ты прав. Он вел себя поприличнее: попросту поручал Немцу зарезать своих жертв и растворить их трупы в кислоте, – ответил Данте, продолжая мысленно наблюдать за агонией девушки. – Смерть Мартины была мучительной.
        – Об этом можно было догадаться и не приходя сюда. К тому же госпожа Каселли велела нам сидеть дома.
        Данте взглянул на Альберти из-под зеркальных очков:
        – Что ты думаешь о моем брате?
        – Что он вам не брат.
        – Я решил считать его братом, пока не доказано обратное. – Сон о встрече с Лео живо вставал в его памяти.
        – ДНК…
        – ДНК его волоса, найденного в дормитории ОБТ. Тебе не приходило в голову, что он мог специально его там оставить? – Данте развел руками. – И потом, братья бывают разные. Приемные братья, единоверцы, масоны, тамплиеры… Хотя лично я склоняюсь к мысли, что тамплиеры тут ни при чем. Но если увидишь кого-то похожего на персонажа из «Имени розы», скажи.
        – Хорошо, господин Торре, – терпеливо пообещал Альберти.
        – Вернемся к Лео. Думаешь, он из тех, кому нравится устраивать такие кровавые инсталляции?
        Альберти задумался.
        – Мне он казался вполне разумным человеком.
        Данте кивнул, затушил окурок о перчатку и положил его в карман.
        – По крайней мере одна его часть действует разумно, иначе он давно бы погиб. И какой вывод из этого напрашивается?
        – Что у него был какой-то… мотив? – неуверенно предположил Альберти.
        – Ты изменился к лучшему за время моего отсутствия. Молодец. – Опираясь на ненавистные ходунки, Данте поднялся. – А теперь пошли в амбар.
        Дверь была заколочена и опечатана карабинерами. Данте прислонился к бетонной стене и снял солнечные очки.
        – Не хотите заглянуть внутрь? – спросил Альберти, прижимаясь глазом к щели между досками.
        – Все, что там можно было найти, уже нашли. – Прикрыв глаза ладонью, Данте огляделся. – У тебя в машине есть лом?

6

        Звонок в «Signal» раздался, когда они были еще в двадцати километрах от Портико. Коломба только что поговорила с Барт, которая уезжала в Римини со своей командой: ей приказали заново провести экспертизу на «Вилле „Покой“», поскольку та, что сделали военные, не принесла никаких полезных результатов. Барт была рада помочь им в расследовании, но ее злило, что ее не предупредили о командировке заблаговременно, – из-за дополнительной нагрузки она совсем забросила свою основную работу в Милане.
        – Где ты? – спросила Коломба Данте, услышав в трубке шум ветра.
        – На старой мельнице.
        – Я ведь просила тебя не выходить из дому?
        – А ты не забыла, что ты мне не мать? В общем, я позвонил, потому что нам нужно съездить домой к Кончо. Если назовешь адрес, я попробую проникнуть туда сам, а Альберти постоит на стреме.
        Машину Коломбы резко повело.
        – Жди меня в Портико и не лезь на рожон.

        Они встретились перед музеем, где выставлялись знаменитые посеребренные бронзовые монеты времен Римской империи, которые жители Портико отстояли от поползновений Национального римского музея. Коломба помнила об этом, потому что одним из демонстрантов был ее собственный отец. В свое время она даже опасалась, что из-за этой истории ее не примут в полицейскую академию: родители-бунтари являлись серьезным препятствием при отборе, хотя отец Коломбы вовсе не был бунтарем. Скорее его можно было назвать потомственным консерватором.
        Встреча Эспозито и Данте представляла собой почти трогательное зрелище: последний даже позволил себя обнять.
        – Гений, я был уверен, что больше тебя не увижу. Но человек полагает, а Бог располагает, а?
        – Я вернулся специально, чтобы тебя разочаровать. Ты же куришь, да? У меня сигареты закончились.
        – А то… – Эспозито отдал ему полпачки и обнял Альберти. – Ну ты и здоровяк, амиго. Поделишься анаболиками?
        – Да отвяжитесь вы все от меня. Ничего я не принимаю. Просто немного упражняюсь с весом.
        – Ну да, как же…
        Коломба отправила обоих амиго присматривать за домом и обсуждать прошедший день, а сама осталась с Данте, который внезапно показался ей вовсе не усталым. И зрачки у него были огромные.
        – Ты что натворил? – спросила она.
        – Ничего.
        – Помнишь правило «никакой брехни»?
        – По дороге сюда нам встретились пожилые велосипедисты-любители. Видела бы ты, как резво они крутили педали на подъеме! Ну, я и попросил Альберти их обыскать. – Данте сунул руку под пальто и приложил к груди. – Не знаю, что за гадость была у них во фляжке, но у меня сердце стучит как бешеное.
        – Тебе что, жить надоело? И зачем только я с таким трудом тебя разыскивала!
        Данте крутил пируэты вокруг ходунков.
        – Потому что иначе твоя жизнь была бы серой, КоКа. Итак, как прошла встреча с Лукой?
        Коломба рассказала о Шифре, и оживление Данте разом схлынуло.
        – Эй… Тебе плохо? – спросила она.
        Он пожал плечами:
        – Просто позавидовал кучке мальчишек, которые писали друг другу послания какашками.
        – Почему?
        – Им хотя бы было с кем поговорить. А у меня все тринадцать лет был только Отец, да и тот с закрытым балаклавой лицом.
        – И Лука, и остальные ребята, кажется, уверены, что где-то до сих пор орудует Отец или его преемник.
        – И никто не подходит на роль преемника лучше Лео. Сынок, сменяющий Отца. Лучший сынок. – Данте закурил. – Итак, мы идем к Кончо?
        – Не думаю, Данте. Если Лупо узнает, то воспримет это как объявление войны. И потом, если бы в квартире были какие-то улики, их бы уже нашли.
        – Давай так: услуга за услугу. Я объясню тебе Шифр Луки, а ты согласишься рискнуть.
        – Ты знал Шифр?
        – Нет. Я его понял. – Данте постучал по капоту. – Я только что сказал тебе «привет». Ну что, по рукам?
        Любопытство взяло над Коломбой верх.
        – Ты мне за это заплатишь. Ладно.
        Данте поднял здоровую руку:
        – Смотри внимательно. Я научу тебя новому способу считать. Я наткнулся на него в эссе Айзека Азимова.
        – Я читала одну из его книг. Он пишет про роботов.
        – Ты еще скажи, что Рафаэль писал одних Мадонн. – Данте поднял большой палец. – Один. – Он опустил большой палец и поднял указательный. – Два.
        – По-моему, не очень-то изобретательно.
        – Постой, сейчас будет самое интересное. – Он поднял большой и указательный пальцы. – Три. – Он поднял средний палец и опустил остальные. – Извини. Четыре. – Он показал большой и средний пальцы. – Пять.
        – Если честно, я уже запуталась.
        – Я считаю в двоичной системе. Это язык, созданный для компьютеров…
        – Пока понятно.
        Данте наслаждался собственной эрудицией.
        – В нем только две цифры: ноль и единица. Эта позициональная система счисления, в отличие от десятичной, берет за основание двойку, причем позиция отсчитывается справа налево. В Шифре Луки вместо нулей и единиц тире и точки. Что до остального, то они просто пронумеровали буквы в алфавитном порядке, начав с единицы, без использования более длинных двоичных кодов, соответствующих каждой букве. Дай мне листочек…
        – Не надо, я верю тебе на слово, – сказала Коломба. У нее разболелась голова. – Надо позвонить Д’Аморе и найти кого-то, у кого есть ключи.

7

        Флориана – тридцатилетняя квартирная хозяйка Мартины – встретила Данте и Коломбу перед входом в четырехэтажный дом, выходящий на небольшую площадь.
        – Приятно познакомиться, синьорина, – затараторил Данте, приподняв шляпу. – Я старший инспектор Валле, – представился он фамилией приемного отца. – А это моя коллега Карелли. Замначальника полиции Карелли из восемьдесят седьмого участка[27 - «87-й полицейский участок» – цикл детективных романов, рассказов и повестей американского писателя Эда Макбейна.].
        – Очень приятно, – сказала Коломба, свирепо покосившись на него.
        Она читала пару книг из этой серии, и они даже ей понравились, хотя обычно она не любила детективы. Слишком правдоподобные будто переносили ее на работу, а слишком надуманные вызывали у нее раздражение.
        – Квартира находится на антресольном этаже, но у нас, к сожалению, нет лифта, – сказала Флориана.
        Данте показал на ходунки:
        – Вы из-за этих штук волнуетесь? Не беспокойтесь, они временные. И пойдет только она. Я посмотрю снаружи.
        – Ты сам хотел сюда приехать… – вполголоса сказала Коломба.
        – Я же не говорил, что хочу войти. Ну же, КоКа, ты куда лучше меня умеешь копаться в чужих вещах.
        Коломба отвернулась.
        – Знаете, ваш коллега кого-то мне напоминает, – сказала Флориана, провожая ее вверх по лестнице.
        – Да, огромную занозу в заднице.
        Двухкомнатная квартира Мартины была обставлена дешевой мебелью, будто оставшейся после каких-то отошедших в мир иной пенсионеров. В ванной висели большое квадратное зеркало с неоновой подсветкой и два пластиковых шкафчика – черный и белый. Жилище погибшей девушки напоминало одну из меблирашек, которые Коломба снимала в юности. Арендовывать приличную квартиру было бессмысленно, потому что она почти круглые сутки проводила на службе. Ее тогдашнего шефа звали Ровере. Немец заложил в его дом бомбу по приказу Отца.
        – Мы с ней не дружили и общались только по поводу арендной платы. Но я ужасно расстроилась. – Флориана поскребла ногтем пятнышко на косяке в гостиной. – Надо бы найти новых жильцов, но мне почему-то кажется, что это неправильно по отношению к ней. Хотя ее вещей здесь больше не осталось.
        – Она долго здесь жила?
        – Примерно года полтора. Но она говорила, что ее скоро отправят куда-то еще.
        – Ее должны были перевести?
        – Так она сказала. Но мы это почти не обсуждали. Она… в общем-то, не обязана была предупреждать, что съезжает. – Под внимательным взглядом Коломбы женщина замялась. – Договор мы вроде как не подписывали… Я уже говорила это вашим сослуживцам. Это же не преступление, правда?
        – Я бы с вами не согласилась, но сейчас это не важно.
        Коломба протянула руку, и Флориана, вложив в ее ладонь ключ, торопливо удалилась. Дождавшись, пока ее шаги затихнут, Коломба открыла рольставни. Данте, смеясь как ненормальный, гонял голубей. Она свистнула ему, и он подошел к окну. Голова его доходила почти до карниза, так что они могли беседовать, не повышая голоса.
        – Все вещи уже вывезли. Так я и думала, – сказала Коломба.
        – Даже оставшиеся продукты?
        – Ты серьезно?
        – Да. Обычно открытые пачки выбрасывают, но я надеюсь, что родители Мартины слишком горевали, чтобы проводить генеральную уборку.
        Заглянув в кухонные шкафчики, Коломба вернулась к окну:
        – Весь список огласить?
        – Если не трудно.
        – Две банки соли – морская и поваренная, полупустая бутылка оливкового масла, коробка чая для похудения. Шоколадные вафли и полкило макарон.
        – Цельнозерновых?
        – Нет.
        – Посмотри под плитой. Туда обычно закатывается самое интересное.
        – Почему бы тебе не войти и самому не посмотреть?
        – Потому что я несчастный инвалид.
        Коломба покорно заглянула под плиту, наколола комки пыли и засохшую макаронину на лезвие складного ножа и сбросила все это на голову Данте. Тот взвизгнул от отвращения.
        Прыснув от смеха, она закрыла окно и спустилась, чтобы вернуть ключ хозяйке. Когда она вышла на площадь, Данте сосредоточенно разглядывал макаронину, нанизанную на авторучку, которой он никогда не пользовался.
        – По-твоему, у нее нормальный цвет?
        – А какого цвета она должна быть? Я нашла ее прилипшей к полу.
        – Не напоминай. – Данте подул на макаронину, сунул ее в рот, пару секунд пожевал и наконец выплюнул.
        – Можешь еще раз повторить? – спросила Коломба. – Хочу тебя сфотографировать.
        Данте вытер губы перчаткой.
        – Неблагодарная! Я жертвую собой во имя расследования.
        – Просто так ты бы эту гадость в рот не сунул, значит тебе пришла какая-то идея. Так что выкладывай, если не хочешь получить по башке ходунками.
        – Я только хотел проверить, не питалась ли Мартина едой для диабетиков и не принимала ли она регулярно какие-то лекарства. Под плитой ты нашла только таблетку аспирина. Ни колпачков от шприцев, ни блистерных упаковок…
        – Будь у Мартины диабет, ее бы отправили в отставку. Диабетики получают инвалидность.
        Данте вытер взмокший от пота лоб: напиток велосипедистов перестал действовать.
        – Согласно результатам аутопсии, С-пептид у нее был ниже нормы. Надеюсь, ты знаешь, что это?
        – Дай-ка свои ходунки.
        Данте вскинул руки:
        – Ладно-ладно. Это что-то вроде прекурсора инсулина. Если содержание С-пептида в крови понижено в сравнении с содержанием инсулина, значит инсулин был не выработан поджелудочной железой, а введен извне. Я научился этому из заключений американских судмедэкспертов, проводивших экспертизы тел самоубийц. В США такой способ используется чаще, в том числе для убийства пациента.
        – По-твоему, Лео ввел Мартине инсулин?
        Данте изобразил, что втыкает в себя невидимую иглу:
        – Он знал, что впоследствии след от инъекции скроет рана, и, напав исподтишка, сделал ей укол. Для человека, не страдающего диабетом, большая доза смертельно опасна, особенно на голодный желудок. Уже через пару секунд у него откажут ноги. Потом Лео дал ей сахара, чтобы снова поднять гликемический индекс, а когда понял, что она приходит в себя, сбросил ее с обрыва на дерево.
        – Боже…
        – И бедняжка пережила агонию в сознании, – с отсутствующим взглядом добавил Данте.
        – Если бы она уехала, то могла бы остаться в живых, – сказала Коломба. – Она сказала квартирной хозяйке, что ее должны перевести, хотя в отчетах, которые я читала, об этом нет никаких упоминаний.
        Данте приподнял правую бровь из-под очков:
        – Интересно. Кто может знать, опущено ли что-то в отчетах?
        – Только карабинеры.
        – Тогда у меня для тебя плохие новости.

8

        Дежуривший на проходной бригадир Бруно уставился на Коломбу через видеодомофон, словно ко входу пригнали грузовик навоза. Она не смотрела в объектив и, казалось, нервничала еще больше его самого.
        – Что вам нужно? – спросил он. Динамик придавал его голосу электрическое потрескивание.
        – Мне нужен Лупо. Передай ему, пожалуйста, что я жду его в баре на углу, чтобы поговорить о Мартине Кончо.
        – Не смейте даже имя ее упоминать, понятно?
        – Мне и самой это не слишком приятно. Скажи, что, если он не поторопится, я вернусь домой.
        Бруно промаршировал по коридору до кабинета Лупо, который был занят чтением отчетов подчиненных о текущих делах. Его гематомы исчезли, но в последние несколько недель он неизменно был не в духе и оставлял на автоответчике Виджевани все более гневные сообщения. «Проклятье! Они не могут отстранить меня от дела!» – надсаживал горло он. Переданные Бруно слова Коломбы привели его в холодную ярость.
        – Я пошлю ее в задницу, – сказал Бруно.
        Лупо выпятил подбородок:
        – Нет. Я сам ее пошлю.
        – Держи себя в руках, – сказал Бруно. – Не забывай про ее крышу.
        Лупо не удостоил его ответом. Надев куртку, он форсированным шагом вышел из участка. Рука его инстинктивно опустилась на рукоять пристегнутого к ремню пистолета. Не дойдя до бара нескольких метров, он узнал Коломбу, но тут же заметил, что она не одна. За столиком с ней сидел какой-то хмырь, похожий на бородатого Дэвида Боуи. Мужчина обернулся и, приспустив зеркальные очки, с ироническим блеском в глазах наблюдал за его приближением.
        – Добрый вечер, фельдфебель. Очень приятно познакомиться, – сказал он.
        – Кто вы такой?
        – Самый похищаемый человек в мире: дважды меня похищал один и тот же человек, а в третий раз, как говорят, ИГИЛ. Представьте меня без бороды и перчатки. – Сняв перчатку, Данте продемонстрировал ему свою больную руку.
        У Лупо подкосились ноги.
        – Иисус, Мария и Иосиф, – выдохнул он. – Поверить не могу.
        Данте протянул ему свою водку с тоником, благодаря которой вернул себе немного оживления и тахикардии.
        – Можете проверить мои отпечатки. Отделав вас в лесу, Коломба отправилась искать меня.
        Коломба кивнула:
        – Простите, Лупо, но у меня не было другого выбора.
        – Вы могли бы все объяснить, вместо того чтобы на меня кидаться!
        – Вы бы мне не поверили, увидев труп Мартины.
        Лупо почувствовал, что его гнев тает с каждой секундой.
        – Но потом бы поверил. Я целый месяц гадал, что за херня происходит. Кто ее убил? ИГИЛ?
        – Вот именно, ИГИЛ, – ядовито сказал Данте.
        – В лице Бонаккорсо, – вмешалась Коломба. – Мы считаем, что убийца – он.
        – Этот говнюк заявился в наши края? – с недоверием спросил Лупо.
        – Вы не в курсе о текущем расследовании, потому что отдел по борьбе с терроризмом вам не доверяет, – встрял Данте. – Но мы не из ОБТ и предлагаем вам оливковую ветвь. А также что-нибудь выпить.
        Лупо сел и заказал бурбон, хотя никогда не выпивал днем. Ситуация казалась ему совершенно неправдоподобной: он сидит за одним столом с женщиной, которая сломала ему нос, и спокойно беседует с человеком, которого весь мир считает погибшим.
        – Что вам от меня нужно?
        – Информация. Скажем так: мы с ОБТ соревнуемся, кто первым найдет Бонаккорсо, – сказал Данте.
        – Разумеется, если вы станете об этом болтать, нас всех обвинят в разглашении государственной тайны, – сказала Коломба. – Так что держите язык за зубами.
        – Вы правда считаете всех карабинеров за идиотов? – спросил Лупо.
        – Это я так считаю, шериф, – сказал Данте.
        – Не называйте меня шерифом. Меласы как-то связаны с этой историей?
        Коломба помолчала и, посмотрев фельдфебелю прямо в глаза, ответила:
        – Они были тюремщиками. Бонаккорсо убил их, прежде чем исчезнуть.
        Лупо покачал головой:
        – Брехня какая-то.
        Данте снял галстук и расстегнул рубашку:
        – Видите шрам? Бонаккорсо вставил сюда дыхательную трубку. Он продержал меня в заложниках полтора года. Называйте как хотите, но это не брехня.
        Лупо отвел взгляд:
        – Что вы желаете знать?
        – У Мартины был парень? – спросил Данте, застегиваясь.
        – Насколько мне известно, нет. Я бы знал.
        – Коломба говорила, что видела ее с механиком, который покончил с собой. – Данте сделал вид, что задумался. – Как же его звали…
        Лупо снова вскочил:
        – С Лорисом Мантони? С этим наркоманом?! Да ни в жизнь!
        – Может, она не знала, что он наркоман, – сказала Коломба.
        – Это все знают. – Официантка принесла виски, и Лупо покрутил стакан в руках. – Особенно мы, карабинеры. Проблемы с законом он нажил еще до совершеннолетия.
        – Всегда из-за наркотиков?
        – Лориса судили за мошенничество и преследование, хотя, по его словам, девушку ту он просто «доставал». Его даже пару раз отправляли на принудительное лечение. – Фельдфебель пожал плечами. – В последнее время он завязал с наркотой, да только ненадолго. Но не стоит винить в этом его одного. Папаша его – настоящий говнюк. Своими тумаками сделал из сына дебила.
        – Кто его папа?
        – Конченый алкаш из тех, что вечно отираются в барах Конельяно. Он бил жену, сына и всех, кто на свою беду ему не приглянулся. Как и Лорис, он успел несколько раз побывать за решеткой – всегда по глупости, – а теперь работает шофером. Гаспаре его зовут.
        Коломба записала имя.
        – Это все, что вы хотели спросить? Меня работа ждет, – сказал Лупо.
        – Расскажите только, почему Мартина хотела уехать из Портико.
        Лупо напрягся:
        – Кто вам сказал такую ерунду?
        Данте прищурился, и Лупо почувствовал себя так, словно его просвечивают рентгеновскими лучами.
        – Вы этого не знали. Но может быть, девушка обсуждала вопрос с центральным командованием в обход вас.
        – Невозможно.
        – Почему тогда она расторгла аренду?
        – Вы что, говорили с хозяйкой? – Лупо стало не по себе.
        – И обыскали квартиру, – не отводя взгляда, сказал Данте. – Успокойтесь, там не было ничего интересного.
        – А с чего бы ему там быть? – с невольной резкостью спросил Лупо.
        – Вы знаете, что только что расслабили плечи? Что вас тревожило?
        Коломба сжала его плечо:
        – Данте, можно тебя на минутку? Кажется, мы немного отклоняемся от темы.
        – Вовсе нет. КоКа, это Мартина подбросила на твой участок молоток. И Лупо обо всем знал.

9

        Коломба сто раз видела, как Данте исполняет этот трюк, но так и не сумела к нему привыкнуть. Он пользовался словами, как разрядами тока, чтобы вызвать человека на эмоции, а потом считывал его реакцию. Но как он додумался связать найденный в ее саду молоток с Мартиной? Самой ей ничего подобного и в голову не приходило.
        Однако Данте, без сомнения, попал в яблочко. Лупо покраснел и с деланым возмущением напустился на него, пытаясь скрыть замешательство:
        – Мне плевать, кто вы такой! Я не собираюсь выслушивать подобные инсинуации!
        – Я никому не расскажу, – невозмутимо отозвался Данте.
        – Можете положиться и на мое молчание, – подыграла Коломба. – Уверяю вас, Лупо, что ваша откровенность нужна нам для поимки Бонаккорсо. Вы с Мартиной заранее обо всем условились?
        – Нет, и я ничего не знал, – чуть погодя сказал Лупо. – Я сам только потом догадался.
        – Как?
        Достав из кармана бумажник, Лупо вынул из него лоскут яркой ткани и развернул перед Данте:
        – Это я нашел в ее вещах. Если дотронетесь, Богом клянусь, я вас пристрелю.
        – КоКа… знаешь, что это?
        Коломба узнала диснеевские рисунки:
        – Похоже на обрывок наволочки Томми, в которую был завернут молоток.
        Кивнув, Лупо снова убрал лоскут в карман.
        – Мартина приехала домой к Меласам первой. Она могла найти и спрятать молоток, но, Богом клянусь, я понятия не имею, что толкнуло ее на такую выходку. Может, она хотела защитить парня – больше ничего мне и в голову не приходит, – но с чего бы ей прятать молоток у вас…
        Данте кивнул Коломбе: Лупо говорил правду.
        – Вряд ли Мартина сделала это по собственной инициативе. Думаю, ее подбил Бонаккорсо, – сказал он.
        – Чтобы подставить госпожу Каселли? – начиная понимать, спросил Лупо.
        Данте кивнул:
        – Бонаккорсо боится Коломбу. Он знает, что рано или поздно она до него доберется.
        Коломба не сомневалась, что Данте лжет, но промолчала.
        Лупо поднялся.
        – Как долго эта история с Бонаккорсо будет оставаться военной тайной?
        – Пока его не поймают, а может, и дольше, – сказала Коломба. – Мне жаль.
        – Я созваниваюсь с родителями Мартины почти каждый день. Они уверены, что их дочь погибла, исполняя свой долг. Я не допущу, чтобы кто-то стал болтать, будто она поскользнулась на банановой кожуре.
        – Этого не случится, – сказал Данте. – Обещаю. Мы будем держать вас в курсе о подвижках в расследовании, если вы не станете распускать язык перед спецслужбами.
        Лупо погрозил ему пальцем:
        – Смотрите же, а то я вас найду.
        Он пошел прочь, и Данте улыбнулся Коломбе:
        – У нас есть союзник.
        Она схватила его за грудки:
        – В следующий раз я тебя в канаву брошу. Не люблю, когда из меня делают дуру. Почему ты ничего не сказал мне о Мартине?
        – Потому что я только сейчас это понял.
        – Да неужто.

10

        Когда они вернулись в Медзанотте, Альберти и Эспозито доедали ужин за кухонным столом, который вынесли во двор.
        – Спасибо, что дождались! – сказала Коломба. – Вы бы еще заперлись от нас.
        – Мы вас ждали, но уже десять… – пробормотал Эспозито в свое оправдание.
        – У нас еще осталась теплая паста, госпожа Каселли, – сказал Альберти. – Макароны «а-ля коп» из всего, что нашлось в холодильнике. Господин Торре, они без мяса.
        – Спасибо, я не голоден, – откликнулся тот, заходя в свою комнату из сада, а Коломба бросилась доедать остатки пасты прямо из сковороды.
        Пока она принимала душ, Данте с помощью полицейских вытащил кухонный диван в сад за домом и улегся, задумчиво глядя в небеса и куря одну сигарету за другой.
        Когда воодушевление, вызванное первым днем расследования, выдохлось, его снова начали одолевать печальные мысли об Отце. Как бы он его ни ненавидел, Отец стал частью его самого – спутником его взросления, похитителем и наставником. Данте размышлял о тринадцати годах, проведенных в силосной башне. От этих лет остались лишь обрывочные воспоминания. В его памяти повторялись визиты Отца, зубрежка, тесты на интеллект, загадочные изнурительные игры… и невыносимая боль от ударов розгой по руке – Отец заставлял его наказывать себя всякий раз, когда он вел себя как «скотина». Он не помнил дня своего похищения – только день побега, когда он застал Немца врасплох. Данте знал: все, что он помнил о своей жизни до этого момента, было ложными воспоминаниями, внедряемыми ему тюремщиком из года в год. Что, если Лео и правда может пролить свет на тайну его истинной личности? Возможно, воспоминания о Коробке не просто кошмар?
        – Снова не в духе? – спросила Коломба, высунувшись из-за стеклянной двери. Она успела переодеться в свой обычный затрапезный костюм.
        Данте сел.
        – Просто думаю о прошлом, которое никогда не умирает. И спрашиваю себя, что затевал мой брат, когда принес сюда войну.
        – Какую войну?
        Данте ухмыльнулся:
        – Войну между добром и злом. Почему он не оставил тебя в покое? Почему бросил меня?
        – Я-то надеялась, что это ты мне объяснишь.
        Данте постучал себя по лбу:
        – У меня в котелке пусто. Это ты у нас ищейка.
        – Бывшая… – пробормотала Коломба.
        – Точно, ты гражданский консультант, – улыбнулся он. – Думаешь, у спецслужб есть что-то стоящее на механика?
        – Возможно, но я не намерена их спрашивать. Они не связали его самоубийство с Лео, и я не собираюсь подводить их к этой мысли. То же касается Томми и Отца. Любая информация, которую мы запрашиваем, – это информация, которую мы предоставляем.
        – А Ди Марко не заметит, что ты что-то от него скрываешь?
        Коломба потеснила Данте на диване и перетянула на себя часть покрывала.
        – Я десять лет управлялась с начальниками, требующими срочных результатов, и знаю, как далеко с ними можно зайти.
        – И как ты собираешься действовать?
        – Как полагается – буду гнать лошадей.

11

        Данте с каждым днем все больше набирался сил, а Коломба и ее команда всю следующую неделю разыскивали родных и друзей Лориса и Мартины, пытаясь понять, не познакомилась ли эта парочка с Лео или каким-нибудь его сообщником. Однако узнать им удалось немногое: Мартина говорила паре подруг о будущем повышении, но только вскользь, а по словам немногих друзей Лориса – в большинстве своем алкоголиков и наркоманов, – в последний месяц он расплевался со всеми приятелями и засел дома, в одиночку нюхая кокаин.
        Встретилась Коломба и с бабушкой и дедушкой Томми – родителями первого мужа Терезы. Пожилая пара жила в сером палаццо в Биелле, и кожа их была такой же серой, как и дом. Похоже, старики Карабба не жили, а лишь дожидались смерти. Из разговора с ними Коломба вынесла для себя только одно: они ненавидят невестку и считают, что на ней лежит ответственность – по крайней мере моральная – за смерть их сына. Тереза любила красивую жизнь, пилила мужа, чтобы тот больше зарабатывал, и всеми способами пыталась сплавить сына в какой-нибудь приют, хотя муж был против, потому что любил Томми.
        – Терапевт Томми утверждает, что она была в хороших отношениях с сыном, – сказала Коломба, представившаяся социальной работницей.
        – Может, сейчас это и так, – сказал старик. – А в былые времена она как будто жалела, что Томми не погиб вместе с ним.
        – А что случилось после его смерти?
        – Тереза уехала на шесть месяцев и увезла с собой Томми. Хотела работать в турагентстве в Греции. Говорила, что море пойдет мальчику на пользу.
        – Когда вы последний раз видели Томми? – спросила Коломба.
        – Я приехал его проведать за день до их отъезда. Мальчик рыдал в три ручья. Он понял, что покидает родину навсегда.
        – Но сейчас он вернулся.
        Карабба переглянулись.
        – Может, лучше бы они остались в Греции, – сказала бабушка Томми.

        Тем временем воссоединившиеся Эспозито и Альберти занялись отцом механика. Как и сказал Лупо, после работы Гаспаре Мантони ошивался в баре для дальнобойщиков в Конильяно. Увидев, как шестидесятилетний Мантони – низкорослый, худощавый старик с приплюснутым носом, в натянувшейся на мускулистых венозных руках клетчатой рубашке – сидит перед бокалом красного вина, положив локти на стойку, Эспозито тут же решил, что он смутьян. Он показал ему удостоверение:
        – Господин Мантони?
        – Гляньте, кто явился мозги мне канифолить, – сказал тот хозяину бара, который благоразумно притворился, что протирает стаканы.
        – Мы не отнимем у вас много времени. Не хотите поговорить на улице?
        – Мне и тут хорошо.
        Альберти встал у отца Лориса за спиной, а Эспозито подтащил к стойке табурет. Повернувшись к мужчине, он спросил:
        – Думаешь впечатлить меня своим мудачеством? Да я таких, как ты, на завтрак ем.
        Мантони подтолкнул локтем бокал, пролив вино на шерстяные брюки Эспозито:
        – Ой.
        Эспозито собрался было отвесить ему подзатыльник, но Мантони с кошачьей ловкостью увернулся, схватил бутылку и разбил ее о край стойки. Альберти обхватил мужчину, и розочка выпала из его руки, но он тут же пинком сшиб Эспозито на пол и прижал молодого человека к колонне. Работяги за другими столиками загорланили, требуя оставить старика в покое, и в полицейских полетели стаканы и пакетики из-под чипсов.
        – Он первый начал! – крикнул Альберти, ударив Мантони кулаком в поясницу.
        Тот развернулся, чтобы дать сдачи, размахивая мозолистыми кулаками, но Эспозито потянул его за ноги и повалил на пол. Альберти, повысив голос, велел посетителям оставаться на своих местах, и двое полицейских выволокли Мантони на тротуар перед баром.
        Эспозито достал из кармана телескопическую дубинку и разложил ее взмахом руки:
        – Хочешь, я ее тебе в задницу засуну?
        Мантони засмеялся и показал на красное пятно на брюках Эспозито:
        – Киска, ты забыла прокладку надеть.
        Эспозито ударил его в лицо и разбил ему губы:
        – Сам носи прокладки, мудила.
        Не переставая смеяться, стоящий на четвереньках Мантони сплюнул кровь:
        – Ладно. Какого хрена вам надо?
        Эспозито снова ударил его дубинкой, на сей раз по спине:
        – Поговорить о твоем сыне. Понял, осел?
        Мужчина прислонился к стене и окровавленными пальцами свернул самокрутку.
        – Какого хрена вам от него надо? Он на том свете.
        – Вопросы будем задавать мы, – ответил Эспозито, помахав дубинкой у него перед носом, что, похоже, не произвело на Мантони никакого впечатления. – Когда ты видел его последний раз?
        – В морге. Меня привели на опознание.
        – До этого!
        – Два месяца назад. Я заезжал к нему, чтобы поменять резину.
        – И больше вы не виделись?
        – Нет.
        – Ты знал, что он принимает наркотики?
        – Я думал, он в завязке, но такие, как он, никогда не бросают. – Мантони закурил мятую, испачканную в крови самокрутку. – Только делают перерывчик, чтобы потом еще больше кайфануть.
        – Может, он нуждался в поддержке, – сказал Альберти.
        Мантони пожал плечами:
        – Может, и так. Но не мне учить кого-то жить.
        – Значит, за месяц до его смерти ты с ним ни разу не общался? – спросил Эспозито.
        – Пару раз болтал по телефону.
        – О чем?
        – А тебе что за дело? – Эспозито ударил его дубинкой по ляжке. Мантони потер ушибленное место. – Иди на хер. Одна из покрышек оказалась лысой, и я хотел ее вернуть, но он больше сервис не открывал. Оба раза находил предлог меня послать.
        – Какой?
        – Якобы говорил по другой линии. Но не спрашивайте с кем и о чем, потому что он мне не сказал. – Мантони выплюнул окурок в водосток и поднялся. – Могу я идти, или вы и дальше будете пересчитывать мне косточки?
        – Ты в курсе, что мы можем арестовать тебя за нападение на представителя власти при исполнении? – спросил Альберти.
        – Ну так арестуйте, вы от меня разрешения, что ли, ждете?
        – Иди на хрен. Проваливай. – Эспозито подтолкнул его в спину.
        Мантони, не оборачиваясь, показал им средний палец:
        – Если передумаете, ищите меня здесь.

12

        Пока двое амиго приходили в себя после драки с отцом Лориса, Коломба вернулась из Биеллы и стащила Данте с дивана, чтобы встретиться с Деметрой Мелас. Женщина переехала в Кальо – другую деревню в окрестностях Портико, но ниже в долине. Она остановилась на перестроенной под жилой комплекс ферме, населенной по большей части пенсионерами, которые разводили на своих садовых участках куриц и кроликов. Деметра же выходила в сад, только чтобы курить за пластиковым столом, покрикивать на шумных соседей и кидаться в кур камнями. На цепи она держала двух вывезенных по ее распоряжению из Афин доберманов, которые при виде Коломбы и Данте вскочили и зарычали.
        – Госпожа бывшая полицейская осчастливила меня визитом, – засмеялась Деметра. – И даже прихватила с собой дружка-инвалида.
        – Я не мог пропустить столь приятное знакомство. – Данте отпустил ходунки и потянулся здоровой рукой к мордам псов.
        Коломба сжала в кармане с драной подкладкой пистолет.
        – Не делай глупостей.
        Данте почесал доберманов за ушами, и оба тут же перестали лаять и радостно запрыгали вокруг него.
        – Ты о чем?
        – Не трогай моих собак! – закричала Деметра.
        – А вы не держите их на цепи, – сказал Данте и отцепил псов.
        Коломба снова положила руку на пистолет, но доберманы, не обращая на нее никакого внимания, закружились по двору, мочась на газон. Деметра раздраженно встала, взяла их за загривки и заперла в своих мини-апартаментах.
        – Могу я узнать, что еще вам от меня нужно? – спросила она.
        Данте оперся о ходунки.
        – Хотели сообщить, что денег брата вам не видать как своих ушей, – коротко сказал он.
        Деметра прищурилась:
        – Это деньги Томми.
        – Деньги будут арестованы из-за незаконного происхождения. Вам повезет, если по окончании расследования не арестуют вас саму.
        Деметра от души расхохоталась:
        – Ну и ахинея! У тебя еще и с головой не все в порядке.
        Данте снял перчатку:
        – Меня зовут Данте Торре, и ваш брат менял мне капельницу полтора года, пока я находился в заложниках у террориста по имени Лео Бонаккорсо.
        Коломба оттащила его в сторону:
        – Ты каждому встречному собираешься все выкладывать? Ладно еще Лупо, но не этой же шлюхе…
        – Можем, конечно, подвергнуть ее пыткам, если хочешь. В противном случае это наш единственный козырь. Если у нее рыльце в пушку, то она уже и так все знает и знает, что мы знаем.
        Коломба фыркнула:
        – Может, и так, но, если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, наше расследование прикроют еще до его начала. – Она придвинула к столу два стула и обратилась к Деметре: – А теперь давайте немного побеседуем.
        Неожиданно для обоих Деметра вытащила из-под стола бутылку дешевого бренди:
        – И выпьем за твое здоровье, Торре. – Она наполнила два пластиковых стаканчика. Коломба к своей выпивке даже не притронулась, а Данте скривился от одного запаха. – В Греции тебя тоже знают. Тебя же, кажется, в Венеции похитили?
        – Точно.
        – Мой брат тут явно ни при чем, но рисковать я не собираюсь. Сколько ты хочешь?
        – Деметра, я не собираюсь вас шантажировать. Я никак не могу помочь вам войти в наследство. Деньги Томми будут заблокированы на счетах годами, если, конечно, вашего брата не признают невиновным. Но… Это невозможно. Бонаккорсо действительно сделал вашего брата моим тюремщиком, и, когда история станет достоянием общественности, всплывут все ее мрачные подробности.
        Коломба понимала, что Данте снова разыгрывает спектакль, и, хотя ей это пришлось не по душе, она догадывалась, какую цель он преследует.
        – Это был не он, – сказала Деметра.
        – Почему вы так в этом уверены? – спросил Данте.
        – Потому что он не был злодеем. Аристид был труслив, как все мужики, но он бы и мухи не обидел. И потом, он бы побрезговал тебя лечить – он и у собаки-то клеща не мог вытащить.
        – Я никогда не говорил, что это была его идея.
        Деметра затушила сигарету каблуком.
        – Если его заставили, значит он невиновен.
        – Это зависит от того, чем ему угрожали и сколько он на этом заработал. Счета у него были внушительные…
        – Если ты скажешь это в суде, тебе поверят, – сказала Деметра. – Или ты хочешь расквитаться с мертвецом?
        – Нам нужны доказательства, – сказала Коломба. – Месть не имеет к этому никакого отношения.
        – Вернемся к причине нашего визита, – сказал Данте. – Мы хотим увидеть Томми. Задать ему вопросы. Его деньги – не моя проблема, но если я что-то узнаю, это пойдет на пользу в том числе ему.
        Деметра задумчиво посмотрела на него и наконец сказала:
        – Как вы могли догадаться, он еще не под моей опекой. Иначе я бы уехала в Грецию вместе с ним. Судья говорит, что надо дождаться окончания расследования в отношении моего брата.
        – Вам разрешают навещать его когда хотите? – спросила Коломба.
        – Да.
        – В следующий раз, как поедете, скажите, что хотите показать Томми психиатрическому консультанту.
        – У них уже есть этот клоун Пала.
        Данте покосился на нее:
        – Вы хотите заграбастать ваши денежки или нет?
        – Ладно.
        – Советую поговорить, с кем надо, лично, – вмешалась Коломба. – Не забывайте, что вы еще интересуете следователей и ваши звонки, скорее всего, прослушиваются. – Она записала номер своего мобильника на использованном билете на поезд и протянула его Деметре. – Позвоните мне с таксофона. И не называйте имен.
        Деметра взяла билет кончиками разрисованных звездочками ногтей и положила его себе под зад.
        – На перекрестке есть телефонная будка. Позвоню оттуда. Но если Аристида кто и шантажировал, так это мамаша Томми.
        – Вы уже говорили мне, что вам она не нравилась.
        – Дело не только в этом… Мы с Аристидом всегда ругались, особенно из-за его невест, если их можно так назвать. Но он никогда не дулся больше недели – то присылал мне подарок из-за границы, то звонил поздравить с каким-нибудь праздником. Но на сей раз он этого не сделал. – Из левого глаза Деметры поползла полоска туши. – Надо было связаться с ним самой. Только об этом я и жалею.

13

        Вечером они, оставив полицейских дома пересчитывать синяки, поужинали с Барт на агротуристской ферме «Волшебник Мерлин». Барт видела Данте впервые с тех пор, как он пришел в сознание, и в первые полчаса говорили только они двое, обсуждая то прошедшие полтора года, то состояние здоровья Данте, который объявил, что никогда не чувствовал себя лучше, хотя к вечеру всегда сильно уставал. Женщины ели пассателли с мясным соусом, а Данте клевал брускетты с черным трюфелем, который рос в местных лесах. Барт рассказала им о своей экспертизе на «Вилле „Покой“», которая пока принесла не больше результатов, чем анализы, проведенные военными криминалистами.
        – Клиника была общественным местом, и мы нашли тысячи генетических следов, но опознали только твои, – сказала она, глядя на Данте.
        – Неужели там нет даже ДНК Меласов? – спросила Коломба.
        – Нет. То же касается отпечатков и посторонних микрочастиц. Они были очень осторожны.
        – Это ты анализировала образец ДНК моего брата? – спросил Данте.
        – Да, но он тебе не брат, – сказала Бартоне.
        – Не обращай внимания, – сказала Коломба. – Он зациклился на этой истории.
        – Я не зациклился… Это ты собирала образцы в дормитории ОБТ?
        – Я и мои люди, а что?
        – Данте уверен, что Лео оставил образцы специально, чтобы их нашли, – объяснила Коломба.
        Барт раздумывала над ее словами, пока ела тирамису, – она была единственной, кто заказал десерт.
        – Если не берешь образцы у человека лично, определенной доли риска не избежать.
        – Барт, не потакай ему… – сказала Коломба.
        – Значит, в клинике действительно могла быть ДНК моего брата.
        – Я бы это заметила. Мы используем твой образец для сравнения. Конечно, если Лео не твой единокровный брат, мы бы не смогли определить, что ДНК принадлежит ему.
        К ним подошла официантка:
        – Кто-нибудь хочет кофе?
        Данте улыбнулся:
        – Все хотят, но не здесь. Мне наконец доставили набор для выживания.

14

        Набор для выживания Данте состоял из двадцати коробок с одеждой, пакетиками зернового кофе, лекарствами, купленными в Глубокой сети, двумя ноутбуками, стационарным компьютером, айпадом, разнообразными зарядниками, тремя «киндлами», шестидесятидюймовым OLED-телевизором, радиоприемником «Pure», кольцевым очистителем воздуха «Dyson» и, конечно, профессиональной кофемашиной, с которой Данте сдувал пылинки, как астронавт со своего космического корабля. Он тайком раскрошил и вдохнул пару таблеток из набора, и зрачки его снова расширились. Делая вид, будто ничего не замечают, Барт и Коломба дожидались, пока он перемелет в деревянной мельнице неровные темные зерна. Какое-то время он с грохотом отбойного молотка крутил ручку, а затем высыпал получившийся порошок в фильтры кофемашины.
        – Воздержанию наконец-то приходит конец. Отметим чашечкой «Misha’s Mundi». Это перуанский кофе – возможно, самый редкий в мире. Я хотел тебя им угостить еще до Венеции, но он лежал в вакуумной упаковке и прекрасно сохранился. Помимо прочего, вы сможете насладиться привкусом тропических фруктов, сена и бренди.
        – Его тоже получают из испражнений каких-нибудь животных? – с подозрением спросила Коломба.
        – Мм… Да.
        – Боже…
        – Я же не виноват, что пищеварительные ферменты творят с зернами чудеса. Этот кофе перереботан носухами – это такие животные вроде енотов. Могу тебя заверить, что с ними прекрасно обращались.
        – Им достаточно было покакать, а нам придется это пить, – проговорила Барт, лежа на кровати Данте. В клинике она постоянно работала допоздна и совершенно вымоталась.
        – Зерна вымываются из экскрементов и поджариваются при температуре двести тридцать градусов. А экскременты есть во всем, что мы едим, например в бесплатных орешках, которые стоят на барных стойках. Половина из них содержит следы фекалий, оставленные персоналом.
        – Это правда, – подтвердила Барт.
        – Меня сейчас вырвет, – сказала Коломба.
        Данте понюхал фильтр, прежде чем его привинтить:
        – КоКа, а с каких пор ты не пьешь кофе? Ни разу не видел тебя с чашкой кофе с тех пор, как ты меня разморозила.
        – Вот примерно с тех пор я и не пью, – сказала Коломба, глядя ему в глаза.
        На несколько секунд Данте застыл в неподвижности, а потом, не желая выдавать волнения, отвернулся к кофемашине.
        Поставив под краники пять фарфоровых чашек, он включил машину, и комнату сразу наполнил сладкий аромат кофе. Коломба взяла свою чашку дрожащими руками, а у Барт заблестели глаза. Альберти забрал чашки для себя и своего сослуживца, пряча бутылку граппы, которую намеревался в них подлить. Данте осушил кофе почти залпом, после чего без единого слова подряд выпил еще две чашки. За это время Коломба как раз успела допить свой – он показался ей безвкусным, но она предпочла об этом промолчать – и налила себе еще, хотя кофеин сразу же вызвал у нее тахикардию.
        – Ты и правда вернулся. До сих пор не верится, – сказала она.
        – А может, все это сон, и ты сейчас умираешь от потери крови во Дворце спорта, – сказал Данте.
        – Даже не шути так.
        Барт попросила добавки.
        – В этом и проблема с нашим мозгом. Он обрабатывает всю информацию, поступающую от органов чувств, но иногда создает ее из ничего, и заметить разницу невозможно.
        – Заканчивайте, вы двое, – проворчала Коломба. – Меня и так уже мучают кошмары.
        – Она ненавидит науку. – Данте заговорщицки улыбнулся Барт.
        – Типичная твердолобая ищейка.
        – Если хотите, могу оставить вас наедине, – язвительно сказала Коломба.
        Барт потянула ее к себе на кровать и обняла:
        – Перестань, дурочка.
        Данте сварил еще чашку кофе.
        – Кстати, о науке. Я хотел обсудить с Барт свою гипотезу насчет Мартины. Девушки, должен вам кое в чем признаться: я сегодня созванивался с Лупо.
        – Кто такой Лупо? – спросила Барт.
        – Один карабинер, – бросила Коломба. – Зачем ты это сделал?
        – Потому что обещал держать его в курсе и хотел узнать, не согласится ли он нам помочь.
        – Он нам не нужен, – сказала Коломба.
        – Не факт… Я подумал, что раз уж доктор Бартоне в наших краях, она могла бы помочь нам подтвердить мою гипотезу.
        – Данте считает, что Мартину вырубили уколом инсулина, – объяснила Коломба.
        – И как я могу подтвердить это без аутопсии? – растерялась Барт. – Где тело?
        – По-прежнему в морге в Пезаро, где оно и останется, пока дело не закроют, – сказала Коломба.
        Данте виновато улыбнулся:
        – Не совсем.

15

        В два часа ночи во дворе больницы припарковался фургон-рефрижератор, и два санитара в карабинерских сапогах вытащили из кузова каталку с привязанной к ней Мартиной – это были Лупо и Бруно. Тело девушки было до подбородка закрыто простыней, а лицо ее скрывала маска.
        Мартину вкатили в отделение радиологии и положили на стол для компьютерной томографии, где она ездила туда-обратно в течение часа, подвергаясь облучению, которое уложило бы и слона. За пультом управления стояла Барт, которая, вопреки навалившейся на нее сонливости, ничуть не утратила своей обычной обстоятельности.
        С помощью рентгеновского скальпеля Барт в поисках аномалий рассекла брюшную полость по миллиметру зараз, получив столь же тонкие трехмерные изображения. Наконец между двумя стежками шва на ножке буквы «У», оставленной на груди Мартины судмедэкспертом, она различила подкожную гематому размером с булавочную головку. Гематома входила в тело под углом девяносто градусов до глубины пяти целых и шести десятых миллиметра, что соответствовало средней длине инсулиновой иглы.
        – Ты попал в точку, – сказала она Данте. – С тебя огромная пачка кофе, которым можно будет похвастать перед друзьями.
        – Заметано, – сказал Данте, целуя ей руку.
        Лупо убрал заключение в карман – он пообещал Данте молчать, пока не закроют дело Бонаккорсо.
        При комнатной температуре труп начал пахнуть. Его снова положили в холодный фургон и вернули в морг Пезаро, сторож которого – давно известный Бруно эксгибиционист – охотно согласился закрыть на все глаза.
        Коломба отвезла Барт в Римини и вернулась домой только на рассвете. Надеясь разбудить Данте, она ворвалась в его комнату, но тот уже облачился в трико и вовсю делал зарядку, растягивая эластичную ленту ногами.
        – Я хочу спать, но слишком зла на тебя, – сказала Коломба. – Ты обвинял меня во вранье, а сам мухлюешь за моей спиной. Я уже подумываю, не отправить ли тебя обратно в Рим.
        Данте снял ленту и вытер пот полотенцем.
        – Ты права. Хочешь кофе? – сказал он, подходя к кофемашине.
        – У меня до сих пор тахикардия, и я собираюсь спать до полудня.
        – Может, смешать тебе «московский мул»?
        – Ладно, но не пытайся сменить тему! Почему ты без моего ведома договорился с Лупо?
        – Потому что иначе мы с тобой начали бы препираться, да и вообще, я не хотел тебе ничего говорить, пока не буду на сто процентов уверен в своей правоте.
        – Ты всегда во всем уверен на все сто.
        – Но на сей раз я надеялся, что ошибаюсь. – Данте смешал пару коктейлей в медных кружках с колотым льдом, которые ему доставили вместе с остальным набором. – Я не хотел тебя обидеть. – Он включил на mp3-проигрывателе сборник надоедливых песен Аши Бхосле[28 - Аша Бхосле (р. 1933) – индийская закадровая певица, песни в ее исполнении прозвучали более чем в 1000 фильмах.] и прибавил громкость. – И надеялся этого избежать.
        – Ты водишь меня за нос. Говори.
        – Почему Лео убил Мартину таким образом? Он мог убить ее как и где угодно, но предпочел пойти на риск и сделал это именно рядом с убежищем Меласов.
        – Может, он хотел просто запереть ее в амбаре, а потом что-то случилось.
        Данте покачал головой:
        – Я смотрел карту: по пути отсюда до места убийства полно расщелин и уединенных полян. Даже если он сделал ей укол там, а не в двух шагах от твоего дома, он мог отойти подальше и бросить ее практически везде. Тем более если она сама за ним пошла, во что я нисколько не верю.
        – Я тоже. Она не покинула бы свой пост.
        – Точно. Значит, Лео хотел, чтобы она умерла там. Он хотел, чтобы кто-то нашел убежище Меласа и спас меня. Но первой до меня добралась ты.

16

        Коломба медленно потягивала свой коктейль, чтобы потянуть время. От усталости у нее слишком путались мысли.
        – По-твоему, Лео убил Мартину, чтобы тебя нашли, – повторила она.
        – Да. Ты не слишком-то спешила, а я уже помирал, привязанный к кровати.
        – Да ладно тебе, это бессмыслица, – сказала Коломба, стараясь отмахнуться от тревоги. – Лео мог просто анонимно позвонить в полицию или мне. Зачем такие сложности?
        – Чтобы остаться в тени. Он отправил к тебе домой Томми, поручил Мартине подбросить тебе молоток. С чего бы ему все это делать, если не для того, чтобы ты клюнула на удочку? Лео знал, что тебя никогда не обвинят в убийстве.
        – Да ладно…
        – А его звонок… Ты сама говорила, что ума не приложишь, зачем он позвонил. Вот и ответ. Он хотел дать тебе понять, что знает, где ты живешь, не говоря этого напрямую. «Я сбегаю, но одновременно предостерегаю тебя…» Веришь?
        – А ты веришь, что я идиотка?! – рявкнула Коломба.
        Данте принялся начищать кофемашину.
        – Так и знал, что ты разозлишься.
        – Прекрати. Она чистая, – сказала Коломба, вставая. Ее гнев начал уступать место стыду. Она попыталась говорить спокойнее. – Лео тебя бросил, потому что вынужден был сжечь мосты после того, как нашли «Шурмо». Он знал, что, если этого не сделает, ОБТ выйдет на него через Ромеро.
        – Так могут рассуждать только идиоты из спецслужб. Он бросил меня по конкретной причине. И тебя впутал не просто так. И убил Мартину таким способом с определенной целью.
        – С какой же?
        – Я еще не соединил все точки. Но представь, что мой брат – паук в центре паутины, которая простирается… – он обвел руками холмы, – повсюду. И если попадешься в его сети, тебе уже не выбраться. Мартина, Лорис, Меласы, его соседи в Милане. Все попались, и все умерли. Кроме нас. Это не случайность. – Данте взял ладонь Коломбы в свои. – Ты спасла жизнь мне и многим другим людям. Кровь этих жертв на совести моего брата и тех, кто не сделал ничего, чтобы его остановить. А не на твоей.
        В глазах Коломбы блеснули слезы.
        – Я задолбалась, Данте. Кажется, я вся провоняла кровью.
        – Хочешь, уедем? Прямо сейчас. Бросим этих двух дармоедов и уедем.
        Коломба покачала головой:
        – Нет, нет. Не могу. Есть еще Томми. Лео использовал его, чтобы выманить меня, но я не хочу, чтобы ему выпал тот же жребий, что и другим… Не хочу, чтобы однажды утром меня вызвали на опознание его тела.
        – Тогда приготовься к новым неприятным сюрпризам.

17

        Коломба проспала до часа дня, а проснувшись, нашла на телефоне сообщение от Д’Аморе, который просил ее приехать в Римини, где он курировал работу Барт. Коломбе снова пришлось проделать прежний путь, но на сей раз она посадила за руль Эспозито.
        Д’Аморе ждал ее перед «Виллой „Покой“», прислонившись к одному из фургонов, которые сотрудники спецслужб использовали для ведения слежки. Чтобы не давать пищу подозрениям, на борту значилось название несуществующей строительной компании и даже номер телефона, на который отвечал автоответчик.
        – Хочешь поздороваться с доктором Бартоне? – спросил Д’Аморе, двинувшись навстречу Коломбе.
        – Предпочитаю ее не беспокоить, – отозвалась та, боясь, что, если увидит Барт, не выдержит и расхохочется.
        Беседуя на ходу, они направились к морю, простирающемуся в километре от клиники, а по пятам за ними незаметно следовала пара агентов ОБТ в штатском – уже знакомые Коломбе не-братья.
        Д’Аморе сунул в рот электронную сигарету величиной с банан.
        – Мы поняли, как Бонаккорсо взорвал дом в Милане. Он поработал над электронным терморегулятором и подключил его к Интернету. Ему достаточно было отправить сигнал, чтобы разжечь огонь и обойти предохранительный клапан. Там было полно газа, и…
        – Бум, – сказала Коломба. – И никакой взрывчатки?
        – Никакой. Поэтому взрывотехники и не смогли ему помешать. Двое из них были еще внутри, когда это случилось, – с грустью в глазах сказал Д’Аморе.
        Коломба поняла, что он воспринимает произошедшее как личную трагедию, но спрашивать ни о чем не стала.
        – Мне очень жаль, – сказала она. – Вы нашли в руинах какие-то улики?
        – Нет. Радует одно: соседка вне опасности и скоро сможет начать с нами сотрудничать.
        Выйдя на набережную Феллини, они облокотились на балюстраду, отделяющую тротуар от пляжа. На песок и волноломы внизу падали зеленоватые блики отраженного от воды зимнего солнца. В нос бил запах соли.
        – Думаешь, Лео привез Данте сюда на яхте, а потом повернул назад и утопил ее? – спросила Коломба.
        – Было бы сложновато это провернуть, оставшись не замеченным береговой охраной. Но забавно, что ты спросила, потому что мы наконец раскопали кое-что о «Шурмо». Раньше яхта называлась «Солеа-два» и принадлежала греческому судовладельцу, который погиб при кораблекрушении недалеко от острова Закинф.
        Коломбу осенило:
        – Это, часом, не один из тех, кого Гильтине убила до приезда в Италию?
        – Он самый.
        – Значит, Меласы были связаны с Белым… – удивленно сказала она.
        – Если не они, то покойный отец покойного Меласа уж точно, – сказал Д’Аморе. – Он завещал сыну далеко не все. У него было по меньшей мере в десять раз больше денег, и почти все они оказались за границей. Мы потеряли их след в Гонгконге. – Выпустив облако дыма с запахом ванили, он разогнал его руками.
        – А зачем нужна была верфь?
        – Судя по тому, что многие суда, которые там чинили, уходили в африканские страны, а затем частенько возвращались для «внепланового обслуживания», можно предположить, что Мелас-старший был замешан в контрабанде оружия и грязных бриллиантов. Однако мы пока только начали копать в этом направлении.
        – Но его сын все продал.
        – Может, не хотел в это впутываться. Или решил, что уже и так достаточно богат. Но есть вопрос поважнее. Мы всегда гадали, как Бонаккорсо понял, что Гильтине планирует массовое убийство в Италии, – сказал Д’Аморе. – Теперь мы считаем, что он проследил за яхтой. Следовательно, Бонаккорсо знал, где эту яхту искать.
        – Он был знаком с судовладельцем, – сказала Коломба. У нее перехватило дыхание. Впервые она натолкнулась на сведения о Лео, которые действительно могли оказаться правдой. – Значит, он тоже был частью магического круга.
        – Это бы многое объяснило, не правда ли? – спросил Д’Аморе. – Кроме одного: почему он позволил убить своего шефа? Если он знал, что Гильтине задумала кровопролитие в Венеции, он мог предупредить Белого и спасти ему жизнь. – Д’Аморе снова выпустил облако ванильного дыма. – Белый создал маленькое королевство из частных охранных предприятий, а фонд «COW» стал для него отличной ширмой. Но в мировой истории не найдется ни одного королевства, которое кто-нибудь не попытался бы разрушить. Возможно, Бонаккорсо работал на революцию.
        В памяти Коломбы вспыхнула игральная карта Томми, и она все поняла:
        – Или на нового короля. И все еще на него работает. Вот почему он продолжает сеять боль и смерть.

18

        Прислонившись к дереву на другой стороне улицы, Данте, одетый в косуху и футболку с надписью «Metal Gear Solid»[29 - «Metal Gear Solid» – компьютерная игра в жанре стелс-экшн.], наблюдал за домом Лориса.
        – Слежки нет, – сказал он Альберти, глядевшему на него из окна припаркованной машины.
        – Разве вы и так не уверены, что Лорис был невольным сообщником Бонаккорсо?
        – Да. Но мне этого недостаточно. Давай выходи. – Данте подождал, пока Альберти заглушит двигатель и закроет автомобиль. – Ты видел Лео всего дважды, но для меня это человек, вставивший гребаный клапан мне в живот.
        – Знаю, господин Торре, но…
        Данте не дал ему закончить:
        – Брат знает меня как облупленного. Но я не знаю о нем ничего. Я не знаю, почему он следил за мной два года, прежде чем похитить, не знаю, чем он занимался здесь, а главное, почему он поместил меня сюда. Следовательно, я желаю знать наверняка даже то, что в других обстоятельствах принял бы как данность. Ясно?
        – Вы боитесь, что он вас обхитрит, – с улыбкой сказал Альберти.
        Данте вздохнул:
        – Точно. – Он оперся о ходунки и показал на опечатанную судом дверь. – Открой своим универсальным ключом полицейского.
        – Таких ключей не бывает.
        Данте доковылял до двери.
        – Не страшно, я прихватил свой набор. Будь добр, подержи меня. – Данте бросил ходунки и сел на корточки перед замком. Альберти поддерживал его за плечи. Замок оказался совершенно обыкновенным, и Данте за пару секунд взломал его согнутыми шпильками, после чего снова убрал их в специальный кожаный мешочек. Однако стоило ему открыть дверь, как темная прихожая угрожающе надвинулась на него. – Заходи первый, а я пока покурю на улице.
        – Я сам справлюсь, если хотите.
        – Нет. Спасибо. Подними все жалюзи и открой окна. – Данте прислонился к стене. Глядя на небо, он видел одну только гигантскую клетку. Он вытер со лба холодный пот.
        Надев перчатки и бахилы, Альберти вот уже во второй раз вошел в жилище Лориса. Стояла сильная вонь, но в доме кто-то убрался, избавившись не только от всех следов наркотиков, но даже от окурков. Как и велел Данте, он поднял все жалюзи и посмотрел на Портико с высоты. Был чудесный день, и заходящее солнце окрасило крыши красным.
        – Любуешься видом? – спросил из-за его спины Данте. Он несколько приободрился, но дышал по-прежнему тяжело.
        – Неплохо тут, наверное, живется, – сказал Альберти.
        – Особенно коровам. Где-то здесь должен быть базовый блок для радиотелефона, – сказал Данте. – Помнишь, перед смертью он держал в руке трубку?
        – Наверное, блок в автосервисе.
        – Нет. Домашний номер телефона Лориса совпадает с его домашним адресом. В сервисе отдельного номера нет.
        – Но разве радиотелефон может работать на таком расстоянии?
        – Вот именно, – не отходя от окна, сказал Данте. – Есть и еще одна странность. Папаша механика сказал, что его сын вечно говорил по другой линии. Единственная другая линия – это домашняя, но в последний год ему почти не звонили.
        Альберти обнаружил блок под подушкой. Он был отключен от линии и питания.
        – Господин Торре, Лорис им, кажется, не пользовался. Может быть, это и правда был только предлог, чтобы не разговаривать с отцом.
        – Разбери его, пожалуйста.
        Отвинтив крышку блока найденным в мойке ножом, Альберти увидел под ней обернутую клейкой лентой батарейку и сим-карту, подключенную к чипу размером с почтовую марку. Он писал музыку и немного разбирался в аппаратуре, а потому ему не составило труда понять, что передатчик, отправляющий сигнал на трубку, был отключен от телефонной сети и заменен на чип.
        – Тут какая-то странная штука. На жучок не похожа, – сказал он.
        – Думаю, это его противоположность, – сказал Данте и с помощью одной из своих отмычек подключил блок к питанию.
        Полетели искры.
        – Смотрите, как бы вас не тряхнуло, – встревоженно сказал Альберти.
        Данте показал ему, что пользовался рукой в перчатке:
        – Она изолирована. И потом, здесь, кажется, всего двенадцать вольт. Подожди… – (Еще одна искра.) – Слышишь что-то?
        – Нет.
        Оглядевшись, Данте заметил на полу погребенный под стопкой старых спортивных газет магнитофон. Он включил его, вынул из аудиоразъема кабель, разодрал его зубами, чтобы из-под оболочки показались металлические провода, и сплюнул пластик в пепельницу.
        – Господин Торре, вы загрязняете место преступления.
        – Мы работаем с агентом ноль-ноль-семь, у нас есть лицензия на убийство. – Данте выплюнул еще один кусочек пластика. – Если даже так не сработает, я сдаюсь.
        Он вставил оголенные провода в блок. В динамиках затрещало, но они услышали только помехи.
        – Какой-то контакт отошел… – сказал Альберти.
        Данте увеличил громкость до максимума:
        – Скажи, если услышишь что-то, кроме белого шума.
        У Альберти загудели зубы.
        – Как ногтями по доске, – сказал он.
        Данте выключил магнитофон, положил блок в карман пальто и захромал к двери:
        – Мы закончили, пошли. Мне надо выпить.
        Альберти, как мог, разложил все по местам и прилепил на дверную ручку сломанную печать. Данте он догнал уже на главной улице Портико, и они пошли в общественный парк, где под сенью шатра продавали выпивку. Данте выпил водки, сидя на скамейке, – по его мнению, глупо было заказывать коктейль в баре, не отмеченном хотя бы сертификатом качества «TripAdvisor».
        – Что это была за штуковина? – спросил Альберти.
        Данте закурил.
        – Слышал когда-нибудь о «Неваде»? Я про компанию, а не про штат. По информации разведслужб, «Невада» была одной из дочерних компаний «COW». После смерти Белого они полностью сменили совет директоров, и связать их с ним стало невозможно.
        – Впервые слышу.
        – «Невада» была основана в Вашингтоне в две тысячи десятом и поначалу продавала системы шифрования и защищенной передачи данных единственному клиенту – правительству Соединенных Штатов. Потом дела пошли в гору, и фирма начала работать с частными клиентами. Знаешь, что было одним из их флагманских товаров? Ультразвуковой акустический отпугиватель.
        – От комаров?
        – Нет, от людей. Стоит его включить, и все ребята моложе двадцати пяти разбегутся и перестанут слоняться вдоль твоих витрин и курить крэк у тебя под дверью. Сам звук называется «Teen Buzz», а устройство, которое его издает, – «Driller». – Данте приподнял вынутый из радиотелефона прибор. – Вот это – «Driller».
        – А взрослые ничего не слышат?
        – Нет. Тебе еще нет тридцати, так что ты испытываешь от ультразвука определенный дискомфорт, а Лорис был еще моложе и ощущал его воздействие по полной программе.
        – «Driller» подключен к сим-карте. Выходит, радиотелефон превратился в мобильник!
        – И продолжал работать даже после того, как Лорис вынул штекер. Мой брат звонит ему на этот номер, и раздается свистящий ультразвук. Лорис теряет сон, мучается кошмарами, снова принимается нюхать кокс и слетает с катушек. В этот момент Лео начинает говорить с ним с помощью сим-карты. Он говорит механику, что его невеста мертва и он должен за нее отомстить. «Убей Коломбу Каселли. У-у-у-у». – Данте изобразил привидение.
        – Это Бонаккорсо установил «Driller» у него дома?
        – Он или его сообщник. – Данте покрутил «Driller» в больной руке и вытащил «симку». – Анонимная сим-карта голландского оператора «Lyca Mobile». Запросить распечатку вызовов невозможно. У тебя есть дактилоскопический порошок?
        – У вас странное представление о моей профессии, господин Торре.
        – Да, я считаю ее никчемной. Пойдем купим клей.

19

        Вернувшись из Римини, усталая и голодная Коломба обнаружила, что Данте, Эспозито и Альберти играют в юных химиков. Они соорудили на крыльце нечто вроде мини-теплицы из нескольких вешалок и чего-то похожего на…
        – Это же чехол от моего одеяла! – воскликнула Коломба.
        – Он валялся под рукой, – сказал Данте.
        – Да, у меня в шкафу.
        Коломба подошла поближе и присмотрелась к «теплице». Внутри находились два стакана – один был наполнен какой-то прозрачной клейкой субстанцией, а из другого поднимался пар – и какой-то пластиковый обломок.
        – Это еще что? – спросила она.
        – Цианоакрилатный суперклей. Стакан горячей воды. «Driller», – пояснил Данте. – Горячая вода гидратирует старые отпечатки пальцев. Цианоакрилат вулканизирует их и проявит.
        – «Driller» мы нашли дома у Лориса, – добавил Альберти.
        – Давайте по порядку, – перебила Коломба.
        Пока испарения клея оседали на жире отпечатков, придавая им объем, Данте рассказал ей, как они проникли в дом механика, а она в свою очередь передала им свой разговор с Д’Аморе.
        – Король умер, да здравствует король, – прокомментировал Данте. – Что-то подсказывает мне, что «Невада» переметнулась на сторону победителя.
        – Я не понял, Лео – король монет или его наемник? – спросил Эспозито.
        Открыв пластиковую коробку, он достал оттуда «Driller» и посыпал его растолченным грифелем из карандаша. На батарее появились несколько черных отпечатков.
        Коломба сфотографировала их на мобильник.
        – Д’Аморе пробил бы их по базе за секунду, – сказала она, – но я бы предпочла, чтобы эта часть расследования осталась между нами.
        – Попрошу об одолжении кого-нибудь из коллег, – сказал Эспозито.
        – Надеюсь, что мы обойдемся и без посторонней помощи. Погоди-ка.
        Данте сходил за папкой с делом Мартины, которую оставил на вынесенном в сад диване. Он все еще не мог подолгу находиться в четырех стенах, особенно в темноте, и прошлой ночью спал в саду, завернувшись в кокон из одеял. Принеся папку на крыльцо, он сопоставил отпечатки Мартины с проявившимися отпечатками.
        – Пустая трата времени, – раздраженно сказал он. Отпечатки совпадали.
        – Эта тупица даже перчатки не надела, – сказал Эспозито.
        – Она верила, что ее дело – правое. Ведь она продалась человеку, который обещал перевести ее в Рим. Так с чего ей было работать в перчатках? – Коломба кипела от злости. – Лео велел Мартине установить эту дрянь у Лориса дома, чтобы воспользоваться этим приспособлением после того, как убьет ее.
        – Больной на всю голову, – сказал Эспозито. – Слушай, гений, я и правда начинаю верить, что он твой брат.

        Часть третья. Два короля

        Ранее

        Человек, называвший себя Лео Бонаккорсо, уменьшает обороты мотора и переключается на автопилот. Позади он оставляет жизнь, которая уже начинает таять. Впереди ждет Пустота.
        Му.
        Когда он объясняет, что значит «Му», его почти никогда не понимают. В дзен-буддизме это символ того, чему нельзя дать ни описания, ни определения, – символ Пустоты. А Пустота – единственный бог, в которого он верит. Всесильное божество, которое однажды поглотит саму вселенную. В чем же тогда различие между хорошим и дурным, между Добром и Злом?
        Человек, называвший себя Лео Бонаккорсо, выходит на палубу и разворачивает энергетический батончик, ища в душе следы последней личности, которую на себя примерил. Время от времени случается, что какое-то чувство никак не желает отмирать, будто приросшая к лицу маска. Тоска, ностальгия. Обнаружив такое чувство, он обычно записывает его на клочке бумаги и сжигает.
        На сей раз бунтует имя женщины с зелеными глазами, цвет которых меняется с погодой и настроением. Он записывает имя на обертке батончика, поджигает ее и смотрит, как она, оставляя икристый след, падает в черное море. Вдыхая запах пепла, в который она превратилась, он чувствует себя очищенным.
        Часы на его запястье вибрируют. Человек, у которого больше нет имени, снова смотрит на море – оно напоминает ему о бесконечных возможностях, даруемых Пустотой, – а потом спускается в каюту, которую прежняя хозяйка яхты использовала как склад. Он в свое время сбросил в воду все, кроме необычайного запаса наркотиков и ядов, синтезированных или составленных искусной женской рукой. Набрав в инсулиновый шприц опиат, он подходит к своему пленнику, чтобы сделать ему ежедневный укол.
        Обнаженный, не считая подгузника для взрослых, Данте лежит на одной из кушеток в позе эмбриона. Его запястья и щиколотки обмотаны скотчем, во рту шариковый кляп. Он в сознании – между дозами он все чаще просыпается, – но глаза у него остекленевшие. Погладив его по волосам, тюремщик протирает его мыльной губкой и меняет ему подгузник. Данте начинает приходить в себя, по-тюленьи дергает ногами. Дождавшись, пока его взгляд сфокусируется, человек без имени снимает с него кляп.
        – Пора обедать, – говорит он.
        Данте облизывает потрескавшиеся губы.
        – Нет, – бормочет он.
        – Можешь поесть так или через трубку в горле. Что предпочитаешь?
        – Убей меня.
        – Не драматизируй. – Достав из кармана еще один батончик, человек без имени вынимает его из обертки и подносит к губам Данте.
        Тот нерешительно его посасывает и наконец начинает есть. Батончик мягкий, и жевать его совсем не сложно. Тюремщик поит его напитком с электролитами, дезинфицирует ему губы и намазывает их бальзамом.
        – Не надевай на меня это, – говорит Данте. – Пожалуйста.
        – Это для твоего же блага. Чтобы ты не перегрыз себе вены. – Человек без имени не шутит: он уверен, что Данте на это отважится, и не сомневается, что он преуспеет. – Крепись, братик, – говорит он. – Все почти закончилось. Ты даже не вспомнишь, что просыпался. Так бывает всегда.
        Сжав левую руку Данте, чтобы выступили вены, он бережно вставляет в нее тонкую иглу.
        И в то же мгновение мир опрокидывается.
        Каюта заваливается на тридцать градусов, и человек, которого когда-то звали Бонаккорсо, падает и стукается спиной о дверь. Как и во всех моторных лодках, кровать привинчена к полу, но одурманенный Данте соскальзывает с нее и ударяется об обшивку. Его запястья и щиколотки по-прежнему связаны скотчем, препарат в крови погружает его в глухую полудрему.
        Пахнет химическим дымом, мотор отключается. Даже не пытаясь выглянуть за закрытую дверь, человек без имени подсчитывает вероятность своего выживания. «Шурмо» набирает воду. Судя по крену, у него меньше двух минут, чтобы спастись с яхты, и шансы падают с каждой секундой.
        Вода уже затекает в щель под дверью. Сдерживая рациональный порыв, толкающий его наружу, он хватает Данте за ногу, подтаскивает к себе в растущую лужу воды, освобождает ему руки и ноги и начинает надевать на него спасательный жилет.
        – Ты убил ее… Кровь… – бормочет Данте.
        Человек, когда-то бывший Бонаккорсо, дает ему пощечину.
        – У твоей подруги все в порядке, – говорит он. – Если бы я хотел ее убить, то пырнул бы в поясницу.
        Рука Данте слабо цепляется за него.
        – Я умру от радиации, – мямлит он.
        – Ты бы не радиации боялся.
        Яхта накреняется еще сильнее, светильник отрывается от стены и подкатывается к ним. Му отталкивает его и поднимает Данте одной рукой, как спящего ребенка. Открыв дверь, он входит в затопленный холодной водой и керосином трюм. На поверхности плавает сундук с прицепившимся к крышке скорпионом.
        Вода уже доходит ему до талии, и он шагает к лестнице, которая, поскольку яхта завалилась на борт, выровнялась почти до девяноста градусов. Воспользовавшись Данте, как спасательным кругом, он толкает его к уже практически горизонтальной лестнице. Оставшийся в трюме воздух удерживает на поверхности только бок кормы и часть штирборта.
        Вытекший из баков керосин поджигает поверхность воды, и на носу происходит маленький взрыв. Теперь «Шурмо» походит на комету, оставляющую длинный светящийся шлейф в затянутом черным дымом море.
        Данте приоткрывает только закатившийся левый глаз.
        – А чего мне… бояться, – удается выговорить ему.
        – Верный вопрос – кого, братик. Если тебе доведется иметь с ним дело, ты его точно узнаешь, и тогда… беги со всех ног. – Человек без имени хватает Данте и с размаху бросает его в пылающее море.

        Глава первая

1

        Темнота – друг криминалиста, ибо временами свет только застит глаза. Чтобы выявить наличие крови с помощью люминола, достаточно полутьмы и мощной ультрафиолетовой лампы, но той ночью Барт и ее команда искали в коридоре клиники «Вилла „Покой“» нечто куда более неуловимое, чем кровавые следы.
        Коридор, в который выходила палата Данте, был опечатан, и двое помощников Барт, стараясь не наступать туда, где уже проходили, тащили из одного его конца в другой похожий на дымогенератор аппарат, распыляющий раствор морской соли и дистиллированной воды.
        Барт включила ультрафиолетовую лампу и надела очки.
        – Свет! – крикнула она.
        За дверью на лестницу Д’Аморе помогал еще одной ассистентке Барт открыть крышку распределительного щита. В отличие от криминалистов, защитный костюм он не надел – только перчатки и бахилы, – но держался подальше от участков, которые в этот момент проверяла Барт.
        – Что именно вы ищете? – спросил он у ассистентки – женщины лет тридцати.
        Прежде чем ответить, она сдвинула на нос очки в форме сердечек:
        – Знаете, что такое экворин?
        – Боюсь, что нет.
        – Это молекула, которая есть у некоторых видов медуз. Что-то вроде люциферина у светлячков.
        – Благодаря которому они светятся.
        – Точно, биолюминесценция, – кивнула ассистентка. – Люциферин есть также в организмах некоторых ракообразных и планктона, которые в возбужденном состоянии излучают свет. В банке Скерки присутствуют микроорганизмы, обладающие этими характеристиками. Если мы найдем образцы ДНК или микрочастиц с примесью экворина или люциферина, не принадлежащие Торре…
        – Значит, они, скорее всего, принадлежат Бонаккорсо или его сообщнику. – Д’Аморе с широкой улыбкой сунул в рот электронную сигарету. – По-моему, отличная идея.
        – Если бы за заслуги в области криминалистики выдавали Нобелевскую премию, доктор Бартоне ее бы получила, – убежденно сказала ассистентка. – Мы опрыскали коридор раствором дистиллированной воды и соли, потому что свечение вызывают ионы кальция. Хотя прошло уже почти два года, мы надеемся, что они спровоцируют нужную реакцию.
        Отодвинув край черной пластиковой занавеси, натянутой перед стеклянной дверью в коридор, Д’Аморе заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что там совершенно темно, но внезапно…
        Глаза стоящей в коридоре Барт уже привыкли к темноте, и она затаила дыхание. Она надеялась увидеть несколько разрозненных искорок, но перед ней заблистала целая галактика синих звезд.

2

        В собачьем бараке заступили на дежурство новые агенты ОБТ, и по извилистой дороге унесся прочь темный автомобиль. Надевший новые очки Данте провожал взглядом фары, пока они не исчезли за деревьями, а потом, отодвинув грязные тарелки и принадлежащий Альберти пистолет-пулемет PM12, поставил на стол магнитофон. Включив саундтрек к фильму «Крриш-3»[30 - «Крриш-3» (2013) – индийский супергеройский фильм режиссера Ракеша Рошана.], который он не меньше двух раз смотрел в оригинальной озвучке, он оперся на трость из полированного дерева и сел во главе стола. От ужина он отказался и вид имел бесноватый.
        – А это ты откуда взял? – спросил Эспозито, кивая на трость.
        – Сегодня доставили, – отозвался Данте. – Это классический Хэм Брукс[31 - Имеется в виду один из персонажей сериала «Док Сэвидж» Кеннета Робсона бригадный генерал Теодор Марли Брукс по прозвищу Хэм (Шпиг), изящный и грациозный, он никогда не расстается со зловещей тростью-шпагой.]. Ноги уже расходились, и ходунки мне больше не нужны. Теперь я хотя бы не похож на старого пня.
        – Вот так преображение. – Эспозито поднялся. – Я иду спать. Спокойной ночи, госпожа Каселли.
        – Ты уже большой, можешь еще посидеть со взрослыми, – сказал Данте.
        – Нет уж, спасибо. Я достаточно уже наслушался этих абу.
        – Вообще-то, они индусы, а не иракцы. И даже будь они иракцами, можно выбрать термины получше, – сказал Данте. – Есть специальные курсы, где обучают пещерных копов, или ты этого долго искала? – спросил он Коломбу.
        Она взяла у него трость и постучала по столу:
        – Хватит. Садись, Эспозито. Тебя это тоже касается, – мрачно сказала она.
        Данте налил в стакан водки, чтобы унять дрожь, вызванную смесью кофеина и риталина.
        – Пока я был в отключке, мне приснился сон. О брате. Периодически я вспоминаю какой-нибудь новый кусочек. Все остальное исчезает, но Лео неизменно остается в моей памяти. Я слышу его голос. И вижу, как меня захлестывает вода.
        – О’кей… – сказал Эспозито. – А мы тут при чем?
        – Во сне брат пытался против кого-то меня предостеречь. Может, этого разговора никогда и не было и все дело в моем подсознании, но предупреждение я получил. Лео убил Белого и позволил Гильтине уничтожить магический круг его сообщников. За Лео точно стоит кто-то, предоставлявший ему информацию и логистическую поддержку.
        – Кто-то из «COW» желал смерти старому основателю, – сказал Эспозито.
        – Вполне возможно. А что теперь? Он сменил хозяина? Для кого он убивает?
        – Может, для себя самого.
        – А может, он не закончил работу, – сказал Альберти.
        – Браво, – сказал Данте. – Следовательно, у него на мушке еще какой-нибудь великий старик из «COW».
        – И этот старик живет здесь? – язвительно спросила Коломба.
        – Нет, здесь живешь ты. Но всему свое время. Эспозито, ты у нас опытный коп, как найти беглеца от правосудия?
        – Нужно узнать, где он спит, кто приносит ему пищу, деньги…
        – А если все уже мертвы или вышли из игры, как члены магического круга Белого?
        – Остается родня. Или даже родни нет?
        – Никакой родни. Ни имен, ни лиц.
        Эспозито пожал плечами:
        – Тогда я бы сдался. Я не волшебник Мерлин.
        – Лео не может сдаться. Он понимает, что тот, кого он ищет, спасся, знает его и мечтает отомстить. КоКа?
        – Тогда надо попытаться выманить этого человека из берлоги.
        – Точно. Мой брат продолжает убивать, чтобы привлечь внимание своего врага. И судя по его поведению, он его до ужаса боится.

3

        Помощники Барт в защитных костюмах, с которых стекали капли влаги, с бешеной скоростью щелкали специальными фотоаппаратами, способными запечатлеть незаметное невооруженным глазом излучение.
        – Свечения слишком много, доктор Бартоне, – сказал один из них, индус Робин Сингх, в свои двадцать лет успевший получить два диплома в сложных областях науки. – Бонаккорсо не мог добраться сюда мокрым. Возможно, в реакцию вступают какие-то ингредиенты краски.
        – Соберите образцы и проверьте спектрометрию. – Барт сняла и протерла очки. – Если они совпадут, прочешите всю клинику и соберите пробы со всего. Представьте себе кафельную плитку размером десять на десять сантиметров. Так вот, мне нужны пробы с каждой плитки.
        – Да, доктор Бартоне, – сказал Робин.
        – И отмечайте, откуда их берете.
        Снова надев очки, Барт проследовала за светящейся волной до темницы Данте, где экворином, казалось, была заражена только дальняя стена. Пока молекулы окислялись и флюоресценция постепенно исчезала, Барт почудилось, что она различает среди пятен какие-то очертания. Сморгнув, она посмотрела на стену краем глаза, поскольку на периферии зрение более чувствительно к свету.
        Как ей и показалось изначально, крупный участок в центре стены не сиял. Свечение обрывалось вокруг темной области величиной с балконную дверь.
        Барт торопливо обозначила границы области стикерами, которые, в свою очередь, светились в темноте, но были видны и при свете.
        – Включайте! – зажмурившись, крикнула она.
        Вспыхнули неоновые лампы. Барт открыла глаза и посмотрела на стену перед собой. Единственными отметками на стене были наклеенные ею стикеры. Она постучала по отмеченному участку затянутой в перчатку рукой. Звук ничем не отличался от остальной стены.
        Д’Аморе просунул голову в дверь:
        – Нашли что-то интересное, доктор Бартоне?
        – Хотелось бы так думать. Дикие идеи, даже мои собственные, нечасто приносят результаты. Вы знаете, что военные обошли клинику с сонарами?
        – Да. И ничего не обнаружили.
        Барт снова постучала:
        – И тем не менее здесь что-то есть. Они ведь проводили проверку на взрывчатку и все такое, правда?
        Д’Аморе кивнул.
        – Робин! – позвала Барт. – Надо провести повторную проверку с детекторами взрывчатки и сонарами. Если не обнаружим ничего странного, начнем сверлить.

4

        Данте достал из кармана колоду Таро, вскрыл ее на столе и, сняв перчатку, начал тасовать карты.
        – Мой брат кого-то разыскивает, пользуясь тактикой, весьма расточительной в плане человеческих жизней. – Он словно бы произвольно перевернул одну из карт: это был король монет. – Томми считает Лео королем монет. Учитывая, что в дело замешаны деньги «COW», масть он выбрал безупречно.
        – А кстати. Когда я была в душе, звонила эта стерва. Встречаемся поздним утром в интернате, – сказала Коломба.
        – Меня кошмары годами будут мучать… Ладно. – Данте развернул карты веером. – Итак, предположим, что король монет, то есть мой брат, разыскивает… короля мечей? – Он захлопнул веер, и первым в стопке оказался король мечей. Аплодисментами никто не разразился. Данте бросил колоду на стол, отложив рыцаря и пажа монет. – Это Меласы. – Он достал семерку монет. – Это бедняжка Мартина. КоКа, назови карту для Лориса.
        – Двойка, – лениво сказала она.
        Разделив колоду надвое здоровой рукой, Данте перевернул карту в середине. Это была двойка монет.
        – Вот жертвы Лео, точнее, хлебные крошки, которые он разбросал, приманивая короля мечей. – Он разложил на столе карты по времени смерти. Цепочка доходила до короля кубков. – А это я.
        – Только потому, что короля колес не существует, – пробормотала Коломба.
        – А мы кто? – спросил Альберти.
        Прикрыв здоровую руку больной, Данте вытащил из колоды туза, рыцаря и пажа жезлов:
        – Извини, КоКа, но королев в этой колоде нет, так что тебе, пожалуй, подойдет и туз. – На картинке был изображен деревянный посох. – А палка – международный символ ищеек.
        – Маловато мы ею орудуем, – сказал Эспозито.
        – Как мы уже сказали, мой брат боится короля мечей, а все остальные мечи мертвы. – Данте собрал карты этой масти в стопку и прикрыл их больной рукой. – Следовательно, Лео искал нечто, что могло бы заманить его в ловушку. Как думаете, что?
        – Данте… – взмолилась Коломба.
        – О’кей, сам вам скажу. – Он поднял руку. На месте стопки появился король кубков. Никто и не заметил, как он забрал его со стола. – Ему нужен был я.
        – А почему вы интересуете короля мечей? – спросил Альберти.
        – Может, ему хочется залезть мне в голову и посмотреть, что со мной сделал Отец, – ответил Данте. – Не будем забывать, что Лео был связан и с ним. Более того, он, скорее всего, даже принадлежал к его организации: неспроста он выбрал своей мишенью Томми, который, хоть мы и не знаем, как и когда, был жертвой Отца. Это не может оказаться совпадением. Возможно, после того, как Отец вышел из игры, мой брат начал искать нового хозяина. И решил воспользоваться мной как пешкой. Это бы объяснило, почему Лео начал за мной следить сразу после смерти Отца.
        – Господин Торре, я кое-чего не понимаю, – сказал Альберти. – Почему именно здесь?
        Коломба раздраженно повернулась к нему:
        – По мнению Данте, из-за того, что здесь живу я.
        – Если я интересую врага моего брата, то он знает Коломбу и, вероятно, в курсе ее жизни. Мой брат заварил кашу здесь в надежде, что король мечей явится, чтобы вмешаться лично.
        – И его надежда оправдалась?
        – Знаю только, что Коломба, к счастью, нашла меня раньше его. Иначе неизвестно, чем бы все закончилось.
        Коломбе было трудно дышать. Звуки стали жидкими и далекими, словно доносились с другого конца простирающейся перед ними долины.
        – КоКа, все нормально? Ты какая-то бледная.
        Коломба ухватилась за стол. Мир начал вращаться – нет, скорее, распадаться на темные пятна. Тени гремели в ушах, крались на периферии зрения…
        «Кричали».
        Стул опрокинулся. Коломба упала на четвереньки и ударила кулаком в опору крыльца, разбив о дерево костяшки пальцев.
        Данте сел на корточки рядом с ней и положил руку ей на плечи:
        – Дыши, КоКа… Дыши.
        Она оттолкнула его и снова ударила кулаком в опору. А потом… Легкие внезапно расслабились. Растянувшаяся на полу Коломба шумно задышала, вытирая выступившие слезы.
        – КоКа… что случилось? Что ты увидела? – спросил ее Данте.
        – Если Лео спланировал что-то в клинике… Ты уверен, что там больше не опасно?
        Данте все понял.
        – Барт, – проклиная собственную тупость, выдохнул он.

5

        Подчиненные Барт дважды переделали анализы проб из палаты Данте, но следов взрывчатки или токсичных веществ так и не обнаружили. На всякий случай они даже взяли пробы со стены и потолка, но не нашли ничего, кроме краски, бетона и мертвых насекомых.
        Получив результаты тестов, Барт велела принести ей аккумуляторную дрель с пылеотводом. Благодаря прозрачному пластиковому кожуху вокруг сверла строительная пыль улавливалась и по шлангу попадала в стоящий у нее в ногах герметичный контейнер. Таким образом можно было одним выстрелом убить двух зайцев: собрать пробы и избежать последующей уборки.
        С помощью Робина Барт принялась сверлить бетонную перегородку и через пару минут наткнулась на нечто вроде воздушного зазора. Электродвигатель начал перегружаться, и Барт поскорее выключила дрель, побоявшись его сжечь: эти инструменты хрупки, как фарфор, и столь же дорогостоящи.
        Робин показал ей на прозрачный кожух: вместо того чтобы втянуться в шланг, бетонная пыль собралась вокруг сверла.
        – Кажется, имеет место перепад давления, – сказал он.
        – Странно… – Барт осторожно наклонила рукоять.
        Кожух приклеился к стене, как присоска… как если бы с противоположной стороны стены был вакуум. Сопротивление было несильным, и, отпусти Барт дрель, та упала бы на пол, но что-то подсказывало ей, что лучше этого не делать.
        – Доктор Бартоне! – позвала с другого конца коридора ассистентка в очках с сердечками, помахав ей зажатым в руке мобильником.
        Как и все, кто работал в «горячей зоне», Барт оставила телефон снаружи, поскольку он мог создать помехи работе оборудования. Если ее побеспокоили, значит дело срочное.
        – Кто это? – спросила она.
        – Говорит, это ваш недавно вернувшийся друг. Голос у него очень взволнованный.
        – Принеси мне, пожалуйста, телефон, – попросила она Робина. – Предпочитаю не перемещать дрель.
        – Если хотите, я могу продолжить…
        – Нет.
        Робин сбегал за мобильником и поднес его к ее уху.
        На другом конце провода был Данте.
        – Немедленно выходите оттуда, – тяжело дыша, проговорил он.
        – Почему? – спросила она.
        – Я боюсь, что там есть опасность, которой вы пока не обнаружили. Взрывотехники на подходе, но пока ничего не трогай.
        Дрель в руке Барт разом стала очень тяжелой.
        – К сожалению, ты немного опоздал. Хочешь сказать, здесь может быть заложена вакуумная бомба?
        – Нет, но… – после секундного колебания ответил Данте. – Есть ведь еще альтиметрические детонаторы…
        – …которые взрываются при изменении атмосферного давления, – продолжила за него Барт. По спине у нее побежал ручеек пота.
        Тишина в трубке была красноречивее тысячи слов.
        – Хорошо, – стараясь не выдавать страха, сказала Барт. – Тогда мне придется по примеру знаменитого голландского мальчика заткнуть дамбу пальцем. Постарайтесь поторопиться.
        Робин убрал мобильник и встревоженно взглянул на нее:
        – Доктор Бартоне… что будем делать?
        Барт потерла начинающее затекать предплечье.
        – Отправь всех на улицу. Но сначала принеси мне силикон и стул.

6

        Когда вскоре после полуночи Альберти подвез Данте и Коломбу к клинике, ее уже оцепили оперативники из подразделения РХБЗ – радиационной, химической и биологической защиты. Коломбе уже доводилось иметь с ними дело: два года назад они изолировали ее в зараженном цианидом поезде[32 - См. роман С. Дациери «Убить Ангела».], и, хотя опыт был отнюдь не приятным, она знала, что они настоящие профессионалы.
        Помощники Барт дожидались за периметром под наблюдением военных в камуфляже, но Коломбе достаточно было назвать свое имя, чтобы ее пропустили за кордон. В одном из фургонов она разделась и при помощи специалистки по спецодежде облачилась в похожий на форму РХБЗ костюм, который включал в себя впитывающую поддевку и герметичный скафандр. На шею она повесила противогаз, но надевать не стала.
        Альберти остался ждать в машине, а Данте, как и следовало ожидать, пренебрег неприглядным костюмом и согласился надеть лишь перчатку на здоровую руку и бахилы. Он явно нервничал, и Коломба предпочла бы оставить его дома, но тот пригрозил, что, если они попытаются уехать из Медзанотте без него, бросится под колеса их автомобиля. Вдобавок он привел неопровержимый аргумент. «Не знаю, насколько я ценен для моего брата или его противника, – с напускной уверенностью сказал он, – но они не станут ничего предпринимать, если я буду внутри».
        Так Данте впервые увидел место своего заточения. В лучах прожекторов клиника дьявольски ухмылялась. Охлаждающие башни на крыше превратились в рога, а главный вход напоминал беззубую ироническую усмешку. Паника захлестнула Данте еще прежде, чем он вошел, и от Коломбы это не ускользнуло.
        – Хочешь остаться на улице?
        – Нет. Я просто устал, поэтому так медленно иду, – дрожащим голосом солгал он. – Не жди меня.
        Один из военных проводил Коломбу к Барт, которая продолжала удерживать дрель, но теперь уже сидя на складном стуле. Ее окружали военные медики, сосредоточенно наблюдавшие за ее состоянием. Шланг отсоединили, а отверстие в стене опечатали. Под руки Барт подставили две доски и примотали их скотчем, чтобы ей легче было держать дрель. Но вынуть сверло из стены, не впустив в отверстие воздух, было невозможно, к тому же сделать это мешал пластиковый кожух. По его периметру проложили силикон, поскрипывавший всякий раз, как Барт немного расслабляла мышцы. От боли в руках на глазах у нее выступили слезы.
        Коломба погладила ее по волосам.
        – Может, это просто воздушный пузырь, – сказала она.
        – Пузыри выталкивают воздух наружу, а этот его всасывает, – чуть задыхаясь, ответила Барт. – Если это ловушка, то очень хитроумная. Обратное давление, помимо прочего, не пропускает наружу частицы и химические следы возможной взрывчатки.
        – Я не могу тебя сменить, да?
        – Военные уже предлагали, но я даже вздохнуть лишний раз боюсь. К этой поганой стене ничего не прилипает, – сквозь зубы процедила Барт. – К тому же я не хочу, чтобы по моей вине пострадал кто-то еще, поэтому я бы предпочла, чтобы ты отошла на безопасное расстояние.
        – Ты вечно жалуешься, что мы никогда не проводим время вместе, а теперь хочешь отослать меня подальше? – парировала Коломба и уселась на пол, прислонившись к стене. – Я привыкла составлять компанию незадачливым бедолагам.
        Тем временем Данте наконец вошел в вестибюль. Не успел он присесть на батарею под зловещей мозаикой с Богоматерью, склонившейся над больным, как к нему подошел какой-то мужчина. Незнакомец снял противогаз и сунул в рот электронную сигарету.
        – Настоящую не хотите? – предложил ему Данте, закуривая.
        – Я бросил, но никотин помогает не засыпать на ходу. Меня зовут Д’Аморе, я работаю с Коломбой.
        Мужчина протянул ему руку, но Данте ее проигнорировал.
        – Прихвостень Ди Марко, – сказал он.
        Д’Аморе рассмеялся:
        – Вы со мной не знакомы, но я вас уже достал?
        Данте фыркнул:
        – Сколько денег у вас в кармане?
        Д’Аморе озадаченно посмотрел на него. Данте помахал ему рукой, будто призывая поторапливаться.
        Достав бумажник, Д’Аморе ответил:
        – Шестьдесят евро.
        Данте достал такую же сумму и положил на пол:
        – Спорим, мне известно о вас больше, чем вы думаете?
        Д’Аморе улыбнулся:
        – Я и забыл, что вы менталист.
        – Понятия не имею, что это значит… По рукам?
        – Раз уж нам все равно нечем заняться… По рукам. – Д’Аморе положил свои наличные к деньгам Данте.
        Тот демонстративно размял пальцы – по крайней мере, те, которыми мог шевелить.
        – О’кей. Вы много времени провели за границей, – наугад сказал он в качестве увертюры.
        – И вы так решили, потому что…
        – На вас не по сезону тяжелые ботинки, поцарапанные песком какой-то пустыни. Я немного разбираюсь в седиментологии. Царапины оставлены твердым кремнеземным песком, весьма похожим на египетский.
        Д’Аморе невольно опустил глаза на свою обувь:
        – Я ездил туда в отпуск.
        Данте улыбнулся:
        – Будь это так, вы бы мне об этом не сказали. Посмотрим… У вас побаливает левая рука.
        Д’Аморе промолчал.
        Данте снова улыбнулся:
        – Вы напряглись. Значит, это важно… Люди, страдающие от хронической боли и от недавно возникшей боли, ведут себя по-разному. Я бы сказал, что хроническую боль переносят легче.
        – Логично.
        – Ваши боли хронические, во всяком случае мучают они вас давно. И раз уж вы признали, что работали за границей…
        – Ничего я не признавал.
        Данте ухмыльнулся:
        – Ваши слова подтверждают мою правоту… Полагаю, что ваше возвращение на родину из песков и проблемы с плечом связаны. Военное ранение?
        – Вы гадаете на кофейной гуще. Я забираю ваши деньги.
        Данте прижал купюры к полу наконечником трости:
        – Даже не пытайтесь. Проигрыш в азартной игре – это долг чести. Покажите ваши ладони.
        – Зачем?
        – Я хоть и не менталист, но хиромант. Ну же, ваши денежки меня так и манят.
        Д’Аморе снял перчатки.
        – Ни одной свежей мозоли. Сейчас вы занимаетесь сидячим трудом, – рассмотрев его ладони при свете неоновых ламп, сказал Данте. – Судя по указательному пальцу, вы нечастый гость на стрельбище. На пальце у Коломбы шишка куда заметнее.
        – Вы сами сказали, что я канцелярская крыса.
        – Но на ваших пальцах остались следы старых ожогов и порезов. Не знай я, с кем вы работаете, принял бы вас за повара или электрика. Но поваром вы никогда не были, верно?
        – Да, – сказал Д’Аморе, и добродушное выражение впервые исчезло с его лица.
        – Вы служили взрывотехником? Ошибись вы при планировании взрыва, вас бы здесь не было, но тот факт, что вы таки здесь, наводит на мысль о саперных работах. Но возможно, ошиблись не вы, – с некоторой неприязнью сказал Данте. – Возможно, вас ранило осколком, потому что кто-то другой перерезал не тот проводок. Вы чуть не погибли, а теперь носите браслет с Буддой – по-видимому, в качестве напоминания, что родились второй раз. Как бы реинкарнировались.
        – Это не… – начал Д’Аморе.
        – Тсс. Не нужно, – сказал Данте. И в объяснениях действительно уже не было необходимости: если раньше Д’Аморе превосходно владел собой, то теперь все его чувства отражались на его лице, и Данте без труда считывал их и вызывал. Дирижерскую палочку ему заменяли слова. – Извините, что пробудил неприятные воспоминания. Я не хотел, – с вызовом произнес он. – Теперь я вижу, что этот браслет предназначен для более тонкого запястья. Вам не помешало бы его удлинить. Ошибшийся взрывотехник был очень худощав. Или это была женщина? Ваша женщина?
        – Можете забрать деньги. С меня хватит, – сказал Д’Аморе.
        Данте вернул ему наличные:
        – Мне ваши деньги не нужны. Я только хотел, чтобы вы поняли, что меня не проведете. И что если вы попытаетесь надуть Коломбу, я это замечу.
        Д’Аморе хотел было возразить, но его рация запищала.
        – Мы что-то нашли, – сказал ему по рации солдат.
        – Иду, – ответил Д’Аморе. – Приятно было с вами побеседовать, господин Торре.
        Данте самодовольно улыбнулся:
        – Не сомневаюсь.

        Зайдя в котельную, Д’Аморе увидел, что Коломба стоит перед канализационным стоком. Решетку сняли, и из стока вылезал грязный с ног до головы взрывотехник.
        – «С-четыре», – сказал он, сняв шлем. – Хватит, чтоб взорвать полквартала. Они заминировали весь периметр больницы, чтобы похоронить нас под обломками бетона. И пока не найдем детонаторы, мы бессильны.
        – Взрывчатка должна быть как-то подключена к стене палаты, в которой находится Барт, – сказала Коломба.
        Взрывотехник покачал головой:
        – Мы не нашли никакой связи с той стеной. Канализация идет в другом направлении.
        Д’Аморе скривил рот.
        – Дай взгляну, – сказал он, надевая противогаз.
        Следующие полчаса он провел в канализации. Взяв на себя управление работами, он полз все дальше вперед по тесным туннелям. Наконец между двумя стоками он наткнулся на исчезающую в бетоне тонкую резиновую трубку и с помощью оптоволоконного кабеля определил, что трубка подключена к герметичной коробке величиной с телевизор.
        – Вот ты где, кусок дерьма, – сказал он.

        Глава вторая

1

        Резиновая трубочка соединяла коробку с зазором в стене палаты, где когда-то был заточен Данте. С огромной осторожностью и божьей помощью Д’Аморе закупорил трубку, перекрыв всасывание воздуха, и Барт, плача от боли в руках, опустила дрель. Военные один за другим изолировали подключенные к коробке провода и перенесли ее в бронированный грузовик. Когда ее открыл радиоуправляемый робот, внутри оказался детский воздушный шарик. В почти вакуумной среде он остался надутым – немногий воздух у него внутри расширился, – но, если бы коробку наполнил воздух, давление расплющило бы шар и привело в действие пассивный взрыватель.
        – Я всякого повидал, но такие изощренные ловушки мне еще не попадались, – сказал Д’Аморе Коломбе. Было семь часов утра, и уже светало. – Боюсь даже представить, сколько времени ушло на монтаж всей этой конструкции.
        – Времени у него вдоволь… – пробормотала Коломба. Скольким еще невинным людям сейчас грозит смертельная опасность?
        – Не понимаю, как он рассуждает, – сказал Д’Аморе. – Подложи он бомбу Торре под кровать, я бы понял. Так он убил бы и заложника, и его спасателей. Но заминировать стену, которую могли просверлить разве что случайно, да и то, может, лет через двадцать… Какой в этом смысл?
        – Никакого, – солгала Коломба.
        – Но вы подозревали эту ловушку?
        – Данте очень дальновиден.
        Они посмотрели друг другу в глаза, но увидели в них только крайнюю усталость.
        – Поговорим об этом на брифинге.
        – Не сегодня. У меня дела.
        Будто в подтверждение ее слов, рация закаркала:
        – Майор Том вызывает Белую горлицу.
        – Прекрати, – отозвалась Коломба, – это канал для чрезвычайных ситуаций.
        – Мы тут засыпа…
        Коломба вышла в сад, и связь прервалась: все сигналы за пределами здания глушили блокираторы.
        Данте и Барт, накрывшись термоодеялом, сидели на парковой скамье.
        – Какая прелесть, – сказала, подойдя к ним, Коломба.
        Барт положила голову на плечо Данте, а тот приобнял ее за талию.
        – Ты будешь подружкой невесты, – сказала ей Барт.
        Коломба ощутила необъяснимый приступ раздражения.
        – Ладно, не будем путаться у военных под ногами. Альберти уже разогревает машину.
        Щурясь от утреннего солнца, Данте надел темные очки.
        – Почему бы тебе не поехать с нами? – спросил он Барт. – Отпразднуем счастливое спасение. Я настоял состаренный «сулавеси» в бочонке виски. Со льдом будет просто восторг, хоть погода пока и не соответствует.
        Барт улыбнулась:
        – Обожаю его. С удовольствием бы выпила. Но я лучше прикорну и продолжу работу, если, конечно, после разминирования в клинике останутся хоть какие-то улики.
        Данте перестал слушать после первой же ее фразы:
        – Когда это ты пила «сулавеси»?
        – Пару месяцев назад в «Старбаксе».
        – Ты летала в Сиэтл? Знаю, что там его продают…
        – Нет, их кофейню открыли в Милане.
        Данте взглянул на Коломбу, как ребенок, обнаруживший, что пропустил бой новогодних курантов.
        – Ты мне не говорила…
        – Тебя только что чуть не взорвали, а ты капаешь мне на мозги «Старбаксом»? – фыркнула Коломба.
        – Я путешественник во времени. Мир изменился, пока я спал. Может, у нас и «Пицца Хат» появилась?
        – Не появилась. И домой мы не едем. У нас встреча с Томми, помнишь? Так что давай-ка вставай. – Она подала ему руку и помогла подняться.
        – А как насчет «Seven-Eleven»?
        Коломба сбила шляпу ему на нос:
        – Заканчивай.

        Сев в машину, Коломба сразу же уснула без задних ног, а проснувшись через полчаса, поняла, что чувствует себя еще более усталой. На щеке у нее отпечатался след от ремня безопасности. Сидящий на заднем сиденье Данте прощался с кем-то по телефону.
        – С кем ты говорил? – спросила она.
        – С Лупо. Рассказал ему про бомбу в Римини.
        – Господи, да можешь ты хоть иногда держать рот на замке? – спросила она, снова закрывая глаза.
        – Лупо – местный Большой Брат, и, если мне нужна информация, я должен дать ему что-то взамен.
        – Что на этот раз?
        – Лориса. Мы получили доказательство, что Лео им манипулировал, но почему и как мой брат выбрал именно его? В общем, я покопался в прошлом механика и нашел интересное совпадение. – Данте закурил, и Коломба опустила окно. – Я проверил, где его лечили после истории с преследованием: так вот, его отправляли туда же, где сейчас живет Томми. Пала сотрудничает с интернатом много лет. Значит, скорее всего, они с Лорисом встречались.
        Коломба покачала головой:
        – Люди Ди Марко проверяли доктора Палу. И потом, он живет в Сан-Лоренцо двадцать лет. Его, в отличие от Меласов, не катапультировал сюда Лео.
        – Не забывай, что он терапевт Томми. Возможно, мой брат выбрал его не случайно. Лео работал на незнакомой территории, ему нужна была информация о жертвах.
        – Слушай, я не так хорошо разбираюсь в людях, как ты, но после того, как меня надули и Лео, и Отец, я стала куда осторожнее. Пала чист.
        – Может, он просто любитель поболтать в барах. Или мой брат установил жучок ему под стул. Согласись, что такое возможно.
        Коломба кивнула и взглянула на часы на приборной панели.
        – Мы успеем заскочить к нему перед встречей с Томми, – сказала она. – Включи сирену.
        Альберти включил мигалку и разогнался гораздо сильнее, чем позволяли ограничения скорости.
        Данте ухватился за ремень и закрыл глаза.

2

        Сандро Пала лежал на боку и гляделся в зеркало на приоткрытой дверце шкафа. Несмотря на щадящий утренний свет, увиденным он остался совершенно не доволен.
        – Я слишком толстый, – сказал он. – Это не только некрасиво, но и вредно для здоровья. Риск инфаркта, диабета и всевозможных видов рака.
        – Так почему бы тебе не сесть на диету? – спросила Катерина, привалившись спиной к изголовью кровати.
        Она тоже была раздета, но ее тело выглядело рельефным, будто она каждый день занималась на тренажерах, – ни грамма лишнего жира. Она погладила психиатра по волосам.
        – Потому что я становлюсь нервным. Для моей профессии это неприемлемо. – Он посмотрел в зеркало на лицо прижавшейся к его щеке Катерины. – Кстати, у меня возникли этические сомнения.
        – Насчет чего?
        – Насчет тебя.
        Катерина засмеялась и сзади обвила его талию ногами. Пала задрожал.
        – Насчет меня? – шепотом повторила она.
        – Я вдвое тебя старше, и ты моя подчиненная, – ответил Пала. Еще не снятый презерватив натянулся от новой эрекции. – Я воспользовался своим положением? Соблазнил тебя своей властной отцовской фигурой? – Он обхватил ее бедро. – Оказал на тебя давление?
        – Успокойся. Если бы я дожидалась, пока ты соберешься с духом, так и состарилась бы в ожидании, – сказала Катерина.
        Пала удивленно посмотрел на отражение ее лица – теперь в нем читалась суровость, которой он раньше не замечал, – и вдруг ощутил острую боль в ухе.
        – Тсс, – сказала она, нажимая на поршень воткнутого в его ушную раковину шприца.
        Пала оттолкнул ее и попытался встать с кровати, но быстрый инсулин уже начал действовать. Обычно диабетики вкалывают себе от двадцати до пятидесяти кубиков, а Катерина ввела психиатру больше тысячи. Инсулин разрушал сахар в его крови, форсируя запасание глюкозы печенью и костями. Катерина словно слила бензин из двигателя, чтобы наполнить запасную канистру. Без топлива организм Палы начал угасать: сначала он утратил зрение, затем чувство равновесия.
        – Помоги, помоги мне, – пролепетал он.
        В его черепе вспыхнула страшная боль, и слова превратились в крик. Мозг проголодался, но не находил пищи. В поисках подкормки он отчаянно фильтровал кровь и выбрасывал воду через поры. Пульс психиатра достиг двухсот ударов в минуту. Его вырвало. Мокрый от пота, он упал на пол и забился в судорогах.
        Теряя сознание, он попытался ухватиться за комод. Выглаженные домработницей рубашки упали, накрыв его, будто саван. Но Пала этого уже не замечал: он впал в гипогликемическую кому, и судороги превратились в конвульсии. Глаза его закатились, он бился затылком и пятками о прикроватный коврик.
        Все это время Катерина следила за ним взглядом, сидя в изножье кровати, но теперь наклонилась, чтобы прощупать ему пульс. Сердцебиение почти не ощущалось, кожа Палы похолодела, но он был еще жив. Надев латексные перчатки и туфли, она сняла с кровати постельное белье, подняла из собравшейся между ног психиатра лужи мочи презерватив и тщательно протерла все поверхности, к которым прикасалась: комод, дверь, изголовье кровати, за которое она с притворным наслаждением хваталась, пока на ней скакал Пала, и его тело – даже те части, к которым подчиненные обычно не прикасаются.
        Катерина надела свой клетчатый костюм, опять взглянула на психиатра и отметила, что тот дышит быстро и неглубоко и долго не протянет. Вытерев с его ладоней кислый пот, она пошла за сумкой, которую в то утро оставила в прихожей.
        Сумка была довольно тяжелой.

3

        Когда они доехали до дома Палы, перед его дверью уже стояли Лупо и Бруно.
        – Внутрь я не пойду, – сказал Данте.
        – Ладно, успокойся. – Коломба грубовато помогла ему вылезти из машины. – Помни, что никто, кроме Лупо, не знает, кто ты такой, и постарайся не слишком бросаться в глаза. – Через мгновение она добавила: – Извини, беру свои слова назад, это бесполезно.
        Она подошла к карабинерам, которые, на секунду перестав стучать в дверь, обернулись на нее.
        – Здравствуйте, господа, – сказала Коломба. – Что случилось?
        – Пока ничего. Если вы сядете в машину и уедете, то ничего и не случится, – сказал Лупо.
        – Может, для разнообразия обойдемся без прелюдий? – предложила Коломба.
        Лупо кивнул на Данте, который безуспешно пытался допрыгнуть до окон, цепляясь тростью за карниз.
        – Ваш друг… Клузо… навел меня на кое-какие мысли. Я связался с родителями Мартины и узнал, что в детстве она сильно расшиблась, катаясь на коньках, после чего ее начали мучить кошмары. Пала был ее лечащим врачом.
        – Вот так совпадение…
        – Я хочу всего лишь немного с ним побеседовать и посмотреть на его реакцию. Пока у меня нет никаких воинственных намерений.
        – Жаль только, что его нет дома.
        – И трубку он не берет, – вмешался Бруно.
        – КоКа, мы можем поручить, чтобы его телефон отследили? – спросил у нее за спиной Данте, отряхивая куртку от штукатурки.
        – Только если хотим, чтобы его сцапал Д’Аморе, – сказала Коломба и подергала за дверную ручку, но дверь не подалась ни на миллиметр. – Дверь бронированная, пары пинков будет недостаточно. – Она повернулась к Данте. – Клузо, взгляни.
        Данте наклонился, чтобы рассмотреть замок:
        – Десяти минут хватит. Я ничего не сломаю. Сигнализации, похоже, нет, дорога безлюдная, да и от карабинеров все предпочитают держаться подальше. – Он поднял взгляд. – А это кое-что говорит о том, как к вам относятся люди.
        – Я не могу на это пойти. Это превышение полномочий, – сказал Лупо.
        – Тогда садитесь в вашу зеленую тачку и уезжайте, – сказала Коломба. – Потому что мне плевать.
        Карабинеры переглянулись.
        – Тебе решать, – пожал плечами Бруно. – Мне все равно скоро на пенсию.
        Лупо вздохнул:
        – Но если мы найдем какие-то улики против Палы, решать, что с ними делать, буду я.
        – Когда – и если – найдем, тогда и поговорим. Клузо, поторапливайся.
        Данте достал свой набор и поковырял в замке кортиком, пытаясь воспроизвести в уме его устройство. Цилиндровый механизм состоял из восьми телескопических штифтов. При попытке взлома классическим воровским методом – бампингом, основанным на ударах отмычкой, подбрасывающей штифты, пины в замке не дадут цилиндру провернуться. Необходимо было сдвигать штифты по одному, подыскивая нужную высоту разблокировки.
        – Отстой, – проворчал Данте, роняя пепел с сигареты.
        – А кто это вообще такой? – спросил Бруно.
        – Инспектор Клузо из Главного управления национальной безопасности[33 - Главное управление национальной безопасности – отделение французской полиции, созданной в 1812 г.], – представился Данте с фальшивым акцентом а-ля Питер Селлерс и продолжил вставлять в замок все более тонкие шпильки.
        – Сходи в машину за перчатками, пожалуйста, – попросил Лупо сослуживца, устав от этой клоунады.
        Когда Бруно вернулся, Данте уже вставил в скважину десяток отмычек одновременно, держа их даже между пальцами больной руки. Один поворот, и замок открылся.
        – Вуаля, – сказал он, распахивая дверь. – Отличная работа, – похвалил он сам себя, уселся на ступеньку и снова надел кожаную перчатку.
        – А вы не войдете? – спросил Бруно, раздавая латексные перчатки остальным.
        – Я постою на стреме на случай, если заявятся фараоны.
        – Ха-ха, очень смешно, – сказал Бруно и, обойдя его, вошел в дом.
        Услышав, как он пробормотал что-то вроде «грязный шпион», Данте заключил, что тот принимает его за сотрудника спецслужб.
        Пустой, освещенный большими окнами кабинет показался Коломбе слегка изменившимся. Тревожным, холодным. Пока Бруно и Лупо, разделившись, осматривали остальные комнаты, она обыскала кабинет, в котором не так давно проявила себя с худшей стороны. Ничего необычного там не оказалось, но, сняв висевшую над кушеткой картину Де Кирико, Коломба обнаружила большой, как пятидесятидюймовый телевизор, сейф с цифровым замком. Может, где-то в доме лежит бумажка с кодом?
        Тут со второго этажа донеслась матерщина Лупо, и она бросилась вверх по винтовой лестнице. По стилю и меблировке этот этаж походил на кабинет, но размерами превосходил его втрое. Обстановка говорила о личной жизни психиатра, скрытой от пациентов: корзины для белья, домашние тапки, открытая книга на комоде, очки для чтения. Лупо сидел на корточках рядом с телом доктора Палы, лежащим навзничь и полуприкрытым упавшими на него рубашками.
        – Срань господня, – сказала Коломба.
        – Не заходите. Я уже достаточно здесь наследил, – сказал Лупо.
        – Как он умер?
        – Не знаю. Заметных повреждений на теле нет.
        – Подождите.
        Коломба вспомнила, что видела в туалете внизу мусорные мешки. Сбегав за ними и надев два из них на ноги, она подошла к трупу и осторожно приподняла его руку.
        – Начинает коченеть, – сказала она. – Умер не меньше двух часов назад. Помогите перевернуть его на бок.
        – Мы не должны его трогать.
        – Знаю. На счет «три».
        Так выяснилось, что повреждений нет ни на спине, ни сзади на бедрах.
        – Похоже на инфаркт, – сказала Коломба. – Но мне в это что-то не верится.
        – Мне тоже, – отозвался Лупо. – Посмотрим, что скажет доктор Тира. Или ваша подруга. Мне она очень понравилась. Кстати, она в порядке?
        – Да, только страху натерпелась.
        Лупо одним прыжком оказался в коридоре:
        – Я сообщу в штаб, а вы с инспектором Клузо уезжайте. Не хочу, чтобы мне пришлось оправдываться еще и за ваше присутствие.
        – Хотите, чтобы вас снова оттеснили? Потому что, как только вы дол?жите начальству, именно это и случится. Приедут военные и все опечатают.
        – Рано или поздно они все равно это сделают.
        – Но мы можем позаботиться, чтобы это случилось только после того, как мы все обыщем и убедимся, что здесь нет никаких улик. – Коломба смущенно опустила глаза. – Данте вам доверяет, иначе держался бы от вас подальше, а я доверяю ему. Но если вы готовы упустить шанс что-то понять, звоните.
        Лупо кивнул:
        – О’кей. – Он посмотрел на часы в своем мобильнике. – Сейчас восемь двадцать. В котором часу он обычно начинал принимать пациентов?
        – Кажется, в девять-полдесятого.
        – Бруно! – позвал Лупо.
        Тот с шутливым ворчанием поднялся по лестнице, но, увидев труп, посерьезнел.
        – Господи Исусе! – воскликнул он. – Это Пала?
        Лупо кивнул:
        – Перепаркуй машину и опусти жалюзи на первом этаже. Сделаем вид, что в доме никого нет. Потом останься снаружи и понаблюдай, кто придет.
        Бруно развернулся, чтобы уйти, но Коломба напоследок попросила:
        – Отправьте, пожалуйста, Альберти и Клузо наверх.
        – Клузо… – пробормотал Бруно. – Ладно.
        Через пару минут Альберти привел на второй этаж зажмурившегося Данте. Тот остановился в дверях и брезгливо натянул футболку на нос: Коломба успела распахнуть окна, но его чувствительные ноздри все равно уловили запах мертвечины.
        – Здесь покойник, и он воняет, – сказал он, не открывая глаз.
        – Это Пала, – сказала Коломба.
        – Приношу всем свои соболезнования. Au revoir[34 - До свидания (фр.).].
        – Данте, сделай над собой усилие, – остановила его Коломба.
        Он сделал три глубоких вдоха, оперся на трость и обвел взглядом комнату, после чего снова закрыл глаза.
        – Я посмотрел. Теперь можно идти?
        – Нет. Заметил что-нибудь? – спросила Коломба.
        – Мертвого толстяка и блестящую на солнце лужу мочи.
        – Кроме этого!
        Данте снова набрал в легкие воздуха:
        – Одна часть пола слишком чистая, но очень неровная, с непротертыми участками. Пол мыла явно не домработница, потому что на первом этаже все в безупречном порядке. Возможно, прибрался убийца. Как умер трахальщик беззащитных мозгов?
        – Признаков насилия нет, но смерть была болезненной. Может, снова вызванный инсулином инсульт, – сказала Коломба.
        – Похоже на то. Я видел, что белье скомкано, но грязное ли оно?
        Лупо присмотрелся:
        – Да не очень. Пара пятен рвоты.
        – Можете понюхать его в центре?
        Лупо поначалу нерешительно, а потом более уверенно обнюхал простыню:
        – Пахнет только стиральным порошком или кондиционером. Тем, что в бутылочке с медвежонком.
        – Попробуйте еще раз. Скажите, пахнет ли потом или вообще человеком.
        Лупо терпеливо повиновался:
        – Нет.
        – Вы не знаете, Пала был геем или гетеросексуалом?
        – Может, я еще и задницу ему должен понюхать? – спросил Лупо.
        – Ладно, я сам напросился. – Данте вслепую нащупал руку Альберти. – Проверьте, нет ли грязного белья в стиральной машине или в туалете, – сказал он. – Если нет, его прикончил человек, который переспал с ним в этой кровати и снял белье, чтобы не оставлять ДНК. Вперед, верный скакун!
        Альберти вывел его на улицу.
        – Суд не примет в качестве доказательства мой нос, – заметил Лупо.
        Коломба не ответила – она вдруг вспомнила, как Катерина на лету подхватила ее патрон.
        «Вы тоже охотитесь?» – спросила тогда она. «Не с ружьем», – ответила та.
        – Поищем секретаршу, – сказала Коломба.

4

        Лечебно-образовательный центр для трудных подростков «Ангел-хранитель» в Портико представлял собой окруженный парой гектаров сада триптих зданий в промзоне. В одном здании жили мальчики, в другом девочки, а в самом маленьком находился социальный центр. В сообществе проживало восемьдесят пациентов от пятнадцати до двадцати лет, большинство из которых пережили насилие и жестокое обращение. Некоторых подростков направил сюда суд по делам малолетних, других – соцслужбы.
        Сразу после смерти родителей Томми поселили в общежитии для мальчиков, откуда он, несмотря на уговоры социальных работников и Деметры, почти не выходил. Попав в сообщество, парень совершенно замкнулся и не общался ни с кем, кроме рабочих и волонтеров, но и с ними никогда не раскрывал рта. Если его заставляли говорить, он начинал кричать и колотить себя кулаками по голове, хотя большую часть времени вел себя спокойно и сдержанно: сам завязывал шнурки, ел ложкой, клал свои раскраски на место, сидел взаперти. Боясь, как бы Томми себе не навредил, к нему в комнату подселили соседа – семнадцатилетнего парня, который попал в поле зрения соцслужб в двенадцать лет после того, как подвергся насилию со стороны сожителя матери.
        На похороны родителей Томми сопровождала координатор Лаура Патти – шестидесятилетняя женщина с пепельными волосами. Даже в столь затруднительных обстоятельствах она проявила исключительные навыки общения с детьми: с ней он вел себя смирно всю поездку. Лаура любила свою работу и порученных ее заботам подростков, что и определило ее судьбу, когда на пороге ее кабинета, расположенного над социальным центром, появилась секретарша доктора Палы.
        – Я вас сегодня не ждала, – сказала Лаура, пожимая ей руку. – Томми в своей комнате, но у него скоро встреча с женщиной-психологом, которую привезет его тетя.
        – Знаю, поэтому я здесь. Мы предпочитаем, чтобы Томми встретился с психологом в кабинете Сандро. Я его отвезу, а вечером верну обратно.
        Директриса оперлась на край стола:
        – Томми не любит находиться под открытым небом.
        – Я пытаюсь его приучить…
        – По мнению моих сотрудников, это приносит больше вреда, чем пользы. На днях, после того как вы повезли его на прогулку, он всю ночь был на взводе. Пришлось дать ему успокоительное. Передайте Сандро, что мы предпочитаем, чтобы встречи проходили на нашей территории.
        – Возможно, в следующий раз…
        – Нет. Понимаю, вы желаете ему добра, но сейчас за благополучие Томми отвечаю я. Вы же не психолог, верно?
        Женщина, которая называла себя Катериной, подняла взгляд. Ее огромные, очень черные глаза были тоскливыми, как у пожилых ветеранов войны.
        – Нет, я не психолог.
        Лаура Патти вскинула руки, чтобы защититься, но ей это не удалось.

5

        Тело доктора Палы начало покрываться трупными пятнами, а дозвониться до Катерины все не удавалось. Бруно даже съездил к ней домой, но там никого не было.
        – Что мы о ней знаем? – спросил Лупо, отвинчивая с одного из светильников в кабинете абажур.
        – Альберти! – позвала Коломба. – Расскажи о Катерине.
        Молодой человек выглянул с винтовой лестницы.
        – Итальянка с эритрейскими корнями. Степень по философии, – сказал он. – Устроилась к Пале три месяца назад. Не привлекалась, прекрасное резюме, раньше работала стоматологом-гигиенистом и сиделкой. Ничего подозрительного.
        – И все-таки она уже должна была приехать, – сказал Лупо.
        – Знаю, – сказала Коломба. – А здесь ни хрена нет.
        Лупо показал на сейф:
        – Надежная штука. Может, Клузо откроет?
        – Я эскаполог[35 - Эскапология - искусство освобождения от пут посредством костных и мускульных манипуляций.], а не вор! – прокричал с улицы Данте.
        – А если тебя запрут в сейфе? – спросила Коломба.
        – Я сразу умру.
        Из-за лестницы снова высунулся Альберти.
        – Я нашел мобильник Палы, – сказал он. – То есть, кажется, это его мобильник. Он заблокирован.
        – Где вы храните ПИН-код от своей карты? – спросил Лупо Коломбу. – Только не говорите, что помните его наизусть.
        – В мобильнике, с фальшивым префиксом. Думаете, код от сейфа тоже может быть записан в телефоне?
        – Почему бы и нет?
        – Альберти, разблокируй его, – велела Коломба.
        – Как?
        – Приложи палец, – сказала Коломба.
        – Вы же не хотите, чтобы я… – Альберти осекся.
        – Надень мешки на ноги, – со смехом сказал Лупо.
        Альберти подчинился и разблокировал мобильник, приложив к нему большой палец трупа. В записной книжке Палы нашлось подозрительное имя: Le Chiffre[36 - Шифр, код (фр.).]. Первая попытка ввести комбинацию ни к чему не привела, но, когда они набрали цифры в обратном порядке, дверца открылась, и у всех отвисла челюсть.
        Сейф был набит наличными. Купюрами достоинством в двести евро. Коломба осмотрела несколько пачек: деньги были настоящими.
        – А психиатры неплохо зарабатывают, – заметил Лупо.

6

        Женщина, называвшая себя Катериной, вышла из кабинета директрисы, позвякивая связкой взятых у Лауры ключей. Заметив у себя на сапоге алое пятнышко, она украдкой вытерла его о траву, прошла через огород, где несколько мальчиков сажали в горшки саженцы, и решительно направилась в общежитие. Она шла уверенно и улыбалась каждому, кого встречала. Хотя вход посетителям был запрещен, сотрудники ее присутствию не удивлялись: она бывала здесь десятки раз и всем была знакома.
        Томми, разумеется, был в своей комнате. Сидя на коленях на кровати, он раскрашивал черным фломастером пальмовые листья. При виде ее он громко, невнятно взвизгнул и начал раскачиваться на пятках.
        Раньше он никогда так себя при ней не вел, и женщина испугалась, что у него начинается припадок, – Томми был вдвое крупнее ее, и справиться с ним в одиночку она бы не смогла. Она улыбнулась парню:
        – Привет, Томми. Я никогда не понимала, доходят ли до тебя мои слова, но надеюсь, что да. Нам нужно кое-куда прокатиться. Собирайся, я тебе потом куплю мороженое.
        Томми продолжал раскачиваться. Женщина пожалела, что у нее закончился инсулин.
        – Не зли меня, Томми, – строго сказала она. – Будь молодцом и надень обувь. Быстро!
        Томми закачался быстрее и принялся завывать, как пожарная сигнализация. Женщина дала ему пощечину. Томми затих, потирая покрасневшую щеку. Глаза его забегали, безуспешно ища способ сбежать.
        – Хочешь еще получить? – спросила женщина.
        Томми вздрогнул и покачал головой.
        – Тогда вставай, надевай проклятую обувь, и пошли отсюда. И только попробуй еще раз открыть рот.
        Томми затрясло. Он сунул ноги в шерстяные шлепанцы и, повинуясь толчкам женщины, спустился по лестнице. Кто-то приветствовал его, кто-то здоровался с женщиной, но та лишь молча шла вперед. Открыв служебную дверь одним из ключей директрисы, она вышла на стоянку для сотрудников. Томми, ладонью заслонив глаза от солнца, застыл на пороге. Приказав ему не двигаться, женщина открыла ворота, сбегала за машиной Палы и задним ходом въехала на стоянку.
        – Садись, – сказала она, не выключая двигатель.
        Томми, ломая руки, покачал головой.
        Она подняла крышку багажника и достала монтировку, хромированная поверхность которой блестела в солнечных лучах.
        – Садись, или я разобью тебе башку и суну тебя в багажник. Выбирай.
        Томми, волоча ноги, подошел и сел в машину.
        Когда они выезжали со стоянки, навстречу им, воспользовавшись открытыми воротами, въехал на мопеде один из волонтеров. У него была назначена встреча с Лаурой Патти, так что он ее и нашел.

7

        Через четверть часа после того, как вызов из интерната перевели на участок в Портико, фельдфебель Нероне позвонил Лупо.
        – Кажется, сын Меласов тоже исчез, – сообщил он начальнику, все еще не веря, что в их юрисдикции произошло еще одно убийство. – Его ищут в здании, но…
        Лупо вытер вспотевший лоб.
        – Отправь туда всех, – велел он. – И доложи дежурному магистрату. Я сейчас буду. – Положив трубку, он повернулся к остальным – они как раз закончили приводить в порядок обысканные комнаты.
        Для Данте новость стала тяжелым ударом.
        – Это бессмысленно, – сказал он с улицы. – Они могли его похитить или убить когда хотят. Почему сегодня?
        – Подумаем об этом, когда его найдем, – сказала Коломба. – Что будем делать с Палой? – спросила она Лупо. – Хотите доложить начальству?
        Тот покачал головой:
        – Нет. Если Томми и правда пропал, у меня будет предлог разыскать его психиатра.
        – А с деньгами что? – спросил Данте, просунув голову в дверь. – Поделим поровну?
        – Хотел бы я сказать, что мне это в голову не приходило, – сказал только что вернувшийся Бруно.
        Коломба закрыла дверцу сейфа и наобум ввела новую комбинацию:
        – Конец искушению. Пошли.
        Когда они добрались до интерната, Лупо вошел внутрь, чтобы переговорить с коллегами.
        – Томми там нет, – вернувшись через четверть часа, сообщил он. – А директрису жестоко избили и задушили телефонным проводом. Если хотите увидеть труп, поторопитесь. Скоро приедет Виджевани.
        Коломба покачала головой:
        – Я сегодня достаточно навидалась.
        – Я тоже, – сказал Данте. Он курил, растянувшись на капоте машины, за рулем которой похрапывал Альберти.
        – Есть еще кое-что, – продолжил Лупо. – Около двух часов назад секретарша Палы вошла через проходную. Пропуск она не возвращала, но тоже пропала.
        – Это она забрала Томми, – сказала Коломба. Сердце ее сжалось. – Почему ее никто не остановил?
        – Похоже, она вышла через заднюю дверь, к тому же она здесь за свою. Пала часто приезжал на встречи с мальчиками, включая Томми. Хотя на днях она приезжала одна и увозила его на прогулку. Когда Томми вернулся, он был в шоке.
        – Давайте поглядим на комнату Томми, пока не приехали криминалисты. Данте, ты с нами?
        – Я пас.
        Как только Коломба и Лупо исчезли в здании, Данте постучал тростью по стеклу машины.
        – Просыпайся! – крикнул он.
        Альберти подскочил:
        – Что случилось?
        – Мне скучно.
        – Прошу вас, я со вчерашнего дня не спал.
        – Хочешь армодафинила? – спросил Данте, показав ему маленькую белую таблетку. – Его дают пилотам бомбардировщиков, когда тем приходится летать всю ночь.
        – Боже упаси. – Зевнув, Альберти открыл дверцу и высунул ноги. – Что говорят про парня?
        – Что его похитила секретарша Палы. – Данте подбросил таблетку в воздух и проглотил ее всухую, жестом попросив воды.
        Альберти протянул ему бутылку.
        – А она работает на Бонаккорсо.
        – Или на человека, которого ищет мой брат. А может, как раз ее он и ищет. И она была у нас прямо под носом. Король мечей может оказаться и королевой, разве нет?
        – Это разумно. Работая у Палы, она без лишнего риска оказывалась в курсе происходящего.
        – Разумно? Она оставила пять миллионов евро наличными и убила еще одного человека буквально у всех под носом. Мне это не кажется таким уж разумным.
        Альберти снова зевнул.
        – Может, для нее Томми стоит дороже пяти миллионов, – сказал он.

8

        Женщина, называвшая себя Катериной, сменила машину и имя и надела гладкий черный парик. Она подмешала Томми во фруктовый сок бензодиазепин, и теперь он клевал носом на заднем сиденье.
        К этому моменту, говорила себе женщина, труп директрисы уже могли обнаружить. И если ей не повезло, погоня уже началась. Автомобили будут досматривать, в аэропорты и на железнодорожные станции разошлют ориентировку. Чернокожую женщину с двухметровым белым парнем невозможно не заметить. Правда, она и не собирается покидать регион. Наоборот, она удаляется в глубинку по узким каменистым дорогам, каждый поворот которых поневоле выучила наизусть. При свете и в темноте.
        Мимо неслись голые поля и редкие автомобили, а земля сменила цвет с охряного на темно-желтый. Снизив скорость, чтобы не повредить подвеску о выбоины, женщина въехала в заброшенную деревню, миновала полуразрушенные дома с заколоченными окнами и добралась до большого нефтеперерабатывающего завода. От здания остался один остов, окруженный хламом и ржавыми заборами. Вдоль грунтовой дороги бежали к большому цеху рельсы закрытой железной дороги, такие же разбитые, как и все остальное.
        Женщина, называвшая себя Катериной, открыла ворота на территорию, представлявшую собой отвал щебня под открытым небом. Припарковавшись за огромным ржавым экскаватором, она достала мобильник, отправила сообщение и тут же его стерла.
        С этого момента все должно было пройти как по маслу.

9

        В кармане Гаспаре Мантони пискнул мобильник, и он мигом понял, в чем дело, но сразу читать сообщение не стал. Он все делал в свое время, а любому, кто сказал бы иначе, врезал бы ногой в зубы. Он заказал еще бокал красного.
        – На этот раз давай хорошего. Открой новую бутылку.
        – Даже так? – спросил хозяин. – Что празднуешь?
        – Похороны.
        – Чьи?
        – Свои.
        Хозяин рассмеялся было, но под прищуром Гаспаре тут же испуганно затих.
        – Тебе нехорошо? – спросил он.
        – Никогда лучше себя не чувствовал, – отозвался старик. – Тащи долбаную бутылку, или я сам ее возьму.
        Хозяин откупорил бутылку пино-неро и наполнил чистый бокал.
        – Не шути так, ты ведь один из моих любимых клиентов.
        Гаспаре выпил до дна.
        – Сплюнь, чтоб я еще к тебе зашел, – сказал он и рассмеялся собственной шутке.
        Выйдя из бара, он прочел сообщение, оказавшееся именно таким, какое он и ожидал получить, и подставил телефон под струю общественного фонтана. Он-то надеялся, что полетят искры, но экран только замигал, выцвел и наконец выключился совсем. Гаспаре запустил его в стену церкви, засмеялся в лицо обернувшейся старухе и сел в стоящую на площади автоцистерну с эмблемой Национальной нефтегазовой компании.
        Пытаясь вставить ключ в зажигание, он заметил, что у него дрожит рука, и разозлился на себя и сосущую пустоту в желудке. Ему подумалось, что еще не поздно отступить, вернуться домой и сделать вид, что ничего не было…
        По крайней мере до тех пор, пока он не начнет срать кровью. А дальше будет только хуже. Скоро он станет никчемным старым пердуном и помрет так же, как уйма других пердунов. Остальные дальнобойщики наплюют на него, как он плевал на них, и забудут о нем назавтра после похорон.
        Гаспаре Мантони завел двигатель и ощутил вибрацию всем телом. Она ли подорвала ему здоровье или тюремная пища? Сейчас это не имело значения. Машина тронулась и выехала на местную дорогу.
        Его запомнят. Еще как запомнят.

10

        – Ты что, притащил сюда эту сумасшедшую? – спросил при виде Коломбы Нероне, которому было поручено охранять комнату Томми.
        Лупо устал и был не в настроении отчитываться перед подчиненным.
        – Еще раз заговоришь со мной таким тоном, и я тебе устрою, – сказал он. – Иди погуляй. Быстро!
        Нероне покраснел.
        – Так точно, – сказал он и вышел из комнаты.
        Коломба и Лупо закрыли дверь у него за спиной. В комнате воняло грязными носками, но сама она была чистой и довольно большой: в ней помещались две узкие кровати со стегаными покрывалами, пара небольших письменных столов и шкаф. Коломба сразу поняла, какая половина комнаты принадлежит Томми: его кровать была аккуратно заправлена, а на столе в идеальном порядке разложены книги и карандаши.
        – Что мы ищем? – спросил Лупо.
        – Что угодно, – ответила Коломба.
        Они подняли матрасы, порылись в одежде, но ничего интересного не обнаружили. Открыв двустворчатый шкаф, Коломба с ходу сообразила, где вещи Томми: они были размером вдвое больше, чем у его соседа. Но и здесь – ни в карманах, ни в отворотах – ничего не нашлось. Зато на дне шкафа стояли пыльные ботинки сорок шестого размера.
        Пока Лупо мирился с Нероне, Коломба положила ботинки и несколько раскрасок в пакет для улик и отнесла их Данте, который по-прежнему курил на капоте, в то время как Альберти умывался в туалете социального центра.
        – Твоя очередь нюхать, – сказала она, протягивая Данте свои находки.
        Не слезая с капота, тот забрал у нее раскраски и помахал ими в воздухе:
        – Когда закончу раскрашивать, дашь мне карамельку?
        – Ты начинаешь меня нервировать. Почему ты ведешь себя как последний урод?
        – Потому что я ни хрена не понимаю. Я был уверен, что желанный трофей – это я, но теперь выясняется, что Томми. А значит, меня бросили в клинике помирать только в качестве уловки. Я очередное ничтожное убожество.
        – Засунь свою уязвленную гордость куда подальше и попробуй сделать что-нибудь полезное. Если раскраски не годятся, посмотри на обувь.
        Данте поставил пакет на капот, внимательно оглядел ботинки и даже оторвал одну из подметок.
        – Да ты и без меня все видишь. Куплены в Италии, почти не ношенные.
        – А пыль?
        – У меня не бионические глаза. Знаю только, что в ней полно серы.
        – Какой еще серы?
        – Ну знаешь, вещество на спичках? КоКа… Я понимаю, что ты не химик, но цвет и запах говорят сами за себя. В сельском хозяйстве серу используют как удобрение, так что она есть во всех местных полях. – Он поднял камешек размером с булавочную головку и хорошенько рассмотрел его на солнце. – А вот это похоже на сырец…
        Не дожидаясь, пока он договорит, Коломба громко позвала Альберти, и тот со всех ног прибежал к машине.
        Данте оперся на трость и спрыгнул на землю.
        – Чего ты засуетилась? – озадаченно спросил он.
        – Знаешь, кем работал мой дед по отцовской линии?
        – Нет…
        – Шахтером.

        Глава третья

1

        Деревня Сант-Анна-Солфара начала приходить в упадок в конце пятидесятых, когда закрыли серные рудники. Несмотря на то что шахтеры трудились в нечеловеческих условиях за гроши, рискуя надышаться метаном, добыча серы перестала приносить прежнюю прибыль.
        Женщина, называвшая себя Катериной, вышла из автомобиля и выволокла из него Томми.
        – Вперед. Скоро я оставлю тебя в покое и, если Бог пожелает, тоже его обрету, – сказала она по-немецки.
        На этом языке она не говорила давным-давно, опасаясь, что испортит свое итальянское произношение. Правда, Томми было все равно – он понимал только по-плохому. Она показала ему на вход в ближайшую шахту, перед которым стояла вагонетка, полная желтоватых камней.
        – Туда. Давай. Пошевеливайся, – приказала она, пнув его под зад.
        Томми в слезах повиновался. Ворота в шахту были заперты, но женщина отперла замок своим ключом, втолкнула Томми внутрь и закрыла их у него за спиной.
        У въезда на рудник располагался маленький музей: на стенах висели старые фотографии, а на стеллажах были выставлены сувениры и серное мыло. За музеем открывалась спускающаяся на глубину триста метров галерея. Освещение включалось только в часы посещения, поэтому сейчас вход в нее напоминал заштрихованный черным фломастером проем, ведущий в один из туннелей Хитрого койота[37 - Хитрый койот – персонаж серии короткометражных мультсериалов «Безумные мелодии» и «Веселые мелодии».].
        – Пошевеливайся, – снова сказала женщина, которая называла себя многими именами, ни одно из которых не было подлинным, и ткнула Томми в спину связкой ключей.
        Тот опасливо вошел в темноту. Они пошли вниз вдоль рудничных рельсов, и, когда падающий из устья свет окончательно исчез, она вытащила из кармана маленький фонарик. Слышалось глухое эхо их шагов и отдаленные раскаты водопада.
        Метров через пятьдесят женщина заметила впереди деревянную скамью, которую ей было велено найти. Приказав Томми сесть, она нашарила под ней пыльный, запотевший от влажности непромокаемый рюкзак. Внутри лежали пропуск на шнурке, документ с фотографией Томми и билет на «Чудеса истории», а также несколько коротких шприцев с тонкими иглами в пластиковых колпачках и листок, на котором были напечатаны последние инструкции.
        Женщина направила на него луч фонаря.
        «В шприце секонал. Остальная экипировка за клеткой подъемника. Прибытие назначено на двенадцать».
        К обратной стороне листка была приклеена фотография чернокожего старика.
        Женщина посмотрела на нее и вытерла полные слез глаза.

2

        Коломба решила, что поведет машину сама, но, сменив Альберти за рулем, неуверенно застыла, положив руку на коробку передач.
        – Ты чего засомневалась? – спросил, как обычно устроившийся на заднем сиденье, Данте.
        – Не засомневалась, а кое-что вспомнила, – ответила она. – В последний раз, когда я решила действовать в одиночку, погибло сорок девять человек.
        Данте наклонился к ней:
        – Тебя послушать, так это ты всех убила, а это не твоя вина.
        – На девяносто девять процентов я это понимаю, иначе бы просто не справилась. Но один процент будет терзать меня всегда. Возможно, Катерина – одиночка, а может, за ней стоит целая армия. Возможно, она король мечей, возможно, его приспешница, но в ее руках Томми.
        – Думаешь, ты поможешь ему, вызвав карабинеров? Никогда не слышала об огне по своим?
        – Я думала не о карабинерах.
        – КоКа… военные только все испортят.
        – До сих пор все портила я сама, – сказал Коломба и потянулась за телефоном.

        Д’Аморе прочел сообщение Коломбы в гостинице в Римини, выйдя из душа. Его грудь и спину пересекала сетка шрамов. По ее просьбе он скачал «Signal» и перезвонил.
        – Это рабочий телефон, – сказал он в трубку. – Мы заботимся о том, чтобы нас не прослушивали. Что случилось?
        – Хочу заранее предупредить тебя о новости, которую ты скоро получишь. Томми похитила секретарша Палы.
        – Психиатра? Он тоже к этому причастен?
        – Он мертв. Не спрашивай, откуда я знаю.
        – Я давно перестал задавать такие вопросы. – Д’Аморе взял блокнот с логотипом гостиницы и зубами снял с ручки колпачок. – Где тело?
        – У него дома. Но сейчас меня интересует Томми. Я догадываюсь, куда везет его Катерина, но не знаю, будет ли она одна или с сообщниками.
        – Чем я могу тебе помочь?
        – Сначала пообещай, что вы своими действиями не подвергнете парня опасности.
        – Обещаю.
        – Д’Аморе… с твоим шефом я бы даже разговаривать не стала, но надеюсь, что у тебя, в отличие от него, еще осталось что-то святое. Поклянись мне всем, что тебе дорого.
        Д’Аморе глубоко вздохнул:
        – Ты не хуже меня знаешь, что боевые операции чреваты осложнениями. Я не могу обещать, что все пройдет хорошо, но обещаю, что приложу для этого все усилия. Этого тебе достаточно?
        Коломба немного подумала, прикрыв динамик, хотя в машине было тихо.
        – О’кей, – наконец сказала она. – Надеюсь, мне не придется пожалеть о своем решении. В тридцати километрах от Портико есть деревушка под названием Сант-Анна-Солфара. Скорее всего, Томми и его похитительница где-то рядом с шахтами.
        Д’Аморе открыл на ноутбуке дорожную карту:
        – Я захвачу всех, кто находится в моем распоряжении, и доберусь туда через час. Если в Пизе мне выделят вертолет, то на несколько минут быстрее.
        – Никаких вертолетов. Никакой камуфляжной формы. Я на тебя рассчитываю. – Коломба повесила трубку.
        – Выдвигаются войска на верблюдах? – спросил Данте.
        – Да, но они приедут позже нас. До тех пор придется справляться самим, – ответила она и наконец завела машину.

3

        Теперь женщина, заканчивающая сборы в галерее шахты, походила на Катерину только цветом кожи и ироническим изгибом рта. Все остальное изменилось. Контактные линзы окрасили ее глаза в зеленый, клетчатый костюм сменился формой медсестры-волонтера из Мальтийского ордена и синим пальто с аксельбантами, а косички скрывала черная вуалетка. На шее у нее висело личное удостоверение с очередным фальшивым именем и недавней фотографией.
        За клеткой подъемника женщина нашла красный плед, солнечные очки и белый чепчик с мальтийским крестом. А также складное кресло на колесах. Раскрыв коляску, она подкатила ее к Томми, который все это время просидел на скамье, ритмично стуча камнем по стене пещеры. Он стучал так долго, что с его покрасневшей руки содралась кожа. При виде женщины он неуклюже запустил в нее камнем, который ее даже не задел.
        Женщина взяла его лицо в ладони. Кожа парня была холодной и потной.
        – Я же сказала тебе не глупить. Забыл? – Она за волосы подтащила его к инвалидному креслу и заставила сесть. – Сиди здесь, – велела она.
        Она вернулась за рюкзаком, в котором нашла инструкции, и, борясь с искушением снова взглянуть на приклеенную к листу бумаги фотографию, достала шприц, сняла с него наконечник и спрятала в ладони.
        – Больно будет всего секунду, – сказала она Томми и, воткнув иглу ему в бедро прямо через джинсы, нажала на поршень.
        Томми так резко дернулся, что шлепанец слетел с его ноги. Встать он не успел – секонал начал действовать моментально. Голова его запрокинулась, дыхание стало тяжелым, глаза широко распахнулись, а по подбородку потекла нитка слюны.
        Прощупав его пульс, женщина накрыла парня пледом, в центре которого белел большой крест, и надела очки и шапочку.
        Снаружи донеслись далекие отзвуки голосов и смеха.

4

        – «Насладитесь визитом в уникальный археоминеральный парк, где среди чарующего пейзажа простираются туннели рудника по добыче местного аналога желтого золота», – зачитал Данте с экрана телефона. – Кто хочет по уши измазаться в грязи, чтобы посмотреть, как добывают серу, поднимите руки.
        – Не знала, что там открыли парк, – сказала Коломба, заходя на обгон.
        – Может, стоит включить мигалку… – предложил Альберти, внезапно вспомнив, почему всегда предпочитал вести автомобиль сам.
        – Нет.
        Данте перестал читать и прижался лицом к коленям, как во время экстренной посадки. Он не раз перечитывал инструкции для пассажиров, хотя сам никогда в жизни не летал на самолете – от одной мысли о пребывании в герметичной железной трубке в небесах у него сводило живот.
        Едва не столкнувшись с груженной древесиной фурой на встречной полосе, Коломба подрезала какой-то грузовик, и шофер яростно засигналил.
        – Мы еще живы? – с закрытыми глазами спросил Данте.
        – Пока да, – ответил Альберти.
        – Расскажи что-нибудь еще о парке, – сказала Коломба. – Мы почти приехали в Сант-Анну.
        – Парк открывается в полдень и только по выходным, – сказал Данте, подбирая с коврика выпавшую у него изо рта зажженную сигарету.
        – Значит, сегодня он закрыт, – сказала Коломба. – По крайней мере, не придется спасать ни в чем не повинных посетителей.
        – Тут все поля в серной пыли, – заметил Альберти. – Может, они вообще не в парке.
        Коломба закусила губу.
        – Возможно. Но если со времен моего детства ничего не изменилось, кроме шахт, в этой местности особо ничего нет, – сказала она. Дед пару раз привозил ее туда и рассказывал о жизни шахтеров, которых она представляла гладиаторами с картинки в учебнике – мускулистыми, полуобнаженными и с кирками вместо мечей. – А еще из Сант-Анны не так уж просто скрыться. Дорога там всего одна.
        Они выехали из туннеля, и Данте, который как раз закрывал глаза, показалось, что на рекламном щите мелькнуло слово «Шахта».
        – Стоп, – не глядя, сказал он. – КоКа, ты не могла бы развернуться и снова подъехать к щиту?
        – Данте, мы торопимся. К какому щиту?
        – К разноцветному.
        Коломба так резко нажала на тормоз, что всех чуть не вывернуло наизнанку, и включила задний ход, заставив двигавшуюся позади фуру съехать на обочину. Даже с заткнутыми ушами Данте слышал крики ее водителя. Бесчисленное множество щитов рядом с туннелем рекламировало давно прошедшие концерты и гастрономические ярмарки, но Коломба сразу поняла, о котором из них говорил Данте. Фотографию шахт Сант-Анны пересекала надпись: «МОЛЕБЕН ЗА УПОКОЙ ДУШ ПОГИБШИХ ПРИ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ» и еще одна, чуть поменьше: «Привал велопаломников по местам святого Франциска».
        – Дата сегодняшняя, – сказал Альберти.
        – Во сколько начало? – сказал Данте, опасливо открыв одно ухо.
        – Десять минут назад.

5

        Отзвуки болтовни и смеха заглушил металлический скрежет открывающихся ворот. Женщина в форме медсестры терпеливо ждала этой минуты, и все же ее сердце забилось сильнее. Дождавшись, пока к ней вернется спокойствие, она встала и уложила Томми в кресле так, чтобы со стороны он казался спящим, и в качестве последней предосторожности надвинула ему бейсболку до самых очков.
        Сверху раздался шум голосов и шагов, открывающихся и закрывающихся ящиков. В галерее с электрическим жужжанием включился свет.
        Женщина покатила коляску к выходу. На последнем повороте ей встретилась молодая пара.
        – Здравствуйте, матушка, – с улыбкой сказала ей девушка лет двадцати в футболке с надписью «Пути духа».
        «Матушка. Точно», – подумала она и, поприветствовав их кивком, вошла в сувенирную лавку. Внутри было полно народу: монахинь, священников в рясах и стариков с ходунками и в инвалидных колясках. Благодаря своей форме она легко смешалась с толпой и сказала себе, что все идет по плану.
        Прежде чем стать Катериной, женщина, одетая, как медсестра, вела жизнь, отмеченную чередой неудач и пагубных решений. Редкие проблески света выдавались, лишь когда ей удавалось найти работу, не приводившую ни к синякам, ни к наручникам на запястьях. Она мастерски управляла автомобилем, и однажды ее наняли водителем два кузена-поляка, планировавшие ограбление ювелирного магазина в Кёльне. Поляки изучили привычки ювелира и его сотрудников, знали, когда охранники уходят на обед, и рассчитали, сколько времени потребуется «полицаям», чтобы приехать, а им – чтобы скрыться. Однако кузенам и не снилось, как тщательно спланирована была ее жизнь в последний год. На обещанное вознаграждение она сможет жить припеваючи многие годы. Деньги, которые она подложила в сейф Палы, ее нисколько не интересовали: как ей объяснили, они предназначались для того, чтобы направить расследование по ложному пути и очернить психиатра.
        Она выкатила кресло с Томми в парк. Теперь здесь развернулось настоящее народное гуляние. В кафе на колесах продавали сэндвичи и жареную кукурузу, торговцы с тележками делали сладкую вату и надували воздушные шары. На просторной утрамбованной площадке перед шахтами было уже не меньше двухсот человек: семьи с детьми, велосипедисты в бутсах и десятки волонтеров и верующих, сопровождающих больных и стариков. Люди собирались вокруг белого шатра, где должна была пройти месса. Из динамиков неслась органная музыка и «Тебя, Бога, хвалим».
        Женщина огляделась. От волнения каждая деталь происходящего будто впечатывалась в сетчатку ее глаз. Какой-то упавший ребенок разразился слезами; к одному из кафе, распевая песню о горах, направилась группа велопаломников с велосипедами на спинах; противень с сосисками зашипел, когда повар подбросил на него десяток килограммов свежего мяса; бородатый, как анахорет, мужчина в белом одеянии зазвенел колокольчиком, размахивая щитом с фотографиями голодных африканских детей. Томми зашевелился. Убедившись, что он по-прежнему без сознания, она подошла к прилавку с религиозными книгами и светящимися пластиковыми бутылками святой воды в форме статуэток лоретской Богоматери. Было уже двенадцать десять, и она впервые спросила себя, не даст ли осечку четкий план, которого она столь старательно придерживалась.
        Затем с улицы донесся сигнал клаксона, и в ворота въехал белый автобус с мальтийским крестом. Когда он припарковался рядом с грудой щебня по другую сторону площадки, женщина покатила коляску по направлению к нему.
        Приехал ее транспорт.

6

        Коломба припарковалась на тротуаре и с беспокойством оглядела окружающую белый шатер толпу.
        – Зато выход всего один, и они не смогут скрыться незамеченными, – заметил Альберти.
        Данте указал ему на группу священников в рясах:
        – Лео мог переодеться в священника, как Николас Кейдж в фильме «Без лица».
        – Думаешь, Катерина собирается передать ему Томми? – проигнорировав его шутку, спросила Коломба.
        – Возможно. Или присоединиться к велопаломникам и незаметно удрать. А может, и то и другое. Но вопрос в другом: войдем в парк или продолжим наблюдать за входом из укрытия?
        Коломба нерешительно пожевала губу.
        – Если Лео или Катерина нас узнают, они могут открыть перестрелку прямо в толпе. Или взять Томми в заложники.
        – Вряд ли они ожидают нас здесь увидеть, – сказал Альберти.
        – Но Лео мог и предвидеть наше появление, – сказал Данте. – Не удивлюсь, если он завербовал половину здешних священников.
        – А я не удивлюсь, если он заложил тут бомбу, как тогда в Милане, – сказал Альберти. – Или уже задушил Томми.
        Легкие Коломбы начали сжиматься, и она впилась ногтями в ладони.
        – Черт, – пробормотала она.
        – КоКа, – вмешался Данте, – как бы на нашем месте действовали полицейские?
        – Оцепили бы местность, нашли и спасли заложника, обезвредили цель, – машинально перечислила Коломба. – Но для этого надо дождаться Д’Аморе… А тем временем Лео или Катерина могут убить заложника или перелезть через забор.
        Данте пожал плечами:
        – Мы не знаем, что задумал мой брат. Значит, тебе надо поступить так же, как поступили бы на твоем месте твои бывшие сослуживцы: перекинуть горячую картошку кому-нибудь еще.
        – Томми не горячая картошка. – Коломба на секунду прикрыла веки, пытаясь успокоиться. – Думаешь, Лео скорее взорвет себя, чем сдастся?
        В памяти Данте вспыхнул обрывок сна о Коробке, когда все заливала вода. Теперь Лео не прощался с ним, улыбаясь, – он встревоженно смотрел на него вблизи и велел ему спасаться.
        – Он не камикадзе, – ответил Данте. – Но я уверен, что если он здесь, то позаботился о пути к отступлению.
        Коломба кивнула:
        – Надо придумать, как войти в парк, не бросаясь в глаза.
        Альберти показал на остановившееся на главной улице кафе на колесах:
        – Как насчет этого?

7

        Женщина, убившая своего начальника и любовника, замерла метрах в десяти от белого автобуса, делая вид, что поправляет плед парню в коляске. В действительности же ее внимание было приковано к волонтерам и медсестрам Мальтийского ордена, которые маленькими группками выходили из автобуса, помогая спуститься старикам и инвалидам, кутающимся в такие же пледы, как тот, что она нашла в шахте. Казалось, половина девушек-волонтеров была южноамериканками и африканками, а другая половина – азиатками. Каждая забирала по инвалидному креслу, которые доставали из багажного отсека и раскрывали два крепких медбрата.
        Женщина заметила худенькую волонтершу одного с собой возраста и цвета кожи. Та дожидалась своей порции сухих костей. Увидев, что девушке выдали гору человеческого мяса, она поняла, что не ошиблась.
        Словно в хореографической постановке, медсестры, сиделки и пациенты расходились по песчаной площадке, пестрея белой формой, синими пальто и красными пледами. Худышка остановилась у закрытого входа в одну из шахт и, пропустив перед собой цветастую толпу, направилась к тенту, откуда теперь доносился гимн «Te Deum».
        Женщина подкатила Томми к коляске своей «коллеги», и та, встревоженно взглянув на нее сквозь слезы, сказала что-то по-французски.
        – Я знаю только итальянский и немецкий, – отозвалась женщина.
        – Это ты? – нервно спросила худышка по-итальянски. – Ты Катерина?
        – Я ею была. – Она приподняла бейсболку на горе мяса. Под ней скрывались раздутое лицо и шишковатый нос. В животе у нее заурчало от ужаса и удовольствия. – Что с ним?
        – Цирроз печени. На последней стадии. Я его усыпила.
        – Ты говорила с кем-нибудь в автобусе?
        Девушка покачала головой.
        – Я не снимала ни перчаток, ни вуали и вообще никогда здесь не бывала. Прежде чем уйти, я переоденусь в туалете, а потом сяду на поезд до дому, – сказала она, будто повторяя по памяти урок, а затем, не меняя тона, добавила: – Мне нужны были деньги. Я хочу вернуться на родину.
        – Можешь передо мной не оправдываться. Где ты его нашла?
        – В Риме. Он живет один. Но это не я его нашла. Мне сказали, где он.
        – Ты видела человека, который дал тебе инструкции?
        – Нет. А ты?
        Женщина, называвшая себя Катериной, покачала головой и ущипнула старика за щеку. Тот не отреагировал.
        – Как мне его разбудить?
        Оглядевшись по сторонам, девушка дала ей завернутый в туалетную бумагу шприц.
        – Что бы ты ни собиралась с ним сделать… Пожалуйста, сделай это быстро. Я хочу уйти.
        – Я буду здесь до конца молебна. А ты пока посади его в автобус и дожидайся меня. Если водитель что-то спросит, скажи, что твой пациент устал и должен поспать.
        – Они заметят, что это другой человек.
        – Им нет до него никакого дела. Посади его в предпоследний ряд. Если он начнет шевелиться, в кармане коляски есть шприц и для него.
        Катерина забрала у нее коляску со стариком и подкатила ее к станции оператора канатной дороги, по которой сера когда-то поступала на рафинировочный завод. Теперь от дороги остался лишь подвешенный в пяти метрах над землей вагон. Станция, где все еще находились остатки панели управления, была заперта, но в свой прошлый приезд женщина сменила замок. Она с легкостью открыла дверь, закатила инвалидное кресло внутрь и закрыла за собой калитку, оставшись незамеченной. Будь это какой-нибудь музыкальный фестиваль, всюду бы целовались и скручивали косяки парочки, но это был праздник добрых христиан, а добрые христиане не суются куда не надо.
        Женщина взяла завернутый в туалетную бумагу шприц и вдруг поняла, что не знает, что в нем. Делать ли внутримышечную инъекцию или внутривенную? Она решила сделать укол в дельтовидную мышцу. С полминуты ничего не происходило, потом старик задрожал и закашлялся. Прошло еще не меньше двух минут, прежде чем к нему вернулось сознание. Все это время она неподвижно стояла перед ним, наслаждаясь каждой секундой.
        Наконец старик открыл гноящиеся глаза и сфокусировал на ней неузнавающий взгляд. Да и как он мог ее узнать, если в последний раз видел ее шестилетней и залитой кровью?
        Женщина почувствовала приятную теплоту во всем теле.
        – Привет, папа, – сказала она.

8

        Оставив Альберти дожидаться приезда ОБТ перед входом в парк, Коломба и Данте купили у торговца ветровки «K-way» с изображением папы римского на спине и велосипедные шапочки, переоделись и подошли к хозяевам кафе на колесах. Оказавшись перед выбором – помочь или попасть под арест, – один из двоих хозяев согласился поддержать их план, а другой раздраженно пошел прочь.
        Попав на территорию парка в кафе-фургончике, они объехали площадь по кругу, стараясь держаться как можно ближе к толпе и разглядывая прохожих. Наконец они велели хозяину припарковаться за шатром, под крышей которого собирались верующие.
        У шатра не было стен, только холщовый навес, защищающий от солнца, и Коломба и Данте видели, как верующие занимают свои места, а пара служек надевает на священника облачение. Перед алтарем – простым деревянным столом с дарохранительницей, крестом и свечой – оставалось пустое пространство без скамей, предназначенное для носилок и колясок. Там уже теснились старики и инвалиды.
        – Ты в курсе, что веру в невидимое, вездесущее и всемогущее существо можно посчитать признаком душевной болезни? – спросил Данте, разглядывая лица прохожих.
        – По-моему, верить, будто вселенная образовалась сама собой, куда более безумно.
        – Значит, твой Боженька позволяет людям вроде Лео и Катерины разгуливать на свободе, убивать людей и похищать детей.
        – Это называется свобода воли. Но ты ведь не хочешь заводить теологический спор прямо сейчас, да?
        – Да.
        Коломба попросила водителя припарковаться рядом с сувенирной лавкой.
        – Там нельзя стоять, нас прогонят, – отозвался тот. – И потом, там даже розеток нет.
        – Скажите, что у вас что-то с двигателем и вы не будете открывать кафе, – велела Коломба и повернулась к Данте. – Я обойду парк и вернусь, а ты побудь здесь.
        – О’кей, – сказал тот. Он уже заметил в фургоне бутылки со спиртным.
        Коломба надвинула шапку на нос и надела на правое ухо незаметную гарнитуру телесного цвета, подключенную по Wi-Fi к рации у нее за поясом, рядом с пистолетом. Убедившись, что ее снаряжения не видно под одеждой, она вышла из фургона.
        – Вы меня слышите? – пробормотала она.
        – Да, – сказал Данте. Свою рацию он поставил на прилавок и снизил громкость до минимума.
        – Да, госпожа Каселли, – сказал Альберти. – Только что приехал Эспозито.
        – Дай ему канал, – приказала Коломба, вошла в полный детей и монахинь магазинчик и притворилась, что с интересом разглядывает серный крем для жирной кожи.
        Рядом стояла стрелка, указывающая посетителям направление к «Шахте прошлого века».
        – Там открыто? – спросила она у продавщицы за прилавком.
        – Конечно! Вход свободный.
        – Я вас плохо слышу, госпожа Каселли, – сказал ей в ухо Эспозито.
        Она отошла к витрине со старомодными открытками:
        – Еще бы, здесь же кругом серная руда. Где остальные?
        – Приближаются поодиночке.
        – Подтверждаю, – сказал Д’Аморе, подключившись к их частоте. – Доложи положение. Видишь цель?
        – Нет. Ни одного из троих. Но территория огромная.
        – Опиши ее.
        – Не меньше десяти гектаров, много слепых зон, полуразрушенные здания и цеха. Около трехсот посетителей, все на центральной площадке. Полно чернокожих женщин и азиаток, много священников и монахинь. За общественным порядком следят два карабинера, у входа припаркованы машины пожарных и «скорой помощи». Парк окружен забором с колючей проволокой, за ним поля и дорога.
        – Мы оцепили периметр. Если они еще здесь, им не уйти.
        – Снайперы?
        – Двое, на крыше заброшенного завода на девять часов. Считай, ворота расположены на шесть часов, шатер – в центре, дальний забор – на двенадцать часов.
        Коломба тщетно поискала Д’Аморе взглядом.
        – Принято, – сказала она. – Но помни, что ты мне обещал.
        – Мы с Эспо готовы входить, – вмешался Альберти.
        – Начинайте проверять автобусы, – велела Коломба. – Примерно на одиннадцать часов, – подумав, добавила она.
        – Я отправлю в парк четверых. Они начнут с противоположной стороны, – сказал Д’Аморе. – По сравнению с посетителями нас очень мало.
        – Я этого не ожидала, – сказала Коломба.
        – Я Сокол-1, мои люди от второго до восьмого. Снайперы – Орел-1 и Орел-2. Ты Рим-1, твои люди в прогрессивной нумерации. Связь по открытым каналам.
        – Принято.
        – Рим-2 и Рим-3. Входим, – в кои-то веки воздержавшись от сарказма, произнес Эспозито.
        – Рим-4 смешивает водку с тоником, – сообщил Данте.
        – Прекрати баловаться с рацией, – сказала Коломба.
        – Так точно, сэр Рим-1.
        Коломба начала спускаться в туннель, и вскоре в ухе у нее затрещали помехи. Связь пропала. На каменистых стенах горели аварийные лампы, но сам туннель шахты был голым и безлюдным. Коломба готова была поклясться, что с тех пор, как ее приводил сюда дед, он ничуть не изменился.
        Она дошла до клетки подъемника. За ней галерею перекрывали тяжелые ворота с пыльным замком. Вероятно, их не открывали веками, но это было ей только на руку: неизвестно, на сколько километров вниз тянулись разветвляющиеся галереи и штольни.
        Внезапно она заметила за воротами движение: сквозняк волок по полу какой-то предмет. Она просунула руку между перекладинами и схватила его на лету: он оказался парой сетчатых колготок.
        Коломба добежала до сувенирной лавки, где ловила связь, и в ту же секунду из динамиков донесся голос священнослужителя: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».
        – Рим-1 на связи, – сказала она. – Я нашла предмет одежды, возможно принадлежащий нашей цели. Она переоделась в открытой для посетителей галерее за сувенирной лавкой, на три часа, – сказала она, направившись к кафе на колесах.
        На вопрос Д’Аморе, были ли там другие следы, она ответила отрицательно.
        – Но найдите кого-нибудь с ключом, вдруг там отыщется что-то еще.
        «Аминь».
        – Принято, Рим-1, – сказал Д’Аморе. – Орел-1 и 2, перемещайтесь на три часа.
        Коломба помахала водителю фургона, который нервно курил, сокрушаясь о потерянных барышах, и постучала в дверцу.
        – Данте, хочешь понюхать женские колготки? – спросила она.
        Когда он не ответил, она наклонилась и заглянула в проем между дверцами.
        В фургоне никого не было.

9

        «И со духом твоим», – донеслось до станции канатной дороги из далеких динамиков. Женщина, называвшая себя Катериной, поняла, что время на исходе. Она склонилась над лежащим на полу мужчиной. Тот глядел на нее глазами, полными слез. Рубашка его была расстегнута на раздутом от асцита животе, покрытом синяками от парацентеза. Пытаясь сбежать, он выпал из коляски и так и не сумел снова подняться. Под съехавшими на рахитичные ноги штанами на резинке виднелся подгузник для взрослых. Старик обделался и смердел.
        Дочь смотрела на него без всякого сочувствия.
        – Помнишь маму? – спросила она. – Ты знал, что после твоего ухода она прожила еще месяц? Правда, больше уже ничего не понимала. – Она постучала себе по виску. – Ты сломал ей что-то здесь своими кулаками. Я помогала сиделке ее мыть. Мне было шесть лет, и мне пришлось обтирать тело мамы, потому что ты так сильно ее избил. – Она села на корточки, чтобы лучше видеть его лицо. – В чем она провинилась?
        – Ни в чем… Ни в чем, – скрипучим, свистящим голосом пробормотал старик. – Я пил. Я не хотел…
        – Я тебе скажу. Она провинилась тем, что узнала, что ты со мной творил. И попыталась тебе помешать.
        Старик забарахтался, пытаясь ответить, но зашелся кашлем и побагровел от нехватки кислорода.
        – Мне удалили яичники. В шесть лет. Из-за инфекции, которую ты мне занес. Сразу после смерти мамы. – Женщина сняла вуаль и пальто и повесила их на дверную ручку. – Знаешь, что говорили медсестры? – продолжала она. – Что это к лучшему. Я хотя бы не произведу на свет очередного проклятого ублюдка, ниггера вроде меня.
        Женщина достала из сумки белый непромокаемый комбинезон и надела, приплюснув косички капюшоном.
        – Прости меня, – выдохнул старик и сделал последнюю отчаянную попытку встать, но дочь толкнула его на пол ногой.
        – Я бы простила, если бы ты за мной вернулся. Я бы все для тебя сделала, если бы ты меня не бросил. И наверное, была бы уже мертва. Но вот я здесь. Ты не вернулся, и я выросла. – Достав из сумки канцелярский нож, она начала отрезать ему нос.

10

        Д’Аморе, в кепке с портретом папы римского, зашел в кафе на колесах, где дожидалась Коломба. В руке он держал брошюру Мальтийского ордена.
        – Нашелся? – спросил он.
        Она покачала головой:
        – Я искала его в шатре, обошла все стенды.
        – Если бы его выволокли отсюда насильно, мои люди бы это увидели. Мог он уйти по доброй воле?
        – Надеюсь. – Фантомная боль в животе была такой сильной, что Коломбе пришлось опуститься на корточки. – Но я не могу отделаться от мысли, что Лео все подстроил, чтобы снова его похитить. Знаю, это бред, но и все, что случилось, – настоящее сумасшествие. Господи…
        – Сокол-4, – донеслось из рации.
        – Докладывайте, – отозвался Д’Аморе.
        – В пределах видимости женщина, отвечающая описанию цели. Одета в форму медсестры, везет коляску с человеком, лицо которого закрыто. Возможно, это заложник. Зона парковки автобусов. На одиннадцать часов.
        – Соберите всех, но держитесь на расстоянии. Орел, видите что-то?
        – Нет, нам заслоняет обзор канатная дорога.
        Д’Аморе прикрыл рукой микрофон.
        – Ты пойдешь или будешь дожидаться Данте здесь? – спросил он.
        Коломба до крови впилась ногтями в ладони.
        – Пошли, – сказала она.

11

        Данте дождался, пока два Сокола Д’Аморе отойдут от прилавка с книгами. На них были такие же кепки и фуфайки, как у велопаломников, но достаточно было увидеть, как они двигаются и прикрывают друг друга, чтобы узнать в них военных. Не говоря уже о припухлостях на животе и бедре, суровых взглядах, фальшивых улыбках и легком наклоне головы в сторону гарнитуры.
        Выглянув из-под прикрытия маленького кафе на колесах в форме лимона, Данте увидел, как два Сокола встречаются с Эспозито и Альберти. Наскоро обменявшись парой фраз, все четверо быстрым шагом направились к стоянке автобусов.
        «Что-то происходит», – подумал он.
        Как только копы и военные исчезли за старым цехом, Данте смешался с толпой школьников и, обогнав их, пошел к груде отходов, возле которой стояли каменные калькароны – открытые сверху камеры, расположенные уступами. В девятнадцатом веке эти печи служили для выплавки серы, а теперь превратились в огромные урны для мусора, который люди бросали с дороги.
        Данте гадал, хватилась ли его уже Коломба, и представлял, как она сходит с ума и клянет его на чем свет стоит.
        Но что ему оставалось? Рассказать ей, что, пока она спускалась в шахту, скучные переговоры играющих в прятки ищеек вдруг оборвались и в эфир ворвался леденящий душу голос? Голос, убедивший его погрузиться в зловонную, как тысячеглавое чудовище, толпу и стерпеть липкие детские ручонки, запахи плоти, дыхание незнакомцев и молекулы их мерзкого пота, смешивающиеся с воздухом, который он вдыхал?
        «К калькаронам, – сказал ему голос. – Иди один. Ты получишь ответы, которые ищешь».
        Через мгновение по рации снова начали переговариваться Соколы и Орлы, но Данте их уже не слышал: боясь, что Коломба успеет ему помешать, он поскорее выбрался из фургона. Ни поразмыслить, ни взвесить за и против было некогда.
        На ватных ногах Данте ступил на деревянный мостик, ведущий к печам. Сердце его колотилось о ребра, он насквозь промок от пота.
        На центральной печи сидел мужчина. При виде Данте он оперся на костыли и поднялся.
        – Привет, братик, – сказал он. – У нас три минуты. Не трать их понапрасну.

12

        Томми закричал.
        От неожиданности сторожившая его девушка вскочила и ударилась головой о багажную полку автобуса: она надеялась, что он проспит дольше, но парень резко проснулся и в ужасе оглядывался по сторонам.
        – Будь умницей, Томми, – сказала она. – Скоро ты будешь дома.
        Томми заметался и снова завопил. Пошарив в сумке, она достала шприц, но парнишка дернулся и задел его рукой. Шприц покатился по проходу.
        – Эй, сзади, у вас все хорошо? – спросил водитель.
        – Да-да, не беспокойтесь, – ответила девушка, пытаясь удержать Томми, но задача оказалась непосильной.
        Он был проворным и толстым. И сильным. Он сорвал с нее вуаль, а когда она попыталась надеть ее снова, взмахнул руками и прижал девушку к подлокотнику. Вынужденная еще раз подняться, она опять ударилась затылком о полку. Томми сбил ее с ног и принялся стучать по двери.
        – Осторожно, сломает! – сказал водитель.
        – Не знаю, как его успокоить! – в панике отозвалась она. – У него припадок.
        – Не знаете, так я сам разберусь, – сказал водитель и открыл двери.
        Томми чуть не потерял равновесие, но ухватился за обод двери. Он снова завопил, и на сей раз пара прохожих обернулась. Вероятно, в тот день подобные зрелища встречались нередко, потому что оба вскоре отвели взгляд и пошли своей дорогой.
        Подобрав шприц, девушка воткнула его Томми в спину, но забыла снять колпачок, и игла сломалась.
        – Умоляю, успокойся, – сказала она.
        Томми, не слушая, спрыгнул на землю и, размахивая руками, с криком побежал прочь. В полном смятении девушка тоже вышла из автобуса, но вместо того, чтобы последовать за ним, направилась к биотуалетам.

13

        Данте накрыло ошеломительное озарение: все его убеждения, все теории не имели ничего общего с действительностью.
        – Что за хрень с тобой случилась? – прошептал он.
        Лео улыбнулся. Шрамы обезобразили его лицо до неузнаваемости.
        – Я был на войне, братик. И проиграл. – Его правая рука стала беспалой, ноги заканчивались над коленями, левый глаз пересекал шрам. – Ты был со мной, когда это случилось, но не помнишь.
        Память Данте царапал обрывок сна.
        «Вода. Запах керосина».
        – Кораблекрушение, – сказал он.
        Лео кивнул и снова сел.
        – Когда взорвался второй бак, я находился слишком близко к «Шурмо». Меня оглушило взрывом, я чуть не утонул. На тебе был жилет, и тебя сразу подобрали.
        – Кто меня увез?
        – Если бы ты это знал, то был бы уже мертв. Ты забыл, но на яхте мы много беседовали. Я объяснил тебе, что ты должен помочь мне его поймать. Ты… упрямился, но я знал, что в конце концов ты поймешь.
        У Данте закружилась голова, и он тоже сел на бортик в паре метров от Лео.
        – В таком состоянии ты не мог убить Мартину.
        – И не стал бы делать это таким образом. Она мне слишком нравилась. Всегда приносила мне кофе. – Лео криво улыбнулся.
        – Боже… Ты работал с Лупо.
        Лео кивнул:
        – Я переводил на него звонки.
        – И ты не запирал меня в Римини.
        – Не запирал.
        – И не убивал Меласов.
        Лео покачал головой.
        – И… – Данте осекся, не решаясь задать ему единственный вопрос, имеющий значение. От одной мысли о том, чтобы облечь его в слова, он лишался сил.
        Лео все понял:
        – И я не знаю, кто ты, братик.
        Данте захлестнуло волной гнева и разочарования.
        – Тогда какого хера ты продолжаешь меня так называть?
        Лео достал из кармана черно-белую фотографию и положил на борт печи:
        – Это снято в Берлине в тысяча девятьсот восьмидесятом.
        Снимок запечатлел двоих мужчин, сидящих на скамье на фоне безликой кирпичной стены. Один из них прикуривал для обоих сигареты. Узнав его, Данте отвел взгляд.
        «Не смотри наружу. Будь послушным. Будь опрятным».
        – Отец… – дрожа от страха, сказал он.
        – Наш Отец. Когда тебе было десять лет, мы с тобой делили камеру. Мне было четырнадцать, и я о тебе заботился.
        – Я был в силосной башне… – пробормотал Данте.
        – Нет. Это случилось позже. Сначала ты жил со мной на заводе. – Лео взглянул на часы, которые повесил на костыль. – У нас есть еще две минуты.
        – Я тебя не отпущу… – попытался выговорить Данте.
        – Ты не можешь меня остановить. Не трать время даром.
        – Кто ты?
        – Му. Я Пустота.
        – Почему Венеция?
        – Взгляни на второго мужчину на снимке. Когда ты его видел, он был старше и смуглее.
        Данте, щурясь, будто от ослепительного солнца, снова посмотрел на фотографию:
        – Белый. Основатель «COW». Дерьмо. Они с Отцом работали вместе?
        – Они умели смотреть в будущее. Холодная война закончилась, Советскому Союзу суждено было пасть. Белый начал увозить самых многообещающих мальчиков, а Отец был так любезен, что подержал их у себя. Не знаю, откуда взялся ты, но я провел первые четырнадцать лет своей жизни в Коробке. Гильтине была моей сестрой. Жаль, что она оказалась конченой психопаткой.

14

        Перед грудой камней Томми упал, но поднялся и с разбитым носом пустился бежать снова. Споткнувшись об одну из опор ведущего к печам мостика, он опять рухнул на землю, ударился лицом о нижнюю печь и на сей раз уже не встал. Свернувшись в комок, он разразился рыданиями.
        Данте, сидевший десятью метрами выше, его заметил.
        – Паренек… – начал было он.
        – О нем позаботится кто-нибудь из заполонивших парк агентов. – Лео схватил его и удержал на месте. – У нас есть еще минута.

15

        Шестьдесят секунд
        Заметив за деревьями бегущего Томми и увидев, как он спотыкается о мостик, Коломба немедленно бросилась к нему, сжимая в руке пистолет, но в ту же секунду в ее гарнитуре раздался голос Д’Аморе:
        – Рим-1, отставить. Мы не знаем, находится ли заложник под наблюдением цели.
        – Узнаете, если меня пристрелят, – сказала она, подбегая к основанию печи.
        Томми потирал лицо. Из носа у него хлестала кровь.
        – Все хорошо, Томми, – склонилась над ним Коломба. – Это я. Это я.
        Парень стиснул ее в медвежьих объятиях. Коломба приобняла его левой рукой, не выпуская из правой пистолет.
        – Заложник в безопасности. Требуется медицинская помощь, – сказала она в гарнитуру.
        – Хорошо. Захватить цель, – сказал Д’Аморе.

        40 секунд
        Ближе всех к цели находились Альберти и Эспозито. Выхватив пистолеты, они кинулись к открывающей дверь в одну из кабинок волонтерше. Из соседнего туалета вышел ребенок. При виде оружия он закричал, но не успела девушка оглянуться, как Альберти повалил ее на землю и приставил пистолет к ее затылку:
        – Полиция. Не двигайся.
        Эспозито заломил ей руки за спину и, обыскав ее, надел ей на запястья наручники.
        – Рим-2. Сука у нас.
        Альберти сорвал с волонтерши вуаль, и у него зашлось сердце.
        – Это не она, – выдохнул он.
        – Как не она? – спросил Эспозито. – Она была с Томми!
        Альберти грубо встряхнул девушку за плечи:
        – Где Катерина?

        20 секунд
        Катерина спрятала комбинезон в сумку и снова надела вуаль. Под ногами у нее расплывалась лужа крови, разбавленная похожей на мочу жидкостью, которая вытекала из вскрытого брюха лежащего на полу мужчины. Много-много литров асцитической жидкости.
        Взглянув на свое отражение в омерзительной жиже, она улыбнулась.
        Теперь она была свободна.

        10 секунд
        Лео, пошатываясь, повел Данте по платформе.
        – Я был так уверен, что все это натворил ты, что ты король монет. А ты даже не принимал участия в этой партии.
        Лео впервые улыбнулся.
        – Поэтому я подбрасываю всю колоду в воздух, – сказал он и ударил его головой.
        Оглушенный Данте потерял равновесие, попятился к жерлу печи и безуспешно попытался ухватиться за борт.
        – Нет! – закричал он, срываясь на дно.
        – Ничему не верь, братик, – сказал ему сверху Лео. – Ничему не верь.

        Ноль
        Автоцистерна с отцом Лориса за рулем пробила ограду минерального парка, как фанеру. Мало что могло остановить этот грузовик – сорокатонного шестиколесного монстра, произведенного в начале девяностых, даже на скорости десять километров в час.
        Подпрыгнув на кочке, грузовой автомобиль Гаспаре Мантони, брызгая грязью и щебнем, помчался по безлюдной насыпи. Он подмял под себя кусты и налетел на кафе на колесах. Вышедшего покурить хозяина, проклинавшего напарника, который бросил его на милость гребаных копов, сбило с ног. Ручка ставни ударила его в основание позвоночника, и завалившийся на борт фургон сплющил его голову, как орех. Ту же судьбу разделили два молодых человека из местной католической ассоциации.
        Гаспаре повернул грузовик и, сбив одну из опор шатра, нацелился на алтарь. Первым под колеса попал священник, а за ним – десятки больных и богомольцев, безуспешно пытающихся сбежать и с криками топчущих друг друга.
        Отупевший от спиртного Гаспаре едва их замечал. Большую часть жизни он под хмельком разъезжал по козьим тропам в окрестностях Портико, пополняя газгольдеры, а потому езда по ровной местности не вызывала у него никаких долбаных затруднений. Если он продолжал давить всех и вся, то только потому, что ему это нравилось.
        Воображая себя сбивающим кегли шаром, он наехал на группу бросившихся врассыпную священников, выехал на стоянку и снова повернул, нацелившись в нос белого автобуса с красным крестом.
        Его лобная кость выбила ветровое стекло, и Гаспаре не стало. Водитель автобуса, отброшенный на спинку сиденья подушкой безопасности, успел увидеть, как грузовик опрокидывается, подобно хвосту скорпиона. Задняя часть автоцистерны с металлическим лязгом врезалась в нос автобуса, и годами не продувавшийся предохранительный клапан отскочил, выбрасывая в воздух тридцать тысяч литров сжиженного газа под давлением сорок пять бар, расширяющегося со скоростью почти двести метров в секунду.
        Изрешетив кабинки биотуалетов и тела двух торопливо одевавшихся подруг, взметнувшиеся в воздух земля и щебень обрушились на пойманную Альберти и Эспозито девушку, но они этого уже не увидели. За миг до этого их оглушило и отшвырнуло ударной волной.
        Они еще не успели приземлиться, когда сжиженный газ вступил в реакцию с пламенем.
        Альберти увидел, как тело его сослуживца отбрасывает, будто пушечное ядро.
        Облако горящих испарений опрокинуло и взорвало уцелевшие после штурма Гаспаре кафе на колесах, подожгло опоры шатра, испепелило скамьи и горящей косой прошлось по бегущим паломникам и преследовавшим автоцистерну карабинерам и агентам ОБТ. Волна ударила в гору щебня, который, разлетевшись, накрыл Коломбу, обнявшую Томми, сорвала тросы канатной дороги, снесла станцию, обратила в пепел Катерину и наконец достигла верхушек печей.
        Данте еще летел вниз, когда мир ослепительно вспыхнул. Тень его стоящего на платформе брата превратилась в цветное пятно на белом покрывале.
        Через мгновение его поглотила белизна.

        Часть четвертая. Детство зла

        Ранее

        Когда дверь открывается и в тесную комнатку с голыми кирпичными стенами проникает щупальце искусственного света, безымянный мальчик рычит и приседает, готовясь к броску. Он часто ползает на четвереньках, потому что в темном мире, где он вырос, так передвигаться было безопаснее. Там, где он вырос, полагаться приходилось только на нюх, а тот, кто не мог стать хищником, становился добычей.
        Высокий худой мужчина, стоящий на пороге, одет в великоватый рабочий комбинезон, поверх шелковой балаклавы темные очки. При виде его безымянный мальчик опускает взгляд и перестает рычать, потому что перед ним человек, во власти которого его судьба. Он велит называть себя Отцом, говорит по-русски с сильным иностранным акцентом и требует беспрекословного подчинения.
        – Пошли, – говорит мужчина, тут же поворачиваясь к нему спиной.
        Мальчик мог бы на него напасть. В темном мире никто ни к кому не поворачивался спиной. Но сейчас темный мир далеко. Насколько далеко, он не знает: однажды он проснулся уже здесь, в этих стенах, и, должно быть, проспал много дней, а может, и месяцев. Проникающий сквозь световые шахты дневной свет так сильно ожег глаза, что мальчик закричал от боли.
        Отец выходит в длинный пыльный коридор, освещенный голыми лампами, и мальчик на полусогнутых ногах следует за ним. Он готов к драке, готов стиснуть пальцы на чужом горле. Он чувствует новые запахи, слышит старые звуки за бесконечным рядом запертых дверей: крики, плач, вопли и треск лопающейся под ударами плоти.
        – Ты вырос во враждебной среде, – все так же по-русски говорит Отец. – Это сделало тебя таким, какой ты есть… хорошим Сынком. Но теперь ты должен измениться. Потому что ключ к выживанию – это приспособляемость к среде, понятно?
        – Да, – шепчет мальчик, что соответствует истине лишь отчасти: многие слова, произносимые Отцом, ему незнакомы.
        – Ты должен научиться управлять своими рефлексами. Нельзя подчиняться велениям худшей… животной части себя. Понятно?
        – Да. Скотины умирают.
        – Правильно. Но ты выживешь. И получишь соседа по комнате.
        Отец останавливается перед одной из дверей, отодвигает засов и открывает ее. Резкий неоновый свет падает на худого, как скелет, мальчишку в расстегнутой ночной рубашке, привязанного к койке кожаными ремнями. Он бьется в судорогах, рот его в пене. К его руке подключена капельница, под отверстием в койке стоит ведро для экскрементов. От вони слезятся глаза.
        – Трудный пациент, – говорит Отец. – Строптивый, плаксивый и упрямый. – Задрав балаклаву над губами, он кладет в рот лакричную пастилку. – Я трачу много сил, чтобы преодолеть его сопротивление. Несмотря на терапию.
        Последнее слово он произнес по-итальянски, и мальчик непонимающе смотрит на него.
        – Терапия значит лечение. – Отец показывает на капельницу. – Инсулин, – говорит он. – Точно отмеренная доза вызывает шок, который перезапускает мозг. Надеюсь, это сделает его уступчивее. Дважды в неделю он ложится под капельницу, а в остальное время ему прописаны ванны и перинеальный электромассаж. Улучшения есть, но он еще не поправился. Понятно?
        – Да.
        – Я рассчитываю, что ты научишь его повиновению. А он взамен поможет тебе стать рассудительнее. Он обладает необычайно высоким коэффициентом интеллекта и исключительной сообразительностью, которой, однако, нередко вредит его болезненная сексуальность. – Сняв с крючка на стене тряпку, Отец вытирает блестящее от пота лицо узника. – Надеюсь, мне не придется использовать более инвазивные методики. Я бы предпочел обойтись без операции. Впрочем, il medico pietoso fa la piaga puzzolente[38 - Жалость хирурга вредна (ит.) – итальянская поговорка.], – добавляет он по-итальянски. Убрав капельницу, он наклеивает на руку узника пластырь, затем приподнимает ему голову и дает ему выпить подслащенной воды. Большую часть стакана тот выплевывает, глаза его закатываются. – Оставлю вас наедине. Когда он придет в себя, отведи его в свою комнату. С этого момента вы связаны, понятно?
        – Да, – говорит мальчик, глядя на узника и гадая, не лучше ли убить его сразу – задушить, как только Отец повернется спиной. – У него есть имя или он как я? – спрашивает он.
        Отец снова опускает балаклаву:
        – Можешь называть его Данте.

        Глава первая

1

        На сбор тел и установление личностей погибших в археоминеральном парке ушло две недели. Галереи шахты тянулись на много километров, из-за чего потребовалась помощь спелеологов.
        Сложнее всего оказалось обследовать стоянку, где машины и автобусы сплавились с каркасом канатной дороги в единую железную массу. В конечном счете собрали тридцать девять тел, но всем было ясно, что, если бы вместо того, чтобы играть в толпе в «Grand Theft Auto»[39 - «Grand Theft Auto» – серия компьютерных игр, разработанная в 1997 г. компанией «Rockstar North». По сюжету игр игрок выступает в роли преступника, осуществляя ограбления, заказные убийства и др.], Гаспаре Мантони сразу врезался в автобус, жертв было бы гораздо больше: несмотря на разразившуюся панику, те, кто не угодил под колеса автоцистерны, разбежались и успели удалиться от эпицентра взрыва.
        В число тридцати девяти жертв, чьи личности были установлены, попали верующие, несколько сотрудников парка, продавцы сгоревшей сувенирной лавки, торговцы сахарной ватой и сосисками, священник, проводивший мессу, женщина, называвшая себя Катериной, ее отец и сообщница, три агента ОБТ, два карабинера и полицейский из Рима, которого отшвырнула на кирпичную стену ударная волна.
        Этого полицейского звали Клаудио Эспозито.

2

        Торжественная церемония похорон проходила в базилике Сан-Паоло-фуори-ле-Мура. Эспозито хоронили вместе с остальными военными и сотрудниками правоохранительных органов, погибшими по вине Мантони.
        В траурной службе участвовали вдова Эспозито и двое его сыновей, переживающие свой самый страшный кошмар. Явились на нее и первые лица государства, включая премьер-министра, прочитавшего вдохновенную речь об опасностях исламского экстремизма. Явились Ди Марко и шишки из вооруженных сил и секретных служб со всей Европы, разразившиеся бурными аплодисментами. С пустым взглядом, устремленным на иных мертвецов и иные земли, явился Д’Аморе, которому мешали дышать сломанные ребра. Явились родители Мартины, память которой почтили вместе с памятью других жертв терроризма. Явились Лупо и Бруно, еще не оправившиеся от новости, что неуловимый Бонаккорсо несколько месяцев прожил среди них. Явился Альберти с обожженным лицом и рукой на перевязи. Его поддерживала невеста, поскольку он, не скрываясь, рыдал: за короткое время он потерял двух сослуживцев, бок о бок с которыми собирался состариться.
        Явилась и Коломба, сплошь покрытая синяками после того, как на них с Томми обрушилась гора обломков, защитившая их от взрыва. Не приближаясь ни к бывшим сослуживцам, ни к родным погибших, она стояла в толпе простых людей, пришедших на похороны из солидарности или чтобы попасть на телевидение. Со стрижкой под ежик и мешками под глазами ее никто не узнал. Никто, кроме Сантини.
        – Это ты виновата, проклятая мразь! – прокричал бывший начальник ей в лицо, подбежав к ней через все похоронное шествие. Он был пьян и едва держался на ногах.
        Коломба попыталась обойти его, но Сантини пошел за ней.
        – Эспозито работал в отделе персонала! – орал он. – На какой хер он тебе сдался? Зачем ты впутала его в свое дерьмо?
        Участники процессии продолжали свой путь, демонстративно не обращая внимания на эту сцену. Коломба было последовала за ними, но Сантини вновь преградил ей дорогу.
        – Какого черта тебе от меня надо? – устало спросила Коломба.
        – Чтобы ты убралась отсюда! – все больше нависая над ней, закричал Сантини. – Вон! Тебе здесь не место! Ты не заслуживаешь того, чтобы здесь находиться!
        Сквозь толпу проталкивались два полицейских в штатском. Они сопровождали Сантини на церемонию и упустили момент, когда он внезапно пошел прочь. Один из полицейских взял его под руку.
        – Господин Сантини, – сказал он, – пойдемте, пожалуйста. Оно того не стоит.
        Во взгляде Сантини блеснула искорка разума, и он на пару шагов отступил:
        – Ладно. Только выпроводите ее отсюда.
        Однако во вмешательстве полиции не было необходимости: пропустив процессию вперед, Коломба осталась на опустевшей улице одна. Она пошла по римским улицам к дому, который стал казаться ей чужим.
        Путь ее пролегал по Корсо, но Коломба миновала отель «Имперо», не замедляя шага: к этой встрече она пока готова не была.

3

        Данте провел неделю на застекленной террасе люкса на верхнем этаже отеля «Имперо», без остановки куря и накачиваясь водкой, кофе и таблетками. Ему предстояло смириться еще с одним отрезком утраченной жизни – десятком часов, проведенных им в печи, прежде чем его вытащил прибывший отряд гражданской обороны.
        Дно было облито моторным маслом, и Данте не сумел бы выкарабкаться самостоятельно, даже находись он в ясном сознании, а это было отнюдь не так. После взрыва он утратил всякое представление о себе. Когда его обнаружили спасатели, он, полуобнаженный и покрытый копотью, что-то неразборчиво кричал. К счастью, в отряд входил врач «скорой помощи» из Портико, опознавший его как «господина Каселли» с «Виллы „Покой“» и позвавший Коломбу, упорно разыскивавшую Данте среди развалин.
        Сохранить в тайне новость о том, что он жив, стало невозможно, и начальник полиции сделал официальное заявление, сообщив, что господин Торре найден, а похитивший его лидер ячейки ИГИЛ убит во время теракта на серной шахте.
        Данте оставалось лишь запереться в гостинице, скрываясь от всех без исключения: и от журналистов, и от любопытных, и от знакомых – даже от своего адвоката и старого друга Роберто Минутилло, которому так и не удалось его повидать.
        Не сумел он прогнать только своего приемного отца Аннибале Валле – грузного бородатого семидесятилетнего великана весом почти в два центнера, способного передвигаться разве что благодаря костылям.
        Сидя на двух сдвинутых стульях, Аннибале смотрел на Данте, который занимался чем угодно, лишь бы не обращать на него внимания.
        – Нельзя сидеть взаперти вечно, – как мог мягко сказал старик.
        Данте затушил окурок о колотый лед на дне стакана.
        – Хватит, Данте, – ласково продолжил Аннибале. – Много лет я наблюдал, как ты борешься и страдаешь. Возможно, пора с этим покончить. Я желаю тебе добра, хочу тебя защитить. Все твои домыслы…
        – Домыслы! – перебил Данте. Взяв чистый стакан, он наполнил его льдом и водкой «Белуга». – Ты так же говорил, когда я пытался объяснить тебе, что Отец еще жив. – Он недобро улыбнулся. – Прежде чем я узнал, что я не настоящий Данте. Что ты солгал, чтобы выйти из тюрьмы, куда тебя посадили за мое убийство. Извини, за убийство твоего сына.
        Аннибале понурился:
        – Данте… что мне сделать, чтобы ты меня простил? Я тебя люблю.
        – Мне не за что тебя прощать, – сказал Данте, закуривая очередную сигарету. – Первое, что я узнал, выбравшись из силосной башни, – это что люди лгут. И ты не исключение. – После долгого молчания он спросил: – Ты когда-нибудь думаешь о нем? О своем настоящем сыне?
        Аннибале вздохнул:
        – Ты тоже настоящий…
        Данте грохнул стакан об пол. Он не разбился, но водка закапала с балкона в сад.
        – Ты когда-нибудь о нем думаешь? – не повышая голоса, повторил он.
        Аннибале кивнул:
        – Постоянно.
        – И о чем же ты думаешь?
        – Данте, перестань. Это несправедливо…
        – Пожалуйста.
        Аннибале высморкался в бумажную салфетку.
        – О том… О том, каким бы он вырос. О том, походил ли бы он на тебя, – срывающимся голосом сказал Аннибале.
        Данте ухмыльнулся:
        – Я ни на кого не похож. Разве что на психопата, замешанного в убийствах десятков людей.
        «Я пустота», – сказал тогда Лео.
        – Теперь все это позади. Ты должен жить дальше.
        Впервые Данте повернулся и посмотрел Аннибале в лицо. С брылями, двойным подбородком и выступающими на руках венами тот показался ему глубоким стариком. Он подумал, что детям нельзя видеть, как стареют их родители: чтобы избежать боли прощания, все должны рождаться и расти в одиночестве.
        – Без прошлого нет будущего, – сказал он. – Только поганое настоящее.
        – Тебя трижды чуть не убили. Тебе мало?
        Данте подобрал стакан и наполнил его снова.
        – Папа, я игрок. Я буду поднимать ставки, пока не сорву банк. Или пока кто-то меня не прикончит.

4

        У Коломбы осталось не слишком много друзей среди служителей правопорядка, однако не весь мир был настроен против нее. Сотрудник морга больницы Умберто Первого выдал ей пропуск и вступился за нее перед одним из санитаров.
        – Не больше двадцати минут, госпожа, – сказал тот, открыв нужную холодильную камеру, и оставил ее в одиночестве.
        Коломба села на табурет, со вздохом отстегнула ремни и отдернула край простыни. Полузамороженное лицо Лео – позеленевшее, с искривленным подбородком и опущенными ресницами – не произвело на нее никакого впечатления. Кем бы он ни был при жизни, наемником или психопатом, он им больше не являлся. При аутопсии на его теле были обнаружены старые раны, возможно полученные в подростковом возрасте, а его ДНК не совпала с собранными ранее образцами, однако помогла частично выяснить его происхождение: как и утверждал Данте, Гильтине оказалась сестрой Лео – точнее, сводной сестрой от другой матери. Общим у них был только отец.
        Белый.
        – Я верю в ад, – сказала ему Коломба. – И сейчас ты горишь в аду, страдая за все, что натворил. Но если дьявол непредвзят, он должен принять во внимание некоторые смягчающие обстоятельства.
        Еще немного отвернув простыню, она увидела грудь Лео, вскрытую судмедэкспертом и обезображенную ожогами, почти наверняка полученными при крушении «Шурмо», поскольку взрыв сжиженного газа изуродовал лишь заднюю часть его тела.
        – Потому что ты стал таким в том числе из-за того, что Белый сделал с твоей матерью, и из-за того, что ты пережил в детстве. – Коломба полностью сдернула простыню и посмотрела на его ампутированные ноги. Неровные, рваные шрамы. – Впрочем, я верю в свободу воли, в свободу выбора. И ты выбрал… ту жизнь, которую прожил.
        На последней закрытой встрече комитета, где требовалось ее присутствие, ей сообщили, что Бонаккорсо убили ударная волна и жар, окончательно сломивший и без того ослабленный организм. Находись Лео на пятьдесят метров дальше, и он мог бы выжить.
        – Но ты не хотел выжить. Ты хотел умереть, прежде чем тебя найду и убью я. Ты лишил меня даже радости мести. Я даже не смогла сказать тебе в лицо, как я тебя презираю. Как я…
        Коломба захлебнулась рыданиями. Задыхаясь, она соскользнула с табурета и съежилась в углу холодной, облицованной плиткой комнаты.
        Там ее и нашла Барт.

5

        Барт помогла Коломбе подняться и настояла на том, чтобы вместе пообедать, хотя и сама до смерти устала: она приехала в Рим, чтобы принять участие в совещании Национального комитета правопорядка и общественной безопасности, а в морг заехала только для того, чтобы организовать перевозку тела Бонаккорсо в лабораторию ЛАБАНОФ, где планировалось провести новые анализы.
        Несмотря на прохладную погоду, они сели на веранде бара в квартале Сан-Лоренцо, недалеко от старой квартиры Данте, которую многие хотели сфотографировать, но не спешили покупать из-за варварской перепланировки, которую он там устроил. Барт заказала полный набор блюд от закусок до десерта, а Коломба ограничилась салатом. При мысли о еде ее начинало тошнить.
        – У Гаспаре Мантони был колоректальный рак, – сказала Барт. – И хотя он вечно сидел без гроша, он завещал жене миллион евро. На офшорном счете.
        Коломба молча ковыряла вилкой в салате.
        – А другой старик, которого нашли разделанным на куски среди обломков станции канатной дороги, оказался родным отцом секретарши Палы. Ему тоже недолго оставалось.
        – Мне об этом уже сообщили, – кивнула Коломба. Настоящим именем Катерины было Андреа Мурутс – она носила фамилию матери. Эта гражданка Германии во втором поколении привлекалась за проституцию и похищения и провела большую часть жизни взаперти – сначала в детском доме, а потом за решеткой. – Выяснилось, что после выхода из тюрьмы она познакомилась с Терезой. Вероятно, это та завербовала ее и послала к доктору Пале.
        – От имени короля монет…
        – Он умел подбирать людей. Но прокуратура по борьбе с терроризмом установила, что он мертв. Занавес.
        Барт пожалела, что подняла эту тему.
        – Как дела у Томми? – спросила она.
        – Я не видела его с тех пор, как его выписали из больницы. – (Деметра наняла целый батальон адвокатов, обвинивших суд в том, что о парне плохо заботились и подвергли его опасности.) – Знаю только, что скоро он уедет в Грецию.
        – Может, его тетка не так плоха, как кажется.
        – Она выдоит из него все деньги и бросит в какой-нибудь поганой лечебнице.
        Барт вздохнула:
        – Солнышко, ты не можешь исправить все мировое зло…
        – Обычно я способствую его порождению, – с горечью ответила Коломба. – Но не беспокойся, теперь я действительно в отставке. Согласно официальному заявлению спецслужб, все кончено: за преступлениями стоял Лео, но теперь он мертв. Меласы были его сообщниками, а Лорис со своим отцом помогли ему убить Мартину. Катерина, то есть Андреа, помогла ему прикончить Меласов и кинуть их на деньги в обмен на месть папочке. Волонтерша, которая помогала Андреа ради денег, погибла. Разумеется, с автоцистерной Лео просчитался, не успев вовремя слинять, но это к лучшему, так ведь?
        Барт вздохнула:
        – Согласись, что многое из этого звучит вполне правдоподобно.
        – Лео приехал в парк, чтобы спасти Данте, а не убить. В сейфе у Палы лежали четыре миллиона восемьсот тысяч евро с отпечатками Меласов, но психиатр был чист и не воспользовался возможностью скрыться. Но зачем копать глубже? Чего доброго, раскопаешь что-то, чего лучше не знать.
        – Уж не собралась ли ты выкинуть один из своих фирменных фортелей? – встревоженно спросила Барт.
        Коломба расстегнула куртку.
        – Меня вышибли с должности консультанта КБТ, забрали оружие и закрыли допуск к государственной тайне. И потом… – Она снова пожала плечами. – Кому какое дело? Не будь я такой упертой, Эспозито остался бы жив.
        – Зато погиб бы Данте. – Барт посмотрела на Коломбу. – Почему у тебя такое лицо?
        Не поднимая взгляда, Коломба ответила:
        – В больнице, придя в сознание, он признался мне в любви.
        Барт чуть не уронила вилку:
        – А ты что?
        Коломба не ответила. Не ответила она и Данте, пулей вылетев из его больничной палатки.

6

        Кое-как успокоив и выпроводив приемного отца, Данте смешал зерна арабики и индийского кофе и, заварив себе напиток, вернулся на террасу со стеклянным потолком. Через айпад он подключился к хранящемуся на надежном защищенном сайте удаленному жесткому диску. Там он держал все полученные от спецслужб документы, касавшиеся «COW», и найденные в Сети сведения о частных военных компаниях. С тех пор как Буш-младший легализовал их во время войны в Ираке, они превратились в процветающие публичные фирмы, акции которых котировались на бирже.
        Осью мира наемников «COW» была компания «F3», основанная Белым в ЮАР сразу после побега из Советского Союза и имевшая в своем распоряжении полмиллиона сотрудников, две трети из которых орудовали в Африке и на Ближнем Востоке. В последние два года она предоставляла правительствам и транснациональным корпорациям не только солдат, но и услуги по оценке рисков и стратегическому анализу. Доход компании составлял тридцать миллиардов ежегодно, и недавно она купила «Атланту» – одну из крупнейших мировых фирм, специализирующихся на технологической безопасности.
        Лидирующие позиции занимала также «Fegiz Protection Services» с головным офисом в Лондоне и отделениями в Афганистане и Бахрейне. До Венеции эта компания получала больше трехсот миллионов в год за поддержку американских войск в Ираке, но вызвала общественное негодование, когда в Интернете появился видеоролик, в котором ее наемники стреляли по гражданским. После Венеции она передала работы по контрактам с Пентагоном в субподряд компании, поставляющей наемников из Латинской Америки, и приобрела одно из ведущих предприятий в области автоматизации процессов.
        Компания «SonDy Corp», являвшаяся в девяностые годы частным авиаперевозчиком, теперь оказывала услуги по предоставлению личного транспорта и тяжелой техники в зонах высокого риска. В прошлом году она совместно с «F3» приобрела «White Elephant» – одну из крупнейших мировых фирм в сфере кибербезопасности с головным офисом в Берлине. Та в свою очередь заполучила контрольный пакет акций американской «Atomic Ray», производящей военные дроны, которые покупала в том числе и армия Италии. А та в свою очередь владела в Кремниевой долине инкубатором, занимающимся разработкой систем распознавания лиц.
        Продолжая копаться в документах и Интернете, Данте раскрошил таблетку модафинила и смешал ее с водкой. Вопреки тому, что рассказал ему Лео, никакой связи между Отцом и Белым он не нашел… пока взгляд его не остановился на названии «BlackMountain». Эта финансовая корпорация с головным офисом в Портленде и миллионами вкладчиков по всему миру перечисляла сообщникам Отца своего рода пенсию и была главным спонсором сети центров для детей с ограниченными возможностями «Серебряный компас», через которые Отец вышел на некоторых из своих жертв. Данте выяснил, что после смерти Белого «BlackMountain» начал инвестировать во все новые проекты фирм, ранее принадлежавших «COW».
        Этого немногого Данте хватило, чтобы убедиться, что брат не лгал ему до последнего. В который раз за неделю он спросил себя, какие чувства вызывает у него Лео, а особенно его смерть. Облегчение? Грусть?
        Здорово было бы поговорить с Коломбой, если бы не его откровения в палатке… Данте позвонил дежурному консьержу «Имперо» и попросил связать его с начальником службы безопасности отеля.

7

        – Как ты могла так долго ничего не замечать? – спросила Барт.
        Коломба фыркнула. Она быстро пожалела, что предложила проводить подругу до гостиницы, потому что Данте не сходил у Бартоне с языка.
        – Я полжизни проработала бок о бок с мужчинами, – ответила она. – Скрытое наблюдение, ночные дежурства… Если они ко мне подкатывали, я их просто отшивала.
        – Но Данте к тебе не подкатывал.
        – А надо было. Я бы посоветовала ему принять холодный душ, и на этом все бы закончилось.
        – А я бы живо запрыгнула к нему в постель.
        Коломба развернулась и уставилась на Барт:
        – Сколько ты выпила?
        – Два пива. Но Данте – классный парень, умный, приятный… А я одинока.
        Не зная, что и думать, Коломба покачала головой, – возможно, подруга ее просто разыгрывала.
        – Вы больше это не обсуждали? – спросила та.
        – Нет. Но боюсь, рано или поздно придется. А пока я держусь от него подальше.
        Прогулявшись по полным истории улицам прекрасного, ярко освещенного города, они добрались до отеля «Романо».
        – Разве не странно, что, когда Данте исчезает, ты его разыскиваешь, а когда он рядом, сама исчезаешь? – спросила Барт, забирая со стойки регистрации свой ключ.
        – Это разные вещи.
        Барт обняла ее:
        – Ошибаешься, солнышко. Приезжай поскорее ко мне в гости, ладно?
        Вернувшись домой на арендованной в каршеринговой службе машине, Коломба рухнула в кресло в гостиной. Когда-то оно было ее любимым, но теперь, как и вся квартира, казалось неудобным и чужим. Пахло сыростью, пылью, три кактуса на балконе засохли и почернели. К тому же из окна доносился шум дороги и запах Тибра, а она успела отвыкнуть от городской жизни.
        Коломба представила, что просидит здесь долгие годы, покрываясь пылью, как стопка старых книг на полу у кресла. Эти книги она когда-то покупала на развале напротив театра «Адриано». Сверху лежала «Радуга земного тяготения»[40 - «Радуга земного тяготения» («Gravity’s Rainbow», 1973) – постмодернистский роман Томаса Пинчона.], которую Коломба отложила уже через несколько страниц: дочитывать бредни о ракетах у нее не было никакого желания. Возможно, Данте с его паранойей роман бы понравился.
        «Хватит думать о Данте», – приказала себе Коломба и рассеянно порылась в книгах, отыскивая что-нибудь поинтереснее.
        В этот момент в дверь позвонил Д’Аморе.

8

        Одетый в антрацитовый костюм и белую рубашку Д’Аморе утратил всю свою насмешливость и превратился в обыкновенного военного в штатском.
        «Который только что похоронил своих людей», – подумала Коломба.
        – Я не помешаю? – спросил он. – Мне сказали, ты вернулась домой, и я захотел тебя проведать.
        Коломба кивком пригласила его войти.
        – Вы все еще за мной следите?
        – Я поставил охрану у твоего подъезда. Только на первое время.
        Пожав плечами, Коломба скинула с себя ботинки и снова опустилась в кресло.
        – Выпить у меня нечего, кроме орехового ликера, который мне подарили сослуживцы после выписки.
        – Я пил его в юности.
        – Тогда угощайся. Может, снова почувствуешь себя молодым. Он под мойкой, рядом с чистящим средством.
        Д’Аморе снял пиджак и пошел на кухню. Провожая его взглядом, Коломба подумала, что костюм ему к лицу. Она задавалась вопросом, искренне ли он горюет по погибшим, или это такая же маска, как его напускное легкомыслие… Да и существует ли настоящий, искренний Д’Аморе?
        Вернувшись с бутылкой в форме ореха, он налил на два пальца ликера в цветные пластиковые рюмки, отпил из одной из них, а другую протянул Коломбе.
        – Таким я его и помнил – одновременно слишком сладким и слишком горьким. – Д’Аморе сел в кресло напротив. – Мне сказали, что на похоронах на тебя набросился Сантини.
        – Он был пьян. К тому же он прав. Я должна была оставить Эспозито в покое. – У Коломбы сжалось горло, и она сделала глоток из своей рюмки.
        – У тебя были основания, чтобы привлечь его к расследованию.
        Она чуть заметно кивнула:
        – Я ему доверяла. Но относилась к нему погано. Наверняка он так и погиб с ненавистью ко мне.
        – Все через это проходят, Коломба. Когда достигаешь дна, тебе становится все равно.
        – Такова твоя жизненная философия?
        Он на секунду поднял покрасневшие глаза:
        – А что, у тебя есть получше?
        – Пока нет. Ты с кем-то из них дружил?
        Д’Аморе подлил себе ликера.
        – Нет. Но это я послал их на смерть. – Он потеребил подвеску на запястье. – Я не должен был отдавать распоряжения в поле, ведь я больше не оперативник.
        – Но ты был им.
        – В этом мы с тобой похожи. Ты уже думала, чем займешься теперь, когда Бонаккорсо мертв?
        Коломба покачала головой.
        – Пустишься по следу короля монет?
        Она взглянула на него:
        – Визитов вежливости твоя работа не предусматривает?
        Д’Аморе устало улыбнулся:
        – Клянусь, меня никто к тебе не присылал. Могу я поволноваться за коллегу?
        – Если тебя не волнуют все, кто погиб понапрасну…
        Д’Аморе стиснул в руках рюмку:
        – Ты ко мне несправедлива.
        – Что бы вы ни утверждали в своих официальных заявлениях, ты прекрасно знаешь, как было дело: кто-то хотел убить Лео и благодаря автоцистерне Мантони ему это удалось. Жаль, вам не интересно выяснить, кто за всем этим стоял. А может, вы уже знаете и предпочитаете водить с ним дружбу.
        – Я не могу дружить с человеком, который убил моих людей, – сказал Д’Аморе. – И мы не препятствуем в расследовании обычной магистратуре.
        – Без помощи спецслужб они ничего не найдут, и тебе это известно.
        – Очень жаль, но я ничего не могу поделать.
        Коломба протянула ему рюмку:
        – Плесни мне еще.
        Ее глаза приобрели оливково-зеленый оттенок. Д’Аморе подался к ней, и Коломба склонила голову ему на плечо, с удовольствием ощутив, как ухо щекочет его дыхание. Но уже через мгновение она выпрямилась:
        – Нет.
        Д’Аморе отстранился:
        – Извини, я не хотел ставить тебя в неловкое положение…
        – И не поставил. Но за утешительным сексом ты обратился не по адресу.
        Д’Аморе подхватил пиджак и плащ и поднялся:
        – Мне лучше уйти. Не пропадай, ладно?
        На сей раз в ответе не было никакой необходимости.
        Д’Аморе улыбнулся ей и вышел. Только переодевшись в пижаму, Коломба заметила, что он оставил на кресле флеш-карту.

9

        Коломба пробежала глазами файлы на флешке и ни черта не поняла. Натянув ботинки, она вышла из квартиры.
        Было уже полвторого ночи, и перед подъездом стояло всего несколько машин. И только в одной сидели два человека. Несложно было догадаться, что это люди Д’Аморе, но, когда машина доехала вслед за ее такси до самого отеля «Имперо», Коломба убедилась в этом окончательно.
        Ночной портье был новеньким, и, поскольку одета она была далеко не так элегантно, как обычные постояльцы гостиницы, ей пришлось представиться.
        Через пару минут к ней подошел лысый накачанный мужчина в костюме и галстуке.
        – Я провожу вас, госпожа Каселли, – сказал он.
        – Простите, а вы кто? – изумилась Коломба.
        – Я работаю на господина Торре. Прошу. – Мужчина проводил ее до двери люкса, постучал и открыл дверь собственным ключом.
        Коломба не удивилась, что Данте не спит, но никак не ожидала, что у него будут гости. Двое таких же нарядных, как ее лысый провожатый, мужчин прочесывали номер с детекторами жучков. Разобраны были даже светильники.
        Данте сидел на террасе. Глаза его блестели, словно он накачался наркотой. Вещи, которыми он загромоздил свою комнату в Портико, теперь захламляли весь балкон. Среди них была и кофемашина, к которой добавилась универсальная кофеварка «TopBrewer». Хотя окна были открыты, пахло табаком и кофе.
        Данте помахал ей рукой.
        – Не спится? – устало спросил он.
        – Что-то вроде того. Кто эти люди?
        – Частная охрана, – ответил он, закуривая.
        Коломба уселась верхом на стул.
        – Ты с ума сошел? – спросила она.
        – Я тщательно выбрал итальянское агентство, которое никогда не работало с нашим правительством. Видишь? Ты мне не нужна. Можешь успокоиться и вернуться домой.
        Коломба вздохнула:
        – Данте, ты мне дорог. Ты мой лучший друг.
        – Добро пожаловать во френдзону… Что тебе надо? Надоело распивать вонючий ликер у себя дома и решила заглянуть в бесплатный бар?
        Коломба бросила ему флешку:
        – Д’Аморе оставил мне вот это. Но цифры не по моей части.
        – Третий! – позвал Данте. – Вы не могли бы подойти на секунду?
        На террасу вышел один из хорошо одетых специалистов. Проверив флешку и, очевидно, не отыскав ни взрывчатки, ни вирусов, ни жучков, он наконец вернул ее Данте.
        – Чисто, – сказал он. – Мы там уже закончили.
        – Сколько жучков нашли?
        – Всего два, господин Торре. Обыкновенная дребедень, которой пользуются госагенты.
        – Меня недооценивают. Спасибо, завтра увидимся.
        Третий и его коллега вышли из номера.
        – Что это за имечко, Третий? – спросила Коломба.
        – Я позаимствовал его из «Доктора Хауса». Как и он, я не хочу сближаться с людьми, которые могут погибнуть по моей вине.
        – Почему ты решил, что тебе угрожает опасность?
        – Я ничего не решал, – ответил Данте. – Но когда я найду короля или королеву мечей, для его убийства мне понадобятся охрана и поддержка. Если я буду действовать в рамках самозащиты, охранники смогут дать показания в мою пользу.
        Коломба не могла поверить, что все это происходит наяву:
        – Господи, Данте. Что ты вбил себе в голову?
        Данте отхлебнул кофе.
        – Ты хотела найти моего брата, а я хочу найти человека, который убил его и еще кучу людей.
        – Ты готов рисковать жизнью, чтобы отомстить за убийцу?
        – Один из нас, КоКа. – Он поднял флешку. – Так ты хочешь, чтобы я прочел материалы или нет?
        Коломба кивнула:
        – Прочти, пожалуйста.
        Данте вставил флешку в ноутбук и просмотрел ее содержимое. Все записанные на ней файлы были в формате Excel.
        – Это движение денежных средств, – выкурив две сигареты подряд, сказал он. – Доходы и расходы одной business industry из Белиза четырехлетней давности. Business industry – это компания-пустышка для перевода денег в налоговый рай.
        – А это что значит? – спросила Коломба, показывая на выделенные ячейки.
        – Это копия с оригинала. Наверное, твой дружок оставлял свои пометки. Кстати, ты с ним кувыркалась? От тебя пахнет его лосьоном после бритья.
        – Если ты надеешься меня смутить, тебе это не удастся.
        – Жаль, люблю смущать ищеек, – сказал Данте. – Ага, а вот и экспликация. Название «Маркопулон» тебе о чем-то говорит?
        – Там находилась верфь Меласов.
        – В Маркопулоне зарегистрирован один из самых активных контрагентов. С ним осуществлялись расчеты на сотни миллионов евро.
        Коломба зевнула. Глаза у нее закрывались.
        – За что?
        – Не написано. Но на тот же счет поступали деньги от… – Данте осекся. Впервые с тех пор, как он открыл файл, что-то заинтересовало его по-настоящему. – «BlackMountain». И от «White Elephant»!
        Эту компанию помнила и Коломба: она значилась в списке отдела по борьбе с терроризмом.
        – Все транзакции проходили одним днем, – сказала она.
        – Дай-ка мне кое-что проверить, – секунду поколебавшись, сказал Данте и начал быстро искать что-то в Гугле. Наконец он с удовлетворенным видом захлопнул крышку ноутбука.
        – Ну? Я же знаю, тебе не терпится, – сказала Коломба.
        Данте сцепил руки на затылке.
        – Войну между Лео и королем монет развязал Отец.

10

        До похищения Данте Коломба часто оставалась на ночь в его спальне для гостей с отдельной ванной. Рухнув в постель в одежде, она заметила, что в комнате все осталось по-прежнему, и немедленно заснула. На рассвете она встала, чтобы опустить жалюзи, и снова провалилась в сон.
        Когда она наконец окончательно проснулась, Данте, словно Адам Ант[41 - Адам Ант (р. 1954) – британский рок-музыкант, бывший фронтмен группы «Adam and the Ants».], уже беседовал в гостиной с Третьим и лысым мужчиной, который накануне спустился в вестибюль, чтобы проводить ее в люкс.
        – Извините, – сказала Коломба. – Я сварю себе кофе и оставлю вас в покое.
        – Здравствуйте, госпожа Каселли, – почти хором сказали оба мужчины.
        – Я спала в комнате для гостей.
        – Очень познавательно, – сказал Третий.
        Коломба почувствовала себя идиоткой. С какой стати она перед ними оправдывается? Данте сварил кофе и протянул ей чашку размером с ведро.
        – Неужели нужно так часто прочесывать номер? – спросила она его.
        – Нет, госпожа Каселли, мы должны только защитить от прослушивания один звонок, – ответил за него Третий и, достав из портфеля ноутбук, подсоединил его к мобильнику и внешней звуковой карте. – К сожалению, полностью зашифровать звонок невозможно, поскольку для этого обоим собеседникам необходимо пользоваться одинаковым программным обеспечением. Мы можем только перекрыть голос господина Торре с помощью низких частот. Всякий раз, как будет говорить господин Торре, перехватчики будут слышать помехи на линии.
        – Вы бы лучше велели ему скачать «Signal». Это уж точно обошлось бы дешевле, – попыталась сострить Коломба.
        Не теряя профессиональной серьезности, Третий покачал головой:
        – Абонент находится в одиночной камере отделения для опасных преступников тюрьмы «Ребиббия».
        У Коломбы перехватило дыхание.
        – Вы хотите поговорить с Немцем?
        Данте кивнул:
        – Перед апелляцией он вправе созваниваться со своим адвокатом. – Он показал на подключенный к компьютеру мобильник. – За двадцать тысяч евро тот согласился одолжить мне свой телефон.

11

        Все звонки заключенных из тюрьмы, кроме разговоров с адвокатами, прослушиваются и записываются. Однако случай Немца был исключительным.
        Несмотря на солидный возраст – а ему было уже за семьдесят, – этот длинноволосый седой старик с бычьей шеей и перебитым носом, все тело которого покрывали шрамы от ножевых и огнестрельных ранений, был по-прежнему силен. В «Ребиббии» он отбывал пожизненный срок, поскольку являлся сообщником Отца.
        С его ареста прошло больше трех лет, но следователям так и не удалось ничего о нем выяснить.
        Как его звали на самом деле и действительно ли он был родом из Германии, оставалось загадкой. Сам Немец держал язык за зубами, а когда тюремный петух показался ему не в меру любопытным, запихнул ему в горло рукоять метлы.
        Ровно в двенадцать тридцать дня двое агентов тюремной полиции выпустили Немца из камеры, обыскали, заковали в наручники и отвели в кабинку надсмотрщика, наблюдающего за одними из тюремных ворот. Каморку, похожую на будку сборщика дорожных пошлин, окружал кордон ОМГ – оперативно-мобильной группы тюремной полиции. Обычно звонки совершались в комнате для свиданий, но для Немца и здесь сделали исключение.
        Диспетчер набрал номер адвоката.
        Данте ответил на вызов, изображая неаполитанский акцент юриста, и его соединили с Немцем. Коломбе редко доводилось видеть, чтобы его так колотило от напряжения.
        – Добрый день, господин Немец, – почти фальцетом сказал Данте.
        На другом конце провода воцарилась тишина. Немец понимал, что, вопреки убеждению своих тюремщиков, говорить будет вовсе не с адвокатом, но не знал, чей голос услышит в трубке.
        – Добрый день, господин адвокат, – наконец сказал он.
        – Вы получили открытку?
        – Да.
        Данте кивнул Третьему, и тот включил низкочастотные шумы.
        – С этого момента меня слышишь только ты, но твой голос шпионы по-прежнему слышат четко и ясно. Понятно?
        – Да.
        – Пожалуйся на качество связи.
        – Я вас плохо слышу, господин адвокат, – сказал Немец.
        – Через пару минут нас наверняка разъединят, так что давай не будем терять время. – Постепенно голос Данте зазвучал уверенней.
        – Мне нечего вам сообщить, господин адвокат.
        – Говорить буду я. А ты слушай.
        – Как пожелаете, господин адвокат.
        – Я видел счета и немного поболтал с Лео перед его смертью. Мне известно, что до падения Берлинской стены Отец работал с Белым.
        Без малейших колебаний Немец ответил:
        – Господин адвокат, я говорил вам это еще на последней нашей встрече: будьте осторожны.
        Данте отлично помнил эту фразу и обстоятельства, в которых ее услышал. Незадолго до своего похищения он посетил Немца в «Ребиббии», надеясь получить от него сведения о Гильтине. Встреча была отнюдь не дружеской. При этом воспоминании Данте почувствовал, что за воротник ему стекает пот.
        – Отец расплачивался с такими, как ты, через финансовую корпорацию «Black Mountain». И судя по движениям по его счету, он взаимовыгодно сотрудничал с некоторыми фирмами, которые сейчас заграбастал фонд «COW». Вот как я это вижу: Белый был пережитком холодной войны и верил в солдат, а Отец уподоблял себя Менгеле и верил в развитие науки. Отец решил потягаться с Белым за трон, но смерть положила его притязаниям конец. Если король монет и существовал, то им был именно он.
        – Господин адвокат, я не понимаю, о чем вы. Это не мой профиль.
        – Ты был всего лишь шестеркой. Главным козырем был Лео. Судя по всему, он в свое время успел повоевать и обзавестись изрядными связями. Он был наемником и одним из детей, которых Белый, вероятно, заделал, насилуя женщин-заключенных. Отец захватил его и превратил в управляемую ракету против Белого. Я хочу, чтобы ты сказал мне, почему после Белого Лео не остановился.
        – Вы у меня спрашиваете?
        – Да. Какую бы роль ты ни играл, сейчас ты на скамье запасных. Отец, Лео, Гильтине и Белый мертвы, а новому поколению технократов, которое пытается смыть с «COW» позорное пятно в третьем тысячелетии, на тебя насрать. Разве ты не хочешь хоть отчасти с ними расквитаться? Используй меня. На кого работал Лео?
        За его словами снова последовало долгое молчание. На сей раз от пота взмок не только Данте, но и все присутствующие в комнате.
        – Ни на кого, – наконец сказал Немец. Его голос утратил какие-либо интонации и звучал подобно продвинутой навигационной системе.
        – Тогда почему он продолжал сражаться?
        – Из-за любви, – сказал Немец.
        В люксе на верхнем этаже отеля «Имперо», казалось, резко похолодало.
        – Вы закончили, господин адвокат? – спросил Немец.
        – Нет, – стараясь стряхнуть с себя оцепенение, ответил Данте. – Лео тоже убили, и его убийце пришлось приложить для этого немало усилий. Что им двигало? Любовь к Белому или ненависть к Отцу и его созданиям?
        – Второе. Будь у него возможность, он бы предал огню весь мир только из-за того, что он его растоптал.
        – Кто?
        Немец рассмеялся.
        – Посмотри в зеркало, паренек, – сказал он и повесил трубку.

12

        Опасаясь, что кто-то заявится к адвокату Немца с вопросами, Данте поручил Третьему немедленно вернуть ему мобильник. Коломба тем временем пыталась оправиться от вызванного голосом Немца потрясения. Казалось, он, непобедимый и бездушный, будто Терминатор, напал на нее только вчера.
        – О какой открытке он говорил? – спросила она.
        – О фотографии, которую дал мне Лео перед смертью. Я отправил ее Немцу от имени его адвоката.
        Коломба закрыла глаза и посчитала до десяти:
        – Зачем?
        – Хотел убедиться, что снимок подлинный. В противном случае, услышав мой голос, он бы тут же бросил трубку.
        – Если верить Немцу, Отец и Белый продолжали воевать даже после смерти. Настоящая файда[42 - Файда (позднелат. faida) – в германских варварских прайдах межродовая вражда и завершающая ее компенсация семье пострадавшего.].
        – Да, через своих… свои создания. – Данте принюхался. – Пойду еще раз приму душ. От меня воняет страхом.
        – Что он имел в виду, сказав, чтобы ты посмотрел в зеркало? Что этот тип похож на тебя или что все это твоя вина?
        – Думаю, первое, – ответил Данте, уходя в свою комнату. – Как и я, король монет побывал в когтях Отца, но не упокоился в канистре с кислотой. И судя по его поступкам, с ним случилось примерно то же, что и со мной.
        – Во сколько тебе обходится вся эта организация? – спросила Коломба, заваривая себе капучино и повысив голос, чтобы он слышал ее через стену.
        – Тридцать тысяч в день, – прокричал Данте из ванной. – Дороже, чем импульсивный шопинг.
        – Они в курсе, что у тебя нет ни гроша?
        – Они пожелали получить оплату авансом. Двести тысяч. И еще двести тысяч депозита.
        Коломба заметила, что случайно сварила кофе с миндальным молоком. Вылив все в мойку, она открыла «Редбул» без сахара.
        – Как ты уговорил Аннибале тебя проспонсировать?
        – Никак, – ответил он из душа. – Это мои деньги, плоды моего труда. Базовый тариф за вскрытие замков мертвецов.
        Коломба вбежала в ванную и бросила в его силуэт за матовым стеклом душевой кабинки банку «Редбул». Стекло треснуло.
        – Эй! – воскликнул Данте.
        – Я тебя убью! – сказала она.
        Данте выключил воду и, завернувшись в полотенце, быстро вышел из кабинки.
        – За что? За то, что я присвоил денежки из теневого бюджета спецслужб? Денежки твоего дружка Лосьона Д’Аморе?
        – Я просила тебя этого не делать.
        – И я тебя слушал, пока не погиб мой брат. Затем я позвонил Сантьяго и назвал ему адрес и код. Карабинеры тогда в доме еще не побывали.
        Сантьяго был бывшим барыгой и членом «Кукиллос» – банды выходцев из Латинской Америки. Ныне он распрощался с подельниками и теперь зарабатывал на жизнь, занимаясь хакерством в Глубокой сети. Данте доверял ему настолько же, насколько не доверяла Коломба.
        – Сколько вы взяли?
        – По шестьсот на брата. Это он вывел их из Италии. А у меня тоже теперь есть счет в Белизе. И на Каймановых островах. Хочешь сдать меня копам?
        – Хватит нести ерунду. Но ты не сделаешь это без меня.
        – Я думал, ты вышла из игры.
        – Я не брошу тебя одного.
        Данте повернулся к ней узкой спиной и включил триммер.
        – Как хочешь.
        – Но войсками буду управлять я. Скажи своим охранникам, что с этого момента я за старшую.
        – Да ради бога. К твоему сведению, если, когда все закончится, мои счета не опустеют, то на эти деньги я уеду из страны. – В раковину упала прядь рыжих волос. – И уже не появлюсь, как по волшебству, в заброшенной клинике по соседству с твоим домом.
        – Отлично, потому что ты тот еще подарок, – скрывая огорчение, сказала Коломба.
        – Одевайся, к нам скоро придут гости.

        Глава вторая

1

        Король монет научился играть в шахматы в возрасте десяти лет. Тогда у него не было ни шахматных фигур, ни даже бумаги, чтобы их нарисовать, а зачастую он и пальцем не мог пошевелить от боли. Однако разум его, казалось, питался этой болью и становился все сильнее. Пока его тело билось в судорогах и лихорадке, мысли оставались кристально ясными и под конец начали возносить его над миром плоти. В своих непрестанных мысленных партиях он превращался в фигуры, в каждой из которых видел будущее так отчетливо, словно их жизни разворачивались у него перед глазами. Он знал, когда будет съеден слон, а ферзь поставит мат, знал, когда ход, казавшийся незначительным при дебюте, окажется решающим для исхода игры.
        С возрастом король монет понял, что весь мир – огромная шахматная доска, и хотя люди этого не видят, судьбы их предрешены. Они пребывают во власти примитивных стимулов – голода, похоти, страха, боли, – которые вызывают у них предсказуемую реакцию: трус всегда бежит от опасности, а влюбленный бросается в стремнину, чтобы спасти возлюбленную.
        Почти без всяких предварительных сведений о пациенте король монет мог с достаточной точностью угадать, что тот ел на обед и какой журнал первым начнет листать в приемной. Знал он и как заставить человека свернуть с избранного пути и совершить нечто, чего тот прежде от себя не ожидал, не замечая, что его поступками руководят со стороны. Он выстраивал изощренные партии, в которых погибали десятки людей, так и не понявших почему. Сеял семена, дававшие ростки через много лет. А главное, не упускал миг, когда пешки начинали чуять незримую сущность, решающую их судьбы, и вовремя рассеивал их подозрения, как вихляющая задом ассистентка фокусника отвлекает взгляды подальше от места, где спрятана голубка.
        И сейчас, стоя перед отелем Данте, он понимал, что пришло время для отвлекающего маневра.

2

        Много дней люди Первого разъезжали по Италии, разыскивая выживших жертв Отца и убеждая их встретиться со своим спасителем. Согласились далеко не все – многие опасались, что подобное путешествие пробудит у них слишком тяжелые воспоминания, – но шестеро сказали «да». Лука Мауджери приехал в Рим со своим папой. Мальчик был охвачен радостным волнением, а Мауджери-старшему, одетому в слишком длинные брюки, казалось, было не по себе. Руджеро, на лице которого читались признаки синдрома алкогольного отравления плода, сопровождали оба родителя; ему было уже тринадцать, но, судя по поведению, ему можно было дать гораздо меньше. В свое время Отец, которому требовалось финансирование, продал видеозапись с мальчиком педофилу. Приехал и четырнадцатилетний эпилептик Луиджи: Отец заставил всех поверить, что он утонул в реке, а тело его унесло течением. Самым старшим был почти семнадцатилетний Чезаре – аутист с легкой умственной отсталостью, которого Лука называл ОГ; его сопровождал врач из флорентийской клиники, где он пребывал со времени своего освобождения. Мама и папа Фабио также не приехали, но у них было
оправдание – Отец убил обоих, вызвав утечку газа. Как и Фабио, Бенедетто, явившемуся с головы до ног в джинсе, было двенадцать. Он был единственным из похищенных мальчиков, у кого врачи не обнаружили ни патологий, ни задержек в развитии. Родители детей озирались по сторонам, будто гадая, что они тут делают.
        Во избежание слежки охранники провели гостей через кухню отеля и маленькими группками проводили на верхний этаж. В дверях люкса их встречала Коломба, исполняющая обязанности хозяйки, пока Данте собирался с духом, чтобы предстать перед толпой незнакомцев.
        Поблагодарив новоприбывших за то, что они приняли приглашение, она усадила взрослых в гостиной. Дети тем временем свободно разгуливали по всему номеру: Лука принялся объяснять Чезаре принципы работы плазменного телевизора, и они, похоже, быстро нашли общий язык; Руджеро и Луиджи, которые, как и Данте, боялись замкнутых пространств, хотя и не так сильно, сразу вышли на террасу. Присматривали за мальчиками Первый и Четвертый, и, судя по тому, как улыбался им Первый, у него были и собственные дети.
        – Данте хотел бы провести часок с ребятами, – сказала Коломба. – Он побеседует с ними на террасе, где мы приготовили кое-какие закуски. Но вас на время разговора я должна попросить остаться здесь, внутри. Из гостиной прекрасно видно террасу, там безопасно и есть… телохранители. Вы можете забрать детей когда угодно, но Данте хотел бы поговорить с ними наедине.
        Врач и родители Бенедетто отказывались отпускать мальчиков, но Коломбе не составило труда их переубедить: все они знали, что, если бы не она и Данте, дети так и погибли бы в контейнерах. К тому же она была Венецианской Героиней, и даже самые несговорчивые в конце концов уступили.
        Данте вышел из своей комнаты только после того, как детей и их сопровождающих вывели на террасу. Взгляд у него был такой, будто он боится подхватить вирус Эбола, но он сделал хорошую мину при плохой игре и даже не отстранился, когда Лука и Бенедетто его обняли.
        Когда взрослые вернулись в гостиную, Коломба усадила мальчиков и раздала им оранжад и пирожные. Самым напуганным казался Бенедетто, но Луиджи не глядя взял его за руку, и тот немедленно успокоился.
        – Хорошо, – сказал Данте, глядя на свои пальцы. – Дорогие дети, как вы знаете… эмм, мне тоже довелось пережить… то же приключение, что и вам. Злоключение. Я хотел сказать «заключение».
        – Да, мы знаем, господин Торре, – сказал Бенедетто. – Человек из силосной башни.
        – Силос! – закричал Луиджи.
        Чезаре засмеялся.
        – Можете звать меня Данте и обращаться ко мне на «ты», – продолжал он. – Мы связаны, потому что выжили… Ладно, это я уже говорил. В общем… – Данте взял со стола маленький бонго. – Я не стал хипстером, хотя вы, наверное, даже не знаете, что это такое, но так вы будете лучше меня слышать. – С полминуты он стучал в бонго.
        Уже через две секунды мальчики растерянно затихли. Когда Данте остановился, все, кроме Руджеро, засмеялись, и тот не замедлил последовать примеру товарищей. Бенедетто даже захлопал в ладоши, и Данте с улыбкой поклонился, сорвав еще более восторженные рукоплескания.
        – Можно узнать, что ты им сказал? – шепотом спросила Коломба.
        – Что у Немца воняют ноги, – ответил он.

3

        Немца конвоировали обратно в камеру, где он проводил двадцать три часа в сутки, после шестидесятиминутной прогулки по безлюдному двору. Кроме душевой, которую он тоже всегда посещал в одиночестве, он выходил только во двор. У него не было ни книг, ни газет, и телевизор, не считая утренних новостей, он не смотрел. По словам надзирателей, все остальное время он либо занимался гимнастикой, либо тупо смотрел в стену. Казалось, изоляция была ему совсем не в тягость.
        Его единственным развлечением было чтение десятков писем, которые приходили ему еженедельно и, разумеется, подвергались тюремной цензуре. Его дело возбуждало большое любопытство… и не только. Писали режиссеры, желающие снять его биографию, писатели, желающие составить его мемуары, женщины и мужчины, желающие вступить с ним в брак, женщины и мужчины, желающие подвесить его за яйца за то, что он на службе у Верховного Гоблина сотворил с десятками детей.
        Читая все, Немец никому не отвечал, но, в отличие от остальных писем, фотографию Отца и Белого в Берлине не выбросил. Чтобы выдать ее за старую открытку, Данте напечатал на обороте несколько строк и отправил ее с почты за пределами Рима с расплывчатым приветствием за подписью его адвоката.
        Немец поднялся, чтобы сходить в туалет, и незаметно для камеры наблюдения взял фотографию с собой.
        Ватерклозет и раковину отгораживала полутораметровая перегородка, обеспечивающая минимальное уединение, чтобы любые его действия не ускользали от внимания надзирателей. Немец сел на унитаз, положил открытку в маленькую раковину, закупорил слив и открыл кран.
        Когда, выждав полчаса, он вернулся еще раз, вода в раковине стала слегка маслянистой, а размокшая фотография приклеилась ко дну.
        Притворяясь, что умывает лицо, Немец склонился над раковиной.
        – Молодец, мальчик, – пробормотал он и выпил грязную воду до последней капли.

4

        Через час у покрывшегося потом Данте разболелась рука, но, яростно выстукивая на бонго Шифр, он сумел вовлечь в разговор каждого из мальчиков. К счастью, он выяснил, что ускорить процесс могут сокращения наподобие эсэмэс-аббревиатур.
        Все дети, кроме Луки, провели в контейнерах от двух до четырех лет и настолько сжились с Шифром, что он превратился для них в старую дурную привычку, от которой невозможно избавиться. В то же время Данте понял, что Шифр по меньшей мере отчасти стал для них спасением. В те мрачные месяцы и годы их, как и его самого, накачивали психотропными препаратами, били током и подвергали невыносимым холоду и зною.
        Их по несколько дней оставляли без пищи, вынуждали спать в вони собственных фекалий, а затем решать кроссворды и писать контрольные, награждая водой за каждый правильный ответ. Но благодаря Шифру после каждого «экзамена» и «процедуры» их утешали друзья, которым они могли поплакаться, выговориться, отвести душу.
        А теперь с помощью того же Шифра Данте, постепенно переходя к словам, смог узнать от выживших истории, которые они так и не доверили ни родителям, ни врачам. Например, что Руджеро не сумел вести себя как «Сынок», за что был на семнадцать месяцев предоставлен самому себе: Немец и другие приспешники продолжали кормить его и поить, но Отец его бросил. Бенедетто взбунтовался, и его на много месяцев привязали к кровати. Нужду ему приходилось справлять в дыру в койке, которую Отец называл «кукушкой». А Чезаре подвергался депривации сна, пока у него в глазах все не побелело, то есть не почернело; следующим, что он увидел, было лицо полицейского, который открыл контейнер. Тогда он еще не знал, что потерял год жизни.
        Данте слушал, пряча за фальшивой улыбкой тревогу, печаль и ужас, охватывающие его при каждом откровении, которое не становилось для него неожиданностью: казалось, ему пересказывают его собственную жизнь. Тайком от мальчиков он запивал бензодиазепин водкой, но, зная, что ему снова начнет сниться силосная башня, остался собранным, даже когда Чезаре рассказал, что лишение сна происходило посредством чередования оглушительных звуков и внезапных вспышек света.
        – И никто из вас ничего не заметил? – спросил он остальных.
        Лука и Бенедетто покачали головой.
        – ОГ был заперт во втором контейнере, так? – спросил Данте.
        – Да, – сказал Бенедетто, а Луиджи отстучал пальцем цифру «два».
        – Когда ОГ – Чезаре – не стучал… ты был третьим, да?.. ваше общение прерывалось. Это как игра в испорченный телефон: если кого-то не хватает, сообщение обрывается.
        Все кивнули.
        – Но с ОГ этого не случилось, – сказал Данте.
        Коломба, которой пришлось вернуться в номер, чтобы проведать взрослых, почувствовала, что атмосфера на террасе изменилась, подошла к Данте и попросила его закругляться, потому что родители уже начинали нервничать.
        Данте кивнул:
        – Отправь всех, кроме ОГ, домой. Найдите ему и его врачу комнату в «Имперо», а если врач заартачится, прикажи Первому дать ему денег с депозита.
        – Тебе нравится быть богачом, но, если ты и дальше будешь сорить деньгами, долго это не продлится, – предупредила его Коломба.
        – Плевать, – мрачно ответил он. – Сегодня я впервые получил доказательство того, что у Отца была и другая темница. И в этой темнице был заточен ОГ – Чезаре.

5

        Разумеется, врач отказался остаться в гостинице со своим подопечным и даже пригрозил им судом по делам несовершеннолетних. Тогда Данте поднял сумму своего предложения до двадцати тысяч евро, и врач, разом завоевав всеобщее уважение, потребовал перевести их на счет клиники. Чтобы упростить работу телохранителям, их с Чезаре поселили в номере на двоих на том же этаже, что и люкс Данте.
        Организуя их заселение, Коломба пообщалась с Третьим и выяснила, что тот – ее бывший сослуживец.
        – Я работал в почтовой полиции с инспектором Ансельмо, – признался он. – Теперь он комиссар в Сеграте. Насколько я знаю, он помог вам выйти на Отца.
        Коломба кивнула:
        – Простите, что лезу не в свое дело, но, по-вашему, на свободе все еще разгуливает какой-то ублюдок вроде него?
        – Возможно, что и кто похуже.

        Когда все гости наконец покинули номер, Данте был выжат как лимон. Он смешивал себе коктейль в гигантском бокале, и тут зазвонил телефон Коломбы. Меньше всего она ожидала, что с ней свяжется Деметра.
        – Что вам нужно? – спросила Коломба. Она слишком устала, чтобы с кем-либо любезничать.
        – Мне ничего. Но Томми хочет попрощаться с тобой перед отъездом. Он мне, конечно, этого не сказал, но вполне ясно дал понять.
        – Вы не хотели, чтобы я к нему приближалась…
        – Если не хочешь приезжать, дело твое. С меня хватит вас, ищеек.
        Деметра отключилась, и Коломба сразу же распорядилась подать ей машину. Уже через пять минут ее забрал с заднего двора бронированный «мерседес» с культуристкой и бородатым охранником в галстуке-бабочке. На небольшом расстоянии за ними следовал автомобиль сопровождения. Охранники, переговаривающиеся друг с другом по гарнитуре, походили на военных и, скорее всего, действительно служили, пока не поняли, что могут рисковать меньше, а зарабатывать гораздо больше.
        Коломба не привыкла ездить на заднем сиденье и попросила бородача поменяться с ней местами.
        – Вы вооружены? – спросила она культуристку за рулем, которую Данте называл Девятой.
        – Да, госпожа Каселли, – ответила та.
        – Что будете делать, если нас остановят мои бывшие сослуживцы?
        Она прекрасно знала, что, согласно итальянскому законодательству, вооруженная личная охрана полагалась только блюстителям правопорядка. Без специальных полномочий, которых, естественно, никто не запрашивал, частные лица имели право охранять банки, здания или ценности, но не людей.
        – Мы инкассаторы, – пояснила Девятая, – которым доверена перевозка ценного актива господина Торре.
        Коломба наморщила лоб:
        – Какого еще ценного актива?
        Не отрывая взгляда от дороги, культуристка кивнула ей на бардачок. Внутри Коломба нашла одетую в платье из ламе Барби в оригинальной коробке.
        – Вот это?.. – спросила она.
        – Это розовая юбилейная Барби тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, – подал голос Бородач с заднего сиденья. – Коллекционная. Стоит около тысячи евро.
        – То есть столько же, сколько мы платим за эту поездку в аэропорт, – ответила Коломба.
        – Кукла подходит под определение ценного актива, – серьезно сказала Девятая. – Но если в нас будут стрелять, не беспокойтесь, мы и вас прикроем.

6

        Деметра назначила ей встречу в зале ожидания «Алиталии» в первом терминале.
        Убрав куклу в металлический кейс с изображением человечка, отбрасывающего на стену тень, Девятая подошла к Коломбе.
        – Если хотите, чтобы мы проводили вас внутрь, вы должны взять ее с собой, – сказала она.
        Коломба отказалась было, но вспомнила, что не вооружена: вряд ли король монет решился бы напасть на нее в аэропорту, но он мог подкупить какого-нибудь стюарда. Взяв кейс, она пошла вслед за Бородачом по запутанным коридорам аэропорта. Был вечер пятницы, и перед металлодетектором собралась очередь, – должно быть, по домам возвращались работающие в Риме иногородние пассажиры. На телеэкранах шел повтор репортажа о вчерашних похоронах.
        В зал ожидания, находившийся рядом с зоной регистрации «Б», они вошли благодаря удостоверению Бородача, который выполнял подобные поручения не впервые.
        Полный людей зал представлял собой нечто среднее между приемной популярного врача и английским пабом. На кожаных креслах в последнем ряду, рядом со старой картой полетов, сидели Деметра и Томми. Отреагировал на появление Коломбы только паренек: вырвав из гнезда плеера провод наушников, он резко вскочил и побежал ей навстречу, визжа, как летучая мышь, и расталкивая стоящих у него на пути пассажиров.
        – Все хорошо, – сказала своему сопровождающему Коломба. – Это мой друг, – успела добавить она, а в следующую секунду Томми уже поднял ее над полом, заставив выронить кейс.
        Неловко обняв его в ответ, она дала ему понять, что, если он не расслабит объятия, она задохнется. Волосы Томми стали короче, а на лице еще желтело несколько синяков: хотя в парке Коломба пыталась прикрыть парня от ударов своим телом, на них обрушился целый град камней.
        – Ты едешь в прекрасную страну, – сказала она ему. – В Греции чудесное море. Ты умеешь плавать?
        Обнимая ее за шею тяжелой рукой, Томми покачал головой.
        – Может, как-нибудь я даже приеду тебя навестить, что скажешь? И расскажу тебе все, что узнаю о твоих родителях. Потому что я тебя не брошу, понятно? – срывающимся голосом сказала Коломба. – Сейчас попрошу твою тетю оставить мне ваш адрес. А ты пока побудь здесь с моим другом, ладно? С вот этим парнем в дурацком галстуке.
        Взглянув на бабочку, как будто никогда не видел ничего подобного, Томми тут же попытался ее схватить. Телохранитель отскочил назад, и они взапуски понеслись по залу.
        Деметра демонстративно продолжала читать журнал, пока Коломба не подошла к ней почти вплотную.
        – Привет, бывшая ищейка, – с неохотой сказала она.
        – Как прошел суд?
        – Отлично, мои адвокаты все уладили. Скажи своему приятелю, что после того, что устроила полиция, делиться с ним деньгами я не собираюсь.
        – Данте от тебя ничего не нужно, – ответила Коломба.
        Деметра улыбнулась.
        – Всем что-то нужно, – сказала она и вернулась к чтению греческой версии журнала «Чао».
        Коломба грубо опустила журнал:
        – Клянусь, если будешь плохо с ним обращаться, я до тебя доберусь.
        – С чего бы мне с ним плохо обходиться? – Деметра улыбнулась. – Он ведь мой племянник.
        – И ты купила ему билет в первый класс вместе с собой или посадишь его в багажный отсек?
        – Пассажиры бизнес-класса рассчитывают на комфортный полет. Такому шумному парню прекрасно подойдет и эконом.
        – Это он платит за поездку, – в ярости сказала Коломба.
        – Платит мой брат. До встречи, бывшая ищейка.
        Нервно сжав кулаки, Коломба вернулась к Томми, который торжествующе размахивал бабочкой.
        – Готовы идти, госпожа Каселли? – потирая горло, спросил охранник.
        – Еще нет.
        Она забрала у Томми галстук-бабочку, растянула резинку и надела его парнишке на шею, как раз под нежный, как цыплячьи перышки, пух на затылке.
        – На память обо мне, – сказала она.
        Томми снова ее обнял.
        – Я тебя люблю, – прошептал он ей на ухо.

7

        Пока Коломба уезжала из аэропорта, ощущая пустоту в сердце размером с Грецию, Лупо сидел на кровати двухзвездочной гостиницы, забронированной для него министерством, в двух шагах от Дворца итальянской цивилизации, который называют Квадратным Колизеем.
        В устланной зеленым ковролином комнате с пятнистыми от сырости обоями, окна которой выходили прямо на кухню отеля, вечно воняло жареным, но Лупо начало подташнивать еще прежде, чем он вошел: в ушах у него еще стояло глухое эхо голосов участников похоронной процессии.
        Когда гостиничный телефон зазвонил и консьерж сообщил, что к нему пришли, он убирал в ножны парадную шпагу. Уверенный, что к нему заглянул какой-нибудь сослуживец, Лупо спустился в вестибюль, не надевая пиджака.
        Но за стойкой маленького бара при входе, в наброшенном на плечи непромокаемом плаще, пил кофе Ди Марко. Гипс с него уже сняли, но на обоих его запястьях были эластичные повязки. Лупо посмотрел в окно: в припаркованном перед гостиницей синем автомобиле со включенной мигалкой сидели двое мужчин.
        – Полковник… – почти вытянувшись по стойке смирно, сказал он.
        – Фельдфебель, – отозвался Ди Марко. – Мы мельком виделись вчера на церемонии, но у нас не было времени побеседовать. Могу я предложить вам чего-нибудь выпить?
        – Кофе, но позвольте мне вас угостить, я здесь до завтра.
        – Прошу, – сказал Ди Марко, приглашая его сесть за один из уродливых пластмассовых столиков с липкой столешницей. – Я хотел познакомиться с вами поближе, потому что знаю, что вы внесли вклад в расследование дела Бонаккорсо.
        – Он начал убивать на моей территории, так что у меня не было выбора.
        – У вас не было выбора, потому что в ваших краях жила Коломба Каселли, – парировал Ди Марко.
        Лупо заметил напечатанную на пакетике сахара карикатуру: пациент жалуется психологу, что боится показаться скучным, а тот украдкой дремлет в кресле. «И вы, доктор».
        – К счастью, она не впутала вас в бойню в минеральном парке, – с лицемерной улыбкой продолжал Ди Марко.
        – Я не считаю это удачей, – сказал Лупо. – Я предпочел бы там присутствовать. В этом заключался мой долг.
        – А вы не задавались вопросом, почему Каселли от вас отделалась?
        – Потому что ей нужно было подкрепление со стороны спецслужб.
        – Или она просто не хотела, чтобы там находились вы.
        Лупо пожал плечами:
        – Нас нельзя назвать лучшими друзьями.
        – Как вы думаете, чем она сейчас занята?
        – Не знаю и знать не желаю, полковник.
        Достав из внутреннего кармана плаща КПК, Ди Марко включил его и протянул Лупо:
        – Посмотрите фотографии.
        Озадаченный Лупо повиновался. На снимках какие-то мужчины в костюмах, у некоторых за ухом виднелись гарнитуры, входили и выходили из отеля «Имперо».
        – Не похоже на охрану гостиницы.
        Ди Марко кивнул:
        – Это сотрудники частной охранной организации «Shadow». Все люди на фотографиях – бывшие полицейские. Их нанял господин Торре, но… если вы пролистаете следующие снимки, то увидите, что они также сотрудничают с Каселли.
        Лупо положил руки на стол. Один ноготь был сломан, и ему отчаянно захотелось его погрызть.
        – А при чем тут я?
        – У меня возникли сомнения, что Каселли рассказала всю правду относительно произошедшего в минеральном парке.
        Лупо промолчал. Ди Марко поднялся и положил на стол визитную карточку:
        – На случай, если узнаете что-то новое. Думаю, что ефрейтор Мартина Кончо, как и мои погибшие в шахтах подчиненные, заслуживает, чтобы в этой страшной истории не осталось темных пятен. И чтобы все виновные были наказаны. Фельдфебель…
        Лупо тоже встал и отдал полковнику честь. Тот, не оборачиваясь, вышел из бара и сел в ожидающий его автомобиль.
        – Сукин сын, – пробормотал Лупо, но выбросить увиденные фотографии из головы было уже невозможно.

8

        Когда Коломба вернулась в отель, Данте лежал на диване на террасе и курил.
        – С Томми все хорошо? – спросил он, не отрывая взгляда от планшета.
        Коломба оттеснила его и села, положив ноги ему на колени. Он ее не оттолкнул.
        – Он сказал мне, что любит меня. Когда он не кричит, у него красивый голос – полудетский-полувзрослый. Мелодичный. Я чуть не расплакалась.
        – В последнее время тебя просто завалили любовными признаниями, – сказал Данте, устраиваясь поудобнее, чтобы продолжить читать. – И твоя близость производит на меня определенное действие.
        – Привыкай. Пока мы работаем вместе, я не могу ходить вокруг тебя на цыпочках. Видел бы ты, как довольна собой Деметра. Боже, как меня это бесит! Ее брат оставил сыну двадцать пять миллионов, а она спустит все на клинику пластической хирургии.
        – Надо было сказать ей, что ее семья заработала эти миллионы, отмывая деньги Отца. Скорее всего, счетом, который мы видели, управлял либо ее брат, либо папаша.
        – И ОБТ это известно. Оставив мне флешку, Д’Аморе ясно дал это понять.
        – Чего он добивался? Хотел тебе помочь или заставить тебя выйти из игры?
        Коломба пожала плечами. Она и сама этого не знала.
        – Что ты затеял с Чезаре?
        – Я проверяю всю собранную нами информацию. Как его похитили, мы не знаем. По словам его родителей, однажды ночью он ушел из дома – просто открыл дверь и исчез. Зато его медкарта представляет определенный интерес. Вот, почитай, – сказал Данте, протягивая ей айпад.
        – Бла-бла-бла… Пребывание в условиях ужасающей антисанитарии, истощение и так далее и тому подобное… Келоидные рубцы на ступнях от повреждений, вероятно полученных при ходьбе по острой или абразивной поверхности.
        – Из всех десяти детей такие шрамы только у него, – сказал Данте.
        – Может, Отец проводил на нем очередной эксперимент?
        – Или в другой темнице пол был не таким гладким, как в контейнерах. И если его не слишком хорошо лечили, что более чем вероятно, есть шанс, что под кожей у него остались посторонние частицы. Как в пятнышке чернил у тебя на руке.
        Много лет назад Коломба укололась чернильной ручкой, и синяя точка превратилась в татуировку между большим и указательным пальцем ее правой руки.
        – Нет и еще раз нет, – сказала она. – Я не позволю тебе кромсать мальчика.
        – Думаешь, я на такое способен? Но…
        – Никаких «но», – сказала Коломба, вставая. – Чезаре и так достаточно натерпелся. Может, в твоей больной руке тоже найдутся улики. Почему бы тебе не вскрыть ее?
        Данте снял перчатку и раздвинул скрюченные мизинец и безымянный палец правой рукой. Между ними светлел круглый шрам размером с монетку.
        – Диагностическая хирургия, – пояснил он. – Мне ввели эндоскоп, чтобы проверить, нет ли в руке чужеродных частиц, невидимых на рентгене. Было больно, но я был готов на все, чтобы вычислить Отца. А сейчас я готов пойти на все, чтобы больше узнать о короле монет.

9

        Когда они изложили план Данте врачу и опекуну Чезаре, тот отнесся к его замыслу гораздо терпимее, чем Коломба.
        – Келоиды, особенно на ступнях, – явление очень неприятное, – сказал он. – И когда Чезаре играет в футбол, они воспаляются. Я просил его родителей оплатить лазерное лечение, но они сказали, что в этом нет необходимости и со временем рубцы заживут.
        – Вы можете дать разрешение на операцию? – спросила Коломба.
        – Да, – ответил врач. – При условии, что я буду лично контролировать, какому лечению, где и как его подвергнут.
        – Проходить все будет здесь. Если не возражаете, Данте уже снял всю спа-зону, которая сейчас закрыта для посетителей, и операцию можно будет провести на массажной кровати. Все будет простерилизовано, а вы, разумеется, будете присутствовать и, если посчитаете, что операция не удовлетворяет требованиям санитарии, сможете ее прервать.
        Врач на мгновение задумался.
        – Когда мы можем это сделать?
        – Если вы согласны, то прямо сейчас, – ответила Коломба.
        – Ничего себе. – Врач наклонился к ней. – Простите, но господин Торре, случайно, не Тони Старк[43 - Энтони Эдвард «Тони» Старк – созданный писателем Стэном Ли, сценаристом Ларри Либером и художниками Доном Хэком и Джеком Кёрби персонаж комиксов «Marvel Comics» и их адаптаций; миллионер и гениальный изобретатель.] инкогнито?
        Коломба вежливо улыбнулась – она не знала, кто такой Тони Старк, – и, попрощавшись, сообщила начальнику «Shadow», что можно приступать.
        Когда она вернулась в люкс, на террасе вместе с Данте, пересчитывая освещенные окна зданий напротив, сидели Чезаре и Лука. Мауджери-старший неловко примостился на кушетке с чашечкой кофе в руке.
        – Я сказал господину Мауджери, что Луке лучше остаться, чтобы поддержать своего друга, – сказал Данте. – А уехать он сможет завтра утром.
        – Совершенно согласна, – поддержала его Коломба.
        – Ладно, будь по-вашему, но я, честно говоря, не понимаю, что происходит, – недовольно сказал Мауджери. – Сначала вы заявляетесь ко мне домой, потом уговариваете нас приехать сюда, будто это вопрос жизни и смерти. Возможно, мне надо было послушать своего адвоката, – он виновато улыбнулся. – То есть против вас я ничего не имею, и вообще, я многим вам обязан, но я не хочу, чтобы вы впутывали моего сына в свои мудреные дела.
        – Вам кажется мудреным, что ваш сын поддерживает друга? – с любопытством антрополога спросил Данте.
        – Нет, – поторопился ответить Мауджери, – но я бы предпочел, чтобы Лука жил дальше и перестал ворошить прошлое.
        Данте прищурился:
        – То, что с ним случилось, не так уж просто забыть. И вы, на мой взгляд, волнуетесь куда больше сына. Что вас так беспокоит?
        – Ничего! – Мауджери сидел как на иголках. – Я забочусь только о сыне.
        – Господин Мауджери, вы ничего не хотите нам сообщить? – вмешалась Коломба.
        – Черт, да вы и так уже все знаете! – Он встал. – Я хочу, чтобы завтра с утра нас с Лукой отвезли домой.
        – Не вопрос, – сказала Коломба. Ей и самой хотелось, чтобы он поскорее перестал мешаться у них под ногами.

10

        Нанятые Данте втридорога врачи установили свое оборудование и простерилизовали комнату, обсуждая предстоящую операцию с опекуном Чезаре, который одобрил каждый их шаг.
        Данте присутствовать при хирургическом вмешательстве не пожелал, и наблюдать за процессом пришлось Коломбе. Так она впервые увидела покрытые наростами ступни мальчика.
        Целый час, пока длилась операция, Лука не отпускал руки своего друга. Наконец ноги Чезаре слегка покраснели, и на кровати осталось несколько чешуек сухой кожи. Коломба попросила Третьего отвезти их в лабораторию на анализ.
        – У него здесь что-то твердое, – внезапно сказала медсестра, втирая в ноги мальчика восстанавливающий крем.
        Надев очки с увеличительными стеклами, дерматолог осмотрел место, которое показала ему медсестра.
        – Чезаре, у тебя тут маленькая заноза, – сказал он. – Что скажешь, вытащим?
        Тот заворочался в свете медицинских ламп, но Лука ему ободряюще улыбнулся. Точнее, улыбнулся он в пустоту – ребята никогда не смотрели друг другу в глаза. Извлечение прошло безболезненно, потому что длина занозы составляла всего несколько миллиметров, а сама она была тонкой, как игла маленького кактуса. Занозу отвезли на анализ вместе с остальными образцами.
        К изумлению Коломбы, привыкшей к черепашьей скорости работы криминалистических лабораторий, результаты были готовы уже на рассвете. Когда она, в одной пижаме, притащилась в гостиную, Данте уже угощал всех дежурных охранников кофе. Не теряя времени, она налила себе двойную порцию и углубилась в чтение заключения, доставленного в плотном, запечатанном сургучом конверте с водяными знаками.
        Согласно отчету, к которому прилагались увеличенные под микроскопом снимки, в чешуйках кожи Чезаре присутствовали главным образом частички пыли, зато в занозе были обнаружены следы формальдегида, фенола и волокон древесины.
        – Бакелит, – сказал Данте.
        – Разве из бакелита не делают телефоны? – широко зевая, спросила Коломба.
        Она не могла поверить, что еще недавно решила завязать с охотой на короля монет. Теперь же она работала круглые сутки – еще больше, чем в мобильном подразделении.
        – А также очки виртуальной реальности, штампы, игрушки, пуговицы и еще миллиард других вещей, – ответил Данте, безуспешно пытаясь принять позу лотоса на диване. – Проклятые суставы… – пробормотал он. – Там есть краситель?
        – Следы темного пигмента, черного или коричневого, – прочла Коломба. – Помню, у оружия, которым я пользовалась в полицейской академии, были детали из коричневого бакелита. Это был настоящий антиквариат.
        – ОГ! Черт! – закричал Данте и, извиваясь, как больной хореей, потянулся за ноутбуком. – Какой же я придурок! Идиот. Как я сразу не сообразил! – Он повернул к ней экран: на одной из страниц сайта warisboring.com была открыта фотография винтажного складного пистолета-пулемета. Пулемет назывался OG-43. – А ведь я знал, что это! Твою мать, я ведь изучал эти штуки! – Он показал на рукоять на перфорированном стволе. – Выглядит как дерево, но это бакелит. Бакелит! – снова закричал он и рухнул на кровать. – Господи… Почему мир так мал, что я все время возвращаюсь к отправной точке?
        – Объясни, в чем дело, или я запру тебя в шкафу, – пригрозила ему Коломба.
        Данте спрыгнул на пол и чуть не упал – ноги его были еще очень слабы.
        – Пулемет OG-43 разработали для фашистов Республики Сало[44 - Республика Сало – итальянская социальная республика (1943–1945), неофициально известная как Республика Сало, – марионеточное государство Германии, образованное на оккупированной Германией территории Северной и частично Центральной Италии.] после перемирия во Второй мировой, – сказал он. – Если помнишь, кое-кто из наших соотечественников предпочитал нацистов американцам.
        – Продолжай… – начиная раздражаться, сказала Коломба.
        – Эти пулеметы производили только на одном заводе. На одном, понимаешь? После освобождения завод «Armaguerra» превратили в обычную фабрику, а потом закрыли и ее, так что с шестидесятых цеха простаивали, покрываясь пылью. Сейчас он пришел в запустение, но четыре-пять лет назад там начались работы по очистке от асбеста.
        – А ты-то откуда знаешь? – спросила Коломба, не понимая, что его так взбудоражило. – Ты что, изучал историю всех итальянских заводов?
        Данте, подобно дервишу, кружившийся по комнате, остановился. Щеки его разрумянились, полы расстегнутого пиджака с галунами развевались.
        – Знаю, потому что ездил мимо на велосипеде! КоКа, этот поганый завод находится в Кремоне. Темница Отца всегда была прямо у меня под носом.

        Глава третья

1

        Каждый вечер агенты тюремной полиции стучали по перекладинам камер, чтобы убедиться, что заключенные их не подпилили. Камеру Немца они проверяли еще и по утрам, в начале смены, потому что этому здоровенному молчаливому ублюдку не доверял никто. По той же причине они заходили к нему не меньше чем вчетвером.
        Надзиратели привыкли, что к их появлению он уже делает зарядку, но на сей раз, к своему удивлению, обнаружили, что он продолжает лежать в койке лицом к стене.
        – Подъем, немчура, – сказал один из них. – Вставай, чтобы мы тебя видели.
        Немец не отреагировал, и главный инспектор опасливо, словно перед ним был сам Бешеный Пес, киллер каморры, взял его за плечо и повернул к себе. Бьющееся в лихорадке тело Немца безвольно обмякло под его рукой: глаза его были широко распахнуты, кожа пожелтела и похолодела, а одеяло было залито рвотой.
        Агент попытался привести его в чувство парой оплеух.
        – Он умирает, – сказал он.
        – Ну и пускай, – отозвался его сослуживец. – Этот подонок детей убивал.
        – Не пори чушь! Нас за него так взгреют, что мало не покажется.
        Немец оказался слишком тяжелым, чтобы его поднять, а сам он едва держался на ногах, поэтому они надели на него наручники и поволокли по коридорам. Когда они наконец добрались до лазарета, Немца снова стошнило желчью на койку, куда его пытались уложить. Дежурный врач осмотрел его глаза и прослушал сердце:
        – Похоже на отравление. Вы не находили в его камере что-нибудь странное?
        – Мы не проверяли, – ответил инспектор.
        – Пошлите туда кого-нибудь, пожалуйста, как можно скорее, – попросил врач. – И доложите администрации. Его придется отвезти в больницу.
        Инспектор, поморщившись, кивнул. Ничего хорошего подобное начало дня не предвещало.

        Пока машину «скорой помощи» обыскивали перед воротами «Ребиббии», пожилой врач объяснял молодому стандартную процедуру:
        – Если болен какой-нибудь похититель куриц, в «скорую» с ним садится надзиратель, а за ней следует машина сопровождения. Если преступник опасен, с ним едут два надзирателя и две машины сопровождения. Если он очень опасен, с ним едут четверо, а наш кортеж становится длиннее, чем у президента.
        Когда из ворот наконец вывели Немца, в машину «скорой» сели пятеро агентов ОМГ, экипированных, будто для борьбы с уличными беспорядками, а автомобилей сопровождения им выделили целых шесть, включая бронированный фургон. Пациента пристегнули наручниками к каталке даже за ноги – таких предосторожностей старый врач еще не видел, тем более что заключенному было уже за семьдесят.
        – Кто он такой? – спросил он у ближайшего агента. – Дракула?
        – Почти, – сквозь зубы ответил тот, и «скорая помощь» направилась к больнице Сандро Пертини, где было крыло для заключенных с двадцатью спальными местами.
        Несмотря на охрану и решетки, пациентам выделялись отдельные палаты, что для прибывших из «Ребиббии» было равноценно отдыху в пятизвездочном отеле… Однако меры безопасности там соблюдались строго, как в тюрьме.
        Дорога до больницы занимала всего двадцать минут. Приблизительно на середине пути необходимо было пересечь Аньене – один из извилистых притоков Тибра. Проезжая по мосту, «скорая» вдруг выехала на встречную полосу и, пробив бетонный парапет, рухнула в бегущую среди деревьев пятью метрами ниже реку. Ударившись носом о каменистое дно, машина перевернулась набок.
        Эскорт затормозил, и на мост со взведенными пистолетами высыпали агенты ОМГ. Внизу все оставалось неподвижным. Велев нескольким подчиненным перекрыть дорогу и держать на прицеле полузатонувшую «скорую помощь», начальник охраны взял с собой остальных агентов и спустился по крутому берегу, замусоренному осколками бутылок и целлофановыми пакетами, к реке. Выстроившись в цепочку, чтобы их не унесло течением, они с оружием над головой подошли к «скорой». Вся носовая часть машины оказалась под илистой водой, так что разглядеть водителя было невозможно. Начальник распахнул задние дверцы, и в кузов хлынул бурлящий поток. Поднявшийся на поверхность багровый пузырь лопнул, на мгновение ослепив брызгами мужчину.
        Когда к начальнику охраны вернулось зрение, первым, что он увидел, была голова его сослуживца. В его глаза были вдавлены наручники.

2

        Данте вглядывался в заднее стекло бронированного автомобиля, поглаживая зажим для галстука со «звездными войнами». Не считая зажима, оделся он вполне консервативно. Возвращаясь в Кремону, он словно всегда хотел показаться более нормальным. Или защититься.
        Вдали от Кремоны ему удавалось не думать о своем фальшивом прошлом, но стоило ему туда приехать, как он вновь начинал чувствовать себя призраком среди людей.
        После некоторой внутренней борьбы он все-таки позвонил Аннибале и сообщил, что едет в Кремону.
        – Не знаю, в котором часу, но постараюсь ненадолго к тебе заехать.
        – Насколько я понимаю, это не увеселительная поездка, – встревоженно сказал Аннибале.
        – Нет, я все еще пытаюсь сорвать банк. И возможно, кое-что в Кремоне может мне помочь. Поставь в холодильник хорошее вино.
        Дремавшая, прислонившись к стеклу, Коломба проснулась:
        – Где мы?
        – Недалеко от Кремоны. Ты ничего не пропустила.
        Вокруг простирались пшеничные поля и полуразвалившиеся деревни Паданской низменности. Данте видел этот пейзаж в своих ночных кошмарах. Ему часто снилось, как Отец гонится за ним вдоль рельсов, а босой Данте, снова превратившийся в ребенка, безуспешно пытается сбежать.
        – Может быть, Белый с Отцом не так уж и ошибались, – неожиданно сказала Коломба. – Возможно, их методы лечения и правда могли создавать людей с уникальным образом мыслей.
        Данте фыркнул:
        – Электрошок и изоляция приносят только вред.
        – Тем не менее Лео удалось надуть органы по борьбе с терроризмом по всему миру, король монет манипулирует людьми, будто марионетками, а ты – один из умнейших людей, которых я когда-либо встречала…
        – Возможно, мы родились гениями. Нам была уготована великая судьба, например изобрести водяной двигатель и телепортацию. Отец помешал нам точно так же, как помешал всем, чьи тела растворил в кислоте.
        С места водителя к ним обернулся Первый:
        – Мы приехали.

3

        Охранники припарковали три своих автомобиля у круговой развязки возле бывшего военного завода. На голой земле за деревьями виднелись цеха с большими окнами и остроконечными крышами. Некоторые из них неплохо сохранились, но те, что находились в глубине необъятной территории фабрики, явно десятилетиями страдали от плохой погоды и актов вандализма. Данте заметил и нововведение: на протяжении нескольких сотен метров на одной из стен ограды установили солнечные панели. Согласно надписи на знаке, здесь вскоре планировалось начать строительство огромного дисконт-центра.
        – Даже если здесь когда-то что и было, мы опоздали, – сказала Коломба, прижавшись лицом к перекладинам ворот.
        – Я не рассчитываю найти бог знает что, – ответил Данте. – Но лет пять назад здесь держали Чезаре. А солнечные панели установили после того, как Отец умер, а Немец попал в тюрьму. – Он повернулся к Третьему и Четвертому. – Как там дрон?
        – Две минуты, господин Торре.
        – Дрон? – переспросила Коломба.
        – Он включен в цену, – сказал Данте и закурил. Его фирменная ухмылка выглядела неискренней. – Если это тот самый завод, о котором говорил Лео, здесь прошла часть моей жизни.
        – Надеешься, что, если попадешь внутрь, что-то вспомнишь?
        – Наоборот, – отозвался он. – Мне и без того хватает поганых воспоминаний.

        Пока мимо проносились машины, Третий и Четвертый готовили похожий на игрушку бесшумный военный дрон весом всего сто сорок граммов, оборудованный обычной и инфракрасной камерами. Легко управляя им с планшета, они заставили его пролететь над территорией завода, после чего Данте попросил их сосредоточиться на хуже всего сохранившихся постройках. У дрона был ограниченный запас хода – батарейки приходилось менять каждые пятнадцать минут, – но за час им удалось составить довольно сносную карту. Растянувшись на заднем сиденье автомобиля с ноутбуком на коленях и гарнитурой в ухе, Данте сравнил ее с официальной планировкой завода, найденной в Сети.
        – Наверное, лучше проникнуть туда пешком, – сказала прислонившаяся к машине Коломба, оглядывая окрестности. Охранники, одетые в стиле «кэжуал», чтобы их не приняли за мормонов, притворялись проезжими зеваками. В автомобиле позади них сидели технические специалисты. – Все равно рано или поздно придется войти.
        – Тут двадцать пять тысяч квадратных метров, – возразил Данте. – Если не знать, где искать, поиски займут целую жизнь.
        – Может, тебе просто хочется поиграть с дроном?
        – А что в этом плохого? – Данте включил микрофон. – Сделаем еще один круг над складом – это светлое здание с круглой крышей. Только на этот раз снимайте на тепловую камеру.
        Третий и Четвертый снова запустили дрон, и на экране компьютера Данте появилось изображение нескольких разбросанных между зарослями розовых кругов, незаметных невооруженному взгляду. Рядом с одним из них лежала груда кирпичей.
        – Как думаешь, что это? – спросил он просунувшую голову в автомобиль Коломбу.
        – Понятия не имею, но они чуть теплее окружающей земли. Может, какие-то сточные отверстия. Они могли нагреться, если внутри собралась дождевая вода, которая испаряется под солнцем.
        – На старых фотографиях никаких стоков нет, – ответил Данте. – Пошли внутрь.
        Коломба покачала головой:
        – Не хочу стать легкой мишенью для снайпера. Дождемся темноты.
        Данте предложил скоротать время в баре, и они вместе с охранниками отправились на его поиски. Они уже нацелились на придорожный трактир, когда у Коломбы завибрировал телефон.
        От потрясения пронзительный, прерывистый от рыданий голос Альберти так изменился, что она не сразу его узнала.
        Когда он рассказал, что произошло, Коломбе пришлось сесть на ограду, чтобы перевести дыхание.

4

        Д’Аморе приехал на место происшествия засветло.
        – Никогда не видел ничего подобного, – сказал ему замначальника тюремной полиции, координирующий поиски.
        – Хорошо, когда миру есть чем тебя удивить, правда? – рассеянно ответил тот.
        – Не таким образом, господин Д’Аморе. Сюда. – Полицейский проводил его к берегу Аньене. «Скорую помощь» еще не вытащили из воды. С моторной лодки ее фотографировала пара криминалистов. – Трупы по-прежнему внутри, если хотите, можете взглянуть.
        – Не хочу, но придется, – отозвался Д’Аморе.
        Замначальника подозвал лодку, и вскоре обоих подвезли к открытым дверцам «скорой». Д’Аморе понял, что его провожатый не преувеличивал: каталка все еще находилась в кузове, но одна пара наручников, приковывавших к ней Немца, свисала с перекладины, а другая была вдавлена в глаза агента ОМГ, тело которого плавало на поверхности зловонной воды. Второму агенту свернули шею, третий был обезглавлен. Тела последнего агента и санитара переплелись, – должно быть, их отбросило друг к другу, когда «скорая помощь» летела с моста. Обоих застрелили.
        – Немец сотворил все это в одиночку? – спросил Д’Аморе.
        Замначальника кивнул:
        – Он вскрыл наручники стальной пластинкой. Наверное, вытащил ее из ящика.
        – И ваши сослуживцы этого не заметили?
        – Думаю, сначала он открыл только одну пару наручников – ту, что загораживали кислородные баллоны. Ребята нервничали, и, хоть это и против правил, оружие их было заряжено.
        – И, освободившись, он выхватил у кого-то из них пистолет, – сказал Д’Аморе, воспроизводя ход событий. – Застрелил вашего сослуживца и водителя. А пока «скорая помощь» падала, позаботился об остальных.
        – Похоже, он силен как бык, хоть и выглядел полумертвым, – пробормотал замначальника.
        Моторка отвезла их обратно на берег. Спрыгивая в грязь, Д’Аморе чуть не упал, но помог выйти из лодки своему сопровождающему.
        – Чем он наелся?
        – Каким-то ядом, вызывающим аритмию, диарею и геморрагию. Скорее всего, это мышьяк. – Достав мобильник, он показал Д’Аморе фотографию нескольких обрывков мокрой бумаги. – Это открытка. Немец порвал ее и смыл в унитаз, но мы нашли клочки в трубах. Мы считаем, что мышьяк содержала открытка, и пытаемся установить, кто ему ее прислал.
        Мужское лицо, видневшееся на одном из вылинявших обрывков, было Д’Аморе уже знакомо.
        – Очень хорошо, – устало сказал он заместителю начальника и пожал ему руку. – Держите меня в курсе.
        – Разумеется, господин Д’Аморе.
        Машина Д’Аморе была припаркована сразу за ограждающей место преступления лентой, и, садясь за руль, он достал из кармана телефон, чтобы связаться с Ди Марко. Не успел он опуститься на сиденье, как его левая нога взорвалась болью. Он опустил взгляд: из бедра его торчали ножницы.
        Чья-то провонявшая болотом ладонь зажала ему рот.
        – Надо поговорить, – произнес Немец.

5

        – О боже, – прошептал Данте, когда Коломба рассказала ему о Немце.
        – У нас есть охрана, нам ничего не угрожает, – попыталась успокоить его она.
        – Не угрожает?! – Лицо Данте так посерело, что почти сливалось со стеной бара. – Даже прикованный к каталке, он прикончил шестерых! С чего ты взяла, что охрана сможет нас защитить?
        Пока Данте не узнал, кем являлся Отец в действительности, он много лет верил, что его тюремщиком был Немец. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году он сквозь щель в силосной башне видел, как тот ведет по полю еще одного пленника. Ему так и не удалось узнать, кем был тот мальчик, но из всех узников того времени выжил только он. Правда, теперь он был убежден, что к той партии приложили руку король монет и Лео.
        – Однажды мы уже его арестовали, – сказала Коломба.
        Зажав уши руками, Данте принялся ходить по кругу. Пара посетителей, вышедших из бара покурить, с любопытством уставилась на него.
        – А вдруг он специально позволил себя сцапать?
        – Данте… успокойся.
        – А вдруг он и есть король монет?
        – За Немцем наблюдали круглосуточно, – ответила Коломба. – У него не было возможности разъезжать по стране и бросать в лесу тела своих жертв.
        – Может, у него были сообщники. Какие-нибудь очередные легковерные марионетки. – Данте снял пиджак. Его рубашка насквозь промокла от пота. – По-твоему, он случайно сбежал именно сегодня?
        – Откуда мне знать? – спросила Коломба и с тревогой ощутила, что у нее начинают сжиматься легкие.
        – Все из-за того, что я ему позвонил, – продолжал Данте. – Он понял, что я уже близок к истине.
        – Какое ему дело? Все давно мертвы.
        – Кроме короля монет. КоКа, давай уедем. Бросим все.
        Коломба обняла его и почувствовала, что его бьет дрожь.
        – И что дальше? Будешь всю жизнь оглядываться через плечо? Немца поймают, выехать из Рима ему не удастся. Но то, чего мы сегодня не узнаем, будет мучить нас всегда. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Клянусь, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.
        Данте опустил голову ей на плечо, а затем потянулся к ее губам. Время словно остановилось. Коломбе показалось, что он вот-вот поцелует ее, но за миллиметр от ее лица Данте отстранился.
        – Ладно-ладно. Ты права.
        Коломба встряхнулась.
        – Хочешь чего-нибудь выпить? – слегка смущенно спросила она.
        Он кивнул:
        – Да, пожалуйста. Только вынеси выпивку сюда, потому что я сейчас не в состоянии войти. – Опираясь на трость, он опустился на корточки. – Я побуду здесь с Третьим и Четвертым. Скажу всем, что мы выдвигаемся с заходом солнца.

6

        К семи вечера территория бывшего военного завода погрузилась в сумрак. Фонари освещали лишь оборудованную солнечными панелями сторону ограды. Осмотрев замок на воротах, Данте вскрыл его так быстро, что Коломба не успела понять, что произошло.
        – Первый! – позвала она. – Оставьте, пожалуйста, кого-нибудь последить за дорогой. Остальные пойдут с нами.
        – Госпожа Каселли, это частная собственность, хоть и заброшенная. Мы не вправе там находиться, – с виноватой улыбкой ответил начальник «Shadow». – Если кто-то сообщит об этом в полицию, мы потеряем лицензию.
        – А если с нами что-то случится внутри? – возразила Коломба.
        – Прежде чем прийти вам на помощь, мы вызовем полицию. Наша деятельность строго регламентируется законом.
        – Какая редкость! Законопослушный гражданин! – сказал Данте. – Правда, сейчас не лучшее время, чтобы ограничивать себя рамками закона.
        – Какое у вас оружие? – спросила охранника Коломба.
        Тот показал ей на «Глок-17» у себя за поясом:
        – Я не могу вам его дать, госпожа Каселли.
        – Зато я могу его украсть. Если нас найдут, я скажу, что сама его у вас стащила. Можете доложить на меня в полицию и сказать копам все, что душе вашей угодно. Пистолет мне, скорее всего, не понадобится – согласно съемкам с дрона, здесь никого нет, – но я не могу оставить Данте без защиты.
        Не меньше десяти секунд Первый с непроницаемым видом смотрел на нее.
        – Ладно, – наконец сказал он и незаметно передал ей «глок». – Я вам доверяю.
        Улыбнувшись, Коломба осмотрела пистолет и убрала его в карман.
        – Нам понадобятся фонарики.
        – У нас есть кое-что получше, – сказал Первый.

        Как выяснилось, в цену был включен не только дрон, но и новейшие приборы ночного видения. Объяснив, как с ними обращаться, Третий помог им закрепить очки на головах. На несколько секунд Данте, обожавший электронные игрушки, позабыл о страхе и принялся экспериментировать с увеличением.
        – Бионические глаза! Круто!
        Они вошли в ворота, а когда свет с шоссе закрыли деревья, включили приборы. Земля окрасилась в желтовато-зеленый. Шум проезжающих машин затих, и тишину нарушали только их шаги и дыхание. Держа перед собой трость, Данте раздвигал кустарник и отбрасывал с пути мусор.
        – Все в порядке? – спросил по рации Первый.
        – Мы в норме.
        – Вы не придумали себе боевые клички? – шепотом спросила Коломба.
        – Зачем? Тут нет никого, кроме нас. А связь зашифрована. Гаджеты у них покруче, чем у полицейских.
        Кроны деревьев зашелестели от ветра. Данте подскочил, Коломба внутренне сжалась. Остановившись, они дождались, пока снова не наступит тишина.
        – Сколько раз ты попадала в такие ситуации? – спросил Данте.
        – Вообще-то, никогда. Я же не морпех.
        Обойдя полуразрушенное офисное здание, которое сквозь очки виделось огромным и словно готовилось их раздавить, они оказались перед складом с круглой крышей.
        – Здесь хранилось оружие, – сказал Данте. – Союзники не разбомбили завод, и производство продолжалось до самого конца. Одного из здешних рабочих убили двадцать пятого апреля, по окончании войны. Нацисты еще не знали, что проиграли, и, когда рабочий попытался им об этом рассказать, его попросту пристрелили. – Он сверился с одолженным у охранников планшетом. – Круги где-то здесь, но я их не вижу.
        – Приборы ночного видения работают иначе, чем тепловые камеры. Да и температура вокруг стала более равномерной.
        Увеличив мощность инфракрасного прожектора на лбу, Данте огляделся:
        – Вон та груда кирпичей.
        Эти кирпичи они уже видели с дрона. Осмотрев их и потрогав, Коломба ничего не нашла. Тогда она сняла с плеч тактический рюкзак и достала складную лопату.
        – Что будем делать, если круги нам не помогут?
        – Обыщем все, начиная с неотремонтированных цехов, – ответил Данте. – Как тебе копается?
        – Грунт неподатливый. Можешь меня сменить.
        – Не хотелось бы испачкать костюм.
        – Похороню-ка я тебя здесь…
        Когда яма достигла полуметровой глубины, лопата ударилась обо что-то твердое. Коломба села на корточки и начала копать руками. На сей раз Данте опустился на колени рядом с ней. В зеленоватом свете очков показалось нечто вроде отверстия бетонной трубы с прорезями по краям, закрытого крышкой размером с крупное блюдо.
        – Я по-прежнему считаю, что это канализационный сток, – сказала Коломба, стряхивая с прорезей землю.
        – Нет, это вентиляция, – возразил Данте.
        – Вентиляция чего?
        – Бомбоубежища. Я в этом не разбираюсь, но стиль похож на немецкий. В официальной планировке убежище отсутствует, потому что его расположение – военная тайна.
        – Хочешь сказать, за все эти годы его так и не нашли?
        – Кто-кто, а Отец точно знал, где оно. Надо поискать вход. – Данте улегся на груду кирпичей. – Но к сожалению, я не смогу составить тебе компанию.

7

        Д’Аморе никогда еще не испытывал такой боли. Казалось, он горит и замерзает разом, но пламя и лед заменяли руки и ножницы Немца.
        Неспособный пошевелиться, он неподвижно лежал на полу одной из усеивающих берега Аньене лачуг, куда затащил его Немец, проехав блокпост на его служебном автомобиле. Д’Аморе не открывал глаза, чтобы не видеть, что сделал с ним этот седой старик. Лишь однажды, бесконечно давно, он осмелился взглянуть на свою изуродованную Немцем руку. Перед ним словно оказался анатомический атлас: перевязанная шнурком из его собственного ботинка рука была вскрыта по всей длине. Артерия при этом оставалась невредимой. Прежде чем начать задавать вопросы, Немец точно так же обработал и вторую его руку, и Д’Аморе с готовностью выложил ему все, что знал. Так подробно он не отвечал даже на школьных экзаменах, ведь любое промедление повлекло бы за собой новый удар ножниц, новый оголенный нерв.
        Пытка требует мастерства. Когда боль слишком сильна, человек готов наговорить что угодно, лишь бы прекратить свои мучения. Истина переплетается с выдумками, память разрушается, теряется представление о собственном «я». Но искусный пыточник знает, как удержать сознание истязуемого на грани, а Немец был настоящим виртуозом. К тому же он чуял малейший намек на ложь – это Д’Аморе понял, лишившись колена, из которого теперь торчала окровавленная кость.
        Сейчас Немец переодевался в слишком тесную для него одежду, снятую с Д’Аморе перед пыткой. Д’Аморе осознал, что с истязаниями покончено, но уяснил себе и то, что эта хижина станет его могилой. И тогда…
        – Ты знаешь, кого ищет Коломба? – спросил он.
        Немец на него едва взглянул:
        – Я знаю только, кем он был раньше.
        Сознание покинуло Д’Аморе. Когда он пришел в себя, Немец уже надевал его ботинки.
        – Зачем? – спросил он. – Зачем… – Не зная, как облечь свой вопрос в слова, он осекся.
        Однако Немец, казалось, его понял:
        – Знаешь, сколько на свете пород собак?
        Д’Аморе покачал головой.
        – Вот и я не знаю. Но их много. А когда-то порода была всего одна. Кто-то скрещивал собак, пока не вывел псов, маленьких, как крысы, и огромных, как кони. Но прежде чем появились новые породы, тысячи щенков родились уродами, тысячи сук погибли, потому что плоды выросли слишком большими. – Немец склонился над ним. – По-твоему, собакам это нравилось? Думаешь, они понимали, почему с ними все это происходит?
        Д’Аморе снова покачал головой.
        Немец поднял с пола ножницы.
        – Видишь? И ты тоже не понимаешь.
        – Но зачем творишь все это ты?
        – Ради любви, – сказал Немец и перерезал ему горло.

8

        Понадеявшись, что им поможет перспектива с высоты, Коломба попросила охранников поднять дрон, но отыскать вход в старое бомбоубежище так и не удалось. Она уже начала отчаиваться, когда ей пришло в голову, что существует еще один способ определить нужное место.
        – Есть у вас что-то, производящее тепло и свет? – спросила она Первого, вернувшись к воротам.
        – Типа фейерверка?
        – Да, вроде того.
        Первый задумался.
        – Есть светошумовые гранаты. Конечно, не боевые, а пневматические, но эффект вас не разочарует.
        – Возьму у вас парочку. Готовьтесь выпустить дрон, как только я скажу.

        Схватив гранаты, Коломба бегом вернулась к Данте. С виду они ничем не отличались от боевых, хотя и изрядно уступали им в мощности.
        – Хочешь поиграть с петардами? – спросила она.
        Данте поднял на нее взгляд: слова были излишни.
        – Тогда бери свою лопату и копай.
        Коломба и Данте раскопали еще два воздуховода, прежде чем обнаружили тот, что не был засыпан землей. Разбив крышку, они заглянули внутрь: труба заканчивалась пустотой.
        – Идеально, – сказала Коломба.
        – Я понял, что ты хочешь сделать, – сообщил Данте. – Отличная идея, как будто я сам придумал.
        – Может, и придумал бы, если бы не пялился без толку на звезды в страхе, что из темноты на тебя выпрыгнет Немец. – Коломба включила микрофон. – Выпускайте птичку, – велела она.
        Через несколько секунд показался дрон, и Коломба приказала поднять его повыше, чтобы он запечатлел панораму округи. Сбросив в трубу первую гранату, она закрыла отверстие кирпичом. Раздался оглушительный взрыв, и дожидавшийся у ворот Первый сказал ей, что ему показалось, будто грохнула петарда. Коломба сбросила вниз вторую гранату, после чего Данте просмотрел на планшете сделанные в момент взрыва фотографии. Дрон заснял, как язык пламени движется в направлении склада и останавливается в паре метров от него, превращаясь в светящийся шар.
        Они направились к увиденной на снимках точке. Данте ковылял, опираясь на трость.
        – Не сомневаюсь, что нам снова придется копать. Десять тысяч евро тому, кто придет мне на помощь, – сказал он в микрофон.
        – Мне жаль, босс, – ответил Первый. – Войти мы не можем. Но спасибо за предложение.
        Когда они закончили копать – большую часть работы Коломбе пришлось взять на себя, – из-под земли показался заколоченный досками бетонный лаз. Коломба открыла его несколькими пинками. Отверстие под досками оказалось достаточно широким для человека, а среди паутины и корней виднелась четырех- или пятиметровая железная лестница, под которой поблескивала стоячая вода.
        – Точно не хочешь спуститься? – спросила она Данте.
        – Пока я в сознании, меня туда и под дулом пушки не загонишь, а без сознания я тебе не пригожусь. Но возьми с собой дрон, так я буду видеть, что происходит, и смогу указывать тебе, что делать.
        – Бабушке своей будешь указывать.
        Данте развел руками:
        – К сожалению, я не знаю, кто она.
        Держа дрон, словно камеру, Коломба осторожно спустилась на пару перекладин. Лестница казалась прочной и даже не поскрипывала.
        – Я пошла. Если не вернусь, отправляй ныряльщиков, – сказала она.
        Данте наклонился к ее лицу.
        – Не хочу мучиться сожалениями, если ты вдруг не вернешься, – сказал он и поцеловал ее в губы.
        Коломба этого не ожидала, но обхватила ладонями его голову, чтобы он не отстранился.
        – Я не маленькая девочка. – Она привлекла его к себе и поцеловала с языком. – Это ничего не значит, ясно? Я в тебя не влюблена, и ты даже внешне не в моем вкусе. Но я люблю тебя и не хочу потерять, понял?
        И она исчезла в темноте.

9

        Коломба спускалась по ступеням с дроном под мышкой. Во рту она ощущала привкус табака и спиртного. Вкус Данте. Наломала ли она дров? Скорее всего, да, но сейчас ей было не до размышлений. Опуская ногу, она не почувствовала ничего, кроме пустоты: лестница закончилась. Сунув дрон в куртку, она схватилась за последнюю перекладину.
        – Ничего не вижу, – сказал ей Данте.
        – Не мешай, – ответила она.
        Дотянувшись ногой до поверхности воды, она разжала руки и спрыгнула на пол. Доходившая до щиколоток вода тут же начала просачиваться ей в ботинки через отверстия для шнурков. Было холодно, но вполне терпимо. Что-то шевельнулось и метнулось прочь. Оставалось лишь надеяться, что не голодная крыса.
        Рядом с лужей находилась железная дверь, показавшаяся Коломбе не такой старой, как все остальное. Дверь была заперта на висячий замок размером с кулак.
        – Хочешь спуститься и открыть? – спросила она, поднеся дрон к замку.
        – Если хочешь, могу тебя научить… – сказал Данте.
        – Ладно, не важно.
        Положив непромокаемый тактический рюкзак в воду, она достала молоток. Ударить по замку пришлось раз пятьдесят, но в конце концов он открылся.
        – Вежливость все двери открывает… – заметил Данте.
        Коломба распахнула дверь, и ее окутало облако вонючего дыма гранаты.
        Перед ней простирался бетонный коридор, по обе стороны которого тянулись ряды дверей, похожих на ту, в которую она только что вошла, но без замков. Вода под ее шагами шла рябью, на поверхности кружилась гнилая листва и комья земли. Коломба словно попала на затонувший корабль, но эта мысль принесла с собой неприятные воспоминания, и она постаралась вернуться к действительности.
        – Данте, ты тут? Видишь?
        – Да, – чуть слышно ответил он. – Это камеры. Отец держал здесь людей.
        Коломба пошла вперед.
        – Не торопись с выводами. Может, это просто склад.
        – Нет. Нет. Господи… Меня сейчас вырвет.
        – Все в порядке, Данте. Пожалуйста, успокойся.
        – Я был там, КоКа. Меня держали под землей…
        – А теперь здесь я. И ты мне нужен. Возьми себя в руки, – с напускной строгостью сказала она.
        Несколько секунд Данте молчал.
        – Ладно, – наконец отозвался он. Голос его звучал уже тверже. – Ты права. Давай посмотрим, что внутри.
        Коломба принялась открывать двери одну за другой. Они вели в глухие каморки размером два на три метра. Потолок был таким низким, что она почти задевала его головой. Первая комната была пуста, во второй стояла ржавая койка с дырой в середине. В третьей Коломба нашла старую табличку с едва различимой надписью: «OG-43 – СКЛАД».
        – Чезаре, – сказал Данте. – Его держали здесь.
        Из-за очков Коломбе не удавалось разглядеть помещение, но, приподняв их, она оказалась в кромешной темноте. Тогда она включила фонарик и посветила на стены. Все они были покрыты царапинами, без сомнения оставленными ногтями. Она представила, как из комнаты отчаянно пытается выбраться запертый ребенок. Представила Данте. Из наушника доносились странные всхлипы, и Коломба поняла, что он плачет.
        – Держись, Данте.
        – Да, да… Мы должны привезти Барт и понять, кто здесь находился.
        – Как только выйдем отсюда, так и поступим, – пообещала она.
        Последняя дверь была выкрашена облупившейся зеленой краской. За ней обнаружилось гинекологическое кресло с опорами для ног.
        – Данте… Отец ведь никогда не похищал девочек, правда?
        – Да.
        – Странно.
        Коломба обвела комнату фонариком и увидела старый архивный шкаф, такой же зеленый, как и дверь, но не настолько облезлый. В ящиках его было пусто, за исключением нескольких листов бумаги, похожих на медицинские заключения, написанные от руки. К сожалению, сырость размыла чернила. Положив их в рюкзак, Коломба направила луч фонаря на стоящий рядом умывальник. Над ним белело нацарапанное мелом на черной стене слово на русском языке.
        «СКОПЦЫ».
        – Ты знаешь, что это значит? Данте?
        Голос его звучал сдавленно – он пытался сдержать слезы.
        – Да-да. Знаю. Этот проклятый ублюдок. Чудовище…
        Коломба выключила фонарь и, снова надев очки, направилась обратно к выходу.
        – Он что, русский?
        – Нет, это название российской христианской секты, действовавшей в восемнадцатом веке. Ее члены практиковали муки и умерщвление плоти. И верили, что их Богу угодны дары… Тот же дар приносили Господу психиатры с помощью чересчур буйных больных – и взрослых, и детей. Они называли это оскоплением.
        – Что это такое? – спросила Коломба.
        – КоКа, они их кастрировали. Теперь я понимаю, откуда в короле монет столько ненависти.

10

        Допрыгнуть из лужи до лестницы оказалось гораздо сложнее, чем забраться в бомбоубежище. Когда Коломба наконец выкарабкалась наружу, Данте стоял на коленях прямо на земле. Лицо его промокло от слез.
        Коломбу охватил гнев и в то же время странная печаль. Ее огорчало, что ее не было рядом, когда маленького Данте похитил маньяк, произвольно решавший, каким пыткам его подвергнуть. Она хотела бы держать его за руку, когда он вышел из силосной башни, когда его перебрасывали из одной клиники в другую, когда его судьбу доверили врачам, которые, возможно, в прошлом подвергали целые поколения пациентов тем же истязаниям, что и Отец: электрошоку, погружениям в ледяные ванны, связыванию… и, как выяснилось сейчас, кастрации. Она хотела бы быть с ним, когда Данте зажил собственной жизнью, пряча свою ранимость за цинизмом.
        «Но я рядом сейчас, – подумала она. – Хотя и не так, как ему бы того хотелось».
        – Мне жаль, – сказала она.
        Данте поднял глаза:
        – КоКа, это не только история Отца. Это история всего мира. Таких, как я, веками подвергали пыткам и похуже. И продолжают подвергать по сей день. – Он вытер лицо перепачканной в земле рукой. – Знаешь, один врач по имени Мониш[45 - Эгаш Мониш (1874–1955) – португальский психиатр и нейрохирург, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1949 г. «За открытие терапевтического воздействия лейкотомии при некоторых психических заболеваниях».] изобрел способ обуздывать пациентов поэффективнее, чем кастрация и электрошок: произведя трепанацию черепа, он вводил в лобную долю спирт, чтобы разрушить нервные клетки.
        – Он орудовал в концентрационных лагерях? – чуть слышно спросила Коломба.
        – Нет, в обыкновенных больницах. КоКа, ему вручили Нобелевскую премию по медицине. Нобелевскую премию. – Данте со вздохом оперся на трость и поднялся. – В долгосрочной перспективе одним из последствий кастрации является остеопороз. Надо попросить Барт, чтобы…
        В гарнитуре раздался голос Первого:
        – У нас проблема.
        – Какая? – спросила Коломба.
        – Дорога опустела. Боюсь, что нас берут в оцепление.
        – О’кей, мы выходим.
        Не успела Коломба договорить, как у нее в рюкзаке завибрировал мобильник. Ей удалось нашарить его только на десятом звонке: на экране высвечивался номер Лупо.
        – Каселли, у вас две минуты, чтобы уйти.
        – Откуда?
        – Сами знаете.
        Очевидно, начальник «Shadow» не ошибся насчет оцепления.
        – Как вы, черт подери, нас нашли?
        – У вас в машине жучок. Его установили на бензозаправке. Ди Марко вами недоволен.
        – Не сомневаюсь. Но никаких законов мы не нарушили.
        – Он докажет обратное. Д’Аморе исчез, а Немец в бегах, так что сейчас он в не лучшем расположении духа.
        – А вы тут при чем?
        – При моей профессии сложно не впутаться в интриги спецслужб. Меня уже предупреждал об этом один друг, но я только сейчас понял, насколько он прав. В минуту сомнения я ошибся и связался с военными. Уходите. Еще немного, и вы уже не успеете скрыться.
        – Подождите… – Коломба перевела дыхание. – Под заводом старое бомбоубежище. Отец держал там детей. Не позвольте Ди Марко избавиться от улик. Многие семьи смогут наконец узнать о судьбе своих пропавших детей.
        На другом конце провода повисла тишина.
        – Сделаю все, что смогу. Обещаю, – наконец сказал Лупо.
        – Спасибо. – Коломба разбила телефон о камень и выбросила гарнитуру.
        – Бросай все, Данте.
        – А как же охранники?
        – Мы ничем не сможем им помочь. Не беспокойся, у них отличные адвокаты. Сможешь перелезть через ограду со стороны солнечных панелей?
        – Нет… – ответил он.
        – Ладно, тогда остается только ждать, пока нас арестуют.
        Данте фыркнул.

11

        До похищения Данте был гораздо более ловким, чем Коломба, но теперь ей пришлось подтолкнуть его снизу. Перелезая через ограду, он уронил трость и потратил на ее поиски целую вечность.
        – Неужели нельзя купить новую? – спросила Коломба, когда они подходили к первой развилке, ведущей в город.
        – Я же говорил, это классический Хэм Брукс.
        – А я понятия не имею, что это значит. Она дорогая?
        – Никогда не слышала о Бронзовом человеке?
        Услышав приближающийся шум двигателей, они бросились в придорожные кусты. Мимо пронеслась колонна автомобилей, набитых агентами ОБТ. Вдали раздался шум сирен и отзвуки перебранки: охранников схватили.
        Данте взял под воображаемый козырек:
        – Прощайте. Для меня было честью служить родине вместе с вами.
        – Скорее разорением. По крайней мере, их арест сэкономит тебе немного денег.
        – К сожалению, нет. Депозит мне не вернут. Думаю, останется ровно столько, чтобы уехать подальше из этой страны. – Данте запыхался и замедлил шаг. – Меня достало жить среди шпионов и государственных тайн.
        Коломба подтолкнула его вперед.
        – И куда ты намылился?
        – Я много хорошего слышал о Швеции.
        – Там зверски холодно и говорят по-тарабарски.
        – Я все равно не выхожу из дому.
        В паре километров от территории завода Коломба позволила Данте сделать небольшой привал. Округу заволок густой туман.
        – Итак, – сказала она, – мы в глухом захолустье, по уши в грязи, без мобильника и автомобиля, и при мне чужой пистолет. Есть предложения?
        – Давай угоним машину, – с готовностью ответил Данте. – Я могу завести двигатель без ключа.
        – Ничего получше тебе в голову не пришло?
        – Кремона всего в шести километрах отсюда, – сказал Данте, указывая направление. – У меня есть кое-какая сменная одежда в доме Аннибале.
        – Они и туда заявятся.
        – Надеюсь, что не сразу. А нам надо только переодеться и одолжить машину. Правда, я пока не придумал, куда можно поехать.
        – Разберемся по ходу дела, – сказала Коломба.
        Дорога была долгой и тревожной, ведь за ними охотился король монет, а Немец разгуливал на свободе. К счастью, беглецов скрывал туман.
        Аннибале жил в палаццо восемнадцатого века в историческом центре Кремоны, куда они добрались только к одиннадцати вечера. Данте трижды нажал на кнопку домофона.
        – Это наш семейный звонок, – пояснил он.
        Дверь открылась, и они вошли в просторную, как плац, главную гостиную. Данте с облегчением заметил, что все окна настежь распахнуты. Хотя в знакомых помещениях он страдал от клаустрофобии не так сильно, свежий воздух помогал ему расслабиться.
        – Горничная, наверное, уже спит, – сказал он. – Папа, ты тут?
        – Я наверху.
        Как и в единственный раз, когда Коломба бывала в этом доме, облаченный в халат Аннибале Валле ожидал их, раскинувшись в кресле. Но на сей раз он был не один.
        За стариком, положив руку ему на плечо, стоял Томми.
        – Я уже думал, вы не приедете, – сказал он.

12

        Коломба упала на колени. Легкие ее сжались с такой силой, что в секунду выдавили из себя весь воздух. Комната наполнилась тенями, и крики Данте походили на играющую на слишком высоких оборотах пластинку.
        «Все было ошибкой», – не сомневаясь, что умирает, подумала она.
        А главной ошибкой был Томми. Ее поразило даже не внезапное появление парня, а сам его облик. Мягкий взгляд и бессмысленное выражение лица исчезли без следа – теперь его суровые глаза сияли ненавистью и умом.
        Данте снова закричал, Валле заерзал в кресле. Коломба рухнула набок. Вопящие с электрическим присвистом тени рвали ее в клочья. Томми рассмеялся. Никогда еще она не слышала ничего страшнее. Даже визг теней-убийц, постепенно высасывающих из нее жизнь, не казался ей настолько невыносимым. В засасывающем ее черном вакууме раздался хлопок пощечины, и по ее щеке разлилось тепло. Тени отпрянули, ускользая от взгляда. Пощечину ей дал Данте.
        Коломба впилась зубами в пол и сломала резец. Настал ее черед кричать – боль поднялась по нервам и умопомрачительной вспышкой озарила мозг.
        – Боже, – сказала она, садясь.
        – Не совсем, – сказал Томми. – Но всякий создает Господа по своему образу и подобию. Я выбрал самого себя.
        Коломба посмотрела на него. Неужели перед ней тот самый парнишка, которого она защищала?
        – Это не ты, – глуповато сказала она.
        – Скопцы, – произнес Данте.
        Томми пожал плечами:
        – Ты таки добрался до завода. Поздравляю.
        – Значит, Отец и правда тебя похитил, – сказал Данте.
        – Да, в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.
        Коломба чуть не начала снова задыхаться:
        – Это невозможно… Ты был бы ровесником Данте…
        – Евнухи, кастрированные в детстве, развиваются иначе, – сказал Данте, не отрывая взгляда от Аннибале. Того подтряхивало от рыданий. – У них не седеют волосы, не растет борода.
        – Точно, – сказал Томми, усаживаясь на подлокотник кресла. Только сейчас Коломба заметила, что он держит у затылка Аннибале кухонный нож. – У тестостерона немало недостатков. Как правило, кастраты живут лет на десять дольше обычных мужчин. Но есть еще более значительное преимущество. – Он постучал себя по виску. – Нас ничто не отвлекает. Кстати, Коломбина, отдай-ка мне свой пистолет. Ты все равно не успеешь застрелить меня прежде, чем я перережу горло старику.
        – Прошу тебя… – прошептал Данте. – Папа, не волнуйся.
        Томми рассмеялся:
        – Бедный малыш.
        Коломба бросила Томми пистолет, и тот сунул его за пазуху.
        – Выходит, Томми никогда не существовало?
        – Он, разумеется, существовал, но был для своей матери тяжелой обузой. Она пыталась от него отделаться, но все плохо обернулось. Я о нем позаботился. Одним отсталым меньше.
        – Это невозможно. ДНК…
        – При врачебных осмотрах присутствовала Катерина. Как говорится, обыкновенная ловкость рук. От трупа я избавился, но образцы ДНК сохранил.
        – Откуда ты это узнавал? – спросил Данте, глядя ему в глаза. – Как ты с ней познакомился, как узнал, что она хочет сбыть сына с рук?
        Томми дал оплеуху Аннибале:
        – Скажи ему.
        – Нет… – всхлипнул тот.
        Томми нацелил ему в левый глаз острие ножа:
        – Говори.
        – Прости… Прости… Но я просил тебя не впутываться в это расследование…
        – Говори, старик, – повторил Томми.
        Его тонкий голос не вязался со взрослой позой и угрожающим тоном. Коломба спрашивала себя, как она могла так ошибиться. Как могла ничего не замечать. Но Томми, вечно остававшийся толстым подростком, учился притворяться много лет.
        – Я не знал… Не знал, что делать со своим мальчиком. С Данте. Но ходили слухи… – Валле замялся и взглянул на Томми. – Умоляю тебя…
        – Умоляй, но продолжай. Не хочу опоздать на самолет.
        – Ходили слухи, что… Один человек может его вылечить.
        Данте так сильно стиснул трость, что она затрещала.
        – Ты отдал своего сына Отцу?
        Валле кивнул. Его била дрожь.
        – Да ты хоть понимаешь, что ты натворил?..
        – Теперь да. Теперь…
        – Теперь уже поздно!
        Коломба попыталась заставить себя успокоиться.
        – И вы были не единственным, кто так поступил, – сказала она.
        – Да. Когда Отцу урезали бюджет, он брался и за такую работенку. Желающих отделаться от своих детей, которые вовремя не научились говорить, всегда хватало. Мамочке Томми не повезло, потому что Немец облажался. Его задачей было убить мужа и увезти мальчика, но Томми убежал. Зато как она была довольна, когда появился я! Думала, мы вместе завоюем мир.
        – Боже, – сказала Коломба. – Мауджери тоже сам отдал Луку Отцу?
        – Нет, обо всем позаботилась его жена. И, как ни странно, несмотря на свой идиотизм, он об этом догадался. Но девяносто девять процентов людей – круглые идиоты. К счастью, есть и люди вроде меня и твоего друга. Люди с головой на плечах.
        Данте рванулся вперед так быстро, что Коломба не успела понять, что происходит. Только что он казался совершенно раздавленным свалившимися на него откровениями, а в следующий миг уже резко выпрямился и бросился на Томми, причем не с одной, а с двумя тростями в руках. Только позже она сообразила, что одна из них была всего лишь футляром для клинка.
        Данте успел ударить Томми по руке с ножом, но тот, мгновенно собравшись, без всяких усилий повалил его на пол и вырвал у него клинок – подобие меча с рукоятью трости.
        – Миленько. Где купил?
        – Иди на хер, – сказал Данте, пытаясь подняться.
        Томми наставил на него пистолет Коломбы:
        – Только попробуй дернуться, Коломбина. Я его тут же пристрелю. – Наступив на левую руку Данте, он насквозь проткнул его изуродованную ладонь мечом, который пригвоздил ее к паркету. Тот истошно закричал. Томми с неотрывным вниманием следил за его мучениями, но стоило Коломбе шевельнуться, как он погрозил ей пальцем:
        – Я тебя вижу, Коломбина. Не мешай, я еще не договорил с… со своим братом. – Он склонился к Данте, который сжимал запястье своей больной руки, чтобы остановить кровотечение. – Ты ведь знаешь, зачем я здесь?
        – «Посмотри в зеркало», – пробормотал Данте, вспомнив слова Немца.
        Коломба поняла. Ее словно ударили хлыстом.
        – Ты сын Валле. Ты настоящий Данте.
        Аннибале высморкался в рукав.
        – Да.
        – Малыш, ты украл у меня даже имя, – сказал Томми и пнул Данте в лицо. Тот сплюнул кровь. – Я уже не могу вернуть его себе. Что ж, имя Томми Меласа послужит мне не хуже любого другого, пока я не получу все, что мне причитается. А там посмотрим.
        Заметив, что Томми собирается нажать на спусковой крючок, Коломба поняла, что должна воспользоваться своим единственным крошечным шансом. Она молниеносно вскочила и прыгнула на Томми. Возможно, ей и удалось бы сбить его с ног, но, споткнувшись о подставленную Аннибале ногу, она снова упала на пол.
        – Прости. Он мой сын, понимаешь?
        – Пожалуй, мы с тобой поладим, – сказал Томми и выстрелил.
        Плечо Коломбы взорвалось болью, и в глазах у нее помутилось. Оставляя за собой кровавый след, она, как улитка, поползла к Данте – к своему Данте. Казалось, их разделяли километры, и с каждой секундой расстояние все увеличивалось. Томми опять выстрелил, и на сей раз во рту у нее появился привкус крови. Но больно больше не было. Она прикоснулась к Данте кончиками пальцев, и он, повернув голову, тусклым взглядом посмотрел на нее.
        – Мне жаль, – сказала ему Коломба. А может, только подумала.
        Томми снова нажимал на спусковой крючок, когда по комнате пронесся вихрь белоснежных волос.

13

        Теряющей сознание Коломбе показалось, что мир пустоты расчленяют вспышки стробоскопа. Томми взводит пистолет. Томми стреляет. Немец хватает его и вырывает оружие. Томми стискивает его в медвежьей хватке. Немец впивается ему в лицо зубами и откусывает кусок щеки. Томми открывает рот, чтобы закричать. Немец осыпает его градом тяжелых кулаков. Томми на коленях. Немец стреляет из пистолета Коломбы. Затылок Томми разлетается на куски. Немец снова стреляет. Валле без лица. Кресло опрокидывается. Немец стреляет снова. В горле Валле зияет дыра.
        Темнота.

14

        Немец склонился над Томми и плюнул ему в лицо.
        – Зря ты не долечился, сосунок, – произнес он и проверил обойму: оставалось еще два патрона. Больше чем достаточно.
        Когда он обернулся, чтобы добить Коломбу, Данте на полу не оказалось.
        Залитый кровью, он стоял прямо перед ним. Его левая рука бессильно повисла, а в здоровой руке он сжимал клинок. Размахнувшись им, словно пикой, он ударил Немца в глаз.
        – Зато я долечился, подонок, – сказал он и потерял сознание.
        Всего через пару мгновений Немец был мертв. Когда он упал ничком, меч Хэма Брукса вышел через его затылок.
        Взгляду вошедшего в дом Лупо предстали пять изувеченных трупов. Кровь стекала даже с люстры. Опомнившись от ужаса, он заметил, что два трупа еще дышат.

        Эпилог

        Настоящий Томми никогда не был ни толстым, ни высоким, и его явно не любили. Его истощенный труп со следами побоев нашли в Греции недалеко от гостиницы, где работала Тереза. Мать постоянно держала его взаперти и относилась к нему как к обузе, от которой невозможно избавиться. К ее облегчению, сын Аннибале Валле перерезал мальчику горло и закопал его тело.
        Коломба долго еще терзалась вопросом, почему так и не увидела, кем являлся Томми на самом деле. Что застило ей глаза? Его актерский дар? Или ей так понравилось защищать его от жестокого мира, что она просто не хотела видеть его настоящее лицо? Вероятно, и то и другое.
        Расследование продолжалось, но следствию уже удалось установить (или, скорее, ей удалось выяснить), что Томми вырвался из когтей Отца сразу после его смерти, когда рассыпалась вся организация этого чудовища. Благодаря найденным на заводе медицинским заключениям, не попавшим в измельчитель спецслужб благодаря Лупо, которого Ди Марко пинками отправил назад в Портико, в Италии были найдены еще четыре темницы и десятки трупов пропавших подростков. Кое-где нашли записи Шифра, но кто из узников его создал, оставалось загадкой. В одной из этих темниц была обнаружена открытая камера, куда немедленно направили криминалистов. Внутри нашли ДНК настоящего Данте, и эксперты сошлись во мнении, что образец совпадает с ДНК Томми, которому удалось сбежать после смерти Отца, когда Коломба убивала его сообщников. Тюрьма скрывалась глубоко в бетонном фундаменте здания, где Томми, скорее всего, еще не скоро бы нашли. Барт обследовала камеры круглыми сутками.
        По всей вероятности, Томми находился в плену у Отца дольше остальных детей и успел научиться всему необходимому. Связи с миром наемников, благодаря которым он потопил «Шурмо» и похитил Данте, списки родителей, отдавших Отцу своих сыновей с проблемами в развитии в надежде, что тот исцелит их или заберет навсегда, заграничные счета… всем этим Томми воспользовался, чтобы уничтожить остатки королевства Отца и стать сказочно богатым человеком. Недоставало ему лишь собственного имени, под которым он мог бы жить открыто. По версии следователей, он собирался инсценировать чудесное «исцеление» от аутизма, симптомы которого он столь умело изображал, и зажить так, как он, по его мнению, заслуживал.
        Как король.
        Пять лет, проведенных на свободе, Томми скакал по Европе, будто гигантская вошь, высасывая кровь тех, кто попал в его список, и манипулируя ничего не подозревающими людьми, как марионетками. Помощники и коллаборационисты Отца и Немца были разорены и убиты, а Мелас, к несчастью для себя решивший, что он не только наследник человека, отмывавшего деньги Отца, но и родитель нежеланного ребенка, оказался чрезвычайно податлив – Томми умел запугивать людей и подчинять их своему влиянию. И в конце концов, как всегда, был стерт со страниц истории. Коломба начинала подумывать, что черной овцой в этой семье была вовсе не Деметра. После того как Томми в разыгранном припадке разгромил зал ожидания «Алиталии» и они пропустили самолет, женщину нашли в гостинице под глубоким наркозом.
        Поправляясь от ран в военном госпитале в Челио, Коломба, превратившаяся из подследственной в свободную гражданку, прочла все выпуски «Дока Сэвиджа: человека из бронзы», которые смогла найти. Сэвидж, дебютировавший в американских комиксах в сороковых годах, был гениальным великаном, непревзойденным как в бою, так и в науке. Один из пяти его помощников – адвокат Теодор Марли Брукс по кличке Хэм – носил с собой одушевленную трость.
        – Без них я бы просто умерла от скуки! – сказала Коломба, когда окрепла настолько, что сама вышла в сад, и Данте, целый месяц находившийся в бегах, пока его не оправдали, смог ее навестить.
        Судя по всему, скрывался он на крыше дома Сантьяго. Он больше не выглядел болезненно худым и с отросшими волосами как никогда напоминал Дэвида Боуи. Рана на его больной руке зажила. Ладонь еще больше скрючилась, но в перчатке это было незаметно. Правда, вернуть себе душевное равновесие ему пока не удалось. Смерть Валле стала для Данте ударом. Вырастивший его человек готов был пожертвовать им ради убийцы только потому, что тот был его настоящим сыном: Томми поджидал Данте с Коломбой в Кремоне, поскольку Аннибале сообщил ему об их приезде.
        – Кажется, придется в очередной раз пересмотреть свое прошлое, – сказал Данте, передавая ей термос с напитком, который называл лучшим кофе по-ирландски в мире: ирландский виски шестидесятилетней выдержки, смешанный с кофе «Кения кона» средней прожарки. – Если оно вообще у меня было.
        После первого же глотка у Коломбы закружилась голова.
        – Одно можно сказать точно: ты не Данте Торре.
        – Как бы не так. Я это имя заслужил. – Он забрал у нее термос и сделал еще несколько глотков. – Я убил единственного человека, который знал, кто я.
        – И который останется загадкой даже после смерти.
        – У каждого доктора Франкенштейна есть свой верный Игорь[46 - Игорь – приемный сын доктора Франкенштейна.], но, будем надеяться, что-нибудь всплывет… – Он посмотрел на свои руки, одну из которых обтягивала дорогая перчатка. – Не думал, что я на такое способен. Но похоже, в чрезвычайных обстоятельствах каждый готов пойти на убийство.
        Будучи в розыске, Данте изучал найденные на заброшенном заводе бумаги. Заключения были написаны в месте с невинным названием «Голубая вилла», которое представляло собой нечто вроде детского концлагеря под началом психиатра, который так любил подключать клеммы с проводами к мошонкам сорванцов и наказывать их ударами тока, что заслужил прозвище Доктор Штекер. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, когда был принят закон Базальи[47 - Закон Базальи – закон о психиатрической помощи и реформе психиатрии; разработан итальянским психиатром Франко Базальей.], «Голубую виллу» закрыли, и Отец предложил свои услуги семьям, предпочитавших иметь сыновей, которых им не пришлось бы стыдиться. Родителей Чезаре посадили за решетку, и многих других ожидала та же судьба.
        Когда соседка Ромеро вышла из комы, посадили и ее. Разумеется, Лео она никогда не видела: ее подкупил Томми, на полученные от которого деньги она купила куклу-пупса, принятую Коломбой за настоящего младенца. У девушки никогда не было сына, и она так дорожила своей игрушкой, что бросилась в огонь, чтобы ее спасти… и едва не сгорела сама.
        – Просто невероятно, что Томми всех нас уделал, – сказала Коломба. – Не могу поверить, что, когда я была в квартире Ромеро, мне звонил он. Я была так уверена, что говорю с Лео!
        – Я тоже отлично подражаю голосам. Я никогда не показывал тебе Микки-Мауса? – Данте с горечью улыбнулся. – КоКа, меня тоже обманули. Я разыскивал великого старика, предводителя наемников, а не собственную карикатуру. Тебе хотя бы есть чем оправдаться. Материнский инстинкт. Тикают биологические часы.
        – Дурак! Но он и правда выглядел как подросток. И никто из врачей, которые его осматривали, ничего не заметил.
        – У Томми был отличный протез. К тому же тщательному обследованию его никто не подвергал. Откуда им было знать, что искать? А когда директриса интерната стала слишком упорно настаивать на обследовании, он приказал ее убить. Кстати, я отправил Лупо бутылку виски. Он ее заслужил. Он единственный, кто ему не доверял.
        – А я всегда его презирала, как и всех, кто подозревал Томми.
        – Да, Томми тот еще ловкач. Такой здоровенный, а спрятался под самым нашим носом. Прямо как Лео. А сера на ботинках – это просто гениально. Он не сомневался, что ты ее заметишь.
        Это Томми организовал переезд Меласов в Портико, чтобы быть поближе к Коломбе и заманить ее в ловушку. Даже когда его заперли в интернате, он с легкостью покидал его по ночам и проворачивал свои дела. В ночь, когда он убил Мартину, она, скорее всего, его узнала.
        – Лука мне часто пишет, – сказала Коломба. – Говорит, что не зря доверился мне и рассказал о Шифре. Чезаре теперь чуть ли не живет у него.
        – Возможно, Мауджери не такой мерзавец, как мы думали, – заметил Данте.
        – По сравнению с остальными он почти святой. А Лука делает большие успехи. Свою болезнь он воспринимает как преимущество, а не как помеху. – Коломба вернула термос Данте. Тот задумчиво смотрел в никуда. – В чем дело?
        Чтобы потянуть время, он начал медленно пить.
        – Кажется, я понял, почему их так интересовали мальчики с расстройствами аутистического спектра, – сказал он и протянул ей вырезку из газеты.
        В статье рассказывалось, что в компаниях Кремниевой долины работает намного больший процент взрослых с синдромом Аспергера, чем в среднем по стране.
        – У них что, талант к разработке программного обеспечения? – спросила Коломба.
        – Несомненно. Но по-моему, дело в другом, – сказал Данте. В твердом убеждении, что трость ему идет, он продолжал носить ее с собой, хотя уже в ней не нуждался, да и клинка в футляре больше не было. – Эволюция.
        – Эволюция?
        – Знаешь, почему многие страдают от повышенного давления? Потому что еще в доисторические времена люди с повышенным давлением, в отличие от тебя, спали чутко. И если на них нападали во сне, успевали спастись. Теперь эта способность стала ненужной, ну или почти не нужной, но многие ученые считают, что аутисты – люди будущего. Они лучше приспособлены к заваленному информацией миру, потому что достаточно сосредоточены, чтобы находить в нем сведения, которые им необходимы.
        – А ты?
        – Если кофе хорош, я тоже очень адаптивен. – Данте вздохнул. – Лео не был моим братом.
        – Мы и раньше это знали.
        – Нет… Он в это верил. Он правда верил, что делил со мной камеру. Но с ним жил Томми. Настоящий Данте.
        – Ты уверен?
        – Барт не нашла никаких признаков моего пребывания на заводе. Сейчас мы просматриваем архивы «Голубой виллы». Возможно, меня, как и многих других мальчишек, забрали оттуда, а потом… избавились от всех моих следов. Ну а пока… Я рад, что мы не родные и даже не приемные братья, но мне жаль, что он погиб.
        – Ты шутишь?
        – Нет. Он такая же жертва, как Гильтине и Томми. Как многие жертвы, они превратились в палачей, но Лео… – Данте покачал головой. – Он до последнего подчинялся приказам своих мясников. Фотография, которую он мне дал, предназначалась не только для меня.
        – Он знал, что ты покажешь ее Немцу.
        – Только Немец мог подтвердить, что она подлинная. Если знаешь, как человек рассуждает, можно предвидеть и как он поступит. – Данте сверился с карманными часами и поднялся. – Ладно, мне пора. Появились желающие купить дом Аннибале, а мне не терпится отделаться от всего, что после него осталось. Кроме этих часов, которые подходят к моей трости.
        – Ты все еще думаешь уехать в Швецию?
        – В Антарктиде тоже неплохо. Туристов там катают ледоколы. Я не умею плавать и боюсь глубины, но, думаю, смогу привыкнуть. Хочется для разнообразия увидеть что-то красивое.
        Коломба на миг прикрыла веки:
        – Спрашивай.
        – Хочешь, чтобы я предложил тебе руку и сердце?
        – Не будь идиотом.
        Данте собрался с духом:
        – Поедешь со мной?
        Коломба улыбнулась.

        Благодарности

        Хочу сказать спасибо трем людям, без которых вы не держали бы в руках эту книгу: моему агенту Лауре Гринди, моему издателю Джордано Атерини, который засиживался со мной допоздна, и моей жене, которая поддерживала меня, подбадривала и не раз дарила мне новые идеи. Я должен поблагодарить также Кьяру Каччивиа, которая провела доскональную техническую вычитку рукописи, Алессандру Мафиолини, которая хранит в своей памяти всю историю этой трилогии, Карло Караббу и, конечно, всех сотрудников издательства «Мондадори».
        В основе многого из того, о чем я упоминаю в этом романе, лежат реальные события. «Голубая вилла» – плод моей фантазии, зато «Лазурная вилла» существовала на самом деле, и, если вам захочется узнать о ней побольше, вы обнаружите, что некоторые средневековые способы лечения нейроотличных людей[48 - Нейроотличные люди – это те люди, чьи неврология и процессы отличаются от общепринятого стандарта.] дошли до наших дней.

        Реален и кремонский военный завод «Armaguerra», чью историю, за исключением вымышленного бомбоубежища, я привел почти без изменений. Это пласт памяти не только Кремоны, но и всей нашей страны, и монумент темным временам Истории.
        Сведения об аутистах в Кремниевой долине соответствуют действительности, как и история частных военных компаний. Названия частных военных компаний я изменил, но их образ действий именно таков, каким я его описал.
        На случай, если вам станет любопытно почитать об этих темах поподробнее, чуть ниже я дам несколько полезных ссылок – хотя бы для того, чтобы отблагодарить свои источники информации. Но сначала я хочу поблагодарить вас, читатели, за это долгое путешествие, что мы предприняли вместе.

        Пергола, 2017 – Милан, 2018

        Дополнительные сведения

        Аутизм и новые технологии: Военный завод «Armaguerra»: «Лазурная вилла»: Прототип Отца: Кастрация и долголетие: Наемники: Наемники: Примечания

        1

        Куплет из песни американского певца Фрэнка Заппы «A Token of my Extreme» (Никогда не пытайся заглянуть мне в душу через мои глаза, / Тебе лучше не знать, что они видели; «Признак моей крайности», 1979).

        2

        Гудетама – ленивый желток, персонаж японской мультипликации, воплощение грусти, депрессии и лени.

        3

        «День триффидов» (1951) – научно-фантастический роман Джона Уиндема. Согласно сюжету романа, на Земле разводят триффидов – подвижные хищные растения, из которых получают ценное масло, но однажды триффиды начинают охотиться на людей и захватывают весь мир.

        4

        «Нация Z» (2014–2018) – американский постапокалиптический сериал.

        5

        Джорджо де Кирико (1888–1978) – итальянский художник, близкий к сюрреализму.

        6

        Чарли Браун – один из главных персонажей серии комиксов «Peanuts» («Мелюзга» (англ.)), выходившей с 1950 по 2000 г.

        7

        «Лорд Джим» (1900) – роман Джозефа Конрада.

        8

        «Final Fantasy» – серия ролевых компьютерных игр, созданная геймдизайнером Хиронобу Сакагути.

        9

        Рене Магритт (1898–1967) – бельгийский художник-сюрреалист.

        10

        Мерджеллина – приморский район Неаполя.

        11

        Гуфи – антропоморфный пес, герой мультфильмов Уолта Диснея.

        12

        «Золотая заря» – греческая ультраправая националистическая партия.

        13

        «Погребенных не трогай» (лат.) – Вергилий. Энеида. Кн. 3 (перевод С. А. Ошерова).

        14

        ВАЛЛ-И – робот-мусоропогрузчик, герой одноименного анимационного научно-фантастического фильма (2008).

        15

        В техасско-мексиканском стиле.

        16

        Уильям Генри Маккарти (1859–1881), известный как Билли Кид (досл. пер. с англ. – Малыш Билли), – американский преступник.

        17

        Денизе Бильманн (р. 1962) – швейцарская фигуристка, трехкратная чемпионка Швейцарии, чемпионка мира и Европы (1981).

        18

        Стоп-моушен – это видеоматериал, полученный из последовательности кадров, снятых на фото или выбранных из видео.

        19

        Аллюзия на название «Канувшие и спасенные» (1986) – сборник автобиографических эссе итальянского писателя Примо Леви.

        20

        Уильям Фредерик Коди по прозвищу Буффало Билл (1846–1917) – американский военный, предприниматель и шоумен.

        21

        «Chrystal Lake» – японская металкор-группа, образованная в 2002 г.

        22

        «The Musical Box» (1971) – песня британской рок-группы «Дженезис».

        23

        Чудесно (нем.).

        24

        «Wonderbra» – компания, производящая бюстгальтеры на косточках с приподнимающим эффектом; также название самого бюстгальтера.

        25

        «Гриффины» (1999) – американский анимационный ситком.

        26

        Турецкий унитаз – напольный унитаз, предполагающий сидение на корточках при пользовании им.

        27

        «87-й полицейский участок» – цикл детективных романов, рассказов и повестей американского писателя Эда Макбейна.

        28

        Аша Бхосле (р. 1933) – индийская закадровая певица, песни в ее исполнении прозвучали более чем в 1000 фильмах.

        29

        «Metal Gear Solid» – компьютерная игра в жанре стелс-экшн.

        30

        «Крриш-3» (2013) – индийский супергеройский фильм режиссера Ракеша Рошана.

        31

        Имеется в виду один из персонажей сериала «Док Сэвидж» Кеннета Робсона бригадный генерал Теодор Марли Брукс по прозвищу Хэм (Шпиг), изящный и грациозный, он никогда не расстается со зловещей тростью-шпагой.

        32

        См. роман С. Дациери «Убить Ангела».

        33

        Главное управление национальной безопасности – отделение французской полиции, созданной в 1812 г.

        34

        До свидания (фр.).

        35

        Эскапология - искусство освобождения от пут посредством костных и мускульных манипуляций.

        36

        Шифр, код (фр.).

        37

        Хитрый койот – персонаж серии короткометражных мультсериалов «Безумные мелодии» и «Веселые мелодии».

        38

        Жалость хирурга вредна (ит.) – итальянская поговорка.

        39

        «Grand Theft Auto» – серия компьютерных игр, разработанная в 1997 г. компанией «Rockstar North». По сюжету игр игрок выступает в роли преступника, осуществляя ограбления, заказные убийства и др.

        40

        «Радуга земного тяготения» («Gravity’s Rainbow», 1973) – постмодернистский роман Томаса Пинчона.

        41

        Адам Ант (р. 1954) – британский рок-музыкант, бывший фронтмен группы «Adam and the Ants».

        42

        Файда (позднелат. faida) – в германских варварских прайдах межродовая вражда и завершающая ее компенсация семье пострадавшего.

        43

        Энтони Эдвард «Тони» Старк – созданный писателем Стэном Ли, сценаристом Ларри Либером и художниками Доном Хэком и Джеком Кёрби персонаж комиксов «Marvel Comics» и их адаптаций; миллионер и гениальный изобретатель.

        44

        Республика Сало – итальянская социальная республика (1943–1945), неофициально известная как Республика Сало, – марионеточное государство Германии, образованное на оккупированной Германией территории Северной и частично Центральной Италии.

        45

        Эгаш Мониш (1874–1955) – португальский психиатр и нейрохирург, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1949 г. «За открытие терапевтического воздействия лейкотомии при некоторых психических заболеваниях».

        46

        Игорь – приемный сын доктора Франкенштейна.

        47

        Закон Базальи – закон о психиатрической помощи и реформе психиатрии; разработан итальянским психиатром Франко Базальей.

        48

        Нейроотличные люди – это те люди, чьи неврология и процессы отличаются от общепринятого стандарта.