Кровь. Царство химер Тед Деккер

        Книги исторических хроник: Круг #2
        Перед вами долгожданное продолжение романа «Тьма» о невероятном путешествии Томаса Хантера через две реальности настоящего и прошлого земной цивилизации.
        В одном мире Томас Хантер — закаленный в боях генерал, командующий войском примитивных существ. В другой реальности он старается перехитрить жестоких и безумных террористов, норовящих развязать по всему миру беспорядки, заразив человечество неизлечимым вирусом Томасу предстоит найти способ изменить историю, иначе оба мира ждет гибель.

        Тед Деккер
        КРОВЬ
        Царство химер


        Кара направилась, было к выходу из комнаты, но остановилась на полпути. За дверью ее спальни находился небольшой коридорчик, который вел в общую комнату. Напротив располагалась спальня ее брата. Томас сейчас лежит там, полностью погруженный в свои безумные сны, и ничего не знает об ужасной новости, которую она услышала только что от заместителя государственного секретаря Мертона Гейнса.
        Как и предсказывал накануне вечером Томас, смертельный вирус был рассеян по всему миру.
        Гейнс просил привести Томаса через полчаса.
        Но если разбудить его сейчас, он не станет ждать и рванется к Мертону немедленно. А каждая минута — если не секунда его сна здесь — равна часам, дням и даже неделям в той, запредельной реальности. За это время может случиться все, что угодно. И могут найтись ответы на самые важные вопросы. Нет, нельзя его будить! Пусть спит, пока время позволяет…
        Но Свенсон уже выпустил вирус. Так что все-таки придется будить.
        Сейчас, сейчас… Она только пойдет умоется.
        Кара вошла в ванную, щелкнула выключателем, пустила воду. Закрыла дверь.
        — Мы шагнули с обрыва и сошли с ума,  — пробормотала она.
        Возможно, правда, что сумасшествие началось еще в Денвере, когда Томас едва не спрыгнул с балкона. Он увез ее в Бангкок, похитил Монику де Рейзон и выжил после двух схваток с киллером по имени Карлос, который наверняка и теперь идет по их следу. И все это — из-за снов Томаса о другой реальности.
        Какие известия он принесет из своего сна? «Цветного леса больше нет»,  — сказал он. Сила цветного леса исчезла, а это означает, что и его собственная сила тоже может исчезнуть. А если так, его сновидения утратят всякий смысл — они станут не более чем причудливыми грезами, в которых он обретает любовь и учится невероятным сальто.
        Холодная вода освежила и взбодрила ее.
        Кара вытерла руки и прошла в туалет.



        1

        Томас погнал разгоряченного вороного скакуна галопом вверх по отлогому песчаному склону. Окровавленный меч он убрал в ножны, взялся за поводья обеими руками и пригнулся к конской шее. Справа и слева от него, чуть отставая, скакали длинной цепью двадцать человек. Несомненно, это были лучшие воины на свете, и каждого из них в эти минуты волновал один-единственный вопрос.
        Сколько?
        Враг явился со стороны каньонных земель, пройдя через ущелье Наталга. В этом не было ничего необычного: за последние пятнадцать лет войска Обитателей Пустыни нападали с востока раз двенадцать. Необычной была лишь численность отряда, который бойцы Томаса разгромили менее чем в миле к югу отсюда. Всего около ста человек.
        Мало. Слишком мало.
        Небольшими отрядами Орда никогда не нападала. Она всегда брала численностью, в то время как Томас и его воины полагались на скорость и выучку. Таким образом, между ними сложилось подобие естественного равновесия сил. Один боец Томаса мог победить пятерых воинов пустыни, и это в худшем случае. И хотя Орда состояла почти из пятисот тысяч человек, численное преимущество не спасало их. У Томаса людей было куда меньше: максимум тридцать тысяч, включая новичков. Враги хорошо это знали. И, тем не менее, послали через Наталгу на верную смерть лишь малую горстку воинов.
        Почему?
        Воины скакали молча. Копыта гремели, как боевые барабаны, и звук этот странным образом успокаивал. Все кони их были жеребцами. На всех бойцах — одинаковые кожаные нагрудные кирасы, оплечья и набедренные щитки, не мешающие движениям в рукопашной. К икрам пристегнуты ремнями ножи, к бедрам — кнуты; мечи приторочены к седлам. Это вооружение, добрый конь и кожаная фляга с водой — все, что требовалось любому воину Лесной Стражи, чтобы выжить в течение недели и убить сотню врагов. И регулярные войска в этом от них не отставали.
        Томас взлетел на вершину холма, откинулся в седле и, натянув поводья, остановил жеребца. Остальные молча встали рядом, растянувшись длинной цепью.
        То, что открылось их взору, невозможно было выразить словами.
        Небо стало багровым, кроваво-красным, как всегда по вечерам в пустыне. По правую руку простирались каньонные земли, десять квадратных миль скал и валунов — естественный барьер между красными пустынями и первым из семи лесов. Лесом Томаса. За скалами разливалось бескрайнее море красноватого песка. Этот пейзаж был знаком Томасу не хуже, чем его собственный лес.
        Но сейчас в нем было нечто необычное.
        С первого взгляда едва различимое движение в пустыне даже тренированный глаз мог принять за марево, переливы горячего воздуха. Всего лишь легкая рябь бежевого цвета среди бесконечных песков.
        Но это было вовсе не безобидное марево.
        Это было войско Орды.
        Воины пустыни одевались в бежевые туники с капюшонами, скрывавшие их серую, изъеденную струпьями плоть, и использовали лошадей светлой желтовато-коричневой масти, сливающейся по цвету с песком. Томас однажды проскакал, не заметив, мимо отряда из пятидесяти человек.
        — Сколько их, Майкиль?
        Его заместительница рассматривала южный горизонт. Он проследил за ее взглядом. К ущелью Наталга направлялась дюжина отрядов, каждый — в несколько сотен человек, немногим больше того, что они разгромили тридцать минут назад.
        — Сто тысяч,  — глухо произнесла она.
        Темные волосы ее были забраны с загорелого лба под кожаный ремешок. На правой щеке виднелся небольшой белый шрам, который немного портил тонкие, правильные черты ее молочно-белого лица. Шрам этот оставил не воин Орды, а ее же брат, сразившийся с нею год назад, чтобы доказать свою силу. Она не нанесла ему ни одной раны, но победа осталась за ней.
        Через шесть месяцев он погиб в сражении.
        Зеленые глаза Майкиль пристально вглядывались в пустыню.
        — Нам придется нелегко.
        Томас хмыкнул, услышав столь сдержанный отзыв. Они были закалены множеством битв, но с таким большим войском еще не сталкивались.
        К южным скалам движутся их основные силы.
        Она была права. Видимо, для Орды это — новая тактика.
        — Они попытаются завязать с нами бой в Наталге и зайти с флангов,  — предположил Томас.
        — И, похоже, своего добьются,  — добавил лейтенант Уильям.
        Никто не возразил. Не заговорил. Не шелохнулся.
        Томас снова взглянул на горизонт. На западе пустыня граничила с такой же лесистой долиной, какую он защищал от нападений Орды последние пятнадцать лет с тех пор, как мальчик привел их в маленький рай посреди пустыни.
        На севере и юге находились еще шесть лесов, в которых обитал Лесной Народ — примерно сто тысяч человек.
        Первого лесного жителя Томас и Рашель встретили почти через год после того, как нашли озеро. Его звали Сайфус Южный, ибо он происходил из Южного леса. В тот самый год у них родился первый ребенок, дочь, которую они назвали Мэри. Мэри Томас. Те, кто изначально был родом из цветного леса, брали имена по названию своих лесов, как Сайфус Южный. Детям же, родившимся после Великого Обмана, давали имена отцов. Мэри Томас.
        Еще через три года у Томаса и Рашели появился сын. Сэмюель, крепкий парнишка, которому сейчас было почти двенадцать. Он уже владел мечом, и Томасу приходилось проявлять изрядную строгость, чтобы удержать его от участия в битвах.
        В каждом лесу было свое озеро, и приверженцы Элиона омывались в нем каждый день, защищаясь от тяжелого кожного заболевания. Этим ритуальным очищением они и отличались от Паршивых.
        И каждый вечер после омовения они танцевали и пели в честь Великой Любви, как они это называли. И ежегодно жители всех семи лесов — а к этому моменту их было почти сто тысяч человек — совершали паломничество в самый большой лес, называемый Серединным, в лес Томаса. Очередное Собрание должно было состояться через семь дней, и многие лесные жители уже тронулись в путь. Сколько их сейчас вот так просто, без всякой защиты, переходило через пустыню, Томасу даже страшно было подумать.
        Паршивые тоже, конечно, могли бы стать Лесными — от струпьев и жуткого зловония их избавило бы всего лишь омовение в озере. Некоторым это иногда и удавалось, но одной из тайных, негласных задач Лесной Стражи было как раз отражение нашествий дезертиров из Орды.
        Дело в том, что озер попросту не хватало на всех.
        Сайфус Южный, старейшина Совета, вычислил, что природная сила озер была рассчитана всего на триста тысяч человек. Для Орды, в которой их было уже больше миллиона, воды не хватало. Озера, вне всяких сомнений, были даром Элиона одному только Лесному Народу.
        Впрочем, отбить у представителей Орды охоту к омовениям было на самом деле нетрудно. При попадании воды на больную плоть Паршивые испытывали такую сильную боль, что мгновенно преисполнялись глубоким отвращением к озерам, и вождь Кваронг поклялся уничтожить их, когда завоюет вожделенные леса.
        Впервые Обитатели Пустыни напали тринадцать лет назад на маленький лес в двухстах милях к юго-западу. И хотя их неуклюжую атаку удалось отразить при помощи камней и дубинок, тогда погибло больше сотни последователей Элиона, в основном женщины и дети.
        Разумеется, Томас предпочел бы мир и безмятежность, но… выбора не было. Единственная возможность сохранить мир и покой для Лесного Народа заключалась в создании армии. Томас прекрасно это понимал и решил действовать. Припомнив историю, он начал при помощи Йохана, брата Рашели, искать металл. Ему нужны были медь и олово, сплав которых давал бронзу, подходящий материал для мечей. Мужчины построили горн и нагревали в нем все камни подряд, пока не нашли те, которые плавились. Как выяснилось, в каньонных землях было полно металла. Томаса до сих пор одолевали сомнения в том, что сплав, из которого он выковал свой первый меч, был и вправду бронзой. Впрочем, он оказался достаточно мягким для затачивания и достаточно твердым, чтобы снести человеку голову одним ударом.
        Затем Орда явилась вновь, на сей раз с войском побольше. Вооруженные мечами и ножами, Томас и сотня воинов, первая Лесная Стража, изрубили Обитателей Пустыни на куски.
        Весть о могучем воине по имени Томас Хантер разнеслась как по лесам, так и по пустыне. На три года Орда затаилась, лишь изредка отваживаясь на вылазки, и каждый раз терпела сокрушительное поражение.
        Однако она разрасталась и с каждым годом все больше нуждалась в завоевании плодородных лесов. И однажды захватчики пришли через ущелье Наталга с новым, бронзовым оружием — длинными мечами, острыми секирами и шарами на цепях. Первое серьезное нападение тоже было отбито, но силы Орды и ее численность, тем не менее, продолжали расти.
        Йохан погиб три года назад, во время Зимнего похода. Лесной Народ оплакал его на Собрании, и кое-кто молил Элиона вспомнить свое обещание: избавить их от средоточия зла, проклятой Орды, одним сокрушительным ударом. Томас верил, что этот день непременно наступит — ведь так сказал мальчик перед тем, как исчезнуть в озере.
        Наступи этот день сегодня, Томасу и его Страже больше нечего было бы желать.
        — Они доберутся до наших катапульт на южных скалах в три метки на диске,  — сказала Майкиль, имея в виду солнечные часы, введенные в обиход Томасом для счета времени. И добавила: — В три часа.
        Томас обвел взглядом пустыню. Пораженное болезнью войско Орды вливалось в каньоны подобно расплавленному меду. К ночи пески почернеют от крови. Только на этот раз кровь будет не только вражьей, но и их собственной.
        Перед его мысленным взором встали лица Рашели, юной Мэри и сына, Сэмюеля. К горлу подкатил комок. У всех остальных тоже были дети, много детей, даже по сравнению с тем, сколько их рождалось в Орде. В Лесах дети составляли сейчас почти половину населения. Пятьдесят тысяч.
        Они должны найти способ отразить эту атаку, хотя бы ради детей. Томас с тревогой оглядел строй своих воинов, мастеров рукопашного боя. В глубине души он считал, что руководить предстоящей битвой сумел бы любой из них — их верность командующему, Страже и Лесам не вызывала сомнений. Своей жизни не пожалел бы даже Уильям, который зорко подмечал каждый промах Томаса и всегда был готов с ним поспорить. Томас сам был для них главным мерилом верности. Он охотней потерял бы ногу, чем кого-то из своих людей, и они это знали.
        И еще они знали, что он, Томас, практически неуязвим. Он вряд ли получит серьезное увечье даже в самом жестоком бою. Пусть ему было сорок, а им — от двадцати до тридцати, но почти всему, что знали, они научились у него.
        Хотя за последние пятнадцать лет он не раз видел сны об историческом прошлом, помнил он немногое — последним, например, было воспоминание о Бангкоке. Он помнил, как заснул в гостиничном номере, после того как не сумел убедить правительственных чиновников в том, что штамм Рейзон вот-вот превратится в реальную угрозу.
        Память его хранила и другие эпизоды прошлого, он кое-что знал и помнил о былых войнах и технологиях. А способность использовать стиравшиеся постепенно знания делала его незаменимым, возвышала над всеми остальными. Память об историческом прошлом почти вся утратилась, когда разноцветным лесом завладели чернокрылые шатайки. И Томас подозревал, что память обо всей истории сохранилась только у одного руша — того, который исчез после Великого Обмана.
        Он переложил повод в левую руку, размял пальцы:
        — Уильям, у тебя самый быстрый конь. Скачи каньоном обратно в лес и выводи подкрепления к внешней границе.
        Лес останется без защиты, но выбор у них невелик.
        — Извини, что указываю на очевидное,  — возразил Уильям,  — но, если привести их сюда, добром это не кончится.
        — Нам помогут скалы возле ущелья,  — сказал Томас.  — Мы ударим оттуда.
        — Но вы начнете бой раньше, чем прибудут подкрепления.
        — Придется продержаться. Выбора у нас нет.
        — Выбор есть всегда,  — с жаром возразил Уильям.
        Он неизменно любил поспорить — хлебом не корми.
        Томас предвидел это и ввязываться в дискуссию не стал:
        — Скажи Сайфусу, чтобы подготовил племя к уходу в одну из северных деревень. Подозреваю, правда, что он откажется, поскольку и в мыслях не держит, что битва может быть проиграна. И станет вопить, что это кощунство, поскольку через неделю — Собрание. Поэтому говори с ним при Рашели. Она заставит его прислушаться.
        Уильям повернулся к нему:
        — Пошли другого гонца. Я не могу пропустить эту битву!
        — Ты вернешься вовремя, к самому разгару. Я полагаюсь на тебя, Уильям. Оба поручения весьма опасны. А у тебя самый быстрый конь, и ты лучше, чем кто-либо, управишься в одиночку.
        Похвала, хотя Уильям в ней и не нуждался, заставила его умолкнуть.
        Томас посмотрел на Сюзанну, самого надежного своего разведчика, двадцатилетнюю девушку, которая могла выстоять в схватке с десятью необученными мужчинами. Кожа у нее была темной, как у половины Лесных Людей. Разнообразные оттенки цвета кожи были еще одним отличием их от представителей Орды, которые из-за своей болезни были сплошь бледными.
        — Возьми двух лучших разведчиков и поезжай к южным скалам. Мы присоединимся к тебе с подкреплением через два часа. К тому времени мне нужны будут сведения о позициях врагов и скорости их передвижения. И информация о том, кто их ведет, пусть даже, чтобы это выяснить, тебе придется своими руками сорвать с него капюшон. В частности, я хочу знать, не жрец ли это Мартин. Хочу знать также, когда они ели в последний раз и когда собираются поесть снова. Все, Сюзанна! Я полагаюсь на тебя.
        — Да, командир.  — Она развернула своего коня.  — Хий-я-а!
        Вслед за ней, догоняя, вниз с холма поскакал Уильям.
        Томас посмотрел в сторону Орды:
        — Что ж, друзья мои… Мы знали, что когда-нибудь это случится, и готовились драться. Похоже, сам Элион посылает нам этот бой.
        Кто-то хмыкнул. За леса они все готовы были умереть. За Элиона — нет.
        — Сколько у нас в распоряжении людей?  — спросил Томас у Майкиль.
        — Десять тысяч. Включая тех, кто сопровождает племена на Собрание. Но пять из них — на границах леса,  — ответила Майкиль.  — К битве у южных скал смогут присоединиться менее пяти тысяч.
        — А сколько нужно, чтобы остановить эти маленькие отряды, которые собираются нас отвлечь?
        Майкиль пожала плечами:
        — Три тысячи. По одной на каждый перевал.
        — Пошлем тысячу, по три сотни на перевал. Остальные пойдут с нами к скалам.
        Повисло напряженное молчание.
        Какая стратегия помогла бы преодолеть столь грандиозное неравенство сил? Какой мудрый совет дал бы нам сам Элион в столь опасный момент?
        — У нас шесть часов до заката,  — решительно произнес Томас, разворачивая коня.  — Едем!
        — Не уверен, что мы увидим закат,  — вздохнул кто-то.
        Возражений не последовало.



        2

        Карлос Миссириан смотрел на Томаса Хантера.
        Тот спал, лежа на спине, среди смятых простыней, нагой, если не считать боксерских трусов. Простыни были влажными от пота. Пота и…
        Крови?
        Простыни были в пятнах крови, местами подсохшей, а местами — совсем свежей.
        Он истек во сне кровью? Нет, все еще истекал. Мертв? Карлос подошел ближе.
        Нет, жив. Грудная клетка равномерно поднималась и опускалась. На груди и животе виднелись шрамы, которых Карлос не помнил. Но не было и следа пуль, которые, в чем Карлос был абсолютно уверен, он всадил в этого самого человека на прошлой неделе.
        Он приставил пистолет к виску Хантера и нащупал пальцем курок.



        3

        Вспышка на скале. Еще одна…
        Пригнувшись за большим камнем, Томас поднес к глазу примитивную подзорную трубу и всмотрелся в отряд Паршивых, пробирающихся по каньону. Трубу он смастерил при помощи сосновой смолы, припомнив кое-что из истории. Получилось не совсем то, что надо, хотя некоторое преимущество перед невооруженным глазом она все же давала.
        Рядом с ним на коленях стояла Майкиль.
        Сигналили оттуда, где он разместил двести лучников. У каждого — пятьсот стрел. Давно уже стало ясно, что от запасов снаряжения их шансы на победу зависели не меньше, чем от количества людей.
        Проверенная опытом стратегия была проста. Томас поведет в лобовую атаку тысячу бойцов и разобьет передние ряды противника. Усеяв поле битвы телами павших врагов, он отступит, и лучники начнут осыпать Паршивых стрелами. Таким образом, загромоздив каньон мертвецами, можно будет хотя бы задержать продвижение войска.
        За длинной грядой валунов скрывались вместе с Томасом двести конников.
        Они использовали этот прием уже много раз. Удивительно, что Орда до сих пор попадается в ловушку…
        — Сэр!  — Позади Томаса, тяжело дыша, возник гонец.  — Донесение из Южного леса.
        Майкиль повернулась к нему:
        — Говори. Только тихо.
        — Паршивые атакуют.
        Томас отнял, было подзорную трубу от глаза, затем приставил ее снова. Поднял левую руку, готовясь дать сигнал к атаке.
        Что значила эта весть?
        Что Орда использует новую стратегию.
        Что привычные действия невозможны. Что конец близок.
        — Давай дальше. Скорее!
        — Говорят, их ведет Мартин.
        Он снова отвел трубу от глаза. Вернул ее на место. Значит, здешние войска возглавляет не новый генерал, как он думал. За генералом по имени Мартин они следили вот уже около года. Мартин был молод, как удалось однажды вызнать у пленного. А еще он был хорошим тактиком — это стало понятно из меняющегося характера схваток. А еще было подозрение, что он не только генерал, но и жрец. Официальной религии у Обитателей Пустыни не было, однако, судя по их гербу — змеевидной летучей мыши,  — у них медленно, но верно складывался культ шатаек. Культ Тили. Одни говорили, что Мартин практикует черную магию, другие — будто им руководит сам Тили. Но как бы там ни было, его воины быстро совершенствовались в мастерстве.
        Если Паршивый по имени Мартин напал на Южный лес, может быть, здешняя атака — это отвлекающий маневр? Или таким маневром является атака Мартина?
        — По моему сигналу, Майкиль.
        — Есть,  — ответила та, седлая коня.
        — Сколько их?  — спросил Томас у гонца.
        — Не знаю. Наших меньше тысячи, и они отступают.
        — Кто командует?
        — Джеймус.
        Томас быстро опустил трубу и посмотрел на гонца.
        — Джеймус? И что, он… он отступает?
        — Согласно донесению, да.
        Уж если отступал столь несгибаемый боец, как Джеймус, значит, ему пришлось вступить в бой с войском невиданной силы.
        — Там еще воин по имени Джастин.
        — Командир?  — напомнила о себе Майкиль.
        Он обернулся, заметил движение на вершине холма в ста ярдах от них и сделал глубокий вдох. Поднял руку и замер, выжидая,  — пусть подойдут поближе. Учуял вонь покрытой струпьями плоти. Увидел герб — бронзовую летучую мышь.
        Затем перед его глазами возникло войско Орды: ряд как минимум из пятисот воинов, верхом на лошадях цвета пустынных песков. Лица скрыты капюшонами, в руках — серпы, воздетые почти столь же высоко, как бронзовая мышь.
        Томас выровнял дыхание. Его единственная задача — заставить их повернуть обратно. Даже если это отвлекающий маневр, нельзя проигрывать. Проиграй он здесь — и будет уже все равно, что произойдет в Южном лесу.
        Он слышал рядом ровное дыхание Майкиль.
        Да сохранит тебя Элион, Майкиль! Да сохранит Элион нас всех! Если кому-то суждено пасть сегодня, пусть падет этот изменник, Джастин.
        — Пора!  — Он резко опустил руку.
        Его бойцы мгновенно пришли в движение. Слева, пригнувшись, быстро и бесшумно, побежали по песку пехотинцы.
        Двести конников прянули вперед из-за гряды валунов.
        Томас повернулся к гонцу:
        — Передай Уильяму и Сайфусу: пусть вышлют тысячу воинов в Южный лес. Если мы справимся тут, сойдемся с ними в третьем лесу к северу. Поспеши!
        Его ударный отряд, устремясь на Орду, вырвался вперед уже на десять ярдов. А первым в битву должен был вступить Томас. Он вскочил в седло и пустил жеребца в галоп. Его вороной, перескочив через валуны, понесся к длинному строю Обитателей Пустыни, которые от неожиданности приостановились.
        На какое-то время единственным звуком стал стук копыт… Воины-Паршивые, спускаясь в каньон, исчезали за скалами. Из-под капюшонов смотрели сотни тысяч глаз… Глаз тех, кто презирал Элиона и ненавидел его воду… Тех, чей мир был кочевым миром мелких, грязных колодцев и мерзкой зловонной плоти. Тех, кто едва ли заслуживал жизни, не говоря уже о лесах. Тех, кто, тем не менее, осквернил бы озера, разорил бы леса и насадил бы повсюду свою пустынную пшеницу.
        То были выходцы из разноцветного леса, потерявшие разум. Ходячие мертвецы. Которым следовало бы лежать в земле, а не поганить ее подобно моровой язве.
        Но они были еще и воинами. Сплошь мужчины, сильные и уже не столь невежественные, как в былые времена. Но все же слабее, чем Лесные Стражники. Болезнь поражала и кожу, и суставы, лишала гибкости и сковывала движения.
        Томас обогнал своих бойцов и занял свое законное место во главе. Взялся за рукоять меча.
        Сорок ярдов.
        С металлическим лязгом меч Томаса вылетел из ножен.
        Паршивые тут же завопили, как будто до этого момента еще сомневались в его намерениях. Кони их зафыркали, взвились на дыбы, противясь рукам, в страхе резко натянувшим поводья. Пусть победа и была сегодня гарантирована войску Орды, но передние ряды прекрасно знали, что обречены на гибель.
        Лесные Стражники, стиснув зубы, неслись на врага, все еще не поднимая мечей.
        Томас резко взял вправо, перекинул меч в левую руку и успел вспороть грудь сразу трем Паршивым, прежде чем блокировать первый удар серпом, из-за которого так внезапно и сменил направление.
        Конники сошлись. Бойцы Томаса тоже закричали, нанося и отражая удары, рубя головы направо и налево. Прямо перед Томасом рухнула лошадь светлой масти, и, глянув на нее, он увидел, что в боку всадника остался меч Майкиль.
        — Майкиль!
        Она блокировала предплечьем страшный взмах меча другого Паршивого и развернулась в седле. Томас срезал со своего пояса вторые ножны и швырнул их девушке. Та поймала, выхватила меч, крутанула им и поразила атаковавшего ее пехотинца.
        Томас отразил серп, нацеленный ему в голову, заставил жеребца перепрыгнуть через умирающую лошадь и развернул его навстречу очередному противнику.
        Сражение вошло в привычный ритм. Со всех сторон взлетали, кололи и рубили, отражали и блокировали удары клинки, широкие и узкие, длинные и короткие… Каньон полнился ужасающим шумом битвы. Воем и воплями, рычанием и стонами умирающих.
        И воинственными криками тысячи лихих воинов, отважно противостоящих бесконечному потоку поднаторевших в боевом искусстве Паршивых.
        Еще три года назад руководимая Кваронгом кавалерия Орды несла в подобных схватках страшные потери. Но теперь, под командованием молодого генерала Мартина, без боя эти воины не сдавались и не умирали.
        Здоровенный Паршивый со слетевшим с головы капюшоном, зарычав, бросил своего коня навстречу Томасу. Лошади столкнулись и взвились на дыбы, молотя копытами воздух. Поворотом запястья высвободив кнут, Томас хлестнул им Паршивого по голове. Тот с воплем вскинул руку. Томас глубоко вонзил меч в незащищенный бок противника, выдернул — как раз в тот момент, когда сзади на него замахнулся булавой пеший воин. Наклонясь вправо, Томас нанес удар. Снес голову, и противник рухнул.
        Минут десять сражение разворачивалось в пользу Лесной Стражи. Но слишком уж много клинков мелькало в воздухе, чтобы надеяться, что ни один не заденет лесных воинов или их скакунов.
        Лесных Стражников начала настигать смерть.
        Сперва пали двое. Потом еще четверо. Десять, двадцать, сорок бойцов… Затем еще и еще.
        Томас вырвался из схватки и оглядел поле боя. Полегло достаточно и Паршивых, и их лошадей, чтобы преградить вражьему войску путь. Но он встревожился, увидев, что его собственных людей пало больше, чем он предполагал. Пора отходить!
        Он сорвал с пояса рог и протрубил сигнал к отступлению. Его бойцы — и конные, и пешие — тут же обратились в бегство, словно давно ждали этого приказа.
        Томас на мгновение придержал коня. Паршивые, не привыкшие к столь массовому отступлению, остановились, явно сбитые с толку внезапным поворотом событий.
        Как и планировалось.
        Однако таких потерь среди его бойцов не планировалось вовсе. Сотни две, наверное!
        Впервые за этот день Томас ощутил кольнувший сердце приступ паники. Он развернул коня и поскакал следом за отступавшими. Перескочив гряду валунов, спешился и опустился на одно колено. Как раз вовремя: он увидел хлынувший со скал первый вал стрел, бесшумно летевших по дуге в каньон.
        Там снова все смешалось. Лошади вставали на дыбы, вопили Паршивые, и мертвецы громоздились кучами.
        Дорогу войску Орды на время преградили завалы из тел их же соратников.
        — Наши потери велики,  — тяжело дыша, вымолвила Майкиль.  — Триста человек.
        — Триста?!  — Он в отчаянии взглянул на свою заместительницу.
        Лицо ее было в крови, глаза сверкали гневом. Казалось, она уже ничего не боится.
        — Чтобы их прогнать, маловато будет трупов и камней,  — сказала она, отплевываясь кровью.
        Томас перевел взгляд на скалы. Лучники все еще осыпали стрелами запертое в ловушку войско. Когда враги расчистят себе путь и двинутся вперед на новых лошадях, в них начнут метать валуны двадцать катапульт, установленных на скалах.
        И все начнется заново. Еще одна атака, возглавляемая Томасом, потом — град стрел, потом — валуны. Он произвел быстрый подсчет… Итак, сил, чтобы сдерживать Орду, хватит на пять кругов.
        Майкиль высказала его мысли вслух:
        — Даже если продержим их до сумерек, завтра они прорвутся.
        Град стрел иссяк. Полетели валуны. Томас не один год пытался усовершенствовать катапульты, но не преуспел. На плоской поверхности они по-прежнему были бесполезны, хотя со скал метали большие камни достаточно далеко. Из двухфутовых валунов получались разрушительные снаряды.
        Тупой, тяжелый удар. Содрогание земли.
        — Маловато,  — заметила Майкиль.  — Нам бы всю скалу на них обрушить.
        — Надо действовать медленнее!  — сказал Томас.  — В следующий раз — только пешими, битву затягиваем, отходим быстро. Разошли весть! Сражаемся, обороняясь!
        Валуны перестали падать, Орда растащила в стороны часть павших. Через двадцать минут Томас повел своих бойцов во вторую лобовую атаку.
        На этот раз они играли с врагом, используя боевой метод, разработанный еще Танисом в разноцветном лесу и усовершенствованный с годами Томасом и Рашелью. Все Лесные Стражники им владели, и каждый мог справиться с дюжиной Паршивых — при более благоприятных обстоятельствах.
        Здесь же, в этой сутолоке тел и клинков, их подвижность была ограничена. Они сражались свирепо и убили за полчаса почти тысячу врагов.
        Потеряв при этом половину своих сил.
        При таких потерях Орда прорвалась бы через час. На ночь Обитатели Пустыни остановились бы, как у них заведено, но Майкиль была права. Даже продержись Стража до ночи, к утру у Томаса воинов вообще не останется. А еще через день Орда доберется до беззащитного леса. Рашель. Дети. Тридцать тысяч женщин и детей будут зверски уничтожены.
        Томас оглядел скалы. Элион, дай мне силы! Его зазнобило.
        — Вывести подкрепления!  — приказал он.  — Джерард, ты командуешь. Удерживай их здесь любыми средствами. Следи за сигналами со скалы. Согласовывай атаки.  — Он бросил лейтенанту бараний рог. И крикнул, вскинув кулак: — Сила Элиона!
        Джерард поймал рог:
        — Сила Элиона! Положись на меня.
        — Я и полагаюсь. Ты даже не представляешь, насколько,  — Томас повернулся к Майкиль: — За мной!
        Они вскочили на коней и поскакали к каньону.
        Вопросов его помощница не задавала. Он поднялся вместе с ней на невысокий холм, оттуда — тропой на выступ близ вершины скалы.
        Поле битвы находилось справа от них. Лучники снова осыпали Паршивых стрелами. Громоздились кучами мертвецы. Глядя на передний фронт Орды, посторонний наблюдатель решил бы, что Лесная Стража разгромила врага. Но вид каньона сверху говорил о другом: там терпеливо ждали своей очереди тысячи тысяч воинов в капюшонах.
        Это была битва на измор.
        Битва, которую невозможно выиграть.
        — Есть ли донесения от трех отрядов на севере?  — спросил Томас.
        — Нет. Давай помолимся, чтобы они не прорвались.
        — Не прорвутся!
        Томас спешился и оглядел скалы.
        Майкиль подала коня вперед, затем развернула его.
        — Понимаю, тебе не терпится, Майкиль.  — Что-то в скалах явно заинтересовало Томаса.  — Гадаешь, не спятил ли я? Мои люди гибнут, а я поглядываю на это сверху.
        — Я волнуюсь за Джеймуса. Какие у тебя планы?
        — Джеймус может сам о себе позаботиться.
        — Он отступает! А ведь он никогда не отступал. И все-таки, каковы твои планы?
        — У меня их нет.
        — Если в ближайшее время они не появятся, возможно, тебе больше ничего и никогда не придется планировать,  — сказала она.
        — Знаю, Майкиль.
        Он прошелся по выступу. Майкиль снова сплюнула:
        — Так и будем здесь торчать…
        — Я не торчу здесь!  — с неожиданной яростью отчеканил Томас, хотя и понимал, что не должен так разговаривать. С нею, с Майкиль.  — Я думаю! И тебе хорошо бы задуматься!  — Он ткнул рукою в сторону каньона, в который сейчас снова сыпались валуны.  — Взгляни туда и скажи, чем, по-твоему, можно остановить столь огромное войско? Кто я, по-твоему,  — Элион? Хлопну в ладоши и повалю эти скалы…  — Томас умолк.
        Майкиль смотрела вниз, сжимая меч в руке.
        Томас вдруг резко повернулся к ней:
        — О чем ты там говорила недавно?
        — О чем? О том, что ты должен быть там, со своими людьми?
        — Нет! О скале. Мол, нам бы всю скалу на них обрушить.
        — Да, а еще можно сбросить на них солнце.
        Мысль казалась безумной.
        — Ты что-то задумал?  — спросила она.
        — Если бы существовал способ обрушить скалу…
        — Его не существует.
        Он подошел к краю выступа.
        — Но что, если бы он был? Если бы мы смогли обрушить стены каньона у них в тылу, мы бы отрезали им путь к отступлению и без труда поубивали бы сверху.
        — А, ты думаешь подогреть скалу великанским костром и вылить на нее озеро, чтобы треснула?
        Он пропустил насмешку мимо ушей. Бред, конечно, но ничего другого попросту не остается.
        — Вдоль скалы проходит разлом. Видишь?
        Он показал рукой.
        — Ну, вижу. И все равно не понимаю…
        — Конечно, не понимаешь! Но если бы мы смогли это сделать, все получилось бы?
        — Если б ты и впрямь мог хлопать в ладоши и рушить скалы, я бы сказала, что шанс есть — отправить этих Паршивых тварей в черный лес, который их породил.
        В каньоне снова началось сражение. Джерард бросил в бой подкрепление.
        — Сколько, по-твоему, мы их еще продержим?  — спросил Томас.
        — Час. От силы два.
        Он принялся задумчиво расхаживать по выступу. Резко остановился и пробормотал себе под нос:
        — Времени может не хватить!
        — Командир… пожалуйста, объясни, в чем дело. Я все-таки твоя заместительница. Коль с тобой что-то не так, я должна быть на поле боя.
        — Когда-то существовал способ рушить скалы. Очень давно, так написано в исторических книгах. Теперь о нем забыли, но я помню.
        — И что?
        Вот именно. И что?
        — Кажется, это называлось «взрыв». Вспышка огня ужасающей силы. Что, если бы мы сообразили, как учинить взрыв?
        Она смотрела на него, морща лоб.
        — Было время, когда я получал точную информацию о прошлом. Может, я смогу узнать, как учиняют взрывы?
        — Большей нелепицы я еще не слыхала! У нас битва в разгаре, а ты собрался в какой-то поход за информацией о прошлом? Умом тронулся? Мечом перемахался?
        — Да нет, не в поход… Не уверен, что вообще что-то получится. Я так долго ел этот плод.  — Мысль крепла, и вместе с ней нарастало возбуждение.  — Нынче первый раз за пятнадцать лет не ел. И вдруг я смогу сейчас увидеть сон?
        Она смотрела на него как на сумасшедшего. Сражение в каньоне продолжалось.
        — Только спать не хочется, вот в чем беда.  — Он снова заходил по выступу, уже полностью захваченный этой мыслью.  — Вдруг не смогу уснуть?
        — Уснуть? Ты собираешься спать? Сейчас?
        — Увидеть сон!  — сказал он, сжав кулаки.  — Мне нужно увидеть сон, как это случалось раньше. И узнать, как взорвать эту скалу!
        Майкиль лишилась дара речи.
        — А что, у тебя есть другие идеи?  — Глаза его сверкнули.
        — Пока нет,  — кое-как выговорила она.
        А вдруг он не сможет увидеть сон? Вдруг должно пройти несколько дней, прежде чем кончится действие рамбутана?
        Томас повернулся к каньону. Взглянул на дальнюю скалу, на линию разлома, проходившую там, где молочно-белый камень сменялся красным. Через два часа все его воины погибнут.
        Но если ему удастся учинить взрыв…
        Томас метнулся к лошади и вскочил в седло.
        — Томас!
        — За мной!
        Она понеслась за ним галопом по тропе вдоль края скалы. Проезжая первый пост, он прокричал на скаку:
        — Удерживайте их! Делайте все, что в ваших силах, но продержите их до темноты. Есть способ справиться!
        — Томас! Что за способ?  — крикнули в ответ.
        — Держите их, и все!  — Он поскакал дальше.
        А есть ли способ, Томас?
        То же самое он сообщал по пути всем расчетам, мимо которых проезжал.
        — Держите их! Держите до темноты. Действуйте медленнее. У нас есть способ справиться. Если продержимся до темноты, способ есть!
        Майкиль молчала.
        Когда миновали последнюю катапульту, Томас остановился.
        — Я здесь только потому, что ты много раз спасал мне жизнь, и я поклялась тебе в верности,  — сказала Майкиль.  — Надеюсь, ты это понимаешь.
        — За мной!
        Он заехал в россыпь валунов и огляделся. Подходящее место.
        Томас спешился.
        — Что мы тут делаем?  — спросила она.
        — Слезаем с коней.
        Он отыскал камень размером с кулак, взвесил его на ладони. Мысль получить камнем по голове радовала мало, но альтернативы не было. Сам он сейчас не заснул бы. С таким-то количеством адреналина в жилах.
        — Подойди. И стукни меня по голове. Мне нужно заснуть, но я не смогу, поэтому стукни так, чтобы я потерял сознание.
        Она растерянно огляделась.
        — Командир…
        — Стукни! Это приказ. С такой силой, чтобы хватило одной попытки. Потом, через десять минут, приведешь меня в чувство. Понятно?
        — И тебе хватит десяти минут, чтобы добыть то, что нужно?
        Он уставился на нее, явно задетый ее скептическим тоном.
        — Послушай,  — сказала она.  — Ты меня с ума сведешь. Магией жрецы Орды занимаются, но чтобы мы?! А это смахивает на магию.
        О жрецах Орды и впрямь ходили слухи, будто они практикуют магию, которая одновременно исцеляет и обманывает. Сам Томас ничего подобного не видел, хотя некоторые поговаривали, что Джастин пользуется методами жрецов.
        — Через десять минут. Повтори.
        — Да, конечно. Десять минут.
        — Теперь — бей.
        Она сделала шаг вперед.
        — Ты всерьез…
        — Бей!
        Майкиль взмахнула камнем.
        Томас блокировал удар.
        — Что ты делаешь?  — спросила она.
        — Извини. Рефлекс, Я закрою глаза.
        Он зажмурился.
        В голове вспыхнул ослепительный свет.
        Затем мир провалился во тьму.



        4

        Томас Хантер проснулся в полной тишине, но, прежде чем он услышал первый удар собственного сердца, он осознал три вещи.
        Во-первых, он больше не был тем самым человеком, который лег спать девять часов тому назад. Он прожил в другой реальности пятнадцать лет, и полученные там знания и навыки изменили его.
        Во-вторых, ни один из этих навыков, увы, не имел отношения к возможности выжить с пулей в голове, как это удалось ему однажды.
        В-третьих, в этот самый момент головы его касался ствол пистолета, в котором сидела пуля.
        Глаза закрыты, тело расслаблено. Голова гудит от удара Майкиль. Мысли разбегаются. В панике.
        Нет, только не паника! Сколько раз за пятнадцать лет он смотрел в лицо смерти? Даже здесь, в сновиденном мире, в него дважды стреляли на прошлой неделе, и оба раза его исцелила вода Элиона.
        Но целительной воды больше нет. Ее не стало, как и разноцветного леса, пятнадцать лет назад.
        Слуха коснулся мягкий, тихий шепот:
        — Прощайте, мистер Хантер.


        Карлос Миссириан позволил себе продлить последнее приятное мгновение. Вспомнилась фраза из фильма, виденного когда-то: «Давай-ка, увернись».
        Да, мистер Хантер, давай-ка, увернись!
        Палец на курке напрягся.
        Тело Хантера дернулось.
        На долю секунды Карлосу показалось, что он выстрелил, отчего Хантер и дернулся. Но звука выстрела не было.
        А пистолет уже куда-то летел.
        И запястье жгло огнем.
        Затем настал кошмарный момент просветления, и Карлос понял, что Томас Хантер выбил у него пистолет и скатывается с кровати — слишком быстро для обыкновенного человека.
        Это вогнало Карлоса в оторопь. Никогда и ничего подобного с ним не случалось. Этого не может быть! Человек, который якобы добывал информацию из снов, был явно не от мира сего. Будь Карлос мистиком, как его мать, он, пожалуй, решил бы, что Хантер — демон.
        Тот вскочил на ноги по другую сторону кровати и уставился на Карлоса. Оружия нет, из одежды — только трусы. На руке — свежая кровоточащая рана, нанесенная не Карлосом. Видимо, отсюда и кровь на простынях.
        Карлос выхватил нож. Дальнейшие его действия в подобных случаях обычно бывали незамысловаты. Либо броситься на безоружного человека и ударить куда подвернется — в живот или горло, либо метнуть нож прямо с места. С какой бы легкостью актеры в кино ни отбивали летящие в них клинки, в реальной схватке отразить удачно брошенный нож — задача не из легких.
        Но Хантер обычным человеком не был.
        Они настороженно смотрели друг на друга.
        Карлос вдруг подумал, что Томас изменился. Физически он был тем же самым парнем с темными волосами и зелеными глазами, с той же упрямой нижней челюстью и сильными руками, с теми же мускулистыми грудью и животом. Только вот держался иначе: уверенно, спокойно. Стоял, выпрямившись, опустив руки. И смотрел на Карлоса изучающе, как смотрят на заковыристое математическое уравнение, а вовсе не на грозного врага.
        Карлосу бы за пистолетом нырнуть, слева, на полу, или нож метнуть, раз уж вытащил. Но он замешкался: стоял будто завороженный. Знай Свенсон обо всем, на что способен Хантер, он явно захотел бы взять его живым. Может, об этом стоило бы поговорить с Арманом Фортье.
        — Как тебя зовут?  — спросил Томас. Взгляд его скользнул в сторону, на пистолет, и вернулся к Карлосу.
        Тот слегка сместился влево.
        — Карлос.
        — Что ж, Карлос, вот мы и снова встретились.
        К пистолету они метнулись одновременно. Хантер успел первым. Пинком отправил его под кровать и прыжком вернулся на место.
        — Никогда не любил пистолеты,  — хмыкнул Томас.  — Есть ли шанс заинтересовать тебя честным поединком? На мечах, например?
        — Мечи — это чудесно,  — ответил Карлос, понимая, что до пистолета уже не добраться.  — Увы, на игры у нас нынче времени нет.
        Вот-вот придет девчонка. Постучит в дверь, чтобы разбудить брата. И если кто-то из них поднимет тревогу…
        Карлос метнул в Томаса нож.
        Тот попытался уклониться, но не успел. Лезвие вонзилось в плечо.
        Не обращая внимания на рану, Томас бросился к двери.
        Ты хоть и быстр, но не настолько. От двери Карлос отрезал его двумя прыжками вправо.
        — Ты ушел от меня дважды,  — сказал он.  — Но сегодня не выйдет!
        Он загнал Томаса в угол. По руке парня текла кровь. Карлос понятия не имел, как тот умудрился выжить, получив пулю в голову, но эта его рана, похоже, не подверглась мгновенному исцелению. Еще один точный удар, и кровь Томаса Хантера хлынет ручьем.
        Но Хантер вдруг дернулся и закричал во весь голос:
        — Кара-а-а!


        Кара спускала воду в уборной, когда из-за стены донесся голос брата:
        — Кара!
        — Что-то стряслось?
        — Кара-а-а!
        Она выскочила из ванной, метнулась из спальни. Миновала коридорчик. Добежала до его комнаты, повернула ручку. Открыла дверь.
        Томас, в одних трусах, окровавленный, стоял в углу. Судя по всему, его загнал туда, размахивая ножом, этот тип с восточной внешностью. Карлос?
        Они повернулись к ней одновременно. И она увидела шрам на щеке типа. Да, это был Карлос. Тот же самый человек, который два дня назад стрелял в Томаса, сейчас собирался его прирезать.
        Она снова взглянула на брата. А вот он не был тем же самым человеком, которого она поцеловала вчера вечером в лоб, прежде чем уйти к себе.
        Она велела ему смотреть сны как можно дольше и стать героем, который сумеет спасти мир. Кем он стал, она не знала, но глаза у него изменились. Простыни на постели были в крови, местами свежей, местами подсохшей. В крови были его плечо и рука.
        — Знакомься, это Карлос,  — сказал Томас.  — Он не знает, что у нас есть антивирус, и хочет для верности меня убить. Я решил, может, тебе он скорее поверит?
        Томас что-то узнал в своих снах про антивирус? Взгляд Карлоса заметался между братом и сестрой.
        — Чего никто из вас не знает,  — продолжил Томас,  — так это того, что я должен вернуться обратно с какой-нибудь взрывчаткой. Пока мы тут болтаем, Орда кромсает моих людей в клочья. Против ста тысяч Паршивых у меня всего пять тысяч. Я не могу вернуться с пустыми руками. Понятно вам? Вам обоим? Мне нужно поскорее раздобыть информацию и вернуться,  — бормотал он.  — Вода больше не исцеляет, Кара. Под кроватью — пистолет. У тебя мало времени.
        Карлос кинулся на Томаса. Первый выпад парень отбил правой рукой. Карлос нанес удар кулаком левой, и его Томас тоже отбил. Но при этом он открылся, блокируя ряд ударов, а Кара видела в Маниле столько уличных драк, что прекрасно понимала — этого Карлос и добивался.
        Он нагнул голову и, словно тараном, ударил ею Томаса в подбородок. Брат рухнул как подкошенный.
        Кара бросилась к кровати, отшвырнула ковер. Нырнула под нее и увидела пистолет.



        5

        Ужасающий грохот. Грохот битвы. И смерти. Томас открыл глаза. Сел и сморщился от пульсирующей в голове боли.
        — Ну, добыл?  — спросила Майкиль, опускаясь рядом на колени.
        — Что добыл?
        — Так я и знала!  — Она встала и медленно отошла в сторону.
        Ах да, он же отправился за сведениями о взрывчатке! Мысли путались.
        — Сколько я пробыл без сознания?
        Она пожала плечами.
        — Пять минут.
        — Как пять? Я же сказал — десять!
        — Я тебя в чувство не приводила. Сам очнулся. Может, это Элион тебя поднял, чтобы ты повел своих людей в бой!
        — Нет, мне нужно обратно!
        Она воззрилась на него.
        — Куда — обратно?
        — Мне не хватило времени. Нужно вернуться и узнать, как изготовить взрывчатку.
        — Бред… Что прикажешь мне делать? Снова стукнуть тебя по голове?
        — Да!  — Он поднялся на ноги.  — Это действует. Я снова вижу сны. Я побывал там, Майкиль!
        — И что же ты там делал?
        — Сражался с человеком, который пытался меня застрелить из пистолета. Это тоже взрывное устройство, только другое. Как он дерется! Хорош! Кажется, он меня нокаутировал.
        Томас отвернулся, припоминая.
        — А Кара…  — Боль в плече заставила его умолкнуть.
        Над правым бицепсом была свежая рана длиной в три дюйма. Он провел по ней пальцем, не в силах вспомнить, где получил ее,  — сражаясь в каньоне или же во сне.
        — У меня была эта рана?  — спросил он у Майкиль.
        — Наверно. Не помню…
        — Нет! Ее не было, когда я уходил. Пока я тут лежал, меня никто не мог ранить?
        — Разумеется, нет.
        — Значит, она получена во сне!  — Он схватил Майкиль за руку.  — Стукни меня! Скорее! Мне нужно вернуться и спасти сестру!
        — У тебя нет сестры.
        — Стукни!  — крикнул он.  — Давай же, бей!
        — Но я так не могу — за десять минут дважды бить своего командира, даже если…
        — Это приказ!  — Руки у него дрожали.  — Представь себе, что я — не твой командир. Я — Паршивый, и воняю гнилью, и снесу тебе голову с плеч, если ты не…
        Она подпрыгнула, а он не стал прикрываться. Удар ее кожаного ботинка пришелся чуть выше правого уха, и Томас вновь потерял сознание.



        6

        Ладонь Кары коснулась холодной стали. Никогда еще девушка не испытывала такой невероятной радости. Она крепко стиснула рукоять.
        Радость, однако, была преждевременной.
        Кара лежала на животе, уткнувшись носом в пол, беспомощная. Извернувшись, она перекатилась на спину. Пистолет с лязгом задел металлическую раму кровати. Тесное пространство взорвалось оглушительным грохотом.
        Она нечаянно выстрелила? В кого-то попала? Пробила дырку в стене или в окне? А вдруг попала в Карлоса? Или в Томаса!
        Повернув голову, она увидела, что Томас по-прежнему лежит у дальней стены. Дырок от пуль на нем вроде не видать.
        Тут кто-то вспрыгнул на кровать. Карлос!
        Она пальнула в матрас, морщась от грохота. Потом еще раз. Бах! Бах!
        На полу появились ноги Карлоса. Два прыжка — и он исчез в коридоре.
        Кара выстрелила вслед. Карлос шмыгнул к двери, ведущей в смежный номер.
        Дверь хлопнула.
        А вдруг он на самом деле не ушел? А затаился за стеной, поджидая, пока она вылезет и отложит пистолет, чтобы тут же ворваться и перерезать ей горло?
        Она выползла из-под кровати, стараясь удерживать пистолет дулом к двери. Затем поднялась на ноги, медленно подошла к ней и осторожно выглянула.
        Карлоса там не оказалось.
        Дверь в конце коридора была открыта. Значит, он действовал не один. Кто-то из служащих гостиницы помог ему забраться к ним через смежный номер.
        — Томас?
        Кара обежала вокруг кровати, опустилась рядом с братом на колени.
        — Томас!
        Легонько похлопала его по щеке.
        Тут во входную дверь постучали. Услышали выстрелы. Потому-то Карлос и сбежал — знал, что услышат. Возможно, ее нечаянный выстрел спас жизнь и брату, и ей.
        — Томас, милый, очнись!
        Он застонал и медленно открыл глаза.


        Томас и Кара сидели на диване в номере Мертона Гейнса, дожидаясь, пока заместитель госсекретаря покончит с нужными звонками. Коротко приветствовав их и узнав о нападении на Томаса, он приказал усилить охрану собственного номера, после чего попросил прощения за то, что отвлечется на несколько минут. За закрытыми дверями вершатся судьбы мира — пояснил он.
        Из коридора до них доносился его приглушенный голос. Кара спросила тихо, почти шепотом:
        — Пятнадцать лет? Целых пятнадцать? Ты уверен?
        — Да. Абсолютно.
        — Но этого не может быть. Ты же не сделался старше на пятнадцать лет?
        — Плоть не сделалась…
        — Плоть?
        — Извини.
        — Плоть,  — повторила она.  — Звучит… непривычно.
        — Как я уже сказал, там мне около сорока. Если честно, я и здесь чувствую себя на сорок.
        — Удивительно.
        — Значит, эти твои раны — свидетельство изменении законов, связывающих две реальности,  — она показала на руку Томаса.  — Знания и навыки и прежде передавались туда и обратно. Но, пока разноцветный лес не почернел, раны, полученные в том мире, здесь у тебя не появлялись; только здешние переходили туда. А теперь переходят и те и другие?
        — Похоже, что так. Но переходит еще и кровь, не только раны. А кровь связана с жизнью. Мальчик говорил, что кровь на самом деле оскверняет озера. Это один из основных наших законов там. Как бы там ни было, переход теперь осуществляется в обе стороны.
        — Но когда ты в первый раз ударился головой… когда все началось… кровь тоже шла у тебя в обоих мирах.
        — Возможно, рану я тогда получил в обоих мирах одновременно. Может, именно это и открыло ворота между ними.  — Он вздохнул.  — Не знаю… бред какой-то. Допустим, передаются знания, навыки и кровь. Больше ничего.
        — И ты являешься всего лишь воротами. Мы говорим о твоих знаниях, навыках и крови.
        — Верно.
        — Это может объяснять, почему здесь ты не старишься,  — сказала Кара.  — Ранен там — ранен и здесь, но при этом ты не старишься, не толстеешь и не потеешь… В обеих реальностях проявляются только особые случаи, связанные с кровотечением.  — Она сделала паузу.  — И там ты — генерал?
        — Командир Лесной Стражи, генерал Томас Хантер.  — Ответил он, не моргнув глазом.
        — И как ты им стал?  — спросила она.  — Пойми, я не то чтобы не верю, будто ты не способен стать хоть самим Александром Великим. Просто переварить сложновато. Мне бы какие-нибудь подробности…
        — Бред, да и только?  — На его губах заиграла усмешка. В это мгновение он снова стал тем Томасом, которого она знала.
        Он стиснул кожаный подлокотник.
        — Все это так… странно. И так реально.
        — Потому что это и впрямь реально. И не пытайся еще раз спрыгнуть с балкона.
        Он отпустил подлокотник.
        — Ладно. Судя по всему, реальны оба мира. Мы, во всяком случае, по-прежнему так считаем, верно? Ты пойми только, что после пятнадцати лет в том мире этот кажется больше похожим на сон. И прости, если порою я буду вести себя странновато.
        Она улыбнулась и покачала головой. Он и впрямь был в чем-то «странноват», но в чем-то он оставался прежним, привычным Томасом.
        — Смешно?  — Он поднял бровь.
        — Нет, но… Сам себя послушай — «прости, если порою я буду вести себя странновато». Не обижайся, братик, но звучит это несколько непривычно. Ладно. Расскажи еще что-нибудь.
        — Когда шатайки отравили своей заразой разноцветий лес, людей поразила жуткая болезнь. От нее шелушится кожа и растрескивается плоть. Это очень больно. Глаза делаются серыми, тело пахнет тухлыми яйцами. Но Элион дал нам возможность спасаться от этой болезни. Сохранилось семь лесов — обычных, не разноцветных, и в каждом есть озеро. Если омываться в них каждый день, болезнь отступает. Живя в лесу, мы обязаны исполнять единственное условие — регулярно мыться и оберегать озера от осквернения кровью.
        Она слушала его внимательно.
        — Увы, в этот самый момент у меня с Ордой идет сражение, которое может положить конец всему.
        — А что там с пророчеством?
        — О том, что Элион сокрушит Орду одним ударом? Возможно, динамит и есть то самое средство Элиона.  — Он поднялся, горя желанием поскорее осуществить свой план.  — Поэтому, прежде чем вернуться, я должен узнать, как делают динамит.
        — Я так понимаю, вы по-прежнему видите сны,  — раздался у них за спиной голос Гейнса.
        Кара вскочила на ноги. Уверенный голос и блеск в глазах заместителя госсекретаря на мгновение вселили в нее несбыточную надежду на то, что истинная драма разворачивается в иной реальности, там, в пустыне Томаса, где идет война, а штамм Рейзон — всего лишь выдумка.
        — Иллюзия.
        Но Гейне вернул ее на землю.
        — Это хорошо,  — сказал он, подойдя к ним.  — У меня такое предчувствие, будто ваши сны нам вскоре понадобятся. В жизни не представлял, что могу сказать однажды нечто в этом роде, но, с другой стороны, я не представлял и того, что нам придется столкнуться с таким кошмаром. Выпьете что-нибудь?
        Они не ответили.
        — То, что ваш номер не охранялся,  — мой личный недосмотр. Неприятно в этом признаваться, но изначально мы вас, Томас, недооценили. Ручаюсь, теперь дело обстоит иначе.
        Томас промолчал.
        Гейне внимательно вгляделся в него:
        — Вы уверены, что с вами все в порядке?
        — Вполне.
        — Это хорошо,  — он взглянул на Кару и снова перевел взгляд на него.  — Вы нам нужны целым и невредимым.
        — Вряд ли я смогу помочь еще чем-нибудь. Все изменилось.
        Гейне шагнул к Томасу, взял его за руку и отвел к окну:
        — По-моему, вы плохо представляете себе общую картину, Томас… А выглядит она неважно. «Рейзон фармасетикаль» только что завершила проверку куртки, оставленной неким мужчиной в международном аэропорту Бангкока. Этот человек, как докладывают, всполошил нескольких летных служащих, прежде чем подойти к медпункту, оставить на скамейке куртку и уйти. Что, по вашему мнению, было в куртке?
        — Вирус,  — предположила Кара.
        — Именно. Штамм Рейзон. Как и обещал Вальборг Свенсон. Как предсказал не кто иной, как вы, мистер Томас Хантер. Мы в свое время недооценили всю вашу значимость и всю важность ваших слов. Вирус распространяется по воздуху. И это означает, что, если даже мы с вами еще не заражены, то заразимся прежде, чем вылетим в Колумбию. А к концу недели будет заражена половина Таиланда.
        — Вылетим в Колумбию?  — спросил Томас.  — Зачем?
        — Президент собирает комиссию и предлагает вам рассказать ей все, что вы знаете.
        — Не думаю, что могу добавить что-то к уже известному вам.
        Гейне нервно усмехнулся:
        — Я знаю, для вас эта неделя была нелегкой, Томас, но, видимо, вы не все понимаете. Сложилась трудная ситуация, и мы даже в первом приближении не представляем себе, как с нею справиться. А вы эту ситуацию предсказали и знаете о ней в данный момент больше, кажется, чем кто бы то ни было другой. Поэтому и станете гостем президента Соединенных Штатов. Сейчас же! И с применением силы, если понадобится.
        Томас сморгнул. Посмотрел на Кару.
        — Думаю, в этом есть смысл,  — кивнула она.
        — О Монике что-нибудь слышно?  — спросил Томас.
        — Нет.
        — Но вы же понимаете, что происходит,  — сказал Томас.  — Может, у Свенсона пока и нет антивируса, но с ее помощью будет. И когда это случится, нам конец.
        Кара начала узнавать прежнего брата.
        — Ну не знаю. Это уже не в моей компетенции…
        — Вот видите! Как только я что-то говорю, у вас тут же появляются сомнения. Почему я должен думать, что в Вашингтоне будет по-другому?
        — Я в вас не сомневаюсь! Просто сообщаю, что теперь за дело взялся президент. Меня вы уже убедили, остается лишь убедить его.
        — Ладно. Летим. Но с условием, что вы тоже мне поможете, причем прямо сейчас. Прежде чем я снова усну, мне нужно выяснить, каким образом можно устроить взрыв, достаточно мощный, чтобы обрушить скалу.
        Гейне вздохнул.
        Томас шагнул к нему, взял за руку — как брал его Гейне — и медленно повел к тому же окну.
        — По-моему, вы плохо представляете себе общую картину» Мертон, а выглядит она неважно,  — передразнил он.  — Позвольте вам помочь. Пока мы тут разговариваем, я командую тем, что осталось от моей Лесной Стражи, в битве с Ордой. Нас — меньше пяти тысяч. Врагов — сто тысяч… Если я не узнаю, как обрушить им на головы скалу, они разгромят нас и убьют наших женщин и детей. Для вас это пустой звук, ясное дело. Но есть еще одна проблема: если я умру там, я умру и здесь. А если я умру здесь, я больше ничем не смогу вам помочь.
        — Вы не преувеличиваете?
        Томас закатал рукав:
        — Под этой повязкой — рана, которую я сегодня получил в бою. На простынях в моем номере — кровь. Карлос, пока я спал, ножом меня не резал. Так кто же это сделал? Голова у меня болит от удара камнем. Поверьте, другая реальность — так же реальна, как эта. И если я умру там, ручаюсь, я умру и здесь.
        «Как верно и обратное,  — подумала Кара.  — Умри он здесь, умрет и в лесу».
        Он опустил рукав:
        — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, если вы поможете мне остаться в живых. По-моему, это справедливо. А, по-вашему?
        Гейне выдавил из себя растерянную улыбку:
        — Согласен. Я посмотрю, что можно будет сделать, при условии, что вы не станете рассказывать об этих подробностях прессе или вашингтонской комиссии. Боюсь, они не поймут.
        Томас кивнул.
        — Конечно. Кара, может, ты поищешь для меня кое-что, пока я буду занят?
        — Как делать взрывчатку?  — Она подняла бровь.
        — Гейне наверняка может позвонить нужным людям. Там у нас — каньоны и множество скал, богатых медью и оловом. Мы изготавливаем бронзовое оружие. На то, чтобы найти ингредиенты и сделать взрывчатку, у нас будет всего несколько часов. Она должна быть достаточно мощной, чтобы расколоть скалу вдоль естественного разлома.
        — Порох,  — сказал Гейне.
        Томас посмотрел на него:
        — Не динамит?
        — Сомневаюсь. Впервые порох получили, скомбинировав несколько простых элементов. И это как раз то, что вам нужно.  — Гейне хмыкнул и покачал головой.  — Помоги нам Господь. Мы непринужденно рассуждаем, какой взрывчаткой вернее всего будет поразить Орду, вдыхая при этом самый смертоносный вирус в мире.
        — Итак, кто сможет мне помочь?  — спросила у него Кара.
        Он взял мобильник, набрал номер, коротко и тихо переговорил с кем-то и отключился.
        — Прошлым вечером вы встречались с Филом Грантом, директором ЦРУ. Он — в соседнем номере и бросит на это дело столько народу, сколько потребуется.
        — Сейчас?
        — Да, сейчас. Если порох можно изготовить, ЦРУ отыщет людей, которые расскажут, как это делается.
        — Отлично,  — сказал Томас.
        Новый брат Каре определенно нравился. Она подмигнула ему и вышла.


        Томас повернулся к Гейнсу.
        — О'кей. Где вы успели побывать?
        Все постепенно возвращалось на места. Томас не то чтобы подзабыл подробности, просто до сих пор чувствовал себя слегка дезориентированным. Но с каждой минутой проведенной в этом мире, осознание приближающегося кризиса крепло, перекликаясь с мыслями о кризисе в другом мире. И там, в другом мире, все зависело только от него.
        — В Вашингтоне.
        Томас провел рукой по волосам:
        — Представить себе не могу политиков, слушающих эдакие откровения. Они решат, что я спятил.
        — Мир вот-вот покатится под откос, Томас. Франция, Британия, Китай, Россия… дрогнула уже каждая страна, в которой Свенсон рассеял этот чудовищный вирус. Всем необходимо решение, а вы можете оказаться единственным человеком, кроме тех, кто участвует в заговоре, который способен это решение предложить. Времени на то, чтобы обсуждать степень вашей адекватности, у нас нет.
        — Хорошо сказано.
        — Меня вы заставили поверить. Из-за вас я поставил себя в сложное положение. Не бросайте меня, во всяком случае, сейчас.
        — Где Свенсон рассеял вирус?
        — Идемте со мной.


        Заседание вызвало у него ощущение дежа-вю. Тот же конференц-зал, те же лица… Впрочем, наблюдались и существенные отличия. Телесвязь, трое новых участников — министр здравоохранения Барбара Кингсли, высокопоставленный чиновник из Всемирной организации здравоохранения и министр обороны, который всего через десять минут, извинившись, отключился. «Есть в этом что-то странное»,  — подумалось Томасу.
        От прежней самоуверенности и сарказма не осталось и следа. Во взглядах людей читалась беспомощность и растерянность. Многие выглядели нервными и встревоженными. Минут тридцать занял пересказ полученных сообщений. Гейне был прав: Россия, Англия, Китай, Индия, Южная Африка, Австралия, Франция — все страны, над которыми уже нависла угроза, требовали решения от Госдепартамента США. Но решения не было, во всяком случае такого, которое сулило бы хоть искорку надежды. А к концу дня число зараженных стран должно было удвоиться.
        Доклад фармацевтической компании Рейзона о куртке, оставленной в аэропорту Бангкока, обсуждали минут пятнадцать, высказывая предположения и догадки, большинство которых принадлежало Терезе Самнер из ЦКЗ. Если — и это очень важное «если», уверяла она,  — каждый город, объявленный Свенсоном зараженным, и вправду заражен, и если — еще одно важное «если» — вирус в самом деле, действует так, как демонстрируют компьютерные программы, он распространился уже слишком широко, чтобы его можно было остановить.
        В полной мере осознать размеры катаклизма не мог никто.
        — Как, во имя небес, подобное вообще могло произойти?  — вопрошала Кингсли, крупная темноволосая женщина. Ответом ей было молчание.
        «Этот простой вопрос,  — подумал Томас,  — через несколько дней будут задавать на все лады сотни тысяч раз».
        — Мистер Рейзон, возможно, вы представите объяснение, которое я сочту приемлемым для передачи президенту?
        — Это вирус, мадам. Какого еще объяснения вы ждете?
        — Я знаю, что это вирус. Меня интересует другое: как это возможно? Миллионы — или сколько их там — лет эволюции, чтобы стать теми, кто мы есть, и вдруг, откуда ни возьмись, является какая-то букашка, которая нас всех убьет? Нынче, черт возьми, не Средние века!
        — Нет, в Средние века у человеческой расы не было технологий для создания такого кошмара.
        — Не могу поверить, будто вы не видели, к чему это может привести.
        Практически прямое обвинение, заставившее зал умолкнуть.
        — К чему это может привести, способен увидеть любой, кто понимает истинный потенциал супервирусов,  — парировал Жак де Рейзон.  — Равновесие природы — материя тонкая. Предвидеть подобные мутации невозможно. Пожалуйста, объясните это вашему президенту.
        Они смотрели друг на друга так, словно ждали, что вот-вот будет сказано нечто такое, отчего это ужасное недоразумение вдруг рассеется.
        Первое апреля, никому не верь…
        Но на дворе стоял не апрель, и никто никого не дурачил.
        Вновь принялись обсуждать сообщение Самнер о том, что наличие вируса подтверждено пока только в Бангкоке. Чего еще ждать, никто толком не знал, хотя в ЦКЗ и старались изо всех сил заполучить надежную информацию в надежные руки.
        — Мы не опоздаем на самолет?  — спросил, наконец, Томас.
        На него посмотрели так, словно этот вопрос требовал кропотливого исследования. Видимо, сейчас такого исследования заслуживало все, что бы ни сказал Томас Хантер.
        — Машина прибудет за нами через тридцать минут,  — сообщил ассистент Гейнса.
        — Отлично. Сомневаюсь, что мы тут договоримся до чего-то путного.
        Молчание. Потом кто-то спросил:
        — То есть?
        — Обо всем этом я вам уже рассказывал. И никакие разговоры не изменят того факта, что аэрогенный вирус, с которым мы столкнулись, заразит за две недели все население Земли. Есть только один способ с ним справиться — найти антивирус. Для чего, полагаю, нужно отыскать Монику де Рейзон. Судьба мира — в ее руках.  — Он отодвинул свой стул и встал.  — Но здесь мы о ее поисках говорить не можем, поскольку тем самым предупредим Свенсона. У него здесь наверняка свои люди.
        Гейне прочистил горло:
        — Думаете, тут есть крот? Среди нас?
        — А как еще Карлос узнал бы, где я нахожусь? Как он получил доступ к моему номеру? Откуда, перед тем как войти, он узнал, что я сплю?
        — Вынужден согласиться,  — вздохнул Фил Грант.  — Он мог получить доступ и другими способами, но Томас, скорее всего, прав.
        — В таком случае я должен сказать, что французское правительство желало бы арестовать Томаса Хантера,  — сказал Луи Дютетр.
        Все взоры обратились к представителю французской разведки.
        — Париж под угрозой. Мистер Хантер об этой угрозе знал заранее. Это наводит на подозрения.
        — Не смешите,  — сказал Гейне.  — Сегодня утром его пытались убить.
        — Кто пытался? Кто видел этого таинственного убийцу? Насколько мы знаем, Томас и есть крот. Так ли уж это невозможно? Мое государство настаивает на допросе…
        — Довольно!  — Гейне встал.  — Заседание окончено. Мистер Дютетр, вы можете передать своим людям, что Томас Хантер находится под защитой Соединенных Штатов Америки. Если вашему президенту сей факт не по душе, пожалуйста, посоветуйте ему позвонить в Белый дом. Расходимся.
        — Возражаю!  — Дютетр вскочил на ноги.  — Это касается всех, и все должны участвовать.
        — Тогда найдите Свенсона,  — предложил Гейне.
        — Но этот человек и есть Свенсон!
        — Интересная мысль…
        Гейне вышел из зала не оглядываясь. Томас последовал за ним.


        Небольшой реактивный самолет летел через Таиланд на запад, направляясь в Вашингтон, округ Колумбия. Прошло уже шесть часов с того момента, как в Белый дом пришел первый факс с сообщением о том, что для homo sapiens в мире все переменилось. К этому времени ЦКЗ подтвердил наличие вируса еще в двух городах — Нью-Йорке и Атланте. Проверку начали с аэропортов, следуя указаниям из Бангкока, и дальнейшие исследования уже не понадобились.
        Для распространения вируса Свенсон использовал именно аэропорты.
        Лидерам государств предстояло принять первое важное решение. Закрыть аэропорты и тем самым замедлить продвижение вируса? Или, во избежание паники, не спешить с этим, пока не появится какая-то более конкретная информация?
        По мнению «Рейзон Фармасетикаль», закрытие аэропортов мало что изменило бы — вирус распространился уже слишком широко. А паники не хотелось ни одному из правительств зараженных стран. Поэтому аэропорты до поры до времени оставались открытыми.
        Томас бодрствовал всего четыре часа, но ему уже хотелось поскорее уснуть. В руках он держал тонкую папку и перечитывал ее содержимое в пятый раз.
        Кара хмурилась.
        — Возможно, мощность и не та, что тебе нужна,  — чертовски медленно горит, но Гейне был прав. Порох — единственное взрывчатое вещество, которое можно собрать из неведомо чего в неведомых местах.
        — И как я его соберу?
        — Говорят, что шанс есть. Китайцы открыли порох случайно почти две тысячи лет назад. Можно процентов на пятьдесят отклониться от нужного сочетания составляющих и все-таки добиться приличного взрыва. Три ингредиента, которые тебе требуются,  — вполне заурядные. Нужно только знать, что искать. Сахар у вас там есть?
        — Есть. Тростниковый, как и здесь.
        — Если не сумеешь быстро раздобыть древесный уголь, сгодится и сахар. В списке есть и другие заменители. К тому же приведены все пропорции. Удерживай Орду. Отправь тысячу солдат искать то, что нужно.
        — Провела небольшое исследование и готова командовать войсками?  — Томас усмехнулся.  — Ты там пригодилась бы, Кара. Вправду пригодилась бы.
        — Тебе там нравится больше, чем здесь?
        — Об этом он еще не думал. Я не уверен, что «там» и «здесь» — это не одно и то же. Объяснить трудно и представить тоже, но обе реальности на самом деле очень похожи.
        — Хм. Что ж, если узнаешь однажды, как можно взять кого-то с собой, обещай, что первой возьмешь меня.
        — Обещаю.
        Она вздохнула:
        — Наверное, сейчас не самое подходящее время об этом говорить. Но ты помнишь, что я сказала тебе напоследок, прежде чем ты исчез прошлой ночью на пятнадцать лет?
        — Напомни.
        — Прошло всего двенадцать часов. Я предложила тебе стать таким человеком, который сумеет разобраться со здешней ситуацией. И ты вернулся генералом. Просто диву даюсь.
        — Интересная мысль.
        — Ты и впрямь изменился, Томас. Не хочу тебя огорчать, но думаю, на самом деле, что изменился ты ради спасения этого мира, а не того.
        — Может быть.
        — Мы теряем время. Ты должен уже понять. Оставь эту уклончивость — «интересная мысль», «может быть»… Иначе нам конец.
        — Может быть.  — Он усмехнулся и закрыл папку.  — Но пока я не пойму, как может выжить генерал Хантер там. Да я и тут ничего не понимаю. Говорил ведь уже — я думаю, что, умерев там, умру и здесь.
        — А если ты умрешь здесь?  — спросила она.  — Что будет, если всех нас убьет вирус?
        Такого варианта он не рассматривал, и вопрос Кары его встревожил. Вероятно, умерев здесь, вместе со всем человечеством, он умрет и в лесу.
        — Будем надеяться, что этот твой порох сработает, сестренка.
        — Сестренка?
        — Я и раньше тебя так называл.
        Она пожала плечами:
        — Сейчас это прозвучало странно.
        — Это я — странный, сестренка. Очень, очень странный.  — Он вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.  — Пора возвращаться на ринг. Впору просить тебя растереть мне плечи. Четырнадцатый раунд, а я все еще на ногах.
        — Не смешно. Ты все запомнил, что нужно?
        Он кивнул:
        — Прочел раз двадцать. Будем надеяться, что смогу вспомнить. Будем надеяться, что смогу найти все, что нужно.
        — Сила Элиона,  — сказала она.
        Он открыл один глаз и посмотрел на нее:
        — Сила Элиона.



        7

        — Очнись!
        Щека горела. Кажется, по ней долго и усердно хлопали. Томас сел:
        — Очнулся! Дай опомниться!
        Майкиль отодвинулась. Голова у Томаса кружилась. Он уже отвык от этих переходов из одного сна в другой. После долгого перерыва все казалось ему совершенно неправдоподобным.
        Он взглянул на свою заместительницу.
        Выглядела она колоритно. Этакая девица, войдя в какой-нибудь нью-йоркский бар, могла бы запросто разогнать всю публику. На ней были боевые мокасины с твердыми кожаными подошвами, с верхом из беличьей кожи до середины икры. К худой мускулистой ноге пристегнут нож с костяной рукояткой. Набедренные боевые щитки, короткая кожаная юбка. Торс защищен кожаным панцирем, руки свободны — для замаха и блокирования ударов. Волосы, обычно ниспадающие на плечи, собраны сегодня сзади — для битвы. К левому локтю привязано красное перо — подарок Джеймуса, жениха. От этого пера до плеча — длинный шрам, оставленный Паршивым во время Зимнего похода за секунду до того, как Майкиль отправила его в ад.
        Глаза ее начинали сереть. Сообщение о стычке близ ущелья Наталга пришло среди ночи, и деревню Майкиль покинула, не успев омыться в озере. Лесные Стражники обязаны были мыться хотя бы раз в три дня. Лишний день — и они рисковали стать похожими на Обитателей Пустыни. Болезнь влияла не только на глаза и кожу, но и на рассудок. Поэтому Стражники вынуждены бывали брать с собой в походы большой запас воды или же переносить линию фронта ближе к лесу.
        Томасу случилось однажды, потеряв лошадь, застрять в пустыне на четыре дня. С собой у него было две фляги с водой, и на второй день одну он истратил на обтирание. Но в конце третьего дня болезнь все же овладела им, и это было так мучительно, что он с трудом передвигал ноги. Кожа стала серой, шелушилась, из всех пор сочился омерзительный запах. А до ближайшего леса оставался еще День ходьбы.
        В приступе отчаяния он разделся донага, рухнул на песок и молил палящее солнце сжечь его плоть дотла. Он впервые понял, что это такое быть Обитателем Пустыни. Воистину прижизненный ад.
        Утром четвертого дня он увидел мир по-другому. Свежей воды хотелось уже меньше. Песок не обжигал ноги. И впервые появилась мысль, что вполне возможна жизнь и с такой, серой, кожей. Он решил, что начались галлюцинации, и приготовился к вечеру умереть от жажды.
        На него случайно наткнулись Паршивые и приняли за своего. Он выпил их затхлой воды, надел плащ с капюшоном и попросил коня. Женщину, которая отдала ему своего, он помнил до сих пор — словно встретил ее вчера.
        — Ты женат?  — спросила она.
        Томас смотрел на нее, чувствуя, как пылает под капюшоном голова. Вопрос застал его врасплох. Ответь он «да», она могла бы спросить, на ком, а это было чревато неприятностями.
        — Нет.
        Она приблизилась, заглянула ему в лицо. Глаза ее были тускло-серыми, почти белыми. Щеки — пепельными.
        Откинув капюшон, она явила его взору выцветшие волосы. И Томас понял, что эта женщина делает ему предложение. Более того, он вдруг понял, что она красива. Солнце ли голову напекло, болезнь ли овладела рассудком, но она показалась ему соблазнительной. Не просто красивой, а именно соблазнительной. И не воняющей. На самом деле он был уверен тогда, что, превратись он снова каким-то чудом в прежнего Томаса с гладкой кожей и зелеными глазами, вонючим оказался бы для нее он. Внезапное влечение к ней ошеломило его.
        Лесные жители, поклявшись не забывать любовь, которой окружал их Элион в разноцветном лесу, следовали заповедям Великой Любви. Паршивые от нее отреклись. До того момента Томасу и в голову не приходило, что Паршивые тоже знают, что это такое — влечение мужчины к женщине.
        Она коснулась рукой его щеки.
        — Я — Чилис.
        Он застыл в нерешительности.
        — Хочешь ли ты пойти со мной, Роланд?
        Так он назвался ей, зная, что его настоящее имя слишком известно.
        — Да. Но сначала я должен исполнить свою миссию, и для этого мне нужна лошадь.
        — Вот как? И какая же у тебя миссия?  — Она чарующе улыбнулась.  — Ты — великий воин, коему поручено прикончить убийцу рода человеческого?
        — На самом деле я — ассасин.  — Он думал вызвать этим почтение к себе, но она держалась так, словно встречи в пустыне с ассасинами были для нее делом привычным.  — А кто он такой, этот убийца рода человеческого?
        Глаза ее потемнели, и он понял, что задал неправильный вопрос.
        — Если ты — ассасин, то должен это знать, не так ли? Существует лишь один человек, которого клянется убить каждый ассасин.
        — Да, конечно, но знаешь ли обязанности ассасинов ты?  — спросил он, прикидывая про себя возможности бегства.  — Если ты и впрямь хочешь носить моих детей, тебе, наверное, стоит знать, с кем ты будешь строить свой дом. Поэтому скажи мне, кого мы, ассасины, клянемся убить?
        Он сразу понял, что такой ответ ей понравится.
        — Томаса Хантера,  — сказала она.  — Это он — убийца мужчин, женщин и детей, и это его мой отец, великий Кваронг, приказал убить своим ассасинам.
        Дочь Кваронга! Он беседовал с принцессой пустыни.
        Томас склонил голову в знак покорности.
        Она засмеялась.
        — Не будь глупцом. Как видишь, я не ношу на рукаве примет своего ранга.
        То, как потемнели ее глаза, когда она произнесла его имя, Томаса встревожило. Он знал, что Обитатели Пустыни считают его таким же презренным существом, как и он — их. Но одно дело — говорить об этом с друзьями на привале после битвы, и совсем другое — слышать это из уст столь привлекательного врага.
        — Пойдем со мною, Роланд,  — сказала Чилис.  — Я предложу тебе кое-что получше, чем дурацкая беготня в поисках Хантера. Все знают, что он слишком хорошо владеет мечом, чтобы эта бессмысленная стратегия моего отца могла себя оправдать. Мартин, наш замечательный новый генерал, найдет для тебя достойное место.
        Тогда он впервые услышал имя нового генерала.
        — Прости, но я единственный ассасин, который сумеет найти убийцу рода человеческого и прикончить его.
        — Вот как? Ты настолько ловок? И настолько умен, чтобы прочесть то, чего не в силах прочесть ни один человек?
        Она, кажется, смеется над ним? Думает, он читать не умеет?
        — Конечно, прочту.
        Она подняла бровь:
        — Исторические книги?
        Томас сморгнул.
        Древние книги? Неужели она говорит о них?
        — У тебя они есть?  — спросил он.
        Чилис отвернулась:
        — Нет. Но я их однажды видела. Прочесть эту невнятицу может только истинный мудрец.
        — Дай мне коня. Позволь мне исполнить мою миссию, и я вернусь,  — повторил он.
        — Коня я дам,  — молвила она, снова накидывая на голову капюшон.  — Но возвращаться не трудись. Если для тебя важнее еще одно убийство, чем служение твоей принцессе, я приняла тебя не за того человека.
        Она велела кому-то из своих сопровождающих дать ему коня и гордо удалилась.
        Потом, уже на опушке леса, его едва не прикончила собственная Стража. Вечером четвертого дня он, наконец, омылся в озере. Ежедневное очищение обычно даровало удовольствие, но на этой стадии заболевания сопровождалось невыносимой болью. Погружаясь в воду, он чувствовал себя так, словно с него живьем сдирали кожу. Неудивительно, что Паршивые так боялись озер…
        Но боль вскоре прошла, и, когда он вынырнул, кожа уже очистилась. Исчез и запах, и Рашель, наконец, пылко расцеловала его. Возвращение героя отпраздновали в тот вечер в деревне с большим, чем обычно, размахом.
        Однако память об ужасном состоянии, в котором Паршивые жили постоянно, его не оставила. Не забылся и образ женщины из пустыни. Ведро воды Элиона — все, что требовалось, чтобы она могла стать такой же, как Майкиль.
        Но, что бы ему ни хотелось думать об Обитателях Пустыни, одно оставалось неоспоримым — они отреклись от путей Элиона. Они стали врагами, и вовсе не их гниющую плоть так пылко ненавидел Томас, а их лживые, вероломные сердца. Клятву смести Орду с лица земли или умереть Лесные Стражники давали во имя Элиона.
        — Ну, как, получилось?  — спросила Майкиль.
        — Что?  — Голова у Томаса трещала.  — Увидеть сон? Да, получилось.
        — А вызнать, как обрушить скалу,  — нет, как я понимаю.
        Послышался стук копыт. Из-за поворота тропы на взмыленных лошадях выехали Уильям и Сюзанна.
        — Скалу?
        — Скалу! Порох.
        Уильям натянул поводья и соскочил с коня:
        — Томас! Плохо дело! Я привел из леса две тысячи, и к ночи подоспеет столько же, но их слишком много! Там настоящая бойня!
        — Я нашел!  — крикнул Томас.
        — Что нашел?
        — Порох. Я знаю теперь, как делать порох. Да не один способ, а дюжину.
        Сюзанна спрыгнула на землю, и все трое уставились на него с недоумением.
        — Томас велел мне стукнуть его по голове, чтобы он увидел сон,  — пояснила Майкиль.  — Способность у него такая — знания во сне получать.
        Уильям захлопал глазами:
        — Да? И что же…
        — Я узнал состав пороха,  — сказал Томас.  — Сможем его сделать — у нас будет шанс, но надо поторопиться.
        — Собираешься припорошить уродов до смерти?  — спросил Уильям.  — Ты спятил?
        «Уродами» он называл воинов Орды, и словцо это прижилось среди Стражников.
        — Он собирается порохом разломать скалу,  — объяснила Майкиль.  — Так, Томас?
        — По сути, так. Порох — это взрывчатое вещество, огонь, который вспыхивает и мгновенно разрастается.  — Он изобразил руками как.  — Если насыпать его в трещину близ вершины и поджечь, может развалиться вся скала.
        Уильям изумился.
        — Ты и впрямь знаешь, как его делать?  — спросила Майкиль.
        — Да.
        — И как же?
        — Порох состоит из трех основных ингредиентов,  — начал припоминать Томас,  — приблизительно в следующих пропорциях: 15 процентов угля, 10 серы и 75 селитры. Вот. Все, что нам надо,  — найти эти три ингредиента, сложить в плотные мешки, опустить их…
        — Что такое сера?  — спросила Сюзанна.
        — Что такое селитра?  — подхватила Майкиль.
        — Большей чуши я в жизни не слыхал, разве что от этих, чешуйчатых!  — хмыкнул Уильям.
        Томас начал терять терпение:
        — Разве я говорил, что будет легко? Такую разрушительную штуку без труда не смастеришь. Уголь у нас есть, верно? До ночи можно собрать и привезти сюда изрядное количество. Сера — это шестнадцатый элемент, самый распространенный в земной коре. Земля здесь, я думаю, та же самая, значит, и кора… но это неважно. Главное, что найти серу можно в пещерах с серным колчеданом. Такие пещеры я видел на северном краю Ущелья. Надо наколоть колчедана и нагревать его на большом огне, молясь, чтобы потекла сера. Очень похоже на то, что мы делаем с металлической рудой.
        В глазах Майкиль появился интерес, но Уильям нахмурился:
        — Нас слишком мало, даже с подкреплениями.
        — А селитра?  — спросила Майкиль.
        Томас пропустил реплику Уильяма мимо ушей. Пригладил волосы.
        — Селитра — это белый полупрозрачный солоноватый минерал, состоящий из калийного нитрата.
        Они посмотрели друг на друга.
        — Ясно вам?  — спросил Уильям.  — Он собирается разослать солдат искать кали… тьфу, не выговорить… еще и в темноте к тому же. Может, он и видел сон…
        — Тихо!  — Голос Томаса перекрыл шум сражения.  — Если на этот раз я потерплю неудачу, передам командование Стражей тебе!
        — А где искать селитру?  — вмешалась Майкиль.
        — Не знаю.
        — А… что значит — не знаешь?
        — Будем искать полупрозрачный молочного цвета камень, который и есть селитра.
        Уильям по-прежнему неодобрительно хмурился.
        — И если мы все эти ингредиенты найдем, тогда что?  — спросила Майкиль.
        — Тогда мы растолчем их, смешаем, спрессуем и будем надеяться, что вспышка окажется достаточно сильной, чтобы расколоть камень.
        На него пристально смотрели три пары глаз. Томас знал, что в конечном итоге его помощники сделают все, как он скажет, ибо разумной альтернативы нет. Но никогда еще ставки не были так высоки.
        — Пойми, если мы будем сдерживать Орду, пока готовимся к этому твоему фокусу, мы не успеем эвакуировать деревню,  — твердил Уильям.  — Если же отступим сейчас, и Орда остановится на ночь, у нас будет полдня форы. Мы уведем людей на север, как планировали.
        — Понимаю. Но толку-то? Орда пытается захватить Южный лес, пока мы тут разговариваем. Джеймус отступает. Орда…
        — Южный лес?  — удивился Уильям. Об этом он еще не слышал.
        — Да. Орда возьмет его и двинется на следующий.
        Майкиль посмотрела на запад, откуда доносился шум сражения.
        — Может, умнее было бы сейчас отступить, сделать этот самый порох, а потом, когда мы убедимся, что он действует, сжечь к чертям всю Орду.
        — Если они возьмут Серединный лес…  — Томас умолк. Все и без него понимали, что этот лес терять нельзя.  — Когда еще нам удастся загнать их в каньон, как сейчас? Если все получится, мы уничтожим разом треть их войска. Но, даже если не получится, мы успеем отдать приказ об эвакуации.  — Он взглянул вслед за Майкиль на запад. Его люди гибнут, а он тут развлекается снами.  — А вдруг в пророчестве говорится именно об этом?
        — Одним метким ударом мы поразим сердце зла,  — процитировала Сюзанна слова мальчика.  — Это войско ведет Кваронг, а Мартин атакует Джеймуса.  — Глаза ее вспыхнули.  — Думаешь, получится?
        — Скоро узнаем.


        Луна в окружении сонма звезд сияла высоко в небе над пустыней. Томас, сидя на коне, разглядывал каньон под собою. Орда остановилась на ночь, тысячи воинов-Паршивых. Половина их уже спала, завернувшись в плащи, остальные готовились ко сну. Костров они не разжигали. Выиграв сражение, они отметили победу торжествующим криком, сотрясшим стены каньона.
        Томас приказал отступать, изображая полный разгром. Со скал сняли катапульты и сделали вид, что удирают в лес. В нынешней битве участвовало семь тысяч лесных жителей. Три тысячи пали.
        Это и впрямь было поражение, худшее из всех, какие им случалось пережить.
        И вся надежда сейчас оставалась на порох, который еще предстояло изготовить.
        Стражники ждали в миле к западу, готовые отправиться в лес, как только прикажут. Приказ Томас собирался отдать через час, если за это время селитра не найдется.
        Угля уже хватало. В северные пещеры съездил Уильям с отрядом солдат. Они привезли почти тонну колчедана, развели костер в яме и теперь добывали жидкую серу. Вонь стояла до небес, и жуткий запах этот радовал Томаса, как никогда в жизни.
        Запах плоти Паршивых.
        Но селитра пока не находилась. Белый камень искали при лунном свете тысячи солдат, облизывая все на него похожее.
        — Эх, вернуть бы лучников и пальнуть по Орде на прощание,  — вздохнула Майкиль.
        — Сам бы с удовольствием пальнул, будь у меня стрелы,  — сказал Томас и посмотрел на луну.  — Через час, если не найдем селитру, уходим.
        — Времени в обрез. Даже если найдем, ее еще собрать надо. Потом размолоть, смешать и испытать. А потом…
        — Я все это знаю, Майкиль. Это мои знания, помнишь?
        — Да. Из твоих снов.
        Он промолчал. Ее сомнения простительны, зато, случись ему погибнуть, этой сильной женщине вполне можно доверить командование войском.
        — Если придется бежать, что будет с Собранием?  — спросила она.
        — Сайфус от Собрания не откажется. Проведет его обязательно, пусть даже на каком-нибудь другом озере.
        Она вздохнула.
        — И если туда явится Джастин со своими бреднями, Собрание это наверняка запомнится многим и надолго. Поговаривают о поединке.
        Томас слышал эти разговоры. Сайфус вроде бы намеревался вызвать Джастина на разбирательство и, коли понадобится, завершить дело поединком, дабы доказать, что никому непозволительно пренебрегать основными догмами Совета. С тех пор как Сайфус ввел такой обычай, Томас был свидетелем уже трех поединков, напомнивших ему гладиаторские бои из древней истории. Все трое покусившихся на догмы проиграли и были изгнаны в пустыню.
        — Я бы сама вызвала его на поединок,  — продолжила Майкиль.
        — Предательство Джастина — самая ничтожная из наших забот на сегодняшний день. Он падет в бою, как и все враги Элиона.
        Она посмотрела на запад, в сторону Серединного леса:
        — Что будет, если Орда захватит наши озера?
        — Мы можем лишиться всего войска, лишиться даже деревьев, но озер мы никогда не лишимся. Пока не исполнится пророчество. Если мы лишимся озер, станем Обитателями Пустыни — против нашей воли. А этого Элион не допустит.
        — Пора бы ему в таком случае явиться,  — сказала она.
        — Ты, верно, не помнишь, а я помню. Он мог бы хлопнуть в ладоши, и все кончилось бы сегодня же ночью.
        — Что ж он этого не сделает?
        — Может, и сделает.
        — Сэр!  — окликнул его гонец.  — Уильям зовет. Велел сказать, что, кажется, нашел.


        — Сюда! Прямо тут все и приготовим.
        Томас ухватил большой молоток обеими руками и ударил им по блестящему камню. Отколол кусок.
        Камень был полупрозрачный, соленый, и наткнулся на него не кто-нибудь, а Уильям. Селитра это была или нет, выяснить еще предстояло.
        Томас сгреб пригоршню осколков:
        — Сбивайте этот камень. Весь.  — Он повернулся к Уильяму: — Пусть уголь и серу принесут сюда. Камень надо мелко растолочь, а потом смешать все здесь, под выступом. Брось на это хоть тысячу человек, коль понадобится. И чтобы порох был готов через час!
        Он метнулся к своей лошади и вскочил в седло.
        — Куда ты, командир?
        — Проверить, селитра ли это. Колите камень!
        Часть солдат принялась неистово крушить скалу бронзовыми молотками, мечами, кусками гранита. Часть взялась размалывать предполагаемую селитру в порошок. Принесли уголь, сложили его неподалеку. Сера в бронзовых чашах, куда ее сливали, уже затвердела. Крошилась она легко.
        Мало кто понимал, чем они занимаются. Кто и когда вел, таким образом, сражение? Но значения это не имело — ведь Томас приказал молоть камень, чтобы получить порох, который сокрушит врага. Не Томас ли научил их когда-то добывать металл, нагревая камни? Не Томас ли умудрился выжить в пустыне, чуть не стал Паршивым и, вернувшись, очистился в озере?
        Он вел их в битву сотни раз, и всегда выходил победителем. И если он приказал молоть камень, значит, они будут молоть. То, что в сражении с Ордой погибло нынче три тысячи их товарищей, только прибавляло рвения.
        Томас, вернувшись, высыпал на большую каменную плиту кучку уже размолотого камня и встал рядом на колени.
        — Как будем измерять?  — спросила Майкиль.
        Уильям, хоть и принимал в деле активное участие, все еще хмурился.
        — Вот так.  — Томас сделал из кучки белого порошка валик длиной со свою руку и выровнял его по ширине.  — Семьдесят пять процентов. Теперь уголь…  — Он насыпал рядом с белым валиком точно такой же угольный.  — Пятнадцать процентов. Одна пятая от количества селитры.  — Разделив уголь на пять равных частей, отмел четыре в сторону.  — Десять процентов серы.  — Из желтоватого порошка он сделал валик, равный двум третям угольного.
        — Ну, как, похоже?
        — Вроде бы. Но насколько это точно?
        — Сейчас и узнаем.
        Он смешал все три валика. Смесь получилась серого цвета.
        — Теперь надо поджечь.
        Майкиль попятилась.
        — Поджечь? А это не опасно?
        — Поглядим.  — Из смеси он выложил дорожку, встал.  — Многовато, наверное…  — И сделал дорожку тоньше, удлинив ее до человеческого роста.
        Уильям тоже отступил на пару шагов, хотя опасался результатов поджигания явно меньше, чем Майкиль.
        — Готовы?
        Томас достал кресало — приспособление для высекания искр при ударе кремня о бронзовое колесико. Начал было крутить его на ладони, но рука была влажной от пота, поэтому он приладил кресало на набедренном щитке. Поджег пучок расщепленной коры.
        Майкиль отошла еще на несколько шагов.
        Томас встал на колени возле конца серой змейки и поднес огонек к порошку.
        Вначале ничего не произошло.
        Уильям усмехнулся:
        — Ну-ну.
        А потом порох схватился и зашипел, разбрызгивая искры. Повалил густой дым, и по тонкой дорожке побежал огонь.
        — Ха!  — Майкиль шагнула ближе.  — Никак получилось?
        Уильям некоторое время смотрел на черный след, оставшийся на плите, затем опустился на колени и потрогал его.
        — Горячо.  — Он встал.  — Правда, я все равно не понимаю, каким образом он может развалить скалу.
        — Развалит, когда мы сложим его в кожаные мешки. Он сгорит слишком быстро, мешки огня не удержат и — бабах!
        — Бабах,  — повторила Майкиль.
        — Что-то ты все хмуришься и хмуришься сегодня, Уильям. Не устал?
        — Огонь из пыли… Впечатляет, согласен. И ты узнал о нем во сне?
        — Во сне.
        Через три часа были набиты порохом сорок кожаных мешков. Сверху их плотно обмотали холстом. Свертки получились тяжелые, как камни. В каждом было оставлено маленькое отверстие, откуда выходила холщовая полоска, утопленная другим концом в порохе.
        Томас назвал их минами.
        — Отнести по двадцать на каждую скалу,  — отдал он приказ.  — В концы разломов уложить по пять штук, вдоль них — по десятку. Мы должны хотя бы запереть Паршивых. Солнце встанет через два часа.
        Мины втиснули глубоко в разломы скал с обеих сторон от спящей Орды. Наружу вывели холщовые полоски длиной в десять футов. Предполагалось поджечь их и бежать.
        Остальное было в руках Элиона.
        На размещение мин ушел целый час. Небо на востоке посветлело. Орда начала просыпаться. Сотню Стражников отправили за стрелами. Если рухнувшие скалы задавят только половину вражьего войска, решил Томас, лучники помогут довершить начатое. Перебьют их, как рыбу в бочке, объяснил он.
        Держа в руке последнюю мину, Томас занял наблюдательный пост:
        — Все готово?
        — Одну ты оставляешь?  — спросил Уильям.
        Томас взглянул на плотный сверток с порохом.
        — Это, друг мой, запасной вариант.
        Каньон был серым от Паршивых, валявшихся там во всей своей, мерзости. Сорок бойцов Томаса встали возле фитилей с кресалами наготове.
        Томас зажмурился и глубоко вздохнул. Открыл глаза:
        — Поджигаем на северной скале.
        Позади него послышался тихий шелест. Лучник пустил сигнальную стрелу. В небо взвился огонек, оставляя за собой дымный след.
        Двадцать человек стояли вместе с Томасом на выступе. Они смотрели на скалу. Ждали. Долго ждали…
        Томаса начало подташнивать.
        — Сколько на это надо времени?  — спросил кто-то.
        И, словно бы в ответ, из дальнего конца разлома в небо выстрелил огненный язык.
        Взрыва, однако, не получилось. Мины вышли недостаточно мощными, чтобы разорвать обмотку и разнести крепко обнимавший их камень.
        Вторая вспышка раздалась поближе. Затем еще и еще. Мины воспламенялись одна за другой, выплевывая в небеса огонь.
        Но скалу они не крушили.
        В каньоне завопили Паршивые. Подобной демонстрации силы они еще не видывали. Но, увы, не та это была сила, на которую надеялся Томас.
        Он сунул последнюю мину в седельную сумку и вскочил на коня.
        — Майкиль, отдашь приказ поджигать на южной скале. По моему сигналу. Я протрублю в рог.
        — Куда ты?
        — Вниз.
        — Вниз, к Орде? Один?
        — Один.
        Он развернул коня и направил его в карьер.
        Паршивые в каньоне вопили все громче. Но к тому времени, когда Томас спустился со скалы, их страх поостыл. Они увидели, что огонь, извергавшийся с высоты, никакого вреда не причинял.
        Въехав в каньон, Томас на полной скорости помчался вперед. Небо было уже светло-серым. У врага сто тысяч воинов. Нет, восемьдесят,  — двадцать положили вчера его люди. Но сейчас это значения не имело. Важны были только те десять тысяч, которые толпились в каньоне перед ним и смотрели, как он к ним скачет.
        Жеребец перепрыгнул через валуны, служившие вчера Стражникам заграждением. Расти в пустыне деревья, и умей ее обитатели делать луки, Томаса могли бы застрелить, едва между ним и Паршивыми осталось пятьдесят ярдов.
        Он остановился вблизи строя, ощетинившегося копьями. Элион, дай мне силы.
        — Обитатели Пустыни! Мое имя — Томас Хантер! Коль хотите прожить еще хотя бы час, позовите своего вождя. Вреда я ему не причиню, лишь поговорю с ним. Если же он побоится выйти, вы все умрете — мы обрушим с небес огонь и обратим вас в пепел!
        Он успокоил жеребца, норовившего взвиться на дыбы, и потянулся к мине, лежавшей в седельной сумке. Все сказано, отступать некуда.
        Внезапно тишину нарушил раскатившийся над каньоном грохот. В другом конце его, так далеко, что Томас едва мог разглядеть, обвалилась часть скалы. В небо поднялось облако пыли.
        Мина все-таки взорвалась! Одна из двадцати. Видимо, нашлось слабое место, и тлевшая искорка сделала свое дело.
        Сколько же там обвалилось? Маловато. Тем не менее, Паршивые в ужасе отпрянули от скалы.
        Приободренный этой нежданной удачей, Томас снова прокричал:
        — Позовите вождя, или мы раздавим вас, как мух!
        Передние ряды расступились, верхом на коне выехал шагов на десять Паршивый, подпоясанный черным кушаком — генеральским отличием, и остановился. Но это был не Кваронг.
        — Нас не одурачишь!  — выкрикнул он.  — Нагревать камни и поливать их водой, чтобы раскололись, мы тоже умеем. Думаешь, испугаемся огня?
        — Вы не знаете огня, который дал нам Элион! Если сложите оружие и отступите, мы пощадим ваше войско. Если нет — увидите огонь самого ада.
        — Ты лжешь!
        — Хочешь испытать силу Элиона? Вышли вперед сотню своих людей!
        Генерал обдумал предложение. И щелкнул пальцами.
        Никто не шелохнулся.
        Он повернулся к строю и лающим тоном отдал приказ.
        На те же десять шагов вперед вышел большой отряд. Отступать и впрямь было некуда. Если припасенная мина не взорвется, ему конец.
        — Предлагаю самому тебе отойти в сторону,  — сказал Томас.
        Генерал поколебался, потом все же медленно отъехал от своего отряда подальше.
        Томас вынул кресало, поджег фитиль длиною в два фута и дал ему сгореть до половины, после чего тронул с места своего жеребца. Он погнал его прямо на солдат, швырнул в них мину и резко повернул направо.
        Дымящийся мешок шлепнулся посреди отряда, и солдаты инстинктивно бросились искать укрытия.
        Но укрытия не было.
        Со страшным грохотом мина взорвалась, разбросав их во все стороны. Горячая волна ударила в лицо Томасу, отчего он на мгновение задохнулся.
        Генерала снесло с лошади. Он вскочил на ноги и уставился на последствия взрыва. По меньшей мере, полсотни солдат погибли. Уцелевшие почти все были ранены. Невредимыми остались лишь несколько человек.
        — А теперь слушайте!  — крикнул Томас.  — Вы все еще сомневаетесь, что при помощи этого оружия мы обрушим на вас скалы?
        Генерал не дрогнул. Трусость в Орде никогда не приветствовалась, тем не менее, стойкость этого человека впечатляла. Ответа Томас не дождался.
        Тогда он поднял рог и протрубил.
        — Что ж, взгляните еще раз! Но для вас он будет последним. Коль не отступите, погибнете сегодня все до единого.
        Фейерверк вновь начался с дальнего конца каньона, только теперь с южной стороны. Вся надежда была на то, что получится еще хотя бы один взрыв. Еще одно слабое место в разломе, еще один тлеющий мешок с порохом…
        — Бабах!
        Часть скалы начала падать.
        — Бабах! Бабах!
        Еще два взрыва! Внезапно откололась почти треть скалы и полетела на отчаянно вопивших Паршивых. Огромный каменный пласт, способный накрыть разом тысячу человек, ударился о землю, медленно отскочил и повалился на солдат. Земля содрогнулась. Упал еще кусок скалы. Пыль завесила небеса. В ужасе ржали, вставая на дыбы, лошади.
        Страха Паршивые не ведали, но и самоубийцами не были. Паническое бегство началось за несколько секунд до того, как генерал отдал приказ отступать.
        Ошарашенный Томас молча наблюдал за бегущим, подобно откатывающейся морской волне, вражеским войском. Под обломками скалы погибли тысячи солдат. А может, и десятки тысяч. Но главной победой был страх, который отныне поселился в их сердцах.
        Его собственные воины опасливо толпились на краю Северной скалы. Вернее, того, что от нее осталось.
        И смотрели вниз так же ошарашено, как он сам. Пора было добивать Паршивых стрелами — их как раз подвезли, но Лесные Стражники об этом словно забыли.
        Через несколько минут остатки Орды исчезли в пустыне. Как велел их обычай, Паршивые, отступая, добивали раненых.
        Пищи шакалам и грифам в этом каньоне теперь хватило бы на год.
        Томас одиноко восседал там на своем скакуне, шокированный размерами опустошения, произведенного им во вражеском стане. В стане врагов Элиона.
        Все его войско собралось наверху — семь тысяч человек, считая и тех, кто прибыл ночью. И вослед бегущей Орде понеслась победная песнь:
        — Элион! Элион! Элион!
        Но вскоре зазвучала другая. Другое имя, распеваемое все громче, разнеслось над рядами воинов с запада на восток, пока не заполнило весь каньон:
        — Хантер! Хантер! Хантер!
        Томас медленно развернул коня. Пора было возвращаться домой.



        8

        Кризис — странная штука. Иногда он объединяет людей, иногда разъединяет.
        В этот раз он заставил некоторых представителей вашингтонской элиты забыть о политических разногласиях и подчиниться президенту, потребовавшему немедленной встречи.
        Вирус, судя по всему, не был ни демократом, ни республиканцем.
        Именно по этой-то причине Томас и сидел тут, в заднем ряду, чувствуя себя неуютно в обществе ведущих руководителей — не потому, что сам таковым не был, а потому, что его опыт руководства слишком уж отличался от их. Сила духа и физическая мощь — это не политические интриги. А именно интриги здесь главенствовали — в этом он не сомневался.
        Он разглядывал собранных президентом в конференц-зале Западного крыла мужчин и женщин — всего двадцать три человека. Перелетев Атлантику, в Вашингтон Томас из-за смены часовых поясов прибыл только в полдень. Здесь Мертон Гейне его покинул, заверив, что вскоре к нему обратятся с вопросами. Пока же на его собственные вопросы будет отвечать ассистент Мертона, Боб Стентон. Боб устроился по одну сторону от него, Кара — по другую.
        Чудно как-то с Карой… Старше он ее сейчас или по-прежнему младше? Тело осталось двадцатипятилетним, что да, то да. А разум? Она-то на него сейчас смотрела скорее как на старшего брата. И пока он рассказывал, какую победу одержал благодаря пороху, слушала его с почти благоговейным выражением лица.
        — Задерживаются,  — сказал Боб.  — Пора бы начинать.
        Мысли Томаса вернулись к ущелью Наталга. Там он был признанным лидером, закаленным в боях военачальником, которого боялась Орда и любили подчиненные. Мужем и отцом двоих детей.
        Пятнадцать лет вполне удачного командования. Хотя, конечно же, и ошибки случались — о них ему вечно поминал Уильям.
        В ушах еще звучала хвалебная песнь. Хантер, Хантер, Хантер!
        А здесь он кто? Двадцатипятилетний мальчишка, чудак, сны какие-то потусторонние видит. Вырос на Филиппинах… Родители развелись, мать страдает маниакальной депрессией… Колледж не закончил, связался с воровской шайкой… Да уж. Есть с чего умом тронуться и начать бредовые сны видеть. Но раз президент Роберт Блэр хочет, чтобы он их видел, значит, надо продолжать. С президентами не спорят.
        На сцену поднялся высокий седой мужчина с крючковатым носом, уселся за уставленный микрофонами стол. Вслед за ним места заняли еще трое. Затем вошел президент Роберт Блэр, направился к центральному стулу. Все это напоминало пресс-конференцию.
        — Слева — Рон Крит, начальник штабов вооруженных сил,  — объяснил Боб.  — Далее — Грэхем Майерс, министр обороны. Фила Гранта из ЦРУ вы знаете. А это — Барбара Кингсли, министр здравоохранения.
        Томас кивнул. Сплошь шишки. В переднем ряду виднелись смутно знакомые лица. Тоже члены кабинета. Сенаторы. Конгрессмены. Глава ФБР.
        — Нечасто в одной комнате увидишь столько сильных мира сего,  — сказал Боб.
        Рон Крит откашлялся:
        — Благодарю вас всех, что прибыли сюда. Как вы знаете, примерно четырнадцать часов назад в Госдепартамент пришло по факсу послание, в котором нашим гражданам угрожают вирусом под названием штамм Рейзон. Копии этого факса и другие, относящиеся к делу документы, вы найдете в папках, которые вам раздали.
        Стало ясно, что факс читали не все. Часть присутствующих открыла папки и зашелестела бумагами.
        — Президент пожелал лично обсудить с вами эту тему,  — Крит взглянул на Роберта Блэра.  — Прошу, сэр.
        Томас подумал, что Роберт Блэр похож на Роберта Редфорда. Веснушек только поменьше, а в остальном — просто копия актера. С лицом сосредоточенным, но спокойным президент наклонился к своему микрофону и отрегулировал его.
        — Спасибо, что откликнулись на приглашение.  — Голос прозвучал сипло, и Блэр прочистил горло.  — Я долго думал, как вести разговор, и решил, что буду вполне откровенен с вами. Я отвечу на все ваши вопросы, но сначала позвольте мне обрисовать ситуацию и подвести итог.  — Он глубоко вздохнул.  — Группа необычных террористов, которую, как мы полагаем, возглавляет швейцарец Вальборг Свенсон, рассеяла вирус в разных городах по всему миру. Среди них — шесть наших городов, и число их, по всей вероятности, возрастает с каждым часом. Наличие штамма Рейзон подтверждено в Чикаго, Нью-Йорке, Атланте, Лос-Анджелесе, Майами и Вашингтоне.
        В зале стояла такая тишина, что можно было расслышать чье-то тяжелое дыхание.
        — Штамм Рейзон — это аэрогенный вирус, который распространяется с беспрецедентной скоростью. Согласно сделанным подсчетам, им будут заражены в течение двух недель триста миллионов американцев.
        Казалось, ахнула сама комната, столь дружной была реакция.
        — Что… что вы говорите?
        — Я говорю, Пэгги, что если десять минут назад находящиеся в этом зале люди и не были заражены, то сейчас это, скорее всего, уже случилось. И еще я говорю, что, если мы не найдем способа справиться с вирусом, через четыре недели умрут все живущие между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом.
        Повисла зловещая пауза.
        — Вы сознательно подставили нас под его действие?  — раздался голос.
        — Нет. Вы подставились сами, раньше, чем вошли в это здание, Боб.
        И тут все зашумели. Все громче и громче. Кто недоумевал, кто возмущался.
        Слева от Томаса поднялся пожилой господин:
        — Но вы, конечно, не можете быть в этом уверены. Подобные заявления вызывают панику.
        В весьма экспрессивной форме его поддержала почти половина присутствующих.
        Президент поднял руку:
        — Пожалуйста, Чарльз, помолчите! Сядьте. Помолчите все!
        Господин немного поколебался и сел. В зале воцарилась тишина.
        — Единственный способ разобраться во всем — это сосредоточиться на проблеме. Я сдал кровь на анализ. Результат теста на штамм Рейзон — положительный. Мне осталось жить три недели.
        «Молодец,  — подумал Томас.  — Заставил их заткнуться, хоть и ненадолго».
        Президент взял лежавшую в стороне стопку бумаг и, держа ее обеими руками, поставил стоймя.
        — Последние новости ничуть не лучше. Второй факс пришел в Госдепартамент менее двух часов назад. Нам предъявлены многочисленные и подробные требования. «Новая лояльность», как они назвали свою группировку, предлагает антивирус, способный нейтрализовать штамм Рейзон. Но сначала они хотят получить, помимо многого другого, наши основные системы вооружения. Список весьма конкретный, настолько конкретный, что я потрясен. Требуемое должно быть доставлено в течение четырнадцати дней в то место, которое они укажут.
        Он отложил бумаги.
        — Такой же ультиматум получили все страны, владеющие ядерным оружием. Мы, леди и джентльмены, имеем дело не с кучкой детишек или каких-нибудь полоумных. Это тщательно подготовившаяся группировка, которая намерена в последующие три недели радикально изменить существующий мировой порядок и расстановку сил.
        Он умолк и окинул взглядом зал. Все словно остолбенели.
        Мужчина из переднего ряда высказал вслух то, что вертелось на языке у каждого:
        — Но это… это невозможно.
        Президент промолчал.
        — Неужели возможно?
        Боб наклонился к Томасу:
        — Это Джек Спейк, из руководства демократов.
        — Что возможно?
        — Перевезти наше оружие за две недели.
        — Это мы сейчас анализируем. Но они… кажется, они предусмотрели все.
        — И вы хотите сказать, что, имея блестящих ученых и выдающихся профессионалов в области здравоохранения, мы не можем справиться с этим вирусом?
        Президент переадресовал вопрос министру здравоохранения:
        — Барбара?
        — Разумеется, мы над этим работаем.  — Микрофон взвизгнул, и она слегка отодвинулась от него.  — В нашей стране примерно три тысячи вирусологов, достаточно компетентных, чтобы заниматься проблемами подобного уровня. Их содействие нам гарантировано. Но поймите — речь идет о мутации вакцины, спроектированной генетически, а это буквально биллионы пар ДНК и РНК. Поиски антивируса могут потребовать больше времени, чем у нас есть. Фармацевтическая компания Рейзон, создавшая вакцину, которая мутировала в вирус, предоставила нам все свои данные. Но на то, чтобы разобраться только с этой информацией, уйдет как минимум неделя. Даже при участии специалистов, работающих в компании. К несчастью, пропал их главный генетик, отвечающий за этот проект. Мы думаем, что Монику де Рейзон похитили те же самые террористы.
        Собравшиеся начали осознавать уровень проблемы.
        Вопросы посыпались со всех сторон, и президент попросил соблюдать некое подобие порядка. Залп вопросов — один ответ.
        — Существуют ли другие способы лечения? Как действует вирус? С какой скоростью распространяется? Когда люди начнут умирать?
        Барбара отвечала с профессиональной сноровкой, восхитившей Томаса. Она продемонстрировала всем компьютерную симуляцию, которую он видел в Бангкоке, и, когда экран погас, вопросы иссякли.
        — Так, значит, эта… эта штука сама по себе не исчезнет, и способа с нею справиться не существует? Через три недели мы все умрем, и ничего — абсолютно ничего — невозможно сделать. Вы это хотите сказать?
        — Нет, Пит, не это,  — ответил президент.  — Мы хотим сказать, что не знаем способа справиться. Пока не знаем.
        С правой стороны поднялся темноволосый круглолицый мужчина:
        — А что произойдет, если мы согласимся на их требования?
        Боб прошептал:
        — Дуайт Ольсен. Руководитель большинства в сенате. Ненавидит президента.
        Роберт Блэр взглянул на министра обороны, Грэхема Майерса.
        — Об этом не может быть и речи,  — отрезал Майерс.  — Мы не вступаем в переговоры с террористами. Передай мы им системы вооружения, которые они хотят, Соединенные Штаты останутся без защиты. Мы полагаем, что эти люди работают как минимум на одно независимое государство. За три недели это государство завладеет таким количеством оружия, что сможет навязать свою волю кому угодно. И, по существу, поработит мир.
        — Наличие оружия еще не позволяет контролировать мир,  — сказал Ольсен.  — СССР им владел, но не использовал.
        — У СССР был противник с не меньшим количеством вооружения. Эти же люди намерены разоружить всех, кто способен их остановить. Поймите, они требуют бомбы, ракеты и даже авианосцы, черт побери! Может, они не смогут тут же укомплектовать обслуживающий персонал, но этого им и не понадобится. Они требуют также подтверждений, причем очень детальных, тому, что мы выведем из строя системы раннего предупреждения и локаторы дальнего действия. Как сказал президент, это не бойскауты. Они знают, чего хотят.
        — А если кто-нибудь все же согласится передать им свое оружие?  — предположил кто-то.
        — Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.
        — Но в таком случае мы все умрем, не так ли? И никаких альтернатив нет,  — снова встрял Дуайт Ольсен.
        Президент помедлил:
        — Смерть грозит нам в любом случае. И единственная альтернатива, которая, на мой взгляд, чего-то стоит,  — это добраться до них прежде, чем вирус доберется до нас.
        — Вирус до нас уже добрался.
        — Пока еще нет. Возможно, мы сумеем найти заговорщиков и антивирус в течение трех недель. Сейчас это единственное, на что имеет смысл направить силы.
        — И, смею уверить, мы по-прежнему над этим работаем,  — добавил Фил Грант.  — Отложили на время остальные дела, а их больше девяти тысяч, и бросили все силы на поиски этих людей.
        — И каковы шансы на успех?  — спросил Ольсен.
        — Мы их найдем. Главное — чтобы у них был антивирус.
        Президент придвинулся к микрофону:
        — Считаю нужным предупредить, что это строго конфиденциальные сведения. А пока… Нам нужны свежие идеи. Я готов выслушать все, что вы сможете предложить. Каким бы бредом это ни казалось.
        И весь следующий час в зале царил форменный хаос. «Все выглядят такими деловыми, но вряд ли они здесь чем-то управляют,  — размышлял тем временем Томас.  — Это хаос управляет ими».
        Он с увлечением следил за словесными схватками. Не слишком-то они отличались от тех, которыми сопровождались его военные советы. Развитая цивилизация, но представители ее ведут себя точь-в-точь как его подчиненные, предлагая и отвергая идеи, сражаясь не мечами, а языками — острыми как мечи.
        Его уже не интересовало, кто спрашивает, и кто отвечает, но сами вопросы и ответы он обдумывал тщательно.
        Американцы, когда прижмет, становятся на самом деле необыкновенно изобретательными.
        — Похоже, мы могли бы потянуть время, замедлив распространение вируса,  — заметила красивая женщина в темно-синем деловом костюме.  — Время — одновременно и враг нам, и союзник. Давайте перекроем возможности переездов.
        — И вызовем всеобщую панику? Вы же знаете, что в такие моменты люди проявляют свои наихудшие качества.
        — Но можно предложить им другое объяснение,  — не унималась она.  — Допустим, угроза очередного теракта. Все решат, что речь идет о какой-нибудь бомбе. Закройте аэропорты, запретите поездки между штатами. Все что угодно, только бы замедлить распространение вируса. Ведь для нас важен даже один лишний день, не так ли?
        — Технически — да,  — отозвалась Барбара, министр здравоохранения.
        Возражать никто не стал.
        — Но лучше бы нам и впрямь сосредоточиться на антивирусе и способах его распространения в короткие сроки. Раздать вакцину шести миллионам людей — дело нелегкое.
        — Но вы сказали, что здесь, предположительно, все уже заражены?  — спросил кто-то.  — Не следует ли изолировать войска, чтобы они не заразились? И держать их на карантине, сколько потребуется.
        — Может, и правда?  — отозвался еще один голос.  — Должен быть какой-то способ. Дезинфицировать помещения. Посадить военных на корабль и отправить на космическую станцию.
        — А смысл? Зачем нам генералы на космической станции, если вымрет весь мир?
        — В таком случае нужно изолировать ученых, которые работают над антивирусом. Или отправить на космическую станцию шифровку с заданием сбросить парочку бомб на террористов, если вы их когда-нибудь найдете.
        А смысл? Томас сидел и только диву давался. Перед лицом смерти — одна пустая болтовня. Дебаты зашли в тупик.
        — Мы правим этой страной и умрем с этой страной, если придется,  — подытожил, наконец, президент.  — Но против изоляции части войск, военного руководства и ученых я не возражаю.
        Хаос постепенно сменился напряженным размышлением. Кризис порой разъединяет людей, порой объединяет. Сейчас объединил.
        Во всяком случае, на время.


        Совещание длилось уже два часа, когда, наконец, был задан вопрос, который позволил Томасу выйти на первый план.
        Задала его женщина в синем. Умница.
        — А вправду ли у них есть антивирус?
        Ответа не последовало.
        — Может, они блефуют? Если у нас уйдут месяцы на его создание, как могло случиться такое, что у них он уже появился? Вы сказали, что штамм Рейзон — вирус абсолютно новый, появился всего неделю назад как результат мутации вакцины Рейзон. Каким же образом они получили антивирус за неделю?
        Президент взглянул на Томаса, затем кивнул заместителю госсекретаря Гейнсу. Тот встал и подошел к свободному микрофону. За время дебатов он вступал в разговор всего несколько раз, предоставляя участие в нем своему начальнику, госсекретарю Полу Стэнли,  — из соображений политкорректности, как решил Томас.
        — Есть кое-что, о чем мы еще не говорили. Того, что произошло, изменить оно не может, но может помочь нам… необычным, скажем так, образом. Я не без колебаний открываю этот ящик Пандоры, но, учитывая ситуацию, думаю, лучше все-таки это сделать.
        Томаса вдруг покинуло последнее желание разговаривать с этими людьми. Политик из него как из какой-нибудь крысы…
        — Примерно две недели назад в один из наших офисов позвонил человек и сказал, что видит очень странные сны.
        Томас закрыл глаза. Да. Именно так все и началось.
        — Он сделал вывод, что эти сны — реальность будущего, поскольку в них имеются древние книги, в которых записана история Земли. Из этих книг он узнал, в частности, какая лошадь выиграет дерби в Кентукки в этом году. Узнал до начала скачек, заметьте. Поставил на нее и не ошибся: заработал больше трехсот тысяч. Информация в исторических книгах оказалась достоверной.
        Никто почему-то не засмеялся, и Томаса это удивило.
        — В офис же наш он обратился по той причине, что узнал нечто пугающее, а именно — что в течение недели по всему миру начнется распространение страшного вируса, который называется штамм Рейзон. Обратите внимание — звонил он почти две недели назад, еще до того даже, как штамм Рейзон вообще появился на свет.
        Странно, но Гейнса слушали.
        — Никто ему, конечно, не поверил. Еще бы! И тогда он отправился в Бангкок и взял дело в свои руки. На прошлой неделе он засыпал нас доказательствами, рассказав о различных событиях до того, как они произошли.
        Гейне сделал паузу. Никто не шелохнулся.
        — Вчера по просьбе президента я вылетел в Бангкок,  — продолжил Гейне.  — То, что я видел там собственными глазами, вас просто поразило бы. Как и я, вы, вероятно, решили, что наши сограждане сейчас в крайне скверном положении. Ситуация кажется безнадежной. И если есть на свете человек, который может спасти нашу страну, леди и джентльмены, то, возможно, это — Томас Хантер. Томас, прошу!
        Тот встал и вышел в проход между рядами. Поднялся на сцену, чувствуя себя скованно в черных слаксах и белой рубашке, купленных в дешевом магазинчике по дороге из аэропорта. Должно быть, он выглядит странновато. Вот человек, который видел конец света. И он так же чужд этой реальности, как Халк или Человек-Паук.
        Он прикрыл микрофон рукой.
        — Не думаю,  — начал вполголоса,  — что из этого выйдет хоть какой-то толк.
        Президент смотрел на него не отрываясь.
        — Заставьте их поверить, Томас,  — сказал Гейне.  — Пусть задают вопросы.  — Затем улыбнулся и отошел.
        Томас повернулся к залу. На него смотрели двадцать три пары глаз, в которых были те же смущение и растерянность, какие испытывал он сам.
        На лбу выступил пот. Если эти люди почувствуют его неуверенность, они не услышат его. Он должен их убедить. Неважно, как к нему отнесутся, за кого примут. Лишь бы выслушали.
        — Я понимаю, что некоторым из вас — а может быть, и всем — я покажусь сумасшедшим. Но мне все равно.  — В полной тишине голос прозвучал громко.  — Меня зовут Томас Хантер, и я знаю кое-что об этой ситуации. Не имеет значения, откуда я это знаю, и неважно, что все это выглядит неправдоподобным. Если вы прислушаетесь к тому, что я скажу, у вас будет шанс. Если нет — вы, скорее всего, умрете максимум через три недели.
        Прозвучало это весьма уверенно. Даже нахально. Но иначе было нельзя.
        — Я продолжаю?
        — Конечно, Томас,  — раздался у него за спиной голос президента.
        Томасу полегчало. Что правда, то правда — сейчас он может предложить своей стране больше, чем любой из присутствующих в этом зале. И не потому, что жаждет взвалить на себя такую ответственность. Просто не имеет права упустить ни одной возможности. Как и все остальные.
        — Благодарю вас.
        Томас сдвинулся, было вправо, но вспомнил про микрофон и вернулся, всматриваясь в сидящих в зале. У него всего одна попытка, поэтому нужно изложить суть так, чтобы хотя бы встряхнуть их.
        — За прошедшие две недели я прожил целую жизнь. И кое-чему научился. Понял, в частности, что большинство людей плывет по течению, которое несет их в пучины моря, навстречу гибели. Против течения выплывают только сильнейшие — разумом и духом. Отдает философией, возможно, но так говорят там, откуда я пришел, и я с этим согласен.
        Он сделал паузу. Встретился взглядом с женщиной в синем костюме, после вопроса, которой на сцену вышел Гейне.
        — Всех вас затянет в пучину, если вы не будете очень и очень осторожны. Вам кажется, я пытаюсь взять на себя роль духовного наставника? Это не так. Я просто говорю, что знаю. А знаю я вот что…
        Женщина чуть заметно улыбнулась. Поощрительно или недоверчиво — Томас не понял, но это его сейчас не волновало.
        — Если антивируса у террористов пока и нет, то будет обязательно. Так сказано в исторических книгах. Часть человечества выживет. А без антивируса это невозможно.
        Томас перевел дыхание, пытаясь понять реакцию. Но различить, потрясены они его знаниями или его наглостью, было трудно.
        — Еще я знаю, что Соединенные Штаты уступят, в конце концов, их требованиям и передадут оружие. Весь мир им уступит, и все равно половина человечества умрет, хотя, какая именно, я могу только догадываться. Это приведет к великим бедствиям.
        Томас вещал как пророк или директор школы, поучающий нерадивых учеников. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но в каком-то смысле он и был пророком. Возможно, ему даже было предназначено выступить тут сегодня…
        — Уступив Свенсону, вы пойдете той дорогой, которая описана в исторических книгах. Вас затянет в пучину. И единственная надежда заключается в том, чтобы противостоять людям, пытающимся вас подчинить. Или вы найдете способ изменить историю, или поддадитесь течению и погибнете — как записано.
        — Простите!  — подал голос Ольсен, черноволосый демократ, враг президента, по словам Боба. Он нехорошо усмехался.
        — Да, мистер Ольсен?
        Тот захлопал глазами. Не ожидал, что назовут по имени.
        — Так вы медиум? Президент теперь консультируется у медиумов?
        — Я в них даже не верю,  — сказал Томас.  — Я всего лишь человек, который знает о некоторых вещах больше, чем вы. Например, о том, что ваша смерть через три недели будет вызвана обширным кровоизлиянием в сердце, легкие и желудок. От появления первых симптомов до смерти пройдет меньше двадцати четырех часов. Слышать такое, конечно, неприятно, но, полагаю, времени на игры у нас нет.
        Самодовольная усмешка слетела с лица Ольсена.
        — Я подозреваю также, что через неделю вы выступите с предложением согласиться на требования Свенсона. Об этом в книгах не написано, это мое собственное мнение. Если не ошибаюсь, вы как раз из тех, кому все остальные, здесь собравшиеся, должны противостоять.
        Гейне нервно улыбнулся:
        — Полагаю, Томас несколько преувеличивает. Это уникальный человек… и умный, как видите. Есть еще вопросы?
        — Вы это серьезно?  — спросил Ольсен у Гейнса.  — Смеете развлекать нас в такое время цирковыми фокусами?
        — Серьезней некуда!  — В голосе Гейнса появились металлические нотки.  — Сегодня мы собрались здесь потому, что не выслушали этого человека две недели назад. Он рассказал нам, что произойдет, где произойдет и по какой причине, а мы проигнорировали. Поэтому теперь я советую вам воспринимать каждое его слово, как если бы оно исходило из уст самого Господа Бога.
        Томас поежился. Но, может, так и надо? Ведь они все еще не понимали, как к нему относиться.
        — Так вы узнали все это из каких-то исторических книг в другой реальности?  — уточнила женщина в синем.
        — Как вас зовут?  — спросил Томас.
        — Клэрис Мортон,  — ответила она, взглянув на президента.  — Член конгресса.
        — Ответ — да, мисс Мортон. Узнал из книг. И факты подтвердились. О штамме Рейзон я знал еще неделю назад. Сообщил в госдепартамент и в Центр контроля заболеваний. Не добившись толку ни тут, ни там, полетел в Бангкок сам. И с отчаяния, вполне понятного, похитил Монику де Рейзон — возможно, вы об этом слышали. Попытался ей объяснить, как опасна ее вакцина. Стоит ли говорить, что теперь она это понимает.
        — Вам удалось ее убедить еще до того, как произошли все эти события?
        — Она потребовала от меня специфической информации. Я ее предоставил. Тогда она поверила. А потом Карлос меня застрелил и забрал Монику. Сейчас они наверняка заставляют ее работать над антивирусом.
        — Вас застрелили?
        — Это слишком долгая история, мисс Мортон, чтобы рассказывать ее сейчас.
        Гейне спрятал усмешку.
        — Что ж, если это правда, если вы способны получать сведения о будущем как о свершившемся историческом факте — а я готова поверить, что способны,  — скажите, можете ли вы узнать, что произойдет дальше?
        — Если найду исторические книги — да. Могу.
        Она снова взглянула на президента:
        — И, узнав, что произойдет, мы сумеем понять, как этому воспрепятствовать, не так ли?
        — Да, сумеем. При условии, что историю можно изменить.
        — Мы должны считать, что изменить ее можно, иначе все это теряет смысл.
        — Согласен.
        — Что ж, может быть, в таком случае вы узнаете, что будет дальше?
        Томас понял, к чему она клонит, и сердце его сжалось. Ведь до исторических книг было уже не добраться. Пятнадцать лет он прожил в этом убеждении, хотя и ходили слухи, что где-то они все-таки существуют. Но до сих пор у него не было причины их искать. Главными его заботами были защита лесов от Орды и празднование Великой Любви. А теперь… причина появилась. Книги и впрямь могли помочь выпутаться из этой страшной ситуации, как разумно предположила Клэрис.
        — На самом деле исторические книги… сейчас недоступны.
        По комнате пробежал ропот. Казалось, что эта информация их и впрямь взволновала. Разозлились? Как удобно! Книги потерялись. Разумеется, а чего вы ждали? Так оно обычно и бывает.
        Но, может быть, это разочарование? Ведь кто-то все же хочет ему верить?
        Вот и верили бы. Разумные люди должны понимать, когда им не лгут.
        — Абсурд какой-то!  — выпалил Ольсен.
        — Что ж, боюсь, я склонен к абсурду, Дуайт,  — сказал президент.  — Томас заслужил право голоса. И, думаю, Клэрис предлагает нечто дельное. Сумеете ли вы разузнать для нас побольше, Томас?
        Сумеет ли? Ответил он настолько же осторожно, насколько честно:
        — Возможно.
        Ольсен что-то проворчал, но Томас не расслышал.
        Президент закрыл свою папку:
        — Все. Леди и джентльмены, пожалуйста, любые мысли и предложения пересылайте мне через моих помощников. Всего вам доброго. И да сохранит Господь наш народ.
        Он встал и вышел из зала.
        Возобладало обратное действие кризиса — разъединять.


        — Еще шесть городов,  — сказал Фил Грант, бросив папку на кофейный столик. Темно-бордовый шелковый галстук болтался петлей у него на шее. Фил пальцем ослабил его еще немного.  — Включая Санкт-Петербург. Русские на стенку лезут. Будет чудо, если они удержат это в секрете.
        — Это… это кошмар,  — сказал его помощник, Демпси, подходя к окну и отрешенно выглядывая из него. Томас проводил его взглядом.  — У русских большой опыт по удерживанию в секрете чего угодно. Меня волнуют Штаты. Готов поспорить, Ольсен уже болтает вовсю. Сколько всего, вы говорите?
        — Двадцать. Через аэропорты. С точностью часового механизма.
        — Разве мы не закрываем аэропорты?
        — В ЦКЗ, по последним данным, создали новую модель. И считают, что это уже ни к чему. С того времени, как вирус попал в Нью-Йорк, внутри страны было совершено больше десяти тысяч перелетов. По самым скромным подсчетам, заражена уже четверть населения.
        Грант уперся локтями в колени и сложил пальцы домиком. Руки у него дрожали.
        Демпси отошел от окна. Подмышки его светло-голубой рубашки потемнели от пота. В ЦРУ уже окончательно осознали ужасающую реальность того, что должно было произойти с Соединенными Штатами Америки.
        Грант доставил Томаса в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли сорок пять минут назад.
        — Вы уверены, что психолог нужен?  — спросил Томас.  — По-моему, это пустая трата времени.
        — Наоборот, попытки заглянуть к вам в разум — единственное, чем стоит заняться,  — ответил Грант.
        — В память — возможно. Но то, что происходит,  — происходит не только у меня в голове, в этом я не сомневаюсь,  — возразил Томас.
        — И памятью займемся. Если вы и впрямь дали Карлосу характеристики антивируса, как вам кажется, эта информация должна была сохраниться. Если повезет, доктор Майлс Бэнкрофт стимулирует воспоминания. У вас нет никаких сведений о том, где мог бы обосноваться Свенсон?
        — Никаких.
        — А где он держит Монику?
        — Думаю, она там же, где и он. Единственная зацепка — факсы, посланные из квартиры в Бангкоке. Ее нашли шесть часов назад. В ней — никого и ничего, кроме ноутбука. Свенсон на одном месте не задерживается. Последний факс был прислан из Стамбула. И таких мест у него, как нам известно, сотни. Сколько мы искали Бен Ладена? А этот тип еще изворотливее. Но в ближайшие несколько дней это значения не имеет. Как вы сами сказали, он работает не один. Возможно, на какую-то страну. Рано или поздно вы узнаете, на какую именно.
        — А он наверняка захочет, чтобы мы это узнали. Ведь мы не станем ее бомбить, если у него будет антивирус.  — Грант встал, покачал головой.  — Мир разваливается на куски, а мы сидим тут, беспомощные, как слепые котята.
        — Как бы там ни было, нельзя позволить, чтобы кто-то уговорил президента пойти на компромисс,  — сказал Томас.
        — Полагаю, вы сможете сделать это сами,  — ответил Грант.  — Завтра он хочет встретиться с вами лично.
        Зазвонил телефон. Грант поднял трубку. Послушал, сказал:
        — Отправляем,  — и тут же положил ее.  — Вас ждут. Идемте.


        Доктор Майлс Бэнкрофт оказался человечком низкорослым и неряшливым. Мятые брюки, щетина на лице — совершенно не похож на обладателя Пулитцеровской премии, какими те представляются большинству. Зато усмешка понимающая и обезоруживающая — то, что надо, учитывая род его занятий.
        Копания в человеческом разуме.
        Лаборатория располагалась в небольшом полуподвале с южной стороны кампуса Джона Хопкинса. Томаса привезли сюда на вертолете и так спешно проводили вниз по лестнице, словно он был свидетелем, подлежащим защите, а на соседних крышах поджидали снайперы.
        Психолог встретил его в белой бетонированной комнате. Двое людей Гранта уселись поджидать в холле. Сам Грант, обремененный множеством забот, остался в Лэнгли.
        — Как я понимаю, вы собираетесь меня загипнотизировать. Пристегнуть к своим аппаратам и усыпить, после чего будете пытать мой разум электростимуляцией.
        Бэнкрофт усмехнулся:
        — Правильно понимаете. Я обычно описываю это в более приятных и шутливых выражениях, но суть вы, юноша, ухватили верно. Гипноз — штука довольно ненадежная. Скажу честно, он требует некоторого сотрудничества с вашей стороны, и хотелось бы, чтобы вы оказались к нему способны. Ну а если не окажетесь, я все равно добьюсь каких-нибудь любопытных результатов, к примеру, сделав из вас Франкенштейна.  — Еще одна усмешка.
        Томасу он понравился.
        — Может, объясните, как вы делаете Франкенштейнов? Так, чтобы я понял?
        — Извольте. Мозг записывает все, и ваш в данный момент тоже этим занимается. Мы не знаем точно, как извлечь информацию, как записать воспоминания, и так далее и тому подобное. Но делаем нечто близкое к этому. Пристегнув вас вон к тем проводам, мы сможем записать волны, излучаемые мозгом. Увы, в языке мозга мы разбираемся слабо, поэтому, видя крючочки и хвостики, понимаем, что это что-то означает, но что именно — не знаем. Улавливаете?
        — Значит, ключика у вас нет.
        — Можно сказать и так. Приступим?
        — А если серьезно?
        — Ну, это довольно… сложная материя, должен признать. Но попробую объяснить. Я разработал способ стимуляции памяти. У каждой мозговой деятельности — своя волновая сигнатура. Концептуальная активность, к примеру, или, проще говоря, бодрствующее мышление, отличается от перцепционной, или сонной, активности. Я многократно сопоставил записи и выстроил графики. Помимо всего прочего, мы обнаружили, что между снами и памятью есть связь — сигнатуры схожи, язык мозга одинаков. И то, что я собираюсь сделать,  — это, по сути, записать ваши сны, а потом принудительным порядком подать записи в тот отдел мозга, который отвечает за память. Это обычно ее как будто пробуждает. Эффект недолговременный, однако стимулируется множество воспоминаний.
        — Хм. Но какое-то особое воспоминание вы выделить не можете. Надеетесь только, что, проснувшись, я буду помнить больше, чем когда засыпал.
        — В некоторых случаях так и бывает. В других — объекты видят сны, которые на поверку оказываются воспоминаниями. Это словно льешь воду в чашку, которая и так уже полна. Вода, то есть воспоминания в данном случае, переливается через край. Довольно забавно на самом деле. Стимуляция памяти, кажется, даже помогает некоторым запоминать сами сны. Средний человек обычно видит пять снов за ночь, но помнит не больше одного. Когда я подключу вас, положение изменится. Ну что, приступим?
        — Почему бы и нет?
        — Сначала несколько тестов. Кровь и прочее. Чтобы убедиться, что вы не страдаете кое-какими болезнями, влияющими на разум. Таков порядок.
        Через полчаса, после ряда тестов и пяти провалившихся попыток загипнотизировать Томаса, Бэнкрофт изменил курс действий. Присоединил к его голове двенадцать электродов, подключил к аппарату ЭЭГ и выдал таблетку, которая должна была усыпить его без воздействия на мозговую деятельность.
        Затем убавил свет и вышел из лаборатории. Через некоторое время из динамиков на потолке донеслась тихая музыка.
        Кресло, на котором возлежал Томас, походило на кресло дантиста. Он только успел подумать, не блокирует ли эта таблетка его способность видеть сны, как благополучно в них провалился.


        Майк Орир вышел из своего офиса в вещательной компании «CNN» в шесть вечера и, добираясь до нового дома Терезы Самнер на юге города, битый час, как обычно, провел в пробках. Сегодня вечером он к Терезе не собирался, но досады, тем не менее, ее приглашение у него не вызвало.
        Она летала по каким-то делам ЦКЗ в Бангкок и, едва вернувшись, успела побывать в Вашингтоне на закрытом заседании. Странно… Впрочем, нет, дело обычное. Жизнь у них обоих была полна неожиданных поворотов и внезапных перемен в планах.
        Тереза позвонила по дороге из аэропорта. Велела доставить его жалкую личность к ней к восьми. Раскомандовалась, как это с нею бывало, и, немного попрепиравшись и поупрямившись — порядка ради,  — он, конечно же, согласился. Оба знали, что тем и кончится. За десять месяцев он успел побывать у нее три или четыре раза, и ни одно из свиданий его не разочаровало.
        Справа от него тащился белый «Вольво», слева — черный «Линкольн». На его свирепые взгляды водители не реагировали. В Атланте — час пик, все заняты собой, до других им дела нет. Зомби, которых, кажется, вообще ничто не волнует.
        Три года назад, когда Майка только перебросили сюда из Северной Дакоты, вести вечернюю передачу, этот город его радовал. Теперь радости поубавилось. Развлечений хватало, но и от них он начал уставать. Похоже, пора было заканчивать игры в крутого парня. И заводить новую подружку, больше похожую на Бетти, чем на Терезу.
        С другой стороны, эти игры ему чем-то нравились.
        Щелчком невидимого переключателя дать ход крутому делу или закрыть его — вот преимущества его профессии. Для зрителей он был истинным лицом Северной Дакоты — темные кудрявые волосы, джентльменские манеры,  — человеком, которому можно доверять. Для Терезы и иже с нею — загадочным университетским защитником. А мог бы стать профи, если бы не наркотики.
        Теперь ему приходилось пасовать не мячи, а слова, с тем проворством, какого требовала игра.
        Наконец он припарковал свой «БМВ» перед белым домиком на углу Лэнгшершим и Бентли. Вздохнул с облегчением, открыл дверь, выбрался наружу. Заглянул в окно гаража — ее внедорожник был на месте.
        Майк подошел к двери и позвонил.
        Тереза открыла и, не сказав ни слова, вернулась в кухню. Вот, пожалуйста! Бетти, с которой он встречался два года в университете, никогда бы так не сделала — зная, что он тащился к ней целый час. Может, иной раз она и устраивала сцены не по делу, зато никогда не смотрела на него так холодно. Чуть ли не со злобой.
        Короткие светлые волосы Терезы были растрепаны, лицо хмурое — совершенно не тот соблазнительный, зовущий вид, на который он рассчитывал. Взяв с полки бокал, она налила себе «Совиньон Бланк».
        — Мне показалось или ты вправду меня звала?  — спросил он.
        — Звала. Спасибо, что приехал. Извини, просто… день был длинноват,  — она изобразила улыбку.
        На игры не похоже. Что-то сильно расстроило ее во время поездки.
        Тереза облокотилась о стойку и закрыла глаза. Майк забеспокоился:
        — Эй, что стряслось?
        — Ничего. Просто скверный денек.  — Она сделала большой глоток вина.  — Очень скверный.
        — Что значит — ничего? На работе все в порядке?
        — Пока — да.  — Она сделала еще глоток. И он увидел, что руки у нее дрожат.
        Майк шагнул к ней. Отнял бокал:
        — Говори, в чем дело.
        — Не могу…
        — Черт возьми, Тереза, скажи уже, наконец!
        Она отступила от стойки, провела рукой по волосам, тяжело вздохнула. В таком состоянии он ее еще не видел. Мать, что ли, умирает? Или брат попал в беду в своем Сан-Диего?
        — Если ты хотела меня напугать, тебе это удалось. Так что хватит валять дурака. Говори.
        — Меня убьют, если расскажу. Именно тебе, а не кому-то другому.
        — Ты про мои новости?
        Она и так уже сказала слишком много. Он понял это, увидев, как Тереза быстро отвела глаза. Случилось что-то такое, что основательно выбило ее из колеи. За что он, ньюсмейкер, ухватился бы обеими руками. И о чем она дала слово молчать.
        — Себе-то не ври,  — сказал он, беря с полки другой бокал.  — Ты позвала меня, чтобы рассказать, и я не уйду, пока всего не узнаю. Давай-ка сядем и вмажем, а потом поговорим. А хочешь — сразу говорим, пока мы еще в здравом уме. Выбирай.
        — Ты можешь дать мне гарантии, что не обнародуешь это?
        — Смотря что — «это».
        — Тогда забудь.  — Она сверкнула глазами.  — Тут такое, что… Тебе лучше не знать.
        Она едва владела собой. Да… стряслось что-то большее, нежели чья-то смерть или несчастный случай.
        — Это имеет отношение к Центру? Никак в Белый дом запустили вирус Западного Нила?
        — Клянусь, если ты хоть слово…
        — О'кей.  — Он поднял руки, правую — с бокалом.  — Ни слова, ни намека.
        — Это не…
        — Клянусь, Тереза! Даю тебе все гарантии, что за стенами этого дома никому и слова не пророню. Только расскажи, наконец!
        Она глубоко вздохнула:
        — Это вирус.
        — Вирус. Неужто я угадал?
        — По сравнению с этим вирусом, нильский — детская игрушка.
        — Что же это? Эбола?  — Он предположил это в шутку, конечно, но она взглянула на него так, что на мгновение он испугался, что попал в точку.  — Смеешься?
        Но она не смеялась. Иначе над ее верхней губой не выступили бы капельки пота.
        — Вправду Эбола?
        — Хуже.
        Кровь отхлынула от его лица.
        — И где этот вирус?
        — Везде. Называется штамм Рейзон.  — Теперь у нее дрожали не только руки, но и голос.  — Террористы рассеяли его сегодня в двадцати четырех городах. К концу недели будет заражено все население Штатов. Способа лечения нет. Если только мы не найдем вакцину. Атланту заразили тоже.
        Это не укладывалось ни в какие схемы, выстроенные им для собственного понимания мира. Разве существует вирус хуже Эболы?
        — Террористы?
        Она кивнула:
        — Они требуют наше ядерное оружие. Оружие всего мира.
        Майк смотрел на нее не отрываясь:
        — Кто же заразился? Ты сказала — Атланта, но это же не значит…
        — Плохо слушаешь, Майк. Остановить его невозможно. Все работники «CNN» наверняка уже заразились.
        И он тоже? Майк захлопал глазами:
        — Но… этого не может быть! Я ничего не чувствую…
        — Инкубационный период — три недели. Через две почувствуешь, поверь, если только не найдется антивирус.
        — И ты думаешь, что люди не должны об этом знать?
        — Зачем? Чтобы сойти с ума от страха? Майк, если ты хотя бы посмотришь с экрана как-нибудь не так, я тебя убью! Слышишь?  — Она раскраснелась.
        Он поставил бокал на стойку и прислонился к кухонному шкафу.
        — Ну, хорошо, хорошо. Успокойся.
        Он внимательно слушал, но ему по-прежнему мерещилось что-то не то. Что-то не сходилось.
        — Наверно, это ошибка. Такого… просто не бывает. Кто еще знает?
        — Президент, его кабинет, кое-кто из конгресса. Правительства многих других стран. Ошибки нет. Я и сама сдала анализы. И видела компьютерную модель. Это правда, Майк. Хоть мы и надеялись, что ничего подобного никогда не произойдет.
        Тереза упала в кресло, откинула голову на спинку, закрыла глаза и сглотнула.
        Майк сел верхом на стул. Некоторое время они молчали. Веяло прохладным воздухом от кондиционера. Тихо урчал холодильник.
        Тереза открыла глаза и потерянно уставилась в потолок.
        — Давай сначала,  — сказал он.  — Расскажи мне все.


        С электроэнцефалограммой возникли проблемы.
        Бэнкрофт понимал, что это не так. На самом деле что-то странное происходило не с аппаратом, а с разумом человека, мирно спавшего в кресле. Но ученый в нем требовал проверки всех возможных вариантов.
        Он выключил аппарат, отсоединил и заново присоединил электроды. Включил. По экрану побежали волновые паттерны, соответствующие деятельности бодрствующего мозга. То же самое. Ошибки нет. Никаких перцепционных волн.
        Он проверил остальные мониторы. Цвет лица, движение глаз, температура тела… Ничего. Ни одного совпадения. Томас Хантер спал вот уже два часа. Дыхание ровное, тело расслабленно. Он действительно спал.
        Но признаки сна этим и ограничивались. Температура тела не менялась. Движение глаз не вступало в быструю фазу. В электроэнцефалограмме не было и намека на перцепционную деятельность мозга.
        Бэнкрофт обошел вокруг пациента дважды, мысленно перебрал возможные объяснения.
        Не нашел.
        Тогда он отправился к себе в кабинет и набрал номер, который дал ему директор ЦРУ.
        Грант.
        — Здравствуйте, мистер Грант. Это Майлс Бэнкрофт, по поводу вашего юноши.
        — Да?
        — У нас проблема.
        — Какая?
        — Такая, что юноша не видит снов.
        — Разве так бывает?
        — Не слишком часто. И не так подолгу. Он, без сомнения, спит. Мозговая активность наличествует. Но что бы в его голове ни происходило, оно не имеет видимых признаков. Судя по показаниям приборов, он бодрствует.
        — Мне показалось, вы сказали — он спит.
        — Он и спит. В этом-то и проблема.
        — Я скоро буду. Не будите его, пусть смотрит сны дальше.
        Он повесил трубку, и Бэнкрофт не успел его поправить.
        Томас Хантер не видел снов.



        9

        Рашель чудом расслышала эти звуки — под ухом упражнялся в пении Сэмюель, а Мэри безнадежно пыталась вернуть брата в нужную тональность. Расслышала лишь потому, что привыкла ждать их и днем и ночью. Победная песнь. Охнув, она вскочила на ноги:
        — Тихо, Сэмюель!
        — Что такое?  — спросила Мэри. И тут же услышала сама.  — Отец!
        — Отец, отец!  — закричал Сэмюель.
        Обиталищем им служила деревянная хижина, большая и круглая, в два этажа, с входными дверями на каждом. Дверь нижнего была предметом особой гордости Томаса. Вокруг озера, в лесу, вдоль береговой полосы, расчищенной от деревьев, стояло нынче уже около десяти тысяч домов, но такой двери не было ни у кого. По мнению Томаса, это была лучшая дверь на свете, единственная в своем роде — подвешенная на двойных петлях и открывающаяся в обе стороны, чтобы входить и выходить без затруднений.
        На верхнем этаже, где они спали, дверь была обыкновенная, запирающаяся. Вела она на одну из подвесных дорожек — часть лабиринта, соединявшего многие дома. Лишь нижний этаж, где Рашель раскладывала по оловянным мискам горячее тушеное мясо, мог похвастаться такой необыкновенной дверью. Петли были сделаны из кожи и служили к тому же своеобразной пружиной, удерживающей дверь в закрытом состоянии.
        Мэри, в свои четырнадцать лет проворнее младшего брата, добежала до двери первой и выскочила наружу.
        Сэмюель отстал. Как раз настолько, чтобы, когда Мэри отпустила дверь, получить ею по лбу. Он рухнул как мешок с картошкой.
        — Сынок!  — Рашель упала рядом с ним на колени.  — Чертова дверь! Ты в порядке, дитя мое?
        Сэмюель с трудом сел, потряс головой, приходя в себя.
        — Бежим!  — завопила Мэри.  — Скорее!
        — Вернись и помоги брату!  — крикнула Рашель.  — Ты прибила его дверью!
        Но Мэри не успела вернуться, как Сэмюель уже вскочил на ноги и вылетел из дома. На сей раз удар дверью достался Рашели, и она тоже чуть не упала. Опомнившись, она со стоном вывалилась на каменную дорожку следом за детьми.
        Там она увидела, что поранилась при ударе. Ранка на правой руке, впрочем, была крошечной. И, не обращая внимания на выступившую кровь, Рашель побежала дальше.
        Женщины и дети выбегали отовсюду и спешили к воротам, где звучала, набирая силу, победная песнь. Воины вернулись домой. Лишь один вопрос тревожил: все ли?
        Каждый дом обвивали лозы с бледно-лиловыми цветами — Томас уверял, что они похожи на бугенвиллию,  — а в палисадниках росли высокие кусты тавии, роняя наземь белые шелковистые лепестки и сладко благоухая. Как гардения, говаривал Томас. Дома были украшены одинаковыми цветущими лозами по специальному замыслу, дабы вся деревня выглядела как один чудесный сад. Память, хранимая Лесным Народом о разноцветном лесе.
        Сердце Рашели было не на месте. Томас, как воин, конечно, лучше всех, но он еще и командир и первым бросается в атаку. Он столько раз возвращался, привозя тела павших — тех, кто сражался рядом с ним. Везение не может длиться вечно.
        К тому же всю деревню переполошил приказ Уильяма готовиться к бегству.
        Встречающие стекались на выложенную камнем дорогу в семьдесят футов шириной, которая вела от главных ворот прямо к озеру. Близился вечер, время празднования. В предвкушении его жители деревни спешили к воротам с факелами и цветущими ветвями в руках. Из-за детей, сидевших на плечах у матерей, не разглядеть было войска, хотя Стражники ехали верхом.
        Шум толпы перекрыл чей-то громкий голос. Рашель его узнала — помощник Сайфуса. Он просил людей разойтись по обочинам дороги.
        Толпа вдруг притихла и расступилась, как море. Рашель, с Мэри по одну руку и Сэмюелем по другую, остановилась. И увидела, наконец, Томаса — как всегда, во главе растянувшегося в глубину леса войска, верхом на огромном черном жеребце. Она выдохнула с радостным облегчением.
        — Отец!
        — Погоди, Сэмюель. Сначала — чествование павших.
        Народ отступил еще дальше, расчистив для воинов проход. Стал слышен цокот копыт.
        Вперед вышел Сайфус, и Томас остановил коня. Они тихо заговорили друг с другом. С правой стороны от Рашели все еще выстраивались вдоль дороги тысячи людей. Вдали, в свете восходящей луны, мерцали воды озера. В деревне было около тридцати тысяч жителей, но число это должно было возрасти до ста в ближайшие дни, когда на ежегодное Собрание явится весь Лесной Народ.
        Разговор Сайфуса с Томасом затянулся дольше обычного. Что-то было не так. Вчера, когда Уильям прискакал с приказом готовиться к бегству, он намекал на серьезность положения, но ведь они же победили? И не могут сейчас объявить, что Орда — в дне марша отсюда?
        Но вот Сайфус медленно повернулся лицом к толпе. И стоял молча до тех пор, пока тишина не стала столь глубокой, что Рашели показалось, будто она слышит его дыхание. Затем он вскинул руки, обратил взор к небу и начал плач.
        О, Сайфус, сколько? Скажи нам, сколько!
        В толпе послышались тихие стенания. И, наконец, он громко вскричал:
        — Мы потеряли три тысячи сыновей и дочерей! Три тысячи! Так много! Никогда еще число павших не доходило и до одной.
        Стенания сменились криками скорби и отчаяния. Должно быть, их слышно было и в пустыне. Томас сошел с коня, за ним спешились остальные воины. Они опустились на колени, склонили головы и заплакали. Встала на колени и Рашель, и все жители деревни, оплакивая жен, матерей, отцов, дочерей и сыновей, ставших жертвами Орды. Только Сайфус остался стоять, воздев руки и взывая к Элиону:
        — Утешь детей своих, о, Создатель! Прими дочерей твоих в свое лоно и осуши их слезы. Избавь сыновей твоих от зла, посягающего на твою святость. Приди и спаси нас, о, Элион. Приди и спаси нас, возлюбленный сердец наших!
        Обычай сочетать браком вдов и свободных мужчин, похоже, вскоре должен был прекратиться. Мужчин не хватало. Они погибали. И сердце Рашели болело сейчас за тех, кто вот-вот узнает, что мужья их — в числе павших.
        Оплакивание длилось минут пятнадцать, пока Сайфус не завершил молитву. Затем он опустил руки, и воцарилась тишина.
        — Наши потери велики. Но они потеряли еще больше. В ад отправились ныне пятьдесят тысяч Паршивых!
        Толпа взревела. И земля содрогнулась от этого крика, в котором сочетались боль утраты, ненависть к Орде и радость победы.
        Томас снова забрался в седло и двинулся шагом по дороге. Обычно в таких случаях он благодарил людей, кланяясь и поднимая руку, но сегодня отчего-то не стал.
        Он увидел Рашель. И она вместе с детьми бросилась к нему. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Сказал:
        — Ты — мой солнечный свет.
        — А ты — моя радуга,  — ответила она, с трудом сдерживая желание немедленно стащить его с седла. Он прочел это в ее глазах и усмехнулся. Обмен ласковыми прозвищами живил душу, ибо чувства были искренни.
        — Ступайте рядом.  — Он поцеловал Мэри, улыбнулся.  — Ты так же прекрасна, как и твоя мать.  — Затем взъерошил волосы Сэмюеля.
        Так они и двинулись дальше: Томас верхом, справа от него Рашель, Сэмюель и Мэри, и все приветствовали их. Но лицо Томаса оставалось невеселым. Его мысли занимала не только цена, которую они заплатили в нынешней битве.
        Когда достигли широких песчаных берегов озера, Томас спешился, передал лошадь конюху и обратился к своим лейтенантам:
        — Майкиль, Уильям, встретимся сразу, как только омоемся. Сюзанна, позови Сайфуса и членов Совета, каких найдешь. Поторопись.  — Он поцеловал Рашель в лоб.  — Нам потребуется твоя мудрость, любовь моя. Побудь с нами.
        Он обнял Сэмюеля и Мэри, пошептался с ними. И они убежали, явно что-то замышляя.
        Томас взял Рашель за руку и повел ее к одной из двадцати вышек, стоявших полукругом вдоль опушки. Берег озера являл собой полосу белого песка в двести ярдов шириной. За прошедшие годы его расчистили от лесных зарослей и, когда деревня разрослась, перенесли дома, стоявшие близ озера, поглубже в лес. На их месте посадили густую сочную траву и почти две тысячи цветущих деревьев, тщательно изогнув их в виде арок, ведущих к воде. Тут и там среди травы располагались аккуратные купы розовых кустов и кустов жимолости, рядом с которыми стояли скамейки. Эта сторона озера походила на парк, достойный любого короля.
        Озерной водой не пользовались для готовки или стирки — для этого были родники. В ней только омывались, причем без мыла. А на берегу проводились ежевечерние празднования.
        Томас и Рашель на этих празднованиях бывали обычно в числе первых. Танцевали и пели, рассказывали о любви Элиона — до глубокой ночи. Лучшее время суток! Но сейчас мысли Томаса были за сотни миль отсюда.
        — Томас, что тебя тревожит?
        — Южный лес. Мы можем потерять Южный лес.


        Он в задумчивости прошелся вдоль ограждения вышки. На ней, как и на всех остальных, горели факелы. С берега доносился веселый смех. Танцоры в нарядах из зеленой листвы и белых цветов, взявшись за руки, водили хоровод вокруг костра — предварительно взбодрившись вином и подкрепившись мясом. На водах озера блистала длинная лунная дорожка.
        Они так долго ждали обещанного Элионом избавления! Столько насочиняли историй о том, как именно он освободит их от Орды. Может, выйдет из озера, зальет пустыню водой и утопит Паршивых? Или прискачет на огромном белом коне и поведет Лесной Народ в последний бой, дабы смести заразу с лица земли раз и навсегда?
        Томас повернулся к собравшимся на вышке старейшинам и лейтенантам:
        — До сегодняшнего дня Орда ни разу не атаковала на два фронта. А если они выслали два войска — значит, могут выслать и третье. Иначе, Сайфус, я не колеблясь повел бы нынче ночью на помощь Джеймусу пять тысяч Стражников. Но туда и обратно — это почти три дня пути. И если нас тут не будет, в то время как столько народу идет сейчас на Собрание…
        — Собрание состоится. Это я тебе обещаю.
        — Племена сопровождает половина наших сил. Нас и так маловато. Отправлять еще часть людей в Южный лес — большой риск.
        Встала Майкиль:
        — Тогда позволь пойти мне, с небольшим отрядом. Джеймус продолжает сражаться. Ты ведь слышал гонца!
        Гонец с новой вестью встретил их у ворот. Джеймус пока держался. Его первое отступление было хитростью, предназначенной подманить Орду ближе к лесу, который служил прикрытием лучникам. Сражение длилось уже три дня.
        — Сколько людей ты хочешь?
        — Пятьсот,  — сказала Майкиль.
        — Тогда останется слишком мало здесь,  — возразил Уильям.  — Здесь, где меньше чем через неделю соберется весь Лесной Народ. Вдруг Орда того и добивается, чтобы прихлопнуть нас одним ударом?
        — Он прав, Майкиль,  — кивнул Томас.  — Пятьсот я дать не могу.
        — Ты забыл про мины,  — сказала Майкиль.
        Весть об их потрясающей победе разлетелась со скоростью лесного пожара. Томас глянул на Рашель. Он снова видел сны. Наедине они еще не оставались, и ему только предстояло узнать, что она об этом думает. Впрочем, победа его оправдывала.
        Но никто не знал, что он видел сны не один раз, а дважды. На обратном пути, когда войско остановилось на отдых, заснул и во сне присутствовал на особом заседании, созванном президентом Соединенных Штатов, а потом отправился к психологу. И спал сейчас, в том сновиденном мире, в лаборатории доктора Бэнкрофта.
        И собирался видеть сны снова, этой же ночью. Обязан был видеть. Только бы Рашель поняла…
        — При помощи пороха мы уничтожим Орду!  — сказала Майкиль.
        — В пустыне не получится,  — опять Уильям.  — Там только горсточку убьешь каждым взрывом. И мин у нас сейчас нет.
        — Тогда дайте мне триста человек.
        — Триста — дам,  — сказал Томас.  — Но не тебе. Отправим другой отряд, и пусть они едут по маршруту гонцов.  — Вестники обычно сновали между лесами по одним и тем же тропам.  — Если по пути получат весть, что Джеймус победил, смогут сразу повернуть обратно.
        Некоторое время она смотрела на него, потом развернулась, собираясь уйти.
        — Прости, Майкиль. Я знаю, что значит для тебя Джеймус, но ты нужна мне здесь.
        Она немного помедлила и, ничего не ответив, вышла.
        Томас мотнул ей вслед головой:
        — Отправляйся за ней, Уильям. Сюзанна, выставь дозоры вокруг леса. Чтобы Орда не подкралась незаметно.
        Оба покинули вышку.
        — Ты и впрямь думаешь, что Паршивые могут выслать еще одно войско?  — спросила Рашель.
        — Месяц назад мне бы это и в голову не пришло, но они стали умнее. Их учит Мартин.
        — Ну что ж, к согласию мы пришли,  — сказал Сайфус и погладил свою длинную седую бороду. Ему было уже семьдесят, и в Совете он состоял со дня его основания.  — Собрание будет продолжаться, как всегда, пять дней.
        — Да.
        — Что бы там ни произошло с Южным лесом.
        — Думаешь, его могут взять?  — спросил Томас.
        — Нет. Разве наши леса когда-нибудь брали? Но, даже случись такое, важность Собрания для нас усиливается.
        — Ты прав.
        Томас посмотрел на жену. Он был старше ее всего на несколько лет, но выглядела Рашель вдвое моложе потрепанного битвами мужа. Из нее тоже вышел бы замечательный командир, сомневаться не приходилось. Но она была еще и мать. И его жена. Помыслить страшно, что она могла бы пасть на поле битвы.
        Он приблизился к ней и коснулся рукой ее щеки. Спросил:
        — Я уже говорил тебе, как ты прекрасна?
        Затем нагнулся и поцеловал ее в губы, на глазах у всех. Любовь была их религией, и обряды ее они вершили ежедневно. Если кто-то терялся в пустыне и не омывался в воде Элиона, память его о разноцветном лесе и о любви, которую дарил их Элион в прежнем озере, выцветала тоже. Но в лесу, оберегая эту память, Сайфус и Совет разработали множество ритуалов. Великая Любовь включала в себя определенные правила, традиции, празднования, помогающие не сбиться с пути. Частью ритуалов было и проявление супружеских чувств.
        Рашель подмигнула ему.
        — Твоя любовь согревает мне сердце,  — сказала она. И он снова ее поцеловал.
        После чего отвернулся и спросил:
        — Сайфус, что ты знаешь об исторических книгах? Говорят, они еще существуют. Можешь о них что-нибудь рассказать?
        — Нам не нужны исторические книги. У нас есть озера.
        — Да, конечно. Но как ты думаешь — они существуют?
        Сайфус бросил на него из-под косматых бровей пристальный взгляд.
        — Эти книги — не для каждого,  — ответил он.  — Их скрыли от нас давным-давно, и не без причины.
        — Не думал, что они тебе так неприятны,  — сказал Томас.  — Я ведь всего лишь спросил, знаешь ли ты что-нибудь о них.
        — Опять этот внезапный интерес к истории. Как в былые времена,  — нахмурилась Рашель.  — Из-за снов, конечно?
        — Это не то, о чем ты думаешь, Рашель. Но… понимаешь, там ничего не изменилось. Я проснулся в Бангкоке и узнал, что прошла всего одна ночь!  — Он подошел к ограждению и посмотрел вниз. Празднование было в разгаре.  — Звучит нелепо, но у нас очень серьезные проблемы.  — Он повернулся к ней.  — Я нужен там.
        — Что такое Бангкок?  — спросил Сайфус.
        — Мир из его снов,  — ответила Рашель.  — Он думает, что во сне попадает в другое место и живет во времена до Великого Обмана. Считает, что может победить вирус, причинивший ужасные бедствия. Видишь, Томас, как важен рамбутан? Один раз — всего один!  — ты заснул, не поев его, и опять теряешь рассудок. Беда!
        — Тебя поэтому интересуют исторические книги?  — спросил Сайфус.  — Хочешь спасти сновиденный мир?
        Томас коснулся повязки на своем плече. Сюзанна приложила к его ране травы и обмотала большим древесным листом. Купание в озере ускорило заживление, и все же для полного исцеления требовалось время.
        — Видишь эту рану? Ее нанес не Паршивый. Я получил ее во сне.
        — Но ведь тот мир ненастоящий,  — сказал старик.  — Или ты считаешь иначе?
        — Разве ты не слушал, когда я рассказывал о порохе? Не знаю, настоящий он или нет, но рана вполне настоящая.
        — В таком случае через твой разум нам помогает Элион,  — сказал Сайфус.  — Но не стоит думать, что сны, которые он тебе посылает, являются реальностью.
        — Считай их чем хочешь, Сайфус. Плечо у меня от этого болит ничуть не меньше.
        — Томас, прошу тебя.  — Рашель погладила его по голове.  — Тебя ранил Паршивый, ты просто не помнишь. Так ведь? Танис тоже увлекался историей, и это завело его в черный лес.
        — Нет. У меня на уме совсем другое. Танис увлекся историей раньше, чем я начал видеть сны. Он сделал свой выбор.
        Рашель опустила руку.
        — А ты сейчас сделаешь свой,  — сказала она.  — Я не хочу, чтобы ты снова видел сны.
        — Но вдруг это будет угрожать моей собственной жизни? Там умрут все люди! И меня убьет вирус. Они зависят от меня, но и моя жизнь здесь может зависеть от того, смогу ли я остановить вирус там!
        — Нет, с меня довольно. Конечно, они от тебя зависят. Без тебя их и вовсе не существует!
        — Ты готова рискнуть моей жизнью?
        — Когда ты видел эти свои сны в последний раз, умерли все мы.
        Они отвернулись друг от друга, забыв о любви.
        Томас понимал ее неприятие. Что она тогда сказала? «Не хочу, чтобы ты любил в своих снах другую женщину, когда я кормлю грудью твоего ребенка». Примерно так. Она по-прежнему ревновала его к Монике.
        — Эти сны кажутся мне сущим бредом,  — сказал Сайфус.  — Я согласен с Рашелью. Что в них толку, коль ты теряешь разум? Что же до исторических книг, можешь потолковать с одним из старейшин, Джеремией Южным. Он уже прибыл.
        Джеремия Южный? Старейшина, который прежде был Паршивым?
        — Один из тех немногих, кто по доброй воле вошел в озеро и омылся. В свое время Томас расспрашивал его об Обитателях Пустыни. Но о книгах тот никогда не упоминал.
        — Так он здесь?
        Сайфус кивнул.
        — Пришел на Собрание.
        — Томас!
        Рашель дождалась, когда он повернется, и одарила его тем взглядом, за который он ее обожал,  — свирепым и грозным, но говорящим, тем не менее, о глубокой любви.
        — Пожалуйста, скажи, что любишь меня и поэтому немедленно съешь десять рамбутанов и забудешь этот бред навсегда,  — выпалила она.
        — Десять?  — Он усмехнулся.  — Хочешь, чтобы меня тошнило всю ночь? Так-то встречают дома великого воина?
        Губы ее тронула улыбка:
        — Ладно, один. И поцелуй на закуску, от которого закружится голова.
        — Это уже лучше,  — сказал он и потянулся к ее руке.  — Не желаешь ли потанцевать?
        Она обняла его.
        — Не хочу мешать влюбленным, но у нас есть еще одно дело,  — сказал Сайфус.
        — Как всегда,  — вздохнул Томас.  — Какое же?
        — Вызов.
        Он мгновенно понял, о чем речь.
        — Джастин?
        — Да. Довольно ему распространять ересь. Трое старейшин, как велит закон, вызовут его для объяснений перед народом. Ты примешь участие?
        — Однажды он оскорбил и меня. Было бы естественным, если б я принял, но…
        — Но?
        Томас встретился взглядом с женой. Как-то раз она сказала ему, что Джастин вполне безобиден и нападки на него могут только увеличить его популярность. Тогда он с ней согласился. Он все еще уважал этого человека, хотя никогда не признался бы в этом Майкиль, к примеру. Джастин был одним из лучших бойцов, какими он когда-либо командовал, и, возможно, по этой-то причине Майкиль его так сильно невзлюбила.
        — Но, с другой стороны, ересь его вопияла к небесам. Мир с Ордой. Большей нелепицы не представить.
        — Он и впрямь опасен?  — спросил Томас скорее ради Рашели.  — Его любят. Вызов может привести к серьезным последствиям.
        — Но провинностей за ним все больше. И лучше разобраться сейчас, дабы показать на примере, к чему приводят изменнические толки.
        — А если он выиграет?
        — Тогда ему, разумеется, разрешат остаться. Если же он не откажется от своего учения и проиграет — будет изгнан, как велит закон.
        — Вот и славно.  — Томас повернулся к выходу. Все это — не его заботы.
        — Но в тех случаях, когда люди не приходят к единому решению, дело решается поединком,  — сказал Сайфус.
        Томас посмотрел на старика.
        — И?
        — Мы хотели бы, чтобы Совет защищал ты, если дойдет до поединка.
        — Я?
        — Это было бы естественным, как ты выразился. Джастин отвернулся от Великой Любви, отвернулся от тебя, своего командира. Выйди сражаться кто-то другой — и все решат, что у тебя духу не хватило. Наш вызов покажется неубедительным. Поэтому нам и хочется, чтобы на поединок вышел ты.
        — Дурацкая затея — этот поединок,  — отозвалась Рашель.  — Разве ты можешь драться с Джастином? Он пять лет служил под твоим началом. Несколько раз спас тебе жизнь. Он представляет для тебя опасность?
        — В бою? Извини, любовь моя, но всему, что знает, он выучился у меня.
        — И выучился хорошо, судя по тому, что я слыхала.
        — Он не участвовал в битвах вот уже несколько лет. И пусть когда-то он спас мне жизнь, но теперь он отвернулся от меня, не говоря уже о Великой Любви, как верно заметил Сайфус. Отвернулся от самого Элиона. Что подумают люди, если я откажусь хотя бы от одного столпа нашей веры? Да, кроме того, дело и не дойдет до поединка.  — Он повернулся к Сайфусу: — Я согласен.



        10

        Ночью, после трех дней упорного сражения, Паршивые подожгли Южный лес. Никогда прежде они этого не делали, хотя бы потому, что Лесная Стража не позволяла им подойти достаточно близко. Но тогда еще не было Мартина. Деревья они воспламенили горящими стрелами, пустив их с расстояния в двести ярдов от опушки. Додумались не только до использования огня, еще и научились мастерить луки.
        Джеймус с оставшимися у него солдатами тушил пожар четыре часа. Благодарение Элиону, второй попытки поджога не было, и Стражникам удалось немного поспать.
        Стоя на холме, Джеймус всматривался в находящуюся за сгоревшим лесом белую пустыню. Там при разгорающемся свете утра уже можно было разглядеть войско Орды. Десять тысяч Паршивых, намного меньше, чем три дня назад. Но и он потерял шестьсот человек. Четыреста пали вчера вечером, в ожесточенном сражении, еще двести были тяжело ранены. И теперь у него оставалось всего-навсего двести боеспособных солдат.
        Обитатели Пустыни сражались как никогда хорошо. Мечами махали более умело, более организованно бросались в атаку. Использовали фланговые маневры и вовремя отступали. Генерала Мартина Джеймусу увидеть пока не удалось, но можно было не сомневаться в том, кто именно возглавляет это войско.
        Пришла весть о грандиозной победе в ущелье Наталга, бойцы Джеймуса ликовали. Но сам он думал только о том, как плохо обстоят дела здесь. Еще одна атака Орды — и все кончено.
        Деревня находилась всего в трех милях отсюда. По величине — вторая из семи, в двадцать тысяч жителей. Джеймус на самом деле был послан сопровождать этих верных последователей Элиона на ежегодное Собрание. И тут патруль обнаружил войско Орды.
        Жители деревни, боясь идти через пустыню без охраны, решили задержаться и подождать, пока Паршивых прогонят. Были уверены, что ждать придется недолго.
        И до вчерашнего дня все шло гладко. Но теперь положение стало просто ужасным. Бежать — но враги сожгут лес или, хуже того, отрежут им путь и убьют мирных жителей. Остаться и продолжать сражаться — но люди Джеймуса слишком устали, чтобы выстоять до прихода трехсот воинов, высланных Томасом.
        Он уселся на пень, размышляя, что же выбрать. Меж деревьев струился слабый дымок. За спиной Джеймуса сидели возле костерка семеро бойцов, грели воду для травяного чая и тихо переговаривались между собой. Двое были ранены — один сильно обжег ногу, второму раздробили руку тупым концом серпа. Но на боль они старались не обращать внимания, поскольку именно так поступал Томас Хантер.
        Джеймус взглянул на красное перо, привязанное к локтю, и мысли его свернули к Майкиль. Перед походом он выдрал два пера у попугая и одно отдал ей. Вернувшись домой на этот раз, он собирался попросить ее руки. На свете нет никого, кого он любил бы и уважал больше, чем эту женщину. И что она, интересно, ответит?..
        Джеймус нахмурился. «Остаться и сражаться!» — решил он. Да, они будут сражаться, потому что они — Лесные Стражники.
        Сидевшие позади воины вдруг умолкли. Джеймус, не оборачиваясь, ткнул рукой в сторону пустыни и сказал:
        — Маркус, двадцать лучников отправим обстреливать их северный фланг. Остальные зайдут со мной с юга, откуда они удара не ожидают.
        Маркус не ответил.
        — Маркус?
        Он оглянулся.
        Его бойцы таращились на троих всадников, которые въехали в лагерь. Предводитель восседал на белой лошади, фыркавшей и бившей в землю копытом. На нем были бежевая туника и пояс с медными заклепками. Как у Паршивых, только те капюшон на голову накидывали иначе. Доспехов на нем не было, хотя к седлу были приторочены ножны с мечом.
        Джеймус встал, развернулся к лагерю лицом. Его солдаты смотрели на всадников, словно зачарованные. С чего бы? С виду в них ничего особенного не было — заблудившиеся лесные жители, сильные и здоровые, из которых получились бы неплохие бойцы.
        И тут предводитель поднял на Джеймуса изумрудные глаза.
        Джастин Южный!
        Могучий воин, который оскорбил Томаса, принизив его воинскую славу, и странствовал теперь по лесам со своими учениками, высказывая безумные мысли, противоречащие Великой Любви. Одно время он был популярен, однако требования его многим казались чрезмерными, даже тем легковерным дурачкам, что неотступно следовали за ним.
        Его ересь угрожала самой сути Великой Любви, но он по-прежнему проповедовал ее и, по слухам, делал это все искуснее. Майкиль как-то сказала, что, встретив где-нибудь Джастина, убьет его на месте без колебаний. Она считала, что он действовал по указке жрецов пустыни. И если Орда была внешним врагом, то человек вроде него, хуливший Великую Любовь и предлагавший разделить леса с Обитателями Пустыни, был врагом внутренним.
        То обстоятельство, что два года назад Джастин отказал в помощи генералу Томасу, когда тот особенно в ней нуждался, и вообще ушел из Лесной Стражи, симпатии к нему тоже не прибавляло.
        Джеймус сплюнул — по привычке, перенятой у Майкиль.
        — Маркус, вели этому человеку убраться отсюда, если жить хочет,  — и он отправился за своим одеялом.  — Мы воюем.
        — Ты тот, кого зовут Джеймусом.
        Голос мягкий и низкий. Уверенный. Голос вождя. Неудивительно, что многие поддались его обаянию. Жрецы Орды, по слухам, сами себя зачаровывали — скользкими языками и черной магией.
        — А ты — тот, кого зовут Джастином,  — сказал Джеймус.  — Ну и что? Нечего тебе тут делать.
        — Как же это мне нечего делать — в собственном лесу?
        Джеймус на него и не взглянул.
        — Я тут, между прочим, твой лес спасаю. Маркус, в седло! Проверь бойцов — все ли омылись. День будет долгий. Стивен, отбери двадцать лучников и встреть меня в нижнем лагере.
        Подчиненные его отчего-то мешкали.
        Он обернулся.
        — Маркус!
        Джастин спешился, вопреки требованию Джеймуса. Подошел к костру и остановился, откинув капюшон и открыв темные волосы до плеч. Выглядел он как воин, и прежде он весьма славился своим боевым искусством — до того, как отступился от Стражи. Но воинственность черт смягчали сияющие зеленые глаза.
        — Обитатели Пустыни тебя сегодня разобьют,  — сказал Джастин, протянув руку к огню. Глянул поверх костра на Джеймуса.  — Коль пойдешь в атаку — задавят числом, сожгут лес и убьют всех моих людей.
        — Твоих? Жители этого леса живы благодаря моему войску,  — сверкнул глазами Джеймус.
        — Да. Они много лет были обязаны тебе жизнью. Но сегодня Орда сильнее, и она раздавит остатки твоего войска, как раздавила руку этому человеку.
        Он показал на Стивена, пострадавшего от серпа.
        — Ты ушел из Стражи. Что ты можешь знать о войне?  — спросил Джеймус.
        — Я веду новую войну.
        — В чьих интересах? Паршивых?
        Джастин повернулся к пустыне:
        — Сколько крови ты сегодня прольешь?
        — Сколько позволит Элион.
        Джастин как будто удивился:
        — Элион? А кто создал Паршивых? Мне думается, он же.
        — Хочешь сказать, он не велит нам сражаться против Орды?
        — Да нет. Но разве Паршивый — не такой же человек, как ты, только лишенный озера? Отними у тебя воду, прогони в пустыню — и завтра мы сразимся с тобой. Разве не так?
        — Хочешь сказать, я — один из них? А может, намекаешь, что один из них — ты?
        Джастин улыбнулся:
        — Я хочу сказать на самом деле, что Паршивый таится в каждом из нас. Болезнь, которая уродует. Гниль, если угодно. Стоит только поискать.
        — Они не хотят исцеления.  — Джеймус взялся за луку седла и вскочил в него без помощи стремени.  — И поэтому единственное лекарство для них — то, что дал нам Элион. Наши мечи.
        — Если все же хочешь атаковать, разреши мне повести в бой твоих людей. Будет больше шансов на победу.  — Он подмигнул.  — Ты прекрасный командир, не подумай. Один из лучших. Томаса, конечно, не превзойти, но, не считая его, лучше тебя я за последнее время никого не видел.
        — Тем не менее, ты оскорбляешь меня?
        — Нет-нет, что ты! Просто я и сам неплох. И думаю, что смогу выиграть эту битву, причем, не потеряв ни одного человека.
        Что-то странное было в Джастине. С кем другим, заяви тот подобное, Джеймус сразу же сцепился бы, но Джастин говорил так искренне и с таким дружелюбием, что хотелось хлопнуть его по спине, как старого приятеля, и сказать: «Ну-ну, валяй дальше».
        — Большей самонадеянности я не видывал.
        — Это значит, что в бой ты пойдешь без меня,  — уточнил Джастин.
        Джеймус развернул коня:
        — Маркус, поторопись!
        — Давай хотя бы так договоримся,  — снова начал Джастин.  — Коли я избавлю тебя от этого войска Орды сам, ты пройдешь со мной победным маршем по долине Элиона, что на востоке от деревни.
        Бойцы Джеймуса уже садились на коней, но замешкались. А спутники Джастина и не шелохнулись. Это дикое предложение их как будто не удивило.
        Взгляд Джастина стал серьезным. Приковавшись к Джеймусу, он приказывал. Требовал.
        — Договорились,  — ответил Джеймус, думая больше о том, как бы отделаться от собеседника, чем об этом нелепом вызове.
        Джастин некоторое время еще смотрел на него. Потом, словно вдруг заторопившись, подошел к своему коню, вскочил в седло, развернулся и уехал не оглядываясь.
        Джеймус отвернулся:
        — Стивен, займись лучниками. Поскорей, пока не рассвело.


        Джастин несся по лесу галопом. Ронин и Арвил едва поспевали за ним. Впрочем, коня он не подгонял, как обычно делал, скача в одиночку. Были у него и еще сторонники, кроме этих двоих,  — тысячи сторонников — но в последнее время их становилось все меньше. Ничто не вечно…
        Оставалось надеяться только, что пока их еще много. Ведь договор с Мартином строился отчасти на том, что он сумеет собрать достаточно народу.
        Быть отверженным нелегко. Иногда — невыносимо больно. Одно дело расти среди людей сиротой, как он рос; совсем другое — видеть откровенное презрение к себе, что случалось с ним теперь все чаще.
        Их Великая Любовь вовсе не была любовью Элиона.
        И судьба их находилась сейчас в его руках. Знай они правду, они убили бы его раньше, чем он успел бы совершить то, что нужно.
        — Джастин, погоди!  — окликнул сзади Ронин.
        Они въехали в рощу фруктовых деревьев. Джастин натянул поводья:
        — Завтрак, друзья мои?
        — Что у тебя на уме? Ты ведь не можешь сразиться в одиночку с целым войском Орды!
        Двинувшись дальше рысью, Джастин выхватил из ножен отделанный жемчугом меч, описал им над головой восьмерку и придержал коня.
        С дерева посыпались большие красные плоды — один, второй, третий. Он поймал их на лету и перебросил по штуке Ронину и Арвилу.
        — Ха!
        Впился зубами в сладкую мякоть третьего, оставленного себе; по подбородку потек сок. Затем спрятал меч в ножны. Ронин усмехнулся и откусил от своего плода:
        — Я серьезно…
        Джастин перестал улыбаться. Посмотрел на лес:
        — И я не шучу, Ронин. Когда я говорил, что выровнять пустыню единым словом — это дело сердца, а не меча, ты меня не слышал?
        — Слышал, конечно. Но тут не посиделки у костра с дюжиной отчаявшихся душ, уставших ждать героя. Речь идет о войске Орды.
        — Ты во мне сомневаешься?
        — Как можно, Джастин? После того, что мы видели?
        — И что же ты видел?
        — Я видел, как ты провел тысячу воинов через Самарийскую пустыню, средь сорока тысяч Паршивых. Видел, как ты сразился с сотней врагов и остался невредимым. Слышал, как ты говорил с пустыней и деревьями, и видел, как они слушали тебя. И ты думаешь, я могу сомневаться?
        Джастин посмотрел ему в глаза.
        — Ты величайший воин на земле,  — продолжил Ронин.  — Даже более великий, чем Томас Хантер. Но никто на свете не способен выстоять в одиночку против десяти тысяч бойцов. Так что я не сомневаюсь; спросил просто, что же ты на самом деле имел в виду.
        Джастин долго глядел на него, потом медленно улыбнулся:
        — Будь у меня брат, Ронин, хотел бы я, чтобы он был похож на тебя.
        Большего знака уважения один человек не мог выказать другому. И Ронин, хотя испытывал на самом деле сомнения в тот миг, когда отрицал это, сейчас был обезоружен.
        Он поклонился:
        — Я — твой слуга.
        — Нет, Ронин. Ты — мой ученик.


        Билли и Люси сидели в зарослях ягодного кустарника и, затаив дыхание, смотрели на трех воинов. При себе у детей были деревянные мечи, вырезанные накануне. Меч Люси вышел, по правде говоря, туповат и не слишком похожим на меч, но это потому, что ей трудно было вырезать его из-за больной руки. Та годилась лишь на то, чтобы прижать ею деревяшку. Или показать на что-нибудь, или треснуть Билли по голове, когда заслужит. В остальном же ссохшийся кусок плоти был бесполезен.
        Мысль удрать из деревни затемно и поучаствовать в битве — или хотя бы посмотреть на нее — пришла в голову Билли. Люси пыталась объяснить ему, что это слишком опасно и девятилетним малышам даже смотреть на злую Орду ни к чему, не то, что сражаться с ней. И думала, что убедила. Но Билли все-таки разбудил ее среди ночи, и она пошла, все дорогу ворча и уговаривая его вернуться.
        Теперь она смотрела на трех конных воинов, и сердце у нее стучало так, что вполне могло распугать птиц.
        — Это же… это он!  — прошептал Билли.
        Люси отпрянула глубже в кусты. Вдруг услышат?
        Билли глянул на нее вытаращенными глазами:
        — Это Джастин Южный!
        Люси была слишком испугана, чтобы велеть ему заткнуться. Это никак не мог быть Джастин Южный. Он и одет-то был не как воин. Да и существует ли Джастин вообще? Рассказы — рассказами, но это еще не значит, что на свете и впрямь есть кто-то, способный на такие подвиги.
        — Клянусь, это он!  — прошептал Билли.  — Убил сто тысяч Паршивых одним ударом!
        Люси высунулась из укрытия и во все глаза уставилась на воинов. Они были подобны волшебным львам Элиона, которые, как говаривал ее отец, однажды явятся и сокрушат Орду.


        — А ты, Арвил?  — спросил Джастин.  — Что ска…  — И умолк на полуслове.
        Ронин, проследив за его взглядом, увидел на краю росчисти притаившихся среди ягодника ребятишек, мальчика и девочку, смотревших на них.
        Верней, на Джастина. Конечно, дети всегда глазели на Джастина. Чем-то он их притягивал. Эти двое походили на близнецов — светловолосые, большеглазые, лет по десять каждому. Слишком малы, чтобы отходить так далеко от дома в столь опасное время.
        Но любопытство малышей все же было ему понятно. Когда еще случится подобная битва близ их деревни?
        Глянув на Джастина, он понял, что тот уже не с ними, своими спутниками. Как всегда — при виде детей перестал быть воином. И сделался их отцом, чьи бы эти дети ни были. Глаза его засияли, лицо оживилось. Ронину иногда казалось, что Джастин с удовольствием снова стал бы ребенком сам, чтобы лазать с ними по деревьям и кувыркаться на лугу.
        Такая любовь к детям смущала Ронина больше, чем все остальные странности Джастина. Кое-то утверждал, будто Джастин был жрецом. И все знали, что жрецы способны несколькими словами обмануть невинную душу. Влияние Джастина на детей невольно наводило Ронина на мысль, что он может оказаться не тем, за кого себя выдает.
        — Привет,  — сказал Джастин.
        Оба малыша нырнули за кусты.
        Он спешился и быстро подошел к ягоднику:
        — Пожалуйста, не прячьтесь. Выходите, мне нужен ваш совет.  — Джастин остановился и опустился на одно колено.
        — Совет?  — Мальчик высунул голову.
        Но его схватили за рубашку и втянули обратно. Девочка была не столь отважной.
        — Да, совет. По поводу сегодняшней битвы.
        Они торопливо пошептались и вылезли. Мальчик — храбрясь, девочка — с опаской. Ронин увидел, что они вооружены деревянными мечами. Девочка была пониже ростом, с вывернутой в обратную сторону под странным углом левой рукой. Калека.
        Взгляд Джастина упал на руку девочки, поднялся к ее лицу. Казалось, он весь ушел в созерцание. На дереве у них над головами запела птица.
        — Меня зовут Джастин, и я…  — Он сел, подогнув одним движением ноги под себя.  — А вас как зовут?
        — Билли и Люси,  — сказал мальчик.
        — Ну, Билли и Люси, вы самые храбрые дети, каких я только видел.
        Глаза у мальчика заблестели.
        — И самые красивые,  — добавил Джастин.
        Девочка переступила с ноги на ногу.
        — Мои друзья, Ронин и Арвил, сомневаются в том, что я смогу один победить Орду. Думаю, вы можете мне помочь. Ну-ка, посмотрите мне в глаза и скажите, как вы считаете? Управлюсь я с Ордой?
        Билли, затрудняясь с ответом, посмотрел на Ронина. Девочка ответила первой.
        — Да,  — сказала она.
        — Да,  — отозвался мальчик.  — Конечно.
        — Да! Ты слышал, Ронин? Найди десять воинов, которые поверят мне, как поверили эти двое, и я поставлю Орду на колени. Подойди-ка, Билли. Хочу пожать руку человеку, который сказал мне то, чего не сказали взрослые.
        Джастин протянул руку, и Билли, сияя, за нее ухватился. Взъерошив мальчонке волосы, Джастин шепнул что-то, чего Ронин не расслышал. Но оба малыша засмеялись.
        — Люси, подойди и ты. Позволь мне поцеловать руку самой прекрасной девочке на свете.
        Она сделала шажок вперед и протянула ему свою здоровую руку.
        — Не эту. Другую.
        Она перестала улыбаться. Медленно опустила меч. Джастин, продолжая смотреть ей в глаза, сказал тихо:
        — Не бойся.
        Она подняла искалеченную руку, и Джастин взял ее в свои ладони. Наклонился и поцеловал. Потом выпрямился и принялся шептать что-то девочке на ухо.


        Коль уж говорить честно, Люси перед Джастином трепетала. Не столько от страха, сколько от волнения. Можно ли ему верить, она не знала. Глаза его твердили: «Да, можно»,  — и улыбка твердила: «Да»,  — но коленки у нее все-таки дрожали.
        Целуя ее руку, он эту дрожь заметил. Наклонился и шепнул ей на ухо:
        — Ты очень храбрая, Люси.  — От его мягкого голоса ей стало тепло, словно она выпила стакан подогретого молока.  — Будь я королем, хотел бы, чтобы ты была моей дочкой. Принцессой.
        Он поцеловал ее в лоб.
        Невесть с чего на глаза ее навернулись слезы. Не из-за слов его и не из-за поцелуя. Просто в этом голосе была такая сила! Почти волшебная. Она и впрямь почувствовала себя принцессой, покоренной самым прекрасным принцем на свете, точь-в-точь как в сказках.
        Только вовсе не прекрасную принцессу выбрал принц. А ее, девочку с культей вместо руки.
        Она с трудом удержалась, чтобы не заплакать, и почему-то ей стало неловко перед Билли.
        Джастин подмигнул и встал, продолжая держать ее за руку. Другую свою руку он положил на плечо Билли:
        — А теперь бегите домой как можно быстрее. Скажите всем, что Орда сегодня будет разгромлена. И в полдень мы пройдем победителями по долине Элиона. Я могу на вас положиться?
        Оба кивнули.
        Он отпустил их и направился к своему коню. Вздохнул:
        — Если б все мы могли снова стать детьми…  — затем вскочил в седло и поскакал через росчисть. У кромки деревьев остановился, развернул коня.
        Люси показалось, что она видит на его глазах слезы.
        — Если б все вы могли снова стать детьми…
        С этими словами он исчез среди деревьев.


        — Следи за нашим флангом!  — проревел Джеймус.  — Держи их спереди!
        Маркус послал коня в гущу воинов Орды, но остановился, заметив взмах серпом. Откинулся назад, почти распластавшись на конском крупе. Серп просвистел над ним, не задев. Маркус выпрямился в седле и ударом меча отделил от тела Паршивого руку с серпом.
        Джеймус послал стрелу в спину воина, собравшегося напасть на Маркуса сзади. Тот завопил от боли и выронил меч.
        — Назад! Назад!  — закричал Джеймус.
        За утро это была уже четвертая атака, и пока все шло так, как он планировал. Превосходящая скорость позволяла его бойцам мешать маневрам Орды, то и дело осаждая вражеские фланги. Они были как волки, что вертятся под ногами у медведя, вне досягаемости его когтей, нанося мелкие укусы.
        От леса их должно было отделять ярдов сто. Джеймус оглянулся. Двести? Так много?
        Пожалуй, что и больше.
        Он развернулся, привстал в стременах, всмотрелся в поле битвы. Невзирая на палящее солнце, по спине пробежал озноб. Они отошли слишком далеко!
        — Назад, к лесу!  — закричал он.
        И, уже сам направившись туда, увидел заходившую с востока, отрезая им путь, широкую цепь врагов.
        Быстро глянул на запад. Там пробиться было невозможно. Паршивых — бескрайнее море.
        Он запаниковал, было, но тут же взял себя в руки. Возможность вырваться есть. Она есть всегда.
        — Сосредоточиться!  — закричал он.  — Сосредоточиться!
        Его люди выстроились позади. Готовые проломить ряды Паршивых в любом направлении, где бы те ни преградили им путь. Но сначала он должен указать им это направление.
        Джеймус поднял лошадь на дыбы, безнадежно его высматривая.
        — Они отрезали нас!  — крикнул Маркус.  — Глянь, Джеймус!
        Но он и так уже понял, что сделал враг. Медведь терпеливо сносил нападки волков, огрызаясь и отмахиваясь, как обычно. Но на сей раз он медленно и методично уводил волков все дальше в пустыню, так, чтобы те не заметили фланговых маневров. Чтобы не смогли от него убежать.
        Войско Орды сомкнулось в ста ярдах позади. Воин в центре высоко поднял герб — змеевидную летучую мышь, шатайку.
        Ловушка.
        Ближние ряды Паршивых вдруг отступили, слились с основной массой войска. Бойцы Джеймуса сгрудились справа от него. Кони их, измученные битвой, всхрапывали, били копытами. Никаких приказов от Джеймуса, кажется, уже никто не ждал. Да и что он мог приказать?
        Разве только идти в атаку.
        Атаковать же имело смысл лишь в направлении леса. Паршивых там скопилось слишком много против его двухсот человек. Но это был единственный шанс.
        Мысленному взору его явился образ Майкиль. Ей скажут, что он сражался храбро и самоотверженно, как никто другой. И она возложит его тело на погребальный костер.
        Паршивые отчего-то остановились. В пустыне воцарилась тишина. Они как будто ждали, куда двинется Джеймус, чтобы тут же захлопнуть ловушку в том направлении. Враги умнели на глазах. Они учились.
        У Мартина.
        Джеймус повернулся к своим, выстроившимся в ряды лицом к лесу.
        — У нас лишь один путь,  — сказал он.
        — Прямо на них,  — кивнул Маркус.
        — Сила Элиона.
        — Сила Элиона.
        — Возможно, кому-нибудь удастся пробиться и предупредить жителей деревни.
        — Обнажить мечи! И вперед по моему знаку. Кто прорвется, пусть эвакуирует деревню. Ее сожгут.
        Неужели это все? Последняя, самоубийственная атака?
        — Хороший ты парень, Джеймус,  — сказал Маркус.
        — И ты, Маркус…
        Они посмотрели друг на друга. Джеймус вскинул меч.
        — Всадник! Сзади!  — крикнул кто-то из строя.
        Джеймус обернулся. В полумиле от них скакал с востока через пустыню одинокий всадник. За ним клубилась пыль.
        Джеймус развернул коня:
        — Подождем.
        Всадник направлялся не к ним и не к Обитателям Пустыни. Он словно собирался проехать между их позициями. Верхом на белом коне.
        До слуха Джеймуса донесся топот копыт. Он приковался взглядом к этой одинокой фигуре, спешившей из пустыни, как заплутавший гонец, исполненный решимости любой ценой доставить свое послание командиру.
        Джастин Южный.
        Он был по-прежнему без доспехов. Откинутый капюшон вился по ветру. В седле Джастин держался так, будто родился в нем. И скакал, опустив правую руку с мечом столь низко, что тот едва не касался песка.
        Джеймус сглотнул. Этот воин провел и выиграл сражений больше, чем кто бы то ни было из живущих, кроме разве что самого Томаса. И хотя Джеймусу не доводилось сражаться рядом с ним, о подвигах его, совершенных до того, как он ушел из Стражи, были наслышаны все.
        Джастин вдруг свернул к войску Орды, наклонился вправо и вонзил меч в песок. Продолжая скакать, вычертил на нем линию в сотню ярдов длиной. Потом выпрямился и остановил коня.
        Белый жеребец вскинулся на дыбы, замолотил копытами.
        Джастин поскакал обратно, так и не взглянув ни на то ни на другое войско. Паршивые зашевелились, но с места не сдвинулись. Доехав до середины вычерченной им линии, он вновь остановил коня и развернулся к Орде.
        В неподвижности застыли все.
        Несколько долгих мгновений Джастин оставался спиной к Джеймусу, лицом к врагам.
        — Что он соби…
        Джеймус поднял руку, останавливая Маркуса.
        Затем Джастин перекинул ногу через седло и соскочил на землю. Подошел к своей линии, остановился. Потом переступил через нее и двинулся к Орде, ведя концом меча по песку. Песок тихо шуршал под его ногами. Всхрапнул оставленный жеребец.
        В ста футах от войска Орды он остановился снова. Вонзил меч в песок и отступил на три шага.
        Над пустыней разнесся его голос:
        — Позвольте мне переговорить с генералом по имени Мартин!
        — Что это он делает? Сдается?
        — Не знаю, Маркус. Мы пока что живы.
        — Сдаться мы не можем! Орда пленных не берет.
        — Думаю, он хочет просить о мире.
        — Перемирие с ними — это измена Элиону!  — Маркус сплюнул.
        Джеймус глянул на вражеское войско в тылу:
        — Отправь гонца мимо их восточного фланга.
        — Сейчас?
        — Да. Посмотрим, дадут ли они ему проехать.
        Маркус отдал приказ.
        Джастин по-прежнему стоял перед Ордой, ожидая ответа. От бойцов Джеймуса отделился всадник и помчался на восток. Паршивые не шелохнулись.
        — Вроде пропускают.
        — Ладно. А теперь посмотрим…
        — Нет, останавливают.
        Паршивые сомкнули ряды на восточном фланге. Гонец развернулся и поскакал обратно.
        Джеймус выругался:
        — Что ж, остается поглядеть, куда заведет нас изменник.
        Тут, словно по сигналу, передние ряды Паршивых расступились. Выехал воин в черном генеральском кушаке. Под капюшоном черт его лица было не разглядеть, виднелось лишь серое пятно. В десяти футах от меча Джастина он остановился.
        Послышалось приглушенное бормотание, но слов Джастин разобрать не мог. Разговор тянулся пять минут. Десять.
        Потом генерал Мартин вдруг соскочил с лошади, приблизился к Джастину и пожал ему руки, как было принято у Лесного Народа.
        — Что это значит?
        — Придержи язык, Маркус. Коль доживем до завтрашнего дня, за измену он ответит.
        Генерал вернулся в седло и поскакал к своим. Когда он исчез среди Паршивых, в передних рядах протрубил рог.
        — И что дальше?
        Джастин вскочил на коня, развернул его и послал прямо на отряд Джеймуса. И проскакал футов двадцать, не замедляя скорости, прежде чем Джеймус сообразил, что скачет он вовсе не к ним.
        Выругавшись, он направил коня влево.
        И заметил озорной блеск в глазах Джастина, когда тот миновал их ряды, направившись к Паршивым, преграждавшим дорогу в лес. Они, не дожидаясь его приближения, разделились и начали отходить: сперва на восток и запад, потом на юг.
        У кромки деревьев Джастин натянул поводья. Джеймус глянул назад, затем пришпорил коня:
        — Едем!
        И лишь на полпути к поджидавшему у опушки Джастину он вспомнил их договор.
        Тот и впрямь избавил его от войска Орды: Странным способом, какого он и вообразить себе не мог, не то что понять, но избавил. Как бы там ни было, Джастин вышел победителем.
        И чествовать нынче надлежало его.



        11

        — Он еще спит?  — спросил Фил Грант. Неряшливый доктор распахнул дверь в лабораторию:
        — Как дитя. Я настаиваю, чтобы мне позволили продолжить исследования. Слишком уж это необычно, поймите. Я никогда такого не видел.
        — Поработав еще, вы сумеете добраться до его снов?
        — Не знаю, до чего я доберусь, но рад буду попытаться. Что бы там в его разуме ни происходило, оно требует тщательного изучения. Требует, подчеркиваю.
        — Боюсь, что времени на изучение у нас маловато,  — сказал Грант.  — Посмотрим.
        Кара вошла в лабораторию первой. Как странно — всего две недели назад она спокойно жила себе в Денвере, работала медсестрой. И вот она здесь, в компании директора ЦРУ и всемирно известного психолога, и оба ждут от ее брата ответов на вопросы о самом, пожалуй, устрашающем кризисе, с которым сталкивались когда-либо Соединенные Штаты Америки. Да и вообще весь мир.
        Томас возлежал в темно-бордовом откинутом кресле. Свет был пригашен, с потолка тихо лилась оркестровая версия «Убей меня нежно». Вечер Кара провела, приводя в порядок дела: аренда квартиры в Денвере, страховые документы, тяжелый разговор с матерью, которая была вне себя от отчаяния, узнав, что Томас похитил Монику. Надо бы ее навестить, слетать в Нью-Йорк, если выпадет такая возможность. В голове не укладывалось, что они могут никогда больше не увидеться. По словам ученых, до того, как вирус начнет свою разрушительную работу, оставалось восемнадцать дней. Но на самом деле их могло быть и меньше. Семнадцать. Шестнадцать. Большей точности от симуляций не добиться.
        — Значит, он спит уже три часа и не видит снов?
        Доктор Майлс Бэнкрофт подошел к монитору и легонько постучал по нему:
        — Попытаюсь объяснить. Если он и видит сны, то такие, которые не похожи ни на что, с чем я сталкивался. Нет быстрой фазы движения глаз. Нет перцепционной деятельности мозга, нет изменений в температуре тела. Он крепко спит, но сновидения его скрыты.
        — Значит, общая запись сновиденных паттернов и обратная подача…
        — Не действуют,  — закончил психолог.
        Грант покачал головой:
        — А с виду он такой… обыкновенный.
        — Он совсем не обыкновенный,  — возразила Кара.
        — Конечно. Просто трудно представить, что от его разума зависит судьба мира. Как-то он узнал о штамме Рейзон… и мысль о том, что в этом же разуме, неизвестно где, кроются знания об антивирусе, несколько нервирует, учитывая, что на медика Томас не учился и дня.
        — По этой-то причине вы и должны мне позволить поработать с ним еще,  — сказал Бэнкрофт.
        Все трое переглянулись.
        — Разбудите его,  — попросила Кара.
        Бэнкрофт мягко потряс Томаса:
        — Просыпайтесь, юноша.
        Томас открыл глаза.
        Чудно, но теперь она и мысленно не называла его Томом. Только Томасом. Это имя шло ему больше.
        — Добро пожаловать в мир живых,  — сказал доктор.  — Как вы себя чувствуете?
        Он сел. Протер глаза:
        — Сколько я проспал?
        — Три часа.
        Томас огляделся по сторонам. Три часа. А казалось, что дольше.
        — Ну, как?  — спросила Кара.
        Все смотрели на него выжидающе.
        — Получилось?  — спросил в свою очередь он.
        — Это-то нам и хотелось бы узнать,  — сказал Бэнкрофт.
        — А мне-то откуда знать? Вы записали мои сны?
        — А вы их видели?
        — То ли видел. То ли сейчас вижу.
        Кара вздохнула:
        — Томас, пожалуйста…
        — Ну ладно, ладно. Конечно, видел. Вернулся со своим войском в лес, разбив Орду,  — порох сотворил чудо. Потом встретился с Советом, попраздновал немного с Рашелью, да и лег спать.  — Он спустил ноги на пол и встал.  — И сейчас вижу сон, а это значит, что плода я не ел. Она с меня шкуру спустит.
        — Кто спустит с вас шкуру?  — спросил Грант.
        — Его жена. Рашель,  — ответила Кара.
        Директор ЦРУ посмотрел на нее, подняв бровь.
        — Еще я порасспрашивал об исторических книгах,  — сказал Томас.  — Нашел человека, который, возможно, знает, где их искать.
        — Но об антивирусе вы так и не вспомнили?  — не выдержал Грант.
        — Нет. Вы же сами сказали, что эксперимент провалился. Стимулировать закрома моей памяти невозможно, потому что невозможно записать показания мозга относительно снов, потому что снов я не вижу. Так это выглядит, да, доктор?
        — Похоже, так. Потрясающе. Возможно, мы на грани совершенно новых представлений о мире.
        Фил Грант покачал головой:
        — Что ж, Гейне прав. С этого момента все разговоры о снах мы сводим к минимуму. И заявляем просто и прямо — у вас дар. Вы видите то, что еще не произошло. Продать это довольно трудно, но, во всяком случае, подобное уже бывало. И дать пророку шанс в сложившейся ситуации захочет изрядное количество людей. Но что касается всего остального — вашей жены Рашели, или как ее там, военных советов, Орды, плодов, которых вы не ели,  — сие запретная зона для всех, кроме меня и Гейнса.
        — Хотите выдать меня за пророка-мистика?  — усмехнулся Томас.  — Я не столь оптимистичен, как вы. В глазах международного сообщества веса мне это не прибавит. Думаю, за пределами этой комнаты я должен быть всего лишь человеком, который знает о сложившейся ситуации больше самого правительства благодаря связи с Моникой. Я — последний, с кем она говорила перед тем, как ее выкрали террористы. Я — единственный, кто с этими террористами сталкивался, и единственный, кто способен предугадать их следующий шаг. И потому я — человек, которого следует воспринимать весьма серьезно. Судя по довольно… прохладному приему, который я встретил на сегодняшнем заседании, в подобной подаче будет больше смысла.
        — Не согласен,  — сказал Грант.  — Вы полагаете, потребуется давление на международное сообщество?
        Томас заходил по комнате, чувствуя все возрастающее беспокойство.
        — Кто знает? Так или иначе, но что-то делать надо. Поверить не могу, что исторические книги сохранились! И если я смогу до них добраться…  — Он остановился, обвел взглядом собеседников.  — Нужно кое-что выяснить. Появилась ли эта рана на моем плече от Карлоса или от Паршивого. То есть во сне.
        Они посмотрели на него без всякого энтузиазма.
        — От Карлоса,  — сказала, наконец, Кара.
        — Но ты же не видела, как он ее нанес? Когда ты вошла, я был уже в крови. Мне действительно важно это выяснить. Там меня уверяют, будто рану я получил в сражении с Ордой.
        — Но… как это можно выяснить?
        — Просто. Порезаться.  — Он вытянул руку.  — Нанести небольшую ранку и посмотреть, будет ли она у меня там, когда проснусь.
        Все трое захлопали глазами.
        — Дайте мне нож.
        Бэнкрофт шагнул к шкафчику, открыл его и достал ножницы.
        — Вот…
        — Вы что, всерьез?  — спросил Грант.
        Томас взял ножницы и полоснул острым краем лезвия по предплечью. Понять принцип связи казалось ему необходимым.
        — Всего лишь царапина. Я должен знать.  — Он поморщился и вернул ножницы доктору.
        — Вы полагаете, что из одной реальности в другую переходит нечто большее, чем ваш разум?  — спросил тот.
        — Конечно,  — ответил Томас.  — Я существую и там и здесь, физически. Это — больше, чем знания и навыки. В обеих реальностях проявляются мои раны. Моя кровь… Жизнь. Больше ничего. Мой разум и моя жизнь. Но, с другой стороны, там я старею, а здесь этого не видно. Здесь я моложе.
        — Это… совершенно невероятно,  — присвистнул доктор.
        Томас взглянул на Гранта:
        — Итак, каковы наши дела?
        Тот несколько помедлил с ответом.
        — Что ж… президент приказал Федеральному агентству по чрезвычайным ситуациям бросить все ресурсы на совместную работу с ЦКЗ. И обратился во Всемирную организацию здравоохранения. Наличие вируса подтверждено сейчас в тридцати двух аэропортах.
        — Что с поисками Моники? Если мы ее не найдем, прочее может оказаться бессмысленным.
        — Ищем. Все усилия прилагают правительства Британии, Германии, Франции, Таиланда, Индонезии, Бразилии… и других стран тоже.
        — И Швейцарии?
        — Естественно. Я, может, и не умею предсказывать появление вирусов и сражаться с Ордой, но уж искать беглецов в реальном мире…
        — Свенсон затаился в какой-то норе, подготовленной заранее. В месте, куда никто не догадается заглянуть. Вроде того, под Бангкоком.
        — А как вы нашли то место?
        Томас посмотрел на Кару.
        — Может, попробуешь еще раз?  — спросила она.  — Мир изменился, но это ведь не значит, что Рашель должна была утратить свою связь с Моникой?
        Томас не ответил. А вдруг он ошибается? Том Хантер, неудачливый писатель из Денвера. Какое право он имеет давать советы ЦРУ? Ставки-то — астрономические.
        С другой стороны, он уже столько раз оказывался прав! И с Ордой успешно сражался пятнадцать лет. Какого-то внимания заслужил, как сказал президент.
        — Может, кто-нибудь объяснит, о чем речь?  — спросил Грант.
        Кара повернулась к нему:
        — В первый раз Томаса привела к Монике его жена из снов. Рашель откуда-то знала, где ее держат. Но потом стала ревновать Томаса к Монике — поняла, что он в нее влюбился. И отказалась помогать дальше. Из-за этого-то он и не видел снов в той реальности пятнадцать лет.
        — Мне нужно время,  — пробормотал Бэнкрофт.  — Вы любите двух разных женщин, из разных реальностей?
        — Ну, это преувеличение,  — поморщился Томас.
        Об этом он старался не думать. Загонял мысли о Монике на задворки сознания, с той самой минуты, как пробудился от пятнадцатилетнего сна.
        С чего бы ему питать к ней какие-то чувства? Да, заглянули они на пару в лицо смерти, да, поцеловала она его — в целях маскировки.
        Ему нравилась пылкость ее духа, да и внешность не отталкивала. Но не исключено, что влечение к ней зародилось всего лишь из-за ревности Рашели. Может, и не было бы никакого влечения, если бы жена его в нем не заподозрила.
        А уж сейчас, когда он прожил с Рашелью пятнадцать лет, исчезли и последние чувства, какие он питал когда-либо к Монике.
        — Преувеличением кто-нибудь назвал бы все,  — возразил Грант,  — начиная с вашего предсказания насчет штамма Рейзон. Но у нас есть факты, не так ли? Поэтому давайте добирайтесь до ваших исторических книг, добирайтесь до Рашели и уговаривайте ее помочь нам снова. Я имею в виду, ложитесь и смотрите сны.  — Он покачал головой и направился к двери.  — Вдруг повезет, и на завтрашней встрече с президентом вам будет, что ему рассказать.


        Ее опять куда-то перевезли. Куда — она понятия не имела.
        Моника де Рейзон смотрела на монитор. В голове — сумятица, в глазах — резь.
        Меньше суток прошло с того времени, когда ей во второй раз за эти дни надели на голову мешок, отвели в машину, а потом посадили в самолет. Полет длился несколько часов, и оказаться она могла где угодно. Хоть на Гавайях, хоть в Аргентине, хоть в Германии. Если бы удалось подслушать какой-нибудь разговор, можно было бы узнать страну по языку, но уши ей залепили воском и завязали. С определением температуры и влажности воздуха тоже не повезло — когда самолет приземлился, шел дождь, и мешок на голове промок еще до того, как ее сунули в другую машину и привезли сюда.
        Какой-то тип, которого она раньше не видела, похожий то ли на немца, то ли на швейцарца, избавил ее от мешка и ушных затычек, а потом ушел, не сказав ни слова.
        Снова лаборатория. Ослепительно белая. Маленькая, примерно двадцать на двадцать футов, но напичканная лучшим оборудованием. У стены — полевой эмиссионный электронный микроскоп фирмы «Siemens». С его помощью можно было исследовать и влажные образцы, и обработанные жидким азотом. Рядом — стол с лабораторной посудой и гематологическим счетчиком «Весктап».
        В углу — матрас, в смежной комнатке без дверей — унитаз и раковина.
        Стены сложены из таких же бетонных блоков, как и в предыдущих лабораториях, словно все их строил один человек. Сколько же у них таких лабораторий? И каждая заботливо оснащена всем, что только может понадобиться генетику и вирусологу.
        Свернувшись на матрасе прямо в светло-голубых брючках и такой же блузке, выданных ей перед поездкой, Моника расплакалась. Она понимала, что должна быть сильной. Что Свенсон не посмеет рассеять вирус, сколько бы ни угрожал. И что, сделай он все-таки это, она, возможно, будет единственным человеком, способным этот вирус остановить. Хотя вероятность того, что спроектированный ею черный ход уцелел при мутации, была ничтожно мала. Нет, Свенсон наверняка блефует.
        Но слезы наворачивались сами собой.
        Через двадцать минут в комнату вошел рыжеволосый мужчина в белом халате и бифокальных очках, с коричневым портфелем из змеиной кожи.
        — Вы в порядке?  — Казалось, ее состояние его и впрямь удивило.  — Боже, что они с вами сделали? Вы — Моника де Рейзон? Ну да, Моника де Рейзон.
        Она встала, откинула челку с глаз. Ученый. В ней пробудилась надежда. А вдруг он окажется другом?
        — Да,  — всхлипнула она.
        Если бы кто-нибудь таращился на нее вот так всего пару дней назад, она съездила бы ему по физиономии. Но сейчас она ощущала себя полным ничтожеством.
        Глаза у него вспыхнули.
        — Мы поспорили. Поспорили.  — Он показал на дверь.  — Кто найдет его первым — вы или мы.  — И подался к ней, словно собираясь поведать нечто секретное.  — Я единственный, кто поставил на вас!
        «Похоже, он слегка не в себе»,  — подумала она.
        — Его никто не найдет,  — произнесла она вслух.  — Вы хоть понимаете, что происходит?
        — Конечно. Первому, кто выделит антивирус, заплатят пятьдесят миллионов долларов, и все участники команды получат по десять миллионов. Но команд одиннадцать, поэтому Петров…
        Тут она ему все-таки съездила. Так, что очки улетели.
        — Он собирается рассеять вирус, вы, идиот!
        Мужчина выпучил глаза.
        — Так… уже рассеял!  — Поставил портфель на пол, сходил за очками, снова водрузил их на нос. Сказал: — Все, что вам нужно, найдете в этом портфеле. Будете наблюдать в режиме реального времени за нашей работой, а мы — за вашей.  — И направился к двери.
        — Простите, пожалуйста!  — Она побежала за ним.  — Вы должны мне помочь!
        Но он закрыл за собой дверь и ушел.
        Это было час назад. А теперь Моника глазела на вызывающие головокружение ряды цифр и безуспешно пыталась сосредоточиться.
        Он не мог рассеять вирус, Моника. Шансы найти антивирус вовремя слишком малы. Не самоубийца же он!
        Тем не менее, он ее похитил. И прекрасно знал, что, в конце концов, его поймают, и остаток жизни он проведет в тюрьме. Так что он терял?
        А Томас…
        Мысли ее вернулись к двум встречам с этим загадочным парнем. Он тоже ее похитил. Привязал к кондиционеру в отеле «Парадиз», чтобы не сбежала, пока он спал и добывал во сне информацию, которую никак не мог знать наяву. Потом явился Карлос. Она видела, как он застрелил Томаса. Но тот выжил и снова пришел за ней. Она его поцеловала. Сделала это, конечно, чтобы отвлечь наблюдателей, но еще и потому, что он рисковал жизнью в безнадежной попытке ее спасти. Он был ее спасителем.
        Что было причиной жгучего желания снова его увидеть — сам Томас или ее нынешнее отчаяние — она не знала. В такие минуты вряд ли можно доверять собственным эмоциям.
        Жив ли он еще?
        Нужно сосредоточиться, Моника. Тебя обязательно найдут! Отец весь мир заставит тебя искать.
        Она глубоко вздохнула и вновь попыталась сконцентрироваться. В углу экрана висела модель ее изначальной вакцины. Ниже — модель штамма Рейзон, мутации, которая произошла в результате интенсивного нагревания в течение двух часов: точь-в-точь как предсказал Томас. За прошедший час Моника сто раз проанализировала ее и поняла принцип мутации. Каприз природы — сложней всего того, что мог бы нафантазировать любой генетик.
        По иронии судьбы, мутировать нейтральной вакцине в столь неблагоприятных условиях позволило ее собственное генетическое изобретение, предназначавшееся для сохранения вакцины дееспособной долгое время без контакта с любым носителем или влагой.
        Как она теперь понимала, было только две возможности разработать антивирус не за месяцы или годы, а за несколько недель.
        Первая — выявить сигнатуру, встроенную ею в вакцину для возвращения той в исходное состояние. Она нашла в свое время простой способ вводить в окружение вакцины аэрогенный агент — вирус, который при помощи собственной ДНК нейтрализовал ее и лишал силы.
        Это была личная защита Моники от попыток воровства или нечестной игры.
        Если бы особый ген, ею созданный, уцелел при мутации, и если бы она его нашла, тогда введение вируса, предназначенного для нейтрализации вакцины, могло бы лишить силы и штамм Рейзон. Ключевые слова — «если бы» и «могло бы».
        Сигнатуру она знала, как знают лучшего друга. Проблема заключалась в том, чтобы отыскать ее в том беспорядочном месиве, которое звалось штаммом Рейзон.
        Единственной альтернативной возможностью создать антивирус было наткнуться на нужную генетическую комбинацию случайно. Но работай над этим хоть десять тысяч специалистов, координирующих свои усилия, они могли бы потратить месяцы, но так и не найти ее.
        Свенсон что-то знал, иначе не стал бы так рисковать. Он ведь, несомненно, понимал, что сигнатура могла не вынести мутации. Или стать бесполезной для мутировавшей вакцины.
        Моника повела курсор в окошко ДНК модели штамма. Для начала нужно заняться поиском своего ключа.
        Потом она стукнула кулаком по черной пластмассовой столешнице — на лотке задребезжали стеклянные приборы — и выругалась.
        — Да не мог он этого сделать!
        — Боюсь, что мог.
        Свенсон!
        Она повернулась к двери. Старый козел с белой тростью стоял на пороге и понимающе усмехался.
        Затем вошел, подволакивая ногу и поблескивая довольными глазками.
        — Простите, что оставил вас в одиночестве так надолго. Был занят. Хлопот в последние денечки хватает.
        Моника встала и вцепилась в край стола, чтобы скрыть дрожь в руках.
        Он был в черной куртке, белой тенниске, без галстука. Темные волосы разделены на прямой пробор и прилизаны гелем. На кистях рук — выступающие голубые вены.
        — Что же происходит?  — спросила она, стараясь казаться спокойной.
        — Чего только не происходит!  — Он закрыл дверь.  — Бедняжка. Понятия не имеете, в какое возбуждение пришел мир за эти сорок восемь часов, поскольку трудитесь, не покладая рук, чтобы его спасти.
        — Как я могу работать, если меня то и дело перевозят?
        — Сейчас мы — на индонезийском острове, внутри горы под названием Циклоп. Вполне безопасное убежище. Так что не тревожьтесь: дня на три, по меньшей мере, вы останетесь здесь. Есть успехи?
        — Какие? Вы предложили невозможную задачу.
        Улыбаться старик не перестал, но глаза его сделались жесткими. Довольно долго он разглядывал Монику, потом сказал:
        — Кажется, вам не хватает стимула,  — и подошел к ней.  — Пожалуйста, вставьте этот диск.  — Он вытащил из нагрудного кармана коробочку.  — И не вздумайте на меня бросаться. Если вы полагаете, что я не в состоянии вырубить вас одним ударом, вы дура.
        Она взяла диск и вставила его в дисковод.
        — Весь прочий мир в курсе того, что вы сейчас увидите, вот уже три дня. Хочу убедиться, что вы все поняли.
        На экране появилась оболочка вируса, которую она сразу же узнала. Штамм Рейзон. Внизу — часики, отсчитывающие реальное время.
        — Да, наемничек весьма эффективный. Но вы еще не видели, на что он в действительности способен.
        — Это всего лишь симуляция,  — возразила она.  — Мультик сделать несложно.
        — Уверяю вас, в этом «мультике», как вы его назвали, нет ни одного гипотетического факта. Попозже проанализируете, я его оставлю.
        Она увидела, как вирус вошел в легкое и тут же начал обрабатывать клетки альвеол, прорывая их и внедряя свою ДНК. Вскоре по сети артерий и вен заструились сотни тысяч зараженных вирусом клеток. На этой стадии внешних симптомов еще не было.
        Часики под картинкой заработали быстрее, отсчитывая часы, потом — дни. На шестнадцатом дне они замедлили свой ход. Количество зараженных клеток достигло критической массы, появились симптомы. Обширное внутреннее кровоизлияние, упадок сил в течение следующих двух дней.
        Вирус разъедал носителя изнутри, словно кислота.
        — Гнусная тварюшка,  — заметил Свенсон.
        — Мягко сказано…
        Моника видела тысячи подобных моделей. Производила вскрытие жертв Эболы. Изучала все известные людям вирусы. Но настолько кошмарной твари она еще не встречала: настолько заразной, методичной и безобидной — вплоть до достижения полной силы, после чего пожирающей своего носителя, как пиранья.
        Моника откашлялась.
        Следующий кадр — карта мира. На ней один за другим загорелись двенадцать крошечных красных огоньков. Нью-Йорк, Вашингтон, Бангкок и так далее.
        — Несколько мелодраматично, уж извините, но другого способа показать то, чего не увидишь невооруженным глазом, не существует.
        Часы отсчитали первый день, и огоньков стало двадцать четыре.
        — Наш начальный вклад. Все остальное вирус делает сам.
        По карте, изображая воздушные маршруты, потянулись линии. Количество огоньков росло.
        К началу третьего дня покраснела половина карты.
        Следующая модель — передача вируса от одного носителя другому. Механизм Моника знала прекрасно: чихнешь — и за час на сотни миль разлетаются десять миллионов микробов. При этом вирусе проходило четыре часа с момента получения человеком микроба до заражения организма. Если каждый носитель предположительно заражал за день всего сто человек, число зараженных все равно росло с устрашающей скоростью. На девятый день оно достигло шести биллионов.
        Свенсон наклонился, нажал на клавишу. Изображение застыло.
        — Вот вам и сроки.
        Сначала она не поняла. Какие сроки?
        — Плюс-минус несколько часов,  — добавил он.
        — Вы хотите сказать, что действительно это сделали?
        — Как и обещал. Полагаю, правда, инфицированные города охвачены еще не полностью. Красные огоньки означают, что в настоящее время вирус в них активно распространяется. По нашим подсчетам, всеобщее заражение произойдет через две недели.
        Он вынул маленький пузырек с янтарной жидкостью. Откупорил его. Понюхал горлышко.
        — Ничем не пахнет.
        И тут она все поняла. Увиденное не укладывалось в голове. Компьютерные модели, теории, картинки — ерунда. Но представить себе, что это происходит на самом деле… Он лжет, чтобы заставить ее работать над антивирусом. Чтобы, получив его, начать шантажировать мир.
        — Вы все еще не верите, как погляжу.  — Свенсон нажал на кнопку интеркома: — Приведите его.
        Он взял чистое предметное стеклышко.
        — Неужели не лжет?
        — Это безумие! Если Соединенные Штаты узнают…
        — Соединенные Штаты знают!  — крикнул он.  — Знает каждая страна, где есть хоть какое-то подобие армии. Население пока не в курсе, но правительства стоят на ушах вот уже три дня. ЦКЗ подтвердил наличие вируса в пятидесяти городах.
        Дверь открылась, в нее втолкнули связанного человека в зеленой куртке, с мешком на голове. Следом вошел Карлос.
        Свенсон вынул из кармана скальпель и подошел к связанному.
        — Этого типа подобрали в парижском ночном клубе. Кто такой — понятия не имею, но похоже, человек южный. Возможно, грек. Во рту у него кляп, так что вопросы ему задавать не трудитесь. Учитывая, где он проводил время, шансы оказаться зараженным у него велики, не так ли?
        Не дожидаясь ответа, он полоснул пленника скальпелем по груди. Тот дернулся и глухо простонал. На зеленой куртке выступила кровь, и Свенсон провел по ней стеклышком.
        Затем подошел к микроскопу, вставил стекло на место.
        — Взгляните сами,  — сказал отступая.
        Пленник в пропитавшейся кровью куртке упал на колени.
        Моника почувствовала дурноту.
        Свенсон вытащил пистолет и выстрелил ему в голову. Тот рухнул на пол.
        Швейцарец ткнул пистолетом в микроскоп:
        — Смотрите!
        Моника подошла. В ушах у нее звенело, сердце отчаянно колотилось. Некоторое время она не могла сообразить, что нужно сделать,  — руки тряслись и, казалось, забыли привычный порядок действий.
        Но когда она разглядела, наконец, многократно увеличенное пятнышко крови на стекле, инородные тела сразу бросились в глаза.
        Поморгав, Моника прибавила усиление. В комнате стояла тишина. Слышно было только ее собственное дыхание.
        Это был он. Штамм Рейзон.
        Она выпрямилась.
        — Игры закончены, Моника! Способа прекратить распространение вируса нет. Без антивируса мы умрем все. На самом деле это так просто. Нам известно, что вы заложили в свою вакцину «черный ход». От вас требуется его найти, убедиться, что он не мутировал вместе с вакциной, и создать вирус, который одолеет штамм Рейзон. Я не лгу вам, просто не говорю всего — вы достаточно умны, чтобы это понять. Говорю лишь то, что вам необходимо знать, чтобы сыграть свою роль в спасении человечества.
        Она взглянула на него с неожиданным спокойствием:
        — Думаю, вы не понимаете, что натворили.
        — О, мы все понимаем. Я тоже, как и вы, всего лишь играю свою роль. Свою роль должен сыграть каждый, иначе спектакль и впрямь может кончиться плохо. Но не думайте, будто мы что-то упустили в своих расчетах. Предусмотрено все.
        Он взглянул на Карлоса.
        — Правда, не решен еще вопрос с докучливым американцем. Но вскоре решится. Так просто этого парня не убьешь, но у нас есть и другие средства. Наших возможностей, уверен, никто не знает до конца.
        Томас жив!
        Она взглянула на скорченное тело на полу. Этот парень мертв… Но Томас жив. Искорка надежды.
        — Нам нужен ключ,  — сказал Свенсон.
        — Я сделаю все, что смогу.
        — Сколько ждать?
        — Если мутация его не затронула, три дня. Возможно, два.
        Свенсон улыбнулся:
        — Чудесно! Мне пора на самолет. О вас тут будут заботиться, Моника. Когда все кончится, нам пригодятся столь блистательные умы, как ваш. Так что не держите, пожалуйста, зла.


        — Это возмутительно!
        Трое из четверых собравшихся устремили на Армана Фортье потрясенные взоры.
        — Неужели это возможно, Жан?
        Фортье поднялся на ноги, обвел взглядом лица правителей Франции: премьер-министра Буаверта, только что выразившего протест; президента Гаэтана, человечка себе на уме, который непременно должен был капитулировать; министра обороны Дю Брека, самой ценной для Фортье персоны из всех; и начальника тайной полиции «Сюрте» Шомбара, единственного, кто не сделал сейчас круглые глаза. Все они были выбраны неспроста, и всех их он поставил перед решением — жить завтра или умереть сегодня. Хотя этого они еще не знали. Пока.
        — Осторожней выбирайте слова,  — предостерег Фортье.
        — Вы этого не сделаете!
        — Уже делаю.
        Будучи министром иностранных дел, Фортье убедил Анри Гаэтана созвать чрезвычайное заседание, дабы обсудить последний ультиматум Вальборга Свенсона. Сообщил, что имеет важную информацию о вирусе, и предложил собраться в одном из замков на Правом берегу.
        Частный конференц-зал в подвале старинного двухэтажного особняка являлся идеальной декорацией для начала новых дел. Каменные стены, янтарный свет ламп, роскошная обстановка. Зал больше походил на гостиную — высокие стулья, обитые кожей, с медными кнопками; огромный камин с разожженным в нем жарким пламенем; хрустальная люстра над медным кофейным столиком; полностью укомплектованный бар.
        И — самое главное — прочные стены. Очень прочные стены.
        Арман Фортье был толстяком. Ноги толстые, руки толстые, губы толстые. Зато разум у него, как говаривал он сам, был тонок и остр достаточно, чтобы в считанные секунды подрезать язычок любой женщине. Сие самоуверенное заявление обычно заставляло женщин занимать оборонительную позицию, что добавляло остроты процессу их завоевания.
        Это было его единственной слабостью.
        Если не считать власти.
        Он знал, что давно уже мог бы пробиться в президенты, но Франция его не интересовала. Внимание, уделяемое столь высокопоставленному лицу, могло бы ему помешать. Зато должность министра иностранных дел для осуществления его истинных целей была идеальной.
        Президент Анри Гаэтан был высок и худощав. Глубоко посаженные глаза, подбородок острый, как разум Фортье.
        — Что вы говорите, Арман? Вы работаете на Вальборга Свенсона?
        — Нет.
        Фортье завербовал Свенсона пятнадцать лет назад для проведения куда более простой операции: заключения тайных сделок с несколькими заинтересованными странами, представляющих собой обмен исследований в области биологического оружия на выгодные контракты. На этих сделках он заработал миллионы. Деньги послужили топливом для фармакологической империи Свенсона — на определенных условиях, разумеется.
        Истинного потенциала биологического оружия Фортье не осознавал, пока не увидел результаты осторожного использования находок Свенсона одной из этих стран против американцев. Тот случай навсегда изменил его жизнь.
        — Но как же это возможно?  — пробормотал президент.  — Вы предлагаете нам уступить их требованиям…
        — Нет. Я предлагаю вам уступить моим требованиям.
        — А, так он работает на вас,  — воскликнул Шомбар.
        — Господа, видимо, вы не вполне понимаете, о чем речь. Позвольте объяснить. Граждане нашей замечательной республики собираются и впредь ходить на работу, воспитывать детей, водить их в школу и делать все то, что делали до сих пор, не имея никакого представления о том, что они заражены вирусом, который за две недели поразит население всей планеты. Вирус называется штамм Рейзон, и он никак не проявит себя еще восемнадцать дней, а потом начнет убивать. Убивать быстро. Лекарства нет. Нет также способа это лекарство создать. Как нет способа остановить вирус. Существует лишь один антивирус, и он — у меня в руках. Вам еще что-то непонятно?
        — Но то, что вы предлагаете, аморально!  — воскликнул премьер.
        Министр обороны, Жорж Дю Брек, пока помалкивал. Как будто колебался. И это было хорошо: в его сотрудничестве Фортье нуждался больше, чем в чьем бы то ни было еще.
        — Нет, сэр. Аморально выбирать смерть. Я же предлагаю вам единственную возможность спасения от верной гибели. А возможность эта будет предложена весьма немногим.
        Некоторое время все молчали.
        Потом президент поднялся, глядя на Фортье:
        — Вы недооцениваете ядерную мощь мира. Думаете, если мы потребуем, все вот так, запросто, загрузят свои авианосцы и торговый флот ядерным оружием и отправят во Францию? Да они сбросят его на нас!
        Это возражение Фортье слышал еще десять лет назад, когда впервые предложил свой план, от глав некоторых государств помельче. Он улыбнулся:
        — Вы держите меня за дурака, Анри? По-вашему, за десять лет я просчитал меньше, чем вы за эти несколько минут? Сядьте, пожалуйста.
        Руки у Анри Гаэтана дрожали. Он нащупал подлокотник стула и медленно сел.
        — Вот и славно. Естественно, все будут возражать, но вы недооцениваете присущий человечеству инстинкт самосохранения. Выбирая между мучительной смертью двадцати миллионов невинных детишек и утратой военной мощи, в конце концов, они выберут детей. Именно так мы и сформулируем выбор. Англичане, русские, немцы — все предпочтут остаться в живых, чтобы сразиться назавтра. Как и вы, надеюсь.
        «Сейчас они осознают, что это — угроза каждому из них лично»,  — подумал он.
        — Позвольте пояснить это следующим образом: меньше чем через восемнадцать дней баланс силы на этой планете разительно изменится. Направление задано, исход неизбежен. Франция избрана нами в качестве будущей мировой сверхдержавы. Как у ее лидеров, у вас есть выбор — либо содействовать этим переменам, выжить и остаться в руководстве, либо отказаться от них и умереть вместе с остальными.
        Теперь они и впрямь поняли.
        Министр обороны, наконец, заговорил:
        — Могу я задать несколько вопросов?
        — Пожалуйста.
        — Соединенные Штаты, не говоря уж обо всех остальных странах, просто физически не смогут перевезти все свое оружие за четырнадцать дней. Его нужно будет эвакуировать из стартовых комплексов и складов, перевезти на Восточное побережье, погрузить на корабли и переправить через Атлантику.
        — Разумеется. В список, который они от нас получили, входят все их межконтинентальные баллистические ракеты, ракеты дальнего действия, почти весь военно-морской флот, включая подводные лодки, и флот воздушный. Им придется принять экстраординарные меры, но ни от Штатов, ни от других стран мы не требуем ничего невозможного. Что же до Британии, Индии, Пакистана и Израиля, то мы потребуем весь их ядерный арсенал.
        — А Китай и Россия?
        — Китай. Скажем так — с ним проблем не будет. К Соединенным Штатам китайцы любви не питают. Они уже согласились и начнут переправку завтра — в обмен на определенные льготы. И станут примером для других. Русские — другое дело, но у нас имеются кое-какие инструменты урегулирования. Они пошумят, конечно, но уступят.
        — Значит, у нас есть союзники.
        — Можно сказать и так.
        После этого откровения надолго воцарилось молчание. Потом заговорил Гаэтан:
        — Главную угрозу по-прежнему представляют американцы. Допустим, они уступят. Но где Франция разместит…  — президент повел рукой,  — такое количество железа? У нас нет ни людей, ни места.
        — Уничтожим его,  — предложил министр обороны.
        — Очень хорошо, Дю Брек. Превосходство определяется пропорциями, а не количеством, верно? Десять к одному — лучше, чем тысяча к пятистам. Больше половины этого железа мы затопим. Практически — принудительное разоружение. История еще может сказать нам спасибо.
        — Глубоководье возле брестской военно-морской базы вы выбрали по этой причине?
        — Среди многих прочих.
        — А как мы сможем защитить себя от нападения при передаче оружия?  — спросил министр обороны.
        Вопросов этих Фортье ожидал и ответы на них подготовил столь подробные, что попросту не успел бы рассказать за время одного совещания. Инвентаризация оружия, подведение войск, предупреждающие удары… Им были рассмотрены в полном объеме и многие другие возможности. Но этим вечером его единственной задачей было завоевать доверие этих четверых человек.
        — Две недели — время достаточное, чтобы перевезти оружие, но не перебросить войска. Атаковать нас смогут только с воздуха. Благодаря русским у нас будет возможность ответного удара, дабы такие атаки предотвратить. Единственной угрозой могут оказаться наши соседи — главным образом Англия. В следующие три дня наши позиции будут слабоваты, пока мы не передвинем войска для отражения наземных атак и не получим подкрепления из Китая. Однако мир войдет в политический штопор, и общее замешательство выиграет нам необходимое время.
        — Пока они не узнают, кто сейчас за все это в ответе.
        — Их заверят, что правительство Франции действует по принуждению. Кроме того, у них не будет гарантии, что, напав, они добудут антивирус. Мы же не станем хранить его в скляночке в нашем парламенте, на виду у всего мира. Где он находится, буду знать только я.
        — Но почему Франция?
        — Ну, Жорж… Не Гитлер ли сказал, что тот, кто контролирует Францию,  — контролирует Европу, а кто контролирует Европу — контролирует мир? Он был прав. Существуй более важная стратегически страна, я бы сейчас же распрощался с вами и уехал туда. Франция была и остается центром мира.
        Президент закинул ногу на ногу; глава тайной полиции перестал щуриться; министр обороны раскраснелся. Они уже свыкались с новым положением дел.
        Лишь премьер-министр Буаверт по-прежнему смотрел волком.
        — Позвольте мне показать на примере, господа, как будет разыграна эта игра. Жан, вы не подойдете сюда?
        Но непокорный премьер-министр продолжал лишь таращиться на него.
        Фортье поманил его рукой:
        — Пожалуйста. Встаньте здесь. Я настаиваю.
        Тот все еще мешкал. Упрямец.
        — Что ж, оставайтесь где есть.  — Фортье вынул из кармана девятимиллиметровый пистолет с глушителем. Направил его в сторону премьер-министра и спустил курок.
        Пуля впилась в спинку стула, чуть выше плеча Буаверта.
        Тот выпучил глаза еще больше.
        — Взгляните — это то, что мы уже сделали. Дали предупреждающий выстрел, который их рассердил. Они пока сомневаются в нашей готовности довести дело до конца. Но очень скоро…  — он вскинул пистолет и выстрелил премьер-министру в лоб,  — в ней убедятся.
        Буаверт обмяк на своем стуле.
        — Не примите это за угрозу, Анри. Жан в любом случае умер бы через восемнадцать дней. Как умрем и все мы, если не поступим так, как я сказал. Кто-нибудь в этом сомневается?
        Все трое смотрели на него с хладнокровием, приятно удивившим Фортье.
        Он вернул пистолет в карман и одернул куртку:
        — Если я умру, антивирус пропадет. И тогда умрет весь мир. Но я не намерен умирать. Предлагаю вам присоединиться ко мне в этом намерении.
        — Согласен,  — сказал Жорж. Фортье взглянул на президента:
        — Анри?
        — Я тоже согласен.
        — Шомбар?
        Глава тайной полиции кивнул:
        — И я.
        — Наши дальнейшие действия?  — спросил президент.
        Фортье подошел к своему стулу и сел:
        — Для военного командования, Национальной ассамблеи и сената наше объяснение будет простым: Свенсон выдвинул новое требование. Ему нужна наша военно-морская база в Бресте. Мы соглашаемся ее предоставить, чтобы заманить Свенсона в ловушку. Блеф, но объяснение будет принято. Оппозиция притихнет. Думаю, к концу недели нам придется объявить военное положение, дабы избежать каких бы то ни было беспорядков. К тому времени мы зажмем в тиски большую часть мира, и французский народ узнает, что единственная надежда выжить — у нас в руках.
        — Ну и ну,  — пробормотал президент.  — Мы и впрямь беремся за это дело.
        — Да. Беремся.
        Фортье потянулся за стопкой папок, лежавших возле него на столе:
        — Нет времени определять каждому из вас личные задачи, поэтому я взял на себя смелость сделать это за всех. Разумеется, нам необходимо будет постоянно согласовывать свои действия.  — Он раздал папки.  — Считайте это игрой в покер с высокими ставками. Надеюсь, в свои карты вы никому не позволите заглянуть.
        Они раскрыли папки, и в комнате воцарилась деловая атмосфера. Анри Гаэтан мельком глянул на обмякшее тело премьер-министра.
        — Он отправился в крайне важную командировку на юг, Анри.
        Президент кивнул.
        — Томас Хантер,  — сказал Шомбар, вынув верхнюю страничку из своей папки.  — Тот, кто похитил Монику де Рейзон.
        — Да. Это… уникальный человек, и он стоит у нас поперек дороги. Возможно, знает больше, чем должен. Его необходимо захватить любой ценой, по возможности живым. Сделайте захват Хантера своей главной задачей. И согласуйте действия с Карлосом Миссирианом.
        — Вывезти человека из Соединенных Штатов в такое время, как сейчас, может оказаться нелегким делом.
        — А этого и не понадобится. Я уверен, что он сам к нам явится: если не во Францию, то в то место, где мы держим женщину.
        Заговорил президент:
        — В Ассамблее 577 членов. По вашим подсчетам, проблемы могут возникнуть с 97 из них. Я думаю, таковых будет больше.
        Они продолжали обсуждать планы, координируя их время от времени, далеко за полночь. Разбирали возражения, предлагали и отвергали новые доводы, утверждали стратегию. И делали это со все возрастающей целеустремленностью и с чувством некоей избранности.
        Выбор на самом деле был невелик. Кости брошены.
        Предназначением Франции всегда было спасение мира, и именно этим они, в конце концов, сейчас и занимались.
        Разошлись они спустя шесть часов.
        Премьер-министр Жан Буаверт покинул конференц-зал в покойницком мешке.



        12

        Томас проснулся как от толчка. Вскочил с кровати и огляделся.
        За окнами было еще темно. Рашель спала. А в его голове вертелись разом две мысли, затмевая привычную реальность этой комнаты, этой кровати, этих простыней и шершавого пола под босыми ногами.
        Мысль первая: обе реальности, в которых он существует, несомненно, связаны, возможно, даже больше, чем он догадывается, и обеим угрожает опасность.
        Мысль вторая: он должен кое-что сделать, немедленно и любой ценой. Убедить Рашель помочь ему в поисках Моники. И найти исторические книги.
        Но при взгляде на спящую жену энтузиазм его несколько поостыл. Она была так мила, спала так сладко. На лицо упали волосы, искушая их откинуть.
        На руке у нее была кровь. И на простыне — рядом с рукой.
        Сердце у него заколотилось. Откуда? А, вот маленькая ранка у нее на руке — вчера, в суматохе возвращения, он ее не заметил. И Рашель ничего не сказала. Но не слишком ли эта ранка мала для такого количества крови?
        Взглянул на собственную руку и вспомнил: да ведь он же сам себя порезал, в лаборатории доктора Майлса Бэнкрофта. Конечно, здесь он в это время спал, а порез начал кровить — как он и опасался.
        Его рука во сне касалась руки Рашели. Кровь была отчасти его. И отчасти ее.
        Поняв это, он вновь забеспокоился. Если он не остановит вирус — умрет. Умрут все!
        Что же делать? Он подошел к окну, выглянул. Предрассветный час, ни ветерка. Пожалуй, будить Рашель и убеждать ее забыть все, что она говорила о его снах,  — дело бесполезное. Узнав, что он опять видел сон, она только разозлится. Да и с чего ей верить, будто его свежий порез — не случайность?
        Но мудрец его, наверное, поймет. Джеремия. Натянув тунику и обувшись, Томас тихонько выбрался наружу, в предутреннюю прохладу.
        Сайфус обитал в большом доме возле озера — настоял на этой привилегии, как хранитель веры. То, что его разбудили в такую рань, старика не обрадовало, но, увидев, кто пришел, он успокоился.
        — Для служителя веры многовато эля пьешь,  — сказал Томас.
        Старик фыркнул:
        — Для воина маловато спишь.
        — Ошибаешься. Воины вовсе не должны долго спать. Где мне найти Джеремию Южного?
        — В гостевом доме. Но ведь еще ночь.
        — В котором?
        — Где хозяйствует Анастасия, по-моему.
        Томас кивнул:
        — Спасибо тебе. Ложись досыпай.
        — Томас…
        Но тот исчез, не дослушав. Через десять минут он уже отыскал ночлег Джеремии и разбудил старика.
        Джеремия при тусклом свете луны спустил ноги на пол, сел:
        — Что? Кто тут?
        — Чш-ш, это я, Томас.
        — Томас? Томас Хантер?
        — Да. Говори потише, не стоит будить остальных. В этих домах тонкие стены.
        Но старик слишком обрадовался. Вскочил, пожал Томасу руки:
        — Давай-ка, присаживайся на кровать. Я принесу нам выпить.
        — Нет-нет. Сядь, пожалуйста, сам. У меня к тебе срочный вопрос.
        Томас усадил старика и присел рядом с ним.
        — Кто же принимает столь почетного гостя, не предложив ему выпить?
        — Ты предложил. Но я пришел не за этим. И почести, скорее, должен оказывать тебе я.
        — Чушь…
        — Меня интересуют исторические книги,  — сказал Томас.
        Джеремия примолк.
        — Я слыхал, ты что-то о них знаешь. Где они, например, и можно ли их прочесть. Это правда?
        Старик помедлил с ответом.
        — Исторические книги?  — переспросил, наконец, голосом тонким и напряженным.
        — Расскажи мне, что тебе известно.
        — Зачем тебе о них знать?
        — А почему не должен я о них знать?  — спросил Томас.
        — Я не говорю, что не должен. Просто спрашиваю, зачем.
        — Хочу узнать, что произошло в прошлом.
        — Именно сейчас захотелось? Почему не десять лет назад?
        — Раньше мне в голову не приходило, что они могут быть полезны.
        — А не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что утрачены они не без причины?
        — Ну, пожалуйста, Джеремия.
        Старик вновь помедлил:
        — Ладно. Что ж, скажу… Я никогда их не видел. И боюсь, что они обладают силой, с которой не каждый может справиться.
        Томас схватил его за руку:
        — Где они сейчас?
        — Возможно, у Орды.
        Томас встал. Ну конечно! Ведь Джеремия — выходец из Орды.
        — Ты это точно знаешь?
        — Нет. Я же сказал, что никогда их не видел. Только разговоры слышал — будто Кваронг всюду возит их с собой.
        — Так они у Кваронга? А он… он умеет их читать?
        — Думаю, нет. Не уверен, что и ты сумеешь.
        — Но ведь кто-то наверняка умеет. Ты, к примеру.
        — Я?  — Джеремия усмехнулся.  — Не знаю. Может, их и вовсе не существует. Так, слухи…
        — Но ты веришь, что они существуют,  — настаивал Томас.
        В глазах Джеремии отразились первые лучи восходящего солнца.
        — Да.
        Итак, старик знал, что книги — у Орды. Но никогда об этом не рассказывал.
        Томас слышал, что они давным-давно были отобраны у последователей Элиона, и с тех пор история по каким-то причинам передавалась изустно. Если причины существовали тогда, они и сейчас никуда не делись. Может, потому-то Томас и пошел по неверному пути, как напомнила недавно Рашель, что его влекло запретное знание? Джеремия, возможно, прав. Эти книги — не для людей.
        И все же они ему нужны.
        — Я пойду за ними, Джеремия. Поверь мне — от этих книг зависит, выживем ли мы вообще.
        Джеремия испуганно привскочил:
        — Но это значит, пойти к самому Кваронгу!
        — Да, а Кваронг со своим войском сейчас недалеко от ущелья Наталга. В пустыне к западу отсюда, зализывает раны.  — Томас шагнул к окну. Луна таяла в разгоравшемся утреннем свете.  — Ты вроде говорил, что шатер вождя всегда стоит в центре лагеря. Это так?  — спросил он, повернувшись к старику.
        — Да, и со всех сторон окружен солдатами. Чтобы подобраться, нужно быть одним из них…  — Старик испуганно распахнул глаза и бросился к Томасу: — Не делай этого! Зачем оно тебе? Рисковать жизнью, жизнью величайшего нашего воина, из-за нескольких старых книг, которых, может, и вовсе не существует?
        — Затем, что, если я их не найду, то могу умереть.  — Он отвел взгляд.  — Все мы можем умереть.


        Рашель сидела за столом словно бы во сне.
        Понимая, что это и вправду сон.
        Понимая также, что сном это является не более чем любовь, которую она питает к Томасу. Или не питает. Поди пойми.
        Сон был на удивление живой и яркий. Сидя за столом, она отчаянно пыталась найти решение очень важной проблемы, надеясь, что вот-вот оно явится, и, сознавая, что в противном случае той жизни, которую она знает, придет конец. Не только в этой крохотной комнатке, а во всем мире.
        Это было общее впечатление, потом пришло осознание деталей.
        Например, черный стол. Гладкий. Пластмассовый.
        Ящик на столе. Компьютер. Достаточно мощный, чтобы прокачивать миллион бит информации за тысячную долю секунды.
        Под рукой у нее — мышка, скользит по черному резиновому коврику. На мониторе — уравнение, штамм Рейзон, мутация ее собственного творения. По правую руку — электронный микроскоп и прочие приборы.
        Лаборатория.
        Все привычно, как ее собственное имя.
        Моника де Рейзон.
        Нет. Ее настоящее имя — Рашель, и на самом деле ей непривычно все в этой комнате, а более всего — женщина по имени Моника де Рейзон.
        Или все-таки привычно?
        Монитор в этот момент потемнел. Она увидела в нем отражение Моники. Свое отражение. Темные волосы, темные глаза, высокие скулы, маленький рот. Возникло ощущение, будто она и впрямь Моника.
        Моника де Рейзон, всемирно известный ученый-генетик, упрятанная внутрь горы под названием Циклоп, стоящей на индонезийском острове, Вальборгом Свенсоном, который рассеял штамм Рейзон в двадцати четырех городах разных стран.
        Тут ее, наверное, никогда не найдут. Кто бы ни искал. Даже Томас Хантер, дважды рисковавший ради нее своей жизнью.
        Кое-какие чувства Моника к Томасу питала. Но не такие, как Рашель.
        Глядя на монитор, она навела курсор на нижний угол модели. Еще раз подняла лист бумаги, испещренный формулами и цифрами. Кажется, так. Должно быть так. Она отложила страницу.
        Палец обожгло, она бегло на него взглянула. Порезалась краем бумаги. Проигнорировав ранку, снова уставилась на экран.
        — Пожалуйста, пожалуйста,  — прошептала.  — Пожалуйста, найдись!
        Кликнула мышкой. И на монитор выплыла формула.
        От облегчения она чуть не разрыдалась. Откинулась на спинку стула.
        Код был цел. Ключ нашелся, и мутация его, по всей видимости, не затронула. Значит, и вирус, созданный ею для выведения из строя этих генов, был дееспособен!
        Тут явилась мысль, от которой радости у нее поубавилось. Получив желаемое, Свенсон ее убьет. Может, не говорить ему ничего? Нет, надо сказать. Ведь эта информация должна спасти огромное количество людей, независимо от того, кто именно ею воспользуется.
        А вдруг не должна? Он рассказал ей не все. Было что-то…


        — Мама! Мам, проснись!
        Рашель подскочила:
        — Томас?
        В дверях стоял ее сын.
        — Папы нет. В дозор, наверно, отправился.
        Рашель откинула покрывало и встала.
        — Нет. Он должен быть дома.
        — Так доспехов тоже нет. И меча.
        Она взглянула на вешалку в углу, где висели обычно его латы и ножны. Та была пуста. Может, он и впрямь отправился в дозор, ведь столько народу сейчас прибывает на Собрание?
        — Я уж поспрашивал в деревне,  — сказал Сэмюель.  — Никто не знает, где он.
        Она задернула холщовую занавеску, заменявшую дверь. Торопливо сняла спальную рубаху, надела блузу из мягкой кожи со шнуровкой крест-накрест на спине. В шкафу висело больше дюжины ярких платьев и юбок, предназначавшихся в основном для празднований. Рашель выбрала желтовато-коричневую кожаную юбку, надела и туго затянула веревочные завязки. Под платьями рядком стояли шесть пар мокасин, некоторые — новые, некоторые уже изрядно поношенные. Она схватила первую попавшуюся.
        О том, что делает, она не думала. Мысли были заняты сном. Подробности его уже стирались в памяти, но отдельные мгновения все еще были яркими, как оперение попугая.
        Она попала в сновиденный мир Томаса.
        Побывала в лаборатории, скрытой внутри горы Циклоп, с Моникой — или Моникой самой?  — делая и понимая такое, о чем представления не имела. И если Моника вправду нашла свой ключ, девушку могли убить прежде, чем Томас ее найдет.
        Сердце у нее колотилось. Нужно ему об этом рассказать!
        Подойдя к столу, Рашель взяла витой бронзовый браслет, сделанный для нее Томасом, надела его на руку, выше локтя, и вдруг…
        Увидела на руке кровь, темно-красное засохшее пятнышко. Ах да, ранка, оставленная дверью. Должно быть, открылась ночью.
        На простынях тоже виднелись пятна крови.
        Страстно желая поскорее найти Томаса, она чуть было не выскочила прямо так, с измазанной рукой. Но спохватилась — неудобно все-таки. Поспешила к кухонному тазику, подставила его под камышину. Отвела рычажок, сдерживавший воду, и пустила в тазик струю.
        — Мэри! Сэмюель!
        Ответа не последовало. Куда-то вышли.
        От воды начало жечь указательный палец правой руки. Она осмотрела его и обнаружила еще один крошечный порез.
        От бумаги. Порез из сна! Во рту у нее вдруг стало сухо, как в пустыне.
        И тут же явилась мысль. Они с Моникой связаны! Как именно — неизвестно, но связаны, и порез тому подтверждение. Томас уверял, что, умерев в том мире, он умрет и в этом. Возможно, с нею тоже может случиться все, что случится с Моникой! К примеру, убьет Монику этот Свенсон, и умрут обе.
        Нужно добраться до Томаса раньше, чем он снова увидит сон,  — чтобы он успел ее освободить!
        Рашель выбежала на улицу, огляделась — по широкой мощеной дорожке прогуливались сотни прибывших на Собрание людей — и поспешила к озеру. Где ее муж, должен знать Сайфус. А не он — так Майкиль или Уильям.
        — Доброе утро, Рашель!
        Ее приветствовала Кассандра, жена одного из старейшин,  — в венке из белых цветов, с подкрашенными пурпурным тутовым соком веками. Несмотря на нежданную угрозу со стороны Орды, в деревне царило праздничное настроение.
        — Кассандра, ты не видела Майкиль?
        — Она в дозоре. А ты не знала? Разве Томас не с ней?
        Рашель, презрев вежливость, побежала дальше. На Томаса это не похоже — уйти, ничего ей не сказав. Может, вызвали по тревоге?
        Она запыхалась, пока добралась до дома Сайфуса. Остановилась у крыльца, тяжело дыша. Старик был тут, спорил о чем-то с Александром, еще двумя старейшинами и человеком, который пришел когда-то из пустыни. Джеремией Южным. Тем самым, который что-то знал об исторических книгах.
        Увидев ее, они умолкли.
        — Где Томас?  — спросила она.
        Никто не ответил.
        Рашель поднялась на крыльцо.
        — В дозоре?
        — В дозоре,  — подтвердил Сайфус, поерзав.  — Да-да, в дозоре. Ушел, понимаешь ли…
        — Не надо скрывать от меня правду,  — рявкнула она.  — Ни в каком он не в дозоре, иначе предупредил бы меня.  — И, прищурившись, посмотрела на Джеремию.  — Он пошел за книгами. Да? Ты объяснил ему, где их искать, и он пошел за ними. Скажи, что это не так!
        Джеремия опустил голову:
        — Так. Прости. Я не хотел говорить, но он настаивал…
        — Ну да, настаивал. Как всегда. Значит, ты с ним разговаривал?  — Ей на мгновение захотелось столкнуть этих стариков лбами.  — И куда он отправился? Мне нужно кое-что ему рассказать.
        Сайфус отодвинул свой табурет, поднялся на ноги:
        — Рашель, прошу тебя. Куда бы он ни направился, тебе туда нельзя. Они выехали рано утром, на быстрых лошадях. И уже на полпути от пустыни.
        — Какой пустыни?
        — Ну… большой пустыни за лесом. Тебе за ним ехать нельзя. Я запрещаю.
        — Никто не может запретить жене искать мужа.
        — Но ты еще и мать…
        — Я сражаюсь лучше, чем половина наших Стражников, и ты это знаешь! Я же и учила их боевому искусству! Или ты скажешь мне, куда он поехал, или я выслежу его сама!
        — Но в чем дело, дитя мое?  — мягко спросил Джеремия.  — Зачем он тебе понадобился?
        Она помедлила, не зная, что именно успел рассказать старику Томас.
        — Я кое-что узнала — такое, что может спасти жизнь и ему, и мне,  — вымолвила, наконец.
        Джеремия посмотрел на Сайфуса, но помощи не дождался.
        — Он отправился к ущелью Наталга, с двумя лейтенантами и семью солдатами.
        — И что он собрался там искать?
        — Вождя Орды, в пустыне по ту сторону ущелья. Но тебе не следует за ним ехать, Рашель. Боюсь, его решение добыть книги доведет нас до беды.
        — К тому же,  — сказал Александр,  — мы не можем себе позволить по чьему-то капризу отослать еще часть охраны.
        — Это связано с его снами?  — спросил Сайфус.
        — Может, это вовсе и не сны,  — ответила Рашель и сама удивилась, поняв, что сказала.
        — И ты туда же?
        На этот вопрос она не сочла нужным отвечать.
        — То, что я знаю, может спасти моему мужу жизнь. Не отпустите меня — и его смерть будет на вашей совести.
        Они промолчали.
        — Если вы знаете еще что-то, что может мне помочь, пожалуйста, не сомневайтесь — сейчас самое время рассказать.
        — Да как ты смеешь нами манипулировать!  — взорвался Сайфус.  — Если кто и способен уцелеть, затеяв столь дурацкий поход, так это Томас. Но его жене мы не позволим рыскать по пустыне за четыре дня до Собрания!
        Рашель спустилась с крыльца и повернулась к ним спиной. Попытки этих стариков ее остановить только укрепили желание поскорее увидеть Томаса. Решение, рожденное пониманием его правоты.
        — Рашель!
        Обернувшись, она встретилась взглядом с Джеремией, стоявшим на краю крыльца.
        — Из ущелья они поедут прямо на запад,  — сказал он.  — Умоляю тебя, дитя мое, не ходи.  — Помолчал, потом обреченно продолжил: — Возьми побольше воды. Сколько лошадь унесет. Быстро скакать не сможешь, конечно, но болезнь тебя и вовсе остановит.
        Дрожь в его голосе вызвала у нее раздражение.
        — Он хочет стать одним из них,  — сказал Джеремия.  — Хочет пробраться в лагерь.
        Рашель сперва не поверила своим ушам.
        И тут же поняла, что это правда. Именно так Томас и поступил бы, если бы уверился — абсолютно точно уверился — в том, что оба мира реальны.
        Она бегом припустила к конюшням.
        Милый Элион, дай мне силы!


        Майкиль, Уильям и еще семеро бойцов — самых лучших. Девять человек. Считая с ним самим — десять.
        Каждый вез по три запасных фляги с водой, что тормозило их больше, чем хотелось бы Томасу. Но он затеял опасную игру и не мог рисковать, оставшись без очистительной воды.
        Они скакали без отдыха весь день и добрались, наконец, до того самого каньона, в котором взрывали порох тридцать шесть часов назад. От тысяч мертвецов, погребенных под обломками и разбросанных по пустыне, несло жутким зловонием.
        Коней они подобрали самой светлой масти, какая нашлась. Скакун Томаса зафыркал, забил копытом по песку. Томас пришпорил его, и тот неохотно двинулся вперед.
        — Не верится, что все это сотворили мы,  — сказал Уильям.
        — И это не конец,  — откликнулась Майкиль.  — Конец еще впереди.
        Томас прикрыл нос шарфом и повел свой отряд по ущелью, среди валявшихся всюду вражьих тел, закутанных в джутовые плащи. Ему не раз приходилось видеть смерть, но размах этого побоища вызывал тошноту.
        Говорили, что в Орде о человеческой жизни беспокоятся меньше, чем о жизни лошадей. Тех, кто не повиновался вождю, наказывали жестоко и без суда. Чаще всего им ломали кости, не проливая крови, и оставляли умирать под палящими лучами солнца. Лесным Стражникам случалось натыкаться на их искалеченные тела. Публичная же казнь заключалась в том, что преступника топили, и подобная смерть страшила всякого Паршивого больше любой другой.
        «Должно быть, воды они боятся не только из-за боли при омовении,  — подумал Томас.  — Но это одна из причин».
        Заехав поглубже в ущелье, он остановился возле нескольких мертвецов, лежавших рядом. Спешился, снял с одного из них, отмахиваясь от мух, плащ с капюшоном, встряхнул его. Закашлялся и бросил плащ на круп своего коня.
        — Вперед,  — сказал он.  — Всем переодеться.
        Уильям соскочил с седла, проворчав:
        — Не думал, что паду так низко, чтобы надеть уродскую одежду.
        Но послушно принялся раздевать другой труп. Тем же занялись и остальные, сыпля проклятиями,  — не потому, что были против приказа, просто всем было тошно. Вонь впитывалась в джутовую ткань намертво.
        Томас забрал у мертвеца меч и нож. Обувь. Ножные Щитки — это было что-то новенькое. Обитатели Пустыни не носили раньше твердой, дубленой кожи и доспехами почти не пользовались — из-за болезни. Но эти ножные Щитки оказались подбитыми мягкой тканью, уменьшавшей трение.
        — Учатся,  — заметил он.  — Скоро нас догонят.
        — У них пороха нет,  — возразила Майкиль.  — Коль спросишь, скажу — с ними покончено. Дай мне три месяца, и я возведу вокруг каждого леса новые укрепления. У них не будет ни малейшего шанса.
        Томас надел плащ с капюшоном, привязал к поясу вражеский нож.
        — До тех пор, пока у них не будет пороха,  — сказал, пряча собственную одежду за валуном.  — Представь только, что они сделают с лесом, имея взрывчатку. К тому же не уверен, что у нас есть эти три месяца. Они становятся все храбрее и сражаются все лучше. У нас же воинов остается меньше и меньше.
        — И что ты предлагаешь?  — спросила Майкиль.  — Измену?
        Она имела в виду события в Южном лесу. Как раз перед самым их отъездом прибыл гонец и рассказал о победе над Ордой.
        Только вот Паршивых прогнал не Джеймус. Он потерял половину бойцов в жестокой битве, после чего был обойден с флангов и заперт в безвыходной ловушке.
        — Прогнал их Джастин — восторженно сообщил гонец. Он в одиночку и без единого взмаха меча вселил в Орду ужас. И договорился об отводе войск с самим великим генералом Мартином.
        Весь Южный лес в течение трех часов воздавал Джастину хвалу в долине Элиона. И Джастин рассказывал им о новом пути, и они слушали его, как пророка, сказал гонец. А потом Джастин со своими спутниками исчез в лесу.
        — Разве я когда-нибудь предлагал сдаться?  — спросил Томас.  — Я умру, коль придется, ожидая исполнения пророчества. Не сомневайся в моей верности. Один заблудший воин — самая малая сейчас из наших забот. Им мы займемся на Собрании.
        — Он рассказал ей о предстоящем вызове и о том, что Совет просил его выступить защитником, если дело дойдет до поединка.
        — Ты прав,  — сказала она.  — Прости, если обидела.
        Томас забрался в седло.
        — Всем надеть капюшоны, ехать молча.
        К выходу из ущелья они двинулись одетые как воины пустыни, по следам, оставленным Ордой.
        Солнце медленно садилось за скалы, каньон полнился тенями. Но вскоре он остался позади, и отряд направился на запад, к угасавшему горизонту.
        Цель похода Томас объяснил своим бойцам просто. Он якобы узнал о слабом месте врага — Паршивые верят, что победу им приносят некие реликвии, и на бой без них не выходят. Если удастся проникнуть к ним в лагерь и выкрасть эти реликвии, тем самым они могут нанести Орде жестокий удар. А возит их с собой, как ему удалось узнать, вождь Кваронг — тот, кто возглавляет войско, разгромленное ими в ущелье. Реликвии эти — исторические книги. Кто хочет пойти с ним и нанести Орде удар?
        Немедленно согласились все девятеро.


        В этот самый момент он спал в гостиничном номере, кварталах в десяти от здания конгресса США, в Вашингтоне, округ Колумбия. Сто правительственных организаций работали допоздна как каторжные, пытаясь осмыслить угрозу, перевернувшую мир с ног на голову. О сне там думали меньше всего. Там решали, кому о ней следует знать, а кому нет, кого можно предупредить, не боясь утечки информации, которая посеет среди населения небывалую панику. Искали способы изоляции, карантина, выживания.
        Только Томас Хантер думал о сне. И понять его могли лишь немногие. Если и существовал ответ на угрозу Свенсона, то, чтобы найти его, Томасу нужно было спать.
        И видеть сны.


        Спустя четыре часа, поднявшись на бархан, они разглядели, наконец, на расстоянии в несколько миль море огоньков — крохотные светящиеся точки нефтяных факелов. Дерево в пустыне встречалось редко, но его с успехом заменяла Паршивым черная жидкость, сочившаяся из песка и собиравшаяся в углублениях. Самих нефтяных резервуаров Томас ни разу не видел, но Стражники частенько находили бочонки с нефтью при разгромленных войсках и забирали их в качестве трофеев.
        Они выстроились в ряд, все десятеро, глядя на запад. И некоторое время молчали. Перед ними были лишь остатки разгромленного войска, но и те выглядели обескураживающе.
        — Ты уверен, что мы справимся, Томас?  — тихо произнес Уильям.
        — Нет. Уверен только, что иного выбора нет.  — Произнес он это куда решительней, чем чувствовал себя на самом деле.
        — Надо мне идти с вами,  — сказала Майкиль.
        — Держимся плана,  — ответил он.  — Идем только мы с Уильямом.
        Причину знали все. В предстоящей вылазке важен был внешний вид. Именно поэтому Томас и Уильям перед отъездом не стали омываться в озере. Майкиль они в любом случае не могли взять с собой — воины Орды не брали в походы женщин. Заметь ее кто, даже будь она с серой кожей, и все пропало бы — хоть она и уверяла, что в джутовом плаще с капюшоном похожа на мужчину не меньше любого из своих спутников.
        — Как ты, Уильям?
        Тот закатал рукав.
        — Все тело зудит.
        Томас спешился, достал мешочек с пеплом и перебросил ему:
        — Лицо, руки и ноги. Не скупись.
        — Ты уверен, что это их одурачит?  — спросила Майкиль.
        — Я примешал немного серы. Той, для пороха. Вонь…
        — Кошмар какой! Фу!  — Уильям сунул, было, нос в мешочек, отпрянул и закашлялся.  — Нас учуют за милю!
        — Не учуют, коль будем пахнуть, как они. А вот собак я и впрямь опасаюсь. А еще — как бы глаза не выдали.
        Майкиль всмотрелась в его лицо.
        — Уже бледнеют. В темноте никто не разберет. По правде говоря, в темноте, обмазавшись пеплом, и я бы прошла.
        Томас сделал вид, что не услышал.
        Через десять минут они с Уильямом, припудренные пеплом до серого цвета, проверили свое снаряжение, чтобы ничто не выдало в них Стражников, и снова забрались в седла. Остальные приготовились ждать.
        — Ну, все,  — Томас глубоко вздохнул, медленно выдохнул.  — Поехали. Майкиль, ты наблюдаешь, как договорились. Если какая-то из палаток вдруг загорится, отправишь нам подмогу. Пусть все прячут лица под капюшонами. И для пущей убедительности тоже намажутся пеплом.
        — Отправлю подмогу? Ты хотел сказать — возглавлю ее?
        — Отправишь. Коль дела пойдут плохо, кто-то должен будет стать командиром Стражи.
        Она стиснула зубы.
        — Может, не надо тебе туда ходить?
        — Действуем по плану. Как всегда.
        — И как всегда, ты не хочешь прислушаться к голосу благоразумия. Я смотрю на этот лагерь и на своего генерала, который собирается сунуться в пасть к волкам, и не могу понять — зачем?
        — За тем же, что и раньше,  — ответил он.  — Джеймус вчера едва не погиб, а позавчера — мы. Орда крепнет, и, если мы не помешаем этому, умрет не только Джеймус, умрем все мы — вместе с детьми.
        Майкиль скрестила руки на груди и отвернулась.
        — Поехали,  — сказал Уильям.  — Я хочу убраться отсюда до рассвета.
        — Ты нужна людям,  — мягко сказал Томас, поворачиваясь к Майкиль.
        — Нет, людям нужен ты.
        Она нахмурилась. Уговаривать бесполезно.
        — Сила Элиона,  — произнес Томас.
        — Сила Элиона,  — откликнулись остальные.
        Майкиль промолчала.
        Ладно, пусть подуется — это ненадолго. И без дальнейших разговоров Томас направил коня вниз по склону.


        — Думаю, нам стоит тут заночевать,  — сказала Сюзанна, глядя на черную пустыню.
        — Нет уж! Я проделала такой путь не для того, чтобы его ждать. Ждать можно было и в деревне.
        Рашель пустила коня рысью. Скача весь день без отдыха, они едва успели пробраться через заваленный мертвецами каньон до темноты. Подобного ужаса Рашель еще не видала, хотя не раз бывала на поле битвы.
        Сюзанна догнала ее.
        — Мы не знаем даже, прошли ли они здесь — слишком много следов, чтобы разобраться.
        — Я своего мужа знаю. Он прошел. Уж если он мне даже словечка не шепнул, значит, дело важное. И темнота его не остановит. Ты ведь лучший следопыт среди Стражников? Вот и давай, выслеживай.
        — Ну, допустим, мы их догоним — чем ночь лучше завтрашнего дня?
        — Я же говорила — то, что я знаю, может спасти ему жизнь. Он пошел за историческими книгами из-за своих снов, Сюзанна. Стражникам он мог сказать, что добыть их нужно для победы над Ордой, и так оно, наверно, и есть, но дело не только в этом. Мне нужно добраться до него раньше, чем он увидит еще один сон, чтобы он успел найти меня.
        — Найти тебя?
        Кажется, она сказала что-то лишнее.
        — Раньше, чем он увидит сон.
        — Мы рискуем головой ради сна?
        — Порох, который ему приснился, спас нам жизнь. Ты ведь была при этом.
        Но на самом деле объяснения были бесполезны. Ее саму Томас так и не смог убедить — ни пятнадцать лет назад, ни прошлым вечером. Она надавила большим пальцем руки на указательный, который поранила в своем собственном сне. Существовало два мира, и они взаимодействовали друг с другом. С каждой оставленной позади милей ее уверенность в этом крепла. Каждое воспоминание о снах Томаса пятнадцатилетней давности углубляло понимание этого, хотя ни самого процесса взаимодействия, ни причин его понять она не могла.
        От боли в пальце не отмахнешься.
        Прости, Томас! Прости, любовь моя.
        — Для меня это все равно полный бред,  — сказала Сюзанна, высматривая следы.
        — Для тебя пусть и остается бредом. Но я охотно поставлю свою жизнь на кон. Не хочу, чтобы мой муж умер. А если мы его не догоним, он может умереть.
        — Томаса так просто не убьешь.
        — Вирусу это безразлично.


        К лагерю Орды они подъехали с северо-востока. Поднялись на невысокий песчаный гребень, за которым раскинулась безбрежная плоская равнина. В лицо дул слабый ветерок. Томас с Уильямом спешились, легли на песок и некоторое время изучали вражеский лагерь. Ночную тьму над пустыней разгоняли десятки тысяч факелов в стойках, образуя фантастический огромный оранжевый круг. Внутри стояли квадратные шатры из грубого плетеного полотна, на изготовление которого шли стебли пустынной пшеницы. Паршивые их отбивали и свивали в подобие нитей.
        — Вот!  — Уильям показал направо. Чуть южнее центра виднелся самый высокий и большой шатер.  — Это он.
        — И до него добрых полмили от границы лагеря,  — тихо сказал Томас.
        Коней они оставили позади бархана. Лесные Стражники еще ни разу не пытались проникнуть в лагерь врага. Поэтому, по мысли Томаса, охранять его снаружи должны были не слишком бдительно. Дальше они с Уильямом пойдут пешком и попытаются проскользнуть незамеченными.
        — Ох, и много же их тут,  — сказал Уильям.
        — Хватает.
        Уильям вытянул меч из ножен на несколько дюймов.
        — Тебе уже случалось рубиться мечом Паршивого?
        — Случалось. Клинки не так остры, как наши.
        — Душу греет мысль пришибить парочку их же оружием.
        — Забудь о ней. Бой — последнее, чего я хочу. Нынче мы воры.
        Лейтенант вернул меч на место.
        — Помни — молчим, пока с нами не заговорят. В глаза не смотрим. Капюшон надвинь как можно ниже. И шагай так, словно у тебя все болит.
        — А все и болит,  — сказал Уильям.  — Парша меня уже убивает. На ум, говоришь, она действует не сразу? А когда?
        — Если к утру управимся, все будет хорошо.
        — Надо было взять воду. Вряд ли собаки почуяли бы разницу.
        — Не уверен. Зато, прихвати нас Паршивые с водой, тут нам и конец.
        — Ты хоть знаешь, на что эти книги похожи?  — спросил Уильям.
        — На книги. Может, это свитки, как у нас, а может, они плоские, как в былые времена. Найдем — узнаем. Готов?
        — Как всегда.
        Они встали. Глубокий вдох.
        — Пошли.  — И двинулись в путь, стараясь держаться непринужденно, шагая медленно, как Обитатели Пустыни, страдающие запущенными кожными болезнями.
        Факелы вдоль внешней границы лагеря стояли через каждые пятьдесят шагов.
        Охраны не было вовсе.
        — Держимся в тени, пока не выйдем на дорогу к центру,  — прошептал Томас.
        — В самую середину?
        — Мы — Паршивые. Мы идем в самую середину.
        Воняло невыносимо, хуже смеси, которой они натерлись. Собаки пока не гавкали. Вот и хорошо.
        Томас вытер вспотевшие руки, коснулся на мгновение рукояти висевшего на поясе меча и шагнул мимо первого факела, в щель между двумя шатрами.
        Идти медленно было очень трудно. Томаса так и подмывало броситься бегом. Он был гораздо проворней любого из Паршивых и успел бы, наверное, добежать до центра, схватить книги и смыться в пустыню раньше, чем те вообще поняли бы, что произошло.
        Но он подавил в себе этот порыв. Медленно. Медленно, Томас.
        — Торвил, гнилая требуха,  — послышался вдруг хриплый голос из шатра с правой стороны. Томас покосился туда и увидел Паршивого, выглянувшего из-за входного полога.  — Брат твой помирает, а ты шляешься. Девку, что ли, ищешь посередь пустыни?
        Томас на мгновение замер в нерешительности. Ему уже приходилось разговаривать с Паршивыми; а с дочерью их вождя, Чилис, он говорил довольно долго.
        — Отвечай!  — буркнул Паршивый.
        Томас решился. Повернул голову чуть-чуть, чтобы не показывать всего лица.
        — Ослеп, проклятый летучими мышами? Где ты видишь Торвила? Что ж до девок, то-то б я порадовался, кабы поймал в этой помойке хоть одну.
        Затем отвернулся и зашагал дальше. Паршивый выругался и опустил полог.
        — Полегче,  — шепнул Уильям.  — Это уж слишком.
        — Именно так они меж собой и говорят.
        Паршивые укладывались спать, но по лагерю их еще бродило немало. У большинства шатров входные пологи были откинуты, позволяя любопытному глазу заглянуть внутрь. На той стоянке, где он встретил Чилис, шатры были изукрашены ткаными коврами, пурпурными и красными. Здесь же — ничего подобного. Никаких женщин и детей.
        Они прошли мимо четверых воинов, сидевших, поджав ноги, вокруг небольшого костра, разведенного в ямке с нефтью. На костре грелся котелок с белой тестообразной массой, которая называлась у них саго. Делали его из корней пустынной пшеницы. На вкус, как рассказывал своим Томас, которому случилось разок его попробовать, саго походило на землю.
        Капюшоны у всех четверых были откинуты. При свете костра и луны они вовсе не казались кровожадными воинами, которые поклялись убивать лесных женщин и детей. Они были похожи на бойцов Томаса.
        Один из них поднял на него бледно-серые глаза, и Томас отвернулся.
        На то, чтобы добраться до центра, ушло пятнадцать минут. Раза два на них с Уильямом еще поглядывали, но обошлось без происшествий. Однако проникнуть в лагерь среди ночи было лишь половиной дела. Главное — найти книги и завладеть ими.
        Большой шатер в центре был составлен на самом деле из пяти, соприкасавшихся тыльными сторонами. Вход в каждый охранялся.
        Внутри горели факелы, и стены отсвечивали тускло-оранжевым. Величина шатров, охрана у входов, крашеные полотнища — все свидетельствовало о важности хозяина, Кваронга. Краску в Орде добывали, растирая в порошок цветные камни, встречавшиеся в пустыне. Шатры были расписаны крупными угловатыми узорами.
        — Сюда.
        Томас завернул в проход между составными частями шатрового комплекса. Подтолкнул Уильяма в тень и шепотом спросил:
        — Мысли есть?
        — Мечи,  — ответил Уильям.
        — Никаких стычек!
        — Тогда нужно сделаться невидимками. Охранников слишком много. Если и попадем внутрь, их там поди не меньше.
        — Уж больно ты торопишься схватиться за меч. Мы пройдем как стражники. У них светлые кушаки, заметил?
        — Думаешь убить парочку незаметно? Не получится.
        — Получится, если возьмем их изнутри.
        Уильям взглянул на стык стены шатра и основания:
        — Знать бы, с кем мы внутри столкнемся…
        — Тогда — и только тогда — пустим в дело мечи.  — Томас вытащил кинжал.  — Проверь, не идет ли кто.
        Уильям вышел за угол шатра, огляделся. Вернулся, уже держа меч наготове.
        — Никого.
        — Действуем быстро.
        Оба понимали, что, если в шатре кто-нибудь окажется, их единственными союзниками будут внезапность и скорость. Встав на колени, Томас быстрым ударом рассек стену шатра у основания, молясь, чтобы треска полотна не услышали.
        Затем отдернул край, и Уильям метнулся внутрь. Томас нырнул следом.
        Они оказались в комнате, освещенной факелом. С левой стороны лежали под одеялами трое человек. Один приподнялся, и Уильям тут же на него прыгнул. Помещение явно предназначалось для слуг. Но крик слуги мог погубить пришельцев с той же легкостью, что и меч.
        Паршивый не успел понять, что произошло, как Уильям прихлопнул ему рот рукою и приставил меч к горлу.
        — Нет!  — шепнул Томас.  — Берем живым!
        Не отпуская первого, Уильям дотянулся до второго слуги, ударил его рукоятью меча по затылку, затем проделал то же самое с третьим. Плененный им Паршивый начал вырываться.
        — Она всех перебудит,  — зашипел Уильям.  — Лучше убить!
        Женщина? Томас ухватил ее за волосы и приставил к горлу свой кинжал.
        — Пикни — и умрешь,  — сказал он шепотом.  — Мы пришли не убивать, ясно? Но убьем, коль придется.
        Ее серые, округлившиеся от страха глаза походили на две луны.
        — Ясно?
        Она отчаянно закивала.
        — Тогда ты мне сейчас кое-что расскажешь. О том, что ты нас видела, никто не узнает. Я стукну тебя, ты потеряешь сознание, и в измене тебя не обвинят.
        В глазах ее появился еще больший ужас.
        — Думаешь, убью? Слушайся меня, и все будет хорошо. Всего один удар по голове.
        Она, похоже, не верила.
        — Исторические книги,  — сказал Томас.  — Слышала о них?  — На мгновение ему стало ее жалко. Испугана так, что думать не может, не то что говорить. Он выпустил из руки ее волосы и велел Уильяму: — Отпусти ее.
        — Командир, не стоит.
        — Видишь? Он считает, что не стоит,  — сказал Томас служанке.  — Думает, ты будешь кричать. Но я тебе верю. Верю, что ты всего лишь испуганная девочка, которая хочет жить. Если закричишь, нам придется убить в этом шатре всех, даже самого Кваронга. Но если поможешь нам, никого не убьем.
        Он слегка надавил кинжалом ей на горло.
        — Поможешь?
        Она кивнула.
        — Отпусти ее.
        — Командир…
        — Отпусти.
        Уильям неохотно убрал руку с ее рта. Губы у служанки тряслись, но кричать она не стала.
        — Хорошо. Увидишь — я человек слова. Можешь спросить обо мне у Чилис, дочери Кваронга. Она знает меня как Роланда. А теперь поговорим. Ты слышала о книгах?
        Она кивнула.
        — Они здесь, в этих шатрах?
        Молчание.
        — Клянусь, женщина, если ты меня доведешь…
        — Здесь,  — шепнула она.
        Здесь…
        Да, конечно, он и шел сюда за ними, но услышать из ее уст, что исторические книги, эти древние записи, обладающие фантастической силой, и вправду здесь, рядом… В это даже страшно было поверить.
        — Где именно?
        — Они священны! Нельзя… Меня убьют за этот разговор. Их не дозволено видеть никому, кроме Великого. Пожалуйста, прошу тебя, умоляю…
        — Тихо!  — прошипел он. Следовало поторапливаться. Не ровен час, кто-нибудь войдет.
        Томас отвел кинжал.
        — Ну, что ж. Убей ее, Уильям.
        — Нет!  — Она упала на колени и схватилась за край его плаща.  — Я скажу. Они — во втором шатре, в комнате за спальней Великого.
        Томас жестом остановил Уильяма. Опустился на одно колено и начертил на песке схему шатрового комплекса.
        — Покажи, где.
        Она ткнула в рисунок дрожащим пальцем.
        — Туда можно попасть другим путем, не через спальню?
        — Нет. Стены завешены… э-э-э… железной…
        — Железной сеткой?
        — Да, железной сеткой.
        — Здесь есть стражники?  — Он показал на помещения рядом.
        — Не знаю. Клянусь, не…
        — Ладно. Ложись теперь, и я пощажу твою жизнь.
        Она не сдвинулась с места.
        — Один удар по голове, и тебя никто не заподозрит. Не глупи!
        Тогда она легла, и Уильям ее ударил.
        — Что теперь?  — спросил он, поднимаясь на ноги.
        — Книги здесь.
        — Я слышал. А еще они практически недоступны.
        — Я слышал.
        Томас повернулся к пологу, закрывавшему вход. Тревоги до сих пор никто не поднял.
        — Как ты любишь говорить, у нас нет в запасе ночи,  — сказал Уильям.
        — Дай подумать.
        Ему нужна была дополнительная информация. Сейчас он знал, что книги не только существуют, но и находятся всего в каких-то тридцати ярдах от него. Защищенные надежнее, чем можно было ожидать. О ценности их и говорить не приходилось. И для того мира, и для этого! Руш, получается, не сумел их припрятать. Вот бы знать, как до них умудрился добраться Кваронг?
        — Командир…
        Томас подошел к стене, на которой висела какая-то одежда. Снял с себя плащ.
        — Что ты делаешь?
        — Превращаюсь в слугу. Их одежки не так бросаются в глаза, как боевые.
        Уильям последовал его примеру. Переодевшись, они спрятали плащи у слуг под одеялом. Еще пригодятся.
        — Жди здесь. Пойду разузнаю побольше.
        — Что? Я не…
        — Жди здесь! Ничего не делай, но смотри не усни. Если не вернусь через полчаса, иди меня искать. Не найдешь — возвращайся к нашим.
        — Командир…
        — Приказы не обсуждаются, Уильям.
        Он расправил одежду, накинул на голову капюшон и вышел.
        Шатры на деле являли собой один большой шатер. Прямо-таки переносной дворец. Стены украшены пурпурными и красными занавесями, на полах — цветные ковры. Чуть ли не в каждом углу — бронзовые статуи крылатых змей с рубиновыми глазами. И больше ничего, никакой мебели.
        Томас поплелся походкой Паршивого в направлении, указанном служанкой. Единственным признаком жизни было приглушенное журчание голосов, ставшее громче, когда он добрался до покоев Кваронга.
        Томас вошел в коридорчик, ведущий к королевской спальне, и остановился. На стене впереди висел ковер с изображением черной змеевидной летучей мыши — шатайки, которой поклонялись Паршивые. Слева, за плотным бирюзовым занавесом, слышались голоса. Справа, за другим занавесом, было тихо.
        Томас шагнул направо. Отвел занавес, увидел, что комната пуста, и вошел.
        В центре лежала длинная циновка, на которой стояли бронзовые кубки и высокий кувшин. Видимо, это была столовая. Мебели у Обитателей Пустыни практически не водилось — из-за нехватки дерева, но они прекрасно обходились и без нее. Вокруг циновки лежали большие подушки, украшенные гербом с летучей мышью. По углам горели факелы, озаряя штук двадцать мечей, серпов, булав и прочих боевых орудий Орды, развешенных на дальней стене.
        В правом углу стояла большая тростниковая бочка. Томас подошел, заглянул. Застоявшаяся пустынная вода. Ее находили в карманах близ поверхности земли, и там Обитатели Пустыни выращивали свою пшеницу и рыли мелкие колодцы. Пить ее они предпочитали, смешав с пшеницей и дав перебродить, и Томаса это совсем не удивляло.
        Не пить эту вонючую воду он сюда пришел.
        Томас выглянул в коридор. Никого.
        Но тут чья-то рука потянула в сторону занавес на противоположной стене, и он поспешно отступил обратно.
        — Глоточек перед выходом, генерал?
        — Почему бы и нет?
        Томас ринулся в единственное возможное укрытие. За бочку. Присел в углу и затаил дыхание.
        Занавес отвели. Тихий шорох — опустили.
        — Удачный день, мой господин. И впрямь удачный.
        — И это только начало.
        Журчание — из кувшина полился эль. В один кубок, потом — в другой. Томас задвинулся глубже, стараясь не коснуться стены шатра.
        — За моего лучшего генерала,  — произнес вкрадчивый голос.
        «Моим» генерала мог назвать только Кваронг.
        — За Мартина, генерала из генералов.
        Кваронг и Мартин! Бронза звякнула о бронзу. Они выпили.
        — За нашего высочайшего правителя, который вскоре будет править и всеми лесами,  — сказал генерал.
        И вновь звякнули кубки.
        Томас осторожно выдохнул, набрал в грудь воздуха. Сунул руку под плащ и взялся за кинжал. Чудесный миг! Он может прикончить сейчас обоих; труда это не составит. Три шага — и они в аду.
        — Вся прелесть плана — в его дерзости,  — произнес Кваронг.  — Пусть они сомневаются, но вынуждены будут поверить — с нашим-то войском на пороге. Мы заговорим о мире, и им придется выслушать. Когда обнаружится его предательство, будет слишком поздно.
        О чем это он? Томаса даже пот прошиб.
        Он вытянул шею, стараясь разглядеть обоих. Увидел Кваронга в белом одеянии, без капюшона. С большой бронзовой подвеской в виде шатайки на груди. Но куда больше подвески Томаса заинтересовала прическа вождя. В отличие от большинства его подданных, волосы у Кваронга были длинные и мелкозавитые. Лицо казалось странно знакомым.
        Томас отогнал ненужные мысли.
        Генерал стоял к нему спиной. Плащ с капюшоном, черный кушак.
        — И будет мир,  — сказал Мартин.
        Кваронг усмехнулся:
        — Разумеется. Мир.
        Они снова выпили.
        Кваронг отставил кубок и испустил довольный вздох.
        — Уже поздно, и меня манят прелести моей жены. На рассвете собери внутренний совет. Остальным — ни слова, друг мой. Ни слова.
        Генерал поклонился.
        — Доброй ночи.
        Кваронг направился к выходу.
        Томас едва сдержал порыв броситься на него. О каком предательстве речь? Он мог бы сейчас убить обоих, но был риск, что поднимется тревога. Кваронг узнает, что разговор подслушан, и до книг будет не добраться. Перерезать глотку вождю можно и позднее, когда тот уснет.
        Кваронг отвел занавес и вышел.
        А генерал остался.
        Подумать только — убить Мартина. Ради этого, пожалуй, стоило рискнуть и тревогой.
        Генерал кашлянул, аккуратно поставил кубок и повернулся к выходу. И тут, вероятно, заметил что-то, потому что вдруг остановился и вперил взгляд в угол, где таился Томас.
        В комнате стало тихо. Томас взялся за кинжал. Если, убив Мартина, он разрушит планы врагов, это может оказаться поважнее книг. Ведь…
        — Эй?
        Томас напрягся.
        Генерал сделал пару шагов к бочке и вновь остановился.
        Ну, Томас! Давай!
        Нет, не сейчас. Генерал еще мог отвернуться. Меньше шансов, что успеет закричать, если напасть со спины.
        Тот стоял неподвижно довольно долго. Потом вздохнул и отвернулся.
        Томас мгновенно выпрямился и метнул кинжал. Если враг и услышал свист летящего оружия, отреагировать он не успел. Несколько раз перевернувшись в воздухе, кинжал вонзился в основание шеи и перерезал спинной мозг.
        Генерал рухнул мешком.
        Томас мигом оказался рядом и прикрыл ему рот рукой. Но генерал уже не смог бы поднять тревогу.
        Выдернув кинжал, Томас вытер лезвие о его плащ. По шее Мартина струйкой потекла кровь. Капнула на пол — раз, другой.
        Томас подтащил труп к бочке, поднял и погрузил в воду. Великого генерала найдут утопленным, как какого-нибудь преступника.
        Уильям ждал там, где Томас его оставил, в углу — с порога не разглядишь.
        — Все в порядке?
        — Подождать надо. Их бесстрашный вождь развлекается с женой,  — ответил Томас.
        — Ты нашел спальню?
        — Вроде бы нашел. Но, как я сказал, она пока занята. Дадим ему немного времени.
        — У нас нет времени! Скоро солнце взойдет.
        — Время у нас есть. Зато его больше нет у великого генерала Мартина. Если не ошибаюсь, я его только что убил.


        Ждали они меньше получаса. То ли Кваронг сослался на жену, чтобы выпроводить генерала, то ли просто предпочел удовольствию сон, только, когда Томас с Уильямом остановились, прислушиваясь, у входа в его предполагаемую спальню, никаких других звуков, кроме тихого размеренного храпа, до них не донеслось.
        Томас отодвинул занавес, заглянул. Увидел нечто вроде прихожей, освещенной единственным факелом. В углу, свесив голову меж колен, сидел одинокий охранник.
        Томас поднес палец к губам, указал на стражника. Уильям кивнул.
        Не сводя с охранника глаз, Томас на цыпочках направился к занавесу на другой стене комнаты. Уильям тем временем сделал свое дело. Глухой удар — и Паршивый растянулся без сознания. Коли повезет, он так и не узнает о ночных пришельцах. И его не утопят в бочке, чего он, будучи охранником, несомненно, заслужил, позволив ворам проникнуть в спальню Великого.
        Это и впрямь оказалась спальня. Бесстрашный вождь громко храпел, раскинувшись на ложе из подушек. Рядом свернулась клубочком его жена.
        Войдя, они опустили занавес, постояли, давая глазам привыкнуть к темноте. Сквозь тонкую стену сюда просачивался тусклый свет из приемной.
        Если девочка-служанка не обманула, книги Кваронг держал в комнатке за кроватью. Томас присмотрелся и увидел еще один занавес. А заодно — и железную сетку, покрывавшую стены спальни. Кваронг основательно позаботился о том, чтобы никто не мог проникнуть внутрь.
        Томас пересек комнату, держа кинжал наготове. Подавил жгучее желание перерезать вождю глотку. Сначала — книги. Если их тут не окажется, Кваронг понадобится ему, чтобы сказать, где они. Если они здесь, вождя он убьет перед уходом.
        Занавес он отодвигал нетвердой рукой.
        Открыл путь.
        Проскользнул внутрь, Уильям — за ним.
        Комнатка оказалась крошечной и темной. На полу полукругом стояли высокие бронзовые подсвечники с погашенными свечами. На стене — кованое изображение змеевидной летучей мыши. Под ним, в окружении подсвечников,  — два сундука.
        Сердце у Томаса и так колотилось, а тут и вовсе понеслось вскачь. Паршивые обычно возили ценные вещи именно в таких сундуках — плетеных из тростника, скрепленного известковым раствором. Эти же два были еще и окованы бронзовыми полосами. На крышках — гербы с шатайками.
        Если внутри были книги, значит, Обитатели Пустыни и впрямь считали их реликвиями своей развивающейся веры. Хотя их создал Элион — задолго до того, как шатайки вырвались из черного леса и разорили землю. Кваронг объединил два предмета почитания, недвусмысленно друг другу противостоявшие. Это было все равно, что поставить Тили рядом с даром Элиона и сказать, что они — одно и то же.
        Это козни самого Тили, подумал Томас. Тот всегда хотел быть Элионом, и теперь — для Паршивых — стал им. Заявил свои права на историю. История принадлежала ему. Создателю.
        Богохульство.
        Томас опустился на одно колено, взялся за крышку, потянул. Но та не сдвинулась с места.
        Уильям провел рукою по верху.
        — Здесь,  — шепнул он. Сундук вместе с крышкой оказался обвязан еще и кожаными ремнями.
        Он быстро перерезал их. Концы ремней, отскочив, стукнули по сундуку. Томас с Уильямом переглянулись, прислушались. Из спальни вождя по-прежнему доносился только храп.
        Потом они вдвоем потянули крышку вверх, и она отделилась от сундука с тихим скрипом.
        Проблема заключалась в том, что отсюда был только один путь наружу. Если бы их здесь застали, разрезать стену и убежать не удалось бы. По сути, они находились в маленькой западне.
        Вдвоем они отодвинули крышку, и, едва сундук приоткрылся, Томас понял, что достиг своей цели.
        Книги!
        Он быстро поднялся на ноги. Чересчур быстро. Крышка выскользнула из пальцев и ударилась углом об пол. Задела один из подсвечников, тот зашатался.
        Томас нагнулся к нему, поймал, не дав упасть. Они с Уильямом снова замерли. Храп продолжался. Уильям опустил на пол свой край крышки. Пот на этот раз прошиб обоих.
        Исторические книги были в кожаных переплетах и выглядели очень, очень старыми. Размером меньше, чем он думал, примерно в дюйм толщиной и в длину дюймов девять. В одном сундуке их помещалось штук пятьдесят.
        Он провел рукой по верхней книге, стер тонкий слой пыли, ее покрывавший. Давно их, судя по всему, не читали. Неудивительно — в Орде, возможно, вообще никто не умел читать. Даже среди Лесного Народа умели немногие — да и зачем, если устные традиции всех устраивают?
        Для своего размера книга оказалась тяжеловатой. Вытисненный заголовок гласил: «Рассказы об истории». Томас открыл ее. Увидел замысловатый рукописный шрифт. Перевернул несколько страниц. Та же письменность, что и в его снах. Английский язык.
        Обыкновенный английский. Но дочь Кваронга назвала его невнятицей. Значит, Паршивые читать их не могли. И все же было в этих книгах что-то неуловимо странное.
        Он вернул ее на место, взял другую. Заголовок тот же. Да и остальные, которые он видел в сундуке, назывались так же, хотя на нескольких имелись подзаголовки. Он отложил вынутую книгу на пол.
        — Это они?  — чуть слышно шепнул Уильям.
        Томас кивнул. Да, это были они, и их было много. Слишком много, чтобы унести вдвоем за один раз.
        Он указал на другой сундук. Уильям разрезал ремни, они сняли крышку. В нем тоже оказались книги. Возвращая крышку на место, Томас прошептал:
        — Пора уходить.
        — Они поймут, что мы тут были! Ты убил Мартина.
        «Ну и что? Убить его мог и какой-нибудь обиженный солдат»,  — подумал Томас. Правда, они разрезали ремни на сундуках. Их следует как-то завязать снова.
        Но сперва все же прихватить несколько книг, из тех, что…
        Из спальни донесся кашель Кваронга.
        Томас замер. Нет времени рыться в сундуках. Надо вернуться сюда с подмогой и забрать все.
        В спальне послышалось движение. Пора было пошевеливаться. Он показал жестами, что нужно делать, Уильям понял. Стараясь не шуметь, они потратили на завязывание сундуков слишком много времени, но справились, в конце концов. Томас подобрал книгу, которую успел вытащить, проверил ремни на крышках. Как будто в порядке.
        Мимо Кваронга они проскользнули, еще раз поборов искушение с ним покончить. Они сделают это лишь после того, как книги будут у них. Томас не желал, убив вождя, переполошить весь лагерь. Ведь, если повезет, Паршивые могли и вовсе не узнать об их ночном вторжении.
        Вернувшись в комнату слуг, они переоделись в свои плащи и выбрались наружу через дыру в стене.
        — Идем медленно,  — напомнил Томас.
        — Не уверен, что могу идти быстро. Слишком все болит.
        Орда спала. Если кто и видел, как они прошли в ночи по лагерю, то шума не поднял. Через двадцать минут Томас и Уильям оставили шатры позади и растворились во тьме пустыни.


        — Идем!  — воскликнула Майкиль.  — До восхода солнца еще целый час. Раз они спят, цвета нашей кожи никто не разглядит. Придем и всех поубиваем!
        — Можно я сперва омоюсь?  — взмолился Уильям.  — Меч в живот лучше, чем эта проклятая парша.
        Томас смерил его взглядом. Они оба еще не мылись, решая, возвращаться им в лагерь до восхода или нет.
        — Мойся,  — разрешил он.
        — Благодарю.
        Уильям подошел к лошади, сорвал с себя одежду, швырнул ее наземь и начал, бормоча ругательства, плескать водой на грудь. При этом он кривился — через два дня после начала болезни вода причиняла боль не слишком сильную, но все же ощутимую.
        — Теряем время, Томас,  — сказала Майкиль.  — Если идти — так сейчас.
        Она все еще злилась из-за того, что ее не взяли в первый раз, Томас по глазам это видел. Да к тому же не могла теперь понять, почему они не прикончили Кваронга, пока тот спал.
        Томас вынул добытую книгу, снова ее открыл. Первая страница была чиста. Вторая — тоже.
        Вся книга оказалась чистой!
        Ни единой буковки. Как такое могло случиться? Первая книга, в которую он заглядывал, была исписана, а эта, в которую не заглянул,  — пуста.
        Ему нужны остальные книги. Пусть Майкиль мечтает убить Кваронга, но этого делать нельзя, пока они не узнают все что нужно. И не завладеет обоими сундуками.
        Он захлопнул книгу.
        Это слишком рискованно. Лучше подождем и пойдем завтра ночью.
        — До завтрашней ночи ты не дотянешь!  — сказала Майкиль.  — Из-за болезни утратишь разум.
        — Тогда омоюсь сегодня и пойду, вымазавшись пеплом, как ты. Горячку пороть не стоит. Ведь подобная возможность может больше никогда не представиться.
        — Часто ли Кваронг подходит к нашим лесам так близко? И еще меня беспокоит его план. Подумать надо. Из Южного леса сообщают, будто Мартин искал мира. И, возможно, лучшее, что мы можем сделать,  — это подыграть их плану, притворяясь, что ничего не знаем.  — Он встал, подошел к своему коню.  — Слишком много вопросов. Подождем завтрашней ночи.
        — А если они завтра уйдут? К тому же через три дня — Собрание. Мы не можем торчать тут вечно.
        — Тогда мы пойдем за ними. А Собрание подождет. Довольно!
        Из тьмы донеслось фырканье лошади. Чужой.
        Томас инстинктивно упал и откатился…
        — Томас!
        Рашель? Он медленно приподнялся.
        — Томас!
        Она подъехала, соскользнула с коня и бросилась к нему.
        — Томас, благодарение Элиону!


        Да, это был Томас, но его состояние заставило Рашель остановиться на полпути. Даже в темноте было видно, какая серая у него кожа и бледные, почти белые глаза. Такое она и раньше видывала. Кто вовремя не омывался — начинал сереть. Ее и саму несколько раз прихватывала эта болезнь.
        Но сейчас застать его воняющим серой, с пепельным лицом, она не ожидала.
        — Ты… что с тобой?
        Он взглянул на нее с удивлением:
        — Мы должны выглядеть как они. Вот я и не мылся. А ты здесь откуда?
        Бойцы его стояли над походными постелями, разложенными на песке. Костров не разжигали, таились. Томас находился рядом с лошадьми, в стороне, здесь же обтирался водой полураздетый Уильям. Местами уже розовый, местами — нездорово белый.
        — Как ты мог уехать, ничего мне не сказав?  — воскликнула Рашель.  — И с тех пор не мылся? С ума сошел!
        Он не ответил.
        И пусть, зато он в безопасности, сейчас ее только это и волновало. Она метнулась к своему коню, отвязала кожаный мех с озерной водой и вручила мужу.
        — Мойся. Скорее! Нам нужно поговорить. Наедине.
        — Что стряслось?
        — Расскажу, но сперва омойся. Я не стану целовать мужчину, от которого несет мертвецом.
        Пока он отмывался, Сюзанна поведала Стражникам, как они сюда добирались. Но когда Томас спросил, зачем понадобился такой риск, вместо ответа она взглянула на Рашель.
        Томас вынул из седельной сумки тунику, отряс ее от пыли, надел.
        — Простите, мы отойдем на секунду,  — он взял Рашель под локоть и отвел подальше.  — Прости, любовь моя. Прости, пожалуйста, но я должен был уйти. А тебя тревожить не хотел.
        От него все еще попахивало. Обтирание водой — все же не плавание в озере.
        — Думаешь, твой уход меня не встревожил?  — спросила она.
        — Извини, но…
        — Никогда больше так не делай. Никогда!  — Она тяжело вздохнула.  — Я знаю, почему ты уехал. Побеседовала со стариком Джеремией. Ты нашел их?
        — Ты знаешь, что я отправился за книгами?
        — И догадываюсь, что ты не ел прошлым вечером плод, как мы вроде бы договаривались.
        — Ты не понимаешь: я должен видеть сны!
        Рашель остановилась, оглянулась на их маленький лагерь. Потом посмотрела ему в глаза и отвела прядь волос с его лица:
        — Прошлой ночью и я видела сон, Томас.
        — Ты и раньше их видела.
        — Сон об историческом прошлом.
        Он настороженно в нее всмотрелся:
        — Ты уверена?
        — Достаточно для того, чтобы гоняться за тобой по пустыне.
        — Но… этого не может быть. Ты же раньше не видела таких снов! Точно уверена? Возможно, тебе приснилось что-то похожее на прошлое, а то и вовсе — приснилось, что ты видишь сон о нем, как вижу их я?
        — Нет. Я знаю, это было прошлое, потому что там я делала нечто такое, о чем представления не имею. Я была в месте под названием «лаборатория» и работала над вирусом под названием «штамм Рейзон».
        За последние двенадцать часов она повторила это про себя раз сто, и все равно сейчас у нее встал комок в горле и голос дрогнул.
        — Ты была ученым? Ты и впрямь была там и работала над вирусом?
        — Я не просто там была, у меня еще имелось имя. Я делила разум с женщиной, которую зовут Моника де Рейзон. Как я понимаю, я была ею.
        Он напрягся:
        — Ты… не может этого быть.
        — Ну что ты заладил — может, не может! Я понимаю в этом еще меньше, чем ты. И знаю только, что я точно побывала там. В прошлом. И делила разум с Моникой де Рейзон. У меня даже доказательство есть, смотри. Порез. Она… нет, я… взяла кусок белого пергамента… постой, это называлось «бумага»… и ее краем я порезала палец.
        Рашель предъявила крохотную ранку, но света, увы, было маловато, чтобы ее разглядеть.
        — Ты могла здесь порезаться и вообразить, будто порезалась в месте под названием лаборатория, работая над вирусом, о котором я много раз тебе рассказывал.
        — Ты должен мне верить, Томас! Помнишь, как ты просил, чтобы я верила тебе? Я была там. Я видела… компьютер. Ты когда-нибудь рассказывал мне про такое устройство? Которое делает вычисления таким способом, какого мы тут и представить себе не можем? Не рассказывал! А еще микро…  — Названия ей вспомнить не удалось, подробности с каждым часом стирались в памяти.  — Прибор, через который рассматривают очень маленькие вещи. Откуда я, по-твоему, про них знаю?
        Глаза у него расширились. Томас провел рукой по волосам и принялся расхаживать перед ней.
        — Невероятно! Получается, ты — это она? Но там ты выглядишь иначе, чем здесь.
        — Я не знаю, как получается. Я была одновременно и ею, и собой. Делила с ней ее чувства, ее знания.
        — Я — Томас в обеих реальностях, и в обеих выгляжу одинаково. Ты же не похожа на Монику.
        — Ты точно такой же там, как и здесь?
        — Да. Нет, там я моложе. Мне всего двадцать пять.
        — Подробности постепенно забываются,  — сказала она.
        Он перестал расхаживать, подошел к ней и поцеловал в губы.
        — Спасибо! Спасибо, спасибо!
        Она невольно улыбнулась. Стоят люди посреди пустыни, в нескольких милях от Орды, и целуются, потому что пришли к согласию насчет своих снов…
        — Тебе еще что-нибудь снилось?  — спросил он.
        Рашель перестала улыбаться:
        — В дороге я спала, конечно.
        — И?
        — И снилось мне Собрание.
        — Но не Моника. Должно быть, с тобой случилось что-то, что помогло увидеть этот сон.  — Он потер виски.  — Но что?.. А она знает?
        — Ты о Монике?
        — Когда я вижу сны, в другой реальности я бодрствую. И знаю, что в этот самый момент, пока я бодрствую здесь, я сплю одновременно в гостинице под Вашингтоном, в округе Колумбия. А ты знаешь, спит ли сейчас Моника?
        Рашель об этом понятия не имела. И пожала плечами:
        — Кажется, она обо мне не знает. Во всяком случае, не думает обо мне. Вернее сказать, не думала тогда, когда я… смотрела ее глазами.
        — Возможно, потому, что она не видела тебя во сне. Ты знаешь, что она существует, но она не знает, что ты существуешь!
        Вывод этот взволновал его гораздо больше, чем Рашель.
        — Меня это не утешает,  — сказала она.
        — Но почему? Главное, что ты знаешь! Ты не представляешь себе, что это значит для меня, Рашель. Мы как-то связаны с тобой в обеих реальностях. Я больше не одинок. О, сколько раз я думал, что, возможно, схожу с ума!
        — И теперь твое безумие передалось мне. Чудесно. Но мне не кажется, что мы с тобой связаны в обеих реальностях, как ты их называешь. Во всяком случае, не так, как я понимаю связь.  — Она понизила голос: — Ты любишь Монику?
        Он захлопал глазами:
        — Нет. С чего бы это?
        — А должен!
        Томас вытаращился на нее.
        — Я имею в виду, должен любить меня, если я — Моника.
        — Но мы не знаем, Моника ли ты.
        — Зато знаем, что она и я уж точно как-то связаны.
        — Да.
        Рашель подняла свой пораненный палец:
        — И то, что происходит с ней, происходит со мной.
        — Похоже, так.
        — А этот человек — Свенсон?.. Он собирается убить Монику.
        Томас некоторое время помолчал, словно осмысливая услышанное. Потом взял Рашель за руку и поднес к своим губам порезанный палец. Поцеловал ранку.
        — Сны не убьют тебя, любовь моя.
        Но рука у него самого дрожала.
        — Не успокаивай меня. Ты знаешь это лучше, чем я. Говорил мне то же самое еще пятнадцать лет назад. И повторил вчера вечером. Если мы умрем в историческом прошлом, значит, умрем и здесь. Я этого не понимаю. И не уверена, что хочу понять, но это — правда.
        — Я не позволю тебе умереть!
        Она шагнула ближе, прижалась к нему:
        — Тогда ты должен видеть сны, муж мой. Должен остановить вирус, раз уж нам известно, что он убьет большинство людей. И я очень сомневаюсь в том, что Свенсон оставит Монику в живых.
        — Думаешь, я сумею изменить прошлое?
        Она заглянула ему в глаза:
        — Коли не сумеешь… коли мы не сумеем, оба можем умереть. И там и здесь. И что тогда станется с нашими лесами? С нашими детьми? Ты должен освободить Монику. Раз любишь меня — должен освободить ее.
        Томас напрягся:
        — Значит, нужно идти за остальными историческими книгами! Сейчас, пока Орда не ушла.
        — Нет. Тебе сейчас нужно увидеть сон. Я знаю, где держат Монику.



        13

        Овальный кабинет.
        От этой комнаты веяло силой. Невероятной силой и уверенностью. Но, ожидая аудиенции у президента Блэра и наблюдая за царившей вокруг суетой, Томас сомневался в том, что сила эта окажется достаточно велика.
        Он мог только гадать, кто уже знает о штамме Рейзон, а кто нет, но напряженные лица многочисленных визитеров выдавали их паническое состояние.
        Посетителями по большей части были, конечно, сотрудники самого кабинета; остальные — лидеры оппозиции, угрожавшие публичным выступлением, законодатели с самыми добрыми намерениями, могущими привести страну на край гибели, и другие им подобные.
        Если уж и в этих величественных залах ощущалась паника, то что же творилось в других правительствах? Как понял Томас, сдались уже лидеры почти всех западных стран. И всего-то на второй день кризиса!
        Наконец он уселся на обитый золотистой тканью диван напротив президента. Рядом с Блэром, на точно таком же диване, сидел Фил Грант. Справа от него — Рон Крит, начальник штабов вооруженных сил. Возле камина, в зеленовато-золотистом кресле — Клэрис Мортон, поддержавшая Томаса на вчерашнем заседании. С портрета на стене между ними взирал на всех присутствующих Джордж Вашингтон. Роберт Блэр, Фил Грант и Рон Крит были при галстуках. Клэрис — в темно-фиолетовом деловом костюме. А Томас — все в тех же черных слаксах и белой рубашке — своей единственной более-менее парадной одежде. Впрочем, он полагал, что его внешний вид президента не заботил.
        — Итак. Вы уверены, Томас?  — спросил Блэр.
        — Насколько я вообще могу быть в чем-то уверен, господин президент. Для вас это, конечно, все еще звучит невероятно, но именно так я изначально узнал и о вирусе.
        — Вы утверждаете, что нашли исторические книги — те самые, в которых сказано, что произойдет дальше. И, что еще важнее, узнали, где держат Монику де Рейзон?
        — Да.
        Президент взглянул на Крита, который поднял бровь, как бы говоря: «Вы хотели этой встречи, не я».
        Томас проснулся рано и целый час пытался поймать Гейнса или Гранта — любого, для кого важна была новая информация, раздобытая им во сне. Выяснил кое-как, что оба провели ночь без сна и в настоящий момент спят. И только к девяти утра ему удалось уговорить помощника разбудить Гранта.
        Через три минуты с ним в конференц-зале были и Грант, и Гейне. И когда он рассказал, что это за новая информация, они нажали на все пружины, чтобы устроить ему встречу с президентом.
        Кару он убедил отправиться в Нью-Йорк. В это непростое время им обоим следовало бы побыть с матерью, но Томас не мог уехать из Вашингтона. Пока не мог.
        В одиннадцать часов он уже встретился с самым могущественным человеком на Земле. И сообщил ему, что Монику держат в убежище внутри горы под названием Циклоп.
        — Значит, вы считаете, что ваша жена — эта женщина из снов — каким-то образом связана с Моникой де Рейзон. Так?  — спросила Клэрис.
        Томас чувствовал, что ей хочется ему верить. Возможно, отчасти она и верила. Но, судя по выражению глаз, все-таки ее одолевали сильные сомнения.
        Он взглянул на президента:
        — Господин президент, можно я буду откровенен?
        — Конечно.
        Но тут вошла женщина в черном костюме и шепнула что-то на ухо президенту.
        — Когда?
        — Две минуты назад.
        Он обратился к директору ЦРУ:
        — Фил, это по вашей части. Только что пришло сообщение из Франции. Узнайте, в чем там дело, и возвращайтесь, как только ситуация прояснится.
        — Я так и знал,  — пробормотал Грант.  — Эти сукины…  — И вышел из кабинета вместе с леди в черном.
        — Франция?  — спросил Крит.  — Мы были правы?
        — Не знаю,  — президент Блэр посмотрел на Томаса.  — Пятеро их лидеров, включая президента и премьер-министра, собрались сегодня на незапланированное совещание. Вышли оттуда только четверо. Говорят, президент Анри Гаэтан уже не тот, кем был вчера.
        — Переворот?
        — Судить рано,  — сказал Крит.  — Но нас не удивит, если окажется, что у Свенсона есть во французском правительстве свои люди.
        Президент встал и подошел к письменному столу, держа руку в кармане. Сел на край и скрестил руки на груди.
        — О'кей, Томас. Начинайте. Объясните, почему я должен вас выслушать.
        — Я не говорю, что должны. Две недели назад я пытался заплатить арендную плату, чтобы не потерять кофейню в Денвере.
        — Мы сейчас не об этом. Почему я должен вас выслушать?
        Томас помешкал. Встал, обошел диван.
        — Я — единственный человек, который видит начало и конец истории. И очень может быть, что по этой же самой причине я единственный человек, который может историю изменить. Не знаю, в какую сторону, но я совершенно уверен, что смогу это сделать. И если я не сумею ее изменить, миллиарды людей, включая вас, скоро умрут.
        Начальник штабов поднял бровь.
        — Доказательства имеются,  — сказал Томас.  — И чем больше времени я трачу, приводя их, тем меньше его остается у меня на то, чтобы заняться делом.
        Этот выпад, казалось, застал президента врасплох. Он смотрел на Томаса и молчал.
        «Прозвучало чертовски самонадеянно»,  — подумал Томас. Его подчиненные, Лесные Стражники, восприняли бы такой тон как должное. Но здесь-то он — по-прежнему мальчишка, бог знает откуда взявшийся. Не для всех, правда. Хорошо бы и не для президента.
        Губы Роберта Блэра тронула слабая усмешка.
        — Мужества у вас хватает. Молю Бога, чтобы вы ошибались, но вынужден признать, что в словах ваших, как ни странно, имеется смысл.
        — Тогда, если желаете, я скажу больше.
        — Я весь внимание.
        Томас подошел к портрету Авраама Линкольна и вновь повернулся к собравшимся:
        — Я уверен, ваши люди уже обсуждали этот вопрос, но у меня было больше времени, чем у них, на то, чтобы продумать все основательно. Рано или поздно о том, что происходит, узнают все. Скрыть от прессы перевозку оружия будет невозможно. Первые же публикации вздернут мир на дыбы, и можете вообразить, к какому хаосу это приведет. Давление станет астрономическим — одни начнут требовать соглашения со Свенсоном, другие — нанесения превентивного удара. Но оба варианта кончатся плохо.
        — Какой же вариант кончится хорошо?  — поинтересовался президент.  — Может, вы и много об этом думали, но я не уверен, что вы в состоянии оценить всю сложность ситуации.
        — В таком случае объясните.
        Крит прочистил горло:
        — Простите, но, по-моему, не…
        Президент поднял руку:
        — Все хорошо, Рон. Пусть он знает.  — И повернулся к Томасу: — Для начала — недостаток полномочий. Этой страной я руковожу не один — у нас республика, напоминаю. Я попросту не могу делать все, что захочу.
        — Можете. И должны! Примените чрезвычайные полномочия.
        — Допустим. Между тем вирусом заражено уже более ста наших городов. ЦКЗ и Всемирная организация здравоохранения тонут в таком количестве информации, что в разумные сроки с ним не разобраться. Мы не имеем ни малейшего представления — не считая вашего видения о Циклопе,  — где скрывается Свенсон. Оппозиция во главе с Дуайтом Ольсеном уже занимает круговую оборону. Кто-кто, а он найдет возможность обвинить во всех неприятностях меня и воспрепятствовать применению чрезвычайных полномочий. О превентивном ядерном ударе уже поговаривают, и Дуайт вполне может занять эту позицию. Если суждено умереть — умрем сражаясь. Известный лозунг, и я с ним, в принципе, согласен. Даже уступи мы этим смехотворным требованиям «Новой Лояльности», нет никакой гарантии, что нам дадут антивирус.
        — Не дадут. Потому-то и нельзя уступать.
        — Вы узнали об этом из своих исторических книг?
        — Будь я их стратегом, а вы — представителем Орды, то есть моим врагом, я бы вам антивируса не дал. Меняются орудия войны, но не человеческий разум. Именно поэтому, согласно историческим данным, вирус уничтожил больше половины населения Земли. Антивирус они собираются выдавать избранным, хотя обещают обратное. И я уверен, что список их фаворитов возглавляете не вы.
        Клэрис тоже встала, подошла ближе. Сидеть остался только Крит.
        — Значит, вы хотите, чтобы мы и требованиям их не уступали и войны не начинали, если желаем выпутаться. Ну и что же, интересно, мы должны делать?
        Президент кивнул в знак того, что присоединяется к вопросу.
        — Я сильно сомневаюсь, что ситуацию спасет какое-то стандартное решение. Как показывает история, сколько их ни принимай, ничего не меняется. Мое решение требует, чтобы вы мне верили. Я понимаю, как это трудно. Но вы поймете, в конце концов, что это — единственный путь.
        — Подробнее, Томас,  — поторопил его президент.  — Что именно вы предлагаете?
        — Во-первых, поверить, что я знаю, где Моника. Она — наш ключ к антивирусу. Во-вторых, сделать все возможное, чтобы предотвратить как атомную войну, так и уступку международного сообщества требованиям Свенсона. Блефуйте, если понадобится. Часть оружия отправьте. Но придержите его, чтобы угроза заслуживала доверия. И если решения у нас все еще не будет, когда отосланное оружие достигнет пункта назначения…
        — Вы как будто знаете этот пункт,  — заметил президент.
        — На их месте я выбрал бы одну из европейских стран: по ряду причин, которые могу привести, если хотите. Идеальным вариантом была бы Франция.
        Президент нахмурился:
        — Продолжайте.
        — Если к тому времени у нас еще не появится решение, вы должны будете уговорить другие страны — те, что поближе к Франции, если я прав, Англию и Израиль,  — действительно передать их оружие террористам. Если они не захотят сотрудничать, на нас ляжет ответственность за атомную войну, которая погубит не меньше людей, чем вирус.
        Роберт Блэр взглянул на Рона Крита. Начальник штабов скептически покачал головой:
        — Израиль на это не пойдет.
        — Поэтому к созданию коалиции нужно приступать немедленно, начав с Израиля,  — сказал Томас.  — «Немедленно» означает «сегодня».
        — Так в чем же заключается план, Томас?  — спросила Клэрис.
        Томас обвел взглядом всех троих. И понял, что они испуганы и растеряны. Он и сам пребывал в растерянности, но все же кое-какое преимущество у него имелось.
        — Мой план таков… Вы должны препятствовать им всеми доступными средствами, хитростью и дипломатией, и надеяться, что я успею найти способ их остановить.
        Ответ то ли ошарашил их, то ли впечатлил — скорее первое,  — и они примолкли.
        — Дайте мне команду рейнджеров и отправьте нас на Циклоп,  — сказал он.  — Если я прав, Монику мы найдем. Если ошибаюсь — что ж, останется еще информация из исторических книг, которую я передам вам, как только их раздобуду. В любом случае я не могу сидеть здесь, сложа руки.
        — Рейнджеров-то мы дать можем,  — вздохнул Крит,  — но достаточно ли вы компетентны, чтобы ими командовать? Насколько далеко мы, по-вашему, готовы зайти с этими… вашими снами?
        — Я думаю, в чем-то он прав,  — сказал президент.  — Перестаньте.
        — Я могу вам кое-что показать,  — Томас решительно прошел в центр комнаты и посмотрел на потолок.  — Акробатике я не учился, это легко проверить. Изучал на Филиппинах боевые искусства, но, поверьте, не умел двигаться так, как научился во сне, пока руководил Стражей. Отойдите немного.
        Они переглянулись, отступили.
        Томас сделал всего один шаг, подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе с одновременным полным оборотом туловища, приземлился на руки и простоял так три секунды, прежде чем повторить все движение в обратном направлении.
        Они смотрели на него открыв рот, как дети — на фокусника.
        — И еще,  — сказал Томас,  — чтобы вы уж точно убедились. Возьмите этот нож,  — он кивнул на медный нож для бумаг, лежавший на письменном столе,  — и метните в меня. Со всей силой, по возможности.
        — Нет, это совершенно ни к чему.  — Президент выглядел несколько растерянным.  — Не хотелось бы промахнуться и попасть в стену.
        — Я этого не допущу.
        — Вы уже доказали…
        — Смелей, Боб,  — оживилась Клэрис, глядя на Томаса с явным интересом.  — Почему бы и нет?
        — Просто метнуть его в вас?
        — Со всей силой. Поверьте, повредить мне вы не сможете. Это не десятифутовый серп и не бронзовый меч. А всего лишь игрушка.
        Президент взял нож, взглянул на посмеивавшуюся Клэрис и метнул. Он был атлет, и нож летел с внушительной скоростью.
        Томас поймал его за рукоять в дюйме от своей груди. Сверенным отточенным движением.
        — Как видите, навыки, полученные мною во сне, реальны.  — Он бросил нож обратно президенту.  — Информация, которую я добываю, тоже реальна. Руководить рейнджерами буду я, потому что я, возможно, единственный человек, способный освободить Монику. И должен, в общем-то, быть уже в пути.
        Тут открылась дверь, и вошел Фил Грант с вытянутым лицом:
        — У нас двадцать четыре часа на то, чтобы начать перевозить оружие. Пункт назначения — брестская военно-морская база в Северной Франции. Правительство утверждает, что сотрудничает со Свенсоном лишь потому, что у них нет выбора. Все относящееся к делу должно храниться в строжайшей тайне. Никаких контактов со средствами массовой информации. В правительстве заняты поиском решения и настаивают на нашем сотрудничестве до тех пор, пока оно не будет найдено. Это всё, если вкратце.
        — Они лгут,  — отрезал Томас.
        Все посмотрели на него. Потом президент повернулся к начальнику штабов:
        — Рон?
        — Скорее всего, они действительно лгут. Но сейчас это неважно. Даже если Гаэтана прибрал к рукам сам Свенсон, мы не можем вот так запросто сбросить на Францию парочку бомб.
        Президент обошел письменный стол и опустился в кресло:
        — Хорошо, Томас. Я отдам приказ о вывозе и транспортировке оружия, как они требуют. Через час у меня встреча с Объединенным комитетом начальников штабов. Пока никто не предложит разумной альтернативы, будем действовать по вашему совету.  — Он уперся локтями в стол, соединил кончики пальцев.  — О снах — никому ни слова. Понятно? Это касается и вас, Томас. Больше никаких фокусов. Вы получили задание от меня лично и действуете с моего разрешения — вот и все, что остальным требуется знать.
        — Согласен,  — сказал Томас.
        — Фил, обеспечьте ему допуск. И вертолет — для немедленного вылета в форт Брэгг. Я прослежу за тем, чтобы вы получили все, что необходимо. Индонезия не близко, поэтому берите любой самолет, какой пожелаете. И если Свенсон и впрямь окажется в горе Циклоп, я передам Белый дом вам.  — Он подмигнул.
        Томас протянул ему руку:
        — И что я буду с ним делать? Благодарю за доверие, господин президент.
        Роберт Блэр ответил энергичным пожатием:
        — Не слишком-то это похоже на доверие. Просто, как вы сами сказали, выбор у нас на данный момент невелик. С израильским премьер-министром я разговаривал совсем недавно. Их кабинет уже столкнулся с оппозицией. Сторонники жесткого курса заявляют, что свое оружие доставят врагу единственным путем — пустив ракеты. Он склонен согласиться.
        — Вы должны убедить их, что это будет самоубийством,  — сказал Томас.
        — Они считают, что самоубийством будет разоружение. Они успели достаточно натерпеться из-за своей покорности в былые времена, уступать больше не хотят, и, по правде говоря, я не думаю, что им следует это делать. Вряд ли Свенсон собирается дать им антивирус, как бы они ни поступили.
        — Если нас не прикончит вирус, война уж точно прикончит,  — сказал Томас.  — Как и утечка в прессу. Но это вы и сами понимаете.
        — Увы. Мы готовим материал о выбросе штамма Рейзон на острове неподалеку от Явы. Он наделает достаточно шуму, чтобы отвлечь внимание на несколько дней. Правительства всех зараженных стран понимают, как важно удержать правду в секрете. Но долго скрывать ее не удастся. Слишком многие знают. Одного Ольсена удержать, чтобы не проболтался,  — уже тяжкий труд.
        Президент сделал глубокий вдох, выдохнул и закрыл глаза.
        — Помолимся, чтобы насчет Моники вы оказались правы.


        Томас переоделся в более удобную одежду — рабочие штаны и черную рубашку на кнопках. Фил Грант приказал трем своим ассистентам обеспечить его любой информацией, какая бы ни понадобилась. Томас запросил и получил массу данных об интересовавшем его месте, и несколько раз пролистал всю толстую папку.
        Об острове Папуа он знал кое-что от своего манильского приятеля, Дэвида Ланлоу, слушателя Академии Веры. Дэвид, сын миссионеров, вырос в тех местах. Когда-то этот далекий остров назывался Ириан Джайя, но позднее стал называться Папуа — в результате неких ошибочных политических представлений, будто смена названия посодействует обретению его независимости от Индонезии.
        Папуа отличался от сотен других индонезийских островов, в первую очередь, своими значительно более крупными размерами. Он был населен в основном малочисленными племенами, обитавшими в горах, болотах и прибрежных районах, веками притягивавших к себе толпы исследователей. Семьсот различных языков. Самый большой город — Джайапура. В пятидесяти милях от берега — небольшой аэропорт, пристанище все разрастающейся компании неудачников и авантюристов. Ничего схожего со Старым Западом. Сборище экспатриантов, чьей изначальной целью было дать угнетенным и заблудшим душам новое направление. Миссионеры.
        В пятнадцати минутах езды на джипе от этого городишки, Сентани, и возвышался Циклоп.
        Томас разглядывал карты и спутниковые изображения заросшей лесом горы, гадая, как Свенсон умудрился соорудить лабораторию в столь отдаленном и неприступном местечке. Стратегически, впрочем, совершенном. На тысячу миль вокруг — ни военных, ни полиции. У подножия горы — никаких поселений. Подлетающий вертолет никто не заметит, кроме разве что случайного бушмена, у которого нет ни причины о нем рассказывать, ни человека, с которым можно этой информацией поделиться.
        Отложив карты, Томас задумчиво взглянул на раскинувшиеся внизу облака. Тихие, безмятежные. Мысль о вирусе, опустошающем землю под ними, здесь, на высоте в тридцать тысяч футов, казалась нелепой.
        — Сэр? Вам еще что-нибудь нужно?  — Девушка из ЦРУ, по имени Бекки Мастерс.
        — Нет. Спасибо.
        Он вернулся к картам и начал продумывать порядок действий.
        Через два часа вертолет приземлился, Томаса отвели в комнату для инструктажа летчиков. Там уже поджидал отряд рейнджеров, которым командовал капитан Кит Джонсон, темнокожий крепыш, способный с виду отбрить парой слов любого. Он отдал Томасу честь и назвал его «сэром», но истинное отношение выдали скользнувшие в сторону глаза.
        Томас протянул ему руку:
        — Рад встрече, капитан.
        Тот принял ее не сразу.
        В комнате находилось еще человек двадцать, не слишком-то похожих на свирепых бойцов, в отличие от его Стражников. Но по каналу «Дискавери» он видел достаточно, чтобы знать, на что способны эти люди.
        — Парни, позвольте представить вам мистера Хантера. Ему выдан карт-бланш на это задание. Пожалуйста, помните, кто подписывает ваши чеки.
        «Что означает — вы работаете на правительство, поэтому слушайтесь этого молодчика, хоть он и похож на актеришку»,  — подумал Томас.
        — Спасибо,  — сказал он.
        Капитан сел, не глядя на него.
        На верхний проектор, как Томас и просил, была выведена карта Папуа. Он окинул взглядом присутствующих:
        — Вас, конечно, уже ознакомили с основными параметрами задания, но позвольте добавить несколько деталей.
        Он подошел к карте и изложил свой план подступа к шести точкам горы, которые, по мнению картографов ЦРУ и его собственному, Свенсон мог использовать для строительства лаборатории.
        Цель задания — спасение Моники де Рейзон. Не захват лаборатории и не убийство Свенсона или любого другого сотрудника. Напротив, их необходимо взять живыми. Взрывчатку не использовать. Ни в коем случае не подвергать опасности сохранность данных, имеющихся в лаборатории.
        — В полете я должен буду немного поспать,  — добавил он напоследок,  — но времени у нас хватит, чтобы еще разок пройтись по всем пунктам. Капитан, возможно, вы хотите внести какие-то поправки? Своих людей вы знаете лучше, чем я, и командовать ими будете именно вы.
        Но ни капитан, ни все остальные и бровью не повели. «Не знают, что ответить,  — подумал Томас,  — и винить их не в чем». Не тот он человек, с которым знаешь как себя вести. Они сделают то, чему обучены, стоит только приказать. Но в данной ситуации этого мало.
        Убеждать сомневающихся при помощи дешевых фокусов ему больше не хотелось. Гляньте-ка, ребятки, как я могу. Скоро правда все равно откроется. Кто такой Томас Хантер, станет известно всем, но сейчас им это ни к чему — знать, что от них зависят судьбы миллиардов людей. Знать о вирусе. Знать, что человек, который стоит перед ними,  — из другого мира. Если можно так выразиться.
        Он прошелся по комнате, разглядывая их. Президент сказал — без фокусов. Что ж, фокусов и не будет. Томас остановился возле Джонсона:
        — Такое впечатление, капитан, будто вы что-то против меня имеете.
        Джонсон никак не отреагировал.
        — Ладно, давайте разберемся. Иначе мы не сделаем то, что должны.  — Он двинулся по проходу, расстегивая на себе рубашку.  — Я слабее многих из вас, звания не имею, да и вовсе не военный. Так кто же я?  — Расстегнул последнюю кнопку.  — Я — человек, который может прямо сейчас легко одолеть вашего капитана и еще пятерых на выбор, с железной гарантией нанесения им при этом серьезных телесных повреждений.
        В конце прохода он развернулся и зашагал обратно.
        — Не хочу показаться хвастуном; просто у меня нет времени завоевывать ваше уважение обычными способами, а без него на этом задании не обойтись. Кто желает попробовать?
        Тишина. Лишь некоторые усмехнулись.
        Он спустил рубашку до пояса и снова обвел всех взглядом. Возрастные изменения не передавались из реальности в реальность, но кровь передавалась. И раны. И следы этих ран. Только вчера Кара разглядывала их, испуганная количеством. Двадцать три шрама.
        Теперь на эти шрамы смотрели рейнджеры. Усмешки сменились восхищением. Несколько желающих испытать его в деле тут же появилось — он увидел это по глазам. Признак обнадеживающий. Если возникнут трудности, именно на этих парней можно будет положиться.
        Он продолжил, не дожидаясь, пока кто-нибудь заговорит:
        — Ну, вот и отлично. Нам в любом случае не стоило бы проливать здесь кровь. Президент Соединенных Штатов выбрал именно меня для руководства этим заданием по той причине, что никто не справится с ним лучше, чем я,  — а почему, вы никогда не узнаете. Просто поверьте — наш успех или провал вызовет мировой резонанс. Мы должны справиться, и поэтому вы должны мне доверять. Все понятно? Капитан?


        Семь часов спустя они летели над Тихим океаном — Томас, капитан Джонсон, отряд рейнджеров и куча высокотехнологичного железа, которого хватило бы, чтобы утопить небольшую яхту. Транспортник «Globemaster С-17» был снабжен, кроме того, электронным наблюдательным оборудованием. Десять часов полета до пункта назначения, три дозаправки по дороге.
        Бойцы Джонсона все-таки не совсем понимали, как держаться с Томасом. Конечно, громкие слова и несколько шрамов — это еще не кулак, прилетевший в челюсть. И потому он не мог быть уверен в них до конца. Все бы отдал, лишь бы рядом были сейчас Майкиль и Уильям.
        Впрочем, скоро выяснится, кто есть кто…
        Томас опустил спинку сиденья и под тихий гул моторов заснул. Погрузился в сновидения.



        14

        Превозмогая боль, Кваронг вихрем ворвался в столовую:
        — Где он?
        Тело генерала уже вытащили из бочки и положили на пол.
        На мгновение вождю стало худо. Он был рядом с генералом прошлым вечером — как раз перед тем, как того убили. Единственным утешением явилась весть, что орудием страшного убийства послужил нож, а не вода.
        — Кто это сделал?  — завопил Кваронг.  — Кто?
        Занавес отодвинули, вошел Уорф, начальник военной разведки.
        — Лесные Стражники,  — сказал он.
        При других обстоятельствах Кваронг только засмеялся бы. Сама мысль о том, что в его лагере могли побывать Лесные Стражники, казалась из ряда вон. Однако Уорф произнес это так уверенно, словно знал наверняка.
        Поверить, тем не менее, было трудно.
        — Как?
        — Служанка призналась. Два Стражника забрались к ним в комнату через стену. Сказали, по ее словам, что пришли за историческими книгами.
        От лица Кваронга отхлынула кровь. От волнения не столько за безопасность святынь, хотя и за нее тоже, сколько за безопасность места, где те хранились. Религия религией, но собственная жизнь дороже.
        Он ринулся в свою спальню.
        — Это еще не все, господин,  — Уорф поспешил следом.  — Разведчик только что доложил, что видел в трех милях к востоку небольшой лагерь Лесных.
        Значит, это правда. Кваронг миновал атриум. Пролязгал:
        — Охранника, который дежурил ночью, утопить.
        Два сундука стояли на обычном месте, в окружении шести подсвечников.
        — Открой их,  — приказал он.
        Входить в эту маленькую комнатку разрешалось немногим, и, насколько помнил Кваронг, прежде Уорф к их числу не принадлежал. Хотя сами сундуки видел, поскольку руководил лет десять назад их изготовлением. Здесь была только часть книг — остальные, числом в несколько тысяч, находились в надежном укрытии. Но эти два сундука Кваронг всегда держал при себе — книги, если и не обладали некоей мистической силой, то хотя бы создавали вокруг него ауру тайны.
        — Ремни перерезаны,  — сказал Уорф, проверив обвязку сундуков.  — На обоих.
        Как только он поднял крышку, Кваронг понял, что в его спальне и впрямь побывали. С книг была стерта пыль.
        Он рванул занавес и вышел. Воздуха! Ему не хватало воздуха.
        — Но меня не убили.
        — Значит, им нужны были только книги,  — предположил Уорф.
        — И они могут вернуться, раз уж узнали, что книги здесь?
        — Но зачем им понадобились реликвии, если они могли…  — Уорф не закончил.
        — Это был Томас,  — сказал Кваронг.
        Конечно, кто же еще! Только Томас ценил книги настолько высоко.
        — Наша десятая дивизия стоит к югу от каньонов…
        — Сколько в этом лагере Стражников?
        — Дюжина. Не больше.
        — Немедленно пошлите гонца. В десятую дивизию, приказом отрезать им все возможности бегства. Как скоро удастся это сделать?
        — Передвинуть тысячу человек? Часа за два.
        — Значит, за эти два часа выходим и мы. Коль повезет, загоним зверя в ловушку.
        — А убийство Томаса сейчас не повредит нашим планам по захвату лесов?  — с тревогой спросил Уорф.
        Кваронг не ответил, прекрасно зная, отчего тот так заинтересован в лесах. Выполнив свою задачу, генерал Уорф должен получить в жены его дочь, Чилис. Все ждут трофеев, а Уорф к тому же питает к будущей награде безответную страсть.
        Правда, Кваронг уже сомневался в мудрости своего решения отдать Чилис этому зверю.
        Он подошел к тазику с белым порошком, смесью крахмала и известняка, сунул туда пальцы, затем похлопал себя ими по лицу. Порошок впитывал пот, и это приносило некоторое облегчение. От любой влаги, в том числе и от пота, боль усиливалась.
        — Когда должно вернуться войско из Южного леса?  — спросил Кваронг.
        — Сегодня. Возможно, уже через час. Не стоит ли подождать, пока он не подоспеет?
        — Теперь приказы отдает он? Планы пускай составляет, пожалуйста, но, насколько мне известно, командую пока я.
        — Конечно, ваше превосходительство. Простите.
        — Если мы убьем Томаса, узнать о наших планах Лесному Народу будет еще труднее. О четвертом войске по ту сторону леса они пока не проведали. Все, что останется у них против наших четырехсот тысяч,  — это огненные мины.
        — У них есть и другие умелые командиры. Майкиль. Уильям. И вдруг они знают больше, чем мы думаем?
        — С Томасом никто не сравнится! Увидишь, без него они растеряются. Пошли приказ — отрезать их! Остальным вели сворачивать лагерь, как будто мы собираемся уйти в пустыню. И если Хантер здесь, клянусь, он не увидит завтрашнего дня.


        Томаса разбудил тихий голос Майкиль. Заснув в самолете, он проснулся в пустыне, слыша ее слова:
        — Они сворачиваются. Посмотри.
        Томас сел.
        — Это не военные сборы — навьючивают лошадей. Думаю, собрались обратно в пустыню.
        Томас поднялся на ноги, поспешил на бархан, взял у Уильяма подзорную трубу. Весь лагерь отсюда был не виден, его дальнюю сторону скрывал другой песчаный нанос. Но доступные взгляду Паршивые и впрямь неторопливо нагружали повозки и лошадей.
        По склону вверх взбежала Рашель:
        — Томас!
        Он перевернулся на спину, сел:
        — Ты видела сон?
        Она посмотрела на Уильяма, как бы говоря: «Не здесь».
        — Уильям, вели всем собираться. Пойдем за ними — приказал Томас.
        — Командир…
        — Сейчас нельзя за ними идти!  — сказала Рашель.  — Через два дня — Собрание!
        — Но нам нужны книги!
        Она вновь взглянула на Уильяма.
        — Уильям, ступай,  — велел Томас.
        — Но она права. Если мы хотя бы день будем идти за ними, лишний день потребуется и на возвращение. Мы не успеем на Собрание.
        — Успеем — при той скорости, с какой двигаются эти слизняки. И, думаю, Элион простит нам опоздание, поскольку мы заняты уничтожением врага.
        — Мы книги воруем, а не врага уничтожаем,  — сказал Уильям.
        — Этими книгами мы врага и уничтожим, дурья ты башка!
        — Как?
        — Иди, собирайся.
        Уильям сбежал с бархана.
        — Что случилось?  — спросила Рашель.
        — Ты видела сон?  — повторил он свой вопрос.
        — Нет. То есть не о прошлом. А ты, конечно, видел. Что именно?
        Томас встал:
        — Ты была права. В Индонезии есть гора под названием Циклоп. Произошло что-то необычное, что позволило тебе увидеть сон.
        — Значит, ты пойдешь спасать Монику?
        — Уже пошел.
        — Пускай тогда книги увозят. Идти за ними слишком опасно! Ты сможешь остановить вирус с помощью Моники.
        — А вдруг освободить ее не удастся? Вдруг она не сможет остановить вирус? А из книг мы узнаем, что нужно сделать, чтобы победить Свенсона. Меня никто не понимает, но ты-то должна понять.
        Она стала спускаться с бархана, он поспешил следом.
        — Рашель, пожалуйста, выслушай! Тебе нужно вернуться домой. Я отправлю с тобой Сюзанну и еще двоих…
        — И с какой стати я уеду, если ты останешься тут, рисковать головой?
        — С такой, что, случись с тобой беда, Моника может умереть! Неужели не понимаешь? Ты должна быть в безопасности. Подумай о детях…
        — А ты подумай о себе, Томас! Что будет с Моникой, со мной, с лесами, со всей Землей, если беда случится с тобой? Наши дети в хороших руках, обо мне не волнуйся.
        Он схватил ее за руку и развернул к себе:
        — Выслушай меня!
        Она уставилась поверх его плеча на горизонт.
        — Я люблю тебя больше жизни,  — произнес он.  — Пятнадцать лет я сражался с этими тварями. И сейчас со мной ничего не случится, клянусь. В этом мире — ничего. А вот в том — может случиться. Надо остановить вирус, и для этого нужны книги.
        Цвет глаз ее начинал бледнеть. Ночью она обтерлась водой, но этого было мало.
        — Пожалуйста, любовь моя. Прошу тебя.
        Она вздохнула, закрыла глаза.
        — Ты ведь знаешь, что я прав,  — сказал он.
        — Ладно. Но обещай, что не запустишь болезнь.
        — Оставь свою запасную воду.
        — Оставлю.
        Они немного постояли молча. Под любопытными взглядами бойцов Томаса.
        Потом Рашель потянулась к мужу, поцеловала в щеку:
        — Постарайся вернуться к Собранию.
        — Постараюсь.
        Она отстранилась и направилась к своей лошади.


        Томас наблюдал за Паршивыми, лежа на вершине бархана. Оставшиеся с ним семеро бойцов расположились чуть ниже. У подножия стояли лошади, изнемогая от усиливающегося зноя. С Рашелью Томас отослал, кроме Сюзанны, еще и Уильяма. Уехавшие оставили им столько воды, сколько могли, и при экономии ее должно было хватить на два дня.
        — Мне кажется или они и впрямь еле двигаются?  — спросила Майкиль.
        — Это же Паршивые. Чего ты ждала?  — ответил кто-то.
        — Избавились бы от половины обоза — и ходили бы в два раза быстрее,  — сказала она.  — То-то они на марше так медленно перемещаются.
        Томас взглянул на горизонт. Там, по правую сторону, виднелся высокий холм. Далеко за ним лежал Южный лес, спасенный Джастином. Тем самым, который торговался о мире с Ордой.
        Мысли Томаса вернулись к тому, что удалось подслушать ночью. «Мы заговорим о мире, и им придется выслушать,  — сказал Кваронг.  — Когда обнаружится его предательство, будет слишком поздно».
        Чье предательство? Мартина? Нет, ведь Кваронг с ним и разговаривал, ныне покойным генералом. Джастина? В это Томасу не верилось. Как бы низко ни пал его бывший лейтенант, но злоумышлять против своего народа он не мог.
        Или мог?
        — Командир, какое-то движение.
        Он отвел взгляд от холма. И увидел, что на другом возвышении вдали появился строй всадников, направляющийся в их сторону.
        За ним — еще один.
        И еще. Не маленький отряд, а целая дивизия, несущаяся к ним галопом. Томас напрягся.
        — Они знают,  — сказал.  — Знают, что мы здесь!
        — Тогда уходим,  — откликнулась Майкиль.  — Им нас не догнать.
        — А книги?
        — Похоже, книги — уже прошлое,  — сказала она.  — Нечаянный каламбур, извини.
        — Командир, сзади!  — предупредил кто-то из Стражников.
        Томас быстро обернулся. С восточной стороны, между ними и лесом, на барханы поднимались еще всадники. Не меньше тысячи. Ловушка!
        Томас ринулся к лошадям:
        — На север, скорее!
        До своего коня он добежал первым, схватился за луку и пришпорил скакуна, не успев еще опуститься в седло.
        — Хий-а-а!
        Конь стремительно сорвался с места. Топот копыт за спиной, фырканье лошадей — остальные не отстали.
        Теперь стала хорошо видна конница слева — врагов было даже больше, чем думал Томас. Пока они глазели на сворачивающийся лагерь, их обошли сзади. А может, и того хуже — это войско стояло лагерем на востоке или юге и просто придвинулось по приказу.
        Восток и запад были перекрыты. Паршивые знали, конечно, что из ловушки они рванутся на север. И если…
        Тут он увидел конников и впереди. Сколько? Не сосчитать, но путь к бегству отрезан.
        Томас резко натянул поводья, подняв коня на дыбы. Трое из его Стражников проскакали дальше.
        — Назад!
        Они увидели врага и тоже остановились.
        Томас развернул коня:
        — На юг!
        Но тут же и придержал его, увидев то, что боялся увидеть. С южной стороны приближалась еще одна дивизия.
        Свернув налево, он помчался вверх по ближайшему бархану. Скрываться смысла уже не было, как и пытаться убежать вслепую. Лучше осмотреться.
        За ним поднялись и остальные. И, глядя сверху, поняли со всей безнадежностью, что выхода нет. Паршивые приближались со всех сторон. Кое-где еще оставались просветы, но, как только Томас обнаруживал их, ряды врагов тут же смыкались.
        Кваронг их перехитрил.
        Томас быстро оценил ситуацию. В слишком многих переделках он побывал, чтобы паниковать, слишком много битв выиграл, чтобы думать о поражении. Но никогда еще ему не приходилось стоять ввосьмером против такого количества врагов.
        Пробиться было невозможно. Майкиль обнажила меч, но что сейчас значили мечи? Их обыграли при помощи ума, и для ответного хода следовало воспользоваться собственным разумом.
        Эти мысли пронеслись у него в голове, как нахлынувшая морская волна.
        Но второй волны — разумных предложений по спасению — за нею не последовало. Море затихло.
        Им не могли помочь даже его сны. Всего-то несколько секунд ушло бы — удар по голове, сон, пробуждение — да что толку?
        Он вновь услышал нежный голос Рашели, предостерегавшей его. На самом деле тогда она говорила сердито, но сейчас ему казалось, что нежно.
        Мне так жаль, любовь моя.
        Он дотронулся до книги, которую плотно примотал к телу ремнем под туникой. Может, она на что сгодится? Хотя бы выиграть время. Для чего — он понятия не имел, но что-то ведь надо было делать. Томас выдернул книгу из-за ремня, поднял ее над головой. Затем привстал в стременах и прокричал:
        — Книга! У меня историческая книга!
        На Орду впечатления это как будто не произвело. Разумеется, ведь его попросту не слышали.
        Он бросил поводья, встал на стременах во весь рост, крепко сжимая конские бока коленями, и поскакал вокруг своих бойцов, высоко подняв правую руку с книгой.
        — Книга! У меня историческая книга!
        Первые ряды воинов добрались до ближних барханов и остановились. Не меньше пяти тысяч всадников на взмыленных лошадях. Со всех сторон — словно сам песок стал людьми. Паршивыми.
        Возможно, они медлили потому, что не хотели умирать. Прекрасно зная, что первые, кто схватится с Лесными Стражниками, умрут. И падет не одна сотня, прежде чем им удастся одолеть Томаса Хантера и его бойцов.
        Потом-то одолеют, конечно. В исходе схватки мог сомневаться лишь тот, кто не видел этой сцены собственными глазами.
        Он крикнул во всю мощь голоса:
        — Я — Томас Хантер, и у меня — историческая книга из тех, коим поклоняется ваш вождь Кваронг! Бросаю вызов любому, кто хочет помериться со мною силой!
        Вперед выехали больше ста всадников, медленно приблизились. На них были красные кушаки ассасинов — воинов, поклявшихся ценой своей жизни отнять жизнь у Томаса Хантера. Среди Стражников поговаривали, что ассасинами часто становились родственники тех, кто пал в бою.
        — Ничего не выйдет,  — сказала Майкиль.
        — Спокойно,  — пробормотал Томас.  — Этих мы уложим.
        — Этих — да, но остальных многовато!
        — Спокойно!
        Его собственное сердце, вопреки приказу, бешено колотилось.
        Тишину вспорол звук протрубившего рога. Ассасины остановились. Звук повторился — высокий, долгий. Томас поискал взглядом источник. Обнаружил его на юге.
        Там, на вершине самого высокого холма, стояли два всадника на лошадях светлой масти. Слева — Паршивый. Только это Томас и мог разглядеть с такого расстояния.
        Всадник справа, судя по одежде,  — из Лесного Народа.
        — Это он!  — сказала Майкиль.
        — Кто?
        — Джастин.
        Она сплюнула.
        Рог протрубил снова. На этот раз Томасу удалось разглядеть за спиной Паршивого третьего всадника — того, кто трубил.
        Лесной житель резко тронулся с места и поскакал к войску Орды. Перед ним начали расступаться. Видимо, среди прочих сигналов, подаваемых рогом, этот указывал Паршивым на неприкосновенность данного человека.
        Он ехал среди воинов Орды, не глядя по сторонам. И был еще в ста ярдах, когда Томас тоже его узнал — по манере держаться в седле, в которой невозможно было ошибиться. Текучие движения, наклон вперед.
        Действительно Джастин Южный.
        Он поднялся к ним на бархан, остановился в пятнадцати ярдах. И некоторое время просто молча смотрел на них. Потом сказал:
        — Здравствуй, Томас. Давно не виделись.
        — Два года.
        — Да, два года. Неплохо выглядишь.
        — В озере могу поплавать,  — ответил Томас.
        Джастин усмехнулся:
        — Все могут.
        — Даже эти твои друзья?  — спросил Томас.
        Джастин оглянулся на Паршивых:
        — Им бы точно не помешало. Никак не привыкну к запаху.
        — Сам, поди, воняешь не меньше,  — скривилась Майкиль.
        Джастин смерил ее пронизывающим взглядом своих зеленых глаз. Выглядел он так, словно только что омылся.
        — Вижу, вы попали в небольшой переплет.
        Томас нахмурился:
        — Да ты догадливый!
        — Твоя помощь нам не нужна,  — его заместительница отвернулась.
        — Майкиль!  — одернул ее Томас.
        Джастин улыбнулся:
        — Ты не меняешься, а, наверно, стоило бы. С удовольствием бы с тобой поспорил.
        В глазах его зажегся огонек, внушающий доверие. Из-за этого, в числе прочих причин, Томас и сделал его два года назад своим заместителем.
        — Ты случайно не заметил, как выросла Орда за последнее время?  — спросил Джастин.
        — Нас всегда превосходили численно.
        — Да. Но эту войну тебе не выиграть, Томас. Во всяком случае, мечом.
        — А чем же? Улыбкой?
        — Любовью.
        — Мы любим, Джастин. Любим наших жен и детей, потому и отправляем этих чудовищ в ад, из которого они явились.
        — Не знал я, что они пришли из преисподней,  — произнес Джастин.  — Всегда полагал, что их создал Элион. Как и тебя.
        — Ну да, как и шатаек. Их мы тоже должны возлюбить?
        — Большинство уже возлюбило,  — сказал Джастин.  — Боюсь, оставив деревья, летучие мыши поселились в ваших сердцах.
        Майкиль подобного кощунства вынести не могла, но и Томаса ослушаться не смела. Поэтому обратилась к нему, а не к Джастину:
        — Командир, довольно нам слушать эти ядовитые речи. Он на их стороне.
        — Да, Майкиль, я понимаю, как подобные речи ранят столь религиозных людей, как ты.
        Все знали, что религиозной она была, лишь когда это требовалось. Омывалась в озере, исполняла все ритуалы, но куда охотней планировала сражения.
        Майкиль фыркнула.
        — Как у нас говорят?  — продолжил Джастин.  — За одну голову, снесенную Паршивыми, снеси десять их голов? Такова мера справедливости. Но придет время, когда ты, Томас, преломишь с Паршивым хлеб.
        За спиной Томаса кто-то кашлянул. Джастин явно бредил. Томас сам не выдержал и улыбнулся.
        — Майкиль дело говорит. Ты пришел сюда, чтобы помочь нам, или хочешь обратить нас в свою веру?
        — Веру? Верой стала Великая Любовь, в этом-то и проблема. Видишь, что бывает, когда слушаешь летучих мышей? Они разрушают все. Сперва — разноцветный лес, теперь — озера.
        По шее Томаса струйкой побежал пот. Говорить так о Великой Любви — кощунство!
        — Ты сказал достаточно. Или помоги нам, или уезжай.
        Джастин перевел взгляд на книгу в руке Томаса:
        — Исторические книги. Наихудшие и наилучшие деяния человеческие. Сила создавать и сила разрушать. Постарайся не потерять ее. В плохих руках она может стать источником бед.
        — Она пуста.
        Джастин медленно кивнул:
        — Будь осторожен, Томас. Увидимся на Собрании. После чего развернул коня и поскакал сквозь войско Орды обратно на холм, где ждал его Обитатель Пустыни.
        Рог протрубил раз, другой. Сигнал к отступлению. Паршивые поначалу не шелохнулись. Ассасины как будто впали в растерянность, над строем воинов пробежал ропот.
        Рог дважды протрубил снова — еще громче. За неповиновение такому приказу грозила казнь. И Паршивые начали отступать, дружно, в тех самых направлениях, откуда пришли.
        Томас ошарашено следил за тем, как пустело пространство вокруг него.
        А потом враги исчезли. Все до единого. Спасение оказалось столь быстрым и бесхлопотным, что верилось в него с трудом. Он обернулся взглянуть на Джастина.
        На холме — никого. Майкиль сплюнула:
        — Убила бы этого…
        — Молчи! Ни слова, Майкиль! Тебе только что спасли жизнь!
        — Какой ценой?
        И он не знал, что ей ответить.



        15

        Циклоп.
        О том, чтобы подобраться к горе тайком, и речи не шло. У них не было недели на прочесывание джунглей в поисках тоннеля, ведущего внутрь массива. Зато имелась инфракрасная техника, способная электронным способом убрать с Циклопа растительность и обнаружить вызывающие подозрения аномалии, такие, к примеру, как слишком высокая температура в некоторых местах.
        Они сели в аэропорту Сентани, пополнили запасы топлива и немедленно поднялись в воздух снова, направляясь к горе, высившейся у побережья.
        Прогноз погоды был благоприятным, ветер стих, команда отлично выспалась, пока летели над Тихим океаном. Но Томаса все равно грызло беспокойство. Вдруг он неправ? Вдруг Рашель ошиблась?
        Тревожило и другое — он не смог добыть исторические книги. Они по-прежнему оставались у Кваронга, а он завладел всего одной, и то — пустою. Так что единственной полезной информацией было утверждение Рашели, что Монику держат здесь, в этой горе.
        Транспортник летел низко, описывая круги над склоном горы, сканируя деревья. Из кабины вышел капитан Джонсон, похожий в своей камуфляжной экипировке на героя комикса. Шлем с коммуникативным устройством. Парашют. Пищевой паек. Две гранаты. Нож с зеленой рукояткой — за такой клинок Майкиль отдала бы своего лучшего коня.
        Точно так же выглядели и остальные. Только Томас был экипирован попроще. Камуфляжный комбинезон, нож, рация, винтовка, пользоваться которой он не собирался, и парашют, которым пользоваться придется, хочет он того или нет. Впервые в жизни.
        — Завершен полный облет,  — сказал капитан.  — Пока ничего. Вы уверены, что нам нужен именно этот склон?
        — Да.
        — В таком случае, оператор говорит, надо еще снизиться. Правда, нас могут услышать. Громыхаем как летучая праздничная ярмарка.
        Томас снял шлем, провел рукой по взмокшим волосам:
        — А есть альтернатива?
        Они обсудили заранее добрый десяток полетных сценариев. Идеи у Томаса имелись, но в электронном наблюдении он ничего не понимал. И поэтому согласился с их планами.
        — Нет. Вот если бы время не поджимало… Но если они здесь, внизу, то, уверяю вас, уже смотрят на нас во все глаза.
        — Может, оно и лучше. Пусть увидят. Если повезет, мы заставим их себя выдать. Ведь удрать незаметно они не смогут.
        Капитан внимательно посмотрел на него. Потом кивнул:
        — Надеюсь, речь не о том, что мы собираемся подставить им свои задницы? Что-что, а это я сделаю в последнюю очередь.
        — Я понимаю опасность, капитан, но могу сказать — если, конечно, от этого вам станет легче,  — что президент отправил бы сюда весь воздушно-десантный флот, будь он уверен, что это поможет поскорее найти Монику де Рейзон. Давайте снизимся.


        Французскую тайную полицию пустил по следу Хантера Арман Фортье. Начальник ее звонил Карлосу лично. На дело было брошено больше трехсот агентов — с приказом привезти Хантера во Францию или же, если не получится, убить его. Задействовав сеть информаторов в Соединенных Штатах, узнали, что Хантер вылетел в форт Брэгг, после чего исчез.
        «Три варианта,  — подумал тогда Карлос.  — Первый — он все еще в форте Брэгг, затаился. Второй — летит во Францию, чтобы разобраться лично с Фортье. И третий — летит сюда, в Индонезию».
        Глядя сейчас в бинокль на приближающийся транспортник, Карлос понял, что верным было последнее предположение. В самолете наверняка сидел Хантер.
        Этот тип действовал ему на нервы еще хуже Свенсона. Трижды Хантер от него ускользнул. Верней, не так — дважды был смертельно ранен и чудом исцелился. Ускользнул лишь в последний раз.
        Не только девять жизней имел. Еще и знал то, чего никак не должен был знать.
        Ладно, пусть бы ему один раз приснилось, что они создали штамм Рейзон. Но Карлос не сомневался в том, что Хантер продолжает черпать информацию из своих снов. А вот и доказательство — подлетающий самолет, наверняка с инфракрасными сканерами. Правильно он сделал, что предоставил французам искать Хантера в Штатах, а сам вернулся сюда. Уверен был, что и Хантер сюда явится. За Моникой.
        — Сколько кругов?  — проскрипел в приемнике голос Свенсона.
        Карлос подстроил микрофон:
        — Семь. На этот раз они идут ниже.
        — Атмосферные помехи.
        — Как они нас нашли?
        — Как я и говорил. Он узнал о вирусе, потом об антивирусе. А теперь еще — и где мы. Он — призрак.
        — Пора в таком случае вызвать призрака на разговор. Думаете, не убьет его крушение?
        — Не убьет. Кого угодно, но только не Хантера.
        — Тогда сбейте их. И чтобы никто не выжил.
        — Будем эвакуироваться?
        — Попозже, как стемнеет. Фортье нужен этот парень. Во Франции.
        — Понял.
        Карлос вышел из-под защитной сетки, скрывавшей тепловые показатели его тела, поднял на плечо модифицированный гранатомет «Стингер». Прямое попадание — и самолет надвое. Он, конечно, вовсе не был уверен в том, что Хантер выживет, но это была игра, в которую он очень хотел, просто жаждал сыграть. В невероятный дар Хантера верить не хотелось. Лучше бы тот погиб.
        Он подождал, пока самолет развернется и снова направится в его сторону. Лаборатория располагалась в центре горы, и самолет сейчас должен был оказаться на уровне его глаз. Один удачный выстрел. Все, что нужно.


        — Контактный пеленг, два, девять, ноль.
        Голос электронного оператора пробился сквозь шум моторов. Томас припал к окну.
        — Контакт, один…
        — Сближение, сближение!  — донеслось из кабины.
        И Томас тут же увидел несущуюся к самолету ракету.
        Значит, он прав. Моника здесь!
        И смерть здесь — смотрит ему прямо в лицо.
        Самолет резко вильнул в сторону от траектории снаряда. Томас вцепился в подлокотник.
        — Разблокировать защиту!
        Голос пилота был заглушён внезапным ревом четырех двигателей — самолет рванулся вверх, застонал, набирая высоту.
        — Попал!  — завопил кто-то.
        На краткий миг ужас охватил двадцать человек — смельчаков, не раз встречавшихся со смертью. Но этот бой был не похож на остальные — он завершился, едва начавшись.
        Грохот.
        Фюзеляж вспыхнул великанским костром сразу за кабиной. Во все стороны хлынули волны раскаленного воздуха, обжигая незащищенную кожу.
        Томас пригнулся, пряча лицо. Его накрыло ревом, обдало жаром. Затем воздух стал холодным. Донесся чей-то крик.
        Все произошло так быстро, что он не успел отреагировать. Понял только, что в самолет попала ракета, но, что это означало — до него еще не дошло.
        Он вытаращил глаза. Самолет, развалившийся на три части, летел по небу справа от него. Носовая и хвостовая секции отставали от средней, которую с ревом уносили вперед уцелевшие моторы.
        Томас висел в воздухе, пристегнутый к сиденью. Кажется, он еще не падал. Видимо, его выбросило из самолета, когда отвалился хвост, и он еще летел — по инерции.
        Деревья, однако, были почти в трех тысячах футов под ним, а свободный полет не мог длиться вечно…
        Тут он понял, что уже падает. Как камень.
        Секунды на три, охваченный паникой, он оцепенел. Его привел в себя грохот, донесшийся справа. Центральная секция фюзеляжа врезалась в землю, и в небо взвился гигантский столб огня. Остаться кому-то в живых при таком ударе было невозможно.
        Томас потянулся, чтобы отстегнуть ремни, но сиденье перевернулось в воздухе вместе с ним. Кое-как ему все же удалось сделать это, и он перекатился направо, борясь с инстинктивным желанием остаться в сомнительной безопасности металлического каркаса.
        Две тысячи футов.
        Сиденье куда-то унесло, и теперь он падал без него. Прыжками с эластичным канатом Томасу случалось развлекаться, но парашюта он до сегодняшнего дня даже не надевал ни разу, и уж тем более с ним не прыгал.
        Носовая и хвостовая секции тоже рухнули в гущу деревьев. Без взрыва.
        Тысяча футов.
        Он схватился за вытяжной тросик и дернул. Парашют вылетел и с хлопком раскрылся. Ремни снаряжения сдавили грудь. Томас задохнулся на миг, потом втянул полные легкие воздуха. Шлема на нем уже не было — потерял.
        Зеленое море внизу стремительно приблизилось. Раздался громкий треск, и он испугался, было, что сломал ногу, но это треснула ветка. И отломилась.
        Земли сквозь листву было не видать. Ударившись ботинками в твердь, он упал и тяжело перекатился. Слишком тяжело. Стукнулся о дерево, сжался в комок возле выпирающих из-под земли корней, задыхаясь и ничего не соображая.
        Птичье верещанье. Попугай. Нет, не попугай. На дереве неподалеку — длинноклювая черная птица, протестует против внезапного вторжения.
        Живой.
        Он застонал, сделал несколько глубоких вдохов. Подвигал ногами. Вроде целы. А вдруг он сейчас на самом деле без сознания и находится в пустыне?
        Кое-как он поднялся на ноги. В голове постепенно прояснилось. Кругом кусты и тростник, ручей в тридцати ярдах. На берегу — огромное бревно.
        Томас освободился от парашютной сбруи, проверил кости. Руки-ноги в синяках, но серьезных повреждений нет. Единственное оставшееся оружие — нож, пристегнутый к поясу.
        Несколькими милями выше по склону в небо поднимался дым. Томас схватился за рацию, включил ее:
        — Ответьте, ответьте. Кто-нибудь, ответьте!
        Но рация лишь глухо шипела. Он попытался дозваться еще раз, но безуспешно. Передатчик словно умер. Впрочем, судя по тому, что он видел, все, кто мог ему ответить, умерли. Его вдруг замутило. Может, кому-то все же повезло, как ему… но нет, вроде бы из самолета больше никто не выпал. Томас двинулся к берегу ручья, перепрыгнул через бревно и ушел по щиколотку в топкую грязь.
        Не спеши, не спеши. Думай!
        Он огляделся по сторонам. Если память не подводит, ракету выпустили из точки примерно в середине восточного склона. Нужно добраться до обломков самолета. Выжившие. Оружие. Рация. Все, что может пригодиться. Желательно успеть до темноты. Пусть тело у него не такое, как у Томаса Хантера из другого мира, но ведь разум тот же! Бывал он в переделках и похуже. Гораздо хуже — не далее как вчера, в кольце ассасинов на расстоянии броска ножа от его горла.
        Он углубился в джунгли, под плотный купол, не пропускающий солнца, направляясь туда, где клубился дым. Уцелевшие — не главное, у него сейчас есть цели поважнее, сколь бы бесчеловечным это ни казалось. Он должен найти Монику, любой ценой, даже если в цену эту входит гибель двадцати человек.
        Стиснув зубы, он зарычал, борясь с желанием свернуть направо, к месту, откуда выпустили ракету. И не свернул.
        Там наверняка видели раскрывшийся парашют. К его появлению готовы.
        И на этот раз ему не увернуться от пули. Идти туда надо с чем-то посолидней, чем нож.


        Карлос поднял рацию.
        — Далеко?
        — В ста метрах. Вверх по ручью,  — ответил тихий голос.  — Стрелять?
        — Только если уверен, что попадешь ниже шеи. Это точно он?
        Пауза.
        — Точно.
        — Помни, он мне нужен живым.
        — И дротиком со снотворным можно убить, если попасть человеку в голову.
        Карлос выжидал. За Хантером следили с момента его приземления. Крушение пережили еще четверо: двоих, как и его, выбросило из самолета; еще двое, с переломанными костями, истекали кровью возле обломков. Жить им оставалось недолго.
        Если помощник не выстрелит сейчас, Хантера возьмут на месте крушения. Еще раз сбежать Карлос ему не позволит.
        — Как дела?  — Свенсон, по другой рации.
        Карлос включил передатчик:
        — Мы его видим.
        — Значит, выжил.
        — Да.
        — Цел?
        — Да.
        — Пусть таким и останется.
        — Да.
        Дуй сюда и сам следи за его целостью, бездельник хренов! Разумеется, никто его не тронет. Пока он сам не нарвется…
        — Мишень поражена,  — прохрипела первая рация.
        Карлос подождал, не сомневаясь, что услышит сейчас другое сообщение. Мишень вскочила и убегает.
        Но ничего подобного не услышал:
        — Все еще лежит?
        — Лежит.
        — Наручники. И поскорее! Боюсь, лежать он будет недолго.


        Моника очнулась от тревожного сна.
        Ей приснился грохот. Ужасающий грохот — небеса рушились на землю в ознаменование конца света. Люди, плача, взывали к огромному лицу в облаках — лицу Бога. Молили о герое, который спас бы их от столь кошмарного и несправедливого поворота событий. Просили избавления. И Бог сжалился. Он указал на женщину с длинными темными волосами, по имени Моника. Ту, которая сперва создала штамм Рейзон. Ту, которая могла теперь его усмирить.
        Лежа на матрасе, Моника тяжело вздохнула. Не так все просто. «Избавление» сейчас — в руках Свенсона.
        В замке повернули ключ, скрипнула дверь.
        Она закрыла глаза. Еще неприятней, чем сидеть взаперти в этой белой комнатке, ей было видеть Свенсона. Или того типа с восточной внешностью, благоухавшего как парфюмерная лавка. Карлоса.
        Судя по шагам, вошли несколько человек. Что-то тяжело упало на бетонный пол. Что? Смотреть не хотелось.
        Шаги удалились, дверь снова заперли снаружи.
        Моника долго медлила, прежде чем открыть глаза. Потом повернула голову.
        Посреди комнаты лежал ничком какой-то человек. Лица не видно. Камуфляжный комбинезон, вымазанные грязью черные ботинки. Руки скованы за спиной. Темные волосы. Томас?
        Моника вскочила.
        Похож, только вот одет по-другому.
        Она спешно приблизилась. Мужчина точно — руки слишком мускулисты для женщины. Обошла его кругом и увидела лицо.
        Томас!
        Мысли понеслись вскачь. Он пришел за ней! Он знал, где ее искать. Одет как солдат. Где же остальные?
        В другое время ей стало бы дурно при виде человека в наручниках и без сознания, но нынче время было особое, и появление друга наполнило ее такой радостью, что она едва не расплакалась.
        Встав на колени, она легонько потрясла его за плечо, прошептала:
        — Томас!
        Дышал он ровно. И она потрясла сильнее:
        — Томас!
        Щека прижата к полу, губы смяты. Однодневная щетина. Волосы растрепаны.
        — Томас!
        Он шевельнулся, было и тут же снова затих.
        Она встала, оглядела его с ног до головы. Что же он за человек на самом деле? Сто раз ее мысли обращались к Томасу Хантеру, начиная с того дня, как он похитил ее ради ее собственной безопасности. Ради спасения мира — так он сказал. Что показалось бы полным бредом любому трезвомыслящему человеку.
        Теперь-то она понимала. Он был особенным. Знал то, чего не мог знать, и готов был рисковать жизнью, защищая это знание.
        На личном уровне — защищая ее. Спасая ее.
        Моника взглянула на камеру слежения. Смотрят, конечно же. И слушают.
        Подойдя к раковине, она зачерпнула лабораторным стаканом воду из тазика (проточной воды внутри горы не имелось, во всяком случае, ее не было в этой комнатушке), сдернула с вешалки полотенце и вернулась к Томасу. Намочила полотенце и осторожно протерла ему лицо и шею.
        — Очнись,  — прошептала.  — Давай, Томас, пожалуйста, ты мне нужен в сознании!
        Она побрызгала водой ему на голову, лицо, плечи, еще раз потрясла. Он шевельнул губами, сглотнул. Веки, наконец, дрогнули и приоткрылись.
        — Это я, Моника.
        Он скосил на нее глаза, расширил их и снова закрыл. Застонал и попытался встать.
        Она потянула его за скованные руки, надеясь помочь. Кое-как он подобрал под себя колени — толку от ее помощи было мало, однако он и сам был полон решимости. И, в конце концов, изловчился сесть.
        — Ты в порядке?  — спросила она.
        Глупый вопрос.
        — В меня выстрелили,  — сказал он.
        — Ранили?
        Но крови на его одежде она не видела!
        — Нет. Просто усыпили.
        Он покрутил шеей, сглотнул.
        — Тебе нужно лечь. Давай-ка я помогу.
        — Я только встал.
        — У меня есть матрас.
        — У нас нет времени. Как только они поймут, что действие наркотика кончилось, тут же явятся. А нам надо поговорить. Ты можешь снять с меня наручники?
        Она посмотрела на них:
        — Как?
        — Ладно, брось. Черт, у меня в голове что-то…
        Он вдруг вытаращил глаза.
        — Что?  — встревожилась она.
        — Я не видел снов!
        — Опять эти сны. Что они такое — понять невозможно, но, конечно, нечто большее, чем обычные сны.
        — Наркотик,  — сказала она.  — Может, это он повлиял?
        Он заговорил так, словно и впрямь грезил наяву:
        — За эти две недели я в первый раз не видел сна. Находясь здесь, я имею в виду. Там-то я не видел их пятнадцать лет, потому что ел плоды рамбутана.
        — Рамбутана,  — эхом повторила она.
        Стоит на коленях, в наручниках, в белой подземной темнице… мир погибает от вируса, носящего ее имя… а он рассуждает о каких-то плодах!
        — Мы думаем, что ты можешь быть связана с Рашелью,  — сказал он. Некоторое время пристально смотрел на нее. Потом отвернулся и пробормотал себе под нос: — Черт, черт. Полное безумие.
        С чего он взял, что она может быть связана с Рашелью, Моника не поняла, но в данный момент значения это не имело — возможно, он просто еще не пришел в себя. Значение имело то, что он, похоже, был единственным человеком, способным ее отыскать. Она снова бросила взгляд на камеру. Нужно быть осторожнее.
        — Нас слушают. Сядь на мою постель и прислонись спиной к стене.
        Вроде бы понял. Она помогла ему дойти до матраса, он сел и вытянул скрещенные ноги.
        — Если будем говорить тихо, нас не услышат,  — сказала она, садясь рядом.
        — Ближе,  — велел он.
        Она придвинулась, так, что колени их почти соприкоснулись. И спросила:
        — Как ты меня нашел?
        Он посмотрел на нее, потом отвел взгляд:
        — Сначала — о вирусе. Его рассеяли.
        — Я… я знаю,  — сказала она.  — Насколько все плохо?
        — Плохо. Двадцать четыре аэропорта. Он распространяется беспрепятственно.
        — Аэропорты не закрыли?
        — Это не замедлило бы его продвижения настолько, чтобы оправдать панику.  — Голос Томаса зазвучал тверже — действие наркотика заканчивалось.  — Когда я улетал из Вашингтона, о существовании вируса знали только правительства зараженных стран. Но тайной эта информация останется недолго. Мир узнает о вирусе в ближайшие несколько дней.
        Она тихо выругалась по-французски:
        — Поверить не могу, что это и впрямь произошло! Мы ведь приняли все меры предосторожности. Вакцину нужно было не просто нагреть до определенной температуры, но еще и продержать в таком состоянии два часа. Час и пятьдесят минут или два часа и десять минут — и мутация не сохранилась бы.
        — Это не твоя вина.
        — Возможно. Но ты ведь знаешь, что моя вакцина была на самом деле вирусом, который…
        — Да, я все знаю о твоей вакцине: ты говорила мне это еще в Бангкоке. Блестящее решение кое-каких серьезных проблем. Если тут и есть чья-то вина, так только моя. Именно я поведал миру, каким образом твоя вакцина может превратиться в вирус.
        — Узнав об этом из снов…
        — Да. В которых ты связана с Рашелью.
        О снах ей с ним сейчас говорить не хотелось. Он смотрел на нее как-то странно всякий раз, когда упоминал о ее связи с Рашелью.
        Она сменила тему и понизила голос до шепота:
        — Они знают, кто за этим стоит? Знают, где мы?
        — Франция замешана. Во всяком случае, какие-то гады из французского правительства. Это пока основная теория. Свенсон действует не один — он отвечает за вирус, но их там целая компания. Они называют себя «Новая Лояльность» и требуют ядерное оружие у всех владеющих им стран в обмен на антивирус.
        — Кто же на это согласится?
        — Уже согласились,  — сказал он.  — Китай и Россия. Соединенные Штаты готовятся.  — Он заморгал глазами, как бы намекая, что это не совсем так.  — И другие тоже. С Израилем могут возникнуть проблемы, но при должном нажиме и он, скорее всего, уступит. Смерть всего населения страны — главный козырь, побивающий любые доводы. Все упирается в антивирус.
        — Как мой отец? Его компания ищет выход?
        — Твой отец в Бангкоке кричит караул, но, кроме попыток найти антивирус, сделать может немногое. Активные поиски выхода — одна из причин, по которым не спешат обнародовать информацию. Будет антивирус — не будет паники.
        — Они чего-то добились?
        — Нет. Как я понял, на это способна только ты.
        — Ты говоришь о черном ходе?
        — Полагаю, именно из-за него Свенсон тебя и забрал. Ключ пережил мутацию?
        Томаса, похоже, успели изрядно просветить.
        — Да. Я думаю, что смогу создать вирус, который лишит силы штамм Рейзон. Наверное.
        Он облегченно вздохнул и закрыл глаза:
        — Слава Богу.
        — Но я, увы, сижу здесь. И ты тоже.
        — Ты дала ключ Свенсону? И что значит — «наверное»?
        — Наверное, потому что на деле он еще не испытан. Я дала его Свенсону всего сутки назад.
        — А ты можешь сказать, как этот вирус-убийца выглядит?
        Смысл вопроса был ей понятен. Если их разделят или ему удастся сбежать без нее, он сможет передать информацию в нужные руки. Но формула антивируса, увы, была слишком сложна, чтобы человек без знания генетики мог ее хотя бы запомнить, не говоря уж о том, чтобы понять.
        — Нет.
        — Не знаешь, как выглядит, или не знаешь, как объяснить?
        — Это нужно записать.
        — Тогда запиши.
        — Уже.
        — Где?
        — В компьютере.  — Она взглянула на свое рабочее место.  — Лучше бы ты меня отсюда забрал.
        — Без тебя не уйду, поверь. Я еще не слышал конца.
        — От кого?
        — От Рашели,  — сказал он.
        В голове у Томаса постепенно прояснялось. Наручники плотно сидели на запястьях — избавиться от них он не мог. Надо бы как-то изловчиться и сбежать отсюда с антивирусом, но сейчас это казалось совершенно невозможным. Все, чем он мог пока заняться,  — это разговаривать с Моникой.
        Глядя в ее карие глаза, он думал о том, где сейчас на самом деле Рашель. И в очередной раз отметил про себя, что Моника совсем на нее не похожа.
        Он посмотрел на ее указательный палец. Порез, точно такой же, как у Рашели. Потом снова заглянул ей в глаза. Последний раз он видел Монику в Таиланде, на прошлой неделе. И это было пятнадцать лет назад, еще до того, как он женился на Рашели. Невероятно!
        Тем не менее, очень важно, чтобы Моника осознала эту непростую ситуацию. Если их разделят, и она будет знать, что связана с Рашелью, она, возможно, сумеет сделать то, что сделала Рашель. Увидеть сон.
        Думая обо всем этом, он продолжал смотреть ей в глаза.
        Моника отвела взгляд:
        — Кто такая Рашель?
        У обеих — боевой характер. Острое чутье. Но на этом, насколько он мог судить, сходство и заканчивалось.
        — Томас, ты меня слышишь?
        — Рашель?
        — Да, Рашель,  — Моника снова смотрела на него в упор.
        — Извини. Ну, помнишь, я рассказывал тебе о своих снах? О том, как узнал во сне о штамме Рейзон?
        — Такое забудешь!
        — Да уж. Так вот, всякий раз, когда я засыпаю, я просыпаюсь в другой реальности, где и люди другие и… все прочее. Там я женат.
        — И Рашель — твоя жена,  — догадалась она.
        Она знает!
        — Ты помнишь?
        Моника смотрела на него не отрываясь, и на какой-то миг он уверовал — помнит!
        — Что помню?
        О чем это он?
        — Понимаешь… Не знаю, как это произошло, но Рашели приснилось, что она была тобой. Она и рассказала мне, где тебя искать.  — Он сделал паузу.  — Возможно, тогда ты тоже была Рашелью. Я… мы не знаем.
        Моника резко встала. Рассердилась или испугалась — сказать было трудно.
        — С чего, черт возьми, ты это взял?
        — У тебя на указательном пальце — порез от бумаги. Рашель проснулась с точно таким же. И если вы и не были тогда одним и тем же человеком, то она в любом случае делила с тобой твои переживания.
        Моника подняла руку, посмотрела на крохотную красную черточку на пальце. Потом медленно перевела взгляд на Томаса:
        — Твоя жена в опасности.
        В дверном замке заскрежетал ключ. Взгляд Моники метнулся к двери.


        Майк Орир был уверен, что Тереза просто перенервничала. Конечно, у всякого голова пойдет кругом, заяви ему этак, в лоб, о вирусной угрозе. Угроза существовала, в этом он не сомневался. Человек по имени Ральборг Свенсон действительно рассеял вирус, мутацию вакцины Рейзон, и вирус этот действительно опасен — убьет миллионы, а то и миллиарды людей. Если его не остановят.
        Но ведь его остановят!
        Мир не может прекратить свое существование из-за того лишь, что кучка психов завладела пузырьком микробов. Жизнь его, Майка, не может кончиться лишь потому, что какой-то Свенсон нажимает на свои кнопочки, решив заиметь пару атомных бомб. Такого просто не бывает.
        Так он думал три дня назад, когда до рокового часа оставалось еще восемнадцать дней, если верить симуляциям ЦКЗ. Но сейчас их оставалось пятнадцать, и Майк Орир стал неофитом Терезиной религии страха.
        Сидя в своем офисе, он просматривал материалы, которые успел собрать. И все они свидетельствовали об одном и том же. Он знал, о чем, но знал также, что тут какая-то ошибка. Должна быть. Просто обязана!
        За эти три дня он неоднократно разговаривал с Терезой и всякий раз спрашивал, не добился ли кто успеха в поисках антивируса. Она должна была однажды ответить «да». Просто обязана! Сказать, что, наконец, случился прорыв в одной из лабораторий Гонконга, Швейцарии или Калифорнийского университета.
        Но «да» так и не звучало. Наоборот, чем дольше над проблемой работали, тем больше убеждались, что на поиски антивируса уйдет не один месяц.
        Известие о случившемся на маленьком островке к югу от Явы необычайно опасном выбросе мутировавшей вакцины, названной штаммом Рейзон, попало в прессу накануне утром и вызвало ажиотаж. Население островка составляли примерно две тысячи человек, но аэропорта там, к счастью, не было, а морские перевозки были тут же приостановлены. Островок изолирован, вирусу дальнейшего хода нет. Других партий вакцины не выпускали.
        Всемирная организация здравоохранения и Центр контроля заболеваний предоставили неограниченные фонды и предложили огромное вознаграждение за антивирус, который спасет две тысячи человек, коим иначе предстоит умереть меньше чем через три недели. Правительство заключило контракты со всеми ведущими лабораториями страны. Общество, помешанное на своем здоровье, переполошилось.
        «Утка,  — думал Майк,  — наверняка отвлекающий маневр». Тем не менее, средства массовой информации все же преподнесли эту байку в смягченном варианте. Подыграли, понимая опасность паники.
        Но они и половины правды не знали. Даже сотой доли ее. И как только сведения о столь значительной угрозе до сих пор не просочились в прессу? Возможно, другие ньюсмейкеры тоже сидят сейчас в своих офисах, думая об этом. Попросту боятся объявить миру, что небеса вот-вот рухнут на землю. Слишком уж эта правда невыносима. Слишком невероятна.
        Майк встал, подошел к зеркалу. Открыл рот, внимательно изучил десны. Оттянул веки и осмотрел глазные яблоки. Никаких признаков. И, тем не менее, он заражен — дал Терезе образец крови, и результат оказался положительным. От нее ли он подхватил вирус-убийцу в самый первый день или позже, от кого-то другого,  — неважно. Согласно тесту, он уже был ходячим покойником.
        Вернувшись к столу, посмотрел на свои заметки. Два дня потратил, рыская по электронным хайвеям и делая осторожные телефонные звонки в попытках сложить головоломку. Сложил. И вовсе не уверен теперь, что это было хорошей идеей.
        Факт: президент на последние четыре дня ушел в подполье. По официальным данным, в заботах о собственном здоровье он отменил три официальных обеда и поездку на Аляску с целью лоббирования альтернативной энергии. Полипы в толстой кишке — ничего странного. До этого он раза два и впрямь ложился в больницу. Так что в истории с полипами могла быть толика правды.
        Факт: российский премьер-министр отменил поездку на Украину. Накопилось слишком много дел, связанных с энергетическим кризисом. Тоже недурное прикрытие. Однако весь военно-морской флот России стягивали сейчас в несколько главных портов. Для чего?
        Факт: за последние два дня на восток отправилось не меньше восьмидесяти четырех военных транспортных колонн. Туда же отбыло по железной дороге огромное количество военного оборудования. Если не видеть картину в целом — ничего особенного. Но кое-кто из офицеров, командовавших перевозками, должен был что-то заподозрить — особенно увязав эти перевозки с перемещением флота в различные восточные гавани.
        Факт: французское правительство практически в самовольной отлучке. Две сессии Национальной ассамблеи отменены, газеты наперебой задаются вопросами насчет безвременного ухода премьер-министра в незапланированный, предположительно, отпуск. Что еще интересней, почти вся французская армия отведена к северной границе — учебная тревога, так это было названо.
        Факт: высокопоставленные лица Англии, Таиланда, Австралии, Бразилии, Германии, Индии, Японии и еще шести государств уже три дня хранят загадочное молчание.
        Пять из двадцати семи фактов, которые Майк кропотливо собрал за последние двадцать четыре часа. Все они свидетельствовали о том, что самые влиятельные люди мира чем-то очень сильно встревожены. Не меньше, чем Тереза — штаммом Рейзон. А то и больше.
        Зачем ему понадобилась эта информация? Затем, что он прекрасно знал — долго он молчать не сможет. И когда, наконец, соберется открыть рот и поведать людям, что происходит в мире, пока они живут себе, как ни в чем не бывало, у него должны быть на руках собственные убедительные доказательства, а не те, что предлагает Тереза. Правила нужно соблюдать, даже если времени, отведенного этому миру, почти не осталось.
        — Это — мастерство,  — пробормотал он.
        Накануне вечером он подвозил в аэропорт к рейсу на Нью-Йорк финансового директора, Питера Мартинсона.
        — Гипотетический вопрос,  — сказал ему Майк.  — Представь себе, что ты имеешь информацию, которая может повлиять на завтрашнее состояние рынка. Скажем, он собирается обрушиться. Является ли твоим святым долгом об этом сообщить?
        Питер усмехнулся:
        — В зависимости от источника. Свой человек в торговле? Ни в коем случае!
        — Ну, хорошо, тогда представь следующее — ты знаешь, что в Землю должна врезаться комета, но поклялся президенту хранить тайну, поскольку он не хочет паники.
        — Отчего ж тогда не уйти в ореоле славы, проболтавшись перед самым концом?
        Майк принужденно рассмеялся и сменил тему. Но напоследок Питер все же подколол его разок, пообещав вернуться с точными сведениями о том, собирается ли на днях рухнуть рынок.
        В дверь постучали. Майк быстро собрал бумаги:
        — Войдите.
        В комнату заглянула Нэнси Родригес, его напарница по вечерней передаче «В чем вопрос».
        — На совещание собираешься?
        Он и забыл, что директор отдела новостей назначил обсуждение нового вечернего состава.
        — Иди, я догоню.
        Нэнси исчезла.
        Майк сложил бумаги в правый ящик стола. На кой черт ему это обсуждение? Почему бы не поехать в Северную Дакоту, не повидать родителей и друзей? Не купить «Ягуар», не наесться до отвала омаров?
        Или еще лучше — не сходить в церковь и не исповедаться?
        Эта мысль его поразила.
        По спине струйкой побежал пот. Все происходит на самом деле. Не в сказке какой-нибудь. А в его собственной жизни. В жизни всех людей.
        Разве можно не сказать им об этом?


        Дверь открылась.
        — Я постараюсь передать тебе записи,  — шепнула Моника, имея в виду антивирус.
        Томас повернул голову.
        Вошел Карлос в сопровождении человека, встречаться с которым Томасу еще не приходилось.
        Тот был высок, шагал медленно, опираясь на белую трость,  — берег правую ногу. Черные, зализанные назад волосы. Свенсон. Фотографию его Томас видел в Бангкоке.
        Сейчас он, похоже, еле удерживался от злорадной улыбки.
        Карлос же, наоборот, казался мрачным. Он выставил на середину комнаты стул от рабочего стола, подошел к Томасу, схватил его за наручники и вздернул на ноги. Чуть плечи ему не вывихнул.
        — Садись,  — сказал он, указывая на стул. Ногти у Карлоса были длинные, но ухоженные. И пахло от него хорошим мылом.
        Томас подошел к стулу, сел. Монику Карлос подтолкнул к раковине, где и приковал к вешалке для полотенец. Зачем?
        Свенсон медленно зашагал вокруг Томаса:
        — Вот он, значит, каков — человек, который преподнес нам мир и кучу неприятных сюрпризов одновременно. Должен сказать, выглядите вы моложе, чем на фото.
        Томас посмотрел на Монику. Со стариком он справился бы легко — даже в наручниках. Но с Карлосом вряд ли. Тот как раз подошел к нему сзади и пресек все мысли о нападении, привязав его ноги к ножкам стула.
        — У вас есть кое-какие навыки, представляющие для нас ценность,  — сказал Свенсон.  — Вы нас нашли: Арман в восхищении. Ждет вас во Франции. Но сначала я хотел бы задать вам несколько собственных вопросов и, боюсь, вынужден буду настаивать на ответах.
        — Мы оба нужны вам живыми,  — сказал Томас.
        Ученый усмехнулся:
        — Неужели?
        — Только дурак убьет тех, кто изначально снабдил его уникальной информацией, благодаря которой все и стало возможным.
        Свенсон перестал описывать круги вокруг него:
        — Возможно. Но теперь эта информация у меня. Вряд ли вы можете принести еще какую-то пользу.
        — А вдруг?  — спросил Томас.  — Вдруг вирус мутирует снова? Какой тогда понадобится антивирус? Ответ знаем только мы, да и то — пока не полностью. Арман прав.
        Кто такой Арман, он не знал, но предположил, что это человек, на которого работает Свенсон.
        — Мутаций больше не будет,  — беззаботно хмыкнул тот.  — Тем не менее, я счастлив предъявить первый образец антивируса.  — Он вынул из кармана маленький шприц с прозрачной жидкостью, злорадства уже не скрывая.  — Думаю, вам обоим будет приятно увидеть плод своих трудов.
        Он шлепнул двумя пальцами себя по левой руке, снял зубами с иглы пластиковый колпачок, сжал кулак. Нашел голубую вену, ввел иглу. Две секунды — и жидкость перекочевала в кровь. Он выдернул иглу и спрятал шприц в карман куртки.
        — Любуйтесь. Перед вами — единственный человек на свете, который не умрет. Конечно, вскоре положение изменится, но не раньше, чем я получу за это плату. Благодарю вас обоих за службу.  — Он помедлил, словно дожидаясь ответа: — Карлос!


        Моника увидела длинную стальную иглу, и внутренности ее скрутило узлом. Томас ничего не видел — Карлос подошел сзади и занес иглу над его плечом.
        — Когда мышцы протыкают — не слишком больно,  — сказал Свенсон.  — А вот кости — куда больней.
        — Что вы задумали?  — крикнула Моника.
        Все трое посмотрели на нее.
        Ответил Свенсон:
        — Нечто более возвышенное, нежели то, что пришло вам на ум. Держите себя в руках, пожалуйста.
        Они еще не начали, а глаза ее уже наполнились слезами. Она стиснула зубы. Попыталась унять дрожь в руках.
        — Все в порядке, Моника,  — сказал Томас.  — Не бойся. Я видел, чем это кончится.
        Верилось с трудом. Скорее всего, хочет ее успокоить. И сбить с толку их.
        — Что ж, начнем с этих ваших знаний,  — зловеще произнес Свенсон.  — Как вы нас нашли?
        — Поговорил во сне с белой летучей мышью. Она и сказала мне, что вы — в горе под названием Циклоп.
        Свенсон хмуро воззрился на него. Кивнул Карлосу.
        Тот воткнул иглу на сантиметр.
        Томас закрыл глаза:
        — В моих снах есть книги, которые называются историческими. В них записано все, что здесь произошло. Так я узнал о вирусе.
        — Исторические книги? Больше похоже на правду. Что ж, расскажите мне, что произойдет дальше.
        Томас помедлил. Открыл глаза, взглянул на Монику. Та едва держалась на ногах — так действовал на нее вид иглы в его плече.
        — Больше половины населения мира умрет от штамма Рейзон,  — сказал Томас.  — Вы получите свое оружие. Настанут времена Великого Бедствия.
        Он смотрел на нее не отрываясь. «Своего рода разговор — глазами»,  — подумала она. Не надо смотреть на его плечо. Надо смотреть в глаза, чтобы придать ему силы.
        — Спасибо, конечно, но меня интересуют ближайшие дни, а не недели. Чтобы догадаться, чем все кончится, не нужны особые способности. Я хочу знать, чего мы добьемся. Или хотя бы — что предпримут в ближайшие дни американцы.
        Томас немного подумал:
        — Я не знаю.
        — А мне кажется, знаете. Нам известно, что вы встречались с президентом. Расскажите о его планах.
        Сердце у Моники сжалось. Речь уже не о снах. Они хотят выведать, о чем говорили Томас и Роберт Блэр.
        — Мне об этих планах не рассказывали.
        Свенсон снова кивнул Карлосу.
        — Хотите, чтобы я начал выдумывать?  — спросил Томас.  — Я же сказал — я не знаю, что предпримут Соединенные Штаты.
        — А я вам не верю.
        Карлос нажал. Игла шла легко, пока не уперлась в кость.
        Томас вновь закрыл глаза, но скрыть пробежавшую по лицу судорогу не смог.
        Карлос навалился на иглу.
        Томас застонал. И вдруг обмяк и расслабился. Потерял сознание! Слава Богу, потерял сознание.
        Карлос с ворчанием выдернул иглу.
        — Мы не перестарались?  — Свенсон прищурился.
        — От него я ожидал большего,  — процедил Карлос.
        — Наркотик, видно, еще действует.
        Свенсон подошел к компьютеру, выдернул провод. Собрал карандаши и все записи Моники. Лишив ее основных орудий труда, довольный, зашагал к двери.
        — Мы еще займемся им, позже. Проследи, чтобы к ночи оба были готовы к переезду.



        16

        Из сна его выдернул громкий стук. Томас вскрикнул и, еще не успев понять, где находится, скатился с кровати.
        И снова вскрикнул, сильно ударившись об пол.
        — Томас! Он — дома.
        В спальню ворвалась Рашель.
        — Что с тобой?  — Она кинулась к нему, помогла подняться.  — Ты в порядке?
        — Извини, я просто…
        — Что это?  — Она тронула его за плечо, по которому текла тоненькая струйка крови.  — Откуда?
        — Пустяки. Царапина.
        Он стер кровь, живо вспомнив эти самые «пустяки». Карлос, игла, невыносимая боль… Но надо хорошенько подумать, прежде чем рассказать об этих ужасах Рашели.
        Он усилием воли выбросил сон из головы и заставил себя сосредоточиться на этой реальности.
        Ночью они вернулись из пустыни, и кто-то из его людей успел рассказать о том, как Джастин их спас. Новость мгновенно облетела всю деревню.
        До Собрания оставался один день, и здесь было уже почти сто тысяч человек, включая жителей Южного леса. И все пребывали в праздничном настроении.
        Спать он лег поздно.
        — Который час?
        — Я тебе не верю. Что случилось?
        — После расскажу. Ты-то отчего так запыхалась?
        — Ах, да,  — спохватилась она.  — Тебя призывают. В Туановую долину. И поскорее.
        — Кто призывает?
        — Совет. И все остальные. С утра пришла весть — Джастин проедет по Туановой долине. Встретить его там уже собралось полдеревни.
        — Встретить его там? Кто это придумал? Эта долина — не для магов и политиков!
        Она приложила палец к его губам:
        — Знаю, знаю, она для великих воинов. Но разве человек, спасший жизнь моему мужу, не великий воин?
        — Так это ты придумала?
        — Нет. Само как-то решилось. Одевайся скорее! Пора идти.
        — Но я-то зачем там нужен?
        — Люди думают, ты хочешь выразить ему свою благодарность.
        Томас, завязывавший ремешки обуви, чуть не упал, услышав это.
        — Благодарность? Он что — наш новый король?
        — Похоже на то, коль послушать жителей Южного леса. А ты завидуешь? Он ведь безобиден.
        — Безобиден? Да мне с ним завтра, возможно, предстоит поединок!
        — Даже в этом случае у тебя остается выбор — изгнание.
        — Совет хочет его смерти. Такова плата за пренебрежение любовью Элиона. Если его сочтут виновным, потребуют…
        — Но изгнание — это тоже смерть! Смерть заживо.
        — Совет…
        — Совет спятил от зависти!  — сказала Рашель.  — Довольно. Поединка не будет. Люди его любят!
        — Не пойду я в Туановую долину оказывать ему почести. Это смешно.
        — Кому смешно? Твоим Стражникам? Они завидуют не меньше, чем Совет. Представь только, как это будет выглядеть, если ты не окажешь должного уважения человеку, спасшему тебе жизнь.
        — Но Туановая долина… она ведь не для каждого солдата, который спасает своего командира. Торжественные встречи в ней устраивались всего несколько раз.
        — Сегодня — как раз такой случай, и ты туда пойдешь.
        Он оделся, наконец, примотал холщовой лентой к поясу историческую книгу. Рашель заглядывала в нее и сочла бесполезной. Так оно, наверное, и было, но расстаться с книгой он все-таки не мог. Вдруг да пригодится на что-то?
        Они вышли из дому и окунулись в атмосферу праздника. В честь Собрания улицы были устланы белыми туанами, которые Томас предпочитал называть лилиями; на каждой двери висели лавандовые гирлянды. Жители деревни и гости принарядились в туники светлых тонов, украсили себя бронзовыми браслетами и головными обручами. И каждый встречный приветствовал Томаса, кто — добрым словом, кто, в знак уважения,  — поклоном. Лесная Стража не раз спасала жителей всех деревень.
        Томас улыбался в ответ и приветствовал всех, кого видел. Вопреки его ожиданиям, на улицах было не так много народу, как обычно за день до ежегодного Собрания. Многие ушли в долину. Совет будет в ярости.
        Выйдя за главные ворота, они двинулись по утоптанной тропе. Рашель оглянулась, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.
        — Ну, теперь говори. Что случилось?
        Сон…
        — Мы нашли Монику.
        Глаза у нее стали круглыми.
        — Я так и знала!  — От восторга она даже подпрыгнула, как ребенок.  — Все это — правда. Я же просила тебя поверить, Томас. Поверить, что я была там, в той белой комнате.
        Она обняла его и поцеловала в губы, чуть не столкнув с тропы.
        — Я-то поверил,  — сказал он.  — Помнится, это ты мне когда-то не верила.
        — Это было давно. Ты спас меня?
        — Нет.
        — Нет?
        — Но я стараюсь.
        — Расскажи все.
        И он рассказал. Обо всем, кроме пытки.
        — Значит, ты не только не спас Монику, но в заточении оказались мы оба,  — пробормотала Рашель, выслушав до конца. И остановилась.  — Ужасно. Нам грозит смертельная опасность!
        — Она и раньше грозила.
        — Но не такая.
        — Вирус гораздо опасней. Мы знаем теперь хотя бы, что антивирус существует, и я — рядом с людьми, у которых он в руках. Может, я найду способ выбраться.
        — Боже, мы оба в заточении! И нас убьют, обоих.
        Томас взял ее за руку и повел дальше:
        — Этого не случится.
        Он посмотрел на окружавший их лес. Ветер доносил звуки далекого веселья. Томас вздохнул:
        — Все готовятся к празднованию, а мы говорим о пытках…
        — О пытках? Ты о чем?
        — Обо всем сразу. Это же пытка. Свенсон пытает нас заточением.
        Вроде бы вывернулся. Рашель заговорила о другом.
        — Если ты и я живем в обоих мирах, может быть, в них живут и все остальные?  — спросила она.
        — Я об этом думал. Но сны о людях другого мира видим только мы.
        — И кто, интересно, там — Кваронг? А здесь — Свенсон? Умер бы он там, если б мы нашли его здесь и убили?
        — Свенсон нам нужен живым. У него антивирус. Все не так просто, Рашель. Мы не можем ни с того ни с сего начать убивать людей.  — Он обдумал ее предположение и с другой стороны.  — Кроме того, если бы все жили в обоих мирах, населения у нас было бы гораздо больше.
        — Может быть, здесь только часть людей. А остальные — в каких-нибудь других реальностях.
        — Допустим, но почему тогда люди здесь не падают на ходу замертво, если внезапно погибают там — от несчастного случая к примеру?
        — Возможно, связь бывает неполной, пока они не знают о ней. Мы знаем, благодаря снам, а остальные — нет. А брешь между реальностями без этого знания не пробить.
        — Тогда как же мне это удалось в первый раз?
        Она пожала плечами:
        — Это всего лишь предположения.
        — «Интересные предположения»,  — хмыкнул Томас.  — Причем делающиеся с лету.
        Она усмехнулась:
        — Сила женского ума.
        — Мне кажется, я — только ворота между реальностями. Единственное, что передается из одной в другую,  — это кровь, знания и навыки, а я всего лишь ворота.
        — Но ведь и я прошла.
        И Томас вдруг отчетливо понял причину:
        — Ты порезалась, как и я. И у тебя шла кровь. У нас обоих шла кровь.
        — И, может быть, все это полный бред,  — отозвалась она.
        — Быть может.


        Никогда еще в Туановой долине не собиралось столько народу, даже после Зимнего похода, когда здесь чествовали Томаса жители ближайших лесов.
        Сперва Томас и Рашель услышали толпу, за сотню ярдов,  — приглушенный рокот голосов, который с каждым шагом становился громче. Когда же они вышли из-за последнего поворота тропы и перед ними открылось зеленое пространство долины, рокот перерос в рев.
        Томас остановился, утратив дар речи.
        Долина походила на гигантскую чашу с отлогими склонами и плоским основанием. По ней протекал небольшой ручей, на берегах которого в изобилии росли белые, похожие на лилии цветы — туаны, в честь коих она и получила свое название. Вдоль ручья пролегала широкая тропа.
        Но не этот вид ошеломил Томаса, а количество людей. Все склоны были усеяны ими — возбужденно переговаривающимися, нарядными, в белых туниках, с цветами в волосах. Тысяч тридцать собралось, не меньше. Огромное количество! Томас понял, что популярность Джастина сейчас велика как никогда. Победа в Южном лесу и вчерашнее происшествие в пустыне возвели его за ночь в ранг героя. Поклонники у него и раньше были, конечно, но сейчас его готова была носить на руках вся изменчивая толпа.
        — Томас! Томас Хантер!  — выкрикнул кто-то.
        То был Питер Южный, один из старейшин Южного леса. Томас поклонился ему.
        Весть разнеслась по долине мгновенно; к Томасу повернулись тысячи лиц, поднялся всеобщий крик: «Томас Хантер!»
        Он улыбнулся и вскинул руку, приветствуя их, одновременно высматривая в толпе Сайфуса и остальных советников.
        — Пройди вперед, Томас,  — сказал Питер.  — Быстрее, он скоро будет.
        — Мне и отсюда все видно…
        — Нет-нет, мы сохранили для тебя место.  — Он взял Томаса за руку, потянул за собой.  — Рашель, иди с нами.
        Зазвучала хвалебная песнь, как велел обычай. Хантер, Хантер, Хантер, Хантер! В тридцать тысяч глоток.
        Все смотрели на него, все выкрикивали его имя. Ничего другого не оставалось, кроме как отправиться с Питером Южным вниз по склону. Толпа перед Томасом расступалась. Миг назад возбужденно пританцовывавшие, люди притихали, глядя на великого воина с благоговением.
        Питер вывел их с Рашелью в первый ряд.
        — Благодарю,  — улыбнулся Томас.
        Старейшина ушел.
        Слева к Томасу пробились сын и дочь. Сэмюель и Мэри, сиявшие от гордости, но старавшиеся не выказывать ее слишком явно. Он подмигнул им и улыбнулся.
        Песнь не смолкала. Хантер, Хантер, Хантер, Хантер. Он снова поднял руку — в знак благодарности.
        Склоны долины являли собой естественные трибуны. Дно в семьдесят ярдов шириной служило дорогой для процессий, где в иное время никто не смел топтать траву. Так велел обычай. Тропа, по которой должен был проехать Джастин, рассекала долину надвое, и до нее от того места, где стоял Томас, было тридцать ярдов.
        Он увидел неподалеку маленькую девочку, лет девяти, с белой лилией в волосах, молча таращившую на него круглые карие глаза. «Забыла, как и петь, оказавшись в двух шагах от ходячей легенды»,  — подумал Томас. Улыбнулся ей и поклонился.
        Она ответила робкой улыбкой. Одного зуба у нее не хватало. Возможно, малышке не было еще и девяти.
        — Прелестное дитя,  — сказала, глядя на нее, Рашель.
        Толпа по-прежнему распевала его имя.
        Никакого сигнала никто не подал. Не сверкнула молния в небе, предупреждая. Но в течение двух секунд все переменилось. Прозвучало: Хантер, Хант… И — пала тишина.
        Глубокая, звенящая, она показалась Томасу громче рева, который ей предшествовал.
        Он взглянул на противоположный склон и увидел, что все взоры обращены налево. Тоже повернулся туда, вгляделся. Там, где заканчивались деревья, и начинался травянистый склон, стояла белая лошадь. На ней сидел человек в белой тунике без рукавов.
        Прибыл Джастин Южный.
        Позади виднелись еще два всадника, в обычном боевом облачении. «Джастин и его свита»,  — подумал Томас.
        Время, казалось, замерло. Долго, очень долго Джастин оставался неподвижным. На голове — венок из белых цветов. На руках — медные браслеты. К ноге пристегнут нож, за спиной, в красных ножнах — меч с черной рукоятью. В седле он держался с уверенностью бывалого воина, но походил больше на принца, чем на солдата.
        Он кого-то поискал в толпе взглядом, на мгновение задержал его на Томасе и, наконец, сдвинулся с места. Все в той же тишине.
        Конь под ним ударил в землю копытом. Ступил в долину.
        И тут землю сотряс рев, вырвавшийся разом из глоток тридцати тысяч человек. В воздух взлетели сжатые кулаки. Громче, казалось, кричать было невозможно. Но едва Томас так решил, как рев еще усилился.
        От деревни долину отделяли три мили, но можно было не сомневаться, что в тот миг в каждом доме сотряслись ставни. Скольким здесь, подумалось Томасу, хочется кричать лишь потому, что кричат остальные? Скольким все равно, кого славить, лишь бы славить? Наверняка большинству.
        Он взглянул на сияющую Рашель, которая тоже кричала, захваченная моментом. И улыбнулся. Почему бы и нет? Каждый воин заслуживает почестей. В том числе и Джастин, хотя во многом другом он, несомненно, достоин порицания. Пусть Совет попотеет. Сегодня — день Джастина.
        И Томас вскинул кулак, салютуя.
        Медленно, нарочито размеренным шагом, Джастин въехал в долину. Смотрел он прямо перед собой, никак не выражая толпе свою признательность. Сопровождающие его ехали позади шагах в тридцати.
        Бессловесный рев перешел в хвалебную песнь. Из уст каждого мужчины, каждой женщины, каждого ребенка в долине (а может, и за ее пределами) вырывалось теперь одно имя — Джастин, Джастин, Джастин, Джастин…  — и в конце концов, каждый выкрик этого имени стал напоминать взрыв.


        Джастин! Джастин! Джастин! Джастин!


        Подобных почестей, воздаваемых человеку, Томас еще не видел. И то, что Джастин принимал хвалу даже без улыбки, словно оправдывало столь пламенное ему поклонение. Как будто он знал, что заслужил его с лихвой, и воспринимал как должное.
        Воздух вибрировал от криков. Трепетали листья деревьев у ручья. Томас чувствовал, как звук этот пронизывает его насквозь и сотрясает сердце.


        Джастин! Джастин! Джастин! Джастин!


        Тот добрался до середины долины и остановил коня. Встал на стременах во весь рост, поднял кверху кулаки, запрокинул голову и начал что-то кричать.
        Сперва расслышать его было невозможно, но, как только люди заметили, что он делает, толпа стала затихать. И вскоре голос его пробился сквозь шум. Он выкрикивал в небо чье-то имя. Отчаянно, громко, исступленно…
        Имя Элиона.
        Томаса пробил озноб. Джастин провозглашал власть Создателя. И делал это, прекрасно зная, что ему брошен вызов. Совет просто взбесится. Если Джастин виновен, он и впрямь хитер, манипулятор чертов.
        Имя своего Творца он выкрикивал с закрытыми глазами, с лицом искаженным, как у человека, разрывающегося между благодарностью и страхом. Толпа растерянно примолкла.
        В последний, долгий, насколько хватило дыхания, крик Джастин вложил, казалось, все силы:
        — Элллииииоооон!  — Затем опустился в седло и медленно повернулся к Томасу: — Приветствую тебя, Томас Хантер,  — произнес он.
        Томас только склонил голову. Искренне, с чистым сердцем, приветствовать его в ответ, зная о предстоящем поединке, он не мог.
        Джастин склонил голову в ответ. Развернул коня, окинул взглядом людей, толпившихся на дальнем склоне, затем оглядел склон, где находился Томас. Жеребец под ним нервно переступал с ноги на ногу. Казалось, Джастин кого-то ищет.
        Детей,  — подумал вдруг Томас.  — Он ищет детей.
        Тот еще раз развернулся и снова пристально всмотрелся зелеными глазами в дальний склон. И вновь вернулся к ближнему.
        Из толпы, футах в сорока от того места, где стоял Томас, вышла девочка, сделала несколько шагов по зеленому лугу и остановилась. У нее были светлые волосы до плеч. Одна рука — ссохшаяся, увечная. Девочку с головы до ног сотрясала дрожь, по щекам бежали слезы.
        Сначала Томас ждал, что мать окликнет ее и позовет обратно. Обычаи долины известны всем — к воину, пока его чествуют, никто не приближается. Время порядка и уважения, никак не хаоса.
        И тут он увидел, что Джастин смотрит на девочку. Нет, он, конечно же, искал не ее…
        Вслед за девочкой на луг вышел еще и маленький, вихрастый мальчуган.
        Томас, к своему изумлению, увидел на щеках Джастина слезы. Словно забыв о глазеющей на него толпе, он неотрывно смотрел на малышку.
        — Они знакомы,  — прошептала Рашель.
        Джастин внезапно соскользнул с коня. Опустился на одно колено и широко раскинул руки.
        Девочка бросилась к нему с громким плачем. Путаясь ногами в подоле своей белой туники, теряя на бегу цветы, которыми были украшены ее волосы.
        Добежала. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
        У Томаса в горле застрял комок.
        Девочка подала Джастину руки, он расцеловал их. Затем встал и отвел ее в сторону от лошадей, в такое место, где их обоих хорошо видела вся долина. Шепнул ей что-то на ухо, отошел. Она осталась стоять.
        — Что он делает?
        Джастин обвел толпу твердым взглядом.
        — Сегодня я скажу вам, что самые великие воины среди вас — это дети,  — прокричал он так громко, чтобы услышали все.  — С ними во главе вы начнете новую войну.
        И повернулся к девочке, которая сейчас широко улыбалась. В глазах Джастина зажглись огоньки. Он протянул к ней руку:
        — Позвольте представить вам мою принцессу, Люси!
        Сказать, искренне он говорил или хитрил, было невозможно. Но в любом случае эта сцена трогала до глубины души.
        Джастин снял со своего коня венок из белых цветов, бережно возложил его девочке на голову и отступил. Вновь опустился на одно колено, приложил одну руку к груди, а другую протянул к собравшимся.
        Толпа разразилась приветственными криками. Теперь девочка широко улыбалась. Рашель рядом с Томасом утерла слезы с глаз. Джастин поманил мальчика, тот ринулся к нему.
        — А это мой принц, Билли!
        Он подхватил мальчугана, развернул его в другую сторону. И повел детей к своему коню. Вскочил в седло, поднял туда же обоих — Люси посадил сзади, Билли спереди. Передал мальчику поводья и слегка пришпорил коня.
        Толпа разразилась криками снова, кое-кто принялся распевать имена Билли и Люси. Теперь Джастин начал благодарить собравшихся. И, глядя на него, видя его горделивую осанку и почести, воздаваемые ему, можно было подумать, что это — какой-нибудь король из далекого прошлого, а не лесной бродяга, бросивший Стражу и подстрекающий народ к предательству.
        Доехав до другого конца долины, Джастин опустил детей на землю и скрылся в лесу.


        — Ты все еще думаешь, что завтрашний вызов закончится поединком?  — спросила Рашель.
        Шум затих, долина постепенно пустела.
        — Джастин — либо человек, который заслуживает всех этих почестей, либо человек, который заслуживает смерти,  — ответил Томас.  — И в любом случае он гораздо опаснее, чем можно себе даже представить.
        — Так кто же он, по-твоему?
        Томас взглянул на лес, укрывший Джастина. Воплощение лжи или воплощение милосердия? Какое это имеет значение, если оба пути ведут к предательству? Ведь тот, кто посредничает о мире с сыновьями шатаек, не может следовать за Элионом.
        — Томас, ты меня не слушаешь?
        — Я думаю, что он весьма опасен. Но пусть на твой вопрос завтра ответят люди.
        — Думаю, они уже ответили.
        — Ты просто не слышала остальных. Здесь были не все.



        17

        Президент Роберт Блэр не спал уже двадцать четыре часа. В воздухе носилось предчувствие беды. Покой утратили все, и каждый мог думать только о себе. Пусть они и носили звания президента Соединенных Штатов, министра обороны, директора ЦРУ, но в душе были всего лишь мужчинами и женщинами, которые стояли сейчас на берегу, глядя как на них надвигается огромный морской вал, закрывающий горизонт. Возможности бегства нет, защиты тоже нет; все что остается — крепиться.
        Неправда. Еще — уповать на Бога, ибо все в Его руках. Мысль пугающая, учитывая, что в таких делах президент ничего не понимал. А еще — на Томаса Хантера.
        Лидер сенатского большинства Дуайт Ольсен, побагровев, ударил ладонью по столу:
        — Посылайте!  — Он свирепо глядел на президента.  — Черт возьми, мы только теряем время! Дайте им то, что они хотят. Технологии у нас есть, мы все восстановим, начнем с нуля, но для этого нужно остаться в живых!
        — Если вы думаете, что американский народ посмотрит на эти ваши игры сквозь пальцы…
        Он вдруг умолк. «До конца не понимает,  — подумал президент.  — Как, впрочем, и все остальные».
        — Я собираюсь послать ракеты, Дуайт. Только не в таком виде и не туда, как того требует Париж. И нас может опередить Израиль.
        На самом деле он уже санкционировал перевозку, но Ольсена следовало одернуть, и он предпочел не открывать всех карт. Пока.
        — Значит, вы с Беньямином отказываетесь от того, что делают русские, китайцы и даже англичане. Возможно, они поумнее будут…
        — Замолчите!
        Полегче, Роберт.
        — Помолчите и послушайте меня. Вы плохо понимаете, что происходит. Русские Парижу уступают, потому что они в сговоре с ним. Как и китайцы — судя по информации, которую я вам только что выдал. Что же касается британцев, их убеждает это сделать Артур — под мое слово, что мы в конечном итоге так не поступим. Я скорее умру, чем отдам этим маньякам хотя бы один пистолет, из которого они смогут выстрелить в нас.
        — Но они обещают…
        — Они не сдержат своего обещания!
        — Этого вы знать не можете,  — сказал Ольсен.
        — Они — террористы, черт побери!
        — Если вы или Израиль, воображая, что это скорее ложь, чем правда, позволите себе такую глупость, как предупреждающий удар, вы погубите нас всех!
        Президент посмотрел на Грэхема Майерса. Министр обороны слушал внимательно, как и остальные. И тут же пришел ему на помощь:
        — Израиль этого не сделает. Наша разведка…
        — Хватит молоть вздор,  — отрезал Ольсен.  — Какая еще разведка?
        Майерс глянул на президента, Блэр кивнул. Давай, Грэхем, открывай секреты. Наигрались мы уже в кошки-мышки с этим дураком.
        — Та же самая разведка, которая обнаружила местопребывание Вальборга Свенсона,  — продолжил тот.
        Ольсен захлопал глазами:
        — Свенсона? Вы его нашли?  — спросил он недоверчиво.
        — Да, Дуайт. Нашли,  — ответил президент.  — Его люди сбили наш самолет, пролетавший над их убежищем, около восьми часов назад.
        — Где?
        — В Индонезии. Кроме того, два часа назад из Франции пришло сообщение. Якобы у них имеется неопровержимое доказательство того, что антивирус у Свенсона есть. Подозревают, видимо, что мы им не верим.
        Воротничок у Ольсена потемнел от пота.
        — Что же там произошло?
        — Пилот успел доложить о ситуации перед падением самолета. Уцелел ли кто, мы не знаем. Активировались три маячка, когда раскрылись парашюты, но больше никаких сведений от этих людей не поступало, поэтому мы предполагаем худшее. С гавайской базы Хикэм туда вылетели семь часов назад три транспортника с отрядом «морских котиков». Час назад они высадились в том месте, откуда, предположительно, по нашему самолету стреляли из «Стингера». Об этой-то разведке мы и говорим.
        — Значит, у нас есть шанс найти Свенсона с антивирусом.
        — Да, есть.
        — И каким же образом ваши люди обнаружили его убежище?
        Блэр поколебался, но все же решил закончить начатое.
        — С помощью Томаса Хантера,  — сказал он.  — Полагаю, вы его помните. Вы еще назвали его, кажется, медиумом. В сообщении из Франции говорится также, что Хантер сейчас — в руках у «Новой Лояльности» и что всякие дальнейшие попытки военных действий могут стоить и ему, и Монике жизни.
        Это откровение ввергло Ольсена в полную растерянность.
        — Очень хорошо. Значит, в разведке у вас появился медиум. И, как я понимаю, именно этот медиум и сказал вам, что Штаты антивируса не получат. Значит, все дальнейшие свои действия вы планируете, основываясь на его откровениях. А вы не думали о том, что от Франции до Штатов — всего семь часов лету? И что если французы получат антивирус, то наши ученые смогут воспроизвести его, воспользовавшись любым носителем?
        Предложенная им мысль, разумеется, уже обсуждалась. Свенсон мог и в этом случае воспрепятствовать Штатам в своевременном приобретении и воспроизведении антивируса. Томас утверждал, что так и будет. И в свете последних событий Блэр склонен был ему верить.
        — Возможно. Я проконсультируюсь со специалистами. Вся надежда на то, что до этого дело не дойдет.
        — Видит Бог, я тоже на это надеюсь. Но, если вы собираетесь играть с Францией жестко, я подыму против вас весь народ.
        — На сей счет я тоже проконсультируюсь. Если провалится текущая миссия, мы перевезем оружие в срок. Никаких опрометчивых шагов, даю вам слово. Разве что в самом крайнем случае. Но не ждите, что я переметнусь на вашу сторону. Только не это, ради всего святого. Если вы и впрямь думаете, что эти люди позволят нам остаться в живых, чтобы сразиться назавтра, вы не понимаете того, что понимаю я.
        — Что ж, мы всегда жили в разных мирах, не так ли? Надеюсь, вы сумеете успокоить Израиль.
        — Успокоить — вряд ли. Там такое творится… Но Беньямин обещал лично мне, что видимость согласия на уступку они создадут, хотя бы на время. Вы же понимаете, Дуайт, без боя они не умрут.
        — Глупцы.  — Ольсен поднялся, собираясь уйти.  — А наши соотечественники до сих пор ничего не знают. Нужно оповестить их, и поскорее. Итак, смею вас уверить, все будут в ярости от того, что им не сказали раньше.
        — Думается, вы сочли бы это политически выгодным для себя, Дуайт.
        Тот одарил его на прощание злобным взглядом, и Блэр понял, что он и в самом деле уже прикидывает свои политические виды на будущее. И, возможно, только по этой причине еще не обратился к прессе.
        — Держите это в секрете,  — сказал президент. Дуайт Ольсен обернулся:
        — Даю вам два дня. Если меня устроит, как пойдут дела, буду сотрудничать. Если нет — никаких обещаний.
        — Только проговоритесь — и я вас арестую!
        — На каком основании?
        — За измену. Разглашение сведений о военных операциях — преступление, дающее основание для судебного преследования. Помимо вируса, у нас еще и война.
        Преувеличение, конечно, но Блэру сейчас было все равно.
        — Сэр! Интерком.
        — Да?
        — Рапорт с Гавайев.
        Он встретился взглядом с Ольсеном. Та самая миссия.
        Министр обороны напрягся.
        — Давайте его сюда, Билл.
        Через десять секунд в руках у Грэхема Майерса оказалась красная папка. Он быстро проглядел рапорт. Ольсен, стоявший в дверях, шагнул обратно в комнату.
        Президент ослабил галстук:
        — Ну, говорите уже, что там, черт вас побери!
        — Отряд прибыл на место и вошел в большой комплекс внутри Циклопа. Потерь нет. Комплекс брошен.
        — Что?
        — Его покинули всего несколько часов назад. Остались компьютеры, но без жестких дисков. Из людей — никого.  — Майерс поднял взгляд на президента.  — По некоторым признакам можно предположить, что один из наших солдат там все же побывал. Найдены форменные пуговицы.
        — Хантер.
        В комнате воцарилась тишина.
        — Они не могли уйти далеко,  — сказал кто-то.
        Президент отодвинул свой стул и встал:
        — Найдите его!



        18

        Праздновали до глубокой ночи — как обычно, пять дней, что продолжалось ежегодное Собрание Лесного Народа. Музыка, танцы, игры, угощение. И напитки, разумеется. Фруктовые вина, ягодный эль. Каждая мелочь призвана была напоминать о Великой Любви в разноцветном лесу.
        Открылся праздник церемониальным шествием всех племен во главе со старейшинами по улице, что вела к озеру. Первым шел Сайфус, возглавляя самое большое племя — Серединного леса, следом, в порядке расположения с севера на юг, жители остальных лесов.
        Вокруг озера было зажжено двадцать тысяч факелов. Сайфус рассказал о символах веры, напомнил, почему следует держаться основ Великой Любви без малейших отклонений, как, несомненно, держался бы их сам Элион. Религия Лесного народа проста, всего шесть законов, напомнил он, но тем законам, что выработал с годами Совет для помощи в исполнении основных, необходимо придавать тот же вес. Любить Элиона — значит следовать его путями без всяких компромиссов.
        Уснул Томас поздно, видел во сне страшные пытки, а когда проснулся, им сразу завладели две параллельные мысли.
        Первая: хорошо бы выяснить, кем в этой реальности является Карлос, если такая связь и впрямь существует, как предположила мимоходом Рашель. Ниточка так себе, конечно, но только за нее и можно было ухватиться, обдумывая возможности бегства с Моникой из плена.
        И вторая — о предстоявшем в этот день разбирательстве. Совет уведомил о нем лесных жителей, но в остальном хранил насчет Джастина мудрое молчание. Тем не менее, разговоров в деревне хватило на все утро.
        Кто-то недоумевал, зачем это разбирательство вообще понадобилось,  — ведь учение Джастина не слишком отличается от того, которому они следуют. Он призывает к любви. Не к ней ли призывает и сама Великая Любовь? Вот его призывы к миру с Ордой понять и впрямь было трудно. Но теперь-то он толкует о любви. Изменился, похоже.
        Другие недоумевали, почему Джастина не изгнали сразу, как только он начал проповедовать свое учение, бросающее вызов всему, что свято. Взять хоть разговоры о мире — как можно примириться с врагами Элиона? Потому и трудно понять его учение, что оно и впрямь направлено против Великой Любви.
        Амфитеатр, где должно было произойти разбирательство, вмещал двадцать пять тысяч взрослых людей, а поскольку только взрослым и разрешалось присутствовать, места хватило почти всем. Те, кому не повезло, устроились в лесу на склоне, под которым располагалось это большое чашеобразное сооружение, на западном берегу озера.
        Каменные плиты на земляных террасах, служившие лавками, были почти все заняты уже после полудня. А к тому времени, когда солнце начало клониться к западу, в амфитеатре негде было и встать, не то, что присесть.
        Томас вместе с женой и своими лейтенантами устроился на одной из вышек, откуда все было видно.
        — Лучше бы я шел сейчас за Ордой,  — пробормотал он.
        — Тебе и здесь будет чем заняться,  — возразила Майкиль.  — Как все закончится, отправимся догонять Орду, и я первая побегу за тобою.
        Рядом с ней стоял Джеймус. Накануне вечером они сообщили, что собираются пожениться. Справа от них глазел на сборище внизу Уильям.
        Рашель накрыла руку Томаса своей. Только она его и понимала.
        — Случись поединок, я все равно не стану убивать его, Майкиль,  — сказал он.  — Пусть изгнание, но не смерть.
        — И ладно. Лучше уж изгнать, чем позволить ему и впредь отравлять души наших детей,  — согласилась она.
        Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться:
        — Мне нужно снова добраться до исторических книг.
        — И на этот раз я тоже полезу в шатер,  — сказала Майкиль.  — На Собрании я уже побыла, хватит. Вот разберемся с Джастином, и — за книгами. Джеймус тоже с нами пойдет.
        Тот поцеловал ее в губы:
        — С тобой — хоть через всю пустыню.
        — Всегда,  — сказала она.
        — Всегда,  — повторил Джеймус, и они снова поцеловались.
        Публика внизу вдруг притихла.
        — Идут.
        Томас подошел к перилам и увидел, что по склону в амфитеатр спускается Сайфус в длинном церемониальном одеянии белого цвета. За ним шли остальные шестеро советников. Они направились к большому помосту посреди площадки, на котором стояли восемь высоких деревянных стульев. За ними горели полукругом семь факелов, в центре высилась подставка, на ней — чаша с водой.
        Советники молча подошли к семи стульям. Восьмой был предназначен для Джастина — ему разрешили бы сесть с ними рядом, если бы он победил в разбирательстве, в знак того, что его доктрина принята. И хотя утверждать ее Совет обязан не был, со временем она могла все же стать частью Великой Любви.
        Рассевшись, советники обратили взоры к другому помосту, в двадцати ярдах от них, поменьше размерами и с единственным стулом.
        — Где же Джастин?  — тихо спросила Майкиль.
        Сайфус поднял руку, призывая к молчанию, хотя необходимости в этом не было — никто даже не шевелился и уж тем более не разговаривал. Кашляни сейчас Томас, его услышал бы весь амфитеатр.
        — Ныне, во время десятого ежегодного Собрания Лесного Народа, Совет бросает вызов философским воззрениям Джастина Южного,  — звучно и решительно объявил Сайфус.  — Джастин Южный, предстань перед нами!
        Советники устремили взоры на вершину склона, по которому спускались сами. Единственный вход в амфитеатр находился там, отмеченный семью высокими деревьями.
        Никого.
        — Не придет, видать,  — хмыкнула Майкиль.  — Знает, что неправ, и…
        — А это кто?  — спросил Уильям.
        С одной из нижних лавок поднялся какой-то человек. Одетый вместо обычной короткой туники в длинную бежевую, с капюшоном. Обутый в солдатские ботинки.
        — Кто-то от него,  — предположил Джеймус.
        Советники увидели его не сразу. Человек успел забраться на помост, сесть на стул, откинуть капюшон. После чего громко произнес:
        — Джастин Южный принимает ваш вызов.
        Советники дружно развернулись. По рядам зрителей пробежал ропот. Кто-то хихикнул.
        — Что ж, в храбрости ему не откажешь,  — заметила Майкиль.
        Томасу показалось, что Сайфус от злости задымился.
        Старик вновь поднял руку, призывая к молчанию, в чем на этот раз необходимость была. Подошел к чаше, окунул в воду пальцы, вытер их полотенцем. Потом подошел к переднему краю помоста и огладил бороду.
        — В точности такой же хитростью, боюсь, провели и тебя самого, мой друг,  — сказал он; достаточно громко, чтобы его расслышали все.
        — Увертываться от важных вопросов, которые ты задашь, у меня желания нет,  — ответил Джастин.  — Сердца людей завоевывают наши речи, а не внешний вид.
        Сайфус немного помедлил, после чего обратился к зрителям:
        — Что ж, послушайте, что я вам скажу. Человек, который сейчас сидит перед нами,  — могучий воин и многажды помогал в свое время спасать наши леса. Он любит детей, и выступает как истинный герой, и с достоинством принимает хвалу. Все это нам известно. И за это я воздаю Джастину Южному наш долг благодарности.  — Он поклонился Джастину: — Благодарю тебя.
        Тот вернул поклон.
        «А Сайфус не дурак»,  — подумал Томас.
        — Но говорят, однако, что в последние два года человек этот кощунствует над Элионом, отравляя души жителей Южного леса. Наша задача сегодня — выяснить, так ли это. Не человека мы судим, но его доктрину. И, как обычно, когда спорящие приведут все свои аргументы, окончательное решение вынесете вы, люди. И да будет оно справедливым!
        По левую руку от Томаса публика зашумела — мнения уже разошлись. Видимо, там сидели жители Южного леса, самые активные сторонники Джастина. Где же те двое, что проехали с ним по Туановой долине,  — Ронин и Арвил, как назвал их Джеймус? Должно быть, где-то среди зрителей, хотя Томас думал, что они выйдут на разбирательство вместе с Джастином. Правда, тот обычно предпочитал сражаться в одиночку — как на поле брани, так и на диспутах. И, скорее всего, запретил им вмешиваться.
        — Тихо!
        Снова воцарилась тишина.
        — Много времени это не займет. Дело очень простое. Приступим же.  — Сайфус повернулся к Джастину: — Правда это или неправда, что Орда является врагом Элиона?
        — Правда,  — ответил Джастин.
        — Верно, мы все это знаем. Далее… Правда это или неправда, что сговор с врагом Элиона — все равно, что сговор против самого Элиона?
        — И это правда.
        — Разумеется. И тоже известная каждому. Далее: правда это или неправда, что ты предлагаешь союз с Ордой, заключение с нею мира?
        — И это правда.
        Над амфитеатром пронесся дружный вздох. С левой стороны послышались возмущенные восклицания, с правой — требования умолкнуть и дать дослушать. Сайфус вновь призвал публику к молчанию. С подозрением взглянул на Джастина, полагая, несомненно, что тот замыслил какую-то хитрость:
        — Ты знаешь, что любой сговор с Ордой всегда был для нас предательством? Мы не идем на компромисс с врагами Элиона, как заповедал нам сам Элион. Мы ждем исполнения пророчества, обещанного мальчиком избавления от этой кары небес. А ты хочешь примириться с ними? Разве это не кощунство?
        — Да, это кощунство,  — ответил Джастин.
        «Он спятил,  — подумал Томас.  — Сам себя обрекает на изгнание».
        — Но вот в чем вопрос,  — продолжил Джастин, помедлив.  — Кощунство над чем? Вашей Великой Любовью или самим Элионом?
        Сайфус был потрясен:
        — Ты полагаешь, есть разница?
        — Разница велика. Не по духу — по форме. Заключение мира с Ордой осквернит вашу Великую Любовь, но не Элиона. Элион заключил бы мир с каждым живущим на земле, будь то мужчина, женщина или ребенок, хотя бы враги его находились всюду — даже в этом самом месте.
        Тишина. Все как будто онемели от изумления. «Сам сует голову в петлю»,  — снова подумал Томас. Мысль Джастина была смелой и, возможно, увлекла бы его, будь он теологом. Но Джастин подвергал хуле все святое, кроме самого Элиона. А от сомнений в Великой Любви недалеко и до сомнений в Элионе.
        — Ты что же, считаешь нас врагами Элиона?  — Голос Сайфуса дрогнул.
        — Ты любишь свое озеро, свои деревья, цветы или любишь Элиона? Ты умрешь за них или за Элиона? Меж тобой и Паршивыми нет различий. Если ты готов умереть за Элиса, ты, возможно, должен быть готов умереть и за них. Ведь они, в конце концов, его создания.
        — Ты хочешь, чтобы мы умирали за Орду?  — вскричал, побагровев, Сайфус.  — За врагов Элиона, которых поклялись уничтожить?
        — Да. Если понадобится.
        — Предатель Элиона!  — Сайфус ткнул в его сторону дрожащим пальцем.  — Отродье шатайки!
        И слово это — «шатайки» — словно взорвало весь амфитеатр. Раздались и возмущенные крики, и протестующие — как смеет Сайфус так оскорблять пророка, самого Джастина Южного? Дайте ему объясниться, и все станет понятно!
        Все противоречивые чувства, которые вызывало у Томаса это разбирательство, тут же испарились. Как может человек, служивший под его началом, предлагать им умереть за Орду? Умереть в бою, обороняя озера Элиона,  — да. Умереть, защищая леса и своих детей от Орды,  — да. Умереть, отстаивая Великую Любовь перед лицом врага, поклявшегося предать забвению само имя Элиона,  — да.
        Но умереть за Орду? Заключить с нею мир, чтобы Паршивые вольны были обманывать их, как хотят?
        Никогда!
        — Он и вправду это сказал?  — спросила Рашель.  — Так прямо и предложил, чтобы мы умерли за Орду?
        — А я что говорила?  — топнула ногой Майкиль.  — Надо было убить его вчера, пока была возможность.
        — Убей мы его вчера — сегодня нас не было бы в живых,  — возразил Томас.
        — Все лучше, чем быть в долгу перед этим предателем.
        Шум стоял невообразимый. Сайфус не пытался его остановить. Он подошел к чаше с водой, снова окунул в нее пальцы.
        — Сделал свое дело — понял Томас.
        Затем старейшина переговорил по очереди с остальными советниками.
        Джастин тем временем сидел спокойно, не делая никаких попыток объясниться. И выглядел почему-то довольным. Неужели боя хочет?
        Сайфус вскинул, наконец, обе руки, и вскоре публика притихла.
        — Я бросил вызов этому еретику, и сейчас его судьбу будете решать вы. Следует ли нам принять его учение или навеки отослать его прочь? Или же вручить судьбу его Элиону, вызвав на смертельный поединок? Загляните в свои сердца. И да будет ваше решение услышано!
        Только бы это решение оказалось однозначным — взмолился про себя Томас. Как ни мерзки речи Джастина, к поединку с ним душа не лежит. Не меч Джастина страшит его, конечно,  — просто Совет поддерживать душа тоже не лежит.
        Но, с другой стороны, только это и справедливо — дать возможность своему бывшему лейтенанту защитить себя в последнем бою, перед тем как отправиться в пустыню. Смерти его Сайфус в любом случае не добьется.
        — Конец предрешен,  — тихо сказал он.
        — Разве ты не был вчера в долине?  — возразила Рашель.
        Сайфус опустил правую руку.
        — Кто считает, что этот человек богохульствует,  — да будет ваш голос услышан!
        Вышка содрогнулась от дружного крика противников Джастина. Их было много. Достаточно много. Сайфус некоторое время вслушивался, потом, удовлетворившись, жестом попросил их умолкнуть.
        — Кто считает, что нам следует принять учение этого человека и заключить мир с Ордой,  — да будет ваш голос услышан!
        У жителей Южного леса были, по-видимому, сильные легкие, потому что крик их тоже вышел громким. Столь же громким, как у противников. Или несколько тише? Сайфус, судя по всему, разницы не уловил.
        Сердце у Томаса тревожно забилось. Предстоит поединок. Сайфусу даже и глухим прикидываться не надо — однозначного решения не случилось. Правила же очень четкие — сомнений оставаться не должно.
        Старейшина опустил вторую руку, и крик прекратился.
        Исход был ясен всем. И Сайфус долгое время стоял молча, видимо обескураженный тем, как сильно разошлись мнения.
        — Что ж, вручим его судьбу Элиону,  — громко произнес он, наконец.  — Я призываю нашего защитника, Томаса Хантера.
        Зрители охнули. Если не все, то половина точно — южане, те, кто принял Джастина, неделю назад избавившего их лес от Орды.
        Остальные принялись распевать имя Томаса.
        В глазах Рашели промелькнул страх.
        Он поцеловал ее в щеку:
        — Его учил я, помни об этом.
        Спустившись с вышки, он прошел между сиденьями амфитеатра. Придерживая меч, перепрыгнул через невысокую стенку, отделявшую от них поле. Под градом приветствий со всех сторон, под неотрывным взглядом Джастина путь до помоста советников показался ему долгим.
        Наконец он остановился перед Сайфусом, и тот снова потребовал тишины:
        — Я призываю тебя, Томас Хантер, постоять за нашу правду против ереси в бою до смертного конца. Согласен ли ты?
        — Да. Но добиваться я буду изгнания, а не смерти Джастина.
        — Выбираю здесь я, а не ты,  — возразил Сайфус.
        Томас удивился:
        — Я считал, что выбор за мной.
        — Значит, ты не знаешь правил. Правила принимает Совет, твое же дело — подчиняться им. Этот поединок будет до смертного конца, ибо плата за подобный грех — смерть. А не продолжение жизни в образе ходячего мертвеца.
        Томас призадумался. Закон и впрямь требовал смерти для всякого, кто отрицает Элиона. Изгнание — подобие смерти, жизнь в образе ходячего мертвеца, как выразился Сайфус. Но, поразмыслив сейчас, он вдруг понял, что изгнание Джастина может на самом деле обернуться проблемой. А вдруг, уйдя в Орду, тот станет служить Кваронгу? И сам поведет войска на леса? Убить его в таком случае — решение более мудрое, как бы ни противилась душа.
        — Согласен,  — кивнул Томас.
        — Мечи!  — крикнул Сайфус.
        Один из советников поднял лежавшие возле его стула два тяжелых бронзовых меча и положил их перед Томасом.
        — Выбирайте,  — сказал Сайфус.
        Томас взглянул на Джастина. Тот смотрел на него сейчас со сдержанным интересом. Неужели хочет смерти?
        Взяв в каждую руку по мечу, Томас подошел к нему:
        — Который предпочитаешь?
        — Все равно.
        Томас подбросил оба. Мечи, одновременно перевернувшись в воздухе, вонзились в деревянный помост с двух сторон от Джастина.
        — Тем не менее, выбирай,  — сказал Томас.  — Чтобы потом не говорили, будто я победил, потому что меч у меня был лучше.
        Публика одобрительно загудела.
        Джастин, неотрывно глядя на Томаса, а не на мечи, сделал шаг вперед, выдернул из помоста правый.
        — Мне бы тоже этого не хотелось,  — сказал он и метнул его. Клинок вошел в землю у ног Томаса.
        Одобрительные возгласы послышались снова.
        — Бой!  — вскричал Сайфус.  — До смертного конца!
        Томас выдернул меч, дважды крутанул им, примеряясь. Обычное оружие Стражников, хорошо сбалансированное и достаточно тяжелое, чтобы снести голову одним ударом.
        Джастин стоял неподвижно, держа руку на рукояти.
        Что ж, попозировали, и хватит. Чем скорее они закончат, тем лучше. Чтобы понять противника, нужно посмотреть ему в глаза. Томасу не нравилось то, что он видел в глазах Джастина. Слишком уж они были полны жизни, чтобы обладатель их расстался с ней легко. И лукавства, которое Томаса нервировало.
        Прыгнув влево, он вскочил на помост в десяти футах от Джастина. Тот не шелохнулся — не собрался ли сдаться без боя?
        Томас ринулся вперед и нанес удар с такой силой, что разрубил бы противника пополам, если бы Джастин в последний миг не вскинул меч и не отразил его. Металл грозно лязгнул о металл.
        Именно этого Томас от бывшего ученика и ждал. И в тот момент, когда Джастин блокировал удар, шлепнул его левой рукой по щеке.
        Когда-то он их всех учил этому финту, скорее шутливому, чем боевому. «Наглому» — так отзывалась о нем Майкиль. Но чего он вовсе не ждал, так это шлепка по собственной физиономии, нанесенного в тот же самый миг рукой Джастина.
        Публика взревела от восторга. Интересно, кричала ли вместе с остальными Майкиль?
        Он не удержался от улыбки. Хорошо. Очень хорошо.
        Джастин тоже ухмыльнулся. Подмигнул ему.
        Затем, взяв мечи обеими руками, они прошли полный круг. Выпад, отражение, спарринг, удар рубящий, колющий, обманный, нападение, отступление — основы боевого искусства, разминка и одновременно оценка противника. В манере Джастина Томас ничего нового не видел. Приемы те же, какие использовали бы Майкиль, Уильям и прочие его лейтенанты.
        Как и Джастин не должен был видеть ничего нового в его манере. Увидит позже.
        Добавили акробатики — уклоны, прыжки, приседания, вращение, кувырок… Скатились с помоста на поле, прошлись по всему периметру. Вернулись обратно на помост.
        — Ты хороший человек, Томас,  — сказал Джастин тихо, чтобы не услышали зрители.  — Всегда мне нравился. Нравишься и теперь. Очень.
        Лязг мечей.
        — А ты, как погляжу, биться не разучился,  — ответил Томас.  — Упражнялся между делом на своих дружках из Орды?
        Джастин блокировал удар, они замерли на мгновение лицом к лицу.
        — Ты понятия не имеешь, во что влез. Будь осторожен.
        Разошлись. Томас сделал четыре быстрых шага. Так обычно готовились к прыжку, но он не прыгнул. Упер меч в землю, словно собираясь сделать кувырок через него, и вместо этого неожиданно присел.
        Джастин вскинул меч, чтобы отразить неминуем удар сверху. Но удар уже грозил ему снизу.
        Сбить с ног, клинок к горлу — на том все и кончится.
        Томас крутанулся вокруг меча, выбросил вперед ноги, метя в икры Джастина.
        И попал в пустоту. В последний миг тот все же заметил финт и изловчился, из самого неудобного положения, совершил обратный кувырок. С края помоста — на поле. С переходом в почти безупречное сальто.
        Он приземлился и встал, готовый продолжать,  — руки на рукояти меча, ноги расставлены.
        Томас увидел это, нанося свой напрасный удар, и воспользовался инерцией движения, чтобы колесом сойти с помоста в то, что именовалось «обратным взмахом крыла ветряной мельницы».
        Вращение в воздухе, грозившее завершиться смертельным ударом пяткой в лицо, заставило противника готовиться к защите, но внезапно перешло в пируэт. Один оборот — и угрожает уже меч, не нога.
        Идеальное исполнение. Но Джастин все же успел отклониться назад — клинок лишь скользнул по груди.
        Он не ушел в обратный кувырок — упал на спину и перекатился в направлении, противоположном тому, куда Томаса унесла инерция.
        Ловко. Чертовски ловко. Уйди он в кувырок, как поступило бы большинство,  — и Томас, преодолев инерцию, пошел бы в новую атаку, прежде чем он успел бы оправиться.
        Публика тоже поняла это. И притихла.
        Вскочив, Джастин принял боевую стойку. Глаза его блеснули весельем.
        — Надо было тебе все-таки стать моим заместителем, а не терять голову в пустыне,  — сказал Томас.  — Как воин, ты лучше всех.
        — Правда?  — Джастин выпрямился, словно это признание его удивило. И отбросил свой меч.  — Давай тогда сразимся без оружия. Грядущую битву им не выиграть.
        Томас шагнул вперед:
        — Подними меч, ты, глупец.
        — И что — убить им тебя?
        Томас приставил клинок к горлу Джастина.
        — Убей его!  — возопил Сайфус.  — Убей!
        — Он хочет, чтобы я тебя убил.
        — А ты можешь?  — спросил Джастин.
        — Могу. Но не стану.
        Разговаривали они тихо.
        — Ты обманываешь людей, уверяя, будто мир возможен. Орда планирует предательство,  — сказал Томас.
        Джастин захлопал глазами.
        — Подними меч!  — крикнул Томас так, чтобы услышали все.
        Джастин медленно отступил, шагнул влево. Но меч поднимать не стал, остановился, продолжая смотреть на Томаса.
        Тот долго терпел это фиглярство и разозлился, наконец. Бросился в атаку. Три быстрых шага, взмах меча. Меч опустился с силой достаточной, чтобы раскроить человека надвое.
        Но раскраивать было уже некого. Томас увидел, как противник, откатившись назад и вправо, подхватил свое оружие. И слишком поздно понял, что гнев сослужил ему плохую службу.
        Собственное наставление зазвучало в ушах. Никогда не поддавайся чувствам в бою!
        Поддался. Только что он мог убить Джастина. А теперь Джастин убьет его.
        Будь противник более медлительным, промах не имел бы значения. Но Джастин был столь же быстр, как и он сам.
        Удар мечом плашмя пришелся в спину.
        Томас упал. И обнаружил, что сжимает в руках траву. В обеих. А меч потерян.
        Рванувшись вправо, он перекатился на спину. Горла тут же коснулся клинок, и Джастин встал коленом ему на грудь. Сверкнул зелеными глазами, и Томас понял, что это — конец.
        Он перестал дышать, и вместе с ним, казалось, затаил дыхание весь амфитеатр. В глазах бывшего лейтенанта Томаса пылал яростный огонь.
        Затем Джастин поднялся, отошел, подбросил кверху свой меч.
        Сверкая на солнце, тот перевернулся в воздухе и упал с глухим стуком наземь ярдах в двадцати.
        А Джастин направился к помосту Совета:
        — Ваш защитник проиграл. Элион сказал свое слово.
        — Поединок — до смертного конца,  — возразил Сайфус.
        — Убивать его за ваш грех я не стану.
        — Значит, Элион еще не сказал своего слова,  — спокойно ответил старейшина.  — Ты жив лишь потому, что Томас тебя не убил. Сначала проиграл ты.
        — Неужели?
        — Дело не завершено,  — процедил Сайфус.
        — Жизнь!  — крикнул кто-то с трибун.  — Оставь Томасу жизнь!  — И зазвучала общая песнь.  — Жизнь, жизнь, жизнь, жизнь!
        Томас с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась. Джастин победил его в честном бою.
        Ситуация была двусмысленной, и Сайфус не решился пренебречь мнением народа. Не стал призывать к молчанию.
        Джастин повернулся к трибунам. Прокричал:
        — Я оставляю ему жизнь!
        Песнь стала затихать и вскоре смолкла.
        Он медленно двинулся по полю, всматриваясь в лица зрителей.
        — Я заслужил это право и покажу вам сейчас истинный путь к миру.  — Развернулся и направился к склону, где был вход в амфитеатр.  — Орда в этот самый момент замышляет наслать на вас такое войско, что все прежние битвы покажутся детскими забавами.
        Откуда он узнал об этом? Томас, однако, поверил сразу — знает. Нужно послать разведчиков на дальние границы леса.
        Он повернулся к вышке, увидел Майкиль и жестами показал ей, что делать. Она кивнула и исчезла вместе с Уильямом.
        Джастин поднял руки, успокаивая заволновавшуюся толпу.
        — Тише! Есть только один путь, позволяющий справиться с врагом,  — путь мира. И сегодня я принесу вам этот мир.
        Он указал на деревья у входа. Там никого не было. Но через мгновение появился человек в капюшоне.
        Паршивый!
        В черном генеральском кушаке.
        Джастин тайком провел в лес вражеского генерала.
        Часть зрителей вскрикнула. Остальные ошеломленно молчали.
        Пришелец двинулся вниз, Джастин пошел ему навстречу. Они сошлись на середине склона. Пожали друг другу руки. Затем Джастин повернулся к арене:
        — Я веду к вам человека, с которым договариваюсь о мире между Обитателями Пустыни и Лесным Народом.  — Он сделал паузу.  — Это — великий генерал Орды, Мартин!
        Мартин? Не может быть! Кого же он убил, в таком случае, в шатре Кваронга?
        Томас оглянулся на вышку. Там уже никого не было. Его Стража не выпустит этого человека из деревни живым. Тем более сейчас, когда Орда угрожает их незащищенным флангам.
        Схватив меч, Томас ринулся к склону. Выдающийся выпал денек по части зрелищ! Джастина он убить не может, а вот генерала этого…
        — Я обещал ему, что его не убьют,  — заявил Джастин.  — Его войско — недалеко и готово в любую минуту захватить лес и пролить реки крови. Но если умрут все дети Элиона, кто будет победителем?
        Известие о том, что Орда — на пороге, тут же утихомирило толпу. Джастина начали слушать. У входа в амфитеатр за его спиной Томас увидел Уильяма и еще нескольких Стражников. И Рашель.
        Она-то что там делает?
        Он начал подниматься к Джастину и Паршивому. Стражники двинулись вниз, отрезая им пути к бегству.
        Джастин шагнул ему навстречу:
        — Томас, молю тебя, выслушай! Я доказал тебе свою верность. Не мешай же мне теперь!
        — Ты заблуждаешься. Он рожден предавать!
        Насколько Томас видел, оружия при них не было.
        Стражники же приближались сзади с мечами наготове.
        Он рванулся к генералу. Джастин схватил его за руку:
        — Постой! Ты не знаешь, кто это!
        Мартин начал пятиться.
        Из-под капюшона смотрели белые глаза. Над правым был вытатуирован круг — знак жреческого ранга, по слухам.
        — Это человек, который убил десять тысяч моих людей!  — ответил Томас и обратился к Мартину: — Думаешь, от моего меча тебя защитит твоя магия?
        Стражникам до Паршивого оставалось несколько шагов. Мартин, словно почувствовав это, перестал пятиться и оглянулся. Томас высвободил руку из хватки Джастина. Шагнул к генералу и приставил острие клинка к его горлу. Нажал.
        Мартин не шелохнулся. Из ранки побежала тонкая красная струйка.
        — Как истекли кровью мои люди, так истечет и он. В Орду мы отошлем его по частям.
        Тут Джастин метнулся к генералу и откинул с его головы капюшон.
        Пепельное лицо. На правой щеке — кривой шрам. Выцветшие глаза, прищуренные от яркого света. На человека почти не похож, и все же — человек.
        Мало того.
        Томас узнал его.
        И сердце отчаянно забилось.
        Йохан!
        Он отдернул меч.
        Йохан? Шрам… чем-то этот шрам его удивил.
        — Йохан,  — подтвердил Джастин.
        Рашель, стоявшая у входа, услышала.
        — Йохан?  — переспросила она.
        И побежала. Вниз, к генералу. Быстро обошла его, всмотрелась в лицо:
        — Йохан? Это… ты?
        Появление сестры как будто не тронуло генерала. Болезнь повлияла на разум — понял Томас. Йохан не погиб в бою три года назад, как все думали. А заблудился в пустыне и стал Паршивым. Теперь понятно, почему стратегия Орды так улучшилась: войсками ее руководил один из первых Лесных Стражников, утративший разум.
        Рашель попыталась его обнять, но он отшатнулся. Взгляд ее стал печальным. Испуганным.
        — Позволь нам уйти,  — сказал Джастин.  — Это — единственный путь.
        Уильям подошел ближе:
        — Командир, он болен. Не отпускай…
        — Мы заставим его омыться!  — крикнула Рашель.
        — Заставлять никого нельзя,  — сказал Томас.  — Люди сами выбирают, кем быть.
        — Он омоется! Скажи им, Йохан. Ты смоешь это проклятие со своего тела. Искупаешься в озере.
        В глазах у того промелькнул страх.
        — Если вы хотите мира, я дам вам мир.  — Голоса Йохана было не узнать. Он стал ниже, и в нем звучало страдание.  — Или мы обрушим на вас такое проклятие, какого вы в своих лесах еще не знавали.
        Уильям сгреб его за плащ:
        — Довольно!
        — Пусть уходит!  — сказал Томас.
        — Командир…
        — Отпусти его!
        Уильям выпустил плащ, отступил.
        — Я не стану убивать своего брата!
        Какие бы условия ни предлагали Джастин и Мартин, Лесная Стража никогда не согласится на мир. Но перемирие — это отсрочка, возможность подготовиться как следует, на случай, если войска Орды и впрямь неподалеку.
        Сайфус на помосте среди поля почему-то молчал. Почему?
        Томас повернулся к Джастину:
        — Забирай его. Договаривайся о своем мире, но не жди, что мы согласимся на него. Если в лес явится хотя бы один Паршивый, мы доберемся до вас обоих и прольем вашу кровь.
        Рашель схватила его за руку. Ее била дрожь.
        Мартин надел капюшон и повернулся. На пути у него стоял Уильям.
        — Пропусти их, Уильям,  — приказал Томас. И повысил голос: — Этих двоих защищает мое слово. Пусть уйдут невредимыми из нашего леса. Кто тронет их, будет иметь дело со мной.
        Стражники расступились.
        Джастин и Мартин, знаменитый генерал Орды, которого на самом деле звали Иоханом, поднялись по склону и исчезли за деревьями.



        19

        Перед Томасом стоял человек, который тайно руководил распространением вируса. Толстый француз с жирными пальцами и сальными черными волосами. Выглядел он настолько самоуверенным и спокойным, что казалось, и перед надвигающимся ураганом стоял бы не моргнув глазом.
        Арман Фортье.
        Их усыпили — успела рассказать Моника. Пока он был без сознания, обоим сделали уколы. Лабораторию начали демонтировать, собираясь куда-то перевезти. Куда — ей узнать не удалось.
        Потом отключилась и она. И сколько времени прошло с тех пор, тоже оставалось неизвестным.
        Очнулись оба здесь, в комнате с каменными стенами без окон, с бильярдным столом и камином. Накрепко закованные в наручники, усаженные в деревянные кресла. Напротив — француз, за спиной у него Карлос. Моника — по-прежнему в светло-голубых брюках и блузке, Томас — в камуфляжном комбинезоне.
        Возможное местонахождение не вычислить. Когда их перевозили, Томас спал, и в комнате этой не было ничего такого, чего не встретишь в любой другой комнате мира. Сны он видел, скорей всего, лишь в течение первого часа после пытки, пока его еще не накачали наркотиком.
        И снилось ему разбирательство, бой с Джастином и Мартин — Йохан…
        — Американцы пытались вас освободить,  — хмыкнул Фортье и слегка покачал головой.  — Из очень надежного источника я знаю, что искали они не только антивирус. Им нужны вы. Похоже, всем нужны Томас Хантер и Моника де Рейзон.  — Он перевел взгляд на девушку.  — Вы, понятное дело, из-за формулы. Я мог бы вас убить и тем самым исключить риск того, что вас найдут. Но вам везет — у меня есть причины оставить вас в живых.  — Взгляд вернулся к Томасу: — А вот вы — загадка. Знаете то, чего знать не должны. Подарили нам штамм Рейзон и, по чистой случайности, антивирус — обе стороны этого полезнейшего оружия. Но на этом не остановились. Продолжаете узнавать — где мы находимся, в частности, и, возможно даже, что мы собираемся делать дальше. Ну и как я должен с вами поступить?
        Томас все не мог отделаться от воспоминаний о своем сне.
        Йохан. Выдающийся полководец Орды оказался Йоханом. Со шрамом на щеке. Вместе с Джастином он ушел договариваться с Кваронгом о мире — мире, который был каким-то образом сопряжен с предательством.
        Споров было множество. Яростных, горячих. И Стражники, и Совет — все осуждали Томаса за то, что он позволил Йохану уйти. Но разве мог он его убить? И разве Джастин не победил в разбирательстве? Теперь никто не имел права ему препятствовать.
        И празднование в тот вечер было не празднованием, а сплошной распрей — меж ликующими сторонниками Джастина, верившими, что ему и впрямь предназначено своим миром избавить их от Орды, и возмущенными последователями Элиона, полагавшими такие мысли изменническими.
        Заснуть Томасу удалось с трудом…
        — О чем вы думаете?  — спросил Фортье.
        Томас сосредоточил внимание на толстом французе. Этот со своим вирусом цели достигнет, однозначно. Так говорят исторические книги. Историю же изменить — дело, оказывается, вовсе не столь легкое, как он раньше надеялся. А то и вовсе невозможное. Ведь в исторических книгах может быть записано решительно все — и первый его сон о вирусе, и дальнейшие попытки обойти Свенсона, и даже эта встреча с Фортье. «Попытка Томаса Хантера освободить Монику де Рейзон провалилась, когда самолет, в котором он летел, был сбит над горой Циклоп…» — подумать только, если бы ему удалось выкрасть книги из шатра Кваронга, он прочел бы в них о своей собственной жизни! Но история, похоже, все-таки движется по тому пути, который описан, и если не каждый поворот этого пути, то уж конечный его пункт хорошо известен.
        Один вопрос остается — когда? Когда его, наконец, убьют? Когда умрет Моника? Когда немногие избранные получат антивирус? Когда примут свою страшную смерть остальные?
        — На ваши поиски было брошено около сотни самолетов,  — продолжал тем временем Фортье,  — с таким количеством электроники на борту, что Парижу энергии хватило бы на неделю. Они кружили над всем югом Тихого океана. Перекрыли воздушное сообщение между Индонезией и Францией. Мы, честно говоря, еле прорвались.  — Он усмехнулся.  — И не прорвались бы, если б я не предвидел такой возможности. Так что вы — не единственный, кто видит будущее. О, ваше видение от моего отличается, конечно, ибо основано на этом… этом даре, а не на превосходном дедуктивном мышлении. Тем не менее, могу поклясться, я тоже заглядываю в будущее и мне нравится то, что я там вижу. А вам?
        — Нет,  — ответил Томас.  — Мне не нравится.
        — Очень хорошо. Вы имеете право на собственное мнение. И вы откровенны, чего о себе я сказать не могу.
        Он отвернулся:
        — Я должен кое о чем спросить, Томас. Ответ вам известен, я знаю это, поскольку у меня есть уши в вашем правительстве. Я знаю, что президент не намерен на самом деле передавать нам оружие, которое в этот самый момент плывет по Атлантике. Но не знаю, как далеко он собирается со своим блефом зайти. А знать должен, чтобы вовремя принять соответствующие меры. Обменяться ракетами мы уже готовы. Вопрос в том, будут ли нас атаковать, и если будут, то когда?
        — Ядерное оружие он в ход не пустит,  — заверил Томас.
        — Не пустит? Вероятно, вы знаете своего президента хуже, чем я. Еще как пустит! И никакие сведения, вами выданные, итога шахматной партии не изменят; от них зависит лишь то, сколько людей должно умереть, чтобы приблизить этот итог.
        Фортье взглянул на часы.
        — Мы выступим во Франции открыто через три дня. За это время отправится в мир иной больше сотни недостаточно прогрессивных членов правительства. Китайская делегация дожидается встречи с президентом Гаэтаном; меня просили присутствовать на ней. Просочились слухи о ваших похождениях в Индонезии, произвели переполох. Нужно успокоить австралийцев, которые угрожают публичным выступлением. Кое-кто из наших военных командиров задает неправильные вопросы. Я — занятой человек, Томас. И мне пора. Разговор мы продолжим завтра. Надеюсь, к тому времени вы что-нибудь да вспомните.
        Он взглянул на Монику, попрощался с ней легким кивком и вышел из комнаты.
        Мысли у Томаса разбегались. Судя по услышанному от француза, мир и впрямь стремительно несся к печальному концу. Во снах же все еще продолжалось Собрание, и великий генерал Мартин оказался Йоханом, и у него был шрам…
        Мысль пресеклась. В этот момент Томас смотрел на Карлоса, который, открывая дверь, повернулся к нему в профиль.
        Шрам. На правой щеке. Кривой, полумесяцем, точь-в-точь как у Йохана.
        — Пошли,  — сказал Карлос.  — Не то еще что-нибудь вколю.
        Колоть их он на самом деле не собирался. Для этого пришлось бы слишком близко подойти к Томасу, чего делать не стоило. Ради собственной безопасности.
        Однако Томаса сейчас интересовало другое.
        Шрам.
        А вдруг догадки Рашели о связи между реальностями верны? Он — единственные ворота, но, если кто-то узнаёт о существовании обоих миров, те начинают воздействовать и на него тоже. Рашель в них поверила, и теперь, случись Монике порезаться, его жена просыпается с порезом. И если Монику убьют, Рашель тоже умрет.
        А умрет ли Моника, если умрет Рашель? Ведь ее он еще не убедил. Она не верит. И кровь ее не соприкасалась с его кровью.
        Что же все-таки связывает обе реальности — вера? Или его кровь?
        Возможно, и то и другое. Какой-то смысл в этом есть. Из реальности в реальность передаются жизнь, кровь, навыки, знания — это проверено неоднократно. Но каким образом?
        Через веру.
        Если кто-то, имеющий даже самую слабую веру, соприкасается с кровью Томаса, этого хватает для того, чтобы возникла связь со второй реальностью. Это все объясняет! И Рашель с Моникой вовсе не должны быть одним и тем же человеком.
        Самая лучшая теория из всех, какие приходили до сих пор ему в голову.
        — Прошу,  — сказал Карлос.  — Пошевеливайтесь.
        Но и в этой теории зияла дыра. Почему же он оставался самим собой в обеих реальностях, почему не делил своих переживаний с кем-то другим?
        Томас встал.
        — Имею кое-что сказать,  — заявил он.  — Не позовешь ли француза обратно?
        Карлос окинул его пристальным взглядом:
        — С этим придется повременить.
        — Он должен услышать это до своей встречи с китайцами.
        — Можешь передать через меня.
        — Речь о том, каким образом я узнал, где вы держите Монику. Ты ведь знал, что я приду, правда?
        Томас сделал несколько шагов, остановился в десяти футах от Карлоса. Моника осталась сидеть.
        — Ты мог бы выслеживать меня в Вашингтоне, но отправился в Индонезию и ждал там, потому что знал, что я найду это место,  — продолжил Томас.  — Так?
        — А при чем тут китайцы?
        — Китайцы как таковые ни при чем. Я сказал только, что он должен узнать это еще до встречи с ними.
        — Что — «это»?
        — То, что я сбегу раньше, чем он с ними встретится.
        Ничего он о будущем побеге не знал, ему лишь нужно было полностью завладеть вниманием Карлоса и сделать, таким образом, первый шаг.
        — Разве что стена рухнет,  — сказал Карлос.  — Я не дам тебе сбежать! И говорить не о чем.
        — Я и не говорю, что дашь. Но без твоего участия побег не обойдется. Я знаю это, потому что ты не такой, как они. Ты — верующий человек, следуешь воле Аллаха, и я тебя хорошо понимаю. Гораздо лучше, чем ты думаешь. Мы ведь раньше встречались.
        Карлос переступил с ноги на ногу:
        — Если ты так хорошо меня понимаешь, значит, понимаешь и то, что я не позволю управлять собой всякому глупцу, говорящему загадками.
        — Всякому — нет. Тем не менее, тобой управляют. Тебя обманывают. Поверь мне. Ты думаешь, Свенсон и Фортье, получив власть, позволят исламу процветать? Религия для них — враг. Они могут основать собственную религию и даже назвать ее исламом, но это будет совсем не тот ислам, который ты исповедуешь. И умрешь ты одним из первых — потому что знаешь слишком много, потому что слишком силен. Хуже врага и не представить — они понимают это. И ты должен понять.
        Карлос не ответил.
        — Тебя не интересует, как мы раньше встречались?  — спросил Томас.
        — Мы не встречались.
        — Ты просто не помнишь. Мы встречались в другой реальности. Той самой, где исторические книги. Там тебя зовут Йохан, ты — брат моей жены. И знаменитый генерал, причинивший мне и моей Лесной Страже куда больше бед, чем хотелось бы.
        Карлоса его откровение ни убедило, ни позабавило.
        — Ты жив до сих пор лишь благодаря своей черной магии,  — сказал он.  — Но встань мне поперек дороги снова — и я тебя убью. Смотрю, ты больше не исцеляешься на глазах.  — Он глянул на синяки и ссадины от наручников на запястьях Томаса.  — Значит, и умрешь на этот раз. Дай только повод, и я тут же проверю свою теорию.
        — Мой дар — черная магия? А может, это дар Эли… Божий дар? Да, в этой реальности я не служил Ему, но я многого не понимал, а теперь изменился. Прислушайся к самому себе. Ты выбран убивать из-за твоей веры в того, кого ты называешь Богом! Служишь двум демонам, которые убивают ради наживы. И думаешь, они позволят тебе жить?
        Карлос захлопал глазами.
        — Хочешь, я докажу тебе это, брат?
        — Не мели чушь.
        — Но ты же веришь, что я знаю то, чего не должен знать,  — сказал Томас.  — И поэтому ждал меня в Индонезии. Не сомневался, что я приду. Ты тоже веришь в реальность, которая лежит за пределами того, что видит глаз.
        Карлос должен понять. Для мусульманина такая вера естественна.
        Карлосу в тот момент хотелось его застрелить. Если бы не Свенсон и Фортье, увлекшиеся странным даром Хантера не на шутку, и застрелил бы, плюнув на приказ.
        «Тебя зовут Йохан, и мы братья»,  — заявил Томас. От этих слов у него даже голова заболела. Слышал ли кто когда подобный бред?
        Да. Его собственная мать. Она была суфием, практиковала мистическую любовь.
        И еще пророк Мухаммед.
        Хантер мог неверно толковать свои видения, а мог и впрямь видеть во сне других людей. Даже и его. Карлоса. Что бесило почему-то особенно сильно.
        А еще Томас был достаточно умен, чтобы этим бредом попытаться запутать Карлоса и отвлечь внимание. В наручниках он, конечно, и мечтать не мог его достать, не говоря уж о побеге. Но недооценивать парня не стоило.
        — Я подумаю над твоим предложением. А пока…
        — Я докажу,  — сказал Томас.  — Нанесу рану Йохану, не коснувшись тебя.
        Тут Карлос встревожился. Даже шея вспотела.
        — Ты веришь, что я могу это сделать? Веришь, что, исцелившись в другой реальности, я исцелюсь и в этой? И что, умерев там, умру и здесь? Помнишь, как ты в меня стрелял, Карлос? А ведь я жив. Там, в другой реальности, ты живешь тоже, и совсем недавно я схватился с тобой на Собрании. Поранил тебе горло своим мечом.
        — Не смеши! Заткнись сейчас же!
        Но от страха Карлос уже себя не помнил. Он слышал, как нечто подобное говорили другие мистики. Христиане. Уверяли, что, открыв глаза, человек может узреть другой мир. И какой-то частью своей души он верил в это. Всегда верил.
        — Веришь, Карлос? Конечно, веришь. И всегда верил.
        Он не сразу понял, что произошло, настолько гнев душил его. Просто почувствовал вдруг жжение. Как от пореза.
        Это не могло быть правдой. Но было — он это знал.
        Карлос тронул себя левой рукой за горло.


        Томас с изумлением увидел, как по горлу Карлоса потекла тоненькая струйка крови — как будто он и вправду ткнул туда мечом.
        Он ничего не делал. Но Карлос поверил его словам о Йохане. Поверил в достаточной степени для того, чтобы между реальностями случился прорыв. Какой из этих двух миров был сном, сейчас значения не имело. У Карлоса пошла кровь, потому что она все еще шла у Йохана!
        Тот поднес руку к горлу, нащупал ранку, отдернул пальцы — в крови. Выпучил глаза, потрясенный и зачарованный.
        И Томас начал действовать. Два шага, прыжок. Ударил Карлоса ногой прежде, чем тот оторвал взгляд от своей руки.
        Карлос и собраться не успел, чтобы отразить удар. Рухнул как подкошенный.
        Томас приземлился на ноги, быстро развернулся. Моника вытаращила глаза, изумленная таким поворотом событий. Затем вскочила и бросилась к нему.
        — Скорее! Ключи в правом кармане!  — выпалила она.  — Я видела, как он их туда прятал!
        Томас присел возле Карлоса, пошарил у него в кармане, вытащил ключи.
        — Повернись спиной. Живее!
        От наручников они освободились за несколько секунд. Запястья у Моники тоже были стерты до крови. Но сейчас ей было не до этого.
        — Что дальше?
        — Ты в порядке?
        — Я свободна, и это главное.
        — Хорошо. Не отходи от меня далеко,  — сказал Томас.
        Она посмотрела на Карлоса. Без сознания. Из ранки на шее сочится кровь.
        — Что это было?
        — Потом. Побежали!
        В коридоре за дверью никого не оказалось. Они поспешили к лестнице в конце его и уже собирались подняться, когда Томас вдруг передумал. В большое окно возле лестницы лился солнечный свет. Оно было не заперто.
        Подтолкнув к нему Монику, он подтянулся, открыл окно, забрался между рам. Выглянул, никакой охраны не увидел и повернулся к Монике. Прошептал:
        — Прыгай. Подтяну.
        Она схватилась за его руку, он легко вздернул ее кверху, поморщившись при мысли о том, как, должно быть, болят ее запястья. Помог ей вскарабкаться на подоконник. С того момента, как он ударил Карлоса, прошло меньше трех минут.
        Моника высунулась посмотреть.
        — Мы где-то за городом,  — прошептала.  — На ферме.
        Несколько больших сараев неподалеку, дорога, ведущая в лес. Солнце, клонящееся к закату.
        — Карлос скоро очнется. Нужно успеть убраться подальше от этой фермы.
        — Ладно. Бежим в лес.  — Томас окинул взглядом ближайшие деревья.  — И не останавливаемся. Сможешь?
        — Смогу.
        Он в последний раз огляделся. Никого.
        Спрыгнул с окна наружу, помог спуститься Монике и понесся к лесу, проверяя на бегу, не отстает ли она. Вскоре их укрыли деревья, под ногами затрещали сучья, и зашуршала опавшая листва.
        Томас оглянулся. Погони не было. Пока.