Рэмси Кэмпбелл


        Кошка и мышка

        (пер. Петрунина)

        Среди специализирующихся на разработке темы сверхъестественного английских писателей Рэмси Кэмпбел пользуется репутацией одного из ведущих. Он является автором двух сборников коротких рассказов: "Живущий в озере" и "Демоны при свете дня", а также многочисленных антологий и журнальных статей. Представляется вполне логичным, что мы включаем в эту антологию один из рассказов Рэмси Кэмпбела "Кошка и мышка" - один из его лучших рассказов.

        Нельзя было сказать, что дом неузнаваемо изменился. И все же, когда мы сошли с окружной дороги и пригнулись, чтобы пройти под мокрыми после дождя деревьями, нависавшими и мерцавшими над садом, я был под впечатлением, что мы здесь впервые. На нас опустилась тишина, исчез шум проезжавших машин. И, несмотря на то, что солнечный свет продолжал отражаться на последних, стекавших с листьев капельках дождя, нас коснулись наступающие сумерки.
        Пока я отпирал незнакомый замок, мне пришлось повозиться. Моя жена Хэзел посмеивалась, и это меня несколько раздражало. Я хотел широко распахнуть дверь и перенести жену через порог, наслаждаясь собственным триумфом; Бог знает, я достаточно намаялся, прежде чем купить этот дом. Но, по крайней мере, я насладился ее восторгом, когда мне все же удалось открыть дверь.
        Конечно же, мы видели дом и раньше, когда меблировали и декорировали комнаты, но теперь нас обоих пронзило чувство неизведанного. Нас поразили белый телефон, а также лестница, - конструкция, состоящая из звеньев и похожая на хвост дракона. Она была самым существенным дополнением к дому, внесенным предыдущими жильцами. Реакция Хэзел была предсказуемой: она пронеслась по комнатам нижнего этажа, затем с грохотом промчалась наверх, спеша почувствовать себя хозяйкой всего дома. Наблюдая, как она взбежала наверх по лестнице, я почувствовал волну желаний. Но, когда я сам прошел по бледно-розовой гостиной, по белой кухне, холодной, как больница, по ванной комнате, с выложенной разноцветной плиткой полом и с розовой ванной, я почувствовал себя, как в тюрьме. Конечно, на Хэзел была дубленка, но все же казалось странным, почему весь первый этаж пропитан запахом меха, запахом, который тянулся за мной, словно шлейф.
        Я нашел Хэзел посреди груды складных ламп, рисовальных досок, коробок с книгами в комнате, которую решено было использовать, как кладовую. Запах здесь был сильнее.
        - Спускайся, а я приготовлю чай, - предложила она.
        - Давай, но я только наведу здесь порядок.
        - Ты уже достаточно сделал, дорогой.
        - Ты имеешь в виду - предаю себя? - ответил я, памятуя о своих идеях и своем искусстве, которые разбил о рекламное агентство, где я работал до тех пор, пока они сами не разорились.
        - Нет, я хочу сказать о продаже таланта, - поправила Хэзел. - Так тебе нравится наш дом? - в ее голосе прозвучали нотки сомнения.
        - Потому я и работал, чтобы купить его, - я сказал это и запнулся, уставившись на подоконник. Сначала нам понравилась грубая древесина, из которой он был сделан, и мы решили его не красить. Но сейчас, всматриваясь в него внимательней, я как бы мимоходом заметил, что он будто был или изжеван, или исцарапан когтями. Вероятно, предыдущие владельцы держали кошку или собаку, и мне стало не по себе при мысли о том, что они запирали животное здесь: ничто, кроме жестокой изоляции, не могло бы довести бедное животное до такого безумного состояния, чтобы оно вонзало свои когти не только в подоконник, но и в замазку вокруг оконных стекол.
        - Я уверена, теперь у тебя наладится сон, - сказала Хэзел.
        Я вздрогнул при этих словах.
        - Почему у тебя такой обеспокоенный вид?
        Я думал о том, что когда готовил чердак к покраске, то заметил следы когтей на разорванных обоях, но сейчас я не хотел огорчать ее; кроме того, я бы не хотел, чтобы она так интересовалась моими мыслями и чувствами, хотя и понимал, что Хэзел делала это только из любви ко мне.
        - Интересно, а где наше стерео, - нашелся я.
        - Должно быть - по дороге сюда, - сказала она. - Не волнуйся, они будут с ним обращаться осторожно - они ведь знают его стоимость.
        - Да, - раздраженно ответил я. - Это чрезвычайно хрупкая аппаратура, и надо было бы заранее заплатить за бережное с ней обращение.
        - Я думала, что ты сам сделаешь это, - сказала она, улыбаясь, и я почувствовал, что она нашла какой-то другой смысл и хотела поделиться со мной этой находкой. Иногда ее пристрастие к игре слов вызывало у меня вспышку гнева, а часто - вызывало еще большую любовь к ней. Я отвел взгляд от части стены с разодранными когтями обоями.
        - Неплохо было бы и пообедать, - сказал я.
        Стереосистему привезли после обеда, когда я уже допивал третью чашку кофе. Рабочие были явно недовольны тем, что я наблюдал за их работой и всем своим видом показывал, как надо ее выполнять. Но для них это была всего лишь работа, а для меня - само воплощение опасности.
        Когда они ушли, я поставил "Эйн Хелденлебен"В ту ночь я не мог ни любить, ни спать. За окнами с шумом проезжали машины, медленно, как звуки музыки, звучащие через усилители. Жена спала, уткнувшись в подушку, с хмурым выражением лица и большим пальцем во рту. Кончик моей сигары вспыхивал и окрашивал в красный цвет лестничную площадку; на фоне блестящих дверей ее огонек был похож на темно-красный глаз, наблюдавший за мной из другой спальни, оказавшейся, кажется, ненужной. Я думал было спуститься вниз, но там, внизу, а может быть, просто в моих ушах послышалось вдруг тихое зловещее шипение, совершенно не похожее на шепот листьев в саду. Я несколько минут прислушивался, затем бросил сигару в пепельницу, стоявшую возле кровати, и поднял шторы.
        Хэзел разбудила меня в полдень. Догадываюсь - она сама только что проснулась. Я с трудом пришел в себя после сна и пошел вслед за ней вниз. Судя по тому, как смотрела на меня Хэзел, вид у меня был недовольный. Я чувствовал, что разбудила она меня исключительно для компании. Когда мы дошли до гостиной, она шепнула:
        - Дорогой, послушай.
        Я услышал только лишь слова - формула, к которой она прибегала, если не была уверена, что я с чем-нибудь соглашусь. Несомненно, ее интонация несла в себе другой оттенок, но я еще не настолько проснулся, чтобы заметить это.
        - В чем дело? - потребовал я объяснений.
        - Ничего. Просто слушай.
        Это была вторая часть формулы. У меня есть привычка, как правило, размышлять о том, о сем перед сном где-то около часа, и около часа же у меня уходит на то, чтобы проснуться после завтрака. Ничто так не возмущает меня, как призывы принимать решения до того, как я проснусь.
        - Хэзел, - заявил я, - теперь, ради бога, когда ты вытащила меня из постели...
        Тут я увидел, что она, не мигая, уставилась на стереосистему. Из колонок раздавался звук, подобный свисту враждебно настроенной публики.
        - Ты видишь, он двигается то вперед, то назад, - сказала Хэзел. - Стереосистема была включена всю ночь. Не сломалась ли она?
        - Ты, по всей вероятности, специально не выключала его, чтобы удостовериться в его прочности! - я не мог сказать ей, что на самом деле кричал не на нее, а на что-то другое.
        Когда я снял пластинку с "Эйн Хенденлебен", чуть ее не разбив, я заметил, что шипение вырисовывается, как затаившийся хищник, физическое присутствие которого ощущается все реальнее, по мере того, как он перебирается из одной колонки в другую.
        Я побежал по лестнице вверх, она закачалась, наподобие веревочной. Вдруг воротца сверху и снизу лестницы с лязгом захлопнулись, и я оказался в ловушке. Я попытался из нее выбраться и... тут я проснулся. Одеяло было тяжелым, приняло плавные очертания туловища кошки, кожу слегка покалывало, и было такое ощущение, будто по ней прошлись когтями. Я отбросил одеяло и сел.
        Какое-то время я, в состоянии прострации, сидел, тупо переводя взгляд с голубой стены на серую, вслушиваясь в невыносимую тишину. Сделав огромное усилие, я встал и прислушался. Было 5 часов. Тишина казалась неестественной, дом должен быть полон звуков; я должен был слышать присутствие Хэзел; эта тишина казалась заряженной, как бы в состоянии боевой готовности к прыжку. Я, стараясь не шуметь, спустился вниз. Трудно было предположить, что я мог там увидеть.
        Хэзел сидела в гостиной с книгой в руках. Мне показалось, что на ее лице видны следы слез, но не был уверен в том, что она действительно плакала, - возможно, это выражение лица она специально приберегла для меня. Что меня встревожило больше всего - так это то, что пока я спал, что-то произошло и изменилось в царившей вокруг тишине.
        Хэзел дочитала до конца главы и вставила закладку.
        - Знаешь ли ты, что я тоже люблю поспать? - едко заметила она.
        - Не сомневаюсь, - ответил я кратко. За обедом мы не разговаривали и едва удостоили друг друга взглядом. Не то, чтобы каждый из нас ждал, когда другой заговорит первым; скорее нас охватило предчувствие, что тишина исчезнет сама собой. Несколько раз я был на грани того, чтобы прервать молчание, но нечто, вроде страха, каждый раз останавливало меня; каждый раз я приходил к мысли, что Хэзел должна сделать первый шаг.
        Не имею понятия, какую музыку я слушал после обеда; помню только, как мне представлялись удары, взрывающие тишину. Я взглянул на Хэзел, которая, несмотря на шум, пыталась читать. Я почувствовал ощущение горечи при мысли о том, что я, вероятно, что-то пытаюсь разрушить.
        - Извини, - вдруг сказал я.
        Иногда в спальне Хэзел начинала валять дурака, и тогда я, пригвоздив к кровати, начинал ее насиловать. Мы нуждались в этом все чаще и чаще. Но в эту ночь мы полностью отдались ласке и нежности.
        - Ты вечная тайна, - сказал я.
        - Что, дорогой? - переспросила она, смеясь.
        Я никогда не мог дважды повторить игру слов, а в ту минуту тем более, так как тело мое застыло от холода. Я знал, что в тот момент за мной наблюдали. Я всматривался в глаза Хэзел и пытался что-то увидеть сквозь них, а почувствовал, как ее ногти скользят по моей спине, вспомнил ощущение царапающих когтей, которое испытал в конце сна.

        На следующий день - это был понедельник - я вернулся домой после обеда, на который меня пригласил один из клиентов. При этом я чувствовал себя совершенно разбитым, и моя постоянная улыбка больше походила на гримасу смерти. При возвращении в агентство мне пришлось пройти через град насмешек, которые доходили до моего сознания даже после шести стаканов виски. По идее, я должен был бы обрести покой в нашем доме, но, открыв дверь, единственное, что я почувствовал, - это мертвую хватку напряжения. Я ощущал, что меня ждали, и не только Хэзел.
        Ранним вечером шум проезжавших мимо машин вскоре сошел на нет. Я припомнил, как в старой нашей квартире мы всегда слышали звук текущей воды из крана или разносящиеся эхом крики детей, купающихся в бассейне через дорогу. В этом же доме царило полное безмолвие, угрожавшее поглотить нас. Наши слова беззвучно утопали в нем, как в болоте. И все-таки не тишина тревожила меня больше всего. За обедом и после него, когда мы читали в гостиной, я ухватил что-то странное в выражении лица Хэзел. Это было не то чтобы выражение страха, нет - я бы сказал, - сомнения. Но что огорчало меня больше всего, так это то, что, как только Хэзел замечала мой изучающий взгляд, она тут же начинала улыбаться.
        Меня не покидала мысль, что пока я был на работе, что-то стряслось.
        - Как тебе наш дом сегодня? - поинтересовался я.
        - Прекрасно, - ответила она. - Пока я ходила в магазин...
        Но я не дал уйти от вопроса:
        - Так тебе нравится наш дом?
        - А как ты думаешь?
        Теперь я был уверен, что она что-то от меня утаивает, но не знал, каким образом выяснить - что именно. Она могла уйти от моих вопросов с помощью неисчислимых уловок, в том числе и с помощью плача. Нахмурившись, я отступился и поставил пластинку "Керлью ривер"
        Было темно. Обои на противоположной от меня стене были разодраны когтями. Это не была гостиная. Возможно, я закричал, так как услышал слова Хэзел: "Не беспокойся, с тобой все в порядке", и что-то еще невнятное. Я увидел, что обои, оказывается, не были разодранными и что такое впечатление создавала исключительно игра света и тени. Вошла Хэзел с подносом.
        - Что ты сказала? - строго спросил я.
        - Ничего, - ответила она. - Я тихонечко выскользнула, чтобы приготовить кофе.
        - Только что. Когда ты мне что-то ответила.
        - За последние десять минут я не произнесла ни одного слова.
        Когда Хэзел отправилась спать, я, как обычно, задержался внизу, чтобы покурить и посмотреть фрагменты рекламных роликов.
        В этом месяце в агентстве было мало работы, и потому я предпочитал не думать о доме, хотя думать о нем продолжал. В конце концов, дом занял все мои мысли. "Ну, хорошо, - рассуждал я в беззвучной ярости, - если я настолько чувствителен, что меня задевают за живое сладкоголосые ангелы Бриттена, то ничего удивительного нет в том, что я имею склонность к вере в сверхъестественное". Итак, дом наводнен призраками собак или, как подсказывала мне интуиция, кошек, - но и что из этого? Это меня не беспокоило, а Хэзел даже ничего не заметила. Но даже если моя робкая вера и была последней модой просвещения, бегством от скептицизма, то все равно это не облегчали мне душу. Похожие на привидения кошки не могли иметь никакого отношения к голосу Хэзел, когда она ничего не говорила. Я чувствовал, что начинаю сходить с ума.
        Приступ кашля заставил меня погасить сигару, я швырнул клочки бумаги с каракулями в камин и вышел в холл. Не успел я погасить свет в гостиной, как чья-то тень одним прыжком перескочила на лестничную площадку.
        Безусловно, я не был в этом абсолютно уверен, но мне очень хотелось, чтобы это было именно так. Еле передвигая ноги и задевая каблуками ступени, я поднимался вверх по лестнице. На мгновение повторился мой кошмар: я поднимался по раскачивающейся лестнице, которая становилась все круче и круче, в то время как проемы между ступенями становились все шире и шире. На половине пути я уже задыхался от изнеможения или, может быть, от недостатка сна. А наверху неясно вырисовывались контуры каких-то теней. Не успел я на несколько дюймов прикрыть дверь, как бесформенная тень просочилась в комнату.
        Я распахнул настежь дверь; Хэзел подпрыгнула на кровати. Я был в этом уверен, хотя не исключено, что это мне могло и померещиться: шутку со мной мог сыграть тусклый свет в спальне, исходящий от неярко горевшей лампы и создававший игру света и тени. Раздеваясь, я не спускал с нее глаз, и через минуту-другую она немного подвинулась. Теперь-то я уже был уверен, что, когда я вошел, она не спала, а продолжала притворяться. Я и не пытался проверить это; не сразу выключил свет и скользнул в кровать, продолжая размышлять: куда же делась тень?
        Я проснулся с чувством облегчения. Краски комнаты предстали во всем великолепии, за окном листва ходила волнами и блестела на солнце. Когда дремота чуть отступила, я вдруг подумал, не отсутствие ли Хэзел вызвало во мне чувство легкости.
        Спустившись вниз, я не пошел к ней. Я поплелся в темную гостиную и плюхнулся на маленький диванчик. Я принялся раздумывать, не испытываю ли я страха перед Хэзел... Разумеется, я не мог заговорить с ней о прошлой ночи. Глаза мои начали закрываться, а комната продолжала погружаться в темноту. По стенам снова поползли тени - казалось, вот-вот обои начнут отслаиваться или рваться под чьими-то когтями. Появилась полоска света - это вошла Хэзел с завтраком. Она заулыбалась, когда я вскочил; но я не поздоровался с ней. Гостиная, как и раньше, когда я вошел, была залита солнечным светом. Я понял, кого я мог видеть. В конце концов, дом находился под его ответственностью.
        - Как ты? - спросил я, уставившись в кофе, и только лишь потом заглянул в лицо Хэзел.
        - Прекрасно, дорогой. Не беспокойся обо мне. На твоем месте я бы сегодня хорошенько отдохнула.
        Я не знал, произносила ли эти слова тень; но, как бы то ни было, намек на то, что я недееспособен, вызвал во мне приступ негодования.
        - Я собираюсь отдохнуть пару часов с утра, - сказал я. - Если ты захочешь выйти из дома на некоторое время...
        - Глупый, - ответила она. - Ты бы сам был недоволен, если бы обед не был готов.
        Мои подозрения оправдались. Я не мог поверить в то, что она не воспользовалась бы возможностью убежать из дома. Я обрадовался, что не сказал, куда собираюсь. Мне удалось ее поцеловать, но при этом я забыл обратить внимание на то, не изменился ли вкус ее поцелуя. Затем почти бегом ринулся к машине. Чувствовалась приближавшаяся гроза. На секунду я пожалел, что оставил Хэзел одну, но я боялся возвращаться в дом. К тому же, вероятно, она уже была неизлечимо больна, и ее нельзя уже было спасти. Не глядя по сторонам, я добрался до окружной дороги и через полчаса уже был в агентстве по продаже недвижимости.
        Я совсем забыл, что офис еще был закрыт. В кафе напротив я успел выпить чашечку кофе и выкурить пару сигарет, когда прибыл агент по продаже недвижимости. До этого я уже отрепетировал улыбку и приготовил свой рассказ. От него исходил какой-то терпкий запах, он подергивал свои седые усы чаще, чем он это делал при нашей первой встрече. Я уверял его, что всего лишь проезжал мимо, но все же он быстро снял кольца с руки и быстро спрятал их за конторку. Под конец я упомянул о шумной и словоохотливой паре, которая выходила из офиса, когда я входил, и постепенно перевел беседу на них.
        - Да, отвратительно, - согласился он. - Должно быть, я не люблю людей. Уже давно я решил жить с кошками. Людьми и собаками можно управлять, но только не кошками. Вы никогда не сможете научить кошку исходить слюной от радости, выполнять ваши капризы.
        - В нашем доме живут кошки? - спросил я.
        - Вам что-то почудилось? - ответил он.
        - Просто такие ощущения.
        - Знаете, для меня нет ничего более страшного и ужасного, чем убить кошку, - сказал он. - Люди несимпатичны, хотя Освенцим и нельзя простить. Видно, нет ничего хуже, чем уничтожающий красоту человек.
        - Что произошло? - небрежным тоном спросил я.
        - Не буду вдаваться в подробности, - произнес он. - Ваши предшественники носились с навязчивой идеей о вредных животных. Одна-единственная мышь, - а они были убеждены, что дом ими наводнен. Естественно, в доме вообще нет мышей. У людей и кошек есть общая черта: внутренние побуждения могут завести их столь далеко, что они вовсе забывают о морали или теряют чувство реального.
        - Продолжайте, - попросил я.
        - И эти люди на время отпуска оставили пять кошек без еды. Идея заключается в том, чтобы, заморив кошек голодом, заставить их охотиться на мышей. Вот так глупо и жестоко. Каким-то образом дверь на чердак захлопнулась, и кошки оказались в западне. Когда по возвращении наши друзья открыли дверь, одна кошка выскочила из дома и исчезла навсегда. Остальные были найдены на чердаке разорванными на куски. Каннибализм.
        - И, несомненно, - продолжил я, - в случае, если кто-то по натуре чувствительный поселится в доме... Или же в том случае, если кто-нибудь оставит невыключенной чувствительную электронную аппаратуру...
        - Я не хочу показаться всезнающим, - в его глазах появилось выражение отчаяния. - Призраки кошек? Вот что я вам скажу. Люди недооценивают умственных способностей кошек только потому, что те отказываются обучаться всяким там трюкам. Я считаю, что привидения кошек могут немного и поиграть со своими жертвами в качестве мести. Иногда я думаю: что я делаю здесь, в этом агентстве? Вы же видите, меня эта работа вовсе не интересует...
        Домой я ехал медленно, погруженный в размышления об услышанном. Было время обеда - поток людей и машин втянул меня в свой водоворот; вскоре небо над моей головой осветилось всполохами молний; хлынул дождь и прогнал людей с улиц. Дождь хлестал в ветровое стекло. "Поиграть со своими жертвами..." Существовало нечто, к чему эти слова были ключом. Если верить в привидения, каким бы абсурдным это и ни казалось при мелькании светофоров, то можно было бы принять это за идею одержимости. Играл ли дом с нами, как охотник играет со своей жертвой? Пойманный в клетку струями дождя, я чувствовал себя свободнее, чем прежде: свободным от влияния дома.
        Внезапно мне захотелось быть рядом с Хэзел. Если вдруг придется, я вытащу ее из этого дома, что бы ни происходило с ней, как бы опасно это ни было. Вернувшись, я смогу позвонить в свое агентство. Я свернул за угол, и машина понеслась по лужам, покрывшим город.
        За городом деревья вдоль проезжей части выглядели забрызганными грязью и словно поломанными. Время от времени попадались разбитые машины, испускающие пар там, где их занесло в грязь. Меня нисколько не удивило то, что, приближаясь к дому, я увидел порванный и свисающий между крышей и деревьями в саду телефонный провод. Когда я ехал по окружной дороге, в голову мне пришла мысль, что если Хэзел была жертвой, то теперь она должна была оказаться в ловушке. Ей придется признать, что она так же уязвима, как и я сам. Никогда более мне не придется страдать в одиночку от бремени дурных предчувствий.
        Полагаю, что не раньше, чем я вышел из машины, я осознал, о чем думал прежде. Я оцепенел от ужаса, глядя на себя. Я любил ощущать ее ладони на своей спине, и все-таки в какое-то мгновение они превратились для меня в когти. Все это время Хэзел выглядела напуганной, но старалась скрывать свой страх от меня. Это и было на самом деле выражением сомнения в ее глазах. В долю секунды я понял, что ослепляло меня, что стремилось уничтожить ее. Дождь уменьшился, выглянуло и засияло солнце; над дорогой зависла радуга. Я промчался через сад. Мокрые ветки хлестали меня. Я потянул на себя дверь.
        В доме было темно - темнее, чем должно быть теперь, когда вновь засияло солнце. На дом, объятый тишиной, опустились сумерки. Хэзел не было слышно. Я стремглав пронесся по первому этажу, спотыкаясь, поднялся наверх и поискал Хэзел в спальнях - дом казался пустым.
        Я взглянул вниз с лестничной площадки и заметил, что входная дверь все еще была открыта. Я собрался было выбежать из дома и подождать Хэзел в саду, но я не мог избавиться от ощущения, что лестница стала длинней и круче. Стараясь перебороть свой страх, я отправился вниз. Я находился уже посередине лестницы, когда какая-то тень крадучись пересекла гостиную.
        Сначала я подумал, что это была тень Хэзел. Однако ее контуры были совершенно не похожи на Хэзел, и по своим размерам она говорила о чем-то совершенно ином. Я встал на край лестницы. Если я побегу сейчас, то существо, находившееся в сумрачной комнате, может неправильно оценить мои действия. Я перескочил через ступени и неуклюже спрыгнул в холл. В эту минуту зазвонил телефон.
        Охваченный ужасом, я обрадовался телефонному звонку, как союзнику. Опираясь спиной на лестницу, я протянул руку и взял трубку. Пробормотав что-то невнятное, я услышал голос Хэзел.
        - Я вышла из дома, - сказала она, - и надеялась перехватить тебя по дороге домой. Дверь открыта?
        - Да, - ответил я. - Послушай, дорогая, не возвращайся. Извини. Я не понимал, что здесь происходило. И обвинил тебя.
        - Если дверь открыта, ты можешь сделать это. Просто беги, как можно быстрей, - и тут я вспомнил, что телефонный провод оборван, вспомнил и тот голос, который звал меня из соседней комнаты.
        Как только я положил трубку, раздалось шипение. Это был тот самый звук, который поймала стереосистема, но сейчас более сильный, просто подавляющий. Я метнулся от лестницы на середину холла. Еще один рывок - и я окажусь вне дома. Но не успел я восстановить равновесие, как увидел, что входная дверь закрыта.
        Я мог бы впустую растратить все свои силы, дергая ручку двери. Но, хотя я не понимал правил игры, я чувствовал, что если дом пытался убедить меня, что Хэзел находится в безопасности, то это означает, что она все еще продолжала находиться где-то внутри дома. Холл у меня за спиной исходил слюной. Я вцепился в ручку входной двери. Я твердил себе, что всего лишь опираюсь на нее, и повернул ее. Лишь спустя некоторое время мне удалось определить, где я нахожусь. В полумраке холл казался зеленым и значительно меньшим в размерах. Возможно, я находился в гостиной. Нет, это не так, поскольку я видел лестницу; мой мозг визжал и царапался, и я сконцентрировал все свое внимание на ней. Холл неуловимо изменился и, казалось, вытянулся, чтобы поглотить в своем полумраке бесконечность. До лестницы было идти и идти. Даже не стоило и пытаться добраться до нее - передо мной простирался целый акр открытого пространства, и я знал, что шансов у меня нет никаких.
        Я громко позвал Хэзел, и откуда-то сверху она ответила на мой крик.
        Этот голос, я знал, не был фальшивым. Он был едва различим, страх изменил его, и именно это гарантировало его истинность. Я побежал к лестнице, считая шаги. В какой-то момент я владел ситуацией. Мне нужно было продолжать двигаться, не оборачиваясь, не оглядываясь по сторонам. Но я не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляда на гостиную.
        В дверях было темно, и в темноте появилось лицо - мелькнуло и исчезло, наподобие мимолетно сверкнувших призраков в толпе привидений. Я уловил огромную черную голову, горящие зеленые глаза, красный рот с белыми клыками. Посмотрев на лестничную площадку, я увидел, что лестница превратилась в уходящую вверх цепь большущих ступеней, разделенных зияющими проемами, которые я никогда не смогу преодолеть. Воздух шипел за моей спиной, а я не мог двигаться ни вверх, ни вниз.
        Тут Хэзел снова что-то крикнула. Существовал только один способ победить самого себя, и мой мозг оцепенел настолько, что мне удалось это сделать. Я крепко зажмурил глаза и пополз наверх, цепляясь за каждую следующую ступень и подтягивая свое тело через проемы. Я чувствовал, как качалась подо мной лестница. Я еще думал, сбросит или не сбросит она меня вниз, пока до меня не дошло, что нечто карабкается вслед за мной. Я уже чувствовал урчащее дыхание на моей шее, и тут, наконец, добрался до площадки.
        С трудом я встал на ноги и открыл глаза. Если только дом не обладал способностью прятать, Хэзел могла находиться только на чердаке. Когда я пробегал через площадку, огромное лицо промелькнуло в верхней части лестницы. Глаза существа блеснули безграничной ненавистью, но я ворвался на чердак и захлопнул за собой дверь.
        Сердце у меня упало. Чердак был до такой степени забит коробками, что никто здесь бы спрятаться не мог. Вещи громоздились одна на другую, задушенные и связанные вместе веревками пыли. Я не представлял, как можно пройти между ними. Я мог оказаться загнанным и отрезанным в этом лабиринте. Я попытался увеличить угол обзора и сбросил на пол одну из коробок, и вместе с глухим стуком упавшей коробки я услышал за спиной ужасное шипение.
        Тут я увидел Хэзел. Она сидела, забившись в угол, подтянув колени к подбородку, обхватив голову руками, и всхлипывала. Я осторожно двинулся по направлению к ней, изгоняя из своего сознания страх. Вдруг мои ноги запутались в проволоке. Я посмотрел вниз - это были провода от ламп, - вставил штепсель, и яркий свет залил комнату. Я приблизился к Хэзел.
        - Ну-ну, дорогая, - я попытался ее успокоить. - Перестань. Мы уезжаем. Пошли.
        Она отняла руки от лица, взглянула на меня - и, раскрыв от ужаса глаза, вновь забилась в угол. Я сделал шаг назад. Губы ее шевелились - она что-то пыталась сказать. Я обернулся и посмотрел на дверь.
        Дверь была открыта, и огромная морда наполовину заслонила дверной проем. Схватив лампу, я направил свет на дверь, но глаза чудовища даже не сощурились. Оно начало протискиваться в дверь, меня охватил ужас, и я что было силы швырнул светильник в эту морду.

        Что произошло дальше - я не знаю. Я так и не услышал падающей на пол лампы, но поток энергии пронес меня через комнату к окну. Я открыл окно, подбежав к Хэзел, попытался поставить ее на ноги, перекинул ее через плечо, шатаясь, сделал шаг к окну, обернувшись, увидел жуткий оскал пасти огромного монстра.
        Думаю, дом не предвидел такого развития событий: мыши никогда не выпрыгивают из окон. Я провалялся некоторое время в больнице, залечивая сломанную ногу, а Хэзел нанесла визит в контору по продаже недвижимости. Как только она заставила агента признаться в том, что он ни за что на свете не провел и одной ночи в этом доме, остальное было делом техники.
        - У меня нет времени на ужасы, - сказал он ей.
        Нога моя вскоре срослась, а Хэзел еще долго продолжала страдать от бессонницы.


        Примечания


        1


        "Одна героическая жизнь" - нем. (прим. перев.).


        2


        "Извилистая речка" - англ. (прим. перев.)