Трон Знания. Книга 4 Такаббир Эль Кебади
        Трон Знания #4
        Продолжение истории о престолонаследнике великой державы, которому отец подарил нищую колонию, желая разбудить в сыне правителя.
        Такаббир Эль Кебади
        Трон знания
        Книга 4
        Моим дочерям посвящается
        Пролог
        Планету сотрясали природные катаклизмы. Рождались и умирали материки, появлялись и исчезали цивилизации. Лишь Краеугольные Земли и Лунная Твердь - два континента, два мира, столь непохожие, противоречивые - сохраняли свою историю, приспосабливаясь к капризному климату.
        В одном мире ценились титулы и знатная кровь, в другом почитались вековые традиции. Один мир стремился к богатству и власти, второй мир принадлежал религии. Краеугольные Земли плели интриги, строили заговоры, разрабатывали и совершенствовали методы ненасильственной борьбы. Лунная Твердь превращалась в монолит: здесь Бог один и вера одна, и государства одно за другим становились частями целого.
        Полтора года назад в Краеугольных Землях разразился скандал: правитель Грасс-Дэмора Адэр Карро назначил старшим советником девушку из низшего сословия. Противостояние с титулованным обществом поставило Адэра перед выбором: либо отставка плебейки, либо полная изоляция его нищей страны. Пока он искал выход из экономического и финансового коллапса, государство билось в затянувшихся предсмертных судорогах.
        Судьба оказалась благосклонна к поборникам высокородных принципов и идей. По воле судьбы советчице Адэра предстояло короновать хазира Ракшады - правителя сверхдержавы Лунной Тверди. Вместе с ней была вынуждена ехать титулованная дворянка, которой выпала честь стать супругой владыки заморской страны.
        Альхарa провёл Малику и Галисию в каюту, расположенную в трюме корабля. От белых пластиковых стен и потолка веяло холодом. В передней стене находилась ещё одна дверь. Возле неё, уткнувшись лбом в дощатый пол, лежала темноволосая женщина. Длинное платье цвета грозового неба повторяло изгибы стройного тела.
        Указывая на незнакомку, Альхара обратился к Малике на шайдире:
        - Это Кенеш, твоя служанка. Она исполнит любое твоё желание и сделает всё, чтобы долгий путь не ввёл тебя в уныние.
        - На её голове нет накидки, - заметила Малика, рассматривая десятки тугих косичек, удивительным способом перекрученных и закреплённых на затылке женщины.
        - В её возрасте чаруш не носят, - ответил Альхара и понизил тон: - Дальше идти мне нельзя. Корабль - плавучая территория страны, под чьим флагом он идёт. Здесь действуют законы Ракшады.
        Малика посмотрела на воина. В свете матовых лампочек переливались влажные смоляные волосы, стянутые в конский хвост. На обнажённом шоколадном торсе блестели капли воды. Татуировки на руках и плечах выглядели выпуклыми - как змеи на поверхности моря.
        Малика невольно поёжилась. Пока они добирались до корабля, она изрядно замёрзла. Ракшад, стоя на носу лодки, похоже, не чувствовал ни студёного ветра, ни ледяных брызг и этим напомнил ей Иштара.
        - Ты мог бы проявить уважение к будущей жене своего правителя и говорить на слоте, - произнесла Галисия, вздёрнув подбородок.
        Малика покосилась на Альхару. Говорить на едином языке Краеугольных Земель он не будет. Если этот корабль - уже Ракшада, иного языка, кроме шайдира, они с Галисией не услышат. Даже послы и дипломаты других стран за стенами своих консульств и представительств вынуждены общаться на шайдире, в противном случае их просто не замечают: как будто их нет, как будто они - скопление грязного воздуха, которое надо обойти стороной.
        - Захочешь меня увидеть, постучи, - сказал Альхара, похлопав ладонью по стене сбоку двери. И перед тем как удалиться, добавил шёпотом: - Не забывай о своём положении, шабира.
        - Невежа, - буркнула Галисия, услышав щелчок дверной ручки.
        - Разувайтесь, маркиза, - промолвила Малика и, поглядывая на неподвижную служанку, принялась расшнуровывать ботинки.
        В потяжелевшем от морской влаги плаще наклоняться было неудобно, однако крючков на стене или шкафа для одежды в каюте не оказалось.
        - Они забыли принести чемоданы и коробки, - недовольно проговорила Галисия. - Там все мои туфли.
        - В жилых комнатах ракшады ходят босиком.
        - Я не ракшадка.
        - Сейчас неважно, кто вы.
        - Ну уж нет! - возмутилась Галисия, наблюдая, как Малика снимает чулки. - Я не ракшадка и не плебейка.
        - Вы же не хотите, чтобы вам отрубили пальцы на ногах.
        - Что ты мелешь?
        - Я вас предупредила.
        Галисия со вздохом принялась расстёгивать сапожки:
        - Почему нас поселили в подвале?
        - Это трюм, - объяснила Малика.
        - На верхнем этаже…
        - На верхней палубе.
        - …я видела комнаты.
        - Каюты.
        - Хватит меня поправлять, - разозлилась Галисия. - Мне всё равно, как они называются. А ты могла бы помочь мне разуться.
        В другое время Малика переступила бы через себя и выполнила просьбу знатной дамы. Но для безмолвной служанки она дева-вестница и стоит ступенью ниже правителя Ракшады. Ей нельзя терять лицо.
        - В трюме не так чувствуется качка, поэтому мы здесь. И больше никогда не повышайте на меня голос, - сказала Малика и поправила на груди цепь с кулоном в виде головы тигра. - Кенеш! Я недостаточно хорошо знаю ваш язык, и если неправильно скажу какое-то слово, прошу меня поправить.
        Служанка встала на четвереньки, подползла к Малике и прижала к изгибу её стоп горячие ладони. Малика окинула взглядом покатые плечи и гибкую спину, тонкую талию и округлые бёдра. Альхара сказал: «В её возрасте чаруш не носят…» Ракшадки закрывают лица с тринадцати лет. Значит, перед ней девочка-подросток. До чего же ладная у неё фигурка…
        Кенеш подняла голову, и нарисованный воображением образ юной прелестницы вмиг испарился. Это была темнокожая старая женщина: утратившие упругость щёки и подбородок, увядшие губы, на лбу глубокие морщины.
        - Для меня большая честь служить шабире, - произнесла нараспев Кенеш и обхватила руками лодыжки Малики. - Идём, шабира. Я приготовлю тебе горячую ванну.
        Раболепная поза и беззастенчивые прикосновения вызвали волну неприязни к старухе. Борясь с желанием оттолкнуть её, Малика всматривалась в оливковые глаза, но не видела в них ничего, кроме искреннего обожания.
        Галисия стянула с шеи шарф:
        - Что это с ней?
        - Снимите чулки, маркиза, - велела Малика и жестом приказала Кенеш подняться.
        Старуха провела их во вторую каюту, которая оказалась намного больше. Стены и потолок обиты серебристым шёлком с узором из вьющихся растений. Огромный бледно-зелёный ковёр напоминал лужайку, покрытую инеем. В углах возвышались сундуки. Убранство каюты довершали парчовые подушки разных размеров и формы.
        Кенеш забрала у Малики плащ и скрылась за боковой дверью.
        - Ковёр тёплый, - вымолвила Галисия и кинулась к круглому окну. - Малика! Посмотри! Дворец Зервана… - И вдруг всхлипнув, прижалась носом к стеклу. - Прощай…
        Малика привалилась к стене, тёплой, как и пол. Она не будет смотреть в окно. Ей не с кем прощаться - её никто не провожает.
        Тишину нарушали причитания Галисии: «Я забыла мою любимую книжку. И альбом забыла, и расчёску. Теперь всё это выбросят. Ты вернёшься, а я нет. Я больше никогда не войду в свою беседку…»
        Боковая дверь приоткрылась и впустила в каюту шум воды и сладкий, насыщенный аромат. Запах детства. Милый, добрый Мун всегда начинал обход замка с кухни и частенько приносил Малике свежеиспечённые булочки, посыпанные ванильным сахаром. Рано утром аппетит не желал просыпаться, и Малика прятала лакомство под подушку, чтобы не обидеть старика. Но он нашёл её тайник. Булочки исчезли, а запах ванили остался в памяти.
        - Ванна готова, шабира, - донёсся шипящий голос старухи.
        - Что она сказала? - спросила Галисия.
        - Сказала, что приготовила ванну, - ответила Малика. И не смогла из себя выдавить: «Только не вам, а мне».
        Расстёгивая пуговицы на пальто, Галисия оглядела каюту:
        - Здесь нет мебели. На чем я буду сидеть?
        - На подушках.
        - А спать?
        - На полу.
        - Есть мы будем тоже на полу? Только не говори, что у них нет столов и они едят руками.
        От ужасной мысли бросило в пот. Малика выбежала в смежную комнату. Стук в стену получился звонким, чётким, как в тонкую перегородку. Ботинок возле двери не оказалось, и Малика была вынуждена пританцовывать, чтобы ноги не примёрзли к полу.
        Альхара пришёл в дымчатом кожаном плаще без рукавов, но лучше бы явился босиком и понял, каково это - стоять на ледяных досках. А впрочем, ему, как и всем ракшадам, плевать на женщин.
        - Можно попросить тебя об одной услуге? - сказала Малика, стуча зубами.
        - Приказывай, шабира.
        - Я беспокоюсь о своих охранителях. Их зовут Мебо, Драго и Луга. Они хорошие люди, но совершенно не знают ваших законов. Я не хочу, чтобы они попали впросак. Поговори с ними. Расскажи им, что можно делать, а чего нельзя.
        - Они знают шайдир?
        Трясясь в ознобе, Малика обхватила себя за плечи:
        - Нет.
        - Они не поймут.
        - Сделай для них исключение. Ради меня. Пожалуйста.
        - Нам с тобой нельзя нарушать законы.
        - Приведи их ко мне.
        Альхара с укоризненным видом покачал головой:
        - Шабира…
        - Отведи меня к моим людям.
        Плотно сжатые тёмные губы послужили ответом.
        Глядя в глаза цвета гнилой вишни, Малика прикрикнула:
        - Отойди с дороги!
        Альхара недовольно вздохнул:
        - Принесу ручку и бумагу. Ты напишешь всё, что надо. Так подойдёт?
        - Только быстро!
        Вернувшись в каюту, Малика примостилась возле сундука. Вытащила из картонной папки лист и ручку. Из-за приоткрытой двери слышалось пение Галисии, похожее на мурлыканье довольной кошки.
        - Её бросят в море, - сказала Кенеш, сидя возле порога.
        - Кого? - спросила Малика, лихорадочно соображая, знание каких законов потребуется охранителям на корабле.
        - Твою служанку, шабира.
        - За что?
        - Она залезла в твою ванну.
        Малика посмотрела через плечо:
        - Где же ей мыться?
        - В ванне, но после тебя. - Старуха встала на четвереньки, подползла к сундуку. - Надо выгнать её в коридор. Моряки знают, что с такими делать.
        - Она будущая жена хазира. Тебе не говорили?
        - Нет.
        - Странно, - произнесла Малика и склонилась над листом.
        С горем пополам написала письмо, вручила его Альхаре и направилась в ванную. Пришло время поговорить с дворянкой начистоту.
        Галисия лежала в густой пене, закрыв глаза, и наслаждалась теплом и ванильным ароматом. Белокурые локоны намокли и прилипли к округлённым плечам. Полная грудь, прикрытая пеной как кружевами, медленно приподнималась и опускалась.
        Малика присела на краешек ванны. Если бы наивная дворянка не поехала в Ракшаду, если бы охранители остались в Грасс-Дэморе, она бы сейчас грелась в горячей воде и думала только о себе. Потом зарылась бы в подушки, проспала всю дорогу и явилась к Иштару отдохнувшая, готовая к неизведанной жизни.
        Но нет… Её сердце бьётся в груди как мотылёк в раскалённом плафоне, от страха перед неизвестностью в жилах свёртывается кровь. Так будет две недели, потом ещё полгода, а потом она отправится домой, если доживёт. Перед Адэром предстанет изнурённая женщина, которую он вряд ли пожелает видеть рядом с собой. Остаток никчёмной жизни она проведёт, закрывшись в комнатке Муна.
        - Всё зависит от вас, - сказала Малика.
        Галисия приподняла веки и вновь опустила:
        - О чём ты?
        - Если вы прислушаетесь к моим советам, я смогу вернуть вас домой.
        - Я не хочу домой. Я хочу к Иштару. - Галисия лениво погладила белые бортики. - За что он подарил тебе корабль?
        - Мы с ним поспорили, и он проиграл.
        - Поддался, - прозвучал вялый голос. - Иштар баснословно богат, но нельзя кому ни попадя раздаривать корабли. Я попрошу его больше не спорить.
        - Почему вы согласились поехать?
        - Разве от счастья отказываются?
        - Вы с такой лёгкостью всё бросили.
        - А что я бросила? Монастырь? - Галисия с удивлением посмотрела на Малику. - Адэр тебе не сказал? Скрыл, значит. Он забрал меня из монастыря.
        Запрокинув голову, звонко рассмеялась:
        - Подумать только, пять дней назад я готовилась к постригу. А теперь я будущая правительница самой большой страны в мире. - Поднялась на ноги. - Подай мне халат.
        Малика сняла с настенного крючка халат, накинула Галисии на плечи:
        - Не хочу вас расстраивать, но я не ваша служанка. И прислуживать вам не буду.
        - Вот как… - Галисия резким движением затянула поясок. - В таком случае, зачем ты едешь в Ракшаду?
        - Короновать Иштара.
        - Правда? Это он так решил?
        - Мы решили.
        Едва Малика и Галисия вышли из ванной, как Кенеш принялась наводить там порядок.
        - Потешная старуха, - усмехнулась Галисия и опустилась на подушку. - Скажи ей, чтобы принесла мои чемоданы.
        - Она не будет выполнять ваши приказы.
        - Тогда ты принеси.
        - И я не буду.
        Галисия развела руки:
        - Я не могу в таком виде отправиться на поиски.
        - Нам нельзя выходить из каюты.
        - Я будущая правительница…
        - Хватит! - перебила Малика. - Правителя в Ракшаде называют хазир, а для его жены даже названия нет. Это вам о чём-то говорит?
        Открыла один сундук: простыни и пледы. Открыла второй сундук: одежда. Разложила на полу и подушках нижнее бельё - кружевное, атласное, шёлковое.
        - Какая красота… - выдохнула Галисия.
        Малика вытащила из сундука несколько платьев прямого покроя: ровные рукава, глухой ворот, ряд пуговиц до талии.
        - Это кому? - поинтересовалась Галисия.
        - Нам.
        - У меня есть платья. Они в чемоданах. А в таких даже прачки не ходят.
        - Так одеваются женщины в Ракшаде.
        - Я не в Ракшаде!
        Малика изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
        - В Ракшаде, Галисия.
        - Нам плыть до неё почти три недели.
        - Вы учились в университете?
        Галисия хмыкнула:
        - Училась. В отличие от тебя.
        - Неужели вам не говорили, что корабль - это плавучая территория страны? Поднят флаг Ракшады - значит, мы в Ракшаде, и законы здесь ракшадские.
        - Ты хочешь меня запугать. - Галисия вскочила. - А знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты мне завидуешь. Иштар был рядом с тобой, а ты его упустила. Знаешь, почему он выбрал меня? Потому что ему нужна достойная женщина, а не выскочка из черни.
        Она походила на разъярённую русалку. Из небесно-голубых глаз вылетали искры, рот изогнулся ржавым гвоздём, мокрые волосы прилипли к пылающим щекам. Фигура, закутанная в белую махру, тряслась от напряжения.
        Малика смотрела в пышущее злобой лицо и понимала: до Галисии сейчас не достучаться.
        Выручила Кенеш: позвала в ванную. Пока Малика, греясь в горячей воде, размышляла, как открыть Галисии глаза на правду и заставить её думать, старуха помассировала ей ноги и руки, вымыла волосы.
        Надев халат, Малика покосилась на своё платье, которое ей больше не придётся носить. Она постарается соблюдать традиции Ракшады, пока они не ущемляют её достоинство.
        Развалившись на подушках, Галисия наблюдала, как Малика прикладывает к себе то одно платье, то другое. Наконец она остановила выбор на тёмно-сером с чёрными пуговицами. Цвет привычный, длина до пола, ширина позволяет сидеть и лежать. Малика быстро переоделась и, раскинув руки, покружилась.
        - Ты похожа на мешок, - бросила Галисия.
        - Тем интереснее, что под мешком.
        - Кому?
        - Мужчинам.
        Галисия фыркнула и отвернулась.
        Вскоре Кенеш принесла большое серебряное блюдо, накрытое салфеткой. Установила его на плоскую подушку:
        - Шабира, пора обедать. - И привычно расположилась возле двери.
        - Галисия, обед, - в свою очередь произнесла Малика.
        Галисия уселась перед блюдом, убрала салфетку:
        - Что это? - С брезгливым видом ткнула пальцем в небольшой сморщенный шарик тёмно-коричневого цвета. - Фрукты или овощи?
        - Еду берите только правой рукой, - предупредила Малика.
        - Кто придумал эти бестолковые правила?
        - Неважно. Если не хотите, чтобы Кенеш выволокла вас за волосы в коридор, а ракшады сломали вам пальцы, всё, что вы отправляете в рот - будь то конфета, хлеб или мясо, - берите правой рукой.
        Галисия взяла плод, показала старухе:
        - Как это называется?
        - Шудах, - ответила Кенеш.
        - Шудах, - повторила Галисия и взяла нечто похожее на огурец. - А этот?
        - Шудах.
        - Тоже шудах? - Галисия повертела «огурец», положила на блюдо и взяла плод, покрытый бархатистой розовой шкуркой. - А этот?
        - Шудах.
        Галисия перебирала один плод за другим, а Кенеш произносила одно и то же слово. Наблюдая за ними, Малика крутила пуговицу на лифе платья.
        - У них такой маленький словарный запас? - удивилась Галисия и надкусила сморщенный шарик. - Вкусно. Не знаю, с чем сравнить, но вкусно. - Посмотрела на Малику с подозрением. - Это не едят?
        - Едят.
        Галисия нахмурилась:
        - Как переводится «шудах»?
        - Вам не понравится перевод.
        - Говори!
        Бросив взгляд на старуху, Малика прокашлялась:
        - Ешь молча.
        Галисия вспыхнула:
        - Что ты сказала?
        - У них каждое слово обозначает два наших. Шудах - ешь молча, шудиль - ешь быстро, шуром - ешь аккуратно, или по-нашему - не чавкай.
        Галисия швырнула плод на блюдо:
        - Она издевается надо мной. Они все издеваются, и ты туда же. Я всё расскажу Иштару. Они поплатятся за дерзость.
        - Маркиза! - крикнула Малика.
        Галисия вскочила, затопала ногами как капризный, избалованный ребёнок:
        - Не смей на меня орать! Никогда! Ты слышишь?
        - Довольно! Вместо того чтобы читать письма Иштара, лучше бы прочли историю Ракшады. Куда вы едете? Вы знаете, что вас ожидает?
        - Знаю. В отличие от тебя.
        - У брата Иштара был самый большой за всю историю Ракшады кубарат.
        - Это что?
        - Гарем.
        - Я читала о гаремах. - Галисия потёрла лоб. - Разве их не отменили?
        - Переименовали.
        - Сколько было у него наложниц?
        - Кубар. Почти семь тысяч.
        - Семь тысяч, - эхом повторила Галисия.
        - Из них только троих он звал к себе дважды.
        - Семь тысяч… - вновь прошептала Галисия. - Сколько у хазира жён?
        - Одна. Притом не обязательно знатного рода. Хазиры нередко выбирают жену из кубар. Поэтому, когда в семье рождается девочка, бедняки закатывают пир. Через тринадцать лет они смогут продать её и, если повезёт, разбогатеть.
        - Я читала… в романе… - Галисия без сил опустилась на подушку. - В гареме их учат премудростям обольщения.
        - Таких тонкостей я не знаю.
        Галисия уронила руки на колени:
        - У Иштара есть гарем?
        - У каждого мужчины есть кубарат. И называйте правильно. Ку-ба-рат. Запомнили?
        - Семь тысяч… - повторила Галисия, чуть не плача.
        - Жизнь не предупреждает нас, что завтра или послезавтра наступит тяжёлый день, - произнесла Малика, с сочувствием глядя на дворянку. - Нам предстоит пережить много тяжёлых дней. Надо подготовиться к ним и встретить их с достоинством.
        Галисия сменила шёлковый наряд на платье из грубой ткани, сама готовила себе ванну, быстро ела и перебиралась на ложе из подушек. Она молчала, а Малика не знала, как завести разговор. Любое неосторожное слово могло сломить женщину окончательно.
        - Кенеш, расскажи о шабирах, - попросила Малика, надеясь отвлечься от неприятных мыслей. - Какими они были? Как одевались.
        Старуха вытащила из сундука книгу и принялась перелистывать страницы:
        - Ракшада стала шабирой пять тысяч лет назад. Джурия - три тысячи лет назад. Ракшаду мало рисовали. В те времена было не до рисунков. А портретов Джурии много. Картины хранятся на Острове Шабир. Ты обязательно там побываешь. Вместе с хазиром. - Кенеш положила раскрытую книгу Малике на колени. - Читать по-нашему умеешь?
        - Нет, - призналась Малика и посмотрела на рисунок.
        Темнокожий мужчина с татуировками на висках держал за руку женщину. На её голове сверкал обруч, словно сотканный из паутины. Каштановые волосы обрамляли смуглое лицо. Нижнюю половину лица закрывала ткань, и на Малику взирали карие миндалевидные глаза.
        Осанка, взгляд, постановка головы мужчины были наполнены чувством собственного превосходства. Его прикосновение к ладони спутницы было нежным, трепетным. Художник виртуозно передал трогательность сцены - в тёплых красках неба, в мягких тонах солнца. От бескрайней бледно-жёлтой пустыни и одинокого дерева с листьями-монетками веяло едва ощутимым томлением природы.
        - Это Ракшада, - вымолвила Кенеш с придыханием.
        - Её лицо закрыто наполовину, - сказала Малика.
        - Тогда не было чаруш. Ракшада закрывала лицо, когда с пустынь дул ветер. А так ходила, как я сейчас хожу. Чаруш стали носить при Джурие. Джурия - непревзойдённая красавица. Её лицо ты увидишь на Острове Шабир. Переверни страницу.
        По морю в свете огромной луны плывёт лодка. В лодке двое: он и она. Женщина в чёрном платье и в чёрной чаруш указывает на звёздное небо. Мужчина с улыбкой смотрит на спутницу. На голове женщины такой же обруч, как на Ракшаде. Ещё один обруч на шее.
        - Это Джурия, - проговорила Кенеш.
        Малика содрогнулась:
        - Я должна буду ходить в чёрном?
        - Чёрное носят жёны хазиров.
        - Что у неё на шее?
        - Зажим. Он не позволяет ветру поднимать чаруш. Песок в глаза не задувает, и пыль в рот не попадает, - ответила Кенеш и вернулась на своё место возле двери.
        - Может, они умеют любить? - произнесла Малика на слоте. - Галисия, не хотите посмотреть? Тут нарисованы жёны хазиров.
        Галисия долго разглядывала картинки. Наконец спросила:
        - Я буду ходить в такой же тряпке?
        Малика тяжело вздохнула:
        - Думаю, да. И я тоже.
        - И меня никто не увидит?
        - Только Иштар… если захочет.
        - Я тут подумала… - Галисия подняла голову; у Малики перехватило дыхание от глубины её глаз. - Мне с Адэром тоже было нелегко.
        - Галисия, не надо…
        - Надо! - Она сжала Малике руку. - Я привыкла быть не единственной. Мужчины рождены предавать.
        - А женщины?
        - В этом мире от женщин требуют многого, а мужчины поступают, как им угодно, и за это их никто не осуждает. Иштар не виноват, что мир сделал его таким. Я привыкну к его изменам. Это не так сложно. Просто рядом с любимым надо забывать обо всех. Есть он и только он, а всё остальное преходяще.
        Малика добрую половину ночи пролежала, глядя на маленькую лампочку над дверями и повторяя: «Всё остальное преходяще». Но стоило ей провалиться в сон, как раздался скрежет металла. Малика и Галисия бросились к окну. Темно, ничего не видно: ни моря, ни неба, ни звёзд. Только отблеск лампочки на стекле. На все вопросы Кенеш пожимала плечами.
        Утро не пришло с восходом солнца: вроде бы пора вставать, а в каюте царит полумрак. Галисия ворочалась на подушках и надсадно вздыхала. Из-за боковой двери доносился шум воды - Кенеш готовила ванну.
        Малика не выдержала. Включила верхний свет и приблизилась к окну. Вид закрывала железная стена. Судя по заклёпкам на обшивке, это был борт другого корабля. Слишком близко… Того и гляди на входе в волну корабли столкнутся. Успокаивала мысль, что они с Галисией не одни. Вокруг ракшады - самые лучшие в мире мореплаватели.
        После завтрака, пока Галисия сооружала у себя на голове причёску, Малика написала охранителям очередное послание. Стуком в стену, вызвала Альхару:
        - Как они?
        - Все женщины такие… - Ракшад поджал губы, явно подбирая слова.
        - Желание ухаживать и заботиться заложено в женщинах природой.
        - Твои люди - не грудные дети. Они мужчины.
        - Дети слушаются, а мужчины лезут куда не следует. - Малика дала Альхаре письмо. - Что произошло ночью? Стоял такой грохот, а теперь за окном стена, и ничего не видно.
        - Мы сцепили три корабля железными балками. Наш корабль посередине.
        - Зачем?
        - Хазир сказал, что ты плохо переносишь качку.
        Малика прижала руку к груди: сердце прыгало как мячик. Такое с ней было, в Лайдаре, когда Иштар на глазах у ветонов и ориентов преклонил перед ней колено. Адэр потом говорил, что Иштар преследовал свои мерзкие цели. Она надеялась, а теперь знает точно: у хазира Ракшады есть другая сторона, которую он уже выставляет напоказ, но никто эту сторону не видит.
        Вернувшись в каюту, Малика достала из сундука книжки:
        - Кенеш, научи меня читать. - И посмотрела на Галисию.
        Дворянка сделала вид, что не заметила приглашения. А когда зазвучал голос старухи, вдруг передумала: придвинула подушку и, подобрав подол платья, села рядом с Маликой.
        Глава 2
        Тишину нарушил стук в дверь. На пороге кабинета возник секретарь:
        - Советники в сборе, мой правитель.
        За два неполных года Гюст почти не изменился: торчащее брюшко, покатые, как у женщины, плечи, и только взгляд - прежде цепкий - стал сонным. В Тезаре секретарь престолонаследника вёл насыщенную событиями жизнь. В Грасс-Дэморе влачил свои дни в одиночестве: ни придворных, ни сплетен, ни интриг. Тут любой бы скис.
        Адэр поднялся из-за стола. Застегнув пиджак, повернулся к окну. Тяжёлое небо, казалось, поглотило солнце навечно. Море будто окаменело: тёмная гладь до размытого горизонта. Если подойти к окну поближе и посмотреть вдоль ветонского кряжа - можно увидеть белый корабль с золотой головой тигра на носу. Напоминание о хитрости и порядочности Иштара - странное сочетание качеств, которые, по идее, не могут сосуществовать.
        Широко зевнув, Парень сполз с дивана и уставился на хозяина. Адэр привык к моранде, как привыкают к собственной тени. Но обитателей замка зверь из долины Печали ввергал в ужас: мощные лапы, под короткой чёрной шерстью груда мышц, холка на уровне пояса рослого мужчины, большая голова, тупоносая морда и горящие кровавым пламенем глаза.
        Прихватив блокнот, Адэр устремился в зал Совета. Эхо шагов отскакивало от стен коридора и взмывало к потолку. В светильниках трепетали огоньки свечей, по окнам метались беспокойные блики. В некоторых странах балы и приёмы до сих пор проводят в духе старины: при свечах в канделябрах и в люстрах. Здесь же, в дворцовом комплексе Зервана, освещать замок по старинке вынуждала бедность: один генератор электроэнергии - для огромного здания, как капля в море, а десятки устройств были Адэру не по карману.
        Советники встретили правителя поклонами. Адэр занял место во главе стола и покосился на пустующее кресло. Если бы не беспочвенные обиды и непонятное упрямство Эйры, сейчас она сидела бы рядом, и, пряча под столом руки, крутила бы пуговицу на манжете рукава.
        Адэр заставил себя переключить внимание на Орэса Лаела. Старший советник изо всех сил старался выглядеть спокойным, но медленная речь выдавала волнение. Неудивительно: Орэс делился с соратниками приятными новостями - крайне редкое явление в стенах зала Совета.
        Эксперты наследного принца Толана ещё весной определились с местом для строительства города развлечений, однако дальше разговоров дело не пошло. Затея с мировым игорным центром превратилась в очередную утопию, и советники быстро потеряли к ней интерес. Осенью, когда Грасс-Дэмор наконец-то рассчитался с Росьяром за продовольствие, Толан вдруг подписал все бумаги и развил бурную деятельность. Люди, готовые трудиться в любых условиях и в любую погоду, со всей страны хлынули на стройку.
        Уровень безработицы снизился, недовольство народа пошло на спад. Принц, как и обещал, начал закупку строительных материалов в Грасс-Дэморе, и заводы заработали на полную мощность. Вдобавок ко всему семь держав изъявили желание возобновить поставку продуктов питания и медикаментов.
        Слушая Орэса, заседатели обменивались улыбками. Адэр с досадой всматривался в довольные лица. Они считают, что это их заслуга? Неужели не догадываются, почему «Мир без насилия» позволил отвергнутой стране сделать вдох?
        Закралось подозрение, что сегодня никто и не вспомнит о нерешённых задачах, не заговорит о трудностях близкой зимы, и заседание закончится на радостной ноте. Но нет…
        Мави Безбур, советник по финансовым вопросам, взял слово.
        - «ЮвелиБанк» полностью погасил долг за незаконно присвоенные драгоценные камни, - сообщил он приятную новость почему-то жёстким тоном.
        Советники зааплодировали. Взмахнув рукой, Безбур попросил тишины:
        - Чему радуетесь? Мы два года проводим политику «проедания». Хотите «проесть» и эти деньги? Не выйдет. Я намерен залатать хотя бы одну дыру в бюджете.
        - И выдадим населению продуктовые карточки, как в прошлом году? - возмутился советник по вопросам продовольствия. - Поставщики подняли цены в два раза. Транспортировка грузов подорожала. Без дотации государства нам не обойтись.
        - У нас не используется шестьдесят процентов земли, - проговорил советник по вопросам сельского хозяйства. - Если не ввести в оборот все земельные ресурсы, мы всегда будем зависеть от чьих-то цен.
        - Началась эпидемия гриппа, - подал голос Ярис Ларе, советник по вопросам медицины. - Нужны врачи, лекарства. Я обратился в международную организацию «Милосердие», но добровольцы не спешат сюда ехать. Они помнят, как прошлой зимой чернь кинулась грабить и мародёрствовать. Я не могу им гарантировать, что это не повторится.
        - Я тоже не могу гарантировать, - откликнулся советник по правоохранительным вопросам. - Пока мы не повысим стражам жалование, охранять порядок будет некому.
        - Мне целый год обещали: «Вот-вот построим рабочий посёлок. Вот-вот дадим машины для перевозки рабочих», - произнёс советник по вопросам разработки месторождений Анатан Гравель. - Когда же это «вот-вот» наступит?
        - Да подождите вы с посёлками, - осёк его кто-то.
        - Не-не-не… - затряс головой Анатан. - Так не пойдёт. Грасс-Дэмор держится на плаву благодаря приискам, а мои рабочие будут зимовать в холодных бараках. Вы считаете, это нормально?
        Адэр не сдержал улыбку. Раньше Анатан отмалчивался, и заседатели попросту не замечали жилистого человека с обветренным лицом и мозолистыми руками. И не понимали, за какие заслуги простолюдин оказался с ними за одним столом.
        - Где они жили до этого? - спросил советник по социальным вопросам.
        - Дома. На дорогу до приисков уходит два или три часа и столько же обратно. Пешком. А скоро грянут морозы. Я ввёл вахтовый график работы, но, боюсь, они скопом уйдут на строительство города.
        - Можно подумать, Толан поселит их в замки или выдаст им по машине.
        - Толан платит больше. - Анатан посмотрел на Адэра. - Зато дворяне продолжают богатеть. Чтобы вы не забрали у них земли и титулы, они открыли в Грасс-Дэморе мастерские по изготовлению табуреток, а сами живут на доходы из-за границы и в ус не дуют.
        - Богатеют храмы, - вставил Мави Безбур. - Я слышал фразу, от кого и где, не помню, но смысл такой: жизнь должна быть жестокой, чтобы люди не забывали о Боге. Святым отцам выгодно, когда вокруг всё рушится.
        - Наговариваете, - прозвучал голос Джиано, советника по религиозным вопросам.
        - Ладно, если бы просто богатели, - отозвался Ярис Ларе. - В одной религиозной общине умерли пять человек. Я направил туда бригаду врачей, а им не разрешили сделать детям прививки.
        Адэр нахмурился:
        - Почему?
        - Они считают, что болезнь - это наказание за грехи, и если Бог прощает - человек выздоравливает. А мы со своей хвалёной медициной идём против воли Бога.
        Джиано передёрнул плечами:
        - Уколов боятся не только верующие.
        Заседатели продолжали спорить. Адэр наблюдал за Виларом. Друг перестал быть другом и превратился в обузу, хотя обязанности советника по вопросам транспорта и связи исполнял исправно. Между крупными городами протянулись дороги, кое-где открылись почтовые отделения. Строительство телефонной станции близилось к концу. Видимо, маркиз Суан Бархат делился с сыном не только опытом, но и связями, которые иногда важнее денег.
        С недавних пор при виде безучастного лица Вилара и его погасших глаз Адэр испытывал непонятные угрызения совести. Он не увёл его женщину, хотя мог. Более того, попытался их помирить. И возможно, дал бы согласие на брак, если бы до этого дошло. Ну а в том, что Эйра отправилась в Ракшаду, вины Адэра нет.
        После заседания Гюст доложил о приходе маркиза Бархата. Адэр хотел отказать во встрече: ненужные вопросы и неискренние ответы только усугубят то мрачное, что таится в его голове. Но подавил неприязнь и велел впустить Вилара.
        Приятель - да, уже не друг, а приятель - уселся в уголке дивана и, закинув ногу на ногу, обвёл кабинет взглядом:
        - Никак не могу привыкнуть к свечам.
        Адэр понимал, что пустая фраза и нарочито раскованная поза - всего лишь попытка набраться смелости.
        Вилар тяжело вздохнул:
        - Я видел выражение твоего лица, когда заговорили о храмах.
        Адэр скрестил руки на груди:
        - Мне казалось, ты рассматривал своё отражение в столе.
        Вилар натянуто улыбнулся:
        - Помнишь, как эту позу называл преподаватель психологии?
        Адэр слегка приподнял скрещённые руки:
        - Эту? «Защитный барьер».
        - Значит, помнишь… Я не собираюсь тебя в чём-то убеждать.
        - Буду признателен.
        - Я лишь хочу уберечь тебя от ошибки.
        - Попробуй.
        Вилар усмехнулся:
        - Попробую. Что бы ты ни делал, тебе не удастся заручиться поддержкой здешних дворян. Они расчётливы и лживы. Простой люд не понимает твоих замыслов. А у тебя и замыслов нет, как их сплотить. Древние народы сидят в бывших резервациях, и никакая сила их оттуда не выгонит. Они привыкли. Им так удобно. И если ты затеешь войну с духовенством - останешься один. Советники не в счёт. Мы тебе нужны, чтобы было кого винить, когда дела плохи.
        - Ты так считаешь?
        - На заседании люди радовались успехам, а ты никому не сказал спасибо.
        - Человек, заслуживший моё спасибо, уехал.
        Вилар скривился:
        - Самое ужасное, что этого человека мог удержать только правитель, но он даже не пытался этого сделать.
        Адэр вжался в спинку кресла:
        - Правитель не посчитал нужным.
        Вилар поднялся, кивком указал на Парня, дремлющего возле камина:
        - Я рад, что у тебя остался хоть один друг.
        Адэр до глубокой ночи простоял возле окна. Где-то там, за непрозрачным стеклом, море. Где-то там далёкий горизонт, а за ним человек, который мог его уничтожить. И спасибо ему, что он понял это и уехал.
        Обогрев пола и стен отключили. Из вентиляционных отверстий тянуло приятной прохладой, но в каюте становилось всё жарче.
        Обмахиваясь папкой для бумаг, Малика корпела над книгами. В Грасс-Дэморе Альхара рассказывал ей о законах и учил её повседневным фразам, чтобы она могла общаться с Иштаром и слугами. На письмо и чтение не оставалось времени, и необходимости в этом не было. На коронации Малике предстояло произнести заклинание, составленное на древнем языке - его знают только жрецы. Они-то и будут проговаривать слова, а Малика повторять за ними, пока не запомнит. К государственным делам её не допустят. Переписываться на шайдире ей не с кем. А значит, забивать голову ненужными знаниями нет смысла. Но Малика постигала незнакомый алфавит, надеясь, что ей позволят посещать библиотеку в сезон штормов, когда ветер принесёт с пустыни песок, и на долгие два месяца Ракшада спрячется в жёлтой непроглядной мгле.
        Галисия быстро охладела к ракшадским книгам: слова непонятные, рисунков мало, у старухи противный голос, Малика слишком увлечена закорючками, которые назывались буквами, хотя на буквы совсем не походили.
        Выпросив у Малики несколько листов бумаги, дворянка целыми днями сидела перед сундуком, подогнув под себя ноги. Рассматривала узоры на стене, накручивая на палец белокурый локон. Иногда закрывала ладонями лицо и покачивалась взад-вперёд. Потом вдруг хваталась за ручку и начинала что-то выводить на бумаге. Писала письмо родителям? Или Адэру? Хотя нет… Ручка двигалась рывками, резко меняя направление. Малика догадалась: Галисия рисует.
        Кенеш притащила керамический кувшин. Повесив его на крючки, вбитые в стену, откинула крышку. Над узким горлышком заклубился ароматный дымок, словно сосуд был наполнен кипящим фруктовым нектаром.
        - Благовония, - пояснила Кенеш, заметив взгляд Малики. С её разрешения достала из папки листы бумаги и принялась раскладывать их на ковре, сопровождая свои действия словами: - В Лунной Тверди сто семьдесят пустынь. Столько же ступенек к трону хазира. У каждой пустыни своё название: Восковая, Зелёная, Золотая, Медовая. - Похлопала маленькой ладонью по крайнему листу. - Здесь Живая Пустыня, здесь Ракшада.
        - Что она говорит? - поинтересовалась Галисия.
        Малика перевела слова старухи и от себя добавила:
        - Ракшада переводится: «Цветок в тени».
        - Столица Ракшады - Кеишраб.
        Малика вновь перевела:
        - Родник без дна.
        - В серёдке Лунной Тверди есть Чёрная Пустыня, - продолжила старуха. - Она очень-очень большая. Там живут трупники. Плохие люди. Они раскладывают мёртвых на песке, высушивают их на солнце, потом делают из них идолов. Поэтому в воздухе Чёрной Пустыни плавают ядовитые миазмы.
        Малика поймала на себе вопросительный взгляд Галисии:
        - Ничего интересного. Обычная география.
        Если к рассказу о кубарате добавить страшилки о мертвецах - у изнеженной дворянки снова сдадут нервы.
        Старуха разошлась не на шутку. Затараторила, водя над полом руками:
        - Откуда бы ветер ни дул, он разносит трупные миазмы по всей Тверди. Дует на север - миазмы летят над Восковой Пустыней. Дует на юг…
        - Какое это имеет отношение к благовониям? - не выдержала Малика.
        - Люди вдыхали ядовитые газы и умирали в муках. А потом великий человек придумал целебные смеси. Они дымят везде: на улицах и рынках, в домах и храмах.
        Теперь ясно, почему в Ракшаде так пекутся о чистоплотности. Особое внимание уделяется рукам. Еду берут правой рукой, которая считается чистой. Двери открывают левой. Деньги берут тоже левой рукой. Деньги нельзя класть в карман или на стол, только в кошёль. Левой рукой запрещается притрагиваться к лицу.
        Эти и другие законы были продиктованы инстинктом самосохранения. За тысячи лет они превратились в образ жизни, поэтому ракшады не думают о наказании: чтобы нарушить закон, надо сойти с ума и не осознавать, кто ты и где ты находишься. А иностранцам приходится туго.
        - Трупники глотают миазмы как живую воду и плодятся как песчаные мыши, - скороговоркой выпалила Кенеш, трижды поплевала на листок в центре и потопталась на нём.
        - У нас говорят: «Как кролики», - улыбнулась Малика.
        - Сколько у кроликов детёнышей? - поинтересовалась Кенеш.
        - Не знаю.
        - Шабира! Не говори: «Не знаю». Говори: «Не помню».
        - О чём она рассказывает? - встряла в разговор Галисия.
        - О песчаных мышах, - откликнулась Малика.
        Галисия скривилась:
        - Мерзость. Зачем ты это слушаешь? - И вновь занялась рисунком.
        - Ты не ответила, шабира. Сколько у кроликов детёнышей?
        - Не знаю.
        Кенеш свела брови. Малика захлопнула книгу. Хорошо, она скажет так, как хочет служанка. А говорили, что с шабирой никто не спорит…
        - Не помню.
        - А не помнишь, потому что шабира знает всё. Нужные знания вспоминает, а ненужные выбрасывает, - произнесла старуха и принялась собирать листы.
        Движения изящные, тело стройное, руки гибкие, шаги грациозные. Если не видеть лица - девушка, да и только.
        - Ты кубара?
        Кенеш на секунду замерла. Подняла последний лист:
        - Шабира всё знает.
        Галисия вскинула голову:
        - Ты сказала «кубара»?
        Сейчас для неё это наболевший вопрос.
        - Ты была в кубарате отца Иштара? - спросила Малика.
        - Да, - кивнула старуха, складывая листы в папку.
        - Сколько тебе лет?
        - Семьдесят четыре.
        - Ты всю жизнь провела во дворце.
        - Шестьдесят один год.
        - И никогда из него не выходила?
        - Это первый раз.
        - Что она говорит? - вновь спросила Галисия.
        - Ничего интересного, - ответила Малика и посмотрела на дымящийся кувшин. Если Кенеш притащила благовония, значит… - Мы уже в Ракшаде?
        - У берегов Лунной Тверди, - сказала старуха и отправилась мыть ванную.
        - Как ей удалось так сохраниться? - проговорила Галисия, отложив ручку. - Лицо древней бабки, фигура молодки.
        - Что вы рисуете? - вяло поинтересовалась Малика, разглядывая дымок над кувшином.
        Галисия подползла к ней, протянула рисунок.
        - Это я? - воскликнула Малика.
        Галисия смущённо улыбнулась:
        - Похожа?
        - Конечно, похожа. Где вы научились рисовать?
        - В художественной академии. Поэтому я не знала, что корабль - это плавучая территория страны. В художественной академии этому не учат.
        - Я тоже не знала. Мне сказал Альхара.
        - А хочешь, я нарисую…
        Малика замерла, боясь услышать продолжение.
        - Адэра, - произнесла Галисия.
        - Нет.
        - А Вилара?
        - Нет.
        Галисия пристроила папку на коленях, положила сверху чистый лист:
        - Ты занималась с Виларом любовью?
        - Любовью не занимаются. Любовью живут.
        - Ладно. Спрошу иначе: ты с ним спала?
        - Нет.
        - Глупая. - Галисия постучала ручкой по листу. - Или хитрая.
        Малика улеглась на подушки и отвернулась к стене.
        Утром их разбудил скрежет. Яркий свет ворвался в окно и овалом упал на ковёр - теперь ничто не загораживало солнце. Прильнув носами к стеклу, Малика и Галисия досадливо вздохнули: только море и небо.
        - Шабира! - проговорила Кенеш торжественно. - Альхара приглашает тебя на палубу, чтобы ты посмотрела на Ракшаду.
        - Что она сказала? - спросила Галисия, разглядывая чаек. - Я слышала: Ракшада. Мы уже приехали?
        - Почти, - ответила Малика, пытаясь сдержать дрожь.
        Кенеш вытащила из сундука несколько пар мягких туфель без задника и без каблука:
        - Примеряй, шабира.
        Малика бросила на старуху косой взгляд. Где она была со своими тапками, когда надо было бегать к Альхаре босиком и танцевать на ледяном полу? Но больше злилась на себя: почему не порылась во всех сундуках?
        Кенеш принялась развязывать мешочек из расшитой серебром ткани.
        - Малика! Корабли! Посмотри, сколько их! - воскликнула Галисия, прижимая растопыренные пальцы к окну. - И яхты! Как красиво…
        Кенеш достала из мешочка перламутровые покрывала и два ошейника: один серебряный, второй золотой.
        - Их обязательно надевать сейчас? - спросила Малика срывающимся от волнения голосом. - Как это носить?
        Кенеш накинула покрывало Галисии на голову; ткань окутала дворянку до талии. Надела ей на шею серебряный ошейник и защёлкнула замок:
        - Женщины снимают чаруш на ночь, когда остаются одни в своей комнате.
        - Я не хочу… - вскрикнула Галисия и попыталась расстегнуть зажим.
        Малика схватила её за руки. Сквозь переливчатую ткань она не видела лица - только контуры, зато чётко слышала хрипы.
        - Мне тяжело дышать…
        - Мы привыкнем, - произнесла Малика и повернулась к Кенеш.
        Старуха набросила на неё чаруш, заправила края под цепь с кулоном, застегнула на шее золотой зажим. И заняла место сбоку двери.
        Галисию трясло.
        - Ты говорила: «Встретить тяжёлые дни с достоинством…» Мы в ошейниках. Какое же это достоинство?
        - Успокойтесь, - прошептала Малика, поглаживая дворянку по спине.
        На рисунках зажим на шеях женщин выглядел оригинальным украшением, пока не очутился на собственной шее.
        - А если они пристегнут к ошейнику цепь?
        - Не пристегнут.
        В ожидании ракшада Малика и Галисия смотрели в окно и ничего не видели. Обеих терзали сомнения. Правильно ли поступила Малика, согласившись на это путешествие? Не обманулась ли в очередной раз Галисия, доверившись своему сердцу?
        Вскоре они прошли за Альхарой по коридору, поднялись по трапу и ступили на безлюдную палубу. Горячий ветер поднял края чаруш, всколыхнул подолы платьев.
        Солнце палило нещадно. На небе ни облачка. Белоснежные яхты слегка покачивались на волнах. Между стоявшими на рейде кораблями сновали буксиры и лодки, проплывали неповоротливые баржи. На берегу раскинулся огромный порт: множество строений и причалов, утопающих в знойной дымке.
        Альхара сказал, что на время захода корабля в порт шабире и её спутнице необходимо покинуть палубу. Ступив в каюту, Малика повернулась к Галисии. Чаруш скрывала не только лицо дворянки, но и прятала её чувства. И лишь дрожь сцепленных на животе пальцев выдавала непомерное волнение.
        - Галисия…
        Пальцы затряслись ещё сильнее.
        - Вы знаете, что такое маскарад? - Малика, из последних сил придала голосу ровное звучание. - Представьте, что мы приехали на бал-маскарад. Скоро наступит день, когда мы снова взойдём на корабль и вернёмся домой.
        - Ракшада поглотит меня и не отпустит, - послышался ломкий голос.
        Малика взяла Галисию за руки:
        - Я обещаю вам, что верну вас в родительский дом, если вы пожелаете. Если я не смогу этого сделать, я останусь с вами.
        - Ты меня не бросишь?
        - Не брошу, - сказала Малика и, испугавшись, что ей на самом деле придётся сдержать обещание, выпустила руки Галисии.
        - Шабира! - прозвучал голос Альхары. - Ракшада ждёт тебя.
        Глава 3
        На палубе возвышались два паланкина. Один драпирован красным атласом, стенки окаймлены золотистой бахромой, полог утяжелён золотыми кольцами. Второй - из зелёного атласа без каких-либо украшений. Возле них стояли обнажённые до пояса носильщики. О низком положении мужчин свидетельствовали короткие стрижки и татуировки на запястьях.
        Альхара указал Галисии и Кенеш на более скромные носилки. Поднял полог красного паланкина и - пока Малика усаживалась в креслице - шепнул: «Твоих людей поселят в доме охраны». Носилки резко взмыли, вынудив Малику схватиться за подлокотники.
        В тканевые стены были вставлены куски мелкой сетки, служившие окнами. Малика прижалась к окошку лбом, надеясь увидеть хоть что-то. Сетка блестела, чаруш мешала, перед глазами клубился красный туман, и ужасно хотелось пить.
        Малика откинулась на спинку кресла. Чтобы выжить в этом мире, надо соблюдать унизительные законы. Но как их соблюдать, если сердце противится? Можно встать в позу и в результате умереть - без слёз и стенаний, с гордо поднятой головой. Но разве о такой смерти она мечтала? Бессмысленный итог неудавшейся жизни.
        Мун… несчастный старик… Сколько пройдёт безрадостных дней, пока он поймёт, что его девочка не вернётся? И что случится с наивной и доверчивой дворянкой? От внезапной мысли сердце превратилось в льдинку. Так вот зачем Иштар заманил Галисию в Ракшаду - с её помощью он собирается манипулировать шабирой. И стражи… Альхара ни словом, ни жестом не возразил против их поездки, хотя не раз говорил, что шабире охрана не нужна. Бoльшую часть времени она проведёт на женской половине дворца, куда мужчинам заходить возбраняется.
        Пока носильщики спускались по трапу, паланкин то наклонялся вперёд, то кренился и трясся, как на кочках. Малика боялась пошевелиться. Казалось, одно неосторожное движение и шаткая конструкция из ткани и яшмовых столбиков сложится как карточный домик. При вдохе чаруш прилипала к лицу, при выдохе пузырилась. От жары и нехватки воздуха кружилась голова и гудело в ушах.
        Наконец мягкое покачивание и неторопливый темп немного успокоили. Малика вновь придвинулась к окну. Носильщики покинули пристань и теперь шагали через рынок, расположенный на припортовой площади. Там и тут возвышались горы рулонов, мешков и ящиков. Продавцы в разноцветных штанах и рубахах без рукавов пронзительно кричали: «Ткани!.. Посуда!.. Чай!.. Мука!..» Люди несли на головах корзины, катили тележки, погоняли ишаков, гружённых тюками.
        Носилки поплыли по извилистым улицам, и опять вокруг одни мужчины - ни женщин, ни детей. Стены домов украшены орнаментами. В окнах витражи. Между домами глухие каменные заборы. Ракшады тщательно прячут личную жизнь. На перекрёстках стояли керамические кадки, над ними курился дымок, и в сетчатые окна паланкина просачивались запахи благовоний.
        Вскоре вид за окном изменился: улицы стали шире, архитектура домов причудливей. На смену орнаментам пришли рельефные скульптурные изображения: людей и рептилий, рыб и животных. Мимо носилок то и дело проезжали автомобили - на больших колёсах, с опущенным верхом, в салоне диваны, обитые парчой или бархатом. Иногда встречались всадники. Что за кони были у них! Изящные головы, широкие лбы, красиво изогнутые шеи. Верховые отличались от остальных ракшадов важной позой, количеством татуировок и причёской - длинные смоляные волосы были собраны на затылке в хвост. Коня мог себе позволить поистине богатый и влиятельный человек.
        Малика разглядывала барельефы на зданиях, и вдруг за окнами паланкина потянулись витражи, закреплённые в металлических рамах. Складывалось впечатление, что носильщики вошли в коридор. Свет лился сквозь разноцветные стёкла, окрашивая воздух в мягкие полутона.
        Сердце затрепетало: дорога приближается к концу. Платье прилипло к спине, ошейник врезался в горло. Малика не могла разжать пальцы; они словно прикипели к подлокотникам кресла. Если сейчас ей скажут выйти - без посторонней помощи она не поднимется.
        Шум города стал похож на шорох ветра. Или ветер на самом деле шуршит в кронах деревьев, спрятанных за витражами? И пересвист птиц, и журчание воды - это вовсе не чудится?
        Движение прекратилось. После короткой команды ножки носилок со стуком коснулись пола. Альхара откинул полог паланкина. Малика собрала всю силу воли, ступила на гранитные плиты, и страх улетучился как затхлый воздух из раскупоренной бутылки.
        Просторная веранда, застеклённая витражами, примыкала к белой стене. Сбоку двери, ведущей в здание, стояла мраморная чаша; в воде плавали ядовито-жёлтые лепестки. Рядом лежала стопка полотенец. Значит, за дверями находятся жилые помещения.
        Малика оглянулась. Стеклянный коридор, по которому её принесли, утопал в пёстрой дымке. Выстроившись возле паланкинов, носильщики походили на каменные изваяния. Неужели в Ракшаде даже простые люди не испытывают никаких чувств? Кенеш сидела на пятках, низко опустив голову. Привалившись плечом к стене, Галисия еле держалась на ногах.
        Малика повернулась к Альхаре:
        - Где мои люди?
        - В доме охраны.
        - Где? - вновь спросила Малика, чувствуя прилив необъяснимой злости.
        - Охранный двор на другой стороне площади. Не сегодня-завтра ты встретишься с верховным жрецом. Если он разрешит вам видеться…
        - Разрешит? Я шабира!
        Альхара жестом приказал носильщикам уйти и проговорил тихо:
        - Да, ты шабира. Но ты женщина. И это никак не исправить.
        - Когда я увижусь с Иштаром?
        - Когда хазир завершит ритуал очищения.
        - Что мне можно делать без разрешения жреца?
        - Не знаю, шабира. Пока не выходи из своих комнат. Перед жрецами стоит тяжёлая задача: позволить тебе многое и при этом не нарушить наши традиции. Наберись терпения, и скоро ты всё узнаешь. - Альхара прижал кулак к груди. - Ты в моём сердце, шабира.
        Малике следовало вытянуть руку ладонью кверху и сказать: «Отпускаю» - таков был ритуал прощания. Альхара ждал, а она никак не могла отпустить того, кто связывал её с внешним миром. Если жрец упрётся и не разрешит ей видеться со стражами, если ей запретят выходить из дворца, если Иштар будет избегать встреч и все его обещания окажутся пустыми словами - она останется совсем одна. Галисия не в счёт, от неё мало толку.
        - Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной.
        Альхара изменился в лице:
        - Мне нельзя заходить на женскую половину.
        - Я хочу, чтобы ты был рядом, - повторила Малика.
        Альхара прочистил горло:
        - Много лет назад один хазир, наблюдая, как оскоплённые кони пытаются покрыть кобыл, запретил кастрировать мужчин. Чуть позже такой закон приняли во всех Пустынях Лунной Тверди. За порядком в кубарате и на женской половине следят женщины. Даже если ты очень захочешь, меня не сделают евнухом.
        - Мне не нужен евнух.
        - А кто тебе нужен?
        - Друг.
        - Друг? - Альхара вновь прокашлялся. - Неожиданно.
        - Я плохо знаю законы.
        - Ты знаешь самое необходимое.
        - Я плохо говорю на шайдире.
        - Ты отлично говоришь на нашем языке. И я удивлен, что ты смогла выучить его за короткое время.
        - Ты отказываешь мне в дружбе?
        - Нет! - воскликнул Альхара. - Просто я не представляю, как дружить с женщиной.
        Малика уловила сбоку движение. Не в состоянии стоять, Галисия опустилась на пол и упёрлась руками в каменные плиты. Ничего, потерпит. Может, именно сейчас решается их дальнейшая судьба.
        - Я хочу видеть тебя каждый день.
        Альхара кивнул с толикой сомнения в глазах:
        - Подумаю, как это устроить.
        - И ещё… Я хочу, чтобы ты везде меня сопровождал.
        - Вне стен дворца.
        - Вне стен дворца, - кивнула Малика.
        - Я должен обсудить твои пожелания с хазиром и верховным жрецом.
        - Не пожелания - требования.
        Альхара провёл ладонью по гладко зачёсанным волосам:
        - Конечно, шабира. Требования.
        Отпустив ракшада, Малика разулась, помыла в чаше ноги. С помощью Кенеш помыла ноги Галисии. Дворянка находилась на грани потери сознания: её шатало из стороны в сторону, и она никак не могла взять в толк, чего от неё хотят.
        Переступив порог здания, Малика сняла с шеи Галисии зажим и стянула с головы накидку. Перед ней предстало мертвенно-белое лицо с расширенными от ужаса глазами.
        - Шабира… - прошептала Кенеш. - Нельзя снимать чаруш.
        - Не видишь? Ей плохо!
        - Отчего?
        Понимания и, тем более, сочувствия от старухи не дождёшься…
        Малика подхватила Галисию под локоть и потащила через анфиладу пустых комнат. Высокий потолок, чёрный пол, покрытый чем-то скользким. Дневной свет просачивался сквозь витражные окна и растекался на белых стенах размытыми узорами. Не верилось, что это дворец самого богатого правителя в мире.
        Повиснув на руке Малики, Галисия озиралась по сторонам:
        - Мы в тюрьме… мы в тюрьме… - И вдруг рассмеялась. - Это монастырь. Иштар отправил нас в монастырь!
        От её безумного смеха по спине побежали мурашки. Совсем некстати вспомнились катакомбы в обители Праведных Братьев. Подземное строение, где Малика провела самые ужасные дни в своей жизни, когда-то было монастырём.
        - Мы во дворце? - спросила она, с трудом удерживая равновесие: стопы разъезжались, Галисия колыхалась как занавеска на открытом окне.
        - Во дворце, - подтвердила Кенеш, шагая плавно, уверенно. - В Приюте Теней.
        Символом чего у ракшадов служит тень? И что значит «приют»? Убежище для одиноких и никому не нужных? Галисия затряслась в ознобе, словно поняла ответ старухи. Или её напугало шипящее эхо?
        Свернув в коридор и миновав несколько поворотов, женщины приблизились к двери с позолоченной ручкой в виде петли. Малика ввела Галисию в гостиную, застеленную серым ковром. Как и в каюте, на полу лежали подушки, вдоль стен стояли сундуки, будто ракшады не имели понятия, что такое мебель.
        Усадив Галисию на подушку, Малика подошла к окну, но сквозь цветное стекло рассмотреть ничего не смогла. Заглянула в смежную комнату - ванная. Из неё вела ещё одна дверь. Там спальня, куда можно войти, только помывшись, и куда Кенеш не сунется. Старуха заикнулась об ужине. Малика отказалась и, подхватив Галисию, направилась в ванную. Через полчаса они прошли в спальню и наконец-то остались одни.
        В комнате стояла широкая кровать на низеньких ножках. В углу платяной шкаф с лакированными дверцами. Малика не хотела смотреть на своё отражение, знала, что оно не порадует.
        Зато Галисия прямо слилась с дверцей, прижалась к ней всем телом, впилась пальцами в отражающую поверхность:
        - Что с нами будет?
        Малика рухнула на кровать и закрыла глаза. В комнате витал запах весны: так пахнут наполненные соком деревья и тающие на солнце сугробы. Все ароматы, которые сегодня вдыхала Малика, ей понравились. Она даже подумала, что надо бы взять благовония в Грасс-Дэмор, но не успела развить эту мысль, как раздался стук в двери.
        Ванная была загромождена чемоданами и сумками. На пороге гостиной стояли Кенеш и ещё одна старуха. Малика с несвойственной ей брезгливостью посмотрела в сморщенное, как печёное яблоко, лицо незнакомки, в глубоко посаженные глаза с нависшими веками.
        Старуха согнулась в низком поклоне:
        - Молю Всевышнего о твоём здоровье, шабира.
        Малика и Галисия перетащили поклажу в спальню. Кожа на сумках и чемоданах была влажной, словно их только что помыли.
        Открыв первый попавшийся под руку чемодан, Галисия взяла в охапку платья и, усевшись в уголок, разрыдалась. Малика с трудом затолкала свою сумку под кровать, окинула взглядом остальной багаж - в шифоньер всё не поместится - и принялась складывать из чемоданов ложе. Спать на одной кровати с Галисией не очень-то хотелось.
        Галисия вытерла слёзы и указала на коробку, обвязанную красной лентой:
        - Это не моё.
        - И не моё, - сказала Малика. - Я брала только сумку.
        - Иштар… - прошептала Галисия и кинулась к коробке.
        В ней находилось красное шёлковое платье. Сложено аккуратно, поэтому о фасоне и размере судить было сложно.
        Галисия задохнулась от волнения:
        - Неужели свадебный наряд? - Провела пальцами по ярко-красным рубинам с пурпурным отливом.
        В ворохе ткани что-то блестело. Вытащив вещицу, Малика стиснула в кулаке, но Галисия заметила.
        - Что там? Обручальное кольцо? Да?
        Малика разжала кулак. На ладони лежала брошь - чайка из молочно-белого опала и орёл из чёрного сапфира держали крыльями платиновый щит.
        - Герб Грасс-Дэмора, - протянула Галисия разочарованно и свела брови. - Значит, Адэр… А ещё говорила, что между вами ничего не было.
        - Не было.
        - Мужчины не дарят такие подарки просто так.
        - Как видите - дарят, - сказала Малика и спрятала коробку под кровать.
        Когда-то, в другой жизни, она вышла из обители Праведного Братства в плаще Сиблы. Адэр сказал, что белое ей к лицу. Она ответила: «В красном мне лучше». Адэр пообещал подарить ей красное платье. Надо же, не забыл. Приказал Макидору сшить наряд перед её отъездом в Ракшаду. Прощальный подарок… Мило.
        Желая прекратить поток ненужных воспоминаний, Малика предложила Галисии пройтись по дворцу, точнее, по Приюту Теней. Галисия сослалась на усталость. Вытащила из сумки карандаши и блокнот и с демонстративно-равнодушным видом забралась на кровать. Внутренний голос подсказал Малике: дворянка либо не хочет надевать чаруш и ошейник, либо в ней проснулась ревность.
        Коридор встретил тишиной и ароматом цветущей вишни. Малика шла по скользкому паркету мимо закрытых дверей, а воспоминания бежали следом. Лучи закатного солнца, проникая через витражи, окрашивали воздух в розовые тона. В бликах на стенах чудились деревья, роняющие цвет. В ушах звучала музыка. Под эту музыку она танцевала с Адэром на балу. Или нет… Они танцевали в саду на окраине Аврааса. Но там не было музыки.
        Малика прижала руки к вискам. Что с ней происходит?
        - Шабира…
        Малика оглянулась:
        - Кенеш, почему здесь нет людей?
        - Люди везде, за каждой дверью. Служанки, кухарки, прачки, портнихи. - Старуха тяжело вздохнула. - Твоя служанка не может спать в твоей спальне. Её место в передней комнате, рядом со мной, на полу.
        Малика указала на двустворчатую дверь в конце коридора:
        - Что там?
        - Теневой кубарат.
        - Иштара? - голос Малики предательски сломался.
        - Нет. Низложенного Шедара.
        - Почему эти женщины все ещё здесь?
        - После коронации хазира Шедар выберет пятьдесят кубар и отправится с ними в пустыню на просторе.
        - Куда?
        - Хазирад подарил Шедару остров, где он проведёт остаток своей жизни.
        - Куда он денет остальных кубар? - спросила Малика и с опозданием подумала, что этого лучше не знать.
        - Некоторых оставят работать во дворце хазира или во дворце его супруги. Остальные отправятся домой - если семья за них заплатит.
        - А если семья не заплатит?
        - Отдадут заключённым.
        Малика пошла обратно, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Старуха насилу успевала за ней.
        - Как тебе жилось в кубарате?
        - Это были самые лучшие годы в моей жизни.
        Малика остановилась:
        - А потом?
        - Потом я состарилась. Кубары не живут в кубарате больше двадцати лет.
        В тридцать три Кенеш стала не нужна хазиру.
        - Тебе не хотелось домой?
        Старуха раскинула руки:
        - Здесь мой дом. Здесь мой рай.
        Войдя в ванную, Малика с силой дёрнула зажим и сломала замок. Шея заныла. Завтра будет заметен след от ошейника. Ну и плевать. Всё равно никто не увидит. Бросила чаруш на пол. Вырвав пуговицы с корнем, стянула с себя платье. Ни прохладная ванна, ни аромат весенних цветов не успокоили расшалившиеся нервы. Если Иштар не возьмёт Галисию в жёны - что спасёт её от роли кухарки или швеи? А если она, шабира, пойдёт против обычаев этой ужасной страны - что сделают с ней?
        Малика посмотрела на ложе из чемоданов и улеглась на кровать рядом со спящей Галисией. Обняла её за плечи:
        - Я тебя здесь не оставлю.
        Глава 4
        - Ты что себе позволяешь?
        Малика открыла глаза. На краешке перины сидела Галисия - возмущённая, вскосмаченная. В тусклом свете витражей искажённое злобой личико казалось жёлто-зелёным.
        - Что ты делаешь в моей кровати?
        - Вообще-то это моя кровать.
        Галисия сжала кулаки:
        - Наглая плебейка!
        - Если не прекратите истерику, будете спать на полу в гостиной, - сказала Малика и, соскочив с перины, открыла шкаф.
        Нижнее кружевное бельё - в этом ракшады знают толк. Ночные сорочки - воздушные, тонкие как паутина. Постельные принадлежности - белоснежные, хрустящие. Полотенца - от маленького, как салфетка, до огромного, которым можно укрыться как пледом.
        - Ты забыла, кто я? - процедила Галисия.
        - Кто?
        - Я будущая жена правителя Ракшады.
        - Когда же вы запомните, что в Ракшаде не правитель, а хазир? - сказала Малика, вытаскивая из стопки наволочки и простыню. - Почему ваш Иштар поселил вас в Приюте Теней?
        - В каком приюте?
        - Так называется эта часть дворца.
        Галисия нервным жестом смахнула со лба прядку волос:
        - Ты тоже здесь.
        - Со мной всё понятно. Я не претендую на роль жены.
        - Мой Иштар…
        - Мой Иштар… - перебила Малика. - Сколько преданности! Пока он не перемелет ваши кости в пыль.
        - За что?
        - Ну, мало ли. Выйдете без спросу из комнаты, возьмётесь не той рукой за дверную ручку, не распластаетесь перед ним на полу. - Малика бросила на кровать простыню и наволочки. - Или не перестелите утром постель.
        Захватив полотенце, направилась к двери.
        - Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю! - вскричала Галисия.
        Открыв дверь, Малика посмотрела через плечо:
        - Наведите здесь порядок и идите завтракать.
        Говорить в подобном тоне с высокородной дамой было непривычно и неловко. Но должна же капризная дворянка понять, какая судьба её ожидает.
        Посреди ванной на коленях стояла Кенеш. В глазах блестели слёзы, лицо светилось неподдельным восторгом, граничащим с экстазом.
        - Шабира! Сегодня великий день. Сегодня ты услышишь Бога. Я помогу тебе собраться.
        Малика с опаской забралась в фиолетовую воду, покрытую маслянистой плёнкой. Кожа словно задышала. В теле появилась полузабытая лёгкость.
        Закутав Малику в полотенце, старуха принялась заплетать ей волосы, приговаривая: «Родник здоровья, родник красоты… терпения… послушания… веры…» Малика слушала шипящий голос и ждала, когда старуха произнесёт самое важное название косички. Со словами «пусть река жизни будет полноводной» Кенеш свила косы в жгут и закрепила их на затылке шпильками. Похоже, она не догадывается, что река жизни не может быть полноводной без родника любви. Или ракшадским женщинам, как и мужчинам, любовь не нужна?
        Малика оделась, накинула на голову полупрозрачную ткань и вышла в коридор. Волнение вновь выбило её из колеи. Она видела Галисию в чаруш, но одно дело, когда знаешь человека: перед внутренним взором стоит знакомый образ, временно спрятанный под накидкой. И другое дело, когда перед тобой незнакомка. Странное чувство, будто смотришь на незаконченный портрет и не понимаешь: какой был смысл так тщательно выписывать детали - вышитое бисером платье, изящные руки, выглядывающие из рукавов, - а потом замазать всё, что находится выше талии, и отложить кисть? Безликий портрет, пугающий.
        Незнакомка совершила унизительный ритуал: опустилась на колени, прикоснулась к ногам Малики. И повела её через анфиладу комнат к выходу из дворца. У порога стояли бархатные туфли, приготовленные явно для шабиры.
        На веранде ждали Альхара и носильщики. Забираясь в паланкин, Малика шепнула: «Куда мы?» «В Высший храм», - ответил ракшад и опустил полог.
        Малика придвинулась к сетчатому окну и принялась прокручивать в уме всё, что слышала от Альхары. Он не говорил о правилах поведения в храмах. Она бы это не забыла. Видимо, Альхара не думал, что жрец пригласит шабиру к себе.
        За окном улица без единого деревца. Всадники, автомобили, огромные дома. На стенах барельефы: воины, львы и тигры, фантастические животные, подводный мир. Носильщики однозначно идут по богатому району Кеишраба. Сидя в тряпичной клетке, Малика не ощущала величия столицы в полной мере. Смотрела на проплывающие картины, как на рисунки в книге.
        Ароматы благовоний теперь досаждали. Мысли о встрече с верховным жрецом путались с ненужными воспоминаниями. Рассудок мутился из-за чувства голода. Последний раз она ела вчера утром. Сегодня Кенеш сказала: «С Богом беседуют натощак». Малика решила, что её проведут в комнату, где молятся женщины, ведь молитва - это и есть беседа с Богом. Хотелось послушать, с какими просьбами ракшадки обращаются к Всевышнему. Вернуть бы время назад, да расспросить бы Кенеш…
        Вид за окном изменился. Куда ни глянь, везде каменная площадь: белые спирали на фиолетовом поле. Малика, как и любая другая незамужняя моруна, видела мир сквозь мутную плёнку, которая делала краски тусклыми, будто разведёнными грязной водой, и при этом не искажала чёткость и резкость окружающей картины. Сейчас ко всему прочему Малике мешали чаруш и мелкая сетка перед носом. Но даже с этими помехами она чувствовала, каким насыщенным был цвет площади. Вдали в лучах солнца сверкали витражи в окнах, и казалось, что дома были оплетены гирляндами драгоценных камней.
        Носильщики опустили носилки. Малика вышла из паланкина и затаила дыхание. Это была не просто площадь - поражающий чрезвычайно большими размерами плац. В отдалении в белесое небо вздымался матово-белый храм. На выступах стен выдолблены письмена, в нишах возвышались гигантские статуи воинов. По бокам дверного проёма стояли изваяния оскалившихся белых тигров. Знойная дымка, клубясь над плацем, наделяла творения из камня жизнью: стены слегка покачивались, воины еле заметно переступали с ноги на ногу, тигры шевелили ушами.
        - Альхара, не молчи, - сказала Малика, пытаясь усмирить воображение.
        - Это Высший храм и плац Единства, - произнёс он приглушённо. - Здесь проходят военные парады. И прошу, говори тише. Здесь отличная акустика.
        - Как зовут вашего Бога?
        - Почему человеку дают имя? Потому что людей много. Зачем Всевышнему имя, если Он один? Его не нужно звать из толпы Богов.
        Малика поправила зажим на шее: «украшение» приводило в бешенство:
        - Как мне себя вести?
        - Не знаю, шабира. До сих пор ни одна женщина не входила в храм. Женщины молятся в своих комнатах.
        - Людям не нужны храмы. Встреча с Богом важнее места встречи.
        Альхара покосился на Малику:
        - Не скажи, шабира. Молитва в любом другом месте - это монолог. Беседа с Богом происходит только в храме.
        Она посмотрела по сторонам:
        - Чего мы ждём?
        - Когда нас пригласят.
        Ожидание под палящим солнцем походило на издевательство. От пряного аромата благовоний подташнивало, по ногам взбирался жар от камней. Малика уже решила забраться в паланкин, как на фоне дверного проёма храма показалась фигура в чёрном одеянии.
        Голос человека пролетел десятки метров и прозвучал рядом:
        - Шабира! Ты готова к встрече с Всевышним?
        - Готова, - ответила Малика и направилась к храму.
        - Ты неправильно идёшь, - прошептал Альхара. - В твоей походке нет смирения.
        - Не придирайся.
        - Ты идёшь, будто эта площадь принадлежит тебе. Склони голову, опусти плечи.
        Вновь зашевелилась злость. Она закрыла лицо тряпкой, надела треклятый ошейник, но это не значит, что моруна будет пресмыкаться перед мужчинами.
        - Может, мне поползти? - сказала Малика и прибавила шаг.
        Вблизи храм выглядел устрашающе. Высота воинов достигала тридцати метров, если не больше, мёртвые взгляды направлены на входящего в здание. Чтобы увидеть морды тигров, надо запрокинуть голову.
        Возле распахнутых двустворчатых дверей стоял, по всей видимости, жрец. Чёрный плащ, дымчатые кожаные штаны, серые сапоги. На плечи спадали иссиня-чёрные волосы. На переносице фиолетовая татуировка: символический знак из нескольких выгнутых линий. Жрец моргнул, и Малика успела заметить татуировки на веках.
        Обменявшись приветствиями, Альхара и Малика вслед за жрецом вошли в храм и очутились в зале со стеклянным потолочным сводом. Под куполом с балки на балку перелетали белые птицы с серповидными крыльями и хвостами, похожими на веер.
        Зал опоясывали письмена, расположенные на уровне груди человека. Ничего не объяснив Малике, Альхара двинулся вдоль стены, скользя ладонью по надписям.
        Посреди помещения на треноге возвышался казан, над ним курился дымок, насыщая воздух пряным запахом. Такой же запах витал на плацу. Вблизи источника аромата сознание погружалось в полудрёму, не было сил даже рассматривать храм. Появилось желание сесть и закрыть глаза. Малика потрясла головой. Ещё немного, и рассудок помутнеет, как дым над чаном.
        Откуда-то появились жрецы, закружили вокруг неё, как вoроны. Их молчание, удушающий дым, собственная слабость и тошнота разозлили Малику.
        - Вы не на базаре, а я вам не лошадь, - проговорила она хрипло.
        От толпы отделился человек. Он отличался от остальных: обнажённый торс, волосы собраны в конский хвост, руки и плечи сплошь покрыты татуировками. И шея… и скулы… на выбритых висках ветка с листьями. Как у Иштара. Шедар…
        - Ты остра на язык, шабира! Будь ты презренной вещью, я закопал бы тебя в раскалённый песок и оставил бы подыхать в пустыне.
        - Ты мне угрожаешь? - спросила Малика, не понимая, что с ней происходит.
        Стоя перед храмом, она была уверена, что сумеет проявить уважение к чужим традициям и религии. Сейчас боролась с желанием наброситься на ракшадов, разметать их по залу. Её абсолютно не заботило, что силы неравные.
        Шедар вздёрнул подбородок. Как же он похож на Иштара: хищный изгиб губ, жёсткий взгляд, лицо без чувств и эмоций. Иштар умеет смеяться: звонко, от всей души. Так он смеялся перед тем, как Малика выиграла спор. Этот вряд ли улыбнётся.
        - Шабира, мы пригласили тебя… - прозвучал чей-то голос.
        - Пригласили? - Малика хохотнула. - Меня вынудили жариться под солнцем, выставили перед вами как товар на базаре. И вы говорите: пригласили?
        Жрецы зашептались. Стоя в стороне, Шедар скрестил руки на груди. Его поза, наполненная презрением, кричала: «Перед тобой злейший враг». Но Альхара твердил, что в Ракшаде шабире ничто не угрожает. Кстати, где он? Малика посмотрела по сторонам. Её спутник шёл вдоль дальней стены, скользя ладонью по письменам. Похоже, ракшады так молятся. Ни помощи, ни поддержки от него не дождёшься.
        - У тебя дерзкий голос, - прозвучало из толпы.
        - Это плохо?
        «Ты стоишь как воин». - «В тебе клокочет злость». - «В тебе нет страха и смирения». - «Мы будем ждать тебя завтра».
        Они надеются, что завтра она ляжет перед ними?
        Малика направилась к выходу. На полпути остановилась. Что-то пошло не так. Какую ошибку она допустила? Вернулась к жрецам:
        - Мы не увидимся завтра. И послезавтра не увидимся.
        - Почему? - поинтересовался человек, встретивший её возле храма.
        - У меня есть преимущество перед вами. Я вижу ваши глаза, а вы мои - нет. В ваших глазах я вижу обман. Чем я вам не угодила?
        - Женщина должна молчать, - откликнулся Шедар.
        Так вот в чём дело…
        - Кто так решил?
        - Всевышний.
        - Я шабира. Ты не в курсе?
        - Вот и беседуй с хазиром. Наедине. В присутствии других мужчин ты должна держать язык за зубами. - Шедар погрозил жрецам пальцем. - А я говорил, что женщину нельзя пускать в храм.
        Малика переступила с ноги на ногу. Похоже, она всё испортила окончательно. Вдруг на помощь пришла растревоженная благовониями память. Перед внутренним взором возник Авраас. В ушах прозвучал баритон Праведного Отца.
        - Всевышний! - крикнула Малика, запрокинув голову и раскинув руки. - Если я должна молчать - лиши меня голоса.
        Эхо взлетело к куполу. Птицы захлопали крыльями, по стенам заметались тени.
        Малика устремила взгляд на Шедара:
        - Он хочет, чтобы я говорила.
        Шедар подошёл к ней вплотную:
        - Ты мне не нравишься.
        - Ты мне тоже, но я ведь терплю. - Она повернулась к жрецам. - Если бы Всевышний хотел, чтобы все женщины выглядели одинаково, Он бы создал их без лица. Если бы Он хотел, чтобы женщины молчали - создал бы без голоса. Почему вы исправляете то, что сотворил Бог?
        - Довольно, - донеслось из глубины зала.
        Жрецы расступились, Шедар отошёл от Малики. При виде Альхары и Иштара она почувствовала нечеловеческую усталость. Рассудок сверлила мысль: «Это только начало».
        Рядом с хазиром шагал сухопарый длинноволосый жрец в фиолетовом одеянии. На лбу татуировка в виде сложного узора. На голове серебряный обруч, украшенный лунным камнем.
        Верховный жрец задержался возле служителей храма. Альхара направился к стене. Вероятно, хотел закончить прерванную молитву. Так и есть - приобретённый друг вновь заскользил ладонью по письменам.
        Иштар приблизился к Малике:
        - Так нельзя разговаривать с мужчинами.
        - А со мной можно? Я нахожусь в чужой стране. Я уважаю ваши традиции, хотя не понимаю их. Кроме уважения ничего от меня не требуйте, тем более покорности. Это ты, хазир Иштар Гарпи, должен был предвидеть, с чем столкнутся твои люди. - Малика с трудом перевела дыхание и прошептала. - Почему здесь Шедар?
        - Потому что он здесь.
        Малика посмотрела на терновый ошейник, стягивающий шею Иштара. Из ран сочилась кровь.
        - Я думала, что ошейники носят только ракшадки.
        - Вырабатываю привычку никогда не опускать голову.
        - Ты похудел. Тебя не кормят?
        Иштар поправил кулон - голову тигра - на груди Малики:
        - Тебя, похоже, тоже не кормят. Ты еле стоишь.
        - Мне плохо от ваших благовоний.
        - Привыкнешь. - Иштар махнул рукой верховному жрецу. - Хёск! Пора приступать.
        Малика насторожилась:
        - К чему?
        - К ритуалу посвящения в веру.
        - Что? - опешила Малика.
        - У шабиры должно быть имя, - промолвил подошедший верховный жрец.
        - У меня есть имя!
        - У шабиры должно быть ракшадское имя.
        Малика посмотрела на Иштара. Он пожал плечами:
        - Только так.
        - Начну с конца, - заговорил Хёск. - На коронации хазира ты будешь держать тиару обеими руками. У человека одна чистая рука - правая. Поэтому мы проводим ритуал очищения левой руки. Через него проходят все шабиры. Чтобы провести ритуал очищения, нам надо знать твоё имя, данное не родителями, а Богом. Это ещё один ритуал. Но ты не услышишь своё имя, пока не примешь нашу веру.
        - Если произнесёте имя громко - я услышу, - сказала Малика.
        - Имя даём не мы - Всевышний. Ты должна услышать не нас - Всевышнего. И ещё… По божьей воле ты стала шабирой. Это никто не оспаривает, но короновать хазира может только девственница.
        - Разве есть такой закон?
        - Нет, - ответил Иштар. - Этого требование Шедара. И он прав. Ракшада и Джурия были девственницами, значит, ты тоже должна быть непорочной.
        - У меня не было мужчины.
        - Шедару нужны доказательства.
        - Какие?
        - Мы проведём ритуал чести, - произнёс Хёск. - Мы введём в тебя яйцо из лунного камня. Если на нём окажется кровь, значит, ты невинна.
        Малика не верила своим ушам.
        - Нет…
        - Я знаю, что ты непорочна, - сказал Иштар, - но так надо.
        - Нет!
        - Тебе не стоит волноваться, - проговорил Хёск. - Мы позаботимся, чтобы до замужества ты не оставалась с мужчиной наедине. Твой будущий муж ни в чём тебя не упрекнёт. Тебе всё ясно, шабира?
        - Да.
        - Ты готова?
        - Нет.
        - Хорошо. Объясню ещё раз.
        - Не надо. - Малика посмотрела на порхающих под сводом птиц. - Оставьте ритуалы для кого-то другого. Я не предам то, во что верю всем сердцем и душой.
        - Ты хочешь меня уничтожить? - произнёс Иштар.
        - Иштар… нет…
        Он наклонился и прошипел Малике в лицо, касаясь губами чаруш:
        - Я сгною тебя в подземелье. Тебя и твоих людей. Ты будешь слышать их крики и вой, пока не сойдёшь с ума и не разобьёшь голову о стену. - Выпрямив спину, смахнул с груди струйку крови. - Я проклинаю тот день…
        - Иштар! Не греши! - перебил Хёск и обратился к Малике: - Бог один и вера одна, а ты бродишь в потёмках. Я хочу спасти твою душу.
        Она посмотрела на Шедара, тот переглядывался со служителями храма и не скрывал злорадства. Ему уже не терпится отпраздновать победу над шабирой. Но он не догадывается, что в бой вступает моруна.
        - Всё верно, - сказала Малика. - Бог один, только мне Он говорит не то, что вам.
        - Ты не можешь Его слышать, - упорствовал Хёск.
        - Он не просто говорит - Он пишет. На ваших стенах тоже есть послания Бога, но их написала рука человека. Хотите посмотреть, как пишет Всевышний?
        - Благовония задурманили ей разум, - сделал вывод Иштар.
        - Я покажу. Только вам. В храме есть укромное место?
        Под пристальными взглядами служителей, Шедара и Альхары они пересекли зал, вошли в потайную дверь, расположенную в нише, миновали коридор и оказались в комнатке без окон. На столе рядом со стопкой старых книг стояла керосиновая лампа. Неподвижный огонёк отбрасывал скудный свет на каменные стены и низкий потолок.
        Иштар походил на изваяния воинов на фасаде храма. Хёск находился не здесь - смотрел в пустоту, явно обдумывая, как выбраться из сложной ситуации. Малика повернулась к ним спиной, уткнулась лбом в холодный камень и подняла юбку до талии.
        На её пояснице не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте возникают новые фразы на разных языках и наречиях. Малика не могла их прочесть и, тем более, запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы её сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.
        - Что это? - после долгого молчания спросил Хёск не своим голосом.
        - Бог пишет о своей любви ко мне. Учит меня и наставляет.
        - Как ты это читаешь? - произнёс Иштар.
        Вздрогнув от прикосновения пальцев к голой спине, Малика опустила подол платья и повернулась к Иштару лицом:
        - Никак. Просто чувствую. Понимаю смысл. Я не знаю, на каких языках написаны фразы, хотя знаю восемнадцать языков.
        Иштар прислонился спиной к стене, уставился в потолок:
        - Всевышний покинул меня. В один миг я теряю тиару, трон, Ракшаду и смысл жизни.
        - Убеди остальных провести ритуал имени без посвящения в веру, - сказала Малика.
        - Ты не сможешь нас обмануть, - откликнулся Хёск.
        - Я не собираюсь лгать.
        - Хорошо, шабира. Тебе сообщат о нашем решении.
        Заложив руки за голову, Иштар прошёлся по комнате. Остановился напротив Малики:
        - Хёск! Оставь нас.
        - Иштар…
        - Подожди снаружи!
        Верховный жрец скрылся за дверью.
        - Мне заново пришлось привыкать к Ракшаде, - проговорил Иштар.
        - Да… - кивнула Малика. - Здесь всё по-другому.
        - Я никак не мог понять, чего мне не хватает, и только сейчас понял. - Иштар расстегнул зажим на шее Малики и снял с неё чаруш. - Мне не хватало твоих глаз. Я рад, что ты отказалась от проведения ритуала чести, иначе я не смог бы видеться с тобой наедине.
        Дорога во дворец показалась неимоверно долгой. Покачиваясь на носилках, Малика боролась с жаждой, головокружением и тошнотой. Когда Альхара откинул полог паланкина, она с трудом сползла с кресла и, волоча ноги, побрела по нескончаемой анфиладе комнат.
        - Ну, наконец-то! - проговорила Галисия, сидя перед сундуком с карандашом в руке. - Где была?
        Малика стянула с головы накидку:
        - Хочу пить.
        Кенеш кинулась к подоконнику, на котором стояли стаканы и кувшин.
        - На тебе лица нет! - воскликнула Галисия. - Ты заболела?
        - Наверное. Не знаю.
        Малика залпом выпила два стакана воды и здесь же, в гостиной, упала на подушки. Весь вечер и всю ночь её мучили кошмары. Чёрные птицы, размахивая огромными крыльями, пытались вонзить ей в глаза загнутые клювы.
        Глава 5
        Адэр осторожно провёл ладонью по матерчатому переплёту тетради. Как-никак документу сто лет. Потускневшая надпись на обложке гласила: «Первый свидетель».
        - Ты уверен, что это не религиозный трактат?
        Кебади пожал плечами:
        - Мой дед молился от случая к случаю, а перед смертью отказался от исповеди. Разве так ведут себя глубоко верующие люди?
        С той минуты, как Адэр взял тетрадь, летописец не сводил с него глаз. В присутствии правителя он обычно чувствовал себя свободно. Снимал очки, доставал из ящика фланелевую тряпочку. Иногда забывал о важном госте и что-то выводил пером на листах толстой книги. Кебади не нервничал, даже когда вытаскивал из тайника документ, свидетельствующий о причастности его деда к поджогу библиотеки. Сегодня в позе и взгляде старца сквозила непривычная тревога.
        - Если бы не вы, пропал бы труд моего деда, - проговорил летописец. - Не знаю, чем вас отблагодарить. Я богат только книжной пылью и сединой.
        - Пыль и седину оставь себе, - улыбнулся Адэр и открыл тетрадь.
        Страницы были испещрены почерком либо слепого, либо безумца, который написал текст, затем забыл и сверху написал ещё пару текстов. Строчки заползли друг на дружку, буквы переплелись, фразы местами смазались: чернила не успели высохнуть, а тетрадь закрыли.
        - Страницы все на месте? - спросил Адэр, пытаясь разобрать хоть слово.
        - Да, мой правитель. Даже закладка не потерялась.
        - Закладка? - удивился Адэр.
        Кебади дал ему листок, сложенный ширмочкой. Адэр аккуратно растянул её. Этот лист вырвали из какого-то журнала: в уголке номер, цифры и даты в два столбика. Существование закладки отметает подозрение о забывчивости деда: он отмечал страницу, на которой закончил писать. Значит, неразбериха в текстах была сотворена осознанно.
        Адэр вложил закладку в тетрадь:
        - Расскажи о Страннике.
        Кебади запахнул на груди вязаную кофту:
        - Он живёт на острове.
        Адэр изогнул бровь. Не тронулся ли старик рассудком, проводя дни и ночи в архиве? Ни семьи, ни друзей. Собеседники - книги и свитки.
        Кебади заправил за ухо седую прядь:
        - Можете считать меня полоумным, но на протяжении четырёх веков правители династии Грассов перед коронацией отправлялись к Страннику на остров.
        - Вплавь?
        - В лодке из Пьющего дерева.
        Адэр потёр подбородок. Пьющее дерево… Он где-то его видел. У климов. Точно! Их поля и сады разделены на квадраты посадками Пьющего дерева. Тиваз, бывший староста климов, рассказывал, что во время дождей дерево вбирает в себя воду, а при засухе отдаёт влагу почве и становится хрупким как скорлупа.
        Адэр ждал, что летописец улыбнётся и скажет, что пошутил, однако на морщинистом лице ни одна чёрточка не дрогнула.
        - Где находится остров?
        - В море.
        Адэр похлопал тетрадью по колену и вновь уловил встревоженный взгляд старика. Если тетрадь уронить, а Парень разорвёт её в клочья - Кебади упадёт замертво?
        - Мне вытягивать из тебя каждое слово?
        - Остров находится в Тайном море. Что ещё надо сказать?
        - Я видел навигационные карты, - произнёс Адэр, подавляя злость. - В водах Грасс-Дэмора один остров - Ориенталь.
        - Остров Странника маленький. Его нет на картах. Никто не знал, где он находится. Только правители династии. Они отправлялись на остров в одиночку.
        - Что ещё расскажешь?
        Глядя на тетрадь, Кебади проговорил:
        - Мне думается, Странник до сих пор ждёт законного правителя Грасс-Дэмора.
        - Меня?
        - Всё может быть. Найдите его. Пусть он заглянет в ваше будущее и скажет, чего ожидать от вашего правления. Потом передайте его слова народу. А через год-другой станет ясно: законный вы или нет.
        Адэр вздохнул. Летописец свято верит в сказку, с этим бороться бесполезно.
        - Многое из того, что говорил Странник, не поддаётся объяснению, - продолжил Кебади. - Но всё, что он предсказывал, сбылось. Куэлу, первому правителю династии Грассов, Странник сказал, что его потомки будут смотреть на земли с высоты птичьего полёта.
        Адэр хмыкнул:
        - Для того чтобы сбылось предсказание, Куэл начал строительство дворцового комплекса на горе Дара. Дальше.
        - Второму правителю Странник сказал, что многоликий Бог спасёт страну от раскола.
        - Когда это было?
        - Четыреста семьдесят лет назад.
        Адэр потёр лоб:
        - Если мне не изменяет память, в то время Краеугольные Земли погрязли в религиозных войнах.
        - Не изменяет.
        - Второй правитель принял Закон о свободе вероисповедания.
        Кебади свёл брови:
        - Верно.
        - Он стал покровителем всех религий и заручился поддержкой всех конфессий.
        - Вы хорошо знаете историю Грасс-Дэмора.
        - В том-то и дело, что не знаю, а додумываю. - Адэр откинулся на спинку стула. - Что ещё предсказывал ваш Странник.
        - Третьему потомку династии Грассов он сказал, что у подножия ветонского кряжа расцветёт драгоценный цветок.
        - И правитель начал возводить в Лайдаре Поляну Сказок, Площадь Любви, Хрустальный Сад и прочие объекты с использованием драгоценных камней.
        - Вы считаете…
        - Да, я считаю, - перебил Адэр. - Правители династии Грассов были одержимы фантастическими идеями. Чтобы их приняли и поддержали другие - придумали Странника. Или в роли Странника выступили советчицы-моруны, что вполне вероятно.
        Кебади улыбнулся:
        - Я тоже думаю, что Странник морун.
        Адэр вместе со стулом придвинулся к столу:
        - Морун-мужчина.
        - Мужчина, - кивнул летописец. - Раньше у морун все дети рождались морунами. Теперь у них всего одна дочь-моруна. Сыновья не наследуют их способности.
        Худшей судьбы для народа не придумать. Не надо войн и бедствий, чтобы стать вымирающим.
        - Зерван мог влюбиться в моруну, - сказал Адэр. - Неравные браки были запрещены во все времена. Зерван задумал сбежать с возлюбленной, вместе с ней сочинил пророчество. И ждал удобного случая.
        - Ждал двадцать лет?
        - Короли ведут двойную жизнь. Во дворце супруга, в сердце любимая женщина. Одно другому не мешает.
        - Его супруга умерла через год после свадьбы. После её смерти он правил тринадцать лет. - Летописец сник и стал похож на каплю чернил, свисающую с кончика пера. - Если бы Зерван любил моруну, он бы светился от счастья. А он был несчастным человеком.
        Перед внутренним взором возникли портреты Зервана. Грасс-Дэмор процветал, а правитель угасал, будто что-то высасывало из него жизненные соки.
        - А я? Я счастлив? - спросил Адэр.
        Кебади впился в него взглядом. Сожалея о вылетевших словах, Адэр водил пальцами по обложке тетради. Поздно натягивать на лицо равнодушную маску. Старик успел прочесть всё, что надо и не надо, потому и молчит.
        - Вы хозяин своей судьбы, - наконец вымолвил летописец.
        Адэр потёр грудь. Жжёт там что-то…
        - Я даже себе не хозяин.
        Глаза Кебади - светло-серые, почти бесцветные - влажно заблестели. Адэр скривился. Вот только не надо сантиментов! Верный способ взять чувства под контроль - подумать о чём-то отвлечённом. Адэр посмотрел на Парня, мирно посапывающего возле проёма, закрытого куском брезента. Весной необходимо подобрать ему самку. Но где её найти - большую, крепкую, - чтобы смогла выносить щенков зверя?
        - В пророчестве не говорилось о природных катаклизмах. Почему Странник не предупредил народ о землетрясениях, потопе и засухе?
        - Вы в него не верите, - произнёс Кебади.
        Адэр положил тетрадь на стол, а летописец не заметил, хотя пять минут назад казалось, что старик ждёт не дождётся, когда сможет спрятать память о деде в дальний ящик и больше никому не показывать.
        - Сказкам верят простолюдины, - сказал Адэр. - Они верят всему, а другие этим пользуются. Необразованный, невежественный народ легко околпачить. А ещё легче запугать. Любая власть держится на страхе. Как думаешь, Кебади, на чём держится власть моего отца?
        - На любви народа.
        Адэр хохотнул:
        - Не будь таким наивным. Власть моего отца держится на страхе. Народ привык к спокойствию и благоденствию и боится перемен, которые принесёт с собой следующий правитель.
        - То есть вы.
        - То есть я. Моя ссылка в Порубежье усилила власть Могана. И если, к примеру, завтра я захвачу престол Тезара, а отца отправлю в изгнание - народ уйдёт за ним, Тезар опустеет. Я буду править подхалимами, лгунами, стяжателями и землями, заросшими сорной травой. - Адэр вскочил, поражённый внезапной мыслью. - Кебади! Сколько лет ты провёл в замке?
        - В этом году исполнится семьдесят восемь, мой правитель.
        - Собирайся, идём на прогулку.
        Через полчаса Адэр в сопровождении летописца и охранителей шагал по чердаку вслед за Муном. Позади процессии семенил Гюст. Большое помещение было загромождено старой мебелью, накрытой посеревшими от времени чехлами. Однако ни пыли, ни паутины Адэр не заметил. Мун исправно следил за чистотой и порядком.
        Без приказа правителя смотритель замка не мог рассчитать многочисленную прислугу, набранную незадолго до переезда Адэра в Лайдару. Позволить ей бездельничать старик тоже не мог. Сменив униформу служанок на халаты уборщиц, смазливые девицы отрабатывали каждый грассель, получаемый из государственной казны.
        - Почему не избавились от рухляди? - спросил Адэр, пробираясь между креслами.
        - Это не рухлядь, мой правитель, - ответил Мун и указал вправо. - Там стоит рояль, на нём играла матушка Зервана. Говорят, звучал он бесподобно. А там… - Старик указал влево. - Комод из розового кедра. Комоду двести лет, а он до сих пор пахнет. За ним кровать, на которой спал отец Зервана. А в том углу мебель из детской комнаты. А там…
        - Выставить на торги, - перебил Адэр. - Может, найдутся ценители старья.
        - Будет исполнено, мой правитель, - откликнулся Гюст.
        Приблизившись к крутой деревянной лестнице, ведущей на крышу, Адэр подождал пока охранитель - крупный парень сельской наружности - попрыгает на ступенях, проверяя их на прочность. Ступени скрипели и гнулись. Мун и Кебади переглядывались, надеясь, что им не придётся карабкаться наверх.
        Охранитель скрылся за дверцей. Вернулся через пару минут:
        - Можно идти, мой правитель.
        Адэр усадил Парня рядом с Гюстом, приказал охранителям помочь старикам и устремился к распахнутой дверце, из которой тянуло морозной свежестью.
        Крыша имела сложную конструкцию: множество скатов, примыкающих друг к другу и образующих коньки и рёбра. Кое-где в скупых лучах осеннего солнца блестели флюгеры. Ввысь тянулись каминные трубы. На выступе перед входом на чердак была обустроена площадка, огороженная перилами из прутьев.
        Ступив на площадку, Адэр подождал, пока успокоится сердце, и подошёл к перилам, старясь смотреть не вниз, а вдаль. Здесь небо казалось ближе, солнце холоднее, ветер злее. В воздухе кружили листья, дым из труб уносился к горизонту. Справа виднелся краешек голого сада - бoльшая часть пряталась за крылом замка. Всё остальное пространство занимала пустошь: камни, островки пожухлой травы, кустарники.
        К Адэру присоединились Мун и Кебади.
        - Здесь всегда было так? - спросил Адэр.
        Старики заговорили, перебивая друг друга и указывая в разные стороны. Там был луг, а там селение, в котором Мун, будучи мальчишкой, торговал рыбой. Чуть дальше росла берёзовая роща, в ней Кебади встретил свою любовь. В лютую зиму рощу срубили, пни выкорчевали. За ней когда-то был пруд, он превратился в болото и высох. А там находился конный завод. Коннозаводчика с семьёй убили беглые искупленцы, лошадей забрали, селяне закончили дело: растащили всё до кирпичика. Лиходеи позарились даже на кладбище, где Кебади похоронил жену и детей. Могильные плиты украли, затоптали могилки. Теперь там ковыль-трава расстилается.
        Адэр слушал стариков, испытывая радость. Земля не мёртвая - живая, высосанная сорняками и высушенная ветром. Грунтовые воды близко. На нужды замка хватает одной водозаборной скважины. А если таких скважин соорудить сотню?
        - Мой сад похож на дремучий лес, - сказал он, когда старики выдохлись.
        - Прикажете проредить? - спросил Мун.
        - Ни в коем случае. Сколько у меня садовников?
        - Восемь.
        - Найми ещё восьмерых. Выбирай толковых.
        Мун склонил голову:
        - Будет исполнено, мой правитель, - и замялся. - Я понимаю… ещё рано… но может, вы слышали что-то о Малике?
        - Скорее всего, она уже в Ракшаде. Неделю назад мне сообщили, что красный корабль видели недалеко от Ориенталя. Это половина пути.
        Мун вздохнул полной грудью:
        - Спасибо, мой правитель.
        - Корабль шёл в сцепке с двумя судами. Не подскажешь, что это означает?
        Старик расплылся в улыбке:
        - Иштар побеспокоился, чтобы женщин не укачало.
        Женщин? Иштару плевать на Галисию. Он не умеет беспокоиться. Он способен только на хитрость и обман. Лучше бы старик промолчал.
        Вернувшись на чердак, Адэр бросил Гюсту:
        - Я передумал. Мебель оставить.
        В кабинете, обложившись бумагами, сидел Джиано. Советник по религиозным вопросам вызывал у Адэра двоякое чувство. Молодой человек с нескладной, как у подростка, фигурой, открытым лицом и лучистым взглядом подкупал своей искренностью. С другой стороны, как может человек исповедовать религию ахаби и говорить, что все остальные веры истинны? Не кривит ли он душой, поклоняясь другим Богам?
        - Изучили, советник Джиано? - поинтересовался Адэр и, подойдя к камину, протянул руки к огню.
        - Тут столько всего… - прозвучал мелодичный голос. - Как Малика умудрилась раздобыть эти документы?
        - Одному Богу известно.
        Джиано улыбнулся:
        - Вы не верите в Бога.
        - Зато я верю тайному советнику. Это важнее.
        Джиано придавил бумаги растопыренными пальцами:
        - Я знал, что люди платят за обряды, но то, что им отпускают грехи за деньги… В некоторых храмах священники не беседуют с прихожанами. Люди перечисляют грехи на листочке, служки считают, сколько им надо заплатить в кассу. Нарушается тайна исповеди. А похороны? Селяне разоряются, чтобы похоронить покойного в земле, освящённой церковью.
        Джиано обхватил лоб ладонью:
        - От умирающего требуют исповедь в письменном виде! Ты уже одной ногой в могиле, а тебя заставляют писать или диктовать кому-либо, иначе на тот свет уйдёшь грешником, и гореть тебе в аду.
        - Мне нужен список нелицеприятных деяний святых отцов. И выпишите цитаты из проповедей, которые идут вразрез с высокой моралью.
        - Хорошо, - кивнул Джиано. - Я не уверен, что нам удастся искоренить злоупотребление властью.
        - Знаете, что самое маленькое в мире?
        Джиано улыбнулся:
        - Только не говорите, что вера в Бога.
        - Человеческая доброта. А что самое большое в мире?
        - Думаю, любовь.
        - Страх, Джиано. Это страх. - Адэр сел в кресло и устремил взгляд на Парня, развалившегося возле двери. - Каждую минуту, каждую секунду люди боятся потерять деньги, положение, здоровье, жизнь, детей и родителей, любовь, веру и надежду.
        Джиано покачал головой:
        - Что верно, то верно. - И вдруг принялся перерывать бумаги. - В папке я нашёл записку. Предназначалась не мне.
        Адэр взял протянутый советником лист. Почерк Эйры. Одна фраза: «После наводнения ни один житель Тарии не вернулся на родину». Что бы это значило? Прошлой зимой, когда после проливных дождей море и реки вышли из берегов, Тария оказалась отрезанной от внешнего мира, и только узкий перешеек соединял её с Грасс-Дэмором. Адэр принял жителей приграничной полосы, оставшихся без жилья. Их поселили в замках, владельцы которых навсегда покинули Грасс-Дэмор. Дальнейшей судьбой подданных князя Тарии Адэр не интересовался. Почему люди не захотели вернуться домой?
        Отужинав с Джиано, Адэр направился в апартаменты. После долгой дороги ему не удалось толком отдохнуть. Не терпелось увидеться с Кебади, обрести спокойствие, глядя в его добродушные глаза. Но встреча только усугубила внутреннее состояние. Мун добавил… Ко всему прочему промозглая погода, пустой замок, серость пейзажа за окнами действовали удручающе. Адэр надеялся, что выпадет снег и на душе посветлеет. И боялся, что снег выпадет, а на душе завоет вьюга.
        В гостиной Адэр столкнулся с Сирмой. Служанка волновалась, смущалась и казалась совсем юной. Сколько ей лет? Неважно… Зря распустила ореховые волосы и подвела медовые глаза, хмельные от счастья. И тень на стене за спиной хозяйки зря дрожит.
        Адэр вышел в коридор и устремился в покои Эйры. Не включая свет, завалился на кровать. Парень улёгся рядом и, покрутившись, опустил морду на лапы. Поглаживая зверя, Адэр смотрел в потолок и слушал, как шипят в камине влажные дрова. И уже погружаясь в сон, понял: больше всего в жизни он боится, что Эйра никогда не войдёт в эту комнату, не вздохнёт недовольно и не скажет: «Вы хотите меня разозлить? Не получится. Я слишком устала».
        Глава 6
        За окном зависли предрассветные сумерки, витражные стёкла казались чёрными. Еле слышно звучала протяжная песня. Малика повернула голову.
        Блеснув в полумраке глазами, Кенеш приподнялась на локте, другой рукой убрала со лба Малики косичку:
        - Солнце ещё спит, шабира. И ты спи.
        - Где Галисия?
        - Кто?
        - Не делай вид, будто не понимаешь, о ком я говорю, - сказала Малика, хотя ответ уже знала. Где может быть Галисия? Конечно же, в спальне.
        - Она в твоей кровати. Это неправильно, шабира.
        - В Приюте Теней все равны.
        - Когда я собиралась ехать в твою страну, для тебя готовили дворец. Там испокон веку жили воины-вестники. Я не знаю, почему хазир передумал.
        - Я не воин-вестник.
        - Ну и что? Во дворец увели половину служанок. Я тоже просилась. Хотела посмотреть на тебя хоть одним глазком. Но туда брали молодых, выносливых. А теперь шабира лежит рядом со мной. Не знаю, чем я заслужила у Бога эту милость.
        Малика подсунула ладошки под щёку:
        - О чём ты пела?
        Кенеш встала перед ней на четвереньки, уткнулась лбом в пол:
        - Накажи меня.
        В Ракшаде все должны говорить на шайдире, а песня звучала на незнакомом языке. Галисия тоже должна общаться на шайдире, однако не стремилась выучить язык и тем самым вынуждала Малику нарушать закон. Хорошо, что к ним никто не приходит.
        - Ты не ракшадка?
        - Я родилась в Голых Песках, - ответила Кенеш.
        Вот почему не удалось перевести имя старухи. Ракшада - «цветок в тени». Джурия - «услада глаз». Иштар - «покровитель войны». Шедар - «ярче солнца». Альхара - «твёрдый шаг». Хёск - «небосвод». Все ракшадские имена что-то означают.
        Старясь отогнать мысли о предстоящем ритуале - если жрецы решат его провести, - Малика произнесла:
        - Ты запела спросонья - это простительно. Люди видят сны на родном языке. Так о чём была твоя песня?
        Кенеш села на пятки:
        - О маленькой девочке, которая боялась темноты.
        - Женщины прикасаются к моим ногам. Зачем?
        - Загадывают заветное желание.
        - Какое загадала ты?
        - Моя мать говорила: «Держи желание в кулачке, иначе не сбудется». Но тебе скажу…
        - Не надо, Кенеш. А вдруг твоя мама говорила правду.
        Малика немного поворочалась, пытаясь уснуть. Из-за косичек, стянутых в тугой клубок, болела голова.
        - Расплети меня, - попросила Малика, решив отныне завязывать волосы в привычный узел на затылке. Ей не нужны родники, река её жизни никогда не будет полноводной.
        Пальцы старухи принялись распутывать пряди.
        - Кенеш, зачем Бог создал женщину?
        - Услаждать плоть мужчины и рожать детей.
        - И всё?
        - Потом служить тем, кто услаждает плоть мужчин и рожает детей. - Старуха улыбнулась. - Хочешь знать, зачем Бог создал тебя?
        - Хотелось бы.
        Кенеш посмотрела в непрозрачное окно:
        - Тот год был жарким. В Алой Пустыне плавился песок, деревья крошились как сухая лепёшка, источники кипели и превращались в дым. Народ Алого Песка кочевал от одного умирающего оазиса к другому. Вожака племени звали Ташран.
        «Большой камень», - мысленно перевела Малика.
        - Они дошли до родника в Живой Пустыне, но там жил другой народ. Их главарь вытащил клинок из ножен и потребовал, чтобы Ташран убирался восвояси. Главарь поступил плохо. В засуху даже звери пьют из одного родника и не нападают друг на друга.
        - Они подрались? - спросила Малика.
        - Нет, шабира. Ташран пожалел своих людей, они были слишком измучены. Он велел им наполнить бурдюки водой и повёл их дальше. Племя поднялось на три бархана и три раза спустилось, как вдруг донеслись крики. Ташран взял отряд воинов и устремился назад. Чернокожие кочевники не захотели искать другой оазис и устроили возле родника резню.
        - Ташран заступился за людей Живого Песка?
        Кенеш погладила Малику по голове:
        - Он смотрел, как наказывают его обидчиков, и славил Бога. Главарь, который выгнал его, истекал кровью. Мужчины, которые смеялись над ним, падали, пронзённые стрелами. Женщины, которые кричали вслед ему обидные слова, рыдали над мёртвыми детишками. Ташран хотел уйти, но увидел юную девушку. Держа в руке клинок, она защищала беременную мать.
        - Это была Ракшада, - догадалась Малика.
        Старуха кивнула:
        - Кочевники не ожидали, что на них нападут сзади. Ташран выиграл бой. И Ракшада сказала ему: «Бог наказал нас и протянул нам руку. Отныне ты хазир».
        «Рука Всевышнего», - перевела Малика.
        - Поражённый смелостью девушки, Ташран захотел взять её в жёны. Она сказала: «Я буду принадлежать тому, кто возведёт здесь город и назовёт его моим именем». «Нет, - ответил Ташран. - Этот город я назову Кеишраб. Твоё имя будет носить страна». За семь лет он построил семь городов и стал хазиром Ракшады. В печальный день его смерти оазис окружали уже сорок семь городов.
        - Интересная история, - пробормотала Малика. Её именем не назовут даже улицу в нищем селении.
        - Вторая шабира Джурия стала матерью художникам, скульпторам, поэтам, музыкантам, танцорам. Умных девочек по сей день отдают на обучение в храм науки, и ракшадок лечат докторши и учат учительницы. Бог был несправедлив к Джурие. Он наградил её единственным сыном. - Кенеш придвинулась к Малике и зашептала: - Мы молим Бога, чтобы он послал вам много детей. Но ты не переживай. Если Иштару не повезёт, как его брату, он всё равно будет править до самой смерти.
        Малика вжалась в подушку. Ракшадки считают её будущей женой Иштара.
        - У вас были некоронованные хазиры?
        - Почему спрашиваешь? - покосилась Кенеш.
        - Интересно, как они правили.
        - Как правили - не знаю. Я их не застала. В книгах только даты. Кто-то полгода командовал, кто-то год.
        Малика посмотрела в окно. Витражи расцветились, а душа погрузилась в потёмки. Если она не коронует Иштара, его скинут с трона. Если коронует - он задастся целью заполучить её в жёны, чтобы избежать участи бесплодного брата.
        - Что стало с их шабирами? - спросила Малика.
        Кенеш пожала плечами:
        - Не знаю. Да и зачем тебе?
        - Интересно.
        - Женщинам приносят объедки новостей. Если приказывают надеть фиолетовые платья - значит, в Ракшаде праздник. Если жёлтые - значит, траур. Жёны всегда ходят в чёрном.
        Рассудком завладело желание хоть немного побыть одной. В ванной от Кенеш не спрячешься, в спальне Галисия - вдруг проснётся, пристанет с вопросами. Сославшись на голод, Малика выпроводила старуху на кухню, но та вернулась так же быстро, как удалилась.
        - Сегодня великий день, шабира, - торжественно произнесла она, переступив порог. - Я помогу тебе собраться.
        На веранде возле паланкина стоял незнакомый человек. Усевшись в креслице, Малика сжала подлокотники - Альхаре запретили с ней видеться!
        Несмотря на раннее утро, на улицах бурлила жизнь. Носилки то и дело огибали возбуждённые толпы людей. Из общего ора удалось вычленить голоса, выкрикивающие цифры. Совсем некстати вспомнился публичный дом в Зурбуне. Покупатели спорили о цене детской невинности так же яростно, как сейчас спорят ракшады.
        Выйдя из паланкина, Малика осмотрелась. Над крышами далёких домов золотился край солнца, окрашивая храм и каменные изваяния во все оттенки жёлтые. Безлюдная площадь… Фиолетовый - цвет праздника… Спирали в солнечных лучах не белые, а жёлтые - цвет траура. Горе и радость всегда ходят вместе и выбирают, каким боком повернуться к человеку.
        Внимание перекочевало на провожатого. Если бы воины носили чаруш, их вряд ли удалось бы отличить друг от друга: рослые, широкоплечие. Даже рельеф мышц на животе и груди у всех одинаковый.
        В Грасс-Дэморе в присутствии Иштара и Альхары Малика смущалась. Сейчас смотрела на обнажённый торс воина и не испытывала неловкости. Непривычное стало обыденным.
        - Сегодня какой-то праздник?
        - Собачьи бои, - ответил провожатый.
        Скорее всего, люди, орущие на улицах, делали ставки.
        - У Альхары есть бойцовские собаки? - спросила Малика, вспомнив, как он мечтал обзавестись морандой.
        - Да, шабира.
        - Его собаки участвуют в боях?
        - Нет, шабира. Альхара отбывает наказание.
        - За что?
        Воин с невозмутимым видом посмотрел в сторону храма.
        - Шабира задала тебе вопрос, - повысила тон Малика.
        Над глазом ракшада еле заметно дёрнулось веко.
        - Он прервал молитву.
        - Вот как…
        Вчера, когда она отстаивала своё право голоса, Альхара отправился за Иштаром и верховным жрецом, не закончив обход зала. Кто он? Друг или хитрый враг, который задумал влезть к ней в доверие?
        Время шло, а на пороге храма никто не появлялся. Площадь не успела накалиться, запах благовоний не досаждал. Унизительным было ожидание. Вряд ли к шабирам - воинам-вестникам - относились подобным образом.
        Наконец прозвучало приглашение. Малика вошла в храм, и опьяняющий запах вновь хлынул в лёгкие, лишая возможности чётко мыслить. Цепляясь за реальность, Малика посмотрела через плечо. Провожатый пошагал к паланкину. Она одна. Совсем одна…
        Служитель подвёл её к жрецам, окружившим большую чашу, в которой тлели угли. Чёрные вoроны из её сна, и лишь верховный жрец на их фоне выглядел фиолетовым пятном. Видимо, для него служение Богу - непрерывный праздник.
        Цедя удушливый воздух сквозь зубы, Малика пробежалась взглядом по лицам. Иштара не было. Шедар бесцеремонно рассматривал её, словно пытался проникнуть под перламутровую ткань, скрывающую лицо.
        - Шабира! - произнёс Хёск. - Ты готова услышать Бога?
        Малика сжалась как пружина:
        - Готова.
        - Шедар! - вновь зазвучал голос верховного жреца. - Оставь нас.
        Не выразив недовольства, низложенный хазир вышел из храма. Служители закрыли за ним двери. Малика посмотрела на птиц, порхающих под куполом, и вдруг перенеслась в другой мир. Вокруг раскалённый песок. Изогнутое дерево роняет голые ветки. Они падают медленно, печально. Отскакивают от земли, превращаются в пыль и, подхваченные ветром, взмывают в расплавленное небо.
        В реальность вернул хлёсткий голос. Подогнув под себя ноги, жрецы сидели вокруг чаши, их руки лежали на коленях ладонями вверх. Хёск велел Малике принять такую же позу, сам расположился в центре круга.
        Тишину взорвал бой барабана: бум, бум-бум. Полнозвучное эхо заметалось по залу. Малика еле сдержалась, чтобы не зажать уши. В передней стене распахнулись потайные двери, превратив её в бессчетное множество тёмных проёмов, разделённых узкими простенками. Вошедшие в зал полуобнажённые люди создали за спинами жрецов несколько кругов.
        Малика затылком чувствовала горячее дыхание мужчин и лихорадочно водила глазами, пытаясь увидеть Иштара. Ей так нужна поддержка…
        Пытаясь утихомирить дрожь, сделала глубокий вдох, и вдруг стало темно. Она с трудом различала лица ракшадов. Крутила головой, но видела лишь обтянутые дымчатой кожей ноги, притопывающие в такт барабану.
        Хёск заговорил. Гортанная речь на непонятном языке заворожила. Малика неосознанно повторяла движения жрецов. Приложить правую руку ко лбу, протянуть к куполу храма, прижать к груди. Левую руку опустить соседу на плечо. Малика вздрогнула, ощутив, как её плечо крепко сжала широкая ладонь. Из такой хватки не вырваться.
        Ритм барабанного боя ускорился. Люди за спинами жрецов схватили друг друга за локти и побежали. Кольца из темнокожих человеческих тел двигались в противоположных направлениях. Глянув на них, Малика покачнулась. Пальцы соседа вонзились ей в плечо и не позволили потерять равновесие.
        Хёск выкрикивал заклинания и сыпал на угли порошок. Из чаши вылетали искры. Дурманящий воздух стал тягучим, клейким. Чаруш прилипла к лицу и при выдохе не пузырилась. Пот застилал глаза, разъедал ноздри и губы.
        Завывая необыкновенно низкими голосами, люди неслись всё быстрее и быстрее. Жара сводила с ума. Дышать было нечем. Уронив голову на грудь, Малика перестала ощущать тело. И вдруг поняла, что именно кричат ракшады.
        - Слушай! Слушай! - басили одни.
        - Слышишь? Слышишь? - стонали другие.
        Словам не было конца. Голоса раздавались в каждой клеточке мозга. В него вселилось нечто постороннее, враждебное. Это нечто подчиняло себе, заставляло раскачиваться из стороны в сторону и шептать молитвы, которых Малика раньше не знала.
        Происходящее походило на изощрённую и в то же время желанную пытку. «Слушай, - звучал в голове чужой голос. - Слышишь?» Затуманенное сознание цеплялось за обрывки чужих воспоминаний. Бесконечная лестница. Скрипят ступени. Вокруг темно. Впереди дверь. За ней бескрайнее небо… там ветер… холодный, наполненный ароматами ковыль-травы. Сделать глоток воздуха… всего один… Надо открыть двери и сделать глоток…
        Малика сбросила со своего плеча ладонь ракшада и вскочила. Её попытались усадить. Она закричала нечеловеческим голосом и упала без чувств.
        Малика очнулась от ощущения, что за ней наблюдают. Сморщившись от боли в висках, повернула голову. Оказывается, её перенесли в комнату и уложили на низкую кушетку. На полу сидел Иштар. За настоящим окном с прозрачными стёклами ветер покачивал ветви деревьев, усыпанные лазурными цветами. Сквозь крону пробивались солнечные лучи.
        - Иштар…
        - Как ты?
        - Голова ватная. И тошнит. Где я?
        - В храме. - Иштар дал Малике стакан с водой. - Ты потеряла сознание.
        Она приподнялась на локте, сделала пару глотков и откинулась на подушку:
        - Это из-за дыма.
        - Жрецы добавляют в благовония порошок, чтобы наладить связь с Богом.
        - Надеюсь, у них получилось. Ещё одной оргии я не выдержу.
        Малика перевела взгляд с лица Иштара на терновый ошейник. Из ран сочилась кровь.
        - Помнишь, что ты крикнула?
        - Я крикнула… не помню.
        Иштар придвинулся к кушетке:
        - Атэйта.
        - Что это?
        - Слово.
        Малика устремила взор в потолок. Мысли путались, в ушах гудело.
        - Как оно переводится на слот?
        - Никак. Это название невидимой звезды. Она есть на наших астрономических картах. На небе её не видно. О ней знаем только мы, ракшады.
        - Теперь меня будут звать Атэйта?
        Иштар шумно выдохнул:
        - Надеюсь.
        - Я что-то сделала не так?
        - Жрецы не верят, что ты услышала Бога. Считают, что ты знала о существовании звезды и выдала себя - решила, что такое имя есть. Такого имени нет. Атэйта - просто слово. Альхара рассказывал тебе о звезде?
        - Нам было некогда разговаривать о звёздах.
        - Тебе никто не верит.
        Малика перевела взгляд на Иштара:
        - А ты?
        - От меня ничего не зависит. На моей голове нет тиары.
        - И что теперь?
        - Ты разденешься перед жрецами.
        - Нет!
        - Да! Ракшадские имена состоят из двух слов, эти слова имеют смысл. Смысл слова «Атейта» скрыт. Если Бог назвал тебя словом без смысла, на тебе должен быть знак.
        - Какой знак? Иштар! На моей спине множество знаков. Они постоянно меняются, но это не ваши знаки.
        - Жрецы разберутся.
        - Нет!
        - Помнишь тот день, когда ты назвала меня хазиром?
        - Помню.
        - А помнишь, я сказал: «Всё так просто и так сложно»? Я уже тогда хотел забрать тебя в Ракшаду, но не мог придумать: каким образом это сделать. Забрать тебя оказалось просто. Сейчас наступило «сложно». Тебя никто не лишит звания шабиры, но мои недруги будут хвататься за любую возможность, чтобы оставить меня без тиары. Без тиары я пешка. Только ты можешь наделить меня безграничной властью. И я уничтожу всех врагов.
        - Верховный жрец - твой друг. Он несколько лет поил тебя противоядием. Неужели он тебе не поможет?
        Засунув палец под ошейник, Иштар вытащил шип из шеи:
        - Когда же ты поймёшь? У ракшадов на первом месте Всевышний, на втором - Ракшада. На третьем месте хазир, и выше ему не подняться.
        - Иштар… сейчас тебе будет ещё тяжелее. - Малика облизнула губы. - Мне было плохо. Я не могла дышать и хотела выйти из храма. Я встала, а передо мной кто-то запрыгал и я… я крикнула: «Отойди!» Жрецам послышалось «атэйта». Иштар… Я крикнула: «Отойди…»
        Отклонившись назад, он обхватил ладонью подбородок.
        - Ты мог признать Альхару шабиром, - сказала Малика. - Почему ты этого не сделал?
        - Потому что Всевышний выбрал тебя.
        - Всевышний ошибся. - Малика с трудом села. Рассматривая дерево за окном, спросила: - Ты долго здесь пробудешь?
        - Пока не смою с себя грех, за который мой взвод понёс наказание.
        - Какой грех ты совершил?
        - Попал к вам в плен.
        - Как наказали твоих людей?
        - Согласно закону.
        Малика устремила взгляд на Иштара:
        - Как?
        - Тебе незачем это знать.
        - Я твоя шабира, хотя и без ракшадского имени. Я хочу знать о тебе всё.
        - Шедар казнил их вместо меня. Приковал к столбам посреди пустыни. Воины - это зеркала. Ошибаешься ты - за ошибку отвечают все. На месте Шедара, я поступил бы так же.
        Малика уронила голову на грудь:
        - Вы страшный народ.
        Иштар заправил ей за ухо прядь волос, упавшую на лицо:
        - Мы непобедимый народ. - Прикоснулся к её виску. - Эльямин…
        - Невидимая звезда, - произнесла Малика на слоте. - Я знаю, как переводится.
        Иштар прижал палец к её губам:
        - Забудь этот язык.
        - Не добавляй. Мне и так плохо.
        - Всё позади, шабира. - Иштар взял с уголка кушетки чаруш, набросил Малике на голову. - Мы будем с тобой неразлучны как вдох и выдох.
        - Хочу уснуть и проснуться дома, в Грасс-Дэморе.
        Иштар надел ей на шею зажим, защёлкнул замок:
        - Идём.
        - Нет, Иштар. Я больше не дам себя мучить.
        - Всё позади, - повторил он и, подхватив Малику под локоть, помог ей подняться.
        Глава 7
        Солнечные лучи, пронзая стеклянный купол, отбрасывали на пол золотистые блики. В углублениях под потолком прятались птицы, и тишину время от времени нарушал пересвист. На стенах, под выпуклыми письменами, пролегли тени. Чашу с углями успели убрать. Теперь посреди храма на треноге возвышался казан. В воздухе плавал терпкий запах.
        Жрецы стояли возле открытой двери и в полной задумчивости смотрели на площадь. Над раскалёнными камнями клубилась фиолетовая дымка, и фигуры религиозных служителей окружал тусклый ореол. Низложенный хазир упирался руками в стену, словно толкал её перед собой.
        Войдя в зал, Малика зажмурилась: даже сквозь чаруш свет резал глаза.
        - Не отставай, - прошептал Иштар и, устремившись в центр зала, крикнул жрецам: - Пришло время называть шабиру по имени!
        - Не спеши, - произнёс Шедар, глядя через плечо.
        - Тебе нужен был знак?
        Шедар поцеловал письмена на стене и через зал направился к брату:
        - Знак нужен тебе. Моей коронации ничто не мешало.
        - Я видел его. Шабиру зовут Эльямин.
        Малика уставилась на Иштара, не в силах понять, что он задумал.
        - Она произнесла другое слово, - возразил Шедар.
        - Всевышний проверял мой ум и смекалку.
        - Где этот знак? - вклинился в разговор верховный жрец.
        - Чтобы показать, ей придётся снять чаруш.
        - В храме? - проговорил Шедар и, раскинув руки, обернулся вокруг себя. - В обители истинной святости?
        - Можем вывести её на площадь, - предложил Иштар.
        - Я не лошадь, - сквозь зубы процедила Малика.
        - Чтобы все увидели, как мы нарушаем традиции? - возмутился Шедар.
        Иштар бросил взгляд на Хёска. В еле заметном движении зрачков было что-то странное, не соответствующее словам Иштара о собственной незначительности.
        - У нас нет закона, который запрещает женщине снять в храме чаруш, - в ту же секунду произнёс верховный жрец и неторопливой походкой двинулся к Иштару и Малике. Служители безмолвной стаей последовали за ним.
        - Конечно, нет, - подтвердил Шедар. - Он был не нужен, потому что есть закон, который запрещает женщине входить в храм.
        - В нём не говорится, что этого нельзя делать шабире. Поэтому мы разрешили ей войти. И раз нет другого закона, она может снять чаруш.
        - Ты это серьёзно? - воскликнул Шедар.
        - За десять лет правления ты ни разу не подумал, что не мешало бы такой закон принять. Я не могу за минуту исправить твою ошибку, - сказал Хёск и остановился в шаге от Малики. - Где находится знак?
        - На виске, - ответил Иштар.
        Малика задержала дыхание. Родинка… Родинка похожа на остроконечную звёздочку.
        - Кто не желает в этом участвовать, может удалиться, - промолвил Хёск.
        Жрецы не двинулись с места.
        Шедар скрестил на груди руки:
        - Мы ждём, шабира.
        Малика сняла с шеи зажим, стянула с головы накидку. Появилось чувство, будто она стоит перед мужчинами голая. Реальность напоминала забытый кошмар. Межгорный провал, ветхая лачуга, в полумраке кучка беглых преступников… Молчат и прерывисто дышат. Глазеют как изголодавшие псы.
        Малика невольно посмотрела через плечо. В тёмном углу должен сидеть Вайс, племянник Крикса, но там никого не было. Запрокинула голову и зажмурилась от яркого света. Воздух Ракшады сводит с ума…
        Первым отозвался Шедар:
        - Хочешь сказать, что шабиру выбрал Всевышний?
        - На висок смотри! - прикрикнул Иштар.
        - Звезда. Под чаруш её не видно, - проговорил Хёск. - Шабира! Отныне тебя зовут Эльямин.
        Горя желанием быстрее закрыть лицо, Малика дрожащими руками теребила накидку, но никак не могла найти её краешек.
        - Мой брат! - прозвучал голос Шедара. - Ты - кровь моего отца - унаследовал искромётный ум. Меня он научил никому не доверять. Твоя шабира отказалась от ритуала чести. Отказалась принимать истинную веру. И раз уж она стоит перед нами с неприкрытым лицом, я требую позвать Зрячих. Пусть они подтвердят её честность и непорочность.
        Иштар сузил глаза:
        - Это будет твоё последнее требование.
        Двое служителей скрылись за потайной дверью. Хёск жестом попросил остальных пройти к дымящему казану.
        - Ты сказал, что всё позади, - прошептала Малика, еле поспевая за Иштаром.
        - Я так думал.
        - Кто такие Зрячие?
        - Это Зрячие. Один видит прошлое, второй будущее, третий настоящее, четвёртый сокровенное. Если ты что-то скрываешь - самое время открыться.
        Малика прижала ладонь к груди. Под платиновой головой тигра лихорадочно забилось сердце. Безумные ритуалы, опьяняющие благовония, какие-то Зрячие - всё это походило на хорошо продуманный спектакль. Даже конфликт братьев казался наигранным. Вдобавок ко всему настораживали переглядывания Иштара с Хёском.
        - Почему Шедар здесь? - спросила Малика. - Он не жрец. Почему он здесь?
        - Я доверил ему подготовку моей коронации.
        - Он делает всё, чтобы коронация не состоялась.
        - Он кровь моего отца. Не смей думать о нём плохо. - Иштар покосился на Малику. - Откроешь мне свои тайны?
        - Только после тебя, - ответила она. - Где мои люди?
        - Под присмотром.
        - Я хочу их сегодня увидеть.
        - Хорошо. Я прикажу их оскопить.
        - Иштар!
        - Что «Иштар»? - прошипел он. - Сейчас решается моя судьба, а ты пристаёшь с глупыми просьбами.
        Хёск взял приставленную к треноге лопаточку и начал помешивать в казане маслянистую жидкость. Лопаточка, как маленькое весло, скользила вдоль бронзовых стенок, образовывая в центре водоворот, над которым перекинулись две еле заметные радуги. «Две дороги в мир Богов…» Кто это сказал? Адэр… Он приехал к ней в замок и повёз её к морю. Помнится, моросил дождик. К тому времени, когда они вышли из машины, дождь прекратился, из-за туч выглянуло солнце. Адэр перенёс её на камень и указал на горизонт…
        Сжав кулаки, Малика вонзила ногти в ладони, силясь вынырнуть из воспоминаний, но они подобно разноцветным лоскуткам закружились в хороводе, погружая разум в прошлое.
        - Вот и они, - произнёс Хёск и приставил лопаточку к треноге.
        Малика обернулась. Из потайной двери появились четыре мальчика-поводыря. Не дети - ангелы: белокурые, светлокожие, с голубыми хрустально-чистыми глазами. Опираясь на худенькие плечи, за мальчиками шли старцы, облачённые в балахоны из домотканой ткани. На грудь спадали седые космы. Затянутые мутными бельмами глаза производили жуткое впечатление.
        - Отойдите от шабиры на десять шагов и отвернитесь, - приказал рослый старец.
        - Накинь чаруш на плечи, положи зажим на пол, - велел Малике старик с уродливым рубцом на подбородке.
        Малика сжалась в комок. Слепые обладают даром, с каким она не сталкивалась. Они видят глазами детей, иначе как объяснить происходящее? А если они видят не только окружающий мир, но и мысли… Воображение молниеносно нарисовало жуткие картины: как роются в её желаниях, как потешаются над чувствами, как поносят имена родных людей.
        Один слепец подвёл мальчика к Малике и встал к ней лицом. Второй, не снимая руки с плеча ребёнка, занял место за её спиной. Третий и четвёртый расположились с поводырями справа и слева от Малики.
        Не в силах отвести взгляд от бездонных детских глаз, она мысленно повторяла: «Я Эльямин. Я родилась сегодня. У меня нет прошлого и сокровенного. Я Эльямин…»
        Голову пронзила боль, словно в мозг вогнали крючья и теперь тянут их в разные стороны. Хватая воздух ртом, Малика продолжала твердить: «Я Эльямин…» И понимала: ещё немного, и рассудок погаснет. «Вдыхай боль. Пей как самый вкусный напиток». Чей это голос? «Я на вершине горы, залитой солнцем. Моё тело осталось в тёмной долине…» Малика посмотрела вниз. Её комната… Иштар… Сидит в кресле возле зашторенного окна.
        Посмотрела вверх. Она под куполом. Трепещет крыльями и бьётся в стекло. Всё позади…
        Сквозь пелену Малика разглядела терновый ошейник, прижала пальцы к вискам. Жрецы тихо беседовали в сторонке. Шедар куда-то подевался.
        - Где Зрячие?
        - Ушли. - Иштар поднял с пола зажим. - Надень чаруш.
        - Что они сказали?
        - Они не увидели твоё прошлое и сокровенное. Сказали, что ты чиста как младенец.
        Малика закрыла голову накидкой:
        - А настоящее?
        - Они увидели меня.
        - Будущее?
        - Всё хорошо, - уклончиво ответил Иштар. Надел ей на шею зажим и защёлкнул замок. - Хёск! Пора заканчивать.
        - Я думал, завтра, - отозвался верховный жрец.
        - Сейчас!
        Хёск приблизился:
        - Она не выдержит.
        - Сделай так, чтобы выдержала.
        - Не понимаю, к чему такая спешка? - нахмурился Хёск.
        Иштар передёрнул плечами:
        - Я не знаю, что ещё взбредёт Шедару в голову. Давай закончим с этим и будем спокойно готовиться к коронации.
        - Что ещё? - простонала Малика.
        - Мы очистим тебе левую руку. Нанесём знак шабиры.
        - Татуировку?!
        - Это нечто иное.
        Иштар провёл Малику в знакомую комнату. Под потолком горела яркая лампа. За окном покачивались ветви дерева. В посеревшем воздухе цветы казались тёмно-синими.
        Служители принесли стол с наклонной столешницей и табурет. Разложили на табурете бинты, установили непрозрачные баночки и глиняные черепки. Сидя на кушетке, Малика наблюдала за приготовлениями. Ей самой не терпелось быстрее прекратить пытки над её рассудком, но бинты… Теперь её ждёт пытка над телом.
        Хёск притащил небольшой серебряный ящик. Примостив его на кушетке, забрал у служителя кружку и протянул Малике:
        - Выпей. Для притупления боли.
        Она отшатнулась. Хёск несколько лет поил Иштара противоядием. Кто знает, что он подмешал в воду. Может, они только и ждут, когда она потеряет сознание, чтобы провести свои гнусные ритуалы.
        - Я не буду это пить.
        Переглянувшись с Иштаром, Хёск отдал кружку. Усевшись на пол возле кушетки, достал из ящичка странный предмет, повторяющий форму кисти с растопыренными пальцами. Матово-белые паутинки создавали кружевной узор. Пластина выглядела хрупкой, и казалось, что нити и завитки сейчас согнутся, повторяя изгибы ладони Хёска.
        - Знак шабиры сделан из живой стали. Из этой стали мы делаем шипы на кастетах и ножи для маленьких воинов. Раны после них не воспаляются и быстро заживают.
        - Это татуировка… - промолвила Малика не своим голосом.
        - У мужей-вестников грубый рисунок, - продолжил Хёск. - А этот знак носили Ракшада и Джурия. Мы привезли его с Острова Шабир. Ему пять тысяч лет. - Перевернул пластину; изнутри она была усеяна иголками, тончайшими, как волоски. - Будет очень больно. Это может вызвать болевой шок. Тебе лучше выпить зелье.
        - Я усну?
        - Тебе всё покажется сном.
        Ей уже давно всё кажется сном: в голове шум, люди в тумане, пол качается, стены изгибаются волной, во рту до тошноты сладко.
        - Я потерплю. - Малика сглотнула ком в горле. - Знак будет чёрным?
        - Ты же не воин.
        Открыв баночки, Хёск принялся смешивать в плошке краски. Время от времени обмакивал в них кисточку и наносил смесь Малике на запястье. В итоге остановился на золотисто-бронзовом цвете.
        - Прижми руку к столу вверх ладонью. - Приложив кружевную пластину к кисти, раздвинул Малике пальцы. - Так и держи. Если дёрнешься, знак исказится.
        Произнося заклинания на древнем языке, убрал пластину в сторону и принялся втирать краску Малике в кожу.
        Иштар сел рядом с Маликой и вдруг обнял её за плечи.
        - Закрой глаза, - зашептал он, касаясь губами чаруш. - Мы не здесь. Мы на вершине горы, залитой солнцем. Наши тела остались в тёмной долине, и нам всё равно, что с ними происходит. Слушай меня. Слушай, и я помогу тебе справиться с болью.
        Адэр несколько дней провёл в архиве, читая воспоминания очевидцев времён правления Зервана. Каждый вечер уходил со стопой бумаг, утром приходил с покрасневшими глазами. Слуги приносили обед и ужин в маленький читальный зал, расположенный по соседству с вотчиной летописца. Адэр и Кебади ели мало. После трапезы часто сидели в задумчивости, держа в ладонях горячие чашки с чаем.
        В архиве было холодно, однако воздух, пропитанный запахом бумаг, оставался сухим: строители замка в своё время позаботились о хорошей вентиляции. Адэр не замечал холода, вниманием завладели документы, готовые от старости рассыпаться в пальцах. И то, что он читал, вынуждало кровь быстрей бежать по жилам.
        Как-то ему попался документ, написанный на незнакомом языке. Адэр отложил бы его в сторону, если бы не восклицательные знаки в конце каждого предложения. Решив попросить Кебади помочь с переводом, протянул ему бумагу и вздрогнул от прикосновения ледяных пальцев. Присмотрелся к летописцу, одетому в кофту. Сквозь вытянутые петли виднелся балахон, в котором старик ходил летом. Шарф из верблюжьей шерсти выкатался из-за множества стирок. На бледном лице углубились морщины. Плотно сжатые губы подрагивали.
        - Кебади, ты замёрз?
        - Я привык.
        Адэр накинул летописцу на плечи свою куртку:
        - Я прикажу соорудить здесь печку.
        Старик глянул поверх очков:
        - Хотите сжечь архив?
        Через час стол летописца окружали железные ящики, наполненные раскалёнными углями. Когда самодельные печки остывали, слуги меняли их, не забывая подсовывать один тёплый ящик старику под ноги.
        - Вы меня балуете, Ваше Величество, - кряхтел старик и, потирая нос, прятал под рукой улыбку.
        Адэр за всю свою жизнь не читал столько документов, сколько прочёл за эти несколько дней. Ранее история его мало интересовала. Сейчас он проживал жизни незнакомых людей - видел, мыслил и чувствовал, как они.
        Отложив очередной рассказ очевидца, Адэр откинулся на спинку стула:
        - Страна не может дождаться, когда я покину трон.
        Кебади снял очки, взял фланелевую тряпочку:
        - В пророчество Странника верят ветоны, ориенты, климы и моруны. Другим народам всё равно, кто сидит на бархатной подушке. Лишь бы их не трогали.
        - Это ещё хуже. Народ, безразличный к судьбе страны - наибольшее зло.
        - Никогда не задумывались: почему он стал безразличным?
        - Не задумывался? - Адэр вонзил взгляд в Кебади. - А чем, по-твоему, я занимаюсь?
        Летописец дыхнул на стёкла очков:
        - Разве может народ любить страну, прошлое которой покрыто мраком, а великого правителя называют предателем? Чем народу гордиться? Вы вернули стране старое имя, но не вернули Зервану заслуженную славу.
        - А должен?
        - Должен… удивительное слово. Вы можете хотя бы попытаться напомнить народу, каким должен быть законный правитель, чтобы выскочки-самозванцы не смогли залезть на трон и разрушить то, что вы успеете построить. - Кебади протёр стёкла, водрузил очки на нос. - Скоро вы оставите здесь легата, а сами взойдёте на престол Тезара. Вы можете хотя бы попытаться, чтобы легат продолжил начатое вами дело, а народ поддерживал его и вас. Вы можете хотя бы попытаться оставить после себя добрую память.
        Адэр потрепал Парня за уши. Неизменный спутник и единственное существо, преданное до мозга костей, лежал возле стула. Его голова, опущенная на скрещенные лапы, находилась на уровне колен Адэра. Глаза закрыты, тишину нарушало сопение, но Адэр знал: зверь не спит, и если сейчас тихонько встать, Парень вскочит и побежит туда, куда хозяин только надумал идти.
        - Как в пустыне появилась огромная страна?
        - Вы говорите о Ракшаде? - спросил летописец.
        - Пять тысяч лет назад там был всего лишь песок и кочующие племена, раскиданные по всему материку.
        - Наверное, всё дело в оазисе.
        - В Лунной Тверди сотни оазисов.
        - Наверное, предводителю кочевников Ташрану понравился вид с дерева.
        Адэр пропустил шутку мимо ушей.
        - Предположим, этот замок - оазис, - проговорил он, перебирая пальцами шелковистую шкуру на затылке Парня. - Вокруг пустошь. Назовите хоть одну причину, по которой люди захотели бы строить здесь дома?
        - Если раздавать земли даром - желающие найдутся.
        - Здесь ничего не растёт и неизвестно когда вырастет. Они разделят землю, забьют колышки и вернутся в города. Какой смысл что-то им дарить? Я не хочу быть благодетелем. Казне нужны деньги. - Адэр устремил взгляд на Кебади. - Ты сказал «вид с дерева»?
        - Я такое говорил?
        Адэр улыбнулся:
        - Я был на крыше. Мне не понравилось то, что я увидел.
        Летописец пожал плечами:
        - Думаю, что с дерева Ташран видел только песок, и это ему тоже не нравилось. У него была цель: он хотел жениться на Ракшаде. Она сказала, что выйдет замуж за того, кто возведёт здесь город.
        Эту ночь Адэр вновь провёл в спальне Эйры. Слуги ежедневно меняли постель, но, выполняя приказ правителя, к вещам хозяйки комнаты не прикасались. Адэр смотрел на комнатные туфли, уткнувшиеся носками в стену, или на халат, брошенный на спинку кресла, и ему казалось, что Эйра вышла всего на минутку и сейчас вернётся.
        За окном брезжил розовый рассвет. День обещал быть солнечным. Лежа на кровати, Адэр наблюдал, как расцвечивается люстра из маншеровского стекла, как ползут по потолку узорчатые тени. Взгляд скользнул по стенам и остановился на бабочке из выгоревшего бисера, пришпиленной к шторе. Детская поделка Эйры, хотя в это верится с трудом. Скорее всего, она лазала по деревьям и смотрела сверху на умирающий сад. Мечтала ли она, что сад оживёт?
        Наспех позавтракав, Адэр вошёл в приёмную:
        - Нарум приехал?
        Гюст вскочил из-за стола:
        - Ещё ночью, мой правитель.
        - Буди.
        Через полчаса в кабинет явился советник по вопросам сельского хозяйства - тучный человек с одутловатым лицом. Гюст занял место за конторкой в углу комнаты, вытащил из ящичка бумагу и ручку и приготовился протоколировать беседу.
        Уловив спиртовой запах, Адэр указал Наруму на стул:
        - По дороге ни один трактир не пропустили?
        Советник вспыхнул:
        - У меня больные почки, мой правитель. По утрам я всегда отекаю.
        Развалившись возле камина, Парень оглушительно чихнул.
        Адэр усмехнулся:
        - Вот как! А я уж решил, что вы пристрастились к вину и азартным играм.
        Нарум нервно поправил узел галстука:
        - Я вплотную занялся лечением почек. Перед тем как к вам приехать, я два дня лежал в клинике Яриса Ларе под капельницей.
        Выходил из запоя, догадался Адэр и, придвинув к себе чистый лист, размашистым почерком написал текст.
        - Советник! Вы продумали, как ввести в оборот все земельные ресурсы?
        - Для этого нужны другие ресурсы, которых у меня, к сожалению, нет. Я несколько раз обращался к Лаелу и Безбуру, но всегда получал отказ. И честно говоря, когда вы меня вызвали, я подумал, что вопрос о финансировании сельского хозяйства наконец-то решился.
        - Я хочу, чтобы пустошь вокруг замка превратилась в сад.
        Нарум покачал головой:
        - Почти двести тысяч гектаров. Потребуются немалые деньги.
        - Расшевелите свой отёчный ум и найдите ресурсы, о которых не знаете, иначе я найду тех, кто сделает это вместо вас.
        - Я постараюсь оправдать ваше доверие, мой правитель, - вымолвил Нарум гробовым голосом.
        - Сегодня вечером предоставьте мне план ваших действий.
        Советник выпучил глаза. Адэр смял в кулаке исписанный лист и бросил в Нарума. Скомканная бумага отскочила от надутой груди к окну.
        - Поднимите! - приказал Адэр.
        Нарум тяжело встал, протянул руку к Гюсту. Секретарь сполз с высокого стула, поднял смятый лист и вручил советнику.
        - Вы отлично понимаете, что я сказал, однако не торопитесь выполнять, - произнёс Адэр. - Если вы развернёте эту бумажку, то увидите приказ о вашем увольнении. Дата - завтрашнее число. Решайте: либо вечером знакомите меня с планом, либо на наследующем заседании Совета будет решаться вопрос о лишении вас титула и дворянского звания.
        Поздно вечером Нарум вновь сидел в кабинете правителя.
        - Первым делом я составлю подробную карту почв. В этом мне помогут климы. Они хорошо разбираются в земле.
        Адэр кивнул:
        - Хочу увидеть карту до нового года.
        Нарум прокашлялся в кулак:
        - По составу почвы мы определим, на какой глубине находятся грунтовые воды. У нас нет советника по вопросам водоснабжения страны, который озаботился бы бурением водозаборных скважин. У меня есть на примете добросовестный человек…
        - Этим займётся Анатан Гравель, - перебил Адэр.
        - Имея на руках карту почв, уже можно разрабатывать план по вовлечению земель в сельскохозяйственный оборот.
        Адэр сложил руки на столе:
        - Почему вы не сделали этого раньше?
        - Я не закончил, мой правитель. - Нарум потёр ладони. - Часть пустоши непригодна для земледелия, но эту землю можно продать под строительство домов.
        - Кому они здесь нужны?
        - Когда вокруг зазеленеют поля и зацветут сады, а этот замок станет вашей постоянной резиденцией, дворяне пожелают находиться в поле зрения правителя. Все надеются, что когда-нибудь вы обзаведётесь двором.
        Выпроводив советника, Адэр подпёр кулаком щёку. Надо снова побывать на крыше.
        Глава 8
        Каждое утро Малика забиралась в паланкин и отправлялась в храм. Возле служебного входа шабиру встречал религиозный служитель. Пройдя за ним по лабиринтам коридора, она ступала в комнату, где её ждал верховный жрец. Усаживалась, как Хёск, на пятки и, внимательно глядя на его губы, целый день учила заклинание.
        От непривычной позы затекали ноги, от запахов благовоний тошнило. Непонятный текст давался с трудом. Малика неправильно произносила гортанные и шипящие звуки и никак не могла запомнить длинные фразы, требующие определённой интонации.
        Каждый вечер, возвращаясь из храма, она боролась с желанием выпрыгнуть из паланкина, разыскать охранный двор и наконец-то увидеть Мебо, Драго и Лугу. Внутренний голос нашёптывал: «Не испытывай судьбу, думай о себе».
        Во дворец Малика возвращалась на пределе душевных сил. Кенеш готовила ей ванну, приносила ужин, а Галисия даже не выходила из спальни. Знак шабиры на опухшей ладони дворянка восприняла как личное оскорбление, словно это была не татуировка, а корона, которую незаслуженно надели на плебейку.
        Малика ложилась спать в гостиной. Ей казалось, что она погружалась в сон без сновидений, но на рассвете Кенеш гладила её по голове и говорила: «Это всего лишь кошмары».
        К концу недели нервы сдали. С утра нещадно палило солнце, паланкин напоминал парную. В неподвижном воздухе стоял ядрёный запах пряностей, от которого перехватывало дыхание. Носильщики шли не в ногу, и Малику кидало из стороны в сторону. Шум города, сотканный из мужских голосов, сводил с ума. Служитель, который обычно встречал шабиру возле храма, заставил себя ждать.
        Малика находилась на взводе, но всё ещё владела собой. Поведение Хёска стало последней каплей терпения: после каждой неверно произнесённой фразы он удалялся из комнаты, тем самым давая понять, что крайне недоволен шабирой.
        Не сумев выговорить заковыристое слово, Малика стянула с головы чаруш и расхохоталась. Хёск налил ей воды - она выбила из его руки стакан.
        - Чтоб тебя… Сумасшедшая, как дьявол на сковороде, - выплюнул жрец и принялся собирать осколки.
        - Ты умеешь ругаться? - спросила Малика, давясь смехом.
        - Бранное слово - это грех не против Бога, а против воспитанных людей. И между нами, в тебе воспитанности столько же, сколько ума.
        Конец фразы отрезвил Малику. Она переместилась с пяток на пол, вытянула ноги, вытерла лицо накидкой:
        - О чём говорится в заклинании?
        - Думаю, это кодовые слова, при помощи которых хазир приобретает магическую силу.
        - Думаешь?
        - Разве обычный человек способен построить на голом месте сорок семь городов? Ташран - первый хазир - построил. Без магии не обошлось.
        - Стало быть, ты не знаешь, как переводится заклинание.
        Хёск положил осколки на уголок низенького стола, слизнул кровь с пальца:
        - В те времена письменности не было, текст нарисовали на глиняных табличках. Каждый рисунок означал фразу. Когда изобрели письменность, этот язык уже исчез из обихода. Заклинание записали в виде транскрипции, его смысл передавался от верховного жреца к приемнику.
        - Пока кто-то не умер раньше срока, - предположила Малика, обмахиваясь чаруш.
        - Так и произошло. Верховный жрец скоропостижно скончался. Транскрипция есть, смысла нет. - Хёск устремил на Малику въедливый взгляд. - Иштар торопит нас с коронацией. Будь добра, напряги память.
        - Если я ошибусь, никто не заметит.
        - Прояви уважение к нашей истории.
        Малика встала. Походила из угла в угол, разминая ноги:
        - Таблички с рисунками сохранились?
        - Сохранились.
        - Можно их увидеть?
        Хёск указал на фолиант, лежащий на столике:
        - В нём есть эти рисунки.
        - Я могу взять книгу во дворец?
        Хёск покачал головой:
        - Этой книге не место в Приюте Теней.
        Малика хотела спросить: «А шабире - место?», но посмотрела на свою ладонь, покрытую бронзовой вязью с золотистым оттенком, и сжала кулак:
        - Тебе известно, что со мной приехала будущая жена Иштара?
        - Впервые слышу.
        - Я тебя прощаю.
        На губах Хёска появилось подобие улыбки.
        - За что, Эльямин?
        - За ложь. Это последний раз, когда ты обманул меня безнаказанно.
        Будто опасаясь, что его кто-то услышит, Хёск прошептал:
        - Я забыл сказать тебе главное: твоя сила в молчании и повиновении.
        - Ты не знаешь, в чём моя сила.
        - Ты не блещешь интеллектом, поэтому не понимаешь очевидных истин. Откуда столько гонора?
        - И это последний раз, когда ты меня оскорбил.
        Черты лица Хёска исказились, желваки вздулись под кожей буграми.
        - Не моя вина, что Всевышний обделил женщин умом.
        - Мне встречались разные мужчины: добрые и злые, сильные и слабые. - Малика смерила жреца взглядом. - Глупца вижу впервые.
        Он отшатнулся, будто получил хлёсткую пощёчину:
        - Память у меня не такая короткая, как хотелось бы.
        - А я уж подумала, что ты забыл, кто я.
        Дорога во дворец показалась неимоверно длинной. Царапая ногтями подлокотники кресла, Малика корила себя за несдержанность и понимала, что поступила бы так же, поверни время вспять. У неё появился ещё один враг - намного могущественнее низложенного хазира. Может, даже могущественнее Иштара. Альхара говорил, что в Ракшаде на защиту шабиры встанут миллионы воинов. Если непременными условиями для спасения её жизни являются молчание и покорность - такая защита ей не нужна.
        Малика отослала Кенеш за ужином и впервые за неделю вошла в спальню. Галисия, застигнутая врасплох, начала торопливо собирать с кровати рисунки. Малика успела увидеть изображение Адэра на фоне замка: стены оплетены диким виноградом, над массивными дверями герб Тезара. Замок Грёз…
        - Я попросила старуху принести мне альбом или тетрадь. Она не поняла, - пробормотала Галисия, пытаясь затолкнуть рисунки в папку. Уголки заворачивались, и стопка листов в подрагивающей руке рассыпaлась веером.
        - Покажите мне письма Иштара.
        - У меня их нет.
        - Неужели оставили дома?
        - Я сожгла их перед уходом в монастырь. - Галисия спрятала папку под перину и села на край кровати.
        - О чём он вам писал?
        - Это тебя не касается. - В голосе послышались надменные нотки: Галисии удалось совладать с растерянностью.
        - Я ваш единственный друг. Единственный и настоящий. Я не хочу, чтобы вы провели всю жизнь в закрытой комнате, рисуя картинки.
        - У меня будет свой дворец.
        - Кто вам сказал?
        - Иштар. Он написал, что дворец жены хазира пустовал десять лет, и сейчас там делают ремонт и обновляют обстановку. Я подумала: наверное, готовится к свадьбе. Иначе, зачем это писать? Выходит, ремонт затеяли из-за меня.
        - Кубарат находится в этом дворце, Иштар живёт в этом дворце, а вас поселят неизвестно где. - Малика облокотилась на спинку кровати. - Вы понимаете, какая жизнь вас ожидает?
        Галисия устремила взгляд на узорчатое окно:
        - Я приготовилась всю жизнь провести в монастыре, среди монашек. Мне повезло. Любимый человек предложил мне нечто лучшее, чем то, что приготовил для меня собственный отец. Я люблю Иштара, и он меня любит. Иначе меня бы здесь не было. Ташран назвал страну именем любимой. Иштар из той же породы людей.
        - Сомневаюсь.
        - Ты его совсем не знаешь, милочка.
        - Зато я знаю вас. Вы приехали к будущему супругу, а рисуете своего бывшего мужчину.
        Галисия вытащила из-под перины папку, достала из неё листы. Порылась в стопке и положила перед Маликой рисунок:
        - Мы сидели с тобой на скамейке в саду Адэра. Помнишь? Я решила, что Иштар не придёт, а он появился словно из воздуха. Это была наша последняя встреча. Посмотри на его лицо.
        Вытащила из стопки ещё один лист:
        - А таким я увидела его впервые, в твоей комнате. Злой, надменный.
        Положила оба рисунка рядышком:
        - Посмотри внимательно. Один и тот же человек, но это разные люди.
        Малика не сводила взгляда от листов в руке Галисии. На них изображён явно не Иштар.
        - Мне сложно судить. Вы художница: вам виднее.
        - Три встречи со мной изменили Иштара. - Галисия порылась в стопке и показала портрет Адэра. - А он остался прежним. Как будто меня никогда не было. Шесть лет…
        Протянула лист:
        - Можешь забрать. Он твой.
        Малика отшатнулась:
        - Он мне не нужен.
        Галисия усмехнулась и стала складывать рисунку в папку:
        - Ты виделась с Иштаром?
        - Два раза. Простите, но о вас мы не говорили.
        Галисия покачала головой:
        - На первом месте Всевышний, на втором Ракшада, на третьем, скорее всего, коронация. Потом паломничество по святым местам.
        - И это вы знаете, - промолвила Малика.
        - Он писал мне. Только о тебе не написал ни слова. - Галисия тихонько вздохнула и спрятала папку под перину. - Мне бы с ним увидеться.
        - Вам надо выучить шайдир.
        - Зачем? Иштар отлично говорит на слоте.
        - В Ракшаде говорят и пишут на шайдире. Другие языки вне закона. - Малика посмотрела на покрытую вязью ладонь, сжала кулак. - Вы знаете, что ракшады берут в жёны только девственниц? Хазир не является исключением.
        Галисия распахнула глаза:
        - Неправда… - Опустилась на край кровати. Поникла, как тряпичная кукла. - Ты мне поможешь?
        - Как?
        - Принеси мне лезвие или ножнички для ногтей, но лучше лезвие: не так будет заметен порез на пальце. У меня есть пилочка, но она порвёт кожу. Не хочу, чтобы Иштар заподозрил.
        Малика покинула спальню с тяжёлым сердцем. Всю ночь её мучили кошмары. Она кромсала ножом тело Галисии и размазывала кровь по стенам. Галисия подбрасывала к потолку лунный камень, похожий на яйцо, и хохотала.
        Глава 9
        Утром Малика засобиралась в храм. Кенеш помогла ей надеть чаруш и застегнуть на шее зажим, как вдруг раздался стук в двери.
        Выглянув в коридор, старуха с кем-то пошепталась. Повернулась к Малике и произнесла торжественным тоном:
        - Эльямин! Мне приказали отвести тебя в Обитель Солнца.
        - Во дворец шабир?
        - Нет, Эльямин. Обитель Солнца находится в этом дворце. Теперь ты будешь жить там.
        Несмотря на то, что «Обитель Солнца» звучало возвышенно, сердце ушло в пятки. После вчерашней стычки с верховным жрецом смена комнаты - даже с таким названием - ничего хорошего не сулила.
        - Галисия! - крикнула Малика на слоте. - Собирайтесь! Нас переселяют.
        - Только тебя, Эльямин, - уточнила старуха.
        - Ах ты, негодница! - воскликнула Малика. - Ты понимаешь слот!
        - Не говорю, но понимаю. В кубарате отца Иштара были заморские девицы. Всё щебетали между собой, пока им языки не укоротили.
        - Ты звала? - спросила Галисия, выглянув из ванной.
        - Я скоро вернусь. Никуда не уходите.
        Галисия хмыкнула:
        - Было бы куда.
        Следуя за Кенеш по безлюдному коридору, Малика не успевала считать повороты и пустые дверные проёмы, за которыми тянулись другие коридоры. Закралось подозрение, что старухе приказали провести её по лабиринту, чтобы она не смогла найти дорогу назад.
        Наконец они остановились перед высокой двустворчатой дверью. Женщина в зелёном платье и белой чаруш согнулась в поклоне.
        - Это твоя новая служанка, - сказала Кенеш. - А я с тобой прощаюсь.
        И опустившись на колени, притронулась к ногам Малики.
        - Жди здесь, - прошептала она.
        За дверями находилась анфилада залов.
        Стены и потолок первого зала покрывала ажурная резьба. Колонны походили на свитую жгутом паутину. Окна с золотистыми стёклами преломляли солнечные лучи и порождали иллюзию беспрерывного движения узоров. Тут и там стояли низенькие столики и кушетки, обитые парчой. Убранство довершали кресла-подушки.
        Второй зал поражал воображение настенными барельефами: рощи, аллеи, скамейки, фонтаны. На потолке смыкались раскидистые кроны лепных деревьев. В просветах между листьями и ветвями виднелись золотистые лампочки. Посреди зала возвышалась настоящая беседка с множеством арок, заполненных каменными кружевами.
        В третьем зале вместо мраморного пола стекло. Под стеклом пруд с радужными рыбами. Колонны в виде водорослей отливали золотом и наполняли воздух сверкающими бликами.
        Малика пересекла зал, наблюдая за рыбками, и в замешательстве остановилась перед дверями. У порога стояли новые туфли без задника. Неужели это выход из дворца? И туфли… Чьи они, если не её?
        - Там сад хазира, - прозвучал за спиной голос служанки. - Мне туда нельзя.
        Еле сдерживая нетерпение, Малика обулась, переступила порог и очутилась на белой террасе, обнесённой витиеватыми перилами. Слева от двери в овальной чаше журчал ручей, на бортике лежали полотенца.
        Малика спустилась с лестницы и, озираясь, пошла в глубь сада. К земле клонились ветви, усыпанные лазурными цветами. По острой траве прохаживались хохлатые птицы с радужным оперением. Издалека доносился лай собак.
        Вдруг появилось чувство, словно делаешь что-то непристойное перед ширмой - никого не видишь, но знаешь точно, что за ширмой кто-то есть, и этот кто-то за тобой наблюдает. Малика посмотрела по сторонам и, не выказывая тревоги, повернула назад.
        Уходить с террасы не хотелось: из-за приоткрытой двери дышало холодом мёртвое царство. Сжимая нагретые солнцем перила, Малика долго стояла, глядя поверх крон деревьев. На горизонте серебрились крыши зданий, в безоблачном небе парили чайки. Там море. Там Грасс-Дэмор.
        Дождавшись Малику, служанка указала на нишу в стене:
        - Я покажу тебе спальню, шабира.
        - В следующий раз, - сказала она, решив вернуться в Приют Теней.
        Иштар спрятал её охранителей в охранном доме, если таковой существует на самом деле. Забрал Альхару. Галисию она не отдаст!
        Малика прошла по стеклянной поверхности пруда, распугивая рыб торопливыми шагами. В зале, похожем на каменный сад, замешкалась, взирая на беседку. Поднялась по прохладным ступенькам и ступила внутрь. Вокруг столика настоящие кресла, под настольной лампой фолиант в кожаном переплёте. Открыв его наугад, Малика оттянула зажим на шее. Так вот почему её переселили в Обитель Солнца - этой книге не место в Приюте Теней.
        Через полчаса Малика сидела на подушке напротив Галисии.
        - После коронации меня снова переселят сюда, - говорила она, глядя в бледное лицо. - Пока меня не будет, учите с Кенеш шайдир. Я велю принести вам альбом и карандаши. Подумайте, что ещё вам надо.
        - Ты сказала: «Я велю»?
        - Ну да, велю.
        Покачиваясь взад-вперёд, Галисия забормотала:
        - Бог мой… Бог мой…
        - Что не так?
        - Как может плебейка кому-то приказывать?
        Малика вскинула голову, посмотрела на Галисию сверху:
        - Учите язык. Без него вы никто - И покинула Приют Теней.
        До глубокой ночи в беседке горел свет, тишину зала нарушал шелест страниц. Закрыв книгу, Малика облокотилась на стол, подпёрла щёку кулаком. Как сопоставить рисунки на табличках с заклинанием?
        С Хёском она заучивала одиннадцать фраз - табличек столько же. На каждой нарисованы два тигра и между ними женщина, по всей видимости, Ракшада. Странным казалось то, что на картинках она изображена в одной позе: руки согнуты в локтях, ладони направлены в небо, голова слегка наклонена к плечу. Остальные детали рисунков разительно отличались друг от друга.
        Книга изобиловала справочной информацией: символом чего являются бабочки, тигры, дорога, люди с посохами… Однако сведения не давали ответов, а наоборот, порождали вопросы. Почему на одном рисунке Ракшада стоит в начале дороги, на другом - в конце? Есть табличка, где женщина и тигры изображены на гладком, без единого штриха фоне. Таких отличий множество. Скрыт ли в них смысл? Вдобавок ко всему закралось подозрение, что рисунки расположены в книге не в том порядке. Хотелось вырвать страницы и перетасовать.
        Услышав тихий вздох служанки, Малика вышла из беседки. Свет падал с потолка золотистыми струями, и казалось, что сквозь лепные кроны над головой проглядывает солнце, сотворённое из сотен лампочек. Выпуклые деревья на стенах отбрасывали рваные тени.
        Люстры в следующем зале были выключены, огромное помещение освещалось снизу: в водоёме горели лампы подсветки. Следуя за служанкой по стеклянному полу, Малика наблюдала, как в удивительно прозрачной воде плавают сонные рыбы.
        Если бы не дверная ручка в виде полумесяца, Малика не догадалась бы, что в передней стене, в нише, скрывается потайная дверь; за ней - тупиковый коридор, разделяющий ванную и спальню. Отпустив служанку, Малика присела на бортик круглой ванны, посмотрела своё отражение в кафеле. Ракшады не любят зеркал. Их нет здесь, и не было в предыдущих покоях.
        Малика ступила в спальню. На окнах узор, сверкающий как изморозь на солнце. Мебель из золотистого дерева. Кровать застелена пурпурным шёлком. На стене, за резным изголовьем королевского ложа, от пола и до потолка ковёр из живых игольчатых астр. Такие же цветы росли в саду Адэра…
        Малике снились астры. Она плела из цветов венки, а когда раскладывала их перед собой, они превращались в терновые ошейники.
        Утром её разбудила служанка: шабиру ждал паланкин. Надевая халат, Малика украдкой поглядывала на девушку, стоявшую на пороге комнаты. Голос знакомый, одежда другая: белые штаны и рубаха, на ногах белые закрытые туфли. Низко опустив голову, покрытую чаруш, служанка держала охапку сменного постельного белья. Ракшады помешаны на чистоте.
        Малика велела отпустить носильщиков. Отказалась ехать в храм на следующий день, и через день. Она не хотела злить Хёска, но не могла побороть желание доказать жрецу, что не так глупа, как он думает. С утра и до вечера корпела над книгой, пытаясь понять смысл заклинания. Изредка отдыхала на террасе, куда перетащила подушку. Иногда прохаживалась между крайними деревьями, опасаясь отходить от дворца. Рассматривала гладкие жемчужные стены и витражные окна. И вновь торопилась в беседку, возвышавшуюся посреди зала.
        К концу третьего дня Малика впала в отчаяние. Глупо было надеяться, что ей удастся расшифровать кодовые слова Ракшады, в которых не смогли разобраться жрецы. Представив злорадство Хёска, уткнулась лбом в книгу. Только не плакать…
        - Эльямин.
        В дверном проёме беседки стоял Иштар. Малику будто отбросило на два года назад. Таким он был в день их знакомства. Возник на пороге лачуги, как пришелец из иного мира. За его спиной так же золотился воздух. И сердце Малики колотилось, как колотится сейчас.
        - Что ты здесь делаешь? - спросила она.
        - В смысле?
        - Тебе можно сюда приходить?
        - Это мой дворец. Я прихожу даже туда, куда не заглядывает солнце.
        Малика ощутила, как от лица отхлынула кровь. Когда-то Адэр переселил её на свой этаж, и жизнь превратилась в кошмар. Она постоянно прислушивалась к шагам в коридоре и боялась, что Адэр застигнет её врасплох. Неужели и здесь её ожидает то же самое?
        Потянулась к чаруш, брошенной на соседнее кресло.
        - Не надевай, - попросил Иштар.
        - Я бы хотела, чтобы меня предупреждали о твоём появлении.
        - Хорошо, - согласился он и, усевшись за стол напротив Малики, начал щёлкать выключателем настольной лампы.
        На несколько секунд беседка погружалась в полумрак; просветы в арках, затканных кружевами, наполнялись мерцанием. То вдруг вспыхивал яркий свет, выгоняя мрак наружу.
        Закончив развлекаться, Иштар включил лампу и откинулся на спинку кресла:
        - Как тебе мой подарок?
        - Какой?
        - Твои новые покои.
        Малика взяла книгу и проговорила, обращаясь к обложке:
        - Спасибо. Если бы не ты, меня бы здесь не было.
        - Их давно приготовили. Я ждал, когда из Краеугольных Земель доставят астры.
        - Надо же, какое совпадение!
        Иштар хмыкнул:
        - Я отвык от тебя.
        - И не привыкай больше.
        - Почему не приходишь к Хёску?
        - Была занята, - сказала Малика, рассматривая шею Иштара, усеянную свежими ранками. Похоже, он снял терновый ошейник совсем недавно. - Расскажи, как будет проходить церемония коронации.
        - А я уж решил, что ты передумала меня короновать.
        Малика улыбнулась:
        - Не передумала.
        Иштар придвинулся к столу и принялся пальцем рисовать на столешнице:
        - К Вратам Сокровенного ведут сто семьдесят ступеней, разделённых девятью площадками. Ты стоишь наверху, перед Вратами. По бокам Врат, здесь и здесь, находятся тигры.
        - Живые?
        - Живые. Перед тем как посадить тигров на цепь, их опаивают отупляющим зельем. - Палец вновь заскользил по столу. - Я подхожу к лестнице, ты произносишь первую фразу. Я поднимаюсь по ступеням, восхваляя Всевышнего на разных языках. Задерживаюсь на площадке. Ты произносишь вторую фразу.
        Малика встала и приняла позу, в которой была изображена на рисунках Ракшада:
        - Как думаешь, почему я так стою?
        - Эльямин, мы говорим о серьёзных вещах, а ты затеяла какую-то игру.
        - Пожалуйста! Что означает моя поза?
        - Не знаю. Хочешь спросить или…
        - Верно! - воскликнула Малика и придвинула к Иштару раскрытую книгу. - Посмотри! Ракшада везде нарисована в этой позе. Она произносит не кодовые слова, а задаёт вопросы. Смысл этих вопросов спрятан в деталях рисунка.
        - Конечно, смысл в деталях. Здесь Ракшада рассуждает о счастье, - проговорил Иштар и перевернул страницу. - Здесь о славе, здесь о друзьях.
        - Не рассуждает, а задаёт вопросы! Если есть вопрос - должен быть ответ. Я тоже хочу задавать вопросы. И хочу, чтобы ты отвечал.
        Иштар закрыл книгу:
        - Так нельзя.
        - Почему?
        - Потому что нельзя.
        Малика опустилась в кресло и взяла Иштара за руку:
        - Я учу обычные фразы. В них нет магии, как утверждает Хёск. Если бы это была магия - все хазиры совершали бы удивительные по своей природе деяния. Но это ведь не так?
        - Не так, - согласился Иштар, глядя на её пальцы.
        - Почему бы нам не придать ритуалу эмоции?
        Иштар высвободил свою руку:
        - Менять что-либо я не могу.
        - А кто может?
        - Хёск. Он заведует ритуалами и церемониями, ибо они связаны с Богом.
        - Хорошо, - кивнула Малика. - Я поговорю с ним завтра.
        - Он здесь. В саду. Уверена, что хочешь вывести его из себя?
        - Надеюсь, он нас поддержит.
        Иштар поднял указательный палец:
        - Не нас - тебя. Это твоя идея - не моя.
        Малика накинула на голову чаруш и надела зажим.
        Выйдя из дворца, они направились в глубь сада. Малика впервые радовалась, что её лицо закрыто накидкой: можно наблюдать за мужчиной и не бояться, что он неверно истолкует взгляды. Крепко сжатые губы Иштара и сведённые на переносице брови свидетельствовали о скором протесте. Только непонятно, кому он будет адресован: шабире или верховному жрецу?
        Хёск возлежал на подушках в небесно-голубой беседке. На перилах сидели птицы с длинными разноцветными хвостами. Возле лестницы стояли керамические кувшины. Сладковатый аромат благовоний смешивался с терпким запахом цветущих деревьев и делал прокалённый на солнце воздух удивительно свежим.
        При появлении хазира и шабиры Хёск принял чинную позу. Выслушав Малику, бросил:
        - Нет!
        - Почему - нет? - спросила она.
        - Ритуал прошёл испытание временем, а ты предлагаешь превратить его в руины и потоптаться на обломках.
        - Неужели будет плохо, если люди поймут, о чём я говорю?
        - Ты повторишь заклинание Ракшады, и ни слова больше.
        - Дань истории, - кивнула Малика.
        - Дань истории, - подтвердил Хёск.
        - Тогда я сниму чаруш.
        - Ты в своём уме?
        - Хёск! - прикрикнул Иштар.
        - Извини, хазир. Вырвалось.
        - Я хочу отдать дань истории, - произнесла Малика. - Ракшада и Джурия на коронации были без чаруш. Почему третья шабира должна закрывать лицо?
        - Потому что есть такой закон, - сказал Хёск непререкаемым тоном.
        Малика тяжело вздохнула:
        - Утром присылайте за мной паланкин. Я продолжу учить заклинание. - Покинув беседку, оглянулась. - В вашей книге рисунки расположены не в том порядке. Если уж вы так печётесь о своей истории, то хотя бы не искажайте её.
        Направляясь во дворец, Малика сжимала кулаки. Иштар способен лишь на внутренний протест. В Ракшаде он такая же пешка, как и она.
        Глава 10
        Снег валил хлопьями, застилая толстым ковром поля и долины, одевая сосны в пышные убранства невест. Сёла превращались в снежные царства, дома походили на пряничные теремки, покрытые белой глазурью. Стояла настораживающая тишина: не шумел ветер, молчала в хлевах скотина, собаки прятались в будках.
        Поглядывая в темнеющее небо, селяне закрывали окна ставнями, заделывали щели дверных проёмов, готовили топоры и лопаты на тот случай, если дом заметёт, и с опаской посматривали на крыши - выдержит ли хлипкая кровля тяжесть снега и приближающийся буран.
        По дороге, ведущей в бывшую резервацию ветонов, проехали машины, выбрасывая из-под колёс белые фонтаны. Мглистый горизонт поглотил рёв моторов, и ветонский лес вновь онемел. Тишину изредка нарушали хлопки снежных шапок, соскользнувших с макушек деревьев.
        Машины миновали Ворота Славы, пересекли гранитную площадь, обнесённую парапетом со стороны обрыва, и остановились перед входом в грот. Из автомобилей вышли два десятка человек. Защитники провели их по Звёздной дороге, пролегающей через каменный туннель.
        В приёмную правителя ступила замёрзшая до чёртиков компания людей, объединённых непониманием: зачем Адэр их вызвал.
        Прислуга унесла шубы и пальто. Люди расселись на диванах и, пройдясь взглядами по ослепшим от метели окнам, с немым вопросом воззрились на Гюста.
        Секретарь правителя взял лист со списком приглашённых и встал из-за стола:
        - Крикс Силар.
        Бывший командир стражей поднялся с кресла:
        - Я.
        Гюст кивнул:
        - Отвечать можно сидя. Йола.
        Старейшина морского народа потряс рукой:
        - Здесь.
        - Валиан.
        - Здесь, - откликнулся старейшина климов.
        - Кебади.
        - Это я, - произнёс летописец.
        Гюст продолжил зачитывать список. Люди, отзываясь на своё имя, догадались, что правитель собрал представителей всех национальностей, проживающих в Грасс-Дэморе.
        Приглашённые пользовались авторитетом в своих кругах: среди них были старосты селений, старейшины общин, владельцы предприятий, был даже преподаватель государственного университета. Лишь опальный советник Крикс Силар и летописец Кебади не вписывались в их компанию.
        Закончив со списком, секретарь скрылся в кабинете. Через минуту вернулся и распахнул двери:
        - Правитель ждёт вас.
        Адэр сидел во главе стола и явно был не в духе. Не соизволив подняться навстречу гостям, ответил на приветствия кивком и забарабанил пальцами по стопке документов. Люди заняли места за столом и с понурым видом принялись осматривать скромную обстановку комнаты. Их вытащили из дома в непогоду, оказали нерадушный приём, а значит, встреча с правителем ничего хорошего не сулила.
        Караульные и секретарь покинули кабинет и закрыли двери.
        - Перед тем как приступить к обсуждению важного вопроса, хочу, чтобы вы принесли клятву хранить тайну, - сказал Адэр и, после того как прозвучали нестройные голоса, взял из пачки верхний лист и положил его перед человеком, сидящим слева. - Теперь подпишите.
        Люди читали текст. Побледнев, ставили подписи и передавали бумагу по кругу.
        Староста Зурбуна пробежался взглядом по строчкам:
        - Пожизненное заключение?
        - Можете уйти, - проговорил Адэр.
        - Без права переписки и свиданий…
        - Уходите! - приказал Адэр и чуть глуше добавил: - Если хоть словом обмолвитесь, кого вы здесь видели, я сгною вас на асбестовой фабрике.
        - Я только уточнил, - произнёс староста, подписывая документ.
        Адэру сложил лист и спрятал во внутренний карман пиджака:
        - С этой минуты вы являетесь членами тайной комиссии по установлению истины. Председателем назначаю герцога Кангушара.
        Черноволосый, сероглазый молодой человек, поднялся:
        - Благодарю, мой правитель.
        Адэр жестом приказал ему сесть и продолжил:
        - В истории Грасс-Дэмора есть чёрное пятно. Оно, как пиявка, высасывает из нашего народа веру в будущее и желание трудиться на благо родины. Никто не знает, почему Зерван Грасс бросил страну. Никто не знает, куда он исчез. После его исчезновения произошёл ряд ужасных событий. Кто-то может их перечислить?
        - Разрешите? - спросил Кангушар.
        Адэр кивнул.
        - Сто лет назад накануне коронации при странных обстоятельствах умер наследник Зервана - его внучатый племянник, - заговорил герцог. - На следующий день начался пожар в библиотеке, где хранился архив страны. Библиотека горела три месяца. В происшествиях обвинили морун - законных хозяек этих земель. Точнее, обвинили одну моруну, советчицу Зервана. Под раздачу попал весь народ. В итоге моруны ушли за долину Печали.
        - Под раздачу? - переспросил Адэр.
        - Именно так, - кивнул Кангушар. - Если бы их верховная жрица не отправилась вытаскивать советчицу из тюрьмы, никто бы не развязал войну с морунами.
        - Вы сказали - войну? - подал голос Йола. - Какая же это война? Это была охота на морун, которой забавлялись все. Все, кроме морского народа.
        - Забавлялись… - повторил староста Зурбуна с усмешкой. - Хороша забава. Эта жрица была ведьмой. Что она кричала, когда её сжигали на костре? «Тот, кто убьёт моруну, подохнет сам и свой род за собой потянет. Тот, кто изнасилует моруну, сойдёт с ума». И что произошло потом? Дома пустели, улицы пустели, вымирали селения. А вы говорите, забавлялись. Моруны объявили войну, люди ответили тем же.
        Слушая перепалку мужей, Адэр смотрел на Парня. Прежде, на заседаниях Совета, моранда лежал возле камина и делал вид, что спит. Сейчас сидел возле двери, загораживая выход из кабинета. Кроваво-красные глаза горели злобой, нос морщился, в приоткрытой пасти белели клыки. Того и гляди зверь кинется на людей. Неужели он понимает, о чём идёт разговор?
        Выставив Парня в приёмную, Адэр вернулся в кресло:
        - Похоже, я единственный, кто знает хронологию событий. Перечислю по порядку: убийство наследника, поджог библиотеки, заключение советчицы в подземную тюрьму, пожар в тюрьме. Прошлым летом я был в подземелье. Тюрьму не пытались тушить, ведь она не так важна, как библиотека.
        - Советчица что-то знала, и её убрали, - предположил староста Ларжетая.
        Адэр покачал головой:
        - Под вопросом. Затем морун обвиняют во всех грехах, и начинается охота. В Лайдару отправляется жрица, желая вывести виновников на чистую воду. Её сжигают на костре. После этого разгорается настоящая война, в результате которой погибают сотни тысяч невинных женщин, их детей и мужей.
        - Они виновны, пока не будет доказано обратное, - возразил преподаватель университета.
        Адэр подтолкнул к нему стопку бумаг:
        - Раздайте.
        Пока заседатели изучали документы, Адэр исподлобья смотрел на Кангушара. Полтора года назад он был рядовым защитником и служил под командованием Эша. Немыслимое дело: герцог подчинялся выходцу из простого люда. В то время Кангушар казался искренним человеком без претензий на славу, а когда занял место командира защитников, словно переродился. Власть преображает людей. Сейчас герцог - высокомерный и нетерпимый к чужому мнению - заметно нервничал. На лбу выступил пот, лист в руках подрагивал.
        Вынырнув из раздумий, Адэр поймал на себе встревоженные взгляды мужей.
        - Что вы намерены с этим делать? - спросил староста Зурбуна, потрясая документом.
        - В ваши обязанности входит установление истины. Вот и скажите: что с этим делать?
        - Здесь написано: «Мы, нижеподписавшиеся…», а подписей нет, - подал голос Крикс.
        - Это копия, - ответил Адэр.
        - Понятно, что копия. Можно узнать имена заговорщиков?
        - Нет.
        - Кто может подтвердить достоверность этого документа? - спросил преподаватель университета.
        - Потомки заговорщиков, - сказал Адэр. - Десять человек. Точнее, девять. Десятый покончил с собой в психлечебнице. Я не назову их имён, вам придётся поверить мне на слово.
        - Получается, что заговорщики подожгли библиотеку, обвинили в этом моруну, а потом сожгли её в тюрьме? - произнёс старейшина одной из общин.
        - Вам неясно, что там написано? - проворчал преподаватель.
        - Ясно! - огрызнулся старейшина. - Ясно одно, что не сносить нам головы. Ведьмы, убийцы, поджигатели… А люди, как телята, повелись.
        - Она не поджигала, да. Но вину за убийство племянника Зервана заговорщики на себя не взяли.
        - Этот документ не должен попасть в руки морун, - отозвался Кебади. - Они потребуют возмездия. И если мы его не свершим, они свершат его сами.
        - Натравят на нас своих зверей, - сказал Валиан. - Моранды - это неупокоенные души морун, убитых, изнасилованных и тех, кто наложил на себя руки. Только представьте, сколько в них злости.
        - Не мелите ерунду, - прошептал преподаватель, косясь на Адэра.
        - Мой сын женат на моруне и живёт за долиной Печали. Мы с женой хотели его навестить. Не вышло. Долина кишит тысячами моранд. Мы еле ноги унесли.
        - Мой правитель, вы хотите обелить этих женщин? - спросил Крикс.
        - Я хочу узнать, почему Зерван бросил страну. - Адэр указал на документ. - Они думали, что им удалось замести следы. Но это не так. Кебади, тебе слово.
        Летописец поправил на носу очки:
        - Вы помните последнее пророчество Странника? Если забыли - я напомню. «Ему вырвут сердце, ибо он любит; растопчут душу, ибо он верит; он умрёт для всех, ибо имя ему - Тот, Кто Предал. Он последний, ибо после него вековая бездна; он первый, ибо из бездны воскреснет его слава и гордость. Трижды возвеличенная и трижды отринувшая своё величие кровь от его крови потечёт по жилам с кровью трёх народов, с тремя именами взойдёт на престол под звёздами в присутствии всех и трёх святых свидетелей. Кольцо памяти на левой руке, кольцо сердца на правой руке. Хранитель власти расстанется с венцом, а руки будут править миром в мире и славить день, когда родился он».
        Кебади вытащил из-за пазухи тетрадь. Все взгляды перекочевали на старую обложку с надписью «Первый святой свидетель».
        - Во времена правления Зервана летописцем был мой дед, - прозвучал тихий голос. - Заговорщики не учли, что у него отличная память.
        Адэр встал. Его тень метнулась по столу и легла на тетрадь тёмным пятном.
        - Грасс-Дэмор серьёзно болен. Выяснение истины о его прошлом будет спасительной прививкой. Если этого не сделать, Грасс-Дэмор вновь станет Дэмором - землёй морун.
        После заседания комиссии Кангушар попросил о личной встрече. Адэр приказал Гюсту впустить герцога и перебрался в кресло, стоявшее возле окна. Вопреки пугающим прогнозам снег прекратился, небо посветлело, и на горизонте между небом и морем появилась граница.
        - Мой правитель, - прозвучало от порога.
        Адэр направил взгляд на герцога.
        - Мне стыдно за моего прадеда, - проговорил Кангушар.
        - У вас оригинал документа?
        - Копия, но со всеми подписями.
        - Значит, ваш прадед не зачинщик заговора. Мне нужен ваш экземпляр документа.
        - Я принесу, - кивнул Кангушар. - Я сделаю всё, чтобы добраться до правды.
        - Знаю. - Адэр отвернулся к окну. - Вы свободны.
        Дождавшись хлопка двери, взял со стола папку с досье на религиозных служителей. Просмотрел бумаги. Джиано постарался… Пришло время потянуть ещё за одну ниточку.
        Глава 11
        В храме приступили к сооружению грандиозной конструкции: лестницы в сто семьдесят ступеней, разделённых девятью площадками. Проговаривая заклинание, Малика слышала гул голосов и непонятный шум. Звуки ей не мешали - произношение сложных фраз было отточено до автоматизма, - зато мешали Хёску. Он поджимал губы и с недовольным видом косился на двери. Малике не терпелось посмотреть на Врата Сокровенного. Однако Хёск не пустил её в зал. Мол, постройка, не доведённая до совершенства, не произведёт должного впечатления и оставит в памяти тусклый след.
        Перед коронацией Малике дали несколько дней отдыха. Не зная, чем себя занять, она слонялась по залам, наблюдала за рыбами в пруду, прогуливалась по саду.
        Вечерами сад освещался гирляндами крошечных ламп, которыми были обвиты стволы и ветви. Малика до глубокой ночи стояла на террасе, не в силах отвести взгляд от деревьев, мерцающих в тёмно-сиреневом воздухе. В Ракшаде не было чёрных, беспроглядных ночей. Огромная луна тёрлась о крыши домов, чуть различимых на горизонте. Всегда светили звёзды, похожие на белые астры.
        Через каждые два дня служанки меняли ковёр из цветов за изголовьем кровати. Каждый раз, входя в спальню, Малика с содроганием смотрела на стену, покрытую белыми пионами, хризантемами, розами… Белый цвет у ракшадов символизировал пустоту или начало. На что намекал хазир своей шабире?
        Сегодня на террасе стояли вазы с белыми лилиями. Если бы не густой сладкий аромат цветов, Иштар приказал бы украсить ими комнату. Малика боялась предположить, зачем он это делает, и надеялась, что после коронации все цветы - на террасе и в спальне - исчезнут, как неделю назад исчезла книга с рисунками.
        Лилии напомнили о Галисии: такие же нежные, утончённые.
        Не имея права встречаться с Кенеш в Обители Солнца, Малика дождалась её в коридоре.
        Кенеш упала на колени, обвила руками ноги Малики:
        - Эльямин… Как ты спишь? Кто укрывает тебя ночами? Кто на рассвете гладит тебя по голове?
        - Твоя душа, Кенеш, - улыбнулась Малика и велела старухе встать. - Как Галисия?
        - Учит язык. Старается. Я принесла ей альбом, карандаши, игру. Мы играем. Из кусочков складываем картинки.
        - Заботься о ней, как заботилась обо мне.
        - Эльямин, разреши поцеловать тебе руку.
        Малика растерялась: ей никто не целовал руки. Хотя нет… Целовал. Адэр. В середину ладони. Это было так давно, что воспоминания о поцелуе походили на выдумку.
        Коснувшись губами знака шабиры, Кенеш устремила на Малику растроганный взгляд:
        - Завтра великий день, шабира. Завтра коронация.
        - С чего ты взяла?
        - Нам приказали надеть в полночь праздничные платья и собраться в главной молельне.
        Малика упёрлась плечом в стену. Служанки знают, вся Ракшада знает, а ей никто не удосужился сообщить.
        - В полночь начнётся Ночь Молчания, - продолжила Кенеш. - Из домов выйдут все люди. Тебя и хазира пронесут в открытых паланкинах по главным улицам Кеишраба. Как бы я хотела на вас посмотреть.
        - Ты же сказала: выйдут все люди.
        Кенеш улыбнулась:
        - Все, кроме кубар.
        Отпустив старуху, Малика вышла в сад.
        - Я знаю, что здесь кто-то есть, - крикнула она, озираясь. - Передайте хазиру: шабира хочет его видеть. Сейчас!
        Спустя какое-то время за спиной прозвучал голос:
        - Эльямин?
        Вздрогнув, Малика обернулась. Она читала, что тигр умеет незаметно подкрадываться, прекрасно маскируется и является отличным пловцом. Иштар перенял повадки хищника. Может, он и в темноте видит как тигр?
        Улыбнувшись нелепой мысли, Малика произнесла:
        - Утром коронация, а меня никто не предупредил.
        - Не успели. Час назад наконец-то прибыли правители всех Пустынь. Ждали только их.
        - Сделай мне подарок.
        Иштар вскинул бровь:
        - Хочешь ещё один корабль?
        - Хочу, чтобы мой паланкин несли мои люди.
        - Хорошо, - согласился Иштар. - Выбирай двоих.
        - Их трое.
        - Носилки понесут четверо. Впереди пойдут воины. Твои люди пойдут сзади. У воинов торс обнажён, а твои охранители будут одеты: им хвастаться нечем. Соглашайся. Иначе никак.
        - Драго и Луга.
        В них течёт кровь ветонов, и силы у них хоть отбавляй. Мебо тоже крепкий парень. Но выдержит ли клим всенощное хождение по улицам с тяжёлой ношей?
        До позднего вечера Малика провалялась в постели, но так и не смогла уснуть. Служанка принесла фиолетовое платье, такого же цвета чаруш и туфли. На руке девушки висел платиновый зажим, украшенный алмазами и изумрудами.
        Надев наряд, Малика смутилась. Платье было сшито по фигуре - это замечательно, но она уже привыкла к просторным одеяниям и сейчас чувствовала себя голой. Напрягало отсутствие зеркала, чтобы посмотреть на себя и успокоиться.
        - Принеси зеркало, - попросила Малика служанку.
        - Прости, шабира, но женщинам нельзя собой любоваться.
        Малика накинула на голову чаруш, и здесь её ждал неприятный сюрприз: ткань оказалась слишком плотной. Малика видела силуэт служанки, размытый свет ламп, но абсолютно не видела комнату: ни стен, ни дверей.
        Лихорадочно соображая, что же делать, Малика сняла накидку. Может, намочить и растянуть, чтобы ткань стала пористой? Прогрохотал бой барабанов. Через пару секунд повторился. Неужели полночь? Ночь Молчания…
        Надев чаруш и застегнув ошейник, Малика последовала за служанкой, стараясь не выпускать из виду её тёмный силуэт. Глаза немного привыкли, и стали видны проёмы открытых дверей. Теперь перед Маликой шёл воин: рослый, широкоплечий. Такого, даже если захочешь, не потеряешь из поля зрения.
        Очередные двери, и под платье забрался лёгкий ветерок. Малика увидела луну - огромную, во всё небо. То, что находилось под небом, поглотила тьма.
        - Эльямин? - прозвучал рядом тихий голос Иштара.
        - Нам с тобой можно говорить? - спросила она.
        - Ракшада молчит, а хазир и шабира денно и нощно обсуждают судьбу страны, - в голосе слышалась улыбка.
        - Иштар, я ничего не вижу.
        - Сейчас привыкнешь.
        - Можешь взять меня за руку? Я не знаю, куда идти. Не хотелось бы разбить нос.
        Горячая ладонь сжала пальцы.
        - Осторожно, лестница, - предупредил Иштар.
        - Сто семьдесят ступеней, - попыталась пошутить Малика; голос прозвучал тоскливо.
        - Всего лишь пятьдесят. Ты действительно ничего не видишь?
        - Только луну.
        Малика споткнулась. Придержав её за локоть, Иштар остановился:
        - Странно. Мне сказали, что ткань будет прозрачной.
        - Может, она прозрачная днём, хотя даже в комнате, при свете, я с трудом видела служанку. Давай вернёмся, я поменяю чаруш.
        - Возвращаться нельзя.
        - Вы тоже верите в эту глупую примету, - сказала Малика уныло.
        Иштар помог ей забраться на носилки, усадил в кресло.
        - Эльямин… - прозвучал шёпот. - Это последний бой.
        Носилки взмыли. Последовало лёгкое покачивание.
        - Драго, - проговорила Малика, оглянувшись, и кашлянула.
        В ответ раздалось покашливание. Это он.
        - Луга.
        Страж тихонько покхекал. Малика улыбнулась: Иштар не обманул.
        - Мебо в порядке?
        Вместо ответа носилки тряхнуло, как машину на кочке. Да, в порядке.
        Несколько часов носильщики носили паланкины по безмолвному, тёмному городу. Должно быть это ужасное зрелище: улицы, забитые немыми людьми; чёрные окна; беспросветные переулки. Малика смотрела на луну, изрезанную крышами домов. Огромный диск плыл то с одной стороны, то с другой - в зависимости от направления улиц, - то зависал впереди.
        Малика замечала, что свет луны тускнеет - скоро утро, - и успокаивала себя: зал храма должен быть ярко освещён, чтобы все смогли проследить за правильным проведением ритуала. Но перед внутренним взором то и дело появлялся Шедар: это он всё подстроил. А внутренний голос перечил: «Дело не в чаруш. Ракшады, как и тигры, хорошо видят в темноте. О тебе никто не подумал».
        Издалека донёслось рычание тигров. С каждой минутой оно становилось всё громче. Появилось желание заткнуть уши. Платье прилипло к спине, по виску пробежала струйка пота. Что-то пошло не так…
        Наконец движение замерло. Почувствовался слабый удар носилок о камень. Площадь перед храмом…
        Малика поднялась с кресла, опёрлась на чью-то руку и тут же отдёрнула ладонь. Кто-то подал ей левую руку. Левую! Драго или Луга? Все ветоны левши. Хоть бы никто не заметил.
        Ступив на каменные плиты, поняла, что на площади нет людей: лицо и затылок не буравили взгляды. Если бы не рёв хищников…
        - Я сам приготовил отупляющее зелье, - надломленно прозвучал голос Хёска.
        Малика напрягла слух до предела.
        - Их привели сонных, - сказал Хёск. - Когда их посадили на цепи, они еле держались на ногах. Я ещё подумал, что перестарался. А полчаса назад они словно взбесились.
        - Закончилось действие зелья? - спросил Иштар.
        - Я сам его готовил!
        - Эльямин, - проговорил Иштар. - Произноси фразы громко и чётко.
        - Я не смогу перекричать тигров.
        - Ты должна это сделать!
        Малика вскинула перед собой ладони:
        - Хорошо. Успокойся. Я буду орать во всё горло. Но я ничего не вижу. Здесь темно.
        - Зал освещает луна. Купол усиливает её свет. Напряги зрение и всё увидишь.
        - Пора, пора, - поторопил Хёск.
        Почувствовав чьи-то пальцы на локте, Малика пошла вперёд. Зал освещает луна? Прежде ей не удавалось рассмотреть огромное помещение: всему виной был дурманящий дым, который сразу перемещал её на грань между явью и сном. Она подозревала, что где-то должны быть люстры или обычные лампы. Скорее, настенные лампы. Потолок стеклянный. Малика не раз наблюдала за птицами, она бы заметила светильники под куполом. И почему эти мысли лезут в голову сейчас, когда необходимо сосредоточиться на церемонии? Боже! Заткни пасти зверям! Сейчас Ночь Молчания! Тише!
        - Стой! - произнёс Хёск.
        Скажи он это, не прильнув губами к чаруш, Малика бы его не услышала. Да, акустика здесь на самом деле великолепная. То, что звучит вдали, слышно лучше, чем сказанное рядом.
        Фиолетовая чаруш почему-то отблескивала изнутри красным светом, словно глаза горели огнём, а за накидкой простиралась мгла.
        - Иди к лестнице и поднимайся к Вратам, - проговорил Хёск.
        - Где лестница? - спросила Малика, водя глазами из стороны в сторону. - Я не вижу.
        - Дьявол! - как из бочки донёсся голос Хёска.
        - Включите свет, - сказала Малика с надрывом. - В это тряпке я ничего не вижу.
        Запрокинула голову и зажмурилась от яркого света луны. Почему же внизу так темно?
        - Иди на рёв.
        Малика закрутила головой. Рёв звучал отовсюду, и лишь в затылок давила тишина, сзади безлюдная площадь. Ощутив лёгкий толчок в спину, сделала шаг. Иштар? Почему он молчит?
        Вдруг озарила догадка: все мужчины, войдя в храм, обязаны молиться. Значит, Иштар совершает обход зала, ведя правой ладонью по настенным письменам. Он идёт, как шли когда-то Альхара и Шедар: против часовой стрелки. И раз она стоит в арочном проёме… Вытянув руку, Малика осторожно двинулась вправо.
        - Не туда, - прозвучал голос Хёска.
        Но ладонь уже коснулась стены. Вот они - выпуклые, прохладные на ощупь, вырезанные в камне фразы.
        - Шабира! - крикнул Хёск.
        - Молитву прерывать нельзя, - крикнула в ответ Малика и, ведя пальцами по письменам, прибавила шаг. Надо догнать Иштара. Он что-нибудь придумает. Он поможет.
        Малика не улавливала чьего-либо движения либо дыхания, но уверенность в том, что храм полон народа, сдавливала грудь. Стоят как статуи и насмехаются над её беспомощностью.
        Наконец ладонь коснулась горячей руки.
        - Иштар, - проговорила Малика, стараясь не выпускать его пальцы. - Что мне делать? Я ничего не вижу.
        - Иди вперёд, я за тобой. - Пропустив Малику, Иштар прижался грудью к её спине. - Лестница и Врата находятся напротив парадного входа. Они смотрят на восток. Сто семьдесят ступеней. Считай. Семнадцать. Площадка. Семнадцать. Площадка. Тигры не опасны. Они стоят по бокам Врат. Но придётся кричать, чтобы люди услышали заклинание.
        - Перенеси коронацию.
        - Нельзя.
        - Что происходит? Я не понимаю…
        - Я разберусь, - проскрежетал Иштар. - Иди быстрее, Эльямин. Скоро рассвет. Не дай им забрать у меня корону. Беги!
        Малика ускорила шаг. Врезаясь в стену, делала поворот и вновь летела до следующего угла. Вдруг рука потеряла опору. Еле удержав равновесие, Малика повернулась спиной к тишине, расправила плечи и ступила во мглу.
        Зал был огромный. Помнится, Шедар успел произнести целую речь, шагая к ней и Иштару. В тот день они вышли из потайной двери, а низложенный хазир только-только закончил молиться и направился к ним, желая увидеть знак шабиры. Значит, пару минут можно идти спокойно, не боясь налететь на лестницу. Вот так… теперь медленнее, ещё медленнее, осторожнее… Чёрт… Может, она не туда пошла? Нога упёрлась в преграду.
        Считая ступени и пролёты, Малика поднималась к Вратам, а сердце опускалось в колени: там, наверху, тигры. На глиняных табличках головы зверей находились на уровне плеч Ракшады. Вряд ли эти будут меньше.
        Всё. Теперь поворот, и Малика словно погрузилась в ледяную прорубь. Как она узнает, что Иштар уже возле лестницы, и пришло время изрекать? Перед глазами переливалась чаруш. В висках стучала кровь. Барабанные перепонки разрывались от жуткого рыка.
        Малика вскинула голову. Да, она женщина. Её выставили, как нечто уродливое, на всеобщее осмеяние. Но вы не знаете, кто я. Я моруна. Я иду, и небо падает в море, скалы пронзают солнце, и ветер рвёт облака. Я иду, и звери прячутся в норах, птицы трепещут в гнёздах, и жизнь людей коротка.
        Малика с ужасом осознала, что не думает, а говорит во весь голос. Говорит на языке морун какое-то древнее заклятье, которое она никогда не слышала… Эхо летит по залу, заглушая рычание зверей. Поздно что-либо исправлять.
        Раскинув руки, Малика закончила на языке морун:
        - Ибо свет мой ярче, любовь моя жарче, моя боль сильнее, моя сила грознее.
        Звери рычали, но намного глуше, словно оправдывались, хотя это уже не имело значения. Жаль, что не удалось надеть на Иштара корону. Малика горько усмехнулась: да и как бы она это сделала, ничего не видя?
        Желая посмотреть с гордостью на бездушных ракшадов, расстегнула замок и сняла зажим с шеи. Чаруш всколыхнулась от потока воздуха. Оглушила тишина. Будто купол взмыл в небо, стены исчезли, толпа провалилась сквозь землю, тигры превратились в сгустки тепла. А вокруг Малики и зверей пустота. Такая же пустота, как на одной из табличек. Пустота - это не конец. Это начало. Какое же заклятье она сотворила? Потом… она разберётся потом.
        Малика положила зажим на пол и, ничего не видя сквозь накидку, приняла позу Ракшады. Тотчас тишину нарушил звук шагов. Иштар…Идёт через зал - неторопливо, важно. Но Малика-то знает: ему хочется бежать. Скоро над крышами домов в конце площади появится солнце. Шабира должна возложить тиару с первыми лучами.
        Шаги затихли. Малика произнесла на древнем языке первую фразу заклинания, и звук голоса полетел вдаль - фразу услышит весь Кеишраб. Мысленно представила, как Иштар заносит ногу на ступеньку. Перед внутренним взором замелькали страницы, сложились как карты в колоде, и вдруг раскрылись веером. На первом рисунке - Ракшада, тигры и пустота.
        Невольно вырвалось на шайдире:
        - Я есть начало. Я слово Бога. - Выдержав паузу и набравшись смелости, Малика вновь сказала на шайдире: - Кто стоит у врат моих?
        В ушах от волнения нарастал звон, а ответа всё не было. Может, люди покидают храм, а Хёск и Шедар идут к ней, чтобы схватить за горло и задушить? Трясясь в ознобе, Малика уговаривала себя не снимать чаруш, чтобы посмотреть врагам в лицо. Внутри всё сжималось в точку. Почему тигры замолчали, когда она сняла с шеи зажим? Какое заклятье она сотворила?
        Замерев перед лестницей из алмазного мрамора, Иштар взирал на ту, кто заставил небо Ракшады поменяться местами с землёй. Шабира парила в воздухе: настолько мрамор был прозрачным. Сквозь него просматривались даже письмена на стене, возле которой соорудили эту грандиозную конструкцию.
        Позади шабиры к куполу вздымались Врата Сокровенного в форме арки, усыпанной мерцающей россыпью алмазов и изумрудов. За Вратами возвышался трон из лунного камня. Отсюда, снизу, он выглядел, как пятно в пустоте.
        По бокам Врат стояли белые тигры - большие, ухоженные. Даже не верилось, что пять минут назад их рычание, усиленное мощным эхом, вызывало ужас. Сейчас они пугали всего лишь своими размерами. Звери не сводили с Иштара глаз и будто спрашивали: «А ты на такое способен?» Способен на что? Укротить их кодовыми словами на незнакомом мелодичном языке? Нет, он не умеет речами подчинять зверей своей воле.
        То, что шабира обладает тайной силой, поняли все: воины, жрецы, правители Пустынь. Не потому ли боятся дышать? Окаменел Хёск, держа за спиной хазира дымчатый плащ, расшитый серебром. Этот плащ Иштар наденет перед Вратами, затем сядет на трон и получит из рук удивительной женщины реальную власть. Так чего же он ждёт? Пока Хёск и остальные придут в себя и заявят, что шабира нарушила ритуал?
        - Это я, - произнёс Иштар. - Твоё творение, Всевышний.
        Устремившись вверх, на каждой ступени восхвалил Бога на семнадцати языках и замер на первой площадке.
        Шабира произнесла следующую фразу заклинания и перевела на шайдир:
        - С чем идёшь ко мне?
        - С чистыми помыслами, Всевышний, - сказал Иштар, и пошагал вперёд, восхваляя Бога. Хёск еле успевал за ним.
        - Что ищешь ты?
        - Просветления, Всевышний, - ответил Иштар, стоя на следующей площадке.
        - Что позвало тебя в дорогу? - пролетел над столицей голос девы-вестницы.
        - Любовь к тебе, Всевышний, и любовь к матери Лунной Тверди, - полетел вслед низкий голос хазира.
        Фразы заклинания чередовались с вопросами, ответами и восхвалениями. Переплетение слов, наречий и тембров голосов звучало настолько гармонично, что походило на сказочную, неземную мелодию.
        - Как долго ты готов идти?
        - Пока не скажешь мне: «Умри».
        - Кто в пути тебе поможет?
        - На тебя, Всевышний, уповаю.
        - В чём мир свой обретёшь?
        - В служении и отречении, Всевышний.
        - От чего ты готов отказаться?
        - От успокоения и гордыни.
        - В чём твоя сила?
        - В вере в тебя, Всевышний.
        - В чём твоё счастье?
        - В служении народу.
        - Чего ты ждёшь в конце пути?
        - Славы.
        Наконец Иштар встал перед шабирой.
        - С кем поделишь почести? - задала она последний вопрос.
        Всматриваясь в чаруш, Иштар жалел, что не видит глаз. Поймёт ли шабира, кому он адресует последний ответ? Последний ответ - его. Но последнее слово - за ней.
        - Все почести отдам тебе… Всевышний, - сказал Иштар и повернулся лицом к распахнутым дверям.
        Небо уже посветлело. Пока звучало заклинание, если таковым его можно назвать, на площади выстроились тысячи воинов. С секунды на секунду на горизонте появится солнце, и первые лучи ворвутся в зал. Стена, примыкающая к площади, расколется пополам, половинки разъедутся в стороны, увлекая за собой каменные изваяния на фасаде храма, и бой барабанов известит страну о начале новой главы в истории Ракшады.
        Иштар отвёл руки назад, и когда Хёск начал надевать на него плащ, проговорил:
        - Я, защитник и палач, надеваю лунный плащ.
        Не встаю я на колени и не жду благословений.
        В моём сердце жар пустыни, жажда мести не остынет.
        Пусть враги мои стенают - меч мой жалости не знает.
        Руки кровью обагряя, обрету блаженство рая.
        Войдя во Врата Сокровенного, опустился на трон, увитый серебряной паутиной. В зале было достаточно светло, Иштар надеялся, что Хёску не придётся подсказывать шабире, куда ей идти и что делать: любое лишнее движение или жест могли свести на нет торжественность происходящего.
        Хёск забрал у помощника ящик из золотистого дерева, откинул крышку. Шабира взяла платиновую диадему, инкрустированную драгоценными камнями. С трепетом, который чувствовался в её осанке и походке, приблизилась к Иштару.
        - Хазир Иштар Гарпи! - прозвучал на удивление спокойный голос. - Обрети знание сущности и бытия, меры и времени, предела и замысла, движения и изменения, молчания и слов. Стань олицетворением власти, величия, силы, святости и милости Ракшады, матери Лунной Тверди.
        В зал ворвались солнечные лучи. В тот же миг шабира возложила тиару на голову Иштара и тихо произнесла:
        - Я лишаю тебя успокоения, гордыни и ненависти.
        - Этих слов в напутствии не было, - прошептал он.
        - Я слышу голос Бога, а ты - нет.
        Раздался щелчок, в стене над дверным проёмом появился зазор.
        - Смотри, Эльямин, - сказал Иштар. - Теперь это принадлежит нам.
        Половинки стены поползли в разные стороны. Величественную тишину взорвал бой барабанов. Тысячи воинов на площади, миллионы жителей Кеишраба запели гимн страны.
        Малика смотрела на восходящее солнце, а в душе разрастался ужас. Кажется, она поняла, почему тигры замолчали, когда она сняла ошейник.
        Глава 12
        Под нескончаемый бой барабанов воины вышагивали по площади почти целый день. На солнце блестели шоколадные тела, натёртые маслом. Под ногами, затянутыми в чёрные кожаные штаны, дрожала земля. Дрожь волнами прокатывала по каменным плитам храма и разбивалась о лестницу из алмазного мрамора.
        Тигры лежали по бокам Врат. Головы покоились на мощных лапах, белые лоснящиеся бока тяжело вздымались. Время от времени служители поили зверей, но никто не подносил воды Иштару и Малике.
        Ближе к вечеру на площадь хлынули жители Кеишраба и гости столицы; всё пространство от храма и до горизонта окрасилось фиолетовым цветом. Люди прикасались пальцами ко лбу, к груди и вытягивали руки вперёд ладонями кверху: «Наши мысли и сердца принадлежат тебе, хазир, и тебе, шабира».
        Если бы Малику не усадили в кресло, она бы упала от усталости. Мысли о заклятии испарились подобно лужице под палящим солнцем. От напряжения болели глаза, мучила жажда. Вдобавок ко всему жутко давил платиновый ошейник - он словно сжался.
        Малика косилась на Иштара, но различала только очертания его фигуры и плавные жесты. Так же, как Иштар, ловила приветствия людей, которых не видела, и прижимала кулак к груди: «Ты в моём сердце, народ Ракшады».
        Наконец раздался щелчок, и половинки передней стены устремились друг к другу, закрывая сиреневое небо и приглушая шум толпы. Иштар и Малика не пошевелились, пока створки не сомкнулись и служители храма не закрыли двери. Церемония коронации была настоящей проверкой на выносливость.
        Иштар пригласил высокопоставленных гостей во дворец на праздничный ужин. Малике сказали, что присутствие шабиры на ужине не требуется. Оставив Иштара с военачальниками и правителями Пустынь, она вышла на опустевшую площадь, посмотрела на закрытый паланкин, украшенный серебристой бахромой. На крыше поблёскивал серебром герб Ракшады: два тигра пытались дотянуться до луны. Возле носилок стояли воины. Драго и Лугу уже увели. Глупо было надеяться, что ей дадут поговорить с охранителями.
        Город шумел: празднование коронации растянется на всю ночь и утром перетечёт в собачьи бои. Завтра вечером состоится встреча Иштара с послами Краеугольных Земель. Послезавтра пройдут спортивные состязания в пустыне. Покачиваясь на носилках, Малика молила Бога, чтобы о ней забыли. Она была согласна просидеть оставшиеся четыре месяца в спальне, лишь бы не надевать чаруш и треклятый ошейник.
        С трудом протолкнула палец под зажим - казалось, он стал ещё меньше - и сделала глоток воздуха. Сквозь гул голосов пробился лай собак. Люди пьют, едят, веселятся, а собаки голодают. Перед боями их не кормят несколько дней. Малика нахмурилась: кто ей это сказал? Наверное, Альхара. Где он, что с ним?
        Просунув руку в щель между занавесками на дверном проёме, Малика жестом попросила остановиться.
        - Слушаю, шабира, - прозвучал голос воина.
        - Хочу посмотреть на бойцовских собак.
        После небольшой задержки носилки вновь поплыли по улицам и спустя какое-то время остановились перед трёхэтажным домом. Послышался мелодичный звонок, открылись двери. Малика скомкала в кулаке уголок чаруш. Сейчас она узнает: верна ли её ужасная догадка.
        Выслушав требование воинов показать псарню, хозяин повёл нежданных гостей к воротам в каменном заборе. Открыв створу, пошагал по аллее между зарослями кустов.
        Псарней оказались два ряда вольеров под открытым небом. Собаки неистово лаяли, бросаясь грудью на решётчатые стены клеток.
        - Можешь выйти, шабира, - прозвучал голос воина.
        Она стянула с головы накидку:
        - Я отсюда посмотрю.
        Глядя в сетчатое окно паланкина, то надевала зажим на шею, то снимала. Собаки задыхались от ярости - их поведение совершенно не походило на страх.
        Остаток вечера Малика просидела на террасе, взирая на поникшие лилии. Утром их уберут, и цветов больше не будет. Свою миссию она выполнила. У Иштара больше нет причин оказывать ей знаки внимания.
        Услышав лай, поднялась с подушки. Устремив взгляд в звёздное небо, вцепилась в платиновое кольцо на шее: она упустила самое главное…
        - Я иду, и небо падает в море, скалы пронзают солнце, и ветер рвёт облака. Я иду, и звери прячутся в норах, птицы трепещут в гнёздах, и жизнь людей коротка. Ибо свет мой ярче, любовь моя жарче. Моя боль сильнее, моя сила грознее, - проговорила Малика на одном дыхании и сняла с шеи зажим.
        О Боги… Казалось, что голоса всех собак слились в одном вое. Донёсся топот. Залязгали створы ворот. Где-то закричали люди, пытаясь успокоить животных. Малика надела ошейник и в наступившей тишине вошла во дворец.
        Она перепробовала всё: припадала к стеклянному полу, прижималась лбом к кафелю на стенах, всматривалась в тёмные стекла, взирала на поверхность воды в ванне. Везде видела своё туманное отражение. Позвала служанку и велела принести зеркало.
        - Женщине нельзя… - забормотала девушка.
        - Неси! - прикрикнула Малика. - Только не зеркальце, а зеркало, чтобы я могла поставить его на пол.
        Через полчаса затащила зеркало в спальню и остолбенела. За изголовьем кровати бледной мятой зеленели тюльпаны. Ими оплели стену, пока хозяйка покоев была на коронации.
        По возвращении из храма заходить в личную комнату нужды не было. Свежее платье висело в ванной на плечиках. Здесь же, на полочке, лежали чаруш и зажим. Малика прощалась на террасе с лилиями и даже не догадывалась, какой сюрприз ждёт её в спальне.
        Прислонила зеркало к стене. Уселась перед ним на пятки, завязала волосы в узел. Теперь осталось побороть страх.
        Она знала, что её сила никуда не денется и внутренний стержень не исчезнет. Она будет смотреть на себя - всё, что из неё уйдёт, в неё же вернётся. Малика это знала, но всё равно боялась увидеть себя насквозь и получить из глубин разума ответ на свой вопрос.
        Ощутив, как тает решительность, приблизила лицо к отражающей поверхности и, стиснув руками резную раму, направила взгляд себе в глаза.
        - Посмотри на меня, Малика. Посмотри вглубь себя, Малика. Найди ответ, Малика, - проговорила она и на выдохе сказала на языке морун: - Я стираю с зеркала пыль.
        Всё так же звенела тишина. За окном светлел воздух. На стене зеленели тюльпаны. Малика уронила руки на колени. Высшие силы не позволили заглянуть в таинство судьбы. Придётся изводить себя подозрениями до конца жизни.
        Вновь схватилась за раму:
        - Посмотри на себя, Эйра. Посмотри вглубь меня, Эйра. Покажи, что прячешь, Эйра. Я стираю с зеркала пыль.
        Всё вокруг погрузилось в темноту. Веки потяжелели. По щеке покатилась слеза. Послышался звук упавшей капли. Слеза упала на пол? А пола нет, вокруг пустота и мгла. Мгла - начало. И мгла - конец… Чёрный цвет - это отсутствие цвета. Смерть - начало пути.
        Мрак всколыхнулся и выпустил из своих глубин две красные точки. Они приближались, увеличиваясь в размерах. Замерли. Затаив дыхание, Малика смотрела в глаза моранде.
        В воздухе появился запах лайма.
        - Я принёс тебе подарок, - прозвучал от порога голос Иштара.
        Вздрогнув, Малика отползла от зеркала:
        - Мне ничего не надо.
        Не смея войти в спальню, Иштар покачал на ладони бархатный футляр:
        - Я старался тебе угодить.
        Малика с трудом поднялась и подошла к двери.
        Иштар вытащил из футляра золотой браслет, усыпанный драгоценными камнями. Надел украшение Малике на запястье:
        - У шабиры должно быть всё самое лучшее.
        Она упёрлась плечом в дверной косяк, опустила голову; слова благодарности застряли в горле. От Иштара она ожидала чего угодно, но только не ухаживаний.
        Выдержав паузу, он спросил:
        - Как тебе удалось перевести заклинание Ракшады?
        - Никак. Я сама придумала вопросы.
        - Я никому не скажу.
        - Спасибо.
        - За молчание или за браслет?
        - За всё.
        Иштар бросил футляр. Коробочка пролетела через спальню и приземлилась в кресло.
        - Человек, которому поручили ухаживать за тиграми, умер.
        - Он не опоил зверей? - вяло поинтересовалась Малика.
        - Опоил. Их не смогли бы привести в храм. Признав тебя шабирой, я разворошил улей. Неудивительно, что меня хотели ужалить.
        - Я очень устала, Иштар. Иди к гостям.
        Он посмотрел ей за спину:
        - Зачем красивой женщине зеркало?
        Малика потёрла лоб:
        - Хотела вспомнить, как я выгляжу.
        - Что ты сказала тиграм? Почему они замолчали?
        - Наверное, подействовало зелье.
        - Ты на все вопросы подготовила ответы?
        Малика провела рукой по лицу:
        - Я хочу спать, Иштар. Уходи.
        - Я должен знать правду, Эльямин. Хёск считает, что ты провела магический ритуал.
        Она через силу вскинула голову:
        - Ты ему доверяешь?
        - Не сей во мне зёрна сомнения. Их и так достаточно. - Иштар навис над Маликой как туча. - Пока я развлекался с гостями, Хёск перерывал архив. Меня всегда удивляла его способность отыскивать нужные документы в нужное время. Он нашёл интересную историю об одной верховной жрице. Эльямин… что ты сказала тиграм? Это было заклятье?
        - Заклятья накладывают ведьмы. Я не ведьма.
        - Хёск считает иначе.
        - Он чуть не скормил твою шабиру тиграм.
        - Вокруг меня круг лжи, - процедил Иштар сквозь зубы. - Он единственный, кто в него не входит.
        - Никому не верь, и тебя никто не предаст.
        - Я хочу верить тебе. Взрасти эту веру. Сейчас и здесь! Иначе ты снова предстанешь перед Зрячими. Хёск настроен решительно.
        Комната будто наполнилась удушающей смесью дыма и трав, совсем как в храме на встрече со слепыми старцами.
        Малика оттянула ворот платья:
        - Ракшадой правит Хёск?
        - На первом месте Всевышний, на втором Ракшада. Своё место я знаю.
        - Какой смысл с тобой говорить, если ты ничего не решаешь?
        Глаза Иштара потемнели. Он развернулся и пошагал прочь.
        - Даром обладает тот, кто создал лестницу, - произнесла Малика, глядя ему в спину. - Сто семьдесят ступеней. Десять лестничных маршей. Марш, площадка, марш, площадка, как вдох и выдох.
        Иштар обернулся:
        - Всё верно. Лестница символизирует жизненный путь. Перед первой ступенью - рождение. Перед Вратами - итог пути.
        - А между ними познание сущности и бытия, меры и времени, предела и замысла, движения и изменения, молчания и слов, - сказала Малика. - Познаний десять, как и лестничных маршей. На площадках происходит осмысление пройденного отрезка пути. Тот, кто придумал эту лестницу - великий маг. Кто он?
        Иштар медленно двинулся к Малике:
        - Верховный жрец. Верный друг и соратник Ракшады.
        Малика покрутила на руке браслет. Вряд ли это подарок друга. У неё нет друзей.
        - Я не знаю, откуда взялись слова. Произнесла фразы, не сознавая их смысла. А когда встала возле лунного трона, я поняла, кто минуту назад стоял перед Вратами.
        - И кто же? - спросил Иштар, подойдя вплотную.
        Малика вдохнула исходящий от него запах лайма:
        - Перед Вратами стояла моранда.
        - Зверь Адэра? Достойное перевоплощение. Я был бы рад после смерти очутиться в теле хищника.
        - Моранда - неупокоенная душа женщины, которую убили или изнасиловали. Либо она наложила на себя руки. Вот итог моей жизни. Вот чем наградит меня Бог в конце пути.
        Иштар рассмеялся:
        - Какой итог? Ты просто поднялась по лестнице.
        - Это не просто лестница! Возможно, я прошла свой путь, и осталось сделать последний шаг. Меня ждут Зрячие? Хорошо. Я с ними встречусь. И пусть свершится воля Бога. Подожди в зале, мне надо переодеться, - проговорила Малика и, пошатываясь, побрела к шкафу.
        Иштар подхватил её на руки и уложил на кровать.
        Малика сжалась как пружина:
        - Только попробуй меня тронуть!
        - Ты не первая, кого я укладываю в постель. Но первая, чей сон я не потревожу. - Сбросив с кресла футляр, Иштар сел. - Я вижу, как ты устала, и не уйду, пока ты не уснёшь.
        - Тебя ждут гости.
        - Не мешай думать.
        Малика сняла браслет и, подсунув руки под щёку, уставилась в окно.
        - Почему не спишь? - спросил Иштар.
        - Тишина… Она такая громкая.
        - Громкая.
        - Зрячие не увидели моего прошлого и сокровенного. Сказали, что в настоящем я с тобой. А в будущем? Какое будущее меня ожидает?
        Иштар придвинул кресло к кровати. Устремил взгляд на Малику:
        - Хочешь знать?
        - Хочу.
        - Они увидели тебя в стеклянной клетке.
        Малика улыбнулась. В конце мучительного ритуала она смотрела на стеклянный купол храма и представляла себя птицей.
        - Они ошиблись, - проговорил Иштар. - Я ни за что не посажу тебя в клетку.
        - Да, они перепутали. Я сейчас в клетке, - сказала Малика и повернулась на другой бок.
        Глава 13
        Приветливо светило солнце, море ласкало покатый берег. Волны выносили на белый песок нежно-зелёные цветы. Малика сидела у кромки воды. Напевая незнакомую песню, плела венки и раскладывала их вокруг себя: этот Муну, этот Адэру, Вилару… Драго, Луге и Мебо… А этот Альхаре. Но появился Иштар. Сплёл венки в длинную цепь и, сделав петлю, набросил Малике на шею.
        Она резко села, обхватила горло ладонью. В комнате полумрак. Рисунок на окнах едва заметен; скоро рассвет.
        Включила настольную лампу. Зеркало исчезло. На кресле - расшитое золотом платье цвета бледной мяты, чаруш такого же цвета и золотой зажим, который ничем не напоминал ошейник. Тонкое полотно, без замка, с закруглёнными краями, походило на кружевную ленту; концы, вместо того чтобы смыкаться на горле, были завязаны слабым узлом.
        Малика открыла один шифоньер, второй… выдвинула из комодов ящики. Всё лежало на своих местах, кроме платьев. С этого дня она будет одеваться так, как хочет Иштар…
        Выйдя на террасу, Малика погладила каменные перила, успевшие остыть под луной, и устремила взгляд влево, надеясь увидеть солнце. Терраса и окна её покоев смотрели на юг, солнечный свет заливал залы с утра и до вечера. Не потому ли эту часть дворца назвали Обителью Солнца? Приют Теней взирал на север, солнечные лучи никогда не проникали в комнаты.
        С тех пор как Малика приехала в Ракшаду, дни стали жарче, ночи - прохладнее. Утром аллеи сада застилал туман. Запах цветущих деревьев чувствовался сильнее.
        Ветер всколыхнул ветви, зашуршал в листве. Дымка между деревьями истончилась и рухнула в траву. Цвет неба менялся на глазах, и даже накидка не мешала наблюдать, как природа готовится встретить солнце. Сливовый оттенок перетёк в лиловый, в фиалковый… И вдруг небо превратилось в бескрайнее васильковое поле. Слева, над крышами домов, показался краешек жёлтого диска.
        - Я знал, что ты вернёшься к своей привычке, - прозвучал тихий голос.
        Малика оглянулась.
        Иштар поднялся с подушки, поправил полы чёрного плаща:
        - Как ты?
        - Спасибо. Хорошо.
        Подойдя к Малике, Иштар упёрся руками в перила и посмотрел на солнце:
        - Я несколько раз посылал за тобой, но мне говорили, что ты спишь.
        - Коронация забрала слишком много сил.
        - Ты пропустила встречу с послами.
        - Я бы всё равно не пошла.
        Иштар повернулся к Малике:
        - Почему?
        - Титулованным дворянам неприятно общество плебейки, которая прыгнула выше своей головы.
        - Ты моя шабира.
        - В Краеугольных Землях это ничего не значит.
        - Но значит в Лунной Тверди. - Иштар вновь устремил взгляд на солнце. - Ты пропустила спортивные состязания.
        - Надеюсь, их проводят не раз в десять лет? - произнесла Малика и с досадой закусила губу. Шедар правил десять лет, Иштар мог расценить шутку, как намёк на бесплодность потомка династии Гарпи.
        - Каждую годовщину коронации, - прозвучал его голос спокойно.
        Малика свела брови:
        - Я спала два дня?
        Кивнув, Иштар указал на лестницу, сбегающую в сад:
        - Пройдёмся?
        Ветки, потяжелевшие от лазурных соцветий, касались головы. Лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, пронзали чаруш и заставляли жмуриться.
        Впереди показалась голубая беседка. Фигурные столбики балюстрады густо оплетены ползучими растениями с белыми и алыми цветами. На полу беседки ковёр и подушки. На перилах птицы с перламутровым оперением. При появлении Иштара и Малики они даже не шелохнулись. Если бы не тихий щебет, Малика бы решила, что птицы каменные.
        - Присядь, - проговорил Иштар и первым уселся на пол.
        Малика опустилась на пятки.
        - Должно быть, это твоя самая нелюбимая поза, - промолвил Иштар.
        - Я привыкла.
        - Сними чаруш и сядь удобно. Если хочешь, можешь лечь.
        Малика сняла зажим через голову:
        - Спасибо за украшение. В ошейниках я задыхалась.
        - Вчера Хазирад принял дополнение к закону о внешнем виде женщин. Теперь зажим можно заменять ожерельем, колье или тяжёлой цепочкой.
        Малика скинула чаруш, пригладила ладонями волосы:
        - Ты успел провести заседание Хазирада?
        - Совсем коротенькое. Буквально пятнадцать минут.
        Малика облокотилась на подушку. То, что сказал Иштар, радовало: законы Ракшады походили на горы, которые никто из предшественников Иштара не пытался сдвинуть с места. А тут… Хазирад пошёл хазиру на уступки на второй день после коронации. Но, с другой стороны, Иштар позаботился не о женщинах - он сделал это для шабиры. Она уедет, и всё вернётся на круги своя.
        - Я обдумал наш с тобой разговор, - произнёс Иштар.
        - Не порти утро.
        - В Ракшаде тебя никто не убьёт и не возьмёт силой, даже если ты в одиночку пройдёшь по ночному городу, заглянешь в бедные кварталы или уснёшь на бархане посреди пустыни. И я больше чем уверен, что у тебя не будет причин наложить на себя руки.
        Малика ощутила, как на лице стянуло кожу, заныли скулы. Два дня назад она находилась в замешательстве, не соображала, о чём говорит, и теперь маленькими глотками пила противное пойло. Голос и взгляд Иштара были пропитаны жалостью - ядом, который растёкся по венам Малики и вынудил внутреннюю пружину распрямиться.
        Малика вскочила:
        - Я всё придумала, а ты поверил.
        - Сядь, - спокойно произнёс Иштар. - Ты без чаруш.
        Малика опустилась на пятки и направила взгляд в сторону. Это был первый и последний раз, когда она перед кем-то открыла душу.
        - Сколько тебе лет? - спросил Иштар.
        - Двадцать четыре.
        - В твоём возрасте у ракшадок уже куча детишек.
        - А толку? - зло бросила Малика, разглядывая птиц. - Сыновей отбирают, когда им так нужна мама. Дочерей кладут под мужчин, когда девочкам хочется спать с куклой. Ракшадки в моём возрасте лишены любви, дети лишены детства, а вы, мужчины, лишены счастья.
        Вновь поднялась на ноги:
        - И почему я не могу стоять? Почему должна прятаться? Что со мной не так? Может, я уродина и на меня противно смотреть? Тогда зачем ты разрешил мне снять чаруш?
        - Я хочу смотреть в глаза той, кому доверяю.
        - Никому не верь, и тебя никто не предаст. Я уже это говорила.
        - Эльямин, - сказал Иштар еле слышно. - Кто ты?
        - Меня зовут Малика.
        - Ты воин или капризная женщина?
        - Тебе виднее.
        Под татуировкой на виске Иштара забилась жилка.
        - Ты воин, но почему-то ведёшь себя как взбалмошная девка. Сядь!
        Опустившись на пол, Малика прижалась спиной к балюстраде:
        - Если я воин, не жалей меня. Воинов не жалеют. Их приковывают к столбам в пустыне и оставляют умирать.
        Иштар покачал головой:
        - Ты предпочитаешь видеть уродства моего мира.
        - Покажи мне его красоту.
        - На днях мы отправимся в паломничество по святым местам. Надеюсь, ты поймёшь, почему народ Ракшады врос в традиции, закоренел и затвердел. Я научу тебя жить в моём мире, который станет твоим домом.
        - Это не мой дом, Иштар. Я здесь гостья.
        - Когда в кувшин наливают воду, она принимает форму кувшина. Ты не можешь этому противиться.
        - Если в кувшин бросить кусок льда, он не примет форму кувшина.
        - Под жарким солнцем лёд превращается в воду.
        - Я - лёд, который не тает.
        Иштар похлопал ладонью по ковру:
        - Иди ко мне.
        Помедлив, Малика перебралась к Иштару. Скорчила виноватую мину:
        - Прости. Я наговорила много гадостей. Я действительно ничего не знаю, чтобы судить о тебе и твоём народе.
        Уголки тёмных губ дрогнули.
        - Я мечтал видеть рядом с собой достойную женщину и получил то, что хотел. Жаль, что года мгновеньем пролетят, секундой обернётся вечность.
        - Ты пишешь стихи?
        - Самые важные слова сказаны до меня. Добавить нечего. Я могу лишь повторять чужую мудрость. - Иштар придвинулся и прошептал: - Поцелуй меня.
        - Зачем?
        - Ракшады не целуются. Хочу хоть немного сдвинуть свой мир с мёртвой точки. Неужели так тяжело помочь мне?
        - Найди другого помощника, - сказала Малика, не в силах отвести взгляд от чётко очерченных губ.
        Кончиками пальцев Иштар приподнял ей подбородок:
        - Поцелуй ни к чему не обязывает. Или я настолько тебе неприятен?
        Малика посмотрела в миндалевидные глаза. В них, как на фотографии, возник Вилар. В ушах прозвучал бархатный голос: «Я тебе неприятен?»
        - Неужели так трудно это сделать? - спросил Иштар жёстко и отпустил подбородок Малики. - Вы, женщины, каждый раз переступаете через себя, чтобы доставить мужчине удовольствие. Не хочу ломать ракшадов.
        Малика дотянулась до чаруш, принялась расправлять ткань:
        - Ты не собираешься жениться на Галисии.
        - Нет.
        - И не собирался.
        Иштар откинулся на подушку, заложил руки за голову:
        - Я выдам её замуж за Хёска. Но пока не знаю, как это устроить.
        Малика всем телом потянулась вперёд:
        - Нет!
        - Почему - нет?
        - Она приехала к тебе! К тебе, Иштар! Не к Хёску. Если ты передумал, так и скажи ей. Но ты не можешь, как Бог, решать её судьбу.
        - Прежде чем раскрываться перед мужчиной, женщина должна подумать о последствиях.
        - О чём ты говоришь? - пробормотала Малика, испугавшись, что Иштар имеет в виду её. Она ведь раскрылась перед ним. Какие последствия её ожидают?
        - Мужчина может поверить женщине.
        - Галисия любит тебя. Иштар! Её признание в любви было искренним. - Малика сжала ему колени. - Не смотри на меня так. Я не лгу. Видел бы ты, как она переживает. Постоянно о тебе спрашивает. Вся комната завалена твоими портретами. Она рисует тебя. Иштар!
        Запрокинув голову, он рассмеялся. Малика смотрела на крепкую шею и квадратный подбородок и не могла сообразить: что его так развеселило.
        - Почему ты смеёшься?
        Глубоко вздохнув, Иштар улёгся набок и подпёр щёку кулаком:
        - Мужчина может поверить словам женщины, совершить благородный поступок, а потом узнать, что все слова - ложь. Разве после этого он может взять эту женщину в жёны?
        Его взгляд сделался жарким, обжигающим.
        Малика отшатнулась:
        - Если у тебя не родится сын, через десять лет ты оставишь трон и отправишься, как Шедар, в пустыню на просторе. Тебя может спасти брак с шабирой.
        Иштар усмехнулся:
        - Зря думаешь, что я ищу пути спасения от ссылки на остров.
        - У тебя будет много детей, Иштар.
        - Мне всё равно.
        - Тогда что тебе не всё равно?
        Иштар поднялся, одёрнул рукава плаща:
        - Собирайся в дорогу. Завтра выезжаем.
        Малика скомкала чаруш. Иштар хотел жениться на Галисии. Хотел! Но потом узнал нечто такое, что заставило его передумать. Что он узнал? И от кого?
        Увидев шабиру, Кенеш упала на колени. Малика прошла через гостиную, на ходу снимая чаруш. Пересекла ванную и постучала в двери спальни:
        - Галисия! Выходите!
        Дворянка высунулась в щёлку:
        - Явилась… - Окинула оценивающим взглядом платье Малики. - Сегодня карнавал?
        - Дайте рисунки.
        - Ещё чего, - сказала Галисия и хотела закрыть двери.
        Малика успела просунуть руку в щель:
        - Рисунки! Быстро!
        Галисия засуетилась, забегала по спальне. Боясь выйти из комнаты, через порог протянула альбомы. Малика просмотрела рисунки, на всех был изображён Иштар. Закрыв последний альбом, заметила, что не хватает листов.
        - Дайте папку.
        Галисия натянуто улыбнулась:
        - Какую папку?
        - Она у вас под периной.
        - Там ничего нет.
        Малика еле удержалась, чтобы не хлопнуть ладонью Галисию по лбу.
        - Вы думаете, я не могу войти в спальню? Могу. Но мне жаль служанок, которые потом будут драить пол. Ракшады помешаны на чистоте, которой у вас нет.
        Галисия посмотрела на ворох платьев и нижнего белья в углу комнаты. Надсадно вздохнув, вытащила из-под перины папку.
        Малика взяла папку за низ, потрясла. Листы вылетели как колода карт и усеяли кафельный пол. Иштар, Адэр, Иштар, Адэр, Адэр…
        Малика вздёрнула подбородок:
        - Вы решили отказаться от внешнего мира и ушли в монастырь. Вы решили отказаться от родины и покинули Тезар. Сейчас вы стоите на середине лестницы и обязаны сделать выбор. Можно повернуть назад и спуститься на одну или две ступени, но так, как было прежде, уже никогда не будет. Вы изменились. Люди, которые вас окружали, стали другими: их изменили ваши слова и поступки. Теперь они думают иначе - не так, как два шага назад. Вы можете пойти обратно, а можете - вперёд и вверх. Но для этого надо отсечь всё, что тянет вниз.
        - Малика…
        - Меня зовут Эльямин.
        - Эльямин… Эти рисунки… Я ошиблась…
        Галисия заплакала, тихо, тоскливо. Её руки висели вдоль тела как плети, на груди топорщилось платье из дешёвой ткани. По сравнению с платьем дворянки наряд Малики выглядел как королевское одеяние.
        Малика собрала портреты Адэра:
        - Это моё будущее. Я от него не отказывалась. Оно ждёт меня - не вас. - И скрутив листы в рулончик, вернулась в гостиную.
        Кенеш распласталась на полу:
        - Прикажи меня убить.
        - Он сам приходил сюда или ты доносила?
        - Доносила. Смотрительнице Обители Солнца.
        - Одной из его сестёр?
        - Нет, Эльямин. Его любимой кубаре. Её зовут Хатма.
        - Где находится кубарат хазира?
        - Сейчас у него нет кубарата. Старый кубарат он распустил, новый наберёт после паломничества.
        Малика присела на край подоконника. Обителью Солнца управляет бывшая пассия Иштара. С ума сойти…
        - Где поселят новых кубар?
        - В Хоромах Луны, - ответила Кенеш, упираясь лбом в пол.
        - Распоряжаться ими будет Хатма?
        - Хатма не распоряжается. Если её переведут в Хоромы, ей поручат следить за порядком в кубарате, проведением ритуалов и исполнением наказаний.
        Малика нахмурилась. Иногда её посещала шальная мысль: если Иштар продолжит игнорировать Галисию - можно попробовать ввести её в кубарат. Теперь это исключено. На страже интересов хозяина стоит самка, которую отвергли, и которая будет срывать злость на других.
        - Прикажи убить меня, шабира, - пробубнила Кенеш.
        - Посмотри на меня.
        - Я не достойна смотреть на ту, чьими устами говорит Всевышний.
        - Посмотри!
        Старуха подняла голову и устремила на Малику обречённый взгляд.
        - Я тебя прощаю, Кенеш. Делай всё, что должна делать.
        Старуха подползла на четвереньках и поцеловала ей ноги.
        - Галисия, - крикнула Малика и, когда дворянка явилась в гостиную, произнесла: - Не допускайте ошибок. Ракшада не умеет прощать.
        Следуя за служанкой в Обитель Солнца, Малика сжимала рисунки, свёрнутые в рулончик, и шептала: «Держи меня, родина. Крепко держи…»
        Глава 14
        Правитель созвал религиозных деятелей на срочное заседание. Когда они подъехали к Воротам Славы, им приказали следовать за машиной охраны. Процессия полдня катила по Верхнему Долу, пересекла Бездольный Узел и ближе к вечеру остановилась на опушке леса, где путников ждали стражи во главе с Криксом Силаром.
        Покинув салоны автомобилей, священнослужители отметили с удовлетворением: среди них нет ветонов, климов и ориентов. Верования древних народов тяжело назвать религиями - как нельзя назвать храмами камни на площадях селений, костры на берегу моря и поля в долинах. Ветоны поклонялись горам и благодарили Бога за дарованную им силу. Ориенты воспевали море, наделившее морской народ способностью плавать как рыбы. Климы боготворили землю и, как земля, не чувствовали боли.
        Никто из святых отцов не догадался об истинной причине отсутствия древних народов: их вера не предусматривала сбор пожертвований на обряды.
        Главы конфессий и храмов, лидеры сект и религиозных объединений пошли вслед за Криксом по лесной тропинке. Кутаясь в шубы и натягивая шапки на уши, люди кляли мороз и правителя: его постоянно посещают безумные идеи. Не скрипел под сапогами снег, не взлетали испуганные птицы, не перебегали дорожку звери. Стояла кладбищенская тишина.
        - Бог мой… - пролетел над процессией ломкий голос. - Это же храм морун…
        Впереди, на пригорке, возвышались руины здания. Многочисленные проливные дожди не смогли смыть копоть со стен. Пустые глазницы окон смотрели на укутанный снегом девственный лес. Люди знали: поднимись сейчас ветер, и перед взором предстанут обугленные стволы, разрушенные дома и развороченные колодцы, забитые доверху скелетами.
        Стражи оцепили развалины. Взирая на священников, Крикс указал на пролом в стене:
        - Прошу.
        Переговариваясь и толкаясь, духовные отцы вошли внутрь. Если бы не матовое небо, окаймлённое рваными краями стен, и не оконные проёмы - зал походил бы на обгоревший гроб, покрытый изнутри сажей, словно чёрной тканью. Мужи прижались друг к дружке; важная толпа превратилась в перепуганное стадо.
        Зазвучали несмелые голоса: «Древний храм морун…» - «Как он его нашёл?» - «Надо было сровнять с землёй». - «Тише…»
        - Не скажу, что рад вас видеть, - раздался голос Адэра.
        Мужи обратили взгляды в сторону пролома в стене. На плоском камне, как на постаменте, стоял правитель: босой, с посохом в руке, одетый в длинную холщовую рубаху. Ветерок перебирал волосы цвета зрелой пшеницы. При выдохе из приоткрытого рта вырывались полупрозрачные клубы. Возле правителя стоял чёрный зверь. Его глаза пылали кровавым огнём, шерсть на холке вздыбилась.
        - Я думал: вы мои подданные и всецело подчиняетесь мне, - проговорил Адэр. - Думал, что вы верны Богу и несёте людям его слово. Но в мои руки попали любопытные документы. Изучив их, я решил встретиться с вами, и теперь вижу: вы не служите ни королю, ни Богу. Вы служите себе.
        Священнослужители зароптали.
        Адэр вскинул руку:
        - Я прочел ваши Писания, пересмотрел религиозные раритеты. Ни Бог, ни божьи посланники не одевались как вы. Я одет как они. Покажите мне хоть одну икону, где Бог или святые мученики одеты в меха. Кто из них был увешан драгоценными камнями?
        - Таких икон множество!
        - Посмотрите раритеты! Святых одели художники.
        - Богохульство!
        - Кто из них спал на перинах и ел из серебра и золота? - спросил Адэр, не обратив внимания на возглас. - У кого из них были особняки и замки?
        - Это сейчас вы снарядились под Бога, - отозвался кто-то из толпы. - Но все-то знают, что за углом стоит ваш слуга с меховым плащом. И не босиком вы ходите, и даже не в башмаках. Вы вообще не ходите. Вы ездите на автомобиле, который стоит дороже моего имения.
        Адэр ударил посохом о камень:
        - Я - правитель Грасс-Дэмора. Мой отец - король Тезара. Мои дед и прадед были королями. Отец прадеда был герцогом, а его дед великим полководцем. Моя родословная и моё положение обязывают меня выглядеть подобающим образом. А кто вы? Если я разрушу ваши храмы, а вашу веру объявлю вне закона, кем вы станете?
        - В стране разгорится смута!
        - А я подброшу дров. Народ узнает имена всех, кто грабил и насиловал, прикрываясь именем Бога. Какая судьба ожидает ваших жён и детей?
        Зал взорвался криками. Сквозь них пробился голос Крикса:
        - Молчать, когда говорит правитель!
        - Если есть рождение, значит, есть смерть - чтобы уравновесить его, - прозвучал в гробовой тишине голос Адэра. - Красота и уродство - это две стороны одной монеты. Богатство и бедность - они могут существовать только вместе. Здоровье и болезнь, любовь и ненависть. Всё это можно почувствовать или увидеть. Бог и дьявол. Их кто-то видел? Ад и рай. Кто там побывал? Их придумала религия, а религию придумали люди.
        - Какое у вас вероисповедание, мой правитель? - поинтересовался толстяк, одетый в соболиную шубу до пят.
        - Не обязательно верить в Бога, чтобы заботиться о народе.
        - Вы не верите в Бога?
        Адэр пожал плечами:
        - Я не говорю, что мне это нравится. С верой в Бога проще жить. Я бы передал вам мешочек с золотом и моё раскаяние на листочке. И всё, могу спать спокойно: перед Богом я чист. Но я не сплю ночами. Мне держать ответ перед людьми, здесь, на земле, при жизни - какой уж тут сон? Я мечусь из угла в угол и извожу себя мыслями. Думаю, как искупить вину. Ищу способы исправить ошибки. Если бы я верил в Бога, я бы не стоял сейчас перед вами. Я бы стоял перед ним на коленях и молился. А завтра со спокойной душой продолжил бы грешить.
        - Мы наслышаны о ваших грехах.
        - А я знаю о ваших. И поверьте: мои грехи не сравнятся с вашими. - Адэр тяжело вздохнул. - Многие века людей учили добродетели послушания: делайте то, что вам говорят, не думайте, не сомневайтесь. Это привело к тому, что человечество стало глупым.
        - Вы оскорбляете свой народ! - возмутился человек в норковой шубе, поверх которой блестела золотая цепь с крупным аметистом.
        - Жизнь должна быть жестокой, чтобы люди чаще вспоминали о Боге, - произнёс Адэр. - Всем довольный человек редко к нему обращается. Вы это поняли и этим пользуетесь.
        Поднялся невообразимый шум.
        - Молчать! - гаркнул Крикс. - Молчать, когда говорит король!
        - Не будем трогать мёртвых, - сказал Адэр, дождавшись тишины. - О них пусть заботится Бог. Давайте подумаем о живых.
        - Мы день и ночь о них думаем.
        - Я тоже задумался всерьёз. Мне нужны деньги на лекарства.
        - Вы хотите на наши деньги построить больницы?
        Адэр сузил глаза:
        - На ваши?
        - В смысле: на наши пожертвования.
        - Я не буду строить больницы. Я сам хочу вылечить народ и вытащить его из ада.
        - Может, поделитесь идеями?
        - Не считаю нужным.
        - Это не разговор.
        Адэр скривил губы:
        - Мне нравится ваша позиция: «Что бы вы ни создали, жертвуйте Богу. Что бы вы ни заработали, жертвуйте Богу». Верующие жертвуют и жертвуют. А кто пожертвует мне?
        - Вы не Бог.
        - И вы не Боги. Чем отличается Бог от человека? У него нет пупка. А у вас, как я понимаю, пупки на месте.
        - Люди жертвуют храмам, а не служителям.
        На лице Адэра заходили желваки.
        - Повторю вопрос - кто пожертвует мне?
        - Вокруг столько богатых дворян, а вы собрались ограбить храмы?
        - Вы потакаете своим порокам - я хочу потакать своим. - Вскинув руку, Адэр указал на первые ряды священников. - На чем основана ваша вера?
        - На слове Божьем.
        Адэр указал вглубь толпы:
        - И что же Бог вам говорит?
        - У него большой словарный запас.
        - Конкретнее.
        - Хлеб бери правой рукой. Сказал бранное слово - вымой рот с мылом. Жену учи до смерти.
        - Стоп! - крикнул Адэр. - А это как?
        - Наставляй до последнего дня, - ответил священник после паузы.
        - Так вот почему мужья забивают жён до смерти? - Адэр передёрнул плечами. - «Если ваш ребёнок возьмёт книгу в руки, вы погрузитесь во тьму и нищету». Как эта фраза звучала в самом начале?
        - Так и звучала, - донеслось из угла здания.
        Адэр вытянул шею, чтобы увидеть святого отца:
        - Ваша вера ирвин?
        - Да, мой правитель.
        - Вы переписывали Священное Писание пятьдесят девять раз. Как эта фраза звучала в самом начале? Молчите? - Адэр забегал взглядом по толпе. - Где оларды?
        - Мы здесь, - долетело из глубины зала.
        - Ваше Писание менялось шестьдесят три раза, - сказал Адэр. - На одном собрании вы отняли у женщин душу. На другом - вернули. Потом решили, что рай на востоке, а на западе ад, и молиться надо, глядя на восток. А тот, кто молится в обратную сторону, поклоняется дьяволу. - Адэр раскинул руки, словно пытаясь обхватить весь зал. - А сто лет назад вы все признали морун ведьмами.
        - Это всего лишь разъяснение к главе о пособницах тьмы, - прогнусавил старик, пригладив бороду.
        - Пришло время убрать разъяснение. И главу убрать.
        «Безбожник не может нами командовать!» - «Находясь рядом с ним, мы пьём яд». - «Он отравляет наши мысли». - «Идём отсюда».
        Рычание зверя заставило толпу умолкнуть.
        - Не за горами тот день, когда моруны выйдут из-за долины Печали, - проговорил Адэр, повысив тон.
        - Кто им разрешит?
        - Неправильный вопрос. Кто им запретит? Они законные хозяйки юга Краеугольных Земель. - Адэр потрепал зверя за шкуру на холке. - Они приведут моранд. Вы знаете, кто такие моранды? Это неупокоенные души женщин, убитых приверженцами ваших религий.
        - Чушь!
        Адэр хохотнул:
        - Вы верите в ведьм, но не верите в неупокоенные души?
        - Верующие начнут на них охоту, - выкрикнул долговязый человек.
        Адэр покачал головой:
        - Вы совершили огромную ошибку: позволили людям забыть о морунах.
        - Мы напомним.
        - Я не допущу! - Адэр кивнул Криксу и, когда страж скрылся в проломе стены, обратился к священникам: - Вы благодарны Богу за то, что он дал вам жизнь?.. Не слышу ответа.
        - Благодарны, - прозвучали голоса вразнобой.
        - Тогда и смерть примете как дар - из тех же рук. Смерть будет как Его любовь к вам: жаркая, испепеляющая. - Адэр обхватил зверя за шею и направился к выходу из здания.
        Люди закрутились, озираясь. Под ногами настил из сухих веток, вдоль стен охапки сена, за окнами стражи с факелами. И тут до них дошло…
        «Правитель!» - «Адэр Карро!» - «Вы не посмеете!»
        Ступив на обломок стены, Адэр обернулся:
        - От вас нет пользы. Зачем вы мне? Завтра мир узнает, что вы хотели освятить храм морун и по неосторожности сгорели. Мир будет вас оплакивать. Возрадуйтесь.
        - Вам никто не поверит! Вас обвинят в нашей смерти.
        - Вы правы. Мне нужны свидетели: люди, которые чудом выжили. - Адэр окинул толпу взглядом. - Ирвины! На выход!
        Сто лет назад глава конфессии ирвин стал участником заговора и поставил подпись под признанием в поджоге государственного архива. Приверженцы этой религии исполнят любой приказ правителя, лишь бы не всплыла правда, способная уничтожить их веру.
        Святые отцы пошагали через толпу, орудуя локтями и огрызаясь.
        Кто-то крикнул:
        - Бог тебя накажет!
        - Я не верю в Бога, - ответил Адэр.
        - Ты попадешь в ад!
        - Нет. Я из него ухожу, - сказал Адэр и спустился с обломка стены.
        - Правитель!
        Он обернулся.
        - Мы не можем отказаться от веры, - произнёс святой отец, выступив из толпы.
        - А я вас не прошу.
        - Тогда чего вы от нас хотите?
        С трудом разжав замёрзшие пальцы, Адэр перехватил посох:
        - Посмотрите вокруг, и вы увидите, что послушание и страх стали причиной невероятных страданий и превратили жизнь народа в настоящий кошмар. Это вы придумали бесчеловечные божьи законы - не Бог! Бог милосердный, он человечнее вас. Вы говорите: «Возлюби Бога, как самого себя». Если люди не любят себя, как они могут любить Бога? Люди не любят себя, потому что им говорят: «Терпи и жди. Повинуйся и бойся!» Вы живете и богатеете благодаря их страху.
        - Не примите за оскорбление… - Святой отец растянул губы в улыбке. - Теперь богатеть благодаря их страху хотите вы?
        - Вы не слышали, что я сказал? - Адэр швырнул посох в толпу. Прикрыв головы, люди присели. - Я говорю людям: «Учитесь, думайте, решайте, работайте». В рай ведёт калитка - я распахнул ворота. Освободил от налогов, встал на защиту детей, сужу и наказываю дворян. Я говорю народу: «Делайте хоть что-нибудь!» А вы говорите: «Бойтесь и терпите».
        - Мы пересмотрим проповеди.
        - Отлично! И мне нужны деньги. Много денег. Если уж вы грабите народ, позвольте мне вернуть ему хоть что-то. Докажите свою любовь к Богу не словом, а делом.
        - Сколько вам надо? - донеслось из толпы.
        - Я же сказал - много.
        - А точнее? Пять процентов, десять?
        - Сорок…
        Святой отец повернулся к сборищу, явно желая посоветоваться.
        - Сорок процентов - ваши, - сказал Адэр. - Шестьдесят - в мою казну.
        Люди вытаращили глаза: «Это грабёж… Нельзя так…»
        Адэр дал Криксу знак принести одежду. Исподлобья поглядывая на священников, непослушными пальцами подтянул штаны, надел сапоги. Поверх рубахи накинул плащ из куницы. Подышал на руки:
        - Мои стражи не так терпеливы, как я, а у меня нет времени на продолжительную беседу.
        Святые отцы покосились на огни в оконных проёмах и кивнули: «Мы согласны».
        Свет факелов прыгал по стволам сосен и лапам елей. Снег искрился и хрустел под ногами. На ветру хлопали полы мехового плаща.
        Адэр на ходу зачерпнул пригоршню снега, приложил ко лбу и прошептал:
        - Если ты есть… Спасибо…
        За два года здесь ничего не изменилось: дом в трещинах, почерневшее крыльцо, на окнах ситцевые занавески, на подоконниках горшки с цветами. И только во дворе, под навесом, новый автомобиль вместо мотоцикла.
        Едва Адэр вышел из машины, как из дома выскочил Анатан.
        - Мой правитель!
        - Не ожидал тебя увидеть, - проговорил Адэр, шагая через двор.
        Поправив на плечах фуфайку, Анатан озадаченно глянул через плечо:
        - Вы к Тасе?
        - В баньку. Замёрз я что-то.
        Анатан суетливо затолкал руки в рукава:
        - Я мигом. А вы проходите. Тася как раз тесто замесила.
        Адэр уселся на крыльцо, навалился грудью на колени:
        - Я плохо себя чувствую. Не хочу, чтобы дети разболелись.
        Приказав сынишке растопить баню, Анатан перебрался с Адэром в машину. Тихо гудел двигатель, печка выбрасывала потоки горячего воздуха. На заднем сиденье посапывал Парень.
        Анатан протёр ладонью запотевшее стекло. Снял фуфайку:
        - Я вас укрою. Она чистая. Надеваю, когда на минутку выскочить надо.
        - Шёл бы ты, - сказал Адэр. - Ещё не хватало тебя заразить.
        - Я что? Я привычный. И не припомню, чтобы вы болели.
        - Решил прогуляться по лесу.
        - В такую-то погоду?
        Адэр потёрся подбородком о воротник плаща:
        - Почему не построишь новый дом?
        Анатан виновато улыбнулся:
        - Да как-то неудобно. Вокруг все свои. Рос с ними, бегал по лужам, котлованы рыл, а тут раз - и звезда. Два года в Совете, а всё никак к костюмам не привыкну. И галстук не научился завязывать.
        - Кто завязывает?
        - Сын. - Анатан с мечтательным видом посмотрел в окно. - Он и построит новый дом. Учится лучше всех, в камнях разбирается. Скрипку просит.
        - Скрипку? - переспросил Адэр.
        - Её самую. К нам тут музыканты приезжали. Концерт над всем селением гремел. Поль прямо помешался. Говорит: хочу играть на скрипке. А я ему: кто научит? А он: сам научусь. Подарю на новый год. Возьму недорогую. Он попиликает и бросит. Кому она потом нужна?
        - Покупай хорошую. Я найду ему учителя.
        - Да я и сам найду. А вам бы к врачу. Может, съездим на прииск? У нас там врач постоянно дежурит.
        - Нет. Согреюсь в бане и в Лайдару.
        Анатан помял фуфайку в руках:
        - О Малике ничего не слышно?
        - Рано ещё. - Адэр отвернулся к окну. - Скажи, Анатан, кем тяжелее быть: начальником прииска или советником?
        - Советником потяжелее будет.
        - Потому и жалование выше, и привилегий больше. - Запахнув на груди полы плаща, Адэр протёр тряпкой лобовое стекло. - Построй новый дом. Сын должен гордиться тобой, брать с тебя пример и стремиться к лучшей жизни.
        - А вот и Поль, - промолвил Анатан, указывая в окно. - Банька готова.
        Вернувшись в Лайдару, Адэр приказал Кангушару усилить охрану города и вызвал к себе старшего советника и советника по финансовым вопросам:
        - Отмените новогодний бал.
        Орэс Лаел и Мави Безбур переглянулись.
        - До праздника две недели, - сказал Орэс. - Дворяне уже получили приглашения.
        - Мы не будем устраивать балы в то время, когда страна нищенствует.
        Мави кашлянул в кулак:
        - Можно сэкономить на фейерверке.
        - Направьте деньги, которые мы планировали потратить на бал, в самые бедные посёлки. Закупите подарки детям и помогите их родителям с продуктами для праздничного стола.
        Орэс покачал головой:
        - У нас не так много сторонников среди дворян. Мы отвернём от себя последних.
        Адэр поворошил щипцами угли в камине. Установил щипцы на подставку:
        - Соберите консилиум врачей и распустите слух, что правитель тяжело болен и не встаёт с постели. Эти две недели я проведу в своих покоях.
        - Со здоровьем не шутят, - проговорил Мави. - Надо придумать другую причину.
        - Орэс Лаел, - перебил Адэр. - Обратитесь от своего имени к главам всех конфессий и храмов с просьбой помолиться о здоровье правителя. Вскользь заметьте, что прогнозы врачей неутешительны.
        Старший советник кивнул:
        - Будет исполнено, мой правитель.
        - Мави Безбур. Перед новым годом в казну должны поступить деньги. Мне нужен полный список плательщиков с указанием сумм.
        Отпустив советников, Адэр сел возле камина и устремил взгляд на огонь. Он ступил на скользкую тропу. Как бы не упасть…
        Глава 15
        Третий день ожиданий близился к концу. Иштар не давал о себе знать. Из спальни исчезли цветы. В шкафах появились платья без вышивок и украшений: надевай любое, властелину этого мира теперь безразличен твой внешний вид.
        Малика терялась в догадках: хазира задержали срочные дела или он надумал совершить паломничество по святым местам без шабиры? Или он заболел? В последнее верилось с трудом. Малика была свидетелем «купаний» ракшада в ледяной воде во время шторма. Не раз сидела в его комнате, служившей камерой заключения. Иштар запрещал разводить огонь в камине и всегда держал окно открытым. В той комнате смог бы выжить только выносливый зверь.
        Малика убивала время за чтением исторических трактатов. Иногда вытаскивала из щели между стеной и комодом рисунки Галисии. В них не было ничего пошлого и грязного, но оправдать дворянку перед Иштаром не получится. Малика бы уговорила себя соврать, что Галисия рисовала Адэра по её просьбе, если бы не запечатлённые на бумаге мгновения его жизни.
        Гладь пруда, раскрывшиеся кувшинки. Адэр стоит по пояс в воде. Влажные волосы, на груди капли. Приоткрытые губы. Глаза затуманены.
        На поляне пасутся лошади. На пледе, расстеленном в тени деревьев, лежат молодые дворяне. Держа в руке бокал, Адэр смотрит в сторону художника. Многозначительный взгляд, таинственная улыбка.
        Высокое изголовье кровати, взбитые подушки. Прикрыв бёдра простынёй, Адэр читает письмо. В ногах валяется скомканное кружевное платье.
        Малика не могла этого видеть. Это видела Галисия.
        Перебирая рисунки, Малика снова и снова бередила сердечные раны. Морщась от боли, к которой успела привыкнуть, всматривалась Адэру в лицо и представляла, как в этот час он взирает на бескрайнее море, придавленное низким небом. О чём он думает? Вспоминает ли о ней? Затем складывала листы в стопку и прятала за комод, не понимая, зачем это делает.
        После очередной бессонной ночи Малика всполошилась. Хёск… Он принял сан верховного жреца при Шедаре. Последние семь лет руководил Хазирадом в должности старшего советника. Нововведения Иштара однозначно пришлись ему не по душе. Малика решила добиться встречи с Иштаром или хотя бы узнать у воинов, чем хазир занят. Но не успела выйти из спальни, как на пороге возникла служанка.
        Хёск ждал на террасе. Постукивая пальцами по перилам, смотрел на сад. Обернувшись на звук шагов, поприветствовал Малику.
        - Что-то с Иштаром? - спросила она, поправляя на груди кулон с головой тигра.
        - Он в храме, - ответил верховный жрец и вновь устремил взгляд на деревья. - Отсюда красивый вид. - Вскинув руку, указал вправо, вдоль стены. - Там покои хазира.
        - Там живёт Иштар? - переспросила Малика, вытянув шею.
        - Ты не знала?
        - Нет.
        - За девятым окном его спальня.
        - Надо же… Я думала, он живёт в Хоромах Луны.
        - В Хоромах будут жить кубары и никому, кроме хазира, туда входить нельзя, - сказал Хёск и указал на горизонт. - Хоромы там.
        - Я думала, это крыши домов.
        - Дворец имеет форму кольца и охватывает сад, павильон для купаний, озеро и дом наслаждений.
        - Наверное, красивое здание.
        Хёск приподнял подбородок:
        - Дом наслаждений?
        Малика смутилась:
        - Дворец. Я не видела его снаружи.
        - Хочешь посмотреть? - спросил Хёск, немного подумав.
        - Хочу. Но из паланкина ничего толком не видно.
        - Значит, прогуляемся пешком.
        Спустившись с террасы, они долго шли по саду. Молчание угнетало, однако Малика не решалась его нарушить и терпеливо ждала, когда верховный жрец сам поведает о причине визита. Хёск пришёл явно не для того, чтобы показать ей, за каким окном находится спальня Иштара.
        - С твоим приездом во дворце много чего изменилось, - наконец проговорил Хёск. - Раньше вся Обитель Солнца принадлежала мужчинам. Здесь находятся залы для совещаний и приёмов, кабинеты советников и военных начальников. За порядком следил тайный советник. Иштар оторвал от его угодий кусок и отдал Хатме. Кто такая Хатма? Откуда она взялась?
        - Откуда?
        Хёск остановился:
        - Ты не знаешь, кто такая Хатма?
        - Я с ней не знакома, - ответила Малика, теребя уголок чаруш. - За каким порядком она следит? В Обители живу только я.
        - А твои служанки?
        - Они тоже бывшие кубары Иштара? - спросила Малика и прикусила язык.
        Хёск издал короткий звук, похожий на лай:
        - Ну вот… а говорила, что не знаешь, кто такая Хатма.
        - Я сказала, что с ней не знакома. - Малика посмотрела по сторонам. - Мне лучше вернуться.
        - Мы почти пришли, - произнёс Хёск и двинулся дальше. - Знаешь, кто следит за порядком в Приюте Теней?
        - Нет, - ответила Малика, еле поспевая за ним.
        - Фейхель. Мать хазира. И знаешь, почему?
        - Почему? - спросила Малика растерянно. С чего вдруг жрец разоткровенничался?
        - Только там она в безопасности. Шедар брезговал ходить в Приют.
        - Он угрожал ей?
        - Он всем угрожал.
        - Тогда не понимаю, почему Иштар доверил ему подготовку к коронации?
        - Братские чувства.
        Малика хмыкнула. Чувства Иштара покоятся под неподъёмной плитой - под его безмерной хитростью. Хёску ли этого не знать?
        - Его отправили на остров? - спросила она.
        - Со дня на день отправят.
        Замедлив шаг, Малика покосилась на Хёска. Зачем он придумал сказку о ненависти Шедара к матери? Не было ненависти. Ракшады не знают своих матерей. Мать для них пустое место. И вдруг осенило: жрец пытается её предупредить. Конечно! Иштар приставил к ней доносчицу Кенеш, которая знает единый язык Краеугольных Земель. Поселил не во дворце шабир, как положено, а в Приюте Теней. Затем заманил в Обитель Солнца и окружил её своими верными самками. Потом, припугнув Зрячими, заставил вывернуть душу. Он пришёл к ней в спальню посреди ночи…
        Малика сжала в кулаке голову тигра. Надо перебраться к Галисии, туда Иштар не сунется. Внутренний голос зашептал: «Жить в страхе - значит жить в рабстве. Завтра страх станет сильнее, послезавтра - ещё сильнее. И ты уже не вырвешься из клетки, не вылезешь из норы, куда загнал тебя твой страх».
        В полном молчании они дошли до кованых ворот; над ними радугой выгнулся мостик с высокой балюстрадой - переход из одной части дворца в другую. Воины распахнули створы. Малика и Хёск ступили на безлюдную площадь, в центре которой в небо извергался фонтан. Краем глаза Малика увидела фрагменты скульптур, но не стала их рассматривать и ни разу не оглянулась, пока не приблизилась к каскаду белых чаш, оплетённых гирляндами каменных звёзд. Ополоснув руки в тёплой воде и стряхнув с чаруш брызги, обернулась.
        Это был не дворец. Фасад здания представлял собой белоснежный мраморный горельеф - панорамное изображение грандиозной битвы людей, зверей, птиц и химер. Кони мчат во весь опор, львы вгрызаются в их бока, спруты опутывают щупальцами слонов, носороги вонзают рога в акул, орлы разрывают когтями гигантских жаб, змеи обвивают остовы кораблей… И везде люди: бьются на мечах, карабкаются на мачты, кричат в небо, вытаскивают раненых из-под туш животных, оплакивают погибших. Разъярённые тигры охраняют золотые арочные двери, ведущие во дворец.
        Малика долго шла вдоль закольцованного здания, рассматривая поле битвы. Наконец горельефы сменились барельефами. Барельефы плавно перетекли в настенный ажурный рисунок. За всё время не встретилось ни одного окна - они находились с внутренней стороны дворца.
        - Хёск, - произнесла Малика и остановилась.
        - Слушаю, шабира.
        - Хочу вернуться к нашему разговору.
        - Вообще-то, я всё сказал.
        - Ты высказался, а я - нет.
        Хёск склонил голову к плечу:
        - Говори.
        - Не втягивай меня в свои дела. Я не хочу вариться в вашей… - Малика хотела сказать «каше», но не смогла подобрать на шайдире подходящего слова. - В вашей кастрюле.
        Хёск насупился:
        - В какой кастрюле?
        - В твоей. Я приехала короновать Иштара, и я это сделала. Надо совершить паломничество? Хорошо, я уважу хазира, хотя с бoльшим удовольствием отправилась бы домой. Мне всё равно, какие ты придумываешь ходы, чтобы удержать власть. И всё равно, кто будет править Ракшадой: Иштар или ты. Вы друг друга стоите.
        - Твои речи полны яда, - вставил Хёск.
        - Вы можете взять меня под стражу. Переселить в каюту корабля или отправить на остров к Шедару. Но я вернусь на родину, Хёск. Обязательно вернусь. Меня никто не удержит. Поцелую землю, по которой ходила двадцать четыре года. Обниму старика, который воспитывал меня с пелёнок. И поклонюсь человеку, который думает о народе. Здесь, в Ракшаде, мне поклониться некому.
        - Эльямин…
        - Ты находишься в шаге от черты, за которой я перестану тебя уважать. Хорошо подумай, прежде чем его сделать.
        Фиолетовая татуировка на лбу Хёска словно наполнилась кровью. Жрец моргнул, и Малика успела заметить на веках татуировки в виде глаз. Странно, но раньше она не видела, как Хёск моргает.
        - Шабира… Ты неправильно меня поняла.
        - Правильно.
        - Я твой друг…
        - Единственный и настоящий. Знаю. И потому забуду наш разговор. А теперь отведи меня к Иштару.
        Пешком Малика добиралась до храма намного дольше, чем в паланкине, хотя старалась идти быстро. Отвлекали обмены приветствиями с прохожими. Иногда приходилось пробираться через толпы людей, хлопающих в ладоши в ритме барабанов: бум, бум-бум. Хёск шёл рядом, мрачный, задумчивый. Не выдержав, махнул рукой. Воины, опередив Малику, принялись оттеснять ракшадов к заборам и стенам домов. А она смотрела по сторонам, надеясь увидеть хоть одну женщину.
        Площадь перед храмом встретила привычной тишиной. Шествуя по фиолетовым плитам, Малика косилась на Хёска, оглядывалась на воинов, идущих следом. Неужели её заманили в ловушку?
        Словно почувствовав беспокойство шабиры, жрец тихо произнёс:
        - Близится сезон штормов. А он всё молится. Святых мест у нас не так много, но в конце вам надо побывать на Острове Шабир. Если море будет неспокойно, придётся завершить паломничество после ночи Лунной Тишины.
        - Ночи Молчания, - поправила Малика.
        Хёск отрицательно покачал головой:
        - Ночь Молчания перед коронацией. Ночь Лунной Тишины - это наш новый год.
        - Когда начнётся сезон штормов?
        - Точной даты нет. Когда с еракли опадут цветы.
        - Что это?
        - Деревья с синими цветами.
        - Те, что растут в саду? - догадалась Малика.
        Хёск кивнул:
        - Ветки уже клонятся к земле. Сезон штормов начнётся чуть раньше.
        «И раньше закончится. И я поеду домой», - подумала Малика, однако жрец тут же задушил надежду.
        - Я помню, как цветы опали где-то в это время, и море штормило почти четыре месяца. Затишье наступает всегда в одну и ту же ночь.
        - Так что с Иштаром? - спросила Малика, подойдя к дверям храма.
        - Молится, - уклончиво ответил Хёск, вошёл в храм первым и пошагал вдоль стены, скользя ладонью по письменам.
        Под стеклянным куполом шелестели крыльями птицы, по полу метались тени, по стенам прыгали солнечные блики. Посреди зала стоял чан, над ним курился дымок, наполняя воздух сладковатым запахом. Иштар упирался руками в боковую стену и словно толкал её перед собой. На миг показалось, что это Шедар, но нет… Широкие плечи и крепкую спину закрывал кремовый плащ, украшенный золотой нитью. Совершив поворот, Хёск приблизился к Иштару и вынудил его сдвинуться с места.
        Ожидая, когда мужчины закончат молиться, Малика боролась с желанием выйти на улицу. Ей не нравилось собственное состояние. Руки и ноги наливались свинцом, мысли становились вялыми. На плече ныл шрам от прута Иштара. Блики на стенах превращались в звенья цепи, тени на полу походили на пятна крови, шелест крыльев напоминал щелчки кнута. Если бы рядом возник Адэр - она бы решила, что перенеслась на два года назад, в бандитский лагерь.
        - Зачем ты пришла? - прозвучал голос Иштара.
        Малика посмотрела в воспалённые глаза:
        - Давай выйдем.
        Спрятавшись в тени мраморного тигра, они никак не могли начать разговор. Иштар был чем-то озабочен и всем своим видом показывал, что не намерен болтать. Малика приходила в себя. Надо написать Адэру, чтобы не вздумал приезжать в Ракшаду. Он не сможет прожить здесь и дня. Запахи сведут его с ума.
        Малика провела ладонью по лбу. Откуда такая бредовая мысль? Адэр никогда сюда не приедет.
        - Зачем пришла? - повторил Иштар, оторвав взгляд от домов на краю площади.
        - Хотела узнать, когда мы отправимся в паломничество.
        - Не знаю.
        Малика коснулась пальцами его впалой щеки:
        - Что с тобой происходит?
        Иштар отшатнулся:
        - Я потерял контроль над рассудком.
        Малика прижала руку к груди:
        - Ты кого-то убил?
        - Мне приснился сон, - сказал Иштар и надолго умолк.
        - И что? - настороженно спросила Малика.
        - За тридцать четыре года ко мне ни разу не приходили сновидения. Понимаешь? Нет?
        - Нет.
        - Я был беспомощным как букашка.
        Малика привалилась спиной к каменной лапе тигра и рассмеялась:
        - Иштар…
        - Это ужасное состояние, когда идёшь не туда, куда хочешь, делаешь не то, что хочешь. Руки не слушаются, ноги сами по себе, в голове кавардак. Я больше не хочу видеть сны.
        - И поэтому не спишь?
        Взгляд Иштара стал глубоким, задумчивым.
        - Я не принадлежал сам себе. Я побывал в шкуре раба.
        Малика принялась поправлять воротник его плаща:
        - Тебе приснился кошмар, и всего-то.
        - Самое страшное не то, что мне приснилось, а то, что происходит сейчас. Во сне я всё делал против своей воли, а теперь не могу избавиться от желания это повторить.
        - Что тебе мешает это сделать?
        Иштар впился взглядом в Малику:
        - Закон.
        Она отдёрнула руку:
        - Мне тоже часто снятся кошмары. Я просыпаюсь, понимаю, что это всего лишь сон, и забываю о нём. А ты кружишь по храму и теряешь драгоценное время. Ты же умеешь отключать ненужные мысли. Вот и отключи.
        - Что тебе снится?
        - Как ты набрасываешь петлю мне на шею и душишь.
        - Этого никогда не произойдёт.
        Малика кивнула:
        - Знаю. Потому и говорю: отключай мысли.
        - Сделаю ещё пару кругов. Подождёшь? - произнёс Иштар. Приказал воинам принести для шабиры паланкин и отправился в храм.
        Глава 16
        Малика надела непривычный наряд: штаны из тончайшей кожи, платье с глубокими боковыми разрезами и плотную, но довольно прозрачную чаруш. Набросив на руку плащ с капюшоном, вышла из спальни и направилась к выходу на террасу.
        - Я здесь.
        Малика обернулась.
        Иштар восседал на кушетке, как на троне.
        - Подойди, - сказал он и взял с сиденья бархатную коробочку.
        Малика приблизилась:
        - Мне не нужны подарки.
        - Это не подарок. Так… безделушка. Присядь.
        Малика опустилась на край кушетки, положила на колени плащ и, чтобы успокоиться, начала считать рыб в пруду. Её выводило из себя всё: запреты, непонятные правила, тряпичный «намордник», запахи благовоний, её покои, похожие на склеп. Но больше всего злили внезапные появления Иштара. Этим он напоминал Адэра и вызывал те же чувства: беспокойство, беспомощность и душевное опустошение.
        Иштар достал из коробочки четыре золотых браслета с подвесками: полумесяцы и звёзды, тигры и квадратные спирали.
        - У меня к тебе просьба, - промолвил он, надевая браслеты Малике на запястье. - Не разговаривай с людьми. Воины не должны слышать женский голос.
        - Целых два месяца?
        - Чуть меньше.
        - Не знаю, смогу ли. Так долго я ещё никогда не молчала. Думаю, мне лучше остаться.
        - Эльямин…
        Малика подавила вздох. Какая же она дрянь… Иштар не виноват, что в Ракшаде ей плохо. Не виноват, что она по собственной глупости стала шабирой. Он просит её, хотя рождён приказывать.
        - Прости, Иштар. Я буду молчать. - Малика потрясла рукой; драгоценные камни на подвесках заиграли всеми цветами радуги. - Очень красиво. Ты меня балуешь.
        Они прошли по коридору с множеством ответвлений. Перед тем как покинуть жилую часть дворца, надели замшевые сапоги. Миновали анфиладу богато обставленных залов и очутились в вестибюле, украшенном скульптурами крылатых коней. Караульные распахнули золотистые двери.
        На площади выстроились всадники, барабанщики, жрецы. В стороне тянулась вереница машин, крытых брезентом. Широкие колёса доставали до пояса рослого мужчины.
        При таком скоплении лошадей и людей Малика не сразу заметила паланкин из красного дерева, напоминающий миниатюрную карету: с дверцей и окнами, закрытыми шторками.
        - Можно тебя обнять? - прошептала она, глядя на своих охранителей, стоявших возле носилок.
        - И на этом закончится моё бесславное правление, - усмехнулся Иштар и направился к жеребцу, похожему на коптящее пламя: огненный корпус, чёрные грива и хвост.
        Малика забралась в паланкин, раздвинула на окнах шторки. Прозвучала команда: «Шэрэм!», и процессия тронулась в путь.
        Шествие возглавляли воины-барабанщики, задавая темп утробным барабанным боем. За барабанщиками шагали знаменосцы, держа флаги Лунной Тверди и Ракшады. За ними ехали Иштар и Хёск. Воины-носильщики несли паланкин. За носилками следовали две сотни всадников. Шествие замыкали машины.
        Процессия долго кружила по улицам столицы. Выстроившись вдоль заборов и стен домов, горожане хлопали ладонями себя по груди в ритме барабанного боя. Малика не сводила глаз с Мебо, Драго и Луги, идущих сбоку паланкина. Не чувствовала ни тряски, ни раскачивания - от счастья она парила над землёй. За окном появилась площадь, в центре - фонтан в виде каскада белых чаш. На краю площади - мраморный горельеф… Они вернулись к дворцу.
        Процессия продолжила путь вдоль панорамы грандиозной битвы. За горельефом последовали барельефы, которые перетекли в настенный ажурный рисунок. За окном проплыли массивные двери. Вполне возможно, что это вход в витражный коридор, ведущий в Приют Теней.
        Площадь закончилась. Колонна двинулась вверх по склону песчаного холма. Наконец барабанный бой затих, всадники спешились. Выйдя из паланкина, Малика поняла - они на вершине бархана.
        Внизу блестела тёмно-синяя гладь озера, имевшего форму серпа. Ближний берег был покрыт песком, белым, как соль. Противоположный берег утопал в зелени. Вдали, над деревьями, возвышалась ажурная стена дворца и отливающая серебром ломаная крыша. Кто придумал располагать окна с внутренней стороны здания? Жить рядом с оазисом и не видеть эту красоту - настоящее кощунство.
        Малика оглянулась и зажмурилась от белизны пустыни. Нижний край солнца уже скрылся за алыми горами на горизонте, и казалось, что от лимонного диска откусили несколько кусков.
        - Там Алые Пески, - проговорил Иштар, подойдя к Малике.
        Она вновь устремила взгляд на оазис.
        Вытянув руку, Иштар указал на дальний конец озёрного серпа:
        - Там из-под камней бьёт родник. Покажу тебе утром.
        - Мы остаёмся? - прошептала Малика.
        - В святых местах ритуалы проводят ночью.
        - Можно спуститься к воде?
        - Мы с тобой всю ночь будем ходить вокруг озера. Ещё надоест.
        - Здесь жил народ Живых Песков, - сказал Хёск, вынырнув из-за плеча Иштара, и поведал историю, которую Малика слышала от Кенеш. Как отец Ракшады - предводитель народа Живого Песка - прогнал племя Ташрана. Как на селение напали кочевники. Как Ташран вернулся, чтобы насладиться местью Бога, но увидев юную Ракшаду, восхитился её храбростью и помог отбить оазис у захватчиков.
        Пока Хёск говорил, воины возвели три шатра. Два - из белого шёлка - для шабиры и хазира. Третий, фиолетовый, для верховного жреца. Малика с бoльшим удовольствием посидела бы на вершине бархана, любуясь оазисом, однако Хёск попросил её уйти в палатку. Он словно чувствовал, что шабира горит желанием побеседовать со своими людьми.
        Внутри шатра было не так жарко, как снаружи. Ветер играл витыми шнурами, окаймляющими полог, раскачивал золотые кольца. От кувшина, установленного сбоку от входа, исходил запах благовоний. Лежа на ковре, Малика рассматривала браслеты и изнывала от жажды: перед ритуалами запрещено есть и пить.
        Сначала тишину ничего не нарушало, будто даже лошади впали в спячку. Затем послышался слабый пересвист, и вскоре мир наполнился звуками. Надев чаруш, Малика заправила края под цепь с кулоном и выскочила из шатра.
        Долгожданная прохлада пробудила природу. В последних лучах солнца парили птицы, над гладью озера носились серебристо-голубые стрекозы, из воды вскидывались рыбы, в зарослях шебаршили зверьки. Но самым удивительным было то, что за спиной догорал закат, а впереди, над дворцом, отливала слюдяным блеском огромная луна.
        Воздух стремительно темнел - ещё одна особенность Ракшады. Только что было светло - несколько раз моргнул, а над головой уже густо-сиреневое небо, продырявленное астрами-звёздами.
        Какая-то птица издала запоздалый крик и всё затихло. Неожиданно раздался барабанный бой, слабый, мягкий, как удары спящего сердца. Зазвучал приглушённый речитатив. Малика обошла шатёр и присоединилась к стражам, наблюдающим за ритуалом.
        Воины и барабанщики, образовав два круга, двигались в разных направлениях. Стоя в центре, Хёск воздевал руки к луне и читал молитвы на древнем языке. Сложнейшая интонация отражала его возвышенные чувства и приводила людей в благоговейный трепет.
        Луна становилась ярче, голос Хёска крепчал, кони беспокойно всхрапывали, нарастающий бой барабанов долетал до стен дворца и возвращался раскатистым эхом. Малика посмотрела по сторонам, надеясь увидеть Иштара.
        - Я здесь, - прозвучало за спиной.
        Малика кивком указала на жреца:
        - Что он делает?
        - Разговаривает с духами, которые прошли все перевоплощения и обрели вечную жизнь.
        - Что он им говорит?
        - Просит поделиться со мной мудростью.
        Малика посмотрела через плечо. Иштар выглядел серьёзным, сосредоточенным. Значит, шутить по этому поводу не стоит.
        Барабаны грохотали уже второй час, Хёск не умолкал ни на минуту. Круги из человеческих тел вращались в сумасшедшем темпе. Иштар взял Малику за плечи и повернул её лицом к оазису. Чёрная гладь озера затягивалась искрящейся плёнкой, словно со дна всплывали крупицы серебра. Когда на поверхности воды не осталось ни одного тёмного пятнышка, Иштар жестом позвал Малику за собой и начал спускаться с бархана.
        Внизу было прохладно и особо чётко чувствовалось сотрясение воздуха, сотворённое религиозной оргией. Шагая за Иштаром, Малика смотрела на мерцающую гладь водоёма. Видимо, гул, бой и вибрация голоса Хёска разбудили живущие на дне организмы.
        Серебряное озеро напомнило изумрудный залив в Смарагде. Только над Смарагдом никогда не светят звёзды, там звенит тишина, и чтобы увидеть свечение - необходимо войти в воду.
        Иштар и Малика раз за разом обходили озеро.
        - Может, ты сам походишь, а я посижу? - спросила она.
        - Прерывать молитву нельзя, - бросил Иштар через плечо.
        Он ещё и молится… Вот почему не разговаривает и не сбавляет шаг. Малика уселась под деревом. Духи делятся мудростью с Иштаром, а ей чужая мудрость не нужна.
        Он обернулся:
        - Устала?
        - Надоело.
        Иштар посмотрел в сторону бархана. Сел рядом с Маликой:
        - Если бы духи давали хазирам мудрости столько, сколько просят жрецы, - вся Лунная Твердь подчинялась бы Ракшаде.
        - Вы захватываете пустыни?
        - Мы не захватчики - мы защитники. Мы приходим, когда нас зовут. Только последнее время нас зовут очень редко.
        - От кого вы защищаете?
        - От трупников.
        - Я думала, это сказка, - опешила Малика.
        - Трупники тоже не захватчики. Им своих земель хватает. Они совершают набеги - им нужны жертвы для обрядов. А правители Пустынь терпят. Обратись они к нам, ни один трупник больше не ступил бы на их землю.
        - Видимо, есть причины, почему они не обращаются к вам за помощью.
        Иштар сорвал травинку, помял в пальцах:
        - Не у каждого ракшада есть жена, но у каждого есть кубарат. И зачастую непомерно раздутый. У Шедара было почти три тысячи кубар.
        - Мне говорили, семь, - заметила Малика.
        Иштар скривил губы:
        - Никого не слушай. Спросишь: где мы берём девственниц? Правильно спросишь. В Ракшаде девственниц катастрофически не хватает. Нам их поставляют правители Песков.
        - В обмен на защиту, - догадалась Малика.
        Иштар кивнул:
        - Когда ракшады распускают или обновляют кубарат, кубар часто выкупают жители Пустынь. Спросишь: зачем им нечистые женщины? Там рожать некому.
        - Сколько у тебя будет кубар?
        - Я говорю о хронической головной боли, а тебя волнует: сыт ли я, - произнёс Иштар и поднялся. - Пошли.
        Малика встала. Отряхнула платье от песка:
        - Хёск знает о твоих планах?
        - Знает. Потому и взывает к духам так отчаянно.
        Малика устремилась за Иштаром:
        - Он против?
        - А ты как думаешь?
        - Он твой друг и должен тебя поддержать.
        Иштар усмехнулся:
        - У него семьсот кубар.
        - Боже… и ты хотел отдать ему Галисию, - пробормотала Малика.
        Рассвет застал их возле ребристого холма, поросшего густыми зарослями кустарника. В один миг умолки барабаны, затих голос Хёска. От неожиданности Малика прижала руки к ушам - показалось, что она оглохла - и без сил рухнула на песок. Скинув сапоги и плащ, Иштар ринулся в озеро.
        Малика посмотрела на противоположный берег, переместилась под дерево, чтобы с бархана её не смогли увидеть воины, и сняла чаруш. Где-то за спиной, среди камней, журчала вода - там находится родник, о котором рассказывал Иштар.
        Оазис дарил ощущение надёжности и защиты. Ощущение назойливое, обманчивое. Красивейшее озеро, мохнатые деревья, дающие достаточно тени - за это место под солнцем боролись на протяжении сотен веков. Белый берег часто был усеян трупами, а вода смешивалась с кровью, и над оазисом звучал не птичий пересвист, а плач.
        Малика сжалась. Плач… Посмотрела на кустарники у подножия холма, поднялась на ноги. Она не могла ошибиться - это был плач ребёнка.
        Выйдя из воды, Иштар стянул с волос зажим, встряхнул головой:
        - Идём к роднику. Там вода пресная. Можешь искупаться.
        - Ты ничего не слышал?
        - Ничего. Нас звали?
        Малика указала на кусты, похожие на растрёпанные клубки, из которых торчали иглы:
        - Здесь плакал ребёнок.
        - У нас дети не выходят из дома.
        - Я слышала!
        Подойдя к зарослям, Иштар похлопал в ладоши:
        - Никого нет. Идём.
        В гуще деревьев, обвитых лианами, как паутиной, из-под валуна бил родник. Струясь по сглаженным водой голышам, стекал в каменную чашу, созданную природой, и мирным водопадом летел в расщелину в земле.
        - Раздевайся. Я отвернусь, - сказал Иштар и отошёл в сторону.
        Обнажаться в пяти шагах от Иштара не очень-то хотелось. Малика встала на колени. Зачерпнула пригоршню ледяной воды и вдруг над своим плечом увидела отражение девочки - каштановые волосы, смуглое личико, карие глаза.
        Малика резко обернулась и, не удержав равновесие, упала в чашу. Схватилась за острую кромку, закрутила головой. Никого. Только Иштар похлопывал ладонями по мокрым штанам.
        С колотящимся сердцем Малика выбралась на камень. Она могла поклясться, что почувствовала на щеке дыхание ребёнка. Озираясь, приблизилась к Иштару:
        - Я всё.
        Он смерил её взглядом:
        - Боишься меня или не доверяешь? Не отвечай. - И пошагал к озеру.
        Безудержный страх гнал Малику в лагерь. Слыша за спиной детский смех, она боялась оглянуться и убедиться, что сошла с ума. Влетев в шатёр, выбросила за порог кувшин с благовониями. Это всё проделки Хёска…
        Глава 17
        Процессия кружила по пустыне, обходя города стороной. Когда вдали появлялись дома или крепостные стены - барабанный бой замедлял темп и машины устремлялись в селения, чтобы пополнить запасы воды и провизии.
        Во время коротких дневных привалов, необходимых скорее лошадям, чем людям, возводился шатёр для хазира. В присутствии Иштара воины походили на каменные глыбы. Стоило ему скрыться в палатке, как воины превращались в обычных людей: перекидывались фразами, занимались лошадьми, чистили клинки.
        Нередко привалы устраивали возле иссякших водоёмов; Живая Пустыня была живой благодаря цепи оазисов. Однако в это время года озёра походили на лужи, увядшая растительность вызывала чувство скорби. Природа замерла в ожидании сезона штормов. В Лунной Тверди скоро пройдут обильные дожди, они напитают водой подземные реки и оживят райские уголки.
        Днём нещадно палило солнце. Покачиваясь в паланкине, Малика смотрела на покрытых испариной лошадей, блестящих от пота всадников и понурых стражей. Драго - полуветон - привык к прохладе лесов и гор. Мебо - полуклим - нуждался в живительной влаге земли. Тяжелее всех приходилось Луге - сыну ветона и ориентки, - его лёгкие требовали морского воздуха. Луга хрипло дышал, кашлял и с трудом переставлял ноги. Щёки ввалились, смуглое лицо приобрело землистый цвет.
        Воду экономили, но это не касалось Малики. На стене паланкина висел кожаный бурдюк, напоминающий резиновую грелку. На привалах воины устанавливали за барханом или в скудных зарослях бочку с водой для купания шабиры. Выливая на себя ковш за ковшом, Малика думала о стражах. Она не могла поделиться с ними питьём, не могла смыть пот с их тел или попросить выделить Луге коня - этим она растоптала бы их достоинство.
        Провиант так же экономили: завтракали и ужинали лепёшками, сыром и фруктами, перед ночными ритуалами не ели целый день. В такую жару от голода никто не страдал.
        Экономия не касалась лошадей. Кроме бочек с водой, машины везли мешки с ячменём и кукурузой. Малика думала, что кони питаются овсом - Иштар объяснил, что овёс является чересчур горячительным кормом. Лошадей поили перед восходом солнца, кормили после заката и не выпускали пастись в оазисах: во время засухи там росли ядовитые кустарники и травы.
        Знойные дни сменялись холодными ночами. Лёжа в шатре, Малика куталась в одеяла и не могла согреться. Выходила наружу и, запрокинув голову, смотрела в звёздное небо. В Грасс-Дэморе день только заканчивается. Сидя в кабинете, Адэр разбирает документы. Возле камина лежит Парень, ждёт, когда хозяин закончит возиться с бумагами и поведёт его на прогулку по заснеженному городу. Вот бы ей к камину…
        Ритуалы проходили в местах, где произошло то или иное историческое событие, ставшее предпосылкой для принятия незыблемых законов. Святые места располагались в «чистом поле». Как их находил Хёск - одному Богу известно.
        Перед ритуалами Малика выслушивала рассказы, похожие на жуткие легенды. Так она узнала о трагическом эпизоде из жизни Ракшады. Её пятнадцатилетняя дочь сбежала с любимым. Тот натешился и бросил девушку в пустыне. Ракшада нашла труп дочери, разодранный стервятниками.
        В это верилось с трудом. Ракшада - дева-вестница, жена хазира, душа и сердце основателя государства. И какой-то сопляк посягнул на честь их рода?
        После этого происшествия появился ряд законов. Одним из них был установлен возраст полового созревания девушек - тринадцать лет. Возраст, когда дочери ещё покорны, когда ещё не думают о побегах. Возраст, позволяющий ракшадам забирать девочек из семей и лепить из них жён и наложниц исходя из собственных предпочтений и потребностей.
        Выслушав эту историю, Малика хотела отказаться от участия в ритуале. Такие законы мог придумать мужчина, но никак не мать, похоронившая дочь. Так к чему этот спектакль с взыванием к душе девушки? Если её душа и поселилась на месте смерти тела, то она не жалеет о любви. Она жалеет, что поспешила, поверила, доверилась и не дождалась родственной души. Теперь ракшадки вообще не знают, что такое любовь. И ракшады не знают. Обделённый Богом народ…
        Малика не решилась унизить Иштара отказом. Всю ночь ходила с ним вокруг воткнутых в песок факелов, а на рассвете возненавидела пустыню. Пустыня такая же бескрайняя, такая же коварная внутри, а снаружи опрятная, как и людская ложь.
        Следующее святое место выбило Малику из колеи. Придерживая полог шатра, она наблюдала, как воины стреноживают коней, как Хёск бродит взад-вперёд, выбирая «арену» для оргии, как стражи, стоя в тени машины, обмениваются жестами - единственный способ побеседовать, не зная шайдира.
        Малика посмотрела в сторону палатки Иштара и обмерла. Там лежали люди: полуобнажённые тела покрыты язвами, пальцы на руках сведены судорогой, неестественно выгнутые шеи вот-вот переломятся у основания черепа.
        - Сюда! - крикнула Малика и побежала к шатру.
        Желая убедиться, что воины её услышали, оглянулась. Они услышали, но почему-то не сдвинулись с места. Малика повернула голову и споткнулась - люди исчезли. Она сходит с ума?
        Сопровождаемая настороженными взглядами, вернулась в шатёр и просидела там до темноты. Неужели Хёск снова что-то подсыпал в воду? Когда он успел? Последний раз она пила утром, в паланкине. Потом Хёск сообщил об очередном ритуале, и воин забрал её бурдюк, чтобы избавить шабиру от соблазна сделать хотя бы глоток.
        Или всё дело в благовониях? К седлу каждой второй лошади был привязан кувшин, испускающий пряный запах имбиря. Почему он не действует на воинов и стражей, а у неё вызывает галлюцинации?
        Или причина помутнения рассудка кроется в пустыне? А может, это не помутнение, а всего лишь мираж - мнимое изображение отдалённых предметов. Отдалённых! А люди лежали от неё в нескольких шагах. Их пальцы, сведённые от боли, подрагивали. При глотании судорожно дёргались кадыки, над язвами роились мухи.
        Услышав зов Иштара, Малика покинула шатёр. Боясь посмотреть в сторону его палатки, выслушала очередную трагическую историю, которая произошла незадолго до смерти дочери Ракшады. Первым погиб её старший сын. Погиб здесь, где воины и барабанщики образовывают круги, а Хёск, стоя в центре, прочищает горло.
        Сын Ракшады был командиром отряда. В походы вместе с воинами отправлялись женщины: стирали, готовили, помогали снять усталость и напряжение. Во время привала воины не поделили девицу. В разгаре драки сыну Ракшады вспороли живот. После похорон убитая горем мать приказала казнить весь отряд: «Воины - это зеркала. Нет командира - нет отражений».
        Позже Ракшада произнесла речь, суть которой заключалась в следующем: «У мужчины может быть столько женщин, скольких он сможет прокормить. Запрещается брать женщину, которая познала другого мужчину. Перед первым соитием со своим господином девушки должны подвергаться ритуалу Чести и обязаны жить изолированно от мира».
        За ненасытную похоть мужчин Ракшада наказала женщин. Наказала на пять тысяч лет, и неизвестно, когда они вырвутся из рабства.
        Малика перестала что-либо понимать. Под бой барабанов и завывания Хёска плелась за Иштаром, не соображая, что происходит. Рассеянно смотрела на людей, умирающих в пяти шагах от неё. После ритуала несколько часов пролежала в палатке в состоянии полной прострации. Ко всему безучастная, забралась в паланкин. А вечером, машинально вылив на себя ковш воды, посмотрела по сторонам - где это она?
        Малика думала, что в её жизни уже никогда не будет таких ужасных ночей, какие она провела в лачуге, наблюдая за вздёрнутым на цепи Адэром. Он бредил, а она целовала его в лоб и просила потерпеть. Тёрлась о его щёку щекой и убеждала, что скоро все страдания забудутся как кошмарный сон.
        Этой ночью, вышагивая вокруг шатра, Малика так же убеждала себя, что провалилась в сновидение. От неё ничего не зависит, и ничто не должно её волновать. Скоро она откроет глаза, увидит ветонский кряж, и страхи рассеются как туман.
        На рассвете Хёск разрешил людям попить, но запретил завтракать - после дневного перехода предстояло провести ещё один ритуал. Малика не сдержала стон. Она барахталась в своём угнетённом состоянии и надеялась, что в запасе есть хотя бы пара дней, чтобы прийти в себя.
        Ближе к полудню процессия двинулась по высохшему руслу реки. Песок был плотным, пологие берега казались прочными, и барабанщики задали более быстрый темп. Если бы не паланкин, вынуждающий воинов сдерживать движение, - всадники пустили бы лошадей вскачь.
        Вцепившись в подлокотники кресла, Малика смотрела в окно. На песчаном берегу появлялись и исчезали крепостные стены, башни, дома. Видения были размытыми, зыбкими. Вдруг возникли силуэты людей. Если бы они истончились и пропали как строения, Малика бы решила, что это мираж. Но люди побежали, размахивая руками, а потом осыпались как мука.
        Рассудок не находил объяснений, а вновь и вновь появляющиеся картины разрывали сердце. Конь тащил за собой человека. На кольях дёргались тела… Малика посмотрела в другое окно. На противоположном берегу ползли искалеченные люди.
        Распахнув дверцу, Малика на ходу спрыгнула с носилок и пошла рядом со стражами. Ей надо было выговориться. Надо было услышать, что они видят то же, что и она. Стражи переглянулись и стали жестами обсуждать её видения.
        Развернув жеребца, Иштар приблизился к Малике. Какое-то время ехал рядом, глядя сверху, и вдруг резко нагнулся. Подхватив её под мышки, усадил перед собой, благо штаны и разрезы на платье это позволили. Малика вцепилась в луку седла, испугавшись, что сейчас последует толчок в спину, и она окажется на земле.
        Пропустив всадников и машины, Иштар качнулся, и конь пошагал в конце процессии.
        - Ты разговаривала с людьми.
        Малика попыталась оправдаться:
        - Твои воины меня не слышали. Никто не догадался, что я говорила.
        - Твои люди тебя выдали. У них не хватило ума держать руки по швам. Они знают шайдир?
        - Нет, - выдохнула Малика.
        - Ты говорила на слоте. Разве в Ракшаде разрешено говорить на слоте?
        - Я не разговаривала с ними почти три месяца.
        - Тебе нельзя нарушать законы.
        - Иштар… прости. Я устала себя контролировать. Я… просто устала.
        Держа поводья одной рукой, он обвил другой рукой талию Малики и притянул к себе:
        - Ты как пёрышко…
        Ощущая спиной грудь Иштара, а ягодицами его разведённые бёдра, она хотела только одного: спрыгнуть на землю.
        - Перед воинами ты показываешь себя не в лучшем свете.
        - Ты моя шабира, - сказал Иштар, сделав ударение на слове «моя», и добавил: - Жрецам и воинам запрещено говорить «моё».
        - Почему?
        - У них нет собственности. Всё принадлежит либо Богу, либо Ракшаде. Если ты спросишь у воина, где его конь - он ответит: «У меня нет коня». Если спросишь у жреца, где его дом - он ответит: «Я живу под кровлей Бога».
        - Им не принадлежат их кубараты?
        - Это не собственность. Кубары, как и жена, - это признак мужской силы, жизненно важная принадлежность физиологии. Забрать кубар - всё равно, что оскопить владельца.
        - А как же твои планы?
        - Какие?
        - Отменить эти сборища женщин.
        - Бог с тобой! Я хочу всего лишь ужать их размеры.
        Бросив взгляд на берег, Малика уставилась на кулак Иштара, сжимающий поводья:
        - Что принадлежит тебе?
        - Всё, начиная с песчинки в пустыне и заканчивая жизнью ракшада.
        В этом кроется причина противостояния хазира и верховного жреца. Кроме власти, дарованной Богом, у Хёска больше ничего нет. У Иштара власть мирская, ему принадлежит всё. Хёск управляет мыслями людей, Иштар распоряжается их судьбами. И тот и другой мечтают об абсолютной власти.
        Чтобы не потерять точку опоры, каждый вынужден строго соблюдать законы, следовать традициям и стоять на защите своей парафии. Оступится хазир - выиграет верховный жрец. Ошибётся Хёск - победу одержит Иштар. А она, шабира, находится на линии перекрёстного огня. За чей щит она спрячется - у того и будет козырь в рукаве. Не потому ли с давних времён воина-вестника выбирает Хазирад, чтобы держать хазира в узде? Так кто из них настоящее зло: Иштар или Хёск?
        - Что ты с ними обсуждала? - прервал молчание Иштар.
        - Ты не поверишь.
        - Не решай за меня.
        - Я кого-то видела.
        - Где?
        - Сначала в оазисе. Возле родника.
        Иштар покачал головой:
        - Там никого не было. Поверь.
        - Я видела, как этой ночью возле твоего шатра умирали люди.
        Иштар похлопал ладонью Малику по бедру:
        - Ты устала.
        - И сейчас вижу, - прошептала она, глядя на берег.
        - Кого?
        - Всадников. К их лошадям что-то привязано. Связки веток или травы. Они скачут, а за ними клубы песка.
        Малика почувствовала, как на её бедре напряглась рука Иштара.
        - А сейчас? - спросил он.
        - Всё исчезло. Это мираж?
        - Ты знаешь о манёврах на поле боя?
        - Нет.
        - Это мираж. Хотя никто не видел миражи так близко.
        Иштар качнулся в седле, и жеребец поскакал вперёд. Остаток пути Малика провела в паланкине с задёрнутыми шторками на окнах.
        Процессия остановилась у подножия высокого бархана. Барабанщики перекинули барабаны за спину, засунули за голенища сапог палки с мягким навершием в виде цилиндров. Всадники спешились и встали навытяжку возле коней. Воины, в чьи обязанности входила установка шатров, засуетились возле машин.
        Побродив вдоль склона, Малика подошла к Иштару:
        - Мне здесь не нравится.
        - Опять миражи? - спросил он, рассёдлывая жеребца.
        - Нет.
        - Так в чём дело?
        - Я никогда не была на кладбище, - сказала Малика, машинально перебирая пальцами конскую гриву. - Но у меня такое чувство, будто мы на кладбище.
        Иштар посмотрел исподлобья:
        - Это как?
        - Хочется плакать.
        Бросив седло на песок, Иштар указал Малике за спину:
        - Кладбище там.
        Она оглянулась. Недалеко виднелось низкое вытянутое строение. Цвет стен и крыши сливался с песком. Поэтому Малика его не заметила.
        - Настоящее кладбище?
        - Так говорят. Где-то здесь стоял город. Те времена для страны были тяжёлыми. Ташран слёг: у него открылись старые раны. Ракшада ещё не оправилась после смерти своих детей. Племена кочевников, как саранча, опустошали селения. Этот город много дней находился в осаде. - Иштар посмотрел на гребень бархана, красный от закатного солнца. - Мне неприятно рассказывать эту историю.
        - Я расскажу, - прозвучал голос Хёска.
        Малика обернулась. Заложив руки за спину, жрец наблюдал за возведением шатра.
        - Город держали в осаде два месяца. Начался сезон штормов, песчаная буря заволокла небо. Командир воинов решил спасти свою семью: через потайной ход вывел мать, жену и детей за крепостные стены, а сам вернулся в город. Семью поймали. Поставили перед городскими воротами сначала жену. Предводитель кочевников прокричал: «Если не откроешь ворота, мы убьём её». Командир крикнул в ответ: «У меня будет другая жена». Её убили. Затем поставили детей, на что командир крикнул: «У меня будут ещё дети». Их тоже убили.
        Малика всматривалась жрецу в лицо. Как можно произносить такие ужасные слова с таким безразличным видом и таким равнодушным тоном?
        - Тогда перед воротами поставили мать, - продолжил Хёск. - «Другой матери у тебя не будет», - крикнул предводитель. И командир сдал город. Кочевники вырезали всех: стариков, женщин, детей. Всех, кроме матери командира. Она хоронила их. Одна. Делала посмертные маски, рыла могилы, закапывала.
        - Когда сезон штормов закончился, сюда приехала Ракшада, - отозвался Иштар, глядя в темнеющее небо. - «Отныне воины не будут знать своих матерей. Родина - их единственная мать». После этого родители даже не давали сыновьям имена. Мальчики получали имена в армейских казармах. Ни мать, ни отец не знали, где они, как их зовут, и больше никогда их не видели. Воины обзаводились семьями, и история продолжалась.
        - Пока не изменили закон, - вклинился Хёск. - В шестнадцать лет мужчины могли вернуться домой: надо было кому-то вести хозяйство, заниматься торговлей, просто работать. А лучшие оставались и защищали родину-мать до последнего дня. Всё, как сейчас.
        Иштар бросил поводья воину, державшему в руке щётку, и вместе с Хёском пошёл в шатёр. Малика села на порожек паланкина и устремила взгляд на вытянутое строение. Может, кладбище там, но плакать хочется здесь.
        Барабанщики сложили из барабанов пирамиду, воины почистили и стреножили лошадей. Вытащили из кузова машины бочку, сбили крышку. Участники процессии - в том числе и стражи - разобрали жестяные кружки, окунули их в бочку и выстроились в шеренгу.
        Появившись из шатра, Иштар и Хёск наполнили кружки. Одну дали Малике. Она принюхалась: вино, хотя выглядит как вода.
        - Я не буду пить.
        - Делай то, что и все, - приказал Иштар.
        Когда лунный свет озарил пустыню, вереница людей, возглавляемая жрецом, хазиром и шабирой, направилась к строению. Там жили Хранители Памяти. Они сменялись через каждые две недели, следили, чтобы песок не заметал надгробия, а ветер не сносил их с могил. Таких могил и надгробий Малика никогда не видела.
        За строением лежали слепки человеческих лиц. Они располагались в два ряда подобно следам, которые оставил великан, ушедший к горизонту. Хёск приблизился к первому слепку, вылил вино и поставил кружку на землю кверху дном. Затянув погребальную песню, побрёл вдоль могил, сровнявшихся с пустыней. То же проделал Иштар. Его низкий голос присоединился к волнообразному голосу Хёска.
        Вылив вино, Малика поставила перевёрнутую кружку рядом с кружкой Иштара и направилась вслед за ним, тихо напевая тягучую мелодию. Вскоре кладбище утонуло в изобилии голосов, различных по тембру, высоте, силе, чистоте и полётности. Казалось, сама пустыня обнажила чувства и застонала вместе с людьми.
        Малика не могла отвести глаз от посмертных масок. Сколько их? Сотни… Что испытывала женщина, зная, что в гибели этих людей виновен её сын? Что я наделал, мама?.. Что она чувствовала, хороня чужих детей? Это не ты, сынок… Как рыдало её сердце, когда она раскладывала на могилках слепки лиц? Как мне жить, мама?.. Какие слова она вкладывала в молитвы? Помнить вечно, сынок… Ох… Вот они… Радость и гордость. Ещё вчера сидели на коленях и щебетали как птички. Убей меня, мама… Коснуться волос - последний раз. Я не смогу без них жить, мама… Посмотреть в глаза - последний раз. Убей меня!.. Сказать: «Сынок» - последний раз… Мама…
        Малика сорвала с головы чаруш и закричала, вложив в свой крик боль всех матерей. Она кричала, содрогаясь всем телом, и не могла остановиться. Плоть обугливалась и рассыпалась, сердце рвалось на части, к небесам летела душа. Где ты был?..
        Сверкнула молния, прогрохотал гром, и с небес полилась вода.
        - Эльямин… - прозвучал голос Иштара.
        Крик Малики оборвался. Она с трудом разжала кулак. Посмотрела на ладонь. Левая рука… И без сил опустилась на песок. Воины скучились вокруг неё. Стражи склонились. Ливень бил по плечам, ручьями стекал по спинам.
        Иштар встал перед Маликой на колени:
        - Что с тобой…
        - Это был её сын.
        - Чей?
        - Ракшады. Это он сдал город. Они оставили его в живых. Его и Ракшаду.
        - Нет, Эльямин. У неё было двое детей.
        - Ещё один… младшенький, - простонала Малика. - Она хоронила их. Сын делал слепки, а она хоронила. Они смотрят в небо с укором: «Где же ты был, Всевышний?»
        - Тише… - прошептал Иштар.
        - Она несколько дней копала могилы. - Малика принялась лихорадочно рыть мокрый песок. - Она сорвала ногти.
        - Успокойся, - произнёс Иштар и, обхватив её за плечи, помог ей встать.
        Вытянув руки, Малика указала на две последние маски - на то, что от них осталось: остренький подбородок, пухлая щёчка, вздёрнутый носик…
        - Здесь её внуки. Радость и гордость. Внучка и внук.
        - Помолчи, - попросил Иштар, окинув взглядом собравшихся воинов.
        - Она всё время рыла песок. - Малика сжала-разжала левый кулак. - На правой руке перестали слушаться пальцы. Она убила сына левой рукой. Левая рука грязная…
        Иштар развернул её к себе лицом:
        - Не выдумывай!
        - Я только что убила его! - прокричала Малика и закрутила головой. - Его здесь нет. Я похоронила сына в другом месте.
        Стиснув кулак, сморщилась от боли:
        - Это не знак шабиры. Я сама сделала… Клеймо… Нет… Я выжгла себе ладонь.
        - Враньё! Не слушайте её! - проорал Хёск, шагая через толпу и расталкивая воинов. - Чего уставились? Живо в лагерь!
        Воины не сдвинулись с места - они не подчиняются жрецам. Они зеркала хазира.
        Устремив взгляд в грозовое небо, Малика затрясла кулаками:
        - Где же ты был, Всевышний?
        Иштар взял её на руки; воины расступились. Войдя в шатёр, усадил Малику на ковёр. Откуда-то появилась керосиновая лампа. Кто-то принёс подушку.
        Малика не реагировала на просьбу раздеться. Покачиваясь из стороны в сторону, бормотала, не переставая:
        - И сердце рвётся, и боли нет конца…
        Опустив полог, Иштар стянул с неё сапоги и одежду, замотал в одеяла.
        Она металась и стонала всю ночь. Вместе с Иштаром возле неё дежурил Мебо. Луга и Драго охраняли вход в палатку.
        Утром Иштар отправился к Хёску. Ливень стоял стеной. Не было видно ни неба, ни горизонта, ни пустыни. Воины сидели небольшими компаниями и тихо переговаривались. Увидев хазира, вскочили на ноги.
        Посовещавшись, верховный жрец и хазир решили прервать паломничество и вернуться в Кеишраб.
        Глава 18
        Святые места были раскиданы по всей Ракшаде: горы, похожие на зверей и химер; барханы, издающие таинственные звуки; неиссякаемые месторождения золота и алмазов; соборы, построенные по законам сакральной геометрии; роща еракли в безводной части пустыни - всего не перечислишь.
        Самым загадочным местом были Врата Создателя - воронка диаметром сто одиннадцать метров и глубиной двадцать семь метров. Даже после жестоких песчаных бурь она сохраняла свои размеры. Человек, стоя у края конусообразной впадины, не замечал движения песка. Но стоило положить на склон какой-либо предмет или воткнуть палку, как они начинали медленно двигаться по окружности, будто подхваченные ленивым водоворотом, и через тридцать семь дней скрывались в сердцевине воронки.
        Чтобы увидеть все чудеса, сотворённые в этой стране людьми и природой, потребовалась бы жизнь. После коронации новоявленный хазир посещал двенадцать святых мест. Десять из них находились в песках к западу от Кеишраба; их связывали важные исторические события, произошедшие во времена правления Ташрана и его супруги Ракшады.
        Если эти места-точки соединить прямыми линиями - сначала на запад, затем на юг, восток и север, и снова на запад… - получится квадратная спираль. Ближайший к столице оазис служил отправной точкой, от которой процессия двигалась по спирали к её центру - к Вратам Создателя. Потом паломники возвращались в Кеишраб и уже оттуда хазир, шабира и верховный жрец ехали в храм Джурии, где обитали неприкосновенные жрицы вожделения. В последнюю очередь они посещали Остров Шабир.
        Путешествие по пескам таило в себе множество опасностей: палящее солнце, ветер, отсутствие воды, змеи, скорпионы. Часть пустыни, где находилась Святая Спираль, была сравнительно безопасной. Ядовитую живность отпугивали закопанные в песке рулончики войлока, пропитанные специальным маслом. И путешественники безбоязненно держали путь в тёмное время суток, а днём прятались в тени навесов.
        Иштару повезло. В это время года солнце жгло не так яростно, и паломники шли целый день. Поход закончился бы на две недели раньше положенного срока, если бы не ночной ливень, который к утру усилился. Возможно, начался сезон штормов. Хотя дожди здесь были редкостью и напоминали скупые слёзы.
        Иштар забрался на вершину бархана, у подножия которого расположился лагерь. Оглядел горизонт - ни единого просвета. Съехал по склону вместе с потоком вязкого месива, скинул плащ: от него больше неудобств, чем пользы. Присев на корточки, зачерпнул пригоршню песка - лунка тотчас наполнилась водой. И начал рисовать на земле квадратную спираль. Её размывало дождём, а Иштар рисовал снова и снова, будто мысленно проходил весь путь.
        Хёск склонился над плечом Иштара:
        - Напрямую машины не проедут.
        - Они поедут по спирали, а мы поскачем на восток.
        Хёск надвинул капюшон плаща на лоб:
        - Выиграем день, но угробим лошадей.
        - Мы рискуем шабирой.
        - От галлюцинаций не умирают.
        Иштар приказал воинам достать из машин эластичные бинты и обмотать лошадям ноги.
        - Началось… - произнёс Хёск. - Не позволяй ей говорить!
        Иштар обернулся. Опустив голову, Малика бродила из стороны в сторону, потирая запястье. Прильнувшая к лицу чаруш повторяла изгибы подбородка, носа, скул. Промокшее платье обтягивало грудь и бёдра. Плащ-накидка, даже под дождём сохраняя волнистую драпировку, скрывал спину.
        - Что потеряла? - спросил Иштар.
        - Ищу…
        - Что ты ищешь? - вновь спросил он и увидел на её руке три браслета. Она потеряла браслет с подвесками в виде квадратных спиралей. - Не расстраивайся. Я подарю тебе другой. Ещё лучше.
        - Бог не дарит его дважды.
        Непонятный ответ и дёрганая походка подсказали: шабира не в себе, и вряд ли в каше под ногами ищет украшение.
        - Иди к своим людям, - попросил Иштар. - Скоро отправляемся.
        - Я чувствую его, но не вижу. Кто закрыл меня песком?
        - Каким песком, Эльямин?
        - Я в аду?
        - Иди к своим людям! - повторил Иштар жёстко.
        Малика сняла чаруш. Помяла ткань в руках, словно не понимая, откуда взялась эта тряпка и зачем она. Обратила взор на Иштара:
        - Ты перепутал меня с наложницей? Занимайся своими делами, мужчина, и не мешайся под ногами!
        Продолжение разговора на повышенных тонах могло привлечь внимание воинов. Иштар взмахом руки подозвал стражей и жестом приказал им следить за шабирой.
        Воины складывали шатры, разбирали паланкин, готовили лошадей к тяжёлому переходу через цепь барханов. Барабанщики сваливали барабаны в машины, наполняли бурдюки водой и привязывали к сёдлам. Иштар топтался возле жеребца: подтягивал подпругу, заталкивал под неё два пальца, вновь подтягивал.
        - Передавишь грудную клетку, - предупредил Хёск, наблюдая за ним. И после недолгого молчания сказал: - Это самое провальное паломничество.
        - Мы продолжим его после сезона штормов.
        - Причина не в этом. Шабира нарушила главные законы.
        Иштар повернулся к Хёску:
        - Какие законы?
        - Она заговорила в присутствии мужчин.
        - Говорила Ракшада.
        - Хорошая шутка. - Жрец попытался выдавить из себя улыбку, но получился оскал. - Она сняла перед мужчинами чаруш.
        - Ракшада не прятала лицо.
        - У меня нет чувства юмора, Иштар. Она разговаривала со своими людьми на слоте.
        - Нет.
        - Они отвечали ей жестами. Это все видели.
        - Её люди всё время машут руками. На марше, на привалах, ночью и днём. Не приплетай сюда шабиру.
        Хёск подошёл к Иштару вплотную:
        - Тогда поговорим о тебе.
        - Говори.
        - Ты встал перед ней на колени.
        - Когда?
        - Вчера.
        На лице Иштара заиграли желваки.
        - Встать на колени, чтобы испить воды из родника - разве это покорность?
        - Иштар! Какая вода?
        - Встать на колени и посмотреть человеку в глаза - разве это смирение?
        - Рядом с ней ты теряешь себя.
        - Встать на колени, чтобы найти то, что потерял - разве это унижение? - произнёс Иштар и, устремив взгляд жрецу за спину, нахмурился.
        Малика сидела на пятках, опустив голову и уперев ладони в землю. Драго и Мебо держали над ней одеяло; в нём, как в бассейне, собиралась дождевая вода. Стражи время от времени опускали край, и водопад на несколько секунд скрывал шабиру, принявшую позу плакальщицы.
        Иштар приблизился к Малике:
        - Эльямин! Возьми себя в руки!
        - Человек! - прозвучал грудной голос, полный чувства собственного превосходства. - Я разговариваю с сыном. Не мешай мне!
        - Дождались… - промолвил Хёск. - Свою власть над тобой она выставляет уже напоказ. А ты выставляешь на всеобщее обозрение свою зависимость от одержимой.
        - Как ты её назвал?
        - В неё вселился дьявол. Неужели не видишь?
        Иштар жестом отозвал Лугу в сторону и прошептал на слоте:
        - Я помню тебя. Ты присутствовал при наших встречах в замке Адэра.
        Луга еле заметно кивнул.
        - Она тогда болела, и мы говорили с ней о боли. Помнишь?
        Страж кивнул.
        - Может, ты слышал от врачей или сам видел, как она бредила?
        Луга отрицательно качнул головой.
        Иштар кивком указал на Драго:
        - Давай его сюда.
        Он испытывал жгучую ненависть к этому стражу и был приятно удивлён, увидев своего врага в Ракшаде. После спасения ориентов Малика принесла Иштару вино и там же, в ванной, потеряла сознание. Драго избивал его - жестоко, с остервенением. Иштар знал, как накажет человека, посягнувшего на честь ракшадского воина, но сейчас был не тот случай.
        Разговор с Драго ничего не дал. Иштар посмотрел на Малику. Она стояла в полный рост, вытянув руки ладонями кверху и взирая в мглистое небо. Воины поглядывали на неё, смывая под дождём песок с кожаных штанов и сапог. Бросив одеяло, стражи с озадаченным видом обменивались жестами.
        - Эльямин… - позвал Иштар.
        - Мужчина! Я беседую с Богом. Не мешай мне.
        Это слишком… Иштар чуть было не взвалил её на плечо, как вдруг с холма обрушился гребень и с гулким звуком рухнул к подножию. Лошади заржали, встали на дыбы. Иштар обхватил Малику за талию и оттащил от бархана. Воины отвели лошадей на безопасное расстояние, отогнали машины и, раскрыв рты, уставились на холм.
        Склоны стекали, словно это был не песок, а вода. Из месива вылезали, будто ростки, каменные башни и зубцы. Остальные элементы сооружения ещё покоились в бархане, но людям стало ясно: перед ними древний город. И возможно, единственное, что в нём уцелело - эта крепостная стена.
        Из бойниц хлынули потоки грязевой воды и вместе с ливнем омыли стену. Взору воинов предстали железные ворота. Перед искривлёнными створами на вытянутом постаменте находились статуи двух женщин, расположенных спиной друг к другу. Одна изображала плакальщицу, которая сидела на пятках и, упираясь ладонями в землю, склоняла голову перед городом. Точно так же сидела Малика полчаса назад.
        Второе изваяние было обращено лицом к пустыне. Воины посмотрели на Малику - сейчас она стояла в той же позе: вытянув перед собой руки и взирая в небо. Люди вновь перевели взгляды на изваяния. Это была Ракшада. Она разговаривала с сыном, который, скорее всего, был захоронен под пьедесталом. Вела беседу с Богом и защищала ворота города, которые можно открыть, только сдвинув могильный камень под ногами великой женщины.
        - Невероятно… - прозвучал голос Хёска.
        - И сердце рвётся, и боли нет конца, - забормотала Малика. - И сердце рвётся…
        Иштар взял её за плечи:
        - Это не твоя боль, Эльямин. Эта боль умерла вместе с Ракшадой.
        Но Малика продолжала бормотать.
        Раздался треск. По каменной кладке пошли трещины. Месиво выдавило изнутри один фрагмент стены, другой… Обломки летели вниз и втыкались в песок, как надгробия. И вскоре от крепостной стены остались высокий фундамент и ворота, обрамлённые монолитными балками. Перед воротами возвышались нетронутые изваяния.
        Оттеснив Хёска, воины окружили Малику и принялись бить кулаками себя в грудь: «Шабира! Шабира!»
        Иштар никак не мог привести её в чувства: встряхивал за плечи, сжимал руки, похлопывал по щекам:
        - Отпусти чужую боль.
        Малика тряслась в ознобе и, стуча зубами, повторяла: «… и боли нет конца».
        Иштар притянул её к себе и крепко обнял:
        - Ты хотела меня обнять, а обнимаю я. - И закачался из стороны в сторону, словно баюкая ребёнка.
        - И на этом закончится твоё бесславное правление, - прошептала Малика, устремив прояснившийся взгляд на Иштара.
        Он посмотрел на скандирующих людей:
        - Не закончится.
        Под утихающим дождём машины покатили на юг, конница двинулась на восток, в Кеишраб.
        Ракшады - удивительный народ. Они не знают усталости и страха, не испытывают голода и жажды, руководят мыслями и желаниями. Хорошо видят в темноте. Могут спать на ходу и управлять кораблём, слушая шёпот моря. По Лунной Тверди ходили предания, что ракшады - потомки древнейшей цивилизации, которая существовала на материке задолго до появления народов Пустынь. При взгляде на них исчезали сомнения в достоверности легенд.
        Барабанщики и стражи бежали рядом с жеребцами, держась за стремена. Затем всадники менялись с ними местами. Перед барханами люди спешивались: придерживали лошадей на подъёме и вынуждали их спускаться наискосок. И лишь Иштар не выбирался из седла. Прижимаясь спиной к груди хазира и упираясь затылком ему в плечо, Малика крепко спала.
        Наконец показался оазис. Лучи солнца озаряли стены и крышу дворца. Процессия в строевом порядке направилась к столице. Хлопая себя по бёдрам, барабанщики задавали темп. За ними шли знаменосцы, следом ехали Иштар с Маликой и Хёск. Сбоку еле передвигали ногами стражи. Шествие замыкали всадники.
        Когда процессия двинулась по вершине бархана, Малика посмотрела в сторону серповидного озера:
        - Он жрец от Бога, как и я.
        - Кто? - бросил Хёск.
        - Тот, кто создал лестницу.
        - Да, он верховный жрец. И ближе ко мне, чем к тебе.
        Малика повернулась к Хёску:
        - Я верховная жрица морун. А ты кто?
        Он покосился на Иштара:
        - Болезнь прогрессирует.
        - Он жрец от Бога, как и я, - повторила Малика. - Он что-то открыл, а я вошла. Только мне это не надо. Как он умер?
        - Кто? - вновь спросил Хёск.
        - Жрец от Бога.
        - Он был не настолько великим человеком, чтобы потомки захотели сохранить о нём память.
        - Не удивлюсь, если он сошёл с ума. Он видел то же, что вижу я.
        - Что ты видишь? - подал голос Иштар.
        Малика указала на ближний берег озера:
        - Трупы. Много. Гора трупов.
        - Зная нашу историю, легко фантазировать, - вставил Хёск.
        - Их некому оплакивать, - сказала Малика. - Здесь вырезали весь народ.
        - Отклоняешься от истории, - заметил Хёск холодно.
        - Хочу попрощаться с ними.
        - Эльямин, - проговорил Иштар. - Там никого нет.
        - Я должна попрощаться. Там мой народ, - произнесла она не своим голосом и, не дожидаясь остановки, спрыгнула на песок.
        - Иштар, если это не прекратить, ты закончишь свои дни под обломками Ракшады, - произнёс Хёск, глядя ей в спину.
        Иштар спешился, бросил поводья воину и стал спускаться с бархана. Тяжело вздохнув, жрец слез с лошади и последовал за хазиром.
        Малика ходила по кругу и что-то шептала: чаруш не позволяла расслышать фразы. Иштар и Хёск стояли в стороне. В их головах мелькали разные мысли, но оба они искали выход из непонятной ситуации и думали, что делать с шабирой.
        - Она говорит: «Пришли люди и всех убили», - произнесла Малика.
        - Кто говорит? - спросил Хёск.
        - Девочка. Она играла возле родника и успела спрятаться. Потом её выследил мальчик. Она говорит: «Его зовут Ташран». Он приносил ей одежду и еду. - Малика повернулась лицом к противоположному берегу, утопающему в зелени. - Она пряталась там. - И пошла вдоль кромки воды.
        - Ей бы флаг нести, - пробурчал Хёск, шагая рядом с Иштаром. - Где ты её взял? Мне никогда не нравились твои поездки в Краеугольные Земли. Вечно привозил кого-то…
        - Умолкни! - отрезал Иштар.
        Обогнув загнутый конец озёрного серпа, Малика остановилась возле каменистого холма. Подножие закрывали кустарники, похожие на растрёпанные клубки с воткнутыми в них иглами.
        Малика побродила взад-вперёд, всматриваясь в заросли. Вытянула руку:
        - Здесь.
        - Отлично, - сказал Хёск. - Идём обратно.
        - Ты говорил, это надо прекратить. Сейчас прекратим, - произнёс Иштар и принялся ногами приминать кусты, прокладывая дорогу к склону холма.
        Малика скинула туфли и ступила в озеро, надеясь, что вода снимет лихорадочное возбуждение и вытянет из тела жар. На небе ни облачка, воздух раскалённый. Солнечный свет отражался от белого песка. Воины на вершине бархана тонули в знойном мареве, как в тумане.
        - Эльямин! Где именно? - прозвучал голос Иштара.
        Она отжала подол платья, приблизилась к груде камней у подножия холма. Приложила ладонь к крайнему камню:
        - Можешь его откатить?
        - Печать исчезнет - откачу.
        Малика посмотрела на мокрый отпечаток левой ладони:
        - Это печать?
        - Печать шабиры, - уточнил Хёск.
        - Почему мне никто не сказал?
        - Зачем? Ты не входишь в Хазирад. Тебе не придётся пользоваться печатью.
        Малика сжала в кулаке голову тигра:
        - Если печать стоит на предмете - его никому нельзя трогать?
        Хёск передёрнул плечами:
        - Нельзя.
        - Если печать стоит на двери…
        - Их никто не откроет.
        Иштар откатил камень; за ним оказался узкий лаз.
        - Человек не пролезет.
        - Пролезет ребёнок, - возразила Малика.
        - Что ты хочешь нам доказать? - возмутился Хёск. - Здесь за каждым камнем нора или расщелина. Только зря тратим время.
        Они выбрались из зарослей и двинулись вокруг озера.
        Малика споткнулась:
        - Товак!
        - Хватит, Эльямин, - попросил Иштар.
        - Отца Ракшады звали Товак.
        Иштар взглянул на Хёска. Тот пожал плечами:
        - История не сохранила его имя.
        Малика опустилась на колени.
        - Товак, Руе, Лумаш… - говорила она, рисуя на песке квадратную спираль. - Отец Ракшады, мать, брат, брат, сестра… Десять. Их убил отец Ташрана, а Ташран назвал города их именами. Отец Ташрана уничтожил всё племя. Выжила одна Ракшада.
        - Ты на ходу придумываешь историю, - промолвил Хёск со злостью.
        - Ташран построил башню. Лестница снаружи. Каменные ступени, каменные перила. Вправо-влево, вправо-влево. В стенах дыры, внутри пусто. Ташран и Ракшада поднялись на площадку. Оттуда видны все десять городов. Он сказал ей: «Ты шабира Ташрана». Она ответила: «Ты хазир Ракшады».
        Хёск сжал кулаки:
        - Не могу это слушать. Иштар! Запрети ей говорить!
        - Хазир… на древнем языке «муж», - продолжила Малика, чертя на песке непонятные символы. - Шабира - это жена. Всех мужей звали «хазир», а жён «шабира». Семья - хазирад. Она сказала ему: «Ты муж Ракшады». Он сказал ей: «Ты жена Ташрана». И обвёл рукой вокруг себя: «А это Ракшада». Он назвал именем любимой не город, не страну, а весь мир.
        Посмотрела на Иштара:
        - Ты муж Ракшады, супруг мира. А я не шабира. Я дева-вестница.
        Он направил взгляд на спираль, нарисованную на песке:
        - Где он построил башню?
        - В первом городе. - Малика вонзила палец в центр спирали. - Этот город назывался Товак.
        - Ракшада уже накренилась, хазир, - сказал Хёск и пошёл прочь.
        Иштар присел на корточки рядом с Маликой:
        - В центре Кеишраба есть башня. Никто не знает, когда её построили. В башню нет входа. В стенах сквозные отверстия. Внутри пусто. Наверху смотровая площадка.
        - Города выросли и слились в один. Теперь это Кеишраб.
        - Об этом лучше молчать. Обо всём, что ты видишь, лучше молчать.
        Глядя на противоположный берег, Малика затряслась:
        - Они подожгли трупы.
        Иштар помог ей подняться и, держа за руку, повёл вокруг озера.
        - Где похоронили Ракшаду? - спросила Малика.
        - Она вошла во Врата Создателя. Это огромная песчаная воронка. Мы с тобой обязательно там побываем. Ты отдохнёшь, наберёшься сил. Встретим ночь Лунной Тишины и пойдём.
        - Я поеду домой, в Грасс-Дэмор.
        - Надо закончить паломничество.
        Малика уставилась себе под ноги, чтобы не видеть ритуальную оргию вокруг погребального костра:
        - Видения когда-нибудь закончатся?
        - Закончатся, - ответил Иштар и пошагал вверх по склону бархана.
        Глава 19
        После нового года в Грасс-Дэморе один за другим разразились скандалы. Поварёнок священника во время поста купил на базаре поросёнка. Служка духовного отца заказал в свечной мастерской чёрные свечи. Послушник обнаружил в сундуке настоятеля монастыря пропавшую икону. Прихожанам выдали в молельне листы с текстами песен, среди которых оказались заговоры на болезнь и смерть. На пороге храма подрались шлюхи, не поделив выручку за ночь, проведённую со святым отцом. Член секты разделся догола перед ратушей и объявил себя мессией.
        Главы конфессий вызвали виновников инцидентов и выслушали их чистосердечные признания: не было поросят и чёрных свечей, воровства и оргий, а член секты - это вовсе не сектант, а местный дурачок. «Вероотступники» всего лишь не перечислили в казну обещанные деньги.
        Попытка правителя показать зубы вызвала усмешку. Не рискнув расшевелить дворян, Адэр сделал ставку на простой люд: тёмный, сирый и доверчивый. Плебеи, прежде молчаливые и покорные, оказались легки на подъём. Тут и там собирались толпы, требующие разогнать секты, очистить церкви и монастыри от еретиков и приспешников тьмы.
        Главы конфессий отправились в Лайдару, желая призвать правителя - зачинщика беспорядков - к благоразумию. Но их не пустили дальше Ворот Славы. Командир защитников герцог Кангушар передал им письмо, в котором старший советник Орэс Лаел сообщал святым отцам о плохом самочувствии правителя и советовал усерднее молиться о здравии Его Величества.
        Руководители религиозных течений съехались в Ларжетай. К дому, где проходило заседание, сошлись возмущённые горожане. Священнослужители вызвали начальника охранительного участка и велели ему разогнать толпу. На что начальник ответил: «Староста города неделю назад санкционировал проведение митинга, а вы собрались без его разрешения, и стражи порядка разгонят скорее вас, чем законопослушных граждан».
        Слухи о конфликте глав конфессий с сыном Великого грозили докатиться до вершины религиозного айсберга, который находился в Тезаре. Подчинив свою гордость рассудку, святые отцы составили список злостных неплательщиков «оброка» и обязали их погасить долг перед казной. Затем отлучили «вероотступников» от церкви, пресловутого члена секты отправили на лечение в психбольницу и попросили у верующих прощения за то, что вовремя не рассмотрели волков в овечьей шкуре.
        Настоятель собора святого Турдоса ждал затишья как никто другой: близился день памяти мученика, чьё имя носила церковь. Хотя скандалы не коснулись настоятеля, косые взгляды прихожан впивались ему в сердце как шипы, неприятные вопросы бередили душу, а внутренний голос убеждал, что жадный и мстительный правитель не остановится, пока не уничтожит все святыни.
        Две тысячи лет назад адептов религии ирвин подвергли жестоким гонениям. Горстка верующих нашла убежище в Дэморе, землях морун, и первым делом построила молитвенный дом. Молельня долгое время стояла посреди чистого поля как почтовый столб. Затем рядом с ней соорудили конюшню, где странствующие путники могли поменять лошадей. Потом какой-то делец открыл неподалёку гранитный карьер, и вокруг церквушки появились бараки. Через полвека рабочий посёлок превратился в большое селение. Сто лет назад, в годы распада, хозяин карьера обанкротился, и в городе бездомных собак стало больше, чем горожан.
        При Адэре возобновилась добыча гранита, заработал песчаный карьер. И город воскрес. Ещё недавно священнослужители собора святого Турдоса благодарили Бога за правителя - теперь чувствовали себя обманутыми.
        День памяти мученика выдался солнечным и безветренным. Настоятель прошёлся по залу. Проверил, прочно ли прикреплены к арочным проёмам гирлянды цветов, хорошо ли с улицы очистили окна от снега. Пролистал молитвословы, разложенные на столиках возле входа: не дай Бог в них окажутся записки с непристойными текстами. Посмотрел, как служки протирают оклады на иконах, готовя их к поцелуям. Надел старенькую шубу и вышел на крыльцо.
        Перед собором выстроилась колонна горожан, готовых последовать за священником на Славное Поле: там, на пригорке, возвышался гранитный обелиск, служивший символом чистоты и незыблемости веры. В прошлом году, несмотря на морозы и снегопады, людей было больше. Сейчас кто-то поддался на уговоры детишек и повел их не к обелиску, а на открытие ледового парка.
        Месяц назад, к всеобщему удивлению, в город съехались скульпторы и народные умельцы. Обнесли центральную площадь заграждением из брезента. День и ночь замораживали воду в странных блоках, пилили глыбы льда, склеивали водой детали сказочных существ. Над оградой росли горки и башни замка. А вчера на шпилях появились флаги Грасс-Дэмора.
        Настоятель несколько раз ходил в ратушу, но староста остался глух к его просьбе о переносе даты или времени начала небывалого мероприятия. Чтобы хоть как-то подсластить горькую пилюлю, староста пообещал, что его семья и государственные служащие обязательно примут участие в шествии. Он не обманул - в голове колонны рядом с десятком дворян топталась когорта чиновников, сжимая в рукавицах белые пластмассовые цветочки. Настоятель присоединился к певчим и повёл процессию по улицам.
        По тротуарам в сторону центральной площади топали шумные семейства. Заметив шествие, ретиво сворачивали в подворотни, забегали в магазины или примыкали к колонне - если некуда было прятаться, - но через пять-десять минут исчезали. Настоятель вдыхал студёный воздух полной грудью и на выдохе выдавал мощный по звучанию речитатив, желая достучаться до сердец, наполненных верой не до краёв, не под завязку.
        Процессия миновала окраину города и вышла в поле, где прислужники заранее протоптали дорогу. Голоса певчих полетели вширь и вдаль. После такого рвения им придётся молчать неделю. Снег искрился на солнце, как россыпь самоцветов. Мороз хватал за уши и щёки. Мамаши поднимали детишкам шарфы до глаз и натягивали шапки на брови.
        Когда до обелиска оставалось порядка ста метров, процессию догнал всадник. Придержав лошадь возле чиновников, громко объявил, что на открытие ледового парка прибыл правитель. Настоятель на секунду умолк и не обернувшись пошёл дальше, вознося молитвы святому.
        Певчие пели невпопад, служители собора шли вразнобой и всё время оглядывались, а настоятель смотрел на обелиск и, сдерживая слёзы, убеждал себя, что глаза слезятся из-за снега и блеска прожилок в сером камне. Дойдя до обелиска, окинул взором тех, кто устоял перед соблазном увидеть правителя.
        Изрядно поредевшая толпа возложила цветы к памятнику и направилась в храм. Теперь прохожие не прятались в подворотнях - размахивая руками, горячо обсуждали, как Адэр катается с детворой с горок, как печёт на самодельной печке блины, как смеётся, шутит, ходит… И настоятель с ужасом подумал, что правителя отделяет от Бога весьма тонкая грань. Горожане говорили об Адэре восторженно, самозабвенно, словно он спустился с небес. Будто это он откликнулся на их молитвы и наполнил их существование смыслом. Люди отказывались понимать, что не стоит поклоняться тому, кто завтра о них забудет. Адэр уедет - Бог останется.
        Вернувшись в собор, настоятель совершил службу, ничем не выказывая перед прихожанами смятения. Когда зал опустел, рухнул на колени и повёл беседу с Богом. Мольбы о прощении заблудших овец, ослеплённых величием правителя, переплетались с благодарностями за солнечный день и за мир в стране. Просьбы о придании выдержки перетекали в прошения о здравии всех людей.
        Отрешившись от мирской суеты, настоятель не заметил, как на город опустились сумерки. Прочитав заключительную молитву, с удивлением осмотрелся. В подсвечниках горели свечи. Неужели кто-то решил загладить вину перед святым?
        - Ад снаружи, рай внутри, - прозвучал усталый голос.
        Настоятель поднялся на ноги, потёр колени и лишь тогда обернулся. Сложив руки на груди, правитель рассматривал одну из икон. Пшеничные волосы лежали на плечах спутанными прядями. Огоньки свечей, отбрасывая блики на чёрный меховой плащ, создавали вокруг статной фигуры зыбкий ореол.
        - Когда народ бедствует, все проклинают правителя. Когда жизнь налаживается, благодарят Бога. Разве это справедливо?
        Вцепившись в ворот хитона, настоятель пытался вспомнить: он молился мысленно или вслух?
        - Это святой Турдос? - спросил Адэр.
        - Да, мой правитель. На всех иконах Турдос.
        - Дорогая икона.
        Вытерев со лба испарину, настоятель приблизился к Адэру:
        - Она бесценна. Ей две тысячи лет.
        - Зачем же вы одели её окладом?
        - Так принято. В память о давно минувшем.
        - Всё равно не понимаю, зачем создали эту драгоценную перегородку между верующими и святым.
        - Сверкающее одеяние иконы символизирует исходящий от неё небесный свет, - пояснил настоятель.
        - Серебро - это чистота. Золото - божественная благодать. Драгоценные камни - символ богатства души святого. Верно?
        Настоятель, удивлённый познаниями безбожника, смог только кивнуть.
        - Две тысячи лет назад эта икона, написанная на доске, была настоящим произведением искусства, - продолжил правитель. - Затем её выставили в храме или в молельне и начали собирать у прихожан деньги, чтобы спрятать истинную красоту под сияющей бронёй. - Адэр прищурился, явно оценивая украшение. - Долго собирали.
        Настоятель пожал плечами, предчувствуя, что разговор примет неприятный оборот.
        - Лист золота, сапфиры, рубины, жемчужное шитьё, - произнёс Адэр, водя перед иконой пальцем. - Они скрыли одежду и фон. И теперь мы видим только лицо и руки святого.
        - Мастер в точности повторил сложную композицию.
        Адэр посмотрел по сторонам:
        - Среди этого драгоценного оклада я не вижу лиц других мучеников.
        Настоятель обвёл взглядом огромный зал. В свете свечей сверкала золотая роспись потолка и стен, блестели мраморные колонны, переливалась балюстрада верхней открытой галереи, искрились серебряные нити, удерживающие люстру в виде хрустальной кисеи - всё это говорило о силе веры и духовном богатстве религиозных людей. Благодаря их пожертвованиям молитвенный дом превратился в собор.
        Настоятель внутренне сжался:
        - Это собор святого Турдоса. Каких ещё мучеников вы ожидали здесь увидеть?
        - Морун.
        - Мой правитель… - выдохнул настоятель.
        - Турдос прослыл скандальным врачевателем. Он вскрывал людей, когда те были живы.
        - Грязные слухи! Он одним из первых начал делать операции…
        - Его обвинили в колдовстве и сожгли на костре, - перебил Адэр. - Спустя две тысячи лет вы объявили морун ведьмами. Вы сжигали на кострах женщин, которые приняли сподвижников Турдоса и позволили религии ирвин окрепнуть. Вы одели своих сомнительных мучеников в роскошные одеяния, а имена истинных страдалиц втоптали в грязь.
        Сложив перед собой ладони, настоятель замотал головой:
        - Мой правитель, смилуйтесь.
        - Вы не волк в овечьей шкуре. В противном случае я бы забрал ваши иконы и приказал разрушить собор.
        Настоятель затряс руками:
        - Мой правитель…
        - Вы овца, которая бросает клоки своей шерсти в глаза другим овцам. А потому я не трону ваши реликвии.
        Настоятель встал на колени:
        - Благодарю вас, мой правитель.
        - На открытии ледового парка я объявил горожанам, что собор святого Турдоса начинает строительство больницы для бедняков и закончит его к следующему дню памяти мученика.
        Настоятель сел на пятки:
        - Так и будет, мой правитель.
        - В вашем городе жили моруны?
        Настоятель уронил руки на колени:
        - Да, несколько семей.
        - Что с ними сделали?
        - Утопили в проруби.
        - И детей?
        Настоятель поник головой.
        - Я хочу, чтобы больница носила имя самой младшей моруны, - сказал Адэр и, развернувшись на каблуках, направился к выходу из собора.
        Вздрогнув от стука закрывшейся двери, настоятель упёрся ладонями в пол и завыл.
        Глава 20
        В Ракшаде самым удивительным растением было еракли, что в переводе с шайдира означало «быстрое пробуждение». Дерево с ажурными листьями, похожими на листья папоротника, считалось священным и символизировало единство неба, моря и пустыни.
        Поздней осенью на еракли появлялись лазурные цветы с резными краями, и природа погружалась в дрёму. Ветер утихал, солнце жгло не так яростно, ночи радовали прохладой, в городах, расположенных на берегу Тайного моря, шли тёплые бисерные дожди. Но стоило деревьям сбросить цвет, как тотчас начинался сезон штормов, и не дай Бог неискушённому путнику оказаться в это время в море или в пустыне.
        В период обманчивого затишья за деревьями пристально наблюдали. Цветы - воздушные, полупрозрачные - темнели и превращались в восковые. Аромат - лёгкий, свежий - делался тягучим, медовым. Ветви, ранее смотрящие в небо, клонились к земле. Еракли предупреждали людей о скором пробуждении природных стихий.
        Неистовый ливень над святой спиралью встревожил Хёска. В этой части пустыни часто сверкали в раскалённом небе молнии, но никогда не шли дожди, и жрец счёл беспрецедентный каприз погоды предвестником свирепой песчаной бури. И лишь в Кеишрабе понял, что ошибся: ветви еракли сгибались под тяжестью цветов, однако ни одно соцветие не упало на землю.
        Досадуя на собственную оплошность, Хёск предложил Иштару побывать на Острове Шабир, пока море спокойно, а уж потом посетить храм Джурии, который находился недалеко от столицы. Но Иштара задержали срочные дела, и у Малики появилось время, чтобы прийти в себя после «болезни».
        Уже к концу первого дня она чувствовала себя отдохнувшей, словно не путешествовала две недели, а беспробудно спала. Ужасные видения стёрлись из памяти, как будто их не было.
        Следующий день походил на погружение в безбрежный океан удовольствий. Малика не могла насладиться видом с террасы, надышаться ароматным воздухом, налюбоваться небом, насытиться изысканными блюдами и волшебными напитками. Когда служанки принесли ковёр, сотканный из цветов вербены, и вознамерились украсить им стену за изголовьем кровати, Малика велела постелить его на пол и в безмятежном блаженстве спала на нём всю ночь.
        Утром возникло нестерпимое желание увидеться с Иштаром, взять его за руку, посмотреть ему в глаза и поблагодарить за чуткость и заботу. Для полного счастья ей не хватало его улыбки.
        Малика надела лучшее платье, провела ладонями по вышивке на лифе - жаль прятать такую красоту под чаруш - и сжала ткань в кулаке. Она ведь подумала не о шитье, а о груди… Что это с ней?
        Заставив себя покрыть голову накидкой, вышла из спальни и заметила в зале служанку, прильнувшую лбом к витражному окну.
        - Что ты делаешь?
        Обернувшись, служанка упала на колени:
        - Я слушала дождь, шабира. Накажи меня.
        Малика выглянула на террасу. Моросящий дождь искрился в солнечных лучах подобно алмазной пыли. Мокрая мраморная площадка блестела как лёд на реке. Погода чудесная, но совсем не подходит для встречи с хазиром.
        Малика с досадой закрыла двери. Почему её счастью постоянно что-то мешает? Посмотрела на служанку:
        - Я такая страшная?
        - Нет, шабира.
        - Тогда почему ты дрожишь?
        Служанка опустилась на пятки и уткнулась лбом в пол:
        - Накажи меня, шабира.
        - Встань, - приказала Малика.
        Девушка поднялась. Чаруш стекала с пышной груди, тонкую талию стягивал поясок, фалды на юбке подчёркивали стройные бёдра. Природа была благосклонна к ракшадкам, наделив их красивыми фигурами. Даже телосложение старухи Кенеш вызывало восхищение.
        - А теперь объясни, за что я должна тебя наказать.
        - Нам нельзя интересоваться тем, что происходит за стенами дворца.
        - Как тебя зовут?
        - Хатма, моя госпожа.
        Имя девушки кольнуло в сердце и выдернуло Малику из безмятежного состояния. Она пыталась думать, что перед ней служанка, причастная к доносам на Галисию, а в голове стучало: это пассия Иштара.
        Малика уселась на кушетку и жестом подозвала Хатму:
        - Давно служишь во дворце?
        - Два месяца и три недели.
        Значит, совсем недавно Иштар пользовался услугами кубар. Малика нахмурилась. Почему это её так задело?
        - Сними чаруш, - приказала она и удивилась просьбе.
        Появилось странное чувство, будто она столкнулась с соперницей и теперь хочет убедиться, что для тревоги нет причин. При этом она понимала, что бывшая кубара завоевала благосклонность Иштара отнюдь не лицом.
        Хатма сняла с шеи зажим, стянула с головы накидку. Перед Маликой стояла девушка, не похожая на ракшадку: светлокожая, русоволосая, белесые брови и ресницы, на лице россыпь веснушек.
        - Откуда ты родом?
        - Из Ракшады, - ответила Хатма, теребя в руках чаруш.
        - А твоя мать?
        - Из Ракшады.
        - Сколько тебе лет?
        - Семнадцать.
        - Ты пробыла в кубарате четыре года?
        - Двенадцать лет. - Заметив, как резко отпрянула Малика, Хатма поспешила добавить: - Господин не брал меня, пока мне не исполнилось тринадцать. Я просто жила в кубарате. Моему отцу нужны были деньги, и господин выручил его.
        - Как тебе жилось у господина?
        - Когда он был дома - хорошо.
        - А когда его не было?
        - Нам не говорили: дома он или нет. Просто господин подолгу никого к себе не звал, и мы сами догадывались. Мы целыми днями сидели у двери и слушали тишину в коридоре. А потом приходила смотрительница кубарата и ставила на пол вазу…
        - Какую вазу?
        - С узким горлышком. Мы бросали в неё бусины, и смотрительница уносила вазу господину. Чья бусина выкатится ему на ладонь, та кубара к нему и пойдёт. Иногда выкатывались две или три бусины. А иногда он забирал бусину полюбившейся кубары, и она ходила к нему по приглашению.
        Альхара говорил, что в Ракшаде не принято спрашивать о количестве кубар, но можно спросить иначе…
        - Много было бусин?
        Хатма вдруг превратилась в недоразвитого ребёнка: бессмысленный взгляд, туповатое выражение лица.
        - Две или три пригоршни. Кажется, две.
        - Расскажи о правилах в кубарате, - попросила Малика и закусила губу.
        Это не должно её интересовать. Хотя почему не должно? Она читала о гаремах, правда, немного, и до недавнего времени не знала, что в Ракшаде гарем переименовали в кубарат. Но ведь дело не в названии, а в устройстве. По сути, гаремом называлась часть дома, заповедное место, куда не допускались посторонние. Там жила большая семья: жёны, мать, малолетние дети, наложницы, рабыни и евнухи.
        А теперь? Жена живёт отдельно, кубары отдельно, мать вообще в каком-то приюте обитает. Евнухов нет. Годовалых сыновей отправляют в казармы. Не с сыновей ли всё началось? Вырастая вне семьи, они перестали её ценить.
        Малика надеялась, что бывшая пассия Иштара расскажет об особой иерархии, которая поддерживает дисциплину в дамском собрании. Поведает о кодексе, регламентирующем взаимоотношения женщин, их привилегии, права и обязанности. Однако семнадцатилетняя девчушка истолковала просьбу шабиры по-своему.
        - Кубару натирают специальным маслом, - произнесла она с придыханием, словно втянула в себя изумительный аромат и не хотела с ним расставаться. - От него начинает ныть каждая клеточка. Чувствуешь себя воском, и внутри тебя всё дрожит в ожидании рук мастера.
        Опешив, Малика не нашла, что сказать. Это слова не ребёнка, пусть даже познавшего плотские утехи. Эти слова вложили ей в голову.
        Хатма восприняла её молчание как разрешение продолжить рассказ.
        - Потом кубара садится в паланкин…
        Малика вздёрнула брови:
        - Голая? - И смутилась. Откуда в ней этот нездоровый интерес?
        - В платье, которое снимается одним движением.
        - Это как?
        Хатма сжала кулаки перед грудью и рывком развела руки, будто разорвала платье на две половины. Или это халат?
        - Кубара садится в паланкин, - проговорила служанка, - и её несут к господину.
        В голове никак не рисовалась картинка. Паланкин? В доме?
        - Куда несут? В спальню?
        - В комнату наслаждений.
        Малика потёрла подбородок. О доме наслаждений говорил Хёск. Так комната или дом? Наверное, комната: кубарам нельзя выходить на улицу. А это кто говорил? Кенеш.
        Пока Малика копалась в памяти, Хатма продолжала знакомить её с «правилами»:
        - …и заправляет под зажим, чтобы господину было удобно держать.
        - Где? - спросила Малика, сообразив, что пропустила часть рассказа.
        - Шабира, ты сейчас похожа на новеньких кубар. Они ничего не понимают и задают много вопросов. Им надо всё показывать, - произнесла Хатма учительским тоном и обмотала шею Малики концами чаруш. - Вот это должно быть под зажимом.
        Малика размотала ткань и сняла накидку. Глядя ей в лицо, Хатма опустилась на колени.
        Малика пригладила ладонями волосы:
        - Господин держит за ошейник?
        Хатма кивнула:
        - Сзади. Господину нравится брать женщин, как жеребец берёт кобылу.
        Малика подавила вздох. Она должна дослушать эту мерзость до конца, чтобы окончательно вынырнуть из океана нездоровой эйфории, куда погрузилась три дня назад.
        - Дальше.
        - Перед этим надо снять платье, - сказала Хатма, беззастенчиво разглядывая Малику.
        - Это я поняла. Что потом?
        - Кубаре нельзя приближаться к ложу с изголовья или сбоку. Она ползёт от порога, затем взбирается на ложе по приступкам в ногах господина. Если он призывает нескольких кубар, они залезают друг за другом.
        Малика исподлобья смотрела на Хатму и понимала, что девушка изнывает от тоски по развратным ночам.
        - Если господину нужен рот кубары, он приказывает ей снять чаруш. Перед этим она должна зашторить окна, чтобы было темно. Стоять надо на коленях…
        Малика вжалась в спинку кушетки. В ушах далёким эхом прозвучало: «Открой рот, сука…» Чей это голос? Жердяя… Он касался её губ мясистыми пальцами, от которых воняло тухлой рыбой. А перед этим он вложил ей в руку свой липкий член.
        Испугавшись, что сейчас её вырвет, Малика обхватила горло ладонью:
        - Разве можно рассказывать о таких вещах посторонним людям?
        Веснушки Хатмы побледнели вместе с лицом.
        - Ты не посторонняя. Ты шабира. На вопросы шабиры надо отвечать. Я подумала: тебе интересно, как твой будущий муж любит делать это.
        - Кто тебе сказал, что я буду его женой?
        - Мать-хранительница.
        - Это кто?
        - Мать хазира.
        - Ты с ней виделась?
        Хатма кивнула:
        - Конечно. Она здесь главная.
        Малика вытерла вспотевшие ладони накидкой. Надо будет попросить Иштара, чтобы он пресёк разговоры об её замужестве. У него самого нет никаких поползновений к браку. Он сказал прямо, что в его планы не входит женитьба на шабире. Почему все думают иначе?
        Хатма опустила голову:
        - Я больше никогда не увижу господина.
        - Ты хочешь его увидеть?
        - Да.
        Малику раздирали противоречивые чувства. Хотелось дать служанке подзатыльник: ты же не собака, чтобы так тосковать по хозяину. И в то же время хотелось прижать Хатму к груди. Её радости закончились в семнадцать лет - пусть даже извращённые радости. Кроме них она ничего не видела. Её ждёт холодная постель, мокрая от слёз подушка и одинокая старость. Её ждут мучительные вечера, когда она будет отправлять к Иштару других девочек, а потом встречать их. Из неё выйдет отменная стерва, которая будет срывать на других свою злость от неудовлетворённых желаний.
        Но что-то не складывалось… Малика смотрела на Хатму и пыталась ухватить мысль, которая появлялась и тут же исчезала.
        - Почему господин не оставил тебя в кубарате?
        - Потому что он стал хазиром и перебрался жить во дворец.
        Разве Иштар жил не во дворце? Вот это новость…
        - У мужчины не может быть два кубарата, - добавила Хатма.
        - Не понимаю. Как два?
        - Кубары не переезжают с места на место. Им нельзя выходить на улицу. Когда господин переселяется в другой дом, он набирает новый кубарат, а старый распускает.
        Этак никаких девственниц не хватит. Неудивительно, что в других странах Лунной Тверди некому рожать.
        - У господина есть дети?
        - Нет, - уверенно ответила Хатма.
        Неужели Иштар бесплоден, как и Шедар?
        Девушка тотчас развеяла подозрения:
        - Нам давали специальное питьё, чтобы мы не понесли от господина. - Хатма уставилась на улитку, прилипшую к обратной стороне стеклянного пола. - Ты заберёшь меня в свой дворец, когда станешь женой хазира?
        - Ты не хочешь управлять Хоромами Луны?
        Вскинув голову, Хатма расширила глаза:
        - Я?! Кубаратом хазира управляет мать-хранительница. Она управляет всей женской половиной дворца. Ей подчиняются служанки, швеи, поварихи, прачки… Когда мать-хранительница умрёт, её место займёт старшая смотрительница. Меня могут взять в Хоромы только прислужницей.
        Малика ухватилась за ускользающую мысль и едва не подпрыгнула. Кенеш подсматривает за Галисией и обо всём доносит Хатме. Но Хатма не встречается с Иштаром. Однозначно не встречается - по ней видно. Тогда кому она передаёт доносы?
        - Когда ты последний раз ходила к Кенеш? - спросила Малика, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
        - Кенеш? - Хатма свела белесые брови. - Кто это?
        - Старуха. Она живёт в Приюте Теней.
        - Мне нельзя туда ходить. Там я была один раз, когда разговаривала с матерью-хранительницей. Потом меня поселили в комнату рядом с твоими покоями.
        Малику бросило в пот. Любая служанка может представиться чужим именем: её голоса никто не знает, а лицо спрятано под чаруш.
        - Сколько у меня служанок?
        - Личных - пять, - ответила Хатма. - Я и ещё четверо. У нас зелёные платья. Еду приносят прислужницы кухарки. У них синие платья. Бельём занимаются прислужницы прачки. Серые платья. Когда тебя нет во дворце, здесь прибираются сразу двадцать служанок. А на прошлой неделе нас закрыли в комнатах, а слуги мыли потолки и люстры.
        Малика хлопнула ладонями себя по коленям:
        - Так, ещё раз. Кому непосредственно подчиняешься ты?
        - Старшей служанке.
        - А старшая служанка?
        - Сейчас вспомню. Я ведь здесь новенькая. - Виновато улыбнувшись, Хатма почесала висок. - Сначала идут прислужницы, потом старшие служанки, потом смотрительницы ведомств. Потом идёт старшая смотрительница.
        - Которая подчиняется матери хазира.
        Хатма кивнула:
        - Правильно.
        - Вы не выходите на улицу?
        - Выходят смотрительницы ведомств, если раньше они не были кубарами.
        Малика усмехнулась:
        - В Ракшаде такое бывает?
        - Если девушка до двадцати лет не становится чьей-то женой или кубарой, она может пойти в услужение. За это ей платят деньги. Но на улицу она может выйти только в большой праздник или когда состарится и снимет чаруш. Так во всех домах, не только во дворце.
        - Хазир встречается с матерью?
        Хатма замотала головой:
        - Нет. Это запрещено законом.
        - А со старшей смотрительницей?
        - Не знаю. Наверное. Скорее, не хазир, а его помощники. Ведь кто-то приносит на женскую половину ткани на платья, продукты, посуду, мебель.
        Надев чаруш, Малика вызвала старшую служанку и вместе с ней отправилась в Приют Теней. В голове роились вопросы. Зачем Хёск придумал историю про ненависть Шедара к матери? Хотел, чтобы шабира спряталась от Иштара в Приюте? Но чего ей бояться? Или Иштар нарушил какой-то закон, поселив шабиру в Обители Солнца, а Хёск этому противится?
        После блужданий по лабиринту коридоров Малика наконец-то оказалась возле комнаты матери Иштара. Она ещё не знала, о чём будет говорить, но желание хоть немного разобраться в мире, который вдруг начал ей нравиться, вынудило постучаться в двери.
        Из комнаты выглянула старая женщина. Без лишних вопросов посторонилась и жестом предложила Малике войти.
        В комнате находились ещё несколько старух; узнать среди них мать Иштара не составило труда. И не потому, что она сидела в кресле, а все остальные стояли. И не потому, что она единственная, кто не поклонился шабире. Перед Маликой сидел Иштар, вмиг постаревший на десятки лет: окружённые сеткой морщин миндалевидные глаза, красиво очерченные губы, упрямый подбородок. Несмотря на преклонный возраст, взгляд старухи остался цепким, всепроникающим.
        - Я пришла извиниться, Фейхель, - проговорила Малика, чувствуя себя неловко, обращаясь к старой женщине на «ты». В Ракшаде «вы» использовалось при обращении к нескольким собеседникам. - Я должна была прийти к тебе раньше, как только приехала. И скажу, почему я этого не сделала.
        Откинувшись на спинку кресла, Фейхель сложила руки на животе.
        - Я не знала, как относиться к женщине, которая дала жизнь двум дочерям и покорно ушла из их жизни. Я не знала, как смотреть на женщину, которая произвела на свет шестерых сыновей и не смогла четверых проводить в последний путь. Я не понимала - и до сих пор не могу понять, - почему эта женщина позволила себе стать для своих детей никем. А теперь смотрю на тебя, и мне хочется поклониться, - вымолвила Малика на одном дыхании и низко поклонилась.
        Скрестив руки на груди, Фейхель спрятала ладони под мышки. Не хочет, чтобы дрожащие пальцы выдали её волнение? А умеет ли она волноваться?
        - Мать-хранительница, разреши нам уйти, - проговорила женщина, которая открыла перед шабирой двери.
        - Что?.. Нет, останьтесь. - Фейхель вновь устремила взгляд на Малику. - Ты пришла поклониться? Мне?
        - Не тебе - твоему почтенному возрасту. Я хочу, чтобы ты знала: я не буду женой хазира. И прошу тебя пресечь слухи.
        - Чем мой сын тебе не угодил? - В голосе матери-хранительницы прозвучали металлические нотки.
        - Я уважаю его как хазира, но не более.
        - И что?
        - Я не люблю его.
        Казалось, что Фейхель подавилась воздухом и закашлялась, но вдруг запрокинула голову и расхохоталась. Совсем как Иштар. Глядя на хихикающих старух, Малика сжала кулаки: как они смеют потешаться над моруной?
        - В Ракшаде не принято набивать себе цену, - сказала Фейхель, успокоившись.
        - Мать-хранительница, - отозвалась одна из её помощниц. - Смею напомнить, что шабира прибыла из Краеугольных Земель. Они там все такие: цены себе не сложат.
        - Умом не блещу, а гонору… - добавила другая старуха и обратилась к Малике: - Не принимай на свой счёт. Мы говорим о недостатках тамошнего воспитания. Ваши матери расчётливы и лживы, а ваши отцы наивны и доверчивы. Какие у них могут получиться дети?
        - Такие. - Малика сняла накидку. - Моя мать была замечательной женщиной и полюбила достойного мужчину. Я не позволю говорить о ней в подобном тоне.
        Фейхель нахмурилась:
        - Нельзя открывать лицо, шабира. Ты нарушила закон.
        - И не только этот. Я нарушила много законов.
        Фейхель покачала головой:
        - Не надо этим хвалиться.
        - В чаруш я занимала более выгодное положение. Я читала в твоих глазах твои мысли, а ты не могла читать мои. Мне показалось это несправедливым.
        Фейхель жестом подозвала помощниц; те встали за её спиной и уставились на Малику.
        - Что скажете? - спросила мать-хранительница.
        - Хёск зря волнуется, - откликнулась одна из старух. - Иштар не возьмёт её в жёны.
        - Не возьмёт, - подтвердили другие.
        Опираясь на подлокотники кресла, Фейхель с трудом встала и подошла к Малике:
        - Как ты познакомилась с моим сыном?
        - Не помню. Иштар был другим человеком, которого я забыла.
        - Верховный жрец рассказывал мне о паломничестве. Ты его очень расстроила.
        Малика кивнула:
        - Я обещала Иштару молчать, но подвела его. Некрасиво получилось.
        - Ты расстроила жреца, но не моего сына. - Фейхель притронулась холодными пальцами к её подбородку. - Прости меня, Эльямин. Мне надо было пригласить тебя в гости, как только ты приехала. Знаешь, почему я этого не сделала?
        - Знаю. Ты считала меня расчётливой и лживой. Тебе стало обидно, что твой младший сын, твоя гордость, вдруг превратился в доверчивого простака. Но это не так, Фейхель.
        Мать-хранительница вернулась в кресло, укутала ноги пледом:
        - Иштар не возьмёт тебя в жёны. Хёску предстоит серьёзно поволноваться.
        - Не понимаю, о чём ты говоришь.
        - Мой муж посещал мою спальню одиннадцать раз. Я родила одиннадцать детей. Трое умерли в младенческом возрасте.
        - Муж приходит к жене только ради зачатия?
        - Рождение детей - святая обязанность жены. Беременность должна протекать в спокойствии. После родов женщина должна восстановиться и подготовить организм к очередному зачатию.
        Малика потёрла лоб. Она совершенно ничего не знает о Ракшаде. Думала, что жена по рангу выше кубары, а получается, что супруга - это всего лишь свиноматка. Муж посещает её раз в два года, а все остальные ночи проводит в доме наслаждений.
        - Почему верховный жрец волнуется? - спросила Малика.
        - Его дочери уже восемнадцать. Ещё пару лет, и она пойдёт в чей-то дом служанкой. Но Хёску стоит волноваться по другому поводу: как бы Иштар не изобрёл для тебя новый статус.
        - Это как?
        - Сейчас у мужчины есть кубары и жена. А может появиться ещё кто-то.
        Малика отвела взгляд. Иштара меньше всего заботит правовое положение женщины, его интересует лишь положение её тела. Но если матери-хранительнице хочется думать о своём сыне как о новаторе - пусть думает.
        - Верховный жрец женат?
        - Хёск вдовец, - ответила Фейхель.
        Теперь всё встало на свои места. Малика была готова побежать к Хёску и расцеловать его за то, что он приказал Кенеш подглядывать за Галисией. Разуверившись в чувствах дворянки, Иштар не сделает её свиноматкой.
        - Мне говорили, что с тобой приехала девушка, которая мечтает выйти замуж за хазира, - произнесла Фейхель.
        - Она приехала меня поддержать и вместе со мной уедет.
        Распрощавшись со старухами, Малика поспешила в Обитель Солнца. Надо подумать, как преподнести Галисии нерадостные вести.
        Глава 21
        Малика смотрела на умытый сад, а перед внутренним взором стояла Галисия. Угораздило же дворянку влюбиться в Иштара.
        Проще всего пойти сейчас к ней и, не подбирая слов, рассказать о незавидной участи жены. Но Малику глодали сомнения. Ни в одной из книг о Ракшаде, ни в одном законнике не говорилось, что муж посещает жену лишь для зачатия. Возможно, так поступал отец Иштара, а Иштар поведёт себя по-другому. Так стоит ли расстраивать Галисию раньше времени?
        Не хватает человека, который ответил бы на все вопросы. Беседы с Кенеш, Хатмой или матерью-хранительницей вызовут ненужные толки. И что они могут рассказать? Хазиры надёжно спрятали интимную жизнь своих супруг за стенами другого дворца. Вот если бы найти документ, регламентирующий отношения супругов…
        Погладив мокрые перила, Малика усмехнулась. Старухи решили, что Иштар не берёт её в жены, потому что она не отвечает каким-то требованиям. Конечно, не отвечает. Она не будет молчать, как того требует закон. Не будет сидеть в четырёх стенах и никому не позволит распоряжаться судьбами её детей. Зачем хазиру жена, способная разрушить институт брака?
        Иштару нравится её общество - Малика это чувствовала. Его тянет к ней нечто большее, чем половое влечение. Но зачем ему придумывать для неё новый статус? Шабира и так занимает положение, отличное от положения кубары и жены. Или он хочет ввести её в Хазирад - сугубо мужское собрание? Тогда у Хёска действительно есть причины для волнений.
        Как говорил Иштар: «Чтобы понять этот мир, в нём надо родиться». Малика воздела глаза к небесам: спасибо, что обделил меня таким «счастьем». Родилась бы она в Ракшаде, и что? До тринадцати лет просидела бы рядом с мамой, а потом попала в кубарат - могла бы она понять, как устроен этот мир?
        Женщины, живущие вне дворца, не разбираются в царящих в нём правилах. Дворцовые прислужницы не ведают, как живётся на «воле». Даже Фейхель, перед тем как стать матерью-хранительницей, не имела понятия, что такое кубарат. Интересно, каково ей теперь видеться с любовницами своего супруга? Ведь большинство старух - бывшие кубары. Похоже, что она, шабира, знает намного больше, чем ракшадки.
        Малика облокотилась на перила и, обхватив лоб ладонями, попыталась собрать воедино то, что услышала от разных людей.
        Раньше дворец был поделён на две части: мужскую и женскую, которая именовалась гаремом. Как давно мужскую часть стали называть Обителью Солнца - не так важно. Там ничего не изменилось. В Обители находятся личные покои хазира, кабинеты советников и залы для проведения заседаний и приёмов. Вероятнее всего, там располагаются и комнаты для слуг-мужчин.
        Гарем не изменил названия - его попросту ликвидировали. Какой же это гарем, если из него вывели жену и детей хазира и поселили их в другом доме? Вместо него во дворце появились Приют Теней и Хоромы Луны.
        В Приюте Теней обитают работницы: одни прислуживают старшим по рангу, другие занимаются уборкой, стирают, готовят или шьют. Работниц набирают из бывших кубар или берут вольных ракшадок, которые по какой-то причине не вышли замуж или не попали в чей-то кубарат, скорее всего, из-за физического изъяна.
        Приют Теней посещают доверенные лица хазира. Мать-хранительница встречается с верховным жрецом. Она не пыталась это скрыть от Малики. Значит, их аудиенции разрешены законом. С помощниками Иштара видятся смотрительницы ведомств: заказывают продукты и предметы для ежедневного обихода.
        Тёмным пятном на общей картине остаются Хоромы Луны - по сути, кубарат. Ясно одно: там живут только кубары, и вход в него воспрещён всем мужчинам, кроме хазира. Есть какой-то дом наслаждений. Наверное, это специальная спальня для соития.
        Существует ещё один кубарат - теневой. Он расположен в Приюте Теней. Туда отправляют неугодных хазиру женщин. Там они ждут решения о своей дальнейшей судьбе.
        За порядком в Приюте Теней и в Хоромах Луны следит мать-хранительница. Вольнонаёмные женщины могут покидать стены дворца, если они «доросли» до начальницы ведомства, если в стране большой праздник и если работница состарилась и ходит без чаруш.
        Кенеш - бывшая кубара, а ей позволили отправиться за шабирой в Грасс-Дэмор. Значит, есть исключения из правил. И пока непонятно, могут ли жёны и малолетние дочери ракшадов выходить на улицу.
        Жена - для размножения, кубары - для удовлетворения плотских желаний. Развод с женой запрещён, от кубар со временем избавляются. Редкая женщина задерживается в кубарате более двадцати лет. В тридцать три года она проигрывает молоденьким девицам? Чушь! Женщины в этом возрасте только расцветают. Всё дело в бахвальстве мужчин друг перед другом.
        На этом познания и догадки Малики заканчивались. Она подняла голову и только сейчас заметила, что внизу, возле лестницы, стоит Иштар.
        - Как ты умудряешься ходить без единого звука?
        - Я особо не стараюсь. Тебя очень легко застать врасплох.
        - Давно ты пришёл?
        - Давно. О чём думала?
        - Ни о чём. Просто любовалась садом, - ответила Малика и увидела на ступеньке коробку, обтянутую перламутровым атласом.
        - Подойди, - попросил Иштар и, когда она спустилась с лестницы, откинул с коробки крышку. Внутри лежало ожерелье из золотистого жемчуга.
        - Иштар… Зачем? - смутилась Малика.
        - Это тебе на память о паломничестве на Остров Шабир.
        - Мы же там ещё не были.
        - Так будем. Собирайся. - В карих глазах мелькнула хитринка. - Не хочешь поцеловать меня за подарок?
        - Поцелую, когда отменишь чаруш.
        Иштар посмотрел на Малику, как на глупого ребёнка, и пошагал вдоль дворцовой стены.
        - Спасибо! - крикнула она ему в спину.
        Не оборачиваясь, Иштар погрозил, как бы говоря: «Подожди, я тебе это припомню…»
        Вечером правительственная процессия под бой барабанов прошла по улицам Кеишраба и двинулась по безлюдной набережной небольшого залива. Возле причала стояли три белые яхты. Оставив на берегу всадников и барабанщиков, Иштар, Малика и Хёск поднялись на борт трёхпалубной яхты с золотым тигром на носу. Суда снялись с якоря и, хлопая парусами, устремились к горизонту.
        Шабире и жрецу выделили каюты на нижней палубе. Хазир направился на верхнюю.
        В большой каюте, застеленной пушистым ковром, Малику встретила незнакомая старуха. От вида стен в золотистых разводах, подушек на полу и сундуков в углах стало тоскливо - почему она плывёт на какой-то остров, а не в Грасс-Дэмор?
        Малика собралась лечь спать, но старуха сообщила, что её ждёт хазир, и достала из сундука тёплое платье.
        На открытой части верхней палубы возвышался шатёр. Стенки из тончайшей ткани были откреплены от напольных крючков и привязаны подобно шторам к угловым металлическим трубкам. В лунном свете блестела серебристая бахрома, ветер раскачивал кисти на декоративных шнурах. Иштар полулежал на ковре.
        Малика посмотрела в небо, затянутое звёздным покрывалом. Скинув туфли, села рядом с Иштаром, прижав колени к груди, и устремила взгляд на идущую впереди яхту. Плеск волн, шелест парусов и плавное покачивание вызывали в теле приятную истому.
        - Сними чаруш. Сюда никто не придёт, - проговорил Иштар.
        Малика стянула с головы накидку:
        - Почему бы её не отменить, если она тебе так мешает?
        - Лицо и глаза женщины не должны отвлекать мужчину.
        - Я тебя отвлекаю?
        - Меня - нет. Я приучен к женским глазам с раннего детства. Когда мне исполнилось четыре года, меня взял на обучение Шотююн, младший брат моего прадеда. Он был непревзойдённым лоцманом, чувствовал море, как пальцы на руке. Мы побывали с ним во всех приморских странах Краеугольных Земель. Я видел много женщин: молодых и старых, красивых и не очень. - Иштар откинулся на атласную подушку и, расстегнув на груди плащ, заложил руки за голову. - Даже если я отменю чаруш, ракшадки её не снимут.
        - Почему ты так думаешь?
        - Много ли на свете красивых женщин?
        - Каждая красива по-своему, - ответила Малика уклончиво.
        - Нет, Эльямин. По-настоящему красивых - единицы. Мы оцениваем кубар по красоте тела. Если мы начнём смотреть на лица, цена на красавиц возрастёт. Наши кубараты опустеют, как и кошельки. И что делать тем, кто лицом не вышел?
        Малика поводила пальцем по ворсу ковра:
        - У женщин богатый внутренний мир, а вы видите только оболочку.
        - Можно подумать, тебе нужен урод с богатым внутренним миром. Или бедняк. Если скажешь, что тебе всё равно, я не поверю.
        - Не все девушки мечтают о принце на белом коне. Кому-то и нищий пастух дороже всех принцев, вместе взятых.
        - О ком мечтаешь ты?
        - О достойном человеке.
        Немного помолчав, Иштар произнёс:
        - Ракшада огромная страна. Пятьдесят городов-гигантов, Более трёх сотен крупных городов. Тысяча селений. Пять пустынь. Двенадцать островов. Не хочешь везде побывать?
        - Скоро начнётся сезон штормов.
        - После шторма.
        - После шторма мы закончим паломничество, и я уеду. - Малика повернулась к Иштару. - Ты можешь принять новый закон?
        - Какой?
        - Который запретит выдавать себя за другого человека.
        - Странный закон.
        - Ничуть. Представь, что ты богатый человек…
        - Мне не надо это представлять. Я самый богатый человек.
        - Не хазир, а простой человек. И у тебя единственный сын. Наследник. И вот он приходит из армии. Ты не видел его шестнадцать лет.
        - Пятнадцать. Мальчиков забирают в годовалом возрасте.
        Малика кивнула:
        - Хорошо. Пятнадцать. Ты не видел его столько лет и не знаешь, как он выглядит. Ты отдаёшь ему всё, а потом выясняется, что твой сын умер где-то по дороге домой или его убили. А тем, что ты создавал годами, управляет самозванец.
        - Такое исключено.
        - Почему?
        - У каждого мужчины в татуировках есть знак рода. Татуировки наносятся в течение нескольких лет. Это зависит от положения человека, от того, чем он занимается, чего достиг. И в каждом новом рисунке присутствуют знак рода. Его невозможно вывести, не исказив соседние символы. И невозможно изменить.
        - Понятно… - протянула Малика. - А у тебя какой знак?
        Иштар рассмеялся:
        - Эльямин, ты меня удивляешь.
        - Ну и ладно, не говори.
        - Ветвь на скуле и виске. По ней ты догадалась, кто я.
        - И правда, на виске, - улыбнулась Малика. - Мне показалось, что ты говорил о татуировках на руках.
        - Если бы я не стал хазиром, моим сыновьям нанесли бы ветвь на правую руку.
        - Это для меня слишком сложно, - вздохнула Малика.
        Иштар прищурился:
        - Тебя не интересуют самозванцы. Тебя волнует что-то другое.
        - Да. Меня волнует другое. Но если я скажу, что именно, я не смогу вычислить врага.
        - Ты живёшь в Обители Солнца, ни с кем не видишься. Откуда ты знаешь, кто мой враг?
        - Я говорю о своём враге.
        - О Хёске? - Иштар хохотнул. - Он не враг. Ты плохо разбираешься в мужчинах. А в ракшадах тем более.
        - Я говорю о своём враге, - повторила Малика.
        Приподнявшись на локтях, Иштар сверкнул глазами:
        - Что он сделал?
        Из-за странного жара в груди Малика потеряла ход мыслей.
        - Хёск? - спросила она и оттянула ворот платья.
        - Нет, твой враг.
        - Неважно.
        Иштар вновь откинулся на подушку:
        - Как же это напоминает времена правления моего деда. Он думал, что мой отец хочет лишить его трона. Везде видел заговоры, всех считал врагами. Отца перекидывали из одного воинского подразделения в другое, чтобы он не смог окружить себя сообщниками. И что в итоге? Мой отец взошёл на престол, когда ему исполнилось тридцать два года. Из них он видел моего деда от силы несколько недель. И два часа перед его смертью.
        - Думаешь, у меня паранойя?
        - Нет. Ты попала в чужой непонятный тебе мир. Вместо того чтобы принять нас такими, как есть, ты мысленно раздаёшь нам пилюли: «Съешьте их. Вы питались не тем. Я знаю, что для вас лучше». И тех, кто в твоём воображении упирается сильнее других, ты считаешь врагами. Твоё сознание ищет их и находит. И возможно, враг номер один - это я.
        Малика придвинулась к Иштару и приложила руку к его груди:
        - Не ты.
        - Уверена?
        - У врагов иначе бьётся сердце.
        Малика хотела отодвинуться, но Иштар удержал её за локоть:
        - Иди ко мне.
        Ощущая сквозь платье требовательные горячие пальцы Иштара, Малика с удивлением поняла, что хочет подчиниться мужчине. Желания будто выпорхнули из тела и стали недосягаемы для рассудка. Не соображая, что она делает, Малика легла рядом с Иштаром, прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза. Ей нравилось состояние, в которое она погружалась. Хотелось насладиться спокойствием.
        - Почему ты до сих пор не женился?
        - Я знал, что буду хазиром. Если бы у меня был сын, я бы не смог передать ему трон. Моё место занял бы сын, рождённый после моей коронации. Я не хотел, чтобы мой первенец чувствовал себя обделённым.
        Ещё один закон, о котором Малика не слышала…
        - Почему ты передумал жениться на Галисии?
        - Даже очень голодный тигр не будет есть траву.
        - Почему она стала для тебя травой? Полгода назад всё было иначе.
        - Ты меня обманула.
        Малика распахнула глаза:
        - Я?!
        - Ты не можешь по биению сердца определить, о чём думает человек.
        - Конечно, не могу. Я пошутила.
        Иштар сжал её плечо:
        - Такого ощущения родства у меня ещё ни с кем не было. Наша вера утверждает, что в каждой жизни человек встречает одних и тех же людей. Если он кого-то незаслуженно оскорбил, ранил или причинил боль, то в следующей жизни он должен загладить свою вину. А если кого-то пожалел и не покарал за плохие деяния, если испугался или не смог отомстить, то должен наказать виновных. В каждой жизни Бог даёт нам возможность всё исправить.
        - Хорошее оправдание для преступников. Оказывается, они совершают благие дела, когда грабят, насилуют, убивают.
        - Если они сделали это ради удовлетворения своих низменных инстинктов, то обязательно понесут наказание - в этой жизни или в следующей.
        Малика посмотрела в фиолетовую даль, усыпанную звёздами:
        - Значит, Бог свёл нас в этой жизни, чтобы мы исполнили свою миссию?
        - Конечно.
        - И я должна либо наказать тебя, либо искупить перед тобой свою вину.
        - Или я.
        - Ты уже пытался меня убить, - сказала Малика, хотя пообещала себе, что никогда не напомнит Иштару о лагере беглых заключённых.
        - Признав тебя шабирой, я искупил свою вину. Ты так не считаешь?
        - Лучше бы не признавал. - Сбросив с плеча его руку, Малика села. - Ты пытался убить меня дважды.
        Иштар приподнялся на локтях:
        - Когда это было?
        - В твоей комнате, в замке Адэра. Забыл? - проговорила она со злостью, а внутри всё пело от радости: ей удалось вынырнуть из океана сомнительного удовольствия.
        Иштар встряхнул головой:
        - Хоть убей, не помню.
        - Ты хотел меня задушить.
        - Да… было такое… - кивнул Иштар. - И это я искуплю.
        - Попробуй. - Малика закрыла голову накидкой. - Я больше не нарушу закон. Моё лицо ты видел последний раз. - И направилась к трапу.
        Глава 22
        Старуха разбудила Малику на рассвете. Уложила ей волосы, одела в лёгкое белое платье. Малика накинула на голову чаруш и привалилась спиной к стене. Тело сотрясал озноб. Зубы выбивали мелкую дробь. В таком состоянии находится человек, стоя на краю неминуемой гибели.
        Малика не понимала, что с ней происходит. Это началось не сегодня и не вчера. Постоянные «качели» - из эйфории в апатию и обратно - проносили её через море противоположных чувств: блаженство и злость, умиротворение и тревога, беспомощность и возбуждение… Когда появился этот маятник? Во время паломничества по Святой Спирали. Каждый день, каждый час Малику кидало то в одну сторону, то в другую, а она списывала всё на усталость.
        Виной всему лестница, которую создал древний жрец. Ей нельзя было подниматься по ступеням, нельзя было входить во Врата Сокровенного. Проведя ритуал, чуждый вере морун, она запустила механизм, способный разрушить её сущность. Иначе как объяснить её влечение к Иштару? Она теперь смотрит на него другими глазами: как женщина на мужчину. Разум противился, сердце бунтовало, душа возмущалась, но что-то неведомое, противоестественное тянуло к нему. Будто в неё проникла инородная сущность и пустила по венам яд.
        - Позвать лекаря? - спросила старуха, настороженно наблюдая за Маликой.
        - Я плохо переношу качку, - соврала она. Даже эта ложь - разве не свидетельство её разрушения? - Голова закружилась. Сейчас пройдёт.
        - Я помогу тебе выйти.
        - Мне уже намного лучше, - сказала Малика и, собрав остатки сил, покинула каюту.
        Стоя с Хёском на носу яхты, Иштар протянул ей руку:
        - Иди к нам.
        Поставил Малику перед собой и указал на вытянутый алый пирс, утопающий в полупрозрачной утренней дымке. Чуть дальше просматривалось широкое алое побережье, виднелись алые деревья, напоминающие снопы. На пирсе вырисовывались фигуры людей в фиолетовых одеяниях. Местные жрецы.
        - Остров Шабир.
        - Так быстро? - удивилась Малика.
        - Мы идём на самой быстроходной яхте.
        На почтительном расстоянии от острова покачивались сторожевые суда. Голые мачты вонзались в мраморное небо. Парусники, сопровождающие правительственную яхту, отстали. Значит, на берег сойдут только хазир, верховный жрец и шабира.
        - Этот остров часто называют островом тайн, - проговорил Хёск. - Здесь хранятся тайны, опасные для государства.
        Малика усмехнулась:
        - Так вот где вы прячете правду.
        - Всегда есть нечто, способное разрушить единство страны: будь то история или люди.
        - Хёск! Прекрати! - отозвался Иштар.
        - Она должна знать, что я думаю, и понимать, что меня волнует.
        - Хватит, - прошипел Иштар.
        Малика повернулась к верховному жрецу:
        - Ты прав. Я должна знать. Говори.
        - Ты приехала в самую богатую страну в мире, - начал Хёск, глядя на приближающийся остров. - У нас несокрушимая армия и самый могущественный флот. Мы уничтожили нищету и безработицу. Преступность в Ракшаде ниже, чем во всех странах Краеугольных Земель вместе взятых. У нас нет бездомных детей и брошенных стариков. У нас не ползают на коленях перед хазиром и жрецами. Мы не склоняем головы перед правителями других государств. Даже великий Тезар отходит в сторону, когда говорит Ракшада. Мы никому не позволяем вмешиваться в нашу внутреннюю политику и проводим внешнюю политику, которая выгодна Ракшаде. Скажи, шабира, чтобы ты выбрала для своей страны: правду о давно минувших событиях или единство и процветание?
        - Если их невозможно совместить…
        - Невозможно.
        Борясь с желанием прильнуть спиной к груди Иштара и прижаться затылком к его плечу, Малика промолвила:
        - Бог говорит: «Не оглядывайся, если то, что стоит за твоей спиной, тянет тебя вниз».
        Вскинув руку, Хёск скрестил средний и указательный пальцы:
        - Глас Бога. - И отошёл в сторону.
        Иштар сжал плечи Малики и повернул её лицом к берегу.
        - Это твой остров, Эльямин, - прозвучал голос, который уже начал сводить с ума. - Здесь ты госпожа.
        Алый остров казался живым: песок еле заметно шевелился, деревья-снопы неуловимо меняли форму.
        Моряки пришвартовали яхту к причальной стенке. Пирс был усеян бабочками, чьи трепещущие алые крылышки придавали каменному сооружению вид живого существа. Встречающие раскрыли большие веера и принялись ими размахивать. Бабочки вспорхнули в воздух, открыв взгляду гранитные плиты и балюстраду из причудливых золотых завитков.
        Жрецы дождались, когда паломники ступят на пристань, и направились к деревьям-снопам, продолжая размахивать веерами. Потревоженные бабочки взлетали с песка как брызги крови. Шелестя бархатными крыльями, кружили подобно искрам костра.
        - Это сон? - прошептала Малика.
        - Если не отличить - разве это важно? - сказал Иштар.
        Процессия приблизилась к алым снопам. Движения жрецов стали энергичнее, шире; размахивая веерами, люди сами превратились в мотыльков, а те стаями вспархивали с удивительных деревьев с бледно-розовой листвой, похожей на клочья паутины. Малика коснулась ветки, на землю посыпалась пыльца. Это не листья - это мелкие, как бисер, цветы…
        Миновав деревья-снопы, жрецы сложили веера. Вдоль дорожки росли сказочные растения: раскидистые кустарники, усеянные пушистыми ягодами; деревья с кожистыми или перистыми листьями. Стволы гладкие либо покрытые шипами.
        Появились одинаковые дома: шатровые крыши, в дверных и оконных проёмах москитные сетки. И ни единого человека. Словно на остров приехали захватчики и местное население в страхе покинуло жилища.
        Заросли кончились и впереди раскинулась пустыня. На бархане высился храм, сотворённый из радужного стекла. На склонах сидели, подогнув под себя ноги, религиозные служители в фиолетовых одеяниях. Выбритые головы были покрыты символическими знаками.
        Войдя в здание, паломники очутились в зале, пронизанном разноцветными струнами света. Стенами служили витражи, и только передняя стена была сложена из плотно подогнанных друг к другу больших камней. На некоторых виднелись отпечатки левой ладони: тайники, запечатанные шабирами. Там спрятана история. В стеклянный купол упирались колонны, испещрённые выпуклыми письменами - сверху вниз.
        Малика, Иштар и Хёск пересекли зал и вышли на гранитную площадь, в центре которой возвышались десятиметровые мраморные статуи двух женщин, обращённых лицами к храму. На пьедесталах отливали золотом надписи: «Ракшада», «Джурия».
        Ракшада выглядела как воплощение силы и власти. На голове диадема. Распущенные волосы спутаны ветром. Подбородок упрямо приподнят, губы плотно сжаты. Ровный нос, высокие скулы, слегка раскосые глаза. Платье подчёркивало мужеподобную фигуру: крепкие плечи, маленькая грудь и узкие бёдра. Руки прижаты к телу, раскрытые ладони направлены к храму. Пальцы и волнообразный подол юбки раскрошены временем, солнцем и солёным ветром.
        Глядя на Джурию, хотелось восторженно вздохнуть, настолько гибкой и стройной была фигура, облачённая в обтягивающее платье. Скульптор запечатлел шабиру в танце. Изгиб рук, положение пальцев, постановка головы и разворот плеч - были пронизаны горделивым восхищением, будто Джурия любовалась своим телом. Слегка опущенные веки и приоткрытые пухлые губы говорили о чувственности.
        Хёск указал на место рядом с Джуриёй:
        - Здесь мы установим твоё изваяние.
        Представив себя рядом с красавицей, Малика поёжилась. Как же нелепо она будет выглядеть в мешковатом платье и в чаруш!
        - Меня здесь не будет.
        - Почему?
        - Ракшада - это ум и сила. Джурия - это красота. А кто я? Ты считаешь меня глупой. Иштар заточил меня в мешок и намордник. За оставшееся время я ничего не успею сделать для страны. Моё изваяние унизит настоящих шабир. Потому что я… Я никто.
        Иштар велел Хёску уйти и, когда тот скрылся в храме, сказал:
        - Я не возьму тебя в жёны.
        - Очень рада, - произнесла Малика, испытывая двоякое чувство: облегчение и обиду. Она не так хороша, как Галисия или Джурия.
        - Ты не можешь стать цветком, который завянет после одной ночи. Ты должна цвести каждую ночь.
        - Хорошо, что ты это понимаешь.
        - Я не возьму тебя в кубарат.
        - Замечательная новость, - усмехнулась Малика.
        - Ты не сможешь цвести среди сорняков. Я ещё не знаю, как обозначу твой статус, но постоянно думаю об этом.
        - Друг. Нормальный статус?
        - У меня есть друг.
        - Хёск?
        Иштар кивнул:
        - Хёск.
        - Представляю, как он злится. Хазирад всегда выбирал воинов-вестников. Выбирал самых послушных. А ты отверг Альхару.
        - Ты ошибаешься, Эльямин. Такова божья воля.
        - Ракшаде не нужен глас божий, она не хочет слышать Бога.
        - Ошибаешься, - повторил Иштар.
        - Каждый - господин в доме своём. В Ракшаде господин мужчина. Вы не позволите появиться госпоже.
        - Я позволю тебе стать госпожой.
        Малика проглотила комок в горле:
        - И отменишь кубарат?
        - Эльямин… Ты стоишь сейчас рядом с Ракшадой. Это она узаконила кубарат. Это она поняла, что у ракшада сердце тигра и львиная страсть.
        - За это вы засыпали песком её изваяние перед павшим городом? Поэтому ваши воины-вестники запечатали камни, за которыми хранится настоящая история? Вы придумали ритуалы и традиции, исковеркали историю, исказили память о великой женщине, извратили её великие дела в угоду себе. Каждый вестник уходил, оставив после себя тайну, замурованную его печатью. Но когда-нибудь появится человек с настоящим сердцем тигра и отопрёт эти двери. - Малика подошла к изваянию Джурии, притронулась к каменной туфельке, выглядывающей из-под платья. - Неприкосновенная жрица вожделения… Возможно, она не отказалась от своего мировоззрения и до смерти оставалась целомудренной.
        - У неё был сын.
        - Один? - Малика рассмеялась. - Один ребёнок в то время, когда люди плодились как песчаные мыши? Значит, она легла с мужем всего один раз. А чтобы удовлетворить его физиологию, придумала наложниц.
        - Можно подумать, в Краеугольных Землях мужчины любят своих жён. У них толпы любовниц. В каждом городе дома терпимости.
        - Мне жаль этих людей.
        Иштар вздёрнул брови:
        - Жаль? Они спариваются с кем попало, и тебе их жаль?
        - Знаю, жалеть испорченных людей намного труднее, чем жалеть хороших. Однако у меня это получается. Они прошли мимо последней женщины, и мне их очень жаль.
        - Вы сами поставили мужчин в такие рамки. Дайте им женщин, чистых, верных, столько, скольких они смогут содержать, и мужчины не пойдут к шлюхам.
        - Ты говоришь о физиологии, а я говорю о последней женщине, после которой не будет других, - горячилась Малика. - С которой ты захочешь не только спать, но и каждое утро просыпаться. Захочешь вместе с ней умереть и воскреснуть.
        - У меня такая есть.
        - Хатма?
        - Кто это?
        От взгляда Иштара Малике сделалось не по себе.
        - Дочь Хёска?
        Ни лице Иштара выперли скулы.
        - Твоя встреча с матерью-хранительницей не прошла даром.
        - Ты знаешь, что я с ней встречалась?
        - Я всё знаю. - Иштар скривил губы. - Как же женщины болтливы. Хорошо, что они молчат в присутствии мужчин. Если они откроют рот - в стране начнётся бедлам. Всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах.
        - Значит, дочь Хёска… - произнесла Малика, рассматривая изваяние Джурии. Разве возможно, чтобы женщина обладала такими безупречными формами?
        - Я не могу жениться на племяннице.
        Малика рывком повернулась к Иштару и, едва удержав равновесие, прислонилась спиной к постаменту. Снова эта слабость в теле.
        - Хёск твой брат?
        - Сводный. Его родила кубара моего отца. И говори тише.
        - Он знает?
        Иштар подошёл к Малике:
        - Нет. Это опасное знание. У меня двое сводных братьев и одна сводная сестра. О них знают хранители тайн, Шедар, я… теперь ты. В истории были случаи, когда бастарды пытались захватить трон, поэтому, когда у кубары хазира рождается ребёнок, его официально объявляют сиротой и отправляют приёмным родителям. Сведения о ребёнке вносят в родовую книгу, чтобы избежать в дальнейшем кровных браков. Родовыми книгами занимаются хранители тайн. У простых людей с этим намного проще. Их кубарам запрещено рожать, их продают в детородном возрасте, чтобы они успели обзавестись потомством.
        Теперь стало понятно, почему кубараты постоянно обновляются и женщины живут в них не более двадцати лет.
        - Твоя мать знает о бастардах?
        - Когда жила в своём дворце - догадывалась. Сейчас - знает, что они есть, но не знает, кто они. Жёнам хазиров не показывают родовые книги.
        - А ты не думал, что Хёск мечтает стать твоим тестем?
        - Я же сказал: всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах.
        - Почему его дочь до сих пор не замужем?
        - Потому что дочь Хёска - инвалид. Она не встаёт с постели. Об этом знает узкий круг людей. Теперь знаешь ты. - Иштар изогнул бровь. - Расскажешь обо всём матери-хранительнице?
        - Остров Шабир хранит тайны. Сохранит ещё две.
        Иштар навис над Маликой, упираясь руками в постамент:
        - Сними чаруш.
        - Нет!
        - Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.
        Малика попыталась высвободиться из захвата:
        - Иштар! Я не та, кто тебе нужен.
        Он всем телом вдавил её в камень:
        - Откуда ты знаешь?
        - Я испытываю к тебе дружеские чувства. Не надо всё портить.
        Иштар отступил на шаг, провёл ладонью по лицу:
        - Ты что-то говорила о достойном мужчине. Нет достойных или недостойных. Есть уважение к себе. Уважение - это сито, которое ты держишь в руках. Чем больше ты себя уважаешь, тем крупнее ячейки в сетке. Чем крупнее ячейки, тем больше отсеивается шелухи. Те, кто жалуется, что их окружают недостойные люди, держат в руках не сито, а ведро, и собирают всех подряд. Каждый получает то, чего он достоин - не наоборот.
        - Сито - это разум, у сердца разума нет, - произнесла Малика, испытывая неодолимое желание прижаться к Иштару и дать волю чувствам. - Оно не умеет по приказу ненавидеть или любить. У него свои законы.
        - Я не знаю, что такое любовь. Ты уедешь, и я прикажу разуму забыть тебя. Но если ты останешься - я буду думать о тебе каждую секунду.
        - Даже лёжа рядом с кубарой?
        - Каждую секунду.
        - Я не твоя женщина, Иштар. - Запустив руку под чаруш, Малика оттянула ворот платья. Земля под ногами плыла и вращалась. Вокруг мельтешили снежинки. Шумел и бесновался ветер. - Не понимаю, что со мной.
        Иштар еле успел подхватить её под локоть:
        - В тебе просыпается женщина, и с этим нельзя бороться.
        Провёл Малику в храм, выпустил её локоть, и Малика без сил опустилась на пол. Над чанами курился дымок, по залу разливался дурманящий аромат. Возле колонн стояли жрецы, повернувшись лицом к письменам и перебирая пальцами выпуклые символы и знаки. В этом храме даже молятся иначе.
        В воздухе кружились миллионы блестящих песчинок, падая и снова взмывая к куполу. Этот хаос казался слаженным, гармоничным, будто кто-то руководил полётом каждой песчинки.
        Прислонясь спиной к витражу, Малика из последних сил хваталась за явь, но сознание погружалось в иллюзорный мир. Казалось, плоть и мысли воспарили над землёй, смешались с цветными песчинками и растворились в них. Вокруг звучали шипящие голоса, шумело море, шуршал песок. Кто-то пел заунывную песню. Две обнажённые женщины плескались на отмели. Их кожа, будто покрытая золотом, переливалась и блестела на солнце. Тела изгибались, повторяя движения волн. Над морем порхали алые бабочки.
        Малика вошла в воду. Платье намокло, ветер сорвал с головы чаруш. Перламутровая ткань, пузырясь и покачиваясь на волнах, поплыла к горизонту. Сильные руки заскользили по плечам и стиснули грудь. Затаив дыхание, Малика запрокинула голову. За спиной стоял Иштар. «В тебе просыпается женщина…» - шептали его губы, нежно целуя её шею. И ей вдруг захотелось сделать то же самое: коснуться губами его тела…
        Малика очнулась. Жрецы раскачивались взад-вперёд и, перебирая пальцами письмена, бормотали молитвы. Иштар упирался в колонну обеими руками, будто толкая её перед собой, и не сводил с Малики глаз.
        На закате паломники отправились в обратный путь. Жрецы расчищали дорогу от бабочек, размахивая веерами. Иштар и Хёск тихо беседовали. Малика еле переставляла ноги и шептала: «Хочу домой. Хочу домой…»
        Поднявшись на борт яхты, она прошла на корму. В море плескались звёзды. Над головой хлопал парус. Ветер вздымал края чаруш и трепал подол платья.
        Почувствовав за спиной чьё-то присутствие, Малика произнесла:
        - Я не хочу разговаривать.
        - Я молчу, - прозвучал низкий голос.
        - Хочу побыть одна.
        - Меня здесь нет.
        Малика оглянулась. Никого.
        В лунном свете переливалась балюстрада террасы. Ветер раскачивал ветви, оплетённые гирляндами лампочек. Казалось, что сад заполонили сказочные многорукие и многоногие существа. Малика убеждала себя, что пора ложиться спать, но продолжала смотреть на пляшущие огоньки гирлянд. Ситуация, в которой она оказалась, её пугала. Её спасти может только Галисия. Увидев дворянку, Иштар выбросит из головы бредовые мысли. Но как устроить их встречу? Галисии нельзя выходить из Приюта Теней. Иштар туда не приходит.
        Пошатнувшись, Малика облокотилась на перила и посмотрела на каменную площадку под ногами. Она покачивалась как палуба яхты. В ушах звучал шелест парусов. Пять часов назад они шелестели в реальности. А теперь? Обман восприятия? Галлюцинации?
        - Эльямин, подойди.
        Малика вздрогнула. В галлюцинации пробрался Иштар…
        - Я покажу тебе ещё одно святое место.
        Малика обхватила лоб ладонями:
        - Ты когда-нибудь спишь?
        - В полночь начинается комендантский час, из дворца уходят все мужчины, кроме меня. Мы сможем спокойно нарушить ещё один закон.
        - Я не хочу нарушать законы.
        - Иди сюда!
        Малика спустилась по ступеням и покорно побрела за Иштаром. Через некоторое время они вышли на площадь, окружённую кипарисами. Поднялись на террасу и вошли во дворец.
        - Я не сняла туфли, - пробормотала Малика.
        - Это нежилая часть Обители Солнца, - сказал Иштар и повёл её по анфиладе залов.
        Потолочные своды, выполненные в виде куполов, напоминали пчелиные соты. Стены были опоясаны каймой из узорчатых линий и цветов. Вдоль карнизов окон и дверей шли надписи: буквы и символы переплетались с листьями и завитками. В залах били фонтаны, рассыпаясь на тысячи сверкающих брызг. Там и тут стояли диваны и кресла, обитые шёлком и украшенные золотой или серебряной бахромой. На паркете - ковры с причудливыми орнаментами. В кадках - карликовые пальмы, в вазах - изысканные цветы.
        Пройдя по коридору, обтянутому небесно-голубым бархатом, Иштар и Малика спустились по длинной лестнице и ступили в вытянутое помещение с множеством массивных дверей.
        - Сними чаруш.
        - Не хочу нарушать закон.
        - Ладно, - кивнул Иштар. Толкнул одну из дверей и завёл Малику в комнату, где чуть ли не до потолка возвышалась гора золотых монет. - Давай, кто первый?
        Они со смехом карабкались вверх, а монеты стекали вниз как песок с холма. Иштар на четвереньках добрался до вершины, улегся на спину и раскинул руки.
        Малика уселась рядом с ним, вытряхнула из туфель монеты:
        - Такое богатство - и без охраны. Не страшно?
        - Дворец окружён. На крыше воины. Сад охраняется. Не страшно. - Иштар повернул голову к Малике. - Как ты себя чувствуешь?
        Она поёрзала:
        - Жёстко. И я куда-то утекаю.
        - За каждой дверью такие же горы. Дальше по коридору хранилище платины и серебра. Драгоценные камни хранятся под главным храмом. Ни один человек на свете не обладает таким богатством. - Иштар приподнялся на локтях. - Эльямин, ты сможешь им распоряжаться.
        - Не смогу, - сказала она и поискала на манжете рукава пуговицу, которой не было. - Мне от тебя ничего не надо, а ты никак не можешь это понять.
        - Я куплю Грасс-Дэмор и подарю тебе. Хочешь?
        - Зачем дарить то, что у меня уже есть? - ответила она и съехала с золотой горы.
        Иштар проводил Малику до её террасы. Когда она поднялась по лестнице, сообщил:
        - Утром едем в храм Джурии. - И скрылся в темноте.
        Глава 23
        Утром ветви еракли опустились до земли. Иштар объявил штормовое предупреждение, запретил судам выходить в море, однако не отменил поездку в храм Джурии. Между столицей и городом, где находилась обитель неприкосновенных жриц, пролегала асфальтированная дорога. Хёск ехал на одном автомобиле, Иштар и Малика на другом, с откидным верхом. Паломников сопровождал эскорт охраны.
        Когда столица осталась позади, водитель поднял тканевый верх и закрыл окна: ветер вздымал к небу столбы песка, закрученные спиралями. Малика сидела поникшая, измученная. Чувства накалились до предела. Коснись Иштар её руки, Малика вспыхнула бы как спичка и наговорила грубостей или бросилась ему на шею и разрыдалась
        В полдень автомобили покатили по улицам города. Глядя в окно, Малика ожила. От дома к дому тянулись стеклянные галереи. На открытых верандах и балконах стояли кадки с деревцами, столики с креслами, вазоны с цветами. То и дело встречались паланкины, в которых сидели женщины: об этом говорили вышитые на шёлке узоры и затейливая драпировка стенок.
        Автомобили остановились на берегу пруда, возле старинной крепости. По ребристой поверхности воды плавали лебеди. Ветер раскачивал деревья, тянувшие к берегу тонкие ветви. Два прислужника, выйдя из сторожевой будки, открыли в воротах калитку. Хёск выбрался из автомобиля и в ожидании хазира с шабирой стал разглядывать флюгеры на башнях.
        Иштар велел водителю покинуть салон и впервые за время поездки повернулся к Малике:
        - Я зимний, но горячий. Я родился зимой.
        Она улыбнулась: для себя, не для Иштара - он всё равно не увидит.
        - Даже не верится, что в Ракшаде зима.
        - Времена года здесь никто не отменял.
        - И… когда твой день рождения?
        - Сегодня. В Ракшаде не принято его праздновать.
        - А я хотела тебя поздравить.
        - Мы празднуем день зачатия.
        Малика принялась теребить уголок чаруш. Видимо, это правда, что муж приходит к жене лишь для того, чтобы зачать ребёнка. На всякий случай спросила:
        - Вы знаете дату?
        - Конечно. Муж совокупляется с женой в определённый день. - Иштар перевёл взгляд на распахнутую калитку. - В храме не смотри на меня. Ладно? У меня давно не было женщины.
        - Иди один. Я подожду тебя в машине.
        - Просто не смотри на меня, - повторил Иштар.
        Войдя в калитку, паломники словно перенеслись в другой город. Одинаковые одноэтажные дома были рассчитаны на несколько хозяев: об этом говорило количество входных дверей. Окна с одинаковыми серебристыми витражами, одинаковые клумбы, дорожки и заборы. Узкие улицы как ручьи стекались к культовому сооружению в виде леса мраморных колонн, скульптур танцовщиц, башенок и шпилей. По сравнению с главным храмом на площади Единства, воинственным и злобным, - этот храм являл собой поэму в камне.
        Перед входом лежала женщина, раскинув руки и уткнувшись лбом в землю. Белое платье повторяло изгибы стройного тела. Сквозь чаруш просматривались тёмные волосы, заплетённые в тугие косички.
        - Это главная жрица. Её зовут Саизель, - сказал Иштар Малике и велел женщине встать.
        Саизель поднялась на ноги, прижала ладони к груди; жесты были плавными, а принятая поза изящной и женственной.
        - Она обучает служительниц культа искусству танца, - продолжил Иштар, равнодушно взирая на жрицу. - В Ракшаде несколько храмов Джурии. Этот храм находится в ведомстве моей сестры.
        Малика с возросшим интересом посмотрела на женщину. Но что можно увидеть сквозь чаруш, стянутую на шее серебряным зажимом? Только овал лица.
        Паломники вслед за хозяйкой вошли в храм. Пройдя через холл, ступили в главный зал, опоясанный двумя ярусами балконов. Вдоль стен, на пушистых коврах, стояли низкие диваны, отделённые один от другого ширмами из перламутровой ткани. В углах помещения над чанами курился дымок, в воздухе витал знакомый пьянящий аромат.
        - Я пойду на балкон, - сказал Хёск и направился к лестнице.
        Жрица провела Иштара и Малику к дивану и скрылась за потайной дверью.
        Ожидание затянулось. Не понимая, почему Иштар сел рядом с ней, а не спрятался за перегородкой, Малика рассматривала орнамент на стенах. Взгляд перетёк на люстры, похожие на кружева. Мысли сделались вялыми, веки отяжелели. Перед внутренним взором прокатилась волна и выбросила на берег пенный гребень. На песок легла мужская рука. До боли знакомая… Холёная кожа, длинные пальцы, ухоженные ногти. Рукав рубашки с подвёрнутой манжетой. Адэр…
        Донеслась стонущая музыка, послышался перезвон колокольчиков. Локоть упёрся в песок, появилось плечо, обтянутое влажной тканью. Широкая спина, водопад спутанных пшеничных волос… Это Адэр!
        Малика всем телом потянулась вперёд. «Повернись ко мне, дай посмотреть в твои глаза. Я истосковалась…»
        Налетевшая волна накрыла Адэра с головой, а откатив, распахнула рубашку на его груди. Ключ… изумрудный ключ на кожаном шнурке…
        Музыка стихла. Тишина прозвучала как гром. Малика взглянула на танцовщиц, застывших в соблазнительных позах. Полупрозрачные платья расшиты бисером. Края чаруш обмотаны вокруг шеи и закреплены брошью.
        Малика закрыла лицо руками. Душа плакала. Сердце рвалось на части от несбыточного желания: очутиться рядом с Адэром, прикоснуться…
        Послышались мягкие шаги: девушки покидали зал.
        - Пора ехать, Эльямин, - произнёс Иштар.
        Малика уронила руки на колени. Сесть к нему в машину и вновь оказаться в плену обманных чувств?
        - Можно я останусь?
        - Зачем?
        - Хочу научиться танцевать, как они.
        Ложь… Снова ложь…
        Иштар нахмурился:
        - Ты же не надумала стать жрицей вожделения?
        - Вожделения? - Малика коротко хохотнула и устремила взгляд в расписной потолок. - Пришли за мной машину. Через неделю. А лучше через две.
        - Не сегодня-завтра начнётся сезон штормов.
        - Тогда пришли машину после нового года.
        Иштар дал знак сестре и вместе с ней вышел из зала. Хёск спустился с балкона и поспешил за ними. Будут совещаться, что делать с шабирой.
        В витражные окна бился солнечный свет. Орнамент на стёклах бросал на паркет причудливые узоры теней. Дымок над чанами едва заметно клонился то в одну сторону, то в другую. Вдыхая аромат благовоний, Малика боролась со сном. Закрыть глаза не давала мысль, что за потайной дверью кто-то стоит и наблюдает за шабирой в щёлку. Иначе откуда в зале сквозняк?
        Наконец вернулась Саизель.
        Город, спрятанный за крепостной стеной, пугал томительным однообразием. Он, как толпа ракшадских женщин, был невыразительным, безликим. И только храм Джурии, возвышаясь над крышами, изумлял величием и неповторимой красотой.
        Малике выделили комнаты в одном из множества одинаковых домов. Она надеялась, что её оставят в покое, однако Саизель стояла посреди гостиной, опустив голову, и явно не собиралась уходить.
        - Давно ты виделась с братом?
        - Я совсем его не помню, - прозвучал гортанный голос. - Когда его забрали в армию, мне было три года. Я помню мать. Он на неё очень похож.
        - Странно. Иштар мне рассказывал о неприкосновенных жрицах. Я решила, что в твоём храме он частый гость.
        - Нет, шабира. Сюда он приехал впервые.
        - Зови меня Эйрой или Маликой. Лучше Эйрой. Я соскучилась по своему имени.
        - Тебя зовут Эльямин. В этом имени твоё предназначение.
        - У меня нет предназначения. Живу день за днём. - Малика опустилась на подушку, служившую креслом, и сняла чаруш. Почувствовав на себе пристальный взгляд, улыбнулась. - Да, иногда я нарушаю законы. Если тебе неприятно видеть моё лицо, можешь уйти.
        - Почему ты осталась?
        - Честно? Не знаю. - Малика расправила на коленях платье. - Расскажи о ваших правилах.
        - Правила простые. Молитвы, танцы.
        - Я не умею молиться по расписанию. Я молюсь, когда чувствую необходимость поговорить с Богом. И танцевать, как вы, не умею. В Краеугольных Землях танцуют иначе.
        - Ничего в этой жизни не случается просто так. Ты в Ракшаде. Ты шабира и ты здесь, в храме неприкосновенных жриц вожделения.
        - Я не приму вашу веру.
        - Неприкосновенность - это не религиозное течение. Это философия. Каждый шаг, жест, каждое движение строго следуют канонам, которые закреплены философией красоты женского тела.
        Малика силилась понять, что сказала Саизель, но мысли путались, в ушах звенел смех Адэра, перед глазами покачивался изумрудный ключ.
        - Для меня это слишком сложно.
        Саизель жестом позвала Малику за собой, прошла по коридору и открыла двери:
        - Я селю новеньких служительниц культа в зеркальной комнате. На дни, недели, пока время не перестаёт существовать. Чтобы они постоянно наблюдали за собой, тренировали тело, оттачивали жесты и движения, вырабатывали походку. Как они просыпаются, как упираются рукой в край перины, как переносят ноги на пол… Это целая наука. Если в итоге ты соблазнишь себя - ты соблазнишь любого мужчину без единого прикосновения к нему.
        Глядя в зеркальный потолок спальни, Малика привалилась плечом к дверному косяку:
        - Я никого не хочу соблазнять.
        - Без чаруш - ты красавица. Но закроешь лицо и превратишься в заурядную женщину, место которой на кухне, а не в постели господина.
        - У меня нет господина, и никогда не будет.
        - Так стань госпожой.
        Саизель достала из шкафа халат и полотенце и отвела Малику в парильню.
        Сквозь влажную густую пелену просматривались силуэты девушек, лежащих на каменных полках. Малика растянулась на горячем ложе и застонала от наслаждения. Ей казалось, что она растеклась подобно воску. Сердцебиение замедлилось. Дыхание стало глубоким.
        Сквозь дремоту пробился голос старой женщины:
        - Идём, дорогая.
        Малика встала под тёплый душ, запрокинула голову. В теле лёгкость - настоящая, а не придуманная больным воображением. Прислужница в белом одеянии уложила её на простыню, расстеленную на возвышении, и принялась втирать ей в кожу ароматические масла.
        Спустя некоторое время, Малика вернулась к себе. Перекусив фруктами, улеглась в постель. Глядя на своё отражение в зеркалах, встала. Вновь легла. Она ложилась и поднималась снова и снова, но движения получались угловатыми, неуклюжими. Плюнув, забралась под покрывало и только погрузилась в тревожный сон, как звон колокольчиков позвал на занятия.
        В ванной на плечиках висел кремовый трикотажный костюм: кофта с длинными рукавами и штаны. Малика оделась - костюм обтянул тело - и уставилась в зеркало. Какая же она худая! Костлявые плечи, тонкие руки, острые колени. А рёбра! Проведи пальцем - и палец запрыгает, как по доске для стирки. А грудь! Почему ей казалось, что у неё красивая грудь?
        В главном зале на полу сидели служительницы культа, одетые так же, как Малика. Она разместилась в конце длинного ряда и посмотрела на дымящие чаны. Будь её воля, она бы залила угли водой, распахнула двери и вымыла стены, чтобы избавиться от приторного запаха. Пусть в воздухе летает пыль и песок, как за окнами храма, - пусть воздух станет живым!
        Жрица явилась в белом обтягивающем костюме: цвет и ткань слишком опасные для фигуры с изъянами. Телосложение Саизель было безупречным. Малика почувствовала себя чужой, лишней. Обхватив руками колени, прижалась к ним подбородком, старясь казаться незаметнее.
        - У нас новенькая, - проговорила Саизель. - Я не скажу, кто она, и не назову её настоящего имени. Обращайтесь к ней: Эйра. Она иноверка, иностранка, и впервые в Ракшаде. Отнеситесь к ней с уважением, как отнеслись бы к своей госпоже.
        Малика выпрямила спину: если девицы не так глупы, то должны сообразить, кто рядом с ними - Саизель сказала достаточно.
        - Специально для неё повторю старую историю, - вновь промолвила жрица. - Много лет назад хазир со своим сыном выбирали в гарем наложниц. Осмотрев девушек, они заскучали. И хозяин дома услады глаз предложил гостям насладиться танцем неприкосновенной танцовщицы. В то время философия красоты женского тела только зарождалась. Хазир согласился, и Джурия вошла в комнату…
        При этих словах Саизель двинулась танцующей поступью к центру зала, призывно покачивая бёдрами.
        - Джурия танцевала так, будто под её ногами была раскалённая пустыня, а над головой пылало солнце, - говорила жрица, сопровождая слова движениями, и даже каждый палец на руках исполнял свою роль. - Джурия упивалась их жаром, впитывала его в себя и выплёскивала своё наслаждение, говоря с мужчинами на языке тела. Сердце старого хазира не выдержало. Джурия упала перед наследником на колени и провозгласила его новым хазиром.
        Малика подавила смешок. Сказка, однако танцевальные па Саизель вызвали в душе приятное волнение.
        - Джурия стала женой хазира, но долгое время отказывала ему, - продолжила жрица. - Она доставляла ему наслаждение без прикосновений. И лишь необходимость зачать наследника вынудила её возлечь с супругом.
        Малика покачала головой: а что она говорила Иштару? Не Ракшада придумала наложниц, а Джурия. Старый хазир и его сын увидели её танец не в доме услады глаз, а на каком-то представлении. Почему нет? Сейчас об этом можно только гадать, истинная история запечатана мужчинами.
        Кинув взгляд на дымящие чаны, Малика стиснула кулаки и вонзила ногти в ладони, чтобы не погрузиться в ставший уже привычным плотский сон.
        - Начнём с походки, - произнесла Саизель.
        Девушки поднялись, Малика передвинулась к стене.
        Служительницы пошли по кругу - все как на подбор: длинноногие, с красивой грудью, тонкими талиями, стройными бёдрами. Их фигуры сильно уступали фигуре Джурии. Скульптор, создавая памятник шабире, явно перестарался. Или она на самом деле была недосягаемым эталоном женской красоты?
        Не обращая внимания на Малику, Саизель выкрикивала:
        - Не выпячивайте попу! Плечи! Следите за головой! Не задирайте подбородок! Представьте, что под ногами раскалённые угли. Можно обмануть словами, но язык тела выдаст ваши чувства. Тело никогда не лжёт. Если ваше воображение отказывается работать - вон из храма!
        Наблюдая за служительницами, Малика с горечью думала, что художники и поэты никогда не воспоют их красоту в своих творениях. Девушки угаснут здесь, оттачивая движения и жесты перед зеркалами и танцуя ради удовлетворения похоти мужчин.
        - Попробуй пройтись, как они, - предложила Саизель.
        Малика обмотала шею концами чаруш и присоединилась к девушкам.
        Жизнь превратилась в сказочное сновидение. Граница между днём и ночью стёрлась. Малика с жадностью вдыхала ароматы благовоний, радуясь, что от них исчезают мысли и тают воспоминания. Не стесняясь своей фигуры, которая, по её мнению, была далека от совершенства, она с упоением танцевала, прислушиваясь не к словам жрицы, а к собственным чувствам.
        Несмотря на каждодневные занятия танцами и гимнастикой, Малика поправилась. Её грудь округлилась и потяжелела, а кожа напоминала переливающийся шёлк. Растянувшись в парильне на горячей каменной полке, Малика блаженствовала. В массажной комнате с удовольствием отдавалась в тёплые руки жриц. В молебственной комнате сидела, закрыв глаза и представляя себя беззаботной песчинкой, затерявшейся в пустыне… Время перестало существовать.
        Саизель принесла Малике полупрозрачное платье, расшитое алым бисером:
        - Пора тебе исполнить танец Джурии.
        - Я не хочу танцевать, как Джурия, - возразила Малика. - Это будет мой танец.
        Надела платье и чаруш, застегнула зажим, посмотрелась в зеркало - и не узнала себя. Женщина в зеркале была выше ростом и с более выразительными формами. Эта женщина не сомневалась в своей красоте и держала голову, как покорительница многих мужских сердец. Нет, это не Малика. Малика мечтает лишь об одном сердце. Этот человек далеко, он никогда не узнает, как сильно она его любит, но сегодня он будет незримо вести её в танце.
        Саизель проводила Малику в опустевший храм. Дала знак музыкантшам на балконе.
        - Нет, - вновь воспротивилась Малика. - У меня своя музыка.
        Стоя в центре зала и глядя на серебряную роспись стен, она стремительно погружалась в другую реальность, в мир, сотканный из её желаний. Она была не в храме - во вселенной грёз.
        Зашумел ветер, плеснула невидимая волна, зашуршал песок. В слюдяном блеске луны закружились алые бабочки. Сердце замерло в ожидании звука его шагов. А вот и он…
        - Тебе не нужно соблазнять мужчину, который уже давно желает тебя.
        Не сводя с Адэра глаз, Малика медленно пошла ему навстречу:
        - Потанцуем?
        - Я хочу не танцевать с тобой, а заниматься любовью.
        Малика повернулась к нему спиной, закинула руки назад и обняла его за шею:
        - Как?
        Адэр обхватил её за талию и, прижав к себе, тазом сделал движение вперёд:
        - Не так…
        Изогнувшись, Малика запрокинула голову:
        - Как?
        Адэр развернул её к себе лицом:
        - Рассудок твердит: «Нельзя». Сердце кричит: «Можно…»
        Расстегнул зажим. Обруч скользнул по её груди и упал, взметнув веер песчинок. Бережно снял с её головы чаруш - так открывают сосуд, наполненный бесценным напитком.
        - Души моей смятенье… - Провёл кончиками пальцев по её щеке. - Испить тебя по капле…
        Коснулся губами уголка губ Малики. Поцеловал другой уголок и, обхватив её подбородок ладонью, заставил приоткрыть рот:
        - Сорвать твоё дыхание… Большими глотками, взахлёб. - И припал к её губам.
        Малика застонала. В чувства словно вплелась яркая лента. Кровь полилась по жилам потоками лавы. Внизу живота появилась боль: сладостная, тянущая к земле. Впустить в себя, слиться, впитать…
        Адэр запустил пальцы ей в волосы. Придерживая рукой за талию, положил на землю. Навис над Маликой, всматриваясь в лицо:
        - Хочу сшить себя заново…
        Стиснул платье на её плечах, потянул в разные стороны. Бисер взметнул в небо, смешался с бабочками. Ткань податливо лопнула и соскользнула с тела. К груди прикоснулись горячие ладони. Съехали на живот, переместились ещё ниже… Требовательно развели бёдра. Малика выгнулась дугой.
        - Хочу умереть и воскреснуть с тобой… - Адэр склонился над ней, как склоняются к букету цветов, чтобы вдохнуть его аромат. - Мой сон сбывается.
        Перед её глазами на кожаном шнурке качался изумрудный ключ.
        - Где вы его взяли? - Надсадно дыша, Малика схватила ключ. - Вы рылись в моём шкафу? Кто вам разрешил?
        Разжала кулак. Ключ исчез… Подняла взгляд и выдохнула со всхлипом:
        - Иштар?..
        Он резко отпрянул:
        - Собирайся. Мы возвращаемся во дворец.
        Шатаясь, едва не падая, она встала на ноги и посмотрела на Иштара; он сидел на полу, прикрывая глаза ладонью.
        - Ничего не было.
        Он сгрёб с пола плащ и швырнул в Малику:
        - Потому что я не захотел.
        Она накинула плащ на плечи и, покачиваясь, побрела в купальню. Смыть с себя всё… Закрылась в душевой кабинке и расплакалась: мир желаний насмеялся над ней.
        За время, проведённое в дороге, боль не утихла, а на подъезде к Кеишрабу и вовсе стала нестерпимой. Малика слушала дыхание Иштара и сгорала от стыда. Закусив нижнюю губу, не сдержала стон.
        Иштар, сидя на другом конце сиденья, посмотрел искоса:
        - Опять галлюцинации?
        - Отвези меня к Хёску.
        - Зачем?
        - Отвези! - повторила Малика, едва не сорвавшись на крик.
        Иштар дал знак водителю и отвернулся.
        На улицах города хозяйничал ветер. На крышах домов бешено вертелись флюгеры, сопровождая вращение скрипом и скрежетом. В пыльном воздухе здания и заборы казались зыбкими. Редкие прохожие шли согнувшись, натягивая на лоб клетчатые платки и прикрывая тканью нижнюю часть лица. Лошади под всадниками всхрапывали и пригибали головы.
        Автомобиль, покачиваясь под порывами ветра, проехал по площади и затормозил перед храмом.
        - Меня не ждите, - сказала Малика и выбралась из салона.
        Ветер приподнял подол платья, прошёлся песком по ногам как наждаком. Двое служителей, замотанных в накидки с головы до пят, с трудом распахнули двери храма и подпёрли их плечами. Не успела Малика перешагнуть порог, как перед ней возник Хёск.
        - Шабира? Что случилось? - спросил он и посмотрел ей за спину.
        Малика ступила в зал, отряхнула платье и чаруш от пыли и песка:
        - Отведи меня в жилую комнату, я заночую в храме.
        Продолжая смотреть на автомобиль Иштара, Хёск попятился:
        - Ты перепутала храм с гостиницей?
        - Тогда я лягу у двери. Снаружи. И пусть вся страна знает, что верховный жрец отнёсся к шабире, как к бездомной собаке.
        Хлопнули двери. Зал погрузился в тишину, нарушаемую шагами хозяина и гостьи.
        Малика покосилась на чаны, дымящие в глубине помещения:
        - Вели принести мне апельсин и нож.
        - Зачем?
        - Хочу есть.
        Хёск провёл Малику в скудно обставленную комнату. Служитель поставил на столик блюдо и удалился. Малика взяла стилет.
        - Осторожно, он очень острый, - предупредил Хёск и уселся на кушетку. - Рассказывай, зачем пожаловала.
        Малика разрезала апельсин и под пристальным взглядом жреца, выдавила сок на пол, надеясь перебить одуряющий запах тлеющего порошка.
        - Теперь отойди к двери.
        Хёск нахмурился:
        - Мне уйти?
        Малика сорвалась на крик:
        - К двери, урод!
        Стиснув зубы, Хёск поднялся и отошёл к порогу.
        Малика забилась в угол. Подтянув колени к груди, приставила к горлу остриё клинка: единственный способ ухватиться за ускользающую реальность.
        - Чем ты меня отравил?
        Хёск изменился в лице:
        - С чего ты взяла?
        - Я перережу себе горло.
        Хёск протянул руку:
        - Отдай нож.
        - Ещё секунда…
        - Это было лекарство, - протараторил Хёск. - Я нашёл в архиве свидетельства очевидцев. Этот жрец действительно сошёл с ума. У тебя похожие симптомы. Я лечил тебя, а не травил.
        - Иштар знал?
        - Я действовал по его приказу.
        - Бог мой… - пробормотала Малика, чувствуя, как рушится внутренняя опора.
        - Мы думали о твоём психическом здоровье.
        - Почему мне ничего не сказали?
        - Ты пытаешься что-то изменить и не понимаешь, что нельзя вмешиваться в божий промысел. Нас волнует будущее Ракшады, а ты думаешь только о себе.
        Малика подняла голову:
        - Ошибаешься. Вот как я думаю о себе. - И резким движением сделала глубокий продольный надрез на запястье. В голове тотчас прояснилось.
        Хёск вытаращил глаза:
        - Эльямин…
        Малика ещё крепче сжала рукоятку стилета и вновь приставила клинок к горлу:
        - Чем ты меня травил?
        - В лекарство входит компонент, который вызывает половое влечение. Совсем чуть-чуть.
        - Хотел превратить меня в шлюху?
        - Позволь мне остановить кровь, - произнёс Хёск и сделал шаг.
        Малика нанесла на запястье ещё один порез:
        - Назад!
        Хёск попятился:
        - Хорошо, хорошо. - Крикнул в коридор: - Позовите хазира!
        Малика судорожно глотнула. Иштар будет обходить зал по периметру, читая молитвы, а значит, у неё есть время.
        - Куда ты его добавлял?
        - В питьё и еду
        - И дал его Саизель…
        - Я не подумал. Этот компонент входит в их благовония и масло для массажа. Видимо, произошло перенасыщение…
        - Ты всё продумал.
        Вытянув руки, Хёск сделал шаг вперёд:
        - Отдай мне нож.
        Малика вновь полоснула себя по запястью.
        - Ты уничтожишь нас! - заорал Хёск.
        - От меня мёртвой больше пользы.
        - Эльямин!
        - Неси лекарство от своих лекарств.
        - Мне надо время, чтобы его сделать. Ты истечёшь кровью.
        Малика сжала рукоятку стилета коленями, опустила горло на остриё:
        - Я долго не продержусь. Моя судьба в твоих руках, верховный жрец.
        Хёск выскочил из комнаты. В коридоре прозвучали торопливые удаляющиеся шаги. Малика подползла к боковой двери. Приложив к наружной стороне окровавленную ладонь, запечатала вход, вползла в ванную и закрыла дверь.
        - Эльямин, - послышался голос Иштара. - Впусти меня.
        - Сюда войдёт только Хёск.
        - Ты решила причинить мне боль?
        - Нет, Иштар. Я хочу унять боль. Уходи.
        Хёск не заставил себя ждать. Постучал в дверь, сказал, что всё принёс. Малика посмотрел на лужицу крови, растёкшуюся на кафеле. Ногой толкнула створку:
        - Только ты.
        Переступив порог, Хёск положил ей на колени серебряную фляжку:
        - По глотку четыре раза в день. - Присел на корточки и начал стягивать изрезанное запястье бинтами. - Я не боюсь смерти, но дай мне время закончить начатые дела.
        Малика сделала глоток из фляжки:
        - Ты собрался умирать?
        - Иштар знал, что я даю тебе лекарство, но не знал, какое. Ты права, Эльямин. Я посягнул на честь и достоинство шабиры. Я готов принять смерть.
        Малика посмотрела на забинтованную руку:
        - Вон!
        - Тебе надо во дворец. Так хочет хазир.
        - Пошёл вон!
        Хёск подчинился. Малика размазала рукой лужицу крови на полу, подползла к приоткрытой двери и оставила на внешней стороне новый отпечаток ладони.
        Глава 24
        Глядя в зеркало, Адэр поправил на шее кожаный шнурок, ладонью прижал к груди изумрудный ключ. Удивительную вещицу он нашёл в кармане своего пиджака. Пиджак каким-то образом оказался в старой дорожной сумке, а сумка стояла в шкафу Эйры. Адэр никогда не рылся в её вещах, но служанка открыла шифоньер, чтобы проветрить одежду, и забыла закрыть его на ночь. В это время Адэр находился в замке; он всегда ночевал в комнате Эйры. Прихватив документы, улёгся на кровать и заметил в углу шифоньера - под платьями и плащами - потёртый саквояж. Решив избавиться от старья, вытащил сумку.
        Обнаружив драгоценную вещицу, Адэр сразу определил ей надёжное место для хранения: собственную шею. И за два месяца так привык к ключу, что задумал сделать его копию; оригинал придётся вернуть хозяйке. Однако ювелирные конторы пока молчали. Найти изумруд такого же цвета - сочетание зелёного и жёлтого - оказалось непросто.
        Адэр подошёл к окну. Глядя на море, застегнул рубашку. Сегодня он видит этот пейзаж в последний раз. Взял со спинки стула пиджак и направился в зал Совета, зная, что завтра коридоры и залы опустеют, через месяц паутина затянет углы, а пол покроется слоем пыли, и уже ничья рука не распахнёт окна, чтобы впустить солёный ветер в старинный замок дворцового комплекса Зервана.
        Советники поднялись с кресел. Адэр жестом попросил их сесть, но сам остался стоять во главе стола. Подождал, пока Парень уляжется возле холодного камина и перестанет ворчать на сквозняк в дымоходе.
        Весеннее солнце щедро освещало зал, выгоняя из него воспоминания о серых днях и промозглых вечерах, удаляя запахи отсыревших досок и холодных стен. Но это только сейчас. Скоро здесь будут витать запахи пыльных чехлов на мебели и осыпающегося с дверей лака. Замок погрузится в долгий сон, так и не успев насладиться бодрствованием.
        - Господа советники! - проговорил Адэр, окинув взглядом лица коллег. - Хочу сделать несколько объявлений. Первое: с завтрашнего дня моей постоянной и единственной резиденцией станет прежний замок.
        Мужи недовольно покряхтели: за окнами будет видна пустошь, на зубах заскрипит песок, и всем вновь придётся ютиться на одном этаже.
        - Замок и его окрестности получают название «Мадрабu». В переводе с языка климов означает «цветущий сад».
        - Замок - понятно, - подал голос Юстин Ассиз, советник по вопросам правосудия. - Возле него действительно есть замечательный сад. Но окрестности… Не слишком ли помпезно?
        Адэр кивнул секретарю. Проворно выскочив из-за конторки, Гюст раздал советникам сложенные листы. Поглядывая на Адэра, мужи развернули их и уставились на карты. Обозначения и расшифровка знаков давали полную характеристику почв.
        - По моему приказу климы уже начали посадку можжевеловых и кипарисовых рощ. Эти участки закрашены зелёным цветом. Красными точками обозначены места будущих водозаборных станций. Их строительство начнётся… - Адэр посмотрел на Анатана.
        - Через две недели, мой правитель. Надеюсь, к этому времени земля немного подсохнет.
        - Откуда у нас такие деньги? - поинтересовался советник по социальным вопросам.
        - Бог помог, - подал голос советник по финансовым вопросам Мави Безбур, прикрывая ладонью улыбку.
        - А мне он может помочь? - спросил Ярис Ларе, советник по вопросам медицины.
        - Вы постоянно забегаете вперёд, - заметил Орэс Лаел, старший советник. - Двадцать семь храмов попросили у нас разрешения на строительство школ и больниц для бедняков. Конфессия олард желает возродить государственный университет. Конфессия ирвин хочет взять под опеку ряд детских домов. Конфессия ахаби планирует открыть на берегу моря детский спортивный лагерь.
        Советники зашумели.
        - У них весенний авитаминоз? - выкрикнул кто-то со смехом.
        Орэс взмахнул рукой:
        - Это тема следующего заседания Совета. Сейчас говорит правитель.
        Мужи умолкли.
        - Синим цветом отмечены участки, где в скором времени появятся пруды, - произнёс Адэр. - Чёрные линии - дороги. Теперь второе: на следующей неделе я выставлю эти земли на торги.
        Поднялся шум. Орэс застучал кулаком по столу:
        - Говорит правитель!
        - Особняки, построенные на этой земле, не будут ни арестованы, ни отданы в залог, - продолжил Адэр в гробовой тишине. - Что бы ни случилось с их хозяевами, кредиторы не смогут забрать дома за долги. С правом собственности - пожизненным и передаваемым по наследству - хозяева земель избавят себя, своих детей и внуков от многих проблем. Конечно, я выдвину к владельцам земель ряд требований, выполнить которые не так уж трудно.
        - Например? - спросил Юстин Ассиз, придвинув к себе карту.
        - Озеленение всей территории.
        - Не все земли для этого пригодны.
        - У нас есть удивительный народ - климы. Вы забыли?
        - Какие ещё требования? - поинтересовался Мави Безбур, водя пальцем по карте.
        - Архитектура зданий, наличие фонтанов. Об этом поговорим в следующий раз, - сказал Адэр и сложил карту. - Третье. Я начинаю формирование двора.
        Советники уставились на него с озадаченным видом.
        - Да. У меня будут придворные, вы входите в их круг. Четвёртое. Отныне дворяне могут жениться лишь с моего одобрения. Тех, кто ослушается, я лишу титула и дворянского звания. - Адэр развёл руками. - Так поступают все короли.
        Вечером правительственный кортеж покинул Лайдару.
        Вскоре Адэр уже ходил по старому замку, давая Муну распоряжения:
        - Пустующее крыло привести в порядок. И выбросьте этот ковёр. Замените кресла советников стульями. Только король может сидеть в кресле рядом с королём. В моем кабинете тоже уберите все кресла, кроме моего. Сколько лет этим занавесям? Срочно заменить. В этой стене пробейте выход к павильону для летнего купания. Его строительство начнётся завтра.
        Через две недели в зале Совета собрались молодые дворяне. В ожидании правителя они тихо переговаривались, не ведая, зачем он их пригласил.
        Адэр вошёл в сопровождении неизменного спутника - чёрного зверя. Указав Парню на квадрат солнечного света возле окна, сел в кресло и жестом приказал гостям занять места за круглым столом. По паркету стукнули ножки стульев, скрипнули мягкие спинки и сиденья. Дворяне обратили на правителя взгляды и приготовились внимать его словам.
        - Я принял решение сформировать двор, - сказал Адэр. - Вы имеете возможность стать моими придворными. Хочу сразу предупредить: мой двор будет разительно отличаться от дворов других правителей. Меня не надо одевать утром и раздевать перед сном. Не надо носить за мной корзины с фруктами и бутылки с вином. Меня не надо обмахивать веерами и развлекать разговорами. Мои придворные будут озабочены только процветанием страны.
        Гюст положил перед правителем стопку картонных карточек.
        - Вы сами выберете, какие обязанности будете выполнять. - Адэр взял верхнюю карточку. - Покровителю танцев вменяется развитие таких направлений, как народные танцы, бальные танцы, балет. Можете внести свои предложения. К слову, всем покровителям разрешаю подобрать себе десятерых помощников, которые с моего одобрения войдут в мой двор. Выбирайте их тщательно и скрупулезно. Надеюсь, вы меня понимаете?
        Раскрасневшиеся дворяне и дворянки кивнули.
        Адэр взял из стопки следующую карточку:
        - Покровителю изобразительного искусства вменяется развитие таких направлений, как живопись, графика, скульптура. Покровители музыки, театрального искусства, литературы, этикета, - говорил он, перебирая карточки. - Покровитель праздников. Я хочу, чтобы народ вспомнил, что такое веселье. Далее, покровители архитектуры, фотоискусства.
        Придавил карточки ладонью:
        - Я оставляю это на столе, а вы сами решите, чем займётесь. Если кто-то откажется - второго шанса не дам. Ваша главная задача - поиск талантов. Мне нужны музыкальные классы и художественные студии, мне нужны певцы и танцоры, скульпторы и архитекторы из народа, мне нужны одарённые дети бедняков, которым государство оплатит учёбу в высших учебных заведениях. И если таковых не найдётся, я буду знать, кого винить.
        Щёлкнув пальцами, Адэр подозвал зверя и покинул зал Совета.
        Сезон штормов пронёсся мимо Малики. В храме Джурии она провела больше месяца, упиваясь сказочным сном, который не могли потревожить ни шквальный ветер, ни тучи песка, ни яростные грозы. Затем последовала вотчина Хёска, где первую неделю Малика приходила в чувство, а вторую неделю изводила себя безжалостными мыслями. Как она могла так упасть? Почему раньше не догадалась, что к её полубезумному состоянию приложил руку верховный жрец? Душа была избита, изранена, разорвана - не соберёшь, не склеишь.
        В передней комнате, куда имели доступ служители храма и Хёск, на столе всегда лежала чистая одежда, стояли блюда с яствами. Малика покидала свои покои либо на рассвете, либо глубокой ночью, чтобы ни с кем не столкнуться. Ела, не ощущая вкуса еды. Пила, не понимая, что она пьёт.
        Однажды Малика обнаружила на столе золотой браслет с подвесками в виде квадратных спиралей. Такой же браслет она потеряла возле захороненной в песках крепости. Кто его принёс? Иштар? Зачем?.. Малика не взяла украшение, оно так и продолжало тоскливо лежать на краю стола, напоминая о тихих днях. Прошлые тревоги на фоне нынешних переживаний казались выдуманными, смешными.
        Этой ночью Малика не сомкнула глаз. Проворочалась в постели до рассвета и поднялась с чугунной головой. Окатилась холодной водой, надеясь вернуть себе бодрость и, накинув платье, вышла в переднюю комнату.
        За столом сидел Иштар, перебирая пальцами спирали на браслете:
        - Его нашли хранители святого пути. На месте нашей стоянки.
        - Можешь забрать. Мне он не нужен.
        - Садись.
        Малика опустилась на стул и сложила руки на коленях:
        - Зачем ты пришёл?
        - Сегодня у нас с Хёском тяжёлый день.
        - Что-то случилось?
        - Меня мучает один вопрос. Ответишь честно?
        - Спрашивай.
        - С кем ты танцевала?
        - В храме Джурии была не я.
        - Была ты, но только не со мной. Ты говорила на слоте, Эльямин. И обращалась ко мне на «вы». Это Адэр?
        Малика устремила взгляд на Иштара. Бездушное каменное изваяние…
        - Не твоё дело.
        - Ты унизила меня.
        - Это ты меня унизил и растоптал.
        Иштар сжал браслет в кулаке:
        - Даже сейчас ты сидишь так, словно каждый камень в стенах, каждая доска на полу принадлежат тебе. Словно воздух и небо за окном - твоя собственность. Ты смотришь на меня, как на существо низшей породы.
        - Хёск и тебя чем-то опоил?
        - Там, в храме, я возбудился, глядя на тебя. А ты возбудилась, всего лишь думая о нём. Меня ещё никто так не унижал.
        - Скажи спасибо Хёску.
        - Я говорил тебе слова, которые никогда не произносил и уже никому не скажу, а ты надо мной насмеялась.
        Малика хлопнула ладонью по столу:
        - Иштар! Не я, а ты погрузился в мир иллюзий. Я предлагала тебе дружбу, а ты пропускал мои слова мимо ушей. Я могу быть только другом - не любовницей, не женой и не кубарой. Когда же ты поймёшь это?
        Иштар с невозмутимым видом опустил браслет на стол, выложил подвески по кругу:
        - Во время одной из поездок в Партикурам мне пришлось остановиться на ночлег в трактире. Я не мог уснуть: постель воняла, воздух вонял, окно не открывалось. Я спустился в общий зал и подсел к столу, за которым уже сидел мужик с сыном. Им не хватило денег на комнату, и они коротали ночь за беседой. Отец поучал сына: «Если будешь работать на конюшне - найдёшь друзей-конюхов. Будешь работать в саду - найдёшь друзей-садовников. А если пойдёшь в моряки - друзья у тебя будут в каждой стране». Я промолчал. У человека может быть только один друг. Сегодня я его казню.
        Малика опешила:
        - Хёска?
        - Когда-то ты сказала, что в тебе просыпается тёмная сторона, способная уничтожить мир. Я помню, как корчился от боли, лёжа рядом с тобой на полу в ванной. Слышал, как трещит замок. Слышал звон стекла. Это было в Лайдаре. Потом был ураган в день рождения Адэра. Я хорошо его помню. В моей комнате под напором ветра выгнулась металлическая решётка на окне. Я много раз был в Порубежье, но никогда не видел такого. Не понимал, что происходит, пока ты не объяснила, что боль, которую ты выпускаешь из себя, и есть твоя тёмная сторона. Но даже тогда я сомневался.
        - Всё, о чём говорят женщины, - домыслы. Твои слова.
        - Над Святой Спиралью никогда не шли дожди, там не осыпались барханы и не рушились крепостные стены. Это сотворила ты. Я представил, что будет, когда твоё чёрное «я» возьмёт верх, и приказал Хёску сделать так, чтобы ты радовалась жизни, а не искала в ней изъяны. И за это я его казню.
        Малика схватилась за край стола:
        - Со мной всё в порядке. Зачем его убивать?
        Иштар скривил губы:
        - Как же ты глупа, женщина. Я казню Хёска не из-за тебя, хотя приговор звучит: «За совершение действий, причинивших вред здоровью шабиры». Я накажу его за своё унижение. А ты… Я больше не хочу тебя видеть. - Он тяжело поднялся. - Тебе сообщат, когда корабль будет готов к отплытию. - И вышел из комнаты.
        Малика кинулась в полутёмный коридор:
        - Иштар!
        Но он уже исчез за поворотом.
        Малика вбежала в главный зал и замерла: почему так светло? Раздался треск, сверху посыпались стёкла. Купол не выдержал шквального ветра… От слепящего света стало больно глазам, в голове разлился кипяток. Малика повалилась на пол и, обхватив голову руками, закричала. Рядом глухо стукнуло, словно сверху сбросили мешок с солью. Малика открыла глаза: вместо мешка на полу лежало окровавленное тело. На четвереньках поползла к бедняге. Осколки купола впились в колени. Взвыв, Малика перекатилась на спину и увидела, как прямо на неё летит часть потолочного карниза. Она смотрела с ужасом на глыбу, понимая, что не успеет отползти.
        Раздался грохот, в воздух взметнулась волна пыли. Малика не смогла сделать вздох от нестерпимой боли: придавило ноги. В глаза сыпался песок. Рядом слышались чьи-то стоны. Вдруг тело воспарило над землёй. Вот и всё…
        - Эльямин…
        Малика подняла веки. Темно. Трещат доски. Раздаются щелчки хлыста. И жарко. Невыносимо жарко. Она в аду?
        Сквозь мутное марево проступила ветвь с шестью листьями. Татуировка на виске Иштара… Под спиной Малики прогнулась перина, затылок погрузился в подушку.
        - Где Хёск? - спросила Малика, видя только струйку пота, сбегающую по гибкой ветке. - Хёск жив?
        - Его сейчас приведут.
        - Мои ноги. Я их не чувствую.
        Прикосновения горячих ладоней к ногам вызвали волну колких мурашек.
        - Господи… - выдохнула Малика. - Как же я испугалась…
        - Что с тобой происходит? - прозвучал голос Иштара.
        - Купол рухнул.
        - Купол на месте.
        - А люди? Они стонали.
        - В зале были только ты и я.
        - Вернулись видения…
        Хёск и Иштар долго беседовали возле окна. Малика, закутавшись в плед, смотрела в потолок. В голове билась назойливая мысль: она в капкане.
        Потерев подбородок, Хёск присел на краешек кровати:
        - Придётся пить лекарство, Эльямин. Время от времени я буду менять компоненты, чтобы избежать привыкания и побочных эффектов.
        - Всю жизнь? - прошептала она.
        - Этого я не знаю.
        - Я перестану быть собой.
        - Но это лучше, чем впускать в себя чужую память. Ты же не видишь ничего хорошего. Представь, что будет с тобой через месяц.
        Малика перевела взгляд на переплетение фиолетовых символов и линий на лбу жреца:
        - У меня нет выбора?
        - Боюсь, что нет. Ты права: я жрец не от Бога, я обычный человек. Мои знания и умения далеки от совершенства. Я могу облегчить тебе жизнь, но не могу закрыть двери, которые открыл перед тобой истинный жрец.
        Малика свесилась с кровати и пальцем нарисовала на полу арочные двери. Прежде чем их закрыть, из них надо выйти. И это не двери, а Врата Сокровенного.
        - Мне нужна ночь Молчания.
        - Такая ночь бывает только перед коронацией, - сказал Хёск.
        - Придумай что-нибудь. Мне нужна ночь Молчания и лестница с Вратами Сокровенного. Пусть из дворца принесут одежду, в которой я была на коронации. Тот же зажим и те же туфли.
        Вечером Иштар принёс Малике одежду.
        - Лестница готова? - спросила она, раскладывая платье на кушетке.
        - Не так быстро. Потребуется несколько дней, - ответил Иштар и направился к выходу.
        - Побудь со мной, - попросила Малика и села на подоконник.
        Подойдя к ней, Иштар устремил взгляд в непрозрачное окно:
        - В этой комнате ты ничего не чувствуешь?
        - Нет. Чистая комната, без тёмного прошлого. - Малика подышала на стекло и нарисовала пальцем квадратную спираль. - Давно дружишь с Хёском?
        - Мы оказались с ним в одном воинском подразделении. Он учился на военного врача, а я был простым воином. После несчастного случая я потерял дар речи, и Хёск заботился обо мне. Как-то в подразделение приехал Шотююн, брат моего прадеда. Он набирал себе учеников. Меня ему даже не показали. Немой лоцман… - Иштар хмыкнул. - Хёск пошёл к Шотююну и уговорил его взять меня. Не знаю, как ему это удалось. Он до сих пор считает, что меня вылечило море, но я-то знаю: меня вылечил друг.
        - Ты говорил, что стал учеником Шотююна, когда тебе исполнилось четыре года.
        - Всё верно. Я получил травму, когда мне было два, и не разговаривал до семи лет.
        - Тебе было всего два года…
        Иштар кивнул.
        - А Хёску?
        - Десять.
        Малика ладонью стёрла рисунок со стекла:
        - Я прощаю его.
        - Я уже вынес приговор. Казнь отложили на несколько дней.
        - Я могу запечатывать не только двери. Я могу запечатать твой приговор. Верно?
        Иштар перевёл взгляд на Малику:
        - Верно. Но так делать нельзя. О противоборстве хазира и шабиры никто не должен знать. Открытая конфронтация опасна и чревата неприятными последствиями.
        - Я прощаю Хёска, а тебя - нет. Ты не умеешь дружить, Иштар. Вместо того чтобы заступиться за друга, ты взвалил на него свою вину. Я покину Ракшаду с первым же кораблём и увезу с собой Галисию. Ты поступил с ней не по-мужски. Ты был обязан с ней встретиться и объяснить, почему передумал жениться, но этого не сделал.
        - Ты в Ракшаде. Здесь мужчины не разговаривают с женщинами.
        Малика улыбнулась:
        - Я отвечу на твой вопрос. Да, я танцевала с Адэром. Я люблю его, Иштар. Люблю его так, как не способна любить ни одна женщина на свете. Я прощаю ему всё и принимаю его таким, какой он есть. Его поступки, его слабости разрывают моё сердце, но я продолжаю его любить. Я так люблю его, Иштар, что каждый день, каждый час я расплёскиваю свою жизнь, как воду из чаши, смотрю на донышко, понимаю, что скоро конец, и жалею, что у меня нет второй жизни, чтобы отдать ему.
        - А он тебя любит?
        - Любит.
        - И поэтому отпустил?
        - Он выжигает свою любовь другими женщинами, временем и расстоянием. Даже в этом я его понимаю. Мы не признавались друг другу в чувствах и не давали друг другу обещаний. Мы разыгрывали спектакль. Наши роли помогали нам жить и не позволяли появиться призрачной надежде. Когда я вернусь, мы вновь наденем маски, но наш свет станет ярче, наши чувства станут жарче. Ты не знаешь, что такое любовь, и не знаешь, что такое дружба. И мне грустно, что я в тебе ошиблась. - Малика спрыгнула с подоконника и скрылась в смежной комнате.
        Через три дня Хёск сообщил, что лестница готова и Кеишраб замолкнет на всю ночь. Облачившись в фиолетовое платье, Малика надела непрозрачную чаруш, застегнула на шее зажим и перед рассветом вошла в тёмный зал. За стенами гудел ветер, стеклянный купол покрылся слоем пыли и песка, но Малика этого не видела, как не видела возле входной двери двух воинов.
        Хёск взял её за руку и провёл к лестнице. Малика встала к ней спиной. Нащупывая ногами ступени, начала подниматься. Она хотела повторить все действия задом наперёд, надеясь, что это поможет избавиться от видений.
        Сейчас в ушах раздавались щелчки плёток, ругань надсмотрщиков, крики рабов. По напольным плитам скрипели деревянные переносные лестницы. Вверху грохотало. Вспышки молний озаряли зал. Малика знала, что всё это происходило в далёком прошлом, которое слилось с её настоящим.
        Она поднималась по лестнице, как когда-то спускалась после возложения тиары, и проговаривала на каждой ступени: «Всё, что дал мне - возвращаю».
        Ступив на последнюю площадку, вошла спиной вперёд во Врата Сокровенного и натолкнулась на трон. Теперь разворот и обратно. Главное, не оступиться на краю площадки.
        Ещё один разворот - лицом к залу. Теперь снять зажим, положить на пол справа от себя, теперь надеть его, и очередной разворот - спиной к лестнице.
        Малика осторожно спускалась, вновь проговаривая на каждой ступени: «Всё, что дал мне - возвращаю. Всё, что дал мне - возвращаю».
        Тяжелее всего приходилось на лестничных площадках: Малика не знала, сколько необходимо сделать шагов до края, и передвигалась маленьким шажками.
        Слуховые галлюцинации истончались, шум дождя затихал - вместо него появились завывание ветра и шуршание песка на стеклянном куполе.
        Ступив на пол, Малика уселась на пятки. Сто семьдесят ступеней туда, сто семьдесят ступеней обратно - и всё это вперёд спиной. Сложный путь забрал все силы.
        - Ну что? - спросил Хёск, склонившись над ней.
        - Ещё не знаю. - Отдышавшись, Малика упёрлась руками в пол и поднялась. - Пойду переоденусь. Отведёшь меня во дворец?
        - Мне нельзя.
        - Кто так решил?
        - Я под арестом.
        - Кто может запретить шабире взять тебя в провожатые?
        - Никто. Не хочешь дождаться утра?
        - Мне не терпится проверить: получилось или нет, - ответила Малика и, сделав шаг, протянула руку Хёску. - Проводи меня в комнату. В этой чаруш ни черта не видно.
        Хёск легонько сжал её пальцы и повёл через зал.
        - Ты женат?
        - Я вдовец.
        - Сочувствую, - проговорила Малика и вошла вслед за Хёском в потайную дверь. - Дети есть?
        - Два сына и дочь, - ответил жрец, ведя её по коридору.
        - Сыновья в армии?
        - Да. Одному двенадцать, второму восемь.
        - А дочь?
        Рука Хёска напряглась.
        - Она уже взрослая.
        - Замужем?
        - Нет.
        - Кубара?
        - Она инвалид детства, - нехотя промолвил Хёск.
        - Познакомишь нас?
        Рука Хёска похолодела.
        - Она инвалид, - повторил жрец. - Не встаёт с постели.
        - Когда ты видел её последний раз?
        - Вчера.
        - Значит, ты её навещаешь?
        - Да, - еле слышно сказал Хёск.
        Малика вошла в комнату. Опустившись на кушетку, оттянула на груди платье. Или ткань села после стирки, или грудь на самом деле увеличилась.
        - Что за несчастный случай произошёл с Иштаром?
        Хёск посмотрел настороженно:
        - Несчастный?
        - Когда ему было два года.
        - Старший брат хлестнул ему по лицу мокрой тряпкой. Кто тебе сказал, что это был несчастный случай? Это просто случай.
        - В это время он был в армии, - напомнила Малика.
        - Его старший брат был наследником престола, и курировал воинские подразделения, где проходили службу младшие братья.
        - От испуга Иштар перестал разговаривать?
        - От неожиданности. Иштар никогда ничего не боялся. - Хёск нахмурился. - Нам не стоит продолжать разговор на эту тему.
        - Последний вопрос. Таких «простых случаев» жестокости старших братьев было много?
        - Это не жестокость.
        - А что?
        - Школа мужества. - Хёск открыл дверь. - Я подожду в коридоре.
        Малика упёрлась локтями в колени, опустила голову. Откуда у Иштара могут появиться человеческие чувства, если он проходил школу жизни под присмотром таких братьев?
        Глава 25
        Ветер чуть не сбил Малику с ног, заставил её метнуться к изваянию тигра и прижаться к каменной лапе. Над плитами закручивались воронки из песка. Жёлтая пелена скрывала утреннее небо и дома на краю площади.
        Хёск и его конвоиры торопливо обмотали головы грубой тканью, оставив щели для глаз, и приложили ко лбу ладони козырьком.
        - Я же сказал: скоро принесут паланкин, - произнёс Хёск. - Давай подождём внутри.
        Оттолкнувшись от статуи, Малика направилась к центру площади. Ветер бил в живот, в спину, поднимал края чаруш вместе с цепью и кулоном, опутывал ноги подолом платья. В глаза впивались мельчайшие песчинки.
        - Это безумие, шабира! - прозвучал сзади голос Хёска. - Идём в храм.
        Она обернулась:
        - Где твой дом?
        - Я живу под кровлей Бога.
        Всё верно. Иштар говорил, что у жрецов, как и у воинов, нет собственности. Малика сжала в кулаке концы накидки, не позволяя ветру сорвать её с головы:
        - Где живёт твоя дочь?
        - Отсюда в трёх кварталах.
        - Я хочу с ней познакомиться. - Прищурившись, Малика посмотрела вокруг. - В какую сторону идти?
        Вновь устремила взгляд на Хёска. Ровная спина, развёрнутые плечи, руки вытянуты по швам, подбородок поднят: жреца словно вдавили в стену храма рядом с изваяниями воинов. Только Хёск не воин, он обычный человек. Какая тайна вынудила его остолбенеть от страха?
        Малика резким жестом приказала конвоирам отойти. Ей надо было, чтобы ветер заглушал её голос и не позволял словам долетать до чужих ушей. Конвоиры отошли на почтительное расстояние.
        - Ну что же ты стоишь, жрец? - произнесла Малика. - Покажи, где прячешь свою дочь. Я хочу спасти тебе жизнь, но я должна знать, чью жизнь я спасаю.
        Помедлив, приблизилась к Хёску вплотную и встала спиной к ветру, пропитанному песком и пылью. Две фигуры - крепкая и хрупкая - слились в мутном мареве: подол платья шабиры облепил ноги Хёска, края чаруш прильнули к его лицу, закрытому рубчатой тканью.
        - Ты обманул меня, верховный жрец. - Малика сделала глубокий вдох.
        Ей удалось избавиться от видений. В далёком прошлом строительство храма сопровождалось трагическими случаями: травмами и смертями рабов. Если бы ночное хождение по лестнице не удалось - сейчас она бы слышала крики и видела изуродованных людей. Их не было, однако появилось нечто иное - Малика чувствовала себя одним целым со стихией и упивалась её мощью. Её тело оставалось хрупким, но сущность, которой наделил её древний жрец, наслаждалась бурей и расправляла крылья.
        - Ты обманул шабиру, Хёск, - сказала Малика, испытывая желание раскинуть руки и закружиться. - Но ты не учёл, что я жрица от Бога. После каждого удара я прозреваю. Ни тебе, ни Иштару уже не удастся меня обмануть. Ты нашёл моё слабое место, Хёск, вынудил меня оголить потаённые чувства, о которых никто не должен был знать.
        - Я уже объяснил, как это получилось.
        Малика сняла чаруш, разжала пальцы; накидка взметнулась к небу. Развязала на затылке узел волос; чёрный водопад на миг коснулся спины и тотчас превратился в бурливые потоки, которые охватили жреца с двух сторон.
        - У всех есть болезненная точка, Хёск. Сейчас я с удовольствием найду твою.
        Просунув палец под рубчатый край, Малика стянула ткань с окаменевшего лица Хёска и устремила взгляд ему в глаза:
        - Обмануть можно словами. Тело не умеет лгать. Когда ты вёл меня по коридору, я спросила о твоей дочери. Тебя выдала твоя рука. Она стала холодной как лёд. Дочь здорова. Верно?
        Прикоснулась пальцами к напряжённой щеке Хёска:
        - Ты стал разговорчивым как труп. Можешь не отвечать. - Взяла жреца за руку. - Ты бережёшь её для Иштара? Нет. Ты любишь её так сильно, что никому не хочешь отдавать? Нет.
        Не меняя позы, Хёск закрыл глаза.
        Малика усмехнулась и ещё крепче сжала его ладонь:
        - Это не поможет. Я говорю не с тобой, а с твоим телом. Дочь уродлива? Нет. Но тебе противно… - Спросила наугад: - Её изнасиловали?
        Отшатнувшись, Хёск выдернул руку.
        - Это сделал ты? - выдохнула Малика. - Нет? А кто? Слуга?
        Посмотрела в мутное небо: разбуди память, дай понимание смысла фраз, которые торопливо струятся по спине. Вновь направила взгляд на Хёска. Его брови сомкнулись и образовали ломаную линию, морщины прорезали лоб, но он изо всех сил держался, чтобы не поднять веки.
        - Кто может пройти в чужом доме на женскую половину? - спросила Малика и сама себе ответила: - «Я прихожу даже туда, куда не заглядывает солнце». Право хазира… Это сделал Иштар? Нет. Значит, Шедар.
        Хёск открыл глаза и окатил Малику волной ненависти: не к ней - к тому, кто обесчестил его имя.
        - Ты отомстил ему. Ты сделал Шедара бесплодным. А твоя жена? Шедар её тоже изнасиловал? Она покончила с собой?
        - Он пришёл, когда меня не было дома, - заговорил Хёск. - Он набирал в кубарат девочек…
        «Как и Иштар», - мелькнула мысль, но Малика отогнала её: с этим она разберётся позже.
        - Жена была на последнем месяце беременности и не смогла лечь перед ним на живот. Она легла набок. Ему это не понравилось. Он встал ей на спину и несколько раз подпрыгнул. Жена рожала, истекая кровью, а он насиловал мою дочь.
        - Родился младший сын. Ему восемь. Значит, дочке было десять лет. Почему ты не убил Шедара?
        - Со мной казнили бы сыновей. Мою дочь отдали бы заключённым.
        - Ты тварь! - произнесла Малика, едва сдерживаясь, чтобы не ударить Хёска. - Спустя год ты стал верховным жрецом и старшим советником Шедара. Как ты мог находиться с ним рядом?
        - А как бы я травил его? Я был обычным военным врачом и служил в армии. Кто бы давал ему яд?
        - А кто давал целый год до того, как тебя пустили во дворец? Иштар? Кто возвёл тебя в верховные жрецы? Иштар?
        - У него не было таких денег.
        - Не было? - хохотнула Малика. - Ты опять мне лжёшь.
        - По законам Ракшады наследником всего состояния является старший сын. Остальные сами зарабатывают себе на жизнь. Если старший сын умирает, наследником становится следующий сын. Иштар был воином и находился на содержании армии. Единственное, чем он владел - это кубарат.
        Малика стиснула зубы. Так вот куда шли алмазы с подпольного прииска Порубежья. Иштар вкладывал деньги в Хёска. Видимо, их связывает нечто большее, чем травма, полученная Иштаром в детстве. И Хёск скорее проглотит язык, чем признается в этом шабире.
        - Почему ты не убил этого ублюдка восемь лет назад и не освободил дорогу Иштару?
        - Потому что он последний из шести сыновей. Братья мертвы, отец мёртв. На кого бы пали подозрения?
        - На тебя.
        Хёск встряхнул головой:
        - Конечно. А кто мой друг? - Натянул ткань на лицо. - Допрос окончен.
        - С виду вы такие гордые, грозные, а ведёте себя как слюнтяи. Шедар опорочил твою дочь, убил твою жену, приговорил Иштара к смерти, а Хазирад отправил его на остров. Ещё и кубар разрешил ему взять. Красота!
        - Какой остров? Иштар держит его под домашним арестом. Он обвиняет его в попытке срыва коронации, но все соучастники Шедара мертвы. Чтобы его казнить, нам необходимо признание.
        - Почему не отдадите Шедара Зрячим?
        - Нельзя. В голове у хазиров хранится много государственных тайн.
        Малика потёрла ладони:
        - А теневой кубарат - что с ним будет?
        - Кубар казнят вместе с Шедаром.
        Малика задохнулась:
        - Три тысячи женщин?
        - Сейчас там около двухсот кубар. Остальных Шедар успел продать.
        - Так продайте всех.
        - Кубарат - его собственность. - Хёск посмотрел поверх плеча Малики. - Тебя ждут.
        Она оглянулась. За её спиной воины-носильщики держали паланкин, похожий на карету.
        - Устрой мне встречу с Шедаром, - сказала Малика, повернувшись к Хёску. - Я попрошу его отдать кубар мне в служанки.
        Он покачал головой:
        - Иногда я восхищаюсь твоим умом, а иногда твоя глупость меня убивает.
        - Устрой мне встречу!
        - Это решаю не я.
        - А кто?
        - Иштар.
        - Я сейчас же отправлю в Хазирад требование отменить твою казнь, а ты договоришься о встрече, - проговорила Малика и забралась в паланкин.
        На следующий день служанка сообщила, что в саду шабиру ждёт посетитель.
        - Сегодня вечером, - сказал Хёск, когда Малика вышла на террасу. - При вашей встрече будет присутствовать хазир.
        - А воины?
        - Вопрос слишком деликатный, шабира. В истории не было случаев, чтобы кубар отдавали женщине. Воины не должны об этом знать.
        - Мне нужна охрана.
        Хёск вытаращил глаза:
        - Тебе? Шедар не дурак. Он не подпишет себе смертный приговор.
        Малика задумалась. В Авраасе, находясь в подземном монастыре, она не решилась провести ритуал с Праведным Братом Сиблой, понимая, что раскаивается лишь тот человек, который осознаёт, что когда-то поступил плохо. Люди, выросшие в жестоком мире, впитавшие в себя извращённые идеи и понятия, смотрят на жизнь другими глазами. Неизвестно, каким станет Шедар, увидев себя насквозь.
        Малика вскинула голову:
        - Значит, ты был дураком, когда меня опаивал?
        - Воинов не будет, - отрезал Хёск.
        - Со мной пойдёт мой человек. Его зовут Драго. Он не знает вашего языка и не поймёт, о чём мы говорим.
        К вечеру буря утихла, Кеишраб ожил. Сидя в паланкине, Малика с интересом смотрела в окно. Прежде ей не приходилось бывать в бедном районе столицы. Улицы, где жили богачи, были величавыми, тихими, а здесь вовсю бурлила жизнь. Погонщики гнали гружёных волов. Воздух разрезали хлёсткие щелчки плетей. На бочковатых боках ишаков покачивались тюки и жбаны, по тощим задам прохаживались хворостины. И куда бы ни устремлялся взор, он натыкался на месиво из полуобнаженных тёмных тел, торговых палаток и носилок из дешёвой ткани. Каждый человек драл глотку, нахваливая товар или повелевая уступить дорогу. Возле некоторых зданий стояли подержанные автомобили с откидным верхом. Судя по всему, бедняки жили в Ракшаде не так уж плохо.
        Дом, где содержали Шедара, ничем не отличался от соседних строений: фасад, украшенный скромной лепниной; витражные окна, выходящие на улицу; невысокое крыльцо с металлическими перилами. К дому с двух сторон примыкал глухой забор.
        Воин провёл Малику и Драго в дом, определил стражу место в прихожей и удалился.
        - Слушай внимательно, - прошептала Малика охранителю и ступила в богато обставленную комнату.
        Обои с птицами и растениями, цветовая гамма обивки мебели и нежные тона ковров подсказали ей, что когда-то здесь жили женщины. Не кубарат ли Иштара? А может, Шедара? - когда он был всего лишь воином и даже не мечтал о троне.
        Вот уж несуразица: хранилище хазира ломится от золота и драгоценностей, а младшие сыновья вынуждены сами зарабатывать себе на пропитание. С одной стороны, это хорошо. Они рано становятся самостоятельными и знают цену каждой монете. С другой стороны, знатная кровь не позволяет им трудиться наряду с простыми ракшадами. Они вынуждены искать людей, которые будут работать на них. Иштар нашёл таких людей в Порубежье. Его не волновало, что это преступники, и что они в свою очередь обзаводятся пленниками.
        Скользнув взглядом по решёткам на окнах, Малика в растерянности посмотрела на две боковые двери. Если она войдёт в одну из них, то окажется отрезанной от помощи Драго: он не услышит её крика. Присела на диван, сложила руки на коленях и решила ждать.
        Первым из смежной комнаты появился Иштар:
        - Почему не заходишь?
        - Мне нравится здесь.
        Иштар позвал брата и, расположившись за столом, подпёр щёку кулаком. Переступив порог, Шедар замер. Разница между ними была три-четыре года, но Шедар выглядел намного старше брата: десять лет правления оставили морщины на переносице, усилили презрительный изгиб губ, придали глазам звериный блеск. Ко всему прочему, Шедар, обнажённый до пояса, выглядел представительнее Иштара, одетого в стальной плащ, расшитый серебром.
        - Отдай мне своих кубар, - обратилась Малика к Шедару, уже зная ответ.
        - Хорошо, - сказал он неожиданно.
        Малика озадаченно посмотрела на Иштара: она не ослышалась? Иштар выпрямил спину и устремил на брата недоверчивый взгляд.
        - Более того, - продолжил Шедар. - Я дам им вольную.
        - Что это? - поинтересовалась Малика.
        - Ты не слышала о вольной?
        - Нет.
        - Ну откуда? В Ракшаде это большая редкость.
        - Так что это такое? - спросила Малика.
        - Кубары могут идти на все четыре стороны, могут устроиться работать в любой дом и могут выходить за стены дома, когда им вздумается.
        Кенеш… Хазир дал ей вольную. Но она не покинула дворец в ночь Молчания, чтобы посмотреть торжественное шествие перед коронацией. Её забывчивость можно списать на старость. Либо она не желала напоминать окружающим о своём особом положении.
        - Так просто? - не поверила Малика. - Открыла двери и вышла на улицу?
        - Взяла пропуск у матери-хранительницы и открыла двери.
        Малика откинулась на спинку дивана. Кенеш не пошла к Фейхель. Почему? Потому что была кубарой её супруга? Таких во дворце десятки, если не сотни.
        Малику бросило в жар. Кенеш родила хазиру ребёнка. Он подарил ей вольную, но она не решилась уйти из дворца, а теперь не хочет лишний раз попадаться Фейхель на глаза. Матери-хранительнице нет необходимости смотреть родовые книги, чтобы узнать о бастардах. Ей достаточно увидеть список обладательниц свободы.
        - Тебя не интересует, что я попрошу взамен? - выдернул её из раздумий голос Шедара.
        - Интересует, - проговорила Малика, догадываясь, что он скажет.
        - Одну кубару.
        - У этой женщины нет отца. Её некому тебе продать.
        - Я внесу деньги в казну Ракшады.
        - Эта женщина не принадлежит Ракшаде, - сказала Малика и поднялась. Продолжать глупый разговор не имело смысла.
        - Уже уходишь? - хмыкнул Шедар. - Брат обещал мне занимательную беседу.
        Малика посмотрела на Иштара. Холодный взгляд, бездушное лицо. Неужели они обо всём договорились? Воины на улице. Драго в комнату не пустили. Они собираются наказать её за унижение хазира?
        - Иди, Эльямин, - сказал Иштар. - Я говорил Хёску, что это бесполезно.
        Шедар погрозил Малике пальцем:
        - Никогда не верь Хёску. - Неспешным шагом пересёк комнату и встал спиной к двери. - Сними чаруш на прощание.
        - Зачем?
        - За свою жизнь я достаточно насмотрелся на лица девочек. Лица, украшенные возрастом, мне приходилось видеть нечасто.
        - Шедар! Пропусти её.
        - Что плохого в моей просьбе?
        Малика обратилась к Иштару:
        - Если я заставлю твоего брата признаться в организации заговора против тебя, ты дашь его кубарам вольную?
        - О каком заговоре она говорит? - подал голос Шедар.
        - Да или нет? - произнесла Малика. - Решай сейчас, иначе я уйду, и ты никогда не услышишь его признания.
        Иштар отвёл взгляд.
        - Иди, шабира, с Богом, - промолвил Шедар, открывая дверь.
        Малика направилась к выходу.
        - Да, - откликнулся Иштар.
        Она обернулась:
        - Да?
        - Я отпущу всех до одной. Обещаю.
        Шедар с яростью захлопнул дверь перед носом Малики:
        - Это мои кубары. - Ударил кулаком себя в грудь. - Мои!
        А Малика уже сняла чаруш:
        - Конечно, они твои, Шедар. - Обхватила ладонями его лицо. - Я пошутила, Шедар. Смотри мне в глаза, Шедар. - И произнесла на языке морун: - Я стираю с зеркала пыль.
        Пространство и время перестали существовать. Малика провалилась в бездну, где как в зеркале отражались две точки: начало и конец чужой жизни - она зарождается во мгле и заканчивается мглой. Между точками путь - с ошибками, грехами и рухнувшими надеждами, - видимый лишь тому, кто смотрит в зеркальные глаза.
        Голос Шедара разбил тьму на осколки и вернул Малику в реальность:
        - Бог говорит: «Не люби мать сильнее меня». Я должен был разорвать её чрево, а я позволил ей жить. Эта падаль родила меня пятым сыном. Пятым! Я прыгал по пустыне как саранча, срал за барханами, жрал из плошки, со мной обращались как с безродной тварью, в то время как наследник престола валялся на шёлковых подушках. Я жалею, что убил его ты, а не я.
        Малика боялась обернуться и увидеть выражение лица Иштара.
        - Жалею, что не я убил второго брата, эта мразь вечно искала мужской зад. Ты убрал их одним махом. Какого чёрта ты влез? Но других я тебе не отдал. Я жалею, что столкнул третьего брата с лестницы, а не размозжил ему голову.
        Малика даже не предполагала, что такое возможно. Шедар раскаивался в том, что совершил ужасные поступки не так, как ему хотелось.
        - Жалею, что засунул четвёртого брата в петлю, а не переломал ему кости. Жалею, что разбил отцу затылок о бортик бассейна, а не оторвал его член и не засунул ему в рот. Член, который сделал меня пятым сыном. Жалею, что не добрался до тебя, ты вечно наступал мне на пятки. Моей жалости пришёл конец.
        Шедар рывком повернул Малику к себе спиной и, обхватив рукой её шею, подпёр плечом входную дверь:
        - Убей меня, и будем в расчёте.
        Иштар поднялся:
        - Шедар… тебе нужен я.
        - Ты? Ты мне никогда не был нужен. Я хочу умереть, зная, что ты свалишься с трона. Ну же! Убей меня или я убью её.
        Малика не боялась задохнуться. Отец передал ей умение долгое время обходиться без воздуха, но Шедар намеревался свернуть ей шею. Малика дёрнулась, рука на шее напряглась, зажим врезался в горло.
        - Открой своё истинное лицо, Иштар. Братоубийца не может править Ракшадой. Я уже не правлю, так почему правишь ты? - Шедар ещё сильнее согнул руку в локте и приподнял Малику над полом.
        Чувствуя в голове покалывание и слыша хруст костей в шее, она попыталась позвать Драго, но из глотки вырвался слабый хрип.
        - Трон или вещь? Вещь или трон? - говорил Шедар, продолжая сдавливать шею Малики. Положил другую руку ей на затылок, растопырил пальцы. - Раз…
        От головы отхлынула кровь. Перед глазами вращались спирали, в ушах нарастал гул. Малика поймала потухающим взглядом размытый силуэт Иштара. Он не двигался с места…
        Вдруг Малику вместе с Шедаром откинуло к стене. Раздался треск, захлебнулся чей-то крик. Рука обмякла и соскользнула с шеи. Горячим потоком в голову хлынула кровь.
        Драго помог Малике выбраться из-под бесчувственного тела. Сидя на полу, она прижала ладонь к горлу. Посмотрела на окровавленный затылок Шедара, на его могучую спину. Дышит… Подняла взгляд на Иштара.
        - Никогда не прощай меня, - сказал он и обратился к Драго на слоте: - Уведи её.
        Ночью вновь поднялся ветер. В его завывании слышался дикий смех и безумные крики. Сложив листья, деревья клонились к земле, словно их стволы были сделаны из проволоки. Где-то звякнули стёкла. Закутавшись в плед, Малика сидела на террасе и не замечала, что её засыпает песком, принесённым бурей из пустыни.
        Ещё день назад, ослеплённая злостью, она спрашивала у Хёска: «Почему ты не убил Шедара?» Теперь в голове судорожно извивалась мысль: «Иштар убийца». И внутри всё холодело. Разум противился понимать и оправдывать, а сердце отказывалось верить.
        Малика опустила веки. В дверном проёме лачуги стоял Иштар, поигрывая металлическим прутом. Вот его истинное лицо.
        Глава 26
        При появлении шабиры, Кенеш рухнула на колени и, изогнувшись зигзагом, уткнулась лбом в пол. Малика заглянула в ванную - дверь в спальню Галисии была плотно закрыта. Повернулась к старухе:
        - Кто у тебя: сын или дочь?
        - Дочь, - пробубнила Кенеш в ковёр.
        - Почему ты не ушла, когда хазир дал тебе вольную?
        - Мне некуда было идти.
        Малика приблизилась к окну. Поводила пальцем по разноцветному рисунку. Память вытолкнула из своих глубин слова старухи: «Здесь мой рай».
        Это был первый день её пребывания в Ракшаде. Тревога о будущем смешалась с радостью: путешествие по морю закончилось. Неожиданный подарок Адэра, обнаруженный в багаже Галисии, - красное платье и драгоценная брошь - привёл Малику в замешательство. Не желая слушать намёки дворянки, мол, просто так такие подарки не дарят, Малика решила пройтись по Приюту Теней; за ней увязалась старуха. Тогда-то Кенеш и сказала: «Здесь мой рай…»
        Сколько женщин, столько и понятий рая. Одним - рай с милым в шалаше, другим - в кругу детишек, третьим - в окружении роскоши и богатства. Для калек ощущение земли под ногами - тоже рай. Для слепых - возможность видеть. А некоторые счастливы в своей слепоте.
        - Твоя дочь служит во дворце? - спросила Малика.
        - Да, шабира.
        - Это ей ты доносила на Галисию?
        Кенеш подняла голову:
        - Нет, шабира. Нет! Приходила Хатма, служанка из Обители.
        Малика с досадой вздохнула:
        - Приходила не Хатма.
        Кенеш округлила глаза:
        - Она мне так сказала.
        - Когда она была последний раз?
        - Давно. Может, месяц назад. Или больше. - На глазах старухи заблестели слёзы. - Я не помню.
        - Как Галисия?
        - Она редко покидает спальню.
        - Она учит язык?
        - Учила. Учила, да… старалась, а потом сказала: «Надоело».
        Воспоминания о последней встрече с Галисией до сих пор вызывали чувство вины. Дворянка перенесла на бумагу своё счастливое прошлое с Адэром. Или не прошлое, а разбитые мечты. А она, плебейка, взялась её судить.
        Пройдя через ванную, Малика толкнула дверь и застыла на пороге: спальня была увешана портретами Иштара. Галисия лежала на кровати, кутаясь в атласное покрывало.
        - Через неделю мы уезжаем, - сказала Малика на слоте.
        - Я никуда не поеду.
        - Галисия, вы поедете домой.
        Скинув покрывало, дворянка вскочила:
        - Если ты решила, что меня можно затолкать в чемодан как вещь… Я не вещь!
        - Так будете вещью.
        Разговор, скорее всего, пойдёт на повышенных тонах и долетит до ушей Кенеш. Шабире нельзя нарушать закон.
        Малика перешла на шайдир:
        - Ты уже вещь, Галисия. Ждёшь, когда тебя допустят к телу. Вдыхая воздух Ракшады, ты теряешь рассудок, память и достоинство. Тебе повезло, ты не была в их храмах. Если Иштар закроет глаза на твоё порочное прошлое и женится на тебе - что тебя ожидает?
        - У кого из нас порочное прошлое, так это у тебя! - выкрикнула Галисия, захлёбываясь словами. - Я не отбивала чужих женихов, а ты постоянно завлекала Адэра. Спальни рядом, в поездках вместе. Думаешь, я не знаю, чем вы с ним занимались? Откуда у плебейки шикарные платья, украшения, машина? С неба? А? Молчишь?
        - Тебя поселят в другом доме… - скрипнув зубами, сказала Малика.
        - Во дворце!
        - Иштар будет приходить к тебе раз в два или три года.
        - Ты врёшь!
        - Каждую ночь ты будешь плакать в подушку, зная, что в это время он развлекается с кубарами.
        Галисия затрясла кулаками:
        - Ты врёшь!
        - Он продаст твоих дочерей, а сына заберёт, когда ты перестанешь кормить его грудью.
        - Грязная плебейка! Когда же ты уедешь?!
        - И что ты будешь делать? - спросила Малика, едва сдерживаясь, чтобы не отвесить дворянке оплеуху. - Мыть пол или посуду? Ты даже этого не умеешь.
        Галисия разрыдалась:
        - Ты забираешь всех, кто был мне дорог. Чем я перед тобой провинилась? За что ты лишаешь меня счастья?
        Малика обняла её за плечи:
        - Галисия, милая…
        - Оставь мне Иштара. Прошу тебя, уезжай.
        - Он не такой, каким ты его представляешь.
        Галисия подняла измученные глаза:
        - Может, он не такой, но я люблю его.
        - У тебя вся жизнь впереди.
        - Только не в Тезаре. Я отсекла прошлое. У меня одна дорога - вверх. Если не к Иштару - к Богу.
        Покинув Галисию, Малика словно потерялась: стояла посреди коридора и не могла сообразить, где находится. Одинаковые окна, одинаковые двери, вправо и влево безлюдный тоннель, под ногами тёмный пол, доска к доске.
        - Шабира, - прозвучал робкий голос.
        Малика посмотрела на девушку, прижавшуюся к стене:
        - Ты кто?
        - Твоя служанка. Я привела тебя в Приют.
        В приют… да, конечно… приют затерянных душ.
        - Отведи меня к матери-хранительнице.
        Через полчаса Малика сидела перед Фейхель и рассказывала ей о Галисии. Единственное, о чём она избегала говорить, так это о плотской близости дворянки и правителя Грасс-Дэмора. До ночи Лунной Тишины оставалась неделя, вдруг за это время Иштар опомнится? Выслушав её, мать-хранительница отвернулась к окну и поджала губы.
        - Она как пустыня посреди океана, - сказала Малика. - Откололась от родины и осталась совсем одна: родителям не нужна, подруг нет, Иштар её не понял.
        - Всему виной ваши нравы, - проворчала Фейхель.
        - Это были всего лишь невинные рисунки. Многие художники рисуют своё прошлое: друзей, подруг. Это воспоминания, не более.
        - У жены хазира не может быть прошлого. Наши женщины никогда не изменяют господину. Их тела и мысли чисты. А мысли Галисии? Если копнуть их глубже…
        - Она не подумала, что Иштар сочтёт её поступок изменой.
        - Она всегда будет сравнивать его с другими мужчинами из прошлого.
        - Нет других мужчин.
        - Ты сказала, что она ушла в монастырь. Это меня сразу насторожило. Значит, она не хочет рожать детей.
        - Разговор не об этом.
        - А о чём?
        Малика сложила перед собой ладони:
        - Помоги мне устроить их встречу.
        Фейхель вздёрнула густые брови:
        - Как? Она же не кубара.
        - Введи её в кубарат. На день, на два. Сведи их. Пусть он сам ей скажет, что передумал на ней жениться. Тогда она согласится уехать.
        Фейхель изменилась в лице:
        - О чём ты просишь?
        - Я прошу помочь несчастной женщине, которая запуталась.
        - Ты просишь меня, мать-хранительницу традиций и законов, нарушить традиции и законы? - Фейхель встала с кресла; клетчатый плед упал с её коленей. - Это немыслимо!
        Малика поднялась. Расправив плечи, посмотрела на старуху сверху вниз:
        - Я могла бы рассказать тебе, какие мыслимые и немыслимые вещи происходят во дворце и за его стенами, но не хочу тревожить твоё слепое, слабое сердце. У тебя нет таких сил, чтобы заставить мужчину вести себя по-мужски.
        - Иштар - образец мужчины.
        - Он детище своей страны. Не более.
        Фейхель насупилась:
        - Я впустила тебя в своё слепое сердце. Не заставляй меня пожалеть об этом.
        - Я прикипела к нему душой. Как к другу, как к брату. А теперь хочу вырвать эту часть души и похоронить на перекрёстке всех дорог. Ты помнишь своего сына годовалым ребёнком. Помнишь его глаза? Чистые, ясные, в них был заключён целый мир. Сейчас это глаза бездушного воина и безжалостного хазира. - Опустив голову, Малика сняла чаруш. Помяв ткань в руках, вновь устремила взор на старуху. - Я единственная, кто знает, что он прячет в их глубине. Я знаю, каким он мог стать, но он сдался. Кому тяжелее: тебе или мне?
        - Он сделал тебе больно? - спросила Фейхель, всматриваясь ей в лицо.
        - Я могу попросить Хёска дать мне зелье, подавляющее волю, и увезти Галисию. Но я хочу сохранить остатки её достоинства. Помоги мне.
        Мать-хранительница опустилась в кресло. Малика укутала ей ноги пледом и отошла к окну. На стекле разноцветные узоры, а в душе такая мгла.
        - Сколько ей лет? - спросила Фейхель.
        Малика прикинула в уме: Адэру исполнится двадцать семь, Галисия младше его на четыре года.
        - Двадцать три.
        - Старовата для кубары. Это, во-первых. Во-вторых, у хазира нет кубарата. Он отказывает себе в удовольствиях, и я догадываюсь о причине. В-третьих, кубар ему подарят влиятельные люди: своих дочерей и дочерей братьев. Возможно, из них хазир выберет жену. Потом подношения прекратятся, и он даст мне команду подобрать ему девушек. Когда это случится - не знаю: через месяц или через год. Всё будет зависеть от щедрости дарителей и от прелестей кубар.
        Малика провела ладонью по лицу:
        - Я уеду, а она? Так и будет жить во дворце?
        Фейхель хохотнула:
        - Под одной крышей с хазиром? Такая честь выпадает любимицам судьбы. Твоя художница к ним не относится. Её либо выставят на улицу, либо отправят в посольство какой-нибудь страны. У нас нет дипломатических отношений с Тезаром. И с Грасс-Дэмором нет.
        - Ты можешь взять её служанкой?
        - Нет. Есть дворцовые правила, которые я ни за что не нарушу.
        Малика уронила голову на грудь:
        - И что мне делать?
        - Останься.
        - Не могу.
        Поправив плед на коленях, Фейхель надсадно вздохнула:
        - Сходи к Самааш. Это моя младшая дочь. Её мужа зовут Марош. Он важный человек. Воины должны знать, где находится его дом. Самааш приютит Галисию как гостью - это разрешено законом. А когда твоя художница одумается, мы постараемся отправить её на родину.
        - А здесь она кто? Разве не гостья?
        - Твоя гостья. У служанок не бывает гостей.
        - А у тебя? Ты ведь не служанка.
        - Я никогда не пойду против хазира. - Фейхель указала на столик. - В ящичке бумага и ручка. Подай мне, я напишу письмо.
        Пока старуха писала, Малика расспрашивала её о дочери. Саизель отдали в храм Джурии в трёхлетнем возрасте. Самааш прожила с матерью до пятнадцати лет. Старуха помнила её разбитые коленки, непослушный завиток на затылке, ноготь, вросший в палец на ноге. Однако тысячи кубар, прошедших перед глазами матери-хранительницы, стёрли из её памяти лицо дочери.
        - Тебе не всё равно, как она выглядит? - улыбнулась Фейхель, поставив на листе точку.
        - А тебе всё равно?
        - Мне главное знать, что она жива и здорова. Остальное неважно.
        - Хочу быть уверенной, что твоё послание попадёт в руки Самааш, а не какой-то служанки.
        - Ты не слышала о новом законе?
        - Не слышала.
        - Тебе не мешало бы обзавестись «ушами». - Фейхель посмотрела из-под бровей. - Ах, да… я забыла… ты же уезжаешь. А могла бы ввести в Хазирад своего легата.
        Малика склонила голову к плечу:
        - Легата?
        - Все шабиры, воины-вестники, заседали в Хазираде. Тебя, женщину, лишили этого права. Но у тебя есть право доносить до мужчин слова Бога через верного тебе человека.
        - У меня есть такое право?
        - То, что не запрещено законом - разрешено.
        Малика вновь уселась в кресло:
        - Ты хорошо разбираешься в законах.
        Усмехнувшись, Фейхель сложила исписанный листок вчетверо:
        - Меня всегда интересовало, чем занимается мой супруг в свободное от совокуплений время. - Протянула письмо Малике. - Спрячь в рукаве. Матерям нельзя общаться с детьми.
        - Так что ты говорила о новом законе? - спросила Малика, заталкивая листок под манжету.
        - Ракшадам запрещено выдавать себя за других людей, придумывать себе имена и род занятий. Наказание суровое. - Фейхель высунула язык и чикнула двумя пальцами, как ножницами.
        Малика вцепилась в пуговицу на лифе платья. Иштар выполнил её просьбу! Но к Кенеш никто не пришёл с признанием: значит, лживую служанку заранее удалили из дворца. Или успели отрезать язык… Как показали последние события, машина дворцовых интриг и заговоров работает на всю мощь и убирает с пути неугодных людей.
        Малика стояла перед трёхэтажным белым домом. От чёрной двери, инкрустированной слоновой костью, её отделял двор, огороженный кованой решёткой. Со стен дома на Малику взирали каменные всадники, кони и птицы, распластавшие крылья под серебристой крышей. Вроде бы миролюбивая картина, но ещё ни разу барельефы не производили столь гнетущего впечатления. Вспомнились чьи-то слова: «В рай ведёт калитка, в ад - врата». Парадные двери походили на врата, охраняемые бездушными творениями скульптора.
        Малика нажала на кнопку звонка. На крыльцо вышел слуга. Крикнул, что хозяина нет дома, но увидев знак шабиры на груди Малики, резво сбежал со ступеней и распахнул перед ней калитку. Выслушав просьбу, повёл гостей вдоль глухого каменного забора. За углом дома, в глубине сада, возвышалось строение. Всё как во дворце: кубары живут в хоромах, а для жены построена отдельная будка.
        Однако вблизи жилище супруги не выглядело будкой. Стены, украшенные сетчатой лепниной, были увиты ползучими растениями с нежно-розовыми цветами. Кое-где на земле лежали сорванные ветром побеги, напоминая о ночной буре. Но этот беспорядок создавал иллюзию единства здания с природой.
        Малика помыла ноги в мраморной чаше в виде ракушки. Оставив слугу и воинов в саду, переступила порог дома и очутилась в просторном холле. Доносился птичий пересвист. Сквозь витражные окна просматривались затушёванные контуры деревьев; их тени полупрозрачными кружевами падали на мягкий ковёр.
        Из арочного проёма появилась служанка. Исполнив перед шабирой раболепный ритуал - ползание на коленях и ощупывание её лодыжек, - сообщила, что госпожа отдыхает и не сможет выйти. Малика опешила: а где же уважение к важной гостье?
        - Я подожду, - сказала она, и присев за столик, открыла лакированную коробку.
        То, что находилось внутри, отвлекло от беспокойных мыслей. Малика крутила в руках маленькие картонные пластинки с выемками разной формы, пытаясь сложить из них рисунок. По собранному фрагменту было понятно, что перед ней натюрморт: вот часть яблока, вот виноградина, а это ножка вазы.
        Услышав шуршание ткани, Малика оторвалась от увлекательного занятия. В арочном проёме сидела женщина, похожая на куклу, одетую в широкое чёрное платье и чёрную чаруш. Такую куклу - только в цветастом платьице и без головной накидки - Малика видела в трактире, где они с Адэром когда-то остановились на ночлег. Куклой закрыли чайник, чтобы не остыла вода.
        - Ты Самааш?
        - Да, это госпожа Самааш, - ответила служанка вместо хозяйки, стоя на коленях за её спиной.
        - Я не тебя спрашиваю. Оставь нас.
        Служанка торопливо поднялась и скрылась за углом.
        - Ты Самааш? - повторила Малика.
        Женщина кивнула.
        - Сними чаруш.
        Самааш не пошевелилась.
        Малика подошла к хозяйке, опустилась перед ней на колени:
        - Я принесла тебе письмо, но хочу удостовериться, что ты именно та, за кого себя выдаёшь. Пожалуйста, сними чаруш.
        - От кого письмо? - прозвучал сдавленный голос.
        Малика расстегнула на шее Самааш золотой зажим с россыпью сапфиров. Отложив его в сторону, стянула с головы накидку и отшатнулась. Лицо было покрыто синяками и застарелыми шрамами. Разбитые опухшие губы занимали место от носа и до середины подбородка, в глазах краснели лопнувшие капилляры.
        - Что с тобой сделали? Самааш… милая… Кто с тобой так? - пробормотала Малика и принялась ощупывать женщину. - Руки-ноги целы? Рёбра… - И окаменела: её ладонь легла на округлый тугой живот.
        Самааш дотянулась до чёрной чаруш и накинула её на голову:
        - Теперь ты дашь письмо?
        - Где твоя комната? - Малика поднялась и закричала: - Где её комната?
        Вместе с появившейся служанкой помогла хозяйке добрести до спальни.
        Самааш указала подрагивающими пальцами на боковую дверь:
        - Ванная там.
        - К чёрту! - рявкнула Малика и, втолкнув Самааш в комнату, приказала служанке принести варенье или томатный соус.
        Служанка притащила баночку с оранжевым джемом. Вывалив жижицу в левую руку, Малика поставила отпечаток ладони на внешней стороне двери. Хотела прижать ладонь и к внутренней стороне, но подумала: вдруг её не выпустят из дворца, а Самааш не рискнёт выйти из запечатанной спальни.
        - Никому не открывай, - приказала Малика. - Ты слышишь? Что бы тебе ни говорили, никому не открывай!
        Через десять минут она тряслась в паланкине, выкрикивая в окно:
        - Быстрей! Вы ползёте как сонные мухи. Быстрей!
        Воины поставили носилки перед парадными входом во дворец - так приказала шабира. Малика взлетела по ступеням, караул едва успел распахнуть перед ней двери. И закрутилась посреди вестибюля, заставленного крылатыми жеребцами: лестницы, ниши, дверные проёмы…
        Заметив на лестничном пролёте воина, приказала провести её к хазиру. Воин переступил с ноги на ногу.
        - За неподчинение шабире… - начала Малика.
        - Иди за мной, - прозвучал за спиной голос.
        Пожилой человек, облачённый в шёлковую рубаху навыпуск и плотные штаны, заправленные в короткие сапоги, повёл Малику по боковому коридору, явно стараясь избежать встречи с обитателями дворца.
        Миновав несколько поворотов и поднявшись по лестнице, человек указал на нишу, задрапированную синим бархатом:
        - Третья дверь справа. - И быстро ретировался.
        - Забери её! - прокричала Малика, влетев в кабинет хазира.
        Иштар сидел на полу за столиком на низких ножках, держа в руке лебединое перо. Согнувшись пополам, Хёск раскладывал на столе листы.
        - Такое поведение недопустимо даже для шабиры, - холодно проговорил Иштар. Мизинцем откинул крышку золотой чернильницы, обмакнул перо. - Я сейчас же прикажу казнить караульных.
        - Прошу! Забери её!
        - О ком ты говоришь?
        - О твоей сестре.
        Хёск отошёл в угол комнаты.
        - Ты ездила к Саизель? - спросил Иштар, подписывая документ. - Когда ты успела?
        Подскочив, Малика смела со столика листы:
        - Ты знаешь, о ком я говорю. Твои воины ходят за мной по пятам.
        Иштар смял перо в кулаке:
        - Женщина! Отправляйся в Приют Теней! Немедленно! И чтобы через неделю твоего духа здесь не было.
        Малика приняла гордую позу:
        - Мужчина! Ты перепутал меня с кубарой?
        - Замолчи!
        - Ты не вправе лишать меня голоса, который дал мне Всевышний.
        - Покинь мужскую половину.
        - На ней живого места нет. Он убивает её.
        Иштар отложил сломанное перо, вытер промокашкой чернила с пальцев:
        - Кто кого убивает?
        - Муж твоей сестры убивает твою сестру.
        - Она его вещь. Он купил её и делает с ней всё, что хочет.
        - В ней течёт кровь хазира!
        - Она не воин, чтобы ценить её кровь.
        - Боже! Разбуди меня! - воскликнула Малика. - Самааш беременна! Он убьёт её и ребёнка.
        - Может, она зачала не от супруга?
        - А от кого? - Малика вновь сорвалась на крик: - От кубар? Или служанок? Да что вы за люди?
        Иштар откинулся на подушку:
        - Я помню следы укусов на твоей шее. И ничего. Ты терпела. Ты такая же, как Самааш.
        Малика встала на колени, упёрлась кулаками в пол:
        - Где твой прут? Возьми его. Исполосуй мне спину. Сломай рёбра. Закопай меня в раскалённый песок, сбрось с утёса. Что ещё вы делаете с женщинами? Попрыгай на мне, как на подушке. Размозжи мне череп.
        - Эльямин… - прозвучал голос Хёска.
        - А ты не лезь, - рявкнула Малика и посмотрела на Иштара исподлобья. - Почему же ты сидишь, а не крошишь мои кости и не выбиваешь мне зубы?
        - Потому что ты моя шабира.
        - Выкупи сестру. Пожалуйста…
        - Не могу.
        Перед внутренним взором промелькнули Адэр, Мун, Вилар. В один миг в том мире всё стало неважным. А здесь и сейчас перед глазами стояла несчастная женщина с округлым животом, вся в синяках и ранах.
        Малика поднялась:
        - Тогда я стану его кубарой.
        Иштар указал на дверь:
        - Иди! Через час твой новоиспечённый хозяин и вся его семья исчезнут. А ты… - Направил указательный палец на Малику. - …Вернёшься сюда, встанешь передо мной на колени и будешь умолять сохранить им жизнь.
        - А как же ваша кровная месть? Или Самааш дочь не твоего отца?
        - Я же сказал: её кровь меня не волнует.
        - Кровная месть в Ракшаде - это бахвальство сопливых девочек, которые называют себя мужчинами.
        Отшвырнув столик, Иштар вскочил. Хёск стремительно приблизился и встал между Иштаром и Маликой:
        - Эльямин… Так нельзя разговаривать с хазиром.
        - Мне - можно, - сказала она и, сделав шаг в сторону, повторила чуть тише: - Мне можно. Потому что я знаю, что такое месть. Моя мать прожила после смерти мужа три года. Три года! Слышишь, Иштар? Три года - немыслимый срок для моруны, которая потеряла любимого. И знаешь, что ей давало силы жить? Жажда мести. Моя мать убила всех, кто приложил руку к смерти моего отца. Она забрала с собой на тот свет двести человек. Одна! Вот что такое месть. Вы на такое не способны, потому что у вас птичья душа, рыбье сердце и пустые слова.
        - Эльямин, есть определённый закон… - начал Хёск вкрадчиво.
        - Если ты не можешь поступать как хазир, тогда зачем мне быть твоей шабирой? Я найду более достойного мужчину.
        Иштар вздёрнул брови:
        - Мужа моей сестры?
        - Разве это мужчина?
        - Отправишься к своему Адэру?
        - Неужели во всей Лунной Тверди нет мужчин достойнее его? - Малика покачала головой. - Похоже, что нет.
        И выйдя из комнаты, хлопнула дверью.
        - Отпоили на свою голову, - пробормотал Хёск.
        - Замолчи! - проскрежетал Иштар и сжал ладонями виски.
        Глава 27
        Малика добрела до лестницы и схватилась за перила. До этой минуты в голове рисовалась чёткая картина. Малика не думала становиться кубарой - глупая угроза сорвалась с губ невольно. Не желала разговаривать с супругом Самааш, понимая, что это бесполезно. Не собиралась проводить ритуал: ракшадами овладевают не те чувства и эмоции, какие испытывают люди, осознающие свою вину. Возможно, неудавшийся опыт с Шедаром был единичным случаем, и с другими мужчинами ритуал пройдёт иначе, но рисковать своей жизнью и жизнью беременной женщины Малика не хотела. Следовательно, чтобы взять Самааш под защиту, надо какое-то время пожить у неё в качестве гостьи.
        Теперь нарисованная в мозгу картинка раздробилась на множество частей. Такие же кусочки - мелкие, ставящие в тупик - Малика обнаружила в лакированной коробке, дожидаясь встречи с Самааш. Она крутила в руках картонки разной формы, понимая, что получится натюрморт. Сейчас мысленно перебирала клочки чего-то целого и не могла сообразить, что из этого выйдет.
        Сколько времени она сможет гостить в чужом доме? Если в течение недели Иштар не предпримет никаких действий, ей придётся отложить отъезд в Грасс-Дэмор или сдаться и уехать. И нужна ли Самааш её помощь? Женщин считают вещами, потому что они сами считают себя вещами. Их топчут, потому что они позволяют себя топтать. Ракшадок устраивает их жизнь.
        Малика упёрлась локтями в перила, обхватила лоб ладонями. За неделю до отъезда она устроила скандал. И ради чего? Ради кого? Она вернётся к Самааш, сотрёт с двери печать шабиры и забудет о женщине, как о бумажном цветке, которому не нужна забота.
        Заметив внизу воина, Малика спустилась с лестницы и попросила вывести её из дворца, однако воин довёл её до Приюта Теней и препоручил служанке, дежурившей возле входа.
        Следуя за девушкой, Малика не могла понять, где находится, пока не увидела в конце коридора распахнутые двери теневого кубарата. Прислужницы кухарки, одетые в синие платья, закатывали внутрь тележки, заставленные супницами и блюдами, накрытыми крышками. Кубарам привезли ужин… Почему Иштар не отпустил их, как обещал? Пусть ритуал с его братом прошёл не так, как надо, но после него Шедар разучился врать - в этом сомнений не было. Малика пыталась успокоить себя: на оформление документов необходимо время. А внутренний голос твердил: «Тебя вновь обвели вокруг пальца».
        Оказавшись в своих покоях, Малика направилась на террасу. Выйдя на мраморную площадку, уставилась на верховного жреца. Набирающий силу ветер полоскал подол его плаща и трепал расстёгнутый воротник. В воздухе кружили мелкие песчинки, вынуждая Хёска жмуриться, и с его век на Малику взирали фиолетовые татуировки в виде глаз.
        - Куда-то собралась? - спросил жрец, придерживая рукой распущенные смоляные волосы.
        - А ты не знаешь. - Всматриваясь в просветы между деревьями, Малика крикнула: - Воины! Паланкин шабире.
        - Тебе придётся задержаться.
        - Оставим разговоры на потом.
        - Через час начнётся заседание суда. Ты можешь выступить в роли защитника.
        - Я не стану защищать Шедара, - произнесла Малика, сбегая с лестницы.
        Сердце затрепетало от радости: низложенного хазира обвинят в попытке срыва коронации, и Иштар отпустит кубар.
        - А своего стража?
        Малика обернулась:
        - Кого?
        - Того, кто подал тебе левую руку.
        Ноги подкосились; Малика уселась на ступени. Кто подал ей левую руку? Когда? Перед коронацией… Она ничего не видела в треклятой чаруш и, выбираясь из паланкина, опёрлась на чью-то руку. Драго или Луга? Они оба левши.
        - Кого? - повторила Малика.
        - Я не знаю имени, - произнёс Хёск, неторопливо спускаясь по лестнице. - Иштар приказал взять под стражу «этого». Так и сказал: «Этого». Командир охраны его понял.
        - Где сейчас мой человек?
        Хёск пожал плечами:
        - В тюрьме. Думаю, в камере допросов.
        - Он не говорит на шайдире.
        - Незнание языка и законов не освобождает от ответственности.
        - Ты сказал: суд через час?
        - Дело простое. Зачем тянуть?
        Опираясь руками на ступени, Малика встала:
        - Я хочу его увидеть. - И приготовилась к отпору Хёска.
        Но он кивнул:
        - Идём.
        Вскоре Малика сидела в автомобиле и, глядя в окно, слушала противный шипящий голос.
        - Я намекал тебе: вернись в Приют, не попадайся ему на глаза, если не хочешь быть его женщиной. А ты его дразнила. Ходила по грани между дозволенным и запретным. Он преподносил тебе подарки, не обращал внимания на твои шалости. Он одаривал тебя милостью. А ты, вместо того чтобы лизать ему руки…
        Малика закрыла рот ладонью:
        - Меня сейчас вырвет.
        - Остановить машину?
        - Заткнуться.
        Сверкнув глазами, Хёск вновь уставился на дорогу:
        - Если собака тявкает на хозяина - её убивают. Но что делать с неприкосновенной сучкой, которая возомнила себя хозяйкой? Её начинают приучать к строгой дисциплине и беспрекословному послушанию. Сегодня накажут твоего стража. Если не поможет - завтра будет кто-то другой.
        - Я могу рассказать на суде о ваших с Иштаром грехах. Не боишься?
        Хёск склонил голову к одному плечу, к другому, разминая шею:
        - Иштар потеряет трон, ты потеряешь статус шабиры.
        - Мне не нужен ваш статус.
        - Ты совершенно не думаешь о своих людях. Ты потеряешь статус, и тебя выдворят из зала суда. Твоего человека отправят в шахту, но перед этим отрубят левую руку.
        Малика прижалась лбом к стеклу. Машина миновала окраину Кеишраба и теперь катила по пустыне…
        - Куда мы едем?
        - В тюрьму.
        Малика посмотрела по сторонам. Кругом песок и ни единого строения на горизонте.
        Хёск заглушил двигатель. Малика выбралась из салона. Держась за дверцу, с опаской огляделась. Ровная пустыня, воинов не видно. Осмелев, повернулась к Хёску. Он нашёл в архиве документы о проклятии морун. Знает, что она верховная жрица. Был свидетелем её ритуалов. В курсе, как прошла её встреча с Шедаром. Что подпитывает его веру в собственную неуязвимость?
        Хёск прикрыл ладонью глаза от ветра и двинулся вперёд. Глядя в мутное небо и вбирая в себя силу непогоды, Малика пошла следом. Что бы ни задумал жрец - она с ним справится.
        - Смотри под ноги, - бросил Хёск через плечо.
        Малика опустила голову. В песок были вкопаны круглые решётки. Подземная тюрьма…
        Пройдясь вдоль длинного ряда решётчатых окон (или потолков?), жрец вытянул руку:
        - Здесь.
        Малика подбежала к решётке. Упав на колени, вцепилась в прутья:
        - Драго? Луга!
        Из полумрака донёсся голос:
        - Драго.
        - Я подожду в машине, - сказал Хёск и неторопливо потопал прочь.
        - Ты один? - спросила Малика на слоте, пытаясь хоть что-то рассмотреть в сумраке. Стянув с головы чаруш, уловила еле различимое движение тени. - Драго, не молчи.
        - Я думаю, как к тебе подняться.
        - Сколько метров?
        - Пять. Подожди, я передвину лежак.
        - Ты один? - вновь спросила Малика.
        - Один, - донеслось из ямы. Следом раздался скрип деревянных ножек по каменному полу. - Сейчас-сейчас.
        Послышался треск дерева. Видимо, Драго ставил лежак свечой.
        - Отодвинься, - попросил страж. - Я прыгну.
        Малика отклонилась назад. Прозвучал грохот. Схватившись за прутья, Драго подтянулся на руках и прижался лицом к решётке. Малика улеглась на живот, чтобы песок не попадал охранителю в глаза.
        - Что я здесь делаю, Малика?
        - Ты нарушил их идиотский закон. Ты протянул мне левую руку.
        - Я? - нахмурился Драго.
        - Перед коронацией. Возле храма.
        - Не было такого!
        - Это был не ты… - простонала Малика. - Это Луга…
        - Вспомнил. Это был я. Точно я!
        - Уже неважно.
        - И что теперь? Что со мной сделают?
        - Будут судить. Потом отпустят. - Малика погладила кулаки Драго. - Я соскучилась.
        - Мы с ребятами тоже по тебе соскучились.
        - Как вам жилось?
        - Нормально. Спали, ели, стояли на тренировочной площадке. Их тренировки - это нечто. Мы сначала думали, что в армию берут немых. Командиры выгавкивали команды, а воины выполняли, и всё молча. У них дисциплина будь здоров. И силища будь здоров.
        - Вряд ли ракшады сильнее ветонов.
        - Все люди обладают огромной силой. Сила огромная, а тело слабое и кости хрупкие. Поэтому у обычных людей в мозгу срабатывает команда: «Стоп! Это предел». И людям кажется, что они слабые. Но они сильные. Поднять грузовик легко. Это на самом деле очень легко. Это как поднять мешок с песком.
        - Я упаду вместе с мешком, - рассмеялась Малика.
        - А всё потому, что на защите твоего тела стоит твой мозг. Иногда он враг. Он умеет обманывать похлеще фокусника. Но здесь - он твой друг. Ты не умеешь правильно распределять нагрузку, не знаешь, как задействовать все мышцы. Ведь можно так рвануть, что лопнут жилы или вылетят суставы. Поэтому у людей есть планка. Воины подняли её слишком высоко. Ты бы видела их тренировки. Если Ракшада нападёт на Краеугольные Земли, они рухнут.
        - Они рухнут, а мы?
        - Мы не отдадим Грасс-Дэмор.
        Малика покачала головой:
        - В стране нищета, армии нет, люди ненавидят друг друга. Кто встанет на её защиту?
        - Ветоны, ориенты, климы и моруны… и моранды.
        - Моруны не выйдут из-за долины Печали. Они разочаровались в людях.
        - А ты?
        - Я не знаю, зачем я живу.
        Драго улыбнулся:
        - Малика… ты устала.
        - Я устала обманываться в людях.
        - Мне-то ты веришь?
        - Тебе? Да.
        - Так послушай меня. Тебе кажется, что ты ничего важного не делаешь. Но это не так. Рядом с тобой люди меняются.
        Малика погладила кулаки Драго:
        - Не надо меня успокаивать.
        - Я изменился. Помнишь парк развлечений? Помнишь ориента в стеклянном кубе? Резиновые затычки снизу и сверху, а внутри горячая вода. Помнишь?
        - Помню.
        - Когда я увидел его, подумал: ещё одним ориентом меньше. А сейчас… Если бы я увидел его сейчас…Мне стыдно, что тебе пришлось меня уговаривать разбить этот куб. Мне стыдно за поступки, которые я так и не совершил. - Немного помолчав, Драго сказал: - Ты должна вернуться к Адэру. Я ему обещал. Если ты не вернёшься, он свернёт мне шею.
        - Мы все вернёмся. - Малика приблизилась лицом к прутьям. - Сумеешь выломать решётку?
        Слегка разогнув руки, Драго посмотрел влево, вправо. Вновь подтянулся:
        - Она вмурована в бетон, но я смогу. Только зачем?
        - Я боюсь тебя оставлять. Боюсь, что уйду и больше тебя не увижу.
        - Бежать некуда, Малика.
        - Мы сядем в машину и вместе поедем на суд.
        - Звучит заманчиво. Я давно не катался на машине.
        - Выбирайся.
        - И нарушить ещё один закон? Не-е-е… не хочу. - Драго вздохнул с наигранной досадой. - Мне зачитают приговор, а я не пойму ни слова. Обидно.
        - До этого не дойдёт. Иштар пытается меня приструнить, вот и придумал эту комедию с судом.
        - Дело не в тебе, а во мне.
        Малика насторожилась:
        - Что я должна знать?
        - Я избил его, а он, зараза, не забыл.
        - Когда?
        - В Лайдаре. У тебя случился приступ. Мы его допрашивали, прямо там, в ванной. Со мной были Мебо и Крикс. Крикс его не трогал, Мебо тюкнул сапогом пару раз и устал. Зато я отыгрался сполна.
        - Бог мой…
        - Надо было прихлопнуть, а я пожалел.
        - Эльямин! - донёсся голос Хёска. - Скоро суд, а тебе ещё надо одеться подобающим образом.
        - Чего он хочет? - спросил Драго.
        - Надо ехать. - Просунув пальцы между прутьями, Малика прикоснулась к щеке охранителя. - Ничего не бойся, Драго. Мы сильнее ракшадов.
        Накинула на голову чаруш и направилась к машине.
        Глава 28
        Вспышка молнии выхватила из мглы кроны деревьев. Перед сезоном штормов с ветвей сняли гирлянды лампочек, и с наступлением темноты сад превращался в чёрное пятно, изрезанное зигзагами освещённых аллей. Ветер швырнул на террасу сорванные листья, зашуршал песком по ступеням. В воздухе почувствовался запах дождя.
        Теребя края чаруш, Малика поглядывала на воинов-носильщиков, стоявших навытяжку возле паланкина. Они вряд ли знали, куда должны отнести шабиру, и ждали приказа свыше, а Малика уже сомневалась, что такой приказ поступит: близилась полночь, комендантский час, и скоро носильщики попросту уйдут.
        Смутная догадка переросла в уверенность: Хёск специально заманил её во дворец, потребовав одеться в простенькое платье. Малика едва успела сменить наряд, как ей сообщили, что обвинитель - Иштар! - задерживается на заседании Хазирада, и суд состоится чуть позже.
        Неопределённость связала Малику по рукам и ногам: «чуть позже» могло произойти в любую минуту, а растянулось до ночи. Внутренний голос твердил: её вновь обманули. Никакого заседания Хазирада не было - мужу Самааш дали время спрятать жену.
        Около полуночи появился караульный. Сообщил, что хазир перенёс суд на утро, и отпустил носильщиков. Маликой овладело отчаяние. Она не знала, что ей делать: закрыться в спальне и выплакаться или догнать носильщиков, потребовать отнести её к Самааш и убедиться, что её дом пуст. Малика винила себя за вмешательство в чужую жизнь и за бесцеремонное поведение, за гонор и несдержанность, за ненависть к Хёску и веру в Иштара.
        Она до сих пор в него верила… Эта вера в братоубийцу и извращенца граничила с презрением к себе. Малика не могла понять: что за таинственная слепота не даёт ей увидеть ничтожество Иштара целиком? Какой властью он над ней обладает? Почему его вероломная и коварная натура манит её как неразгаданная тайна?
        Малика уселась на ступени. Хотелось уснуть. Хотелось исчезнуть, а проснувшись, очутиться в другом месте - не в каюте корабля, не в Грасс-Дэморе, просто в другом месте.
        Утром Малика не побежала к Самааш и не стала добиваться встречи с Иштаром. Сохраняя выдержку, прохаживалась по террасе, то обгоняя, то преследуя собственную тень. Наконец носильщики принесли паланкин, и в полдень Малика вошла в серое здание, на фасаде которого застыли статуи людей с завязанными глазами. Их мраморные руки сжимали клинки, ноги вдавливали в каменные плиты извивающихся аспидов.
        Обстановка зала, где должен был состояться суд, выглядела довольно странно. У дверей - железная клетка для подсудимого. Посреди зала на возвышении - лакированное кресло, обитое изумрудным бархатом, и простой стул. Кресло явно предназначалось Иштару, стул - Малике. Вдоль стен - деревянные трибуны для судей. Судьи не входили в узкий круг людей, которым разрешалось сидеть в присутствии хазира.
        Такая расстановка мебели подсказывала, что главные роли в судебном процессе отводятся обвинителю и защитнику, и возможно, они сами приходят к соглашению и выносят приговор. А судьи здесь для проформы, для придания процессу законности. Следят, чтобы дебаты не перетекли в перепалку и не переросли в потасовку.
        Малика поднялась на возвышение, присела на краешек стула и устремила взгляд на потолок, расписанный фресками, на которых изображена битва ангелов с демонами. По идее, добро должно восторжествовать, однако демоны походили на ракшадских воинов: такие же мощные, безжалостные. Один их вид ставил под сомнение победу утончённых и птицеподобных посланников светлых сил.
        Конвоиры ввели Драго и заперли его в клетке. Страж - растрёпанный, помятый - не выказывал волнения и даже подмигнул Малике, а она смотрела на его руки, сжимающие прутья, и видела, как белеют костяшки пальцев.
        Судьи, облачённые в балахоны, прошли за трибуны. Ответив на их приветствия, Малика внутренне подобралась: сейчас появится тот, чьё слово главнее закона.
        А вот и он… прошествовал по залу, бесшумно, по-хозяйски. Легко, как ветер, взлетел по ступеням. Прошелестев полами чёрного плаща, опустился в кресло. Цитрусовые благовония, витавшие в зале, смешались с ароматом лайма, исходившим от Иштара: запахи не соответствовали ни месту, ни настроению.
        Иштар предъявил Драго обвинение. Сообщил суду, что подсудимый в силу своей наследственности является левшой. И одним махом разнёс продуманную Маликой защиту, притом не позволив ей выступить. А Малике уже нечего было сказать: Иштар сам себе задавал вопросы, сам на них отвечал, сыпал номерами статей и складывал сроки заключения, доводя до пожизненного. Оказывается, страж одним неправильным прикосновением к деве-вестнице нанёс оскорбление трём столпам, на которых зиждется Ракшада: Богу, державе и хазиру. Кто из судей осмелится возразить?
        Иштар не преминул объяснить, почему не приказал арестовать нарушителя закона сразу же после коронации: мол, не хотел омрачать путешествие по святым местам и не хотел начинать своё правление с судебного процесса. И в конце выступления заявил, что готов отказаться от обвинения, если шабира поведает о каком-либо поступке, совершённом подсудимым в интересах Ракшады. Как и предполагала Малика, судьбу обвиняемых решают не судьи, а обвинитель. И не судьи здесь для проформы, а защитник.
        Умолкнув, Иштар с невозмутимым видом откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев - вызывающий жест и всезнающая поза. Малика встретилась с ним взглядом; внутри всё оборвалось.
        Судья объявил перерыв.
        Караульный провёл Малику в комнату. Вдоль стен стояли стулья с девственно чистыми сиденьями, туго обтянутыми блестящим шёлком. Похоже, на них вообще никогда не сидели. На шоколадном паркете протоптаны белесые дорожки: из угла в угол и по кругу. Эта комната предназначалась для ожидания начала суда или его завершения. Хотя, нет. Ракшады не умеют волноваться. Да и кто станет переживать о подсудимом? В этой стране люди одиноки и всеми забыты. А значит, комнату меряют шагами не родственники нарушителей закона, а защитники и обвинители, репетируя убедительные речи.
        Малика подошла к окну. Во внутреннем дворике к небу взлетал фонтан и сверкающей водяной пылью обрушивался в мраморную чашу.
        - Как ты себя чувствуешь? - прозвучал за спиной голос Иштара.
        - Пустым бокалом.
        - Должно быть, неприятное чувство.
        Присев на краешек подоконника, Малика сложила руки на коленях:
        - Никакого заговора не было. Шедар не пытался сорвать твою коронацию. Ты сам всё подстроил. Ты создал видимость противостояния с братом: споры, разговоры на повышенных тонах. Потом непрозрачная чаруш и взбесившиеся тигры. Ты знал, что ещё немного, и звери успокоятся, потому что твой человек изменил пропорции воды и отупляющего зелья.
        Иштар упёрся плечом в стену:
        - Меня всегда удивляла твоя проницательность.
        - Если бы Шедар перебрался жить на остров, ты бы не смог ему отомстить. Поэтому ты запер его в своём бывшем кубарате.
        Иштар хмыкнул:
        - Да, там жили мои кубары. Понравился дом?
        - Понравился. Особенно решётки на окнах.
        - Их вставили позже. Мой подарок Шедару.
        - Ты не можешь держать его под арестом слишком долго.
        - Не могу, я ведь поборник закона.
        - На что ты надеялся, когда разрешил нам встретиться? На то, что он убьёт меня и развяжет тебе руки?
        - Думай, как хочешь.
        - Ты обещал освободить его кубар, хотя знал, что не сдержишь слово: твоему брату не в чем признаваться.
        Иштар кивнул:
        - Всё верно.
        - Если бы Шедар на самом деле был виновен…
        - Я бы не стал обещать.
        - Я в очередной раз поверила тебе, хотя знала, что верить нельзя. «Испить тебя по капле…» Ты осушил моё доверие до дна, Иштар. Я пустой бокал.
        Он отвёл взгляд:
        - Мне всё равно.
        - Ты хочешь моими руками расправиться с Шедаром.
        - Да.
        - Ты ждёшь, когда я обвиню его в покушении на мою жизнь и скажу, что мой человек спас меня. Ты намекал на этот поступок в интересах Ракшады?
        - Да.
        - Если Шедар предстанет перед судом, он тебя утопит. Теперь он не умеет врать.
        - Я потребую, чтобы суд вынес ему приговор незамедлительно, в отсутствие подсудимого. Обвинение шабиры не проверяется и не оспаривается.
        - Ты всё продумал.
        - Шаг любого человека порождает в моей голове десятки ответных ходов.
        - Ты ввёл суд в заблуждение. Мой страж не давал мне левой руки.
        - Знаю. Это сделал другой. Если я поменяю их местами - тебе станет легче? Кстати, настоящий виновник сидит в соседней комнате. Как видишь, я всё предусмотрел.
        - Ты такая же мразь, как твой брат.
        Иштар схватил Малику за плечи и, рывком стащив с подоконника, зашипел ей в чаруш:
        - Тебе нужны оправдания? Их не будет. Оправдания - для виновных.
        - Шедару ты мстишь за смерть своих воинов. А в чём провинились твои старшие братья?
        - Они не братья, а отрыжки преисподней.
        - Куда ты денешь кубар Шедара?
        - Догадайся.
        Малика задохнулась:
        - Их казнят вместе с ним?
        - Нет. Они проживут на пару дней дольше.
        - Ты отдашь их преступникам?
        - Война не бывает без жертв.
        - Я ни с кем не хочу воевать.
        - У тебя нет выбора.
        - Ты бьёшь меня, Иштар, и каждый раз всё больнее. Но придёт время, и ударю я.
        Вдавив Малику в стену, он сорвал с её головы чаруш:
        - Давай. Проведи свой ритуал. Уничтожь меня сейчас. Другой возможности не будет.
        Малика дёрнулась:
        - Мне больно!
        Иштар навис над ней. Обдал её лицо горячим дыханием:
        - Я был готов сдаться и отпустить Шедара. Он всегда шантажировал меня, но делал это с умом. Теперь, благодаря тебе, у него не закрывается рот. Он вспоминает, что было тридцать лет назад, что было вчера. Он вспоминает, как я падал, как поднимался, что говорил. Единственный выход - казнить его. Не отравить, не придушить во сне, не столкнуть с лестницы - в эти смерти уже никто не поверит. За попытку убить шабиру его приговорят к стене Позора. Его наденут лопатками на крюки. Перед этой казнью преступникам зашивают рты, чтобы они ушли на тот свет молча, с достоинством.
        - Это ужасно… - прошептала Малика, взирая в горящие злобой глаза.
        Иштар походил на демона с фрески. Тот демон, нависая над ангелом, вспарывал белоснежную шею длинными когтями, а ангел, истекая кровью, никак не решался вонзить клинок ему в сердце.
        - Я желал брату смерти, но не такой. Ты не оставила мне выбора. Если нет выбора у меня - почему он должен быть у тебя?
        - Распусти его кубарат и спаси свою сестру. Потом я сделаю всё, как ты скажешь.
        - Ты просишь меня нарушить законы и превратиться в вероотступника?
        - Ты же просишь меня обречь Шедара на мучительную смерть.
        - Прошу?! - Выпустив Малику из захвата, Иштар сделал шаг назад. - Я ошибся. У тебя есть выбор: мой брат или твои люди.
        - Ненавижу тебя!
        - Мне всё равно, - сказал Иштар и, швырнув Малике чаруш, вышел из комнаты.
        Войдя в зал, она споткнулась возле клетки. Вцепилась в прутья и направила в руки всю злость на себя. За полгода она совершила столько ошибок, сколько не совершала за всю свою жизнь. Теперь на её плечи ляжет неподъёмная ноша - смерти сотен людей.
        Не в силах оторваться от прутьев - пальцы к ним словно прикипели, - Малика опустила голову и выдвинула обвинение против Шедара, а потом не поняла, что сказала: её спас то ли Драго, то ли его левая рука. Но главное, что это поняли судьи и Иштар. Прозвучал чей-то хриплый голос; конвоир снял с пояса связку ключей, вставил ключ в замок на дверце клетки.
        Малика вдруг почувствовала, как злость заструилась из пальцев в запястья, потекла по рукам и спине, наполняя тело необычайной силой. Обожгла ноги и упёрлась в пол, грозя взметнуться и взорвать разум. Руки сами по себе потянули прутья в разные стороны. Металл стал податливым как пластилин.
        Малика смотрела в расширенные глаза Драго, спиной чувствовала ошеломлённый взгляд Иштара, будто сверху видела судей, застывших в нелепых позах. Наблюдая за ней, конвоир втянул голову в шею и судорожно глотнул. Этот звук - невнятный, едва уловимый - прозвучал в тишине как щелчок плётки. Малика вздрогнула.
        - Гаси силу медленно, - прошептал Драго, положив ладони ей на руки. - Очень медленно, иначе травмируешь связки.
        Малика посмотрела на выгнутые прутья и овальную дыру между ними. Это сделала она?
        Через десять минут Малика с охранителями вышла из здания и направилась к паланкину.
        - Твой отец точно ориент, а не ветон? - прозвучал голос Драго.
        - Точно.
        - Не знал, что моруны такие сильные.
        - Злые. - Малика покосилась на воинов-носильщиков. - Если не хочешь обратно в тюрьму - помолчи.
        Луга открыл дверцу паланкина. Драго принялся хлопать ладонями по штанам. Пыли в них не было, но хлопки заставили носильщиков отойти в сторону и повернуться лицом к ветру. Чистоплотные ракшады попались на уловку.
        - О чём он так долго говорил? - спросил Драго, продолжая выбивать из себя несуществующую пыль.
        - Кто? - не поняла Малика.
        - Иштар.
        - Рассказывал суду, какой ты злостный преступник.
        - Чудак, ей богу.
        - А что ты сделал? - вклинился в разговор Луга.
        Драго расплылся в улыбке:
        - Приложился к нему сапогом.
        Луга тихонько присвистнул:
        - Ё-моё…
        Малика понимала: Драго тянет время. Пустой разговор помогал ему прийти в себя после ночи в подземной тюрьме, после непонятного суда и после того, чему он стал свидетелем. Малика и сама не торопилась садиться в паланкин. Она соскучилась по своим людям. Один загорелый, второй смуглый от природы. Один сероглазый, у второго в глазах плещется море. Они рядом или это сон? Они рядом… Сюда бы Мебо…
        - Ты во дворец или ещё куда-то? - спросил Драго.
        - Ещё куда-то, - ответила Малика.
        Драго хлопнул Лугу по спине так, что тот аж крякнул.
        - Дорогу в охранный двор помнишь?
        Сморщившись, Луга свёл лопатки:
        - Теперь вспомню.
        - Пойдёте со мной, - сказала Малика.
        Драго кивнул в сторону носильщиков:
        - Не хочу их злить. От меня и правда воняет.
        - А я не хочу, чтобы ты опять вляпался. Тебе, между прочим, грозило пожизненное заключение.
        Драго вытаращил глаза:
        - Серьёзно? И как тебе удалось меня вытащить?
        Ничего не ответив, Малика подозвала носильщиков и приказала отнести её к дому Мароша. Она не надеялась увидеть Самааш - хотела заглушить внутренний голос, который то и дело бормотал: «А вдруг?..» А вдруг несчастная женщина до сих пор ждёт? Не поддаётся на уговоры супруга и не покидает запечатанную шабирой комнату. И ещё… слишком тяжело было возвращаться во дворец. Там, в покоях, похожих на склеп, она станет заложницей мыслей.
        На звонок в калитку никто не откликался - достаточно долго, чтобы потерять терпение. Но Малика упорно смотрела на окна дома Мароша, переглядывалась с каменными всадниками на фасаде, словно они могли подсказать, куда делись слуги.
        Наконец в щёлке приоткрывшейся чёрной двери, так напугавшей Малику в прошлый раз, показалось сморщенное лицо. Выслушав шабиру, на крыльцо вышел дряхлый старик и принял горделивую позу. Мелькнула мысль: в его возрасте не мешало бы обзавестись рубашкой. Видимо, старик не желал скрывать знаки величия: татуировки на руках и плечах. Обвисшая дряблая кожа искажала рисунки и вызывала брезгливость.
        Подслеповато щурясь, отец Мароша (а кто ещё в таком виде мог разгуливать по дому?) сказал, что хозяина нет, его супруги нет и вообще никого нет. Но Малика хотела убедиться в этом сама. После поисков ключа от калитки и нескольких попыток попасть ключом в замок старик проводил гостью к домику в саду. Ещё не войдя внутрь, Малика поняла: старик не обманул. Сердце потянуло назад, к паланкину, но рука открыла двери, а ноги сделали два шага вперёд.
        Ковёр в холле был покрыт красными кляксами, стены усеяны алыми точками. Столик и стулья перевёрнуты. Всё подсказывало, что здесь избивали человека.
        - Какого чёрта… - пробормотал старик, стоя за порогом.
        Малика обернулась:
        - А ты не знаешь?
        Старик попятился:
        - Я больной человек. Я не выхожу из дома.
        Малика добрела до паланкина. Усевшись в кресло, расправила плечи, вздёрнула подбородок. Она не слышала гула вечернего города, не видела, как охранители пошагали к железным воротам охранного двора. Не заметила, как за окном проплыла дворцовая площадь.
        Поднялась на террасу, подождала, пока удалятся носильщики. Встала на колени и воздела глаза к равнодушным небесам:
        - Я отрекаюсь от тебя.
        Служанка, ожидавшая Малику в зале, сказала, что её приглашает к себе Фейхель. Слухи о приговоре Шедару наверняка облетели столицу и донеслись до дворца. Что сделает несчастная мать? Задушит шабиру? Проклянёт? Пожелает ей похоронить своих детей, как похоронила она?
        Малика прошла в ванную. Долго лежала в прохладной воде, наблюдая, как темнеют рисунки на окнах. Задержала дыхание и погрузилась в воду с головой. В ушах гудело, в груди стучало сердце, по жилам струилась кровь, а Малика чувствовала себя мёртвой.
        Чьи-то руки схватили её за плечи и выдернули из воды.
        - Никогда так не делай! - прозвучал голос Хатмы.
        Малика посмотрела в лицо, закрытое чаруш:
        - Чтобы утопиться, ванны мне не хватит.
        - Моей маме хватило, - сказала Хатма и протянула полотенце.
        Через час Малика ступила в комнату Фейхель.
        Мать-хранительница скинула с коленей клетчатый плед, с трудом выбралась из кресла и хрипло проговорила:
        - Я хочу видеть твои глаза.
        Малика сняла чаруш и уставилась в пол. Она не раскаивается, не сожалеет и не сочувствует. Если бы её поставили перед выбором - весь народ Ракшады или Драго, - она бы, не задумываясь, выбрала своего человека. Мать-хранительница должна это знать. Вскинув голову, Малика устремила взгляд на старуху.
        - Иди за мной, - произнесла Фейхель после затянувшейся паузы и, шаркая ногами, побрела в смежную комнату.
        Миновав ванную, открыла двери спальни. На кровати, в приглушённом свете настольной лампы, лицом к стене лежала женщина.
        - Моя дочка… - сказала Фейхель, и её голос сломался. - Она вернулась.
        - Кто? - спросила Малика, глядя поверх плеча старухи.
        - Самааш. Моя бедная девочка.
        Обернувшись к Малике, Фейхель уткнулась лбом ей в плечо и разрыдалась.
        Малика гладила её по спине, приговаривая:
        - Всё будет хорошо, Фейхель. Всё будет хорошо…
        - Она чуть не потеряла ребёнка.
        - Всё будет хорошо, - повторила Малика, силясь остановить калейдоскоп мыслей и чувств. - Как она здесь оказалась?
        - Сегодня ночью Хазирад принял новый закон, - вымолвила Фейхель, перемежая слова всхлипами. - Утром его обнародовали, а в полдень… её привели.
        - Какой закон?
        - О кровной мести. Если муж издевается над женой - он оскорбляет её отца и братьев.
        Значит, ночью Иштар добивался принятия закона, и держал Малику во дворце, чтобы она не наломала дров. На суд пришёл злой. После того, как увидел Самааш? После расправы над её мужем? Или довели советники?
        - Что она говорила?
        - Ничего. Она не верит. И я не верю. - Фейхель в голос выдохнула. - Хочу помолиться. Пойдём со мной в молельню.
        Малика посмотрела в тусклые глаза, обрамлённые кружевами морщин:
        - Я отвернулась от Бога.
        Старуха обхватила её лицо ладонями:
        - Это не страшно. Страшнее, когда отворачивается Бог.
        - Я убийца, Фейхель.
        - Сделай так, чтобы смерть моего сына не была напрасной.
        - Прости меня… - прошептала Малика и обняла мать-хранительницу.
        Глава 29
        Выпроводив Кенеш из комнаты, Малика сняла чаруш и попросила Галисию сделать то же самое. Сидя на полу и пряча босые ноги под подолом платья из дешёвой ткани, дворянка горделиво вскинула голову, как бы напоминая, кто здесь благородная дама. Но затравленный взгляд и тонкая морщинка на переносице выдавали её страх перед предстоящим разговором.
        Сегодня Малика не хотела ссориться с Галисией. Не хотела убеждать или упрашивать. В эту комнату её привело сочувствие к женщине, которая потратила часть жизни на бессмысленные ожидания. Чьи долгие дни и ночи были пронизаны одиночеством и обидами.
        - Пришла попрощаться? - спросила Галисия на шайдире и закрыла книгу, которую пять минут назад читала вслух, вырабатывая правильное произношение.
        - Я решила повременить с отъездом.
        - Только не говори, что из-за меня.
        - Нам с Иштаром надо побывать ещё в двух святых местах.
        Ложь. Иштар заявил, что завершит паломничество без шабиры. А после суда над Драго ему и вовсе не терпится поскорее от неё избавиться. Во всяком случае, Малика так думала.
        - Если хочешь, можем перейти на слот. Или на тез.
        Взгляд Галисии ожил.
        - Ты знаешь тез?
        - Немного.
        - Не помню, когда последний раз говорила на родном языке.
        Усевшись рядом с Галисией, Малика кивком указала на книгу и произнесла на тезе:
        - Что читаете?
        - Роман тикурского автора. Когда-то я читала его в оригинале. - Изящные пальчики побарабанили по переплёту. - Ужасный перевод. Даже с моими скудными знаниями шайдира я бы перевела лучше.
        Малика упёрлась затылком в стену и устремила взгляд на окно, расцвеченное филигранными узорами:
        - Когда я уеду, вас отведут в посольство Партикурама или Бойварда и отправят домой насильно.
        Галисия опустила голову.
        - Это он сказал? - прозвучал голос еле слышно.
        - Нет. Управляющая женской частью дворца.
        - Ничего не понимаю… Он предложил мне стать его женой и ни разу со мной не увиделся. Неужели всё дело в проклятых рисунках?
        - Не только.
        Галисия свела брови:
        - Малика, признайся: вы с ним близки?
        - В смысле - как мужчина и женщина?
        - Да, в этом смысле.
        Малика придвинулась к Галисии и прошептала:
        - Я открою вам страшную тайну. Пообещайте, что никому не расскажете.
        - Обещаю.
        - Меня не интересуют мужчины. Меня волнуют женщины.
        Галисия вытаращила глаза:
        - Честно?
        - Я прикипела к вам душой и сердцем. И ничего не могу с этим поделать.
        Преувеличение, конечно. Но в нём был скрыт кусочек правды. В истории с дворянкой не стояла точка, и это не давало Малике покоя. Она представляла, как Галисию грубо выпроваживают из дворца, как работники посольства задают ей каверзные вопросы и прячут улыбки, слушая рассказ о несостоявшемся замужестве. Перед внутренним взором возникала мрачная каюта корабля, железная кровать, прикреплённая к полу или стене, и поясок халата, затянутый петлёй на гнутой спинке. Малика убеждала себя, что Галисия намного сильнее, чем кажется. Отгоняла нарисованную воображением картину, и тогда в ушах звучал всплеск воды и раздавались крики: «Человек за бортом!»
        Галисия разочарованно выдохнула:
        - Да ну тебя…
        - Мне противна сама мысль, что какой-то мужчина будет вдавливать меня в перину и сипеть мне в ухо, - сказала Малика, скорчив наигранно-брезгливую гримасу.
        Украдкой посмотрела на Галисию. Вроде бы фраза прозвучала убедительно. Наверное, потому что была близка к правде. Воспоминания о сцене с Иштаром в храме Джурии вызывали неприятную дрожь в теле, а от воспоминаний о Жердяе с его липкой и вонючей «конечностью» горло сжималось в рвотном спазме.
        - Тогда что вас связывает? - спросила Галисия.
        Вопрос поставил в тупик. Действительно, что их связывает? Нет ни общих интересов, ни общих целей, ни общих знакомых, кроме Хёска. Если завести разговор о государственных делах, Иштар вряд ли его поддержит. Малика боялась спрашивать его о детстве и юности - а вдруг он расскажет правду? Не спрашивала о будущем, догадываясь, что планы Иштара ей не понравятся.
        - Ничего. Если бы не сезон штормов, я была бы уже дома.
        Галисию такой ответ не устроил.
        - После паломничества вы ни разу не виделись?
        С языка чуть не сорвалось: «Лучше бы не виделись». Малика успела проглотить первые слова и озвучила последнее:
        - Виделись.
        - Если людей ничего не связывает, зачем им встречаться? - не успокаивалась Галисия.
        Сказать бы ей, что двум сущностям с противоположными зарядами не нужен повод, чтобы столкнуться лбами - так не поймёт же.
        - Ему нравится меня дрессировать.
        - Что? - улыбнулась Галисия.
        - Я гадкая зверушка, которая вечно чем-то недовольна.
        - Для гадкой зверушки ты слишком хорошо выглядишь. Красивое платье. Пахнешь розами.
        Иштар не изменял своей привычке: через каждые три дня служанки украшали спальню Малики свежими цветами. Вчера принесли бордовые розы. Цветы издавали такой насыщенный аромат, что пришлось на ночь открыть двери в коридор, чтобы создать иллюзию сквозняка. Но одежда всё равно вобрала в себя запах.
        - Браслет он подарил?
        Малика поправила на запястье платиновый браслет с изумрудами:
        - Он.
        Галисия откинулась на подушку и принялась наматывать на палец белокурый локон:
        - У моего вечно недовольного отца был приятель. Богатый, молодой, весёлый. И тут он проигрывается в карты. Серьёзно проигрывается. От него уходит жена. В пьяной драке ему уродуют лицо и ломают ноги. В конце концов, он перебирается жить в меблированную комнатушку на окраине Градмира. И вдруг мой отец зачастил к нему в гости. Ты бы видела, каким он возвращался! Не отец, а птица счастья. Однажды он запел в ванной. Мы с мамой жутко перепугались. Думали, умом тронулся. А как-то он потрепал меня за щёку и сказал: «Галисия, детка, обязательно обзаведись подругой-неудачницей. На душе становится легче, когда кому-то хуже, чем тебе».
        - Вы это к чему?
        - Теперь у тебя есть подруга-неудачница. Приходи ко мне чаще, и Иштару не надо будет тебя дрессировать. - Галисия легла на бок и устремила на Малику тоскливый взгляд. - Я почти год его не видела. Какой он сейчас?
        - Такой, как и раньше.
        - Какой у него голос?
        - Низкий.
        - А руки?
        - Сильные.
        - А глаза?
        - Карие.
        - А губы?
        - За год ничего не изменилось.
        - Ладно, ты с ним не спишь. Но он же обнимает тебя, целует. Не стесняйся. Расскажи, как он это делает.
        - Вам нравится над собой издеваться?
        Галисия приняла грациозную позу:
        - Я красивее тебя?
        - Намного.
        - И умнее?
        - Однозначно.
        - Что в таком случае он в тебе нашёл?
        Малика шумно выдохнула. Это диагноз…
        - Не знаю, Галисия. Возможно, ему нравятся глупые дурнушки.
        Изобразив на лице недоумение, Галисия покачала головой:
        - Почему я такая наивная дура? Ведь знала, что любить - это больно, и снова влюбилась. Знала, что мужчинам нельзя верить, и снова поверила.
        Хоть это она понимает.
        - А хотите, я вас кое с кем познакомлю? - спросила Малика.
        - Хочу, но мне нельзя выходить из комнаты.
        - Со мной - можно. Надевайте чаруш, берите портреты Иштара и идём.
        Галисия вскочила:
        - К нему?
        - Нет, - сказала Малика, пытаясь сохранить спокойствие, но услышала в своём голосе жестяные нотки.
        - Рисунки в спальне. Тебе придётся подождать, пока я приму ванну.
        - К чёрту ванну.
        Хохотнув, Галисия выбежала из комнаты. Вернулась, сжимая в одной руке альбомные листы, в другой - чаруш. За короткое время она успела сменить платье, уложить волосы и подвести глаза. Дворянка собралась к Иштару…
        Служанка, ожидавшая шабиру в коридоре, провела их до комнаты Фейхель.
        - Как мне себя вести? - спросила Галисия, глядя на дверную ручку и нервно прокручивая в ладони листы, свёрнутые в трубку.
        - Не снимай чаруш. Им это не понравится, - произнесла Малика и открыла дверь.
        Отложив документы, мать-хранительница отодвинулась вместе с креслом от столика и поприветствовала гостей быстрым движением руки: ко лбу, к сердцу и вперёд, вверх ладонью.
        - Мама Иштара… - прошептала Галисия.
        Придерживая на коленях плед, Фейхель с любопытством воззрилась на дворянку:
        - Эльямин, кто это?
        Малика не успела ответить.
        - Меня зовут Галисия. А тебя как зовут?
        - Тебе дали имя, чтобы Всевышний смог призвать тебя из толпы, а не для того, чтобы ты чесала языком, - проворчала Фейхель. - И с чего ты взяла, что я мать хазира?
        - Он похож на тебя.
        - Такой же старый?
        - Такой же красивый. - Галисия положила старухе на колени стопку рисунков. - Посмотри.
        Фейхель с недоверчивым видом взяла верхний лист:
        - Это он?
        - Да. Ты никогда его не видела?
        - Нет. Я и себя никогда не видела.
        - Даже на фотографии?
        - Ракшады не фотографируются, - ответила Фейхель, рассматривая рисунки. - Фотография крадёт частичку души человека. По фотографии можно наслать на человека болезнь и даже смерть.
        - Больше не буду фотографироваться, - пробормотала Галисия. Усевшись на подушку возле ног старухи, вытащила из стопки один из портеров Иштара. - Здесь он вышел лучше всего.
        Прищурившись, Фейхель поднесла рисунок к глазам, покрутила так и этак. Наконец положила на колени:
        - Ничего от отца.
        - Я же говорю: он твоя копия.
        - А ты неплохо рисуешь.
        - Где Самааш? - поинтересовалась Малика.
        - Спит, - сказала Фейхель и принялась перебирать листы. - Можно какой-то оставить?
        - Бери все, - ответила Галисия. - Я ещё нарисую.
        - Она в порядке? - вновь спросила Малика.
        - Пока - да.
        - Что значит «пока»?
        Фейхель протянула Галисии стопку:
        - Спрячь в стол.
        - Фейхель? - произнесла Малика, повысив тон.
        - Скоро её отправят к мужу.
        - Кто так решил?
        - Жена должна рожать в доме мужа. Иначе отец не признает ребёнка.
        - Бред!
        Галисия задвинула ящик в стол:
        - О ком вы говорите?
        - Таков закон, Эльямин, - сказала Фейхель, пропустив вопрос дворянки мимо ушей. - Этот закон Иштар ни за что не отменит.
        - И ты её отдашь?
        - А кто меня спросит?
        Малика на цыпочках прошла через ванную и заглянула в приоткрытую дверь спальни. Лёжа на кровати лицом к стене, Самааш обводила пальцем нарисованное на обоях гибкое деревце. Палец замер, сполз вниз. Рука потянулась к чаруш, брошенной на деревянное изголовье.
        - Я не собиралась подглядывать, - проговорила Малика. - Просто боялась тебя разбудить. Прости.
        Самааш села на край кровати, отточенным движением надела чаруш и защёлкнула на шее зажим.
        - Когда тебе рожать, милая?
        - Через двадцать три дня.
        - Тебя осматривал врач?
        - Нет.
        - Фейхель! - крикнула Малика.
        В передней комнате скрипнуло кресло. Послышались шаркающие шаги.
        - От тебя сегодня столько шума…
        - Почему ты не вызвала дочери врача?
        Появившись в поле зрения, Фейхель уперлась рукой в дверной косяк:
        - А никто не придёт.
        - Почему?
        За спиной старухи возникла Галисия:
        - Здесь сестра Иштара?
        - Если ребёнок сильный и здоровый, он родится без чьей-либо помощи, - сказала Фейхель. - Ракшаде не нужны больные и слабые.
        - Какая дикость! - воскликнула Малика, чувствуя, как по венам распространяется огонь.
        Обойдя старуху, Галисия заглянула в спальню:
        - А душно-то как.
        Малике и самой хотелось вбежать в комнату, схватить стул и разбить окно, сдёрнуть с головы беременной женщины тряпку и снять с неё тесное платье. Она перенесла ногу через порог… и сделала шаг назад. Этак она никогда не уедет из Ракшады. Погрязнет в бесконечной войне, сгорит и погаснет как остывший уголёк. Пора ей махнуть на всё рукой, подавить внутренний бунт и подумать о себе.
        Упираясь в край перины, Самааш с трудом встала. После бессонной ночи раскалывалась голова. И сильно болела спина. Самааш даже слышала, как трещат кости. Беременность протекала тяжелее, чем предыдущие. Трёх детей муж «выбил» брусками мыла, сложенными в наволочку, а этот малыш цеплялся за жизнь, высасывая из матери жизненные соки.
        - Отдыхай, Самааш, - сказала Малика. - Потом поговорим.
        Но сестра Иштара неровной походкой вышла из спальни.
        Женщины расположились в передней комнате. Посматривая на Самааш, Малика понимала, что та встала с постели из уважения к гостям. Глядя на Фейхель, радовалась, что старуха не видит гнева в её глазах. И уговаривала себя не вмешиваться в ход безжалостных событий.
        Разговор не клеился, и Галисия взяла инициативу на себя:
        - Кого ты ждёшь: мальчика или девочку?
        Самааш пожала плечами.
        - Живот острый - значит, будет мальчик, - отозвалась Фейхель.
        - Девочка, - возразила Малика и отвернулась к окну, коря себя за несдержанность. Если спросят: почему она так решила - она не сможет объяснить.
        - Имя уже придумала? - поинтересовалась Галисия.
        - Имена дают отцы, - сказала Фейхель.
        - Несправедливо… - пробормотала Галисия. - Почему ты ушла из дома?
        - Мы не обсуждаем семейные дела с чужими, - вновь откликнулась Фейхель.
        - Я не чужая. Я подруга шабиры. И вообще-то я разговариваю с Самааш.
        - Тебе не мешало бы выучить наши правила.
        Покосившись на Малику, Галисия недовольно повела плечиком:
        - Её муж плохой человек?
        - Бог обязывает любить мужа, - ответила Фейхель, - а плохой он или хороший - не нам судить.
        - А кому?
        - Богу.
        Галисия выбралась из кресла и опустилась перед Самааш на корточки:
        - Он тебя обидел? Да? Беременных женщин нельзя обижать. Когда-то я была в монастыре, и там говорили, что таких людей Бог наказывает. Скажи своему мужу, чтобы следил за словами. Всё плохое, что он тебе скажет, к нему и вернётся. А может, ты чересчур строга к нему? Может, он не хотел тебя обидеть, а тебе показалось? Я слышала, что беременные реагируют на всё слишком остро.
        Самааш щёлкнула замком на зажиме и сняла чаруш. Отшатнувшись, Галисия с трудом удержала равновесие.
        - Закрой лицо! - приказала Фейхель.
        - Дай ей вздохнуть свободно! - осекла Малика.
        - Ничего-ничего, это всё заживёт, - протараторила Галисия, рассматривая лопнувшие губы и разбитый нос Самааш. - Я как-то свалилась с садовой лестницы, всё лицо ободрала, и ничего. Как новая монетка. Я бы сняла чаруш и показала тебе, но твоей маме это не понравится. Сильно болит?
        Самааш отрицательно покачала головой.
        - Тут кровь засохла. Можно я вытру? Я осторожно.
        Самааш кивнула.
        Галисия ринулась в ванную, вернулась с влажным полотенцем.
        - Знаешь, что я сделаю? Я продам свои украшения, куплю дом и заберу тебя. Я всегда мечтала о сестре. Ты будешь моей сестрой? - говорила она, бережно прикладывая уголок полотенца к щеке Самааш. - Тебе не нужен такой муж, а ребёнку не нужен такой отец. Мы сами справимся. У меня много украшений. На еду и одежду хватит.
        Перекинув полотенце через плечо, подбежала к столику, вытащила из ящика рисунки и дала их Самааш:
        - Это твой брат. Я напишу ему письмо и попрошу помочь с покупкой дома. Он не откажет. Не смотри, что здесь он строгий. На самом деле он очень добрый. - Галисия робко погладила женщину по волосам, заплетённым в косички. - Твоя мама будет приходить к нам в гости, и мы по очереди будем петь колыбельные. Я знаю много колыбельных, правда, на другом языке. Мне их пела бабушка. Знаешь, какая у меня была бабушка? Не бабушка, а песня. Я переведу тексты на шайдир, чтобы вы понимали, о чём я пою.
        Галисия говорила и говорила милые глупости, будто боялась, что умолкнет и мечта растает. Малика наблюдала за Фейхель. Из-под пледа выпирали острые колени. Руки, сжимающие подлокотники кресла, еле заметно подрагивали. Тягучий взгляд прилип к Галисии. Так смотрят на чудную бабочку и раздумывают, как с ней поступить: пришпилить иголкой к стене или посадить в банку.
        - Мы же никуда не торопимся? - обратилась Галисия к Малике.
        - Нет.
        - Можно я схожу с твоей служанкой в свою комнату? Возьму альбом и карандаши.
        Малика кивнула и, когда за Галисией закрылась дверь, направила взгляд на Самааш:
        - Где твой муж?
        - Не знаю.
        - Но он жив?
        - Когда я садилась в паланкин, слышала его голос в саду.
        - Иштара не видела?
        - Нет. Ко мне пришла женщина, показала на своей ладони печать хазира и попросила снять чаруш и платье. До платья дело не дошло. Потом она ушла. Вернулась на следующий день и вывела меня из дома.
        Малика повернулась к Фейхель:
        - Ей бы на солнце. Раны быстрее заживут.
        - На крыше есть площадка для сушки белья. Она туда не поднимется.
        - Я попрошу дать нам носилки.
        - Там винтовая лестница, - сказала Фейхель и, немного помолчав, спросила: - Она всегда такая?
        Малика кивнула, хотя её удивила чуткость Галисии.
        - Щебетуха, - проворчала Фейхель, но в голосе проскользнули тёплые нотки. - Мужчины не любят, когда женщины говорят. Не потому ли Иштар передумал на ней жениться?
        - Голос женщины его не пугает.
        - Я не говорила, что он чего-то боится. Если мужчина будет слушать женщину, он перестанет слышать Бога.
        - Это Бог посоветовал Марошу избивать твою дочь?
        - Возможно, Богу понадобилась душа нерождённого ребёнка. Мы же этого не знаем.
        - Тогда я правильно сделала, что от него отвернулась, - сказала Малика и заметила, как Самааш изменилась в лице.
        Фейхель не успела ответить: пришла Галисия. Примостившись в ногах Самааш, принялась рисовать бабочек с человеческими тельцами, цветы с пухленькими губками, птиц с потешными глазками.
        - У меня ничего нет, - говорила она, ловко орудуя цветными карандашами, - а мне хочется сделать твоей дочке подарок. Я сошью листы, и получится детская книжка.
        Ближе к вечеру Малика и Галисия попрощались с женщинами и последовали за служанкой. Малика потирала грудь, физически ощущая тесноту и отсутствие воздуха. Коридор будто уменьшился в размерах: стены сдвинулись, потолок опустился, окна сжались, и с вентиляцией неполадки. Раньше Малика думала, что человека может душить злость или зависть. Оказывается, не только. Дыхание сдавливало от решения оградить себя от чужих проблем.
        - Теперь и у меня появилась подруга-неудачница, - произнесла Галисия, шагая рядом. - Но мне не стало легче. Я бы сказала: мне стало хуже. Радоваться чужому горю способен только мой отец. Теперь я верю, что фотография забирает частичку души. У отца десятки альбомов с его снимками. Вся его душа в них. А если альбомы сгорят, душа вернётся?
        - Не знаю, Галисия. Сомневаюсь.
        - Эта злая старуха не фотографируется, но у неё тоже нет души.
        - Фейхель не злая. Она не знает, как вести себя по-другому.
        - Она так запросто говорила о естественном отборе, словно разговор шёл не о дочери, а о какой-то крольчихе. В природе выживает сильнейший. Всё верно. Но мы люди. Мы не можем уподобляться животным, - проговорила Галисия и резко сменила тему. - Через два дня новый год. Как-то странно: в Тезаре весна, а здесь вечная жара. Для меня новый год - это снег, мороз, конфетти в волосах и запах хлопушек. И как его к Ракшаде привязать?
        - Новогодняя ночь самая тихая. Она так и называется: ночь Лунной Тишины.
        - Самая-самая тихая?
        - Не знаю.
        Галисия взяла Малику за руку и замедлила шаг:
        - Давай проверим вместе. Или ты встречаешь новый год с Иштаром?
        - Меня никто не приглашал.
        - А если пригласит - пойдёшь?
        Малика сдержала горький вздох. Она отправила Иштару письмо, где благодарила его за сочувственное отношение к сестре; прошло пять дней, а ответа не было. Смешно после этого надеяться на дружескую встречу.
        - Не пригласит.
        - Это хорошо. Давай позовём Самааш.
        - Фейхель её не отпустит.
        - Тогда позовём её вместе с матерью.
        - Фейхель вряд ли к тебе пойдёт.
        - А к тебе? Давай отпразднуем новый год в твоей комнате.
        Увидев, в каких хоромах она живёт, Галисия либо окончательно потухнет, либо её ревность вспыхнет с новой силой. Как объяснить ей, почему спальня украшена живыми цветами, шкафы ломятся от одежды, а на столиках лежат горы украшений? Закрытая дверь не удержит Галисию: она слишком любопытна.
        Мелькнула мысль: встретить новый год у Фейхель. Но Малика отмела её. Во-первых, в покоях матери-хранительницы она не хозяйка. Придётся играть по чужим правилам и следить за настроением старухи. Во-вторых, прогулка по коридору и смена обстановки отвлечёт Самааш от грустных мыслей. И в-третьих, терраса… Можно установить стол напротив открытых дверей и разговаривать, глядя в звёздное небо. Если темы для разговора иссякнут, можно просто слушать лунную тишину.
        Утром Фейхель получила письмо, в котором Малика интересовалась: не нарушит ли она правила, если примет в своих покоях гостью. Решив, что речь идёт о Галисии, мать-хранительница собрала помощниц и вместе с ними проштудировала своды правил и законов. Шабира, конечно же, может принимать гостей. Это даже не обсуждалось. Под вопросом стояла территория. Часть Обители Солнца, где жила дева-вестница, до сих пор относилась к мужской половине дворца.
        Вечером Фейхель через служанку передала Малике послание: «Ты хозяйка в доме своём», и в ответ получила приглашение на празднование ночи Лунной Тишины.
        Глава 30
        Придерживая края чаруш, Малика слушала свист ветра и смотрела в небо. Лучи закатного солнца, уставшего от непогоды, с трудом пронзали пыльную пелену. Не верилось, что в полночь станет тихо, а утром над горизонтом поднимется незамутнённый жёлтый диск. Ближе к полудню корабль отчалит от берега и повезёт странницу туда, где никому, кроме Муна, она не нужна.
        Целых полгода Малика старалась заглушить любовь к Адэру, наполняя свою жизнь иным смыслом. Прилагала неимоверные усилия, чтобы вытравить из головы мысли о нём. Но безрезультатно: землю и небо не поменять местами. И было грустно от того, что завтра, через месяц или через год ничего не изменится.
        Бросив на солнце прощальный взгляд, Малика скинула туфли. Приподняв подол платья, встала в чашу, наполненную прохладной водой, и заметила на стопке полотенец бутылку, перевязанную шёлковой лентой. Тёмно-бордовая этикетка с серебряной надписью на незнакомом языке, вино почти чёрное с радужными переливами. Иштар таким образом решил прервать затянувшееся молчание? Ну что ж, мило. Особенно, если учесть, что она равнодушна к вину.
        Служанки заканчивали сервировать стол. Кроме привычной для ракшадов еды, поварихи приготовили несколько блюд тезарской кухни: салат с перепелиными яйцами и ветчиной, утиную печень в клубничном соусе, тушёное мясо с черносливом. Малика хотела угодить Галисии, перед тем как испортить ей вечер и поставить точку в обременительной истории. Сегодня она в последний раз попытается убедить дворянку вернуться домой.
        Хатма доложила о приходе первой гостьи. Малика пригласила Галисию на час раньше, чтобы она успела выплеснуть негативные эмоции и успокоиться до появления матери-хранительницы с дочерью.
        Переступив порог Обители Солнца, Галисия вручила Малике коробку:
        - Вдруг засуетишься перед дорогой и забудешь. - Окинула взглядом стены, покрытые ажурной резьбой по камню. - У здешних мастеров золотые руки. Я могу снять чаруш?
        - Не сейчас.
        Малика двинулась через зал, искоса посматривая на папку, которую Галисия держала под мышкой. Знакомая папка. Когда-то - на корабле - Альхара принёс в ней листы для писем. Почему она ни разу не поинтересовалась его судьбой?
        - Кто здесь жил до тебя? - спросила Галисия, озираясь.
        - Эта часть дворца принадлежала мужчинам.
        - Это чувствуется. Красиво, но холодно.
        - В Приюте Теней теплее?
        - Если бы я знала, что проведу в той комнате всю жизнь, я бы постаралась придать ей другой вид.
        - Сомневаюсь.
        - Почему?
        - Ты любишь четыре стены? Тебе нравится просыпаться и знать, что сегодня и завтра будут такими же, как вчера? Тебе приятно смотреть на рисунки на окнах, которые заслоняют небо и солнце? Ковры не заменят травы, шёлковая подушка не заменит любимого человека, а статуэтки не заменят общения с живыми людьми. Украшать свой дом надо с любовью к жизни. Только тогда в нём будет тепло.
        - Что-то я не заметила твоей любви к жизни.
        - А кто тебе сказал, что я люблю такую жизнь? Здесь я такая же затворница, как и ты. Моё сегодня похоже на вчера.
        Войдя в следующий зал, Галисия на пару секунд замешкалась. Затем пошла вдоль стены, ведя рукой по барельефам, изображающим деревья, кустарники и фонтаны:
        - Боже мой… Сколько же лет они это делали? - Запрокинув голову, уставилась на потолок, заплетённый кронами деревьев. - Какая фантазия…
        - Это лучше, чем настоящий сад?
        - Ты ничего не понимаешь в искусстве.
        Малика проводила взглядом служанок, семенящих к выходу из Обители. Хатма дала знак, что останется в ажурном зале. Она взяла на себя роль старшей в подготовке вечера. Может, потому, что шабира обсуждала с ней меню, советовалась, куда лучше поставить стол, вместе с ней выбирала посуду. Впервые кто-то интересовался её мнением, и Хатма наслаждалась неведомым ей прежде чувством собственной значимости.
        - Мастера от Бога, - прозвучал голос Галисии из беседки.
        Послышался щелчок, и сквозь каменные кружева, которыми были заполнены арки, заструился свет настольной лампы.
        - Ты здесь читаешь?
        - Ем.
        - Кощунство. - Галисия выключила лампу и вышла из беседки. - А где ты спишь?
        Малика повела её в следующий зал. Галисия смотрела на пруд под ногами, иногда приседала и стучала пальцем по стеклу, привлекая внимание рыбок. Проходя мимо праздничного стола, замедлила шаг, но не обронила ни слова.
        Пройдя по коридору, Малика открыла дверь спальни и отошла в сторону, давая возможность Галисии заглянуть в комнату. Сегодня служанки заменили ковёр из цветов напольными вазами с хризантемами, похожими на гигантских золотистых пауков. Малика хотела выставить их на террасу, но передумала. Иштар мог неправильно расценить её поступок, а ей не хотелось перед отъездом ухудшать и без того натянутые отношения. И разве она не решила нанести Галисии удар? Болезненный удар. Но иногда жестокий путь - единственно верный.
        - Ты любишь цветы? - раздался севший от волнения голос.
        - Думаю, это традиция - украшать спальню цветами.
        - Твою спальню. И ты хочешь сказать, что Иштар не испытывает к тебе никаких чувств?
        - У него нет чувств.
        - Есть! - вскричала Галисия и, пошатнувшись, уронила папку. - Есть… Ты его совсем не знаешь. Он не писал тебе писем и не открывал перед тобой душу.
        - Да, Галисия. Он открывал душу перед тобой, а цветы дарил мне. Он хотел жениться на тебе, а добивался меня. И если завтра я скажу ему «да», ты поедешь домой, а я останусь.
        - Ты ведь не скажешь ему «да»?
        - Не скажу.
        Малика подняла папку, положила её вместе с коробкой на козырёк вешалки. Опустив плечи, Галисия направилась в зал и до появления матери-хранительницы с дочерью просидела на стеклянном полу, наблюдая за рыбами.
        Не выказав удивления, будто они видели Обитель Солнца сотни раз, Фейхель и Самааш сели за стол. Малика и Галисия разместились напротив них.
        - В Краеугольных Землях так отмечают праздники? - спросила Фейхель, окинув взглядом убранство стола.
        Малика сняла чаруш и жестом попросила Галисию и Самааш сделать то же самое:
        - А как отмечают праздники в Ракшаде?
        - Женщины молятся. Мужчины устраивают спортивные состязания и собачьи бои, проводят парады, приглашают жриц вожделения, - ответила Фейхель, пристально наблюдая за Галисией. - Ты чем-то расстроена, дорогая?
        Галисия изобразила улыбку:
        - Нет. Ты когда-нибудь выходила из дворца?
        - Из этого - ни разу. Из своего - выходила. Там чудный парк.
        - Я имела в виду, в город.
        - Я могла прогуляться по городу в паланкине. Но что мне там делать?
        - А подруги к тебе приходили?
        - У меня нет подруг. И о чём с ними разговаривать?
        Галисия поводила пальцем по ободку фарфоровой тарелки:
        - Ты часто виделась с мужем?
        - Тридцать раз.
        - Ты считала?
        Фейхель хмыкнула:
        - Это легко запомнить. Одиннадцать раз - для зачатия. Ещё одиннадцать раз муж приходил, чтобы посмотреть на ребёнка и дать ему имя. И восемь раз, когда он забирал у меня детей.
        - Счастливая, - еле слышно проговорила Самааш.
        Галисия отвела взгляд:
        - Ты плакала?
        - Я ждала, когда родится следующий ребёнок, - ответила Фейхель.
        - А когда поняла, что детей больше не будет?
        - Хотела умереть.
        Галисия распахнула глаза:
        - Правда?
        - Нет. Я нашла в саду птенца и ухаживала за ним. Когда он окреп и улетел - вот тогда я плакала.
        Галисия передёрнула плечами:
        - Твой муж ходил к кубарам?
        - Галисия… - прошептала Малика.
        - Да, - спокойно ответила Фейхель. - Мужчине каждую ночь нужна женщина, а порой и не одна.
        Галисия вскинула голову:
        - Откуда ты знаешь? Ты ведь жила в другом дворце.
        - Ты права. Я долгие годы жила в неведении и только догадывалась, как мой супруг проводит свободное время. Но последние десять лет я управляла кубаратом Шедара. Моего сына. И теперь знаю, как это происходит.
        - Ты страдала?
        - Мне некогда было страдать. Беременность, роды, уход за ребёнком. Но мне было неприятно.
        - И ты ничего не хотела изменить?
        - Если бы Всевышний хотел привязать мужчину к одной женщине, он не наградил бы его инстинктами охотника.
        Галисия явно увлеклась. Фейхель отвечала на вопросы ровно, спокойно, но Малика видела боль в её глазах. Видела, как Самааш прижимает ладони к животу, словно пытается закрыть уши ребёнку.
        - Давайте не будем превращать праздник в допрос, - сказала Малика.
        Галисия рывком повернулась к ней:
        - Конечно! Ты хочешь веселиться, а тут мы.
        - С нами сидит беременная женщина. Ей не нужны эти разговоры.
        Галисия перевела взгляд на Самааш:
        - Прости.
        - Ты хочешь быть женой Иштара? - спросила Фейхель.
        - Для этого я сюда и приехала.
        - Если это свершится, ты меня возненавидишь.
        - Мы станем подругами.
        Фейхель откинулась на спинку стула и улыбнулась:
        - Не станем. Я буду подбирать ему девушек и управлять его кубаратом.
        Галисия хлопнула ладонью по столу:
        - Вот! Дело не в Боге, а в женщинах, которые потакают порокам мужчин.
        - Я не видела Иштара тридцать четыре года, но чувствую его, словно он до сих пор в моём чреве. А тебя не чувствую. Так о ком я должна заботиться: о тебе или о нём?
        - Ты не желаешь ему счастья?
        - Мужчине нельзя привязываться к женщине. Он становится слабым.
        - Ерунда! - возмутилась Галисия. - Любовь делает человека сильнее.
        Взгляд Фейхель сделался высокомерным. Голос зазвучал с презрением:
        - Кто в Краеугольных Землях женится по любви? Единицы. Остальные женятся по расчёту.
        - Неправда!
        - Не смотри, что я сижу безвылазно в четырёх стенах. Я умею слушать, читать и думать. У кого из ваших королей нет кубар или как вы их там называете? Любовницы, фаворитки, шлюхи. Жёны принимают своих мужей после грязных женщин. Рожают от любовников, а потом выдают бастардов за детей супруга. Это мерзко. Да, мне не нравилось, что муж пренебрегает мной. Я плакала. Но это лучше, чем жить в обмане и грязи. А теперь, - Фейхель придвинулась к столу, - давайте поедим.
        - Ты думаешь, если Иштар привяжется ко мне, он всё равно будет изменять мне с кубарами? - не унималась Галисия.
        - Конечно. И не считай это изменой.
        - Со мной всё будет по-другому. Ты не боролась за своё счастье. А я буду бороться. Я буду писать ему письма. Спрашивать, как прошёл его день, что его огорчило, а что обрадовало. Буду рассказывать, как мне живётся без него. И когда-нибудь он ответит. А потом придёт. Не для того, чтобы дать ребёнку имя, а чтобы послушать, как его сын бьётся в моём животе. Я сделаю всё, чтобы он пришёл. А потом сделаю так, чтобы он пришёл ещё раз и ещё раз, а потом остался.
        Фейхель улыбнулась:
        - Он не ответит. Мужчины не пишут женщинам письма.
        - Пишут. Иштар мне писал. Когда я жила в Тезаре, он передавал мне письма через Малику.
        - Через меня, - объяснила Малика (Фейхель и Самааш не знали её настоящего имени) и взяла бутылку. - Как её открыть?
        - Нужен штопор, - сказала Галисия. - Или протолкни пробку внутрь.
        Пока Малика возилась с пробкой, женщины отведывали блюда и обсуждали тезарскую кухню. Малика наполнила бокалы.
        - Это сок, - разочарованно произнесла Галисия, сделав глоток, и придвинула к себе бутылку. - Что здесь написано?
        - Этот язык мне незнаком, - пожала плечами Фейхель и пригубила бокал. - Действительно, сок. Но Самааш лучше не пить. Слишком насыщенный вкус.
        Малика попробовала напиток. Яркий аромат каких-то фруктов. Ну и ладно, подарок Иштара она выпьет сама.
        - Почему ты ушла в монастырь? - поинтересовалась Фейхель, орудуя вилкой и ножом.
        - Иштар писал: «В человеке спрятана вселенная, а человек спрятан во вселенной. Чтобы найти себя, надо переплыть через семь морей. Первое - море Потерь. Надо стать нищим и одиноким». Где я могла почувствовать себя нищей и одинокой? Только в монастыре. Бог не считается. Он везде с нами.
        Сузив глаза, Фейхель отложила вилку:
        - Второе море?
        - Море Познаний. Надо наблюдать за людьми и явлениями природы. Заново их переосмысливать, чтобы получить новое знание о мире.
        - Третье море?
        Галисия виновато улыбнулась:
        - Я не помню очерёдности. Это было давно. Помню, было море Поиска. Человек должен найти единственного друга и единственную женщину. Иштар не просто так написал: «единственную женщину». Значит, ему не нужен кубарат.
        - У каждого ракшада есть единственная женщина - это жена, - отрезала Фейхель.
        - Ты слышала что-то о семи морях? - обратилась Малика к старухе.
        - Это потерянная часть из Святого Писания.
        - Потерянная или уничтоженная?
        - Сейчас разве разберёшь? Ни в одной книге я не встречала названий этих морей, я даже не знаю, о чём эта часть. Откуда это знает Иштар?
        - Не забывай, его друг верховный жрец.
        Фейхель с сомнением покачала головой:
        - Хёска многие считают другом, но у него нет друзей. Он сам по себе.
        Галисия вдруг встрепенулась:
        - Я же приготовила вам подарки! Где моя папка?
        Войдя в коридор, Малика достала с козырька вешалки коробку, приоткрыла крышку. Красное платье. Нащупала в ворохе шёлковой ткани брошь - герб Грасс-Дэмора - и сжала в кулаке. На какой-то миг ей показалось, что брошь сохранила тепло пальцев Адэра. Всего на миг…
        Малика поставила коробку на место. Пошарив по козырьку рукой, взяла папку и вернулась в зал.
        Галисия вытащила из папки несколько альбомных листов, исписанных красивым округлым почерком, и протянула Самааш:
        - Я перевела две сказки на шайдир. Если сшить с рисунками, получится настоящая книжка. - Достала ещё один лист и вручила матери-хранительнице. - А здесь я нарисовала тебя.
        Малика и Самааш приблизились к старухе и склонились над её плечом.
        С портрета смотрели карие миндалевидные глаза Иштара, окружённые вязью морщин. Фейхель стискивала руками край клетчатого пледа, лежащего на коленях, и горделиво сжимала полные губы. За её спиной разливала густые краски поздняя осень. Многоцветьем горел сад, роняя листву. Тяжёлое небо припадало к паутине полуобнажённых ветвей. В просветах между разбухшими от влаги тучами просматривалось солнце. Лучи дарили земле последнее тепло.
        Старуха долго разглядывала портрет. Наконец сказала:
        - Это я?
        Малике стало тоскливо. Идиотский закон, который принял какой-то идиот-хазир, запрещал женщинам смотреться в зеркало. Фейхель дожила до глубокой старости и не знает, как она выглядит. Молодость и красота прошли стороной, ничего не оставив в памяти.
        - Ты, - кивнула Галисия.
        - Зачем мне рисунок?
        - Я рисовала не для тебя, а для твоей внучки.
        - Нужен он ей, - буркнула Фейхель и взялась за край листа, явно желая его разорвать.
        - Мама, - еле слышно промолвила Самааш, забрала у неё портрет и положила вместе со своими листами.
        Недовольно покряхтев, Фейхель поднялась со стула:
        - Нам пора. У Самааш режим.
        К такому повороту Малика была не готова.
        - Подождите. - Обойдя стол, приоткрыла двери, ведущие на террасу. - Мы в раю… - И распахнув двери настежь, впустила в зал бездонную тишину.
        Над садом зависла огромная луна. Тёмно-сиреневое небо было усеяно звёздами-астрами. Вдали, над кронами деревьев, блестела серебром крыша закольцованного дворца.
        Фейхель схватилась за спинку стула:
        - Сейчас же закрой!
        - Почему?
        - Это сад хазира. Если кто-то узнает, что мы смотрели на сад, нас накажут. И меня в первую очередь.
        - Я возьму вину на себя.
        - Ты прожила здесь полгода, но так и не поняла, что мы… нам нет места под солнцем. - Фейхель взяла Самааш за руку и повела через анфиладу залов.
        Уронив голову на руки, сложенные на столе, Галисия разрыдалась. Бросив взгляд на луну, Малика с досадой закрыла двери. Праздник закончился именно так, как она хотела, но почему так тошно на душе?
        Подошла к Галисии и обняла её за плечи:
        - Не надо плакать. Ни один мужчина не стoит твоих слёз.
        - Мне бы услышать его, увидеть одним глазком, и я уеду.
        До поздней ночи Малика просидела с Галисией, слушая её всхлипы и гладя её по спине. Уже изрядно устав от слёз, поручила Хатме проводить гостью до Приюта Теней.
        Оставшись одна, Малика взяла бутылку с фруктовым напитком и уселась на ступенях террасы. От непривычной тишины и чистого воздуха без примеси благовоний кружилась голова. Потягивая сок прямо из горлышка, Малика смотрела на восток, ожидая, когда поблекнут звёзды и небо покроется позолотой.
        Послышались голоса. Кто-то шёл из глубины сада в сторону дворца. Видимо, у Иштара тоже были гости, и они встречали новый год на лоне природы. Хёск говорил, что в саду есть озеро. Голоса удалялись, приближались, и наконец затихли.
        Малика поставила бутылку и потянулась. Мысли стали лёгкими, светлыми. Переживания исчезли. Воспоминания о слёзах Галисии улетучились. Всё-таки воздух Ракшады имеет волшебную силу. Или в предвкушении поездки домой рассудок решил распрощаться с хламом, собравшимся за полгода.
        - Пьёшь.
        Вздрогнув от неожиданности, Малика опустила руки и посмотрела на Иштара, стоявшего возле лестницы:
        - Пью.
        - Одна.
        Малика пожала плечами:
        - А никого больше нет.
        Иштар сел рядом с ней и взял бутылку:
        - Ты всё выпила.
        - Там чуть-чуть осталось.
        Иштар наклонился и заглянул ей в лицо:
        - Да ты пьяная!
        - От чего? От сока?
        - А ну, встань.
        - Ещё чего! - возмутилась Малика. - Это моя лестница. Я тебя не звала.
        Иштар кивком указал на светящиеся окна:
        - Я пришёл на свет маяка.
        - Маяк для проходящих мимо судов.
        - Какая ты умная.
        Малика качнулась и с ужасом поняла, что не может подняться. Голова оставалась ясной, а тело не слушалось.
        - Ты меня напоил.
        - Я только что пришёл.
        - Ты знал, что я не буду пить вино, и подсунул мне сок, который на самом деле вино.
        - Молодое вино.
        Малика прижала руку ко рту:
        - Меня сейчас вырвет.
        - Не смей! На мне новые сапоги.
        Малика приподнялась и вновь плюхнулась на ступени.
        - Сиди, сейчас пройдёт. - Иштар обнял её за плечи одной рукой, второй рукой обхватил её подбородок. - Дыши глубже.
        Малика посмотрела в его светящиеся глаза: он тоже пьян.
        - Открой рот и дыши глубже, - сказал Иштар и перевёл взгляд на её губы.
        - Если поцелуешь, я тебя укушу.
        - Смелое заявление.
        - Я пьяная. Я смогу.
        Иштар усмехнулся и убрал руку с подбородка:
        - Как встретили новый год?
        - Как видишь.
        - Вижу, что хорошо встретили.
        Малика кивнула:
        - А ты?
        - Весело. Надо будет показать тебе озеро.
        - Я завтра уезжаю.
        Иштар вздёрнул брови:
        - Да ну! На чём?
        - На корабле.
        - Все корабли в гавани. Или ты собралась ехать на сторожевом катере?
        - Нет, на катере я не хочу.
        - Это хорошо. Можешь несколько дней заниматься, чем хочешь.
        - Чем?
        - Чем хочешь, - повторил Иштар, глядя на Малику с улыбкой.
        - Я ничем не хочу заниматься. - Внезапно мелькнула шальная мысль. - Ты можешь дать мне денег?
        - Зачем?
        - Хочу купить тебе подарок.
        - За мои деньги?
        Малика потёрла лоб:
        - Не подскажешь, где в городе разрешено просить подаяние?
        - Выпрашивать у людей деньги запрещено.
        - Тогда мне придётся кого-то ограбить.
        - Что ты хочешь купить? Я очень привередливый.
        Малика прокашлялась:
        - Кубару.
        Повернувшись к ней всем телом, Иштар недоумённо свёл брови:
        - Кубару? Я не ослышался?
        - Не ослышался.
        - Я ни от кого не принимаю подношений.
        - Это хорошо. Я буду первой. У тебя есть предпочтения?
        Иштар почесал пальцем переносицу:
        - Нет.
        - Вообще никаких? Такого не может быть! Какие тебе нравятся девушки? Тёмнокожие или светленькие?
        - Мне всё равно.
        - А говорил, что привередливый.
        - Эльямин… купи мне кружку. Обычную солдатскую кружку. Поставь столик на террасе, зажги свечи, приготовь горячее вино со специями и пригласи меня в гости. Это будет самый лучший подарок.
        - Вино ты выпьешь, кружку выбросишь, и что останется на память? Я подарю тебе самую красивую кубару.
        Качнув головой, Иштар посмотрел по сторонам:
        - Как хочешь. Завтра Хёск принесёт тебе чек. Сумму впишешь сама.
        - Два чека. Вдруг я и себе захочу что-то купить.
        - Хёск принесёт чековую книжку.
        Малика вцепилась себе в колени:
        - Можно эти дни Самааш поживёт у меня?
        - Ей плохо у матери?
        - Ей нужен свежий воздух, а здесь она сможет сидеть возле открытой двери.
        - Женщина не должна интересоваться тем, что делается за стенами дома.
        - Она не интересуется. Она будет просто дышать.
        - А потом ты перетащишь к себе мать-хранительницу?
        - Не перетащу. Честное слово. Она даже приходить к нам не будет.
        - Хорошо. Но чтобы на террасе я её не видел.
        - Не увидишь. - Малика поёрзала. - Можно тебя спросить?
        - Ты только и делаешь, что спрашиваешь, - сказал Иштар, заметно трезвея от её просьб.
        - Почему Марош избивал жену?
        - Он больной человек.
        - Иштар… Я знаю, есть причина.
        - Месть.
        - Кому?
        - Это уже второй вопрос.
        - Я надеялась на развёрнутый ответ. Кому он мстил?
        - Системе. - Иштар поднялся. - У меня сегодня тяжёлый день. Надо выспаться. - И сбежал с лестницы.
        - Ты отдашь её больному человеку? - крикнула Малика ему в спину.
        - Слишком много вопросов.
        - Можно, чтобы в городе меня сопровождали мои стражи?
        - Можно.
        Малика откинулась на ступени и уставилась в светлеющее небо. Если всё получится, как она задумала - её совесть будет чиста.
        Глава 31
        Дом Альхары, украшенный лепниной, с большими витражными окнами и с флюгером на ломаной крыше, находился в трёх кварталах от дворца хазира. Внимание привлекали открытая рама на втором этаже и плотная кремовая занавесь - непривычное для Ракшады убранство окна.
        Малика нажала на кнопку звонка и опустила голову. Дверь распахнулась - и Малика с недоумением уставилась на сапоги цвета рыжего пламени.
        - Шабира? - прозвучал удивлённый голос. - Что-то случилось?
        - Слава Богу… - прошептала она и обняла Альхару.
        Его мышцы напряглись, на шее выперли жилы.
        - Камень с души… Я думала, ты гниёшь в тюрьме. - Малика выпустила ракшада из объятий. - Прости. Это всё нервы.
        Какое-то время они стояли в прихожей, не зная, как себя вести и что говорить. Не привыкший к подобному поведению женщин, Альхара испытывал неловкость. А Малика с жадностью смотрела в глаза цвета гнилой вишни и корила себя за то, что не пришла сюда раньше.
        Наконец хозяин дома нарушил молчание:
        - Зайдёшь?
        Малика кивнула и последовала за Альхарой:
        - Почему не приходил?
        - Мне нельзя бывать во дворце, пока с меня не снимут судимость.
        Ах, вот оно что… Его всё-таки осудили…
        Малика ступила в гостиную и до боли закусила губу. Обстановка напомнила ей кабинет Адэра: дубовый паркет, люстра из маншеровского стекла, мебель, обитая кожей, бархатные шторы. Не хватало рабочего стола, камина и Парня, растянувшегося возле горки поленьев.
        - Сок, вода, чай? - спросил Альхара и указал на кресло.
        - Нет, ничего не надо. - Малика опустилась на мягкое сиденье, погладила прохладные подлокотники. - Ты оградил меня от нападок Шедара, а я не успела тебя поблагодарить.
        - Его можно было понять. Ты за минуту нарушила несколько правил. Не будь ты шабирой, я бы пальцем не пошевелил.
        Малика по старой привычке поискала несуществующую пуговицу на манжете рукава:
        - Надеюсь, ты не сильно из-за меня пострадал?
        Альхара присел на подлокотник дивана, скрестил руки на груди:
        - Когда ты уезжаешь?
        - Ты не ответил на мой вопрос.
        - Ты не знаешь, как в Ракшаде добиваются покорности?
        - Наказывают не нарушителя закона, а того, кто ему дорог, - сказала Малика после недолгих раздумий.
        Именно так Иштар наказал её за непослушание и дерзость: обрушил свой гнев на Драго.
        Альхара усмехнулся:
        - Тоже столкнулась с системой?
        - Кого наказали вместо тебя? - спросила Малика и, не дождавшись ответа, встала. - Я хочу увидеть твоих детей.
        - Сыновья в армии, у дочки урок астрономии.
        - Тогда жену.
        Альхара неопределённо пожал плечами:
        - Хорошо. Идём.
        Они прошли через несколько комнат, предназначенных для приёма гостей. Возле лестницы помыли ноги в отдельных чашах, поднялись на второй этаж и оказались в просторной гостиной.
        Не понимая, почему Альхара привел её сюда, а не в «будку» на задворках дома, Малика приблизилась к открытому окну. Сквозь плотную занавесь, утяжелённую золотыми кольцами, ничего не было видно. Повести себя по-хозяйски и сдвинуть ткань в сторону она не решилась.
        - Чари! У нас гости, - крикнул Альхара.
        Малика резко обернулась. Муж и жена живут в одном доме? Второй этаж принадлежит жене, а первый супругу? А где находится кубарат?
        В комнату вошла женщина, одетая в чёрное. Упала на колени и упёрлась ладонями в пол.
        - Поднимись, пожалуйста, - попросила Малика.
        Женщина подчинилась.
        - Меня зовут Эльямин. Знаешь, кто я?
        - Она не ответит, - сказал Альхара.
        Конечно, не ответит. Ракшадкам запрещено говорить в присутствии мужчин.
        - Покажи мне своё лицо, Чари, - велела Малика. - Альхара! Если тебе это не нравится, можешь уйти.
        Он привалился к стене спиной, скрестил руки на груди.
        Чари было от силы лет двадцать пять. Красивое шоколадное лицо, тоскливые, чуть навыкате кофейные глаза, маленький рот. Каштановые волосы заплетены в косички так туго, что брови неестественно приподнялись, будто женщина постоянно удивлялась.
        - Тебе всё же придётся выйти, Альхара. Я хочу поговорить с твоей женой.
        - Не получится. Ей отрезали язык.
        - Как - отрезали?.. - Почувствовав слабость в ногах, Малика опустилась в кресло. Стянула с головы накидку. - Из-за меня?
        Альхара поспешил успокоить:
        - Это было почти два года назад. Я произнёс перед Хазирадом крамольную речь, и меня наказали.
        - Что ты такого сказал?
        - Я выступил в защиту воинов. Это были не просто воины, а сотня лучших командиров.
        Почти два года назад… Сотня воинов…
        - Иштар попал к нам в плен, - проговорила Малика, сминая в кулаке чаруш, - и Шедар казнил воинов вместо него.
        - Командиров, их жён и кубар.
        Малика вскинула голову:
        - А детей? Что стало с детьми?
        Альхара нахмурился:
        - Зачем тебе это? Лишние знания усложняют жизнь.
        Малика положила чаруш на колени, придавила ладонями:
        - Ты не доверяешь мне. Я тебя понимаю. Ты пропал на полгода, а я ни разу не пришла и не поинтересовалась: как ты, где ты. Я предлагала тебе дружбу, а сама отвернулась от тебя. Так друзья не поступают. Но! Я шабира! Ты обязан отвечать на мои вопросы. Если не хочешь говорить при жене, вели ей уйти.
        Проходя мимо супруги, Альхара сказал еле слышно: «Надень чаруш». И расположился в кресле напротив Малики:
        - Дочерей воинов мы успели разобрать по кубаратам. Наши кубараты неприкосновенны, пока нас самих не приговорят к смертной казни.
        - Ты сказал «мы».
        - Расшифровки не будет.
        - А сыновей?
        - С мальчиками было сложнее: многие находились в воинских частях. Но кое-кого удалось спрятать.
        Глядя на Чари, Малика потёрла грудь:
        - Против Шедара выступил ты, а наказали твою жену. Это ужас ужасный. Другого названия я не могу придумать.
        - Моей дочери было семь лет. Старшему сыну одиннадцать. Младшему три. Сыновей забрали из воинского подразделения, вместе с дочерью на неделю посадили в клетку и заставили наблюдать, как воины умирают от жары и жажды.
        - В пустыне.
        - В пустыне, - подтвердил Альхара.
        - В клетке, - вновь сказала Малика.
        Она всё понимала и не нуждалась в уточнениях - ей были нужны паузы между фразами Альхары. Разум отказывался принимать информацию, которая казалась кошмарной выдумкой, бредом сумасшедшего. Воображение, не желая того, рисовало раскалённую пустыню, сотню мужчин, прикованных к столбам вниз головой, и клетку…
        Малика провела языком по пересохшим губам:
        - Что сделали с твоими детьми на этот раз?
        - Слава богу, ничего.
        Малика обратила взгляд на Чари:
        - А с ней?
        Альхара подошёл к жене, расстегнул пуговицы на лифе платья. Повернув супругу спиной к Малике, стянул ткань. На обеих лопатках были выжжены квадратные спирали.
        - Я хочу поговорить с тобой наедине, - произнесла Малика.
        Выпроводив жену, Альхара вернулся в кресло.
        - Почему после твоего конфликта с Шедаром Хазирад выбрал тебя воином-вестником?
        - Так хотел Иштар. Ещё задолго до своего пленения он знал, что будет хазиром, и оговорил мою кандидатуру с Хёском.
        - Почему он передумал?
        - Потому что ты пришла к нему первая.
        Малика прижала к губам сложенные ладони:
        - Я совершенно не знаю эту страну. И то, что я узнаю, пугает меня.
        - Ты о наказаниях?
        - И об этом тоже. Ты веришь в перемены?
        - Нет.
        - Но ты же хочешь изменить этот мир.
        - Нет.
        Малика свела брови:
        - Почему?
        - Чари было пятнадцать, когда её впервые привели ко мне в спальню. Она так боялась… Я думал, что она потеряет сознание, и снял с неё чаруш… - Альхара хмыкнул. - Мы проговорили с ней до утра и пропустили ночь зачатия. Месяц ожидания следующей ночи зачатия мне показался годом. Следующие два года ожидания показались мне вечностью. Я воспротивился навязанной нам традиции, перевёл супругу в свой дом, а кубарат отправил в её жилище. Это было самой большой моей ошибкой.
        Альхара надолго умолк. Глядя в пустоту, постукивал кулаком по колену, будто отсчитывал удары сердца. Наконец вынырнул из раздумий:
        - Мужчине нельзя привязываться к женщине. Он становится слабым. Я понял это, когда обрабатывал ей раны во рту и убеждал себя, что она выздоровеет и я снова услышу её голос.
        - И спустя два года ты снова нарушил закон. Зачем? Не понимаю, зачем ты это сделал? Ты же знал, что пострадаешь не ты, а твоя жена.
        - Я надеялся, что Иштар поможет мне избежать наказания.
        Система оказалась сильнее Иштара…
        Вспомнив о цели визита, Малика побарабанила пальцами по подлокотникам кресла:
        - Мне нужна твоя помощь. Я хочу преподнести хазиру прощальный подарок. У твоих родственников или друзей есть дочери на выданье?
        Поздно вечером Малика вошла в покои Галисии. В передней комнате находилась одна Кенеш; дворянка уже спала.
        Малика протянула старухе конверт:
        - Здесь разрешение на выход из дворца и адрес. В десять утра будь там. Адрес запомни, бумажку разорви. И никому ни слова.
        - Моя мама говорила, что волосы выдают нрав человека, - произнесла Хатма, водя щёткой по прядям Малики.
        - Ты не можешь этого помнить. Ты была маленькой девочкой, когда тебя забрали из дома.
        - Наверное, это говорил кто-то другой, - согласилась служанка. - У тебя волосы с характером, а мужчины любят тихих, послушных.
        - Я тороплюсь, Хатма.
        - Прости шабира. Осталось чуть-чуть.
        - Кроме тебя, в кубарате были ещё девочки?
        - Были. Но господин их не трогал.
        - Откуда ты знаешь?
        - Мы жили в отдельной комнате и никуда не выходили, - ответила Хатма, завязывая волосы Малики в узел на затылке. - Каждую ночь я забиралась под одеяло с головой и молилась, чтобы он мне приснился.
        - Ты же не видела его, пока тебе не исполнилось тринадцать.
        - Видела. Когда моя мама утонула, отец вытащил её из ванны и положил на пол. Я села возле неё и заплакала. Отец сказал, что я должна пойти с господином, но я не хотела бросать маму. Отец закричал, и я заплакала ещё сильнее. - Хатма надела на Малику чаруш и принялась заправлять края под цепь с кулоном. - Господин погладил меня по голове и взял за руку. На улице было темно, но я не боялась. Мою ладонь сжимали горячие пальцы, и думала, что рядом со мной идёт Бог. Когда мне исполнится тринадцать, я попросила у смотрительницы кубарата камешек. Она принесла несколько. И я выбрала красный - цвет счастья.
        В ванную заглянула старшая служанка:
        - Шабира, пора.
        Следуя за служанкой по коридору, Малика смотрела, как по окну скользит размытое лимонное пятнышко - солнце. Как прячется за простенком и вновь появляется в следующем окне. Спустившись в подземный переход с множеством ответвлений, наблюдала за тенями, плывущими по стенам, похожим на соты. Ей бы подумать о том, что произойдёт через несколько минут, но из головы не выходил рассказ Хатмы.
        Иштар забрал девочку ночью. Почему ночью, а не днём? Неужели он тоже прятал в своём кубарате дочерей провинившихся отцов? И может, он, как и Альхара, боролся с системой? Сплотил вокруг себя командиров, заступался за воинов, спасал их сыновей. Но потом взошёл на престол и встал во главе системы. Теперь он сам система.
        Малика поднялась по лестнице и, увидев возле арочной двери двух будущих кубар, замедлила шаг. В душе заворочались сомнения: правильно ли она поступает? Если сейчас остановиться и ещё раз подумать, сомнения пустят корни. Нет, останавливаться нельзя.
        Оставив служанку в коридоре, Малика переступила порог комнаты Услады Глаз. Сквозь стеклянный потолок просматривалось небо с плывущими по нему облаками. Возле витражного окна стояла кушетка с парчовыми подушками. В боковых стенах с узором из выпуклых звёзд были расположены две двери. За одной находились покои Иштара, за другой - Хоромы Луны.
        Фейхель говорила, что комната Услады Глаз использовалась по прямому назначению только в первый год правления Шедара, когда девушек было не так много и в полупустых Хоромах ещё летало эхо. Сюда приводили кубар, Шедар приказывал им раздеться и лучших отбирал на ночь. Потом ему надоело лицезреть одинаковые фигуры, и отбором занималась мать-хранительница. Когда ей сообщали, что у хазира хорошее настроение, она отправляла к нему темнокожих девушек. Когда хазир был не в духе, в дом Наслаждения шли кубары со светлой кожей.
        Дом Наслаждения… Малика постеснялась расспросить, где он находится, и надеялась, что никогда его не увидит. Ей было бы неприятно смотреть на приступки у подножия кровати и представлять, как по ним ползут кубары. Неприятно смотреть на постель, где извивались и потели обнажённые тела. На окна, которые зашторивают, чтобы луна не подглядывала, как девушки открывают рты.
        Малика прислонилась спиной к стене и в ожидании хазира уставилась на ковёр. Новый ковёр, пушистый, не придавленный чьими-то ногами. Возможно, его постелили сегодня, и она первая, кто на него встал.
        Тихо открылась дверь. Войдя в комнату, Иштар сел на кушетку. Раскинув руки, опустил их на спинку, обитую белым шёлком. Поза хозяина жизни.
        - Прежде я не разглядывал кубар. В моём кубарате были другие правила, - сказал он и посмотрел на Малику, словно спрашивая: ты о них знаешь?
        Она представила, как Иштар встряхивает вазу, в которой тарахтят разноцветные камешки. Из узкого горлышка на широкую ладонь выкатывается красный кусочек счастья Хатмы…
        - Я купила двух девушек, поэтому попросила тебя прийти и сделать выбор. Одну кубару я подарю тебе, другую Хёску.
        - А ему-то за что?
        - В знак примирения. Посмотришь сразу обеих или по отдельности?
        - Сразу. У меня мало времени.
        Малика впустила в комнату девушек: те распластались на полу.
        - Любую, - проговорил Иштар.
        - Ту, что справа или слева.
        - Мне всё равно. Я вижу, что у них хорошие фигуры. Этого достаточно.
        Окинув взглядом обтянутые платьями упругие ягодицы и гибкие спины, Малика усмехнулась. Женские попы привлекают мужчин сильнее, чем женские лица.
        - У тебя самый дорогой конь, самые быстроходные корабли и самая богатая страна. У хазира всё самое лучшее. Как ты выбираешь кинжал? Рассматриваешь только рукоятку или только лезвие? Ты смотришь кинжал целиком. Я хочу, чтобы мой подарок ты оценил полностью.
        Иштар кивнул:
        - Хорошо. Пусть снимут чаруш.
        Малика велела девушкам подняться. Та, что выше ростом, расстегнула на её шее зажим и стянула с головы накидку.
        Галисию трясло с такой силой, словно её окунули в прорубь и выставили на лютый мороз. Кровь отхлынула от щёк, взгляд застыл. Казалось, ещё секунда, и она потеряет сознание.
        Взор Иштара был надменным. Тёмные губы не дрогнули, не изогнулась чёрная бровь. Сердце Малики ухнуло в яму. Неужели он охладел к дворянке?
        - Скажи ей хотя бы слово, - попросила Малика. - Иштар, пожалуйста. Хотя бы одно слово, и мы уедем.
        - Покажи мне вторую кубару.
        - Это не кубара.
        - Покажи!
        Стиснув зубы, Малика сняла чаруш с головы Кенеш. Старуха упала на пол.
        Иштар встал и направился к выходу из комнаты.
        - Не уходи! - взмолилась Малика. - Поговори с ней! Иштар! Пожалуйста! Скажи ей хотя бы «прощай». - И вздрогнув от хлопка двери, выкрикнула: - Это точка, Иштар. Надеюсь, ты понимаешь.
        Галисия уткнулась лицом в ладони и расплакалась: тихо, самозабвенно. А Малика смотрела в непрозрачное окно и пыталась вспомнить, когда последний раз дворянка смеялась.
        День близился к концу. Жара не спадала, а небо, ровно, блестящее, будто покрылось коркой льда. Облокотившись на перила, Малика смотрела на притихший сад и ждала Иштара. Такой человек, как он, не упустит случая вытереть о женщину ноги.
        Среди деревьев мелькнул тёмный силуэт. На аллею вышел Иштар и с решительным видом прошёл к лестнице. Прошуршав дымчатым плащом, взлетел по ступеням. Малика выпрямила спину и приготовилась к жёсткому разговору.
        - Из дворца дважды выходила старуха, но никто из караульных не смог припомнить, чтобы она возвращалась, - произнёс Иштар и бросил на Малику тяжёлый взгляд, который словно придавил её к земле.
        - Видимо, у тебя мало работы, если ты следишь за старухами.
        - Выход женщин из дворца - редкое явление. О таком мне докладывают сразу. Начальник караула решил, что караульные не внесли в журнал время возвращения старухи. В преступной халатности обвинили три смены - тридцать шесть воинов, которые стояли на посту у входа в Приют Теней. Восемнадцать воинов были арестованы в первый день, ещё восемнадцать во второй.
        - Тебе придётся их освободить.
        - Ты покидала дворец в те же дни, что и старуха. И возвращалась с будущей кубарой. Якобы с кубарой. С тобой в паланкине сидела твоя старуха. Ты провела носильщиков, трое из них твои люди. Ты провела дворцовую охрану, которой запрещено досматривать паланкин шабиры. Ты провела мать-хранительницу, вынудив её пустить тебя в комнату Услады Глаз. Ты смогла обмануть всех, но не меня.
        - Иштар…
        - Я не закончил. Я приказал проверить дома, в которых ты побывала. Мне стало интересно: как же ты всё провернула? Сначала туда приходила старуха, потом появлялась ты. Носильщики, ничего не подозревая, оставляли паланкин возле дома супруги хозяина и ждали за углом, когда их позовут. Ты разговаривала с хозяйкой о каких-то пустяках и уходила. Вместе со старухой.
        - Иштар…
        Резким жестом он приказал замолчать:
        - Хорошая шутка для шабиры. Тебе она сошла бы с рук, если бы ты не втянула в неё Альхару. Это он рассказал, у кого из его знакомых есть дочери. Может, даже помог тебе провернуть трюк со старухой.
        - Альхару не трогай! Он ни в чём не виноват.
        - Он твой соучастник! И если я прощу тебя, то буду вынужден простить его. Этого сделать я не могу. Никому не разрешено насмехаться над хазиром.
        - Ты сам вынудил меня хитрить. Сколько раз я просила тебя поговорить с Галисией? Ты сорвал её с места, лишил родины, друзей, родителей. Ты попросил её руки, так найди в себе смелость объяснить ей, почему передумал жениться. Так поступают настоящие мужчины, а ты ведёшь себя как мальчишка: сегодня «хочу», а завтра «не хочу». У настоящих мужчин слова имеют ценность. Где ценность твоих слов?
        - Я женюсь на ней.
        Малика насторожилась:
        - Женишься?
        - Я так решил.
        - Я рада.
        - Завтра её подвергнут ритуалу Чести и определят день зачатия.
        Малика вцепилась в перила.
        Иштар посмотрел на её напряжённые пальцы:
        - Куда делась твоя радость?
        - Ты так решил меня наказать?
        - Ты попадаешь в неприятности из-за собственной мании использовать людей. Ты считаешь, что на голову выше меня, думаешь, что можешь смотреть во все стороны одновременно и мыслить лучше, чем я. Когда-то в твой разум закрались сомнения в твоих способностях, но ты их рассеяла. Если бы ты дала им развиться, то поняла бы, что на самом деле ты никто. Я человек, который организовал твою жизнь. Я предопределяю течение твоего каждого дня. Это я позволил тебе приподняться. Я подтянул тебя к себе и одарил правом встать на одну ступень со мной. Но ты не хочешь равноправия. Ты хочешь доминировать. Ты высмеиваешь, атакуешь, требуешь. Хочешь, чтобы я чувствовал себя карликом. Посмотри на себя, женщина. Без каких-либо задатков, одни голые амбиции и неутолимое желание управлять мужчиной. Ты правда думаешь, что можешь загнать меня в ловушку?
        - Ты уже в ловушке, Иштар.
        - Когда-то я смотрел на тебя с восхищением, сейчас, после общения с тобой, хочу принять ванну.
        Малика с удивлением прислушалась к себе. Ей бы обидеться или вспылить, почувствовать, как лихорадочно бьётся сердце и в висках пульсирует кровь. Но ничего не чувствовала, словно разговор шёл о незнакомом человеке. Притом Иштар и сам не знал этого человека.
        - Всё? - спросила Малика.
        - Всё.
        - Можешь идти.
        - Я не подчиняюсь приказам женщины.
        - Тогда я разрешаю тебе остаться.
        Малика сбежала с лестницы и двинулась вдоль дворцовой стены. Она не слышала посторонних звуков, кроме шуршания гравия под ногами и пересвиста птиц, но знала, что Иштар следует за ней. Спустя некоторое время вышла на площадь, окружённую кипарисами, и взлетела по ступеням на террасу.
        Караульный преградили ей дорогу:
        - Женщинам нельзя входить на мужскую половину.
        - Пусть мужская половина выйдет ко мне.
        Караульный посмотрел поверх её плеча:
        - Кого позвать?
        - С тобой говорит шабира, а не хазир, - произнесла Малика.
        Караульный перевёл взгляд на неё:
        - Кого позвать, шабира?
        - Советников.
        - Кого именно?
        - Я требую встречи с Хазирадом.
        Вновь посмотрев ей за спину, караульный кивнул:
        - Тебе сообщат о времени и месте встречи.
        - Через пятнадцать минут я войду во дворец. Если ты рискнёшь мне препятствовать, я сгною тебя в подземной тюрьме. Если пропустишь меня, в тюрьме тебя сгноит хазир. Каверзная ситуация. Не так ли? Но из неё есть выход, - сказала Малика и села в кресло, установленное на террасе.
        Караульный скрылся за дверями.
        - Чего ты добиваешься? - спросил Иштар, поднимаясь по лестнице, будто отсчитывая секунды. Шаг - секунда, шаг - секунда…
        - Сейчас узнаешь.
        - Будешь умолять их простить Альхару?
        - Мольбы для виновных.
        - Ты быстро учишься. - Иштар подошёл к Малике и насмешливо посмотрел на неё сверху вниз. - Порой мне кажется, что вложи тебе в руки нож, и ты меня убьёшь.
        - Не подходи слишком близко. И пока я не уеду, оглядывайся.
        Иштар сел в соседнее кресло, поправил полы плаща:
        - Мне нравится твой настрой.
        Из дворца друг за другом вышли пятнадцать человек. Среди них были воины и пожилые люди, одетые в плащи, похожие на хитоны. Пропустив Хёска вперёд, советники поприветствовали хазира и шабиру.
        - Мне жаль, Эльямин, но законом запрещено… - начал Хёск.
        - Здесь все? - спросила Малика.
        - Трое в отъезде. Будут через неделю. К сожалению, ты уже уедешь.
        - Я никуда не уезжаю.
        - Хазир приказал в срочном порядке подготовить тебе корабль.
        - Он поторопился. Я хочу посмотреть, как в Ракшаде празднуют свадьбу.
        Голос Хёска сделался масляным:
        - Чью свадьбу?
        - Хазира. Он только что сообщил мне, что женится, - проговорила Малика и краем глаза заметила, как на лице Иштара вздулись желваки. - И это ещё не всё. Я назначаю своим легатом Альхару.
        У советников отвисли челюсти. Наконец-то ракшады стали походить на живых людей.
        - Тебе кажется, что у тебя есть право… - подал голос Иштар.
        - Не мне одной, - перебила Малика. - Шабире не запрещено иметь легата. Шабире не запрещено привлекать легата к работе в Хазираде. То, что не запрещено законом - разрешено. С завтрашнего дня Альхара будет присутствовать на ваших заседаниях. С этой минуты мой легат и его семья обладают неприкосновенностью, которая гарантирована законом Ракшады о государственных служащих высшего ранга.
        - Ему нельзя входить во дворец, - произнёс Хёск.
        - Тогда найдите другое помещение для заседаний. Вы свободны.
        - Шабира…
        - Я сказала: вы свободны. Что тут непонятного?
        Переглянувшись, советники скрылись во дворце.
        - Ты не переходишь черту. Ты её закапываешь, - сказал Иштар.
        Малика поднялась с кресла:
        - Чтобы отмыться, ванны тебе не хватит. - И сбежала с лестницы.
        - Я давно не провожу ритуалы Чести, - сказала Фейхель, поправив на коленях плед.
        Малика прошлась по комнате, рассматривая развешанные на стенах портреты Иштара:
        - Разве это делает не мать-хранительница?
        - У Шедара был табун кубар. У меня не выдерживали руки и нервы. Теперь этим делом занимаются мои помощницы.
        - Ритуалу подвергнут Галисию.
        - Вот как… Он решил взять её в кубарат?
        - В жёны.
        - В жёны… Хороший выбор, но поспешный. Я вижу только одну женщину, достойную моего сына.
        Малика придвинула к старухе стул и опустилась на сиденье:
        - Я люблю другого мужчину, Фейхель. Каждый час, каждую минуту я буду мысленно изменять Иштару. Твой сын этого не заслуживает.
        Фейхель грустно улыбнулась:
        - Вольности твоего мира вылезают боком. Мы не знаем других мужчин, кроме своего господина. Для нас он единственный, желанный.
        - Галисия любит его.
        - Это заметно. Я сделаю всё осторожно, Эльямин. Ей не будет больно.
        Малика сняла чаруш. Мать Иштара с жадностью всматривалась ей в лицо. Казалось, она изучала каждую чёрточку, каждую линию. Остановилась на глазах и, выдохнув в голос, вжалась в спинку кресла.
        - Я не буду тебя просить. И приказывать не буду, - сказала Малика.
        Перебирая подрагивающими пальцами край пледа, Фейхель повернулась к портретам Иштара и с сокрушённым видом покачала головой. Она всё поняла.
        - Слово «непорочность» придумали мужчины, чтобы подчинить себе женщин, - промолвила Малика.
        Продолжая смотреть на сына, Фейхель пожала плечами:
        - Наверное, но оно уже придумано.
        - Пришло время расчищать себе место под солнцем.
        - Этим миром правят мужчины.
        - Их мир потеснится.
        - Назови мне десять причин, почему я должна это сделать.
        - Назову одну. Галисия позволит тебе видеться с внуками.
        Старуха повернулась к Малике лицом. Её глаза вспыхнули и погасли.
        - Я не её бабушка, о которой она говорила с такой любовью. Она меня возненавидит.
        - Она будет перед тобой в долгу. Галисия умеет благодарить. И я умею благодарить. Я дам тебе возможность увидеть дочку Самааш.
        - Но как? Со дня на день её уведут к мужу.
        - Самааш, дорогая! - крикнула Малика. - Собирайся. Ты будешь жить у меня.
        Самааш заглянула в комнату:
        - У тебя? В Обители?
        - Иштар разрешил.
        - Её всё равно заберут, - возразила Фейхель.
        - Это зависит от тебя, мать-хранительница, - сказала Малика и надела чаруш.
        Глава 32
        Сердце стучало сильно-сильно, и было очень жарко. Волосы прилипли ко лбу и щекам, по спине побежала струйка пота и затерялась где-то в складках сорочки. Малика села на кровать и схватилась за изголовье.
        Любвеобильные ночи Адэра до сих пор причиняли ей невыносимую боль. Из-за разницы во времени это случалось чаще всего под утро. Малика извивалась на простынях, ползала по полу как избитая собака. Кусала подушки и одеяла, чтобы вой и стоны не долетали до посторонних ушей. Но сейчас с ней происходило нечто другое. Казалось, что душа прощается с телом.
        Хватаясь за стены, комоды и кресла, Малика добралась до двери. Взявшись за ручку, через силу сделала вдох. Протяжный выдох обжёг губы, будто воздух покинул не лёгкие, а раскалённую пустыню.
        Выйдя из спальни, Малика постояла, привыкая к полумраку. Разглядела спящую на кушетке Самааш. Беременной женщине выделили место в коридоре, но Самааш это не смущало. Коридор был всего лишь проходной комнатой, просторной, уютной, только без окон.
        Малика двинулась вперёд, цепляясь рукой за стену.
        - Не спится? - прозвучал тихий голос.
        - Хочу подышать воздухом.
        - Включи свет.
        Включить свет, чтобы Самааш увидела, как ей плохо? Ну, нет…
        Выйдя в зал, Малика не удержалась на ногах и упала на четвереньки. Пол под руками был приятно холодным, и Малика прильнула к нему разгорячённым лбом. В слабо освещённом водоёме быстрыми тенями мелькали рыбки. А им какого чёрта не спится? А вот и выход на террасу. Где туфли? Плевать.
        Малика на четвереньках доползла до балюстрады, свернулась калачиком на мраморных плитах и закрыла глаза.
        В ушах звенела тишина. Лицо овеяло запахом цветущих яблонь. Перед внутренним взором возникло деревце, усыпанное белыми цветами. Солнечные лучи, пробивая листву насквозь, пронзали окно и веером падали на домотканый половик. Комната Муна… Память потянула Малику за собой - по служебному переходу, через холл, мимо лестницы, столиков и диванов, окружённых кадками с вечнозелёными растениями.
        Дыхание перехватило от запахов дубового паркета, бумаг и начищенной обуви. Это приёмная. Там всегда пахнет начищенной обувью посетителей. Справа кабинет Адэра. Слева кабинет тайного советника. Её кабинет… Всё лежит на тех же местах, будто она вышла секунду назад: на подоконнике документы и книги, на краешке стола пуговица. Малика хотела её пришить на манжету рукава, но перед отъездом засуетилась и забыла. На стене карта, разрисованная цветными карандашами: школы и больницы, дороги и заводы. На побережье причал. Она сама его нарисовала. Но это неправда, в её кабинете не было карты. Игра воображения…
        Малика села. Привалилась спиной к фигурному столбику балюстрады и направила взгляд в небо. Ты наказываешь меня за то, что я делаю?
        Тяжело жить, зная, что нет будущего. Будь она обычной женщиной, осталась бы с Иштаром, родила бы ему детей и повседневными заботами заглушила бы свою любовь к Адэру. Многие позволяют любить себя, хотя сами не любят. Бог всем разрешил хитрить. Всем, кроме морун. Создал таинственный народ и обрёк на вымирание. После близости с Иштаром мир Малики станет серым, а в сером мире моруны долго не живут. Она не сможет зачать от нелюбимого мужчины. И если Иштар испытывает к ней искренние чувства, он уйдёт на тот свет вместе с ней.
        Но сейчас Малика думала не об этом. Её страшил путь обмана, на который она ступила. Тёмное «я» вытесняло душу, а душа сопротивлялась. Ещё можно прислушаться к себе, отказаться от ритуала и уехать, поджав хвост. Галисия, скорее всего, отправится в монастырь, где зачахнет, всеми забытая. До отъезда шабиры Альхара не успеет закрепиться в Хазираде. Что сделают с его семьёй? Самааш вернут мужу, который будет действовать намного изощрённее. Иштар женится на покорной ракшадке, и Фейхель никогда не увидит внуков. За свои грехи мужчины продолжат отдавать на заклание своих жён и детей как овец. А она сидит здесь и изводит себя мыслями: правильно ли она поступает. Правильно, чёрт подери!
        Это не тёмное «я», а воин света вынимает из ножен меч и готовится к бою. Добро не может бороться со злом, прибегая только к улыбкам и уговорам. Добро должно быть безжалостным к проявлениям ненависти и несправедливости. Если добро станет равнодушным и трусливым, оно превратится в зло.
        Малика вскинула руку и направила указательный палец в светлеющее небо:
        - Не смей мне мешать!
        Через два часа она вошла в покои Галисии. Велела Кенеш убраться и толкнула дверь спальни. Створка с оглушительным стуком врезалась в стену.
        Галисия протёрла глаза:
        - Ты чего?
        - Сегодня назначат день твоей свадьбы.
        - Свадьбы? С Иштаром? - Галисия свесила ноги с кровати. - Ты меня разыгрываешь?
        - Ты примешь их веру.
        - Если надо, я поверю хоть в дьявола.
        - Скажешь им это, и вылетишь из Ракшады.
        Галисия ущипнула себя за ухо:
        - Я сплю?
        - Тебе дадут другое имя.
        - Да ради Бога… - Галисия встала и снова села. - Мне это снится?
        - А сейчас тебя лишат девственности.
        - Какой девственности?
        - Не знаю - какой.
        Галисия вцепилась в край перины:
        - Малика… У меня нет девственности.
        - Иштар в курсе.
        - Кто ему сказал? Ты?
        - Он не дурак.
        - А кто меня… будет лишать? Разве не муж?
        - Нет.
        - А кто?
        - Мать-хранительница и компания.
        Приоткрыв рот, Галисия шумно задышала.
        - Собирайся, - сказала Малика.
        - Я не пойду.
        - Тогда они придут сюда.
        - Скажи им, что у меня женские дни.
        - А потом?
        Галисия стиснула ладони:
        - Почему ты раньше не сказала, что девственности лишает не муж?
        - Потому что не верила, что он возьмёт тебя в жёны.
        Вскочив, Галисия затрясла кулаками:
        - Ты всё подстроила!
        - Тебе повезёт.
        - Как повезёт? Такое не зарастает.
        Малика пожала плечами:
        - А вдруг?
        - Ты издеваешься?
        - Собирайся, Галисия. Нас ждут.
        В комнате для проведения ритуала Чести толпились старухи. Фейхель среди них не было. Пахло мятой. Рисунок на витражном окне соответствовал запаху, и комната тонула в нежно-зелёном свете. Малика посмотрела на медицинскую кушетку, застеленную непромокаемой тканью. Скользнула взглядом по тележке на колёсиках. Чуть дольше задержала взгляд на лакированной шкатулке с серебряной спиралью на крышке.
        От толпы отделилась женщина: строгое лицо, прожигающие глаза. Представилась старшей помощницей матери-хранительницы и указала на стол, на котором лежали книги, листы бумаги и ручка:
        - Супруге хазира предначертано родить наследника престола, будущего хазира Ракшады. Мы должны удостовериться, что ты именно та, кто сможет родить здорового, крепкого и умного ребёнка.
        Галисия присела к столу. Ей велели открыть первую книгу и прочитать текст. Галисия сначала сбивалась, неправильно произносила слова. Потом ей удалось успокоиться. Голос зазвучал непринуждённо, плавно. Шипящие фразы полились как песня.
        Затем ей приказали за три минуты выучить небольшое стихотворение. После чего попросили открыть следующую книгу и решить примеры и задачи. Справившись с математикой, Галисия провалила экзамен по астрономии, но блестяще выполнила задание по географии Краеугольных Земель. Потом ей велели найти на картинках несколько отличий, дорисовать недостающие линии, зачеркнуть предметы, не соответствующие смыслу…
        Галисия откладывала в сторону лист за листом, а Малика, стоя у двери, не успевала отслеживать правильность ответов. Дворянка чувствовала себя в своей тарелке. И вполне возможно, что только сейчас благодарила Бога и родителей за годы, которые она провела в самой престижной академии Тезара.
        Затем ей велели снять чаруш и раздеться догола. Спокойствию Галисии пришёл конец. Пунцовая, трясущаяся от страха, она повесила платье на спинку стула, положила нижнее бельё на сиденье и повернулась к старухам. Покорно открыв рот, показала зубы. Водя глазами и ничего не видя вокруг, вздрагивала от беззастенчивых прикосновений: старухи ощупывали её живот и бёдра, мяли грудь, раздвигали ягодицы, расспрашивали о менструальном цикле. А Малика с тревогой прислушивалась к тишине в коридоре. Мать-хранительница не придёт.
        Галисии приказали лечь. Пошатнувшись, она упёрлась коленями в кушетку и надсадно задышала. Старшая помощница не церемонясь уложила её, развела ей ноги. Старухи сели на пятки и забормотали молитвы.
        Галисия смотрела в потолок безжизненным взглядом, не замечая, как с виска стекают капельки пота.
        Старшая помощница омыла руки в чаше и вынула из шкатулки яйцо из лунного камня. Вставила вытянутый кончик во влагалище. Прочитав молитву, протолкнула камень внутрь. Затем с силой нажала дворянке на живот. Яйцо как пробка вылетело старухе на ладонь.
        В комнате воцарилась могильная тишина. Старухи смотрели на белую поверхность камня и не двигались. Не зная, чего ждать, Малика вжалась спиной в стену.
        Вдруг прозвучало ругательство. Малика никогда раньше не слышала, как матерятся ракшады, но поняла, что ругательство было грязным.
        К Галисии подскочила старуха и плюнула ей в лицо. Подскочила вторая старуха, третья… Галисия, ничего не соображая, водила глазами из стороны в сторону и не находила в себе силы закрыть лицо руками. Её - голую, оплёванную - стащили с кушетки и вытолкали в коридор. Кто-то крикнул: «Здесь грязная женщина!» Распахнулись двери. Из комнат вывалили обитательницы Приюта Теней.
        Галисию гнали по коридору, стегая ремнями и награждая плевками и бранными словами. Малика брела позади разгневанной толпы и понимала, что не имеет права заступиться за «подругу».
        - Что происходит?! - прогромыхал голос Фейхель.
        - Здесь грязная женщина, мать-хранительница, - крикнул кто-то.
        - Я хочу сама убедиться в её распущенности.
        Толпа отхлынула к стенам.
        Проходя мимо Галисии, Фейхель бросила фразу, как подачку:
        - Иди за мной.
        Малика шла в комнату для проведения ритуала, не смея оглянуться на дворянку. Казалось, что это её подвергли публичному унижению. И теперь, сгорая от стыда, она не знала, куда спрятаться.
        За спиной еле слышно прозвучало:
        - Она должна была пройти через это.
        - Да, мать-хранительница, - сказала Малика, глядя себе под ноги.
        Галисию снова уложили на кушетку. Фейхель вымыла руки, протёрла яйцо полотенцем и склонилась над дворянкой:
        - Это будет больно.
        Старухи принялись читать молитвы. Стоя возле двери, Малика прислушивалась к возбуждённым голосам в коридоре и наблюдала, как яйцо скрывается во влагалище, и там же скрываются скрюченные пальцы с пожелтевшими ногтями. Галисия выгнулась дугой и закричала.
        Мать-хранительница показала старухам камень, окрашенный кровью:
        - У некоторых женщин девственная плева очень эластичная. Она растягивается, пропуская член. И рвётся во время родов. - Посмотрела на старшую помощницу. - Только не делай вид, что этого не знала.
        - Знала, мать-хранительница.
        - Почему не удостоверилась?
        - Яйцо вошло слишком легко.
        - Легко… Я отстраняю тебя от проведения ритуалов и понижаю до старшей служанки швейного ведомства. - Смыв с пальцев кровь, Фейхель окинула старух взглядом. - Извинитесь перед будущей женой хазира.
        И темнее тучи вышла в коридор.
        Бормоча извинения, женщины вытерли с лица Галисии плевки. Держа её под руки, провели в ванную и оставили наедине с шабирой.
        Галисию трясло как в лихорадке. Она залезла в ванну. Стуча зубами, уткнулась лбом в стену:
        - Включи воду… я не смогу.
        Поглядывая на следы ремней на её спине, Малика открыла кран:
        - Тебе повезло, Галисия.
        Она резко обернулась:
        - Повезло? Ты сказала: повезло? Она разорвала меня, расцарапала своими ногтями. Внутри огнём всё горит. Мне больно стоять. Как я лягу с Иштаром?
        Малика схватила её за горло:
        - Поклянись, что никогда этого не забудешь.
        Галисия вытаращила глаза:
        - Не забуду.
        Малика ещё сильнее сжала пальцы:
        - Поклянись, что до конца своей жизни будешь благодарить Фейхель за то, что она сделала.
        - Клянусь, - прохрипела Галисия.
        На следующий день она приняла веру шедаин, а через день ей дали ракшадское имя: Зальфи, что в переводе на слот означало «бледная тень». Ритуалы проводили в молельне, расположенной в Приюте Теней. Малике разрешили присутствовать при свершении таинства, но она отказалась. Служанка принесла ей письмо, в котором мать-хранительница сообщала о дате свадьбы Иштара и Галисии: через неделю, в день зачатия.
        Глава 33
        Увидев на противоположной стороне площади трёхэтажное здание, Адэр приказал шофёру затормозить.
        - Не люблю гостиницы, - подал голос старший советник Лаел, сидя на переднем сиденье. - Может, заночуем у маркиза Бархата?
        - Мы не задержимся в Ларжетае, - сказал Адэр и потрепал Парня за уши. - Веди себя тихо.
        - До Лайдары день пути, не мешало бы освежиться и…
        Адэр не дослушал советника и выбрался из салона. Жестом приказал охранителям оставаться возле своих машин и окинул взглядом безлюдную площадь. Влюблённые парочки выбирают для свиданий укромные, скрытые от посторонних глаз места, а площадь ярко освещали белые фонари. Будь весенний ветер немного теплее, на скамейках сидели бы люди, чьи сердца научились сдерживать всплески чувств. Люди, которые могут с любимыми не только целоваться, но и наслаждаться погодой и видом, обсуждать прошедший день и строить планы на завтра.
        Подняв воротник, Адэр засунул руки в карманы плаща и направился к изумрудной гостинице. При дневном свете стены здания переливались перламутром, как внутренний слой раковины-жемчужницы. В тёмное время суток им придавали цвет кроваво-красные, синие или зелёные лампы, закреплённые на ажурных шандалах. Сегодня горели зелёные.
        Сбоку парадной двери, охраняемой каменными собаками, сияла золотом вывеска: «Дэмор». «Земля морун» или, если быть точным в переводе, «Убежище морун». Её царство. Она купила этот дом для себя, собираясь вместе с Муном переехать в столицу. За полтора года она столько раз пыталась уйти, исчезнуть. Хотела сбежать оттуда, где ей было плохо. Наконец-то её мечта сбылась.
        Адэр мысленно поднялся по лестнице, открыл двери и пересёк вестибюль, оставляя следы на полу, покрытом строительной пылью. Вместо люстры лампочка на длинном проводе, на стенах свежая штукатурка, на ступенях засохшие кляксы цементного раствора. Безлюдный второй этаж. Из глубины коридора - её голос: «Здесь ямка. Надо переделать, Таали».
        - Самое лучшее заведение в городе, - прозвучало за спиной.
        Адэр обернулся. Молодая особа с ярко накрашенными глазами распахнула пальто, выставляя напоказ большую грудь, обтянутую гипюром:
        - Я готова переспать с вами бесплатно, лишь бы провести ночь в этой гостинице.
        - Ты шлюха?
        Девица взмахнула наклеенными ресницами:
        - Что вы себе позволяете?
        - Ещё раз появишься здесь, и я прикажу тебя арестовать.
        - Да как вы смеете…
        - Пошла вон!
        - Грубиян, - взвизгнула девица и, запахнув пальто, засеменила в сторону светящейся вывески кафе на краю площади.
        Адэру была противна сама мысль, что кто-то предаётся блуду в царстве Эйры. Вернувшись к машинам, приказал Лайсу узнать, сдают ли в гостинице номера почасово, и можно ли привести женщину.
        Охранитель - смазливый на личико и гибкий как ивовый прут - вытащил из багажника ничем не примечательный дождевик: такие носят и мелкие чиновники, и селяне. Постукивая пальцами по крыше автомобиля, Адэр терпеливо ждал, когда Лайс наденет плащ поверх кителя и превратится в рядового горожанина. С человеком в форме правительственной охраны люди редко бывают искренними, даже если им нечего скрывать. А те, за кем водятся грешки, превращаются в святых.
        Лайс вальяжной походкой пересёк площадь и скрылся в здании. Адэр смотрел на двери и мысленно просил: «Прогоните его».
        Вернувшись, Лайс сообщил:
        - Меня прогнали.
        - Чему радуешься? - поинтересовался Адэр, глядя в его сияющее лицо.
        - Так это ж «Дэмор»… Её гостиница.
        - Чья?
        - Тайного советника, мой правитель. - Лайс протянул сложенный листок. - Мне дали адрес, куда я могу привести проститутку.
        На листе одно слово: «Подворотня».
        Кортеж продолжил путь. Адэр смотрел на гостиницу, пока она не скрылась из виду. Надо было позволить Эйре перебраться жить в Ларжетай.
        - Мы легализировали публичные дома, а шлюхам всё мало. Выползают на улицу как тараканы.
        - Весна, - коротко бросил Орэс.
        Занимая невыигрышную для наблюдения позицию - за спиной водителя, - Адэр посмотрел в зеркало заднего вида. В нём отражались густые волнистые волосы советника, высокий лоб и чёрные брови. Этого было достаточно, чтобы получить честный ответ на бестактный вопрос.
        - Вы посещаете публичный дом, Орэс?
        Сначала дёрнулась бровь, растопыренные холёные пальцы как гребень прошлись по волосам. И лишь затем советник повернулся к Адэру вполоборота и с улыбкой показал обручальное кольцо с кровавым рубином:
        - Я женат, мой правитель.
        - Почти все мужья изменяют жёнам.
        - Учёные утверждают, что пятьдесят процентов.
        Адэр изобразил на лице удивление:
        - Так мало?
        - Так много.
        - А вы?
        Орэс покосился на водителя:
        - Я слишком занят для измен.
        - Мужчины всегда находят время на любовниц.
        - У вас нет семьи, и вы не знаете, сколько сил она забирает.
        Пристально всматриваясь в лицо советника, Адэр произнёс:
        - У Троя Дадье глухонемой водитель.
        - Да, мне кто-то говорил.
        Человек выглядит глупо, когда делает вид, будто понимает, к чему клонит собеседник. Растягивает губы, кивает. Напрасно. Зрачки уже предали его. И даже полумрак не в силах спрятать их настороженный блеск.
        - Мой водитель… - продолжил Адэр. - Кстати, его зовут Файк. Он тоже глухонемой, хотя слышит меня и отвечает на мои вопросы. И он никогда не лжёт. Поэтому управляет моим автомобилем девятнадцать лет.
        Улыбка сползла с губ советника.
        - Я посещаю салон графини Дюссон. - Ожидаемый ответ для человека, который намерен управлять Советом Грасс-Дэмора не один год.
        - Дюссон… - повторил Адэр. Имя вызвало рябь на поверхности памяти.
        - Она была на праздновании нового года.
        - Я провалялся в постели с температурой.
        - Не в этом году. В прошлом. Из-за морского народа мы встречали новый год на три дня позже.
        Адэр хотел указать Орэсу на ошибку в суждениях: мол, не из-за морского народа, а из-за шторма, который чуть не потопил шхуны и не унёс на тот свет сотни жизней. Но промолчал. Орэс начнёт оправдываться, отклонится от темы, а потом спохватится и прекратит откровенничать.
        - Вы должны её помнить. Эффектная брюнетка в кружевном платье цвета беж.
        - Вы даже цвет запомнили, - удивился Адэр.
        - Он так чудесно гармонировал с её кожей.
        - Она ветонка?
        - Ветонка. Вы с ней долго беседовали.
        - Я со многими беседовал, - сказал Адэр, мысленно повторяя имя графини.
        Он знал это имя, но почему-то забыл. Сейчас, мелькая в голове, оно заставляло кровь бежать чуть быстрее.
        - Она попросила вас показать ей замок, - добавил Орэс.
        Адэр отвернулся к окну. На тёмной поверхности стекла, как на шёлковой подушке, разметались чёрные волосы. На Адэра смотрели затуманенные страстью стальные глаза. Он слышал хриплые стоны, собственное надсадное дыхание и ритмичный скрип пружин. Бёдра бились о бёдра. Темп нарастал. Графиня моргнула и перевела испуганный взгляд на потолок. Там ползли трещины и раскачивалась люстра.
        - Вспомнили? - спросил Орэс.
        Голос советника выдернул Адэра из жарко натопленной спальни и вдавил в кожаное сиденье автомобиля.
        - Я помню, как показывал какой-то даме замок, но не помню её лица. Она хозяйка салона?
        - Для очень узкого круга посетителей. У неё красивейший дом в центре Лайдары. Можно посидеть в гостиной, не боясь встретить болтливых знакомых. Выпить вина, сыграть с дворянами в карты. Опытные лоретки на любой вкус.
        - Вы ходите туда из-за графини?
        - И да, и нет. Три года назад она похоронила мужа, и ей пора бы стать доступной…
        Не дождавшись продолжения, Адэр сказал:
        - Женщин не поймёшь. При живых мужьях гуляют. Похоронив мужей, живут монашками.
        - Они хотят снова выйти замуж.
        Прищурившись от света фар встречной машины, Адэр спросил:
        - Вы вызвались поехать в Лайдару из-за неё?
        - Из-за неё.
        - Значит, я ваше алиби для вашей супруги.
        Орэс неопределённо пожал плечами:
        - Личная жизнь известного человека как на ладони. Я стараюсь, чтобы причины для поездок были правдивыми.
        - Не могли найти пассию поближе.
        - Как я уже говорил, в Лайдаре у меня почти нет знакомых. Это огромный плюс. И прихоть сердца… Чем старше становится человек, тем крепче он привязывается к объекту вожделения.
        - Чем сильнее чувство, тем тише голос разума и безрассуднее поступки.
        Орэс вздохнул:
        - К сожалению, вы правы.
        - Вы делаете графине подарки?
        Не заподозрив подвоха, Орэс вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку и открыл крышку. В ворохе шёлка лежали золотые серьги с фиолетовыми александритами.
        - Дорогой подарок, - сказал Адэр.
        - Она удивительная женщина.
        - А лореткам дарите украшения?
        - Иногда.
        - Они платят налоги с подарков?
        Орэс превратился в человека, которого застали с топором в чужом курятнике:
        - Наверное.
        - К следующему заседанию Совета подготовьте приказ о создании комиссии нравов и освободите улицы от шлюх.
        - Слушаюсь, мой правитель, - произнёс Орэс невозмутимым тоном.
        - И пусть налоговые инспекции проведут внеплановую проверку деклараций о доходах лореток, проституток, владельцев салонов и публичных домов.
        - Слушаюсь…
        - Надеюсь, вы лично проверите декларацию графини Дюссон и убедитесь, что ваши подарки внесены.
        - Да, мой правитель, - сказал Орэс и, не подавая вида, что озабочен приказом, устремил взгляд на дорогу.
        К концу следующего дня автомобиль правителя, сопровождаемый эскортом охраны и машиной со слугами, миновал Ворота Славы. Обогнув подножие горы, на пару минут задержался возле гостиницы для государственных служащих и уже без старшего советника покатил по объездной дороге.
        Два месяца назад - когда Адэр изъявил желание покинуть дворцовый комплекс Зервана и сделать свой замок в пустоши постоянной резиденцией - ветонский Совет преподнёс ему загородный дом. Командир ветонских защитников герцог Кангушар признался Адэру, почему убедил советников подарить именно это здание: оно идеально подходило для проведения собраний тайной комиссии по установлению истины.
        Старинный особняк из красного камня располагался на берегу реки, заросшим ельником. Дорога, бегущая через лес, раскидывала в разные стороны отростки, и кроме защитников, охраняющих подступы к дому, никто не мог знать точно, куда направился путник: в пустующее здание или в близлежащие посёлки.
        Адэр посетил свои новые владения всего один раз и решил больше никогда сюда не приезжать. Стоя на берегу реки и глядя на склоны холмов, поросшие елями, он вдруг почувствовал себя собакой, которая напала на след Эйры. Гнетущее чувство: вдыхаешь запахи водопадов и тающего ледника на вершине горы и понимаешь, что источник запаха находится в Ракшаде.
        Спустя два месяца он снова здесь. Если бы его спросили, зачем он приехал и почему именно сегодня - в ответ бы прозвучало: надоела пустошь. А правдивый ответ находился у всех на виду. В кабинете Адэра на календаре были подчёркнуты две даты: новый год по стилю Лунной Тверди и сегодняшний день. Малика добралась до Ракшады за семнадцать суток. Сегодня шли семнадцатые сутки с того дня, как закончился сезон штормов.
        Конец зимы порадовал солнечной погодой, однако весна, вопреки ожиданиям, оказалась затяжной, капризной. В лесу, вблизи ледяной реки, в преддверии ночи и вовсе было холодно. Сидя на веранде и кутаясь в меховой плед, Адэр смотрел на чёрные горы, возвышающиеся над лесным массивом, и прогонял в уме список запланированных встреч. Кангушар придёт утром. Урбис - староста ветонского Совета - приглашён на вечер. Послезавтра пожалуют титулованные ветоны.
        До слуха долетел шум мотора. Парень, лёжа возле кресла, приподнял голову и вновь опустил морду на скрещённые лапы. Приехал кто-то не обязательно знакомый, но однозначно не интересный зверю человек.
        Страж доложил о прибытии графини Дюссон. Служанка вынесла на веранду стул и ещё один плед.
        Ощутив цветочный аромат духов, Адэр встал. Ветоны были самыми красивыми людьми, с которыми он сталкивался. Чёрные густые волосы, серые глаза со стальным блеском, тонкие правильные черты лица, будто выточенные из камня фигуры. Графиня Дюссон не являлась исключением. Придерживая на покатых плечах норковое манто, изящной походкой подошла к лестнице, подождала, пока Адэр спустится к ней и протянет руку.
        - Как быстро пролетело время, - произнесла она, мягко сжав его пальцы.
        - Глядя на вас, не скажешь, что прошёл год, - сказал Адэр, ведя гостью по ступеням.
        - Год и три месяца, - уточнила графиня и, бросив настороженный взгляд на Парня, вздохнула. - Вы меня совсем забыли.
        - Ну что вы. Как можно забыть такую красоту.
        Присев на краешек стула, графиня поправила полы манто. Служанка укрыла ей ноги пледом и скрылась в особняке. Адэр опустился в кресло и устремил взгляд на хозяйку салона, догадываясь о причине её визита.
        - Я встретила маркиза Лаела, - проговорила она, поглаживая ладонью мех шубки, словно это был живой зверёк, требующий ласки. - Он сказал, что вы приехали в Лайдару, и я подумала: почему бы нам не закончить разговор, начатый год назад?
        Адэр улыбнулся. Прошлогодний «разговор» получился провальным. На голову посыпалась штукатурка, на пол рухнула люстра. Они выскочили из спальни, на ходу одеваясь. Благодаря панике, охватившей гостей, никто не заметил, что правитель не повязал галстук и неправильно застегнул пиджак.
        - Сегодня обещали тихую ночь, - произнесла графиня, словно уловив ход его мыслей.
        Адэр окинул взглядом лес и горы, посмотрел в звёздное небо, прислушался к ворчанию реки. Вокруг её царство. Его не спрячешь за дверями её покоев, как в замке. Не спрячешь за стенами её гостиницы. Этот мир пронизан её запахом, таким ярким, насыщенным и до боли родным, что казалось, протяни руку, и пальцы коснутся мягких губ и почувствуют её горячее дыхание.
        - Только не здесь. И не сегодня.
        - Почему? - спросила графиня, пряча неловкость за милой улыбкой.
        - Я жду гостей.
        - Жаль. А я завтра уезжаю.
        - Надолго? - поинтересовался Адэр.
        - Надолго.
        Ложь. Будь это правдой, она не отвела бы взгляд.
        Графиня немного посидела молча. Не дождавшись от Адэра предложения заночевать, поднялась:
        - Не провожайте. - Придерживая манто, сделала реверанс и, сбежав с лестницы, скрылась за углом дома.
        Заурчал двигатель, и через несколько минут его раздражающий звук утонул в лесу. Когда запах духов выветрился, Адэр вновь закутался в плед и устремил взгляд на звёзды.
        Утром пришёл герцог Кангушар. Он был не только командиром защитников, но и председателем комиссии по установлению истины. Беседа с герцогом о ходе расследования затянулась до позднего вечера.
        Слепой летописец, назвавший себя первым святым свидетелем, писал в тетради справа налево, накладывая тексты друг на друга. Он либо забывал, на какой странице заканчивался текст, либо надеялся, что записи расшифрует тот, для кого эта история очень важна.
        Члены комиссии пожелали убедиться, что дед Кебади был вменяем, и привлекли к работе специалиста по графологии. Графолог изучил почерк и вынес вердикт: вменяем. Преподаватель университета провёл химический анализ чернил, которыми были сделаны записи, и выяснил, что чернилам более ста лет.
        Пока члены комиссии выписывали слова и пытались составить из них фразы, Кангушар занимался закладкой, обнаруженной среди страничек. Он заподозрил, что это не просто сложенный ширмочкой лист, случайно попавший в руки слепого человека, а вырванная из тюремного журнала страница: с номерами преступников и датами их заключения в подземелье. По всей видимости, закладка имела отношение к истории святого свидетеля. Напрашивался вопрос: как эта страница к нему попала? По словам Кебади, его дед ни разу не был в тюрьме, а тюремным архивом заведовала секретная служба, которая уж точно не допустила бы утечки информации. И архив сгорел вместе с тюрьмой.
        Слушая герцога Кангушара, Адэр поглядывал на настенные часы. Урбис опаздывал. Опоздание на запланированную встречу с правителем - это вопиющее нарушение этикета. Адэр уже вознамерился приказать охранителям перекрыть дорогу и отправить старосту ветонского Совета восвояси, когда из коридора донеслись шаги. На пороге комнаты возник бывший командир защитников Эш.
        Похоже, что за время отсутствия правителя в Лайдаре действующий и бывший командиры нашли общий язык и сблизились. Увидев Эша, Кангушар ничем не выразил недовольства. Напротив, отложил бумаги и устремил на него полный внимания взгляд.
        - На горизонте ракшадский корабль, - доложил Эш. - Урбис не сможет приехать и просил передать вам свои извинения. А также просил герцога вернуться в город.
        Адэр отпустил ветонов, и потянулись минуты ожидания. Корабль на горизонте - значит, к ветонскому кряжу он приблизится ночью, и только утром Эйра ступит на землю. Адэр не хотел ехать в Лайдару и мерить шагами горное плато над обрывом. Хотел встретить её здесь, чтобы никто не видел его глаз и не слышал его слов. А там… там они будут перед всеми, как на площади, освещённой белыми фонарями.
        Адэр ходил вокруг особняка, рассматривая стены и окна. Бродил по берегу реки, глядя на плавающие в воде звёзды. Его не удивляло отсутствие Парня. Зверь, скорее всего, бегает по пещере под дворцом Зервана и ждёт лодку.
        На рассвете Адэр вернулся в гостиную и застыл как вкопанный. Парень спал на диване. Он всегда нервничал и метался задолго до появления Эйры. Почему же сейчас он спит?
        Когда Кангушар вошёл в комнату, Адэр сидел за столом и наблюдал, как Парень грызёт деревянный корпус часов, снятых со стены.
        - Она не приехала, - сказал герцог.
        - Знаю. Парень уже доложил.
        Кангушар покосился на зверя, откусившего навершие корпуса в виде совы:
        - Со мной прибыл капитан ракшадского корабля. Он просит о встрече.
        Адэр кивнул.
        Капитан переступил порог гостиной и, не обращая внимания на моранду, подошёл к столу:
        - Хазир уполномочил меня ответить на все ваши вопросы и приказал мне забрать команду с корабля шабиры. Надеюсь, ваши люди научились управлять судном и помощь воинов им больше не потребуется.
        Глядя на обнажённый торс и руки, покрытые татуировками, Адэр побарабанил пальцами по лакированной столешнице. Когда же ракшады начнут соблюдать правила приличия?
        - Иштар женился?
        - Нет.
        - Вместе с Маликой…
        - Я не знаю, кто это, - перебил командир.
        - Вашу шабиру зовут Малика.
        - Её зовут Эльямин.
        В Ракшаде находились послы и дипломаты десятка стран Краеугольных Земель. Посол Росьяра входил в их число. Наследный принц Толан изредка звонил Адэру и рассказывал новости. Новостей немного: ракшады - скрытный народ, и о том, что не касается внешней политики, умалчивают. Но новое имя Малики известно всей Ракшаде, а стало быть, известно и послам. Адэр знал, как её назвали, но не мог понять, почему она согласилась.
        - С шабирой в Ракшаду приехала дворянка. Что-то знаешь о её судьбе?
        - Нет, - ответил командир.
        - Шабира передала мне письмо или устное послание?
        - Нет.
        Адэр внутренне сжался и задал следующий вопрос:
        - Она живёт во дворце Иштара?
        - Да.
        - На женской половине?
        - Нет.
        Уловив на себе взгляд герцога, Адэр до боли в пальцах стиснул подлокотники кресла:
        - Она делит комнаты с Иштаром?
        - Наш хазир глубоко верующий человек. Он не возляжет с женщиной, пока не закончит паломничество по святым местам.
        - Разве они его не закончили?
        - Нет. Им предстоит побывать у Врат Создателя. Иногда там собирается два миллиона паломников со всей Лунной Тверди. Они совершают обход Врат в течение тридцати семи дней.
        - Шабира будет ходить тридцать семь дней? - опешил Адэр.
        - Хазир и шабира не простые люди, они приближены к Богу. Они сделают тридцать семь кругов.
        - Значит, её задержало паломничество.
        - Нет. Хазир может сам его закончить. Мы подготовили корабль для шабиры, но она отказалась ехать.
        Выпроводив командира, Адэр посмотрел в окно и не смог понять: сейчас утро или вечер?
        - Мой правитель… - начал Кангушар.
        - Вы свободны, герцог.
        - Напишите ей.
        - Вы свободны, - повторил Адэр.
        Оставшись один, схватил стол и, не ощутив его тяжести, швырнул в угол. Она променяла его. Его! На какую-то груду мышц. Поднял над головой кресло и запустил в стену. Она предала его!
        Приказал охранителю привезти графиню Дюссон и направился к реке. На ходу снял пиджак. Через голову стянул рубашку. Скинув туфли, вошёл в ледяную воду. Сорвал с шеи кожаный шнурок с изумрудным ключом и забросил подальше от берега. Тебя больше нет… По поверхности воды пошли круги, через миг их сгладило течение. Нет тебя…
        Адэр цедил воздух сквозь зубы и выдавливал из себя её запах. Надо уничтожить её мир, погрузиться в новый мир, который закружит его и выметет прошлое.
        - Мой правитель…
        Адэр обернулся.
        Держа цветастый зонтик, украшенный нежно-розовой бахромой, графиня Дюссон кокетливо присела:
        - Я как раз собиралась уезжать. А тут ваш человек…
        - Я хочу вас, - перебил Адэр и стремительно приблизился к ветонке. - Сейчас и здесь.
        Запустил руки ей под юбку, вцепился в кружевные трусики. Выронив зонтик, графиня обвила его шею руками и подставила губы для поцелуя.
        - Я не целуюсь в губы.
        - Ничего не изменилось…
        По траве разметались чёрные волосы. Глаза закрыты, на лбу вздулась жилка. На лице то боль, то злость. Подбородок то вниз, то вверх, отзываясь на яростные толчки. Натужные хрипы перешли в гортанные стоны, и над рекой полетел крик. Хватая ртом воздух, кусая его зубами, Адэр вонзал ногти в стройные бёдра. Кричи! Кричи громче! Разрушай её мир, разбивай на осколки!
        И вдруг стало тихо. Адэр водил глазами из стороны в сторону, но вокруг было пусто. Соскользнул с разгорячённого женского тела, на четвереньках дополз до реки и упал в воду. Перед лицом пузырьки и камешки: крупные, а между ними помельче. Неведомая сила толкает тело вверх. В голове пусто, в душе пусто. Везде пусто.
        Выйдя на берег, Адэр поднял брюки. Посмотрел на измученную графиню:
        - Ванная для гостей на первом этаже. Служанка покажет. Страж отвезёт в город. - И побрёл в глубь леса.
        Он просидел на пригорке до заката, перебирая пальцами шерсть на холке Парня. Мыслей не было. Они появятся завтра. Сегодня можно ни о чём не думать. Сегодня день-граница. С одной стороны тесный дом и старая мебель, накрытая чехлами. С другой - раздольное поле и бескрайнее небо.
        Вернувшись в особняк, Адэр прихватил бутылку и отправился в спальню.
        Посреди ночи его разбудили голоса под окнами. Свесив ноги с кровати, он с немым вопросом уставился на влетевшего в комнату Эша.
        - Горит корабль.
        - Какой корабль?
        - Корабль Малики.
        Через полчаса Адэр был на площади возле Ворот Славы. Казалось, весь город сбежался посмотреть на пожар. Защитники орали, приказывая разойтись, а толпа всё прибывала. Задние ряды давили и толкали передних, металлическое ограждение на краю обрыва под тяжестью тел выгибалось дугой. Особо шустрые карабкались на скалу.
        Файк нажал на клаксон, и к машине правителя бросились защитники. Взяв Адэра в кольцо, заработали локтями и кулаками, однако это мало помогало. Парень издал оглушительный рёв, и в толпе появился проход.
        Адэр схватился за перила и устремил взгляд на море. В полумиле от берега пылал костёр, ветер доносил запах гари.
        - На борту были люди?
        - Кое-кто из членов команды, - ответил Эш.
        - Ракшады?
        - Нет, наши.
        - Где ракшадский корабль?
        - Ушёл ещё засветло.
        В ратуше собрался ветонский Совет. Звучали разные предположения, но никто не решился обвинить ракшадов в поджоге. Корабль Эйры загорелся около полуночи, а ракшады ушли в пять вечера. Это могло быть просто совпадение: их приезд, их отъезд и пожар.
        Около полудня спасательная служба сообщила, что жертв нет, есть пострадавшие. Адэр приказал Орэсу вызвать в Лайдару советников, а сам направился в загородный дом и не выходил из кабинета, пока стражи не разыскали в реке изумрудный ключ.
        Ближе к вечеру автомобиль правителя, сопровождаемый эскортом охраны, направился в Росьяр.
        Глава 34
        Внутренний будильник звонил перед восходом солнца. Малика прижимала к груди подушку, закусывала уголок и смотрела на тёмное витражное окно. Было сложно сказать, чего она ждала: когда задохнётся от боли или когда зажмурится от солнечных лучей. Иногда оба события совпадали, и Малика ненавидела рассвет. Ей казалось, что она умрёт именно на рассвете, в душной спальне, с куском наволочки во рту, утыкаясь лицом в пол.
        За шесть месяцев выдалась одна длительная передышка: неделя перед новым годом по стилю Краеугольных Земель плюс две недели после праздника. Воздержание Адэра от похоти совпало по времени с паломничеством шабиры и хазира по Святой Спирали. Участвуя в ритуалах или проводя ночи в шатре, Малика задавалась вопросом: а здоров ли он? И надеялась, что у него всего лишь простуда. Потом утехи Адэра возобновились, и Малика, приходя в чувства после очередного приступа, думала: почему бы ему снова не слечь?
        Его вчерашняя страсть к новой пассии разорвала Малику на части, разбила на осколки. Боль появилась, как ни странно, в полдень и утихла к полуночи. Утром Малика собрала себя по клочкам, по крупицам, и вдруг поняла, что уже давно живёт по привычке: ничему не радуется, ни о чём не мечтает. Даже мысли о возвращении домой были отвлечёнными, словно кто-то насильно вкладывал их в голову.
        Отказавшись от завтрака, Малика отправилась к Галисии. Шествуя по бесконечному коридору, вяло подкидывала ногами расшитый бисером подол платья и впервые ощущала себя ракшадкой. Её не волновало, как пройдёт день, которого она ждала целых полгода, и не коробила собственная роль в унизительном действе.
        Войдя в покои дворянки, Малика села на подушку, сняла чаруш и упёрлась затылком в стену. Из ванной доносились всплески воды и тихое пение. Наконец голос затих.
        Галисия ступила в гостиную и, встряхнув влажными прядями, спросила на шайдире:
        - Пришла поздравить?
        - Присядь.
        - Кенеш сейчас принесёт платье, а мне ещё надо высушить волосы. - Галисия опустилась на подушку и завернула рукав халата. - Потрогай.
        Малика нехотя провела пальцем по коже:
        - Гладкая.
        - На моём теле нет ни единого волоска. У мужчин тоже нет. Нигде. Представляешь?
        - Знаю.
        Брови Галисии дёрнулись - мимолётное, едва заметное движение мышц.
        - Откуда?
        - В период полового созревания тела детей натирают соком голого дерева. Мальчикам ещё натирают лица, чтобы не росли усы и борода.
        - А меня будут натирать раз в три месяца. - Галисия погладила себя по ноге. - Кожа, как у младенца. Ракшады во всём придерживаются традиций?
        - Во всём.
        Галисия потупила взор:
        - И в спальне?
        - Не знаю. Тебе надо было расспросить мать-хранительницу.
        - Я подумала, что девственница не должна интересоваться…
        Малика посмотрела на неё с сочувствием. Боже, боже… Когда же она поумнеет?
        Галисия окончательно смутилась:
        - Я подумала, что Фейхель обманет.
        - Зачем ей тебя обманывать?
        - Она меня ненавидит. Я это чувствую.
        - Она ненавидит себя.
        - Ну и ладно, - вздохнула Галисия. - Сегодня я всё узнаю.
        - Не узнаешь.
        - Почему? Ведь сегодня ночь зачатия.
        - Иштар не ляжет с тобой, пока не закончит паломничество по святым местам.
        - И… сколько мне ждать?
        - Может, месяц. Может, два.
        - Почему мне никто не сказал? - возмутилась Галисия.
        - Потому что ты не спрашивала. И что бы изменилось? - Малика прислушалась к тишине в коридоре. Кенеш явно не спешила. - Чем ты занималась эту неделю?
        Галисия пожала плечами:
        - Рисовала. Читала.
        - Романы? Да? А книгу о традициях Ракшады отложила в сторону?
        - Ты пришла меня отчитывать?
        - Ты должна стать ракшадкой, Галисия.
        - Я уже ракшадка. Я говорю на шайдире, если ты не заметила. И зовут меня Зальфи. Почему мне дали это имя? Дурацкое имя! - прошипела она со злостью и произнесла на слоте: - Бледная тень. Как бледная поганка. Фу!
        - Когда я сказала, что ты должна стать ракшадкой, я имела в виду другое. Проживание в своём дворце не освобождает тебя от соблюдения строгих правил. А как ты будешь их соблюдать, если ничего не знаешь? И ещё. Ты должна относиться ко всему, как они. Нам многое кажется унизительным, неправильным, несправедливым, а ракшадки принимают всё, как должное.
        - Если хочешь поговорить о кубарах… Не надо. Не порти мне праздник.
        - В Ракшаде свадьба не является праздником в нашем понимании.
        - А чем? Трауром? - улыбнулась Галисия, но в голосе прозвучали страдальческие нотки.
        - Накануне свадьбы отец невесты подписывает документ, согласно которому его дочь переходит в собственность мужа. У неё нет прав на имущество супруга, на его деньги и общих детей. Что тут праздновать?
        Галисия прижала к губам ладони, сложенные, как для молитвы:
        - Мой отец далеко.
        - Я выступила в роли твоей опекунши и подписала документ.
        - Значит, теперь я собственность Иштара.
        Малика кивнула:
        - Вещь.
        Галисия взмахнула рукой:
        - Прекрати! В Ракшаде запрещены разводы. Я буду жить в своём дворце до самой старости. А потом стану матерью-хранительницей. И никакие права мне не нужны.
        - Ты займёшь место Фейхель, если у тебя родится сын, и если он станет хазиром. А если нет, тебя вышвырнут на улицу.
        Галисия вскочила, заходила из угла в угол:
        - Это всё твоя зависть. Ты завидуешь мне! Завидуешь! - Вздёрнув подбородок, остановилась посреди гостиной. - Спасибо. Просветила. Можешь идти.
        - Я поведу тебя во дворец. Обычно это делает отец невесты.
        - Что значит - поведу?
        Малика не успела ответить.
        В комнату вошла Кенеш. Бросила на подоконник моток верёвки, свитой из серебряных нитей, и аккуратно разложила на подушках свадебный наряд - чёрное атласное платье и чёрную чаруш.
        - Какой ужас, - прошептала Галисия, побледнев. - Я не вдова. Я невеста.
        Кенеш попросила её сесть на пятки и со словами «родник веры, родник послушания, родник смирения…» принялась заплетать косички. Прижимая кулаки к груди, Галисия покачивалась взад-вперёд.
        - Я невеста, - бормотала она, не отводя взгляда от платья. - Где мои кружева и фата? Я невеста.
        Кенеш помогла Галисии одеться, закрыла её голову накидкой, взяла с подоконника моток и, опустившись на колени, протянула верёвку Малике.
        Увидев петлю на конце верёвки, Галисия затряслась:
        - А это что такое?
        Малика накинула петлю ей на шею:
        - Я поведу тебя во дворец.
        - Как собаку…
        Малика обняла Галисию за плечи:
        - Ты ракшадка, Зальфи. И веди себя как ракшадка.
        - Я сплю?
        - Думай так, если тебе будет легче, - сказала Малика и сделала шаг назад.
        Галисия вцепилась в неё:
        - Он ведь полюбит меня? Да? Полюбит?
        - Если ты чего-то сильно хочешь, никогда не спрашивай. Спрашивая, ты сомневаешься. Зёрна сомнения пустят корни и высосут веру.
        Кеишраб гудел. Вдоль заборов стояли мужчины с обнажёнными торсами, их жёны в чёрных платьях, малолетние дочери в светлых платьицах. Лица девочек светились восторгом: шествие невесты хазира было одним из редких событий, когда маленькие ракшадки могли выйти за стены дома.
        Свадебную процессию возглавлял Хёск. За ним следовали жрецы, выстроившись клином. В центре клина шла Малика, держа в руках верёвку. Сзади брела Галисия. Люди, мимо которых проходила невеста, начинали звонить в серебряные колокольчики. Звон нарастал как волна, извещая хазира о приближении его будущей супруги.
        Над столицей стояла жара. Многочасовое хождение по улицам в тёмной, не продуваемой ветром одежде было настоящей пыткой. От жажды и приторных запахов благовоний тошнило. Малика боялась, что Галисия, успев отвыкнуть от прогулок, упадёт в обморок. Всякий раз, чувствуя сильное натяжение верёвки, замедляла шаг, но не оглядывалась - это считалось нарушением ритуала. Когда натяжение верёвки ослабевало, Малика шла чуть быстрее, стараясь соблюдать положенное расстояние между ней и Хёском.
        Показался белый забор, украшенный барельефами: чайки, парящие над морской гладью. Процессия вошла в калитку, отливающую в лучах закатного солнца золотистым блеском, и в наступившей тишине двинулась по широкой аллее. В просветах между кипарисами, мандариновыми деревьями и цветущим жасмином просматривались беседки, фонтаны и площадки, оформленные декоративным мощением. Галисии должно здесь понравиться.
        Впереди возвышалось белокаменное одноэтажное здание больше похожее на особняк, чем на дворец: оно не пугало размерами и не удивляло архитектурой, с помощью которой пытаются показать достаток и могущество хозяина.
        Наверху лестницы, возле парадной двери, стоял Иштар. Верёвка в руках Малики натянулась, вынудив её чуть ли не потащить Галисию за собой. Ну же! Иди! Не столбеней от счастья.
        Клин из жрецов распался. Малика прошла по созданному служителями живому коридору, поднялась по ступеням и вложила конец верёвки Иштару в ладонь. В тот же миг со стороны города донёсся грохот барабанов и гимн Ракшады, исполняемый жителями столицы. Если бы не одеяние невесты и не способ, каким её сюда привели, свадебный ритуал произвёл бы волнующее впечатление.
        - Жди, - сказал Иштар Малике. Намотав верёвку на кулак, завёл Галисию в здание и закрыл за собой двери.
        Предчувствуя тяжёлый разговор, Малика спустилась с лестницы. Хёск и его религиозная компания попрощались с ней и направились к калитке. Бой барабанов прекратился, пение затихло, в зыбкой тишине послышался монотонный гул моря.
        Через пару минут Иштар присоединился к Малике:
        - Я отвезу тебя во дворец.
        - Ты не останешься?
        - Зачем? - усмехнулся он и двинулся по аллее. - Когда уезжаешь в свой Грасс-Дэмор?
        - Ещё не решила, - ответила Малика, радуясь, что голос звучит расслабленно, а чаруш надёжно прячет её страх.
        - Я вызываю привыкание, как порошки в храме. Ими нельзя долго и часто дышать. Мне надо было предупредить тебя раньше. - Иштар указал на скамью, стоявшую в тени апельсинового дерева. - Посидим?
        Малика устала от многочасовой ходьбы. Сегодня ей подсунули новые туфли, и ноги горели огнём. Платье прилипло к спине. И хотелось поскорее снять этот чёртов намордник.
        - Мне бы в холодный душ.
        Иштар опустился на сиденье и, разведя руки, положил их на спинку:
        - Интересно, о чём подумает моя жена, если в день зачатия я приведу в её дом другую женщину?
        Малика села. Спрятав ноги под скамью, сняла туфли:
        - Я хочу в свой душ. - И мысленно добавила: «В своём Грасс-Дэморе».
        - Ты дышишь мной уже полгода. Думаю, ты ко мне уже привыкла и не сможешь уехать.
        - У тебя хорошее настроение.
        - Я, между прочим, сегодня женился…
        - Поздравляю.
        - …на женщине, которую не хочу видеть и не хочу слышать.
        - Разве ракшады женятся, чтобы слушать женщин?
        - Да, ты права. Чтобы видеть их как можно реже.
        - Раз в три года.
        - Не всегда. Порой чаще, если женщина не может понести.
        Малика поводила пальцем по скамейке:
        - Тебе придётся постараться.
        - Ты в детстве не ударялась головой?
        - Нет, а что?
        - Только больной человек может усомниться в силе ракшада.
        Малика рассмеялась:
        - Как же вы себя любите.
        - Семя ракшадского мужчины…
        - Бог мой… и я должна это слушать? Я, между прочим, девственница.
        - В двадцать пять лет.
        - Да хоть в сорок. Это тебя не касается.
        Иштар закинул ногу на ногу:
        - Ты не хочешь обсуждать меня, давай обсудим тебя.
        - Ничего интересного, - сказала Малика и приготовилась отражать нападки Иштара.
        - Ты хранишь верность человеку, который не пропускает ни одной смазливой девицы.
        Малика растерялась. Она ждала гневных слов, даже угроз, но никак не обсуждения её личной жизни.
        - Для него женщина - такая же вещь, как и для нас, - продолжил Иштар. - Но его ты превозносишь, а нас смешиваешь с грязью. Ты думаешь о нём днём и ночью, а он за полгода ни разу не вспомнил о тебе. Честно говоря, я ждал потока писем.
        - Он не умеет просить прощения.
        - И что же он такого сделал? - Иштар погрозил пальцем. - Подожди. Дай-ка я отгадаю. Он хотел запачкать чистоту, лишь бы она никому не досталась. Изнасиловать и отправить ко мне. И ты говоришь, он тебя любит?
        Малика встала:
        - Может, хватит?
        Иштар схватил её за локоть и заставил вновь опуститься на скамью:
        - Мне нравится, как ты рассуждаешь о достойных и недостойных…
        - Ты бы смог ради любимой женщины оставить трон? - перебила Малика.
        - В Ракшаде одно другому не мешает. Это во-первых. А во-вторых, любимые женщины - это там, в Краеугольных Землях. В чём я сильно сомневаюсь.
        - Ты смог бы ради любимой женщины оставить трон, - повторила Малика, - покинуть Ракшаду и повернуть свою жизнь на сто восемьдесят градусов?
        - Вообще-то я женат, - сказал Иштар с ехидцей в голосе. - Кстати, благодаря тебе.
        - Ты не ответишь? Да?
        - Отвечу. Есть вещи, которые превыше желаний хазира. Это долг перед Всевышним, державой и народом. Всё должно свершаться в интересах родины, в противном случае родина превратится в слово.
        - Что бы ты сделал с женщиной, которая мешает тебе исполнять свой долг? Представь, что тебя ставят перед выбором: она или трон, она или великие дела, которые ты можешь свершить во имя родины, но только сидя на троне. Что бы ты сделал?
        Иштар долго молчал, глядя в пустоту. Повернулся к Малике:
        - Убил бы.
        - А он отпустил. - Малика вздохнула. - Прости меня за Галисию.
        - Взять её в жёны - это моё решение.
        - Я рада, что она оказалась непорочна.
        Иштар вздёрнул брови:
        - Да ну?
        - Тебе ведь доложили о том, как прошёл ритуал.
        - Да. Что-то там об эластичной плеве. - Усмехаясь, Иштар потёр лоб. - Скажем так… я был слегка обескуражен и грешным делом заподозрил мать-хранительницу в обмане. А потом понял: Адэр не так силён, как я думал.
        - Почему ты всё время переводишь разговор на Адэра?
        - Потому что ненавижу его. Понятно?
        Малика опустила голову:
        - Понятно.
        - И тебя я забрал, чтобы досадить ему.
        - А Галисию?
        - Я хотел на ней жениться. Честно.
        - Что изменилось?
        - Я прозрел. - Иштар устремил взгляд на дворец. - Мне доложили, как она вела себя на корабле, что говорила, как обращалась с шабирой.
        - Я плебейка, и она обращалась со мной, как с плебейкой.
        - Потом я узнал, как она вела себя в Приюте Теней. Потом мне принесли рисунок. Он висит в моей спальне, как напоминание о моей слепоте.
        - Это всего лишь рисунок. Иштар! Это глупо!
        Он опёрся руками о колени и, не глядя на Малику, продолжил:
        - Представь такую ситуацию: Адэр просит тебя стать его женой, ты соглашаешься, а потом находишь во внутреннем кармане его пиджака пикантное фото Галисии. Ты бы ему это простила?
        - Нет.
        - И я точно знаю: будучи невестой Адэра, ты бы держалась от меня на расстоянии.
        - Я бы сидела так же близко.
        - Не сидела бы. Я знаю. Ты бы стояла на страже чести своего мужчины. А ей на мою честь плевать. Сними с неё чаруш, окружи её придворными, и она начнёт строить глазки, кокетничать и целоваться за шторой.
        - Ты это понял по рисунку?
        - Я понял, с какими чувствами она рисовала.
        - С фантазией, Иштар. С фантазией! У всех творческих людей буйная фантазия.
        - И я понял, что больше не хочу слышать её голос. И не хочу слышать, как она молчит, потому что даже молча она будет мне лгать.
        - Ты зря себя накручиваешь, - проговорила Малика и толкнула Иштара в плечо. - Ну же! Улыбнись.
        - Я помню, как ты приходила ко мне в комнату, садилась за стол, мёрзла и молчала. Громко молчала. И всякий раз молчание было разным: злым, уставшим, удивлённым, и никогда - лживым.
        - Не вмешивай меня.
        - Я расставил приоритеты.
        - И на этом поставим точку.
        - Точка. - Иштар поднялся. - До родов моей сестры осталось несколько дней. Ей надо вернуться к мужу.
        - Можно она погостит у меня ещё немного?
        - А что потом? - сказал Иштар и направился к калитке.
        Малика замешкалась, надевая туфли. Догнала Иштара:
        - Придумай что-нибудь.
        - Что? Непризнанный отцом ребёнок не принадлежит матери. Он автоматически становится сиротой, и его отдают в другую семью.
        - Прими закон, пока не поздно. Дай матерям право на своих детей.
        - Кардинальные изменения приведут к разрушению устоев и уничтожению традиций. Это называется «революция». Революция - это всегда взрывное и непредсказуемое событие. Я не могу ввергнуть родину в хаос и сделать её слабой. Новшества необходимо вводить постепенно. На это уйдут годы.
        - А если это будут не новшества, а возвращение к исконным традициям?
        - Не влезай в лужи по самые уши, - проговорил Иштар и прибавил шаг.
        Выйдя за калитку, сел в машину и за всю дорогу ни разу не посмотрел на Малику.
        Глава 35
        Каждое утро Малика отправлялась на прогулку по городу. Душа и разум требовали ярких впечатлений, которые впоследствии превратятся в приятные воспоминания и затушуют всё плохое, с чем она столкнулась в Ракшаде.
        Малику сопровождали носильщики: её охранители и воин со странным именем Охло, что в переводе на слот означало «ещё один». Его мать, желая порадовать супруга, вплоть до ритуала Имени скрывала, что родила мальчиков-близнецов. Отец назвал младенца и хотел уже уйти, как ему вынесли второго сына, тогда и слетело с уст изумлённого отца: «Ещё один?»
        Малика мечтала найти в городе укромный уголок и побыть со стражами без свидетелей. Поговорить на родном языке, вновь стать собой. Но паланкин могли нести четверо, и пришлось смириться с присутствием воина.
        Охло оказался разговорчивым молодым человеком - в Ракшаде это большая редкость. Во время движения беседовать с носильщиком было неудобно, и Малика просила остановиться возле той или иной достопримечательности города. Охло подбегал к окошку паланкина и охотно рассказывал о памятниках истории и архитектуры. А Малика расспрашивала о том, что её действительно интересовало. Осторожные вопросы на отстранённые темы походили на бисер, рассеянный над песчаной пустыней, и не вызывали у Охло подозрений.
        Вечерами Малика обдумывала ответы воина. Ей чудилось, что окружающий мир стал более прозрачным, более понятным. Переосмысление системы ценностей ракшадов продолжалось до тех пор, пока Охло не проболтался… Оказывается, ложь иноверцу - это вовсе не ложь. Более того, ракшады свято верили, что посредством обмана искупают мелкие грехи. А если иноверец нарушает законы и не придерживается традиций, то его убийство не считается преступлением.
        Сам того не подозревая, Охло сбросил Малику в бездонный омут недоверия. Ведь она иноверка, её можно обманывать и вводить в заблуждение. И возможно, то, что говорил воин-носильщик с глупым именем, то, что говорили Иштар, Хёск, мать-хранительница… - всё это в большей мере ложь. И то, что шабире не врут - в этом её долго убеждали, - тоже ложь.
        Малика перечеркнула новое представление о Ракшаде, потеряла интерес к разговорам с Охло и охладела к прогулкам по городу, носившему на удивление правдивое название - Кеишраб, «родник без дна», - ибо воду здесь не экономили. Проплывая в паланкине мимо грандиозных фонтанов и зданий, похожих на произведения искусства, рассматривая башни и аркады, Малика ловила себя на мысли, что зря тратит время, пытаясь сохранить картины в памяти. Она думала о ракшадках, которые никогда не увидят эту красоту, потому как из домов выходят по большим праздникам, стоят за спинами мужчин, жмутся к заборам и боятся смотреть по сторонам. Эти думы лишь усиливали неприятие этого мира.
        На севере столицы находилась припортовая площадь. Пару тысяч лет назад городские власти решили открыть там рынок. И не прогадали. Такой посещаемостью могло похвастаться разве что святое место «Врата Создателя», где собиралось до двух миллионов паломников со всей Лунной Тверди. На кеишрабский рынок люди съезжались со всего света, и деньги стекались соответственно.
        За площадью были расположены склады и портовые строения, а за ними на добрую сотню миль протянулась набережная с причалами и пирсами. Утомившись от величия каменного города, Малика захотела полюбоваться кораблями, посмотреть на море и чаек, подышать солёным воздухом, но вход на территорию порта осуществлялся по пропускам, которых у носильщиков, конечно же, не было. Пришлось ограничиться прогулкой по рынку.
        Малика наблюдала из окна паланкина за изворотливыми продавцами и хитрыми покупателями и выискивала взглядом хоть кого-то, кто прибыл из Краеугольных Земель. В бестолковом гомоне толпы тщетно пыталась уловить привычную слуху интонацию голоса, услышать, как кто-то коверкает слова на шайдире. Встреча с соотечественником впечатлила бы её больше, чем вся эта весёлая кутерьма вокруг.
        Малика предприняла ещё одну попытку растормошить себя и побывала в оазисе, расположенном позади дворца Иштара. Казалось, что до оазиса рукой подать, но дорога вдоль нагретых солнцем горельефов заняла около двух часов. И как ни странно, в тени деревьев было жарче, чем в каменном городе. Малика не решилась искупаться в серповидном озере, представив, сколько покоится на дне скелетов. Вознамерившись освежиться в роднике, спрятанном среди каменистых холмов, пошла по кромке воды, поднимая ногами фонтаны брызг. И вдруг поняла, что зря прислушалась к голосу разума и занялась поиском ярких впечатлений. Зловредная сущность, называемая подсознанием, требовала иного: благодарности Галисии, прощения матери-хранительницы и уверенности в безоблачном будущем Самааш и Альхары. Тогда Малике будет всё равно, кто и когда её обманул.
        Больше всех её тревожил Альхара. Невзирая на его судимость, ему присвоили статус тайного советника и открыли доступ во дворец. Когда-то Фейхель посоветовала Малике обзавестись «ушами», и хотя ей не нравилось это слово, по смыслу близкое к «доносчику», она всё же надеялась узнать от Альхары, какие вопросы рассматривает Хазирад. Однако легат шабиры, похоже, стал частью системы. В разговоре с Маликой он отделывался общими фразами и отворачивался, словно боялся взглядом выдать государственную тайну. Или не хотел лгать?
        Вчерашняя встреча и вовсе насторожила. Альхара выглядел спокойным и расслабленным. Даже пару раз улыбнулся. Именно эта улыбка, похожая на оскал затравленного зверя, наводила на мысль, что легат чем-то всерьёз обеспокоен. Его вынуждают идти против себя? Или он поступает сообразно своим убеждениям и знает, что шабира это не одобрит?
        Всю ночь Малику мучили кошмары. Она проснулась перед рассветом, измученная, с гнетущим ощущением тревоги. Сегодня ей предстояло прожить ещё один день, который будет таким же однообразным и пустым, как предыдущий. А завтра… завтра должна родить Самааш. Мать-хранительница увела её из Обители Солнца неделю назад и, скорее всего, тут же отправила к мужу.
        После этого Малика ни разу не ходила в Приют Теней. Ей было стыдно смотреть Фейхель в глаза: она обещала старухе показать внучку, но не сдержит слово. Теперь остаётся только гадать, какие чувства испытывает мать-хранительница.
        В саду, возле террасы, стояли охранители и ракшад, обладатель нелепого имени. Последнее время они не ждали приглашения и приносили паланкин загодя. Малика спустилась с лестницы и пошла рядом с носилками, не понимая, куда она идёт, зачем идёт. Она заблудилась, потеряла смысл своего существования. К Самааш её не подпустят, Фейхель её не простит, Галисии она не нужна. Пора домой.
        - Эльямин! - донёсся голос Альхары.
        Она обернулась. С её легатом и правда что-то происходит: лицо озабоченное, походка дёрганная.
        - На прогулку? - спросил он, подныривая под ветви деревьев.
        - На прогулку. А что?
        - Не ходи никуда.
        - Что-то случилось?
        - Ничего не случилось, - сказал Альхара. И вновь этот взгляд в сторону. - Побудь сегодня во дворце.
        Малика велела носильщикам повернуть назад и неторопливо пошла по аллее. Если Альхара ждёт, что она пристанет к нему с вопросами, - пусть не надеется.
        - Я провожу? - прозвучало за спиной.
        Не соизволив оглянуться, она пожала плечами:
        - Как хочешь.
        Носильщики шагали дружно, размашисто; паланкин скрылся за деревьями, под сапогами затихло шуршание гравия.
        - Ты в порядке? - спросила Малика, желая убедиться, что Альхара идёт следом.
        - Да.
        Легко лгать иноверке. Даже изворачиваться не надо. Достаточно сказать «да» или «нет», чтобы искупить пару грешков. А самая универсальная фраза для обмана: «Не знаю».
        Малика задала первый пришедший на ум вопрос:
        - Когда Иштар отправляется в паломничество?
        - Не знаю.
        Ну конечно… Ты две недели безвылазно сидишь во дворце и не знаешь о планах хазира на ближайшее будущее?
        Вдруг Альхара опередил Малику и преградил ей дорогу:
        - Я нахожусь в сложной ситуации.
        После этих слов люди обычно лгут, и Малика приготовилась выслушать правдоподобную историю, объясняющую его нервозность.
        - Я не могу обсуждать с тобой решения Иштара, - продолжил Альхара, рассматривая дорожку из гравия и поддевая носком сапога камешки. - Я не доносчик и не шпион. И не могу тебя обманывать. Но утаивание правды - это и есть обман. Я хочу оправдать твоё доверие и доказать свою преданность. Но не хочу это делать за спиной Иштара.
        Малика поискала несуществующую пуговицу на манжете рукава:
        - Его решения касаются меня?
        - Да, Эльямин. - Пересилив себя, Альхара поднял голову. - Мне не нравится то, что я сейчас делаю.
        - Тогда молчи, - произнесла Малика, всматриваясь в его воспалённые глаза. - Я знаю, как в Ракшаде наказывают за крамольные речи.
        Альхара сжал-разжал кулак:
        - Из Росьяра прибыл посол. Он привёз тебе письмо из Грасс-Дэмора и хочет вручить его при личной встрече.
        Первая мысль: заболел Мун или ещё хуже. Об этом Малика боялась даже думать. Вторая мысль: видимо, посол тоже наслышан о склонности ракшадов ко лжи и боится, что письмо где-то «затеряется».
        - Разрешение на встречу даёт хазир. Он неделю был в отъезде и должен сегодня приехать. Посол уже сидит у него в приёмной.
        - Ты нервничаешь из-за этого письма? - спросила Малика, глядя в напряжённое лицо Альхары.
        - Конверт чистый, без надписи. Хёск хотел вскрыть, но посол не разрешил.
        - А с какой стати Хёск читает чужую переписку?
        - Обычно этим занимается секретное ведомство. Во-первых, письмо должно быть написано на шайдире. Во-вторых, в нём не должно быть ничего такого, что противоречит интересам Ракшады. И поскольку письмо будет передано при личной встрече, его вскроют и прочтут при тебе.
        Малика растерялась:
        - Это… законно?
        - Да, Эльямин. Переписка с иностранцами подвергается проверке в обязательном порядке. Это всем известно.
        - Только не мне.
        - Я хочу присутствовать при твоей встрече с послом. Хочу убедиться, что письмо попадёт в твои руки.
        - Вот как… - пробормотала Малика.
        Адэр не желал, чтобы послание очутилось в мусорной корзине, если работник секретного ведомства сочтёт его опасным. Но он не учёл, что письмо могут уничтожить на глазах у адресата. Хотя, что может быть в нём опасного? Все сроки прошли, и Адэр интересуется, почему она до сих пор в Ракшаде.
        - Эльямин… Я должен присутствовать при встрече. Если я приду без приглашения, меня не пустят.
        - Хорошо. Будь поблизости, и я тебя приглашу.
        Какое-то время они шли молча, погрузившись в свои мысли.
        - Совсем забыл, - произнёс Альхара. - Я навёл справки о Мароше.
        Малика не сразу сообразила, о ком идёт речь.
        - Кто это?
        - Муж Самааш.
        - Что тебе удалось узнать?.. Говори. Мне некому выбалтывать тайны.
        - Пятнадцать лет назад Мароша обвинили в причастности к отравлению членов семьи Гарпи. Тогда хазиром был отец Иштара. Отравили всех, кто присутствовал на ужине: хазира и его шестерых сыновей. Хазир, Шедар и ещё двое средних братьев выкарабкались быстро. Благодаря Хёску.
        Малика покачала головой. Теперь понятно, почему Шедар поддержал его кандидатуру на место верховного жреца.
        - Двое старших братьев умерли на следующий день, - продолжил Альхара. - Иштар болел почти два года. Никто не верил, что он выживет.
        Хёск поил его противоядием, которое, по сути, было смесью всех ядов. Иштар об этом как-то рассказывал. Тоже скользкий тип. Отравил всех, и себя в том числе, лишь бы никто не заподозрил его в убийстве братьев.
        - Чтобы добиться от Мароша признания, пытали его беременную жену. Марош присутствовал на пытках. Потом обвинения с него сняли, жену отпустили. Она родила мёртвого ребёнка и перерезала себе вены.
        Малика сжала в кулаке кулон. Лучше бы ей этого не говорили.
        - Потом хазир отдал свою дочь Самааш Марошу в жёны. - Альхара взглянул на Малику. - Ты знаешь, что жених платит за невесту выкуп? Он называется «вдове на слёзы».
        Малика кивнула:
        - Знаю. Деньги идут на содержание вдовы в Обители Слёз.
        - А знаешь, что хазир не платит выкуп за жену?
        - Конечно. Моя подруга недавно вышла замуж за Иштара, а я за это ничего не получила, - попыталась пошутить Малика.
        - Марош не хазир. Он был начальником охраны дворца. Но он не платил за Самааш.
        - И что это значит? - спросила Малика, сбавив шаг.
        - Подумай сама. Марош был далеко не последним человеком. Из-за ложного обвинения он остался без жены и ребёнка, с подмоченной репутацией и больной психикой. Он мог потребовать у хазира компенсацию.
        Малика остолбенела. Иштар сказал: Марош мстит системе. Он доводит Самааш до самоубийства, как когда-то по приказу хазира довели до самоубийства его супругу. Он повторяет в точности всё, что делали с его женой. Он не позволит Самааш родить ребёнка живым, а значит, она в опасности.
        Малика побежала, прижимая руку к груди, боясь, что сердце разорвёт грудную клетку и вырвется наружу.
        - Эльямин! - крикнул Альхара и устремился следом. - Ты куда?
        Малика пронеслась мимо носильщиков и паланкина. Спотыкаясь и чуть не падая, взбежала на террасу и влетела во дворец.
        - Я здесь подожду, - донёсся голос Альхары, прежде чем за спиной захлопнулись двери.
        - Шабира! - произнесла служанка, торопливо шагая через зал. - Хорошо, что ты вернулась.
        - Что ещё? - спросила Малика, снимая туфли; она забыла помыть ноги и надеялась, что этого никто не заметит.
        - Мать-хранительница просит тебя прийти. Срочно!
        Глава 36
        Малика шла за Хатмой, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. Она не думала о приглашении Фейхель, слово «срочно» вылетело из головы. Самым срочным и важным было спасение ребёнка. Но что Малика могла сделать без человека, который разбирается в медицине? Провести врача в дом Самааш не составит труда, а как вывести его из дворца? Без матери-хранительницы не обойтись.
        Ступив в покои Фейхель, Малика растерялась. Мебель отодвинута к стенам. Старухи, одетые в жёлтые платья, сидели в позе плакальщиц. Яркие наряды не соответствовали тоскливой песне, исполняемой женщинами на том же языке, на котором читают молитвы последователи веры шедаин.
        Малика слышала, как молятся Хёск и Иштар, но не понимала ни слова. Беседы с Богом проходили на языке, близком к шайдиру, однако построение фраз и необычная интонация сбивали её с толку и не позволяли сосредоточиться на переводе текстов.
        Малика закрыла двери и взглядом поискала Фейхель: её надорванный голос раздавался среди присутствующих. От запоздалой мысли внутри всё похолодело: жёлтый - цвет траура. Неужели она опоздала? Неужели Самааш умерла?
        - Фейхель! - крикнула Малика.
        Мать-хранительница выпрямила спину:
        - Шабира! Прерывать молитву нельзя.
        - Кто умер?
        - Подожди в коридоре. - Фейхель бросила фразу, как кость надоедливой собаке. Вновь согнулась и запела.
        Не в силах совладать с собой Малика схватила стул и грохнула им о стену. Старухи оторвали задницы от пяток и вытаращили глаза.
        - Я вам не служанка и не девочка на побегушках, - проговорила Малика, еле сдерживаясь, чтобы не запустить обломком стула в толпу. - Я задала вопрос: кто умер?
        - Никто, - ответили из угла комнаты.
        - Тогда по какому случаю «праздник»?
        Фейхель с трудом поднялась на ноги:
        - Если бы не моя дочь, я бы попросила тебя убраться.
        - Оставьте нас, - приказала Малика старухам, но те не двинулись с места. Отбросив обломок спинки, она пробралась сквозь замершую на коленях толпу к матери-хранительнице. - Мне нужен врач или акушерка. И надо разрешение на их выход из дворца.
        - Зачем?
        - Твоя дочь и её ребёнок в опасности.
        - С тех пор, как ты влезла в их жизнь.
        - Дай мне врача или я…
        Фейхель вздёрнула дряблый подбородок:
        - Или что?
        - Или я прибегну к угрозам, - прошептала Малика.
        Полные губы презрительно изогнулись. Не будь вокруг них сетки морщин, Малика бы решила, что смотрит на губы Иштара. И этот взгляд, преисполненный высокомерия… И горделивая поза. Иштар не видел свою мать почти тридцать пять лет, но удивительным образом перенял от неё манеру держаться.
        - Как же ты низко пала, - произнесла Фейхель.
        - Ничего, я поднимусь, а ты, даже стоя в полный рост, всегда будешь дышать в землю, - сказала Малика и направилась к выходу.
        - Ты куда? - ударилось в спину.
        - Спасать твою дочь.
        - Самааш здесь.
        Малика обернулась:
        - Ты не отправила её к мужу?
        - Он уехал из города. Без его разрешения Самааш не пускают в дом. Это же его дом.
        - Слава Богу, - выдохнула Малика.
        - Да? Ты так считаешь?
        - Я могу её увидеть?
        Фейхель кивнула:
        - Для этого я тебя и позвала. Самааш хочет с тобой попрощаться.
        Через спальню тянулась дорожка из непромокаемой ткани, от двери к кровати, возле которой на табуретах сидели старуха в траурном одеянии и женщина в белом накрахмаленном платье - по всей видимости, врач.
        Самааш была без чаруш, бледная, с искусанными в кровь губами. Влажные волосы, выбившись из косичек, прилипли ко лбу и щекам. Остекленевший взгляд устремлён в потолок.
        Малика сжала её ледяную руку:
        - Самааш, милая.
        Продолжая смотреть в потолок, она улыбнулась:
        - Эльямин…
        Малика склонилась, чтобы Самааш смогла её увидеть:
        - Что с тобой, родная?
        - Я счастлива. Мы всегда будем вместе.
        - Кто?
        - Я и дочка.
        По спине Малики пробежали мурашки.
        - Что с ней?
        - Она не сможет родить, - проговорила врач и пальцем нарисовала на лбу Самааш квадратную спираль.
        - Почему?
        Врач положила ладонь на левый бок Самааш:
        - Ножки здесь. - Переместила руку на правый бок. - Головка здесь. Поперечное положение плода.
        - Так сделай что-нибудь.
        - Мы не вмешиваемся в божий промысел.
        Малика резко выпрямилась:
        - Ты это серьёзно?
        - Вполне.
        Малика повернулась к матери-хранительнице:
        - И ты позволишь им убить твою дочь и твою внучку?
        - Такова воля Бога.
        Выпустив руку Самааш, Малика обхватила пятернёй горло Фейхель и, взирая в выпученные глаза старухи, сжала пальцы:
        - Она ещё жива, а ты уже в трауре. Она ещё дышит, а ты поёшь заупокойную. Что ты за мать?
        - Эльямин, не надо… - прохрипела Самааш.
        Малика оттолкнула Фейхель:
        - Когда начались схватки?
        - Ночью, - ответила врач и отступила к стене, явно опасаясь, что шабира придушит и её. - Воды отошли два часа назад.
        - Сколько у меня осталось времени? - спросила Малика, лихорадочно соображая, что же ей делать.
        - У тебя? - откликнулась Фейхель, потирая горло. - Это у неё счёт идёт на минуты.
        - Сколько? - рявкнула Малика.
        - Это уж как Бог решит.
        - Бог мне не указ.
        - Я такое слушать не буду, - сказала врач и торопливо покинула комнату.
        - Иди-иди! - крикнула Малика ей вслед. - Спасай людей от насморка. На большее ты не способна.
        Старуха вскочила с табурета и, прошмыгнув мимо матери-хранительницы, скрылась за дверями.
        - Ну и чего ты добилась? - спросила Фейхель с ехидцей в голосе. - Просила врача, а сама?
        - От них мало толку. Сколько у меня времени? - повторила Малика.
        - Без воды ребёнок проживёт не более шести часов.
        - Значит, осталось четыре часа. Самааш, милая, ты можешь ходить?
        - Она очень слабая, - ответила Фейхель вместо дочери.
        Малика постелила покрывало на пол:
        - Самааш, перебирайся.
        - Что ты задумала? - насторожилась Фейхель.
        - Отнесём её ко мне.
        Мать-хранительница схватила Малику за локоть:
        - Она останется здесь!
        Глядя на старушечьи пальцы, впившиеся ей в руку, Малика процедила сквозь зубы:
        - Этого достаточно, чтобы тебя казнить.
        - Моя дочь из-за тебя окажется в аду.
        - Она уже в аду.
        - Самааш, дочка. Не слушай её. Её вера лжива. Бог покинет от нас, если мы станем слушать иноверцев.
        - Бог уже покинул, - сказала Малика. - Теперь я вместо него.
        - Эльямин, - откликнулась Самааш. - Не надо.
        Выдернув локоть из руки Фейхель, Малика опустилась перед кроватью на колени:
        - Что не надо, милая?
        - Ничего не надо, - проговорила Самааш, перемежая слова хриплыми вздохами. - Я не хочу жить, если ребёнок умрёт. И не хочу рожать, у меня его заберут. Мой муж специально уехал, чтобы я не рожала в его доме. Он не признает ребёнка.
        - Мы что-нибудь придумаем.
        - Ты хочешь мне помочь. Ты всегда хотела мне помочь. Но… я устала жить.
        Малика провела пальцами по щеке Самааш:
        - Всевышнему не нужны овцы. Ему не нужны люди, которые не могут за себя постоять. Которые опускают руки и не борются за счастье.
        - Я уже всё решила, Эльямин, - сказала Самааш и, закусив губу, застонала.
        Малика поднялась на ноги:
        - Убийство ребёнка - большой грех. А ты сейчас его убиваешь. Через четыре часа он задохнётся, потому что его мать оказалась овцой.
        - Ты ничего не сможешь сделать, - подала голос Фейхель.
        - Но я хотя бы попытаюсь. Дайте мне шанс!
        Малика помогла Самааш спуститься с кровати, намотала на руки углы покрывала и потащила женщину прочь из комнаты, пропитанной смирением и безысходностью. Фейхель торопливо накинула чаруш дочери на лицо и с недовольным видом пошла сзади.
        Вытянув Самааш в коридор, Малика замешкалась:
        - Ложись на правый бок. Или на левый. Дочке это не понравится. Она привыкла лежать поперёк. - И удивилась вылетевшим словам. Откуда она это знает?
        - Ребёнок не перевернётся без воды, - отозвалась Фейхель.
        - Дочка тебя слышит. Слышит и всё понимает. Попроси её перевернуться.
        Самааш улеглась набок и, поглаживая живот, зашептала.
        Малика потащила её дальше, замедляя шаг на порожках. Ступив в гостиную, окинула толпу старух взглядом:
        - Мне кто-то поможет?
        И вновь никто не двинулся с места. Малика покачала головой. Овцы…
        В коридоре её дожидалась Хатма. Без единого вопроса забрала у Малики один уголок покрывала. Вдвоём тащить было легче, но коридор никак не кончался. Ноги скользили по гладкому полу. Руки горели огнём, спина и плечи ныли. Самааш время от времени стонала, стиснув зубы. А Фейхель молча шла следом.
        Наконец Малика и Хатма втащили свою ношу в Обитель Солнца и уложили Самааш на кушетку в ванной. Эта комната была самой удобной для родов: светло, просторно, вода и полотенца под рукой.
        Фейхель приняла позу плакальщицы и под стоны Самааш принялась читать молитвы. Хатма побежала за аптечкой.
        Выйдя на залитую солнцем террасу, Малика попросила Альхару прийти через пару часов, спровадила Охло и обратилась к Мебо:
        - Ты когда-нибудь принимал роды?
        - Нет.
        - Ты клим и должен в этом разбираться. Знания передаются по наследству.
        - Я клим наполовину, - сказал Мебо, заикаясь. - Я ничего такого не знаю.
        - Пусть половина знаний, но они у тебя есть, - возразила Малика.
        - Нет у меня никаких знаний. И климы лечат травами. А тут и трав-то нет. И беременность - это не болезнь.
        - Кто рожает? - вклинился в разговор Драго.
        - Сестра Иштара, - ответила Малика.
        - Ох ты, ёшкин кот!
        - Где их врачи? - спросил Луга.
        - Они не вмешиваются в божий промысел.
        - Сектанты хреновы, - выплюнул Драго.
        Малика обхватила себя за плечи:
        - Она устала, схватки слабые и… ребёнок лежит неправильно. Через три часа он задохнётся.
        - Надо резать, - сказал Мебо.
        - Оперировать некому. Я надеялась, что ты развернёшь ребёнка.
        - Промежность резать.
        - Что?
        - Промежность. Мамочка всё равно порвётся. Это будет хуже. Я видел, как Адэр принимал роды у моранды. Распанахал её и выдавил щенков. Двое мёртвые были, а Парня спасли.
        Малика с надеждой посмотрела на Мебо:
        - Поможешь мне?
        Он втянул шею в плечи:
        - Я крови боюсь. Честно. И то ж зверя резать, а это человек. Не… не смогу.
        - Я бы разрезала. А как ребёнка вытащить?
        - Как он лежит?
        - Поперёк.
        - Поперёк - это плохо. Никак не выйдет. С ним поговорить надо.
        Малика сорвала с дерева листья и принялась растирать их в ладонях:
        - Идём, поговоришь.
        - Я бы с радостью…
        - Это приказ.
        Увидев на пороге ванной мужчину, Самааш вытаращила глаза. Хатма застыла, не зная, что делать: ложиться на пол или прятаться.
        - Это врач. Его зовут Мебо, - сказала Малика, прикладывая ладонь к внутренней стороне двери. Подтолкнула охранителя к кушетке и произнесла на слоте. - Это Самааш. Наша будущая мама.
        - Да что же ты делаешь? - взвизгнула Фейхель. Вскочила с колен как молодка, метнулась к двери и уставилась на зелёный отпечаток ладони. - Шабира… Так нельзя…
        Мебо помыл руки. Не в силах совладать с дрожью, скомкал в руках полотенце и вперился в Малику.
        - Что? - спросила она.
        - Я не умею говорить на шайдире.
        - Говори на слоте или на родном языке. Лишь бы ребёнок лёг правильно. И я забыла тебе сказать: воды отошли три часа назад.
        - Отлично… - пробормотал Мебо и указал пальцем на живот Самааш. - Потрогать можно?
        - Нельзя! - крикнула Фейхель.
        Малика обернулась к ней:
        - Ты понимаешь слот?
        - Я осторожно, - произнёс Мебо. - Мне надо его почувствовать.
        - Можно, - сказала Самааш на едином языке Краеугольных Земель.
        Мебо улыбнулся и заметно расслабился:
        - Вы не бойтесь. Я ничего плохого не сделаю. - Провёл ладонью по округлому животу. Задержал руку чуть ниже печени. - Здесь голова.
        Самааш кивнула:
        - Да.
        - Это девочка.
        Самааш вновь кивнула.
        Малика попросила Хатму принести с кухни несколько ножей и самый крепкий спиртной напиток. Выпустив служанку из ванной, посмотрела на мать-хранительницу и увидела в её глазах ненависть. Это лучше, чем слёзы. Ненависть вызывает ответную злость, которая вынуждает спорить с судьбой.
        Фейхель отошла в дальний угол комнаты и словно вычеркнула себя из числа присутствующих.
        Немного погодя Малика поставила ножи в стакан лезвием вниз, залила их виноградным спиртом и, присев на бортик ванны рядом с Хатмой, приготовилась в любую секунду прийти Мебо на помощь.
        Шло время. Мебо колдовал над животом Самааш, нашёптывая что-то на языке климов. Роженица, измученная бессонной ночью, слабела на глазах. Схватки были редкими и короткими.
        - Ребёнок повернулся? - спросила Малика.
        - Немного. Малышка с характером. - Мебо протянул руку Самааш. - Вставайте, мамочка.
        Малика решила не вмешиваться и ни о чём не спрашивать. Охранитель держался уверенно, явно зная, что делает.
        Мебо намочил полотенце и дал его Самааш:
        - Мойте пол, мамочка.
        - Не могу.
        - Наклоняйтесь через силу и мойте! - повысил тон Мебо.
        Кряхтя и постанывая, Самааш пятилась враскорячку и елозила тряпкой по кафельной плитке.
        - Хорошо, хорошо, - приговаривал Мебо. - Знаю, вы устали, вы очень устали, но так надо.
        Минут через десять велел Самааш выпрямиться и… поднять его.
        - Ты издеваешься? - всхлипнула она.
        - Вы хотите родить?
        - Хочу.
        - Постарайтесь оторвать меня от пола.
        Самааш устремила на Малику страдальческий взгляд:
        - У меня нет сил. Я хочу лечь.
        - Я здесь главный! - прикрикнул Мебо.
        Самаш согнулась и застонала.
        - Замечательно! Просто замечательно! - воскликнул Мебо. - Поднимите меня пару раз. Хотя бы попытайтесь, и будем рожать.
        - Почему он её пытает? - в голосе Хатмы послышались слёзы.
        Служанка не знала слот, а Малика не могла перевести слова охранителя; волнение сковало язык. С минуты на минуту она возьмёт нож и без обезболивающего вспорет плоть. Но самое ужасное, роженица даже не догадывается о том, что её ожидает.
        Самааш обхватила Мебо за талию, её руки и плечи напряглись, вены на шее вздулись. Мебо подбадривал: «Умничка. Ах ты ж моя умничка…»
        Наконец велел ей лечь на кушетку и дал знак Малике.
        Спрыгнув с бортика ванны, Малика взяла нож:
        - Я разрежу тебя немножко. Это будет больно. Но иначе никак.
        - Я потерплю, - произнесла Самааш.
        - Без команды не тужься, - сказал Мебо, перейдя на «ты». - Я буду выдавливать ребёнка. Очень аккуратно. Ты не бойся.
        - Не раздавишь?
        Мебо улыбнулся:
        - Я с ним, как с хрустальной вазой. Буду давить и разворачивать. Слушайся меня. Хорошо?
        Самааш кивнула.
        Малика не узнавала охранителя: глаза блестят, движения решительные, голос твёрдый. Ответственность за чужую жизнь придала ему сил и уверенности в себе. Или в нём пробудились наследственные знания климов? Малика вдруг почувствовала, как к ней возвращается спокойствие. Всё когда-нибудь заканчивается, и боль перестаёт быть болью: тело - не душа, оно быстро забывает страдания. Скоро Самааш будет улыбаться, прижимая к себе младенца.
        Малика встала на колени в ногах Самааш, стиснула рукоятку ножа:
        - Молись, Фейхель. Крепко молись!
        Мать-хранительница вытянула перед собой руки ладонями кверху и запела. К её голосу присоединился голос Хатмы.
        Лезвие мягко вошло в разгорячённую плоть. Самааш ахнула и, запрокинув голову, вцепилась в кушетку.
        - Потерпи, мамочка. Потерпи, - приговаривал Мебо, совершая на её животе вращательные движения ладонями. - Ждём схватку. Ждём… А теперь давай! Давай! Тужься! Сильнее! Ну же!
        - Нет. Не идёт, - произнесла Малика.
        - Пойдёт. Куда она денется. Теперь дышим. Отдыхай, мамочка. Ещё чуть-чуть, и обнимешь свою крошку.
        Часто дыша, Самааш смотрела на Мебо во все глаза и коротко кивала.
        Он вновь провёл ладонями по её животу:
        - Пойдёт попой. Придётся тянуть.
        Спокойствию Малики пришёл конец. Она ждала, что ребёнок пробкой вылетит ей в руки.
        Следующие слова стража ввергли её в шок:
        - Следи, чтобы ножки не выпали. Ребёночек должен выйти так, будто сидит на корточках.
        - Как это сделать?
        - Зажми ладонью и удерживай.
        - Что здесь происходит? - раздался голос Иштара.
        От неожиданности Малика вскочила. Мать-хранительница и Хатма распластались на полу.
        Вытянув руку, Иштар пальцем указал на Мебо:
        - Скажи, что он галлюцинация.
        - Убеди себя сам, - проговорила Малика.
        - Вон из моего дворца!
        - Подожди, - сказала Малика охранителю. Пересекла ванную и, захлопнув дверь, оставила кровавый отпечаток ладони рядом с зелёным.
        - Что ты делаешь? - прорычал Иштар.
        - Принимаю роды.
        - Что? - Иштар окинул комнату взглядом и только сейчас заметил лежащую на кушетке сестру. - Какого чёрта…
        - Малика! Схватки! - крикнул Мебо.
        Она кинулась обратно. Самааш закатила глаза и застонала.
        - Я жалею, что не задушил тебя собственными руками, - сказал Иштар.
        - Всё ещё впереди, - отозвалась Малика. - Мебо, вижу пяточки.
        - Удерживай.
        - Понадеялся на ублюдков, - промолвил Иштар.
        - Всё надо делать самому, - согласилась Малика.
        - Заплатил им за убийство, как за алмаз.
        - Зачем ты пришёл? Сказать, что обеднел?
        - Она неправильно дуется! - возмутился Мебо. - У неё в глазах лопнули вены. Надо дуться вниз!
        Иштар пригнул голову:
        - Вены? В глазах? И ты доверила неучу жизнь моей сестры?
        Мебо похлопал Самааш по щеке:
        - Э-эй! Мамочка! Только не теряй сознание. Ребёнок сам не выползет.
        - Кто тебе дал право прикасаться к чужой женщине? - произнёс Иштар на едином языке Краеугольных Земель.
        - Дыши, мамочка. Дыши!
        - Ты говоришь на слоте!
        - Вы тоже говорите на слоте.
        - Я здесь господин.
        - А я служу Малике.
        - Да хватит вам! - прикрикнула она, одной рукой удерживая пяточки ребёнка, второй подсовывая свежее полотенце под окровавленные ягодицы.
        - Сделай милость, дай мне умереть, - прошептала Самааш.
        - Ещё чего! - разозлился Мебо. - Кроме тебя твоя малютка никому не нужна. Мама твоя молится, а могла бы подсказать, как надо дуться. Брата волнует мой слот. А мог бы сказать: «Держись, сестра! Я с тобой». Тужься!
        - Попка пошла, - произнесла Малика.
        - Должна выйти до пупка.
        - Какой же он скользкий… Есть пупок!
        - Дышим, - проговорил Мебо и вытер лоб ладонью. - Сейчас плечи, потом головка. Должны уложиться в три минуты. Иначе ребёнок задохнётся.
        Самааш застонала.
        - Тужься вниз! - Мебо похлопал Самааш по щеке. - Отключилась.
        - И что теперь? - спросила Малика, боясь выпустить из захвата попку и ножки ребёнка.
        - Тяни. Осторожно.
        - Он застрял.
        - Тяни потихоньку.
        - Я порву его.
        - Меняемся местами. - Мебо перехватил из рук Малики попку младенца и принялся вслух отсчитывать секунды.
        Малика набрала в стакан воды, выплеснула Самааш на лицо. Без результата.
        - Дави! - велел Мебо, бросив считать.
        Малика всем телом навалилась на округлый живот.
        - Вот так, вот так, - приговаривал Мебо. - Ещё чуть-чуть. Ты уж прости, мамочка. Порвали мы тебя. Ну же… Есть!
        Прижав руки к груди, Малика посмотрела на неподвижный окровавленный комочек:
        - Почему она молчит?
        - Теперь моя очередь, - сказала Фейхель и забрала у Мебо ребёнка.
        Малика умылась. Прислушиваясь к напряжённому дыханию матери-хранительницы, покосилась на Иштара. Он разглядывал кафельную плитку под ногами - совсем как начальник строительства, который вдруг обнаружил, что плиточник до неузнаваемости исказил узор.
        Раздался писк.
        - Доченька… жива… - прошептала Самааш и расплакалась.
        - Слава Богу, - пробормотал Мебо и подставил голову под струю воды.
        Малика рассмеялась. Подбежала к Фейхель, обняла её за плечи:
        - Я обещала тебе! Обещала!
        - Не тряси, - проворчала мать-хранительница. - А то будешь сама завязывать пуповину.
        Малика обвила руками шею Мебо и поцеловала его в щёку:
        - Я знала, что ты сможешь. Молодец!
        Охранитель кивнул и уселся на пол:
        - Что-то мне не по себе.
        Малика закружилась по комнате, напевая и пританцовывая:
        - У нас получилось. Я счастлива!
        - Её надо зашить, - проговорил Мебо.
        - Я всё сделаю, - откликнулась Фейхель, наблюдая, как Самааш плачет, прижимая к себе ребёнка.
        Малика взяла бутылку с виноградным спиртом и обратилась к Иштару:
        - Выпьешь?
        Он упорно продолжал смотреть в пол.
        - А я выпью.
        Глотнув из горлышка, Малика передала бутылку Мебо. Забрала у Самааш ребёнка и встала перед Иштаром:
        - Убей её. Ты не хотел, чтобы она родилась.
        Он поднял голову.
        - Убей её, и я убью тебя, Иштар. А потом станцую на твоей могиле. И каждый год день твоей смерти буду отмечать, как праздник.
        - Переоденься. Нас с тобой ждёт посол Росьяра.
        - Зачем?
        - Он привёз тебе письмо от Адэра.
        - Перенеси встречу. Мне сейчас не до послов.
        Иштар вздёрнул брови:
        - Тебя не интересует послание?
        Малика поцеловала младенца в лобик:
        - Я знаю, что там написано.
        - Собирайся.
        Выпустив Иштара из ванной, Малика привалилась спиной к двери.
        Фейхель забрала у неё ребёнка:
        - Мы перенесём Самааш в Приют Теней и там её зашьём.
        - В Приют… да, конечно.
        - Отведи врача на террасу, - приказала Фейхель Хатме, - и позови служанок.
        Глава 37
        Сжимая руками перила, Иштар смотрел на горизонт, изрезанный крышей дворца. Волосы, заплетённые в десятки косичек, были собраны в хвост и перехвачены серебряным зажимом. Тёмно-сиреневый плащ, расшитый серебром, походил на ночное небо с проблесками молнии.
        В саду, возле паланкина, стояли Драго и Луга. Могучая фигура хазира, его суровое лицо со сведёнными в одну линию бровями, напряжённые пальцы, которые словно приготовились раскрошить мрамор, вызывали у охранителей страх. Они понимали, что этот человек, олицетворяющий в их глазах ангела Смерти, подвергнет Мебо жестокому наказанию. Возможно, пострадает и Малика.
        - Мебо клим, - прошептал Драго. - Он не чувствует боли. Всё стерпит.
        Луга коротко кивнул.
        - Но если он тронет Малику, - вновь сказал Драго, - я его убью.
        - Не надо себя переоценивать, - еле слышно проговорил Луга.
        - Я мог убить его дважды и дважды пожалел, - храбрился Драго. - Третьего раза не будет.
        Иштар бросил на охранителей взгляд и вновь устремил его вдаль.
        Озираясь, Луга потёр бёдра ладонями:
        - На меня не рассчитывай.
        - Ну ты и сука…
        - Мне умирать нельзя. Мне надо дело одно закончить.
        - Что же это за дело такое?
        - Если выберемся из Ракшады, расскажу тебе первому. Как перед святым отцом исповедаюсь.
        - Ловлю на слове, - усмехнулся Драго.
        Из дворца вышел Мебо. Надел сапоги и, скупо улыбаясь, сбежал с лестницы.
        - Почему так долго? - спросил Луга.
        - Родила? - прошептал Драго.
        Мебо кивнул и показал большой палец.
        На террасе появилась Малика. Глядя в спину Иштара, расправила чаруш и подошла к балюстраде.
        - Я каждый раз думаю, что хуже не может быть, и каждый раз убеждаюсь, что может, - проговорил Иштар, щуря глаза от солнца.
        - Ты злишься…
        - Даже не представляешь, как. Никому нельзя входить в дом без разрешения хозяина. Ты этого не знала?
        - Знала.
        - Никому не позволено притрагиваться к чужой женщине.
        - Знаю, Иштар. Знаю.
        Он искоса посмотрел на Малику:
        - Я накажу твоего человека. Строго накажу.
        Она пожала плечами:
        - Разумеется.
        - Похоже, это тебя забавляет.
        - Нет.
        - Ты не воспринимаешь мои слова всерьёз.
        - Я каждый день, каждую минуту воспринимаю всерьёз. И никогда в жизни не осознавала серьёзность моего положения, как сейчас. Я очень жалею, что из-за этой чёртовой чаруш ты не видишь меня. Если бы ты посмотрел мне в глаза, то понял бы, что творится в моей душе. - Малика положила ладонь поверх руки Иштара. Провела пальцами по горячей коже. - Я постоянно спорю с Богом. Сегодня я выиграла спор и праздную победу. Не порти мне праздник. Давай о наказании поговорим завтра.
        - Ты разрушаешь каждую часть моей жизни, - сказал Иштар, глядя на её пальцы. - Мой разум плавится.
        Малика посмотрела на сад и почувствовала облегчение, увидев среди деревьев Альхару. Сейчас он был единственным человеком, способным встать на её защиту. Охранители не в счёт, они связаны по рукам и ногам незнанием языка. Как Малика не хорохорилась, она остро нуждалась в поддержке: жестом, взглядом, словом, ощущением плеча, на которое можно опереться.
        Иштар вытащил руку из-под её ладони:
        - Что ему надо?
        - Мы каждый вечер с ним видимся.
        - Перед закатом. До заката ещё далеко.
        - Сегодня я попросила его прийти чуть раньше.
        - Вообще-то нас ждёт посол, - напомнил Иштар.
        - Альхара! Стой там, - крикнула Малика. - Мы сейчас спустимся.
        - Не вздумай приглашать его на встречу, - сказал Иштар непререкаемым тоном.
        - Хёск будет?
        - Хёск? Конечно. Он старший советник и верховный жрец.
        - Альхара - мой легат, моё отражение, - произнесла Малика жёстко. - Он будет присутствовать на всех моих встречах.
        Иштар сцепил руки за спиной и стал ещё шире в плечах и выше ростом:
        - Считаешь, что мы находимся по разные стороны баррикады?
        - Докажи, что я ошибаюсь.
        Шествуя между Иштаром и Альхарой по лабиринту аллей, Малика поведала легату историю о рождении ребёнка. Стараясь ничего не упустить, описала даже пикантные подробности. Говорить о них было непросто, стыдливость связывала язык, но Малика понимала, что идущие рядом мужчины не осознают масштабов трагедии. Вряд ли они знают, сколько умирает женщин и детей из-за отсутствия помощи роженицам.
        Выслушав её, Иштар и Альхара не сказали ни слова. В расстроенных чувствах Малика рассматривала часть сада, куда прежде боялась заходить. Казалось, за полчаса она перенеслась в другой климатический пояс. Вокруг зеленели папоротники и кустарники чайной розы. Плакучий эвкалипт ронял на землю ветви, покрытые мохнатыми цветами. Кроны деревьев не соприкасались и на фоне неба образовывали самостоятельный узор. Стволы были опутаны лианами. На восковых листьях сверкали капельки воды, и пахло мёдом.
        Глядя по сторонам, Малика чувствовала себя лианой, сорванной со ствола порывом ветра. Её рассказ не нашёл отклика в душах мужчин. Бог несправедлив, наградив их наслаждением при зачатии детей, а женщин родовыми муками.
        - Акушерка сказала, что ребёнок слишком крупный, и посоветовала мне подготовиться к погребению жены, - вдруг произнёс Альхара. - Я выгнал её и сам принимал роды. Это был мой старший сын. Сейчас мне страшно подумать, что я мог их потерять.
        Иштар приподнял подбородок и прибавил шаг, выражая своё недовольство разговорами на эту тему.
        Впереди показалось озеро, круглое, как полная луна. В центре водоёма, на острове, возвышалась закольцованная аркада из голубого мрамора, накрытая синим стеклянным куполом. В проёмах колыхались белые занавеси, сквозь которые просматривались два силуэта: Хёска и, скорее всего, посла.
        Малика и её спутники прошли по выгнутому радугой мостику. Благодаря затемнённому куполу, внутри беседки царил полумрак. Ветер вздымал тончайшую ткань, и казалось, что беседка парит над водой.
        Пожилой человек, одетый по моде Краеугольных Земель, склонил голову. Хазир и шабира сели в кресла, верховный жрец и легат шабиры встали за резными спинками.
        - Говори, - произнёс Иштар.
        Человек вновь поклонился, в этот раз адресуя поклон Малике:
        - Я посол Росьяра, граф Макшин. Я родился в городе Йомун, который находится в бывшей провинции Квибет.
        Малика сжала подлокотники кресла. «Йо мун» в переводе с языка ориентов означало «Мун здоров», а «кви бет» - «передаёт привет».
        - Я видел тебя на балу у наследного принца Толана. Видел, как ты танцевала с виконтом Тинару Терзеш. Бесподобный танец.
        «Тинар у терзеш» - «тебя не хватает». Её не хватает…
        - Переходи к делу, посол, - прозвучал голос Хёска.
        - Эльямин, я привёз тебе письмо от Адэра Карро.
        Граф достал из внутреннего кармана пиджака конверт и вручил… Иштару. Иштар передал письмо Хёску.
        Улыбаясь, Малика слушала, как рвётся бумага, как шелестят листы. Она знала, что лежит в конверте. Ещё вчера она поняла: Адэр обведёт всех вокруг пальца и сообщит ей самое важное.
        - Посол, это шутка? - проговорил Хёск, потрясая чистыми листами.
        Граф изобразил на лице удивление:
        - Я получил письмо из рук Адэра Карро, а читать чужие письма не имею привычки.
        Хёск отдал Иштару листы и конверт без единой надписи:
        - Надо отправить на экспертизу.
        Иштар вложил листы в конверт и бросил Малике на колени.
        - Как поживает наследный принц Толан? - спросила она, пряча письмо за манжету рукава.
        - Спасибо, замечательно, - ответил посол.
        - Он начал строительство города развлечений?
        - Строительство идёт полным ходом.
        - Рада это слышать.
        - Наследный принц Толан очень надеется, что ты сдержишь обещание, - проговорил посол проникновенным тоном.
        - Какое обещание?
        - Ты обещала построить мост из алмазного мрамора.
        - Пусть Толан не переживает, я сдержу слово.
        - Ты передашь Адэру ответное послание?
        - Конечно, - кивнула Малика.
        Посол вытащил из кармана ручку и посмотрел на Хёска:
        - Бумага есть?
        - Есть. Целых пять чистых листов. И даже чистый конверт есть, - ответил жрец, имея в виду письмо в рукаве Малики.
        - Дай мне, пожалуйста, руку, - сказала она послу и сжала его пальцы. - Это моё послание.
        - Обязательно передам, - улыбнулся граф и, склонив голову, попятился к выходу из беседки.
        - Почему ты умалчиваешь о главной новости? - спросил Альхара.
        Посол замер:
        - О какой?
        - Альхара! Тебе не давали слова, - сказал Хёск и нервно махнул рукой послу. - Можешь идти.
        - Почему не говоришь, что корабль шабиры сгорел? - произнёс Альхара.
        - Мой корабль сгорел? - пробормотала Малика. - Корабль, который подарил мне хазир?
        - Да, Эльямин. Твой корабль. И я удивлён, почему посол молчит.
        - Правитель Грасс-Дэмора запретил мне обсуждать эту тему, - оправдывался граф. - Он не хотел огорчать своего тайного советника.
        - Надеюсь, никто не погиб. - Малика рывком повернулась к Иштару. - Там же были твои моряки!
        - Ракшадские моряки успели перебраться на корабль Ракшады за несколько часов до пожара, - проговорил граф.
        - Ты отправил корабль в Грасс-Дэмор и ничего мне не сказал? - прошептала Малика, борясь с желанием снять чаруш и пронзить Иштара гневным взглядом. - Жертвы есть?
        Посол поспешил успокоить:
        - К счастью, нет.
        Малика наклонилась к Иштару:
        - Скажи, что это не ты.
        Он поднялся с кресла. Отодвинул занавесь на арочном проёме и направил взгляд на берег, покрытый густыми зарослями.
        - Адэр не хотел настраивать тебя против хазира, - продолжил посол. - Более того, он твёрдо уверен, что ракшады не имеют никакого отношения к происшествию. Их корабль покинул рейдовую стоянку за несколько часов до пожара.
        - Спасибо, граф. И тебе, Альхара, спасибо, - сказала Малика. - Если честно, я ничуть не расстроилась. Я всё время думала: что мне делать с этим кораблём? И даже рада, что так получилось.
        Откланявшись, посол удалился. Альхара и Хёск подождали приказа хазира, но так его и не получив, вышли из беседки.
        Наблюдая, как они идут по мостику, Иштар проговорил:
        - Я не могу отменить то, что уже сделано.
        - Я тоже, - сказала Малика.
        - Завтра ты уезжаешь. Я сделаю вид, что сегодня ничего не произошло и не трону твоего человека. Иди, Эльямин. Собирайся в дорогу.
        - Нет, Иштар. Единственный героический поступок в жизни - это занять свое место. Сейчас моё место здесь.
        Он обернулся:
        - Ты как репей, который вцепился в мой плащ. Я никак не могу от тебя избавиться. Имей хоть чуточку достоинства - исчезни.
        Малика посмотрела на занавеси, окрашенные вечерним солнцем в розовый цвет. Сделала глоток медового воздуха:
        - Я буду бороться, Иштар. С тобой или против тебя. Единственное, что сможет меня остановить - это смерть.
        - Ты проиграешь.
        - Пусть проиграю. Но я выпью из тебя все соки.
        - Пострадают твои люди.
        - Ни одна война не обходится без жертв.
        Иштар усмехнулся:
        - Ты готова ими пожертвовать? На тебя не похоже.
        - Ты плохо меня знаешь.
        - Значит, ты объявляешь мне войну.
        - У нас с тобой никогда не было мира.
        Иштар потёр лоб:
        - Ты уже продумала стратегию боевых операций?
        - Продумала. Первым делом я удочерю ребёнка Самааш.
        - Не получится. В законе идёт речь о приёмной семье, а ты одна.
        - Завтра я выйду замуж.
        Иштар хохотнул:
        - Да ну? И кто этот счастливчик?
        - Мебо. Я знаю, что в посольствах регистрируют браки иностранцев. Мне никто не откажет. Я не просто шабира. Я тайный советник сына Великого.
        - Хочешь спасти своего человека, предав Адэра. Забавно.
        - Я хочу спасти твою душу. Извини, но сегодня я верну тебе все твои подарки. Не пристало замужней женщине носить украшения, которые подарил ей другой мужчина.
        - И не пристало жить в доме другого мужчины.
        Малика покачала головой:
        - Ты, как всегда, прав. Сегодня мы с Мебо выберем дом. Я знаю, где недорого сдают жилье.
        - Где возьмёшь деньги? Используешь чековую книжку другого мужчины?
        - Посол Росьяра не откажет мне в помощи. И Альхара не откажет. - Чувствуя в теле слабость, Малика упёрлась руками в подлокотники кресла и с трудом поднялась.
        - Ты блефуешь.
        - Хорошо, что ты не видишь моих глаз.
        Вернувшись к себе, Малика приказала Хатме раздобыть две коробки. Закрылась в спальне и вынула из конверта чистые листы. Как много хотел сказать ей Адэр: похвастаться успехами, поделиться планами. И где-то на одном из этих листов, в самом низу обязательно написано «люблю».
        Хатма принесла коробки. Малика сложила в них чековую книжку Иштара, украшения и наряды, расшитые драгоценными камнями. Себе оставила простенькие платья. Охранители погрузили коробки в паланкин. Спустя некоторое время носилки с поклажей уже стояли на площади, окружённой кипарисами. Караульный, охраняющий вход на мужскую часть дворца, с озадаченным видом наблюдал за шабирой и её людьми, пока они не скрылись из поля зрения.
        - Почему ты такой грустный, Мебо? - спросила Малика, направляясь к центральным воротам. - Не хочешь на мне жениться?
        - Шутишь. Да? Тебе всё шутки.
        - А надо плакать?
        - Адэр меня убьёт.
        - Ну ты и варежка, - пробурчал Драго.
        Мебо посмотрел на него исподлобья:
        - А то сам не знаешь, что убьёт.
        - За что? - спросила Малика.
        - Ты не можешь приехать к нему с мужем и с ребёнком.
        - Почему же?
        Мебо нервным движением вытер ладони о штаны:
        - Луга, заткни уши.
        - Чего это?
        - В нашей компании ты новенький и многого не знаешь.
        - Все ваши тайны, как на тарелке.
        - Заткни рот и уши! - прикрикнул Мебо.
        - Тебя прихлопнет либо Адэр, либо Иштар. Что так, что этак, ты мертвец, - ухмыльнулся Луга и обратился к Малике: - А ты ведёшь себя глупо.
        - Если можешь предложить другой выход - говори.
        - Пусть Мебо предлагает. Это ему жить осталось всего ничего.
        Мебо тяжело вздохнул:
        - И предложу. Я женюсь на мамочке.
        - Серьёзно? - удивилась Малика.
        - Серьёзнее некуда. Видно, что женщина хорошая, и ребёнок… Да чего уж там. Я из-за ребёнка и женюсь.
        - Она замужем.
        - Как - замужем? Она же в трауре.
        - В Ракшаде замужние женщины одеваются в чёрное.
        - Мрак… - Мебо почесал затылок. - Организуй развод.
        - В Ракшаде разводы запрещены.
        - Вот чёрт!
        Малика взяла Мебо под руку:
        - Это будет фиктивный брак. В Грасс-Дэморе мы разведёмся.
        - Пока мы разведёмся, Адэр мне плешь проест.
        - Я ставлю на Иштара, - сказал Луга.
        В сумерках они добрались до центральных ворот. Однако начальник караула сказал, что хазир запретил выпускать шабиру из дворца.
        - Удваиваю ставку, - прошептал Луга и получил от Драго увесистый подзатыльник.
        Охранители пообещали прийти утром и скрылись за воротами.
        С тяжёлой душой Малика поплелась обратно. Когда дошла до своей террасы, уже стемнело. На мраморной площадке, скупо освещаемой фонарями, развалившись в кресле сидел Иштар. Второе кресло явно предназначалось для неё. Малика посмотрела на низенький столик: два бокала и знакомая бутылка - тёмно-бордовая этикетка с серебряной надписью на незнакомом языке, вино почти чёрное, с радужными переливами.
        Иштар наполнил бокалы:
        - Хочу отпраздновать с тобой рождение моей племянницы.
        - Прости, но я очень устала.
        - Не расстраивайся. Я подарю тебе другой корабль.
        - Зачем он мне?
        - Если не нужен - продашь.
        Малика вяло махнула рукой:
        - Спокойной ночи, Иштар.
        - Завтра мы отправляемся к Вратам Создателя.
        - Не могу. Я выхожу замуж, - сказала она, скидывая туфли.
        - Я нашёл ребёнку приёмную семью.
        Малика сжала кулаки:
        - Нет!
        - Утром я перевезу девочку во дворец моей жены.
        - Ты?
        - Я. Завтра у меня появится дочь.
        Малика уселась в кресло:
        - Не верю.
        - Можем отвезти её вместе. Но сначала я дам ей имя.
        Малика сняла чаруш, взяла бокал и сделала глоток:
        - Я сплю.
        Иштар залпом выпил вино:
        - Нужна кормилица.
        - Самааш.
        - Самааш. Её я тоже забираю.
        Малика сделал ещё один глоток:
        - Не верю.
        - Хазир никогда не врёт своей шабире.
        Малика скривилась:
        - Кто бы говорил…
        Иштар вновь наполнил бокал:
        - Я могу скрывать правду, но лгать тебе… Давай выпьем.
        - Хочешь меня напоить?
        - Хочу.
        Малика сделала пару глотков:
        - Ты можешь забрать ребёнка, когда мы вернёмся из паломничества?
        - Причина?
        - Пусть мать-хранительница понянчится.
        - Я разрешу ей приходить к внучке.
        Сузив глаза, Малика пригубила бокал:
        - Серьёзно?
        - Я сделаю всё, как ты хочешь.
        Малика не верила своим ушам. Иштар затеял новую игру. И что же он потребует от неё в знак благодарности?
        - Утром скажу своему жениху, что свадьба отменяется.
        Иштар опустошил бокал, вытер губы ладонью:
        - Он расстроится?
        - Безмерно. Теперь его казнят.
        - Его утешит новость, что смертную казнь я заменил тремя месяцами исправительных работ?
        - Где?
        - На рисовой плантации.
        Малика допила вино, поставила бокал на столик. Сердце билось сильно-сильно. Такой мужчина, как Иштар, не идёт на уступки просто так. Он обязательно потребует что-то взамен.
        Иштар похлопал ладонью себя по коленям:
        - Иди ко мне.
        Сердце ухнуло в яму.
        - Мне и здесь хорошо, - сказала Малика.
        - Неужели я не заслужил поцелуя?
        - Ты женатый человек.
        - Зато ты свободна как птица.
        Малика перебралась на подлокотник кресла Иштара. Понимая, что играет с огнём, прижала ладони к татуировкам, покрывающим скулы, и прильнула губами к горячим губам.
        Иштар приоткрыл рот, Малика отклонилась.
        - Ты это называешь поцелуем?
        - В Ракшаде целоваться запрещено. Нам с тобой нельзя нарушать законы, - сказала она и вернулась в своё кресло.
        Иштар погладил ладонью подлокотник, на котором сидела Малика:
        - Я считал этот закон самым гуманным.
        - Какой закон?
        - О медицинской помощи роженицам. Слабый ребёнок часто болеет. Мучает себя и родителей. Разве не милосерднее избавить его от страданий, пока он ничего не понимает?
        - Ребёнок может не стать воином, но может стать великим математиком или астрономом. Ты слышал, что говорил Альхара? Его сын был крупным. Разве крупный и больной - это одно и то же?
        Иштар кивнул:
        - Я подниму этот вопрос на Хазираде.
        - Честно?
        - Тебе надо измениться, Эльямин. Стать немножко… немножко слабее.
        Глубоко вздохнув, Малика посмотрела в небо:
        - Зачем портить совершенство?
        Иштар закинул руки за голову:
        - Ты пьяна.
        - Наверное.
        - Заночуем в саду? Возле озера.
        Малика поводила пальцем по ободку бокала:
        - Я пьяна, но не настолько, чтобы провести ночь с женатым мужчиной.
        - Я к тебе не притронусь.
        - Тогда в чём смысл?
        - Хочу уснуть и проснуться рядом с тобой.
        Малика рассмеялась:
        - Я храплю, кручусь, пинаюсь, бормочу во сне ругательства.
        - Не выдумывай.
        - Честно.
        - Это будет самая весёлая ночь.
        Малика встала:
        - До завтра, Иштар.
        Вошла во дворец. Прижалась спиной к стене и сползла на пол.
        Глава 38
        - Зря ты отказалась пойти, - проговорил Иштар и сел рядом с Маликой. Его нога по-хозяйски прижалась к её ноге.
        Разглядывая рыбок под стеклянным полом, Малика отодвинулась в угол кушетки:
        - Как всё прошло?
        - Я назвал девочку Мебона. Хёск потерял дар речи, когда услышал имя.
        - И как это имя переводится на слот?
        - Никак. Она родилась благодаря твоему человеку. Пусть помнит спасителя до конца жизни. - Проведя пальцами по брови, Иштар хохотнул. - Я не думал, что маленькие дети похожи на червяков.
        - Ты не видел младенцев?
        - Голых - не видел. И я никогда не держал младенца на руках.
        - Я показывала тебе девочку. Сразу после рождения.
        - Честно? Не помню. У меня было помрачение рассудка.
        - Это хорошо. Значит, ты не помнишь, что я тебе говорила.
        - Я помню, как ты говорила.
        Малика с досадой повела плечами:
        - Как твоя жена встретила приёмную дочку?
        - Остолбенела, - усмехнулся Иштар. - Увидела Самааш с ребёнком и забыла, что должна лечь передо мной. Я чуть было её не ударил. Но вспомнил, что мне нужен наследник и сдержался.
        Малика повернулась к Иштару:
        - Ты, как всегда, преисполнен благородства и мужества.
        Он встал:
        - Собирайся в дорогу. Через полчаса выезжаем.
        - Я собрана.
        - Мы поедем верхом. Надень штаны и платье с разрезами.
        Малика вжалась в спинку кушетки:
        - Я не умею ездить на лошади.
        - По дороге научишься.
        - Иштар! Я не могу сесть на лошадь и за минуту научиться.
        - Почему?
        - Потому что я женщина, а не воин.
        Он вскинул бровь:
        - Да ну? А кто мне всё время доказывает, что она мужчина?
        - Иштар, это не смешно.
        - Мы сократим путь, поскачем через барханы. Машины и паланкин будут помехой. Только не говори, что твой дорожный костюм находится в одной из выброшенных коробок.
        - Не скажу, - промолвила Малика и, выразив недовольство протяжным вздохом, пошла переодеваться.
        Процессия, возглавляемая конными барабанщиками, несколько часов кружила по улицам Кеишраба. Сидя на лошади, Малика старалась держать спину ровно, но всё равно сползала с седла то в одну сторону, то в другую, и тряслась как мешок с яблоками.
        К тому времени, когда всадники выехали из города и двинулись по верхушке бархана мимо оазиса, Малика уже не чувствовала ни рук, ни ног. После заката путники сделали короткий привал, чтобы напоить лошадей. Ещё один привал устроили на рассвете - опять же ради животных. Пока лошади выуживали корм из кормушек, привязанных к мордам, Малика лежала на песке и рассматривала свои руки. Она с такой силой держала поводья - точнее, держалась за них, - что пальцы опухли, а на ладонях лопнули мозоли. После команды: «По коням!» Драго помог ей забраться в седло, успев шепнуть: «Изверг…»
        Около полудня воины воздвигли три шатра и натянули между ними навесы. Днём продолжать движение было просто нереально: снизу нестерпимым зноем дышал песок, сверху палило солнце, и ни ветерка, ни облачка.
        Малика поплескалась в ведре, не сумев поднять его и вылить воду на себя. Войдя в шатёр, с трудом опустила полог и с таким же трудом легла на коврик. Болело всё тело, начиная с пяток. При мысли, что через несколько часов надо будет встать, ныло под ложечкой и сердце билось где-то внизу живота.
        Вечером Иштар усадил Малику на своего жеребца. Сам встал позади неё на стремена и стиснул руки Малики вместе с поводьями. Добрую половину ночи всадники пересекали серповидные цепи барханов. Несколько раз Малика норовила упасть, и каждый раз Иштар умудрялся зажимать её между бедрами и локтями.
        Под утро она перебралась на свою лошадь, люто ненавидя человека, который приручил этих животных. Радовало, что воины не обращали на её позор внимания, Хёск не приближался, Драго и Луга скакали рядом, Иштар молчал.
        Пытка продолжалась четыре дня, точнее, ночи: днём воины прятались от солнца под навесами, а хазир, шабира и жрец - в шатрах. И вдруг стало легче. Малика смогла без чьей-либо помощи пересечь бархан. Сама расседлала и почистила лошадь. Следуя подсказкам Луги, стреножила.
        На шестой день перед рассветом Малика взвыла от боли, которую ждала и которой боялась: Адэр предался плотским утехам в самое неподходящее время. Чудом успев вытащить ноги из стремян, Малика рухнула в песок. Иштар и Хёск ощупывали её, а она, стиснув зубы, стонала и водила глазами, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь чаруш, но не видела ни звёзд, ни луны, ни людей.
        Иштар приказал разбить лагерь, и Малика до вечера пролежала в шатре, прислушиваясь к храпу лошадей и тихим голосам воинов за атласной стенкой.
        Кто-то сказал:
        - Ракшада была отменной наездницей. Нашей шабире до неё далеко.
        Кто-то ответил:
        - Она впервые села на лошадь. Не будь козлом.
        - Бог говорит: «Снисходительность - порок».
        - Бог говорит: «Всё, что видишь вокруг, ты примеряешь к себе. Примерь себя на других. Попробуй увидеть небеса через лужи».
        Голоса затихли.
        Перед закатом лагерь свернули. Иштар предложил Малике поехать с ним на одном жеребце, но она отказалась. Приступ можно прикрыть падением, хоть это очень опасно. В противном случае придётся объяснять причину возникновения боли. А раскрывать свои тайны Малика не хотела.
        Следующий приступ она предугадала: заныли колени, в кончиках пальцев появилось покалывание. Успела выбраться из седла и добежать до куста. Благо ещё не рассвело и ветви кустарника, покрытые колючками как иглами, образовывали завесу в виде сетки. Проводив Малику взглядами, воины дружно отвернулись. Пусть думают, что ей надо по нужде, пусть думают всё что угодно, лишь бы не прислушивались.
        Малика села на пятки, согнулась зигзагом и вонзила пальцы в землю. Ей хотелось кусать пустыню, рвать её на клочки, а она могла только хрипеть. Наконец боль утихла, и Малика перекатилась на спину.
        - Что это было? - прозвучал голос Иштара.
        - Святая Спираль. Она плохо на меня действует.
        - Опять видения?
        - Нет. Ни с того ни с сего заходится сердце.
        - Почему мне не сказала?
        - Это было один раз, и я думала, больше не повторится.
        - Идти сможешь? - спросил Иштар и, не дожидаясь ответа, подхватил Малику на руки.
        Путники разбили лагерь. За стенами палатки шабиры было тихо: воины молчали, лошади не фыркали. Малика проспала целый день, а вечером узнала, что Иштар и Хёск вдвоём отправились в святое место, которое надо было посетить перед Вратами Создателя.
        Через двое суток они вернулись. Иштар предложил Малике остаться в лагере и подождать, пока он с Хёском побывает у Врат. Но Малика решила ехать. Ей очень хотелось посмотреть на чудо света, о котором она читала в Грасс-Дэморе.
        Перед закатом процессия тронулась в путь.
        Песчаная конусообразная впадина, названная Вратами Создателя, была самым загадочным местом в мире. Если верить историкам, Врата обнаружили во времена правления Ташрана и Ракшады, а значит, им более пяти тысяч лет.
        Впадина имела символические размеры и сохраняла их даже после жестоких песчаных бурь.
        Диаметр воронки составлял сто одиннадцать метров. В религии шедаин число 111 являлось знаком триединства: Тьма, Свет, Бог.
        Глубина воронки - двадцать семь метров. 27 - вселенский код Света.
        Если какой-либо предмет положить на склон впадины, он - независимо от размеров и веса - начинал медленно двигаться по окружности, словно подхваченный водоворотом, и через тридцать семь дней исчезал в сердцевине воронки. 37 - сатанинское число, на которое единицей наложил вето Создатель.
        По сути, числа 27 и 37 символизировали борьбу и единство сил Тьмы и Света, но под контролем Создателя.
        К святыне стекались паломники со всей Лунной Тверди. Туристы приходили сюда редко. Их отпугивали сотни тысяч людей, кружащих против часовой стрелки и читающих беспрерывные молитвы. Их пугал сам ритуал: любой человек, взглянувший на Врата, был обязан тридцать семь дней обходить впадину по кругу, отвлекаясь только на сон.
        Иштару и Малике предстояло совершить тридцать семь кругов: хазир не мог надолго оставить государственные дела. Два дня назад Хранители Врат проводили последних паломников, закончивших ритуал, и заняли места на подступах к святыне. Уединению хазира и шабиры никто не должен мешать.
        Поднявшись на бархан, Малика ожидала увидеть всего лишь впадину среди песков. Однако перед ней предстало грандиозное сооружение. Ракшадские архитекторы обожали арки, без которых не обошлось и здесь: аркада из сиреневого мрамора кольцом охватывала площадь, поражающую своими размерами даже издалека.
        У подножия холма, залитого лучами закатного солнца, воины разбили лагерь и, управившись с лошадьми, образовали круг, в центре которого встал Хёск. Его вибрирующий голос взметнулся к небу, подёрнутому волокнистыми облаками.
        Малике не терпелось отправиться к Вратам и рассмотреть загадочное место, пока не стемнело. Словно читая её мысли, Иштар прошептал:
        - Можем прогуляться.
        Вблизи строение выглядело ещё более монументально. Закольцованную аркаду огибала лестница из золотистого, как песок, мрамора. Ряды колонн образовывали длинные и просторные коридоры, утопающие в сиреневом полумраке. Звук шагов летел к арочному своду, испещрённому письменами, и возвращался троекратным эхом, от которого по коже бегали мурашки.
        Коридор вывел на площадь, и Малика замерла. Вместо плит - под ногами изумительно прозрачное стекло с серебристыми вкраплениями, а под стеклом - пустыня, похожая на бурливое море.
        - Алмазный мрамор… - сказала Малика, отказываясь в это верить.
        Алмазный мрамор добывали только у неё на родине. Да, она видела прозрачную как слеза лестницу, сооружённую для коронации, и предполагала, что камень для неё привезли из Грасс-Дэмора, но здесь его столько…
        - Алмазный мрамор, - подтвердил Иштар. - Раньше был просто песок. Камень завезли из Дэмора пару тысяч лет назад. На строительство площади ушло четыре сотни лет.
        - Кто её строил?
        - Не знаю. А почему ты спрашиваешь?
        - Алмазный мрамор невозможно разрезать. Его не режут. В определённых местах глыбы ставят точки и одновременно бьют в них молотками. Только так можно отколоть тонкую пластину. Это умеют делать только ветоны. И соединять пластины так, чтобы стыки были незаметны, умеют только… - Малика умолкла на полуслове.
        Площадь сооружали ветоны. Хотелось верить, что они приехали сюда добровольно, а не в качестве рабов.
        Иштар двинулся к бронзовой балюстраде, расположенной в центре площади. Малика шла следом, глядя по сторонам. Ей говорили, что здесь собирается до двух миллионов человек. Неправда. Миллион, может больше, но не два. Такое количество паломников вызывало неподдельное восхищение силой веры жителей Лунной Тверди. Вряд ли в Краеугольных Землях найдется святое место, где собрались бы верующие со всего материка.
        Древние мастера не накрыли впадину мрамором, чтобы паломники могли в полной мере ощутить исходящую из Врат мощную энергетику. Малика не боялась высоты, но посмотрела вниз и вцепилась в перила. Песок на склонах лежал неподвижно, однако не отпускало чувство, что воронка находится в непрерывном движении.
        Вдруг накатила безысходная тоска: она никому не нужна, её никто не понимает, и жизнь проходит зря. Трясясь в ознобе, Малика торопливо отошла от ограждения. Можно лишь догадываться, какие чувства испытывала Ракшада, стоя на краю впадины: вокруг жаркое солнце и горячий песок, а в душе мертвенный холод.
        Малика хотела расспросить Иштара о великой женщине. Пусть история переврана и сотни раз переписана, но в ней должна остаться толика правды. Как Ракшаде удалось выжить в этом жестоком мире? Чем она пожертвовала ради родины, что совершила, чтобы державу с мужским характером назвали её именем? Малика хотела расспросить… но посмотрела в бесстрастное лицо Иштара и передумала. Что может рассказать человек, который считает женщину вещью?
        Доносящийся издалека голос Хёска с каждой минутой набирал силу. Казалось, жрец приближался, а вместе с ним приближались воины, настолько чётко слышался скрип песка под их сапогами.
        В затянутое облаками небо воткнулся последний луч солнца и погас. На пустыню опустились пепельные сумерки. Запахло кедром. Малика посмотрела по сторонам, но не увидела кувшинов. До этого запахи благовоний перебивал аромат лайма. Любимый аромат Иштара…
        Голос Хёска уже летел над площадью. И вдруг тёмная пелена над головой лопнула, в прорехах засверкали звёзды. Неужели жрец обладает даром разгонять облака? Мелькнула мысль: она - верующий человек - не верит в силу молитвы. Это ужасно.
        Иштар жестом позвал Малику за собой. Они обошли Врата по большому кругу, вдоль арок, наполненных мраком. Это заняло много времени. Малика начала сомневаться, что они управятся за одну ночь. Сделали второй круг, третий - с каждым разом всё ближе к воронке. А потом Малика перестала считать, исподтишка разглядывая Иштара.
        Людей со смешанной кровью выдаёт изгиб бровей, форма носа, постановка головы… В удлинённом овале лица, в линиях рта и точёном профиле Иштара сквозила порода. Он был чистокровным ракшадом и, вероятнее всего, мечтал о чистокровном сыне. На кой чёрт она женила его на Галисии? Хотя дети у них должны получиться красивыми.
        - Не смотри так, - сказал Иштар.
        - Как? - смутилась Малика. Как он догадался, что она смотрит?
        - Будто разбираешь по косточкам.
        - Я пытаюсь понять молитву.
        - Я читаю наставления Бога.
        - Можешь перевести? Хотя бы кусочек.
        - На слот?
        - Нет, на шайдир.
        Иштар повернулся к Малике. В его глазах загорелся внутренний свет, голос зазвучал как шум прибоя:
        - Я единственный, вечный, всемогущий, карающий, справедливый и милостивый. Я творец, ты частица дыхания моего. Я тот, кто создал тебя с любовью, и тот, кто встретит тебя в конце пути. Я то, откуда ты пришёл, и то, куда ты уйдёшь. Говорю тебе: будь беспощаден к врагам веры, но дай им возможность узреть меня. Не гони их от дома своего, как не гоню тебя я. Распахни пред ними двери, накорми голодных, обогрей уставших, вылечи больных. И заблудшие прозреют, и увидят истину, начертанную песком в пустыне, волной в море, лунным светом в небе. А если после дел твоих они скажут: «Нет на свете Бога» или «Бог на свете не один», лиши их всего. Пусть взывают к своим богам и в ответ слышат тишину. Ибо тишина - тоже я.
        - Красиво, - прошептала Малика.
        Совершив тридцать семь кругов, они приблизились к ограждению. В свете бледнеющей луны были видны очертания огромной впадины, сердцевина воронки скрывалась во мгле.
        Вновь ощутив нестерпимую тоску, Малика сделала шаг назад:
        - Ракшада действительно вошла во Врата Создателя?
        - Вошла.
        - Что за ними?
        - Нирвана. - Иштар облокотился на перила, опустил голову. - Почему я здесь? Почему рождаюсь снова и снова?
        - Может, в прошлых жизнях ты делал что-то не так?
        - А ты?
        Малика посмотрела на тусклые звёзды, окинула взглядом галерею из арок:
        - Я не верю в перерождение человека. Точнее… верю в одну сознательную жизнь. После смерти некоторых морун появляются моранды. Не рождаются, а появляются из тьмы. Но это ведь не та жизнь, о которой мы говорим.
        - Мне сказали, что ты отвернулась от Бога. Это так?
        - Можно снять чаруш?
        - Я ждал, когда ты спросишь, и всё думал: неужели привыкла?
        Обвязав накидкой бронзовую перекладину, Малика сделала глубокий вдох; остывший за ночь воздух с запахом кедра, лайма, песка и камня свободно хлынул в лёгкие. Посмотрела на аркаду, утонувшую в предрассветных сумерках. Быть может, за галереей, на горизонте, появилась золотистая нить, и не стоит волноваться. Быть может, Адэр сейчас спит или в дороге. Лишь бы рядом с ним не оказалось девицы. Не хотелось корчиться от боли у ног Иштара, возле Врат Создателя.
        - Не молчи, - попросил Иштар.
        - Я жила в тихом замке, среди тихих стариков. Из одних окон видела сад, из других окон - пустошь. Я жила в маленьком раю, а потом вдруг упала на землю.
        - Когда оказалась в плену у моих бандитов?
        - Когда приехал Адэр. Он приехал и вывел меня за стены тихого замка.
        - Чем тебе не угодил Бог?
        - Я перестала его понимать, - произнесла Малика, наблюдая, как разыгравшийся ветерок треплет концы чаруш. - Мне не нравится его избирательная система. Он карает не тех.
        - Только наказывая можно добиться послушания.
        - Для меня послушание не является ценностью. Я ценю личное понимание происходящего и поступаю так, как требует моё внутреннее «Я».
        - Используя людей.
        Малика перевела взгляд на Иштара:
        - Мы все используем людей. Любая просьба - это манипуляция, даже если исходит от чистого сердца.
        - Я в очередной раз убеждаюсь, что ты создана для меня.
        Малика вскинула руку:
        - Молчи!
        Иштар выпрямил спину, расправил плечи:
        - Я приму закон о разводах и разведусь с Зальфи. Поставлю возле своего трона ещё один трон, и ты займёшь место рядом со мной. Я готов смириться с тем, что между нами будет стоять Адэр. Готов смириться с тем, что он третьим будет лежать в нашей постели и сидеть за нашим столом. И я сделаю всё, чтобы он исчез.
        - Нет.
        Иштар свёл брови:
        - Нет? Я переступаю через свои принципы, ломаю устои и традиции Ракшады, меняю законы и всё ради тебя. И ты мне отказываешь?
        - Я не хочу, чтобы ты делал это ради меня. Сделай ради сестры, ради матери, ради тысяч матерей. Сделай это ради воинов. Ради ребёнка, которого ты никогда не видел и никогда не увидишь.
        - О народе надо думать в целом. Если я стану вычленять индивиды и начну разбираться в их проблемах, то погрязну в борьбе за частные интересы. Выжить в моём мире непросто, но тот, кто выживает, непобедим.
        - Неоказание помощи роженице - это не частный интерес, - проговорила Малика, еле сдерживая злость. - Это узаконенная система, которая умертвляет народ твоей страны. Непризнание отцом ребёнка только потому, что он появился на свет за стенами дома - это показатель загнивания семейных устоев, которые ты оберегаешь. Ты потворствуешь людям, которые отдают своих детей, как щенков, в чужие руки. Ты поддерживаешь закон, который обязывает отправлять несмышлёных мальчиков в казармы. Ты действительно считаешь, что из них вырастают непобедимые воины?
        - Да, я так считаю.
        - Армия не самое удачное место для малышей, которые не могут за себя постоять и высказать своё мнение. Или тебе нужны овцы?
        Иштар вытянул руку в сторону лагеря:
        - Посмотри туда. Ты видишь там овец? Там тигры.
        - У них ничего нет: ни родителей, ни дома, даже лошади нет. Люди, которым нечего терять, ничего не ценят. У них есть только поводырь - Ракшада, - за которым они слепо идут. Их наказывают за чужие ошибки и вынуждают наказывать других. Разве тигры так поступают? Уходя из армии, они забирают с собой злость и ненависть. Они чувствуют острую необходимость самоутвердиться, поднять самооценку. И знаешь, за счёт кого они это делают? За счёт женщин и детей. Но унижение слабых и беззащитных ещё никого не сделало героем. Тигры не измываются над своими самками и своим потомством. Как видишь, всё взаимосвязано, и здесь нет частных интересов.
        - И ты решила всё изменить.
        - Я притягиваю людей, на которых тебе плевать. - Стиснув зубы, Малика отвела взгляд. Беседа перетекала в ссору.
        - Продолжай, - проговорил Иштар. - И смотри на меня.
        Малика вскинула голову:
        - Галисия ждала, когда ты сам ей скажешь, что передумал на ней жениться. Я просила тебя с ней встретиться. Я столько раз просила… Неужели это было так тяжело? Если бы не твоя глухота к моим просьбам, я бы не пошла к Самааш и не увидела, как ей плохо. Я прибежала к тебе. Мне больше не к кому было идти. А ты вышвырнул меня из кабинета.
        - Эльямин…
        - Когда мне бросают вызов, я его принимаю. Я не умею прятаться в угол. - Малика провела рукой по лицу. - Когда у Самааш начались схватки, идти к тебе было бесполезно. И у меня не было времени. Я думала, это последний бой. Но ты ударил исподтишка. Ты сжёг мой корабль. Ночью, лежа в постели, ты смотрел в потолок и представлял, как я возвращаюсь на родину, и мне говорят о пожаре. Представлял моё лицо. И тебе доставляло удовольствие видеть меня униженной.
        - Нет, Эльямин. Я представлял, как ты продаёшь корабль Партикураму или Бойварду, и они начинают строить такие же корабли.
        - С чего ты взял, что я его продам?
        - Содержание корабля обходится очень дорого. У тебя нет специалистов, нет ремонтных доков. И нет денег.
        - Я бы вернула подарок. Зачем же ты так?
        - Что сделано, то сделано. Пора успокоиться, Эльямин, и начать жить нормальной жизнью.
        - Если я успокоюсь и опущу руки, я потеряю нить, за которую держусь. Я вижу мир иначе. Знаю, каким его создал Бог. Но Бог отдал его людям и смотрит сверху, как с каждым днём мир становится хуже. Люди не торопятся отвечать любовью на любовь, они охотнее отвечают злом на зло. Мир находится в этой воронке. Скоро Врата Создателя втянут его, и Бог свернёт мир в точку.
        - Нельзя бороться с неизбежным.
        - И что мне делать?
        - Радуйся жизни.
        - Как ей радоваться? Скажи, Иштар: как? Смотреть в землю или в небо и не видеть, что творится вокруг? Закрывать глаза на чужие беды - это радость?
        - Так чего ты хочешь?
        - Я хочу, чтобы люди стали милосерднее и справедливее Бога, которому всё равно кого наказывать. Я хочу изжить в людях равнодушие и покорность судьбе.
        - Надолго тебя хватит?
        - Насколько хватит. Я ненавижу твой мир, Иштар. Ненавижу и люблю. И пока моя ненависть так же сильна, как любовь, я буду спорить с Богом. Тем более что мой человек целых три месяца будет исправляться на рисовой плантации.
        - Он на самом деле не чувствует боль?
        Малика насторожилась:
        - Кто тебе сказал?
        - Твои люди болтливы, а у меня хороший слух. Один не чувствует боль, второй готов предать приятелей и сбежать, третий ждёт удобного случая, чтобы меня убить.
        Малика вцепилась в перила:
        - Неправда!
        - А ты без зазрения совести нарушаешь все правила.
        - Прости, - сказала Малика и стиснула перила ещё сильнее, чтобы дрожью в пальцах не выдать свой страх за судьбу охранителей.
        - Сколько раз я это слышал, - усмехнулся Иштар и направил взгляд в сердцевину воронки. - Ты взрываешь мне мозг. Как мне продержаться ещё три месяца?
        - Я переселюсь во дворец шабиров.
        - Нет.
        - Почему - нет?
        - Потому что я хочу, чтобы ты жила в моём дворце. - Иштар повернулся к Малике. Коснулся пальцами её щеки. Провёл ладонью по шее и плечу. Сжал локоть. - Проведи со мной ночь.
        Пытаясь придать разговору шутливый оттенок, Малика рассмеялась:
        - Я провела с тобой ночь. Уже утро.
        - Всего одну ночь, Эльямин. Я не посягну на твою девственность. Слово хазира. - Выдержав паузу, Иштар рывком притянул Малику к себе. - Дай мне силы прощать тебя и твоих людей. Мой источник терпения иссяк. Наполни его. Иначе я не знаю, что произойдёт через час.
        Чувствуя, как холодеют руки и ноги, она посмотрела в светлеющее небо. Скоро мир станет серым.
        Не выпуская локоть Малики, Иштар вышел из аркады и направился к тёмным стеклянным куполам, лежащим на пустыне. Малика не подозревала, что за галереей скрывается подземное сооружение. Ни с бархана, ни с площади купола не просматривались.
        Немного погодя они приблизились к лестнице, которая вдруг напомнила лестницу в подземный монастырь Праведного Братства.
        - Куда ты меня ведёшь? - спросила Малика, глядя на вход в полутёмный туннель.
        - Это ночной город.
        - Я не хочу туда идти. - Пятясь, Малика попыталась высвободить локоть. - Иштар, пожалуйста, давай уйдём.
        Он подхватил её на руки:
        - Не бойся. Я дал тебе слово.
        Спустился в подземелье и двинулся по анфиладе залов.
        Здесь царила прохладная ночь. Она существовала сама по себе, отринув время. Эффект ночи создавали стеклянные купола из фиолетового, почти чёрного стекла с серебристыми вкраплениями. Дневной свет сочился сквозь вкрапления, и казалось, что над головой светятся звёзды.
        - Раньше паломники спали на песке, неделями не мылись, - говорил Иштар, шагая из зала в зал. - Пустыня превращалась в отхожее место. Прадед моего прадеда построил подземный город. Здесь всегда ночь. Из города несколько выходов, вход только один. Паломники спят вповалку невзирая на положение. Ночной город, как храм, принимает богатых и бедных, сильных и слабых, умных и глупых. Сегодня он впервые принимает женщину.
        Сжавшись в комок, Малика со страхом смотрела на сложенные вдоль стен пледы, матрасы, подушки.
        Отодвинув в сторону полог из парчи, Иштар вошёл в очередной зал:
        - Покои хазира.
        Потолочный свод удерживали колонны в виде кубков. Солнечные лучи, пронзая затемнённое стекло, нитями падали на чёрный блестящий пол и широкую софу, застланную шёлковым покрывалом.
        Малика думала, что Иштар сейчас её отпустит, но он двинулся к дверному проёму. Переступив порог комнаты, включил свет. Ванная…
        - Полотенца и халаты в шкафу. Ты первая. Потом я.
        Оставшись одна, Малика присела на бортик ванны и сцепила перед собой руки. Что делать?..
        - Эльямин, время идёт, - послышался голос Иштара.
        - Если ты возьмёшь меня силой, ты сойдёшь с ума, - крикнула Малика. - Ты читал о проклятии морун. Это правда.
        - Я не хочу брать тебя силой. Я хочу испробовать нечто другое. Ни с кем другим я себе не позволю это сделать.
        - Иштар! Скажи, что ты задумал.
        Он заглянул в комнату:
        - Прими ванну или душ и иди в постель. Иначе я сам тебя раздену.
        Немного погодя Малика опустилась на край софы, запахнула на груди махровый халат и уставилась на своё отражение в полу. Из ванной доносился шум дождя. Дождь утих, и ночной город погрузился в тишину, нарушаемую надсадным дыханием Малики.
        На спину легла широкая ладонь.
        - Это надо снять.
        - Ты дал слово хазира.
        Пальцы впились в махру и потянули ткань вниз. Малика легла, запрокинула голову и закрыла глаза. Она не здесь. Она на вершине горы, озарённой ярким солнечным светом. Её тело осталось в долине, сокрытой фиолетовым туманом. И то, что с ним происходит, её не волнует. Это всего лишь плоть. Она вышла из праха и в прахе исчезнет…
        Прикосновения Иштара были лёгкими, как дуновение ветерка. Он нежно целовал её лицо, шею и плечи. Скользил губами по груди и животу. Дыхание его сбивалось. Прикосновения становились сильными, требовательными, переходили в жаркие объятия. Иштар с жадностью припадал к губам Малики. Порой гладил её, давая себе отдых и ожидая, когда она расслабится. И вновь наваливался сверху.
        Он целовал и ласкал Малику весь день. Иногда удалялся, и тогда в ванной шумел дождь. Возвращаясь через несколько минут, обнимал её, словно не видел несколько лет.
        Наконец, в очередной раз вернувшись, улёгся рядом и прошептал:
        - Спасибо.
        Звёзды на куполе потемнели - снаружи воцарилась настоящая ночь. Под чёрным стеклянным полом включились лампы подсветки, и в напольных плитах замерцали звёзды. Мир будто перевернулся. Малика лежала на боку и смотрела на колонны, утопающие во мраке. Иштар прижимался к её спине. Его рука покоилась на её груди. Его ноги были согнуты, как и ноги Малики, и она чувствовала всем телом его тело. Иштар дышал глубоко, спокойно, а Малика собирала себя по кусочкам. Душа находилась в одной стороне, сердце - в другой, разум вообще где-то затерялся, а тело потихоньку забывало ласки.
        Иштар поцеловал её плечо.
        - Всё, Иштар, - прошептала Малика. - Не надо.
        - Тебе было плохо?
        - Нет. Мне было хорошо. Мне сейчас плохо.
        - Ты никого не предала.
        - Я предала себя. - Малика села. - Нам пора.
        Иштар провёл пальцем по письменам на её пояснице:
        - Жалеешь, что я - не он?
        - У нас с ним никогда не будет такой ночи.
        - Может, это тебя успокоит… у меня тоже ни с кем не будет такой ночи.
        Малика набросила на плечи халат:
        - В твоём дворце я не могу приглашать к себе гостей.
        - Кого ты хочешь видеть?
        - Жён советников, жён знатных людей.
        Иштар приподнялся на локте:
        - О чём собираешься с ними говорить?
        - О чём обычно говорят женщины? О жизни.
        - Они мыслят иначе. Не так как ты.
        - Я это учту.
        Обхватив Малику за талию, Иштар прижался щекой к её спине:
        - Можешь использовать дворец шабиров по своему усмотрению, но жить будешь со мной.
        - Я буду жить в своих покоях.
        Малика высвободилась из захвата и пошла в ванную.
        Глава 39
        На смену жаркому дню пришёл прохладный вечер. Слуги открыли окна, и в замок хлынул шум, присущий оживлённому строительству. Новоявленные хозяева земель торопились проложить дороги к своим владениям, возвести коробки особняков и накрыть их крышами. Сделать такое за полгода было под силу только истинным богачам.
        В саду было сравнительно тихо. Отзвуки голосов рабочих, стука и треска гармонично сливались с шелестом листьев и щебетом птиц. Сидя на скамье, Адэр бросал Парню мяч. В перерывах между бросками прикладывался к горлышку бутылки, оставляя без внимания фужер на переносном столике. Зверь словно понимал, что хозяину нужны эти паузы, и не спешил возвращать резиновую игрушку, издающую в зубах шипящие звуки.
        Услышав шаги, Адэр оглянулся:
        - Маркиз Бархат!
        Вилар склонил голову:
        - Ваше Величество…
        - Давай без формальностей.
        - Ты сам узаконил в замке дворцовый этикет.
        Адэр поставил бутылку на столик:
        - В словаре есть два слова, которые я ненавижу: «должен» и «надо». - Жестом разрешил Вилару сесть. - Как съездил?
        - Спасибо, хорошо.
        - Как поживает твой отец?
        - Отставка пошла ему на пользу.
        - Представляю, как сокрушается Великий. Суан Бархат был самым безупречным советником. - Адэр забрал у Парня мяч и бросил игрушку за живую изгородь. - Сколько ему лет?
        - Семьдесят два.
        - Да… время бежит. Могану скоро шестьдесят.
        - Тезар готовится к празднику, - произнёс Вилар, наблюдая, как Парень прыгает туда-сюда через изгородь. - На бал приглашены двадцать тысяч человек.
        - Я не получал приглашения.
        - Сыну не нужно приглашение на день рождения отца.
        - Я правитель Грасс-Дэмора, а потом уж сын.
        - Ты престолонаследник Тезара, а потом уж правитель бывшей колонии.
        Адэр наполнил фужер и протянул Вилару:
        - Выпьешь с правителем бывшей колонии?
        - А ты? Или прячешь второй фужер в рукаве, как фокусник?
        - Сегодня я злостный нарушитель этикета и всех правил поведения, - сказал Адэр и сделал глоток из горлышка. - Оформил опекунство на детей?
        Вилар улыбнулся:
        - Оформил. Теперь я законный опекун трёх чудесных созданий. Хатир, мой старшенький, собирается поступать в колледж. Среднему сыну и младшей дочке я нашёл хорошую школу.
        - Я смотрю, у тебя всё всерьёз: дочка, сыновья… Я бы не смог назвать чужого ребёнка своим сыном.
        - Я не знал их родителей. Наверное, поэтому считаю детей своими. - Вилар допил вино, поставил фужер на столик. - Почему ты не разрешил мне подписать договор опеки здесь, в Грасс-Дэморе?
        - Дети должны воспитываться в полноценной семье. И мне очень жаль, что ты не понимаешь.
        - Хорошо, что в Тезаре…
        - Когда я стану правителем Тезара, я и там изменю этот закон, - перебил Адэр. - Теперь попробуй найти себе жену, которая сумеет стать чужим детям матерью.
        Вилар отвёл взгляд:
        - Малика.
        - Она не вернётся.
        - Вернётся. Я чувствую.
        - Довольно! Не хочу больше слушать. - Адэр приложился к бутылке. Вытер губы ладонью.
        Наблюдая за ним, Вилар спросил вкрадчиво:
        - У тебя что-то случилось?
        - Я провёл ужасную ночь. Словно побывал между жерновами.
        - Врач тебя осматривал?
        - Врачи не лечат кошмары.
        Адэр целый день убеждал себя, что это был на самом деле сон: Иштар и Эйра, над ними звёздное небо, под ними смятые простыни. Хриплое дыхание, тихие стоны…
        - Я привёз новости, - сказал Вилар.
        - Надеюсь, это хорошие новости. Они сейчас мне очень нужны.
        - Важные. Что я получу за них? - пошутил Вилар, пытаясь выдернуть Адэра из подавленного состояния.
        - Я бы отдал тебе первенца, но у меня его нет. - Допив вино, Адэр отставил бутылку. - Говори, что привёз.
        - Великий сдружился с правителем Залтаны.
        - Мой отец со многими дружит.
        - Ты, наверное, забыл. Наследной принцессе исполнилось шестнадцать.
        - Думаешь, отец пытается за моей спиной устроить мой брак?
        - Не я один. В кулуарах дворца об этом все говорят.
        Адэр закинул руки за голову и уставился в низкое небо.
        Небольшое государство Залтана находилось на северо-западе материка и не граничило с Тезаром. Снежные зимы и прохладное лето, полноводные реки и поля с цветущим разнотравьем. Полезных ископаемых почти нет. Промышленный сектор развит слабо. Однако Залтана входила в двадцатку самых богатых стран Краеугольных Земель, и всё благодаря хитроумному банковскому сектору: имена вкладчиков, их счета и движение денежных средств держалось в строгой тайне. Даже Трой Дадье со своей сетью агентов и лазутчиков не мог запустить щупальца в вотчину безмолвных банкиров.
        У короля Залтаны была единственная дочь Леесса, которой перейдёт престол и корона. Адэр видел наследную принцессу один раз: до наступления возраста согласия знатным девицам запрещалось выходить в общество. Встреча была случайной, мимолётной, - во дворце её папеньки. Адэру исполнилось двадцать два, он интересовался ровесницами и женщинами постарше. Десятилетняя девочка с рыжими кудряшками не произвела на него впечатления. Запомнились острые плечи, узкие бёдра и плоская грудь.
        Ему говорили, что Леесса превратилась в настоящую красавицу, но перед внутренним взором упорно стояла девочка-подросток в модном платье, под которым скрывалось угловатое тело.
        Похоже, Великий надумал руками сына захватить преуспевающую банковскую систему. Если слухи дойдут до наследного принца Толана, на строительстве города развлечений можно поставить крест. Толан мечтает расширить границы своей страны. Это он может сделать, женившись на Леессе.
        - Ещё одна новость, - продолжил Вилар. - Престолонаследник Партикурама находится при смерти.
        - Норфал? - воскликнул Адэр.
        - Это тщательно скрывается, но говорят: его дни сочтены.
        - Бог мой… - пробормотал Адэр.
        Известие ударило в самое сердце. Норфал… Весельчак и балагур, неизменный спутник Адэра в похождениях… Он первым подошёл к Адэру на балу в Росьяре и выказал уважение к правителю отвергнутой страны. Он одним из первых направил в Грасс-Дэмор гуманитарную помощь, когда лютой зимой самым ходовым товаром в бывшей колонии были доски на гробы.
        Король Партикурама попал в шаткое положение. Кроме Норфала у него есть младшая дочь Луанна, и если в срочном порядке не изменить Закон «О престолонаследии», после смерти сына король не сможет передать трон дочери.
        Адэр прижал пальцы к виску и с досадой посмотрел на пустую бутылку:
        - Что с ним?
        - Все молчат. И ещё… - Вилар вытащил из кармана газету и дал Адэру.
        Он забегал глазами по заголовкам. В нижнем углу прочёл: «Работа в Толстосумах». Окрестности замка, которые он назвал Мадраби, цветущий сад, в народе получили другое название…
        Скомкал газету и со злостью швырнул Парню:
        - Сегодня день дурных вестей.
        - Мне жаль, что их принёс я.
        - Не ты один, - сказал Адэр, наблюдая, как Парень разрывает газету. - Маркиз Безбур подаёт в отставку.
        - Не шути так.
        - Как бы я хотел, чтобы это была шутка.
        Не совладав с волнением, Вилар принялся ходить вокруг скамьи:
        - А причина? Что он говорит?
        - Говорит, что ему пора на заслуженный отдых.
        - Какой заслуженный отдых в шестьдесят лет? Великому шестьдесят. Ярчайший пример мудрости и силы.
        Адэр облокотился на ручку скамейки, подпёр подбородок кулаком. Кроме него, никто не знал истинную причину отставки: у главного финансиста страны сдали нервы. Регистрационная палата активизировалась. Требования прислать алмаз на экспертизу сыпались на голову как переспелые яблоки с дерева. Мави Безбур надеялся, что Анатан найдёт настоящий алмаз, похожий на поддельный. Но Анатан, как ни старался, ничем не мог его порадовать. И нажать на Безбура нельзя: от страха растрезвонит по всему свету, что банковская система Грасс-Дэмора держится на обмане.
        А как красиво он говорил! «Спасение страны», «внутренний стандарт», «стабильная национальная валюта». В хранилище уже собрано достаточное количество драгоценных камней, стоимость которых намного выше стоимости алмаза, будь он настоящим. Но Адэр никак не мог придумать правдоподобный способ избавиться от фальшивки.
        Вилар упёрся руками в спинку скамьи:
        - Его нельзя отпускать. Лучшего финансиста нам не найти.
        Адэр покачал головой. Безбур хочет покоя и тишины? Хочет вишенку на торте? Он принесёт ему торт.
        Через полчаса Гюст впустил в кабинет командира охранительного участка Мадраби.
        - Знаешь, как плебеи называют окрестности замка? - спросил Адэр, пролистывая газеты.
        - Не знаю, мой правитель, - ответил Крикс.
        Адэр хлопнул ладонью по столу:
        - А должен знать! Думаешь, почему я вытащил тебя из конюшни и разрешил надеть эту форму?
        - Потому что ради вас я готов на всё, мой правитель. Потому что вы можете доверить мне любое задание, и я никогда не спрошу: «Почему?» Если я по своему незнанию допустил ошибку, я её исправлю.
        Многословие Крикса слегка остудило нервы.
        - Толстосумы, - сказал Адэр. - Моё детище назвали уродом.
        Крикс протянул руку:
        - Разрешите? - Взял со стола газеты, просмотрел адреса редакций. - Я могу идти?
        Отпустив командира, Адэр вызвал Гюста и велел принести личное дело маркиза Мави Безбура.
        К шее прильнули горячие губы.
        Распахнув глаза, Малика слетела с перины и едва удержала равновесие:
        - Чёрт!
        - Не совсем, - проговорил Иштар, лёжа на кровати поверх покрывала.
        Скользнув взглядом по полотенцу на его бёдрах, Малика схватила с изголовья халат:
        - Это переходит все границы!
        - Под рукой надо держать не халат, а нож.
        - Держать как ты?
        Иштар раскинул руки:
        - Я безоружен.
        - Ты приставил нож к моему горлу, как только я сюда приехала, - проговорила Малика, одеваясь. - Мои люди совершают ошибки, а ты меня шантажируешь. Надоело.
        - Так… - протянул Иштар и, усевшись, подоткнул подушку под спину.
        - Забирай их. Делай с ними, что хочешь. Они большие мальчики и сами в состоянии ответить за свои слова и поступки.
        Иштар свёл брови:
        - Ты хорошо себя чувствуешь?
        - Лучше некуда. - Малика рывком затянула пояс. - Самое интересное, что мои люди тебе не нужны. Тебе нравится смотреть, как я изворачиваюсь, прогибаюсь, уступаю.
        - Я не виноват, что твои люди идиоты.
        - Когда к твоему горлу приставляют нож, у тебя есть выбор: подчиниться или умереть. Ты понимаешь, что с колен подняться можно, из могилы - нет. А сейчас я поняла, что есть ещё один способ спастись - забрать нож. Так вот, я отдаю тебе своих людей.
        - Жалеть не будешь?
        - А ещё интереснее, что тебе я тоже не нужна. Ты ненавидишь Адэра, но он далеко, и ты нашёл болванчика для битья.
        - Я готов был возвести этого болванчика на трон.
        - Чтобы досадить Адэру… Молчишь?
        - Ты идиотка, и я думаю, как это сказать тактично.
        - Я и правда идиотка. Когда это со мной случилось? - промолвила Малика с иронией. Выдвинула из комода ящик и вывалила содержимое на кресло.
        - Уезжаешь?
        Малика достала из нижнего ящика дорожную сумку:
        - Перебираюсь в Приют Теней.
        - Давай отложим наши семейные ссоры до пятой годовщины.
        - Ты не знаешь, что такое семейные ссоры, - проговорила Малика, бросая в сумку платья. - Ты вообще не знаешь, что такое семья.
        - Я показал тебе, как можно жить без любви и получать наслаждение.
        - Это физиология, Иштар. Это как щекотка: человек смеётся, хотя ему совсем не смешно. Нам было не смешно. Особенно тебе.
        - Ледяной душ и удовлетворение мужских потребностей таким… путём - это временные трудности. Мы их преодолеем.
        Прижав к груди стопку чаруш, Малика скривилась:
        - Иштар… Помолчи.
        - Если просеять твою жизнь через сито…
        - Не надо трогать мою жизнь.
        - …в ней ничего не останется стоящего. Треть жизни проходит во сне. На что ты тратишь оставшееся время? На бессмысленную борьбу? Женщина не должна воевать. Сколько у тебя дней настоящей жизни? Сколько минут, сколько секунд у тебя остаётся, чтобы радоваться?
        - Как? Как я могу радоваться, если вокруг…
        Иштар ударил кулаком по перине:
        - Слышал! Ты завязла в болоте, Эльямин. Думаешь, что идёшь вперёд, а на самом деле тонешь. Иногда, чтобы жить дальше, надо попробовать что-то новое. И мы с тобой испробовали. Это шаг вперёд, Эльямин. Мы сделали его вместе.
        - Иди к кубарам, Иштар. Они хотя бы стонут искренне.
        - Хочешь умереть старой девой?
        - Я не доживу до старости.
        - Конечно. Твоя молодая сущность будет морандой прыгать по пустоши.
        Малика дёрнула замок на сумке:
        - А может, по Ракшаде.
        - Здесь тебя никто не убьёт. Изнасиловать могу только я, но подожду, когда ты изнасилуешь меня. А кончать смерть самоубийством у тебя нет причин.
        Малика бросила сумку на пол и упёрла кулаки в бока:
        - Нет причин? В моей постели лежит голый мужчина.
        - В полотенце.
        - Хорошо, полуголый
        - Надо быть без мозгов, чтобы из-за этого лезть в петлю.
        - Я тебе не переходящее знамя, Иштар.
        - Ты не знамя.
        - И я не вещь, Иштар. Я человек.
        - Ты, человек, Эльямин. Очень притягательный человек. Иди ко мне.
        Малика рухнула в кресло:
        - Я чувствую себя дешёвкой. Как вспомню, что ты со мной делал…
        - Всё было бесподобно.
        Малика закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
        - Дьявол! Только не это! - Иштар вскочил с кровати и, придерживая на поясе полотенце, направился к выходу из комнаты. На пороге обернулся. - По-моему, ты меня обставила.
        Малика вытерла несуществующие слёзы:
        - Знаешь, как у меня болит душа?
        - Одевайся. Приготовишь мне ужин.
        - Что?
        - Я голоден.
        Малика втянула шею в плечи:
        - Я не умею готовить.
        - Я оденусь за двадцать секунд. Тебе даю три минуты.
        - Иштар…
        - Три минуты и ни секундой больше, иначе я вернусь в твою постель, - проговорил он и скрылся в коридоре.
        Бормоча под нос ругательства, Малика вытащила из сумки платье, чаруш и, на ходу одеваясь, направилась на террасу.
        - Две минуты сорок семь секунд, - сказал Иштар, глядя на деревья, опутанные гирляндами крохотных лампочек. - Неплохой результат для женщины, которая пытается всем доказать, что она мужчина.
        - Которая не желает с кем-то делить свою постель, - проговорила Малика, заправляя края чаруш под цепь с кулоном. - Ну и куда теперь?
        - На кухню.
        Кухней оказалось огромное помещение на подземном этаже. Здесь можно было спокойно заблудиться среди колонн, шкафов, плит и раковин для мытья посуды. В этом хаосе существовала какая-то система, в которой Малика никак не могла разобраться.
        - Не слишком ли шикарно для одного хазира?
        - Во дворце я не один, - ответил Иштар и сел на высокий крутящийся стул. - Двадцать четыре советника, пять сотен помощников, в канцелярии две сотни…
        - Не воспринимай мои слова буквально. Я знаю, сколько людей в замке Адэра, и отлично понимаю, что в твоём дворце людей намного больше. - Малика сняла чаруш и двинулась вдоль шкафов, открывая все дверцы подряд; на полках стояла посуда. - Где здесь еда?
        Оттолкнувшись от стола, Иштар крутнулся на стуле:
        - Понятия не имею. Я здесь впервые.
        - Нежарко, - поёжилась Малика и заглянула в тумбочку. - Я нашла бутылку вина.
        - Одну?
        - Одну. Не проще вызвать повара?
        - Не проще. Комендантский час.
        - Есть соль и, по-моему, джем, - сказала Малика, роясь в тумбочке.
        - Никогда не ужинал вином с солью и с джемом.
        - Ты гурман?
        - Если похлёбка из походного котелка - это изысканное блюдо, тогда я гурман, - произнёс Иштар, продолжая крутиться на стуле.
        - Гурман не тот, кто ест изысканные блюда, а тот, кто пробует всё и выбирает лучшее.
        - Выбираю хорошо прожаренный кусок телятины. Поторопись. Скоро рассвет. Не хочу, чтобы нас застали повара.
        - Помоги найди холодильную камеру.
        Иштар взял с подставки нож. Провёл пальцем по лезвию, слизнул кровь:
        - Как она выглядит? Хотя бы основные приметы.
        - В ней холодно. - Малика упёрла кулаки в бока. - Продукты хранятся в другом месте.
        Иштар метнул нож через весь зал. Лезвие вошло в деревянную дверь:
        - Посмотри там.
        Малика открыла дверь, щёлкнула выключателем:
        - Ох, чёрт…
        Иштар бесшумно подошёл сзади, заглянул в просторную комнату, заставленную холодильными камерами:
        - Бери вино и бокалы.
        Через час они перебрались на остров по мостику и ступили в беседку. Раздвинув занавеси на арочных проёмах, Иштар впустил внутрь постройки лунный свет. Убеждая себя, что дрожит от холода, Малика села на пятки, поставила на ковёр бутылку и бокалы.
        Иштар развалился на подушках, зубами вытащил из бутылки пробку:
        - Послезавтра я уезжаю.
        - Надолго?
        - Два месяца - это долго?
        - Кому как, - уклончиво ответила Малика, наблюдая, как Иштар наполняет бокалы. - Будем праздновать отъезд?
        - Вчера был день зачатия. Не хочешь спросить, как всё прошло?
        - Кого хочешь: сына или дочку? - Малика взяла протянутый бокал. - Глупый вопрос. Мужчинам нужен наследник, а хазиру тем более.
        - Мне всё равно. - Иштар выпил вино и вновь наполнил свой бокал. - Почему не пьёшь?
        Малика сделала глоток:
        - Крепкое. Прости, но я не буду пить.
        - У тебя руки трясутся.
        - Возле воды свежо.
        Иштар усмехнулся. Опустошив бокал, снял плащ, набросил Малике на плечи и вновь развалился на подушках:
        - Когда к горлу приставлен нож, есть выбор: подчиниться, умереть или забрать нож. А можно вытащить другой нож. А иногда оказывается, что вместо ножа к твоему горлу приставили палец. У страха глаза велики. Но никогда не рискуй своей жизнью. Ты верно сказала: из могилы не встанешь и не отомстишь. Но самый лучший способ избавиться от врага - это скормить его другому врагу.
        - В следующий раз скормлю тебя Хёску. - Малика направила взгляд на звёзды, застывшие на поверхности озера. - Ты прощаешь людям ошибки?
        Иштар наполнил бокал:
        - Я прощаю твоих людей. И прикажи им держать рты закрытыми.
        - Спасибо…
        - И поскольку я уезжаю, не хочу, чтобы ты развязала здесь войну.
        Малика улыбнулась:
        - Не буду.
        - Я верю в тебя, Малика. И хочу, чтобы мы стояли на одной стороне.
        Она сцепила руки и прижала их к груди:
        - Как ты меня назвал?
        - Малика.
        - Я сейчас заплачу.
        - Не смей! Я не переношу женских слёз.
        - Прости меня, Иштар. Я привыкла, что на меня все смотрят, как на простолюдинку. И привыкла доказывать, что кроме низкого происхождения у меня есть мозги. А ещё есть достоинство и гордость. Даже в самом искреннем жесте я вижу подвох, желание унизить.
        - Ты тайный советник Адэра. Кто осмелится тебя унижать?
        - Ты знаешь, как он меня назначил? С бокалом в руке, за обеденным столом. Нет ни одного документа, подтверждающего мою должность. Только моя спальня на его этаже и личный кабинет напротив его кабинета.
        - Мне казалось, что он прислушивался к твоему мнению.
        - Это игра, Иштар.
        - Ты слепа, Эльямин.
        - Нет! Он ни разу не поговорил со мной, как ты. Его безудержная похоть перевешивает все другие отношения. И… - Малика переместилась с пяток на пол и устремила взгляд на берег озера.
        Сиреневый воздух обволакивал деревья, над кронами серебрилась луна, окружённая размытым, как белый дым, ореолом.
        - И? - произнёс Иштар.
        - Однажды он привёл меня в вишнёвый сад. Розовые лепестки кружили в чёрном воздухе как снег. Мы танцевали с ним под музыку, которая звучала в наших сердцах. Он целовал меня. Потом появился страж, что-то сказал ему… и он пошёл. Просто пошёл прочь, словно не было танца, не было поцелуя… и меня не было. А через три дня, на балу, он целовал другую. У меня на глазах.
        - Должно быть, это больно.
        - Я умею шутить, Иштар. И смеяться умею, но забыла, как это делать. Рядом с ним мне тяжело, и без него тяжело. Ты правильно сказал, я тону. Но я не могу постоянно переступать черту, за которой я есть, и возвращаться туда, где меня нет. Я буду стоять на месте и тонуть.
        - А ты и правда его любишь.
        Опустив голову, Малика затеребила золотую нить на плаще:
        - В ночном городе я не думала о нём, и не жалела, что ты не он. Я видела там незнакомую женщину и то, что ты делал, ей очень нравилось.
        Иштар засмеялся:
        - Повторим?
        - Нет. Я же не кошка, которая трётся о ногу хозяина и мурлычет от удовольствия.
        Иштар придал себе серьёзный вид, похлопал Малику по колену:
        - Я не расскажу ему. Не волнуйся.
        - Я расскажу.
        - Зачем говорить ему то, о чём он никогда не узнает?
        - Если когда-нибудь он встанет перед выбором: трон или я - я помогу выбрать. Такие люди, как ты, как Адэр, не отдаются любви без остатка. А мне кусочек не нужен.
        - Ты глупая.
        - Какая есть. - Малика тяжело вздохнула. - Из-за меня против Адэра все ополчились. Он боялся потерять корону, поэтому отправил меня в Ракшаду.
        - Иногда, чтобы сохранить корону, из неё выковыривают драгоценные камни. - Иштар поднялся, задёрнул на проёмах занавеси. - Давай спать.
        Малика сняла плащ:
        - Я пойду к себе.
        - Мы будем спать. Просто спать, - сказал Иштар и растянулся на подушках.
        Глава 40
        Возле деревянных подмостков, возведённых посреди площади, было шумно и людно: театральная труппа давала представление. Женские роли исполнялись мужчинами. Маски на лицах, парики, несуразные платья на мускулистых телах и наигранно писклявые голоса превращали серьёзную историческую пьесу в комедию. Зрители - исключительно представители сильного пола - ждали, когда кто-то из «актрис» оголит крепкую ножку или повиляет тугим задом. Когда это происходило, над площадью звучали аплодисменты и подзадоривающий свист.
        Сидя в паланкине в десяти шагах от наспех сколоченной сцены, Малика наблюдала за действом. Когда-то она читала эту пьесу и восхищалась высоким слогом и глубоким смыслом - сейчас ужасалась: неверный перевод на шайдир и кривляние актёров делали героинь шлюхами, героев дураками, а суть драматического произведения о героизме, любви и предательстве сводилась к банальной дворцовой интриге.
        Очередная исковерканная реплика о коварстве женщин резанула по обнажённым нервам. Малика побарабанила пальцами по сетчатому окну, привлекая внимание носильщиков, и велела продолжить путь к дворцу супруги хазира.
        Паланкин плыл мимо каменных заборов, дышащих жаром. Нырял в тень арочных проёмов и вновь подставлял атласную крышу жгучему солнцу. Малика не замечала, как по спине сбегают струйки пота, не ощущала приторного аромата благовоний. Смотрела на руки, сцепленные на коленях, и размышляла о встрече с Галисией. Она не собиралась признаваться дворянке в том, что вместе с Иштаром переступила запретную черту. И не нуждалась в её прощении. Малика хотела простить себя и намеревалась избавиться от чувства вины - для этого ей надо увидеть счастливое лицо Галисии и услышать её смех. Внутренний голос вещал: желание обрести душевный покой останется несбыточным.
        Малика надеялась застать Галисию в беседке на берегу пруда или в тени цветущих деревьев - служанка, дежурившая у калитки, провела шабиру во дворец. Однообразные залы и скромная обстановка ввергли в уныние: Галисия мечтала о роскоши, а получила собственный Приют Теней.
        Малика вошла в тесную гостиную с единственным украшением: изящной лепниной под высоким потолком.
        Галисия лежала на кушетке и смотрела в витражное окно, покрытое примитивным рисунком. Обернулась на звук шагов, дала знак старухе, ютившейся на стуле в углу комнаты. Свесив ноги с кушетки, подождала, когда за старухой закроется дверь, и сняла чаруш:
        - Видела?
        - Что? - спросила Малика, вглядываясь в осунувшееся лицо.
        - Ко мне приставили тюремщицу. В горячей воде не купаться, ничего не поднимать, в жару по парку не ходить.
        Малика села рядом с Галисией, стянула с головы накидку:
        - Иштар о тебе заботится.
        - Он меня изнасиловал.
        Малика выдавила:
        - Что?
        Глаза Галисии потемнели, черты лица исказились.
        - Он сорвал с меня одежду и толкнул на пол. Заставил встать на четвереньки и ползти к кровати. Потом заставил ползти по приступкам. Я хотела повернуться к нему… Он обмотал мою шею концами чаруш… я была не готова… Мне было больно. Я просила его остановиться, а он всё продолжал и продолжал.
        Сильная дрожь прокатилась по телу Галисии.
        Малика сжала её руку:
        - Успокойся.
        Она отказывалась верить, хотя помнила рассказ Хатмы об интимных предпочтениях Иштара. Он и сам говорил, что любит брать женщину, как кобылу. Однако в истории бывшей кубары не было и намёка на его жестокость; томный вид Хатмы и возбуждённый голосок свидетельствовали о том, что Иштар был пылким и неутомимым любовником.
        Выдернув руку, Галисия вскочила и заметалась по комнате:
        - Я кричала, а он вдавливал меня лицом в подушку. Я задыхалась… я думала, что умру, а он не останавливался. Он мучил меня снова и снова. Мне казалось, что он дьявол, а я в аду. Это был настоящий ад, Малика!
        - Он тебя бил?
        - Нет. Был секс. Животный секс. Он животное! Он не сказал ни слова. За всю ночь ни слова. Я молила о пощаде, а он молчал. Попроси его больше так не делать.
        - Что я должна ему сказать?
        - Он насиловал меня! - вскричала Галисия и, рухнув на колени, сложила ладони перед грудью. - Умоляю тебя, забери меня отсюда.
        - Не могу.
        - Ты позволишь ему надо мной измываться?
        - Он твой муж.
        - Он насильник и извращенец.
        - Пиши ему письма, как ты хотела.
        - Уже не хочу.
        - Всё в твоих руках, Галисия.
        - Нет! В твоих. Он тебя послушает.
        - Я не могу говорить мужчине, как надо совокупляться с женщиной. Тем более что я сама не знаю, как это делается. Не могу приказать ему быть с тобой нежным и ласковым. И не могу тебя забрать.
        - Ради Самааш ты нарушила все законы. Ты поговорила с ним, и он удочерил ребёнка. Только ты забыла спросить: нужна ли мне чья-то дочь?
        Малика растерялась:
        - Ты сама хотела приютить Самааш.
        - Приютить и стать мачехой - разные вещи.
        - Я думала, ты будешь рада воспитывать племянницу любимого человека.
        - Ехидничаешь, да?
        - Нет, Галисия. Я всегда считала тебя доброй, открытой, искренней. И верю, что Иштар перебесится и простит тебя.
        - Это он должен вымаливать у меня прощение.
        - Этого не жди.
        - У него уже семьдесят кубар!
        - Вот и молись, чтобы он ходил к ним, а о тебе забыл.
        - Забери меня или я с собой что-нибудь сделаю, - произнесла Галисия, сжав кулаки.
        - Ты беременна.
        Галисия вытаращила глаза:
        - Что?
        - Ты беременна.
        - Нет. Нет! Прошло всего четыре дня.
        - Я - знаю.
        Тяжело дыша, Галисия опустилась на пятки и уронила голову на грудь:
        - Бог мой… что я наделала… Почему ты меня не остановила?
        - Я пыталась.
        - В Грасс-Дэморе. Когда я решила порвать с Адэром. Всему виной моя ревность. Вот дура… - Галисия подняла голову. - Разозлилась из-за вашего танца на балу. Решила, что он завёл с тобой интрижку. Потом он сказал: «Я танцевал с ней, а представлял тебя». А я не поверила. Когда ты заболела, он сказал мне: «Малика тебе не соперница. Сходи к ней и убедись».
        Малика вздёрнула подбородок:
        - Так и сказал?
        - Клянусь.
        - Убедилась?
        - Я увидела Иштара и забыла, зачем пришла. Он вёл себя ужасно, а я представляла, как приручаю этого зверя. Потом его письма. Мои письма. Я ошиблась, Малика. Что теперь делать?
        - Не знаю.
        - Хочу родить ему сына, чтобы он больше никогда ко мне не приходил.
        - Передумала возвращаться на родину?
        - Адэру не нужна фаворитка с ребёнком. - Галисия поднялась. Пошатываясь, подошла к окну. - Я точно беременна?
        - Да.
        - Когда я рожу, кто будет кормить ребёнка?
        - Ты.
        - Но это отвратительно и по-плебейски. Надо мной все будут смеяться.
        - Ты не в Тезаре, Галисия.
        - Во что превратится моя грудь… - Галисия провела пальцем по разноцветному стеклу. - Скажи честно: ты уводила чужих мужчин?
        - Если плохо лежит - грех не взять, - ответила Малика и, не прощаясь, покинула комнату.
        Под ногами шуршал горячий гравий, солнце слепило глаза сквозь чаруш, от духоты и жары першило в горле. Выйдя за калитку, Малика забралась в паланкин и приказала отнести её во дворец шабиров.
        Солидное здание не дотягивало до дворца размерами. Горельефы на фасаде изображали подводный мир, к парадной двери вела лестница, выполненная в виде морской раковины. Колонны в залах походили на морских коньков. Овальная терраса выступала в сад и заканчивалась фонтаном. Мраморный мостик вёл к бассейну с морской водой.
        Три дня Малика привыкала к новому жилищу. Знакомилась со слугами и служанками; те и другие обитали в комнатах, расположенных под дворцом шабиров. Там же, в полуподвальных помещениях, разместились носильщики: Луга, Драго, Охло и ещё один воин.
        На четвёртый день Малика позвала к себе мать-хранительницу и жену Альхары. С их помощью составила список женщин, которых пригласила в гости на пятый день. В основном это были старухи-помощницы Фейхель и супруги друзей Альхары. После каждой вечерней посиделки список пополнялся новыми именами. И через месяц на дворцовой площади стояла уже сотня паланкинов.
        Сначала Малике было тяжело найти с ракшадками общий язык: сказывалось отсутствие общих интересов и общих тем для разговоров. Гостьи не хотели говорить о детях, избегали бесед о политике. Угощения пробовали нехотя, отвернувшись от стола и приподнимая края чаруш.
        Потом выяснилось, что женщины получили неплохое образование: изучали историю, астрономию, богословие, иностранные языки и много читали. Книги писателей Краеугольных Земель единодушно считали вымыслом. Малика расспрашивала ракшадок о традициях и ненавязчиво рассказывала свои истории. Информацию для размышлений подавала маленькими порциями, боясь прослыть фантазёркой.
        К концу второго месяца паланкины теснились не только перед дворцом, но и на прилегающей к площади улице. Малика понимала, что прошло слишком мало времени, ракшадки ещё не прониклись серьёзностью её намерений, и порой их недоверие к её рассказам перевешивало разумные доводы. Но скоро вернётся из поездки Иштар. Увидится с Хёском (жрец наведывался во дворец шабиров каждую неделю), заподозрит неладное, запретит женские собрания, и ракшадки не успеют произнести важные слова. От этих слов зависело, осуществит Малика свою задумку или отправится на родину.
        Последняя встреча проходила в саду. Солнце пряталось за деревьями, ветер доносил шум припортового рынка. Малика смотрела на женщин, сидевших на траве или на подушках, и осознавала, что при любом исходе этой встречи рискует исчезнуть из жизни ракшадок навсегда. Возможно, завтра они будут плеваться, услышав её имя. Кто-то затаит обиду. Некоторые никогда не признаются своим детям, что виделись с шабирой. И вряд ли кто-то вспомнит о ней с теплом.
        Обсуждение очередной истории сошло на нет, голоса затихли, взгляды прилипли к Малике. Гостьи ждали, когда она с ними попрощается, а Малика, сидя на пятках, прокручивала в уме заключительные фразы.
        Молчание затянулось. Внимание женщин возросло.
        - Сначала была мгла. И пустота. Потом появился свет. Но вокруг было пусто. И родилось слово. Оно заполнило пустоту, - произнесла Малика ровным тоном. Сомневаясь в правильности своих действий, сняла чаруш. - Я верю, что Всевышний смотрит на вас. Его глаза преисполнены бесконечной любовью и тоскливым сожалением. Он вдохнул в вас жизнь, мечтая наполнить её содержанием и сделать такой же значимой, как жизнь мужчин. Он мечтал, что вы будете любоваться закатами над морем, встречать рассветы в объятиях любимых, сидеть за столом с сыновьями, петь с дочерьми, смеяться с внуками. И до тех пор, пока вы не оцените его дар, как драгоценную жемчужину в своей руке, Всевышний будет смотреть на вас с сожалением. Скажите, что ваша жизнь вам важна, что вам не всё равно, как вы проводите дни и ночи. То, что думаете во мгле, скажите при свете. Порадуйте того, кто создал вас с любовью и с любовью встретит вас в конце пути.
        После паузы прозвучали тихие голоса: «Не всё равно, шабира». - «Нам не всё равно».
        Малика поднялась на ноги и раскинула руки:
        - Идите ко мне, я хочу обнять вас. Обнять так, как сейчас обнимает вас Всевышний.
        Проводив ракшадок до выхода из дворца, вернулась в сад и не покидала террасу, пока сумерки не поглотили кроны деревьев.
        Утром явился Иштар. С недовольным видом прошёлся по гостевой зале:
        - Мы с тобой вроде бы договорились.
        Если бы не чаруш, Малика с наивным видом взмахнула бы ресницами. После ночи, проведённой в тяжёлых раздумьях, как ни странно, остались силы на браваду. Близость опасной игры будоражила кровь.
        Опустилась в кресло, расправила на коленях платье:
        - О чём?
        - Ты живёшь в моём дворце. А здесь принимаешь гостей.
        - Здесь я чувствую себя свободной.
        - Эльямин! Уговор есть уговор!
        - Когда состоится заседание Хазирада?
        - Зачем тебе это?
        - Отвечать вопросом на вопрос, по крайней мере, неприлично.
        - Ты будешь учить меня приличиям? - Иштар явно был не в духе.
        - Неужели так тяжело ответить?
        Усевшись в соседнее кресло, Иштар закинул ногу на ногу:
        - В полдень.
        - Я подготовила речь и хочу выступить перед советниками.
        - Слушаю.
        - Я выступлю перед советниками, - повторила Малика.
        - Ты должна получить моё одобрение, а потом уж беседовать с Хазирадом.
        - Ты хазир, рука Всевышнего. Я шабира, глас Всевышнего. Разве Всевышний спрашивает свою руку, можно ли ему говорить?
        - Я думал, мы на одной стороне.
        - Я тоже так думала.
        Глядя в пол, Иштар свёл брови:
        - Что изменилось?
        - Прими закон о разводе и разведись с женой.
        - Она рассказала, - проговорил Иштар с ехидцей.
        - Она моя подруга.
        - Не знал, что в Краеугольных Землях принято обсуждать постельные утехи мужа и жены.
        - Видимо, ты не знаешь значение слова «утехи».
        - Эльямин… Не позволяй ей влезать в наши отношения.
        - Куда?! - спросила Малика и, запрокинув голову, рассмеялась.
        На лице Иштара заиграли желваки.
        - Она моя собственность, и я делаю с ней всё, что хочу.
        Подавив смех, Малика погладила лакированные подлокотники кресла:
        - А как же поправка к Закону «О кровной мести»? Если муж издевается над женой - он оскорбляет её отца и братьев.
        - Вызовешь сюда её отца?
        - Я опекун Галисии…
        - Зальфи, - поправил Иштар.
        - Для меня она была Галисией, Галисией останется, - сказала Малика, рубанув воздух ребром ладони. - Ты нанёс мне оскорбление. Я жажду мести.
        - Прекрати, Эльямин. После всего, что между нами было…
        - Всё ложь, Иштар, - перебила Малика. - Всё ложь. Ты заставил меня подумать, что ты именно тот человек, с которым я хотела бы провести свою жизнь, не будь в ней Адэра.
        - Но он есть.
        - Есть. А теперь думаю, что если бы Адэра не было, я бы всё равно с тобой не осталась. Так что дело не в нём, а в тебе.
        Иштар покачал головой:
        - Значит, ты хочешь вынести на повестку дня вопрос о моих сексуальных пристрастиях.
        - Именно так. Ты разрешишь мне войти в зал Хазирада?
        - Я не могу тебе разрешить, но и запретить не могу.
        - Тогда увидимся на заседании.
        - Думаешь, что приставила к моему горлу нож? Нет, Эльямин. Это всего лишь палец. Советники поднимут тебя на смех. Пораскинь мозгами и откажись от глупой затеи.
        Малика встала:
        - До встречи на Хазираде. - И указала Иштару на двери.
        Витражный потолочный свод искрился в лучах солнца золотом и серебром, отбрасывая сверкающие блики на белый паркет. Вдоль стен высились мраморные изваяния хазиров и воинов-вестников, прославивших Ракшаду великими делами.
        Из династии Гарпи только прадед Иштара увековечил своё имя в истории и оставил потомкам на память свой силуэт. Во времена его правления к «Лунному Единству» присоединились двенадцать государств, называемых Пустынями. Рекордное число. На сегодняшний день в «Единство» входят семьдесят три Пустыни из ста семидесяти.
        Статуя прадеда Иштара возглавляла длинный ряд изваяний и взирала мёртвыми глазами на своего здравствующего правнука, восседавшего на золотом кресле, установленном на возвышении.
        Зал Хазирада был единственным местом, где советники могли сидеть в присутствии хазира. Прижимая ягодицы к пяткам, мужи окружали низкий стол. Перед каждым советником стояли песочные часы. На выступления отводилось три минуты, и, произнося речь, мужи трижды переворачивали колбы, соединенные узкой горловиной. Если хазир задавал вопросы, отвечающий переворачивал часы один раз.
        Заседание Хазирада подходило к концу. Потолочный свод тускнел. Мраморные изваяния погружались в полумрак.
        Раздался стук в двери.
        - Хазир Иштар! Здесь шабира, - объявил караульный и, посторонившись, пропустил Малику в зал.
        - Шабира! - сказал Хёск. - Женщинам запрещено входить на мужскую часть дворца.
        - Я имею право видеть хазира, когда захочу.
        - Подожди его на террасе. Заседание скоро закончится.
        Малика пересекла зал. Опустилась на пятки возле стола и придвинула к себе песочные часы.
        - Ты понимаешь, что своим поступком подвергла караульных суровому наказанию? - спросил советник, сидевший рядом с верховным жрецом.
        - Я беру их вину на себя, - ответила Малика и, перевернув часы, посмотрела на Иштара.
        Невозмутимое выражение лица, величественная поза - он хорошо владеет собой, зная, о чём пойдёт разговор.
        - Вопрос Хазираду, - сказала Малика, не отводя глаз от Иштара. - Вы выбираете воинов-вестников, чтобы держать хазира в узде?
        - Ты шабира, и должна проявлять к нам уважение, - подал голос Хёск.
        - Я проявляю уважение. То, что думаю, говорю вам в лицо.
        - До хазиров часто добегали недостойные люди, Эльямин, - отозвался Иштар, не подавая виду, что тема разговора сбила его с толку. - Это могли быть конюхи или плотники, или слуги. Те, кто ничего не понимал в управлении страной. Поэтому Хазирад начал выбирать достойнейших из достойных.
        - В этот раз тебе не повезло: первой добежала я.
        - Тебя выбрал Всевышний.
        - Поэтому девять месяцев ты пичкал меня сказками о традициях Ракшады?
        - Не понимаю, что здесь происходит, - откликнулся Хёск.
        - В Ракшаде нет традиций, - сказала Малика.
        Раздались голоса: «Это возмутительно». - «Тебе лучше уйти». - «Что с неё взять? Она женщина».
        - Перегрелась? - усмехнулся Иштар.
        - Почему все думают, что я родилась вчера? - проговорила Малика, перевернув часы. - Традиция - это, прежде всего, то, что не создано человеком. Не является продуктом его творческого воображения. То, что ему не принадлежит. Объясняю для особо умных: у традиции нет автора. А у ваших традиций есть. Это шабиры. И Хазирады.
        - Да что здесь происходит? - возмутился Хёск.
        - Ваши псевдотрадиции - это продукт воображения человека или группы людей с целью оболванить народ. Это сговор против государства.
        - Шабира! - воскликнул Хёск. - Ты откусила больше, чем можешь проглотить. Ещё слово, и ты подавишься.
        - Вы сидите здесь и придумываете наказания за несоблюдение традиций и законов. Сами их нарушаете и прячетесь за женскими юбками. Вы кучка трусов.
        - Там, откуда ты приехала, женщины рожают детей или торгуют своим телом, - сказал один из советников. - Детей у тебя нет, теперь ясно, чем ты там занималась.
        - К вашему сведению, там, откуда я приехала, женщины правят государствами.
        - Тебе не хватило там места, и ты надумала править Ракшадой? - подключился к разговору другой советник.
        - Зачем мне отсталая страна?
        Хёск вскочил:
        - Да как ты смеешь!
        - Ты не знаешь, что в современном мире синонимом слова «традиция» является слово «отсталость»? - произнесла Малика спокойным тоном и перевернула часы. - Отжившая, но насильно поддерживаемая традиция действует на разум людей, как дурманящий порошок в твоём храме, и приводит к духовному застою. В Ракшаде и вовсе всё запущено. Здесь нет традиций, зато есть советники, обладающие творческим воображением.
        - Ты оскорбляешь Ракшаду! - прогрохотал Хёск.
        - Ту, что вошла во Врата Создателя, или ту, что врёт изо дня в день, прикрываясь именем Хазирад?
        - Эльямин! - проговорил Иштар. - Довольно!
        - Моими устами говорит Всевышний.
        - Твоими устами говорит дьявол! - выкрикнул Хёск.
        - Что вы делаете с теми, кто поклоняется дьяволу?
        - Эльямин… - прошептал Иштар. - Остановись.
        - Вы приговариваете их к казни. Казните меня или скажите, что я права.
        Иштар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:
        - Эльямин! Хватит!
        Малика поднялась на ноги и подошла к Хёску:
        - Соверши в своей жизни хоть один мужской поступок: признайся, что тысячи лет воины-вестники под руководством Хазирада перевирали историю, преследуя свои интересы.
        - Я бы казнил тебя прямо сейчас, но должен соблюдать процедуру, - прошипел Хёск. - Суд состоится завтра. Выбери себе защитника, женщина.
        Малика вскинула голову:
        - Спасибо, что не назвал меня вещью.
        - Я буду представлять интересы шабиры, - сказал Альхара.
        - Я могу выбрать любого защитника? - спросила Малика и посмотрела на Иштара. В его взгляде застыла обречённость. Он хоронил свою шабиру ещё до начала суда.
        - Да, любого, - подтвердил Хёск.
        - Я выбираю народ. Пусть обвинителем будет Ракшада в лице верховного жреца, а защитником будет народ Ракшады в лице моего легата.
        - Как ты себе это представляешь?
        - Сообщите народу, что обвиняете меня в сговоре с дьяволом. И пусть те, кто в это не верит, напишет Альхаре.
        Хёск усмехнулся:
        - Никто не напишет, женщина.
        - Ты сказал, что я могу выбрать любого защитника, а сейчас отступаешь? И что стоит твоё слово?
        Хёск окинул советников взглядом:
        - Я согласен, но это займёт много времени.
        - У вас нет телефонной связи с отдалёнными городами Ракшады? - спросила Малика.
        - Есть.
        - Два дня, чтобы сообщить. Два дня, чтобы написать письма, и две недели, чтобы они дошли до моего легата.
        - За две недели письма не дойдут.
        - Хорошо, три недели. И я очень удивлюсь, если среди них не будет писем от женщин.
        - Женщины не участвуют в государственных делах.
        - Я выбрала в защитники народ Ракшады, и ты согласился. Народ - это мужчины и женщины.
        Хёск повернулся к Иштару:
        - Ждём твоего решения, хазир.
        - Суд состоится через три недели и четыре дня, - произнёс он с невозмутимым видом. - Эльямин, это время ты проведёшь в подземной тюрьме.
        Малика направилась к выходу.
        - Подожди, - сказал Иштар и обратился к советникам: - Оставьте нас на минуту.
        Мужи покинули зал, караульные вышли за ними следом и закрыли двери.
        Иштар сжал подлокотники кресла:
        - Ты намеренно вызвала Хёска на конфликт.
        - Мне хватило трёх минут. Он слабое место в твоём окружении.
        - Что ты натворила, Эльямин…
        Малика пожала плечами:
        - Каждый делает то, что должен.
        - Я говорю всем, как мне с тобой повезло, и тут же вижу, как ты гадишь в моём доме.
        - Вот такая я гадкая зверушка.
        - Неужели моя жена этого стоит?
        Малика приблизилась к возвышению:
        - Ты так ничего и не понял. Ты не был честен со мной. На всех остальных мне плевать.
        - Я не смогу тебе помочь.
        - И не надо. Нельзя ставить личные интересы индивида выше интересов общества. Твой принцип, твоё жизненное кредо.
        - Эльямин…
        - Не надо, Иштар. Ничего не говори. Скоро всё закончится, и ты обо мне забудешь.
        Малику доставили в подземную тюрьму на заходе солнца. В одиночной камере было душно, жарко, и пахло мышами. Усевшись на грубо сколоченный лежак, Малика посмотрела на решётку над головой. В квадратных ячейках стремительно серело небо, обрисовывая размытые контуры молодого месяца. Ночь будет тёмной и долгой.
        Проскрежетала железная дверь. Надзиратели внесли кресло, обитое бархатом. Установили в углу керосиновую лампу.
        В камеру вошёл Иштар. Заложив руки за спину, уставился на решётку над головой:
        - Как с тобой обращались конвоиры?
        - Не помню. Последний час вылетел из памяти.
        - Хазирад поставил меня перед выбором: либо я продолжаю за тебя заступаться, и тогда после твоей казни меня отдают под суд…
        - За что?
        - За то, что позволил приспешнице дьявола войти во Врата Сокровенного, взять в руки тиару и короновать меня.
        - Либо?
        - Либо я закрываю рот и тем самым сохраняю корону. Они поставили меня перед выбором, Эльямин. Но на самом деле выбора нет.
        - Уходи, Иштар.
        Он повернулся к Малике:
        - Нет, Эльямин. Не уйду. Ночами здесь жутко.
        - Ты сидел в тюрьме?
        - Приходилось.
        - У тебя богатое прошлое.
        Иштар разместился в кресле; на стене ссутулилась тень.
        - Пожалуйста, уйди, - попросила Малика.
        - Мы поменялись местами, Эльямин. Когда-то ты приходила ко мне и слушала тишину вместе со мной. Теперь я хочу слушать тишину вместе с тобой. - Иштар упёрся локтями в колени и закрыл лицо ладонями.
        Он приходил каждый вечер, держа в охапке свежее бельё. Надзиратели приносили бочку с водой. Малика забиралась в лохань и прижимала ноги к груди, а Иштар поливал её из ковша. Потом забиралась на лежак, Иштар располагался в кресле. И всякий раз, бросая на него взгляд, Малика видела одну позу: локти в колени, в ладони - лицо. Всю ночь стонала тишина. На рассвете Иштар удалялся, а Малика целый день мерила камеру шагами.
        Глава 41
        Советник по финансовым вопросам маркиз Мави Безбур - автор оригинальных государственных программ и нестандартных реформ - готовился уйти в отставку: приводил дела в порядок и занимался поиском преемника.
        Адэр внешне был спокоен, хотя натянутые нервы звенели чудовищным диссонансом. Он не мог потерять столь ценного специалиста, как не мог простить ему предательства. И содрогался при мысли, что в тайну поддельного алмаза придётся посвятить постороннего человека, который займёт место Безбура.
        Не желая быть козлом отпущения, преемник сбежит. Затем дезертирует следующий сановник, и ещё… пока кто-нибудь из них не проболтается о банковской системе, созданной на фальшивке. Конец истории предугадать несложно: разразится международный скандал.
        Безбур осознавал, что погубив репутацию правителя, пострадает сам, и всё равно освобождал ящики рабочего стола и собирал личные вещи в коробки.
        Из сложного положения Адэр видел один выход: обставить дело так, будто главный финансист Мави Безбур похитил «уникальный» алмаз и бесследно исчез. Сама мысль об этом была омерзительной, но на другой чаше весов покоилась честь династии Карро, и голос разума звучал громче голоса совести: нельзя ждать, надо действовать, пока не стало слишком поздно.
        Адэр впервые пожалел, что рядом нет Троя Дадье - вот уж у кого ум коварный, сердце деревянное, рука безжалостная. Пришлось довериться Криксу.
        Крикс Силар - бывший офицер армии Тезара, бывший Главный Страж Грасс-Дэмора, ныне командир охранительного участка Мадраби - проработал план операции и предложил на выбор два заведения для пожизненного содержания советника: тюрьма особого режима либо психиатрическая лечебница закрытого типа. И быстро подобрал людей, которые выполнят задание без лишних вопросов и скорее вырвут себе языки, чем скажут кому-нибудь хоть слово.
        Каждое утро Адэр покидал спальню, исполненный угрюмой решимости осуществить задуманное. Но, войдя в кабинет, вновь вытаскивал из стола досье на советника.
        Мави Безбур слыл высоконравственным человеком, и документы, полученные из разных источников, это подтверждали. Его жизнь изобиловала светлыми судьбоносными событиями, будто родился он под звездой успеха и славы. Обвинить такого человека в воровстве - всё равно, что назвать белое чёрным.
        Адэр изучал досье в надежде найти грязный носок в чистом белье, чтобы потом использовать его в качестве убедительного аргумента, мол, потомок знатного древнего рода далеко не безгрешен, как все считают; он и раньше поступал плохо и умело скрывал это.
        В автобиографии удалось обнаружить тёмное пятнышко. Безбур окончил престижный университет с отличием и, вместо того чтобы с юношеским максимализмом ринуться в профессиональную деятельность, пять лет неотлучно просидел в одном из фамильных имений - не в родовом замке, а в доме, построенном его предком в крохотном княжестве Маyри.
        Адэр хотел подключить к расследованию доверенных людей - у Безбура, однозначно, были веские причины для затворничества в краю оленей и волков, - но передумал. Инцидент, произошедший с маркизом почти сорок лет назад, на деле мог оказаться обычным житейским случаем (болезнь или ссора с отцом), а на выяснение всей подноготной времени уйдёт немерено.
        Проведя очередную бессонную ночь, Адэр замыслил предпринять последнюю и весьма сомнительную попытку обнаружить хотя бы один постыдный факт из жизни маркиза.
        Мави Безбур задержался в резиденции правителя - очередной кандидат на место советника по финансовым вопросам безбожно опаздывал, - и его супруге пришлось одной отправиться в Ларжетай на открытие художественной галереи с символичным названием: «Тайное и явное».
        Маркиза Лия Безбур была на три года старше мужа и свой возраст носила с достоинством: элегантная причёска, стильное платье, минимум макияжа. Посетители галереи отметили отсутствие служанок, которые обычно семенят за знатными дамами, держа собачек, носовые платочки, веера и зонты. Рядом с маркизой не было подруг: она надеялась, что муж присоединится к ней с минуты на минуту.
        Лия Безбур прохаживалась по анфиладе полупустых залов, изображая интерес к картинам с туманным смыслом. Она бы с бoльшим удовольствием посвятила вечер планированию семейного бюджета на следующую неделю, но устроителем культурного мероприятия был придворный - покровитель изобразительного искусства, - чьё приглашение чета Безбуров не могла отклонить.
        Неожиданное появление правителя на выставке работ малоизвестных художников оживило унылую атмосферу. Комнаты быстро заполнились зеваками. Кассиры закрыли кассы, организаторы кинулись выказывать Адэру признательность за визит. А он, отвечая кивками на приветствия дворян, не спеша шагал в последний зал, где - по словам стража - находилась Лия Безбур.
        Прежде они встречались дважды. Первый раз - в дворцовом комплексе Зервана, на запоздалом праздновании нового года. Второй раз - на балу в честь дня рождения Адэра. Оба раза замки трещали от количества гостей, и Адэр не успевал запоминать новые лица, но образ маркизы Безбур врезался в память. Этакая молчаливая матрона с благородно-строгим лицом и отстранённым взором; она будто случайно оказалась в шумной и легкомысленной толпе. Сейчас Лия выглядела встревоженной, а когда Адэр подошёл к ней, стушевалась и с опозданием сделала церемонный реверанс.
        Адэр согнул руку в локте, предложил маркизе опереться и молча повёл её вдоль стен, завешанных полотнами. Посетители уступали дорогу и с интересом следили за удивительной парой. Он светловолосый, она шатенка. Он высокий, импозантный, хорошо сложенный, она - крепко сбитая, низкорослая. Однако, невзирая на большую разницу в возрасте и несходство в облике, они смотрелись гармонично, словно по анфиладе залов неторопливой скользящей походкой прогуливались мать и сын.
        Внимание Адэра и Лии привлёк портрет человека, изображённого в виде здания: за роскошным телом-фасадом трещат стены, осыпается штукатурка, вздувается паркет, а вместо сердца - часы с маятником и без стрелок. Адэру вдруг показалось, что он смотрит на себя.
        - Как тонко подмечено, - промолвила Лия.
        Её тихий, покорный голос был отнюдь не данью уважения к правителю. В тишине, порождённой любопытством зевак, слова звучали непозволительно громко.
        - Вы знаете, кто это? - спросил Адэр и приготовился услышать пространные рассуждения о душевном состоянии человека в тяжёлой ситуации.
        Наперекор ожиданиям Лия коротко ответила:
        - Мой супруг.
        Откровенность удивила. Адэр придал себе шутливый вид и посмотрел по сторонам:
        - Где?
        Лия кивком указала на человека-здание:
        - Перед вами, Ваше Величество.
        Адэр вновь устремил взгляд на картину. Откуда взялась эта бредовая мысль, что он смотрит на свой портрет? Каким бы безжалостным не был его приговор Безбуру, он продиктован желанием не допустить тотального разрушения. Вынесение такого приговора требовало от Адэра твёрдости характера и неколебимости воли, а не распада скрытого «Я».
        Конечно же, на картине маркиз! Чувство вины, как бы глубоко Безбур его не прятал, уже вызвало в нём внутреннее напряжение, породившее трещины различной глубины и ширины.
        От мысли, что Мави рассказал супруге о поддельном алмазе, стало не по себе.
        - Что его так сильно беспокоит? - спросил Адэр.
        - Предстоящее безделье. Десятки лет каждый день моего супруга был расписан по минутам. После отставки его профессиональная карьера закончится, и он будет придумывать, чем себя занять.
        Адэр покосился на маркизу. Жёны быстро привыкают к высокому положению мужей. Вкусив сладость невероятных возможностей, они уже не мыслят себя у подножия иерархической лестницы. Скорее всего, супруга Безбура, глядя на портрет, видела себя, но не хотела в этом признаваться.
        - Я отвезу вас домой, - сказал Адэр и, не дожидаясь согласия, повёл Лию к выходу из галереи.
        Маркиза приказала своему шофёру следовать за автомобилем правителя и устроилась на заднем сиденье рядом с Адэром. Оба автомобиля, сопровождаемые эскортом охраны, покинули столицу и помчались к родовому замку Безбуров.
        Адэр смотрел на тополя, растущие на обочине дороги. Жмурился от вечернего солнца, проталкивающего лучи сквозь пышные кроны. И никак не мог собраться духом, чтобы начать разговор. Сейчас был один из тех немногих случаев, когда Адэр чувствовал себя некомфортно: рядом сидела женщина, чью жизнь он собирался превратить в кошмар.
        - Где ваш зверь? - спросила Лия после долгого молчания.
        - Остался дома. Он не разбирается в искусстве. - Адэр ослабил узел галстука. - Сколько лет вы знаете маркиза Безбура?
        - Тридцать три года.
        Лия выглядела спокойной, хотя наверняка догадывалась, что правитель не просто так пригласил её в свой автомобиль.
        - Это в браке. А сколько лет вы знакомы?
        - Я ни разу не видела его до свадьбы. Он жил и работал в другой стране, а я не выезжала из Порубежья. Наши родители встретились, договорились, объявили о помолвке. Потом выбрали день для бракосочетания.
        - Никогда не жалели, что вышли за него замуж?
        Лия возмущённо взмахнула ресницами:
        - Как можно? Мой супруг - замечательный человек!
        Адэр скрестил руки на груди; если сейчас последует перечисление положительных качеств Безбура, маркизе придётся пересесть в свою машину, а автомобиль правителя полетит в другую сторону.
        Лия молчала.
        - Вы поддерживаете его решение уйти в отставку? - спросил Адэр.
        - Я бы очень хотела, чтобы он занимался любимым делом, пока позволяет здоровье. Но мой супруг устал фонтанировать идеями. Всегда важно вовремя уйти.
        - Это он вам сказал, что идеи иссякли?
        - Нет, но я вижу, как ему тяжело. Раньше мы много путешествовали, ездили в гости, ходили в театр. А теперь? Знаете, как он проводит выходные? Закрывается в кабинете и сидит, обложившись книгами. А я слежу, чтобы прислуга не шаркала обувью. Он выходит из кабинета глубокой ночью. Уставший, апатичный. И это меня огорчает.
        Адэр отвернулся к окну. Сорок процентов населения страны работают без выходных. Семьдесят процентов не имеют такого количества книг, чтобы ими обложиться. Восемьдесят пять процентов не имеют слуг. И лишь у трёх процентов есть домашний кабинет. Маркиза не осознаёт, что действительно должно её огорчать.
        - Останетесь в Грасс-Дэморе или переберётесь жить в другую страну? - поинтересовался Адэр, разглядывая порыжелую траву, росшую между тополями.
        - Ещё не знаю. Мой супруг предложил посетить все наши имения.
        Адэр повернулся к маркизе:
        - Значит, уезжаете.
        - Нет-нет, это не то, что вы подумали. У нас две дочери, обе на выданье. Мы хотим определиться с приданым.
        - Маркизу полагается отпуск, - сказал Адэр, с трудом сохраняя спокойствие. - Можете отправиться в путешествие сейчас, пока погода радует.
        Перед внутренним взором замелькали газетные заголовки: «Исчезновение четы Безбуров», «Пропажа уникального алмаза», «Главный финансист - вор!»
        Глаза Лии заблестели.
        - А так можно?
        Адэр кивнул:
        - Конечно. Маркиз - скрупулёзный человек. Поиски преемника затягиваются, а княжество Маури вот-вот занесёт снегом.
        Лия рассмеялась:
        - Слава Богу, в Маури мы не поедем.
        - Если мне не изменяет память, у вас шесть имений.
        - Пять.
        - Пять? - переспросил Адэр и сел к маркизе вполоборота.
        - В Тезаре, Маншере, Хатали… - проговорила Лия, загибая пальцы. - В Росьяре и Партикураме. Здесь, в Грасс-Дэморе, у нас родовой замок Безбуров.
        - Кому из дочерей он перейдёт? - поинтересовался Адэр, хотя на языке вертелся другой вопрос.
        - Первому внуку. У него будет фамилия Безбур.
        - Вам надо найти женихов знатных, но бедных. Не все согласятся, чтобы их первенец стал продолжателем рода супруги.
        Лия улыбнулась уголками губ и посмотрела в окно:
        - Даже не верится, что скоро осень.
        - Особняк в княжестве Маури оставите себе? - спросил Адэр.
        Маркиза обернулась:
        - Охотничий домик. Даже не домик, а развалюха.
        - Вы были там?
        - Да. Когда умер отец моего супруга, мы хотели привести дом в порядок и продать. Но дешевле снести стены.
        - Говорите: развалюха?
        - Иначе назвать нельзя. Дому порядка двух веков. Стоит в реденьком лесу. Ни света, ни воды. Туалет - за любым сугробом. Извините за такие подробности. - Лия пожала плечами. - Не знаю, о чём думал прадед моего супруга, когда его строил.
        - Вашему мужу этот дом нравился.
        Лия нахмурилась:
        - Вы шутите?
        Намереваясь окончательно сбить маркизу с толку, Адэр спросил:
        - Вы когда-нибудь называете своего супруга по имени?
        - При посторонних - никогда.
        - Я посторонний?
        Лия моргнула:
        - Нет.
        - Как зовут вашего супруга?
        Лия молчала.
        Адэр приподнял бровь:
        - Забыли его имя?
        - Маркиз… Мави.
        - За тридцать три года вы так и не стали со своим мужем одним целым.
        - Мы с ним одно целое, - вымолвила Лия.
        - И всё о нём знаете?
        - Как и он обо мне.
        Адэр покачал головой:
        - Значит, вам известны государственные тайны.
        - Нет. Нет! - воскликнула Лия, метнув взгляд в затылок водителя. - В нашей семье существует система строжайших табу. Мы не обсуждаем работу, не сплетничаем и не говорим на религиозные темы. Не приглашаем в гости малознакомых людей, не выставляем напоказ семейные фотографии…
        - Маркиз Безбур жил в охотничьем доме целых пять лет, - перебил Адэр.
        - Вы что-то путаете. Он ни разу там не был. Нам даже пришлось нанять проводника, чтобы найти… - Лия умолкла на полуслове.
        Тополя на обочине уступили место кустарникам, в салон хлынул свет заходящего солнца. Лицо маркизы приобрело алый оттенок. Проявились морщины, искусно запрятанные под пудрой. В причёске стали заметны тонкие пряди, имеющие более яркий каштановый цвет - закрашенная седина. Левой рукой Лия держалась за дверную ручку, правой упиралась в кожаное сиденье, будто боялась потерять равновесие и повалиться на правителя. Но дорога была прямой и абсолютно ровной…
        - Я ценю вашего супруга и уважаю вас, - произнёс Адэр. - Но даже самым близким людям я не прощаю обмана. Кто из вас лжёт: вы или ваш супруг?
        В салоне появился запах страха. Он сочился из глаз маркизы, вытекал из невидимых пор на её лице, струился с приоткрытых губ вместе с затруднённым дыханием.
        - Неужели так трудно ответить на простой вопрос?
        Лия нервным движением оттянула ворот платья:
        - Это не то, о чём вы подумали.
        - О чём я подумал?
        - Мой супруг… он никого не хотел обманывать.
        - Значит, лжёт маркиз, - сказал Адэр, сцепив руки на коленях.
        - Всё не так, как вы думаете, - прозвучал осипший голос Лии.
        - А как я должен думать? Из жизни моего советника исчезли пять лет. Он сидел в тюрьме? От кого-то скрывался? Работал под прикрытием? Он положил на мой стол свою автобиографию, в которой собственноручно написал: «Жил в имении в княжестве Маури». И вы говорите, что он не хотел меня обманывать?
        - Мой супруг порядочный человек… - начала Лия.
        - Слышал. - Адэр рывком придвинулся к маркизе. - А знаете, о чём я думаю сейчас.
        Она отклонилась назад, насколько позволяла спинка кресла:
        - О чём?
        - Ваши дочери останутся без приданого.
        - Вы не можете… - выдавила Лия.
        - Могу. Теперь я всё могу.
        - Если я выдам тайну моего супруга - лишусь его доверия.
        - А на моё доверие вам плевать? - спросил Адэр, сверля маркизу взглядом. Не получив ответа, принял нарочито небрежную позу. - Похоже, что плевать.
        - Не плевать, - произнесла маркиза, и из шкафа её мужа посыпались скелеты.
        Она поведала Адэру только то, что знала, без домыслов и ненужных подробностей. Мави Безбур не рассказывал ей, как познакомился с молодой женщиной из низшего сословия, и чем она его пленила. Видимо, он всегда тяготел к особам старше его. В то время ему, студенту тезарского университета, было восемнадцать, простолюдинке двадцать три.
        Ида - так звали женщину - часто приезжала к нему в Градмир. Мави снимал дом на окраине столицы и на неделю, а то и на две, забрасывал учёбу. Тайные встречи не помешали ему окончить университет с отличием и получить приглашение на работу от одной ведущей компании. Но им были нужны женатые специалисты. Тогда-то родители Мави и Лии договорились о помолвке.
        Мави подвела его честность. Он признался отцу, что любит плебейку и хочет на ней жениться. Если бы старый маркиз проявил чуткость и хитрость, Мави и Лия праздновали бы этим летом не тридцать три года супружеской жизни, а тридцать восемь. Ида жила бы где-то рядом и на правах любовницы владела бы сердцем отпрыска древнего рода.
        Однако душевного мужского разговора не получилось. Отец осыпaл сына оскорблениями, грозился лишить наследства. Тихий и послушный Мави взбунтовался. Снял с личного банковского счёта все деньги и вместе с любимой и её младшим братом - о котором он прежде не слышал - уехал в отсталую аграрную страну. Дом купил на имя сожительницы. При открытии собственного дела использовал своё второе имя - Тауш. И никто не знал, что он владелец громкого титула.
        Теперь у него был дом в небольшом городке, кружевные портьеры на окнах и блестящая табличка на дверях: «Налоговые и финансовые консультации». Через полгода он заменил табличку: «Бухгалтерские услуги». Ещё через полгода написал: «Оценщик». Потом «Помощь в планировании семейного бюджета», и наконец: «Заполнение декларации о доходах». Его сожительница в это время разводила коров. И надо отдать ей должное: в своём деле она преуспевала.
        А как-то за ужином Ида сказала: «В домашнем хозяйстве ты бесполезная вещь». И была права. Мави ничего не умел, кроме как делать убыточные предприятия прибыльными и поднимать нищие страны с колен. Но там, где он жил, иностранцам без роду и племени не доверяли.
        А потом Мави застал Иду с её братом в постели.
        Закончив рассказ, Лия отвернулась к окну.
        - Вы ждали его пять лет? - спросил Адэр.
        - Ждала.
        - Маркиз смелый человек.
        Лия улыбнулась своему отражению в стекле:
        - Вы так считаете?
        - Он рассказал вам о своей сожительнице, хотя мог этого не делать. И честно говоря, я не одобряю его поступок.
        - Почему?
        - Потому что этот камень вы несёте тридцать три года.
        Лия опустила голову:
        - Он не рассказывал. До недавнего времени я не подозревала о существовании этой женщины.
        - Как же вы узнали?
        - Тут важнее вопрос: «Когда?»
        - Хорошо. Когда вы узнали?
        - Два с половиной года назад. Когда мой супруг стал вашим советником.
        - Его имя обрело широкую известность, - произнёс Адэр. - Сожительница услышала и объявилась. Я угадал?
        - Написала письмо.
        - Она вас шантажирует?
        Лия устремила на Адэра усталый взгляд:
        - Да. Сначала потребовала деньги. Потом особняк.
        - А сейчас?
        - Снова деньги, притом немалые.
        - Не понимаю: почему вы поддались на шантаж?
        - Мой супруг всегда говорил, что советником может быть только кристально чистый человек.
        - Таких нет, маркиза. - Адэр свёл брови. - Поэтому он решил уйти в отставку?
        - Да, Ваше Величество.
        - Глупо. Прекратите с ней общаться. Даже если она предаст огласке этот эпизод из жизни вашего супруга, народ посудачит и забудет. Скажите ему, что я всё знаю и не осуждаю его. Сожительство с простолюдинкой не такой уж большой грех.
        - Она шантажирует не этим, - еле слышно промолвила Лия.
        - А чем?
        - Она грозится распустить слухи, что мой супруг сожительствовал не с ней, а с её братом.
        Адэр вытаращил глаза:
        - Что?
        - Тут одними пересудами дело не закончится. А у нас две дочери. И… мой супруг не позволит, чтобы полоскали ваше имя. Очень важно вовремя уйти.
        - Он на самом деле спал с её братом?
        Лия вытянулась как струна:
        - Прикажите остановить машину.
        - Я хочу знать правду!
        - Я предала своего мужа. Какая ещё правда вам нужна?
        Адэр вытащил из папки, лежащей под задним стеклом, блокнот и ручку. Протянул Лие:
        - Полное имя сожительницы, её адрес и название банка, через который вы отправляли ей деньги.
        - Зачем?
        - Я не верю ни единому вашему слову.
        Лия побледнела:
        - Какой смысл мне врать?
        - Вы ни разу не назвали мужа по имени.
        - И что? Я так привыкла.
        - Вы не любите его и никогда не любили, а живёте с ним из-за денег, титула и положения в обществе. Вы озабочены здоровьем супруга и его отставкой. Имения отойдут дочерям, родовой замок внуку. А с чем останетесь вы, если с маркизом что-то случится?
        - Мне ничего не надо.
        - Так говорят все, пока дело не доходит до развода и раздела имущества.
        Вспыхнув гневным румянцем, Лия взяла протянутый блокнот.
        Через пять минут шофёр помог маркизе выбраться из автомобиля и собрался закрыть дверцу, но Лия заглянула в салон:
        - Мой супруг хочет пригласить вас на день рождения. Если вы не придёте, я не обижусь.
        - Я обязательно приду, - сказал Адэр и спрятал блокнот в папку.
        Опустив затылок на подголовник, закрыл глаза. Сначала Мави погибнет в автокатастрофе. Потом в хранилище заметят исчезновение алмаза. На заседании Совета Лия подтвердит факт шантажа и свяжет эти два события. Древний род Безбуров прекратит существование. Бывшую сожительницу маркиза и её брата объявят в розыск, но никогда не найдут. Вот и всё.
        Глава 42
        Адэр сжимал в руке трубку телефона и не решался снять её с рычага. Разговор с Троем Дадье станет точкой невозврата - после него не получится передумать и пойти на попятную. Спустив ищеек с цепи, Трой оборвёт с ними связь и будет ждать отчёта о выполнении задания. И никакая сила не заставит его пустить вслед за ищейками других ищеек, чтобы сообщить об отмене приказа.
        К шантажистам Безбура Адэр мог отправить Крикса, но у стража нет опыта в подобных делах, в чужой стране, без поддержки и страховки на случай, если его задержат. А вдруг маркиза Безбур дала устаревшие сведения, и шантажисты переехали в другой дом или город? Нет, без Троя Дадье здесь не обойтись.
        Адэр понимал, что, ступив на путь кровавых подковёрных интриг, уже не сможет остановиться; вседозволенность в мыслях обернётся вседозволенностью в поступках. Он давно замечал у себя склонность к тирании, и это его пугало.
        Решив ещё раз всё обдумать и взвесить, Адэр убрал руку с телефона и вытащил из стола папку с документами, но не успел её открыть. Парень спрыгнул с дивана и, вздыбив шерсть на холке, подбежал к распахнутому окну. В замок пожаловали непрошеные гости.
        Адэр приблизился ко второму окну, задёрнутому плотной занавесью. С места, где он стоял, не просматривалась площадь перед парадной лестницей, но была видна аллея, петляющая между низкорослыми кустами. По ней шли пятеро молодых мужчин: непроницаемые лица, длинные волосы, уверенная походка. Люди были до ужаса знакомы, и в то же время Адэр никого из них не узнавал. Порыв ветра поднял полы длинных чёрных плащей, открыв взору чёрные штаны, заправленные в высокие сапоги.
        Праведные Братья… Только на этот раз не в белом, а в чёрном. Основали новую секту и надумали оповестить правителя?
        Адэр вернулся в кресло и достал из папки отчёты советников. Он мог не смотреть на почерк и подпись, чтобы узнать, кто заполнял эти бумаги: каждый лист имел особый запах. У советника по вопросам правосудия в кабинете стоял стол с мраморной столешницей, и все документы, приходящие от Юстина Ассиза, пахли средством для полировки камня. А этот отчёт прислал советник по вопросам промышленности; Кольхаас питал слабость к антибактериальному мылу, и бумаги, побывавшие в его руках, пахли больницей. А от этого листа несло смесью алкоголя и мяты… Нарум, советник по вопросам сельского хозяйства, взялся за старое…
        Адэр поднял голову и прислушался. Из приёмной не доносилось ни звука. Видимо, он ошибся. Зная, что в Мадраби можно найти работу, люди нередко топали прямо в замок, вместо того чтобы пройтись по стройкам.
        Перевёл взгляд на Парня, стоявшего у окна. Шерсть на холке словно выросла, мощные лапы слегка согнулись. Миг, и зверь перемахнул через подоконник. Это произошло настолько неожиданно, что Адэр продолжал оторопело смотреть на своё отражение в распахнутой раме, даже слыша крики и свист. Придя в себя, кинулся к окну.
        Незнакомцы в чёрных плащах пытались подняться: хватались за живую изгородь, вставали на четвереньки. Парень проносился над ними подобно шквальному ветру и вновь валил их на землю. К замку бежали работники, волоча за собой шланги, - за минуту до происшествия они поливали газон. Ужас сковал им руки, но придал силы их ногам и глоткам. Вопли людей перемежались с визгом. Из шлангов, будто прикипевших к ладоням, хлестала вода, склеивая ветви кустов и выбивая на аллеях канавки.
        Стражи и охранители, скучившись на парадной лестнице, свистели и хлопали в ладоши, силясь привлечь к себе внимание зверя. Но никто не спускался по ступеням.
        - Не шевелитесь! - крикнул Адэр, свесившись с подоконника. - Парень!
        Зверь в прыжке сделал разворот и вновь ринулся на незнакомцев, а те, путаясь в полах длинных плащей, барахтались в кустах.
        - Парень! Стоять! - проорал Адэр. - Лежите и не шевелитесь!
        Посмотрел вниз. Кабинет находился на первом этаже, но неудачный прыжок с пятиметровой высоты на гранитную отмостку грозил серьёзными ушибами.
        Слава Богу, незваным гостям хватило ума закрыть головы руками и окаменеть. Пригнув шею и обнажив клыки, Парень замер.
        Адэр прошагал по коридорам мимо встревоженных придворных, пересёк холл, отмахиваясь от просьб стражей не покидать здание. В сопровождении десятка охранителей вышел из замка и спросил у караульного:
        - Что они сделали?
        Тот вытянулся по стойке «смирно»:
        - Ничего подозрительного, Ваше Величество. Они пришли к Малике. Я сказал: её нет. Они пошли обратно. А тут ваш зверь.
        - Кто у них старший?
        - Не знаю, Ваше Величество.
        - Так узнай и приведи ко мне. - Адэр подозвал Парня и, сжимая в кулаке шкуру на загривке, потащил в кабинет.
        От зверя пахло злостью и кровью. Адэр осмотрел морду и пасть, но не обнаружил никаких следов крови. Сел за стол и вперил взгляд в красные глаза:
        - Если будешь так себя вести, мне придётся посадить тебя на цепь, а я не хочу этого делать. Выбирай: цепь или свобода.
        Сморщив нос, Парень уставился на двери. Раздался стук.
        На пороге возник секретарь:
        - К вам посетитель, Ваше Величество. - Посторонившись, пропустил в кабинет незнакомца и торопливо закрыл двери снаружи.
        На вид человеку было лет двадцать пять. Спутанные пепельные волосы, бегающие дымчатые глаза, искривлённый рот, лицо, похожее на мятую бумагу. Последствия душевного потрясения…
        Адэр похлопал Парня по спине:
        - Ты не понравился моему защитнику. Может, скажешь, почему?
        - Раньше я ничего не слышал о морунах, - заговорил человек, не в силах сфокусировать взгляд на одной точке. - Я даже не знал, что существует такой народ. Теперь знаю. И даже слышал о морандах. Это моранда? Да?
        - Моранда.
        - Я слышал, что они защищают морун.
        - Наверное.
        Несколько раз моргнув, человек наконец сконцентрировал внимание на Адэре:
        - Меня зовут Сибла. Когда-то я состоял в Праведном Братстве и держал моруну в подземелье. Праведный Отец считал, что каждая женщина рождена искусительницей и ежедневно должна быть бита мужем, чтобы держать дьявола в узде. У этой моруны не было мужа, её никто не бил. И я по ошибке принял её за пособницу дьявола.
        Парень обнажил клыки и тихо зарычал. Адэр сжал в кулаке его ухо:
        - Ты мог этого не говорить.
        - Мог, - кивнул Сибла. - Вы спросили: почему я не нравлюсь вашему зверю. Я ответил. Если он снова бросится на меня, я не буду сопротивляться, потому что заслужил.
        Адэр хотел задать вопрос: что же такого ужасного сделал Сибла, раз готов принять смерть, но промолчал. Если к мрачным размышлениям о Безбуре добавить думы об издевательствах над Эйрой, если вновь окунуться в «праведный» кошмар - разум захлопнет за собой железную дверь. На воле останутся эмоции и чувства, сейчас они не лучшие советчики.
        - Зачем вы пришли? - спросил Адэр.
        Лицо Сиблы стало выразительным, взгляд - глубоким.
        - В тяжёлое время Бог смотрит на людей и выбирает одного человека, который вдохновит остальных и сделает невозможное. Человека, который принесёт надежду туда, где царит безнадёжность.
        - Я понял, о ком ты говоришь, - произнёс Адэр.
        - Можно я буду называть её по имени?
        Адэр пожал плечами:
        - Как пожелаешь.
        - Малика рассказала мне о человеке, по вине которого погибла собака. Эта история не давала мне покоя. Я могу перечислить все человеческие грехи. Но я не думал, что клевета способна разъесть душу грешника и подорвать его физическое здоровье.
        - Не понимаю, о чём ты.
        - Вы не знаете эту историю?
        - Впервые слышу, - ответил Адэр, машинально перебирая бумаги.
        - Человек украл у соседа булку хлеба и сказал, что хлеб съела собака. Он оклеветал её. А сосед взял и свернул собаке шею. Этот грех настолько извёл клеветника, что у него началась странная болезнь: он не мог спокойно стоять, всё время пританцовывал и подпрыгивал. И я подумал: неужели клевета - такой же страшный грех, как убийство? А ещё я подумал: почему некоторые люди смерть бессловесной твари переносят тяжелее, чем смерть человека?
        Адэр задержал дыхание. Это не может быть совпадением… Или может? Почему сектант появился именно в ту минуту, когда в душе и в голове царит бедлам?
        - Когда Праведное Братство признали вне закона, - продолжил Сибла, - когда людей расселили в разных городах и Авраас сровняли с землёй, я отправился на поиски того человека. Я нашёл его, поговорил с ним, поговорил с другими, с кем встречалась Малика. И понял, что не хочу наказывать грешников. Хочу, как Малика, помогать им. Я и мои братья хотим присоединиться к ней.
        Адэр потрепал Парня за уши:
        - Сомневаюсь, что у вас получится. Малика в Ракшаде.
        Сибла провёл ладонью по лицу:
        - Далеко… Не подскажете, когда она вернётся?
        - Не подскажу.
        Сибла посмотрел через плечо, словно карта на стене могла дать ему более полный ответ. Вновь повернулся к Адэру:
        - Можно я оставлю стражу свой адрес, а он сообщит мне, когда Малика приедет.
        Внезапная мысль заставила Адэра насторожиться.
        - Сколько у тебя братьев, готовых последовать за Маликой?
        - Сейчас почти три сотни, но скоро будет больше.
        Похоже, назревает очередная серьёзная проблема: Праведные Братья сбиваются в стаю.
        - Оставь адрес моему секретарю. Он человек ответственный. Точно не забудет.
        После ухода Сиблы Адэр приказал Гюсту разыскать советника по религиозным вопросам и устремил взгляд на карту Мадраби, висевшую на стене. Зелёные пятна - это молодые рощи, в которых пока что не спрячешься от солнца. Синие пятна - это искусственные пруды и озёра, которые пока что похожи на мутные лужи. Между пятнами прямоугольники, в которые вписаны имена дворян-землевладельцев. Если строительство дорог и особняков продолжится в таком же темпе - через год-другой Мадраби превратится в город.
        К западу от резиденции правителя - чистый квадрат, без имени. Этот земельный участок виден со смотровой площадки, расположенной на крыше замка. Когда-нибудь на участке вырастет дом. Хозяйка накинет на хрупкие плечи платок и выйдет на веранду, чтобы встретить рассвет. Посмотрит на тёмный замок, окружённый ореолом, сотканным из лучей восходящего солнца. И вспомнит человека, с которым провела кусочек своей жизни. Но если она узнает, что этот человек сделал с маркизом Безбуром…
        Адэр взял телефонную трубку и, взглянув в записную книжку, набрал номер.
        - Банк «Аграрий», - прозвучал женский голос. - Чем могу помочь?
        - Я хочу перечислить деньги на имя Иды Ламуз. - Адэр посмотрел на Парня, стоявшего у окна. - Но мой пёс умудрился пожевать газету, и теперь я не могу разобрать цифры. Вы не могли бы продиктовать мне номер счёта?
        - Это против наших правил.
        - Да-да, я знаю, - сказал Адэр, постукивая пальцами по столу. - Я живу в Грасс-Дэморе, и мне случайно попала в руки ваша региональная газета «Патриот». Там была статья про Иду Ламуз. Ей шестьдесят пять лет. Невзирая на возраст и плохое здоровье, она до сих пор разводит коров. Согласитесь, такие самоотверженные люди - редкость.
        - Да, но я не могу…
        - В статье был указан номер её счёта в вашем банке…
        - Простите…
        - Я звонил в редакцию этой газеты, хотел узнать, но нарвался на канцелярскую крысу. Эта крыса каждый день пьёт молоко, её дети пьют молоко, но думают, наверное, что молоко льётся с небес. Даже не верится, что я разговаривал с патриоткой аграрной страны… Пожалуйста… Я хочу поддержать Иду деньгами. От имени фермеров Грасс-Дэмора.
        - Оставайтесь на линии, - прозвучало в трубке после секундной заминки.
        Перевернув страницу в записной книжке, Адэр взял ручку.
        - Пожалуйста, повторите имя, - раздался женский голос.
        - Моё? Тауш…
        - Нет…
        - А… понял-понял, - протараторил Адэр. - Ида Ламуз.
        - Простите, но у нас нет клиентки с таким именем.
        - Вы уверены?
        - Абсолютно.
        Адэр быстро перевернул страницу обратно:
        - Банк «Аграрий»? Верно?
        - Всё верно. Я на всякий случай проверила закрытые счета. Ида Ламуз никогда не была клиенткой нашего банка.
        - Извините. Придётся снова звонить в газету, - сказал Адэр и повесил трубку.
        Бросив ручку в стену, обхватил лоб ладонью. Лия Безбур соврала…
        Не зная, что и думать, Адэр принялся складывать в папку отчёты советников - с ними он разберётся завтра. На глаза попался реестр объектов недвижимости. Государственная регистрационная служба обычно подавала эти сведения в начале года. Но когда происходили существенные изменения, служба направляла старшему советнику обновлённый реестр, и если Орэс Лаел замечал нечто необычное - перечень ложился на стол правителя.
        Адэр взял сшитые листы. Чутьё заставило найти фамилию, которая уже вызывала оскомину. Теперь у Мави Безбура не пять имений, а три; его супруга солгала и в этом. Два особняка с большими земельными наделами он продал на прошлой неделе. Похоже, шантажисты взяли маркиза в тиски.
        Адэр снял с телефона трубку, набрал номер:
        - Трой… Мне нужна ваша помощь.
        Иштар бросил на лежак пухлый свёрток:
        - Переодевайся. - И расположился в кресле.
        Стоя под решёткой и рассматривая небо, Малика скривилась от скрипа деревянных ножек по полу, покрытому слоем песка. Уборку камеры обычно проводили вечером, перед приходом хазира; к его появлению среди дня никто не был готов.
        Вдохнув горячий воздух, Малика обхватила себя за плечи, пытаясь сохранить тепло внутри как можно дольше, но по спине уже забегали мурашки.
        - Сегодня суд?
        - Да. Ты проиграла, Эльямин.
        Малика повернулась к Иштару. Серый плащ без вышивок, чёрные кожаные штаны, сапоги из шкуры серого льва. Небрежно-изящная поза, равнодушное лицо и холодный взгляд. Сними с Иштара плащ, вложи ему в руку металлический прут, замени кресло старым табуретом - и взору явится безжалостный ракшадский воин, который когда-то пришёл огласить приговор пленникам: ей и Адэру.
        - Я почему-то не удивлена, - произнесла Малика и развернула свёрток. В нём оказались бархатная коробочка, белое платье и белая чаруш.
        - Забыл принести туфли, - сказал Иштар. - В машине переобуешься.
        Малика кивнула (неужели он думает, что её волнует обувь?) и заглянула в коробочку: внутри лежала цепь с кулоном в виде головы тигра.
        - Почему цепь, а не зажим на шею?
        - Потому что ты моя шабира, - ответил Иштар.
        - Мне нужен зажим.
        - Переодевайся. Нас ждут.
        - Отвернись, - попросила Малика и принялась расстёгивать пуговицы.
        Иштар нехотя поднялся с кресла и отошёл к стене. Спёртый воздух слега всколыхнулся, и до Малики долетел аромат лайма. Этот запах появлялся вечером, когда приходил Иштар, и вместе с ним исчезал на рассвете. Сквозь невидимые дверные зазоры упорно просачивалось зловоние: запахи немытых тел, испражнений и подгоревших лепёшек. Сверху через решётку струился жар, усиливая смрад. Малика с нетерпением ждала, когда же закончится день, чтобы вновь вдохнуть воздух с привкусом воли.
        - Я приспешница дьявола, а ты принёс мне одежду ангела, - сказала она, проведя ладонью по белому платью.
        - Потому что ты ангел, который не смог понять меня, простить, принять и пройти со мной через всё.
        - Ты помнишь…
        Иштар оглянулся:
        - Я всё помню.
        - Отвернись!
        Он уставился в стену:
        - С тобой я обошёлся сурово. Я мог оставить тебя во дворце, но боялся, что ты совершишь очередную глупость. Ты, как плохая дорога: одни ямы и кочки, - всё время держишь в напряжении. А у меня было много важных дел.
        - Если ты извиняешься…
        - Не извиняюсь, - перебил Иштар. - Я мог закрыть тебя в Приюте Теней, приставить к тебе надзирателей, и очень жалею, что не сделал этого раньше, когда ты начала злить Хёска.
        - Он невзлюбил меня с первого дня, - сказала Малика и просунула голову в ворот платья.
        - Сейчас ты была бы в Грасс-Дэморе. Вместе со своими стражами.
        - Они в порядке?
        - Да.
        - Они будут на суде?
        - Ты увидишься с ними позже. - Иштар немного помолчал. - Хёск прочёл советникам документ. Он нашёл его в архиве сразу после моей коронации.
        - Что за документ?
        - Отчёт нашего посла в Порубежье. Я о нём тебе говорил. Там идёт речь о проклятии жрицы морун, из-за которого началась охота на твой народ.
        - Интересно… - сказала Малика, затягивая волосы в узел на затылке. - И как звучит проклятие?
        - Ты знаешь.
        - Ваш посол мог его исказить.
        - Того, кто изнасилует моруну, ждёт безумие, а у того, кто убьёт моруну, вымрет весь род. Правильно?
        - Почти. - Малика накинула на голову чаруш. - Советники поверили?
        - У нас другая вера, Эльямин. Мы не верим в проклятия.
        - Можешь повернуться, - произнесла Малика, надевая цепь. - Какой был смысл рассказывать о нём Хазираду?
        - Чтобы выбрать палача.
        Малика сжала в кулаке уголок накидки:
        - Это будет кто-то из моих людей?
        - Да, Эльямин.
        - Кто?
        Иштар пересёк камеру и открыл дверь:
        - Все трое.
        Пройдя по тусклому коридору, Малика поднялась по каменным ступеням и схватила Иштара за локоть: от свежего воздуха закружилась голова, в глазах потемнело. Через несколько секунд ей удалось рассмотреть две тюремные машины-будки и автомобиль хазира с поднятым верхом. Слева находился Кеишраб, но гряда барханов закрывала вид на столицу. Справа тянулась знойная пустыня, изборождённая следами ящериц и змей. Впереди, на горизонте, солнце клонилось к алому горному кряжу.
        Водитель-воин распахнул дверцу, и Малика с Иштаром сели на заднее сиденье. Тихо загудели моторы, машины покатили по дороге, огибая песчаные холмы.
        - Хёск решил проверить, как действует проклятие на людей, которые в него верят? - спросила Малика, стараясь не думать о суде и казни. Где-то в глубине души теплилась надежда, что до казни дело не дойдёт.
        - Не знаю, не спрашивал, - ответил Иштар, глядя в окно и щурясь от солнца.
        - Мои люди вас разочаруют.
        - Потому что нет никакого проклятия?
        - Потому что они приносили мне клятву верности и никогда её не нарушат. Вам придётся найти других палачей.
        - Ты хорошо держишься.
        Рассматривая проплывающие за окном горы песка, Малика лишь усмехнулась: её колени трясутся от страха, ладони вспотели, в груди колотится сердце, и тяжело дышать.
        Автомобиль вдруг свернул с дороги и, поднимая колёсами жёлтые пыльные фонтаны, полетел между холмами в сторону алых гор. Малика посмотрела в заднее стекло. Следом неслись тюремные машины.
        - Куда мы едем?
        - Ты всегда думала, что управляешь мной, - проговорил Иштар. - Но это не так, Эльямин. Просто наши желания порой совпадали.
        - Не понимаю, о чём ты.
        - Я сам хотел столкнуть Ракшаду с мёртвой точки. Хотел избавиться от предрассудков и устаревших традиций. Хотел очистить веру. Хотел, чтобы моё изваяние стояло в зале Хазирада рядом с изваянием моего предка. И всё, что я успел, - это казнить брата, провести несущественную реформу в армии и принять с десяток законов.
        Малика покосилась на водителя: он либо глухонемой, либо верный до мозга костей. Татуировки на его руках доходили до плеч и заканчивались квадратными спиралями. Это не водитель и не обычный воин - за рулём сидел командир воинского подразделения…
        Малика сцепила пальцы в замок и зажала их между коленями:
        - Иштар! Куда ты меня везёшь?
        - Недавно я думал: это начало, - продолжил он. - Убеждал себя не торопиться. А сегодня целый день думаю: это конец. Хазирад откатит Ракшаду назад, все мои начинания заглохнут, и моё имя станет нарицательным.
        Автомобиль вдруг сделал резкий поворот, огибая бархан, и затормозил.
        Иштар кивком указал в лобовое стекло:
        - Пересядь в ту машину.
        Вытянув шею, Малика увидела необычный грузовик: небольшой кузов, приплюснутая кабина, широкие колёса. На фоне холма грузовик был почти незаметен, даже шины были песочного цвета. Рядом с ним навытяжку стояли воины.
        - Мои люди отвезут тебя в Алую Пустыню, - сказал Иштар. - В порту тебя ждёт мой корабль. Через две недели ты окажешься в Грасс-Дэморе.
        Малика посмотрела в заднее окно на тюремные будки:
        - Ты хочешь, чтобы я сбежала?
        - Неужели ты и правда думала, что я позволю казнить шабиру?
        - А ты?
        - Твоих людей я не смог вытащить, но постараюсь подарить им быструю смерть.
        - А ты? - повторила Малика.
        - Иди, Эльямин. У меня мало времени.
        - Я никуда не пойду.
        Иштар выбрался из автомобиля и, грубо схватив Малику за руку, вытащил из салона:
        - Сядь в кабину и исчезни!
        - Нет!
        Иштар наклонился к ней и зашипел, сквозь чаруш обдавая лицо горячим дыханием:
        - Тебя будут медленно поджаривать на вертеле. Твоим людям разрешат избавить тебя от мучений, но перед этим выколют им глаза. Они истыкают тебя всю, пока попадут клинком в сердце. О такой смерти ты мечтала?
        - Ты даже не догадываешься, что сейчас сделал. Бэцель Иштар…
        - Эльямин, у меня нет времени.
        - Поехали. Нельзя опаздывать на суд, - сказала Малика и занесла ногу через порожек автомобиля.
        - Шабира!
        Держась за дверцу, Малика обернулась:
        - Да, мой хазир!
        - Ты идиотка.
        - Знаю, - улыбнулась она и забралась в салон.
        Автомобиль хазира в сопровождении тюремных машин-будок катил по притихшим улицам Кеишраба. Малика смотрела в окно и боялась спросить, куда делись обычные жители столицы и почему здесь столько воинов и религиозных служителей. Они стояли на перекрёстках и площадях, возле гостиниц и домов.
        Несмотря на скопления мужчин - с обнажёнными торсами либо облачённых в фиолетовые одеяния - город казался опустошённым, покинутым.
        Машины остановились перед зданием правосудия, окружённым воинами и жрецами. Заскрежетали и залязгали запоры на дверях будок, на землю спрыгнули тюремные надзиратели - они отличались от воинов более светлым оттенком кожи, сухощавым телосложением и отсутствием татуировок. Последнее свидетельствовало о том, что заключённых охраняют переселенцы из других Пустынь. В раннем детстве ракшадам наносят на запястья рисунок в виде сцепленных квадратных спиралей, и в течение жизни их руки покрываются знаками, говорящими о роде занятий и положении в обществе.
        Надзиратели создали живой коридор, ведущий от автомобиля хазира к двери здания. Однако Иштар не торопился выходить из салона.
        Малика водила глазами туда-сюда. Сейчас особенно остро чувствовалось настроение толпы. Священнослужители и воины словно не замечали друг друга - так не ведут себя соучастники общего дела. Они не враги и не друзья. Поведению тюремщиков вообще не было объяснений. Не возмутились, когда автомобиль хазира свернул с дороги и поехал в другую сторону от столицы. Не вмешались, когда шабира находилась в шаге от побега.
        Малика не торопилась делать выводы, но предположения сами по себе выстраивались в логическую цепочку.
        - Кеишраб готовится к войне?
        - Обычные меры предосторожности, - ответил Иштар. - Приехало слишком много желающих посмотреть на казнь шабиры. В истории Ракшады это беспрецедентный случай.
        - Если бы ты не был хазиром, я бы решила, что ты надумал захватить власть.
        Иштар повернулся к Малике. Взгляд тяжёлый, въедливый.
        - Одни думают, что у них есть власть, а другие действительно обладают властью.
        Малика прижала пальцы к вискам. Иштар не доверяет Хёску. Опасается, что после суда над шабирой верховный жрец обвинит его в сговоре с приспешницей дьявола. Все обещания оставить Иштара на троне в обмен на его невмешательство в судебный процесс - это обман.
        - Мне нужен зажим на шею, - проговорила Малика.
        - Странное желание перед судом и казнью.
        - Долго объяснять. И ты не поверишь.
        Иштар повернулся на стук в окно и, увидев Альхару, тут же забыл о просьбе шабиры.
        - Пора, Эльямин.
        В коридорах было безлюдно. Малика придерживала подол платья, а ей казалось, что в руках гири. Смотрела в спины Иштара и Альхары, а перед глазами прыгали пятна: серое, белое, серое, белое… Перед распахнутыми дверями сделала глубокий вдох и вошла в зал заседаний.
        Ей выделили место на стуле с потёртым дерматиновым сиденьем. Спасибо, что не заперли в железной клетке, как Драго.
        Тряслись руки. Малика это чувствовала, но не видела, как не видела дрожащих коленей, но они точно дрожали. Странное состояние: колотится каждая клеточка тела, а разум остаётся ясным, холодным. Неуёмный страх плоти и незыблемое спокойствие духа.
        Иштар поднялся на помост, возведённый посреди зала, и сел в кресло. Малика закусила губу. Значит, ты обвинитель… За секунду в голове пронеслась стая мыслей, не встревожив рассудок. Ни больно, ни досадно. Она в очередной раз ошиблась, ей не привыкать.
        Посмотрела по сторонам. Зал заседаний опоясывали деревянные трибуны. За ними стояли судьи, облачённые в бесформенные балахоны. Малика вновь устремила взгляд на Иштара; мир сузился до замкнутой сферы, в которой существовали только двое: он и она.
        Сбоку мелькнула тень, прозвучал чей-то извиняющийся голос. А Малика ждала, когда Иштар откроет рот и обольёт её грязью. И опять не было обиды, лишь жгучий интерес: как он станет изворачиваться и лгать, чтобы спасти свою шкуру и удержать корону.
        Вдруг фиолетовое пятно врезалось в сферу, она лопнула как мыльный пузырь. По левую руку от Иштара встал Хёск… Иштар защитник?..
        Малика не сдержалась: уткнулась лицом в ладони и рассмеялась.
        - Эльямин! - прозвучал голос верховного жреца.
        - Прости, - пробормотала она, давясь смехом, и поправила чаруш. Хвала тому, кто придумал эту тряпку.
        Хёск с важным видом выдвинул обвинения против шабиры.
        - Ты забыл сказать в начале речи: «Ракшада против народа Ракшады», - отозвался Иштар.
        - Это глупая игра слов, - возразил Хёск, - и на самом деле ничего не значит. Мы получили около двух миллионов писем в защиту шабиры. Это меньше десяти процентов взрослого населения Ракшады. Десятая часть не может говорить от лица всего народа.
        - Жена Альхары написала письмо, а он его не нашёл. Мать-хранительница написала. Всё её помощницы написали. А писем нет. Как ты это объяснишь?
        Хёск вздёрнул подбородок:
        - Ты обвиняешь меня в подтасовке результатов голосования?
        - Я обвиняю людей, которые уничтожили письма, увидев на конвертах женский почерк. Я требую повторного голосования.
        - Даже если за шабиру проголосует ещё десять процентов, это далеко не весь народ. Мы можем проголосовать ещё и ещё раз. В конце концов, народу это надоест. Сейчас ты можешь с достоинством оставить трон. Не превращайся в посмешище.
        - Закрой рот и побереги силы, - сказал Иштар. - Скоро они тебе пригодятся.
        - Я хочу поговорить с хазиром и верховным жрецом наедине, - произнесла Малика.
        Хёск принял горделивую позу:
        - Ты не можешь в суде диктовать свои правила.
        - Мне надоело играть с вами в детские игры.
        - Мне тоже надоело принимать участие в постыдном и циничном действе. Признай свою вину, и покончим с этим.
        - Я хочу поговорить с вами без свидетелей. Считайте это моим последним желанием. Я имею на него право?
        Хёск кивнул. Иштар жестом приказал судьям удалиться.
        Когда за последним человеком закрылись двери, Малика сняла чаруш:
        - Я расскажу вам одну историю.
        - Хочешь запугать нас проклятием морун? - поинтересовался Хёск.
        - Я никогда не видела отца, - произнесла Малика, пропустив слова Хёска мимо ушей. - Его убили, когда моя мать была на седьмом месяце беременности. Через три года она отыскала его убийц и отомстила им.
        - Это мы слышали, - проговорил Хёск. Его лицо исказила презрительная гримаса. - Она убила двести человек. Героиня, ничего не скажешь.
        - Я вас обманула.
        - Я так и знал.
        - Умерли все, кто убивал моего отца. Те, кто смотрел или проходил мимо. Те, кто слышал крики, но не заступился. Умерли их жёны и дети, родители, братья и сёстры. Их было не двести человек. Намного больше.
        - Врёшь, - процедил Хёск сквозь зубы.
        - Казни меня, и через месяц Ракшада опустеет.
        - Ты врёшь!
        Малика вздохнула:
        - На твою долю, Иштар, выпадут небывалые трудности. Тебе придётся построить новую Ракшаду с людьми, которые выступили в мою защиту.
        - Мне будет легко, Эльямин. Бoльшую часть писем написали мои верные воины.
        - Вы сговорились! - вскричал Хёск. - Да! Я догадался. Вы разыгрываете передо мной спектакль!
        - В живых останутся дети, - произнесла Малика, глядя на Иштара.
        - Я позову судей, - сказал Хёск, спускаясь с возвышения.
        - Не волнуйся, Эльямин, - кивнул Иштар. - Мои воины обойдут каждый дом. Сейчас в столице их полмиллиона. Ещё полмиллиона на подходе. На рейде двести пятнадцать военных кораблей.
        Хёск оступился на лестнице и едва удержался на ногах.
        - А в других городах? - спросила Малика.
        - Войска в боевой готовности.
        - Ты подготовил почву для государственного переворота, - просипел Хёск.
        Иштар с невозмутимым видом откинулся на спинку кресла и соединил перед собой кончики пальцев:
        - Видишь ли, Хёск, я готовился к перевороту с того самого дня, когда ты отравил моих старших братьев. Я занимался этим девятнадцать лет. Как думаешь, мне нужна почва?
        - Я бы знал… - Хёск замотал головой. - Я бы это знал…
        Через полчаса Иштар и Малика вышли из здания суда. Солнце только спряталось за крышами домов. Время для уличных фонарей ещё не настало, и улицы медленно погружались в полумрак. Воины и священнослужители стояли поодиночке или небольшими компаниями и не проявляли интереса к хазиру и шабире. Если кто-то и рвался в бой, то никак не выказывал недовольства или радости, что день закончился тихо, без стычек и крови.
        - Прогуляемся? - предложил Иштар. - Народ должен знать, что он победил.
        Малика кивнула и побрела по улице, рассматривая тёмные витражные окна:
        - Ты такое здесь готовил и хотел меня выслать?
        - Хвала Всевышнему, всё обошлось.
        - А если бы у нас ничего не получилось?
        - У нас… - усмехнулся Иштар. - Ты хотела меня растоптать.
        - Иштар…
        - Думаешь, я ничего не понял? На что ты рассчитывала? На то, что расскажешь свою историю, и я начну метаться как крыса между двумя лагерями? Хотела выставить меня трусом и слабаком?
        - Иштар…
        - Разве не для этого ты вынудила Хёска подать на тебя в суд?
        - У меня были на то причины.
        - Какие?
        Малика опустила голову:
        - Были и всё.
        - Я устал от тебя. Завтра отправляешься в Грасс-Дэмор. И только попробуй выкинуть ещё какой-нибудь фокус.
        Ощутив сильную слабость, Малика оглянулась. Сзади медленно катил автомобиль.
        - Я сяду в машину. Туфли трут.
        Обернувшись, Иштар махнул водителю.
        - Свежий взгляд шабиры вызвал у меня желание разобраться в предпосылках появления традиций и в причине их укоренения в нашем обществе. Не скажу, что шабира абсолютно права, но в её размышлениях я увидел зерна истины. - Голос Хёска звучал натужно, иногда дрожал, порой приобретал оттенки хрипловатого баса.
        Чувствовалось, что Хёск устал объяснять советникам, почему отказался от обвинений против шабиры. При каждом новом вопросе демонстративно вздыхал, закатывал глаза и со стуком переворачивал песочные часы. Минуты, отведённой на ответ, не хватало, и верховный жрец глотал слова и всё чаще посматривал на Иштара: допрос прекратить мог только он.
        Сидя на возвышении, Иштар с отстранённым видом взирал на изваяние своего прадеда и поглаживал пальцами лакированные подлокотники кресла. Казалось, он забыл, что в соседнем зале скоро соберутся представители дипломатических ведомств, желая выслушать из первых уст рассказ о противостоянии шабиры и верховного жреца. И совсем не думал, что Хёску не мешало бы передохнуть перед важным выступлением и настроиться на определённый лад.
        Чтобы избежать вмешательства извне, Ракшада почти на месяц прекратила связь с внешним миром. Корабли стояли на рейде, не имея права выйти в море либо пристать к причалам. Краеугольные Земли питались слухами, которые просачивались из других государств Лунной Тверди, однако ни один официальный источник не мог их опровергнуть или подтвердить.
        Вчера вечером Иштар снял запрет на передвижение морского транспорта и приказал выплатить компенсацию за простой кораблей. Иногородние жители, приехавшие посмотреть на казнь шабиры, с восходом солнца покинули столицу. Но по улицам до сих пор вышагивали военные патрули и прохаживались служители храмов.
        Хёск всю ночь трудился над речью и хотел обсудить её с Хазирадом. Теперь, поглядывая на листы с текстом, он понимал: речь придётся переписать, иначе послы забросают его вопросами, как сейчас забрасывают советники.
        - Здесь шабира, - прозвучал от порога голос караульного.
        Войдя в зал, Малика подождала, пока мужи потеснятся и за столом освободится место. Опустилась на пятки и покосилась на верховного жреца. Его присутствие не показалось ей странным: недруга, пусть и поверженного, нельзя выпускать из поля зрения.
        - Шабира пришла попрощаться, - сказал Иштар. - Вечером она отбывает на родину.
        - Я остаюсь, - произнесла Малика и ощутила во рту горечь. Запах лайма, напомнив о тюрьме, вызвал в желудке неприятное брожение.
        - Вчера ты изъявила желание уехать.
        Опустив руки на колени, Малика сжала кулаки:
        - Я передумала.
        Возмутили ложь и равнодушный тон Иштара. Разозлило заносчивое выражение лица Хёска. Бесило, что тряпичный намордник не позволяет ответить им взглядом.
        - Почему Джурия - эталон женской красоты, воспеваемый поэтами и художниками - надела чаруш? - спросила Малика.
        - Ответ кроется в твоём вопросе, - проговорил Хёск, просматривая лежащие перед ним бумаги. - Она не хотела своей красотой смущать мужчин.
        - Ты этому веришь?
        - А ты - нет?
        - Мне казалось, ракшадов ничем нельзя смутить, - хмыкнула Малика.
        - Сейчас - нельзя. Три тысячи лет назад - вполне возможно.
        - Джурия закрыла лицо за два года до смерти. Очень странно. Не находишь?
        - Мудрость приходит с возрастом.
        - А спустя сотни лет какой-то шабир объявил, что ношение чаруш - это традиция.
        Хёск загнул у листа уголок:
        - Ты не знаешь историю.
        - Ты прав. Вы знаете историю лучше меня. Намного лучше. И знаете, когда Джурия закрыла лицо.
        - После поездки в Пепельную Пустыню, - подал голос Альхара. - Она совершала паломничество к гробнице наших воинов.
        - Я могу туда съездить?
        - Нет, - ответил Иштар. - Супруг Джурии выжег эту Пустыню.
        - Почему? - спросила Малика.
        - Лекари не смогли справиться с эпидемией, - проговорил советник, сидевший справа от неё. - Лица и тела людей покрывались язвами. После язв оставались безобразные рубцы.
        - Джурия закрыла лицо после паломничества, - произнесла Малика, - чтобы никто не догадался о её болезни.
        Хёск оторвался от документов:
        - Домыслы.
        - Я всего лишь связала явления.
        - Человек, который не разбирается в медицине…
        - Скажи, ты из принципа со мной споришь? - перебила Малика. - Или у тебя ко мне личная неприязнь?
        Бросив взгляд на Иштара, Хёск вновь уткнулся в бумаги.
        - Я пришла сюда не для споров. Я хотела сказать, чего не буду делать.
        - Мы слушаем, - произнёс Иштар безразличным тоном.
        - Я не буду ходить на заседания Хазирада. Не буду вмешиваться в государственные дела. Не буду разбираться, что в вашей истории правда, а что ложь. Не буду критиковать ваши традиции и не буду нарушать ваши законы.
        Советники переглянулись.
        - А что ты будешь делать? - спросил Иштар.
        - Займусь подготовкой к празднованию годовщины твоей коронации.
        - Ты пробудешь в Ракшаде ещё три месяца?
        - Ты возражаешь?
        - Нет. Я только рад, - сказал Иштар, хотя в его взгляде, обращённом на Малику, читалось: «Какого чёрта?»
        - Подготовкой к военному параду занимаются командиры, - проговорил Хёск, загнув уголок ещё одного листа.
        - Я хочу устроить театрализованное представление на историческую тему. Оно пройдёт после парада.
        - Где?
        - На площади Единства. Перед твоим храмом.
        Хёск рывком повернулся к Малике:
        - Этого не будет!
        - Почему?
        - Потому что это площадь Единства, главная площадь страны.
        - Покажи мне закон, который запрещает устраивать представления на площади.
        - Закона нет, но есть правила приличия.
        Малика кивком указала на документы, лежавшие перед Хёском:
        - Тогда встретимся в суде. Там объяснишь, почему я не могу сделать подарок моим защитникам: хазиру и народу Ракшады.
        - В суде? - Хёск поднял указательный палец к потолку и, выдержав паузу, выдохнул. - Нет слов.
        - Эльямин, дело не в площади, - подал голос Альхара.
        - А в чём?
        - Ты видела актёров в юбках, которые прыгают на улицах?
        - Видела.
        - Мы закрываем на них глаза. Людям надо иногда смеяться. Однако годовщина коронации хазира - это серьёзное событие. Смех неуместен.
        - У меня не будет клоунов в юбках. Смеха в принципе не будет.
        - А что будет? - спросил Иштар.
        - Нечто эпическое. Задумка пока что в общих чертах. Я хочу съездить на остров Шабир, посоветоваться с хранителями тайн. И мне нужны воины.
        - Никто из воинов не согласится участвовать в спектакле, - заметил советник, сидевший напротив Малики.
        - Они научат актёров обращаться с клинками.
        - Их не надо учить. В Ракшаде все мужчины служат в армии.
        - Неужели все до одного?
        - Почти все. С инвалидами детства у тебя вряд ли получится нечто эпическое.
        - Мне нужны воины, - повторила Малика.
        - Получишь, - согласился Иштар и тут же предупредил: - Не ставь их и себя в неловкое положение.
        - Не буду.
        - Детям и замужним женщинам запрещено выступать на сцене. Кубары даже не обсуждаются.
        - Я это учту.
        - Ну и зачем тебе площадь Единства? - вклинился в разговор Хёск. - Сколько в Кеишрабе актёров? Не думаю, что больше двух сотен. Установите подмостки на улице или на любой другой площади.
        - После праздника я уеду, - сказала Малика. - Это представление - мой прощальный подарок Ракшаде. Неужели так тяжело уступить мне?
        - Дело ответственное. Справишься одна? - спросил Иштар.
        - А я не одна. Мне помогут воины, мать-хранительница и мой легат.
        Немного подумав, Иштар кивнул:
        - Видать, пришло время возродить старую традицию.
        Малика поднялась, пробежала взглядом по статуям, установленным вдоль стен. Кто из них предок Иштара? Вряд ли скульпторы стремились передать абсолютное внешнее сходство. Хотя… вот этот, что стоит ближе всех к двери, похож разрезом глаз и очертанием губ.
        Малика подошла к изваянию, провела пальцами по каменной руке и покинула зал.
        Едва успел догореть закат, как небо затянуло облаками. По периметру площадки с бассейном включились светильники, и сад, отступив в серую пелену, стал плоским. Дворец шабиров превратился в тёмное продолговатое пятно с вереницей освещённых окон.
        За стёклами, похожими на сшитые разноцветные лоскутки, находился обеденный зал. За перламутровыми окнами, будто покрытыми каплями дождя, располагалась спальня, украшенная цветами. Их принесли вечером. Вместе с запиской, в которой Иштар сообщил, что придёт поговорить с шабирой.
        Малика прохаживалась вокруг бассейна, хотя изнемогала от усталости. После встречи с советниками она навестила Галисию, увиделась с матерью-хранительницей, побывала в библиотеке главного храма и объяснилась со стражами. Последнее далось ей особенно тяжело.
        Затея с праздничным представлением пришлась не по душе Луге и Драго. Они были напуганы судом над Маликой, опасались гнева Адэра и боялись мести Хёска. Но Малику, как ни странно, поддержал Мебо. Иштар забрал его с рисовой плантации за пару дней до суда. Мебо - похудевший, с солнечными ожогами на лице и ушах - толком ещё не оправился после изнурительной работы. Однако, узнав о задумке Малики, поднял руку, покрытую струпьями, и промолвил: «Я - за. Хочу посмотреть на их морды».
        Услышав хлопок двери, Малика повернулась к дворцу. По террасе шли Иштар с Хёском и незнакомый человек в деловом костюме.
        Поздние гости миновали мостик, обрамлённый гирляндой лампочек, и приблизились к Малике. Незнакомец представился дипломатом из Маншера и вытащил из кармана письмо. Похлопал по ладони конвертом без единой надписи, раздумывая, кому его вручить, и протянул письмо Хёску. Малика впилась взглядом в дипломата, ожидая кодовых фраз, но он молчал.
        Хёск вложил ей в руку вскрытый конверт и вместе с иноземным гостем пошагал по мостику. Малика смотрела с досадой им в спины. Неужели Адэр ничего не захотел ей сказать?
        Иштар опустился на бортик бассейна:
        - На его месте я бы тоже молчал.
        Малика села рядом с ним:
        - Не понимаю, о чём ты говоришь.
        - Всё ты понимаешь. - Иштар потёр глаза. - В Росьяре нет города Йомун, и нет провинции Квибет. Виконт Тинару Терзеш никогда не существовал. На балу ты танцевала с виконтом Фандези. Посол Росьяра, похоже, гордился собой, когда обвёл меня вокруг пальца. Я обвинил его в шпионаже и выслал из Ракшады.
        - Есть хочешь? - спросила Малика, желая уйти от скользкой темы.
        - Всё, что «написал» Адэр в письме, устарело. И всё, что он просил дипломата передать тебе на словах, тоже устарело. Корабль Маншера почти месяц простоял на рейде.
        - Кухарка приготовила телятину, - произнесла Малика, складывая конверт пополам. - Как ты любишь.
        - Сними чаруш.
        - Я обещала Хазираду не нарушать законы.
        - Ты когда-то мне тоже обещала.
        - Сейчас всё всерьёз, Иштар.
        Он качнул головой:
        - Ладно… В зале ты подошла к изваянию моего прадеда.
        - Ты похож на него.
        - Он дружил с Зерваном.
        - Твой прадед обворовывал Грасс-Дэмор. Вряд ли это можно назвать дружбой.
        - Мой прадед, его звали Шейл, всегда поддерживал Зервана. Потом Зерван исчез, Грасс-Дэмор стал Порубежьем. Воровать начали все. Лагерь в горах основал младший брат прадеда. Это он обнаружил в пещере кимберлитовые трубки, забитые алмазами.
        - Брата звали Шотююн? - спросила Малика, зевнув.
        - Да. Он младше Шейла на пятьдесят два года. Его родила кубара.
        - Это ж сколько было отцу?
        - Восемьдесят один год.
        - У нас столько не живут, - хохотнула Малика. - Шотююн к тебе хорошо относился?
        - Конечно. Однажды он забыл меня в Партикураме.
        Малика повернулась к Иштару:
        - Как такое может быть?
        - В жизни всякое случается.
        - И что ты?
        - Я там не прижился.
        Серебристый месяц вдруг вспорол хмурое небо, сквозь серую пелену прорезались звёзды, и мир приобрёл объём. Из стен дворца выдались вперёд балконы. Деревья стали выше, кроны - гуще, гул моря - ближе. И лишь светильники по-прежнему рисовали на каменных плитах плоские жёлтые овалы.
        - Почему люди иногда совершают поступки, которые противоречат здравому смыслу? - произнёс Иштар.
        Малика пожала плечами:
        - Не знаю.
        - Я говорил, что иногда наши с тобой желания совпадали. Это правда. Но я ничего не хочу разрушать, хочу двигаться вперёд, ты же готова всё разрушить. Понимаешь разницу?
        - По-моему, нам пора попрощаться.
        - Я понял, зачем ты устроила комедию с судом. Теперь люди тебе доверяют. Ты заткнула за пояс верховного жреца. И никто не знает, как тебе досталась победа.
        - Я лучше уйду, пока не все мосты сожжены, - сказала Малика и встала.
        - Ты задумала сыграть на этом доверии.
        - Спокойной ночи, Иштар, - сказала Малика и пошла по мостику.
        - Я буду следить за тобой, - прозвучало в спину. - И если что-то заподозрю, я тебя уничтожу.
        Прижимая письмо к груди, Малика пересекла террасу, чувствуя затылком тяжёлый взгляд, и вошла во дворец.
        Глава 43
        Завеса дождя как помутневший целлофан закрывала горизонт. Тяжёлые капли взрывались на капоте и лобовом стекле автомобиля. Щётки гнулись, не справляясь с потоком воды.
        Гюст зябко поёжился.
        - У Бога всего много. Вчера засуха, сегодня потоп. Не удивлюсь, если завтра ударят морозы.
        Адэр провёл мизинцем по запотевшему стеклу и приказал водителю включить печку. Осень радовала жаркими солнечными днями, но почему-то именно сегодня решила заявить о себе мерзкой погодой. Как же не вовремя…
        Предок маркиза Безбура построил фамильный замок недалеко от обрыва. Адэр ни разу там не был, зато неоднократно слышал, что из окон второго этажа можно увидеть море. От замка к обрыву вела аллея. Она проходила через парк с вековыми дубами и заканчивалась крутой лестницей, вырубленной в скале. Кто-то говорил, что даже крайне осторожный спуск со стометровой высоты создаёт иллюзию падения. Люди хватаются за перила, стараются не смотреть по сторонам и уж точно не смотрят на белый берег, прилизанный морской волной.
        Адэр нуждался в хорошей встряске. Надеялся, что ощущение опасности при спуске и подъёме по отполированным ступеням выдернет его из подавленного состояния. Не судьба…
        Автомобиль сбавил скорость и покатил через багряно-красную кленовую рощу. Сквозь пелену дождя проступали очертания фонтанной чаши и скульптуры орла с расправленными крыльями. За ними виднелись контуры здания с широко развёрнутым фасадом.
        Обогнув фонтан, машина затормозила перед парадным входом в замок. На пороге возник маркиз Безбур. Слуги в зелёных ливреях раскрыли зонты и кинулись к автомобилю.
        Видимо, супруга не рассказала Безбуру о своём разговоре с правителем, иначе именинник не светился бы от счастья, словно день был чудесный, мир прекрасный, жизнь удалась, а старость прошла мимо.
        - Не забудь папку, - сказал Адэр Гюсту и покинул салон.
        В холле его встретила жена маркиза, Лия. Её взгляд, выражение лица, белые пальцы, придерживающие подол платья, красноречиво говорили: «Не надо, не портите праздник». Ответив кивком на реверанс хозяйки дома, Адэр покосился на чёрную кожаную папку в руках секретаря и последовал за Безбуром.
        В зале было порядка пяти сотен гостей: советники с жёнами, кое-кто из местной знати. Две молодые женщины: одна похожа на Мави, вторая на Лию. Остальных людей Адэр не знал.
        Безбур представил ему своих дочерей и повёл его вдоль шеренги взволнованных дворян и дворянок: им подвернулся редчайший случай познакомиться с правителем Грасс-Дэмора. На день рождения маркиза приехали родственники и друзья из разных стран: это кузина из Маншера, это племянник из Росьяра, это коллеги по бывшей работе в автоконцерне «Хатали»… После второй сотни лиц, титулов и имён появилось желание сказать Безбуру: «Не утруждайте себя. Я всё равно их не запомню».
        Наверное, Адэр выдал себя слишком торопливым переходом от пары к паре, а может, маркизу удалось рассмотреть за его вежливой улыбкой скуку. Безбур незаметно прикоснулся к локтю Адэра, привлекая внимание, и прошептал одними губами: «Я приготовил вам подарок». Его глаза при этом светились такой радостью, будто именинник прятал за пазухой корону, которую намеревался водрузить Адэру на голову, но при условии, что он со всеми познакомится.
        Адэр кивнул. Ему больше нравился дворцовый ритуал, когда правитель сидит в кресле, а дворяне сами подходят к нему. Но здесь он не хозяин, и замок советника - не дворец. И слава Богу, шеренга гостей скоро кончится.
        Рассеянно слушая маркиза, Адэр осматривал зал: камины, картины, лестницы, балконы. Во всём чувствовалось дыхание старины, утончённый вкус и материальный достаток древней фамилии.
        - Ваше Величество, позвольте представить вам виконтессу Тану Индрис, - проговорил Безбур.
        - Меня зовут Талана, - прозвучал мягкий голос.
        - Простите, виконтесса. Конечно же, Талана Индрис.
        Адэр перевёл взгляд с хрустального столика на молодую особу. Ну и дела! Маркиз сделал ошибку в имени. Где же их хвалёная система табу? Лия говорила, что они не приглашают к себе малознакомых людей.
        - Супруг виконтессы - мой давний приятель, - объяснил Безбур. - Он владелец стивидорной компании в Ракшаде и, к сожалению, не смог приехать.
        Адэр перевёл взгляд с дамы на маркиза.
        - А виконтесса приехала, за что я премного ей благодарен. - Помедлив секунду, Безбур добавил: - Талана видела Малику.
        - Я думаю, это была Малика, - улыбнулась виконтесса. - Ракшады не ходят по улицам с женщинами. Иштар вообще не ходит по улицам. А тут шёл. И не один. У жён чёрные платья, а у этой дамы было белое.
        Безбур поцеловал Талане руку:
        - Я оставлю вас. - И устремился к гостям.
        Адэр взял два фужера с шампанским, один фужер подал виконтессе. Пришлось приложить немало сил, чтобы не осушить бокал залпом.
        - Когда вы приехали?
        - Два дня назад. Вообще-то я живу в Рейбурне, но муж попросил меня поздравить маркиза. И вот я здесь. - Встряхнув льняными локонами, Талана рассмеялась. - А ведь даже не думала, что познакомлюсь с правителем Грасс-Дэмора.
        Адэр выпил шампанское, взял у слуги очередной фужер и жестом предложил виконтессе пройтись по залу. На языке вертелись вопросы, но он упорно заливал слова вином и разглядывал лепку на стенах.
        - Так вот вы какой - прославленный Адэр Карро, - произнесла Талана.
        - Зовут меня так, но вот насчёт славы я не уверен. Скорее скандально известный. - Адэр остановился. - Что случилось в Ракшаде?
        - Ракшады скрытный народ. Я знаю, что Малика поссорилась с верховным жрецом, и её хотели казнить. Порт закрыли, а мне надо было домой. Мой муж хотел отправить меня в Алую Пустыню, но иностранных граждан не выпускали из страны. Мы пришли в посольство, а нам сказали сидеть тихо. Было страшно. Мы думали, что начнётся война.
        Адэр сжал ножку бокала:
        - Всё обошлось?
        - А-а-а… - протянула Талана. - Вы ведь ничего не знаете. Я в числе первых вернулась в Краеугольные Земли. Не сегодня-завтра обо всём напишут в газетах.
        - Всё обошлось? - повторил Адэр, наблюдая за гостями. Всем весело. Ему одному плохо.
        - Да, - ответила Талана. - Дом моего мужа находится возле здания суда. Окна во всех домах непрозрачные, и мы приоткрыли раму на втором этаже. Видели, как Иштар привёз женщину в белом платье. Через час или два вышли вместе. Я вам уже рассказывала. А утром муж посадил меня на корабль.
        - Благодарю вас, - произнёс Адэр и вскинул руку, чтобы подозвать Гюста.
        Талана подцепила пальцем его рукав и вынудила опустить руку:
        - Не бросайте меня. Я здесь никого не знаю. И если честно, не знаю маркиза и его жену. Но мой муж так просил поздравить…
        Прохаживаясь по залу, Адэр перебрасывался с дворянами фразами и опустошал бокал за бокалом. Виконтесса не отставала от него ни на шаг. Её щёки раскраснелись, взгляд всё чаще задерживался на его лице.
        Возле окна, омываемого дождём, Талана опередила Адэра и преградила ему дорогу:
        - Скажите, как это ловить на себе взгляды и знать, что вас все хотят?
        - Не знаю, как вы с этим живёте.
        Талана изогнула блестящую бровь:
        - Как вы живёте?
        Адэр посмотрел на приоткрытые губы:
        - Я не сплю с замужними женщинами. Моральный кодекс.
        - А вы прямолинейны. - Талана пригубила бокал. - Я всегда мечтала задать этот вопрос Иштару. Но ему, похоже, никто не нужен, кроме вашей Малики.
        Адэр жестом подозвал Гюста, забрал у него папку и подошёл к Безбуру:
        - Я тоже хочу сделать вам подарок.
        Маркиз провёл его в кабинет, расположенный на втором этаже.
        - Малика жива, мой правитель, - сказал он, закрывая двери. - Я был уверен, что ничего плохого с ней не случится. Боже, как же я переживал. А сегодня прямо камень с души.
        Адэр посмотрел на своё отражение в тёмном окне. Уставший человек. Вокруг головы сияние. Люстра… Говорят, когда устаёшь жить, становишься добрее. Чёрта с два.
        - Присядьте, маркиз. Разговор будет долгим.
        Безбур придвинул к столу стул, предоставив Адэру право занять место хозяина. Опустившись в кресло, Адэр вытащил из папки документ и положил его перед маркизом.
        Тот, широко улыбаясь, взял лист в руки:
        - Что это?
        - Свидетельство о смерти.
        Безбур пробежался взглядом по строчкам. Улыбка сползла с губ.
        - Ида Ламуз умерла восемнадцать лет назад, - сказал Адэр.
        Безбур вжался в спинку стула.
        Адэр достал из папки сшитые листы, толкнул их по столу к маркизу:
        - Это история болезни младшего брата Иды. Он с детства страдает слабоумием. После смерти сестры его определили в психиатрическую лечебницу. Он ничего не помнит, никого не узнаёт.
        Безбур посмотрел на бумаги, но брать не стал.
        - Вы оплачиваете его содержание, - вновь проговорил Адэр. - А теперь скажите: кто вас шантажирует?
        - Никто.
        - Маркиз, я всё равно узнаю.
        Безбур потёр лоб:
        - Кто вам сказал? Лия?
        - Она вас любит и боится, что ваши дочери останутся без приданого. Кому вы отдаёте деньги?
        Маркиз затряс рукой, будто у него начался нервный тик. Адэр окинул кабинет взглядом в поисках графина с водой.
        - Там. Деньги там, - произнёс Безбур, указывая на свой портрет в полный рост. - Внизу кнопка.
        Адэр подошёл к картине. Разглядывая массивный багет, проговорил:
        - Откройте сами.
        - Не могу встать. Нажмите на кнопку.
        Адэр провёл рукой между багетом и стеной. Пальцы легли на гладкий выступ. На ощупь будто большая пуговица. Прозвучал щелчок, и картина отъехала в сторону, открыв взору железную дверь с диском, как у телефона, только вместо цифр буквы.
        - Наберите «фальшивый алмаз». Без пробела.
        Вновь прозвучал щелчок. Помедлив, Адэр распахнул дверь. За ней оказалась комната, заставленная ящиками.
        - Выключатель справа, - просипел Безбур.
        Адэр оглянулся:
        - Вам плохо?
        - Нет, мне хорошо. - Маркиз потёр ладонью грудь. - Мне уже хорошо.
        Включив свет, Адэр открыл ближний ящик.
        - Эти деньги вы отдадите семьям погибших, - сказал Безбур.
        - Что вы задумали?
        - Не задумал, а придумал, Ваше Величество. Я знаю, как избавиться от алмаза.
        - И как же? - спросил Адэр, глядя на пачки банкнот.
        - Вы отправите его в регистрационную палату. По дороге произойдёт нападение на машины, и алмаз украдут. Погибнут люди: охранители, стражи…
        - Маркиз…
        - Должны погибнуть все, иначе нам никто не поверит.
        - Вы предлагаете устроить нападение?
        - Я его организую.
        - Вы могли бы это сделать, не уходя в отставку.
        - Ваше Величество… на моих руках будет кровь невинных людей. Разве может такой человек сидеть за одним столом с вами?
        Адэр закрыл ящик, захлопнул дверь, вернул картину на место:
        - Вы не подумали о моих руках.
        - Этот грех я возьму на себя. Я позволил Малике показать на аукционе фальшивку. Это не её вина, а моя. Я должен был предвидеть… - Безбур уронил голову на грудь. - Я во всём виноват, и всё исправить должен тоже я.
        Адэр прошёлся по кабинету. Постоял возле окна, заложив руки за спину и перекатываясь с пятки на носок. Повернулся к маркизу:
        - Вы начали собирать деньги сразу после аукциона?
        - Почти. Сперва я хотел выкупить алмаз и организовать ограбление моего замка, но потом подумал, что нас с вами заподозрят в сговоре.
        Адэр вернулся в кресло:
        - Недавно вы продали два имения.
        - Да.
        - Отмените сделку.
        - Нет, Ваше Величество, не отменю. Людей много погибнет, а у них семьи, родители.
        - Никто не погибнет. Я придумаю другой способ избавиться от алмаза.
        - Какой? Распилите его на кусочки? Это надо было сделать сразу.
        - Кучка осколков стоит намного меньше цельного камня. Нам бы не хватило на уставной капитал банка. Это мы уже обсуждали.
        Безбур вытащил из кармана платочек, промокнул пот над верхней губой:
        - Я для себя всё решил, Ваше Величество.
        - Значит так. Вы заберёте прошение об отставке и продолжите исполнять обязанности советника по финансовым вопросам. Без возражений. Алмаз я беру на себя. Забудьте о нём. Вычеркните из памяти. А сейчас идите к жене и скажите, что Ида Ламуз арестована. И в скором времени вам вернут все деньги.
        Безбур поднялся и, пошатываясь, побрёл к двери.
        - Расправьте плечи и улыбайтесь, - сказал Адэр. - Сегодня ваш день.
        Проводив маркиза взглядом, снял с телефона трубку и набрал номер:
        - Трой… есть новости из Ракшады? Хорошо, я позвоню завтра.
        Облокотился на стол и закрыл лицо ладонями. Иштару никто, кроме Эйры, не нужен. А кто нужен ей?
        Гюст объявил посетителя и пропустил в кабинет герцога Кангушара. Адэр закрыл «Откровения Странника» и спрятал фолиант в ящик. О прибытии герцога в замок ему доложили вчера вечером. Утром сообщили, что герцог отправился к летописцу. Вышел из архива около полудня и два часа бродил по саду. Кому-то это могло показаться странным - Адэру показалось подозрительным. Прадед Кангушара и дед Кебади были заговорщиками. Возможно, страсть к тайным соглашениям передаётся по наследству, и потомки решили пойти по стопам своих предков.
        Без расшаркиваний и лишних слов Кангушар произнёс:
        - Я знаю, где похоронен Зерван.
        - Комиссия смогла прочесть тетрадь? - спросил Адэр, глядя на плоскую сумку в руке герцога. Не похоже, что там лежат пятьдесят листов, упакованных в картонную обложку.
        - Первую страницу.
        - Одну страницу? За полгода?
        - Мой правитель! Тетради сто лет. Текст написан чернилами. Написан справа налево. На каждой странице два текста с большим разрывом в хронологии событий. Как думаете, их легко разобрать, а потом собрать в нечто вразумительное?
        - Я думаю, что мне не хватит жизни, чтобы узнать правду. - Адэр жестом указал герцогу на стул и устремил взгляд на Парня.
        Перед приходом Кангушара зверь таращился в окно, выдувая из ноздрей горячий воздух. Немного сдвигался в сторону, чтобы запотевшее стекло не мешало обзору, и вновь выдыхал. Сейчас Парень стоял у порога, вперив глаза в дверь.
        Адэру стало не по себе. Минуту назад у него мелькнула мысль: а не съездить ли на могилу Зервана? Желание Адэра ещё не окрепло, а Парень уже собрался в дорогу.
        - Где его похоронили?
        Щёлкнув замком, Кангушар вытащил из сумки два исписанных листа и положил на стол:
        - Здесь начало истории и конец. Они были на первой странице.
        - Не проще ли показать на карте? - спросил Адэр, не решаясь взять бумаги.
        Появился страх. Если Зерван совершал ужасные поступки - надо ли об этом знать потомкам? Может, сейчас самое время прекратить работу комиссии по установлению истины и уничтожить тетрадь?
        - Летописец похоронил его в Лайдаре, - сказал Кангушар.
        - Дед нашего Кебади?
        - Да.
        Теперь ясно, зачем герцог ходил в архив: хотел, чтобы Кебади узнал об этом первым. Но… разговор длился почти три часа.
        Адэр взял верхний лист:
        - Он начал с детства Зервана. Какой смысл описывать пристрастия ребёнка?
        - Поймём, когда всё расшифруем.
        Адэр пробежал взглядом по второму листу. Вздёрнул брови:
        - В могиле он не один?
        - С этой женщиной не всё так просто. Нет имени и… - Кангушар с задумчивым видом покачал головой. - По этому отрывку тяжело судить, что их связывало.
        - Их связала верёвка… Герцог, вы бы привязали к себе труп?
        - Не знаю. Вряд ли.
        - Он любил эту женщину. Только любимый человек после смерти не вызывает отвращения.
        - Это ж как надо любить?
        Адэр перечитал текст:
        - Здесь не говорится, что могила находится в Лайдаре. «Под короной мира». Слишком туманно.
        - Я знаю, где это, - сказал Кангушар и вдруг выпалил: - Ваше Величество, прекратите расследование и распустите комиссию.
        Адэр поднял голову. Слова герцога созвучны его мыслям.
        - Причина?
        Герцог долго возился, пристраивая сумку возле ножки стула. Адэр терпеливо ждал. Кангушар давно обдумал свои слова, но, похоже, сомневался в своих умозаключениях. Да и как не сомневаться? Члены комиссии не приподняли завесу тайны, а лишь нащупали самый краешек. Они не верили, что смогут добраться до истины, а теперь испугались.
        - Создавая комиссию, вы преследовали цель вернуть Зервану доброе имя, - проговорил Кангушар, оставив сумку в покое. - Я боюсь, что будет только хуже. Уже сейчас понятно, что Зерван убийца.
        - Убийцы не умирают от раскаяния, - возразил Адэр.
        - Среди убийц встречаются психически больные люди. Их поведение непредсказуемо.
        Адэр побарабанил пальцем по листу:
        - Здесь написано: Зерван умер, сжимая труп в объятиях. Он умер от горя. Летописец не похоронил бы убийцу вместе с жертвой.
        - Хорошо, предположим, что он ни в чём не виноват, и женщину - плебейку или дворянку - убил кто-то другой. Почему Зерван не вызвал охрану? Почему привязал труп к себе, надел плащ защитника и тайком покинул дворец? Летописец - единственный свидетель, святой свидетель, как он себя называет, - молчал до самой смерти. Почему он сжёг государственный архив? Думаю, там находились документы, обличающие его и Зервана.
        - Ответы на ваши вопросы спрятаны в тетради, - произнёс Адэр. - Неужели вам неинтересно?
        Со стороны могло показаться, что он убеждает герцога не бросать начатое дело. На самом деле он подзадоривал собственное любопытство и убеждал себя.
        - Я высказал свои подозрения. Когда они подтвердятся, будет поздно. Члены комиссии подписали договор о неразглашении тайны. Но я не удивлюсь, если когда-нибудь появится ещё одна тетрадь с исповедью кого-нибудь из членов. И в ней будет написано, что вы узнали правду о Зерване и скрыли её от народа.
        Глядя на бумаги, Адэр прижал кулак к губам:
        - Вы считаете Зервана убийцей.
        - Не я один. Он опозорил свое высокое происхождение, опустившись до преступления. Я знаю, вы хотели доказать миру, что короли не способны предать страну и народ. Это ловушка. Мы продолжим изучать тетрадь, и ловушка захлопнется. Потому что сокрытие преступления - это тоже преступление. Вам придётся рассказать правду. Народ начал верить в светлое будущее, а вы поднимете грязь. Не надо этого делать.
        - А я вот думаю: можно ли верить записям слепого старика? - Адэр спрятал бумаги в стол. - Хочу посмотреть на могилу.
        Через два дня автомобиль правителя миновал Ворота Славы. Не желая вызывать подозрений своим неожиданным приездом, Адэр встретился со старостой города. И лишь потом, прихватив Парня, отправился с герцогом на прогулку в парк, расположенный на окраине Лайдары.
        Парк был старый, заброшенный и заросший. Аллеи прятались под толстым слоем ржавых листьев, пружинящих под ногами. Их не убирали несколько лет, и оставалось ждать листопада, чтобы дорожки заиграли яркими красками.
        Здесь царила тишина, свойственная кладбищу: в кронах деревьев шумел ветер, свистели птицы, где-то журчал ручей. И парк походил на кладбище. Пузатые клумбы, покрытые пожухлой травой, - могилы. Кустарники, запорошенные поздними цветами, - венки. Потемневшие статуи, оплетённые паутиной, - памятники.
        Кангушар молчал. Парень брёл, не проявляя интереса к белкам, прыгающим с ветки на ветку. Адэр прокручивал в голове разговор о Зерване и не мог понять, что его настораживает. Расшифрована одна страница. Информации мизер. Опасения герцога обоснованы. Но что-то не так.
        Кангушар вскинул руку:
        - «Корона мира».
        На поляне лежал большой запылённый шар из синего мрамора. Герцог потёр камень носовым платком. В лучах солнца заблестели золотые прожилки.
        - Это мир. Сверху была золотая корона с драгоценными камнями. Корону украли.
        Адэр отошёл от камня на несколько шагов. Вверху и правда виднелась канавка, опоясывающая шар, - забитая пылью и паутиной, она отличалась цветом.
        - «Корона мира», - повторил Кангушар, тяжело дыша. - Этот памятник установили по приказу Зервана. Он символизировал мир между народами Грасс-Дэмора.
        - Где могила? - спросил Адэр, разглядывая порыжелую траву.
        - У меня под ногами. Вы на камень посмотрите.
        На мраморной поверхности виднелась надпись, нацарапанная лезвием ножа или гвоздём: «Покойтесь с миром». Буквы корявые, строчка кривая.
        Адэр провёл пальцем по надписи. Царапины почти не ощущались.
        - Не знаю, верить ли…
        - Защитники могут здесь всё перекопать. Но тогда наша тайна раскроется.
        - Что думает по этому поводу Кебади?
        - Насчёт вскрытия могилы? - спросил Кангушар.
        - Он хочет, чтобы комиссия продолжила работу над текстом?
        - Он просто старик. Летописец. Его интересует прошлое, а не будущее.
        Адэр выдохнул. Всё встало на свои места.
        - Дед Кебади случайно оказался в числе заговорщиков. Он единственный, у кого не было причин для поджога библиотеки и тюрьмы. А у вашего прадеда причина была. И в тетради, вполне возможно, есть его имя. Вы этого боитесь, герцог?
        Кангушар спрятал платочек в карман плаща:
        - Боюсь… Боюсь, что он сделал нечто ужасное. Вы не представляете, как мне тяжело.
        - Лучший способ избавиться от страха - узнать правду. И расскажите комиссии о заговоре. Вам станет легче.
        Адэр щелчком пальцев подозвал Парня и, поглаживая его по холке, двинулся по аллее.
        Осень в Грасс-Дэморе называли раздорожицей. Ненастье, зависнув над землей на долгие недели, превращало просёлочные дороги в жуткое месиво, и жизнь страны останавливалась подобно телеге, застрявшей в грязи.
        Нынешняя осень была щедра на солнце; редкие попытки напугать ливнями и грозами заканчивались неудачей. Золотая пора года преподнесла ещё один сюрприз - деревья обнажились за одну ночь. Стремительный листопад укрыл землю разноцветным мягким ковром.
        Глядя на раздавшийся простор, ранее сжатый густыми кронами деревьев, Адэр водил пальцами по спинке каменной скамьи. Выпуклые бабочки и пчёлы, высеченные завитки. Эту скамью упоминал в своей тетради слепой летописец. Эту скамью Адэр видел на одной из картин, найденных в тайнике под дворцом. Мальчик в бархатном костюмчике. В глазах смесь тоски и надежды. На сиденье букетик фиалок.
        Врождённая наблюдательность подсказала Адэру, что ребёнок не позировал. Он оказался в саду по другой причине, а тут как назло художник. Портретист, вероятнее всего, догадывался, кого высматривает наследный принц - недаром букетик был выписан с особой тщательностью. А летописец знал точно, кого ждал Зерван Грасс.
        Ознакомившись с расшифровкой первой страницы из тетради, Адэр засомневался: не выдумка ли это? Но сегодня сел на скамью, засыпанную листьями, и перед внутренним взором возникли сначала фиалки, а потом портрет маленького Зервана. Свидетельства очевидцев - словесное и визуальное - совпали. Похоже, святой свидетель пока что не врёт.
        Адэр покатал ногой мячик. Зря нёс. Парень отказался играть. Развесив уши, обнюхивал кусты и стволы деревьев, словно хотел разобраться, что произошло с ними ночью. Иногда плюхался на листву, как на перину, и подолгу смотрел в небо, испещрённое голыми ветками. Теперь зверь и вовсе сомкнул веки, закрыв морду лапой.
        Послышались тяжёлые шаги. С куста вспорхнула стайка пичуг. Парень продолжал предаваться звериным грёзам.
        - Ваше Величество, - прозвучал голос охранителя. - К вам герцог Кангушар.
        Герцог - как всегда одетый с иголочки, с безупречно уложенными волосами - обошёл скамью и склонил голову. После их встречи прошло две недели. Неужели удалось расшифровать ещё страницу? Но нет… В этот раз председатель комиссии по установлению истины явился без сумки. Зашевелилась злость: какого чёрта ему надо?
        Кангушар сел рядом с Адэром, поправил на коленях плащ, прихлопнул карманы, проверил, не сполз ли с шеи шёлковый шарф. Его неторопливые отточенные жесты и вовсе разозлили. Он ворует у правителя минуты отдыха, а в лице ни капли раскаяния.
        - С чем пожаловали, герцог?
        - Мы нашли кости.
        - Вы вскрыли могилу?
        - Своими силами, без привлечения защитников. Мы не знаем, Зерван там лежит или кто-то другой. Не знаем, он один или с кем-то. Мы сняли слой земли, увидели человеческую кость и закопали. Мы должны были убедиться, что это на самом деле могила.
        Адэр ударил по мячу носком ботинка. Парень не пошевелился.
        - Вы подозрительно быстро нашли надпись. Вытерли пыль в том месте, где она была.
        - Я знал о надписи. Это любимый парк моего деда. Дед показал надпись моему отцу. Отец показал мне.
        - И ничего не заподозрили?
        - Мой дед видел в словах другой смысл. Страну разрывали на части, мир рушился. «Покойтесь с миром» можно было сказать надеждам, мечтам, спокойствию.
        Адэр положил руку на спинку скамьи, погладил пальцем бабочку:
        - Как отнеслись члены комиссии к вашему рассказу о прадеде?
        - Никак, Ваше Величество. Я им не признался.
        - Если всплывёт имя вашего предка…
        - Я уйду из комиссии, - произнёс Кангушар.
        - Значит, сбежите.
        - Роду Кангушаров девять веков. Мои предки вместе с династией Грассов создавали Грасс-Дэмор. Если мне суждено извиняться за ошибку прадеда, я сделаю это перед королями.
        Адэр запахнул на груди плащ:
        - Извиняться вам не за что. Я не извиняюсь за отца, а исправляю его ошибки.
        Кангушар улыбнулся:
        - Впервые слышу, чтобы кто-то говорил об ошибках Великого.
        - Я некоронованный король отвергнутой страны. Мне можно.
        Парень вскочил и, пригнув голову к земле, зарычал. Адэр оглянулся. В сопровождении охранителей по аллее топал Сибла. А ему-то что надо?
        Праведный Брат остановился на безопасном расстоянии:
        - Мой правитель, у меня к вам важный разговор.
        В Мадраби и близлежащих селениях дождь шёл неделю назад. А полы чёрного плаща Сиблы были покрыты грязью. Видимо, сектант пожаловал издалека и нигде подолгу не задерживался, чтобы постирать и высушить одежду.
        Отпустив Кангушара, Адэр подозвал Парня и сжал в кулаке шерсть на загривке:
        - Я слушаю.
        - Мой правитель, - проговорил Сибла. - Я набрёл на странный город.
        - Чем же он странный?
        - Там идеальный порядок.
        Адэр только хмыкнул. И ведь не поспоришь. Благонравные города в Грасс-Дэморе редкость.
        - Кругом чистота и тишина, - добавил Сибла.
        - Ты к такому не привык?
        - В том-то и дело, что привык. Я будто в Авраас вернулся.
        - Авраас, - повторил Адэр, нахмурившись. - Думаешь, там заправляет секта?
        - Если секта - то очень странная. Люди поодиночке не ходят, детей почти не видно. А если видно, то с кучей взрослых. Как стемнеет, на улицах никого. И молитвенных домов нет. Один храм, но всё время закрытый.
        - Как называется город?
        - Рашор.
        Название ни о чём не говорило.
        - Охранительные участки есть?
        - Есть, - ответил Сибла. - Стражей не видел, хотя в окнах горел свет.
        - Что ты там делал?
        - Братьев… то есть приятелей искал. Нас раскидали по всей стране. Я хотел узнать, как они устроились.
        Сбиваются Братья в стаю. Сбиваются. А отчёты Джиано, советника по религиозным вопросам, раскрашены светлыми красками.
        - Город большой?
        - Большой. Я пять дней по нему ходил. Заводы, фабрики. Пустырей много. Складов много. Некоторые бесхозные. В центре - дома чуть меньше вашего замка. За городом лес. Местные называют его Ведьмин парк. Говорят, там трупы морун закапывали. Местные туда не ходят. И я не пошёл. А надо было сходить. Странно всё это.
        - Хорошо, Сибла. Я прикажу стражам поехать и посмотреть, - пообещал Адэр, желая поскорее отделаться от сектанта.
        - И самое главное. - Сибла вытащил из кармана плаща плоскую вещицу. - Эту штуку я отковырял со стены магазина. Там почти на всех домах такие штуки. На стене или на дверях. У некоторых между рамами вставлены.
        Прижав Парня ногой к скамье, Адэр подозвал Сиблу и взял из его руки медальон из обожженной глины. В середине был выдавлен рисунок: прямые и извилистые линии.
        - Что здесь нарисовано? - спросил Адэр, крутя вещицу так и этак.
        - По-моему, плётка. Я спрашивал у местных. Говорят: оберег от сглаза.
        - Плётка, - задумчиво повторил Адэр и вскинул голову. - Хлыст!
        Через полчаса в кабинет правителя вошёл Крикс Силар. Выслушав бывшего сектанта, покрутил в руках глиняный медальон:
        - Надо проверить. Чем чёрт не шутит.
        Выпроводив Сиблу, Адэр побарабанил пальцами по столу:
        - Если это Хлыст, как он там оказался? Он же работает под прикрытием.
        - Работал, а потом сбежал. В прошлом году, весной.
        - Как ты допустил?
        - Я ушёл в отставку. О побеге Хлыста не знал, пока вы меня не вернули.
        - Отправляйся к его семье.
        Крикс выдохнул с досадой:
        - Нет семьи. Старший сын ушёл на заработки и пропал. Жена с дочкой и младшим сыном замёрзли в поле. Тогда мело сильно. Мы с Анатаном людей собрали, да без толку. А весной сугробы стаяли, они и нашлись. В обнимку на саночках сидели… Я хотел сообщить Асону, но не знал, где он. - Крикс положил медальон на край стола. - Если это Асон, худо дело. Он мужик башковитый, но мозги не в ту сторону. Ему терять нечего.
        Адэр потёр лоб:
        - Тебе нельзя в город. Он сразу сообразит, что к чему.
        - И стражей послать нельзя. Асон людей с одного взгляда раскусывает. Я помню, как он перед ювелирной выставкой столицу чистил. Если в Рашоре он заправляет, худо дело. - Крикс покачал головой. - И что это за бляшки? Все жители под его защитой или все на него работают? Местные стражи, наверное, под ним ходят, раз молчат.
        Адэр указал на двери:
        - Сибла. Он тоже не промах. Такое заметил. Отправь его обратно. - Вытащил из стола портмоне и толкнул по столу к Криксу. - Пусть поживёт, присмотрится. Потом решим, что делать.
        Оставшись один, Адэр достал «Откровения Странника». Мысленно задал вопрос и открыл книгу наугад. Чистые страницы. И так каждый раз. Мистика…
        Глава 44
        Малика и Иштар преследовали одну цель: освободить страну от пережитков прошлого. Но их представления о ценностях и нормах были несовместимы. Иштар не слышал и не понимал Малику, а она не могла донести до него своё видение новой Ракшады.
        Если бы в Иштаре не было духовного стержня, который может гнуться и не ломаться, если бы Малика считала его твердолобым и безжалостным воякой, она бы уехала домой ещё полгода назад. Её удерживало желание показать Иштару, и не только ему, насколько велик разрыв между внешним величием Ракшады и внутренним упадком.
        Идея устроить театрализованное представление появилась давно. Малика вела Галисию, облачённую в чёрный наряд супруги, в её будущий дворец. На улицах стояли ракшады, их жёны и малолетние дочери. Звенели серебряные колокольчики. Малика убеждала себя, что это спектакль. Есть две актрисы, есть актёр - Хёск (он возглавлял свадебное шествие), есть жрецы для массовки. Есть зрители, даже есть музыкальное сопровождение, и всё понятно без слов.
        Перед внутренним взором пронеслась жизнь Галисии в Ракшаде: несколько месяцев как пьеса из трёх актов. Первый акт - испытания. Второй - счастье, короткое и яркое, как вспышка молнии. Третий акт - унижение. Чуть позже добавился эпилог - насилие и забвение.
        За пять тысячелетий женщины Ракшады прошли тот же путь, что и Галисия. Малика хотела показать это Иштару, его советникам и воинам, всем мужчинам, чтобы они осознали масштабы трагедии. Хотела спросить: «А дальше что?»
        Последующие события кидали Малику от стены к стене, как мячик: уезжаю, остаюсь, уезжаю, и пусть горит всё ярким пламенем. Она была готова сдаться, сесть на корабль и отправиться в Грасс-Дэмор. Но финальная встреча с ракшадками во дворце шабиров поставила точку в метаниях. Малика обратилась к женщинам со словами: «Скажите, что ваша жизнь вам важна, что вам не всё равно, как вы проводите дни и ночи». И ей ответили: «Нам не всё равно».
        Затея с судом была рискованной. А как ещё стереть с себя клеймо иноверки и иностранки? Да, она шабира, но без необходимого авторитета. Народу вбили в головы, что в Краеугольных Землях женщины только и делают, что торгуют своим телом и вытравливают из чрева детей. Шабиру не считали шлюхой, но смотрели и слушали с подозрением. А Малика нуждалась в людях, которые пойдут за ней, как Праведные Братья шли за Праведным Отцом.
        Иштар и Хёск не верили в проклятие морун. Малика не думала, что на суде они сдадутся без боя. Однако во всей Ракшаде только эти двое догадывались о силе жрицы морун. Коронация, присмиревшие тигры, видения шабиры во время паломничества, повторное восхождение к Вратам Сокровенного - это не могло не врезаться им в память. На суде Малика собиралась вызвать безумство собак во всей округе, которое могла прекратить, лишь надев зажим на шею. Не это ли доказательство, что существуют заклятия, проклятия и многое другое, что находится за гранью понимания? Слава Богу, до этого не дошло. Иштар не повёлся на угрозы Хазирада и сохранил лицо.
        Она - шабира, и теперь в глазах народа находится к Богу ближе, чем верховный жрец. Это признал суд, признал сам Хёск, в конце концов. На её защите стоят хазир и воины. А значит, то, что она задумала, пройдёт так, как она мечтала: с большим размахом.
        Три месяца, оставшиеся до праздника, - слишком маленький срок для подготовки грандиозного представления. Как бы ни поджимало время, Малика провела на острове Шабир пять дней. Осмотрев в подземном хранилище глиняные таблички и старинные полотна, выслушав хранителей тайн, она получила ответы на главные вопросы.
        Её смущали рисунки в книгах, где Ракшада и Джурия были изображены в чёрных одеяниях. Ох уж эти современные художники, насквозь пропитанные тоталитарной идеологией… Они всё исказили. Во времена Ракшады замужние женщины носили платья приглушённых тонов, а не чёрные. Во времена Джурии - яркие наряды, украшенные камнями и монетами, расшитые бисером и шёлком.
        К концу пятого дня Малика определилась, какие исторические события лягут в основу представления, и вернулась в Кеишраб. Теперь ей предстояло подобрать людей и при этом не нарушить требования Иштара.
        Хёск не ошибся в подсчётах. Народ в столице развлекали четыре театральные труппы (чуть больше двухсот человек). Хозяева трупп, выслушав Малику, воспылали желанием доказать Ракшаде, что настоящее сценическое мастерство - это не прыганье по сцене в юбках. Актёры хотят и могут играть серьёзные пьесы, но публике почему-то нравится кривляние. Единственное, что смутило мужчин - это участие женщин. Мол, ракшадки привыкли жить в достатке и спокойствии и едва ли сумеют создать необходимую атмосферу.
        Пропустив «достаток и спокойствие» мимо ушей, Малика объяснила актёрам, какую цель она преследует, какую вкладывает идею. И предложила им самим продумать сцены. Взяла с собой хозяев трупп, мать-хранительницу, десяток воинов и отправилась в пригород Кеишраба.
        В окрестностях каждого крупного города обязательно имелось селение, называемое Обителью Слёз, где жили вдовы. Закон не обязывал их селиться в Обители, но им некуда было идти. После смерти мужа они оставались без жилья и без денег, а в Обители могли безбедно существовать. О них заботились специальные ведомства: поставляли продукты и одежду, ремонтировали дома и мебель, оплачивали услуги врача.
        Положение вдовы в Обители зависело от размера выкупа, который в своё время заплатил супруг за невесту. Поэтому кто-то лежал на подушках и ел сладости, а кто-то мыл полы и питался постными лепёшками.
        Вдовы придерживались строгих правил, за соблюдением которых следила смотрительница. Носили жёлтые траурные платья десять лет, не снимали чаруш до глубокой старости, прислуживали тем, кто стоял на иерархической лестнице ступенью выше… За нарушение этих и других правил женщин пороли их же сёстры по горю: плетью, розгами или металлическими прутами, в зависимости от тяжести проступка.
        Не все вдовы попадали в Обитель. После похорон мужа некоторых забирали родственники, заплатив небольшой выкуп - на этот раз государству. Отслужив в армии, ракшады открывали своё дело и нуждались в рабочих руках. Нередко в цехах и мастерских наряду с мужчинами трудились бывшие кубары, овдовевшие матери и сёстры, женщины, которые по каким-то причинам не вышли замуж.
        Это всё, что успела рассказать мать-хранительница по дороге в Обитель. И в конце добавила грустно: «Они почти свободны. Жаль, жён хазиров туда не берут».
        Сторожевой колокол известил вдов о приближении к Обители Слёз нежданных гостей. Женщины юркнули в дома и, приоткрыв рамы, прильнули к щелям. Ракшадам не запрещалось держать путь через селение, но они предпочитали объезжать его стороной. Ремонтники и снабженцы наведывались раз в месяц. А тут вдруг вереница автомобилей…
        Жилище смотрительницы ничем не отличалось от других домов на улице. Разве что к нему примыкал сад и на крыше вертелся золотой флюгер. Не успели автомобили затормозить, как на крыльцо вышла хозяйка, одетая в платье неброского цвета. Мужчины остались в машинах. Малика и Фейхель приблизились к крыльцу.
        Смотрительница опустилась на колени и сложила перед собой руки, как для молитвы:
        - Шабира, благослови меня.
        Малика растерялась: к ней впервые обратились с подобной просьбой. И голос женщины был слишком молодым для вдовы.
        - Сожми левой рукой её руки, - прошептала Фейхель. - И скажи: «Пусть река твоей жизни будет полноводной».
        Разве может быть жизнь полноценной без семьи и детей? Скрепя сердце Малика благословила женщину и - когда смотрительница поднялась на ноги - спросила:
        - Сколько тебе лет?
        - Двадцать три, шабира.
        - И ты уже сняла траур?
        По расчётам, муж смотрительницы умер, когда ей исполнилось тринадцать. Во сколько же она вышла замуж?
        - Моему мужу было восемьдесят три года. Я была замужем один день.
        Девочка-вдова… Подумать страшно. Хотя, как знать… Может, ей повезло?
        Малика попросила собрать женщин, у которых закончился траур. В сад пришло порядка четырёх сотен вдов. Совершив раболепный ритуал перед воинами и хозяевами трупп, женщины сели на пятки и повернулись к шабире. Малика говорила воодушевлённо, словами создавая сказку, которую в скором времени увидит столица. Вдовы слушали её боясь шелохнуться.
        Когда Малика сказала, что ей нужны «актрисы», ракшадки опустили головы. Воины заверили, что по закону им можно участвовать в спектакле. Вдовы молчали. Хозяева трупп объяснили, что роли простые, без слов. Вдовы молчали.
        Решив, что женщины бояться говорить при мужчинах, Малика попросила своих спутников уйти и вновь обратилась с просьбой помочь. Вдовы молчали!
        Это провал… Надо было предвидеть такую реакцию женщин, живущих оторванно от мира. Осознание собственной ненужности и никчёмности поглотило их. Ехать в другую Обитель Слёз не имело смысла. Придётся привлечь актёров из близлежащих городов и одеть их в юбки. Клоунада…
        Малика представила взгляд Иштара, и у неё пропало желание вообще что-то делать. Поднялась с подушки, служившей креслом.
        - Где будут проходить репетиции? - вдруг спросила смотрительница.
        - Во дворце шабиров.
        - До города путь долгий. Потом обратно. По пустыне.
        - Я поселю женщин во дворце, - сказала Малика.
        Вдовы оживились.
        - Актёры тоже живут во дворце? - вновь спросила смотрительница.
        - Нет. Они приходят утром и уходят вечером.
        - Я согласна. Я буду актрисой.
        - Оставишь Обитель Слёз без присмотра?
        - У меня много помощниц, которым не хватает смелости.
        В итоге мать Иштара внесла в список сто двадцать имён.
        Фейхель радовалась, а Малика сокрушалась. Сто двадцать вдов плюс двести актёров - на плаце Единства их не будет видно. По дороге в Кеишраб хозяева трупп посоветовали Малике привлечь их коллег из соседних городов. Мол, актёры легки на подъём. Возможность выступить перед хазиром и правителями Пустынь выпадает не каждый день.
        Утром воины отправили в Обитель грузовики, крытые брезентом. Малика опасалась, что за ночь некоторые женщины передумают, и грузовики вернутся полупустыми. Приехали почти двести вдов.
        Малика и мать-хранительница складывали цифры. Если откликнутся ещё две труппы, всё равно людей для плаца Единства мало. Фейхель вызвалась съездить в другую Обитель Слёз. Чувствовалось, что жизнь за стенами дворца доставляет ей удовольствие. А может, она хотела угодить сыну? Надеялась, что в знак благодарности он позволит ей подойти и встать перед ним на колени…
        Через три дня Малика вошла в храм Джурии. Беседа с Саизель, сестрой Иштара, затянулась до глубокой ночи. Утром жрица вожделения сообщила о своём решении: она призовёт сестёр из других храмов.
        По возвращении в Кеишраб, Малика собрала жён советников и военачальников. Сейчас она пожинала плоды давних встреч с ними. Вдобавок ко всему, победа Малики в суде придала ей весомости в их глазах. Разговор проходил в присутствии воинов - а значит, в задумке шабиры нет ничего предосудительного. Тем более что она не предлагала замужним женщинам играть роли. Ракшадки пообещали переговорить со всеми знакомыми. На следующее утро город расцвёл паланкинами.
        Малика посетила консерваторию. Единственную! В стране, занимающей треть материка! О ней вспомнил Альхара. А Малика уже думала, что представление пройдёт под бой барабанов и звон колокольчиков. Саизель категорически отказалась давать своих музыкантш, потому как они не исполняют музыкальные произведения чёткого ритма и мужественного звучания.
        Через три недели Малика, уже зная количество участников представления, попросила у Иштара чековую книжку и заказала в одной мастерской маски, в другой - платья. Спустя месяц к ней пожаловал командир гарнизона. Его подчинённым, наблюдающим за репетициями, не нравилась игра актёров. Посмотрев часть постановки, командир возмутился, мол, воинов должны играть только воины, и нахальным образом вклинился в творческий процесс.
        Порой Малике казалось, что ситуация выходит из-под контроля. Мастера переливали забракованные маски. Воины кричали на актёров, актёры огрызались и всё равно делали по-своему. Пока они ругались, вдовы пеленали охапки соломы и спорили, кто будет умирать, а кто воевать. Жрицы вожделения неустанно меняли танец, а их музыкантши музыку. Командир не мог выбрать лошадей. Мать-хранительница не могла определиться с местом сбора замужних ракшадок.
        Потом Малика брала себя в руки. Пусть будет так, как будет. Жизненно, непредсказуемо. Жизнь не признаёт заученного, отточенного; она преподносит сюрпризы и заставляет действовать исходя из ситуации. Пусть будет так.
        Командир предложил провести генеральную репетицию в пустыне. В саду слишком мало места, людей приходилось разбивать на группы. И в сад не приведёшь лошадей.
        Стоя на бархане рядом с музыкантами из консерватории, Малика и командир просмотрели первый акт выступления с начала и до конца. Когда уставшие актёры и вдовы рухнули на песок, когда воины вложили клинки в ножны, а всадники спрыгнули с разгорячённых лошадей, командир повернулся к Малике. Выдержав долгую паузу, произнёс:
        - Неужели так было? - И показал кулак музыкантам. - Нужна другая музыка. Вот такая.
        До празднования годовщины коронации хазира оставалась неделя.
        Плац Единства за три месяца превратился в сцену, окружённую трибунами для зрителей. С двух сторон зияли широкие проходы, ведущие на боковые улицы.
        Между тиграми, охраняющими главный храм, возвели высокий помост. Площадку и ступени застелили фиолетовым бархатом. Наверху установили трон из лунного камня и кресло, обитое лиловым шёлком. По бокам возвышения, под мордами тигров, построили помосты поменьше - для советников, военачальников и важных гостей.
        Накануне праздника в Кеишраб приехали правители стран Лунной Тверди и все желающие посмотреть военный парад, покричать на собачьих боях и поболеть на спортивных состязаниях, которые пройдут в пустыне.
        Рядовых гостей столицы ждал неприятный сюрприз: найти жильё оказалось невероятно сложно, а всё из-за того, что гостиницы, расположенные вблизи главного храма, оказались заняты.
        Ракшады по натуре молчуны, лишнего слова не скажут. А тут их как прорвало. Горожане охотно делились с приезжими новостью: после парада состоится спектакль. Кто-то видел толпу актёров и женщин в плащах с капюшонами. Кто-то слышал о большом заказе на женские маски. Кто-то узнал, что на крышах двух домов будут сидеть музыканты.
        Мужчины горячо обсуждали ещё одну новость: их супругам разрешили смотреть представление. Они не боялись, что жёны нарушат закон, запрещающий матерям общаться с детьми, выпорхнувшими из родительского гнезда. Ибо другой закон гласил: «За стенами дома женщины обязаны молчать». Матери и дочери - с закрытыми ртами и лицами - не узнают друг дружку, даже если столкнутся лбами.
        Ракшады не понимали, зачем женщин собирает мать-хранительница. Скучившись где-то в сторонке, они ничего толком не увидят, разве что издалека посмотрят на хазира и послушают его обращение к народу.
        Всю ночь перед праздником во дворце шабиров горел свет. Командир, дирижёр оркестра, хозяева трупп и Альхара ещё раз обговаривали взаимодействие актёров и воинов. Их мало заботило, как поведут себя вдовы: они были сценической бутафорией, театральным инвентарём, и больше мешали, чем помогали.
        В это время в соседнем зале мать-хранительница беседовала с «актрисами». На первых репетициях они держались скованно, на последних - вошли в роль, а теперь разволновались. Желая встряхнуть их, Фейхель рассказывала о боях, в которых бок о бок с мужем и сыновьями сражалась Ракшада.
        Малика не могла пригласить Саизель во дворец и отправилась к ней в гостиницу. Вот кто нуждался в поддержке! Неприкосновенные жрицы заменили в танце похотливые телодвижения на непривычные па, сшили не прозрачные, а шёлковые платья. На последней репетиции танцевали перед Маликой изящно и непринуждённо. И лишь сейчас осознали: они будут выступать перед теми, кого привыкли соблазнять. Жрицы боялись, что их навыки неосознанно вырвутся из-под контроля.
        Малика решила рассказать им, что будет происходить в первом акте представления. Она не говорила, на основе какого исторического события был написан сценарий, но спустя минуту жрицы зашептались: «Переход в Абушедан». Малика закончила рассказ словами: «Тысячи людей отдали жизни ради свободы и счастья потомков. В вас течёт кровь героев. Докажите, что их смерти не напрасны».
        Потом она сходила в соседнюю гостиницу и проверила коробки. Груз привезли с острова Шабир за два дня до праздника. Перед тем, как отправить воинов на остров, Малика выслушала кучу возражений от советников. Ответ «для создания праздничной атмосферы» мужей не устроил. Тогда она пошла к Иштару. После долгой беседы он сдался. Малика опасалась, что из-за проволочек воины не успеют вернуться заблаговременно. Вернулись.
        Рассвет застал Малику по дороге во дворец. До торжества оставалось десять часов.
        В полдень забили барабаны.
        Годовщина коронации уступала по значимости грандиозным праздникам, таким как сама коронация, важные исторические даты или религиозные шествия. Поэтому замужние женщины вышли из домов в привычных чёрных нарядах. Среди них не было беременных и кормящих матерей - им запрещалось покидать свои покои. Ракшадки забрались в паланкины и в сопровождении слуг, отвечающих за безопасность супруги хозяина, направились к месту сбора. Мужчины устремились на плац Единства, надеясь найти свободные места на трибунах.
        Малика облачилась в красное платье, украшенное рубинами. Глухой ворот, длинные рукава, двойная юбка: из шёлка и гипюра. Это платье оказалось среди багажа Галисии, лежало в коробке вместе с брошью - гербом Грасс-Дэмора. Не будь броши, дворянка забрала бы наряд себе, посчитав его прощальным подарком Адэра.
        Малика прошлась по пустым залам дворца. Вдовы, прихватив с собой солому в пелёнках, на рассвете переехали в одну из гостиниц возле плаца. Когда начнётся парад, к гостинице подтянутся актёры в рваных одеждах - им отводилась роль кочевников - и воины. Те и другие либо пешие, либо всадники. «Кочевники» на пегих жеребцах, ракшады на гнедых.
        Малика не думала устраивать столь масштабное сражение, но воины потребовали достоверности. Актёры долго сопротивлялись, пока командир не пригрозил выслать их из столицы. Всадники тренировались на территории воинской части, остальные репетировали в дворцовом саду. Малика боялась, что постановка не получится цельной, а командир успокаивал: «Главное здесь - бой. Он будет на высшем уровне». Лишь стоя на бархане и видя итог ежедневных мучений, Малика смогла вздохнуть полной грудью.
        Без четверти два возле помоста на плацу Единства затормозили три автомобиля. В полной тишине хазир, шабира и верховный жрец поднялись по лестнице. Иштар занял место на троне и, расправив полы чёрного плаща, расшитого золотом, положил руки на подлокотники. Прищурившись от блеска камней в тиаре, Малика села в кресло. Хёск встал слева от хазира. Ровно в два часа тишину взорвал бой барабанов.
        Малика видела парад после коронации. Сейчас на плацу Единства происходило то же самое. На солнце блестели шоколадные тела воинов, натёртые маслом. Под ногами, затянутыми в чёрные кожаные штаны, гудела земля, и над плитами дрожала фиолетовая знойная дымка.
        Через три часа плац опустел. Зазвучала тоскливая мелодия, исполняемая ракшадскими флейтами. Акустика была бесподобная. Казалось, что музыканты сидят в центре площади, хотя находились на балконе ближнего дома. Зрители крутили головами, пытаясь разглядеть источник звучания, и не сразу заметили, как из коридора между трибунами появились женщины в сопровождении пеших воинов и всадников. Чья-то лошадь заржала, и все взгляды устремились на печальную процессию.
        Одежда ракшадок не соответствовала нынешней моде: широкие штаны, платья до икр и с боковыми разрезами. На поясе чехлы, из которых торчали рукоятки ножей. Лица закрыты масками телесного цвета. Для пущей достоверности Малика хотела убрать головные накидки, но на репетициях маски слетали. Пришлось заказать чаруш из самой тонкой и прозрачной ткани.
        Некоторые женщины несли младенцев (пучки соломы в пелёнках). Если бы Иштар не выдвинул условия, в толпе шли бы маленькие дети и подростки.
        Ракшадки брели, пошатываясь и спотыкаясь от волнения. А зрителям казалось, будто они измучены долгой и тяжёлой дорогой. Мужчины сдерживали шаг. Всадники вырывались вперёд, возвращались.
        В музыке появились гнетущие оттенки. К флейтам подключились ракшадские арфы. Загремели бубны. Женщины скучились и достали из чехлов ножи. Мужчины вытащили из ножен клинки. Из коридора вылетело войско кочевников, превосходящее отряд ракшадских воинов по численности. Разгорелся бой.
        Малика больше следила за вдовами. Они оборонялись ножами и, одной рукой прижимая к себе младенцев, падали под ударами. Кочевники били их учебными клинками, расположенными плашмя, а Малика всё равно боялась травм.
        Вдруг загрохотали барабаны. Из коридоров вырвались большие отряды всадников. Справа кочевники, слева ракшады. На плаце смешались тёмные тела и фигуры в рваных одеждах, гнедые и пегие жеребцы.
        Малика вжалась в спинку кресла. Вспомнились скандалы на репетициях. «Вы должны биться, а не падать на землю как дохлые крысы», - говорили воины. «Это имитация сражения, а не настоящий бой. Кому нужны сломанные руки и выбитые зубы?» - возражали актёры. «Вы должны показать, что кочевники - сильный противник». - «Мы показываем, что ракшады сильнее». - «А мы показываем бой со слюнтяями и слабаками. Победа над слабым противником не славит. Тот бой был настоящим боем. А у вас игра в поддавки». «Это спектакль», - говорили актёры и продолжали падать после третьего или четвёртого удара учебным клинком.
        Не предупредив шабиру и актёров, воины переписали сценарий. Они оттачивали навыки с рождения и не нуждались в репетициях.
        Сжимая подлокотники до боли в пальцах, Малика, оглушённая боевой музыкой, смотрела на сцену. Вот - настоящее сражение. До этого был спектакль.
        Пешие воины бились на мечах или боролись врукопашную. Жеребцы взлетали над людьми. Всадники на полном скаку как пружины взмывали вверх и вставали на сёдла. В прыжке садились задом наперёд. Подныривали под лошадей. Держась за луку, ногами выбивали противника из седла… И всё время рубили клинками налево и направо. Кто-то падал и уже не поднимался - падение считалось смертью или ранением.
        «Убитые» женщины лежали, прижимая к себе младенцев. Остальные разделились. Одни тащили «раненых» и «мёртвых» к центру площади. Другие хватали оброненные клинки и охраняли подступы к внутреннему «лагерю».
        На белых спиралях виднелись алые брызги и полосы, словно по плитам волочили окровавленных людей. На лошадях без всадников… кровь. Малика похолодела. Воины бились до первой крови. Не учебными клинками, приготовленными для спектакля, а боевыми…
        Войско «кочевников» таяло. Отряд ракшадов убывал. Схватки стали жёстче, яростнее. Вдовы кидались наперерез лошадям. Те вставали на дыбы. Всадники били женщин мечами. Женщины падали. Оркестр издавал неимоверную какофонию, сквозь неё пробился голос: «Ракшада!» Плац Единства утонул в криках, заглушаемых барабанами, флейтами, арфами и бубнами. Малика посмотрела на трибуны: раззявленные рты, вскинутые руки, сжатые кулаки.
        Казалось, битва никогда не закончится. Актёры все лежали. Воины, исполняя роли ракшадов и кочевников, бились на равных. Музыка, лязг металла, ржание коней, крики зрителей…
        Вдруг оглушила тишина. Её разбавлял бой барабанов: бум-бум, бум-бум. Как удары сердца. Окинув взглядами площадь, покрытую телами, ракшады спешились. Кто-то усаживался на плиты, кто-то опускался на пятки и ронял руки на колени. Оставшиеся в живых женщины бросали ножи и мечи и принимали позу плакальщиц. Сердце стучало: бум-бум.
        Сражение, названное потомками «Переход в Абушедан» - в Светлый город, - было самым кровопролитным сражением в древности. По мнению историков, в битве участвовали до восьмидесяти тысяч человек. В живых осталось не более пяти тысяч. Даже если цифры искажены, даже если некоторые детали придуманы - этот бой оказал огромное влияние на ход истории Ракшады.
        Малика посмотрела на Иштара. Плотно сжатые губы, неподвижный взгляд. Хёск наклонился и что-то прошептал. Иштар не пошевелился.
        Зазвучала музыка, похожая на стон, разбавленный звоном колокольчиков - пришла очередь музыкантш из храма Джурии. Всадники увели лошадей. Остальные участники первого акта переместились в конец плаца.
        Музыка зазвучала громче. Из бокового коридора появились женщины - на этот раз без чаруш - в масках и ярких платьях, расшитых бисером и шёлком. Распущенные волосы блестели в лучах вечернего солнца.
        Жрицы разошлись по площади. Воздушная походка, плавные движения. Полилась мелодия: мажорная, гармоничная. Лёгкие, грациозные па придавали танцовщицам вид хрупких мотыльков, порхающих над землёй.
        Жизнерадостное выступление было настоящим наслаждением для глаз и слуха. И было коротким, как женское счастье. Малика даже пожалела, что отвела на второй акт всего двадцать минут. Продолжая танцевать, жрицы друг за другом отходили к дальнему краю площади и вставали перед актёрами и вдовами, тем самым создавая полосу, иную по цвету и чувственному восприятию. Темп мелодии пошёл на спад, инструменты зазвучали тише, колокольчики позвенели и замолкли.
        Могильную тишину нарушили шаги и шуршание плотной ткани. Из боковых коридоров появились ракшадки в чёрных платьях и чёрных чаруш. На шеях поблёскивали зажимы-ошейники. Минуту назад аромат лайма исходил от Иштара, теперь лаймом стремительно пропитывался воздух над плацем. Так пахло побережье острова Шабир, сейчас так пахнет чёрная одежда женщин, которую мать-хранительница и её помощницы оросили благовониями. Перед шествием к главному храму ракшадок не зря собрали в одном месте.
        Малика уловила взгляд Хёска. Зря возмущаешься. Требования хазира выполнены. Замужние женщины не участвуют в спектакле. Иштар знал, чем закончится праздник, хотя не догадывался, как он закончится.
        Малика надеялась, что ракшадок будет больше. Кому-то запретили идти мужья. Возможно, кто-то заболел. И без сомнения, многие побоялись покинуть тихое место возле своего дома. Но как бы там ни было, толпа впечатлила.
        Движение замерло. Женщины повернулись к помосту и распластались на площади, раскинув руки. Поза нижайшего уважения к мужчинам…
        Взирая на чёрное поле, Малика ужаснулась. Она добивалась именно этого, но не предполагала, что увиденное потрясёт её до глубины души. Вот она - история Ракшады, на плаце Единства. Эпоха испытаний и подвигов, эпоха счастья и эпоха унижения.
        Время шло. Женщины лежали, уткнувшись лицами в плиты. Малика покосилась на Иштара. Он ждал, когда ракшадки поднимутся и уйдут, но уже догадывался, что это не всё. На лице выперли скулы, губы превратились в прямую линию.
        Воины вынесли коробки из тёмного картона. Установили их по периметру чёрного поля и одновременно скинули крышки. Стенки коробок раскрылись, как лепестки. В воздух взметнулись сотни, тысячи алых бабочек, привезённых с острова Шабир. Ринулись вниз и усеяли платья, которые пахли родиной. Женщины встали на колени, затем на ноги и несмело закружились. Вокруг них порхали бабочки - символы радости. Завораживающая и в то же время пугающая картина.
        Через несколько минут ракшадки скрылись в коридорах.
        Немного помедлив, Иштар покинул трон и подошёл к краю помоста:
        - Завтрашний день объявляю днём памяти всех людей, погибших во всех войнах. Завтра я хочу слушать тишину. Праздновать продолжим послезавтра.
        Вновь забили барабаны. К помосту подъехали автомобили.
        Спускаясь по лестнице между Маликой и Хёском, Иштар произнёс:
        - Эльямин! В десять жду в зале Хазирада.
        В свете фонарей дворец, покрытый горельефами, казался ещё более устрашающим. В шуме фонтана чудился скрежет песка под копытами лошадей. Рогатый месяц походил на лук, который вот-вот выпустит стрелу в притихший город.
        Придерживая подол платья, Малика поднялась по парадной лестнице и вошла в золотые двери. Караульный довёл её до зала Хазирада.
        Иштар стоял перед изваяниями великих людей. Жестом подозвал Малику и указал на скульптуру человека:
        - Это Радрэш. Верховный жрец. Жил много веков назад.
        Малика приготовилась к разгромному выговору за представление. Теперь, застигнутая врасплох, пыталась сосредоточить внимание на каменном лице с тяжёлой челюстью и приплюснутым носом. Жрец не походил на чистокровного ракшада. Ну и Бог с ним. Лишь бы Иштар не говорил о сегодняшнем дне.
        - Радрэш основал религиозное течение Семи Морей. Предание о Морях было уничтожено, последователей Радрэша казнили. И лишь спустя века имя этого человека стало символом мудрости. Он говорил, что поистине великий человек переплывает семь морей: море Ошибок, Потерь, Поиска, Понимания, Любви, Просветления и море Гармонии. Всех людей я раскидываю по морям.
        - И в какую лужу ты меня посадил? - спросила Малика. - Прости, в море.
        Не ответив, Иштар дошёл до середины ряда изваяний и положил руку на каменный кулак, сжимающий рукоять изогнутого меча:
        - Хазир Зальфар. Он родился намного позже Радрэша и переплыл море Понимания. Жаль, что его жизнь была короткой.
        Малика посмотрела на статую. Раскосые глаза, нос с горбинкой. Ракшад с примесью чужой крови.
        - Что он сделал?
        - Никогда не задумывалась, почему Ракшада занимает треть материка?
        - Не успела.
        - А зря. В представлении был бы ещё один акт. - Иштар провёл пальцем по лезвию каменного клинка. - Мы совершали набеги, захватывали территории. Гибли люди. Вдов было больше, чем жён. Города пустовали, а мы расширяли границы. Зальфар положил этому конец. Он сказал: «Мы не завоеватели. Мы защитники». Наша армия росла и становилась сильнее с каждым годом. Не для сражений, а для того, чтобы с нами боялись сражаться.
        Иштар прошёл вдоль статуй. Остановился возле последней:
        - Шабир Тевако. Он добрался до Моря Просветления.
        - Чем он прославился? - поинтересовалась Малика, глядя на скульптуру старого человека.
        - Тевако сказал: «Мы защитники и освободители» и создал Лунное Единство. В него входят страны, которым надоело воевать - с трупниками, друг с другом - и которые согласны разместить на своей территории наши войска. Сейчас в Единстве семьдесят три Пустыни из ста семидесяти.
        - Впечатляет, - проговорила Малика.
        Иштар перешёл к противоположной стене и двинулся вдоль очередного ряда изваяний. Остановился возле крайней статуи человека, взирающего на кресло хазира:
        - Мой прадед, Шейл. Он переплыл море Поиска.
        - Во времена его правления в Единство вошли двенадцать Пустынь, - сказала Малика. - Тебе есть чем гордиться. Династия Гарпи…
        - После его смерти династия Гарпи села в лужу, как ты выразилась, - перебил Иштар.
        - Это я говорила о себе.
        - Для деда я придумал море Лени. Для отца - море Глупости. Для Шедара - море Крови. Притом, его крови в этом море было всего-то одно ведро.
        Малика посмотрела на висок Иштара. Гибкая ветвь с шестью листочками. Пять закрашены чёрным. По татуировке не догадаешься, что пятеро братьев умерли не своей смертью.
        - Мой отец хотел переплюнуть моего прадеда. Но в итоге развязал войну и присоединил к Ракшаде одну Пустыню. Шедар перехватил знамя. Эта война длилась четырнадцать лет. Ещё сегодня утром там гибли наши воины и умирали местные жители.
        - Длилась или длится? - переспросила Малика.
        - Три часа назад я отправил Хазирад в отставку.
        - Иштар…
        - Воины могли стереть страну с лица земли за три дня, но Шедар нуждался в крови. Он сам провоцировал мятежи и заставлял воинов истязать мятежников. А Хазирад, который достался мне по наследству, поддерживал его. И не нашлось ни одного человека, кто бы провёл Шедара вдоль ряда статуй. Он наплевал на нашу великую историю, но никто не ткнул его носом в свой же плевок.
        - Иштар, сейчас не слишком удачное время…
        - Два часа назад я сформировал новый Хазирад.
        - Хёск ушёл в отставку? - спросил Малика.
        Глядя на статую прадеда, Иштар покачал головой:
        - Он верховный жрец, и будет моим старшим советником, пока я не найду более верного жреца. Хотя я больше доверяю мёртвым.
        - Альхара?
        - Он твой легат. Я скажу тебе, если он надоест мне.
        - Надеюсь, это случится не скоро, - произнесла Малика. - И… есть продолжение?
        - Час назад Хазирад подписал приказ о прекращении боевых действий и выводе войск из Пустыни. И сообщил новость правителю.
        - Он приехал на праздник?
        - Конечно. В Ракшаде сейчас все: и враги, и друзья.
        Малика скомкала в кулаке уголок чаруш:
        - Теперь жди разделения Ракшады на два лагеря. Надо было поступить как-то иначе.
        - Я обвинил советников в государственной измене. И собираюсь провести открытый суд, пока не утихла злость после твоего спектакля.
        Малика сделала шаг назад:
        - Ты казнишь их?
        Оторвав взгляд от изваяния прадеда, Иштар повернулся к Малике:
        - Придумай мне море.
        Она попятилась к двери:
        - Нет, Иштар, я в такие игры не играю.
        - Конечно, у тебя всё серьёзно. А ведь так несерьёзно было на словах. Сражение, танцы. Потом женщины выразят мне своё почтение. Бабочки над площадью. Ты думала, что ткнула меня носом в мой собственный плевок?
        - Нет, Иштар, нет!
        - Думала, я дурак? Думала, я не вижу, что происходит в стране?
        - Я хотела…
        - Хотела, чтобы я щёлкнул пальцами, и женщины запорхали как бабочки? - Вскинув руку, Иштар указал на изваяния. - Сколько прошло времени, и сколько было принято законов, прежде чем женщины оделись в чёрное и легли на землю? Сколько должно пройти времени, и сколько мне надо отменить законов, чтобы они поднялись?
        - Иштар, прости меня.
        - Если завтра я скажу: «К чёрту вековые традиции, к чёрту правила», меня казнят, как Шедара, на стене Позора. - Он шагнул к Малике, схватил за локоть и притянул к себе. - Придумай мне море. Молчишь?
        - Извини меня. Пожалуйста.
        - Стоит провести с тобой час, и я снова заражаюсь безумием. С этим надо что-то делать. Идём к матери-хранительнице.
        - Уже поздно. Она спит, - проговорила Малика, желая подготовить старуху к долгожданной встрече с сыном. К встрече, которая ничего хорошего не сулила.
        - Её предупредили, - сказал Иштар и подтолкнул Малику к двери.
        Фейхель выбралась из кресла, уронив с подлокотника клетчатый плед. Распласталась на полу, раскинув руки. Выдержав несколько секунда, встала на колени.
        Иштар обвёл комнату взглядом. Уставился на мать. Текли минуты, а он не произносил ни слова. Малика вытерла взмокшие руки о платье. С усилием переступила с ноги на ногу - они будто примёрзли к паркету.
        - Я тебя совсем не помню, - проговорил Иштар. - И день, когда родила Самааш, плохо помню. Ты была там? Да?
        - Да, мой повелитель, - ответила Фейхель охрипшим голосом.
        - А ты меня помнишь?
        - Я никогда тебя не забывала. Ты был…
        - Запрещаю, - оборвал Иштар.
        Фейхель сжалась, сгорбилась.
        - Я разрешил тебе видеться с Самааш и видеть внучку.
        - Спасибо, мой повелитель.
        - Разрешаю тебе увидеть Саизель.
        Глаза Фейхель влажно заблестели. Она торопливо вытерла лицо рукавом:
        - Спасибо, мой повелитель.
        Иштар расстегнул плащ и вытащил из чехла на поясе стилет:
        - Сделай нас с Эльямин кровными братом и сестрой.
        Малика вытаращила глаза:
        - Зачем?
        - Это меня остановит, - произнёс Иштар и жестом приказал матери встать.
        - Где? - спросила Малика, с трудом соображая.
        - У твоей постели.
        Она думала, что всё закончилось. У Иштара теперь большой кубарат, и его мужская неудовлетворённость в прошлом. Их встречи проходили спокойно, голос и взгляды не выдавали его плотских желаний. Она ослепла, оглохла или потеряла дар чувствовать людей?
        Фейхель с трудом встала на ноги и протянула руки к Иштару, словно прося подаяния. Он сделал глубокие разрезы на основании её ладоней. Взял левую руку Малики и вспорол ей кожу под бронзовым знаком шабиры. Такой же разрез сделал у себя на правой руке.
        Фейхель приложила ладони к окровавленным ладоням Малики и Иштара. Затем соединила их руки:
        - Из одной крови, из одной плоти, из одного чрева.
        Иштар сцепил пальцы с пальцами Малики в тугой замок и крепко сжал. Кровь смешалась, заструилась по запястьям, окрашивая рукава плаща и платья.
        Малика не ощущала боли, только сильное жжение. Чувствовала тяжёлый взгляд Иштара, но не поднимала голову. Что он хотел увидеть сквозь чаруш? Огорчение или радость? Он увидит равнодушие. Малика была уже не здесь. Мысли, душа и сердце несли её к берегам Грасс-Дэмора. Этот ритуал для неё ничего не значил. Одним шрамом больше, одним шрамом меньше. Плоть не душа - пострадает и забудет.
        - Ты останешься? - спросил Иштар, продолжая сжимать руку Малики. - Или вернёшься во дворец шабиров?
        - Вернусь к себе, там все мои вещи. Завтра я уезжаю.
        - Завтра день памяти. Ни один корабль не покинет порт.
        - Хорошо, - кивнула Малика, глядя в пол. - Тогда послезавтра.
        - Не хочешь посмотреть собачьи бои?
        - Не переношу издевательств над животными.
        - А спортивные состязания? Народ не поймёт, почему тебя нет.
        - Хёск им объяснит.
        Продолжая сжимать ладонь Малики, Иштар стянул свободной рукой с её головы чаруш и заглянул в лицо:
        - Уедешь через три дня. После состязаний. - И выпустив пальцы, удалился.
        Малика упала на стул и уткнулась лицом в ладони. Ещё три дня. Огромных, нескончаемых три дня.
        Глава 45
        Адэр переступил порог храма. В лёгкие хлынул запах горячего воска, лилий и влажного меха.
        Слуга закрыл чёрный зонт и, вытянув руку, склонился:
        - Сюда, Ваше Величество.
        Расстегнув плащ из чёрной норки, Адэр осмотрелся. Спины, головы… В проходах между рядами скамеек, стульев и кресел покачивался молчаливый чёрный поток. Люди на миг замирали, когда кто-то садился, и вновь продолжали движение. Кругом были гвардары - военные, обеспечивающие порядок в Партикураме. Их серые фуражки с узким металлическим козырьком плавали на поверхности чёрного моря.
        - Сюда, Ваше Величество, - вновь прозвучал голос слуги.
        Адэр посмотрел вверх. Стены обтянуты чёрной тканью. На выступах и в нишах светильники с вогнутыми блюдцами - защита от возгорания. Огни свечей были неподвижны и казались ненастоящими, нарисованными. На балконах музыканты и певчие, ожидающие начала церемонии. И опять же гвардары. Балюстрады увиты гирляндами белых цветов.
        Адэр сделал шаг.
        - Дорогу! - выкрикнул слуга.
        Безмолвная толпа раскололась, сжалась и освободила узкий проход, в конце которого стоял гроб, утопающий в лилиях.
        Адэр шёл, не в силах оторвать взгляд от золотых ручек. Их отражение на лакированном красном дереве было зыбким, туманным, как отблески закатного солнца на луже крови.
        Адэр сел в кресло и моргнул, пытаясь избавиться от рези в глазах.
        - Это ужасно, - прозвучало сбоку.
        - Это ужасно, - повторил Адэр, рассматривая затылки людей.
        В двух первых рядах сидели правители стран «Мира без насилия». Перед Адэром возвышался король Хатали с супругой, справа от них - высочайшая пара из Бойварда. Слева Толан IV - король Росьяра. Жену не взял… Перед Толаном чета из Залтаны и Моган Великий. Похоже, они и правда сдружились… Что их объединяет: сверхдержаву и маленькую страну, где живут одни банкиры?
        Рядом с Моганом король Партикурама, его жена и дочь с лицами, закрытыми чёрной вуалью. Непривычно и жутко видеть их семейство без Норфала.
        - Почему гроб закрыт? - вновь прозвучало сбоку.
        - Норфал был серьёзно болен, - сказал Адэр и перевёл взгляд с короля Партикурама на отца.
        Похудел, состарился… И всего-то за год.
        - Проказой?
        Повернув голову, Адэр посмотрел на пожилого человека в кашемировом пальто. Посмотрел в другую сторону. Ему отвели место в ряду, предназначенном для правителей отвергнутых стран. Этого следовало ожидать.
        Вновь повернулся к человеку, пытаясь вспомнить: кто это.
        - Князь Фромур Викун, - представился мужчина, заметив его растерянность.
        Княжество Викуна отделилось от Грасс-Дэмора после исчезновения Зервана. Адэр знал, почему техническое правительство, взявшее власть в свои руки, этому не воспротивилось. Подпись прадеда князя стояла на признании в заговоре и поджоге библиотеки.
        - С проказой я погорячился, - проговорил князь. - Но, согласитесь, это странно. Какая ещё болезнь может так изуродовать лицо, что мы не можем последний раз посмотреть на престолонаследника Партикурама?
        - Зачинщиком заговора был ваш прадед? - спросил Адэр еле слышно.
        Князь свёл брови:
        - Простите?
        - Я могу повторить громче.
        - Не надо. - Князь нервно поправил воротник пальто. - Сейчас разве поймёшь, кто был пастухом, а кто стадом?
        - Пришлите мне свой экземпляр документа.
        - Это семейная реликвия.
        - Вместе с просьбой присоединить княжество к Грасс-Дэмору.
        - Ваше Величество…
        Адэр наклонился к князю:
        - Я Величество, а вы правнук бумажного клопа.
        Князь побледнел:
        - Мой прадед был личным секретарём Зервана.
        - Я и говорю: безродный бумажный клоп, который продал хозяина за титул князя. Это что же надо сделать, чтобы так взлететь?
        - Сыновья не в ответе за ошибки отцов, а внуки тем более.
        - Исправьте ошибку прадеда или это сделаю я.
        Выпрямив спину, Адэр посмотрел через плечо; сзади сидели отпрыски королей. Пробежался глазами по знакомым лицам, отвечая кивком на кивки. Наследный принц Толан отвернулся. Последнее время телефонные разговоры с ним стали скупыми. Темпы строительства города развлечений снизились. Возможно, финансовые трудности, и Толан не хотел признаваться. Или…
        Адэр воткнул взгляд в затылок отца. Это не слухи. Моган ведёт переговоры о браке. Надежда Толана - расширить границы своей страны, женившись на принцессе Залтаны, - трещит по швам.
        Долгая служба, прощальные речи, траурная музыка и всхлипывания дам скрутили душу Адэра как моток проволоки. Перед внутренним взором пролетели вечеринки и балы, где Норфал блистал остроумием, пел бесподобным баритоном и уводил дам из-под носа кавалеров. Обладая несдержанным нравом, принц нередко оказывался в неприятных ситуациях. Тогда он впадал в меланхолию и месяцами не покидал дворец. Адэр приезжал, выслушивал слезливые раскаяния и увозил его в горы…
        Ножки стульев и кресел заскрежетали по полу. Первым к выходу из храма направился король Партикурама, поддерживая под локти супругу и дочь. Проходя мимо Адэра, кивнул.
        На улице дворяне забирали у слуг раскрытые зонты и выстраивались для похоронного шествия. Моросящий дождь вперемежку с мелким снегом усеивал зонты бисерными каплями. День походил на вечер, прореженный светлыми окнами ближних к храму домов.
        - Печальный повод для встречи, - прозвучал за спиной голос наследного принца Толана.
        Адэр оглянулся:
        - К сожалению, Норфал устроил не бал.
        Что ещё он мог сказать?
        - Хотел вас предупредить: я замораживаю строительство города развлечений. - Принц подставил руку под дождь. - Непогода.
        - Прошу прощения, Толан, - кивнул Адэр и отправился на поиски отца.
        Великий стоял спиной к спине короля Партикурама, склонив голову к плечу и пожёвывая нижнюю губу.
        - Ты надумал женить меня на Леессе? - прошипел Адэр, поднырнув под его зонт.
        Посмотрел на повозку, крытую государственным флагом. На неё устанавливали гроб. Поговорить можно и позже, но «проволока» из груди перебралась на шею и врезалась в горло.
        - Ты даже на похоронах ведёшь себя так, словно все мужчины мечтают быть тобой, а все женщины мечтают с тобой переспать, - сказал Великий.
        - Не вмешивайся в мою жизнь.
        - Ты мой сын. Имею право.
        - Твой сын - Тезар.
        Великий вздохнул:
        - Здесь стоят короли. Вернись на своё место. Хотя… где твоё место?
        Адэр попятился. С кем-то столкнулся зонтами. Развернувшись на каблуках, выбрался из толпы. Заиграла музыка, Норфал отправился в последний путь.
        Сидя перед жарким камином, Адэр прикладывался к горлышку бутылки и думал: а не прикинуться ли больным, чтобы не идти на поминальный ужин? Застольем Норфала не вернёшь. Покойнику не нужны наигранно-скорбные лица и приглушённые голоса, сдобренные стуком тарелок и вилок.
        Отставив бутылку, Адэр подошёл к окну. Площадь покрылась тонким слоем снега. Дворец светился, будто в преддверии нового года. Перед дворцовой гостиницей вытянулась вереница автомобилей, хотя до флигеля, в котором состоится ужин, можно пройти пешком.
        До трапезы оставалось два часа. Решив прогуляться и немного протрезветь, Адэр надел чёрный китель без погон. Не успел снять с плечиков плащ, как в двери постучали.
        На пороге стояла девушка в соболиной шубке. На мехе таяли снежинки. В волосах, уложенных в причёску, переливалась алмазная нить. Адэр сделал шаг назад и жестом пригласил гостью в комнату.
        Девушка бросила шубку на подлокотник кресла. Немного помедлила, глядя на огонь. Повернулась к Адэру и присела, придерживая подол чёрного платья:
        - Ваше Величество, я пришла вас утешить.
        - Норфал был моим другом и был вашим братом. Это я должен вас утешать, Ваше Высочество.
        - Можно просто Луанна.
        - Можно просто Адэр.
        Луанна сцепила перед собой пальцы:
        - В нашей стране существует обычай: в день погребения члена королевской семьи женщины делают предложение своим избранникам.
        - Знаю. Очень необычный обычай. - Адэр с досадой посмотрел на плащ. Надо было уйти раньше.
        - Я, будущая королева Партикурама, когда-нибудь стану женой другого государства. Вы, будущий король Тезара, когда-нибудь станете мужем другой страны. Предлагаю объединить наши «когда-нибудь».
        - Насколько я знаю, вы уже обещаны принцу…
        Луанна взмахнула рукой:
        - Нет-нет. Когда Совет принял закон о праве наследования престола по женской линии, мой отец расторг помолвку.
        - Кажется, я отстал от жизни. - Адэр окинул взглядом стройную фигуру. - Вы умная, красивая…
        Луанна улыбнулась:
        - Я чувствую отказ.
        - Мое сердце никогда не будет вашим.
        - Я догадывалась.
        Адэр взял со столика недопитую бутылку:
        - Я знаю, что обо мне говорят.
        - Люди - это не только слава, которая их опережает.
        - Тяжело любить короля, которого любят столько женщин.
        Луанна пожала плечами:
        - Все зависит от того, как он себя ведет.
        Надеясь смутить гостью, Адэр приложился к горлышку. Но Луанна смотрела на него, словно перед ней был образец воспитанности и благонравия. Сколько же ей лет? Девятнадцать.
        Вытер губы ладонью:
        - Я веду себя плохо.
        Наконец Луанна смутилась.
        - Я знал, что выйдет неловко. - Адэр бросил пустую бутылку в кресло. - Так бывает, когда говоришь прямо.
        - В таком случае, я тоже буду говорить прямо. - Луанна вздёрнула подбородок. - Я не из тех наивных девушек, которые мечтают о принце на белом коне. Я с рождения мечтала о короле. И вот - он передо мной.
        - Я не король Тезара.
        - Мне достаточно Грасс-Дэмора. Я не посягаю на ваше сердце. Я прошу вашей руки. Траур продлится год. У нас есть время познакомиться поближе, привыкнуть друг к другу.
        - Моя очередь говорить прямо?
        - Постарайтесь быть почтительным.
        - Постараюсь. - Адэр подошёл к Луанне вплотную. - Я тоже не из тех мужчин, которые мечтают о прекрасной принцессе. Мне нужна королева.
        - Я буду королевой.
        - Когда мне стукнет полтинник? А до этого чем мне утолять голод?
        - Вам не придётся долго ждать.
        Адэр рассматривал юное личико, а перед внутренним взором стояли отец и Толан. Обещать жениться - не значит жениться. Не им придумано.
        - Я принимаю ваше предложение.
        - Когда объявим о помолвке? - спросила Луанна.
        - Да хоть завтра.
        - Сегодня. На поминальном ужине соберутся все правители Краеугольных Земель.
        - Не очень хорошая идея, - нахмурился Адэр.
        - Наша помолвка обрадует мою мать и поможет ей справиться с горем. Это порадует моего отца. Он утрёт нос советникам, которые были против закона о передаче престола по женской линии.
        - Значит, на ужине, - согласился Адэр.
        - Скрепим наш договор? - Луанна приподнялась на носочках и подставила губы для поцелуя.
        Глядя на висок с трепетной жилкой, Адэр улыбнулся.
        - Разве сложно признать, что вы меня тоже желаете? - прошептала Луанна. - Неужели так сложно поцеловать меня?
        - Я не целуюсь в губы.
        - Никогда?
        - Никогда.
        Луанна вздохнула и принялась расстёгивать китель.
        Прикрыв глаза, Адэр сделал вдох, силясь ощутить аромат принцессы. Горячий воск, лилии, влажные плащи. Заимствованные запахи, и ничего личного, особенного.
        Луанна распахнула китель, расстегнула рубашку, провела пальцами по обнажённой груди Адэра. Притронулась к изумрудному ключу:
        - Красивая вещица!
        Он грубо схватил её за руку:
        - Не надо трогать.
        - Это амулет?
        Адэр снял с шеи цепь с ключом и затолкал в карман брюк. Надо выбросить безделушку. Выбросить память о ней из головы и сердца.
        Усеяв склоны и вершину рукотворного закольцованного бархана, толпа зашлась в оголтелом крике. Несколько минут назад спортивные состязания закончились выступлением лучников. Народ был готов разойтись, но два иноземца спустились на арену, отвязали канат от столба и, жестикулируя, предложили ракшадам помериться силой.
        Ракшады не считали перетягивание каната видом спорта, однако откликнулись на предложение и выставили против зарвавшихся иноверцев одного воина. Мужчины - крепкого телосложения, невысокого роста - поклонились хазиру и шабире. Скинули рубахи, обмотали канат вокруг запястий и словно вросли в пустыню. Сейчас их пытались сдвинуть с места уже десять ракшадов.
        - Воины их свалят, - сказал Иштар, сузив глаза.
        - Конечно, свалят, - ответила Малика, наблюдая за Драго и Лугой. На их шеях не выперли жилы, и лица не исказились от усилий. - Мне интересно: кому ты присудишь победу? Моим людям или своей сотне?
        - Сотне? - хохотнул Иштар. - Ещё два воина, и твои люди взрыхлят носами песок.
        Малика согнулась пополам. В глазах потемнело.
        - Ещё двоих, - крикнул Иштар судье.
        - Я… пойду, - пробормотала Малика, не сумев выпрямиться полностью.
        - Не хочешь присутствовать при их позоре?
        - Живот крутит.
        Глядя на арену, Иштар ударил ладонью о ладонь:
        - Да кто ж так дёргает? Тяни! Давай-давай!
        Малика попятилась, со свистом втягивая в себя воздух. Люди, увлечённые зрелищем, расступались и продолжали кричать.
        - Ты куда? - прозвучал голос Альхары.
        Малика не смогла ответить - рот наполнился горькой слюной. Вынырнув из толпы, не удержалась на ногах и скатилась с бархана. Пытаясь встать, взвыла и завалилась навзничь - казалось, что взорвалось лёгкое.
        Альхара подхватил её под мышки:
        - Ничего не сломала?
        - Увези меня, - прошептала Малика и сама себя не услышала.
        - Идти сможешь?
        Ничего не видя вокруг и чувствуя только, как под ногами содрогается пустыня от сумасшедшего ора зрителей, Малика сорвала с головы чаруш и обхватила Альхару за шею:
        - Увези меня.
        - Сейчас врача позову.
        - Увези меня, - прохрипела Малика Альхаре в ухо. - Быстрее.
        Воин из охраны помог Альхаре дотащить Малику до машины. Альхара уселся за руль, воин разместился рядом с ним. Автомобиль помчался по дороге.
        Раскалённый прут проткнул поясницу. Выгнувшись, Малика закричала и свалилась на пол между сиденьями. Пока воин, стоя на коленях, вытаскивал её, Альхара сигналил и изрыгал проклятия.
        Следующий прут проткнул живот. Малика неосознанно вонзила зубы воину в руку.
        - Гони! - крикнул он и похлопал другой рукой Малику по спине. - Терпи, шабира. Терпи…
        Она разжала зубы, языком вытолкала изо рта кровь:
        - Поворачивай.
        - Обратно? - спросил воин, придерживая её за плечо.
        - В пустыню.
        - Мы в пустыне.
        - Подальше от людей.
        Если ей суждено умереть - её никто не спасёт. Если суждено выжить - она выживет и без чьей-либо помощи.
        Машина качнулась под порывом ветра. В лобовое стекло ударил песок.
        - Буря начинается, - произнёс воин. - Гони!
        - В пустыню! - выдавила Малика и, вцепившись в спинку кресла, села. - Сворачивай с дороги!
        Вокруг скручивались песчаные спирали. Не было видно ни горизонта, ни дороги, ни бархана со зрителями.
        Автомобиль поехал медленнее и остановился. Натужно заревел мотор. Завизжали колёса, зарываясь в песок ещё глубже.
        - Я толкну, - сказал воин.
        - Сиди, - прохрипела Малика и открыла дверцу.
        - Ты куда? - возмутился Альхара, обернувшись.
        - Не ходите…
        Прут проткнул горло. Малика вывалилась из салона и поползла. Подальше от людей, от жизни подальше.
        Ладонь легла на каменную ступень. Малика посмотрела вверх - по склону горы бежала лестница - и двинулась вперёд. С неба сыпался песок. Надо было взять чаруш… От крутого подъема в груди спирало дыхание и колотилось сердце. Ещё жива… Перед глазами мельтешили светлячки. От воя бури заложило уши.
        Малика подтянулась на руках, выбралась на горное плато и встала, чтобы осмотреться. Вокруг мутная пелена, сотканная из песчинок. На горизонте проблески молний. Ветер сбил Малику с ног, закрутил, поволок по камням. Она цеплялась за выступы, трещины, срывая ногти и обдирая ладони. Схватилась за торчащий из скалы корень дерева.
        Раскалённый воздух опалил лицо. Гора затряслась, заметалась, словно живое существо. Плато пошло волнами, взметнулось фонтаном пыли, подкинув Малику к небесам. Она замахала руками и вдруг поняла: рук нет. Сквозь невидимое тело лился дождь и падал град. Боль разорвала грудную клетку.
        Взгляд заскользил по белому потолку, перетёк на перламутровые окна, словно покрытые слезами дождя. На подоконниках вазы с цветами.
        - Я была здесь раньше, - прошептала Малика.
        - Конечно. Это же твой дворец, твоя спальня, - прозвучал тихий голос Иштара.
        - Что это шумит?
        - Ветер.
        - Сколько я была без сознания?
        - Три года.
        Малика вдавила голову в подушку:
        - Сколько?!
        - Три дня. - Иштар сжал её руку. - Прости, я разучился шутить.
        - Как Альхара?
        - Сердечный приступ.
        Малика опустила веки:
        - Он умер?
        - Жив.
        - Воин?
        - Кровоизлияние в мозг.
        - Он жив?
        - Умер. Разыгралась буря, и вас не сразу хватились. Потом был ливень с градом. В Лунной Тверди никогда не было града. Градины размером с яйцо перепёлки.
        - У воина есть жена, дети?
        - Град обил с еракли все цветы, и теперь непонятно когда начнётся сезон штормов, - говорил Иштар, словно не слыша Малику. - Поэтому я не отпущу тебя, даже если ты очень захочешь.
        - Хочу спать.
        Иштар принялся перебирать её пальцы:
        - Эльямин, что случилось?
        - Я упала с горы.
        - С какой горы?
        - Там много ступеней.
        - Вас нашли в машине. Вы съехали с дороги и застряли. Эльямин…
        - Хочу спать.
        - Я впервые понял, что испытывают люди, когда теряют близких.
        - Я сплю.
        Просыпаясь Малика видела каких-то людей и вновь проваливалась в сон. Она потерялась во времени и не спрашивала, какой сегодня день или который час. Позволяла себя кормить и поднимать с постели. Послушно стояла под душем и вновь ложилась в постель. Ей было всё равно, кто её трогает и что с ней делают. Когда появлялся Иштар, все уходили. Он подолгу сидел у неё в ногах, массируя ей стопы.
        В одно из посещений вложил Малике в руку распечатанный конверт:
        - От Адэра. Он объявил о своей помолвке с принцессой Партикурама. В день, когда с тобой это случилось.
        Малика закрыла глаза. Просто так струны не рвутся.
        - Ты говорила, что иногда в тебе просыпается тёмное «Я». Это как-то связано с ним? - Иштар обхватил ладонью её подбородок. - Эльямин! Посмотри на меня.
        Она подняла веки.
        - Это связано с Адэром? - повторил Иштар.
        - Неважно.
        - Что неважно?
        - Всё.
        Через несколько дней или недель пришла женщина в чёрном.
        - Галисия… - прошептала Малика, глядя на большой живот.
        - Я пытаюсь забыть это имя, а ты напоминаешь. - Галисия опустилась на стул, с довольным вздохом вытянула отёкшие ноги. - Не спросишь, когда мне рожать?
        - Когда?
        - Скоро. - Галисия сняла чаруш. - Тебе не интересно, как я здесь оказалась?
        Малика уставилась в стену:
        - Интересно.
        - Восемь месяцев я каждый вечер отправляла ему письма. Рассказывала о прошедшем дне, интересовалась его делами. И не получила ни одного ответа. И тут я прошу разрешения проведать тебя, и мне приносят паланкин. Иштар думает, что мы подруги. Мы подруги?
        - Нет.
        Галисия окинула комнату взглядом:
        - У тебя уютно. Конечно, не так, как во дворце Иштара… Мать-хранительница сказала, что ты заболела. Сказала, у тебя что-то с нервами. Из-за спектакля и прочей ерунды. Это так?
        - Так.
        - Тебе не интересно, как я живу?
        - Интересно.
        - Хорошо живу. С Самааш вижусь редко. Она всё время с дочкой. Мебона… Дурацкое имя. Если Иштар назовёт моего ребёнка дурацким именем, я повешусь. Что ещё тебе рассказать?
        Подложив руки под щёку, Малика пожала плечами:
        - Ничего.
        - Какие новости с родины?
        - Никаких.
        - Совсем-совсем? Неужели Адэр тебе не пишет?
        - Пишет.
        Галисия хмыкнула:
        - А говоришь никаких новостей. Что пишет?
        - Ложь.
        - Адэр умеет врать - красиво, правильно, - и никто не догадывается, что он обманывает. А иногда говорит правду, но говорит её так, что она кажется самой настоящей ложью. - Галисия намотала на палец прядку волос. - Дай почитать. Я тебе сразу скажу: он говорит правду или врёт.
        - Возьми на столике.
        Галисия взяла письма:
        - Личную переписку надо прятать, а у тебя она на видном месте. - Покрутила конверты в руках. - Ни имени, ни его печати. Ты точно уверена, что это он написал?
        - Точно.
        Галисия достала чистые листы и клочок бумаги:
        - М-да… Адэр, как всегда, многословен. - Потрясла огрызком листа. - Особенно здесь. Знаешь, что здесь написано? Здесь написано одно слово: «Когда?» Что в переводе на шайдир означает: «Езжай домой, мать твою!»
        Галисия бросила письма на столик и закружила по спальне. По-хозяйски заглянула в один шкаф, в другой. Выдвинула из комода ящик. Мизинцем поддела крышку на шкатулке. Подошла к вазе с цветами:
        - Я считала тебя порядочной женщиной, а ты мужицкая подстилка. Нельзя брать чужое, Малика. Грех это. Одного увела. Второго. Он женатый человек. У нас ребёнок скоро будет. А ты присосалась к нему как пиявка. И сосёшь из него, сосёшь. Уезжай, Малика. Уезжай, пока сезон штормов не начался.
        - Уходи, - произнесла она и натянула плед на голову.
        - Сколько живу, а такое вижу впервые, - сказал Йола, прикрывая уши воротником ватника.
        - Долго живёшь? - спросил Адэр, наблюдая, как по морю, покрытому льдом, осторожно перемещаются ориенты. На санках сети, топорики, ледобуры.
        - Долго, - отозвался Йола, выдохнув клуб мутного воздуха. Не отрывая руку от воротника, указал пальцем вправо. - Там залив есть. Вон за теми скалами. От вашего замка по прямой. Вода как рапа, глаза выедает. А замёрзла! Я когда сверху увидел, подумал: пена. Ребята спустились, а это лёд. И так чуднo - леденеть начало с того залива.
        - Шхуны где?
        Йола показал пальцем влево:
        - Там. Смотрим, такое дело, и к ветонскому кряжу их поближе. Там чисто, а здесь будто поколдовал кто-то. Думали, день-два и сойдёт. А тут уже сколько? Считай, третий месяц. Только пробьём проруби, а наутро их как не было. Чуднo!
        Адэр пошёл вдоль обрыва. Йола семенил рядом, пряча руки в рукавах. Сзади следовали, как тени, старший советник Лаел и советник по вопросам строительства Крау. Парень побежал к домам морского народа, размахивая хвостом и хватая пастью редкие снежинки.
        Посёлок начали строить два года назад. Однако ориенты - не дворяне, выкупившие земельные участки в Мадраби. За несколько месяцев особняки успели подготовиться к зиме: надели черепичные колпаки и шапки. А жилища рыбаков ещё не обросли штукатуркой. Вместо добротных крыш - стропила, обшитые брезентом. Оконные проёмы затянуты плёнкой или забиты досками. Кое-где торчали трубы самодельных печек. Сизый дымок вытекал из отверстий лениво, скупо и сразу растворялся в воздухе.
        Бросив взгляд на заледеневший горизонт, Адэр свернул на улицу:
        - Мёрзнете?
        - Да нет, мы привычные, - ответил Йола и, вытащив руку из рукава, потёр мизинцем кончик носа. На смуглом лице побелевший нос смотрелся комично, словно его макнули в муку. - Под обрывом холоднее, чем здесь. Прямо лютый мороз. А здесь терпимо. Чуднo всё это.
        Адэр глубоко вдохнул и на выдохе проговорил:
        - Топите углём?
        - Углём, мой правитель, - кивнул Йола.
        - Где склад?
        - Какой склад?
        - Угольный.
        Йола пожал плечами:
        - Зачем нам склад? На дом три мешка. Много места не занимают.
        - На зиму хватит?
        - А мы по-хозяйски, мы по чуть-чуть.
        Адэр резко повернулся к советникам.
        Орэс Лаел едва успел остановиться. Сделал шаг назад:
        - Завезём.
        Адэр направился к серебристому автомобилю. Открыв дверцу, посмотрел через плечо:
        - Советник Крау! А вы куда?
        Успев забраться в свою машину и снять шапку, советник по вопросам строительства высунул из салона яйцеобразную голову:
        - В замок, Ваше Величество.
        - Вы остаётесь. Перезимуете с ориентами.
        Выбравшись из салона, советник с растерянным видом развёл руки:
        - Ваше Величество! Ко мне внучка на праздник приезжает.
        - Ладно. Поживёте до нового года. И только попробуйте покинуть посёлок, - сказал Адэр и опустился на сиденье.
        Парень бежал сбоку от правительственного автомобиля, посматривая на окна. Его красные глаза как яркие вспышки выдёргивали Адэра из раздумий. Адэр барабанил пальцами по стеклу и вновь нырял в бурливый поток мыслей.
        Через две недели новый год. Праздничный банкет без излишеств и танцев. Советникам не понравился его отказ от увеселений. Пришлось изворачиваться, мол, устраивать бал после похорон друга неприлично, тем более что Луанна, его будущая супруга, в трауре. Будущая супруга… Даже в голове странно звучит. Как на иностранном языке, незнакомом Адэру.
        Через полтора месяца день рождения Великого. Приглашение до сих пор не поступило и вряд ли поступит. К кутежам и попойкам сына отец относился спокойнее, чем к его попыткам повлиять на ход истории Грасс-Дэмора. Не будь Адэр престолонаследником Тезара, Великий приказал бы вырыть вдоль границы ров и наполнить его доверху колючей проволокой. Такими рвами «Мир без насилия» отгораживался от отвергнутых стран.
        А не пригнать ли на границу заключённых? Пусть копают. Адэр улыбнулся, представив вытянутое лицо Великого. Конечно, он этого не сделает, но мысль подняла настроение.
        На закате автомобиль затормозил перед замком. Взбежав по лестнице, Адэр замешкался возле Муна - как всегда, на посту, рядом с караулом. От старика исходил запах глубокой тоски. Её ждали весной, летом, осенью. Сейчас зима. Она не вернётся. Пора это понять.
        - У неё всё хорошо, - еле слышно сказал Адэр и, заметив, как дёрнулись дряблые губы, вошёл в распахнутые двери.
        Парень рванул через толпу придворных и скрылся в служебном коридоре. Вечно голодный зверь… Бросив плащ и перчатки слуге, Адэр посмотрел на Гюста.
        - В приёмной Крикс Силар, - проговорил секретарь приглушённым тоном. - Ждёт с утра. Говорит, это важно.
        Ступив в приёмную, Адэр упёрся взглядом в приоткрытую дверь кабинета Эйры.
        - Я проветривал комнату, - произнёс Гюст. - Ничего не трогал.
        Адэр хотел сказать, что там пора сделать ремонт и поменять мебель, но вместо этого вялым жестом позвал Крикса за собой.
        В кабинете было до неприличия жарко. Подойдя к камину, Адэр поворошил щипцами поленья, наслаждаясь запахом смолы:
        - Рассказывай.
        - Я нашёл Сиблу, - прозвучал басовитый голос.
        - Где? - спросил Адэр, рассматривая языки пламени.
        Огонь олицетворяет истину, поглощает иллюзии и ложь, выжигает порочность. Кто это говорил?
        - Точнее, он нашёлся сам, - ответил Крикс. - Прислал ко мне медсестру.
        - Он в больнице?
        - Да. Сломаны два ребра и нос. Сотрясение мозга. Весь синий.
        - Надо же… Я был уверен, что он взял деньги и сбежал.
        - Оказался порядочным человеком.
        Адэр посмотрел через плечо:
        - Кто его так?
        Крикс вытянул руки по швам:
        - Разрешите рассказать по порядку.
        Закрепив щипцы на подставке, Адэр опустился в кресло возле камина:
        - Слушаю.
        - Его обокрали в первый же день. На почтовой станции. Хотя он говорит, что его не могли обокрасть. Бумажник лежал во внутреннем кармане плаща. Плащ был застёгнут под горло. Он хотел купить в ларьке что-нибудь поесть, полез в карман, а там пусто. Он к начальнику станции. Пока рассказал, пока вызвали стража, а тут бабка. Говорит начальнику, мол, нашла чей-то кошелёк, и протягивает бумажник Сиблы.
        Адэр покачал головой:
        - Выронил, растяпа.
        Крикс поднял руку с вытянутым указательным пальцем. Совсем как преподаватель, желающий обратить внимание студентов на важный момент в лекции.
        - Слушайте дальше. Сибла тоже так подумал. Пересчитал деньги. Удивился, что ничего не пропало. Страж спрашивает: «Все?» Сибла ему: «Все». Страж и говорит: «Отблагодари старушку». Сибла ему: «Я не местный. Не знаю, сколько давать». А страж ему: «Десятую часть от того, что лежит в кошельке».
        - Отблагодарил?
        - А как же. Только представьте: был богачом, стал нищим, и деньги-то не его, а ваши. Это стократ страшнее. И вдруг удача! Сибла был в шоке.
        - Бабка разбогатела, - усмехнулся Адэр.
        Крикс кивнул:
        - Законно разбогатела. Заодно и денежки в кошельке пересчитала. Потом Сибла снял комнату в постоялом дворе. Второй этаж, окна на улицу. Пошёл в душ. Он на этом же этаже был, в конце коридора. Приходит, а вещей нет.
        - И кошелька.
        - Кошелёк он с собой взял. И вещей-то немного было. Одна сумка. Трусы, носки, молитвослов… Он к хозяину. А тут дворник приносит сумку. Говорит, забрал у сорванца, когда тот вылез из окна. Сибла, понятное дело, обрадовался. А хозяин ему: «Проверь. Всё ли?» Сибла: «Всё на месте». А хозяин: «Надо поблагодарить человека». Сибла спрашивает: «Сколько?»
        - Десятую часть от того, что лежит в кошельке, - произнёс Адэр.
        - Верно. Вытащил Сибла бумажник, отсчитал деньги, забрал сумку.
        - Мошенничество в чистом виде, а попробуй докажи.
        - Это точно Асон, - сказал Крикс. - Чует моё сердце.
        - Что дальше?
        - А дальше… Сибла тоже не промах. Сообразил, что здесь что-то не так. Оставил в кошельке три мора, остальное под половицу спрятал. Пошёл в трактир перекусить. Там к нему пьяный привязался. По макушке дал, за грудки схватил. Охранник этого пьяного за шкирку и вытолкал из трактира. Подходит к Сибле девица и говорит…
        - Надо отблагодарить человека.
        - Верно. - Крикс не сдержал смешок. - Знаю, смеяться нельзя. Человек пострадал.
        - Дальше.
        - Сибла вывалил из кошелька на стол мелочь. Говорит девице: «Отсчитай». Она посмотрела, плечиком повела, развернулась на каблучках и утопала. Сибла доел, вышел на улицу. А ему сзади по голове. Очнулся в больнице. Грязь, тараканы по стенам бегают. На табуретке возле кровати страж. Сибла мычит, за голову хватается. А страж и говорит: «Мужчина ты видный. Видать, сглазили тебя».
        Навалившись на подлокотник кресла, Адэр рассмеялся.
        Крикс подождал, пока он успокоится, и продолжил:
        - Страж говорит: «Девки у нас глазливые. Амулет от сглаза купи. Они на каждом углу продаются. Стоят, правда, дорого». Сибла спрашивает: «Всю жизнь помогают?» А страж: «Ты сначала выживи. И людей не забудь поблагодарить. Кто тебя нашёл, кто в больницу привёз, кто постель тебе постелил, кто дерьмо за тобой уберёт». Сибла начал ему объяснять, где деньги лежат, а страж, мол, мне это не надо. Людям скажешь. Они лишнего не возьмут.
        - За один день он остался без денег, - проговорил Адэр. Веселье как рукой сняло. - Сам отдал. И пожаловаться не на кого.
        - Ему сдачу принесли. Всё честно. Он в больнице лежал, пока последний грассель не потратил. А лечения никакого. Кормили только. Потом его попросили. Он сразу сюда. По дороге потерял сознание, уже в пригороде Рашора. К нему подходили, по щекам хлопали, спрашивали: «Амулет от сглаза есть?» Амулета не было. Забрали всё: трусы, носки, сумку. Ничего не оставили. Нет, вру. Молитвослов остался. Сибла дополз до посёлка, провалялся в лечебнице для бедняков. Еле уговорил медсестру меня разыскать.
        - Девица милосердная попалась.
        Крикс кивнул:
        - Милосердная. Пришла ко мне и говорит, мол, так и так, люди за ним ухаживали. Поблагодарить надо. А я не в курсе, какая у них схема. Достаю из кармана бумажник. Только жалование получил. Спрашиваю: «Двух моров хватит?» А она мне: «Дай десятую часть от того, что в кошельке лежит». Я смотрю на неё. А она: «Он чуть не помер. Еле отходили. В другой раз никому не поможем».
        Адэр откинулся на спинку кресла:
        - Это селение далеко от Рашора?
        - Далеко. Я покружил по улицам. Медальонов с хлыстами не видел. Ко мне никто не подходил. Если это Асон… он далеко зашёл и крепко взялся. Разрешите мне поехать в Рашор. Асон там, я сердцем чую.
        - Он убьёт тебя.
        - Исподтишка не убьёт, а в открытую не решится. Я с собой проверенных людей возьму. Мне посмотреть надо. Понять, как он работает.
        - Почему Сиблу в прошлый раз не обокрали?
        - У него денег не было. Я же говорил: Асон людей, как семечки щёлкает. Видно, таких же в помощники нашёл.
        - Поедешь после нового года. Скажи Гюсту, чтобы принёс почту.
        Адэр перебрался от камина к столу и не справился с нервами, сжал подлокотники кресла. Какой-то бандит посягнул на его власть…
        Тася покормила семью, подоила корову и понесла соседке бидончик молока. Решив, что бабы заболтались, Анатан уложил детей спать и задремал. Проснулся в холодном поту. За окном глубокая ночь, Таси нет. Накинув фуфайку, побежал к соседям. Тася к ним не приходила.
        В Безродном Узле не было ни одного человека, кто бы не знал Анатана Гравеля - выходца из народа, бывшего начальника прииска, нынешнего советника правителя. Известие о пропаже его жены подняло на ноги жителей всех селений в округе. Через сутки в Рисковый, где жил Анатан с семьёй, прибыла розыскная группа из столицы, но ничего обнаружить не удалось. Неорганизованная толпа селян, охваченная желанием помочь, затоптала следы Таси и преступников, если таковые имелись, и уничтожила зацепки. Спустя три дня к поискам подключился Крикс Силар. Его вызвали из Рашора, где он инспектировал охранительные участки.
        Посёлок Рисковый не телефонизировали, и Крикс звонил Адэру из конторы прииска. Выслушав отчёт, Адэр опускал трубку, так и не высказав подозрений. Он боялся, что командир стражей с ним согласится, и подозрения перерастут в уверенность.
        Заканчивалась вторая неделя поисков. Слухи разлетелись по стране. На газетах едва успевала высохнуть типографская краска, как их тут же раскупали. Новость просочилась в другие государства. Однако никто из высокопоставленных особ Краеугольных Земель не связался с правителем Грасс-Дэмора и не поинтересовался ходом расследования.
        В кабинете Адэра зазвонил телефон.
        - Не там ищем, Ваше Величество, - проговорил Крикс после короткого приветствия. - Надо ехать в Рашор. Я сунулся в его парафию. Он сразу наказал.
        Адэр сжал в руке трубку:
        - Это совпадение. Ты был в Рашоре неделю. Почему Хлыст не сделал этого сразу?
        - Он сразу начал действовать. Сюда от Рашора два дня пути - это на машине. На лошади - четыре дня, если двигаться ночью и в обход селений. Добавьте время на подготовку.
        - Думаешь, он сам приехал?
        - Нет, конечно.
        - Хочешь сказать, что Тасю повезли к Хлысту? - спросил Адэр, слыша в трубке тяжёлое дыхание. - Это рискованно, Крикс. Их бы увидели. И Тася… Она умная женщина. Обронила бы сапог или рукавицу. Нет, Крикс, везти её связанную или без сознания через всю страну - это очень рискованный поступок.
        - Анатан уверен, что Тася у Асона.
        - Он или ты?
        - Он, - ответил Крикс после долгой паузы. - Она мертва, Ваше Величество. Думаю, её скормили aдам.
        - Адам… - повторил Адэр.
        Перед внутренним взором возникли тонкокостные скелеты собак, обтянутые свинцовой кожей. Литой, без отверстий нос, плотно прижатые к черепу уши-монетки, затянутые мутной плёнкой глаза. Звериные норы, засыпанные странным песком, похожим на пепел, окружали прииск «Рисковый». Из памяти всплыли слова старика, живущего в сторожке неподалёку от прииска: «Кровь им нужна. Живая кровь».
        - Разве зимой ады не спят?
        - Нет, - сказал Крикс. - Похититель был один, Ваше Величество. Он не знал про адов. Асон приказал ему выкрасть Тасю, сказал, куда ехать дальше, и одним махом убрал обоих.
        - Домыслы.
        - Селяне нашли там седло и уздечку. И снега там нет.
        - Что это значит?
        - Ады съели весь снег, заляпанный кровью.
        - Ты упорно связываешь исчезновение Таси с Хлыстом, - произнёс Адэр недовольно, хотя сам уже давно всё понял. - А доказательств нет.
        - Дворовую собаку Анатана задушили плёткой, сплетённой из ремней.
        Адэр прикрыл глаза рукой:
        - Хлыстом.
        - Да, Ваше Величество, хлыстом. И затолкали в конуру. Это послание, мол, сиди и не высовывайся. - Крикс немного помолчал. - Похититель явился за моей женой, но я перевёз семью в Мадраби. Асон и это предусмотрел. И на всякий случай дал адрес Анатана.
        Адэр приехал в Рисковый. В посёлке стояла могильная тишина. Казалось, даже собаки были напуганы. На дорожках, припорошенных снегом, виднелись следы, ведущие в одну сторону - к прииску. После долгих и безрезультатных поисков люди вышли на работу.
        На крыльце старого каменного дома стояли стражи. Перемахнув через низкую изгородь из прутьев, Парень уселся посреди двора и завыл. Адэр погрозил ему кулаком, посмотрел на окна, завешенные ситцевыми занавесками, бросил взгляд на автомобиль Анатана под шапкой снега и взбежал по ступеням.
        Анатан и Крикс сидели в горнице за столом, накрытым вязаной скатертью. На трюмо стопка тарелок. На креслице корзинка с клубками, на спинке пуховая шаль, на подоконнике раскрытая книга. Чутьё подсказало: все вещи находятся там, где их оставила хозяйка.
        Крикс поднялся, скрипнув стулом. На дверном проёме за его спиной всколыхнулась шторка. На миг почудилось, что в смежной комнате Тася. Сейчас она появится на пороге, на простоватом лице вздёрнутся белесые брови, на губах заиграет добродушная улыбка.
        - Я не успел сказать ей, как сильно её люблю, - проговорил Анатан чужим голосом. Руки, сложенные на столе, мелко задрожали. - Почему мы думаем, что это неважно? Живём, как живём.
        - Где дети? - спросил Адэр.
        - Увезли к сестре Таси, - ответил Крикс.
        - Они спросят: мама была счастлива с тобой? - сказал Анатан. - А я не знаю. Я не успел у неё спросить.
        - Хлыст знает, где живёт её сестра? - спросил Адэр, глядя на сгорбленную спину Анатана.
        - Он всё знает, - откликнулся Крикс. - Дети под охраной.
        - Мы говорили о погоде, о детях, о друзьях, - продолжил Анатан. - В коровнике крыша прохудилась. В колодце вода мутная. В спальне половица прогнила. На рукавах рубашек она заглаживала стрелки, я ворчал. Я всё время ворчал, и не успел сказать, как сильно её люблю.
        Адэр присел к столу:
        - Тебе надо уехать.
        - Я ничего не успел…
        - Анатан, ты меня слышишь? Забирай детей и уезжай. - Адэр посмотрел на Крикса. - Я дам адрес.
        - Я поеду в Рашор, - проговорил Анатан и погладил скатерть ладонью. - Я сделаю для него всё, лишь бы её отпустили.
        Навалившись на стол, Адэр схватил его за грудки и притянул к себе:
        - У тебя двое детей. О них ты подумал?
        Анатан устремил на Адэра жёсткий взгляд. Это было непривычно…
        - Подумал! Я верну им маму.
        - Если Тася жива…
        - Тася жива!
        - Крикс найдёт её. Забери детей и уезжай. Развяжи Криксу руки.
        Оттолкнув Анатана, Адэр поднялся и вышел из горницы.
        Спустившись с крыльца, дал Криксу сложенный лист:
        - Там ждут. Анатана с детьми и твою семью.
        Крикс спрятал записку в карман:
        - Отвезу их и сразу в Рашор.
        - Нет. Туда никто не поедет.
        - Ваше Величество, я обещал ему.
        - Нет! - прикрикнул Адэр. - Составь список всех, на кого Хлыст зуб точит. Кто может пострадать, когда мы начнём действовать. И найди его сына.
        - Старшего? Тормуна?
        - Ты говорил, он ушёл на заработки и пропал.
        Крикс пожал плечами:
        - Так когда это было? Два года назад, если не больше.
        - А ещё ты говорил, что Хлысту нечего терять. Возьми людей, сколько надо, и найди его сына.
        Вернувшись в замок, Адэр впервые за несколько месяцев вошёл в покои Эйры. Здесь вещи тоже лежали на тех местах, где их оставила хозяйка. Слуги проветривали комнаты каждое утро, но до сих пор чувствовался запах водопадов и горных долин. Или запах остался в памяти?
        Эйра не ушла, не потерялась, он сам её отдал. Великий натравил «Мир без насилия» на нищую страну, хотя мог поддержать. Умолчал о девах-вестницах, хотя мог предупредить. Провёл блестящую игру, и престолонаследник Тезара уже помолвлен. Великий сделал всё, чтобы простолюдинка навсегда исчезла из жизни его сына.
        Утром Адэр сообщил советникам, что уезжает на день рождения Могана Великого.
        Глава 46
        На банкет были приглашены только избранные: короли с супругами и высокопоставленные вельможи с жёнами. Для остальных гостей - их было ни много ни мало почти двадцать тысяч - столы накрыли в гостиных, смежных с бальным залом. В ожидании именинника и начала танцевального вечера отпрыски правителей и знатные дворяне наслаждались кулинарными изысками и разнообразными винами, заигрывали с дамами, обменивались любезностями и делились новостями.
        В Тезаре, как и в других государствах, существовал Закон «Об увеселительных собраниях для титулованных особ». Темы для бесед были строго регламентированы, и светское общество, желая поболтать о чём-либо запретном или пикантном, всячески изощрялось, придумывая словесные обороты и завуалированные фразы.
        Говорить о Грасс-Дэморе и Адэре не воспрещалось, однако дворяне сами приняли негласное правило: на торжествах даже вскользь не упоминать престолонаследника Тезара. Его не вычеркнули из памяти, его страну не стёрли с карты мира, просто разговоры о политике, проводимой Адэром, неизменно перерастали в жестокие споры. Высший свет Краеугольных Земель раскололся на два непримиримых лагеря. Молодых сторонников Адэра было ощутимо больше, чем престарелых противников. Наверное, поэтому Моган Великий избегал прилюдно обсуждать сына.
        Усмирив желудок яствами и подогрев знатную кровь вином, гости прохаживались по гостиным, предназначенным для отдыха между танцами. Там стояли бильярдные и ломберные столы, кресла и кушетки, рояли для любителей музицировать и петь. За стеклянными панелями цветущих оранжерей горели фонари и медленно падал снег.
        Часы пробили половину девятого. Гости двинулись в бальный зал и выстроились вдоль стен, оплетённых золотыми лианами. К ним присоединились те, кому выпала честь присутствовать на банкете. Ровно в девять после объявления церемониймейстера на пороге зала появился Моган Великий. Отвечая кивками на приветствия, направился к возвышению, возведённому у передней стены. Люди смыкались за его спиной - так две реки в полноводье бесшумно и покорно сливаются в один неторопливый поток.
        Моган поднялся по ступеням и повернулся к публике. Пока звучал гимн Тезара, гости успели отметить утомлённый взгляд Великого, запавшие щёки, заострившийся подбородок. Чёрный китель и перекинутая через плечо белая лента, усыпанная алмазами, подчёркивали нездоровую бледность лица.
        Когда отзвучали последние аккорды, Моган положил руку на спинку королевского кресла, будто нуждался в опоре:
        - В этот вечер я буду говорить не как правитель. Хочу говорить как обычный человек. Я рад, что вы пришли. Мои соратники и друзья, молодое поколение, которое скоро сменит своих отцов. Я не оговорился: скоро… Время бежит слишком быстро. - Великий обвёл присутствующих взглядом. - Мне жаль, что среди вас нет моего друга, короля Партикурама. Прошу почтить память его сына Норфала минутой молчания.
        Выдержав паузу, продолжил:
        - Мне жаль, что сегодня рядом со мной нет моего сына Адэра.
        - Есть, - прозвучал от дверей резкий голос.
        Публика закрутила головами и вновь разделилась на две реки. В дверном проёме стоял Адэр.
        Спохватившись, церемониймейстер вынырнул из-за его плеча:
        - Правитель Грасс-Дэмора, престолонаследник Тезара Адэр Карро!
        В глухой тишине Адэр двинулся через зал. Чёрные брюки, кремовый китель военного покроя, на золотых погонах короны из драгоценных камней. Справа витой аксельбант, слева, над карманом, два герба: чайка с орлом и медведь.
        В одной руке Адэр держал коробку обтянутую белым шёлком. Вторая рука заложена за спину и прижата тыльной стороной ладони к пояснице.
        Адэр приблизился к помосту и поклонился Великому, как равному по положению:
        - Не буду говорить о возрасте, Ваше Величество. - И задержал дыхание.
        Отец был живым воплощением истории Тезара. Он взошёл на престол в шестнадцать лет, во времена относительно тихие и спокойные. Народ жил ровно, без особых потрясений, и Тезар походил на пруд со стоячей водой, покрытой ряской и тиной. Моган расшевелил тяжёлое на подъём высокородное сословие, робкое перед новыми и трудными делами, выдернул народ из безмятежного пруда, очистил и оживил воду.
        Он действовал с полным произволом. Его имя произносили сквозь зубы, смеялись над ошибками, злорадствовали при затруднениях. И лишь через девять лет, увидев первые результаты произвола короля, подданные заговорили о нём с почтением. А ещё через пять лет Могану дали второе имя - Великий, ибо его знают современники, его не забудут потомки, ибо его ошибки и затруднения временны, а заслуга перед отчизной вечная.
        Разум Адэра кричал, просил не совершать ошибку. А сердце заходилось в бешеном ритме, бередя раны. Сердечные раны не заживают, просто привыкаешь к боли.
        - Великий! - произнёс Адэр на выдохе. - Мой подарок лучше громких и красивых слов скажет о моих чувствах к тебе. Я берёг его для этого случая. И хотел, чтобы именно ты дал ему имя.
        Снял с коробки крышку. В ворохе шёлка лежал алмаз. Алмаз, о котором столько говорили. Алмаз, которого так и не дождалась экспертная палата.
        Глядя на уникальный камень, играющий всеми цветами радуги, Моган свёл брови. Через несколько нестерпимо долгих секунд зал взорвался аплодисментами.
        Адэр поднялся по ступеням и вручил подарок отцу. Великий жестом попросил его встать по правую руку, рядом с Троем Дадье. Сел в кресло, положил алмаз на колени и вскинул руку. Бурные овации затихли.
        - Я назову его «Адэр». - Великий покачал головой. - Алмаз Адэр.
        Вновь загремели аплодисменты.
        - Как символично, - холодно проговорил Адэр, взирая на толпу.
        Отец прав. Все мужчины хотят походить на него, все женщины мечтают с ним переспать.
        - Откроешь бал? - спросил Великий.
        - Прости, не могу. Моя будущая супруга в трауре.
        - Ты меня радуешь, - сказала Моган и дал знак герцогу Модесу Гаяри.
        Модес пригласил Элайну на танец и открыл вечер полонезом. Светясь от счастья, сестра адресовала улыбки и взгляды Адэру, а он наблюдал, как на паркет друг за другом выходят пары.
        Через час склонился к отцу:
        - Мне пора уезжать.
        - Уже? - произнёс Великий, поглаживая алмаз пальцами. - Даже не заночуешь?
        - Можно тебя на пару слов? И возьми камень - хочу попрощаться с Адэром.
        - Можем пойти в оранжерею, - предложил отец, выйдя из бального зала.
        - В твой кабинет.
        Прошествовав по анфиладе гостиных, они поднялись на третий этаж и пошли по длинному коридору. Ковровая дорожка заглушала шаги, повороты стирали отзвуки царившего внизу веселья. В воздухе витал запах горячих светильников. По стенам лениво плыли две тени. Ещё одна тень - Троя Дадье - отставала на пять шагов.
        Переступив порог кабинета вслед за отцом, Адэр посмотрел через плечо на Троя:
        - Разговор на двоих. - И сам захлопнул дверь.
        Великий расположился в кресле, поставил коробку с алмазом на стол:
        - Я так и знал, что это всего лишь показуха, и ты заберёшь камень.
        Подойдя к чёрному окну, Адэр посмотрел на своё отражение. Низкий поступок оставил на лбу след - тонкую морщинку.
        - Человеку, который ходит по драгоценным камням, такой алмаз не нужен.
        - Что ж… - Великий пожал плечами. - Ты обзавёлся ещё парой десятков сторонников.
        - Я знаком с классической ситуацией: дед создаёт, отец развивает, сын разрушает. У нас с тобой всё пошло наперекосяк. Сын создаёт, отец разрушает.
        - Что ты создал? Что? - Великий отодвинул коробку с алмазом на середину стола. - Ты даже собственный брак не смог устроить без моей помощи.
        - Думал, я не догадаюсь про твою сделку с королём Партикурама? Вы нашли друг друга. Ты интриган, он заговорщик. - Адэр вяло улыбнулся своему отражению в окне. - Когда ко мне пришла принцесса Луанна, я сразу всё понял. Это была не самая лучшая твоя интрига, отец. Раньше ты добивался своего более изощрёнными способами.
        - Но ты попался!
        Адэр обернулся:
        - Уверен?
        - Для разрыва помолвки нужна серьёзная причина. У тебя её нет.
        - Я найду.
        - Тебе так только кажется.
        - Тогда причина будет у Луанны.
        - Что бы ты ни сделал, она не подумает о тебе хуже, чем ты есть.
        Адэр двинулся вокруг стола, опрокидывая стулья. Поставил ладонь ребром на каминную доску и смёл на пол подставки с флажками стран «Мира без насилия». Взял гранитный бюст Великого, покачал в руке:
        - Когда-то я всерьёз думал, что я не твой сын. Потом увидел, что похож на тебя… внешне… и вопрос отпал сам собой. И я задумался: почему ты больше не женился? У тебя родился бы любимый сын, ты бы сделал его наследником престола. А потом понял. Смерть твоей жены разрушила в тебе мужа и отца. Ты похоронил любовь вместе с моей матерью. Остался только Великий. Великий - это не человек. Это памятник, надгробие.
        Адэр стиснул бюст в кулаке. До стола двадцать шагов. Всего двадцать шагов, и этот мир исчезнет. Возникнет новая вселенная, начнётся новый отсчёт времени. И не надо оглядываться на то, чего уже нет.
        Адэр подошёл к столу занёс кулак с бюстом - отец вжался в кресло, прикрыл голову руками.
        - Алмаз Адэр… Как символично… - И опустил бюст на коробку с камнем.
        От грохота зазвенели стёкла в окнах, задрожали стены. В кабинет вбежал Трой и закрыл двери перед носом караульных.
        Адэр колотил и колотил «отцом» по алмазу, прикрытому потрёпанной картонкой и разорванным шёлком. По лакированному столешнице ползли трещины, лак превращался в белую пыль и при каждом ударе взмывал в воздух.
        Огрызки, клочки, осколки смешались и превратились в лепёшку.
        - Всё. Нет, не всё, - сказал Адэр, тяжело дыша. Водрузил бюст отца сверху того, что осталось от его сына. - Теперь всё.
        И твёрдым шагом вышел из кабинета.
        - Почему к жене Иштара в гости не приходишь?
        Скрипучий голос матери-хранительницы вызвал боль в ушах. Малика привыкла к тишине. Стражи обычно навещали её утром. Молча улыбались, глядя ей в лицо, закрытое чаруш, и жестами прощались. Служанки разговаривали с ней полушёпотом и без причины не беспокоили. А причин было только две: пора обедать и пора ложиться в постель.
        Иштар приходил поздно вечером, задавал глупые вопросы, будто сам не видел, что она в порядке и ни в чём не нуждается. Долго сидел, ничем не выдавая своего присутствия, и бесшумно растворялся в темноте.
        - Эльямин, - вновь прозвучал голос, похожий на скрип ржавой пилы.
        Малика открыла глаза. Терраса залита солнцем. Под зонтом из тёмно-серой ткани распласталась плотная тень, поэтому здесь не так жарко. Сквозь мостик из прозрачного мрамора просматривалась острая трава и каменная узорчатая стена площадки с бассейном. Лениво шумел фонтан, гармонично вписываясь в тишину. Блестели восковые деревья. Ветер с запахом благовоний играл бахромой зонта и концами чаруш.
        От неподвижности занемела спина. Малика подвигала плечами. Ощутив покалывание, повернула голову и посмотрела на мать-хранительницу, сидевшую в соседнем кресле. Пришла надолго…
        - Зачем? - спросила Малика.
        - Что - зачем? - переспросила Фейхель.
        - Зачем мне идти к ней?
        - Ну как же? Она родила дочку.
        Вот удивила… На четвёртый день беременности Галисии Малика узнала, что дворянка носит девочку.
        - Третий месяц пошёл, а ты до сих пор не поздравила супругу хазира.
        Третий месяц? Неужели она столько времени спит?
        - Поздравляю, - проговорила Малика, забыв, о чём только что думала.
        - А меня-то с чем? - удивилась Фейхель.
        - Теперь ты дважды бабушка.
        - А толку? Зальфи меня к ней не подпускает.
        Зальфи… Знакомое имя. Это же Галисия. Досадно вздохнув, Малика попыталась разбудить в себе интерес:
        - Почему?
        - Не знаю. Наверное, ревнует меня к старшей внучке. Мебона уже вовсю ползает, такая непоседа. Отойти нельзя ни на шаг, а Зальфи куксится. - Фейхель уселась поудобнее, пригладила на коленях платье. - Иштар назвал дочку Наиль.
        Иштар вроде бы говорил. Или не говорил? Наиль… В переводе на слот означает «небесная лилия». Значит, глаза голубые.
        Фейхель будто прочла мысли:
        - Глазки как голубые бусинки. Такая потешная. Смугленькая, как ты. Волосики чёрные, как у тебя. И если бы не глаза, я бы решила, что это твой ребёнок.
        - А говорила, что не видела девочку, - усмехнулась Малика. Её ребёнок… Можно подумать, Иштар светлокожий блондин.
        - Почему не видела? Я часто её вижу, только мне нянчиться не дают.
        - Почему?
        - Ты меня совсем не слушаешь, Эльямин, - возмутилась мать-хранительница. - Что с тобой происходит? То носилась как стрекоза. Теперь лежишь как дохлая медуза. Смотреть противно.
        Фейхель продолжала ворчать, но её слова застревали в воздухе, который вмиг сгустился вокруг маленького мирка Малики. Она на самом деле чувствовала себя дохлой медузой, и это состояние ей нравилось.
        Наконец под ножками соседнего кресла взвизгнул мрамор, прошуршала ткань платья, удалились шаркающие шаги, и наступила умиротворяющая тишина.
        Вечером служанка сложила зонт, укрыла Малику пледом. Скоро придёт Иштар. Перед его появлением всегда холодало. Или холодела душа? А собственно, почему она должна холодеть? У хозяйки всё хорошо: ни тревог, ни желаний, ни сил что-либо делать.
        На мостике зажглись гирлянды лампочек. По периметру площадки с бассейном и где-то за спиной загорелись светильники. Фонтан выплюнул в сиреневое небо последние струи воды и смолк. Зависнув над садом, звёзды и луна глядели вниз безмолвно и тоскливо.
        - Идём во дворец, - сказал Иштар.
        Малика посмотрела на его унылый серый плащ. Матовые пуговицы, оттопыренный карман.
        - Здесь хорошо.
        - Здесь темно. - Иштар сгрёб Малику в охапку вместе с креслом. - Ты скоро к нему прирастёшь.
        - Уже, - произнесла она, вдыхая горьковатый запах лайма. Каждый вздох был маленькой победой организма в ожесточённой схватке с дрёмой.
        Иштар поставил кресло под фонарём, поправил плед, сползший с коленей Малики, и опустился перед ней на корточки.
        - Это прислал тебе Адэр. - Развязал на бархатном мешочке тесёмку. Вытряхнул Малике на ладонь чёрный камешек. - Что это?
        - Не знаю.
        - Вы с Адэром изобрели непонятный мне способ общения.
        - Мы ничего не изобретали.
        - Чёрный сапфир. Я где-то это видел, но не могу вспомнить.
        Малика взяла камешек двумя пальцами. Лапка, часть крыла. Раньше это был элемент броши - герба Грасс-Дэмора. Брошь Адэра. Её брошь лежит в коробке с красным платьем. Адэр отколол чайку из белого опала и щит из платины, сломал орлу второе крыло и оторвал голову. Осколок вселенной…
        - Ничего не напоминает?
        - Нет, - ответила Малика и кинула камешек в мешочек. - Выбрось.
        - Я рад, что он женится на дочери короля Партикурама, - произнёс Иштар и, затянув тесёмку, швырнул мешочек на пол.
        - Ты же его ненавидишь.
        - Потому и радуюсь, - уклончиво сказал Иштар и протянул Малике коробочку. - Только ничего не подумай, это подарок брата сестре.
        Малика положила коробочку на колени.
        - Посмотреть не хочешь?
        Она открыла крышку и вынырнула из дрёмы. Сдёрнув с головы чаруш, уставилась на кольцо с крупным сапфиром. На ободке и резной накладке мерцала алмазная пыль.
        - Откуда оно?
        Иштар улыбнулся:
        - Нравится?
        - Где ты его взял?
        - В моём хранилище много драгоценностей.
        - Такие камни редкость!
        - Ты разбираешься в сапфирах?
        Малика взяла кольцо и вытянула руку, чтобы свет фонаря падал на камень. Небесно-синий, восхитительного василькового оттенка, с шелковистым отливом.
        - Сапфир из Ракшады?
        - Нет, - проговорил Иштар, глядя на дрожащие пальцы Малики.
        - Из какой-то Пустыни?
        - Какая разница?
        - Откуда он?
        - Успокойся…
        Малика схватила Иштара за плечо:
        - Из Краеугольных Земель?
        - Да, - ответил он, нахмурившись.
        Малика отшатнулась:
        - Ты обманул меня.
        - Да что с тобой?
        - Ты говорил, что в Порубежье у тебя было только одно месторождение алмазов. Один бандитский лагерь.
        - Один.
        - Ты лжёшь! Этот камень из Порубежья.
        - На нём написано?
        - Три года назад на ювелирных торгах мы продали точно такие же камни, - горячилась Малика. - Перед этим их смотрели эксперты и оценщики. Они в один голос заявили, что такие сапфиры добывают только в Порубежье.
        - Я не имею никакого отношения…
        - Я даже знаю, где их добывают. В горах, в каменном котле. Из пещер и расщелин их вымывает река.
        - Никогда там не был.
        - Хочешь сказать, что лагерь смертников придумал не ты?
        - Каких смертников?
        - Их добывали преступники с пожизненным сроком заключения. Мы нашли этот лагерь, но не нашли того, кто его создал.
        Иштар поднялся на ноги:
        - Не я.
        - Сколько ещё у тебя лагерей, в которых умирают мои люди?
        - Твои?
        - Мои! Бандиты, заключённые, невольники. Это мои люди! А ты…
        Иштар обжёг Малику взглядом:
        - Что - я?
        - Ты просил придумать тебе море. Нет никакого моря. Есть дорога в ад. Твоя дорога. Не приходи ко мне больше. - Опустив кольцо в коробку, Малика сбросила подарок с коленей и накинула чаруш на голову. - Не хочу тебя видеть.
        Ударом ноги Иштар отправил коробку в темноту и двинулся вдоль дворцовой стены. Малика нащупала на полу мешочек. Вытащив обломок орла, сжала в кулаке. Это она всё разрушила: Адэра, себя, прошлое и будущее.
        - Сапфир тебе дали в Партикураме, - крикнула Малика.
        Крикнула просто так. Она ненавидела принцессу, которая сейчас упивается счастьем, а она, верховная жрица морун, чувствует кожей дыхание смерти и никак не может найти в себе силы, чтобы подняться и остаток пути пройти с достоинством. Малике хотелось хоть чем-то очернить возлюбленную Адэра, связать принцессу или её отца с мерзкими делами. Она смешивала злость и ненависть, свивала нить, за которую схватится и вынырнет из унылой трясины.
        Иштар остановился. Помедлив, развернулся на каблуках и пошёл обратно. Малика стиснула кулак; острые края изувеченной птицы врезались в ладонь.
        Иштар замер в шаге от неё:
        - Да. В Партикураме.
        Иштару могли заплатить сапфиром за товар. За какой? Он продавал корабли? Нет, в разговорах это не упоминалось. А что ещё стоит таких денег? Ему платили за услугу? Нет. Иштар слишком горд, чтобы выполнять чьи-то поручения. Малика судорожно копалась в памяти, выуживая из её глубин всё, что слышала.
        - Ты говорил, что твой прадед дружил с Зерваном.
        - Говорил.
        - Зерван тоже был женат на дочери короля Партикурама. Его даже обвинили в её смерти, но потом обвинения сняли.
        Иштар промолчал.
        - Твой прадед знал, что случилось на самом деле. Потом он выболтал тайну своему младшему брату. Кажется, его звали Шотююн.
        - Шотююн, - подтвердил Иштар.
        - Шотююн взял тебя в ученики, когда ты был совсем маленьким. А позже подарил тебе алмазное месторождение в Порубежье. Зачем?
        - Зачем? - ухмыльнулся Иштар.
        - Ты хотел расправиться со старшими братьями. На эти деньги ты подкупил Хёска, охрану, поваров, слуг. Затем ты начал строить корабли и собирать вокруг себя противников Шедара. Потом ты стал подкупать тюремщиков и спасать людей, которых хотел казнить твой брат. Ты придумал схему спасения детей заключённых. Возможно, отправлял их в другие Пустыни с поддельными документами и подыскивал им новых родителей.
        Иштар насупился:
        - Откуда эта информация?
        - Это выводы, - ответила Малика. - Ты говорил, что девятнадцать лет готовился к перевороту.
        - Готовился.
        - Нет, Иштар. Ты знал, что будешь хазиром. Ты готовился к правлению и продумывал реформы. Ещё до восхождения на престол ты окружил себя верными людьми. Шедар об этом знал?
        - О чём?
        - Алмазное месторождение не могло дать тебе столько денег, - продолжила Малика. - Их дал тебе король Партикурама. В обмен на что?
        - Не приплетай сюда короля.
        - В обмен на молчание. Шотююн был богатым человеком?
        - Смотря с кем сравнивать.
        - Сын кубары, обычный лоцман…
        - Непревзойдённый лоцман, - заметил Иштар.
        - Сын кубары - богач. И много таких в Ракшаде? - спросила Малика и, не дождавшись ответа, продолжила. - Шотююн шантажировал короля Партикурама. Потом его сменил ты.
        - Ты обвиняешь меня в шантаже?
        - Что же сделал предок нынешнего короля, что он так боится разоблачения?
        - У тебя нездоровая фантазия, - сказал Иштар.
        - Не думаю, что прадед короля убил свою дочь, жену Зервана.
        - Не убил.
        - Тогда, что он сделал?
        - Не знаю.
        - Он сделал нечто ужасное, если ты рад за Адэра. Он женится на принцессе…
        - Он женится на будущей королеве, станет королём Партикурама и исчезнет из твоей жизни. Иди спать, фантазёрка.
        - Исчезнет, - кивнула Малика. - Готовь корабль, Иштар.
        На его лице ни один мускул не дрогнул.
        - Корабль будет готов через два дня.
        Малика сняла с шеи цепь с кулоном:
        - Для меня это стало слишком тяжёлой ношей.
        - Когда он женится, вернёшься?
        - Нет.
        - Отдай цепь Альхаре, - сказал Иштар и удалился.
        Малика с трудом выбралась из кресла. На ватных ногах спустилась с террасы, обшарила траву и все закутки и не успокоилась, пока не надела на палец кольцо с сапфиром.
        Накануне отъезда Малика отправилась к Галисии. Прощание получилось скомканным и скупым. Галисия и Самааш пошли кормить детей и укладывать их спать. Мать-хранительница торопилась в Хоромы Луны: надо было выбрать и подготовить кубар к ночи с Иштаром.
        Малика ожидала услышать от женщин тёплые слова и с трудом скрывала огорчение. Вернувшись к себе, успокоилась. Хорошо, что никто не шмыгал носом и не просил остаться. Её отъезд не нарушит привычное течение их жизни и не лишит уверенности в завтрашнем дне.
        Утром пришёл Альхара:
        - Корабль готов, шабира. - Взял дорожную сумку Малики и коробку с платьем. - Твои люди в машине.
        - А Иштар?
        - Его нет в городе.
        - Как нет? - опешила Малика. - Он ничего не просил мне передать?
        - Ничего.
        Не пытаясь разобраться в сумбуре, царившем в голове, Малика брела за легатом. Цеплялась взглядом за платиновую цепь на его шее и мысленно возводила высокий и прочный барьер между прошлым и будущим. Если когда-нибудь её охватит желание заглянуть за него, пожалеть о чём-нибудь или погрустить - она не сможет прикоснуться к воспоминаниям. Полтора года, проведённые в Ракшаде, скоро исчезнут. Она сама их вычеркнет из памяти.
        Усевшись на переднее сиденье, посмотрела через плечо на Лугу, Мебо и Драго. Счастливые лица стражей помогли воспрянуть духом. Альхара провернул ключ в замке зажигания и повёл автомобиль по улицам столицы.
        Кеишраб вымер. Ни людей, ни паланкинов, ни машин, ни единого торгового лотка. Над чанами с благовониями тоскливо курился дымок. Фонтаны безмолвствовали. С домов и заборов равнодушно взирали звери, рептилии, рыбы… Солнечные лучи отскакивали от витражных окон. Безлюдная припортовая площадь. О самом большом рынке в Лунной Тверди напоминали горы ящиков, коробок и мешков, оставленных без присмотра. Кто-то забыл тележку, кто-то потерял кошелёк. Безлюдный порт…
        Автомобиль проехал по набережной и затормозил возле причала. Малика посмотрела на знакомый корабль, багрово-красный, как закатное солнце: на палубе никого.
        Взялась за ручку дверцы и… повернулась к Альхаре:
        - Едем к Иштару.
        - Его нет. Он уехал из города на рассвете.
        - Ты не слышал, что я сказала?
        Спустя час Малика поднялась по лестнице, вошла во дворец и споткнулась. Мраморные крылатые кони словно вознамерились её растоптать. Вот-вот опустятся копыта и раздастся пронзительное ржание.
        Малика пошла по анфиладе залов, выкрикивая имя хазира. В ответ звучало эхо её шагов.
        Войдя в зал Хазирада, сжала кулаки:
        - Иштар! Проводи меня! Иштар!
        Окинула взглядом ряды изваяний великих ракшадов.
        - Не смотрите так, я не предатель, - прошептала она и вновь сорвалась на крик: - Иштар!
        Выйдя на дворцовую площадь, забралась на крышу автомобиля и, устремив взгляд на крыши домов, закричала что есть мочи:
        - Ракшада! Я не враг и не предатель! Я друг, который хочет с тобой попрощаться!
        Не понимая на шайдире ни слова, Мебо посмотрел по сторонам:
        - Они что-то задумали.
        - Корабль уйдёт без нас, - добавил Луга.
        Вскочив на капот, Драго помог Малике спуститься, усадил её на переднее сиденье и, перед тем как захлопнуть дверцу, сказал:
        - Хватит перед ними танцевать, Малика.
        Автомобиль пересёк дворцовую площадь и покатил по улице.
        - Они поймут, - сказал Альхара на слоте. - Когда-нибудь поймут и простят.
        - За что? - возмутился Драго.
        - Вам не понять, - проговорил Альхара и нажал на тормоз. - А кто-то уже простил.
        Покинув машину, Малика подошла к семейной паре, стоявшей возле ворот дома.
        Ракшадка, облачённая в чёрное одеяние, опустилась на колени и, сложив перед собой ладони, произнесла еле слышно:
        - Благослови меня, шабира.
        Малика сжала её руки:
        - Пусть река твоей жизни будет полноводной. - И прикоснулась к плечу ракшада. - Благословляю тебя на славные дела.
        За спиной прозвучало:
        - Благослови нас, шабира.
        Чуть дальше из ворот вышла ещё семейная пара. В конце улицы появились ещё две пары…
        Малика переходила от дома к дому. Рядом с ней шёл Альхара, следом катил автомобиль. Прощание затянулось, хотя большинство горожан остались глухими к просьбе шабиры.
        На борт корабля она поднялась поздно вечером. Стражи прошли в отведённую им каюту, Малика направилась к себе.
        Её встретила Кенеш. Упала на колени и обхватила горячими ладонями щиколотки Малики:
        - Моя госпожа… Прости меня за всё, что я сделала.
        Стянув чаруш, Малика открыла сундук. В нём оказались платья, подаренные Иштаром. Открыла второй сундук. Там находились шкатулки с драгоценными украшениями. Малика посмотрела из окна на город, издали напоминающий каменный муравейник.
        Шло время. За окном уже стемнело, а Малика всё смотрела на крыши домов, озарённые лунным светом, и боролась с нехорошими предчувствиями. Повернулась на звук открывшейся двери.
        На пороге возник Альхара:
        - Капитан до сих пор не получил разрешения на выход в море.
        - Кто его даёт?
        - Начальник порта.
        Потянулись часы ожидания. Альхара поднимался на палубу, возвращался, а потом ушёл, не сказав ни слова.
        Малика забилась в угол каюты. Все уверены, что она уехала. Кроме команды корабля и этой старухи, сидевшей у двери, никто не знает, что шабира здесь. Она наговорила лишнего, Иштар её не отпустит. Ужас, охвативший разум, растекался по телу. В голове колотилась мысль: только не поддаваться панике, только не бежать.
        На рассвете послышался скрип половиц за тонкой перегородкой. Кенеш уселась на пятки и, низко опустив голову, прижала ладони к ковру. Дверь распахнулась. В каюту вошёл Иштар в сопровождении Альхары, Хёска и нескольких ракшадов.
        - Эльямин, Хазирад принял решение установить с Грасс-Дэмором дипломатические и торговые связи, - проговорил Хёск и указал на незнакомцев. - Эти воины поедут с тобой. Они уполномочены провести переговоры с Адэром Карро.
        Не сводя глаз с каменного лица Иштара, Малика кивнула.
        - Мы сожалеем, что корабль, подаренный тебе хазиром, сгорел, - сказал Хёск. - Хазирад решил передать морскому народу семь шхун.
        - Спасибо, - прошептала Малика.
        - В Грасс-Дэморе до сих пор нет армии, - продолжил Хёск. - Ракшада берёт охрану морских границ на себя.
        - Это лишнее, - произнесла Малика, подозревая, что за это придётся платить.
        - Ты остаёшься шабирой до своего последнего вздоха, - подал голос незнакомый воин. - Ты кровная сестра нашего хазира. Мы приложим все усилия, чтобы твоей стране ничто не угрожало.
        Хёск и Альхара попрощались с Маликой: «Ты в моём сердце, шабира».
        Как только они вместе с воинами покинули каюту, Иштар, не обращая внимания на Кенеш, в два шага приблизился к Малике и протянул ей чёрную бутылочку:
        - Когда тебе станет плохо, когда ты будешь уверена, что это конец - выпей. Ты уснёшь и не поймёшь, что тебя уже нет. Или уничтожь причину своей болезни. Уничтожь без жалости и раздумий.
        Вложив бутылочку Малике в руку, обхватил ладонями её лицо. Она попыталась отклониться, но Иштар впился пальцами ей в виски и прижался лбом к её лбу.
        - Мы больше не увидимся.
        - Не увидимся, - подтвердила Малика, глядя в тёмно-карие глаза с тончайшими, как нити, золотистыми лучиками.
        - Я буду ждать тебя в следующей жизни. Обещай, что не пройдёшь мимо.
        - Там, где будешь ты, меня не будет.
        Иштар закрыл глаза. После долгого молчания прошептал:
        - Из тела птицей улетает
        Душа моя,
        Как ветер пыль с камней сдувает,
        Исчезну я.
        И вышел из каюты.
        Малика прильнула к окну. Иштар размашисто шагал по пристани. Ступив на берег, запрыгнул на коня и помчался во весь опор. Через минуту скрылся за строениями.
        Малика села на подушку:
        - Кенеш, спой.
        - Какую песню хочет услышать моя госпожа?
        - О маленькой девочке, которая боялась темноты.
        - А ты ложись, милая. Ложись. Я тебя поглажу.
        Малика опустила голову на старушечьи колени. Перебирая пальцами её волосы, Кенеш тоскливо запела.