Изгнание навечно Артур Чарлз Кларк
        Кларк Артур Чарлз Изгнание навечно


        Артур Кларк
        Изгнание навечно
        Сами горы содрогнулись от громового раската, который было под силу породить лишь человеку. И все-таки здесь война казалась бесконечно далекой. Полная луна висела над Гималаями, и слепая ярость боя таилась далеко, на краю света. Но ненадолго. Хозяин знал, что противник уже выметает с неба последние остатки его воздушного флота, что само его логово уже окружено смертельным кольцом, и оно быстро сжимается.
        Еще несколько часов, и Хозяин вместе со всеми его мечтами о мировом господ стве уйдет в безвозвратное прошлое. Проклинать его люди будут еще долго, но бояться - уже никогда. А потом и ненависть постепенно пройдет, и имя его будет говорить миру не больше, чем имена Гитлера, Наполеона, Чингисхана. Подобно им он превратится в полустертую туманную фигуру, кроющуюся где-то в бесконечных пере ходах времени, и мало-помалу совсем исчезнет из памяти людской.
        Внезапно гора, замыкавшая долину с юга, окаймилась фиолетовым пламенем. Казалось, прошла вечность, прежде чем балкон, на котором стоял Хозяин, всколых нулся, сотрясенный взрывной волной, промчавшейся по земным недрам. А за ней эхом взрыва пришел воздушный толчок непомерной силы. Не может быть, чтобы они уже подошли так близко! Хозяин успокоил себя мыслью, что это всего лишь шальная тор педа, сошедшая с курса далеко от переднего края. А если нет, то времени остава лось еще меньше, чем он думал.
        Из темноты вышел начальник штаба и встал рядом с ним, взявшись за поручни балкона. Жестокое морщинистое лицо маршала, ненавистное людям не меньше, чем лицо самого Хозяина, лоснилось от пота. Он не спал уже несколько суток; кричаще яркая, безвкусная форма висела на нем мешком. Но взгляд его, вопреки всей уста лости и горечи поражения, был по-прежнему решителен и тверд. Он молча ожидал пос ледних указаний. Больше ему делать было уже нечего.
        В тридцати милях от них вечно белая снежная шапка Эвереста озарилась огненно-красным светом, отраженным заревом огромного пожара, вспыхнувшего за горизонтом. Но и теперь Хозяин не подал виду, даже не пошевельнулся. Он не тро гался с места до тех пор, пока выпущенные залпом торпеды не прошли с диким воем у них над головой. Тогда он повернулся, бросил краткий взгляд через плечо на мир, который ему уже не суждено снова увидеть, и ушел внутрь.
        Лифт опустил его на тысячу футов, куда звуки боя уже не долетали. Выйдя из кабинки, Хозяин приостановился и включил потайной рубильник. Услышав рокот обва ливавшихся наверху камней, он улыбнулся - почувствовал, что и бегство, и погоня теперь были в равной степени невозможны.
        Когда Хозяин вошел в комнату, десяток генералов, как в старые времена, вско чили на ноги. Молча он занял свое место, вынашивая в себе последнюю и труднейшую речь из всех, что ему случалось держать. Глаза тех, кого он привел к катастрофе, впивались ему прямо в душу. За их спиной стояли батальоны, дивизии, армии, чья кровь была на его руках.
        Наконец он начал говорить. Голос его все еще не утратил своего гипнотичес кого действия, и после первых же фраз он снова почувствовал себя безошибочно работающей машиной, единственным назначением которой было разрушение.
        - Господа, это последнее наше совещание. Нам больше нечего планировать, нечего прикидывать по карте. Над головой у нас флот, который мы создавали с такими усилиями, которым так гордились, ведет свою последнюю битву. Не пройдет и нескольких минут, как ни одной из тысяч наших замечательных машин уже в небе не останется. Я отлично представляю себе, что никто из присутствующих не может и помыслить о сдаче, даже если бы она была возможной, так что вам скоро предстоит умереть, не выходя из этого помещения. Вы славно послужили нашему общему делу, вы заслуживаете лучшей участи, но она недостижима. И все же я не хочу, чтобы вы думали, будто мы проиграли полностью. Раньше вы не раз видели, что у меня есть свой план на любой случай, даже на самый невероятный. Поэтому вас не удивит, что я подготовился и к возможности поражения.
        Ораторские способности ему не отказали; он сделал паузу для вящего эффекта и не без удовлетворения отметил оживление, внезапную вспышку внимания на усталых лицах слушателей.
        - Вам я могу доверить эту тайну, - продолжал он. - Сюда противник не добе рется никогда. Вход завален сотнями футов породы.
        Никто не двигался. Только Шеф пропаганды внезапно побледнел, но быстро опра вился. Быстро, но не настолько, чтобы избежать взора Хозяина. Тот внутренне улыб нулся этому запоздалому подтверждению своих давних подозрений. Теперь, правда, во всем этом мало смысла: и честные, и лживые - все они вскоре умрут одной смертью.
        Все, кроме одного.
        - Два года назад, - продолжал он, - когда мы проиграли битву за Антарктиду, я понял, что в победе мы уже не можем быть уверены. Поэтому я начал готовиться к такому дню. Враги поклялись погубить меня. Так что на Земле нет места, где бы я мог укрыться, не говоря уже о надежде на полное возвращение удачи. Но есть все же выход, хотя и отчаянный.
        Пять лет назад один наш ученый открыл способ оживления людей. Он установил, что сравнительно простым методом можно задержать ход всех жизненных процессов на неопределенное время. Я намерен использовать это открытие, чтобы уйти из насто ящего в будущее, которое уже забудет меня. Там я снова разверну нашу борьбу при помощи кое-каких средств, которые помогли бы нам выиграть и эту войну, будь у нас немного больше времени. Прощайте, господа. Еще раз благодарю вас за помощь и соболезную в вашем несчастье.
        Он отдал честь, повернулся на каблуках и вышел. Стальная дверь яростно гро мыхнула за ним. Настало ледяное молчание. Затем Шеф пропаганды ринулся к выходу, но сразу отскочил с криком: дверь была нестерпимо раскалена. Она оказалась намертво приваренной к стене.
        Первым, кто вытащил свой автоматический пистолет, был военный министр.
        Теперь Хозяин не спешил. Покидая конференц-зал, он успел нажать кнопку, включающую сварочный аппарат. Тем же нажатием он раздвинул в стене панель, отк рывшую небольшой коридорчик, плавно уходящий вверх. Он медленно вошел туда.
        Через каждую сотню футов коридорчик круто изгибался продолжая карабкаться ввысь. У каждого поворота Хозяин останавливался, включал рубильник и прислуши вался к грохоту обвала, перекрывавшего очередное колено коридора.
        После пяти поворотов тоннель резко изогнулся и влился в круглую комнату со стенами, обшитыми металлом. Двери мягко прокатились вдоль резиновых прокладок, приглушив грохот обвала в последнем отрезке коридора. Здесь Хозяина не потре вожат ни его враги, ни друзья.
        Он быстро огляделся вокруг и удовлетворенно заметил, что все в порядке. Потом он подошел к простой доске управления и переключил несколько крошечных рычагов. Ток, который они пустили в сеть, был слаб, но ему предстояло течь долго. И все в этой странной комнате было рассчитано надолго. Даже стены сделаны из металлов куда более выносливых, чем сталь.
        Завыли насосы, выкачивая из комнаты воздух и взамен заполняя ее стерильным азотом. Хозяин прилег на мягкий диванчик. Может быть, он сможет ощутить, как поток уничтожающих микробов лучей, струящийся из ламп над его головой, омывает его тело... Ну это, конечно, шутки. Из тайничка под диваном он вытащил шприц и ввел себе в руку мутную жидкость. Потом спокойно развалился и стал ждать.
        Становилось холодно. Скоро холодильная установка снизит температуру далеко за нулевую отметку и затем много часов будет сохранять ее на этом уровне. Потом она поднимется до обычной, комнатной, но к этому времени процесс уже будет завершен, все бактерии умрут, и Хозяин, чье тело не претерпит никаких изменений, заснет навсегда.
        Он задумал подождать лет сто. На большее он не решался, потому что, проснув шись, ему предстояло уяснить себе все перемены в науке и общественной жизни, что принесут с собой пролетевшие годы. Даже и один век, конечно, мог так изменить лицо цивилизации, что оно уже будет для него неразличимо, но, что поделаешь, приходится идти на риск. Ведь меньше столетия ждать нельзя, опасно - в мире все еще сохранятся горькие воспоминания.
        Под кушеткой в вакууме были смонтированы электронные счетчики, соединенные с термопарами, установленными в сотнях метров над головой, на восточном склоне горы, никогда не покрываемом снегом. Каждое утро восходящее солнце заставляло эту систему срабатывать, и счетчики отмечали в своей памяти еще одни сутки.
        Когда один из счетчиков зафиксирует 36 тысяч дней, включится рубильник и кислород снова заполнит помещение. Температура начнет подниматься. Автомати ческий шприц, прикрепленный к руке Хозяина, впрыснет ему точно отмеренное коли чество жидкости, и он проснется. Тогда он нажмет кнопку, которая вызовет взрыв, обрушивающий весь горный склон, и выход в мир для него будет открыт.
        Все было учтено и рассчитано. Никакой ошибки быть не могло. Каждый механизм имел по два дублирующих устройства, и вся изобретательность, все ухищрения, на которые только способна наука, пошли здесь в ход.
        Последняя мысль Хозяина, прежде чем сознание его затуманилось, была не о минувшей жизни, не о его матери, надежды которой он предал. Непрошеными пришли ему на ум стихи древнего поэта:
        ...уснуть, быть может, видеть сны...
        Нет, не надо снов, он их боится. Только спать, спать, спать...
        А в двадцати милях оттуда бой шел к концу. Уже не оставалось и десятка кораблей из флота Хозяина - они сражались со все подавляющим огнем противника без всякой надежды на победу. Сражение давно бы уже завершилось, если бы атаку ющим войскам не был отдан приказ, запрещающий рисковать без крайней надобности жизнью хотя бы одного экипажа. Завершить дело было предоставлено дальнобойной артиллерии. Поэтому гигантские воздушные линкоры, надежно укрывшись за склонами гор, выпускали залп за залпом по обреченному противнику.
        На борту флагмана стоял молодой индиец, артиллерийский офицер. Вот он осто рожно установил верньер прицельного прибора и нажал ножную педаль. Едва заметный толчок сопровождал взлет управляемых торпед, мягко покинувших свои гнезда и уст ремившихся на врага. Офицер напряженно следил за секундной стрелкой. "Наверное, это последний залп в жизни, который мне предстоит сделать", - думал он и с удив лением почувствовал, что не испытывает по этому поводу никакого восторга, скорее даже какое-то безличное сочувствие к обреченным врагам, чья жизнь с каждой секундой быстро приближалась к концу.
        Вдали над горами расцвел фиолетовый огонь. Он расшвырял в разные стороны обломки того, что было кораблями противника. Артиллерист внимательно считал: один взрыв, два, три, четыре, пять... Потом небо прояснилось, судорожно боров шиеся за жизнь точки исчезли с горизонта.
        Артиллерист взял бортовой журнал и сделал в нем краткую запись: "01 час 24 мин. Сделан залп No 12. Пять торп. взорвалось в сосредоточении кораблей против ника, уничтожив их. Одна торп. не взорвалась".
        Он расписался, сделав завитушку, и отложил ручку. С минуту посидел, уставив шись на знакомую коричневую обложку бортового журнала со следами ожога от сигарет и кругами от неосторожно расплесканных чашек кофе. Рассеянной рукой он пере листал страницы, еще раз припомнив почерки своих многочисленных предшественников. И уже не в первый раз остановился там, где тот, кто был его другом, начал было свою подпись, но так и не дожил до того, чтобы завершить ее.
        Со вздохом он закрыл журнал и запер его в ящик. Война кончилась.
        А там, далеко за горами, невзорвавшаяся торпеда, гонимая своими ракетными двигателями, набирала скорость. Теперь она была уже едва различимой огненной черточкой, мчавшейся в тесных стенах далекого горного ущелья. И вот снег на его склонах, потревоженный рокотом ракеты, начал скатываться вниз, устремляясь в долину. Выхода из нее у торпеды не было: ущелье было перегорожено каменной грядой в сотни метров высотой. Тут торпеда, миновавшая предназначавшуюся ей цель, нашла себе иную, куда более крупную. Гробница Хозяина была спрятана слишком глубоко, и ее взрыв разрушить все равно не мог. Но обрушившиеся со склонов сотни тонн камней смели все три крошечных датчика и порвали их провода, а с ними - и будущее, которое они могли бы изменить.
        Первые лучи восходящего солнца каждое утро будут падать на искаженное взрывом лицо гор, но счетчики, глубоко спрятанные в недрах, напрасно станут ожи дать тридцатишеститысячной зари - они будут ждать ее и тогда, когда ни восходов, ни закатов уже не будет.
        Хозяин же в своей молчаливой гробнице, которая была в то же время и не гроб ницей, ничего не ведал об этом. Так он покоился в забытье, пока не пролетело сто летие, а за ним и другое...
        Прошло время, которое по иным меркам можно считать небольшим, и кора земная решила, что довольно ей уже нести на себе бремя Гималайских гор. Медленно, но верно горы стали погружаться вниз, а равнины Южной Индии вздыматься к небу. И вот уже Цейлонское плато стало высочайшей вершиной на поверхности Земли, а там, где раньше царил Эверест, возник океан глубиной больше восьми километров. Но покой Хозяина все так же не нарушался ни снами, ни явью.
        Неспешно и терпеливо ил и глина осаждались сквозь океанскую пучину на дно, туда, где крылось то, что осталось от Гималаев. За целое столетие покрывало, постепенно превращающееся в слой мела, утолщалось лишь на два-три сантиметра. И тот, кто вернулся бы, чтобы взглянуть на знакомые места, обнаружил бы, что глу бина моря здесь уже не восемь километров, и не пять, и даже не три. А потом снова земная кора перекосилась, и там, где лежал Тибетский океан, воздвиглись могучие меловые горы. Но Хозяин не ведал о том ничего и тогда, когда все это повторилось и снова, и снова, и снова.
        Влага дождей и речные воды смывали мел слой за слоем и сносили его в неве домый новый океан, а слой породы, прикрывающий гробницу, становился все тоньше. Мало-помалу километровое каменное одеяло развеялось, и на белый свет явился купол, скрывавший в себе тело Хозяина. Это был белый дневной свет, но день этот куда длинней, а свет - куда тусклей, чем тот, что стоял, когда Хозяин закрыл глаза.
        Хозяину и не снились те расы и народы, что расцвели и умерли со времени дет ства человечества, когда он углубился в свой долгий сон. Те дни миновали давно, мир состарился и клонился к закату, тени становились длинней. Но по-прежнему потомки Адама правили морями и небесами Земли, и их смехом и плачем полнились горы, долы и леса планеты.
        Лишенный сновидений покой Хозяина близился к исходу, когда на свет родился Тревиндор Философ. Это было уже после падения Девяносто седьмой династии, но перед возникновением Пятой галактической империи. Родился он в мире, очень уда ленном от Земли. Теперь уже немногие ступали по планете, которая была некогда домом всей человеческой расы, а ныне заброшена далеко от бурно бьющегося сердца Вселенной.
        Тревиндора доставили на Землю только после того, как короткая стычка с Импе рией привела его к неизбежному исходу. Здесь он предстал перед судом людей, чьи идеалы он оспаривал, и здесь они долго взвешивали его судьбу.
        Случай был уникальным. Воцарившаяся к этому времени во всей Галактике мяг кая, кроткая и философичная культура никогда еще не сталкивалась с оппозицией даже на чисто интеллектуальном уровне, и конфликт, пускай проводимый вежливо, но непримиримо, сотряс всю ее сверху донизу. И, как это было принято, когда члены Совета убедились, что к решению прийти невозможно, они обратились за помощью к самому Тревиндору.
        В сияющем светом Зале справедливости, пустовавшем чуть ли не миллион лет, стоял Тревиндор, гордо глядя в лицо людям, которые оказались сильнее. Он молча выслушал их обращение и задумался. Его судьи терпеливо ждали, пока наконец он не заговорил.
        - Вы хотите, чтобы я обязался всегда вам повиноваться, - начал он. - Но я не могу дать обещания, которое, возможно, не смогу сдержать. Наши взгляды слишком расходятся, и рано или поздно мы снова придем к столкновению.
        - Было время, когда вам легко было бы прийти к решению. Вы тогда могли бы изгнать меня или же казнить. Но сегодня где, в каком из миров всей Вселенной найдется планета, где меня можно было упрятать, если я сам не решу там остаться? Не забудьте: у меня немало учеников и последователей, разбросанных по всем краям Галактики. Но есть и другой выход. Я не стану питать к вам никакой злобы, если вы вспомните древний обычай казни в отношении меня.
        В ответ раздался раздраженный ропот всего Совета. Председательствующий пок раснел от гнева и резко бросил:
        - Это уж замечание весьма сомнительного свойства. Мы разговариваем здесь всерьез и вовсе не желаем, чтобы нам напоминали о варварских обычаях далеких предков.
        Тревиндор принял этот выговор с поклоном.
        - Я только перечислил все существующие возможности. Но мне пришли в голову еще две. Несложно было бы сменить мне образ мышления так, чтобы он не отличался от вашего и не вызывал бы в дальнейшем никаких разногласий.
        - Мы уже обсуждали такую возможность. Но были вынуждены ее отвергнуть, нес мотря на привлекательность такой идеи: ликвидация вашей личности была бы эквива лентна убийству. И во всей Вселенной есть только пятнадцать человек, чей интел лект превосходит ваш. Так что никакого права на подобное вмешательство у нас нет. Ваше последнее предложение?
        - Ну хорошо, приговорить меня к изгнанию в пространстве вы не можете. Но ведь есть и еще альтернатива. Река Времени простирается перед нами в бесконеч ность, туда, куда только мысль может достать. Пошлите меня вниз по течению этой реки, в тот век, когда, несомненно, наша цивилизация уже не будет существовать. Мне известно, что при помощи Ростоновского поля времени это вы в состоянии сде лать.
        Наступило тягостное молчание. Не нарушая его, члены Совета передавали свои мнения сложной аналитической машине, которая их взвешивала, сопоставляла и выно сила приговор. Наконец слово взял Председатель.
        - Решено. Мы отправим вас в такое время, когда Солнце еще будет достаточно ярким, чтобы поддерживать жизнь на Земле, но это время будет достаточно отдалено от нас, чтобы не сохранилось уже никаких следов нашей цивилизации. Разумеется, вы будете снабжены всем необходимым для существования, безопасности и определен ного комфорта. Теперь вы можете выйти. Мы пошлем за вами, как только все будет подготовлено.
        Тревиндор поклонился и покинул мраморный зал. Никакая стража его не сопро вождала. Все равно бежать ему было некуда, даже если бы он на это решился: галак тические лайнеры могли пересечь всю Вселенную из конца в конец за какие-нибудь сутки.
        В первый и последний раз за свою жизнь Тревиндор стоял на берегу того, что было некогда Тихим океаном, и прислушивался к шуму ветра в листьях того, что звалось когда-то пальмами. В сухом воздухе стареющего мира, не мигая, светила щепотка немногочисленных звезд, разбросанных там и сям в почти пустом углу кос моса, через который теперь проходило наше Солнце. В сознании Тревиндора смутно промелькнул вопрос: будут ли они еще светить, когда он вновь увидит небо, в те дни, когда само Солнце станет клониться к могиле?
        Зазвенел крохотный коммуникатор, прикрепленный к его запястью. Значит, время настало. Он отвернулся от моря и сосредоточенно зашагал навстречу своей судьбе. Но не успел Тревиндор сделать и десятка шагов, как время-пространство захватило его, и в мгновение его сознание застыло на века, до той поры, пока океаны не отступят и не исчезнут со своего места, пока не пройдут дни Галактической империи и гигантские созвездия не обратятся в прах.
        Однако для самого Тревиндора не минуло никакого времени. Он лишь почувство вал, как под ногами влажный прибрежный песок сменился обожженной скалой. Пальмы исчезли, смолк рокот волн. Достаточно было взгляда, чтобы убедиться: самая память о море давно покинула этот иссушенный и умирающий мир. До самого гори зонта простирались красные пески и голые камни пустыни, нигде не оживленной хотя бы единым растением. Над головой, в темном небе, позволяющем и среди дня отчет ливо видеть звезды, висел незнакомо оранжевый диск Солнца.
        И все-таки казалось - даже этот дряхлый мир хранил еще в себе некие остатки жизни. На севере - если север еще только существовал - луч света угрюмо отра жался от какого-то металлического сооружения. До него не было и нескольких сот метров, и когда Тревиндор направился в его сторону, он почувствовал странную легкость в ногах, как будто само тяготение ослабело.
        Вскоре он уже видел перед собой низкое здание, которое, казалось, было не построено, а просто установлено на этой равнине, так оно накренилось вместе с уклоном земли. Тревиндор подивился невероятному везению, с которым он так легко наткнулся на признаки цивилизации. Еще десяток шагов, и он понял, что вовсе не случайность, а преднамеренно принятое решение привело к появлению этого соору жения именно здесь и что оно столь же чуждо окружающему миру, как и он сам. Никакой надежды, что кто-либо выйдет ему навстречу, Тревиндор уже не питал.
        Металлическая табличка над дверью ничего нового ему не сказала. Новенькая и непотускневшая, как будто выгравированная лишь вчера, что в некотором смысле соответствовало действительности, она несла в себе весть, одновременно испол ненную и надежды, и горечи:
        "Тревиндору с приветствиями от Совета. Это здание, которое мы послали при помощи времени-пространства вслед за вами, будет удовлетворять всем вашим пот ребностям в течение неопределенно долгого времени. Мы не знаем, будет ли сущест вовать в этот период какая-либо цивилизация, в которой вы найдете свое место. Возможно, что человек уже вымрет к этому времени, так как доминировать предстоит Хромосоме К и мутации могут привести к развитию организмов, уже не носящих черты человека. Это предстоит открыть вам самому.
        Вы будете свидетелем сумерек Земли, и, мы надеемся, вы не будете одиноки. Но если вам суждено быть последним живым существом в этом некогда прекрасном мире, помните, что вы сами сделали этот выбор. Прощайте".
        Тревиндор прочел это послание дважды.
        Со щемящим чувством он понял, что слова заключения мог написать не кто иной, как его друг поэт Цинтилларне. В душу его вторглось и затопило целиком ошеломля ющее чувство одиночества и оторванности от всего сущего. Он присел на выступ скалы и закрыл лицо ладонями.
        Прошло немало времени, прежде чем он нашел в себе силы войти в здание. Тут он преисполнился благодарности к давно уже скончавшимся членам Совета, что так щедро обошлись с ним. Он раньше ведь не думал, что в его век найдутся техни ческие возможности, чтобы послать сквозь время целое здание. Тут его внезапно озарило. Взглянув снова на гравированную табличку, он убедился, что дата на ней относилась к дням, наступившим пять тысяч лет спустя после того, как он предстал перед судом себе равных в Зале справедливости.
        Пятьдесят веков минуло, прежде чем его судьи смогли исполнить обещание, данное тому, кто, скорее всего, был уже к этому времени мертв. В чем бы ни был виновен Совет, его честность и обязательность далеко выходили за пределы того, что могли представить себе люди минувших веков.
        Прошло немало дней, прежде чем Тревиндор нашел в себе силы снова выйти наружу. В здании ничто не было забыто: даже записи его любимых мыслей были тут, с ним. Он мог бы продолжать исследование природы объективной реальности и созда вать философские учения до последних дней Вселенной, как ни бесплодны такие заня тия, если единственным разумным существом на Земле был он сам. С кривой улыбкой он подумал, что на этот раз его рассуждения о человеческом предназначении уже вряд ли приведут к новому столкновению с обществом.
        Прежде чем обратиться к внешнему миру, Тревиндор решил как следует ознако миться со своим домом. Основной проблемой была возможность соприкосновения с цивилизацией, на случай если таковая будет существовать. Его снабдили мощным приемником, и он часами бродил по эфиру, от волны к волне, в надежде наткнуться на чью-нибудь передачу. Из приемника неслись разряды атмосферного электричества, но однажды радио разразилось взрывом чего-то, немного похожего на речь, но отнюдь не человеческого свойства. Больше ничем его поиски не вознаградились. Эфир, столько веков преданно служивший людям, наконец замолчал навсегда.
        Последней надеждой Тревиндора был маленький автоматический летательный аппа рат. Перед ним лежала вечность, а Земля - не столь уж большая планета. Всего за несколько лет он мог осмотреть ее всю. Так что прошло несколько месяцев, прежде чем изгнанник приступил к методическому исследованию своего мира, каждый раз снова возвращаясь из красной каменистой пустыни в дом.
        Но везде его ждала одна и та же картина развалин и запустения. Сколько вре мени минуло с той поры, как пересохли моря, он не знал, но, умирая, они оставили и в горах, и в долинах бесконечные просторы, покрытые солью, перемешанной с грязью.
        Тревиндор был рад, что родился не на Земле и никогда не видел ее во всем великолепии юности. Хотя он и был чужаком в этом мире, живи он здесь раньше, его сердце теперь не перенесло бы чувства печали, одиночества и заброшенности.
        От полюса и до полюса, тысячи квадратных километров пустыни прошли под крылом его корабля. И только раз заметил Тревиндор признаки жизни. Он кружил над ложем давно исчезнувшего океана, когда взор его встрепенулся при виде какой-то зеленой полоски. Бугорок, который сыпучие пески еще не смогли одолеть, был покрыт редкой колючей травкой. И это - все, но ее вид вызвал слезы на глазах Тревиндора.
        Он приземлился и вышел из машины, ступая осторожно, чтобы не повредить ни одной жадно борющейся за существование травинки. Нежно провел он руками по ред кому коврику, представлявшему собой всю жизнь, оставшуюся теперь на планете. Прежде чем уйти, Тревиндор полил траву водой, потратив на это всю влагу, которую он только мог позволить себе истратить. Это бесполезный жест, но он был необ ходим самому Тревиндору.
        Поиски шли к концу. Тревиндор давно оставил всякую надежду, но его неуто мимый дух все еще гнал его дальше по просторам Земли. Он не мог успокоиться, пока не будет окончательно доказано то, чего он больше всего страшился. Так наконец он и добрался до гробницы Хозяина, тускло поблескивавшей под лучами Солнца, которых она столь немыслимо долго была лишена.
        Сознание Хозяина пробудилось прежде, чем его тело. Он еще лежал, не спо собный даже веки поднять, а память уже вернулась к нему. Столетие, которое он решил миновать, было уже позади. Он выиграл игру, самую отчаянную из всех, которые вел человек! Тут им овладела слабость, и сознание его снова замутилось.
        Но туман постепенно рассеялся, он почувствовал себя сильнее, хотя двигаться все еще не мог. Он полежал в темноте, собираясь с силами. Что за мир будет вок руг, когда он ступит через порог, навстречу дневному свету? Сможет ли он осущест вить свои планы?.. Но что это?! Ужас судорогой потряс его до глубины сознания. Что-то двигалось рядом с ним, там, в гробнице, где ничто не должно было шеве литься, кроме него самого.
        - Не пугайтесь. Я вам помогу. Вы в безопасности, и все будет хорошо.
        Хозяин был слишком ошеломлен, чтобы отвечать, но подсознание его должно было сформулировать нечто вроде ответа, потому что он снова почувствовал мысль.
        - Хорошо. Меня зовут Тревиндор. Как и вы, я тоже в этом мире изгнанник. Не двигайтесь, просто расскажите, как вы сюда попали и к какому роду человеческому принадлежали, ведь я никогда не видал вам подобных.
        И снова страх и подозрительность нахлынули в голову Хозяина. Что это за существо, которое может читать его мысли, и зачем оно проникло в его тайное убе жище? Но чистая, свежая, как призывный колокол, мысль проникла извне в его соз нание и успокаивающе отразилась в мозгу.
        - Я снова уверяю вас, что бояться нечего. Почему вас беспокоит, что я умею проникать в ваш разум? Ну что в этом странного?
        - Что в этом странного?! - закричал Хозяин. - Кто ты такой, или что такое, бога ради?
        - Я такой же человек, как и вы. Может быть, только ваш род примитивнее моего, раз чтение мыслей вам неизвестно.
        В сознании Хозяина зародилось ужасное подозрение. И ответ пришел прежде, чем он сознательно сформулировал его.
        - Вы проспали бесконечно больше, чем сто лет. Мир, который вы знали, перестал существовать намного раньше, чем вы только можете вообразить.
        Хозяин более не слушал. Над ним снова распростерлась тьма, и он погрузился в бессознание. Тревиндор стоял над ним в молчании. Охватившее его чувство подъема пересилило ненадолго возникшее было разочарование. По крайней мере, он теперь будет не одинок. Ужас перед тем, чтобы вечно наедине встречать будущее, который страшным грузом лежал на его душе, в мгновение отступил. Он уже не один... Не один!
        Хозяин зашевелился, и в сознание Тревиндора снова стали прокрадываться обрывки его мыслей. Картины того мира, что знал Хозяин, возникли одна за другой. Сперва Тревиндор не мог в них разобраться. Затем эти разрозненные обломки начали складываться в единое целое. Его охватила волна ужаса при виде одного народа, сражающегося с другим, городов, охваченных пламенем, и рушащихся развалин. Что это за мир? Неужели люди могли пасть так низко? Конечно, он слышал легенды о таких вещах, дошедшие до него из непомерно далекого прошлого, но ведь все это должно было принадлежать самому раннему детству человечества и там остаться навеки. Не могло же такое прошлое вернуться!
        Теперь разрозненные мысли стали отчетливее и вместе с тем еще ужаснее. Век, из которого явился этот изгнанник, был подлинным кошмаром, и ничего странного в том, что он бежал из него! Здесь Тревиндор вдруг понял, что перед ним - сам соз датель всего этого кошмара, который погрузился в реку времени с единой целью - распространить эту заразу на грядущие годы.
        Страсти человеческие, которые Тревиндор раньше и вообразить себе не мог, предстали перед его взором: тщеславие, жажда власти, жестокость, нетерпимость, ненависть. Он попытался выключить свое сознание, но почувствовал, что разучился это делать. С мучительным криком Тревиндор ринулся наружу, в молчание пустыни.
        Была ночь, очень тихая ночь - Земля слишком устала для того, чтобы над ней еще веяли ветры. Все скрывалось во тьме, но Тревиндор знал, что и тьма не может спрятать мысли, возникающие в недрах разума, с которым он теперь обречен разде лять мир. Он снова был один, и ничего более ужасного раньше он не мог бы себе представить. Но теперь он знал, что есть нечто, еще более страшное, чем даже одиночество.
        Тишина ночная, величие звезд принесли покой в душу Тревиндора. Он медленно повернулся и зашагал по своим следам обратно, тяжело ступая и думая о том, что ему предстояло совершить такое, чего ни один ему подобный еще никогда не делал.
        Когда Тревиндор вошел в помещение, Хозяин уже был на ногах. Может быть, он почувствовал какой-то намек в чужих намерениях, потому что лицо его было бледно. Тревиндор заставил себя пристально углубиться в мозг Хозяина. Его сознание отп рянуло в сторону, когда он распознал там хаос противоречивых чувств, всполошенных всплеском страха. В этом водовороте одна мысль возникала все время, хотя и отчетливо, но как бы с дрожью:
        - Что ты собираешься делать? Почему смотришь на меня так?
        Тревиндор не отвечал, ограждая свой мозг от прикосновений и изо всех сил собираясь с решимостью. Смятение в сознании Хозяина нарастало. На секунду его ужас даже вызвал что-то близкое к сожалению в мягкой душе Тревиндора; воля его поколебалась. Но тут перед ним опять возникло видение горящих и рушащихся городов.
        Всей силой своего разума, подкрепленной тысячами веков эволюции, он обру шился на человека, стоявшего перед ним. И в мозг Хозяина, уничтожая все, вонзи лась единственная мысль - мысль о смерти.
        Мгновение Хозяин стоял недвижно, только глаза его дико взирали на все вок руг. Но легкие его прервали работу, дыхание прекратилось, пульс крови в жилах, так долго молчавший, снова начал замирать, теперь уже навсегда. Без звука Хозяин повалился на землю.
        Тревиндор очень медленно повернулся и вышел в ночь. Молчание и одиночество пустого мира саваном окутали его. Сыпучий песок, так долго ждавший своего часа, начал надвигаться на открытые двери гробницы Хозяина.