Лето злых духов Убумэ Нацухико Кёгоку
Tok. Национальный бестселлер. Япония
НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР ЯПОНИИ.
РОМАН ПРОЧИТАН КАЖДЫМ 80-М ЖИТЕЛЕМ СТРАНЫ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА.
Блестящее сочетание хонкаку-детектива и мистического триллера.
Пронизанный мистикой, эзотерикой и японским фольклором, это один из самых необычных романов в истории мирового детектива. Книготорговец-экзорцист и писатель столкнулись с абсолютно непостижимым преступлением.
1952 год, Токио. Странные и зловещие события обрушиваются на старинный род врачей Куондзи, владеющий частной гинекологической клиникой. По городу ползут слухи о том, что младшая дочь семьи носит ребенка уже в течение 20 месяцев и никак не может разрешиться от бремени… А ее муж Макио бесследно исчез из запертой комнаты. Поговаривают также, что в течение последних лет из клиники пропали несколько новорожденных младенцев. И в наказание за свои преступления семья Куондзи проклята, а их младшая дочь забеременела младенцем-демоном. Писатель-журналист Тацуми Сэкигути уговаривает заняться этим делом своего друга, хозяина букинистического магазина. Книготорговец является чародеем-оммёдзи, владеющим техникой изгнания злых духов и снятия одержимостей. А еще он убежден в том, что в мире не бывает ничего странного…
РОМАН ПЕРЕВЕДЕН С ЯПОНСКОГО
«Это совершенно новый тип детектива, в котором тайну создает введенный в заблуждение человеческий мозг». - Содзи Симада
«…Дебютный роман Нацухико Кёгоку оказал на мир хонкаку-детективов влияние, которое сложно переоценить, - он потряс всех, подобно смерчу. Идея “видеть невидимое” в привычном окружающем мире стала ориентиром для современного хонкаку, изменив жанр изнутри». - Киёси Касай, писатель и литературный критик
«Сплетая воедино интригу и страсть к японскому фольклору, в особенности к сверхъественному и паранормальному, этот текст дает начало новой форме японской художественной литературы». - PopCultureShock
«Хотя ведьмы больше и не бродят в лесах современной Японии, о которой пишет Кёгоку, умы, их создавшие, определенно никуда не исчезли. Этот роман - увлекательное напоминание о том, как недалеко мы от этого ушли, и что истинный прогресс, которого нужно добиться, заключается в том, чтобы познать самих себя». - Words Without Borders
«Кёгоку… рассматривает сверхъестественные явления как порождение идей, владеющих обществом, и ограниченности человеческого знания. Иными словами, призраки существуют - потому, что мы думаем, что они существуют». - Japan Today
«Один из самых необычных детективов на моей памяти. Классический сюжет в стиле хонкаку до краев насыщен традиционной японской мистикой и украшен уникальной парой сыщиков - подлинной находкой автора. Представьте себе Шерлока Холмса, изгоняющего демонов, и Уотсона в роли адвоката дьявола…» - Владимир Хорос, ответственный редактор романа
Нацухико Кёгоку
Лето злых духов убумэ
Natsuhiko Kyogoku THE SUMMER OF THE UBUME
Ubume no Natsu . First published in 1994 in Japan by Kodansha Ltd., Tokyo.
Publication rights for this Russian edition arranged through Kodansha Ltd., Tokyo
Иллюстрация на переплете Юлии Девятовой
* * *
Предисловие переводчика
В этом мире нет ничего странного
Японские издательства традиционно рекламируют романы Нацухико Кёгоку как повествования о сверхъестественном, о чем свидетельствуют и обложки оригинальных изданий его книг, на которых изображены всевозможные обакэ или ёкаи - загадочные существа и призраки, густо населяющие японский фольклор. Так, убумэ - дух, предстающий в образе полуженщины-полуптицы в окровавленной одежде, обнимающей закутанного в пеленки младенца, - можно увидеть на обложке его дебютного романа «Лето убумэ», положившего начало серии «Ночное шествие сотни демонов» о детективе Акихико Тюдзэндзи по прозвищу Кёгокудо и его друге, писателе Тацуми Сэкигути. Серия включает в себя 12 романов и 6 сборников повестей и рассказов.
Роман «Лето убумэ» был опубликован в 1994 году. Неизвестный на тот момент начинающий автор принес рукопись в крупнейшее издательство «Коданся», и сразу после публикации книга стала бестселлером - ее успех привел к тому, что была учреждена новая литературная премия «Мефисто эуорд» для молодых авторов в жанрах мистического детектива, триллера и ужасов. Несмотря на эффект, производимый на японскую читающую публику каждым новым романом Нацухико Кёгоку, многочисленные теле- и киноадаптации, «Лето убумэ» регулярно переиздается, был адаптирован в виде манги и экранизирован и уже давно считается классикой японской литературы. Сегодня трудно представить себе другое произведение, которое оказало бы большее влияние на развитие как современного японского хоррора и мистики, так и хонкаку-детектива. Тем не менее сюжет его необычен даже для столь причудливых жанров.
1952 год. Послевоенная Япония. Череда странных и зловещих событий потрясает старинный род потомственных врачей Куондзи, со времен эпохи Мэйдзи (1868 - 1912) владеющий частной гинекологической клиникой. В Токио подобно пожару распространяются подогреваемые бульварной прессой слухи о том, что младшая дочь семьи, Кёко Куондзи, носит ребенка уже в течение 20 месяцев и никак не может разрешиться от бремени, а ее муж Макио бесследно исчез из запертой комнаты. Подозрения окружающих и страх за репутацию семьи окружают дом Куондзи непроницаемой стеной догадок и домыслов. Про них ползут разного рода слухи, один страшнее и фантастичнее другого: поговаривают, что в течение последних двенадцати лет из клиники пропали несколько новорожденных младенцев и в наказание за свои преступления семья Куондзи была проклята, а их младшая дочь забеременела младенцем-демоном. Члены семьи остаются в социальной изоляции без всякой надежды на помощь врачей или полиции - до тех пор, пока писатель Тацуми Сэкигути, подрабатывающий сочинением детективных историй и криминальной хроники для журналов, не уговаривает заняться этим
делом своего друга, хозяина букинистического магазина, который одновременно является настоятелем небольшого синтоистского храма и чародеем-оммёдзи, владеющим техникой цукимоно-отоси - изгнания злых духов и снятия одержимостей. Здесь нужно заметить, что читателю, который отважится погрузиться в таинственный и жуткий мир романов Нацухико Кёгоку, придется привыкнуть к большому количеству снабженной пояснениями специфической религиозной и фольклорной терминологии, неотделимой от сюжетной канвы его историй. В оригинале тексты Кёгоку содержат множество устаревших и редких иероглифов, снабженных фонетическими подсказками - так называемой фуриганой, поскольку подобные знаки сложно читать даже самим японцам, а также ныне не использующихся грамматических конструкций и выражений, отчасти замедляющих чтение, но при этом точно передающих атмосферу времени.
Само чтение произведений Нацухико Кёгоку напоминает настоящее расследование, в котором можно выделить по крайней мере три основных направления. Первое - это классическое распутывание логических загадок: исчезновение человека из запертой комнаты, похищения младенцев, поиски ответа на главный вопрос всех детективных сюжетов: «Кто же убийца?» При этом оно не интересует самого детектива: для него цель состоит именно в проведении обряда цукимоно-отоси, избавлении людей от одержимости злыми духами, поселившимися в их душах, а обнаружение преступника и разгадка тайны становятся скорее побочным эффектом успешно проведенного обряда. Можно сказать, что для Кёгокудо одержимость - «проклятие», с которым человек вынужден жить многие годы, если не всю жизнь, - обычно сама по себе является достаточным наказанием за содеянное, не требующим вмешательства полиции и судебного приговора.
Второе направление расследования - значительно более необычное и связано именно с методом работы «детектива-экзорциста». В детективной литературе можно встретить немало сыщиков-любителей, сыщиков-книготорговцев и даже детективов-священников, однако центральный персонаж романов Нацухико Кёгоку по праву занимает среди них свое особое место. Его метод можно коротко сформулировать в одной фразе, которую он неоднократно повторяет своему другу Тацуми Сэкигути: «В этом мире нет ничего странного, Сэкигути-кун». Под «странным» имеется в виду все в диапазоне от просто «необычного» до «сверхъестественного» и «потустороннего». Все это, по мнению Кёгокудо, имеет свое логическое обоснование, у всего есть причина, коренящаяся в самой обыденной и привычной повседневности, поэтому «когда бы и что бы ни происходило - в этом нет ничего удивительного, а когда ничего не происходит - это тоже естественно. Все происходит только так, как должно происходить». Кёгокудо, будучи священником, не верит в сверхъестественное и призраков, утверждая, что сверхъестественное настолько реально, насколько ему позволяет быть реальным
человеческий разум, и лишь разум на свое усмотрение проводит не существующую в действительности границу между реальным и мистическим.
Казалось бы, исходя из этого, в романе «Лето убумэ» все должно происходить в точности так, как в старинном японском предании эпохи Эмпо (1673 - 1681) под названием «Случай появления чудовища угумэ в журавлином лесу», которое записано в книге «Сто историй о призраках из разных стран». В лесу неподалеку от Киото объявился оборотень, издававший по ночам зловещие крики, похожие на плач младенца. Среди горожан поползли слухи, будто бы в лесу поселилась угумэ (местное произнесение названия призрака), похищающая детей. Один храбрый самурай отправился ночью в лес, чтобы сразиться с ней, и, услышав крик и различив в ветвях силуэт чудовища, отрубил ему голову катаной. Когда тело было вынесено на свет, обнаружилось, что это была всего лишь большая ночная цапля.
Однако объяснение действующих в истории мистических сил, древних проклятий и одержимости злыми духами вовсе не напоминает «магические трюки с разоблачением», когда читателю сначала предлагается загадка, в которой на первый взгляд непременно должна быть задействована магия, а затем предъявляется простой и понятный механизм, исключающий вмешательство каких бы то ни было сил за пределами известных современной науке. Иными словами, это имеет не так много общего с дедуктивным методом Шерлока Холмса, производящим неизгладимое впечатление на доктора Ватсона, когда тот слышит лишь конечный вывод, оставаясь в неведении относительно всей предшествовавшей цепи логических рассуждений. В случае Кёгокудо область его расследования - и профессиональной деятельности как оммёдзи, излечивающего от одержимостей, - относится не к сфере механики, но к тонкой сфере человеческой психики, где и по сей день больше зыбких гипотез, нежели строгих, экспериментально подтвержденных концепций. Обряд избавления от одержимости - цукимоно-отоси - в исполнении Кёгокудо не является чисто религиозной практикой, но вместе с тем
одержимость, по его мнению, невозможно объяснить языком современной психологии или психофизиологии. «Я показываю ученому призрака при ясном свете дня и учу верующего, как развеять его призраков, не произнеся ни единой молитвы». Дисциплинированный научный ум детектива, отвергающий одновременно и чисто рациональный, и сугубо мистический подход, открывает истины не просто невероятные, но подчас в принципе не укладывающиеся в рамки привычной рациональности и требующие по крайней мере ее пересмотра.
В самом начале романа Кёгокудо в пространной беседе с Сэкигути излагает свою теорию взаимодействия человека с окружающей действительностью, четко разделяя мир внутренний и мир внешний. Если внешний мир подчиняется физическим законам природы - иными словами, может быть познан с помощью физических, химических и других научных методов, то внутренний мир человека, его психика, а лучше сказать - его душа полностью игнорирует эти законы. Чтобы человек мог жить своей повседневной жизнью, его мозгу необходимо постоянно приводить эти два мира в соответствие друг с другом, регулируя поток информации, поступающий извне, и преобразуя его таким образом, чтобы он был понятен человеческой душе. Рациональный мозг и иррациональная душа разделены; их объединяет сознание, которое, по мнению Кёгокудо, является единственной областью их взаимодействия, «торговой зоной», подобной острову Дэдзима в период изоляции Японии от Запада. Внутренний и внешний миры ни в коем случае не должны смешиваться, - но что, если это все же в какой-то момент случается?
В душе - или в сердце - человека каждую секунду происходит множество событий, не подчиняющихся никаким правилам формальной логики; душа выдвигает мозгу подчас самые невероятные требования - например, отчаянно желая увидеть давно умершего человека, - и мозгу приходится выполнять эти требования. Например, искажая воспоминания или позволяя человеку увидеть призрака. И тогда не происходящие и не существующие в объективной реальности вещи приобретают для человека четкие очертания и формы, неотличимые от событий реального мира. «…призраки есть. Ты можешь увидеть их, дотронуться до них, услышать их голоса. Однако они не существуют. Вот почему наука не может их исследовать - но лишь на том основании, что науке они неподвластны, ошибочно полагать их выдумками нашего воображения. Потому что в действительности они все же есть».
Душа человека, ставшего жертвой несправедливости и жестокости, пострадавшего от непереносимой утраты, отказывается признавать реальность, требуя от мозга создать новую иллюзорную реальность, которую она сможет принять. Потустороннее, иллюзия, сон наяву становятся единственным способом примирить внутренний мир человека с невыносимой действительностью. Так возникает, собственно, одержимость, порождая призраков и мстительных духов - юрэй, которые, живя исключительно в сознании одержимого, тем не менее действуют в объективной - обыденной - реальности. Так существуют ли они? Да, несомненно, ведь преступления, совершаемые ими, в конечном счете становятся предметом расследования полиции. Больше того - будучи порождениями не физического, но духовного мира, они совершают преступления не от мира сего - иными словами, такие преступления невозможно раскрыть при помощи обычного расследования мотивов и обстоятельств происшествия, каким бы тщательным и логически выстроенным оно ни было. Преступления, совершенные мстительными призраками и злыми духами, требуют особого подхода, особой усложненной логики,
допускающей, что мозг, понуждаемый одержимой душой, может заставить человека увидеть призрак с такой же легкостью, с какой мы видим стоящую перед нами на столе чашку. Окружающие же не только увидят действия и сам облик этого призрака (как самурай из предания увидел очертания угумэ в ночном лесу), но и завершат его каждый в силу своих знаний, степени доверия к сверхъестественному и воображения, благодаря чему родятся самые причудливые и зловещие слухи, разобраться в которых едва ли под силу обычному детективу.
«Тьма, таящаяся в человеческих сердцах», или, проще говоря, идея о материальном воплощении психических конфликтов - мотив, ставший распространенным в популярной японской литературе и анимации во многом благодаря произведениям Нацухико Кёгоку, - в его собственных текстах предстает в своем изначальном, нисколько не упрощенном виде. Мистические детективы Нацухико Кёгоку в буквальном смысле преобразили жанр современного хонкаку-детектива: логическая игра, требовавшая от сыщика почти сверхчеловеческой наблюдательности, но все же не выходившая за рамки поиска мельчайших деталей и «наблюдения за видимым», дополнилась необходимостью «видеть невидимое», погружаться в глубины памяти, разгадывать тайны человеческих взаимоотношений и скрытых движений души. Пусть призраки и не существуют так, как существуют прочие объекты материального мира, но они - отражение более чем реальных бед и проблем, возникающих из неспособности смириться с травмирующей действительностью, а также страстей, бушующих в человеческом сердце. Немаловажную роль здесь играет и критика скованного устаревшими традициями общества, в котором
при любых обстоятельствах необходимо «сохранять лицо», из-за чего все неблаговидное и сомнительное «оказывается похороненным во мраке» и страдающая душа вынуждена молчать и даже в собственной семье носить бесстрастную маску, подобную маске театра Но.
В связи с этим в произведениях автора отсутствуют «персонажи-схемы», характерные для классического хонкаку-детектива, и во многом серия о Кёгокудо, очевидно, обязана своей популярностью глубоко прописанным необычным героям - погруженному в вечную меланхолию Тацуми Сэкигути, эксцентричному частному детективу Рэйдзиро Энокидзу, упрямому и вспыльчивому полицейскому инспектору Сютаро Кибе и другим. В то же время это ни в коей мере нельзя назвать возвращением к традиционному детективу, и в произведениях Нацухико Кёгоку также можно обнаружить характерную для хонкаку-детективов театральность поведения и манеры персонажей изъясняться. Последнее, однако, служит в значительной мере приемом отстранения: вовлекаясь в действие благодаря живым характерным персонажам, читатель вместе с тем наблюдает происходящее со стороны, как бы блуждая вместе с рассказчиком - Тацуми Сэкигути - в плотном тумане или знойном летнем мареве, время от времени испытывая приступы головокружения. Так возникает третье - наиболее загадочное направление расследования, связанное уже не непосредственно с происходящим в тексте, но с тем,
каким образом этот текст воздействует на читателя. Несмотря на принадлежность к жанру, «Лето убумэ» и последующие романы этой серии («Ящик нечисти Морё», «Сон о Кёкоцу», «Клетка железной крысы Тэссо», «Закон Дзёрогумо» и другие) трудно отнести к чисто развлекательной литературе. Это сложные драмы страстей и мучительных воспоминаний, настолько сильных, что они воплощаются в виде призраков и демонов. Внимательно всматриваясь в то, как персонажи играют в этих пьесах свои судьбы, читатель может отправиться в путешествие по собственной памяти, погружаясь в свое прошлое и переосмысливая его с помощью логического метода, изобретенного детективом-оммёдзи Кёгокудо.
Анаит Григорян
С каждым, кто возьмет в руки эту книгу, да пребудет благословение Розы и Креста
Убумэ -
…ночная куртизанка или небесная дева, которую также называют демонической птицей и иногда - серой цаплей. Говорят, что ее появление предвещают ignes fatui, или блуждающие огни. По этой причине замеченные во влажные дождливые ночи «огни серой цапли» или мерцающие пятна света среди стволов сосен связывают с присутствием этой птицы…
«Нанасигуса» (общее название источников, автор которых неизвестен)
Убумэ -
Будучи разновидностью демонов, часто завладевающих человеческой душой, убумэ нередко появляются в Цзиньчжоу в провинции Хэбэй. Облачаясь в перья, убумэ становятся птицами и обретают способность летать; сбрасывая же перья, они обращаются в женщин. Когда умирает женщина, носившая под сердцем ребенка, она превращается в убумэ. Поэтому у убумэ (в том числе в обличье птицы) женская грудь, и ее главное и единственное желание - это похитить ребенка у живой женщины и сделать его своим. В связи с этим членам семьи, в которой есть новорожденные дети, никогда не следует оставлять свое белье сушиться на улице на ночь, поскольку явится убумэ и пометит оставленную одежду каплей своей крови. После этого новорожденный начнет страдать кошмарами, судорожными припадками и прочими нервными расстройствами. Следует отметить также, что все эти птицы без исключения женского пола. Они появляются по ночам в седьмом и восьмом месяцах года, чтобы смущать и устрашать людей.
«Бэньцао ганму», или «Компендиум лекарственных веществ» Ли Шичжэнь, династия Мин, 1578
Относительно происхождения убумэ -
…(убумэ) появляется в случае, когда женщина, в утробе которой находился нерожденный ребенок, умирает и затем ее тело оказывается выброшенным в поле или погребенным ненадлежащим образом. Чтобы спасти от гибели своего ребенка и дать ему возможность появиться на свет, душа матери обретает форму и бродит по ночам, прижимая к себе своего младенца и издавая горестные стоны, оплакивая его. Убумэ выглядит обессиленной, и одежды ее от пояса и ниже пропитаны кровью…
«Кийдзо дансю», или «Собрание удивительных историй» опубликовано Ибараки Тадзаэмоном в Киото в 4 год эры Дзёкё (1687)
Некоторые сведения об убумэ -
Из всех передаваемых из уст в уста таинственных историй те, что повествуют об убумэ, - самые противоречивые и пугающие. Говорят, когда умирает беременная женщина, ее привязанность к ребенку обретает физическую форму. Она становится призраком, чье тело от пояса и ниже залито кровью, плачущим подобно птице: «обаро-о, обаро-о». Будучи знакомыми с рассказами о людях, превращающихся после смерти в подобных существ, как можем мы утверждать, что у нас имеются основания для сомнений в существовании ада? Это за гранью человеческого понимания.
«Хякумоногатари хёбан», или «Рассуждения о ста повестях о призраках» Гэнрин Ямаока, опубликовано Мотоёси Ямаокой в 3 год эры Дзёкё (1686)
Наверное, я…
только что проснулся.
Что это за место?
Что я делаю?
Я плыву в темноте, - в жидкости, теплой, как кровь.
Я закрываю глаза.
Я открываю глаза.
Темнота.
И тишина.
Я сворачиваюсь в клубок, обнимая свои колени, и плыву в темноте.
До меня доносится голос.
На что она сердится?
Или, быть может, ей грустно?
Мне так спокойно…
Я зажимаю большой палец в моем кулаке.
Мой живот открыт, внутренности обнажены.
Мои внутренности связаны с каким-то другим местом.
Теперь я чувствую:
становится немного холоднее.
Наверное, я…
просыпаюсь только сейчас?
- Мама?
1
На самой вершине холма - там, где заканчивался пологий, казавшийся бесконечным склон, располагалась моя цель - «Кёгокудо».
Дождливый сезон начала лета почти закончился, и, пока я поднимался, солнце неумолимо жгло меня своими лучами, лившимися с подернутого дымкой неба. На моем пути не было ни единого дерева и вообще ничего, что могло бы предложить свою тень. Лишь бесконечные выветренные стены, сложенные из маслянисто поблескивавшей светлой глины, тянулись по обе стороны дороги. Я совершенно не представлял себе, что находилось за ними. Возможно, там были дома, или храм, или какая-нибудь лечебница. Там, за ними, могли быть сады или парки. По здравому рассуждению, эти стены были слишком высокими и протяженными, чтобы скрывать за собой обыкновенные дома.
У дороги, поднимавшейся по склону холма, не было названия.
Впрочем, возможно, какое-то название у нее и было, просто я его не знал и никогда не пытался выяснить. Я взбирался по этому склону, ведущему к «Кёгокудо», раз в месяц - нет, пожалуй, иногда и чаще, два или даже три раза в месяц - уже в течение более чем двух лет. Не представляю, сколько это получалось всего подобных прогулок.
Странным образом, но мои воспоминания об этой улице и обо всем, что встречалось мне на пути, начиная от моего выхода из собственного дома и дороги до подножия холма, можно было в лучшем случае назвать расплывчатыми. Я не только никогда не знал названия улицы, идущей по головокружительному склону, - я даже не мог сказать, как называлась сама местность, где он располагался; и еще меньше, чем ничего, знал я о том, что находилось за высокими глиняными барьерами.
Облако стремительно промчалось по небу, на мгновение закрыв солнце и не сделав ничего, чтобы уменьшить его жар.
Пройдя примерно две трети пути вверх по склону, я остановился, чтобы перевести дыхание.
На протяжении практически всего пути к вершине холма от главной дороги вправо и влево уходили ответвлявшиеся от нее боковые улицы. Глинобитные стены в этих местах прерывались, и за ними виднелись ряды старых сельских домов, перемежавшихся бамбуковыми зарослями. Пройдя чуть дальше, можно было заметить появлявшиеся по обе стороны дороги небольшие скобяные лавки и хозяйственные магазинчики, торговавшие всякой всячиной. Если же некоторое время продолжать идти прямо, то в конце концов можно было оказаться в самом центре оживленного торгового квартала с множеством магазинов и ресторанов, уже принадлежавшего к соседнему району.
Таким образом, «Кёгокудо» располагался ровно на границе двух районов. Возможно, адресный указатель относил его уже к следующему району - это мне также было неизвестно. Одно время меня беспокоило, как клиентам удается разыскать его на городских окраинах, - но, возможно, с другой стороны холма добраться до него было проще.
«Кёгокудо» - это букинистический магазин.
Его хозяин - мой старый друг. Я не уверен, действительно ли он интересуется коммерцией, поскольку не могу себе представить, чтобы кто-нибудь захотел купить одну из книг, заполняющих полки его магазина, - по крайней мере, это точно относится к б?льшей их части. Расположение магазина также едва ли подходит для торговли книгами. Он как-то раз говорил мне, что у него так много постоянных покупателей, что он не испытывает потребности в новых клиентах, но мне его объяснения всегда казались довольно подозрительными.
Он утверждает, что наибольшим спросом у него пользуются различные академические тексты, старинные китайские фолианты и прочее в этом роде - именно та разновидность книг, от которых большинство букинистических магазинов стараются держаться на почтительном расстоянии. Он говорит, что благодаря этому всякий раз, когда нечто подобное попадает к одному из окрестных букинистов, они тотчас передают книгу ему, что делает «Кёгокудо» поистине единственным в своем роде магазином, где можно отыскать книги определенной тематики. Как только ученые и исследователи, живущие в этой местности, обнаружили это - вуаля, у него образовалась стабильная клиентура. Знатоки и тонкие ценители были готовы преодолеть огромное расстояние, чтобы иметь возможность ознакомиться с его ассортиментом. Но все это, конечно же, лишь по словам самого хозяина, так что истинное положение дел всегда оставалось для меня таким же запутанным и тенистым, как бамбуковые заросли вдоль улицы.
Из вежливости я не позволял себе поинтересоваться, не будет ли надежнее обзавестись каким-нибудь дополнительным источником дохода, а сам хозяин никогда об этом не заговаривал.
По соседству с букинистическим магазином располагался ресторанчик, где подавали гречневую лапшу собу, окруженный весьма скудной бамбуковой порослью, а сразу за «Кёгокудо» начиналась роща, где находился маленький синтоистский храм. Хозяин книжного магазина издавна был также настоятелем в этом храме - каннуси, то есть, иными словами, синтоистским жрецом высшего ранга; официально он являлся им по сей день и по праздникам и другим памятным датам проводил там службу и прочитывал одну-две синтоистские молитвы норито, однако я до сей поры ни разу не видел его за этим занятием.
Я поднял глаза на вывеску над дверью - «Кёгокудо», - которую хозяин самолично написал от руки скорописью столь экстравагантной, что невозможно было точно сказать, являлась ли эта надпись прекрасной каллиграфией или, напротив, была невообразимо ужасной; затем я пригнулся, чтобы пройти в оставленную открытой дверь. Мой друг был внутри и читал какую-то старую книгу в переплете в японском стиле[1 - Ватодзи, или переплет в японском стиле, изначально пришел из Древнего Китая, но в русском языке закрепилось именно это определение. В таком переплете страницы книжного блока и отдельные листы обложки прокалываются и прошиваются нитью насквозь. Таким образом формируется характерный узор, оплетающий блок со стороны корешка, а также верхнего и нижнего обрезов. Исторически листы книг, сшиваемых старинным китайским методом, печатались с одной стороны и затем складывались вдвое, чтобы страницы становились двусторонними. Соответственно, фальц оказывался не со стороны корешка, а с противоположной стороны книжного блока. - Здесь и далее прим. пер.]; его лицо застыло в привычной хмурой гримасе. Он выглядел столь
мрачно и торжественно, что можно было подумать, будто у кого-то умерли родители.
- Йо-у…
Я издал неопределенный звук, который едва ли можно было расценить как приветствие, опустился на стул возле прилавка и принялся разглядывать громоздившиеся вокруг высокие стопки еще не рассортированных книг. Подсознательно я пытался отыскать среди них какое-нибудь недавно поступившее, еще-не-открытое-миру-истинное-сокровище.
- Ты беспокойный человек. Если хочешь поздороваться, то поздоровайся, если хочешь сесть, то садись, а если хочешь прочесть книгу, то прочти ее. Как прикажешь мне сосредоточиться, если ты постоянно суетишься и ерзаешь? - произнес продавец книг, не отрывая взгляда от страницы.
Я пропустил его слова мимо ушей, вместо этого принявшись разглядывать пыльный переплет книги, которую он держал в руках.
- Ну так что, - поинтересовался я, - тебе попало в руки что-то интересное, Кёгокудо? - Я всегда обращался к нему по названию его книжного магазина.
- Нет, - мгновенно ответил он. - Почему, как ты думаешь, я читаю это? Должен тебе сказать - хотя ты, возможно, имеешь иные представления о том, что «интересно», а что «не интересно», нежели я… - должен тебе сказать, что в мире не существует «неинтересных» книг. Любая книга интересна - и не только тогда, когда она новая. Даже те книги, которые ты уже читал, могут оказаться весьма увлекательными. Просто для того, чтобы извлечь что-то интересное из уже однажды прочитанной книги, требуется чуть больше усилий и времени, вот и всё. Таким образом, здесь есть множество интересных для тебя книг - не только тех, которые лежат в нерассортированных стопках, на которые ты с таким любопытством глазеешь, но и на полках, где на них уже многие годы копится пыль. Интересную книгу найти довольно легко. Просто выбери любую из них - и купи! Я даже сделаю тебе небольшую скидку, - закончил он, едва ли хоть раз остановившись в продолжение всей своей тирады, чтобы перевести дыхание. После этого мой угрюмый друг наконец поднял глаза от своего чтения и улыбнулся.
- Конечно, - ответил я, уворачиваясь с легкостью, достигнутой длительной практикой, от его очередной попытки что-нибудь мне продать, - но мне пока что не удалось найти книгу, которая смогла бы затронуть во мне какие-нибудь душевные струны. Не сомневаюсь, что, если посвятить этому занятию достаточно долгое время, любая книга может быть интересной. Все дело в том, что меня нисколько не интересует подобный подход к чтению. Возможно, именно в этом причина, по которой мы с тобой читаем разные книги.
Все наши беседы с Кёгокудо, словно обладая собственной, не зависимой от наших желаний волей, имели тенденцию к какому-то гротескному разрастанию - это было похоже на некую неконтролируемую паранойю, в результате которой обыкновенная болтовня, начавшаяся с самой незначительной темы, постепенно преображалась в неистовые дебаты о судьбах наций и других столь же грандиозных предметах. Поскольку мне это доставляло определенное удовольствие, я сам нередко намеренно уводил разговор от его основной темы, давая какой-нибудь заведомо отвлеченный ответ, - просто чтобы послушать, что скажет на это мой друг.
Он по своему обыкновению посмотрел на меня так, словно перед ним сидел какой-то особенно выдающийся идиот.
- Какое равнодушие! - выдохнул он с презрением. - Я не знаю ни одного другого читателя, который был бы столь же равнодушен к книгам, как ты. Все мои клиенты без исключения выказывают намного больше привязанности к книгам. Но ведь ты, ты же читаешь с куда большей жадностью, чем кто бы то ни было, и вместе с тем - твое отсутствие привязанности к книгам можно назвать едва ли не преступным. Как ты можешь продавать каждую книгу тотчас, как ты ее прочитал? Это ведь так жестоко!
В действительности обычно я продавал примерно восемьдесят процентов из прочитанных книг. И всякий раз, когда я от них избавлялся, мой эксцентричный друг принимался их оплакивать и набрасывался на меня с упреками. Впрочем, несмотря на все его жалобы, в конце концов именно он, сидя на том самом месте, где сидел теперь, за тем самым прилавком, выкупал их обратно.
- Но разве весь твой бизнес не держится на людях, подобных мне? - возразил я. - Если б никто не продавал свои книги, то букинисты были бы похожи на… на рыбаков, которые не могут поймать ни одной рыбы. Все, что стоит здесь на твоих полках, ты приобрел - а вернее сказать, подцепил на крючок - у людей, которые продают свои книги, то есть у безалаберных типов вроде меня; я в этом просто уверен.
- А теперь ты сравниваешь книги с рыбой, - проворчал Кёгокудо и погрузился в молчание.
Поскольку в результате наших небольших словесных пикировок загнанным в угол обычно оказывался я, то должен был признать, что наблюдать растерянность моего друга, нашедшего лишь такой короткий ответ, было довольно приятно, и у меня немного улучшилось настроение. Я тотчас торопливо заговорил снова, боясь упустить редкий шанс его переспорить.
- Да, а почему бы и нет? Твои книги - это рыба, а сам ты - торговец рыбой, притом самого низкого пошиба, - который пробует свои товары прежде, чем выставить их на полки! Как должны чувствовать себя твои клиенты, покупая книги, которые хозяин магазина уже прочел? Об этом ты никогда не задумывался?
- Пф! - фыркнул он. - Книги в букинистическом магазине принадлежат хозяину магазина. Они не взяты взаймы у какого-нибудь издателя, и я не продаю их по комиссии. Каждую книгу в этом магазине я приобрел за собственные деньги. Поэтому, что бы я с ними ни делал - читал их или использовал в качестве подушки, - это не может являться основанием для жалоб. Мои клиенты приходят ко мне и просят меня продать им мои книги. А я, понимая, что нужно моим клиентам, подбираю для них книги и даю им то, чего они хотят. И кстати, должен тебе заметить, что книга, которую я читаю в данный момент, не предназначена для продажи, - закончил он, явно довольный собой. Затем повернул том в японском переплете и приподнял его так, чтобы я мог прочесть название.
Книга, которую он читал, принадлежала к эпохе Эдо - это был сборник гравюр Ториямы Сэкиэна под названием «Иллюстрированное собрание ста случайно выбранных демонов»[2 - Торияма Сэкиэн (1712 - 1788) - японский художник и график эпохи Эдо (1603 - 1868), создавший множество изображений японских фольклорных существ и различных демонов. Книга, о которой идет речь, является четвертой и заключительной серией работ художника, посвященной духам и демонам, и была впервые издана в 1784 г.], или «Собрание одержимых духами предметов домашнего обихода», посвященное цукумогами - ожившим вещам, которыми люди когда-то пользовались в повседневной жизни. Это действительно был, как он и сказал, особенно ценный экземпляр, не предназначавшийся для продажи. Так или иначе, даже если исключить эту конкретную книгу, он действительно читал практически каждую из книг, которые продавал. Не то чтобы здесь было нечто особенное или дурное, но я часто находил в этом повод подшутить над ним.
По правде говоря, ненасытность Кёгокудо как читателя была для меня еще одним основанием, чтобы сомневаться в глубине его заинтересованности в собственной профессиональной деятельности. Насколько я мог судить, Кёгокудо брал лишь те книги, которые хотел прочесть сам. И то, что его интересы простирались столь невероятно широко и далеко, что у него практически всегда находились книги, интересные его клиентам, было просто счастливым совпадением.
Улыбка Кёгокудо стала еще шире:
- Ну что ж, давай поднимайся.
Наконец-то мне было предложено зайти в гостиную в жилой части дома.
- Моей жены сейчас нет, так что кофе я тебе предложить не смогу. Тебе придется довольствоваться слабым чаем - впрочем, твой невежественный язык все равно едва ли способен распознать разницу между кофе и спитым черным чаем, - сообщил мне продавец книг в своей обычной бестактной манере. Он протянул руку к традиционному низкому чайному столику - дзатаку, покрытому психоделическими черно-оранжевыми завитками и разводами лаковой росписи цугару-нури[3 - Цугару-нури - традиционная лакированная посуда, изготавливаемая главным образом в городе Хиросаки в префектуре Аомори начиная с эпохи Эдо. Является единственным видом традиционного искусства в префектуре Аомори, который был официально признан министерством экономики и торговли Японии и существует в виде массового производства.], - и взял с него заварочный чайник, который определенно находился там задолго до того, как пришел я.
- О чем это ты? Может быть, по мне этого так сразу и не скажешь, но я с легкостью могу распознать по запаху лучшие сорта кофе.
- Ты, должно быть, шутишь! - рассмеялся Кёгокудо. - Ты разве забыл случай, когда заказал в том кафе колумбийский кофе, а официантка по ошибке принесла тебе мокко? А потом ты рассказывал, как в тот день пил колумбийский кофе, хотя обычно предпочитаешь острую горечь мокко, - даже не осознавая, каким дураком ты себя выставлял… Ах, я прекрасно понимаю, как грошовые писаки вроде тебя не могут упустить малейшей возможности, чтобы показать, будто бы им что-то известно; но, честное слово, попробуй себе представить, как неловко было слушать твою околесицу.
Между тем чай, который он передо мной поставил, ни на секунду не прерывая своей яростной тирады, действительно был заварен в третий или даже в четвертый раз из одних и тех же листьев. Впрочем, пока взбирался на холм к книжному магазину, я порядком взмок, так что даже такой слабый чай показался мне довольно приятным на вкус.
Комната, располагавшаяся за магазином, была достаточно большой, чтобы на ее полу умещалось десять татами[4 - Татами - традиционные толстые (5 см) тростниковые маты, обшитые по длинным краям тканью, укладываемые на пол. В Японии до сих пор измеряют площадь помещений в татами; размер одного татами составляет 95,5?191 см (в западной Японии) и 88?176 см (в Токио и восточной Японии).], а ее стены от пола до потолка были заняты книжными полками, что делало это помещение практически неотличимым, собственно, от книжного магазина. Подумать только, Кёгокудо здесь жил! Его лучшая половина частенько жаловалась на пыль, чему я мог только посочувствовать. Многие из этих книг якобы предназначались для продажи, но вместо этого они бесцеремонно вторгались в его жилое пространство. Хотя, может статься, все было как раз наоборот, как сам он однажды признался, и в действительности все это были его собственные книги, которые, заполнив его дом, плавно перетекли в помещения магазина, так что ему не оставалось ничего иного, как начать продавать их.
Всякий раз, когда я присоединялся к нему в гостиной, магазин закрывался. Нередко мы настолько увлекались нашими вечерними беседами, что забывали даже поужинать.
Когда-то я вступил в свою взрослую жизнь как исследователь, занимавшийся слизевиками[5 - Слизевики - группа организмов, в современной биологической систематике относимых к разным таксонам простейших, классификация которых еще окончательно не разработана. Насчитывает около 1000 видов. Объединяет эти организмы то, что на определенной стадии жизненного цикла они имеют вид плазмодия или псевдоплазмодия - «слизистой» массы без твердых покровов. Это может быть одна гигантская многоядерная клетка или скопление большого количества клеток. У большинства видов плазмодий или псевдоплазмодий виден невооруженным глазом и способен двигаться. Из него формируются спороношения, которые часто напоминают своим внешним видом плодовые тела грибов. Споры прорастают подвижными клетками - зооспорами или миксамебами, из которых различными путями вновь образуется плазмодий или псевдоплазмодий.] и подобными им организмами и довольствовавшийся весьма скудным финансированием от моего университета. Однако с течением времени обнаружилось, что мои доходы не в состоянии покрыть даже коммунальные счета и минимальные расходы на
быт, так что я начал писать заказные статьи и эссе на самые разные темы, чтобы как-то свести концы с концами. Основной плюс подобной работы заключался в возможности свободно распоряжаться своим временем. Не считая нескольких дней перед окончательным сроком сдачи статьи в печать, в другое время я вполне мог позволить себе не заниматься ничем конкретным или, иными словами, слоняться без дела с полудня до вечера. Кёгокудо же, напротив, практически постоянно был на своем рабочем месте за прилавком магазина. Сначала я боялся, что мои визиты могут причинять ему неудобство, но поскольку, как я уже говорил, он едва ли был заинтересован в том, чтобы действительно продавать книги, вскоре я совершенно перестал об этом беспокоиться.
Однако, хотя мой друг, сидевший теперь передо мной, был весьма щедр в отношении траты свободного времени, у него не находилось и толики понимания, когда речь заходила о моей писанине. Конечно, я мог сколько угодно воображать, будто то, что я пишу, представляет собой литературу, но по большей части это были статьи для научно-популярных приключенческих журналов для мальчиков и анонимные колонки для сомнительных бульварных газетенок, поскольку за подобное лучше всего платили. Так что, когда он называл меня «грошовым писакой», я не мог найти достаточных оснований, чтобы ему возразить.
- Ну что же, Сэкигути-сэнсэй[6 - « - сэнсэй», буквально «учитель» - в качестве именного суффикса почтительное обращение не только к учителям и преподавателям, но также к врачам, писателям и вообще людям творческих профессий.], - произнес Кёгокудо, поднося к губам самодельную сигарету-самокрутку, - о чем вы пришли поговорить сегодня?
Мое знакомство с Кёгокудо началось пятнадцать или шестнадцать лет назад, когда мы оба были студентами университета. В те годы он производил впечатление человека со здоровьем настолько слабым, что его по ошибке можно было принять за больного, страдавшего туберкулезом. Днями напролет он только и делал, что сидел с неизменным угрюмо-сосредоточенным выражением лица, читая сложные книги.
Я же в те дни был подвержен частым приступам депрессии. Среди людей я чувствовал себя неуютно, с девушками общаться практически не умел, так что б?льшую часть своего времени проводил в одиночестве - не считая компании этого необычного чудаковатого человека, который по какой-то необъяснимой причине проникся ко мне симпатией.
Мы оказались настолько разными, насколько вообще могут различаться два человека: я - неразговорчив и замкнут, он - красноречивый оратор с удивительно широким кругом общения. Однако благодаря его влиянию я обнаруживал себя в компаниях людей, которых по своему характеру должен был избегать, или оказывался вынужденно втянутым в дискуссии, в которых мне было совершенно нечего сказать.
Но несмотря на то что в моем подавленном состоянии для меня было бы естественным отвергнуть подобный ход событий, мне никак не удавалось осмыслить то откровенное неудовольствие, с которым мой друг впускал меня в свой мир. Если ему это не нравилось, в его воле было это прекратить, однако этот странный человек продолжал выслушивать мои истории, неизменно пренебрежительно третируя меня как дурака и полного идиота и в конце концов всякий раз впадая в ярость. Я думаю, что, возможно, в те дни Кёгокудо по какой-то причине нравилось выходить из себя.
В результате же я настолько увлекся его рассуждениями и всем происходящим, что и сам не заметил, как излечился от своей депрессии. Теперь, оглядываясь назад, я вынужден признать, что мой эксцентричный друг был определенно самым действенным из возможных лекарств для человека вроде меня, страдавшего приступами клинического уныния, - человека, чьи чувства и эмоции как будто погрузились в глубокий сон, а интерес к внешнему миру ослабел и зачах.
Наши пространные беседы завораживали меня. Кёгокудо обладал поистине энциклопедическими познаниями во множестве сфер, не имевших никакого касательства к повседневной жизни. В особенности хорошо он был осведомлен в области религий, обычаев и фольклорных традиций самых разных народов мира. Буддизм, христианство, ислам, конфуцианство, даосизм, даже таинственная практика гадания оммёдо[7 - Оммёдо, в буквальном переводе с китайского «учение об инь и ян» - традиционное японское оккультное учение, пришедшее из Китая в начале VI в. как гадательная система, искусство изгнания злых духов и защиты от проклятий. Является смесью даосизма, синтоизма, буддизма, китайской философии и естественных наук. Священника, практикующего оммёдо, называют оммёдзи. К его умениям относят всевозможные гадания, изгнание злых духов и лечение разного рода одержимостей. В помощь себе оммёдзи призывают сики-гами - духов, заключенных в бумажном листе с начертанными на нем заклинаниями.] и аскетичное учение сюгэндо[8 - Сюгэндо, в буквальном переводе с японского «Путь обучения для достижения духовных сил» - японское синкретическое
учение, соединяющее в себе добуддийские практики поклонения горам: каннаби синко, шаманизм, анимизм, аскетизм, оммёдо, мистический даосизм, а также тантрические буддийские заклинания.] - его страсть к подобным вещам поистине не имела границ, и своими рассказами он всегда пробуждал мой интерес. Я же мог предложить ему в благодарность мои познания в неврологии, психиатрии и психологии, которые получил в период лечения от депрессии.
Нас нередко можно было застать за длительными эмоциональными спорами по поводу зачастую смутных и малоизвестных предметов, которые выбирал для обсуждения то один, то другой. И хотя наши разговоры, вне всяких сомнений, сильно отличались от обычных студенческих бесед, в которых молодые люди обсуждают всякие злободневные темы, - когда нам недоставало подручного материала, который был у всех на устах, мы добирали широтой горизонта: нас интересовало буквально все, начиная от политики и заканчивая особенностями разведения золотых рыбок или обсуждения внешности симпатичной официантки в местной забегаловке, - в ход шло все без исключения.
Но это было давно, когда мы были молоды.
С тех пор прошло больше десяти лет.
Двумя годами ранее я женился и переехал в мой нынешний дом, одновременно оставив исследования слизевиков, которые проводил со времен окончания университета, чтобы сосредоточиться на литературных занятиях, которым до той поры я уделял самое мизерное время. В тот же период Кёгокудо оставил свою должность преподавателя в старшей школе[9 - В Японии старшей школой или, точнее, школой третьей ступени называют классы с 10-го по 12-й год обучения.] и посвятил себя религиозному служению в храме - или, по крайней мере, я так полагал, пока он не возвел пристройку к своему дому и не открыл в ней букинистический магазин.
С тех пор всякий раз, когда мне требовался материал для моих статей или же я узнавал что-нибудь интересное из новостей, я тотчас направлялся в его пыльный анклав, чтобы вовлечь его в длинную несвязную и хаотичную беседу наподобие тех, что мы бесконечно вели в наши студенческие годы. И хотя можно предположить, что это было просто частью моей писательской работы, в действительности, думаю, я совершал эти визиты, чтобы вновь испытать те чувства, которые я испытывал тогда, задолго до того, как жизнь предъявила нам свои требования. Кёгокудо, бывший болезненно худым в студенчестве, после окончания учебы и женитьбы немного поправился, однако нездоровое, мрачное выражение его лица с тех пор нисколько не изменилось.
- Как ты считаешь, возможно ли, чтобы женщина оставалась беременной в течение целых двадцати месяцев? - тихим голосом медленно проговорил я.
Дон… дон… Откуда-то издалека послышались глухие удары большого барабана тайко; по всей видимости, кто-то тренировался, готовясь к летнему фестивалю[10 - В Японии существует множество традиционных сезонных праздников и фестивалей (мацури) - как правило, весьма шумных и красочных, и барабан - непременный атрибут подобных торжеств.].
Кёгокудо медленно выдохнул дым. Он не выглядел ни удивленным моим вопросом, ни, по крайней мере, хотя бы немного заинтересованным.
- Ты проделал весь этот путь сюда, ко мне - а не к повивальной бабке или к акушеру, - чтобы спросить об этом? Это значит, смею предположить, что ты уверен в том, будто я могу обладать некими сокровенными знаниями касательно этой материи, недоступными обыкновенной повивальной бабке или врачу?
- Ну, если ты так ставишь вопрос, то нет, я вовсе не ожидаю услышать от тебя что-то особенное. Я просто говорю: предположим, что есть такая женщина, которая не может разрешиться от бремени целых двадцать месяцев… Ее живот должен быть примерно в два раза больше живота обычной беременной, верно? И все же нет никаких признаков, указывающих на то, что скоро наступят роды. Если б это оказалось правдой, разве не было бы это чем-то из ряда вон выходящим? Ты бы не назвал это… странным?
- В этом мире нет ничего странного, Сэкигути-кун[11 - « - кун» - один из именных суффиксов в нейтрально-вежливой речи. Используется людьми равного социального положения, чаще всего приятелями, одноклассниками, коллегами, при обращении старших к младшим, а также при обращении начальника к подчиненному. Может использоваться в отношении девушек, когда суффикс «-тян» по каким-либо причинам неуместен.].
Кёгокудо часто это говорил. Можно сказать, это было его излюбленным выражением. Нет, лучше даже назвать это его девизом. Поняв эти слова буквально, их можно было счесть выражением современного рационализма, но в действительности у Кёгокудо имелась на этот счет своя собственная аргументация, не имевшая ничего общего с привычными представлениями о «рационализме».
От самокрутки в его пальцах уже почти ничего не осталось. Мой друг сделал последнюю глубокую затяжку, недовольно нахмурился и продолжил:
- В этом мире существуют только те вещи, которые должны в нем существовать, и происходят лишь те события, которым суждено произойти. Но, поскольку мы полагаем, что крошечные фрагменты знания и опыта, которыми мы обладаем, позволяют нам охватить всю вселенную, то в тот миг, когда мы сталкиваемся с чем-то за пределами этого опыта - с чем-то, не согласующимся с общепринятой точкой зрения и здравым смыслом, - мы говорим: «О, взгляните, разве это не странно?» - или восклицаем: «О, как это необычно!» Как могут люди, которые не знают даже своей собственной истинной природы и происхождения, утверждать, будто они понимают мир? Ха!
- «Люди» - по всей видимости, под этим словом ты сейчас подразумеваешь меня, - это так. Но разве с моей стороны будет ошибкой назвать то, что я не понимаю, «странным»?
- Я, в общем-то, говорил не о тебе, - пробормотал Кёгокудо. Он протянул руку к вещице, напоминавшей маленькую курильницу или баночку, которая стояла подле пепельницы, поставил ее прямо перед собой, накрыл ладонью и добавил: - Я говорил в общем.
- Ладно, как бы то ни было, - немного обиженно ответил я. - Послушай, я признаю, что хорошо разбираюсь только в тех вещах и явлениях, которые подпадают под категорию, как ты выражаешься, «старомодного здравого смысла». Именно поэтому я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой.
- Теперь ты представляешь все так, будто я придерживаюсь каких-то нелепых и абсурдных взглядов или обладаю некой мистической проницательностью… Однако в действительности я гораздо больше привержен здравому смыслу, нежели ты сам. Мне бы не хотелось, чтобы ты понял меня неправильно: я уверен в том, что здравый смысл, общепринятая точка зрения, культура - все эти вещи очень важны. Однако вместе с тем они остаются эффективными инструментами лишь в определенных пределах. Думать, что мы можем использовать их для того, чтобы понять любое явление и объяснить все устройство мироздания, - просто высокомерие.
Я нахмурился.
- Что в моем вопросе пришлось тебе не по душе?
Судя по всему, в тех нескольких словах, которые я успел произнести, Кёгокудо усмотрел нечто, что ему не понравилось. Если это было так, то разговор, на который я рассчитывал, был обречен с самого начала. Когда мой друг обнаруживал тему, которая ему нравилась - даже что-нибудь самое банальное вроде того, как правильно ставить тапочки в туалете[12 - В Японии принято заходить в туалет в отдельных тапочках, оставляя обычную домашнюю обувь за дверью. Это связано с сельскохозяйственной традицией почитания «бога отхожего места», или «кавая-гами», предписывающей соблюдать в туалете идеальную чистоту.], - он мог рассуждать об этом целый день; но когда ему попадалась тема, которая была ему не интересна, у него была привычка уводить от нее разговор как можно дальше. Нужно сказать, что в тот день мне было весьма любопытно, в каком направлении он попытается уйти в своих умопостроениях.
- Хм, - фыркнул он. - Давай предположим, просто в качестве предмета для обсуждения, что женщина с подобной аномальной беременностью действительно существует. Итак, логично предположить, что она попала бы на осмотр к врачу. Поскольку случай крайне необычный, то, как только завершилось бы назначенное ей лечение, об этом в той или иной форме появились бы сообщения, и я об этом обязательно узнал бы. Но, к сожалению, мне не известен ни один подобный случай, который был бы описан в медицинской литературе. Возможно, эта женщина все еще проходит лечение и ее доктор решил сообщить эту информацию тебе одному. Подобное сложно представить. Никто не стал бы разглашать конфиденциальную информацию о пациенте незнакомцу, и врачу нет никакого смысла делиться подобными сведениями или консультировать любителя вроде тебя, который не смыслит в медицине ровным счетом ничего. Но, даже если предположить, что он так поступил, ты не пошел бы после этого ко мне. Из всего этого я делаю вывод, что твой информатор - не врач.
Кёгокудо на мгновение замолчал и, вздернув бровь, бросил на меня пристальный взгляд.
- Что же, возможно, к тебе пришла сама беременная женщина или кто-то из ее семьи, и ты таким образом получил информацию из первых рук. Возможно, по какой-либо причине они не могли проконсультироваться с врачом либо не доверяют своему врачу или что-то в этом роде - здесь можно предположить самые разные варианты. Но все равно остается закономерный вопрос: зачем идти в таком случае к эссеисту? Трудно представить, что тебя выбрали случайным образом, чтобы посвятить в подобную тайну. Учитывая все вышесказанное, самым разумным будет предположить, что это не какая-то конфиденциальная информация, которой владеешь ты один, но нечто, известное неопределенно широкому кругу людей - иными словами, это обыкновенная сплетня. Самая будничная, непритязательная, расхожая сплетня, не имеющая в своем основании никакого научного факта, и не более того.
Совершенно ясно, что каждый, кто слышал эту сплетню, включая тебя, приукрасил ее каким-нибудь преувеличением вроде тех, что мы можем найти в историях о привидениях или в нравоучительной пьесе какого-нибудь драматурга. «Это проклятие, кара небесная, - говорят они, - или карма». Знаешь ли ты, что находятся даже идиоты, полагающие, будто к подобной чепухе применимо понятие науки? Они называют это духовной наукой, парапсихологией или чем-то в этом роде. Достаточно сказать, что ты здесь потому, что хочешь, чтобы я оправдал эту чепуху, придумав какое-нибудь внятное объяснение тому, каким образом подобное возможно. Я прав? Я прекрасно вижу, что все это идет к одной из тех странных и удивительных историй, которые ты пишешь для своих бульварных газетенок. Сожалею, но должен тебе сообщить, что на этот раз из твоей затеи ничего не выйдет.
Кёгокудо наконец прервался, чтобы перевести дух и сделать глоток остывшего слабого чая.
- Довольно жестоко с твоей стороны так говорить, - возразил я, хотя истинное положение дел состояло в том, что, хоть и ошибаясь в некоторых деталях и не будучи совершенно правым, он не был и совершенно не прав. В тот момент я был уже готов оставить этот разговор, но мой друг еще не закончил.
- Это с твоей стороны довольно жестоко - пытаться использовать меня, зная, насколько отвратительны мне подобные нелепые домыслы. Каким-то образом все, что я рассказываю тебе, в конечном итоге превращается под твоей кистью в истории о призраках, одержимости и злобных мстительных духах.
- Но разве ты сам не любишь подобные истории?
- Я никогда не утверждал обратное. Конечно, я очень люблю истории о призраках как произведения изобретательного воображения. Мы должны изучать сказки и народные предания для того, чтобы понять культуру и духовную жизнь наших предков. Но за многие годы все эти вещи утратили свое изначальное предназначение. Истории о призраках, которые рассказывали жители горных деревень в эпоху Эдо, собираясь вместе по вечерам, в корне отличаются от современных городских легенд и историй о привидениях. Для современного человека сверхъестественное - это просто нечто, что он не способен понять. И было бы неплохо, если б люди просто остановились на этом, признав свою неспособность объяснить некоторые явления, однако вместо этого они принимаются неверно толковать все подряд, придумывая фантастические рациональные обоснования, чтобы разобраться во всем этом, и вместо этого только все еще больше запутывая. Однако объяснять все непонятное наличием у человека души, способной действовать отдельно от тела, - большая ошибка. Что касается меня, то я не желаю иметь никакого дела с глупостями, которые подливают масло в это
пламя.
- И тем не менее в свободное время ты изображаешь из себя экзорциста. Я слышал, что ты в этом весьма преуспел.
В качестве подработки Кёгокудо действительно занимался знахарством и экзорцизмом: проводил обряды цукимоно-отоси, или избавления от одержимостей - цукимоно, овладевающих людьми, изгонял злых духов и все в этом роде. В сущности, это было естественным продолжением его работы священника, но то, чем он занимался, имело довольно мало отношения к Синто[13 - Синто, или синтоизм, в буквальном переводе «Путь богов» - традиционная религия Японии, основанная на древних анимистических верованиях, объектами поклонения в которой являются многочисленные божества (ками) и духи умерших. Испытала в своем развитии значительное влияние буддизма.]. Скорее, мой друг практиковал необычный вариант экзорцизма, который он всякий раз видоизменял в соответствии с конкретными особенностями учения, которое исповедовал каждый из его клиентов. Он обладал внушительной репутацией и был чрезвычайно известен в этой области, однако крайне редко снисходил до обсуждения этой необычной профессии со мной.
Прошло несколько секунд.
Мой друг ничего не говорил, однако его лицо выражало скорее удивление, нежели раздражение или гнев, и я чувствовал, как мало-помалу усиливается мое любопытство, похожее на крошечное кусачее насекомое. Я всегда хотел подробно расспросить Кёгокудо об этой его работе, так что теперь решил воспользоваться представившейся мне возможностью и вытянуть из него историю, хотел он этого или нет. Если б я только мог как следует вывести его из себя - тогда, возможно, сгоряча у него развязался бы язык и у меня получилось бы вынудить его рассказать мне что-нибудь конкретное.
Так что я продолжил его провоцировать:
- А что, разве это не так? Разве это не твоя работа - размахивать палкой[14 - Сэкигути имеет в виду о-нуса, или нуса - деревянный жезл, используемый в ритуалах синто и украшенный множеством бумажных лент сидэ. Во время очищающих ритуалов этим жезлом производятся взмахи влево и вправо.] или чем там еще, когда в кого-нибудь вселяется демон-лиса или мертвый ребенок возвращается с того света, чтобы преследовать свою мать? Не думаю, что в твоем положении можно насмехаться над людьми, рассуждающими о призраках.
Есть люди, которых можно назвать обычными любителями по части бросания испепеляющих взглядов, но Кёгокудо был широко признанным и единственным в своем роде мастером этого искусства. В тот миг он одарил меня одним из подобных взглядов.
- Сэкигути-кун, в отличие от ни на что не годного вздора, который ты ежедневно кропаешь для своих газетенок, религия - это в высшей степени логичная вещь. Людям свойственно сосредотачиваться на ее эксцентричных сторонах - тайнах и чудесах сродни зрительным галлюцинациям - настолько, что мы склонны думать, будто религия - это нечто неприятное и даже зловещее. Современный мыслитель, рациональный и логичный до мозга костей, усматривает в религии лишь то, что не согласуется с естественными науками, и воротит нос от религии в целом. Но ошибочно считать все кажущиеся нелогичными аспекты религии простыми иносказаниями и аллегориями. Если б все было так просто, то священники могли бы использовать вместо этих туманных притч множество других историй, которые гораздо проще для понимания, и религия вполне могла бы обойтись всей этой выдуманной благочестивой чепухой.
- Я не очень улавливаю смысл. К чему ты клонишь? Ты даже не ответил на мой…
- Я уже подхожу к этому, наберись терпения, - сказал Кёгокудо, заставив меня замолчать. - Ты можешь назвать это полетом фантазии, плодом воображения, отмахнуться от этого, как от сплошного вранья, или же можешь заклеймить все это морализаторством и дидактикой, но ничто не изменит того факта, что религия существует. Наконец, есть те, кто, не веруя, называет верующих дураками, в то время как верующие считают атеистов просто кучкой бесполезных неудачников. Моя работа состоит в том, чтобы построить мост между этими двумя непримиримыми сторонами. Кто угодно может излечить от одержимости - хотя верующие так вовсе не считают. А ученые убеждены, что подобные вопросы даже не имеют смысла. Каждая из сторон закрывает глаза на то, чего она не хочет видеть, для удобства предполагая, что этого попросту не существует. Поэтому они не способны преодолеть недопонимание и разногласия.
- Все это донельзя абстрактно… Позволь мне кое-что прояснить. Ты говоришь о том, что мы должны научиться научно анализировать вещи и явления, которые до настоящего времени считались ненаучными, что наука может использоваться для снятия одержимостей и избавления людей от проклятий? На мой взгляд, все это звучит как многословное описание той же парапсихологии - той самой «духовной псевдонауки», над которой ты сам же совсем недавно насмехался, называя глупостью.
- Это не так. Наука по самой своей природе должна быть универсальной. Если ты производишь один и тот же эксперимент в одних и тех же условиях, ты должен получить один и тот же результат. Однако сердце, дух, душа, боги и будды существуют по совершенно иным законам. Даже если человек принадлежит к той же секте той же религии, что и ты, его вера все равно будет отличаться от твоей. Это просто не та категория вещей, с которыми может справиться наука. Как можем мы надеяться понять, что такое сердце или душа, когда мы даже не понимаем всех тонкостей физиологической работы мозга? Душа - это единственная часть человека, не подвластная науке. Вот почему словосочетание «духовная наука» - это бессмыслица.
- Тогда что же насчет того моста между наукой и религией, о котором ты только что говорил?
- Все так, это именно мост. Я показываю ученому призрака при ясном свете дня и учу верующего, как развеять его призраков, не произнеся ни единой молитвы. Все дело в том, что человеческий мозг, столкнувшись с любым необъяснимым явлением или ситуацией, всегда себя оправдывает и легитимизирует свой опыт.
Я не понимал.
- Так ты утверждаешь, что призраков не существует, верно?
- О нет, призраки есть. Ты можешь увидеть их, дотронуться до них, услышать их голоса. Однако они не существуют. Вот почему наука не может их исследовать. Но лишь на том основании, что науке они не подвластны, ошибочно полагать их выдумками нашего воображения. Потому что в действительности они все же есть.
Я чувствовал, что мое замешательство усиливается. Кёгокудо посмотрел на меня так, как мог бы смотреть родитель на своего безнадежного ребенка. Кончиком пальца он провел по крышке маленького сосуда, который все это время держал под рукой.
- По этой причине статьи, которые ты пишешь, бросают тень на репутацию моей профессии. Ты рассказываешь о призраках и одержимостях, устраивая шум вокруг этих явлений и представляя все так, будто они существуют в действительности. Ты пишешь о том, что принципиально неподвластно науке, так, будто оно когда-нибудь может быть ей подвластно - или даже как будто она уже частично справилась с этим и нашла некоторые ответы. По меньшей мере, что она их вскоре найдет. А потом ты же описываешь некие немыслимые, ужасающие происшествия и явления, которые наука, по-твоему, не способна объяснить. Таким образом, ты утверждаешь сразу две противоположные точки зрения, разве нет? А когда ты начинаешь перечислять свои примеры чего-нибудь странного, что наука никогда не объяснит - никогда не сможет объяснить, - к тебе приходят возмущенные сторонники науки, заявляющие, что твои утверждения антинаучны. В конечном итоге на их глаза оказываются надеты шоры гораздо более плотные, нежели у любого убежденного мистика. Люди науки отворачиваются от этих явлений как от полной чепухи, зато вокруг начинают, подобно придворным
прорицателям прошлого, толпиться разнообразные чудаки, предлагающие купить у них обереги и талисманы, от которых нет никакого толка, - в это мгновение на лице Кёгокудо отразилось глубокое отвращение, - и все кончается дешевым балаганом вроде парапсихологии, которая в качестве научной дисциплины имеет не больше смысла, чем кошка, несущая яйца.
Сравнения, которые использовал мой друг в своих рассуждениях, всегда были немного странными.
- Ну, я не буду утверждать, что понимаю все, о чем ты говоришь, но общее направление улавливаю. Тогда скажи мне вот что: какое место в твоей теории устройства мироздания занимают психология и неврология, на изучение которых я потратил так много времени и сил? - Я вытащил из нагрудного кармана сигарету, пошарил в поисках спички, нашел ее и зажег. На краткое мгновение в воздухе возник запах горящего фосфора, который мне всегда очень нравился. - Если наука не может объяснить человеческую душу, то в таком случае эти дисциплины - тоже вздор и шарлатанство?
Кёгокудо отрицательно покачал головой.
- У всех есть нервная система. Когда она требует лечения, ты идешь к неврологу. Это ничем не отличается, скажем, от лечения геморроя. Нервы соединены с мозгом, а мозг - всего лишь продолжение нервной системы. И хотя в последние годы мы не добились в его изучении особенного прогресса, очень скоро врачи научатся лечить и его - точно так же, как геморрой.
- Мне неловко говорить тебе об этом, но тебя, похоже, очень заботит твой геморрой. На самом деле даже современными средствами его не так уж просто вылечить.
- Не пытайся сбить меня с толку своими дешевыми шуточками, - усмехнулся продавец книг. - Итак, психология и неврология. Они прекрасно работают, пока остаются в своих границах, то есть до той поры, пока их заботит человеческое тело. Череда заблуждений начинается с того, что об органах - таких как мозг или нервная система - начинают думать как о разуме или душе человека. Это та самая ошибка, которую допустили доктор Иноуэ и группа его последователей, когда они решили обвинить во всех проблемах на свете нервную систему. В конце концов им пришлось объяснять даже призраков, о которых они так любили рассуждать, как неврологический феномен. Это грустно, правда, - заключил он, хотя по выражению его лица не было заметно, чтобы мой друг действительно сожалел.
Говоря про доктора Иноуэ, Кёгокудо, очевидно, имел в виду профессора философии Иноуэ Энрё, который жил в эпоху Мэйдзи[15 - Эпоха Мэйдзи («Просвещенное правление», девиз императора Муцухито) - период в истории Японии с 23 октября 1868 г. по 30 июля 1912 г.] и занимался исследованиями ёкаев и обакэ - призраков и духов из японского фольклора.
- Возможно, но люди ведь действительно видят странные и причудливые вещи, когда у них не в порядке нервы. Я думаю, Иноуэ Энрё был весьма прогрессивным мыслителем для эпохи Мэйдзи. Что такого плохого было в его исследованиях? - Мне хотелось показать моему другу, что я знаком с именами, которые он упоминает.
- Я вовсе не сказал, что в его работах было что-то плохое, - напротив, я считаю, что он заслуживает нашего сочувствия. И, как ты и говоришь, мозг и нервная система действительно тесно связаны с душой. Тесно связаны - но не тождественны.
Кёгокудо замолчал, и в его глазах мелькнул отблеск неподдельной радости. Никто из тех, кто знал этого человека лишь поверхностно, никогда не видел его в подобном настроении. Его недовольное и раздраженное выражение лица редко менялось, и мне потребовались долгие годы знакомства, прежде чем я научился различать малейшие изменения в его поведении. Но даже теперь мне иной раз бывало трудно заметить веселье, скрывавшееся за его угрюмым видом, хотя имелся один верный признак: когда Кёгокудо был доволен, он говорил даже больше, чем обычно.
- Мозг и душа тесно связаны и всегда идут рука об руку, как якудза[16 - Якудза - традиционная форма организованной преступности в Японии, группировки которой занимают лидирующее положение в криминальном мире страны.] и проституция. Если с мозгом или с душой случается какая-то поломка, то между ними начинаются весьма утомительные разногласия. Однако если удается найти решение, которое удовлетворит обе стороны, то в общем и целом все проблемы будут улажены. Больше того, физическую составляющую, то есть мозг и нервную систему, действительно можно вылечить с помощью лекарств. Однако можно вернуть мозг и нервную систему к нормальному состоянию - и все же не избавиться от проблемы с душой, что является лишним свидетельством в пользу того, что душа вовсе не тождественна органу, с которым она связана. Именно в этой ситуации наиболее эффективна религия. Ты можешь ответить, что религия - это всего лишь система, которую придумал человеческий мозг, чтобы взаимодействовать с душой; священная софистика, если тебе так больше нравится.
- Я не уверен, что уловил смысл твоего последнего утверждения. Но я рад, что ты, по крайней мере, признаешь пользу неврологии. - Я почувствовал некоторое облегчение от того, что не все, во что я верил, с порога отвергалось как бесполезная чепуха. - А что насчет психологии?
- А вот это уже сродни литературе, - ответил мой друг с улыбкой. - Психология эффективна лишь для тех людей, которые понимают ее и верят в ее пользу. Психология - это литература, рожденная наукой. - Кёгокудо добродушно рассмеялся. - Интересно сравнить психологию с антропологией. В случае психологии исследователь работает с отдельными пациентами, чтобы построить общую теорию функционирования человеческой психики, верно? А в случае антропологии и фольклористики, напротив, рассматривает организованную группу людей - например деревенскую общину, - чтобы затем сделать вывод о том, как жили отдельные индивидуумы. В конечном итоге, правда, и та и другая наука возвращаются к индивидууму. И в этот момент они становятся похожими на литературу. Возьмем работы уважаемого профессора фольклористики Кунио Янагиты[17 - Кунио Янагита (1875 - 1962) - японский философ, краевед, фольклорист, занимавшийся собранием и изучением японского фольклора. За заслуги в развитии японской науки и работы в области этнографии и краеведения («Тоно-моногатари», «Диалоги о каменных божествах», «Теория фольклора», «Морской путь» и т.
д.) получил прозвище «отец японской фольклористики».]; все они представляют из себя чистейшую - и притом превосходную - литературу! В них так много художественности, что их вообще трудно воспринимать как научные статьи. А тексты западных психологов? Знаешь, что с ними нужно сделать? Нужно найти какого-нибудь литератора, который смог бы перевести их на японский, чтобы потом продавать как романы. Кстати, выглядит как подходящая для тебя работа! - Кёгокудо снова засмеялся.
Судя по всему, мой план разозлить его обернулся ровно обратным.
Затем он скептически вздернул бровь:
- Кстати, Сэкигути-кун, а разве ты не был в молодости большим поклонником доктора Зигмунда?
Он, конечно, имел в виду Зигмунда Фрейда. Когда я впервые познакомился с еретическими - с точки зрения классической психологии - исследованиями австрийского ученого, я сильно мучился от депрессии и в течение какого-то времени лихорадочно читал его работы. В те времена еще мало кто был знаком с ними, хотя позже я стал слышать упоминания его имени все чаще.
Кёгокудо, впрочем, в наши студенческие годы не был особенно высокого мнения о работах Фрейда. Это ли повлияло на меня или что-то иное, но постепенно мои интересы сместились в сторону ученика Фрейда - Юнга, и в конце концов я пришел к моменту, когда меня почти перестали интересовать работы обоих.
- Ну что ж, ради тебя я призн?ю, что доктор Зигмунд был кое в чем прав, когда он выдвинул свою теорию психологии бессознательного, - пробормотал Кёгокудо, словно обращаясь к самому себе.
- Я вовсе не являюсь восторженным поклонником Фрейда, - возразил я. - Но что насчет «души», о которой ты говорил? Она отличается от того, что психологи называют сознанием и бессознательным?
- Сознание - вот что важно. Если б не было сознания, ты не смог бы читать свои дрянные романы, видеть этот сосуд или призраков, которых не существует.
- Ты опять говоришь расплывчато и неопределенно. Так получается, что душа и мозг отдельны друг от друга, а сознание - это еще одна отдельная вещь?
- Мир делится на два.
- И что это должно значить?
Когда Кёгокудо увлекался, он говорил вдохновенно, подобно проповеднику какой-нибудь из новых религий. Я мог припомнить несколько моментов, когда в разгар очередной пространной лекции у него вдруг заканчивались аргументы и он умолкал на полуслове. Но это были редчайшие случаи.
- Иными словами, есть внутренний мир человека и внешний мир. Все, что принадлежит к миру снаружи, подчиняется исключительно физическим законам природы, в то время как мир внутри нас полностью игнорирует эти законы. Чтобы жить нормальной жизнью, человеку необходимо привести эти два мира в соответствие и согласие друг с другом. Пока наше сердце бьется, наши глаза и уши, руки и ноги, каждая частица нашего тела с огромной скоростью воспринимают информацию снаружи. И задача мозга - регулировать этот поток информации. Мозг анализирует информацию, упорядочивает ее, сортирует по категориям, упаковывает, наклеивает ярлыки, снабжает всеми необходимыми пояснениями - и передает душе.
В то же время во внутреннем мире происходят самые разные события и возникает информация, которая также должна быть упорядочена; но внутренний мир не подчиняется правилам логики, так что с ним мозгу справиться гораздо труднее. И все же это тоже его работа. Мозгу это может не нравиться, но когда душа выдвигает требования и отдает приказы, он обязан к ним прислушиваться и выполнять. Взаимодействие между душой и мозгом - или, если хочешь, торговая площадь, на которой происходит обмен между ними, - это именно то, что ты называешь сознанием. Душа, полностью принадлежащая внутреннему миру, обменивается историями с мозгом и с помощью сознания связывается с внешним миром. С другой стороны, события, происходящие во внешнем мире, фильтруются через мозг и видоизменяются в сознании таким образом, чтобы они могли быть доставлены в твой внутренний мир. В этом смысле сознание можно уподобить искусственному острову Дэдзима в период сакоку[18 - Дэдзима (в некоторых источниках Дэсима) - искусственный остров в бухте Нагасаки. Изначально был построен как склад и перевалочный пункт для португальцев. С 1641-го по 1853
г., в период сакоку, или японской самоизоляции, являлся единственным голландским торговым портом в Японии.], верно?
- Я не согласен с твоим сравнением, но понимаю, что ты имеешь в виду. Однажды я был в гостях у моего друга-профессора, где собрались любители психологии, и они спорили о том, является сознание функцией мозга и нервов или же души. Но твоя гипотеза определенно нравится мне больше.
Я вдруг обнаружил, что моя сигарета лежала все это время на краю пепельницы и уже практически вся превратилась в пепел. Я достал из нагрудного кармана следующую и аккуратно поджег ее.
- Гипотеза… да, полагаю, это можно назвать гипотезой, - сказал Кёгокудо, следуя моему примеру и тоже закуривая по новой. По всей видимости, его кротость сегодня можно было объяснить тем, что он пребывал в необычно хорошем расположении духа.
Мне показалось, что настал подходящий момент для небольшой контратаки.
- Но в таком случае как твоя гипотеза объясняет потаенное бессознательное?
Кёгокудо начал отвечать прежде, чем я успел даже закончить свой вопрос.
- Структура мозга состоит из слоев, похожих на слои теста на паровой булочке мандзю, - пояснил он. - Чем раньше возникли эти слои, тем глубже они располагаются. А сладкая бобовая паста анко, которая находится в центре, - самая древняя. Это так называемый животный мозг, который отвечает главным образом за инстинкты. Считается, что мы рождаемся уже с инстинктами, но более осмысленной мне видится точка зрения, что инстинкты - это знание, которое мы получаем от своей матери, пребывая в утробе; иными словами, это выученные воспоминания. Как известно, у эмбриона тоже есть мозг. Более того, дети, находящиеся в утробе, даже видят сны. И от родительского мозга они получают тот минимум знания, который необходим им для жизни.
Животные проживают всю оставшуюся жизнь, обладая лишь этими минимальными знаниями. Но даже их мозг получает информацию извне и анализирует ее - скажем так, у них в этом отношении хватает наглости быть почти равными венцу творения. Иными словами, у животных есть душа, или, по крайней мере, самосознание, функционирующее по собственным законам и обменивающееся информацией с мозгом. Так что в этом смысле они не очень сильно отличаются от нас. Чем они, однако, отличаются, так это отсутствием речи. По этой причине их сознание - то есть обмен информацией между мозгом и самосознанием - не работает так четко и ясно, как у людей. У животных нет представления о времени, о прошлом и будущем. Для них существует лишь здесь и сейчас. Весьма ненадежная позиция, не так ли? Тем не менее, несмотря на это, им удается существовать весьма успешно. И этот животный мозг остается составной частью человеческого - маленький шарик сладкой бобовой пасты под многочисленными слоями теста.
- Я понял. Теперь ты собираешься сказать мне, что взаимодействие между древним мозгом и душой - это и есть бессознательное? То, что всегда в нас присутствует, даже если мы не можем этого ясно распознать?
- По этой причине лишь животные способны испытывать истинное счастье.
Взгляд Кёгокудо задумчиво скользнул в направлении веранды энгава[19 - Энгава, или эн - японская веранда; дощатый либо бамбуковый настил без татами вдоль двух или трех стен дома, предназначенный для любования садом.]. Там в ярких лучах заходящего солнца нежилась его домашняя кошка. Ее глаза были зажмурены в дреме.
- В последнее время она все время спит. Ты можешь подумать, что это местная кошка, но это не так. Она с континента, родилась на горе Цзиньхуа в Китае. Я слышал, будто бы кошки с горы Цзиньхуа способны принимать человеческое обличье, так что я потрудился, чтобы заполучить одну из них. И теперь все, что она делает, - это спит. Должен сказать, что я чрезвычайно разочарован.
Мой друг совершенно не стеснялся перескакивать на не относящиеся к делу темы всякий раз, когда ему этого хотелось. По большому счету все его небольшие отступления следовало воспринимать с изрядной долей скептицизма. Так что невозможно было сказать наверняка, сколько в его истории про кошку было правды. Что до меня, то я обычно принимал его хвастливые выдумки как должное, потому что они меня порядком развлекали.
- Если ты хотел завести магическую кошку, тебе нужно было взять кошку Набэсимы[20 - Отсылка к старинной истории-кайдану о призраках - «Кошка-вампир Набэсимы», повествующей о демонической кошке, околдовавшей главу самурайского клана Набэсима - Наомасу Набэсиму (1815 - 1871). Убив его возлюбленную О-Тоё, кошка-демон принимает ее обличье и каждую ночь приходит к Набэсиме, чтобы пить его кровь.].
Кёгокудо засмеялся и признал, что я, возможно, прав.
А затем я наконец неожиданно понял, что он задумал.
Все эти его теоретизирования и рассуждения были способом уйти от разговора о его сторонней работе. Он на лету ловил мои намеки и отвечал на них быстрее, чем я мог ожидать, постепенно уводя беседу в сторону от интересовавшей меня темы.
А я этого даже не заметил. Я просто позволил потоку слов нести себя - вот почему настроение моего друга становилось все лучше и лучше. В результате я не смог выведать ничего о работе Кёгокудо в качестве экзорциста, а ведь именно это и было моей основной целью. Твердо решив не уходить от него с пустыми руками, я попытался силой вернуть разговор в первоначальную колею.
- Итак, Кёгокудо, - начал я, - думаю, я понял из твоей теории столько, сколько мне требуется. Учитывая это, давай уже вернемся к твоей работе.
- К моей работе? Что ты имеешь в виду?
- Разве мы не говорили о твоей сторонней работе экзорциста?
- С чего ты это взял? Мне кажется, все началось с того, что ты решил преподнести мне ту историю о беременной женщине.
Это было правдой. Кёгокудо взглянул на меня с растерянным недоумением. Я, должно быть, действительно выглядел настоящим идиотом, сидя перед ним, куря свою сигарету и пытаясь придумать, как сменить тему беседы.
- Ладно, хорошо; что насчет этих твоих призраков - как так выходит, что они есть, но при этом не существуют - потрудись, пожалуйста, объяснить это так, чтобы я смог понять.
Я и сам чувствовал, что мои вопросы звучат подозрительно, как будто у меня был некий тайный план, который я не хотел до поры до времени раскрывать, - по правде, именно так оно и было. Наблюдая за тем, как я спотыкаюсь и запутываюсь, мой друг откровенно веселился, хотя его хмурый вид нисколько при этом не менялся.
- Ты что же, не понял ни слова из того, что я тебе сказал? - спросил он, явно разочарованный.
- Нет, я внимательно слушал изложение твоей гипотезы про мозг, душу, сознание и их связь и вполне понял, что ты хотел сказать.
- В таком случае ты понимаешь, что все, что ты видишь, все, что ты слышишь, все, что ты осязаешь и чувствуешь на вкус, - все это товары, которые твой мозг оптом доставляет тебе, своему единственному клиенту. При этом твой мозг также имеет исключительные права на поставки.
- Да, я это понимаю.
- Тогда скажи мне, как ты проверяешь качество товаров, которые продает тебе твой собственный мозг? Например, откуда тебе известно, что я - хозяин книжного магазина «Кёгокудо»?
- Я знаю это просто потому, что мне это известно.
- То есть, иными словами, ты проверяешь качество, сопоставляя полученную информацию с той, что уже хранится в твоей памяти.
- Ну да, конечно, я обращаюсь к моей памяти и моему личному опыту.
- Опыт - это всего лишь подразделение памяти. В сущности, если ты потеряешь свою память, то не будешь знать, что есть что, - ты вообще ничего не будешь знать. Если ты забудешь, как ходить, то больше не сможешь правильно переставлять ноги, верно?
- Я полагаю…
«Я полагаю, что он прав».
- Как бы то ни было, - провокационным тоном продолжал Кёгокудо, - современная медицина пока что не дала нам ясного ответа на вопрос, где именно и как именно хранятся воспоминания.
- Постой, но ведь это не так! - возразил я. Я действительно так думал - по крайней мере, исходя из того, насколько я понимал современное состояние вопроса и общепринятую научную точку зрения. - Воспоминания хранятся в мозге. «Они ведь должны там храниться», - я не мог представить себе какой-то иной возможности. Разве мозг не называют «хранилищем воспоминаний» или «кладовой памяти» или чем-то подобным?
Кёгокудо потер пальцами подбородок.
- Я не был бы так уверен. Что мы знаем наверняка, так это то, что мозг работает привратником и посредником. Вся информация, которая поступает через глаза и уши, сначала должна пройти таможенный досмотр в мозге. И вот в чем загвоздка: мозг пропускает только те вещи, которые он понимает и с которыми соглашается. Каждая мельчайшая мелочь должна сперва пройти инспекцию, прежде чем она будет допущена в область сознания.
- А что насчет того, что не проходит досмотр?
- Отправляется в хранилище памяти, минуя сознание. Как ты думаешь, на чей авторитет полагается мозг, когда проводит свою инспекцию? Опять же, памяти. Мозг быстро просматривает ее картотеку, извлекает оттуда воспоминания, кажущиеся ему подходящими, и сравнивает их с новой поступившей информацией. Если новый материал проходит его досмотр, то отправляется вместе со старым обратно в хранилище-картотеку.
- Ну разумеется. На этот раз это понятная метафора.
- А теперь представь себе вот что. Что, как ты думаешь, произойдет, если наш безупречный таможенный инспектор окажется мошенником, если он будет нечестен и попытается протащить контрабандой подделку? Как ты думаешь, клиент, который наблюдает пьесу жизни, разыгранную на сцене сознания, сможет распознать, что это фальшивка?
- Возможно, нет. Но зачем мозгу может понадобиться вести себя нечестно? В этом ведь нет никакого смысла.
- Нет, смысл в этом есть, - убежденно сказал Кёгокудо.
- Но я не понимаю, - упрямо возразил я, покачав головой. - Какую мозг может извлечь из этого выгоду?
- Мозг делает это не совсем для того, чтобы получить выгоду, - скорее, чтобы уменьшить потери. Назовем это выходом из затруднительной ситуации или исправлением неполадок. Например, скажем, он отправляется в хранилище памяти, но не может найти там подходящее воспоминание-образец, чтобы сопоставить его с новой информацией. Это затруднит его работу, ведь новую информацию будет невозможно проверить. На небольшие расхождения можно закрыть глаза и сделать вид, будто их нет, однако иногда поступившая информация совершенно не согласуется с тем, что уже имеется. Это поднимает вопрос о доверии. Человеческий разум или человеческая душа доверяет мозгу безоговорочно и абсолютно. Как я уже сказал ранее, если бы хранилище памяти оказалось полностью опустошено, то мозг утратил бы все основания для своей работы, а ты, возможно, не смог бы прожить после этого дольше минуты. Это доверие не может - не должно - быть подорвано. Лучше пусть клиент получит устраивающую его приятную ложь, нежели утратит веру в систему.
Есть и еще один вариант: иногда клиенту не нравятся товары, которые он получает, и он хочет чего-то другого. А как тебе известно, клиент всегда прав. В такие моменты мозг отправляется в картотеку памяти, находит там подходящее воспоминание и, немного над ним поколдовав, преподносит его взамен того, что только что поступило из внешнего мира. Клиент никак не может распознать, что товар несвежий. Но затем, конечно, где-то в цепи событий неизбежно нарушится последовательность и возникнут противоречия. Не получив подходящего товара, таможня тем не менее отправляет взамен него другой. Это приводит к тому, что в бухгалтерских книгах не сходится баланс.
- Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что клиент - то есть душа - хочет чего-то другого? В каком смысле другого?
- Ну, например, скажем, ты хочешь увидеть того, кто уже мертв…
- Вот оно что! - я наконец понял. - Так это и есть призрак?
- Это не единственный вид призраков, но в общем и целом - да. Когда душа человека так хочет - то, что человек видит, оказывается совершенно неотличимым от реальности, хотя в действительности оно возникло в его внутреннем мире. Ты можешь назвать это иллюзорной реальностью. Конечно же, для самого человека это и есть реальность. Ведь эта «реальность» прошла тщательную проверку в таможне мозга, и если мозг выдал свой сертификат, у его клиента не возникает сомнений. Никто из нас, включая меня самого, не способен увидеть или услышать мир таким, каков он есть на самом деле. Мы вынуждены смиренно довольствоваться тем, что наш мозг считает подходящим, чтобы позволить нам это получить, - предвзятый подход к чувственному восприятию.
- Но разве это не привело бы к ужасной путанице, если б все мы видели вокруг себя вещи, которых быть не должно? И неужели действительно так просто увидеть или услышать все эти иллюзорные реальности, которые, по твоему мнению, мы сами же и создаем? Человек не может просто пожелать что-то увидеть и действительно увидеть это. У меня никогда не получалось.
- Если ты захочешь что-то увидеть, то не сможешь это увидеть. В тот самый момент, когда ты думаешь, что хочешь увидеть что-то, оно попадает в твое сознание, и твой мозг уже знает об этом. А как только мозг узнаёт, что происходит, он тотчас выбирает самый простой путь - отправляется в картотеку и находит там воспоминание, которое доказывает, что того, что ты хочешь увидеть, не существует. После этого иллюзия, которой хотелось бы подменить реальность, отбрасывается и игнорируется. Мозг ведь не собирается тебе лгать, верно?
- То есть нужно подсознательно чего-то захотеть?
- Именно так. Затем, после того как мозг преподнес тебе свою ложь, у него нет иного выбора, кроме как отправиться в хранилище памяти - подправить и подделать находящиеся там записи, чтобы доказать, что он нигде не допустил ошибки. Ведь в противном случае его гордость была бы уязвлена. Мозг существует по законам естественных наук. По этой причине ему нужны объяснения вроде «необъяснимых феноменов» и самооправдания, которые предоставляет ему религия.
Я кивнул:
- Понятно. Что-то во всем этом не кажется мне абсолютно правильным, но я улавливаю, к чему ты клонишь. Ты хочешь сказать, что религия - посредник и арбитр между мозгом и душой, благодаря которому обе стороны могут оставаться в ладу друг с другом.
- А ты тоже мастер искусных метафор… Да, это так, мозг допускает ошибки и недосмотры. И в такие моменты ему просто необходим арбитр, который мог бы уладить дело. Без такого арбитра мозгу для урегулирования разногласий с сознанием ничего не оставалось бы, кроме как продавать наркотики, - и этого жульничества было вполне достаточно, когда мы были животными, но в какой-то момент оно перестало так хорошо работать.
- В смысле, «наркотики»?
- Именно так. Когда у тебя хорошее настроение, ты испытываешь удовольствие или чувствуешь себя счастливым; это результат биохимических процессов в твоем мозге. Подумай о базовых действиях, которые мы производим, чтобы выживать: едим, выполняем физические упражнения, занимаемся сексом - все они доставляют нам то или иное удовольствие. Организм требует этих удовольствий, получаемых извне, - примерно так же, как зависимый нуждается в своей дозе. Животное может испытывать эйфорию просто потому, что живет. Но когда появился социум и возникла речь, наркотики, которые поставлял организму мозг, перестали удовлетворять всем нуждам - все слишком усложнилось, и человек потерял свое счастье. Тогда-то и возникло все необъяснимое и загадочное. Человек искал новое счастье, чтобы заменить им утраченное, и появилась религия. Если хочешь, можешь считать это заменителем наркотиков. Опиум, морфий - все это заменители заменителя. Тот коммунист, который сказал, что «религия есть опиум народа», был весьма проницательным человеком…[21 - Речь идет о К. Марксе. Однако сравнение религии с опиумом имеет более раннее
происхождение и восходит еще к Ж.-Ж. Руссо.]
Кёгокудо закончил свою пространную лекцию.
Я был слегка взволнован. Это было ощущение, которое я не смог бы точно определить: все равно как если бы надежная и крепкая лодка, на которой я уже давно плыл, вдруг неожиданно начала рассыпаться прямо подо мной, как та лодка из грязи, на которой плыл тануки в народной сказке[22 - Имеется в виду сказка «Кати-кати-яма» («Трещащая гора»), в русских переводах известная как «Храбрый заяц», или «Крестьянин и тануки». В этой истории тануки (енотовидная собака-оборотень) убивает жену рыбака. Друг рыбака - храбрый белый заяц - вызывается отомстить тануки и предлагает тому посоревноваться в гребле на лодках, но дает ему лодку из грязи - едва оказавшись на середине реки, она разваливается, и тануки тонет.].
В этот момент Кёгокудо, наблюдавший мое замешательство, неожиданно спросил:
- Кстати, как поживает твой прадедушка?
- О чем ты? - удивленно пробормотал я. - Весьма странный способ попытаться сменить предмет разговора.
- А кто сказал, что я хочу сменить предмет нашего разговора? Ну так что? Отец отца твоего отца - как он поживает?
Я чувствовал, что должен ответить, хотя совершенно не представлял, что он замышляет.
- Я же никогда его не встречал. Тебе это хорошо известно. Даже отец моего отца умер, когда мне было всего пять. А мой прадедушка присоединился к праотцам задолго до того, как я родился на свет.
- То есть тебе неизвестно, существовал он в действительности или нет.
- Конечно же, он существовал. В конце концов, ведь я же здесь, а я - его потомок.
- Допустим. А как поживает твой дедушка? Он существовал на свете?
- Я разве только что не сказал тебе, что он умер, когда мне было всего пять лет? Возможно, я и глуп, но это я хорошо помню. Он существовал, понятно?
- Да, но что, если ты просто родился уже с этими воспоминаниями? Давай допустим - просто ради мысленного эксперимента, - что ты родился совсем недавно, непосредственно перед тем, как прийти сюда. Ты появился в этом мире, обладая всеми предварительными воспоминаниями, которые заставляют тебя верить в то, что ты существовал задолго до этого. У тебя, сидящего здесь, не было бы никакого способа, чтобы узнать истину, отличить настоящие воспоминания от поддельных. Разве я не прав?
Сказав это, Кёгокудо на некоторое время погрузился в молчание.
Рин… В вечернем воздухе зазвенел подвешенный на веранде колокольчик-фурин[23 - Фурин - традиционный японский колокольчик, сделанный из металла или стекла, с прикрепленной к язычку полоской бумаги. Такие колокольчики обычно подвешивают на окнах или под карнизом на веранде. Считается, что мелодичный звон фурина сам по себе вызывает ощущение прохлады в жаркие летние дни.].
Светившее на улице солнце уже давно зашло, и воздух наполнился мглистой дымкой. Кошки, спавшей там мгновение назад, нигде не было видно.
Внезапно мне стало страшно - я почувствовал себя ребенком, брошенным на произвол судьбы посреди моря. Нет, впрочем, это ощущение было ближе к одиночеству и еще к чему-то более специфическому… хрупкости? эфемерности? Моя глиняная лодка растворилась в бескрайних океанских водах.
- Этого… этого не может быть - это нелепо. Я - это я.
- Откуда ты это знаешь? Я бы сказал, что ты не можешь выносить подобные суждения. Твои воспоминания, твое здесь и сейчас - не создано ли все это твоим собственным мозгом лишь несколько мгновений назад? Как пьеса, дописанная драматургом непосредственно перед тем, как на сцене откроется занавес. Зрителям невдомек, что она была закончена лишь только что. Они никогда не смогут сказать, в чем разница.
- Я… настолько непостоянен?.. нет…
В гостиной внезапно потемнело.
- Самостоятельно ты не можешь различить реальность и воображаемый конструкт, который ты называешь реальностью. Сэкигути-кун. Я называю тебя этим именем - «Сэкигути-кун», но это вовсе не является гарантией того, что это именно ты. Вероятность того, что ты и весь мир вокруг тебя - лишь галлюцинация, населенная призраками, и вероятность того, что все это реально, абсолютно равны.
«Но в таком случае…»
- Но в таком случае это означает… это означает, что я - сам что-то вроде призрака?!
Меня внезапно охватила мучительная тревога, словно весь мир, который, как я думал, я знал, вдруг отверг меня. Даже одиночество, которое я испытывал во время приступов моей депрессии, казалось гораздо менее безнадежным чувством, чем это. Я будто перестал понимать, действительно ли я сидел там, глядя на моего друга, или же нет - каждая крупица опыта, данная мне, бледнела и угасала в сомнениях.
Прошло, казалось, несколько минут.
Неожиданно сидевший передо мной человек громко расхохотался, возвратив меня обратно в действительность.
- А-ха-ха-ха! Эй, Сэкигути-кун, очнись; всё в порядке, правда! С тобой все хорошо! Я вовсе не ожидал, что это так на тебя подействует. Пожалуйста, прости меня.
Однако я еще некоторое время сидел неподвижно, изо всех сил стараясь убедить себя, что радостный человек передо мной действительно был Кёгокудо.
- Друг мой, послушай, все хорошо, правда. Ты - это ты, Тацуми Сэкигути, и никто иной. Я за это ручаюсь, - и Кёгокудо от смеха схватился за живот.
По мере того как я постепенно осознавал ситуацию, во мне безмолвно нарастал гнев.
- Что вообще происходит?! - наконец вспылил я. - Ты что, наложил на меня какое-то заклятие? Это одна из твоих техник?
- О, это было бы отличным трюком. Но я не волшебник и, если уж на то пошло, не ниндзя, чтобы использовать какие-то тайные техники. Ты сказал, что хочешь узнать о моей работе, и я показал ее тебе. Я не мог представить, что это окажется настолько эффективным. Это вышло скверно, очень скверно…
Кёгокудо расс?пался в извинениях.
Мой друг с самого начала видел меня насквозь. Я же чувствовал себя как царь обезьян Сунь Укун из «Путешествия на Запад»[24 - «Путешествие на Запад» - один из четырех классических романов на китайском языке. Опубликован в 1590-е гг. без указания автора. В XX в. утвердилось мнение, что его написал книжник У Чэнъэнь.], который расхаживал с важным видом и хвалился своей силой, не подозревая, что все это время он стоял на ладони у Будды.
- Так все, что ты говорил… ты придумал все это, чтобы одурачить меня?
- Нет, это вовсе не так. Все, что я тебе сказал, было правдой. Некоторая часть из этого - даже слишком правдой. - Кёгокудо вытащил руку из-за пазухи и снова потер пальцами подбородок. Это был его характерный жест, когда он был чем-то обеспокоен.
- Тогда объясни мне, пожалуйста. Я чувствую себя так, будто был околдован лисой.
- Твоя семья принадлежит к буддийской секте Нитирэн[25 - Нитирэн - одно из ведущих японских направлений буддизма, основано в 1222 г. монахом Нитирэном.], верно?
- Да, и что из этого? Надеюсь, это не очередной твой фокус?
- Никаких фокусов, никаких заклятий. Я просто хочу сказать, что ты был обращен в веру, ты присоединился к религии, однако в тебе нет ни капли религиозности.
- Но у меня дома есть алтарь буцудан, и над ним, как полагается, подвешен свиток с сутрой.
- Бьюсь об заклад, что ты едва ли смахиваешь с него пыль хотя бы раз в месяц. Нет, ты не человек веры. Хотя, если уж на то пошло, ты и не ученый.
Я нахмурился:
- Ну что ж, это действительно так.
- С такими людьми, как ты, лучше всего работает правда.
- Вот как… верно, ты ведь видоизменяешь свою методику очищения от скверны, чтобы она наилучшим образом подходила к убеждениям твоих пациентов. - Как только я припомнил этот момент, то тотчас понял, что произошло: Кёгокудо провел надо мной своеобразный обряд экзорцизма. Однако я не мог перестать думать о том, что где-то еще меня поджидала очередная ловушка, и это вселяло в меня беспокойство. Я больше не хотел испытывать то мучительное чувство сомнения. Видимо, я неосмотрительно позволил своей настороженности отразиться на моем лице.
- Ну-ну, не хмурься так. Как ты и сказал, мой экзорцизм - или, если правильно его называть, цуким?но-от?си[26 - Цукимоно-отоси, буквально «избавление от одержимости», или «снятие одержимости» - техника изгнания злых духов и очищения от скверны, применяемая священниками-оммёдзи. Поскольку Кёгокудо является оммёдзи, он использует именно это наименование.] - работает, лишь когда я хорошо понимаю окружение моих пациентов, среду, в которой они выросли и живут, и их характер. Метод, который я избрал сейчас, так хорошо сработал на тебе, потому что я говорил с тобой на языке, который ты лучше всего понимаешь. Для кого-то другого я выбрал бы сутры, или молитву, или даже язык науки. Все это необходимо лишь для того, чтобы набросать черновик связей между мозгом и душой. И после того, как они правильно связаны, можно выявить б?льшую часть проблем и решить их.
- Я понимаю про сутры и молитвы, но почему наука?
- Человек науки мыслит научно, но когда речь идет о взаимоотношениях мозга и души, он просто верит в их научно объяснимое взаимодействие. В современном мире наука нередко самыми разными способами используется в качестве заменителя религии. Но все же для человека верить в науку в этом случае оказывается гораздо более хлопотно, чем полагаться на религиозные доктрины. В конце концов, нет ничего менее подходящего для объяснения сверхъестественного, чем наука. Это все равно что использовать линейку, чтобы измерить сон, - как ни пытайся, все равно не получится. В результате мозг теряет уверенность.
- Ну, я думаю, что мой мозг только что потерял уверенность. Потому что на какое-то мгновение я позволил своей душе и своему разуму усомниться во всем, что им было сказано раньше. Ты жестокий человек, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?
- Но в то же время область твоего понимания немного расширилась. Ты должен поблагодарить меня за это.
- Неужели? И что же, мой мозг больше не сможет меня одурачить?
- Увы, это не тот случай. Пока ты дышишь, тебя всегда будет дурачить твое собственное серое вещество. Но теперь у тебя, по крайней мере, есть немного здравого смысла, чтобы подвергать сомнению то, что оно иногда тебе подсовывает.
- И это - все твое лечение? - проворчал я.
- Ну начнем с того, что ты изначально был вполне здравомыслящим и душевно здоровым. Как я могу починить то, что не сломано? - Кёгокудо снова рассмеялся. Но затем на его лицо вновь вернулось серьезное выражение. - Кстати говоря, о твоем прадедушке…
- Ну уж нет, я уже все понял. Я больше не попадусь в эту ловушку.
- Просто послушай. Итак, у тебя нет совершенно никаких сведений об отце отца твоего отца, полученных из первых рук, правильно?
- Конечно же, нет. Но это вовсе не значит, что он - всего лишь порождение моего мозга. Я - живое доказательство того, что он существовал на самом деле. - По всей видимости, выражение моего лица говорило о том, что с меня достаточно.
- Постой-постой, не нужно сразу переходить к выводам. Я уверен, что твой прадедушка жил на свете, и никто не собирается ставить под сомнение этот факт. Скажи мне, как его звали?
- Откуда у тебя такая одержимость моим прадедушкой?.. Кажется, его звали Хандзиро. Он был хозяином лодок и сетей в каком-то рыболовецком порту - сдавал их напрокат другим рыбакам. Судя по всему, он был чрезвычайно преуспевающим человеком и имел большое влияние. К сожалению, мой дедушка тоже так думал. Он столь сильно верил в своего отца, что поставил на кон судьбу семьи ради этого бизнеса, так что в итоге, фигурально выражаясь, оказался выброшен на сушу без средств к существованию. Именно поэтому мой отец - бедный сельский учитель.
- Вот оно! - Кёгокудо хлопнул ладонью по краю стола.
- Вот оно - что?
- Откуда тебе все это известно? Ведь б?льшую часть того времени тебя и на свете-то не было. Как ты мог получить подобную информацию?
- Глупость какая. Я хочу сказать, разве это не очевидно? Я слышал это от людей, которые жили в то время. К тому же имя моего прадедушки есть в метрических записях, которые хранятся в храме в моем родном городе. Возможно, все регистрационные книги нашей семьи сгорели во время войны, но я точно знаю, что дома остались одна или две его фотографии.
- Именно так оно и есть, - на этот раз Кёгокудо взволнованно хлопнул себя по колену. - Ты узнаёшь новые вещи о внешнем мире, которые не можешь пережить на собственном опыте, посредством слов и записей. Так к тебе и поступает эта информация.
- Ну да, разумеется.
- Хорошо, тогда послушай вот что. Поскольку ты сидишь здесь передо мной как живое доказательство, то мы должны признать, что твой прадедушка действительно существовал. Но что насчет Токугавы Иэясу?[27 - Токугава Иэясу (1543 - 1616) - принц Минамото, дипломат и военачальник, основатель династии сёгунов Токугава. Ближайший сподвижник и последователь объединителей Японии Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси, завершивший создание централизованного феодального государства.] Ты веришь в то, что он существовал?
Кёгокудо подался вперед, не спуская с меня внимательного взгляда. Я немного отодвинулся.
- Конечно, верю. Иногда ты говоришь удивительно странные вещи… Во-первых, разве сам этот город - Токио - не доказательство того, что он сделал? Если б не существовало Иэясу, город Эдо, может статься, никогда не был бы построен. Держу пари, что ты - единственный человек во всей Японии, который ставит под сомнение его существование.
- Да? Почему ты так уверен?
- А почему ты так сомневаешься? У Иэясу, знаешь ли, есть многочисленные потомки. Они - живое доказательство, точно такое же, как я.
- О да, но в твоем случае мы оглядываемся в прошлое примерно на три поколения, так что даже сейчас может быть жив кто-то, кто знал Хандзиро-сана[28 - « - сан» - наиболее распространенный нейтрально-вежливый суффикс в японском языке. Примерно соответствует обращению по имени-отчеству в русском.] лично. Но в случае Иэясу нам нужно погрузиться в прошлое на пятнадцать или шестнадцать поколений, верно? Никто из ныне живущих определенно не знал Иэясу лично. И даже его потомки не могут, таким образом, подтвердить его существование.
- А что насчет всех этих записей? Жизнь Иэясу задокументирована несравнимо лучше, чем жизнь моего прадедушки. По всей Японии можно найти самые разные записи и свидетельства о нем. Более того, эти записи хранятся в государственных архивах и публичных реестрах. Я ведь даже не знаю, от чего умер мой прадедушка, зато знаю, от чего умер Иэясу.
- От темпуры из окуня?[29 - По одной из версий, Токугава Иэясу умер от пищевого отравления.] Хорошо, но почему ты полагаешь, что все эти сведения заслуживают доверия? Существует множество разных теорий насчет того, отчего он умер. Так что ты не обнаружишь во всех без исключения учебниках истории рассказ о том, как он отравился - или был отравлен - темпурой.
- Может быть, и так; но почему бы не принять самую распространенную теорию, которая у всех на устах? Так или иначе, есть огромная разница между рассуждениями о наличии альтернативных идей о его смерти и сомнениями в самом его существовании.
- Ну да, ну да, - Кёгокудо ухмыльнулся.
- Прекрати. Мне от этого жутко.
Он перестал - и продолжил; в глазах у него светились лукавые огоньки:
- В таком случае, Сэкигути-кун, ты также признаешь существование Дайдарабоши?
- Мне кажется, ты окончательно потерял связь с реальностью. Дайдарабоши - это великан из старинных народных преданий! Разве может существовать нечто подобное?
- Но почему? Разве его случай так уж сильно отличается от случая Иэясу?
- Конечно же, это совершенно другой случай. Один - историческая фигура, а другой - чудовище-ёкай[30 - Ёкаи - самые разнообразные сверхъестественные существа из японской мифологии. Бывают как доброжелательными, так и враждебными или нейтральными к человеку.] из какой-то там сказки.
- Да, но записи есть про обоих. И обе истории слишком старые, чтобы их можно было подтвердить напрямую. И потом, история Дайдарабоши - вовсе не «какая-то там старая сказка», это хорошо известная по всей Японии легенда. И она не начинается словами «когда-то давным-давно, в далекой-далекой стране».
- Нет?
- Нет. Она начинается чем-то вроде «очень давно в уезде Нака в провинции Хитачи». Теперь ты понимаешь? В ней очень точно указано место действия, и это место абсолютно реально и сохранилось по сей день. Если ты туда поедешь, то даже сможешь найти руины построек, относящихся к описанному в легенде периоду. Конечно же, эта конкретная история не относится только к данному месту - в каждом регионе есть своя собственная версия. Но ни одна из них не противоречит всем остальным. И эта легенда гораздо более убедительна, нежели истории о том, как кто-то умер сразу несколькими способами.
Кёгокудо опять, по всей вероятности, пытался задурить мне голову. Или же все это должно было закончиться каким-нибудь нелепым хвастовством либо очередным неудачным каламбуром. Я не мог точно сказать, что он задумал.
- Если ты веришь в существование сёгуна Токугавы Иэясу, основываясь лишь на письменных свидетельствах, то, опираясь на аналогичные записи, ты также должен верить, что Дайдарабоши действительно существовал. И не только Дайдарабоши… - Кёгокудо потянулся к книгам в японских переплетах, сложенным на татами, взял две из них и положил на стол перед собой. Затем открыл верхнюю на случайной странице. - Причудливые существа, которые здесь изображены, - о них также есть письменные свидетельства. Их не меньше, чем свидетельств об Иэясу…
Книгами, которые он мне показывал, были тома вроде «Иллюстрированного собрания ста случайно выбранных демонов», читаемого им, когда я пришел в магазин, - развлекательные истории эпохи Эдо, собранные и проиллюстрированные Ториямой Сэкиэном. Названия на переплетах гласили: «Иллюстрированное ночное шествие ста демонов» и «Дополнение к иллюстрированному собранию ста демонов прошлого и настоящего». Сегодня это назвали бы «серией», в которой были собраны все популярные в то время истории и легенды о призраках, лисах-оборотнях и тануки, а также о злых и мстительных духах и горных и речных чертях, называемых тими-мо: рё: - что-то вроде «Кто есть кто в потустороннем мире». Всего было опубликовано двенадцать таких томов, так что можно было с уверенностью судить о том, насколько это интересовало людей в те времена. Впрочем, иллюстрации в них были весьма посредственными и безвкусными и не шли ни в какое сравнение с откровенно жуткими и пугающими работами более поздних художников, таких как Ёситоси или Окё[31 - Цукиока Ёситоси (1839 - 1892) - художник; считается последним великим мастером гравюр в жанре
укиё-э. Его деятельность пришлась на два исторических периода - последние годы эпохи Эдо и последующую эпоху Мэйдзи. Маруяма Окё (1733 - 1795) - художник эпохи Эдо.].
- Весьма странный довод. Просто записать что-то - не значит сделать это правдой.
- Да, но это было записано - вот что существенно важно, - Кёгокудо посмотрел на меня лукавым взглядом мальчишки, которому только что удалась проказа. - Отсутствие личного контакта с предметом и знание о нем лишь по письменным свидетельствам - в этом смысле нет никакой значимой разницы между твоим прадедушкой, сёгуном Токугавой Иэясу или существами из преданий - ёкаями, подобными Дайдарабоши. Поскольку эти два условия для всех троих одинаковы, тебе решать, во что из всего этого верить, а во что - нет. Таким образом, ты выбираешь признать существование первых двух, но не последнего.
- Ну разумеется. Потому что у меня есть множество подтверждающих свидетельств, с помощью которых я могу принять свое решение.
- Это действительно так? - перебил меня Кёгокудо со зловещей ухмылкой. - А что, если я скажу тебе, что это вовсе не вопрос свидетельств очевидцев и документов? Тебе просто не хватает логики, чтобы прочесть истину в последней истории, вот и всё.
- Так что же, по-твоему, выходит, что я верю в Токугаву Иэясу, а не в сказочного - прошу прощения, в легендарного - великана не потому, что я основываюсь на доказанных фактах, а просто потому, что у меня недостаточно широкий кругозор и узкое мировоззрение? Я правильно тебя понимаю?
- Нет, у тебя достаточно знаний о том, как устроен мир, и я не сомневаюсь, что ты обладаешь собственными убеждениями и стратегией познания. Более того, я уверен, что все твои взгляды полностью согласуются с современными представлениями и общественными нормами, и все это я сейчас оставляю за скобками. Однако в любую эпоху и при любых обстоятельствах знания человека остаются несовершенными.
- Это, пожалуй, действительно так, но я не согласен. Я имею в виду, что не важно, о чем мы говорим, - невозможные вещи всегда остаются невозможными, правильно?
«То, что не существует, - не существует».
- Сэкигути-кун… ты только что услышал теорию появления призраков, не так ли? Разве не может кто-нибудь, согласно этой же теории, увидеть великана? Если б ты увидел великана, то, по всей вероятности, поверил бы собственным глазам. В конце концов, ты сам лично осознал тот факт, что наблюдатель не может с уверенностью определить, видит он настоящую реальность или же воображаемую.
- Ну… «Может быть, это и так, но все же…» Хорошо, как ты говоришь, ради продолжения спора, давай, так и быть, предположим, что я действительно увидел этого твоего Дайдарабоши. Я поверил в то, что он настоящий, как верю во все остальное, что вижу своими глазами. Но если б я рассказал об этом другим людям, они решили бы, что это вздор и бред сумасшедшего. Никто мне не поверил бы, верно?
- Вполне, - Кёгокудо ухмыльнулся. - С чего бы им тебе поверить, если б ты был единственным, кто его видел? Но обстоятельства кардинально меняются, едва твой опыт обращается в слова. Слова - или изображения, не важно - это абстракции, которые делают опыт общедоступным. Как только твоя история записана, любой может прочитать и понять ее.
- Разумеется. Они смогли бы лучше ее понять. Но это все равно не значит, что после этого они не сочли бы все это чем-то б?льшим, нежели плодом моего разыгравшегося воображения, - возразил я со всем упрямством, на которое только был способен.
- Да, все именно так, как ты говоришь. Твой опыт, твое чудовище, которое ты увидел, принадлежит только тебе, и если никто, кроме тебя, его не видел, это называют дикой фантазией или помрачением сознания. Но предположим, что был кто-то, кто тебе поверил. Теперь вы разделяете твою иллюзорную реальность - создаете, так сказать, коллективную фантазию. Исходя из всех записей и легенд, дошедших до нас, мы можем с уверенностью утверждать, что был не один и не два человека, которые разделяли коллективную фантазию о Дайдарабоши. То же самое можно сказать и об этих невероятных созданиях.
Кёгокудо рассеянно пролистнул страницы «Ночного шествия сотни демонов».
- Есть причина, по которой все эти существа обрели форму и остаются с нами по сей день. Так что если, как ты предлагаешь, принимать общепринятое знание за чистую монету, то нужно признать, что чудовища и призраки населяли наш мир с тех самых пор, как появились люди, которые о них рассказывали. Однако для современных людей, в число которых входишь и ты, для чудовищ нет места в их мире. Современный человек может читать записи и свидетельства, однако, хотя он и понимает, что именно в них написано, он не может принять их смысла. С другой стороны, Токугава Иэясу… он вполне согласуется с твоей картиной мира, он тебе понятен, и потому ты способен принять сведения о нем как достаточно достоверные. Это понимание рождает доверие. Это и есть тот самый метод, с помощью которого мы определяем, что достоверно и надежно, а что нет.
- То есть… ты хочешь сказать, что нет никакой абсолютной объективности или правды в отношении исторических записей - что истинность всего, что мы читаем, относительна? Все относительно? Ты это имеешь в виду?
«Этот человек… Сколько еще моих убеждений ему нужно у меня отнять, чтобы он наконец успокоился?»
- Именно. И поверь мне: для людей, которые жили в горных деревнях в эпоху Эдо и у которых не было совершенно никакого исторического образования, горная ведьма ямауба, грабившая и пожиравшая путников, была гораздо более реальной, нежели когда-либо был Иэясу. Я уверен: если б ты пришел к ним и спросил, что они думают про Иэясу, они бы ответили тебе, что «знать не знают никого с таким именем» и преспокойно вернулись бы к своим делам.
В конечном счете я должен был признать, что он прав. Мне было нечего на это возразить. Но, сидя там и чувствуя, будто меня тушат на медленном огне, я беспокоился не о том, что меня перехитрили или переспорили. Плохо было то, что я все еще невольно продолжал внимательно слушать этого человека.
- Слова по сути своей обманщики, - продолжал продавец книг. - Они с тем же успехом порождают массовые заблуждения, с которым рассказывают о знаменитом военачальнике эпохи Эдо. Но давай будем более точны: став коллективным, заблуждение уже не может быть одинаковым для всех. Вот действительно захватывающая часть - бобовая паста мисо, растворенная в супе. Иллюзорная реальность - это совершенно индивидуальная вещь, единственная и неповторимая. Ее невозможно идеально точно воспроизвести в сознании другого человека.
- Но это ведь противоречит тому, что ты говорил ранее. Если ты не можешь разделить коллективное заблуждение, то оно остается всего лишь воображаемой реальностью одного конкретного человека - иными словами, всего лишь иллюзией.
- Как я и сказал, захватывающе! Это также применимо и к религии. Знаешь, как называют религиозного проповедника, у которого нет ни единого последователя? К сожалению, сегодня такого человека все считают безумцем. Религия не может существовать без верующих. Лишь когда заблуждение становится систематизированным, оно может стать и коллективным. Однако даже люди из одной и той же религиозной секты не могут переживать одну и ту же идентичную иллюзорную реальность. И в этом заключается истинная гениальность самой религиозной идеи. Несмотря на то что ее приверженцы могут иметь различный, индивидуальный религиозный опыт, религия убеждает их в том, что этот опыт одинаков и универсален. Таким образом, можно использовать одинаковые предпосылки для того, чтобы одновременно успокаивать напряжение и улаживать противоречия между мозгом и сердцами множества разных людей. Это и есть спасение. И главная роль во всем этом принадлежит словам.
- «В начале было Слово», ты это имеешь в виду?
- Превосходно!
Мой друг почему-то всегда хвалил лишь мои случайные замечания.
- В этом и есть самая суть. Историческая личность по имени Токугава Иэясу не тождественна тому «Иэясу», в которого ты веришь. Их связывают лишь письменные свидетельства, иными словами - слова. - Кёгокудо откашлялся, прочищая горло. - В конечном счете мозг - это всего лишь орган человеческого тела. Пока твой мозг может убедить душу в том, что он знает, о чем говорит, - никаких проблем не возникает. Но под действием силы слов память постепенно начала жить своей жизнью. Слова не только пробудили индивидуальное сознание - они же отправились во внешний мир и породили там оборотня по имени Общественное Сознание. Едва некий опыт преобразуется в слова, он перестает принадлежать индивидууму, который его пережил, и становится коллективным заблуждением. Индивидуальное понимание - способность отличить реальное от воображаемого - невозможно, даже если человек переживает нечто на личном опыте и получает знание из первых рук. Что же тогда насчет слов, которые вышли во внешний мир? Мы можем думать, что они заслуживают доверия, пройдя проверку такого большого количества мозг?в, но это не тот случай. Едва нечто
превращается в общепринятую абстракцию, которой является язык, оно передается из уст в уста, пока не попадает в голову индивидууму, где вновь преобразуется в нечто определенное и конкретное. Но, опять же, человек не может с полной уверенностью сказать, было ли это второе - обратное - преобразование выполнено с какой-либо точностью или же нет.
- Я понял!
Удивительно, но на этот раз я действительно понял, куда вел свои рассуждения Кёгокудо, - прежде, чем он даже закончил свою фразу.
- Ты говоришь о том, как много информации может включать в себя одно-единственное слово и как меняются оттенки смысла. Например, говоря о тебе с другими людьми, мне пришлось бы сказать множество слов, чтобы описать тебя, если б я не мог сказать просто «Хозяин книжного магазина «Кёгокудо». Потому что если они тебя знают, то все, что мне нужно сказать, - это только «Кёгокудо», и они сразу точно поймут, о ком идет речь. С помощью одного-единственного слова они могут вызвать в своей памяти твой образ. Но Кёгокудо, которого представляю себе я, и тот Кёгокудо, о котором думают они, на самом деле немного отличаются - нет, в некоторых случаях они даже совершенно разные. Однако поскольку мы разделяем некую концепцию «Кёгокудо», то сможем продолжать наш разговор, а поскольку нам совершенно не известно, что на самом деле происходит друг у друга в головах, мы со спокойным сердцем полагаем, будто думаем практически об одном и том же.
- В конечном итоге лекарство подействовало, - мой друг улыбнулся. - Все именно так, как ты говоришь. Слова - это действительно основа всех заклятий. Как ты околдован заклятием под названием «Тацуми Сэкигути», так на меня наложено заклятие «Кёгокудо». Мы постоянно используем их, даже не задумываясь. Токугава Иэясу существовал, но что мы знаем наверняка, так это то, что есть письменные свидетельства о человеке с таким именем, жившем много лет назад. Мы определенно не знаем самого человека. Это напоминает мне предписание дзен-буддизма о «независимости от слова и буквы». Даже если существование Иэясу - это непреложный факт, для нас Иэясу не является реальным. Да, иногда нам может казаться, будто мы знаем Иэясу, - мы переживаем некую разновидность галлюцинации. Этот сбой в нашей душе и разуме, несомненно, происходит оттого, что хранилище памяти, где находится информация, использующаяся в ответ на слово «Иэясу», - это то же самое хранилище, которое содержит воспоминания о наших собственных личных впечатлениях. Информация, полученная на основании слов, и информация, которую мы извлекли из личного опыта,
- и та и другая становятся воспоминаниями, и эти воспоминания смешиваются друг с другом. Вот почему в один прекрасный день мы можем вдруг увидеть призрак «Великого бога-спасителя, что озарил Восток»[32 - Посмертное имя сёгуна Токугавы Иэясу.], то есть самого Иэясу.
- Что ж, это существенно дополняет наш предшествующий разговор. Так ты хочешь сказать, что во всем этом непрерывном потоке информации, который мозг, как последняя сволочь, обрушивает на нас, возникают мелкие несоответствия и неточности - трещины в реальности, - которые проникают в наше сознание?
- Не стоит, пожалуй, называть собственный мозг «последней сволочью», - заметил Кёгокудо. - Впрочем, похоже, его акции в твоих глазах сильно подешевели. Но, действительно, с этой точки зрения Дайдарабоши - совершенно то же самое, что наш Иэясу. Если тебе вдруг понадобится, он возникнет перед тобой - такой же реальный, как ты или я. - Кёгокудо с радостным выражением лица потер пальцами маленькую баночку, которая теперь покоилась у него на коленях, - на протяжение всего разговора он вертел ее в пальцах, то ставя на стол, то вновь беря в руки.
Я почувствовал облегчение - правда, совсем незначительное.
- Ну уж нет; пройдет еще очень много времени, прежде чем мне понадобится увидеть кого-нибудь огромного, сидящего на вершине горы Фудзи и склонившегося вниз, чтобы помыть руки в озере Бива. Моя твердая вера в биологию тотчас встала бы на пути у такого видения. Можно сказать, я один из естественнонаучных литераторов.
Наконец-то я почувствовал себя вновь на своей территории и даже смог улыбнуться.
Однако Кёгокудо это не смутило, и он продолжил говорить, словно буддийский священник на проповеди:
- Что ж, если в этом все дело, тебе бы пошло на пользу время от времени грезить наяву. Ты утверждаешь, что ты литератор, но я вижу перед собой человека с хроническим недостатком воображения. Разве слова для грошовых писак вроде тебя - не главный товар, которым вы торгуете?
- Ты когда-нибудь можешь остановиться в нагромождении грубостей и унижении собеседника? Мое воображение подобно неиссякаемому источнику!
- Ну что ж, хорошо, уважаемый господин литератор, сэнсэй, в таком случае известно ли тебе, сколько в мире существует буссхяри?
На этот раз он, вне всяких сомнений, шутил. «Сэнсэй» - учитель - было вполне распространенным обращением к литераторам, однако Кёгокудо никогда не соизволял обращаться ко мне подобным образом, кроме тех случаев, когда его намерением было сделать из меня дурака.
- Буссхяри? Ты имеешь в виду те самые буссхяри, то есть кости Будды? Ну, по всей стране можно найти пагоды, в которых, как считается, хранится прах Будды, - возможно, даже не только в Японии. Даже не догадываюсь, сколько их на самом деле.
- Из достоверных источников мне известно, что, если ты попытаешься собрать все фрагменты тела Будды, которые хранятся во всех пагодах по всей Японии, вес собранных тобой костей будет примерно равняться весу скелета слона. Что ты думаешь об этом, сэнсэй?
- Что я думаю? Я думаю, что это звучит просто нелепо. Либо храмы, в которых они хранятся, так сильно хотели убедить всех в их подлинности, что сознательно пошли на ложь, либо кто-то специально потихоньку подсовывал лишние кости, либо…
Кёгокудо перебил меня, отрицательно встряхнув головой:
- Как я и сказал - никакого воображения. Почему бы не подумать: «Надо же, каким большим человеком был Будда!» - И засмеялся.
Мой друг был определенно очень доволен собой. А я, как всегда оказавшийся объектом его шуток, был сам виноват, что позволил этому произойти, и из-за этого чувствовал себя еще б?льшим дураком. Но, едва представив себе огромного, как слон, Будду, поучающего своих учеников, похожих на крошечных муравьев, сидящих у его ног, я тоже рассмеялся.
- Кстати, что это за баночка, которую ты не выпускаешь из рук в течение всего последнего часа? - спросил я спустя мгновение. Уже некоторое время меня странным образом беспокоил этот вопрос.
- А это… Это урна с прахом. В ней хранятся кости Будды.
- Вранье! Откуда у тебя может взяться кость Будды? Ты продаешь книги, а в остальное время ты синтоистский священник, а не буддийский монах.
- Но это правда. - Кёгокудо открыл баночку и вытащил из нее маленький белый кусочек. - Хочешь попробовать? - С этими словами он закинул его себе в рот.
- Ты спятил! - испуганно вскрикнул я.
- А ты довольно доверчив. Тебе следовало бы быть внимательнее. Это сухое печенье хигаси из магазина сластей «Кангэцу-ан».
- Ну всё, - сказал я. - Ты - самый большой мошенник и обманщик из всех, кого я знаю. Больше никогда не поверю ни единому твоему слову. Ты намного хуже мозга, который продает ложь душе. И зачем, скажи мне, держать печенье в подобной баночке?
- Моей жене это тоже не очень нравится, но в эти дни, если оставить их открытыми, влага уничтожит печенья прежде, чем я успею их съесть. А эта баночка идеально подходит. - Кёгокудо вытащил еще одно печенье и с хрустом его разгрыз. - Но подумай вот о чем. Пока я не открыл крышку, внутри этой баночки могли быть кости, а вовсе не печенье.
- К чему ты ведешь на этот раз? Тебе придется очень постараться, чтобы меня удивить. - К тому моменту я вправду чувствовал себя готовым практически к чему угодно, что он еще собирался мне предъявить.
- Я просто подумал, что, раз наш разговор про мозг и душу и наш внутренний мир был не слишком понятным, - возможно, настало время поговорить про физический мир. Тебе известно что-нибудь про исследования в области квантовой механики?
- Жаль тебя разочаровывать, но нет, не известно. Ты говоришь про теорию профессора Юкавы?[33 - Хидэки Юкава (1907 - 1981) - японский физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии по физике (1949).] Который получил Нобелевскую премию - когда это было, в прошлом году?.. Или два года назад?..
Кёгокудо покачал головой и пояснил, что теория Юкавы касалась мезонов.
- О квантовой механике впервые заговорили около двадцати или тридцати лет назад. Это теория структуры атома и взаимодействия частиц внутри него.
- И это имеет какое-то отношение к содержимому баночки?
- Самое непосредственное. Поскольку квантовая механика впервые выдвинула весьма необычный закон физики, который называется принципом неопределенности.
- Неопределенность в данном случае означает что-то, в чем ты не можешь быть уверен? - язвительно уточнил я.
- Именно, - ответил он не моргнув глазом. - Суть принципа неопределенности в том, что чем точнее ты можешь измерить одну характеристику элементарной частицы, тем менее точно ты можешь измерить вторую. То есть, пока ты измеряешь импульс или количество движения атома, его положение меняется, а когда пытаешься установить его положение, меняется его импульс.
- Разве нельзя измерить то и другое одновременно?
- Судя по всему, нет. В то мгновение, когда положение атома определено, его импульс совершенно неизмерим. А когда установлен его импульс, невозможно сказать, где он в данный момент находится. Но самое главное вот что: пока ты не измерил параметры атома и ничего о нем не выяснил, он вообще в действительности не существует тем предсказуемым, измеримым образом, каким существуют более крупные физические объекты. Если попробовать описать это иначе, то получится, что в то самое мгновение, когда наблюдатель измеряет параметры атома, этот атом впервые обретает измеримую форму и характеристики, но до этого самого момента он может быть описан лишь с точки зрения вероятностей. Необычная идея для естественных наук, не так ли? Следуя этой идее, мы можем сказать, что, лишь когда я открыл крышку этой баночки, ее содержимое обрело форму и содержание и превратилось в печенье.
- Ты уверен, что эту теорию выдвинул ученый? Если это правда, разве не делает это всю нашу повседневную жизнь ужасно нестабильной и беспокойной? Откуда нам знать, что происходит где бы то ни было, пока мы не смотрим? Это похоже на мир, сделанный из желатина.
Кёгокудо усмехнулся:
- Многие с этим не согласились, но, насколько мне известно, ни у кого не было достаточно убедительных аргументов, чтобы это опровергнуть. Я читал, что даже Эйнштейн не желал иметь с этим ничего общего. И все же я полагаю, что эта теория со временем разовьется в очень важную область исследований.
- Ну если даже Эйнштейн был против нее, то она, скорее всего, ошибочна. Это большое облегчение. Если мы не можем верить нашему мозгу и законам естественных наук, управляющим этим миром, то чему вообще мы можем доверять и в чем можем найти опору?
- Заметь, что профессор Эйнштейн никогда не отрицал принцип неопределенности - он просто не хотел иметь с ним ничего общего. Я думаю, тот противоречил его эстетике. В любом случае квантовая механика впервые со времен Декарта создала ситуацию, когда мы не можем быть уверены, что наблюдателя и наблюдаемый объект возможно отделить друг от друга. Потому что сам акт наблюдения влияет на объект - если вдуматься, то это становится очевидным. Так или иначе, наиболее точные результаты наблюдений можно получить, когда объект не осведомлен о том, что за ним наблюдают. Итак, мы можем сформулировать гипотезу, которая следует из квантовой механики, а именно: этот мир, включая прошлое, создается задним числом в тот момент, когда мы на него смотрим.
- Эй, постой! Это что, по-твоему, наука? - На мгновение мне показалось, что мы каким-то образом повторяем наш более ранний разговор. Разве до этого мы не обсуждали нашу осведомленность о мире и религию, которая рядится в одежды науки?
Кёгокудо настаивал, что это действительно наука.
- Просто взгляни на вселенную, которую мы знаем благодаря научным исследованиям, - требовательным тоном произнес он. - Она кажется донельзя подходящей для нашего выживания. Если б Земля была чуть ближе к Солнцу, все мы превратились бы в угли. Если б Луна была немного ближе, она врезалась бы в Землю, а если немного дальше - то улетела бы в открытый космос. Все кажется слишком уж удобным.
- Да, но тут уж ничего не поделаешь. Это реальность.
- Лишь когда мы наблюдаем это, оно становится реальностью.
- Опять ты за свое…
- Когда мы задаемся вопросом, почему мир представляется настолько удачно сконструированным, чтобы соответствовать нашим нуждам, этому может быть лишь одна причина: потому, что именно мы, люди, его наблюдаем. Если б на Земле не было ни единого человека, то не имело бы ровным счетом никакого значения, сколько времени эта планета будет существовать или насколько она удалена от Солнца. Все эти вопросы остались бы незаданными на протяжении всей вечности, и никому до этого не было бы никакого дела. Магия слов могла пробудить наш внутренний мир, но мир вокруг нас был пробужден магией науки. Мир без людей был бы, вне всяких сомнений, весьма неопределенным и смутным местом. Как это ни парадоксально, но теперь наука начинает догадываться, что именно таким он и является. - Кёгокудо немного устало вздохнул.
- Квантовая механика, - продолжил он спустя некоторое время, - приводит нас к развилке на пути теории: мы либо рассматриваем человека как часть мироздания, либо мироздание - как часть человека. Знаешь, я не был бы особенно удивлен, если б на микроскопическом уровне граница между нашим внутренним миром и внешним миром оказалась довольно размытой.
Произнеся это, он закрыл баночку с печеньем. Раздался глухой щелчок, когда крышка встала на место. Я представил, как печенье внутри превращается в кусочки белых костей.
- Так эта квантовая механика, - рискнул я спросить, - разве она в каком-то смысле не выходит за границы науки?
- Не говори глупостей, - наставительно сказал мой друг. - Если б она выходила за какие-либо границы, ее научный статус рассыпался бы в пыль и она более не считалась бы наукой. Все же, если ты не можешь доверять своим наблюдениям за объектом, то не можешь называть это наукой.
Рин… На улице снова зазвенел колокольчик-фурин.
По мере того как сгущались сумерки, мои тревога и смутное беспокойство усиливались.
Полные фантастических преувеличений невзыскательные истории, которые я писал для журналов - о кармическом долге, унаследованном от родителей, или о возмездии за совершенные злодеяния, - всегда представлялись мне абсолютно безобидными, потому что они не были правдой. Это был основной принцип, из которого я исходил, воспринимая их просто как выдумки. Но теперь мне казалось, что все мое мировоззрение и все ценности, которых я придерживался, сколько себя помнил, - все они были не прочнее, чем сахарная вата. Внезапно я понял, что не хочу больше писать все эти пошлые и банальные статьи.
Несмотря на то что в глубине души я был охвачен стыдом и смущением, мой друг - именно тот человек, который привел меня в это состояние, - пребывал в прекрасном расположении духа. Откровения этого дня ничего для него не значили - в конце концов, он-то знал все с самого начала.
- Подумать только, сколько уже времени… Ты, должно быть, голоден. Думаю, теперь я закрою магазин и схожу в лавку вниз по дороге, где торгуют едой навынос. Возьму тебе тануки-собу, а себе - кицунэ-удон[34 - Тануки (енотовидная собака-оборотень) и кицунэ (лиса-оборотень) являются вечными соперниками в японских народных преданиях, во многих историях соревнуясь друг с другом в хитрости и изобретательности. Кицунэ обычно побеждает в подобных поединках, на что и намекает Кёгокудо своим выбором блюд. Тануки-соба - гречневая лапша соба с темпурой, кицунэ-удон - пшеничная лапша удон с жареным тофу.].
Даже не подумав о том, чтобы спросить меня, Кёгокудо определился с выбором нашего меню и отправился в лапшичную, чтобы сделать заказ. Он всегда сам решал, что я буду есть после наших небольших бесед, что было, пожалуй, к лучшему. В то время как я мог раздумывать над самым простым меню часами, мой друг всегда мгновенно принимал решение. Впрочем, мне не показалось совпадением, что на этот раз он выбрал блюда, названные в честь енотовидной собаки-оборотня и лисы - животных, которые известны своей способностью околдовывать людей.
По крайней мере, в сказках и преданиях.
Я остался один.
В комнате, где я сидел, была включена лампа, но я не знал, кем она была включена и когда - неожиданно это вызвало во мне беспокойство. Лакированный столик, покрытый красочными разводами цугару-нури, был весь замусорен свидетельствами прошедшего дня: пепельница с несколькими смятыми окурками, белая баночка-урна с квантовым печеньем внутри и пара каталогов призраков и демонов, в существовании которых, как выяснилось, я не имел достаточных оснований сомневаться.
Моя чашка слабого чая была совершенно пуста.
Я вдруг почувствовал невыносимую жажду и встал, чтобы налить себе еще чаю. Рядом с подушкой-дзабутоном[35 - Дзабутон - специальная плоская подушка для сидения на полу.], на которой сидел Кёгокудо, стоял поднос с пустым заварочным чайником, но необходимых элементов в виде банки чая и горячей воды нигде не было.
Пока я осматривался в их поисках, мой взгляд случайно упал на открытую книгу на столе.
На странице была иллюстрация - изображение женщины.
Ее грудь была обнажена, а вся нижняя половина туловища покрыта чем-то ярко-красным - вероятно, это была кровь.
Она держала на руках ребенка, тоже залитого кровью.
Вокруг нее простиралась поросшая чахлой растительностью болотистая пустошь.
С неба хлестал яростный дождь.
Одну руку женщина прижимала ко лбу, другой почти небрежно обнимала ребенка. Она выглядела так, словно собиралась отдать его кому-то.
Выражение ее лица было мрачным. Но вместе с тем оно не было ожесточенным, или грустным, или же исполненным злобной горечи.
Она просто выглядела… растерянной?
Если б ее лицо было яростным, картина была бы гораздо более пугающей. Но ее растерянное выражение делало ее какой-то другой.
Зловещей.
У иллюстрации была подпись - три иероглифа, складывавшиеся в слово, которое я не смог сразу прочесть:
???
Спустя некоторое время вернулся Кёгокудо с переносным деревянным ящиком с крышкой, которые используют для доставки еды.
Увидев перед собой мертвенно-бледного человека, держащего в руке ящик с лапшой, я невольно расхохотался.
- Только представь себе! - с возмущением выдохнул он. - Этот старик в лавке сказал мне: «Ты выглядишь голодным, я все сготовлю по-быстрому, просто подожди немного». Он мог сколько угодно притворяться любезным, но потом наотрез отказался брать на себя труд принести все это сюда. Так что мне пришлось нести все самому - какое мучение! Ты заказывал тануки-собу, верно?
«Я ничего не заказывал. Ты решил за меня, чем я буду ужинать. Я просто не стал возражать, потому что, откровенно говоря, мне без разницы».
- Я понимаю, что в наши дни кто угодно может продавать собу, но неужели они думают, что лапшичной легко выжить в месте вроде этого и сохранить свою клиентуру? К тому же они берут двадцать иен за порцию.
- Постой, ты говоришь, что у них неудачное место? Разве они находятся не прямо по соседству с твоим магазином? И они были здесь еще до войны, разве нет?
Я вспомнил, как приходил к нему в гости, будучи еще студентом, и останавливался в соседнем ресторане, чтобы заказать себе холодной дзару-собы[36 - Дзару-соба («гречневая лапша в бамбуковой корзинке») - холодная лапша из гречневой муки, является популярным летним блюдом.]. В то время одна порция стоила пятьдесят сэн[37 - Сэн - японская денежная единица, равная одной сотой иены. Была в обращении с 1873-го по 1945 г. После Второй мировой войны национальная валюта Японии подвергалась сильной инфляции.].
- На самом деле, тот ресторан был одним из нескольких, которые сгорели во время сильного землетрясения. Этот район почти не пострадал, так что сюда перебрались множество людей из самых разных мест, - сказал Кёгокудо, не отвлекаясь от обжаренного во фритюре тофу. Затем взглянул на книгу, лежавшую на столе: - Кстати, я заметил, что ты рассматривал эту книгу, когда я вошел. С ней что-то не так?
- Нет, ничего особенного. Я просто размышлял, как правильно читается название этой картины. Последний иероглиф - «птица», тё:, перед ним стоит «получать» или «похищать», каку, а первый, кажется, «свекровь» или «теща», ко? Может быть, кокакутё? Это какое-то привидение? Никогда о таком не слышал.
- А, нет. Это убумэ, - сказал Кёгокудо, чавкая своим удоном.
- А, вот как… Про убумэ я слышал. Это призрак, который бродит повсюду и пытается отдать своего младенца кому-нибудь, кто сможет о нем позаботиться. Но почему эти иероглифы читаются как «убумэ»?
- Они так не читаются. Кокакутё - это демон из Китая. Иногда его называют «ночной куртизанкой» или «божественной небесной девой». Это оборотень. Когда она облачается в перья, то становится птицей, а когда сбрасывает их, то обращается призраком женщины. Об этом написано, в частности, в «Компендиуме лекарственных веществ» Ли Шичжэня. Я уверен, что в энциклопедическом справочнике эпохи Эдо под названием «Японо-китайский иллюстрированный сборник трех миров» также была статья, касавшаяся убумэ. Полагаю, что Сэкиэн позаимствовал название своего рисунка непосредственно оттуда, но что-то здесь не сходится. Считается, что китайская кокакутё похищает младенцев-девочек и вскармливает и воспитывает их как своих собственных детей, что является полной противоположностью тому, как ведет себя убумэ, верно? Да, и еще обычно слово «убумэ» записывается как сочетание иероглифов «рожать» и «женщина»:
??
Кёгокудо говорил, не переставая поглощать свою лапшу, но я всегда прекращал есть и откладывал в сторону палочки, когда разговаривал, так что моя соба вскоре остыла и размокла.
- Так убумэ - это призрак женщины, умершей при родах, правильно?
- Не призрак как таковой. Есть мнение, что это сожаления умершей при родах женщины, принявшие физическую форму. Идет ли речь о дочери семьи Ямада, живущей по соседству, или о знатной даме из богатой семьи, - если они умрут при родах, их сожаления вернутся и будут скитаться по миру. Вот почему, когда появляется одна из них, это верный признак того, что в чьей-то семье случилась трагедия. В пользу того, что они не являются призраками, говорит тот факт, что убумэ не приходят за каким-то определенным человеком, чтобы мучить его, и ты, должно быть, заметил, что выражение ее лица совсем не такое яростное, как у большинства призраков.
Конечно же, я тоже об этом подумал.
- Все же у современных людей недостает способностей извлечь смысл из этих записей, - задумчиво проговорил Кёгокудо. - Легко сказать: «Это сожаление женщины, умершей в родах, принявшее физическую форму», но что это за физическая форма - ответить на этот вопрос весьма затруднительно, не так ли?
- Ну разумеется. Сожаление ведь не имеет определенной физической формы, тут уж ничего не поделаешь.
- И все же мы изображаем нечто настолько сложное, как человеческую душу, в виде самого простого символа сердца. Возможно, он основан на форме соответствующего органа или на форме чашечки для саке, но всякий, кто увидит этот символ, тотчас поймет, что это душа. Хотя у души нет никакой формы.
- Я полагаю…
- То же самое с убумэ - это символ. Просто в современном мире он не используется. Отчасти потому, что уровень смертности рожениц значительно снизился, но это не дает исчерпывающего объяснения. Сама область сверхъестественного стремительно уходит из повседневной речи и становится более личным опытом. Если сегодня люди и говорят об этом, то основной темой их разговоров становятся очевидцы и их истории. В рассказах о призраках и мстительных духах мы в конечном счете слышим о человеке, которого ненавидит призрак, а не об особенностях и судьбе самого призрака. Современная убумэ - это некая Хана Ямада-сан, умершая в результате врачебной ошибки, которая ночь за ночью, как на дежурство, является к изголовью кровати виноватого врача, чтобы изводить его плачем и угрожать предъявлением судебного иска. Вот в какое скучное и приземленное создание она превратилась.
- Ну я уверен, что в стародавние времена роды были гораздо более опасны для жизни, так что, когда что-то шло не так, некого было в этом винить. Женщина, которая, к несчастью, умирала, могла иметь сожаления, но, вероятно, у нее не было бы повода становиться разгневанным призраком.
Теперь мне совсем не хотелось прекращать наш разговор. Кёгокудо допил бульон от удона, затем, ворча что-то в ответ на мое последнее замечание, отправился на кухню, откуда вскоре вернулся с двумя чашками холодного ячменного чая - муги-тя. Одну из них он предложил мне. Затем пробормотал, больше обращаясь к самому себе:
- Однако почему вышло так, что кокакутё и убумэ смешались? Украсть ребенка и отдать ребенка кому-то другому - это совершенно разные вещи.
Доев наконец свою тануки-собу и все еще чувствуя жажду, я откинулся назад и выпил свой чай одним освежающим глотком.
- А что, кстати, делает убумэ после того, как отдала своего ребенка?
- Ничего. Некоторые говорят, что, если ты возьмешь у нее ребенка, тот будет становиться все тяжелее и тяжелее, пока не раздавит тебя, или ты заболеешь, но эти детали, скорее всего, были добавлены позже, чтобы сделать рассказы пострашнее. Согласно другим версиям, приемные родители обретают сверхъестественную силу, однако это уже больше похоже на истории о сказочных героях и их испытаниях. Для современного слушателя это уже совершенно не страшно. Но было еще кое-что… - Кёгокудо обернулся и бегло окинул взглядом книжную полку за своей спиной.
Однако, судя по всему, книги, которую он искал, там не было, так что спустя мгновение мой друг снова повернулся ко мне и продолжил свое объяснение:
- Сэкиэн создал свои лучшие работы в эпоху Анъэй[38 - Эпоха Анъэй («Мирная вечность», девиз правления японских императоров Го-Момодзоно и Кокаку) - период в истории Японии с 10 дек. 1772 г. по 25 апр. 1781 г.], с тысяча семьсот семьдесят второго по тысяча семьсот восьмидесятый год, но если заглянуть еще на сто лет в прошлое, то в те времена страх перед убумэ был еще в самом расцвете. Думаю, это был третий год эры Дзёкё - то есть, по современному западному летоисчислению, тысяча шестьсот восемьдесят шестой год[39 - В Японии принято указывать даты согласно девизу и годам правления императора; Дзёкё («Принятие праведности») - девиз правления японских императоров Рэйгэна и его сына Хигасиямы, использовавшийся с 5 апреля 1684 г. по 23 октября 1688 г. Здесь и далее даты указаны как по традиционному японскому, так и по григорианскому летоисчислению.], чуть больше чем за сто лет до смерти Сэкиэна, - к этому периоду относится особенно примечательная запись об убумэ, опубликованная в «Рассуждениях о ста повестях о призраках».
Взгляд Кёгокудо остановился на воображаемой точке в воздухе примерно в трех дюймах над моей головой, и он начал зачитывать фрагмент из «Рассуждений о ста повестях о призраках» по памяти:
- «Из всех передаваемых из уст в уста таинственных историй те, что повествуют об убумэ, - самые противоречивые и пугающие. Говорят, когда умирает беременная женщина, ее привязанность к ребенку обретает физическую форму. Она становится призраком, чье тело от пояса и ниже залито кровью, плачущим подобно птице: «обаро-о, обаро-о». Ну, что скажешь? На мой взгляд, гораздо страшнее, чем эта картина. Впрочем, преобладающее отношение к сверхъестественному и загадочному, которое ты найдешь в «Рассуждениях…», - это отрицание.
- Ты слово в слово запомнил это описание? Тебе больше нечем заняться в свободное время?
- О, ну это довольно увлекательно, - Кёгокудо взял со стола книгу и медленно покачал ею в воздухе. - Прежде всего, убумэ, которую ты можешь обнаружить в народных преданиях - в некоторых регионах ее называют «угумэ», - такая же пугающая. Нижняя часть ее тела залита кровью, как в том описании, которое я тебе привел, либо покрыта незаживающими кровавыми ранами. Она на порядок страшнее, чем во всех этих более поздних описаниях. Если посмотреть на это изображение, то можно подумать, что она просто пошла искупаться и попала под дождь. Интересно, сделал ли это Сэкиэн намеренно?
- В смысле?
Что-то было не так.
- Но ведь на этом изображении нижняя часть ее туловища тоже вся красная от крови, разве нет?
«Я же это видел, я в этом совершенно уверен».
- Перестань грезить наяву. Это же черно-белая иллюстрация, как она может быть красной?
Кёгокудо отдал мне книгу.
Иллюстрация в ней была идентична той, что я видел ранее, за исключением того, что на женщине была традиционная нижняя юбка коси-маки, обернутая вокруг талии. Присмотревшись, я также обнаружил, что ребенок выглядел довольно упитанным и вполне здоровым.
На них не было ни капли крови.
Однако на лице у женщины было все то же растерянное выражение, отчего сцена выглядела такой же жуткой.
Кёгокудо сузил глаза и произнес:
- Сэкигути-кун, ты, возможно, обладаешь теперь всеми необходимыми логическими инструментами, которые утратил весь остальной мир, чтобы понять природу убумэ.
Рин… На улице от дуновения ветра опять мелодично зазвенел колокольчик.
Продавец книг прибрал со стола оставшиеся после ужина миски, затем, открыв баночку с печеньем, предложил одно мне:
- Будешь кость Будды?
- Это богохульство. Ты наверняка попадешь за это в буддийский ад, - сказал я, беря один сухой кусочек.
Мой взгляд все еще был прикован к иллюстрации в книге. Странно, но она больше не казалась мне такой загадочной, какой была мгновения назад. Может быть, цвет, который я увидел, был всего лишь игрой света?..
Кёгокудо тоже взял одно печенье.
- Неужели? Я думаю, у меня хорошие шансы на спасение, учитывая, что я сделал доброе дело, - ответил он. - Между прочим, это печенье прожило удивительную жизнь Сиддхартхи Гаутамы - и его удивительное рождение, ты так не считаешь? Перед появлением на свет принца Сиддхартхи его матери, царице Махамайе, приснился сон, будто через ее правый бок в чрево вошел белый слон с шестью белыми бивнями, несший цветок лотоса; а на седьмой день после рождения Будды она умерла.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чем он говорит.
- Нет, постой, Будда - это не очень хороший пример, - продолжил мой друг. - Я знаю - как насчет Тайра-но Масакадо[40 - Тайра-но Масакадо (прибл. 903 - 940) - японский полководец и политический деятель эпохи Хэйан (794 - 1185). Один из организаторов антиправительственного восстания годов Дзёхэй и Тэнгё (936 - 941).], императора-самозванца? Согласно «Беседам о Сутре Лотоса», он провел в утробе целых тридцать три месяца, прежде чем появиться на свет. К тому же в легендах говорится о том, что его мать была змеей, чья магия защищала его.
Как будто чудом, мы вернулись к первоначальной теме нашего разговора. Мой друг наконец решил обсудить историю про аномально длительную беременность, которая была истинной причиной, по которой я решил увидеться с ним в тот день.
- Мусасибо Бэнкэй[41 - Сайто-но Мусасибо Бэнкэй (1155 - 1189) - японский воин-монах, служивший знаменитому полководцу Минамото-но Ёсицунэ. Обычно изображался как человек большой силы и верности, являясь популярным персонажем японского фольклора.] - другой известный пример, - говорил Кёгокудо. - Согласно героической поэме «Гикэйки», или «Сказанию о Ёсицунэ», ему потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы родиться, а в одной из историй из «Отоги-дзоси», или «Занимательных рассказов», собранных в период Муромати[42 - Отоги-дзоси - жанр японской литературы периода Муромати (1336 - 1573), представленный более чем тремястами рассказами и легендами; некоторые из которых объединены в сюжетно-тематические циклы.], которая называется «История Бэнкэя», он оставался внутри в течение целых трех лет и трех месяцев и родился лишь на тридцать девятом месяце! Он появился на свет с волосами и полным набором зубов, то есть был настоящим «младенцем-демоном». Еще в «Собрании увиденного и услышанного в годы Кэйтё» есть история о бродяге и преступнике по имени Оотори Итибэ, который, когда он был наконец схвачен и брошен
в темницу, утверждал, что провел в утробе матери восемнадцать месяцев. Конечно, это лишь его собственное свидетельство, так что это немного подозрительно.
- Но почему все они - злодеи? Ну, кроме Будды.
- Постой, воин-монах Бэнкэй вовсе не злодей. Ему просто нравилась каждая хорошая драка, в которой он мог продемонстрировать свои силу и неистовство. Однако насчет злодеев - это ты хорошо заметил. Действительно, Масакадо до сих пор считают самым дурным человеком на всем белом свете…
- Ну вот, он же злодей… - проговорил я, не вполне понимая, к чему ведет мой друг.
- Да, если говорить о злодеях, - продолжал Кёгокудо, - то «краснолицый демон», Сютэн-додзи с горы Ибуки - тоже отличный пример.
- Сютэн-додзи разве был не с горы Оэ на западной окраине Киото?
- Это просто более известная версия той же истории. В любом случае, ты знаешь, о ком я говорю, - тот главарь демонов-они. Так вот, в истории «Додзи из Ибуки», или «Мальчик с горы Ибуки», тоже из «Отоги-дзоси», сказано, что он родился на тридцать третий месяц, а согласно «Дзэнтайхэйки», или «Повести о временах до наступления великого мира» о войнах периода Нара до наступления эпохи Хэйан, он был рожден на шестнадцатый месяц. Вообще-то, изначально Сютэн-додзи был человеком, только рожденным необычным способом и также появившимся на свет с длинными волосами и полным набором зубов. Но он стал демоном-они, когда сжег все любовные письма, присланные ему отвергнутыми им женщинами, - дым от сожженных писем окутал его и обратил в демона. Став демоном, он сколотил банду, бесчинствовавшую в Киото и похищавшую женщин, пока, по указанию оммёдзи Абэ-но Сэймэя, его не убил самурай Минамото-но Ёримицу.
- Но, Кёгокудо, - сказал я, - посмотри на эти цифры: шестнадцать, восемнадцать, тридцать три, три года и три месяца… Во все это довольно трудно поверить, не так ли? Такое ощущение, что эти цифры были придуманы постфактум.
- Разумеется, так оно и есть. Это случилось лишь тогда, когда все эти люди превратились в кровожадных и жестоких демонов, знаменитых преступников или прославленных героев, - именно тогда их прошлое было создано задним числом.
- Похоже на квантовую механику.
- Действительно. Все демоны рождаются при необычных обстоятельствах - это издревле распространенное народное убеждение. В Японии данная идея особенно глубоко укоренилась. Обратное также справедливо: всякий, кто появился на свет необычным образом, должен непременно стать демоном, когда вырастет. Поэтому любой истории демона или выдающегося злодея, в которой отсутствует его необычное рождение, недостает убедительности. Причина и следствие здесь поменяны местами. Когда кого-то начинают считать демоном, то в ту же самую секунду отправляются в его прошлое, чтобы создать необычную и странную историю его прихода в этот мир. Таким образом, если ребенок действительно родился на свет необычным образом, это не дает нам ни единого доказательства того, что в будущем он обязательно станет демоном или злодеем.
- Но разве нет каких-нибудь примеров, чтобы кто-то, родившийся необычно, вырос, несмотря на это, обыкновенным человеком?
- Ни единого. Поскольку судьба детей, рожденных при подобных обстоятельствах, была хорошо известна, в стародавние времена таких детей всегда убивали.
- Но ведь Сютэн-додзи выжил, не так ли? Если б они действительно с таким рвением убивали всех подобных детей, на свете не было бы ни одного демона или знаменитого преступника.
- Как я тебе и сказал, истории Сютэн-додзи и подобных ему персонажей были созданы задним числом, когда их заклеймили демонами. В таком случае можно просто сказать, что родители не смогли убить своего ребенка и вместо этого бросили его, или что-нибудь в этом роде. И если по какой-то случайности найдется кто-то, кто был рожден необыкновенным образом, но о нем никто ничего не знал до той поры, пока он не вырос и не стал обыкновенным человеком, - факт о его необычном рождении будет просто стерт из его прошлого.
Я наконец понял, почему Кёгокудо потратил так много времени на то, чтобы разрушить мою основанную на общепринятом «здравом смысле» картину мира, прежде чем продолжить эту беседу. Теперь, когда он мне все объяснил, я прекрасно понимал конкретные логические предпосылки истории «необыкновенного появления на свет». Однако, если б он просто ответил на мой вопрос напрямую, когда я к нему пришел, все было бы совсем иначе. Я не только ровным счетом ничего не понял бы - я наверняка ушел бы от Кёгокудо с убеждением из народного предания, что у женщины, которая была беременна в течение целых двадцати месяцев, обязательно родится демон или злодей. Затем, вернувшись домой, я, возможно, написал бы статью, полную «научных доводов» и безвкусных нелепых гипотез, - даже не понимая, как то, что я написал, могло исковеркать жизнь любого ребенка, рожденного при столь необыкновенных обстоятельствах.
- Ну что ж, сэнсэй, похоже, ты пришел к некоторому осознанию. Мы можем быть неспособны понять коллективные заблуждения прошлого, ставшие частью нашей культуры, но это не значит, что мы имеем право свободно интерпретировать то, чего не понимаем, и делать вид, будто прекрасно знаем, о чем говорим. Современное общество неспособно даже в общих чертах понять идею рождения ребенка-демона - так, как ее воспринимали в прошлом. Конечно, в простом непонимании не было бы ничего дурного, однако выходит так, что ребенка-демона «понимают» таким превратным образом, что его история приобретает совершенно иное значение. Для меня непостижимо, как это можно допустить. Ты можешь писать свои статьи, как тебе заблагорассудится, но, как только ты отдаешь их в печать, статьи начинают жить своей жизнью. Я бы хотел, чтобы ты воздержался от того, чтобы написать нечто столь безответственное, что может обречь невинного ребенка на превращение в демона, змею или кого-нибудь похуже.
Кёгокудо как будто был способен читать мои мысли. Он сделал глоток ячменного чая.
- Не волнуйся, я уже давно потерял всякое желание писать об этом статью. Думаю, что, как ты и говоришь, это было бы еще большей безвкусицей, чем твоя баночка с печеньем.
Я говорил совершенно искренне.
Увидев мою неожиданную покорность, мой друг в некотором смущении потер пальцами подбородок, возможно, решив, что его лекарство подействовало чуть лучше, чем предполагалось.
- Кстати, кто рассказал тебе эту дикую историю? - спросил он неожиданно.
- Твоя сестра.
Услышав мои слова, произнесенные самым беззаботным тоном, на который я только был способен, Кёгокудо состроил кислую мину и проворчал:
- Ах вот как, эта негодная взбалмошная девица…
Я не мог удержаться от смеха, вспомнив, как совсем недавно его сестра точно так же говорила про старшего брата, что у него не все дома и что он совершенно безнадежен.
- Здесь нет причин для смеха, - сообщил мне мой друг, который теперь выглядел явно удрученным. - Как старший брат, я очень за нее беспокоюсь, - продолжал он, и по мере того, как он говорил, выражение его лица действительно становилось все более встревоженным.
Едва речь заходила о его младшей сестренке, мой всегда уравновешенный, логически мыслящий друг тотчас терял все свое хладнокровие.
Младшую сестру Кёгокудо звали Ацуко. Она была живой, жизнерадостной и энергичной девушкой - в противоположность своему вечно нездоровому брату. В то время как тот больше походил наружностью на бога смерти синигами, Ацуко была поразительной красавицей: большинство людей, которые не знали истинного положения дел, были уверены, что она принадлежит к семье его жены. Ацуко была примерно на десять лет его моложе - ей было около двадцати - и обладала независимым характером. Едва окончив старшую школу, она заявила, что начинает самостоятельную жизнь, и покинула родной дом. После этого устроилась на работу, чтобы скопить денег на колледж, самостоятельно усердно занималась и поступила, но вскоре бросила учебу, сославшись на невыносимую скуку, царившую в учебном заведении. Это, как ничто другое, было доказательством, что в ее жилах течет та же кровь, что и у Кёгокудо. В настоящее время она работала в издательстве в районе Канда, где одновременно занимала штатную должность редактора и корреспондента журнала. Поскольку мы были друзьями, я часто получал там работу благодаря ее содействию. Я всегда считал Ацуко
удивительной девушкой и уважал ее за ту ответственность, которую она добровольно на себя взяла.
- Это никак не бросает тень на доброе имя твоей сестры. Ацуко даже не собирала материал про эту беременную женщину и вовсе не собиралась обнародовать эту историю, - пояснил я. - Твоей сестре никогда не пришло бы в голову написать нечто в столь абсурдно дурном вкусе. Она занималась историей о муже беременной женщины.
Мой чудаковатый и упрямый друг по-своему очень переживал и заботился о своей сестре, и у него всегда было собственное мнение насчет всего, что она делает. Я совсем не хотел, чтобы по моей вине они поссорились.
- А что случилось с ее мужем? - недоверчиво спросил Кёгокудо.
- Ну, судя по всему, он бесследно исчез примерно полтора года назад.
- В наши дни в подобном нет ничего особенно удивительного. Зачем она хочет написать об этом статью?..
- Дай мне закончить мой рассказ, - сказал я со значением. - Дело в том, что ее муж бесследно исчез из запертой комнаты, как клуб дыма, рассеявшийся в воздухе. Разве это не загадочно? Это определенно стоит того, чтобы собрать материал для статьи.
- Ха! - Кёгокудо издал короткий смешок, скептически приподнял бровь и смерил меня взглядом, который предназначался для самых безнадежных и неисправимых идиотов. - Просто нелепо! - язвительно заметил он. - Так я и знал, что все это в итоге превратится в одну из твоих дешевых детективных историй. В конце концов выяснится, что там была потайная дверь или что он нашел оригинальный способ выбраться с помощью припрятанной веревки…
- Ты прав, это очень похоже на все эти истории, которые можно прочитать в романах, но я впервые услышал о чем-то подобном в реальной жизни. Пойми, не так важно, какой банальный трюк он использовал, чтобы выбраться, но, как реальный случай, это все равно заслуживает статьи. Так или иначе, поскольку раньше я уже писал детективные истории, твоя сестра обратилась ко мне за советом. Однако по мере того, как я слушал предысторию всего этого, мне все больше становилось интересно затруднительное положение его жены. Так что я начал расспрашивать об этом и обнаружил, что слухи распространились гораздо дальше, чем можно было предположить.
- Что, по всей видимости, учитывая твой дурной вкус, лишь еще больше растревожило струны твоего сердца. Ацуко, должно быть, до крайности требовался материал и у нее совсем не было выбора, раз она пришла за советом к тебе. Уличный фокусник из Асакуса - намного более надежный источник информации. Но теперь я по большей части все понял: муж отсутствует в течение полутора лет - конечно же, это должно означать, что его жена беременна уже в течение двадцати месяцев, в противном случае цифры не сходятся. - Кёгокудо взял чашку с уже, по всей видимости, согревшимся в тепле комнаты ячменным чаем, поморщился и сделал глоток. - Но, Сэкигути-кун, что, если эта женщина после исчезновения ее мужа встречалась с мужчиной, забеременела от него, а затем наврала с три короба, чтобы избежать позора? Такое суждение весьма правдоподобно.
- Однако утверждают, что ее беременность была обнаружена сразу же после того, как ее муж - который, кстати, согласно довольно распространенной практике, взял фамилию жены и был принят в ее семью в качестве приемного сына, - исчез. И к тому моменту она была уже на третьем месяце.
- Ах, так вот откуда взялась двадцатимесячная беременность. И все же… - Кёгокудо умолк. Его взгляд вновь рассеянно скользнул на веранду.
Мгновение поколебавшись, я решил посвятить его во все подробности слухов и сплетен, которые мне удалось собрать.
- Как ты сам понимаешь, б?льшая часть всего этого не заслуживает доверия - и тем более невероятно, насколько широко разошлись слухи.
- Чем более невероятны слухи, тем больше они радуют толпу. Итак, сэнсэй, позволите ли вы мне узнать для моих дальнейших рассуждений, на что оказалась способна сила народного воображения?
В конце концов, Кёгокудо выказал интерес к этому делу. Очевидно, главной причиной этого было участие в нем его младшей сестры.
- Ну, значительная часть всего этого представляет собой банальные рассуждения о карме, о которых ты говорил раньше. Одна из идей заключается в том, что предок матери, живший много поколений назад, совершил детоубийство, и теперь призрак ребенка проклял женщину; или же что многие поколения назад бесплодная невеста одного из предков мужа подвергалась жестоким издевательствам и в конце концов была убита, и теперь ее призрак мстит потомку ее мужа. Разумеется, история, которая сразу пришла тебе в голову - о том, что женщина завела любовника, - тоже имеет место. Ею объясняют истинную причину исчезновения мужа женщины. Согласно этой версии, он не просто исчез, но был убит любовником и теперь его призрак мстит жене, наказывая ее столь долгой мучительной беременностью. По этой версии, отец ее ребенка - не пропавший муж, а любовник. Еще одна догадка предполагает, что ее муж все еще жив, но у него есть какая-то особенная причина, чтобы прятаться. В этом сценарии его жена была изнасилована вскоре после того, как он исчез, и в результате забеременела. Она хочет, чтобы ее муж, который ничего не знает о том, что
произошло, вернулся домой, но, если она родит этого ребенка, то станет очевидным, что он не является отцом, так что…
- Так что она просто «сдерживается»? Хотел бы я посмотреть на того, кто смог бы так долго сдерживать хотя бы кишечные газы - не говоря уже о родах!
- Но это же просто сплетни, досужая болтовня. Ей не требуется логическая аргументация. Есть, однако, и еще более занятные. Например, что отец ребенка - обезьяна и женщина не хочет рожать покрытого мехом младенца…
- И поэтому она просто тянет время? Это уже полностью выходящая за границы здравого смысла демагогия. Я надеялся хотя бы на что-нибудь, имеющее в своей основе крупицу смысла, но все это просто безобразно. Из этой истории не сделать даже сценарий для комедийного фильма. Ей недостает как стиля, так и содержания.
- Пожалуй, это действительно так. Однако одна из сплетен показалась мне немного более интересной. В ней говорится, что исчезнувший муж во время войны отправился в Германию, где работал в нацистской лаборатории, разрабатывая секретное лекарство. Когда война закончилась, он привез это лекарство в Японию и использовал свою жену в качестве подопытной в своих экспериментах.
- Какого рода экспериментах? Что можно получить, задерживая роды? Тебе следовало бы найти что-нибудь получше, чтобы назвать это «интересным».
- Нет никакого смысла в том, чтобы сердиться на меня, ведь не я же распространяю эти слухи. В любом случае, согласно этой истории, эксперимент состоит вовсе не в том, чтобы задержать день естественных родов. Ее муж якобы пытался культивировать человеческие клетки, чтобы создать дубликат другого человека. Если так, то это звучит правдоподобно, как ты думаешь?
- Клонирование?.. Ну, теоретически, пожалуй, что да. Но точно не с сегодняшними технологиями. Для подобного потребуется еще сотня лет.
- Но мы ведь не обсуждаем сейчас реальную историю. Мы говорим о зародившейся в невежественной толпе дурацкой и безумной сплетне - сплетне, которая утверждает, что жизнь, растущая в утробе этой женщины, - это не кто иной, как сам фюрер, Адольф Гитлер.
Кёгокудо закатил глаза к потолку и глубоко вздохнул. Затем он тихо рассмеялся, словно был поражен тем, насколько безнадежно жалкой оказалась моя история.
- Если б я знал заранее, что ты заставишь меня выслушать все это, я в ту же минуту закрыл бы магазин и лег спать. Когда я представляю себе людей, которые ходят по улицам, размышляя о подобных вещах, мне хочется умереть.
Действительно, пока я слушал сам себя, рассказывая все это, история становилась все больше похожей на самый низкопробный тип сплетен, безосновательных и бессодержательных. К тому же все это были клевета и злословие. Мне стало немного стыдно за то, что я счел все это интересным, когда впервые услышал.
- И кто же эта несчастная женщина, о которой люди говорят столь ужасные и жестокие вещи? - поинтересовался мой друг таким страдальческим тоном, словно ему была невыносима сама мысль об испытаниях, с которыми ей пришлось столкнуться.
- Как ты и предположил, это женщина, находящаяся в крайне затруднительном положении, поскольку ей необходимо проконсультироваться у хорошего врача, однако она не может этого сделать. Причина в том, что ее семья владеет собственной клиникой акушерства и гинекологии. Больше того, это их старинное семейное дело, которое они ведут со времен эпохи Эдо.
- О, я практически уверен, что в Эдо не было акушерства и гинекологии - трудно представить, чтобы они занимались этим так долго.
- Нет, все именно так. Согласно их родословной, глава семьи в те времена служил врачом у одного даймё[43 - Даймё - крупнейшие военные феодалы в средневековой Японии.] на Сикоку. Иными словами, он был придворным лекарем. Когда произошла Реставрация Мэйдзи[44 - Реставрация Мэйдзи, известная также как Обновление Мэйдзи и Революция Мэйдзи, - комплекс политических, военных и социально-экономических реформ в Японии 1868 - 1889 гг., превративший отсталую аграрную страну в одно из ведущих государств мира. Являлась переходом от самурайской системы управления сёгуната Токугава к прямому императорскому правлению императора Муцухито и его правительства.], преданный доктор последовал за даймё в Токио и в те смутные времена основал там большую клинику. Поэтому это их семейное дело. В ранние годы эпохи Сёва[45 - Эпоха Сёва («Просвещенный мир», девиз правления императора Хирохито) - период в истории Японии с 25 декабря 1926 г. по 7 января 1989 г.] клиника процветала, и они занимались разными направлениями, терапией и хирургией. Однако по какой-то причине, с началом Японо-китайской войны[46 - Японо-китайская война
(7 июля 1937 - 9 сентября 1945) - война между Китайской Республикой и Японской империей, начавшаяся до Второй мировой войны, продолжавшаяся до ее окончания и завершившаяся капитуляцией Японии.], их дела начали идти все хуже и хуже, и сейчас они занимаются исключительно акушерством и гинекологией. Судя по всему, в течение ряда лет во главе клиники не было ни одного выдающегося врача, и они не слишком далеко ушли от тех дней, когда доктор смотрел на твои вены и, подобно хироманту, читающему линии на ладони, угадывал, что с тобой не так. Не совсем тот подход, который может быть востребован в наше время. Как ты и говорил, сегодня медицина каждый день продвигается вперед.
Ты можешь подумать, что они могли бы нанять действительно способного и образованного доктора, но все не так просто. Они не могли позволить себе прервать фамильную линию, берущую начало от прославленного придворного врача. Так что в конечном итоге решили принять в свою семью сына - молодого блестящего специалиста, - выдав за него свою дочь, едва он окончил университет.
- Так он и есть тот самый пропавший муж?
- Да, именно. И теперь их дочь стала жертвой некоей необъяснимой мучительной болезни и никак не может разрешиться от бремени. Начинают ползти странные слухи. Но, будучи авторитетной клиникой, которая гордится своей историей, они не могут просто отправить свою дочь в какую-нибудь другую клинику, верно? Потому что это вопрос репутации. Если все выплывет наружу, они потеряют даже тех немногих пациентов, которые у них все еще есть. Их преследовало одно несчастье за другим, за каждым ударом судьбы следовало новое потрясение, так что они отступали все дальше и дальше, пока не оказались загнаны в угол…
Ответа не последовало. Кёгокудо молчал.
«Что ж, похоже, я наговорил слишком много».
В горле у меня пересохло. Однако ранее я выпил мой ячменный чай залпом, и чашка, стоявшая передо мной, была пуста. Я уже решил, немного поколебавшись, что попрошу у Кёгокудо еще одну, когда он наконец заговорил:
- Сэкигути-кун… Эта клиника, случайно, не клиника Куондзи на станции «Дзосигая»? А принятый в семью сын, который исчез, - его имя не Макио?..
Да, именно так оно и было.
- Так ты что, все это знал заранее? До чего же ты дурной человек… А я тут стараюсь изо всех сил и рассказываю тебе эту историю, проявляя чудеса красноречия, как последний дурак!..
Я почувствовал на себе его взгляд. Это был один из его испепеляющих взглядов.
- Ты!.. Так ты хочешь сказать, что действительно так и не понял - ни когда слушал эту историю, ни когда рассказывал ее, - о ком на самом деле шла речь? - требовательно спросил мой друг. Выражение его лица становилось все более суровым. - Если б я был на твоем месте, то полностью перестал бы доверять своему мозгу. Он, очевидно, совершенно не считает нужным вносить вещи и обстоятельства в хранилище памяти.
Я не представлял, о чем он говорит.
- Что… что ты имеешь в виду? Почему ты так сердишься?
- Так ты совсем не помнишь Макио Куондзи, до женитьбы - Макио Фудзино по прозвищу Фудзимаки? У тебя не сохранилось о нем ни единого воспоминания?
- А?..
Где-то на границе моей памяти возник смутный расплывчатый образ, и в то же мгновение он обрел форму: очки в толстой оправе, добродушное лицо, раздражающе замкнутый… Это было лицо нашего сэмпая[47 - Сэмпай - старший товарищ; старший по курсу.], мечтавшего поступить на медицинский факультет.
- Тот самый Фудзимаки-сан? Нет… Но я думал, что он уехал в Германию. Разве он не…
- Так ты думаешь, что он поехал в Германию и просто оставался там в течение всей войны и после войны, живя в мире и спокойствии? Были ли вообще люди нашего поколения, которых бы не призвали? Даже ты, которому полагалась отсрочка как студенту естественнонаучного факультета и будущему ученому, был послан в учебный лагерь из-за бюрократической ошибки.
- Это правда… Но ведь ты не был призван, Кёгокудо, разве нет?
- Мы говорим не обо мне.
Кёгокудо покривил рот и наклонил свою чашку, чтобы допить последние остававшиеся там капли ячменного чая.
- Это правда, что Фудзимаки-си[48 - « - си» - один из наиболее уважительных и официальных суффиксов в японском языке, буквально «господин».] отправился в Германию. Хотя неясно, какие у него там были связи и, если уж на то пошло, почему он хотел поехать именно в Германию. Но если я правильно помню, он вернулся год спустя после начала войны. То есть, можно сказать, тотчас после начала войны, поскольку события в любом случае начали разворачиваться лишь ближе к концу предыдущего года. После этого он поступил на медицинский факультет Императорского университета[49 - Имеется в виду основанный в Токио в 1886 г. один из девяти императорских университетов Японской империи. После Второй мировой войны - Токийский университет.], где собирался окончить курс. Но когда спустя три года положение на фронтах ухудшилось, его призвали и отправили воевать в качестве рядового солдата. К счастью для него, война закончилась прямо перед тем, как его послали на передовую в Сибирь; он чудом был демобилизован, восстановился в университете, получил наконец ученую степень, о которой всегда мечтал, и врачебную лицензию…
- И был принят в семью Куондзи. Вот, значит, как все было…
- Слухи о связях с нацистами и прочем в этом роде, возможно, проистекают из его биографии. Я уже довольно долго ничего о нем не слышал, но исчезновение… - Кёгокудо умолк, и слово «исчезновение» повисло в тишине.
Макио Фудзино учился на класс старше нас в нашей старшей школе старого образца[50 - С эпохи Мэйдзи до первых годов эпохи Сёва, с 1868 г. по 1950 г., в Японии была принята так называемая «старая система», главной отличительной особенностью которой было раздельное обучение мальчиков и девочек. Мальчики, обучавшиеся в старшей школе старого образца, в основном готовились к поступлению в Императорский (ныне - Токийский) университет. Таким образом, старшая школа старого образца, в сущности, являлась переходной ступенью между школой и университетом.]. Он был тихим мальчиком, застенчивым настолько, что это почти граничило с трусостью или малодушием, и всегда стремился стать врачом. Я не мог даже предположить, чтобы мой друг оказался в центре всего водоворота событий, о которых я собирал сведения, - какая слепота с моей стороны! Начать с того, что я совершенно не представлял, что происходило с ним после войны, а также не подумал о том, чтобы связать прозвище Фудзимаки с именем Макио Куондзи. Теперь же воспоминания о моем школьном товарище оживали одно за другим.
- Когда мы учились в школе, он, кажется, был влюблен в одну девочку, верно? Она была из такой семьи… я точно не помню… но они ведь тоже были врачами?
- Да, правильно. Летом тридцать девятого года мы все вместе отправились в храм Кисимодзин[51 - Кисимодзин - крупный синтоистский храм в квартале Дзосигая в Токио. Посвящен богине Харити (санскр.), покровительнице детей и деторождения.] на праздник. Там он встретил девочку из семьи Куондзи и простодушно влюбился в нее с первого взгляда. Вспомни, как мы подшучивали над ним из-за того, что он витал в облаках… Что ж, полагаю, он вернулся после войны и воплотил свои мечты в жизнь: получил диплом врача и любимую девушку.
Как можно было догадаться по тому, как Кёгокудо наизусть зачитывал отрывки из старинных книг, его память была поистине необыкновенной.
Что же до меня, то этот неожиданный поворот событий буквально лишил меня дара речи.
Кёгокудо сначала по привычке тер пальцами подбородок, но затем его рука постепенно поднялась вверх, и теперь он усердно чесал голову, запустив пальцы в длинные растрепанные волосы.
- Почему ты пришел ко мне с этим разговором? Разве я не живу здесь в уединении именно потому, что подобные вещи мне отвратительны?
Его рука снова вернулась к подбородку, и мой друг опустил глаза. Он выглядел точь-в-точь как писатель Акутагава Рюноскэ на виденных мною фотографиях: задумчиво нахмуренные брови и взлохмаченная копна волос. Некоторое время Кёгокудо сидел так, не двигаясь.
Неожиданно он взглянул на меня и тихо произнес:
- Знаешь, что… - Сейчас мой друг был еще больше похож на Акутагаву. - Теперь, когда стало известно, что в центре всего этого происшествия - наш знакомый, мы больше не можем оставаться безучастными наблюдателями, верно? - Кёгокудо снова опустил глаза. - Но это… это не по моей части.
Он еще некоторое время размышлял с выражением Акутагавы на лице, прежде чем продолжить:
- Сэкигути-кун, ты ведь завтра свободен, верно?.. Ты мог бы съездить в частное детективное агентство в Дзимботё[52 - Дзимботё - квартал Токио в специальном районе Тиёда, известный многочисленными издательствами и книжными магазинами, а также сувенирными лавками и магазинами антиквариата.] за советом? Наш старый друг Энокидзу, который там работает, учился на один класс старше нас, в одном классе с Фудзимаки-си. Он наверняка знает больше нашего о его окружении и может располагать какой-нибудь важной информацией. Едва он услышит о произошедшем, то, я уверен, не останется в стороне. - Затем, с непроницаемым выражением лица, мой друг добавил: - Ты должен взять на себя эту ответственность.
На этом он закончил.
Было уже позже десяти вечера, когда я наконец попрощался с Кёгокудо. Снаружи уже совершенно стемнело, но почти не стало прохладнее.
Продавец книг предупредил меня, что в такой час я обязательно споткнусь и кубарем полечу с холма, и настаивал на том, чтобы я взял переносной бумажный фонарь тётин[53 - Тётин («свет, который несут в руке») - традиционный фонарь с бумажным цилиндрическим абажуром, который удерживает бамбуковая спираль. Наверху у тётина ручка.]. Я сказал ему, что взял бы карманный электрический фонарик, если б у него такой нашелся, но я буду чувствовать себя ходячим анахронизмом, спускаясь по дороге со старинным бумажным фонарем в руке.
- К тому же, - добавил я, - луна сейчас достаточно яркая, так что все будет в порядке.
- Просто смотри внимательно себе под ноги.
В ту ночь пологий склон, ведший от книжного магазина, был, как всегда, совершенно пустынным. Вдоль дороги не было ни единого фонаря, чтобы осветить путь, - только глинобитные стены тускло отсвечивали в лунном свете, простираясь вниз как будто до бесконечности. Вдали, куда они уходили, я ничего не мог разглядеть.
Я чувствовал себя странно.
Попытался вспомнить содержание нашей дневной беседы, но, сколько ни складывал вместе отдельные ее фрагменты, которые я помнил, сколько ни выстраивал их по порядку, смысл целого ускользал от меня. Я думал, что та часть, в которой было доказано, что я не могу различить реальное и воображаемое, была сначала. Или, может быть, это была та часть, в которой говорилось об относительной природе прошлого, увиденного через записи в памяти?
Но действительно ли там был такой вывод?..
Есть область физики, называемая квантовой механикой.
Мы не можем сказать, что происходит в мире, когда мы не смотрим. Например, что по ту сторону глиняной стены… Там может абсолютно ничего не быть. А эта дорога - куда она ведет? У меня возникло обманчивое ощущение, что земля под моими ногами становится мягкой.
Я споткнулся и едва не упал. На мгновение мне показалось, что воздух вокруг моих ног стал густым и вязким, - настолько, что я не мог с уверенностью сказать, где заканчивается поверхность дороги и где начинается воздух над ней.
Как темно… Я не вижу собственных ног.
Если я их не вижу, я не могу знать, что происходит там, внизу.
Что бы там ни было - все возможно.
Убумэ - нижняя часть ее тела поблескивает от крови, - она может стоять в темноте прямо за моей спиной.
И в этом бы не было ничего странного.
Она действительно там?
В то мгновение я почувствовал, что весь покрылся гусиной кожей, и задрожал от внезапно нахлынувшего ужаса. Я ведь мог просто обернуться и посмотреть, чтобы убедиться, что там ничего нет, что никто не стоит позади меня. Однако…
- Лишь когда мы наблюдаем, нечто обретает форму и свойства.
Мне вспоминались фрагменты рассуждений Кёгокудо.
Если так, то получается, что прямо сейчас… Она может стоять именно там, куда я не смотрю.
- Пока ты не смотришь, мир может быть понят лишь с точки зрения вероятностей.
Это означало, что была вероятность того, что убумэ там стояла.
Я зашагал быстрее.
Но чем больше я спешил, тем сильнее заплетались мои ноги.
- Вероятность того, что ты и весь мир вокруг тебя - лишь призрачная иллюзия, и вероятность того, что все настоящее, - совершенно равны.
Сколько же времени я уже спускаюсь по дороге с холма? Окружающий пейзаж нисколько не поменялся. Эта стена когда-нибудь закончится? И что находится за ней?
Мир, который я вижу сейчас, - реален? Или это просто подделка?
Я весь покрылся потом. В горле пересохло.
Если мир действительно устроен именно так, произойти может что угодно.
- В этом мире нет ничего странного, Сэкигути-кун.
Так вот что он имел в виду.
Она стоит за моей спиной - убумэ. Она растеряна.
И лицо ребенка, которого она держит на руках…
Фудзимаки-сан…
Я уже прошел примерно две трети спуска с холма, когда ощутил внезапный приступ головокружения.
2
Когда утреннее солнце разбудило меня, часовая стрелка на циферблате только что прошла отметку одиннадцати часов. Все мои ощущения были притуплены, словно голова моя была заполнена свинцом.
Впрочем, они не притупились настолько, чтобы сделать меня нечувствительным к невыносимым жаре и влажности, царившим в спальне. Казалось, я находился в бане. Свет, лившийся в окна, был таким ярким, что слепил глаза.
Теперь, спустя ночь, все произошедшее вчера в книжном магазине «Кёгокудо», казалось далеким и нереальным, как сон.
Я медленно оделся и вышел из комнаты. Моя жена Юкиэ была на кухне: подвязав рукава кимоно, она делала рисовые клецки сиратама.
Когда я вошел, Юкиэ пожаловалась, что прошедшая ночь была по-настоящему тропической и я так стонал и ворочался во сне, что она совсем не выспалась. Жена действительно выглядела очень усталой и осунувшейся.
- Как там Тидзуко-сан? - поинтересовалась она, не поворачиваясь ко мне.
Тидзуко - это имя жены Кёгокудо. Наши жены удивительно хорошо ладили и, возможно, стали бы близкими друзьями, даже если б им не пришлось общаться из-за мужей. Я сказал ей, что его жены не было дома, и она, кивнув, предположила, что Тидзуко, по всей видимости, отправилась на фестиваль. Я не понял, что она имела в виду.
Я съел свой завтрак и подождал, когда полуденное солнце начнет свой путь к закату, прежде чем выйти из дома.
До ближайшей станции - Накано железнодорожной линии Кобу, которая теперь называется линией Тюо Национальной железной дороги, - идти было двадцать минут. С прошлого года вокруг станции развернулось бурное строительство, по большей части из-за близости к крупной узловой станции Синдзюку. Разведывательное управление при военной школе Императорской японской армии и многочисленные принадлежащие к нему строения, находившиеся здесь до войны, выглядели скромными и неброскими, но теперь здесь одна за другой появлялись торговые улочки, создавая ощущение, что квартал переживает настоящее возрождение.
К тому моменту, как пришел на станцию, я был уже весь в поту. Я обычно много потею, и в тот день поездка на поезде не принесла мне ничего, кроме страданий.
Я вышел в Канда и сначала отправился в издательство «Китанся», чтобы зайти к сестре Кёгокудо. Уцелевший после пожара реконструированный деловой центр, в котором располагался офис издательства, едва ли можно было похвалить за привлекательный внешний вид, но поскольку он целиком принадлежал издательской компании, то мог считаться роскошным.
Спустя семь лет после окончания войны издательская индустрия переживала бурное развитие. Экономия бумаги и цензура в период оккупации на некоторое время поставили бизнес в затруднительное положение, однако с завершением оккупации высоких продаж книг и журналов с лихвой хватило для компенсации потерь. Восстановление началось с репринтов книг, опубликованных до войны, и вскоре из типографий начали выходить одно за другим собрания сочинений и разнообразные словари, а в последние годы к ним добавились переводы зарубежных романов. Теперь в витринах магазинов гордо красовались даже произведения, описывающие разрушительные последствия войн, - до войны о подобном было невозможно даже помыслить.
Низкопробные развлекательные журналы касутори, названные так в честь низкокачественного спиртного напитка, популярного среди маргиналов того времени, начали появляться один за другим тотчас после того, как перестали рваться бомбы. После какого-нибудь очередного выпуска следовал неизбежный запрет на публикацию того или иного издания, после чего наступал недолгий период затишья, и журнал вновь начинал выходить - так они и выживали, раз за разом проходя один и тот же повторяющийся цикл. Многие из них сохранились до сегодняшнего времени, хотя их названия и дизайн разительно поменялись.
Издательство «Китанся», однако, работало еще задолго до войны, благодаря чему стояло особняком среди множества появившихся в послевоенное время компаний, оседлавших новую волну свободы, подарившую журналам касутори их звездный час. Хотя «Китанся» и не было издательством первого ряда, это была стабильная средних размеров компания, и тогда выпускавшая три ежемесячных журнала.
Сестра Кёгокудо работала в редакции «Ежемесячника Китан» на третьем этаже. Как и следовало из его названия, это был журнал, с которого началась история издательства «Китанся», и он по сию пору оставался их главным изданием. Хотя продажи были довольно умеренными, тираж журнала в последние годы стабильно рос.
Основной миссией «Ежемесячника Китан» было освещение лучами разума и здравого смысла всех необыкновенных историй, удивительных рассказов и загадочных случаев, когда-либо происходивших в прошлом или имевших место в настоящем. И хотя название журнала[54 - Название журнала - «Китан» - буквально переводится как «Таинственные/причудливые истории» или «Рассказы о чудесах».] едва ли выделяло его среди множества наводнивших рынок изданий, гнавшихся за всем необычным и полных самых причудливых и странных сплетен, эротики и вульгарного гротеска, содержание его было весьма сдержанным. Редакторы тщательно избегали публикации дешевых сенсаций, которыми пестрили страницы журналов касутори. Главным образом «Ежемесячник Китан» содержал материалы на такие надежные и здравые темы, как история, общество и наука. Изредка в нем можно было прочитать статью о столь глубоко ненавидимой Кёгокудо парапсихологии, и время от времени редакторы могли рискнуть упомянуть об одном-двух случаях одержимости, но они были достаточно благоразумны, чтобы публиковать подобные материалы крайне осмотрительно и с большими перерывами. Это
означало, что, хотя редкие статьи на эти темы и мало чем отличались от тех, что регулярно публиковались в касутори, основная редакционная линия журнала, сохранившаяся по сей день, четко отделяла «Ежемесячник» от подобных журналов, защищая его от цензуры и проблем с законом, от которых постоянно страдали его низкопробные собратья.
Двумя годами ранее, воспользовавшись весьма сомнительным предлогом дружбы с братом редактора «Ежемесячника», я добился того, чтобы быть представленным редакторам литературного журнала «Современная художественная литература», чья редакция находилась на втором этаже «Китанси», и с тех пор часто писал для него на заказ.
Посещение этой редакции, однако, было не единственной причиной, по которой я приходил в издательство. Несмотря на то что я предпочел бы не делать ничего другого, кроме как читать и писать про литературу, когда с деньгами бывало туго, мне приходилось выполнять совсем другую работу, которой я занимался с большой неохотой. Иными словами, я под разными псевдонимами писал крайне сомнительные статьи для журналов касутори. Поскольку количество этих третьесортных изданий было сравнимо с количеством молодых побегов бамбука после проливного дождя, они страдали от хронической нехватки писателей, так что, не проявляя особой разборчивости, всегда можно было найти себе массу работы.
Впрочем, хоть для меня и не составляло особенного труда так сильно смирять свою гордость, статьи на популярные в те времена темы - «разоблачение тайн» и «непристойные признания» - давались мне с большим трудом. Из-за этого мне в основном приходилось довольствоваться написанием статей о загадочных и необыкновенных происшествиях - той разновидностью историй, которая еще совсем недавно была популярна, но теперь находилась на грани выхода из моды. Самым сложным было то, что б?льшая часть хороших историй в этом жанре была уже донельзя затаскана, и становилось настоящей проблемой найти свежий материал, достойный того, чтобы о нем написать. По этой причине я часто поднимался в редакцию на третьем этаже, чтобы с благодарностью принять ненужные им материалы. Когда мне везло и у меня получалось отыскать таким путем зерна истории, то, добавив в нее умеренную порцию драматизма, я мог сочинить достаточно зловещую статью. Поскольку мне все время приходилось преодолевать нехватку средств к существованию, я брал буквально все, что не хотел брать «Ежемесячник Китан», - это означало, что мне действительно было
нечего сказать в свою защиту, когда Кёгокудо ставил под сомнение мою работу и называл меня литературным поденщиком.
Когда я в тот день зашел в редакцию, главный редактор и основной автор журнала, мужчина по имени Макото Накамура, как раз был там и работал над рукописью.
- Тюдзэндзи-кун на месте? - спросил я после обычного вежливого приветствия.
Тюдзэндзи - это фамилия сестры Кёгокудо.
Настоящее имя Кёгокудо - оно у него, конечно же, имелось - было Акихико Тюдзэндзи, хотя мало кто называл его так, предпочитая, как я, использовать название его магазина. Не то чтобы это имело какой-нибудь особенный смысл. Изначально «Кёгокудо» назывался магазин сладостей в Киото, которым владела семья жены моего друга. Когда он открыл свой букинистический магазин, то просто взял это же название, и, если так посмотреть, оно и вправду идеально подошло.
- О, неужели это Сэкигути-сэнсэй? - главный редактор Накамура с улыбкой поднял на меня глаза. Он всегда был невероятно приветлив. - У вас к ней какое-то дело? Пожалуйста, скорее заходите. Там снаружи чересчур жарко. - Его глубокий низкий голос эхом разносился по коридору, приглашая меня зайти.
Я шагнул внутрь и сел в кресло для посетителей. Подошел Накамура, обмахиваясь свернутой в рулон рукописью, и сел в кресло напротив меня.
- Вы сейчас не очень заняты, редактор Накамура? Если я мешаю вашей работе, мне будет не трудно зайти в любое другое время.
- Нет, по правде, я сейчас не особенно занят. Я составляю план следующего номера, но он не слишком хорошо продвигается, так что я как раз думал для разнообразия пройтись по букинистическим магазинам. - Судя по всему, он происходил из региона Кансай[55 - Кансай - историческая область западной Японии на острове Хонсю, включающая Киото, Осаку и Кобэ. Для региона Кансай характерна группа так называемых кансайских диалектов, объединенных общим названием «Кансай бэн». Носители литературного японского считают Кансай бэн более мелодичным, но в то же время - грубоватым и жестким.], поскольку в его речи слышался легкий кансайский акцент. - Сэнсэй, насколько я помню, вы занимались исследованиями слизевиков. В таком случае вы должны быть знакомы с работами профессора Кумагусу Минакаты[56 - Кумагусу Минаката (1867 - 1941) - японский писатель, биолог и этнолог.]. На самом деле я как раз планировал сделать специальный выпуск к тринадцатой годовщине его смерти[57 - Согласно буддийской традиции, значимыми считаются 1, 2, 6, 12, 16, 22, 26, 32 и 49-я годовщины смерти человека. Однако, поскольку годовщины считаются
согласно японскому способу исчисления возраста - кадзоэдоси, - в котором год рождения считается за полный год, то годовщина, отмечаемая на двенадцатый год, называется тринадцатой.] - возможно, вы бы хотели по такому случаю написать для журнала что-нибудь о слизевиках? Это ведь те самые занятные существа - наполовину животные, наполовину растения? Может быть, вам захочется рассказать об их уникальном положении в природе: «Таинственная связь между царством животных и царством растений», а?
- Ну конечно, - сказал я, застигнутый врасплох неожиданным предложением, - я буду рад написать что-нибудь… Но разве доктор Кумагусу умер не в сорок первом году? Кажется, сейчас еще немного рановато для тринадцатой годовщины.
Честно говоря, в те дни я уже не особенно интересовался слизевиками. На самом деле я и занялся-то этой темой в свое время лишь по просьбе своего научного руководителя, а не из большой любви к этим созданиям.
Главный редактор кивнул и тихо пробормотал, что он ошибся с подсчетами и это, должно быть, будет через год.
- Кстати, - спросил я, в свою очередь, - что-нибудь вышло из этого случая об исчезнувшем человеке, которым занималась Тюдзэндзи-кун?
- Ах, вот как… - Накамура приподнял бровь. - Сэнсэй, вы тоже этим заинтересовались? Я сам возлагал надежды на эту историю, но в итоге они не оправдались.
Я постарался спросить его как можно более небрежно, но, кажется, Накамура что-то заподозрил, потому что мгновение назад он казался удрученным и говорил вяло и нехотя, а теперь внезапно оживился, и его голос зазвучал бодро. Из-за этого я немного смутился.
- Не оправдались? Так это была просто сплетня?
- Нет, это было правдой. Судя по всему, молодой врач действительно бесследно исчез из запертой комнаты. Проблема в другом: Тюдзэндзи-кун сказала мне, что вокруг этой истории возникло множество отвратительных и зловещих слухов, и если мы напечатаем ее в нашем журнале, то, что бы мы ни написали, получится клевета. Уверен, что вы поймете нашу позицию.
- Так Тюдзэндзи-кун перестала собирать об этом материал?
Это было довольно неожиданно.
Накамура со смущенным видом почесал голову.
- Да. Должен сказать, что эта девочка обладает весьма упрямым характером. Действительно, жена этого человека, которую он оставил, остается беременной уже целых полтора года. Именно об этом распространяются слухи, и притом весьма скверные. Как бы ни пыталась Тюдзэндзи-кун разобраться с историей мужа, все так или иначе возвращается к жене, делая ее объектом нападок. Так что Тюдзэндзи-кун может написать настолько объективную статью, насколько это возможно, но это все равно закончится раздуванием пламени сомнительных сплетен. Мы ведь не какой-нибудь касутори-журнал, который живет по принципу «продай и беги», - добавил он с немного испуганной гримасой. - Мы не можем позволить себе поступать столь безответственно.
- Так получается, что история об исчезнувшем мужчине имела довольно неблаговидное дополнение, - ответил я, делая вид, что совершенно не в курсе ситуации. Неужели девушка двадцати лет могла обладать подобным благоразумием, в то время как я, не будь увещеваний Кёгокудо, вне всяких сомнений, принялся бы сочинять историю, пребывая в блаженном неведении относительно возможных последствий.
- Ох, я тоже сначала пытался с ней поспорить, - добавил Накамура со вздохом. - Я сказал ей, что этот неожиданный поворот делает все только интереснее. Я никогда в жизни не слышал о беременной женщине в подобном состоянии. Так почему бы не провести научное освидетельствование, а затем не увязать оба случая в единую историю? Бедная женщина, по всей видимости, пострадала от некоей психической травмы, когда ее муж исчез, и это привело к задержке беременности. Почему бы не написать об этом с правильной точки зрения? Если б она так поступила, это положило бы конец странным слухам… Ну, по крайней мере, я так думал.
- На мой взгляд, в этом есть некоторая доля истины. И что она на это сказала?
- Она сказала, что мы должны подумать о еще не рожденном ребенке.
«Каков брат, такова и сестра. Даже говорят одинаковыми фразами».
- Полагаю, она подумала, что, если отец ребенка действительно исчез, тому есть некая причина - точно так же, как есть некая причина появления этих слухов. Пусть даже ее история будет сфокусирована на исчезновении мужчины из запертой комнаты и в качестве дополнительного примечания в ней будут упомянуты «психологические эффекты подобного исчезновения на его жену», она не сможет написать всего этого, не касаясь скрытых глубинных причин, и вся эта история про необычную беременность неизбежно окажется в центре внимания. А как только статья написана, это уже навсегда, и невинному ребенку придется жить с этим всю оставшуюся его или ее жизнь… - Накамура покачал головой. - Я уже очень долго в этом бизнесе, и мой образ мыслей, возможно, стал немного меркантильным. Но я понял, что она права. Недостаточно того, чтобы журналы просто хорошо продавались. И лишь то, что ты собираешься подойти к этому серьезно, не означает, что ты можешь писать обо всем, о чем тебе заблагорассудится. Самая пустячная и незначительная статья может повлиять на жизнь человека - и даже всего общества. У меня такое ощущение, будто она
соскоблила чешую, которой заросли мои глаза. Я должен признаться, что получил урок от ребенка.
Главный редактор Накамура, очевидно, чувствовал сильную потребность в том, чтобы кому-нибудь выговориться, потому что я никогда не слышал от него столь жаркого красноречия. Поскольку я совсем недавно пережил похожее душевное состояние, у меня было ощущение, что меня вновь отчитывают - опосредованно, но нисколько не мягче, - и на этот раз это делает младшая сестра Кёгокудо. Тем не менее я не мог не быть благодарным ей за то, что она решила отказаться от этой истории про исчезнувшего мужа, бросив свое расследование на середине, - в конце концов, под угрозой было будущее ребенка моего старого друга.
«Никогда бы не подумал, что в ней это есть: настолько упорно противостоять другому редактору - и своему прямому начальнику… Интересно, что подумал бы об этом ее дорогой братец?»
Мне действительно очень хотелось услышать, как бы он это прокомментировал.
- Одно я могу сказать с уверенностью, - продолжал главный редактор. - У Тюдзэндзи-кун есть целеустремленность, которую редко встретишь в девушке. В сравнении с ней сегодняшние молодые мужчины недопустимо слабы. Если честно, то, когда я впервые увидел ее милое лицо девочки, только что окончившей школу, я подумал: «Да справится ли она вообще с этой работой?» Но как же я ошибался! Она может работать, и притом отлично. Наших молодых сотрудников приходится всему учить, но многие из них ни на что не способны, даже когда им все подробно объяснили. Однако ей достаточно сказать одно слово - остальные десять, которые вы еще даже не собрались произнести, она поймет сама. Она совершенно самостоятельна. Да, невероятно талантливая девушка. Если вам не трудно, передайте это, пожалуйста, ее старшему брату от моего имени.
- Вы ее очень цените, - заметил я. - Но, как я понимаю, от нее самой вы это скрываете?
- Да, естественно. Я ведь должен сохранять достоинство, как главный редактор и ее начальник! - ответил он с добродушным смехом.
Рассудив про себя, что здесь я не узнаю больше ничего нового о клинике Куондзи, я решил уходить. Однако, едва начал подниматься со своего кресла с намерением попрощаться, главный редактор вдруг заговорил приглушенным шепотом:
- Понимаете ли, Сэкигути-сэнсэй, - он поманил меня рукой, - обстоятельства таковы, что нам пришлось отказаться от этой истории, однако из другого источника я слышал еще одну очень странную вещь…
Это была его обычная манера рассказывать мне об удивительных и таинственных случаях, которые не подходили его собственному журналу. Официально Накамура делал вид, будто ничего не знает о моей сторонней работе, но, конечно же, он был о ней прекрасно осведомлен.
- О той клинике, где произошло исчезновение, была еще другая сплетня. Дело в том, что незадолго до происшествия с исчезновением доктора там, судя по всему, один за другим исчезли несколько новорожденных младенцев. Разумеется, в клинике всё отрицают. Они заявляют, что дети родились мертвыми или что это были выкидыши… Но ужасные слухи о том, что есть свидетели, которые будто бы слышали плач новорожденных, или что медсестра, знавшая тайну происходящего, тоже пропала, - все эти слухи не прекращаются. Было также сообщение, что в какой-то момент в дело вмешалась полиция. И в такое-то время вдруг происходит инцидент с исчезновением молодого врача… На самом деле они еще даже не подали заявление о пропаже человека.
По всей видимости, на моем лице отразилось недоверие, и он, смущенно втянув голову в плечи, торопливо пояснил:
- Дело в том, что я сам провел небольшое расследование. Не рассказывайте, пожалуйста, об этом Тюдзэндзи-кун. Так вот… с этой клиникой определенно что-то не так. И я уже был близок к тому, чтобы разгадать, в чем там дело, как Тюдзэндзи-кун поставила мне подножку, и пришлось оставить это. Это тоже, пожалуйста, не говорите ей, ладно? - Накамура почесал голову и нахмурился. - Потому что, как главный редактор, я должен сохранять достоинство, - повторил он и вновь рассмеялся.
Покинув «Китанся», я направился прямиком к частному детективу в Дзимботё, к которому мне вчера посоветовал обратиться Кёгокудо. «Частный детектив» не было его шутливым прозвищем. Этот человек - Рэйдзиро Энокидзу - действительно был настоящим частным детективом. Впрочем, он был единственным специалистом подобного рода, которого я когда-либо знал.
Сначала я некоторое время шел не торопясь, заглядывая по пути в букинистические магазины, которыми славится район Дзимботё. Летнее солнце безжалостно жгло тротуар своими лучами. Мне вдруг пришло в голову, что вчера закончился сезон дождей. Я всегда предпочитал испепеляюще-жарким солнечным дням сырую погоду раннего лета. Не то чтобы это имело какое-то отношение к моим исследованиям слизевиков, но моему пристрастию к темноте и влажности я был даже обязан своим биологическим прозвищем: «криптогам» - растение, растущее только в тени и не имеющее цветков, - имя, которым Энокидзу окрестил меня много лет назад.
До войны Энокидзу учился на класс старше меня и Кёгокудо в нашей старшей школе старого образца.
Он был… весьма необычным человеком.
В те времена…
Энокидзу правил всей школой, подобно императору. Он был лучше всех во всем: в учебных дисциплинах, боевых искусствах и изобразительном искусстве, даже в любовных интрижках. И вдобавок к тому, что он превосходил всех и во всем, Энокидзу был красивым молодым человеком из знатной семьи. Он являлся объектом зависти своих одноклассников и предметом страстного обожания учениц расположенной неподалеку школы для девочек и даже привлекал сладострастные взгляды некоторых из наших старших товарищей, предпочитавших мальчиков прекрасному полу. Атлет, гений или плейбой - никто не мог сравниться с Энокидзу. Иными словами, он был полной противоположностью мне, вечно погруженному в меланхолию и едва способному поддержать даже самый простой разговор. Человеком, который познакомил меня и это воплощенное совершенство, был, конечно же, Кёгокудо - хотя в те времена никто не называл его этим именем. Я еще не слышал историю их знакомства, но сейчас, когда я оборачиваюсь в прошлое, мне кажется, что несравненный император Энокидзу сам был впечатлен Кёгокудо и стремился к дружбе с ним.
Но я совершенно не представлял, отчего Энокидзу проявил неожиданный интерес ко мне. По мере того как мы проводили всё больше времени вместе, каким-то непонятным для меня образом мы постепенно стали близкими друзьями. Возможно, быть объектом всеобщего восхищения и привязанности и все время находиться в центре внимания было, если взглянуть на это с другой стороны, очень одиноко.
Когда мы с Энокидзу впервые встретились, первыми его словами, сказанными мне, было: «Ты похож на обезьяну».
Когда кто-то столь возмутительно груб, на него трудно сердиться.
Услышав это, Кёгокудо предупредил его, чтобы он меня не подкалывал, сказав, что я страдаю от депрессии, а когда надо мной шутят, тотчас теряю дар речи; а поскольку сам Энокидзу, судя по его поведению, страдает некой формой мании, то он мог бы попробовать поучиться немного на моем примере… Или он дал ему какой-то другой столь же малопонятный совет.
В действительности у Энокидзу и правда было что-то вроде мании. Он всегда был жизнерадостным и веселым и чаще всего как будто пребывал в состоянии счастья. Он демонстрировал совершенно неслыханное для студента того времени легкомыслие, и его постоянно сопровождала целая свита щебечущих поклонниц. Вместе с тем, обладая совершенной естественной красотой, Энокидзу был наивным и неискушенным и отличался почти детским простосердечием - это меня в нем очаровывало. Когда мы общались, я часто забывал, что он был старшеклассником, а он редко обращался со мной или с Кёгокудо как с младшими, хотя мы таковыми являлись. В те времена старшая школа была варварским местом. Всем заправляли крутые парни, а слабые влачили жалкое существование и вовсе не считались за людей. В классах существовала жестко установленная иерархия, - тем более загадочным было поведение Энокидзу. Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что Энокидзу был одним из тех людей, которые - в самых разных смыслах - просто не способны существовать в тесноте сложившихся общественных рамок.
Или же, если сформулировать это иначе, он был чудаком. Если б странность была видом спорта, как борьба сумо, то Кёгокудо был бы в ней ёкодзуной востока, а Энокидзу - ёкодзуной запада[58 - Ёкодзуна - высший ранг борца сумо. Во время поединков борцы занимают определенное положение согласно сторонам света - востоку и западу. Традиционно ёкодзуна востока считается немного выше рангом, чем ёкодзуна запада.]. Я говорил им это довольно часто, хотя оба яростно протестовали. По их словам, самым странным в школе был я.
В любую эпоху и в любом обществе всегда находятся люди, которые не вписываются в заданные нормы. В нашей школе такими людьми, пожалуй, были мы трое. Энокидзу, Кёгокудо и я являлись аутсайдерами тогдашнего студенческого общества.
Я свернул с большой улицы, по обе стороны которой тянулись свесы крыш букинистических магазинов. Перейдя переулок, беспорядочно загроможденный маленькими магазинчиками, вышел к основательному на вид трехэтажному зданию. Оно заметно выделялось среди соседних, по большей части одно- и двухэтажных строений с плоскими крышами.
Это здание было офисом и одновременно жилищем Рэйдзиро Энокидзу. Первый этаж снимал портной, а в подвале было что-то вроде бара. На втором этаже располагалась какая-то оптовая компания, а также то ли адвокатская контора, то ли офис налогового бухгалтера. Верхний же этаж был целиком занят детективным агентством. По тем временам использование целого этажа под офис могло показаться слишком роскошным, но на самом деле, поскольку Энокидзу владел целым зданием, речь здесь шла совсем не о роскоши. Он мог спокойно и безмятежно жить только благодаря доходам, которые ему приносили съемщики нижних этажей, - и именно благодаря этим средствам мог заниматься столь нелепым делом, как частный сыск.
Семья Энокидзу искони принадлежала к старинной японской аристократии - знаменитый род, чья история прослеживалась вглубь на множество поколений. Наивность и неискушенность моего друга, очевидно, отчасти проистекали из его воспитания и идиллического детства. Однако его отец обладал натурой на порядок более странной, нежели сын, и это определенно также в большой степени повлияло на Энокидзу.
Его отец, виконт[59 - Отец Рэйдзиро Энокидзу принадлежал к т. н. «кадзоку» (букв. «цветы народа»), высшей японской аристократии эпохи Мэйдзи (учреждена 7 июля 1884 г., прекратила существование 3 мая 1947 г. с принятием новой конституции). Всего существовало пять разрядов, соответствовавших китайским аристократическим титулам, которые традиционно переводятся как: князь, маркиз, граф, виконт и барон.] Энокидзу, был по призванию натуралистом и естествоиспытателем. Его энтузиазм в изучении дикой природы постепенно перерос в настоящую страсть, и в конце 20-х годов он уехал на Яву, чтобы полностью посвятить себя своим экологическим интересам. К счастью, небольшой импортный бизнес, которым он начал заниматься в свободное время, пошел в гору и принес ему немалое состояние. И хотя виконт был в основном занят тем, что ловил рыбу и собирал коллекции редких насекомых, он, по всей видимости, был наделен достаточной дальновидностью, которая позволила ему избежать разорения и бедности, обычных для дворянства в те дни. Его семья, напротив, стала - и остается по сей день - чрезвычайно богатой. Пока состояния
других благородных семей рассыпались и обращались в труху одно за другим, а сами семьи приходили в упадок, дом Энокидзу процветал все больше и больше.
Тем не менее было бы неправильно предположить, что благодаря отцовскому благосостоянию Энокидзу жил по инерции и делал все, что ему заблагорассудится. Когда дети виконта выросли, тот заявил, что они больше не нуждаются в заботе взрослых и что его обязательства в качестве их опекуна истекли, после чего поровну распределил свое состояние между сыновьями в тот самый момент, как они достигли совершеннолетия. Однако старший Энокидзу счел ниже своего достоинства передавать сыновьям семейный бизнес - это было невероятно смелое решение для тех времен, когда система наследования в Японии была укоренена столь прочно.
Так что, несмотря на то что он унаследовал значительную сумму денег, нельзя было сказать, что Энокидзу мог только благодаря этому жить спокойно и безмятежно.
У Энокидзу есть старший брат по имени Соитиро. Получив свою часть состояния, он открыл джаз-клуб и санаторий для солдат оккупационных войск, что обернулось грандиозным успехом. Все всяких сомнений, он унаследовал деловую проницательность своего отца.
Младшему брату, однако, достались лишь отцовские странности, так что в его случае все шло совсем не так гладко. Хотя он и быстро продвигался по службе в армии как талантливый молодой офицер, - вернувшись к гражданской жизни, он оказался совершенно к ней не приспособлен, и его полученное с таким старанием блестящее образование и прекрасная карьера оказались по большей части бесполезными.
На самом деле его самого это совершенно не беспокоило.
Художественно Энокидзу был весьма одарен, так что после возращения из армии некоторое время занимался рисованием иллюстраций для журналов и рекламой, но ни одна из этих его работ не продлилась особенно долго. После этого он играл на гитаре в джаз-клубе своего брата, однако вскоре начали распространяться скверные слухи, что он - один из многочисленных праздношатающихся бездельников apres-guerre[60 - В переводе с французского это слово означает «послевоенный». В искаженном виде оно закрепилось в японском для обозначения новых направлений в общественной жизни, литературе и искусстве, возникших после Первой мировой войны, а также широко использовалось после Второй мировой войны.], появившихся после войны, и в придачу, может быть, даже наркоман, зависимый от филопона[61 - Филопон - разновидность метамфетамина; наркотик, синтезированный и выпущенный в производство в 1941 г. фармацевтической компанией «Дайниппон» и после окончания Второй мировой войны широко распространившийся среди японской молодежи. Причиной «послевоенной метамфетаминовой эпидемии» считается то, что в период войны в армии и даже на
некоторых предприятиях филопон, будучи действенным психостимулятором, распространялся для того, чтобы люди могли работать часами без перерывов на отдых и почти без еды. Тем не менее при длительном употреблении он вызывал тяжелое психотическое расстройство с галлюцинациями, бредом и приступами неконтролируемой агрессии. В 1951 г. наркотик был официально запрещен, однако это привело лишь к увеличению его подпольного производства.]. Несмотря на его обычное пренебрежение мнением окружающих, Энокидзу был совершенно выбит из колеи этими несправедливыми обвинениями и в конце концов на остававшиеся у него деньги построил это здание и стал сдавать часть помещений арендаторам. Это произошло около полугода назад, и, поскольку сразу после этого он занялся частным сыском, его трудно было обвинить в недостатке деятельности.
Я прошел мимо окон ателье и на мгновение остановился перед входом. На двери висела медная табличка с гордо выгравированной на ней надписью: «Здание Энокидзу»[62 - В Японии большинство зданий имеют не только адрес, но и собственное название, обычно - имя частного владельца либо название компании, владеющей объектом.]. Внутри жара ощущалась гораздо слабее, чем на улице. Широкие перила, тянувшиеся вдоль каменной лестницы, были приятно прохладными на ощупь. Единственным источником освещения на лестнице были небольшие узкие окна в стене, которые не пропускали б?льшую часть прямых солнечных лучей. К моменту, когда я поднялся на третий этаж, я чувствовал себя почти посвежевшим.
В двери, к которой вела лестница, имелось окно с матовым стеклом. Надпись на нем золотыми буквами гласила: «Детективное агентство Rosen Kreuz».
Это и был офис Энокидзу. Название «Роза и Крест» всегда казалось мне смешным - конечно же, его работа не имела никакого отношения к знаменитому «Ордену Розы и Креста» - мистическому тайному обществу розенкрейцеров, имевшему огромное влияние в средневековой Европе. Сразу после того, как Энокидзу принял решение открыть детективное агентство, он случайно зашел к Кёгокудо, который в тот момент случайно читал переводную книгу о магических практиках в Европе, где и упоминалось это название. Никакого б?льшего смысла в этом не было, но Энокидзу название очень понравилось.
Я открыл дверь, и внутри зазвенел колокольчик.
На одном из стульев для гостей, прямо перед входом, в одиночестве сидел Торакити Ясукадзу и пил кофе.
- О, сэнсэй, добро пожаловать!
Торакити был молодой человек с легким характером, сын одного из бывших наемных работников семьи Энокидзу. Много лет назад виконт Энокидзу заметил мальчика и оплатил его образование, включая среднюю школу, но учение было не для него, так что на полпути он бросил школу и стал подмастерьем плотника, изготавливавшего раздвижные двери и перегородки - сёдзи. Однако ремесло ему тоже не подошло, и в конце концов он нашел свое призвание в том, чтобы жить вместе с Энокидзу в качестве личного секретаря, исполняя его разнообразные поручения. Он был весьма дружелюбен и общителен, хотя его любопытство иногда доставляло проблемы.
- Чем занят господин детектив?
- Он все еще в постели, отдыхает. Вчера здесь был господин Кибасю, и они засиделись до рассвета. - Торакити изобразил, как правой рукой подносит к губам рюмку и опрокидывает ее в рот.
Так, значит, они выпивали всю ночь.
- Господин Киба был здесь? Да уж, ужасно…
Кибасю было прозвищем друга детства Энокидзу, Сютаро Кибы. Киба был настоящим следователем, служившим в центральном управлении Токийской полиции. Он также был моим армейским товарищем: мы служили в одном взводе и вместе ходили в бой.
Кибасю был без преувеличения горьким пьяницей. Когда он встречался с Энокидзу, который, по всеобщему мнению, пил, как мучимый жаждой бык, эти двое могли провести за алкогольными возлияниями сколь угодно долгое время. Поскольку моя склонность к спиртному была такова, что я мог выпить лишь чуть-чуть, у меня, разумеется, никогда не получалось выдержать подобные посиделки до конца, так что я мог только предполагать, что творилось здесь вчера и до чего в итоге дошло.
Я сел рядом с Торакити и вытер влажный лоб носовым платком.
- Да, сэнсэй, ночью здесь был настоящий спектакль, - сказал он. - Наш господин детектив так завелся, что со всей силы пнул вентилятор, взгляните сами… - Останки того, что, должно быть, когда-то было электрическим вентилятором, были сложены в углу комнаты. - Он отлично провел время, только вот что теперь делать с этой невыносимой жарой?
- Но все же какое-то время у вас все-таки был вентилятор - а это уже роскошь, - я усмехнулся. - Что до меня, то, просто сидя дома взаперти, я так обливаюсь п?том, что, кажется, уже потерял за это лето не меньше двух килограммов. Кстати, как думаешь, он уже проснулся?
- Я слышал там, наверху, какое-то шуршание, так что, полагаю, проснулся, но пока не показывался. А ведь сейчас в любой момент может прийти посетитель! По правде сказать, господин детектив приходит в ярость, когда я бужу его, так что вы появились как раз вовремя, сэнсэй. Вы не могли бы поднять его с кровати вместо меня?
Энокидзу действительно ненавидел, когда его будили. Однако меня заинтересовало упоминание о возможном посетителе. Хотя он открыл свое дело уже полгода назад, я впервые слышал, что к нему кто-то должен был прийти.
- Посетитель? Ты имеешь в виду, клиент? Или к вам должен прийти мастер, чтобы починить сломанный вентилятор?
- Нет, боюсь, этот вентилятор уже отправился к Будде. И да, конечно же, я имею в виду, что к нам должен прийти клиент. К тому же это дама. Она только что позвонила, так что, полагаю, будет здесь в течение часа. За все время это лишь четвертый наш клиент, так что мне не хочется думать, что он все испортит. Но у него всегда было плохо с чувством времени. - Торакити говорил в точности как родитель, переживающий за отбившегося от рук ребенка.
Что до меня, то я был немного изумлен. Неужели сюда действительно придет реальный человек со своей реальной просьбой, как в обыкновенное детективное агентство? Но ведь, по словам Торакити, раньше сюда уже приходили трое клиентов! Это было просто откровением - но если это действительно так, то мне было очень интересно услышать о том, что за клиенты приходили к Энокидзу и с какого рода проблемами. Однако все же первым делом, как бы то ни было, я должен был разбудить нашего детектива.
Рядом с чайным гарнитуром для посетителей стоял большой стол, на котором красовалась трехгранная пирамида с надписью: «ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ». То, с какой серьезностью ее там установили, было очень похоже на Энокидзу, но я не мог удержаться от смеха всякий раз, когда ее видел. Позади стола располагалась дверь, которая вела в жилую часть этажа. Я открыл ее и прошел по коридору к спальне. Когда легонько постучал в дверь, в ответ изнутри донесся звук, представлявший собой нечто среднее между плачем ребенка и воем какого-то животного, так что я решительно зашел внутрь. Энокидзу, скрестив ноги, сидел на кровати, созерцательно глядя на груду одежды, лежавшую перед ним.
- Эно-сан, ты проснулся?
- Ага, проснулся! - ответил он, не отрывая взгляда от беспорядочно набросанной одежды.
Я заметил, что, кроме женского нижнего кимоно - дзюбана ярко-пунцового цвета, небрежно болтавшегося у него на одном плече, - на нем не было ничего, кроме трусов. Он выглядел точь-в-точь как какой-нибудь младший сын вассала сёгуна эпохи Эдо, только что вернувшийся домой из увеселительного квартала.
- Сидеть в кровати в таком виде не считается за «проснуться». С минуты на минуту к вам должен прийти клиент, а Кадзутора там один, и он окажется в весьма затруднительном положении. Только не говори мне, что ночью ты перепил. Ты ведь не провел всю ночь с проституткой, которая вытянула бы из тебя все силы, так что у тебя нет никаких оправданий. Ведешь себя как полный придурок.
- Без предупреждения врываешься к человеку в спальню и обзываешь его придурком - наглости тебе не занимать, Сэки-кун…
Энокидзу звал меня Сэки, сокращая мою фамилию. Это было пережитком манеры придумывания прозвищ, которая пользовалась популярностью среди товарищей Энокидзу в старшей школе. Из-за этого я привык называть Макио Фудзино Фудзимаки - это была их идея, и, хотя они не имели обыкновения придумывать подобные прозвища ученикам из нашего с Кёгокудо класса, почему-то именно меня одного стали звать сокращенным именем. Все началось с того, что один из моих друзей начал звать меня Сэкитацу, но, когда я пожаловался, что это прозвище звучит как имя какого-нибудь пожарного из эпохи Эдо, Энокидзу сократил старинно звучащее «-тацу», и с тех пор и по сей день я был просто Сэки. Впрочем, он не ограничивался сочинением имен только для своих одноклассников, - ему настолько это нравилось, что он также сократил Торакити Ясукадзу и Сютаро Киба до Кадзутора и Кибасю. Впрочем, в сравнении с Киба прозвище получилось даже длиннее настоящей фамилии, так что это совсем не было сокращением.
- Как бы там ни было, Эно-сан, я пришел сюда по делу, так что, может быть, ты перестанешь смотреть на меня, как Оиси Кураноскэ[63 - Оиси Кураноскэ - один из центральных персонажей основанного на реальных событиях народного предания о «Сорока семи ронинах», повествующего о мести сорока семи бывших самураев за смерть своего господина. Кураноскэ был предводителем сорока семи ронинов, решившихся на отмщение, несмотря на то что за это их ожидал смертный приговор.], только что вернувшийся из публичного дома, и мы поговорим по существу?
Однако же я сам называл его Эно-сан, так что не мне было судить о данных им прозвищах.
- Сэки-кун, ты тоже ничего не понимаешь. Если б решить, что надеть сегодня, было так просто, то мне не пришлось бы так часто менять работу.
- Ты что, хочешь сказать, Эно-сан, что запутался в выборе одежды?
- Я размышляю над этим уже два часа, но ничего не подходит. Легко быть писателем: ты можешь надеть спортивную рубашку или банный халат и все равно выглядеть как настоящий романист. Но я - детектив. Ты не можешь себе представить, какой тяжкий труд - одеться так, чтобы люди могли понять это с первого взгляда.
Что за ужасный человек… Он, конечно же, был абсолютно серьезен. Какое бы напряжение я ни испытывал, ворвавшись к нему в комнату, все обратилось в дурацкую шутку.
- Но если б люди могли сразу понять, что ты - детектив, просто взглянув на тебя, то как бы ты смог вести свое расследование? Мне это совершенно непонятно. Но если ты действительно хочешь выглядеть как настоящий детектив, то почему бы тебе не одеться как Шерлок Холмс? Раздобудь себе шляпу охотника за оленями и зажми в зубах курительную трубку…
- О, а это хорошая идея… - Энокидзу тотчас с серьезным видом принялся рыться в куче одежды в поисках шляпы охотника за оленями, но постепенно на его лицо вернулось хмурое выражение. - К сожалению, здесь нет ничего подходящего, - вздохнул он, даже не взглянув в моем направлении.
- Эно-сан, я понимаю, что ты очень занят, но есть кое-что, о чем мне нужно с тобой поговорить, и, хочешь ты этого или нет, я начну прямо сейчас.
Поскольку у меня не было выбора, я, все еще стоя посреди спальни, начал рассказывать все по порядку. Я бы куда-нибудь присел, но в комнате Энокидзу повсюду были разбросаны непонятные и неизвестно для чего нужные вещи, так что я боялся по невнимательности сесть на что-нибудь ценное.
В течение всего того времени, что я говорил, Энокидзу продолжал копаться в горе одежды, и на его лице попеременно появлялись то выражение полного изнеможения, то самозабвенной увлеченности. Лишь упоминание имени Фудзимаки заставило его бросить на меня краткий взгляд. Однако за исключением этого он ни разу не произнес даже обычных вежливых реплик для поддержания разговора, и к тому моменту, как я закончил, у меня было ощущение, что на меня совершенно не обращают внимания[64 - У японцев принято вставлять в диалогах короткие фразы и слова, показывающие заинтересованность слушателя в том, что рассказывает его собеседник. Считается, что такие не несущие смысловой нагрузки реплики делают разговор более живым и непринужденным. Молчание же слушателя может быть расценено как незаинтересованность или невежливость.].
- Э… Эно-сан, ты не мог бы просто меня послушать, пожалуйста? Я знаю, что мы с тобой старые друзья и все такое, но я уже правда начинаю немного сердиться.
- Я разве тебя не слушаю? - сказал Энокидзу, наконец посмотрев на меня.
Правильное пропорциональное лицо. Огромные глаза темно-карего цвета. Кожа такая белая, что его едва ли можно принять за азиата. Волосы золотисто-каштанового оттенка, словно просвеченные солнечными лучами. Как будто он родился с меньшим количеством пигментов, чем все мы.
«Он похож на одну из этих европейских кукол из неглазурованного фарфора».
- Что у тебя с лицом, Сэки-кун? Если здесь кто и выглядит полным придурком, то это ты, - добавил он спустя мгновение. - Если б передо мной стояла миловидная девушка, мечтательно уставившаяся в пространство, я захотел бы с ней заговорить, но если возле моей кровати стоит заросший бородой мужчина с обезьяньим лицом и бессмысленно на меня таращится, то, скорее всего, я захочу врезать ему разок по физиономии.
Сжатый кулак Энокидзу, возникший у меня перед глазами, вернул меня к действительности. Я знал его многие годы, но его лицо, будто вылепленное искусным скульптором, до сих пор заставляло меня забыться в восхищении.
- Но ты совсем не слушаешь, что я тебе рассказываю.
- Не понимаю, каким образом это могло тебя так ошарашить.
- Я вовсе не ошарашен - просто удивился, когда ты так внезапно на меня обернулся.
«Почему я оправдываюсь?»
Отчего-то всякий раз, когда в разговоре с этим человеком возникал малейший признак разногласия, я обнаруживал, что начинаю делать все, чтобы сгладить противоречия. У меня была теория, что Энокидзу - и, если уж на то пошло, Кёгокудо тоже - обладал неким сверхъестественным обаянием, магическими чарами, к которым я был особенно восприимчив. Однако сами они об этом совершенно не подозревали, так что, с их точки зрения, я выглядел обыкновенным идиотом. В действительности, когда уходил из области действия этих чар, я сразу переставал быть идиотом и становился обыкновенным человеком, полноценным представителем общества. Но стоило мне вернуться, как все силы и способности так же внезапно оставляли меня, и я вновь обнаруживал, что нахожусь в затруднительном положении, вынужденный оправдываться за то, чего не совершал.
- Как бы там ни было, - сказал Энокидзу, - связи между фактами в твоем рассказе неопределенны и двусмысленны, их временн?я последовательность нарушена, к тому же ты все время перескакиваешь с одной точки зрения на другую - как из всего этого можно извлечь истинную суть всей истории? Зачем тратить время на уточняющие вопросы, если я могу сначала выслушать все, что ты имеешь сказать, и, лишь собрав все воедино и осмыслив, спросить тебя. И потом, когда я не смотрю в твою сторону, это ведь не значит, что я перестаю тебя слышать. Это же не то же самое, что зажать ладонями уши… впрочем, когда ты так без остановки тараторишь, я бы услышал тебя, даже если б не хотел.
Наконец, кажется, выбрав рубашку, он просунул руку в рукав.
- Это сложная история, поэтому я не был уверен, с чего лучше начать, - возразил я. - Ты бы мог хотя бы один раз ответить, чтобы показать, что ты меня слушаешь.
- Что такого сложного в этой истории? Вот же ты обезьяна… Ну хорошо. Фудзимаки женился на девушке из семьи врачей и был принят в эту семью, а затем бесследно исчез из запертой комнаты. На тот момент его жена находилась на третьем месяце беременности, и, несмотря на то что он уже отсутствует в течение полутора лет, ребенок так и не родился. Естественно, об этом начинают распространяться самые разнообразные слухи. Ацу-тян[65 - « - тян» - примерный аналог уменьшительно-ласкательных суффиксов в русском языке. Часто употребляется по отношению к девушкам.] собирала об этом материал для репортажа и обратилась к тебе за советом, но, поскольку ты не был способен дать ей никакого дельного совета, ты пошел поговорить с Кёгоку, и он порекомендовал тебе прийти сюда - это все, что ты мне рассказал. Для этого не требовалось и тридцати секунд.
- Но это ведь только вывод, а в истории множество разнообразных подробностей…
- Поскольку я знаю основной вывод, мне уже нет необходимости перечислять мелкие детали. Если б мне потребовалось что-нибудь уточнить, я бы задал тебе вопрос, - безапелляционно заявил Энокидзу. Затем, продолжая смотреть на меня и завязывая галстук, прищурился: - Так как называлась та клиника? «Идзюин», верно? Или «Кумамото»?
Энокидзу никогда не был способен запоминать названия. Но даже для него это было чересчур.
- «Куондзи». Ты ведь не слушал, да?
В тот самый момент, как я это произнес, Энокидзу внезапно громко рассмеялся и, не прекращая хохотать, позвал Торакити:
- Кадзутора! Кадзутора!
Пока я стоял там, совершенно сконфуженный, Торакити торопливо открыл дверь:
- Что-то случилось, господин Энокидзу?
- Нет, ничего; я просто хотел у тебя спросить, как зовут нашу гостью, которую мы ожидаем. Куно? Или Якусидзи?..
- Ой-ой! - Торакити удивленно нахмурил густые брови и посмотрел на меня обеспокоенно и немного жалобно, прежде чем перевести взгляд на Энокидзу: - Куондзи, господин. Пожалуйста, не ошибитесь в имени посетительницы, когда она будет здесь.
Я в очередной раз был потрясен.
- Вот видишь, Сэки-кун? Все же как хорошо, что ты пришел! Я в глубине души беспокоился о том, какое дело захочет поручить мне врач с таким странным именем… Они сказали что-то о происшествии с исчезновением человека, но, должен признаться, это не особенно меня заинтересовало. Однако теперь загадка полностью разгадана! Дама, которая сейчас должна прийти, собирается попросить меня выяснить местонахождение Фудзимаки-куна. Что ж, Сэки-кун… - Пытаясь повторно завязать галстук (первая попытка провалилась), Энокидзу продолжал оживленно говорить: - Я думаю, именно ты должен с ней побеседовать - ты определенно знаешь об этой ситуации гораздо больше, чем я. Ну что, попробуешь побыть детективом?
- Что за глупости ты говоришь?! Это ты - детектив, а я - грошовый писака.
- Даже если и так, это не имеет совершенно никакого значения, Сэки-кун. Важно то, что с ней будет говорить человек, который лучше знает предысторию всего дела. Уверяю тебя, так разговор пройдет гораздо более оживленно.
- Клиенту, который приходит к детективу за серьезным советом, не нужна оживленная беседа. Если б ты меня внимательно слушал…
- Но на это уже нет времени, Сэки-кун. Наша гостья появится здесь в любую минуту, а я не могу найти свои штаны. Ты, быть может, и не очень похож на детектива, но тебе, по крайней мере, не стыдно показаться на люди. Конечно, в выражении твоего лица есть что-то обезьянье, но с этим мы едва ли что-то можем поделать. К тому же ты располагаешь подробной информацией о деле, с которым, вне всяких сомнений, к нам придет наша посетительница. Будучи в курсе всей ситуации, даже уличная собака рассудила бы, что нет никого лучше тебя, чтобы принять эту даму. - Говоря это, Энокидзу снова развязал свой галстук.
Его аргументация выглядела совершенно бессмысленной и нелепой. Однако в действительности я уже начал чувствовать сильное искушение встретиться с человеком, лично заинтересованным в этом деле, раз уж мне неожиданно представилась такая редкая возможность. Тем не менее я продолжил сопротивляться:
- Но я не детектив, Эно-сан! Я ничего не смыслю в том, как вести расследование!
- Расследованиями пусть занимается полиция. По крайней мере, точно не я.
Определенно, Энокидзу не станет заниматься расследованием или чем-то подобным. Истинной причиной того, что мой друг решил открыть свое агентство, было то, что он мог исчерпывающе разобраться в любом деле на основании единственного предоставленного ему факта.
Его невероятная интуиция обнаружилась, кажется, в прошлом году, когда он играл на гитаре в клубе у своего брата. Его спрашивали о пропавших вещах или о разыскиваемых людях, а он точно указывал их местонахождение. Просто молча сидел на стуле, ничего больше не делая - не расспрашивая окружающих и не задавая дополнительных вопросов, - а потом давал ответ, причем настолько точный, что в это трудно было поверить, как будто он был настоящим экстрасенсом.
Из этого опыта и возник его нынешний детективный бизнес. Так что это не имело ничего общего с расследованием, осмотром места преступления или дедуктивной логикой. Это было всего лишь стечением обстоятельств. Но все же…
- В общем, - весело сказал Энокидзу, - когда ее история дойдет до самого интересного места, я браво ворвусь на сцену и раскрою дело, а тебе до этого момента нужно будет всего лишь сидеть молча и слушать рассказ нашей посетительницы. Этого будет вполне достаточно. Тебе не о чем беспокоиться. Итак, - Энокидзу дотронулся пальцем до подбородка, - ты можешь быть Сэки-сэнсэем, моим талантливым и компетентным помощником. Кадзутора, когда придет барышня, пожалуйста, представь его таким образом.
Продолжая весело болтать без умолку, Энокидзу снял с себя галстук. Он явно не владел мастерством их завязывания. Торакити и я некоторое время стояли с разинутыми от изумления ртами и вытаращенными глазами, но он тотчас выставил нас из комнаты, заявив, что предпочтет умереть, нежели позволит двум взрослым мужчинам смотреть, как он одевается.
В итоге, сам так и не поняв, почему и каким образом это случилось, я обнаружил, что играю роль помощника детектива.
«Вот что имеют в виду, когда говорят о неожиданном повороте событий».
Я обреченно прошел в офис и опустился на стул рядом с чайным столиком для посетителей.
- Господин детектив терпеть не может выслушивать долгие рассказы клиентов, - вновь тоном раздраженного родителя объяснил Торакити, наливая мне в чашку черный чай.
- И тем не менее он занимается этим делом… Как человек может быть детективом, не слушая того, что говорят ему люди?
- Я и сам не знаю, но он может. Наш первый клиент - он вошел сюда, и прежде, чем он успел что-либо сказать, начальник уже дал ему ответ. И он был прав, что, конечно, хорошо, но клиент, естественно, заподозрил, что мы проводили собственное расследование и следили за ним до того, как он к нам пришел.
- Ну разумеется.
- Следующего клиента он сначала попытался немного послушать. Но посреди рассказа господину Энокидзу стало скучно…
- Он раскрыл дело?
- Да, раскрыл. У клиента было два вопроса, и ответ на первый был немного неточным, так что это сгладило впечатление и не вызвало особенных подозрений, а со вторым он попал в самую точку.
- Разве это плохо? Не каждый может хорошо выполнять работу детектива, не вставая с дивана.
- Это очень плохо. Господин Энокизду раскрыл дела, но клиенты не были довольны. Они хотели понять, каким образом он мог знать вещи, которых не знал никто, и в конечном итоге сам господин детектив стал подозреваемым. Полицейские даже приходили его допрашивать! - Торакити тяжело вздохнул. - Если б господин Киба не вмешался и не выручил нас, то не знаю, что могло бы произойти. Даже полицейские обратили на это внимание, что уж говорить об обычных людях… Большинство людей, когда говоришь им вещи, которых ты не можешь знать, пугаются или сердятся. Скажите, а у вас есть какие-нибудь соображения насчет того, как господин детектив это делает? Может быть, он кто-то вроде экстрасенса?
«Вот как…»
Честно говоря, я тоже считал это его свойство удивительным.
Скорее всего, у Кёгокудо была теория на сей счет - или, по крайней мере, я так думал просто потому, что это был Кёгокудо, но я никогда не пытался его расспросить, зная заранее, что у меня не хватит способностей понять суть его аргументов. Когда Энокидзу впервые заявил, что собирается стать детективом, практически все окружающие сказали ему, что вместо этого ему лучше сделаться предсказателем судьбы, - и лишь Кёгокудо имел противоположное мнение. «Энокидзу не может предсказывать судьбу. Он делает слишком много неверных предположений».
Так что это именно благодаря Кёгокудо Энокидзу стал тем, кем он являлся сейчас. В конечном счете это мнение вполне соответствовало действительности: судя по всему, его «озарения» были весьма избирательны. Он мог «видеть» только прошлое, ограничиваясь фактами и событиями. Эмоции людей и будущее полностью оставались за гранью его восприятия.
Прошло пятнадцать минут. Но мои до предела натянутые нервы сделали это краткое ожидание ужасно долгим.
Во мне боролись любопытство и стремление поскорее встретиться с женщиной из клиники «Куондзи» и противоположное ему беспокойное желание того, чтобы Энокидзу поторопился и наконец вышел из своей комнаты. С каждым мгновением эти чувства одинаково усиливались, пытаясь взять друг над другом верх. Если б кто-нибудь из них - гостья или Энокидзу - появился, это разрешило бы неприятную и неловкую ситуацию, в которой я пребывал, однако из комнаты Энокидзу лишь периодически доносились удивленные вскрики, разочарованные стоны и яростные возгласы. Не было и намека на то, что обладатель голоса имеет малейшее намерение показаться нам на глаза.
Динь!
Зазвенел дверной колокольчик.
От удивления я буквально подпрыгнул на стуле, обернулся к двери и увидел вошедшую в офис женщину.
Бледное лицо, правильные тонкие черты. Это была настоящая красавица.
На ней было шелковое кимоно-комон[66 - Комон («мелкий узор») - неформальное, то есть предназначенное для повседневного ношения кимоно. Его отличительной особенностью является то, что кимоно полностью покрыто мелким узором. Именно поэтому темный комон можно принять за траурные одежды мофуку - полностью черное кимоно без рисунка.] с изящным узором синего цвета - настолько темного, что его практически можно было принять за траурные одежды мофуку. Белый зонтик от солнца, который она держала в руке, будто парил в воздухе. Казалось, она целиком соткана из света и тени, - образ, запечатленный на фотобумаге.
Ее шея была такой тонкой, что, казалось, могла переломиться в любое мгновение. Лицо напоминало филигранно вырезанное из дерева лицо декоративной куклы. Тонкие брови, словно вычерченные кистью. Возможно, так казалось из-за отсутствия макияжа или же темные одежды бросали отсвет на ее лицо, но она действительно не вполне походила на живого человека… да, пожалуй… ее лицо покрывала трупная бледность.
На кратчайший миг между бровями у нее появилась морщинка, как будто она испытывала боль.
Затем женщина вежливо склонила голову, хотя ее взгляд блуждал, а во всех движениях сквозило смутное беспокойство. Каждый ее жест был неторопливым и осмотрительным. Когда она подняла голову, одна из прядей ее волос выскользнула из прически и теперь змеилась вдоль ее лица.
- Я прошу прощения, это офис господина Энокидзу?
Потрясение от ее появления было таким сильным, что несколько мгновений ни я, ни Торакити не могли произнести ни слова; для нее отсутствие ответа с нашей стороны, должно быть, означало, что она ошиблась. Женщина неуверенно склонила набок голову и повторила свой вопрос:
- Я искала детектива, господина Энокидзу. Это…
- Да! Это здесь! - Торакити подскочил со своего стула, как внезапно ожившая деревянная марионетка; его движения казались механическими и дергаными. - К… уважаемая госпожа Куондзи, п… пожалуйста, присаживайтесь. - Он излишне торопливо указал на диван, стоявший напротив меня, в то время как я продолжал сидеть, погруженный в молчание, все еще не способный до конца осмыслить ситуацию.
Женщина вновь вежливо склонила голову и села на предложенное ей место, но все мое внимание было настолько неотрывно приковано к ее лицу, что я не сразу понял, что ее приветственный жест предназначался мне. Отчего-то мне было страшно опустить взгляд ниже ее груди: у меня не хватало смелости посмотреть, была ли она аномально беременна.
В конце концов я боязливо опустил глаза, чтобы увидеть то, чего не должен был видеть, - необыкновенный предмет всех этих отвратительных и зловещих толков. Но все мои ожидания абсолютно не оправдались. Женщина передо мной обладала совершенной нетронутой фигурой, у которой не было ни малейших признаков какой-либо патологии.
И она определенно не была беременна.
Если б я заранее немного поразмыслил об этом, то это стало бы для меня очевидным. Даже если женщина, беременная в течение двадцати месяцев, действительно существовала, она не смогла бы в одиночку проделать длительный путь до офиса Энокидзу. Скорее всего, она даже не смогла бы выйти из собственного дома.
- У господина детектива только что возникло срочное дело. Он старается решить его так быстро, как только возможно. Перед вами помощник господина детектива, Сэки-сэнсэй. Он выслушает ваше дело, так что, пожалуйста, расскажите Сэки-сэнсэю все, что вы собирались рассказать господину детективу, - скороговоркой выпалил Торакити, предварительно предложив даме чай и сев рядом со мной.
После того как я, в полном соответствии с инструкциями Энокидзу, был столь вежливо представлен даме, мне не оставалось ничего, кроме как принять мою новую индивидуальность.
- Я… Сэки.
Женщина ответила слабой улыбкой и поклонилась в третий раз:
- Мое имя Рёко Куондзи. Премного благодарю вас за то, что любезно согласились выслушать мою хлопотную просьбу. Ее изложение потребует некоторого времени, поэтому прошу вас быть ко мне благосклонным.
Она в очередной раз низко склонила голову.
Наконец я вспомнил, что должен поклониться в ответ. Мне вдруг пришло в голову, что она поклонилась уже несколько раз, а я все это время вел себя так, будто совершенно ее не замечаю, - но не потому, что я был невнимателен, а потому, что был потрясен. Но она, должно быть, подумала, что я невыносимо высокомерен.
Я почувствовал, как меня вновь охватывает стеснение.
Когда я смотрел на нее с такого близкого расстояния, Рёко Куондзи казалась мне очаровательной. В ее шелковистой коже и слегка обеспокоенном выражении лица сквозила какая-то опасная напряженность, которая делала ее только красивее - создавалось ощущение, будто вся ее воля была направлена на поддержание хрупкого неустойчивого совершенства. Она могла бы внезапно рассмеяться и все еще оставаться привлекательной, но нечто столь обыденное, как смех, неизбежно нарушило бы баланс, и ее тревожная красота растаяла бы и исчезла.
- Что же, давайте выслушаем ваше дело, - неожиданно произнес Торакити, слегка толкнув меня в бок. Я пребывал в прострации, не в силах оторвать восторженного взгляда от ее лица.
- Как, я не сомневаюсь, вам известно, моя семья практикует медицину в районе Тосима, в квартале Дзосигая.
- Да, я это знаю, но не от вашей семьи. Я однажды слышал… я хочу сказать… ну, эти слухи…
Я никогда не умел особенно хорошо разговаривать с людьми, и теперь, испытывая ужасное нервное напряжение, терял уверенность и запинался все сильнее. Я понимал, что было бы гораздо разумнее держать язык за зубами, нежели произносить нечто, о чем я потом пожалею, но я чувствовал, что должен вести себя как настоящий детектив, что в моем случае означало открывать рот и говорить первое, что приходило мне на ум.
- Ах, вот как… - Рёко Куондзи вопросительно посмотрела на меня, ее голос звучал удрученно. - Вы имеете в виду все эти дурные слухи, верно?
Торакити бросил на меня осуждающий взгляд и еще раз незаметно для женщины ткнул меня в бок.
- Да… дурные слухи. Но, глядя на вас, госпожа, я убедился, что все эти истории - всего лишь бессмысленная болтовня. Мы, конечно, пока не обсуждали ситуацию с исчезновением вашего мужа, но, видя вас, я должен сказать, что все эти слухи - или лучше назвать их клеветой и злословием… нет совершенно ничего, что говорило бы в их пользу. Все это лишь безосновательные обвинения самого низкого пошиба.
Это было все, на что хватило моих сил. Я сам не мог поверить в то, что говорю подобные вещи женщине, которую я только что встретил, не говоря уже о ком-то в ее положении.
На мгновение комната погрузилась в полную тишину. Некоторое время Рёко Куондзи не поднимала глаза; на ее лице застыло выражение долго испытываемой боли. Но, когда она заговорила вновь, ее речь была сдержанной и неторопливой.
- Я не предполагала, что слухи распространились так далеко. Из сказанного вами я могу сделать вывод, что в целом вы осведомлены о ситуации в нашей семье, Сэки-сама[67 - « - сама» - именной суффикс, демонстрирующий глубокое уважение и почтение к собеседнику.]…
- Но… но, однако… мне известно о слухах, это так, - запинаясь, проговорил я, - но, как уже сказал, я в них не верю. Сейчас, встретив вас, госпожа, верить в подобную клевету просто невозможно.
- Сэки-сама, я боюсь, что вы ошибаетесь. Мне доподлинно неизвестно, какие именно сплетни вы слышали, но в них, вероятно, может быть больше правды, чем вы думаете.
- Что?
«О чем она говорит?»
Неужели все эти возмутительные истории - клевета столь злонамеренная, что ее даже невозможно опубликовать, - действительно правда?
- Моя младшая сестра, Кёко Куондзи, действительно беременна уже больше двадцати месяцев, и нет никаких признаков приближающихся родов. Возможно, это именно то, что вы слышали - и что вы, по всей видимости, так затрудняетесь обсуждать, Сэки-сама. Это - и еще то, что муж Кёко, Макио, как судачат люди, пропал без следа.
Моим ушам стало так горячо, что у меня возникло ощущение, будто они действительно пылают. Уверен, что мое лицо было красным, как будто я напился саке. Боязнь общения с людьми, непреодолимая стыдливость, утрата дара речи - все это были мои самые характерные свойства, и теперь они проявились в полную силу. Для меня было неожиданностью, что человек, пришедший с просьбой разобраться в деле, не был сам в нем замешан, но теперь я с опозданием сообразил, что от имени попавшего в затруднительное положение человека скорее должен был прийти кто-то из его семьи - это было гораздо более естественным. Как же сильно я в тот момент хотел, чтобы Энокидзу с его сверхъестественными телепатическими способностями внезапно появился на сцене и с ходу раскрыл это дело.
Однако детектив не появлялся. Я угрюмо подумал, что к этому моменту у него уже было достаточно времени, чтобы надеть пятьдесят пар брюк.
- Фамильное имя Куондзи наследуется по женской линии. Мой дед и мой отец приняли это имя, женившись на девушках из нашей семьи и став приемными сыновьями. И, как и у моего деда, у моего отца нет детей мужского пола - только я и моя сестра.
Голос Рёко Куондзи доносился до меня как будто издалека, постепенно становясь все более ясным и отчетливым. Пока она говорила, я смотрел на круглую поверхность стола, разделявшую нас, и лишь теперь неуверенно поднял взгляд.
- Мне стыдно признаваться в этом, однако с младенчества я была болезненной и… - Ее голос прервался. Она выглядела так, будто испытывала сильнейшую душевную боль и могла лишиться чувств в любое мгновение. - Я не могу - и никогда не смогу - выносить ребенка. По этой причине моя младшая сестра должна была выйти замуж и родить наследника.
- В таком случае я был с вами чудовищно груб. Я должен…
- Пожалуйста, не беспокойтесь об этом. Вам не в чем себя обвинять. Мне скоро исполнится двадцать восемь лет. Трудно предположить, что в таком возрасте я все еще не замужем.
Что за невнимательным болваном я был?.. Сколько ошибок допустил… Из-за меня эта бедная женщина была вынуждена признаться в мучительном для нее факте бесплодия. И это еще не всё. Я дошел до того, что заставил незамужнюю женщину раскрыть мне свой возраст.
- А… - Рёко Куондзи как будто собиралась сказать что-то еще, но затем выражение невероятного одиночества исказило ее черты и она попросила прощения за то, что заговорила о своих личных делах, которые не были мне интересны. Ее руки, покоившиеся на коленях, крепко стискивали одна другую. Пальцы у нее были тонкие, как весенние веточки. Она была такой худой, что ее лицо должно было быть осунувшимся, а глаза - запавшими. Однако на лице с морщинкой между сосредоточенно нахмуренных бровей не было заметно никаких признаков болезни. Скорее, оно казалось почти детским, как будто в какой-то момент своей жизни эта женщина просто перестала взрослеть. Она совсем не выглядела на свои двадцать восемь лет. Если б она, например, отпустила челку, ее с легкостью можно было бы принять за семнадцати- или восемнадцатилетнюю девочку.
- Нет, я не имел права делать подобные поспешные предположения; пожалуйста, это вы простите меня. Но вы действительно не выглядите на свой возраст, госпожа. Можно легко подумать, что вы подросток…
Я опять сказал первое, что пришло мне на ум, и тотчас после того, как произнес это, я чудовищно устыдился и раскаялся в том, что вообще заговорил. Рёко Куондзи опять опустила взгляд в пол, а Торакити посмотрел на меня слегка презрительно - нет, скорее пренебрежительно, - как будто хотел сказать мне: «Давай уже переходи к сути дела!»
Мне мучительно хотелось все бросить и убежать оттуда куда глаза глядят, размахивая в воздухе руками.
Однако затем, к моему изумлению, Рёко Куондзи, не поднимая головы, начала смеяться. Когда она наконец подняла взгляд, ее глаза вопреки всем ожиданиям были ясными.
- Простите меня, я не должна была смеяться, в подобной ситуации это весьма безрассудно. Но вы такой удивительный человек, сэнсэй… Всю дорогу сюда я мучилась мыслью, с каким лицом мне придется рассказывать о позоре, обрушившемся на нашу семью, и не представляла, как я буду это делать, но вы совершенно меня освободили. - Сказав это, Рёко Куондзи пусть и немного грустно, но все же улыбнулась.
Однако даже после этих слов у меня продолжало слегка звенеть в ушах, и мне потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть робость и встретиться с ней взглядом.
Ее история по большей части совпадала с тем, что мне уже было известно. Что я узнал нового, так это то, что отношения Фудзимаки с его женой до его исчезновения были, судя по всему, натянутыми, и в ту ночь, когда он пропал, между ними произошла яростная ссора. Что касается образа Фудзимаки, сохранившегося в моей памяти, то он совсем не походил на кого-то, кто мог бы ввязаться в перебранку с женой, так что для меня это было полной неожиданностью. Как бы там ни было, мы с Фудзимаки никогда не были настолько близки, а семейный быт и взаимоотношения мужа и жены часто совершенно непостижимы для окружающих, и я решил, что у меня нет никаких оснований сомневаться в том, что она мне сказала.
Естественно, я не сообщил ей, что пропавший мужчина, ее зять и приемный брат, был моим давним знакомым. Это являлось, в конце концов, чистым совпадением, и не было никакого смысла в том, чтобы давать ей повод для подозрений - к тому же в ходе нашего разговора не представилось и удобного случая об этом упомянуть.
- Была ли какая-то причина, которая могла вызвать между ними размолвку?
- Ну, пожалуй… это была только сплетня, но, по всей видимости, Макио-сан несправедливо ее подозревал.
- Несправедливо подозревал ее? В чем?
- Он полагал, что был другой мужчина… что Кёко, моя младшая сестра…
- Была ему неверна? - неожиданно выпалил Торакити, как будто все это время он молча ожидал своего часа и мы наконец дошли до чего-то, что было ему понятно.
- У него были на то какие-нибудь основания? - спросил я, возвращая разговор в прежнее русло. Я стремился избежать того, чтобы дискуссия стала грубой. Рёко Куондзи с таким трудом разговорилась, и я боялся, что неловко сказанное слово может заставить ее вновь замкнуться.
- Нет, никаких. По крайней мере, моя сестра в этом клянется.
Это был очень скверный ответ.
- Получается, что Макио-си подозревал вашу уважаемую сестру без всяких на то оснований?
- Я не знаю, можно ли это считать за основания, но есть некоторые обстоятельства, которые, возможно, заставили его думать, что что-то было не так… - Взгляд Рёко Куондзи на какое-то мгновение стал отрешенным; затем, все еще выглядя немного растерянной, она продолжила: - Есть один врач-практикант по имени Найто, который живет и работает в клинике. Моя мама заметила его способности, когда он был еще очень молод, и многие предполагали, что именно он войдет в нашу семью и примет фамилию Куондзи.
- Ха-а! - вмешался Торакити. - И тут вдруг появляется Макио-сан и похищает у бедного Найто-сана его будущее - подобно черному коршуну вырывает у него прямо из рук кусок обжаренного в масле тофу абураагэ! Так мало этого, похититель еще и ревнует…
Я наступил Торакити на ногу, чтобы прекратить его болтовню.
- Таким образом, Макио-си подозревал вашу сестру в св?зи с доктором Найто, в этом все дело?
- Да. В действительности иногда можно было заметить, что в глубине души Найто чувствует себя несправедливо обиженным тем, как все повернулось. Однако я не могу понять, как бы он мог улучшить свое положение, если б… виделся с моей сестрой. Напротив, если б они были обнаружены, он, вне всяких сомнений, лишился бы места в клинике. Так что…
- …во всех этих слухах нет ни слова правды, - закончил я за нее.
- Полагаю, что да.
- Именно умные и серьезные люди наиболее глубоко страдают от ревности, - заметил Торакити, снова перебивая нас. - Такое несчастье для вашей сестры, быть вынужденной пройти через все это…
Я искоса бросил на него пронзительный взгляд, затем вновь повернулся к нашей посетительнице.
- Касательно того дня, когда исчез Макио-си… Не могли бы вы немного более подробно описать ситуацию? Знаете ли вы еще что-нибудь о том, что произошло в тот день?
- Меня не было дома, так что сама я ничего не видела, но, судя по всему, ночью имела место чрезвычайно громкая ссора, и ближе к рассвету Макио-сан закрылся в комнате и запер дверь на ключ.
- У каждой двери в доме есть замок? - спросил Торакити. С каждым вопросом его тон становился все более фамильярным.
Но Рёко Куондзи не ответила ему.
- Затем… когда наступило утро, он не вышел, - продолжала она. - Моя сестра, конечно же, очень волновалась. Она посоветовалась с нашим отцом, и тот сказал ей, что Макио-сан рано или поздно обязательно выйдет и они должны просто оставить его в покое. Так они и поступили. Но наступил полдень и затем вечер, и моя сестра все больше тревожилась, так что в конце концов она стала стучать в дверь и звать его, чтобы он вышел.
- Там нет никакого окна или чего-нибудь подобного? Не было никакой возможности заглянуть внутрь?
- Нет. Это помещение хотя и называется комнатой, изначально это была палата для лечения пациентов. Она была частью клиники - до той поры, пока мы не потеряли половину здания из-за авианалетов. После войны мы использовали ее под библиотеку. Эта комната имеет две двери, и обе были заперты изнутри.
- И как тогда поступила ваша сестра?
- Кто-то, кажется, предположил, что он мог повеситься там, внутри. Моя сестра не смогла этого больше выносить и попросила Найто и одного из наших наемных работников сломать дверные петли. Так им и удалось ее открыть.
- И его там не было?
- Не было.
- Он не мог как-то выбраться… возможно, когда все спали?
- Дверь, которую они сломали, открывается в спальню моей сестры. Но в ту ночь она была слишком взволнована, чтобы задремать хотя бы на мгновение, так что он не мог выйти тем путем. Вторая дверь ведет в подсобное помещение - это очень тесное пространство без окон, как фотографическая мастерская. И оттуда нет выхода. Но в любом случае комната была заперта изнутри. Даже если б он нашел какой-то способ оттуда выбраться, как бы ему удалось запереть за собой дверь? И, даже если б Макио-сан нашел способ, как это сделать, зачем бы он стал это делать?
Рёко Куондзи нахмурилась и с горечью посмотрела на меня. Признаться честно, я был совершенно сбит с толку и не нашелся, что сказать ей в ответ.
- Вне зависимости от того, что произошло, с тех пор о моем зяте Макио не было никаких известий. Из-за потрясения от его исчезновения моя сестра слегла, и вскоре была обнаружена ее беременность. На сегодняшний день, как вам известно, прошло уже полтора года, а моя сестра все еще не встает с постели. С каждым днем ужасные слухи распространяются все дальше и дальше, и мне страшно подумать, скольких пациентов мы потеряли, не говоря уже о сестринском штате.
- Я очень сожалею.
«Какой нелепый ответ».
- Но… я уверена, что все эти вещи со временем разрешатся сами собой, - продолжала она. - Истинная причина, по которой я пришла сюда, состоит в том, что у меня есть предчувствие, что семья Куондзи - моя семья - может распасться.
На ее лице ясно отразилось, что ей нужна хоть какая-нибудь надежда, за которую она сможет ухватиться. Однако женщина не заплакала. Мне казалось, будто она изо всех сил сопротивляется некоей мучительной внутренней боли.
- Все эти слухи со временем утихнут. Говорят, людская молва живет лишь семьдесят пять дней, - сказала Рёко Куондзи после паузы. - Что бы ни говорили люди, пока наша семья вместе и мы верим друг другу, мы можем пережить любые невзгоды. Но если начнем сомневаться друг в друге… я почти уверена, что это будет конец.
- О каких сомнениях вы говорите? Это что-то конкретное?
- Отец подозревает мою младшую сестру и Найто. Он думает, что они сговорились совершить преступление - иными словами, что они замышляли убить Макио-сана. А моя мать считает, что Макио-сан жив и что он наложил заклятие на мою сестру, проклял ее. Сопротивляясь безумным предположениям отца и матери, моя младшая сестра отказывается от какого бы то ни было лечения. Из-за этого она с каждым днем становится все слабее…
- Да, я хорошо это понимаю, - сказал я, уверенно кивнув. - Было бы жестоко расспрашивать вас и дальше об этой истории. Я думаю, что теперь мы должны встретиться с вашей семьей.
Я действительно уже больше не мог смотреть на ее исполненное мучительной горечи выражение лица. К тому же Энокидзу все еще не показывался, а я чувствовал, что мои способности вести дискуссию достигли своего предела. Я подумал, что лучше всего остановиться на этом и сделать перерыв на день. Я смогу поговорить с Энокидзу и обсудить с ним, как лучше взяться за это таинственное и сложное дело и нащупать путь к выяснению действительного положения вещей. В любом случае у меня было ощущение, что, если я продолжу расспрашивать ее в той же манере, для нее это будет равносильно пытке.
- Удобно ли будет, если детектив и я нанесем визит в ваш дом завтра или в другой день?
Я совершенно не представлял себе, как частный детектив Энокидзу, который не занимался расследованиями и не прибегал к логическим рассуждениям, воспримет мое решение, но он сам был виноват в том, что не выходил из своей комнаты, пока клиент находился в его офисе.
- Так, значит, вы действительно решили взяться за это дело?
- Вы хотите, чтобы мы выяснили местонахождение Макио-сана, я правильно вас понял?
- Нет - больше, чем разыскать его, я хочу узнать, жив он или мертв, и если он жив, то в чем была причина его исчезновения. Узнать об этом было бы для меня достаточно. Где он находится, что он теперь делает и прочее; иное меня не заботит. Я лишь хочу узнать, что с ним случилось, чтобы засыпать землей трещину, разделившую нашу семью. И что бы вы ни выяснили о случившемся с этим человеком, мне будут необходимы доказательства.
- Будут ли вам нужны доказательства даже в том случае, если то, что мы обнаружим, превратит эту трещину в пропасть? Вы все равно этого хотите? - неожиданно спросил голос прямо позади меня. Я обернулся.
Энокидзу стоял за складной ширмой, установленной за гарнитуром для посетителей.
Выражение его лица было необычайно серьезным. Он пристально смотрел на Рёко Куондзи, его губы были сжаты в строгую горизонтальную линию.
Мой друг походил на греческую скульптуру.
Что до нее, то Рёко Куондзи ни в коей мере не выглядела изумленной внезапным появлением детектива. Она сидела с прямой спиной и решительным выражением лица; ее взгляд, которым она смотрела на Энокидзу, был абсолютно непроницаем, подобно взгляду маски театра Но.
Словно зажатый между ними двоими, я ощутил странное чувство, будто нахожусь среди фигур в восковом музее.
- Прошу прощения, но каким образом мне следует это понимать? - спросила она наконец.
- Я имею в виду именно то, что сказал.
Восковые фигуры беседовали на языке, понятном лишь им одним.
- Я доверяю моей семье.
- Разве Макио-кун - не часть вашей семьи?
По какой-то неясной для меня причине обеспокоенное выражение лица Рёко Куондзи на мгновение сменилось слабой улыбкой.
- По крайней мере, в настоящее время это не так.
Затем восковые фигуры снова застыли, вернувшись к своему неорганическому бытию.
- Что все это значит, Эно-сан? И когда ты, кстати, вышел из комнаты? - Я повернулся на стуле, чтобы обратиться к моему другу.
Но Энокидзу не отвечал. Его взгляд не отрывался от Рёко Куондзи - или, скорее, от невидимой точки в воздухе в трех или четырех дюймах над ее головой.
- У меня только два вопроса, - резко произнес детектив. Бестолковый, дурашливый тон, который я совсем недавно слышал в его спальне, сменился уверенностью и строгостью. - Чьей вообще идеей было предложить мне это дело?
- Моей. Мой знакомый - военный корреспондент оккупационной армии - слышал о вас хорошие отзывы.
- Вот как… - Энокидзу нахмурился. Судя по всему, это был неожиданный для него ответ. - Еще один вопрос. Вы не лгали?
- Что ты… как грубо! - с раздражением выдохнул я. - Перед тобой человек, пришедший к тебе с просьбой. Зачем бы ей понадобилось нам лгать? Разве она только что не раскрыла весьма откровенные и тяжелые обстоятельства, касающиеся ее собственной семьи? Разве не совершенно очевидно, что она пришла сюда, потому что хочет решить это дело?
- Сэки-кун, - спокойно сказал Энокидзу, - эта женщина не сказала ни единого слова о том, что хочет решить это дело. Она лишь просит добыть для нее некие доказательства.
- Разве это не то же самое?! - воспротивился я. Но когда обернулся к Рёко Куондзи за поддержкой, она выглядела совершенно невозмутимой и вовсе не пыталась опровергнуть резкие слова детектива. Скорее напротив, казалась еще более спокойной и хладнокровной, чем раньше.
- Вы находите что-то подозрительным или вызывающим недоумение в том, что я вам рассказала? - ровно поинтересовалась она.
- Нет. Я просто подумал, что вы были знакомы с этим мужчиной раньше.
«Да что он вообще такое говорит?! С каким мужчиной? Со мной? Но я ведь не знаю ее! Откуда бы я мог ее знать?»
- Эно-сан, ты что, сошел с ума? - требовательно спросил я. - Что за вздор ты несешь? Я впервые вижу эту женщину! Ты что, даже меня подозреваешь?
- Нет, но ты забывчив. Я не могу доверять твоей памяти. - Он снова повернулся к Рёко Куондзи: - Так что же? Вы ведь знаете… Сэки-куна?
На этот раз ее опровержение было недвусмысленным и категорическим:
- К сожалению, мы не знакомы. По всей вероятности, вы ошиблись в своих рассуждениях.
- Понятно. Что ж, достаточно. - С этими словами Энокидзу развернулся, ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь.
Не обращая внимания на Торакити, который сидел с открытым от удивления ртом, я рассыпался в вежливых извинениях перед нашей клиенткой. Было непросто придумать хоть какие-нибудь оправдания бестактному и эксцентричному поведению детектива. Что бы я ни говорил, оно выглядело непростительным. Я не мог даже представить, как она все это восприняла.
Я продолжал бормотать извинения, когда Рёко Куондзи неожиданно накрыла обеими ладонями мои руки, чтобы успокоить меня, и подняла на меня до того опущенный в пол взгляд. Ее лицо все еще выглядело обеспокоенным, но при этом она ласково улыбалась.
- Пожалуйста, не тревожьтесь об этом. Мой знакомый предупредил меня о нестандартных методах работы и эксцентричных манерах детектива Энокидзу. Я уверена: нечто, что он сейчас сделал, было очень важно для его расследования. Сначала я немного удивилась, но, поскольку это было необходимо, тут ничего не поделаешь.
«Это невероятно. Она совершенно не выглядит потрясенной. Но как такое возможно?»
Моя голова все еще шла кругом, когда я пообещал ей, что буду в клинике «Куондзи» к часу пополудни следующего дня. Она сообщила мне адрес и объяснила простой способ, как до него добраться, затем поклонилась.
- Я буду ждать вас. Большое спасибо за то, что выслушали меня сегодня.
Вежливо попрощавшись, Рёко Куондзи неторопливо и церемонно покинула наш офис.
Динь! - звякнул дверной колокольчик.
Призрачная аура одиночества, окутывавшая Рёко Куондзи, после ее ухода еще некоторое время присутствовала в воздухе, словно частицы скорбной атмосферы остались вокруг дивана, на котором сидела госпожа Куондзи, и в дверном проеме, где она задержалась, прощаясь. Некоторое время мы просто стояли молча, потерянные в этом постепенно угасающем впечатлении - послеобразе, следе исчезнувшего изображения, тающем на сетчатке.
Наконец Торакити, который неподвижно стоял с полуоткрытым ртом с момента неожиданного появления Энокидзу, так же внезапно пробудился к жизни и принялся болтать:
- Ого-о, я впервые в жизни видел настолько красивую женщину! А я повидал немало красавиц, да и жена старого букиниста, и ваша, сэнсэй, - обе настоящие красотки!
«Старым букинистом» Торакити обычно называл Кёгокудо, хотя я никогда не мог понять, имеет ли он в виду, что мой друг старый или же что он продает старые книги.
- Нет никакой необходимости в лести. Пожалуй, ни жена Кёгокудо, ни моя Юкиэ не смогут с ней сравниться.
- О нет, это совсем не лесть. Просто госпожа Куондзи - она относится к какому-то редкому типу женщин, которых я еще никогда не встречал. Как будто она не из этого мира. Быть замотанной в кимоно, когда на улице так жарко, и при этом даже не вспотеть! Как вы думаете, люди, которые так потрясающе выглядят, знают какой-то секрет, чтобы не обливаться п?том?
- Если ты так говоришь - возможно, так оно и есть.
Я и не обратил на это внимания.
- И она такая невероятно худая, но при этом остается обольстительной, верно? Не годится закутывать в кимоно такое красивое тело.
На это я тоже не обратил внимания.
По какой-то причине я не мог думать о ней таким же образом, как думал о ней Торакити. Нет, скорее, я чувствовал, что не должен так думать.
- Торакити, когда ты видишь перед собой женщину, ты что, способен смотреть на нее лишь с этой точки зрения? Это совершенно невежливо. И кстати, к слову о невежливости: что там делает наш детектив? Он доблестно появился на сцене, как обещал, но я не понимаю, что начало твориться потом. - Почувствовав, что больше не хочу продолжать разговор о женщине, я решил сменить тему разговора на Энокидзу.
Торакити начал что-то говорить, но я, не слушая его, молча прошел к двери комнаты Энокидзу и крикнул:
- Эно-сан! Что все это значило? Объяснись, пожалуйста!
Ответа не последовало.
Не обратив на это внимания, я распахнул дверь.
Энокидзу стоял возле окна, задумчиво глядя на уличный пейзаж. Для человека с таким маниакальным темпераментом, как у него, он выглядел мрачным и меланхоличным. Возможно, он сожалел о том, что недавно сказал. Несмотря на то что я самовольно вошел к нему, я не решался повысить на него голос. Смотря на него, я чувствовал, как мой гнев постепенно утихает; в конце концов я подошел к детективу и тихо произнес:
- Пожалуйста, сделай завтра все как следует.
- Что именно?
- Твою работу детектива. То, что случилось только что, было слишком жестоко.
- Ты действительно совсем не помнишь эту женщину?
- Что?..
Энокидзу встряхнул головой и пробормотал себе под нос:
- Ну что же… пожалуй, что он мертв. Да, несомненно, мертв.
- Кто мертв?
- Фудзимаки, кто же еще. И эта женщина тоже, очевидно, это знает.
- Ты снова в чем-то ее подозреваешь? Я, конечно, не детектив, но у меня есть некоторый жизненный опыт. И на основании этого опыта я могу уверенно утверждать, что она не лгала.
- Может быть, и так. Но она могла просто забыть.
Сказав это, Энокидзу умолк.
Не зная, как вести себя с этим странным человеком, и теряясь в догадках, я развернулся и вышел из комнаты. Затем, уговорив сопротивлявшегося Торакити пообещать мне, что он проследит за тем, чтобы Энокидзу был завтра на месте вовремя, я с чувством глубокой неуверенности покинул офис детектива.
В моих мыслях царил полный беспорядок, и настроение было отвратительным. Я решил еще раз навестить Кёгокудо, чтобы подробно рассказать ему о событиях этого дня. В конце концов, именно он посоветовал мне отправиться в детективное агентство - может быть, он сможет разобраться в том, что произошло…
К тому моменту, как я сошел с поезда, солнце уже клонилось к закату, воздух был почти прохладным, и настроение у меня чуть улучшилось. В отличие от прошлой ночи этим вечером поднялся ветер. Все еще пребывая в немного смятенном душевном состоянии, я начал долгое восхождение по пологому склону.
Книжный магазин был уже закрыт. Я несколько раз позвал Кёгокудо, но ответа не последовало, так что я прошел к жилой части дома. Снаружи не было понятно, есть ли кто-нибудь внутри, так что я приоткрыл дверь и заметил в прихожей-гэнкане[68 - Гэнкан - зона у входной двери, традиционная для японских домов и квартир, представляет собой комбинацию крыльца и прихожей. Гэнкан предназначен для того, чтобы входящие в дом люди сняли обувь, прежде чем попасть в основную часть дома.] пару женских туфель, стоявших рядом с деревянными гэта[69 - Гэта - традиционные деревянные сандалии на высоких колодках.] хозяина букинистического магазина. Должно быть, его жена вернулась. Из гостиной до меня доносился монотонный наставительный голос Кёгокудо. Он тоже был дома. Решив, что это не будет особенной бестактностью, я вошел.
- Эй, Кёгокудо! Это я! Извини, что так врываюсь…
Я открыл раздвижную перегородку сёдзи, и ко мне обернулась женщина, которая вовсе не была его женой. Это была его младшая сестра, Ацуко Тюдзэндзи.
- Надо же, какая неожиданность! Сэкигути-сэнсэй!
Ее зрачки удивленно расширились, и она с кошачьей грацией повернулась всем телом, чтобы оказаться со мной лицом к лицу. В отличие от своего малоподвижного брата Ацуко Тюдзэндзи всегда была полна энергии, и каждое ее движение было стремительным и точным. Будучи маленькой, она носила длинную прямую челку, прямо как у японских кукол итимацу[70 - Традиционные куклы итимацу изображают детей 5 - 7-летнего возраста. Они не предназначались для игры и выполняли роль интерьерного украшения, а также служили для обучения искусству облачения в кимоно, завязывания поясов, сочетания цветов и тканей.], но, начав работать, состригла ее, и, поскольку она редко носила юбки, у нее был довольно мальчишеский вид.
- А, это ты, Ацуко-тян… Я подумал, что Тидзуко вернулась.
- Эй, следи за своим языком. Я не позволю тебе путать эту норовистую кобылу с моей Тидзуко, - заявил Кёгокудо, такой же мрачный и сердитый, как и всегда. - С какой стороны ни посмотри, у них нет ничего общего.
Ацуко в возмущении вздернула бровь и устремила на своего брата пронзительный взгляд. Несмотря на то что в их лицах не было ни капли сходства, некоторые их манеры были очень похожи.
- Очень мило с твоей стороны говорить подобные вещи про твою любимую заботливую сестру, когда я проделала весь этот путь только для того, чтобы приготовить для своего старшего братика ужин, - ты ведь не способен даже заварить себе чашку чая, когда твоей жены нет дома.
- Я что, просил тебя приходить? Да и кому захочется есть хоть что-нибудь из того, что ты приготовила? И вообще, я способен заварить себе чай, и довольно неплохо. Между прочим, я заваривал чай для нашего достопочтенного сэнсэя не далее как вчера.
- Да, - вставил я, - хотя он был больше похож на горячую воду, чем на настоящий чай.
Ацуко Тюдзэндзи звонко рассмеялась.
- Кстати, о Тидзуко-сан, - продолжал я, - где она? Только не говори мне, что она в конце концов разлюбила своего помешанного на книгах мужа и сбежала из дома.
- Если твоя Юкиэ-сан может выносить тебя, то почему моя Тидзуко должна от меня сбежать? И я хотел бы заметить тебе, что среди продавцов старых книг считаюсь весьма преданным и любящим мужем.
- Если оставить в стороне профессиональный мир, то для общества в целом ты скорее преданный и любящий читатель, - возразил я, садясь на мое обычное место - туда же, где я сидел днем ранее.
- Моя невестка сейчас у себя дома в Киото, - сказала Ацуко, все еще смеясь, - на фестивале Гион[71 - Фестиваль Гион, или Гион-мацури - один из самых известных летних фестивалей в Японии, который проходит ежегодно в течение всего июля в храме Ясака в квартале Гион (Киото). В программу фестиваля входит множество религиозных церемоний очищения и изгнания злых духов болезней, а также зрелищных мероприятий, самое красочное из которых - большой парад праздничных повозок, который проходит 17 июля.], сэнсэй.
- А, вот как…
Так, значит, фестивалем, о котором моя жена говорила утром, был летний праздник Гион-мацури. Я удивленно кивнул.
- Сразу после войны ежегодные празднества в Киото не проводились, но сейчас, кажется, там довольно оживленно. Когда в шествии принимают участие праздничные повозки от каждого района, ничьи готовые помочь руки не будут лишними, - пояснил Кёгокудо. Затем выражение его лица изменилось: он вздернул бровь точно так же, как его младшая сестра, когда она в возмущении уставилась на него, и смерил меня подозрительным взглядом. - Кстати, чему мы обязаны тем, что ты почтил нас своим визитом в столь поздний час? Что стряслось? Судя по твоему виду, ты бегом бежал всю дорогу вверх по холму. Ты совсем запыхался.
- Ну, на самом деле, по твоему совету, я был сегодня у нашего друга-детектива.
- По поводу дела клиники «Куондзи»?
Лишь заговорив, я осознал, что в присутствии Ацуко может быть неудобно обсуждать эту тему. Я совершенно позабыл о том, что именно она, рассудив по совести, приняла решение прекратить собирать материал по этому делу. Теперь же, вспоминая нравоучение, которое от нее пришлось выслушать главному редактору Накамуре, я умолк, растерянно подыскивая следующую фразу. Мне стало любопытно, сколько раз за один день человек может утратить дар речи?..
- Всё в порядке, Сэкигути, - сказал Кёгокудо. - Я только что объяснил ей все обстоятельства этого дела. В конце концов, все началось именно с того, что эта непоседа пришла к тебе за советом. Впрочем, судя по всему, она решила отказаться от своего журналистского расследования. Так и что же сказал наш чудаковатый друг-детектив?
Удивительным образом получив от Кёгокудо спасательную шлюпку, я справился со своей немотой и подробно по порядку рассказал, что произошло за сегодняшний день. Пока я говорил, Кёгокудо сидел молча и неподвижно, подобно каменному изваянию Дзидзо[72 - Дзидзо, или Дзидзо-сама - буддийское божество, изображается в виде буддийского монаха с большой головой и улыбающимся детским лицом. Обычно каменные изваяния Дзидзо можно встретить вдоль дорог и на кладбищах. Основная функция Дзидзо - защита детей, в том числе душ умерших детей и нерожденных младенцев.], а его сестра слушала с величайшим вниманием, так что я смог спокойно рассказать свою историю, не мучаясь чувством отчужденности, которое испытал ранее, разговаривая с Энокидзу.
Мне пришло в голову, что вот уже два дня я не делаю ничего, кроме как обсуждаю это дело. Говоря о нем, я все больше поддавался превратному ощущению, будто все это более не было чем-то, произошедшим с другими людьми, но напрямую касалось меня самого.
- Кхм, - неожиданно перебил меня Кёгокудо, - ты испытываешь к этой женщине какие-то особенные чувства?
Я удивленно моргнул.
- В смысле? Почему ты так решил? Несомненно, она очень красива, но ведь я не тот человек, который мог бы обзавестись безответным запретным увлечением.
- Нет, к счастью, для подобного ты не настолько неосмотрителен. Однако, когда ты начал говорить об этой Рёко Куондзи, твои выражения стали весьма… абстрактными, я бы даже сказал - литературными. Как будто слушаешь, как читают вслух неумело написанное любовное послание. Это было довольно неловко.
- Ты опять говоришь такие скверные вещи, братик, - пожурила его Ацуко Тюдзэндзи. - Ведь Сэкигути-сэнсэй - литератор: когда говорит о чем-то прекрасном, он не может удержаться от поэтических сравнений, тут уж ничего не поделаешь. Верно, сэнсэй?
Отчего-то то же мучительное чувство всепоглощающего стыда, которое я испытывал, сидя напротив Рёко Куондзи, вновь внезапно поднялось из глубин моей души и охватило меня. Из-за этого я опять онемел и не смог подобающим образом ответить на любезные слова Ацуко Тюдзэндзи.
- Ну хорошо, - хмыкнул Кёгокудо, - как бы там ни было, что сказал в заключение этот болван Энокидзу?
Обрадовавшись, что разговор ушел от обсуждения Рёко Куондзи, я немного успокоился.
- Он пробормотал что-то о том, что он… мертв… судя по всему, имея в виду Фудзимаки-сана. И еще он несколько раз повторил, что это была не первая моя встреча с госпожой Куондзи.
Вновь приняв позу Акутагавы Рюноскэ времен расцвета его творчества, Кёгокудо задумчиво потер пальцами подбородок.
- Что ж, судя по всему, эта женщина видела труп Фудзимаки или же Фудзимаки, который выглядел так, будто он умер. Но если мы доверяем твоему личному опыту и верим в то, что эта женщина говорит правду, то она, должно быть, совершенно об этом забыла - и точно так же забыла, что когда-то в далеком прошлом виделась с тобой.
- О чем ты говоришь? Я совершенно ничего не понимаю. Как такое возможно? Я точно не знаю эту женщину, а если б она видела какой-то труп, то зачем ей было идти к частному детективу? Я думал, что ты слишком разумный человек, чтобы придавать так много значения диким домыслам Энокидзу.
- Почему всякий раз, стоит лишь упомянуть эту женщину, ты реагируешь так эмоционально? Разве нет вероятности того, что она могла забыть, что вы встречались когда-то в прошлом? Что же касается трупа, то можно предположить, что если она обнаружила нечто, что приняла за него, но затем поняла, что в действительности это было вовсе не мертвое тело, то успокоилась и тоже об этом забыла. Или же могла видеть нечто, что напоминало труп, и даже не осознать этого - в таком случае она вовсе не стала бы связывать это с каким-либо загадочным исчезновением, верно?
Голова у меня пошла кругом.
- Послушай, я хотел бы понять, каким образом мог Энокидзу знать нечто, что ни я, ни Рёко Куондзи - именно те самые люди, к которым это предположительно относилось, - не могли вспомнить? Либо он это просто выдумал, либо проделал какой-нибудь спиритический трюк из тех, что ты так презираешь, или я ошибаюсь?
Внезапно я осознал, что в какой-то момент разговора начал вести себя наступательно, и теперь мое обычное «я» - немного замкнутое и отчужденное - смотрело на ставшего эмоциональным и агрессивным меня ледяным взглядом.
Возможно, я и вправду испытывал к Рёко Куондзи какие-то особенные чувства, как предположил Кёгокудо. Но чем бы они ни были, они совершенно точно не имели ничего общего с любовью, или сексуальным влечением, или чем-либо еще, что обычно возникает между мужчиной и женщиной. Напротив - я ощущал в своем сердце строжайшее табу на любые подобные чувства по отношению к этой женщине.
Пока я лихорадочно размышлял, Ацуко Тюдзэндзи вновь пришла мне на выручку:
- Послушай, старший братик, мне тоже было бы очень интересно услышать объяснение. Откуда Энокидзу-сану могут быть известны подобные вещи?
- Все потому, что у него плохо с глазами. Он может видеть воспоминания других людей.
- Что?! - почти одновременно спросили я и Ацуко.
- Ну же, Кёгокудо! Пожалуйста, объясни это так, чтобы мы могли тебя понять, я очень тебя прошу. Он что, может читать мысли? Он - телепат, спиритуалист, ясновидящий или кто-то в этом роде? И какое это имеет отношение к тому, что у него плохо с глазами?
- Сэкигути-кун, ты что, забыл наш вчерашний разговор?
- Как я мог его забыть? Конечно, я его помню.
- Ну да, ну да… - Продавец книг покачал головой, пробормотал что-то себе под нос, приподнялся на подушке, чтобы устроиться на ней поудобнее, и посмотрел на меня так, словно давать какие-либо разъяснения по этому вопросу было для него самой тягостной и обременительной задачей из всех, которые его когда-либо просили выполнить.
- «Как я мог его забыть?» - заявляешь ты, весьма довольный собой, - и тотчас предполагаешь такой идиотизм, как чтение мыслей? Когда говорил с тобой вчера, я, по мере возможности, почти не использовал трудные профессиональные термины, чтобы тебе было проще понять. Я, чего бы мне это ни стоило, пошел на значительные сокращения и обобщения и избавил тебя от самых запутанных и сложных рассуждений; ради простоты изложения я сделал несколько огромных пропусков и преувеличений, уделив особенное внимание лишь самым ключевым моментам, и сверх того добавил несколько шуток для твоего развлечения, а также метафор и аллегорий. Я так старался… и разве ты сам не сказал мне, что тебе были понятны основные выводы и заключения моей теории? Но если теперь ты рассуждаешь о телепатии и экстрасенсорных способностях - если ты не можешь полностью освободиться от подобного образа мыслей, - тогда, слушая меня, ты просто впустую потратил время.
По всей видимости, именно так оно и было. Вчера вечером, спускаясь с холма, я не мог ясно припомнить ни одной фразы из нашего разговора. А завтра я должен был заниматься детективным расследованием вместе с Энокидзу. Но если за всеми его кажущимися бессвязными и непоследовательными словами и поступками скрывался какой-то рациональный метод, а в его кажущихся случайными действиях был какой-то смысл, то я хотел сделать все, что было в моих силах, чтобы разобраться в этом.
- Ты придаешь своим словам так много значения, Кёгокудо, но есть ли у тебя на то действительные основания? Легко сказать, что наш друг «видит чужие воспоминания», но стоит Ацуко-тян или мне попросить тебя объяснить, что все это значит, как ты начинаешь обвинять нас в том, что мы сами виноваты, что ничего не понимаем, и уходишь от ответа.
Я и сам осознавал, что это было не так. Если уж этот человек пришел к какому-то умозаключению, он не привел бы ни единого довода, если б считал, что в нем содержатся противоречия, на которые мог бы указать его собеседник. За все долгие годы нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы Кёгокудо проиграл спор или в разгар дискуссии начал бы приводить аргументы, лишенные оснований.
Но, несмотря на все это, я все равно его провоцировал. Мое настоящее «я», загнанное в угол, мало-помалу теряло присутствие духа и боязливо пыталось спрятаться из виду.
Кёгокудо потер пальцами нахмуренные брови, бросил на меня вопросительный взгляд, затем коротко вздохнул и произнес:
- Как бы там ни было, просто перестань, пожалуйста, думать про спиритуализм, телепатию и ясновидение.
- Откуда у тебя такое предубеждение против телепатии? Или ты просто не веришь в существование души и других явлений за пределами физического мира? Тогда как прикажешь все это называть? Сверхъестественными феноменами? Паранормальными явлениями?
- Это еще хуже, - проворчал Кёгокудо с таким выражением лица, будто он только что попробовал какое-то омерзительное на вкус блюдо. - Это ведет прямиком к рассуждениям о существовании души или духа, что является полнейшим вздором и бессмыслицей.
- Неужели? - Ацуко Тюдзэндзи хихикнула, как ребенок, задумавший шалость. - Но даже ты, старший братик, говоришь, что в мире все же происходит очень много такого, что представляется физически невозможным. Большинство людей, утверждающих, что душа существует, пытаются доказать свою точку зрения, приводя в пример всевозможные чудеса, такие как предчувствия и мистическая связь между членами семьи, действующая на огромных расстояниях, реинкарнация и воспоминания о прошлых жизнях, плачущие каменные статуи, ясновидение, мыслеграфия или психокинетическая фотография и многое другое. На сегодняшний день естественные науки не могут объяснить ни одно из этих явлений. Если когда-нибудь в будущем удастся доказать, что в действительности они физически возможны, то это будет означать победу противников теории существования души; но если окажется, что их физическую возможность доказать нельзя, то противникам этой теории также придется смириться с тем фактом, что есть некая иная - не физическая - сила, которая не может быть описана с помощью научных методов. Какой бы позиции ты ни придерживался, эта дискуссия вовсе
не выглядит бесплодной, разве нет?
- Но она бесплодна, - настаивал Кёгокудо. - Взять хотя бы эти приведенные тобой примеры, которые не может объяснить современная наука, - я призна?, что они имеют место. Однако как называют их люди, которые верят в существование души?
- Как я и сказала - чудесами.
- Верно, чудесами, - продолжал Кёгокудо. - И я не сомневаюсь в том, что они радостно повторяют при этом: «О, как это удивительно!» или «Разве это не загадочно?». Что, конечно, вовсе не является каким-либо объяснением. Но если мы называем чудо чудом, то мы подразумеваем, что чудеса - это не то, что происходит обычно, - вот какое мировоззрение ты таким образом одобряешь. И это довольно сомнительно. Те же, кто отрицает чудеса, просто полностью отвергают все, что не вписывается в рамки их привычного здравого смысла - узкого, как муравьиная спинка. Они просто выбрасывают это из головы, не обращают на это внимания либо полагают, что все это какая-то ошибка. Разве это не глупо? Как я уже сказал вчера Сэкигути-куну, нечто может казаться удивительным и загадочным лишь потому, что оно случайно не соответствует современным представлениям о мире и выходит за пределы современных научных знаний. Но вещи, которые не могут произойти, не происходят. Я придерживаюсь такой теории. Если что-то случилось, то нельзя говорить, что это невозможно. Называть же нечто сверхъестественным или паранормальным - это весьма
неопределенно и расплывчато. Это вовсе не означает, что подобные явления противоречат природе или же находятся за пределами области познания.
- Я понимаю, о чем ты говоришь, но не думаю, что разговор об этом не имеет смысла.
- Душа, духи и призраки - это всего лишь символы, условные обозначения, изобретенные для того, чтобы сделать сложные понятия более простыми. Иными словами, они как цифры. В природе не существует «единицы». Но ведь на этом основании мы не утверждаем, что цифр не существует, - это было бы просто ошибкой. Однако противоположный взгляд - что «единица» существует, даже если мы не можем ее увидеть, - тоже смехотворен. Точно так же душа не является чем-то, что обладает физической формой или не обладает ею. Попробуй представить, что мы для удобства называем «душой» некое свойство, присущее всему, что есть во вселенной.
- Погоди немного, старший братик, - вмешалась Ацуко. - Если все, что существует в мире, обладает душой, тогда не только люди, но и камни, и деревья - даже этот стол и эта подушка-дзабутон, на которой ты сидишь, - тоже ею обладают, верно? Это больше похоже на историю, которую можно услышать от какого-нибудь монаха в сельском храме, ты так не думаешь?
- Ацу-тян права, Кёгокудо, - сказал я. - У всего в этом мире есть душа, вот как… Но если так, то если я ударю эту подушку, она почувствует боль? Взрослые, которые хотят научить детей бережно относиться к вещам, часто рассказывают им подобные нравоучительные истории, но я совсем не ожидал услышать от тебя нечто в этом роде.
Наш теоретик нахмурился:
- Почему вы двое говорите иногда подобные глупости? Разве нельзя было обойтись без того, чтобы уподоблять человеку стол и приписывать душу подушке? Боль - это один из сигналов, который нервная система посылает в мозг. Это всего лишь одно из ощущений, созданных мозгом для защиты живых организмов от внешних стимулов, которых следует избегать. Я говорил совсем не об этом. Вот что… для начала нужно разобраться с тем, что такое время.
Мне стало немного стыдно за мое вульгарное предположение. Ацуко Тюдзэндзи, должно быть, чувствовала себя точно так же: она выглядела необычно притихшей и кроткой.
- Ты можешь объяснить мне, что такое время? - с недовольным выражением лица поинтересовался Кёгокудо.
- Время?.. Это поток… времени, и больше ничего, разве нет?
- Вот как… Удивительно, что мы, постоянно наблюдая за потоком времени, не способны объяснить его с объективной точки зрения. И по этой причине современная физика не знает способа, которым можно было бы вернуться назад во времени. Мы лишь слепо повинуемся его линейному течению. Вот почему когда возникает принцип неопределенности или нечто подобное, это сбивает нас с толку. Чтобы выразить время, мы начинаем составлять расписания и прочее в этом роде, и хотя все это очень полезно для планирования и управления временем, это ни в коей мере не отражает его истинной сути и не имеет отношения ко времени как таковому. Это очень похоже на тот путь, по которому мы идем, пытаясь понять природу души. Далее, Сэкигути-кун… что такое, по-твоему, память?
- Это… сохранение воспоминаний о том, что произошло в прошлом? Помнить - значит не забывать то, что с тобой случилось?
- Похоже на определение из толкового словаря. Однако, не умея дать точное определение «прошлому» и «событиям», можем ли мы дать правильное толкование памяти? Память - это «сохранение воспоминаний», и только?
- Старший братик, разве ты не можешь не подкалывать сэнсэя? - Ацуко нахмурилась. - Мы понимаем, что память - это одна из самых труднообъяснимых вещей. Но к чему ты клонишь?
Кёгокудо взмахнул рукой, призывая нас к терпению.
- Что ж, существует множество различных подходов к этому вопросу. Но что, если предположить, что память - это фактически движение материи сквозь время?
- В смысле?
- Вселенная состоит из бесконечного пространства, которое простирается в четырех направлениях сторон света, и времени - прошлого и настоящего. В японском языке слово «вселенная» записывается двумя иероглифами с одинаковым значением, первый из которых отражает пространство космоса, а второй символизирует время.
- Да… и что?
- Если мы поместим материю в пространство, то получим массу. Но что, если поместить материю в поток времени? К сожалению, на сегодняшний день мы не можем ни ясно выразить, ни понять подобную концепцию. Время - это часть нашего бытия, и оно просто безусловно и непрерывно течет - это все, что мы можем о нем сказать. Но что, если б мы представили это течение времени через пространство как некую темпоральную массу? Если б это действительно было так, то это и была бы память в ее первоначальной форме. Если взглянуть на это с другой стороны, то можно сказать, что вся материя, существующая во вселенной, обладает материальной памятью.
- Постой, Кёгокудо. Разве тогда не получается, что всё в этом мире - всё без исключения, каждое деревце и каждая травинка, - обладает собственной памятью?
- Это всего лишь одна из возможных точек зрения[73 - Кёгокудо в своих рассуждениях, вероятно, опирается на концепцию панпсихизма - представление о всеобщей одушевленности природы. К панпсихизму относятся различные учения о душе и психической реальности как подлинной сущности мира, также его черты прослеживаются в учениях ряда философов нового времени. Спустя десять лет после публикации данного романа в 2004 г. нейробиологом Дж. Тонони была сформулирована концепция интегрированной теории информации, пытающаяся объяснить, что такое сознание и каким образом оно может быть связано с определенными физическими системами. В упрощенном виде можно сказать, что, согласно этой нейробиологической теории, «сознание» естественным образом возникает из сложной, определенным образом организованной информации. Таким образом, любая организованная система молекул обладает неким уровнем «сознания».]. Просто метафора, если тебе так больше нравится. Если так, разве нельзя назвать эту материальную память - память в ее первоначальной форме - «душой» вещей? Если мы имеем в виду неодушевленную материю, то память, возможно,
остается просто присущим ей физическим свойством. Однако мы говорим о живой материи, и в ее случае все иначе. Кстати говоря, в чем принципиальная разница между живым существом и неодушевленным предметом?
- Разница в том, обладают ли они жизнью или нет, - произнес я, бросив взгляд на Ацуко Тюдзэндзи в поисках поддержки.
Она тоже мельком взглянула на меня и дополнила мой скоропалительный ответ:
- Если говорить о материальном составе и структуре, то между живым и неживым разница не такая уж большая… Можно ли сказать, что «жизнь - это разница между мельчайшим примитивным организмом и простым неорганизованным набором аминокислот»?
У нее получилось выразиться куда как красноречивее, чем у меня.
Ее брат посмотрел на нее с одобрением, но и только, и произнес:
- Это хорошее сравнение, однако в качестве определения оно не работает. Все же что такое жизнь? Впрочем, полагаю, никто не может дать ясный ответ на этот вопрос. Но если б можно было взять материальную память, которую мы только что обсуждали, выстроить ее фрагменты в нужном порядке и связать их воедино, а затем каким-то образом активировать - разве не могли бы мы назвать ее состояние жизнью? Иными словами, жизнь - это единство и целостность души. Однако в природе подобная жизнь, состоящая из материальной памяти, будет чрезвычайно неустойчива и не сможет долго существовать. Она мгновенно умрет. Вот почему, чтобы эта активная материальная память могла сохраняться, ей было необходимо изобрести технологию самовоспроизводства.
- Почему?
- Потому что жизнь по своей сути - это и есть память. Как вам такой ответ? Она воспроизводит свою собственную историю, свою собственную структуру. Однако в отсутствие надежной системы записи воспоминания будут перепутываться, усложняться - и в конечном итоге разрушаться. К счастью, случайно в процессе эволюции возникли гены - эффективный метод передачи памяти будущим поколениям. Но, в свою очередь, это привело к тому, что память стала сохраняться в более сложном - зашифрованном - виде, и с каждым разом он все больше усложняется, так что получается замкнутый круг. В результате многочисленных причудливых эволюционных поворотов в конце концов сформировалась новая система хранения памяти, которую мы называем мозгом. И после этого постепенно возникло сознание. То, что я вчера называл душой, - это то же самое, что жизнь. А связь между душой или жизнью и мозгом - это сознание.
Я совершенно не представлял себе, что на это ответить. Однако его сообразительная сестра тотчас среагировала:
- Но если душа, иными словами, объединенная и связанная материальная память, - это и есть жизнь и если материальная память присуща каждому предмету, то не хочешь ли ты сказать, старший братик, что наши руки, ноги и внутренние органы - все они обладают фрагментами души?
- Да, пожалуй.
- Получается, что мои руки, мои уши и даже каждая моя волосинка в данный момент о чем-то думают?
- Мышление - это работа мозга. Но стремление размышлять - это свойство души. Душа - и жизнь - равномерно распределены в теле, а не привязаны к какому-то определенному месту. Если б мы сказали, что наша жизнь сосредоточена только в нашем сердце или в мозге, это бы означало, что, к примеру, наши ягодицы и бедра мертвы.
В этом был резон. Согласно кивнув, я взглянул на Ацуко, чтобы увидеть, что она ответит.
- Но ведь ты можешь отрезать свою руку и не умрешь. Если же ты потеряешь голову или сердце, то с тобой это неминуемо случится.
Она тоже была права. Чтобы показать, что прекрасно понимаю, о чем идет речь, я решительно вмешался в дискуссию:
- Это похоже на правду. Но все же трудно представить, чтобы душа и жизнь присутствовали в теле повсюду.
Кёгокудо рассмеялся в ответ на мое запоздалое выступление.
- Проще всего понять это, представив тело как сосуд, в котором содержится душа. Это точно такое же упрощение, как расписание для объяснения времени. Плоть сама по себе и есть жизнь. Они неразделимы. Но, раз уж на то пошло, давай проведем небольшой мысленный эксперимент. Скажем, что здесь находится человек, чье сердце было насквозь пробито пулей. Как ты считаешь, он мертв?
- Разумеется, он мертв. Он же не Распутин и не Кохада Кохэйдзи[74 - Кохада Кохэйдзи - знаменитый призрак эпохи Эдо, изображенный, в частности, на одноименной картине Кацусики Хокусая (1831). Согласно легенде, Кохэйдзи был актером театра кабуки, жившим в XVIII в. и прославившимся исполнением ролей оживших мертвецов и призраков. Он был утоплен в болоте любовником своей жены, но вернулся в виде мстительного призрака, чтобы преследовать и свести в могилу своих обидчиков.]. Ну, возможно, он проживет несколько мгновений, но быстро умрет от потери крови.
- Возможно, как личность он не будет жив. Но что насчет частей его тела? Они будут продолжать жить. Ты можешь выпотрошить живую рыбу, удалить ее сердце и все внутренние органы, но она все еще будет дергаться. Ее мышцы все еще будут живыми. Люди устроены точно так же. Сердце может остановиться, но остальные органы будут продолжать жить в течение некоего неопределенного времени. В конце концов сердце - это всего лишь орган, обеспечивающий циркуляцию крови. Конечно, если случится такое несчастье, как прекращение тока крови, то к остальным органам перестанет поступать кислород и первым в результате этого погибнет мозг. После его смерти остальные органы тела лишатся возможности поддерживать обмен сложной информацией. Тело перестанет функционировать как высшая форма жизни. Некоторые органы будут продолжать работать, осуществляя жизненные процессы более низкого уровня, но поскольку они устроены таким образом, что зависят друг от друга, то один за одним также погибнут. Вот что такое смерть - это деактивация первичной материальной памяти, рассеивание единой и целостной души, которая составляет сущность
жизни. Все постепенно возвращается к простой материи. Прах к праху. Вот почему, хотя мы и можем указать конкретный момент, когда у человека угасает сознание, не существует единого момента смерти. Человек умирает медленно, часть за частью.
- Мне от этого как-то не по себе, - Ацуко Тюдзэндзи поежилась. - Мертвое тело, чьи отдельные части все еще продолжают жить…
- Печень живет еще довольно долго. То же самое можно сказать о костях и коже. Что же касается волос, то им для жизни достаточно только снабжения кислородом. Именно поэтому даже волосы трупа будут продолжать удлиняться.
- Это напомнило мне историю о кукле, чьи волосы продолжали расти, которую я однажды написал, - сказал я.
- Кажется, речь в ней шла о мстительном призраке умершего ребенка, который вселился в куклу?
Да, именно так оно и было.
- Считается, что, когда человек умирает, его душа расстается с телом - это утверждение не кажется тебе несколько странным? А что насчет все еще продолжающих жить частей - представляют ли они собой некое другое существо? Можно предположить, что, возможно, душа покидает тело постепенно или же что душа и тело отдельны друг от друга, так что для души не так уж важно, живо тело или мертво, - но все это лишь пустые рассуждения. Однако стоит только признать, что душа есть, в сущности, материя, - и круговорот рождений и смертей, буддийская сансара и концепция реинкарнации тотчас станут само собой разумеющимися. Все умирает и возрождается, принимая разнообразные формы в бесконечной природной пищевой цепи перерождений. Живое существо включает в себя новую материю, делая эту материю и ее материальную память частью себя самого. А когда это живое существо возвращается в простую неодушевленную материю, приходит другое живое существо и забирает ее себе, и так далее…
Кёгокудо прервался, внимательно посмотрел мне в лицо и с улыбкой продолжил:
- Ну, по крайней мере, все это звучит довольно правдоподобно. Вы можете сами решить, верить вам в это или нет.
- Это что, какое-то твое очередное мошенничество? - с подозрением спросил я.
- О чем ты, какое мошенничество? С того самого дня, как появился на свет, я не произнес ни единого слова лжи или выдумки, - беззастенчиво солгал он с самым невинным видом. - Я всего лишь предлагаю точку зрения, которая может пригодиться тебе для понимания способностей Энокидзу.
А я уже почти забыл, зачем хотел с ним увидеться.
- Давайте пока остановимся на этом. - Ацуко Тюдзэндзи поднялась со своего места и отправилась на кухню, чтобы спустя некоторое время вернуться с заваренным чаем. - Смиренно прошу простить меня за беспокойство, сэнсэй, - произнесла она с немного наигранной торжественностью, предлагая мне чашку.
Я так давно привык наблюдать ее отважно работающей бок о бок с мужчинами, что теперь, увидев ее женственные манеры, не удержался от улыбки. В сравнении со вчерашним так называемым зеленым чаем это был прекрасно заваренный чай сорта «Яшмовая роса»[75 - Гёкуро, или «Яшмовая роса» - высший сорт японского зеленого чая.] с восхитительным богатым ароматом. Отпив его, я почувствовал, что возвращаюсь к жизни. Кёгокудо тоже сделал глоток, затем с закрытым ртом недовольно что-то промычал - по всей видимости, с его стороны это следовало считать одобрением.
- Итак, из всего вышесказанного следует, что мозг не является хранилищем памяти. Скорее, это место, где можно воспроизвести и отредактировать воспоминания.
- Вчера ты назвал его таможенным инспектором.
- Но, старший братик, - вмешалась Ацуко, - я слышала, что недавно ученые, которые занимаются физиологией высшей нервной деятельности, по большей части установили, какие области мозга активны, когда мы занимаемся теми или иными вещами - например, вспоминаем информацию. Возможно, им уже даже известно, где конкретно и каким образом хранятся воспоминания.
«Его младшая сестренка такая же упрямая, как и он сам».
- Да, это действительно так. Ученые обнаружили, где происходят некоторые мыслительные процессы, однако наука пока что совершенно не имеет представления о том, каким образом сохраняются воспоминания. Количество воспоминаний, которые нужны человеческим существам для того, чтобы жить, просто колоссально - вне зависимости от того, насколько рационально их хранить. Трудно представить, чтобы все они помещались в столь крохотном сосуде. - Мой друг указал пальцем на свою голову. - Давайте для начала предположим, что вся повторяющаяся информация удаляется. Когда я смотрю на тебя, я узна? тебя, не проходя всю цепочку рассуждений: «Итак, это животное. Примат. Обезьяна?.. Нет, человек. Японец. Мужчина. Мой друг. Сэкигути». Вся информация, предшествующая «Сэкигути», без сожаления отбрасывается.
- Да, разумеется.
- Теперь взгляни на нее. До определенного предела она ничем от тебя не отличается. Я сокращаю все до того момента, когда вижу, что она девушка, несмотря на то что выглядит она как мальчик.
Ацуко Тюдзэндзи нахмурилась.
- Ты мог бы еще кое-что сократить, старший братик.
- Вернемся к Сэкигути. Вчера твои брюки и рубашка были мятыми, но сегодня вся одежда выглажена. Вчера ты проснулся в восемь, а сегодня встал где-то после одиннадцати.
«Так и есть».
- Откуда ты это узнал? Теперь ты у нас занимаешься прорицаниями?
- Совсем нет. Все дело в щетине на твоем лице. Иными словами, чтобы отличить тебя сегодняшнего от тебя вчерашнего, мне достаточно посмотреть на отрастающую бороду, которая покрывает твой подбородок подобно черной плесени, и на количество складок на твоей одежде. Я могу отбросить все остальное, и все же у меня останется вполне приемлемое изображение «сегодняшнего Сэкигути», которое я могу сохранить в воспоминании.
- Ясно. Потому что вся остальная информация обо мне уже есть в твоем хранилище памяти.
- Верно. Хотя на самом деле она гораздо подробнее. Например, информация, которую мы получаем через наши глаза, - формы, цвета, углы… все это тщательно анализируется по отдельности, повторы сокращаются, а затем полученный образ соотносится с нашими прошлыми воспоминаниями и выстраивается заново. Это и есть реальность, которую мы наблюдаем в данный момент. Каким бы ни был окружающий пейзаж, который мы видим перед собой, мы никогда не видим его таким, каков он в действительности. Мы видим образ, который создает наш мозг после того, как он проанализировал полученные данные, отбросил ненужное и сконструировал реальность заново. Наши глаза - это не окна из прозрачного стекла. Мы никогда не сможем увидеть мир непосредственно - таким, какой он есть. В любой момент времени обязательно происходит строгий и тщательный процесс отбора. Если б его не было, мы не были бы в состоянии ничего осознать…
Кёгокудо ненадолго умолк, прежде чем продолжить.
- Это справедливо не только для зрения, но и для других органов чувств: слуха, осязания, вкуса. Но только подумай: в одиночку разбирать всю поступающую информацию на элементарные составляющие и последовательно анализировать ее часть за частью - поразительный объем работы. Конечно, это гораздо более эффективно, нежели пытаться запоминать все подряд, но все же… Это настоящая головная боль для исследователей физиологии высшей нервной деятельности. Но если мы примем теорию о том, что память присуща организму в целом, то нагрузка на мозг существенно снизится - и вот, пожалуйста, больше никакой головной боли.
- Что ж, твоя гипотеза о материальной памяти кажется мне очень рациональной. Но если все так, то для чего нам вообще нужен мозг? Разве этой памяти самой по себе не достаточно?
- Дурак. Эта память фрагментарна, закодирована - мы не можем пользоваться ею в подобной сырой форме, и даже если б мы смогли получить к ней доступ, она была бы бесполезна. Нам нужен мозг для того, чтобы обрабатывать ее и расшифровывать, в противном случае она не представляет для нас никакой ценности, - сказал Кёгокудо, сделав особенное ударение на слове «дурак». - Даже сейчас твой мозг работает изо всех сил. Он обращается к самым разным образцам воспоминаний и сортирует их - быстрее, чем твои глаза могли бы их увидеть. Он перестраивает реальность, создавая таким образом сознание. Но у мозга есть и другая работа, а именно - воспринимать ту реальность, которую ты наблюдаешь сейчас - весь новый опыт, всю новую информацию, которая к нему поступает, - разделять ее на фрагменты и преобразовывать в материальную память. И сверх того, независимо от твоей сознательной деятельности он должен осуществлять взаимодействие между всеми остальными органами и частями тела и консолидировать их работу. Он постоянно получает запросы вроде активации выработки адреналина корой надпочечников, чтобы повысить частоту
сердцебиения, и так далее - у него нет ни минуты покоя. Заставить его одновременно хранить и весь объем твоей памяти было бы довольно жестоко.
- Да, но ведь, кроме мозга, выполнять эту работу некому.
- Именно поэтому всем животным требуется сон. - Кёгокудо сделал еще один глоток чая. - Чтобы рассортировать и упорядочить всю информацию, которую он день за днем получает от органов чувств, а также от внутренних органов - вроде сердечного ритма и всего остального, - мозгу необходимо некоторое время побыть в одиночестве, чтобы тело и сознание не мешали ему. Вот для чего нужен сон. Если б он требовался для того, чтобы отдохнуло тело, то подобная частичная остановка физиологической деятельности, которой является сон, была бы довольно неэффективной. Когда ты спишь, твои внутренние органы и мышцы выполняют примерно ту же работу, которой они занимаются во время бодрствования. Сон необходим мозгу для того, чтобы проделать важную работу по упорядочиванию и редактированию воспоминаний о событиях прошедшего дня. Однако, когда это происходит, душа все же не отключается полностью. Вот почему сознание время от времени проявляет себя во время сна.
- Ты имеешь в виду сны?
- Да, сны. Память содержит огромное количество информации, которую мозг не допускает в область сознания, пока ты бодрствуешь. Во время своей работы по сортировке и редактированию он также задействует множество старых воспоминаний. Вот почему в сны периодически вплетаются, словно из ниоткуда, возникшие события и ситуации, которых ты никогда не видел, вызывая ощущение неправильности происходящего.
Это в корне отличалось от общепринятого представления о снах. Однако мне казалось логичным его толкование, из-за чего мои собственные убеждения представлялись мне теперь несколько сомнительными. И если он все же был прав, это определенно могло бы приподнять мистическую завесу тайны над теми часами, которые мы проводим во сне.
- Но если все именно так, то толкование снов и все в этом роде - не более чем обыкновенное надувательство.
- На самом деле это не так. Интерпретация снов может быть очень точной, особенно если она проведена с надлежащей тщательностью. Но если ты имеешь в виду предсказания будущего, то в таком случае, используешь ли ты для этого сны или нет, - все это вздор. Ну, возможно, за исключением некоторых астрологических прогнозов. Кстати, почему большинство животных закрывают глаза, когда спят?
- Возможно, потому, что количество информации, которую они получают посредством зрения, гораздо больше, чем от других органов чувств, и она более сложна для обработки и интерпретации? - предположила Ацуко.
- Да, верно. Как вы помните из нашего разговора о постепенной смерти, можно представить, что наши внутренние органы - это самостоятельные живые организмы. То же относится к нашим глазам и зрительным нервам. Они продолжают проводить в мозг информацию вне зависимости от того, хотите вы этого или нет, пока не окажутся разобщены с внешним миром. Но даже после этого останутся сложности, потому что они продолжат функционировать, даже будучи отделенными от реальности…
- И поэтому мы видим сны?
- Именно. Конечно, в снах присутствуют также звуки, запахи и вкусы, но все же визуальная составляющая в них играет центральную роль. Это происходит потому, что нос, уши и кожа также продолжают проводить информацию во время сна. Невозможно закрыть свои уши так же, как можно закрыть глаза.
Это я уже где-то слышал.
Я испытал странное чувство дежавю - и почти тотчас вспомнил, что то же самое сегодня днем говорил Энокидзу.
- Собственно говоря, - продолжал Кёгокудо, - остальные органы чувств сравнительно более древние, чем зрение, так что, полагаю, по этой причине мозгу не требуется прилагать так много усилий, чтобы обрабатывать поступающую от них информацию.
- То есть другие органы чувств появились в эволюции раньше?
- Да. Но как ты думаешь, что произойдет, если, видя сон, ты внезапно откроешь глаза?
- Наверное, я испытаю замешательство.
- Да, пожалуй. Но представь, что ты смотришь пленочный кинофильм - которые раньше еще называли «движущейся фотографией» - в кинотеатре, и вдруг кинотеатр вокруг тебя неожиданно растворяется в воздухе - что случится тогда? Вот в чем вопрос.
- Ну, я больше не смогу смотреть фильм. Невозможно смотреть пленочный кинофильм при включенном свете.
- Верно. Потому что образы реального мира сильнее и ярче тех, что запечатлены на кинопленке. Точно так же реальность затмевает образы, созданные во внутреннем мире. Все равно как солнце, которое днем делает звезды невидимыми. Очевидно, поэтому животные выбирают для сна ночь - потому что ночью меньше света. Ночью они, даже если откроют глаза посреди сна, почти ничего не увидят. Кстати, Сэкигути-кун, можешь ли ты назвать что-нибудь еще, что по своему устройству очень похоже на сон, как я его только что описал?
- Ты… снова говоришь об иллюзорных реальностях, верно?
- Да, точно. Получается, что сны и воображаемые реальности, за исключением одного ключевого различия, необыкновенно похожи. И те и другие включают вещи, которых не существует, и события, которые не происходили, но входят в область сознания в форме, совершенно не отличимой от той, которую в сознании принимает реальность. И сны, и иллюзорная реальность происходят из одного источника - нашей памяти. Но может ли твое сознание точно и безошибочно отличить их от настоящей реальности? Сны отличаются от иллюзорной реальности тем, что от них ты можешь проснуться и найти из них обратный путь в реальность.
- Поэтому большинство призраков и чудовищ являются людям ночью, когда меньше света?
По-видимому, благодаря полученному днем тревожному опыту я мог наконец следить за ходом его рассуждений. Однако мне было интересно, что из всего этого понимала Ацуко Тюдзэндзи.
Кёгокудо кивнул.
- Итак, нужно, чтобы ты сейчас хорошенько припомнил все про устройство снов - иначе запутаешься.
Сказав это, он молча повернулся к своей сестре, чтобы та налила ему еще одну чашку чая.
- Зачем? Ты хочешь сказать, что сны все же имеют какой-то реальный смысл?
- Если мы согласимся с тем, что память не хранится в мозге, но является свойством материи как таковой, тогда нетрудно представить, что наши воспоминания как бы просачиваются в воздух, землю под нашими ногами и другую окружающую нас материю.
- То есть мои мысли в какой-то форме перетекают к тебе и к Ацуко-тян? Как это может быть… я ведь совершенно не представляю, о чем вы думаете!
- Разумеется.
- Но, Кёгокудо, разве ты сам себе не противоречишь? Ты ведь недавно сказал, что чтение мыслей - это чепуха и вздор!
- Да, это чепуха, - мой друг вздохнул. - То, что мы обычно называем «душой», «разумом» или «мышлением», - это в действительности сознание. Сознание, которое рождается в процессе взаимодействия души человека и его мозга. Я же говорю о воспоминаниях, а вовсе не о сознании. Сознание другого человека, возникающее в процессе взаимодействия между мозгом другого человека и душой другого человека, невозможно увидеть со стороны.
- Так, значит, никакого чтения мыслей…
- Но, старший братик, что произойдет, если воспоминания человека «просочатся наружу»? - спросила Ацуко.
- Наш мозг воспримет эти пролившиеся наружу чужие воспоминания и воссоздаст их в сознании. Однако, как и в случае со снами и с пленочным кинофильмом…
- А-а, я поняла! Мы не можем увидеть их в сиянии реального мира. Он слишком яркий.
- Да, не можем; но мы можем почувствовать их. Это все равно как ощущать чье-то присутствие, не видя его. Мы называем это «предчувствиями». Это не то, что можно доказать физически, но у всех нас есть подобный опыт. Теперь представим себе человека, который получает крайне малое количество информации от своих глаз. Когда все вокруг него погружено в темноту, что он увидит на киноэкране?
- Так, значит, Энокидзу…
- Да, ты все правильно понял. От него столько хлопот… Он смотрит на человеческие воспоминания и восстанавливает их.
Наконец Кёгокудо пришел к заключению, абсолютно противоречащему здравому смыслу.
С этим нелегко было сразу согласиться. Это настолько не вписывалось в мои узкие представления о здравом смысле и общепринятых фактах, что казалось мне ненамного достовернее и убедительнее спиритуализма и экстрасенсорных способностей.
- Невероятно! - выдохнула Ацуко. - Так получается, что Энокидзу-сан не читает чужие воспоминания, он их видит?
- Верно. Как я уже много раз повторял, б?льшая часть того, что содержится в памяти, никогда не достигает области сознания. Взять, к примеру, тебя, Сэкигути-кун: ты постоянно все забываешь. Когда твой мозг пытается воспроизвести какое-нибудь воспоминание, то происходит сбой, не позволяющий этому воспоминанию войти в твое сознание. Большинство потерянных вещей были потеряны тем самым человеком, который их ищет, так что мозг человека прекрасно знает, где лежат очки для чтения, - просто он не может получить эту информацию там, где она должна храниться.
- Так вот почему Энокидзу может сказать, где находятся чьи-то потерянные вещи…
- Да; но, разумеется, в некоторых случаях он ошибается.
- Мне понятно то, что ты рассказал, старший братик, - произнесла Ацуко со вздохом, - но все это вызывает у меня довольно странное ощущение.
Я был того же мнения.
Кёгокудо по очереди посмотрел на нас обоих.
- Есть заболевание, описанное у людей с поврежденной роговицей, которое называется синдромом Шарля Бонне. Люди с этим синдромом видят вещи, которых нет - крошечных демонов, призраков, все, что угодно, - даже при свете дня. Однако в отличие от того, что происходит во снах, эти люди прекрасно понимают, что они видят галлюцинации. И в отличие от тех, кого вводят в заблуждение иллюзорные реальности, они точно знают, что того, что они видят, не существует. Возможно, это близко к тому, что чувствует Энокидзу.
- Тогда почему эти люди с синдромом шансона, или как там его, не могут видеть чужие воспоминания так же, как видит их он?
Мне подумалось, что они должны были бы их видеть, если нарушение зрения было единственной необходимой предпосылкой.
- Что ж, подобного рода способность, по всей видимости, зависит от самых разных факторов. Локализация повреждения, наследственная предрасположенность, правый это глаз или левый - и прочие тонкие различия.
Кёгокудо также заметил, что это едва ли была такого рода способность, которой хотели бы обладать большинство людей, поскольку в?дение чужих воспоминаний практически гарантированно осложняло бы нашу жизнь.
На этом его лекция была окончена.
У меня возникло ощущение, будто я стал жертвой какого-нибудь высококлассного мошенника. Кёгокудо опять пытался практиковать на мне свой изощренный экзорцизм?..
Ацуко Тюдзэндзи тоже погрузилась в глубокую задумчивость.
- Что ж, как бы там ни было, - спустя мгновение сказал продавец старых книг, - я должен сказать, что на сегодняшний день это одна из моих любимых гипотез. Она прекрасно подходит для внятного объяснения самых разных вещей.
- Это весьма оригинальная концепция. Как ты пришел к ней, Кёгокудо?
- Оригинальная? Вот, значит, как… - Кёгокудо вытащил из кармана самокрутку. - В детстве я жил на севере, на полуострове Симокита, в префектуре Аомори.
- Это там, где гора Осорэ-дзан[76 - Гора Осорэ-дзан, или Осорэ-яма (в буквальном переводе - «гора страха») - действующий стратовулкан в префектуре Аомори на севере о. Хонсю, известное место паломничества и туристическая достопримечательность. Одна из трех священных гор в японской мифологии. Согласно легендам, в окрестностях вулкана и расположенного у его подножия озера Усори находятся врата в потусторонний мир.], верно?
Я не был в курсе подробностей, но из того, что я помнил, Кёгокудо родился на горе Осорэ-дзан и жил на полуострове Симокита примерно до семи или восьми лет.
- На Осорэ-дзан живет множество итако - служительниц местного религиозного культа. Они занимаются тем, что проводят различные ритуалы призвания духов усопших, слушают и передают голоса мертвых, - иными словами шаманизмом, - и большинство из них слепы или близки к слепоте. Я не знаю, передается ли их слепота по наследству, но вне зависимости от этого - не кажется ли тебе необычным, что так много людей одной профессии разделяют один и тот же недуг? На самом деле если начать в этом разбираться, то можно обнаружить, что слепота довольно распространена среди медиумов и предсказателей. Уважаемый профессор Кунио Янагита пишет в одной из своих статей о «хитоцу-мэ кодзо», или «одноглазом мальчике» - популярном персонаже историй о привидениях, - который, по мнению профессора, является древним собирательным образом нищего странствующего монаха. Господин Янагита приводит истории об одноглазом мальчике как намек на существовавшую среди служителей культа традицию выдавливать себе один глаз, чтобы яснее видеть духовный мир, - эта идея, как мне кажется, хорошо согласуется с описанной мною физиологией зрения и
памяти.
Рин… Звякнул колокольчик-фурин.
- Я могу предположить, что в тот самый момент, когда Энокидзу появился перед вами в офисе, чтобы одним махом раскрыть это дело, он увидел в памяти той женщины более молодую версию тебя. Затем он увидел тебя сегодняшнего, сидящего напротив нее. Пока пытался это осознать, он был потрясен образом чего-то, напоминавшего труп, лежавшего на полу, и решил, что это мертвое тело Фудзимаки. Но Энокидзу мог только увидеть все это, не понимая, что все это означает. Так что он начал задавать ей вопросы. Он хотел выяснить, кто попросил его клиентку прийти к нему…
- Он должен был подумать о том, что если б она была в чем-то виновна, то не попросила бы провести расследование.
- …Однако она заявила, что пришла к нему по собственной воле. Вот почему затем он спросил ее, не лжет ли она. А потом… - Кёгокудо указал на меня, - он спросил ее про тебя.
Должен был признать - это было первое из всего, что я слышал, что хоть как-то проливало свет на странное поведение Энокидзу. Возможно, это вообще была единственная правдоподобная теория, объяснявшая тот чудной спектакль, который я наблюдал в его офисе.
- Зрение у него было слабым с самого детства, и изредка Энокидзу видел некоторые вещи. Сначала он думал, что в этом нет ничего необычного, но с годами понял, что отнюдь не все могут видеть то, что видел он. Я был единственным, кто распознал эту его способность, благодаря чему мы и сблизились. Во время войны осветительная ракета едва не попала ему в голову - именно тогда в результате контузии Энокидзу практически перестал видеть. Конечно, он достаточно хорошо справляется и ведет обычный образ жизни, но я почти уверен, что наш друг слеп на левый глаз. По иронии судьбы утрата зрения привела к тому, что постепенно он стал видеть другие вещи все более отчетливо.
Действительно… Энокидзу проделывал трюки с предсказаниями в баре для оккупационных войск у своего брата лишь после того, как был демобилизован. Он никогда не занимался ничем подобным до войны.
Кёгокудо умолк, отвернулся к веранде и сощурился, вглядываясь в даль.
- Я несколько раз пытался объяснить ему происхождение его способности, но он не понял ни слова из того, что я ему говорил.
«Как это похоже на Энокидзу…»
Мы оба одновременно невольно улыбнулись. Но все же… где-то в глубине моей души затаилось какое-то смутное непроницаемое беспокойство, которое было не прогнать смехом.
- Кёгокудо, - осторожно произнес я прозвище моего друга, - как ты думаешь, то, что Энокидзу увидел в памяти Рёко Куондзи… что это было на самом деле?
Вот в чем она заключалась - истинная причина моего беспокойства.
- Я этого не знаю, Сэкигути-кун. Как я сказал в самом начале, можно предположить самые разные варианты. Если только не…
- Если только не что?
- Если только не… ты, случайно, не знаешь, нет ли в ее родословной цукимоно-судзи - наследственной одержимости? Если есть, то это все осложняет.
- Одержимости?..
Уже не в первый раз я с изумлением подумал, как необычно работает у моего друга голова. Какое отношение к злоключениям семьи Куондзи могла иметь одержимость?
- Что ж, думаю, бессмысленно проводить расследование, чтобы это выяснить, - заключил Кёгокудо, дотянулся до стоявшей на столе баночки с костями-печеньем, взял одно и закинул себе в рот. Затем, не закрывая крышки, предложил печенье мне.
- Кстати, Сэкигути, что ты собираешься делать с этой историей? - строгим голосом поинтересовался он.
- Ну что ж… - Я взял из баночки одно печенье и на одном дыхании произнес: - Я хочу раскрыть это дело.
Нахмурившись, Кёгокудо некоторое время помолчал.
- Ты не можешь полагаться на Энокидзу. Он только все еще больше запутает. - Он закрыл баночку крышкой и задумчиво и медленно поводил по ней кончиками пальцев. - Сэкигути-кун, помни о том, что сам процесс наблюдения оказывает воздействие на наблюдаемый объект.
- Только в физике элементарных частиц, верно?
- Это принцип неопределенности. Самые точные наблюдения могут быть сделаны, лишь когда за объектом не ведется наблюдение.
- Но какое это имеет отношение к этому делу?
- Послушай, Сэкигути… Ты не можешь разделить наблюдателя и наблюдаемый объект - не существует идеального наблюдателя. Твое вмешательство неизбежно повлияет на это дело и каким-то образом изменит его ход. Ты больше не будешь являться благонамеренным третьим лицом. Напротив - ты, судя по всему, настойчиво стремишься оказаться в самой гуще событий. Однако некоторые несчастные случаи никогда не произошли бы, не вмешайся в дело детектив. Даже если детектив не был частью истории с самого ее начала, он совершит большую ошибку, если не проявит должной осторожности. Помни: есть вероятность того, что это сухое печенье стало тем, чем оно является, лишь в тот момент, когда я открыл крышку этой баночки. То же и с этим делом.
Рин… Снова зазвенел колокольчик-фурин на улице.
Кёгокудо и его сестра сидели молча, не спуская с меня внимательных взглядов.
- Но… но я не могу просто взять и оставить все как есть.
Мне больше нечего было сказать.
Кёгокудо скрестил на груди руки.
- Что ж, если слабохарактерный человек вроде тебя может решиться на подобное, кто я такой, чтобы тебя отговаривать? Очевидно, что по какой-то причине ты буквально одержим этим делом - и этой женщиной, Рёко Куондзи.
Я не стал этого отрицать.
- Но что бы ты ни предпринял, не позволяй своему зрению затуманиться. Стоит упустить из виду происходящее - считай, что все это могло с тем же успехом никогда не происходить. Или даже хуже, - предостерег он, - если ты, будучи заинтересованной стороной с неким предвзятым мнением об этом деле, подступишься к нему неправильно - что ж, тогда, боюсь, может произойти какая-нибудь трагедия.
«Значит, я должен подступиться к этому делу правильно».
Но как мне было это сделать?
- Что ж, - спустя мгновение добавил мой друг неожиданно добродушным тоном, из которого улетучилось всякое дурное предчувствие. - В конце концов, это именно я посоветовал тебе взять на себя ответственность, а эта девчонка-сорванец виновата в том, что втянула тебя во все это, так что не переживай слишком сильно. Итак, если ты такой смелый, то как насчет того, чтобы поужинать тем, что приготовила моя младшая сестренка, больше похожая на моего младшего брата?
Кёгокудо медленно поднялся на ноги. Я немного поколебался, но Ацуко Тюдзэндзи присоединилась к словам своего брата, так что в конце концов я принял их приглашение к ужину.
Как и следовало ожидать, кулинарный талант Ацуко Тюдзэндзи в значительной степени помог успокоить мои расстроенные нервы. Ее упрямый и чудаковатый брат, конечно же, не проронил в течение всего ужина ни единого комплимента.
После еды я помог им повесить на окна москитные сетки. Как и прошлым вечером, было уже далеко за десять часов, когда я наконец начал собираться домой.
Когда я уже надевал в прихожей свои туфли, на деревянный порог вспрыгнула кошка с горы Цзиньхуа и приветственно мяукнула. Я рассеянно играл с ней, когда в коридоре появилась Ацуко Тюдзэндзи.
- Сэнсэй… - произнесла она тихим голосом. Затем талантливая младшая сестра моего друга на цыпочках торопливо подошла ко мне и заговорила еще тише: - По правде говоря, у меня к вам есть просьба.
- Просьба? Ко мне?
- Я хотела поинтересоваться, можно ли мне завтра присоединиться к вам?
Это был неожиданный поворот.
- Ацу-тян, ты разве не решила прекратить собирать материал по этому делу?
- Нет-нет, я хочу пойти не ради сбора материала. Возможно, с моей стороны это безрассудно, но вся эта история правда очень меня заинтересовала - я не настолько самонадеянна, чтобы полагать, будто я могу раскрыть это дело, но мне хотелось бы проследить за ним до самого конца, чем бы все это ни закончилось. Но, конечно, я понимаю, что мне не следует идти. Это ведь не развлечение, - добавила Ацуко, сама ответив на собственный вопрос. Ее живые внимательные глаза блестели, когда она это говорила. Вне всяких сомнений, в ее крови было то же неутолимое интеллектуальное любопытство, что и у ее брата. Только, пожалуй, ее интерес можно было назвать более здоровым.
- На самом деле я буду очень тебе благодарен, если ты пойдешь, - искренне признался я. - Как бы ни храбрился я перед Кёгокудо, честно сказать, я все же немного побаиваюсь идти туда вдвоем с Энокидзу. - Пожалуйста, идем вместе с нами - если тебе позволит твоя работа, конечно.
Лицо Ацуко осветилось улыбкой, которая мгновенно сменилась испуганным выражением.
- Пожалуйста, не говорите ничего об этом моему старшему братику и редактору Накамуре. Брат будет в ярости, а после всего того, что я так дерзко высказала главному редактору Накамуре, я не смогу смотреть ему в глаза, если он узнает, что я вернулась к этому делу, - он ведь должен думать о своем положении и сохранять достоинство, как мой начальник…
Я с трудом удержался от смеха, услышав, как она произнесла в точности те же слова, которые я слышал вчера от редактора Накамуры. Я кивнул ей. Ацуко снова улыбнулась; затем, вспомнив, зачем пришла, протянула мне бумажный фонарь, который все это время держала за спиной.
- Он вам понадобится, когда вы будете спускаться с холма. Братик сказал, что вчера вы ушли без него. С вами все было в порядке?
По правде сказать, вчера вечером я едва ли был в порядке, но я соврал ей, сказав, что все было отлично. Однако, не желая повторить вчерашний неприятный опыт, на этот раз я смиренно принял фонарь. Это был странный фонарь: с одной стороны на нем была изображена черной краской пятиконечная звезда, острием направленная вверх.
Ацуко Тюдзэндзи любезно проводила меня до дороги и некоторое время постояла, глядя мне вслед.
«Должно быть, она остается на ночь у брата».
Луны на небе видно не было. Ясная погода, стоявшая днем, сменилась хмурой и облачной.
«Видимо, сезон дождей еще все-таки не закончился».
Наверное, завтра пойдет дождь.
«Все же, что это за странный символ?»
Меня заботили вещи, не имевшие никакого значения.
В моем сознании роилось множество мелких несущественных вопросов, но они не могли заглушить притаившегося где-то в глубине моего существа и постепенно разраставшегося предчувствия несчастья.
«Я знаю. Это маёкэ - талисман, оберегающий от злых духов». Я слышал о чем-то подобном, когда служил в армии. Что звезды на рубашках офицеров сухопутных войск, обозначавшие их звания, в действительности отводили от них пули.
«Хоть какое-то утешение, - настойчиво произнес мой внутренний голос. - Хотя они носили на себе звезды и все равно погибали от пуль. Я освещаю себе путь этим фонарем, но у меня все равно может закружиться голова, и я упаду».
Однако в тот вечер, пока я спускался в полной темноте с холма к станции и ехал домой, со мной не произошло ничего дурного.
3
Это место было похоже на пустыню - или, быть может, это было морское побережье.
Я шел по песку. Женщина вела меня за собой, держа за руку.
Это был день летнего фестиваля. Я слышал доносившийся издалека бой большого барабана тайко.
Дон… Дон…
Как неловко, что меня вели за руку в таком возрасте.
«Все хорошо, - подумал я, - сейчас я всего лишь ребенок».
Мне стало легко на сердце.
Вдоль берега стояли несколько буддийских монахов в черных одеяниях, державших в руках посохи с металлическими кольцами. Лица монахов были исполнены благочестия. Когда они потрясали своими посохами, кольца звенели и бряцали. Это зрелище показалось мне настолько захватывающим, что я не мог отвести от него глаз. Но женщина потянула меня за руку настойчивее, насильно таща меня на праздничную ночную ярмарку. Она непрестанно повторяла что-то вроде: «Взгляни, тебе нравится? Ну разве это не прелестно?»
Но я хотел еще посмотреть на монахов. Лицо женщины скривилось в неприязненной гримасе.
«Я должен перед ней извиниться», - подумал я. Но не знал, как к ней обратиться. Это было странно, учитывая, что благодаря ей я появился на свет. Это была моя мать. Я должен был произносить ее имя бесчисленное множество раз.
Я что-то промямлил. «Она ненавидит, когда я мямлю». Я знал, что теперь она меня накажет.
«Что ж, ничего не поделаешь…»
Женщина ударила меня по лицу, швырнула на землю, вдавив мое лицо в песчаную дюну. Она кричала на меня, как разъяренная ведьма, но песок насыпался мне в уши, и я почти ничего не слышал.
«Почему я не могу закрыть свои уши?»
Песок продолжал сыпаться в мои ушные каналы, делая голову невыносимо тяжелой.
Я вывернул шею и увидел, что подол ее кимоно распахнулся, обнажив белую кожу ее голени.
«Я не должен смотреть».
Я попытался отвернуться, но она давила на мою голову слишком сильно, и я не мог пошевелиться.
Монахи насадили на концы своих посохов большую рыбу и подняли ее высоко в воздух, издавая радостные крики.
«Они радуются, потому что поймали рыбу.
Но нет, это не рыба».
Один из монахов сказал:
- Подобные прискорбные вещи тоже случаются.
Они держали на своих посохах новорожденного младенца.
Женщине не нравилось, что я смотрю на них. Она недовольно нахмурилась и быстро зашагала между рядами торговых прилавков. Это было похоже на настоящий базар в пустыне, где торговцы предлагали самые разные вещи - от выкрашенных в яркие безвкусные цвета тканей до африканских бычьих лягушек.
Я хотел позвать ее, остановить, но отчего-то не мог вспомнить, как ее звали.
От мысли, что я останусь один, у меня сжималось сердце.
«Я все еще лишь маленький мальчик».
Она не любит, когда я мямлю. Она говорит, что накажет меня.
Она бьет меня по лицу и швыряет на песчаную дюну.
Песок обжигающе горячий и кишит сенокосцами. Это очень неприятно.
Меня облепляют сотни проворных созданий; они суетливо ползают по моей спине и моему животу, щекочут меня своими ножками.
Будет ужасно, если они заберутся ко мне в уши.
Превозмогая боль, я поднял голову. Женщина была очень сильной, так что это было трудно, и, когда я наконец все же оторвал лицо от земли, ее обнаженная шея оказалась прямо перед моими глазами, и я еще больше засмущался.
В вороте ее кимоно виднелись белые выпуклости грудей, и, хотя я знал, что не должен смотреть, я не мог зажмурить глаза.
«Что ж, ничего не поделаешь…» - подумал я и выскользнул из ее хватки, собираясь пойти в гостиную. Сделал два или три неверных шага через песчаную дюну…
Я отодвинул в сторону затянутую бумагой раздвижную перегородку-фусума и увидел мою жену, читавшую газету.
Она взглянула на меня недоверчиво. По-видимому, это было неизбежно. Но что такого я натворил? В конце концов, я был всего лишь ребенком, наказанным матерью.
Я совсем не хотел, чтобы сенокосцы попали на мою подушку для сидения, поэтому тщательно похлопал по своей одежде, чтобы стряхнуть их с себя прежде, чем садиться. Песок из моего уха не должен был посыпаться, так что с этим все было в порядке. Моя жена нахмурилась:
- Что случилось? Ты еще не вполне проснулся?
- Нет, конечно же, нет. Это просто… у меня так сильно болит шея…
- Ты, наверное, плохо спал. Ты опять мучился всю ночь кошмарами, а под утро наполовину сполз на пол с футона. - Она пристально посмотрела мне в лицо.
Я подумал, что, наверное, по моему лицу ползают сенокосцы - и стоило мне так подумать, как внезапно оно так сильно зачесалось, что я принялся с отвращением тереть его обеими руками.
- Дорогой, твое лицо все в красных полосах от татами. У меня все начинает чесаться от одного только взгляда на него…
«Так, получается, никаких сенокосцев нет?
Да и откуда здесь взяться сенокосцам?»
Внезапно я понял, что неоткуда.
«Конечно же, нет».
- Мама!
Затем я неожиданно вспомнил это слово. Но почему я его забыл? Нет, почему я не мог его вспомнить?
- Что случилось с твоей мамой? - спросила моя жена.
«Нет, ничего не случилось».
Я не виделся с мамой с тех пор, как мы вернулись домой на Новый год. Но сейчас я припомнил, что - возможно, потому, что мама проработала многие годы школьной учительницей, - она никогда не носила кимоно, что было довольно необычным для женщины ее поколения. Единственной японской одеждой, которую я на ней видел, были женские рабочие штаны момпэ, которые все носили во время войны.
При чем тут японская традиционная одежда?
«Что это была за женщина, которая носила кимоно?»
- Рёко Куондзи.
Наконец я пробудился от сна.
Моя жена удивленно округлила глаза и сказала:
- Тацу-сан, - она всегда называла меня так, когда мы были наедине, - пожалуйста, объясни толком: кто такая эта Куондзи? - В ее голосе послышалось подозрение.
Услышав имя «Куондзи», произнесенное моей женой, я почувствовал сильное смущение, хотя и сам не понимал почему. Я уклончиво пробормотал что-то, похожее на извинение.
Моя жена Юкиэ была младше меня всего на два года, то есть ей было двадцать восемь или двадцать девять лет. Я совершенно безразличен к возрасту - я и свой-то собственный называю неуверенно. Юкиэ, впрочем, выглядела старше своих лет. Полагаю, про нее можно было сказать, что она выглядела «остепенившейся», но в действительности виной всему, думаю, была ее тяжелая жизнь. Она часто уставала. Когда мы впервые встретились, Юкиэ была девочкой восемнадцати или девятнадцати лет, так что это не бросалось в глаза, но в последнее время я все чаще видел ее вымотавшейся и измученной. Торакити намедни расточал ей комплименты, и действительно, временами я все еще бывал заворожен ее красотой, но в другое время ее внешность казалась мне самой заурядной. Это были те самые моменты, когда Юкиэ была ужасно уставшей, так что я всегда чувствовал некоторую свою ответственность.
Сейчас жена тоже выглядела уставшей.
- Ты не ребенок, чтобы продолжать видеть сон, уже проснувшись, - сказала она со смехом и налила мне чашку горячего чая бантя[77 - Бантя - зеленый чай низшего сорта.].
Искренний смех моей жены всегда приводил меня в чувство. Но все же в то утро даже с веселыми морщинками, собравшимися в уголках ее глаз, она выглядела осунувшейся и изможденной.
- Скажи мне, Тацу-сан, чем ты в последнее время занят? Ты каждый день куда-то уходишь и с каждым днем выглядишь все хуже и хуже.
- Что? - возразил я. - Это же не история про Пионовый фонарь или что-нибудь в этом роде. Не стоит беспокоиться. Я собираю материал для нового романа.
На самом деле это действительно походило на известную историю XVII века про Пионовый фонарь, в которой мужчина влюбляется в прекрасную женщину и проводит с ней ночь, чтобы наутро обнаружить, что занимался любовью со скелетом. Не в силах избавиться от чар и понимая, что с каждой ночью силы оставляют его, он окружает себя защитными талисманами и заклинаниями, чтобы защититься от призрака, но однажды забывает о них - или, в другой версии истории, его предают, - и впоследствии его мертвое тело обнаруживают в могиле в обнимку с костями его призрачной возлюбленной.
Однако по какой-то мне самому не ясной причине я не рассказал моей жене об этом деле. Не потому, что я не хотел волновать ее, - скорее, я испытывал из-за всего этого чувство некоей стыдливости.
Но все же, что это был за кошмар, который я только что увидел? Сколько ни старался, я не мог заставить себя вспомнить никаких подробностей, но я был практически уверен, что видел Рёко Куондзи. Теперь, хотя всего лишь за мгновение до того, как сесть на эту подушку, я пребывал во сне, воспоминания о нем казались такими расплывчатыми и зыбкими, словно это произошло столетие назад. Конечно, я мог быть уверен, что все это ничего не значило, поскольку накануне Кёгокудо с легкостью развеял последние остатки мистического тумана, окутывавшего сновидения. Но все же еще некоторое время я не мог избавиться от отголосков этого сна.
К счастью, Юкиэ была не из тех жен, которые любят поговорить с мужем о его работе, так что в то утро я смог покинуть свой дом без дальнейших объяснений. Я не мог заставить себя избавиться от ощущения, что каким-то образом обманываю ее или утаиваю от нее что-то, но решил об этом не беспокоиться - ведь, в конце концов, я ей не изменял.
Однако, хотя мне и удалось ускользнуть из дома беспрепятственно, - едва выйдя на улицу, я тотчас оказался в несколько затруднительном положении, поскольку совершенно не представлял себе, как добраться до квартала Дзосигая. С тех пор как я ездил в район Тосима на северо-западе города, прошло много лет, и я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь бывал там со времен той студенческой поездки с друзьями на праздник в храм Кисимодзин. Даже до войны это место не произвело на меня хорошего впечатления. Там находилась лечебница для душевнобольных в Сугамо, и еще тюрьма. Кроме того, там были сплошные кладбища. Такое у меня сложилось впечатление.
Конечно, был еще университет Гакусюин в Мэдзиро, в южной части района - прекрасное частное образовательное заведение, открытое в эпоху Мэйдзи специально для потомков японской аристократии, - а в Икэбукуро находился университет Риккё; но ни одно из образовательных учреждений никогда не занимало сколько-нибудь заметного места в моем мысленном образе Тосимы.
Вдобавок к этому во время войны район сильно пострадал от бомбежек - я слышал, что он практически полностью сгорел. А из его пепла восстали черные рынки. Они разрастались и процветали, подобно сорнякам на плодородной выжженной земле, один за другим возникали из-под обломков, пользуясь кратким периодом, пока еще не восстановились закон и порядок. Я слышал, что во времена их расцвета по всей стране насчитывались десятки тысяч таких мест.
Черные рынки были мне ненавистны. Полное отсутствие порядка, грубый гомон буйной толпы: каждый стремится самоутвердиться, взяв верх над другими, борясь за свое право выжить в этом клокочущем хаосе, - все это вызывало во мне отвращение. По этой причине я ни разу в жизни не посещал черный рынок.
Конечно, некоторые утверждали, что подобные рынки были единственным местом, где можно было увидеть изначальную природу и силу человека. Возможно, они и правы. Без жизненной энергии черных рынков наше нынешнее экономическое восстановление было бы невозможным. Но все же мне все это казалось не вполне человеческим… впрочем, я и сам не мог сказать, что значило для меня «жить по-человечески».
Во время войны мы отнимаем чужие жизни против нашей собственной воли и желания. Можно сказать, что на поле боя нет ничего человеческого. Однако если мы предполагаем, что людьми нас делает то, что отличает нас от животных, то постоянно повторяющаяся противоестественная бойня и жестокие убийства себе подобных в войнах должны называться человеческими. Эти размышления приводили меня к мысли, что я на самом деле не понимаю, что вообще значит быть человеком. На поле боя я всегда дрожал от страха смерти, как бездомная собака, и именно это, полагаю, было моим самым человеческим поступком.
Сущность моего отвращения к черным рынкам заключалась не в чувстве отчужденности, которое мог бы испытывать иностранец, оказавшийся в непонятном ему мире, и не в страхе маленького животного, тонущего в бездонной трясине. Эта ненависть коренилась в тревожном предчувствии, что стоит мне прийти в этот маргинальный мир, как таящаяся внутри меня самого тьма может каким-то образом проявиться. Именно это предчувствие и заставляло меня держаться от них подальше.
Я знал, что ношу в себе собственную противоположность. Аморальность. Жизненную силу, которая питает извращенную склонность к тьме. Я хотел накрыть ее крышкой и спрятать подальше. Черные рынки и все в этом роде привлекали меня - так же, как свет лампы влечет к себе ночных мотыльков, - поэтому я изо всех сил избегал подобных мест, - просто чтобы жить своей обыденной жизнью с собственным черным рынком, надежно запечатанным в глубине моей души.
Сразу после окончания войны черные рынки попали в поле зрения властей и были объявлены вне закона, однако это, напротив, привело лишь к стремительному усовершенствованию их подпольных методов. В частности, рынки в Икэбукуро, казалось, лишь уходили тем глубже, чем большее административное давление на них оказывалось. Так что постепенно район Икэбукуро стал для меня особенным местом, к которому мне было существенно труднее приблизиться, нежели к Уэно или Симбаси. В результате направление района Тосима казалось мне несчастливым и подобным дьявольскому направлению кимон[78 - Кимон - согласно даосским взглядам, а также в практике оммёдо - дьявольское или несчастливое северо-восточное направление. Буквально «кимон» означает «демонические врата» - считалось, что именно с северо-востока приходят злые духи и демоны.] в представлениях даосов, так что я упорно продолжал избегать его любой ценой.
В прошлом году черный рынок в Икэбукуро наконец исчез. Хотя следы этой тьмы еще не были окончательно уничтожены, я слышал, что сейчас перед станцией заканчивали строительство аккуратной и чистой площади. Так что у меня больше не было причин избегать этого места.
Неуверенный в том, каким транспортом мне следовало воспользоваться, чтобы добраться до моего пункта назначения, и даже не вполне представляя себе нужное направление, я шел к станции, когда на остановке рядом со мной весьма кстати остановился автобус. На табличке спереди было написано: «Университет Васэда».
Университет Васэда располагался примерно в том же направлении, куда мне было нужно, так что я сел в автобус.
Внутри было довольно много пассажиров. Немного поколебавшись, я решил спросить пожилого мужчину, сидевшего на первом ряду, как мне лучше добраться до Дзосигая. Сначала он, казалось, немного растерялся, но затем любезно объяснил мне дорогу. Этот автобус, как выяснилось, был не самым лучшим способом туда доехать.
Я последовал совету мужчины и на станции Васэда пересел на трамвай «Тодэн»[79 - «Тодэн» - Токийская трамвайная сеть.]. Эта часть города не слишком сильно отличалась от привычных мне улиц Накано, но мне не очень нравился здешний рельеф. Вместе с тем я почему-то находил привлекательным пейзаж.
«Интересно, какое впечатление я произвел на пожилого пассажира в автобусе?»
Почему-то это очень меня заботило.
С самого детства я не мог преодолеть беспричинного ощущения неполноценности, возникавшего у меня в присутствии других людей. Нет, скорее, это было не ощущение неполноценности, но чувство какой-то давящей обреченности и вынужденного смирения перед судьбой. Был даже период, когда я страдал от нелепой и дикой фантазии, будто я был сумасшедшим, а окружающие, испытывая ко мне жалость и сострадание, говорили со мной с осторожностью. Возможно, это было пугающе негативным способом психологической самозащиты. Когда мои родители или мои учителя ругали меня, я всегда думал - как могут они ругать сумасшедшего? «Разве они не видят, насколько я жалок? Разве у них не находится ко мне хоть капля сострадания?» - спрашивал я себя. В другие моменты я думал: «Ведь я сумасшедший; что им еще остается, кроме как ругать меня?» От этих мыслей мне становилось легче - вот почему я так любил свои бредовые заблуждения, предпочитая их более реалистичному взгляду на человеческое общество. Однако в какой-то момент понял, что мое бегство от действительности в конечном счете вело меня в тупик, потому что б?льшую часть своего
времени я посвящал бесплодным раздумьям о том, действительно ли я странен и правда ли отличаюсь от всех окружающих, и был вынужден проводить день за днем в тревоге.
По этой причине моя повседневная жизнь была постоянно наполнена беспокойством и чувством неловкости. Я всегда начинал волноваться, стоило чужому взгляду обратиться ко мне. Из-за этого я испытывал трудности в общении и не умел искать расположение собеседника. Я был в состоянии достичь лишь внутренней гармонии и быть в ладу с самим собой - но, куда бы ни пошел, для внешнего мира я оставался чужаком. Из-за этого я оборвал все мои связи с окружающими, найдя спасение в защитной скорлупе депрессии. И лишь благодаря усилиям Энокидзу, Кёгокудо, других моих друзей и, конечно, моей жены эта скорлупа была в конце концов сломана.
«Тот пожилой мужчина в автобусе - подумал ли он обо мне как о нормальном человеке?»
Мне вдруг пришло в голову, что эта ситуация уже случалась со мной когда-то давным-давно.
Трамвай остановился у храма Кисимодзин.
Я точно бывал здесь раньше. Но хотя я помнил об этом, абсолютной уверенности у меня не было. Б?льшая часть района была перестроена после бомбежек - очевидно, из-за этого я не мог его узнать.
Рёко Куондзи сказала, что клиника находится с восточной стороны храма Хомёдзи. Я не знал, было ли «Хомёдзи» другим названием храма Кисимодзин. Сейчас я удивлялся своей вчерашней нетерпеливости. Неужели я действительно думал, что смогу распутать это дело? Только теперь, уже приехав сюда, я впервые испытал сожаление. Пока я ехал в трамвае, события вчерашнего дня казались мне такими же туманными и нечеткими, как мой странный утренний сон.
Но все это не было сном. Когда я прибыл на наше условленное место встречи - территорию храма Кисимодзин, - Ацуко Тюдзэндзи уже была там, ожидая меня - беспомощного помощника детектива.
- Сэнсэй!
На Ацуко была серая охотничья шапка c узором «гусиные лапки» и такой же расцветки брюки с кожаными подтяжками, как у мальчика-подростка. Однако высовывавшиеся из закатанных рукавов белой рубашки изящные запястья делали ее одновременно странно похожей на маленькую девочку, отчего складывалось несколько загадочное общее впечатление.
- Простите, что уговорила вас взять меня с собой, - сказала она и склонила голову - одновременно беспечно, как мальчик, и скромно, как девушка.
- Тебе удалось увильнуть от твоего пугающе проницательного брата? Он ничего не заподозрил? - спросил я так, будто мы были любовниками на тайном свидании. Отчего-то в тот самый момент, когда я увидел ее лицо, беспокойство и сожаление, терзавшие меня изнутри, немедленно меня покинули. Весь мой путь от дома сюда представлялся мне теперь лишь призрачным сном.
В одно мгновение я сегодняшний вновь обрел связь с собой вчерашним.
Ацуко показала язык и сказала, что он ее раскусил.
- Сразу после того, как вы ушли, сэнсэй.
- Он что, видит всех насквозь? Если это действительно так, то его трудно одурачить… Он тебя ругал?
- Всё в порядке, - сказала она, по-девичьи рассмеявшись, и беззаботно кивнула. - И, сэнсэй, у меня для вас сообщение.
- От Кёгокудо?
«Что на этот раз?» - мысленно спросил я себя.
- Он сказал мне передать вам, что нужно поискать дневник и любовное письмо.
- Это что, какая-то загадка? Почему он ничего не может сказать напрямую?
- На самом деле мне показалось, что он и сам не особенно хорошо помнит все обстоятельства дела. Но он сказал, что уверен, что Фудзимаки-сан написал любовное послание. И что вы можете что-то об этом знать.
Я не представлял, что он имел в виду.
- Да, и еще он сказал, что Фудзимаки-сан всегда как одержимый вел свой дневник; если эта его привычка сохранилась, то, возможно, имеются и недавние записи.
- Что ж, если подобная вещь действительно существует, то это важный ключ… Я уверен, что он не писал ничего в ночь своего исчезновения, но все, что предшествовало этому, могло бы пролить свет на произошедшее.
- Но если б Фудзимаки-сан планировал исчезнуть, вы думаете, он оставил бы подобное свидетельство? Вдобавок мой брат сказал, что если мы найдем какие-нибудь дневники, то должны искать тот, что был написан примерно двенадцать лет назад - именно он важен. Что все это может значить?
- Если даже ты, его сестра, не понимаешь этого, то я и подавно.
Чтобы не продолжать разговаривать стоя, мы прошлись по территории храма и нашли в углу забытую кем-то скамейку, на которой и устроились, чтобы дождаться Энокидзу. Договоренность была встретиться в половине первого, и до этого времени оставалось еще пять минут.
Хотя день был не праздничный, вдоль дороги, ведущей к храму, стояли несколько работавших ярмарочных палаток. Мы также видели людей, пришедших помолиться, но чайный домик был закрыт и на территории было поразительно тихо.
- Я слышала, что этот район жестоко пострадал во время авианалетов, но это место, по всей видимости, избежало пожаров.
- Вот как?..
- Только взгляните на эти дзельквы[80 - Дзельква, или зельква - род деревьев семейства вязовых.] по обе стороны храмовой дороги - на вид все они довольно старые. Такое ощущение, что вот это дерево стоит здесь уже по крайней мере несколько столетий.
Действительно, могучие деревья с пышными кронами не могли бы вырасти здесь за пять или шесть лет.
Послышался крик сорокопута - сейчас для них был не сезон.
- Как думаете, Энокидзу-сан придет? - неожиданно спросила Ацуко.
Честно признаться, меня это тоже заботило.
- Я думаю, что, как сказал Кёгокудо, нам не следует слишком на него полагаться. Подождем до без двадцати час, и если он не придет к тому времени, нам придется пойти в клинику без него. Нельзя заставлять нашу клиентку ждать.
Я был примерно наполовину уверен, что он не явится. Естественно, в условленное время детектив не появился. Затем часы показали двенадцать сорок. В ту самую секунду, когда мы уже поднимались со скамейки, чтобы двинуться в путь, у входа на территорию храма внезапно раздался ужасный грохот и скрежет. До того момента было слишком тихо, так что, не понимая, что это за звук, мы рефлекторно обернулись в сторону, откуда он исходил.
Какой-то мужчина, одетый в точности как пилот американских вооруженных сил, спрыгнул с лежавшей посреди дороги черной глыбы и теперь стоял подле нее.
- Ой, это же Энокидзу-сан, сэнсэй!
- Что?..
Мужчина принялся пинать черную глыбу ногами.
Пока пожилые монахи, сидевшие в ярмарочных палатках, и немногочисленные посетители храма издалека с удивлением наблюдали за происходящим, мы поспешили к предмету всеобщего внимания.
Это был Энокидзу, яростно пинавший нечто, что при ближайшем рассмотрении оказалось завалившимся набок мотоциклом с большой коляской. Мой друг попеременно выкрикивал ругательства вроде «срань!» и «дерьмо!».
- Эно-сан, что ты творишь?!
Заметив нас, Энокидзу прекратил пинать мотоцикл.
- А-а! Вы пришли! - воскликнул он и помахал нам рукой. - А я думал, кто это с тобой, а это, оказывается, Ацу-тян… Хорошенькая, как и всегда.
- Прошу прощения, я попросила сэнсэя позволить мне пойти с вами. Я не помешаю?
Энокидзу громко расхохотался.
- Помешаешь? О чем ты говоришь? Я уже трижды за это утро помышлял повеситься от одной только мысли о том, что мне придется пойти в какую-то мрачную клинику на пару с этим обезьяночеловеком. А если б вместо тебя явился Кёгокудо, то это мог бы быть самый мрачный день на моей памяти, - но тебе, Ацу-тян, я готов оказать самый радушный прием. Что касается тебя, Сэки-кун, если хочешь, ты можешь прямо сейчас вернуться домой, - жизнерадостно добавил он.
Я сердито посмотрел на Энокидзу. Удивительно, но на его лице не было ни малейшего следа вчерашней меланхолии. Он казался совершенно другим человеком - и нисколько не был похож на детектива. Как ни посмотри, он походил на летчика-истребителя. Если это, как и вчера, тоже было результатом его двухчасовых раздумий над тем, как должен выглядеть настоящий детектив, то критерии его суждений были явно абсурдными.
- Что ты тут устроил, Эно-сан? Что это такое?
- Вот эта штука, Сэки-кун, называется коляской. Благодаря ей на одном мотоцикле можно ехать вдвоем.
- Я… я вовсе не об этом тебя спрашиваю, - пробормотал я.
Ацуко Тюдзэндзи начала тихонько смеяться.
- Что, в самом деле? Ты ведь наверняка помнишь тот случай, когда парень из военной полиции едва не переехал меня на своем джипе. В общем, он - кажется, его фамилия была Хэйс или что-то в этом роде - в качестве извинения подарил мне этот армейский мотоцикл. Я долго на нем не ездил, так что он совершенно перестал заводиться, но сегодня утром я его починил, и все шло отлично, пока я не добрался сюда. Теперь он снова заглох.
- Почему именно в этот день тебе нужно было приехать сюда на подобной штуке?
- Я подумал, что так будет быстрее… Кстати говоря, нам нужно двигаться. Вперед, в клинику!
Сказав это, Энокидзу зашагал по дороге, представления не имея, куда нам нужно идти.
- Эно-сан, - окликнул я его, - а что с твоим мотоциклом? Его ведь украдут!
Детектив развернулся ко мне и улыбнулся:
- Ты ошибаешься. С этого самого момента любой человек, который сядет на этот мотоцикл и поедет на нем домой, будет не тем, кто его украл, но тем, кто его подобрал. Потому что я только что попросту его выбросил.
Он снова рассмеялся. Ацуко Тюдзэндзи и я одновременно пожали плечами и тряхнули головами, как делают в таких случаях иностранцы.
По словам Ацуко, буддийский храм Хомёдзи и синтоистский храм Кисимодзин были отдельными зданиями и официально Кисимодзин располагался на территории храма Хомёдзи. Однако буддийский храм и Кисимодзин находились друг от друга на довольно значительном расстоянии. Более того, между ними было разбросано несколько рощ и частных домов, из-за чего сложно было определить, где заканчивалась храмовая земля и начинались частные владения. Еще - опять же по словам Ацуко Тюдзэндзи, которая, судя по всему, просто повторяла слышанное ею от Кёгокудо, - с восточной стороны храма, где находилась клиника Куондзи, также должно было располагаться большое кладбище.
Кладбище Дзосигая было одним из семи кладбищ, учрежденных в Токио в 1872 году в эпоху Мэйдзи, и занимало площадь более 95 тысяч квадратных метров[81 - В Японии действует принятая в Европе метрическая система, однако во время событий романа площади указывались согласно традиционной японской системе мер - в цубо (3,3 м?). Площадь кладбища Дзосигая - 28 978 цубо, что составляет 95 627 м?.]. Скорее всего, это было то самое кладбище, чей туманный образ возникал у меня в сознании, когда я думал про район Тосима и о котором говорила Ацуко Тюдзэндзи.
Дорога к храму петляла и путалась среди деревьев, отчего возникало ощущение, будто мы пробираемся по лабиринту, который, как я теперь не сомневался, заканчивался прямо посреди кладбища. Отчего-то мысль о том, чтобы прямо сейчас идти на кладбище, внезапно показалась мне крайне отвратительной, и я почувствовал, как мои ноги словно становятся тяжелее.
Но до того как достигли кладбища, мы обнаружили на нашем пути густые заросли из разнообразных деревьев, окружавшие храм и полностью загораживавшие проход.
- Мы как будто оказались в настоящем лесу, - сказал я. - Если там, впереди, кладбище, тогда клиника должна быть в городе - за домами на другой стороне.
Через дорогу от леса находились несколько частных домов и узкая торговая улица, вдоль которой выстроились ряды магазинов. Если б мы не свернули к ним и продолжали идти в обход через лес, то спустя некоторое время наверняка оказались бы посреди того огромного кладбища. Я был в этом практически уверен.
Но Энокидзу не обратил на мои слова никакого внимания, продолжив идти вперед.
- Эно-сан, эта дорога ведет прямиком к могилам. Ацуко-тян разве только что не сказала, что кладбище огромно? Оно должно занимать всю восточную часть храмовой территории.
- Та дама ясно объяснила, что клиника находится на восточной стороне. Не говори мне, что ты забыл инструкции, которыми она любезно нас снабдила, мой обезьяноподобный друг. Я думаю, нужно верить человеку, который здесь живет, как ты считаешь?
- Верить, говоришь? Да ты ее даже не слушал, Эно-сан.
- Зная о твоей хронической забывчивости, я расспросил Кадзутору. Смотри, вон там есть проход.
В плотных зарослях был просвет, через который вело узкое ответвление дороги, по которой мы шли.
- Говорю же тебе, там, за поворотом, - кладбище.
«А я ни за что не пойду ни на какое кладбище», - почему-то подумал я.
Я был уверен, что прямо за поворотом раскинулось громадное поле смерти. Мне представился пустынный пейзаж и унылые ряды надгробий.
- Ой, до чего ты упрямый, Сэки… Ты что, испугался?
«Может быть, и так».
- Здесь нет никаких могил, сэнсэй! - крикнула Ацуко. Я думал, что она идет сразу за нами, но девушка каким-то образом проскользнула вперед и уже была на той узкой дорожке. - Могилы находятся на холмах за железнодорожными путями. Здесь только деревья и дома.
«Неправда. Здесь только и есть, что могилы, тюрьмы и лечебницы для умалишенных».
- Сэки, Сэкигути! Возьми себя в руки, - сказал Энокидзу, хватая меня за руку и таща к той запретной тропе.
«Точно как в моем сне. Теперь я буду наказан…»
Я закрыл глаза.
Если я их открою, то увижу нечто, что мне видеть не следует.
«Ее белые голени, белые груди…»
- Сэнсэй? Сэнсэй, с вами всё в порядке?
Это был голос Ацуко Тюдзэндзи.
«Это не сон».
Я медленно открыл глаза.
И увидел клинику.
«Я бывал здесь раньше».
Это не было дежавю: я отчетливо помнил вид, представший перед моими глазами. Большое каменное строение. Сложенная из кирпича стена вдоль дороги. Лес.
Даже галька, которой была выложена дорожка к воротам, выглядела знакомой.
Когда мы приблизились к ним, я заметил, что местами кирпичная стена была сильно повреждена - возможно, шрамы от бомбардировок.
Я был уверен, что она не выглядела поврежденной в прошлый раз.
«Когда был этот прошлый раз?»
Я вспомнил звон в ушах.
Мы подошли к передней: перед нами возвышались створчатые двери с большими панелями из матового стекла. Иероглифы надписи «Клиника Куондзи» были наполовину стерты перемежающимися сезонами дождя и снега.
Всё казалось таким же. Я открыл двери. За столом, похожим на стойку ресепшена, никого не было.
Там не было никого и тогда.
- Прошу прощения! - громко произнес Энокидзу.
Из глубины здания появилась Рёко Куондзи.
Увидев ее, я пришел в себя.
- Прошу простить меня за то, что вам пришлось проделать такой долгий путь.
Слегка волнистые волосы Рёко Куондзи были собраны в пучок на затылке; на ней была тонкая белая блузка и узкая черная юбка. Хотя ее наряд был совершенно не похож на вчерашний, она произвела на меня такое же впечатление: женщина на черно-белой фотографии, застывшая во времени.
- Нет-нет, это я должен извиниться за мое вчерашнее поведение, - Энокидзу склонил голову в поклоне. - Я полагаю, госпоже известно, что подозревать людей - это работа детектива. К сожалению, наши клиенты - не исключение. Я боюсь также, что мне, возможно, придется задать сегодня несколько бестактных вопросов о вашей семье - но, пожалуйста, будьте уверены, госпожа, что это будет служить всецело для того, чтобы как можно скорее раскрыть это дело. Я буду счастлив, если вы сможете заблаговременно предупредить об этом ваших родных.
Я не ожидал, что Энокидзу проявит подобную тактичность. Впрочем, Ацуко, по всей видимости, тоже. Она выглядела ошеломленной, как голубь, в которого попали из игрушечного ружья, стреляющего горохом.
- Конечно, - ответила Рёко Куондзи. - Я тоже должна заранее перед вами извиниться. Мои родители по натуре весьма старомодны и временами могут быть чересчур прямолинейны. Покорно прошу вас не принимать это на свой счет. - Она также склонила в поклоне голову. Мне подумалось, что восковые фигуры вновь ведут свой непостижимый диалог. Женщина повернула ко мне свое кукольное лицо и слабо улыбнулась: - Благодарю вас за то, что тоже проделали этот трудный путь, Сэки-сама. И ваша компаньонка…
- Это моя вторая способная помощница, ее зовут Тюдзэндзи-кун, - незамедлительно ответил Энокидзу. - Гораздо более способная, чем Сэки-кун…
Судя по всему, Ацуко чувствовала себя потерянной в странной атмосфере, возникшей между этими двумя. Она торопливо представилась.
- Я… приятно познакомиться.
На лице Рёко Куондзи на мгновение отразилось замешательство, но ее мягкое и ласковое выражение быстро к ней вернулось.
- Надо же, я никогда не слышала о девушке-детективе… Мое имя - Рёко Куондзи. Мне также приятно познакомиться.
Я ощутил слабую ауру напряжения, возникшую между этими совершенно не похожими друг на друга женщинами.
- Также… - неожиданно вмешался Энокидзу, и я, стоявший до этого в напряженной неподвижности, случайно пнул собственный ботинок, который только что снял, - я должен предупредить вас и извиниться за то, что, вероятно, буду вынужден вас покинуть в любой момент в течение нашего разговора. Это один из приемов, присущий моему стилю детективного расследования, поэтому не удивляйтесь. Даже если я должен буду откланяться, пожалуйста, не беспокойтесь - двое моих помощников останутся здесь, чтобы продолжить расспросы. Я надеюсь на ваше понимание.
- Конечно, я не возражаю… - произнесла Рёко Куондзи, по-видимому, затрудняясь с подходящим ответом.
Просьбу Энокидзу можно было бы счесть шуткой, но он оставался совершенно серьезен. В его случае подобное являлось вполне возможным, так что с его стороны было очень правильно заранее предупредить нас об этом.
Как бы там ни было, Рёко Куондзи проводила нас в гостиную в жилой части клиники. Это была роскошная комната. Мебель и предметы старые, но все - высочайшего качества и подобранные с большим вкусом. Однако часть комнаты выглядела так, будто была наспех перестроена - по-видимому, из-за разрушений здания во время войны. Более новые, отремонтированные участки стен выделялись на фоне основательной старой конструкции.
Рёко Куондзи вежливо попросила нас немного подождать и вышла из комнаты. Мы присели на обширный диван и некоторое время ждали в молчании, как студенты, ожидающие своей очереди на устном экзамене.
Что это было за чувство, которое я испытал в момент нашего прихода сюда?..
У меня вновь возникло ощущение, что я уже бывал здесь раньше.
Тогда я тоже ждал в этой гостиной. Но когда это было?
Я не мог придумать ни одной возможной причины, по которой мне понадобилось бы приходить в эту клинику.
- Она - настоящая красавица. Теперь я понимаю, почему вы не могли удержаться от поэтических сравнений, когда описывали ее, сэнсэй. - Говоря это, Ацуко Тюдзэндзи оглядывала комнату широко распахнутыми глазами, словно ожидая увидеть в ней что-нибудь диковинное. Спустя несколько мгновений ее взгляд обратился к полке над камином в правой части комнаты. - Взгляните, та фотография… как вы думаете, на ней - Рёко-сан?
Изображение, обнаруженное Ацуко, было старой кабинетной фотографией в позолоченной рамке. На ней были запечатлены две стоящие рядом, очень похожие друг на друга девочки. Обе были худенькими и очень красивыми, с волосами, спускавшимися до плеч. Обе были одеты в одинаковую европейскую одежду. Одна улыбалась, брови другой были тревожно нахмурены.
- Надо же… Похоже на то, что они близнецы, - заметил Энокидзу. - Может быть, тут сделана многократная экспозиция? Однако… да, я уверен, что улыбающаяся девочка - это наша клиентка.
- Действительно?.. - сказала Ацуко Тюдзэндзи, слегка склоняя набок голову. - Но я подумала, что девочка с другой стороны - та, что хмурится, - это как раз Рёко-сан.
Эта черно-белая фотография… где-то раньше я уже видел это встревоженное выражение лица. Ацуко была права: та девочка, которая не улыбалась, была Рёко Куондзи. Вне всяких сомнений, это был ее портрет в школьные годы. Однако если это было так, то сейчас она была намного красивее. А другая девочка, которая улыбалась, была, очевидно, ее младшей сестрой - Кёко Куондзи.
«Нет, я помню улыбающуюся девочку. Я точно ее знаю.
Тогда я встретил ее. Девочку с фотографии. Я встретил ее, когда приходил сюда раньше».
Белые голени. И красное, красное…
- Оставь его в покое. Он, верно, сумасшедший, сбежавший из лечебницы в Сугамо.
Я вспомнил. По пути сюда я остановился, чтобы спросить у них дорогу.
Один из двоих мужчин был пожилым, второй - средних лет. Я совершенно заплутал и спросил их, как мне пройти к большой клинике, которая находилась где-то в том районе.
- Клиника? Здесь в округе нет ничего подобного.
- Да. Здесь вокруг ничего, кроме могил, сынок.
- Что это с ним? Он ничего не отвечает. Тебя что, не учили хорошим манерам?
- Оставь его в покое. Он, верно, сумасшедший, сбежавший из лечебницы в Сугамо.
- Здесь поблизости есть только одна большая клиника.
- Вот как… Так он просто хочет вернуться домой.
В это мгновение я почувствовал, что мою голову охватывает жар. Я что, действительно был сумасшедшим? Так это не было просто моей бредовой фантазией? Я не мог произнести ни слова. Пот ручьями стекал по моему лицу, и перед глазами у меня все потемнело.
«Я не сумасшедший. Я здоров. Я просто притворялся».
- Он умалишенный.
В одно мгновение я все понял. Лишь для того, чтобы забыть единственное слово, произнесенное человеком, у которого я случайно спросил дорогу, я полностью спрятал воспоминание о том дне - запечатал его на черном рынке своей памяти. Мало этого, после того случая я выдумал и взращивал в своей душе никак не связанное с ним отвращение к черным рынкам Икэбукуро - чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Скорлупа моей депрессии вовсе не была разбита. Я просто насильно натянул на нее тонкий покров нормальности. Я…
Любовное письмо.
Затем я вспомнил все.
В тот день Макио Фудзино говорил со мной.
- Сэкигути, ты ведь тоже слышал о том, что я влюблен? Конечно, ты не мог не слышать, как они надо мной смеялись.
- Я серьезно, Сэкигути. Я не могу заснуть по ночам, думая о ней. Я не могу заниматься учебой. Я даже есть не могу.
- Ты единственный, кто надо мной не смеется. Остальные постоянно надо мной потешаются. Но мне все равно.
- Я говорил с Тюдзэндзи. Тот посоветовал мне написать ей письмо. Он тоже один из тех, кто серьезно отнесся к моим словам. Однако обо мне он не слишком высокого мнения. Ну конечно, шестнадцатилетняя девочка завладела моей душой, а я даже не могу ей в этом признаться, как последний трус… И даже сейчас я волнуюсь о том, что из этого выйдет и не испорчу ли я все этим письмом. Я не знаю.
- Мне потребовалось целых две ночи, чтобы написать это, - нет, даже три ночи. Но я все равно не уверен, хорошо ли у меня получилось. Я потерял счет разорванным в клочья и выброшенным страницам.
- Я долго раздумывал, отправить ли его по почте или просто отдать ей в руки. Но я не могу позволить, чтобы кто-то из ее семьи увидел меня. Я несколько раз ждал ее на дороге, но так и не смог заставить себя вручить ей письмо.
- Пожалуйста, я хочу, чтобы ты отнес ей это письмо.
- Теперь ты станешь презирать меня за то, что я поступаю не по-мужски?
Откуда такому, как я, было знать, что значит поступать по-мужски? Все, что я понимал, - это что передо мной мой старший друг и что он глубоко страдает.
- Это всего один раз. Если ты сочтешь, что даже однажды попросить о подобном другого человека недостойно мужчины, - просто откажись, и мы забудем об этом. Если только она ответит, обещаю, что в следующий раз я поступлю как мужчина.
- Обязательно передай его ей, и только ей.
- Кёко Куондзи.
В те годы я не понимал, что означало быть мужчиной - и, если уж на то пошло, что означало быть человеком. Нет, более того: в первую очередь меня не волновало, что с точки зрения общества хорошо, а что - нет. Поэтому я согласился выполнить его просьбу и отправился по указанному им адресу.
- Он умалишенный.
Я бросился бежать, словно это могло отменить то, что было мне сказано. Я больше не мог найти успокоения в том, что сам воображал себя сумасшедшим. Шкатулка моего душевного спокойствия, которую я так долго украдкой изготавливал, была с легкостью открыта абсолютно незнакомым мне человеком, и ее содержимое высыпалось на землю.
- Я здоров. Это вы - безумцы…
Успокоившись, я обнаружил, что стою на том самом перекрестке, от которого отходила узкая дорога, ведущая к клинике.
За стойкой ресепшена никого не было. В этом не было ничего удивительного. Наступили сумерки. Приемные часы давно уже прошли. Я не подавал голоса, чтобы сообщить о моем приходе, однако из глубины клиники поприветствовать меня вышла девочка с двумя косичками.
- Кто ты? Ты кого-то ищешь?
- Хозяев нет дома.
Ее белая кожа казалась отлитой из воска.
- Это письмо?
- Кому оно адресовано?
Я не решался взглянуть ей в глаза. Вместо этого как завороженный смотрел на ее губы, извивавшиеся на ее лице подобно отдельному живому существу, говоря со мной.
- Что случилось? Тебе плохо?
- Я не могу вручить это письмо никому, кроме его адресата. Я дал обещание, - сказал я ей. И, не поднимая глаз, показал ей лицевую сторону запечатанного письма.
- Тебе повезло. Этот адресат - я.
Почему-то я не мог отдать ей письмо. Я стоял неподвижно, уставившись в пол.
- Это письмо адресовано мне. Могу я его получить?
Мне представилось колдовское движение ее губ.
- Может быть, это любовное письмо?
Бездумно я поднял глаза.
Девочка улыбалась.
Ее белые пальцы протянулись ко мне и забрали письмо из моей руки.
- Оно от тебя?
Ни слова не говоря, я вновь опустил глаза. Белая блузка. Темная юбка. Видневшиеся из-под нее белые ноги.
Струйка яркой красной крови стекала по одной из ее белых голеней.
Как во сне, я посмотрел на ее лицо.
Она смеялась - странный чарующий звук.
Мм хмм хм.
Сумасшедший -
Я не сумасшедший.
Передо мной стояла вовсе не красивая девочка.
- Тебя что-то напугало? Школьник-сан…
Она подошла ко мне вплотную и прошептала мне в ухо:
- Поиграем?..
Затем укусила меня за мочку уха.
Я бросился бежать изо всех сил.
В ушах у меня звенело. Мое лицо горело. Что со мной только что произошло? Я не сумасшедший. Это все вокруг безумцы. Эта девочка - она…
Я не смел обернуться. Она смеялась. Белые ноги. Красная кровь.
- Он сумасшедший.
- Мм хмм хм.
- Сэнсэй, вы побледнели…
Ацуко Тюдзэндзи внимательно смотрела на меня.
Крышка шкатулки с запретными воспоминаниями, которую я запечатал больше двенадцати лет назад, была открыта, а сам я оказался лицом к лицу с реальностью, в настоящем времени.
- Я… я просто вспомнил любовное письмо. Давным-давно… еще учась в школе, я однажды уже приходил в эту клинику. Я сделал это по поручению Фудзимаки-сана.
От произнесения только этих слов у меня перехватило дыхание.
- Сэки-кун, тебе что, пришлось так сильно напрячься, чтобы вспомнить лишь это? С тебя пот градом льет, - сказал Энокидзу. - Так, значит, действительно было любовное письмо?
- Да, было. Удивительно, что Кёгокудо о нем вспомнил.
Детектив прижал руку ко лбу и произнес глубоко удрученным голосом:
- Сэки-кун, спасибо тебе, что ты так усердно старался, чтобы вспомнить, но это никак не поможет нам продвинуться в нашем деле. Единственное, что это доказывает, - это что у тебя действительно невероятно плохая память.
- Но это не так, - возразил я.
Так вот оно что… Я встретил вовсе не Рёко Куондзи, а ее младшую сестру Кёко. Теперь мы знали, что в юности Рёко и Кёко Куондзи были очень похожи - то есть получается, что вчера Энокидзу увидел вовсе не воспоминания Рёко Куондзи, а мои собственные. Если это было так, то подозрения, падавшие на Рёко Куондзи, немного ослабевали. Ведь это означало, что она действительно не была знакома со мной до нашей встречи в офисе частного детектива.
Я объяснил ход моих мыслей Ацуко Тюдзэндзи. Энокидзу слушал молча, не спуская с меня скептического взгляда. Судя по всему, он совершенно не представлял, о чем я говорил, не понимая сущности своего собственного дара.
- Я не знаю точно, что такое память, Сэки-кун, но ты вроде как ошибаешься, - произнес он, пожимая плечами.
Ёситика Куондзи, бывший одновременно директором клиники и главой семьи Куондзи, выглядел совершенно не так, как я его себе представлял. Он был лысый, с широким лбом, большим, мясистым красным лицом и глазами, погруженными в складки плоти. Остатки волос на его висках были совершенно белыми. Он уселся, широко расставив ноги; белый врачебный халат распахнулся у него на груди.
Его жена, Кикуно Куондзи - управляющая делами клиники, ответственная за финансы, своей гордой осанкой и аристократической наружностью напоминала супругу знатного самурая из постановки театра кабуки. В молодости она, без сомнения, была ослепительно красива, хотя сейчас ее красота несколько потускнела.
- Что все это значит? Я не понимаю, зачем нужно было приводить в наш дом этих незнакомцев. Ты хочешь, чтобы мы унизились до того, чтобы советоваться с подобными людьми о частных делах нашей семьи? - натянуто поинтересовалась мать, не сводя с дочери пронизывающего взгляда. Она сидела неподвижно, ни разу не пошевелив даже мизинцем.
- Матушка, не будьте грубы. Господин Энокидзу здесь по моему приглашению.
- Я прекрасно об этом осведомлена.
- О чем… - сидевший до этого молча доктор наконец заговорил; для пожилого человека голос у него оказался неожиданно высоким. - О чем тебе рассказать, детектив-сан? - Он по-стариковски склонился на сторону и отвесил нижнюю челюсть. - Как видишь, у нас здесь довольно пустынно - как говорится, в этих стенах раздается только голос кукушки. Сегодня у нас не приемный день. Да и к тому же у нас нет новых пациентов. Наши медсестры работают посменно, так что сегодня в клинике присутствует только одна из них. А наша единственная госпитализированная пациентка, которая тоже сейчас находится в клинике, - это женщина на последнем месяце беременности. Считай, я не врач, а повивальная бабка. Как это глупо, - усмехнулся он сам над собой, а затем громко рассмеялся.
Его жена, которая так и сидела не шелохнувшись, строгим тоном оборвала его смех:
- Разве можно говорить подобное посторонним людям?
- Да какая разница? Это ведь правда. У меня полно свободного времени. Я отвечу на твои вопросы, господин детектив.
Энокидзу улыбнулся и заговорил прежде, чем жена доктора вновь вмешалась:
- На первый взгляд эта клиника кажется очень большой, и здание просто роскошное. Но вы тем не менее занимаетесь только акушерством и гинекологией?
- Ну-у, не суди по внешнему облику. До войны мы занимались хирургией, терапией, педиатрией - всеми направлениями. Но, видишь ли, в войну у нас забрали всех наших врачей. А потом начались бомбардировки. Практически всё в этом районе сровняли с землей…
Пожилой мужчина сузил свои и без того узкие глаза, и они еще глубже ушли в мясистые складки его лица.
- Они сбрасывали на жилые дома зажигательные бомбы - варварский метод ведения войны. Из-за этого начались пожары. Но у американцев, видимо, была плохая разведка: они по ошибке решили, что наша клиника - это военный объект. Так что они сбросили на нас бомбы. Попали в два из трех наших зданий. Стены все еще стоят, но внутри они почти полностью выпотрошены и совершенно непригодны к использованию. Мы не смогли их отремонтировать, да и что можно было сделать в послевоенные годы? Немного, вот что. Так вот, они до сих пор в таком виде. Все, что было в наших силах, - это привести в порядок жилые помещения и одно здание, которому был нанесен относительно небольшой урон, - то самое, через которое вы сегодня пришли.
- Почему вы выбрали акушерство и гинекологию, а не хирургию или терапию?
- Семья Куондзи в течение многих поколений занималась акушерством и гинекологией, - холодно ответила Кикуно Куондзи.
Доктор фыркнул.
- Ну, вообще-то, я начинал как хирург. Но ты тоже взялся бы за гинекологию, будь ее альтернативой безработица. Экономический кризис пощадил только гинекологию и похоронное дело. Так что остается либо провожать людей на тот свет, либо принимать их на этом.
Он поджал губы, а затем снова громко рассмеялся. На этот раз его жена не стала его останавливать и просто пристально на него посмотрела. Дождавшись, когда он перестанет смеяться, она продолжила своим прежним строгим тоном:
- С тысяча семьсот семнадцатого года и до Реставрации Мэйдзи в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году врачи из семьи Куондзи оставались преданными придворными лекарями клана одного могущественного даймё, пользуясь его безграничным доверием. Даймё взял нас под свое покровительство после того, как врач из семьи Куондзи помог благополучно появиться на свет его наследнику после сложной беременности его супруги.
- Даймё с острова Сикоку, верно?
- Сануки[82 - Сануки (Сануки но куни) - одна из исторических провинций на севере острова Сикоку, на берегу Внутреннего моря, существовавшая с VII в. до 1868 г.].
- Кстати, вы когда-нибудь ездите в семейные путешествия?
Застигнутая врасплох неожиданным вопросом Энокидзу, хозяйка дома не сказала ничего из того, что собиралась произнести, и удивленно на него посмотрела.
За нее ответил доктор Куондзи:
- С тех пор как закончилась война, такого не случалось. Думаю, что в последний раз мы куда-либо отправлялись в тридцать девятом или сороковом году. Я помню, что это были трудные времена - все старались жить экономно из-за войны с Китаем. Если память мне не изменяет, мы ездили на горячие источники в Хаконэ.
- Вы помните эту поездку, госпожа? - спросил Энокидзу, поворачиваясь к Рёко.
Она нахмурилась и, немного подумав, начала отвечать:
- Я…
- Она всегда была слишком слабой для путешествий, - вмешался ее отец. - Так что бедняжка всякий раз была вынуждена оставаться дома.
- Простите меня за бестактность, но в чем именно заключается болезнь вашей дочери?
- В чем именно, ты спрашиваешь… Я бы сказал, что во всем. У нее хилая конституция, можно так сказать. У нее легкая патология сердца, и она склонна к астматическим приступам. Ей строго запрещены любые физические упражнения. Кожа у нее тоже слабая и не выносит солнца. Вдобавок к этому у нее наблюдается дисфункция вегетативных нервов. Признаться, мне самому удивительно видеть ее такой здоровой, как сейчас. - Врач - ее отец - сообщил эти серьезные сведения с совершенно невозмутимым выражением лица.
Я посмотрел на Рёко Куондзи, испытывая смешанные чувства. Ее глаза были темны.
- Я могу умереть в любой момент, - сказала она неожиданно.
- Что же, - сказал Энокидзу, - полагаю, на этом можно закончить нашу светскую беседу. У моего помощника есть к вам несколько вопросов. Сэки-кун, если ты не возражаешь…
У меня возникло ощущение, что Энокидзу задавал исключительно не относившиеся к делу вопросы и оставил мне всю существенную работу. Но я не видел другого выхода, кроме как сделать все, что было в моих силах, чтобы подменить безответственного детектива.
Сначала я задал вопрос про ночь исчезновения - не будучи даже вполне уверенным, что это было именно то дело, ради которого мы сюда пришли.
- Наш дом, в котором живем мы с женой и Рёко - наше довоенное жилище, - до сих пор остается по большей части разрушенным. Конечно, мы восстановили всё, что смогли, однако это не слишком много. К тому же здесь довольно тесно. Мы постеснялись предлагать молодоженам жить вместе с нами, поэтому отремонтировали старое педиатрическое отделение и предложили им поселиться там. Думаю, немного позже Рёко проведет вас по клинике, и вы увидите, что оно довольно далеко отсюда. Если там выстрелить из пушки, здесь мы ничего не услышим. Так что я ничего не знал о произошедшем, пока утром не пришла Кёко.
- Что вам тогда сказала Кёко-сан?
- Не слишком много. Она сказала только, что между ней и Макио-саном произошла ссора, что он закрылся в комнате и не выходит. Я ответил ей, что, если ему хочется строить из себя дурака, не нужно мешать ему это делать.
- Вы придерживались такого же мнения, госпожа?
- Кёко никогда не советуется со мной о подобных вещах. Так что я ничего об этом не знала, пока после полудня не увидела Токидзо и Найто, направлявшихся в сторону педиатрического корпуса с инструментами в руках.
- Токидзо был наемным рабочим, который жил в клинике до весны прошлого года, - добавила Рёко, поясняя сказанное.
- Так, значит, вы не слышали никакого подозрительного шума? Никаких спорящих голосов или чего-то в этом роде?
- Если б я их слышала, то лично во всем разобралась бы. Нам не пришлось бы обращаться за помощью ни к какому детективу! - бросила старшая госпожа Куондзи.
Говоря, она смотрела прямо перед собой, не удостоив ни единым взглядом меня или Энокидзу.
Мне в голову больше не приходило никаких вопросов.
- Прошу прощения… - «более-способный-ассистент-детектива-чем-я», Ацуко Тюдзэндзи, пришла мне на помощь. - Что вы и вы, господин директор клиники, думаете обо всем произошедшем? У вас есть какие-нибудь версии? - Ее взгляд перемещался между директором клиники и его женой.
- Я полагаю, совершенно ясно, что здесь происходит, - не задумываясь, ответила женщина. На этот раз она смотрела на Ацуко Тюдзэндзи в упор. - Этот человек проклял нашу семью!
- Проклял?
- Он затаил против семьи Куондзи несправедливую обиду и, чтобы навредить нам, с помощью женитьбы вошел в наш дом. Прямо сейчас он где-то прячется, подглядывает и проклинает нашу бедную Кёко. Он радуется, слушая отвратительные злобные сплетни, которые распространяются о нашей семье. Мерзкий человек! Это - единственное объяснение. - К тому моменту, как госпожа Куондзи произнесла последнее слово, ее голос дрожал от ярости. Затем она почему-то бросила на свою дочь пронзительный взгляд.
- У вас есть какие-нибудь предположения относительно причины, по которой он мог бы иметь злой умысел против вашей семьи?
- Я… - Женщина вновь повернулась к Ацуко, выражение ее лица выдавало растерянность. Затем, еще раз мельком посмотрев на Рёко Куондзи, впервые заговорила более мягким тоном: - Я совершенно не представляю. Несправедливая обида может возникнуть без всяких на то оснований, на то она и несправедливая. Как бы то ни было, какое другое объяснение можно найти, когда кто-то исчезает из комнаты, рассеявшись подобно дыму, - за исключением черной магии?
- Я с этим не согласен, - на этот раз пожилой доктор перебил свою жену. - В этом мире не происходит ничего странного, вот что.
Я был потрясен, услышав знакомые мне слова.
- В конце концов, я врач. Я не верю в заклятия и призраков. Если человек умер, на этом все и заканчивается. Не происходит ничего такого, что было бы физически невозможно. Из этого и следует ответ.
- В чем заключается этот ответ? - уточнила Ацуко Тюдзэндзи.
- А ты сама подумай. Человек не может выйти из комнаты, не открыв дверь. Так что, если он вообще был внутри, он должен был открыть дверь и уйти. Другими словами, свидетельство о том, что он не открывал дверь, было ложью. Только так может рассудить здравомыслящий человек.
- Но Кёко-сан была в смежной комнате, верно?
- Вот именно, что была, и из этого ясно следует…
- Как ты смеешь подозревать нашу собственную дочь при чужих людях! - оборвала его речь жена, снова вспыхивая от гнева. - У тебя что, совсем нет стыда? К тому же Найто и Токидзо тоже сказали, что комната была заперта изнутри на ключ!
- В таком случае, может быть, они были в сговоре. Почему нет? Меня там не было, и я ничего не видел. И вы обе тоже - что, разве не так?
- Перестаньте оба, пожалуйста. - Рёко Куондзи уже некоторое время смотрела на своих родителей нахмурившись, с выражением страдания на лице - по всей видимости, ее терпение наконец иссякло и она решила вмешаться.
На какой-то краткий миг в гостиной воцарилась тишина. Нарушила ее Ацуко Тюдзэндзи:
- Есть ли у вас какие-либо основания, чтобы считать, что этот человек… Найто-сан и ваша дочь Кёко-сан могли сговориться и дать ложные показания?
- Нет-нет. Это не более чем предположение. Один плюс один всегда равняется двум. Я не знаю, сговорились ли Кёко и Найто и сделали ли они что-то с Макио-куном, или же Макио-кун сам пытался скрыть нечто, что он совершил. Все это лишь логические рассуждения - я не настолько безрассуден, чтобы настаивать на своей правоте.
- Знали ли вы о том, что у них был разлад в отношениях? - задал я наконец пришедший мне в голову подходящий для детектива вопрос.
- Макио-кун всегда был тихим юношей. Я ничего не знал об их семейной жизни. Что до супружеских размолвок, то это ведь у всех бывает.
- Я знала, - сказала жена доктора, - хотя Кёко никогда ничего об этом не рассказывала. Бедное дитя… Жить такой трудной жизнью и в конце концов быть так жестоко проклятой! Если б мы просто приняли в семью Найто, все было бы хорошо… - Она пристально посмотрела на своего мужа. - Это все твоя вина.
- Теперь уже поздно сожалеть об этом, к тому же Найто даже не настоящий врач! Ты хотела бы принять такого человека в нашу семью?
По словам пожилого мужчины, доктор Найто - вернее, врач-стажер Найто - трижды проваливал государственные экзамены и у него до сих пор не было диплома и необходимой врачебной лицензии, чтобы быть лечащим врачом. До войны этого вполне хватило бы - тогда было достаточно просто освоить программу и выпуститься из медицинского университета, но в сентябре 1946 года закон изменился и сдача государственных экзаменов стала необходимой.
- Макио-кун, как и было обещано, пришел к нам с лицензией на медицинскую деятельность. Ты же сама согласилась на эту женитьбу!
- «Как и было обещано»? Что это значит? - спросила Ацуко.
- Ну, это долгая история, но если попробовать рассказать ее коротко, то первый раз он пришел просить руки нашей дочери Кёко больше десяти лет назад, еще до войны.
Если сказанное было правдой, то получалось, что Фудзимаки-си сделал брачное предложение, будучи еще школьником. Это точно произошло после того, как я передал его любовное письмо. Но я полагал, что он отправился в Германию всего за полгода до начала боевых действий в Тихом океане.
Я посещал клинику за год до того, как он уехал за границу - еще стояли жаркие дни, - думаю, это был конец августа или начало сентября. Если память меня не подводила, то между этими событиями прошло не больше семи месяцев. Я не мог представить, как робкому и застенчивому мальчику, который не находил в себе смелости даже самостоятельно отнести письмо, удалось так быстро принять решение жениться, отправиться в дом возлюбленной и сделать предложение.
- Помню, на улице было холодно - кажется, стоял февраль, - когда он попросил меня о встрече; и мы встретились. Он был еще школьником, вот как. Говоря, что хочет сделать Кёко своей невестой, он выглядел так, будто для него это был вопрос жизни и смерти. Заявил мне, что есть какая-то причина, по которой он должен непременно на ней жениться.
- И вы дали свое согласие?
- Хотел бы я посмотреть на такого отца, который смог бы без колебаний отдать свою дочь восемнадцатилетнему или девятнадцатилетнему юноше, которого он впервые видит… Конечно, я сразу же ему отказал. Но он не ушел и стоял на своем, словно обратившись в камень. Я спросил его, что у него за причина такая, и он заявил мне, что не может сказать. Мне не оставалось ничего другого, кроме как ответить ему, что если его намерения так серьезны, то ему придется для начала выучиться и получить работу, прежде чем возвращаться. Тогда он сообщил, что сам мечтает стать врачом, что собирается для этого поступить в университет, но что он не может ждать так долго. Я не понимал, как этот серьезный молодой человек мог так обезуметь от любви. Что мне оставалось делать? Я объяснил ему, что врач, который женится на моей дочери, станет преемником семьи Куондзи и продолжит наш род - таков заведенный порядок. И, чтобы достичь этого, он должен отвечать всем требованиям. «Я не знаю твоего происхождения и способностей, - сказал я ему, - но нам понадобятся все необходимые документы. Тебе нужно будет пройти обучение в Европе или
блестяще окончить университет, всё в таком роде».
- Должно быть, он был разочарован…
- В конце концов я сказал ему, что он, по крайней мере, должен вернуться с врачебной лицензией, и тогда мы поговорим. - Пожилой врач опустил голову и почесал лысину. - Говоря по совести, не то чтобы я в тот момент особенно думал о продолжении нашего славного рода или о наших требованиях к подходящему кандидату. Уверен, что моя жена рассердится на меня за то, что я так говорю. Но я просто пытался заставить юношу отказаться от его намерений.
Жена доктора сидела с удрученным видом.
- Если так посмотреть, я и сам учился в Германии, - продолжил он, - и предыдущие поколения врачей из семьи Куондзи тоже. В эпоху Мэйдзи, с тысяча восемьсот шестьдесят девятого года Германия считалась золотым стандартом обучения медицине. Вот что я сказал мальчику. Я надеялся, что это заставит его сдаться - и это действительно стало для него тяжелым ударом. Честно говоря, он выглядел настолько подавленным, что я даже забеспокоился, не покончит ли он с собой или что-нибудь в этом роде. Представьте же себе мое удивление, когда спустя десять лет он вернулся - с медицинской лицензией в руках, вот как. Он выполнил свое обещание. И это еще не всё. Хотя война и вынудила его все бросить и вернуться домой, он поехал в Германию, чтобы там учиться.
Как раз в то время у меня в штате не было ни одного врача. Найто, на которого мы возлагали все наши надежды, провалил государственные экзамены. Возвращение Макио Фудзино все изменило. Любой на моем месте рассудил бы так же. После того как я легкомысленно сказал все эти вещи, чтобы заставить мальчика уйти, он принял все близко к сердцу и потратил десять лет на исполнение сказанного.
Было ли это возможно, чтобы человек на целых десять лет столь безраздельно посвятил всего себя тому, чтобы добиться осуществления чего-то столь незначительного, как школьная влюбленность? Старик хотел всего лишь пошутить над молодым поклонником своей дочери, но вместо этого отправил его в долгое путешествие в Германию. Но Фудзимаки-сан сделал даже больше этого. Он также сдержал свое обещание, данное мне.
- Если она только ответит, обещаю, что в следующий раз я поступлю как мужчина.
Стало быть, она ответила. И вот он пришел сюда, как мужчина, чтобы продемонстрировать свою решимость жениться на девушке.
Решимость, которая стоила ему десяти лет.
Мне стало грустно от этой мысли.
- Твоя глупая сентиментальность разрушила жизнь нашей драгоценной дочери. Вот что произошло, - бросила хозяйка, снова глядя прямо перед собой.
Рёко Куондзи сидела молча, печально потупившись. «И она хочет наладить отношения в этой семье, - мысленно сказал я себе. - В семье, у членов которой не находится друг для друга ни единого слова утешения, которая уже распалась». Несомненно, когда-то давно между ними были хорошие, теплые отношения.
«Неужели?»
Скверная мысль пришла мне в голову.
Разве та девушка могла быть воспитана в сердечной, любящей семье? Нет, что-то изначально было неправильно в этом доме. Какая девушка, воспитанная любящими родителями, стала бы делать нечто подобное?
Действительно ли Фудзимаки-сан был влюблен в ту девушку? Неужели он посвятил свою жизнь противоестественному созданию, которое могло развратно улыбаться абсолютно незнакомому человеку, когда менструальная кровь струилась по ее ногам? Разве только… разве только весь этот случай не был некоей иллюзорной реальностью - моей собственной безумной фантазией, которую видел только я один.
- У Макио-сана, должно быть, имелись какие-то очень серьезные основания для того, чтобы так отчаянно добиваться этого брака?..
Ацуко Тюдзэндзи озвучила вопрос, который я больше всего хотел задать. Однако она, конечно же, не видела тогда той девочки, так что ее мотивация для этого вопроса была, очевидно, другой.
- Например, мог ли он стремиться войти в вашу семью для того, чтобы завладеть состоянием этой клиники, или…
Пожилой доктор громко расхохотался.
- Не выдумывай глупостей, юная барышня! Просто оглянись вокруг. Где ты тут видишь состояние? Может быть, мы и обладали чем-то до войны, но сейчас прозябаем в бедности, - он горько усмехнулся. - Да и к тому же Фудзино - Макио-кун - принес с собой свои собственные деньги, когда пришел к нам.
- Принес свои собственные деньги?
- Да. Целых пять миллионов иен, куда уж больше…[83 - Более 300 млн иен в пересчете на сегодняшние деньги, т. е. около 3 млн долларов.] Я был поражен.
- Сумму можно было бы и не называть, - сделала ему замечание сидевшая рядом с ним супруга.
Как бы то ни было, это была чудовищная сумма. Я с трудом представлял себе мужчину, который захотел быть принятым в другую семью, когда его собственное состояние определенно превосходило их. Это было за пределами здравого смысла.
- Откуда у него могло быть такое огромное количество денег?
Мы были в растерянности. Пожилой мужчина поджал губы, взглянул на нас, закатил глаза и тяжело вздохнул.
- Детективы всегда пытаются найти преступления - даже там, где их нет, - сказал он и рассмеялся так сильно, что все его тело затряслось. - Что ж, он происходит из состоятельной семьи из префектуры Яманаси[84 - Яманаси - префектура, расположенная в регионе Тюбу на о. Хонсю.]. Все его родственники погибли на войне, и он стал наследником довольно крупной горы. Распродал землю за бесценок, но это все равно принесло ему значительную сумму. Ее он и принес с собой.
Неожиданно его веселость сменилась подозрительностью, и в его глазах сверкнул вызов:
- Что, думаете, с чего это старик говорит, что мы живем в бедности, получив в руки такие большие деньги?
Мы растерялись, не зная, как ответить. Выражение лица доктора под его блестящей лысиной еще некоторое время оставалось мрачно-серьезным, но затем он снова рассмеялся.
- Что ж, мы их подчистую потратили! Отремонтировали здание - и денег как не бывало. Да уж… - Он повернулся к своей жене, ожидая, видимо, что та поддержит его, но она смотрела в сторону, словно это совершенно ее не заботило.
Мне было интересно, что из сказанного им было правдой, а что - просто попыткой оправдаться. Ацуко Тюдзэндзи, очевидно, интересовало то же, и она бросила на меня озадаченный взгляд.
- Это имеет отношение к делу? - вдруг произнес молчавший до этого Энокидзу.
Его вопрос прозвучал довольно резко, и на мгновение в гостиной воцарилась тишина.
- Нет… полагаю, что особенного отношения к делу это не имеет, - сказал пожилой врач после паузы. - Это были просто воспоминания - или, скорее, жалобы… Верно ведь, госпожа Главный Администратор?
Он вновь повернулся к своей вспыльчивой лучшей половине в поисках поддержки, однако госпожа Главный Администратор сидела с холодным выражением на бледном лице и хранила молчание.
Действительно ли деньги, которые принес с собой Фудзимаки-си, не имели никакого отношения к произошедшему? Я никогда не строил собственного дома, так что даже приблизительно не представлял, во сколько могло обойтись восстановление такого здания, как клиника «Куондзи». Но все же я подумал, что она не выглядела настолько хорошо отстроенной, чтобы это стоило целых пять миллионов иен.
- Прошу прощения… - тихо сказала Рёко Куондзи. - Если вы не возражаете, может быть, нам уже следует двигаться дальше?
- Вам ведь хочется взглянуть на место происшествия, верно? Да уж, сколько бы мы, старики, ни рассказывали, все это только бесполезная болтовня, так что довольно. Тебе самое время изучить реальные факты, детектив-сан. Да и к тому же мы с женой немного устали. Рёко, будь добра провести их…
Пожилой доктор начал подниматься со своего места раньше, чем его дочь успела ответить.
- Только один последний вопрос, - сказал Энокидзу, останавливая его. Ацуко Тюдзэндзи и я невольно затаили дыхание, ожидая услышать, что детектив скажет дальше.
- Где вы останавливались, когда ездили в Хаконэ?
Я в буквальном смысле разинул рот от изумления.
Что это был за неуместный вопрос? Пожилой врач тоже, похоже, на мгновение смутился, однако затем ответил на этот нелепый вопрос совершенно серьезным тоном:
- Когда ездим в Хаконэ, мы всегда останавливаемся в гостинице «Сэнгокуро». Она была основана еще в эпоху Эдо. Хотя с тех пор, как мы в последний раз там бывали, уже немало песка просыпалось.
После того как ее родители нас оставили, Рёко Куондзи повела нас на место бесследного исчезновения Фудзимаки-си - или его побега, - в зависимости от того, как обстояло дело.
По ее словам, здание, в которое мы попали через главный вход клиники, было самым старым строением во всем комплексе и соответственно называлось «старым зданием». Оно было построено в эпоху Мэйдзи в конце прошлого столетия. Жилые помещения, где мы только что встречались со старшими Куондзи, присоединялись переходом к западной стороне старого здания. Чтобы пройти к нужному нам месту, мы должны были сначала вернуться в старое здание, затем пройти через его восточный флигель и оттуда перейти в «новое здание», построенное в конце эпохи Тайсё[85 - Эпоха Тайсё («Великая справедливость», девиз правления императора Ёсихито) - период в истории Японии с 30 июля 1912 г. по 25 декабря 1926 г.] в 1920-е годы. Старое здание, флигель и новое здание были напрямую соединены друг с другом открытой галереей. Между ними располагались небольшие внутренние дворики, заросшие густой растительностью. С первого взгляда было понятно, что они давно нуждались в заботе садовника.
Каменные конструкции переходов между зданиями немного напомнили мне церковь или мавзолей, а мы шли друг за другом, подобно христианским мученикам или монахам в похоронной процессии.
Изнутри флигель, судя по всему, совершенно не ремонтировался. Даже из галереи мне были видны дыры в крыше и трещины в стенах.
- Флигель по большей части в руинах. Однако примерно половина комнат в новом здании остались нетронутыми и могут использоваться. Именно там жили Найто и наши наемные работники - в настоящее время их здесь нет. Лаборатория Макио-сана также находилась в новом здании.
- Макио-сан проводил какие-то исследования? - спросила Ацуко Тюдзэндзи.
- Я не знаю, что именно он исследовал, но, судя по всему, он был весьма увлечен своей работой.
Отвечая на вопрос Ацуко, Рёко Куондзи говорила рассеянно, как будто ее сознание витало где-то далеко отсюда. Затем, словно спохватившись, она вдруг обернулась и сказала:
- А не хотите ли вы встретиться с Найто?
Идя позади нее, я восхищенно любовался ее фигурой, так что теперь поспешно отвел взгляд в сторону внутреннего двора. В зарослях травы и кустарников покачивались белые цветы. Они странным образом притягивали внимание: казалось, что кусты, на которых они цвели, были единственные из всех растений хорошо подстрижены, или же эти цветы были срезаны где-то еще и специально приклеены к ветвям. Они были слишком далеко от нас, чтобы можно было понять, что именно это были за цветы.
В необычно высоком потолке холла первого этажа нового здания зияла огромная дыра с рваными краями, оставшаяся от бомбы, прошившей здание насквозь. Косые лучи послеполуденного солнца проникали сверху, пронизывая полосами света сумрачное помещение. Мое ощущение вновь изменилось - это было не мавзолеем, но старинной европейской готической часовней, в которую мы пришли помолиться.
Мы поднялись по лестнице - неожиданно роскошной для больницы - и оказались на втором этаже. Как я и думал, здесь в потолке тоже была дыра - естественно, располагавшаяся точно над такой же огромной дырой, зиявшей в полу. Мы без какой-либо определенной цели подошли к ее краю.
- Ого, они здесь серьезно постарались, верно? Ну, ничего себе… - глупо сказал Энокидзу, и Рёко Куондзи грустно кивнула. В ее глазах, как мне показалось, отразилась печаль о минувшем прошлом ее дома.
- Молодая госпожа! Это и есть те самые детективы, о которых вы говорили? - неожиданно раздался низкий голос с противоположного края пробитой бомбой дыры.
Там стоял высокий мужчина со смуглым решительно-бесстрашным лицом.
Рёко Куондзи повернулась к нему, бросила на него краткий взгляд, произнесла: «Это Найто» - и вновь отвернулась. Ее лицо приобрело привычное страдальческое выражение.
Мужчина - доктор Найто - без колебаний направился к нам, обходя дыру. В холле раздавался стук каблуков его ботинок по каменному полу.
Спустя несколько мгновений он стоял перед нами.
- Я видел отсюда, как вы пришли. Я с самого утра строил догадки, каким человеком окажется детектив, - но нет, ни одно из моих предположений не оправдалось.
Голос Найто звучал слишком громко в просторном холле.
Новое здание было наполовину разрушено с западной - ближайшей к флигелю - стороны, но восточная его часть оставалась практически невредимой. Там для Найто была выделена комната на втором этаже. Для бывшей больничной палаты она была довольно просторной и, судя по всему, раньше использовалась как отдельная палата для пациентов в тяжелом состоянии. Мебель и вся обстановка в ней отличались чрезвычайной роскошью. Из окна также открывался неплохой вид.
- Ну да, говорят, эта комната была палатой для пациентов в критическом состоянии, но в основном ее обычно занимали богатые капризные старики. Некоторые люди путают больницу с домом отдыха или загородной виллой, - не заботясь о том, слушаем ли мы его, без остановки говорил Найто, приглашая нас в свое жилище.
Его глаза были широко распахнутыми, с налитой кровью сеточкой сосудов. Кривую складку его рта с опущенными уголками окружала неряшливая трехдневная щетина. То, что издалека представлялось выражением бесстрашия и непреклонности, с близкого расстояния выглядело как свидетельства беспорядочного и бурного образа жизни. Найто был примерно одного со мной возраста или немного моложе. Мне пришло в голову, что в действительности он мог быть гораздо моложе меня.
Мы сидели на предложенных нам стульях, а Найто - на своей кровати.
- Что ж… и чем я могу вам помочь? - спросил он дерзко.
Уже не обращая внимания на Энокидзу, Ацуко Тюдзэндзи задала первый вопрос:
- Где вы были в ночь происшествия?
- Как по мне, не было никакого «происшествия», но если вы говорите о громкой ссоре между молодым доктором и госпожой Кёко, то в то время я был здесь.
- Вы не считаете, что случилось происшествие? Что вы хотите этим сказать?
- Когда кого-то убивают или что-то похищают - тогда можно говорить, что случилось так называемое «происшествие», разве нет? Молодой доктор просто исчез, вот и всё.
- На мой взгляд, когда человек бесследно исчезает, нельзя исключать возможности… происшествия - как и отрицать вероятность того, что было совершено преступление.
- Преступление действительно произошло. Лучше сказать, что оно происходит в настоящее время. - Найто расставил ноги шире и наклонился вперед. В его глазах читался вызов.
- Что вы имеете в виду?
Найто слегка улыбнулся, вытащил из кармана своего измятого белого халата сигарету и зажал ее в зубах.
- Этот доктор пропал, и поэтому все ошибочно полагают, что он - жертва преступления. Но это не так. Он злоумышленник. Нет ничего необычного в том, что преступник скрывается.
- Что, по-твоему, совершил Макио-сан? - спросила Рёко Куондзи неожиданно жестким тоном. - Ты не должен говорить подобные вещи, не имея никаких доказательств.
Найто сузил глаза, взглянув на Рёко, и углы его рта, сложенного в едва заметной улыбке, еще немного приподнялись.
- Госпожа, какое доказательство может быть убедительнее состояния вашей младшей сестры? Она ведь страдает не от обычной болезни, не так ли?
Рёко Куондзи пристально смотрела на него, не произнося ни слова.
Затем Найто отвел взгляд от ее лица и продолжил, глядя на Ацуко и меня:
- Скажем прямо: этот человек использовал Кёко-сан в качестве подопытной морской свинки в своих бесчеловечных экспериментах - а затем исчез.
- Зачем ему понадобилось делать подобное?
- Ради мести. Его отношения с Кёко-сан охладели до точки замерзания. Впрочем, они с самого начала не были теплыми. Но конфликт усугублялся день ото дня, пока не превратился в полномасштабную войну. Как бы это сказать… Кёко-сан весьма темпераментная и страстная девушка, и этот нерешительный гений просто не мог с ней совладать, так что их совместный быт был настоящим адом. Они оба яростно ненавидели друг друга. Что тут скажешь… их постоянные ссоры были наказанием для обоих, и ни одного из них нельзя в этом винить. Но он хотел свести счеты и оставить последнее слово за собой. И выбрал самый омерзительный и ужасающий способ.
- Все это… необоснованная и беспочвенная клевета! Кёко всем сердцем ждет того дня, когда Макио-сан вернется. Она никогда…
- Я не знаю, что она сказала вам, молодая госпожа, - громко заявил Найто, прерывая поток ее яростных возражений. - Господа детективы, пожалуйста, посмотрите на улицу из того окна. Видите крышу ближайшего к нам здания? Это старый педиатрический корпус - иными словами, жилище супружеской пары.
Сидя, я не мог увидеть здание, но когда встал, то сразу же увидел из окна его крышу.
- Когда окно открыто, если кто-нибудь там, внизу, кричит или происходит что-то такое, здесь их слышно так же отчетливо, как если б они находились прямо в этой комнате. Я каждый день слышал, как они спорили.
- В тот день тоже?
- Да, тот день был особенно ужасным.
Найто поднялся и, подойдя к окну, посмотрел на педиатрический корпус.
- Кёко-сан была в истерике. Я уже почти решился пойти туда, чтобы попытаться остановить их, но, знаете ли… - Он оглянулся, и его рот скривился в ухмылке: - Нет ничего отвратительнее супружеских ссор. Про такое говорят, что это и бродячая собака жрать не станет.
- Должно быть, это довольно страшное для тебя воспоминание, - неожиданно произнес Энокидзу.
- Страшное? Воспоминание? О чем это вы, я не понимаю.
- Эта… Кёко-сан, должно быть, выглядела ужасно. К тому же…
- Погодите-ка немного. Это что, наводящий вопрос? Меня там не было. Я сказал вам, что слышал их голоса. Я не знаю, как они при этом выглядели!
Найто явно был в замешательстве. Энокидзу что-то увидел. Ацуко Тюдзэндзи, судя по всему, тоже это поняла, потому что она стояла молча, так же, как и я: мы затаили дыхание, наблюдая за развитием ситуации. Однако казавшийся многообещающим ход Энокидзу обернулся чем-то невразумительным.
- Ах, вот оно что… И Макио-кун сам закрыл дверь?
- Д-дверь? Какую дверь?
- Дверь библиотеки, которую ты потом сломал с помощью кувалды.
Лицо Найто застыло и приобрело пепельный оттенок. Уголок его рта слегка подергивался.
- Г-господин детектив, - заикаясь, пробормотал он, - вы говорите какие-то чудн?е вещи. Я н-не знаю, о чем вы…
Энокидзу стоял неподвижно, как резная статуя. «Что отразилось в бледных предрассветных сумерках, в которых он видит мир? Что он рассмотрел своими подслеповатыми глазами?» - подумал я, невольно глядя на полуприкрытые веки его больших глаз и ожидая, что что-то должно сейчас случиться.
Детектив заговорил:
- Так ты считаешь, что Макио-кун жив?
- Разумеется! Поэтому я прошу вас, найдите его как можно скорее! Поставьте точку в этом отвратительном преступлении! - Неожиданно лицо Найто приобрело скорбное выражение, а в его голосе зазвучала мольба. Мне показалось, что лишь в этих его словах отразились его истинные мысли.
- Эти… отвратительные эксперименты над человеком, о которых вы говорили, Найто-сан, что это конкретно были за эксперименты? Вам известно, что за исследования проводил Макио-сан? - спросила Ацуко.
Судя по всему, Найто удалось немного успокоиться, и он снова сел на кровать. Однако его взгляд продолжал лихорадочно блуждать, пока наконец не остановился на Энокидзу. В глазах Найто был страх, как будто он увидел нечто ужасное.
- П-подробностей я не знаю. Однако этот человек, вероятно, пытался создать гомункулуса.
- Гомункулуса? Что это?
На вопрос Энокидзу ответил я:
- Это искусственный человек, результат алхимической работы. В стеклянном сосуде смешиваются различные элементы, чтобы создать жизнь. Но это…
«Это не наука. Это магия».
Найто подхватил мое объяснение:
- Я немного слышал об этом от самого молодого доктора. Однажды он спросил меня: «Ты смог бы полюбить ребенка, рожденного не от естественной связи мужчины и женщины?» Если вы сомневаетесь в моих словах, то осмотрите его лабораторию. Он оставил там все свои записи о результатах, и с тех пор они лежат нетронутые.
Если это было правдой, то это просто ужасно. Я не хотел даже представлять моего друга, который исступленно трудился ночь за ночью, создавая в своей лаборатории искусственного человека, как какой-нибудь средневековый европейский чародей.
- Он еще кое-что сказал. Что ему действительно удалось создать такого ребенка, «зачаток искусственного младенца», но главной проблемой оставалось помещение его в материнский организм, чтобы он смог нормально развиться…
- Так, значит, ребенок, которого носит Кёко-сан…
- Несомненно, это не его ребенок. Да и как могло быть иначе? Эти двое ведь ни разу не вступали в супружеские отношения.
- Найто! Достаточно строить предположения о вещах, о которых ты не знаешь! - яростно крикнула Рёко Куондзи. Все это время она хранила молчание, но теперь ее терпение, похоже, достигло предела. Посередине ее мертвенно-бледного лба просвечивала вена.
- Но это правда. Я узнал об этом напрямую от Кёко-сан. Вы можете сами ее спросить.
- Разве можно задавать подобные безнравственные вопросы? Какое бесстыдство!
- Гм, что в этом такого безнравственного? Для нее это очень серьезный вопрос. Однако, наверное, о подобных вещах невозможно говорить с собственной семьей… Кёко-сан никогда не была бесстыдным человеком, поэтому она не могла позволить себе пожаловаться своим родителям на то, что муж не приходит в ее спальню и не исполняет свои супружеские обязанности. Тем более она не могла открыться кому-то настолько близкому, как ее старшая сестра. Но я - посторонний человек. И во всем этом доме я был единственным, с кем она могла поговорить. Она страдала и отчаянно нуждалась в ком-то, кому могла бы довериться. Строгая мать, рациональный отец, у которого на все найдутся логические аргументы, и вы…
- Достаточно. Я прошу тебя, прекрати. - Рёко Куондзи трясло. Судя по всему, за словами Найто скрывались какие-то намеки. Испытывая к ней жалость, я хотел что-нибудь сказать, чтобы разрядить ситуацию, но мне ничего не приходило в голову.
Первым заговорил Энокидзу:
- Так, значит, ребенок все-таки твой…
Все хранили молчание.
- Эт-то нелепо! Что вы вообще такое говорите?!
- Я ошибаюсь? - спросил Энокидзу, невозмутимый до равнодушия.
Найто застыл. Рёко Куондзи не отрываясь смотрела на его профиль.
- Действительно, именно об этом повсюду шепчутся в сплетнях. Я верю моей сестре - но, если ты правда ни в чем не виновен, пожалуйста, скажи это сейчас ясно. - На этот раз вопросы задавала Рёко Куондзи.
- Все это… все это беспочвенные и бездоказательные слухи! Госпожа, прежде всего это неуважение к вашей младшей сестре. Я невиновен. И к тому же… - Взгляд Найто беспрестанно блуждал, лоб блестел от выступивших капель пота. - Если это было действительно так… - Он беспокойно взглянул сначала на Энокидзу, затем на Рёко, опустил глаза и проговорил: - Если… если это так… если этот ребенок действительно мой, то почему он не может родиться обычным образом?!
Поведение Найто было определенно странным. У меня возникло ощущение, что он хотел бы, чтобы это был его ребенок.
- Пусть это мой незаконный ребенок, - продолжил он, - в случае обыкновенной беременности младенец рождается, когда его матери приходит срок рожать. Если б только обвинение меня в том, что я был ее любовником, и мое бесчестие могли дать внятное объяснение сложившемуся положению дел… но ведь совершенно очевидно, что так просто эту ситуацию объяснить невозможно! Если у вас есть свободное время подозревать меня и ее в прелюбодеянии, то почему бы вам не потратить его на поиски этого человека, чтобы положить конец этому ужасающему преступлению? Проявите сострадание к ней… к Кёко-сан!
Плотина его молчания словно прорвалась, и, выпалив все на одном дыхании, он медленно поднял глаза.
- Судя по тому, как ты говоришь, Найто, ты признаешь эту связь, - тихо произнесла Рёко, глядя на что-то вдалеке за окном.
- Думайте, что вам угодно. - На лицо Найто вновь возвратилась его дерзкая улыбка.
Неловкое молчание нарушила Ацуко Тюдзэндзи:
- Ранее вы упомянули, что Макио-сан оставил все записи о своих исследованиях. Почему вы не изучили их, Найто-сан? Возможно, удалось бы найти какой-нибудь способ лечения…
Я размышлял о том же самом. Это была клиника, и, даже если у него не было лицензии, Найто был врачом. Если все данные исследований остались, то, изучив их, наверняка можно было что-нибудь придумать.
- Да, это так. - Найто повернулся, пристально посмотрел на Ацуко, и его голос повысился почти что до крика: - Я ничего в них не понимаю! Не могу понять! Я, как вам известно, трижды провалил государственные экзамены и не могу называться врачом. За прошедший год я множество раз пытался читать его тетради. Их целых пятьдесят штук. Я прочитал треть из них, прежде чем мне пришлось признать, что я ничего в них не понимаю, и сдаться. Он, должно быть, это предвидел. Почему бы еще он мог оставить все результаты своей работы, когда сбежал? Просто бросил свои тетради с записями в высокомерной уверенности, что у такой бездарности, как я, нет никакой надежды на то, чтобы их расшифровать…
Что-то в его собственных словах раздражало Найто, потому что постепенно он приходил все в большее возбуждение и в конце концов подошел к Ацуко Тюдзэндзи, глядя на нее с вызовом.
- А что насчет господина директора клиники? Может быть, он смог бы в них разобраться? - осторожно спросила Ацуко. Она отступила ко мне, чтобы быть подальше от Найто.
- Директор клиники? Конечно, я советовался с ним и показывал ему тетради. Но этот человек не верит ничему из того, что я говорю. Я никогда не пользовался его доверием. Он меня презирает. Что поделать, я ведь трижды провалил экзамены…
После того что недавно рассказал нам директор о своем отношении к раздражительному врачу-стажеру, у меня также возникло впечатление, что он ему не доверяет. Значит, это действительно было так.
- И что сказал директор?
- Он сказал мне, что это самое обыкновенное эмбриологическое исследование. «Этот честный юноша не стал бы заниматься дьявольскими изысканиями, о которых ты говоришь», - вот что он сказал. Он ни во что меня не ставит и отнесся с пренебрежением к моим словам. Заявил мне, что все это дикие фантазии и бредовые идеи, что я провалил экзамены из-за того, что постоянно размышляю о вещах, которые не имеют ничего общего с реальностью. Что мне нужно остыть и начать все с чистого листа - так будет проще. Он просто отмахнулся от меня.
Найто выглядел так, будто был готов заплакать.
- Вне зависимости от того, насколько это соответствует действительности, я понимаю, о чем вы говорите. Однако в связи со сказанным вами я хотел бы спросить только одну вещь…
Ацуко практически дрожала, Энокидзу молчал, так что я, видя, что делать нечего, взял на себя инициативу. В словах Найто было кое-что, с чем я никак не мог согласиться.
- Предположим, что, как вы и говорите, Найто-сан, отношения Макио-сана и Кёко-сан были настолько напряженными, что не оставалось никакой надежды на их восстановление. Предположим также, что он и в самом деле проводил какие-то дьявольские научные исследования. Однако, хотя он и был принят в семью, в наше время, если отношения супругов настолько испортились, люди обычно просто разводятся. Я не вижу причины, по которой ему потребовалось бы применять насилие и доводить все до таких причудливых крайностей.
Найто молчал.
- Найто-сан, вы сказали нам, что Макио-сан жаждал «отомстить» Кёко. Но, говоря о выяснении отношений между супругами, «месть» все же кажется мне слишком сильным словом. Недавно госпожа жена директора клиники также сказала нам, что Макио-сан затаил несправедливую обиду против семьи Куондзи. Его приемные родители или его жена Кёко-сан причинили ему какой-либо вред, который мог бы заставить его искать жестокого отмщения?
Найто на некоторое время погрузился в раздумья. Выглядело так, будто он подбирает правильные слова. Немного позже этот похожий на уличного преступника врач-стажер заговорил. Его голос звучал несколько тише, чем раньше; он отвечал на мой вопрос медленно и взвешенно:
- Я не могу судить о мыслях старшей госпожи Куондзи. Я использовал это слово - «месть» - просто потому, что не мог подобрать более подходящего слова, так что здесь нет никакого скрытого смысла, господин детектив. Можно назвать это вымещением гнева и недовольства. Самым ужасным, отвратительным вымещением гнева, - добавил он с гнусным смешком.
«Гнусный» - это слово идеально характеризовало Найто. Этот гнусный человек что-то скрывал - я был в этом убежден. Чем больше он оправдывался, чем больше притворялся и отрицал, тем более очевидно фальшиво звучали его слова.
- Вот как. Тогда… - Должно было оставаться что-то, о чем я еще не спросил. Например: - Вы не могли бы рассказать немного больше о том дне, когда исчез Макио-сан?
Найто уставился на меня своими бегающими, налитыми кровью змеиными глазами, и углы его рта приподнялись в гадкой ухмылке.
- Верно, верно. Это ведь ваша работа - выяснять факты и докапываться до истины, господин детектив… Вы задаете вопросы не из пустого любопытства и необоснованной подозрительности.
- В какое примерно время в ту ночь вы услышали, как супруги ссорятся?
- Ну… это было после одиннадцати - немного раньше полуночи, наверное. До этого времени молодой доктор работал, закрывшись в своей лаборатории. Когда он вернулся в спальню, там его поджидал театр военных действий.
- Вы слышали, что они говорили?
- По большей части я все забыл. Что случилось с ребенком, как поступить с наследником, что-то такое… Кёко-сан говорила так взволнованно, что я не мог ясно ее расслышать; она кричала: «Убирайся!», «Я бы хотела, чтобы ты умер!» - все это было довольно сумбурно. Еще был слышен звук швыряемых и разбивающихся предметов - грязная супружеская склока…
- Сколько времени это примерно продолжалось?
- Ну, как вам сказать… Вскоре все закончилось. К двум часам ночи уже было тихо. Когда ранним утром следующего дня ко мне с бледным лицом пришла Кёко-сан, я крепко спал, так что мне неизвестно, что происходило между двумя часами и рассветом.
- Когда наступило утро, Кёко-сан пришла сюда?
- Да, потому что Макио-сан не выходил. Она пришла, чтобы сказать мне об этом.
- И после этого вы сразу же пошли выламывать дверь?
- Нет, я сказал ей, что сначала она должна посоветоваться со своим отцом. В конце концов, Макио-сан был его любимчиком.
- Так получается, что Кёко-сан сначала пришла за советом к вам, Найто-сан, раньше чем к кому-нибудь другому в этом доме? - спросила Ацуко.
- Да, похоже, именно так она и поступила, - ответил на ее вопрос Энокидзу.
Как будто сознательно избегая говорить с ним, Найто продолжил:
- Я пришел на место происшествия чуть позже часа дня. Дверь в библиотеку была плотно закрыта, изнутри не доносилось ни звука, Кёко-сан начала плакать, и я не представлял, что мне делать. Примерно в то же время Томико-сан принесла нам поздний обед.
- Томико - это жена Токидзо; она также жила в клинике и была наемной работницей, помогавшей по дому, - пояснила Рёко Куондзи.
- Томико-сан лучше было помолчать, но она принялась наобум причитать: «Госпожа, он, верно, там повесился! Молодой хозяин умер!», и все в этом роде. Кёко-сан и так была в полном отчаянии, но после всех этих слов она больше не могла сдерживаться - плакала, кричала и металась, умоляя хоть что-нибудь предпринять. Так что я позвал Токидзо, и он пошел в главное здание за инструментами, чтобы выломать дверь.
- Дверь сломал Токидзо-сан?
- Я этого не запомнил. Мы вместе ее ломали. Это здание было построено на совесть. Замки очень прочные, так что для того, чтобы открыть дверь, нам пришлось разбить дверные петли.
- Но, вероятно, последний удар нанес ты и именно ты открыл дверь, - вставил Энокидзу.
- К-как я уже сказал, я не помню. Может быть, так оно и было. Какое это имеет значение? Как бы там ни было, когда мы открыли дверь, внутри никого не оказалось.
- Кто первым вошел в комнату?
- Кёко-сан. Она протиснулась мимо меня, чтобы попасть внутрь.
- А Токидзо-сан и его жена?
- Ну-у, мне кажется, что они просто стояли снаружи и наблюдали. - Найто глубоко затянулся своей сигаретой, затем яростно затушил окурок в стоявшей на столе пепельнице.
После этого мы немедленно попрощались с ним и покинули его комнату.
- Вот что это за человек, - сказала Рёко Куондзи. Судя по выражению ее лица, она едва могла выносить присутствие Найто. - Я слышала, что его родословная восходит к тому самому могущественному даймё, которому изначально служили врачи из рода Куондзи, но в действительности его предки были лишь его дальними родственниками. Тем не менее подобные вещи очень важны для матушки, и она всегда повторяла, что мы не имеем права обращаться с этим человеком непочтительно… - Она немного помолчала. - Однако еще в младенчестве он потерял обоих родителей, и, насколько мне известно, у него было весьма безрадостное детство. Возможно, именно по этой причине у него такой предвзятый и искаженный взгляд на вещи. Он живет у нас в доме уже примерно десять лет, но я все никак не могу привыкнуть к этому человеку и подружиться с ним.
Затем Рёко Куондзи добавила таким тихим голосом, что только я мог ее расслышать:
- Этот человек мне отвратителен.
Почему-то от ее слов мое сердце неистово забилось.
По предложению Ацуко Тюдзэндзи, следующей мы решили посетить лабораторию. Она находилась там, где раньше располагалась комната ночного дежурного, на первом этаже нового здания точно напротив комнаты Найто.
Я рисовал в своем воображении подземелье старинного европейского замка, заполненное дымящимися мензурками и колбами и странными приспособлениями, испускающими электрические дуги, так что был немного озадачен тем, что мы обнаружили. Ну, конечно, ведь пользовавшийся лабораторией Фудзимаки - Макио Куондзи - был обычным ученым, а не средневековым алхимиком, так что в этом не было ничего удивительного. Должно быть, овладевший мною образ черного мага возник из слова «гомункулус», которое использовал Найто, - оно и направило мою фантазию по ложному пути. Разумеется, там не было никаких ядовитых насекомых или лекарственных растений, не говоря уже о философском камне.
Возле стены стоял единственный книжный стеллаж. Стол и стул. Лабораторный шкаф с чашками Петри и стеклянными колбами. В остальном это была скромная, простая комната. На полках книжного стеллажа стояли несколько десятков медицинских книг, альбомы и тетради наподобие тех, которые используют студенты университетов для конспектов лекций. Плотно стоявшие тетради были рассортированы по годам: на корешок каждой наклеена аккуратно подписанная этикетка.
Я взял с полки одну из тетрадей, открыл и наскоро пролистал. Она была написана полностью на немецком: узкие буквы, в идеальном порядке выстроившиеся на страницах. В студенчестве мне плохо давался немецкий язык, так что я сдался после попытки разобрать две или три строчки.
Для начала мы решили взять первые три и последние два исследовательских журнала, которые, по словам Найто, содержали записи пропавшего доктора о его экспериментах по созданию искусственного человека. Я хотел забрать их домой под предлогом дальнейшего изучения - хотя если собиравшийся стать врачом Найто не сумел в них разобраться, едва ли дилетант вроде меня мог продвинуться хотя бы немногим дальше.
- Сэнсэй, дневники!
Ацуко Тюдзэндзи обнаружила, что вся нижняя полка стеллажа была занята личными дневниками. Они были расставлены по годам справа налево.
- Он был таким аккуратным человеком. Дневники начинаются с двадцать шестого года, первого года эпохи Сёва…
В 1926 году Фудзимаки-си был еще ребенком. Какой силой воли нужно было обладать, чтобы в течение более чем двадцати лет, не пропуская не единого дня, вести дневник? Я вытащил дневник с левого края полки - самый новый.
Почти все страницы в нем были чистыми.
Мои руки дрожали. Если страницы были чистыми, не значило ли это, что это был самый последний дневник?
- Рёко-сан! - В волнении я назвал Рёко Куондзи по имени; впервые за все время я обратился к ней подобным образом. - Известна ли вам точная дата, когда исчез Макио-сан?
На какое-то мгновение показалось, что женщина потрясена моим фамильярным обращением, но она тотчас совладала с собой и ответила спокойным голосом:
- Это было в прошлом году - в тысяча девятьсот пятьдесят первом. Восьмое января тысяча девятьсот пятьдесят первого года - точнее сказать, перед рассветом девятого января.
Я украдкой взглянул на дату последней записи в дневнике.
8 день 1 месяца 26 года эпохи Сёва.
8 января 1951 года.
День его исчезновения.
Я слышал биение собственного сердца, однако не был уверен, связано это с тем, что я нашел дневниковую запись, сделанную в тот самый день, когда исчез Фудзимаки, или же с тем, что я назвал Рёко Куондзи по имени.
Меньше всего мне тогда хотелось прямо там читать эту страницу. Как бы то ни было, Кёгокудо вроде бы говорил, что более ранние дневники также очень важны, так что в конце концов мы решили на время забрать их все. Поначалу Рёко Куондзи колебалась, не уверенная в том, имеет ли она право по собственному усмотрению одалживать настолько личную собственность другого человека - даже в подобных обстоятельствах. Но мы настояли на важности такого свидетельства для нашего расследования, и, помедлив, она все же уступила.
Ацуко Тюдзэндзи, которая, судя по всему, ожидала подобного развития событий, вытащила из своей сумки заранее приготовленную веревку и ловко перевязала дневники и исследовательские журналы, так что получилась аккуратная плотная пачка.
Энокидзу, как всегда бесполезный, был занят перебиранием колб и пробирок в лабораторном шкафу, одновременно расточая похвалы Ацуко за ее дальновидность и тщательную подготовку и беспрерывно бормоча себе под нос невразумительные фразы вроде: «Как и следовало ожидать, ты намного лучше этого человека-обезьяны, Ацуко-тян» и «ты обладаешь глубокой проницательностью, а у него только шерсть глубокая», как вдруг он внезапно заорал на пределе силы своего голоса, так что я чуть было не подпрыгнул от изумления:
- А-а-а, дохлые мыши!
В стоявшем на полке стеклянном террариуме действительно лежало несколько белых мышиных трупиков.
- Надо же, я понятия не имела, что они были здесь… - Рёко нахмурилась. - Должно быть, их держал Макио-сан. Бедняжки… Если б я знала, то, по крайней мере, кормила бы их.
- Никто не знал про этих мышей? - поинтересовался Энокидзу.
- Нет… полагаю, единственным человеком, который приходил сюда, был Найто.
- Если это так, то мыши должны были умереть уже довольно давно. Я бы не удивился, если б от них остались только кости и высохшие шкурки. Но они даже не начали разлагаться, как будто умерли всего два-три дня назад. Может быть, господин На… как там его звали… кормил их? - Энокидзу задумчиво склонил набок голову.
За террариумом обнаружилось еще несколько заспиртованных образцов в стеклянных банках.
- Здесь только мыши. Мыши, да…
Это было очень похоже на Энокидзу. «Почему он всегда ведет себя как полный идиот и придурок, которому обязательно нужно говорить что-нибудь бессмысленное?» - подумал я. Возможно, потому, что сам я в тот момент был довольно сильно взволнован; именно тогда его поведение раздражало меня больше обычного, и я отчего-то начал злиться.
- Кому есть дело до каких-то мышей? Полагаю, хватит с нас этой лаборатории. Может быть, нам пора идти? - Мои мысли были уже далеко отсюда; мне хотелось как можно скорее оказаться на месте исчезновения - которое, возможно, было местом преступления.
- Разве тебе не интересна загадка мышей?
Несмотря на упорство Энокидзу в его стремлении заняться мышами, мы решили не обращать внимания на его мнение, которое осталось в меньшинстве, и направиться на место происшествия.
- То здание, которое виднеется из окна, - это старый педиатрический корпус, где жили моя младшая сестра с мужем, - сказала Рёко Куондзи, указывая пальцем.
Из комнаты Найто можно было увидеть только крышу находившегося во дворе корпуса, в то время как лаборатория располагалась прямо напротив него. Я был слишком увлечен тем, что нам удалось обнаружить на полках книжного стеллажа, чтобы обратить на это внимание. Однако в окнах здания висели плотные занавески, так что невозможно было разглядеть, что находилось внутри.
Пройдя коридор, располагавшийся перед лабораторией, и повернув направо, мы оказались перед выходом из нового здания. Я открыл застекленную дверь. На улице было необыкновенно жарко.
Наконец-то! Теперь от места, где все случилось, нас отделял лишь узкий клочок открытого пространства, и вскоре перед нами должна была открыться полная картина произошедшего. Здание было совсем небольшим, однако его каменная кладка выглядела основательной, а оконные рамы и отделка дверей говорили о его почтенном возрасте. Позади него виднелась небольшая роща.
- Это здание старше, чем флигель. Семья Куондзи специализировалась на акушерстве со времен старого сёгуната[86 - Название эпохи Эдо, времени правления феодального правительства - сёгуната Токугава (1603 - 1868), бывшее в ходу после реставрации Мэйдзи в 1868 г.], и следующей областью, которой занялись наши предки, была педиатрия, - пояснила Рёко Куондзи. - Насколько мне известно, до постройки флигеля и нового здания на всей этой территории находились только старое здание, педиатрический корпус и между ними - большой сад.
Войдя в корпус, мы обнаружили стоявшие в прихожей потрепанный диван и стол. Чувствовался сильный и резкий запах дезинфицирующего средства. Маленькое окошко регистратуры, которое когда-то служило посетителям, теперь было закрыто и плотно задернуто белой занавеской. Наверное, из-за того, что снаружи было так жарко, воздух внутри здания казался прохладным.
- Вы хотели бы первым делом встретиться с Кёко? Или же…
- Пожалуйста, покажите нам сначала здание, - сказал я, стремясь задержать кульминацию нашего визита.
Энокидзу, разумеется, не стал протестовать, и у Ацуко также, судя по всему, не было возражений.
- Как вы уже, очевидно, поняли, раньше здесь находился приемный покой.
Если б пол приемного покоя был застлан татами, то его площадь равнялась бы примерно двадцати татами[87 - Примерно 32 м?.]. Напротив входной двери располагались три двери, которые вели в глубину здания. Рёко Куондзи открыла крайнюю левую из них.
- Эта большая комната - бывшая больничная палата.
Я заглянул внутрь и увидел восемь маленьких - на вид детских - кроватей, двумя идеально ровными рядами стоявших по обе стороны комнаты. Все кровати были укрыты снежно-белыми покрывалами, похожими на покровы, наброшенные на гробы. Также с потолка спускался белый занавес, который полностью закрывал большие окна в одной из стен: проникавшие сквозь него солнечные лучи рассеивались и наполняли все пространство тусклым сиянием. На полу лежал тонкий слой пыли. Если б кто-то входил или выходил из комнаты, на нем обязательно остались бы следы.
- Как вы можете видеть, в настоящее время комната не используется, - оставив дверь открытой, Рёко Куондзи подошла к следующей, располагавшейся прямо напротив входа в прихожую. - Здесь находятся палаты поменьше, - она открыла дверь, за которой виднелся полутемный коридор.
По левой стороне коридора на равных расстояниях друг от друга располагались еще три двери. Его правая стена была пустой, за исключением единственной картины маслом, висевшей посередине. Заканчивался коридор задней дверью, сквозь стеклянную панель которой виднелся залитый солнечным светом уличный пейзаж.
Рёко Куондзи открыла ближайшую к нам дверь. Та вела в маленькую - площадью не больше восьми татами[88 - Примерно 13 м?.] - больничную палату с двумя койками. Они тоже были укрыты белыми покрывалами. Комната производила впечатление заброшенной. На полу лежал слой пыли, свидетельствовавший о том, что сюда уже долгое время никто не входил.
Заметив направление моего взгляда, Рёко Куондзи пояснила:
- Кёко стало трудно передвигаться, поэтому здесь никто не прибирается.
Палата за следующей дверью выглядела точно так же и была такого же размера, как первая. За последней дверью находился туалет. Энокидзу, проговорив что-то вроде «мне нужно ответить на зов природы, прошу прощения», быстро направился туда. Судя по всему, он долго терпел. Мы вернулись в приемный покой.
- Здесь находится смотровой кабинет, переоборудованный в спальню супругов, - сказала Рёко Куондзи, указывая на дверь слева от маленького окошка регистратуры. Когда ее ладонь легла на дверную ручку, мое волнение достигло крайнего предела. Однако в этот момент появился Энокидзу, стряхивавший с пальцев капли воды, и сообщил:
- Что ж, по крайней мере, в отхожем месте уборку делают.
Стоило ему это сказать, как мое нервное напряжение мгновенно рассеялось.
Дверь открылась.
Комната за ней была почти такой же просторной, как приемный покой. Справа от двери находилась обратная сторона окошка регистратуры, под которым был стол, но стул отсутствовал. В центре комнаты на полу лежал выцветший ковер, на нем стояла очевидно не больничная, изысканно декорированная кровать. Однако на кровати не было ни шерстяного одеяла, ни даже матраса. Создавалось впечатление, будто мы вошли туда тотчас после переезда хозяев.
- С тех пор как развилось состояние Кёко, она находится в соседней комнате - в библиотеке, откуда исчез Макио-сан. Эту комнату также больше никто не использует. - Рёко взяла со стоявшего возле окна чайного столика вазу для цветов.
Естественно, цветов в вазе не было.
В стене со стороны окошка регистратуры было три окна и встроенная аптечка. На стене, примыкавшей к приемному покою, также висела картина маслом в массивной раме, на которой был изображен яркий пейзаж, а под ней стоял старый на вид комод с резными ножками в виде кошачьих лап. Противоположная стена вся целиком была занята окнами, вытянувшимися от пола практически до потолка и тоже закрытыми длинным белым занавесом. Судя по расположению комнаты, это были те самые окна, которые мы видели из нового здания.
- Итак, - сказал Энокидзу беззаботным тоном, - эта комната и большая комната, в которой мы были, расположены симметрично относительно приемного покоя, верно? - Затем он добавил: - Так, значит, здесь разыгралась трагедия…
Я удивленно моргнул.
- Трагедия? В смысле? Ты имеешь в виду супружескую ссору?
Как будто не услышав моего вопроса, Энокидзу подошел к кровати и спокойно проговорил:
- Что ж, можно и так сказать. Итак, этот парень был на кровати. И в этот момент вошел муж… - Он наклонился перед кроватью.
- «Этот парень»? О ком ты сейчас говоришь?
- О том, с которым мы только что разговаривали. Утида, или Сэйто, или как там его… тот эмоционально нестабильный человек.
Вероятно, он говорил про Найто.
- Найто-сан был в этой комнате и при том на этой кровати? Но когда именно? - спросила Ацуко, наклоняясь к Энокидзу и вопросительно заглядывая ему в лицо.
- Для тебя это было бы слишком сильным потрясением, Ацу-тян.
Сказав это, Энокидзу выпрямился и решительно направился в сторону окна - но поскольку на нем были мягкие больничные тапочки, вместо звука шагов слышалось только их шлепанье по полу. Стоя возле окна, он развернулся, чтобы окинуть взглядом все помещение. Затем прошел вдоль стены и остановился перед дверью, через которую мы вошли.
- Определенно он пытался сбежать.
Все, что нам оставалось, - это наблюдать за действиями детектива, сдерживая наше изумление. Затем Энокидзу начал двигаться боком вдоль противоположной стены, как краб, и неожиданно сел на пол под висевшей на стене картиной.
- Здесь ему стало страшно.
С меня было достаточно всего этого. Я подскочил к Энокидзу и строгим тоном сказал:
- Эно-сан! Объясни толком, чтобы мы могли тебя понять. Когда и что именно здесь произошло?
- А-а, вот и пятно крови. - Не ответив на мой вопрос, он указал на край ковра.
- Что?
Оставив сидевшего у стены детектива, мы все втроем поспешили туда, куда он показывал. Действительно, край ковра был окрашен чем-то черным.
- Это… кровь? - Ацуко достала из кармана носовой платок, аккуратно взялась им за край ковра и с трепетом приподняла его над полом.
Под ковром также растеклось застывшее черное пятно.
- Судя по всему, это действительно кровь.
Рёко Куондзи побледнела.
- Но… но чья это кровь? Откуда? И как до сих пор никто ее не заметил…
- Что ж, кто-то тщательно вымыл от крови весь остальной пол. Однако хотя этот человек и очень старался навести здесь порядок, должно быть, он очень торопился, поэтому не обратил внимания на кровь, которая впиталась в ковер, и не успел ее убрать. Не заметил он и того, что кровь просочилась сквозь ковер и запачкала пол. Из-за темно-коричневого цвета ковра пятно крови на нем трудно увидеть - чтобы его рассмотреть, нужен довольно необычный угол зрения, - продолжая сидеть на полу, жизнерадостно сообщил Энокидзу. - Судя по всему, вы ничего об этом не знали, госпожа.
- Конечно же, нет! - Не взглянув на Энокидзу, Рёко Куондзи продолжала безотрывно смотреть на кровавое пятно. Видимо, она была глубоко потрясена.
- Чья это кровь? - спросила Ацуко Тюдзэндзи.
- Разумеется, она принадлежит исчезнувшему Макио-куну, - хладнокровно ответил Энокидзу.
- Погоди, Эно-сан. Ты хочешь сказать, что Макио-сан был здесь убит?
Энокидзу уперся руками в пол, чтобы подняться. Затем он похлопал ладонями по своим брюкам, отряхивая их от пыли.
- Я ведь не говорил, что его убили. Я только сказал, что это его кровь. - Затем, после краткого раздумья, он радостно добавил: - К тому же это не имеет никакого отношения к нашему делу!
- Как это «не имеет отношения к нашему делу»? Для чего ты вообще сюда пришел, Эно-сан? Ты что, забыл, о чем нас просила Рёко-сан? - Моему терпению пришел конец.
- Я - забыл? Иногда ты говоришь очень странные вещи, - Энокидзу посмотрел на меня с досадой. Я отвел взгляд. - Госпожа хочет узнать, что случилось с Макио-куном, - именно так она сказала, когда пришла ко мне. В случае, если он жив, она хочет узнать, почему он исчез, - так она сказала. Я правильно говорю, госпожа?
Рёко, похоже, слишком глубоко потрясенная, чтобы говорить, слабо кивнула в знак согласия.
- Вот именно. Так что это имеет отношение к нашему делу, - продолжал настаивать я.
- Почему? Она ведь не просила нас узнать, что произошло здесь. Макио-кун, вне всяких сомнений, покинул эту комнату, так что вопрос в том, что произошло после того, как он вышел отсюда. Какая бы трагедия ни разыгралась здесь, это было всего лишь одно из событий, предшествовавших его исчезновению, не более того, Сэки-кун. Вот почему нам нет необходимости разбираться с этим дальше. - После этих слов лицо Энокидзу приобрело удрученное выражение, и он добавил: - С самого начала нам не стоило разговаривать с семьей. Теперь я об этом сожалею.
- Но ведь если б мы не расспросили семью, то ничего не узнали бы.
- Почему?
- Почему? Ты еще спрашиваешь? Как можно заниматься расследованием, не выслушав людей, которые в курсе обстоятельств дела? Разве выяснение мотивов исчезновения Макио-сана не является частью просьбы, с которой к нам обратились?
- Сэки-кун, я не занимаюсь расследованиями. Я лишь делаю заключения.
Это действительно было так. Энокидзу не был обычным детективом. У меня закончились аргументы.
- Так или иначе, Сэки-кун, ты ошибаешься. Госпожа попросила нас выяснить его мотивы лишь в том случае, если он жив. Если же он мертв, то его мотивы не имеют значения. Я правильно говорю, госпожа…
- Да, все верно, - ответила Рёко прежде, чем Энокидзу попытался вспомнить ее имя. - Именно в этом состояла моя просьба к вам, Энокидзу-сама.
- Вот видишь? Именно поэтому я и решил взяться за это дело. Я не хочу строить логические рассуждения о чем-то настолько расплывчатом, как человеческие чувства. Если он жив, то лучше всего найти его и спросить напрямую, почему он сбежал. И прежде всего нам нужно выяснить, что с ним произошло.
- Но, Эно-сан, ты ведь что-то видел, верно? - Постаравшись произнести эти слова настолько внушительно, насколько был способен, я подошел к нему ближе: - Я слышал от Кёгокудо. Что ты видел, Эно-сан?
Лицо Энокидзу вмиг стало бессмысленным.
- Если ты что-то видел, пожалуйста, расскажи нам. Пусть даже это не имеет никакого отношения к нашему детективному расследованию.
Энокидзу некоторое время молчал. Затем он неожиданно произнес:
- Что ж, Сэки, если тебе так нужно это знать, то я видел лягушку.
- Что?
- Лягушачье лицо… у человеческого младенца.
В то мгновение, когда Энокидзу произнес это, Рёко пошатнулась.
- Рёко-сан! - вскрикнул я, но Ацуко уже ее подхватила.
Казалось, что она удерживает хрупкое, словно готовое в любой момент переломиться тело Рёко одним лишь душевным усилием, но сейчас эта душевная сила растягивается, становясь тонкой, как шелковая нить. Энокидзу безучастно посмотрел на нее и рассеянно пробормотал:
- Да, именно, лягушку. - Затем он опустил взгляд в пол. - В мире есть вещи, которые не следует видеть, Сэки-кун.
Затем он замолчал. Ацуко помогла Рёко сесть на стул. Глаза госпожи Куондзи были пустыми и безжизненными. Ацуко заботливо стояла рядом с ней, готовая в любой момент снова ее поддержать. Я пребывал в ужасном смятении, хотя и сам не смог бы сказать почему.
Рёко с болезненным выражением лица надавила пальцами на уголки глаз, затем заставила себя слабо улыбнуться и поблагодарила Ацуко Тюдзэндзи:
- Большое вам спасибо. У меня немного закружилась голова… но теперь всё в порядке. - Ее лицо вновь приобрело выражение, похожее на застывшую маску театра Но; она посмотрела на Энокидзу и проговорила слабым голосом: - Господин Энокидзу, вы обладаете способностью видеть вещи, которые не принадлежат этому миру, не так ли?
- Нет. Я вижу лишь то, что принадлежит этому миру.
Рёко Куондзи еле заметно улыбнулась, или мне так показалось.
- Например, младенца с лицом лягушки?
- Конечно. А что тут такого?
- Вам известно, что произошло здесь в ту ночь?
- Я знаю, что видел здесь тот мужчина, с которым мы недавно разговаривали, но не знаю причин этого и чем это закончилось.
Восковые фигуры вновь беседовали друг с другом. Мои смятение и растерянность быстро превратились в чувство отчужденности. Мне это было досадно, и я решил вмешаться в их разговор:
- Расскажи мне все, что ты видел! Макио-сан умер в этой комнате?
Энокидзу взглянул на меня так, будто с него спало заклятие, и с улыбкой ответил:
- Нет, по крайней мере, не здесь. Ведь он пошел в следующую комнату и закрыл за собой эту громадную дверь.
Сказав это, Энокидзу указал пальцем. Там находилась черная тяжелая дверь.
- Это…
- Да, именно. - Рёко поднялась со стула и подошла к двери. - Здесь находится рабочий кабинет, как мы его называем, или, иначе говоря, библиотека. Изначально эта комната была операционной, в которой проводились простые хирургические операции и оказывалась первая помощь. Макио-сан, если верить тому, что рассказала моя младшая сестра, исчез именно оттуда. - Говоря это, Рёко смотрела на меня.
Дверь библиотеки была изготовлена из твердого толстого дерева - если бы крупный мужчина разбежался и изо всех сил попытался высадить ее плечом, эта дверь, возможно, даже не дрогнула бы, настолько она выглядела прочной. Вся конструкция была массивной и основательной, в щели не прошла бы и волосинка. Сломанные петли были искусно отремонтированы.
- Вопрос в том, что произошло после того, как он вошел сюда, господин Энокидзу?
- Да. Так было с самого начала, однако сейчас я ничуть не ближе к решению, чем тогда, потому что я еще не был внутри той комнаты. С того момента, как пришли сюда, мы нисколько не продвинулись. Единственный, кто думает, что мы чего-то добились, - это ты, Сэки-кун.
Сказав так, Энокидзу засмеялся. Я как раз раздумывал над подходящим возражением, когда Ацуко Тюдзэндзи, склонившаяся перед дверью, чтобы ее осмотреть, спросила:
- С этой стороны нельзя запереть дверь на ключ?
- Верно. Что касается ключа, то на самом деле замок больше похож на маленькую задвижку. Его невозможно открыть или закрыть снаружи комнаты.
На металле круглой дверной ручки было довольно много глубоких царапин. По всей видимости, они были оставлены инструментами, которыми Найто и рабочий пытались взломать дверь.
Ацуко достала из своей сумки записную книжку, вырвала из нее одну страницу и стала пытаться просунуть ее в щель между дверью и краем стены. Однако зазор был настолько маленьким, что в него не проходил даже листок бумаги. Обычные двери стараются устанавливать с довольно большим зазором между нижним краем и полом, чтобы дверь могла легко открываться и закрываться, не задевая за небольшие неровности пола; что же касалось этой двери, то дверное полотно и порог были плотно пригнаны друг к другу, как фрагменты узора на деревянной шкатулке, и бумага просто сгибалась, но не проходила внутрь.
- Даже одинарный листок не проходит. Полагаю, это исключает трюки с ниткой и прочее в этом роде, - сообщила талантливая помощница детектива, сминая в ладони страницу из записной книжки.
Я собрался с мыслями, прежде чем заговорить:
- В современных преступлениях не используются трюки, о которых можно прочитать в обычных детективных романах, где происходят убийства за закрытыми дверями. Почти всегда имеется дубликат ключа или что-нибудь настолько же прозаическое. Однако при наличии задвижки не может быть никакого дубликата ключа. Если кто-то вышел оттуда, он не мог выйти через эту дверь.
На лице Ацуко Тюдзэндзи отразилось легкое недовольство.
- Сэнсэй, прежде всего, у этой двери был живой замок - здесь находилась Кёко-сан, так что само по себе предположение, что можно было выйти через эту дверь, бессмысленно. Даже если б эта дверь не была заперта на ключ или на задвижку - если мы принимаем в расчет свидетельские показания Кёко-сан, что он не выходил отсюда, то получается, что мы имеем дело с запертой комнатой.
- Ну так и что, как ты думаешь, здесь произошло?
- Что, если Макио-сан вообще не входил в библиотеку? - Сказав это, Ацуко Тюдзэндзи немного приподняла бровь. - Это классическое противоречие, которое часто встречается в детективных романах и которое можно назвать «убийством в запертой комнате»: мертвое тело обнаруживают в комнате, куда невозможно проникнуть снаружи и откуда невозможно выйти изнутри - это непременное условие завязки действия. Однако в этом случае стоит только найти простой и ясный ответ на вопрос, каким образом можно попасть внутрь и выбраться обратно, как противоречие перестает быть противоречием, а запертая комната - запертой. Именно так в конце концов всегда и происходит в романах. Но данный случай несколько отличается… - Ацуко Тюдзэндзи сделала паузу, чтобы немного перевести дух, и продолжила свое рассуждение: - В этом деле внутри комнаты не было мертвого тела. Там вообще ничего не было - никаких следов присутствия в ней пропавшего человека. В этом случае возможных вариантов объяснения три. Первый - что есть какой-то способ, которым можно, находясь в закрытой комнате, выйти из нее наружу. Второй - что Макио-сан находился
внутри комнаты и действительно исчез по каким-то сверхъестественным причинам. И последний - что он вообще не был в этой комнате.
- Получается, ты считаешь, что свидетельские показания Кёко-сан были ложью, так, что ли?
- Причина не обязательно в этом. В данном случае, чтобы можно было говорить о наличии загадки, должны выполняться три обязательных условия: Макио-сан находился в комнате; комната была заперта изнутри; когда дверь открыли, внутри никого не оказалось. Основаниями для первого условия являются показания Кёко-сан, а для второго и третьего - взятые все вместе показания трех человек: Кёко-сан, Найто-сана и Токидзо-сана. Лишь в том случае, если мы доверяем всем этим показаниям, загадка становится загадкой.
Ацуко коснулась рукой двери библиотеки, и ее глаза на мгновение расширились.
- Излишне говорить о том, что бесследное исчезновение человека из запертой комнаты является противоречием. Прежде чем мы начнем проверять различные теории о способе, каким он мог бы оттуда выбраться, нам необходимо установить, действительно ли это противоречие имело место. Для начала допустим, что, как утверждает директор клиники, все свидетели дают ложные показания. В таком случае наша загадка разрешается очень просто. Но в этом случае остается множество вопросов к мотивам подобной лжи. Далее, порассуждаем, что произойдет с нашим противоречием, если лжет только кто-нибудь один из свидетелей. Если лжет только Найто-сан или только Токидзо-сан, то не существует запертой изнутри комнаты. Однако случай Кёко-сан - особый…
- Верно. Ее показания…
- Да. Она - единственный свидетель того, что Макио-сан вошел в библиотеку. Нужно сказать, что ее ложь требует соблюдения одного условия - возможности запереть комнату снаружи. Если это возможно, то все, что нужно было сделать Кёко-сан, - это запереть пустую комнату, куда не заходил Макио-сан, прежде чем позвать Найто-сана и других. В этом случае ни Найто-сану, ни наемному рабочему не пришлось бы лгать, чтобы возникло основное противоречие дела - отсутствие человека там, где он должен был находиться. Иными словами, это и есть наше третье возможное объяснение - в комнату никто не входил. Конечно, остается также вероятность того, что один из мужчин - либо Найто-сан, либо Токидзо-сан - в сговоре с Кёко-сан. Однако в этом случае точно так же понадобился бы способ запереть замок снаружи комнаты.
- Ты - настоящая сестра своего брата! То же красноречие и безупречная логика, - перебил ее Энокидзу.
Пока я слушал ее ясное и блестяще логически выстроенное объяснение, у меня тоже возникло ощущение, будто я слушаю Кёгокудо и младшая сестра походит на своего брата, как отражение в зеркале. Кровь - это то, что не обманешь.
Красноречивая сестра моего красноречивого друга с немного загадочным выражением лица заключила:
- Однако похоже на то, что эта дверь не может быть заперта снаружи. Исключая ситуацию, что все трое свидетелей лгут, это означает, что с Кёко-сан снимаются подозрения. А это значит, что, как и сказал Энокидзу-сан, Макио-сан был в этой комнате.
- Именно. Он был в ней. Ваша младшая сестра и тот мужчина, с которым мы недавно говорили, в общем и целом не лгут, - сказал Энокидзу, глядя на Рёко.
- Но если так, то это означает, что действительно произошло исчезновение человека. Он что, растаял, как лед, а затем испарился?
В ответ на мои слова Ацуко бросила на меня слегка обеспокоенный взгляд. Затем она также повернулась к Рёко:
- Вы говорили, что внутри есть еще одна дверь. Мы не сможем сказать ничего определенного, пока не осмотрим ее.
- Что ж, давайте зайдем внутрь и всё выясним, - сказал Энокидзу, подходя к двери библиотеки.
- Подождите немного, - остановила его Рёко.
Она выглядела совершенно измученной. Словно тревожась за нее, Ацуко Тюдзэндзи сделала шаг вперед и встала перед Энокидзу.
- Можно ли нам войти внутрь? - спросила она тихим голосом.
- Дело в том, что…
- С этим есть какие-то затруднения? - осведомился Энокидзу.
- Как я уже сказала ранее… в этой комнате находится Кёко.
- Состояние здоровья вашей младшей сестры не позволит ей впустить нас?
- Да… Дело в том, что прошло уже больше года с тех пор, как она прикована к постели, и в последнее время это стало сказываться на ее нервах. Случается, что она не может отличить реальность от своих бредовых видений. Даже самые малейшие и незначительные вещи могут привести ее в сильное возбуждение, и я боюсь, что в этом состоянии она может нанести себе какой-либо вред.
Слушая, как говорила Рёко-сан, я думал о том, что она может находиться в большей опасности, нежели ее сестра. Ее бледное лицо побелело еще сильнее, а ее черты еще больше напоминали отлитую из воска маску.
Точно как у той девочки, которую я встретил тогда в холле клиники.
- Неужели, проделав весь этот долгий путь, мы не сможем встретиться с вашей сестрой? - немного шутливым тоном спросил Энокидзу.
- Нет, ведь именно за этим вы сюда и пришли, и я хочу, чтобы вы встретились с Кёко, но, как я только что сказала, она до крайности ослаблена. Она очень пугается, когда в комнату входит кто-либо, кроме меня. К ней нельзя заходить даже медсестрам. Я искренне прошу у вас прощения за это неудобство, но если возможно, то я попросила бы вас не входить всем одновременно. Если возражений нет, то пусть кто-нибудь один пойдет вместе со мной, - пояснила Рёко.
Мы с Ацуко молча обменялись взглядами - каждый из нас размышлял, кому следует пойти. Мы могли бы послать туда Энокидзу. С его необыкновенными способностями он, возможно, действительно смог бы раскрыть все дело, едва войдя в эту дверь. Однако в случае если б этого не произошло, шансы на то, что он провел бы тщательное расследование, необходимое для решения загадки запертой комнаты, стремились к нулю. Если нашей целью было собственно расследование, то самой подходящей кандидатурой была Ацуко Тюдзэндзи. Однако я вдруг почувствовал слабо теплящееся желание увидеть ее снова: девушку, которую я встретил в тот день, - Кёко Куондзи.
- Разумеется. В таком случае я пойду.
Вопреки нашим ожиданиям Энокидзу вызвался идти, как будто это было само собой разумеющимся. Трудно было поверить в то, что совсем недавно он и слушать не желал других членов семьи. Исходя из ситуации, я предполагал, что он доверит это мне. Честно признаться, я даже надеялся на это, - но, как выяснилось, я ошибался.
- Что ж, тогда я осмотрю здание снаружи, - тотчас предложила Ацуко Тюдзэндзи, словно и не ожидала ничего иного, и, не дожидаясь ответа Рёко, быстро и грациозно повернулась, как кошка, и вышла из спальни.
Мне оставалось только стоять, растерянно глядя в пространство. Теперь я не мог ни последовать за Ацуко, ни протолкнуться вперед Энокидзу, чтобы попасть в комнату. Так что я просто нелепо торчал на одном месте и ждал.
Рёко, не произнеся ни слова, слегка кивнула и, даже не постучав, тихо повернула дверную ручку. Я увидел, как напряглись мышцы ее изящной белой руки. Однако дверь отворилась с трудом. Причина была не в поврежденных петлях и не в том, что дверь была перекошена, - просто сама она была настолько тяжелой и так плотно - буквально герметично - закрывалась.
Рёко страдальчески нахмурилась, на ее лице отразилась гримаса прилагаемого усилия. С характерным деревянным скрипом дверь «запертой комнаты» открылась, вызвав в комнате слабое движение воздуха.
- Кёко-сан, я вхожу, - сказала Рёко в приоткрытый дверной проем. Затем она распахнула дверь настежь и вошла в комнату.
Энокидзу последовал за ней.
- Угх!..
Войдя в комнату, детектив издал странный сдавленный стон. Дверь за ним еще не закрылась. Мгновение я пребывал в нерешительности, но затем, прежде чем сам осознал это, подошел к дверному проему.
- Что случилось? - прошептал я в спину Энокидзу, загораживавшему вход.
Он повернулся ко мне, зажимая рот дрожащей ладонью. На лице его ясно читалось недомогание.
- Сэкигути, посмотри на это! - шепотом произнес он в ответ.
Энокидзу крайне редко называл меня моим полным именем. Встревожившись, я боязливо заглянул через его плечо внутрь комнаты.
Перед кроватью стояла Рёко. Позади нее горой вздымалось белое покрывало, а за ним виднелось чудовищно изможденное лицо женщины с совершенно опустошенным взглядом.
Никто не произносил ни слова. Никто не двигался. Я вновь чувствовал себя так, будто тайком пробрался в запретный музей и заблудился среди восковых фигур. В комнате царил полумрак и было неожиданно очень холодно. Она была довольно просторной. Насколько я мог видеть, стены с трех сторон были целиком заняты возвышавшимися до самого потолка гигантскими книжными стеллажами. На противоположной стене виднелась другая дверь, которая вела в подсобное помещение.
Энокидзу неожиданно резко развернулся, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
- В чем дело, Эно-сан? Что произошло?
- Это была моя реплика, Сэки-кун. Хотел бы я знать, что здесь произошло… Ты ведь тоже это видел, а? Просто жуть! - грубо сказал Энокидзу.
Подумав о том, что Рёко может случайно это услышать, я испытал приступ паники.
- Как ты можешь говорить подобные недопустимые вещи?!
- Недопустимые? Что в них такого недопустимого?.. С меня хватит, я ухожу. Все это просто жутко и отвратительно!
- Эно-сан, тебе не кажется, что ты ведешь себя просто безобразно? Я не представляю, что там тебе привиделось, но что они о нас подумают, если услышат тебя?
- Да не могут они меня услышать. Когда эта дверь закрыта, здесь можно хоть стрелять из огромной пушки - внутри будет тишина.
- Я не об этом с тобой говорю!
Какие тревожные мысли могли сейчас посещать двух несчастных сестер, находившихся там, внутри? Что, если бы Рёко заподозрила неладное и открыла дверь? Как бы она огорчилась, услышав, что двое коллег-детективов, вызвавшихся ей помогать, спорят друг с другом столь непотребным образом…
- Мы говорим с тобой о том, Сэки-кун, что мне невыносимо смотреть на подобное.
- Ты знал о состоянии Кёко-сан еще до того, как пришел сюда! Теперь уже поздно…
- Да кто говорит о ее беременности? Ты это видел?! Не смей говорить, что не видел. Что бы ты ни сказал - я знаю, что это не так.
- К несчастью, я ничего такого не видел. Я совершенно обычный человек. Я не вижу вещи, которые не могут увидеть другие люди, как это можешь делать ты, Эно-сан!
Вероятно, Энокидзу увидел нечто особенное - то, что я действительно никак не мог увидеть.
- Что за бессмыслицу ты говоришь? Неужели ты не заметил? Этого не может быть… ты правда этого не видел?
- Не видел чего? О чем ты говоришь? Опять о младенце с лягушачьим лицом? На самом деле это ты все время, пока мы здесь, несешь всякую бессмыслицу! - В возмущении я мало-помалу повышал голос.
- Сэкигути… с тобой действительно всё в порядке? - спросил мой друг с явно озадаченным выражением лица.
- Уже в порядке. Больше я ни о чем тебя не попрошу, Эно-сан. Все остальное я сделаю сам.
- Что ты собираешься сделать? Здесь уже ничего не поделаешь. Единственное, что нам остается, - все, что мы можем сделать, - это вызвать полицию!
- Вот оно что… Позовем полицейских, которых ты всегда высмеивал и называл дураками, и попросим их провести расследование? Это единственное, что ты можешь предложить? Если так, то зачем ты с самого начала решил взяться за это дело?
- Расследование? Да что тут расследовать?
- Как бы то ни было, я на тебя уже не надеюсь, Эно-сан. Я сам раскрою это дело. - Я говорил все громче, как будто хотел, чтобы находившаяся в комнате Рёко меня услышала.
Энокидзу некоторое время ошеломленно вглядывался в мое лицо, после чего сказал обессиленно:
- Сэкигути, ты в своем уме? Я не знаю, что ты хочешь предпринять, но люди в этой семье - они все сумасшедшие. В зависимости от твоих намерений ты и сам можешь входить в их число. Ты - тоже сумасшедший?
- Он сумасшедший.
- Этот парень сбежал из лечебницы для душевнобольных в Сугамо. Он безумец.
Я ощутил охватывающий меня изнутри жар. Перед глазами у меня все побелело.
- Я не сумасшедший! Скорее ты свихнулся! - заорал я. Впрочем, язык у меня заплетался, и я не был уверен, что Энокидзу правильно расслышал мои слова. Он испуганно посмотрел на меня и отступил на пару шагов.
- Как бы то ни было… я сделал все, что было в моих силах. Слушай, Сэкигути, мой тебе совет - поговори с Кибой.
- Я не нуждаюсь в твоих указаниях, Эно-сан! Я не сумасшедший. И эти люди, вне всяких сомнений, тоже! - продолжал кричать я.
Энокидзу посмотрел на меня с грустью и молча вышел из комнаты.
Но, несмотря на это, я продолжал еще некоторое время бормотать себе под нос:
- Сумасшедший ли я?.. Нет, я не сумасшедший… Сумасшедший…
По спине у меня побежали мурашки от внезапно охватившего меня ощущения, похожего на страх. Я рефлекторно обернулся. Дверь была открыта. На меня пристально смотрела женщина с мертвенно-бледным лицом.
- Что-то случилось? Энокидзу-сама, он… я сказала что-то, что его оскорбило?
«Как долго Рёко там стояла?»
Я не мог подобрать слов. По моему лбу стекали ручейки пота. Мое лицо пылало.
- Что такое? Сэки-сама… нет, Сэкигути-сама - ведь это ваше настоящее имя, верно?
Буквально перед тем, как Рёко назвала меня моим настоящим именем, мое волнение достигло крайнего предела - но как только она произнесла его, напряжение тотчас рассеялось и неожиданно на душе у меня стало легко.
- Как детектив и предупреждал в самом начале, он неожиданно ушел. Могу ли я рассчитывать на то, что с этого момента вы поручите мне дальнейшее расследование этого дела?
Кто это говорил? Был ли это действительно я? Мое сознание внезапно ушло куда-то очень далеко, и теперь какой-то другой человек управлял моими действиями.
- Я понимаю. Я буду очень вам признательна, Сэкигути-сэнсэй, - сказала Рёко.
В нос мне ударил сильный запах дезинфицирующего средства. К нему примешивался еще какой-то аромат. Возможно, здесь жгли благовония - или же это был запах медикаментов… Что бы это ни было, оно наполняло библиотеку густыми едкими миазмами. К тому ж температура в комнате была необыкновенно низкой. Несмотря на то что стояло лето, здесь можно было практически замерзнуть. Вглядываясь в тусклое голубоватое освещение, я совершенно утратил ощущение того, какой сейчас был сезон.
Количество книг в этой личной библиотеке поражало воображение. Кроме двух дверей, стены были целиком заняты высокими, до отказа заполненными книгами стеллажами, почти достигавшими потолка. На этих стеллажах я заметил стоявшие вперемежку японские, китайские и западные тома.
«Если б Кёгокудо это увидел, у него слюнки потекли бы от радости…» - подумал я.
Нет, впрочем, зная его, можно было безошибочно предположить, что он, скрежеща зубами от ярости, принялся бы наводить здесь порядок - этот человек просто не переносил вида нерассортированных и неклассифицированных книг и имел обыкновение мгновенно впадать от него в бешенство. Однако даже ему, пожалуй, потребовалось бы два или три дня, чтобы просмотреть каждый том из собранных в комнате и расставить их в нужном порядке.
Мысли, не имевшие никакого отношения к делу, одна за другой проносились в моей голове.
Чтобы доставать книги с верхних полок, в одном из углов комнаты стояла стремянка.
«Если подняться на эту стремянку, можно, пожалуй, достать до самого потолка».
Может быть, под потолком и находился тайный выход из комнаты…
Я посмотрел вверх.
В центре потолка был подвешен большой крестообразный светильник с люминесцентными лампами, больше похожий на светящийся потолочный вентилятор. На вид он был закреплен крайне непрочно, так что я забеспокоился, что он может в любой момент упасть на стоявшую под ним кровать. От его центра отходили четыре пары светящихся трубок - всего восемь штук, - которые тонкими шнурами соединялись с креплениями в потолке.
Потолок образовывал невысокий куполообразный свод. У этого архитектурного стиля есть какое-то специальное название, но это за пределами познаний такого невежды по части архитектуры, каким являюсь я. Тем не менее сам потолок был покрыт какой-то твердой на вид штукатуркой, выглядел весьма надежным и основательным, и в нем не было никаких потолочных окон, потайных отверстий и прочих путей наружу - по крайней мере, я не смог обнаружить ни одного. Впрочем, светилась лишь половина из люминесцентных трубок, так что б?льшая часть комнаты и потолка оставались погруженными в полумрак, и мне пришлось сощуриться и изо всех сил напрячь глаза, чтобы рассмотреть детали.
Мой взгляд скользил от потолка вниз по стенам.
Книжные полки высились до самого верхнего края стены, но из-за кривизны потолка между ним и стоявшими на верхних полках книгами имелось пустое пространство - впрочем, явно недостаточное для того, чтобы там мог спрятаться человек. Мне также стало понятно, что даже если кто-нибудь и поднялся бы на самый верх стремянки, он не смог бы дотянуться до потолка. Ему пришлось бы встать на цыпочки и вытянуться изо всех сил, только чтобы достать книги с верхних полок. Такому невысокому человеку, как я, едва ли удалось бы и это.
- Сэкигути-сама…
Голос Рёко вернул меня к реальности. В то же мгновение я опустил взгляд.
В самом центре комнаты, точно под крестообразным светильником, находилась большая кровать с металлическим каркасом. Слева от нее располагались буфет и инфузионная стойка для капельницы. Перед буфетом стояла Рёко. В кровати, обхватив руками свой огромный живот, полулежала Кёко Куондзи.
- Моя младшая сестра.
Мое поле зрения словно внезапно сузилось, как если б я вглядывался в тоннель. Я повернул голову, пытаясь наконец увидеть несчастную сестру Рёко.
На нее жалко было смотреть, настолько она была изможденной и осунувшейся. Ее глаза запали, провалившись в глазницы, кожа была сухой, а губы - бескровными. Длинные волосы липли к коже, как будто были влажными. Сходство двух сестер лишь усиливало впечатление от ее состояния, и от вида Кёко буквально кровь стыла в жилах.
«Кёко Куондзи…»
Тщательно подбирая в голове слова, я направился к ней. «Что… о чем ее спросить?» - не переставая крутилось у меня в мыслях. Там стоял большой стол. Я никак не мог сосредоточиться. Всего спустя мгновение я буду стоять перед ней. Но что это… боковым зрением я заметил на полу какой-то блестящий предмет. Кто-то обронил нож для фруктов или же это…
Без предупреждения Кёко Куондзи вдруг резко подалась вперед, схватила меня за руку и с огромной силой потянула к себе.
- Макио-сан, Макио-сан, куда же ты ушел, я… взгляни на меня, я беременна… тебе не нужно больше беспокоиться, у тебя есть наследник, твой ребенок… посмотри, какой он стал большой, я больше никогда не стану делать подобных ужасных вещей, пожалуйста, прости меня! Прости меня, прости меня!
Некоторое время я не понимал, что происходит. Кёко Куондзи сдавливала мою руку пальцами будто в тисках, пронзительно крича и умоляя и пытаясь прижать мою ладонь к своему вздутому животу и налитым грудям. Ее сила была просто невероятной. Потрясенный, я не мог ей сопротивляться, но, едва наконец осознал, что происходит, - понял и то, что совершенно не представляю, как следует действовать в подобной ситуации. На помощь мне пришла Рёко.
- Кёко-сан! Кёко! Очнись, прошу тебя! Этот человек - вовсе не Макио-сан. Это Сэкигути-сама - он разыскивает для нас Макио-сана! - Она взяла Кёко за плечо и слегка встряхнула ее.
Кёко отпустила мою руку и несколько мгновений лишь бессвязно всхлипывала. Затем выражение ее лица внезапно изменилось и она посмотрела на Рёко испуганными и потерянными глазами бездомной собаки.
- Старшая сестра… прости меня, прости меня. Я… я… больше так не буду.
Не произнося ни слова, Рёко встала между нами и заботливо и бережно расправила смявшуюся ночную рубашку своей младшей сестры. Взглянув на нее еще раз, я вдруг понял, что, кроме белой хлопковой ткани, обернутой вокруг талии, на больной женщине не было больше никакой одежды, и Кёко лежала в кровати полуобнаженная. Через плечо Рёко я мельком увидел сеть голубых вен, проступавших на ослепительно-белой груди.
Я отвел взгляд.
- Приношу извинения за состояние моей сестры. Она очень расстроена… но сейчас всё в порядке. Всё ведь в порядке, Кёко-сан? - Рёко вновь повернулась к своей сестре, словно желая удостовериться в том, что приступ миновал. В ответ Кёко вновь посмотрела на нее все теми же печальными глазами бездомной собаки и кивнула.
- Я… Кёко Куондзи. - Она неестественно, как механическая кукла, повернула голову и посмотрела на меня. - Я приношу глубочайшие извинения за то, что только что произошло. Пожалуйста, простите меня. - Когда она успокоилась, ее голос практически невозможно было отличить от голоса Рёко. - Я… мне ужасно стыдно за то, что вы вынуждены видеть меня в таком состоянии, прикованную к этой кровати. К тому же после всех тех непристойностей, что я вам наговорила… вы, должно быть, думаете, что я безумна.
Она как будто испытывала физические страдания, просто разговаривая. Чудовищная сила, которую Кёко продемонстрировала мгновения назад, покинула ее, и теперь произнесение обычных слов было для нее мучительно. Но все же в ее взгляд вернулся свет рассудка.
«Ты что-нибудь ей скажешь?»
- Меня… меня зовут Сэ… Сэкигути. Пожалуйста, не беспокойтесь. Вы не сделали ничего неподобающего. - Я молчал все время с того момента, как вошел в эту комнату, и постоянно пребывал в нервном напряжении, так что во рту у меня пересохло, и теперь я тоже с трудом произносил нужные слова. - Все это время… вы находитесь в этом кабинете - в этой библиотеке - все это время? Разве вам не было бы гораздо спокойнее и комфортнее в одной из больничных палат старого здания?
Кёко стыдливо опустила глаза.
- Да, конечно же, вы совершенно правы… но это именно та комната, из которой исчез мой муж, и я не могу перестать думать о том, что если он когда-нибудь вернется, то вновь появится здесь, в этой комнате… потому я все это время остаюсь здесь. Это глупо, не так ли?.. Смейтесь надо мной, если хотите.
Я представил себе Фудзимаки-си, который внезапно появляется из ниоткуда в пустом пространстве… Смех - это было последним, о чем я мог бы сейчас подумать.
- Здесь так много книг… Они все принадлежали Макио-сану?
- Нет. Я думаю, что среди всех этих книг нет ни одной, которая принадлежала бы моему мужу. Это собрание передавалось в моей семье из поколения в поколение… что звучит весьма торжественно и заставляет думать о его невероятной ценности, но в действительности библиотека медленно и постепенно пополнялась, начиная с эпохи Эдо, на протяжении эпох Мэйдзи, Тайсё и включая эпоху Сёва. В нее входит личная библиотека нашего отца, но мой муж точно не прибавлял к этому собранию свои книги.
- Первоначально библиотека находилась в жилой части старого здания, - добавила Рёко. - Правда, в то время это было больше похоже на книгохранилище, нежели на настоящую библиотеку. Когда в войну начались ожесточенные бои и наш дом оказался под угрозой, отец перенес все книги в бомбоубежище. Он сказал, что эти книги - самое ценное из всего, чем владеет наша семья. Благодаря этому наша фамильная библиотека была спасена, когда само ее помещение сгорело дотла. Впоследствии из-за угрозы обрушения бомбоубежище было засыпано - к тому времени, как это произошло, в жилой части нашего дома уже не оставалось места, где можно было бы разместить такое огромное количество книг. Так что, отремонтировав это здание, мы оборудовали новую библиотечную комнату здесь.
Меня удивляло, что такая огромная коллекция книг была размещена в здании, специально отремонтированном и подготовленном для молодой супружеской пары, - но с таким объяснением можно было согласиться. Теперь становилось ясным и то, почему во время ремонта старого здания было сделано так немного. По-видимому, чтобы изготовить все эти книжные стеллажи, потребовалось гораздо больше расходов, нежели для того, чтобы обустроить спальню для молодоженов. Теперь, когда я размышлял об этом, оно показалось мне весьма странным.
- Могу ли я спросить о вашем муже? О ваших… отношениях с вашим мужем - с Макио-саном?..
- Честно признаться, я не могу сказать, что мы жили в согласии.
- Что это означает?
- Мой муж был молчаливым человеком, поэтому мы не разговаривали так, как должны разговаривать муж с женой… конечно, я не знаю, как общаются между собой в быту другие новобрачные… но, как бы то ни было, он редко говорил со мной, а когда говорил, то не слишком много.
Говоря, Кёко неотрывно смотрела на дверь, через которую мы недавно вошли, как если б Фудзимаки-си стоял там.
- Я прошу прощения, если вам трудно об этом рассказывать, но я вынужден задать вам этот вопрос: насколько мне известно, между вами нередко происходили ссоры…
- Да, это так… однако это я постоянно бросала в лицо моему мужу горькие упреки. Он же терпеливо выслушивал мои жалобы и придирки - и никогда не говорил мне ни единого резкого слова, тем более ни разу не поднимал на меня руку. Он был как добродетельный святой. Этот человек…
- Но в чем была причина этих ссор?
- Что ж… я полагаю, что какой-то действительной причины у них не было. Неправильно сказанные слова, неверно понятые чувства… подобные мелочи, нагромождаясь друг на друга, становились причиной ссор - думаю, именно так это и происходило. Теперь, думая об этом, я понимаю, что из-за этих никчемных причин возникла вся эта жуткая ситуация, и проклинаю собственную глупость. Я так раскаиваюсь… все, что случилось, - моя вина.
Когда Кёко-сан говорила, по ее щекам катились крупные слезы, а когда закончила, то вновь опустила глаза.
- То есть вы считаете, что причина исчезновения вашего мужа заключается в ваших собственных действиях?
Мои вопросы стали больше походить на расспросы соцработника клинической психологической службы, сидящего у постели больного, нежели на вопросы детектива. Когда мне пришло это в голову, у меня стало немного легче на душе. Играть роль психолога подходило мне гораздо больше, нежели пытаться изображать из себя детектива.
- Этот человек - мой муж - никогда не сопротивлялся. Я… наверное, я всегда была очень избалованной. Но какие бы жестокие и несправедливые вещи я ему ни говорила, он всегда сжимал зубы и проглатывал готовые вырваться в ответ слова, терпеливо выслушивая все мои требования. Тогда я считала его слабым и безвольным, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, какой ужасной женой я ему была… я бранила и проклинала его, замахивалась на него… А затем я сделала нечто ужасное…
- Нечто ужасное? О чем вы говорите?
Вздрогнув, Кёко подняла глаза. Затем украдкой взглянула на свою сестру.
- Все хорошо, Кёко-сан. Ты должна рассказать Сэкигути-сэнсэю все, не пытаясь ничего скрыть, - сказала Рёко, подобно матери, наставляющей своего ребенка.
- Да… старшая сестра. - Лицо Кёко выглядело еще более изможденным и страдальческим, чем раньше; она потупилась. Затем, немного подумав, медленно и с трудом заговорила: - Я… совершила нечто совершенно непростительное. Но… конечно же, вам нужно знать больше этого, не так ли… На самом деле… был период, когда я… когда я подозревала, что между моим мужем и моей старшей сестрой что-то есть.
Она снова бросила испуганный взгляд на свою сестру, но Рёко хранила молчание.
- К-конечно, все это было лишь моими дикими фантазиями, - торопливо добавила Кёко, как будто пытаясь опровергнуть собственные сказанные ранее слова. - И я сама знала это лучше всех. Что бы я ни говорила, мой муж никогда на меня не сердился, а я лишь хотела сказать что-нибудь такое, чтобы наверняка его разозлить. Даже если б небо и земля вдруг поменялись местами, ни моя сестра, ни мой муж ни за что не стали бы заниматься подобным беспутством, они совсем не такие люди. Но, несмотря на это… несмотря на это, я…
Выговорив это, Кёко снова начала плакать.
- Есть вещи, которые вы не можете произнести перед посторонними, не так ли? - успокаивающим тоном сказал я. - Вы можете не вдаваться в подробности. Однако как ваш муж, на ваш взгляд, воспринимал подобное обращение? Вы не могли бы рассказать об этом?
- Я не уверена, что вполне это понимаю. Должно быть, это было для него тяжело. Думаю, он сожалел о том, что женился на мне. Но этот человек… он никогда не сердился на меня - до самого конца.
- До самого конца?
- Да. До того самого момента, как он вошел в эту комнату.
- Вот как… Кстати, почему ваш муж вообще пошел в эту комнату?
Кёко погрузилась в задумчивость примерно на полминуты, прежде чем ответить:
- В тот день… тогда еще продолжались новогодние выходные, и я помню, что было довольно холодно. Мой муж никогда не праздновал ни Обон[89 - Обон - трехдневный праздник поминовения усопших; обычно проводится 13 - 15 августа, в некоторых районах Японии (в Токио, Йокогаме и Тохоку) - 13 - 15 июля.], ни Новый год, - он всегда работал в своей лаборатории. Каждый день после ужина и до отхода ко сну он имел обыкновение запираться в лаборатории - в тот день было так же. Мне кажется, было около полуночи, когда он вернулся в нашу спальню.
- Вы не заметили в его поведении ничего необычного? Он не показался вам задумчивым или чем-то обеспокоенным?
- Нет, напротив… он был в прекрасном расположении духа. Но я хотела, чтобы он прекратил работать хотя бы на новогодние праздники… поэтому была рассержена.
- У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, почему ваш муж был в хорошем настроении?
- Я не знаю. Хотя он сказал что-то о том, что его исследования завершены, но я должна признаться, что совершенно не представляю, что он исследовал.
- Завершены? Так он сказал?
- Да… мне кажется, что да.
Означало ли это, что он создал гомункулуса? Неужели Фудзимаки-си собственными руками совершил столь богопротивное деяние - создал искусственного человека? Изготовил живую куклу в пробирке?.. От отвращения каждый волосок на моем теле встал дыбом.
- Что произошло потом?
- Потом… воспоминаний до того момента, как началась наша ссора… их у меня нет.
- У вас нет воспоминаний? Вы хотите сказать, что забыли об этом?
- Люди, которые… которые часто пьют саке… у них бывает так, что они теряют воспоминания о том или ином месте или моменте времени. Возможно, со мной произошло нечто подобное. Есть промежуток времени, воспоминания о котором выпали из моей головы, как выпадают волосы. Я ничего не могу вспомнить.
Я пришел в отчаяние от этого признания. Самая важная часть истории была скрыта в тумане забвения. Действительно ли она утратила воспоминания или же просто молчала об обстоятельствах, которые хотела скрыть, - об этом я никак не мог судить наверняка. Но, как бы то ни было, не обладая способностью Энокидзу к зрительным галлюцинациям, которые можно было назвать «отражениями воспоминаний», я никак не мог выяснить, что произошло в ночь исчезновения Фудзимаки.
- Я помню… испуганное лицо моего мужа, когда он входил в эту комнату, как будто спасаясь бегством… как он торопливо закрывал за собой дверь. Вокруг были в беспорядке разбросаны вещи… вероятно, это я их швыряла… но затем, сколько бы я его ни звала и ни стучала в дверь, он мне не открывал. Мне кажется, в ту ночь я впала в безумие и пребывала в нем до того самого момента, когда утром пошла посоветоваться с моим отцом и Найто-саном.
- Ваш муж сам закрыл за собой дверь?
«Я уже слышал этот вопрос раньше…»
- Да. Он все время повторял: «Почему? Почему?»
- «Почему?», вы говорите? Что это значило?
- Я совершенно не понимаю.
- Почему?.. Вот как.
Мне показалось странным, что человек, закрывавший за собой дверь, чтобы запереться в комнате, задавал подобный вопрос… в этом было что-то неестественное.
- На полу… в вашей спальне были следы крови. Вам об этом что-нибудь известно? В соседней комнате на ковре под кроватью была обнаружена кровь.
- Неужели… я ничего об этом не знаю. И у меня нет на этот счет никаких предположений. Возможно, в какой-то момент мой муж или я поранились. Когда я пришла в себя и успокоилась, то заметила, что все мое тело было покрыто синяками… и, хотя мне кажется, что я стирала что-то похожее на кровь с пола, прибираясь в разгромленной комнате… я не могу припомнить этого отчетливо.
- Когда вы прибирались в комнате?
- На следующее утро. Поскольку муж не выходил из библиотеки… моя тревога достигла своего крайнего предела… думаю, я начала делать уборку, чтобы отвлечься. Возможно, я полагала, что, если все приберу и подожду, он выйдет.
Что я мог на это ответить? Было совершенно очевидно, что в момент произошедшего Кёко была не в себе. Когда же рассудок и спокойствие вернулись к ней, она собственными руками уничтожила все вещественные свидетельства, которые могли бы помочь ей вспомнить, что произошло.
Все, что сказала Кёко после этого, по большей части совпадало с показаниями Найто. Когда она протиснулась мимо Найто и вбежала в библиотеку, то обнаружила, что в комнате никого не было, - и все, что ей оставалось, это застыть посреди пустого пространства в ужасе и изумлении.
Я не мог заставить себя спросить, были ли между ней и Фудзимаки-си какие-либо супружеские отношения. Не потому, что мне было неловко, но из-за того, как Рёко на меня смотрела - ее пристальный взгляд останавливал меня. Разговор, по всей видимости, отнял у Кёко много сил: ее дыхание было затрудненным и хриплым, плечи поднимались и опускались в такт вдохам и выдохам.
У меня закончились вопросы, и при этом я нисколько не продвинулся в расследовании.
«С того момента, как пришли сюда, мы нисколько не продвинулись. Единственный, кто думает, что мы чего-то добились, - это ты, Сэки-кун».
«Что ж, давайте зайдем внутрь и всё выясним…»
Вот как, выясним? Я открыл дверь, но мне ничего не открылось.
Что могло привидеться Энокидзу? Он действительно все выяснил?
Что ж, у меня оставался еще всего один вопрос.
«Нет, я не могу спросить об этом».
Но я должен был.
«И все же…»
- Кёко-сан, я задам вам один-единственный, последний вопрос. Вы не помните… десять лет тому назад… как вы получили любовное письмо?
Налитые кровью глаза Кёко расширились.
- Любовное послание… любовное письмо! Аа… почему вы спрашиваете меня об этом?! Почему вы спрашиваете о том же, о чем спрашивал он?!
Я понял, что проблеск разума, который на время вернулся в ее взгляд, внезапно померк.
Она пристально смотрела на меня пустым взглядом трупа. Я содрогнулся от ужаса.
- Что вам известно?! Тот человек… почему вы спрашиваете меня о том же, о чем спрашивал тот человек - о том, что знает только он! Я не помню никакого любовного письма! Я никогда не получала ничего подобного! Я никогда его не видела! Почему вы меня допрашиваете?! Почему так настаиваете?! Что связано с этим любовным письмом?!
Ее лицо было похоже на маску демона. В испуге я отступил назад на несколько шагов.
- Должно быть, это довольно страшное для тебя воспоминание.
- Эта… Кёко-сан, должно быть, выглядела ужасно. И к тому же…
- Нет, но… вы должны были получить письмо. Я знаю это. Потому что школьником, который вручил это любовное послание вам лично в руки…
Мм хмм хм…
- Этим школьником был я!
- Сэкигути-сама, вы…
Рёко, а вовсе не Кёко, удивленно вскрикнула.
Совершенно сбитый с толку, я пошатнулся и попятился. Однако библиотека была слишком большой: я мог отступать назад сколько угодно и так никогда и не упереться в стену. Шаг за шагом я продолжал отходить все дальше в потемки.
Комната перед моими глазами мерцала, будто снятая на старую восьмимиллиметровую пленку. Вот старшая сестра обхватывает младшую за ее судорожно приподнимающиеся плечи. Достает из стоящего на буфете металлического контейнера шприц. Ловко удерживая руку младшей сестры, привычным движением вонзает в нее иглу. Затем пауза. Как будто выпавшие кадры. После все продолжается как в замедленной съемке. Немного спустя приступ безумия оставляет Кёко - она начинает всхлипывать, как маленький ребенок, и постепенно успокаивается. Одновременно с этим я возвращаюсь в реальность.
- Я дала ей успокоительное средство. Через некоторое время она уснет. Можно ли… закончить на сегодня с вопросами?
Я не мог заставить себя ответить. Это вновь была афазия - моя обычная утрата дара речи. Рёко вернула шприц в контейнер, затем приблизилась ко мне.
- Судя по всему, моя сестра действительно ничего не знает о любовном письме. Однако… - Подойдя еще ближе, она посмотрела на меня ласковым, но печальным взглядом и тихо проговорила: - Вы - загадочный человек, Сэкигути-сама. Вы скрыли не только ваше настоящее имя… у вас ведь еще много секретов, не так ли?
- Я… я прошу прощения, - заикаясь, ответил я. - Я… у меня не было намерения ничего от вас скрывать. Макио-сан… Макио Фудзино-сан учился на класс старше меня в старшей школе старого образца. Он был моим сэмпаем. Но моя связь с ним в прошлом - не более чем совпадение. Мне не представилось удобного случая сообщить вам об этом. Я… я прошу прощения.
Рёко молчала.
- И… к тому же… я только сегодня вспомнил об этом любовном письме, когда пришел сюда.
За что я оправдывался? И кто на самом деле все это говорил? После того как я впадал в афазию, я обычно не мог открыть рот полдня или около того.
Не произнося ни слова, Рёко отступила от меня в сторону.
«Постой…
…я не хочу оставаться один. Без тебя я беспомощен».
Я хотел позвать женщину, остановить, но отчего-то не мог вспомнить, как ее зовут.
- А…
- Здесь находится вторая дверь.
Стоя перед дверью, находившейся в глубине комнаты, Рёко бесшумно обернулась.
Что, собственно, только что со мной произошло? Что это было за мимолетное чувство, пробудившееся в моей душе и тотчас угасшее, прежде чем я успел его осознать? Оно отличалось от одиночества и ощущения заброшенности - нет, это было что-то сладостное, что-то как будто дорогое и знакомое…
Тщетно пытаясь освободиться от него, я прошел через комнату к двери.
Она была изготовлена точно из такого же прочного материала, что и «первая дверь»; с тем же необыкновенным тщанием и вниманием к мельчайшим деталям, и установлена так же плотно, без единого зазора с каждой стороны. Однако она была довольно маленькой - ее ширина составляла не больше двух третей от ширины «первой двери».
- Замок на этой двери точно такой же, как на предыдущей: задвижка, которую можно запереть или отпереть, только находясь внутри комнаты, - не глядя мне в лицо, пояснила Рёко.
Слушая ее, я взялся за круглую ручку и попытался открыть дверь, но она как будто слилась со стеной и даже не шелохнулась.
- Но, если эта дверь может быть заперта только изнутри… а сейчас она заперта… не означает ли это, что внутри кто-то находится?
- Нет, это не так. Из соседней комнаты можно выйти на улицу. Там есть еще одна дверь, открывающаяся наружу. Так что в данный момент там никого нет.
«Но тогда…
Тогда эта комната вообще никогда не была заперта!»
- Но в таком случае… если эта дверь не была заперта, Макио-сан мог просто выйти на улицу.
- Это тоже не так, - Рёко объясняла медленно, нисколько не меняясь в лице. - Комната по ту сторону этой двери довольно маленькая, не больше четырех с половиной татами[90 - Примерно 7,2 м?.], - она использовалась для хранения лекарств, медицинских инструментов и прочего в этом роде. Насколько мне известно, этот педиатрический корпус был построен в конце эпохи Мэйдзи. Возможно, архитектор придерживался каких-то странных взглядов, или же он просто выбрал архитектурный стиль, с которым я не знакома… так или иначе, кроме наружных дверей, все двери внутри здания были сконструированы таким образом, что запереть их можно только изнутри комнат, в которые они ведут. Поскольку в случае больничных палат это опасно, мы сняли с их дверей все замки, но здесь двери остались такими же, какими были изначально. Так что как эта комната, так и подсобное помещение за этой дверью могут быть заперты, только если внутри находится человек. Однако, поскольку в маленькой комнате хранятся медицинские препараты, мы не хотели, чтобы туда мог зайти кто угодно, поэтому в нашей клинике было введено правило: после того как все
дневные процедуры бывали завершены, дежурный врач запирал эту дверь изнутри, затем выходил на улицу и запирал за собой вторую дверь снаружи.
Рёко положила ладонь на дверь подсобного помещения, и на ее лице отразилась тоска о прошлом.
- Ответственный за эту комнату врач-педиатр - его фамилия была Сугано - погиб во время авианалета, и с тех пор подсобное помещение оставалось запертым, потому что его невозможно было открыть.
- То есть Сугано-сан запер эту дверь изнутри, как было принято, затем запер за собой дверь, выйдя на улицу, - и после этого…
- Да. Он сгинул во время войны - вместе с единственным ключом от наружной двери.
- А замок на этой наружной двери…
- Это большой навесной замок, к которому точно нет другого подходящего ключа. Та дверь тоже очень прочная, и на ней отсутствуют какие-либо следы взлома… по крайней мере, на мой непрофессиональный взгляд.
- Получается, что, если бы по какой-то случайности дверь с нашей стороны оказалась незаперта, Макио-сан все равно не смог бы выйти из подсобного помещения на улицу.
- Да… но если б это было так, то сейчас Макио-сан должен был бы находиться внутри маленькой комнаты.
Это были зловещие слова. Он мог умереть там внутри… эту возможность нельзя было полностью исключать. Однако для этого маленькая дверь должна была быть открыта, когда он сюда вошел, или же он должен был каким-то образом суметь ее открыть.
- Но… я слышала о том, что, когда здесь устанавливали книжные стеллажи, дверь в подсобное помещение было уже невозможно открыть, так что мне трудно представить, чтобы ее могли открывать с тех пор.
- Что ж, тогда получается, что подсобное помещение за этой дверью и есть настоящая «секретная комната».
- Именно. Никто не бывал в ней в течение семи лет, прошедших после войны.
Я испытал чувство, близкое к отчаянию.
Это была запертая комната, спрятанная внутри другой запертой комнаты.
Я слегка поклонился спящей Кёко и покинул библиотеку, унося в своей душе тяжелое чувство, схожее с чувством поражения. Выходя, я задержался, чтобы еще раз как следует проверить щеколду на двери и окончательно убедиться в том, что ее невозможно было сдвинуть снаружи, используя струны или магнит. По крайней мере, это я выяснил наверняка.
Я вышел из спальни и прошел в приемный покой, где обнаружил Ацуко Тюдзэндзи, сидевшую, поджав под себя ноги, на потрепанном диване. Не знаю почему, но, увидев ее мальчишеское лицо, я тотчас успокоился.
- Я вызову для вас машину, - произнесла Рёко за моей спиной своим неизменно спокойным тоном. - Вы не могли бы подождать в холле старого здания?
Затем, как и в прошлый раз в офисе Энокидзу, она вежливо склонила голову и ушла, оставив после себя неуловимый шлейф одиночества.
Мы, нет, я - пришел сюда, чтобы дать ей надежду, но вместо этого принес только отчаяние и разочарование. От этой мысли у меня защемило сердце.
- Сэнсэй, что случилось с Энокидзу-саном? - дождавшись, когда силуэт Рёко окончательно скроется из виду, тихо спросила Ацуко.
- С ним? Он совершенно безнадежен. Я больше не хочу иметь с ним никаких дел, - бросил я беззаботно, но в глубине души я был весьма обеспокоен. На данный момент единственной нашей зацепкой были видения Энокидзу. Мог ли я надеться распутать это дело в одиночку?..
- Энокидзу-сан что-нибудь сказал? - поинтересовался я у Ацуко.
- Ну, он… - Ацуко нахмурилась, и выражение ее лица стало в точности таким же, каким бывало у ее брата. - Это было странно, - наконец произнесла она. - Я обследовала здание снаружи, и в этот момент на улицу вышел Энокидзу-сан, как будто в состоянии полнейшего шока. «Ох, видимо, случилось что-то серьезное», - подумала я и громко его окликнула. Он не ответил, так что я позвала его во второй раз и в третий, но он не отвечал и лишь на четвертый раз наконец обернулся и сказал: «Аа, Ацу-тян, сколько раз ты сейчас меня позвала?»
- А затем?..
- Я ответила, что позвала его четыре раза, и он сказал: «А-а, ну конечно» - и кивнул сам себе, как будто был очень доволен моим ответом.
- Что бы это могло значить?
- Затем он сказал: «Хотя невозможно закрыть свои уши так же, как можно закрыть глаза, я совсем тебя не слышал, - что ж, такое действительно иногда случается, с этим уж ничего не поделаешь». А потом добавил: «Ацу-тян, ни в коем случае не входи в ту комнату и как можно скорее вызови полицию»… Да, он сказал что-то в этом роде.
- И что же, ты позвонила в полицию?
- Конечно же, нет! Я ведь даже не знаю, где в этом доме находится телефон. Так что я никак не могла ее вызвать.
Слова и поведение Энокидзу становились все более и более загадочными. Какой толк был нам в его зрительных галлюцинациях, если их невозможно расшифровать? Может статься, вся эта теория о том, что он может видеть воспоминания других людей, была лишь запутанной софистикой Кёгокудо, а я принял ее как данность, не задавая вопросов. Возможно, в действительности Энокидзу был просто не вполне здоров и не мог вписаться в нормальное общество - вероятность этого была достаточно высокой.
Я вкратце рассказал Ацуко, что видел внутри, включая свидетельские показания Кёко, умолчав, однако, о пережитом мною смятении.
- Что ж, значит, дверь, которую я только что видела, - это наружная дверь второй запертой комнаты, - сказала Ацуко и согласно кивнула самой себе.
Она обошла здание с улицы и внимательно осмотрела наружную дверь подсобного помещения. Насколько она могла судить, та была надежно заперта и в последнее время ее ни разу не открывали.
Я решил пойти и посмотреть сам, чтобы убедиться в этом.
По пути я искал глазами лестницы на крышу, по которым можно было бы спуститься на землю, или отверстия в стенах, но при наружном осмотре здания мне не удалось обнаружить ничего такого, что вызывало бы хоть малейшие подозрения. Ацуко, по всей видимости, осмотрела стены тщательнейшим образом: от самого основания фундамента до свеса крыши. Кажется, она даже разыскала приставную лестницу и поднялась на крышу. Если б ее старший брат услышал об этом, он наверняка пришел бы в ярость, но ее дотошность заслуживала уважения. Однако единственным, что ей удалось обнаружить, были три вентиляционных отверстия, располагавшихся довольно высоко. Изнутри эти отверстия невозможно было заметить, поскольку их загораживали книжные стеллажи. Но через них едва ли смог бы пролезть и котенок, не говоря уже о человеке.
За зданием располагалось поле, заросшее густой травой, - с первого взгляда на нее было ясно, что люди здесь ходили нечасто. Наружная дверь подсобного помещения была того же типа, что и первые две двери внутри, и походила на дверь кладовой эпохи Эдо. От посторонних ее охранял огромный навесной замок, - по словам девушки, сколько она ни пыталась давить на дверь и тянуть ее на себя, та даже не шелохнулась.
- Ну что ж, - сказал я Ацуко, - судя по всему, из всех возможностей, которые ты предположила, остается только тот вариант, в котором все лгут.
- Это не так, сэнсэй. Обнаружение этой двери открыло еще одну возможность, - твердо, в сравнении с моим неуверенным тоном, возразила Ацуко. - У одного из троих людей, находившихся снаружи, мог быть ключ к этому замку - или, возможно, у самого Макио-си был сообщник, у которого был такой ключ.
Мы возвращались в старое здание в точности тем же путем, которым пришли в педиатрический корпус. По пути зашли в новое здание и заглянули в лабораторию, чтобы забрать оставленную там связанную стопку дневников и исследовательских журналов. Но когда Ацуко попыталась поднять со стола стопку тетрадей, взявшись за веревку, та странным образом искривилась, а затем рассыпалась.
- Как это странно - я ведь постаралась связать их как следует…
Наклонившись, чтобы заново перевязать стопку, Ацуко Тюдзэндзи попросила меня не ждать ее и идти вперед. Так и сделав, я вышел из комнаты, прошел через разрушенную, засыпанную осколками кирпича и мусора часть здания и оказался в галерее.
- Сэкигути-сама…
- А?
Сначала я подумал, что у меня слуховые галлюцинации. Кто-то звал меня по имени, но я не мог понять, откуда раздавался голос.
- Сэкигути-сама…
Это была Рёко. Она стояла во дворе, перед клумбой с белыми цветами, которые я видел издалека, когда мы шли сюда. Я поспешил выйти из галереи во двор и направился к Рёко, словно меня притягивала к ней некая невидимая сила. «Вокруг нее будто отсутствуют все цвета, - подумал я, - как на черно-белой фотографии». Белые цветы. Как раструбы духовых труб…
- Это дурман.
«Это ведь дурман».
- Вот как, эти цветы так называются? Я не знала. Я думала, что это асагао[91 - Асагао (Ipomoea nil) - растение из семейства вьюнковых. В отличие от дурмана, совершенно безвредно.]. - Сказав так, Рёко взялась пальцами за гибкий стебель одного из самых крупных цветков и приблизила его к своему лицу - такому же белому, как лепестки дурмана.
- Не делайте этого. Они ядовитые. - Я схватил ее за запястье, останавливая движение ее руки.
Мои пальцы сомкнулись на изящной руке Рёко.
Дурман, или датура, который также называют «корейским асагао», относится к ядовитому семейству пасленовых. Растение содержит три психотропных алкалоида, из-за чего оно получило прозвание «безумный паслен»[92 - Основной алкалоид дурмана - скополамин, вещество, обладающее сильным снотворным действием. Характерным побочным эффектом скополамина является его способность вызывать амнезию. Вплоть до 1960-х гг. алкалоид часто применялся в качестве обезболивающего и седативного препарата для рожениц. В начале XX в. был предложен в качестве «сыворотки правды».]. В цветках, листьях и семенах дурмана эти алкалоиды содержатся в самой высокой концентрации и при их употреблении внутрь могут вызывать бред и галлюцинации.
Старательно объясняя Рёко природу белых цветов, я не слышал свой собственный голос. Моя ладонь касалась ее кожи.
- Надо же… какие, оказывается, страшные цветы, - проговорила Рёко.
- Да, эти цветы ядовиты, - мои губы двигались сами по себе, отвечая ей.
- …Однако, если это настолько опасные цветы, зачем их здесь выращивали?
Мои пальцы слегка разжались.
- Д… дурман также имеет лекарственные свойства. В частности, его с давних времен использовали для приготовления снотворного, болеутоляющих и противосудорожных средств. Так что, если клиника находилась здесь исстари, нет ничего удивительного в том, что здесь выращивали это растение. Я уверен, что б?льшая часть действующих веществ, входивших в состав первого в Японии наркоза, разработанного доктором Сэйсю Ханаокой[93 - Сэйсю Ханаока (1760 - 1835) - знаменитый хирург, живший в эпоху Эдо и практиковавший китайскую народную медицину в сочетании с европейской хирургической техникой, которой он обучился посредством рангаку - изучения сведений, полученных от голландцев и других европейцев, посещавших Японию. Ханаока считается первым, кто применил общий наркоз для проведения хирургической операции (удаления рака груди).], была получена путем очистки именно из этого дурмана - корейского асагао.
- Аа, вот оно что… - проговорила Рёко и повернулась ко мне. Моя рука все еще держала ее за запястье, и мы оказались лицом к лицу.
- До того как были построены новое здание и флигель, здесь находился большой сад - полагаю, в основном в нем выращивали лекарственные растения. Когда закон изменился и самостоятельное изготовление лекарств было запрещено, сад постепенно забросили. Этот двор - все, что от него осталось. Именно по этой причине здесь всегда росли лишь неприятные на вид и зловещие травы. Среди них единственными красивыми цветами были эти. С самого детства, не зная их природы, я любила только их. Поэтому, даже после окончания бедствий войны, лишь к ним я отчего-то испытывала сострадание, поливала и ухаживала за этой клумбой. Так, значит, это тоже лекарственное растение…
Не пытаясь освободиться от моей руки, сжимавшей ее запястье, Рёко придвинулась ко мне еще ближе. Ее белое лицо едва не соприкасалось с моим.
- У вас весьма глубокие познания в фармацевтике… Сэкигути-сама.
Взгляд Рёко впился в мои зрачки. Подобно лягушке, зачарованной взглядом змеи, я замер на месте, не в силах пошевелиться.
Все, на что я был способен, - это в ответ не отрываясь смотреть в ее глаза.
«Я не должен смотреть».
Я знал, что не должен был смотреть, но не мог заставить себя даже опустить веки.
Я…
- В студенческие годы у меня был период, когда я хотел стать неврологом или психиатром. По этой причине я обладаю хоть и ограниченными, но все же некоторыми познаниями в фармакологии, если дело касается самых простых вещей. Но я вовсе не эксперт.
На середине моей отчасти оправдательной, отчасти хвастливой речи Рёко внезапно покачнулась. Я в смятении обхватил ее рукой за талию - словно обняв.
- Сэкигути… сама…
Я не мог взглянуть ей в лицо - оно было слишком близко. Я повернул голову: прямо перед моими глазами покачивался огромный белый цветок дурмана.
Я слышал удары собственного сердца.
Перед глазами у меня все побелело.
Где-то внутри моей головы нарастал жар.
Я чувствовал дыхание Рёко в своем ухе, ее словно бы угасающий голос.
- Пожалуйста, спасите… меня.
Я не мог ей ответить.
Затем я ощутил сильное головокружение.
4
5 июня 1950 г. (25 г. эпохи Сёва), понедельник. Ясно, после полудня облачно.
Формальная процедура внесения в посемейный список завершена. Родовое имя Фудзино, данное мне в младенчестве и принадлежавшее до сегодняшнего дня, будет отброшено, и я приму фамилию Куондзи. Что касается того дела, то пока я не смог выяснить ничего определенного. Вернее сказать, мне даже не представлялось удобного случая задать вопрос. Это причиняет мне страдания. Вдобавок ко всему, хотя само по себе это и было мелочью, она обернулась чудовищной ошибкой, и тот факт, что в течение столь долгого времени я пребывал о ней в полном неведении, вынуждает меня испытывать глубокий стыд и душевные терзания.
* * *
2 июля 1950 г. (25 г. эпохи Сёва), воскресенье. Облачно с прояснениями.
Я наконец задал вопрос своей жене по поводу того дела, случившегося в былые дни. Однако она отказывается отвечать. Говорит, что совершенно ничего об этом не помнит. Возможно, у нее имеются некие провалы в памяти, или же она что-то скрывает, - у меня нет возможности это определить. Однако я должен выяснить детали того, что случилось с ребенком.
Храм Кинкаку Рокуон-дзи сгорел дотла. Поджог[94 - Храм Кинкаку-дзи, или Золотой павильон - один из храмов комплекса Рокуон-дзи в районе Кита города Киото. 2 июля 1950 г. 21-летний послушник Хаяси Дзёкан, страдавший психическим расстройством, поджег Золотой павильон, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Павильон со всеми хранившимися в нем сокровищами сгорел, но молодого монаха удалось спасти; он был приговорен к 7 годам заключения и умер 7 марта 1956 г. от туберкулеза. В литературной обработке свою версию этого события написал Юкио Мисима в романе «Золотой храм», вышедшем в 1956 г.].
* * *
3 августа 1950 г. (25 г. эпохи Сёва), четверг. Облачно, после полудня ясно.
Моя недостойность и порочность была единственной причиной, повлекшей за собой безумие моей жены. Прискорбно, что, не в силах ничего предпринять, я могу лишь покорно сидеть сложа руки. Однако теперь я должен немедленно выяснить истину о произошедшем в прошлом, а также принести покаяние в моем первоначальном грехе и измыслить способ взять на себя ответственность.
Администрация Токио начала нормированное распределение рисовых пайков.
* * *
23 августа 1950 г. (25 г. эпохи Сёва), среда. Ясная погода.
Наконец состоялась личная беседа с профессором К., заведующим кафедрой акушерства и гинекологии медицинского факультета университета Кэйо[95 - Университет Кэйо - частный университет в Токио. Лишь Токийский университет превосходит университеты Кэйо и Васэда по престижности, однако при этом он не столь элитарен в плане социального статуса студентов.]. Когда я сообщил ему, что наконец-то вижу результаты моих исследований, однако ожидаю впереди существенные затруднения, он любезно предоставил мне доступ к записям о его успехах за прошлый год и о методах, которые он использовал, - весьма драгоценные материалы. Помимо того, что я с благодарностью принял его очевидно глубокий интерес к моей работе и готовность помочь мне советом, я был глубоко этим тронут. Тем не менее, учитывая недостаточное количество сперматозоидов, вероятность успешного применения его методик для решения стоящих передо мной задач крайне низкая. По-прежнему требуются дальнейшие самостоятельные глубокие исследования.
* * *
- Гм, о погоде написано весьма подробно. У него значительный словарный запас, но он плохо умеет им пользоваться и составляет предложения весьма неумело. Содержание простое, но в его изложении слишком много воды, - небрежно проронил Кёгокудо и подул на облако лилового дыма от своей самокрутки, клубившееся над его головой. Дым рассеялся.
- Ну так что, ты что-нибудь понял?
- Сэкигути-кун, с того мгновения, как ты проснулся, я только и делаю, что слушаю твою безостановочную беспорядочную болтовню, и прошло не больше минуты с тех пор, как ты наконец отдал мне эти дневники. Я взял тот, что лежал сверху, и наугад бегло прочитал записи нескольких дней - какие выводы мог я сделать лишь на основании этого? К тому же я ведь только что сказал тебе, что на данный момент из этого понял.
- Нет, я вовсе не об этом. Ты разве ничего не понял из моего рассказа?
Прошлым вечером я не пошел домой. Я устал, но был слишком воодушевлен и совершенно не расположен тотчас отправиться домой и лечь спать. Поэтому, расставшись с Ацуко Тюдзэндзи на Синдзюку, сразу же отправился к Кёгокудо. К счастью, его жена еще не вернулась из Киото, так что в конце концов я остался на ночь. Я только позвонил своей жене, чтобы сообщить ей, где я нахожусь.
- Ты говоришь без остановки с прошлого вечера, но так и не подошел к сути вопроса. Конечно, после того как ты заставил меня выслушать твою историю множество раз, я по большей части ее усвоил… ну что ж, посмотрим…
Сказав это, Кёгокудо внимательно пролистал страницы дневника, который он держал в руке, затем деловито взял следующую тетрадь и, уточнив запись на ее корешке, открыл.
* * *
8 января 1951 г. (26 г. эпохи Сёва), понедельник. Ясно, после полудня плотный туман.
Мои исследования почти завершены. Хотя я не могу искупить свою вину перед - теперь это уже несомненно - умершим ребенком, возможно, это послужит небольшим утешением и компенсацией для моей жены и для семьи Куондзи. Хотя найдутся люди, которые объявят это странным и заклеймят как посягательство на естественные законы природы, для попавших в подобные моим тяжелые жизненные обстоятельства и получивших боевые ранения солдат это станет приятным известием. Но превыше всего этого я безмерно счастлив, что моей жене можно будет помочь, не совершая столь унизительные и позорные действия. Я надеюсь на то, что безумие моей жены также может быть излечено благодаря успешному завершению моих исследований. Теперь я поделюсь с ней этими прекрасными новостями. Интересно, какой будет ее реакция.
* * *
- Это последняя запись.
- Да-а, - протянул я. - Судя по всему, его исследования, которые он называет «посягательством на естественные законы природы», были связаны с гомункулусом, как и сказал Найто. Хотя я не понимаю, почему это должно было стать «приятным известием» для раненых солдат.
- Мое внимание привлекло совсем не это. Эти дневниковые записи разоблачают истинное лицо одного человека - как говорится в расхожем выражении, выдают его лошадиные ноги, которые он прятал под одеждой. - Сказав так, Кёгокудо в очередной раз посмотрел на меня как на дурака, который сам не способен был этого заметить.
- О чем это ты? Я совершенно ничего не понимаю.
- Посмотри хорошенько, Сэкигути-кун. Здесь написано, что после полудня был плотный туман. Если память мне не изменяет, туман тогда продлился до следующего утра.
- Но что в этом не так?
- Ты сказал, что все комнаты педиатрического корпуса необыкновенно герметично закрываются, верно? Разумеется, это касается также и спальни?
Действительно, лишенное окон помещение библиотеки производило впечатление плотно запечатанного, практически удушающего пространства. Благодаря тому, что в спальне имелись окна, там в сравнении с библиотекой дышалось более свободно, но их воздухонепроницаемая, герметичная конструкция не слишком различалась. Я кивнул.
- И закрытые окна обеспечивают также хорошую звукоизоляцию, не так ли?
- Действительно, внутри было почти не слышно пения цикад. При этом на улице их стрекот был очень громким и докучливым.
- Что ж, разве ты все еще не понимаешь? Что сказал Найто? Согласно твоему рассказу, при открытых окнах ему в его комнате было слышно каждое произнесенное в спальне супругов слово, верно? Не сомневаюсь, что так оно и есть, но только полный придурок стал бы открывать окна в январе - в самое холодное время года, глубокой ночью, да еще и когда все вокруг окутывает густая пелена тумана. И тем не менее он не просто смутно припомнил - он в точности знал содержание ссоры. Даже если мы предположим, что Найто специально открыл свое окно, чтобы подслушать их, если б Кёко-сан и ее муж не открыли их окно, он никак не смог бы разобрать, о чем они говорили. К тому же именно этот фрагмент истории полностью отсутствует в воспоминаниях Кёко-сан, которая была непосредственной участницей событий. Так почему же о нем знает Найто, находившийся в другой комнате - и даже в другом здании?
- Действительно, ты прав. - Я испытал восхищение, смешанное с удивлением. Что-то в свидетельских показаниях Найто казалось мне несогласованным и не вполне понятным, но я никак не мог этого уловить. Так вот что это на самом деле было… - Выходит, что слова Найто про наследника… о том, что случилось с ребенком, как поступить с наследником… были ложью?
- Ты ошибаешься, сэнсэй. - Кёгокудо потер пальцами виски. - Какой смысл Найто лжесвидетельствовать о ссоре, содержание которой было ему неизвестно? Как сказал Энокидзу, в ночь происшествия Найто был в спальне вместе с Кёко.
- Но это означает, что у Найто и Кёко-сан была…
- …близкая связь, разумеется. Более того, весьма глубокая близкая связь. Иначе почему бы они, согласно словам Энокидзу, были вместе в кровати после полуночи? И в этот самый момент возвращается улыбающийся, пребывающий в прекрасном расположении духа супруг… странная сцена. - Кёгокудо опустил взгляд и на мгновение задумался. - Так или иначе, в этом дневнике тоже есть нечто необычное. Совсем не похоже на то, чтобы он проклинал семью Куондзи или затаил на них злобу, - напротив, все выглядит так, будто муж, принятый в семью жены, совершил против них какое-то преступление или нанес им вред. Кроме того, есть некое событие или происшествие в прошлом, о котором он не может сказать напрямую. Что это за «мелочь, которая обернулась чудовищной ошибкой»? И кто этот «теперь уже несомненно умерший» ребенок?
Кёгокудо вновь замолчал. Спустя некоторое время он поднял глаза и спросил:
- Кстати, Сэкигути, что ты думаешь о провалах в памяти у госпожи Кёко? В этом дневнике также написано, что у нее, судя по всему, и раньше случались «нарушения памяти». Возможно, она страдает каким-то заболеванием?
Я уже думал об этом.
- Я полагаю - но это лишь гипотеза, - что у нее может быть диссоциативное расстройство личности; то есть, возможно, у нее множественная личность, в ней как бы уживается несколько разных людей. Когда ее личность сменяется, она в большинстве случаев забывает обо всем, что делала, будучи предыдущей личностью. В моей голове не укладывается, как та разумная и рассудительная Кёко-сан, с которой я беседовал, могла быть той девочкой, которой я передал любовное письмо. Однако бьющаяся в истерике женщина, швырявшая предметы в своего мужа, была, должно быть, еще одной ее личностью. В обычном состоянии она, судя по всему, не помнит ни одну из других «себя».
- Умм… - задумчиво протянул Кёгокудо. - Что ж, то есть ты не думаешь, что у нее может быть временная потеря памяти, вызванная душевными переживаниями - иными словами, психогенная амнезия, - и подозреваешь хроническое расстройство множественной личности, которым она страдает с младенчества?
- У тебя на этот счет другое мнение? - поинтересовался я, делая глоток его фирменного безвкусного чая.
- Я полагаю, что это временная утрата воспоминаний, произошедшая вследствие насильственного вытеснения из сознания растущего чувства вины за некий проступок или же неприятных чувств и эмоций настолько сильных, что их невозможно было вынести. Она запечатала неблагоприятные для себя воспоминания - иными словами, это психогенная амнезия.
- Но за время нашей короткой беседы она дважды вела себя странно. Если б рядом не было ее старшей сестры, то, мне кажется, ее личности могли поменяться прямо во время разговора.
- Вот что… ты, кажется, упомянул, что в саду цвел дурман? Ты ведь знаешь о содержащихся в дурмане психотропных алкалоидах?
- Их три: скополамин, гиосциамин и атропин, насколько я помню. - Воспоминание о белых цветах тотчас воскресило во мне чувство, которое я испытал, обнимая Рёко за талию, и у меня начал немного заплетаться язык.
- В таком случае тебе известно, что их применение в медицинских целях также оказывает разрушительный эффект на сознание. Способность реагировать на внешние стимулы утрачивается, а иллюзии и галлюцинации из внутреннего мира множатся и вторгаются в сознание. Под действием алкалоидов человек внезапно начинает вести себя возбужденно, а его речь и поступки становятся непонятны для окружающих. Он впадает в бред или так называемый делирий.
- Но… постой, Кёгокудо, - так ты хочешь сказать, что в настоящее время Кёко-сан находится под действием алкалоидов дурмана? Кто-то их ей дает? Но с какой целью?
- Конечно, в качестве болеутоляющего средства.
- Погоди-ка. Но ведь она наотрез отказывалась от любого лечения, даже со стороны ее собственного отца. Так кто же применяет это обезболивающее?
Перед моими глазами возникло лицо Рёко. Ее привычное движение, которым она сделала укол Кёко.
- Рёко-сан ухаживала за этими цветами, не так ли? - произнес Кёгокудо и в третий раз замолчал.
- Но, Кёгокудо… - Я сознательно сменил тему разговора: - Как ты думаешь, Фудзимаки-си действительно пытался создать гомункулуса?
- Не говори глупостей, - с озадаченным лицом произнес Кёгокудо.
- Что в этом такого глупого?
- Это глупость, вот и всё. Что ж, позже я не спеша и как следует ознакомлюсь с этими исследовательскими журналами. Я не знаю, сколько месяцев провел над ними этот недалекий врач-стажер, но мне должно хватить одного или двух дней, чтобы полностью прочитать такую стопку. С волнением предвкушаю прекрасное времяпрепровождение.
Вне всяких сомнений, этот человек был способен прочитать все журналы к завтрашнему утру, если б он этого захотел.
- Но все же, Сэкигути, не в таком уж далеком прошлом к идее создания искусственной человеческой жизни относились вполне серьезно. В те времена она вовсе не считалась антинаучной. Например, Парацельс[96 - Парацельс (предп. 1493 - 1541) - швейцарский алхимик, врач, философ, естествоиспытатель, натурфилософ эпохи Возрождения, один из основателей ятрохимии (рационального направления алхимии XVI - XVII вв., стремившегося поставить химию на службу медицине и ставившего своей главной целью приготовление лекарств). Подверг критическому пересмотру идеи древней медицины, способствовал внедрению химических препаратов в медицину. Считается одним из основателей современной науки.], родоначальник современной клинической медицины, пробовал в этом свои силы. Впрочем, он, конечно, был по большей части алхимиком. Однако алхимия внесла огромный вклад в современную науку, и, поскольку изначально это были две неразделимые части единого целого, в этом не было ничего неестественного.
- Я имею весьма смутное представление об этом предмете. Кажется, для создания искусственной жизни алхимики использовали человеческое семя?
- Да, верно. Они до краев заполняли герметично закрывающуюся стеклянную колбу человеческим семенем и затем оставляли ее при температуре тела лошади - около 38 градусов по Цельсию. Считалось, что, если так сделать, постепенно в колбе должна была появиться полупрозрачная человеческая фигура. Выкармливая ее свежей кровью, можно было вырастить нечто похожее на миниатюрного человека. Это существо называется гомункулусом. Конечно, это просто старинное заблуждение - невозможно создать живое существо подобным образом. Однако в настоящее время людям известно, как происходит оплодотворение, и эта концепция вовсе не такая сырая, как раньше. Да, ведь совсем недавно… это, кажется, было в позапрошлом году, когда в университете Кэйо было произведено успешное искусственное оплодотворение. Что ж, на самом деле искусственной в нем является только доставка сперматозоида к яйцеклетке, то есть что-то вроде суррогатного полового сношения, после чего само оплодотворение происходит естественным путем… Постой-ка, ведь в дневнике было написано про недавнюю встречу с заведующим кафедрой акушерства и гинекологии университета
Кэйо… - Кёгокудо деловито пролистал страницы. - Да, точно! Должно быть, он встретился с ним, чтобы расспросить о ноу-хау искусственного оплодотворения.
- Так все-таки он пытался создать гомункулуса?
- Эй-эй, почему ты делаешь столь скоропалительный вывод? Не торопись. Здесь содержатся все результаты его исследований. Как уже сказал, позже я внимательно их прочитаю.
Кёгокудо похлопал ладонью по лежавшей на столе стопке тетрадей, затем, проведя снизу вверх пальцем по их корешкам, отчего тетради издали тихий шелест, взглянул на меня.
- Кстати говоря, Сэкигути-кун. Почему в этой стопке отсутствует дневник первой половины пятьдесят первого года, двадцать шестого года эпохи Сёва - именно тот ключевой период, о котором я больше всего хотел прочитать? Его изначально не было? Часть жизни, которую он провел в Германии, а также годы военной службы здесь есть. Недостает лишь одного фрагмента. Это не кажется тебе странным?
- Это какая-то глупость… я, конечно, не проверял все настолько тщательно, но с чего вдруг мог исчезнуть фрагмент из середины?
- Но его нет.
Я внимательно проверил ярлычки на корешках каждого тома, просмотрев их от нижнего к верхнему, - действительно, одна тетрадь куда-то пропала.
- Едва ли это дело рук нашего методичного Фудзимаки-си, - а это значит, что тетрадь забрал кто-то другой. Кажется, когда вы вернулись в лабораторию, ты заметил, что веревка, скреплявшая пачку, была ослаблена, верно?
Я сам видел, как Ацуко Тюдзэндзи тщательно перевязала тетради. Однако затем веревка развязалась.
- Вот как… ты думаешь, что, пока мы были в педиатрическом корпусе, кто-то пришел и вытащил из стопки один из журналов? Но таком случае… в клинике есть человек, который не хотел бы, чтобы этот дневник был прочитан… так получается!
- Нет, ведь лаборатория не запирается на ключ, да и к тому же в крыше здания зияет огромная дыра, через которую в него легко проникнуть с улицы. Кто угодно, кто захотел бы его украсть, смог бы это сделать. Так что мы не можем с уверенностью утверждать, что это был человек, находившийся в клинике. Однако дневник этот не новый, а список людей, которые не хотели бы, чтобы кто-то ознакомился с записями десятилетней давности, довольно ограничен.
Кроме Кёко, мне на ум не приходило никого, кто принадлежал бы к клинике на данный момент и имел бы отношение к Фудзимаки-си в то время, когда была написана пропавшая тетрадь, - больше десяти лет назад. Впрочем, директор клиники тоже с ним встречался… Может быть, в то время произошло нечто плохое, что они предпочли бы скрыть?
- Кстати, Кёгокудо, почему тебя так интересует именно дневник сорок первого года?
- Потому что это именно тот период, когда Фудзимаки-си впервые вступил во взаимоотношения с семьей Куондзи. Ты доставил его любовное письмо шестнадцатого сентября сорокового года. В следующем году он отправился в Германию - в апреле сорок первого. Я хотел узнать, что произошло между этими двумя событиями.
- Как у тебя получается так хорошо запоминать даты? Я сам доставил то письмо, но забыл даже про его существование.
- Разве это не классический пример психогенной амнезии? Не ты ли сам говорил об этом прошлым вечером? Чтобы защититься от пережитой травмы, ты сознательно скрывал собственные воспоминания. Но знаешь ли ты о том, как тяжело пришлось тогда окружавшим тебя людям?
Я не понимал, о чем он говорит. Я полностью забыл все, что было после того, как я принес Кёко любовное письмо.
- В тот день ты вернулся в общежитие вечером около одиннадцати - с таким лицом, будто был одержим злым духом, и последующие две недели провел, запершись в своей комнате и ни с кем не разговаривая. Ты ничего не пил и не ел, так что я и Энокидзу, беспокоясь за тебя, каждый день навещали тебя и заставляли что-нибудь поесть. Я даже отвечал за тебя на перекличках в классе. Не говори мне, что ты все это забыл.
- Но я все забыл.
Я действительно ничего из этого не помнил. Нет… у меня было ощущение, что все это правда происходило, и когда мой друг говорил, я вспоминал описываемые им события, но у меня не возникало чувства, что все это действительно случилось со мной.
- Вот она, твоя благодарность… Если б не было нас - тебя, возможно, тоже сейчас не было бы на свете. Ты уже находился на грани распада своей личности, а поскольку ты ничего не рассказывал нам о том, что с тобой произошло, мы ничего не могли для тебя сделать. Однако Фудзимаки-си тогда по какой-то причине упорно настаивал на встрече с тобой. Но ты ни в какую не хотел с ним встречаться, и он поручил мне передать тебе устное сообщение.
- Ч… что в нем было?
- Это уже просто противно. Я же передал его тебе слово в слово. - Кёгокудо, сузив глаза, раздраженно посмотрел на меня.
- Не злись, пожалуйста. Так что он сказал?
- «Спасибо, благодаря тебе моя мечта исполнилась» - вот что он просил тебе передать.
Вот как. Так, значит, он все-таки получил ответ от Кёко Куондзи. Более того, это был, судя по всему, благоприятный ответ. А затем Фудзимаки-си, чтобы сдержать данное мне обещание, как настоящий мужчина, отправился просить ее руки.
- Тогда я спросил его, что это вообще означает, но он лишь пояснил, что ты все поймешь, когда я упомяну тебе про письмо. Сопоставив все обстоятельства, я догадался, что упомянутое письмо не может быть не чем иным, как любовным посланием, - но, когда спросил тебя об этом, ты в ответ лишь застонал - по-видимому, уже тогда ты все забыл.
- Кёгокудо, но почему тебе пришло в голову увязать эти события с тем, что происходит сейчас?
- Как, он же сам рассказал мне, что был влюблен в девушку из семьи Куондзи. И я был тем самым человеком, который посоветовал ему написать ей письмо или как-то еще сообщить о своих чувствах.
«Точно, он сказал то же самое…»
Рассказывая о том, что с того времени потребовался целый год, чтобы прошла моя депрессия, Кёгокудо по очереди открывал и пролистывал дневники.
- А-а, вот оно.
* * *
15 сентября 1940 г. (15 г. эпохи Сёва), воскресенье. Облачно, после полудня ясно.
Душевные терзания. Наконец по прошествии трех дней я закончил письмо, написанное по совету Акихико Тюдзэндзи-куна. Проведя целый день в беспокойстве и растерянности, я наконец решился доверить его Тацуми Сэкигути-куну. Ах, сам я пребываю в такой прискорбной нерешительности, что достоин лишь сожаления.
* * *
16 сентября 1940 г. (15 г. эпохи Сёва), понедельник. Погода неизвестна.
Весь день пролежал в постели, чувствуя себя больным, и даже не посещал лекции. Поскольку не выходил и не смотрел на улицу, не знаю, какая сейчас погода. В настоящее время уже наступила глубокая ночь, однако Сэкигути-кун еще не возвратился. Беспокойство усиливается. Все же не следовало доверять другому человеку дело, которое я должен был исполнить самостоятельно, и теперь я не испытываю по этому поводу ничего, кроме раскаяния.
* * *
17 сентября 1940 г. (15 г. эпохи Сёва), вторник. Дождь.
Тацуми Сэкигути-кун возвратился прошлым вечером в общежитие. Я трижды пытался навестить его, но мне было отказано во встрече. По словам Тюдзэндзи-куна, его состояние сейчас не вполне нормально. Быть может, он внезапно заболел и лежит в постели? Так или иначе, что-то случилось.
* * *
18 сентября 1940 г. (15 г. эпохи Сёва), среда. Дождь, после полудня облачно.
Старик, представившийся посыльным, доставил мне письмо. Когда я распечатывал его, мое сердце билось так сильно, что я думал - оно разорвется. Содержание письма превзошло мои самые смелые ожидания. Хотя мне еще не исполнилось двадцати, я должен сказать, что сегодня - счастливейший день всей моей жизни. Сделав эту запись, я отправлюсь в назначенное место, к дереву гинкго - косадзукэ[97 - Косадзукэ (буквально «дарующее детей») - священное дерево, которое посещают супружеские пары, чтобы помолиться о детях.]. Однако мне до сих пор так и не удалось встретиться с Тацуми Сэкигути-куном. От этого у меня скверный осадок на сердце.
* * *
- Не могу сказать, что мне нравится подобное раскрытие секретов другого человека без его согласия… судя по всему, получив ответ, он немедленно отправился на тайное свидание. Это ведь то самое косадзукэ - дерево гинкго, которое растет на территории храма Кисимодзин? Вне всяких сомнений, он получил ответ от Куондзи. Ха-ха, в конечном счете ты сыграл роль Купидона, - шутливым тоном произнес Кёгокудо, еще раз внимательно перелистывая страницы дневника, как будто что-то уточняя. Спустя некоторое время он вновь поднял на меня глаза, - выражение его лица было загадочным.
- Начиная с восемнадцатого сентября он трижды встречался с ней в том же месяце, затем пять раз в октябре, восемь раз в ноябре и четыре раза в декабре. Да, наш друг был сильно увлечен, в этом нет сомнений. Помимо этого он не пишет в дневнике ни о чем, кроме погоды и того, что он ел. По-видимому, в те дни он был не слишком расположен вести дневник. Однако, Сэкигути-кун, он неоднократно упоминает о своих сожалениях по поводу того, что не смог встретиться с тобой.
«Верно».
Я вспомнил…
Я упрямо отказывался с ним встречаться. Нет, это не было упрямством - лучше сказать, что я был напуган. В конце концов, я так ни разу с ним и не встретился… а затем, кажется, он отправился в Германию?..
Впоследствии на долгое время само имя Макио Фудзино стало для меня табу. Если б не нынешняя странная и неестественная ситуация, заставившая мои воспоминания пробудиться, они, возможно, остались бы запечатанными навечно. И эта ситуация была целиком и полностью на совести сидевшего передо мной друга, а также моей жены, Энокидзу и всех остальных моих друзей, которые пытались до меня достучаться. Чтобы избавиться от прошлого, которое я был не в силах вынести, я должен был полностью вычеркнуть из своей памяти юношу по имени Макио Фудзино и девушку по имени Кёко Куондзи. Но мои друзья своими усилиями заставили пойти заново остановившееся время моей жизни, насильно вернули меня с того берега реки Сандзу, разделяющей мир живых и мир мертвых, на этот берег.
- Почему ты так побледнел? Ты вспомнил? То твое состояние… когда ты весь был как оголенный нерв, - ровным голосом сказал Кёгокудо.
Этот человек всегда был таким. Он всегда без обиняков и колебаний вторгался в мой внутренний мир с таким лицом, будто знал все на свете. В действительности я совершенно не представлял, что ему может быть известно, - и, вполне вероятно, обо мне ему не было известно вообще ничего. Но одной только видимости его всеведения, одной его всезнающей позы было достаточно, чтобы совершенно зачаровать и пленить меня, чтобы я ощутил себя брошенным на произвол судьбы посреди бездонного моря, во власти бушующих волн, отчаянно цепляющимся за осколки разбитого судна. Поэтому в какой-то момент моей жизни я доверил этому человеку какую-то часть самого себя. Отделяя правильное от неправильного, он давал некоторую ясность тусклым и размытым контурам моей личности. Для меня, невзрачного и нескладного подростка с зачаточными навыками общения, это был очень простой выбор, и мой неприветливый, всегда хмурый и рассудительно-логичный друг взял на себя ответственность - и нес ее по сию пору - против моей собственной воли возвращать меня с другого берега реки Сандзу в реальный мир.
- Когда ты так мямлишь, с тобой становится невозможно разговаривать.
Сказав так, Кёгокудо прочитал вслух несколько страниц дневника, который держал в руке.
* * *
31 декабря 1940 г. (15 г. эпохи Сёва), вторник. Ясно.
Поскольку у меня нет дома, куда бы я мог возвратиться, я встречаю Новый год в общежитии. В полдень доставили письмо. То, что ранее было лишь смутным страхом, наконец полностью воплотилось в реальность. Собственно, я даже не знаю, как приняться за решение этой проблемы. Душевные силы оставляют меня, и беспокойство, которое мне трудно выразить, постепенно овладевает мною. Ах, если б я мог просто отсюда исчезнуть!
* * *
- Да что это за дневник такой!.. Почему нельзя было написать ясно? Во всех этих записях нет никакого смысла. Хотел бы я знать, что это был в действительности за «смутный страх»! - зарычал Кёгокудо и в ярости швырнул дневник на стол.
- Ничего не поделаешь. Это ведь не протокол заседания и не официальный документ, а дневник. Он написан не для того, чтобы его кто-нибудь читал.
- Зачем тогда вообще было его писать? - возмутился Кёгокудо. - Пусть даже единственный предполагаемый читатель - он сам, в этом мире не существует текстов, которые были бы написаны без намерения, что их когда-нибудь прочитают. Но единственное, что ясно из этого дневника, - это то, какая была погода! Если на основании этих описаний он мог отчетливо вспомнить события прошлого, то прекрасно мог бы вспомнить их и без дневника! Зачем вообще нужен этот многословный расплывчатый текст?
- Не сердись. С дневниками всегда так. Людям твоего склада это, возможно, и непонятно, но дневник Фудзимаки-си - вовсе не самый плохой пример. Что касается меня, то я тоже начинал вести дневник, но не смог заниматься этим больше месяца. На мой взгляд, подобная сила воли - продолжать делать записи в течение двадцати лет без пропусков - достойна всяческих похвал, а не презрения.
- Какие безответственные вещи ты говоришь… Эти крохи - единственный ключ, который у нас есть. И откуда вообще взялись эти «двадцать лет», о которых ты говоришь, если в двадцать пятом году ему было всего четыре или пять лет? Это не тот возраст, в котором можно писать дневник. Вот именно. Это странно. Очень странно…
Кёгокудо энергично почесал голову, приведя в беспорядок волосы, и выдернул из стопки дневник двадцать шестого года - первого года эпохи Сёва. В это мгновение сложенные друг на друга дневники потеряли равновесие и рассыпались, отчего на столе образовалась небольшая гора тетрадей. Не обратив на это внимания, Кёгокудо положил взятый им дневник на самый верх этой горы и раскрыл его. Однако он прочитал лишь две или три строчки, прежде чем вновь его захлопнуть.
- А-а, зачем ты мне все это принес? Это было опрометчиво и безрассудно. Я не стану читать подобное. Они написаны матерью Фудзимаки!
Вот оно что… Если б я спокойно поразмыслил, то, вне всяких сомнений, понял бы это. Однако Кёгокудо сам сказал мне, что более ранние дневники наиболее важны. Когда я сообщил ему это в свое оправдание, мой друг скептически приподнял бровь и с раздражением произнес:
- Я говорил про дневники сорокового и сорок первого года, двадцать пятый и двадцать шестой годы эпохи Сёва. И в конечном счете под рукой у нас нет именно этой важнейшей части, не так ли? Я хочу прочитать его собственную исповедь, а не записи, сделанные его матерью. Все это хорошо для того, чтобы Фудзимаки тайно хранил это в своем сердце, но совершенно не предназначено для того, чтобы мы с тобой это читали.
Кёгокудо быстро выбрал из горы тетрадей несколько дневников, которые, как он счел, были написаны матерью Фудзимаки, и отложил их в сторону.
- Эта добросовестность и тщательность в ведении дневника была изначально заложена в Фудзимаки-си с младенчества и укреплялась по мере его взросления. В конце тридцать третьего года, в восьмом году эпохи Сёва… ему было одиннадцать лет, когда умерла его мать. Даже на смертном одре она продолжала вести этот дневник и в свой смертный час передала его Фудзимаки. Чтобы почтить ее память, он продолжал вести дневник как свой собственный - в течение последующих восемнадцати лет.
В это мгновение листок бумаги, вложенный между страницами одного из дневников, выпал из него и спланировал, трепеща, на поверхность стола. Это была старая фотография. Женщина, одетая в кимоно.
«Кимоно… Рёко Куондзи?»
- Э… это Куондзи…
- Мм? - перебил меня Кёгокудо. - Нет, это фотография его уважаемой матушки. Разве она похожа на дочь семьи Куондзи?
Посмотрев более внимательно, я понял, что ошибся: женщина на фотографии, показавшаяся мне похожей на Рёко, была мне не знакома. Элегантная дама, явно принадлежавшая к высшему обществу, державшая на коленях мальчика - по всей видимости, маленького Фудзимаки-си. Рассмотрев мельчайшие детали, я окончательно убедился в том, что между ней и Рёко нет ничего общего. Однако я не мог избавиться от мысли, что некоторое сходство все же присутствовало. Это было близкое сходство первого впечатления, которое они производили. У женщины на фотографии была та же аура очаровательной, изящной молодой красавицы, которая, возможно, роднила ее и Рёко.
Я поделился с Кёгокудо своим ощущением.
- Это не слишком-то определенно… На которую из них она похожа? На старшую сестру? Или, скорее, на младшую?
- Старшая и младшая сестры очень похожи между собой. Нет разницы, на которую из них она похожа, - ответил я уклончиво.
Нет… неправда.
Черно-белое изображение, запечатленное на фотобумаге.
Это… не может быть Кёко, лишь Рёко.
Кёгокудо поднял фотографию и бережно вложил ее в дневник, из которого она выпала. Почему-то выражение его лица было грустным.
- Гм… нельзя сказать, чтобы у него был Эдипов комплекс или что-то в этом роде, но Фудзимаки-си, которого я знал, действительно очень тосковал по своей матери. Возможно, это усугублялось тем, что в младенчестве он потерял отца и потому еще больше привязался к матери… Может быть, причина того, что он так добивался Кёко Куондзи, заключалась в том, что в чертах ее лица он видел напоминание о своей матери.
Рин… звякнул колокольчик-фурин.
Как по сигналу, на улице принялись хором стрекотать цикады. Некоторое время мы сидели молча.
Кёгокудо убрал со стола груду дневников, зажег сигарету и глубоко затянулся.
- Кстати, Сэкигути-кун, касательно убумэ, о которой мы говорили… - неожиданно сменил он тему. Быть может, ему захотелось отдохнуть от нашего разговора. - Запись слова «убумэ» с помощью иероглифов, сочетание которых читается как «кокакутё», очевидно, была позаимствована Сэкиэном из книги «Японо-китайский иллюстрированный сборник трех миров». Впрочем, в «Сборнике…» написано, что «кокакутё» должно читаться как «птица убумэ». Иными словами, это разновидность птиц. Это напомнило мне о старом народном предании, распространенном в провинции Хитати[98 - Провинция Хитати (также иногда называемая «страной Хитати») - историческая провинция Японии в регионе Канто на востоке о. Хонсю. Соответствует современной префектуре Ибараки.]: если оставить выстиранное белье для новорожденного младенца сушиться на улице ночью, то прилетит призрачная птица с женской грудью и пометит белье своим ядовитым молоком. Название этой птицы - «уб?мэ-дори», то есть «птица уб?мэ». Своим поведением она очень напоминает китайскую «кокакутё». Считается, что, облачаясь в перья, она становилась птицей, а присмотрев младенца женского пола,
которого собиралась похитить, ставила на его белье метку собственной кровью. Очень похоже. Однако в общем и целом поверья о том, что убумэ может становиться птицей, по большей части основаны, судя по всему, на свидетельствах о звуке ее голоса, похожем на крик птицы. Действительно, крики некоторых болотных птиц похожи на плач младенца. В книге «Сёкоку хякумоногатари», или «Сто историй о призраках из разных провинций» и подобных ей также имеются записи о том, как ночь за ночью люди слышали зловещий плач младенца, и по окрестностям ползли слухи, что это, вне всяких сомнений, убумэ, так что в конце концов появлялся герой, готовый покончить с чудовищем, но обнаруживалось, что на самом деле это была всего лишь серая цапля. Однако, что касается ассоциации с криком, то здесь должна подразумеваться вовсе не мать, а младенец. И тем не менее на большинстве картин изображена именно женщина. Это весьма странно, ты не находишь? Раздумывая над тем, каким образом могла возникнуть такая подмена, я вспомнил об этом…
Кёгокудо взял лежавшую на татами старую книгу в японском переплете и показал ее мне:
- Это шестой том «Истории любовных похождений одинокой женщины» Сайкаку[99 - Ихара Сайкаку (1642 - 1693) - прозаик, поэт и драматург эпохи Эдо.]. В конце главную героиню преследует и мучает убумэ, однако это не женщина-птица, а младенец. Абортированные и выброшенные младенцы выстраиваются в ряд и упрекают ее…
- Лягушачье лицо… у человеческого младенца.
- Ты в порядке?.. Эти существа похожи на младенцев - их головы, как зонтиками, прикрыты шапочками из листьев лотоса, от пояса и ниже они измазаны кровью. Все девяносто пять или девяносто шесть младенцев стоят, выстроившись в ряд, и без перерыва повторяют плачущими голосами: «Охари-ё, охари-ё!» - «Возьми нас на спину! Возьми нас на спину!» - это, по всей видимости, и есть те самые убумэ, о которых ходят слухи…
Как жутко. Спина у меня похолодела. Похоже, наслаждаясь моей реакцией, Кёгокудо продолжил:
- Надетые на их головы шапочки из листьев лотоса - это не что иное, как плаценты. Концепция о том, что абортированные эмбрионы и мертворожденные дети, которые в японском языке называются мидзуго - «водяными детьми», - возвращаются, чтобы преследовать и терзать живых, не так уж стара, и это - ее первоначальная форма. Подумать только, их приходит почти целая сотня! Однако их плач не слишком отличается от плача матери. «Обарё-о» - вот как он звучит. Так же, как имя ёкая под названием «Обарён». В просторечии его также называют «Омбу-обакэ» - «оборотень, которого носят на закорках». Внешне он напоминает ёкая Кава-акаго, или «речного младенца», изображенного Сэкиэном во второй части его «Иллюстрированного собрания ста демонов прошлого и настоящего», опубликованного в тысяча семьсот семьдесят девятом году, или «Гогя-наки» - «старика, который плачет, подобно младенцу» - ёкая, известного в префектуре Токусима. В окрестностях Нагасаки убумэ называют морского духа, а в провинции Этиго[100 - Этиго - историческая область на севере Японии, сегодня известная как префектура Ниигата.] есть привидение, которое
ведет себя так же, но предстает в облике паука. Учитывая все это, истинная форма такого загадочного существа, как убумэ, становится чрезвычайно расплывчатой.
- Но разве позавчера ты сам не изложил мне концепцию о том, что убумэ - не призрак, но воплощение сожалений беременной женщины, умершей в родах?
- Это так. Но поразмысли об этом. У мертвых нет никаких сожалений. Сожаления испытывают те, кто остались, - люди, продолжающие жить.
- Разве это не сожаления, которые остаются в виде мыслей умершей женщины, желавшей позаботиться о своем ребенке?
- Это не так. Мертвые ничего не желают и ни о чем не думают; на то они и мертвые. Это живые размышляют о сожалениях, которыми должно было быть наполнено сердце матери, умершей в тот самый миг, когда она собиралась принести в мир новую жизнь. В общем, это живые повсюду доказывают существование призраков. Иными словами, те, кто определяет форму, в которой является призрак, - это живые, то есть те, кто видит призрака.
- Что это значит?
- Это значит, что убумэ, которую видит мужчина, - это «женщина»; убумэ, которую видит женщина, - это «младенец»; а убумэ, которую никто не видит, но слышат ее голос, - это «птица». При этом все они считаются одним и тем же существом. Иначе говоря, невозможно понять, чем же она на самом деле является, если не думать о ней в гораздо более широком смысле, нежели только как о «сожалениях беременной женщины, умершей в родах»… - Кёгокудо почему-то умолк, не закончив свое рассуждение, и на его лице появилось выражение печали. Я же, слушая его не имевшие к нашему делу прямого отношения этнографические размышления, начал испытывать иллюзорное чувство, что это является логическим продолжением истории о происшествии в доме Куондзи.
Задрожав от охватившего меня озноба, я спросил:
- Но что же тогда это такое? Что такое убумэ?
- Это ужасающее и непреодолимое противоречие между человеческими материнскими чувствами и материнским инстинктом остальных живых существ… наверное, можно сказать, что это… физиологическое отвращение.
Кёгокудо взглянул в сторону веранды-энгава. Стрекот цикад внезапно прекратился.
- Ты знаешь историю про обезьяну? - спросил он внезапно, продолжая смотреть на энгава.
- Про обезьяну… что за история?
- Старая обезьяна, которая вела с собой своих детей, была застигнута грозой, поскользнулась на берегу реки, и всех их унесло мутным потоком. Один из детей той обезьяны был таким крошечным младенцем, что еще не умел самостоятельно плавать; другой же, хотя тоже был маленьким, уже научился плавать. Но течение реки было настолько быстрым, что даже жизнь взрослой обезьяны оказалась в опасности.
- Это… просто ужасно.
- Ужасно. Итак, если ты являешься матерью, которого из двоих детей ты спасешь?
- Ну-у… обоих, конечно.
- Ты можешь спасти лишь одного. Если попытаться спасти обоих, то мать тоже погибнет. Все погибнут.
- В таком случае я выберу самого маленького. Большой ведь уже умеет плавать, верно?
«Это человечно», - добавил я.
- Тем не менее мать-обезьяна без колебаний спасает старшего ребенка. Почему? Пожилая обезьяна больше не может производить потомство. На то, чтобы ее младший ребенок достиг репродуктивного возраста, требуется время. Говоря с позиции сохранения вида, наилучшие шансы на продолжение рода - у старшего. Таков материнский инстинкт у животных. Если она отважится на риск и спасет младшего ребенка, то ее собственная жизнь окажется под угрозой. Однако что касается старшего ребенка, то с ним шансы на спасение гораздо выше. Личная любовь и привязанность не может взять верх над руководящими указаниями наследственности. Впрочем, в человеческом понимании обезьяна и не испытывает эмоциональной привязанности как таковой. То, как она поступает, естественно для животного. Но люди стали другими. Для нас выживание вида перестало быть единственной и неповторимой целью. Это можно называть культурой, или интеллектом, или человеческой натурой… на собственное усмотрение; но, как бы то ни было, человечество, как венец творения, позволило себе роскошь создать еще одну систему ценностей. Пока она совпадает с нашими животными
инстинктами, все хорошо. Однако когда наши новые ценности оказываются им полностью противоположны, мы приходим в замешательство. Призраки и чудовища возникли в том числе для того, чтобы заполнить этот разрыв.
- Что ж, получается, что все живые организмы существуют только для того, чтобы производить потомство. И их дети рождаются, чтобы тоже в свою очередь родить своих детей. Однако если весь смысл в сохранении биологического вида, то получается, что жизнь как таковая смысла не имеет. Для чего вообще живут живые существа?
- Ни для чего. В жизни нет никакого смысла. Она просто такова, вот и всё. Нет… она просто была таковой, - сказал Кёгокудо.
Тири-рин… Колокольчик-фурин задрожал от внезапного дуновения ветра.
Кёгокудо молча поднялся и отправился на кухню, чтобы принести нам оттуда холодного ячменного чая. Вернувшись на свое место, он отдал мне стакан и сказал:
- Сэкигути-кун, история убумэ вовсе не бессмысленна. Абортированный плод, Сэкигути-кун. Не вполне живой, но и не вполне мертвый, он пребывает в том неопределенном и смутном промежутке, где возникает убумэ.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Именно это. Что, если девушка из семьи Куондзи забеременела от Фудзимаки? Это лишь логическое рассуждение, не более того, но ведь это возможно, верно?
- То есть ты полагаешь, что Кёко-сан забеременела еще тогда?
- Что, если «смутным страхом, наконец воплотившимся в реальность», упомянутым в дневниковой записи Фудзимаки, которую он сделал в канун Нового года, было письмо, извещавшее его о беременности Кёко? Если они целых двадцать раз тайно встречались глубокой ночью, это весьма вероятно.
- Вот как… А затем он мучительно размышляет над этим в течение месяца и в феврале решает сделать брачное предложение!
- Кажется, директор клиники говорил о том, что Фудзимаки утверждал, будто у него была некая причина, по которой он должен был жениться на его дочери? Ребенок, который должен вскоре появиться на свет, - это вполне понятная причина. К тому же в более поздних его дневниках…
- А-а; «ребенок, который теперь уже, несомненно, умер», верно… Вот как; после женитьбы он пытался узнать, что случилось с его ребенком, зачатым до войны… Но Кёко ничего не помнила.
- Именно. И он начал подозревать, что его молодая жена страдает от расстройства памяти. Вероятно, Фудзимаки настойчиво спрашивал ее о любовном письме. Когда ты упомянул о письме, что она тебе сказала?
- «Почему вы спрашиваете меня о том же, о чем спрашивал тот человек - о том, что знает только он?»
- Гм… в самом деле, выглядит так, будто здесь есть связь. Но все же почему она ничего не помнит? Ведь даже если она каким-то образом утратила воспоминания, семья не могла бы остаться в неведении.
- Я не знаю, сделала ли она аборт или же у нее случился выкидыш, но что, если члены семьи не знали, кто был отцом ребенка? Куондзи - весьма консервативная семья: упрямый отец и строгая мать, придерживающиеся дурных архаичных семейных традиций, верно? Не думаю, что они могли быть настолько прогрессивными, чтобы честно и открыто сообщить о беспутном поступке своей дочери в отношении их усыновленного зятя. Особенно если учитывать, что усыновление Фудзимаки было прекрасным шансом выправить их пошатнувшееся семейное благосостояние. В таких обстоятельствах, полагаю, они сделали бы все, чтобы скрыть темное прошлое своей дочери.
В этом был смысл.
Очевидно, эти рассуждения были правильными. Это гораздо больше походило на реальность, нежели все свидетельские показания, которые я до настоящего момента слышал от членов семьи Куондзи.
- Да, так оно и есть, это разгадка… - сказал я.
- Но все-таки… - пробормотал Кёгокудо с тяжелым вздохом. - Даже если все это правда… что-то здесь странно.
- Странно? Разве?
- Да, странно. Даже если Фудзимаки осознавал свою вину за то, что в порыве юношеской страсти стал отцом ребенка этой девушки… в конечном счете он ведь на ней женился и все этим исправил, разве не так? Но он до последнего не мог избавиться от мыслей об искуплении своих грехов. Здесь что-то не сходится. Ни с большой суммой денег, которую он принес в семью, ни с тем, что он говорил и делал после… что-то здесь странно и неправильно.
В этот момент послышался стук в прихожей.
Судя по всему, пришел посетитель.
Продолжая ворчать себе под нос, Кёгокудо поднялся и прошел из комнаты в прихожую-гэнкан.
Посетителем был Сютаро Киба.
- Что тут творится? Ты в курсе, сколько сейчас времени, а? И, несмотря на столь поздний час, твоя книжная лавка все еще открыта! Я уж думал, зайду внутрь и обнаружу тебя и твою возлюбленную, совершивших двойное самоубийство, или еще что похуже… О-о, привет, командир Сэкигути, сержант Киба заступил на дежурство!
Киба в шутку небрежно отдал честь. Причудливо выдающаяся вперед мощная нижняя челюсть, коротко подстриженные жесткие, как проволока, волосы. Заостренный нос на почти идеально квадратном лице; глаза, казавшиеся для его лица слишком маленькими, и всегда словно из сострадания поджатые губы. Необычная внешность. Вдобавок к суровому и внушительному выражению лица, сам Киба был крупным мужчиной, напоминавшим огромное дерево - с широкой грудью и могучими руками, походившими на толстые ветви, и совершенно не соответствующим его внешнему виду высоким и пронзительным голосом. С первого взгляда это было трудно заметить, но в действительности Киба был прекрасным человеком с развитым чувством юмора.
Нас с Кибой крепко связывали жизни и смерти наших товарищей, которым мы стали свидетелями на южном фронте во время войны. Сейчас, оглядываясь в прошлое, в это трудно поверить, но мне было присвоено офицерское звание лишь на том основании, что я отправился на фронт, будучи студентом, и в придачу мне было поручено командование взводом. Киба, напротив, был профессиональным военным, служившим всю свою жизнь, чтобы получить повышение, и хотя его карьера складывалась, когда началась война, он все еще был младше меня по званию. Иными словами, Киба стал моим подчиненным. В большинстве случаев для командира с таким поверхностным опытом участия в боевых действиях, как я, подобная ситуация обернулась бы непрекращающейся пыткой, но по какой-то причине Киба вместо этого наставлял и поддерживал меня. В конечном итоге почти все бойцы из моего взвода, за исключением меня самого и Кибы, «предпочли смерть бесчестью», то есть встретили свой трагический финал в бою, - а мы двое чудесным образом спаслись, чтобы получить возможность вновь ступить на родную землю.
К тому же так совпало, что Киба тоже с детства дружил с Энокидзу. Киба был сыном каменщика из Коисикавы[101 - Коисикава - исторический район Токио, существовавший как административная единица с 1889-го по 1947 г., название которому дала находившаяся там деревня. В настоящее время эта местность включена в район Бункё и состоит из пяти кварталов.], и, хотя было тяжело понять, каким образом он стал близким другом отпрыска аристократического семейства, - как бы там ни было, именно благодаря этой случайности после демобилизации наше общение не прекратилось и продолжалось по сей день.
- А что в такой час привело сюда тебя, данна? Полагаю, у полицейского чуть больше забот, чем у продавца старых книг и писателя, чьи книги не продаются?
Предложив Кибе лежавшую на полу подушку-дзабутон, Кёгокудо, продолжая раздраженно ворчать, направился на кухню, чтобы принести оттуда новый стакан холодного ячменного чая. Мы всегда почтительно называли Кибу «данна». Не потому, что он был следователем по уголовным делам; просто его личности и ауре действительно как нельзя лучше соответствовало это старомодное разговорное слово, обозначавшее в речи слуг их господина и покровителя.
- Дурак! Не смей ставить представителя государственной власти на одно дохё[102 - Дохё - ринг для борьбы сумо.] со второсортными литераторами. Так вышло, что сегодня утром мне позвонил этот болван Энокидзу, но он был в таком состоянии, что, откровенно говоря, я не понял ни слова из того, что он пытался мне сказать. Впрочем, он без перерыва нес что-то о том, что «обезьяна Сэки» в ужасной беде и я должен немедленно прийти ему на помощь, пока все не стало еще хуже. Мне так и не удалось уловить, в чем, собственно, дело, - но, судя по всему, это имеет какое-то отношение к клинике Куондзи. Это я не мог так просто оставить и тотчас отправился домой к Сэки, но на мой стук вышла его достопочтенная супруга и любезно сообщила мне, что он находится здесь, так что я немедленно явился сюда. Понял? - Выпалив все это на одном дыхании, Киба залпом осушил свой стакан ячменного чая.
- Поскольку это имеет отношение к клинике Куондзи, ты не мог «это так просто оставить» - и что же это означает? - поинтересовался Кёгокудо.
Киба хмыкнул и швырнул на стол что-то, выглядевшее как свернутый в трубку журнал:
- Вот это. Полгода назад я начал расследование дела об исчезновении младенцев в клинике Куондзи. А вот это я только что купил на площади перед станцией Накано.
Журнал под названием «Подлинные истории о сверхъестественном», написанным замысловатыми устаревшими иероглифами, относился к таблоидам касутори самого низкого пошиба. Над эротическим изображением обнаженной женщины на его обложке были напечатаны крикливые и безвкусные заголовки: «Кисимодзин, пожирающая младенцев! В утробе безумной развратницы поселился демон - или змея?..»
Это все-таки кто-то сделал… Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Так, значит, слухи распространились настолько далеко. Было почти странно, что в этом полуподпольном деловом мире, существовавшем за счет болтливой и падкой на грязные сенсации черни, до сих пор не появилась подобная статья. В конце концов, всего двумя или тремя днями ранее я сам был одним из этих людей. Однако… однако, что это будет значить для нашего дела?
Кёгокудо с кислой миной взял в руки журнал и открыл его.
- Данна, то дело о пропавших младенцах - что это, в сущности, за дело?
- Об этом там тоже есть. С конца лета позапрошлого года были один за другим поданы три судебных иска. Трое младенцев, которые должны были родиться, исчезли. Подозрительно, правда? И все - из одной и той же клиники. Я немедленно взялся за дело. Но у этого лысого старикана большие яйца. Он повел себя как ни в чем не бывало; заявил, что все это - всего лишь недопонимание. Все дети были мертворожденными, и их останки были переданы семьям. А потом явилась его строящая из себя невесть что старуха и добавила, что они понимают скорбь родителей, потерявших детей, но все эти беспочвенные обвинения причиняют им беспокойство. Если б жалобу подал только один человек, в это можно было бы поверить; но трое!.. Можно ли было сохранять хорошую мину при таких обстоятельствах? Я решил в этом разобраться. Уже дошло до того, что я получил ордер и собирался провести обыск в их доме.
- Почему ты этого не сделал?
- Потому что все три иска по этому делу были одновременно отозваны. Ну, уж это было еще более подозрительно. Но все же если никто не жалуется, то и расследование проводить невозможно. С досады я готов был в пупок себя укусить.
«О той клинике, где произошло исчезновение, была еще другая сплетня».
«Там, судя по всему, один за другим исчезли несколько новорожденных младенцев».
А-а, так вот что было источником тех слухов, о которых говорил главный редактор Накамура… Меня почему-то оставили душевные силы, необходимые для того, чтобы довести это дело до конца. Тень, подобно влажным зарослям растущих в темноте растений окутывавшая клинику Куондзи, была, по всей видимости, гораздо глубже и обширнее, нежели я себе представлял.
Кёгокудо некоторое время сидел молча, читая «Подлинные истории о сверхъестественном». Немного спустя поднял глаза и протянул мне открытый журнал.
- Настоящая дешевка, - резко заметил он. - Данна, ты постоянно читаешь подобное?
- Я сам решаю, что мне читать. Если это может стать хорошим источником информации для расследования, то я буду читать и истории о привидениях, и надписи в туалете. К тому же этот еще ничего в сравнении с прочими. Очевидно, что о семье Куондзи написала еще целая куча журналов касутори, но читать их настолько невыносимо, что я не смог заставить себя их купить.
Целая куча! Вышло еще множество подобных журналов? В глубине моей души клубилось и вскипало какое-то чувство - гнев? или нечто иное? - и я пытался в нем разобраться. Оно было похоже на чувство жестокого унижения на глазах у множества людей.
Содержание журнала представляло собой поразительный классический пример клеветнического злословия:
«Дочь владельцев акушерской клиники К. в районе Дзосигая, - как будто была необходимость сокращать название до инициалов, - настолько одержима мужчинами, что лишь один вид мужчины повергает ее в похотливое буйство, и ее распутное поведение невозможно описать словами… - За этим, однако, следовало пространное и предельно откровенное описание ее разнообразных сексуальных похождений. - В довершение всего, пределом ее злодейств стало похищение чужих детей, чтобы сцеживать их теплую кровь и вытапливать жир для изготовления приворотных снадобий. Погубленные ею новорожденные младенцы не поддаются исчислению, и теперь, проклятая ими, она забеременела ребенком-чудовищем, - хотя к настоящему времени ее беременность длится уже больше двадцати месяцев, он все еще не появился на свет. Поистине, это необычайно - реинкарнация самой Кисимодзин в наше время…
Ужасно. Просто ужасно. Но дальше автор статьи продолжал:
Есть версия, что ее муж, перепробовавший все средства для обуздания ее похоти, но так и не добившийся успеха, прибег к старинному китайскому колдовству - заклинанию Эн-Оо. Но он потерпел неудачу и, наоборот, сам оказался целиком затянут в ее утробу…»
- Что такое «заклинание Эн-Оо»?
Когда я задал свой вопрос, на лице Кёгокудо отразилось сомнение.
- В эпоху династии Чжоу в Китае[103 - Эпоха Чжоу (1046 - 256 гг. до н. э.) - эпоха в истории Китая, время правления династии Цзи. Род Цзи сверг правивший дом Шан и основал новую династию, которая прекратилась после победы династии Ин.] жил царь по имени Янь Ван, чье имя звучит по-японски как Эн-Оо. Есть достоверные свидетельства о том, что он вылупился из яйца, которое родила его мать, сотворив заклинание, позже названное «заклинанием Эн-Оо», после того как на небе три ночи подряд всходила зеленая луна, а на четвертую взошла пурпурная. Считается, что Янь Ван был мудрецом и гуманным правителем, но остались также предания о том, что он интересовался таинственным и загадочным и практиковал магию. Однако я не слышал историй о том, чтобы он использовал столь неслыханные заклинания, какая-либо ошибка в которых могла привести к тому, что заклинателя самого затянуло бы в живот беременной женщины. Хотя, возможно, я просто недостаточно осведомлен… Как бы то ни было, что касается «реинкарнации самой Кисимодзин в наше время» и всей этой странной и чудн?й магии, то все это чрезвычайно богатая фантазия автора.
Сказав так, Кёгокудо натянуто улыбнулся. Я с облегчением подумал, что если об этом не знал он, то, скорее всего, это ужасающее и омерзительное заклинание было лишь мистификацией, придуманной автором статьи.
В это мгновение Киба, чье лицо выражало удивление и любопытство, осторожно вмешался в разговор:
- Послушай, Кёгоку, я всегда думал, что Кисимодзин - это богиня рождения и покровительница младенцев. Это что, неправильно? Она что, какой-то демон или злой дух? Но если так, то почему все посещают ее храм?
Прежде чем ответить, Кёгокудо несколько раз задумчиво почесал переносицу. Что касается подобного рода историй, то это был его конек.
- Данна, в индуизме Кисимодзин, чье изначальное имя - Каритэймо, была ракшаси, демоницей - женой демона Панчики, одного из полководцев Небесного Царя Вайшраваны. Ее также называли «Аоиро-они», «синим демоном», или «Дайякуся-нё» - «якшини»[104 - Якша - в индуизме одна из разновидностей природных духов, ассоциируемых с деревьями и выступающих хранителями природных сокровищ. Женская форма - якши, или якшини. С одной стороны, якша может быть совершенно безобидным существом, ассоциируемым с лесами и горами, а с другой - подобным ракшасе монстром-людоедом, злым духом или демоном, поедающим путников в лесной глухомани.], либо напрямую - «акудзё», «злой женщиной». Удивительно, но, несмотря на всю ее злобу, у нее было пятьсот детей. И все же каждый день она похищала чьего-нибудь чужого ребенка и пожирала его, а также кормила его плотью своих детей. Люди, чьи дети были съедены, не могли больше этого выносить. Прислушавшись к их мольбам, в дело вмешался Будда Гаутама. Он забрал и спрятал одного из пятисот детей Каритэймо - мальчика по имени Хириёка. Каритэймо глубоко опечалилась. Мне кажется, что нет большой
разницы между пятьюстами детьми и четырьмястами девяносто девятью, но она ведь мать, и пропажа даже одного ребенка сильно ее встревожила. Она практически обезумела от горя. В этот момент перед ней торжественно явился Будда во всем своем величии и задал ей вопрос: «Если потеря всего одного ребенка из пятисот так тяжела и мучительна для тебя, то можешь ли ты представить, как должны чувствовать себя родители, имевшие всего лишь одного ребенка, которого ты похитила и пожрала?» Пораженная Каритэймо тотчас прозрела, низко склонила голову в раскаянии, приняла буддизм и стала одной из дхармапала - гневных божеств-защитников Учения Будды и всех буддистов, а впоследствии ее начали почитать как представительницу рода Будды - и сегодня она занимает свое место в пантеоне буддийских богов.
- Как по мне, Будда-сан - очень снисходительный судья. Будь я на его месте, я не простил бы подобного. Я приговорил бы ее к смертной казни, - грубым тоном заявил Киба, заставив Кёгокудо ухмыльнуться.
- Ну, это в стиле буддизма, данна. У религий, подобных христианству, - Кёгокудо назвал Иисуса устаревшим именем «Ясо», - обладающих твердой и жесткой структурой, главными образом религий кочевников - народов, вторгающихся на чужие территории и захватывающих их, - не остается иного стратегического выбора, кроме как проявлять в некоторых аспектах агрессию, чтобы выжить. Поэтому после вторжения на захваченную территорию они полностью подавляют местные религиозные верования, беспощадно и полностью изничтожают их. В результате этого местные божества становятся демонами, собрания их почитателей - ведьмовскими шабашами, а богослужения превращаются в черные мессы. В конечном итоге будущим поколениям остатки старых религий представляются лишь происками Антихриста. Например, известный как черный козел шабаша демон Бафомет, согласно одной распространенной теории, является не чем иным, как очерненной версией мусульманского пророка Мухаммеда, или Магомета. Однако буддизм обладает гораздо более гибким устройством. Иными словами, он поглощает местные религиозные верования. Или, лучше сказать, смешивается с ними.
Хотя в Индии были и такие религии и философские системы, как брахманизм и индуизм, боги брахманизма стали божествами буддийского рая, а боги индуизма превратились в буддийских видья-радж - «царей мудрости», защитников разумных существ от демонов. Каритэймо также была одной из них. Обо всем этом можно прочитать в буддийском священном писании «Виная Муласарвастивады: Винаякшудракавасту», повествующем о последних событиях жизни Будды, его смерти и кремации, а также о первых буддийских соборах. Однажды очернив божество другой религии, а затем аккуратно вновь его возвеличить, возвратив в пантеон, - в этом буддизм достиг большого мастерства. А поскольку изначально боги обладали как хорошей, так и дурной стороной, являясь по своей сути двойственными сущностями, - что ж, довольно легко было осудить и принизить их темную составляющую и расхвалить и превознести светлую…
- Почему-то у меня разболелась голова только от того, что я слушаю, как ты говоришь, - хватит с меня страшного храма Ирия-Кисимодзин… - сказал Киба, процитировав старый каламбур поэта и писателя-юмориста эпохи Эдо, Нампо Оты, писавшего под псевдонимом Сёкусандзин: слова «осорэ ирия» - «Я очень тронут! Премного вам благодарен!» в нем звучат так же, как «страшный храм Ирия» - название места в Токио, где находится храм Кисимодзин - Ирия в районе Тайто. Хотя, конечно, ему едва ли было известно, кто был настоящим автором этого выражения. Он, пожалуй, даже не знал, как пишется первый иероглиф в имени Сёкусандзина. Киба, судя по всему, пытался навести порядок в хаосе, творившемся в его голове. - Что ж, иными словами, получается, что Будда-сан научил ее материнской любви, и после этого она стала доброй богиней, верно?
- Нет, это неправильный вывод. Изначально Каритэймо была добрым божеством и широко почиталась как покровительница рождения детей и их воспитания. В действительности у нее были в том числе такие имена, как «небесная мать» или «мать, любящая свое дитя», - об этом написано в трактате «Записи буддийских практик, отправленные домой с Южных морей» буддийского монаха И Цзина, который жил в Китае во времена империи Тан. Иными словами, если рассуждать логически, то ее характер до и после прихода буддизма нисколько не изменился.
Кёгокудо принялся одно за другим перечислять буддийские писания, названий которых ни Киба, ни даже я никогда не слышали.
- Да скажи же, в конце концов, хорошая она или плохая! - Киба, судя по всему, все больше и больше запутывался; на его лице появилось упрямое и жесткое выражение.
Однако Кёгокудо с непоколебимым спокойствием, которое можно было описать поговоркой «Что иве ветер?», монотонно продолжал, не нарушая хода своих рассуждений:
- Как я уже сказал, у нее есть две ипостаси. К тому же изначально с точки зрения буддизма чувство любви - это препятствие на пути к сатори, просветлению. Поэтому Будда не может учить подобным вещам.
- Это почему? - одновременно спросили я и Киба.
- Прежде всего буддизм учит о том, что необходимо отбросить саму идею «любви». Можно сказать, что любовь - это, иными словами, привязанность. Отбросить различные привязанности - это в понимании буддизма единственный путь к «вимокша», иначе называемой нирваной, к полному освобождению - путь к достижению Татхагаты, Просветленного, то есть Будды. Поэтому, возможно, будет верно интерпретировать изначальный смысл повествования о Каритэймо как «отбрось свою привязанность к детям». Если ты полностью оставишь ее в прошлом и обратишься к буддийскому учению, все твои грехи будут разом уничтожены и ты достигнешь просветления. Как сказал Синран: «Даже добродетельный человек становится Буддой, а недобродетельный - и подавно»[105 - Синран (1173 - 1263) - японский буддийский монах, последователь амидаизма («Школа Чистой земли»), основатель школы Дзёдо-синсю. Прозван «Великим учителем, видящим истину». Он учил, что спасения невозможно достичь самостоятельно с помощью медитаций и упражнений. Человек находит спасение только благодаря абсолютной вере в Будду Амиду и в его обещание спасти человечество из круга
перерождений. Эта вера дает право на перерождение Буддой в буддийском раю, «Чистой земле». Синран был также последователем тезиса «акунин сёки», состоявшего в том, что учение амидаистов необходимо главным образом грешникам и спасутся прежде всего они.].
Я положил журнал, который сжимал в пальцах, на татами и, не сдержавшись, перебил его:
- Что ж, не получается ли тогда, что буддизм отрицает саму человеческую натуру? Касательно твоего недавнего рассказа выходит, что обезьяна гораздо ближе к духовному просветлению, нежели мы, разве нет?
- Да, это так, - просто ответил Кёгокудо. - Звери гораздо меньше сомневаются и сбиваются с дороги, и в этом смысле они, возможно, гораздо ближе к сатори, нежели мы. Однако животное не может достичь просветления и стать Буддой. Животные ведь не могут перестать быть животными и отбросить свою природу. Невозможно достичь истинного духовного просветления, не отбросив привязанности к жизни. Иными словами, сущность буддизма не в отрицании человеческой натуры, но в том, чтобы ее превозмочь, совершив акт трансценденции. Это - правильное понимание буддизма.
- Но это же означает, что буддизм как будто приказывает нам умереть!
Я почувствовал себя опустошенным, и все мои усилия показались мне бессмысленными. Разумеется, виной тому была не только Кисимодзин.
- Не нужно быть таким категоричным: с точки зрения буддизма жизнь не столь эфемерна. Однако, как говорится, «десять человек - десять цветов» - у каждого свой способ восприятия. Ради обычных людей - таких, как ты - буддизм пришел от хинаяны, или «малой колесницы», к махаяне, «великой», или «большой колеснице», - учению, ведущему к Пробуждению во благо всех живых существ. Культ Кисимодзин, существующий в Японии, по своей сути гораздо ближе к брахманизму, нежели к буддизму. В конечном счете Кисимодзин-Каритэймо не отбросила все свои привязанности и до сих пор продолжает любить своих детей. Именно по этой причине и по сей день ей поклоняется множество людей. Святой Нитирэн также, кажется, верил в Кисимодзин. Ведь тот храм… Хомёдзи - принадлежит к буддийской секте Нитирэн, верно?
- Там!.. - словно ощутив прилив жизненной энергии, воскликнул Киба. - Этот храм Хомёдзи… Я ведь пришел сюда не для того, чтобы услышать историю индийской богини Кисимодзин. Я пришел, чтобы спросить о храме Кисимодзин, который является частью храма Хомёдзи в Дзосигая. Эй, а вы двое что, во что-то впутались?
Киба практически насильно вернул разговор в прежнее русло. Он ведь был следователем по уголовным делам. Я испытывал некоторое внутреннее сопротивление перед тем, чтобы открыть ему полную картину происшествия. Тем не менее, раз уж до этого дошло, пути назад уже не было, поэтому я нерешительно и отрывочно посвятил его в обстоятельства последних нескольких дней. Однако Киба был на удивление хорошим слушателем и гораздо лучше схватывал суть произошедшего и восстанавливал из моих слов полную картину происшествия и расследования, нежели это делали Энокидзу и Кёгокудо, когда я рассказывал им об этом деле.
- М-да-а, - протянул Киба, когда я закончил свой рассказ. - Эта клиника… я не раз думал, что она подозрительная, но стоило приподнять крышку, как стало очевидно, что эта клиника больше похожа на гнездо горных и речных чертей.
- Это уже чересчур. Определенно нельзя сказать, что от всего этого не исходит запах преступления, но…
- В чем дело, Сэкигути? Тебе вовсе нет необходимости вставать на их защиту. Нельзя арестовать или наказать лишь за то, что человек кажется подозрительным, но, пока не будет окончательно выяснено, кто настоящий преступник, все являются подозреваемыми. Однако что Энокидзу, что ты зашли слишком далеко для любителей и достигли предела в своих рассуждениях. - Киба вытащил из заднего кармана брюк складной веер и начал энергично им обмахиваться.
- Так что же, смог ли профессионал в расследовании преступлений, следователь по уголовным делам Киба извлечь что-нибудь полезное из рассказа этого лжедетектива? - вставил Кёгокудо таким тоном, что непонятно было, пытается он польстить Кибе или насмехается над ним.
- Что ж… - Киба, сидевший, скрестив ноги, на дзабутоне, устроился поудобнее и посмотрел мне в лицо. - Преступление не относится к тем вещам, которые совершают потому, что есть возможность, или не совершают потому, что возможности нет. Прежде всего должен быть мотив. Возможность или невозможность следуют уже после этого. В ваши головы, похоже, мысль о мотиве пришла в лучшем случае однажды, и вы не придали ей особенного значения.
- Ну конечно. Сэкигути-кун, господин из столичного полицейского управления, только что сказал нам чрезвычайно важные вещи, за которые нам остается его лишь поблагодарить, - тебе следовало смиренно и внимательно его слушать, - сказал Кёгокудо, дурачась.
Однако… слова Кибы, подобно лезвию, больно укололи чувство вины в глубине моей души.
Когда я отправился в клинику Куондзи, с каким настроем и образом мыслей я туда вошел? Разве не должен я был быть более хладнокровным и более объективным, нежели кто-либо другой?
Я настолько вышел из себя, стремясь единолично раскрыть дело, несмотря на то что это было поручено Энокидзу. Разве не должен был я выполнять роль третьей - незаинтересованной - стороны и пристально за всем наблюдать? Но все же нелепые и лишенные всякого здравого смысла слова и действия Энокидзу сбили меня с толку, и я стал смотреть на все с субъективной точки зрения и метаться во все стороны, превысив все свои полномочия. Разве не так все было? В конечном итоге я стал расследовать не происшествие, но лишь свои собственные проблемы.
Что я вообще смог сделать для обратившейся ко мне с просьбой клиентки… для Рёко Куондзи?
- Пожалуйста, спасите… меня.
Теперь, вместо того чтобы быть спасенной, семья опозорена, а об их скандале узнали повсюду. Этот вульгарный журнал был свидетельством моей некомпетентности.
- Не делай такое серьезное лицо. Просто ты - непрофессионал, вот и всё. Так что лучше послушай, что скажет тебе профессионал. - Сказав так, Киба еще раз переменил позу, устроившись поудобнее, - было ясно, что он собирается приняться за свой рассказ всерьез. - Сначала посмотрим, что произошло… муж пропал из дома - что ж, поскольку в доме его нет, это, по крайней мере, не вызывает сомнений. Члены семьи называют это «бесследным исчезновением». Вот единственные факты, которыми мы располагаем. Все остальное зависит от различных свидетельских показаний. За исключением этого болвана Энокидзу, чьи домыслы не относятся к делу, ты и младшая сестра Кёгокудо поверили практически всему, что сказали вам члены семьи, и, основываясь на этих предпосылках, стали проводить расследование. В этом - первая проблема. Хотя семья и утверждает, что это было исчезновение, этому нет никаких доказательств. Именно здесь нам следует задуматься о мотиве. Все истории о запертых комнатах и так далее идут уже после этого.
У мужа был мотив для исчезновения? Сомнительно. Нельзя сказать это наверняка, потому что у нас нет достаточной информации, но на данный момент никакого мотива я не вижу. Если же он не исчезал по собственной воле, то не остается предположить ничего иного, кроме того, что он был кем-то убит либо похищен и где-то заперт. Если мы допускаем такое предположение, то нам требуется преступник. На данный момент, кроме членов семьи, никто больше не соответствует возможной роли преступника. Поскольку не всплыло больше никаких заинтересованных лиц, кроме членов семьи, то не остается ничего, кроме как в первую очередь подозревать семью. Они - подозрительны. Во-первых, его жена, у которой, возможно, что-то было с этим молодым врачом-практикантом. Этого достаточно для мотива. Затем - наемные работники. Трудно представить, чтобы у них были непосредственные причины нанести вред зятю, вошедшему в семью жены, однако я не раз встречал в своей жизни этих старых слуг, горячо преданных и верных своим хозяевам. Они послушаются всего, что бы им ни сказал их достопочтенный господин, - я имею в виду скорее не лысого отца
семейства, а эту неприятную старуху. Подобный слуга сделает все, что она прикажет. Так что я думаю об этих супругах - старой ведьме и старом лысом тануки. Эти двое тоже более чем подозрительны.
- И какой же у них мотив?
- Прежде всего деньги. Подозрительно, каким образом были использованы деньги, которые Фудзимаки принес в семью. Следующий необъяснимый момент - это их заявление о том, что пропавший муж затаил против них некую обиду. Это все равно что сказать во всеуслышание: «Мы сами причинили ему вред». И затем, самое дурно пахнущее во всей этой истории, - исчезновение младенцев.
- Ты хочешь сказать, это тоже имеет отношение к делу? - спросил я.
- Разве можно подумать, что это не имеет к нему отношения? - категорично возразил Киба.
- В таком случае как быть с его женой… получается, что загадочная и необъяснимая болезнь их второй дочери не имеет отношения к цепочке этих событий, не так ли? - спросил Кёгокудо.
- Ну-у… я думаю, что нет. У меня нет познаний в медицине, но болезнь - это болезнь. Это ведь не то, что можно получить, если ты сам этого хочешь или кто-то другой этого захотел. Если считать это частью всего дела, все станет еще более непонятным и запутанным. Скорее, поскольку ее затянувшаяся беременность выходит за пределы всех ожиданий, ее семья, перепугавшись, решила: «Не может ли это несчастье быть местью исчезнувшего мужа, которому мы причинили вред?..» Пожалуй, я так это воспринял.
- Рёко-сан… старшая дочь, что насчет нее? Как мне кажется, ее невозможно в чем-либо заподозрить. Она ведь сама пришла просить о расследовании происшествия, так что, я полагаю, ее можно исключить из списка подозреваемых.
«Пожалуйста, спасите…» По крайней мере, эти мои слова не были ложью.
- Нет, разве это само по себе не подозрительно? - решительно отверг мое мнение Киба. - Во-первых, она пришла за советом к некомпетентному детективу, когда с момента исчезновения прошло уже целых полтора года… разве это не подозрительно? Обычно, когда речь идет о пропаже человека, хорошо бы сообщить в полицию. Не остается предположить ничего иного, кроме как то, что была какая-то причина не допускать вмешательства полиции. В конечном счете частный детектив - это бизнесмен, так что если ему сказать, что произошло исчезновение и нужно найти человека, он, скорее всего, тотчас в это поверит. Так что у него будет предвзятое мнение. С самого начала получится так, что он будет строить предположения и делать забегающие вперед выводы относительно произошедшего. Занявшись собственно расследованием, он обнаружит, что для него приготовлен фантастический сценарий с запертой комнатой. Основываясь на своих предпосылках и предположениях, детектив, очевидно, будет размышлять лишь о том, каким образом можно было «высвободиться» из запертой комнаты. Вот в чем самое мисо[106 - Мисо - продукт традиционной японской
кухни, чаще всего в виде густой пасты. Наиболее известное блюдо с мисо - мисо-сиру, суп с растворенной в нем пастой мисо. «Вот в чем самое мисо» соответствует русскому выражению «вот в чем самая соль».].
- И что это за мисо?
- Вероятно, в запертой комнате был заранее подготовлен путь, которым можно было из нее выбраться, - сделал однозначный вывод Киба.
- Эй, нет, погоди, данна. Я тщательно все осмотрел…
Киба, сузив глаза, пристально посмотрел на меня. По-видимому, он сомневался в моих способностях к расследованию. Однако ту запертую комнату обследовал не только я. Совершенно хладнокровная и уравновешенная Ацуко Тюдзэндзи тоже тщательнейшим образом все осмотрела.
Я сказал об этом Кибе, но он возразил:
- Из того, что я слышал, следует, что младшая сестра Кёгоку действительно, по всей видимости, проделала хорошую работу, но она ведь осматривала здание только снаружи? Я бы сказал, что это была пустая трата времени. Та, вторая запертая комната, - вот что особенно подозрительно. Даже если при осмотре снаружи этого и невозможно понять, - находясь внутри, по всей вероятности, можно с легкостью распознать какую-нибудь уловку, чтобы из нее выбраться. Что ж, поскольку ты непрофессионал, ты, возможно, упустил ее из виду. Как бы там ни было, если б ты был обычным детективом, то сразу же должен был разгадать способ, как выбраться из запертой комнаты. А если такой способ есть, то что получается? В момент своего «исчезновения» приемный сын семьи Куондзи вышел из той комнаты, оставшись никем не замеченным. Вот что получается.
- В самом деле. В случае если Фудзимаки действительно был убит, семья Куондзи, воспользовавшись услугами частного детектива, смогла бы представить все так, как будто он все еще жив и исчез по собственной воле… ты ведь это хочешь сказать? - с восхищением произнес Кёгокудо.
«Если это так, то Рёко тоже сообщница?
Нет, этого не может быть. Она не лгала».
Однако Кёгокудо, продолжив, сказал ужасное:
- Иными словами, данна, ты хочешь сказать, что в этом преступлении замешана вся семья? Несомненно, если все сговорились и лгут, то здесь нет никакой загадки.
- Именно. Но они ошиблись в выборе человека. Удача оставила их, когда они выбрали на роль подставного детектива этого идиота Энокидзу - тот случай, когда выбор велик, но человек совершает наихудший. И вместо умело сфабрикованного алиби почему-то получили невообразимую путаницу. Без всяких на то оснований Энокидзу вдруг заявил, что исчезнувший молодой хозяин дома мертв. Из-за этого все семейство впало в ужасную панику. Полагаю, все вздохнули с облегчением, когда Энокидзу покинул их на полпути и разбираться с делом остался гораздо более дружелюбный детектив Сэкигути. Но все пошло не так, как они хотели, - как говорится в пословице, «торговцу не удалось сбыть свой товар».
- Подожди, пожалуйста, данна. Возможно, из-за того, что я - непрофессионал, я мог чего-то не заметить, но какой смысл в том, чтобы представить все так, будто мертвый Фудзимаки-си жив? Мотив… какой здесь может быть мотив?!
- Я не думаю, что мотивом стала какая-то любовная драма или извлечение выгоды - как говорится, это дело не рассчитано на счётах. Нет, я считаю, что тут намерение целиком и полностью повесить убийства этих младенцев на своего приемного сына. И вся семья в этом замешана.
Гипотеза, которую изложил Киба, была просто пугающей.
- Что ж, сперва предположим, что его жена и молодой врач-практикант вступили в связь и законный муж стал для них препятствием. Ну-у, на первый взгляд это довольно правдоподобно. Ослепленный страстью, ее любовник убил мужа… до этого момента нет ничего необычного. Однако затем происходит нечто странное. Не было никакой необходимости разыгрывать грандиозный дурацкий спектакль с запертой комнатой. Но даже если б в этом и была необходимость, для него недостаточно актеров. Всего лишь вдвоем… ну-у, нет, сделать это было невозможно. Наемные работники тоже должны были быть с ними в сговоре. Если бы было так, они, пожалуй, справились бы с чем угодно, но трудно представить, чтобы наемные работники стали исполнять указания молокососа и девчонки. Наемными работниками могут распоряжаться только старый папаша-тануки и его старая ведьма-женушка. Если б в них не было ничего подозрительного, это был бы другой разговор, но у нас есть это происшествие с младенцами, так ведь? Согласно сказанному вами… этот пропавший муж был принят в семью жены в июне позапрошлого года, а исчез, если я правильно помню, в январе
прошлого года, так? Это в точности совпадает с тем периодом времени, когда произошли исчезновения младенцев. - Киба вытащил из нагрудного кармана записную книжку и сверился со своими записями. - Ита-ак… первый младенец пропал в июле позапрошлого года, следующий - в сентябре и третий - в ноябре.
Если логические рассуждения Кибы были правильными, то я становился просто посмешищем. Но все же… почему-то я не мог с ними согласиться. Где-то…
Где-то была ошибка…
Я упускал из виду что-то очень важное.
- Должно быть, молодой хозяин дома каким-то образом узнал правду об убийствах младенцев. После этого с ним разобрались. Однако затем младшая дочь Куондзи стала одержима странной болезнью и начали распространяться чудн?е слухи. Этого нельзя было допустить, и, чтобы все уладить, они решили свалить всё на их несчастного приемного сына… вот в чем дело.
- Это предположения, - сказал я, не в силах более сдерживаться. - Скорее у тебя предвзятое мнение, данна. В сущности, разве нам известно, действительно ли те младенцы были убиты? Даже если новорожденные в самом деле пропали, это не обязательно означает, что они были именно убиты. А если они не были убиты, то «разбираться» с Фудзимаки, чтобы сохранить тайну, не было никакой необходимости!
- Верно. Это предположения. Но, Сэкигути, пока ты не попался в ловушку, расставленную твоим противником, предположения остаются эффективными. На основании предположений ведется поиск доказательств. Если доказательства не находятся, - значит, предположение было ошибочным и нужно от него отказаться. В любом случае невозможно проводить расследование, не строя предположений и не представляя, что именно ты хочешь найти.
- Впечатляющая работа полицейских-камикадзе, - перебил Кёгокудо, устремляя на Кибу жесткий пронизывающий взгляд. Ответный взгляд Кибы был не менее выразительным. Будь я на месте Кёгокудо, оцепенел бы от страха; но продавец книг продолжил говорить с тем же невозмутимым выражением лица: - Однако, возможно, все именно так, как говорит данна. Вспомни, что я объяснял тебе раньше, Сэкигути-кун: невозможно достичь абсолютной объективности. Может быть, наиболее правильные результаты можно получить, именно опираясь на собственные субъективные предположения, а не пытаясь выстроить объективную теорию. Однако это имеет смысл лишь в том случае, если то происшествие с исчезновением новорожденных младенцев действительно имело место…
Хотя Киба, судя по всему, не очень хорошо понял смысл сказанного, его настроение заметно улучшилось благодаря тому, что его точка зрения получила поддержку.
- Я думаю, что это действительно произошло. У меня есть три основания так считать. Во-первых, три семейные пары, подавшие заявления, сделали это независимо, совершенно не будучи знакомыми друг с другом. Одно заявление поступило от семьи инвалида войны из Итабаси, работающего штукатуром. Еще одно было сделано проживающими в Камидзюдзё работником торговой компании и его женой. Последнее поступило от бармена из Икэбукуро. Я провел детальную проверку биографических данных каждого из них, но не обнаружил ни единого свидетельства того, что между этими тремя семьями были контакты до того, как они подали свои заявления. Это означает, что все три заявления были поданы ими по собственной инициативе, и трудно предположить, что это была попытка нанести вред семье по предварительному сговору или нечто в этом роде. Также представляется весьма маловероятным, чтобы все три случая произошли по чистой случайности. Второе основание - это местонахождение медсестер, имеющих отношение к этому делу. Среди медсестер, работавших в клинике в период, когда произошли инциденты, - лишь те, которые предположительно
присутствовали при появлении на свет пропавших младенцев; все они до единой уволились, и, более того, их местонахождение после этого неизвестно. Может быть, конечно, они вернулись по своим домам. Но все исчезли, словно ожидали, что будет начато расследование. Это подозрительно. И наконец, последнее основание… что ж, Кёгоку, в сравнении со мной ты гораздо лучше разбираешься в этой сфере. - Сказав так, Киба взглянул на Кёгокудо и спросил: - Послушай, действительно ли существует наследственная одержимость?
«Если только не… нет ли в ее родословной цукимоно-судзи - наследственной одержимости?» - всплыли слова Кёгокудо у меня в памяти.
Как и следовало ожидать, на лице моего друга отразилось откровенное отвращение.
- А что, есть… подобные слухи?
- Есть. Более того, они в высшей степени омерзительные и ужасающие, - решительно ответил Киба, преувеличенно выразительно покачав головой. - Мне изначально не нравились все эти туманные разговоры. Нет, не то чтобы я во все это не верил, но все же не могу сказать, чтобы я в это верил. Просто я практически ничего в этом не смыслю, потому все это мне неприятно. Одно время - очень давно - моя матушка страстно увлекалась всем этим и постоянно беспокоилась о том, в каком направлении нужно смотреть или что именно следует делать в определенный день. Даже если знаешь, что все это не работает, трудно об этом не думать, верно? Это причиняет беспокойство. К тому же, когда имеешь дело с чудовищами или божествами, невозможно прибегнуть ни к каким юридическим средствам. Так что это не наша область деятельности.
- Тогда, собственно, из какого источника была получена эта информация?
- Я запросил расследование в полицейском управлении префектуры Кагава на Сикоку. Поскольку семья Куондзи перебралась оттуда в Токио в начале эпохи Мэйдзи, то есть с тех пор минуло уже добрых семьдесят лет, я не надеялся на результат, но на всякий случай решил поинтересоваться… - Киба снова полистал свою записную книжку. - Ита-ак… что касается Куондзи, то будучи придворными лекарями местного даймё и живя в его замке, они были очень известной и влиятельной семьей, но в деревне, откуда они родом, были изгнаны из сельской общины. Мало с кем поддерживали знакомство, а поскольку с ними никто не вступал в браки, там не осталось никого из их родственников. Причиной этого была наследственная одержимость.
- Какая именно одержимость имеется в виду?
- Я не очень хорошо понял, но они сказали, что это было насылание одержимости осёбо.
- Осёбо, - повторил Кёгокудо. - Это ёкай, дух ребенка, известный в старинной префектуре Сануки, а ныне - в городе Сануки и его окрестностях на северо-востоке Сикоку. Считается, что это разновидность домашнего призрака, который обычно поселяется в доме какой-либо семьи. Что-то вроде дзасики-вараси или дзасики-бокко - духов детей, известных в городе Тоно в префектуре Иватэ на севере. Однако я не знал, что он может становиться «наследственным».
- Эй, Кёгоку, что такое вообще наследственная одержимость? Это то же самое, что одержимость осаки или осаки-гицунэ, известная здесь, в Токио, когда говорят, что «семья одержима духом лисы»? Считается, что, когда девятихвостая лиса Тамамо-но-маэ была убита в поле неподалеку от Насу, одна из ее золотых шерстинок превратилась в духа. В других легендах написано, что сама девятихвостая лиса обратилась в пр?клятый камень Сэссё-сэки, который убивал каждого, кто к нему приближался, и, чтобы снять это проклятие, буддийский монах по имени Синсё Гэнно расколол этот камень, но один из его фрагментов улетел в провинцию Кодзукэ и превратился в осаки, что означает «кончик хвоста», потому что это был кусочек от кончика хвоста Тамамо-но-маэ. Я слышал, что осаки - это ёкай, похожий на лису, но размером не больше хорька или ласки, который живет в семье из поколения в поколение и носит своим хозяевам золото, серебро, рис и другие ценности. С такой семьей запрещено вступать в брачные связи, поскольку иначе другая семья тоже станет «осаки-моти», или «хозяевами осаки», и это может привести к разногласиям. Это и есть
«наследственная одержимость»?
- Пожалуй, тут есть некоторые отличия. Люди из семьи с «наследственной одержимостью» - это не те, кто одержим, но те, кто насылает одержимость. Иными словами, это семья, которой на протяжении многих поколений служит вызывающий одержимость дух. Можно считать, что «наследственная одержимость» сходна с передающимися по наследству духами в семьях «осаки-моти» или «идзуна-цукаи» - магов, одержимых куда-гицунэ, также называемых «трубочными лисами» за их крошечные размеры, позволяющие им уместиться в бамбуковой курительной трубке. Осаки приносят своим владельцам богатство, а куда-гицунэ могут делать предсказания и наделять своего хозяина магическими силами, но также хозяин может насылать их на людей, которые ему не нравятся, или приказывать похищать у других семей их богатство. Люди из семей с наследственной одержимостью, насылая на других подвластных им духов - цукимоно, приносят своим недругам несчастье. Разумеется, община испытывает к подобным людям отвращение и отвергает их. А поскольку в случае брака детям по наследству перейдет одержимость, это строжайше запрещено.
С меня было достаточно.
- П… подобных абсурдных вещей не существует в реальности! Это что, истории времен старого сёгуната? Просто суеверия! Сейчас тысяча девятьсот пятьдесят второй год, двадцать седьмой год Сёва! Сначала данна, а теперь и ты, Кёгокудо… вы что, оба с ума посходили?!
- Сэкигути-кун, к сожалению, у тебя недостаточно понимания сути вопроса. Традиция наследственной одержимости остается прочно укорененной и живет в нашей культуре и по сей день. С этим невозможно не считаться, - жестко сказал Кёгокудо не допускающим возражений тоном. - Наследственная одержимость - это один из народных общественных инструментов, используемых для объяснения необъяснимого. В случаях, когда внутри общины возникает нечто непостижимое и абсурдное, в качестве средства для объяснения подобного существуют народные суеверия и предания. Точно так же, как демон обязательно должен появиться на свет необыкновенным путем, считается, что всякое несчастье, обрушившееся на деревню, должно обязательно произойти по вине наследственной одержимости, то есть быть делом рук какой-либо семьи.
- Однако разве одержимость не является лишь простым объяснением симптомов неврозов и тяжелых душевных заболеваний? Неестественное волнение и перевозбуждение, психические расстройства - все это следствия нарушений в организме индивидуума. Невозможно же наслать это как одержимость!
- Опасно рассуждать об одержимости как о сугубо медицинской патологии. Конечно, сами по себе симптомы относятся к сфере твоей компетенции… и могут быть также объяснены с точки зрения психологии и психопатологии. Однако это не более чем одна сторона вопроса. С другой стороны, есть подход с точки зрения фольклористики. В этом случае можно сказать, что представление о наследственной одержимости возникло под влиянием традиций, пришедших с материка, - таких как гадание оммёдо или кодо, иначе называемое кодоку - китайское искусство черной магии, в котором для насылания проклятия и убийства людей используются духи животных, - на систему наших народных верований, связанных с Инари, божеством риса и изобилия, и другими нашими божествами. Однако объяснения одной только исторической подоплеки в действительности недостаточно для понимания того, почему в состоянии одержимости люди впадают в подобие безумия.
- Вот именно. Если изъять из разговора всю эту беспорядочную фольклористическую мишуру, останется только чистая болезнь. Нервное расстройство или душевное заболевание, как ее ни назови.
- Да, но, будучи лишь одним аспектом одержимости, это не является ее сущностью. С помощью психопатологического подхода можно объяснить внешние признаки феномена одержимости - и только. Такие аспекты, как «расцвет и упадок рода», «неравномерное распределение благосостояния», оказываются полностью упущенными из вида. А без них невозможно охватить целостную картину того, что представляет собой одержимость. Я полагаю, что основной причиной возникновения народного представления об одержимости было внедрение в общество новой системы ценностей - денежной экономики. До этого момента «счастье» или «благосостояние» распределялись в общине равномерно в зависимости от урожая, и вся община разделяла одну судьбу, будь она хорошей или плохой. Однако, когда деньги входят в широкое обращение и денежная система становится всеобщей, распределение «благосостояния» внутри общины делается неравномерным. Иными словами, среди людей одного социального статуса возникает разделение на богатых и бедных. Потому и появляется необходимость в некоем общественном инструменте, призванном объяснить и устранить это различие. Тогда
люди и вспомнили передававшиеся из уст в уста с незапамятных времен предания о камигакари, или одержимости божествами, когда человек впадал в экстаз и обретал сверхъестественные силы, и, полностью скопировав их, создали представления о цукимоно - одержимости злыми духами. Изначально одержимость божествами являлась системой искусственной подмены явлений нематериальной и непостижимой реальности, которая не принадлежит этому миру, чем-то объяснимым и понятным, принадлежащим этому миру. Это вполне подходило для понимания действительности, которую трудно принять, и несправедливости, с которой люди сталкивались повседневно. Иными словами, возникновение в Японии представлений об одержимости злыми духами было необходимо. Потому что для их возникновения имелись почва и все условия. Короче говоря, психопатологическая сторона феномена одержимости и эти условия… которые можно называть «культурой» или просто «общественными условиями», - как бы то ни было, все это растворено в его фольклорной стороне. Если одной из двух этих сторон недостает, то невозможно понять, что такое цукимоно, или одержимость злым духом,
существующая в Японии.
- Я понимаю, о чем ты говоришь. Но разве ты не сказал, что семьи с наследственной одержимостью насылают некую одержимость на других людей? Разве это не означает, что они сами не должны страдать от симптомов одержимости?
Кёгокудо, по своему обыкновению, приподнял бровь.
- И тем не менее по какой-то причине в родословной семей с наследственной одержимостью встречается множество людей, подверженных различным душевным расстройствам, неврозам и психическим заболеваниям. Это так согласно статистике. Конечно же, есть и исключения, и, наверное, если не принимать во внимание народные предрассудки, ситуация будет выглядеть лучше, однако на данный момент получается именно такая печальная картина. Именно поэтому нельзя упрощенно судить об одержимости как о болезни, от которой страдает один человек. В ней тесно переплетены культурные и социальные условия.
И Кёгокудо, и Киба были совершенно спокойны. Один я нервничал.
- Да… да, верно, из поколения в поколение род Куондзи продолжался по женской линии. Иными словами, в течение многих поколений они усыновляли мужчин, женившихся на их дочерях. Разве благодаря этому их кровная линия с наследственной одержимостью не должна была уже давным-давно иссякнуть?
- Сэкигути-кун, до чего же ты чудной… Ну-у, вообще-то, да. Тем не менее что касается наследственной одержимости, то считается, что в большинстве случаев она передается по женской линии. Именно поэтому женитьба на девушках из таких семей является табу.
- Однако…
«Это неправда. Мне нет дела до подобных вещей».
- Это… может быть, это и так, Кёгокудо, но в данном случае это не имеет никакого отношения к делу. Я с самого начала так говорил!
На мою вспышку гнева ответил Киба:
- Это имеет отношение к делу, Сэкигути. Хотя мне не все было понятно в сложных рассуждениях Кёгоку… но, согласно отчету полицейского управления, местные старики говорят, что духом, которого члены семьи Куондзи насылали на других людей, была не лиса и не тануки - это был «призрак мертворожденного ребенка»…
Я не знал, что сказать дальше.
Тишину нарушил приглушенный голос Кёгокудо:
- Вот как. Так вот что такое «наследственная одержимость осёбо»… Ясно. «Инугами-цукаи» - те, кто использует инугами, мстительных духов собак, держит при себе инугами - духов жестоко убитых ими собак; «куда-цукаи» содержат куда-гицунэ, духов лис, живущих в курительных трубках, а наследники линии осёбо должны содержать при себе осёбо. Иными словами, им необходимо держать при себе духов мертвых детей… ну конечно. - Кёгокудо, казалось, был в восторге от этого вывода, но затем он удрученно вздохнул: - Однако всё же… - Скрестил на груди руки. - Существует ли подобная наследственная одержимость?..
- Судя по всему, существует. Потому что тамошние старики утверждают, что Куондзи исстари убивали младенцев… что уж теперь говорить, прошлого-то уже не исправить… так-то. Ну-у, как ты и сказал, все это, пожалуй, основанная на суевериях и предрассудках дискриминация. Потому что подобные разговоры не подтверждаются никакими доказательствами. Но все же… как бы то ни было, не слишком ли хорошо все сходится? У меня от этого мороз по спине. А если в наше время действительно есть семья, которая делает подобные вещи, этого нельзя так оставить. Разве я не прав? В конце концов, здесь не деревня Сануки времен эпохи Эдо. Мы ведь находимся в Токио - столице Японской империи!
- Мы находимся в Токио, где одержимость продолжает жить и процветать, - заметил Кёгокудо. - Она находит отражение даже в словах, которые мы используем, говоря об удаче. В выражениях «сегодня мне не везет» или «ко мне снова пришла удача» слово «цуки», обозначающее удачу, в действительности является производным от глагола «цуку» - «овладевать» применительно к злому духу. «Нечто овладело мною» - вот каков смысл этих выражений. Этот же иероглиф входит в слово «цукимоно», обозначающее одержимость злым духом или самого злого духа, овладевшего человеком. Иными словами, это сокращение от выражения: «Мне стал подвластен дух лисы и принес мне удачу». Когда кто-то выигрывает в азартной игре или выручает большую сумму, говорят, что этот человек на время стал хозяином некоего овладевающего людьми духа - «цукимоно», который сослужил ему службу, и он стал единоличным владельцем всего богатства. Иными словами, так говорят не только деревенские жители.
- И на основании подобных… подобных причин вы обвиняете семью в убийствах! Я не могу с этим согласиться! - снова вспылил я.
Это чувство… оно было иного рода, нежели тот гнев, который я испытал вчера по отношению к Энокидзу. Разве вчера я разозлился не на нелепое поведение и абсурдный подход Энокидзу, противоречивший здравому смыслу? Но сегодня было иначе. Никто не говорил и не делал ничего нелогичного и несообразного. Так что же тогда так вывело меня из себя? Разве я злился не из-за того, что все могло обернуться неблагоприятным образом для членов семьи Куондзи - в особенности для Рёко? Но если это было так, то я…
- С чего это он так взбесился? - спросил Киба пронзительным от раздражения голосом.
Кёгокудо ответил ему со своим обычным хладнокровием:
- У него есть либо какая-то личная обида, либо он охвачен справедливым негодованием - трудно распознать, в чем именно тут дело.
- Разумеется, это справедливое негодование. Разве все это - не более чем ни на чем не основанная дискриминация? Представитель государственной власти, на столь зыбких основаниях делающий из обычных горожан подозреваемых, - это можно было представить в прошлых веках, но не в наше время! Разве это не игнорирование фундаментальных прав человека, не самое грубое и бесцеремонное попрание принципов демократии?!
«Нет. Я вышел из себя не по этой причине».
Однако с моих губ сами собой слетали мысли, согласовывавшиеся с общепринятым здравым смыслом, но противоположные моим чувствам.
- Ну так что, Кёгокудо? - требовательно спросил я у своего невозмутимого друга. Но тот и тогда не выказал признаков волнения.
- В точности как ты и говорил, это глубоко укорененная гнусная и вредная традиция, имеющая общее происхождение с расовой дискриминацией и дискриминацией по тому принципу, из какого региона страны происходит тот или иной человек. Это то, чего быть не должно, и нам следует приложить все усилия, чтобы покончить с этим. Однако осознание существующего положения дел - это другое. Не понимая ситуации, невозможно ее улучшить, и нельзя закрывать глаза настолько, чтобы приходилось искажать историческую и культурную действительность. Заменив «одержимость духом лисы» на «состояние транса», а саму «одержимость» - на «невроз», мы можем осовременить наше понимание, но предубеждения и предрассудки от этого никуда не денутся, и проблема останется нерешенной. Если трезво вглядеться в текущее положение дел, то можно увидеть, что старые традиции, наполненные предубеждениями и предрассудками, остаются непоколебимыми. И вот на подобной почве происходит дело семьи Куондзи, - произнес Кёгокудо монотонным голосом.
«Да, конечно, так и есть. Я это понимаю!»
Киба сложил свой веер, скрестил руки на груди и вздохнул. Затем посмотрел на меня и сказал:
- Ну-у… ваш разговор чересчур уж сложный. Сэкигути, а какое решение ты видишь для этого дела? Вне всяких сомнений, члены семьи Куондзи подвергались беспричинным притеснениям и пали жертвами предрассудков - это, так сказать, трагедия семьи. Да уж, из поколения в поколение вплоть до сегодняшнего дня весь мир смотрел на их предков и на них самих через очки, окрашенные кровью. Но я тебе скажу, что не следует путать одно с другим. Какой бы несчастной семьей они ни были, это не является доказательством того, что все Куондзи - добродетельные и добропорядочные люди, не имеющие никакого отношения к происшествию. Предположим, что, как ты утверждаешь, все они не лгут и та комната, в которую вошел их зять, ставший приемным сыном, действительно была заперта и из нее не было выхода. При таком условии есть ли реалистическое объяснение случившемуся? Ни один человек не может просто бесследно исчезнуть, это абсолютно невозможно…
- Если использовать определенные лекарственные средства, это вовсе не невозможно.
- Не сбивай меня с толку своими разговорами, Кёгоку. Так или иначе, Сэкигути, если мы примем твою позицию, то либо этот приемный сын рассеялся подобно дыму, либо он укутался в плащ-невидимку тэнгу, стал невидимым и скрылся.
- Это просто великолепно, данна. Ну конечно, у него был плащ-невидимка крылатого духа гор тэнгу - как это проницательно… Далее логично было бы предположить, что Фудзимаки пошел по пути человека-невидимки Герберта Уэллса. Это тоже подходит. Возможно, он все еще находится в той клинике. Не спеша бродит по коридорам и палатам, кормит лабораторных мышей… и именно он вырвал разоблачающие его страницы из собственных дневников. Да, это замечательная идея. - Кёгокудо произнес все это неподдельно веселым тоном и рассмеялся.
Однако Киба, оставаясь непроницаемо серьезным, в молчании угрожающе смотрел на меня своими маленькими глазами.
- Как бы там ни было… нет, определенно мое расследование зашло в тупик, - признался я. - Но твоим логическим рассуждениям и умозаключениям недостает решающих доказательств, данна. У тебя недостаточно информации, чтобы делать подобные выводы. Я это хочу сказать.
- Что ж, ты порядком смягчил свою точку зрения. Сэкигути-кун, я могу быть пристрастным, но ты ведешь себя немного странно. Или есть какие-то особые обстоятельства? - спросил Кёгокудо.
Я не знал. Было ли что-то подобное?
Особые обстоятельства или нечто в этом роде…
«Школьник-сан… Поиграем?..»
В тот день я…
Я…
- Ладно! - внезапно громким голосом произнес Киба, прервав мои мысли. - Раз уж ты так далеко зашел в своих размышлениях и так глубоко в это вовлечен, - как насчет того, чтобы продолжить вести расследование вместе? Я тоже не могу не считаться с тем, что я здесь узнал.
Это было неожиданное развитие событий.
- Даже несмотря на то что заявления были отозваны, ты можешь проводить расследование в качестве полицейского следователя? - поинтересовался Кёгокудо.
Киба, поправив воротник своей рубашки, ответил:
- Я - полицейский следователь по уголовным делам. Я не частный детектив. Даже если нет человека, обратившегося ко мне с просьбой, я могу проводить расследование, в случае если имеет место происшествие. Заблаговременное предотвращение преступлений также входит в мои обязанности как госслужащего. В случае дела о пропавших младенцах действительно не было никакой определенности, но на этот раз семья признаёт бесследное исчезновение человека. В тот самый момент, когда узнал о факте обращения к частному детективу, я уже, как говорится, мог седлать коня и отправляться на войну, - и Киба с вызовом рассмеялся.
У меня было ощущение, что человек, обратившийся с просьбой… Рёко… не будет рада вмешательству полиции. Однако раз уж так получилось, то, если б я сейчас отступился, Киба, вне всяких сомнений, взялся бы за это дело лично. А если так, то все же было бы немного лучше, если б я отправился вместе с ним. Хорошо бы, если б мне удалось раскрыть дело прежде, чем это сделает Киба. Мне не хотелось, чтобы ей пришлось выносить еще больше неприятных домыслов, проистекавших из этого переполненного предположениями и догадками расследования.
Киба предложил сначала расспросить об обстоятельствах дела бывших наемных работников семьи Куондзи, семейную пару Токидзо и Томико. У меня в любом случае было в планах посетить их в тот день, так что я с ним согласился.
Киба уже выяснил, где жили Токидзо и его жена. Единственный сын супругов погиб во время войны, и теперь они гостили у своей дальней родственницы, владевшей бакалейной лавкой в Итабаси. Оставив хозяина букинистического магазина глубоко погруженным в чтение дневников, мы покинули «Кёгокудо».
Я впервые оказался в Итабаси. В эпоху Эдо он был так называемой сюкуба, или почтовым городом, - станцией, где могли остановиться и отдохнуть путешественники, проезжавшие по старинной дороге Накасендо - «Центральному горному тракту», - которая проходила через центральную часть острова Хонсю и вела на юг, в город Нагоя. Вдоль большой дороги располагались оживленные торговые улицы, однако стоило нам свернуть с нее и пройти несколько шагов в сторону, как мы оказались в лабиринте узких улочек, отделенных друг от друга высокими глинобитными стенами и дощатыми заборами. В то время как перепланировка, предпринятая в ходе восстановления города после войны, разделила центральные районы Токио аккуратными прямыми линиями, здесь улицы сохранили свои органичные изгибы и повороты. Облик этой части города возник в ходе приспособления и подстраивания к естественным особенностям природного ландшафта, и я испытывал умиротворение, ощущая себя словно в безопасности материнской утробы, но в то же время - беспокойство из-за невозможности увидеть свой путь дальше чем до ближайшего поворота.
- Мой дом находится в Коисикаве. Так что я хорошо знаю эту местность, - сказал Киба, сощурившись и осматриваясь, чтобы сориентироваться. - Этот район был назван «Итабаси» - «мост из деревянных досок», - потому что здесь находился деревянный мост через реку Сякудзии. Этого вполне достаточно, чтобы дать название местности, - добавил он и рассмеялся.
Бакалейная лавка, которую мы искали, называлась «Умэ-я». На закопченной вывеске над ее входом было написано огромными бросавшимися в глаза иероглифами «ВЯЛЕНЫЕ ПРОДУКТЫ». Возможно, темные сажистые полосы на вывеске остались после пожаров, бушевавших здесь во время войны.
У входа в магазин было выставлено множество подносов с вяленой рыбой, сушеной стружкой тыквы-горлянки и всеми возможными видами подобных товаров, к которым были привязаны желтые ценники. И само здание, и вывеска, и выставленные для продажи продукты - все они словно выцвели и имели одинаковый тусклый пепельно-желтый оттенок. Воздух вокруг магазина был наполнен удушающей вонью, характерной для копченых продуктов. Я держал рот плотно закрытым, но Киба, судя по всему, не обращая на запах внимания, оглядел подносы, словно выбирая, что он мог бы купить, и сказал:
- Э-эх, захотелось пропустить кружечку пива…
Я не нашелся, что на это ответить.
- Добро пожаловать, добро пожаловать! - не взглянув в нашу сторону, почтительно поприветствовала нас хозяйка магазина. Это была невысокая полная женщина лет сорока, одетая в такой же, как и все вокруг, выцветший свитер и запачканный передник. По всей вероятности, эта женщина и была дальней родственницей семьи Токидзо.
Киба с привычной непринужденностью подошел к ней, сказал что-то приглушенным голосом и достал из нагрудного кармана свою записную книжку. Это была полицейская записная книжка - официальный документ, служивший также его удостоверением личности. Такие книжки для официальной записи деталей и инцидентов во время патрулирования были введены в обиход еще в 1875 году, в 8 году эпохи Мэйдзи, по британскому образцу. Маленькие глаза женщины широко распахнулись, и она поспешно и суетливо бросилась в дом. Затем вновь появилась в дверях и пригласила нас зайти внутрь.
Обстановка расположенной прямо за входом в магазин так называемой тянома - чайной комнаты - была скромной: там стояли традиционный японский стол с короткими ножками - тябудай, и чайный шкафчик - тядансу, в котором хранилась посуда для чаепитий. На пол были положены три подушки-дзабутона с торчавшей из прорех набивкой. Едва мы успели присесть, как открылась раздвижная дверь-фусума и из-за нее показалась женщина. Из-за ее спины, практически оттолкнув ее в сторону, вышел старик. Это был Токидзо Савада.
Токидзо был худым, как журавль; его глубоко посаженные глаза смотрели на нас из-под копны снежно-белых нечесаных волос.
- Что от меня понадобилось полиции? Мне нечего вам сказать. Убирайтесь, - спокойно и угрожающе произнес старик. Голос у него был хриплый, но твердый и полный уверенности.
В его темных глазах, почти сливавшихся с чернотой зрачков, чувствовалась взращенная долгими годами непоколебимая сила воли. Их пристальный взгляд ясно давал понять, что этот старик не относится к тому типу людей, с которыми легко иметь дело.
- Ничего себе приветствие, дед… Но если ты так предан своим бывшим хозяевам, то тебе стоило бы быть посговорчивее. Думаю, немного больше любезности не повредило бы.
- У меня нет добрых слов для тех, кто распространяет грязные сплетни о людях, к которым я испытываю глубокую признательность. Убирайтесь.
- Эй-эй, я тебе не какой-нибудь местный бродяга с улицы, не нужно так со мной разговаривать. Может быть, с первого взгляда и не ясно, но я как-никак госслужащий, который получает зарплату от государства.
Выражение лица Токидзо стало еще более суровым, и темнота в глубине его зрачков сгустилась еще сильнее.
- Да что вообще это государство когда-либо для нас делало? Убило нашего сына - вот единственное, что оно сделало.
- Токидзо-сан… - Заметив, что Киба подал мне знак глазами, я осторожно заговорил: - Мы пришли к вам сегодня вовсе не по поводу пропавших младенцев. В действительности мы разыскиваем молодого врача, господина Куондзи, чье местонахождение неизвестно. Вы позволите совсем немного побеседовать с вами?
- Об этом… об этом мне нечего вам рассказать. Я ничего не знаю. - Старик на мгновение заколебался, однако затем снова замкнулся.
- Так не пойдет, дед. Разве это не имеет огромного значения для семьи Куондзи, к которой ты испытываешь глубокую признательность?.. Хорошо бы, чтобы ты сотрудничал немного больше.
- Господин… или его уважаемая жена обратились к вам с просьбой разыскать его?
Токидзо явно был в замешательстве. Обращение к его преданности хозяевам дало свой результат.
- Этим человеком была их дочь… запрос поступил от Рёко-сан. Я не из полиции. Рёко-сан обратилась ко мне за помощью. Разумеется, если б это можно было уладить конфиденциально, я сделал бы все, что в моих силах, чтобы избежать вмешательства полиции. Нам обязательно нужно с вами поговорить…
- Так это была Рёко-сама! - закричал старик, перебивая меня. В глубине его темных глаз на мгновение вспыхнула эмоция - скорее страх, чем удивление. - В таком случае мне точно нечего вам сказать. А теперь уходите прочь! И не возвращайтесь! Выметайтесь отсюда!
Поднявшись и не отрывая взгляда от моего лица, Токидзо начал пятиться к дверному проему; затем, нащупав за своей спиной край раздвижной перегородки, он открыл ее и исчез. Перед открытой перегородкой осталась в изумлении стоять хозяйка магазина, держа в руках поднос с чашками и традиционным керамическим заварочным чайником кюсу.
Я и Киба тоже лишились дара речи.
Женщина первой нарушила неловкое молчание:
- П… простите, пожалуйста. Дедушка у нас такой упрямый и чудаковатый, мне правда очень жаль, что так вышло. Простите его великодушно. Пожалуйста, не арестовывайте его.
Женщина - Цунэко Умэмото (магазин назывался по первому иероглифу ее фамилии, означавшему «сливовое дерево») - как можно более низко склонила голову в поклоне, умоляя нас не арестовывать старого Токидзо. Киба успокоил ее, сказав, что мы пришли сюда не с целью кого-либо арестовывать, но ему, однако, потребовалось немало времени, чтобы уговорить ее присесть для разговора.
По словам Цунэко, Токидзо и Томико Савада приехали к ней жить, свалившись ей как снег на голову, весной прошлого года, где-то в начале марта. Выходило, что это случилось два месяца спустя после исчезновения Фудзимаки. Покойный муж Цунэко был двоюродным младшим братом матери Томико, так что в действительности между ними не было особенно тесной связи, и она очень растерялась.
- Я ведь тогда тоже жила одна, и мне стало их жаль. Но, понимаете, с бабушкой-то я еще как-никак встречалась, а дедушку в жизни ни разу не видела, так что понятия не имела, что мне с ними делать.
- Почему вы всё же взяли их на свое попечение?
- Ну-у, как вам сказать… хотя я совсем не знала дедушку, бабушка была так сильно напугана - говорила, что им уже никогда не вернуться в особняк к своим хозяевам… Но она никогда не рассказывала о том, что там случилось. И вдобавок…
- Что вдобавок?
- Ну-у, из клиники они принесли с собой большие деньги на проживание и всякие расходы…
- Большие деньги? Это примерно сколько?
- Ну-у… - Цунэко умолкла и, отвернувшись, посмотрела в сторону внутренней комнаты, как будто боясь, что старик мог ее подслушать. Затем снова повернулась к нам - на ее лице было странное выражение покорности - и, поманив нас правой рукой, чтобы мы наклонились поближе, сказала:
- Это был миллион иен. Миллион иен! Такая бедная женщина, как я, в жизни не видала такого сокровища. - Произнеся эти слова, она тотчас испуганно прикрыла рот ладонью. - Ой-ой, это что же, было совершено преступление? А я ведь взяла эти деньги… Меня ведь простят, если я их верну? Ох-ох, что же мне делать…
- Нет-нет, успокойтесь. Вы, хозяйка, ничего такого не сделали. Но все-таки, как вы распорядились такой значительной суммой?
Голос Кибы был мягким, будто он успокаивал ребенка. Однако эта женщина, по всей видимости, имела невротический склад характера и любое давление или принуждение действовало на нее безотказно, так что она безоговорочно подчинялась любой власти.
- Ох, я использовала совсем небольшую часть, чтобы отремонтировать этот магазин, а все остальное оставила у дедушки.
Киба повернулся ко мне:
- Это плата за молчание - ничего другого тут и подумать нельзя.
- Данна, вероятно, это часть тех денег, которые Фудзимаки-си принес с собой в семью.
Мне не хотелось признавать это, но ничего другого предположить было невозможно. Мог ли где-нибудь в мире существовать хозяин, который выплатил бы столь щедрое вознаграждение увольняющемуся наемному работнику?
Киба кивнул.
- Вот как, они раздали всем деньги за молчание, и благодаря этому никто не проговорился… Что ж, теперь понятно, куда подевался ремонт клиники. Савада ведь были не единственными, кому они заплатили.
Определенно здание клиники Куондзи сейчас совершенно не выглядело так, будто на его ремонт было потрачено пять миллионов иен. Взглянув на то, какой небрежной была сделанная небольшая работа, скорее уж можно было подумать, что на ремонт вообще не было потрачено никаких денег.
Однако… если, как говорил Киба, огромные деньги, заплаченные Токидзо и его жене, были платой за молчание, то получалось, что семье Куондзи определенно было что скрывать.
Киба еще раз кивнул, затем поднял глаза на хозяйку магазина и спросил:
- А где сейчас бабушка?
- Ох, бабушка куда-то ненадолго вышла, буквально совсем недавно… Вы сами видели, каков дедушка, но бабушка намного проще в общении… пожалуйста, простите, что все так вышло, - Цунэко вновь рассыпалась в извинениях.
Под предлогом того, что мы ждем возвращения Томико Савады, мы решили еще немного послушать, что расскажет эта робкая женщина. Конечно, в соседней комнате сидел старик Токидзо, который был совершенно не рад нашему визиту, и она трепетала от страха, потому что было совершенно непонятно, в какой момент он мог ворваться к нам, крича от ярости. Но лишь потому, что перед ней был полицейский, Цунэко совершенно нам подчинилась и ни в чем не возражала.
По ее словам, еще отец Токидзо Савады служил семье Куондзи. Хотя на первый взгляд Токидзо и выглядел так, будто был уже в очень преклонном возрасте, в действительности ему совсем недавно исполнилось всего шестьдесят. Однако несмотря на это, если его семья служила Куондзи в течение двух поколений, получалось, что они были наемными работниками в клинике уже в начале десятых годов, то есть в начале эпохи Тайсё или даже в конце прошлого века - в эпоху Мэйдзи, - и, если так, могли застать то время, когда Куондзи все еще жили в Сануки… да, это тоже было возможно.
Когда я сказал об этом, Цунэко оживилась.
- Ну-у, что до этого… не знаю уж, правда это или нет, - начала она свой рассказ, приняв непринужденный вид сплетничающей сельской тетушки - как говорится, «когда кумушкам представился случай обменяться слухами возле колодца». - Мать отца Савады-сана, как я слышала, по какой-то причине оставила бренную суету этого мира и, став паломницей, отправилась в путешествие по священной дороге Сикоку-хэнро, чтобы посетить восемьдесят восемь храмов острова Сикоку. Но так уж вышло, что во время ее паломничества ей стало плохо и она упала на дороге, а помог ей предок семьи Куондзи. На самом-то деле она была тогда беременна, и ребенком, которого она носила, был не кто иной, как отец нашего дедушки. Так что человек из семьи Куондзи помог ей благополучно разрешиться от бремени, а также вырастить ее сына, и с тех пор до наших дней Куондзи заботились об их семье, - вот что мне рассказывала бабушка.
- И впрямь великий благодетель, - сказал Киба. - Кстати, в тот самый момент, когда ваш дедушка услышал имя госпожи Рёко, он, кажется, сильно изменился в лице. Вы не слышали ничего такого, что могло бы это объяснить?
- Я почти ничего не знаю о том, что происходило в клинике… впрочем, нет… очень давно, когда бабушка заходила в гости, она кое-что говорила…
- Бабушка часто к вам заходила?
- Нет, не часто. Может быть, в те моменты она чувствовала себя одиноко… это случалось раз в два или в три года, и она всякий раз приходила неожиданно. Это было… да, когда мой муженек еще был жив и здоров, - значит, еще до войны или сразу как она началась, точно. Наш дом тоже пострадал от воздушных налетов.
- Что она вам говорила?
- Да всякое: мол, дочка хозяев особняка каким-то образом забеременела от невесть откуда взявшегося незнакомого мужчины, и там поднялся большой переполох насчет того, рожать ей или нет…
- Ребенок Фудзимаки!
Получается, предположения Кёгокудо попали в цель. Если Кёко Куондзи зачала ребенка от Макио Фудзино, это должно было произойти как раз в то самое время.
- И что же, она родила ребенка? Или не родила?
- Ну-у, бабушка сказала, что ей лучше было бы не рожать, но что там случилось в действительности… Когда я слышала эту историю, девочке было всего пятнадцать или шестнадцать лет, и мой муженек сказал, что, должно быть, для ее родителей это было ужасным ударом. Но вскоре военные действия постепенно стали все более ожесточенными, мой муженек сгорел при пожаре, а бабушка пришла навестить меня уже после этого… да, точно, тогда прошел год после окончания войны. В то время я выбивалась из сил, только чтобы выжить, так что совсем позабыла о той истории. Так что я ничего не знаю о том, что произошло после.
Сказав так, Цунэко вдруг посмотрела в сторону входа в магазин и замолчала. Киба и я, сидевшие к нему спиной, инстинктивно обернулись.
У входа в магазин стояла маленькая старушка. Это была Томико Савада.
- Цунэко-сан, о чем ты болтаешь? Если мой муж тебя услышит… он тебя прибьет.
В одной руке пожилая женщина держала сверток фуросики[107 - Фуросики - буквально переводится как «банный коврик» и представляет собой квадратный хлопковый или шелковый платок со стороной 40 - 80 см, который используется для заворачивания и переноски предметов любых форм и размеров.]. Она изо всех сил старалась вытянуться, чтобы казаться выше своего маленького роста, и стояла в дверном проеме подобно грозным Нио - буддийским стражам храмовых ворот[108 - Нио, или Конго рикиси - двое гневных и могучих божеств-хранителей Будды. Скульптурные изображения Нио часто устанавливаются при входах в буддийские храмы, монастыри, святилища, кладбища и другие священные места в Японии. Как правило, они располагаются по двум сторонам от главных ворот, предотвращая проникновение демонов и злых духов. Нио являются воплощениями бодхисаттвы Ваджрапани, старейшего и наиболее могущественного защитника Будды. Согласно японской легенде, они путешествовали вместе с Буддой, чтобы защитить его.].
- О-о, бабушка-сан, давно не виделись!
- Что вам опять нужно, следователь? Я ведь уже рассказала вам все, что знала. Цунэко-сан, где мой муж? - ворчливым голосом сказала Томико, заходя в чайную комнату.
Цунэко торопливо посвятила ее в обстоятельства, которые нас привели, и старушка, не глядя на нас, проговорила:
- Хмм, но ведь мне нечего рассказать. Если вы не уйдете как можно скорее, я не знаю, что с вами сделает мой муж, так что лучше вам побыстрее отсюда исчезнуть. И тебе, Цунэко-сан, лучше с ними не разговаривать.
Как говорится в присказке, «здесь больше не было птиц, которых можно было бы поймать».
- Бабушка-сан, подождите немного. Мое дело здесь сторона, но этот человек пришел сюда по просьбе дочери семьи Куондзи. Вы не могли бы просто выслушать его?
Судя по всему, слова Кибы тронули пожилую женщину, хотя и совсем немного. Она посмотрела мне в лицо.
- Господской дочери, значит… вы имеете в виду Кёко-сама?
- Рёко-сан.
- Рёко-сама? И что же вы хотите узнать?
Я не предполагал, что она так легко позволит задать ей вопрос, и растерялся, не зная, о чем ее спрашивать. Первым делом я спросил о дне происшествия, однако ее ответ ничем не отличался от того, что мне уже было известно. Следующим я задал вопрос, что она видела, заглянув в библиотеку после того, как дверь была сломана.
- Не видела. Ничего не видела. Не знаю. Я ничего не знаю, - пожилая женщина отрицала все настойчивее, чем это было необходимо.
Вмешалась Цунэко:
- Но, бабушка, приходя сюда, вы говорили, что там было что-то страшное, что-то очень страшное… так что же это такое было?
- Не болтай лишнего. Я ни о чем таком не помню. Если я буду слишком много говорить, муж потом меня отругает. Я уже сказала достаточно.
Глаза Томико потемнели так же, как у ее мужа, и она так же, как он, направилась во внутреннюю комнату.
- А… постойте, пожалуйста. Разрешите спросить вас только еще об одной вещи.
Я вспомнил, о чем во что бы то ни стало должен был ее спросить. Хотя совершенно не представлял, имеет ли этот вопрос отношение к происшествию.
- Младенец с лягушачьим лицом… вы что-нибудь об этом помните?
Томико медленно опустилась на пол там же, где она стояла; ее ладонь все еще касалась раздвижной двери.
- А… вы… откуда вам это известно?..
- Бабушка-сан, вы что-нибудь об этом знаете?
Эти слова словно разрезали невидимые нити, плотно опутывавшие женщину. Она обессиленно посмотрела на нас; ее лицо выглядело так, словно она вот-вот расплачется. Однако было ли выражение ее лица печальным или испуганным - этого я не мог понять, настолько сильно оно было изборождено морщинами, оставленными прожитыми годами.
С тем же выражением Томико начала рассказывать сухим надтреснутым голосом:
- Я слышала эту историю от моего мужа. Первоначально род Куондзи достиг процветания в деревне Сануки: члены этой семьи были известны как таю. Но это не те таю, говоря о которых подразумевают дорогих проституток из Ёсивара, «квартала красных фонарей» в Токио. Это заклинатели, колдуны, которые владеют искусством насылать проклятия. Каждая семья, умеющая такое, имеет власть над каким-либо божеством. Это может быть дух собаки - Инугами, или Сётэн, у которого, как у индийского Ганеши, голова слона, - они очень разнообразны. Говорят, бог школы таю, к которой принадлежала семья Куондзи, походил на младенца; это был додзи-но ками-сан - «бог-младенец».
Одержимость… осёбо.
- Однажды на окраине их деревни поселился паломник. Он владел свитком, на котором были записаны древние рецепты снадобий и заклинания, и благодаря тому, что с помощью его сверхъестественной силы лечил болезни, стал чрезвычайно известен. Таю Куондзи это не понравилось. Они попытались наслать на паломника своего бога-младенца, чтобы проклясть и убить его. Однако магические силы паломника были очень велики, и он прочитал заклинание дзюсо-гаэси, возврата проклятия, так что проклятие вернулось и принесло несчастья и разрушение всей деревне.
- Возврат проклятия? Что это? - спросил Киба.
- Я слышал об этом от Кёгокудо. Это обряд, который проводят оммёдзи - экзорцисты, практикующие оммёдо. С помощью магической техники дзюсо-гаэси проклятие возвращается от проклятого человека к тому, кто его проклял.
Пожилая женщина молча кивнула.
- Тогда оказавшиеся в тяжелом положении таю Куондзи придумали план. Под предлогом того, что они хотят принести извинения, они обманом заманили паломника в свой дом и убили его, напоив ядом бикки. «Бикки» называют в тех местах жабу.
- Жабу?
- Говорят, что, помимо проклятий, члены семьи Куондзи также были искусны в изготовлении самых разных лекарств и снадобий. Паломник умер мучительной смертью. Но, умирая, он проклял дом Куондзи. Поскольку они отравили его жабьим ядом, проклятие жабьего яда вернулось к ним и постигло всех их потомков. А мертвое тело паломника, говорят, так и не разложилось.
- Это всё народные предания.
- Да, народные предания. Но, услышав эту историю от моего мужа, я, по правде, порядком испугалась. Куондзи украли у паломника свиток с заклинаниями и благодаря этому достигли славы и процветания. Однако проклятие паломника было сильным, и говорят, что с тех пор каждый младенец мужского пола в семье Куондзи непременно рождался с лягушачьим лицом. Долго они, впрочем, не жили. Поэтому род Куондзи продолжается только по женской линии, и никто из их родной деревни не брал в жены девушек из их семьи.
- Подобные глупые… бабушка-сан, когда, собственно, все это произошло?
- Ну-у, как сказать… Должно быть, это случилось до того, как Куондзи поступили на службу к даймё, в стародавние времена. Но эта история правдива. Я тоже это видела. Тридцать лет назад…
- Тридцать лет назад?
- Томико! Прекрати болтать глупости!
В какой-то момент перегородка-фусума открылась и в дверном проеме возник старик Токидзо.
- Господин следователь и вы, молодой человек, вам уже пора уйти. Мы ничего не знаем, а если и можем что-нибудь рассказать, то только такие стариковские байки да старинные предания. Сказки - вот и всё, чего вы сможете от нас добиться. Я прошу вас, уходите.
В словах Токидзо была суровость, совершенно не допускавшая дальнейших расспросов. После них ни Томико, ни Цунэко больше ничего не сказали.
Мне и Кибе ничего не оставалось, кроме как покинуть магазин «Умэ-я». Пожилые супруги ушли во внутреннюю комнату и больше из нее не выходили, и все, что могла сделать по этому поводу Цунэко, - это только беспрестанно склонять голову в поклонах и извиняться за их невежливость. Продолжить с ней разговор больше не представлялось возможным.
На душе у меня остался неприятный осадок.
Пройдя несколько шагов по улице, Киба остановился, посмотрел на меня и сказал с иронией в голосе:
- Ну что ж, ваше превосходительство господин литератор-детектив, - полицейский-камикадзе, то есть я, уверен, что мы не зря потратили время. Поведение Токидзо и его жены было более чем необычным. Хоть мы и добились от них совсем ничтожных свидетельских показаний, они многое прояснили и, с другой стороны, еще больше усилили мои подозрения насчет происходящего в клинике Куондзи. Я бы хотел смиренно выслушать ценное мнение командира Сэкигути из группы поддержки семьи Куондзи.
Я не ответил.
Старинное предание, рассказанное Томико Савадой, как приклеенное стояло у меня перед глазами, и я никак не мог успокоиться и вернуть себе присутствие духа.
Тридцать лет назад - означало ли это, что тридцать лет назад та пожилая женщина видела младенца с лягушачьим лицом?
Тридцать лет назад - это было еще до рождения Рёко и Кёко. Что могло произойти в столь далеком прошлом? То, что предстало перед Энокидзу в его зрительной галлюцинации, - было ли это воспоминанием из глубин времени?
- Да ты, похоже, задумался… Кстати, Сэкигути, раз уж мы зашли так далеко, есть одно место, куда я хотел бы заглянуть. Ты, конечно, ко мне присоединишься?
- Если это имеет отношение к делу, то, конечно, я иду с тобой. А куда, собственно, ты хочешь меня отвести?
- В дом штукатура, который первым подал жалобу о пропаже младенца. Отсюда до его дома можно дойти пешком. - Сказав так, Киба быстро зашагал дальше.
Дорога к дому штукатура оказалась такой же извилистой и запутанной, как и все остальные улицы в этом районе, и было совершенно непонятно, каким образом мы в итоге пришли к месту назначения. Так или иначе, в конце концов мы оказались на вершине холма.
Киба остановился и пояснил:
- Итак, мы сейчас на окраине Камидзюку, что означает «гостиница на холме». Но давным-давно здесь росло множество деревьев эноки, которые также называют «каркасом китайским» или «китайским железным деревом», и цуки, японской дзельквы, которую тоже зовут «железным деревом». По созвучию это место прозвали «эн-но-цуки» - «разрыв кармических связей» или «прерывание семейных уз», - и старики суеверно утверждали, что это дурная примета - «эн-ги», поскольку это слово, записанное иероглифами, также можно прочитать как «эн-оки». На самом деле этот склон назывался «ива-но-сака», «скалистым склоном», но из-за созвучия слов и получившегося каламбура никто не называл его иначе как «зловещий склон, где рвутся нити судьбы и родственные связи». Что ж, пожалуй, это все-таки лучше, чем «хака-но-мати-но-мэмайдзака» - «головокружительный склон в городе могил» по пути к Кёгокудо.
- «Головокружительный склон в городе могил»? Тот склон что, правда так называется?
- А что, ты не знал? Не знал, что там одни могилы по обе стороны дороги? Поэтому и «город могил». К тому же примерно на середине спуска у людей почему-то начинает кружиться голова, отсюда «головокружительный склон».
Так, значит, по ту сторону тех маслянистых глинобитных стен было кладбище.
- Давным-давно там, говорят, был большой буддийский храм, но в какой-то период он был заброшен и превратился в руины, и теперь монахи из некоей буддийской секты, судя по всему, лишь заботятся о кладбище. Тот склон в далеком прошлом также имел официальное название - «Модоридзака», «склон возвращения» - в честь одного места в Киото, но сейчас никто его так не называет.
- В Киото? Мост Итидзё Модорибаси?
- Да-да, именно он.
Мост Итидзё Модорибаси через реку Хорикава в Киото был тем самым знаменитым мостом, на котором, согласно преданию, самурай Ватанабэ-но-Цуна отрубил руку кидзё - демонице. Также в преданиях говорилось, что именно под этим мостом знаменитый оммёдзи эпохи Хэйан[109 - Эпоха Хэйан - период в истории Японии с 794-го по 1185 г. Слово «хэйан» в переводе означает «мир, спокойствие». Это было время расцвета самых различных областей культуры, в том числе литературы и изящных искусств.] - Абэ-но Сэймэй - держал двенадцать своих сики-они - демонов, которых используют маги, практикующие искусство оммёдо. Он не мог держать их в своем доме, потому что его жена их страшилась. Точно, неподалеку от моста находились развалины дома Сэймэя, и там же должен был находиться посвященный ему синтоистский храм, Сэймэй-дзиндзя, построенный по приказу императора Итидзё, которому служил оммёдзи.
- Вот как! Храм, в котором Кёгокудо служит настоятелем, принадлежит к храму Сэймэя! - невольно воскликнул я.
Ошибки быть не могло. Бумажный фонарь с нарисованной звездой, который я тогда взял, был из того храма. Пятиконечная звезда - талисман, отгоняющий злых духов, - также называется «колокольчиком Сэймэя». Я вспомнил, как выглядит цветок: имелся в виду ширококолокольчик крупноцветковый - фиолетовая пятиконечная звезда. Пятиконечная звезда - это фамильный герб Абэ-но Сэймэя.
Киба недоверчиво посмотрел на мое изумленное лицо и сказал:
- Как же так, ты ведь уже долго с ним дружишь и ничего не знал - ну ничего себе… Его храм называется Мусаси Сэймэй-ся - по названию исторической провинции Мусаси, на месте которой сегодня находится город Токио… Ага, мы почти пришли.
Внизу - там, где заканчивался пользовавшийся дурной славой склон, где рвутся нити судьбы, - находились так называемые городские трущобы. Когда Итабаси перестал быть почтовым городом на старинном тракте, часто использовавшие это место в качестве перевалочного пункта бродяги, подрабатывавшие переносками грузов, странствующие артисты и музыканты, работники, охранявшие почтовую станцию и служившие конюхами, менявшими лошадей, и многие другие начали оседать здесь на постоянное место жительства. Теперь, начиная от ремесленников и торговцев, здесь жили старьевщики, тряпичники, нищие и прочие люди подобного сорта.
Свесы крыш бедных, грубо сколоченных одноэтажных многоквартирных домов - так называемых нага-я, «длинных домов» - тянулись рядами, перемежаясь с ночлежками, а наполненные черной водой канавы и сырой воздух навевали уныние. Однако, в противоположность окружающей обстановке, местные жители здесь казались веселыми и беззаботными. Беспрерывно слышались голоса резвящихся детей и жизнерадостные пересуды женщин, занятых своими повседневными хлопотами.
- Что до меня, то мне эти люди нравятся. Что плохого в том, что они бедны и не так уж часто моются… да, именно это мне в них и симпатично. Мне гораздо меньше нравятся те, кто как ни в чем не бывало сидит, скрестив ноги, над беднотой и поглядывает на нее свысока. А что, разве совсем недавно вся Япония выглядела иначе, чем это место? - сказав так, Киба гордо выпятил грудь.
Действительно, сразу после войны страна представляла из себя сплошные трущобы. И повсюду она была наполнена ничем не подкрепленными жизнерадостностью и жизненной силой. В точности как здесь.
Когда я демобилизовался, мне была непонятна эта жизнерадостность. Почему, несмотря на то что Япония проиграла в войне, никто не был опечален? Все, во что мы верили, было ошибкой. Правительство, которое непрестанно утверждало справедливость нашей войны, которое называло нас разящими шаровыми молниями, когда мы шли в атаку, а когда мы погибали, говорило, что мы благородно предпочли смерть бесчестью, - когда все было кончено, это правительство тотчас стало отстаивать демократию, сменив свои убеждения на противоположные так же легко и внезапно, как человек переворачивает ладонь. С другой стороны, обедневший народ страны предстал передо мной полным сил и энергии.
Признаться честно, я с самого начала до мозга костей был противником войны. Однако, поскольку я в первую очередь был нелюдимым и замкнутым, нежели антисоциальным, моей антивоенной позиции никто не заметил, и, сам не желая того, я принял участие в боевых действиях. Иными словами, я был малодушным трусом. И мне было стыдно за себя. Но тем не менее, как мне виделось, многие знакомые мне японцы всем сердцем верили в справедливость войны. Конечно, полагаю, никому не хотелось по-настоящему сражаться и умирать, но мне хотелось бы знать, сколько человек среди всего этого патриотического пыла считали в глубине своей души, что Япония совершила ошибку.
Так или иначе, использовав эту непостижимую жизненную силу как фундамент, страна вернулась к мирному существованию, и качество жизни населения стремилось вверх со все нарастающей силой - так же, как тянутся к солнцу молодые ростки бамбука. А затем, когда страна вернула себе богатство и благоденствие, это колоссальная жизненная сила стала постепенно иссякать.
Однако здесь она оставалась. И если здешняя жизненная энергия была той же движущей силой, которая стояла за развитием всей остальной страны, то можно было предположить, что вскоре это место станет таким же чистым и опрятным, как остальные городские кварталы.
«Вероятно, так и будет».
Киба продолжал отрывисто рассказывать:
- Его зовут Гоити Харасава, работает штукатуром, в этом году исполнится тридцать пять лет. Жену зовут Кохару, ей около тридцати… ну-у, я бы сказал, что она красавица. Харасава женился на ней после смотрин - это был брак по договоренности - и не более чем через полгода был призван на военную службу. Его отправили в Бирму. Битва при Импхале[110 - Битва при Импхале - сражение в ходе Второй мировой войны в местности около города Импхал, столицы княжества Манипур, на северо-востоке Британской Индии в период с марта по июль 1944 г. между британскими и японскими войсками. Японская 15-я армия под командованием Рэнъя Мутагути пыталась уничтожить силы союзников в Импхале и вторгнуться в Индию, но была изгнана обратно в Бирму с тяжелыми потерями. Вместе с проходившей одновременно с ней Кохимской битвой, в результате которой окруженные войска союзников в Импхале были освобождены, сражение стало поворотным моментом в Бирманской кампании, части юго-восточно-азиатского театра военных действий Второй мировой войны. Поражения при Кохиме и Импхале стали крупнейшими поражениями в истории Японии на тот момент.], да
уж… Там он получил тяжелые ранения. Ему оторвало ногу и еще палец - как ветром сдуло. Он еле выкарабкался, а когда демобилизовался и вернулся с фронта, то узнал, что вся его семья погибла, а дома больше нет… - Между бровей и на спинке носа у следователя собрались морщины - это было его частое выражение лица. - Тем не менее его жена была жива, и, вновь встретившись, они пролили немало слез. Тронутый до глубины души, он, с трудом превозмогая свою инвалидность, отчаянно принялся за работу. И вот, когда быт стал мало-помалу налаживаться, его жена забеременела. Да-а, они были, наверное, очень счастливы… пока их ребенок не пропал.
Киба так достоверно изложил всю сущность второй половины жизни этого человека, будто речь шла о его собственном опыте.
Мне не приходило на ум никакой подходящей ремарки, так что я не вставлял привычных коротких реплик для поддержания разговора и просто молча слушал. В итоге, прежде чем я успел открыть рот, мы уже пришли в нужное место. Это был одноэтажный многоквартирный дом с табличкой с надписью «Ханю». Я не понял, было ли это названием местности или фамилией человека.
- Простите за беспокойство! - громко сказал Киба и открыл раздвижную дверь.
Находившийся в комнате мужчина рефлекторно обернулся. Его налитые кровью глаза были наполнены страхом. Из его руки выпала пачка бумаги, с глухим стуком ударилась об пол и рассыпалась. Это были банкноты. Мужчина - Гоити Харасава - принялся торопливо собирать их, в спешке сминая пальцами.
- Эй, в чем дело? Да ты, как я посмотрю, храбрец!
Не отвечая на слова Кибы, Харасава продолжал собирать банкноты и заталкивать их себе в карман.
Воздух в комнате был кислый - то ли гнили отсыревшие татами, то ли распространилась плесень. Вместо постели и стола возле стены стоял длинный деревянный ящик, на котором лежало несколько журналов. Увидев верхний журнал, я его узнал. Это ведь были…
…«Подлинные истории о сверхъестественном»!
- А, вот как… Так это ты пошел к бульварной прессе! Эти журналисты только и делают, что сочиняют небылицы вокруг полицейских расследований и выбалтывают конфиденциальную информацию. Зачем было так делать теперь? Что в этом толку? Ты ведь сам забрал свое заявление! - угрожающе проговорил Киба и шагнул внутрь. Прямо перед входом был не застланный ни татами, ни досками земляной пол.
Харасава замер, как маленькое животное, почуявшее опасность, и уставился на нас пронзительным взглядом.
- Н-ну… ну и что с того?! Если вы пришли арестовать меня, то давайте, арестовывайте. Я… я вас не боюсь, так и знайте! Что плохого в том, что я рассказал людям то, что знаю, и получил за это деньги?!
Росшие на его лице густые усы и борода и редеющие волосы на голове делали затруднительным определение его возраста. Ужас в его глазах превзошел уже все пределы, и их выражение стало зверски-свирепым.
- Дурак! Ты что, все еще питаешь злобу к Куондзи?
- Естественно! Они отняли долгожданного ребенка, которым нас вознаградила судьба; вы что, думаете, что я просто смирюсь и забуду об этом?!
- Но если так, то зачем было забирать заявление? Зачем было снимать свои обвинения? И сейчас… зачем было идти в журналы?.. А-а, вот оно что: ты что-то разузнал!
- Если и так, что с того? Я вам ничего не скажу, я не обязан разговаривать с полицией, с… с какой стати!
Харасава небрежно сгреб в охапку журналы, лежавшие на ящике, как орел, налетевший на добычу, но, разумеется, не сумел удержать их, и почти все журналы рассыпались по татами. Их было четыре или пять штук. Названия были разные, но все они принадлежали к одному и тому типу низкопробных касутори.
У каждого на обложке были кричащие заголовки о скандале в клинике Куондзи. Я вновь почувствовал где-то внутри моей головы нарастающий жар. Однако я не ощущал ни гнева, ни удивления. Мои чувства были смешанными и неясными.
- Успокойся, Харасава. Вот что, я снова открыл то дело…
- Что?!
- Я начал повторное расследование дела о пропавших младенцах.
Харасава застыл.
- Что… что ты сказал? - спросил он тихо.
- Поэтому сейчас я заново собираю информацию о семье Куондзи. Этот парень со мной… ну, в некотором роде он тоже пострадал от Куондзи.
Киба так меня представил. Не опровергая и не подтверждая сказанное, я просто склонил голову. Решив, по всей видимости, что я тоже лишился ребенка, Харасава устремил на меня полный сострадания взгляд.
Киба пропустил меня в комнату первым и закрыл за нами дверь. Харасава стоял перед нами, храня молчание. Звериная свирепость, клубившаяся в его мутных глазах, быстро угасала, сменяясь скорбной усталостью, словно охватившей все его существо.
Сначала я спросил его, почему он пришел к выводу, что его ребенка похитили.
Хотя Харасава был грубоватым и резким, он покорно ответил на этот вопрос:
- Здоровье моей жены никогда не было особенно крепким, и вы сами видите, в какой бедности мы жили. Эти условия совершенно ее ослабили. К тому же в подобном доме нельзя рожать ребенка, и потому я работал день и ночь, чтобы скопить денег. И мой отец, и мои братья - все они погибли в войну, и больше всего на свете я хотел, чтобы у нас появился ребенок. Поскольку моя жена волновалась, в первую очередь я решил накопить денег, чтобы можно было положить ее в клинику, и пошел в ту клинику… хотя я не знал, что это за клиника… как бы то ни было, я внес всю сумму авансом, чтобы ее туда положили, а потом вновь вернулся к работе, чтобы после рождения ребенка мы смогли переехать в другой дом. У меня не было возможности выбирать, чем мне заниматься, так что я нанялся в место, больше похожее на барак для заключенных, и работал не покладая рук, больше ни на что не отвлекаясь. Вот почему в критический момент, когда младенец появился на свет, я не получил об этом сообщения и, ничего не зная, продолжал работать.
- То есть во время родов тебя не было в клинике?
- Да. Я был спокоен, ведь она была в клинике… я ведь ради этого так тяжело трудился - чтобы поместить ее туда. Так что когда мне пришло сообщение, это было уже после того, как ребенок родился. Когда узнал об этом, я тотчас сорвался с места и буквально прилетел туда.
- Вот как… - вставил Киба. - Все отцы, которые подали заявления о пропаже младенцев, во время родов отсутствовали в клинике. Там находились лишь беременные женщины.
Харасава кивнул.
- Когда я приехал в клинику, что-то показалось мне неправильным - как будто что-то случилось. Все были странно безучастными и равнодушными, никто на меня не смотрел и не разговаривал со мной, а когда вышел врач, он был очень подавленным. Он сказал, что ребенок родился мертвым. Я был изумлен и опечален, а ведь совсем недавно я слышал, что все прошло благополучно. Так или иначе, я хотел пойти и утешить мою жену, но мне сказали, что она еще не восстановилась после родов, и отказали в свидании. Я смог с ней встретиться и поговорить спустя три дня. Жена была как в тумане, она вела себя очень странно. Но спустя примерно неделю ее выписали, и она рассказала еще более странные вещи. Что она точно слышала первый крик младенца, что это не было мертворождение. И еще она вспомнила, как кто-то говорил ей: «Поздравляю, у вас мальчик». Это было как-то подозрительно, так что я расспросил того врача.
- И что сказал врач?
- Он сказал, что из-за сильного шока у нее были видения и слуховые галлюцинации. Действительно, жена была странной и как будто немного не в своем уме. Однако это все равно не убедило меня, и я пристал к нему, требуя выдать мне, по крайней мере, останки, чтобы я мог устроить похороны. Они отдали мне это. - Харасава указал подбородком в угол комнаты, где стояла маленькая белая урна с прахом. Мне в голову пришло безрассудное и неуместное воспоминание о сухом печенье Кёгокудо. - Там внутри какие-то кусочки - так сразу и не поймешь, кости это или камни. Когда я это получил и мне сказали, что это - мой ребенок, я не смог этого принять. Пусть они и кремировали его по собственному усмотрению, я все же был благодарен им за то, что они поместили прах в урну. Но когда я открыл крышку, то обнаружил там внутри этот мусор.
В какой-то момент Харасава заплакал. Я не мог заставить себя продолжать его расспрашивать.
- Тогда почему ты забрал свое заявление?
- Это все моя жена. Она сказала, что уже достаточно. Сказала, что нужно забыть это, начать все заново… - Харасаву трясло. - Но… на самом деле она… она продала собственного ребенка за деньги!
- Что она сделала?
- На следующий день после того, как я пошел в полицию, чтобы забрать заявление и отозвать обвинения, жена исчезла. Сказав, что нужно начать все заново, она имела в виду, что начнет все заново без меня. Позже я узнал, что, пока меня не было дома, от Куондзи неоднократно приходил посыльный. Этот дом… Все, что ни скажешь, слышно за стенкой, как через слуховую трубку. Она получила деньги и поступила так, как следовало ожидать. Она продала моего ребенка за миллион иен!
Заросшее бородой лицо Харасавы скривилось, и из его глаз покатились крупными каплями слезы.
- Снова миллион иен… да-а, эта сумма может заставить сердце биться чаще.
- Заткнись! Нельзя променять ребенка ни на какие деньги, сколько бы их ни было! Мой… это был мой мальчик!
Я непроизвольно отвел глаза.
Если клиника Куондзи заплатила каждой семье по миллиону иен для полюбовного разрешения дела, то получалось три миллиона иен. И еще миллион за молчание Токидзо и его жены. С такими тратами сколько бы ни было денег, их не хватит. Должно быть, деньги, которые принес в семью Фудзимаки, закончились за один день.
- Вот как… Так вот почему остальные забрали свои заявления в то же время. Куондзи буквально разбросали огромные деньги… другие семьи их взяли, а тебя к тому же предала твоя жена, и из-за этих денег она сбежала, - мягко и доверительно проговорил Киба. - Да уж… Послушай, Харасава, забудь об этой недостойной женщине. Я займусь теми, кто причинил вред твоему ребенку. Так что прекрати шататься по редакциям журналов касутори - это приводит лишь к распространению странных сплетен - и расскажи мне все, что ты знаешь. Я не могу заплатить тебе денег, но обязательно постараюсь разоблачить преступников, и их настигнет справедливое возмездие. Как говорится, «широка небесная сеть, редки ее ячейки, но не пропускают ничего»[111 - Цитата из «Дао дэ цзин» Лао-цзы, основополагающего источника учения и одного из выдающихся памятников китайской мысли. Основная идея этого произведения - понятие дао - трактуется как естественный порядок вещей, не допускающий постороннего вмешательства, «небесная воля» или «чистое небытие». Фраза «широка небесная сеть, редки ее ячейки, но не пропускают ничего» означает, что ни одно
дурное деяние не останется без внимания Небес и за всякое зло воздастся по заслугам.]. Поверь мне.
Харасава некоторое время не отрываясь смотрел на урну. Затем, вытерев слезы рукавом, он обреченно взглянул на Кибу:
- Когда моя жена исчезла и я узнал, что полиция прекратила расследование, я некоторое время не мог работать и все время только спал. Я думал, что лучше б я погиб в Бирме, лучше б мне было просто умереть…
Манера речи Харасавы изменилась. Теперь она выражала покорность Кибе.
- Однако… тогда я очень сильно разозлился и захотел отомстить тому врачу. И стоило мне так подумать, как я уже не мог найти себе места. Использовав скопленные мною деньги на мои «военные расходы», я стал каждый день ходить к разным людям, расспрашивать их и собирать информацию, действуя как следователь. Нет, я не думал, что из этого что-нибудь выйдет. Я делал это, чтобы облегчить себе душу. Только вот…
- Только вот что?
- Случайно я встретился с той медсестрой в одном кабаке в Икэбукуро.
- С медсестрой?
- С женщиной по имени Сумиэ, которая присутствовала при родах моей жены.
- Сумиэ? Сумиэ Тода?
- Да. Тода сказала… что она отправилась на некоторое время к себе домой в Тояму, но затем вернулась.
Выражение лица Кибы стало жестким. Наверное, это была одна из тех медсестер, чье местонахождение было неизвестно.
- Я ловко сошелся с Сумиэ. Она всегда ходила пошатываясь, будто постоянно пила саке, и ее истинные чувства и характер невозможно было понять, но за несколько встреч мы очень сблизились и она многое мне рассказала. По словам Сумиэ, в действительности мой ребенок…
- Ты хочешь сказать, что он был жив, когда родился? Что это не было мертворождением?
В ответ на вопрос Кибы Харасава бессильно кивнул.
- Сумиэ было поручено искупать его после родов. Однако на следующий день после рождения ребенок исчез. Если верить рассказу Сумиэ, Ку… дочь Куондзи его украла. А затем… у… убила… убила его.
Это было роковое свидетельство. Мой пульс участился. Заголовки из журнала «Подлинные истории о сверхъестественном» неотступно крутились в моей голове:
Кисимодзин, пожирающая младенцев!
Похищающая чужих детей, чтобы сцеживать их теплую кровь и вытапливать жир…
Похищающая чужих детей…
Харасава бессмысленно смотрел в пространство; его лицо представляло из себя бледную маску.
- Прямо… прямо посередине лба у него была большая родинка, это был здоровый маленький мальчик… так сказала Сумиэ. Услышав это, вы, господин следователь, данна, - вы бы поверили в то, что мой мальчик был мертворожденным?
- Что ж… все четыре медсестры, которые присутствовали при рождении исчезнувших детей, покинули Токио и исчезли. Благодаря тому, что все вы забрали свои заявления, я не мог заниматься их поисками и вести расследование…
- Сумиэ рассказала мне, что все ее коллеги получили деньги и были отосланы в родные места. Сумиэ тоже получила двести тысяч иен, и сверх того ей помогли с трудоустройством на новом месте, но, по ее словам, ей совершенно не подходила жизнь в сельской местности и она вернулась.
Если одной медсестре было выплачено двести тысяч иен, то на четверых это получалось восемьсот тысяч. Таким образом… они истратили почти все деньги Фудзимаки.
- На самом деле у той женщины была особая причина, чтобы вернуться в Токио, - сказал Харасава, глядя в пол. На его губах возникла кривая усмешка, полная самопрезрения.
- И что это было?
- Это было лекарство. Наркотик. Она была наркоманкой. Всегда ходила пошатываясь, словно во сне…
- Наркотики? Филопон?
- Я тоже сначала так подумал, но это было другое. Вы ведь, господин следователь, тоже служили в армии, верно? Филопон обостряет все чувства, с ним вы все время настороже, в состоянии боевой готовности… Она была другой.
- Так, значит, она была наркоманкой… Однако кто снабжал ее подобным лекарством?
- Х-ха, Куондзи, конечно. Она их, скорее всего, шантажировала, я так думаю. Ее целью были не деньги, а наркотики…
- Дурман! - сказал я, не успев подумать, и тотчас пожалел об этом. Мои слова могли только навредить членам семьи Куондзи.
- Точно, это же те самые цветы, которые цвели в том саду; ты назвал их асагао, так ведь? - К несчастью, Киба помнил.
- Да… филопон относится к наркотикам-психостимуляторам, которые обостряют восприятие, стимулируя нервы, - иными словами, человек испытывает духовный подъем; а дурман, или датура, напротив, - успокоительное. Харасава-сан, вы не заметили какое-либо сходство между поведением вашей жены после родов и поведением той медсестры, Тоды?
«О чем я только думал, задавая этот вопрос!»
- Теперь, когда вы спросили… да, это было похоже. Так что же, получается… в той клинике моей жене тоже дали это лекарство?
- Алкалоиды дурмана используются в качестве снотворного и болеутоляющего средства, но в зависимости от дозы и способа приема они могут вызывать делирий, бред… иными словами, граница между бредовыми видениями и реальностью стирается и наступает помрачение сознания. Поэтому…
- Они попытались одурманить ее, чтобы представить воспоминания о родах и ее состоянии как бредовую фантазию, - заключил Киба.
Мне стало страшно от моих собственных слов.
Как будто приняв решение, Киба спросил:
- Слушай, Харасава, а тебе известно местонахождение Сумиэ Тоды?
Несомненно, она была ключевым свидетелем.
- Она мертва, - тихо сказал Харасава.
- Мертва?
- Этой весной я хотел навестить ее, но ее комната была пуста. Я поговорил с домовладелицей, и она рассказала, что, придя взыскать просроченную арендную плату, нашла Сумиэ уже холодной. Она сообщила в ее родную деревню, но там не нашлось никого, кто бы приехал забрать ее. Делать было нечего, и эта домовладелица похоронила ее как покойницу, не имевшую родственников, да… кажется, ее похоронили на большом кладбище в Накано.
Киба и я переглянулись. Большое кладбище в Накано было тем самым «городом могил» на склоне холма, ведшем к «Кёгокудо». Мы пришли сюда, пройдя мимо ключевой свидетельницы по нашему делу, спавшей под землей вечным сном.
Что же касается меня, то сколько раз я проходил мимо нее?..
- Какова причина смерти? Самоубийство? Убийство?
- Точно не знаю. По словам домовладелицы, она очень испугалась и вызвала врача, а поскольку смерть была необычной, приехала и полиция, но тогда они решили, что это была смерть от истощения; сказали что-то вроде, что она умерла от недоедания. Наверное, она неправильно питалась.
- Смерть была естественной?
Так ли это было?
Что ж, если она действительно в той или иной форме принимала алкалоиды дурмана… если так, то человеку, который прописывал ей это лекарство, достаточно было просто немного увеличить дозу. В качестве средства для убийства человека дурман также мог быть весьма действенен.
Однако насчет этого я промолчал. Мне было страшно подумать о том, куда могла привести эта мысль.
- Могло ведь случиться так, что она приняла слишком большую дозу лекарства… этого… асагао? У него ведь, наверное, есть смертельная доза? Есть какой-то предел, превышать который опасно для жизни, так ведь? - сказал Киба, как будто прочитав мои мысли, но я все равно ничего не ответил.
Скрестив руки на груди, Киба пристально посмотрел на допрашиваемого.
Взгляд Харасавы по-прежнему блуждал в пространстве; его голова была бессильно опущена.
- Эй, Харасава. Твой нынешний рассказ - ты сможешь повторить его как признание в зале суда?
Харасава конвульсивно дернулся, и его взгляд вернулся к Кибе.
- Ты же смог рассказать это каким-то неизвестным издательствам, которые и лошадиной кости не стоят[112 - Киба цитирует присказку «не стоит и лошадиной кости», которая пришла в японский из китайского языка. Полный вариант этой присказки в китайском: «одно куриное ребро, две лошадиные кости» - под этим подразумеваются ненужные, бесполезные вещи. Куриные ребра слишком малы, чтобы быть полезными, а лошадиные кости, наоборот, слишком велики.]. Не говори мне, что не сможешь рассказать этого суду. Это ради твоего ребенка. Ну так что?
- Но… к… какой в этом смысл?
Киба сузил свои и без того узкие глаза и зловеще посмотрел на Харасаву. Это была его обычная привычка, когда он бывал сильно взволнован.
- Если у тебя хватит на это духу, то я уже завтра утром смогу получить ордер и прийти к Куондзи с обыском. Если хорошенько их встряхнуть, посыплется пыль. Мы обязательно ухватим их за хвост, и ты получишь свое отмщение.
- Но… но, господин следователь, вы…
- Не беспокойся. Смерть Сумиэ Тоды была не напрасной. Если я упомяну о ней, то обязательно получу ордер. Ведь в последнее время контроль за оборотом наркотиков был сильно ужесточен.
Харасава посмотрел мутным взглядом на мое лицо и на лицо Кибы, словно сравнивая нас, и затем заговорил. Его голос дрожал:
- С… господин следователь… вы говорите про отмщение… что это за отмщение? Их приговорят к смертной казни? Того врача и его безумную дочь - вы приговорите их к смерти? - Его затуманенные глаза вновь наполнились слезами, а лицо исказилось гримасой горя.
В конце концов, представление о том, что слезы красивы, - это лишь абстрактная идея. Все плачущие люди выглядят жалкими и маленькими. В их облике нет совершенно ничего красивого, только трагическое. Сидящий перед нами мужчина жалко и неприглядно плакал о своем исчезнувшем ребенке. А Кёко Куондзи, которой этот мужчина хотел отомстить, так же неприглядно плакала передо мной о своем пропавшем муже.
Наверное, благодаря помощи Кибы этот мужчина сможет утереть свои слезы. Но кто утрет слезы Кёко Куондзи?
- Возможно, их и не приговорят к смертной казни, - сказал Киба. - Но я заставлю их заплатить за то, что они сделали. Как бы глубоко ни закопался в землю крот, мы вытащим его на солнечный свет… и он предстанет перед судом.
- Что сильные мира сего могут понять в моих чувствах? Полиция никогда не встает на сторону нас, бедняков. И боги, и будды всегда отворачиваются от нас. - Искаженное лицо Харасавы вновь выражало звериную ярость.
- Посмотри на меня, Харасава. Я был одним из тех, кто верил в то, что наша война справедлива. Когда я услышал по радио обращение императора[113 - Имеется в виду обращение императора Хирохито к подданным Японской империи, которое было передано 15 августа 1945 г. в 12:00 по токийскому времени в эфире национального радио (NHK). Император заявил о том, что Япония принимает условия Потсдамской декларации, что означало капитуляцию страны во Второй мировой войне. Это был первый случай, когда император Японии обращался напрямую к народу, а верноподданные впервые услышали его голос. После этого множество японцев пали духом и усомнились в божественном происхождении японской нации по синтоизму. В тот же день некоторыми японскими военными заговорщиками, выступавшими против капитуляции, была совершена попытка государственного переворота.], я не понимал, что все это значило. Но теперь, остудив голову и поразмыслив, я думаю, что все мы были немного безумны в те дни. Теперь я считаю, что наш мир, построенный на принципах демократии, гораздо более справедлив. Так что, может быть, чувство справедливости - это
что-то вроде призрака, которого нельзя увидеть и понять. Как говорится в пословице, «если твое войско победило - то это правительственное войско, а если потерпело поражение - то мятежное»; кто силен в этом мире - тот и прав. И поэтому… да, именно поэтому, - угрожающе повторил Киба, - как ты и сказал, в этом мире, пожалуй, нет ни богов, ни будд для слабых. Но именно из-за того, что невозможно верить ни в богов, ни в будд, ни в справедливость, существует закон. Закон - это единственное оружие, которое делает слабых сильными. Не отворачивайся от закона. Он на твоей стороне.
Логика Кибы не казалась мне безупречной, но, чтобы воодушевить бедного, жалкого, совершенно одинокого человека, которому было не за что зацепиться, она обладала достаточной силой убеждения. В конце концов Харасава прошел в угол комнаты, взял урну с прахом, поставил ее себе на колени и, низко склонив голову, тихо проговорил:
- Прошу вас, помогите мне.
Я вышел из длинного многоквартирного дома, не говоря ни слова.
Киба был в некотором смысле проницательным и аккуратным человеком. Вероятно, что, как и было им сказано, завтра утром он, получив ордер на обыск, отправился бы в клинику Куондзи.
Было ли это правильным? Действительно ли это могло привести к разгадке?
- Данна… следователь Киба. Ты не мог бы подождать всего один день, прежде чем идти с обыском в дом Куондзи?
Если б он подождал, что я мог сделать? В тот момент мне ничего не приходило в голову.
Киба изумленно посмотрел на меня.
- Я хорошо понимаю чувства Харасавы-сана. Но у меня есть вопрос, который я во что бы то ни стало должен разрешить. Я даю тебе слово, что не уничтожу никаких доказательств и не сделаю ничего другого, что могло бы нанести вред жертвам. Я лишь хочу кое-что проверить, чтобы прийти к окончательному пониманию. Очень тебя прошу. Доверься мне и дай, пожалуйста, всего один день.
- Вот же мне с тобой наказание… Ну-у, раз уж ты такое говоришь, то я не могу тебе не поверить. Но все-таки… что именно ты собираешься делать?
- Я сообщу тебе завтра вечером. Если ничего не получится, то можешь проводить домашний обыск и все, что ты сочтешь нужным. Я не стану возражать. Но прежде всего то дело, которое меня заботит, и дело о пропавших младенцах - это разные истории.
Да, все верно.
Однако как же легкомысленно я поступил…
Что, собственно, я мог сделать до завтрашнего вечера?
- Я понял. Ходатайство единственного и неповторимого Тацуми Сэкигути… Что ж, я согласен на твои условия. - Сказав так, Киба дружески похлопал меня по плечу своей грубой могучей рукой.
Воспользовавшись этим как удобным моментом, я бросился бежать.
Я больше не мог терять ни одного мгновения.
Без малейшего колебания я направился в клинику Куондзи.
Не то чтобы у меня был какой-либо план.
Я только знал, что должен был как можно скорее увидеть Рёко.
Я не подумал о том, что буду делать, когда с ней встречусь.
Добравшись до храма Кисимодзин, я бегом побежал по смутно помнившейся мне лесной дороге.
Когда я пришел сюда впервые, было точно так же.
Я никогда не помнил дороги. Тогда я тоже бежал наобум, как безумный.
Я…
Я не сумасшедший…
Повернуть на том перекрестке, а затем…
В этот момент с боковой дорожки наперерез мне буквально вылетел мужчина.
- Осторожней!.. А-а, вчерашний господин детектив! - Это был Найто. - Что случилось? Вы изменились в лице, детектив-сан!
Плечи Найто поднимались и опускались в такт его дыханию. Короткое расстояние… вероятно, он бежал напрямую от входа клиники до этого перекрестка… и похоже, что бежал изо всех сил. То ли сказался недостаток ежедневных физических упражнений, то ли изначально у него было слабое сложение, - так или иначе, по его лбу ручейками стекал пот, как будто он облился водой. Если причиной было первое, то как мог человек, который хотел стать врачом, так пренебрегать собственным здоровьем?
- Скорее, это вы изменились в лице. Найто-сан… Что-то случилось в клинике?
- Детектив-сан, а вы по пути сюда никого не встретили?
Я совершенно никого не заметил. Я слишком спешил.
- Вы, ребята, там у себя ничего не делаете… Вот, взгляните. Благодаря вам они с утра повсюду разбросаны.
Найто развернул скомканный лист бумаги, который сжимал в руке, и показал его мне. Едва он это сделал, как на землю выпал небольшой камень. Очевидно, кто-то, завернув камень в бумагу, бросил его в окно.
В дьявольской больнице варят и пожирают младенцев…
Это была страница из бульварного журнала касутори, но не из «Подлинных историй о сверхъестественном». Должно быть, это был один из номеров, которые я видел в доме Харасавы.
- Этих журналов целая куча вышла, и все одновременно. Благодаря им ненависть стала просто ужасной. Бьют стекла, пишут на стенах всякие мерзости, кричат…
- Кричат?
- Да, всякое. «Убирайтесь отсюда! Верните младенцев!», «Изверги должны своими жизнями искупить вину перед жертвами!». Те, кто кричит об искуплении и требует наказания, не имеют к жертвам никакого отношения.
- А что директор?
- Вчера вечером после того, как вы ушли, он принимал роды у одной из пациенток. Роды были тяжелыми и продолжались всю ночь, так что директор клиники весь день сонный, и от него никакого толка. Управляющая делами клиники - его жена - и Рёко-сан отбивались от нападавших, и барышня в бою получила почетное ранение…
- Рёко-сан была ранена?
- Брошенный камень попал ей в грудь, вот как… Думаю, если вы туда пойдете, вам не позволят с ней увидеться! Эй, детектив-сан!
Ответственность за это была на мне. Так я думал. Нет, я ничего не сделал, чтобы это произошло. Однако я сам всего несколько дней назад собирал материал, чтобы написать о происшествии в семье Куондзи в журнал касутори.
Так что это было то же самое.
Стеклянные панели в дверях холла были разбиты вдребезги: остались лишь зазубренные осколки, торчавшие из деревянных рам. На ограде и стенах виднелись следы надписей малярной краской, которые невозможно было прочесть. По-видимому, их старались замыть.
Это уже больше не было клиникой. Это были руины.
Жизнь здания всегда поддерживается тонким, едва уловимым балансом. Это не имеет почти никакого отношения к его возрасту или к совершенству его конструкции. Пусть даже здание разрушено - если в нем все еще теплится жизнь, оно может быть тотчас отремонтировано. Однако умершее здание уже невозможно восстановить.
Это здание было уже мертво.
В опустевшие рамы этих дверей уже, вероятно, никогда не будут вставлены стекла. Разбросанные повсюду осколки будут раздавлены в еще более мелкие осколки, до бесконечности дробясь и стираясь в пыль, - и все, что осталось от здания, будет полностью разрушено дождем и ветром.
Это больше не было клиникой…
- В чем дело?
Управляющая делами клиники - и одновременно жена директора - стояла в беспорядке разбросанных обломков кирпичей и всякого мусора.
- Вы пришли помочь нам прибраться? Или явились посмеяться над нашим плачевным положением? Если так, то, пожалуйста, уходите. Я больше не хочу вас видеть… ни вас, ни ваших товарищей.
Она явно устала. Волосы были растрепаны, кожа вокруг глаз поблекла. Несколько прядей волос, упавших на ее лицо, усиливали ощущение ее крайнего утомления.
- Госпожа… я на вашей стороне. Если у вас есть свободное время, чтобы говорить вашему союзнику колкости, то, пожалуйста, найдите время сказать мне правду. Нельзя больше терять ни мгновения. Разрешите мне хотя бы поговорить с моей клиенткой… позвольте мне встретиться с Рёко-сан.
- Рёко лежит в постели. Я не могу позволить вам встретиться с ней.
- У нас нет времени. Если вы будете упрямо продолжать этот никчемный блеф, то, вне всяких сомнений, еще до наступления завтрашнего дня клиника Куондзи будет окончательно разрушена. Если вы к этому готовы, то прикажите мне уйти, и я уйду.
Постойте, но что я мог сделать? Разве мог я, встретившись теперь с Рёко, защитить эту семью, оставшуюся в руинах собственного дома, от полного краха? Разве это было возможно?
Я, в сущности…
- Рёко в своей комнате. Самая дальняя комната в жилой части.
Волевая пожилая дама вдруг легко, в один миг сломалась. Внешние уголки глаз у нее слегка увлажнились. Я не мог судить, была ли она тронута или это были слезы, подступившие от усталости.
Отстранив ее, я прошел в дом. Коридор был в таком состоянии и усеян таким количеством мусора, что ботинки можно было бы и не снимать, но я на всякий случай переобулся в приготовленные для посетителей тапочки. Подумав о том, сколь очевидно подобное действие не соответствовало ситуации, я немного покраснел от смущения.
- Вы идете в комнату к моей дочери… к Рёко? А может быть, вы с ней… Рёко и вы…
- Оставьте эту странную и несправедливую подозрительность, - резко возразил я, подумав, что так ответил бы на моем месте Кёгокудо.
Мне ни разу не пришла в голову мысль о том, что я мог заблудиться. Если не думать об этом, то и не собьешься с пути. Оказавшись перед комнатой, которая, как я полагал, была комнатой Рёко, я без единого колебания постучал в дверь.
- Это Сэкигути. Можно мне войти?
Прежде чем я услышал ответ, моя рука уже повернула круглую дверную ручку, и дверь открылась.
Рёко сидела в кровати. Под легкой пижамой возле ее левой груди просвечивал влажный компресс или какая-то лечебная припарка.
Как же больно было смотреть на это…
- Сэкигути-сама…
То ли оттого, что она плакала, то ли от оттого, что спала, вокруг глаз у нее были совсем небольшие припухлости. Из-за них она выглядела иначе, нежели когда носила свою всегдашнюю маску печали.
- Прошу прощения за беспокойство. После того как я подобным образом к вам ворвался, вы, возможно, будете думать, что я - человек, не имеющий никакого представления о хороших манерах. Но у меня мало времени. Могу ли я войти?
Рёко кивнула.
Это была скромная комната. Я никогда раньше не бывал в комнате у незамужней девушки, поэтому мне было не с чем сравнивать, но ее комната показалась мне унылой и однообразной: она была совершенно лишена какого бы то ни было декора. Рёко попыталась встать с кровати, но я протянул руку, чтобы остановить ее, и сел на стул, стоявший сбоку от кровати.
- Камень… попал мне в грудь. Это всего лишь ушиб, кости не были повреждены, но у меня слабое сердце, поэтому…
- Я очень сожалею. Простите меня. У меня не хватило сил ничего для вас не сделать. Увы, именно в самое неподходящее время эти журналы…
Два журнала касутори, о которых я говорил, лежали на стоявшем подле ее изголовья буфете.
- Их сюда подбросили.
- Вы их читали?
- Да, - сказала Рёко, но больше ничего не добавила.
В глубине души мне была невыносима мысль о том, что она должна была чувствовать, читая те отвратительные истории.
- Полиция зашевелилась. Они начали расследование заново - к тому же не по делу Макио-сана.
- Это… дело об исчезновении младенцев?
- Да. Сначала полиция заинтересовалась странной смертью медсестры по имени Сумиэ Тода, которая здесь работала. Вероятно, расследование начнется с нее.
- Когда?..
- Я выиграл немного времени, но это всего лишь один завтрашний день. Если в течение этого времени мне не удастся выяснить действительного положения вещей, то этим займутся представители властей… если так случится, то и дело Макио-сана, и дело о пропавших младенцах - все, что они найдут относящимся к расследованию, - будет, скорее всего, одновременно предано огласке. И это напечатают не в подобных низкопробных журналах, а в газетах. Даже если ваша семья ни в чем не виновата, она будет уничтожена.
- Моя семья уже уничтожена, - сказала Рёко. - Я больше не понимаю, во что мне следует верить. Может быть, то, что написано в этом журнале, - правда. Такие мысли меня тоже посещают. Нет, если так, то лучше уж… если мы, если моя семья - это не боящиеся Небес бесчеловечные преступники… я призн?ю это и буду счастлива, если нас приговорят к смертной казни.
На лбу Рёко выступила вена. Между бровей появилась страдальческая морщинка.
- Рёко-сан, вы обратились ко мне с просьбой. Я все еще исполняю порученную мне работу. Я не могу махнуть на все рукой и сдаться. Только…
- Только… что?
- Я хочу, чтобы вы рассказали мне правду о том, что знаете. Мне слишком многое неизвестно. Я думаю, что из-за этого я бессмысленно ходил кругами. Вы… вы не лгали?
И вот теперь - чем я был лучше Энокидзу?!
Рёко отвернулась и прижала правую руку к своей левой груди.
- Что касается происшествия с младенцами… конечно, я слышала то, что говорили люди, и мне также было известно, что приходила полиция, но… полагая, что это не имеет прямого отношения к тому делу, с которым я к вам обратилась, я не стала об этом рассказывать. Да я ведь и не знала действительного положения вещей… только… - То ли из-за того, что у нее болела рана, то ли заболело сердце, страдальческое выражение на лице Рёко стало еще отчетливее. - Если я и солгала о чем-то, что могло иметь решающее значение… то лишь о ночи происшествия.
- Что?! - воскликнул я, хотя это было именно то, что я больше всего ожидал услышать.
- Если честно, то я не знаю, где была в ту ночь.
- Не знаете?
- Как и моя младшая сестра, я не помню.
Я был глубоко потрясен.
- Я… не могу сказать, с какого именно времени… но у меня неоднократно случались приступы полной потери памяти. Как будто наступает помрачение сознания… а когда я прихожу в себя, то обнаруживаю, что прошел уже целый день. Но я совершенно не помню, что делала в течение этого времени и где была.
- В какие моменты с вами случается подобное?
Некоторое время Рёко молчала, подбирая слова, затем с выражением решимости на лице подняла глаза:
- Хотя мне непросто об этом говорить… но это часто происходит во время месячных. К тому же у меня они бывают крайне редко, не чаще чем несколько раз в год… - отрывочно проговорила она.
- А-а… в ту ночь… это…
- Я не помню ничего с полудня предыдущего дня. Я была в этой комнате, когда у меня помутилось в голове, а когда пришла в себя, то все еще лежала в кровати. Но дата поменялась и была глубокая ночь. Прошло уже больше суток. Никто из семьи, кажется, меня не видел… Вероятно, все это время я пробыла в этой комнате… и все же я солгала вам, это было дурно с моей стороны. Но семья, которая не видела своей дочери в течение целого дня и даже не обеспокоилась по этому поводу… это выглядело бы довольно странно, не так ли?
Не зная, что на это ответить, я лишь пристально смотрел на заднюю часть шеи Рёко[114 - Эта часть женского тела считается сексуально привлекательной - не случайно ворот женского кимоно отогнут назад, обнажая затылок и заднюю часть шеи.], видневшуюся над воротом пижамы. Затем подумал: «Это все не так уж важно. То, где была эта женщина, не могло сильно повлиять на загадку запертой комнаты».
- Я… больна? Все же подобные вещи нельзя назвать нормальными, верно? Правда, именно по этой причине, когда младшая сестра сказала, что она ничего не помнит, мне легко было ей поверить…
- Подобное нельзя назвать каким-то особенным заболеванием. На самом деле, у всех время от времени могут происходить те или иные нарушения памяти. В любом случае, если исключить причину, человек от этого излечится.
Всякий раз, когда встречал эту женщину, я выслушивал лишь ее горькие признания.
- Вот как?.. Я тоже думаю, что это не просто болезнь. Сэкигути-сама… вам ведь уже известно? О пр?клятой крови Куондзи…
«Проклятая кровь Куондзи…
Род с наследственной одержимостью…»
- Если вы говорите про одержимость, то это суеверие. Вздор и бредни, в которые нельзя верить ни минуты. Не понимаю, как можно подобным вещам позволять разрушать человеческие жизни. Мы живем в эпоху Сёва, в просвещенном мире, в эпоху демократии и науки. Это не темные века, когда над людьми властвовали колдовство и древние заклятия.
- Но… - протестующим тоном возразила Рёко. - Пожалуйста, взгляните на это.
Она достала из ящика буфета, стоявшего подле ее изголовья, какой-то клочок бумаги и протянула его мне:
- Это нашел Найто; оно было приколото иглами к дереву гинкго на территории храма Кисимодзин.
Это было похоже на специальную бумагу кайси, предназначенную для написания стихов, вырезанную в форме человеческой фигуры. Конечно же, она была изрешечена множеством крохотных отверстий. Подобно храмовому амулету - о-мамори или го-фу, - бумага была исписана иероглифами и какими-то непонятными символами, но настолько плотно, что невозможно было прочесть написанное или хотя бы уловить его суть - все было черным-черно. Единственное, что можно было разобрать, - это строчку из пяти иероглифов в самом центре фигуры. Там было написано: «Макио Куондзи».
- Это амулет, насылающий проклятие?
- Я не знаю. Только вот если люди вешают на деревья подобные предметы, разве не означает это, что мы живем в мире, где ни демократия, ни наука не имеют никакой реальной силы? - грустно проговорила Рёко.
Я сказал ей, что проконсультируюсь на этот счет с экспертом, и попросил ее на время одолжить мне бумажную фигурку.
Рёко продолжала:
- Моя мама, моя бабушка и ее мама… их жизни были разрушены этим так называемым «суеверием». Сэкигути-сама, вы говорите: «Не верьте в это», - но вне зависимости от того, верим мы в это или не верим, все семьи с наследственной одержимостью подвергаются подобным гонениям. Когда мы покинули Сануки и перебрались в Токио, наша ситуация нисколько не улучшилась. Поэтому… - взгляд Рёко обратился к журналам, лежавшим на столешнице, - как вы видите, сейчас происходит все то же самое. У меня больше не остается жизненных сил и воли, чтобы противостоять этим обстоятельствам.
- Рёко-сан…
- Когда мой папа… вошел в нашу семью, он был убежденным рационалистом, питавшим глубокое отвращение ко всякого рода суевериям. Я слышала, что сначала он очень сердился из-за того, каким гонениям подвергалась семья Куондзи в прошлом. Однако, незаметно для самого себя, устал бороться с этим, и ему пришлось признать действительность такой, какая она есть. Поэтому папа надеялся, что я стану врачом. По-видимому, он считал, что я в любом случае не смогу вступить в достойный брак. Но я не питала склонности к медицине. С моей болезненностью я не могла даже посещать школу. И хотя я училась немного на фармацевта, это все же было напрасно.
«Так, значит, Рёко имеет некоторые знания о приготовлении лекарств? Возможно, даже из дурмана…»
Мои раздумья были прерваны неожиданным признанием Рёко:
- Я всегда хотела изучать классическую литературу… Лишь когда читала средневековые произведения, я могла отвлечься от реальности.
Она бросила взгляд на книжный стеллаж рядом с ее кроватью. За стеклянными дверцами этого маленького стеллажа действительно виднелся ряд подобного рода книг. И это были не те тексты, которые мог бы для развлечения или отдыха читать непрофессионал. Знаменитые «Удзи сюи моногатари», или «Рассказы, собранные в Удзи», написанные в эпоху Камакура[115 - Камакура - исторический период с 1185-го по 1333 г. Назван в честь города Камакура, поначалу небольшой деревни, ставшей столицей первого сёгуната в Японии.], древнейший сборник буддийских рассказов «Нихон рёики», или «Японские легенды о чудесах», а также составленное в эпоху Хэйан «Кондзяку моногатари-сю», или «Собрание стародавних повестей»… эти названия мне еще были известны, но остальные я не смог бы прочесть без помощи Кёгокудо, такими сложными иероглифами они были написаны, - и уж тем более не представлял, в какое время они были созданы и каково было их содержание.
- Но, размышляя об этом теперь, я понимаю, что это было всего лишь бегством от действительности. Можно подумать, что мир, в котором хозяйничали и всячески вредили людям мстительные духи умерших - онрё и демоны - они, очаровывал потому, что меня влекла к нему моя собственная пр?клятая наследственной одержимостью кровь. Единственным человеком, который спасал меня в то время, была моя младшая сестра…
«Младшая сестра. Кёко Куондзи».
Хрупкая шея Рёко повернулась, и она посмотрела на стену.
- Младшая сестра была жизнерадостной и пользовалась популярностью, она всегда блистала. Прикованная к кровати, я слушала рассказы сестры про школу, про то, как она ходила в гости к друзьям, про их развлечения, и радовалась. Я гордилась ею - она всегда была полна энергии. Наши родители, видя это, начали возлагать надежды на будущность семьи Куондзи на младшую сестру, а не на меня - слабую и болезненную старшую. Нам казалось, что младшая сестра обязательно станет той, кто прервет нашу зловещую и отвратительную карму. Что же касается меня, то я чувствовала, будто с моих плеч сняли возложенный на меня тяжелый крест и что я должна принять это с благодарностью.
Сказав так, Рёко тихо высвободила ноги из-под шерстяного одеяла, села на краю кровати и закрыла лицо ладонями.
- Однако результатом всего этого стала нынешняя трагическая ситуация. Я больше не могу смотреть на то, как моя младшая сестра слабеет, становится изможденной и безобразной. Если это по вине проклятия, довлеющего над семьей Куондзи, то разве состояние моей младшей сестры - это не то, что на самом деле должно происходить со мной? Это проклятие. И я, и моя младшая сестра, и весь род Куондзи - все мы прокляты. Этому нет иного объяснения… я…
И Рёко заплакала.
Плачущие люди некрасивы… так я раньше думал.
Однако плачущая Рёко…
была прекрасна.
- Сэкигути-сама… - проговорила она и бросилась в мои протянутые к ней руки.
Я заключил ее в объятия. Прижавшись лицом к моей груди, Рёко продолжила плакать.
Как некогда раньше, я вновь обнимал эту женщину.
Нет, это было безумной фантазией.
Смутным воспоминанием словно из далекой прошлой жизни, и все же - поистине обольстительной, эротической безумной фантазией.
Я медленно сомкнул вокруг нее руки, вбирая в себя тепло ее кожи.
- П… простите меня… я… - Хотя Рёко так говорила, она не пыталась от меня отстраниться.
«И все же я знаю ее. Я знаю эту женщину».
- Как в занимательных рассказах отоги-дзоси, - сказала Рёко. - Подобно оммёдзи из рассказов отоги-дзоси…
- Что?
- Пожалуйста, освободите меня от этого проклятия.
Спасите… меня.
Наконец ко мне вернулся рассудок. Я отстранился от Рёко.
- Увы, я не колдун и не занимаюсь изгнанием злых духов. Не говоря уже о…
…Абэ-но Сэймэй.
Вот оно. Почему мне до сих пор не пришло это в голову? Он…
Разве это не было его основным занятием?
Я крепко сжал Рёко за плечи.
Мой взгляд скользнул вниз от ее подложечной ямки и лишь на мгновение задержался на ложбинке между пышными белыми округлостями ее грудей.
Я с силой встряхнул Рёко за плечи.
- Рёко-сан, у меня есть идея. Завтра - завтра мы освободим этот дом от его проклятия.
- Сэкигути-сама?..
- Завтра я с вами свяжусь. - Сказав так, я, не попрощавшись, выбежал из комнаты.
Прямо за дверью стояла старшая госпожа Куондзи, выглядевшая ошеломленной. Возможно, она беспокоилась и хотела узнать, что происходило в комнате. Но я больше не мог обращать внимание на подобные вещи.
На улице уже стемнело. Лес Дзосигая был погружен в смоляную черноту - такую плотную, что я не мог увидеть мою собственную руку, поднесенную к лицу.
Я бросился бежать.
Он…
Кёгокудо…
Кёгокудо может снять проклятие!
Я мчался во весь дух вверх по головокружительному склону. Стояла глубокая безлунная ночь.
5
Я добрался до «Кёгокудо» буквально за мгновение до того, как сменилась дата в календаре. Как раз тогда непогода полностью скрыла луну за непроницаемой пеленой, и на лишенном уличных фонарей и каких-либо других источников освещения головокружительном склоне царила такая кромешная тьма, что я, как говорится, не сумел бы ущипнуть сам себя за нос.
Конечно, магазин уже должен был быть закрыт, так что я сразу направился к входу в жилую часть дома. К несчастью для меня, ночник, висевший над дверью, был также не зажжен, и, хотя за это время мои глаза должны были уже привыкнуть к темноте, я был окутан тьмой столь непроницаемой, в которой было не разобрать ни единого очертания окружающих предметов, что упал не один, а несколько раз, прежде чем наконец добрался до его двери.
Казалось, я запинался о саму темноту.
Падая в четвертый раз и выставив перед собой руки, я наконец коснулся кончиками пальцев раздвижной двери прихожей-гэнкана. Она издала громкое дребезжание. Поднявшись на ноги, я попытался ее открыть. Естественно, дверь была заперта на ключ. Я принялся стучать в нее, выкрикивая имя моего друга.
Изнутри послышался какой-то звук. Однако это не был голос хозяина дома - увы, это была всего лишь кошка с горы Цзиньхуа, принявшаяся в ответ громко мяукать и царапать дверь с другой стороны.
«Его нет дома».
Еще в студенческие времена сон у Кёгокудо был таким поверхностным, что его мог бы разбудить и зевок кошки. К тому же он был слишком замкнут и угрюм, чтобы предаваться каким-либо ночным развлечениям.
«Храм».
Почему-то я был убежден, что Кёгокудо находился именно там, и, резко развернувшись, вновь бросился в непроглядную тьму. Моя память была моим единственным провожатым.
«Мимо магазина - в лес, окружавший храм…»
Почему ночь была такой темной? Я, выросший в относительно городской среде, еще никогда не оказывался в подобной темноте. В лесу шелестели деревья. Они жили там своей потаенной жизнью. Внезапно страх проник в самую глубину моей души.
Всегда ли темнота была…
настолько пугающей?
Неужели лишь из-за отсутствия света мир мог настолько измениться? Быть может, при свете дня он также внушает смутную тревогу, но мы живем беззаботно, закрывая глаза и делая вид, будто всё в порядке?
Мою правую ногу пронзила сильная обжигающая боль, сообщавшая о том, что на моем пути встретился какой-то искусственный выступ. По инерции я рухнул вперед и уперся обеими руками в то, что, по всей видимости, было каменной лестницей, ведущей к храму. Поднявшись на четвереньки, посмотрел вверх.
Ночное небо, заключенное в четырехугольник, безмолвно плыло над моей головой.
Как я осознал несколько мгновений спустя, этот вход в потустороннюю страну мертвых в действительности был воротами-ториями[116 - Тории (буквально «птичий насест») - в синтоизме ритуальные ворота без створок перед входом в святилище, обычно выкрашенные в красный цвет, но встречаются и тории естественного цвета материала - дерева или камня, из которого они изготовлены. Пройдя через тории, ограничивающие священное пространство, человек оказывается во владениях божеств - ками.]. Их грозный силуэт - высокие, стоящие слегка под углом столбы и едва заметно наклоненная поперечная перекладина - ограничивал четырехугольником сумеречный пейзаж за ними.
Храм… это был храм Мусаси Сэймэй.
Я ринулся вверх по ступеням.
Два бумажных фонаря, каждый с изображением колокольчика Сэймэя, расцвечивали светом небольшой фрагмент совершенно черного мира вокруг них.
Пятиконечная звезда, отгоняющая злых духов.
Кёгокудо дал мне тогда точно такой же фонарь.
Храм был маленьким, так что в нем, должно быть, не было отдельной храмовой канцелярии, где мог бы находиться священник. Если так, то он был… в хайдэнэ[117 - Хайдэн - в синтоистском храме так называемое «переднее святилище», зал для молящихся в главном здании храмового комплекса, место проведения церемоний и поклонения ками (в данном случае, поскольку храм маленький, имеется в виду просто само здание храма).] - в молельном зале.
Через отверстия в деревянной решетке створчатой храмовой двери струился оранжевый свет. Не снимая ботинок, я, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице и оказался там, где категорически не мог бы оказаться в обычной ситуации: в пространстве между дверями храма и сайсэнбако - большим деревянным ящиком с прорезями для сбора пожертвований. Стоя в этом неположенном месте, я заглянул внутрь святилища.
На полу перед алтарем, освещенный мерцающим светом масляных ламп, лежал на боку настоятель храма, подперев голову рукой.
- Эй! Кёгокудо! Это я, Сэкигути! - крикнул я и дважды с силой ударил в дверь.
Кёгокудо обернулся с таким лицом, будто я отвлек его от важного дела, и, даже не вставая, произнес:
- Глупец. Тебе известно, сколько сейчас времени? И к тому же понимаешь ли ты, где находишься? Ты являешь в столь нелепый час в священный молельный зал синтоистского храма, окруженного священным лесом, населенным охраняющими божествами, где следует соблюдать тишину, и вдобавок ко всему ты, даже не сняв грязной обуви, орешь во всю мочь своих легких и колотишь кулаками в храмовые двери… Я не могу удержаться от мысли, что подобное может вытворять только сумасшедший.
- Что ты… да разве ты сам не ведешь себя непочтительно и нескромно? Разве то, чем ты занимаешься, - не богохульство? В каком это мире принято, чтобы настоятель храма лежал развалясь на полу перед алтарем? Если кого и постигнет кара высших сил, то это тебя самого!
- Глупости. Вера заключается не в стиле. Для меня подобная поза более чем убедительно выражает мою набожность и благочестие. Можно медитировать, сидя со скрещенными ногами в позе сэйдза[118 - Сэйдза (буквально «правильное сидение») - один из традиционных японских способов сидения на полу: голени на полу, стопы развернуты кверху, бедра покоятся на внутренних сторонах голеней, ягодицы - на пятках, большие пальцы ног либо соприкасаются, либо слегка перекрывают друг друга (большой палец правой ноги над большим пальцем левой).], имея в глубине души непочтительные мысли, - это будет кощунством и богохульством; и, напротив, можно стоять вверх ногами в одной только набедренной повязке фундоси - если при этом в сердце есть вера, то это и будет самым правильным способом служения. Прежде всего формальности и стиль имеют значение лишь в тех случаях, когда они являются строго оговоренными и общепринятыми. Взять хотя бы практику касивадэ - синтоистских ритуальных хлопков в ладоши, которые совершаются для того, чтобы привлечь внимание ками-сама. В обычном храме принято хлопать в ладоши один или два раза, и если
ты хлопнешь в ладоши четырежды, то тебя сочтут дураком. Однако в храме Идзумо-тайся, который называют «Великой святыней Идзумо», где почитают изначального божественного правителя Японии - Окунинуси, а также в святилище Уса-дзингу, посвященном богу войны Хатиману, хлопать в ладоши четыре раза не только позволено, но и является само собой разумеющимся[119 - Число четыре - в китайском прочтении «си» - созвучно в японском языке слову «смерть» и потому считается несчастливым.]. Но при том, что касивадэ, без сомнения, является выражением почтения, - если хлопнуть в ладоши перед буддийским алтарем, то, пожалуй, заслужишь этим неодобрительные взгляды. Так что мое поведение здесь совершенно прилично.
- К сожалению, у меня нет свободного времени, чтобы выслушивать твои софизмы, - угрожающе прошипел я. Ящик для сбора пожертвований упирался мне в спину; со стороны, должно быть, выглядело так, будто я разговариваю непосредственно с самим храмом. - У меня к тебе просьба. Впусти меня.
- Дурак. Ты хочешь, чтобы я впустил в молельный зал человека, который не принадлежит к местной родовой общине и не является ни прихожанином этого святилища, ни синтоистским жрецом? - ответил мне храм.
Я как будто слушал прорицания от самих божеств.
- Тогда выйди ты.
- Отказываюсь.
В сравнении с моим слабым, срывающимся голосом с выговором слегка в нос уверенный голос Кёгокудо, напротив, отдавался в стенах молельного зала гулким эхом.
- Если ты пришел по поводу дела Куондзи, то с ним кончено. Я больше не хочу иметь к нему отношения, уволь, - ворчливым тоном сообщил мне угрюмый прорицатель.
- Кончено? Кёгокудо… ты… выяснил истину?
- Истину? Что ж, здесь нет ничего сложного. Я просто заметил, что это дело подобно древнеиндийской притче, в которой несколько слепцов ощупывали слона, притом каждый из них трогал разные части его тела, и один говорил, что слон похож на веер, ощупав ухо, а другой, ощупывавший ногу, - что слон похож на дерево; третий же, которому достался хвост, утверждал, что слон похож на веревку. Чтобы сложить из этого картину того, как выглядит целый слон, нужно расспросить каждого, кто трогал слона, а на это требуется время. Но если заметить, что это слон, и сказать: «А-а, это слон!» - то на этом дело будет завершено. А ты, Сэкигути, ты действительно смотришь прямо на слона, но у тебя нет свободного времени на то, чтобы это заметить. Я хочу, чтобы ты уже наконец прекратил этот фарс.
- На что я смотрю?! Ты что, теперь тоже пытаешься сделать из меня дурака, как это делал Энокидзу? Я ничего не вижу. Или я просто сошел с ума, или…
- Пора тебе уже открыть глаза!
В какой-то момент Кёгокудо поднялся и подошел прямо вплотную к двери. Не ожидавший услышать его голос так близко, я попятился.
- В зависимости от того, как на это смотреть, ты, возможно, действительно сошел с ума.
- Да. Я - сумасшедший. Если ты и Энокидзу - разумные и здравомыслящие люди, то я - конченый безумец! Хорошо, пусть так. Но если ты - каннуси, синтоистский священник, то разве не можешь выслушать рассказ заблудшей души?
- Синтоистский жрец - это не католический патер.
- Какая разница!
Затем, не задавая больше вопросов, я начал говорить. Я рассказал ему про Гоити Харасаву, Токидзо Саваду и его жену Томико, про то, что вспомнила Цунэко Умэмото, про намерения Кибы и про то, что поведала мне Рёко о семье Куондзи…
Было совершенно непонятно, слушает ли меня мой друг, стоявший по ту сторону дверей. Когда я закончил говорить, на меня опустилась тишина столь абсолютная, что я почувствовал себя так, будто остался единственным человеком во всем мире. Это была зловещая тишина, словно в сгустившейся вокруг темноте притаилось нечто, готовое в любой момент подкрасться сзади и схватить меня за шею.
Затем тишина была словно отброшена прочь голосом Кёгокудо:
- Сэкигути, ты ведь не собираешься ко всему прочему вмешаться в дело о пропавших младенцах?
- Если у всех этих происшествий общий корень, то собираюсь. А в чем дело? Ты ведь уже во всем разобрался, верно? Ты уже знаешь истинный облик того… чудовища, которое ощупываем мы, слепцы?
- Что ж… в отличие от тебя я не видел его лицом к лицу. Что остается для меня загадкой, так это твое отношение…
Бросив эти слова, каннуси повернулся ко мне спиной.
В это мгновение я сунул руку в карман и нащупал кончиками пальцев лежавшую там походившую на некий амулет сложенную бумажку. Надеясь привлечь внимание моего друга, просунул ее через узкое отверстие в дверной решетке.
- Кёгокудо, взгляни на это. Ты знаешь, что это такое? Для чего это используется?
- А?.. Это энми. Записывается двумя иероглифами, один из которых - «страдать кошмарами», а другой - «околдовывать». Иными словами, это проклятие. Анахронизм… что-то вроде вара-нингё - куклы из соломы, сделанной в форме человека, которую в Древнем Китае использовали в погребальных обрядах. В древней Японии существовала связанная с ней традиция изготовления уси-но-коку-маири - куклы из соломы, обладавшей сходством с человеком, которого хотели проклясть. Такую куклу прибивали к священному дереву на территории храма в час Быка - «уси-но-токи» - это примерно между часом и тремя часами дня. Но сейчас ведь на дворе не эпоха Хэйан. Невероятно, что подобный обычай все еще существует.
- Кукла с проклятием… вот оно что. А оно… действительно эффективно? То есть… может ли существовать в этом мире такая вещь, как проклятие?
«Точно. Проклятие. Исчезновение Фудзимаки, пропавшие младенцы, вся история отвратительных издевательств над семьей Куондзи - все это случилось по вине проклятия. Если только такое… действительно существует».
- Проклятия существуют. Более того, они эффективны. Проклятия и благословения - это, в сущности, одно и то же. Они придают смысл явлениям, которые сами по себе смысла не имеют. Магия заключается в наделении слов ценностью, значимым содержанием. В случае если оно положительное, мы называем эти слова благословением, а если отрицательное, то речь идет о проклятии. Проклятия - это слова. Культура.
- Я не хочу слушать про теорию культуры. Я хочу узнать, можно ли с помощью так называемых «проклятий» навлечь на человека несчастье или убить его.
- По крайней мере, внутри сообщества с общими языком и культурой они определенно эффективны.
- Они обладают сверхъестественной силой?
- Никакой такой дурацкой силой они не обладают. Проклятия, если так можно выразиться, это установленная в мозге бомба замедленного действия. А-а… ты что, не понимаешь?
Какая была разница, понимал я или не понимал. Если этот человек сказал, что они работали, - то они работали. Я только это и хотел выяснить.
- Кёгокудо, я понял, о чем ты говоришь. Но ты можешь снять это проклятие?
Ответа не последовало.
- Ты не можешь?! В чем дело?!
- Я могу. Ты, собственно…
- Семья Куондзи… Освободи семью Куондзи от их проклятия!
На мгновение ночь озарилась ярким светом, и все вокруг стало ослепительно-белым.
Текстура выгоревших на солнце деревянных дверей храма отчетливо вспыхнула у меня перед глазами. Послеобраз, отпечатавшийся на сетчатке, все еще продолжал некоторое время мерцать у меня перед глазами после того, как меня вновь поглотила темнота.
Послышались раскаты грома. Затем небо как будто разорвалось и полил дождь. Его крупные капли ожесточенно бились о мою кожу, словно наказывая меня за мою глупость.
- Отказываюсь, - отчетливо прозвучал голос Кёгокудо на фоне приглушенных громовых раскатов.
- Почему?! Разве это - не одна из твоих обязанностей?! Ты что, отказываешься исполнить мою просьбу?!
- Послушай меня, Сэкигути. Я не хочу, чтобы в результате моих действий погибли или пострадали люди. Оставь в покое это дурацкое дело, и оно уладится само собой.
- Что в нем дурацкого?!
Очередная вспышка молнии вернула мне возможность видеть. Лицо моего друга, похожее на призрак умершего, за деревянной решеткой двери, - послеобраз на сетчатке, медленно растворяющийся в темноте.
Все было сказано. Кёгокудо - дух старинного храма - завершил свои прорицания.
- Пока ты не возьмешься за эту работу, я отсюда ни шагу не сделаю! Ты понял меня, Кёгокудо?! Я серьезно! - Я изо всех сил повысил голос, так что в нем отчетливо проступило отчаяние, и уселся на пол. Скорее, это выглядело так, будто у меня подогнулись колени. Я прислонился спиной к ящику для сбора пожертвований, и все суставы и каждый мускул в моем теле наконец расслабились.
Теплый дождь ударялся каплями о мою разгоряченную кожу.
Может быть, я сходил с ума?
…он сумасшедший.
Тогда…
Почему тогда я так испугался той девочки?
Тогда…
Девочка смеялась.
Белая кожа - как у восковой куклы.
Губы цвета сакуры.
Белая блузка.
Темная юбка.
Выглядывавшие из-под нее две белые голени.
И красная линия, ярко-красная…
- Мм хмм хм.
- Поиграем?..
Шептала похотливо, в мое ухо…
нет, неправда. Это не девочка была развратной,
это был я.
Тогда я овладел ею…
Кёко Куондзи -
ощущение, будто я сжимаю ее в своих объятиях, не было воспоминанием из прошлой жизни. Девочка, о которой мечтал мой сэмпай, в той клинике, перед стойкой регистрации, ее белые голени, и красное, красное…
- А-а-а!
Вот почему я убежал. Разве девочка, которая не была проституткой, могла развратно шептать: «Поиграем?..»
Развратным, развратным был…
Что я наделал?!
Я бросился бежать изо всех сил.
Я сошел с ума? Нет, я не сошел с ума. Что же это было? Я бежал. Через территорию храма Кисимодзин. В лесу Дзосигая шелестели деревья. Темнота. Кромешная темнота. Я бежал через кладбище. Но куда я возвращался? В лечебницу для душевнобольных в Сугамо? Нет. Я возвращался в наше общежитие. В студенческое общежитие, где меня ждали Тюдзэндзи, Энокидзу и Макио Фудзино.
Дверь открылась.
На пороге стоял Тюдзэндзи.
«Да. Я все ему расскажу. Если я так сделаю…»
- Тюдзэндзи! Я… я… девочка, которую любил Фудзимаки-сэмпай… Кёко Куондзи…
«Что я сделал с Кёко Куондзи?»
- Не нужно больше ничего говорить. Фрагмент реальности, вырезанный из нее двенадцать лет назад… подобные вещи никому не следует видеть.
Тюдзэндзи - нет, Кёгокудо - стоял там, держа в руке переносной подсвечник с горящей свечой.
Словно скатившись со склона холма, я возвратился в действительность из 16 сентября 1940 года - 15 года эпохи Сёва.
- Я… я…
- Что ж, судя по всему, тот, кто в первую очередь нуждается в экзорцизме, - это ты, Сэкигути. - Сказав так, Кёгокудо присел и осветил мое лицо. Затем он продолжил: - Пожалуй, твои слабые нервы не выдержат еще трех дней в подобном состоянии. Ты доставляешь очень много хлопот, сэнсэй. Несмотря на то что сейчас лето, ты подхватишь простуду.
Я и вправду промок до нитки. К тому же я был весь покрыт ссадинами, из которых сочилась кровь. Голень правой ноги, которой я ударился о каменную ступеньку, распухла и была черно-красного цвета; штанина была разорвана.
По-видимому, я просидел в этом состоянии около трех часов, погруженный в воспоминания прошлого. В какой-то момент проливной дождь сменился мелкой моросью.
- Я берусь за эту работу. Но это будет дорого стоить.
До меня не сразу дошел смысл его слов.
- Кёгокудо, так ты возьмешься за это? Ты снимешь проклятие с семьи Куондзи?
- У меня есть несколько условий. Если ты откажешься их принять… то мы оставим этот разговор, - глядя на меня, произнес Кёгокудо со своим обычным равнодушным выражением лица.
Как последний мямля, я с молчаливым согласием внимал его словам.
- Во-первых, время - сегодня в восемь вечера. Есть еще некоторые вещи, которые я хочу перед этим выяснить. Место - запертая комната, откуда исчез Фудзимаки. Все прочие места не подходят. К назначенному времени вся семья Куондзи и все остальные заинтересованные люди должны собраться в соседней комнате. Токидзо и его жену можно не звать. В библиотеке должны быть поставлены стулья для пяти человек, включая тебя. Поскольку Кёко лежит в кровати, ей стул, по всей видимости, не потребуется. Мне он тоже не нужен. Далее…
Кёгокудо на некоторое время прервал свое объяснение, достал из-за пазухи полотенце для рук тэнугуи и протянул его мне. Я машинально взял его. Вероятно, имелось в виду, что я должен был вытереться, но я, взяв полотенце и не понимая, что мне следует делать с ним дальше, просто сидел, сжимая его в руках.
- Далее самое важное. Итак… свяжись с Кибой, чтобы тот раздобыл двоих-троих полицейских, крепких парней, одетых в штатское. Они должны будут дежурить поблизости - например, в саду или в одной из комнат - и быть наготове.
- Но это…
- Если не раскрыть дело в течение сегодняшнего дня, они придут завтра, разве нет? Они просто придут на несколько часов раньше, не более того.
- Да, это так, конечно… но зачем вообще… они там нужны?
- Разумеется, чтобы поймать того, кто попытается убежать.
- Когда проклятие будет снято, кто-то может попробовать сбежать? Это… это будет Фудзимаки? Или же…
- Тебе лучше сейчас не утруждаться раздумьями. Что бы ты сейчас ни придумал своей затуманенной головой… да, тебе лучше сейчас отдохнуть, ни до чего хорошего ты все равно не додумаешься. Далее…
- Есть еще условия?
- Если тебе это не нравится, я буду рад все отменить.
- Нет, я не имел этого в виду.
Наконец я вытер лицо от дождевой воды полотенцем.
- Кроме полиции нам потребуется бригада «Скорой помощи»… да, и еще… хорошо бы, чтобы там присутствовал судебно-медицинский эксперт вроде Сатомуры-куна. В любом случае нам нужен кто-то, кто так же хорошо знает свое дело. Чтобы в случае, если будут пострадавшие, им, по крайней мере, была спасена жизнь. К счастью, все будет происходить в клинике, так что у нас не возникнет сложностей с медицинским оборудованием. Еще раз повторю: я категорически не хочу, чтобы мои действия прямо или косвенно стали причиной чьей-нибудь смерти. Это всё.
Я сказал ему, что принимаю его условия.
Время уже перевалило за пять утра, но плотная пелена облаков полностью скрывала солнечный диск, рассвет все никак не мог наступить, и я пребывал в ступоре, как будто блуждал в кошмарном сне, от которого не мог проснуться.
Кёгокудо предложил мне воспользоваться ванной в его доме, после чего я немного отдохнул в застеленной татами гостиной, где обычно проходили наши беседы. Сложив вчетверо подушку-дзабутон и подложив ее под шею, я, свернувшись на полу в точности наподобие кошки, смог совсем недолго, но все же крепко поспать.
Когда я проснулся, времени было уже больше девяти утра. Все еще шел дождь. Кёгокудо нигде не было видно; на низком столике лежали ключ от дома и записка от хозяина - то ли образец искусной каллиграфии, то ли нацарапанные как попало как курица лапой иероглифы - в любом случае разобрать их было непросто. Содержание записки было более чем обыденным: «Выходя, закрой дверь на ключ; ключ можешь забрать с собой, он запасной», - и все в таком роде.
Воспользовавшись умывальником, я побрился и, выпив лишь две чашки воды, выбежал из дома, закрыв, как мне было сказано, дверь на ключ. Спустился с холма. Зонт я на собственное усмотрение позаимствовал со стойки при входе.
Мне не хотелось возвращаться домой, так что я зашел в магазин поношенной одежды и выбрал дешевую спортивную рубашку и штаны. Пока мне подшивали нижнюю кромку новых штанов, я осмотрел те, что все еще были на мне: не только порваны в нескольких местах, но еще и так сильно измазаны грязью и кровью, что, по-видимому, привести их в порядок было уже невозможно. Делать нечего; я попросил хозяина магазина выбросить их вместе с моей старой рубашкой. Хозяин магазина задал мне в ответ странный, как будто из прошлой эпохи вопрос, не повстречался ли я на горной дороге с разбойниками.
У меня возникло ощущение, что я уже довольно давно не был дома. Тотчас мне вспомнилось лицо моей жены, и я испытал теплое, успокаивающее, очень ностальгическое чувство.
Съев поздний завтрак в небольшом ресторанчике, я позвонил с находившегося там телефона Кибе и рассказал ему о деталях нашего предприятия.
Следователь рассмеялся, сказав: «Этот Кёгоку, вечно он придумывает какое-нибудь представление и все преувеличивает», - и добавил, что к семи часам подъедет на своем джипе к подножию головокружительного склона, чтобы забрать меня.
Затем я хотел позвонить Рёко, но заколебался, сжимая в руке телефонную трубку. По правде говоря, прежде чем звонить Кибе, я должен был связаться с ней, но я совершенно не представлял, что скажу ей. Пожилой мужчина - хозяин ресторана - смотрел на меня пристальным колючим взглядом, так что под его давлением я все же решился набрать номер.
- Сегодня вечером я приведу оммёдзи, - сказал я Рёко.
Та удивилась такому внезапному заявлению, но в итоге я уговорил ее пообещать, что она соберет всех остальных членов семьи и в условленном месте также будут поставлены к восьми часам вечера пять стульев. В голове у меня действительно, как и сказал Кёгокудо, было немного смутно. Я совершенно утратил какие бы то ни было сообразительность и находчивость, так что говорил просто, бесхитростно и исключительно по делу - что, возможно, как раз и было в этой ситуации самым правильным.
Повесив трубку, я испытал некоторое беспокойство насчет того, как вообще Рёко удастся уговорить своего рационального спорщика-отца и свою упрямую мать следовать этому плану. Также на меня навевало уныние то, что я двулично не сказал ей про Кибу и его людей, которые будут ждать в засаде снаружи клиники.
Чем я, в сущности, занимался?
Я выиграл один день дополнительного времени, но в результате, ничего не делая, тратил это время впустую.
Я задумался. Кёгокудо советовал мне не делать этого, но в голове моей сами собой закрутились неуклюжие мысли.
Было слишком много вещей, которых я не понимал, - даже не мог сказать, в чем именно была загадка. Фудзимаки действительно пропал, и младенцы исчезли. Но тем не менее я думал, что все это не было сердцевиной тайны. Чем на самом деле был «слон», на которого я должен был смотреть?
В голове у меня клубилась белая дымка. Я мельком увидел девочку - Кёко Куондзи, спрятанную в ее тени. Было душно, хотя ливень постепенно усиливался. Мне хотелось найти место, где я мог бы хоть немного успокоиться.
В поисках укрытия от дождя я зашел в кафе возле станции - не сказать чтобы очень чистое. В полумраке кафе играла какая-то не знакомая мне классическая музыка, и было ничуть не прохладнее, чем снаружи.
Я позвонил Кёгокудо. Он уже вернулся домой, и я сказал ему, что Киба подъедет к семи часам вечера к подножию холма, чтобы забрать нас. Телефон в кафе совершенно не подходил к окружающей обстановке - это был выпущенный в 1952 году новейший телефонный аппарат «Фьюджитцу хай-фай 4», и у меня возникло смутное ощущение неправильности происходящего. Странно было пользоваться подобной вещью в подобном месте.
Сидя в неудобном кресле с выпиравшими из-под обивки пружинами и делая глотки чуть теплого, выдохшегося кофе, я, несмотря на это, как-то сумел успокоиться и немного вздремнуть.
Было примерно без десяти семь. Я стоял у подножия головокружительного склона - иными словами, у ворот города могил, окруженного масляно-блестящими глинобитными стенами. Я никогда не стоял там вот так, праздно обозревая окрестности, - или, быть может, причиной этому был дождь, но окружающий пейзаж казался мне непривычным и новым.
Неожиданно с громким шумом, поднимая в воздух брызги грязной воды, подъехали два джипа. Дверь машины, ехавшей впереди, наполовину приоткрылась, и из нее показалось лицо Кибы, напомнившее мне онигавара - изображение головы демона-?ни, устанавливаемое на крышах зданий для охраны от злых духов.
- Извини, что заставил тебя ждать в такой ливень! - крикнул он высоким голосом, словно не желая проигрывать шуму дождя. - Скорее залезай!
Я поспешил к нему, на бегу складывая свой зонт, и запрыгнул на заднее сиденье. Несмотря на то что расстояние было совсем коротким, я умудрился опять промокнуть до нитки, пока неловко пытался открыть дверь.
- Этого парня зовут Аоки, он, в общем, мой подчиненный. В машине за нами - Сатомура с двумя своими помощниками, и еще Киносита. Киносита - мастер дзюдо, а этот Аоки - он… попросту говоря, он камикадзе.
Аоки, молодой человек с очень серьезным лицом, пробормотав: «Сэмпай, перестаньте, пожалуйста» - и изрядно сконфузившись, приветственно мне кивнул.
Всегда словоохотливый Киба был в тот день почему-то неразговорчив, да и я больше ничего не говорил. Внутренность машины заполнила немного напряженная тишина.
- Что он вообще собирается делать? - сказал наконец Киба.
Дождь сыпал с неба тонкими струйками, и мир снаружи машины представлялся размытым, как будто мы смотрели на него через матовое стекло.
На середине погруженного в темноту склона мелькнул проблеск света. Киба сузил глаза:
- Хм. Демон спускается с горы…
В кромешном ночном мраке возникла пятиконечная звезда. Колокольчик Сэймэя. Это был тот самый бумажный фонарь. С головокружительного склона, окутанного пеленой дождя, спускался причудливо одетый мужчина. В руке у него был зонт из промасленной бумаги. На нем было кимоно такого непроницаемо черного цвета, как будто оно было окрашено черной тушью. На его тонком черном хаори также были вышиты колокольчики Сэймэя. На руках у него были перчатки, закрывавшие только тыльные стороны ладоней. На нем были черные носки таби[120 - Таби - японские носки с отделенным большим пальцем.] и черные деревянные гэта. Только ремешки гэта были красными.
Это был Кёгокудо.
Кёгокудо, который не отрывался от своих книг, наконец-то спустился с холма.
Вокруг глаз у моего друга как будто был нанесен темный грим, отчего он казался несколько осунувшимся.
Это было еще одно его лицо, которого я никогда раньше не видел.
Кёгокудо беззвучно приблизился к машине, беззвучно открыл дверь и молча сел на заднее сиденье.
Быть может, из-за того, что его одежда была совершенно черной, она выглядела практически сухой. Кёгокудо не обратил на меня внимания, как будто меня вообще там не было; наклонившись вперед, он что-то прошептал на ухо Кибе. Тот коротко ему ответил. По-видимому, они договаривались о каких-то деталях плана. Возможно, было что-то, о чем мне не следовало знать. Твердо решив ничего не говорить, я, чтобы не выглядеть невежливым, стал отрешенно смотреть в окно. Однако оконное стекло лишь отражало мое собственное растерянное лицо, и пейзажа за ним было практически не видно.
Рин. Мне показалось, что я услышал звон ветряного колокольчика-фурина. Но это, конечно, был только обман слуха.
Киба представил Аоки. Тот посмотрел на Кёгокудо с видом школьника, которого отругал преподаватель, и коротко произнес: «Аоки, приятно познакомиться».
- Я договорился встретиться с Ацуко на месте. Поскольку были некоторые вещи, о которых я хотел спросить, я позвонил ей, и она сказала, что во что бы то ни стало должна пойти вместе с нами. Я не смог отговорить ее от этого, так что решил пойти ей навстречу. Извини, что не предупредил тебя заранее…
Сказав это, Кёгокудо больше не произносил ни слова в течение всей поездки.
В ту дождливую ночь клиника Куондзи выглядела как огромный пустынный утес. Чтобы не вызывать подозрений, мы оставили оба джипа прямо перед перекрестком и отправились к тому утесу пешком.
Перед воротами клиники стояла Ацуко Тюдзэндзи, державшая в руках большой европейский зонт. Увидев нас, она молча поклонилась и заняла в нашей процессии замыкающее место. Чтобы остаться незамеченными, Киба с полицейскими - группа из шести человек - направились через сад прямо к педиатрическому корпусу. Они собирались ждать на краю леса за зданием клиники. Брат и сестра Тюдзэндзи и я, не теряя времени, пошли к холлу главного корпуса.
Холл пребывал практически в том же состоянии разгрома, в каком он был прошлым вечером. По-видимому, семья махнула рукой на попытки навести там порядок. Не было ничего, что могло бы защитить помещение от дождя, и тот нещадно хлестал через выбитые окна на земляной пол, смешиваясь с усеивавшими его мелкими осколками стекла и щебнем; под ударами его струй грязь и мусор разлетались в разные стороны, завершая превращение здания в руину.
Электрический светильник в холле тоже был разбит, и в свете одинокой электрической лампы, горевшей далеко в глубине коридора, ощущение пустынности и заброшенности этого места еще больше усиливалось, а мое беспокойство росло.
Среди развалин стояла Рёко.
- Благодарю вас за то, что пришли.
Рёко была одета в белую блузку и темную юбку - те же, что были на ней днем ранее.
- Рёко-сан, это… - Я повернулся, чтобы представить моего друга, но Кёгокудо уже стряхнул капли дождевой воды со своего зонта, совершенно бесшумно проскользнул мимо меня и стоял перед ней в своих облачениях цвета воронова крыла.
- Наконец-то мы с вами встретились, Рёко Куондзи-сан. - Так же беззвучно сделав еще один шаг вперед, он представился: - Кёгокудо.
- Вы… оммёдзи?
- Я не знаю, что сообщил вам мой знакомый, но, если пользоваться этим устаревшим термином, то можно сказать, что да. Я должен спросить, все ли в сборе?
- Как и было указано, все собрались в комнате по соседству с библиотекой… но вы действительно… действительно пришли сюда для того, чтобы снять проклятие с этого дома?
Кёгокудо сардонически усмехнулся.
- Что ж, я пришел сюда для того, чтобы искоренить зло, гнездящееся в этом доме, - чтобы изгнать убумэ.
- Убумэ?
- Зло, которое сеет страх в человеческих сердцах и разрушает жизни.
- Это ведь из «Сёкоку хякумоногатари» - «Ста историй о призраках из разных провинций», верно? Кажется, это было в пятом томе… чудовище угумэ из журавлиного леса… вы его имеете в виду?
- Как и следовало ожидать, вы хорошо об этом осведомлены. С большой неохотой мне придется сыграть роль бестолкового самурая из этой истории.
- Вы хотите сказать, что отрубите демону голову, чтобы обнаружить, что это была всего лишь ночная цапля? Но что, если это действительно демон?
- Чем бы это ни было, это одно и то же, - устремив на Рёко проницательный взгляд, рассмеялся Кёгокудо.
Мне, не читавшему истории, о которой они говорили, их обмен любезностями представлялся полнейшей тарабарщиной. Мужчина в черных одеждах и черно-белая женщина. Из этого мира исчезли все краски.
Внезапно на меня ни с того ни с сего снизошло запоздалое просветление. Этого человека ни в коем случае не следовало приводить сюда. Кёгокудо и Рёко относились к двум типам людей, которых нельзя было знакомить. Рёко и Энокидзу были куклами. Иными словами, они были похожи - не принадлежали этому миру и были жителями мира потустороннего. Но Кёгокудо был другим. Он не был куклой. Он был кукловодом - нингё-цукаи. И хотя у меня не было никаких оснований так считать, я знал, что этот человек - гораздо в большей степени, нежели любой полицейский или частный детектив, - обладал силой, которая была в состоянии окончательно разрушить этот пр?клятый дом.
И тем, кто привел его сюда…
был я.
Внезапно меня охватил страх. Но было уже слишком поздно - Кёгокудо проследовал за Рёко в дом.
В то мгновение мне послышался плач младенца, смешивавшийся с шумом дождя. Меня охватил озноб, как будто меня с ног до головы окатили ледяной водой.
«Убумэ».
Нет. Это был, несомненно, тот самый младенец, который родился позавчера вечером.
- Сэнсэй?..
Поторапливаемый Ацуко Тюдзэндзи, я заставил свои негнущиеся ноги двигаться дальше.
По пути Рёко остановилась возле двери, за которой, по всей видимости, находилась сестринская, заглянула внутрь и сказала: «Я зайду позже».
Так, значит, новорожденный младенец по-прежнему находился здесь, в главном корпусе.
Чтобы пройти по галерее, соединявшей здания, нам пришлось снова надеть нашу уличную обувь. Мои носки насквозь промокли, и мне потребовалось некоторое время, чтобы влезть в ботинки.
Мы прошли через флигель и через новое здание, и перед нами показался старый педиатрический корпус. Я обреченно следовал за идущими передо мной тремя людьми.
Рёко вошла в спальню первой, и Кёгокудо подал своей младшей сестре знак глазами, чтобы она подошла ближе. Он что-то коротко прошептал ей на ухо. Явно немного нервничавшая Ацуко Тюдзэндзи подождала, пока я, мешкая, стянул уличные ботинки и переоделся в тапочки для посетителей, а затем вышла из коридора через входную дверь. Вероятно, она должна была открыть дверь черного входа, чтобы Киба и его люди смогли войти.
Кёгокудо жестом указал мне войти первым.
Я заколебался. Стоило мне открыть дверь, как все взгляды находившихся в комнате людей одновременно обратились бы на меня.
Однако мои опасения не оправдались. Конечно, войдя, я привлек всеобщее внимание, но взгляды членов семьи Куондзи были лишены высокомерия и враждебности. Управляющая делами клиники, словно стряхнув с себя вчерашнюю усталость, сидела с идеально прямой спиной - ее поза выражала решимость и твердость. Директор клиники, как обычно, сидел, небрежно развалясь, с широко расставленными ногами; он лениво поднял глаза, когда я вошел. Найто, куривший возле окна сигарету, взглянул на меня лишь искоса. Их взгляды были лишены общности, каждый из них был сам по себе.
- А, это ты… Позавчерашний господин частный детектив, да? А за спиной у тебя, что, священник? В самом деле, сначала детектив, потом священник… Рёко, это последний раз, когда мы идем на поводу у твоего сумасбродства. Кто знает, какие странные слухи поползут после этого… Я не могу допустить, чтобы они каждый раз разносили нам в щепы входную дверь. - По его тону можно было предположить, что директор клиники не допускал и мысли о том, чтобы воспринимать ситуацию всерьез.
Другие двое в комнате хранили молчание.
Рёко стояла перед дверью в запертую комнату - но смотрела не на меня, а на Кёгокудо.
- Что вы, собственно, собираетесь делать? Что вы можете сделать для семьи Куондзи? - спросила старшая госпожа Куондзи. Ее голос слегка дрожал.
Ловко проскользнув мимо меня, застывшего в дверном проеме, Кёгокудо вошел в комнату.
- Ты священник? Или, скорее, китоси - кто-то вроде шамана? Заруби себе на носу, со мной это жульничество не пройдет. Моя глупая жена очень набожна - сами видите, как она вся дрожит… Но я пока что еще остаюсь человеком науки.
По своему обыкновению отвесив по-стариковски нижнюю челюсть, директор клиники рассматривал Кёгокудо липким и цепким взглядом - в точности так, будто оценивал его. Затем подался вперед, словно для того, чтобы не дать Кёгокудо приблизиться.
Однако священник не потерял присутствия духа.
- Если вы - человек науки, то я хотел бы попросить вас немного хладнокровнее судить о том положении дел, в котором вы находитесь.
- Что ты имеешь в виду?
- Вы, должно быть, можете в общих чертах предположить, что я буду делать и каковы будут последствия моих действий.
На мгновение старик сконфузился, на лице его отразилось смущение, и он выпятил губы трубочкой - в точности как осьминог.
- Что ты такое говоришь? К несчастью, я ничего не смыслю в синтоистских обрядах очищения от скверны, заклинаниях, молитвах и прочих подобных вещах. Нет никаких оснований для того, чтобы священник говорил мне подобное. Прежде всего, я не верю в призраков и проклятия!
Кёгокудо бесшумно прошел за спинку кресла, в котором сидел старик, и, глядя на его облысевший затылок, сказал, нисколько не изменившись в лице:
- Что касается меня, то я также не верю в такие вещи, уважаемый господин.
- Что-о?! - срывающимся на фальцет голосом воскликнул пожилой доктор и обернулся, но там уже никого не было: незваный гость в черных одеяниях еще раз обошел его, чтобы вновь нанести удар с тыла.
- Довольно уже обманывать самих себя. В этом мире нет ничего странного. В нем есть лишь то, что должно быть, и происходит лишь то, что должно произойти.
Лицо старика стало красным, как кожа вареного осьминога.
Снова искусно уклонившись от его взгляда, Кёгокудо продолжил говорить у него за спиной. В конце концов врач оставил попытки проследить за ним и со все еще красным лицом опустил глаза и уставился в пол.
- Даже если вы в это не верите, вероятно, все обстоит именно так, как вы смутно предполагаете. Я здесь лишь для того, чтобы открыть ту дверь и ввести всех вас в ту комнату.
- Эдакая… эдакая глупость… ты… что вообще… - Окончание фразы старик произнес невнятно и замолчал.
Похожий в своих черных одеждах на бога смерти - синигами - человек сказал низким голосом:
- Будет лучше всего, если вы во всем удостоверитесь, увидев это собственными глазами. Нет ничего проще.
Словно паук, окутывающий нитями паутины свою жертву.
Да, этот старик был в полной власти Кёгокудо.
Как когда-то был я. Так я подумал.
- Занятно. В самом деле занятно, - сказал Найто, словно только и ждавший своей очереди. - Все эти люди, которых приводит Рёко-сан, всякий раз совершенно не оправдывают ожиданий. Мало нам было частных детективов, одна из которых была в шляпе Шерлока Холмса, а другой выглядел как военный пилот, - на этот раз к нам принесло священника. Когда я услышал про изгнание злых духов, очищение от скверны и избавление от мстительных призраков, я представил себе кого-нибудь вроде горного отшельника ямабуси или одного из этих воинствующих монахов из монастыря Энряку-дзи на горе Хиэй; но этот почему-то похож на Сукэроку[121 - «Сукэроку» - известная пьеса театра кабуки эпохи Эдо, относящаяся к циклу пьес про братьев Сога и названная так по имени центрального персонажа. В пьесе рассказывается о мести братьев Сога за своего отца, а также о борьбе между храбрым воином, повесой и любимцем женщин Сукэроку и пожилым самураем Хигэ-но Икю за любовь прекрасной куртизанки Агэмаки из квартала Ёсивара.] из классической пьесы кабуки…
В действительности одежда Кёгокудо была совершенно не похожа на костюм Сукэроку, знаменитого воина и повесы времен эпохи Эдо, но в их издевательском поведении определенно было что-то общее.
- …и при этом вы не верите в духов. Я человек неопытный, так что мне хотелось бы прояснить это дело. Мне еще никогда не встречался верующий человек, который не верил бы в существование духов.
На этот раз Кёгокудо наискось пересек комнату и встал прямо напротив Найто.
- Следует заметить, что основополагающим принципом буддизма является рин-нэ-тэн-сё, или сансара - реинкарнация. Человек, завершивший свою жизнь, неизбежно перерождается в одном из шести миров: мире богов, мире полубогов, мире людей, мире животных, мире голодных духов или же в мире адских существ. Иными словами, у него нет свободного времени на то, чтобы блуждать, не воплощаясь в новом теле. Буддизм изначально не признает существование призраков… - Человек в черных одеждах сделал шаг вперед. - Что же касается христианства, то человек, умерший некрещеным, отправляется в ад. Верующие возносятся в рай. И хотя Богу противостоит сатана, здесь также не остается лазейки для призраков…
Найто, одетый в белый врачебный халат, постепенно пятился назад, отводя взгляд.
- …ислам также не сильно отличается. Место, в которое человек отправляется после смерти, определяется тем, насколько хорошо или плохо он следовал Корану и жил согласно воле Аллаха. Независимо друг от друга все три мировые религии отнюдь не благосклонно относятся к такому сомнительному явлению, как неприкаянные духи. Потому что религии существуют именно для живых, они не предназначены для мертвых…
Повысив голос и говоря без единой запинки, с каждой паузой Кёгокудо делал шаг вперед, загоняя Найто в безвыходное положение.
- …иными словами, быть верующим человеком и признавать существование духов - это, строго говоря, несовместимые вещи, Найто-сан! - В голосе Кёгокудо зазвучала властная сила. - Я полагаю, что ваше незрелое понимание необходимо исправить. - И, словно провоцируя Найто, он добавил: - По правде сказать, я - не верующий человек. Как и вы… не врач.
Найто в раздражении поднял глаза. Кёгокудо встретил его взгляд.
- Но ведь вы пришли для того, чтобы снять проклятие! - Найто буквально сверлил Кёгокудо глазами. - Если вы не верующий, как вы можете снять проклятие? Что вы вообще можете?!
- Разве я вам этого уже не сказал? Я пришел, чтобы провести вас всех через ту дверь.
Найто посмотрел в сторону двери библиотеки, на которую указывал пальцем Кёгокудо, и коротко содрогнулся.
- Б… барышня, я, к сожалению, не смогу участвовать в этом сеансе спиритизма или экзорцизма. Если на то пошло, то лучше б уж тот не внушающий доверия детектив продолжил свое расследование. Даже если допустить, что этот человек обладает сверхъестественными способностями и может говорить с мертвыми - подобные вещи здесь не требуются. Макио-кун жив.
Рёко ничего не сказала. Она только смотрела в окно через просвет между занавесками, и ее взгляд был таким отстраненным, словно она смотрела на самый край мира.
Заговорил оммёдзи:
- Найто-сан, вам так страшно войти в соседнюю комнату?
- Ч… что за шутки?!
- Вы так настойчиво утверждаете, что Макио-си жив, но есть ли у вас какие-либо доказательства этого?
- Какие еще доказательства тебе…
- Может быть, это лишь ваши надежды? Несмотря на то что вам совсем не хочется, чтобы он был жив, если выяснится, что он мертв, вы окажетесь в затруднительном положении.
- Да что…
- Не стоит беспокоиться. Макио-си совершенно точно мертв.
Все присутствовавшие в комнате пораженно застыли. Каждый об этом думал, но никто не решался сказать… даже Энокидзу не утверждал этого однозначно; и вот внезапно явившийся непрошеный гость так просто и открыто это произнес.
- Мертв?.. - Рёко медленно перевела взгляд на Кёгокудо.
- И вы, Найто-сан, вне всяких сомнений, одержимы его духом.
Лицо Найто застыло, в мгновение ока сделавшись мертвенно-бледным.
- Н-но разве вы не сказали, что н-никаких призраков не существует? Хватит уже всех дурачить!
- Я лишь сказал, что я в них не верю. Но на людей, подобных вам - которые в них верят, - призраки обладают несомненным влиянием.
- Ч-что… во ч-что я верю? О чем вы говорите?! - Разговаривая с Кёгокудо, Найто совершенно забыл о приличиях. Его взгляд беспокойно метался из стороны в сторону, а слова были обращены как будто ко всей комнате.
- Из-за того, что Макио-сан исчез, у вас нет аппетита. Вы ни на чем не можете сосредоточиться. Не можете спать. Не можете перестать пить саке и провалили государственные экзамены, и у вас слуховые галлюцинации - все это по вине злого духа, которым вы одержимы.
Найто пребывал в состоянии шока.
- Довольно, - сказала управляющая делами клиники. - Мы молча слушали вас, поскольку вы - оммёдзи, но только что вы заявили, что не верите в существование духов, а потом сказали, что они есть… я не могу уловить смысл того, о чем вы говорите.
Определенно с некоторого момента при поверхностном взгляде рассуждения Кёгокудо казались непоследовательными. Однако, с другой стороны, он умело ударял в самые уязвимые чувства своих собеседников. Нельзя было сказать, чтобы во всем этом не было смысла. Смысл был более чем очевиден. Разве не в доказательство этого и директор клиники, и Найто сидели молча, как проигравшие в драке собаки?
- Сэнсэй… - раздался за моей спиной голос Ацуко Тюдзэндзи.
Она мягко подтолкнула меня в спину, и я впервые обратил внимание на то, что все еще стоял в открытом дверном проеме. Я сделал шаг вперед, и Ацуко аккуратно закрыла дверь, не произведя никакого шума. Вероятно, она провела в здание Кибу и его людей, указав им какое-то место, где они должны были находиться, чтобы в любой момент быть готовыми к действию.
- Из ваших слов мне решительно не ясно, что вы собираетесь делать в этом доме, - вернее, что вы хотите попытаться сделать в соседней комнате.
Хозяйка дома внешне выглядела так же величаво и внушительно, как и позавчера: она даже не смотрела на Кёгокудо, обращаясь к нему. Однако в этой женщине больше не было той суровой непреклонности, которая была присуща ей при нашей первой встрече. Напротив, в ней проглядывали трусость и малодушие: она изо всех сил отводила взгляд, будто боясь попасться в ловушку, и ее вид вызывал у меня тяжелое чувство.
- Я ничего не собираюсь делать. Я не использую никакой сложной магии и ничего в том роде, чем пользуется досточтимая госпожа.
- О чем вы говорите? Какую магию я использовала?
- Бессмысленно прикидываться незнающей. Разве посланное вами проклятие - «сики» - не обернулось против вас самой? - Сказав так, Кёгокудо достал из-за пазухи бумажную фигурку с заклятиями, которую я ему отдал, и приподнял ее так, чтобы в нее уперся неподвижный взгляд хозяйки дома.
- Э… это… откуда… откуда у вас…
- Говорят, «непродуманная тактика - источник тяжелых потерь». Это означает, что малое знание и неумелая техника, когда на них полагаются, могут приводить к серьезным ошибкам. Род Куондзи не просто отмечен наследственной одержимостью: если проследить его историю до самых истоков, то нетрудно выяснить, что он также принадлежит к одной весьма почтенной школе оммёдо. Однако, если пользоваться подобными вещами опрометчиво, это может быть опасным. Пословица гласит: «Когда кого-то проклинаешь, роешь две могилы». Посланное вами проклятие отразилось от цели и ударило по вам - точно так же, как это произошло в старинном предании. Проще говоря, произошел возврат проклятия… и так же, как тогда, это принесло неисчислимые бедствия вашему дому.
Женщина по-прежнему неподвижно смотрела прямо перед собой, ее взгляд был расфокусированным.
- Вы говорите, что сики… что сики был послан обратно… но кем? Кто вообще мог?..
- Что вообще такое этот сики? - ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал себе под нос директор клиники.
Ему ответил не Кёгокудо, а Рёко:
- Сики-гами и сики-они - это божества и демоны, которые служат оммёдзи. Духи, заключенные в вырезанных в виде человеческих фигурок бумажных листках с начертанными заклинаниями.
Директор клиники поднял растерянный взгляд на Кёгокудо:
- Ага. Ты не веришь в духов, зато веришь в демонов, богов и прочих ёкаев?
Кёгокудо приподнял бровь и невозмутимо проговорил:
- Объяснение, которое дала барышня, чересчур литературное. «Сики-гами» называют формулу - «сики», - которой придана форма и присвоена личность некоего человека. Таким образом, это наделение сущностью того, что само по себе сущностью не обладает. Сики-гами - «божества», которых используют оммёдзи, или сики-они - «демоны», - суть всего лишь формулы, и первый иероглиф в их названии - «сики» - обозначает «формулу» или «церемонию». Это то же самое, что культурные формулы вроде погребальной церемонии или выпускной церемонии в университете… или математические формулы.
- Что-то не пойму. Математическая формула - это один плюс один равняется двум. Такая, что ли, формула?
- Именно. В этом случае именно цифра один наделяется собственной сущностью. Например, представим, что у нас есть одно яблоко. Что произойдет, если принести еще одно?
- Ну, получится два яблока. Один плюс один всегда равняется двум. Другого ответа быть не может.
- Очень точный ответ. Действительно, именно так оно и есть. Мы не можем по собственному усмотрению изменять правила. Один плюс один - это обязательно два. Однако, с другой стороны, объединяя наши яблоки в категорию «яблоки», мы игнорируем все их индивидуальные различия и получаем благодаря этому эффективное условное обозначение. Сколько бы мы ни старались, нам никогда не удастся отыскать в природе «двух яблок», поскольку ничего подобного в мире не существует. Есть только одно яблоко и еще одно яблоко. Каждое яблоко - это отдельный, индивидуальный объект. Иными словами, условное обозначение яблока является не чем иным, как заклятием. Таким образом, концепция «сложения» является заклятием, «сики», а «процесс сложения» - «наложением заклятия».
- Ты мастер объяснять. И все же в этом есть что-то от софистики или чего-то в этом духе… - сказал директор клиники, не меняясь в лице.
По всей видимости, он ждал, когда вторгшийся в его дом незнакомец в черных одеждах продемонстрирует спасительную брешь в своих логических рассуждениях, а до той поры, пока содержание его слов и выводы оставались безупречными, на них должна была следовать неизменная невозмутимая реакция.
- Иными словами, наложение заклятия не является пробуждением загадочных сверхъестественных сил. Оно не противоречит естественному ходу вещей и законам природы. Единственное отличие в данном случае - это присутствие опосредованной человеческой воли, а результат более чем предсказуем. Однако если человек не знает формулы и видит лишь результат ее действия, то, поскольку он не понимает стоящего за ним механизма, это представляется ему чем-то загадочным. Так нецивилизованный человек не увидит в радио ничего, кроме магии. Действительно, если принимать как факт то, что взмах крыльев бабочки в Китае может изменить погоду в Европе[122 - Эффект бабочки (термин предложен американским математиком и метеорологом Э. Лоренцом (1917 - 2008): «Бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии») - понятие в естественных науках, обозначающее свойство динамических хаотичных систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе в совершенно другом месте.], то один листок бумаги,
всего лишь примененный правильным способом, может превратить жизнь человека в практически полное безумие…
Это… был выпад против госпожи Куондзи?
- Однако… - Кёгокудо вновь повернулся к пожилой женщине; она по-прежнему сидела, уставившись застывшим пристальным взглядом в пустоту, - если ошибиться в формуле, то совершенно невозможно получить правильный ответ. Если вы хотите получить из одного три, нужно прибавить два, или умножить на три, или прибавить пять и разделить на два. Как и сказал уважаемый господин доктор, один плюс один всегда равняется двум.
- Я применила формулу неправильно?.. - проговорила она сдавленным голосом.
- Можно сказать, это была ошибка в выборе цели, которая привела к ужасным последствиям. Как бы то ни было, Макио-си, на которого было направлено проклятие, больше нет в этом мире. Призванный вами сики-гами вернулся, - Кёгокудо мягко повернулся, чтобы посмотреть на Рёко, - и причиняет барышне много горя.
Я практически видел, как жизненная сила капля за каплей вытекает из тела хозяйки дома.
- В течение многих сотен лет каждое следующее поколение этого рода постигало проклятие, но на самом деле это делали вы сами… госпоже следовало бы раньше об этом догадаться.
Никто не произносил ни слова. В этой комнате больше не было никого, у кого бы оставались силы препятствовать словам или действиям Кёгокудо.
- Что ж, в общих чертах вступление завершено. Сэкигути-кун, давай поскорее покончим с этим.
Кёгокудо сделал мне знак подойти к нему. Мельком оглянувшись, я увидел Ацуко Тюдзэндзи, напряженно застывшую у входа в комнату.
Рёко собиралась открыть дверь в библиотеку, но Кёгокудо остановил ее предупреждающим жестом:
- Все в порядке, - сказал он. Затем указал мне открыть дверь и зайти внутрь.
Я неловко обхватил пальцами круглую дверную ручку. Тихим, едва слышным голосом мой друг проговорил:
- Не раскаивайся после.
Дверь была открыта. Притом на этот раз - моей рукой.
«Этот характерный специфический запах дезинфицирующего средства, этот странный холод…»
Передо мной возвышалась подавляюще огромная стена из книг.
Все было точно так же, как позавчера. Только… справа от кровати Кёко стояли на идеально равных расстояниях друг от друга пять складных стульев и вдобавок - три передвижные одностворчатые ширмы из тех, которые часто можно увидеть в больницах, - из легких алюминиевых трубок, на которых были закреплены белые полотна. Эти ширмы, расставленные вокруг кровати, должны были скрывать отвратительно изуродованную нижнюю половину тела Кёко. По-видимому, это Рёко позаботилась о том, чтобы спрятать от посторонних глаз плачевное состояние своей младшей сестры.
Когда Кёгокудо увидел все это, на его лице появилось выражение угрюмого отвращения. Краем глаза взглянув на меня, он тяжело вздохнул. Затем, словно примирившись с тем, что должно было произойти дальше, слегка покачал головой и, больше уже не глядя на меня, некоторое время назад впавшего в афазию, быстрым шагом подошел к изголовью кровати Кёко.
Я проследил взглядом за Кёгокудо. Мой взгляд остановился на лице Кёко, видневшемся через щель между ширмами. Изможденное лицо. Да. Она была той девочкой в тот день. У меня вновь появилось ощущение, что в голове моей начинает клубиться белый туман. Однако предчувствие, что туман этот вот-вот заполнит все мое сознание, не пересекло опасной черты. Моя память не помутилась - лишь перед глазами возникла легкая нервная рябь, похожая на краткий приступ головокружения.
Мужчина в черных одеждах, стоя совсем близко к изголовью кровати, наклонился к осунувшемуся лицу женщины.
- Вы - госпожа Кёко Куондзи, верно? - произнес он шепотом. - Рад с вами познакомиться. Меня зовут Акихико Тюдзэндзи. Я был… школьным другом Макио-сана.
Кёко, судя по всему, не очень хорошо понимая, что происходит, рассеянно произнесла:
- Ах, что же делать… Мужа сейчас нет дома. Благодарю вас за то, что взяли на себя труд прийти, однако, как видите, я нахожусь в положении и не могу выполнять обязанности хозяйки.
- Пожалуйста, не беспокойтесь об этом. Вы можете оставаться в постели, ничего больше не нужно. Кстати, госпожа, позвольте мне задать вам один вопрос. Судя по всему, младенец в вашей утробе уже довольно велик, но не бывало ли такого, чтобы он разговаривал с вами из вашего живота?
Кёко в ответ засмеялась с искренней радостью:
- Ах, к сожалению, подобного еще ни разу не случалось.
- А-а… И также никогда не случалось, чтобы он отдавал вам какие-либо приказы?
- Да разве же младенцы делают подобные вещи?
- Такие случаи известны. Однако если этого не происходило, то я рад. Так, значит, ваш младенец еще не начал с вами разговаривать, верно?
- Я ничего подобного не припоминаю. Но ведь этот ребенок пока еще даже не родился, так что ничего не поделаешь. - И Кёко снова засмеялась.
- Кстати, госпожа, вы все еще любите вашего мужа - Макио-сана?
- Конечно. Он - отец этого ребенка.
Оттуда, где я стоял, мне не было видно, но, вне всяких сомнений, говоря это, Кёко гладила ладонью свой чудовищный живот. Ее взгляд был отсутствующим, как будто она уже смотрела на вещи, не принадлежавшие этому миру.
- Ваши слова меня успокоили. Что ни говори, Макио-сан обожает вас уже в течение двенадцати лет. Во всяком случае, вы были единственной, кому он написал любовное письмо.
- Этого…
«Этого нельзя было говорить!»
Реакция Кёко на слова о любовном письме была столь же болезненной, как и в тот раз, когда о нем упомянул я.
- Я не знаю ничего ни о каком любовном письме! Вы, вы тоже…
- Вот оно как… К сожалению, это потому, что оно так никогда и не было вам доставлено.
- Что? - Глаза Кёко расширились. Затем, словно разбившись о мгновенный ответ Кёгокудо, разгоравшийся в них дикий блеск быстро угас.
- Не было доставлено… так вы сказали?
- Именно. Поэтому то, что вы о нем не знаете, естественно. Но то, что он его написал, - это правда. Тем, кто посоветовал ему это сделать, был я.
«Это ложь! Я сам его доставил. Разве не ты забрала его у меня из рук?!»
Я кричал это в своей голове, но почему-то не мог произнести ни слова. Все, что я смог из себя выдавить, - это лишь слабый стон, впустую растворившийся в тишине комнаты.
Лицо Кёко скривилось, совсем как у маленькой девочки, и по ее щекам крупными каплями покатились слезы.
- Так, значит… так, значит, этот человек действительно написал мне любовное письмо…
- Разумеется. Макио-сан был человеком, который всей душой посвящал себя единственной цели. Про таких людей говорят «человек единственного пути». Он не смотрел ни на одну женщину, кроме вас.
- Этот человек… этот человек и моя старшая сестра…
- Вы заблуждаетесь. В течение всех этих двенадцати лет и до сегодняшнего дня он любил вас, и только вас одну.
- Подобное… подобное означает…
Кёко перестала плакать и подняла глаза на Кёгокудо. Ее взгляд как будто цеплялся за его черные одежды в поисках поддержки.
- Он был человеком, не умевшим хорошо выражать свои чувства. Ваши чувства лишь проходили друг мимо друга, так никогда и не встретившись, как две стороны неправильно застегнутой рубашки. Это случается сплошь и рядом, и в этом нет ничего необычного.
- Но в таком случае я… какой же глупой…
- Всё в порядке. Он обязательно простит вас. Однако, чтобы это произошло, вы должны все вспомнить.
- Вспомнить?
- Да. Об этом человеке. О той ночи. О том, что вы… сделали.
Зрачки Кёко расширились.
- Вы можете вспоминать медленно. Нет никакой необходимости спешить. Когда придет время, будет подан знак. И все будет прощено…
У меня зазвенело в ушах.
- Макио-сан появится.
Меня внезапно оглушил шум дождя, как будто повернули регулятор громкости радио.
Кёгокудо обернулся. Мне вспомнилось выражение «глаза как у волка», когда я встретил его взгляд.
- Сэкигути-кун, поскольку здесь натянута весьма досадная преграда, мне придется потратить на нее немного времени. С этого момента внимательно смотри за всем, что будет происходить, - ты должен все запомнить. Трудно сказать, есть ли у твоих слов ценность в качестве доказательств, но после того, как все закончится, ты должен будешь дать свидетельские показания. Итак, твое место здесь. - И Кёгокудо указал пальцем на предназначавшийся для меня стул в ногах у Кёко - из всех пяти стульев, расставленных в комнате, он также был ближайшим к двери.
Когда я сел, мой друг открыл дверь и пригласил остальных членов семьи Куондзи зайти внутрь.
Первой вошла Рёко - на ее лице не было ни кровинки. Она была такой бледной, что казалась почти прозрачной. Ее мать зашла следом, ее волосы были в беспорядке. На потупленном лице - выражение глубокой усталости. Зашел Найто - как всегда, беспокойный и взвинченный. Его расфокусированные глаза были налиты кровью, как будто он был с тяжелого похмелья; на лбу выступили капли пота, поблескивавшие, как драгоценные камни. У следовавшего за ним директора клиники лицо было красным, а глаза казались закрытыми.
Их походка была тяжелой, как будто они с трудом двигались в застоявшемся воздухе.
Следуя указаниям Кёгокудо, Рёко села ближе всех к изголовью кровати Кёко, рядом с ней - управляющая делами клиники, затем Найто и директор. Они сели в том же порядке, в котором заходили в комнату. Я взглянул на профиль директора клиники, сидевшего по соседству со мной. Его глаза были по-прежнему крепко зажмурены.
Указав каждому его место, Кёгокудо закрыл дверь: каждое его движение было необыкновенно медленным и размеренным. Затем он беззвучно вернулся и встал между Рёко и Кёко.
После этого без предупреждения начал читать нараспев:
- Но:-маку-сан-ман-да-ба-са-ра-да-сэн-да-ма-ка-ро-ся-та-я-со-ва-та-ра-я-ун-та-ра-та-кан-ман!
Это была мантра[123 - Мантра - набор звуков, отдельных фонем, слов или групп слов на санскрите, которые, по мнению практикующих, имеют резонансное (активируют зоны тела), психологическое и духовное воздействия.]. От удивления все потеряли дар речи.
Кёгокудо сложил перед собой ладони, плотно переплетя пальцы. Раньше я слышал, что такой жест называется в буддизме школы Сингон[124 - Сингон-сю - одна из основных буддийских школ Японии, возникшая в эпоху Хэйан и принадлежащая направлению Ваджраяны. Слово «сингон» означает «истинное, правильное слово».]най-баку-ин - «печатью внутренней связи» и относится к разновидности мудр - ритуального символического языка жестов. Затем жест изменился: крепко прижатые друг к другу средние пальцы обеих рук были направлены вверх.
- Сансё кокю… великий демон-бог гор, услышь меня, сойди на землю, яви свой аватар, свяжи и изгони демонов и злых духов!
Сначала я подумал, что это были мантры тантрического буддизма Сингон. Однако на самом деле я ошибался. Это не было ни чтением сутр докё, ни синтоистскими молитвами норито. Скорее, это было похоже на заклинания. Или же он рассказывал старинную историю - моногатари. По мере произнесения магических формул его голос постепенно становился все громче:
- Свяжи и приговори то зло, что вредит дому Куондзи! Рин, хэй, то, ся, кай, тин, рэцу, дзай, дзэн! На битву собрались все воины и выстроились перед крепостью!
Я узнал заключительный набор слогов: это было ку-дзи - «девять слогов», или «девять ступеней могущества» - разновидность заговора на удачу, который произносят для того, чтобы отпугнуть злых духов. Произнося слоги, Кёгокудо, как катаной, пять раз вертикально рассек ребром ладони воздух, затем четыре раза горизонтально - это была так называемая «печать Асии Домана», легендарного оммёдзи, соперника Абэ-но Сэймэя.
- Гневный Фудо Мё-О[125 - Фудо Мё-О («Недвижимый светлый Царь») в японском буддизме или Ачала в буддийском направлении Ваджраяна - гневное божество-защитник. Относится к Видья-раджа («Царям мудрости») и считается самым сильным из них. Изображается обычно как чудовищное человекоподобное существо мощного телосложения, лицо которого всегда выражает крайний гнев: брови нахмурены, левый глаз прищурен, а нижние зубы-клыки кусают верхнюю губу; в правой руке он держит меч, в левой - лассо или его подобие. Функцией Фудо Мё-О является защита всех живущих от демонов путем сжигания всего «нечистого», а гневный взгляд символизирует разрушение слепоты неверия. Это божество часто призывается в различных ритуалах экзорцизма.], разжигающий пламя, Фудо Мё-О, рассекающий волны, Фудо Мё-О, возводящий горы, Фудо Мё-О, восхваляющий Будду, царь Фудо, приносящий добрые предзнаменования, недвижимый царь Индии, властелин гор и холмов, обрати все вспять, светлый царь Фудо, молю тебя, обрати все вспять…
Интонация заклинаний изменилась. В этот момент с госпожой управляющей делами клиники начало происходить нечто странное. Она внезапно задрожала, как в приступе лихорадки, затем подняла руку - как мне сперва показалось, страдая от непереносимой головной боли и желая надавить пальцами на углы глаз, но вместо этого ее ладонь прижалась ко лбу. Затем госпожа Куондзи закричала пронзительным голосом - ее слова были невнятными и отрывистыми, как будто все зубы у нее шатались в деснах:
- П… прекратите, пожалуйста. Это…
Кёгокудо перестал читать заклинания и внимательно посмотрел на пожилую женщину:
- Вы это уже когда-то слышали?
- Да, это…
- Очень похоже, не так ли? Заклинание Фудо-О икирё-гаэси, изгнание икирё - духов живых людей, явившихся в виде призраков. Икирё появляются, когда кто-то затаил против другого человека глубокую обиду или питает ненависть - настолько сильную, что его душа может покинуть тело и отправиться к тому, кого он ненавидит, чтобы проклясть его или причинить другой вред. Таких призраков изгоняют именем недвижимого бога-защитника Фудо-О, Царя мудрости, - это редкий ритуал оммёдо, который практиковался на острове Сикоку в исторической провинции Тоса. Если вам это неприятно, что ж, может быть, тогда мне сыграть на тетиве лука?
- А-а, вы…
Вероятно, эти слова имели для нее какое-то значение, но для меня они были непостижимы.
- В оммёдо есть магическая формула, в которой используется лук. «Сыграть на тетиве лука» иначе называется мэйгэн - в этом термине первым иероглифом является «тетива», а вторым - «крик птицы». Иными словами, тетива лука издает крик птицы. Затем «выпустить реповую стрелу» - кабура-я, называется также магической формулой хикимэ - «глазом жабы». «Хики» - это жаба… которую также в некоторых местах называют бикки.
- О-о-о… - Госпожа Куондзи разразилась рыданиями.
Не обращая на это внимания, Кёгокудо возобновил чтение заклинаний:
- На той стороне расцветут кровавые цветы, и пыль и осколки…
Пожилая женщина не выдержала:
- А-а! Простите, простите меня! Я сделала всего лишь то же самое, что сделала моя мать!
- Замолчи!
Неожиданно Рёко поднялась с места. Но голос, который я слышал, - мог ли он принадлежать ей? Мгновение я не верил своим ушам. Чтобы удостовериться, я поднял взгляд на Рёко, но теперь не поверил собственным глазам.
Ее лицо стало другим. Глаза широко распахнуты, но в них не было зрачков.
- Моего…
Верхняя часть ее тела ритмично раскачивалась и поворачивалась в такт заклинаниям, которые читал Кёгокудо. Как будто что-то овладело ею. Это была не Рёко. Я содрогнулся. Она закричала таким голосом, какого я никогда в жизни не слышал:
- Верните моего ребенка! Ублюдки…
- Уоооооаа! - Это кричал Найто. - Я ничего не знаю! Я только смотрел. Я ведь ничего не сделал! Она соблазнила меня, она сама позвала меня, чтобы я к ней пришел, я не… я не тот, кого следует обвинять…
- Заткнись! Не смей мне лгать! Ты - такой же ублюдок… - Рёко - нет, та женщина, которая когда-то была Рёко, - вновь завопила пронзительным голосом: - Вы все, вы все заодно! Вы уничтожили то, что было для меня дороже всего на свете! Я все видела. Я там была. Вы убили его!
Женщина, которая когда-то была Рёко, яростно мотала головой, посылая проклятия каждому, кто находился в комнате.
Собранные в пучок волосы рассыпались по плечам.
Вздувшиеся на лбу вены пульсировали.
Как будто синхронизируясь с ними, мое сердцебиение также участилось.
Моя голова заполнилась белым туманом.
- Ты! Ты убил!
Черты лица Рёко исказились, превратившись в демоническую маску, и она попыталась наброситься на Найто. Чтобы ее остановить, пожилая хозяйка дома вцепилась в ее одежду. Найто, чей ужас, судя по всему, достиг апогея, свалился со стула и скорчился на полу.
- Рёко, Рёко, прости меня, пожалуйста, прости меня!
- Пусти! Убийца!
Рёко отшвырнула прочь свою мать, затем развернулась в сторону своей младшей сестры. Но Кёко не двигалась. Ее лицо полностью утратило какое бы то ни было выражение и стало совершенно бессмысленным. Ее душа находилась где-то далеко, не в нашей реальности.
- Ты тоже!
Рёко попыталась наброситься на свою младшую сестру, но Кёгокудо схватил ее сзади за шею.
Мое сердце колотилось как бешеное, будто было готово вот-вот разорваться. Мир на мгновение остановился.
- Мы здесь не для того, чтобы встретиться с тобой! Уходи!
Сказав так, Кёгокудо наклонился к самому уху Рёко и что-то прошептал.
Движения Рёко прекратились.
Она медленно повернула голову: на ее губах блуждала слабая улыбка.
В это мгновение…
Рин… послышался звон ветряного колокольчика-фурина.
- Кэээээээээ!
Это был не человеческий голос.
Это кричала птица.
Кёко поднималась в кровати. Из ее горла вырывался птичий крик.
Казалось, все происходило очень медленно.
Как в замедленной съемке.
Ширмы падают на пол.
Грудь Кёко оголяется.
Ее огромный вздувшийся живот оказывается выставленным на всеобщее обозрение.
Затем, подобно снаряду…
ее живот разорвался.
То ли кровь, то ли околоплодная жидкость фонтаном ударила вверх, достигая почти до самого потолка и разбрызгиваясь по комнате.
Она пропитала простыни, обрызгала спускавшийся с потолка крестообразный светильник, выплеснулась на белоснежные перегородки опрокинувшихся ширм.
Я потерял равновесие и медленно осел на пол.
Сверху на меня лилась теплая жидкость.
Я перестал понимать, где заканчивалось мое тело и начиналось пространство комнаты.
Упавшие ширмы, дребезжа, отскакивали от пола.
А за ними…
На пол выкатился гигантский человеческий зародыш.
Но что это было?
Почему на нем была одежда - он ведь только что родился…
Весь скользкий от покрывавшей его околоплодной жидкости…
Фудзимаки-сан.
Она произвела на свет Фудзимаки-сана. Нет…
Это был труп Макио Куондзи.
Я видел это отчетливо, хотя мое сознание и растворялось в тумане.
Очки в толстой оправе, которые я так хорошо помнил.
Насекомое, неспешно ползущее по изогнутой дужке.
«Это паук-сенокосец».
Я потерял сознание.
6
Я мечусь по переходам многоэтажного здания, пытаясь убежать.
Меня преследуют. Обернувшись, я вижу, как одного за другим убивают моих товарищей. Задержав дыхание, пригибаюсь к полу и, прикинувшись мертвым, украдкой наблюдаю за тем, как это происходит. Однако я не вижу отчетливо. Может быть, это потому, что в глазах у меня помутилось? Нет, вокруг темно. Кромешная тьма.
Выросший в городе, я еще никогда не видел подобной темноты. В этой чужеземной ночи нет ни электрических уличных фонарей, ни даже мерцания факелов.
В подлеске есть комары. Нет, это не комары. Какие-то подозрительные насекомые. Если быть неосторожным, они отложат тебе под кожу свои яйца.
Взвод полностью уничтожен. Все мертвы, кроме одного из моих подчиненных. Возможно, я несу за это ответственность.
Что это за зловещий голос? Наверное, это птица.
- …ночью в джунглях тоже кричат птицы, - сказал мужчина. В кромешной тьме я не могу разглядеть его лица.
Давай подождем здесь до рассвета, затаившись в траве и не двигаясь. Невозможно понять, где право, где лево, и будет ужасно наступить в могилу или что-то подобное.
- …останемся здесь до утра, и их солдаты найдут нас. Попасть в плен - значит покрыть себя позором.
- …может быть, тогда уж лучше покончишь с собой? Другие командиры взводов все так делают.
- …это предпочтение смерти бесчестью.
Мужчина говорит пронзительным голосом. Я не хочу умирать.
Мне вдруг становится страшно. Мне, которому уже давно была противна жизнь, который мечтал только о том, чтобы вырваться из этой бессвязной повседневности, - иными словами, размышлял лишь о том, как ему хочется умереть.
Ты совершил то, что уже нельзя исправить…
Назад вернуться уже невозможно. Поэтому не остается ничего, кроме как идти вперед…
Пронзительный голос разговаривает со мной. Как зовут этого оставшегося в живых подчиненного?
То, что нельзя исправить.
Талия - такая тонкая, что, казалось, может переломиться. Белая, как у восковой куклы, кожа, прохладная на ощупь. И красная-красная свежая кровь.
Я сломал.
Несмотря на то что это так легко сломать, если сломать однажды, уже нельзя вернуть к тому, как было прежде, - что это?..
Нужно торопиться. Здесь нельзя оставаться. Такой малодушный трус, как я, должен бежать.
Но куда?..
Там. Тот прямоугольник света - это тории синтоистского храма. Однако, чтобы достичь его, разве не нужно пройти через кладбище?
- Что ты делаешь?
Мое тело меня не слушается. Ноги заплетаются. Меня окутывает тьма. Я никогда еще не оказывался в столь непроглядной ночи. Нет, неправда. В тот день было точно так же. В ту летнюю ночь.
- А-а-а-а!
Выживший подчиненный смотрел на меня с сомнением. За его спиной сидели еще несколько солдат, которые должны были быть мертвы. Рядом с ним стояла Ацуко Тюдзэндзи.
- Эй, ну что, ты пришел в себя? - сказал Киба - точно, его имя Киба - своим пронзительно-высоким голосом и протянул мне полотенце для рук. - С тебя пот так и льет. Ты что, подцепил простуду? По правде, я ждал, когда ты придешь в себя… Говорить можешь?
Я ухватился за протянутую руку Кибы и сел. Я был на больничной кровати.
- Мне снилась война. Та ночь, когда мы попали под вражеский обстрел, данна, и спасались бегством.
Мое пробуждение было таким внезапным, что этот фрагмент сна я еще помнил, но мне казалось, что это было не все. Это был ужасный сон.
Я поинтересовался, сколько было времени, и один из солдат - нет, это был полицейский офицер - кажется, Киносита - сказал приглушенным голосом, что уже одиннадцать часов.
- А-а, - неопределенно протянул я в ответ.
Прошло еще некоторое время, прежде чем ко мне полностью вернулась память.
- Одиннадцать… вечера или утра?
- Ой-ой… после того, как отключился вечером, ты проспал здесь всю ночь. Сейчас одиннадцать часов утра, - сказал Киба.
Вот как. Я ясно помнил то мгновение, когда потерял сознание. Мне даже не нужно было закрывать глаза, чтобы все произошедшее вновь ожило передо мной, как в кинофильме.
Кёгокудо держал в руке ветряной колокольчик-фурин. Тот самый, который всегда был подвешен к свесу крыши его дома. Примерно в тот же момент, когда упали ширмы, вбежали Киба и его люди. За ними следом спешили врачи «Скорой помощи» в белых халатах - у них были носилки. Найто бился в яростном припадке и вопил как безумный. Киносита скрутил ему руки за спиной. Но, несмотря на это, Найто продолжал сопротивляться и отбиваться, отвратительно извиваясь в бесплодных попытках вырваться. Аоки поддерживал под руку пожилую хозяйку дома: сидя на своем стуле, она горько рыдала, издавая лишь бессвязные стоны. Киба что-то говорил директору клиники, но старик, судя по всему, его не слышал: он стоял, словно впав в маразм, с совершенно бледным лицом. А Рёко, что делала Рёко? Кёгокудо с выражением лица как у бога смерти - синигами - прошел мимо меня. В открытом настежь дверном проеме виднелось ошеломленное лицо Ацуко Тюдзэндзи. Кёгокудо коротко обернулся и посмотрел на меня:
- Ты этого хотел. Доволен?
Своим ускользающим сознанием я искал Рёко. Рёко…
Она смеялась.
Все это произошло в течение нескольких секунд.
- Все, кто имеет отношение к делу, настолько не в себе, что я, откровенно говоря, не возьму в толк, что там произошло. Но теперь у нас есть труп, так что все, как ты понимаешь, немного изменилось. Для удобства эта комната будет штабом нашего следствия. Я вызвал подкрепление, так что с самого утра криминалисты обследуют место происшествия, но, так или иначе, полная картина инцидента… да какое там, я даже очертаний ее не могу увидеть. Это убийство? Выбрасывание трупа?.. Нет, поскольку он находился в комнате, то это не выбрасывание, так?
- Что случилось с Кёгокудо?
- Он мгновенно исчез - как говорится, скрылся в облаках… Куда он пошел?
- Я не знаю, извините, - виновато проговорила Ацуко Тюдзэндзи.
- Как бы то ни было, неплохо было бы задать некоторые вопросы в интересах следствия… поэтому я ждал здесь все это время, пока ты проснешься.
Я постепенно осознал, что комната, где я спал, была, вероятно, одной из палат в новом здании клиники Куондзи.
- Бабуля так переволновалась, что впала в беспамятство. У деда легкая сердечная недостаточность. Найто и вовсе плачет, вопит, обоссался от ужаса и впал в полубезумие, так что толку от него никакого. Младшая дочь, само собой, без сознания: она в тяжелом состоянии, ее увезли в другую больницу. Сейчас ей, наверное, делают операцию.
- А Рёко-сан…
«Что случилось с Рёко?»
- В сравнении с остальными старшая дочь в порядке. Но она не говорит ни слова. Ну-у, какой бы ни был стойкий характер, а пережить подобное… что ж, тут ничего не поделаешь. Она отдыхает в своей комнате. Под надзором, разумеется.
Аоки принес мне стакан воды. Выпив его до дна, я вспомнил слова Кёгокудо: «Трудно сказать, есть ли у твоих слов ценность в качестве доказательств, но после того, как все закончится, ты должен будешь дать свидетельские показания».
Разумеется… Кёгокудо предвидел эту ситуацию.
- Данна, Кёгокудо ничего тебе не сказал? Какой вообще у вас вчера был план?
- Он сказал вот что: «Сегодня будет один труп. Возможно, будут раненые, так что позаботься о медицинской помощи. Один человек попытается сбежать, так что не дай ему уйти. Сигналом будет звон фурина…»
- Так что же, этот фурин был вовсе не частью заклинания, а сигналом для вас?
- Разумеется. Он сказал, что, даже если шум дождя будет сильным, звон фурина будет хорошо слышно. И добавил, что если дверь будет плотно закрыта, то сигнал будет все равно не услышать, поэтому он оставит ее слегка приоткрытой, и нужно будет ждать под дверью и внимательно прислушиваться.
Я вспомнил, как аккуратно Кёгокудо закрывал дверь. Значит, сразу после этого Ацуко Тюдзэндзи привела Кибу и его людей в спальню, и они притаились возле приоткрытой двери. Потому-то так быстро среагировали.
- Такой был план. Больше я ничего от него не услышал. При всем при этом, когда он сказал, что появится труп, я никак не думал, что труп выкатится на середину комнаты - да я вообще не мог подобного предположить. Так что я в полном замешательстве.
- Однако все, что предсказал Кёгокудо, полностью сбылось.
Мы все замолчали.
- Ладно, как бы там ни было, ты можешь рассказать мне все, что произошло в библиотеке? - наконец требовательно сказал Киба.
- Что-о?! Эта женщина родила труп?! - не дождавшись, когда я закончу свой рассказ, заорал Киба и ударил кулаком по подлокотнику своего стула. - Я никогда не слышал подобной тупости! Сэкигути, ты что, еще не проснулся? Если ты тут со мной шутки вздумал шутить, так ты у меня первый в тюрьму отправишься! - Киба поднялся с места.
- Я рассказываю то, что видел. В то самое мгновение, когда Кёгокудо закончил читать свои заклинания, ее живот разорвался. А потом… потом родился этот труп.
- Тьфу, да это физически невозможно! Каким бы громадным ни был живот, как туда мог поместиться взрослый мужчина? Это нелепо.
- Пожалуй, так оно и есть, хотя он был гораздо больше, чем у обычной беременной женщины.
- Вопрос не в этом… - вмешалась Ацуко Тюдзэндзи; она была довольно бледной. - Не столь важно, возможно ли это физически, - это невозможно биологически, по крайней мере, это немыслимо с точки зрения здравого смысла, действующего в реальном мире, в котором мы живем!
- Это определенно немыслимо, однако я это видел. Но если все было не так, то откуда тогда взялся этот труп? Тебе тоже известно, что в той комнате есть только один вход и выход - это та дверь. И вы все там были. Невозможно было пронести мимо вас труп.
- Можно было принести его туда заранее. - Киба вытащил из кармана помятую сигарету и сунул ее в рот. Спичек у него, судя по всему, не было, так что он просто держал ее так, не зажигая. - Но это тоже невозможно. Кому и зачем делать подобное? Да и к тому же в таком случае все тотчас увидели бы его, едва зайдя в комнату.
- А не мог он быть спрятан где-нибудь в комнате?
- Не мог, если только там не было какого-нибудь специального устройства. Однако не думаю, чтобы там могло находиться такое неслыханное устройство, с помощью которого труп мог внезапно появиться в самом центре комнаты.
Точно. Он появился внезапно, как из ниоткуда. Нет… он родился. Разве не было доказательством его рождения то, что его кожа была липкой от покрывавшей ее поблескивавшей жидкости?
- Однако ты говоришь, что… Кёгокудо упоминал про какую-то преграду или барьер, с которым ему нужно было справиться? Может быть, там действительно был какой-то механизм? Он мог иметь в виду механизм? - проговорил Киба.
« - …здесь натянута весьма досадная преграда».
Действительно, Кёгокудо так сказал.
Все же, какой бы там ни находился механизм, какой механизм мог приводиться в действие с помощью заклинаний? Я не мог представить себе подобное устройство.
Ацуко взялась пальцами за подбородок - в точности так, как это делал ее старший брат, - и начала отрывисто говорить:
- Если верить тому, что говорите вы, сэнсэй… возможно, это противоречит здравому смыслу… но допустим, что Макио-сан неким сверхъестественным образом попал внутрь организма Кёко-сан. В таком случае… когда же Макио-сан умер? Когда Кёко-сан им забеременела? Он был жив, находясь внутри ее? Или же он умер прежде, чем попасть в ее живот?
Хотя сначала ее речь и звучала довольно отстраненно, под конец Ацуко говорила, едва не задыхаясь от волнения.
- Сэнсэй, Макио-сан… он умер прежде, чем родился? Или же он умер после того, как был рожден?
- Что?..
Я даже не пытался размышлять о подобных вещах. Когда я это увидел, я лишь осознал, что это был труп. Иными словами, он умер, а затем родился - нет, точнее сказать, родился его труп. По мере моих размышлений я делился ими с Ацуко. Хотя само по себе рождение трупа было чудовищным противоречием.
- Да что же получается - Кёко Куондзи скрывала мертвое тело у себя в животе?.. Несомненно, это самый подходящий тайник. Там его было невозможно найти. Но как можно было поместить его туда? Разве что с помощью магии, о которой пишут журналы касутори…
Киба начал раздражаться. Если б Киносита, не теряя ни минуты, не поднес к его сигарете горящую спичку, то в следующую секунду он наверняка взорвался бы от раздражения.
- Да что же это, он попал в ее живот живым, а умер перед тем, как выйти наружу? Тот труп определенно не был разложившимся. Если б он умер сразу после своего исчезновения, от него остались бы одни белые кости, ну или, по крайней мере, он превратился бы в мумию. Но, как ни посмотри, он выглядит так, будто совсем недавно отправился к Будде… и что же, выходит, что Макио жил в ее животе? Да это же невозможно. Аа, какая глупость… Безумие. Полное безумие!
Сам задав вопрос и сам на него ответив, Киба вновь рассердился.
- Еще не установлено предполагаемое время смерти? Или ее причина?.. - спросила Ацуко.
- Сатомура сейчас проводит вскрытие. Он сообщит, когда закончит. Этот псих так обрадовался попавшему в его руки интересному случаю, что проведет это вскрытие самым тщательнейшим образом.
Коити Сатомура был судебно-медицинским экспертом, которому можно было доверять. У него были умелые руки и мягкий характер. Но вместе с тем он был чудак, готовый предпочесть три обеда одному вскрытию.
Чтобы успокоить гнев своего начальника, Киносита принес чайник и налил ему чашку чая. Руки бесстрашного подчиненного Кибы немного дрожали.
- Ки… Киба-сан, я думаю, что это не наша работа. Давайте оставим проклятия мстительных духов на усмотрение монахов… - Он явно был потрясен до глубины души и утратил присутствие духа, что никак не вязалось с его крепким телосложением. - Это точно проклятие убитого мужа. Его дух овладел младенцем и придал ему собственный облик. В точности так, как это произошло с ребенком в легенде Касанэгафути - местечка в префектуре Ибараки! В той истории эпохи Эдо крестьянин по имени Ёэмон возненавидел свою падчерицу за то, что она была уродливой и не могла ходить. Он бросил ее в реку, и она утонула. Но на следующий год родилась его собственная дочь, которая была точной копией убитой - она была такой же уродливой и парализованной. Этот случай описан в книге «Сирё гэдацу моногатари кикигаки», «Истории об освобождении духов умерших от оков греховного мира, записанные по рассказам очевидцев». Он мстит за свое убийство жене и ее любовнику…
- Прекрати пороть чушь!
Все старания Киноситы пошли прахом, и в результате из-за его собственных слов Киба наконец вспылил:
- У нас есть труп. Так что это наша работа! Аоки!
Аоки, стоявший все это время без дела в углу комнаты, вздрогнул от неожиданности и обернулся. Его глаза были круглыми от удивления:
- Д-да, в чем дело?
- Прекрати мямлить, как школьник. Этот, как там его, Найто… Иди, проверь. Если он может говорить, приведи его сюда.
- Хотите его допросить?
- Иди давай! - рявкнул Киба и, когда подчиненный бросился исполнять его поручение, вновь тяжело опустился на стул.
Примерно через пять минут Аоки вернулся. За ним следовали двое полицейских, буквально тащивших Найто под руки. Он выглядел теперь совершенным инвалидом.
- Говорить можешь? - спросил Киба.
Однако Найто его словно не слышал. Вместо ответа он внезапно завопил:
- Где священник?! Пожалуйста, позовите священника! Не-ет, я ничего не сделал! Ничего не сделал! Мне страшно, спасите меня! Очистите меня от скверны!
Личность врача-стажера, до вчерашнего дня бывшего убежденным сторонником рационализма, теперь, казалось, целиком рассыпалась в мелкие осколки.
- Успокойся! Если расскажешь все по порядку, получишь свои молитвы и очищение от скверны, - угрожающе зарычал Киба.
Как сломанная кукла, Найто бессильно опустился на стул и покорно затих - совсем как крыса, замершая на дне водосточной канавы.
Киба приказал Киносите записывать. Затем начался этот неожиданный допрос о неожиданном происшествии.
- Прежде всего я хочу спросить тебя о той ночи. Сколько б раз ты ни провалил свои врачебные экзамены, хотя бы это ты сможешь вспомнить, а? Ну, отвечай!
Не только у Найто от крика Кибы похолодели все внутренности. По крайней мере, и другие следователи, и Ацуко Тюдзэндзи, и я сжались, как будто от слабого, но чувствительного толчка. Все мы были на нервах.
- Во-первых, тот труп. Откуда появилось мертвое тело Макио Куондзи?
- Это был не Макио! Он жив. Жив!
- Ты продолжаешь на этом настаивать? Да не ты ли сам совсем недавно трясся от страха и вопил, что он тебя проклял! Но проклинают ведь мстительные призраки. Так Макио Куондзи мертв? Ты ведь сам видел его мертвое тело! Ты поэтому так боишься?
- А-а… это не был труп того человека! Пожалуйста, не позволяйте ему вас одурачить. Это гомункулус, изготовленный им как точная копия самого себя. Он сделал так, что Кёко его родила! Ужасный человек. Ужасный…
- Гомункул… да какая разница, что это такое. Говоришь, она его родила? Да ты сам-то видел, как этот труп родился у Кёко? Ты видел тот момент, когда живот Кёко разорвался и он вышел наружу?
- Живот разорвался… живот Кёко разорвался надвое… и затем это выкатилось на пол. Этот… этот гомункулус…
- Слушай, ты ведь не видел того самого мгновения, когда он родился? Ты не видел, как c треском разорвался живот той женщины и из него вывалился этот дурацкий мертвый младенец в очках и одежде?
Пораженная грубым описанием Кибы, Ацуко зажала рот ладонью.
Однако…
Я тоже не видел то самое мгновение. Все присутствовавшие были в таком смятении, что, может статься, никто его не видел.
Нет, не так…
Никто не мог его увидеть.
Ширмы.
Ширмы загораживали обзор. Когда они упали - лишь тогда мы впервые увидели его.
Без этих ширм, служивших преградой, полную картину произошедшего видел только…
Кёгокудо. И…
Рёко…
Неожиданно дверь открылась.
- Вы все еще обсуждаете эту ерунду?
Это был Кёгокудо. В отличие от вчерашнего дня на нем было светлое желтое кимоно в клеточку - кихатидзё, - а через руку было переброшено хаори[126 - Хаори - верхнее кимоно длиной выше колена, часть как мужского, так и женского традиционного костюма.].
- О, Кёгоку! Где ты был?
- На меня попала нечистая кровь, поэтому я пошел домой, принял ванну, немного отдохнул, затем сдал испачканное кимоно в прачечную - и после отправился за этим лентяем, чтобы притащить его сюда в качестве свидетеля. Не вижу никакой особой причины, по которой нужно на меня кричать.
За его спиной стоял Энокидзу.
- Рэйдзиро, ты! Я думал о том, что тебя тоже нужно будет позвать!
Энокидзу, чье лицо было немного опухшим, как у ребенка, разбуженного от сна, вяло протянул «Хэ-эй» в качестве приветствия. Одет он был как аристократ эпохи Тайсё, собравшийся на бал. Найто при появлении обоих своих естественных врагов еще больше пал духом и сжался на своем стуле.
Два загадочных человека вошли в комнату, словно это было само собой разумеющимся, и сели на два как будто специально для них подготовленных пустующих стула.
- Слышь, Кёгоку, ты только что сказал, что мы обсуждаем всякую ерунду, - и что это, по-твоему, значит? Ты хочешь сказать, что неслыханное и таинственное происшествие, когда человек исчез из запертой комнаты подобно дыму, а затем по прошествии полутора лет родился мертвым из женской утробы - это ерунда или что?
С нажимом в голосе задавая свои вопросы, Киба вновь поднялся с места и принялся беспокойно расхаживать взад и вперед. Энокидзу провожал его взглядом; на его лице застыло немного глуповатое выражение.
- Теперь и ты, данна, говоришь неизвестно что… Сэкигути-кун, и ты тоже, даже став свидетелем подобного драматического спектакля, до сих пор не можешь снять проклятие?
- Кёгокудо, я не понимаю, о чем ты говоришь. Несомненно, все произошло именно так, как ты и предсказывал, но, с другой стороны, загадка стала еще глубже.
К тому же я обещал Рёко исполнить ее просьбу и в результате сделал прямо противоположное. Дом Куондзи был окончательно обречен на крушение.
- Если ты что-то знаешь, то лучше поскорее поделись со всеми. Как исчез Макио, где он был все это время, когда он умер и каким образом вернулся в виде трупа? Ты можешь это объяснить? Только избавь меня от рассказов о мстительных призраках, гомункулах и прочей чепухе, - проговорил Киба.
Кёгокудо со своей излюбленной кислой миной медленно окинул взглядом всех присутствовавших в комнате и просто ответил:
- Он не исчезал и никуда не уходил. Все это время Фудзимаки лежал там мертвый.
Никто не мог понять того, о чем он говорил. Более чем на полминуты воцарилось молчание.
- То есть… Макио-сан умер на том самом месте в той самой комнате в день своего исчезновения… и до вчерашнего дня - все это время он оставался там… так получается?.. - первой, кто понял сказанное и подал голос, была догадливая младшая сестра моего друга.
- Да, именно.
- Подобное… подобное невозможно! - воскликнул я. - В той комнате было столько людей… я тоже там был!
- Это утверждение не соответствует действительности. По крайней мере, в ту комнату входили сестры Рёко и Кёко, ты, а также Токидзо и его жена. Директор клиники, вероятно, даже не приближался к ней, а самое большее, что делала госпожа управляющая делами клиники, - это подходила к двери. Что же до доктора Найто, сидящего там, то он лишь выломал дверь, но был слишком напуган, чтобы заглянуть внутрь.
- Но, Кёгоку, даже если и так, то получается, что в комнату входили целых пять человек. А вчера…
- Верно, и, честно говоря, вчера я вовсе не планировал устраивать подобный фарс. Из-за этого я причинил Кёко-сан страдания и сожалею об этом. Я не думал, что на ее тело было возложено столь тяжкое бремя.
- Старший братик… но что же ты изначально собирался сделать? - спросила Ацуко Тюдзэндзи.
- Открыть дверь и сказать: «Ну вот, посмотрите», - вот какой у меня был план. После того как я это сделал бы, Найто-кун, вероятно, попытался бы сбежать, и тогда я позвонил бы в колокольчик и позвал полицейских. Однако я не ожидал, что там будут эти ширмы, из-за которых ничего не будет видно. Делать было нечего, и пришлось ввести всех в комнату, но, как говорится, «лекарство оказалось слишком эффективным»: после нашего разговора директор клиники и остальные были в таком состоянии, что уже ничего не замечали.
- Разве нельзя было просто сразу же отодвинуть ширмы?
- Но это не сняло бы проклятия с Сэкигути.
- Я не понимаю, - Киба в раздражении нахмурился.
- Лишь для сестер Куондзи и для Сэкигути тот труп был невидимым. Я хотел сделать так, чтобы они смогли его увидеть.
«О чем он говорит? Лишь для меня труп был невидимым? Это ведь не магия и не ниндзюцу - древнее искусство маскировки, которым владели ниндзя?!
…барьер. Вот как, может быть, говоря о «натянутой преграде», Кёгокудо имел в виду онгё - магический барьер, делающий находящееся за ним невидимым? Это была астрологическая магия тонко, которую используют чародеи синсэн, или что-нибудь в этом роде?»
- Кёгокудо, так что же, та преграда, о которой ты говорил, каким-то образом на нас воздействовала?
Кёгокудо приподнял бровь и посмотрел на меня.
- Преградой, о которой я говорил, были ширмы. Просто из-за них возникли затруднения, вот что я имел в виду.
- Но ведь… когда я первый раз туда вошел, никаких ширм там не было. Однако трупа там тоже не было!
- Разве не было? - сказал Энокидзу.
- Был? - переспросил Киба.
- Был.
Я почувствовал сильное головокружение.
- Сэкигути-кун, ты точно видел труп. Ты просто не смог это воспринять.
Что это было?
Комната начала медленно вращаться. Мир вокруг меня искажался.
- Твое описание здания было необыкновенно детальным: ты не упустил ни одной мельчайшей подробности. Выслушав один лишь твой рассказ, я смог совершенно ясно воссоздать в уме план здания и его обстановку. Придя сюда, я был поражен твоей точностью. Однако все же было одно место, которому ты по какой-то причине не дал ясного описания. Пол в библиотеке. Двери, стены и книжные стеллажи, потолок, стремянка и стол, кровать и стоящий рядом с ней буфет, крестообразный светильник с люминесцентными лампами… все это ты описал четко и внятно. Только описание пола было неопределенным, и из твоих слов я не мог себе представить, как он выглядел. Невозможно было войти в большую комнату так, чтобы пол не попал в поле зрения. Если это случилось, то получается, что ты - сознавая это или не сознавая - видел, но не рассказал. Я подумал, что это странно. Затем вспомнил, что ты все же обронил одно-единственное замечание касательно пола в той комнате.
Кёгокудо вытащил руку из-за пазухи и дотронулся пальцами до подбородка, как это совсем недавно делала его младшая сестра. Это был его любимый жест, когда он собирался сообщить нечто важное.
- Ты сказал, что на полу поблескивало что-то, похожее на нож для фруктов. Это был вовсе не нож для фруктов - да и откуда бы подобной вещи взяться на полу библиотеки? Это был нож, воткнутый в бок Фудзимаки.
- А-а-а-а!
Мое «я» внутри меня разбилось в мелкие осколки. Как будто на меня внезапно перестал действовать наркоз, - муть, стоявшая у меня перед глазами, с громким хлопком рассеялась.
Точно.
Фудзимаки умер там в день своего исчезновения!
Ничего не происходило. Труп не рождался, он все это время находился там, и я с самого начала об этом знал!
- Э… Эно-сан… то есть, когда ты заглянул в комнату…
- Да. Я открыл дверь, и там был труп. Его и искать было не нужно - он просто лежал там, как самая обычная вещь. Как говорится в старом выражении, «в этом было не больше удивительного, чем в пчелиной голове». Я не мог подумать, что ты его не видишь.
« - Сэкигути-кун, посмотри на это!
- Единственное, что нам остается, - все, что мы можем сделать, - это вызвать полицию!»
Ацуко ахнула:
- Энокидзу-сан! Так получается, когда я вас тогда встретила…
- Да-да, Ацу-тян, когда ты звала меня, я совершенно не слышал твой голос. Однако удивительным образом слышал пение цикад и шум ветра. И хотя я не мог закрыть свои уши, из всего многообразия звуков я не слышал только твой голос, Ацу-тян. А если так, то я подумал, что даже с открытыми глазами можно было не увидеть именно труп. Поэтому я сказал тебе вызвать Кибу.
Так, значит, его видел только Энокидзу…
А для меня единственного он действительно оставался невидимым.
- Подобные вещи… разве такое бывает? - спросил Аоки. - В это невозможно поверить.
- Они не встречаются повсеместно, но такое возможно. Что касается Сэкигути-куна, то он должен понимать, что та «реальность», которую мы сейчас видим, слышим и физически ощущаем, - это не реальность как таковая. Мозг воссоздает ее на основе той информации, которую выбирает по своему усмотрению. Следовательно, в случае когда какие-то важные элементы картины мира оказываются невыбранными, человек совершенно не способен их воспринять. Даже если они есть в его памяти, они так никогда и не выходят на сцену сознания.
- А-а, ну да… все, что мы видим и слышим, представляет собой воображаемую реальность. Человек не способен самостоятельно определить, является ли она подлинной реальностью или же нет…
Я жил в воображаемой реальности, где не было никакого трупа. Это все равно как видеть призраков… только наоборот.
- Повреждения мозга, например, могут приводить к тому, что человек перестает различать лица или же утрачивает общее понятие о цифре пять - при том, что представление об остальных цифрах у него сохраняется, - и другим поистине интереснейшим симптомам. Все мы живем с нашими превратными представлениями и иллюзиями, полагая, что это реальность, но можно сказать, что в действительности каждый из нас живет внутри собственной головы. Это происшествие оказалось таким запутанным по той причине, что людей, одинаково неспособных увидеть мертвое тело, было несколько. Кроме того, все осложнилось тем, что одним из них был наблюдатель со стороны… Тацуми Сэкигути. Если б такой человек был один, то можно было бы все уладить, просто сказав, что он тронулся умом; а так дело вышло очень хлопотным.
- А что насчет той пожилой пары наемных работников? По твоим словам, они вроде бы тоже заходили в ту комнату.
- Естественно, они всё видели. Вероятно, для них это было чересчур ненормально, и они, не вынеся этого, уволились. Ведь именно Токидзо и его жена внесли в библиотеку кровать, на которой лежала Кёко-сан. Поставить собственную кровать рядом с трупом своего мужа… с точки зрения обычного человека это не просто странно, это - настоящее безумие.
- Поэтому они получили такую огромную сумму за молчание?
- Это не так. Ведь заплатившая им управляющая делами клиники не знала об этой ситуации.
- Полагаешь, не знала?
- Я думаю, что пожилая пара хранила молчание лишь из чувства долга и признательности, которое их семья пронесла через многие поколения. Если у госпожи Куондзи и была необходимость заплатить им за хранение тайны, то это отдельное происшествие.
- Какое? Дело о пропавших младенцах?
- Позже у нее самой можно будет спросить.
Киба фыркнул.
- Ну что ж, ладно… однако я пока что не удовлетворен этим объяснением. Даже если подобные нелепые вещи действительно происходят. Почему это случилось с сестрами Рёко и Кёко и этим тупицей писателем? К тому же почему оставленный там на полтора года труп выглядел таким свежим, как будто только что был жив? И потом… что, собственно, было в животе Кёко?
- Да, действительно, - сказала Ацуко, - это ведь точно не было обычной беременностью.
Кёгокудо скривил лицо, как будто все это было для него весьма обременительно, и взъерошил пальцами волосы.
- К чему обращать внимание на подобные вещи, владея пониманием общей картины? Если слишком погружаться во второстепенные ничтожные детали и объяснять их одну за другой, можно провести многие дни, но так никогда и не закончить. Я ведь не писатель и не редактор журнала.
- Я не понимаю этой общей картины. Слушай, продавец книг, чем была беременна Кёко? Почему ее живот разорвался?
Кёгокудо нахмурился.
- Ох, почему все вы продолжаете размышлять о каких-то невозможных вещах? Почему вам не приходит в головы, что это была ложная беременность?! Какой бы долгой ни была задержка родов, человеческая плацента не может существовать столь продолжительное время. Если она отомрет, то плод тоже погибнет, и в таком случае здоровье матери окажется под угрозой. Услышав про беременность, которая длится уже двадцать месяцев, можно решить, что это дурная шутка или некое заболевание; если же это ни то ни другое - то это ложная беременность. Ее живот разорвался потому, что она вернулась в здравый ум.
- Так что же, получается, в ее животе вообще ничего не было?
- Да. Он был полон сожалений и надежд. И так и не сбывшейся мечты Фудзимаки, - Кёгокудо выразился, вопреки обычному, поэтически.
- Кёгокудо, ты… с самого начала, когда я рассказал тебе эту историю, ты ведь сразу же предположил это, верно?
- Информации было недостаточно для того, чтобы я мог сделать однозначный вывод, - но, вообще-то, да. К тому же была вероятность, что это не ложная беременность, а иллюзия или, иначе говоря, бред беременности.
« - Не бывало ли такого, чтобы младенец разговаривал с вами из вашего живота?»
- Вот как… получается, тогда ты хотел выяснить, страдает ли Кёко-сан от ложной беременности или от иллюзии беременности?
- Эй, Сэкигути, ложная беременность или иллюзия беременности - какая между ними разница? - недовольно поинтересовался Киба.
- Ложная беременность - это разновидность невроза, который возникает из сильного желания иметь ребенка, и тело женщины действительно пребывает в заблуждении, что она беременна. Несмотря на то что в ее утробе нет ребенка, у нее возникают все симптомы настоящей беременности. С другой стороны, иллюзия беременности - это бредовое состояние, при котором женщине кажется, что в ее теле зародилась посторонняя жизнь.
- Это что, не одно и то же? - проворчал Киба.
- Строго говоря, при иллюзии беременности эта зародившаяся внутри тела женщины другая жизнь вовсе не обязательно является младенцем, - пояснил Кёгокудо. - Бывали также случаи, когда женщине казалось, что она забеременела мессией или спасителем или же что это был ее собственный мертворожденный ребенок или даже реинкарнация предка. По этой причине для иллюзорной беременности не обязательно предшествующее половое сношение, а возникающие симптомы едва заметно отличаются от настоящей беременности. Ее своеобразной особенностью является то, что нередко находящийся в утробе женщины плод начинает разговаривать с ней или отдавать ей приказы. Можно сказать, это близко к одержимости. Хотя при одержимости явившаяся сущность - иными словами, «злой дух», вызывающий одержимость, - подменяет личность человека и становится им, подобные случаи можно разделить на две большие категории. В случае первого варианта личность одержимого человека полностью подменяется, то есть сама личность и ее сознание перестают существовать; в случае же второго варианта собственное сознание одержимого сохраняется и существует
одновременно с одержимостью. В последнем случае человек чувствует, будто некто вселился в него и контролирует его слова и поступки. Это и есть связующая нить между иллюзией беременности и одержимостью. Только сущность, вызывающая одержимость, приходит не снаружи, но зарождается внутри тела - в этом вся разница. В сравнении с ложной беременностью эта ситуация намного хуже. В некоторых случаях необходимо проведение обряда цукимоно-отоси, снятия одержимости. В особенности учитывая, что были слухи о наследственной одержимости этой семьи…
- Одержимость осёбо!
- Да. К тому же, поскольку между Кёко-сан и Фудзимаки совершенно не было половой связи, являющейся необходимым условием для развития ложной беременности, это вызывало у меня наибольшие опасения.
- У них не… не было?
«Действительно».
Кёгокудо не ответил на этот вопрос.
- Однако, когда я с ней говорил, я понял, что это, похоже, была вовсе не иллюзия беременности. Я сделал вывод, что это крайне необычный случай ложной беременности.
- Разве может человеческое тело подобным образом меняться, просто воображая все это? - спросил Аоки.
- Возможно, «воображение» - немного неподходящее слово. Это тоже разновидность иллюзорной реальности. Причина в том, что мозг посылает телу ложные сигналы. Что ж, поскольку во многих случаях первопричиной становится очень сильное желание, и ложная беременность также называется воображаемой, - все же, чтобы она возникла, недостаточно одного только воображения. К тому же случай Кёко-сан весьма необычен; можно сказать, это исключительный случай. Она не хотела, чтобы ее беременность завершилась рождением ребенка, - иными словами, желала всегда оставаться беременной. Из-за этого в конце концов ее тело не выдержало. То, какую реакцию спровоцировал примененный мною стимул… означало, что она была на пределе. Вызвать на всякий случай бригаду «Скорой помощи» было правильным решением. - Глаза Кёгокудо слегка потемнели.
- Стимул… старший братик, что именно ты сделал?
- Использовал разновидность регрессивного гипноза, чтобы пробудить воспоминания ее прошлого. Главная сложность с ложной беременностью заключается в человеческом сердце… не в том сердце, которое бьется и качает кровь, но в том, которое можно назвать средоточием воли и души. Это сердце испытывает столь сильное бессознательное желание, что мозг воспринимает его и обманывает сердце, разыгрывая перед ним фальшивый спектакль. Сердце и мозг становятся двумя мошенниками, обманывающими друг друга. Чем более совершенна ложь, тем больше удовлетворено сердце. Разумеется, мозг знает, что это обман. Поэтому единственным способом решить данную проблему становится предоставление сознанию неопровержимых доказательств того, что мозг скрывает ложь. Тогда сердце будет вынуждено признать обман. Если это сделать, то тело стремительно возвратится к своему прежнему состоянию. Ведь необходимость в дальнейшем жульничестве просто исчезнет.
Вообще говоря, если роды не наступили по прошествии более чем десяти месяцев, сознание должно было понять, что что-то идет неправильно, но не в случае Кёко. Она хотела быть беременной вечно - настолько долго, насколько позволяло ей сознание. Впрочем, в процессе она утратила свое сознание и попросту сошла с ума. Однако, к счастью, в ее случае было точно известно, в какой именно день она впала в это состояние. Я рассудил так, что, как только я заставлю ее сознание туда вернуться, она тотчас увидит вещи такими, какие они есть на самом деле.
- День исчезновения Макио - нет, день его убийства? - уточнил Киба.
- До этого.
- Но… я не понимаю… почему она хотела всегда оставаться беременной. Разве бывает так, чтобы женщина хотела забеременеть, не желая при этом родить ребенка?
- Бывает. - Кёгокудо посмотрел на Найто. - Она не хотела признавать того, что совершила.
Найто не двигался. Даже не моргал.
- Ты имеешь в виду убийство ее мужа? - спросил Киба, тоже глядя на Найто.
- Строго говоря, не совсем это, но то, что в конце концов к нему привело. Однако это не было ее подсознательной попыткой уйти от чувства вины. Скорее, это было публичным выражением любви. Искаженное выражение любви и совершенно жуткий и душераздирающий метод, необходимый для того, чтобы все исправить.
- Кёко-сан… любила Макио-сана… да, старший братик? - тихо спросила Ацуко.
- Грубо говоря, да. Но, чтобы заставить саму себя поверить в это, ей требовалось доказательство. Например, факт беременности. Для нее беременность была лишь «результатом полового сношения», не более того. Если она забеременела, то это было доказательством того, что они с мужем занимались сексом… что между ними была взаимная любовь.
Энокидзу фыркнул.
- Безнравственная…
- Вовсе не безнравственная. Она была уверена, что половой акт является заключительным и решающим выражением любви, поэтому всерьез искала его доказательства в качестве подтверждения своей любви к мужу. Дело было вовсе не в том, что она искала пошлых и непристойных удовольствий. Вот почему в конце концов я пришел к выводу, что это был особый случай ложной беременности. В действительности причина была не в ее сильном желании забеременеть - она лишь очень сильно хотела доказательства того факта, что в прошлом у нее с мужем были сексуальные отношения. Короче говоря, она хотела «доказательства супружеской любви». Хотя в действительности этого никогда не происходило - забеременев, она пыталась вернуться в прошлое и переписать его наново. В конце концов, это устранило бы саму причину произошедшего. Если б они с мужем занимались любовью, то подобные трагические события никогда бы не произошли. Поэтому для этой женщины рождение ребенка стало бы разрывом связи с ее мужем.
- Вот этого я никак не пойму, - сказал Киба, почесывая шею.
Кёгокудо задумчиво посмотрел в окно.
- Для ее мужа, Макио, супружеская связь была не более чем средством произвести на свет потомков. Он думал, что передача по наследству своего генетического материала следующим поколениям - это его единственное и неповторимое предназначение как живого существа, а рождение детей - окончательное и решающее выражение любви. Для него рождение ребенка было единственным оправданием полового сношения - настолько, что он отрицал супружескую любовь с любой другой целью, кроме как рождение детей.
«Но их связь была бесплодной. Какое чудовищное противоречие…»
- Так, значит, продолжая носить в себе ребенка, который никогда бы не родился, Кёко-сан пыталась вернуться в прошлое и отыскать в нем счастье, которого она никогда не знала? И в то же время это стало для нее способом отрицать реальную ситуацию, в которой она находилась, - заключила Ацуко Тюдзэндзи.
- Она яростно отрицала действительность. Однако… мертвое тело Макио обладало силой полностью разбить это отрицание в мелкие осколки за одно мгновение. Реальность мертвого тела ее мужа повлекла бы за собой полное разрушение всех ее надежд, которые она возлагала на прошлое, настоящее и будущее. Именно поэтому Кёко не могла увидеть его. Ложная беременность и исчезновение трупа были двумя частями одного целого. Для ее мозга поддержание неведения о трупе было таким же важным - нет, даже более важным, чем поддержание симптомов беременности.
Киба застонал.
- Но все это закончилось бы, если б было обнаружено сторонним наблюдателем. Жестокая ирония состоит в том, что благодаря ее пребыванию в той самой комнате и вынашиванию несуществующего ребенка именно там, - к счастью или к несчастью, никто так и не обнаружил труп. Это и было причиной ее столь долгой беременности. Однако благодаря моей уловке ее мозг перестал ей лгать. В то самое мгновение, когда она встретилась лицом к лицу с действительностью, ее тело мгновенно вернулось в свое нормальное состояние… и ее живот, растянутый до предела…
- А-а-а! - закричал Найто.
- Но даже если б я ничего не сделал, Кёко-сан, скорее всего, не продержалась бы и нескольких дней. Если даже регрессивного гипноза, выявившего обман, было достаточно, чтобы ее живот разорвался, - значит, ее тело испытывало чрезмерную нагрузку. И все же я не мог довести дело до конца другим способом, - Кёгокудо с искренним сожалением опустил взгляд.
- Что это была за реальность, которую она настолько не хотела признавать? Что, в конце концов, произошло? Что сделала эта женщина своему мужу, которого она так сильно любила? - Киба вновь бросил взгляд на Найто.
- Сначала… - заговорил Найто. - Сначала Кёко сама пришла, чтобы соблазнить меня. Сейчас, когда я думаю об этом, это кажется мне безумием.
Найто вопреки обыкновению был неожиданно уравновешенным. В сравнении со словами и поведением прошлого Найто сейчас он выглядел совершенно спокойным.
- Я пришел в дом Куондзи… думаю, тогда минул год с начала войны; значит, получается, уже примерно десять лет назад. Я… сразу после моего рождения моя мать умерла… я не знаю, когда умер мой отец. Мои самые ранние воспоминания - это жизнь на втором этаже публичного дома. Моими приемными родителями, которые меня воспитали, была пара сводников, подыскивавших девушек клиентам. Вульгарная, грубая, бедная жизнь. Однако они, как полагается, отправили меня учиться в школу. Почему? Такое было условие. Каждый месяц к ним приходил необыкновенный человек, приносивший им деньги.
Найто поднял голову и посмотрел на Кибу. Его глаза были, как обычно, налиты кровью, но в них не было и тени замешательства.
- Да. Расходы на мое содержание и воспитание оплачивал кто-то другой. Они мне это часто говорили. «Ты - гусыня, несущая золотые яйца». Когда я был тем голодным мальчишкой, я не понимал, о чем это они. Ха-ха-ха… как думаете, откуда брались эти деньги? Кто был тем благодетелем, каждый месяц посещавшим бордель, пряча свое лицо?.. Им была хозяйка этого дома.
- Этого… этим людям давала деньги на твое воспитание госпожа управляющая делами клиники? Но почему?!
Найто прикрыл глаза, словно погрузившись в дорогие ему воспоминания.
- Тогда она была настоящей красавицей. Всегда идеально одета… раз в месяц я лишь мельком видел ее, прячась где-нибудь в укромном месте. Как бы счастлив я был, если б эта женщина была моей настоящей матерью… так я тогда размышлял. Затем в какой-то момент я подумал: а не так ли это на самом деле? Может быть, она и вправду моя настоящая мать?
Сказав это, он слабо рассмеялся.
- Но это было не так. Вероятно, моя настоящая мать родила меня в этой клинике, а потом умерла в результате какого-то несчастного случая. Из-за этого мой отец повесился. Клиника пыталась искупить свою вину… так говорили мои приемные родители. Странная история. Какие могли быть особые основания у клиники, чтобы искупать вину и что-то мне возмещать? Все, что я мог придумать, - это что моя мать умерла из-за врачебной ошибки и они не хотели, чтобы это было предано огласке. Но я до сих пор не знаю, что это был за несчастный случай. Как бы то ни было, у моих приемных родителей был чуткий нюх на деньги, и, едва их почуяв, они взяли меня, представив все так, будто я был их дальним родственником.
Найто сделал глубокий вдох.
- Однако, когда началась война, что-то произошло, и парочка, содержавшая бордель, спешно собралась и покинула город, просто бросив меня. Я был девятнадцатилетним студентом. Тогда ко мне, уже практически впавшему в отчаяние, пришла госпожа и впервые со мной заговорила. Как же я был поражен, когда она сказала, что возьмет на себя заботу обо мне! У нее было два условия. Первое: я должен был постоянно выдавать себя за дальнего родственника их прежнего могущественного хозяина. Второе: я должен был стать врачом и войти в семью, женившись на их дочери. Я согласился на оба. Так я начал жить в этой пропахшей лекарствами клинике.
- Так, значит, стать приемным сыном семьи Куондзи было обязательным условием?
- Ха-ха. Директор клиники даже не знает моей настоящей фамилии. Нет, может быть, он что-то смутно и заподозрил… Как бы там ни было, но я был счастлив. Я готов был стать хоть врачом, хоть кем угодно, лишь бы попрощаться с этими насквозь провонявшими грехом грязными татами в публичном доме. Впрочем, как бы меня это ни радовало, была еще одна причина. Думаю, вы уже поняли… их дочь. Ха-ха-ха-ха!
Губы Найто покривились, словно в презрении к самому себе, и он издевательски расхохотался.
- Так ты, получается, влюбился в Кёко…
- Ошибаетесь. Еще как ошибаетесь. Я по уши втрескался в Рёко! - подражая тону Кибы, дурашливо ответил Найто. Однако окончание фразы он произнес дрожащим голосом. - С первого взгляда на нее я стал ее пленником. Но Рёко была холодна. С того времени и до сегодняшнего дня она ни разу не улыбнулась и не засмеялась в моем присутствии. К тому же хозяйка дома также почему-то держалась с Рёко холодно и безучастно. Когда я спросил ее об этом, она ответила, что Рёко не может выносить ребенка, поэтому никогда не выйдет замуж. Моей невестой должна была стать Кёко.
- Что ты думал о Кёко?
- Не то чтобы она мне не нравилась… Но мне совсем не подходила такая избалованная, воспитанная, не зная ни в чем себе отказа, наивная и неискушенная барышня. Меня гораздо больше привлекала Рёко… такая таинственная, такая тихая… да, она была похожа на свою мать в молодости. Быть вынужденным жениться на младшей сестре женщины, которую я по-настоящему обожал, о которой я тосковал, и жить с ней бок о бок - разве это была не пытка? Я колебался. Однако… когда я возвратился с фронта, обстоятельства изменились.
- На сцене появился Макио Фудзино.
- Да. Окружающие говорили, что я, наверное, испытываю горькие сожаления, как человек, у которого черный коршун вырвал прямо из рук кусок обжаренного в масле тофу, - но в действительности все было иначе. В глубине души я радовался. Может быть, благодаря этому у меня появился шанс жениться на Рёко.
- Что думала госпожа Куондзи по поводу предложения Макио? Старушка ведь выбрала тебя в качестве приемного сына, так ведь?
- Она долго спорила об этом с директором клиники, но в конце концов всё решили деньги. Клиника очень сильно пострадала во время войны. Госпожа Куондзи пришла ко мне с низко склоненной головой и сказала, что они возьмут на себя пожизненную заботу обо мне, даже помогут найти невесту. Я ответил ей, что всё в порядке, и попросил позволить мне жениться на Рёко. Однако стоило мне произнести это, как ее лицо залилось краской и она резко ответила, что это недопустимо. Она готова была выслушать любую другую мою просьбу, но только эту было исполнить нельзя, категорически нельзя, повторила она. Я вновь впал в отчаяние.
- В чем была причина отказа?
- Не знаю. Лишившись надежды, я бесцельно проводил день за днем. Экзамены я тоже провалил. В это время Кёко вышла замуж за Макио, но мне не было до них двоих никакого дела. Однако в моей комнате были хорошо слышны голоса молодоженов. Стояло лето, и окна были открыты…
«Так все-таки… если не открыть окна, услышать разговоры было нельзя».
- Прошел вроде бы месяц с тех пор, как они поженились. Я не собирался их подслушивать… но все-таки услышал. Это был странный разговор.
- Странный?..
- Да. Странный. Это не было спором. И это точно не было ссорой. В первый раз он сразу же закончился, едва начавшись. С одной стороны, было ощущение, что Кёко жестоко упрекает своего мужа. Тем не менее Макио всякий раз ее провоцировал, говоря что-то, от чего Кёко приходила в ярость. День ото дня разговор становился все более напряженным, и каждый раз Кёко все больше выходила из себя.
- Ты понял, о чем они говорили?
- В общем и целом. Начиналось все с того, что Кёко не помнила событий далекого прошлого. Макио говорил самые разные вещи, пытаясь заставить ее вспомнить. Но он все время был как на иголках и так нервничал, что это бесило даже меня, хотя я был посторонним слушателем. Знаете такой тип людей, которые все время заискивают, пытаясь угадать настроение собеседника, и постоянно извиняются - и чем больше они это делают, тем более невыносимыми становятся? Он был таким человеком.
- Эти «разные вещи» - что это было?
- «Помнишь ли ты ночь нашего свидания под тем деревом гинкго?..» или «Помнишь ли ты маленькую комнату в задней части этого здания?..» и все в таком роде.
Деревом гинкго, должно быть, было гинкго косадзукэ, упоминавшееся в его дневнике… место их первого свидания. Маленькая комната в задней части этого здания… не было ли это той самой «запертой комнатой, спрятанной внутри другой запертой комнаты», то есть подсобным помещением в библиотеке?
- Ну, в общем, он говорил самые разные вещи. Кёко, похоже, не помнила ни одной из них, и тогда она начала обращаться с Макио так, будто он был сумасшедшим. Когда дело дошло до вопросов о любовном письме, раздражение Кёко, судя по всему, достигло точки кипения.
«Все-таки любовное письмо было ключом к разгадке?»
Найто продолжал:
- Он сказал, что отправил ей письмо, она ответила, что ничего об этом не знает, и одновременно с этим раздался ужасающий грохот. С того дня Кёко начала вести себя буйно и швырять вещи. Это было… пожалуй, самое начало августа. После этого каждую ночь сразу после полуночи и почти до самого рассвета она орала, визжала на него и дралась, точно как кошка в течке.
- После полуночи? Все начиналось так поздно?
- Позже я узнал, что у него была привычка каждый день сидеть до самой полуночи, запершись в своей лаборатории, и проводить там исследования. По нему можно было часы сверять, настолько он был пунктуален. Кёко это, похоже, тоже не слишком нравилось. Как только он возвращался в спальню, тотчас начинался скандал.
Эти показания в точности совпадали с тем, что было написано в дневнике. Фудзимаки подозревал, что у ничего не помнившей Кёко были какие-то нарушения памяти, а также писал, что безумие его жены было следствием его собственной безнравственности. Под «безумием» он подразумевал то, что Найто назвал неистовством кошки в течке. В глазах жены сумасшедшим был муж, в глазах мужа - жена; они взаимно считали друг друга безумными.
- Наступил конец августа. Неожиданно ко мне в комнату пришла Кёко. Затем она заговорила со мной вкрадчивым голосом: «Тебе ведь нас слышно, не так ли? Наши окна так близко… да?» Это была совсем на та разгневанная Кёко, которую я украдкой подслушал. Скорее, она вела себя так, будто пыталась спровоцировать меня. Ее губы были густо накрашены ярко-алой помадой. Ее взгляд был искушающим, таким манящим… Хотя я был в замешательстве, я не стал лгать и сказал ей все честно и прямо: «Барышня, что бы он ни натворил, вы к нему слишком уж суровы. Да и к тому же ваша матушка может об этом узнать». Когда я ей это сказал, Кёко внезапно начала кричать: «Это мой муж жесток, неужели ты не понимаешь?! Этот человек - безумец!»
- Кажется, эта Кёко - порядком вспыльчивая особа, - проворчал Киба.
- Это вовсе не так. Хотя у нее и неуступчивый характер. Но в обычных обстоятельствах эту девушку можно было бы описать такими хвалебными словами, как «целеустремленная» и «энергичная». Она была очень здравомыслящей.
«Здравомыслящей? Та девочка? Что это за странное ощущение неправильности происходящего?»
- Как вы думаете, что сказала эта здравомыслящая и порядочная девушка мне, воспитанному в публичном доме? Кёко призналась мне, что она - девственница.
Этого не может быть. Что-то здесь было не так. Если Кёко была именно такой барышней, какой ее описывал Найто, то подобное признание было само по себе необычным. Однако чувствовалось едва уловимое несоответствие между странной девушкой, которую описывал Найто, и странной девочкой, которую знал я.
- Кажется, с того времени, как они поженились, Макио и пальцем не коснулся своей жены. Слушая признания Кёко в том, что он ее не обнимает, что он ее совсем не любит, я испытывал какое-то непристойное, аморальное чувство и порядком воодушевился.
- Грязный мужлан, - сказал Энокидзу.
Найто, не обратив на него внимания, продолжал:
- Но, несмотря на то что Макио даже не обнимал Кёко, он заводил с ней бессмысленные разговоры о детях. При этом постоянно расспрашивал Кёко о разных событиях десятилетней давности, о которых она ничего не знала. Даже когда Кёко спросила его в ответ, почему он спрашивает ее о подобных вещах, он, не назвав ей никакой причины, только глупо рассмеялся и извинился.
Видимо, так оно и было. С точки зрения Фудзимаки, это как раз Кёко страдала нарушениями памяти, и вдобавок к этому, как он полагал, у нее, вероятно, развивался некий загадочный психоз. Если предположить, что его воспоминания - или, правильнее сказать, записи в его дневнике - соответствовали истине, то было очевидно, что Кёко страдала от нарушений памяти - ничего иного и подумать было нельзя. Я сам из рук в руки передал ей любовное письмо. И к тому же…
«И к тому же…»
- По словам Кёко, Макио говорил, что отправил ей любовное письмо, получил ответ, они тайно встречались, и, в довершение всего, плодом их взаимной любви стал ребенок. Он допытывался, что сталось с этим ребенком: она сделала аборт? у нее был выкидыш? ребенок умер? Хе-хе-хе, ну разве это не смешно? Муж, никогда даже не бравший за руку свою девственную жену, вынудил ее сделать аборт десять лет назад? Услышав этот рассказ, я тоже подумал, что Макио был странным. После того дня Кёко стала вести себя со мной необычно фамильярно, в особенности в присутствии Макио; она в открытую флиртовала со мной и намекала на нашу близость.
- Что делал ее муж?
- Ну-у, этот бесхарактерный тип делал вид, будто он ничего не замечает. Чем дальше он так себя вел, тем смелее становилась Кёко. Когда все это уже невозможно было игнорировать, он по-дурацки смеялся и тихонько уходил. Что за человек такой, который своим поведением вызывает лишь желание над ним поиздеваться? Макио был именно таким. Он разбудил в Кёко присущую ей от природы предрасположенность к причинению боли, дремавшую в глубине ее души. Это была его вина - что посеешь, то и пожнешь!
- Директор клиники и его жена ничего об этом не знали?
- В этом она была очень искусна. Перед своими родителями Кёко вела себя скромно, разыгрывая роль добродетельной супруги. По какой-то загадочной причине Макио держал обо всем рот на замке. Она была слишком гордой, эта женщина, чтобы открыто все признать. Когда наступила осень, дошло до того, что она начала приглашать меня в их супружескую спальню. Пока Макио работал в своей лаборатории, мы сидели там и пили саке. Каждый день, как только проходило пять минут после полуночи, Макио возвращался и заходил в комнату, а я, наоборот, из нее выходил.
Я представил Найто и Фудзимаки, проходящих друг мимо друга возле двери. Любовник смотрит на мужа чуть ли не с презрением. Мерзкий взгляд, как у змеи. Под этим взглядом муж сжимается, на его губах появляется трусливая жалкая улыбка, он приветственно кивает…
Это была необыкновенная и нелепая картина - но она с легкостью возникла в моем воображении.
- Однажды я, как всегда, пришел к ней в комнату и обнаружил там нашу волевую Кёко плачущей. Я спросил ее, в чем дело, и она сказала, что причина, по которой Макио ее даже не обнимал, была в ее старшей сестре. Сказала, что Рёко околдовала Макио и манипулирует им. Я до сих пор не представляю, откуда в ее голову пришла эта идея… но, поскольку каждый вечер Кёко все больше пила и была уже в шаге от алкоголизма, возможно, все это ей просто примерещилось.
Я тоже слышал от Кёко подобные мысли. Однако тоже не мог сказать, откуда возникли ее подозрения - судя по всему, необоснованные.
- Как-то раз Кёко была довольно сильно пьяна. Она начала дурно говорить о своей старшей сестре и осыпать ее бранью. Раньше Кёко ни разу не говорила о Рёко в оскорбительном тоне, так что я немного растерялся. Кёко сказала мне, что у ее старшей сестры такое лицо, будто она не способна убить и насекомое, но в действительности она страшная женщина, демоница, которая сводит мужчин с ума, что она похитила душу Макио. Слушая ее злословие о Рёко, которая была предметом моих тайных помыслов, я почему-то задрожал от возбуждения. Все в этом доме обращались с Рёко так осторожно - как говорится, «как будто касаясь опухоли»…
- Ты совершенно испорчен, - вновь укорил Найто Энокидзу.
- Думайте что хотите. Кёко сказала, что ее старшая сестра - ведьма. Затем она прижалась ко мне и сказала, чтобы я ее обнял.
- И ты обнял? - Энокидзу приподнял бровь и испытующе посмотрел на Найто. В какой-то момент его немного сонное лицо приобрело выражение бесстрашной решимости. К Найто же вновь возвращалась его дерзость, которую он демонстрировал в нашу первую встречу.
- Как говорится в пословице, позор тому мужчине, который не ест, когда для него накрыт стол.
- Дурак. Ты что, не понимал, с какими мыслями Кёко-сан просила тебя ее обнять? Приблизив тебя, она всего лишь думала очаровать Фудзимаки, разбудив в нем ревность. К несчастью, в сердце Фудзимаки не было ревности, поэтому она слишком сильно увлеклась и не смогла вернуться обратно - и только. Что ты сделал, чтобы остановить это? Она сказала тебе: «Обними меня», - и ты, не раздумывая над причиной, просто ответил: «Да-да» - и заключил ее в объятия? У тебя что, совсем нет гордости? В конечном счете ты был для нее просто заменой Макио!
Энокидзу редко так горячился. Киба тоже напряженно переводил взгляд с одного мужчины на другого.
- Теперь уже поздно говорить подобные вещи, господин детектив, да я и тогда все понимал! Но ведь мне было совершенно все равно. Что до меня… - Найто бросил Энокидзу ответный пронзительный взгляд. - Что до меня, то я обнимал Кёко лишь как замену Рёко!
Энокидзу скривил лицо, как будто увидел кучу отбросов.
- Ха-ха-ха, презирайте меня. Кёко была не более чем заменой тела Рёко. Эти сестры очень похожи. С того самого дня я обнимал Кёко, представляя, что обнимаю Рёко. Однажды познав мужчину, Кёко вновь пришла искать близости. Это щекотало нервы. Что ни говори, а прямо за окном через дорогу все-таки находился ее муж… Прошел примерно месяц, и Кёко пришла в голову необычная мысль. Она сказала: «Включи свет и отдерни занавески». Я сделал, как мне было сказано, и был изумлен. Стоило отдернуть занавески, как спальня становилась полностью видна из лаборатории Макио. Когда он сидел за своим столом, перед его глазами должно было предстать все, что мы делали. Это было уже чересчур… так я подумал, но потом решил, что это не имело особенного значения. Я просто сделал глупость, о которой она меня попросила. Это было шоу для одного зрителя. Кёко это странным образом возбуждало.
Было ли это тем самым «непростительным жестоким поступком», который совершила Кёко по отношению к Фудзимаки? Это было более жестоко, чем бить человека и пинать его ногами. Это было невозможно описать словами. Энокидзу, похоже, тоже утратил дар речи. Но теперь заговорил Киба:
- Ну ты и… и что же, даже тогда Макио ничего не сказал?
- Ага. Что за ненормальный… Хотя я и Кёко тоже, может быть, были ненормальными. До той самой ночи мы постоянно устраивали наше шоу, практически каждый вечер. Даже такой человек, как я, испытывал неприятное чувство, будто я постепенно тонул в бездонном болоте. К тому же, по правде говоря, Кёко в те дни была немного пугающей. Днем Макио, несмотря ни на что, продолжал стараться вести себя со мной как обычно. Все это было из-за него… когда я об этом думал, мне хотелось в него плюнуть.
- Макио… почему он вел себя настолько трусливо и низко? Он потратил десять лет, огромную сумму денег, даже получил врачебную лицензию, чтобы наконец жениться на девушке, о которой мечтал, разве нет? И, несмотря на все это, почему-то ни разу и пальцем не дотронулся до своей жены…
- У него была причина не исполнять супружеский долг перед Кёко-сан. - Сказав так, хранивший до этого момента молчание Кёгокудо поднялся со своего стула и выпрямился.
- Причина? Какая причина? Я не могу представить себе никакой причины во всем мире, чтобы не разделять ложе со своей собственной женой - и к тому же позволить это сделать любовнику!
- Может быть, Макио-сану нравилось… когда ему причиняли боль? Или же… он страдал половой слабостью…
- Это не так. Причина гораздо более прозаическая.
Кёгокудо налил себе чая в пиалу-тяван и, промочив горло, принялся рассматривать узор на ее стенке.
- Судя по всему, в действительности Макио Фудзино вернулся из Германии на родину вовсе не в связи с началом войны. В неспокойной чужой стране, потрясаемой жестокими беспорядками, он пострадал от несчастного случая, получив повреждение нижней части тела. Точнее сказать… он потерял часть своих гениталий.
- Что?! - переспросил Киба голосом на октаву выше обычного. - Макио… потерял свои гениталии?! Да уж, в таком случае он никак не мог любить свою жену! Но все-таки скрыть это и жениться на ней - разве это не было с его стороны жульничеством?
- Согласен. Однако он, вероятно, не осознавал это как жульничество. Скорее, даже несмотря на это, он считал себя обязанным жениться на ней. - Все еще держа в руке чашку, Кёгокудо медленно повернулся. - Как я уже говорил ранее, мировоззрение Макио Фудзино состояло в том, что он считал рождение и воспитание детей главным предназначением человека как живого существа, конечной целью человеческой жизни. Хотя и непреднамеренно, но я получил возможность прочесть дневниковые записи, сделанные рукой его матери. Можно предположить, что последний абзац ее дневника - иными словами, практически последнее, что она написала в жизни, - оказал огромное влияние на развитие его взглядов.
Кёгокудо выразительно посмотрел вверх и начал цитировать указанный фрагмент по памяти:
- «…в жизни человека самое важное и первостепенное - это произвести на свет ребенка и дать ему затем самое превосходное воспитание и образование. То, что я вынуждена уйти слишком рано, оставив эту работу незавершенной, наполняет мое материнское сердце печалью и сожалением. Я не боюсь умереть. Но мне грустно оставлять тебя, и я сожалею о том, что не увижу, как ты станешь взрослым. Макио, ты рано потерял отца и теперь, будучи еще ребенком, потеряешь свою мать. Ты добрый и умный, и я думаю, что ты сможешь вырасти сильным. Ты не должен познать такую же печаль, которую испытываю я. Ты найдешь себе хорошую спутницу жизни, у вас будет ребенок, вы будете любить и уважать друг друга и проживете достойную и наполненную смыслом жизнь. Твоя мама верит в это…»
Как далеки были эти слова, полные материнской любви и ласки, от эфемерной и аморальной истории Найто! Контраст между ними был столь разительным, что все, присутствовавшие в комнате, погрузились в молчание.
- Он так много раз открывал дневник на этой странице, что на переплете образовался залом, и читал эту запись так часто, что иероглифы стали плохо различимы. Для него мать была священна - можно сказать, она была объектом практически религиозного поклонения, и этот дневник имел для него такую же ценность, как Библия для христианина или Коран для мусульманина. Методичный и аккуратный Макио упорно следовал ее учению и жил нравственно чистой, праведной и высокоморальной жизнью.
- Кёгоку, это не дает ответа на вопрос. Макио не мог спать со своей женой, даже если б хотел с ней спать, это я понял. Однако, каким бы он ни был безукоризненным, это не объясняет остального его неестественного поведения.
- Ну, слушай. Все же Макио однажды отступил от учения своей матери. Это случилось двенадцать лет назад. Он встретил Кёко и страстно ее полюбил. До этого все было хорошо. Однако, оказавшись во власти своих чувств - своей исступленной страсти, - он совершил безнравственный поступок. Еще не закончив свое обучение и будучи лишь студентом, занялся любовью с несовершеннолетней девушкой, и она от него забеременела.
«Это… но как же…»
- Постой. Кёко утверждает, что она ничего об этом не знает! Как можно быть уверенными в том, что подобное имело место в действительности? Может быть, он все это сочинил и записал в своем дневнике. Может быть, это все воображаемая реальность, о которой ты рассказывал…
- Пожалуй, это правда могло бы быть так. Вопрос в том, что сам Макио воспринимал это как действительность. Что ж, это и было действительностью.
- Кёко солгала? Или дело в том, что она потеряла память?
- Ни то и ни другое. Как бы то ни было, для него сценарий с беременностью и последующим абортом был наихудшим. Это было хуже, чем для мусульманина съесть свинину и запить ее вином. Безответственно зачать ребенка и затем убить его - это было, с его точки зрения, равносильно собственной смерти. Он отчаянно стремился взять на себя ответственность, прежде чем стало бы слишком поздно. Однако его желанию не суждено было исполниться.
- Его брачное предложение было отвергнуто…
- Именно. Однако он не сдался. Более того - то, чтобы он прожил свою жизнь полноценно, было желанием его матери, поэтому он также не мог покончить с собой. Нет, должно быть, он даже и не помышлял о том, чтобы оборвать свою жизнь. Он хотел идти напрямую - в лобовую атаку, - даже если б это потребовало времени. Сначала выучиться за границей, затем вернуться, получить ученую степень и жениться на Кёко. Если б ребенок был жив, он обязательно признал бы его и воспитал; если же она сделала бы аборт… в таком случае они с Кёко зачали бы еще одного ребенка. Он не думал ни о чем, кроме как о пути, которым мог бы исправить ошибку прошлого. Его душа была переполнена стремлением искупить грех, который он совершил по отношению к Кёко, к семье Куондзи и, конечно же, к своей святой матушке. Однако тогда произошло непредвиденное несчастье, в результате которого он утратил способность иметь детей. В тот же момент он лишился естественного способа, которым мог бы искупить свой грех.
- Бедняга, наверное, впал в отчаяние…
- Он возвратился домой подавленным, пожалуй… однако не сломленным. Затем, с того самого времени, Макио Фудзино стал понемногу меняться, и не в лучшую сторону. Полное любви и нежности учение его матери начало постепенно преображаться в его сознании, искривляться и искажаться, чтобы заполнить трещины в его разбитом сердце.
- Что ты имеешь в виду?
- Если рождение и воспитание детей - это окончательная цель жизни человека… нет, жизни каждого живого существа, - тогда половое сношение есть не более чем средство для достижения этой цели. То, что происходит в процессе, - лишь несущественные детали, как говорится, листья и ветки, а не главный ствол. В итоге в какой-то момент в полном любви послании его матери он принял следствие за причину. Иными словами, сделал вывод… что если можно создать ребенка без полового сношения, то этого будет достаточно.
- Да разве ж подобное возможно?!
- Но, старший братик, - возразила Ацуко Тюдзэндзи, - многие супружеские пары проживают счастливую жизнь вместе, даже если у них нет детей. Если во что бы то ни стало хочется иметь ребенка, то всегда есть возможность его усыновить.
- Нет, Макио Фудзино был в этом смысле совершенно другим. Он не мог признать своим никакого другого ребенка, который не унаследовал бы его собственных генов - точнее, генов его матери. Более того, если он должен был жениться, то не мог помыслить ни о ком, кроме Кёко - девушки, по отношению к которой в прошлом он совершил преступную ошибку. Но его большим заблуждением было не только то, что он полагал подобный образ мыслей правильным, но и то, что считал его общепринятым. Он думал, что Кёко также должна считать, что цель ее жизни - родить ребенка, который унаследовал бы ее собственные гены. Он перестал понимать смысл слов своей матери о взаимной любви и взаимном уважении. Разумеется, после этого нельзя было надеяться на нормальное общение. В его глазах даже распутное и безнравственное поведение изменявшей ему жены было отражением ее желания зачать ребенка.
- Так что же, Макио, глядя на то, как Кёко крутит любовь с этим Найто, думал: «Моя жена просто так сильно хочет ребенка»?
- Да. Его чувства были довольно далеки от гнева и ревности. Каждый раз, когда жена грубо бранила его, оскорбляла и швыряла в него вещи, открыто демонстрировала ему любовную связь с Найто-куном, он думал, что должен как можно скорее завершить свои исследования. Чем больше Кёко-сан томилась от любви и пыталась обратить его внимание на себя, тем больше он с головой уходил в исследования.
- Что это были за исследования?
- Само собой, это были исследования того, как создать ребенка без полового сношения.
- А что, подобное и вправду возможно? - Выражение лица Кибы было ошеломленным.
- В каком-то смысле он был гением.
- Так что же… исследования, которые вел Макио-сан, касались…
- Именно. Его целью было создание совершенного метода экстракорпорального оплодотворения[127 - Действие романа происходит в 1952 г. Первая в мире успешная процедура экстракорпорального оплодотворения была проведена в Великобритании в 1977 г.].
- Экстракорпорального оплодотворения? Что это такое?
- Это те самые эксперименты, которые недавно были успешно проведены в университете Кэйо?
- То было искусственное оплодотворение. Макио утратил б?льшую часть своих половых органов, но у него оставалась возможность получить ничтожное количество ткани семенников. Однако число сперматозоидов, которые можно было из нее выделить, было микроскопическим и совершенно недостаточным, чтобы выдержать такое суровое испытание, как искусственное оплодотворение, при котором б?льшая часть сперматозоидов погибает. Так что Макио хотел выиграть при наименьшей вероятности успеха. Он хотел повысить вероятность того, что один-единственный сперматозоид доберется до яйцеклетки, до ста процентов. Иными словами, он разрабатывал технику, с помощью которой извлеченная из организма яйцеклетка была бы искусственно оплодотворена сперматозоидом в чашке Петри или в пробирке у него на столе.
- Не может быть! Так, получается… Найто-кун не ошибся, это действительно современный гомункулус, разве нет?! - невольно воскликнул я.
В этом было что-то дьявольское. Человек не должен заниматься подобным - такое у меня было чувство.
- У людей разные морально-этические взгляды. Они различаются в зависимости от страны и вероисповедания. Нельзя осуждать безоговорочно и без разбора. Если подумать об этом, то разве меняется ценность жизни в зависимости от того, где именно и каким образом она возникла? Разве заслуживает она в зависимости от этого большего или меньшего уважения? Если посмотреть на это с другой стороны, то можно сказать, что действия врачей по продлению человеческой жизни тоже полностью противоречат воле Небес и естественному порядку вещей.
- Это софизм. К тому же можно ли рассматривать это как научную проблему? Я не могу думать об этом иначе как о пустой затее, о картине, нарисованной в воздухе.
- Теоретически это возможно. Я почти полностью прочитал его исследовательские журналы, которые были в моем распоряжении: от начала и до конца исследования сохраняют связность, и в них нигде не нарушена логика. С чисто научной точки зрения они обладали огромной научной ценностью. Пожалуй, Макио заслуживал восхищения, особенно учитывая, что он добился подобных результатов практически в одиночестве. И все же…
С горестным выражением лица Кёгокудо на некоторое время умолк.
- И все же он ошибался. Если б он был обыкновенным человеком, у которого не было бы сил практически осуществить столь великое начинание… если б совершенное экстракорпоральное оплодотворение было только лишь дикой фантазией, то сегодняшней страшной трагедии не произошло бы. Однако он завершил свои исследования туманной ночью восьмого января двадцать шестого года эпохи Сёва, тысяча девятьсот пятьдесят первого года по западному летоисчислению.
- Он вернулся в спальню на тридцать минут раньше обычного, - подхватив слова Кёгокудо, начал рассказывать Найто. - Был холодный день. Несмотря на новогодние праздники, образ жизни Макио совершенно не изменился, а я и Кёко топили себя в саке и продолжали нашу распущенную и презренную связь, потакая собственным слабостям. В тот день мы тоже предавались разврату. Камин не был зажжен, и без тепла от огня в комнате было холодно. Я хорошо это помню. Неожиданно открылась дверь. Кёко, совершенно обнаженная, сидела на мне верхом. Я запрокинул голову и увидел лицо ее мужа, вверх ногами стоявшего в дверном проеме.
«Фудзимаки улыбается».
Закрыв глаза, я мог это себе представить. Слова Найто обладали такой реалистичностью, что практически создали у меня иллюзию полного присутствия при этой сцене.
« - Кёко, порадуйся вместе со мной! Наконец-то, наконец-то мне удалось завершить мои исследования!
- О чем ты? И это слова мужа, заставшего свою жену в постели с любовником? Ты что, не понимаешь, что я сейчас делаю?
Сплетясь телами с Найто, Кёко смотрит на Фудзимаки пронзительным взглядом. Но даже теперь улыбка не исчезает с его лица.
- Я понимаю. Но всё в порядке. У тебя больше нет необходимости заниматься подобными вещами!
- Ты что, идиот? Что все это значит? Ты что же, теперь собираешься оторвать меня от Найто и обнять? Что за шутка?! Я лучше умру, чем позволю обнять себя такому трусливому опарышу, как ты!
- Это не так, Кёко; пожалуйста, не сердись и выслушай меня. Теперь мы можем зачать ребенка, не занимаясь подобными низменными вещами! Моего и твоего ребенка! Да, тот, первый наш ребенок умер, но мы можем зачать второго…
- Что все это значит?! Ты что, сошел с ума?!»
Лицо Кёко, сидевшей на мне верхом… как сказал когда-то этот детектив, - Найто взглянул на Энокидзу, - было таким жутким, что трудно было поверить, что оно принадлежит этому миру. Глаза Кёко больше меня не видели. Оторвавшись от меня, обнаженная Кёко стояла на кровати, подобно гневному стражу Нио.
« - Я никогда не рожала от тебя никакого ребенка! И никогда не собираюсь рожать его в будущем! Убери эту дурацкую улыбку со своего лица! Ты должен быть в ярости! Рассердись. Попробуй же рассердиться. Ты даже рассердиться не можешь. Опарыш!
- Успокойся, успокойся, пожалуйста. До сих пор я был так виноват перед тобой… Я прошу у тебя прощения. Пожалуйста, выслушай меня. Н-не… не обязательно прямо сейчас. Когда ты успокоишься.
- Заткнись! Убирайся! Сдохни!»
Кёко стала хватать находившиеся вокруг вещи - все, что попадало ей под руку, - и швырять их в Макио. Я… я съежился от страха, скатился с кровати, схватил свою одежду и попытался сбежать.
« - Прекрати это безумие. Здесь же Найто-кун».
Я подумал тогда: «Что он такое говорит?» Я совершенно не понимал, что происходит. Я ведь не был просто сторонним наблюдателем, оказавшимся свидетелем семейной ссоры, - я был любовником его жены, застигнутым на месте преступления! Затем, уворачиваясь от летевших в него предметов, он вдруг заговорил со мной.
« - Найто-кун, я прошу у тебя прощения за все, что происходило до сегодняшнего дня. Моя жена сейчас, судя по всему, очень взволнована, и я бы попросил тебя зайти в другой раз. Сегодня неподходящий день, так что тебе лучше уйти».
Когда Кёко услышала эти слова, на мгновение на ее лице отразилось изумление. Но затем она тотчас впала в бешенство еще большее, чем прежде. Я в панике пытался сбежать, но мне в ногу попали брошенные ею настольные часы, и я упал на пол. Я пополз вдоль стены, пытаясь избежать ее ярости…
И скорчился от страха под картиной маслом, верно? - сказал Энокидзу. Его вид?ние было правильным.
- Эта женщина была демоном. Однако больше меня напугал Макио. Он… не переставая жалко и глупо улыбаться, он продолжал настойчиво твердить извинения.
« - Пожалуйста, прости меня. Я был не прав. Я временно поддался низменным чувствам и нанес тебе глубокую рану. Я правда долго думал об этом. Но теперь всё в порядке. Я больше не студент. Я - превосходный врач. Твой отец оказал мне честь, признав меня наследником семьи Куондзи. По прошествии десяти лет мы вновь произведем на свет ребенка. Твоего и моего…
- Я не знаю, о чем ты говоришь! Убирайся!
- Остановись. Умоляю тебя, Кёко».
Наконец он тоже почувствовал, что находится в опасности. Пробежал передо мной, уклоняясь от очередного ее нападения, и попытался спрятаться в библиотеке.
- Так вот в чем была истинная причина, по которой Макио вошел в ту библиотеку…
- Да. Но та дверь тяжелая, сразу она не открылась. И в то мгновение он сказал то, чего не должен был говорить.
« - Пожалуйста, стань снова той собой из прошлого. Доброй и нежной девочкой, которую я знал десять лет назад…»
В следующее мгновение все перед моими глазами стало красным. Я не сразу понял, что произошло. Я увидел, как по полу быстро расползается лужа крови, и только тогда осознал ситуацию. Кёко, стоя у двери в библиотеку и как будто собираясь туда войти, по самую рукоятку вонзила в бок Макио нож для фруктов. Крови было очень много. Очевидно, она попала куда-то в артерию.
« - Почему, Кёко? Почему?..»
Пробелы во времени заполнялись один за другим.
- И поэтому Макио, чтобы укрыться от преследования Кёко, закрыл дверь и заперся на ключ.
- Да. Послышался звук закрываемой задвижки. Боль заставила его обратить внимание на то, что он ранен. Все зашло слишком далеко, и справиться с ситуацией было уже невозможно. Должно быть, он был очень напуган, если решился запереться на ключ.
«Нет, это не так».
Мой мозг медленно настраивался на сознание Макио Фудзино.
Страх. Боль. Глубокая печаль… нет. Скорее не печаль, а изумление. Но он запер дверь на задвижку не потому, что был напуган.
«Еще можно… еще можно все уладить. Еще есть надежда. Я не могу сдаться сейчас. Если подождать, когда Кёко успокоится…
Сознание ускользает. Нет, только не сейчас.
Если это случится, то мамины надежды…
Найди себе хорошую спутницу жизни…
У вас будет ребенок…
Любить и уважать друг друга…
Достойную… жизнь… смысл…
Мама… верит…
В тот момент Фудзимаки стал огромным зародышем в материнской утробе.
Затем он вновь медленно открыл глаза.
Что это за место? Что я делаю? Я…
Он размышляет. Погруженный в тепловатые околоплодные воды, с ножом для фруктов, вонзенным в пуповину. О чем грезит младенец, который никогда не родится на свет? О счастливом будущем вместе с Кёко, которое так и не наступило? О призрачном прошлом, проведенном с матерью, которое больше не вернется? Будущее - это прошлое, которое еще не наступило; прошлое - это будущее, которое уже сбылось.
Кровь вытекает. Температура тела падает.
Как-то… кажется, стало немного холоднее.
Сознание то пробуждается, то вновь погружается в туман.
Темно. Тихо. Откуда-то издалека мне слышится голос. Она все еще сердится?
Или же она плачет?
А потом он…
Он что-то увидел.
- Мама.
Свою маму?»
- Я сидел там, оцепенев от страха…
Голос Найто возвратил меня из сознания умиравшего Макио Фудзино в сознание Тацуми Сэкигути.
- Я некоторое время сидел там, под той картиной маслом, оцепенев от страха, с открытым ртом, как дурак. Сначала Кёко издавала пронзительные вопли, похожие на крики птицы, затем стало тихо. Прошло пять или десять минут… может быть, немного больше. Она просто стояла с отсутствующим видом перед дверью, не шевелясь. Я насильно заставил мои дрожавшие ноги двигаться, собрал с пола разбросанную одежду и как был, голый, практически ползком сбежал в свою комнату. Все тело как будто замерзло от холода… или, может быть, от страха, - как бы то ни было, озноб еще долго не проходил. Я думал о том, что вообще должно было теперь произойти. Он умер? Я не хотел быть соучастником убийства. Если это случилось, может быть, следовало сейчас же незамедлительно сообщить в полицию? Или же рассказать все директору клиники? Нет, ни того ни другого делать было нельзя. Может быть, он все еще жив… Если он все еще был жив, то наша аморальная связь с Кёко могла быть обнаружена. Я бы тоже пострадал… может быть, я был бы обвинен как сообщник покушения на убийство. Даже если б этого не произошло, то я по меньшей мере был бы
выставлен из этого дома.
Энокидзу решительно ударил кулаком по подлокотнику кресла:
- Даже в подобной ситуации ты думал о себе? Человеческая жизнь превыше всего! Ты даже не подумал о том, чтобы успокоить обезумевшую Кёко и попытаться спасти Макио жизнь!
- Да, не подумал! - в ответ на обвинение Энокидзу протестующе закричал Найто.
Этот человек был живучим, как змея. Теперь, когда все без остатка было выставлено на дневной свет, с его лица исчезло жалкое и малодушное выражение, из его горла как будто вытащили сдавливавший его ком, и он, вернув уверенность в себе, вновь внезапно сделался агрессивным.
- Я под страхом смерти не хотел больше возвращаться к жизни в бедности. Сейчас эта клиника, может быть, и переживает не лучшие времена, но ей все еще принадлежат и земля, и здания. Если б я хранил молчание, то меня в скором времени стали бы называть сэнсэем - доктором, я смог бы найти жену и спокойно прожить до конца своих дней. Я не мог просто опустить руки и беспомощно вернуться в публичный дом. Пока я прокручивал в уме разные мысли, наступило утро. Снаружи стояла совершенная тишина, не было слышно никакого движения. Я больше не мог сидеть затаившись и пошел к Кёко. Комната была идеально прибрана. С пола были стерты пятна крови, осколки разбитых предметов тоже были тщательно собраны, кровать застлана. Кёко, одетая как полагается, все так же стояла перед дверью. Затем, заметив меня, она сказала: «Макио-сан вошел сюда и не выходит, а я не могу открыть дверь, потому что она заперта на ключ. Найто-сан, не будете ли вы так любезны помочь мне открыть дверь?»
- Воспоминания о трагедии… она их утратила?
- Не только это. Выглядело так, будто она забыла и о наших с ней отношениях. Я был в замешательстве. Однако я подумал, что, может быть, это мой шанс на спасение. К счастью, никто не знал о нашей связи - я был в этом уверен. На слухи и прочее в этом роде можно было не обращать внимания. Однако проблемой оставался Макио. Если он каким-то образом все еще был жив… это стало бы крахом всего. Но, к счастью, комната, в которой находился Макио, была заперта изнутри. Это значило, что никто не смог бы в нее войти. Если оставить его там, он непременно умрет. Так я подумал. Если он умрет в запертой изнутри комнате, то все решат, что это было обыкновенное самоубийство, не так ли? К сожалению, я не читаю детективные романы и прочее в этом роде, так что мне не пришло в голову, что в этом мире бывают «убийства в запертых комнатах» и тому подобные нелепые преступления. Поэтому я рассудил так, что мне необходим свидетель, который подтвердил бы, что дверь была заперта на замок. Так что я попросил Кёко пойти позвать директора клиники. Я подумал, что если к нему пойду я, то это может показаться странным. Я вернулся в
свою комнату.
- Но директор клиники не пришел…
- Да. Я подождал, когда пройдет полдень, и вернулся туда снова, и тогда пришла Томико и принялась громко причитать. Кёко рассказала Томико, что у них с Макио был скандал, что она вела себя ужасно и бросала в него вещи, но она по-прежнему, казалось, ничего не помнила о том, что у нее было со мной. Я был счастлив… но все же его смерть оставалась похожей на ставку в азартной игре - был ли он все еще жив или нет… Я позвал Токидзо, чтобы он помог мне открыть дверь. Токидзо очень долго возился, так что я сам сломал петли. Но та дверь настолько крепкая и тяжелая, что она приоткрылась лишь совсем ненамного. Кёко оттолкнула меня и вошла внутрь через ту узкую щель. И тогда она закричала… «Его нет, Макио-сана нет! Он исчез!»
Теперь, когда думаю об этом, я вспоминаю, как взгляд Кёко беспокойно метался в пустом пространстве комнаты, как будто она искала бабочку. Как если б она думала, что Макио должен был плавать где-то в воздухе. Да, недавно уважаемый господин священник сказал, что я был слишком напуган, чтобы посмотреть, но он ошибся. Я смотрел. Мне было страшно, но я не мог не убедиться. Вот только… я тоже не мог его увидеть. Я тоже, услышав крик Кёко, начал видеть эту воображаемую реальность. Как это глупо… Мне достаточно было лишь опустить глаза, чтобы узнать наверняка… но, услышав, что его нет в комнате, я был так изумлен, что совершенно утратил присутствие духа. Если он выбрался, то это означало, что он был жив. Моя связь с Кёко будет разоблачена. И не только это…
- Месть?..
- Я подумал, что он обязательно придет за мной. Если б я был на его месте, то не успокоился бы, пока не разорвал бы любовника моей жены на куски и не сбросил бы их в выгребную яму. Так что до вчерашнего дня мне было страшно даже одному идти в ванную. Я почти не мог спать по ночам, и за едой кусок не лез мне в горло. Но он… он мертв. Ха-ха. А я-то переживал, и все напрасно… Ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!
Найто расхохотался. Прекратил его смех Кёгокудо.
- Найто-кун, кто вообще отдал распоряжение починить ту дверь и перенести кровать в библиотеку?
Найто резко перестал смеяться, как будто его толкнули в пустоту, и некоторое время раздумывал.
- Да… Кёко тогда громко плакала из-за исчезновения Макио. Я и Токидзо ничего не могли с этим поделать и наконец решили пойти и позвать директора клиники и его жену… да, точно, Рёко… тогда пришла Рёко.
«Рёко? Рёко там была?»
- Да, именно… она обратилась к Кёко и, кажется, сказала что-то вроде: «Что ты, собственно, сделала? Если ты совершила что-то плохое, то должна хорошенько подумать над этим, потому что если ты не раскаешься, то никогда не будешь счастлива в браке». Она говорила так, будто ей было что-то о нас известно, и я насторожился. Но Кёко продолжала твердить ей тот же вздор, что она рассказала Томико… что у нее с Макио-саном произошла ссора, что она вела себя ужасно, и прочее в этом роде, и я понял, что Рёко имела в виду именно это, а не связь на стороне. Так что Рёко сказала Токидзо как можно скорее починить дверь.
- Как в тот момент выглядела Рёко-сан?
- Как она… выглядела?
- Например, во что была одета?
- А-а… на ней было кимоно…
- Что насчет выражения ее лица? Было ли оно нездоровым или усталым?
- Нет… ничего подобного. Она была необычно живой и энергичной. Да… да, Токидзо спросил у нее, не лучше ли было бы вызвать настоящего плотника. Рёко сказала ему: «Ты сам сломал, ты и почини, я запрещаю каким-либо ремесленникам и кому бы то ни было сюда входить». У Токидзо было загадочное выражение лица… ну-у, знаете, такое, будто он только что увидел труп и собирается переспросить насчет него…
- А что с кроватью?
- А-а… вскоре сразу после этого Кёко лишилась чувств. Делать было нечего, и я отнес ее в главное здание, чтобы она отдохнула, и подробно объяснил положение дел директору клиники и госпоже хозяйке. После этого Кёко провела в постели в главном здании двое или трое суток. Было ясно, что с ней что-то не так. Тогда директор клиники провел медицинский осмотр и установил, что она была на третьем месяце беременности.
- Старый шарлатан, - сказал Киба.
Кёгокудо с горькой усмешкой вступился за пожилого врача:
- На таком сроке трудно судить. Особенно если женщина сама говорит, что у нее не было менструаций, а ее тело демонстрирует все признаки беременности.
- Именно так… на всякий случай, если вы забыли, я все-таки собирался стать врачом. Услышав слова директора клиники, я подумал, что ошибки быть не может. Госпожа хозяйка была в ярости. «Не смей рожать, сделай аборт, нельзя рожать ребенка от мужчины, который подобным образом бросил свою жену и исчез…» Я испытывал сложные чувства. Ведь я был уверен, что ребенок в ее животе - это мой ребенок. Однако Кёко… она сказала, что ей категорически претит мысль об аборте. Это поставило меня в затруднительное положение. Кёко совершенно забыла об отношениях со мной. Однако она никак не могла зачать ребенка от Макио. Что думала сама Кёко насчет того, каким образом забеременела?.. Впрочем, зная, насколько сурова хозяйка, я понимал, что, сколько бы ни упорствовала Кёко, мой ребенок будет неизбежно умерщвлен. А если так, то какая разница… В конечном счете это был внебрачный ребенок. Но ситуация коренным образом изменилась. Рёко сказала: «Позволь ей родить ребенка». Это было удивительно. Строгая и всегда такая жесткая госпожа дома мгновенно стала кроткой. Но, хоть и приняла смиренную позу, она упрямо продолжала
настаивать на аборте. В конце концов Рёко переселила Кёко в ту библиотеку. После этого госпожа хозяйка не говорила больше ни слова. Она как будто дала на это молчаливое согласие, и Рёко его приняла.
- Иными словами, внести кровать в библиотеку также распорядилась Рёко-сан. Сэкигути-кун! - Кёгокудо неожиданно произнес мое имя. - Она ведь сказала, что после полудня восьмого января потеряла сознание и у нее нет воспоминаний о том, что происходило, до глубокой ночи девятого?
- Да, но…
- Что ж, тогда разве не получается, что она дала указание починить дверь до того, как вернулась в сознание? - На лице Кёгокудо впервые за долгое время появилось радостное выражение.
Найто некоторое время размышлял, сидя нога на ногу, затем на его лице медленно проступила ухмылка.
- Господин следователь, в чем меня, собственно говоря, обвиняют? Вы ведь все слышали? Я ничего не сделал. Как меня можно осудить по закону?
Я никогда ни у кого не видел такого мерзкого и непристойного выражения лица, как в тот момент у Найто.
Киба, сурово нахмурившись, на некоторое время погрузился в раздумья, затем сказал:
- Ну-у, если хорошенько обдумать все, что ты тут наговорил… то тебя очень просто арестовать и возбудить уголовное дело. Как ни посмотри, а ты виновен. Хотя, конечно, хоть ты и натворил подобные вещи, тебе едва ли светит смертная казнь, так что какая разница. По правде сказать, я не хочу больше видеть твою рожу. Когда будет собрана вся цепочка необходимых доказательств, я бы очень хотел, чтобы ты исчез и больше никогда не возвращался, и мне нет дела до того, куда ты пойдешь.
Лицо Найто расплылось в широкой улыбке.
- А-а, вот оно как, так я и думал… В любом случае хватит с меня этого жутковатого гнетущего места. Пора с ним попрощаться. Все же бордель был гораздо лучше.
- Эй! - Энокидзу решительно ударил кулаком по краю стола. - Да что ты, в конце концов, за человек такой! Я не могу понять, как ты можешь жить подобным образом… Нет, не отвечай, я и знать не хочу. Может быть, по закону тебя и нельзя судить, но то, что ты сделал, - это низость! Меня от тебя тошнит!
- Да вы хоть понимаете мои чувства?! - яростно закричал в ответ Найто.
Верно. Энокидзу не мог его понять. Бамбук, растущий прямо и тянущийся к небу, не может понимать чувства мха, который стелется по земле. Я отвел взгляд от широко распахнутых глаз Энокидзу, наполненных презрением.
Найто отчаянно хохотал. Не в силах больше выносить это, Энокидзу поднялся со стула. Однако Киба, не теряя ни минуты, отдал приказ, и двое полицейских, схватив Найто под руки, поволокли его из комнаты.
- Найто-кун, - позвал его Кёгокудо, остановив полицейских.
Тот обернулся.
- К твоей спине накрепко прилепился дух Макио Куондзи; он изо всей силы обхватил тебя и еще некоторое время не будет отпускать, так что советую тебе быть очень осторожным.
Найто на мгновение растерялся, затем его лицо тотчас обратилось в маску страха; он пошатнулся, будто его толкнули, и попытался что-то крикнуть. Однако один из полицейских безжалостно захлопнул дверь, и мы не услышали, что он хотел сказать.
- Эй, что на этот раз?
- Судя по всему, как господин следователь, так и частный детектив едва сдерживали свой гнев на этого человека. Так что я подумал, что, раз закон его не покарает, то я сам хотя бы немного его накажу. Сэкигути-кун, вот что в просторечии называется «проклятием». Пока Найто будет продолжать жить как прежде и не раскается до глубины души, он всегда будет одержим призраком Фудзимаки - возможно, до самого своего смертного часа… должно быть, его ждет мучительное существование.
Какое могло быть еще более жестокое наказание для мха, стелящегося по земле? Так я подумал. Хотя, конечно, все зависело от того, примет ли он сам свое наказание или отвергнет его. Если он будет страдать, то лишь от последствий собственных поступков.
- Когда кого-то проклинаешь, роешь две могилы. Это не очень приятно, - сказал Кёгокудо.
- Что здесь такое происходит? Никогда не слышал о расследовании, в котором опрашивали бы стольких гражданских. Если об этом узнают наверху, у нас будут проблемы. Тебя это не беспокоит, Киба-кун?
Неуместно жизнерадостным человеком, вошедшим в комнату тотчас после того, как вывели Найто, был судебно-медицинский эксперт Коити Сатомура. Проведя пальцами по редким волосам, остававшимся на его макушке за совершенно облысевшим лбом, и слегка потянув одинокие пряди вверх, Сатомура улыбнулся - все его лицо представляло собой одну только улыбку. Этот человек практически всегда улыбался, как будто все производило на него одинаково приятное впечатление.
- Расслабься. Эти проблемы не касаются врача, так что тебе беспокоиться не о чем. Скорее выкладывай свой отчет и можешь возвращаться к очередному трупу и кромсать его на кусочки, сколько душе угодно. Не врач, а извращенец…
Когда Киба пребывал в дурном расположении духа, его язвительные замечания невозможно было слушать. Однако Сатомура, как всегда дружелюбно сияя глазами, приветливо поздоровался с Энокидзу и Кёгокудо, затем с Ацуко Тюдзэндзи и со мной.
- Что ж, позвольте мне изложить отчет об этих весьма замечательных останках, которые вы мне предоставили для исследования. Этот… потерпевший скончался, по предварительной оценке, по меньшей мере один год и шесть месяцев назад - возможно, даже больше.
- Полтора года? Ты серьезно?
- Да. Следующее - лишь догадка, основанная на том, что я слышал об обстоятельствах дела, но я практически уверен, что потерпевший скончался в день, который называют днем его исчезновения, - то есть на рассвете девятого января двадцать шестого года эпохи Сёва. В связи с этим нужно также сказать, что нет практически никаких признаков того, что после смерти тело перемещали.
- Так все-таки… так оно и есть, - на лице Кибы отразилось некоторое уныние. Это было, должно быть, то самое уныние, которое человек испытывает, будучи вынужденным согласиться с абсурдным развитием событий, которое противоречит здравому смыслу.
- При всем при том какая это была красивая восковая мумия! Я был впечатлен даже больше, чем когда проводил вскрытие при том случае добровольной самомумификации-сокусимбуцу буддийского монаха из провинции Дэва[128 - Дэва - историческая область Японии, соответствующая сегодняшним префектурам Ямагата и Акита, кроме городов Кадзуно и Косака.].
«Восковая мумия?»
- Так вот в чем причина того, что у Фудзимаки был такой здоровый и свежий вид - все потому, что он стал восковой мумией! - воскликнул я.
Киба недоверчиво посмотрел на Сатомуру и спросил:
- Воск? Он что, был покрыт воском?
- Нет, нет. Восковая мумия или, выражаясь языком криминалистов, жировоск, образуется, когда мертвое тело подвергается так называемому омылению или сапонификации - химическому процессу анаэробного гидролиза, в результате которого превращается в подобие восковой куклы. Но такой красивой восковой мумии я никогда не видел. Кожа и мышцы практически полностью превратились в воск. Хотя легкие и стали хрупкими, подобно сухим листьям, сердце, печень и почки, даже брыжейки, которыми внутренние органы крепятся к задней стенке живота, - да, все это стало жировоском. Великолепная восковая мумия. Однако для превращения тела в жировоск требуются весьма специфические условия, иначе ничего не получится. Да-а, ценная находка…
- Условия? Что за условия?
- Жировоск образуется лишь в том случае, если в жире, который содержится в теле, произойдут определенные химические процессы. Он не возникает мгновенно. Сначала подкожная жировая ткань и жир из внутренних органов постепенно перемещаются в глубину тела, нейтральные жиры подвергаются гидролизу на глицерин и жирные кислоты, ненасыщенные жирные кислоты химически преобразуются в стеариновую и пальмитиновую кислоты. Затем…
- Сколько ни слушаю, ничего не понимаю; что ты мне химическую лекцию читаешь? Я что, об этом тебя спросил?
- Ха-ха-ха, естественно, я так и подумал, - сощурив большие глаза за стеклами очков, Сатомура засмеялся. - Итак, во-первых, нужна низкая температура. Затем - высокая влажность. В тепле при высокой влажности начнется процесс разложения. И, напротив, если будет слишком сухо, тело превратится в обычную мумию. Вот почему в большинстве случаев восковые мумии обнаруживают в болотистой местности, - вернее, практически всегда их извлекают из-под холодной воды. Иными словами, если принять в расчет природные особенности и климат Японии, то, строго говоря, превращение оставленного в комнате тела в восковую мумию противоречит здравому смыслу, - вслух размышлял судебно-медицинский эксперт. - Та комната была довольно герметично закрыта - возможно, причина в этом. Поскольку превращение в жировоск должно происходить в условиях недостатка кислорода… поэтому, да, в той комнате ощущался странный запах медикаментов или дезинфицирующего средства - не исключено, что в результате некой химической реакции образовывалось много углекислого газа или другого газообразного соединения, которое тяжелее воздуха и потому
накапливалось возле пола. Я, конечно, не химик и в этом не разбираюсь. К тому же там было необыкновенно холодно. В такое жаркое время года… А он умер в разгар зимы. Так что, может быть, он ненадолго был заморожен. Были случаи обнаружения восковых мумий в ледниках - они были полностью замерзшими. К тому же он потерял почти всю кровь. На данной стадии исследования я могу лишь предположить, что случайным образом был соблюден баланс всех необходимых условий - мне жаль, что я не могу сказать больше. Я всего-навсего судебно-медицинский эксперт. Однако вероятность такой случайности крайне низкая. Это просто поразительно!
У Сатомуры было выражение лица совершенно как у доброго дедушки, который смотрит на своего внука.
- Та комната… впрочем, как и палаты во всех корпусах клиники Куондзи, включая это новое здание, были построены таким образом, что идеально подходят для формирования восковых мумий, - добавил Кёгокудо. - Выстроивший их человек был немного эксцентричным. Все спроектировано таким образом, чтобы комнатная температура не поднималась, а также всюду уделено слишком много внимания герметичности помещений - это похоже на работу архитектора с мономанией.
- В самом деле… Что ж, это также объясняет, почему те мыши так хорошо сохранились - они тоже превратились в восковые мумии! Все-таки это имело отношение к делу, не так ли? Ты же их видела? - торжествующе, как ребенок, сказал Энокидзу.
- Мыши? - пробормотала Ацуко Тюдзэндзи, как будто тотчас вспомнив, о чем он говорил. - Мыши в лаборатории… Должно быть, они умерли вскоре после того, как умер Макио-сан.
- Есть восковые мумии мышей? Ой, хочу посмотреть! - воскликнул Сатомура с детским воодушевлением.
Наверное, тем, как сильно Энокидзу и Сатомура отличались от обыкновенных людей, они были похожи друг на друга.
- Да кому какое дело до этих дурацких мышей! Скорее продолжай свой отчет.
- Да-да… Я также обнаружил на мертвом теле следы формалина, которым оно было обрызгано.
- Антисептика?
- Нет, поскольку тело было лишь обрызгано им снаружи, он не мог предотвратить разложение. Он ведь тотчас испарился. Может быть, какой-то магический ритуал или заклятие?
- Или тот, кто его использовал, не знал, что он испарится, и надеялся на результат…
- Нет. Это, вероятно, заклятие, - сказал Кёгокудо.
- Если заклятие, то это по твоей части, Тюдзэндзи-кун. Я занимаюсь вскрытиями. Так вот, что касается причины смерти…
- Потеря крови? - проворчал Киба. - Это и так понятно, так что ты уже можешь ехать домой.
- Это не так, - сухо сказал Сатомура. - Причина смерти - травма головного мозга. У него пробит череп.
- Что?! - одновременно воскликнули Киба и Ацуко Тюдзэндзи.
- Может быть, в него попал какой-нибудь предмет из тех, что бросала Кёко?
- Точно нет.
- Хорошо, Сатомура-сэнсэй, получается, что потерпевший, будучи раненным в бок, самостоятельно скрылся в библиотеке, где он упал на пол и ударился головой… правильно?
- Это тоже не так. Жертва получила ранение сюда, вот сюда, в живот… - Сатомура показал на себе, куда именно нож вошел в тело Фудзимаки. - Это довольно больно, и он потерял большое количество крови, так что, думаю, его сознание также было спутанным. Поскольку ему было больно, он вот так свернулся калачиком и упал на пол.
Сатомура все последовательно продемонстрировал - схватился за свой бок, рухнул на пол и скорчился в точности как эмбрион в утробе.
- Поскольку отсюда у него торчало орудие убийства, положение тела было вот таким. К тому же я полагаю, что у жертвы уже не было сил, чтобы самостоятельно подняться из этой позы. И вот, пока он так лежал, кто-то пришел и бросил что-то тяжелое… какой-то тупой предмет прямо ему на голову. Крак! Вот причина смерти.
Некоторое время никто ничего не говорил - каждый рисовал в своем воображении эту сцену. Как всегда, первой нарушила молчание Ацуко:
- Но… но это же… подождите немного. То есть эта травма не была нанесена уже после смерти?
- Именно.
- После того как потерпевший был ранен ножом… через сколько примерно времени он умер бы естественным образом от потери крови, если б ему не была оказана медицинская помощь?
- Поскольку удар пришелся в неудачное место, - от пятнадцати минут до получаса.
- То есть в тот промежуток времени от пятнадцати до тридцати минут, который прошел с момента, как Фудзимаки-сан был ранен, до его кончины… неужели кто-то вошел в закрытую комнату и добил его?
- Получается так.
- Эй, погоди-ка, Сатомура… Подобного не могло произойти! Это невозможно!
- Насчет этого я не знаю. Мое дело - дать медицинское заключение.
- А-ха-ха-ха-ха! - Энокидзу неожиданно и совершенно неуместно рассмеялся.
Все одновременно с укоризненным видом обернулись на него.
- Ну отлично. Мы снова пришли к тому, что это обыкновенное убийство в запертой комнате!
Было решено одновременно допросить по обстоятельствам дела директора клиники и его жену. У меня не было опыта ведения полицейских допросов, поэтому я не знал, что в таких случаях свидетелей, как правило, опрашивают индивидуально, так что Киба некоторое время спорил об этом со своими подчиненными. Однако, учитывая, что это было предложением Кёгокудо, а также принимая во внимание весьма необычное развитие событий, в конце концов все сошлись на том, что это особый случай и для него нужно сделать исключение.
Теперь двое супругов сидели перед Кибой.
Тот долго раздумывал, опустив голову, затем неожиданно, как будто отбросив в сторону досаждавшие ему мысли, поднял глаза.
- Да что тут вообще происходит? - рявкнул он. - Вы двое что, не знали, что у вас там лежал труп?
- Не знали, - безвольным голосом произнесла управляющая делами клиники. - Мы были уверены в том… в том, что Макио-сан жив. Зайти в ту комнату… нам было страшно даже приближаться к ней.
- Страшно? Странное слово… Полтора года не заходить в комнату, где лежит ваша собственная больная дочь! Что вы за люди?!
- Я… да. Вы всё правильно говорите. Наверное, я недостоин того, чтобы называться отцом. Вы спрашиваете, знал ли я… у меня были предположения. Стоящий там священник тоже об этом говорил. Конечно же, я догадывался. Как мне недавно кто-то сказал… один плюс один всегда равняется двум. Не открыв дверь, невозможно выйти из комнаты. Так что либо он открыл дверь и вышел, либо никогда не выходил - как тут еще ответишь… Но в любом случае последствия были бы довольно безрадостные. Получалось, что либо дочка, либо мой зять совершили преступление. Так что я…
- Сделали вид, будто ничего не видели. Но, Куондзи-сэнсэй, сколько, как вы думали, так могло продолжаться? Я в жизни не слышал о настолько плохо - я бы сказал, бесцеремонно - спрятанном трупе за всю историю криминалистики!
- Так-то оно так… - проговорил старик и на некоторое время замолчал, прежде чем продолжить: - Так ведь, раз это было такое, как вы говорите, бесцеремонное происшествие, я и не сомневался, что оно будет раскрыто, так что оставил все как есть. Зачем было предпринимать какие-то активные действия, чтобы что-то уладить и только оттянуть неизбежный крах? Я… признаться, я устал поддерживать доброе имя этой семьи, рекламную вывеску с фамилией «Куондзи» на дверях этой клиники. Я утратил эту лошадиную силу уже десять лет назад.
Киба, лишившись дара речи, больше не стал задавать вопросов.
Инициативу подхватил Кёгокудо:
- Следователь Киба, я хотел бы о многом расспросить этих людей. Хотя я не могу с уверенностью судить, имеют ли мои вопросы прямое отношение к данному делу. Но, если у тебя все равно закончились вопросы, не мог бы ты поручить это мне? Если, конечно, негосударственному служащему вроде меня может быть разрешено подобным образом опросить свидетелей… я могу это сделать?
- Разрешено? Делай что хочешь. Я сдаюсь, - и Киба поднял руки.
Кёгокудо обратился к пожилой паре:
- Итак, начнем. Сначала я хотел бы задать вопрос госпоже. Теперь уже поздно это скрывать, поэтому я скажу прямо: род Куондзи имеет так называемую цукимоно-судзи - наследственную одержимость… по крайней мере, в ваших родных местах, в Сануки, вы подвергались за это преследованиям. Это правда?
- Да. Вы, должно быть, думаете, что это нелепый пережиток прошлого… но семья Куондзи действительно многие годы терпела жестокие гонения по названной вами причине. Мама и я родились и выросли здесь, в Токио, но моя бабушка и другие в пору их пребывания в Сануки… у них были очень горькие воспоминания о том времени.
- Я понимаю. Но тем не менее есть одна вещь, которую я не могу уразуметь. Размышляя о фамилии «Куондзи», я заметил, что этот род обладает весьма старинной историей… я прав?
Госпожа Куондзи тяжело вздохнула.
- Во времена расцвета эпохи Хэйан значительное влияние приобрело традиционное оккультное учение оммёдо как новейшая на тот момент система научных принципов. Впоследствии оммёдо было официально запрещено, его последователи начали покидать крупные города, и благодаря странствующим священникам оно распространилось в провинции, где смешалось с разнообразными местными народными верованиями и обычаями и в измененной форме дошло до наших дней, однако самая старая форма оммёдо, наиболее близкая к оригиналу, по какой-то причине сохранилась на острове Сикоку. Я подумал, не может ли род Куондзи тоже принадлежать к тем семьям, в которых из поколения в поколение передается то самое «старое оммёдо»? Вчера, когда я читал молитвы эзотерического буддизма школы Сингон и синтоистские молитвы норито, мантры и заклинания, - вы, госпожа, практически никак на них не отреагировали. Однако в тот самый момент, когда я произнес траурное моление одной из школ старого оммёдо, которое все еще практикуется на Сикоку, ваша реакция была очень яркой. Как и предполагалось, вам были знакомы эти слова.
- Да. Полагаю, что они практически не отличались от тех, что передавались в нашей семье. Меня им научила моя мама… предупредив, что их никогда нельзя использовать.
- Так, значит, мое предположение было верным. Иными словами, похоже, не остается сомнений в том, что семья Куондзи - это весьма старинный род, в котором передается учение оммёдо. Госпожа, вам известен ёкай под названием «осёбо»?
- Осёбо?.. В детстве я точно слышала от мамы такое название… однако не очень хорошо знаю, что это такое.
- Следователь Киба! Сэкигути-кун! Вы слышали, что сейчас сказала госпожа? Все-таки в семье Куондзи не было наследственной одержимости осёбо! - Кёгокудо произнес это очень оживленным голосом и радостно взглянул в мою сторону. - Как я и думал! Насылание на людей одержимости осёбо противоречит здравому смыслу.
- Почему это? - Киба нахмурился. - Ведь из полицейского управления Сануки сообщили, что местные старики говорили именно об этом.
- Полагаю, местные старики не прожили ни пятьсот, ни тысячу лет. Их память простирается в прошлое не более чем на семьдесят-восемьдесят лет.
- Так-то оно так, конечно… но они вроде бы говорили, что это старое предание; разве это не имеет отношения к делу? Куондзи убивали новорожденных детей и насылали на людей их мстительных духов…
- Это с самого начала показалось мне странным. Само представление о духах мертвых детей, преследующих людей и несущих им несчастья, новое, - судя по всему, оно получило распространение сравнительно недавно, с началом эпохи Сёва, то есть уже в нашем столетии. Во времена эпохи Эдо по детям, умершим в возрасте до семи лет, вообще не проводили заупокойную службу и не хоронили их как людей. Даже в печально известном «Законе о сострадании к живым существам», изданном сегуном Токугавой Цунаёси, имелось предписание, запрещавшее выбрасывать своих детей без должного погребения.
- «Закон о сострадании к живым существам»? О защите и покровительстве животным?
- Именно. Потому что дети до семи лет были в одном ряду с кошками и собаками.
- Но, Кёгокудо, ты разве сам не говорил недавно, что рассказ об абортированных младенцах содержится в книге Ихары Сайкаку «История любовных похождений одинокой женщины»? Это ведь эпоха Эдо.
Он ведь точно так говорил.
- Там речь шла не просто об абортированных младенцах. Это были убумэ. Они не несли проклятие и не навлекали беду - это были воплощенные сожаления матери, абстрактная идея, облеченная в конкретную форму. В отличие от современности в народных преданиях прошлого нет мстительных призраков умерших детей. Осёбо не имеет никакого отношения к мертвым детям.
- Да что такое тогда этот осёбо?
- Осёбо - это ёкай, который, как считается, обитает в одном из регионов острова Сикоку. У него тело ребенка и голова каппы - речного духа, в чьем облике сочетаются черты лягушки и черепахи. Я не знаю подробностей, но, судя по всему, он относится к той же разновидности ёкаев, что и дзасики-вараси - «ребенок в гостиной» или «греющийся у очага», и кура-бокко - «хранитель амбара». Вы ведь все знаете, кто такой дзасики-вараси, верно?
Аоки осторожно заговорил:
- Я сам родом из Тохоку и знаю, кто такой дзасики-вараси. Это ёкай, который выглядит как ребенок с красным лицом. Я слышал, что если он живёт в чьем-то доме, то в дом приходит богатство, а если покидает его, то удача семьи тоже иссякает.
- Великолепно. Прямо в яблочко. Как и сказал офицер Аоки, дзасики-вараси - это дух, чья функция состояла в том, чтобы объяснять расцвет и упадок благосостояния семьи, а также неравномерное распределение богатства. В действительности это совершенно та же самая функция, которую выполняют «одержимости». Здесь следует обратить внимание на то, что, когда дзасики-вараси находится в доме, можно обнаружить лишь косвенные признаки его присутствия или испытать смутное ощущение, а увидеть его собственными глазами можно лишь тогда, когда он покидает дом. Большинство историй о том, как кто-то увидел дзасики-вараси собственными глазами, были рассказаны людьми, не принадлежавшими к числу домочадцев, и касаются того, как этот ёкай покидал дом, предвещая упадок и гибель хозяйства. Иными словами, изначально появление дзасики-вараси было объяснением «причины разорения» ранее процветавшего дома… причем в большинстве случаев это были дома быстро разбогатевших чужаков, недавно влившихся в сообщество. Таким образом, ретроспективно была сформулирована также причина благосостояния дома в прошлом. Считалось, что до сих пор
сопутствовавшие семье богатство и счастье принес с собой дзасики-вараси. После того как укоренился подобный образ мыслей, возникло современное прогрессивное представление о дзасики-вараси: «Сейчас этот дом процветает потому, что в нем живет вараси». Иными словами, становится понятным, что искони, согласно народной традиции, именно уход из дома дзасики-вараси исполнял ту же функцию, что и одержимость. Следовательно… - сказал Кёгокудо и окинул нас всех взглядом. - Следовательно, если придерживаться толкования, что осёбо несет такую же функцию, то трудновато согласиться с тем, что его можно использовать, чтобы насылать одержимость на других людей. Это приведет к тому, что собственное богатство человека перейдет к другому, и изначально нет смысла в том, чтобы отсылать прочь того, кто служит тебе самому.
- Если так… что тогда получается? - спросил Киба.
- У меня возникли сильные сомнения насчет того, не является ли фальсификацией касающееся семьи Куондзи предание, которое рассказывают старики в Сануки, поскольку оно явно возникло в сравнительно недавние годы.
- Подожди-ка немного, Кёгокудо. В предании о семье Куондзи, которое мы слышали от Томико Савады-сан, тоже упоминался додзи-но ками-сама - бог-младенец. Ты хочешь сказать, что это тоже фальсификация?
- А-а, это история об убийстве паломника, верно? Она, вероятно, очень старая. В связи с этим у меня вопрос к вам, госпожа. Какие духи служили членам семьи Куондзи в унаследованной вами практике оммёдо?
- Разные. Сики-додзи, гохо-додзи и другие додзи - «боги-младенцы», которые происходят из семьи буддийского божества-защитника Фудо Мё-О.
- Вот оно как… Изначально многие состоявшие на службе у оммёдзи духи относились к додзи - это старинное прочтение сочетания иероглифов, которое читается как «вараси», «дитя»:
??
Я слышал, что первый иероглиф, который читается как «варабэ» или «до», изначально обозначал «низшего» или «слугу». С какого-то времени это толкование изменилось, и иероглиф стал обозначать ребенка. Думаю, что из-за этого возникла некоторая путаница. Это же, возможно, послужило косвенной причиной того, что дзасики-вараси имеет облик ребенка.
Поэтому додзи-но ками-сама, бог-младенец из рассказа Томико-сан, был вовсе не осёбо или абортированным младенцем, явившимся в виде мстительного призрака, - согласно иероглифическому написанию его имени, речь шла о божестве на службе у оммёдзи, принявшем облик младенца. В любом случае это не имеет отношения к мертвым младенцам… следователь Киба!
От удивления, что его так неожиданно позвали, Киба резко выпрямился на своем стуле:
- Ч-что?
- Благодаря всем вышеупомянутым причинам стало ясно, что истории о том, как члены семьи Куондзи из поколения в поколение убивают детей, чтобы насылать на своих врагов одержимость осёбо, являлись не более чем демагогией. Далее нам следует отбросить это предубеждение.
Ну разумеется. Кёгокудо изложил все эти, казалось бы, не относившиеся к делу размышления о фольклористике лишь для того, чтобы закончить этой фразой. Этот человек всегда так поступал.
Несомненно, тогда Томико Савада говорила только про бога-младенца. Она ни словом не обмолвилась про осёбо. Но из-за совпадения неприятных деталей, таких как лягушки и аборты, мы… нет, я по собственному усмотрению связал все это воедино. Это и были те самые предубеждения, которые, по словам Кёгокудо, следовало отбросить. Это имело общие корни с той самой дискриминацией, которой подвергалась семья Куондзи.
- Что ж… - продолжил Кёгокудо. - Попробуем поразмышлять о причинах, по которым семья Куондзи стала считаться колдунами, насылающими на людей одержимость. Разумеется, то, что они были особенным родом таю, практиковавших оммёдо, на это повлияло. Однако я также предполагаю, что, помимо этого, важной причиной было неравномерное распределение богатства. Об этом также можно догадаться, исходя из предания об убийстве паломника, которое рассказала Томико-сан.
Кёгокудо снова повернулся к госпоже управляющей делами клиники.
- В устном народном фольклоре есть тема «убийства чужестранца». Семья, убившая пришедшего в их дом чужестранца и завладевшая его имуществом, в результате обретает процветание… однако за это злодеяние получает наследственное проклятие. В старинном предании, рассказанном Томико-сан, присутствует как раз этот мотив. Однако это не является простым злословием или клеветой. Беспочвенные сплетни, у которых, как говорится, нет ни корней, ни листьев, не закрепляются в качестве народных преданий. Чтобы в течение долгого времени передаваться из уст в уста, необходима сила убеждения, основанная на полном соответствии принятой внутри народной общины логике. В народном сообществе убийство чужестранца имеет ту же функцию объяснения неравномерного распределения богатства, что и одержимость или живущий в доме дзасики-вараси. А если так, то можно предположить, что рассказанное Томико-сан предание об убийстве паломника тоже берет начало в стародавние времена, когда семья Куондзи была непомерно богатой. Иными словами, в то время, когда возникло это предание, обязательно должно было произойти что-то, что
соответствовало бы ему и поддерживало его распространение.
- Что-то… что это было?
- Вероятно, назначение Куондзи придворными лекарями и получение ими благодаря этому влияния и финансовой мощи. Произошло перераспределение благосостояния внутри общины: Куондзи внезапно стали богатыми, в то время как остальные были такими же бедными, как прежде. Думаю, что рассказанное Томико-сан старинное предание отражает эту реальность. Был даже упомянут сам по себе классический мотив о секретном свитке по искусству врачевания. Далее это предание об убийстве паломника по прошествии длительного времени изменилось, превратившись в историю об одержимости. Сикоку - это регион, где, помимо оммёдо, процветают также поверья об одержимости. Есть множество историй про одержимости духом собаки - инугами, духом змеи - тобё, и так далее. С другой стороны, поскольку Куондзи были потомственными таю, практиковавшими оммёдо, на самом деле должно было считаться, что они занимаются изгнанием злых духов, а не насыланием одержимости, но в какой-то момент все перевернулось. После этого началась печальная история семьи Куондзи. Однако нужно помнить о том, что это весьма старая история. Невозможно представить, чтобы
с того самого времени до нас дошли сюжеты об одержимости осёбо… или о том, что семье Куондзи служили мстительные духи убитых младенцев.
- Я… никогда не слышала от мамы… никаких подобных историй. Только говорили, что наша семья «чёрная»…
- «Чёрный» - это условное обозначение семьи с наследственной одержимостью. Обычные люди - «белые», а ребенок, родившийся в браке с супругом из семьи с наследственной одержимостью, - «серый». Из того, что нам только что рассказала госпожа, становится понятно, что как таковую служившую семье Куондзи сущность сложно идентифицировать. Высока вероятность того, что это не был некий конкретный сики-гами. Однако современные старики в той местности определяют его как осёбо. С другой стороны, сами представители рода Куондзи этого не знали. А если так, то логично предположить, что возникшее вслед за старинным преданием об убийстве паломника второе предание - об одержимости осёбо, - вероятно, совсем новое и было выдумано в то время, когда Куондзи покинули Сануки, или же вскоре после этого.
- Это также следует из того, что представление о мстительных призраках мертвых детей тоже сравнительно новое, - заметила Ацуко Тюдзэндзи.
- Правильно. Только вот, говоря о «новом», мы подразумеваем, что это второе предание передавалось из поколения в поколение в течение нескольких десятков лет, когда его объект - семья Куондзи - уже покинула Сануки. Можно предположить, что, как и в случае с первым преданием, во время формирования второго также что-то произошло.
- Но что именно?
- Подсказку дает переезд Куондзи в Токио. Вероятно, в тот период, как и в далекой старине, когда после поступления на службу к могущественному даймё род Куондзи разбогател, вновь произошел непомерный рост их благосостояния, не так ли?
- Я слышала, что мы переехали в столицу в третьем году эпохи Мэйдзи… когда была восстановлена власть императора.
- Вот как. В таком случае получается, что это предание сформировалось немногим ранее или сразу после Реставрации Мэйдзи. В связи с этим мне пришло на ум одно происшествие. Интересное совпадение: это также было «убийством чужестранца».
Кёгокудо пристально посмотрел на управляющую делами клиники.
- Вы, несомненно, сами не были свидетельницей этого… но, насколько мне известно, бабушка Токидзо-сана была паломницей, посещавшей храмы на острове Сикоку. Когда она упала прямо на дороге, ее спас предок семьи Куондзи… иными словами, ваш дедушка или бабушка…
На губах пожилой женщины появилась слабая улыбка, словно она уже смирилась со всем, что могло бы произойти.
- Похоже, вы очень хорошо осведомлены. Однако то, что я вам скажу, до сегодняшнего дня было не известно никому, кроме меня: в благодарность бабушка Токидзо - кажется, ее звали Цуюко - помогла семье Куондзи теми деньгами, которые были при ней… я слышала эту историю от мамы.
- Так вот как все было… Род с наследственной одержимостью, убийство чужестранца, осёбо - все эти народные предания были смешаны, перепутаны и намеренно соединены в новую легенду. Так было создано поистине странное и чудовищное второе предание - о том, что Куондзи используют осёбо для того, чтобы насылать одержимость на других людей. Но это была не просто сплетня, выдуманная из зависти против семьи, покинувшей деревню и перебравшейся в центр. Я полагаю, что это была публичная версия, отражавшая действительное происшествие, слишком ужасное, чтобы о нем можно было говорить.
- Происшествие… о чем вы?..
- Разве ваша бабушка не совершила то же самое, что сделали вы и ваша дочь?
Глаза хозяйки дома расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике.
- Эй, Кёгоку, что это значит?
- Доказательств по этому делу у меня нет. Их также нельзя получить, так что это лишь предположение. Вероятно, бабушка Токидзо-сана, Цуюко, вовсе не рожала ребенка, упав в изнеможении на дороге… она пришла в Сануки в поисках похищенного у нее младенца, а затем скончалась.
- О-о… - застонала управляющая делами клиники.
- Ваша бабушка точно так же, как вы и ваша дочь, потеряла ребенка и точно так же, пребывая в состоянии шока от этого, украла ребенка Цуюко-сан. Не так ли все было в действительности? Трудно представить себе паломницу на последнем месяце беременности, но что касается паломницы, которая несет на руках грудного младенца, то такие примеры есть. В поисках своего ребенка Цуюко-сан после долгого и трудного пути наконец пришла в дом Куондзи и там умерла, не так ли? После этого - хотя это лишь догадки - остался ребенок и крупная сумма денег, которая была при ней. Эти деньги стали частью тех средств, которые семья Куондзи использовала для переезда в Токио. Если все было так, то не было ли это «вторым убийством чужестранца»? К тому же это было богатство, которое принес с собой в семью ребенок. Вот истинная форма второго предания о семье Куондзи. Однако я думаю, что ваша бабушка - точно так же, как вы и ваша дочь - не имела злого умысла. Именно по этой причине, не в силах больше выносить злословие и клевету, ваша семья покинула родные места? Чтобы порвать… с испорченной дурными делами кармой.
- Мы не смогли порвать с прошлым…
- Нет, вы не порвали с ним.
- Эй! - перебил Киба. - Я опять запутался. Объясни все хотя бы немного понятнее.
Кёгокудо с растерянным видом мельком взглянул на Кибу и сказал:
- История повторяется… какие отвратительные слова. Итак, ваша бабушка, чье сердце было исполнено раскаяния и благодарности, во имя искупления грехов вырастила отца Токидзо-сана. В качестве наемного работника, конечно, но все же - в собственном доме. Однако вам не удалось сделать даже этого.
- Эй, Кёгоку, а сейчас ты о чем?
- О Найто-куне.
- Что?!
- Госпожа. Причиной смерти матери Найто-куна стало то, что вы украли у нее ее только что родившегося сына.
- А-а-а! У этой женщины было слабое сердце. Я… не знала. Нет, тогда я… не понимала, что к чему…
- Эй, вы что, правда украли его?! Вот как… так, значит, взяв на себя расходы на воспитание и обучение Найто, вы пытались загладить свое преступление?
На лице управляющей делами клиники отразилась сложная гамма чувств.
- По правде… я хотела сама его воспитать, потому что по моей вине он потерял родителей… но не смогла этого сделать. Нужно было считаться с правилами приличия и беречь нашу репутацию. Мама… нет, семья Куондзи никогда этого не позволила бы. Поэтому я подумала, что самое большее, что я могла для него сделать, - это выдать за него замуж нашу дочь. Но, чтобы это стало возможным, он не мог быть безграмотным, поэтому я решила отправить его учиться в школу.
- Господин директор клиники, вы знали об этом?
- Знал… можно сказать, что знал. Мне ничего не было известно о том, что сталось с тем ребенком после… но, когда она привела Найто, я в общем-то догадался. Только она вела себя так, будто очень хотела сохранить все в секрете… так что я молчал. Какая польза была в том, чтобы устраивать разоблачение? Но если б Найто по-человечески заслуживал хотя бы немного больше доверия, то я позволил бы ему вступить в брак с одной из моих дочерей, пусть даже он и не стал бы врачом. Меня не особо заботило, если б он не смог унаследовать эту клинику, если б все закончилось вместе со мной - может, так оно было бы и лучше… - Лицо директора клиники выражало чувство глубокого раскаяния.
- В любом случае… почему вы допустили подобное? - спросил Киба. - Кёгоку, ты ведь недавно сказал, что эта женщина потеряла своего ребенка?
Кёгокудо спокойно взглянул на пожилых супругов, затем мягко произнес:
- Госпожа, несчастный ребенок, которого вы произвели на свет, вовсе не был послан вам божествами в наказание за грехи, не был проклят или одержим злым духом. Проклятие возникло лишь потому, что вы держали рот на замке и скрыли правду о нем во все больше разраставшейся темноте. Поэтому, госпожа… могу ли я говорить дальше?
- Вы… знаете и про этого ребенка тоже?
Кёгокудо медленно кивнул. Затем его взгляд обратился к директору клиники:
- Господин директор, к сожалению, я не настолько сведущ в медицине. Поэтому я хотел бы спросить у вас: какова в целом примерная вероятность рождения таких же детей, каким был ваш первенец? Также возможно ли, чтобы подобное с некоторой периодичностью возникало в одной и той же семье - может ли это передаваться по наследству?
Между бровями у пожилого врача собрались глубокие морщины, и он пощипал их пальцами. Затем, некоторое время помолчав, медленно, периодически запинаясь, ответил на вопрос Кёгокудо:
- Если смотреть на это широко… то в этом нет ничего такого уж необычного. Однако вероятность, что это случится, ужасно низкая. Правда, за свою короткую жизнь… дважды, я аж дважды принимал такие роды. Так что, пожалуй, можно согласиться, что сказанное вами по большей части правильно.
Кёгокудо внимательно дослушал его ответ до конца и вновь повернулся к управляющей делами клиники. Эта женщина, раньше походившая на величественную жену самурая, теперь казалась совсем крошечной. Поймав взгляд Кёгокудо, она слегка опустила голову.
- Госпожа, ваш первенец… ребенок, рожденный тридцать лет назад, родился без головы, не так ли?
Ребенок, родившийся без головы!
Так, значит, тот младенец с лягушачьим лицом из видения Энокидзу - ребенок, на которого в легенде было наложено жабье проклятие, - которого тридцать лет назад видела Томико Савада… это был «безголовый ребенок» - анацефал, страдавший от врожденного порока развития, при котором отсутствует часть мозга и закрывающих его костей черепа![129 - Анэнцефалия - внутриутробный 100 % летальный порок развития плода, который формируется на ранних сроках беременности (21 - 28 д.). В редчайших случаях связан с генетическими нарушениями и обычно возникает в результате дефицита фолиевой кислоты, а также воздействия вредных факторов окружающей среды, токсических веществ или инфекций. Встречается примерно у 1 из 5 - 10 000 новорожденных, вероятность повторения при последующих беременностях - не более 5 %.]
Несколько лет тому назад в исследовательской лаборатории университета мне однажды показали фотографии такого несчастного обреченного младенца. С полностью отсутствовавшей верхней частью головы, начиная от бровей, с двумя выпученными глазами он был в точности похож… на лягушку.
Внезапно почувствовав приступ тошноты, я зажал рот ладонью.
- В родословной семьи Куондзи - хотя я не уверен, правильно ли здесь говорить о «родословной», - вероятность рождения подобных младенцев-анацефалов всегда была необыкновенно высокой. Причина этого неясна. Только это не является следствием проклятия или одержимости. Это медицинская проблема. Она стоит в одном ряду с болезнями и травмами. Это не то, чего нужно стыдиться, и не то, что следует скрывать. Однако в провинции люди были вынуждены так поступать. Не только «безголовые дети», но и другие младенцы, появившиеся на свет с наследственными аномалиями и пороками развития… все они без исключения не получали достойного обращения и адекватной медицинской помощи. Печальная действительность. Да и сейчас все не особенно изменилось.
Кёгокудо прервался, чтобы посмотреть на реакцию пожилой женщины. Она выглядела глубоко опечаленной; казалось, ей помогали сдерживаться лишь все еще остававшиеся у нее крупицы воли и душевной стойкости.
- В народных сообществах младенцев с врожденными уродствами и инвалидностью иногда принимают с радостью, веря в то, что они приносят счастье; но также нередко их убивают, считая «детьми-демонами» или «злыми духами». Случай семьи Куондзи - именно последний. Рождавшихся в каждом следующем поколении «безголовых детей» хоронили во мраке, как пр?клятых. Это тянулось долго и непрерывно, превратившись в традицию. Но за это нельзя упрекать. Потому что в народном сообществе прошлого это было само собой разумеющимся. Однако времена поменялись. По крайней мере, ваша мать уже не была обязана следовать этому обычаю. Тем более вы.
Это было последней каплей для Кикуно Куондзи, и она разрыдалась. Ее муж, сидевший рядом, посмотрел на жену с состраданием и начал медленно рассказывать:
- Что до меня, то я всегда терпеть не мог суеверия. Когда я женился на девушке из этой семьи… что ж, дурных слухов было предостаточно, и отчасти меня привело в дом Куондзи решение бросить вызов этой тенденции. Я думал, что сотру в порошок эту дурацкую старую традицию. Вот только стена оказалась крепкой. Впрочем, несмотря на это, поначалу я изо всех сил принялся за дело… это было время, когда Кикуно забеременела нашим первенцем. Тогда моя приемная мать позвала меня к себе. Она сказала, что если наш первый ребенок будет мальчиком, то он должен быть убит. «Будь готов к этому» - так мне было сказано. Я был просто в бешенстве. Однако… ребенок родился анацефалом. Я сам принимал роды. Это был шок… когда моя приемная мать увидела этого ребенка, она внезапно…
- Прекрати! - громко, как маленькая девочка, закричала плакавшая пожилая женщина.
- Она его убила? - спросил Киба. - Если убила, то это было убийство. Не имеет значения, что это был ее собственный внук и какие у этого ребенка были нарушения; если убила - то убийство! А вы что, просто молча смотрели?!
- Господин следователь, вы так говорите… но «дети без головы» крайне редко рождаются живыми. Даже если они и рождаются живыми, то живут не больше нескольких минут. У них ведь нет головного мозга. В тот раз… судя по всему, ребенок родился мертвым. У меня даже не было времени это установить!
- Но все же, - Кёгокудо взволнованно обратился к Кибе, - что бы они ни совершили, этим людям пришлось увидеть, как на их глазах умирает их собственный ребенок. Они уже получили более чем достаточное наказание. Пожалуйста, не упрекай их так жестоко. В конце концов, даже современная медицина не силах определить, кто родится - мальчик или девочка; будут ли у ребенка врожденные патологии и прочее в этом роде, остается непонятным до последнего[130 - Стоит напомнить, что роман вышел в свет в 1994 г., когда диагностические методы были еще не столь совершенны.]. Тем более не говоря уже о медицинской науке прошлого. Если б они отказались производить на свет детей из-за того, что имелась вероятность рождения ребенка с нарушениями, их род давно прервался бы. Как бы то ни было, Куондзи, зная об этом, все равно рожали детей, а в случае наличия у них врожденных патологий - убивали их согласно принятым в народном сообществе правилам. Им не оставалось ничего иного, кроме как смириться с этим способом, ведь ребенок в любом случае умер бы.
Кикуно плакала, закрыв лицо ладонями. Кёгокудо некоторое время молча смотрел на нее, а затем спросил:
- В связи с этим я хотел бы узнать, каким способом бабушка этого ребенка - ваша мать - оборвала его жизнь? Об этом, должно быть, горько говорить, но я не могу не задать этот вопрос… возможно, это станет важнейшим ключом к пониманию того, что происходило на протяжении многих лет.
Вместо своей жены, не отнимавшей ладоней от лица и продолжавшей плакать, ответил директор клиники:
- Моя приемная мать… у нее был камень. Она принесла с собой камень. Ребенок даже не плакал. Он не издал первый крик новорожденного. Моя приемная мать отняла у меня младенца, у которого еще не была перерезана пуповина, положила его на пол и, монотонно повторяя что-то вроде заклинания, ударила камнем. Если сначала я сомневался насчет того, был ли он жив… то после этого…
- Я слышала, что бить его камнем… было старинным обычаем, передававшимся из поколения в поколение, - глухим от слез голосом сказала Кикуно Куондзи. - Мама была суровым человеком. Я не смела ей противоречить, даже тогда. Однако тело женщины - загадочный предмет. Мой ребенок умер, но, когда я слышала детский плач, у меня набухала грудь и начинало выделяться молоко. Два или три дня я провела в забытьи, а на третий день - я не понимала, что и как произошло, - когда очнулась, я держала на руках младенца и кормила его грудью. Если б это не была акушерская клиника, если б поблизости не было новорожденных младенцев, - то, возможно, подобного никогда не случилось бы. Мама сразу же отобрала у меня ребенка… Найто… но было уже поздно. Мать ребенка скончалась. Мама, думавшая о том, чтобы сохранить нашу репутацию, некоторое время скрывала младенца… но из-за этого его убитый горем отец тоже…
- Перебравшись в Токио, семья Куондзи должна была полностью отбросить прошлое, - наставительно произнес Кёгокудо. - Репутация семьи, ее честь и доброе имя, происхождение и статус - и отмеченная проклятием судьба: это две стороны одного неразрывного целого. Если отказаться от чего-то из этого, другое нельзя забрать с собой… В народных общинах каждой местности есть свои правила. Относительно появления проклятий также существуют специальные законы. Злословие и клевета не возникают на пустом месте. В народном сообществе между тем, кто проклинает, и тем, кто проклят, заключается своего рода молчаливый договор. Согласно этому договору средством коммуникации становятся магические заклинания. Однако в современном обществе утрачены положения этого договора. Сверх того, внутри народной общины тщательно заготовлены спасительные меры и правильный порядок действий против проклятий. Чужие успехи, ставшие результатом стараний, приписываются наследственной одержимости, а в своем разорении даже по причине собственных ошибок можно обвинить покинувшего дом дзасики-вараси. В крупных городах нет подобных спасительных
мер. Все, что есть, - это мрачные предубеждения и дискриминация, скрывающиеся под масками свободы, равенства и демократии. Проклятия, которые в ходу в современных городах, сводятся к обыкновенной брани и ругани, клевете и злословию, но они служат все той же неизменной цели. Итак, вы, не отбросив старые традиции и не порвав с ними связь, в конце концов создали третье предание…
- Нынешнее происшествие, - утвердительно сказала Ацуко Тюдзэндзи вместо хозяйки дома, сидевшей с опущенным взглядом и внимательно вслушивавшейся в объяснения Кёгокудо, словно тщательно пережевывая каждое его слово.
- Именно. В конкретной местности устные предания могут передаваться из поколения в поколение в течение долгого времени, но городские легенды от них отличаются. Их век короток, но распространяются они в мгновение ока. Вдобавок к единообразию культуры развитие средств массовой информации - газет и журналов, - передающих друг другу новости, еще больше все ускоряет.
- Журналы касутори?..
- Да. Зять, вошедший в семью жены и исчезнувший из запертой комнаты; ребенок, который никогда не родится; один за другим пропадающие новорожденные младенцы… именно из дурных сплетен и злых толков родилось городское предание. И главным действующим лицом в этом третьем предании была Рёко-сан.
«Была… Рёко-сан?..»
- Что? Не… Кёко? - задал вслух мой вопрос Киба.
- Кёко-сан играла лишь достойную сострадания вспомогательную роль. Главную роль от начала и до конца играла Рёко-сан. Ведь так, госпожа? Господин директор клиники?
Ответа не последовало.
- Что все это значит? Объясни, - грубовато потребовал Киба.
- Все началось с любовного письма.
Кёгокудо посмотрел на меня: в его глазах читалась ужасная печаль. Все, кто находился в комнате, одновременно повернулись ко мне.
- Двенадцать лет назад серьезный и порядочный студент по имени Макио Фудзино впервые в жизни страстно влюбился. Объектом его чувства стала Кёко Куондзи-сан, которой в то время было пятнадцать лет. Он поведал о том, что было у него на сердце, в письме… которое доверил сидящему здесь Сэкигути-куну.
- Эй, но ведь Кёко говорит, что ничего не знает о письме. Разве не именно это стало завязкой нынешней трагедии?! - воскликнул Киба.
- Верно. Все дело в том, что письмо не было доставлено Кёко-сан.
- Постой, Кёгокудо. Я же его доставил. Вспомни, как я едва не лишился рассудка…
- Я понимаю, Сэкигути-кун. Однако той, кому ты передал письмо, была Рёко-сан.
«Что за бред?! Так получается… получается, что я, я тогда…
Той, той девочкой была…»
- Нет, неправда! Я показал ей лицевую сторону письма и сказал, что оно должно быть передано адресату лично в руки. Ты хочешь сказать, что Рёко-сан солгала, выдав себя за другого человека, и забрала письмо, адресованное ее младшей сестре? Подобная нелепость…
- Это вовсе не было ложью - по крайней мере, сначала. Сэкигути-кун, полагаю, что на лицевой стороне любовного письма было, вне всяких сомнений, написано…
Кёгокудо всегда носил при себе ятатэ - маленькую коробочку в форме курительной трубки с письменными принадлежностями и тушью, - наподобие тех, которыми пользовались средневековые самураи. Он достал из нее кисть и, вытащив из-за пазухи кимоно сложенный листок бумаги, мягкими движениями начертал на нем иероглифы, показал их нам:
??? ???
Куондзи КЁКО-сама
- Ты ведь помнишь дневник Фудзимаки? Вот истинная суть той «мелочи, обернувшейся чудовищной ошибкой», о которой он так долго мучительно размышлял. Иероглиф ?, - продавец книг быстро начертал символ на бумаге, - в имени «Кёко», который взят из слова «??» - «кикё:», названия растения «ширококолокольчик крупноцветковый», редко используется в именах. Однако, услышав имя «Кёко», самое естественное - это подумать о иероглифе из названия города Киото - ??, то есть ?, - Кёгокудо продолжил чертить иероглифы. - Не говоря уже о том, что при быстром прочтении надписи имя «Кёко» в таком варианте - ?? очень похоже на «Рёко» - ??. Таким образом…
??
КЁКО
превратилась в…
??
РЁКО
- Тебе не удастся снова задурить мне голову, забавляясь подобной софистикой, - запротестовал я. - Разве иероглифов, которые можно спутать с иероглифом «кё» в имени «Кёко», не такое же множество, как звезд на небе? Все они будут читаться одинаково, но записываться по-разному! Я сам могу предложить тебе несколько десятков. Я ни за что во все это не поверю!
- Я предполагал, что ты так скажешь, поэтому собрал подтверждения. Директор клиники, насколько мне известно, ваше последнее семейное путешествие пришлось на время Японо-китайской войны?..
- Да, верно.
- Сэкигути-кун, день, в который ты пришел сюда… шестнадцатое сентября пятнадцатого года эпохи Сёва, тысяча девятьсот сорокового года по западному летоисчислению… день, в который началась твоя депрессия, - это был именно день последнего совместного путешествия семьи Куондзи. Я связался с гостиницей «Сэнгокуро» в Хаконэ, чтобы уточнить информацию: в книге для записи гостей указаны трое постояльцев: Куондзи Ёситика, Кикуно и Кёко. В тот день здесь не было никого, кроме супругов Токидзо и Томико Савада и… Рёко-сан.
- Это… это… значит…
«Девочкой, которую я обесчестил, была Рёко».
Все мышцы в моем теле обмякли, суставы ослабли, превратившись в разболтанные шарниры, и сам я стал всего лишь деревянной марионеткой.
Для меня - больше, чем для Фудзимаки, больше, чем для кого бы то ни было, - Рёко была непререкаемым табу. Я не посмел бы даже взглянуть на нее - не то что заговорить с ней. Разве я не понял этого с самого момента нашей встречи в офисе Энокидзу?.. Но то знакомое ощущение прикосновения, которое я испытал, сжимая ее в своих объятиях, было вовсе не отголоском предыдущей жизни. Каждая клетка моего тела помнила об этом. Лишь мой мозг утратил эти воспоминания.
- Я… я…
«Ничего больше не говори». Молчаливый взгляд Кёгокудо приказывал мне замолчать.
- О-па! Так ты все-таки с ней встречался, не так ли? - весело сказал Энокидзу.
Верно. Встречался. Как будто откуда-то издалека, до меня доносился высокий голос Кибы:
- Эй, если так… выходит, что девушкой, которая получила любовное письмо, неоднократно тайно встречалась с Макио Фудзино и в конце концов от него забеременела, была…
- Это была Рёко-сан.
- Это… это правда?! А-а… так что же, когда это случилось, любовником Рёко был Макио-кун?! - изумленно воскликнул директор клиники. Его кожа приобрела совершенно землистый цвет, толстые губы дрожали, как осиновые листья на ветру. - К-Кикуно… - впервые, обращаясь к ней, директор клиники назвал свою собственную жену по имени. - Т-ты… ты з-знала об этом?
Старая женщина открыла глаза, красные от слез.
- Тогда… не знала…
- Т-тогда… а потом?
- Да… это был, кажется, сентябрь прошлого года… Томико-сан сказала мне, что в отношениях молодоженов что-то неладно. Я пошла проверить, в чем дело. Когда я шла туда, дверь в лабораторию была открыта… я случайно заглянула… Макио-сана внутри не было, а на столе лежало старое письмо. У меня… у меня не было намерения втихомолку его прочесть. Но…
- Что там было написано? - тихо спросил Кёгокудо.
- В письме сообщалось, что она подозревает у себя беременность. Дата была - канун Нового года пятнадцатого года эпохи Сёва. Да, это был почерк Рёко. Я никогда этого не забуду. Это было письмо, сообщавшее о той самой беременности. Я… была в смятении. Макио-сан, который в течение десяти лет тяжело трудился, преодолевая лишения и испытания, чтобы взять в жены Кёко, состоял в любовной связи со старшей сестрой своей жены - Рёко… вдобавок к этому, если Макио-сан был тем самым мужчиной, то получалось, что, придя первый раз делать брачное предложение, он уже был в отношениях с Рёко… Обдумав все это, я в конце концов пришла к выводу, что Рёко и Макио-сан могли вступить в сговор и попытаться отомстить дому Куондзи.
- Отомстить?
- Отомстить… за их общего ребенка. Подумав об этом, я… так сильно испугалась, что совершенно не могла оставаться в бездействии. К тому же… если эти ужасные мысли соответствовали действительности, разве Кёко также не заслуживала сострадания? Это дитя было ни в чем не повинно… если им следовало питать против кого-то злобу, то против меня. Я украдкой позвала к себе Кёко и спросила ее, не встречаются ли тайно Макио-сан и Рёко. Разумеется, я не рассказала о том, что случилось в прошлом, но Кёко… судя по всему, она ничего не знала.
- Вот как… С тех пор Кёко стала подозревать их двоих в отношениях. Госпожа управляющая делами клиники, похоже, ваше беспокойство стало спусковым крючком большой трагедии, - сказал Киба.
Когда Кикуно услышала это, выражение ее лица стало буквально душераздирающим. Директор клиники, бессмысленно уставившись на стоявшую на столе пиалу-тяван, пробормотал:
- Почему ты мне не сказала? Почему ни единого слова… мне не сказала…
- Разве ты сам не заявил, что не желаешь слышать ничего из всех этих надоедливых и докучливых слухов, включая разговоры о пропавших младенцах? Поэтому я делала все, что могла, не заботясь о том, насколько это может быть неприглядно, и, будучи от этого в отчаянии…
- Понимаю. Понимаю, но…
- Госпожа управляющая делами клиники, так вы все же причастны к сокрытию происшествия?!
Неожиданный громовой окрик Кибы тотчас же прекратил спор супругов, как будто на сцену опустился занавес, после чего воцарилось тяжелое молчание.
Это молчание нарушил приглушенный голос Кёгокудо:
- Позвольте мне спросить вас о Рёко-сан. Есть вещи, которые мне все еще непонятны.
- Оммёдзи-сэнсэй… разве вы не видите все насквозь?
- Разумеется, нет. Я всего лишь складываю единое целое из разрозненных фрагментов действительности. С отсутствующим фрагментом невозможно увидеть целостную картину - как говорится, без одного зуба улыбка несовершенна.
Кикуно слабо засмеялась. Затем на ее лице впервые за все время появилось доброе и ласковое выражение, и она начала рассказывать:
- Я потеряла своего первенца, чье тело не было создано для жизни; вдобавок то, что я похитила младенца у другой женщины, привело к непоправимому несчастью. Восстанавливаться после этого было ужасно тяжело. Однако, даже несмотря на это, с помощью моего мужа мне удалось вернуться к жизни, и спустя два года я забеременела следующим ребенком. Думая о том, что он снова может родиться без головы, что я ношу такого же ребенка, как мой первенец, я буквально сходила с ума от тревоги… так что девять месяцев беременности ощущались как долгие годы. Однако, так или иначе, благополучно родилась Рёко. Но… это дитя было слабым. Она довольно часто болела. В сравнении с Рёко, родившаяся в следующем году Кёко была самим воплощением здоровья. Рёко медленно развивалась физически, так что, даже поставив их обеих рядом, было трудно понять, которая из них старше. К тому же… по мере того как она росла, у Рёко начали проявляться… отвратительные и зловещие признаки женщин из рода Куондзи.
«Отвратительные и зловещие».
- Вы расскажете, что это были за признаки?
- Да. Однажды она внезапно впала в оцепенение. Иными словами, совершенно перестала понимать, что находилось вокруг нее… можно сказать, она потеряла себя.
- Это характерно для женщин из семьи Куондзи? - сощурился Киба.
- К счастью, ни у меня, ни у моей мамы подобное практически не проявлялось. Однако бабушка, кажется, часто становилась такой. Иначе это называют камигакари - «божественной одержимостью». Когда на нее находило это оцепенение, бабушка слышала голоса сущностей, которые не были людьми, и говорила о вещах, которые никто не должен был знать. Поскольку я слышала все эти рассказы… то, с одной стороны, жалела Рёко, но в то же время боялась ее. Но даже без этого она была болезненной и не могла посещать школу, хотя и хотела этого, не могла играть на улице, у нее не было друзей… таким вот она была несчастным ребенком.
Кёгокудо спросил, хорошо ли сестры ладили друг с другом.
- Кёко была энергичным и бойким ребенком, а Рёко удивительно рано повзрослела, и нередко бывало, что она проявляла дальновидность и мудрость, свойственную далеко не всякому взрослому. Но благодаря тому, что Кёко всегда была отзывчивой и чуткой со своей более слабой старшей сестрой, думаю, нельзя сказать, чтобы их отношения были плохими. Конечно, в нашей семье все было не так просто, но до того, как это случилось - пока не поднялся шум из-за беременности Рёко, - думаю, мы всё же были счастливы.
- Ваша дочь… встречалась с мужчиной, а вы ничего не заметили? - спросил Киба. На лице следователя было с трудом сдерживаемое возмущение.
- Рёко практически не выходила на улицу, и ее женское развитие не соответствовало возрасту - у нее даже не было признаков начала менструаций. Так что… можно сказать, что Кёко развилась раньше… к тому же до того в нашей привычной повседневной жизни не было совершенно никаких изменений… я ничего не замечала.
Красное.
Красное.
Единственная линия красного…
Это… получается, это была ее первая менструация?
Я встряхнул головой.
Киба снова задал свой вопрос:
- А что насчет вас, директор клиники… вы знали, что ваша дочь… это…
- Понятия не имел. Я впервые осознал, что мои дочери достигли брачного возраста, лишь когда Макио-кун пришел просить руки Кёко.
- Но ведь Фудзимаки… Макио перепутал старшую сестру с младшей. Вам не показалось, что в его брачном предложении было что-то подозрительное?
- Нет, не показалось. Если бы беременность Рёко обнаружилась раньше, я, возможно, его заподозрил бы, но когда мы поняли, что она беременна, прошел уже месяц с тех пор, как приходил Макио-кун. На тот момент Рёко была уже на втором триместре.
- Мы были так уверены в нашей дочери… - заговорила его жена. - Убеждения - страшная вещь, так что, даже когда ее живот начал расти, мы не подумали, что это была беременность. Выглядело так, будто она и сама не отдавала себе в этом отчета. Однако, когда мы поняли, в чем дело… Рёко переменилась, стала совсем другим человеком. Разумеется, я сказала, что от ребенка нужно избавиться. На все вопросы о том, кто был его отцом, Рёко молчала, как камень, а родить и воспитывать ребенка без отца… в те времена это было немыслимо. Стоило мне заикнуться об аборте, как Рёко впала в неистовство столь жестокое, что до нее буквально нельзя было дотронуться, словно в нее вселился дикий зверь… она бессчетное число раз била меня и пинала ногами, так что я была с головы до ног изранена и покрыта кровоподтеками. Я не понимала, что делать с этим бедствием, так внезапно обрушившемся на наш дом… но подумала, что Кёко ни в коем случае не должна ничего об этом узнать. Поэтому мы, не теряя времени, на полгода отправили Кёко в дом наших знакомых - под предлогом обучения хорошим манерам, гёги-минараи, как это издавна было
принято в хороших семьях, и затем попытались переубедить Рёко.
- Однако… это как-то странно. Вы сейчас сказали, что Рёко не осознавала, что была беременна, но в канун Нового года она сообщила Макио о своей беременности в письме. Получается, что она отдавала себе в этом отчет, разве нет?
- Да. Поэтому, увидев письмо… я подумала, что Рёко нельзя доверять. Ведь получается, что это дитя нас вероломно обманывало. Как бы то ни было, те дни стали для меня настоящим адом. Я думала, что лучше уж молча позволить ей родить своего ребенка, но…
- Вы беспокоились о том, что ребенок родится без головы, верно? - тихо спросил Кёгокудо.
На его вопрос ответил директор клиники:
- Да. Была весьма высокая вероятность того, что Рёко родит ребенка с анэнцефалией. Однако кроме этого, поскольку изначально у нее была слабая конституция, роды в ее случае были опасны для жизни. С точки зрения врача, их тоже нельзя было ей рекомендовать. Однако, так или иначе, уже подходил седьмой месяц ее срока. Делать аборт или пытаться как-то иначе прервать беременность было еще опаснее.
- Рёко с каждым днем становилась все более агрессивной. В конце концов она заперлась в подсобном помещении в педиатрическом корпусе, где хранятся лекарства и медицинские инструменты… в той маленькой комнате, примыкающей сбоку к библиотеке.
- Заперлась? Как она туда вошла?
- В то время туда можно было войти и выйти оттуда. Все, что нужно было сделать, это запереть внешний висячий замок, взять ключ с собой и зайти через дверь из библиотеки, после чего запереться изнутри - тогда снаружи туда уже никто не смог бы попасть.
- Но ведь ключ, кажется, был у врача, который работал в педиатрическом корпусе… Сугано-сан, верно? Насколько мне известно, этот человек хранил ключ у себя; так как же он попал в руки Рёко-сан?
- А-а, доктор Сугано, он…
- Его тогда не было, - сказал директор. - Немного ранее он перестал появляться… пропал, да. Из-за этого педиатрический корпус больше не мог работать; тогда он уже был закрыт. Так что ключ… вроде бы он был в главном здании.
- Эй, подождите немного. Сэкигути, не ты ли говорил, что ключ был у доктора Сугано, который погиб во время авианалета, после чего ту комнату ни разу не открывали?
- Рё… Рёко-сан… так мне объяснила, - ответил я, уже утратив способность испытывать эмоции, подобно плохому актеру, механически зачитывающему вслух текст своей роли.
- Сугано погиб во время авианалета? Ни о чем подобном я не слышал. Он исчез без всякого предупреждения, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Кажется… да-да, это было сразу же после того, как Макио-кун пришел делать предложение. Тогда мы срочно взяли на себя заботу о пациентах, которых наблюдал Сугано, но потом из-за нехватки рук уже не могли вести прием новых. Ко всему прочему творилась эта неразбериха вокруг Рёко, поэтому весной мы закрыли то здание.
- Что ж, выходит, Рёко солгала?
- Что делала Рёко-сан, запершись в подсобном помещении? - вернул разговор в прежнее русло Кёгокудо.
- Там… если закрыть дверь, то снаружи с трудом можно расслышать голос того, кто находится в комнате. Я едва слышала ее доносившиеся изнутри крики и плач… «Пока ты не позволишь мне родить моего ребенка, я отсюда не выйду»… Три дня подряд я стояла под дверью, плакала и умоляла. Затем, на четвертый день, крикнула ей, что разрешаю ей родить. Вышедшая из комнаты Рёко выглядела в точности такой же осунувшейся и изможденной, как сейчас Кёко, но при этом она радовалась, как ребенок, смеясь и пританцовывая… свирепое буйство дикого животного, владевшее ею до этого, теперь казалось неправдой. С того момента Рёко осталась в педиатрическом корпусе, готовясь к родам. Мы стеснялись чужого внимания и скрывали ее, но, по крайней мере, к ней вернулось равновесие. Только вот, думая о том, как родился мой ребенок, у которого не было головы, я пребывала в чрезвычайном смятении. У меня был муж, но у Рёко не было человека, который смог бы ее поддержать… и стать отцом для ее ребенка.
Снаружи, кажется, шел дождь. Отдаленный шум дождя делал внезапно наступившую тишину еще ближе к совершенному безмолвию.
- Тогда так же… как и сейчас… было начало лета. Рёко… в той самой комнате… которая сейчас стала библиотекой… родила ребенка… у которого не было головы.
«В той самой комнате…»
- Я… как когда-то моя мать… тем же самым камнем… ударила того ребенка… и убила его.
«Убила…»
- Рёко вновь впала в неистовую ярость. Физически она была жестоко истощена, практически блуждала на грани жизни и смерти… но, несмотря на то что она была так ослаблена, снова превратилась в дикого зверя…
- Она похитила чужого младенца, верно? - сказал некоторое время молчавший Кёгокудо.
Кикуно кивнула:
- Да. Более того, в тот же день. Я в свое время трое суток не могла подняться с постели после родов… я была в панике, спешно отобрала младенца у Рёко и возвратила его матери. Я не хотела позволить моей дочери совершить ту же преступную ошибку, которую когда-то совершила я. Но Рёко сопротивлялась. Когда я насильно отобрала у нее ребенка, она рассвирепела и принялась буйствовать даже сильнее, чем раньше. И это сразу же после родов… Решив, что так она может умереть, мы с мужем вдвоем привязали бесновавшуюся Рёко к кровати.
- Вы ведь сделали не только это.
- Убитого… мною младенца… ребенка, у которого не было головы… я взяла его… поместила в банку с формалином… у изголовья… я поставила его у ее изголовья.
- Как жестоко! - воскликнула Ацуко Тюдзэндзи.
- Я хотела заставить ее наконец понять, что ее ребенок умер. Если этого было не сделать, мое дитя так и продолжало бы похищать чужих младенцев. Чувства моей дочери… мне они известны лучше, чем кому бы то ни было. Но у меня не было иного выхода, кроме как заставить ее это понять. К тому же я хотела также заставить ее понять, насколько тяжким преступлением является безответственное зачатие ребенка. Ее мимолетное увлечение привело к появлению на свет этого несчастного младенца! Я хотела заставить ее понять чувства ребенка, обреченного на смерть! Наверное… я вела себя как демон, а не как мать. Вы можете говорить мне что угодно и будете правы, но я лишь хотела, чтобы она поняла…
- Ребенок не должен был умереть, вы убили его, - строгим тоном проговорил Кёгокудо. - Это может показаться жестоким и бессердечным, но это правда. Я понимаю справедливость ваших действий, но неужели вы не подумали о том, что значило для Рёко-сан ваше наказание? Вы лишь передали своей дочери то, что сделали собственными руками, заставив ее пережить то страдание, которое пережили вы. Вы в неизменном виде передали собственной дочери нелепое древнее проклятие, из поколения в поколение непрерывно передававшееся в вашей семье.
- Я… я…
- Сделанное вами было ошибкой. Вам было необходимо дать ей поддержку и понимание материнского сердца, наполненного любовью и лаской, проявить современную широту взглядов и смелость, чтобы навсегда порвать со старым обычаем. Но у вас не было ничего из этого. Если б вы нашли подобный подход к Рёко-сан, то по меньшей мере последовавших за этим отвратительных и зловещих происшествий удалось бы избежать. Действительно достойно сожаления.
Произнеся все это еще более суровым голосом, Кёгокудо молча поднялся. Однако свой следующий вопрос он задал с не свойственной для себя нежностью:
- Итак, что произошло с Рёко-сан после этого?
- Несомненно… как вы и говорите, думаю, у меня не хватило некоторых качеств. Я не очень хорошо понимала, каким образом дать моей дочери материнскую любовь… потому что сама была лишена ее. Когда Рёко не находилась под действием успокоительных… три дня и три ночи, независимо от того, было ли светло или темно, она плакала и кричала. Я сидела у ее изголовья и лишь мягко внушала ей прописные истины об этике, морали и нравственном воспитании. Это продолжалось неделю… нет, примерно десять дней. Однажды утром Рёко неожиданно стала кроткой и послушной, признала собственную ошибку и вежливо принесла извинения. Тогда я развязала веревки… и освободила ее. После этого Рёко больше никогда не вела себя как дикое животное, и хотя я успокоилась…
- После этого также были случаи пропажи младенцев, верно?
- Да. В том же году, в сентябре и ноябре… дважды.
- Так, значит, дело, над которым я работаю, было не первым случаем, - сказал Киба. - До этого также были эпизоды исчезновения младенцев? Что ж, нынешний случай тоже дело рук Рёко?
- Пожалуйста, подождите, господин следователь. - Повернувшись к возмущенному Кибе, пожилая женщина горячо возразила: - Это не так. Это действительно произошло, но я не знаю, сделала ли это Рёко. Разумеется, я подозревала ее, но прежде всего не было никаких следов того, чтобы она заботилась о них, и даже никаких признаков, что она от них избавилась. Рёко жила своей обычной жизнью, как будто ничего не изменилось. Поэтому… думаю, что Рёко - не преступница. В то время я раздумывала над тем, не может ли мужчина, который был любовником Рёко, делать это, чтобы навредить нам. Тогда, во время всей этой сумятицы и разлада, началась война… и в конце концов все стало так неопределенно…
- Что насчет последних случаев пропажи детей - того дела, над которым я сейчас работаю? Вы ведь раздаете крупные суммы денег. Предпринимаете меры, чтобы что-то замять?
- Летом, когда пропал первый ребенок, я была потрясена. Тогда я совершенно не подозревала Рёко. То, что она сделала, было в прошлом. Однако, когда в сентябре я увидела то письмо, мои мысли вернулись. Если Макио-сан был любовником Рёко десять лет назад… то получалось, что он и был тем самым виновником наших несчастий, которого я тогда подозревала.
- Который вам… вредил?
- Да. Когда в сентябре и ноябре один за другим пропали младенцы, мои подозрения против Рёко и Макио-сана постепенно усиливались. Однако если эти двое были преступниками… одна - наша родная дочь, другой - зять, принятый в нашу семью. Если б дело было предано огласке, то больше всего пострадала бы ни в чем не повинная Кёко. Затем случилось то, чего я так боялась, - началось полицейское расследование. Поэтому я спешно отправилась в дома к потерпевшим и сделала, что было в моих силах… Конечно, я предложила им деньги и любую помощь, которую могла им оказать, умоляя их забрать свои заявления. Я использовала те деньги, которые принес с собой в семью Макио-сан. Впрочем, других у нас и не было…
- Но вы же не только это сделали, - прорычал Киба. - Разве вы не давали роженицам какое-то странное лекарство, от которого их сознание было спутанным?
- Н-ничего подобного я не делала. Только лгала им, что их дети были мертворожденными, и просила их смириться с этим…
- Вы думали, что заставите их замолчать с помощью подобной неприкрытой лжи?
- Это…
Директор клиники нахмурился.
- Я ничего об этом не знал, но теперь, когда вы сказали, я припоминаю, что все эти роженицы действительно вели себя странно… да, было такое ощущение, будто они были под действием снотворного… несомненно, если б они были в обычном состоянии, то подобная грубая ложь не прошла бы… да уж, странно, очень странно. Только я ни в коем случае не назначал им подобных лекарств. И не давал таких указаний.
- Хмм… - протянул Киба. - Все это, как мне кажется, звучит слишком уж складно. Медсестер вы тоже уволили для того, чтобы они держали рты на замке?
- Нет, они… судя по всему, вся эта зловещая атмосфера действовала на них гнетуще, и они уволились добровольно.
- Но при этом, когда они уходили, вы выдали им весьма значительные суммы денег, разве нет? Даже позаботились о том, чтобы подыскать им новую работу, как я слышал.
- Деньги выдала им моя жена… как управляющая делами клиники. С трудоустройством мы им помогли просто по доброте душевной.
- Я… хотела таким образом перед ними извиниться. Потому что все они трудились изо всех сил и были хорошими медсестрами.
- Извиниться, вот как…
Судя по всему, Кибу ее объяснение не убедило. Однако к тому моменту для обоих пожилых супругов уже не было смысла в даче ложных показаний.
- Что насчет медсестры по имени Сумиэ Тода? Судя по всему, она знала, что преступницей на самом деле была ваша дочь. Может быть, Сумиэ попыталась ее шантажировать… получила дозу лекарства и была убита?
- А-а… Сумиэ-сан умерла? У себя… в Тояме?
- Здесь, в Икэбукуро. Не знали?
- Я даже не знала о том, что она вернулась в Токио. Я была уверена, что она работает в клинике в провинции… я знала только это…
- Я тоже не знал, - пробормотал пожилой врач. - Я потрясен. Умерла, значит… Бедная девочка…
- Вы правда не знали? Так, значит, факта вымогательства не было? - Обхватив руками голову, Киба уставился в пол.
Искоса взглянув на него, Кёгокудо спросил:
- Сумиэ-сан и Рёко-сан, случайно, не были близки?
- Ох, Сумиэ-сан была немного со странностями… но, несомненно, когда Рёко болела, она всегда с ней сидела и хорошо за ней ухаживала. Поэтому, возможно, она была ближе к Рёко, чем остальные медсестры.
- В самом деле? Вот как… - Услышав этот ответ, Кёгокудо закрыл глаза. Судя по его виду, он о чем-то размышлял.
Кикуно, хотя никто больше не задавал ей вопросов, вновь начала рассказывать:
- Когда я кое-как добилась того, чтобы заявления были отозваны, я вздохнула с облегчением, но… я совершенно не представляла, как мне поступать дальше. Деньги тоже мало-помалу таяли на глазах… пусть не было никаких конкретных улик того, что было сделано, или какого-нибудь решающего свидетельства, которое привело бы к нашей погибели, раскол внутри семьи становился лишь глубже и глубже, и так, в томительном и безрезультатном ожидании, окончился год. Затем, сразу после Нового года, исчез Макио-сан. Хотя в действительности он умер… а потом обнаружилась беременность Кёко. Тогда, десять лет назад, все было в точности так же. Я подумала, что это, вне всяких сомнений, подстроил Макио-сан. Он пытался подвергнуть Кёко тому же, что сотворил с Рёко, а похищение младенцев было прелюдией к этому. Однако, сколько бы ни спрашивала, я ничего не могла вытянуть из Рёко. Кёко, у которой день за днем увеличивался живот, была в точности как Рёко десять лет назад. Я не хотела даже думать о том, чтобы второй раз совершить подобное, не хотела заставлять ее пройти через это. Но…
- Ну конечно… - проговорил Киба. - Вот почему Рёко распорядилась переселить свою младшую сестру в то же здание, где сама находилась во время своей беременности. Место, где изначально жила Кёко, откуда исчез ее муж, - что ж, полагаю, в этом-то и была причина переезда.
- Я… потому я так и боялась, и не приближалась к тому зданию. Мне не раз снились сны о Кёко, беснующейся в точности как Рёко десять лет назад, и о том, как я убиваю ее безголового младенца. Однако, по правде, прошло бы девять месяцев, и, каким бы ни был их исход… хорошим или плохим… все должно было закончиться. Но это не закончилось. Ребенок не родился. Эта аномально длительная беременность так меня замучила, что я перестала заглядывать в будущее. Тогда я прокляла ненавистного мне Макио-сана… Какая же я глупая женщина, верно? Какая же я глупая мать…
Произнеся последнее слово, пожилая Кикуно Куондзи издала беззвучный всхлип, сотрясший ее тело подобно судороге, и снова заплакала.
Кёгокудо, долго стоявший в задумчивом молчании, дождался, когда Кикуно завершит свой рассказ, после чего тотчас поднял глаза и сделал шаг вперед, встав прямо напротив директора клиники.
- Полная и истинная картина происшествия уже практически видна. Она походит на пазл-головоломку. Осталось разгадать еще один фрагмент, и тогда мы сможем ясно понять, что изображено на целостной картине. Господин директор клиники, тот врач-педиатр по фамилии Сугано, - что он был за человек?
У директора клиники был усталый взгляд инвалида; его губы, приобретшие болезненный фиолетовый оттенок, дрожали, но тем не менее он все еще отчаянно пытался рассуждать рационально.
- С-сугано… раньше педиатрическим корпусом заведовал мой сэмпай - старший друг, который окончил тот же медицинский университет, что и я, несколькими годами ранее. Сугано был его однокурсником. Сначала он помогал нам лишь в экстренных случаях. В седьмом году эпохи Сёва мой сэмпай умер - так и вышло, что Сугано заступил на его должность. Да… он без разбора интересовался всем, что касалось истории этой семьи, передававшимся из поколения в поколение старинным собранием книг, вечно сидел в теперешней библиотеке, которая тогда была не обустроена и больше походила на глинобитный склад, все время заходил туда и выходил обратно. Он слишком часто просил его то впустить, то закрыть за ним дверь, так что в конце концов я, естественно, передал ему ключ от книгохранилища. Вот и всё.
- Очень интересно… Каким он был по характеру?
- Нельзя сказать, чтобы у него была очень хорошая репутация. Поэтому, даже когда он исчез, мы его не разыскивали.
- Что именно было не так с его репутацией?
- Он трогал детей… девочек. Был склонен к дурным безнравственным забавам. Ну-у, все это были только слухи… Но мир велик, и в нем есть всякие бессовестные люди, которые испытывают низменные чувства к несовершеннолетним детям. Может быть, это была и правда. Но сейчас этого уже не узнать.
- Лечащим врачом-педиатром Рёко-сан был, случайно, не Сугано-сан?
- Да, верно. Когда она была еще совсем маленькой, ее осматривал наш прошлый педиатр… тот мой сэмпай; но после того, как он умер, это делал Сугано. Правда, совсем недолго.
- Вот как, понятно… Кстати, госпожа: свиток с секретными рецептами снадобий, который фигурирует в предании об убийстве паломника, рассказанном Томико-сан, действительно существует?
Кикуно со вздохом подняла голову. Она выглядела опустошенной.
- Свитка… свитка не было, но я точно помню, что видела копии каких-то тайных медицинских текстов. Поскольку они были довольно старыми… кажется, они хранились в ящике из павлонии[131 - В Японии легкую и мягкую древесину павлонии используют с 200 г. н. э. для изготовления музыкальных инструментов, мебели, мелких поделок и т. д.]. Но я не знаю, что в них было написано.
- Они все еще у вас?
- Ну… если они и есть, то должны быть в той библиотеке, но так ли это? Кажется, после войны я их не видела.
- Вот как… В то время, когда вы потеряли с ним связь, сколько лет было Сугано-сану… нет, на сколько примерно он выглядел?
- Ну-у, он был старше меня на семь или на восемь лет, так что на тот момент, пожалуй, ему должно было быть пятьдесят пять или пятьдесят шесть… но, если так посмотреть, он странно состарился. Выглядел так, будто уже преодолел склон своего шестидесятилетия.
Взгляд Кёгокудо на мгновение стал острым и пронизывающим, после чего он почтительно кивнул пожилым супругам.
- Я все понял. У меня больше нет вопросов. Я спрашивал лишь о вещах, о которых тяжело говорить и которые вам не хотелось бы вспоминать. Простите меня за мою бестактность. Следователь Киба, господин и госпожа Куондзи, судя по всему, довольно сильно устали, поэтому, я полагаю, на этом их лучше было бы отпустить. Разумеется, решение остается за полицией.
- Эй, не обрывай все так внезапно! Я пока что совершенно не представляю, что к чему.
- Не беспокойся об этом. Поскольку я уже в общем и целом понял сущность этого дела, я объясню тебе после того, как они уйдут. Эти люди не знают ничего сверх того, что уже рассказали нам. Дальнейшие расспросы будут для них только пыткой.
Старик поднял дрожащую руку:
- Постой. Как тебя…
- Прошу прощения. С прошлого вечера я не представился. Меня зовут Акихико Тюдзэндзи, - в ответ на вопрос директора клиники подчеркнуто медленно отрекомендовался Кёгокудо.
- Тюдзэндзи-кун, ты говоришь, что тебе понятно общее содержание этого дела. Если так, то не мог бы ты позволить нам выслушать правду? Нет… мы должны ее услышать. Да, Кикуно?
Пожилая женщина уже не плакала. Больше не было ни гордой жены самурая, ни управляющей делами клиники с долгой и славной историей, ни женщины, которая несла на своих плечах груз судьбы с древним проклятием и наследственной одержимостью, - осталась лишь состарившаяся мать, уставшая от слез.
- Бывает и такая правда, которую лучше не знать.
- Все равно мы рано или поздно ее узнаем.
- То, что я сейчас скажу, может быть для вас очень жестоко, особенно для вашей жены.
- Что ж, мы к этому привыкли.
- Вот как…
Кёгокудо окинул взглядом всех собравшихся в комнате и тяжело вздохнул. Затем посмотрел на меня.
Я не хотел этого слышать.
Теперь мой друг в своей обычной логичной и систематичной манере собирался рассказать о том, что сделала она. Хотя все, кто находился в той комнате, уже и так это понимали.
- Кто же доставил письмо Рёко-сан, адресованное Макио-куну, я до последнего не мог этого понять, - словно смирившись с необходимостью рассказывать, начал Кёгокудо. - В его дневнике было написано, что письмо принес «старик». Сначала я подумал, что это был Токидзо-сан, но он совершенно не подходил. В то время ему было сорок с небольшим; он был слишком молод даже для того, чтобы назвать его пожилым. К тому же совершенно невозможно было представить, чтобы искренне преданный и верный Токидзо-сан, узнав такую тайну, не передал бы ее вам.
- Совершенно верно. Что до Токидзо, то… если б он знал, то первым делом пришел бы сообщить нам. Но, Тюдзэндзи-кун, в то время в нашем доме не было ни одного старика. Люди старшего поколения уже давно умерли. Я был самым старшим…
- Может быть, это был Сугано-сан?
- Сугано?.. Но ведь он был не в том возрасте, чтобы называть его стариком… нет… ну, с точки зрения незнакомых людей, Сугано, может быть, и выглядел как старик… однако с чего бы это был он?
- Я думаю, что Сугано-сан был тем, кто нажал на спусковой крючок этого происшествия, - уверенно сказал Кёгокудо.
- Что именно, по-твоему, сделал Сугано?
- Поскольку на сегодняшний день с момента исчезновения его самого прошло более десяти лет, никаких доказательств не должно было остаться. Поэтому все, что я скажу, не выходит за пределы логических рассуждений. К тому же, касаемо личности врача по имени Сугано, я располагаю лишь той ничтожно малой информацией, которую только что от вас выслушал. Тем не менее эти крупицы информации, сведенные воедино, наводят на мысль об одной возможности, которая неожиданно подтверждает мое предположение. - Кёгокудо вытащил руку из-за пазухи кимоно и привычным жестом задумчиво потер подбородок. - Во-первых, Сугано-си выглядел старше своего настоящего возраста. Если он выглядел старше шестидесяти лет, то мог показаться Макио стариком, из-за чего тот использовал в дневнике это выражение. Нельзя сказать, чтобы оно было неподходящим. Затем есть также вероятность, что предметом его извращенного сексуального влечения были маленькие девочки. Поскольку это не столь уж редкая природная склонность, раз уж возникли слухи, за ними, вероятно, стояла некая соответствующая действительность. Также его интересовали старинные книги.
Кроме того, он был лечащим врачом Рёко-сан. И в довершение всего он исчез тотчас после того, как Макио-кун пришел делать брачное предложение.
- Да разве во всем этом есть хоть какая-то связь? - саркастически заметил Киба. - Выглядит как кучка разрозненных фактов.
- Давай предположим, что Сугано-си действительно был человеком, имевшим вышеупомянутую противоестественную склонность. Возможно, степень ее выраженности не могла стать причиной порицания со стороны окружающих, но, по крайней мере, в свете обычного современного здравого смысла подобная постыдная склонность была бы заклеймена как аморальная. По этой причине, чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности, ему приходилось совершать поступки, близкие к преступлениям.
- Ну-у… скорее уж не близкие к преступлениям, а самые настоящие преступления.
- Если б он дотронулся до одной из своих пациенток, это могло бы стать для него фатальным и означало бы конец его карьеры. Но возникновение дурных слухов свидетельствует о том, что он не мог справиться со своими желаниями. Это не те наклонности, которые можно сдерживать или исправить.
- Это тоже верно.
- Итак, Сугано-си придумал план. Его жертвами были дети. Что бы он с ними ни делал, если б он только смог заставить их все забыть, ничего не открылось бы, верно?
- Какая разница, были ли его жертвами дети, если они ничего не помнили? Если б они и не были детьми, все равно ничего не выплыло бы. Однако, будь подобное возможно, повсюду то и дело происходили бы изнасилования. В мире полно бессовестных извращенцев.
- Семья Куондзи с давних пор имела опыт изготовления натуральных лекарств из трав. На территории клиники и сейчас густо произрастает множество лекарственных растений. Методы очистки действующих веществ и производства лекарств также передавались из поколения в поколение. Я не ошибаюсь?
- Да, это действительно так, - признала госпожа Куондзи, - однако б?льшая часть этих знаний была утеряна с уходом старшего поколения. Мой муж изначально был хирургом, и ему не нравились подобные вещи.
- Японская медицина должна быть модернизирована, - возразил пожилой врач. - Современные методы не могут сосуществовать с суевериями вроде заклинаний и травяных отваров.
- Поэтому вы не интересовались, что за старинные манускрипты находятся в книгохранилище, не так ли?
- Да, я их никогда не читал. Впрочем, если б и попытался, то не смог бы прочесть такие старые тексты. Конечно, я признаю их культурную ценность, поэтому мы их там и сохранили.
- Книги обладают ценностью не только как исторические свидетельства или как антикварные вещи. Если только у читателя есть необходимые знания и усердие, чтобы понять прочитанное, то пусть даже с момента написания книги прошло несколько сотен лет, он сможет извлечь из нее такую же пользу, как если б она была написана вчера. В этом мире не существует бесполезных книг.
- Что вы имеете в виду?
- Вероятно, из старинных манускриптов Сугано-си узнал способ приготовления секретного лекарства, из поколения в поколение передававшийся в семье Куондзи.
- Секретного лекарства?
- Разновидности любовного зелья, получаемого с использованием дурмана.
- Это те асагао, которые цветут во дворе?.. Да, это те самые, из которых великий хирург эпохи Эдо, Сэйсю Ханаока, изготовил снотворное под названием цусэнсан, использованное для первой в Японии операции под общим наркозом.
- Цусэнсан, разработанный доктором Ханаокой, был получен на основе способа приготовления китайского снотворного мафуцусан - конопляного отвара. Однако в средневековой Европе дурман использовался исключительно в качестве афродизиака. Содержатели и управители борделей заставляли невинных девушек принимать снадобье из дурмана, после чего насильно отдавали их клиентам. Даже чистые и непорочные девушки, упрямо отказывавшиеся от предложений отдаться, превращались под действием этого снадобья в самых развратных и распущенных проституток, с готовностью позволявших клиентам пользоваться собою. Однако после того, как действие дурмана прекращалось, девушки не помнили ничего из произошедшего. Я читал, что в Индии и других азиатских странах дурман также использовался аналогичным образом. С давних пор мужчины, жаждавшие удовлетворить свои низменные чувства, не получив согласия от женщины, использовали дурман.
- Так получается, Сугано…
- Спутанность сознания и психическое расстройство, которое влечет за собой употребление дурмана, похоже на состояние, называемое «камигакари» - «божественной одержимостью». Разумеется, для достижения так называемого религиозного экстаза существуют способы, не требующие обязательного использования одурманивающих средств, но есть также множество состояний, вызываемых искусственно при помощи наркотических веществ. Это значит, что, если б кто-то попробовал искусственно вызвать состояние «божественной одержимости», лекарственное средство на основе дурмана было бы очень действенным.
- Ты хочешь сказать, что в этой семье из поколения в поколение передавался его рецепт?
- Полагаю, что, несомненно, передавался. Хотя и неясно, с какой эпохи. Я также не могу сказать, исследовал ли Сугано-си все эти старинные тексты с целью найти его или же он просто интересовался древними медицинскими манускриптами и случайно наткнулся на этот рецепт, - но, как бы то ни было, он его обнаружил. Затем ему пришло в голову, что он мог бы сделать из этого средство для удовлетворения собственных желаний. Он стал выискивать жертву среди своих пациенток. Чтобы не возбуждать странных толков, действовал осмотрительно… Наконец, он выбрал в качестве своей особенной жертвы - как говорится в старом выражении, «выбрал белое перо для оперения стрелы» - не обычную пациентку, но ту, которая постоянно была рядом и при том была очень красивой девочкой.
- Рёко… ты говоришь, что Сугано трогал Рёко?! - сдавленным голосом вскрикнул директор клиники.
- Именно об этом свидетельствуют неоднократно посещавшие Рёко-сан приступы оцепенения. Хотя я и предполагаю, что у нее с самого рождения имелась подобная предрасположенность, - не могло ли применение дурмана привести к ее усугублению? Эффект препарата может сохраняться продолжительное время, до двух-трех суток. Если Сугано-си, выбрав Рёко-сан для удовлетворения своих скверных желаний, назначал ей «лекарство» из дурмана и забавлялся с ней, как ему хотелось…
- Постой, Кёгокудо! - закричал я.
С меня было достаточно. Я…
- Не говори подобные вещи, основываясь лишь на собственных домыслах. Если ты ошибаешься, то это клевета, жестоко порочащая не только доброе имя Сугано-си, но и честь Рёко-сан!
Я… я больше не мог этого слушать.
- Успокойся, Сэкигути, он еще не все рассказал, - сказал Киба.
Кёгокудо посмотрел на меня с глубоким состраданием, а затем возобновил свой рассказ:
- Считается, что сексуальное насилие, пережитое в нежном возрасте, оказывает сильное влияние на последующее формирование личности. Однако случай Рёко-сан немного отличался. Она никогда не подвергалась подобному насилию, пребывая в своем нормальном состоянии сознания. Она подвергалась сексуальному насилию, будучи в состоянии, близком к тому, что в просторечии называется «камигакари» - иными словами, в состоянии невменяемости, когда ее сознание отсутствовало в ее теле. Извращенный опыт, который получала ее оцепеневшая, пустая оболочка, постепенно накапливался. И когда наконец эта пустота заполнилась… сформировалась вторая личность.
- Поиграем?..
- Мм хмм хм.
- Полагаю, что Сугано-си оказался в затруднительном положении. В девочке, бывшей до той поры покорной куклой, безропотно исполнявшей любую его прихоть, внезапно проснулась собственная воля. Конечно, она формировалась постепенно, но было одно ключевое событие, благодаря которому она проявилась. Это было любовное письмо…
- Это письмо?
- Тебе повезло. Этот адресат - я.
- Может быть, это любовное письмо?
- Любовное письмо…
Белый туман, клубившийся в моей голове, мгновенно рассеялся, уступив место прозрачной пустоте.
Я как будто сам превратился в пустую оболочку.
- Взяв в руки письмо, она прочитала на нем имя «Кёко», написанное как «??» - так похоже на ее собственное имя - «Рёко», «??». Затем то, что было лишь хаотическим нечто, увидело в этом свое единственное воплощение. «Так я - Кёко Куондзи…» В это мгновение родилась «Кёко». Девушка, которая взяла любовное письмо, которая безудержно и самозабвенно любила Фудзимаки и в конце концов от него забеременела, - все это была вторая личность Рёко-сан… вернее, другая женская индивидуальность по имени «Кёко Куондзи».
- Так у нее… раздвоение личности или что-то в этом роде? - уточнил Киба.
- Да, хотя и несколько отличающееся от общепринятого определения раздвоения личности. Как бы то ни было, ситуация изменилась на прямо противоположную. В результате «Кёко», вероятно, начала угрожать Сугано-си, запугивая его. Если б в обществе узнали о том, что он сделал, - это было бы для него равносильно смертному приговору. Не протестуя, Сугано-си предоставлял ту комнату для тайных свиданий «Кёко» и Макио, и дошло даже до того, что он взял на себя унизительную роль посыльного, доставлявшего любовные письма. Однако в тот самый момент, когда Макио, возлюбленный «Кёко», отчаялся на ней жениться и уехал, Сугано стал ей больше не нужен.
- Что же случилось с Сугано? Неужели она… - У директора клиники было такое лицо, будто он вот-вот заплачет. - Неужели и Сугано тоже…
- Теперь мы этого уже не узнаем. К тому же это не имеет прямого отношения к данному делу. Однако, когда Макио уехал, а вслед за ним сразу же исчез Сугано-си, своевольная и необузданная, распутная и, в довершение всего, опасная личность «Кёко», столкнувшись с серьезным поворотным моментом в своей жизни - беременностью и предстоящими родами, - буквально разрывалась в клочья. Как дикое животное.
- Это моя вина, - сказала Кикуно.
- Этого нельзя утверждать с уверенностью. Однако вы, в точности повторив по отношению к Рёко-сан поступок вашей матери по отношению к вам, по меньшей мере передали ей по наследству «проклятие» семьи Куондзи. И это, несомненно, нанесло «Кёко» болезненную рану.
Пожилая женщина, перестав даже дрожать, молчала.
Кёгокудо с тяжелым вздохом рухнул на свой стул.
- Нет человека, который мог бы дать ясное и определенное толкование тому, что такое человеческая личность. Если даже отдельно взятый индивидуум сегодня может едва заметно отличаться от себя вчерашнего, а утром быть немного не таким, как вечером… а случается и так, что эти отличия весьма существенны и даже разительны. Только, даже когда это происходит, мы ощущаем перетекание одной личности в другую как непротиворечивую связную последовательность и в конечном счете воспринимаем человека как одну и ту же личность. Поэтому, собственно говоря, подсчитать, сколько у человека личностей - одна или две, - становится невозможным. Раздвоение личности не означает, что у человека действительно две личности. Оно означает состояние, при котором сознание не воспринимается как целостное, или же его части настолько отчуждаются друг от друга, что сознание как таковое практически перестает существовать. Само по себе представление о том, что один человек обладает лишь одной целостной личностью - это надувательство, которое наш мозг проделывает с нами. Иными словами, у нас формируется представление о так называемой
«личности» лишь благодаря тому, что мы наблюдаем сознание в его непрерывном изменении и воссоздаем образ человека, упорядочивая и систематизируя наши воспоминания.
Поэтому если нет мозга, нельзя говорить и об индивидуальности. Таким образом, важным ключом к пониманию «личности» становится то, какая именно часть мозга порождает в настоящий момент сознание. Обычно, живя нашей повседневной жизнью в обществе, мы постоянно задействуем различные области головного мозга, связанные и взаимодействующие друг с другом. Однако бывают случаи, когда где-то в этой электрической схеме появляется плохой контакт. Что произойдет, если наше сознание вместо того, чтобы связаться с частями мозга, которые используются обычно, сможет связаться только с гораздо более примитивными его отделами? Естественно, в подобной ситуации личность человека изменится. Он перестанет различать тонкие оттенки чувств и эмоций. В тяжелых случаях человек может утратить даже способность понимать речь и говорить. Поведение будет основано лишь на животных инстинктах. Это состояние в грубом житейском понимании называется кэмоно-цуки - «одержимость духом животного». Например, кицунэ-цуки - «одержимость духом лисы» или тануки-цуки - «одержимость духом тануки».
- Одержимость духом животного… как Рёко… тогда… - пробормотал я.
- Это и есть «истинная сущность» цукимоно - одержимости? - уточнил Киба.
- Это истинная сущность некоторых видов одержимости. Есть разные причины, по которым человек может забыться и временно утратить свое «я», - для кого-то это сильный гнев или опьянение. Однако, пока сохраняется непрерывность обычного сознания, нельзя говорить об одержимости. Если же перемена внезапна и непрерывность сознания нарушается или же возникает впечатление сосуществования двух разных личностей, это начинают называть одержимостью. Однако все это не выходит за пределы тонких различий.
- Ну-у, пожалуй, есть парни, чей характер полностью меняется, стоит им выпить саке. Они и впрямь становятся похожи на животных.
- Однако одержимости не ограничиваются одержимостями духами животных. Встречаются также случаи, когда вместо обычно используемых областей мозга включаются и начинают функционировать более высшие, которые в повседневной жизни остаются бездействующими. Это и есть камигакари - «божественная одержимость». В таком состоянии человек получает доступ к воспоминаниям, которые обычно не воспроизводятся, и проявляет чувства, выходящие далеко за пределы привычного здравого смысла. Короче говоря, возникает ощущение, будто он знает вещи, которых знать не может. Видит образы, которые обычно невозможно увидеть. Слышит звуки, которые невозможно услышать, - обретает способность внимать голосам богов и пророчествовать.
- Это всё явления одного порядка?
- Здесь необходимо обратить внимание на то, что «личности более высоких уровней» включают в себя «личности более низких уровней». То есть в состоянии «божественной одержимости» человек сохраняет воспоминания, которые есть у него в обычном состоянии, но в обычном состоянии у него нет ни единого воспоминания из тех, которые возникают в момент одержимости. И наоборот, в состоянии «одержимости духом животного» у человека нет его обычных воспоминаний, но по возвращении в обычное состояние он сохраняет смутные и расплывчатые воспоминания о том времени, когда пребывал в одержимости. При этом, поскольку эти воспоминания не соответствуют обычным принципам поведения человека, он не может воспринимать их как воспоминания о поступках, совершенных им по собственной воле.
- Что ж, это означает, что в животном состоянии кэмоно-цуки Рёко была «Кёко»?
- Сначала, полагаю, это было не так. Должно быть, «Кёко» изначально находилась на том же уровне, что и обычное сознание Рёко-сан, или же была по отношению к ней «личностью более высокого уровня». Однако ее с самого начала тонкая и деликатная психика не вынесла столь резкой перемены ситуации. И когда ее младенец - ее безголовый ребенок - был убит у нее на глазах, человеческая личность «Кёко» полностью разрушилась. «Кёко» превратилась в живущее одними только инстинктами кэдамоно - дикое животное. Сверх того, затем ее ожидала пытка, когда она, будучи привязанной к кровати, была вынуждена смотреть на мертвое тело своего ребенка, помещенное в банку с формалином, которая была поставлена возле ее подушки. Если б это была Рёко-сан, быть может, на нее подействовали бы нравственные или логические доводы. Однако пытке была подвергнута превратившаяся в кэдамоно, одержимая животной сущностью «Кёко». Подобные средства на нее не действовали.
Внутри управляющей делами клиники словно что-то надломилось. Мне было понятно, что она больше не станет плакать или сердиться.
- Однако настоящая трагедия произошла после этого. Пытка, тянувшаяся больше недели, совсем как воздержание от еды и другие религиозные практики буддийских монахов, повлияла на ее психику… нет, на сам ее мозг. Что можно было сделать, чтобы высвободиться из этого бедственного положения? Чтобы спасти ее разум и душу, ее мозг в конце концов создал третью личность.
- У нее что, было не раздвоение, а растроение личности? Такое вообще бывает? - Киба посмотрел на меня, как бы ожидая подтверждения или опровержения этих слов.
- Состояние, при котором в сознании одновременно появляется больше одной индивидуальности, называется диссоциативным расстройством идентичности или расстройством множественной личности. Число индивидуальностей не ограничивается двумя. Может быть и три, и четыре, и сколько угодно еще, - небрежно ответил я.
- Воздержание от пищи и другие так называемые аскетические практики считаются одним из способов укрепления и воспитания ума и души через смирение и истязания плоти, но это ошибочное мнение. Например, по прошествии определенного периода времени совершенно без еды - то есть без поступления в организм энергии - в теле, особенно в мозге, происходят физические изменения. Если сейчас углубиться в подробные объяснения, то они, возможно, будут не вполне понятны, но это приводит к состоянию, в точности похожему на недавно упомянутую камигакари - «божественную одержимость». Аскеты слышат голоса сущностей, не являющихся людьми, и созерцают образы богов. Неожиданно и невольно «Кёко» также оказалась в подобной ситуации. Личность «Кёко», возникшая без ведома Рёко-сан, без ее ведома разрушившаяся, точно так же, оставив Рёко-сан в неведении, породила следующую личность.
- Третья личность… кем она, в сущности…
- Тем, кто подверг ее пытке, превосходившей саму смерть, были вы, госпожа. Чтобы вырваться из этой ситуации, ей не оставалось ничего иного, кроме как стать человеком, которого вы хотели в ней видеть. И самым быстрым - с точки зрения мозга «на скорую руку» - способом было стать вами. Третья личность - это «Кикуно Куондзи», вы сами. Нет… стоявшая за вашей спиной ваша мать, затем бабушка, - это были все поколения «матерей Куондзи», со стародавних времен несшие на себе и передававшие друг другу груз наследственного проклятия. Совершенная и безупречная «мать Куондзи» - это был единственный образ, который она должна была принять. Затем проклятие рода Куондзи было наконец приведено в исполнение вашей дочерью.
- Но что… что моя дочь… мое дитя…
- С этого времени Рёко-сан стала тремя разными личностями: «Рёко», «Кёко» и «мать», каждая из которых приходила и уходила, оставляя в неведении двух других.
- Так детей, значит, похищала «Кёко»?
- Да. Разрушенная личность «Кёко», подобно дикому зверю, ведомая инстинктом, блуждала в поисках своего ребенка в надежде вернуть его. Это был воплощенный животный материнский инстинкт. Но подобное состояние не могло продолжаться долго. Вероятно, «Кёко» выведала у Сугано-си рецепт приготовления препарата из дурмана. Думаю, что она употребляла его сама. Под действием дурмана ее психика расшатывалась. Из-за этого животный материнский инстинкт сменялся искаженным человеческим материнским инстинктом и затем - демоническим «материнским инстинктом», так что она буквально превращалась в «мать-демона». Ключевое слово здесь - «мать». Когда состояние помрачения и бреда, вызванное дурманом, проходило, после него являлась не «Кёко» и не Рёко, но «мать Куондзи».
«Поэтому…»
- Поэтому что?!
- Поэтому, увидев ребенка, мать Куондзи убивала его ударом камня.
- Что?! - безжизненным голосом вскрикнула пожилая женщина. Этот вскрик продолжился долгим беззвучным выдохом, словно вытянувшим из ее тела всю без остатка жизненную энергию.
- Так что же… «Кёко» - похитительница… «мать» - убийца… и Рёко - обвинительница, явившаяся в поисках правосудия… выходит, все трое были одним и тем же человеком?! - поразился Киба.
- Рёко-сан лишь смутно помнила о том, как она, будучи «Кёко», похищала младенцев. Тем не менее, будучи самой собой, она не понимала ни причины, по которой совершала подобное, ни того, как именно она это делала. Все это представлялось ей туманным и расплывчатым, словно нечто, произошедшее во сне. И у нее не было совершенно никаких воспоминаний о том, что произошло с теми детьми после. Поэтому, вероятно, она могла думать, что вы, госпожа, что-то с ними сделали. Сверх того, несомненно, что «Кёко» считала ответственной за гибель своего ребенка «мать». Иными словами, она думала, что вы убили их. Лишь когда она пребывала в состоянии «матери», ей было известно все о произошедшем. Лишь будучи матерью, она полностью осознавала свои действия.
- Что стало с детьми, которых она убила?
- Разумеется, они должны быть помещены в банки с формалином и где-то выставлены напоказ. Потому что это - единственное надлежащее наказание для «Кёко».
- Эти… младенцы, законсервированные в формалине… они ведь и сейчас находятся в той комнате, верно? - внезапно произнес я, и ко мне обратились взгляды всех присутствовавших.
Киба подался вперед.
- «Та комната» - это соседняя с библиотекой… ты ту комнату имеешь в виду?
- По всей вероятности, все именно так, как говорит Сэкигути-кун. Она заперлась в подсобном помещении, где хранились медицинские инструменты, после того как исчез Сугано-си. Поэтому у Рёко… нет, у «Кёко» был от него ключ. Именно та комната была ее потайной шкатулкой. В той комнате все началось. Поэтому там все и…
- Подобного… подобного не мог совершить человек! - неожиданно воскликнула Ацуко Тюдзэндзи. - Хотя эта личность «матери» и возникла в сознании Рёко-сан в самой критической ситуации, я все же не могу поверить, что она могла совершать подобные бесчеловечные поступки без единого колебания! Нет такой матери, которая могла бы это сделать!
- Разве нет? - возразил Энокидзу. - Она ведь сделала лишь то же самое, что и ее собственная мать.
Хотя Энокидзу не двигался, его слова указывали на Кикуно.
- Ситуация… разве ситуация не была иной? - голосом, полным слез, возразила Ацуко.
Она как будто пыталась изо всех сил защитить нечто, не имевшее формы, - какой-то идеал. Однако ее старший брат не позволил ей сделать этого.
- Не заблуждайся. Хотя, если судить с точки зрения нашего здравого смысла, это и представляется неправильным, из всех трех личностей человеческим здравым смыслом обладает лишь Рёко-сан. Ни «Кёко», ни «мать» не принадлежат к нормальному человеческому обществу. Можно сказать, что они - жители «другого берега», мира духов, существующего за пределами мира людей. Нравственность, добродетель, логика, не говоря уже о законах, - все это не имеет для них никакого значения. Принципы их поведения не понятны никому, кроме них самих.
Сказав это, Кёкогудо вновь поднялся с места. Ацуко смотрела на старшего брата глазами маленького ребенка, потерявшего свое самое драгоценное сокровище.
Несмотря на это, Кёгокудо продолжил говорить. Такова была его обязанность.
- «Кёко» похищала детей, а «мать» их убивала. Однако этот несчастливый обмен личностями происходил не часто. Полагаю, что после родов, когда она находилась в неустойчивом состоянии, это могло случиться дважды. По правде, этим все должно было закончиться. Доказательством этого можно считать, что в последующие примерно десять лет Рёко-сан оставалась Рёко-сан. Вот только у нее были нерегулярные менструации, и в своих свидетельских показаниях она отмечала, что изредка, когда у нее все-таки наступали месячные, она теряла сознание, впадая в забытье. Однако до появления «Кёко» дело не доходило. Но в позапрошлом году, к несчастью… в этот дом вернулся он.
- Макио Фудзино…
- Разумеется, Рёко-сан ничего не помнила. Поскольку в то время, когда «Кёко» влюбилась в Макио, она еще не была «личностью более низкого уровня», у Рёко-сан не могло быть ее воспоминаний. Но ее тело помнило. И «Кёко», и Рёко обладали единым телом. Они были совершенно одинаковыми, вплоть до каждой клетки организма. Поэтому тело отреагировало. Баланс секреции гормонов нарушился, и начались менструации. И тогда долгое время спавшая «Кёко» проснулась. Впервые за десять лет она открыла дверь в ту маленькую комнату - и похитила ребенка. Затем, точно так же, как десять лет назад…
- Убила его… - лицо Кибы приобрело свирепое выражение. - А последствия уладила сама Рёко в состоянии убийцы - «матери»!
- Вероятно, так и было. Теперь рецепт приготовления вытяжки из дурмана знали лишь «Кёко» и «мать», которая, будучи по отношению к ней «личностью более высокого уровня», обладала ее воспоминаниями. «Мать» убивала ребенка, помещала его в формалин, после чего, уничтожая доказательства, разбиралась с последствиями… иными словами, вводя в кровь женщине, родившей похищенного ребенка, вытяжку из дурмана, она вызывала у нее состояние бреда и искусно хоронила все произошедшее во тьме. Потому что это было именно то, что надлежало делать матери Куондзи. Разумеется, она должна была предвидеть, что все остальное довершите вы, госпожа, продолжая скрывать доказательства. И разве вы действительно этого не делали? Чтобы сохранить честь и репутацию своей семьи. Чтобы не потерять «лицо» Куондзи.
- Я… я хотела действовать по собственной воле… но на самом деле была только марионеткой, управляемой проклятием Куондзи… не более… - тихо пробормотала пожилая женщина. Ее голос звучал отстраненно, как будто она говорила о событиях, случившихся в далекой чужой стране.
Сидевший с закрытыми глазами, прижав ладони ко лбу, Киба с горестным видом проговорил:
- Так, стало быть, то, что принятие Макио в семью и исчезновение младенцев произошло в одно и то же время, не было простым совпадением… Однако что же знала Сумиэ Тода? Какое она имела отношение ко всему этому?
- Это также предположение, но не могла ли она стать свидетельницей того, как Рёко-сан вводила «лекарство» из дурмана одной из рожениц? Однако Сумиэ Тоду, очевидно, гораздо больше интересовал дурман, который был у Рёко-сан, нежели само происшествие. Тогда она предложила ей следующее: «В обмен на сохранение тайны расскажи мне рецепт», - вот и всё. Сделка состоялась.
- Ее целью… был наркотик?
- Дурман, или корейский асагао, - не такое уж редкое растение. Он растет в природных условиях, и его не слишком трудно выращивать. В конце концов она стала наркоманкой с тяжелой зависимостью от этого вещества.
- Это ее и убило?
- По всей видимости, именно так и произошло.
На улице шел дождь. Солнце, должно быть, уже клонилось к закату, и надвигались сумерки.
Какой же это был длинный день…
- Начиная с лета и до конца двадцать пятого года эпохи Сёва, тысяча девятьсот пятидесятого года по западному летоисчислению, когда Макио был принят в семью, произошло похищение и последующее убийство троих младенцев. Затем «Кёко» пробудилась в четвертый раз после полудня восьмого января следующего года.
- В день, когда умер Макио?..
- Именно. Однако восьмое января было днем, когда еще только-только сняли новогодние украшения. В это время, скорее всего, в клинике не было младенцев. Я не ошибаюсь?
- Ну да. К тому же у нас и так-то почти не осталось пациенток. Пожалуй, что тогда никого не было, - подтвердил директор клиники.
- В таком случае, даже если «Кёко» хотела похитить младенца, она никак не могла этого сделать. Тогда, не в силах остановиться, она отправилась в ту комнату. Поэтому в то время, когда произошла ссора между Кёко-сан и Макио-куном, Рёко-сан была там. Дверь была открыта. Она могла зайти и выйти в любой момент. Та комната вовсе не была запертой комнатой, в ней не было никакого секрета. А затем произошла трагедия.
- Раненый Макио, пытаясь спастись, вбежал в библиотеку…
- Рёко-сан… нет, «Кёко» - она видела это…
Голос Кёгокудо смешивался с шумом дождя, так что я едва мог его расслышать.
- Перед глазами «Кёко», открывшей дверь в тот момент, когда разыгралась эта необыкновенная сцена, возник окровавленный Макио. Для «Кёко» он был отцом всех похищенных детей, ее возлюбленным мужем. Теперь Макио был перед ней, с ножом в боку, ищущий спасения. Вероятно, она подбежала к нему, чтобы помочь. Но, с другой стороны, что увидел Макио в своем угасающем сознании? В тот день на Рёко-сан было кимоно. В тот день она была очень похожа на фотографию матери Макио, которую он бережно хранил. На пороге смерти, в своем замутненном сознании, Макио увидел свою мать, стоявшую над ним. Тогда он сказал…
- Мама.
Это стало спусковым крючком. Рёко-сан мгновенно превратилась из «Кёко» в «мать». В глазах «матери», Макио был не более чем просто огромным младенцем. Поэтому точно так же, как и всегда, она разбила ему голову камнем, после чего обрызгала формалином.
- Мама.
Что должна сделать «мать» после того, как она убила младенца? Разумеется, заставить дочь задуматься над своим непростительным поступком. Поэтому «мать» подвергает свою дочь - Кёко-сан, родившую этого огромного младенца, - такому же наказанию, которое применили к ней вы, госпожа. Иными словами, подобно тому, как это было сделано в случае Рёко-сан, кровать Кёко-сан занесли в ту комнату, и «мать» заставила ее спать рядом с трупом.
- Вот как… вот как все было! - Киба встряхнул головой.
- Подобное… подобное… - начала было Ацуко Тюдзэндзи, но ее голос прервался.
- Вероятно, после этого случая личность «матери» начала без предупреждения меняться местами с личностью Рёко-сан. Поскольку «мать» обладает всеми воспоминаниями Рёко-сан, со стороны этот обмен был практически незаметен. Должно быть, когда приходили детектив Энокидзу и Сэкигути-кун, это также происходило несколько раз.
- Кёгокудо… так что же ты сделал прошлым вечером?
- Под действием моих заклинаний Рёко-сан, впавшая в транс, сначала стала «Кёко». «Кёко» знает о происшествии лишь частично. Поэтому я вызвал «мать».
- Каким образом?
- Это было просто. Я прошептал ей это на ухо. «Мама» - вот и всё.
- Мы здесь не для того, чтобы встретиться с тобой! Уходи!
- Мама…
Она смеялась.
- Рёко-сан не могла видеть труп?
- Чтобы Рёко-сан оставалась самой собой, ее мозг, несмотря ни на что, не должен был признавать абсурдную реальность. У Рёко не было никакой причины убивать Макио, не говоря уже о том, чтобы оставить его труп лежать посреди комнаты. Однако той, кто все это сделал собственными руками, была она сама. Без нее это происшествие не случилось бы. Но, признав это, Рёко перестала бы быть Рёко, верно? Поэтому глазами Рёко труп видела «мать».
«Я должен встретиться с Рёко. Я…
Я обещал спасти ее…»
- Подожди, Сэкигути! Я запрещаю тебе действовать самостоятельно!
Резкий окрик Кибы остановил меня, когда я пытался выйти из комнаты.
Киносита встал в дверном проеме, преграждая мне путь.
- Рёко Куондзи - важный свидетель. Опрашивать ее должна полиция, - холодным тоном решительно заявил Киба и приказал Аоки привести Рёко.
У меня онемели ноги, и я даже не мог заставить себя сесть на стул. Мой позвоночник мелко дрожал от спазма.
Воцарилось долгое молчание. Даже звук человеческого дыхания казался здесь неуместным. В той комнате, где мы находились - по крайней мере, в тот самый момент, - должна была сохраняться совершенная, ничем не нарушаемая тишина.
Пожилая женщина и ее супруг ушли, поддерживаемые под руки двумя полицейскими.
Тотчас после этого дверь резко распахнулась и в помещение влетел бледный как полотно Аоки:
- Главный следователь Киба! Рё… Рёко исчезла!
- Что?! А что с конвойным?
- Он без сознания, получил удар по голове! Комната пуста, как скорлупка цикады!
- Скверно… - Кёгокудо поднялся со стула. - Кибасю! В этом здании ведь нет младенцев?
- Был ребенок, родившийся позавчера, но… нет, я точно объяснил ситуацию и дал распоряжение перевести мать и ребенка в полицейский госпиталь… Эй, в чем дело?
- Ну… - пролепетал Аоки.
- Что «ну»?!
- Ливень был таким сильным, и медсестра сказала, что, может быть, лучше подождать один день…
- Вот же кретин… Живо иди и проверь их! Если с ребенком что-нибудь случится, у нас у всех будут большие неприятности! - Он повернулся к другим офицерам и в ярости заорал: - А вы тут что ворон считаете?! Немедленно перекройте все выходы из этого здания! Ее ни в коем случае нельзя упустить! И чтоб мимо вас даже щенок наружу не выбежал!
Полицейские ринулись вон.
Воспользовавшись беспорядком и смешавшись с ними, я тоже выскользнул из комнаты.
Рёко… я должен был увидеть Рёко.
Я должен был во что бы то ни стало встретиться с ней.
Я промчался вниз по лестнице, мимо лаборатории и точно так же, как совсем недавно, выбежал на улицу.
Дождь хлестал так, словно прорвался купол неба. Где-то по пути с меня слетели больничные тапочки. Босой, я бежал, поднимая с дороги брызги жидкой грязи, - в точности как в тот день, когда, попав под артиллерийский обстрел, метался в попытках спастись, петляя и пригибаясь к влажной болотистой земле. Стоит обернуться или выпрямиться во весь рост - и я мертвец.
Я обежал по широкой дуге педиатрический корпус. Миновал снаружи сцену трагедии - библиотеку, которая никогда не была настоящей запертой комнатой.
В той комнате…
Я должен был оказаться в той комнате раньше всех.
Дверь, скрытая в зарослях сорных трав… была открыта.
За ней располагалось крошечное - около четырех татами[132 - Примерно 6,5 м?.] - пространство, больше напоминавшее гардеробную, нежели комнату. В центре его лежало единственное татами, на котором стоял маленький фудзукуэ - традиционный низкий письменный стол. На нем лежала выглядевшая знакомой тетрадь - дневник Фудзимаки - и стопка старых писем. Письма Рёко, адресованные Фудзимаки. И…
то самое любовное письмо.
Сбоку от стола - большой белый цветок, похожий на раструб духовой трубы.
Дурман.
Рядом с ним - ящик из павлонии, где хранился старинный манускрипт с секретными традиционными рецептами.
Камень, предназначавшийся для того, чтобы разбивать головы младенцев.
Здесь были все недостающие фрагменты реальности.
Эта комната была отвратительной выставкой пр?клятых предметов.
Стены были полностью закрыты стеллажами. Всевозможные медицинские инструменты. Металлические, стеклянные, керамические, они источали холод.
На одной из центральных полок стояли шесть больших стеклянных банок. Внутри их плавали…
шестеро младенцев.
У крайнего слева отсутствовала голова.
Младенец с лягушачьим лицом…
У младенца, находившегося в центре, посередине лба была большая родинка.
Это был сын Гоити Харасавы…
Не в силах больше этого выносить, я отвернулся, и меня вырвало в траву всем содержимым моего желудка. Я скорчился на земле, и меня рвало снова и снова. Хотя я практически ничего не ел со вчерашнего дня, один за другим мое тело сотрясали спазмы ужасной, выворачивавшей наизнанку рвоты. В груди и в горле жгло будто огнем. Желудочная кислота обжигала пищевод.
Однако благодаря дождю, лившему как из ведра и размывавшему ее, рвота прямо на глазах исчезала.
Придерживаясь рукой за дверь, я, пошатываясь, поднялся на ноги. Затем, стоя в дверном проеме, еще раз заглянул в комнату.
Эта комната сама была воплощением проклятия.
«За моей спиной.
Она стоит за моей спиной - Рёко».
В то мгновение я почувствовал, что весь покрылся гусиной кожей, и задрожал от внезапно нахлынувшего ужаса. Я ведь мог просто обернуться и посмотреть, чтобы убедиться. Однако…
Ощущение обрело форму, и шум дождя превратился в слова.
- Я думала, ты придешь в ту ночь. Надеялась, что ты придешь, чтобы спасти меня от этого гнусного Сугано.
«Что это значило?»
Обернувшись, я увидел перед собой белое лицо девочки.
Рёко - нет, «Кёко» - стояла под дождем, обнимая младенца, крепко прижимая его к груди.
«Та самая девочка.
Та самая девочка, которую я обесчестил в тот день».
И все же она думала, что я приду спасти ее?
Нет, неправда. Та, что стояла там передо мной, не была маленькой девочкой. У нее были глаза кэдамоно - дикого зверя.
- Отойди в сторону. Это моя комната. Там я буду растить этого ребенка. В ту ночь ты не пришел, так что теперь уже слишком поздно. Потому что отец этого ребенка - тот человек. Ну же, отойди.
Я застыл, словно связанный по рукам и ногам. В голове клубился туман. Я был не в силах произнести ни звука.
Слова куда-то ушли.
- Уйди с дороги!
- Рёко! - Внезапно из темноты выбежала управляющая делами клиники - нет, теперь она была лишь Кикуно Куондзи - и крепко вцепилась в рукав Рёко. - Младенца, верни младенца! Не делай больше этих ужасных вещей!
- Замолчи! Пусти! Отдать ребенка такой, как ты?! Чтобы ты и его убила?!
- Это не так, не так, Рёко; это не твой ребенок. Умоляю, верни его!
- Сколько б я ни рожала детей, ты всех их убила! Но не на этот раз! Пусти! Демон! Убийца!
Мать и дочь, дравшиеся из-за ребенка, постепенно приближались ко мне. Дождь, низвергавшийся с небес подобно водопаду, искажал видимый мир. Во тьме взлетали и рассыпались во все стороны водяные брызги. Это было видение ада. В шуме дождя раздавались крики умерших, томившихся в аду. Я не мог сдвинуться с места, только слушал их голоса, смотрел на их тени.
- Это не я. Не я убила их. Это…
- Не лги!
Все вокруг стало ослепительно-белым.
В этой вспышке я ясно увидел…
Из шеи Кикуно Куондзи торчал глубоко воткнутый в ее горло металлический предмет.
Это был большой хирургический скальпель. Один из пр?клятых инструментов из той комнаты.
Из горла Кикуно вырвался свистящий звук, похожий на шум ветра. Это был звук ее дыхания, просачивавшегося из проткнутого горла.
Шум ветра превратился в слова:
- Маму… Прошу, прости свою маму…
Лезвие беспощадно сверкнуло, рассекая ей горло.
Кикуно Куондзи пошатнулась и, все ещё издавая звук, похожий на свист ветра, и обливаясь кровью, хлеставшей из перерезанных артерий, начала падать в мою сторону. Осознав наконец, что произошло, я обхватил ее руками, не дав упасть на землю.
Я слышал прерывающийся свист покидавшего ее дыхания.
В то самое мгновение, когда она попыталась стать настоящей матерью, настоятельница пр?клятого дома Куондзи скончалась на моих руках.
Я поднял глаза.
Рёко смеялась.
- Глупая женщина. Дом Куондзи не нуждается в такой глупой матери.
- Рё… Рёко-сан… - Собрав все свои силы, все, что я смог наконец сделать, - это лишь назвать ее по имени.
- Не знаю, что сказал тебе этот болтливый оммёдзи, но я сейчас - это настоящая я, Рёко Куондзи. Если будешь стоять у меня на пути, я и тебя не пощажу. Отойди в сторону.
- Я… я…
Раздался оглушительный грохот. Дверь со стороны библиотеки слетела с петель. В запретную маленькую комнату ввалились несколько полицейских. Позади них был Кёгокудо.
- Рёко-сан! Оставьте этого ребенка. К сожалению, вы не сможете его убить. Чтобы убить ребенка, вам необходим этот камень, не так ли? - Растолкав полицейских, Кёгокудо вошел в комнату и, взяв с письменного стола тот самый камень, приподнял его на ладони. - Это традиция семьи Куондзи.
- Традиции создаю я.
Сказав так, Рёко прижала к младенцу большой скальпель, покрытый кровью ее матери.
- Стой!
Со стороны нового здания подбежали еще трое полицейских. В руках они сжимали пистолеты.
- Ваши наглые попытки вмешаться напрасны. Вам никогда не понять…
На лице Рёко, походившем на маску театра Но, возникла слабая ускользающая улыбка. Она развернулась в направлении нового здания - в точности как птица, меняющая направление в полете.
- Рёко-сан! Это бессмысленно! Здесь полиция!
Движением, нисколько не походившим на человеческое, с нечеловеческой стремительностью Рёко бросилась на одного из полицейских. Еще одного, не ожидавшего нападения и на мгновение растерявшегося, она полоснула скальпелем по лицу. Офицер, закричав от боли, схватился руками за лицо и присел на корточки. Оставшийся с испуганным видом поднял пистолет, готовый выстрелить.
- Не стреляй! У нее младенец!
Это был голос Кибы.
Он и еще несколько полицейских обогнули сад, располагавшийся за домом.
Отшвырнув в сторону последнего полицейского, на мгновение заколебавшегося от яростного окрика Кибы, Рёко скрылась в темноте.
Я бросился вслед за ней.
- …той ночью - я ждала тебя.
- …пожалуйста, спаси… меня.
- …я сейчас - это настоящая я.
Настоящая ты - кто это?
Что мне делать?
Что я тебе сделал?
Что я натворил?
Боковой порыв ветра обрушил на меня стену дождя. Рёко пробежала ее насквозь, крепко прижимая к груди младенца, и вбежала в новое здание. Киба и его полицейские буквально дышали мне в спину. Я бежал. Из-за дождя впереди ничего не было видно. Ноги вязли в грязи.
Тьма есть не только там, где отсутствует свет. Разве тьма - не повсюду? Нет места, которого она не достигла бы. Доказательством этого было то, что я в тот момент не осознавал даже собственной формы. Дождь, теплый, как кровь, окутывал все мое тело, и я не вполне понимал, где заканчиваюсь я, а где начинаются струи дождя.
Я вбежал в здание. Миновал лабораторию. Ноги, перепачканные в жидкой грязи, скользили по выложенному плиткой полу. Не знаю, сколько раз я упал и вновь поднялся. Наконец я оказался в холле, напоминавшем внутренность собора. Через огромную дыру в потолке, насквозь прошивавшую здание и достигавшую крыши, с оглушительным ревом и грохотом, подобно водопаду, низвергалась дождевая вода.
Всего несколько дней назад я видел торжественный луч света, падавший с неба через эту дыру, словно по нему вот-вот должен был сойти на землю ангел. Однако теперь это выглядело совершенно как…
«Видение конца этого мира?
Да, точно. Сегодня все должно закончиться».
Сегодня должен был наступить финал этого трагического фарса. Всем своим существом я чувствовал приближение крушения мира.
«Где Рёко?
Наверху».
Я бросился вверх по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки. Дожди лил из дыры в потолке непрекращающимся мутным потоком.
«Ее нет. Если я не найду ее как можно скорее, ее схватит полиция».
Поднявшись на третий этаж, я наконец увидел фигуру Рёко.
Она стояла на краю дыры. А на противоположном краю - на другом берегу…
Стоял Энокидзу, словно преграждая ей путь.
Узнав его, Рёко остановилась и медленно обернулась.
Крепко прижимая к своей груди младенца, она посмотрела мне в лицо.
Ее собранные в пучок волосы рассыпались по плечам, белое бескровное лицо ничего не выражало.
На лбу проступили синеватые вены.
Белая блузка, намокшая от дождя, плотно облепила тело, так что стали отчетливо видны все его изгибы.
Она была практически полуобнаженной.
Нижняя часть ее тела была залита ярко-красной кровью.
Она была прекрасна.
Пугающе прекрасна.
Это было существо не из нашего мира. Это была…
Убумэ.
- Сэкигути!
Это был голос Кёгокудо.
За моей спиной на лестнице застыли в напряженном ожидании несколько полицейских. Возглавляли их Киба и Кёгокудо.
- Сэкигути! Это - Рёко-сан! Она из этого мира! Она - человек, а не призрак! Не бойся. Это только лишь Рёко-сан, которая стоит перед тобой, держа на руках младенца. Ты должен забрать у нее младенца. Никто, кроме тебя, не сможет этого сделать.
«Потому что это я отдал ей любовное письмо».
Я сделал шаг вперед. Рёко отступила назад. Еще один шаг. Больше отступать было некуда.
- Ну же. Пожалуйста, отдай его мне… мама.
«Наконец-то я вспомнил это слово. Ты больше не станешь меня наказывать. Ведь я правильно, я правильно назвал тебя».
Лицо Рёко тотчас приобрело свое обычное тревожное выражение. Она была растеряна - или же… она была в отчаянии. Затем ее губы немного приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, -
и она обеими руками протянула мне младенца.
Кокакутё - похитительница детей,
превратилась в убумэ - ту, которая отдавала.
В тот самый момент, когда я взял его на руки, младенец принялся плакать во всю мочь своих легких.
Услышав это, Рёко словно обрела наконец душевное спокойствие; выражение ее лица стало добрым и ласковым, и она покачнулась.
«Она что-то говорит».
Затем Рёко Куондзи медленно упала в бездну -
на самое дно ада.
Я так и не смог расслышать, что она тогда говорила.
7
В ту ночь, когда ушла из жизни Рёко, Кёко тоже тихо покинула этот мир, словно последовав за матерью и старшей сестрой. Причиной тому не была неудачно выполненная операция: согласно отчету ответственного врача, ее организм был настолько истощен, что удивительно, каким образом в нем до сих пор сохранялась жизнь.
Так за одну ночь оборвалась пр?клятая кровная линия рода Куондзи. Все женщины, унаследовавшие кровь с наследственным проклятием, умерли, и в отвратительной и зловещей истории этой семьи, тянувшейся многие поколения, наконец была поставлена точка.
К счастью, младенец, которого я забрал, был совершенно невредим, и с матерью и медсестрой, на которых было совершено нападение, тоже не случилось ничего серьезного. Только, как я слышал, полицейскому, чье лицо было порезано скальпелем, на рану были наложены шесть швов, и теперь на его щеке красовался огромный шрам.
Не знаю, как Кибе удалось написать полицейский отчет о деле семьи Куондзи: он не переставал вздыхать и сетовать на то, что до сих пор совершенно не понимает, что же там произошло.
Как бы то ни было, наибольшую головную боль полиции доставили изъятые останки младенцев. По словам Кибы, из всех родителей только Харасава, обливаясь слезами, забрал останки своего сына; остальные же две пары наотрез отказались даже смотреть на них.
Их тоже можно было понять.
Может быть, они пытались всё забыть.
А может быть, они были просто бессердечны.
Мне было интересно, что в конце концов случится с останками двоих детей, умерших еще до войны, и с младенцем без головы, которого родила Рёко. Когда я думал о них, то чувствовал странную безнадежную тоску, сжимавшую мне сердце.
Спустя два дня с той дождливой ночи в местной газете появилась маленькая статья, напечатанная в самом углу страницы.
«Необычная смерть. Обнаружено тело бесследно пропавшего молодого врача».
Я прочитал этот заголовок, не испытывая практически никаких эмоций.
Как и следовало ожидать, статья представляла суть дела в самом нелепом свете. Написанное не имело отношения к действительности и реальным фактам - нет, там не были схвачены даже общие очертания случившегося, не была отражена ни одна сюжетная линия всей истории - вплоть до того, что вообще было непонятно, где именно произошел инцидент, настолько многие факты были упущены и до неузнаваемости искажены. Рёко погибла в результате несчастного случая, Кёко умерла от болезни, а Кикуно совершила самоубийство. Если б все эти лишенные какой бы то ни было логической связи несчастья действительно произошли в течение единственного вечера, это было бы гораздо более таинственно и непостижимо, чем случившееся на самом деле.
«Какая ирония».
Так я подумал.
Уже в течение целых четырех дней, прошедших с того дня, я жил нахлебником в доме Кёгокудо, как будто это было само собой разумеющимся.
Мне не хотелось возвращаться домой. Нет, по правде, мне не хотелось встречаться с моей женой. Не хотелось видеться ни с какой женщиной. На самом деле мне не хотелось видеться ни с кем из людей. Как в те далекие времена, мне хотелось лишь спрятаться в скорлупе своей меланхолии и сделать вид, будто окружающего мира не существует. Однако это было не так-то просто. Я прошел только половину пути: увязнув одной ногой в том берегу реки Сандзу, отделяющей мир живых от мира мертвых, я медленно погружался в бестолковую и пустую повседневную жизнь. Поэтому я хотел хотя бы недолго побыть вдали от этого глупого быта. Может быть, этого было бы достаточно.
Такое у меня было настроение.
Поднявшись утром, Кёгокудо, по своему обыкновению, отправлялся в магазин и читал там книгу; закрыв магазин, он продолжал читать в своей застеленной татами гостиной; когда темнело, читал в постели до глубокой ночи; он поздно засыпал и рано просыпался.
Что до меня… то у меня не было никаких определенных дел, и к тому же ни за что не хотелось браться, так что я целыми днями бездельничал, лежа на татами в гостиной, буквально превратившись в живое изображение праздности.
На третий день после той ночи в клинике установилась ясная и жаркая погода, и Кёгокудо сжег во дворе своего дома все исследовательские журналы Фудзимаки. Хотя меня это особенно не волновало, все же было ощущение, что для медицинского мира подобная кремация результатов ценных исследований, которые даже не были опубликованы, была серьезной потерей. Происшествие и результаты исследований - это разные вещи. Я подумал, что смешивать одно с другим было совсем не похоже на Кёгокудо.
Когда я сказал ему об этом, мой друг ответил:
- Сегодняшнее общество не готово воспринять эту технологию. К тому же если она действительно необходима человечеству, то, когда общество будет готово ее воспринять, обязательно появится кто-то, кто ее разработает. Поэтому даже если сейчас подобная вещь и существовала бы, она не нашла бы применения.
«Это тоже верно».
«Если ты все равно их сжигаешь, то почему бы не сжечь и дневники тоже?» - предположил я, но, как оказалось, именно дневники были изъяты полицией в качестве улик по этому делу.
В течение этих четырех дней я, следуя указаниям Кёгокудо, прочитал подряд три книги. Одна была специальным трудом, касавшимся приготовления цукэмоно - традиционных маринадов и солений. Следующими двумя были священный канон одной из новых буддийских сект, написанный ее основателем, и китайская кулинарная книга о блюдах из морепродуктов. Все они были из книг, продававшихся в «Кёгокудо», и изначально не вызывали у меня ни интереса, ни даже любопытства. Однако каждая из них оказалась чрезвычайно занимательной. Может быть, хозяин магазина и не ошибался, сказав однажды, что не существует неинтересных книг.
Когда я пришел в магазин, чтобы подобрать себе четвертую книгу, хозяина на месте не оказалось, а вместо него на прилавке лежали несколько томов. Вероятно, это было его нынешнее чтение.
«Нинко бэн вакудан» - «Рассуждения к вопросу об одержимости духами лис нинко, распространенными в регионе Тюгоку».
«Кицунэ-цукибё синрон» - «Одержимость духами лис кицунэ как болезнь: новая теория».
«Теперь, когда это уже не нужно, - зачем он продолжает об этом читать?»
- Эта книга полна ужасающе важных сведений. Автор «Одержимости духами лис кицунэ…» - человек по имени Масаэ Кадоваки - работал врачом в психиатрической больнице в Сугамо. Ты ведь слышал о нем? - Внезапно как из ниоткуда в магазине возник Кёгокудо.
- Не помню. Я забыл все подобные вещи. Потому и читаю книги о маринадах и рыбе… Лучше скажи, куда ты ходил. Ты что, совсем не беспокоился о том, что оставил магазин без присмотра? К счастью, здесь был я, а то сюда могли бы забраться воры…
- Мне несколько раз подряд позвонили по телефону. Что я мог с этим поделать… Тем более что один из звонков был от Кибасю.
- Данна… что он сказал?
- Он сказал, что получил результаты вскрытия трупа Рёко-сан.
Говоря, Кёгокудо сел за прилавок и искоса посмотрел на меня.
- Вот как…
- Ее сердце, похоже, было очень слабым. Как и в случае ее младшей сестры, почти удивительно, что Рёко-сан все еще жила, будучи в таком состоянии.
- Ясно.
- В чем дело? Довольно холодный ответ, не находишь? И это несмотря на то, что совсем недавно ты был так заинтересован… Ты не хочешь узнать, что еще они обнаружили?
Я не ответил. Кёгокудо продолжал:
- Согласно результатам вскрытия, в мозге Рёко-сан был обнаружен внутренний отек. Судя по всему, это был необыкновенно крупный отек в области гипоталамуса. Ее мозг постоянно испытывал значительное давление. Ее череп был практически целиком заполнен цереброспинальной жидкостью. Более того, вероятно, так было с самого рождения. Очень редкий и необычный случай. В сущности, она сама была… младенцем, родившимся без головы.
- Но ведь она…
- Да. Она не испытывала никаких затруднений в повседневной жизни. Все же нам, возможно, необходимо коренным образом пересмотреть наши представления относительно работы мозга.
«Как этот человек может говорить подобные вещи, нисколько не меняясь в лице?..»
- Пожалуйста, хватит. Не надо больше говорить о ней. Я не хочу больше ничего знать. К тому же то, что из-за слабости своего организма она могла умереть в любой момент, и в этом не было бы ничего странного… разве она сама не упоминала об этом? Это было понятно с самого начала.
В голове у меня помутилось. Я больше не хотел ни о чем думать. К тому же…
- К тому же… Рёко-сан как личность уже умерла двенадцать лет назад, а Кёко-сан - полтора года назад. Даже если сейчас и стало понятно, какими хроническими заболеваниями они страдали, с этим уже ничего не поделаешь, разве нет?
«Да, с этим уже ничего не поделаешь».
- Что ж, если ты так серьезно относишься к умершим и в довершение всего устраиваешь подобный спектакль, когда все уже кончено, - значит, ты все еще погружен в воспоминания о мертвых, верно?
- Говори, что тебе вздумается. - Сказав так, я подумал, что отвечаю в точности как Найто. - Как бы то ни было, дело закрыто. Для меня это происшествие было чем-то вроде необычной театральной пьесы. Занавес задернут, и аплодисменты стихли. Мне лишь остается полностью согласиться с этим и вернуться в мою повседневную жизнь. Поэтому… может быть, хватит?
- Так, значит, для тебя события последней недели были все равно что фальшивый спектакль? Пока пьеса шла на сцене, ты был исполнителем, а теперь ты - только зритель?
- Да, именно так. Теперь у меня в точности такое чувство, будто все это произошло с другим человеком. Нет, скорее… мне кажется, будто все то время, пока происходили эти события, я видел лишь сон.
Таковы были мои истинные мысли.
- Это не было сном. Это произошло в действительности. Рёко Куондзи умерла. - Сказав так, Кёгокудо приподнял бровь. - Эта женщина была только человеком из плоти и крови. Она не была ёкаем, менявшим свое обличье, или призраком. Не была видением из сна. Причиной ее смерти был перелом позвоночника, разрывы внутренних органов и спинного мозга, а также ушиб головного мозга в результате падения с высоты.
- Пожалуйста, не говори ничего больше.
Я почувствовал головокружение.
Мертвое тело Рёко, на которое я смотрел, стоя на краю той дыры, было запечатлено на моей сетчатке так явственно, словно было вырезано на ней острейшим лезвием, - хотя сквозь мутную стену дождя я едва мог различить даже ее лицо.
- Кёгокудо, ты можешь рассуждать невозмутимо и хладнокровно, как будто все это случилось с посторонними и не имеет к тебе ни малейшего отношения. Но я не такой, как ты. Прости, если тебя это раздражает, - я не могу сказать, что не понимаю этого, но сейчас не хочу ни с кем встречаться и не хочу ничего делать. Если мое пребывание в твоем доме тебе в тягость, то я уйду.
- Насчет этого не беспокойся. Ты можешь оставаться у меня столько, сколько тебе захочется. Но неужели ты совершенно не хочешь разговаривать о Рёко-сан, хотя совсем недавно говорил о ней с таким воодушевлением и горячностью?
- Мне нечего сказать. Или же ты был бы удовлетворен, если б я, подобно прежнему мне, напечатал статью о том, что она была редким, доселе невиданным зверским убийцей или порождением дьявола? Ты что, думаешь: «А-а, наконец-то Сэкигути вернулся к тому, с чего начинал», или что-то вроде? С самого начала это происшествие было историей, случившейся в другом мире, бесконечно далеком от моей повседневной жизни. Мир, в котором жила эта женщина, отличается от нашего. Поэтому я не могу о ней говорить.
- Обыденное и необыкновенное составляют единую последовательность. Конечно, если из привычной повседневности заглянуть в необыкновенное, оно может показаться пугающим - и наоборот, если смотреть из области необычного и удивительного на повседневную жизнь, она может представиться дурацкой и нелепой. Однако это не разные вещи. Это две стороны единого целого. Что бы ни случилось, мир всегда продолжает свое вращение. Лишь мозг отдельно взятого человека на свое усмотрение проводит линию, разделяющую обыденное и необычное. Когда бы и что бы ни происходило - в этом нет ничего удивительного, а когда ничего не происходит - это тоже естественно. Все происходит только так, как должно происходить. В этом мире нет ничего странного.
Вероятно, Кёгокудо пытался меня утешить. Я это понял. Однако какие же это были неловкие и жалкие слова сострадания! В этом мире нет сердца, которое можно было бы излечить с помощью логических доводов и аргументов. Если оно и существовало, то это могло быть разве что сердце моего друга, сидевшего передо мной. Этот человек словно целиком состоял из логических доводов, аргументов и теорий. Мое сердце было более неопределенным и смутным; его переживания невозможно было прояснить или упорядочить с помощью подобной прямолинейной логики.
- Может быть, и так. Но какая разница, что я думаю или делаю? Это что, поможет ей стать буддой?
- Ты не прав. Человек остается собой до тех пор, пока не умрет. Мертвое тело - это только материальный объект. Стал человек буддой или нет[133 - Здесь имеет место игра смыслов: в японском языке одно из слов, обозначающих смерть («дзё: буцу»), записывается иероглифами «становиться» и «будда» и может буквально означать «стать буддой» или «войти в нирвану».] - это решают живые люди; иными словами, это решаем ты и я.
- В таком случае чего ты, собственно, от меня ждешь? Что я должен сделать? Я ничего не мог сделать для нее раньше и сейчас не смогу. Потому что, как ты и сказал, она умерла.
- Поскольку она умерла, теми, кто имеет отношение к наследованию проклятия, являемся мы сами. Конечно, думать о ней как о видении из сна или призраке очень просто, и нет ничего легче, чем изолировать ее от твоей повседневной жизни, сделав далеким, оторванным от действительности «воспоминанием». Однако я считаю, что так поступать нельзя. Она была обычным человеком. Разве не была она в точности такой же, как мы с тобой? Если рассматривать ее как особенное существо, отличавшееся от людей, и похоронить ее во мраке, то пройдет вечность, а она так никогда и не будет освобождена от проклятия.
« - Пожалуйста, освободите меня от проклятия».
Я уже начал забывать. Лицо Рёко возникло перед моим мысленным взором.
Не убумэ и не девочка, которую я встретил тогда.
Это было лицо Рёко.
Тогда я наконец отчасти понял, что хотел сказать Кёгокудо.
- Наверное… всё так, как ты говоришь. Да, пожалуй. Если я буду продолжать в том же духе, меня никогда не покинут сомнения и я так никогда и не смогу вернуться к обычной повседневной жизни. У меня есть понимание этого. Но, к сожалению, я не обладаю твоей проницательностью и не могу жить, как ты. Ты не дашь мне еще немного времени?
Услышав это, Кёгокудо ненадолго погрузился в молчание.
Опустившись на стул возле прилавка, я наблюдал в окно за уличным движением.
- Если б я только знал, какими были ее последние слова…
Это больше всего меня волновало. Была ли она Рёко, когда падала навстречу своей смерти? Или это была «Кёко»?
«Или же…»
- Это была Рёко-сан. Она благодарила тебя, - словно увидев насквозь мое сердце, сказал Кёгокудо.
- Рёко-сан… почему она с самого начала пришла за помощью к Энокидзу?
- Возможно, в глубине души она хотела, чтобы было начато расследование и ее разоблачили. Хотя Рёко-сан ничего не знала, ее тело знало все. К тому же даже когда Рёко-сан была самой собой, это вовсе не означало, что «Кёко» и «мать» спали. Они просто с нетерпением ждали своего выхода на сцену сознания. Точно так же, когда совершались преступления, личность Рёко-сан не спала. Поэтому, когда она пришла к детективу, личность более низкого уровня обличала личность более высокого уровня.
- Но я… я ничего не смог для нее сделать.
- Для нее само твое существование имело смысл. Думаю, что без тебя подобное развитие событий было бы невозможным. Если б тебя не оказалось в офисе Энокидзу, то Рёко-сан, вероятно, отменила бы свою просьбу.
- Но почему?
- Ее глаза, ее мозг помнили тебя. Тебя, который пришел спасти ее двенадцать лет назад. Благодаря тому, что ты оказался там, она изложила детективу свою просьбу. И именно поэтому Энокидзу смог увидеть воспоминание о «молодом Тацуми Сэкигути», которое она хранила.
«Верно. Я тоже ее помнил.
В действительности в глубине души я знал, что девочкой, которую я встретил тогда в клинике, была Рёко».
Возможно, он был прав.
- Ждать день за днем, что когда-нибудь - завтра или уже сегодня - наступит неминуемая катастрофа, - мучительнее смерти. Каким бы ни был финал, тем, кто спас ее от этого ада, был ты. Полагаю, поэтому она хотела поблагодарить тебя. Последним, что она сказала, было «спасибо».
Сказав это, Кёгокудо слегка улыбнулся.
Все это было слишком тяжело вынести.
- Но… все же трудно сказать наверняка. Может статься, если б мы только не вмешались, катастрофа так никогда и не произошла бы?..
Наши ошибочные действия привели к трагедии… вот что говорил человек, сидевший передо мной.
- Нет, подобное невозможно, - продолжал Кёгокудо. - В крайнем случае если б Кёко-сан, обнимая труп Фудзимаки, смогла вечно продолжать вынашивать ребенка, который не мог родиться… а Рёко-сан смогла бы присматривать за ней в качестве старшей сестры и одновременно подвергать ее бесконечно продолжавшейся пытке в качестве строгой матери… то в некотором смысле они, возможно, были бы счастливы. Однако время нельзя остановить. Постепенно воспоминания о действительности накапливаются и тяжелым грузом ложатся на физическое тело. Раньше или позже, но в конце непременно наступит катастрофа. Вопрос только в том, в какой форме и когда она произойдет. Может быть, Рёко-сан надеялась, что все закончится именно так, как оно закончилось, что она сама поставит точку в этом спектакле, освободившись от уносящего ее потока времени… Ты сделал все, что должен был сделать.
« - Пожалуйста, спасите меня.
Все же это были вы, не так ли?.. Рёко-сан».
Я оставил поиски новой книги и вернулся в гостиную.
Отсутствовавший до вчерашнего дня колокольчик-фурин в какой-то момент был возвращен на свое обычное место и вновь свешивался с края крыши на веранде. Хотя на улице стояла изнуряющая жара и хотелось прохлады, за весь день он ни разу не зазвенел.
«Еще немного, еще совсем немного пусть все остается как сейчас».
Я ненадолго вздремнул. А когда очнулся, Кёгокудо, как обычно, сидел напротив меня за низким чайным столиком.
- Послушай, Кёгокудо. В тот момент Рёко-сан… превратилась из кокакутё в убумэ. - Я и сам не понял, почему вдруг сказал подобное. - Так что кокакутё и убумэ - это одно и то же.
- Все они - и Рёко-сан, и Кёко-сан, и управляющая делами клиники, и даже Фудзимаки-сан - были убумэ, - сказал Кёгокудо.
Рин… Звякнул колокольчик-фурин.
- Жарко. Да уж, наступило настоящее лето…
Я весь вспотел.
Кёгокудо, по своему обыкновению, сердито нахмурился и проговорил:
- Ну конечно. Убумэ всегда появляются летом.
- Лето… убумэ.
- Да-да. Кстати, один из телефонных звонков был от Тидзуко. Она недавно вернулась. Когда я сказал ей, что ты здесь, она ответила, что по пути зайдет к Юкиэ-сан и пригласит ее прийти вместе. Она привезла с собой много разных сластей и гостинцев, даже арбуз. Разве не отличная идея в этот сезон - тем более что ты больше всего любишь сласти, арбуз и прочие вещи, которые обожают дети, - весело сказал Кёгокудо.
Похоже, он пребывал в прекрасном настроении.
Я поспешно поднялся.
- Нет, по правде, я лучше пойду.
- Пойдешь? Но куда? Я же сказал, что Юкиэ-сан придет сюда. Довольно странная идея для мужа - вернуться домой, не дожидаясь жены, тебе так не кажется?
«Я пока что не хочу с ней встречаться - еще нет.
Еще не могу вернуться к обычной жизни».
Даже если все это составляло единую и неразделимую последовательность, мне нужно было еще немного времени. Еще немного…
«Побыть вдали от обыденности…»
Тем не менее, по правде говоря, я таил слабую надежду на то, что мой друг, возможно, задержит меня.
Однако этого не произошло.
Я торопливо поблагодарил его за то, что он позволил мне гостить так долго, и с тяжелым чувством покинул его дом.
Над головокружительным склоном поднимался струившийся от жары воздух.
На моем пути не было ни единого дерева и вообще ничего, что могло бы предложить свою тень. Лишь бесконечные выветренные стены, сложенные из маслянисто поблескивавшей светлой глины, тянулись по обе стороны дороги. Теперь я знал, что за этими неприветливыми глинобитными стенами находилось кладбище. Там были одни могилы.
Пройдя под палящим солнцем примерно две трети пути, я ощутил легкое головокружение. Покачнувшись, я упал. Прямо перед глазами увидел знакомый узор на подоле кимоно. Я медленно поднял взгляд - передо мной стояла моя жена.
Она протянула руку, чтобы помочь мне подняться, и сказала просто:
- Ты, наверное, устал.
Немного в стороне за спиной моей жены стояла жена Кёгокудо.
Отчего-то у меня возникло сильное ностальгическое чувство, как будто я очень давно не видел обеих.
- Здесь опасное место. Смотрите, на этом склоне нет ничего, кроме стен из глины, так что на мгновение может показаться, будто дорога идет все время прямо вниз, правда? На самом деле она отклоняется то вправо, то влево и именно в этой части, наоборот, немного приподнимается. Но эти стены, на которых не за что зацепиться глазу, просто продолжаются прямо, не обращая никакого внимания на рельеф. К тому же дорога узкая, и из-за этого взгляд все время скользит вдоль черепицы, которой стены выложены поверху. Получается, что прямая линия черепицы у вас перед глазами и дорога под вашими ногами расходится. Из-за этого возникает точно такое же состояние, как при морской болезни, и как раз на этом месте у людей начинает кружиться голова.
Закончив свое объяснение, Тидзуко Тюдзэндзи слегка поклонилась и приветливо улыбнулась - словно подул освежающий бриз.
Теперь, услышав причину, я понял, что в этом склоне не было ничего особенного. В нем не было ничего странного.
Моя жена тоже улыбалась.
«Если б Рёко была здесь - она бы тоже улыбалась?»
Обернувшись, я увидел Кёгокудо, который стоял на вершине холма и смеялся.
«Неужели?
И он - тоже?»
Не произошло ничего необычного.
Идя следом за двумя женщинами, я принял решение постепенно вернуться к безмятежной повседневной жизни. Однако это не было прощанием с Рёко. Я забирал Рёко с собой, бережно укутывая ее в привычную обыденность, как пеленают младенца в белье для новорожденного.
Я взглянул на ясное синее небо без единого облачка. Сезон дождей уже полностью окончился.
И тогда, пройдя примерно две трети пути вверх по склону, я остановился и глубоко вздохнул.
notes
Сноски
1
Ватодзи, или переплет в японском стиле, изначально пришел из Древнего Китая, но в русском языке закрепилось именно это определение. В таком переплете страницы книжного блока и отдельные листы обложки прокалываются и прошиваются нитью насквозь. Таким образом формируется характерный узор, оплетающий блок со стороны корешка, а также верхнего и нижнего обрезов. Исторически листы книг, сшиваемых старинным китайским методом, печатались с одной стороны и затем складывались вдвое, чтобы страницы становились двусторонними. Соответственно, фальц оказывался не со стороны корешка, а с противоположной стороны книжного блока. - Здесь и далее прим. пер.
2
Торияма Сэкиэн (1712 - 1788) - японский художник и график эпохи Эдо (1603 - 1868), создавший множество изображений японских фольклорных существ и различных демонов. Книга, о которой идет речь, является четвертой и заключительной серией работ художника, посвященной духам и демонам, и была впервые издана в 1784 г.
3
Цугару-нури - традиционная лакированная посуда, изготавливаемая главным образом в городе Хиросаки в префектуре Аомори начиная с эпохи Эдо. Является единственным видом традиционного искусства в префектуре Аомори, который был официально признан министерством экономики и торговли Японии и существует в виде массового производства.
4
Татами - традиционные толстые (5 см) тростниковые маты, обшитые по длинным краям тканью, укладываемые на пол. В Японии до сих пор измеряют площадь помещений в татами; размер одного татами составляет 95,5?191 см (в западной Японии) и 88?176 см (в Токио и восточной Японии).
5
Слизевики - группа организмов, в современной биологической систематике относимых к разным таксонам простейших, классификация которых еще окончательно не разработана. Насчитывает около 1000 видов. Объединяет эти организмы то, что на определенной стадии жизненного цикла они имеют вид плазмодия или псевдоплазмодия - «слизистой» массы без твердых покровов. Это может быть одна гигантская многоядерная клетка или скопление большого количества клеток. У большинства видов плазмодий или псевдоплазмодий виден невооруженным глазом и способен двигаться. Из него формируются спороношения, которые часто напоминают своим внешним видом плодовые тела грибов. Споры прорастают подвижными клетками - зооспорами или миксамебами, из которых различными путями вновь образуется плазмодий или псевдоплазмодий.
6
« - сэнсэй», буквально «учитель» - в качестве именного суффикса почтительное обращение не только к учителям и преподавателям, но также к врачам, писателям и вообще людям творческих профессий.
7
Оммёдо, в буквальном переводе с китайского «учение об инь и ян» - традиционное японское оккультное учение, пришедшее из Китая в начале VI в. как гадательная система, искусство изгнания злых духов и защиты от проклятий. Является смесью даосизма, синтоизма, буддизма, китайской философии и естественных наук. Священника, практикующего оммёдо, называют оммёдзи. К его умениям относят всевозможные гадания, изгнание злых духов и лечение разного рода одержимостей. В помощь себе оммёдзи призывают сики-гами - духов, заключенных в бумажном листе с начертанными на нем заклинаниями.
8
Сюгэндо, в буквальном переводе с японского «Путь обучения для достижения духовных сил» - японское синкретическое учение, соединяющее в себе добуддийские практики поклонения горам: каннаби синко, шаманизм, анимизм, аскетизм, оммёдо, мистический даосизм, а также тантрические буддийские заклинания.
9
В Японии старшей школой или, точнее, школой третьей ступени называют классы с 10-го по 12-й год обучения.
10
В Японии существует множество традиционных сезонных праздников и фестивалей (мацури) - как правило, весьма шумных и красочных, и барабан - непременный атрибут подобных торжеств.
11
« - кун» - один из именных суффиксов в нейтрально-вежливой речи. Используется людьми равного социального положения, чаще всего приятелями, одноклассниками, коллегами, при обращении старших к младшим, а также при обращении начальника к подчиненному. Может использоваться в отношении девушек, когда суффикс «-тян» по каким-либо причинам неуместен.
12
В Японии принято заходить в туалет в отдельных тапочках, оставляя обычную домашнюю обувь за дверью. Это связано с сельскохозяйственной традицией почитания «бога отхожего места», или «кавая-гами», предписывающей соблюдать в туалете идеальную чистоту.
13
Синто, или синтоизм, в буквальном переводе «Путь богов» - традиционная религия Японии, основанная на древних анимистических верованиях, объектами поклонения в которой являются многочисленные божества (ками) и духи умерших. Испытала в своем развитии значительное влияние буддизма.
14
Сэкигути имеет в виду о-нуса, или нуса - деревянный жезл, используемый в ритуалах синто и украшенный множеством бумажных лент сидэ. Во время очищающих ритуалов этим жезлом производятся взмахи влево и вправо.
15
Эпоха Мэйдзи («Просвещенное правление», девиз императора Муцухито) - период в истории Японии с 23 октября 1868 г. по 30 июля 1912 г.
16
Якудза - традиционная форма организованной преступности в Японии, группировки которой занимают лидирующее положение в криминальном мире страны.
17
Кунио Янагита (1875 - 1962) - японский философ, краевед, фольклорист, занимавшийся собранием и изучением японского фольклора. За заслуги в развитии японской науки и работы в области этнографии и краеведения («Тоно-моногатари», «Диалоги о каменных божествах», «Теория фольклора», «Морской путь» и т. д.) получил прозвище «отец японской фольклористики».
18
Дэдзима (в некоторых источниках Дэсима) - искусственный остров в бухте Нагасаки. Изначально был построен как склад и перевалочный пункт для португальцев. С 1641-го по 1853 г., в период сакоку, или японской самоизоляции, являлся единственным голландским торговым портом в Японии.
19
Энгава, или эн - японская веранда; дощатый либо бамбуковый настил без татами вдоль двух или трех стен дома, предназначенный для любования садом.
20
Отсылка к старинной истории-кайдану о призраках - «Кошка-вампир Набэсимы», повествующей о демонической кошке, околдовавшей главу самурайского клана Набэсима - Наомасу Набэсиму (1815 - 1871). Убив его возлюбленную О-Тоё, кошка-демон принимает ее обличье и каждую ночь приходит к Набэсиме, чтобы пить его кровь.
21
Речь идет о К. Марксе. Однако сравнение религии с опиумом имеет более раннее происхождение и восходит еще к Ж.-Ж. Руссо.
22
Имеется в виду сказка «Кати-кати-яма» («Трещащая гора»), в русских переводах известная как «Храбрый заяц», или «Крестьянин и тануки». В этой истории тануки (енотовидная собака-оборотень) убивает жену рыбака. Друг рыбака - храбрый белый заяц - вызывается отомстить тануки и предлагает тому посоревноваться в гребле на лодках, но дает ему лодку из грязи - едва оказавшись на середине реки, она разваливается, и тануки тонет.
23
Фурин - традиционный японский колокольчик, сделанный из металла или стекла, с прикрепленной к язычку полоской бумаги. Такие колокольчики обычно подвешивают на окнах или под карнизом на веранде. Считается, что мелодичный звон фурина сам по себе вызывает ощущение прохлады в жаркие летние дни.
24
«Путешествие на Запад» - один из четырех классических романов на китайском языке. Опубликован в 1590-е гг. без указания автора. В XX в. утвердилось мнение, что его написал книжник У Чэнъэнь.
25
Нитирэн - одно из ведущих японских направлений буддизма, основано в 1222 г. монахом Нитирэном.
26
Цукимоно-отоси, буквально «избавление от одержимости», или «снятие одержимости» - техника изгнания злых духов и очищения от скверны, применяемая священниками-оммёдзи. Поскольку Кёгокудо является оммёдзи, он использует именно это наименование.
27
Токугава Иэясу (1543 - 1616) - принц Минамото, дипломат и военачальник, основатель династии сёгунов Токугава. Ближайший сподвижник и последователь объединителей Японии Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси, завершивший создание централизованного феодального государства.
28
« - сан» - наиболее распространенный нейтрально-вежливый суффикс в японском языке. Примерно соответствует обращению по имени-отчеству в русском.
29
По одной из версий, Токугава Иэясу умер от пищевого отравления.
30
Ёкаи - самые разнообразные сверхъестественные существа из японской мифологии. Бывают как доброжелательными, так и враждебными или нейтральными к человеку.
31
Цукиока Ёситоси (1839 - 1892) - художник; считается последним великим мастером гравюр в жанре укиё-э. Его деятельность пришлась на два исторических периода - последние годы эпохи Эдо и последующую эпоху Мэйдзи. Маруяма Окё (1733 - 1795) - художник эпохи Эдо.
32
Посмертное имя сёгуна Токугавы Иэясу.
33
Хидэки Юкава (1907 - 1981) - японский физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии по физике (1949).
34
Тануки (енотовидная собака-оборотень) и кицунэ (лиса-оборотень) являются вечными соперниками в японских народных преданиях, во многих историях соревнуясь друг с другом в хитрости и изобретательности. Кицунэ обычно побеждает в подобных поединках, на что и намекает Кёгокудо своим выбором блюд. Тануки-соба - гречневая лапша соба с темпурой, кицунэ-удон - пшеничная лапша удон с жареным тофу.
35
Дзабутон - специальная плоская подушка для сидения на полу.
36
Дзару-соба («гречневая лапша в бамбуковой корзинке») - холодная лапша из гречневой муки, является популярным летним блюдом.
37
Сэн - японская денежная единица, равная одной сотой иены. Была в обращении с 1873-го по 1945 г. После Второй мировой войны национальная валюта Японии подвергалась сильной инфляции.
38
Эпоха Анъэй («Мирная вечность», девиз правления японских императоров Го-Момодзоно и Кокаку) - период в истории Японии с 10 дек. 1772 г. по 25 апр. 1781 г.
39
В Японии принято указывать даты согласно девизу и годам правления императора; Дзёкё («Принятие праведности») - девиз правления японских императоров Рэйгэна и его сына Хигасиямы, использовавшийся с 5 апреля 1684 г. по 23 октября 1688 г. Здесь и далее даты указаны как по традиционному японскому, так и по григорианскому летоисчислению.
40
Тайра-но Масакадо (прибл. 903 - 940) - японский полководец и политический деятель эпохи Хэйан (794 - 1185). Один из организаторов антиправительственного восстания годов Дзёхэй и Тэнгё (936 - 941).
41
Сайто-но Мусасибо Бэнкэй (1155 - 1189) - японский воин-монах, служивший знаменитому полководцу Минамото-но Ёсицунэ. Обычно изображался как человек большой силы и верности, являясь популярным персонажем японского фольклора.
42
Отоги-дзоси - жанр японской литературы периода Муромати (1336 - 1573), представленный более чем тремястами рассказами и легендами; некоторые из которых объединены в сюжетно-тематические циклы.
43
Даймё - крупнейшие военные феодалы в средневековой Японии.
44
Реставрация Мэйдзи, известная также как Обновление Мэйдзи и Революция Мэйдзи, - комплекс политических, военных и социально-экономических реформ в Японии 1868 - 1889 гг., превративший отсталую аграрную страну в одно из ведущих государств мира. Являлась переходом от самурайской системы управления сёгуната Токугава к прямому императорскому правлению императора Муцухито и его правительства.
45
Эпоха Сёва («Просвещенный мир», девиз правления императора Хирохито) - период в истории Японии с 25 декабря 1926 г. по 7 января 1989 г.
46
Японо-китайская война (7 июля 1937 - 9 сентября 1945) - война между Китайской Республикой и Японской империей, начавшаяся до Второй мировой войны, продолжавшаяся до ее окончания и завершившаяся капитуляцией Японии.
47
Сэмпай - старший товарищ; старший по курсу.
48
« - си» - один из наиболее уважительных и официальных суффиксов в японском языке, буквально «господин».
49
Имеется в виду основанный в Токио в 1886 г. один из девяти императорских университетов Японской империи. После Второй мировой войны - Токийский университет.
50
С эпохи Мэйдзи до первых годов эпохи Сёва, с 1868 г. по 1950 г., в Японии была принята так называемая «старая система», главной отличительной особенностью которой было раздельное обучение мальчиков и девочек. Мальчики, обучавшиеся в старшей школе старого образца, в основном готовились к поступлению в Императорский (ныне - Токийский) университет. Таким образом, старшая школа старого образца, в сущности, являлась переходной ступенью между школой и университетом.
51
Кисимодзин - крупный синтоистский храм в квартале Дзосигая в Токио. Посвящен богине Харити (санскр.), покровительнице детей и деторождения.
52
Дзимботё - квартал Токио в специальном районе Тиёда, известный многочисленными издательствами и книжными магазинами, а также сувенирными лавками и магазинами антиквариата.
53
Тётин («свет, который несут в руке») - традиционный фонарь с бумажным цилиндрическим абажуром, который удерживает бамбуковая спираль. Наверху у тётина ручка.
54
Название журнала - «Китан» - буквально переводится как «Таинственные/причудливые истории» или «Рассказы о чудесах».
55
Кансай - историческая область западной Японии на острове Хонсю, включающая Киото, Осаку и Кобэ. Для региона Кансай характерна группа так называемых кансайских диалектов, объединенных общим названием «Кансай бэн». Носители литературного японского считают Кансай бэн более мелодичным, но в то же время - грубоватым и жестким.
56
Кумагусу Минаката (1867 - 1941) - японский писатель, биолог и этнолог.
57
Согласно буддийской традиции, значимыми считаются 1, 2, 6, 12, 16, 22, 26, 32 и 49-я годовщины смерти человека. Однако, поскольку годовщины считаются согласно японскому способу исчисления возраста - кадзоэдоси, - в котором год рождения считается за полный год, то годовщина, отмечаемая на двенадцатый год, называется тринадцатой.
58
Ёкодзуна - высший ранг борца сумо. Во время поединков борцы занимают определенное положение согласно сторонам света - востоку и западу. Традиционно ёкодзуна востока считается немного выше рангом, чем ёкодзуна запада.
59
Отец Рэйдзиро Энокидзу принадлежал к т. н. «кадзоку» (букв. «цветы народа»), высшей японской аристократии эпохи Мэйдзи (учреждена 7 июля 1884 г., прекратила существование 3 мая 1947 г. с принятием новой конституции). Всего существовало пять разрядов, соответствовавших китайским аристократическим титулам, которые традиционно переводятся как: князь, маркиз, граф, виконт и барон.
60
В переводе с французского это слово означает «послевоенный». В искаженном виде оно закрепилось в японском для обозначения новых направлений в общественной жизни, литературе и искусстве, возникших после Первой мировой войны, а также широко использовалось после Второй мировой войны.
61
Филопон - разновидность метамфетамина; наркотик, синтезированный и выпущенный в производство в 1941 г. фармацевтической компанией «Дайниппон» и после окончания Второй мировой войны широко распространившийся среди японской молодежи. Причиной «послевоенной метамфетаминовой эпидемии» считается то, что в период войны в армии и даже на некоторых предприятиях филопон, будучи действенным психостимулятором, распространялся для того, чтобы люди могли работать часами без перерывов на отдых и почти без еды. Тем не менее при длительном употреблении он вызывал тяжелое психотическое расстройство с галлюцинациями, бредом и приступами неконтролируемой агрессии. В 1951 г. наркотик был официально запрещен, однако это привело лишь к увеличению его подпольного производства.
62
В Японии большинство зданий имеют не только адрес, но и собственное название, обычно - имя частного владельца либо название компании, владеющей объектом.
63
Оиси Кураноскэ - один из центральных персонажей основанного на реальных событиях народного предания о «Сорока семи ронинах», повествующего о мести сорока семи бывших самураев за смерть своего господина. Кураноскэ был предводителем сорока семи ронинов, решившихся на отмщение, несмотря на то что за это их ожидал смертный приговор.
64
У японцев принято вставлять в диалогах короткие фразы и слова, показывающие заинтересованность слушателя в том, что рассказывает его собеседник. Считается, что такие не несущие смысловой нагрузки реплики делают разговор более живым и непринужденным. Молчание же слушателя может быть расценено как незаинтересованность или невежливость.
65
« - тян» - примерный аналог уменьшительно-ласкательных суффиксов в русском языке. Часто употребляется по отношению к девушкам.
66
Комон («мелкий узор») - неформальное, то есть предназначенное для повседневного ношения кимоно. Его отличительной особенностью является то, что кимоно полностью покрыто мелким узором. Именно поэтому темный комон можно принять за траурные одежды мофуку - полностью черное кимоно без рисунка.
67
« - сама» - именной суффикс, демонстрирующий глубокое уважение и почтение к собеседнику.
68
Гэнкан - зона у входной двери, традиционная для японских домов и квартир, представляет собой комбинацию крыльца и прихожей. Гэнкан предназначен для того, чтобы входящие в дом люди сняли обувь, прежде чем попасть в основную часть дома.
69
Гэта - традиционные деревянные сандалии на высоких колодках.
70
Традиционные куклы итимацу изображают детей 5 - 7-летнего возраста. Они не предназначались для игры и выполняли роль интерьерного украшения, а также служили для обучения искусству облачения в кимоно, завязывания поясов, сочетания цветов и тканей.
71
Фестиваль Гион, или Гион-мацури - один из самых известных летних фестивалей в Японии, который проходит ежегодно в течение всего июля в храме Ясака в квартале Гион (Киото). В программу фестиваля входит множество религиозных церемоний очищения и изгнания злых духов болезней, а также зрелищных мероприятий, самое красочное из которых - большой парад праздничных повозок, который проходит 17 июля.
72
Дзидзо, или Дзидзо-сама - буддийское божество, изображается в виде буддийского монаха с большой головой и улыбающимся детским лицом. Обычно каменные изваяния Дзидзо можно встретить вдоль дорог и на кладбищах. Основная функция Дзидзо - защита детей, в том числе душ умерших детей и нерожденных младенцев.
73
Кёгокудо в своих рассуждениях, вероятно, опирается на концепцию панпсихизма - представление о всеобщей одушевленности природы. К панпсихизму относятся различные учения о душе и психической реальности как подлинной сущности мира, также его черты прослеживаются в учениях ряда философов нового времени. Спустя десять лет после публикации данного романа в 2004 г. нейробиологом Дж. Тонони была сформулирована концепция интегрированной теории информации, пытающаяся объяснить, что такое сознание и каким образом оно может быть связано с определенными физическими системами. В упрощенном виде можно сказать, что, согласно этой нейробиологической теории, «сознание» естественным образом возникает из сложной, определенным образом организованной информации. Таким образом, любая организованная система молекул обладает неким уровнем «сознания».
74
Кохада Кохэйдзи - знаменитый призрак эпохи Эдо, изображенный, в частности, на одноименной картине Кацусики Хокусая (1831). Согласно легенде, Кохэйдзи был актером театра кабуки, жившим в XVIII в. и прославившимся исполнением ролей оживших мертвецов и призраков. Он был утоплен в болоте любовником своей жены, но вернулся в виде мстительного призрака, чтобы преследовать и свести в могилу своих обидчиков.
75
Гёкуро, или «Яшмовая роса» - высший сорт японского зеленого чая.
76
Гора Осорэ-дзан, или Осорэ-яма (в буквальном переводе - «гора страха») - действующий стратовулкан в префектуре Аомори на севере о. Хонсю, известное место паломничества и туристическая достопримечательность. Одна из трех священных гор в японской мифологии. Согласно легендам, в окрестностях вулкана и расположенного у его подножия озера Усори находятся врата в потусторонний мир.
77
Бантя - зеленый чай низшего сорта.
78
Кимон - согласно даосским взглядам, а также в практике оммёдо - дьявольское или несчастливое северо-восточное направление. Буквально «кимон» означает «демонические врата» - считалось, что именно с северо-востока приходят злые духи и демоны.
79
«Тодэн» - Токийская трамвайная сеть.
80
Дзельква, или зельква - род деревьев семейства вязовых.
81
В Японии действует принятая в Европе метрическая система, однако во время событий романа площади указывались согласно традиционной японской системе мер - в цубо (3,3 м?). Площадь кладбища Дзосигая - 28 978 цубо, что составляет 95 627 м?.
82
Сануки (Сануки но куни) - одна из исторических провинций на севере острова Сикоку, на берегу Внутреннего моря, существовавшая с VII в. до 1868 г.
83
Более 300 млн иен в пересчете на сегодняшние деньги, т. е. около 3 млн долларов.
84
Яманаси - префектура, расположенная в регионе Тюбу на о. Хонсю.
85
Эпоха Тайсё («Великая справедливость», девиз правления императора Ёсихито) - период в истории Японии с 30 июля 1912 г. по 25 декабря 1926 г.
86
Название эпохи Эдо, времени правления феодального правительства - сёгуната Токугава (1603 - 1868), бывшее в ходу после реставрации Мэйдзи в 1868 г.
87
Примерно 32 м?.
88
Примерно 13 м?.
89
Обон - трехдневный праздник поминовения усопших; обычно проводится 13 - 15 августа, в некоторых районах Японии (в Токио, Йокогаме и Тохоку) - 13 - 15 июля.
90
Примерно 7,2 м?.
91
Асагао (Ipomoea nil) - растение из семейства вьюнковых. В отличие от дурмана, совершенно безвредно.
92
Основной алкалоид дурмана - скополамин, вещество, обладающее сильным снотворным действием. Характерным побочным эффектом скополамина является его способность вызывать амнезию. Вплоть до 1960-х гг. алкалоид часто применялся в качестве обезболивающего и седативного препарата для рожениц. В начале XX в. был предложен в качестве «сыворотки правды».
93
Сэйсю Ханаока (1760 - 1835) - знаменитый хирург, живший в эпоху Эдо и практиковавший китайскую народную медицину в сочетании с европейской хирургической техникой, которой он обучился посредством рангаку - изучения сведений, полученных от голландцев и других европейцев, посещавших Японию. Ханаока считается первым, кто применил общий наркоз для проведения хирургической операции (удаления рака груди).
94
Храм Кинкаку-дзи, или Золотой павильон - один из храмов комплекса Рокуон-дзи в районе Кита города Киото. 2 июля 1950 г. 21-летний послушник Хаяси Дзёкан, страдавший психическим расстройством, поджег Золотой павильон, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Павильон со всеми хранившимися в нем сокровищами сгорел, но молодого монаха удалось спасти; он был приговорен к 7 годам заключения и умер 7 марта 1956 г. от туберкулеза. В литературной обработке свою версию этого события написал Юкио Мисима в романе «Золотой храм», вышедшем в 1956 г.
95
Университет Кэйо - частный университет в Токио. Лишь Токийский университет превосходит университеты Кэйо и Васэда по престижности, однако при этом он не столь элитарен в плане социального статуса студентов.
96
Парацельс (предп. 1493 - 1541) - швейцарский алхимик, врач, философ, естествоиспытатель, натурфилософ эпохи Возрождения, один из основателей ятрохимии (рационального направления алхимии XVI - XVII вв., стремившегося поставить химию на службу медицине и ставившего своей главной целью приготовление лекарств). Подверг критическому пересмотру идеи древней медицины, способствовал внедрению химических препаратов в медицину. Считается одним из основателей современной науки.
97
Косадзукэ (буквально «дарующее детей») - священное дерево, которое посещают супружеские пары, чтобы помолиться о детях.
98
Провинция Хитати (также иногда называемая «страной Хитати») - историческая провинция Японии в регионе Канто на востоке о. Хонсю. Соответствует современной префектуре Ибараки.
99
Ихара Сайкаку (1642 - 1693) - прозаик, поэт и драматург эпохи Эдо.
100
Этиго - историческая область на севере Японии, сегодня известная как префектура Ниигата.
101
Коисикава - исторический район Токио, существовавший как административная единица с 1889-го по 1947 г., название которому дала находившаяся там деревня. В настоящее время эта местность включена в район Бункё и состоит из пяти кварталов.
102
Дохё - ринг для борьбы сумо.
103
Эпоха Чжоу (1046 - 256 гг. до н. э.) - эпоха в истории Китая, время правления династии Цзи. Род Цзи сверг правивший дом Шан и основал новую династию, которая прекратилась после победы династии Ин.
104
Якша - в индуизме одна из разновидностей природных духов, ассоциируемых с деревьями и выступающих хранителями природных сокровищ. Женская форма - якши, или якшини. С одной стороны, якша может быть совершенно безобидным существом, ассоциируемым с лесами и горами, а с другой - подобным ракшасе монстром-людоедом, злым духом или демоном, поедающим путников в лесной глухомани.
105
Синран (1173 - 1263) - японский буддийский монах, последователь амидаизма («Школа Чистой земли»), основатель школы Дзёдо-синсю. Прозван «Великим учителем, видящим истину». Он учил, что спасения невозможно достичь самостоятельно с помощью медитаций и упражнений. Человек находит спасение только благодаря абсолютной вере в Будду Амиду и в его обещание спасти человечество из круга перерождений. Эта вера дает право на перерождение Буддой в буддийском раю, «Чистой земле». Синран был также последователем тезиса «акунин сёки», состоявшего в том, что учение амидаистов необходимо главным образом грешникам и спасутся прежде всего они.
106
Мисо - продукт традиционной японской кухни, чаще всего в виде густой пасты. Наиболее известное блюдо с мисо - мисо-сиру, суп с растворенной в нем пастой мисо. «Вот в чем самое мисо» соответствует русскому выражению «вот в чем самая соль».
107
Фуросики - буквально переводится как «банный коврик» и представляет собой квадратный хлопковый или шелковый платок со стороной 40 - 80 см, который используется для заворачивания и переноски предметов любых форм и размеров.
108
Нио, или Конго рикиси - двое гневных и могучих божеств-хранителей Будды. Скульптурные изображения Нио часто устанавливаются при входах в буддийские храмы, монастыри, святилища, кладбища и другие священные места в Японии. Как правило, они располагаются по двум сторонам от главных ворот, предотвращая проникновение демонов и злых духов. Нио являются воплощениями бодхисаттвы Ваджрапани, старейшего и наиболее могущественного защитника Будды. Согласно японской легенде, они путешествовали вместе с Буддой, чтобы защитить его.
109
Эпоха Хэйан - период в истории Японии с 794-го по 1185 г. Слово «хэйан» в переводе означает «мир, спокойствие». Это было время расцвета самых различных областей культуры, в том числе литературы и изящных искусств.
110
Битва при Импхале - сражение в ходе Второй мировой войны в местности около города Импхал, столицы княжества Манипур, на северо-востоке Британской Индии в период с марта по июль 1944 г. между британскими и японскими войсками. Японская 15-я армия под командованием Рэнъя Мутагути пыталась уничтожить силы союзников в Импхале и вторгнуться в Индию, но была изгнана обратно в Бирму с тяжелыми потерями. Вместе с проходившей одновременно с ней Кохимской битвой, в результате которой окруженные войска союзников в Импхале были освобождены, сражение стало поворотным моментом в Бирманской кампании, части юго-восточно-азиатского театра военных действий Второй мировой войны. Поражения при Кохиме и Импхале стали крупнейшими поражениями в истории Японии на тот момент.
111
Цитата из «Дао дэ цзин» Лао-цзы, основополагающего источника учения и одного из выдающихся памятников китайской мысли. Основная идея этого произведения - понятие дао - трактуется как естественный порядок вещей, не допускающий постороннего вмешательства, «небесная воля» или «чистое небытие». Фраза «широка небесная сеть, редки ее ячейки, но не пропускают ничего» означает, что ни одно дурное деяние не останется без внимания Небес и за всякое зло воздастся по заслугам.
112
Киба цитирует присказку «не стоит и лошадиной кости», которая пришла в японский из китайского языка. Полный вариант этой присказки в китайском: «одно куриное ребро, две лошадиные кости» - под этим подразумеваются ненужные, бесполезные вещи. Куриные ребра слишком малы, чтобы быть полезными, а лошадиные кости, наоборот, слишком велики.
113
Имеется в виду обращение императора Хирохито к подданным Японской империи, которое было передано 15 августа 1945 г. в 12:00 по токийскому времени в эфире национального радио (NHK). Император заявил о том, что Япония принимает условия Потсдамской декларации, что означало капитуляцию страны во Второй мировой войне. Это был первый случай, когда император Японии обращался напрямую к народу, а верноподданные впервые услышали его голос. После этого множество японцев пали духом и усомнились в божественном происхождении японской нации по синтоизму. В тот же день некоторыми японскими военными заговорщиками, выступавшими против капитуляции, была совершена попытка государственного переворота.
114
Эта часть женского тела считается сексуально привлекательной - не случайно ворот женского кимоно отогнут назад, обнажая затылок и заднюю часть шеи.
115
Камакура - исторический период с 1185-го по 1333 г. Назван в честь города Камакура, поначалу небольшой деревни, ставшей столицей первого сёгуната в Японии.
116
Тории (буквально «птичий насест») - в синтоизме ритуальные ворота без створок перед входом в святилище, обычно выкрашенные в красный цвет, но встречаются и тории естественного цвета материала - дерева или камня, из которого они изготовлены. Пройдя через тории, ограничивающие священное пространство, человек оказывается во владениях божеств - ками.
117
Хайдэн - в синтоистском храме так называемое «переднее святилище», зал для молящихся в главном здании храмового комплекса, место проведения церемоний и поклонения ками (в данном случае, поскольку храм маленький, имеется в виду просто само здание храма).
118
Сэйдза (буквально «правильное сидение») - один из традиционных японских способов сидения на полу: голени на полу, стопы развернуты кверху, бедра покоятся на внутренних сторонах голеней, ягодицы - на пятках, большие пальцы ног либо соприкасаются, либо слегка перекрывают друг друга (большой палец правой ноги над большим пальцем левой).
119
Число четыре - в китайском прочтении «си» - созвучно в японском языке слову «смерть» и потому считается несчастливым.
120
Таби - японские носки с отделенным большим пальцем.
121
«Сукэроку» - известная пьеса театра кабуки эпохи Эдо, относящаяся к циклу пьес про братьев Сога и названная так по имени центрального персонажа. В пьесе рассказывается о мести братьев Сога за своего отца, а также о борьбе между храбрым воином, повесой и любимцем женщин Сукэроку и пожилым самураем Хигэ-но Икю за любовь прекрасной куртизанки Агэмаки из квартала Ёсивара.
122
Эффект бабочки (термин предложен американским математиком и метеорологом Э. Лоренцом (1917 - 2008): «Бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии») - понятие в естественных науках, обозначающее свойство динамических хаотичных систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе в совершенно другом месте.
123
Мантра - набор звуков, отдельных фонем, слов или групп слов на санскрите, которые, по мнению практикующих, имеют резонансное (активируют зоны тела), психологическое и духовное воздействия.
124
Сингон-сю - одна из основных буддийских школ Японии, возникшая в эпоху Хэйан и принадлежащая направлению Ваджраяны. Слово «сингон» означает «истинное, правильное слово».
125
Фудо Мё-О («Недвижимый светлый Царь») в японском буддизме или Ачала в буддийском направлении Ваджраяна - гневное божество-защитник. Относится к Видья-раджа («Царям мудрости») и считается самым сильным из них. Изображается обычно как чудовищное человекоподобное существо мощного телосложения, лицо которого всегда выражает крайний гнев: брови нахмурены, левый глаз прищурен, а нижние зубы-клыки кусают верхнюю губу; в правой руке он держит меч, в левой - лассо или его подобие. Функцией Фудо Мё-О является защита всех живущих от демонов путем сжигания всего «нечистого», а гневный взгляд символизирует разрушение слепоты неверия. Это божество часто призывается в различных ритуалах экзорцизма.
126
Хаори - верхнее кимоно длиной выше колена, часть как мужского, так и женского традиционного костюма.
127
Действие романа происходит в 1952 г. Первая в мире успешная процедура экстракорпорального оплодотворения была проведена в Великобритании в 1977 г.
128
Дэва - историческая область Японии, соответствующая сегодняшним префектурам Ямагата и Акита, кроме городов Кадзуно и Косака.
129
Анэнцефалия - внутриутробный 100 % летальный порок развития плода, который формируется на ранних сроках беременности (21 - 28 д.). В редчайших случаях связан с генетическими нарушениями и обычно возникает в результате дефицита фолиевой кислоты, а также воздействия вредных факторов окружающей среды, токсических веществ или инфекций. Встречается примерно у 1 из 5 - 10 000 новорожденных, вероятность повторения при последующих беременностях - не более 5 %.
130
Стоит напомнить, что роман вышел в свет в 1994 г., когда диагностические методы были еще не столь совершенны.
131
В Японии легкую и мягкую древесину павлонии используют с 200 г. н. э. для изготовления музыкальных инструментов, мебели, мелких поделок и т. д.
132
Примерно 6,5 м?.
133
Здесь имеет место игра смыслов: в японском языке одно из слов, обозначающих смерть («дзё: буцу»), записывается иероглифами «становиться» и «будда» и может буквально означать «стать буддой» или «войти в нирвану».
|
