Пуговицы Ида Мартин
        МАРТИН ИДА
        ПУГОВИЦЫ
        ГЛАВА 1
        Так как хуже уже быть не могло, стало лучше.
        (Ф.Кафка)
        Первые две недели после того вечера этот сон снился мне каждую ночь. Порой он тянулся невыносимо долго, со всеми подробностями и страхами, а бывало, врывался короткой панической вспышкой, оставляя неприятное и тревожное послевкусие.
        Разбитое зеркало, распахнутое окно, женский силуэт на его фоне. Лица женщины я никогда не могу разглядеть, хотя очень стараюсь. Такая странная и пугающая беспомощность.
        Тем не менее, мне прекрасно известно, кто эта женщина. Ведь всё это происходило на самом деле, просто мозг отчего-то зациклился и поставил на повтор не самое приятное воспоминание.
        «Это ты во всём виновата. Ты сама. Помни об этом всегда!».
        Я вижу капельки крови на своей бледно-голубой футболке и на кафельной плитке тоже. Я хочу объяснить ей, что ни в чём не виновата, но никак не могу, потому что слишком старательно всматриваюсь в её лицо, словно это принесёт избавление.
        Её саму я не боюсь, но от резких слов и упрёков делается болезненно, мучительно, плохо. Я поворачиваюсь к зеркалу и вижу в нём себя, всю покрытую трещинами, искажённую и мерзкую. Вот от чего мне по-настоящему жутко.
        Потом она стала сниться мне реже, а спустя месяц сюжет сна перестал быть повторяющимся и однообразным. Иногда это я разбивала зеркало, иногда она, временами мне казалось, что я, переполненная её жгучей ненавистью, смотрю на себя со стороны, и просыпалась в слезах от невыносимой жалости к себе.
        Вот уж чего я не ожидала, так это того, что могу быть столь впечатлительной.
        В моей жизни произошло множество неприятных ситуаций, и ни одна из них не снилась мне с такой невыносимой настойчивостью.
        - Может, ты чувствуешь перед ней вину? - предположила Лиза, когда в очередной раз я пожаловалась ей на доставучий сон.
        - Нет, конечно. Она взбесилась на ровном месте.
        - Ну, да-да, - Лиза иронично покивала. - Я помню, что в намеренном соблазнении Томаша у Нади на глазах ты отказываешься сознаваться.
        - Потому что такого не было!
        - Давай не будем начинать заново? Такое было. И Надя это видела. Без разницы, по чьей инициативе, твоей или его, но то, что её бомбануло именно поэтому - сомнений нет. А вот почему она тебе снится - понятия не имею. Я знаю, как избавиться от прыщей, секущихся волос и надоедливых парней, а как от плохих снов - без понятия.
        Была уже середина лета. Июль. Стояла жара. Москва утопала в сухой автомобильной пыли. Затянутое смогом небо почти не дышало, и солнце, с трудом пробиваясь через его толщу, изматывало духотой и парилкой. Мы валялись на сизой газонной лужайке возле искусственного, обложенного бетонными плитами пруда, в котором купаться было запрещено, и время от времени полоскали в нём ноги.
        Уехать на каникулы нам с Лизой было некуда, приходилось маяться в городе. Раз в неделю, по субботам, мы катались в Серебряный бор, чтобы искупаться, но каждый день дороги обходился дорого. На одно метро туда-обратно - сто рублей.
        - Странно всё же, что Надя так внезапно от нас ушла. Из-за этого сна я о ней часто вспоминаю.
        - Ничего не странно, - Лиза села, обхватив колени. - Директриса узнала о её развратных похождениях и уволила.
        - Это только твои догадки.
        - Пусть догадки. Зато известно, кто точно в курсе…
        Щурясь на солнце, она с призывной насмешкой продолжала на меня смотреть.
        - Ну чего тебе? - вспыхнула я, чувствуя, к чему она клонит.
        - Ты всё ещё его любишь?
        - Ты прекрасно знаешь, что я никого не люблю, - ответила я твёрдо.
        - Как же. Это ты будешь Бэзилу заливать, - она снова откинулась на траву.
        Лиза была красивая. Броская. Крашеная блондинка с огромными карими глазами. Папа у неё был армянин, а мама украинка. Эта гремучая смесь кровей подарила Лизе пышущий здоровьем цвет лица, меланхоличный взгляд, большой рот с идеально ровными белыми зубами и отличную фигуру. Ростом Лиза была чуть ниже меня, но её груди и попе я откровенно завидовала.
        В списке моих достоинств они точно не значились. Зато мне было неведомо слово «диета» и лишние килограммы, что, по Лизиным словам, очень облегчало жизнь.
        Впрочем, моя внешность меня вполне устраивала. Красавицей я себя не считала, но по количеству внимания, получаемого от противоположного пола, не трудно было догадаться, что с этим у меня всё в порядке. Только в отличие от Лизы, я это внимание не очень-то жаловала. Оно хоть и льстило самолюбию, но потом ещё больше угнетало тем, что с ним нужно что-то делать: оправдываться, словно я в чём-то виновата, и муторно разжёвывать, почему не могу ответить взаимностью.
        Именно поэтому для решения этих и других неприятных моментов мне и понадобился Бэзил. Вообще-то мы с Васей Стёпиным были друзьями. Нормальными, обычными друзьями без всяких там френдзон или неосознанных влечений. Просто нам обоим было выгодно, чтобы другие считали, будто мы вместе. Ему - отшивать надоевших девушек, ссылаясь на то, что я «всё узнала», а меня это избавляло от ненужных поклонников и объяснений.
        Совсем рядом, почти над нами, послышался странный шум. Мы с Лизой резко сели.
        Неподалеку стояла низенькая, странного вида старушка в смешной панамке и кормила огромную стаю голубей. Хлопанье их крыльев и было заставившим нас вскочить звуком.
        В руках у старушки был прозрачный пакетик с крупой, которую она рассыпала вокруг.
        С другой стороны к голубям со всех ног мчался трех-четырёхлетний малыш и, яростно размахивая руками, с криками «птички» он ворвался в голубиный круг. Птицы шумно вспорхнули.
        За мальчиком неспеша шёл ухмыляющийся папаша. Высокий круглоголовый лысый мужик. Старушка с укором посмотрела на мальчика и переместилась в сторону, однако мальчик с папой дождались, пока она снова не насыплет крупу, и голуби, громко курлыкая, не слетятся к её ногам.
        После чего, как и в тот раз, завопив «птички», мальчик бросился их разгонять, а папаша довольно захохотал. Старушка расстроенно покачала головой и побрела дальше. Голуби летели за ней.
          Отец с сыном, держась на расстоянии, продолжали настырное преследование. Старушка пыталась ускориться, но в соревновании с ними у неё не было ни малейшего шанса.
        Малыш визгливо заливался, его родитель гоготал басом. Так повторилось несколько раз. Старушку было очень жалко.
        - Потом он вырастет и будет над своим папашей также ржать, - сказала я.
        - Может пойдём уже? - предложила Лиза.
        - А давай их прогоним?
        - Как? - Лиза захлопала длинными накрашенными ресницами.
        - Скажем, что мы Гринпис и эти птицы находятся под защитой мирового сообщества по охране серых голубей.
        - И потребуем штраф, - добавила она со скептическим смешком. - Жаль, мужик в это не поверит.
        - Тогда я просто скажу, чтобы они не лезли к бабке.
        - Он тебя пошлёт.
        - Ладно, тогда ты упадёшь в обморок, как на физике перед контрошей? Помнишь? Очень правдоподобно получилось.
        - Обморок я могу, - оживилась Лиза.
        Затея обещала получиться весёлой.
        Мы поднялись с травы и отряхнулись.
        - Только пока я не скажу, не очухивайся, - предупредила я.
        - Не буду, - пообещала она. - Сарафан всё равно уже стирать пора.
        На ней был воздушный кремовый сарафанчик на тоненьких лямках и с провокационно короткой юбкой.
        Спустившись к узкой набережной, мы немного прошли вперёд, чтобы попасть в поле зрения противного мужика. Потом я скомандовала Лизе: «Давай», и она, слегка пошатнувшись, плавно опустилась прямиком на дорожку.
        - Лиза! - в притворном ужасе закричала я. - Что случилось?!
        Мужик внимательно уставился в нашу сторону. Старушка тоже обернулась, мальчик застыл как вкопанный, голуби взлетели.
        - Помогите, - помахала я рукой мужику.
        Тот замешкался, потом подозвал сынишку и направился к нам.
        - Идёт, - предупредила я Лизу. - Сделай мученическое лицо.
        - Что такое? - мужик нарисовался за моей спиной.
        - Моей подруге плохо, вы же видите.
        - Нужно скорую вызвать, - выдал он глубокомысленно.
        - Не нужно, - отрезала я. - Отнесите её вон на ту лавочку, а я пока воды наберу.
        Мужик оценивающе оглядел Лизу. Судя по всему, её прекрасный вид придал ему геройской решимости.
        - Ладно, - оголяя поясницу и жирные складки на боках, он неуклюже наклонился, поднял её и понёс на лавочку.
        Лиза театрально раскинула руки. Ребёнок побежал за ними. Еле сдерживая смех, я кинулась к растерянной старушке и скороговоркой выпалила: «Уходите, пока мы их отвлекаем».
        Некоторое время старушка непонимающе смотрела на меня, потом в её глазах блеснул хитрый огонёк, и она понимающе закивала.
        Набрав в пустую бутылку воды из пруда, я догнала мужика.
        Сначала он положил Лизу вдоль лавки, но я велела посадить. Смочила два пальца и аккуратно помазала ей виски. Чёрные ресницы дрогнули.
        - Ну вот, уже гораздо лучше, - заверила я его.
        - Может всё-таки скорую?
        Для такого непробиваемого тупаря он проявил удивительное участие.
        - Пти…и…чки! - растопырив пятерни, печально протянул мальчик.
        Мы повернулись в ту сторону, куда смотрел ребенок. Старушка исчезла, голуби тоже.
        - Улетели, - пробубнил папаша.
        - Бабушка ушла, - подтвердила я, пихая Лизу в бок.
        - Наконец-то, - она резко распахнула глаза. - Глянь, у меня тушь не размазалась?
        - Всё нормально.
        Лиза тут же встала с лавочки, одёрнула на попе сарафан и поправила декольте.
        - Спасибо, - сказала озадаченному мужику. - Я всегда в обморок падаю, когда вижу невоспитанных детей.
        - Не понял, - мужик напрягся.
        Тогда Лиза зачем-то показала ему язык и заливисто расхохоталась.
        - Это что, шутка такая? - лысина мужика покрылась испариной.
        - Это праведное возмездие, - я показала ему средний палец.
        Мы бежали и смеялись, хотя он и не собирался нас догонять.
        После пруда у нас был запланирован поход в торговый центр и традиционный перекус в Маке. Но Лизе вдруг захотелось яблок, и мы зарулили на Ярмарку выходного дня: по сути, обычный рынок, разбиваемый по субботам и воскресеньям под огромными белыми шатрами со скруглёнными сводами.
        Внутри сильно пахло свежими фруктами и зеленью.
        Прошлись по рядам, грустно постояли над черешней и абрикосами, которыми торговали вредные толстые тётки, но зато получили по паре бесплатных яблок от Рустама, а также чурчхелу с маленьким кульком солёного арахиса от Фазиля.
        Задерживаться и долго любезничать с ними не стоило, иначе они могли вообще не отстать. Закинув халявные презенты в пакетик с ручками, мы быстренько двинулись на выход.
        За рядами с мёдом и сухофруктами располагались прилавки с постельным бельём, тапочками, солнцезащитными очками и всякой бытовой ерундой вроде веников и прихваток.
        Проходя мимо столика с вязаньем и рукодельем, я вдруг заметила ту самую старушку с голубями. Она оживлённо болтала с продавщицей. Просто удивительно, как она могла дойти сюда так быстро. Ведь мы с Лизой полпути бежали, а на рынке провели не дольше пятнадцати минут. Я показала Лизе на неё пальцем и в этот момент старушка повернулась в нашу стороны.
        Мы встретились глазами, и она поманила нас рукой.
        - Идите-ка сюда. Хочу отблагодарить вас.
        - Да не нужно, - откликнулась я. - Мы просто дурачились.
        - Иди-иди, - старушка продолжала настойчиво махать рукой.
        Ничего не оставалось, как подойти.
        Грузная, смуглолицая продавщица в цветастом платке, повязанном наподобие банданы, и мешковатом фартуке на выпирающем животе с подозрением смотрела на нас исподлобья.
        Вся стена позади неё была увешана вышиваниями и вязанными ковриками в два ряда, а столик забит разноцветными нитками, пуговицами и тряпочками.
        - Вот, эти девчонки, - сказала ей старушка.
        Женщина сурово покачала головой и, смерив нас придирчивым взглядом, откинула дощечку, перекрывающую проход за прилавок:
        - Заходите.
        - Зачем? - насторожилась я.
        - Погадаю вам.
        - Правда? По-настоящему? - не дав мне и рта раскрыть, тут же зажглась Лиза.
        - Кривда, - буркнула женщина.
        Вид у неё был такой, будто мы её долго упрашивали, и теперь она соизволила сделать одолжение.
        - Ладно, идём, - потянула я Лизу на выход. - Всё равно это враньё и обман.
        - У кого это обман? - слух у продавщицы оказался превосходный.
        - Ничего-ничего, - подбадривающе похлопала меня по плечу старушка. - Гуля добрая и всю правду вам скажет.
        - У нас денег нет, - нашлась я.
        - За гадание денег не беру, - фыркнула Гуля. - Короче, кто смелый - тот заходит, кто недоволен - проходит мимо. Мне торговать надо, а не время на вас терять.
        Пока она не сказала про «смелый», я собиралась уйти.
        - Давай попробуем? - попросила Лиза. - Мне очень любопытно.
        Пришлось уступить.
        Мы зашли к Гуле за прилавок и там между двумя рядами ковриков увидели три табуретки. Одна из них служила столиком. На ней стояли чашки и пепельница. Гуля быстро их убрала и выудила из кармана фартука колоду карт Таро.
        - Ну, кто первый? - плюхнувшись на табуретку, она широко расставила ноги в домашних тапочках.
        - Давайте я, - Лиза торопливо заняла место напротив неё.
        Между ними осталась пустая табуретка-столик.
        - Ты пока будь там, - распростёртой ладонью пресекла Гуля мою попытку подойти. - А то энергетику всю нам попортишь.
        Я остановилась, чувствуя смутное сожаление, что мы повелись на эту разводку, и пытаясь сообразить, как и на что Гуля рассчитывает нас кинуть. Ведь даже если она нас загипнотизирует, денег у нас на двоих было от силы рублей пятьсот.
        - Задумай вопрос, - велела она Лизе.
        - А вы разве не на жизнь гадать будете? - протянула та несколько разочарованно.
        - На жизнь, - насмешливо хмыкнула женщина. - Да у тебя она ещё толком и не началась.
        - Ну да, - согласилась Лиза. - Потому мне и интересно выяснить, чего от неё ждать.
        Ловко перетасовав колоду, Гуля разровняла её ладонью по поверхности табуретки, превратив в полукруг.
        - Выбери шесть карт, но сама не трогай. Просто показываешь мне. Ясно?
        Лиза принялась быстро тыкать наманикюренным пальчиком в рубашки карт.
        Гуля по очереди выложила в ряд выбранные карты и перевернула. Нахмурив лоб, осмотрела их, и упёрла руки в разведённые колени.
        - Отчуждённость, безразличие, скука, - заговорила она монотонным пророческим голосом. - Всё стало слишком привычным. Ты не позаботилась о том, чтобы завершить начатое. И не получила чего хотела. Теперь контроль над событиями потерян.
        Наступает время терпеливого ожидания, но исход его не гарантирован, а успех соединён с разочарованием. Кругом ошибки и рассеянность. Тебе грозит смертельная опасность от друга, - Гуля бросила взгляд на меня. - Или подруги. Но будешь воздержанной, ничего не случится. Ответ на вопрос - время. Оно твой союзник, доверься ему. И не держи зла. Само по себе оно не имеет силы.
        Тяжело выдохнув, Гуля откинулась назад, обозначая, что закончила. Лиза недоумённо потрясла головой.
        - Ничего не поняла. Это типа ответа «да», но только попозже? Такой смысл?
        - К чему охота, к тому и смысл, - буркнула Гуля.
        - Я думала, вы скажете что-то нормальное. Адекватное, - Лиза обижено пожала плечиком и встала.
        - Что ты думала - меня не касается, я говорю только, что вижу.
        - Пойдём отсюда, - Лиза подхватила меня под руку. - Ты была права. Всё как всегда: враньё и обман.
        Но Гуля не обиделась, и как будто даже была довольна такой Лизиной реакцией.
        Затем навела на меня палец:
        - Теперь ты.
        - Не, мне не надо. Я про себя и так всё знаю. До свидания.
        Гуля недоверчиво усмехнулась, но ничего не сказала. Мы вышли за прилавок и побрели на выход.
        - И какой же вопрос ты загадывала? - спросила я Лизу.
        - Стану ли я богатой.
        - Серьёзно? - меня разобрал смех. - И ты хотела, чтобы она назвала количество нулей на твоём банковском счёте?
        - Ответ «да» меня бы вполне устроил. Без всякого этого тумана про время и смертельную опасность от подруги, - она изобразила испуг. - Теперь буду тебя бояться.
        Я в шутку схватила её за горло и сделала вид, что пытаюсь задушить.
        Вдруг Лиза резко посерьёзнела и остановилась.
        - А спроси её про сон? Что он значит. Может, тебе она что-то более внятное скажет? Сны, гадания - всё из одной оперы.
        - Да, ладно. Ушли уже.
        - Нет-нет, - загорелась Лиза. - Давай вернёмся.
        - Она злобная какая-то.
        - Плевать, - Лиза уже тащила меня назад. - Просто послушаем. Денег она не берет, а нам не обязательно в это потом верить.
        Гуля сидела там же, где мы её и оставили, закинув одну толстую ногу на другую и дымила сигаретой. Столбы табачного дыма густо клубились между коврами.
        - А я знала, что ты передумаешь, - довольно миролюбиво сказала она. - Такие как ты во всём ищут подвох, а потом сами же и страдают.
        - Это моя идея, - призналась Лиза. - Просто у нас есть один неразрешимый, загадочный вопрос. На него не ответишь «да» или «нет», поэтому ваши мутные ответы тоже прокатят.
        Гуля кивнула, приглашая меня сесть, после чего тем же образом разложила передо мной карты, и я выбрала шесть наугад. Она их раскрыла.
        Красивые, цветные картинки с изображением человеческих фигур, зверей и различных предметов. Раньше я никогда не видела карты Таро так близко.
        На первой карте была изображена стоящая за забором из мечей женская фигура со связанными руками и завязанными глазами. На второй - огромная луна с лицом и воющими на неё собаками. Следующей шла перевёрнутая вверх ногами королева в ярко-жёлтом платье, за ней - средневековый парень с охапкой мечей. Женщина на пятой карте сидела в кровати и прятала в ладонях лицо, а на потолке витали страшные тени. Последняя карта называлась - Справедливость и на ней на троне восседал человек в красной мантии.
        - Ты в клетке, и ты попалась, - глухо произнесла Гуля. - Что-то надвигается и вероятность совершить ошибку очень высока. То, что вчера казалось ясным, скоро покроется мраком. Днём в лесу спокойно, но ночью тени оживают. Несчастливая, трагическая ситуация, тяжёлая потеря, скорбь, шантаж и стыд. Упорство в отстаивании неправильных решений. Бессмысленная ложь. Ты открываешь глаза на истину, возле которой нет места счастью. Здесь может быть нечистая совесть, не дающая уснуть, или же ощущение опасности. Дурные последствия прошлого. Боль, усталость и желание изменить всё к лучшему. Бояться стоит не событий, а будущего.
        Гуля смотрела пристально на меня, словно это я должна была ей что-то объяснить. Но судя по тому, какие слова она произносила, всё было плохо. Что, в общем-то, не сильно удивляло. Я уже давно выросла из ожидания чудес.
        - Ищи причину в женщине. Взрослой, гордой и ревнивой. Она противостоит тебе. Разберёшься с ней, отпустишь её и она отпустит тебя. Доверяйся не чувствам, а разуму. Видишь эту карту? - Гуля постучала по изображению человека в красной мантии. - Это кармическое правосудие, упорядочивание хаоса и оплата по счетам. Ты можешь признать свою вину, а можешь доказать невиновность. Но баланс необходимо восстановить, иначе потери продолжатся и конца им не будет.
        Она замолчала. Я обдумывала сказанное. Странным образом этот общий набор фраз отзывался во мне интуитивным пониманием, хотя мы и договорились с Лизой не верить в плохое. Когда она сказала про женщину, с которой нужно договориться, я сразу подумала, что это очень подходит под мой вопрос. И всё описанное, в целом, было довольно близко. Я же действительно не знала, как разобраться с этим сном и что предпринять.
        - Пойдём? - Лиза потрясла меня за плечо.
        Я встала и кивнула Гуле:
        - Спасибо.
        В первый раз за всё время она улыбнулась.
        - Погодите, дам ещё вам кое-что.
        Она покопалась среди своих мешков и вытащила из пакетика две пуговицы на ниточках.
        - Держите, - положила Лизе в руку и зажала в кулак. - Это обереги от тёмных мыслей.
        Мы поблагодарили её и поскорее ушли. Можно было сколько угодно убеждать себя в том, что я в гадания не верю, однако неприятный осадок всё же остался.
        - Нужно мне, наверное, найти Надю и поговорить с ней, - сказала я Лизе, когда вышли на воздух. - Узнать, почему она так резко уволилась. Может, я на самом деле в чем-то виновата перед ней, просто не отдаю себе в этом отчёт? Не могла же она вот так ни с того ни с сего на меня наброситься?
        - Где же ты её теперь найдёшь?
        - У Тамары Андреевны спрошу. Слышала, что эта Гуля сказала? Что она отпустит меня, если я её отпущу.
        - Это значит, что ты должна перестать о ней думать.
        - А как я перестану, если она мне снится?
        - Вот тебе пожалуйста - замкнутый круг. Помнишь, весной, когда твоя Яга умерла, и ты запретила своей матери на похороны приезжать? Я спросила почему, а ты сказала: «С глаз долой - из сердца вон».
        Я пожала плечами.
        - Ну, это я просто пошутила, чтобы не портить никому настроение рассказами о том, как я её ненавижу.
        - Сейчас тоже самое. Зачем тебе видеть Надю? Быстрее забудется.
        - Тогда я не знаю, что делать.
        - Вот, потому гадалка и сказала, что ты в клетке.
        - Я ещё помню про дурные последствия прошлого и что стоит бояться будущего.
        - Всё, хватит, - оборвала Лиза. - Мы же договорились не верить, а то я тоже начну думать, что из-за тебя меня ждёт смертельная опасность. Извини, зря я тебя на это подбила. Просто всегда хочется услышать, что когда-нибудь всё станет хорошо.
        Проходя возле продуктового магазина мимо нищего старикана с хозяйственной сумкой для подачек, Лиза выкинула в неё две наши пуговицы.
        - Ты зачем это сделала? - удивилась я.
        - Моя бабка, та, которая армянка, говорила, что чужие пуговицы носить нельзя. И на дороге или с пола подбирать тоже. Они могут забрать твою душу или свести с ума.
        ГЛАВА 2
        Хаос начинается с мелочей. С одной малюсенькой дырки на носке, со смятого фантика на полу, с пожелтевшего высохшего огрызка среди бумаг, с промокших ботинок или отрывающейся пуговицы. Хаос похож на вирус. Очень заразный и живучий, он может поселиться, где угодно, забраться в твой мозг, в сердце или даже в душу. Зацепившись крохотным микробом за твою жизнь, он приживается и распространяется повсюду, куда сможет проникнуть.
        Поддерживать порядок непросто, но ещё сложнее избавиться от этого всепоглощающего хаоса.
        Труп нашли во время третьего урока. У нас как раз шла физра и я, пробегая мимо окна, первая заметила странное скопление людей в палисаднике соседней многоэтажки, где и собачники-то не часто гуляли, а уж тем более в такую мерзкую погоду.
        Дождь лил две недели, не переставая, и всё вокруг: и дома, и деревья, и люди пропитались его влажным, промозглым холодом. Везде что-то текло, капало, шумело в водостоках, долбило по подоконникам, шелестело и разбрызгивалось под колёсами машин. Октябрьская сырость пробирала до костей.
        - Что там? - не поднимаясь со скамейки освобождённых, Лиза подёргала меня за подол футболки.
        - Кажется, что-то случилось, - я продолжала вглядываться в непонятное сборище. Тёмные нахохлившиеся фигуры. Человек десять, и среди них несколько полицейских.
        То, что на земле перед ними что-то лежит, угадывалось смутно, совсем неясно, расплывчато из-за непрерывно текущей воды. Скорее можно было строить догадки, однако особым разнообразием они не отличались.
        За моей спиной возник Фил и, дурачась, придавил меня к подоконнику. Я отпихнула его плечом.
        - Погоди, кажется, дело серьёзное.
        От моего дыхания стекло запотело, и Фил протёр его голым локтем.
        Два человека в полицейской форме растягивали между деревьев красные заградительные ленты.
        - Пойдём посмотрим? - предложила я.
        - Чё такое? - к нам подскочил красный, разгоряченный Бэзил, шутливо оттолкнул обеими руками Фила, глянул в окно и присвистнул.
        - Микки предлагает сходить, - Фил кивнул в сторону сборища.
        Новый физрук, тридцатилетний подкаченный мужик с острой рыжей бородой, проводил уроки в совершенно расслабленном режиме, и дверь зала всегда оставалась нараспашку. Выйти в туалет, попить - как нечего делать.
        Так что мы вчетвером: я, Лиза и Фил с Бэзилом, пока весь класс увлечённо играл в волейбол, спокойно вышли из зала и сразу рванули на первый этаж.
        Забрали в раздевалке куртки и, перескочив через турникеты на проходной, беспрепятственно оказались на улице. К одиннадцатому классу мы уже не опасались наказаний ни за самоволки, ни за прогулы, ни за курение. Нас, наконец, оставили в покое. Лишь бы нормально сдали ЕГЭ. Всё остальное отошло на второй план.
        - Как вы думаете, что там? - я ухватила Бэзила за рукав куртки.
        С капюшоном на голове и в футбольных трусах он выглядел очень забавно.
        - Наверное, кто-то с крыши навернулся, - предположил Бэзил.
        - Или муж жену с балкона выбросил, - выдал свою версию Фил.
        - Главное, чтобы не ребёнок, - сказала Лиза. - У матери на работе у одной женщины год назад так трёхлетний сын из окна вывалился. Если ребенок, я даже близко не подойду.
        Шлёпая по лужам, мы пробежали по асфальтовой дорожке и обогнули школу вдоль забора.
        Среди деревьев палисадника октябрьское уныние ощущалось особенно сильно. Черные мокрые стволы, черная земля, сморщенные жёлто-коричневые листья на ней. Сырой холод просочился под куртку и, забравшись под штанины, пополз по голым ногам. Дождь моросил мелкий, но сплошняком. Выбившиеся из-под капюшона пряди волос быстро намокли.
        Под окнами высотки собралось уже не меньше двадцати человек: кучка полицейских и чуть поодаль - зеваки. На подъездной аллее стояли две полицейские машины.
        Бэзил подошёл к двум мужчинам в синих спецовках работников ЖКУ.
        - Что там?
        - Да, трупешник, - охотно откликнулся тот, что помоложе. - В канализационном люке.
        - Я нашёл, - гордо добавил второй. - Они мне говорят: «Лезь», а я им: «Сдурели?» И так всё в воде. Как в такой дождь работать? Хорошо, дождевик всегда с собой ношу. Он много места не занимает. Сорок минут возился, пока крышку снял.
        - И чего? - нетерпеливо перебил его Бэзил. - Что за трупешник?
        - Откуда я знаю? Я как люк вскрыл, оттуда такая вонь шибанула, что я чуть сознание не потерял. Сразу в полицию и позвонил.
        Информация звучала ужасающе.
        - Его достали? - с опаской спросила я из-за плеча Бэзила.
        - Минут десять назад. Девка похоже. Но там от неё рожки да ножки остались, так что лучше, ребят, не смотрите. А то спать не будете.
        - Расчленёнка? - с любопытством поинтересовался Фил.
        Сантехник пожал плечами:
        - Вроде нет, просто давно лежит. Но это не точно, он был завёрнут.
        Ничего больше не выясняя, Бэзил с Филом припустили туда, где суетились полицейские, а мы с Лизой, взявшись за руки, нерешительно двинулись за ними.
        Я только раз видела в жизни мертвеца. Мою бабку Ягу, сбитую на пешеходном переходе прошлой весной. Она хоть и лежала в гробу, и была намазана каким-то серым воском, её безжизненное, потустороннее лицо напугало меня до ужаса, хотя Яга и при жизни красотой не отличалась.
        В Лизиных огромных карих глазах застыло нервное напряжение, словно в любой момент она готова была кинуться наутёк. И от этого вполне понятного, но детского страха было немного смешно. Страшно, смешно и очень любопытно.
        Однако приблизиться нам не дали, широко расставив руки, дорогу преградил мокрый серый дядька.
        - Разворачиваемся и уходим. Тут вам не цирк.
        - Нам надо, - сказала я, не зная, какое объяснение придумать. - Мы по делу.
        Я всегда делала вид, будто имею права. Люди от этого терялись и начинали сомневаться в себе.
        - По какому делу? - решил всё же выяснить дядька.
        - Насчёт того трупа, - я махнула рукой так, словно трупы были повсюду, а нам понадобился именно этот.
        Дядька нахмурился.
        - У вас есть информация?
        Я неопределенно кивнула.
        - Что-то знаете? Видели? - он обвёл нас недовольным взглядом.
        На Лизином лице появилось отработанное годами и лучшее из её репертуара выражение «ничёнезнаю».
        - Возможно, - уклончиво ответила я.
        Дядька вытащил из кармана визитку и протянул мне.
        - По будням с двенадцати до пяти. Приходи, расскажешь. А сейчас идите отсюда.
        - Хорошо, конечно, - сунув не глядя визитку в карман, энергично закивала я.
        Изобразив покорность послушных школьниц, мы немного сдали назад и, обогнув за разросшимися кустами снежноягодника, целенаправленно устремились к тому, что так зловеще-притягательно лежало возле колодезного люка.
        В этот момент полицейские как раз погнали оттуда парней и нам удалось подобраться к трупу.
        Невообразимое бесформенное вонючее нечто, обрывки серой ткани, бывшие когда-то одеждой, куски синюшной кожи, проглядывающие кости конечностей, бесцветная мочалка остатков волос, на месте лица расплывчатое бугристое желеобразное пятно.
        - Мамочки, - прогнусавила Лиза, зажав двумя пальцами нос.
        - Крантец, - с чувством подтвердила я.
        Из-под тела выглядывал кусок заплесневелой клеенки со стёршимися контурами рисунка и сгнившими верёвками по бокам.
        - А ну кыш отсюда, - прикрикнул на нас кто-то сзади, и мы не без облегчения вернулись на пешеходную дорожку, между палисадником и школьным забором, где нас уже поджидали Фил с Бэзилом.
        Остановились и несколько секунд с раскрытыми ртами жадно дышали.
        - Ща блеванут, - заржал Фил.
        - Не дождешься, - процедила сквозь зубы Лиза.
        - Фигово выглядит, - Фил держал сигарету в кулаке, чтобы не намокла, и затягивался через него.
        - Кто? - не поняла Лиза.
        - Ну, эта мёртвая.
        - Ясно, что фигово, - Бэзил курил, спрятавшись под капюшоном и выпуская дым себе под ноги.
        - Она же типа мёртвая.
        - Представляете, может, мы сидели, учились, а её тут убивали? - Лиза очень впечатлилась увиденным. - И если бы кто-то посмотрел в окно, то этого могло и не случиться…
        - Ткаченко, ты чё? - Фил приложил ей ладонь ко лбу, якобы проверяя температуру. - Убивают вообще-то ночью.
        Фил был высоким, красивым, с вьющимися каштановыми волосами, которые он тщательно укладывал, ямочкой на широком подбородке и смеющимися глазами, однако умом никогда особо не отличался и соображал намного медленнее, чем разговаривал.
        - Убивают всегда, - сказала я. - Вот мы тут стоим, разговариваем, а прямо сейчас кого-то где-то убивают.
        - Хватит пугать, - Лиза проворно расстегнула Филу куртку и нырнула под неё с головой.
        Фил с Лизой вроде как встречались, но на самом деле только потому, что были нашими с Бэзилом друзьями, и так было удобно всем, пускай и мы тоже встречались не по-настоящему.
        Бэзил осмотрелся по сторонам. Его пронзительный, цепкий взгляд - единственное, что можно было различить под тёмно-синим капюшоном.
        - В темноте тут раздолье для маньяков. Даже фонарей нет.
        - Может, её вообще не здесь убили, - по лодыжкам и загривку пробежали мурашки.
        - Из того дома притащили, наверное, - Фил кивнул на белую высотку.
        - Или из соседнего, - добавила Лиза.
        - Кто-нибудь разглядел клеёнку, на которой она лежала? - спросила я.
        - Я не видел, - Бэзил докурил.
        В школе прозвенел звонок, и она тут же наполнилась монотонным гулом. Полицейские едва успевали тормозить вываливших на улицу ребят возле заградительных лент. В нашем корпусе учились только старшие классы, так что давалось им это не просто. Прибежали охранник Марат и завуч - Ольга Олеговна.
        Какое-то время мы молча наблюдали за всей этой суматохой.
        - Что там, ребятки, приключилось? - неуклюже переваливаясь, к нам подошла повариха. - Убили, что ль, кого?
        Среди мрачной серости её не особо чистый халат, казалось, сиял белизной.
        - Убили, - отозвался Бэзил.
        - Батюшки, - ахнула она, с чувством всплеснув руками. - А кого?
        - Женщину, - сказала Лиза. - Вроде.
        - Точно женщину, - подтвердил Фил.
        Маленькие бесцветные глаза поварихи загорелись азартным любопытством.
        - Изнасиловали?
        - Мы свечку не держали, - буркнул Бэзил.
        - Её давно убили, - пояснила Лиза. - И спрятали в колодце.
        - Может, забьём на физику? - предложил Фил, когда повариха свалила. - Подыхаю жрать хочу. Кто со мной в ТЦ?
        С тем, что дальше было бы странно продолжать учиться, согласились все.
        - Принесёшь мои вещи? - попросила Лиза. - Я вас на крыльце подожду.
        Пока я переодевалась, только и думала, что о трупе. Неприятное зрелище. Омерзительное. От одной мысли, что человек превращается в вонючую, тошнотворную гниль, делалось жутко. Нет, с тем, что это естественный биологический процесс разложения, трудно было поспорить, однако самый ужас всего этого заключался в обречённости и пустоте. Получалось, каким бы ты ни был в жизни человеком, сколько бы хороших дел не совершил, всё равно рано или поздно от тебя останется лишь сгусток ненужной грязи.
        Забрав Лизину сумку, я спустилась вниз и возле столовой, рядом с умывальниками, заметила Томаша. Облокотившись обеими руками о раковину, он задумчиво стоял спиной ко мне.
        Я невольно замедлилась.
        Слава Томаш пришёл к нам в десятый, и все девчонки тут же в него повлюблялись: новый, красивый, таинственный парень, как во всех фильмах показывают.
        Спокойный, аккуратный, с прекрасной успеваемостью, лицом, которое смело можно было выкладывать в раздел «эстетика парней» и фигурой даже лучше, чем у Фила. А тот у нас всегда считался чуть ли не Аполлоном.
        Мне Томаш тоже понравился, но обычно парни сами влюблялись в меня, а у меня при всём желании никак не получалось влюбиться по-настоящему, так что я не придала этому никакого значения. До тех пор, пока неожиданно он не подкатил сам.
        Осторожно и ненавязчиво, сначала в переписке, а потом недели две провожая до дома и развлекая историями о своей прежней школе, где-то в Подмосковье, об искусстве, в котором он видимо неплохо разбирался, о детских путешествиях с мамой-художницей.
        Слава не только выглядел взрослее большинства моих одноклассников, но и разговаривал, рассуждал и вёл себя как-то по-взрослому.
        И всё же, в этом я уже призналась себе намного позже, меня захватила вовсе не его взрослость и не умные разговоры, которые я слушала вполуха, и даже не ореол загадочности.
        Будь Томаш таким же недалёким, как Фил, или таким же скучным, как Липатов, или нервным, как Бэзил, будь он хоть глухонемым или аутистом, как Женечка, для меня бы это не имело никакого значения.
        С самого начала моё увлечение им было абсолютно примитивным, плоским и до неприличия физиологичным. Все эти недели каждый день я надеялась, что он вот-вот обнимет меня, поцелует и можно будет уже не стесняться своих чувств.
        Однако Томаш тянул. И мне со всей моей природной нетерпеливостью стоило либо уже перейти в наступление, либо прекратить это странное общение, но я лишь малодушно ждала, пока внезапно в один момент он не потерял ко мне интерес.
        Перестал писать, провожать и даже тайком поглядывать. Несколько дней под колкие насмешки Бэзила я надеялась, что он одумается или пояснит причину столь резкой перемены, но оправдываться Томаш не собирался, обращая на меня внимания не больше, чем на школьные стены.
        Теряясь в догадках и чувствуя себя униженно, я подошла к нему с вопросом: «Что происходит?».
        Выражение лица, которое сделалось у него после этого вопроса, я, наверное, никогда не забуду.
        Он смотрел так искренне недоумённо, что я и сама растерялась, ведь по большому счёту предъявить ему мне было нечего. Мы ни о чём не договаривались, ни в чём друг другу не признавались и даже не целовались.
        - Ты это про что?
        Не придумав ничего лучше, я открыла в телефоне нашу с ним переписку за эти дни и показала, тогда он, в свою очередь, открыл её же на своём телефоне, и я увидела пустоту. Чистый белый лист. Ни одного сообщение ни от меня, ни от него. Всё было тщательно удалено.
        Прежде меня никто так не унижал.
        - Я тебя как-то обидела?
        - Нет, конечно, - он улыбался вежливой тёплой улыбкой. - Мне не на что обижаться.
        - Можешь объяснить, что изменилось?
        - Ты что-то путаешь, но не переживай, со всеми бывает. Я тоже иногда ошибаюсь и потом сильно стыжусь этого.
        Лиза не сомневалась, что он узнал про меня нечто такое, что заставило его сдать назад, однако, не смотря на множество дурацких происшествий, в моей биографии не было ничего стыдного или позорного.
        Внутри себя я послала Томаша ко всем чертям, но он никуда не ушёл, а ещё более прочно обосновался в моей голове. И единственное, чем я могла погасить это настырное навязчивое чувство, был гнев. Меня злило абсолютно всё, что было с ним связано: его причёска, пиджак, манера держаться у доски, идиотское прилежное поведение, даже дурацкая фамилия и та бесила.
        Лиза иронично называла это «любовь-ненависть», парни же нарочно звали его моим крашем, и если кто-то намеревался разозлить меня, то достаточно было лишь коснуться этой темы.
        Из столовой выскочили два пацана и, поскальзываясь на поворотах, помчались по коридору. Томаш выпрямился и, резко обернувшись, застукал меня с поличным.
        В тяжёлом взгляде застыл вопрос.
        - Бэзил не пробегал? - вежливо улыбнувшись, спросила я, хотя отлично знала, что все уже ждут меня на улице.
        - Они с Филом ушли.
        Томаш почти никогда не пропускал уроки, во всяком случае те, на которых я сама присутствовала, и видеть теперь, что он не торопится, было довольно странно.
        Ограничившись лёгким кивком, я быстро прошла по застеклённому коридору между школьными корпусами. Его затуманенные окна были покрыты горизонтальными полосками стекающих капель. Надела на ходу куртку и издалека помахала намеревающемуся вот-вот покинуть свой пост Марату.
        До самого кафе мысли о Томаше вытеснили утреннее происшествие. Так получалось каждый раз, стоило начать о нём думать. Остальное плавно отходило в сторону. Теряло резкость, размывалось фоном боке. И не то, чтобы я думала что-то конкретное, просто он то и дело вставал у меня перед глазами. Как разговаривает, как двигается, в чём был одет, как посмотрел или улыбнулся. Нелепые бессвязные картинки. Навязчивые, раздражающие образы.
        Ребята о чём-то переговаривались, а я толком не слушала. Плелась за Бэзилом, послушно позволяя ему вести себя за руку.
        Из-за сырой погоды и холода меня одолевала бесконечная простуда. Она то немного отступала, то накатывала с новой силой. Хроническая усталость, сопли, озноб. Было бы хорошо купить новые ботинки, обе подошвы моих треснули и, хотя со стороны это было совсем не заметно, ноги постоянно промокали, а ботинки не успевали высыхать изнутри.
        Только на носовые платки у меня были деньги, а, вот, на ботинки нет. Тем более на такие.
        Все шмотки, которые я носила, мне подгонял Бэзил. Его старшая сестра Марина работала в Меге и постоянно притаскивала домой списанное или распродажное барахло. Вещей у неё было очень много и всё, что ей по каким-то причинам не подходило, она раздавала подругам или продавала. Так что Бэзил не без гордости регулярно снабжал меня одеждой.
        Моднючие широкие голубые джинсы с завышенной талией, из которых я не вылезала уже второй год, укороченная красно-серая куртка, спортивный костюм, свитера, худи, куча футболок, даже разноцветные носочки, шарфики и ремни - в сравнении с Лизой я была богачкой.
        Вот только обувь Марина не приносила, поэтому я просто донашивала ботинки, которые она собиралась выбросить из-за трещины на подошве. Меня это не смущало. Ботинки были чёрные, высокие и жутко стильные. Я бы в жизни себе такие не смогла купить.
          Привычным маршрутом сквозь моросящую серость мы дотопали до шоссе, перешли по подземному переходу на другую сторону и с облегчением нырнули в искусственный, но вечный уют ТЦ: тепло, свет, порядок и приятные ароматы. В любое время дня и ночи, в любую погоду, в любой сезон.
        Если не выглядеть, как бомж и иметь в кармане хотя бы пару сотен, в торговом центре вполне можно жить. Там всегда есть чем себя занять, где поесть, потусить, при желании даже переночевать. Для тех, кто знает все магазинчики, офисы, салоны, лестницы, переходы, закоулки и подсобки, найти для этого подходящее место - раз плюнуть.
        В фитнесс-клубе есть душевые и, если остаться там после закрытия, можно хоть всю ночь плавать в бассейне или скакать в батутном центре.
        Общий вход в клуб находился с улицы, но кто-то раздобыл электронный код от дверей со стороны ТЦ и, после закрытия, мы несколько раз спокойно проходили туда, развлекались, а потом сваливали через пожарный выход.
        В обычное время в ТЦ было относительно спокойно, и мы с Лизой проводили в нём много времени. Или за столиками фудкорта, или болтаясь по бутикам, примеряя вещи из новых коллекций и фоткаясь для инсты. Некоторые охранники нас гоняли, потому что приходили мы часто, но ничего не покупали. Особого права они на это, конечно, не имели, ведь мы не воровали и не хулиганили, так что когда дело доходило до администратора, правда всегда оказывалась на нашей стороне. Ведь мы потенциальные покупатели. А покупатель всегда прав. Некоторые из них вообще считали, что размещая фотки в инсте, мы им делаем бесплатную рекламу.
        Поднялись на стеклянном, с крутым подъёмом эскалаторе на третий этаж. Туда, где фудкорт, - неизменное место нашего внешкольного времяпрепровождения. Там у нас был «свой» столик, «своё» меню и все работники, включая уборщиц, знали нас, как «своих».
        С утра в зале людей было немного. Полы блестели, человеческий гомон не заглушал музыку и царил относительный покой.
        С правой стороны от общей площадки фудкорта над входом в бутик с бижутерией появилась новая вывеска о скидках. Белый тканевый прямоугольник, а на нём разноцветные пляшущие буквы - «Отмечаем юбилей! Скидка на всё от 40 %».
        - Стойте, - сказала я ребятам, но остановилась сама. Мокрые пряди лезли в рот. - Эта штука похожа на нашу растяжку.
        Они притормозили, не доходя до столиков, и молча уставились на меня.
        Бэзил скинул капюшон, словно ему вдруг стало жарко. Но на самом деле, чтобы лучше меня слышать.
        - Какая штука?
        В последний год он перестал заморачиваться стрижками и брил голову, как призывник, и это придавало его острому, ещё немного мальчишескому лицу, оттенок пацаньего сиротства и неблагополучности. Что вместе с подвижной мимикой, отрепетированными повадками ауешника и лидерскими замашками складывалось в традиционный образ криминального гопника, каковым, по сути, Бэзил совсем не являлся. Однако ему нравился любой эпатаж и то, какое впечатление он производил этим своим видом, его более чем устраивало.
        Вместе с тем именно по той же причине он завоёвывал расположение гораздо быстрее, чем Фил собственным самолюбованием. Всем нравится иметь в друзьях «опасного» парня. И Бэзил отлично играл на этом. Безусловно, в первую очередь, он был актёром, хотя и дурости, конечно, ему было не занимать.
        - Клеёнка, в которую завёрнут труп.
        - На что похоже? - нетерпеливо переспросил Фил.
        Находясь в двух шагах от еды, они были не в состоянии думать о чём-либо ещё.
        - Мне показалось, что она похожа на растяжку, которую в прошлом году потеряли. «С днем рождения, школа!». Ту, что на репетиции Липа порвал.
        - Не выдумывай, - отмахнулся Фил. - На тебя крылья брать?
        - Я серьёзно.
        - Хватит уже об этом, - Лиза потянула меня за рукав. - Идём.
        ГЛАВА 3
        Мы с Лизой обе блондинки. Не натуральные, конечно, хотя мои настоящие волосы и так довольно светлые, а вот у Лизы совсем тёмные, почти чёрные. Потому что папа у неё армянин. И до того, как её родители развелись, у Лизы была армянская фамилия.
        Впервые мы перекрасились в восьмом. Посреди года к нам перевелась новенькая девочка. Тихая, скромная, совсем белая, с белесыми ресницами и бровями. Она всего боялась и ходила по стеночке. Мы её не трогали. По правде говоря, даже внимания особо не обращали.
        И вот как-то на алгебре эту девочку вызвали к доске и попросили разобрать домашнюю задачу.
        Девочка встала, глазами хлопает, мел в руки взять боится. Ну, математичка и начала её прессовать: «Чего стоим? Почему спим? Разговаривать умеем? А писать? Домашнюю работу делала? На прошлом уроке была? Ты вообще слышишь, что я с тобой разговариваю?»
        Однако девочка, опустив взгляд, лишь жалко улыбалась и пожимала плечами.
        - Садись на место, - терпение математички закончилось. - Блондинка, она и есть блондинка. Откуда там мозгам взяться?
        Восьмой класс - самый пик моей бунтарской активности. Достаточно было малюсенькой искры.
        - И что, что она блондинка? - выкрикнула я с места. - Вы седая, это значит, у вас старческий маразм?
        Тогда я была очень сложным и конфликтным подростком. Я знала, что я плохая, и чувствовала себя такой. А плохим детям полагалось вести себя зло и агрессивно.
        - Иванова, что за хамство? - математичка закрывала глаза на мои «выступления», только потому что в то время я знала математику лучше всех в классе.
        - А почему вы можете так говорить, а я нет?
        - Потому что я - учитель, а ты - маленькая девочка.
        - То есть вы пользуетесь служебным положением, чтобы унижать людей?
        - Я никого не унижала!
        - Все слышали, как вы сказали, что у неё нет мозгов, потому что она блондинка.
        Продолжать перепалку учительница не стала. Просто отправила меня к доске, расписывать задачу. И я, конечно же, с вызовом это сделала.
        А на следующий день мы с Лизой, не сговариваясь, пришли в школу с бело-жёлтыми головами. Краска легла не очень хорошо, особенно на Лизины волосы, однако, акцию протеста можно было считать состоявшейся.
        - Докажите теперь, что мы тупые, - гордо заявила я математичке.
        И с тех пор, мы с Лизой красились исключительно «скандинавским блондом», символизирующим нашу дружескую солидарность и глубокую убежденность в том, что о человеке нельзя судить по внешности.
        Взяли каждый по большому стакану капучино и ведёрко с крылышками на четверых. Развесили мокрые куртки на спинках стульев, а сами развалились на коричневых диванах.
        - Нет, серьёзно, - я выждала, пока ребята немного поедят. - А вдруг это правда та самая потерянная растяжка? Тогда получается, что всё случилось под самым нашим носом? Представляете?
        - Я не хочу этого представлять, - капризно поморщилась Лиза. - Мне хватило того, что я уже видела.
        - Если это на самом деле наша растяжка, - продолжила я. - Нужно рассказать полиции.
        Бэзил громко поперхнулся кофе.
        - Микки, ты совсем? Хочешь, чтобы нас всех круглосуточно таскали на допросы, а потом обвинили в этом убийстве?
        - С чего это обвинили, если мы тут не причём?
        - А то я не знаю, как это бывает. Им вообще пофиг, кто виноват, главное, чтобы было на кого повесить.
        В том, что касалось полиции и вообще любых вопросов, связанных с законом, Бэзил считался среди нас бесспорным авторитетом. Его дядька Антон по малолетству отсидел пять лет в колонии и, хотя в дальнейшем его судьба складывалась довольно благополучно, он не переставая делился с Бэзилом печальным жизненным опытом.
        - Делать тебе больше нечего, - Фил жадно налегал на крылышки. - Просто труп, просто клеёнка, а ты уже напрядумывала детектив.
        - Между прочим, мой дед был следаком. И у меня это в крови.
        Бэзил громко расхохотался.
        - У тебя в крови устраивать кипиш из ничего.
        - Это не кипиш, а любопытство. Напиши Липе, - попросила я Лизу. - Пусть сходит туда и точно всё разузнает. Труп, может, и не покажут, но растяжку-то можно посмотреть.
        - Смеёшься? - Фил скривился. - Нас взашей погнали, а Липа типа разузнает.
        - Ради меня Липа сделает, что угодно, - похвасталась Лиза.
        - Вот и напиши, - поддержала я.
        - Давайте спокойно поедим, - Бэзил потянулся к крыльям, но в который раз наткнулся на руку Фила и раздражённо забрал всё ведёрко себе. - Сдался вам этот труп.
        Хитро поглядывая, Лиза достала телефон.
        - Спорим, узнает?
        Фил недовольно пожал плечами, типа «делай что хочешь».
        - Не нужно ничего узнавать, - проворчал Бэзил. - Придёт время, всё само выяснится.
        Бэзил умел вредничать, как никто другой. Иногда просто, чтобы поспорить и показать характер.
        - Как, интересно, это выяснится, если про растяжку, кроме нас, никто не в курсе?
        - Просто попрошу сходить на разведку, - Лиза кокетливо подмигнула Бэзилу. - Пусть это будет для Сени испытанием, а то Фил не верит.
        - Да, верю-верю я, - Фил попытался забрать у неё телефон, но Лиза уже быстро что-то написала и отправила.
        Сеня Липатов был тихим, прилежным парнишкой, послушным и немного робким. Мы над ним посмеивались и нечасто звали куда-то. Но Лизу он любил беззаветно и выполнял все её прихоти. В основном, конечно, это касалось домашки, но иногда Сеня решался и на героические поступки, вроде того, чтобы отмазать её перед мамой, сказав, что от неё пахнет не пивом, а его домашним квасом, или прикрыть, когда она сбегала с уроков; несколько раз он подделывал для неё медицинскую справку и таскал у отца сигареты.
        - Липа тогда растяжку и стырил, - пробурчал Фил.
        В том, что он недолюбливал Липатова, не было ничего удивительного, потому что сам Фил особой преданностью Лизе похвастаться не мог и каждый раз был вынужден оправдываться, почему Сеня нашёл время её проводить, позвонить, написать, а он нет.
        - Липа ушёл раньше нас, - сказала я. - Забыл?
        Бэзил протянул мне крылья:
        - На, поешь и успокойся.
        - Я с того вечера вообще почти всё забыл, - с глупой улыбочкой признался Фил.
        Лиза метнула в него гневный взгляд, а Бэзил понимающе хмыкнул. В тот день они оба завалились на репетицию пьяные.
        - Если ты взял растяжку, а потом забыл, то это всё объясняет, - мне не нравилось, что они постоянно уходят от нормального разговора, пусть и не совсем серьёзного, потому что у меня просто свербело это обсудить.
        - Ага, скажи ещё я ту тётку грохнул и в колодец запихнул, - продолжал отбиваться Фил. - До кучи. Вместе с растяжкой.
        - Нет, ребят, правда, давайте вы просто сознаетесь уже, кто взял растяжку, - широко расставив локти, я облокотилась о стол и пристально, как на допросе, посмотрела на каждого по очереди.
        Мне, правда, очень интересно, как та растяжка оказалась в колодце вместе с мёртвой женщиной. Я лично оставила её в нашем месте, а на следующее утро она пропала.
        «Нашим местом» мы называли своеобразный тайник за цветочными горшками с огромными фикусами под лестницей возле столовой. Горшки были такие большие, а густота листвы плотной, что положить что-то за них или достать можно было только наугад, засунув руку по самое плечо.
        В нашем месте мы прятали всё, с чем нас могли спалить в школе или дома: сигареты, пиво, презики, косметику, пока это имело смысл. К одиннадцатому классу на сигареты уже никто внимания не обращал, Бэзил закупался пивом в Ашане вместе с дядькой и хранил его дома, бабушка Фила сама распихивала презервативы ему по всем карманам, Лиза красилась, не спрашивая маминого разрешения, а я… Мне никогда не нужно было ничего особо прятать, потому что у меня всё равно ничего своего не было.
        Порванную растяжку с надписью «С днём рождения, любимая школа!» запихнули туда во время последней репетиции школьного концерта, посвящённого этому потрясающему событию. В тот вечер произошло немало неприятного, так что лишний раз нарываться никому не хотелось. Просто убрали её, чтобы не светить, когда директриса придёт ругаться, а потом собирались забрать и выбросить подальше. Но на следующее утро, когда вспомнили про это, растяжки там уже не было.
        - Если мы будем знать, куда её выбросили, то станет понятно, где её нашёл убийца.
        - Так, всё, - Бэзил обернулся к соседнему столику, где сидела парочка мусульманских мам с кучей малолетних детей. - Вам надоедливая девочка не нужна? Совершенно бесплатно. В хозяйстве бесполезная, но легко обучаемая.
        Старшая женщина, сверкнув золотым зубом, добродушно рассмеялась, младшая, с трудом понимая его речь, насторожилась.
        Я помахала им рукой:
        - Здравствуйте!
        Женщины покивали.
        - Это наверняка маньяк, - вернулась к прежней теме Лиза.
        Я задумалась.
        - Про маньяков обычно слухи ходят. А у нас в районе давно ничего подобного не случалось.
        - Так они специально на другой конец города ездят, чтобы никто не догадался, где они живут, - упорствовала Лиза.
        - Скорей всего какой-нибудь несчастный мужик из девятиэтажки выкинул свою злобную жену с балкона, а она случайно в колодец провалилась, - выдал свою версию Фил.
        - Или надоевшую любовницу, - добавил Бэзил.
        - Вообще странно, что не расчленёнка, - Фил нарочно с противным причмокиванием принялся облизывать жирные пальцы.
        - Пожалуйста, не нужно о таком, - Лиза ткнула его локтем.
        - Кстати, расчленёнка намного логичнее, - подхватил Бэзил. - Но, если уж запалился, за неё срок больше дают. Типа предумышленное, с отягчающими. Ведь нужно ещё повозиться, пока отпилишь руки, пока ноги…
        Стоило произнести волшебную фразу «не нужно о таком», как парней тут же прорывало. Можно было сколько угодно умолять не рассказывать про то, как в деревне у Бэзила режут свиней, как кошка сожрала на глазах живую мышь, как Фил ходил с отцом на охоту и застрелил зайца, как размазало под колёсами машин ежа - это лишь подзадоривало их ещё больше и заставляло дразнить нас с удвоенной силой.
        Чтобы не слушать эти гадости, я отправилась за бумажными платками, а когда я вернулась, все втрое сидели в телефонах. Подносы и остатки еды были убраны, а посреди стола стояла маленькая одинокая бутылка Колы. В воздухе витало напряжение. Кто-то с кем-то явно поругался. Скорей всего, как обычно, Лиза с Филом.
        Выяснять не хотелось.
        Но только я подсела к Лизе, как телефон в её руках громко возвестил о пришедшем сообщении.
        Подхватив её под локоть прежде, чем она отстранилась, я успела заглянуть в экран. Липа ответил.
        «Видел только растяжку. Точно наша, хотя буквы сильно стёрлись. Труп уже погрузили в труповозку. Но поварихи и Ольга Олеговна сказали, что это Надя. Они её по серёжкам опознали и кулону. Ты сегодня после школы что делаешь?».
        Надя. Надежда Эдуардовна. Тот самый ночной кошмар на протяжение последних пяти месяцев. Распахнутое окно, разбитое зеркало, кровь на футболке. Угрозы, страх, чувство вины, ненависть к ней и к самой себе. Всё это была Надя. Женщина взрослая, гордая и ревнивая - как описала её гадалка Гуля. Она так часто приходила ко мне во снах, а оказывается, всё это время была мертва и гнила в этом жутком колодце.
        - Ну? - нетерпеливо поторопил Лизу Бэзил.
        - Жесть, - я всё ещё переваривала новость. - Липа пишет, что это Надя. Та, убитая женщина - Надя.
        - Кто такая Надя? - развалившись на стуле, Фил закинул ноги в грязнющих кроссовках на соседний.
        - Надежда Эдуардовна, - с нажимом пояснила я. - Физручка наша бывшая.
        - Рано или поздно её точно кто-нибудь да прибил, - сказал Бэзил после общего ошарашенного молчания.
        - Вася, - Лиза посмотрела на него осуждающе. - Так нехорошо говорить.
        - Очень даже хорошо. Она была ужасная.
        - Про умерших так вообще нельзя.
        - Микки, дай платок, - Бэзил протянул распростёртую ладонь. - Сейчас разрыдаюсь.
        Надю Бэзил терпеть не мог. Большинство её уроков он прогуливал, а когда появлялся для сдачи нормативов, либо цеплял её насмешками и грубостями, либо откровенно хамил. Бэзил сам по себе никогда паинькой не был, но если и конфликтовал с кем-то из учителей, то больше ради показухи, понтов и репутации главного говнюка школы. Надю же он невзлюбил по-настоящему. И сколько мы с Лизой не выпытывали у него причину, ничего пояснять он не собирался.
        Лиза предполагала, что это из-за того, что в самом начале, когда Надя только пришла к нам, Бэзил пытался флиртовать с ней, наиграно, задиристо, при всём классе, но то была его обычная манера поведения - пошлить, смущать, провоцировать. Так он вёл себя почти со всеми учителями. Надя же восприняла эту его подростковую дурь довольно своеобразно: вместо того, чтобы пригрозить плохими оценками или отрицательной характеристикой в его футбольный клуб, как это делало большинство учителей, она принялась насмехаться над ним, называя то ребенком, то малышом, то пупсиком, что заводило Бэзила ещё больше.
        - Ну, Надя и Надя, - Фил равнодушно пожал плечами. - Я тоже как-то не особо расстраиваюсь.
        Надю и я не любила, однако поражало другое: после той злосчастной репетиции, где физручка психанула, как гормонально неуравновешенная школьница, в школе она больше не появлялась.
        - Надю с того вечера никто не видел, - сказала я, ощущая неприятный внутренний холодок, вынудивший вновь мысленно вернуться к своим снам.
        - Понятное дело, не видел, раз она уволилась, - Бэзил укоризненно покачал головой.
        - Ужас, конечно, - с чувством выдохнула Лиза, хватая меня за руку.
        Ей-то наверняка не к чему связывать одно с другим. Лизины пальцы были тёплые и согревающие. Я развернулась к ней:
        - Тебе не кажется странным совпадением, что пропавшая растяжка и внезапно исчезнувшая Надя вдруг обнаруживаются в одном и том же месте спустя пять месяцев?
        - Да, наверное. И что, по-твоему, это значит?
        - Только подумай, какова вероятность повстречать маньяка на двухстах метрах от школы до того колодца? Да ещё такого, который смог с ней справиться. Это же Надя. Вы забыли? Она Фила тогда на раз скрутила.
        - Ой, вот не надо, - Фил возмущённо выпрямился. - Понятное дело, я поддался. Что же я с женщинами драться буду?
        - Повстречать маньяка на двухстах метрах почти нереально, - неожиданно серьёзно сказал Бэзил. - Но вот того, кто долго следил за ней, караулил и заранее знал, с кем имеет дело, запросто.
        - Может и так, но как он раздобыл растяжку?
        - Вот, заноза-то, - выругался Бэзил. - Ну, допустим, я выкинул эту дурацкую растяжку на помойку за школой, а он её оттуда взял.
        - Правда? - от удивления я на секунду забыла, что разговариваю с Бэзилом.
        - Нет, - он довольно разулыбался. - Но всё равно. Это самое адекватное развитие событий без учёта прочих неизвестных.
        - Если никто из нас четверых растяжку не забирал, - сказала я. - То остаются двое: Липа и Томаш. Кто-то из них должен был вынести её на улицу.
        - Зашибись, - наиграно хохотнул Фил. - Я знаю, что вы сделали прошлым летом… Мне нравится расклад.
        - Может, сама Надя и взяла, - продолжал упорствовать Бэзил.
        - Откуда ей было знать, что мы её спрятали? Она и в зал-то не возвращалась.
        - Я могу поговорить с Липой, - предложила Лиза.
        - Ага, и он сразу такой: «Да, Лизочка, конечно, это я спёр растяжку, и Надю укокошил тоже я, потому что она называла меня дрыщом, рахитом и заморышем», - подражая сюсюкающей манере Липатова, передразнил Фил.
        - А кто поговорит с Томашем? - осторожно спросила я.
        Бэзил наиграно осклабился:
        - Конечно, ты. Признайся, ты спецом весь этот напряг замутила, чтобы был повод с ним пококетничать.
        - Нет, - ответила я, как можно спокойнее. - Будет лучше, если это сделаешь ты.
        - Пф… Больно надо. Мене эта тема вообще не прикалывает, и выяснять, кто и где наследил, охоты нет.
        - Может, ты? - я перевела взгляд на Фила.
        - Не, - Фил опустил глаза. - Это у тебя дедова кровь, вот и допрашивай сама.
        Лизу просить смысла не имело, благодаря глубокой силе моего убеждения, Томаша она тоже не жаловала.
        - Как бы там ни было, если вдруг полиция докопается до растяжки, узнает о её пропаже и всё такое, ведь на ней написано про школу, то чтобы не вздумали ничего трепать. Ясно? - Бэзил угрожающе обвёл в нас с Лизой пальцем. - Потому что если вдруг выяснится, что мы имеем к этому какое-то отношение, то кранты. Нормальной жизни больше не будет.
        С этим согласились все, даже я. Лиза пообещала предупредить Липу, а разговоры с Томашем повесили на меня. Ведь сколько бы я не наступала на грабли под названием «инициатива наказуема», пройти мимо них не получалось никак.
        Мы жили в двушке в старой пятиэтажке. Кощей в дальней изолированной комнате. Я в большой и проходной. Раньше, пока Яга была жива, дальняя комната была её, проходная Кощеева, а я спала на кухне. Но потом Яги не стало. Мы убрали её вещи и всё поменяли. Кощей, разумеется, не хотел. Однако услышав, что я хочу занять дальнюю комнату, встрепенулся и поспешил застолбить это место себе.
        Я же, устав просыпаться посреди ночи от жутких звуков холодильника, отбиваться от тараканов и дышать запахом подгоревшего масла, была согласна на любой угол, где босые ноги можно опустить на коврик, а не на ледяную каменную плитку.
        Теперь же у меня был свой раскладной диван и низенький стол-этажерка на колёсиках, на который удобно ставить чашку и класть ноги, сидя с ноутом на коленках, а на полке под столешницей хранить немногочисленные учебники и тетради.
        Дома было холодно и вот уже три недели никто не убирал. Я мыла за собой чашку, тарелку и закидывала в машинку своё бельё, но, кроме этого, ничего не делала. Кощей даже не стирал, и его грязные вещи копились в корзине, но ещё больше их было разбросано по квартире.
        Мы находились в положении затянувшегося противостояния - кто первый не выдержит и уберется. Но разговаривать - разговаривали и иногда вместе ужинали.
        - Представляешь, у нас в школе труп нашли, - я вошла к нему в комнату.
        Кощей, как обычно, сидел в кресле перед включённым телевизором. На коленях у него стояла кастрюля с гречкой, и он ел прямо из неё большой ложкой. Рядом на стуле остывала чашка с чаем. Пар из неё тонкой струйкой тянулся вверх.
        Услышав про труп, дед удивлённо приподнял густые седые брови и замер.
        - Как так? Прямо в школе?
        - Рядом. Возле соседнего дома, - я опустилась на его кровать.
        По телевизору показывали, как полицейские ловят карманника в метро.
        - Ты кашу-то хоть погрел?
        - Мне и так нормально, - он отставил кастрюльку. - Ну и чего труп?
        - Это наша бывшая физручка. Надя. Прикинь, она там почти полгода пролежала.
        - Где там?
        - В колодце канализационном. Сантехник полез и нашёл её.
        - И чего?
        - Откуда мне знать? Полицейские нас близко не пустили.
        Кощей одобрительно покивал и, снова взявшись за кастрюльку, стал задумчиво есть.
        - Похоже, ты не особо расстроена.
        - Скорее озадачена.
        - Лучше бы была напугана.
        - Почему это?
        - Может, мозгами бы своими куриными думала, когда по ночам шляешься.
        Кощей действительно был очень худым, костлявым и высоким, и сколько бы не ел, никогда не поправлялся. У него был длинный прямой нос с горбинкой на переносице и яркие васильковые глаза. От него мне досталась только горбинка.
        - Не начинай, пожалуйста.
        - Тебе кашу оставить?
        - Нет. Мы с ребятами в кафе поели.
        - На какие это интересно шиши?
        - Вместо завтраков.
        - Больше никуда сегодня не собираешься?
        - Успокойся, дома буду.
        - Тогда иди и дверь за собой закрой. Полсерии из-за тебя пропустил.
        Я устроилась на диване, закинув ноги на спинку. Воспоминания о Наде и обо всём, что с ней связано, преследовали меня всю дорогу.
        Надя мне не нравилась по многим причинам, но не признавать, что она красивая, я не могла. Просто красота её была излишне броской и, пожалуй, немного агрессивной.
        И даже не из-за идеальной спортивной фигуры, которую она подчёркивала всеми допустимыми в школе способами, не из-за гладкого утончённого лица с аккуратным прямым носом, в обрамлении чёрных блестящих волос.
        Дело было в её глазах. Ярких, голубых глазах, которые я так силилась разглядеть во сне, но никак не могла. Внутри них сидело нечто такое, что будто хватало тебя за горло и, пока она смотрит, не отпускало. Нечто требовательное и властное. Настойчивое и проникновенное. Эти глаза так сильно контрастировали с мягкостью её голоса, улыбки и манер, что трудно было поверить, как всё это способно существовать в одном человеке.
        В Наде определённо таилась какая-то загадка и именно она придавала физручке особую, неповторимую красоту.
        Ей было около двадцати пяти, но когда она впервые появилась у нас на уроке, все решили, что это новенькая девчонка-ученица. И парни, конечно же, попытались к ней подкатить, однако после того, как она строго велела им выстроиться по росту, чтобы оценить их достоинства, стало ясно, что к чему. Впрочем, Надя всегда довольно благосклонно откликалась на любые заигрывания, что, разумеется, не могло не раздражать девчонок. И меня в том числе.
        Бэзил с Липой были единственными из парней, кто не переносил Надю на дух.
        Липа, потому что она его постоянно при всех унижала, а Бэзил по каким-то мутным, одному ему известным причинам.
        Идея с танцем принадлежала Лизе, а мы с Филом просто согласились её поддержать.
        Лиза несколько лет ходила на танцы и обожала их. Тогда как её мама считала, что вместо того, чтобы готовиться к ЕГЭ, она тратит время на ерунду, и не хотела оплачивать занятия. На выступления дочери в клуб она ни разу не пришла, так что Лиза очень рассчитывала затащить её на школьный концерт и выступить круто.
        Предполагалось, что танцевать Лиза будет с Филом, а я с Бэзилом, но узнав, что репетиции проводит Надя, Бэзил отказался наотрез. Фил заупрямился, что не хочет в одиночку выглядеть дураком, и, не смотря на Лизины мольбы, выступление оказалось под угрозой. Чтобы её как-то утешить, я согласилась танцевать с Липой. Однако тот был не в состоянии выполнить даже самую простую поддержку, так что после одной бестолковой, но жутко смешной репетиции с ним, физручка неожиданно привела мне в пару Томаша.
        Поначалу я думала, что умру от смущения и неловкости, но вскоре эта вынужденная близость превратилась для меня в необходимость. Я ждала эти репетиции, как не ждала их Лиза, и совершенно отчётливо чувствовала, что Томаш тоже им рад.
        И до тех пор, пока я не застукала его целующимся с Надей в торговом центре, мне казалось, что между нами происходит что-то особенное.
        В последний день перед школьным концертом Фил не просто притащился на репетицию пьяным, но и зачем-то привёл с собой Бэзила.
        Сразу же, как только тот появился в дверях актового зала, где мы репетировали, я поняла, что вечер закончится плохо. С ног они, конечно, не валились и разговаривали вполне связно, но вели себя отвратительно: кривлялись и над всем ржали. Надя несколько раз попросила Бэзила уйти, но он только запальчиво отвечал: «Ко мне или к вам?» или ещё что-то в этом роде. А когда она прекращала препираться с ним и отворачивалась, Бэзил подкрадывался сзади: то руку на плечо положит, то по волосам погладит, то по спине. Надя вздрагивала, замахивалась, Бэзил отскакивал, и они с Филом истерически закатывались.
        Фил отрывался по-своему. В тот момент, когда они с Томашем подхватывали нас с Лизой и кружили, он то и дело подстраивал так, чтобы мы с ней столкнулись ногами.
        Лиза ругалась, я тоже, но Филу и трезвому сложно было что-то объяснить, а уж по пьяни и подавно. Всё шло к тому, что нам придётся разойтись по домам.
        После одного из таких столкновений, Лиза не выдержала и со злостью пихнула Фила, тот отпрянул и снёс Липу, который в это время, забравшись на водружённый на парту стул, закреплял на заднике кулис растяжку с надписью «С днём рождения, школа!».
        Падая, Липа ухватился за растяжку и на несколько секунд повис на ней. Потом клеёнка треснула, растяжка оборвалась, и он свалился Филу под ноги.
        Надя принялась кричать, что Липа недоделанный, беспомощный и кривой. Я вступилась за него. Тогда внезапно с ещё большей злостью она накинулась на меня. Высказала, что я невоспитанная, наглая и развратная малолетка, что у меня кривые ноги, длинный нос и плоская задница.
        Но прежде, чем я очнулась от удивления, Бэзил в ответ ей выдал тираду, в которой из приличных слов были только местоимения. Надя пригрозила, что пойдёт к директору (та как раз ещё сидела в школе), и Фил недвусмысленно обозначил, что если она на них настучит, то пожалеет.
        Надя рассчитывала на поддержку Томаша, но он просто сидел, свесив ноги, на краю сцены и равнодушно переписывался с кем-то в телефоне. Так что ей даже пришлось его окликнуть: «Слава! Ты не хочешь ничего сказать?». Томаш поднял голову, мельком оценил обстановку и равнодушно ответил: «Нет». В ярости Надя вылетела из зала и больше туда не возвращалась.
        Всё, что происходило до сцены, повторяющейся в моём сне, я помнила отлично, однако случившееся после вспоминалось неясно и с трудом. Мне уже сложно было отличить реальное от множественной интерпретации сна.
        После того, как взбешённая Надя выбежала, первым делом Лиза стала кричать на Фила, потом на Бэзила, так что парни мигом отправились курить. Лиза расплакалась. Липа принялся извиняться и утешать её, что директриса всё равно ничего нам не сделает. Сколько раз уже было нечто подобное. Тем более это не урок, а просто репетиция в неучебное время. Даже если что-то и будет, то максимум звонок родителям Фила и Бэзила, а самой Лизе вообще переживать не из-за чего. Выступление уже завтра, и мы к нему довольно неплохо подготовлены.
        Вернулись Фил с Бэзилом и стали ржать над Липой, над тем, как он висел на растяжке, как падал, какое у него было лицо в это время. Липа обиделся и ушёл. Я сказала Бэзилу, что он козёл, а Лиза забрала Фила для разговора наедине. Они вышли. В этот момент у молча сидевшего всё это время на сцене Томаша зазвонил телефон, он спрыгнул со сцены и тоже вышел из зала.
        Оставаться с идиотничающим Бэзилом не было никакого желания. Хотелось немного проветриться и успокоиться. Общий нерв перекинулся и на меня.
        Когда я спустилась вниз, то никого не видела. В коридорах школы стояла полная тишина. Марата на своём посту, как обычно, не было. Из директорского кабинета не доносилось ни звука.
        Только дверь в учительский туалет, который обычно запирался на ключ, была немного приоткрыта и оттуда сильно тянуло сквозняком.
        Надя стояла ко мне спиной возле открытого окна, а когда я вошла, резко развернулась. Я остановилась возле раковины.
        Молния на её белой олимпийке была расстёгнута до груди, как если бы ей вдруг стало жарко. Рукава собраны до локтя. Волосы, прежде забранные в хвост, растрепались. В пронизывающем голубом взгляде бушевала ненависть.
        - Ты что думаешь, маленькая гадина, ты мне хоть что-то сможешь сделать? - зашипела она, медленно приближаясь. - Ты меня не знаешь. Ты меня совсем не знаешь. Тебе не стоило в это лезть.
        Я мужественно удержалась, чтобы не выскочить в ту же секунду за дверь.
        - Что-то случилось, Надежда Эдуардовна?
        Надя в одно мгновение оказалась передо мной и замахнулась. От неожиданности я зажмурилась, а открыла глаза вместе с глухим ударом. Её кулак прямиком впечатался в зеркало позади меня, и его гладкая зеркальная поверхность тут же покрылась сеткой трещин.
        Я никогда не считала себя робкой или нерешительной, да и чтобы запугать меня нужно было постараться, однако в тот момент абсурдность происходящего парализовала. Если бы я ещё понимала, из-за чего Надя бесится.
        Протянув руку, она быстро вытерла выступившую на костяшках её пальцев от удара о зеркало кровь о мою светлую футболку, затем лицо её приблизилось так, что я почувствовала на щеке дыхание.
        - Это ты во всём виновата. Тупая малолетняя шлюшка. Ты сама. Помни об этом всегда!
        К счастью, в коридоре послышались голоса и, яростно распахнув дверь, Надя выскочила из туалета.
        Мне представлялось, что всё именно так и было, но теперь после того, как стало известно о Надиной смерти, такой страшной и необъяснимой, её обвинения в мой адрес стали звучать ещё тревожнее.
        «Что ты думаешь насчёт сна про Надю?» - написала я Лизе, чувствуя, что больше не могу прокручивать все эти воспоминания в себе.
        «Не сомневалась, что ты запаришься», - ответила она.
        «Но согласись, это странно. Сначала она заколёбывает сниться, а потом оказывается мёртвой».
        «Это совпадение. Надя на всех тогда кидалась. Может, на улице сорвалась на случайного прохожего, а он оказался ненормальным. Разозлился и прибил».
        «Не помнишь точно, что та гадалка с рынка говорила?».
        «Что ты должна её отпустить, а она отпустит тебя».
        «А я помню про клетку. Что я в клетке и будет хуже. И что нужно восстановить баланс».
        «Ещё немного и я решу, что это ты её убила, и поэтому тебе снятся эти сны и мучает чувство вины».
        «А вдруг Надя пытается мне этим что-то сказать?».
        «Например?».
        «Например, кто её на самом деле убил».
        «И поэтому обвиняет тебя? Микки, в это сложно поверить. Не рассказывай лучше про это никому. И вообще не вспоминай. Потому что всё, что с нами происходит, живёт в наших головах».
        ГЛАВА 4
        Несколько дней мы старательно обходили любые разговоры о Наде. Тогда как все остальные в школе обсуждали только её.
        Это были самые страшные фантазии, на какие способны лишь дети. От кровавых подробностей расчленёнки и свирепствующего маньяка до мистической жути о бродящем по ночным коридорам призраке в спортивном костюме и свистком на груди.
        Надю убили весной. Вот уже пять месяцев, как она покоилась почти под окнами школы, но страшно всем стало сейчас. Ведь всё то время, пока мы благополучно скучали за партами, она гнила и разлагалась в том жутком колодце.
        Директриса позвонила на перемене после четвертого урока.
        - Машенька, милая, что у тебя?
        - Биология.
        - Не могла бы ты забежать ко мне домой?
        Время от времени Тамара Андреевна поручала мне что-нибудь сделать. Чаще всего, особенно, если она болела, принести из школы бумаги на подпись или, наоборот, забрать их и отнести в школу. Иногда могла отправить в аптеку, на почту или в магазин, а в последний раз, в самом начале сентября, просила научить её пользоваться инстаграмом.
        Я познакомилась с Тамарой Андреевной, когда она ещё не работала в нашей школе, а преподавала математику в соседней, там же, где раньше работала моя Яга, и они дружили.
        Тамара Андреевна часто приходила к нам домой на праздники: на дни рождения и почти на каждый Новый год. Из всей семьи у неё был только чудаковатый двадцатилетний сын Женечка.
        Пару лет Тамара Андреевна добросовестно и совершенно бесплатно занималась со мной математикой. И до прошлой зимы, когда у нас вышел странный конфликт, и меня чуть не выперли из школы, между нами складывались хорошие, доверительные отношения.
        На улице моросил мелкий дождик и стоял туман. Хмурая, промозглая погода. Серые унылые дома, скучные холодные улицы, повсюду лужи, и, чтобы не продрогнуть, перемещаться нужно было только бегом.
        - Какая умница! Так быстро! Проходи скорее. Я как раз чайник поставила.
        Директриса встретила меня в велюровом домашнем халате с розовыми цветками сакуры на тёмно-бордовом фоне. Ей было немного за пятьдесят, и выглядела она на свой возраст. Всегда аккуратное укороченное каре цвета шоколада и идеально выщипанные брови.
        - А Женечка где? - я посмотрел вглубь коридора, где находилась его комната. Обычно он выходил меня встречать.
        - На службе своей, где же ещё. Ты ведь знаешь, какой он обязательный. Всё по часам. Я только в душ, а он и умчался. Там нужно мешки с листьями вывозить, вот и торопился, чтобы к приезду машины успеть.
        - Давно его не видела.
        - Он расстроен из-за случившегося. Очень.
        Директриса сокрушённо покачала головой.
        - Для него это огромный стресс. Ты же понимаешь.
        Женечка был аутистом и работал дворником ещё в той школе, где Тамара преподавала математику, а, став директором у нас, она перетащила его за собой.
        Дети, конечно, над ним немного посмеивались, но, в целом, любили, а Женечка любил детей. Особенно мелких, потому что с ними «свободно».
        Он приходил в школу с самого утра, а уходил вместе с мамой. Носил ей сумки и во всём помогал. Тамара Андреевна называла его «мой телохранитель», и он этим очень гордился.
        А ещё Женечка боялся лифтов и считал ступеньки на лестнице, перешагивая через каждую тринадцатую. Его пугали слова: дезинфекция, гангрена и какофония. Он знал, что никогда не станет взрослым, верил в дестрой и своё предназначение.
        Проводив меня на кухню, Тамара Андреевна достала из шкафчика кружки.
        - Чай или кофе?
        - Можно чай с лимоном?
        На плите в большой кастрюле, судя по запаху, варилась свёкла.
        - Так холодно. Мёрзну постоянно, - пожаловалась она. - У вас батареи топят?
        - Очень слабо. Почти не чувствуется.
        - И у меня также, - она выставила на стол заварочный чайник.
        Я уже и забыла, что чай получается не только из пакетиков. Заварка пахла сладостью и теплом. Тамара кинула в неё дольку лимона и добавила кипятка.
        - Как дела у Георгия Николаевича?
        После смерти Яги она к нам не заходила.
        - Как обычно.
        - Никогда не думала, что доведётся столкнуться с подобным, - произнесла директриса, после некоторого молчания. - Одно дело читать хроники происшествий, другое - когда такое случается со знакомым человеком.
        - Может, это несчастный случай? Надежда Эдуардовна пошла покурить и в темноте случайно провалилась в открытый колодец. А потом кто-нибудь просто задвинул крышку люка, - попыталась отшутиться я в духе Фила, но разрядить обстановку не получилось.
        Тамара Андреевна сцепила пальцы в замок и положила руки на стол.
        - Ума не приложу, как так вышло. Надежда заявилась на вас жаловаться. Мне не стоило на неё кричать. Я ведь думала, она обиделась, и поэтому так себя повела. Из гордости. Ушла, даже дверью хлопнула.
        Тамара резко замолчала, с ожиданием глядя на меня. Сомнений не было, она тоже считала, что Надю убили именно в тот вечер.
        - Вы рассказали об этом полиции?
        - Нет, что ты? Они не спрашивали, да и, по правде говоря, мне бы не хотелось, приплетать к этому школу. Ты же понимаешь? И так всякое безобразие уже в Интернет выложили. Родители звонят. Беспокоятся. Счастье, что её нашли за территорией.
        Безобразием директриса назвала глупые фейковые ролики про маньяка, которые сделали по приколу десятиклашки. Кто-то из них жил в той белой высотке и смог снять с балкона, как Надю доставали из колодца. Видно было плохо. Этаж восьмой-девятый. Но само по себе зрелище, зловещая музыка и идиотский рассказ о том, что в нашей школе убивают детей, сделали своё дело, набрав кучу просмотров и комментариев. Большинство людей верили в то, что это пятнадцатая жертва и что школа бездействует. В целом, получилось смешно, но Тамару Андреевну можно было понять.
        - Нужно было сообщить об исчезновении… - с тяжёлым вздохом произнесла она. - Только мне и в голову подобное прийти не могло.
        - Такое бы никому в голову не пришло, - согласилась я. - А из-за чего вы на Надежду Эдуардовну ругались?
        - Теперь это в прошлом. О покойниках дурно не говорят, - Тамара Андреевна сунула руку в карман халата и выложила передо мной на стол ключ. - Завтра похороны. Нашей школе пришлось взять на себя все расходы. Надежда была одинокой девушкой и родни у неё не осталось. Поэтому очень тебя прошу, сходите с Лизой к ней на квартиру. Приберитесь. Там на днях полицейские побывали. Дверь вскрыли, навесной замок повесили. Полный бедлам остался. Я договорилась с Динарой, но сегодня утром она позвонила и отказалась, а похороны уже завтра. Прости, это очень деликатная просьба и, если тебе неприятно или у вас с Лизой планы… Я всё пойму.
        - Мне не сложно, - я быстро взяла ключ со стола и вскочила. - Мы прямо сейчас пойдём. Лизе можно уйти с уроков?
        - Да-да, конечно, - она тоже поднялась. - Только, пожалуйста, нигде больше не зависайте и не светитесь особо. Сейчас дам адрес. И не забудь потом ключ Ольге Олеговне в школу занести.
        Надин дом находился в соседнем квартале. Около пятнадцати минут пешком. В хорошую погоду - приятная прогулка, но, когда ветер срывает капюшон, хлещет дождь и приходится бежать - сплошное мучение.
        Код от Надиного домофона Тамара не знала, и мы простояли возле подъезда минут десять, набирая наугад номера квартир и надеясь, что, услышав волшебное слово «почта», нам кто-нибудь откроет. Но получилось войти только вместе с мрачным мужчиной в кепке. Он косился на нас, а мы на него. Чтобы не ехать вместе в лифте, мы с Лизой пошли по лестнице.
        От холода руки тряслись, и я никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Лиза не выдержала, отобрала ключ и открыла дверь сама.
        В лицо пахнуло спёртым воздухом и пылью. Холодом и пустотой. Я включила свет. Однако ощущение тусклого мрака не исчезло. Мы в нерешительности застыли в прихожей, весь пол которой был утоптан высохшими грязными следами, в точности как те, из-за которых мы поругались с Кощеем.
        Следы были повсюду, так что, повесив мокрые куртки на крючки, мы тоже решили не разуваться.
        К счастью, на кухне оказалось довольно чисто. Только пожелтевшая чашка в раковине. На покрытой серо-жёлтой пылью поверхности кухонного стола проглядывал отпечаток чего-то прямоугольного, что до недавнего времени лежало здесь, а теперь отсутствовало. По всей вероятности, это был ноут, который забрала полиция.
        А вот из холодильника воняло невообразимо.
        Лиза открыла его и сразу в ужасе захлопнула.
        - Представляешь, Надя, когда отсюда уходила, и знать не знала, что больше никогда не вернётся.
        Меня саму ужасала подобная мысль. Но признаваться в этом Лизе не стоило. Она и без того любила нагнать мрака.
        - Подумаешь, ну, умер человек. Со всеми бывает. У меня, вон, бабка умерла. Ничего не предвещало.
        Бодрым шагом я направилась в единственную комнату.
        Широкая двуспальная кровать была переворошена. Дверцы шкафа распахнуты. Несколько вещей, соскочив с вешалок, валялись внизу, ящики комода задвинуты не до конца, и из них торчало бельё. Запах в комнате тоже стоял отвратительный.
        Отчего-то мне казалось, что попади я сюда, всё каким-то волшебным образом немедленно разъяснится. Но полиция, похоже, унесла всё самое интересное, оставив нам только шмотки.
        - Короче, - я огляделась. - Разделим комнату пополам. От окна до шкафа твоё, остальное моё.
        - Интересно, здесь есть перчатки? - Лиза брезгливо потёрла пальцем стену. - А ещё нам нужны тряпки, тазики и пылесос.
        Перчаток не нашлось, а тряпки и моющие средства мы отыскали в стенном шкафу за дверкой в туалете, как и освежитель воздуха. Который я тут же от души распылила повсюду.
        В нос ударил густой сладкий аромат. Но легче дышать не стало. Пришлось, не смотря на холод, решиться открыть окно.
        Лиза отдёрнула тусклый тюль и в ту же секунду, истерически завизжав, помчалась на кухню.
        На подоконнике обнаружилась пластиковая клетка. В ней, на устеленном газетами дне, лежало крохотное высушенное тельце хомячка. Тоненький скелетик с редкими клочками рыжей шерсти.
        Я накинула на клетку Надин халат, и, не надевая куртку, быстро потащила её на улицу.
        Поставила возле двери, откуда вывозили мусоропровод. И, стараясь не думать о том, как ужасно было хомяку погибать от голода, жажды и жары, несколько минут постояла над ней.
        Вспомнились отчего-то похороны Яги. Морг. Прощание. Я смотрела на её восковое лицо и совершенно ничего не чувствовала. Вроде бы стоило расплакаться, но не получалось. Все вокруг рыдали, а я стояла столбом и молила лишь о том, чтобы это всё поскорее закончилось.
        На кладбище я не поехала, а пошла к Бэзилу и мы смотрели какой-то фильм. Но я не запомнила ни единого кадра.
        Яга ушла из нашей жизни внезапно. В конце апреля. Сказала, что поедет в ЕРИЦ, чтобы сделать перерасчёт, но не вернулась. Её сбила машина. Прямо на пешеходном переходе там, где нет светофора. Один водитель затормозил, а следующий за ним в соседнем ряду не заметил и не остановился. Его потом так и не нашли. На том переходе не было камер, а номера свидетели не запомнили.
        Когда я промокшая насквозь вернулась в квартиру, Лиза намывала подоконник Доместосом. Его ядрёный щелочной запах перебил все остальные, благодаря чему, по крайней мере, появилось ощущение чистоты.
        Увидев меня, она ахнула:
        - С ума сошла? Зачем раздетая на улицу потащилась? Оставила бы его на лестничной клетке.
        - Нормально, - я отыскала на полке чистое полотенце и вытерла голову.
        - Тебе нужно переодеться.
        - Шутишь?
        - Тут полно барахла, - Лиза распахнула дверку шкафа. - Чего такого? Твоё высохнет, повесишь обратно.
        - Да, ну… Как-то это не очень.
        Мысль о том, чтобы воспользоваться Надиной одеждой, вызвала отторжение.
        - Ты боишься?
        - Ничего я не боюсь, - я заглянула в шкаф.
        Порядка там не было и при жизни Нади. На плечиках одно на другом висели блузки, пиджаки, рубашки и халаты. Сдвинув пару вешалок, я заметила бейдж, болтающийся на длинном зелёном шнурке поверх одной из олимпиек. В верхнем уголке бейджа в полукруге в виде листика жизнерадостными жёлто-зелёными буквами было выбито слово «Пуговицы».
        - Надежда Сорокина. Тренер, - вслух прочитала я. - Пуговицы.
        - Это она до нас там работала, - откликнулась Лиза. - Фил что-то такое говорил.
        - А что это?
        - Дом престарелых вроде.
        - Странное название.
        - Угу. Поэтому я и запомнила.
        Я немного постояла, машинально крутя этот бейдж в руках, но думая совсем о другом.
        - Эта неизвестность меня убивает. Я почти уверена, что это как-то связано с нами. С тем вечером. Что-то было не так. Что-то случилось. Надя разбила зеркало. У неё был срыв. Истерика.
        - Ну так Бэзил её довёл, Томаш тискал тебя, и с директрисой поругалась. Ничего удивительного.
        - Нет, что-то кроме этого. Она так разозлилась. Я думала, убьёт меня прямо в этом туалете.
        - Ну, может, у неё ПМС было? Я в такие дни тоже готова прибить всех на свете. И довести меня раз плюнуть. Могу психануть даже из-за зацепки на колготках.
        - Ты честно ничего про это не знаешь? - я внимательно наблюдала за ней. - Кто же запер меня в актовом зале?
        - Я тебе тысячу раз говорила, что мы с Филом только открыли зал. Ключ торчал в двери. Ну почему ты мне не веришь?
        - Верю, конечно, но, может, ты что-то вспомнила?
        - Ничего я не вспомнила, - Лиза надулась.
        - Но сама-то ты что про это думаешь?
        - Моё мнение тебе не понравится.
        - Продолжаешь подозревать меня? - я состроила злодейскую гримасу.
        Лиза рассмеялась.
        - Ты бы с ней не справилась. У неё мышцы ого-го были, - Лиза откинула тряпку на комод и уселась на край кровати.
        Когда она смотрела так задумчиво и печально, её лицо выглядело особенно прекрасно.
        Я подсела к ней на кровать.
        - В принципе, её могли убить на улице. Неподалёку. Взять растяжку, завернуть и сунуть в люк. Это самая удобная версия. Потому что представить, что её убили в школе, а уже потом вытащили на улицу, сложно. Для этого нужно было дождаться пока мы уйдём. Но если предположить, что такое возможно…
        - Микки, прекрати! - Лиза шлёпнула меня по коленке и вскочила. - Меня сейчас стошнит. Я уже сказала, что ничего не знаю.
        И без того тусклый день за окном всё сильнее размазывался, смешиваясь с общей дождливой серостью. Отступал. Казалось, в три часа уже вечерело. Пришлось зажечь свет.
        В Лизином мобильнике нежно мурлыкала музыка.
        Я отыскала в шкафу новенькую белую футболку и тёмно-синий спортивный костюм.
        Изнутри он был мягкий и приятный к телу, но на мне немного висел, потому что Надя была чуть повыше и покрепче, однако для уборки подходил идеально.
        Я машинально сунула руку в карман штанов и пальцы сразу наткнулись на небольшой пластмассовый предмет, который при извлечении на свет оказался обычной чёрной флэшкой.
        - Что там? - Лиза посмотрела на мою ладонь, удивлённо замерла на секунду, затем протянула руку - забрать. Но я шутливо сжала кулак.
        - Лучше это выбросить, - не оценив шутки, поспешно сказала она.
        - А вдруг там что-то важное?
        - Не думаю, - Лиза как-то вдруг засуетилась и, не закончив протирать стол, принялась выдвигать ящики комода. - Интересно, у Нади сигарет не завалялось?
        Убедившись, что сигарет нет, она вдруг начала заправлять кровать.
        Очень странная, совсем не свойственная Лизе дёрганность насторожила.
        - Эй, - окликнула я. - Ты знаешь, что там?
        Не поднимая головы, она неопределённо пожала плечами.
        - Посмотри на меня, пожалуйста, ты знаешь, что там?
        - Возможно.
        - Тогда, может, объяснишь?
        - Очень хорошо, что это не попало в полицию.
        - Хотелось бы более внятных объяснений.
        - Ладно, - Лиза медленно выпрямилась. - Только пообещай, что не будешь ругаться или обижаться.
        Выражение её лица стало вдруг таким виноватым, что я в ту же секунду поняла, что именно записано на этой флэшке.
        - Ты всё-таки сделала это?! - я не поверила своим ушам.
        - Мне были очень нужны деньги. Извини.
        - Извини? Да это ужасно, Лиза, - я потрясённо выдохнула. - Во всех отношениях ужасно.
        - Я знаю, - едва слышно проговорила она. Огромные карие глаза заблестели. - Но то, что флэшка не в полиции - просто чудо.
        - Это же моя личная запись. И я просила тебя никому не показывать, - я была готова тоже расплакаться.
        - А я не показывала, просто положила ей в сумочку.
        - Как ты могла?! Это так подло.
        - Она всё равно её проигнорила. Как будто и не видела. Я даже подумала, что флэшка у неё до сих пор в сумочке валяется.
        В электрическом свете Лизина сумрачная тень на стене выросла до огромных размеров. Я попробовала успокоиться, объясняя себе, что в её поступке нет ничего страшного. Что люди так делают. Что я привыкла. И что было бы чересчур наивно не ожидать подобного. Но в этот раз я не ожидала.
        В детстве папа по игре всё время меня подначивал: «Давай, бей в живот. Смотри, какой у меня пресс». Ну, я и лупила, что было сил. Он смеялся, и я тоже. А потом как-то раз на кухне перегорела лампочка, и он стал её менять. Вытянул руки вверх, потянулся, футболка на животе задралась, и я по привычке от души засветила ему прямиком в «пресс». Лампочка разбилась, а сам он дулся на меня полдня, пока мама ему поучительно не сказала: «Никогда не расслабляйся».
        Но с Лизой я расслабилась.
        - Значит, у тебя теперь есть мотив, - зло сказала я, лишь бы не циклиться на самом её поступке, не думать о нём и не убиваться в очередной раз о том, что все люди предатели. - А ещё меня обвиняла.
        Лиза немедленно вспыхнула.
        - С ума сошла? Какой такой мотив? Мне тупо нужны были деньги, а не её расплата за совращение малолетних. Я бы всё равно никуда бы с этим не пошла. Ну, Микки. Ты меня что не знаешь?
        - Думала, что знаю, но такой подлости не ожидала.
        - Не преувеличивай. Ты тоже от меня постоянно что-то скрываешь. Я же вижу. Совсем помешалась на своём Томаше. Откуда нам знать, что и как у них было. Может, она рассказала ему про запись, и он решил обезопасить себя?
        - Эта запись угрожала только Наде, а теперь наоборот делает его первым подозреваемым, после тебя, конечно. Узнай о ней в полиции, к нему сразу придут с расспросами.
        - Не сомневалась, что ты станешь его защищать.
        - Всё, давай иди домой, я сама тут закончу.
        - Но, Микки, умоляю, давай не будем ссорится из-за какого-то дурацкого Томаша.
        - Ты прекрасно знаешь, что не из-за Томаша, а из-за тебя. Из-за твоего отвратительного, подлого, предательского поступка. Уходи, пожалуйста!
        Я дождалась, пока дверь за ней захлопнулась, и обессиленно рухнула на кровать.
        Лиза сразу предложила шантажировать физручку, как только узнала об этой записи, но я была против. Если бы я что-то от Нади хотела, то просто пришла к ней и прямо выложила, как есть. Что всё знаю, видела и имею доказательства. А подстраивать гадость только оттого, что Томаш выбрал её, а не меня, было унизительно.
        Это произошло на майских, почти перед той самой последней репетицией. Все мои друзья разъехались по дачам и гостям, и, чтобы не сидеть дома, выслушивая бесконечное нытьё Кощея, я сначала шаталась одна по солнечным весенним улицам, а потом, как обычно, зарулила в ТЦ и просидела там с одной порцией картошки не меньше часа, наблюдая за счастливыми веселыми семейками. Возможно, я должна была испытывать злость на них, что у меня самой теперь ничего подобного нет, но, как ни странно, осознание того, что радость где-то всё-таки существует, приносило огромное облегчение.
        Кажется, я уже собралась уходить, когда в общем людском потоке, плавно текущем мимо магазинов, вдруг заметила Томаша. А рядом с ним и Надю.
        Какое-то время, пока они проходили мимо, я сидела, глупо уставившись на них, и не могла поверить своим глазам. Томаш вёл себя непривычно расслабленно и оживлённо. Будто бы это он, и в то же время совсем другой человек, а Надя просто из кожи лезла, красуясь перед ним. Цеплялась за его руку, хохотала и, не переставая, кокетничала. В другой руке она держала бутылку с водой, он нёс пакеты с покупками.
        Негодование, обида, гнев, отчаяние - всё захлестнуло разом так, что на несколько минут я напрочь выпала из реальности, а очнувшись, помчалась их догонять.
        Они зарулили в Колинз и долго выбирали там ему футболку. Людей в зале было совсем немного, поэтому я могла отлично их видеть.
        Судя по активности Нади, это была её инициатива, она хватала с витринных столиков одну футболку за другой и разворачивала перед ним, на что Томаш либо отрицательно мотал головой, либо пожимал плечами.
        Предположение о том, что она покупала ему шмотки, поразило меня не меньше остального. Бедным Томаш точно не выглядел, обычная повседневная школьная одежда без понтов, рубашки всегда светлые и чистые, брюки глаженые, пиджаки сидели безупречно.
        Но позволить своей учительнице себя одевать - выходило за рамки даже моего потребительского цинизма, согласно которому я не считала зазорным бесплатно брать вещи у Безила. Мы с ним хотя бы были одного возраста и почти на одной социальной ступени.
        Закончив выбирать, Надя с Томашем набрали охапку вещей и отправились мерить.
        Сделав пару расплывчатых фотографий, я следила за ними через стекло витрины и обдумывала, как бы найти ракурс получше, но, когда поняла, куда они идут, схватила не глядя пару вешалок и отправилась за ними. Скорей всего, если бы это был другой магазин, мне бы такое и в голову не пришло, но в этих примерочных шторы, закрывающие кабинки крепились высоко под потолком, а кольца, на которых они держались, были такими тугими, что задёрнуть тяжёлую ткань, не оставив щели, никогда не получалось. Именно поэтому мы с Лизой редко сюда заходили.
        Я сильно рисковала запалиться, но страха не было. Возможно, мне даже хотелось встретиться с ними, чтобы посмотреть на выражения их лиц.
        На входе в примерочную продавцов не оказалось. Никто не пересчитал мои вещи и не выдал номерок с их количеством.
        Примерочная была длинная, со множеством кабинок и зеркальной стеной в торце. Большинство кабинок пустовали, но Надя с Томашем всё равно ушли в самый конец. Это сразу стало ясно по Надиному смеху.
        Я остановилась напротив их кабинки. Сквозь оставшуюся щель было видно, голое плечо Томаша и локоть прижавшей его к стене Нади. Они целовались.
        Я вошла в соседнюю кабинку, задёрнула штору и, настроив на телефоне запись видео, просунула его за свою штору так, чтобы объектив камеры находился прямо напротив их щели.
        Снимала секунд семь, замирая от волнения быть обнаруженной, но, судя по их молчанию и шорохам, они так и продолжали целоваться.
        С первого раза нормальной картинки не получилось, в кадр попало только плечо Томаша и вешалки. Пришлось повторить ещё два раза, немного меняя ракурс, чтобы наконец получилась десятисекундная запись, на которой вполне отчётливо можно было разобрать, кто есть кто и чем они занимаются.
        Всего я пробыла там не дольше трёх минут, но выскочила оттуда с ощущением, будто три часа пробиралась через минное поле.
        Сердце колотилось как бешеное, радость победы переполняла, но после того, как устроившись на мягком диванчике, я пересмотрела то, что сняла, накатило странное опустошение.
        Ущербное сиротское чувство потерянности и ненужности. Горькое разочарование, обида и боль.
        Я ненавидела их обоих. Отправила со злости запись Лизе и сидела на том диване до самого закрытия ТЦ.
        Телефонный звонок раздался, когда я протирала зеркало. Негромкий, заунывно-протяжный, он будто доносился из глубины зазеркалья, и мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, что звук идёт из старого, стационарного телефонного аппарата с трубкой на закрученном проводе, висевшего рядом с зеркалом на стене.
        Я осторожно подняла трубку и сказала: «Алло», но никто не ответил. Несколько раз повторила - с тем же результатом.
        Швырнув трубку на рычаг, я спешно собралась, и только когда погасила везде свет, вспомнила, что забыла переодеться. Моя одежда так и осталась висеть на спинке стула в комнате. Пришлось вернуться.
        ГЛАВА 5
        Я отдала Ольге Олеговне ключ и даже отсидела последний урок, чтобы потом пойти к Бэзилу.
        Лиза на занятия не пришла, и Липа долго допытывался, куда она делась, но я ответила, что ничего не знаю, в глубине души надеясь, что ей хоть немного стыдно.
        - Чё хмурая такая? - как только мы попрощались с Филом, Бэзил широким замахом закинул руку мне на плечо.
        - С Лизой поссорилась.
        - Расскажешь?
        - Нет.
        Он скорчил кислую мину и до его дома шли в обнимку, но молча. Каждый под своим капюшоном. Дождь казался бесконечным. За его блёклой пеленой мир стёрся. Всё остальное тоже было блёклым, предсказуемым и безрадостным.
        Бэзил грел, но тепла от него не шло никакого. Или просто я успела слишком сильно промёрзнуть, чтобы это почувствовать.
        У семьи Бэзила была большая квартира в новостройке, а у него своя собственная комната. Просторная, с огромной лоджией и маленьким диванчиком на ней, где он совершенно открыто курил, и его мама делала вид, что ничего не замечает.
        Она была дома, но работала и встречать нас не вышла. Прошли прямиком в комнату. Бэзил мимоходом ткнул ноут. Тот тихонько зашелестел и вынырнул из сна громким: «Не плачь, прошу. Я тоже не вывожу».
        Широко расставив руки, я свалилась на кровать и замерла.
        Постоянная усталость не проходила, как и простуда. Но у Бэзила было хорошо. Воздух чистый и всё чистое. По полу босиком ходить можно. А кровать широкая и мягкая. На такой кровати я бы тысячу лет проспала, может, выспалась, наконец.
        Бэзил, по-прежнему молча, стал переодеваться в домашнее. Успел скинуть пиджак на спинку стула и снять штаны, когда ему кто-то позвонил. Так что ещё минут семь, пока он, рассекая туда-сюда по комнате в трусах и расстёгнутой рубашке, перекрикивал музыку, болтая о своих футбольных тренировках, я, глядя в потолок, отлёживалась тюленем и представляла, как будто это моя комната.
        Мы друг друга не стеснялись. Привыкли обходиться без этого.
        Когда-то Бэзил нравился мне как парень. Он вообще многим нравился. Это делало его наглым и самоуверенным, а может, наоборот наглость и самоуверенность делали его привлекательным, трудно сказать. У нас с ним даже были недели две нервной, сумасшедшей влюблённости. Такой, когда не понимаешь, то ли хорошо тебе, то ли ужасно плохо, круглосуточно переписываешься и никак не можешь отлипнуть друг от друга. Но потом начались ссоры. Ему казалось, что я на него давлю, а мне, что он не считается с моим мнением.
        В общем, после разодранного в клочья учебника химии и разбитого телефона мы очень быстро разлюбили друг друга и вышли на «новый уровень отношений». Который оказался намного комфортнее. Больше никто никого не прессовал и ничего не требовал. Стало спокойно и просто. Даже лучше, чем прежде.
        А уже немного позже появилась договорённость о том, чтобы делать вид, будто мы вместе. Начал это Бэзил, когда к нему докопалась Лёвина, и он, чтобы избавиться от неё, наплёл, будто всё ещё встречается со мной, и если я вдруг узнаю, что он с ней мутит, то прибью обоих. Сначала меня это разозлило, но потом самой понадобилась его помощь. Жирный Жора с приятелями повадились поджидать нас с Лизой после уроков и доматываться с тупыми шутками и приставаниями. А Бэзил, хоть и говнюк, но не трус.
        На следующий день он действительно подошёл к Жоре, отозвал его в сторону, и они в рекреации у подоконника что-то долго выясняли, а все остальные парни с интересом за этим наблюдали. Но никто не подрался, разошлись мирно, и Жора отвял. Вот и получилось так, что мы оба нужны друг другу.
        Закончив разговор, Бэзил остановился напротив кровати.
        Тело у него было - сплошные высушенные мышцы. Как у легкоатлетов. На мой вкус, слишком жилистое и худое. Но сам себе он нравился. Да и моё мнение в этом вопросе особо не требовалось.
        Я села.
        Бэзил навёл на меня телефон, сфотографировал и показал фотку.
        Взъерошенные волосы, цвет лица в тон скандинавскому блонду, на верхней губе зрела лихорадка, а глаза такие, словно я под кайфом.
        - Устала, наверное, - оправдываясь, сказала я.
        - В последнее время ты мне вообще не нравишься.
        - Ну, извини, - я откинулась обратно на кровать. - Сейчас ещё немного полежу и уйду.
        - Лежи, - милостиво позволил он.
        Постоял немного надо мной, потом сел рядом.
        - Что всё-таки происходит?
        - Сложно сказать… Такое чувство, как будто я выброшенная и никому не нужная. Ещё немного и меня вообще смоет этим дождём к чёртовой матери.
        - Это из-за бабки?
        - С ней было ужасно, но хотя бы понятно.
        - Скучаешь по выносу мозга и скандалам?
        - Нет, конечно, но я к этому привыкла и почти не замечала.
        - Ага, не замечала. Поэтому после школы сидела до упора в ТЦ?
        - Всё равно с ней был хоть какой-то порядок. А ещё еда и свет иногда горел. Сейчас только и экономим на всём. Кощей под дверью ванной стоит, слушает, сколько я воды потратила. Не орёт, как Яга, но пилит постоянно. В грязных ботинках по квартире ходит, вещи не стирает, посуду за собой не моет… Нудит, что мы всё потратили на похороны Яги, и теперь вся его зарплата на коммуналку и жратву уходит. Если бы она хоть была, эта жратва.
        - И что делать?
        - Без понятия. Если только школу бросить и работать пойти, но до ЕГЭ всего ничего осталось.
        - Может, тебе продать что-нибудь?
        - У меня ничего нет. Если только душу, но кому она сейчас нужна?
        - Да… С телом как-то попроще будет.
        - Это не мой вариант.
        Он, наконец, натянул красные клетчатые штаны.
        - Хочешь, вместе что-нибудь замутим?
        - Что замутим?
        - Пока не придумал.
        В комнату вошла мама Бэзила. Привычки стучаться у неё не было, она, вероятно, единственная, кто не сомневался в наших истинно-дружеских отношениях, даже если бы застала его в трусах.
        За ней рыжим пушистым шариком вкатился карликовый шпиц Мося и тут же запрыгнул мне на колени.
        - Ребята, хотите чаю? - крикнула мама, думая, что из-за музыки мы её не слышим.
        Она была точной копией Бэзила, только с волосами.
        - Давай, тащи, - одобрительно махнул рукой он. - И еды какой-нибудь для Микки.
        - Спасибо, не надо, - из вежливости попыталась отказаться я.
        - Дают - бери. Пора бы усвоить, - поучительно произнёс он.
        - Могу предложить зефир в шоколаде и ванильные пряники.
        - Пойдёт, - одобрил Бэзил. - Только этого хорька забери.
        Он схватил уютно устроившегося у меня Мосю и кинул на пол.
        - А что там про Сорокину слышно что-нибудь? - мама задержалась в дверях с таким откровенным любопытством, что стало ясно, чай она предложила нам лишь для того, чтобы об этом спросить. - Нашли убийцу?
        - Мам, - Бэзил строго посмотрел на неё исподлобья. - Мы же договорились не обсуждать эту тему.
        - Я и не обсуждаю, просто интересно, есть ли новости.
        - Нет никаких новостей, - раздражённо фыркнул Бэзил.
        - Но Маша ведь дружит с Тамарой Андреевной. Она ничего не рассказывает?
        - Завтра похороны, - сказала я. - Их организует школа, потому что у Надежды Эдуардовны родственников не было.
        - Серьёзно? - мама Бэзила удивлённо скривилась, но перед тем, как закрыть за собой дверь, добавила. - Так этой стерве и надо.
        Когда звук её шагов стих, я вопросительно повернулась к Бэзилу.
        - Не-не, - замахал он на меня руками. - Давай лучше про Лизу, Кощея, про деньги, а про Надю не хочу. Надоело.
        - Слушай, Вась, - не вставая, я поймала его за руку и усадила рядом. - А хочешь, я тебе про Лизу свою тайну расскажу, а ты мне про Надю? Про Лизу очень интересная тайна. Правда. Она тебе понравится. Кстати, физручки она тоже касается. И меня касается. И Лизы.
        Бэзил придвинулся и обнял за плечи.
        - Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что с тобой никогда не бывает скучно. Такое чувство, что у тебя постоянно где-то свербит. Но, поверь, эта тема гнилая. Даже если ты и узнаешь чего-то, то никому от этого лучше не будет. По крайней мере, Надя твоя уже не воскреснет.
        - Она не моя.
        - Ну, вот и всё. Гадина она была. За то и поплатилась.
        - Рассказывай уже, - я ущипнула его за ногу. - Рано или поздно всё равно всплывёт. Пойду вот сейчас к твоей маме, и она мне просто так всё расскажет, без всяких сделок.
        - Смотрю, тебе резко полегчало, - Бэзил принялся энергично лохматить мне волосы обеими руками.
        Я его отпихнула, и мы немного повозились. Музыка продолжала играть. После чего он вскочил, открыл дверь в лоджию и, стоя там в дверном проёме, закурил.
        - И какие же у меня гарантии, что твой секрет стоит моего?
        - Честного слова недостаточно?
        - На самом деле, ничего такого. Ты же про Антона знаешь? Ну, что он пять лет в колонии просидел. Так вот, это Надя на него заяву накатала, что он типа её изнасиловал. Но это был гон. Она сама до него целый год доматывалась. Письма писала, преследовала… - начал Бэзил спокойно, но постепенно стал заводиться. - А потом вот так отомстила. Мама, когда узнала, что она к нам в школу заявилась, вообще в осадок выпала, пошла Тамару просить, чтобы её убрали. Но Тамара упёрлась и ни в какую. Видите ли, ей жалко Наденьку, а Антона, блин, не жалко?
        - Вот это да! А чего ты раньше не рассказал?
        - Это не лучшие подробности биографии.
        - Не твоей же.
        - Слушай, мне Антон, как брат и отец вместе взятые. Всё, что касается его, касается меня. Ясно? Я за него любому горло перегрызу, виноват он или нет. Я её вообще видеть не мог. На кой ещё перетирать то, чего не было? Оно мне надо, чтобы по всей школе трепали?
        - Я бы никому не сказала.
        - Короче, чего сейчас-то? Проехали. У Антона даже её записки остались. Он их в суде показывал, но на них никто не смотрел. Смотрели только на бедную Наденьку… Тварь конченую. Мать её тоже ненавидит.
        - Давно это было?
        - Ну, считай три года назад Антон вышел. И там пять. Получается восемь лет, - Бэзил вернулся в комнату. - Давай свой секрет выкладывай. Посмотрим, наколола ты меня или нет.
        - Короче, - я попыталась сделать равнодушное лицо. - У меня есть запись, где Надя целуется с Томашем. Я показала её Лизе, а Лиза стала шантажировать этим Надю.
        - Ого! - наклонившись над ноутом, Бэзил вытаращился и замер. Музыка резко вырубилась. - И чего? Удачно?
        - Нет. Лиза подкинула ей флэшку в сумку, а Надя сделала вид, что ничего не находила.
        - Флэшку? - Бэзил поморщился. - Чё, реально ими кто-то пользуется? Почему она не отправила по почте или в соцсеть?
        - Потому что отправить и не запалиться сложнее, чем не запалиться с флэшкой. А если бы Надя пошла в полицию, и они отследили, откуда отправлено сообщение?
        - Вообще-то для таких вещей существует VPN.
        - Можешь меня не перебивать? Я даже не знаю, каким образом Лиза собиралась деньги получить, не в этом суть. Суть в том, что она это сделала. Я её просила не делать, но она всё равно сделала. Понимаешь?
        - Бли…и…ин, - Бэзил раздосадованно потёр бритую голову. - Ну, почему я не знал? Организовали бы всё в лучшем виде. Я бы к Наде напрямую пошёл. Сказал бы: «Вот, тварь, либо мстить тебе за дядьку буду, либо денег давай». Она бы точно повелась. Отвечаю. Надя знала, как я к ней относился, и точно повелась бы….
        - Я же объясняю, что не хотела этого. Ты меня не слышишь, что ли?!
        - Как же жалко, что всё сорвалось! - продолжал сокрушаться Бэзил.
        - Кажется, следующим будет твоё признание в том, что это ты запихнул её в колодец.
        - Прежде, чем ещё что-либо скажешь, - он погрозил пальцем. - Сначала подумай.
        - Вообще-то я надеялась на поддержку, - я встала.
        - Хочешь пива? - Бэзил полез под кровать.
        - Какое ещё пиво? Холод дикий. Пойду домой. Спать хочется.
        - Мать чай с зефиром обещала.
        - Я расхотела. В следующий раз.
        Всю ночь меня дико знобило и пробирало леденящей дрожью. Кощей тоже кашлял. Из-за подгоревшей вермишели на кухне осталось приоткрытым окно, а заставить себя встать и закрыть его сил не было.
        Мысли то и дело перескакивали с живой Нади, красотки с ледяными глазами, на мертвую: спутанную мочалку волос и неестественно искривлённую кисть руки. С Нади, игриво мурлыкающей на уроках физкультуры, на безумную, злобную фурию в учительском туалете.
        Если бы не та последняя сцена, если бы не сон, я бы, наверное, и не думала столько об этом. Не цеплялась за какие-то объяснения. Однако чувство, будто я имею к её смерти какое-то отношение, засело неприятным навязчивым мотивом.
        Флэшка - шантаж - Лиза, похороны - дохлый хомяк - Пуговицы, Томаш - растяжка - звонок из зазеркалья, зефир с пивом - Бэзил - дождь, дождь, дождь.
        Мне было плохо. Болезненно плохо. Сработал будильник, но я лежала и лежала, не в состоянии подняться, а когда заставила себя разлепить глаза, на улице было уже светло. Это означало, что я всё же уснула, хотя совсем не чувствовала, что спала, и даже не слышала, как ушёл Кащей.
        Встала, попила тёплой воды из чайника, обложилась бумажными платками и снова завалилась в постель, а проснулась - наступил вечер и в соседней комнате работал телевизор. Из всех пришедших сообщений ответила лишь Бэзилу, что болею, выпила таблетку аспирина и в следующий раз проснулась только с новым будильником.
        На первом уроке должна была быть важная контроша по математике, поэтому пришлось идти.
        Ботинки просохнуть так и не успели. Из-за чашки сладкого утреннего чая с куском белого хлеба желудок чувствовал себя отвратительно. Но температура как будто бы спала, и во всем теле ощущалась слабость.
        Я тащилась по тёмной сырой улице и думала о том, что, когда стану самостоятельной и независимой, обязательно найду себе такую работу, где не нужно рано вставать. Или лучше сделаюсь начальником и прикажу поставить в своём личном кабинете большой мягкий диван.
        Приходя на работу, буду запирать кабинет и спать на этом диване. А ещё заведу своего водителя. И поселюсь где-нибудь в центре Москвы, там, где нет стройки, кранов и всякого дерьма под ногами, и пока он везёт меня на работу, буду досыпать в машине.
        С одной стороны нашего дома прошлой осенью сломали пятиэтажку и обнесли деревянным забором с зелёной тканевой сеткой, а на месте прежней заасфальтированной дорожки сбили узкий, вечно утопающий в грязи деревянный настил. Всю зиму там работали краны, но выше забора ничего и не выстроили, а весной кто-то проломил в нём большущую дыру, так что ходить приходилось с риском кувырнуться в яму с трубами и торчащими острыми железяками.
        В школу можно было попасть и в обход, но потратив лишние семь минут. С утра - вообще не вариант.
        Там-то меня и догнал Липа. Шли по настилу один за другим.
        - Привет. Подготовилась к контроше?
        - Неа.
        - Хочешь опять свалить?
        - Хочу. Но не буду. Всё равно идти некуда в такую рань. Дома дед, а от холода я скоро сдохну.
        - Лиза говорила, что вы ходили к Наде убираться.
        - Да? - я обернулась. - И чего?
        - Осторожно! - Липа предупреждающе вскинул руку.
        Мы как раз проходили мимо дыры.
        - И чего? - повторила я.
        - Нет, просто любопытно. Рассказала про дохлого хомяка.
        - Что ещё она рассказала?
        - Только про хомяка. Печальная история. Жалко его. У меня же тоже хомяк.
        Дошли до конца забора и поравнялись. Липа был мелкий, чуть выше меня, глазастый и суетливый.
        - А Надю тебе не жалко?
        Шумно пыхтя от ходьбы, он задумался.
        - Не знаю. Но я рад, что пришёл новый физрук.
        - Ты же терпеть её не мог.
        - Подумала, что я бы мог её убить? - рассмеялся он.
        - Кто знает? Обычно вот такие тихие ботаники, как ты, и оказываются в итоге преступниками.
        Закатив глаза, Липа тяжело и протяжно вздохнул.
        - Если я кого и мечтал убить, после каждого её урока, так это себя.
        Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое.
        Взгляд настырно упирался в спину на второй парте.
        За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он всё же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флэшке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется.
        Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчёт растяжки.
        Но почему за эти дни ничего не выдало его особенного расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда?
        Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не поясняя и не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шёл всегда один. За полтора года учёбы у нас он так ни с кем не подружился.
        Всё, что мы знали о нем, это то, что ездил он на автобусе, и что у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.
        Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы - низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре.
        Было холодно и шёл снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка. Расклешённая юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклашек.
        Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.
        - Отошла бы, а то затопчут.
        Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.
        - Ты к брату?
        Она кивнула.
        Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдёрнуть её в сторону.
        - Идём внутрь. Там безопаснее и теплее, - я отвела её к столику охранника.
        - Стой здесь.
        - Спасибо, - прошептала девочка и по её щекам потекли слёзы. - Я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю - пропал.
        - Хороший телефон?
        - Конечно, хороший. Он же мой.
        Она дрожала, как осиновый лист, и я накинула на её плечи свою куртку.
        - Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.
        - Что ты тут делаешь? - раздался за спиной голос.
        Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.
        - У меня телефон украли, - повторила девочка.
        - Понятно, - брат снял с неё портфель.
        - Если локация была включена, - сказала я. - Можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.
        - Спасибо, - на меня он даже не взглянул. - Сами разберемся.
        Я протянула руку:
        - Куртку можно забрать?
        - А, да, конечно, - он снял мою куртку с сестры и передал мне.
        Когда же я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, то услышала, как он сказал сестре:
        - Я тебя предупреждал с незнакомыми не разговаривать?
        - Но это же Микки из твоего класса.
        - Откуда ты знаешь, что она Микки?
        - Все её так называют. Она же популярная и крутая.
        - Какая глупость, - недовольно проворчал он. - Это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.
        Томаш поднял голову, и мы встретились взглядом. Он понял, что я всё слышала, но ничуть не смутился.
        После жестокости я больше всего ненавидела в людях самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь, и где он кинул не одну девушку.
        Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.
        - Я кое-что придумал, - загадочно сообщил Бэзил, когда на биологии, поменявшись местами с Филом, я пересела от Лизы к нему.
        Но рассказать он ничего не успел, потому что в класс заглянула Ольга Олеговна и громогласно выкрикнув: «Иванова! Выйди», скрылась за дверью.
        - Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, - протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. - Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то ещё искать.
        - Я сама схожу, без Ткаченко.
        - Тогда возьми кого-нибудь мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить Стёпина? Краснова?
        - Томаша, - неожиданно выдала я, отчётливо осознавая, что «час икс» настал.
        ГЛАВА 6
        Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нёс большой чёрный зонт, другую прятал в кармане.
        Среди туманной серости осеннего утра из-под расстёгнутой нараспашку куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. В отличие от меня, ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.
        - Почему ты позвала меня? - всё-таки спросил он, когда уже почти пришли.
        Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.
        - Ольга Олеговна сказала тебя взять.
        - Из-за стола, наверное.
        Надо мной навис зонт.
        - В смысле?
        - Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.
        - Ты ходил на похороны? - опешила я.
        - Только на поминки.
        У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжёлого, пасмурного взгляда, они казались тёмными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длинны, как будто он никогда не обрастал.
        Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.
        - Вы же с Надей вроде как… дружили?
        - Да.
        - Но расстроенным не выглядишь.
        - Много времени прошло.
        Я продолжала сверлить его взглядом.
        - Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.
        - Думал, что переехала.
        - Вот так в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?
        - Причём тут репетиция? - Томаш насторожено посмотрел прямо на меня.
        - Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?
        Он медленно, но без малейшего удивления покачал головой, в его глазах не отразилось ничего, кроме меня самой. Однако для разоблачительного разговора было рано.
        Перед большой лужей я выскочила из-под зонта, обогнала его и пошла вперёд одна.
        В квартире стоял запах заветрившейся еды, алкоголя и парфюма.
        Разувшись, Томаш первым делом отправился мыть руки. Затем снял синий школьный пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула, поправил на комоде траурную фотографию Нади и, закатав рукава рубашки, присел, чтобы разобрать занимающий полкомнаты стол.
        Мама Томаша, наверное, очень гордилась своим воспитанием. Все мамы хотят иметь таких образцовых правильных сыновей: красивых, умных и рассудительных. Умеющих разобрать стол, предлагающих зонт и пахнущих альпийскими лугами. Вот только догадывалась ли она о Наде?
        Я ещё немного постояла, наблюдая, как он складывает столешницу, и пошла на кухню.
        Грязные тарелки были навалены в раковине, стеклянные миски с остатками салатов одна на другую напиханы в холодильник. Мусорка забита бумагой, салфетками и пакетами из-под сока. Но бутылок от спиртного не было. Это, пожалуй, единственное, что они потрудились убрать.
        Я отмотала из рулона чёрный пластиковый пакет для мусора и переложила все тарелки из раковины в него. Зачем мыть? Всё здесь, что когда-то имело значение, превратилось в бессмыслицу.
        Если у меня когда-нибудь будет своя квартира или дом, я ничего не стану собирать или тратить деньги на вещи. Столовые сервизы, дизайнерские шторы, брендовые спортивные костюмы. У меня будут только сухие ботинки и огромная удобная кровать, которую я завещаю кремировать вместе со мной.
        Хлопнула входная дверь. Томаш понёс стол соседям. Интересно, как часто он бывал в этой квартире?
        В холодильнике нашлась колбасная нарезка, оливки, солёные огурцы и селёдка. Сначала я хотела их выкинуть, но потом решила, что Кощей обрадуется такому разнообразию, и пока Томаш не вернулся, собрав всё в непрозрачный белый пакет с ручками, спрятала за дверью.
        Он неслышно вошёл, когда я подметала пол и остановился на пороге.
        - Я всё. Помощь нужна? Могу выкинуть мусор.
        - Похороны - это такая формальность, - в тот момент я как раз думала об этом. - Люди приходят на них ради самих себя, чтобы совершить хороший поступок и потом спать спокойно. Или просто порадоваться, что умерли не они.
        - Вообще-то приходят, чтобы выразить любовь и уважение к умершему, - в его голосе прозвучало осуждение.
        Я выпрямилась.
        - Выражать любовь нужно живым, а мёртвым она уже не нужна.
        Несколько секунд мы смотрели прямо друг на друга, после чего он кивнул с таким видом, будто я сказала какую-то гадость, но это было ожидаемо и ничуть его не удивило.
        - Что мне ещё сделать?
        - А ты любил Надю?
        - Что? - он поморщился, словно не расслышал, но я готова была поклясться, что по его лицу пробежала тень.
        - Ну, вы же общались и всё такое… - я сделала многозначительную паузу. - Что конкретно ты хотел выразить, когда пришёл к ней на похороны?
        - Я пришёл, потому что так правильно, - он без труда выдержал мой требовательный взгляд.
        - А почему у Нади не было друзей, которые хватились бы её?
        - Я не знаю.
        - Кто-нибудь из них пришёл на похороны?
        - Нет. Зато Павел Степаныч был.
        - Трудовик? Ого! Круто. Наверное, рыдал горючими слезами?
        - Почему ты такая злая, Микки? С человеком случилось несчастье, а ты только насмехаешься. Даже если Надя тебе не нравилась, сейчас это уже не имеет никакого значения. Ты жива, а она мертва. Считай, что ты победила. Только держи это в себе.
        Его слова прозвучали унизительно. В глазах читался укор.
        Я бросила веник на пол и вытащила флэшку.
        - И это ты собираешься учить меня морали?
        - Что это? - он протянул руку, но я резко убрала флэшку за спину.
        - Ты знаешь.
        - Без понятия.
        - Ваши с Надей похождения.
        - Извини, Мики, я не понимаю, чего ты хочешь, - Томаш улыбнулся.
        - Я хочу, чтобы ты во всём сознался! - выпалила я на одном дыхании, совершенно не подготовившись. Думала вывести его из себя, но он не вывелся. Только задумчиво нахмурился.
        - Сознался в чём?
        - В том, что это ты её убил.
        Я внимательно следила за его реакцией. Очевидно, что он напрягся, но очень старался этого не показывать, поэтому, улыбаясь, продолжал смотреть мне прямо в глаза, как это делают животные, когда решают, стоит ли им напасть или лучше отступить.
        - Неожиданно. И зачем мне это?
        - Откуда мне знать? Возможно, из ревности, или потому что ты маньяк.
        Встряхнув головой, он неожиданно рассмеялся, как если бы вдруг сообразил, что это игра или розыгрыш.
        - Мне ничего не стоит пойти сейчас в полицию и отдать им эту флэшку.
        - Можешь объяснить, что на ней?
        - Там запись, где у вас с Надей секс.
        - Не может быть. Покажи.
        Он снова протянул руку. Взгляд у него был медленный, но движения быстрые. Я отпрянула.
        Снисходительная улыбочка наконец-то стёрлась. Томаш явно разволновался.
        - Где ты это взяла и зачем она тебе?
        - Пойду с ней в полицию.
        Его плечистая фигура, закрывающая дверной проём, казалось, выросла до размеров кухни и угрожающе нависла надо мной.
        - Считаешь, это доказывает мою виновность?
        - Пусть полиция разбирается, - откликнулась я как можно беспечнее.
        Уловка сработала. Впервые я видела на его лице нечто большее, чем демонстративное равнодушие.
        - Скажи просто, что тебе нужно. Ведь, что-то нужно, да? Иначе ты бы не провоцировала здесь меня, а была уже в полиции, - он перевёл дыхание.
        - На что это я тебя провоцирую? Теперь ты и меня, как и Надю, трахнешь и бросишь в колодец?
        На секунду он словно провалился в свои мысли, а после короткой паузы вынырнул.
        - Тебя? Нет. Чего ты хочешь?
        - А что ты можешь предложить?
        Пора было переходить к разговору о растяжке, но злить его оказалось забавно.
        Однако Томаш отступил. Вышел в коридор. Постоял там какое-то время, успокаиваясь, затем стал обуваться.
        - Куда? - я выбежала следом. - Мы не договорили.
        - Ты несёшь какую-то чушь. У тебя ничего на меня нет. Докажешь - будем разговаривать.
        - И что, ты вот так просто уйдёшь?
        - Мне здесь больше делать нечего, - он сорвал куртку с вешалки и вышел, громко хлопнув дверью.
        Я, конечно, повела себя, как стерва, но выбор между добром и злом всегда неоднозначен и правильного решения в большинстве случаев не имеет.
        На самом деле, я просто очень разнервничалась и меня понесло. Предполагалось, что я всего лишь спрошу про растяжку, и если бы это был не Томаш, разговор сложился бы совсем иначе.
        Наверное, мне стоило перестать думать обо всём этом. Расслабиться и отвлечься. Возможно, дело было в холоде или непрекращающемся дожде, в простуде и задолбавшем беспорядке, в хронической усталости и надвигающихся ЕГЭ. А тут ещё Надя. Надя в реальности и Надя во сне.
        Почему всё же она сказала тогда, что это я в чём-то виновата? Была ли Лиза права, что всё дело в ревности? Или, может, Надя решила, что флэшку подкинула я?
        Поводов для её злости могло быть множество, но когда она говорила «ты виновата», то имела в виду что-то конкретное, что-то, что уже случилось или должно было произойти. Что-то, о чём я могла пожалеть.
        Была ли она действительно такой жуткой, как мне теперь вспоминается? И почему во сне я никак не могу разглядеть её лица?
        Время стирает память.
        Вот как с мамой, например. Хоть я и помнила, как она выглядит, но на самом деле особо и не помнила. В памяти остались лишь отдельные моменты и ситуации, но какой она была на самом деле, я забыла.
        Хотелось вспоминать только хорошее, но я не могла себе этого позволить, ведь она же меня бросила. А значит, и не стоила хороших воспоминаний. Они разъедали мне душу и вносили смуту в сердце и мысли.
        Не будь Кощея, я бы тоже стала одинокой. Обо мне бы тоже никто наверняка не сожалел, и чтобы убраться в квартире, пришлось бы звать каких-нибудь левых людей.
        И всё равно Томаш не имел права вот так уходить. Это было оскорбительно, пусть я и нарочно выводила его.
        Взгляд упёрся в оставленный на спинке стула пиджак. Я сняла его и оглядела, как если бы это был опасный, плохо изученный предмет, затем понюхала. Никакого особенного или необычного запаха не было. Пиджак пах Томашем настолько, насколько я успела его узнать. Проверила карманы. В одном из них нашёлся ластик, а в другом нащупала что-то маленькое и круглое, но вытащить не получилось. Вывернула карман наизнанку и обнаружила обычную, только пришитую изнутри серую пуговицу.
        Томаш написал в Вотсап минут через двадцать. Тогда, когда я уже ушла из Надиной квартиры. Спросил, там ли я ещё, и пожаловался, бедолага, что забыл пиджак. Я ответила, что пиджак забрала и оставлю его в школьной раздевалке, потому что учиться сегодня уже не пойду.
        Не могла же я отправиться на уроки с пакетом вчерашней еды. Колбасной нарезкой и селёдкой от него воняло за версту.
        Ключ занесла сразу директрисе. Сначала её секретарша не хотела меня пускать, но, услышав мой голос, Тамара Андреевна велела зайти.
        Она сидела за столом бледная и заплаканная, и, громко высморкавшись, сразу выложила:
        - Они пытаются приплести к этому Женечку, представляешь? Моего Женечку.
        - К смерти Надежды Эдуардовны? - неуверенно уточнила я, потому что сама думала только об этом.
        Тамара всхлипнула.
        - Они написали, что Женечка - угроза. Что я не имею право допускать его к работе с детьми, и что он, возможно… Что он… Имеет к этому ужасу какое-то отношение.
        - Кто такие они?
        - Не знаю. Кто-то. Родители. Из-за всей этой отвратительной галиматьи в интернете. Мне звонили из роно. Требуют срочно его убрать. Господи, как им такое пришло в голову? Что за люди? - Тамара Андреевна вытерла ладонью слёзы. - Он ещё не знает. Ума не приложу, как ему сказать об этом.
        - А полиция что? Они вообще собираются это расследовать?
        - Ну, какое расследовать? - она снова шумно высморкалась и обречённо махнула рукой. - Дело шестимесячной давности. Кому нужно это расследование? Они и так были страшно рады, что удалось сразу установить личность. Это только в кино что-то расследуют. В жизни у всех полно текучки. У Веры Васильевны муж полицейский. Говорит, столько бумажек приходится заполнять, что больше ни на что времени не остаётся.
        - Понятно… - я задумалась, стоит ли говорить ей про растяжку.
        В кино показывали, что они исследуют даже ткань, если на ней остаются отпечатки, но директриса была права. Кино - это кино.
        С Женечкой мы подружились, когда я только переехала к Кощею с Ягой и чувствовала себя катастрофически несчастной. Ему было четырнадцать и, вероятно, я даже была немного в него влюблена, как может быть влюблена десятилетняя девочка во взрослого миловидного мальчика с ясным взглядом и розовым румянцем на нежном лице.
        Он водил меня по району и обучал «устройству нашего мира».
        На обычной улице, посреди белого дня он то и дело замечал какие-нибудь знаки, послания или сигналы, которыми обменивались сущности.
        В одну из первых наших прогулок, проходя мимо арки, где на стене были выведены непонятные каракули в стиле граффити, он прочёл слово: «Воздержание».
        - Что это такое? - спросила я.
        - Это правило-напоминалка, - с таинственным видом сказал он.
        - Какая ещё напоминалка?
        - Об осторожности, конечно. Когда скамейки покрашены, на них тоже напоминалки пишут, чтобы никто не испачкался. А ещё на дверях пишут «выход», чтобы не забыть.
        - И о чём же это правило?
        - О том, что всё должно быть по правилам.
        - Чудесно! Масло масляное.
        - Это хорошее правило. Когда нет правила, получается беспорядок. А беспорядок - открывает двери в дестрой.
        - Что такое дестрой?
        - Это место, где живут сущности.
        - Демоны ада?
        - Нет. Сущности.
        - Они злые?
        - Разные. Бывают и хорошие сущности, но чаще плохие. Как везде. Им нужны твои эмоции и чувства. Твой разум и сознание. Все нематериальные вещи, которыми обладает человек: здоровье, красота, сила, молодость, энергия и даже время. Всё то, что в нашем обычном понимании нельзя отдать или забрать, для сущностей - особая ценность.
        - И как же они выглядят?
        - Обычно. Как любые люди. Как ты или я.
        - А их много?
        - Конечно.
        - И как же их узнать?
        - У тебя не получится.
        - Почему?
        - Ты не умеешь видеть суть.
        - Что такое суть?
        - Суть - это истина. Знаешь фокус, где три стаканчика и шарик, который фокусник быстро-быстро перекатывает из одного стаканчика в другой. Он так ловко их переставляет, что ты не можешь понять, где на самом деле шарик.
        - Напёрстки что ли?
        - Суть - это как тот шарик. Ясно? Нужно видеть только её.
        Я вроде бы и понимала, что он всё выдумывает, однако глубокая убежденность, с которой сам Женечка в свой мир верил, невольно передавалась.
        Он считал, что его предназначение состоит в охране всеобщего миропорядка. И если вдруг этот порядок нарушится, наступит полный хаос, или, как он называл, «дестрой».
        Женечка любил школу и заботился о ней, как никто другой. Он был уверен, что всё, что малейшим образом нарушает порядок, будь то невычищенные мусорные баки, сухая листва на дорожках или разросшаяся трава, приоткрывает двери в дестрой и впускает его в наш мир.
        Самое удивительное, что все эти дни, обдумывая происшествие с Надей, я ни разу не подумала о нём. А ведь Женечка наверняка был в тот вечер в школе. Его просто не могло не быть.
        Обойдя весь школьный двор, я заглянула в подвал, столовую, проверила в кабинете труда и, в конце концов, нашла его во дворе средней школы, здание которой находилось от нас неподалёку.
        В полупрозрачном дождевике он обрезал кусты. Заметив меня издалека, Женечка выпрямился и застыл с секатором в руке.
        - Еле тебя нашла.
        - А что случилось? - забеспокоился он. - С мамой что-то?
        - Нет. С мамой всё в порядке. Ничего не случилось. Просто давно не виделись. Хотела поболтать.
        - У меня работа, - с важным видом заявил он.
        - Работай, я рядом постою.
        Женечка медленно отвернулся к кустам и стал чикать выбивающиеся из общего ряда веточки.
        - Какие новости? - нарочно понизив голос, полушёпотом спросила я. Это должно было означать, что речь пойдёт о его тайной миссии.
        - Ты знаешь, - откликнулся он неохотно. - Дверь распахнулась. И теперь неизвестно, что будет.
        - Скажи, а ты помнишь тот вечер, когда твоя мама осталась допоздна перед школьным концертом? Весной. Когда ещё зеркало разбилось.
        Женечка перестал чикать и замер, стоя ко мне спиной. Я бы хотела видеть его лицо, но давить на него было опасно, от любого напора он с лёгкостью мог замкнуться, уйти в себя и вообще перестать разговаривать.
        - Точно, - тихо проговорил он. - Всё это случилось из-за разбитого зеркала.
        - Нет, погоди. Лучше вспомни, что ты делал тогда.
        - Складывал коробки от книг. В библиотеку привезли новые учебники. Было очень много коробок.
        - Ты был в библиотеке?
        - В библиотеке, - повторил он задумчиво.
        - И никуда оттуда не выходил?
        Он неопределенно пожал плечами:
        - Писать ходил. Два раза.
        - А когда узнал про зеркало?
        - Мама пришла и сказала его снять.
        - А мы где были?
        - Тебя не было. Ты ушла с Васей.
        - Можешь очень хорошо подумать и сказать мне честно…
        - Я всегда говорю честно, - он резко обернулся. - А думаю, как умею.
        - Не обижайся, я хотела просто попросить, чтобы ты постарался вспомнить что-нибудь необычное или странное. Может, ты видел что-то или слышал?
        - Странное происходит каждый день. А вот необычное редко. Зеркало разбилось - это очень необычно. И плохо.
        - Ты знаешь, что Надежда Эдуардовна с твоей мамой поссорилась?
        Женечка кивнул.
        - А знаешь из-за чего?
        Громко шурша дождевиком, он по-детски замотал головой.
        - Я хочу выяснить, что случилось с Надеждой Эдуардовной, - я снова понизила голос. - Выяснить, как она оказалась в том колодце и почему. Можешь узнать у мамы, из-за чего они поругались?
        - Мама тут ни при чём, - твёрдо сказал он.
        - Конечно, ни при чём, но когда неизвестность исчезнет, исчезнет и туман. Появится ясность и понимание. А это значит, что дестрой отступит, а дверь закроется.
        - Ты очень умная, Микки, - Женечка потрясённо открыл рот. - Я попробую.
        Кощей был дома. Телевизор в его комнате что-то громко вещал.
        - Эй, - крикнула я, проходя на кухню. - Я тебе еды раздобыла. Можем вместе поесть.
        Но он не отозвался, даже громкость не убавил. Я плюхнула пакет на стол и отправилась мыть руки. А пока мыла, снова подумала о Томаше. Как он стоял в ванной и, глядя в зеркало, приглаживал растрепавшиеся волосы, а увидев в отражении, что я смотрю, смущённо опустил глаза. Томаш смутился. Такие самоуверенные люди, как он, никогда не смущаются.
        Что всё-таки с ним было не так?
        Я считала, что после летних каникул всё успокоилось и прошло. Что моё сумбурное увлечение им было навеянной весенней лихорадкой, глупостью и задетым самолюбием. И вот теперь это началось снова.
        Под тёплой водой окоченевшие пальцы согрелись и стало немного легче.
        Из телевизора доносились жуткие крики и звуки выстрелов.
        Решительным шагом я вошла к Кощею в комнату. Вошла - и остолбенела.
        Кощей лежал на полу, лицом вниз, возле левой руки валялась чашка. Молоко, которое в ней было, серым пятном впиталось в ковёр. Он не шевелился.
        Я бросилась к нему, со страхом прикоснулась к голому плечу и с огромным трудом перевернула на спину. Лицо было бледное, губы совсем потеряли цвет, но пульс прощупывался, а грудь заметно вздымалась. Я легонько похлопала его по гладко выбритой щеке, а затем, накрыв шерстяным клетчатым пледом, вызвала скорую.
        Врачи приехали быстро. Их было двое. Молодой приятный парень с бородой и суетливая тётка.
        Со мной они разговаривали отрывисто и требовательно: «Что случилось? Сколько ему лет? Есть ли хронические заболевания, аллергия на лекарства?»
        Про заболевания и лекарства я ничего не знала. Кощей жаловался на политику, цены, работу и погоду, но на здоровье никогда.
        Они присели возле него на корточки, разложили свои чемоданчики, обмотали предплечье лентой прибора для измерения давления, задрали майку и поставили на костлявую грудь какие-то присоски с проводами.
        Спрашивать, что с ним, было глупо, поэтому я просто стояла, облокотившись о косяк и смотрела. Но тётке это всё равно не понравилось, и она потребовала, чтобы я не мешала.
        Кощей почти всегда был на стороне Яги, чего бы она мне не высказывала. Тихим эхом подхватывал её слова и раз по тридцать повторял одно и тоже.
        «Нахалка ты, нахалка. Неблагодарная нахалка. Змеюка бессовестная. Гюрза. Маленькая подлючка. Кукла бессердечная. Оторва. Транжирка и тунеядка».
        На эпитеты они никогда не скупились.
        Яга и Кощея любила распинать, но меня они шпыняли вдвоём. По большей части беззлобно, между делом, «для профилактики» - посмеиваясь, говорила Яга. В первое время я, конечно, переживала. Много плакала и страдала, но потом привыкла и перестала слышать, пропуская мимо ушей. Иногда, когда совсем допекали, я, конечно, срывалась и отвечала им в том же тоне, чему Яга была даже рада. Ну как же, девочка «оправдала ожидания» и «показала себя во всей красе». Что не удивительно. Ведь яблоко от яблони недалеко падает.
        Формально Кощей был моим дедом, маминым отцом, но маму он точно также ругал, как и меня. Отца, кстати, тоже. Просто маму они знали лучше, поэтому и вспомнить могли все её прегрешения ещё до того, как она вышла замуж и съехала от них.
        - Приступ сняли, - парень-врач вышел из комнаты. - Сегодня всё должно быть в норме. Завтра придет участковый доктор. Режим - постельный.
        - У него сердце?
        - Сердце тоже. Но тут может быть что угодно. Необходимо обследоваться. Без анализов даже приблизительно ничего не скажешь.
        Они собрали свои чемоданчики и ушли.
        Кощей лежал в кровати, опершись спиной о подушки с каким-то жалким, провинившимся видом.
        - Извини, - сказал он. - Сам не знаю, как так получилось.
        - Что у тебя болит?
        - Ничего не болит.
        - Так не может быть.
        - Может.
        - Они сказали, что тебе нужно обследоваться.
        - Ага. Уже бегу.
        - Я селёдку принесла в горчичном соусе. Хочешь?
        - А картошку сваришь?
        Кощея всю жизнь кто-нибудь обслуживал. Сначала его мама - моя прабабушка, потом бабушка Люся, потом её родная сестра - Яга, которая сама никогда не была замужем и своих детей не имела. Она и с Кощеем-то жила не как жена, а, скорее, как нянька, приняв шефство над ним после смерти сестры.
        - Ладно.
        Я подняла с пола плед, собрала мусор, оставленный врачами, и отправилась на кухню варить картошку.
        - Всё-таки иногда ты бываешь нормальной, - крикнул Кощей мне в спину.
        И из его уст это был очень щедрый комплимент.
        ГЛАВА 7
        Изначально никто не хочет быть плохим.
        Каждый в детстве знает, что Кощей Бессмертный и Баба Яга плохие. А сам ты добрый, честный, справедливый и выступаешь на стороне правды и света. Иначе и быть не может.
        Но чем старше становишься, тем сильнее размывается граница, отделяющая хорошее от плохого. Внезапно оказывается, что Кощей - измученный, страдающий артритом дед, Баба Яга - старая некрасивая одинокая женщина, а Людоед и Вампир просто «особенные», ведь никой их вины в том, что они родились именно такими, нет. Красная Шапочка - манипуляторша, Золушка закомплексованная жертва, Иванушка-дурачок наглый, глупый раздолбай, которому всё достаётся на халяву. И тогда, когда ты это вдруг понимаешь, сказка заканчивается. Добра и зла больше не существует. Выбирать становится невозможно. И ты сам уже не знаешь, на какой стороне находишься.
        Моя сказка закончилась, когда мне было восемь. Однажды в субботу утром. Во время завтрака.
        Мама отчего-то накрыла на стол на двоих, а папа, который обычно поднимался раньше всех, с постели так и не встал. Я спросила, не заболел ли он, на что мама ответила, что ей всё равно. И сразу, пока я не успела оправиться от удивления, выложила, что они разводятся.
        Она сказала это по-доброму, ласково, так, чтобы я типа не переживала, и от этого её слова прозвучали неправдоподобно.
        - Мы с тобой навсегда уедем в Италию. Представляешь? Это там, где Колизей, Пизанская башня и Венеция. Хочешь увидеть падающую башню?
        - А папа?
        - Папа останется здесь.
        - Навсегда?
        - Ага. Пусть сам прозябает в этой унылой серости.
        - Какой серости?
        - Ну, здесь. В Москве.
        Я огляделась. Кухонные шкафчики у нас были сочно-оливкового цвета, шторки на окнах и скатерть рыженькие, кухонный абажур ярко-жёлтый.
        - Здесь всё разноцветное, - не поняла я.
        - Это я образно сказала. Просто Москва скучная, холодная и грязная. Зимой слякоть, летом - пыль. А в Италии кругом зелёные поля, море и бескрайнее голубое небо.
        - Как же мы тогда папу оставим?
        - Микки, мышонок, нам с ним придётся развестись, - мама крепко зажала мою руку в своих ладонях. - Это значит жить раздельно. Ты же поедешь со мной?
        - Я не знаю.
        - Как не знаешь? Я же твоя мама.
        - Нет, конечно, я хочу с тобой, но с папой тоже хочу.
        - Так не может быть. Всё уже решено.
        - Хватит настраивать дочь против меня, - крикнул из комнаты папа. - Она никуда не поедет. Микки, зайди ко мне.
        Вырвав у мамы руку и всё ещё ничего не понимая, я побежала к папе в спальню. Он сидел на кровати, опустив ноги на пол.
        - Иди сюда.
        Папа усадил меня к себе на колени.
        - Ты же со мной, мышонок, правда? Уж ты-то меня не бросишь?
        - Я не знаю.
        - Она тебя уже подговорила? - он печально вздохнул.
        - Я хочу с тобой, но с мамой тоже хочу.
        - Так, к сожалению, не получится. Нужно выбрать.
        Но как? Как я могла выбрать кого-то из них, если любила родителей одинаково? И они меня тоже любили. Так, по крайней мере, мне казалось. Любили, заботились, постоянно баловали и никогда не наказывали. Да и между собой до этого дня при мне не ругались.
        - Ты сейчас поступаешь некрасиво, - мама нарисовалась в дверях. - Мы с тобой уже всё решили и договорились.
        - Ничего не договорились, - отозвался папа. - Пусть Микки сама решит.
        - Конечно, сама, - мама ласково улыбнулась мне. - Но со мной ей будет лучше.
        - А как насчёт твоего престарелого хрена? С ним ей тоже будет лучше?
        - Люк тут не причём. Не вмешивай его.
        - О чём ты думаешь? Неужели я отпущу своего маленького мышонка чёрт знает куда?
        - Твой эгоизм зашкаливает. Я даже не за себя сейчас прошу. Подумай о её будущем!
        - Я думаю о том, что у каждого ребенка должна быть нормальная семья. И Машина семья вся здесь. Все бабушки и дедушки, я, в конце концов. А там у неё не будет никого. Совсем никого. Только старый обрюзгший макаронник и его свежеиспечённая макаронина.
        - Ты нарочно пытаешься оскорбить меня при дочери?
        - Про тебя я не сказал ни слова.
        Они долго ругались. Но я мало что слышала и уж тем более запомнила, кроме того, что близится нечто ужасное, и какой выбор не сделай, всё будет плохо. Поэтому единственное, что я смогла придумать, - это не выбирать никого. Тогда, по моему мнению, родители должны были оба остаться со мной, ведь каждый из них меня сильно любил. А я любила их.
        Вот только сказка закончилась, а я об этом ещё не знала.
        Из-за того, что я продолжала упорно отвечать, что хочу быть и с мамой, и с папой, начались долгие суды, где папа говорил, что отдавать маме ребенка нельзя, поскольку у неё нет работы, и последние пять лет не было, и что в другой стране она не сможет обеспечить мне нормальные условия проживания, ведь нет никаких гарантий, что её новый брак продлится долго. А мама убеждала судью, что оставлять меня папе нельзя, потому что он безответственный и слишком много времени проводит на работе. Папа привёл в суд своих родителей, где они ругали маму, а мама притащила Кощея с Ягой, которые до этого момента в моей жизни почти не появлялись, но благодаря особому дару красноречия Яге удалось выставить папу в таком ужасном свете, что его мать набросилась на неё с кулаками прямо в зале суда и их еле разняли.
        Вскоре маминому новому итальянскому мужу вся эта тягомотина надоела, и мама, пообещав скоро меня забрать, улетела в Турин. А как только она уехала, папа перевёз меня к своим родителям. Поначалу они со мной сюсюкались и выполняли любые прихоти, но потом оказалось, что меня нужно водить в школу, помогать с уроками и кормить. Это было сложно, ведь дед тоже работал, а бабушка вечно страдала от мигреней и плохо себя чувствовала.
        Моё присутствие их сильно тяготило. И пусть в лицо они мне улыбались, за спиной постоянно слышалось перешёптывание: «Я больше так не могу» и «Как же я устала».
        Так что, когда папа нашёл себе какую-то женщину и стал с ней жить, меня с облегчением вернули ему. У той тётки тоже была дочка, моя ровесница. Они надеялись, что мы с ней подружимся и станем сёстрами, но мы только ссорились и регулярно дрались из-за всего подряд, начиная от игрушек и вещей и заканчивая едой. Я нарочно задиралась и вела себя мерзко, но та девка была ещё хуже, и я её ненавидела. Впрочем, к тому времени я ненавидела уже всех, включая маму, которая постоянно писала, но ничего не делала.
        Наверное, она ждала, что я признаю свою вину и буду умолять её меня забрать, но виноватой я себя не чувствовала. Да, я не выбрала её. Но и не отказалась, как это она сделала со мной.
        То были совершенно жуткие нескончаемые два года. Сначала я ушла из своей старой школы и перевелась в бабушкину, потом снова вернулась в старую, но уже совсем другим человеком.
        Домашние скандалы с папиной женой и её дочкой сделали меня равнодушной и непробиваемой. Упрёки, придирки, истерики. Позже при первой же возможности я стёрла из памяти их лица и имена.
        А потом в один прекрасный день приехал Кощей и увёз меня к ним.
        Больше меня никто не делил и не хотел.
        На самом деле, Кощей по паспорту был Георгий Николаевич, а Яга - Ольга Владимировна. Но они называли друг друга только прозвищами, которыми обменялись ещё в молодости, когда Кощей женился на бабушке Люсе. Яга была родной сестрой бабушки Люси и всю жизнь, до самой её смерти, жила вместе с ними.
        Приятными людьми бабка с дедом не были, но зато они единственные, кто никогда не притворялся и не врал мне о своей любви. Я им была нужна из-за квартиры. Пятиэтажку обещали вот-вот снести, и Яга очень рассчитывала взамен старой квартиры получить трёшку, чтобы потом разменять её на две квартиры: самим жить в двушке, а однокомнатную сдавать.
        На следующий день после школы я нагнала Томаша по дороге домой, и чтобы лишний раз не попадаться никому на глаза, дошла за ним до автобусной остановки, откуда он ездил.
        Уроков было семь, ещё и допы, уже темнело и видеть меня он не мог. Подошла, когда он, сложив зонт, спрятался под навес остановки. Кроме нас там была всего одна бабушка.
        Увидев меня, Томаш удивился, но сказать ничего не успел, потому что я сразу же сунула ему свой телефон.
        - Ты хотел доказательств? Смотри.
        Он с опаской взял телефон и включил шестисекундную запись.
        - Откуда у тебя это?
        - Не важно, - я забрала трубку обратно.
        - И что же ты хочешь?
        Мы стояли на остановке очень близко, а разговаривали тихо. Шум проезжающих машин и дождь заглушали слова.
        - Хочу всё узнать.
        - Что всё?
        - Всё, что не понимаю.
        - Вряд ли я смогу тебе в этом помочь.
        - Ты знал, куда мы спрятали растяжку?
        - Ты сейчас о чём?
        - О репетиции, когда пропала Надя. Пытаюсь понять, что случилось в тот вечер.
        - Нет, не знал.
        - Вы с Надей поссорились?
        - Можно сказать и так.
        - Именно в тот день? Из-за чего?
        - Судя по всему, тебя назначили следователем, - его улыбка и неприкрытая ирония в голосе задевали.
        Я всегда равнодушно относилась к подколкам Бэзила или Фила, мы спокойно могли пообзываться друг на друга и потом продолжить болтать, как ни в чём не бывало. Но слова Томаша звучали совсем иначе.
        - С чего это ты такой высокомерный? Считаешь себя лучше других?
        - Тебе показалось.
        Но мне не показалось. Возможно, я немного терялась, разговаривая именно с ним, и его это забавляло, а может, он сам навязывал такую манеру общения, от которой создавалось необъяснимое неловкое напряжение. Но ни с кем другим я не испытывала ничего подобного. Будто стоит оступиться, потерять равновесие, и он снесёт тебя, как мчащийся поезд.
        Из-за угла вырулил длинный автобус.
        - Надеюсь, вопросы закончились, - сказал Томаш. - Потому что следующий через двадцать минут.
        Я влетела в раскрывшиеся двери до того, как он успел что-то возразить.
        Томаш с неторопливой неохотой вошёл следом, приложил проездной к валидатору и медленно пройдя через салон, встал рядом, ухватившись за поручень. Капли на его щеках блестели и притягивали взгляд, их очень хотелось вытереть.
        - Мы едем к тебе, - объявила я.
        - Это невозможно.
        - Почему?
        - Просто невозможно и всё.
        - У тебя дома родители? Бабушка? Родственники из Польши, Чехии или откуда ты там, и ты меня стыдишься? А Надю ты знакомил со своими?
        - Количество вопросов зашкаливает.
        - В твоих интересах ответить на все. Ведь если я буду продолжать тебя подозревать, то обязательно пойду в полицию.
        Я выудила из кармана визитку того дядьки из полиции и помахала перед ним.
        - Они сказали сообщать им обо всём интересном. А запись из ТЦ интересная.
        - Тебе она нравится? - Томаш гипнотизировал, но я выдержала этот взгляд.
        - Очень. Поэтому не хотелось бы с кем-то ещё делиться.
        Он рассмеялся и как будто стало легче.
        - Понимаешь, дело не в том, есть ли мне что скрывать или нет, - сказал он. - Дело в записи и тебе самой. С моей стороны было бы очень наивно рассчитывать на полное её удаление отовсюду под твоё честное слово.
        - Моё честное слово будет заключаться не в гарантиях её удаления, а в том, что я не пойду с ней в полицию.
        Автобус плавно притормозил и двери со скрипом растворились, резко схватив за руку, Томаш вытащил меня за собой из салона. Я споткнулась и чуть не упала.
        - Почему мы вышли?
        Он молча раскрыл над нами зонт.
        - Ты испугался, что я с тобой поеду? - внезапно догадалась я. - Правда?
        От абсурдности этого поступка мне вдруг стало так смешно, что я расхохоталась на всю улицу. Смеялась и никак не могла остановиться.
        - Прекрати вести себя так, - одёрнул Томаш.
        - Как так? Мне нельзя смеяться? Это первая весёлая вещь, которая со мной произошла за столько дней. Ты испугался, что я пойду к тебе! Блин, Томаш, это же дико смешно.
        - Ты очень громко смеешься. Вызывающе и развязно.
        - Что? Развязно?
        Развязно. Такое дурацкое бабкино слово. Без пяти минут ругательство или оскорбление.
        - Если ты поклянешься не ходить в полицию, я готов ответить на твои вопросы.
        Тяжесть его взгляда припечатывала к земле.
        - Ладно, - я натянула улыбку. - Вопрос так вопрос…
        Сделала многозначительную паузу:
        - Ты считаешь меня красивой?
        Серьёзное выражение лица, с которым он чересчур быстро ответил «да» вызвало новый приступ смеха.
        - Что-то ещё? - нетерпеливо спросил он.
        Мне нужно было узнать у него важные вещи, не стоило ёрничать, но, как и в тот раз в Надиной квартире, я просто не могла удержаться, словно насмешки придавали мне уверенности.
        - Ты специально так сказал, чтобы от меня отделаться?
        - Нет.
        - А я красивее, чем Надя?
        - Какое это имеет отношение к тому вечеру?
        - Самое прямое. Мне нужно составить твой психологический портрет.
        - Прикалываешься?
        - Да.
        - Надя считала тебя стервой.
        - Ну и правильно считала. Лучше быть стервой, чем проституткой.
        - В таком случае, твои клятвы ничего не стоят.
        Он развернулся и зашагал по дороге вдоль движения автобуса, унося с собой зонт.
        Так что холодные капли мигом остудили вспыхнувшее было негодование.
        Я опять испортила всё сама.
        Когда я только перевелась в эту школу, то была настроена очень агрессивно. Задиралась, хамила и ни с кем не желала общаться. Они все по определению были против меня, а я против них. Фил с Бэзилом пытались «поставить меня на место», но у них это плохо получалось. Потому что ни на какое место я не ставилась. Во мне сидела накопившаяся злость и она требовала выхода.
        А потом шестом классе я потеряла в раздевалке мешок со сменкой. До самого вечера искала, а
        на следующий день она обнаружилась на своём обычном месте, и купленные Ягой на распродаже ненавистные лодочки нежно-персикового цвета лежали себе преспокойно в мешке. Вот только их подошвы оказались склеены так, что разъединить их было уже невозможно. В том, что это сделали Безил и Фил, я не сомневалась, поэтому на следующий же день они нашли свои куртки, намертво примотанные скотчем друг к другу.
        Парни орали, как ненормальные, Безил грозился побить меня. Мама Фила пришла в школу и наехала на завуча. Влетело охраннику Марату и дежурному классу. Меня прессовала классная, но также, как и я, доказать они ничего не могли.
        Однако после того случая между мной и пацанами наметилось заметное потепление и уже через пару месяцев мы вместе отправились на другой конец Москвы, чтобы устроить такой же прикол со сменкой отцовской приемной дочке.
        После уже были безбилетные рейды по кинотеатрам, голодные налёты на Ашан, где можно было бесплатно поесть горячие булочки или пончики и не спалиться, потому что за свежей выпечкой не так тщательно следили, как за чипсами или шоколадом. Исследование огромного подвала Дворца творчества и полночи под сценой в Измайловском парке.
        За Измайловский парк нас всех чуть не убили. Но пока мы там сидели, сами дико перепугались. Вышло так, что во время прогулки мы повздорили с местными дворниками-киргизами и они стали за нами гоняться. Их было много, и пока мы бежали к метро, ото всюду появлялись всё новые и новые люди, как в компьютерной игре с зомбаками. Уже стемнело и стало страшно. Пришлось спрятаться. Думали, отсидимся немного, дворники уйдут, и мы спокойно вылезем, но они, как назло, собрались прямо на площадке перед сценой и уходить не собирались. Мы смотрели на них через щели в досках и строили жуткие версии того, что они с нами сделают, если найдут.
        Бэзил написал забомбившей его звонками и эсэмэсками маме, что мы прячемся, но объяснить толком, где находимся, не мог. Около двух часов нас искали по всему парку с полицией и доставили домой в соответствующем сопровождении.
        Всю оставшуюся ночь Яга орала, что завтра же сдаст меня в интернат, а я, обливаясь горючими слезами, умоляла её этого не делать.
        Угроза интерната была самая страшная. Если бы мне пригрозили тюрьмой, это и то меньше напугало. С тех самых пор, как только я переехала к ним, тень интерната постоянно маячила у меня за спиной. Яга рассказывала, что там детей бьют, кормят отбросами из собачьих мисок, приковывают цепями к батарее и травят психотропными лекарствами. Что в интернате тебя могут продать, и повезёт ещё, если в секс рабство, потому что часто берут и на органы.
        И хотя, немного повзрослев, я понимала, что большая часть из этого неправда, от ужаса попасть туда избавиться не могла. И это было единственное, чего я по-настоящему боялась.
        В седьмом классе наши безумные похождения с парнями внезапно прекратились. Мы резко отдалились друг от друга: у них появились от меня секреты, а я подружилась с Лизой.
        Лиза была не как я. Она всегда была девочка-девочка. Носила юбки, серёжки и колечки, пыталась краситься и вкусно пахла. Сойдясь с ней, я неожиданно обнаружила огромный пробел в своей жизни, который принялась спешно навёрстывать. Модные шмотки, соцсети, фотки, парни и отношения - это всё Лиза. Денег у неё, как и у меня, никогда ни на что не было, но зато было страстное желание их иметь. Мы часами могли валяться у неё дома на полу, просматривая трендовые луки и фантазируя, как всё это в один прекрасный день появится у нас.
        Но вместо этого у её мамы появился Серж, и нам со своими девчачьими мечтами пришлось переместиться в ТЦ, потому что Серж был странный. Он часто сидел дома и время от времени пытался подкатить к нам. Лиза его боялась и возвращалась домой, только когда мама приходила с работы.
        В восьмом классе мы с ней познакомились с кучей новых людей с нашего района и других, ездили тусоваться с неформалами, чуть было не связались с наркоманами, пережили несколько глупых любовных драм и лишь каким-то невероятным чудом избежали того, чтобы это всё плохо закончилось.
        Когда Тамара Андреевна стала директором в нашей школе, и меня в первый раз привели к ней в кабинет, она сначала долго и с недоверием смотрела, будто это кто-то другой, а не я, после чего велела сесть и ещё минут пять молчала, всем своим видом демонстрируя глубокое осуждение.
        Однако в пятнадцать любое осуждение лишь будоражило, а критика провоцировала.
        К тому времени я уже сама неплохо связывала слова и отстаивала собственное мнение, которое имелось по любому вопросу и требовало быть высказанным.
        Стыдно мне не было. Страшно тоже. А из наказаний я боялась только интерната.
        - Ты мне очень нравишься, Маша, - сказала директриса. - И мне казалось, что мы с тобой находим общий язык.
        - Тамара Андреевна, это же школа, - в своём привычном тоне заявила я. - Здесь вы по одну сторону баррикад. А я по другую. Мы не можем нравиться друг другу.
        - Баррикады предполагают военные действия.
        - Ну, да.
        - Поэтому ты подговорила девочек бойкотировать урок труда?
        - И поэтому тоже.
        - А ещё почему?
        - Потому что она нас унижает.
        - Кто? Елена Владимировна? И как же она вас унижает?
        - Ну, что мы криворукие, бесполезные, что нас никто замуж не возьмёт и что у нас ногти длиннее мозга.
        Тамара Андреевна кинула взгляд на мои руки, и я с вызовом растопырила пальцы с бледно-розовым лаком перед её глазами.
        - У меня короткие ногти! Но она вешает ярлыки и всех ровняет под одну гребёнку. И почему это я должна уметь варить её дурацкий суп? Это вообще касается моей личной жизни. Какое ей дело, как я чищу картошку или вставляю нитку в иголку? А сама даже голосовое отправить не может. И кто из нас тупой?
        - Почему же ты не пришла ко мне и не рассказала, что Елена Владимировна вас обижает?
        - Если бы я пошла жаловаться, меня бы все перестали уважать.
        - А теперь уважают?
        - Теперь - да.
        - А вот в этом ты ошибаешься…
        - Ой, вот только не надо, - подобных бесед в моей жизни состоялось великое множество. - У вас взрослых своё уважение, у нас своё. Это у вас принято, улыбаясь в глаза, стучать друг на друга. А у нас всё по-честному.
        - И почему же, как ты думаешь, ты здесь?
        - Елена нажаловалась.
        - Елена Владимировна, конечно, сообщила мне. Но… Почему ты одна здесь? Почему нет других девочек?
        - Потому что я вас не боюсь, а они боятся.
        - Совсем нет. Ты здесь потому, что кто-то из них рассказал Елене Владимировне, что это вы с Лизой подговорили всех сорвать урок.
        Тамара Андреевна поддерживала меня, прощала и вытаскивала из различных передряг почти всегда. Однако в прошлом году произошло нечто непонятное.
        У Риты Петренко пропали часы. Дорогие, брендовые, она их просто так, для понтов, носила, а на физре снимала и в одежду прятала. Про это знали все, но у нас, если что и пропадало, то в основном деньги из кошельков, а тут вдруг - часы.
        После физры Петренко сразу заметила и подняла вой. Кто-то сбегал за Надей, та пришла и говорит: «Девочки, давайте проверим ваши вещи». Все повозмущались, конечно, но поскольку никто этих часов не брал, а Рита продолжала рыдать, согласились. Показали сумки, карманы, руки. Ну и часы моментально нашлись. В моём рюкзаке. В боковом кармане.
        То, что это подстава, было ясно, как божий день. И даже не оттого, что я брезгую чужим, в первую очередь потому, что я не дебилка, и если бы мне и понадобилось что-то украсть, то никто в жизни меня бы не запалил. И девчонки это знали. Я же не первый год в своём классе училась.
        Но Надя не знала и сразу потащила меня к директору. Я с ней особо и не припиралась, потому что знала, как будет. Тамара Андреевна, скажет, что если никто не видел, как я брала эти часы, то и обвинять меня нельзя. Она всегда верила мне.
        И я не ошиблась. Из директорского кабинета мы вышли на позитивной ноте, что недоразумение благополучно разрешилось, часы нашлись и ни у кого ни к кому претензий нет.
        Вот только на следующий день поднялась странная волна. К директрисе пришли родители Петренко и стали требовать исключить меня из школы. Не знаю, кто и что им наговорил, но тут же подключился родительский комитет и обиженные учителя.
        Вспомнили все мои прошлые прегрешения: ссоры с одноклассниками, которых на самом деле было не так уж и много, сорванные уроки, прогулы и хамство.
        За несколько дней из меня сделали трудного, агрессивного подростка со склонностью к кражам и асоциальному поведению. Конечно же, «простым» подростком я никогда не была, но большая часть из того, в чём они меня обвиняли, была полнейшей выдумкой и преувеличением.
        В итоге, Тамара Андреевна, вызвав меня к себе, очень нервничая и пряча глаза, осторожно предложила мне сменить школу.
        Если бы я действительно совершила плохой поступок, то, скорей всего, стала бы качать права и ругаться. Но тут просто обалдела. Спокойно выслушала её и ушла домой, где немедленно выложила всё Яге. Не в поисках какого-либо сочувствия (Яга меня никогда особо не жалела), а потому что Тамара Андреевна всегда немного её побаивалась, скрывая это под маской благоговейного уважения. В своё время, когда они вместе работали в старой школе, Яга сама была директрисой. Жёсткой, стервозной и принципиальной. Впрочем, такой же, как и дома.
        Услышав мою историю, она так взбудоражилась, что тут же отправилась в школу, а вернулась ещё в большем бешенстве и, ничего не объясняя, весь вечер орала на нас с Кощеем за всё подряд. И на все мои вопросы ответила лишь одной фразой: «Ты остаёшься в школе. Это не обсуждается. Ни одна ведьма тебя больше не тронет».
        И в самом деле вспыхнувшая на ровном месте буча вскоре также быстро улеглась, а через месяц никто и не помнил, что такое было. Кроме Яги, конечно. Ведь к огромному списку её благотворительности в отношении меня добавилось ещё одно благодеяние, о котором она, не унимаясь, твердила с утра до вечера.
        ГЛАВА 8
        Утром у ворот школы в шуршащем дождевике меня поджидал взволнованный Женечка.
        Поманил издалека рукой, а когда я подошла, на одном дыхании выложил:
        - Я всё узнал. Мама наругалась на Надю из-за того, что она не оправдала её доверие.
        - А как не оправдала?
        - Разве это важно?
        - Конечно, важно! - тут же вспомнилась Яга. - Можно забыть купить хлеба или переварить макароны. Это тоже типа не оправдать доверия, но мелко. А можно накосячить по-крупному. Обмануть или подставить.
        - Не знаю, - Женечка серьёзно покачал головой. - Любое доверие дорого стоит. Завоевать доверие сложно, а потерять легко. Так мама говорит.
        - Идём, я опаздываю, - я прошла через калитку на школьный двор и обернулась.
        Женечка остался за забором.
        - Мне туда нельзя.
        - Можно.
        - Мне запретили.
        - Ты же со мной.
        - Мама с меня обещание взяла. Я не могу. Иначе обману её доверие…
        До звонка оставалось две минуты. Но я вернулась к нему.
        - Ну, а что-то ещё твоя мама говорила про Надю?
        - Сказала только, что покрывала и защищала Надежду Эдуардовну до последнего…
        - От кого защищала, ты выяснил?
        - Нет. Она расплакалась. И я тоже. Не могу видеть, как она плачет. И спрашивать не буду про это больше. И говорить.
        - А если я спрошу?
        - Нет! Не вздумай! - его выкрик в утренней тишине прозвучал слишком громко. - Она сейчас и так постоянно плачет.
        Шёл четвертый урок. Физика. Действующее значение силы тока.
        На улице обозначилось просветление. Дождь на время прекратился. На дорожках появились люди. Гуляющие с колясками мамочки, пенсионеры с палками для скандинавской ходьбы, женщины с продуктовыми сумками.
        За забором, схватившись за прутья, который час подряд стоял человек в прозрачном дождевике и смотрел на школу. Мне не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять, что с ним происходит. После мамы Женечка больше всего на свете любил школу.
        Ему тяжело давались эмоции, но он определённо страдал. Здесь я понимала Женечку, как никто другой. И пусть мои чувства были притуплены не с рождения, я точно также, как и он, отчётливо ощущала необъяснимое и неизбежное наступление хаоса.
        Человечки в тетради, которых я всегда рисовала на полях во время урока, яростно бились в толстую кирпичную стену, отступая перед разрастающейся тьмой.
        Тихим вибрирующим кряком пришло сообщение. Я открыла и не поверила своим глазам.
        «Ты мне сегодня приснилась».
        Перечитала эту фразу раз двадцать и огляделась. Сообщение было от Томаша, но, может, кто-то взял его телефон и решил прикольнуться?
        Сам Томаш сидел очень ровно, и лишь едва заметно склонённая голова выдавала, что всё-таки он держит телефон.
        «Просто какой-то очень добрый сон был. Светлый. И ты в нём добрая. Поэтому написал».
        - Томаш, повтори, что я сейчас сказала, - физичка стояла неподалёку от его места и ей, в отличие от меня, было прекрасно видно, чем он занимается.
        - Как и при механических колебаниях, в случае электрических колебаний нас не интересуют значения силы тока, напряжения и других величин в каждый момент времени, - чётко, слово в слово произнёс Томаш с места.
        - Хорошо. Но телефон всё равно, пожалуйста, убери, - физичка одобрительно похлопала его по плечу.
        Обычно ему никогда не делали замечания. Но после того, как она отвернулась, он всё равно прислал ещё одно сообщение:
        «Извини за вчерашнее. Я не хотел, чтобы вышло грубо».
        Остальные пол урока я размышляла над тем, что ему ответить. Но, ничего не придумав, решила не отвечать вообще.
        Писать Томаш перестал, однако неожиданное намерение выяснить со мной отношения не оставил и после того, как я, постояв немного с Бэзилом и Филом под дождём за гаражами, отправилась домой, нагнал, не доходя до деревянного забора строящегося дома.
        Надо мной навис его зонт, и я обернулась.
        - Чего ты хочешь?
        - Чтобы ты меня пригласила к себе, - по-наглому заявил он в стиле моих вчерашних провокаций отправиться к нему домой.
        - С какой это стати мне тебя приглашать?
        Он шёл сзади по настилу и держал зонт надо мной. На секунду остановился возле ямы, заглянул в неё, но тут же снова поравнялся со мной.
        - Могли бы и на улице поговорить, но здесь холодно и дождь.
        - О чём поговорить?
        - Я знаю, что ты меня в чём-то подозреваешь. Но я ничего плохого не сделал.
        - И почему это я должна тебе верить?
        - А вот об этом я и хотел поговорить в нормальной обстановке.
        - У меня дома не нормальная обстановка, - мы дошли до моего подъезда.
        Притормозив, я поняла, что если прогоню его, то потом просто умру от любопытства. Открыла металлическую дверь.
        - Ладно. Давай внутри поговорим.
        Мы поднялись на один этаж.
        С его волос, плеч, зонта текло. С меня тоже. Остановились друг напротив друга. Я облокотилась спиной о перила.
        Около минуты Томаш ничего не говорил, молча разглядывая меня. Взгляд тяжёлый, но спокойный и ласковый. В прошлый раз, когда я с искренним простодушием решила, что нравлюсь ему, он смотрел также. Мне потребовалась изрядная доля мужества, чтобы собраться и не растаять.
        - Давай по делу. Если я немедленно не переоденусь, точно заболею.
        - Не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо, - обозначая открытость, он ласково улыбнулся.
        Ещё одна провокация, будто нарочно мстил за мои издёвки в автобусе.
        - А тебе не всё равно?
        - Как выяснилось, нет, - он вытер с моей щеки капли, и по спине пробежали мурашки.
        Это было уже слишком. Я поднялась на одну ступеньку вверх.
        - Тебе что-то от меня нужно?
        - Хотел поговорить. Мне приснился сон…
        - Это я уже слышала, - перебила его я, чувствуя, как сильно начинает колотиться сердце. - Можно конкретнее?
        - Мне приснился сон, и я решил, что должен извиниться.
        Он снял с меня капюшон и провел рукой по волосам, приглаживая их.
        - Тебе так лучше.
        Слова застряли в горле. Дурацкий Томаш. Зачем он это делал?
        От беспомощности я готова была расплакаться. Вся прежняя злость и обида улетучились в один момент. На ум не приходило ни одной злой шутки, а сил дать ему отпор не было. Мозгами я понимала, что это разводка, но желание откликнуться на его тепло оказалось ещё сильнее.
        - Что-то не так? - он перестал улыбаться и с таким участием заглянул в глаза, что я тут же бросилась вверх по лестнице.
        Неслась, перемахивая через ступеньку, на полной скорости до своего этажа и потом несколько минут стояла перед дверью, пытаясь отдышаться, чтобы Кощей не подумал, будто за мной гнались.
        Но он преспокойно спал.
        После приступа Кощей заметно ослаб. Взял на работе больничный и лежал всё время.
        Ему было шестьдесят девять. Не такой уж и старый, чтобы помирать.
        Перед тем, как выключить телевизор, я немного задержалась, приходя в себя и слушая прогноз погоды. Жизнерадостный дядька в круглых очочках обнадёживающе сообщил, что через неделю дожди окончательно прекратятся и наступят холода.
        Томаш, похоже, недооценил мои умственные способности. Решил, что, поддавшись на его нежности, я с лёгкостью сдамся, и потом меня будет легко раскрутить удалить ту запись. Или хотя бы держать на близком расстоянии, чтобы мне не пришло в голову ломануться в полицию.
        Испугался после вчерашнего разговора и раскаялся в своём недальновидном поведении. Видел же, что продолжает мне нравиться, и решил этим воспользоваться. Хитрый, безжалостный план.
        Вот уже в третий раз он делал мне очень больно, так больно, что я не знала, куда себя деть и как избавиться от этой горечи.
        И всё же самое отвратительное во всём этом было то, что я чуть было не повелась из-за того, что неоднократно представляла себе нечто подобное. Стыдные, глупые, девчачьи романтические фантазии. Мысли, с которыми я постоянно вела войну. Чёртова флешка. Чёртов Томаш. Чёртова осень и дождь. Что-то окончательно запутывалось во мне.
        Не переодеваясь, я достала телефон.
        - Привет.
        - Давно не виделись, - усмехнулся Бэзил.
        - Ты должен кое-что для меня сделать.
        Бэзил немного помолчал.
        - А меня за это не посадят?
        - Если будешь осторожен, то нет.
        - Теперь я заинтригован.
        - Мне нужно, чтобы вы с Филом побили Томаша.
        Бэзил удивлённо фыркнул.
        - За то, что не отвечает на твою любовь?
        - Нет, просто тупит сам, а пытается выставить дурой меня.
        - Но я-то тут причем?
        - Ты же типа мой парень. Забыл?
        - Ладно, я с ним поговорю.
        - Нет. Разговоры не прокатят. Он не поймёт. Я очень на него зла. Просто побейте его и всё, чтобы знал, что со мной лучше не связываться. Не в школе, а так, чтобы без шума и неприятностей.
        - Что он такого сделал-то? - Бэзил явно был озадачен. - Расскажешь?
        - Помнишь, я говорила тебе про флешку? Ту, которую Лиза подкинула Наде? Так вот, Томаш боится, что я отнесу её в полицию, и поэтому решил меня соблазнить.
        - И, как я понимаю, не безрезультатно, -
        Бэзил громко и неприятно заржал. Я подождала пока он отсмеётся.
        - А ещё он пообещал рассказать полиции про тот вечер и репетицию. Что вы с Филом были там пьяные и угрожали Наде.
        Пришлось соврать, иначе Бэзил окончательно перевёл бы всё в шутку.
        - А вот это уже фигово, - он задумался. - Хорошо, я поговорю с Филом. Что-нибудь придумаем.
        Договорить до конца мы не успели. Кто-то позвонил в домофон и, чтобы Кощей не проснулся, я немедленно бросилась открывать.
        Пришла Лиза. Вся мокрая и растерянная.
        - Липа во всем сознался. Насчёт Нади. Это он её убил, - стоя на площадке и не давая мне оправиться от первого приступа изумления, выдала она. - Сейчас мне признался. Он же ушёл домой, помнишь? Но, на самом деле, никуда не ушёл, а остался дожидаться, когда Надя выйдет из школы.
        - С чего это вдруг он тебе сознался?
        - Я вспомнила, что снимала видео тогда. Ты мне сама ещё велела снимать то, как Надя обзывает его и остальных… И показала ему. Тогда-то он и раскололся.
        - Что он ещё сказал?
        - Что любит меня.
        - Тоже мне новость.
        - Раньше он никогда этого не говорил, - Лиза потупилась. - Никак не могу представить Липатова убийцей. И что он вообще способен на такое.
        - Очень жаль.
        - Почему?
        - Потому что Сене очень хочется, чтобы ты думала, что он на это способен.
        - Ты не веришь ему? - Лиза удивлённо распахнула глаза.
        - Нет.
        - Почему?
        - Откуда у него растяжка, если он ушёл и в школу больше не возвращался в тот день?
        - Кто-то мог выкинуть её на помойку за школой.
        - А как, по-твоему, Липа справился бы с Надей? Он даже до колодца он не смог бы её дотащить.
        Лиза задумалась.
        - Но зачем ему наговаривать такое на себя?
        - Из-за тебя, конечно. Чтобы ты не считала его чмошником.
        - Но это ведь глупо!
        Поймав себя на мысли, что уже совершенно спокойно размышляю в духе «это он убил» или «не он», я пожала плечами.
        - Ты меня не простила? - с надеждой поинтересовалась Лиза.
        - Мне вот очень интересно, а в жизни всегда так? Или это со мной что-то не то? Все люди кругом предатели или только мне попадаются такие?
        - Я думаю, что все, - охотно отозвалась Лиза. - Верить никому нельзя. Когда не веришь, вопрос предательства отпадает сам собой.
        - Ты права, но всё равно странно. С чего бы тогда все упёрлись в это «веришь - не веришь»? Люди постоянно кидают и обманывают друг друга. Для кого выдумана эта сказка о доверии?
        - Давай всё же помиримся? Я без тебя скучаю. И мне очень-очень жаль, что я так поступила.
        - Я тебе не верю.
        - Почему?
        - Мы ведь только что решили, что без веры нет предательства.
        Лиза снова сникла.
        - Я поняла. В таком случае, дай знать, если передумаешь.
        После её ухода, я отправилась на кухню, отыскала в холодильнике банку шпрот с Надиных поминок и тут же, стоя возле окна и задумчиво глядя сквозь сумерки на стройку, съела её всю в один присест. Дождь громко стучал по подоконнику.
        Запах шпрот у меня на всю жизнь остался ассоциироваться с Ягой.
        Был её день рождения, и мы заканчивали последние приготовления к приёму гостей. Яга шпыняла меня с самого утра, но я мужественно терпела.
        - Какого чёрта новую упаковку салфеток открыла? В серванте ещё старая осталась.
        - Я не видела.
        - У тебя глаза на заднице? Никогда ничего не видишь! Ну, хоть тарелки посчитать сумела. Удивительно. Зато вилок шесть. Почему шесть?
        - Случайно.
        - Вот сама и будешь руками есть. Где соль? А хлеб? Я же всё порезала, нужно только принести. Так трудно принести? Я тебя очень сложные вещи прошу? Тяжело принести хлеб на стол?
        - Я не успела.
        - Господи! Не успела она. Почему я всё успеваю? С шести утра ещё не присела. Стол приготовила, всю квартиру убрала… И это в свой же день рождения! Чтоб он провалился. Никакой от тебя помощи и толку. Что ж за горе-ребёнок нам достался? У всех девочки, как девочки, помощницы, а у нас сплошное недоразумение. Даже хлеб с кухни принести не может.
        Яга демонстративно сходила за плетёной корзинкой с нарезанным хлебом и поставила на край накрытого стола. Критично оглядела его и всплеснула руками:
        - А это ещё что такое? Ты решила нас всех отравить? - она схватила блюдце с открытой банкой шпрот. - Ну, что за злыдня-то такая?!
        - Вы сами сказали шпроты поставить.
        - Не эти же. Другие. Я их вчера специально к столу покупала. Стокилограммовую сумку притащила. Думала, руки оторвутся. А эти просроченные, бестолочь!
        - Но я их из холодильника взяла.
        - А срок годности посмотреть нельзя было? Или позаботиться о здоровье других слишком обременительно для тебя?
        - Я думала, всё, что в холодильнике - съедобное.
        - Не ври. Специально, небось, подсунула, а то я тебя, обормотку, не знаю.
        Яга всегда считала, что все против неё сговорились и хотят навредить. И этот список вредителей возглавляла именно я.
        - Ничего я не подсовывала. Хотела помочь.
        - Помочь? Помочь отправиться мне в могилу?
        Я взяла просроченную банку и понесла её в туалет.
        - Куда! - завопила Яга.
        - Выброшу их, раз они плохие.
        - Совсем сбрендила? Оставь сейчас же! Это на суп. Миллионерша нашлась. Хорошие продукты в толчок спускать.
        - Вы сказали, что это отрава.
        - Что ж за поганка-то такая? Всё. Всё мне на зло делает, - она резко вырвала блюдце, на котором стояли шпроты, у меня из рук, и масло из банки выплеснулось прямо на её нарядное платье.
        Яга ахнула, а я немедленно схватила со стола солонку и обильно посыпала на пятно.
        - Пошла вон, скотина неблагодарная! - со злостью оттолкнув меня, Яга упала в кресло и разрыдалась.
        - Что случилось? - из дальней комнаты выполз благоразумно отсиживающийся Кощей.
        - Всё. Никакого дня рождения не будет. Этому платью уже десять лет и ни единого пятнышка! А теперь его только выбросить. И на что мне теперь новое купить? А? На что?
        - У вас зарплата есть, - огрызнулась я.
        - Да? Зарплата? А то, что я на эту зарплату тебя, тунеядку, содержу, забыла?
        - Мда… - услышав про деньги, Кощей покачал головой. - Стыдно. Очень стыдно.
        - Я, когда вырасту и работать пойду, всё вам верну.
        - Когда ты вырастешь, нам уже ничего и не понадобится, - фыркнул Кощей. - Может, мы не доживём до того времени.
        - Я уж точно не доживу, - сквозь рыдания проговорила Яга. - Она меня в могилу раньше вгонит.
        - Туда вам и дорога, - не выдержала я, и, хлопнув дверью, ушла к ребятам в ТЦ.
        Не смотря на дождь, кран на стройке продолжал работать, высоко поднимая громадные бетонные блоки и перенося их с места на место. Люди ходили под ними и даже не задумывались, что блок может случайно сорваться и в один миг превратить их в лепёшку. А может и задумывались, но другого выхода у них просто не было?
        На следующий день гнев на Томаша немного стих, и я собиралась сказать Безилу, что задание отменяется. В конце концов, я сама дала Томашу повод думать, что пытаюсь привлечь его внимание. Сама дразнила его и злила. И на его месте я бы тоже попыталась воспользоваться ситуацией в свою пользу.
        Однако после математики учительница дала Липе листок с контрольной, чтобы он посмотрел свои ошибки, и, пообещав скоро вернуться, вышла. Все остальные тоже ушли. Был последний урок.
        Такой шанс упускать не стоило.
        Опёршись обеими руками о стол, Липа склонился над последней партой, и, хмурясь, вглядывался в контрольную.
        - Ты правда убил Надю? - подкравшись сзади, произнесла я таинственным шёпотом.
        Липа вздрогнул, дёрнулся, листок медленно спланировал под соседнюю парту.
        Не глядя на меня, он полез его поднимать.
        - Тебе Лиза сказала?
        - Какое Лиза? Да вся новостная лента этим забита. В телеге пишут и по телеку показывают. Сеня Липатов собственноручно укокошил училку физкультуры за то, что она называла его хануриком.
        Липа обиженно поджал губы.
        - Хочешь меня сдать полиции?
        - Конечно. Учиться в одном классе с убийцей особо не светит. Вдруг ты и меня прирежешь?
        - Ты мне не веришь, да?
        - Неа, - я уселась на парту так, чтобы не дать возможности ему сбежать раньше времени. - Зачем ты это насочинял? Ты ушёл раньше всех. Сразу, как только Надя начала скандалить.
        - Я вернулся, - с упрямой настойчивостью сказал Липа.
        - Что же было дальше? Мне безумно интересно, как и где ты её убил.
        - На улице, за гаражами. Когда она курить вышла. У меня был ножик.
        - В столовой, что ли, стащил?
        - Нет. У папы взял. Охотничий.
        - Значит, ты прямо с ножиком на репетицию пришёл? Охотиться собирался?
        - Я его всегда с собой носил.
        - Зачем?
        - От хулиганов защищаться. Потом выбросил. На следующий день.
        - Ну, допустим. А растяжка?
        - Я оставил Надю просто на земле. Вернулся в школу, руки от крови помыть. И как раз подумал, что нужно труп убрать. Нашёл растяжку, вернулся и упаковал её.
        - Так… - я серьёзно покивала. - Упаковал. Очень правдоподобно. А теперь уточни, пожалуйста, где именно ты нашёл растяжку.
        - Блин, - Липа воинственно вспыхнул. - Ну, что ты, как следователь, прицепилась? Нашёл и всё.
        - Нет, не всё. Хочешь, чтобы я тебе поверила, говори, где нашёл.
        - Я не помню.
        - Знаешь, почему ты не помнишь? Потому что не нужно трендеть про то, чего не знаешь. Только мешаешь и путаешь всех. Никакой крови на Наде не было. Её никто не резал. Ясно? Её задушили, - сказала я это просто так, чтобы осадить Липу, но неожиданно поняла, что на самом деле понятия не имею, как именно её убили.
        Липа скис. От боевого запала не осталось и следа. Но в своё оправдание сказать он ничего не смог, потому что дверь распахнулась и в класс влетела девчонка из десятого.
        - Микки, тебя все ищут, там твои с Томашем дерутся!
        В одно мгновение соскочив с парты, я помчалась, позабыв спросить, где это «там». Но пока неслась по лестнице, мне ещё трое сообщили о драке. А на первом я столкнулась с завучихой. Она тоже была в курсе. Марат уже вызвал полицию, но Ольга Олеговна всё равно требовала, чтобы он шёл их разнимать. Охранник лениво пополз на улицу.
        Томаш сидел прямо на Филе и давил локтем ему на горло. Пытаясь освободиться, Фил хрипел, а Бэзил время от времени нехотя постукивал Томаша кулаком в спину, чтобы он слез.
        Возле них скакала Гаврилова и верещала: «Перестаньте».
        Остальные наблюдали чуть поодаль. Из-за дождя зрителей оказалось не так уж и много. В самом первом ряду с недовольным выражением лица стояла Лиза. Похоже, она была возмущена тем, что Фил оказался внизу.
        - Ну, всё, Вася, заканчиваем, - я схватила Безила за куртку. - Марат полицию вызвал.
        Эти слова подействовали на Томаша волшебным образом. Он мгновенно отпустил Фила и встал. Отряхнул мокрые колени, вытер руки о штанины, поднял грязный рюкзак и быстро зашагал прочь от школы.
        - А ну стоять! - громогласно окликнула его завучиха.
        Томаш остановился.
        - Разворачивайся и за мной! - приказала она. - И вы оба тоже.
        - Какого чёрта устроили это прямо здесь? - высказала я Бэзилу. - Не могли отойти подальше? Так, чтобы никого не было?
        - Все вопросы к нему, - Бэзил кивнул на Фила.
        Но тот был взмыленный, злой и очень грязный. Его штаны и куртка сзади промокли насквозь. Волосы перепачкались, на скуле красовалось красное пятно от пропущенного удара. Приставать с расспросами к человеку в таком состоянии, очевидно, не стоило.
        Их увели в школу дожидаться приезда полиции. Я тоже хотела остаться с ними, но Ольга Олеговна прогнала меня, как только увидела.
        Пришлось признать, что ответственность за случившееся лежала на мне, и за свою злую, мстительную выходку мне было стыдно.
        ГЛАВА 9
        В отделение увезли только Фила с Бэзилом, потому что к приезду полиции Томаш сбежал, и никто не видел, как.
        Такой расклад получился парням на руку. Оба написали объяснительные о том, что Слава напал на них, а ввиду того, что заявления от него самого не было, виноватым вышел именно он.
        Потом за ними приехала мама Бэзила и быстренько забрала домой.
        Всё обошлось мирно, спокойно и по бытовому. Расстроенным остался только поверженный Фил. Однако, когда на следующий день Томаш в школу не пришёл, немного повеселев, Фил принялся рассказывать всем, что сломал ему нос и обеспечил сотрясение.
        Люди склонны верить красивым байкам гораздо больше, чем собственным глазам, а поскольку Томаш в последующие дни так и не объявился, заварушка с дракой постепенно превратилась в историю праведного возмездия, и Фила все считали победителем.
        С каждым следующим днём отсутствия Томаша говорить о нём стали реже, а я думать всё больше. Только теперь эти мысли были не о любви. Они напоминали волнение.
        За полтора года Томаш не пропустил ни одного учебного дня.
        Чего бы там он не задумал, так поступать с ним не стоило. У него могла быть какая-нибудь болезнь или травма, о которой мы не знали.
        Мне снова начала сниться Надя и её злые упрёки. Не то, чтобы это когда-либо прекращалось, но теперь возобновилось с новой силой.
        «Это ты во всём виновата!» - хлёсткий, обвинительный голос не умолкал в голове даже днём.
        Во вторник я написала Томашу. В среду даже позвонила, однако номер оказался заблокирован, а в пятницу решилась на странный шаг, о котором не должен был знать никто из наших, иначе начались бы расспросы.
        Сославшись на головную боль, я ушла с географии и отправилась к корпусу средней школы, где училась сестра Томаша, Даша.
        Их охранник меня знал. Его иногда присылали к нам на смену Марату.
        - Я к Елене Владимировне, - я показала подготовленную заранее папку. - Тамара Андреевна просила передать.
        - Какой ещё Елене Владимировне? - удивился охранник. - Какой класс?
        - Тамара Андреевна просто сказала отнести Елене Владимировне.
        - А фамилия?
        - Без понятия. Могу здесь оставить, - я положила папку с ему на столик. - А вы ей передадите.
        Охранник со страхом уставился на папку.
        - Может, Елене Викторовне?
        - Может и Викторовне. Помню что-то на «В».
        Он снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.
        В том, что он позвонит и скажет про меня, я не сомневалась, как и в том, что училка, как бы её не звали, услышав имя Тамары согласится, чтобы я к ней поднялась. А там… Там по обстоятельствам.
        Я могла бы дождаться Дашу возле школы, но в каком она классе, не знала, а караулить у входа три часа под дождём, желания не было.
        - Шестой «Д», - сказал охранник. - Второй этаж. С правой стороны, почти в самом конце.
        В ту же секунду прозвенел звонок на перемену, и только я прошла через турникеты, как послышался нарастающий гул. Не такой мощный и низкий, как у нас в школе, а яростный и звонкий, словно рассыпавшиеся и раскатившиеся по полу в пустой комнате камушки.
        По моим прикидкам Даша должна была учиться классе в пятом.
        Я поднялась на второй этаж.
        Мчавшийся с выпученными глазами по коридору пацан чуть не сбил меня с ног. За ним гнались две девчонки, влетев в мужской туалет, пацан быстро захлопнул дверь, и девчонки с громким возгласом разочарования остановились.
        - Привет, - я подошла к ним. - Знаете Дашу Томаш?
        Девочки удивлённо переглянулись.
        - С ней что-то случилось? - спросила одна.
        - Просто хочу поговорить. Это насчёт её брата.
        - Она в четвёртом «Б», но, кажется, болеет. Мы с ней сценку Новый год вместе репетируем. А сейчас её нет, и Светлана Сергеевна ищет замену.
        - А где она живёт, кто-нибудь знает?
        Подружки замотали головами. Преследуемый ими пацан, крадучись по стеночке, выбрался из туалета, и они, тут же позабыв про меня, бросились за ним.
        Я отправилась искать четвёртый «Б».
        - Здравствуйте! - я подошла к двум учительницам, разговаривающим между открытыми классами. - Я по поручению Тамары Андреевны, ищу Дашу Томаш. Мы хотели связаться с её братом, но не можем дозвониться.
        - Даша болеет, - сказала одна из женщин. - Её мама звонила мне во вторник. У них грипп и вся семья вповалку. Передай Тамаре Андреевне, что волноваться не стоит.
        Вероятно, так оно и было. Обычный сезонный вирус. Тем более в такую погоду.
        Я и сама никак не могла поправиться. Холод, сопли, температура, сырость, туман, лужи, жалкие промокшие люди и никакого просвета ни на небе, ни в мыслях, ни в чувствах.
        Через несколько дней наступил ноябрь. С Лизой мы не помирились. К Кощею снова приходил врач и рекомендовал ему лечь в больницу на обследование. Кощей сопротивлялся и ворчал, гоняя меня то в аптеку, то в поликлинику.
        Отнести его анализы, а точнее банку с мочой, нужно было успеть до школы.
        На первом уроке писали сочинение, и русичка тысячу раз предупредила меня, чтобы не вздумала пропускать.
        Я неслась по тёмным утренним улицам, как угорелая. Позавтракать не успела. Глотнула холодной воды из чайника, и она, отзываясь колющими спазмами, булькала в желудке.
        О том, чтобы согреться, речи не шло. Мне уже казалось, что чувствовать себя ужасно - совершенно нормальное состояние. Точно также, как ходить в вечно влажных ботинках.
        Я влетела в поликлинику и сразу понеслась на второй этаж, где принимали анализы. Несколько человек закричали мне в спину, что нужно раздеться и надеть бахилы, но было не до того. Поставила пластиковую банку с мочой на приёмный стол, сунула под неё направление и рванула мыть руки.
        В туалете пахло моющим средством, в кабинках уборщица домывала полы. Включив воду, я намылила руки и мельком взглянула на неё через зеркало. По виду русская, чуть больше сорока, блёклые русые волосы забраны в хвост, под глазами мешки.
        Неодобрительно покосившись на мои ноги, она громко стянула резиновые перчатки и, подхватив швабру, ушла.
        Где-то я её уже видела. И не в халате и перчатках, а в каком-то более приличном виде. Накрашенную, с распущенными волосами.
        Всю дорогу до школы её лицо то и дело всплывало у меня перед глазами, а потом, когда за пять минут до звонка я влетела в школьную раздевалку, меня вдруг осенило: это же мама Томаша!
        Странно, что она уборщица. Томаш всегда выглядел так, будто в деньгах не нуждался.
        Полдня я не могла перестать думать об этом, а потом решила, что стоит с ней поговорить и выяснить, как он там себя чувствует.
        На следующий день в тоже время я снова пошла в поликлинику. Разделась в гардеробе и даже надела бахилы. Побродила по этажам и зашла во все туалеты, подождала в коридорах, но уборщицы нигде не было. Бестолково проболтавшись так минут тридцать, я вернулась вниз и уже достала номерок, чтобы получить свою куртку, когда услышала в глубине вешалок голоса.
        Кроме гардеробщицы там находились ещё две женщины. Одна плакала, а вторая её утешала.
        - Мишка каждый день спрашивает, когда я вернусь. Танечка, рассказывает, что он по ночам стал писаться. Да и сама хоть и уверяет, что всё хорошо и они справляются, но я-то по голосу слышу, что плохо. Очень плохо. И вот кто я после этого?
        - Ты же для них стараешься, чтобы обеспечить нормальное детство. Дочка же должна понимать.
        - Говорит, что понимает. Но разве без матери - это нормальное детство? Дети должны быть при матери, а взять их сейчас к себе я никак не могу.
        Лица женщин разглядеть удалось мельком, но в том, что плачущая - это мать Томаша, сомнений не было.
        Получив куртку, я уселась неподалёку на банкетке и стала ждать.
        Вскоре она появилась из гардероба. Застегнула на ходу пальто, помахала своим подругам и вышла из поликлиники. Я отправилась за ней.
        Миновав дворы, женщина перешла дорогу на светофоре и свернула в продуктовый магазин.
        - А Слава ещё болеет? - я подошла к ней на входе, как только она вытащила серую пластиковую корзину из общей стопки.
        По усталому, опухшему от слёз лицу пробежала тень непонимания.
        Почувствовав её замешательство, я всё же решила уточнить.
        - Вы же мама Славы Томаша? Я учусь с ним в одном классе.
        - А, да-да, - спохватилась она. - Болеет. Я звонила вашей учительнице.
        - Его мобильник отключен. Можно я позвоню вам на городской?
        - Мы не пользуемся городским, - быстро ответила она, избегая моего взгляда.
        - Тогда можно я зайду навестить его? Он пропустил три контрольных и сочинение.
        - Нет. Это лишнее, - в её голосе послышалось суетливое беспокойство. - Он тяжело болеет. Ему плохо. Очень плохо. Не нужно, чтобы его кто-то беспокоил.
        - Даше тоже так сильно плохо?
        Женщина быстро закивала.
        - Я предупредила учительницу.
        - А кто такие Миша и Таня?
        Мгновенно переменившись в лице, она поставила корзинку на пол и чуть ли не бегом ринулась к выходу. Я выскочила за ней в предрассветную темноту улицы почти сразу же, но там уже никого не было.
        Не долго думая, я набрала директрисе.
        - Тамара Андреевна, это Маша. Я к вам с просьбой. Славы Томаша нет в школе третью неделю. Его мама говорит, что он болеет, но я бы хотела сходить к нему и проведать. Выяснить, всё ли в порядке. Вы не могли бы узнать для меня его адрес?
        - У него всё в порядке, - немного помедлив, сказала директриса. - Они просто переезжают, и Слава больше с вами учиться не будет.
        - Как переезжают? - озадачилась я.
        - Что-то связанное с командировкой его матери. Но… если хочешь поговорить с ним, можешь подойти ко мне в пять, он приедет забирать документы.
        Я не могла поверить своим ушам, ведь его мать минуту назад заверила меня, что он болеет и про переезд не было ни слова.
        - И ещё, Маша, - голос Тамары Андреевны сделался строгим. - Учителя мне регулярно жалуются на твои прогулы. Я не могу постоянно тебя покрывать. И успеваемость твоя, насколько я понимаю, тоже значительно снизилась.
        - Я всё исправлю, - спешно заверила я. - Спасибо.
        Я поджидала Томаша в стеклянном вестибюле школы. Ветер в него не задувал.
        Уже стемнело и свет над входом ярко горел. Поэтому, увидев меня издалека, Слава резко замедлил шаг, а стоило мне выйти ему навстречу, остановился.
        - Можно с тобой поговорить?
        Я собиралась извиниться за драку и пообещать, что больше не буду его доставать, потому что в командировку матери верилось слабо.
        - Мне сейчас некогда, - ответил он тихо.
        - Ты решил бросить школу из-за драки?
        - Мы переезжаем в другой город, - он попятился.
        - Твоя мама ничего об этом не говорила.
        - Передай Тамаре Андреевне, что я завтра зайду.
        Томаш отступил в темноту. Послышался звук удаляющихся шагов.
        Я постояла ещё немного на крыльце, потом решила всё же его догнать.
        Но чем быстрее я шла, тем быстрее шёл Слава. Вскоре мы почти уже бежали.
        На дорожке было довольно много людей. Приходилось постоянно тормозить, пропускать детей, обходить пенсионеров и лужи.
        Глупо было гоняться за ним, но если сейчас не поговорить и оставить всё, как есть, то накопившиеся вопросы обязательно замучают меня до конца жизни.
        Томаш направился к метро. На освещённой площадке перед магазином обернулся, увидел, что я никуда не делась, и резко заскочил в подземный переход.
        Вылетев за ним на другой стороне, я была уверена, что упустила его, однако, на моё счастье, из ближайшего магазина выходили пацаны, и через открытую дверь я увидела, как мелькнула внутри его куртка. Он побежал по лестнице наверх, в Детские товары.
        Я же осталась караулить его внизу, спрятавшись за стойкой с журналами.
        Томаш появился через несколько минут, осторожно спустился по лестнице, вышел на улицу, огляделся и, накинув капюшон, быстро зашагал вниз по улице. Пару раз он оглянулся, но я держалась на приличном расстоянии возле магазинов, где ходили люди, и он не заметил.
        Теперь, ускорившись, бы могла легко догнать его, но мне уже стало любопытно проследить за ним до самого конца.
        Снова перешли дорогу и очутились возле автобусной остановки, куда в ту же минуту подрулил автобус.
        Томаш заскочил в первые двери, а я в последние, перед тем, как они закрылись. Встала возле поручня напротив крупного мужчины, чтобы за ним меня не было видно. К счастью, Томаш остался в начале автобуса, стоя ко мне спиной, и залип в телефоне.
        Всю дорогу с кем-то переписывался, даже когда выходили на его остановке. Если бы ему вдруг пришло в голову обернуться, он бы тут же заметил меня. Но он не оборачивался.
        Свернули во дворы. Фонарей там не было и оставаться незамеченной стало проще.
        Прошли пятиэтажки и спустились к длинному кирпичному дому с ярко освещенной аркой посередине.
        Томаш вошёл в арку и, едва успев заметить, что дальше он свернул налево, я побежала догонять. Проскочила арку, повернула за угол и в ту же секунду оказалась с силой припечатанной к стене. В плечо больно впились пальцы. Второй рукой Томаш схватил меня прямо за горло и, наклонившись, угрожающе приблизился.
        - Совсем страх потеряла?
        - Я хотела извиниться, - сдавленно проговорила я. - Ты простишь меня?
        Убрав руку с моей шеи, он с подозрением нахмурился.
        - За что я должен тебя простить?
        - За ту драку. Фил с Бэзилом прицепились к тебе из-за меня.
        - И ты бежала за мной от школы, чтобы признаться в этом?
        - Конечно. Ведь другого шанса не представилось бы. А ты не обязан отвечать за то, что мне нравишься.
        Я прикрыла ладонью его руку, сжимающую моё плечо, и он поспешно её убрал.
        Изображать «милую» Микки у меня всегда получалось довольно неплохо.
        - Вот сейчас я окончательно потерял нить, - произнёс Томаш насторожено.
        - Просто Бэзил узнал, что я в тебя влюблена и взбесился. Мне пришлось признаться ему в этом. Прости.
        - Вообще-то в драку полез Фил и совсем по другому поводу.
        Не сводя с меня глаз, Томаш сделал шаг назад.
        - Хочешь, я расскажу, откуда у меня та запись, на которой вы с Надей? - быстро сказала я, опасаясь, что он уйдёт.
        - Нет. То, что мы где-то там целовались с ней - не преступление.
        - Для тебя, может, и нет. Но…
        - Мне девятнадцать, Микки, - произнёс он с нажимом. - Когда я пришёл к вам, мне уже было восемнадцать. Наде нечего было бояться.
        - То есть как…?
        - Я два раза учился в десятом. Так получилось. Обстоятельства.
        - И Надя знала об этом?
        Он коротко кивнул.
        - Что-то ещё?
        От удивления я растерялась.
        - Всё, пока, - Томаш кивнул в сторону арки, показывая, чтобы я уходила.
        Я медленно завернула за угол и остановилась.
        Так вот почему Надя не принесла деньги Лизе. Она знала, что ей не о чем беспокоиться и самое большее, что ей может грозить - это увольнение из школы. Но отчего же тогда Томаш так перепугался, что я расскажу об этой записи в полиции? Почему свалил после драки? И что не так с его мамой? Все эти вопросы повисли без ответа.
        Я осторожно выглянула из-за угла, ожидая, что Слава по-прежнему там стоит, но он был уже впереди, через два подъезда от того места, где мы были. Приложил к домофону ключ и вошёл внутрь.
        Быстро пробежав вперёд, я остановилась напротив его подъезда и в огромных лестничных окнах смогла увидеть, как он поднимается по лестнице. Третий этаж, четвертый, пятый. Стёкла были залиты дождём, но тёмный силуэт отлично просматривался. На шестом этаже направо.
        Вспыхнул свет на кухне, он подошёл к окну и посмотрел вниз. Я стояла под фонарём. Смысла скрываться уже не было. Я помахала ему рукой.
        В ответ он достал из кармана телефон и показал его мне. Догадавшись, чего он хочет, я проверила свой.
        «182#438. Поднимайся».
        Убедившись, что я прочла сообщение, он отошёл от окна.
        Наверное, стоило написать Бэзилу о том, где я нахожусь, чтобы, в случае чего, моему трупу не пришлось полгода гнить в колодце, но, если ничего плохого не произойдёт, Бэзил потом заколебёт тупыми подколками, так что уж лучше было гнить, чем терпеть его издёвки.
        Входная дверь оказалась приоткрытой. В квартире было очень тепло и светло. Откуда-то из комнат доносились веселые мультяшные голоса.
        Томаш крикнул с кухни, что выставил тапочки. Я посмотрела вниз.
        Передо мной стояли две огромные пушистые собаки с пластмассовыми глазами и носом. Выглядели они смешно, но я решила, что убивать человека в таких тапочках просто нелепо и немного расслабилась.
        В обтягивающей футболке и джинсах Томаш стоял у плиты, очищал от плёнки сосиски и, разрезав их пополам, кидал на шипящую сковородку. Если не считать той встречи в торговом центре, я впервые видела его в чём-то нешкольном.
        - Дверь заперла?
        Я кивнула.
        - На тебя делать?
        Я взглянула на поджаривающиеся бочка сосисок, и в животе заурчало.
        - Можно.
        - Садись, - он выдвинул ногой из-под стола табуретку.
        Я присела. Он был снова ровным, спокойным Томашем. Человеком-манекеном с невозмутимым выражением лица, как в школе.
        - Смешные тапочки, - сказала я, покрутив ногами.
        - Это Дашкины. Других нет.
        Сам он ходил просто в носках.
        - Хорошо вам. Тепло. А у нас ужас как холодно в квартире.
        Он достал из холодильника кастрюльку, высыпал из неё на сосиски макароны и накрыл большой стеклянной крышкой. Затем повернулся ко мне.
        - Нам нужно как-то договориться.
        - О чём?
        - Что я должен сделать, чтобы ты успокоилась и перестала цепляться ко мне? Я сейчас нормально спрашиваю. Просто скажи прямо. Думала, я реально поведусь на эти твои смешные подкаты?
        - А ты думал, я поведусь?
        Он понимающе усмехнулся.
        - Хорошо. В таком случае, всё намного проще. Хочешь, чтобы я доказал, что не убивал Надю? Понятия не имею, зачем тебе это, но я знаю, кто…
        Из коридора послышался быстрый топот и в кухню влетела совершенно здоровая Даша. Увидела меня и удивлённо затормозила:
        - Ой, здрасьте! - потом повернулась к Томашу и, обхватив его, прижалась к животу. - Я не слышала, как ты пришёл.
        - Ещё бы. Твой Джаст Дэнс орёт на всю квартиру.
        - А что, уже еда? - Даша заглянула под крышку.
        - Дай нам минут десять. Мы договорим и будем есть, - Томаш аккуратно отстранил её от себя.
        Даша с любопытством покосилась на меня.
        - Все вместе?
        Томаш кивнул.
        - Здорово! - обрадовалась девочка. - А ты забрал документы?
        - Нет пока.
        - А почему?
        - Всё, иди, - он подтолкнул её к выходу. - Потом расскажу.
        Многозначительно покивав, Даша с хитрым лицом прикрыла за собой дверь.
        Облокотившись о столешницу возле раковины и скрестив руки на груди, Томаш выжидающе смотрел на меня.
        - Ты сказал, что знаешь, кто это сделал, - полушёпотом напомнила я.
        - Я хотел сказать, что знаю, кто взял растяжку. Но мне нужны гарантии, что та запись, которая у тебя, никуда не уйдёт и ты оставишь меня в покое.
        Я задумалась. Какие гарантии я могла ему дать, кроме обещания, которое один раз уже не сдержала?
        - Поверь, удалить её в твоих же интересах, - Томаш неверно растолковал моё замешательство. - Тема с шантажом намного хуже и опаснее, нежели то, что на записи.
        - С каким ещё шантажом? - как можно беспечнее переспросила я, на ходу соображая, что он знает про Лизину аферу.
        - Надя сразу думала на тебя, но я не верил. А ведь это шикарный мотив. Ты требовала от Нади деньги, она их не принесла, и тогда, разозлившись, ты её убила.
        - Полный бред!
        Я не понимала, стоит ли объяснять, что шантажистка не я. Быть может, узнай Томаш, что запись есть ещё и у Лизы, то вообще откажется что-либо рассказывать.
        - У меня мотива нет, - продолжал он. - А у тебя и мотив, и время, и возможность. Я очень хорошо помню тот день.
        За дверью что-то заскреблось и показалась мордочка Даши.
        Бровями, ресницами, тёмно-каштановым цветом волос она напоминала брата. Но глаза у неё были ясные, чуть раскосые и лукавые, а черты лица острые и резкие, тогда как лицо Томаша, даже когда он смотрел этим своим убийственным взглядом, всё равно оставалось мягким.
        - Слава, я хочу есть. Ты обещал десять минут, а прошло четырнадцать.
        - Хорошо, мой руки.
        - А Микки с нами?
        - Нет, извини, у меня дела, - я быстро поднялась.
        - Ну пожалуйста, - заканючила девочка. - Останься. Мы быстро кушаем.
        - Оставайся, - сказал Томаш, когда Даша ускакала в ванную. - Ты же смелая.
        - Нет, я пойду, но сначала давай закончим, - я открыла телефон, отыскала то видео и одним движением удалила его. - Так кто забрал растяжку?
        - Это Фил, - также быстро и по-деловому ответил Томаш.
        - Ты не врёшь?
        - Он потому и в драку полез, что я сказал, что знаю про растяжку. А вовсе не из-за тебя.
        - Понятно. Может, ты ещё знаешь, кто меня запер в актовом зале?
        Томаш покачал головой.
        Я вышла в коридор и пока одевалась, они с Дашей молча наблюдали за мной.
        - Ты вернёшься в школу? - уже выйдя за порог, спросила я.
        - А можно вернуться? - удивлённо выкрикнула Даша. - Слава, пожалуйста, я очень хочу!
        - Я подумаю, - сказал он и закрыл за мной дверь.
        ГЛАВА 10
        Значит, Фил. Он, конечно, лучше всех подходил на эту роль, хотя мотивов у него, в отличие от остальных, совершенно не было.
        Я вышла от Томаша нервно взбудораженная, словно побывала под контрастным душем. Но не из-за того, что узнала. Это сам Томаш действовал на меня очень странно.
        Забравшись в тёплый салон автобуса, я немедленно позвонила Филу. Попросила встретиться через пятнадцать минут возле его подъезда, он удивился, но отказываться не стал.
        - Чего тебе в такую погоду дома не сидится? Меня мать на десять минут отпустила. Давай, выкладывай, чего там, - кутаясь в куртку, выдал Фил сразу, как только меня увидел.
        На ногах у него были пластиковые шлёпки, а зажжённую сигарету он прятал в кулаке и затягивался через него.
        - Скажи честно, это ты забрал растяжку?
        - Что? Микки, ты тю-тю? - Фил натянул капюшон мне на лоб. - Бэзил предупреждал, что ты поехала на этой теме.
        Я сдвинула капюшон на место.
        - Томаш тебя видел.
        - Вот, блин, - Фил недовольно сплюнул в сторону. - Нашла, кому верить. Томаш из ревности тебе любую фигню наплетёт.
        - Почему это из ревности?
        - А ты разве не знаешь, что он с Надей мутил?
        - И чего?
        - Чего-чего? Надя-то на меня запала, вот Томаш и злится до сих пор.
        - Откуда такие фантазии?
        Очень хотелось поприкалываться на эту тему, но сейчас было нельзя.
        - Ой, Микки, это же и дураку понятно. Она ведь съёмку мне предложила, а не ему.
        - Какую ещё съёмку?
        Фил прикусил губу, обдумывая, не взболтнул ли лишнего, потом сообразил, что назад дороги нет, и признался:
        - Короче, есть одно место. Фотостудия. Надя посоветовала. Меня моделью туда взяли.
        - Что за студия?
        Выпустив струйку дыма, он прищурился и недвусмысленно просигналил бровями.
        - Что, правда? - я всё-таки расхохоталась. - Реально? Порнуха? Фил?!
        - Ты чё, Микки, совсем? За кого ты меня держишь? - его обиженное лицо рассмешило ещё больше. - Я ж не какой-то там голодранец или приезжий, которому жрать нечего. Просто обнажёнка. Чисто эстетика. Это искусство, если хочешь знать.
        - И на каких же педофильских сайтах можно полюбоваться на эту эстетику?
        - Блин, обязательно так всё извратить? - он недовольно ткнул меня в плечо.
        - Да ладно тебе, скажи. Мы с Лизой посмотрим. Поржём над голым Филом.
        - Эй! Только Лизе не вздумай болтать. Ясно? Она не знает. И разозлится.
        Меня разобрал ещё больший смех.
        - Слушай, Фил, ты вообще хоть иногда головой думаешь?
        - Ты меня специально позвала, чтобы наезжать? У тебя критические дни?
        - Я когда к тебе шла, понятия не имела, как заставить тебя сознаться в том, что это ты взял растяжку. Но ты сам, добровольно, отдал себя мне в руки.
        - Да? - Фил задумчиво помолчал, потёр подбородок. - Ты права, не подумал чего-то.
        - Тогда просто колись, и я попробую не вспоминать про эту твою эстетику, - с трудом проговорила я сквозь смех.
        - Пообещай, что не скажешь Лизе про фотки.
        - Не скажу.
        - Только, Микки, то, что я взял растяжку, вообще никакого отношения к Надиной смерти не имеет. Ты ведь это понимаешь? Я потому и говорить не хотел, что вы все на меня сразу бы начали катить.
        - Просто расскажи, что ты с ней сделал и зачем.
        - Да я над Липатовым прикольнуться хотел. Всего лишь запихнул её в рукав его куртки и всё. Клянусь! - отбросив окурок, Фил развернул меня к себе за плечи. - Ты мне веришь?
        - Ну, так… Пока не знаю. Липа к тому времени уже ушёл из школы.
        - Ничего не ушёл. Куртка его нормально себе висела в раздевалке.
        - Где же он тогда всё это время был?
        - А вот с этим уже не ко мне, - Фил расправил плечи и сунул руки в карманы спортивок. - Ты должна помириться с Лизой. Она переживает.
        - Ты знаешь, из-за чего мы поругались?
        - Приблизительно. Она сделала что-то, чего не должна была, и теперь сильно расстроена. Она тебя любит, Микки, будь к людям добрее.
        Фил смотрел на меня с высоты своего внушительного роста.
        - Меня никто не любит. По-нормальному, по-настоящему никто. Мы тусуемся, общаемся, проводим вместе время, но это ничего не значит.
        - Лиза любит, - повторил Фил.
        - Тот, кто любит, никогда не выдаст самый важный для тебя секрет ради собственной выгоды. Понимаешь? А того, кого любят, не предают.
        Я скучала без наших с Лизой разговоров, без посиделок в торговом центре, без большой картошки фри на двоих и запаха её духов.
        - Но ты всё равно её прости. Вы же нормально дружили. Всем было удобно. А теперь постоянно под вас подстраиваться приходится. Бэзил форсит тебя, а я хочу с Лизой…
        С Филом всё было ясно.
        Дома стояла оглушительная тишина. Телевизор не работал. С дурным предчувствием я включила свет и, не раздеваясь, быстро прошла в комнату Кощея, ожидая, как в тот раз, увидеть его лежащим на ковре. Но на полу его не было. В кровати тоже. По столу были разбросаны пустые ампулы и вскрытые упаковки от них. Пахло спиртом.
        В прошлый раз медики оставили тоже самое. Значит, они увезли его. Но где мне теперь его искать? И жив ли он вообще?
        Не обнаружив никакой записки, я отправилась к соседям.
        Сосед подтвердил, что Кощея увезли на скорой, отдал мне его ключи, потому что ему пришлось запирать нашу дверь, и объяснил, что есть какой-то общий номер, по которому можно узнать, в какую больницу отправили человека. Но лучше делать это утром, потому что ночью отвечают только дежурные, а они вечно что-нибудь путают.
        Я зажгла свет во всей квартире и долго сидела на диване, не двигаясь и прислушиваясь к ноющим из-за погони за Томашем мышцам. После чего всё-таки стащила с себя грязную, забрызганную одежду и, наполнив ванну, отмокала не меньше получаса.
        Вечер выдался насыщенный. Я узнала столько всего нового, но ясности не прибавилось. Вопросы продолжали множиться, а самый главный, самый непонятный вопрос, на который могла ответить только я сама, по-прежнему оставался без ответа.
        Зачем мне понадобилось копаться во всём этом? Какое, по сути, мне дело до Нади? Ведь не только же из праздного любопытства и не потому, что у Томаша были с ней отношения. Что с того, что она взъелась на меня? Разве я могла иметь к её смерти какое-то отношение, если сейчас ничегошеньки не понимаю?
        Из ванной меня вытащило громкое завывание домофона. Я была уверена, что это Бэзил, он иногда мог зайти ни с того ни с сего. Или, возможно, это Фил внезапно вспомнил новые подробности того вечера.
        Замотавшись полотенцем и оставляя после себя лужицы, я пошлёпала босиком к двери.
        - Доставка пиццы, - еле слышно произнёс голос в трубке.
        - Я не заказывала.
        - У меня записан ваш адрес. Заказ оплачен.
        - От кого заказ?
        - Я не знаю. Я курьер. Можно, пожалуйста, быстрее, у меня ещё адреса на очереди.
        Я растерялась. Была уже половина одиннадцатого и мне никто никогда не присылал пиццу в подарок.
        - Эй, хозяйка, - снова подал голос курьер. - Что делать-то?
        - Поднимайтесь на шестой этаж и положите её у квартиры.
        Открыв ему подъездную дверь, я осталась возле дверного глазка.
        Доставщик действительно был в фирменной оранжевой куртке. Вытащил коробку из термосумки, положил на коврик и, кинув сверху какую-то бумажку, бегом умчался назад.
        Немного выждав, я осторожно отперла замок, схватила коробку и тут же захлопнула дверь.
        Пицца была горячая и пахла умопомрачительно. Я раскрыла коробку прямо возле двери, взяла кусок и с жадностью его съела, за ним и второй. После чего отыскала мобильник и позвонила Бэзилу.
        - Спасибо, - пробубнила я с набитым ртом.
        - За что?
        - Да, ладно тебе. Ты единственный, кому я нужна.
        - Эй, о чём вообще речь?
        - О пицце, разумеется.
        - Что случилось с пиццей?
        - Мне её принесли. Спасибо!
        - Я не заказывал тебе пиццу.
        - Ой, Бэзил, не ври. После того, как я тебе тогда поныла, что жрать нечего, ты решил меня подкармливать. Думаешь, я не заметила, как ты подсовываешь мне еду в столовой.
        - Я не присылал тебе пиццу, - упрямо повторил Бэзил
        - Тогда кто?
        - Откуда мне знать, кого ты там себе нашла.
        Я задумалась.
        - Моего деда увезли сегодня в больницу.
        - Это значит, что у тебя никого нет?
        - Это значит, что мне грустно, дурень.
        Однако в трубке очень близко послышался женский голос и, Бэзил, скомкано попрощавшись, отключился.
        Я съела ещё один кусок и, немного подумав, написала Томашу «Спасибо».
        Не отличаясь оригинальность, он ответил сразу же, как будто ждал:
        «За что?».
        «За пиццу. Её только принесли. И она очень вкусная. Как ты узнал номер моей квартиры?».
        «Это какая-то твоя новая разводка?».
        «Кажется, это твоя новая разводка».
        «Какую пиццу тебе принесли?».
        «Додо».
        «Тогда это точно не я».
        «Ты не любишь Додо?».
        «Я там не работаю».
        «Ты работаешь в пицце? Я не знала».
        «Теперь знаешь».
        «И кем же ты там работаешь?».
        Вместо ответа он прислал фотографию красной бейсболки с надписью «Штука-пицца».
        Пока я с ним переписывалась, успела съесть почти всё. Кинула коробку на стол и, перебирая возможные варианты, включила чайник.
        У Лизы нет денег, Фил даже с Лизой делит счёт пополам, Липа - тот отправил бы пиццу Лизе, для тайных поклонников ход нелепый и глупый даже. Если, конечно, там не было никакой записки или карточки.
        Я перекрутила коробку в поисках надписей, изучила рекламный листок, который курьер бросил сверху.
        Пришло новое сообщение от Томаша.
        «Завтра увидимся».
        «Решил вернуться?».
        «Ты рада?».
        «Рада, что мне не придется жить с грузом вины за твой уход из школы и проваленные ЕГЭ».
        В этот момент я совершенно отчётливо услышала странный, скребущийся звук, доносившийся из-за входной двери.
        Последний кусок пиццы чуть не выпал из рук. Откинув его в коробку,
        я на цыпочках подкралась к дверному глазку и, посмотрев в него, тут же отпрянула, едва сдержавшись, чтобы не заорать в голос, однако, усомнившись в увиденном, тут же снова прильнула к двери.
        За ней стоял маленький человечек, но не ребенок. Кто-то вроде карлика. Плечи у него были широкие, а ноги коротенькие, в руке он держал бутылку вина и водил её горлышком по двери. Лицо его пряталось внутри глубокого, тёмного, как на куртке Бэзила, капюшона. Да и куртка тоже была очень похожа на куртку Бэзила и кроссовки.
        Я так резко распахнула дверь, что выпрямиться Бэзил не успел, сильно покачнувшись, он сам свалился назад, удерживая на вытянутой руке перед собой бутылку.
        - Идиот!
        Я всё ещё была в полотенце и босиком, но, пока он валялся и хохотал возле открытой двери, успела сходить в комнату и одеться.
        - Блин, а где обещанная пицца? - Бэзил разочарованно раскрыл пустую коробку.
        - Ты опоздал.
        - Микки, ты одна съела целую пиццу? Там две тысячи калорий. Ты в курсе?
        - И что? Я не ела весь день.
        - Но так нечестно. Друзья всегда оставляют друг другу даже самый последний кусок.
        - Когда научишься предупреждать о своём приходе, буду тебе оставлять.
        - Ну, чего ты начинаешь? Я же не знал, что приду. Просто после твоего звонка Ксюха как-то резко соскочила.
        - Я не знаю, кто это.
        - Зато она тебя знает.
        Бэзил открыл холодильник и скривился.
        - А что, еды совсем нет? Как же мы пить будем?
        - Сдурел? Какое пить? Иди домой.
        - Не. Я уже отпросился на ночь. Ксюха меня прогнала, а у тебя никого нет.
        - Вася, завтра в школу!
        - Да, пофиг. Давай ещё пиццу закажем?
        - Делай, что хочешь. Я устала ужасно. Если бы у меня была такая семья, такая квартира, как у тебя, я бы из дома не вылезала. Чего тебе не хватает?
        - Причём тут это?
        - При том, что вот если реально так посмотреть. Ты посреди ночи заваливаешься ко мне пьяный и тебе на всё пофиг. Это вообще норм?
        - Чего ты начинаешь? Я пришёл, чтобы тебе грустно не было.
        - Просто так ведут себя плохие дети. Из очень бедных или неблагополучных семей, у которых дома полный трендец. Типа меня или Лизы. А у тебя такая хорошая мама, и ты это совершенно не ценишь.
        - Ну, приехали. И что мне теперь? Ноги ей целовать?
        - Она тебе всё разрешает и всё прощает. Я бы на её месте выпорола тебя как следует и денег вообще не давала.
        - Она считает, что мне нужно «перебеситься и нагуляться». И что чем раньше это произойдет, тем лучше. Вот я и гуляю и перебешиваюсь. Что не так?
        Мне отчего-то вспомнился жарящий сосиски Томаш и обнимающая его Даша.
        - Что-то не так.
        - Хочешь, чтобы я ушёл? - запальчиво бросил Бэзил.
        - Ладно, оставайся. Только здесь бардак.
        - Плевать, - он пнул ногой пустую коробочку из-под лампочки, которую в своей комнате менял Кощей и как всегда оставил у меня на столике, теперь она болталась по всей квартире. - Пиццу закажем?
        - Я без денег.
        Достав из переднего кармана джинсов смятые рубли, Бэзил объявил:
        - Спонсор этого вечера - моя хорошая мама.
        Валяясь на ковре перед диваном, мы выпили половину бутылки до того, как нам привезли пиццу. Бэзил рассказывал про свою новую подружку из школы в двух кварталах от нашей, она жила в его дворе и у них там была своя компания.
        Но я его почти не слушала. Погоня за Томашем сменялась разговором с Филом, тот, в свою очередь, пиццей от неизвестного и так по кругу.
        - Ты знал, что это Фил забрал растяжку? - перебила я увлекательное повествование о том, как Бэзил, не зная, кого выбрать - Ксюшу или Лену, остановился на той, которая ближе живёт. Однако не уверен, правильно ли поступил, потому что теперь ему каждый день приходится здороваться с её папой и это напрягает.
        Услышав мой вопрос, он приподнялся на локте, на пару секунд замер, потом отвис.
        - Ну, что ты опять пристала? Почему уже нельзя прекратить это идиотское расследование? Нафига всех допекать?
        - Мне Фил сам рассказал.
        - Прям сам-сам?
        - Сказал, что Липе в рукав запихнул. А до этого на прошлой неделе Липа Лизе рассказывал, что это он грохнул Надю. Я над ним посмеялась, не поверила, а теперь вдруг засомневалась. Ты случайно не знаешь, как её убили?
        - Я? Откуда? - Бэзил состроил глупую физиономию. - Это же ты у нас Шерлок. А по мне хоть Липа, хоть Фил. Я обоим руку пожму.
        - Помнишь, я тебе говорила, что Надя наехала на меня в туалете? Даже зеркало со злости разбила?
        - Вот именно. Она психичка. Антон тоже самое говорил. Что Надя закатывала ему истерики, запугивала и угрожала. Она следила за ним, сидела под окнами, названивала по телефону и молчала, поджидала его в подъезде и обещала убить всех, с кем его увидит.
        - Но я же не Антон.
        - Ну, может, она в тебя влюбилась? - Бэзил расхохотался. - Чего такого-то? Целоваться не лезла?
        - Нет.
        Я несколько секунд обдумывала эту версию. Никакой Надиной любви я не замечала. Скорее, наоборот. Моё присутствие её раздражало.
        - А помнишь, она хотела меня из школы выгнать? Из-за Риткиных часов? Но моя бабка наехала на неё, и она притухла.
        - Твоя бабка вообще была ужас. Как ты с ней жила? Антон рассказывал, что её вся школа боялась.
        - А что ещё он про неё рассказывал?
        - Да я особо не спрашивал. Знаю только, что, когда завелась вся эта тема с Надей, Яга была на его стороне и долго не верила в обвинения. Но как улики появились, сдала назад.
        - Какие улики?
        - Да ну… Липовые улики. Пуговицы от его рубашки. Их якобы нашли в классе, ну, там, где он на неё типа напал. Но, на самом деле, у него эту рубашку в раздевалке на физре спёрли. Причём уже после того, как Надя заяву накатала.
        - Представляю, как Антон её ненавидел.
        - Она знаешь, что ему ещё сказала? Что если он на ней женится, то она заберёт заявление. Но бабушка наша намертво стояла против этого. Сказала, что с такой, как Надя, - это всё равно, что пожизненное.
        - Если она его так любила, что рвалась замуж, то почему потом, когда он вышел, не объявилась? От стыда или от страха?
        - Моя мама считает, что им просто квартира нужна была и Москва.
        - Кому им?
        - Наде с матерью.
        - Так у неё же была вроде квартира?
        - Это не её квартира. А Тамары.
        - Что?
        - Директриса им с матерью сдавала и тогда, и после.
        - Вот это неожиданно.
        - Ага.
        - А почему так?
        - Да не знаю я. Просто сдавала и всё. Кому-то же надо сдавать.
        Привезли пиццу. Опять две коробки. Мы взяли их в комнату и ели также, на полу, положив между нами. Бэзил включил на телефоне какой-то гнусавый русский рэп, и мы просто долго слушали его, ни о чём не разговаривая.
        Молчать с Бэзилом было хорошо и спокойно, не то что с Томашем. С тем, каждая секунда тишины будоражила тысячью смыслов и значений, тогда как Бэзил был хоть и не прост, но для меня всегда понятен. И это успокаивало.
        Он отыскал на нижней полке стола этажерки мою косметичку, долго рылся в ней, потом вытащил пузырёк с лаком для ногтей тёмно-вишнёвого цвета.
        - Дай руку, - попросил он.
        - Зачем?
        - Хочу попробовать, - отвинтив крышечку, он с интересом наблюдал, как струйка лака стекает с кисточки в пузырёк.
        - На себе попробуй.
        - А как потом смыть?
        Я показала ему бутылочку с жидкостью для снятия лака. Удовлетворённо кивнув, Бэзил поставил пузырёк рядом с собой и с сосредоточенным видом принялся намазывать большой палец левой руки. Закончив, подул на него и, растопырив пальцы, поднес к моему лицу.
        - Зачётно, - одобрила я. - Давай другие.
        Минут десять, положив руку на согнутую коленку, с тем же усердием он красил остальные пальцы.
        - Что это у тебя? - кожа на его ладони между большим пальцем и указательным была какая-то неестественно гладкая и блестящая.
        - Супом обварился. Летом на даче.
        - Я думала, прижигался.
        - За идиота меня держишь?
        - Ради понтов ты можешь.
        - Не. Себя я люблю, но кого-нибудь ради понтов прижечь могу, - он рассмеялся и продемонстрировал мне густые вишнёвые пятна-капли на ногтях, словно он их не красил, а просто залил лаком. - Ну, как?
        - Плохо.
        Я взяла его руку, стёрла всю эту красоту и быстро накрасила заново.
        - Теперь хорошо. Только подожди, пока высохнет.
        Со смешной манерностью Бэзил замахал пятерней.
        - Помнишь, ты рассказывала, что твой дед работает в сыскном агентстве или типа того?
        - Ну, да. Только он ничего не расследует и никакие преступления не раскрывает, если ты об этом. Просто целыми днями висит на телефоне или в интернете. Собирает информацию по всякой фигне. Скукота смертная.
        - А ты не думала о том, чтобы этим воспользоваться?
        - Чем?
        - Вот этой всей информацией.
        - Я тебя не очень понимаю. Как мне ей воспользоваться?
        - Превратить секретные сведения в деньги, - Бэзил перестал махать рукой и многозначительно посмотрел.
        - Шантажировать кого-то? - неуверенно предположила я.
        - Не совсем, - он придвинулся ближе. - Кто, по-твоему, обращается в такие агентства?
        - Жёны, чтобы уличать своих мужей в измене. Ну, или наоборот.
        - Это само собой. А ещё компании, подозревающие своих сотрудников в мошенничестве, или родители, которые думают, что их дети связались с дурной компанией. А некоторые спецом просят на человека компромат нарыть, чтобы потом его подставить или слить. Понимаешь?
        - Пока не особо.
        - Типа если бы я заранее знал, что ты планируешь записать перепихон Нади с Томашем, то мог бы предупредить их, и они бы не попались на Лизин шантаж.
        - Я ничего не планировала! Всё не так.
        - Погоди. Я не о том… Плевать, как на самом деле. Суть в том, что у тебя в свободном доступе есть инфа о том, кто против кого и что замышляет. Можно было бы просто предотвращать какие-то подставы и получать за это деньги.
        - Мне кажется, ты уже пьяный. Чушь полная.
        - Чушь? Шикарно, - он отодвинулся от меня подальше. - Я ей принёс на блюдечке бизнес-идею, а она ещё носом воротит.
        - Даже слышать про такое не хочу, тем более сейчас. И вообще, я болею. И голова ничего не соображает.
        - Она у тебя знаешь, почему не соображает? Не из-за болезни. А потому что ты её Надей этой дурацкой забила. Я поначалу никак не мог врубиться, чего это тебя так переклинило. А теперь понял. Из-за Томаша, да? Из-за того, что она с ним? И ты теперь думаешь, что это он её кокнул, но ищешь, на кого бы ещё свалить.
        Бэзил впился в меня острым взглядом.
        - Неправда!
        - Правда. Вон, ты даже с Лизой из-за него поссорилась. Микки, что с тобой?
        - Ты всё преувеличиваешь, - я поднялась.
        - Ну, разумеется, именно поэтому ты отправилась следить за ними с Надей и снимать…
        - Отстань. Будешь давить, я с тобой тоже поссорюсь.
        - Ты называешь моё классное предложение чушью, а сама погрязла в ещё большем бреду.
        Я ушла на кухню. Открыла окошко, и сырой ноябрьский воздух наполнил лёгкие. Взяла со стола сигареты Бэзила, но прикурить не успела.
        - Ладно, не хочешь, как хочешь, - Бэзил настырно притащился за мной. - Я просто так предложил. Дело твоё. Давай просто посмотрим Людей Икс и больше не будем разговаривать ни о чём грузящем?
        - Давай, ты посмотришь Людей Икс, а я - спать. Надоело уже всё.
        - И что, даже не поцелуемся? - Бэзил преградил мне дорогу.
        - Нет.
        - Так не честно, Микки. Ты же моя девушка.
        - У меня нет настроения в это играть.
        - Ладно, тогда, может, просто? По-дружески? Для поднятия настроения?
        - Иди к чёрту, Бэзил, - я отпихнула его. - Ночевать будешь у деда и бельё сам себе застели.
        - Я так, на покрывале, - Бэзил поплёлся к дальней комнате, потом остановился. - Слушай, мне просто интересно, у тебя есть что-то такое, о чем ты мечтаешь? Что-то реальное и возможное. Чего бы ты хотела получить в будущем. После того, как со школой будет покончено.
        Неожиданный вопрос, особенно от Бэзила. Однако в свете последних событий, да и вообще, всей моей унылой истории жизни, долго раздумывать не пришлось.
        - Я бы очень хотела просто радости. Нормальной, настоящей. Человеческой. Чего-то понятного и хорошего. Мне много не надо. Сухие ботинки, тепло, и чтобы меня хоть чуточку кто-нибудь любил.
        - Ну, я, например, тебя чуточку люблю. По-дружески, конечно. Если подгоню новые ботинки, ты будешь счастлива?
        - Вась, слушай, извини. Я всё понимаю, ты стараешься, хочешь помочь мне, задвигаешь свою Ксюшу, придумываешь невероятные бизнес-планы, присылаешь пиццу под видом тайного поклонника, а я туплю и гружусь, но у меня сейчас, правда, какой-то сложный период. Мне всё время кажется, что где-то есть хорошая, светлая жизнь, а меня затянуло в эту ужасную сказку с Кощеем и Ягой и я никак не могу из неё выбраться, - пока Яга была жива, я, находясь в вечном сопротивлении, никогда не задумывалась об этом, но теперь, когда её не стало и бороться больше было не с чем, оказалось, что, по сути, дело вовсе не в ней. - Знаешь, я сейчас вдруг поняла, о чём мечтаю. Я мечтаю, чтобы кто-то пришёл и спас меня из всего этого. Просто взял за руку и увёл в другой мир. В мир, где есть надежда, смех, и где людям можно верить. Только очень сомневаюсь, что это возможное и реальное.
        - Как ты догадалась, что это я пиццу прислал? - Бэзил озадаченно потёр бритую голову.
        - Это же очень просто. Второй раз ты заказал её там же и тебе сделали скидку.
        Усмехнувшись, он с одобрением покачал головой:
        - Ну, ты реально Шерлок.
        ГЛАВА 11
        Иногда мне казалось, что за школой жизни нет. Было странно думать, что всё, что сейчас составляет её суть, очень скоро исчезнет насовсем.
        Я представляла будто приезжаю на вокзал в незнакомом городе и стою посреди платформы с чемоданом, без адреса, без денег, без плана.
        Если бы собирали экспедицию поселенцев на Марс, я бы отправилась туда с большим воодушевлением, чем в тёмную неизвестность под названием «после школы».
        - Таких, как ты, я повидала сотни, - однажды сказала Яга. - В школе они все звёзды: смелые, красивые, популярные. Но потом школа заканчивается, а у них больше ничего нет. Ни интереса, ни сил, ни способностей заявить о себе в новой, взрослой жизни. Вот они и цепляются изо всех сил за окружающий их мирок. Выходят замуж за самого главного идиота в своей компании, который вскоре сопьётся или станет наркоманом, рожают выводок детей и устраиваются работать продавщицами в соседнем магазине.
        Я не воображала себя звездой, в том смысле, о котором говорила Яга, но она была права - бездействие, как и хаос, обладало особой притягательной силой.
        Томаш вернулся в школу. Мы не общались, но что-то изменилось. Время от времени я ловила на себе его взгляд, а когда он отворачивался, сама смотрела на него.
        Больше он не выглядел высокомерным. Злое чувство обиды ушло, и мне вдруг захотелось просто поговорить с ним. Расспросить про работу, узнать, о чём он думает, когда делает вид, что совершенно спокоен, посидеть на их тёплой кухне в смешных тапочках-собаках, увидеть снова, как он жарит сосиски и почувствовать их аппетитный, домашний запах.
        Между нами повисло неясное, непроходящее ожидание. Оно ощущалось повсюду. На уроках, где я привычно разглядывала его спину. В столовой, когда мы, смеясь и болтая, завтракали, а Томаш в другом конце стола что-то читал в телефоне, не поднимая головы. Когда играли на физре в волейбол или лазили по канату. Когда после школы расходились по домам и, даже приходя домой, я каждые пятнадцать минут проверяла телефон, словно ждала сообщения. Казалось, что-то вот-вот должно произойти.
        И оно произошло. Перед выходными. В пятницу. Через три дня после того, как Кощея увезли в больницу.
        Дожди, наконец, закончились и стало просто холодно. Ноябрь с его зловещим минором и обречённой чернотой болезненно отзывался в душе безнадёгой. Куртка, подарок Бэзила, грела ещё меньше, но я рассчитывала проходить в ней как можно дольше, потому что зимний пуховик у меня был уже заношенный и детский. Зато ботинки почти просохли.
        Как и в прошлый раз Томаш догнал меня по дороге домой.
        Откуда-то всё ещё приносило под ноги бурые листья, хотя дворники их тщательно везде собирали.
        - Приходи завтра к нам, - Томаш пристроился рядом. - В два. Даша просила тебя позвать.
        - Какой-то праздник?
        - Просто так.
        - А мама разрешит?
        - Её не будет.
        - Серьёзно? И где же она?
        - Уехала к родственникам на пару дней, - соврал и глазом не моргнул.
        Я внимательно следила за выражением его лица.
        - К тем самым? Мишеньке и Танечке?
        - К кому?
        Изобразить удивление ему удалось особенно хорошо.
        - К детям своим настоящим.
        - Не понимаю, почему ты это сказала.
        - Меня это, конечно, не касается. Просто не надо врать. Вот как я пойду к тебе, если ещё неделю назад думала, что ты убил Надю? Зная, что твоя мама совсем не твоя мама, и что в школе никто понятия не имеет, где ты живешь и кто ты такой на самом деле?
        - Откуда ты узнала про маму?
        - Тебе нужно было подыскать кого-нибудь из другого района.
        - Ты говорила об этом ещё кому-нибудь?
        - Пока нет.
        - Даже своим друзьям?
        - Если я скажу, что никому не говорила, тебе будет проще меня убить.
        - С этим не поспоришь.
        На меня он не смотрел, только себе под ноги. Ботинки у него были тёмно-коричневые, с чёрными шнурками и такие чистые, будто он не месил в них, как все, осеннюю грязь, а парил над дорогой.
        Мне стало стыдно за свои.
        - Ты уже решил, как собираешься избавляться от моего трупа?
        - Не всё ли равно?
        - Конечно, нет! Я же должна буду правильно подготовиться. Если ты меня в колодец потом запихнёшь, то можно не краситься и голову не мыть. И одеться как-то попроще, вдруг потом Кощей захочет мои шмотки на Авито продать. Кстати, извращения в программе намечаются? Я тогда бельё красивое надену, чтобы на фотках в полицейских отчётах получше выглядеть.
        - Бельё можешь надеть, но на фотках его не будет. Фоток вообще не будет. Только если отдельных фрагментов костей и кожи. Если бы я планировал убийство, то избавлялся от трупа с помощью щёлочи или кислоты, - он растянул искусственную улыбку. - Будем считать, что договорились.
        - А ты не слишком наглый?
        - А что ещё остаётся, если у тебя самой не хватает смелости подойти?
        - Может, не смелости, а желания?
        - Желание у тебя есть. Но ты боишься Бэзила.
        - Или ты боишься Бэзила?
        Я с вызовом развернулась, но ему было всё равно.
        - Я - нет.
        - Почему тогда в школе не подошёл?
        - Придёшь завтра - расскажу.
        - Мне кажется, или ты пытаешься заманить меня к себе любыми способами?
        - Не кажется.
        - Значит, убийство всё же планируется?
        - Возможно. Но точно не завтра.
        Мы дошли до моего подъезда.
        - Я к двенадцати завтра в больницу еду, потом могу к вам, но, скорей всего, опоздаю.
        - Мы подождём, - не вынимая рук из карманов, он кивнул, прощаясь, и повернул обратно.
        Кощей выглядел плохо. И без того худой, он стал совсем скелетом. Кожа на щеках обвисла и посерела. Седые волосы болтались сосульками. Голубые глаза потускнели.
        В палате стояла духота, воняло лекарствами и потом. Его соседей было четверо. Все такие же, как он - осунувшиеся и страшные.
        Кощей похлопал перемотанной бинтом на сгибе локтя рукой по одеялу, приглашая меня садиться. Я опустилась на краешек.
        - Как ты себя чувствуешь?
        - Мне шестьдесят семь и я в больнице. Как мне себя чувствовать?
        Дед на соседней койке одобрительно закряхтел.
        - Долго тебе лежать?
        - Надеюсь, помру раньше, чем выпишут.
        - Зачем ты так говоришь?
        - А как ещё говорить? Здесь хоть кормят и лекарства дают. А дома что? Лучше подохнуть в чистоте, чем на помойке.
        Упрёк в свой адрес я пропустила мимо ушей.
        - Я тебе привезла носки и бритву.
        Он забрал у меня из рук пакет, и, не глядя, кинул в тумбочку.
        - В общем, дело такое. Ты должна позвонить своей матери и попросить денег. Мне понадобятся дорогие лекарства, если ты всё же не хочешь, чтобы я умер прямо здесь.
        - Я не буду ей звонить! - я вскочила. - И просить ничего не буду. Тем более деньги. Неужели больше их неоткуда взять? У тебя же есть зарплата! Давай машину твою продадим.
        - Машину ты без меня не продашь, а деньги нужны сейчас.
        - У тебя наверняка должны быть какие-то знакомые, у которых можно взять в долг.
        - Нет у меня никого, - проворчал он, поворачиваясь ко мне спиной. - Я один. И помирать тоже в одиночестве буду.
        Дед на соседней койке посмотрел на меня с осуждением.
        - Ладно, - сказала я. - Что-нибудь придумаю.
        Троллейбус подошёл громыхающий, скрипящий, полупустой. Турникет не работал, электронное табло с названиями остановок тоже. Я села в самый конец салона. На высокое сидение на колесе. Там от мотора шёл жар и можно было немного погреться.
        От материных денег Яга с Кощеем отказались почти сразу, как меня забрали. Что для них обоих было огромным подвигом. Яга осуждала и не любила мою мать не меньше, чем я.
        А вот отцовские алименты они получали охотно и регулярно вплоть до моих шестнадцати лет, а после с ним не общались. Он с нами тоже.
        Таким образом, кроме как у матери денег больше взять было неоткуда.
        Но даже если бы я умирала сама, если бы это был мой последний день, последний час, последний вздох, я бы никогда не обратилась к ней.
        Нужно было просто у кого-нибудь одолжить. Хотя бы у Бэзила. Его мама ко мне хорошо относилась, она могла дать. Я написала ему сообщение и попросила встретиться, чтобы обсудить важный вопрос. Бэзил ответил, что вечером у него свидание, но если я зайду до пяти, то могу успеть. Так что засиживаться у Томашей мне было нельзя.
        - Ура! - закричала Даша, как только открыла дверь. - Ты проспорил! Она пришла!
        Схватив за руку, она поспешно втянула меня в квартиру, после чего, занырнув с головой под вешалку, достала новенькие женские тапочки с незабудками и на голубой пластиковой подметке.
        - Ничего себе! У тебя обновка?
        - Это Слава тебе купил.
        Я застыла с курткой в руках.
        - Не стоило… Мне и собаки нравились.
        - Правда? Хочешь их? Сейчас принесу.
        Не успела я и глазом моргнуть, как девочка вихрем умчалась в комнату и тут же вернулась с собаками.
        С кухни сильно пахло чем-то сладким, горячим и вкусным.
        - Пироги печёте? - удивилась я.
        - Да нет, - Даша махнула рукой. - Это печёные яблоки с мёдом и корицей. Вкуснота! Обожаю. Любишь?
        - Кажется, я не пробовала.
        - Никогда-никогда? - она удивлённо распахнула глаза. - Ну, ты даёшь! Твоя мама не печёт яблоки?
        - Нет.
        - А моя…
        Глубоко вдохнув, девочка вдруг замерла на полуслове и как будто перестала дышать.
        - Яблоки я и сама умею готовить.
        - Какая ты молодец!
        - Разве это молодец? Вот жульен научусь делать, тогда буду молодец.
        - Любишь готовить?
        - Конечно. Как можно не любить готовить? Это же интересно и вкусно.
        - То… Слава тоже готовит?
        - Разумеется.
        - Что вы там встали? - он показался в дверях. - Даша, яблоки сейчас в кашу превратятся.
        - Ой, - широко размахивая локтями девочка полетела на кухню.
        Томаш был в однотонной тёмно-синей рубашке поверх белой футболки и джинсах.
        - Спасибо за тапочки.
        - Надеюсь, с размером угадал.
        Я отложила собак и сунула ноги в незабудки.
        - Угадал.
        Он удовлетворённо кивнул и опустил глаза. На секунду мне показалось, что он смущён.
        - Иди мой руки, - поймав мою улыбку, велел он.
        Его родительский тон позабавил ещё больше. Очевидно, если он и планировал расправится со мной, то явно не сейчас.
        Посреди квадратного кухонного стола стояла большая чугунная сковородка без ручки. Томаш снял крышку и из-под неё повалил ароматный пар. А когда его клубы рассеялись, внутри обнаружилась тушёная картошка с мясом и кольцами лука.
        - Садись здесь, - Даша показала пальцем на одну из тарелок. - Это моё место. Но я тебе его уступаю.
        Кухня у них была малюсенькая, ещё меньше, чем наша. Стол стоял под окном между плитой и стеной с навесными полками. Сидеть за ним могли только трое.
        - Спасибо, - я опустилась на табуретку.
        - Знаешь, почему это место лучшее? - Даша расположилась напротив. - Потому что в стене батарея.
        Я прижалась спиной к стене и почувствовала блаженное тепло.
        - У вас хорошо, а у нас почти совсем не топят.
        - У нас тоже было холодно, пока Слава в ЖЭК не сходил и не пожаловался. Они пришли и всё отрегулировали.
        - Не знала, что это можно исправить.
        - Можно, - Томаш взял мою тарелку и стал накладывать картошку. - Исправить можно почти всё. Было бы желание.
        - Очень вкусное мясо, - обжигаясь от нетерпения, похвалила я. - Невероятно вкусное.
        - Просто удивительно, что ты не ела печеные яблоки, - влезла Даша. - Сейчас это съедим и попробуешь моё.
        - Обязательно.
        - А у тебя есть сестра или брат?
        - Нет.
        - Наверное, очень плохо, когда ты одна?
        - Мне не с чем сравнивать.
        - А почему тебя зовут Микки?
        - Это прозвище. Папа так называл. Как мышонка.
        - Мне нравится Микки. Тебе подходит.
        - Почему?
        - Не знаю. Просто привыкла, что это ты, - она повернулась к брату. - Тебе нравится?
        Тот пожал плечами.
        - Я тоже привык.
        - А меня в новой школе все только по фамилии называют, - пожаловалась Даша.
        - У вас необычная фамилия.
        - Это мамина. Её папа из Польши. Но мы его никогда не видели. Он нашу бабушку бросил. Даже не женился на ней, а она всё равно маме дала его фамилию. Или, может быть, это было его имя… - Даша задумчиво почесала лоб.
        - Хватит болтать, - одёрнул её Томаш. - Остынет всё.
        - А ты любишь Джаст Дэнс? - Даша промолчала едва ли полминуты.
        - Танцевальная игрушка?
        - Да-да, - она закивала, и косички весело запрыгали. - Сыграешь со мной?
        Девочка разговаривала много, торопливо, перескакивая с темы на тему, словно опасаясь, что я в любой момент могу встать и уйти. Порой, начиная фразу, она резко замолкала, сообразив, что может взболтнуть лишнее, так что я старалась ничего особенного не спрашивать и поддерживать безобидные разговоры про школу, учителей, игры, музыку, чтобы не провоцировать её.
        Томаш в основном молчал. Сидел ровно, спину держал прямо, ел спокойно, будто даже нехотя, на меня не смотрел.
        А когда он протянул руку к моей тарелке, спрашивая, можно ли забрать, я вдруг спохватилась.
        Съедено было едва больше половины. Надо было сразу предупредить, что это для меня много. Но я сразу слишком жадно накинулась на еду и теперь с трудом могла впихнуть в себя хотя бы кусочек.
        - Я доем, - пообещала я, с ужасом прикидывая, сколько времени для этого потребуется.
        - Можешь не доедать, - Даша выхватила тарелку у меня из-под носа. - Слава не будет ругаться. Он за еду не ругается.
        Томаш подтвердил, и я облегчённо выдохнула.
        - Меня в детстве бабка запугивала, что если не буду есть, то умру, и меня похоронят в общей могиле на безымянном кладбище, где хоронят всех плохих и непослушных детей. И ко мне на могилу никто никогда не придёт. Потому что о плохих детях никто никогда не вспоминает.
        Даша ахнула, прикрыв рот ладонью:
        - Это же очень страшно.
        - Страшно, - подтвердила я. - Но я всё равно тайком выкидывала остатки в туалет. Ведь если я так и так плохая, то меня в любом случае похоронят на этом кладбище, сколько бы я не съела.
        - Почему это ты плохая? - Даша любопытством распахнула глаза.
        - Там много разного было, - усмехнулась я своим воспоминаниям.
        - Расскажи, пожалуйста, - взмолилась она.
        - Давай в другой раз, а то твоему брату скучно.
        Складывая тарелки в раковину, Томаш обернулся:
        - Наоборот. Это как раз самое интересное.
        На столе под моим локтем завибрировал телефон. На экране выплыло сообщение от Бэзила: «Когда придёшь?».
        «Скоро», - быстро ответила я.
        - Ты не передумала играть? - тревожно спросила Даша, заметив мою переписку.
        Я взглянула на Томаша. Он по-прежнему оставался лишь наблюдателем, словно привёл меня только для развлечения сестры.
        - А твой брат будет играть?
        - Я на вас посмотрю.
        «Жду» - ещё одно сообщение от Бэзила.
        «Через час подойду», - пообещала я.
        - Ну, пожалуйста, - Даша сложила ладошки перед Томашем. - Давайте все вместе.
        - Хорошо, - отозвался он, внимательно следя за моей перепиской. - Только ты проиграешь.
        - Это мы ещё посмотрим! - девочка радостно вскочила и потащила нас в комнату.
        Их в квартире было две. Одна - комната Томаша и Даши. С мягким светлым диваном и таким же креслом, красным квадратным ковриком в центре перед плоским настенным экраном и раскидистой пальмой в плетёном горшке в углу возле окна.
        Вторая, закрытая, как мне объяснила Даша, мамина. После того, как она это сказала, Томаш так посмотрел на меня, что задавать вопросы расхотелось.
        Смысл игры заключался в том, чтобы, глядя на танцующих на экране человечков, повторять все их движения. Тот, кто был более точным, получал большее количество баллов.
        Сначала пытались играть все втроём. Но Даша всё же для нашей компании была маловата, и мы с Томашем, опасаясь её затоптать, постоянно сбивались или останавливались, и тогда она громко кричала: «Вы мне поддаётесь!»
        После нескольких проигранных нами раундов, девочка потребовала, чтобы мы соревновались между собой.
        Почувствовав свободное пространство и азарт, я увлеклась. Томаш тоже старался. Танцевал он явно хуже меня, но по какой-то непонятной причине его баллы всё время оказывались выше моих. И это заводило ещё сильнее.
        Томаш смеялся и дурачился, особенно, когда это была женская песня. Это был какой-то другой, совершенно новый для меня Томаш. И поэтому вместо того, чтобы смотреть на экран, я постоянно отвлекалась и смеялась вместе с Дашей.
        Вероятно, это была его тактика победы, поэтому, когда он выиграл у меня с отрывом в пятьсот баллов, я потребовала реванша с твёрдым намерением смотреть только в экран, но когда дошли до «Oops!..I Did It Again», и он с совершенно серьёзным лицом стал пародировать Бритни, не выдержала и, сбившись, остановилась, чтобы просто отсмеяться.
        То, что Томаш может быть живым, стало для меня настоящим откровением. Он готовил еду, танцевал, шутил и валял дурака. Купил для меня тапочки и смущался смотреть прямо.
        Из невозмутимого школьного манекена он внезапно превратился в человека, и это окончательно выбило почву из-под ног.
        Под конец нашего упорного баттла, в котором снова победил Слава, я казалась себе пьяной: всё вокруг качалось и плыло, а сердце наполняла неожиданная, светлая радость, какой я давно не испытывала.
        Мы то и дело сталкивались, наступали друг другу на ноги, при каждом удобном случае хватались за локти и за руки, толкались и обнимались. Я чувствовала, что меня несёт, но ничего не могла с этим поделать. Мне уже было всё равно, что не так с его мамой, что он встречался с Надей, что он стёр всю нашу переписку, послал меня и пытался развести.
        Я просто видела, что тоже нравлюсь ему, и в тот момент готова была упасть в его объятия без раздумий. Но за нашими спинами хохотала Даша, и дистанция, хотя и явно сократилась, по-прежнему оставалась игровой.
        - Яблоки! - неожиданно закричала девочка. - Мы забыли про яблоки. Я сейчас принесу.
        Она шустро выскочила из комнаты, и мы оба резко остановились.
        Я приготовилась к тому, что сейчас что-то будет. Но ничего не произошло.
        Томаш вытер локтем со лба пот, рассмеялся и, обессиленно рухнув в кресло, спросил, не хочу ли я пить.
        Пить? При чём тут пить? Как ему в голову могла прийти такая ерунда?!
        Достойно справиться с разочарованием не получилось. Я мигом вспомнила про Бэзила, и что он ждёт меня.
        Схватив с дивана телефон и натягивая на ходу худи, я вылетела в коридор.
        - Ты куда? - крикнул вслед Томаш.
        Даша в огромных варежках-прихватках тут же выбежала с кухни:
        - Ты уходишь?
        - Прости, мне очень нужно. Я обещала другу. Это важно.
        - Но ты же не попробовала яблоки!
        - Я потом. В другой раз. Честно. Обещаю.
        Быстро обувшись, я сняла с вешалки куртку и выскочила на площадку. Лифт вызывать не стала, побежала по лестнице. Сердце колотилось, как бешеное. Чувствовала я себя полной дурой.
        «Извини, опаздываю» - написала Бэзилу.
        «Я понял».
        «Но уже бегу».
        «Жду».
        Однако не успела я добежать до остановки, как меня догнал Томаш.
        - Что-то случилось? - говорил он взволнованно и как будто был огорчён. - Ты обиделась?
        - Бэзилу обещала быть через час, а прошло уже два.
        - Ясно.
        Какое-то время мы быстрым шагом шли молча.
        - Почему ты ничего не спрашиваешь? - заговорил он первым. - Ещё недавно гонялась за мной по всему району. А теперь пришла и ни одного вопроса не задала.
        - Мы ели и играли. Как я при Даше спрошу?
        - Можно было и при Даше. У нас нет секретов.
        - Тогда бы сам и рассказал, не дожидаясь расспросов.
        - Я подумал, может, тебе уже не важно?
        - Ха! Зачем бы я тогда пришла? Просто так?
        - Вот, да. Всё верно. Но на какой-то момент мне показалось, что ты пришла просто так. Поэтому и не стал заводить разговор.
        - Слушай, хватит уже. Хочешь рассказать - расскажи. Мне интересно, но если это проблема, то как-нибудь переживу.
        - Погоди немного, - он поймал меня за руку и остановил. - Мы с Дашей живём одни и это большой секрет.
        - Тоже мне секрет. Я теперь тоже живу одна и чего?
        - Мы уже три года одни живём, - Томаш доверительно взял меня за вторую руку. - И это секрет, потому что так нельзя. Если об этом станет известно Дашиному отцу, то он приедет и заберёт её. Мы с мамой уехали от него пять лет назад. Но потом мамы не стало и мне грозил интернат, а Даше возвращение к отцу. Вот мы и решили сделать вид, что у нас всё в порядке. Какое-то время спокойно жили. Но у нас маленький городок. На людей внимание больше обращают, поэтому пришлось поехать в Москву и найти женщину, которая согласилась сыграть нашу маму.
        - Сыграть? Это тебе театр, что ли?
        - Для школы. Сходить пару раз на собрания. В остальном проблем не должно было быть. Я всё делал для того, чтобы их не было. Я ни разу не прокололся, пока ты не начала угрожать, что пойдёшь в полицию. Я не переживаю за то, что меня могут в чём-то обвинить, но если начнут выяснять, попытаются связаться с моими родителями. Узнают про маму, про Дашу и всё рухнет. Понимаешь? Вот этого я боюсь.
        - По-моему, ты очень опрометчиво мне всё это рассказал, - ещё плохо понимая всю суть, попыталась отшутиться я. - Теперь ты у меня в руках.
        - Решил, что лучше тебе знать правду на случай, если вздумаешь пойти в полицию или спровоцировать драку.
        - А вдруг я тебя стану шантажировать? Мне сейчас позарез деньги нужны. Об этом ты не подумал?
        - Подумал.
        Я огляделась. Дворы погрузились в сумерки. Прохожих почти не было.
        Вероятно, это был самый удачный момент, чтобы убить меня, но только я успела об этом подумать, как Томаш сделал шаг вперёд и, с силой прижав меня к себе, поцеловал.
        Куртка задралась на пояснице, левый ботинок, попав в лужу, стал стремительно намокать, но всё это не имело никакого значения. Я совершенно размякла и потеряла голову. У меня даже не хватило силы воли остановиться первой.
        - С ума сойти, - Томаш шумно выдохнул. - Я так давно хотел это сделать, что уже почти перестал верить, что это возможно.
        - Давно? - я всё ещё пребывала в растерянном опьянении. - И что же тебе мешало?
        - Всё мешало.
        Он снова потянулся ко мне.
        - Подожди, - я отступила назад, чтобы отдышаться.
        Вечный холод сменился приступом жара.
        Томаш нравился мне, как никто и никогда. Так было с самого начала и при жизни Нади, и после её исчезновения, а в последние дни ещё больше усилилось.
        Но во всём произошедшем было столько неожиданностей, странностей и противоречий, что я никак не могла заставить себя хорошенько подумать.
        - Клянусь, я не буду тебя шантажировать. И рассказывать про вас тоже никому не буду. Записи больше нет, так что живите спокойно, - на ватных ногах я двинулась в сторону остановки.
        - Эй, Микки, ты чего? Ты всё неправильно поняла. Это никак не связано.
        - Я не идиотка.
        Он попробовал ухватить меня за руку, но я не дала.
        - Стой. Куда ты идёшь?!
        - К Бэзилу. Я ведь уже сказала.
        Он всё-таки поймал меня за локоть и рывком развернул к себе.
        - Ты не идёшь к Бэзилу. Ты больше с ним не встречаешься.
        - Серьёзно? - я сделала усилие, чтобы рассмеяться, но вышло неловко.
        Глядя прямо в упор, Томаш медленно и с нажимом произнес:
        - Теперь ты со мной.
        ГЛАВА 12
        Томаш заставил меня написать Бэзилу, что я к нему не приду, после чего проводил до дома, поднялся на этаж и, забрав ключи из моей руки, сам открыл дверь. Я не приглашала.
        Он вошёл, включил свет, огляделся. Быстро разулся, но куртку не снял. Прошёл по-деловому по всей квартире. Заглянул в ванну и в туалет.
        - Никого нет.
        - Я же говорила.
        - Тогда в чём дело? - он шутливо развёл руками. - Ну, да. Бардак. Но это же поправимо?
        - Наверное, поправимо. Только не сейчас.
        - В таком случае, я остаюсь, - он снял куртку и повесил её на вешалку. - Где же твои родители?
        - Не важно.
        - Нет, важно, я же тебе про себя рассказал.
        Он остановился по середине комнаты, осматриваясь.
        - Мама в Италии, отец фиг знает, где. Ориентировочно где-то в Москве.
        - Они в разводе?
        - Ага.
        - И давно?
        - Семь лет.
        - Ты видишься с ними?
        - Зачем? Мне от этого ни горячо ни холодно. Они для меня никто.
        - Печально слышать.
        - Слушай, чего пристал? Я на эти темы не разговариваю, - я подошла сзади, и он тут же обернулся.
        - Хочешь, помогу тебе убраться?
        - Ни в коем случае, - я откинула ногой коробочку из-под лампочки. - Здесь нельзя ничего трогать.
        - Почему?
        - Это наша война с Кощеем, и, если я уберусь, получится, что сдалась.
        Томаш иронично покачал головой.
        - Такое чувство, что ты уже проиграла.
        - Чего это?
        - Ты же живёшь в этом сраче, а не он.
        - Это моё дело.
        Пожав плечами, он остановился у шкафа с книгами.
        - Читаешь?
        - Ненавижу их. Хочу выбросить, но Кощей не даёт.
        - За что же ты их ненавидишь? - он улыбался так, будто разговаривал с Дашей.
        - От них пыль, аллергия и жить тошно.
        - Это ещё почему?
        - Моя бабка до того, как стала директрисой, была училкой литературы и заставляла всё это читать, а потом пересказывать.
        - И ты всё читала?
        - Почти всё. Пока не сожгла в раковине Чехова.
        - Серьёзно? Ты сожгла Чехова?
        - Ага, - я со смехом вспомнила потрясённое лицо Яги. - Сожгла и развеяла прах его рассказов с балкона. Теперь ни одну книгу, кроме учебника, в руки не возьму.
        - А я люблю книги. Но читаю электронные. Особенно, когда ездить приходится много.
        - По работе?
        Томаш кивнул.
        - Тебе там хорошо платят?
        - Тысяч двадцать, иногда тридцать выходит. Но это неполный день и по сменному графику.
        Мы переместились в комнату Кощея. Слава с любопытством взял в руки газету, рассматривая, как будто никогда в жизни газет не видел.
        - Интересно, а девушки бывают разносчиками пиццы? - я забрала у него газету.
        - Обычно нет. Это же небезопасно. Никогда не знаешь, куда занесёт: на стройку, на пьянку или к нарикам. Могут отнять заказ или всю наличку.
        - С тобой такое было?
        - Только раз. Заказ забрали и не заплатили, но я был сам виноват. Приехал на вечеринку, а там веселье полным ходом. Они на меня налетели и стали требовать, чтобы я с ними выпил, иначе не заплатят. Я выпил, ну и как-то всё понеслось кувырком, около часа пытался найти того, кто заказывал пиццу. Телефон, с которого делали заказ, оказался заблокирован, а мне ещё ехать нужно было, в общем, офис потребовал, чтобы я ехал на другой адрес. А потом до кучи оштрафовали на стоимость той пиццы и за задержку по второму адресу. Но я всего год работаю. Ребята разные страшные истории рассказывают.
        Вернувшись в свою комнату, я уселась на диван, половину которого занимала моя скатанная постель.
        - А у тебя случайно на примете больше нет никакой работы?
        - Мне кажется, тебе не нужно этим заморачиваться, - Томаш остановился надо мной. - Ты извини, но я заметил, что в последнее время у тебя с учёбой появились большие проблемы.
        - Что? - шок восьмидесятого уровня. - Ты заметил мою учёбу?
        - Я вообще наблюдательный. Ты очень много пропускаешь с начала года. Тебе нужно перестать прогуливать. И позаниматься. Ты завалила контрольную по математике. А в прошлом году была лучше меня.
        Уж чего-чего, а интереса к своей успеваемости я ожидала меньше всего.
        - Мне нужны деньги. Дед болеет. Вся его пенсия и зарплата на больницу и лекарства пойдут. За квартиру ещё платить нужно.
        Договорить я не успела, потому что раздался звонок в дверь.
        Как и предполагалось, за ней оказался Бэзил. Не желая его пускать, я босиком выскочила на площадку.
        - Что это за дела, Микки? - Бэзил тут же шагнул навстречу, намереваясь войти. - У меня из-за тебя второй раз свидание обламывается. Как это называется?
        Ёжик на его коротко остриженной голове и лицо были покрытыми мелкими капельками дождя.
        - Пожалуйста, давай поговорим завтра? - тихо попросила я, но он сделал вид, что не понял, и заговорил ещё громче.
        - Кому из нас срочно были нужны деньги?
        - Привет, - неожиданно раздался за спиной голос.
        Я обернулась. Томаш заботливо кинул мне под ноги тапочки. И где он их только нашёл?
        - Привет, - Бэзил остолбенел. - Ты должна была предупредить.
        - Интересно, как, если ты не сказал, что придёшь?
        Мне пришлось посторониться, чтобы впустить его.
        Окажись на месте Томаша кто-то другой, не из нашей школы, чужой и незнакомый, Бэзил пожелал бы ему удачи и свалил. Но тут был вопрос принципа.
        Он обошёл нас и, свернув сразу в комнату, уселся в кресло, закинув ногу на ногу в грязных ботинках.
        Я осталась стоять, зато Томаш взял стул и, не отрывая от Бэзила мрачного взгляда, сел напротив.
        - Слушайте, ребят, давайте только без выяснений, - ко мне вернулся голос. - Ну вот, правда, сейчас не до этого.
        - Да я всё понимаю… - Бэзил противно подмигнул и полез в карман куртки. - Совсем не хотел мешать твоему расследованию. Просто принёс кое-что, что ты просила.
        Он демонстративно, одну за другой выложил на стол четыре пятитысячные купюры.
        - Круто! Спасибо, - я потянулась к деньгам, но Томаш опередил.
        Схватил их и, зажав в кулаке, будто собирается швырнуть в Бэзила, вернул смятыми.
        - Не нужно. Забери обратно.
        - Что?! - я была потрясена. - С какой стати ты влезаешь? Что значит не нужно? Это вообще тебя не касается.
        - Теперь касается, - Томаш снова превратился в манекен. - Я найду тебе деньги.
        - Эй, - я потрясла его за плечо. - Они уже нашлись.
        - Тебе не нужно их брать у него.
        - Что я пропустил? - Бэзил удивлённо, но всё ещё довольно миролюбиво улыбался, глядя на наши препирания.
        - Объясни ему, - Томаш широким жестом махнул в сторону Бэзила.
        - Что объяснить? Я сама ни черта не понимаю.
        - Микки теперь со мной. И от тебя ей ничего не нужно, - в резкой форме объявил он Бэзилу, затем обернулся на меня. - Я принесу тебе деньги.
        Мы с Бэзилом недоверчиво переглянулись и неожиданно оба расхохотались.
        - Это так мило, - сквозь смех проговорила я.
        Бэзил сделал вид, будто вытирает слёзы.
        - Ты такой джентльмен, Слава. Рыцарь, блин, - и, передразнивая, добавил: - Клянусь, я принесу тебе эти деньги.
        В глазах Томаша вспыхнул гнев, но лицо по-прежнему оставалось невозмутимым.
        - Если ты со мной, - сказал он мне. - Ты не должна их брать.
        Встал и вышел в коридор.
        - Считаешь, что теперь имеешь право мне указывать, что делать? - я выбежала за ним. - И почему ты всё сам решил за меня? Всё-всё.
        - Просто это некрасиво, - он опустился, чтобы зашнуровать ботинки. - И унизительно для меня.
        - Ты случайно не заболел?
        - Пожалуйста, не бери у него деньги.
        - Вася просто так их принес. Чтобы помочь. Что в этом унизительного?
        - Я тебе помогу. Не завтра, но в ближайшие дни, - он выпрямился и снял куртку с вешалки.
        - Не смеши, где ты возьмёшь деньги? У вас с Дашей съёмная квартира. И… И другие расходы. Глупо приплетать к этому ещё и меня.
        - Решать тебе, - он сам открыл дверь и ушёл с курткой в руках.
        Я вернулась в комнату, Бэзил пребывал в той же небрежной позе.
        - Прикол, конечно. Это был тот же Томаш, что учится с нами в одном классе? Точно? Я впечатлён. Чем ты его так околдовала?
        - Да, фиг знает, - я и сама находилась в лёгком потрясении.
        - На кой чёрт он тебе тогда сдался? Или это часть расследования? - Бэзил смотрел с любопытством.
        - Слушай, Вась, я, кажется, ни разу не пыталась лезть в твою личную жизнь.
        - Короче, на, - он протянул мятые деньги. - Отдашь, когда захочешь. Мама сказала, что, если понадобится, она даст ещё.
        Я задумалась.
        - Можно я пока не возьму? Пусть они у тебя полежат несколько дней.
        - Впервые вижу, чтобы ты прогибалась под кого-то, - его колкий взгляд сделался злым.
        - Я не прогибаюсь! Просто хочу посмотреть, что будет.
        Бэзил шумно поднялся и, одарив меня презрительной ухмылкой, объявил:
        - В таком случае, я тоже пошёл.
        Поведение Славы поразило меня до глубины души. Только я никак не могла определиться, хорошо или плохо.
        «Это некрасиво» - удивительное заявление из прошлого века. Типа он весь такой высокоморальный и правильный. В таком случае, что же он связался с Надей, у которой на лбу было написано, что мораль - это не про неё?
        Когда она покупала ему шмотки, он тоже говорил ей, что это некрасиво? Какие у них вообще были отношения? Я впервые серьёзно задумалась об этом.
        В школе Бэзил рассказал Филу про сцену, устроенную Томашем, и они долго и зло над этим ржали.
        Уговора о том, чтобы молчать, у нас не было, так что я тоже посмеялась и даже немного подыграла им.
        Томаш не писал. Не понятно было, обиделся ли он или как обычно держится на расстоянии. Я решила дождаться конца учебного дня, а потом поговорить.
        Но на физике, когда училка только начала объяснять, как делать лабораторную, он неожиданно перебрался ко мне за парту и, провокационно близко наклонившись, быстро зашептал мне на ухо:
        - Извини. Я не должен был говорить тебе, что делать. Просто зависеть от кого-то очень неприятно. По себе знаю.
        - Значит, это ты вроде как обо мне думал? - машинально я положила руку ему на шею. - И тот командный тон, и ультиматум. Это всё мне показалось?
        - Я извинился.
        - Извинение должно стереть мне память?
        Он взял под партой меня за руку, продел пальцы сквозь мои и крепко сжал. Я затаила дыхание.
        - Иванова! - воскликнула училка. - Томаш! Мы вам не мешаем?
        Резко расцепив руки, мы выпрямили спины.
        - Вы уже совсем? - возмущённо сверкая глазами, она подскочила к нашей парте. - Ну, я не знаю.
        - А что такое? - я поправила волосы. - Что мы сделали?
        - Я, по-вашему, слепая? У меня все амперметры зашкалили, - она широко взмахнула рукой. - Слава, иди раздай всем приборы, а потом садись на своё место.
        - Маше будет сложно одной всё успеть, - спокойно ответил Томаш.
        - А где Ткаченко?
        - Я с Красновым, - крикнула ей Лиза.
        Физичка оглядела их с Филом и, покачав головой, тяжело вздохнула.
        - Ладно. Оставайтесь. Только не отвлекайтесь, пожалуйста.
        - Сейчас мы будем навёрстывать все твои пропуски и пробелы, - деловым тоном сообщил Томаш.
        - Ты решил взяться за мою учёбу? - мне стало смешно.
        Он поднялся, чтобы идти за приборами, но задержался и посмотрел на меня сверху вниз.
        - Я вообще решил взяться за тебя.
        Если бы я и хотела притормозить, то вряд ли уже смогла. Слишком долго я этого ждала и надеялась, что всё будет именно так.
        В первом классе, ещё до того, как меня «накрыла» новая жизнь, у меня была подруга Леночка. Мы с ней сидели за одной партой, гуляли во дворе, ходили друг к другу в гости, собирали кукол Братц, строили для них домики и сочиняли кукольные сказки, которые в семь лет кажутся очень важными и почти настоящими. Мы договорились, что попросим родителей подарить нам на Новый год мальчиков БраТЦ. Я хотела Кевина, а Леночка Дилана. И никаких сомнений в том, что так и будет, не было. Наши родители принадлежали к той категории родителей, которые выполняют любые пожелания своих детей, хвастаясь друг перед другом.
        Однако наступил Новый год, я вместе с кучей других подарков радостно заполучила своего Кевина, а вот Леночке куклу не подарили. Вместо неё ей принесли клубного щенка лабрадора, которого она и назвала Диланом.
        Страшно расстроившись, я потребовала объяснить, как такое произошло. На что Леночка совершенно спокойно ответила, что всегда хотела щенка и давно просила его у родителей. Накануне Нового года она закатила им истерику, объявив, что кроме щенка ей не нужны никакие подарки.
        Больше Братц её не интересовали. Она так сильно мечтала о щенке, что остальное перестало иметь для неё значение. С утра до вечера Леночка талдычила только про щенка и занималась только им. Щенок был классный: добрый, ласковый и весёлый, но мне играть с ним она ревностно не давала. Я решила, что Леночка очень глупая и ограниченная, и на этом наша дружба закончилась.
        Однако теперь, вспоминая о Леночке и щенке, я очень хорошо понимала её.
        Чувства обладания и, определённо, победы не шли ни в какое сравнение с опьянением от сбывшегося долгожданного желания.
        Говорить о любви было бы слишком, но в тот момент, кроме Томаша, мне не нужен был никто.
        Я ходила к нему в гости ещё несколько раз, мы играли с Дашей в Джаст Дэнс, она учила меня печь яблоки и заваривать травяной чай.
        Томаш готовил блинчики с шоколадом, а я развлекала их своими историями.
        О том, как в шестом классе нас возили на Бабаевскую шоколадную фабрику и я там сбежала, пробравшись в цех по изготовлению ирисок, а весь класс ждал меня внизу на проходной. Классная была в панике, сопровождающие родители в панике, администрация фабрики тоже, зато я узнала, что такое ириски, и запомнила это на всю жизнь.
        А ещё как мы с Бэзилом и Филом во время культпохода в театр на «Синюю птицу» пролезли в гримёрку, познакомились с актёром, игравшим Душу Хлеба, и тот водил нас по закулисью и показывал, как там у них всё устроено. Потом, правда, ему досталось не меньше, чем нам, а нас троих вообще не хотели больше никуда брать, но пришла моя бабушка, наругалась, что педагоги не имеют права притеснять личности детей, и нас простили.
        И как в девятом на спор пытались остаться на ночь в Икее, спрятавшись в шкафах. Но нас выловили охранники и сдали в полицию, а после за нами, как всегда, приехала мама Бэзила и всех отмазала.
        Даша слушала с интересом. То смеялась, то по-взрослому качала головой: «Ну, ты и хулиганка. Бедная твоя бабушка». Я ответила, что в своё время моя бабушка была директором школы и удивить её могло разве что инопланетное вторжение. И что «бедной», в том смысле, который имела в виду Даше, она точно не была.
        Слава ничего не рассказывал, просто улыбался и слушал, сообщив лишь, что единственным хулиганским поступком, которым он может похвастаться, была наклейка от жвачки в лифте и разбитый декоративный фонарь, на который он налетел в парке, катаясь на роликах.
        Такой уютный домашний вечер, каких на моей памяти никогда и не было.
        Томаши хоть и жили одни, но были настоящей, дружной семьёй.
        Приглашать Славу к себе после всей этой милоты я стеснялась, хотя он с каждым днём напрашивался всё настойчивее. Постоянное присутствие Даши сковывало нас обоих, но моя квартира подходила только для того, чтобы мёрзнуть, свернувшись калачиком на диване, слушать, лёжа в темноте, как гудит стройка за окном или смотреть дорамы в полном одиночестве. В её стенах не было света даже при включённом электричестве. И чем дольше я находилась в ней одна, тем сильнее она напоминала царство тьмы. Бардак копился, дело медленно шло к зиме.
        ГЛАВА 13
        Рекламный проспект пансионата для пожилых людей «Пуговицы» случайно обнаружился субботним утром под ковром со стороны дивана, где раньше стояла кровать Яги. Скорей всего, он свалился с тумбочки и его запинали туда ногами ещё при её жизни.
        На первой страничке проспекта счастливо держались за руки улыбающиеся ровными белыми зубами старики. На всех остальных описывалось, какие райские блага ждут каждого пенсионера, пожелавшего провести остаток жизни в «Пуговицах». Сзади был указан адрес и телефон этого подмосковного Эдема, а чуть ниже синими чернилами почерком Яги был подписано имя «Лидия Михайловна».
        «Пуговицы» - уж очень необычное для дома престарелых и поэтому запоминающееся название. Я вспомнила Надин бейдж. Какая здесь могла быть связь?
        Зачем Яге понадобился дом престарелых? Сама она бы никогда туда не поехала. Яга ненавидела все общественные учреждения, начиная от школы и поликлиники и заканчивая музеями.
        Женечка утверждал, что совпадений не бывает. И всё, что кажется на первый взгляд случайным стечением обстоятельств, на самом деле имеет непосредственную и очень важную связь.
        Не придумав ничего лучше, я сразу позвонила Томашу.
        Судя по отдалённому гулу машин и звукам улицы, он бежал с очередным заказом.
        - Ты случайно не знаешь, Надя правда работала в доме престарелых?
        - Работала. А тебе зачем?
        - А она работала до того, как пришла в школу, или совмещала?
        - До школы.
        - А что она там делала?
        - Микки, извини. Я уже дошёл по адресу. Давай я тебе завтра расскажу. Сегодня до ночи работаю. Это же не срочно?
        - Нет, конечно.
        Но на самом деле, мне уже было срочно. Казалось, если я сейчас же не объясню себе, как так вышло, что Яга и Надя оказались связаны одним домом престарелых, которых в московской области сотни, то взорвусь от любопытства.
        Бэзил ответил только на второй мой звонок.
        - У меня тут такое! - выпалила я, в надежде сразу заинтересовать, но он не обрадовался.
        - Давай потом, к нам Антон приехал.
        - Но, Вася, это важно.
        - Надеюсь, никто не умирает?
        - Нет, конечно, но…
        - Тогда потом.
        - Мне нужно с кем-то поговорить. Я сойду с ума от нетерпения.
        - Помирись с Лизой.
        На часах было пять, в больницу звонить не воспрещалось.
        - Ну, что тебе? - это было первое, что сказал Кощей, ответив на звонок. - Разбудила, зараза.
        - Я нашла под ковром рекламу дома престарелых. Ты что-то знаешь про это?
        - А тебе какое дело? Собралась сдать меня?
        - Яга была против такого. Зачем ей понадобился дом престарелых?
        - У меня приступ, между прочим, был. Я ничего не помню. Ты позвонила матери?
        Чашка крепкого кофе натощак, хоть и убивает желудок, но мозги пробуждает моментально.
        Все свои бумаги: счета за квартиру, рецепты, больничные, рабочие записи и блокноты Кощей держал в двух нижних ящичках архивного шкафа. В отличие от его комнаты, в них царил идеальный порядок. Все чеки по оплате подколоты скрепками и подписаны, папки датированы и пронумерованы, рабочие отчёты и выписки из каких-то дел рассортированы по пластиковым файлам. Основное, конечно, хранилось в офисе их конторы, но «текучку», как он называл, он приносил и домой. Иногда мог весь свой выходной день провисеть на телефоне, обзванивая больницы или полицейские участки.
        Я вытащила ящик целиком, поставила на пол и склонилась над ним.
        Достала все папки и бестолково перебрала одну за одной. Просто записи о каких-то людях. Имена, которые мне ничего не говорили. Места проживания, работы, телефоны, номера банковских карт и машин, фамилии родственников, адреса почты и страничек в соцсетях, паспорта, визы, свидетельства о браке и смерти. Просто какая-то общая
        информация, сбором которой Кощей занимался по работе. Чтобы что-то найти, нужно было понимать, что ищешь, а я совершенно терялась в догадках.
        Папка, которую я искала, оказалась самой тоненькой и неприметной. Прозрачный файл - договор проживания, оформленный на имя Яги с первого марта. Насколько я помнила, Яга, действительно, ездила в санаторий - лечиться. Но тогда ни о каком доме престарелых речи не шло. Её не было от силы пару недель. Потом она вернулась и больше никуда не уезжала.
        Вооружившись новой информацией, я предприняла ещё одну попытку.
        - Тамара Андреевна, здравствуйте. Это Маша. Вам удобно разговаривать?
        - Да, я слушаю, - голос директрисы звучал по-домашнему расслаблено.
        - Вы с моей бабушкой так хорошо дружили… Я сейчас разбираю её вещи и нашла проспект дома престарелых. Вы случайно не знаете, что это могло значить? Неужели она обдумывала такой вариант? От этой мысли мне немного грустно, неужели ей было плохо с нами?
        - Что ты, Машенька, - после некоторого молчания ласково проговорила Тамара Андреевна. - Конечно, ей было хорошо с вами. Возможно, ей в поликлинике этот проспект дали. Они постоянно пытаются насильно впихнуть разную дурацкую рекламу.
        - Нет, но она же туда потом поехала.
        - Куда поехала?
        - В «Пуговицы» эти. Зачем? Там же, наверное, дорого…
        - Нет. Я не знала.
        - Ну, как же, помните, она в санаторий ездила?
        - Санаторий помню, а дом престарелых нет. Скорей всего, это и есть объяснение. Санаторий-профилакторий на базе пансионата для пожилых людей. Она просто ездила лечиться. У неё ведь был повышенный сахар.
        - Но вы же знаете, что Надежда Эдуардовна там работала? В «Пуговицах». Думаете, совпадение?
        - Я, правда, не знаю, Машенька, уже и не помню, где Надя работала.
        - Моя бабушка не любила её, да? Это из-за дядьки Васи Стёпина? Антона? Вы мне можете рассказать, что там на самом деле у них случилось?
        - Сейчас точно не могу, - голос её сделался сухим. - И не думаю, что стоит ворошить прошлое. Ни Ольги Викторовны, ни Нади уже нет в живых, к чему эти разговоры?
        - Но мы-то живы!
        - Маша, прошу, займись своей успеваемостью. Мне неприятно это говорить, но сейчас, когда твоей бабушки нет в живых, заступаться за тебя некому.
        Разговор с директрисой получился дурацкий. Она разозлилась. Я это почувствовала, но не успела уловить, в какой именно момент. Если бы мне было не семнадцать, она бы и не подумала так отфутболивать меня, попрекая успеваемостью.
        Я тоже разозлилась. Ходила по квартире, как тигр в клетке, в трусах и халате нараспашку, совсем не чувствуя холода и не зная, чем себя занять, чтобы избавиться от назойливого любопытства. Пока вдруг, остановившись напротив зеркала, не заметила, как за последние месяцы уменьшилась моя грудь, а рёбра стали некрасиво выпирать. Обычно люди радуются, когда худеют, но для меня это был дурной знак. Очередной признак моего социального упадка. Я всё ждала, что жизнь вот-вот начнется, а она лишь катилась по наклонной.
        - Пожалуйста, можно мне встретиться с твоим дядькой? - елейным голосом попросила я в ответ на ворчливый отклик Бэзила.
        - С ума сошла? Зачем?
        - Просто поговорить.
        - Знаю я твоё поговорить, - пробурчал он. - Прицепишься, как банный лист. Нет. Нельзя.
        - Если не разрешишь, я скажу твоей маме, что ты гей.
        - Это что ещё за фигня?
        - Просто разреши зайти в гости. Я ничего плохого не сделаю. Честно. Только спрошу его про Ягу. Про Ягу можно?
        - Ты же против шантажа.
        - Но ты-то не против.
        - У нас семейный обед.
        - Я после обеда зайду. Минут на десять.
        - Ты невыносимая, Микки.
        - Я знаю. Спасибо. Когда заканчивается обед?
        Когда я пришла, они только приступили к чаю, и я ещё не успела разуться, как Бэзил, всунув мне в рот шоколадную зефирину, объявил Антону, что я пришла поговорить.
        Мы с Антоном были немного знакомы, и он просил обращаться к нему на «ты».
        Бэзил отвёл нас в свою комнату, и они, открыв окно, стали курить в лоджии.
        Антон был рослый и мужественный, с красивым профилем и колким, как у Бэзила, взглядом. Не удивительно, что Надя влюбилась в него. От таких людей, вроде Антона и Томаша, за версту веет надёжностью. Но, пожалуй, это единственное, что их объединяло. Одет Антон был небрежно, мятая футболка, заношенные джинсы, а вёл себя в приблатнённой манере, которую так старательно копировал его племянник.
        - Я хотела спросить про Надю.
        Бэзил сразу дал понять, что времени у меня немного, так что терять его ради приличия на ненужные вступления не хотелось.
        Антон выпустил дым и поморщился.
        - Сорокину?
        - Ты же знаешь, что её убили?
        - И чё? - откликнулся Антон довольно агрессивно. - Ко мне какие вопросы? Я своё отсидел. И больше эту падлу никогда в жизни не видел.
        - Нет-нет, я просто хотела узнать, какая она была в школе. И не было ли у неё конфликта с Ольгой Викторовной?
        - Директрисой что ли?
        - Ну, да.
        - Надя твоя тварь последняя. И мне плевать, что она сдохла, пусть с того света слышит.
        Бэзил покосился на меня, типа: «Я предупреждал», и Антон, перехватив его взгляд, немного смягчился:
        - Она всегда была странная. На всю голову отбитая. Три года за мной по пятам ходила. Фотки свои голые присылала. У меня тогда девчонок полно было и эта Надя-чикане никаким боком мне не сдалась. А потом в одиннадцатом у меня самого переклинило, - растопырив пальцы, Антон покрутил ладонью у виска. - Ну, в смысле, что я хотел к ней по-доброму. Думал, если это осчастливит её, то почему бы не помутить с ней немного. Она же не страшная была девка. Задница, сиськи - всё на месте. Мы с ней месяц встречались от силы.
        А потом я сказал ей: «Извини, подруга, гуляй». У меня просто дофига разных знакомых было, а у Нади на ревности крыша отъезжала. Истерики закатывала. То меня убить грозилась, то себя, то кого-нибудь из девчонок. В общем, послал я её окончательно, а она побежала, мамке своей шизанутой нажаловалась, они вдвоём заяву накатали. И всё. Крантец. Как докажешь, что ты не верблюд? Она в полиции рыдала и синяки показывала, а я её пальцем ни разу не тронул. Хотя, если бы знал, как потом обернётся, убил бы сразу. Чтоб хоть не зря срок мотать.
        - А учителя что? Классная и директриса?
        - Ну, Тамара сразу на её сторону встала, стерва. Типа: «какой ужас», «бедная девочка», «психологическая травма», «насилие», и полный воз этой хренотени. А директрису уважаю. Она быстро просекла, что да как. Пыталась помочь мне. В суд ходила. Говорила, что Наде мозгоправ нужен. Да ну, какой там уже психолог. Поздняк было метаться. Если бы у меня других приводов не было и проканало, но они всё туда до кучи приплели: и драки, и кражу жвачки, и порчу школьного имущества…
        - Значит, Ольга Викторовна Надю не любила?
        - Какое любила? Её из-за той истории из школы попёрли. Кажется. Но это не точно.
        - А ты случайно ничего не знаешь про дом престарелых «Пуговицы»?
        - Что? - Антон нахмурился. - Почему я должен про это знать?
        - Ну, мало ли. Вдруг кто-то упоминал.
        - Нет, не знаю. Всё. Перекур окончен, - пульнув щелчком окурок с балкона, он ушёл.
        - Довольна? - в голосе Бэзила прозвучала издёвка. - Узнала всё, что хотела?
        - Не всё. Но кое-что.
        Мы смотрели друг на друга так, будто что-то осталось недосказано. Не знаю, о чём думал в тот момент Бэзил, но я свои мысли озвучила прямо.
        - Слушай, Бэзил, так ты меня всё-таки любишь?
        - Понятное дело, люблю, - отозвался он с подозрением. - Что-то не так?
        - Нет, не любишь. По-настоящему не любишь. Ты не думай, это не претензия. Просто факт. Я знаю, что не любишь так, как любят кого-то близкого и дорогого. Не любишь и это даже хорошо, потому что я тебя тоже так не люблю.
        - Ты чего? - скепсис сменился удивлением.
        - Просто не хочу больше делать вид, что мы вместе. Потому что это глупый фарс и показуха.
        - Ну, хватит уже, - он дружески обхватил меня за плечи и потряс. - Я же принёс тебе деньги, договорился с Антоном, а то, что тема Нади меня достала, так это не обсуждается.
        - Я не могу играть в то, что я с тобой, если на самом деле не с тобой.
        - А… Всё ясно, - он отпустил меня и отвернулся к раскрытому окну. - Решила кинуть меня ради Надиного питомца.
        - Мы с тобой не встречаемся, Вася. Поэтому и кинуть я тебя не могу.
        - Это не важно.
        - Ты ничего не слышал из того, что я говорила.
        - Я всё слышал, но ничего, блин, не понял.
        - В этом-то и вся проблема.
        - Микки, - он посмотрел исподлобья. - Тебе стоит хорошенько подумать, кого ты выбираешь…
        - Почему обязательно нужно выбирать? - старый триггер вспыхнул красной сигнальной лампочкой. - Почему я всё время должна выбирать? Да, мне нравится Томаш, да, у нас отношения, но и ты мой друг. Я не хочу ссориться ни с кем из вас. Почему так нельзя, а? Почему человек не может просто жить и радоваться? Почему ему постоянно нужно ставить подножки, как будто у него и так всё зашибись, как хорошо?!
        Психанув, я попрощалась с родными Бэзила и ушла. Успела дойти почти до дома, когда от него пришло сообщение:
        - Потому что в жизни всегда приходится выбирать.
        Бэзил никогда не мог видеть дальше очевидного.
        - Привет, - тут же на ходу я набрала сообщение Лизе. - Что делаешь?
        - Ничего. В инсте сижу.
        - Ты в ТЦ?
        - Где же ещё мне быть?
        - Хочешь, приходи ко мне. У меня дед в больнице. Можно с ночёвкой.
        - Серьёзно? А что случилось?
        - Ничего не случилось. Просто помириться хочу.
        Лиза примчалась ко мне через двадцать минут после нашей переписки. Влетела в квартиру и сразу бросилась на шею.
        - Я очень по тебе скучала.
        - Я тоже, - призналась я.
        Она притащила с собой большую картошку фри и коробку наггетсов.
        Мы устроились в комнате на диване и я ей сразу всё выложила. И про дом престарелых, и про Антона, и про Бэзила, и про Томаша.
        Лиза слушала, удивлённо хлопая глазами и молча, одну за одной, поедая картошку. Когда я, наконец, замолчала, она поинтересовалась:
        - А ты не спрашивала его про неё?
        - Томаша? Про Надю? - догадалась я. - Не хочу. И боюсь. А вдруг узнаю то, что мне не понравится?
        - Плохое нужно узнавать сразу, - рассудительно сказала она. - Я бы на твоём месте не верила Томашу. И ничего лишнего не рассказывала. Ты извини, но вообще очень странно, что он вдруг так резко с тобой замутил. Не было ничего, не было и тут - бац. Может, ему просто от тебя что-то нужно?
        - Я удалила запись при нём.
        - И что, больше она нигде не осталась?
        - Только у тебя.
        - Видишь, у него нет гарантий, что её не существует, значит, лучше держать тебя поблизости. Под наблюдением.
        - Да нет, Томаш не такой. Это он со стороны мутный, а узнаешь ближе - совсем другой человек.
        - Ну-ну. На это всё и рассчитано. Я таких знаю, как Серж, который перед матерью на задних лапках пляшет, а за её спиной при первой же возможности меня зажимает, и она всему верит, что он плетёт. Всему! Знаю, что тебе неприятно это слышать, но осторожность никогда не помешает. И Бэзилу тоже не верь. Он дружит до тех пор, пока ему выгодно. Какими бы лозунгами не прикрывался. И вообще, я бы на твоём месте поговорила с девочкой.
        - С Дашей? Думаешь, он рассказывал ей про Надю?
        - Думаю, что дети разнюхивают гораздо больше, чем им нужно знать. А если она на самом деле такая, как ты рассказываешь, то ей наверняка захочется с тобой этим поделиться. Главное, чтобы брата рядом не было.
        Хитрить Лиза умела. Я до такого не додумалась.
        - Спасибо за совет. Я попробую.
        - А ты можешь для меня тоже кое-что сделать? - она оживлённо заёрзала.
        - Давай. Выкладывай.
        - Можешь написать этому Лёше, а то я сама не могу?
        - Лёше? - я сначала не поняла, о ком речь. - Твоему инстаграмщику? А как же Фил?
        - Ты так говоришь, будто он уже согласился, и у меня есть выбор, - смущённо хихикнула Лиза.
        - Что написать?
        - Да что угодно. Просто, чтобы познакомиться.
        - Давай телефон.
        Следующие два часа мы разглядывали фотки Лёши и придумывали, что написать.
        Выглядел он до отвращения симпатичным и счастливым. Как будто вся жизнь у него была молодёжным фарсовым сериалом с кучей друзей, девчонок, вечеринок, домашней «эстетикой» в духе Фила, солнечным летним расслабоном, дуракавалянием и захватывающими дух урбанистическими видами, словно мы живём не в одной и той же московской серости, а совершенно в разных городах или, может, даже на разных планетах.
        В какой-то мере я Лизу понимала, со дна нашего тцшного однообразия всё это выглядело жутко соблазнительно.
        Помнится, был такой старый-престарый музыкальный клип, где девушка сидит в кафе и смотрит комиксы, а потом вдруг эти комиксы оживают и тот парень, про которого там было, забирает её к себе в свой нарисованный мир. Я бы тоже очень хотела, чтобы за мной пришёл нарисованный парень и забрал отсюда.
        Лиза жутко нервничала и после того, как я всё же отправила довольно невнятное сообщение о том, что мне, а, точнее, Лизе, нравится его инста-профиль, потребовала его удалить, потом попросила восстановить, после чего ещё раза три мы удаляли и восстанавливали сообщение, меняя местами слова и дописывая или убирая превосходные степени.
        Столь увлекательное занятие прервал звонок в домофон. Из трубки послышался плохо различимый приглушённый голос: «Доставка пиццы», и я предположила, что это Бэзил решил помириться.
        Однако стоило открыть дверь, как оказавшийся за ней в форменной одежде доставщика Томаш сбросил красный короб-переноску и попёр вперед. Схватил, обнял, не давая возразить, захлопнул ногой дверь, скинул на ходу кроссовки и, целуя, понёс в комнату.
        Я лишь размахивала руками, пыталась не задохнуться от сбивающегося дыхания.
        Прошло, наверное, около минуты, прежде чем Лиза, восхищённо выдав: «Ничего себе», прервала эту бурную сцену. Томаш вздрогнул и, отпустив меня, оглянулся.
        - Привет.
        В ту же секунду лицо его сделалось по-школьному невозмутимым.
        - Извини, - сказала Лиза. - Я пришла первая. И сегодня уже никуда не собираюсь.
        Томаш взъерошил мокрые волосы и посмотрел на меня.
        - Мне уйти?
        Мы с Лизой переглянулись.
        - Так и быть, - опередила меня Лиза. - Можешь остаться.
        - На самом деле, у меня есть минут десять, - пояснил он, по-прежнему обращаясь ко мне. - Я по дороге заскочил. Доставка в этом же доме, только в другом подъезде, летел, как ненормальный, чтобы успеть к тебе.
        - Чаю налить? - предложила я.
        - Не нужно.
        Было видно, что Лизино присутствие его напрягает.
        - Удивительно видеть тебя не в школе, - сказала она. - Как будто даже живой.
        - Ты спрашивала про Надю, - он проигнорировал её колкость. - Она работала в том доме престарелых, потому что там жила её мама. Проводила лечебную гимнастику и физкультуру, чтобы оплачивать её лечение и проживание.
        - Мама? - от удивления я опустилась на край дивана. - У Нади же никого не было.
        - Считай, что не было. Её мама мало что понимает из того, что творится во внешнем мире. Она и Надю-то почти не узнавала.
        - Вы очень близко общались с Надей, да? - с недвусмысленной улыбочкой влезла Лиза.
        - Нормально общались, - соизволил ответить ей Томаш.
        - Ты её любил?
        Обрадованная нашим с ней примирением, Лиза пребывала в игривом настроении. Я метнула в неё строгий взгляд, но она пропустила его мимо.
        - Нет, - сухо ответил Томаш. - Что-то ещё?
        - Значит, у вас с ней всё просто так, без любви было?
        Слава вопросительно посмотрел на меня. В надежде на его ответ я замешкалась. Однако Лиза дожидаться его не стала.
        - Ты извини. Просто мы с Микки уже много лет дружим и тут ты такой на белом коне и с тёмным прошлым за спиной. Если честно, я за неё опасаюсь.
        - Я не знаю, что сказать, - глядя ей прямо в глаза, Томаш пожал плечами. - Только то, что, если бы ты была такой подругой, как рассказываешь, помогла бы ей здесь убраться, а не валялась на диване.
        Проводив его, я вернулась в комнату, намереваясь немедленно её выставить. Но Лиза, не давая мне раскрыть и рта, тут же утянула меня к себе на диван и крепко стиснув, быстро и взволнованно заговорила:
        - Видишь, он совершенно точно что-то скрывает, но глаза горят. Может, и правда влюблён? Влетел, прям, как ураган. Смерч. Цунами…
        - Зачем ты себя так вела? - я с усилием расцепила её руки на своей шее. - Мы же только помирились.
        - Не обижайся. Это я ради тебя.
        - Хочешь теперь меня с ним поссорить?
        - Что ты? Нет, конечно, - Лиза, потягиваясь, растянулась на диване. - Может, просто немного завидую. Мне бы очень хотелось узнать, какие чувства испытываешь, когда получаешь то, о чём так давно мечтаешь. Это, наверное, похоже на сюр? Тебе кажется, что это не твоя история? И что это происходит не с тобой?
        - Это определённо происходит со мной. Другой вопрос: Почему это происходит?
        - Видишь, значит, ты и сама сомневаешься.
        - В последнее время я во всём сомневаюсь и во всех.
        Лиза потупилась, в очередной раз проверяя, не пришёл ли ответ от Лёши.
        - Ну, что мне сделать, чтобы загладить свою вину?
        Идея, внезапно пришедшая мне в голову, была совершенно сумасшедшая, но Лиза любила сумасшедшие идеи не меньше меня.
        - А поехали со мной завтра в тот дом престарелых?
        - Что? - она тут же села. - Это ещё зачем?
        - Просто интересно. Посмотреть, как там.
        - В интернете наверняка фотки есть.
        - Мне внутри любопытно. Можно что-нибудь про Ягу у них спросить или про Надю. В идеале, конечно, на её маму взглянуть. Интересно, если Надя умерла, и платить некому, то её мать выкинут на улицу? Я бы попросила Бэзила, но мы сейчас не в лучших отношениях, к тому же он думает, что я помешалась на Наде. А Томаша не хочу просить, чтобы не подумал лишнего.
        - Ну… - задумчиво протянула Лиза. - В принципе, я не против. Можем сказать, что мы от школы, от Тамары. Вроде как по поручению. Беспокоимся о её благополучии.
        - Отличный план, - обрадовалась я.
        - Но завтра понедельник.
        - И чего?
        - Типа уроки.
        - Ну их.
        - Ладно, - согласилась она. - Поездка за город поприятнее химии, даже в такую гадкую погоду. Только давай с собой ещё Липу возьмём. Проезд мне оплатит.
        - Но мы же вместо школы поедем.
        - Ничего. Ради меня пропустит.
        Лиза осталась у меня, и мы ещё полночи обсуждали всё это по кругу, перескакивая с Липы на Томаша, с Томаша на дом престарелых и снова на Липу.
        Лёша наше многострадальное послание прочитал, но ничего не ответил.
        ГЛАВА 14
        Утро выдалось на удивление ясным. Небо впервые за месяц по-настоящему прояснилось и настроение тоже. Не смотря на ночную болтовню, мы с Лизой выспались отлично.
        Липа, успев сходить на первый урок, ждал нас возле метро.
        Чуть ли не в первый раз в жизни сбегая из школы, он выглядел очень взволнованным. Изо рта у него шёл пар, волосы были взъерошены, глаза испуганно таращились.
        - Я химичке сказал, что у меня запись ко врачу. Но она не должна проверять, потому что я все прошлые работы сдал и из них всего одна четвёрка.
        - Ладно, ладно, - отмахнулась от него Лиза. - Плевать.
        Лёша из инстаграма по-прежнему не отвечал, и она была не в духе, срываясь на всём подряд.
        - А что, более уродских штанов у тебя не нашлось? - как только вошли в вагон, Лиза уставилась на ноги Липы.
        - Это обычные. Я в них всегда в школе хожу.
        - То школа, а тут в метро с тобой ехать, позориться.
        - Ну, ты бы предупредила, - он поплевал на палец и потёр белое пятно на кармане, после чего вытер палец о куртку.
        - Господи, зачем я тебя с нами позвала? - закатив глаза, Лиза отошла к другим дверям и достала телефон.
        - А чего я такого сделал? - удивился Липа. - Можешь объяснить?
        - У неё сегодня хмурое утро, - я подхватила его под руку. - Зато у меня хорошее.
        После вчерашнего разговора с Лизой мне немного полегчало и скопившаяся за последние дни неразбериха не казалась такой ужасной, как прежде.
        - Слушай, помнишь мы в последний раз говорили с тобой про растяжку? Типа ты не знал, где она спрятана.
        - Угу, - Липа не сводил глаз с Лизы.
        - Фил сказал, что засунул её в рукав твоей ветровки.
        - Так это Фил? - Липа вспыхнул и отвлёкся от предмета своего обожания. - Можно было догадаться. Вот, придурок.
        - И что ты с ней сделал потом?
        - Ничего. Она сначала просто из рукава торчала, свёрнутая в трубочку. А потом исчезла.
        - Как исчезла?
        - Утром её уже не было.
        - Ты ушёл домой без ветровки?
        - Так вышло.
        - Блин, Липатов, - я отвернула его от Лизы. - Можешь нормально всё рассказать? Просто из-за этой растяжки получается, что к смерти Нади имеет отношение кто-то из наших.
        Липа нахмурился так, будто я обвинила его в этом.
        - Я сначала в раздевалке сидел. Хотел Лизу подождать. А потом решил, что, когда физручка уйдёт, сам зайду к Тамаре Андреевне и расскажу ей, как она оскорбляла нас. Меня. Чтобы всё по-честному было. И запись покажу. Но они довольно громко ругались, и мне стало любопытно, что говорят. Подошёл к секретарской, а Надежда Эдуардовна в этот момент, как нарочно, дверь приоткрыла. Я испугался, что она запалит, как я подслушиваю, и заскочил в учительский туалет. Но она, похоже, всё же запалила.
        Лизе наскучило стоять одной, и она направилась к нам. Липа замолчал.
        - И…?
        - И я убежал, - быстро закончил он. - Через окно.
        - Через окно?
        - Другого выхода не было. Если бы она меня поймала, точно убила бы.
        - Что же ты такое услышал, что тебе пришлось сбегать от неё через окно?
        - Да ничего такого. Я, наверное, просто больше испугался, потому что она очень жёстко на директрису наезжала… - он обрадованно повернулся к Лизе. - Вставай вот здесь в уголок, чтобы тебя не затолкали.
        Липа аккуратно выпихнул меня и воткнул её между дверями и собой.
        - Сеня, скажи, пожалуйста, что ты слышал? Я теперь от тебя не отстану.
        - Не отстанет, - подтвердила Лиза, заинтересовавшись нашим разговором.
        - Я точно не помню, но по смыслу - Надя обещала устроить ужасный скандал и пугала Тамару Андреевну, что это последние её дни в школе.
        - Ничего себе! - подключилась Лиза. - Как всё интересно.
        - Странно, - я обдумывала услышанное. - Женечка говорил, что это директриса отчитывала Надю за то, что она якобы не оправдала её доверия.
        - Когда люди ругаются, у каждого своя правда, - с умным видом выдала Лиза.
        Липа, конечно, мог всё это насочинять, но для чего? Гораздо проще было сказать, что он выбросил растяжку в контейнер или в кусты. Это не вызвало бы никаких дополнительных вопросов, и Сеня, пожелай он меня обмануть, озвучил бы именно такую версию. В отличие от Фила, Липатов сначала думал, а потом уже говорил.
        После метро пересели на электричку, потом на автобус.
        В рекламке «Пуговиц» было сказано, что они находятся в семи километрах от Москвы. На машине близко, а своим ходом хоть и не дольше часа, но муторно и дорого.
        От остановки дошли до высоченной бетонной стены и вдоль неё пришли к пропускному пункту.
        Маленькому симпатичному кирпичному домику.
        О том, что придётся объясняться с охраной, никто не подумал.
        Тихо вошли в домик и, не глядя в сторону сидящего поодаль охранника, в моём любимом стиле «Имею право», двинулись напрямик через вращающиеся турникеты, за которыми находилась стеклянная дверь и можно было разглядеть территорию.
        Возможно, это бы даже прокатило. Охранник на нас тоже не смотрел до тех пор, пока Липа, беспокойно оборачиваясь на него, не зацепился за турникет.
        - Эй, ребята, вы куда? - очнулся охранник.
        - Бабушку навестить, - ответила я.
        - Пропуск оформляли? - он направился к нам, но мы были уже с другой стороны.
        Лиза быстро выскользнула за стеклянную дверь.
        - Мы не знали, - я подтолкнула Липу к выходу.
        - Как фамилия?
        - Иванова.
        Охранник немного растерянно остановился со своей стороны турникетов.
        - Это честно. Маша Иванова. Так и запишите.
        Я выскочила следом за ребятами, и мы торопливо зашагали по дорожке, ведущей к большому кирпичному зданию, широкой громадой раскинувшемуся среди голых берёз.
        На территории пансионата гуляло много пожилых людей. Кто-то работал, сгребая сырую листву, кто-то прохаживался по дорожкам, некоторые сидели на скамеечках, другие проезжали мимо нас на инвалидных колясках.
        Не доходя до пологой каменной лестницы со скруглёнными ступенями и двумя широкими пандусами по краям, Лиза остановилась.
        - Я писать хочу.
        - Нашла время.
        - Скажи это моему организму.
        - Мы сейчас внутрь зайдём и спросим, - заволновался Липа.
        - Ребятки, вы к кому? - к нам подошла немолодая женщина в прямом коричневом пальто и бордовом берете, из-под которого выбивались тугие каштановые кудри. Помада у неё была такая тёмная, что казалось, будто губы нарисованы углём, им же были подведены и брови. - По понедельникам посещения после обеда.
        - Нам бы с администратором поговорить, - сказала я. - Или кто у вас тут больными занимается?
        - У нас не больные. У нас постояльцы или жильцы, как вам больше нравится.
        - А насчёт жильцов можно с кем-то поговорить?
        Женщина внимательно, но не строго оглядела нас, затем повела за собой. Вверх по лестнице к стеклянным раздвигающимся дверям.
        Дедушка в инвалидном кресле у входа почему-то помахал нам рукой. Мы ответили.
        В тёплом тамбуре прямо на проходе стояла маленькая сгорбленная старушка в пёстром халате и с рыжим котиком на руках. Когда мы проходили, она не сдвинулась с места, а женщина, которая нас вела, не сказала ей ни слова.
        Мы попали в просторный холл с ковром, креслами и несколькими плазменными панелями на разных стенах, все они работали и показывали одну и ту же передачу, где толстые дядьки в деловых костюмах спорили о политике, но их никто не смотрел. Звука тоже не было.
        За столиком по типу ресепшен сидела рыжеволосая женщина с высокой причёской. Справа от неё стоял огромный аквариум с голубой подсветкой и золотыми рыбками.
        - Вот, Люд, ребята к тебе. Не знаю, что за вопрос, тайна, наверное, - сказала сопровождавшая нас женщина.
        Администраторша подняла глаза, и мы увидели ярко-намалёванные зелёные стрелки и огромные накладные ресницы. В ушах её болтались жёлтые шарики-подвески, а на пышной груди красовался точно такой же, как у Нади, бейдж, только с именем «Людмила».
        Она мельком взглянула на всех и остановилась на мне:
        - Я тебя знаю?
        - Не думаю.
        - Знакомое какое-то лицо.
        - Мы по поводу Нади Сорокиной, которая у вас работала, - сказала я то, что было заготовлено.
        - Так? - Людмила наклонила голову набок. - Я тебя слушаю.
        - Ну вы же знаете, что с ней? - произнесла я печальным голосом.
        - Нет, - женщины переглянулись.
        - Она умерла. Её убили.
        - Ужас какой, - прошептала женщина в берете.
        - Она работала у нас учительницей физкультуры, - подключилась Лиза. - И для всей школы - это огромная потеря.
        Липа усиленно закивал.
        - Дело в том, что мы все, включая нашего директора, считали, что Надежда Эдуардовна одинокая женщина. Школа даже похороны оплатила. Никто ничего не знал про её маму. А сейчас вдруг выяснилось, что она живёт у вас… И наша директор, Тамара Андреевна, поручила нам навестить её и узнать, как у неё дела, а при необходимости, возможно, даже помочь с финансированием. Ведь вы же не можете выкинуть человека на улицу?
        Женщины смотрели на меня с интересом, Липа изумлённо, а Лиза с уважением.
        Наболтать подобное мне ничего не стоило. Я никогда не смущалась полезного вранья или преувеличения, это было что-то вроде игры, в которой требовалось быстро соображать и легко подстраиваться под обстоятельства.
        - Я сейчас уточню, здесь ли ещё Лидия Михайловна, - сказала Людмила. - А то, знаете, у нас люди пожилые, ситуация меняется каждый день.
        - Да, здесь-здесь, - проворчала та, что нас привела. - Куда ж эта ведьма денется?
        - Тогда проводи ребят к ней. Пусть посмотрят, познакомятся, а я пока в бухгалтерию позвоню, узнаю, что там с оплатой.
        - Она может отказаться с вами разговаривать, - предупредила сопровождающая нас женщина, пока мы шли. - У неё деменция. Большую часть времени её мозг спит, но иногда включается и что-то соображает. Вы пока ей про дочку ничего не говорите. Я сбегаю за доктором, приведу его. Пусть сам решает, в какой форме и когда рассказать об этом.
        Мать Нади оказалась крепкой, ширококостной женщиной с мужиковатым лицом и широкими плечами. Волосы у неё были блёклые, короткие, а подбородок сильно выступал вперед.
        Она сидела в высоком кресле напротив окна и не двигалась.
        На тумбочке возле кровати в деревянных рамках стояло несколько фотографий одного и того же мужчины и мальчика-подростка. Надиных фото среди них не было, так что я засомневалась, туда ли нас привели.
        - Здравствуйте, - сказала ей Лиза вежливо. - Как поживаете?
        Лидия Михайловна не пошевелилась. Я заглянула в её отсутствующее лицо.
        - Вам большой привет от Тамары Андреевны. Надиной учительницы математики. Вы же помните её?
        Ни единой эмоции.
        - И от Антона большой-пребольшой привет. Ну, его вы-то точно должны помнить. Того, которого вы с Надей в тюрьму посадили за просто так.
        Женщина вздрогнула и моргнула.
        Лиза испуганно отшатнулась:
        - Зачем такое говоришь?
        - Нормально. Если она меня понимает, то, возможно, хоть как-то отреагирует, а если нет, тогда какая разница?
        Липа, видимо, был согласен со мной, потому что ни с того, ни с сего выпалил:
        - Мы пришли сказать, что Надежда Эдуардовна умерла. Её убили. И нашли за нашей школой в колодце. Она была злая и плохая женщина. И мы все ненавидели её.
        Вышло жёстко. Тут даже я опешила.
        Лиза быстро закрыла ему рот ладонью.
        - Заткнись, идиот.
        - А что такого? Моей маме на собрании про меня гадости говорить было можно, а мне её маме нельзя? Она всё равно не понимает нифига.
        И тут неожиданно Лидия Михайловна заговорила низким грудным голосом:
        - Надька, стерва. Приведите мне мальчика.
        От неожиданности мы дружно шарахнулись назад, спрятавшись за спинкой кресла.
        - Какого мальчика? - робко спросила Лиза, прижимаясь ко мне.
        - Вы знаете, какого! - громогласно рявкнула Лидия Михайловна. - Я хочу на него посмотреть.
        Резким движением Лиза вытолкнула к ней Липу. Задержавшись на секунду перед креслом, Липа в два скачка вернулся к нам.
        - Это не он! - Лидия Михайловна почти кричала. - Я хочу видеть мальчика!
        Схватив с тумбочки фотографию, я осторожно обошла кресло и помахала перед отрешённым взглядом женщины.
        - Мой мальчик, - её лицо будто размазалось и сползло вниз. - Мой милый мальчик.
        Оторвав трясущуюся руку от подлокотника, она протянула её к фотографии.
        - Самый лучший, самый чудесный мальчик.
        - Это кто? - из-за моего плеча высунулась Лиза.
        Женщина подняла на неё водянистые глаза, а потом снова гаркнула:
        - Мне нужен мальчик! Пусть Надька приведёт его.
        - Надя умерла, - сказала Лиза.
        - Все умерли, все, а ей хоть бы что. Кругом одна только кровь, а на ней ни пятнышка, - сокрушённо забормотала Лидия Михайловна. - Надька своё не отдаст. Скажите ей, что он мне нужен. Убийца. Я хочу забрать его с собой. Приведите его. Мы уйдём вместе, он ничего не заслужил.
        В комнату заглянул молодой, но уже седоватый доктор в очках.
        - Ну, что тут у нас? Как дела, Лидия Михайловна?
        Женщина зажмурилась и замолчала.
        - Она просит привести к ней какого-то мальчика, - пожаловалась Лиза.
        Доктор покивал и поманил нас рукой:
        - Давайте-ка поговорим в коридоре.
        Мы, пребывая под впечатлением от увиденного, послушно вышли к нему.
        - Ребята, я не очень знаю, что за история с Надеждой. И прежде, чем мы будем что-то сообщать нашим постояльцам, мы должны эту информацию проверить. Но даже если то, что вы рассказываете, - правда, не думаю, что Лидии Михайловне стоит знать об этом. Она и так мало, что понимает, не нужно ничего усугублять. Ей осталось совсем немного.
        А то, что ваша школа хочет принять участие в её судьбе - похвально и достойно уважения, но дело в том, что оплата за её проживание внесена полностью.
        - Кем внесена? - полюбопытствовала я.
        - Эту информацию мы не разглашаем, - доктор старался говорить вежливо, но было видно, что он торопится.
        - А кто это у неё на фотографиях? - спросила Лиза.
        - Семья её. Муж и сын. Лет двадцать назад в аварии погибли.
        - Она требует какого-то мальчика.
        Доктор посмотрел на Лизу так, как будто она глупая.
        - Разве не понятно, что она не в себе?
        - А вы тут давно работаете? - мне хотелось выяснить хотя бы что-то.
        - Лет шесть.
        - А с Надеждой Эдуардовной вы были знакомы?
        Он пожал плечами.
        - Здесь все сотрудники знакомы друг с другом.
        - Ну и как?
        - Что как?
        - Каким она была сотрудником?
        - Нормальным.
        - А пациентов вы всех здесь знаете?
        - Постояльцев, - поправил он. - Тех, кто долго живёт, знаю.
        - А Ольгу Викторовну Королёву, случайно, не помните?
        - Нет, - с тяжёлым вздохом, показывая, что устал от моих вопросов, он покачал головой.
        - А у Надежды Эдуардовны здесь были друзья? Подруги?
        - Послушайте, девушка, я прервал обход. Спросите у Людмилы. Она должна знать.
        Пока я всё это спрашивала, Лиза за спиной доктора корчила мне рожи, а как только он меня осадил, скороговоркой выпалила:
        - А где у вас туалет?
          Лиза, как угорелая, помчалась на первый этаж. Липа за ней. Я медленно побрела по длинному коридору с множеством дверей.
        Спонтанная затея с поездкой была глупой, результат оказался таким же.
        Однако Надина мама, действительно, существовала, и я планировала выложить эту новость Тамаре Андреевне лично, чтобы посмотреть на её лицо, когда она об этом услышит. А ещё стало понятно, что мать Надю не очень-то любила. Может, поэтому Надя предпочитала, чтобы все считали её одинокой? Хотя Томашу-то она об этом рассказала.
        Интересно, знал ли он о погибшем Надином отце и брате?
        Но Яга, пожив здесь, наверняка должна была знать о существовании Лидии Михайловны. А если знала, то почему не рассказала директрисе?
        Внезапно я услышала странный звук. Довольно громкий, чтобы его не слышать, но в то же время слабый и жалостливый, будто тому, кто его издаёт, срочно необходима помощь.
        Звук шёл из-за приоткрытой двери. Я заглянула.
        Это была точно такая же комната, как у Лидии Михайловны. Только вместо одной кровати здесь стояли две. Возле окна на инвалидном кресле сидел благородного вида чуть лысоватый старичок, а на полу посреди комнаты лицом вниз лежал маленький сухой дедок в синей клетчатой пижаме. Пальцы его скребли ковер, плечи вздрагивали, именно от него и исходили душераздирающие стенания.
        Я бросилась к нему, пытаясь поднять, но дедок внезапно прекратил стонать, поднял голову и спокойно посмотрел на меня.
        - Ты кто? - голос у него был скрипучий.
        Старичок в кресле тоже смотрел с удивлением.
        Я поспешно встала.
        - Мне показалось, вам плохо. Хотите, я кого-нибудь из персонала позову?
        - Из персонала, - раздражённо передразнил дедок. - Сдался мне твой персонал.
        Поднявшись на четвереньки, он требовательно протянул руку, чтобы я помогла ему встать.
        Шаркая, на полусогнутых ногах он доковылял до кровати и упал уже на неё.
        - Простите, - тот, что сидел у окна, не обращая внимания на страдания соседа, развернул кресло в мою сторону. - Вы ведь не сотрудница «Пуговиц»?
        - Нет.
        - Но где-то мы с вами уже встречались, - старичок подъехал ко мне, пристально вглядываясь в лицо. Глаза его блестели, как у молодого, а пальцы были страшные. Крючковатые, с распухшими суставами.
        - Вряд ли, - я отступила назад.
        - Не спорьте, - отрезал он с убеждённостью. - Я вас ждал. Вы любите виноград? Возьмите на холодильнике там, за дверью.
        - Не нужно, спасибо, я пойду. Меня друзья ждут.
        - Передавайте бабушке привет, - бросил он мне в спину прежде, чем я успела скрыться за дверью.
        Я резко остановилась.
        - Вы знакомы с моей бабушкой?
        - Ольга Викторовна, так ведь?
        - Да.
        Я вернулась.
        - Да неужели! - стонущий дедок с интересом перевернулся на бок. - Оленька решила вернуться к нам?
        - Она умерла летом.
        Оба старика понимающе покачали головой.
        - Она же была совсем молодая и здоровая, - печально произнёс колясочник.
        - Ей семьдесят два было.
        - Я и говорю - молодая.
        - Машина сбила.
        - Прими мои искренние соболезнования, - он подъехал и с теплом пожал мне руку. - Такая замечательная женщина была.
        Впервые в жизни я слышала, чтобы кто-то назвал Ягу замечательной женщиной. Она, конечно, умела притворяться, но только когда ей было что-то очень нужно.
        - Вы её хорошо знали?
        - Ну, а как ты думаешь, если узнал тебя?
        - Мы совсем не похожи! - ужаснулась я. - Она мне не родная бабка.
        - Конечно, не похожи, - старичок подмигнул. - Но твои фотографии я видел.
        - Зачем это она их показывала?
        - Да, как тебе сказать… Здесь всегда смотрят, есть ли у тебя семья, дети, родственники… Если есть - всё в порядке. А если одинокий, значит, - пуговица.
        - Что значит пуговица? - удивилась я.
        - Кончайте болтать! - закричал на нас дедок.
        - Злится, что мы тихо говорим и ему не слышно, - захихикал старичок.
        - Так, ладно, - я попыталась собраться с мыслями. - А что она ещё рассказывала?
        - Так всего и не упомнишь, - его взгляд сделался хитрым. - Ты приходи нас навещать, может, я чего и вспомню.
        На телефон начала названивать Лиза.
        - Может, лучше я вам позвоню? - предложила я, торопливо сбрасывая звонок.
        - Ну, какие в нашем возрасте телефоны? - старичок снова взял меня за руку. - Ничего в мире никогда не заменит живого человеческого общения. Живых эмоций и ощущений. Разве можно по телефону увидеть глаза или почувствовать мягкость шелковистой кожи.
        Вырвав руку из его страшных холодных пальцев, я отступила, но не ушла.
        - Вам правда есть, что рассказать?
        Его медленная приветливая улыбка растянулась в широкий оскал, обнажив ровный, неестественно белый ряд вставных зубов.
        - Уж в этом-то можешь не сомневаться. Просто приходи и узнаешь.
        Я огляделась. На низеньком холодильнике, где из-под накрытого полотенца выглядывала тарелка с виноградом, я заметила газету с кроссвордом и поверх неё карандаш.
        Не спрашивая разрешения, я быстро взяла эту газету и, записав внизу на полях свой номер телефона, протянула старику.
        - Не знаю, получится ли у меня снова сюда приехать, но, если вдруг что-то вспомните интересное про мою бабушку, позвоните, пожалуйста. Это, правда, важно.
        - Плохо быть пуговицей, - он опустил голову и печально покивал, глядя в газету. - Никому ты не нужен.
        - Я не понимаю про пуговицы.
        - Твоё счастье, если никогда и не поймёшь.
        - Вы позвоните мне? Пожалуйста. Я очень постараюсь приехать. Могу что-нибудь привезти.
        Старичок поднял глаза и недобро посмотрел на меня исподлобья.
        - Привези мне пару килограмм любви и мешочек радости, давненько я их не пробовал.
        ГЛАВА 15
        До автобусной остановки Лиза с Липой возбуждённо обсуждали всё, что произошло в комнате Надиной мамы.
        Сели в автобус. Свободных мест было полно.
        - Пока ты бегала в туалет, администраторша рассказала, что Надя у них не только работала, но и жила, - Липа сидел позади нас и говорил в щель между креслами. - Из-за той аварии у её мамы уже давно с головой проблемы и нужно было брать сиделку, а сиделка стоила дороже, чем Надя могла заработать. Вот они и перебрались так жить.
        - Я бы с ума сошла, - Лиза держала перед собой телефон и как бы невзначай то и дело обновляла Инстаграм. - Жить среди пенсий всю свою сознательную молодость.
        За стеклом мрачной угрюмой стеной мелькали деревья.
        - Там ещё доктор был, - вспомнила я.
        - Доктор тоже старый, - фыркнула Лиза. - Ему не меньше сорока.
        - А тебе в доме престарелых подавай молодого и красивого? - засмеялась я.
        - Теперь понятно, почему она на Томаша накинулась, бедная, - в очередной раз опустив глаза на экран, Лиза внезапно оглушительно завизжала.
        - Что такое? - испугался Липа, вскакивая со своего места.
        - Он ответил! Ответил! - закричала Лиза.
        - Кто? - не понял Липа.
        - Лёша ответил. Микки, представляешь? Он ответил!
        Я наклонилась над её телефоном и прочла сообщение.
        «Привет. Ты красивая. Мне нравятся блондинки».
        - Я тебя поздравляю. Видишь, никакой это не сюр. Ты ведь и правда красивая.
        - Бли…и…ин! Офигеть! Он ответил!
        Счастливые визги Лизы разносились на весь салон.
        - Кто такой Лёша? - сухо спросил Липа, стоя возле наших кресел, казалось, ещё немного и он расплачется.
        Но Лиза то ли не замечала этого, то ли не придавала значения.
        - Мальчик из инстаграма. Ну, ты же помнишь, я тебе показывала…
        - Ах, этот, - Липа совсем скис. - С уродливым шрамом?
        - Замолчи, - Лиза шлёпнула его по руке. - Ты ничего не понимаешь, он прекрасен. Боже! Микки! Он написал, что я красивая.
        - Да-да, - я обняла её.
        Лиза редко так бурно выражала эмоции.
        - А как же Фил? - Липа продолжал стоять над нами.
        - Фил, Фил, - передразнила Лиза. - Фил тупой, и я его не люблю.
        - Но почему тогда ты с ним встречаешься? - Липа негодовал.
        - А с кем мне ещё встречаться? - беспечно парировала Лиза. - Не с тобой же.
        Липа отшатнулся, как от пощёчины. Потом наклонился к ней и зашептал на ухо. Но мне всё равно было слышно.
        - Я же тебя люблю, а Фил не любит, и этот Лёша не любит, это несправедливо.
        - Это нормально, Сеня. Просто я себе цену знаю и парней ищу по себе, а ты себя переоцениваешь, - ответила она в полный голос. - Люби кого-нибудь подходящего себе и тогда будет справедливо.
        Липа весь покраснел, постоял, пыхтя, над нами с выражением глубочайшего упрёка и перешёл в другой конец автобуса.
        Всю оставшуюся дорогу он ехал, держась от нас на приличном расстоянии, и, хотя проезд ей всё равно везде оплатил, провожать не пошёл, а отправился со мной.
        Какое-то время шли, не разговаривая, лишь Липа горестно вздыхал. Наконец, я не выдержала:
        - Ну, что я могу сказать? Лизу, что ли, не знаешь? Наговорила, не думая.
        - Нет, она правда считает меня уродливым, жалким и недостойным её.
        - Она не считает тебя уродливым… - я не знала, что ещё сказать, потому что в остальном Липа не ошибался. - Ну, просто её впечатляют яркие парни. Что тут поделаешь? У каждого свой вкус. Я бы с Филом или вот таким Лёшей ни за какие деньги не стала встречаться. Моя бабка всегда говорила, что гремит пустая бочка. Вот это про Фила. И Лиза сама это понимает, поэтому и не любит его, но ты подожди. Она поймёт, что нужно ценить отношение, а не…
        - Когда она это поймёт, меня уже не будет, - сквозь зубы процедил Липа.
        - В смысле?
        - Я этого не выдержу, Микки. Ей всё смешно и неважно. Если она станет общаться с этим инстаграмщиком, я повешусь.
        Трагичность его тона насмешила.
        - Если ты так сделаешь, то лишний раз докажешь, что она права насчёт тебя. Вместо этого идиотизма сделай лучше что-нибудь, за что она могла бы тебя уважать.
        - Что, например? - он с надеждой уставился на меня.
        - Не знаю. Что-то. Какой-то серьёзный мужской поступок. На какой не способен тот же Фил. Сделай что-нибудь, что в полной мере раскроет твои чувства. Понимаешь?
        - Нет.
        - Ладно.
        Вообще-то я и сама не совсем знала, что ему посоветовать. Рецептов не было.
        - Перестань за ней бегать и помогать. Пусть задумается, что ты для неё значишь.
        - А если ничего не значу?
        Я пожала плечами, и Липа свернул к своему дому.
        В Вотсапе висели три сообщения от Томаша и одно от Бэзила. Томаш спрашивал, куда я делась и всё ли в порядке, а Бэзил прикалывался на тему дома престарелых.
        Я перезвонила Томашу.
        - Алло, это пицца? Можно мне сегодня на вечер заказать Ветчину-грибы, Маргариту и мальчика-разносчика?
        - Оплата картой или наличными?
        - Оплата домашкой по алгебре.
        - В таком случае, мальчик-разносчик полагается вам в подарок.
        - К какому же часу ждать заказ?
        - Не раньше половины седьмого.
        - Спасибо.
        - Ты почему опять сегодня прогуляла?
        - Потом расскажу. У меня к тебе серьёзный разговор.
        - Надеюсь, в этот раз обойдётся без твоих чудесных друзей?
        - Я тоже на это надеюсь.
        Я вошла в квартиру и оглядела революционные завалы бардака.
        А может, Томаш был прав в том, что я наказываю себя сама? Тем, что живу так. Может, я даже нарочно создаю вокруг себя этот хаос, чтобы он разросся вокруг меня до несовместимых с жизнью размеров? И ботинки сухие не ношу именно поэтому, и окончательно вылечиться не могу? Может, я просто надеюсь, что кто-то вдруг волшебным образом вытащит меня из всего этого? А что, если я жду спасения и помощи, думая, что чем мне хуже, тем быстрее это случится?
        Но по факту спасать меня было некому. И это стоило признать.
        Посещение Пуговиц оставило неприятное впечатление. Мне бы не хотелось в конце своей жизни оказаться в таком месте. Почти то же самое, что и интернат, только для стариков.
        Из собачьих мисок их, конечно, никто не кормит, не бьёт и секс-рабство им, определённо, не грозит, однако выходит, что сиротство не имеет возраста.
        Мне даже Надину маму было жаль, хотя она и производила странное и страшное впечатление.
        Для начала я собрала с пола всю грязную одежду и сразу запихнула в стиральную машинку. Затем сняла постельное бельё Кощея. Потом складировала грязные чашки в раковину и залила водой. Покидала в мусорный пакет успевшие засохнуть и превратиться в сухие корочки мандариновые шкурки и огрызки от яблок. Туда же выкбросила смятые бумажки, чеки и старые счета за квартиру с кучей рекламы. После чего достала пылесос.
        Когда Надя училась в школе, её мама ещё не была такой больной. Или уже была? Доктор сказал, что авария случилась двадцать лет назад. Это ещё до того, как Надя стала учиться у Тамары Андреевны.
        Интересно, знала ли директриса о её семейной драме? Наверняка знала и скорей всего жалела.
        Тамара Андреевна всегда принимала близко к сердцу судьбы несчастных детей, она и меня считала такой, потому и опекала. А вот Яга сердобольной не была. Бабка редко кому сочувствовала и вечно считала себя правой. Яга легко могла настроить против себя Надю, когда встала на сторону Антона и предложила направить её к психиатру.
        А что, если, устроившись работать в школу, Надя узнала, что я внучка Яги и возненавидела меня так же, как её Бэзил?
        Я застыла с гудящей щёткой пылесоса.
        Звучало вполне правдоподобно. Тогда история с подброшенными часами вставала на своё логичное место. Ведь до тех пор, пока эта буча не поднялась, Яга могла не знать о том, что Надя устроилась работать в школу. А когда узнала, наехала на директрису и потребовала выгнать физручку. Но Тамара по-прежнему прикрывала её, а если ещё Надя наплела ей о том, что она осталась без мамы, директриса точно растаяла и сказала Яге что-то вроде: «Бедной девочке совсем не на кого опереться, я не имею права так поступить». Они поругались, и Яга решила во что бы то ни стало свести счёты, особенно, если её действительно сняли с руководства школой именно из-за Нади.
        Выяснить предыдущее место Надиной работы Кощею ничего не стоило. Скорей всего, они ещё много чего про неё разузнали, прежде чем Яга отправилась в «Пуговицы».
        Пылесос гудел так, словно собирался вот-вот взорваться. Я отмерла, сообразив, что он засосал носок.
        Всё это были, конечно, мои домыслы, но если я где-то и ошибалась, то совсем незначительно. Тамара сказала мне тогда, что защищала Надю до последнего. От кого защищала?
        Разумеется, от Яги. Но Яга погибла на месяц раньше, чем у них с Надей произошла та последняя ссора.
        Это был совершенно неожиданный поворот, заставивший меня судорожно схватиться за новую, прежде не приходившую в голову мысль.
        Водителя, который наехал Ягу, так и не нашли. А вдруг это Надя нарочно сбила её? Вдруг Яга узнала нечто такое, отчего Надя решила её убить?
        Кощей пытался отыскать виновника по своим каналам, но безуспешно. Или, может, это он мне сказал, что безуспешно? А что, если он установил Надину виновность и потом отомстил ей?
        От собственных догадок меня бросило в жар.
        Неужели Кощей способен кого-то убить?
        Не заметив, как вытерла пыль с книжных полок, я налила в тазик воды и вымыла подоконники и батареи в обеих комнатах.
        Приступ уборки и хаоса мыслей закончился только часов в пять. Обессиленно рухнув на диван, я, всё ещё не в силах поверить в то, до чего в итоге додумалась, с удивлением оглядела сияющую квартиру.
        Слава заявился в семь с букетом маленьких бледно-розовых розочек в белой подвязанной розовыми лентами бумаге. Головка каждого бутона была размером с вишенку и выглядела трогательно. Я погладила их пальцем. Раньше, не считая тюльпанов от класса на восьмое марта, мне никогда не дарили цветы.
        - Забежал домой принять душ, - раздеваясь, пояснил Томаш. - После работы я, как взмыленная лошадь.
        На нём был коричневый спортивный пиджак с рукавами три-четверти, кристально белая футболка и синие джинсы.
        Повисла некоторая неловкость. Я, конечно, ждала его и тоже долго наряжалась, выбирая между полупрозрачной дымчатой блузкой и чёрным обтягивающим свитшотом с глубоким вырезом, но эти цветы и то, что в квартире было так непривычно чисто, и что мы находились одни, и торопиться было некуда, и вся эта общая киношно-романтическая обстановка, очень серьёзная и вместе с тем глупая, заставили неожиданно разволноваться.
        Одно дело оставлять с ночёвкой Бэзила, а другое - Томаш. Школьные фантазии на уроках и свидание в твоей квартире - далеко не одно и то же. Ясно же, к чему всё шло.
        Было бы хорошо выпить что-нибудь для храбрости, но Томаш, в отличие от Бэзила, вина с собой не прихватил. Только пиццу и Колу.
        На пути к кухне он поймал меня за талию и, прижав к себе, поцеловал.
        - Рад, что война с дедом закончилась. Так значительно приятнее. Как будто места больше стало и светлее.
        - Где будем есть? На кухне или можно в комнате? Кино посмотрим? Или просто поболтаем?
        Я, которая все эти месяцы сходила по нему с ума, прожигала взглядом спину, неприлично разглядывала на физре, и чей мозг плавился от его поцелуев, вдруг перепугалась, как Бэмби.
        - Ты хотела поговорить о чём-то важном, - напомнил он. - А есть всё равно где. Я неприхотливый.
        Я достала большие плоские тарелки из старого сервиза с золотистым ободком, прозрачные разноцветные стаканы, что мы с Лизой бесплатно получили по купонам в Макдональдсе, гостевые приборы и салфетки. Цветы же пришлось поставить в банку, которую Кощей держал под батареей для увлажнения воздуха. У Яги было много ваз, но куда мы их запихнули, я совершенно не помнила.
        - Всё в порядке? - Слава пристально наблюдал за мной.
        - Да, просто устала немного. Ты же видел, что тут творилось.
        - А в школу почему не пришла?
        - Не получилось.
        - Дай угадаю, вы с Лизой всю ночь не спали, а утром не могли встать.
        Я ещё не решила, стоит ли рассказывать ему про «Пуговицы».
        - А ты знаешь, что у Нади отец и брат в автокатастрофе погибли?
        Он отшатнулся от моего вопроса, как от пощёчины.
        - Знаю.
        - А что ещё ты знаешь?
        - Микки, - он многозначительно помолчал. - У нас с тобой кроме Нади есть другие темы для разговоров?
        - Наверное, есть. Должны быть, - я принялась судорожно подыскивать тему, но мысли рассыпались, как кубики в руках ребенка.
        - Ладно. Давай я попробую, - Томаш усадил меня за стол, поменял местами нож и вилку, выложил кусок пиццы на мою тарелку и сел напротив. - Я собираюсь поступать в строительный. На гражданское строительство. А ты?
        - А я раздолбайка и никуда поступать не хочу. Пойду работать. У меня в ТЦ много знакомых, попрошусь продавцом, ну, или на край в парикмахерский салон администратором, или в фитнесс. Мне деньги нужны.
        - Точно, - спохватился он и, вытащив из кармана рубашки тридцать тысяч пятёрками, положил рядом с моей тарелкой. - Я же обещал.
        - Не нужно. Я у Бэзила не взяла. Так что у тебя тоже не возьму. А вдруг не смогу отдать? Как потом расплачиваться?
        Несколько секунд мы пристально, будто играя в гляделки, смотрели друг другу в глаза, но даже его неуютный взгляд не смог сломить мою решимость. Потом Слава понимающе усмехнулся.
        - Справедливо. За что боролись, на то и напоролись. Но это же на лечение. Если тебе будет проще взять у Васи - бери. Я не обижусь.
        - Мне никак не проще, - позабыв о том, что достала приборы и хотела, чтобы всё было похоже на нормальный ужин, я взяла кусок пиццы рукой.
        Томаш сидел с пустой тарелкой и по-прежнему смотрел на меня. Трудно было поверить, что у нас настоящее свидание. Вспомнились Лизины слова про «сюр». Очень к месту именно сейчас. До этого момента всё шло как-то само собой, спонтанно, непредсказуемо, страстно, но вместе с тем легко.
        - Почему ты не ешь?
        - Я на пиццу уже смотреть не могу.
        - Прости, я не подумала. Хочешь, макароны сварю?
        - Ничего. Я всё равно не есть пришёл.
        Снова повисла волнительная пауза.
        - Как дела у Даши?
        - Счастлива, что нам не пришлось никуда переезжать и менять школу. Ей здесь нравится.
        - Она так тебя любит. Просто удивительно. Все мои знакомые вечно воюют со своими младшими, а у вас идиллия.
        - Конечно, у неё ведь нет никого, кроме меня, а у меня, кроме неё. Тут не повоюешь. Да и делить нам нечего. Она же маленькая девочка, а я… Я старше её на девять лет.
        - Этот её отец, что с ним не так?
        Томаш задумчиво покрутил в руках вилку.
        - Только то, что он хочет забрать Дашу себе. У нас с ним не особо дружеские отношения, но раз в месяц я отправляю её на встречи с ним, и для меня это самые ужасные дни в году. Только и делаю, что гадаю: вернётся она или нет. Но пока он не знает, что случилось с мамой, всё проходит спокойно.
        - А что с ней случилось?
        - Утонула, - сказал он тихо.
        - Ничего себе! Как же это произошло?
        - Ушла купаться и утонула, - чувствовалось, что он говорит через силу. Густые ресницы были опущены, брови хмурились. - Было лето и очень рано. Часов пять или шесть. На озере в это время никого не бывает.
        - Но с чего ты взял, что она утонула?
        Мне самой не нравилось, когда кто-то влезал в моё прошлое с расспросами, но сдерживаться никак не получалось. Любопытство неслось впереди совести и всех правил приличия.
        - Она записку оставила, что сама так решила.
        Слова давались ему с трудом, и он по-прежнему смотрел только на вилку. Похоже, говорить об этом ему доводилось не часто.
        - Типа утопилась?
        Он коротко кивнул.
        - Понятно, - я забрала у него вилку и накрыла его руку ладонью. - Сочувствую.
        В ту же секунду Слава с благодарностью вскинул глаза.
        - Мама на таблетках сидела. Из-за депрессии. Творческой. В молодости она была перспективной художницей. Ей устраивали выставки в Кёльне, Будапеште, да много где, и она по всем странам ездила со мной «под мышкой». Мама была очень общительная, энергичная и жизнерадостная, пока с Марком не познакомилась. Дашиным отцом.
        Не смотря на ровный тон, в каждой его фразе слышалась горечь.
        - А твой отец где?
        - Он умер, мне ещё года не исполнилось. От передоза. Тоже художником был. Искал новые грани восприятия. Но они всё равно с мамой женаты не были, и она его бросила ещё до моего рождения.
        - И как же вы с Дашей без мамы? Без родителей? Я имею в виду вообще без старших…
        Совсем позабыв о том, что это ужин и что нужно есть, я вся горела от напряжённого внимания.
        - Деньги у нас всегда были. Дашин отец на карту перечисляет. А всё остальное я и сам могу. Просто то, что тайком - очень мешает.
        Сказав самое главное, на остальные вопросы он отвечал более охотно.
        - А разве нельзя всё оформить так, чтобы Даша с тобой официально осталась?
        - Только через суд, лишив её отца родительских прав. А это невозможно. Он богатый, обеспеченный, любит её и всегда заботился о ней. Она его единственный ребенок. Хотя он трижды был женат. И всегда был женат. Но не на маме.
        - Ну, а если Даша скажет на суде, что хочет быть с тобой? Её должны оставить. Меня в детстве затаскали по судам, требуя выбрать, с кем я хочу быть.
        - Я её брат, а не родитель. Я заканчиваю школу и у меня только зарплата разносчика пиццы. Дашу никогда не оставят со мной. По крайней мере, пока ей не исполнится четырнадцать.
        - Как всё сложно. И что же делать? Неужели вам так всю жизнь придётся прятаться?
        - Надеюсь, нет. Давай больше не будем про это?
        Я снова взяла его за руку.
        - Даше очень повезло с тобой. Я бы хотела, чтобы у меня был такой брат, который заменил бы мне и маму, и папу, и всех на свете, с которым спокойно, надёжно и не страшен даже дестрой.
        - Дестрой? - удивлённо рассмеялся он, и мне послышалось этом смехе облегчение. - Что это?
        - Это бардак и хаос, когда всё шиворот навыворот и ты уже не знаешь, что такое хорошо, а что плохо, что белое, а что чёрное, что добро, а что зло. Когда всё настолько перемешалось, что уже не имеет никого смысла. Как в мировых новостях.
        Томаш умилённо покачал головой, поднял меня за плечи и пересадил к себе на колени.
        - Мне приятно, что ты так обо мне думаешь.
        Больше в этот день мы не разговаривали. Сначала целовались прямо на кухне, после чего он отнёс меня в комнату на диван и там в кромешной темноте раздел. Но потом только гладил и
        целовал, и это было похоже на глубокий тактильный гипноз, от которого я совершенно потеряла понимание времени, пространства и реальности. Потеряла мысли и разум, погрузившись в объёмные и парящие над землёй, как тёмные ночные облака, ощущения.
        Мне снилось, что я пришла в магазин одежды, долго стояла в очереди на кассу, а когда подошла моя очередь, оказалось, что я сняла вещь с манекена и нужно её заменить. Продавщица нажала кнопку у себя за прилавком и по всему залу и прокатился требовательный сигнал. «Менеджер манекенов», подойдите к кассе! - объявила она по громкоговорителю. И снова нажала на кнопку со звонком. Очередь заволновалась. Я пыталась сказать им, что задержка не из-за меня и я уже передумала брать ту вещь, но меня никто не слышал: ни очередь, ни продавщица, потому что она продолжала звонить в звонок. Всё звонила и звонила. Очень-очень громко. Так громко, что я, совершенно ничего не соображая, вскочила с дивана.
        Пробудиться мой мозг ещё не успел, тело на автопилоте дотопало до коридора и зависло перед входной дверью, которая внезапно открылась сама.
        Томаш стремительно вошёл. Он был в школьном.
        - У тебя пять минут, чтобы одеться.
        - Что вообще происходит? - во рту пересохло, язык еле ворочался.
        - Сегодня вторник!
        - И чего?
        - А то, что, к твоему сведению, все учатся.
        - Когда ты успел уйти? - для устойчивости пришлось облокотиться о стену. - Я ничего не понимаю. Я что, уснула?
        - Разговаривать будем потом.
        - Я не помню, как закрывала за тобой дверь.
        Он кинул ключи Кощея обратно на полочку, где они валялись на самом виду с тех пор, как того увезли в больницу.
        - Я тебя предупредил, либо ты умоешься и наденешь штаны, либо отправишься в школу прямо так.
        - Уже утро?
        - Конечно.
        - Сейчас какой урок?
        - Второй. Алгебра.
        - Ой, нет. Давай на следующий пойдём. Я всё равно домашку не сделала.
        - Быстро! - он подтолкнул меня в ванную. - Выбора у тебя нет.
        - Но я не хочу. Не могу. Я ещё сплю. У меня нет сил.
        Через десять минут, чуть ли не за шкирку, Слава выволок меня из дома и заставил бежать. Мы опаздывали, и я готова была разрыдаться. На дощатом настиле меня так шатнуло, что, если бы он не тащил меня за руку, наверняка улетела бы в строительную яму.
        Пока мчались, я успела подобрать для него больше сотни нелицеприятных эпитетов, но произнести не могла ни один, потому что задыхалась.
        У школьных ворот крикнула Женечке, что мне нужна помощь, он на полном серьёзе кинулся меня спасать, однако на территорию школы зайти не смог и остался топтаться возле калитки.
        Когда мы влетели в школу, Марат строго посмотрел на нас, но, сообразив, что это я, сказал только: «И когда тебя уже выгонят, Иванова?».
        На урок ввалились без стука. Томаш рассыпался в тысяче извинений, разве что в ноги математичке кланяться не стал. Класс смотрел на меня с осуждением, а на него с любопытством.
        - Слава, я всё понимаю, - для убедительности кивая в такт каждого слова, спокойно сказала учительница. - Тебя я пущу, а Маша пусть идёт объясняется с директором.
        - Извините её, пожалуйста, - предпринял он новую попытку.
        И тут мой мозг неожиданно проснулся.
        - Да, конечно. Без проблем. Я схожу.
        Томаш заметался, пытаясь меня остановить.
        - Всё нормально, - шепнула я ему и выскочила за дверь.
        Лучшего способа поговорить с Тамарой Андреевной трудно было придумать.
        ГЛАВА 16
        Секретаря на месте не было, и я беспрепятственно вошла в приоткрытый кабинет.
        План дозрел, пока я спускалась с третьего этажа на первый. Очень ясный и полезный во всех отношениях. Мозги, наконец, включились и заработали в авральном режиме.
        Директриса рылась в одном из высоких стеллажных шкафов за её столом. Услышав, что я вошла, она обернулась:
        - Машенька?
        - Тамара Андреевна, у меня проблема, - потупившись, я медленно подошла к столу. - Вы извините, но сейчас больше не к кому обратиться.
        - Что случилось? - она обеспокоенно опустилась в своё кресло.
        - Мне очень нужны деньги. Деду моему. Он в больнице, и нам не хватает на лекарства. Может, у вас есть какая-нибудь работа? Уборщицей. Уборщиком… Вы же никого пока не нашли на место Женечки, да? Я вас очень прошу, возьмите меня.
        - Работа? - она быстро заморгала, пытаясь сосредоточиться. - Учителя жалуются, что ты стала много прогуливать… Ты уже где-то подрабатываешь?
        - Пока нет, но мне очень-очень надо.
        - Если деньги нужны срочно, я готова тебе одолжить.
        - Без работы я всё равно не смогу вам отдать. А я не хочу быть никому должна. Пожалуйста, вы же знаете, у меня никого больше нет. И если с дедом что-то случится, я останусь совсем-совсем одна.
        - Да, конечно, я всё понимаю, - она одобрительно покивала. - Ты правильно сделала, что пришла ко мне. У нас сейчас работает одна женщина по договору, но она убирает во всех корпусах и порой не успевает… По идее какое-то количество часов можно перекинуть на тебя.
        По закону у тебя не должно быть больше тридцати пяти часов в неделю. Но я поставлю тебе полную зарплату. Тридцать восемь тысяч. Как и ей. Вынос мусора, проветривание, чистка туалетов, влажная уборка. А в один из выходных санитарная обработка. Тебя такое устраивает?
        - Да, отлично! Спасибо вам огромное!
        - Но начинать придётся рано, а потом оставаться после уроков.
        - Я опаздывать не буду. Обещаю.
        - Подходи в воскресенье к двенадцати. Я предупрежу Женечку, он тебе всё покажет. Я всё ещё надеюсь, что шумиха утихнет и у нас получится его вернуть на законное место.
        - А можно зарплату вперёд? И наличными? - прозвучало это довольно нагло, но то была вынужденная и оправданная наглость.
        - Можно, - Тамара Андреевна выдвинула верхний ящик стола, достала ключи и замерла с ними в руке. - Но при одном условии. С сегодняшнего дня ты должна прекратить прогуливать и закрыть все свои пропуски и двойки. Тебе ясно?
        - Конечно! - с серьёзным видом заверила я. - Я всё исправлю.
        Пока Тамара Андреевна доставала из сейфа деньги и отсчитывала обещанную сумму, я, опасаясь её спугнуть, трагично молчала и только горестно вздыхала, но, когда заветные бумажки оказались у меня в руках, немного расслабилась.
        - Сегодня же поеду в больницу и расскажу деду, как вы нам помогли. Спасибо. Вы очень добрая, Тамара Андреевна, - сказала я, вспоминая, что если бы Яга не вступилась за меня, если бы не упёрлась из своего упрямого принципа, в котором никто не имел права нарушать её планы и идти поперек её воли, она бы просто так выкинула меня из школы.
        - Ну что ты, Машенька, ты же знаешь, я тебе всегда помогу. Ваша семья очень много для меня значит.
        - А Надежда Эдуардовна тоже много значила? - спросила я, как бы невзначай, самым будничным тоном.
        - Я тебе уже говорила, что Надя была очень несчастная девушка и я относилась к ней с большим состраданием, - ответила директриса также просто, словно ожидая, что об этом пойдёт речь.
        - А правда, что у неё отец и брат разбились насмерть в автокатастрофе?
        - Откуда ты знаешь?
        Этого она явно не ждала.
        - Ну что вы? Это же школа, здесь многое становится известно само по себе.
        - Да, это правда. Ужасная трагедия. Надина мать совсем с ума сошла из-за этого. Они тогда все вместе в аварию попали, но и она, и дочь выжили, а мужчины погибли, - Тамара Андреевна сокрушённо покачала головой. - Наде тогда лет пять или шесть было. Бедная девочка.
        - А чего она-то бедная, если с ней ничего не стало?
        - Трудно объяснить, но её мама так и не смогла оправиться от шока. Она очень любила мужа, и сына любила. Боготворила их. И Наде в этой любви места не нашлось…
        - Ну, мало ли кто кого не любит. Меня вон тоже всю жизнь никто не любит, но я никого не пытаюсь на себе женить, не унижаю и не подставляю.
        - Это ты про Антона Петренко? - директриса сразу поняла, к чему я клоню. - Не думаю, что тебе стоит ворошить старое гнездо. Антон и сам был не подарок и вину его признали. Да, Надя поступила немного жёстко, с учётом их возраста, но если для этого были основания, то Антон получил то, что заслужил.
        - А мне он сказал, что Надя сама его домогалась и преследовала.
        - Ты разговаривала с Антоном? - взгляд Тамары Андреевны сделался по-директорски непроницаемым.
        - В воскресенье. У Васи Стёпина в гостях. И он сказал, что Надежда Эдуардовна так ему отомстила за то, что он не хотел с ней встречаться. Она от него и жениться требовала.
        С тяжёлым вздохом Тамара Андреевна откинулась на высокую спинку офисного кресла.
        - Ей просто не хватало любви. Мужской любви. Такой, о какой постоянно твердила её мама. Заботы, внимания и опеки. А в лице Антона она увидела и отца, и брата одновременно, поэтому так сильно привязалась к нему.
        - И поэтому она присылала ему свои голые фотки.
        - Маша! - директриса хлопнула ладонью по столу.
        - А что такого? Он мне сам рассказывал, и я просто пытаюсь понять.
        - Нечего тут понимать. Иди на уроки.
        - А вам случайно не звонили из полиции? Не нашли убийцу?
        - Они мне не докладывают. И, к счастью, пока не звонят и ничего не выясняют. Надеюсь, скоро это всё насовсем уляжется, и школа не пострадает.
        - Моя бабушка тоже не верила ей, да?
        - Маша, пожалуйста, прекрати этот допрос. Твоя бабушка, царство ей небесное, всегда имела своё собственное исключительное мнение, пусть и не всегда справедливое. Впрочем, кому, как не тебе об этом знать.
        - А вы знаете, что мама Надежды Эдуардовны жива?
        - О, боже! - директриса закатила глаза. - Ольга Викторовна говорила, что ты заноза, но я и не думала, что до такой степени.
        Наш разговор походил на перетягивание одеяла. И я не то, чтобы хотела во чтобы-то ни стало победить в этом соревновании, мне нельзя было ссориться с директрисой, ведь я только что договорилась с ней о работе, но вопросы сами сыпались из меня, как орехи из дырявого мешка.
        - Я знаю, что вы были на стороне Надежды Эдуардовны и ни капли не обижаюсь, но помогите мне, пожалуйста, разобраться во всем этом. И я отстану. Честное слово отстану.
        - Хватит! - Тамара Андреевна так громко хлопнула ладонью по столу, что я вздрогнула. На меня она никогда не кричала, но от других я слышала, что она может быть твёрдой и резкой. - Немедленно прекрати лезть во всё, что тебя не касается. Вместо того, чтобы нормально учиться, ты болтаешься бог знает где. Если к Новому году не закроешь все свои прогулы, и обстановка не нормализируется, тебе придётся подыскивать другое место, где ты будешь сдавать ЕГЭ. И другую работу.
        - Вы серьёзно? - я опешила.
        - Немедленно отправляйся на урок!
        - Меня выгнали.
        Твёрдым, решительным шагом она вышла из-за стола, прошла мимо меня и распахнула дверь.
        - Иди за мной!
        Во всём этом внезапном конфликте самое плохое было то, что на самом деле я собиралась поделиться с ней своими подозрениями насчёт Кощея, но вместо этого свернула совсем не в ту степь и провалила всё по полной.
        После звонка с урока Томаш нарисовался возле моей парты раньше, чем Бэзил с Лизой.
        - Мы вроде бы решили, что ты больше не будешь прогуливать и займёшься учёбой.
        - Это ты решил. Сам. Без меня.
        - Но ты согласилась.
        - Согласилась. Но я не могу так резко перестроиться. И вообще, ты меня сам вчера усыпил, - я поймала его за пальцы. «Шифроваться» больше смысла не было. - Я только что поругалась с Тамарой и всё ещё очень зла на тебя за утро, поэтому сейчас не самое лучшее время читать мне нотации.
        - Разве ты вчера не мечтала о старшем брате? Это обратная сторона. И Даша её принимает по полной.
        - Я сегодня после уроков еду к деду в больницу, придёшь потом ко мне?
        - Нет, - он сделал манекенское лицо и помолчал, но потом наклонился и с нажимом сказал: - Это ты придешь ко мне и при мне будешь делать уроки. До тех пор пока… Пока не сделаешь всё. Кстати, Даша по-прежнему мечтает накормить тебя печёными яблоками.
        Я примчалась в больницу сразу после седьмого урока. Залетела в палату и, как величайший трофей, выложила перед Кощеем конверт с деньгами.
        - Вот! Я нашла работу.
        Кощей удивлённо скривился.
        - Какую же?
        - Уборщицей.
        Из-за его громкого хохота все остальные деды моментально отвлеклись от своих дел и стали прислушиваться к нашему разговору.
        - Уборщицей! Да ты-то дома убраться не можешь, куда тебе уборщицей?
        - Буду считать, что это означает «спасибо, дорогая Микки, что принесла деньги».
        - Спасибо, - буркнул он.
        Я подсела к нему на кровать.
        - Слушай, скажи мне, пожалуйста, очень тебя прошу. Умоляю. Зачем Яга в тот дом престарелых поехала? Чтобы Надю проучить, да?
        Щетину Кощей сбрил и выглядел гораздо лучше, но синяки под глазами никуда не делись.
        - Яга твоя и сама много портачила. Царство ей небесное. Всегда самая умная была, вот и доумничалась.
        - Но ты можешь мне сказать, что случилось? Пожалуйста. Я же не отстану. У меня это в крови. От тебя, между прочим.
        Кощей снова захохотал, но уже по-доброму и немного смягчился.
        - В крови у неё. Выдумает тоже. Надя эта поперёк горла стояла и у неё, и у Тамары. Заставила Тамару её в школу на работу взять и тебя в отместку Яге выгнать собиралась. Яга попросила про неё компромат какой-нибудь найти. Но всё, что я нашёл - это то, что она работала в том доме престарелых. Больше ничего. Ну, тогда бабка твоя и подорвалась - выяснять.
        - Ну, а что она там узнала, ты мне можешь сказать?
        - Я в подробности не вникал. Не больно хотелось. Мне и работы выше крыши хватает.
        - Точно не знаешь?
        - Нет, - упрямо сказал он.
        Я огляделась и, заметив любопытные глаза, решила потерпеть с полным допросом пока он не вернётся домой.
        - Когда тебя выписывают?
        Дома Томаша не оказалось, Даша сказала, что он ушёл в магазин за яблоками, и повела меня в ту комнату, где мы танцевали Джаст Дэнс.
        - А что там? - я кивнула на закрытую дверь в конце коридора.
        - Мамина спальня, - беспечно откликнулась она.
        - Даша, - я строго посмотрела на неё. - Я знаю, что вы живёте вдвоём.
        - Всё равно это мамина спальня, - Даша хитро улыбнулась. - Хочешь покажу?
        В комнате царил полумрак. Шторы зашторены. На кровати валялся банный халат, рядом стояли тапочки. На тумбочке лежали очки и раскрытая книга. Столик перед зеркалом был заставлен пузырьками и баночками. На первый взгляд, настоящая жилая комната и, если бы не холодный, без запаха человеческого тепла воздух, было бы легко поверить, что мама вот-вот вернётся.
        - Здесь ничего нельзя трогать, - предупредила Даша. - Слава сделал это на случай, если вдруг придёт кто-то из школы или проверяющие. У нас даже зубная щётка лишняя стоит.
        - Но вдвоём в одной комнате, наверное, неудобно. Тем более, Слава мальчик, а ты девочка.
        - Он мой брат, какой он мальчик? - Даша весело засмеялась. - Да его и дома почти не бывает. Так что вся большая комната моя.
        Мы вышли из «маминой комнаты», и она аккуратно прикрыла дверь.
        - А знаешь, что случилось с нашей настоящей мамой? - спросила она таинственным полушёпотом.
        - Нет, - подыграла я ей.
        - Тебе какую версию? Для всех чужих, Славину или настоящую?
        - Конечно, настоящую.
        Она сделала вид, что задумалась.
        - Нет, извини. Пожалуй, настоящую я не могу тебе сказать.
        - Я никому не расскажу… Ты же знаешь, Слава бы меня не позвал сюда, если бы не доверял.
        Состроив хитрую мордочку, девочка потащила меня за собой, усадила на ковёр посреди комнаты и сама устроилась напротив.
        - Я расскажу тебе Славину версию. Мне он говорит, что она пошла купаться и утонула.
        - А на самом деле?
        - На самом деле она хотела утонуть и утонула, - Даша выжидающе смотрела на меня. - Только Славе не говори, что я это тебе сказала. Он не хочет, чтобы я знала правду, и я делаю вид, что не знаю.
        - Понятно, - я не очень поняла, можно ли расспрашивать и как она вообще относится к этой теме. - А какая версия для чужих?
        - Ну… Если кто-то попадается очень любопытный, то мы рассказываем, что она уехала в командировку и скоро вернётся.
        Девочка подползла на четвереньках ближе.
        - Знаешь, почему я тебе доверяю?
        - Почему?
        - Потому что у тебя тоже мамы нет. Мне Слава сказал.
        - Ну, у меня совсем другое. Моя мама просто отказалась от меня.
        - Да нет, тоже самое. Наша тоже от нас отказалась. Ты скучаешь по своей?
        - Я её плохо помню. Но стараюсь вообще не вспоминать.
        - Вот и я стараюсь не вспоминать. Моя мама была художницей, а твоя?
        - Моя… Моя… Да никем. Со мной сидела дома.
        - Моя тоже сидела, но не с нами, а сама по себе. Могла сутками из своей комнаты не выходить. Так что мы привыкли, что её нет. У неё часто депрессии были и творческие кризисы.
        Даша говорила довольно беспечно, но в голосе слышалась обида.
        - Всё. Мне неприятно об этом думать. Лучше я тебе свои пуговки покажу.
        Быстро вскочив, девочка открыла маленький выдвижной ящик мебельной стенки и вытащила оттуда пухлый тёмно-синий бархатный мешочек, после чего вернулась ко мне и высыпала из него на ковёр десятка три пуговиц. Совсем разных. Различного цвета, размера и формы.
        - Они какие-то особенные? - я взяла одну и покрутила в пальцах.
        - И да и нет, - Даша принялась заботливо раскладывать их в линию. - Это потеряшки. Они ищут семью.
        - В каком смысле?
        - Просто ждут, что они кому-нибудь понадобятся. Когда я их нахожу, всегда забираю себе. И мы обязательно подбираем им подходящую компанию. Вот, смотри, - она провела пальцем по пуговицам своей вязанной кофточки. - Видишь, они не все одинаковые, но очень похожие.
        - Здесь даже на одну больше, чем нужно, - заметила я.
        - Точно. Ты внимательная. Мне пришлось её пришить, потому что она сюда очень подходит. А если набирается много и ни с чем не сочетается, я делаю коврики.
        Она снова вскочила и через минуту принесла несколько белых кухонных полотенец, на которых в виде узоров были нашиты пуговицы.
        - А иногда превращаю их в талисманы, - Даша сунула мне в руки несколько пуговиц, подвешенных на веревки. - Или можно их пришить наизнанку одежды, и тогда они станут оберегами. Только нужно определённым способом пришивать. Я умею. Ты знаешь, что пуговицы называются пуговицами, потому что раньше люди верили, что они отпугивают зло?
        Я вспомнила пиджак Томаша.
        Даша говорила очень торопливо, шустро подсовывая мне ту одну пуговицу, то другую.
        - Давай ты себе тоже одну заберёшь? Ты не пожалеешь. Они будут очень рады. Ты им нравишься. Они мне сами сказали. Хочешь, я тебе пришью? Выбирай.
        Покопавшись среди тех, что валялись на полу, я выбрала самую большую, ярко-синюю.
        - Ура! - воскликнула девочка. - Я так рада, что ты выбрала её. Потому что яркие и непохожие всегда сложнее всего пристроить. Снимай кофту.
        Даша достала большую швейную шкатулку, где было множество разноцветных клубочков, ниток и утыканная симпатичными булавками, игольница в форме сердца, и, пока она подбирала нитки, а потом старательно пришивала пуговицу на внутреннюю сторону моей толстовки, я рассматривала её и думала о том, как бы я поступила на месте Томаша, будь у меня младшая сестра и попади мы в такую ситуацию. Сделала ли я бы всё, чтобы остаться вместе?
        По сути, я никого не любила настолько сильно. И вообще не понимала, что это такое. Я не была ни к кому привязана и никем не дорожила. Моя семья - Кощей и Яга. Я должна была любить их, но между нами всеми этого никогда не было. Никаких особых чувств, тепла или привязанности.
        А ведь, наверное, очень приятно, когда тебя любит вот такой ребёнок. Когда ты для него важнее всего на свете. Быть может, это даже больше, чем приятно? Ведь если ты нужен кому-то так сильно, в тебе появляется особый смысл. Ты уже не просто ты.
        Я запретила себе думать обо всём таком уже давным-давно, а тут внезапно всколыхнулось и в один миг накрыло с головой.
        Мы с мамой и папой катаемся на настоящих больших санях, запряжённых прекрасными белыми лошадьми. Всё вокруг нарядное и праздничное. Это Масленица, и повсюду, сколько я могу видеть, полно людей. Откуда-то доносится музыка. И ещё лежит толстый, искрящийся снег, но солнце уже светит настойчиво и тепло, ощущается приближение весны.
        Я полулежу между мамой и папой на застеленной меховой шкурой скамье, а ветер порывисто обдувает мне лицо. И в тот момент я чувствую себя такой удивительно счастливой, что никак не могу выразить это словами, потому что ещё не понимаю, что это счастье. Я думаю, что это просто радость. И поэтому просто смеюсь. Хохочу изо всех сил. И мне чудится, будто вороны, раскачивающиеся на голых берёзовых ветках, не каркают, а тоже смеются. И две мохнатые шавки, бегущие за санями, смеются, и чучело Масленицы в разноцветных лентах, и кругленький, надкусанный блинчик, через дырочку в котором я смотрю на солнце.
        И ещё помню, как купаемся на море. Папа то и дело вылавливает меня и кидает в воду. Снова и снова. Я отлично плаваю и представляю себя рыбой, выскользнувшей из сетей рыбака. И когда он в очередной раз подхватывает меня, откуда ни возьмись появляется мама и обнимает его так, что я оказываюсь зажата между ними. Я громко верещу и жадно глотаю воздух, как это делала бы оказавшаяся на воздухе рыба. Родители смеются, поэтому я верещу и бьюсь ещё сильнее.
        Я чувствую огромную радость и думаю, что смех - это самое лучшее, что может происходить с человеком. А потом папа поднимает нас с мамой вместе и бросает, но падаем мы все втроём, и от этого становится ещё смешнее.
        Я смеюсь так, что начинаю икать. Мы смеёмся, смеёмся и никак не можем остановиться.
        Я уж и забыла, что раньше так много смеялась.
        - Эй, Микки, - Даша потрясла меня за плечо. - Ты чего?
        - Всё хорошо, - я вскочила на ноги, отвернулась и быстро вытерла лицо ладонями.
        - Ты плачешь?
        - Это от простуды. Глаза иногда слезятся. Сейчас умоюсь и всё пройдёт.
        Я направилась в ванную. Даша за мной.
        - А хочешь скажу кое-что, и ты сразу перестанешь плакать?
        - Ну.
        - Слава, между прочим, тебя давно любит.
        - Что значит давно? - я остановилась перед дверью в ванную.
        - Ну, как мы сюда переехали. Почти сразу.
        - С чего ты взяла?
        - Я по нему всегда всё вижу. Но на самом деле, я нашла у него твои фотки в телефоне.
        - Неожиданно.
        - Почему? Ты же очень красивая и крутая.
        - Это было незаметно.
        - Конечно, незаметно. Слава очень хорошо умеет делать вид, что ему всё равно. Ну… и Наде это сильно не нравилось. И она ругалась.
        - Наде? - я развернулась к ней. - Ты знала про Надежду Эдуардовну? Что они с Томашем… В смысле, со Славой дружили?
        Даша сдавленно захихикала:
        - Как же я могла не знать? Это ведь Надя привезла нас сюда. Она даже удочерить меня хотела.
        Я остолбенела, совершенно позабыв, что собиралась умыться.
        - В таком случае, ты, наверное, очень расстроена, что всё так с ней получилось, - единственное, что получилось сказать.
        Девочка пожала плечами.
        - Этого я тебе не скажу. Пока что, - она задумалась. - Слава с ней часто ссорился и был рад, когда она вдруг исчезла.
        - Был рад? - переспросила я, как тормоз.
        - Ну, понимаешь, Надя часто, когда злилась, грозила, что она нас бросит и мы должны будем выкарабкиваться сами. Я-то знала, что не бросит, а вот Слава иногда говорил, что будет счастлив, если она это сделает. Так что, когда она исчезла, мы решили, что она просто хочет его наказать. Она и до этого так делала. Пропадала на пару недель. Потом возвращалась и радовалась тому, что мы соскучились.
        - За что наказать?
        - За тебя же, - произнесла Даша с укором, как будто я очень непонятливая. - Ну, я ведь говорила. Слава тебя давно любил, а Наде это не нравилось. А ты его любишь?
        Мы по-прежнему стояли перед ванной, и я пребывала в полном смятении.
        Но тут послышался звон ключей и звук отпираемой двери.
        Даша заговорщицки приложила палец к губам:
        - Я ничего ему не расскажу. И ты не рассказывай.
        Меня уже давно так не лихорадило. В голове лихо перепутывались клубки мыслей, а в сердце вонзались булавки.
        Получалось, Томаши были знакомы с Надей ещё до дома престарелых. И любовь со Славой завязалась у неё гораздо раньше, чем он появился у нас.
        Осознание этого убивало.
        Даже то, что, по словам Даши, Томаш ссорился с физручкой из-за меня, ничего не меняло.
        Я решила, что должна поговорить с ним начистоту. Прямо сказать, что всё знаю и уйти, чтобы больше эти отношения ни во что не вылились.
        Какое-то время я пыталась сделать вид, что всё в порядке, но Слава тут же заметил, что я «взвинченная», и, отправив Дашу играть с подружкой, затащил меня на кухню.
        - Что-то не так?
        - Есть кое-что.
        - Рассказывай.
        Опасаясь расплакаться, глядя ему в глаза, я взяла дощечку и попыталась нарезать хлеб.
        - Ты не говорил, что вы с Надей были так давно знакомы, - потребовалось усилие, чтобы голос не дрожал.
        - А зачем мне это говорить? - он стоял за спиной.
        - Чтобы было честно.
        Я давила ножом на хлеб, но он только проминался и не резался.
        - Не вижу ничего нечестного в том, чтобы не афишировать это, - Томаш отнял у меня нож и, перевернув другой стороной, снова вложил в руку. - Так удобнее.
        Но я застыла с этим ножом, решаясь сказать, что собиралась.
        - Если это так, то я не могу встречаться с тобой.
        - Почему это?
        - Не знаю. Потому что. Это неприятно и обидно.
        - Ты так говоришь, как будто Надя была моей женой, а я это скрыл.
        - Получается, так.
        - Ничего не так, - он с силой развернул меня к себе. - Надя помогала нам. Вот и всё.
        - Если бы я не видела вас с ней в ТЦ, я бы, может, и поверила.
        Томаш опустил глаза в вырез моей футболки.
        - Что тебе ещё Дашка разболтала?
        - Даша тут не причем. Я сама всё выяснила. Моя бабка поселилась в Пуговицах и всё узнала. Мы с Лизой вчера там были. Разговаривали с Надиной мамой, - я сказала это наобум, но по тому, как изменилось его лицо, стало ясно, что попала точно в цель.
        - Что всё?
        - Всё-всё, - отрезала я. - Я-то думала, что в этот раз у нас всё по-честному. Но ты такой… Такой подлый обманщик, что мне теперь ужасно стыдно перед ребятами. Они меня предупреждали, а я не хотела им верить.
        Выхватив нож из моей руки, он со злостью швырнул его в раковину.
        - Что ты узнала? Что? Что в этом такого, что делает меня подлым?
        - Даже обсуждать не хочу.
        - Что? - он отступил назад. - Что я угодил в ловушку, из которой не было и нет выхода? Что каждый день живу в страхе, что вот-вот всё вскроется? Что я уже два года с утра до вечера делаю что угодно, лишь бы сохранить всё, как есть? Вот что из этого делает меня подлым по отношению к тебе?
        Его яростная убедительность и напор пошатнули мою решимость.
        - У меня такое чувство, что ты мне просто морочишь голову. Как в тот самый первый раз, когда ты сначала влюбил в себя, а потом сделал вид, что ничего не было.
        - Я ступил, - он расстроенно покачал головой. - Рассказал про тебя Наде. Не знал, что она так отреагирует.
        - Как так?
        - Взбесится. И устроит скандал. Я тогда и не думал, что это её волнует. До этого момента Надя была для нас единственным помощником и союзником. Но она потребовала прекратить наше с тобой общение.
        - И ты её послушал? - во мне смешались обида, злость, негодование. - Какой примерный мальчик.
        Я сделала шаг к выходу, но Слава оказался возле двери быстрее и припёр её спиной.
        - У меня не было другого выхода. Поэтому я слился. А чуть позже Надя нашла твои фотки в моём телефоне, психанула и исчезла. Больше недели не появлялась, даже не писала. А после заявилась, как ни в чём не бывало, и сообщила, что теперь будет работать в школе и присматривать за мной.
        - А что бы произошло, если бы ты её не послушал?
        - Ну… Сначала она угрожала, что бросит нас, а когда поняла, что мы и без неё нормально справляемся, пообещала позвонить Дашиному отцу и рассказать, где нас искать. На какое-то время ей это помогло. Только когда она поняла, что может заставить меня удалить фотки, но не мысли, стала беситься и злиться уже на тебя.
        - На меня? За что? Я же ничего не делала. Я, наоборот, всегда избегала тебя.
        - Тебе необязательно было что-то делать. Ты мне просто нравилась, а с этим ничего не поделаешь.
        В его твёрдом взгляде читалось упорство.
        - Зачем же Надя привела тебя на репетицию?
        - Ну… - он поморщился. - Это её уже несло. Хотела посмотреть на мою реакцию. На нас с тобой. Провоцировала. Посмотрела и после первого же вечера передумала. Рыдала. Притворялась несчастной и оскорблённой. Но, знаешь, я тоже не мебель, чтобы меня ставить или убирать, когда вздумается. Так что ей пришлось пожинать плоды своих же загонов. Я, конечно, тоже потом пожалел, что так заупрямился, это могло закончится чем угодно. Я не должен был так рисковать, но у каждого человека есть предел терпению и у меня тоже.
        - Чем это ты так сильно рисковал? - я уже была не уверена, что готова немедленно уйти.
        - Тобой.
        - Шутишь?
        Томаш шагнул ко мне, обнял и прижал мою голову к своему плечу.
        - Я не хочу об этом говорить. Давай не будем?
        - Нет, будем! - я вырвалась. - Сейчас же рассказывай.
        - Надя грозилась сделать тебе что-то плохое. И она была на это вполне способна.
        - И что же она собиралась сделать? Говори прямо. Побить меня? Наставить двоек? Похоронить под матами?
        Томаш замялся.
        - Облить кислотой.
        - Что? - я поражённо выдохнула.
        - Она даже химию какую-то купила и показала мне, чтобы доказать серьёзность своих намерений.
        - Поразительно. Но почему я ничего этого не замечала?
        - Может, потому что тебе не было никакого дела до нас? До меня…
        - Было, - я пыталась осмыслить его слова.
        В коридоре послышался топот ног. Дверь приоткрылась.
        - Вы целуетесь? - проговорила Даша в образовавшуюся щель.
        - Нет, - ответили мы в один голос.
        - Тогда целуйтесь, - велела она и снова убежала.
        Я отошла к окну и около минуты смотрела в его вечернюю темноту. Томаш ждал.
        - Хорошо, - наконец, решила я. - Давай ты мне честно, с самого начала расскажешь абсолютно всё, а потом вместе подумаем, что делать дальше.
        ГЛАВА 17
        С Надей Томаши познакомились четыре года назад в «Пуговицах» благодаря девяностолетнему отчиму их матери. Дед твердил, что ослеплён Надиной красотой и собирается на ней жениться. Та же шутливо откликалась на его забавные ухаживания, чем сразу заслужила симпатию всей семьи Томашей.
        Марина, мама Славы, была увлекающейся, эмоциональной женщиной, легко заводящей дружбу с каждым, кто попадал в круг её внимания, поэтому она немедленно сошлась и с Надей.
        Рассказала ей то, что она художница, что по молодости объехала с ребёнком «под мышкой» полмира, что не ест мяса, верит в Будду, реинкарнацию, занимается йогой и сбежала от мужа. Последний факт Надю очень заинтересовал, и в дальнейшем она глубоко прониклась историей Марины, о том, как ей три года пришлось жить «под колпаком» тирана и самодура - Дашиного отца. Которого она встретила на презентационной выставке одной из подруг. Ему перевалило за пятьдесят, но он был богат, образован и красноречив, а его интерес к искусству и регулярная благотворительность сразу же подкупили женщину. Они встречались около года, а потом Марина забеременела и Марк, пообещав золотые горы, потребовал, чтобы она оставила ребёнка.
        Сам Марк был три раза женат и всё ещё состоял в браке, но детей у него не было, поэтому рождение Даши стало для него настоящим подарком.
        После рождения девочки он взял и её, и всю семью Томашей на полное обеспечение, включая съёмные квартиры в Москве, обучение Славы и даже оплачивая проживание деда в доме престарелых. Вместе с тем, жениться на Марине Марк не собирался, но требовал от неё поведения и послушания домохозяйки, что полностью противоречило её свободолюбивым принципам.
        Да и со Славой отношения у них не сложились. Мальчик сразу воспринял появление чужого мужчины в штыки, и с каждым годом неприятие только усиливалось. Однако Дашу Слава полюбил с первого же дня. Даже имя для девочки мать доверила выбрать ему. Славе было десять, и он так ответственно и самозабвенно возился с новорожденной сестрёнкой, что вскоре львиную долю забот о ней мать переложила на сына. Марку же это категорически не нравилось, опасаясь, что Слава, будучи сам ребёнком, случайно не уследит за девочкой или навредит ей, он нанял няню. Отношения между ним и Славой становились всё хуже и хуже. Тогда как Марина, увлёкшись антидепрессантами, переживала не лучшие времена.
        Рисовать она уже почти не рисовала, чувствовала душевную пустоту и нереализованность.
        И как-то после очередного скандала с Марком, забрав детей, она уехала в старый родительский дом в Ивантеевке. Марк нашёл их, умолял вернуться, Марина вызвала полицию и потребовала, чтобы он исчез из её жизни. Но спустя несколько месяцев Марку без особого труда удалось выторговать встречу с Дашей раз в месяц, пообещав продолжить оплачивать все их расходы.
        Надя, в свою очередь, рассказала Марине, что вынуждена жить и работать в доме престарелых, чтобы содержать больную мать, которая психологически никак не могла пережить смерть погибших шестнадцать лет назад в автомобильной аварии мужа и сына. В отличие от Марины, кроме школы, физкультурного колледжа и дома престарелых Надя в своей жизни почти ничего не видела, поэтому слушала все её истории о путешествиях, друзьях и искусстве с огромным интересом. С тем же интересом она впитывала абсолютно всё, что говорила Марина.
        С лёгкостью подружившись с детьми, когда они приезжали навестить деда, Надя проводила с ними довольно много времени. А потом, получив как-то приглашение на Дашин день рождения, стала бывать у Томашей очень часто.
        В свободное время она возилась с Дашей и помогала Славе со школой. Ездить приходилось довольно далеко, поэтому иногда Марина оставляла её погостить на несколько дней, а чуть позже уговорила купить машину.
        Своей семьи у Нади толком не было. Мать никогда не воспринимала её всерьёз и относилась, как к пустому месту. Отца и брата Надя помнила очень смутно, когда они погибли, ей было шесть, но после аварии их образы заполнили всю её жизнь. Говорила она о них с благоговейным трепетом, полушёпотом, как о святых.
        Вместе с Томашами Надя проводила праздники, ездила с ними в Москву за покупками, ходила в кино и на прогулки до тех пор, пока зависимость Марины от таблеток не начала мешать нормальной жизни. Мать стала странной, отстранённой, с резкими перепадами настроения и затяжными непонятными болезнями. Тогда Надя чуть ли не переселилась к ним, взяла на себя всё хозяйство и постепенно почти превратилась в члена их семьи.
        А потом у Марины случился затяжной кризис, из которого она так и не смогла выбраться. Отправившись в один прекрасный день на озеро, она оставила записку о том, что намеревается покончить с собой и в своей смерти никого не винит.
        Сначала Слава бросился на поиски матери, а затем позвонил Наде.
        Надя приехала и сказала, что нужно ждать и оповещать об этом пока никого не стоит. Ведь, если вдруг Марина действительно покончила с собой, Славу с Дашей немедленно отправят в специализированные детские учреждения. А стоит узнать об этом Марку, то он сделает всё, чтобы забрать девочку себе, а также перестанет переводить им деньги и оплачивать содержание деда.
        Славе подобное развитие событий казалось катастрофическим, поэтому он сразу согласился держать случившееся в тайне.
        Однако спустя некоторое время отсутствие Марины стали замечать сначала соседи, а потом и в школе, где они с Дашей учились. И вот тогда Надя предложила им переехать в Москву, пообещав, что найдёт возможность устроить их в школу так, что родительские документы и участие не потребуются. Она подыскала им квартиру и договорилась с женщиной, согласившейся для отвода глаз изображать их маму.
        Сорвавшись, они уехали посреди учебного года. Слава не доучился в десятом, а Даша в третьем, поэтому в новую им пришлось пойти с потерей класса, первого сентября, не привлекая к себе лишнего внимания.
        Слава хотел бросить школу и устроиться работать, но Надя объяснила, что на несколько лет им нужно стать как можно более незаметными и не привлекать к себе внимание, а школа для этих целей - самый лучший вариант.
        Пока Слава не заинтересовался мной, всё было хорошо. Но узнав о его увлечении, Надя внезапно отреагировала очень резко. Болезненно и нетерпимо. Сначала убеждала, что заводить девушек и друзей небезопасно, а вскоре и вовсе раскрылась в своих чувствах к нему. И с этого момента у них всё пошло наперекосяк. Примерно в это же время в Пуговицах умер дед Томашей, и Надя умоляла Славу не рассказывать об этом Марку, чтобы деньги, предназначавшиеся на содержание деда, теперь шли на её мать. Из-за этого они очень сильно поругались, Надя уехала и пару месяцев не объявлялась, а вернувшись, сообщила, что устроилась в школу и теперь намеревается приглядывать за ними. Надя перестала быть милой и заботливой няней, она превратилась в требовательную, капризную и властную тираншу.
        Сначала Слава предполагал, что она ведёт себя так из-за денег Марка и решил, что тогда она больше его заинтересована в том, чтобы Дашин отец ничего не знал, поэтому немного расслабился, но, как оказалось, зря. Деньги у Нади были и свои. Откуда она не говорила, но с одержимостью копила на квартиру, новые паспорта и переезд в другой город. Дело было вовсе не в деньгах, а в нём самом и немного в Даше.
        Надю полностью захватила идея о том, что они должны стать настоящей семьёй. При этом она требовала от Славы одновременно и сыновьего послушания, и братской опеки, и любовного восхищения. Тогда-то он неожиданно понял, что имеет дело с психически нездоровым человеком, и что её чрезмерное участие в их жизни с самого начала было продиктовано навязчивым желанием стать предметом его внимания, заботы и любви. Всего того, что она видела в его отношении к Даше. Надя даже намеревалась, оформив поддельные документы, удочерить девочку, чтобы навсегда сделать его зависимым от себя.
        Поэтому школьную влюблённость Славы физручка восприняла с безумной ревностью, она закатывала такие сцены и истерики, от которых ему делалось жутко. В ход шли все возможные запугивания, начиная от звонка Марку и заканчивая самоубийством. Один раз она воткнула себе в ногу нож, а в другой опустила локоть в кипящую кастрюлю. Самого Славу она никогда не трогала и даже боялась причинить ему физическую боль, но когда стало ясно, что выгнать из школы меня не получится, перешла к прямым угрозам в мой адрес.
        Именно такую историю поведал мне Томаш, и звучала она весьма правдоподобно, особенно с учётом того, что я знала об Антоне.
        - Мне нужно подумать, - я забрала свою руку из его горячих ладоней и поднялась.
        - О чём? - он обеспокоенно выпрямился.
        - Моя жизнь простая, как отрезки на горизонтальной прямой, а тут сплошные сложные функции. За пять минут не решишь.
        - Не надо ничего решать, - Томаш пошёл за мной в коридор. - Я рассказал тебе всё по-честному, чтобы ты больше не додумывала лишнее.
        - Лишнее? Да я подобное при всём желании не смогла бы выдумать.
        - Микки, ты мне очень нравишься, - стоя в шаге от меня и пристально наблюдая, как я вожусь с курткой, сказал он с нажимом. - Очень. Вот об этом подумай, как следует.
        Я рассеянно кивнула.
        - И, если… Если я тебе тоже нравлюсь, - с осторожностью, словно недавнее «Теперь ты со мной» говорил совсем другой человек, произнёс он. - У тебя нет причин меня избегать.
        Я замялась. Уходить так, будто я обижена, было неправильно. За доверие нельзя платить неблагодарностью. Но именно доверие являлось главной неизвестной в этом замысловатом уравнении.
        Из комнаты высунулась Даша, увидела меня в одежде и, молниеносно подскочив, крепко прижалась:
        - Так не честно! Почему ты сразу уходишь?
        - Как же сразу? - я погладила её по голове. - Я у вас уже два часа. Сейчас почти восемь. Пока ещё до дома доберусь.
        - Погоди, - вдруг спохватился Томаш.
        - Я провожу.
        - Не нужно. Нет настроения разговаривать.
        Он замер со свитером в руках.
        - Точно?
        - Извини.
        - А можно я тебе напишу в вотсап? - попросила девочка.
        - Конечно. Слава тебе даст мой номер.
        - Спасибо! - Даша обхватила меня за шею и прошептала на ухо: - Береги пуговицу.
        - Обязательно, - я помахала Томашу над её головой. - Пока.
        Он тоже помахал.
        От внезапно возникшей между нами дистанции холод ощущался сильнее, чем от пронизывающего ветра на улице.
        Мне требовалось либо принять эту полную странностей и белых пятен историю, либо, как советовала Лиза, прекратить всяческое общение со Славой.
        Ещё до его рассказа, до полунамёков Даши, когда я ехала к ним из больницы, всё было почти нормально. Недосказанность существовала, но вопрос о выборе не стоял.
        Теперь же, когда я узнала все подробности, по сути, ничего не изменилось, но на самом деле изменилось всё.
        Как-то раз Бэзил в красках описывал, как у них в деревне режут и ощипывают кур. Описывал со смаком, со всеми натуралистическими подробностями, как они бьются, как кричат, нарочно, зная, что нам с Лизой это неприятно слушать. Казалось бы, ничего не случилось, и от самого этого рассказа ни одна курица не пострадала. Просто информация, просто дополнительное знание, как это бывает на самом деле, однако потом я больше года не могла видеть голые куриные тушки в магазине.
        И вот теперь от этого дополнительного знания, которое я сама вытребовала у Томаша, мне было также плохо и противно. Пусть он не любил Надю, пусть стал всего лишь жертвой обстоятельств, пусть делал это всё ради сестры, но чище он от этого не становился.
        Тайная смерть их матери, странное бегство из дома, неоднозначные отношения с Надей, могущественный Марк, продуманная до мелочей «мамина» комната, пуговки и кислота, которой Надя собиралась меня облить. Кислота! От одной этой мысли по спине пробежали мурашки. Я так близко ходила рядом со всем этим и ничего не подозревала.
        «Меньше знаешь, крепче спишь» - народная мудрость, дошедшая до меня во всей своей полноте лишь сейчас. И если я и раньше спала отвратительно, то теперь со сном и вовсе можно было попрощаться.
        Когда Кощей вернется, он сможет рассказать о том, что скрывала Яга. Но я уже не была уверена, что хочу это знать.
        И всё же Томаш велел подумать о том, что я ему нравлюсь, но как только я начинала об этом думать, остальное отступало на задний план, размывалось и, какими бы шокирующими не были открывшиеся подробности, переставало иметь значение. И это не считая того, что в его присутствии моё здравомыслие заканчивалось в принципе.
        Когда утром он ворвался ко мне и потащил в школу, я хоть и ругалась, но, на самом деле, в глубине души была счастлива, что кто-то сделал то, на что у меня самой не хватало ни силы воли, ни сознательности. Я восхитилась им, когда он запретил мне брать деньги у Бэзила, даже когда предложил помочь с уборкой. В моей безалаберной, пущенной на самотёк жизни определённо не хватало кого-то цельного и решительного. Того, кто встряхнёт меня и приведёт в чувства.
        Зато теперь многое разъяснилось. Стало ясно, что Надя требовала от директрисы, в чём истинная причина той истории с часами, и почему она настаивала на моем отчислении.
        Но из-за чего Тамара шла у неё на поводу и выполняла все эти требования, прекрасно осознавая, чем ей это грозит, если всё вскроется, по-прежнему было не понятно. Неужели исключительно из жалости и сострадания к судьбе «бедной девочки»?
        Я взяла паузу почти на неделю. Томаш ждал. Ни Лизе, ни Бэзилу не стоило ни о чем лишнем знать, к их обоюдному облегчению я сказала, что мы со Славой немного поссорились, и они тут же принялись звать меня тусоваться: на презентацию фильма в ТЦ, на халявный концерт неизвестной панк-группы, на загадочную хэллоуинскую вечеринку у кого-то на квартире в конце ноября. Но я везде отказалась. Даже просто в ТЦ с ними не ходила.
        На душе было тошно. Хотелось плакать и сидеть часами, тупо уставившись в стенку. Я никак не могла принять решение и это меня убивало. Триггер десятилетней давности вскрылся, как застаревший нарыв, и растёкся острой спазматической болью. Мне снова мечталось о том, чтобы всё оставалось по-старому, чтобы ничего не менялось и не требовалось выбирать.
        Но зато в эти дни я, как и обещала Тамаре Андреевне, покорно ходила на все уроки, не опаздывала и даже хорошо написала работу по алгебре, потому что, решая математические уравнения, я на время переставала решать своё собственное, заведомо не имеющее правильного ответа.
        В субботу Женечка встретил меня у школы и повёл на осмотр своих бывших владений.
        Сначала заглянули в подсобку, где хранились швабры, вёдра, мётлы, тряпки и моющие средства, затем пошли по классам.
        В процессе выяснилось, что основная уборка классов входит в обязанности классных руководителей и их классов. А от меня в основном потребуется мыть полы и проветривать.
        Однако мы всё равно задержались в каждом классе, чуть ли не по десять минут, проверяя губки, мел, маркеры, чтобы всё писало и лежало на местах.
        Женечка с гордостью продемонстрировал, как с помощью скотча отдирать прилеплённые к стульям и партам жвачки, каким составом отмывать надписи и рисунки, чтобы не испортить поверхность, как открывать окна и где брать лейки. Всё это он делал очень долго, тщательно и с чувством. Будто не пыль на шкафу вытирал, а проводил полосную операцию, от которой зависела жизнь пациента.
        В коридоре мы просто так простояли около пяти минут. Слушали «сердце школы».
        Женечка сказал, что если приложить ухо к стене, то отчётливо слышно, как оно бьётся. Я тоже приложила ухо к стене и тоже слышала сердцебиение, прекрасно осознавая, что это звук моего собственного сердца. И всё же ему, как и прежде, удалось втянуть меня в собственный, метафизичный мир, где трещина на кафельной плитке в туалете грозила привести к дестрою, а чёрная полоса от обуви на полу была меткой, оставленной проникшими в школу под видом детей сущностями. Смятая записка в корзине для бумаг являлась посланием, а обрывок шнурка в физкультурном зале - энергетическим сбоем.
        В зале нужно было быть особенно внимательной, тщательно проверять, чтобы к полу ничего не приклеилось и не размазалось жирных пятен. Мыть зал требовалось с самого утра до начала первого урока, чтобы он успел высохнуть, поэтому именно с него начиналась утренняя уборка, и он отнимал не меньше времени, чем вся остальная школа.
        Новый физрук, готовящийся к началу занятий секции по волейболу, нашему появлению очень обрадовался и, не переставая жаловаться на то, что в последние две недели ему приходится мыть зал по вечерам самому, ткнул меня носом во все самые грязные места и углы. Но заметив на моём лице плохо скрываемый испуг, заверил, что инвентарь будет протирать сам.
        После осмотра зала мой трудовой пыл заметно поугас. Похоже, я ввязалась в то, с чем могла и не справиться. Но деньги за месяц я уже получила, так что пути назад не было.
        - Надежда Эдуардовна всегда убиралась в зале сама, - с осуждением сказал Женечка, стоило нам попрощаться с физруком. - А этот ленивый.
        - Тебе она нравилась? - впервые за последние месяцы я услышала про Надю что-то хорошее.
        - В каком смысле? - насторожился он.
        Мне показалось, или на его щеках вспыхнул румянец?
        - В любом. Как женщина, например. Надя же была красивая…
        - Сущности всегда находят для себя красивое тело, - его губы плотно сжались.
        - Только не говори, пожалуйста, что Надя сущность. Я и так не знаю уже, что про неё думать.
        - Надежда Эдуардовна всегда убиралась в зале сама, но не потому, что ей нравился правильный порядок. Она хотела, чтобы всё было по её. Чтобы ей никто не мешал делать по-своему, пробуждать и притягивать дестрой.
        - Она тебя чем-то обидела?
        - Она считала, что я глупый. Грубо разговаривала и обзывалась.
        - Как?
        - Этого я не скажу. Но… - он наклонился ко мне и зашептал таинственным голосом. - Она чувствовала, что я Хранитель. Вот и злилась. У нас было противостояние. Пойдём лучше на улицу. Здесь не нужно об этом говорить.
        - Боишься, что Надин призрак тебя услышит и будет мстить? - рассмеялась я, но Женечка с серьёзным спокойствием покачал головой.
        - Призраков не существует. Люди дают непонятному понятные для себя объяснения. Так уж они устроены. Многие. Во всяком случае те, которые не знают ничего о сущностях.
        Мы вышли на лестницу. В большие окна светило нечто похожее на солнце.
        - Типа сущности не умирают?
        - Умирают, конечно, но их нефизическая часть намного больше и важнее, чем телесная, поэтому она может ещё долго сохраняться и после их смерти. Не навсегда, но какое-то время. Также как у обычных людей тела. В нашем материальном мире физическое тело обладает значимостью восемьдесят процентов, а энергетика и душа - оставшиеся двадцать. Приблизительно, конечно. А у сущностей наоборот. При определённых обстоятельствах они даже могут перебраться в другое тело. Точно также, как может меняться состояние нашей души на протяжении всей жизни.
        Этим своим высказыванием Женечке удалось обеспечить мою глубокую задумчивость до тех пор, пока не вышли из школы и не остановились возле калитки. Дальше наши пути расходились.
        - Ты что-то хотел рассказать про Надю, - напомнила я.
        В его глазах читались сосредоточенность и чистота.
        - Избавиться от меня было частью плана. Надежду Эдуардовну нарочно подослали. Школа - самое сладкое для них место. Дети беззащитны, доверчивы и восприимчивы. Они эмоциональны и нестабильны. Проще только со стариками. Она смогла вызвать дестрой, и ты видишь, к чему это привело? Теперь я бессилен.
        - Не переживай. Я буду хорошо убираться. Обещаю, - я похлопала его по плечу. - Мне-то ты веришь?
        - Тебе я верю, но с тех пор, как зеркало разбилось, в тебе тоже больше нет целостности. Ты не можешь оставаться прежней. Внутри тебя теперь сплошные трещины. Каждая твоя часть живёт в своём осколке и не видит остальные.
        Пускай к реальности Женечкины разговоры имели лишь отдалённое отношение, но порой он мог ухватить самую суть. Точнее я бы и сама не сказала.
        - Ты прав. Я плохой Хранитель. Во мне нет никакого порядка. Во мне поселился дестрой. Мне просто нужны деньги, и я немного поубираюсь, пока ты не сможешь вернуться обратно.
        - Думаешь, меня могут вернуть? - ясные глаза с надеждой расширились.
        - Конечно. Всё равно лучше тебя никто с этим не справится.
        - Я тоже плохо справился, - сказал он без капли драматизма. - Хочешь честно?
        Выпрямив спину и решительно вскинув голову, как если бы ему пришлось предстать в зале суда, Женечка торжественно объявил:
        - Это я виноват в том, что случилось. Только я и никто другой.
        - И что же ты сделал?
        - Я знал, что Надежда Эдуардавна тёмная и опасная. Всегда знал. Но мама просила держаться от неё подальше, не разговаривать и не слушать её, поэтому я ничего и не сделал. Я виноват в том, что ничего не сделал.
        - Если она опасная, то почему твоя мама разрешила ей работать здесь?
        - Я не знаю, - он развёл руками. - Наверное, потому что мама очень добрая и не может никому отказать.
        - Выходит, твоей вины здесь нет.
        - В тот день… Когда зеркало разбилось. У меня было предчувствие… Что появилась щель… Нестабильность образовалась повсюду. Ты говорила, нужно вспомнить. Я пытался. Та рваная тряпка - послание из дестроя. Я должен был или починить её, или уничтожить, а не выбрасывать в выходной день. Ведь мусорка приезжает только во вторник.
        - Подожди, подожди, - я схватила его за руку. - Что за тряпка?
        - Тряпичный плакат с поздравлением. Он был так сильно порван, что буквы уже не получилось бы восстановить.
        - Растяжка «С днём рождения, школа»? Где же ты её взял?
        - В раздевалке под вешалками валялась. Я из туалета шёл и увидел её издалека.
        - Какая же я дура! - я шлёпнула себя ладонью по лбу. - Можно было сразу догадаться.
        - А что такое? - Женечка насторожился.
        - Мы так долго пытались выяснить, как эта растяжка оказалась в колодце, где нашли Надю. А оказывается, это ты её выкинул. Выходит, что из мусорного бака мог взять её любой.
        - Любой, кто видел, как я её туда нёс, потому что потом я прикрыл эту тряпку коробкой.
        - А кто мог тебя видеть?
        - Из окна любой мог. Возле баков же фонарь. И Вася мог, когда по телефону разговаривал, а потом пошёл на стоянку.
        - Вася со мной домой уходил. Он что, вернулся?
        - Да нет. Это до того, как вы ушли было. Я ещё про зеркало не знал. Но всё шло к тому. Я же объясняю тебе про трещину. Даже колёса эти.
        - Какие ещё колёса?
        - Про которые Вася говорил. На машине Надежды Эдуардовны. Он их проткнуть собирался.
        - Что…о…о? - я снова вцепилась в его руку, на этот раз, чтобы не свалиться от удивления. - Бэзил хотел проткнуть физручке колёса?
        - Ну, да. Он с кем-то про это по телефону говорил.
        - Офигеть. И чего? Проткнул?
        - Откуда мне знать, - Женечка пожал плечами. - Может и не успел. Надежда Эдуардовна через несколько минут в ту же сторону пошла. Кстати, если бы она не переписывалась в телефоне, то тоже могла бы меня видеть.
        - Что же ты мне раньше не сказал?!
        - Микки, ты не спрашивала.
        - Это же самое главное!
        - Мы разговаривали про дестрой. Я думал, тебя интересует он, а не кто куда пошёл и с кем разговаривал.
        - Ладно-ладно, извини, - я потрясла его руку. - Я не хотела тебя обидеть. Просто это важно. Это очень важно. Так мы сможем понять, кто весь этот дестрой устроил. Скажи, пожалуйста, что ты ещё видел или, может быть, слышал?
        - Больше ничего не видел, - Женечка хмурился.
        Ему тяжело было ухватить суть происходящего.
        - Надя же могла застукать Бэзила, когда он прокалывал ей колёса! Она была ужасно злая, просто бешеная, - я снова вспомнила её полыхающее ненавистью лицо. - И Бэзил был злой. Она могла увидеть его и схватить. И они подрались. Получается, Бэзил мог случайно её убить.
        Женечка испуганно вздрогнул.
        - Я не знаю. Я ничего не знаю. Я про такое думать боюсь. Это очень страшное слово - убить.
        - Ты бы не смог никого убить? - спросила я машинально, одновременно прикидывая, стоит ли позвонить и заявиться к Бэзилу прямо сейчас или лучше дождаться вечера и завалиться к ним на вечеринку. - Даже сущность?
        - Что ты такое говоришь? - негодующе возмутился Женечка. - Убийство - это и есть дестрой! Никого нельзя убивать, ни одно живое существо, даже сущность.
        То, как он задёргался и покраснел, насмешило.
        - А убийство таракана - это тоже дестрой?
        - Тараканы разносят заразу, от которой люди могут заболеть и потом умереть.
        - То есть их можно?
        - Только, чтобы остановить ещё больший дестрой.
        - Значит, всё-таки иногда убийство оправдано?
        - Микки, хватит. Ты меня путаешь. А когда я путаюсь, у меня начинает болеть голова.
        - Ну, а вот если бы тебя мама попросила? Ради мамы ты бы мог кого-нибудь убить? Кого-нибудь плохого, типа таракана? Чтобы остановить ещё больший дестрой?
        - Замолчи! - Женечка нервно отскочил от меня. - Я не хочу этого слышать. И говорить про это не хочу. Если ты не прекратишь, больше я помогать тебе не буду. Никогда!
        В очередной раз извинившись, я торопливо с ним попрощалась и, едва отойдя от школы, тут же позвонила Бэзилу.
        - Приглашение на псевдохэллоуинскую вечеринку ещё в силе?
        - Неужели ты передумала?
        - А ты там будешь?
        - Мы с Филом чуть позже подойдем, но можешь пойти с Лизой. Она знает, где это.
        ГЛАВА 18
        Раньше моей самой большой мечтой было жить одной. Навсегда избавиться от общества Яги и Кощея. Освободиться от вечного принуждения и почувствовать себя свободной. Исполнение этой мечты казалось призрачным, далёким и представлялось главной целью моего довольно туманного будущего.
        Однако на поверку вкус этой свободы оказался совсем иным. В нём не было упоительной сладости или лёгкости, а заветное исполнение мечты, пусть даже на недолгий срок, не принесло ни радости, ни счастья. Быть может, виной тому была погода, хроническая простуда или вся эта закрутившаяся неразбериха с физручкой. Но вместо того, чтобы наслаждаться одиночеством, я под воображаемые злобные окрики Яги: «Вынеси мусор, бездельница», «Погладь хотя бы бельё», «Кто на тебе криворукой такой женится?» неприкаянно бродила по квартире в ожидании вечера. Сообщение от Даши пришло как раз в тот момент, когда я, наконец, уговорила себя достать гладильную доску.
        «Привет. Как дела?».
        «Всё хорошо. А как у тебя?».
        «Я немного грущу».
        «Что-то случилось?».
        «Почему обязательно должно что-то случиться? Просто я боюсь, что вы со Славой можете не помириться и мне от этого очень грустно».
        «Мы с ним не ссорились».
        «Я всё знаю. Он рассказал тебе про нас, и теперь ты ему не пишешь и не разговариваешь. Это значит, что ты больше не хочешь с ним дружить».
        «Я пока ещё не знаю, что написать».
        «Напиши, что любишь его».
        «Это будет глупо».
        «Ну, хотя бы притворись. Пожалуйста, ради меня».
        «А тебе это зачем?».
        «Ты просто не знаешь, как он переживает и думает, что всё испортил. Но мы же не виноваты, что с нами всё так получилось. Ты считаешь, что мы плохие. Но мы ничего плохого не делали».
        «Я так не считаю».
        «Тогда напиши ему».
        «А можно не сегодня?».
        «Но почему? Чего ты боишься?».
        «Я боюсь дестроя. Знаешь, что это? Это когда всё вокруг перепутывается и разрушается. И, если вовремя не навести порядок, можно совсем пропасть».
        «Это хорошо. А то я решила, что ты боишься Нади».
        «Надя мне, к счастью, уже ничего не сделает».
        «Очень на это надеюсь. Я её просила не трогать тебя, но она иногда обманывает».
        «Ну теперь-то уже точно всё позади».
        «Не точно».
        «Слава мне не всё рассказал?».
        «Слава про это не знает. Только я».
        «А мне расскажешь?».
        «Нет».
        «Почему?».
        «Тогда ты точно испугаешься и не станешь ему писать. Даже разговаривать с ним не будешь».
        «Слышала поговорку: кто предупреждён, тот вооружён?».
        «Хорошо. Я скажу. Только пообещай, что напишешь ему, что любишь?».
        «Это нечестно».
        «Мой секрет того стоит».
        «Маленькая шантажистка! Ладно. Обещаю».
        «Клянёшься?».
        «Клянусь».
        «Надя иногда мне пишет. Спрашивает, как у нас дела».
        «Как пишет? Она не может ничего писать».
        «Ну вот так. С того света пишет. Но Слава об этом не знает. Только не вздумай проговориться!».
        «Всё ясно. Забираю свою клятву назад».
        «Почему? Ты мне не веришь?».
        «Прости, больше не могу тебе отвечать. Ко мне кто-то пришёл».
        Конечно же, ко мне никто не пришёл, но поддерживать Дашину игру не было никакого желания. Более того, девочка меня сильно разозлила.
        Быть может, в своё время она была привязана к Наде и даже любила её, но я потратила четыре дня, чтобы немного успокоиться после того, как побывала у них в гостях.
        От одного Надиного имени у меня уже готовы были развиться тремор, нервный тик и чесотка. Казалось, будто я села на санки и покатилась с ледяной горки. И чем дальше, тем сильнее несло. Я ещё не разобралась с Ягой, Кощеем и Тамарой Андреевной, как внезапно всплыла история Томаша, но стоило в неё погрузиться, и тут же выяснились новые подробности того злосчастного вечера с участием Женечки и Бэзила.
        И теперь всё вернулось к первоначальной точке отсчёта, когда виноватым мог оказаться любой, только увлекательным это больше не было.
        С Лизой встретились возле ТЦ. На ней был венок из синих искусственных цветов и длинное узкое белое платье, напоминающее свадебное, в котором её двенадцатилетняя сестра в прошлом году выступала на школьном празднике весны. Лиза в нём еле дышала. Лицо её покрывал толстенный слой белого грима, кончики широких подрисованных бровей трагично были вздёрнуты к переносице, глаза обведены чёрными кругами, а накладные ресницы топорщились в разные стороны.
        - Я - труп невесты, - пояснила она. - А ты почему без костюма?
        - Я в костюме.
        - Да? - Лиза критически меня оглядела. - Что-то незаметно. И кто же ты?
        - Я - труп физручки.
        - Правда? - она осуждающе закатила глаза. - А выглядишь, как Машка Иванова из одиннадцатого «Б».
        - Ну и фиг. Я не развлекаться иду, а по делу.
        - Одно другому не мешает. Сейчас мы из тебя шикарный труп сделаем, - Лиза порылась в сумочке, достала плашку с гримом и, не спрашивая моего разрешения, принялась намазывать мне лоб и щёки белой замазкой. Двумя пальцами размазала тушь под глазами, взбила руками волосы и отошла назад, чтобы полюбоваться результатом.
        - Ужас, - с чувством резюмировала она. - Ещё бы одежду как-то подправить.
        - Одежду не нужно. Мне она ещё пригодится. Главное, чтобы в квартиру пустили.
        По дороге мы прихватили Липу. Вообще-то его не приглашали, но Лиза, устав от его нытья, согласилась попробовать его «провести». Липа нарядился в сумасшедшего профессора. Он бы в белом халате, вылезающем из-под куртки, и очках в толстой оправе, а нагеленные волосы торчали во все стороны, будто от удара молнии. Прохожие косились на нас, как на беглецов из дурдома.
        По дороге купили Пепси, апельсиновый сок и три пакета луковых чипсов. Платил Липа.
        Ребят, к которым шли, мы не знали. Это были друзья Кукушкина, нашего бывшего одноклассника. Кукушкин поступил в инженерный колледж, и Фил с Бэзилом продолжали с ним иногда общаться. Тусовка оказалась большая. Квартира тоже. Студия в жилищном комплексе. Подъезд с вахтёром. Лифт с музыкой. На площадке каждого этажа горшки с цветами и выход на балкон. Там уже курили какие-то люди, поэтому дверь в квартиру, куда мы шли, оказалась открыта нараспашку.
        Большинство гостей между собой знакомы не были. Разбились на группки по всей квартире и переходили от одной к другой, болтая, выясняя, кто откуда, обмениваясь контактами в соцсетях и фотографируясь вместе. Многие были старше нас. Студенты колледжей и универов. Громко играла музыка и каждый старался её перекричать. Никакой по-настоящему Хэллоуинской атмосферы. Да и нарядились далеко не все, так что Лиза зря переживала насчёт меня.
        Впрочем, для того, чтобы просто повеселиться, сгодился бы любой повод. Я бы многое отдала, лишь бы забыть обо всём, хоть на вечер. Посмеяться, расслабиться, потанцевать, натворить глупостей и на следующий день вместе со всеми в школе весело их вспоминать, познакомиться с новыми людьми, расспросить, каково это учиться в универе, сыграть с ними в какую-нибудь игру вроде «Ассоциации» или «Правда или действия». Наделать побольше фоток с мумией, Халком, летучей мышью и всеми остальными, кого я ещё не успела разглядеть.
        Но мне предстоял неприятный разговор с Бэзилом, который, по словам Лизы, должен был подойти через полчаса, и с этой тяжёлой мыслью я отправилась одна бродить по квартире. Потому что Лиза сразу же, как только мы пришли, заперлась в ванной, чтобы расстегнуть платье и немного подышать, а Липа остался караулить её возле двери.
        На кухне я заметила знакомую девчонку. Мы иногда летом во дворе Бэзила пересекались. У них была своя компания, но иногда мы приходили к ним, а они, когда заходили в ТЦ, подсаживались к нам.
        Под слоем усердно наложенной Лизой белой краски она меня еле узнала. Я попыталась отшутиться про труп физручки и только потом сообразила, что ляпнула это зря, потому что девчонка тут же начала расспрашивать про Надю.
        Я сказала, что толком ничего не знаю, но двое ребят, которые в это время раскладывали по тарелкам колбасу и сыр, немедленно заинтересовались. Пришлось в красках и с ужасом в голосе описывать им, как мы сбежали с физры, когда нашли тело, как пролезли через ограждение, как перехитрили полицейских, не пускающих нас туда, как видели сам труп и какой он был ужасный. Рассказ получился довольно убедительный. Я почти сама поверила. Парни так заслушались, что, когда кто-то из комнаты стал ругаться на них, что долго возятся, торопливо похватали тарелки и ушли, оживлённо обсуждая мою историю. Девчонка из двора Бэзила побежала за ними.
        На столе остался большой кусок недорезанного копчёного сыра, с которого я не сводила глаз всё то время, пока, изображая мистический испуг, сочиняла страшную байку.
        Сыр так умопомрачительно пах, что стоило всем свалить, как я немедленно схватила его и даже успела надкусить, когда в дверях нарисовался Дементор.
        - Я пришёл лишить тебя радости, - загробным голосом сообщил он из-под капюшона.
        - Ты опоздал.
        Я попробовала обойти его, чтобы доесть сыр где-нибудь в туалете или ванной, но Дементор был высокий, большой и освобождать проход не собирался.
        - А ты кто? - спросил он.
        - Труп, - на этот раз я решила обойтись без уточнений.
        - Нет, зовут тебя как?
        - Микки.
        - Маус?
        - Он самый.
        - Ладно, я серьёзно. Ты с кем? - Дементор откинул капюшон. - Мне хотя бы приблизительно понимать, что за трупы тайком едят сыр в моей квартире.
        Парень был несимпатичный: курносый, лопоухий, с близко посаженными глазами, но выглядел вполне адекватным, а ситуация вышла дурацкая. Я пристыженно положила сыр на стол.
        - Извини. Просто с утра не ела.
        - А говорила - опоздал, - рассмеялся он. - Ладно, Микки - мышь, которая таскает сыр, ешь. Не жалко.
        Я отрезала себе надкусанный кусочек, остальное оставила на дощечке.
        - Этого хватит.
        - Брось. Я же пошутил. Доедай, - он чуть ли не пихнул этот сыр мне в лицо. - Ты не сказала, как попала сюда.
        - Кукушкин позвал.
        - А… Ну, всё ясно. Одноклассница, что ли?
        - Бывшая.
        - Понял. А я Захар. У меня на балконе суп стоит, - произнес он заговорщицким тоном. - Хочешь?
        Захар оказался дружелюбным и весёлым. Он водил меня за собой, знакомил с теми, кого знал, а с новичками знакомился и сам. У меня даже получилось немного отвлечься, пока мы не натолкнулись на Лизу с Липой.
        Она с мрачным лицом сидела в глубоком мягком кресле, а он пристроился на подлокотнике и что-то увлеченно ей рассказывал.
        - Ты куда подевалась? - вскинулась Лиза, как только меня увидела.
        - На кухне была.
        - Липа тебя искал, но не нашёл.
        В подтверждение её слов Липа развёл руками.
        - А что случилось?
        - У меня молния не застёгивалась. Ты мне была нужна.
        - Но сейчас всё хорошо?
        - Сеня помог.
        Услышав, что она назвала его по имени, Липатов счастливо расцвёл.
        - Но не совсем хорошо, - добавила Лиза. - Я в этом платье долго не протяну.
        - Зато у тебя самый классный костюм на этой вечеринке.
        - Давай уйдём.
        - Я не могу. Извини. Очень нужно дождаться Бэзила.
        - Расскажешь, зачем?
        - После, ладно?
        Лиза бросила взгляд на Липу.
        - А если я уйду, ты не обидишься?
        Я не обиделась. Бэзил с Филом заявились через десять минут после их ухода.
        Оба в обычной своей одежде, только в чёрных очках, пояснив, что они в костюме мафии.
        Бэзил скептически смерил меня взглядом, но было заметно, что он рад. Фил же, услышав про Лизу, поворчал для порядка, но через пять минут уже забыл об этом.
        Какое-то время мы болтали ни о чём, вроде того, что завтра уже зима и пора думать о том, как отмечать Новый год, но потом нас позвали играть в «Я никогда не», и Фил пошёл, а мы с Бэзилом остались. Я в кресле, он, облокотившись о подоконник.
        - Надо поговорить, - объявила ему я. - Только по-нормальному. Без психов и обид. Так можно?
        Бэзил поморщился.
        - Звучит подозрительно.
        - Так и есть. Разговор неприятный.
        - Я думал, всё самое неприятное мы с тобой уже выяснили.
        - Я тоже так думала, но оказывается не всё.
        - Ладно. Кончай тянуть резину. Выкладывай.
        - Про резину ты прямо в точку попал.
        На его лице застыло шутливое недоумение.
        - Не понял.
        - Ты правда хотел проколоть колёса на Надиной машине?
        Недоумение никуда не делось, но ироничная улыбочка тут же стёрлась.
        - Откуда такая инфа?
        - От верблюда.
        Бэзил снял тёмные очки. Глаза были острые и настороженные.
        - Мало ли кто и чего хочет. Нашла, что вспомнить. Может и ляпнул такое со злости, я что угодно могу сказать в плохом настроении. Ты же знаешь.
        - Надя тебя застукала, да?
        Непонимание он разыгрывал очень плохо, и я сразу поняла, что Женечка ничего не перепутал.
        - В смысле?
        - Давай колись, Вася. Поэтому ты так боялся моих расспросов?
        Бэзил сделал попытку уйти, но я, вскочив, придавила его к оконному стеклу.
        - Послушай, если ты имеешь к этому отношение, лучше просто расскажи мне. Мы же друзья, неужели ты думаешь, что я побегу в полицию тебя сдавать?
        - Друзья? У тебя теперь новый друг, Микки, - зло прищурившись, проговорил он мне прямо в лицо. - А у меня больше нет никакого доверия тебе.
        - Это у меня нет к тебе доверия. Ведь ты мог рассказать мне всё сразу. Ещё месяц назад, когда я всех спрашивала, а ты надо мной смеялся.
        Бэзил с силой отодвинул меня в сторону:
        - Тухлая какая-то вечеринка. Пойду, пожалуй, отсюда.
        И тут вдруг меня пронзила совсем другая мысль. Очень странная, но предельно отчётливая.
        - Погоди, - я удержала его за локоть. - А где стояла её машина?
        - Без понятия.
        - Я сейчас тебя спрашиваю не для того, чтобы в чём-то обвинить. Пожалуйста, просто скажи, она всё ещё там?
        - Я не видел.
        - Тебе не кажется это поразительным? Если Надю убили в тот же вечер, как она могла на ней уехать? Она что, ушла и вернулась пешком? Или её убили в другой день? А если уехала не она? А кто-то, кто знал, что машины никто не хватится?
        - Напомни, какой здесь этаж? - Бэзил выглянул в окно.
        - Четырнадцатый вроде.
        - Хочешь, чтобы я выкинул тебя отсюда? Ты достала, Микки, реально. При всей моей к тебе любви. В натуре бесить уже начинаешь.
        - Я бы на твоём месте тоже хотела меня убить.
        Захваченная новой мыслью, я отпустила его рукав, Бэзил немного прошёл в сторону выхода, но потом остановился и, постояв немного, вернулся.
        - Хорошо, да! - раздражённо заговорил он, приблизившись так, чтобы музыка не заглушала его слова. - Я собирался проколоть эти дебильные колёса, но она меня не застукала. Я услышал, что кто-то идёт и спрятался за соседнюю машину. Довольна?
        - Не совсем.
        - Что ещё?
        - Почему тогда Надя не уехала?
        - Может и уехала, раз машины нет.
        - Но, если бы она уехала сразу, ты бы наверняка это знал. Расскажи, что было после того, как она вернулась?
        - Ничего не было. Она посидела немного в машине, что-то взяла из багажника и пошла обратно к школе.
        - Ну, а ты?
        - Что я? Я тоже пошёл обратно.
        - Вот просто так пошёл? Ничего не сделав? И забыв, что собирался проколоть колёса?
        - Микки, ты куда пропала? - возле нас нарисовался Захар. - Я раздобыл тебе апельсиновый сок.
        Он протянул мне стакан.
        - Иди отсюда, - Бэзил грубо отпихнул его, и сок немного выплеснулся на пол.
        - Ты чего? - Захар опешил.
        - Мы разговариваем. С первого раза не понял?
        Захар был выше Бэзила на голову, шире в плечах и явно не из робкого десятка, так что борзая вспышка его ничуть не смутила.
        - Всё нормально, - я вышла вперёд и, загородив Бэзила, забрала стакан у Захара. - Большое спасибо за сок.
        - Нет, не нормально, - Захар отодвинул меня и крепко схватил Бэзила за плечо. - Мне показалось, или ты мне сейчас нахамил?
        - Не показалось, - Бэзил с вызовом оторвал его руку.
        - Хватит, - я попробовала сдержать его, но Бэзил попёр вперёд. Захар тоже.
        Они сцепились, едва я успела отскочить в сторону. Захар тут же опрокинул Бэзила в кресло и придавил там, Бэзил несколько раз стукнул его в живот, а потом лягнул так, что, отлетев назад, Захар наступил на ноги всполошившимся девчонкам, те завопили, и он снова ринулся на противника. Повезло, что вовремя подоспел Фил, который удерживал Захара, пока я объясняла Бэзилу, что это хозяин квартиры. Тогда-то Вася всё-таки одумался и снизошёл до извинения.
        После этого они с Захаром отошли в сторону, о чём-то поговорили, обменялись рукопожатием и отправились пить за примирение. Какое-то время я ходила за ними, надеясь закончить разговор, но Бэзил так старательно меня избегал, что рассчитывать на продолжение не приходилось.
        Бессмысленно проторчав там ещё около полутора часов, я собралась и, никого не предупредив, ушла, благо входная дверь оставалась постоянно открыта.
        Похоже, у меня снова поднялась температура. Лицо пылало жаром. Свет фонарей расплывался. Голова шла кругом. Прежде у нас с Бэзилом почти не было конфликтов, а теперь мы из них не вылезали. Было ли дело в тайне, которую он так упорно пытался сохранить, или в чём-то другом? Что произошло между ним и Надей на самом деле?
        До декабря оставалось ещё три с половиной часа, но он уже ощущался повсюду. Изо рта шёл пар, морозный воздух дрожал возле фонарей. Колёса машин не хлюпали, разгоняя влагу, а шуршали с лёгким, приятным прохрустыванием. Собственные шаги тоже стали более звучными.
        Я прошла мимо магазинов, перешла по длинному подземному переходу через дорогу, обошла с задней стороны продуктовый магазин Дикси и углубилась во дворы.
        Людей там было немного. Все попрятались греться и отдыхать субботним вечером. Чужие разноцветные окна выглядели благополучными и заманчивыми, и всю дорогу, пока я шла вдоль длинного, многоподъездного дома, мысленно была там, внутри этих уютных, тёплых квартир, где вся семья собиралась за одним столом ужинать.
        Они подают жареную картошку, курицу с чесноком и миску зелёного овощного салата. Говорят про работу или учёбу, жалуются, немного спорят, но потом кто-нибудь шутит и они все весело смеются, забывая обо всех проблемах.
        Температурное самочувствие плавало на грани реальности, и до тех пор, пока дом не закончился и я не дошла до узкой тропинки между забором детского сада и выселенной под снос пятиэтажкой, я как будто была там с ними.
        Не знаю, что вдруг заставило меня обернуться, но долго вглядываться не потребовалось. Позади меня кто-то шёл. Тёмная, непонятная фигура. Примерно в том же ритме, что и я. То ли мужчина, то ли женщина - не разобрать.
        Кощей вечно предостерегал меня от чего-то подобного. Когда он ещё работал в полиции, насмотрелся на всякое и постоянно пугал извращенцами и маньяками.
        Чтобы принять решение, у меня были секунды. Резко свернув, я отправилась в обход детского сада. Идущий за мной человек также изменил направление. Я ускорилась, он тоже.
        На улице с фронтальной стороны детского сада по дороге ходили люди. Я кинулась к ней, а когда добежала и оглянулась, оказалось, что сзади никого нет.
        Будто это была всего лишь бредовая галлюцинация, вызванная воспалённым болезненным сознанием. Стало даже немного неловко за себя и смешно. Что интересно подумал тот человек? Возможно, увидев, что напугал меня, он нарочно выбрал себе другую дорогу?
        До дома оставалось не больше пяти минут. Обойдя детский сад, я снова вернулась на прежний маршрут, как вдруг, пересекая очередной безлюдный двор, снова заметила ту же самую фигуру, нырнувшую из-под фонаря в тень. Преследователь явно пытался догнать меня, но при этом остаться незамеченным.
        Я побежала и неслась до самого дома, не понимая, то ли на самом деле что-то происходит, то ли всё дело в нервах.
        Кому я сдалась с этим белым трупным гримом и мочалкой волос на голове? В объёмистой куртке и широких джинсах. К таким, как я, маньяки не привязываются. Только если какой-нибудь залётный подъездный зажиматель. Один раз от такого еле отбилась, когда к Лизе в гости шла. Хорошо, соседи с третьего этажа на мои вопли выскочили. Он думал, я в лифт с ним сяду. А я по лестнице ломанулась. Какой-то приезжий из тех, что специально по району шатаются в поисках развлечений. Однако такой не стал бы преследовать меня целых пятнадцать минут, а отвязался сразу, как только понял, что я его заметила.
        Рисково промчавшись по доскам возле строительного ограждения и чуть не ухнув в дыру, я благополучно добралась до дома, но облегчённо выдохнула, только когда зажгла свет в квартире и швырнула ключи на полку.
        Дрожащими руками вытащила телефон и неожиданно для самой себя выполнила обещание данное Даше, написав Томашу: «Я тебя люблю».
        ГЛАВА 19
        В воскресенье в школе было даже приятно. Ещё тише и спокойнее, чем в субботу. Допы и кружки начинались с двенадцати, и поэтому в десять ещё царила райская благодать.
        Я не должна была приходить, но ждать до следующих выходных, чтобы попасть в кабинет Тамары Андреевны, терпения не хватило бы. Охраннику сказала, что мы с Женечкой накануне так договаривались, но выслушал он меня с обнадёживающим безразличием.
        В кабинете стояла духота. Пахло мебельным лаком и бумагой. Я зажгла свет, и его электрический отсвет разлился по поверхности длинного полированного стола для совещаний. Быстро прошлась по нему тряпкой и тут же перешла к столу директрисы.
        Трудно сказать, что именно я собиралась найти. Какую-то информацию? Или вещь? Что-то связанное с Надей или Ягой? После разговора с Бэзилом это, возможно, вообще потеряло смысл. К тому же всё случилось так давно, что рассчитывать найти нечто важное - было всё равно, что надеяться отыскать орудие убийства или записку с раскаянием убийцы прямо посреди стола в подарочной обёртке.
        Но Кощей же умудрялся, роясь в бессмысленных цифрах, адресах и записях, раскапывать нужное, так почему бы и мне не справиться?
        Я села в директорское кресло и покрутилась из стороны в сторону. Моё отражение в тёмном экране монитора повторило это движение.
        Тамара Андреевна была человеком старой формации, и вероятность того, что она хранила какие-то свои секреты на компьютере, сводилась к минимуму.
        В полупустых ящиках стола лежали только канцелярские принадлежности, несколько визиток и ключи. Связка ключей с разноцветными пластиковыми головками от узких стеллажных шкафов позади стола и тот самый злосчастный ключ от Надиной квартиры.
        Одну за другой я отперла каждую створку шкафов, сверху до низу забитых всевозможной документацией. В общей связке не оказалось только ключа от крайней секции справа, где, по моим подозрениям, хранилось самое интересное - личные дела учителей и учеников.
        Немного покопавшись в папках и бумагах, я поняла, что поиск неизвестно чего не имеет никакого смысла. Среди бумаг могли отыскаться какие-нибудь липовые отчёты, поддельные счета, справки, о которых знала Надя и которыми могла шантажировать Тамару Андреевну, но я всё равно в этом не разбиралась и вряд ли смогла бы обнаружить их.
        Пришлось вернуться к уборке. Вытерла пыль со столов, шкафов, высоких спинок стульев. Влажной тряпкой протёрла подоконники и снова застыла в задумчивости возле окна. Интересно, что делал Липа, когда, спасаясь от Нади, выпрыгнул во двор? Где прятался, прежде чем вернулся в школу за курткой? И почему мы не видели, как он это сделал? Это было примерно в тот момент, когда Женечка понёс выбрасывать коробки и услышал разговор Бэзила. Тогда, когда Надя, увидев меня, разбила зеркало, а Томаш разговаривал по телефону в столовой. Лиза с Филом выясняли отношения за гаражами… Потом, если верить Бэзилу, Надя пошла к машине, что-то там взяла и направилась обратно к школе. Но до неё по каким-то причинам не дошла. Или никто не видел, как дошла? И либо Надя всё же застукала Бэзила и между ними что-то произошло, либо она встретила кого-то по дороге, либо отправилась совсем не в школу.
        Женечка сказал, что она с кем-то переписывалась. С кем она могла переписываться в такой момент, когда напрочь разругалась с директрисой и находилась в бешенстве? Я бы на её месте начала жаловаться кому-то из близких друзей или искать помощи и отмщения.
        Забрать ключ от Надиной квартиры я надумала спонтанно перед самым уходом. Уже погасила свет и закрывала дверь, когда вдруг пришла в голову эта идея. Но как только вышла из школы, сразу пожалела об этом. Заметить пропажу этого ключа было проще простого. Однако он уже лежал у меня в кармане и с этим нужно было что-то делать.
        - Привет. Чем занимаешься?
        - Сидим просто, - голос у Лизы был ленивый.
        - С кем сидите?
        - С Липой. С кем же ещё?
        - А что Фил?
        - Без понятия. Я его, наверное, брошу. Бесполезный он какой-то.
        - Пойдём со мной на дело?
        - На какое ещё дело?
        - Тайное и опасное.
        - Было бы здорово узнать подробности и степень риска.
        - Хочу сходить на ту квартиру к Наде. Мне кажется, в прошлый раз мы плохо искали.
        - Что искали?
        - Лиза, пожалуйста, я не знаю, что я ищу, но пока не найду, не успокоюсь.
        Я услышала, как она пьёт через трубочку.
        - Кажется, что ты ищешь нечто очень личное. Если расскажешь что, я пойду.
        - Совсем нет. Во всяком случае, не так, как ты думаешь. У тебя бывает, что тебе приснился сон и ты даже знаешь, о чём, какой-то важный, значимый сон, он постоянно крутится у тебя в голове, и ты готова вот-вот его вспомнить, но царящая вокруг суета никак не даёт сосредоточиться?
        - Ещё немного и я подумаю, будто ты пытаешься вспомнить сон о том, как сама грохнула Надю.
        - Да нет же! У меня просто такое чувство, будто я что-то знаю, но сама не понимаю, что знаю об этом.
        - Слушай, просто сходи уже в полицию и успокойся. Они наверняка кого-нибудь нашли. Помнишь, нам полицейский визитку давал? Ты её забрала. Позвони ему и спроси, как продвигается расследование. Уверена, что он охотно пообщается с тобой на эту тему.
        - Значит, не пойдёшь?
        - После дохлого хомяка мне там всё противно. Извини.
        - Ладно. Отдыхай. Липе привет.
        Первый день декабря выдался сухим и морозным. Снег ещё нигде не лежал, но земля уже покрылась твёрдой ледяной корочкой. Изо рта валил пар, уши под капюшоном мёрзли, но всё равно это был совсем другой холод. Колкий, обжигающий, а не пробирающийся в душу гнилой сыростью. Морозный холод бодрил и вселял надежду.
        После моего последнего посещения в Надиной квартире всё изменилось.
        Вероятно, Тамара Андреевна готовилась избавиться от её вещей. Вся одежда из шкафа и комода была упакована в пухлые чёрные мешки. Рядом возвышались три коробки: одна с посудой, другая с книгами, блокнотами и всякой мелочёвкой вроде ручек, скидочных карточек и батареек, третья с косметикой, шампунями, проводками usb и зарядками. По тому, как всё это ровно и аккуратно стояло, не сложно было догадаться, что занимался этим Женечка.
        Ещё один небольшой мешок обнаружился за кроватью у окна, как будто его нарочно отложили от остальных и припрятали от беглого взора.
        В нём лежала шкатулка, очень похожая на Дашину, и несколько холщовых «пуговичных» ковриков. Только не в виде цветочков, сердечек и мишек, как у Даши, пуговицы на Надиных ковриках были как бы пришиты к нарисованным чёрным маркером контурам человечков. У одних пуговица находилась в голове, у других на сердце, в животе или между ног. В руках человечки держали разные предметы: книгу, ложку, шприц, ножницы, плеть, бутылку, часы и всякие другие. Мужские и женские фигурки отличались причёсками и детальными физиологическими подробностями.
        Странные аутентичные коврики, напоминающие то ли наскальную живопись, то ли кукол вуду, то ли рисунки психопатичного ребенка. Каждая пуговица была пришита различными стежками, с перекрестиями и без. С Дашиных слов я теперь знала, что в этих стежках есть смысл.
        Обозначали ли эти человечки конкретных людей или являлись исключительно плодом Надиной фантазии - можно было только догадываться. С непреодолимым чувством брезгливости я запихнула их обратно в мешок.
        Неприятный запах выветрился, чего нельзя было сказать о тяжёлой, неуютной атмосфере.
        Я переворошила все мешки с одеждой, обшаривая все карманы и проверяя изнаночную сторону. В карманах, кроме обёрток от жвачки и бумажных платков, ничего интересного не нашлось, а вот изнаночные пуговицы были пришиты почти на каждой вещи. Даже на постельном белье, занимающем отдельный мешок.
        Книг у Нади было штук десять, все в мягкой обложке и все из области саморазвития и самопознания от «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» до «Библии секса».
        В блокнотах были записи о расписании занятий, списки незнакомых мне фамилий с галочками, диеты, рецепты, напоминания о предстоящих событиях и встречах. Ничего важного и интересного. И я уж было совсем отчаялась, решив, что в очередной раз сглупила, тыкаясь сослепу во всё подряд без разбора, как вдруг на кухонном столе обнаружила ноут, сверху лежал провод.
        Потребовалась пара минут, чтобы запустить его и дать прогрузиться.
        Заставка рабочего стола - Криштиану Рональдо в белых плавках Армани на чёрном фоне. На ней иконки антивирусника, Хрома, корзины и больше ничего. Открыла проводник - пусто. Ни одной не системной папки, всё тщательно почищено. Резервный диск D свободен на сто процентов.
        Едва обнадёжившись, я тут же сникла, страшно разозлившись на саму себя. На то, что я такая настырная и неумная. Что никого не слушаю и ищу иголку в стоге сена, которой, на самом деле, может и нет вовсе.
        Я раздражённо ткнула на неочищенную корзину и, к моему несказанному удивлению, передо мной раскрылся список удалённых фотографий. Штук тридцать или сорок.
        Надя в разные периоды жизни. Начиная от детских, где она с матерью, отцом и братом, заканчивая относительно недавними, со всем семейством Томашей. Марина - мать Славы, была красивой эффектной женщиной с роскошными чёрными вьющимися волосами и прекрасной фигурой. Рядом с ней Надя заметно терялась, да и цвет волос у неё был совсем не тот, с которым она пришла к нам в школу. По всей вероятности, Надя превратилась в брюнетку, подражая Марине.
        Славе на фото было лет шестнадцать, и он уже тогда выглядел очень привлекательным, не удивительно, что Надя в своём пенсионерском царстве разглядела в нём будущего мужчину.
        Все фотографии, что старые, что двух-трёхлетней давности были обычные, бытовые с каких-нибудь праздников или прогулок, но всё равно стоило пересмотреть их ещё раз в более спокойной обстановке. Я начала переснимать фотографии с экрана на свой телефон, однако закончить не успела, потому что, как в тот самый первый раз, когда мы здесь были, зазвонил городской телефон, и от неожиданности я машинально захлопнула крышку ноута.
        Нужно было уходить. Я осмотрела всё, проверяя, не осталось ли после меня каких-либо следов и всё ли лежит на прежних местах.
        Телефон продолжал звонить. Трезвонил требовательно и настойчиво. Во второй и в третий раз. Не выдержав, я сняла трубку.
        - Добрый день, - произнёс старческий, дребезжащий голос. - Будьте любезны, пригласите к телефону Надежду.
        - Её нет, - сдавленно пролепетала я.
        - Благодарю, - в трубке послышались короткие гудки, но едва я успела положить её, как запиликал мой собственный телефон. Неизвестный номер.
        - Алло.
        - Добрый день.
        Ноги подогнулись, я опёрлась о стену. Голос был тот же самый.
        - Могу я поговорить с Марией?
        - Это я.
        - Мария, здравствуйте! Это дядя Толя, вы меня помните? Вы посещали Пуговицы на прошлой неделе.
        - Дядя Толя?
        - Вас всё ещё интересует то дело, о котором вы расспрашивали? О вашей бабушке. Ольге Викторовне.
        - Вы что-то узнали?
        - Я бы хотел, чтобы вы приехали.
        - А вы не могли бы сказать мне по телефону, пожалуйста. Мне сейчас никак нельзя школу пропускать.
        - Нет. По телефону не получится. Извините.
        - Совсем?
        - Совсем. Если надумаете, встретимся завтра у главного входа в одиннадцать ноль-ноль по московскому времени.
        - Но вы же никуда не уходите… Вы там живёте. Я не успею приехать так рано и наверняка опоздаю.
        - Считайте, что это свидание, - дедок, а судя по манере разговора, это был именно он, хихикнул. - А на свидания не опаздывают.
        - Это вы звонили сейчас на квартиру Надежде Эдуардовне?
        - Надежде Эдуардовне? - удивление в голосе звучало неподдельно. - Так она же умерла.
        Но я всё равно не сомневалась, что звонил он.
        Возле моего подъезда поджидал Томаш. После моего вчерашнего необдуманного сообщения он написал, что зайдёт и мы «это» обсудим. Но утром я была уже не уверена, что настроена «это» обсуждать, поэтому все сегодняшние его сообщения оставила без ответа.
        - Ты меня нарочно игнорируешь? - он стоял в расстёгнутой куртке, как будто на дворе был не декабрь, и по блестящим глазам я поняла, что он нервничает.
        - Нет, извини. Просто много дел было. Я же на работу устроилась. Я тебе не говорила?
        - Нет.
        - В нашу школу убираться. Мне уже и деньги Тамара Андреевна заплатила. Хочешь зайти?
        - Надеялся, что пустишь.
        Как только подъездная дверь за нами захлопнулась, он сразу же обнял меня.
        - Ты вчера правду написала?
        - Меня Даша попросила.
        - Значит, неправду?
        - Хочешь честно? - я смотрела ему прямо в глаза. - Я никогда этого никому не говорила. И наверняка не чувствовала так, как нужно. Как правильно. Поэтому не знаю. Не знаю, что и сказать.
        Он неожиданно улыбнулся.
        - Вообще-то я в курсе вашей сделки. Даша - находка для шпиона. Она вчера первая прочла твоё сообщение и с гордостью объявила, что это её заслуга. Так что спасибо, что разрешила зайти, потому что я немного замёрз и дико хочу есть.
        - Кроме вчерашних макарон, предложить ничего не могу. Есть ещё гречка и рис, но их варить нужно.
        - А сыр?
        - Нет.
        - А творог? Или яйца?
        - Только кетчуп.
        Мы дошли до квартиры, и первым делом Томаш отправился на кухню, открыл холодильник, и, оглядев его содержимое, тяжело вздохнул.
        - Как ты вообще живёшь?
        - Как могу, так и живу.
        - Не злись, - он выглянул из-за дверцы. - Я просто не знал, что люди могут жить без еды. Ты точно человек?
        - Нет, блин, вампир.
        - Хочешь, в магазин схожу?
        - Не нужно!
        Мы замерли, глядя друг на друга. С силой захлопнув холодильник, Томаш широко раскрыл объятья.
        - Давай мириться?
        На самом деле, макароны получились вкусные. Слава умудрился разжарить их на масле так, что ни одна макаронина не подгорела. Потом на сковородку добавил кетчуп, насыпал какой-то сухой зелени из жестяной баночки для приправ, оставшейся после Яги, и перемешал. Получилась такая ароматная розовая штука, которую, кажется, почти всю съела я.
        - Извини, что так нагрянул, - он, как и дома, собрал тарелки и отнёс в их раковину. - Следующие три дня все подряд работаю. После школы встретиться не получится.
        - Понятно. А я завтра учиться вообще не пойду.
        Слава нахмурился, хотел сказать что-то, но мы только помирились, поэтому он промолчал и вернулся за стол.
        - В одно место нужно съездить, - пояснила я, продолжая следить за его реакцией.
        - Что за место? - он насторожился.
        - Мне кажется, или ты пытаешься меня контролировать?
        - Я хочу тебе помочь. Я же вижу. Думаешь, я не понимаю, как быть одному? - приглаживая мои волосы, с чувством произнёс он. - Когда так запутался, что уже не можешь разобрать, что правильно, а что нет? Когда паникуешь и не знаешь, как поступить? Ты устала и тебе нужны порядок и определенность, а значит и помощь.
        Он словно читал мои мысли. Возможно, я была бы и рада, если бы кто-то уже взял под контроль мою дурацкую бестолковую жизнь и навёл в ней порядок. Проблема заключалась лишь в том, что я ему не доверяла. Я никому не доверяла. Никогда. А сейчас особенно.
        Я перебралась к нему на колени.
        - И как же ты мне поможешь?
        - Да, как угодно.
        - Это очень заманчивое предложение. Не боишься, что я им реально воспользуюсь?
        - Воспользуйся, - откинувшись назад, он прикрыл глаза.
        И куда я лезла со своими бедами? Ему было намного сложнее, чем мне. Это я должна была предложить свою поддержку, но я не могла. Потому что сама не справлялась.
        Я расстегнула две верхних пуговицы на его рубашке и остановилась.
        - Расскажи мне про пуговицы.
        - Дом престарелых?
        - Вообще про пуговицы. В чём их смысл? Даша мне пришила одну…
        - Серьёзно? - Слава встрепенулся. - Она правда сделала это? Вот дурья голова. Покажи.
        Я встала, сняла со стула толстовку и кинула ему.
        - Что в них такого? Можешь объяснить?
        Подцепив двумя пальцами пуговицу, он, не задумываясь, оторвал её, подошёл к окну, раскрыл и, размахнувшись, выкинул.
        - Не нужна она тебе. Глупости, которыми Надя её задурила. Типа пуговичная магия. В доме престарелых набралась от бабок сумасшедших.
        - И что это значит? То, что она её мне пришила?
        Он снова сел и усадил меня к себе.
        - Это только Даша знает. Я в это не верю и считаю полной ерундой, но я против того, чтобы и ты была с этим как-то связана.
        - Я видела её у тебя на пиджаке и на рубашке тоже.
        - Это для Даши. Мне не жалко.
        - Или для Нади?
        - Или для Нади.
        - Она так пришивала себя к тебе?
        - Я не знаю.
        - Знаешь, - я ухватила его за подбородок и пристально посмотрела в глаза. - Я завтра поеду в Пуговицы.
        - Зачем?
        - У меня свидание.
        - С кем?
        - С одним дедком. Он с моей Ягой подружился, когда она там была. И я ему свой телефон оставила, если он что узнает или вспомнит. Он сегодня позвонил.
        - Для чего тебе это надо? - Томаш негодующе выдохнул.
        - Даже не вздумай отговаривать, я всё равно поеду.
        - Они там все очень странные. Ты знаешь об этом? Это, Микки, отдельный мир, и всему, что они рассказывают, верить не стоит. Они общаются на другом языке.
        - Вот поэтому мне нужен переводчик, - я прижалась к его плечу. - Ты же мне поможешь? Как обещал?
        - После дедушкиной смерти я там не был.
        Дыхание у него было тяжёлым и недовольным, я незаметно скрестила пальцы.
        - Это да или нет?
        - Это да, если мне не придётся ни с кем из них разговаривать. Я просто привезу тебя туда, а потом увезу, чтобы убедиться, что ты там не осталась.
        - Думаешь, мне так понравится, что я захочу остаться?
        - Вряд ли захочешь, но всякое бывает.
        - Я тебя не понимаю.
        - И не нужно.
        Обрадовавшись его согласию и опасаясь всё испортить, больше докапываться я не стала.
        Через два часа он ушёл, и я, закинув голые ноги на спинку дивана, устроилась, чтобы пересмотреть отснятые с Надиного компа фотки.
        Сообщение в Вотсап выскочило и легло поверх фотографии, где маленькая Надя с братом и родителями позируют на песчаном берегу.
        «Ещё одно резкое движение, и никто не вспомнит, как тебя звали».
        Я чуть с дивана не упала. Только угроз мне не хватало. Быстро написала: «Кто это?».
        Сообщение прочли, однако ответа не последовало.
        Номер был незнакомый, но я тут же перезвонила Бэзилу.
        - Вась, имей совесть. Это уже подло.
        - Чего? - пробубнил Бэзил что-то жуя.
        - Умоляю, давай опустим все эти игры в «кто?», «что?» и «это не я». Ты можешь сколько угодно злиться на меня, обижаться, ругаться, в конце концов, но запугивать - это ни в какие ворота не лезет.
        - Я теперь у тебя по всем вопросам крайний?
        - Значит, будешь отпираться?
        - Конечно буду, потому что вообще не понимаю, что за кипиш.
        - Мне кто-то прислал сообщение в Вотсап с угрозой. Типа: «Ещё одно резкое движение и никто не вспомнит, как тебя звали». Звучит очень похоже на тебя.
        - Не. Я бы писал не так. Тут никакой конкретики. Что за резкое движение? Не понятно. Дебил какой-то писал. Ты знаешь, о чём это?
        - Мне кажется, о Наде. Чтобы я прекратила выяснять насчёт неё. Поэтому и подумала на тебя.
        - А ты продолжаешь выяснять? Я думал, уже накатала на меня заяву в полицию, и дело с концом.
        - Если бы ты мне сразу всё честно рассказал, у тебя не было бы причин так думать.
        - Если бы ты не связалась со своим красавцем, я бы может и рассказал.
        - Нет. Ты мне сразу не рассказал. И обманывал ещё потом. А мы с тобой были друзьями.
        - Знаешь, как на меня сейчас в школе все смотрят? Как на чудака, которого баба бортанула. А мы с тобой были друзьями…
        - Можешь говорить всем, что это ты меня бросил. Мне без разницы.
        - Спасибо за совет. Я уже.
        - Не сомневалась, что сам справишься… Так что насчёт угрозы?
        - Клянусь, это не я. Но что-то мне подсказывает, что ты уже всех допекла. Тебе скоро сама Надя из могилы будет строчить сообщения, чтобы ты отвалила, - проворчал он. - Надумаешь помириться, заходи. Сестра новое барахло притащила. Кучу свитеров с оленями и ботинки зимние. Тебе вроде нужны были.
        - Нужны.
        - Завтра после школы?
        - Нет. Завтра не получится.
        - Всё с тобой ясно. Предательница.
        Я и не подозревала, что Бэзил примет мои отношения с Томашем настолько близко к сердцу. Хотя стоило предположить. Бэзил был собственником, и пускай ему безразлично, с кем я целуюсь, факт того, что мы перестали проводить время вместе, определённо не давал покоя.
        - Вась, а помнишь, как я тебя от собаки спасла? А как с Тамарой договорилась, чтобы она твоему тренеру не звонила и тебя с игры не сняли? И как за тебя общагу в восьмом сдавала? И в травмпункт водила? Как месяц развлекала, когда ты со свинкой валялся? И твоим подружкам за тебя писала? Я что, была плохим другом? Только честно.
        - Хорошим, - нехотя признал Бэзил.
        - Тогда зачем ты так говоришь? То, что тебе не нравится Томаш, вовсе не значит, что мне он не должен нравится. Это глупая ревность, честное слово. Я не знаю, как долго продлятся наши отношения, может, закончатся через неделю, а может, никогда. Но мы с тобой всегда были друзьями и останемся ими, с Томашем или без. Уж кто-кто, а ты должен это понимать.
        - Ладно, - примирительно отозвался он. - Если тебе ещё будут угрожать, дай знать. Попробую разобраться с этим.
        - Как?
        - Пока не знаю. Но подумаю. И ты тоже подумай. Что вообще на кону? Ради чего?
        - Сложно сказать, но, получается, что если кому-то не нравится то, что я в этом копаюсь, значит, я что-то уже накопала?
        - А если речь идёт о чём-то другом? Может, ты очередной училке Томаша дорожку перешла?
        - Это не смешная шутка.
        - А я и не шучу.
        Весь оставшийся вечер, уже засыпая, я строила различные предположения и прикидывала варианты. Один глупее другого.
        А когда уже начала проваливаться в сон и мозг поплыл по течению путающихся мыслей, перед глазами неосознанно вдруг возникла фотография Надиной семьи, на которой я остановилась, получив таинственное сообщение. Эта картинка и последующая за ней мысль заставили резко проснуться и вытащить из-под подушки телефон.
        Открыв фото, я смотрела на него и смотрела, не в силах поверить, что не заметила этого раньше. Надина мама была беременна.
        ГЛАВА 20
        На Томаше была новая тёплая куртка. Комбинированная: с чёрными плечами, капюшоном и рукавами, а спина и живот - тёмно-зелёного цвета. Стильная, крутецкая куртка.
        Шёл мелкий моросящий снегодождь и дул пронизывающий, зимний ветер.
        Вместо приветствия он недоумённо покачал головой:
        - Ты нарочно так одеваешься, чтобы дрожать постоянно?
        - Нарочно, чтобы ты меня грел.
        Я нырнула ему под руку.
        - Всё утро сегодня потратил, чтобы заставить Дашу надеть шапку.
        - А сам без шапки.
        - Если я заболею, то и сам буду себя лечить, а с ней придётся сидеть. Мы ведь и врача толком вызвать не можем. А насчёт справок приходится нашей псевдо-маме звонить. Она через знакомых достает.
        - А меня Яга никогда дома не оставляла. Говорила, что организм должен бороться. Один раз только с ангиной, но тогда пришлось даже скорую вызывать, потому что организм плохо боролся, и я чуть не сдохла. Зато за шапку не ругала. У неё поговорка такая была, что ноги должны быть в тепле, а голова в холоде.
        Под рукой Томаша было мягко и уютно. Я под ней, наверное, могла бы зимовать, как в берлоге. Заснуть и не просыпаться до самой весны, зная, что, пока сплю, за мной есть кому присмотреть. Мне так хотелось ему доверять. Хотелось любить, и чтобы он меня любил. И чтобы больше никаких тёмных историй, никакой школы и лишних, напрягающих людей. Чтобы просто было всё спокойно и хорошо. По-обыкновенному хорошо. Я уже жалела, что решила ехать в эти «Пуговицы». Но с ним не имело значения, куда ехать.
        Вчерашний обыск Надиной квартиры, угроза, разговор с Бэзилом, новая загадка, связанная с фотографией… Я как следует подумала о том, что говорил Бэзил. Всё, что мне нужно было знать, я уже узнала: Томашу я нравилась с самого начала, Надя попросту ревновала, а Яга намеревалась её проучить. Всё. Остальное меня не касалось и лезть в это не стоило.
        Всю дорогу он обнимал, время от времени приглаживал мне волосы, целовал и рассказывал о своём деде, который был актером-комиком, снимался в советских фильмах и смешил всех до самой смерти.
        Люди с интересом разглядывали нас, должно быть, мы им нравились. Я сама иногда с умилением наблюдала за симпатичными парами. Смотришь со стороны и думаешь, как здорово, что они такие хорошие, счастливые и увлечённые друг другом. Сегодня этой парой мы были мы.
        Сойдя с автобуса, но немного не доходя до «Пуговиц», Томаш свернул на узкую тропинку в лесу и мы вышли к большой круглой беседке, где летом родственники, приезжающие навещать стариков, устраивали пикники. Пол её был занесён бурыми листьями и обломанными веточками. Слава остался ждать меня в ней, а я, срезав дорогу по короткой тропинке, попала прямиком к проходной.
        В этот раз, благодаря Томашу, я записалась заранее, и охранник пропустил меня без каких-либо вопросов.
        Пока мы ехали, небо немного прояснилось, ветер стих и ощутимо потеплело.
        По дорожкам прогуливались пенсионеры. Дворник в жёлтом плаще сметал последние листья. Мимо меня решительно прошагала женщина с палками для скандинавской ходьбы. Где-то играл портативный приёмник.
        Чудаковатый дедок по имени Дядя Толя, нервозно озираясь по сторонам, ждал меня на ступенях лестницы. На нём было длинное серое пальто с поднятым воротником и квадратная шапка-ушанка.
        - Здравствуйте, - я подошла к нему.
        Скептически прищурившись, дедок уставился на меня.
        Из-за морщин его лицо напоминало смятую бумагу, в которой проделали отверстия для глаз.
        - Я - Маша. Мы с вами договорились встретиться, - на всякий случай уточнила я. - Вы хотели что-то рассказать про мою бабушку.
        Он кивнул и выставил локоть.
        Нехотя, я взяла его под руку и, медленно спустившись с лестницы, мы пошли по дорожке парка. Старичок был ниже меня и передвигался короткими шажками на полусогнутых ногах. От него пахло старостью и мылом.
        Какое-то время я терпеливо молчала, ожидая, что он заговорит первым. Но дядя Толя молчал и только обеспокоенно вглядывался в серо-чёрные стволы деревьев, словно высматривая кого-то.
        - Что вы хотели рассказать? - не выдержала я, волнуясь о том, чтобы Томаш не успел замёрзнуть, пока я тут гуляю.
        - Вон туда! - дедок обрадованно взмахнул рукой.
        Мы свернули на широкую аллею, где возле лавочки стояли две женщины. Одна высокая и худая, как высохшая палка, а вторая коротенькая и крепкая, похожая на жёлудь, в тёмных очках.
        Я была уверена, что мы направляемся к ним, но дядя Толя прошаркал мимо них с гордо поднятой головой.
        - Куда мы идём? Можете объяснить? Мы кого-то ищем? Я не понимаю, что происходит.
        - Знаешь, сколько мне лет? - проскрипел дедок. - Девяносто семь. Девяносто семь. И за все эти годы я так и не понял, что происходит. За девяносто семь лет мне так никто ничего и не объяснил. Здесь никто ничего не объясняет. Даже не пытайтесь. Это никому не выгодно.
        - Моя бабушка… Ольга Викторовна. Вы про неё что-то вспомнили?
        Дойдя до конца аллеи, мы развернулись и пошли обратно.
        - Ольга? Ну что вы? Я и себя не всегда помню.
        - Но меня-то вы помните, раз позвонили.
        - Извините, милая, на телефонные номера у меня гораздо лучше память, чем на лица.
        - Но вы знали моё имя. И Надежде Эдуардовне тоже вы звонили.
        - Надежде? - выпятив нижнюю губу, он озадаченно покрутил головой. - Той, которая умерла, но на самом деле не умерла?
        - Как не умерла?
        - Или, наоборот, не умерла, но на самом деле умерла? Вот видишь, совсем не помню, как правильно. Знаю только, что надежда умирает последней…
        Дедок отвратительно захихикал.
        Мы снова поравнялись с теми женщинами. Глядя на нас, они притихли. Под их внимательными взглядами мы снова прошли мимо.
        - Лишай, - внезапно выкрикнул нам в спину дребезжащий голос. - Надо же! У тебя гости.
        Старичок резко обернулся.
        - Внучка моя. Маша.
        - Каша? - кривляясь, переспросила бабулька, похожая на жёлудь. - Что за каша?
        - Мария, - ответила я. - Имя есть такое.
        - Внучка?
        - Да!
        - Это глупый и некрасивый обман, - произнесла высокая нравоучительным тоном. - Все знают, что у Лишая никого нет. Что он один, как перст. Как глаз Одина. Как потерянный носок. Как пуговица…
        - Закрой рот, ведьма, кишки простудишь, - злобно отозвался дядя Толя.
        - Обзывай меня сто лет, все равно ты старый дед, - выдала жёлудь.
        Крепко ухватив за локоть костлявыми пальцами, он потащил меня за собой.
        - Я тебя сейчас ещё к Таракану отведу. Скажешь им тоже самое.
        - К какому ещё Таракану?
        - Трудно сказать, что прошу?
        - Я же уже сказала.
        - Нужно, чтобы они увидели. И поверили.
        - Зачем?
        - Зачем, зачем, любопытная больно.
        - Если вы будете так разговаривать, я с вами никуда не пойду. Я приехала про бабушку узнать, а вы мне до сих пор ни слова не сказали.
        - Меньше знаешь, крепче спишь.
        Я попыталась вырвать руку, но он вцепился, как клещ.
        - Вы что, не собирались мне ничего рассказывать? Вы меня обманули?
        Старческие глаза сузились.
        - Знаешь, почему маленькие девочки постоянно попадают в неприятности? Потому что они любопытные. Думают, что всё понимают. Но они не понимают. Совсем ничего. Дальше носа своего не видят.
        Я снова дёрнулась, но отпихнуть с силой старого деда не решилась, опасаясь, что от сильного толчка он может рассыпаться у меня на глазах.
        - Я сейчас кого-нибудь позову. Медсестёр, персонал, охранников…
        - Не смеши. Мы здесь свободные люди. Либо ты идёшь сейчас со мной, либо пеняй на себя.
        Я готова была поклясться, что позади его недвижных бесцветных роговиц зашевелилось нечто жуткое и непонятное. Мигом вспомнив про Женечкиных сущностей, я похолодела.
        - Что здесь происходит? - внезапно раздался за моим плечом строгий женский голос.
        Лишай резко разжал пальцы, и я отскочила от него.
        Рядом с нами стояла стройная пожилая женщина в чёрном обтягивающем спортивном костюме и палками для скандинавской ходьбы.
        - Ничё не происходит, - дед спрятал руки за спину. - Внучка, вот, моя. Машенька.
        - До свидания, - поспешно бросила я и торопливо заторопилась к выходу.
        - Подожди.
        Я оглянулась. Женщина с палками снова была за мной. Я шла очень быстро, почти бегом, но ей каким-то невероятным образом удалось нагнать меня.
        - Тебе нельзя здесь ходить одной. Некоторые из них очень опасны. Не все, но кое-кто.
        Она далеко выбрасывала руки с палками и делала широкий шаг. Короткие седые волосы были гладко причёсаны.
        - А что они могут сделать?
        - Просто не разговаривай с кем попало. И ничего про себя не рассказывай.
        Они все здесь разговаривали на Женечкином языке.
        - Я ничего не рассказывала.
        - А если соберёшься рассказывать, никогда не говори правду. Они слетаются на молодость, как мухи на варенье.
        - Он просил, чтобы я подтвердила, что я его внучка.
        - И ты подтвердила?
        Я кивнула.
        - Теперь он от тебя не отвяжется. Здесь каждый пытается обзавестись выдуманной семьёй.
        - Но не все же одинокие.
        - Тем, кто не одинок, ещё хуже. Они вынуждены жить с осознанием того, что не нужны своей семье. Что являются для них обузой или что от них хотят избавиться. Поверь, выдуманная семья намного приятнее.
        - Выдуманная семья?
        - По крайней мере, она не ждёт твоей смерти и не замышляет тебя убить. Но даже выдуманная семья семье рознь.
        - А вы случайно не знали Ольгу Викторовну? Она весной здесь совсем недолго была, но потом умерла, и мне теперь нужно кое-что выяснить.
        Женщина недоверчиво покосилась на меня, потом громко рассмеялась.
        - В вашем мире все такие наивные. И беспомощные. Не удивительно, что вас так легко обманывают.
        - В каком таком нашем мире?
        - Здесь все или лгут, или теряют память, или живут в прошлом. Здесь ничего не выясняют. Только внимательно наблюдают и слушают. Задавать вопросы можно, но ответов всё равно нет.
        Я вернулась к Томашу ни с чем и рассказала обо всём, что произошло.
        - Видишь, а я тебя предупреждал. Это странное место и странные люди. Старые, больные, выжившие из ума.
        - И как только Надя могла здесь жить столько лет?
        - Женщина с палками правильно тебе сказала, что не всё здесь зло, но с первого взгляда и не различишь.
        - Перестань, пожалуйста, тоже быть таким!
        - Каким?
        - Странным. Я не то, чтобы испугалась, просто обидно, что мы тащились в такую даль из-за психического бреда сумасшедшего старика.
        - Вовсе не из-за старика, Микки. Ты притащилась сюда из-за самой себя. И я поехал из-за себя. И причина того, что происходит с нами, только в нас самих.
        - Просто очень жаль уезжать ни с чем.
        - Я вчера предложил тебе помощь, и всё ещё готов это сделать, - Томаш смотрел решительно, но вместе с тем требовательно. - Только взамен ты должна поклясться, что оставишь эту тему в покое и больше никогда сюда не приедешь.
        - У меня и в мыслях нет возвращаться в этот дурдом. Но как ты можешь мне помочь?
        - Ты собиралась поговорить с человеком, который что-то знает про твою бабку. Я отведу тебя к тому, кто знает здесь всё.
        - Туда? - я кивнула на Пуговицы. - Но ты же не хотел, чтобы тебя видели.
        - Ещё сильнее я не хочу, чтобы ты сошла с ума от всего этого.
        Мы вернулись на территорию дома престарелых и обошли огромное главное здание. Его внутренний двор со скамейками и клумбами также был благоустроен для прогулок. Вдалеке за деревьями тёмно-ржавыми пятнами маячили отдельные небольшие кирпичные строения.
        С задней стороны главного корпуса обнаружилось несколько подъездов. Мы вошли в один из них. Поднялись по узкой лестнице и через застеклённые двери попали в коридор то ли третьего, то ли четвертого этажа. Это было последнее, что я хоть как-то запомнила, потому что потом начались бесконечные лестницы, лифты, коридоры, двери и залы.
        Как только эти старики там не терялись?
        Наконец, попали в просторную комнату, вроде библиотечного помещения, где за длинным столом сидело человек десять стариков. Плечи каждого из них покрывала накидка вроде короткой пуговичной мантии.
        - Вот так сюрприз! - пожилой мужчина в толстой клетчатой рубашке радостно встал навстречу Томашу. - Какими судьбами?
        Несколько человек принялись шумно нас приветствовать, однако толстая женщина на инвалидном кресле, сидящая на председательском месте во главе стола, строго шикнула на них.
        - Мы уже начали. Не нужно отвлекаться. Проходи, Слава. Вон туда, - она указала на несколько свободных стульев. - Пуговок на вас нет.
        - Мы с Машей просто составим вам компанию, - сказал Томаш.
        После того, как мы скинули куртки на отдельно стоящий стул и разместились, они возобновили свои разговоры.
        - Я помню, как к нам в номер залетел мадагаскарский таракан. Такой огромный, усатый. Папа его два часа выгонял, - выдала крохотная старушка справа от меня.
        - Это точно, - хохотнул бородатый пузан. - Боялся, что если прибью, лепешка на обоях останется. Пришлось уборщицу звать. У них для этого специальные пылесосы. Подносят к таракану или мухе и тех туда засасывает. Помню, как из-за этого таракана Кира визжала. Из соседнего номера музыкант какой-то пришёл и попросил её продолжать визжать на этой ноте. Ему нужно было инструмент настроить.
        - Я это хорошо помню, - отозвалась одна из женщин на другом конце. - Мы с Юркой накануне в баре сидели, а потом отправились купаться голяком. Пока плавали, наши вещи украли. Пришлось до ближайшего ночного магазина идти, чтобы позвонить.
        - Таксист, увидев нас голых, везти отказывался, - подключился к ним, по всей вероятности, Юрка. - Помню, Палычу пришлось звонить, чтобы забрал.
        Так по очереди, друг за другом, они стали перекидываться обрывками историй. Будто постоянно вместе где-то бывали и с ними что-то происходило.
        После того, как кто-то произносил «Я помню», а затем чьё-то имя, тот, кого назвали, подхватывал начатый рассказ. Никто не отказывался и не перебивал. Иногда дополняли, шутили, но потом быстро возвращались к прежней теме.
        Всё это длилось минут сорок. Не так уж и долго, однако мне уже начало казаться, что я нахожусь в этом доме давным-давно.
        Дед Лишай, женщины у лавки, скороходша Маргарита - были пугающими. Эти же люди производили впечатление милых чудиков. К тому же разговоры их звучали вполне здраво, если не считать того, что ничего из этого не происходило на самом деле.
        Когда у толстой председательши зазвонил будильник, все быстро собрались, сдали пуговичные мантии и ушли.
        Слава подошёл к ней и взялся сзади за ручки кресла.
        - Марго, я к вам. Можно?
        Женщина запрокинула голову назад и хитро заулыбалась.
        - То-то я и думаю, чего это ты вдруг пожаловал, если никого из твоих здесь больше не осталось.
        У неё было гладкое, полнокровное лицо с маленькими, бегающими глазками под массивными очками, двойной подбородок и короткие, вьющиеся на макушке волосы.
        - У Маши в Пуговицах бабушка весной жила, - пояснил Слава. - Ольга Викторовна Королёва. Вот про неё хотели спросить.
        Марго энергично закивала и второй подбородок желеобразно затрясся.
        - Помню такую. А что нужно знать?
        - Зачем она сюда приехала, что делала, с кем общалась и чего хотела.
        - Это я могу, - женщина два раза часто моргнула и зрачки её страшно расширились. - Расплачиваться знаешь, чем.
        Томаш бегло оглядел себя, потом задрал свитер и, оторвав пришитую к нему с внутренней стороны пуговицу, поднёс на ладони к глазам Марго.
        - Такая подойдёт?
        Та покрутила пуговицу в пальцах, словно оценивая редкую монету, и снова страшно моргнула:
        - Ладно. Вези.
        Томаш взялся за её кресло, и мы опять двинулись по многочисленным коридорам. Добрались до лифта, спустились на второй этаж.
        Там было оживлённо, какая-то женщина из персонала издалека, заметив нас, крикнула, что через полчаса посещения заканчиваются.
        Комната очень напоминала комнату дяди Толи и Лидии Михайловны, только более захламлённая и душная.
        Между кроватью и низеньким холодильником висело большое, до самого пола зеркало.
        Марго выдвинула ящик тумбочки, достала тряпку и, кинув мне, распорядилась:
        - Протри его.
        - А ты шторы задёрни, - велела она Славе.
        Я тщательно протёрла и без того чистую поверхность зеркала. Слава задвинул шторы, и комната погрузилась в полумрак.
        Подкатившись вплотную к зеркалу, Марго приказала нам остаться сзади. Так что видеть своё отражение в зеркале мы могли, но очень смутно.
        - А теперь молчите! - она взмахнула руками, словно собираясь нырнуть.
        Мы замерли, Томаш ободряюще сжал мои пальцы.
        Полумрак будто сгустился. Откинувшись на спинку кресла, словно штурман, вглядывающийся в штормовую даль, женщина напряжённо всматривалась в глубину зеркала.
        Сосредоточившись, я тоже посмотрела туда, и в какой-то момент мне вдруг начало казаться, что перед нами длиннющий коридор с открывающимися и закрывающимися дверьми. Коридор наполненный тенями, силуэтами, неясными мутными фигурами.
        Некоторые из них дрожали, как прерывающийся свет испорченных лампочек, другие меняли форму, третьи то сливались, то разъединялись друг с другом. Коридор двигался. Сначала вперёд, словно затягивая внутрь себя, а потом будто бы поплыл перед глазами, как барабан на карусели, вращаясь всё быстрее и быстрее. Я уже ничего не видела и подумала, что сейчас вот-вот отключусь, как Марго внезапно закричала:
        - Свет! Дайте свет!
        Томаш приоткрыл штору. Голубовато-серый зимний сумрак вернулся комнату. И мне пришлось хорошенько встряхнуть головой, чтобы окончательно очнуться.
        Женщина задумчиво откатилась от зеркала и часто заморгала, вращая зрачками. В ту минуту этот её нервный тик выглядел особенно страшно.
        Слава, скрестив руки на груди, молча следил за ней.
        - Твоя бабка узнала секрет, который вовсе не секрет, - наконец произнесла Марго тоном пророчицы. - Для кого-то не секрет, а для кого-то очень большой. И страшный.
        - Какой секрет? - спросила я.
        - Это секрет.
        - Вы его знаете?
        - Знаю. В Пуговицах все про это знают. Но молчат.
        Марго бросила быстрый взгляд на Томаша, а потом, обращаясь ко мне, яростно заговорила громким шёпотом:
        - Откажись. Не нужны тебе они. Они всех убивают.
        - Вы о чём?
        - А то я не понимаю, чего вы тут все рыщите. Чего твоя бабка искала. И этот туда же. И ты.
        - Я вас очень прошу. Скажите всё прямо, - от «зеркального коридора» голова ещё гудела.
        - Те деньги, которые Надежда со Светкой за Корсакова получили, проклятые, вот что.
        - Кто такой Корсаков?
        - Дед тут у нас был. Миллионер. Владелец фабрик, заводов, пароходов. Его сынок сюда устроил, когда тот с катушек съезжать стал, - Марго успокоилась, и её голос снова стал простым и будничным. - Тут ему по всем статьям удобно было отца держать, чтобы к нему разум не возвращался. Потому что завещание Корсаков к тому времени уже написал. И наследство его со всеми богатствами единственному сыну причиталось. Всё чин чином. Только дед никак не помирал, а сын ждал и ждал. Долго ждал. Лет десять, может и дольше. Потом испугался, что сам скорее умрёт. Вот и разведал здесь всё, Светку пригрел. Личной сиделкой к отцу нанял. А Светка без детей, без мужа, молодая, но страшная, как мой ночной кошмар. Её жена любовника кислотой облила. И всё лицо у неё как расплавленный воск было. Светке деньги на пластическую операцию были нужны.
        Вот она и старалась. Отрабатывала. В общем, младший Корсаков решил старика побыстрее с этого света спровадить. Договорился со Светкой. Ну, а чего ты удивляешься? Дело житейское, у нас и не такое бывает. Только Светке одной не с руки было это дело проворачивать. Другие родственнички миллионера могли выяснение затеять. Поэтому она Надежду к своему делу и подключила. Провернули всё - комар носа не подточит: внезапный сердечный приступ при свидетелях. Ну, кто тут чего скажет? Только потом Надежда взяла и слиняла с теми деньгами, которые им обеим сын Корсаков заплатил. Светка её искала, искала, но бестолку. А потом бабка твоя появилась и тоже давай про Надежду разнюхивать…
        Я никак не могла понять, то ли она рассказывает мне правду, то ли морочит голову. Слишком уж легко и надуманно звучала из её уст история о сговоре и умышленном убийстве.
        - Это вы всё в зеркале увидели?
        - Конечно.
        - А можно мне поговорить с этой Светой?
        - Поговори, - Марго пожала плечами. - Если найдёшь, конечно. Светка тоже свинтила отсюда, когда на неё все косо стали смотреть.
        - То есть она больше не работает в Пуговицах?
        - Слушай, - взвилась вдруг она. - Ты хотела знать про свою бабку. Я сказала тебе, что было. Она пришла сюда про Надежду разнюхивать. Разнюхала и ушла. Всё. Что ты ещё хочешь?
        Томаш сказал «спасибо», и мы ушли. Поплутав немного по коридорам, которые теперь меня пугали, выбрались на улицу.
        - Ты, правда, думаешь, что она там что-то видела? - я поёжилась.
        - Нет, конечно. Но если ей нравится изображать ясновидицу, пускай изображает, - он сгрёб меня и, согревая, прижал к себе. Так мы шли всю дорогу до автобусной остановки. - Марго в курсе всех местных сплетен, и это главное.
        - С одной стороны звучит, как полный бред, но с другой, здесь, наверное, такое нетрудно провернуть. Ты сам что-то знаешь про это?
        - Старик действительно такой был. И Светку я знал. Но то, о чём болтают в Пуговицах, по большей части просто страшилки, которые они сами и выдумывают.
        - Возможно. Потому что, если это правда, Яга должна была пойти в полицию.
        - Какая полиция? Откуда у неё доказательства? Думаешь, в полиции слушают всех недовольных старух с богатой фантазией?
        - А что, если она начала угрожать этим Наде и та её убила?
        - Кто? - Томаш глянул на меня с сомнением. - Надя твою бабку?
        - Ну, да.
        Он усмехнулся
        - Здрасьте, приехали. Это что-то новенькое.
        - Ягу сбили на переходе, а водитель не остановился и его не нашли.
        - Час от часу не легче, Микки. Надя уже прям серийный убийца какой-то. Кто же тогда убил её саму?
        - Мой Кощей. Ну, или… - я ещё не успела сопоставить новые данные. - Светка.
        Слава расхохотался.
        - Что ты смеёшься? - я пихнула его в бок.
        - Забавно, с какой лёгкостью ты раздаёшь всем обвинительные приговоры.
        - Это не приговоры, а подозрения.
        - Не обижайся, но звучит параноидально.
        - В таком случае, может быть, ты знаешь, где Надина машина? - я остановилась.
        Томаш продолжал улыбаться.
        - Понятия не имею. А что с ней?
        - Она пропала. В тот вечер стояла на парковке за школой, а теперь её там нет.
        - Конечно, нет, - он подтолкнул меня, заставляя идти. - Прошло полгода. Машину наверняка эвакуировали. Парковочных мест во дворах не так много. Кто-то нажаловался, что «недвижимость» стоит, вот и увезли.
        - А ты знаешь, что у Нади был младший брат? Ну, или сестра.
        - С чего ты взяла?
        - Я видела её фотки старые. Там Наде лет шесть, а её мама беременная.
        - А, это, - Томаш махнул рукой. - После той аварии ребенок родился мёртвым.
        - Понятно. Спасибо, - я выдержала паузу. - А ещё твоя сестра говорит, что Надя пишет ей с того света.
        На этот раз остановился Томаш. Сунул руки в карманы своей крутецкой куртки и, нахмурившись, вперился в меня.
        - Ты ведь помнишь, что поклялась больше не трогать эту тему?
        - Но мы же ещё не до конца отсюда ушли, - попыталась оправдаться я. - И у меня накопилось. Нужно было высказаться, чтобы не возвращаться к этому потом. Я понимаю, что тебе неприятно вспоминать Надю, но…
        - Дело не во мне и не в том, что мне неприятно вспоминать или говорить, - резко оборвал меня Томаш. - И не в том, что я или кто-то другой совершили что-то плохое или замышляем это. Дело в тебе, Микки. Если я буду поддерживать твою навязчивую идею, если я стану тебе подыгрывать, то сделаю тебе только хуже. Я нарочно пошёл с тобой в Пуговицы, чтобы ты своими глазами увидела, что это просто сборище чудаков. Они живут в своём мире и верят в свою реальность. Они выстраивают её сами, но не осознают этого. Их много и каждый закладывает свой кирпичик в эту огромную стену, отделяющую их от жизни, в которой нужно жить по-настоящему. Это их бегство и спасение. Многие из них находятся там не добровольно, у них нет другого выхода, кроме как подстроиться и принять правила игры. И чем больше их становится, тем реальнее этот нереальный мир. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Твои догадки, рассуждения, поиск каких-то ответов, бесконечные подозрения, обвинения, недоверие… Всё это твой собственный мир, твоя реальность, которую ты зачем-то поддерживаешь ради собственного бегства и спасения. Я не знаю точно, от чего,
но от чего-то. Моя мама тоже пыталась уйти от реальности, только с помощью таблеток. Она думала, что там ей будет спокойнее, что не нужно будет принимать решения, совершать поступки, отвечать за что-либо. Но это не так. Это ловушка. Я сказал, что хочу тебе помочь. Это правда. Ты мне очень нравишься. Сказать по-честному, я очень влюблен и даже немного одержим тобой. Наверное, так получилось из-за Нади. Из-за того, что она была против, запрещала, и я так долго носил тебя в своих мыслях, что успел сделать частью себя. Очень боялся, что ты окажешься другой и всё разрушишь. Но ты почти в точности такая, как я себе представлял, и от этого немного захватывает дух. Я хочу тебе помочь. Хочу вытащить из этой мрачной реальности, которой ты себя окружила и в которую погружаешься всё глубже. То, что произошло с Надей - ужасно. Но такое случается, нужно пережить и идти дальше. Перейти на другой уровень, в другую вселенную, если хочешь. Ты хотела радости, но сама отказываешься от неё, продолжая искать подтверждения зла и обмана.
        Я собиралась рассказать ему про сообщение с угрозой, но после этих слов это стало бессмысленно. Он был прав. И сказал то, в чём я боялась себе признаться.
        Я крепко обняла его и прижалась.
        - Обещаю, что очень постараюсь больше об этом не думать.
        ГЛАВА 21
        Вытеснение - самый удобный способ избавиться от проблем. Я уже проходила подобное. Забыть, стереть, как не было, оставив едва различимые контуры на задворках сознания. Не думать - всегда проще, чем думать, но это, как с велосипедом, - довольно сложно перестать крутить педали, когда уже разогнался и ноги сами собой совершают обороты, а желание резко затормозить грозит полётом через руль.
        - Ты не представляешь, что произошло, - набросилась на меня Лиза перед первым уроком, пока все входили в класс.
        К тому времени я уже успела помыть везде полы, проветрила и прилично устала.
        Томаш ещё не подошёл. Я сидела за его второй партой одна, а Лиза через проход за третьей. Обычно они занимали её с Филом, но тут она усадила рядом с собой Липатова.
        - Лёша меня на свидание пригласил. Представляете? Нет, вы представляете? - Лиза была страшно возбуждена. - Одолжишь мне джинсы с Микки Маусом? А куртку?
        - И когда у тебя это свидание?
        - Сегодня в полседьмого, - Лиза сделала умоляющие глаза. - Пожалуйста…
        - Хорошо. Томаш работает, я хотела к Бэзилу сходить, но твоё свидание важнее.
        В класс вошёл Фил, и заметив на своём месте Липу, недовольно бросил:
        - Давай, проваливай.
        Липа дёрнулся встать, но Лиза удержала его.
        - Сеня останется.
        - Это моё место, - немного удивлённо сказал Фил.
        - Это место рядом со мной. И мне самой решать, с кем мне сидеть.
        - Быстро свалил, - шуганул Фил Липу.
        - Сиди, - в свою очередь приказала ему Лиза.
        Это было противостояние Лизы и Фила. Липа вынужденно оказался между ними, но ради любви к Лизе готов был пойти на что угодно, поэтому после того, как Фил схватил его за шиворот, выволок из-за парты и швырнул в поход, Сеня вернулся и, требуя считаться с Лизиными желаниями, с поразительной настойчивостью полез на Фила.
        Однако тот уже успел занять освободившийся стул, расстегнуть рюкзак и выложить тетрадь, а стоило негодующему, чуть ли не плачущему Липе схватить его за локоть, Фил лишь со смехом отмахнулся.
        Народ с интересом и подбадривающими Липу шуточками наблюдал за этими разборками. Кто со своих парт, кто зависнув в проходах.
        Фил был крепкий и наглый, а Липа маленький, худой и слабый, поэтому его попытки восстановить справедливость выглядели жалко и смешно. И чем больше он возмущался, тем позорнее выглядел. Не смеялась только Лиза, и, когда в очередной раз Фил с унизительной глумливостью оттолкнул Сеню, она схватила с парты рюкзак Фила, и, перевернув, вытряхнула его содержимое в проход со своей стороны. Пара тетрадок, ручки и листочки разлетелись по полу.
        В классе наступила тишина. Все ждали реакции Фила.
        - Быстро собрала, - потребовал он.
        Но Лиза, довольная произведённым эффектом, только закатила глаза и молча отвернулась. Униженным теперь выглядел Фил. Он пихнул Лизу в плечо:
        - Ткаченко, ты обнаглела?
        Лиза презрительно посмотрела на его руку.
        - Ещё раз тронешь, я тебя засужу. Ясно? Весь класс свидетели того, что ты меня избивал.
        - У тебя критические дни?
        - Пошёл вон, - выкрикнула Лиза, пожалуй, чересчур громко, что наводило на мысль о том, что Фил не так уж далёк от истины.
        Но Фил не ушёл и не отсел. Тетрадки тоже собирать не стал. Зло огрызнувшись: «Сама пошла», он остался упрямо сидеть.
        Появилась физичка, следом за ней влетел Томаш. Все, возле кого рассыпались вещи Фила, принялись их поднимать и передавать ему. Я тоже наклонилась за тетрадкой, но заметила залетевшую под ножку стула визитку и подняла и её.
        «Фотостудия Корсакова. Тематические залы. Большой выбор реквизита. Профессиональная фотосъемка». С задней стороны от руки было приписано «Сергей Николаевич» и номер мобильного.
        Физичка сделала всем замечание о том, что в классе нерабочая атмосфера. Сунув мне под нос раскрытый учебник, Томаш попутно бросил взгляд на визитку. Я вопросительно посмотрела на него.
        - Сила тока вынужденных колебаний должна достигать максимального значения в момент, когда частоты вынужденных и собственных колебаний будут равны, - с нажимом произнёс он.
        - Что?
        - Пиши, говорю. Формула на доске.
        Адреса на карточке не было. Только ссылка на сайт и телефон. Вытащив мобильник, я полезла смотреть, что это за сайт. Но едва главная страница успела подгрузиться, как Томаш отнял у меня телефон.
        - Давай прекращай. Мы же договаривались.
        Я силилась смотреть в учебник, записала пару формул, что-то даже отвечала ему, но мысли о Корсакове и Филе осаждали со всех сторон, и борьба с ними отнимала все силы.
        К концу урока я обнаружила, что Томаш решил оба варианта самостоятельной. И за себя, и за меня. Я поблагодарила, и он с лукавой улыбочкой ответил: «Будешь должна».
        Но только я собиралась вступить в торг, как ко мне подскочил Липа:
        - Пожалуйста, умоляю. Можешь уговорить Лизу не ходить на это свидание? Что хочешь тебе сделаю. Хочешь, буду домашку решать?
        - У меня есть кому решать, - я кивнула в спину уходящего Томаша.
        Липа сник.
        - Ладно, - сжалилась я. - Попробую намекнуть, но шансов мало. Встретиться с ним - её мечта.
        Подлавливать Фила я не планировала. Столкнулись случайно перед физкультурой.
        Я уже переоделась и спустилась на первый этаж - попить, а он только бежал с перекура и тоже притормозил у кулера. Табаком от него несло за версту.
        - Ты знаешь Корсакова? Это та самая студия, куда тебя Надя рекомендовала. Эстетика, все дела?
        - Откуда инфа?
        - Визитку твою нашла.
        - Давай сюда, - он протянул руку.
        - Так знаешь или нет?
        - Ну, видел пару раз. Разговаривал.
        - А ты знаешь, что Надя с подругой своей по заказу грохнули отца Корсакова. И он им кучу денег за это отвалил. А потом Надя кинула Светку и смылась с деньгами?
        - Зачем мне это знать?
        - Просто все эти совпадения и пересечения очень странные. Тебе не кажется?
        Фил фыркнул и с громкими глотками стал пить. Я дождалась, пока закончит.
        - Вообще нет. Все люди так или иначе кого-то знают, - шумно выдохнул он, вытирая рот ладонью. - Бэзил сказал не идти у тебя на поводу.
        - Что он ещё сказал?
        - Сказал, что ты убила Надю, чтобы заполучить Томаша, а теперь ищешь, на кого бы всё свалить.
        - И ты серьёзно?
        - Слушай, мне всё равно, - он с хрустом смял пластиковый стакан. - Главное меня не трогайте и не вмешивайте ни во что. - А визитку вернешь!
        - Ну уж нет. Сначала я позвоню Корсакову и всё выясню. Про Надю, про Светку, про тебя и твою эстетику.
        Делать этого я не собиралась, но уж очень хотелось его позлить.
        - Не связывайся со мной Микки, - бросив стакан в мусорку, он направился к лестнице. - Я может и выгляжу добрым, но за свои интересы постоять могу.
        - Ты не выглядишь добрым.
        Задержавшись на пару секунд на ступенях, он осуждающе покачал головой и побежал наверх.
        После школы пошли сразу ко мне. Лиза быстро помыла голову, и мы устроились на кухне, чтобы я сделала ей укладку и накрасила. На всё у нас был час.
        Лизе казалось, что опоздай она хоть на пять минут, Лёша ждать не станет, поэтому ей хотелось приехать пораньше, чтобы уже наверняка. Она дёргалась, нервничала поторапливала меня, то и дело что-то роняла и пролила на себя чай. Хорошо переодеться ещё не успела.
        Я же сильно сомневалась, что этот парень вообще приедет на встречу, но озвучивать Лизе свои подозрения не стала. В конце концов, недоверие было моей личной проблемой, а Лиза и сама имела склонность к пессимистичным сценариям.
        - Липа просил отговорить тебя от этого свидания, - под горячей струёй фена я вытягивала ей пряди одну за другой. - Если честно, мне его как-то даже жалко. Может, ну этого Лёшу?
        - Пф…ф…ф, - Лиза возмущённо надула щёки. - Вот ещё. С какой стати? Я похожа на больную?
        - Ну…у. Сеня тебя вроде любит.
        - И чего?
        - Получается не очень честно. Ты его просто юзаешь. Мне кажется, что Липа сделал достаточно много для тебя хорошего, чтобы ты была с ним честной.
        - Послушай, я не собираюсь приносить себя в жертву ради Липы. Почему вдруг его счастье должно быть важнее моего? Ну, любит и любит - это его выбор. Он вообще должен быть благодарен, что я с ним общаюсь.
        - Звучит высокомерно.
        - Неа. Адекватно. Не мне тебе рассказывать, сколько таких влюбленных кругом, а у нас с тобой кроме самих себя ничего нет.
        - Дело не в этом. Я не призываю тебя любить его. Я пытаюсь сказать, что тебе нужно его послать. И поставить точку. Так будет правильно. Он пострадает немного, а потом заживёт нормальной жизнью. Влюбится ещё в кого-нибудь, и больше никаких драм. Так для него будет лучше.
        - Послать? - Лиза захлопала ресницами. - Чтобы сделать лучше? Хм… А если я не хочу? Он, в отличие от Фила, всё готов для меня сделать и ничего взамен не требует.
        - Ну, смотри сама. Это просто моё мнение.
        - Кстати, - Лиза взяла фен из моих рук. - Забыла тебе рассказать. Вчера мы с ним перепугались до жути. Стоим такие на светофоре, ждём зелёный, вдруг Липа как схватит меня, как потащит к пруду, мы туда вообще не собирались. Я ему такая: «Что случилось?», а он типа: «Ничего» и всё. Долго отнекивался, но потом всё-таки раскололся, что его приглючило, будто на другой стороне он увидел Надю. Представляешь? Я ему: «Давай вернёмся, посмотрим». А он прям реально перепугался, как будто призрака увидел. Если бы ты так сделала, я бы ни разу не удивилась. Но Липа… Мы потом ещё минут двадцать на пруду гуляли, чтобы он успокоился. Я подумала, тебе обязательно нужно рассказать.
        - Сеня просто хотел с тобой подольше погулять.
        - Может и так, - Лиза пожала плечами и вернула мне фен. - Господи, как же я стрессую. Как думаешь, я понравлюсь Лёше?
        - Раз он позвал тебя, значит, ты ему уже понравилась. Чего переживать? Это обычный человек. Такой же, как ты или я, а может, придурок вроде Бэзила или Фила. Может, он у себя в школе полный лузер.
        - Он уже закончил школу, - сказала Лиза так, будто это должно было означать как минимум профессорскую степень.
        - Когда волнуешься, выглядишь глупо и говоришь всякую ерунду.
        - Да знаю я, - отмахнулась она. - А что если мне успокоительных выпить?
        - Тогда он решит, что ты вялая и тормознутая.
        - А поехали вместе? - предложила она, морщась от горячего воздуха. - Пожалуйста. Мне так спокойнее будет.
        - Не будет. Вдруг я ему больше понравлюсь?
        Возмущённо распахнув глаза, Лиза смерила меня недоверчиво-оценивающим взглядом.
        - Обойдёшься. Хватит с тебя и Томаша.
        - Да я и не претендую, - засмеялась я. - У таких, как этот Лёша или Фил, голова вроде шара со снегом, а вместо мозгов карнавальные блёстки. Если хорошенько встряхнуть, они сыплются, кружатся и радостно блестят, но потом оседают, и пустота…
        - Зато с ними весело. И уж лучше снежный шар, чем муравейник. Я вообще считаю, что тем, у кого мозгов мало, в жизни повезло гораздо больше. Им легко. Они могут не думать. Вот ты, например, постоянно думаешь, а оно тебе надо?
        - Я же тебе куртку отдам. Как я поеду?
        - Слушай, - вдруг вспомнила Лиза. - Если мама будет звонить, скажи, что я у тебя.
        - А если она захочет поговорить с тобой?
        - Скажи, что сплю.
        - Что это ты надумала такое?
        - Не знаю… Мало ли, как чего обернется.
        - Лиза, у тебя первое свидание и не нужно никаких глупостей.
        - А если мне нужны глупости? Очень нужны. Вот именно сейчас нужны. Тебе хорошо, у тебя Томаш есть, а у меня ничего нового совсем не происходит.
        Джинсы с Микки Маусом на ней немного болтались, но, в целом, сидели хорошо, и красная куртка тоже смотрелась отлично. До кучи Лиза взяла у меня серебристые сережки-колечки и выпросила розовую помаду.
        - Ну, как? - поинтересовалась она, в последний раз оглядывая себя в зеркало перед выходом.
        - Я себе нравлюсь, - рассмеялась я.
        - Думаешь, похожа? - она ещё раз повертелась перед зеркалом.
        - Похожа.
        - Это хорошо. Потому что ты мне тоже нравишься.
        Мы обнялись, поцеловались, я пожелала ей удачи, а она пообещала мне писать обо всём.
        Потом я пошла, добросовестно вытащила учебники, влезла в электронное расписание, включила музыку и буквально на пару минут прилегла на диван, пытаясь собраться с силами перед ударным учебным рывком. Сама не знаю, как так получилось, но проспала я три часа.
        «На холод жаловаться можешь январю. Прости, тебя я больше не люблю…».
        Мне потребовалось около минуты, чтобы сознание заработало.
        Откуда-то сквозь музыку прорывалось жалобное пиликанье телефона.
        Перерыла всё вокруг - не нашла. Сбегала на кухню, обшарила все карманы, и только когда убавила звук на колонке, обнаружила его под диваном.
        На экране высветился вызов от Бэзила.
        - Лизка с тобой? - голос у него был недовольный.
        - Нет.
        - А мать её не звонила ещё?
        - Нет. А что случилось?
        - Значит, сейчас будет звонить.
        - В чём дело-то?
        - Да фиг поймёшь, дозвониться ей не может.
        - У неё дела. Возможно, не слышит.
        - Просто предупредил. Если вы там тусите вместе. Передай ей.
        - Ладно. Спасибо.
        Я сразу же набрала Лизе, но она не ответила. Скорей всего, отключила звук, и пребывая в эйфории влюблённости, совершенно потеряла счёт времени.
        Однако и сообщений от неё не было, а через десять минут действительно позвонила её мама.
        - Маша, привет. Лиза у тебя?
        - Да, вы знаете, она… - я чувствовала себя очень неловко. - Она уснула.
        - В смысле?
        - Мы пришли со школы…
        - Вы пили что-то?
        - Только чай.
        - С чего это тогда она уснула?
        - Ну… У нас была физкультура и мы очень устали.
        - Так, Иванова, сейчас же прекрати ломать комедию и дай мне её.
        - Не могу. Извините.
        - Почему это?
        - Лиза сказала, что не хочет ни с кем разговаривать. Потому что… Потому что… Потому что она ушла из дома.
        - Она что сделала?
        - Ну, так она сказала… Что ушла. Я думаю, пусть поспит, а завтра вы помиритесь и всё будет хорошо.
        - Мы помиримся? Мы с ней не ссорились!
        - Анна Владимировна, я не знаю. Лиза очень плакала и совсем расклеилась.
        - Сейчас я за ней приду! Мы с Сержем придём.
        - Нет. Ни в коем случае, - чуть было не закричала я. - Не нужно. Так будет только хуже. Давайте подождём до утра. Хотите, я её сфотографирую? Сейчас пришлю. Ждите, - пообещала я и спешно сбросила вызов.
        Сфотографировала Лизину куртку в прихожей, штаны на стуле, потом быстро разобрала диван, пристроила телефон так, что его камера захватывала кусок подушки и, поставив её на таймер, легла, натянув одеяло почти на всю голову. С четвёртого раза вышло нечто приемлемое для отправки. На затемнённой фотографии было видно, что кто-то лежит в кровати и торчащий из-под одеяла клок светлых волос.
        Отправила всё это Лизиной маме, подождала немного и, убедившись, что перезванивать она не собирается, тут же принялась названивать Лизе.
        Что-то однозначно пошло не так. За три с половинной часа она мне обязательно бы написала.
        Встреча у неё была назначена на шесть тридцать, а электронные часы показывали девять.
        Отыскав инстаграм этого Лёши, я сразу написала в директ.
        - Привет. Я подруга Лизы. Вы с ней должны были сегодня встретиться. Она ещё с тобой?
        Лёша прочёл почти сразу.
        - Конечно. От меня никто так быстро не уходит.
        - Можешь попросить её позвонить мне? Это очень важно и срочно.
        - Она сейчас занята.
        - Чем?
        - А чем в такое время со мной может заниматься красивая девушка?
        - Это очень важно и срочно.
        - Она посуду моет. А ты что подумала?
        - Слушай, мне не до шуток.
        - У тебя тоже красивые фотки. Тебе сколько лет?
        - Сейчас реально вопрос жизни или смерти.
        - Вопросы жизни или смерти - мой конёк.
        Разозлившись, я уже собиралась сказать, что мне плевать, сколько у него подписчиков, и что он сам меня совершенно не интересует, но потом вспомнила, что если он меня заблокирует, то я вообще ничего не выясню.
        - Пожалуйста, её мама ищет, я ищу. Все волнуются. Можешь сказать, когда она ушла?
        - Она не уходила. Потому что не приходила. Я вообще её в чёрный список за это кинул.
        - Как не приходила?
        - Я как идиот прождал целый час. Час! Я!
        - Очередная шутка?
        - Нет.
        - И она не писала ничего?
        - Нет.
        - Мог бы сразу так и сказать, козёл.
        Последнее я добавила от всей души. Пусть блокирует.
        Я тут же позвонила Липе и Филу, но безрезультатно. Впрочем, если бы Липа всё-таки уговорил Лизу передумать и не встречаться с Лёшей, то почему она к телефону не подходит? И он проводил бы её до дома или она вернулась ко мне за своей курткой.
        С Филом же Лиза, конечно, могла застрять где-нибудь. А если они ругались, то и на телефон не отвечать, но ни один из них не дорожил этими отношениями настолько, чтобы потратить на ругань три часа.
        Я перезвонила Бэзилу.
        - Лиза пропала. Пошла на свидание и пропала. Я не знаю, что делать.
        - Нашли-таки себе сетевого маньяка?
        - Нет. Лиза до него не доехала. Она ведь не могла исчезнуть прямо в метро?
        - Может, встретила кого по дороге?
        - Даже если и встретила, то почему к телефону не подходит?
        Бэзил задумчиво сопел с той стороны трубки.
        - Что молчишь?
        - А что я скажу? Что всё плохо? Так это ты и без меня понимаешь. Позвони Филу. Пусть выйдет поищет с тобой по округе…
        - Я звонила. Он не отвечает.
        - Это он от тебя прячется. Сейчас я ему сам наберу.
        Бэзил с Филом зашли ко мне минут через сорок, подождали в коридоре, пока я переоденусь, и
        мы вместе отправилась искать Лизу.
        Прошлись по дороге от моего дома до метро, побродили по тёмным дворам, зашли в ТЦ. Как будто Лиза ненормальная и вместо того, чтобы ехать на долгожданную встречу, решила зависнуть на опостылевшем фудкорте.
        То, что искать её - затея глупая, я понимала сразу, но прежде, чем переполошить её родных, должны же были мы хоть что-то сделать. Суть наших поисков сводилась к ожиданию того, что Лиза вот-вот объявится. Но она не объявлялась.
        Предположений, куда она могла деться, не было никаких. Ушла в половине шестого. Кругом полно людей, до метро идти не дольше десяти минут, а встреча с Лёшей была назначена на станции Тверская, в центре зала.
        Фил то ли и правда разволновался, то ли разозлился из-за её свидания. Разговаривал громче обычного, матерился, на пешеходном переходе столкнулся с человеком, послал его и постоянно срывался на меня. Считая, что это именно я подсунула инстаграмщика Лизе.
        Наконец ему позвонила Лизина мама и выяснилось, что Лиза в больнице.
        Подробностей Анна Владимировна толком не знала, но собиралась туда ехать и, пообещав перезвонить, попутно высказалась в мой адрес не самым лицеприятным образом.
        Но главное, Лиза нашлась, и оставалось надеяться, что с ней ничего ужасного не произошло.
        Мы одновременно и выдохнули с облегчением и взбудоражились с новой силой.
        Просидели в ожидании звонка в пустом зале фудкорта, пока не появился охранник и не стал нас выгонять. Повсюду загудели пылесосы, началась пора уборщиц. Заверив, что скоро уйдём, мы проторчали там до двенадцати. При желании могли бы остаться и на ночь. Только до утра нас уже никто не выпустил бы. Большинство дверей блокировалось и, задержавшись после одиннадцати, можно было выйти только через двери, ведущие к парковке на нулевом этаже или через фитнес-центр.
        Звонок Лизиной мамы застал нас, когда мы молча брели по зловещей, тускло освещённой и продуваемой ледяным декабрьским ветром автомобильной стоянке.
        Того, что случилось с Лизой, на самом деле никто из нас даже близко представить не мог.
        Оказалось, что кто-то столкнул её в строительную яму. Упав на трубы, Лиза сильно ударилась головой и пропорола арматуриной бедро. Услышав её стоны, прохожие вызвали скорую. Лиза была без сознания. Но сейчас уже пришла в себя и ей ничего не угрожает.
        - Главное, жива, и никто её не похитил, - Бэзил похлопал Фила по спине.
        - Может теперь в суд подавать на эту строительную компанию, - отозвался тот. - Вдруг квартирой откупятся?
        - Не, - покачал головой Бэзил. - Вот если бы сама упала, да ещё дело закончилось инвалидностью, точно бы квартиру нахаляву получила. А когда толкнули, тут уж извините… Не, конечно, штраф с них сдерут, но Лизке вряд ли что-то достанется.
        - Какие квартиры? Инвалидность? Вы о чём? - изумилась я. - А вдруг она и вправду теперь ходить не сможет или ещё какие ужасные последствия будут?
        - Если плохое уже случилось, почему бы о хорошем не подумать? - парировал Фил.
        Их легкомысленный цинизм коробил.
        - Думать нужно о том, кому понадобилось её туда толкать.
        - Там у вас такая дыра… Человек мог просто идти мимо, обгонять, торопиться. Случайно задел, вот и всё. Зачем опять придумывать криминал на ровном месте? - довольно резко откликнулся Бэзил.
        - Ничего себе на ровном месте! Я мимо этой ямы хожу в темноте по два раза в день, Липа ходит, и ничего. Никто из нас не упал, даже когда эти дожди жуткие были. Эта дыра там с мая. Если бы хоть кто-то свалился, её бы давно заделали.
        - И что? - Бэзил скорчил злую морду. - Считаешь, Лиза кому-то дорожку перешла или может у нас завёлся строительный толкатель?
        В ночной тишине хохот Фила прозвучал чересчур громко.
        - Вась, - я остановилась возле огораживающего стройку забора, до самой ямы было рукой подать. - А ведь Лиза была в моей куртке и в моих штанах…
        - И чего?
        - Помнишь ту угрозу? - я непроизвольно сглотнула. - Может, это не Лизу собирались туда столкнуть?
        Они оба встали рядом и уставились на меня, как на помешанную.
        - Ты серьёзно так думаешь? - Бэзил наклонил голову и угрожающе посмотрел исподлобья. - Кто-то хотел тебя убить?
        - Может и не убить, но припугнуть точно. Так, чтобы наверняка.
        - Припугнуть? - с издёвкой переспросил Фил. - Наверняка? Охотно верю. Я бы тоже тебя припугнул, как следует. Лезешь во всё, что не надо. Теперь Лизка из-за тебя в больнице, а тебе хоть бы что.
        - Да я к тебе ещё не лезла, хотя стоило бы. Ты мне про Корсакова так ничего и не объяснил.
        - А что я тебе должен объяснять?
        - С чего вдруг Надя тебя туда повела. И что там вообще у вас за дела?
        Фил с подозрением наклонил голову.
        - Ты рассказала Лизке, да? И она попёрлась встречаться, не пойми с кем, чтобы мне отомстить?
        - Ничего я не рассказывала, а на свидание она пошла, потому что ты - придурок!
        - Говорил я тебе завязывать с Томашем, - влез в нашу перепалку Бэзил. - Чем дольше ты с ним трёшься, тем больше у тебя шансов умереть не своей смертью. Это он хотел тебя грохнуть. Также, как Надю. Стопудово маньяк.
        - Томаш на работе в это время был, - машинально ответила я.
        - Чё, правда? Он в ТЦ работает? - издевательским тоном поинтересовался Бэзил.
        - Нет. В пицце.
        - Что же он тогда в ТЦ делал? - спросил Фил.
        - Когда?
        - Часов в шесть, - сказал Бэзил.
        - Может, он туда заказ доставлял? - беспомощно предположила я.
        И они нарочно громко заржали.
        - А может, это ты? - бросила ему я с вызовом. - Ты хотел меня грохнуть! Или вы оба.
        - Может и мы, - Бэзил вдруг перестал смеяться. - А что, если мы тебя прямо сейчас скинем?
        Он вроде бы и пошутил, но Фил, как будто только этого и ждал. Резко приподнял меня сзади под мышки. Бэзил схватился за ноги.
        - Хватит! - я попробовала брыкнуть его. - Сейчас не по приколу. Поставьте меня. Отпустите. Пожалуйста, Вася. Я прошу. Ладно. Никто не виноват. Только поставьте. Здесь очень узкое место, вы можете меня по-настоящему уронить.
        - А мы и уроним по-настоящему, - крепко сжимая мои плечи, заверил Фил. Хватка у него была жёсткая, до синяков, и чем больше я дёргалась, тем больнее становилось. - Так, чтобы наверняка. Потому что ты осточертела уже всем.
        - Вася, я тебе тоже осточертела? - мне было больно и обидно. - Ты обещал меня защитить.
        - Я хотел тебя защитить, но ты выбрала Томаша. Так что пусть все думают, что это сделал он.
        И вместо того, чтобы отпустить, они, подойдя к самому краю, на полном серьёзе принялись меня раскачивать. Сердце сжалось, я завопила. Очень громко, что было силы. Эхо моего истошного вопля прокатилось между коробками домов и долетело до самых последних этажей. Я болталась между ними, как тряпичная кукла.
        Ухватив меня спереди за куртку, Бэзил дернул на себя.
        Оказавшись на ногах, я почувствовала такую слабость и опустошение, что чуть было сама не улетела в яму.
        - Вот так будет с каждым, - произнёс Фил посмеиваясь.
        Отпихнув Бэзила, я попробовала отойти, но он удержал меня за капюшон.
        - Целоваться не будем? А то я уже завёлся.
        - Пошли вы оба к чёрту! - я ударила его по руке.
        Тогда он взял и толкнул меня к Филу. Фил оттолкнул обратно. Они снова засмеялись, и чем больше я паниковала, тем веселее им становилось.
        Никогда раньше никто из них себя так не вёл. С Липой или с мелкими пацанами из младших классов могли легко, но чтобы со мной…
        - Я ничего вам не сделала, - закричала я Бэзилу уже через слёзы. - Я никого не обвиняла!
        Фил остановился первым и, придерживая меня за шиворот, сказал прямо в лицо:
        - Это за то, что вы замутили своё шалавское свидание. Ясно?
        - Я тебя предупреждал, - шепнул Бэзил мне на ухо. - Но ты же никого не слушаешь.
        Потом они просто развернулись и ушли.
        ГЛАВА 22
        После случившегося я лежала, накрывшись с головой под одеялом, и невидящим взглядом пробегалась по новостной ленте в инстаграме.
        С пропажей Лизы я слишком переволновалась, обидная потасовка возле ямы тоже заставила понервничать.
        Напугать парни меня не напугали, но издёвка сделала своё дело. Я находилась в шаге от того, чтобы помириться с Бэзилом, и он сам этого хотел, однако, выпендриваясь перед Филом, предпочёл пойти на поводу у непомерного гонора и понтов.
        Фил же просто вёл себя, как козёл. Лиза правильно решила его бросить. Чем он там в этой студии занимался - не понятно, и ещё имел наглость психовать из-за её свидания.
        А Томаш… Неужели он соврал про работу? Но зачем? И почему, если и был здесь поблизости, то не зашёл? Или это Бэзил соврал? Растерявшись, так и не спросила, что делал Слава в ТЦ.
        Я долго обдумывала, что ему написать. Стояла уже глубокая ночь, и вряд ли он прочёл бы моё послание до утра, но мне всё равно необходимо было высказаться.
        «Я всё знаю. Ни на какой работе ты не был. Тебя видели в ТЦ в тоже время, когда кто-то толкнул Лизу в строительную яму у нас во дворе. Прикольное совпадение, да?».
        Отправила и через десять минут удалила.
        На самом деле, я написала это просто так, без каких-либо отчётливых подозрений.
        Просто позавчера были угрозы, сегодня - Лиза.
        Томаш велел не думать, и я старалась. Очень старалась, но как теперь не думать?
        На такой поступок был способен только тот, кто был причастен к смерти Нади и почувствовал, что я что-то про него узнала, а круг моих подозреваемых был не так уж велик. Фил, Бэзил, Тамара Андреевна, Женечка, Липа, Томаш? Кто-то таинственный и неизвестный, о ком я не догадываюсь, но он знает меня настолько, чтобы писать угрозы и воплощать их, не опасаясь разоблачения?
        Впрочем, Фил, скорей всего, отличил бы Лизу от меня, пусть и в другой куртке, Бэзил тоже.
        А может, Лиза видела этого человека? Того, кто её столкнул.
        Уроки снова остались несделанными, и с каким-то мазохистическим упоением я представила, как директриса погонит меня из школы.
        «Ну, как там твоя подруга-динамщица? Нашлась?»
        Сообщение пришло в половине третьего, словно послание из иного мира.
        Совсем не подходящее время и ситуация для беспечной переписки. Но то, что Лёша решил поинтересоваться Лизой, показалось мне довольно милым.
        «Она в больнице. Несчастный случай».
        «Вот это да! Ноготь сломала?»
        «Упала в строительную яму. Сотрясение мозга и ногу арматурой пропорола»
        «Зачем ты эти ужасы на ночь рассказываешь? Я теперь спать не буду».
        «Тогда пока».
        «Нет, погоди. И чего теперь? Когда она вернётся из больницы?».
        «Может, через неделю, а может через две».
        «Это что, мне две недели просто так ждать?».
        «Не хочешь, не жди. Можешь съездить к ней - проведать».
        Написав последнюю фразу, я быстро её удалила, сообразив, что Лиза убьёт меня, если вдруг не дай бог этот парень увидит её на больничной койке.
        «Давай тогда ты со мной встретишься, пока она не вернётся? Мне же нужна моральная компенсация»
        Как ни странно, но его беспечная наглость забавляла.
        «Компенсация чего?».
        «Я ждал её час!».
        «Это форс-мажор. Человек в больнице».
        «А может всё это фигня, насчёт больницы? Разводка? И твоя подруга просто испугалась? Или может это ты и есть она?».
        «Не может. Я - это я. А Лиза - это Лиза. Ты что, профиль не смотрел? Там много, где мы вместе».
        «Да, смотрел, смотрел. Хорошенькие кошечки. А давайте втроём встретимся?».
        Отвечать я не стала, но эта переписка неожиданно развеселила и, всё ещё посмеиваясь над объектом Лизиного обожания, я почти провалилась в сон, как вдруг донёсшийся из коридора звук заставил резко открыть глаза.
        Сомнений не было, кто-то открывал ключами входную дверь.
        В жизни часто такое бывает, что по прошествии какой-либо странной, страшной или непредсказуемой ситуации, мы снова и снова возвращаемся к ней, проигрывая в голове и пытаясь объяснить себе, почему поступили именно так, а не иначе, однако, как правило, объяснений этому так и не находим.
        В тот момент я не думала ни о чём, даже предположений не строила. После всех сегодняшних треволнений я попросту подскочила, сунула ноги в тапки, и до того, как дверь успела открыться, вылетела на балкон, сообразив прихватить с собой одеяло, но совершенно не подумав о том, чтобы взять мобильник.
        Ноги на щиколотках мгновенно обожгло морозом, но сердце колотилось как бешеное и к голове приливал жар.
        В узкую щёлку между шторами через балконное стекло я усиленно вглядывалась в темноту комнаты. Но ничего не видела.
        Я решила, что если тот, кто пришёл, обнаружит меня, а это не так трудно было сделать, то буду орать так, что разбужу весь квартал. Вцеплюсь в перилла и пусть он убивает меня прямо на балконе.
        Однако время шло, пальцы на ногах одеревенели, под одеяло тоже пробрался мороз, жар отступил, и я начала успокаиваться, объясняя себе, что, скорей всего, этот звук мне послышался. Я засыпала, и он мог мне попросту присниться. И так я уже была вся на нерве, что отреагировала чересчур тревожно и поспешно.
        Минут через пятнадцать я осторожно приоткрыла дверь. Зубы стучали, подбородок дрожал. Скрюченные пальцы едва удерживали одеяло на плечах.
        В тёмной комнате никого не было. Я тут же бросилась к выключателю и зажгла верхний свет.
        Осторожно заглянула в комнату Кощея, потом на кухню. Проверила туалет и ванную.
        Нигде и ничего не говорило о присутствии посторонних.
        Я выбралась в коридор, подёргала дверную ручку, и входная дверь с лёгкостью отворилась.
        Значит, мне не послышалось. Дверь действительно отперли. Только обнаружив это, я повернулась к зеркалу и с ужасом шарахнулась от него.
        На его зеркальной поверхности в лучших традициях жанра было написано красной губной помадой: «Не заткнёшься - убью».
        Я заперла дверь и ещё раз на всякий случай обошла квартиру.
        О сне речи не шло. Я нашла в шкафчике у Кощея начатую бутылку коньяка и, настороженно прислушиваясь к каждому звуку, всю оставшуюся ночь пила его, закусывая ржаными хлебцами.
        А когда прозвонил будильник, добросовестно собралась и в зомби-режиме доковыляла до школы.
        На биологии включили фильм о биоценозе. Биологичка часто так делала. И все занимались своими делами. Кто-то скатывал домашку, кто-то переписывался или редачил фотки, кто-то спал. Сама же они читала в своём планшете, судя по выражению её лица, нечто более увлекательное, нежели биоценоз.
        Вначале Томаш пытался разговаривать, выясняя, что со мной. И по-хорошему спрашивал, и по-плохому, ругался, что я опять ничего не сделала, заманчиво зазывал к себе после школы, потом сдался, оставив в покое. И я уснула. Крепко, по-настоящему, провалившись в глубокий-глубокий сон.
        Мне снилась какая-то белиберда. Лиза, Липа, Даша, Фил, Бэзил, Надя и даже какие-то старики из Пуговиц. Они по очереди разбегались и прыгали в строительную яму. Все попрыгали. Остался один Томаш. Стоит на краю и смотрит вниз, я его спрашиваю: «А ты почему не прыгнул?» А он отвечает: «Зачем? Это же я их туда всех скинул».
        Я проснулась от того, что он приподнял меня вместе со стулом и держал навесу.
        Уже прозвенел звонок с урока и все выходили из класса.
        - Ты что делаешь? - встрепенулась я, чуть не свалившись на пол.
        - Хочу тебя перенести, чтобы на русском доспала.
        - Спасибо. Уже выспалась.
        Он опустил стул.
        - Что-то случилось?
        - А ты не знаешь?
        - Понятия не имею.
        - Где ты вчера был после школы?
        Я чувствовала себя пьяной.
        Томаш задумчиво промолчал.
        - Ты мне сказал, что работаешь, но ты не работал.
        - Я не говорил, что работаю, я просто сказал, что у меня дела.
        - Нет, ты сказал, что работаешь.
        - Это ты так подумала, но я не говорил.
        - И что же это были за такие важные дела, о которых ты не мог мне сказать? И наврал про работу?
        - В отличие от тебя, я не врал, а ты услышала то, что хотела. Как обычно.
        - В отличие от меня?
        - Я знаю, что ты до ночи сидела в торговом центре со Стёпиным и Красновым. А мне написала, что дома в кровати.
        До конца седьмого урока мы не разговаривали. За это время я успела многое обдумать и принять всё ещё пьяное, сумасшедшее, но кардинальное решение.
        Написала ему, что приготовила сюрприз и буду ждать после школы на автобусной остановке. Так было нужно, чтобы до того, как сядем в автобус, он не успел раскрыть мой план.
        Это был не тот автобус, который шёл до дома Томаша. Он удивился, но я ответила, что всё правильно.
        В автобусе сели в самый конец салона на колесо. Там укачивало, но было тепло. Уже темнело.
        - И долго нам ехать до этого твоего сюрприза?
        - Минут десять ещё. Может, двадцать.
        - До какой хотя бы остановки?
        - Понятия не имею.
        - Что ты пила?
        Я сделала вид, будто смотрю в окно. Но видела только своё отражение.
        - У тебя новая куртка, - сказал он.
        - Ты внимательный.
        - Та мне нравилась больше.
        - Мне тоже. Но её мне подарил Бэзил. Тебе бы хотелось, чтобы я носила его подарки?
        - Я не знал.
        - На самом деле, она порвалась… Когда я упала в ту яму.
        - Какую яму, Микки? - он искренне недоумевал. - Что-то мне подсказывает, что это будет не очень приятный сюрприз.
        - Думаю, тебе понравится.
        С тяжёлым вздохом он опустил руку мне на плечо. Сначала аккуратно, но потом крепко сжал пальцы.
        - Хорошо, едем. Даже выходить не хочется. Может, останемся?
        - Мы уедем чёрте куда и сойдём посреди ночи в другом городе. Зимой.
        - Ты бы испугалась?
        - Вообще-то да.
        - Даже со мной?
        Я хотела ответить, что с ним особенно, но решила, что дольше тянуть смысла нет, и подскочила, почувствовав, что автобус начинает притормаживать.
        - Всё. Здесь.
        Сошли на незнакомой остановке в кромешной темноте. Километра три от Москвы.
        Позади высился лес, чуть дальше по ходу движения мерцали огни населённого пункта. Земля хрустела наледью под ногами.
        Было холодно, а после нагретого автобуса особенно. Обхватив себя руками, чтобы унять дрожь, я развернулась в сторону леса.
        - Что дальше? - изо рта Томаша шёл пар, нос тут же покраснел.
        - Просто иди за мной, - я зашагала прочь от дороги к лесу, но было темно и видно плохо.
        Там, где был пологий спуск, я сбежала вниз по кочкам и ухабам, чуть не подвернув ногу. Томаш прыгал сзади, но вопросов не задавал.
        Ветки в лесу были жёсткие и ломкие, они то и дело норовили ткнуть в лицо, и для того, чтобы идти вперёд, приходилось закрываться руками. Наконец, Слава подал голос.
        - Думаешь, это нормально, что я поехал с тобой фиг знает куда и ты меня ведёшь в лес?
        Я остановилась.
        - Думаю, здесь нормально будет.
        Достала из школьного рюкзака моток чёрных пакетов из хозяйственной комнаты. Отодрала один и протянула ему.
        - На, держи. Перчатки только надень. У тебя есть перчатки?
        В темноте белки его глаз блестели, как слёзы.
        - Я так понимаю, что ситуацию нормальной нельзя назвать в принципе, но у меня такое чувство, будто я снова попал в Пуговицы. А ты одна из их обитателей.
        - Без перчаток нельзя. Отпечатки останутся.
        - Ты решила меня убить?
        - Наоборот, - прошептала я. - Это ты решил меня убить. Видишь, я даже пакеты взяла, чтобы тебе проще было.
        Раскрыв пакет, я надела его себе на голову.
        - Вот, начинай, - с каждым словом воздуха становилось меньше, но зато от дыхания воздух согрелся.
        - Я чувствовал, что ты не в себе, но не думал, что настолько.
        Вместо того, чтобы сорвать с меня пакет, Томаш зачем-то разорвал его посередине. И полиэтиленовые ошмётки повисли на моих плечах рваными лоскутами.
        Меня трясло. Я заготовила речь, но теперь от холода и волнения совершенно не знала, что говорить. Но зато начала приходить в себя.
        Нас окружал высоченный чёрный лес. И здесь, за городом, в морозном небе, среди голых ветвей и хвойных лап проглядывала маленькая полоска месяца.
        - Пожалуйста, просто уже убей меня по-нормальному. У меня никаких сил больше нет. Я хотела доверять хоть кому-то! Я надеялась, но всё бестолку. Этому никогда не будет конца.
        - И ради этого ты потащила меня в такую даль? - голос его прозвучал издевательски ровно и спокойно. - Вполне сошёл бы городской парк или дом под снос. Я думал, это что-то важное, а не очередная параноидальная истерика.
        - Но это не истерика.
        На удивление холодно Томаш развернулся и пошёл прочь.
        - Ты куда?
        - Домой, конечно.
        - А я?
        - А ты как хочешь.
        - Подожди! Просто Лизу вчера хотели убить. Это правда. Ты же видел, её не было в школе.
        Томаш остановился.
        - Кто?
        - Точнее, меня хотели. А попалась Лиза. И теперь она в больнице. У неё сотрясение мозга. Её столкнули в яму возле нашего дома. Она была в моей куртке и штанах. А потом в мою квартиру кто-то пробрался и написал, что убьёт меня.
        - И ты считаешь, что это я?
        - Но, понимаешь… Фил с Бэзилом нас бы не перепутали, а у тебя мотивов ещё больше, чем у них. И ты уже брал ключи Кощея. Больше просто некому.
        - Как тебе не стыдно? - глухо сказал Слава из-за деревьев. - Я хотел тебе помочь, я рассказал тебе про маму, про Надю, ездил с тобой в Пуговицы, я доверил тебе всё, что у меня есть, а ты выставила меня вот в таком свете. И вместо того, чтобы попросить о помощи, только обвиняешь.
        - Я решила, что лучше убедиться в том, что ты не собираешься меня убивать так, чем постоянно бояться.
        Он не ответил.
        Мы вернулись к остановке и, пропустив несколько машин, перебежали на другую сторону.
        Томаш нервно ходил из стороны в сторону, я не решалась подходить.
        - Это было оскорбительно. И само подозрение, и то, как ты это обставила.
        Он говорил резко и нетерпеливо, как в тот вечер, когда поймал меня возле своего дома.
        - Мне казалось, ты маленькая, запутавшаяся и напуганная, а ты на самом деле просто мечешься, как взбесившаяся лиса. И ничего тебе не поможет. И никто. Фил с Бэзилом твои давние друзья, но ты обвинила их в том, о чём ты толком ничего не знаешь. Ты подозреваешь всех и каждого. Кругом враги. Ни о каком доверии речи не идёт. И не будет никогда. А я так не могу. С человеком должно быть комфортно и спокойно. Это главное. Мне с тобой, а тебе со мной. И если это не так, то лучше нам не встречаться.
        Подъехал автобус до Москвы, заскочив в задние двери, Томаш, словно убегая, прошёл через весь салон вперёд.
        Чуть помедлив, я догнала.
        - Извини.
        Села рядом.
        - На что ты вообще рассчитывала? Ты, правда, думала, что я стану это делать? К чему этот спектакль?
        - Ну, прости, - я подсунулась ему под руку. - Я очень сильно испугалась ночью. Это не выдумка. Ко мне точно кто-то приходил.
        - Твои поступки детские и рассуждения детские. Но даже Даша на такую дичь вряд ли способна, - он продолжал злиться, но руку оставил.
        - Мне просто страшно, - призналась я. - Очень. Мне кажется, что из-за всего этого с Надей что-то всё-таки происходит.
        - У тебя есть фотографии этой надписи?
        - Нет, я сразу её стёрла.
        - Зачем?
        - Не знаю. Меня она пугала.
        - Ну вот, опять! Тебе ни советы не нужны, ни помощь. На самом деле ты хочешь, чтобы всё ещё больше усложнилось. Тебе так нравится. Так удобнее. Можно сказать, что всё просто запутанно, и ни за что не отвечать.
        - Это неправда.
        - Правда. Это твоё бегство Микки. Отрицание. Отрицание того, что ты никак не можешь справиться со своей жизнью и она несётся, как потерявшая управление машина. А тебе проще визжать, кричать, обвинять водителя или кого-то ещё, чем попытаться сесть за руль самой.
        - Всё совсем не так. Всё наоборот. Я очень пытаюсь удержать этот руль, но машина всё равно не слушается. Как ты не понимаешь?
        - Не понимаю. Потому что, когда я предложил тебе помочь справиться с этим, ты всё равно выбрала этот свой хаос.
        - Я ничего не выбирала. Я не могла. Я вообще не умею выбирать.
        Он был такой согревающе-тёплый, разумный, правильный и взрослый, что я сама начала казаться себе полной психичкой. Неуравновешенной и одержимой. Уж его-то «машина» уверенно ехала по ровной, широкой дороге.
        - Попробуй никого не обвинять. Попробуй оправдывать.
        - Это как?
        - Взять хотя бы Надю, раз тебя она так волнует. После смерти её отца и брата мать совсем чокнулась. На дочку ей было плевать. Она поклонялась мёртвым, как святым, и приучила к этому и Надю. Идеализировала их семейную жизнь до аварии и довела до абсурда. Надя вообще во всех мужчинах видела ответы на свои проблемы. Ей казалось необходимым заслужить их расположение и любовь. Она гонялась за ней и добивалась, как могла. Любыми способами. Лаской, помощью, шантажом.
        Надя придумала себе семью, как играют в это в Пуговицах. И верила в неё настолько сильно, что эта фантазия уже выходила за рамки допустимого. Но отчасти я её понимал и жалел. Она помогала нам, и кроме любви взамен ничего не просила.
        Вот поэтому она так взъелась на тебя. Испугалась, что ты отнимешь её мир и мечты. Это страшно, когда у тебя отнимают мечты. Человек тогда способен на что угодно.
        - Почему ты её защищаешь?
        - Я не защищаю, лишь предлагаю взглянуть со стороны, в которой нет виноватых.
        Мы въехали в Москву. За окнами замаячили огни высоких светящиеся зданий.
        - Иногда думаешь, что знаешь человека, но, на самом деле, совсем его не знаешь, - сказала я. - Сегодня он добрый, хороший, любящий, а на завтра готов избавиться от тебя. Вам с Дашей повезло. Вы хоть и в сложной ситуации, но вас всегда кто-то любил. Вы всегда были кому-то нужны. Поэтому ты весь из себя такой уверенный. Ты всегда нужен был маме, Даше, потом Наде. Но, знаешь, у меня хоть и есть дом, и дед, и друзья, но это ничего не значит. Исчезни я в один прекрасный день, никто не заметит. Я, как та пуговица, которая неплохо смотрится, но ни к чему не подходит. Я сама по себе. Поэтому, Слава, я никому не верю. Может, я и потерялась, но не сошла с ума.
        - Хочешь знать, что я делал вчера?
        - Ну.
        - Мы с Дашей ходили в ТЦ покупать для тебя подарок на Новый год.
        - Правда?
        - Вот почему я не объяснил, что это были за дела, но я ни слова не говорил про работу. Даша хочет, чтобы ты тридцать первого пришла к нам и мы отмечали его вместе. С мандаринами и оливье. Это она так сказала. Просто знает, что мама всегда заставляла меня его делать.
        Дыхание перехватило. Я хотела что-то сказать, но задыхалась.
        Странное чувство. Одновременно и благодарность, и злость. Злость на саму себя и полнейшее неприятие того, что всё это может происходить со мной.
        То, что должно было принести радость, утешить, вдруг отдалось под рёбрами острой болью. Как если бы долгие годы в моём теле сидела пуля, и тут вдруг появился хирург, пожелавший из самых лучших побуждений извлечь её.
        - Почему ты плачешь? - Томаш неожиданно перепугался.
        У него было такое лицо, как будто он меня ударил, но сам не понимает, как так получилось.
        - Я не могу прийти к вам. У меня Кощей. Ну, куда я его оставлю? В Новый год.
        - Вы раньше всегда семьёй отмечали?
        - Нет. Они с Ягой. Я к ребятам ходила… А теперь не могу.
        - Ну, не расстраивайся, придумаем что-нибудь. Он же не всю ночь будет сидеть… Я могу прийти за тобой.
        - Нет! Не надо. Ты не понимаешь!
        - Не понимаю.
        - Ну, зачем бы всё это говоришь и предлагаешь? И подарок зачем? Мы с тобой всего полтора месяца общаемся. И я… Я не знаю, куда от тебя деться. Пока тебя не было, пока ты не пришёл к нам и не начал свою подлую игру, всё было хорошо. А теперь… Теперь ты говоришь, что я параноик. Хотя ко мне на самом деле кто-то приходил ночью. Я не хочу всего этого. Я хочу обратно в свою спокойную, безалаберную жизнь, где я сама всё решаю. Где нет всего этого безумия и хаоса. Где нет этой идиотской любви, и где мне нет никакого дела, врут мне или нет, где мне пофиг, вру ли я. Где нет никаких отношений, где нет зависимости и паранойи тоже нет, потому что доверие - это сбой. Доверие - это противоестественное признание собственной беззащитности. Собаки, выражают своё доверие, ложась на спину и открывая горло и живот. Показывая свою беззащитность, вот как они выражают доверие. Но в живых остаются лишь те, кто никогда не полагается на доверие и держит всё под контролем. Ты… ты такой…
        Договорить он мне не дал. Может быть, если бы я отдавала себе отчёт в происходящем, мне было бы стыдно оттого, что мы находимся в автобусе, что вокруг много людей и все смотрят на нас, и на то, как мы, вцепившись друг в друга, не справляемся с чувствами.
        Но в тот момент для меня не было ни людей, ни автобуса, ни разума. Один сплошной дестрой, без законов и правил, жаркий и неистовый. Хаос чистой воды, в котором жажда получить любовь и быть любимым была сильнее стремления обладать или получать удовольствие.
        Мы уехали в другой конец автобусного маршрута почти до самой последней остановки. Голова гудела, уши закладывало, сердце выскакивало. Очнулись только потому, что один единственный пассажир на весь салон что-то громко кричал на азиатском в трубку телефона.
        Выскочили на следующей же остановке в каком-то промышленном микрорайоне. Я чувствовала головокружение и тошноту, как от похмелья, Томаш, тщательно застегиваясь, тяжело дышал.
        - Вот мы дали, - рассмеялся он.
        Я посмотрела на часы. Семь сорок. Влажное лицо и губы тут же закусал колючий ветер.
        - Ты меня сводишь с ума, - укоризненно сказал он. - Можешь пообещать, что после того, как я скажу тебе кое-что, это останется между нами и ты никогда никому об этом не расскажешь?
        Я кивнула.
        - У меня есть деньги. Надины. Много. Которые она копила на квартиру и поддельные паспорта. Я собираюсь летом, когда сдадим ЕГЭ и со школой всё закончится, уехать отсюда. Куда-нибудь в другой город. Наверное, в Питер. Оформим нам с Дашей новые документы, чтобы Марк нас не нашёл, купим квартиру, я поступлю в универ, найду работу и станем жить нормальной жизнью. Как обычные люди. Хочешь поехать с нами? Насовсем.
        - Значит, это правда? Насчёт старика и Корсакова?
        - Да, какая разница?! К нам это не имеет никакого отношения. Это Надина история и мне всё равно, где она их взяла.
        Наймём Даше репетиторов, чтобы в школу не пришлось ходить и разыгрывать спектакль с родителями. Если есть деньги, можно не ходить в школу. В Питере очень здорово. Мы с мамой часто ездили туда, ещё до рождения Дашки. Там есть такие дома, где можно из окна выйти прямо на крышу. Это город крыш, мостов и ветра. Я хочу трёхметровые потолки, огромные окна и кровать на полу.
        - В Питере всё время сыро и холодно.
        - Тебе сейчас холодно?
        - Сейчас нет.
        - Это потому, что ты со мной. И там тоже не будет. Только до этого времени нужно постараться сделать так, чтобы больше ничего не происходило и не случалось. Чтобы всё шло тихо, спокойно. Чтобы все были довольны, и никто на нас внимания не обращал. А потом, потом… Потом будем жить как захотим.
        - Я не знаю, как я захочу. Мне и здесь-то всё непонятно.
        - Не переживай, разберёмся. В новом месте всё будет по-другому. Я тебе обещаю. Поступишь куда-нибудь, будешь учиться на экскурсовода или фотографа, или устроишься работать в магазинчик свежей выпечки недалеко от дома. Там всегда жарко и еда есть. Будешь приносить нам пончики и ватрушки.
        - Хочешь, чтобы я разжирела?
        - Не разжиреешь, это я тоже обещаю, - он крепко обнял.
        - Звучит заманчиво.
        - Я всё сделаю сам, от тебя потребуется только собрать вещи.
        - Ладно, - после небольшой паузы согласилась я. - Такое мне, наверное, подходит.
        ГЛАВА 23
        Прошло две недели. Выпал снег. Тонкий и мягкий, лёг и не таял. Вместе с ним переносить вечные сумерки стало проще. Утром я вскакивала со страхом опоздать на уборку, а в школу бежала с мыслями о Томаше.
        Угрозы прекратились, а воспоминание о ночном визите и пугающей надписи постепенно становилось менее реальным, чем настоящий сон.
        Затянувшаяся простуда, наконец, отступила и я, казалось, давно не чувствовала себя так хорошо.
        Кощей вернулся без предупреждения. Только я открыла дверь, как сразу услышала ор телевизора, от которого уже успела порядком отвыкнуть.
        Странно, но я обрадовалась. Кощей, похоже, тоже. Похвалил за порядок. Мы даже обнялись и до самого вечера общались друг с другом в самом доброжелательном тоне.
        Я приготовила макароны, как делал Томаш, и Кощей сказал, что в сравнении с больничной едой - это сносно. Вместе посмотрели серию криминального боевика, и я почти с интересом выслушала его рассказы про больницу. У меня накопилась к нему тысяча вопросов, но после разговора с Томашем, я не спросила ни о чём.
        Дыру в заборе возле стройки заделали, настил убрали и всё перегородили так, что теперь приходилось ходить в обход.
        На школьном крыльце повесили разноцветную гирлянду, её веселые огоньки-капельки празднично мигали, и мне уже вовсю мечталось о предстоящем Новом годе и о том, как мы будем отмечать его с Томашами.
        Больше я ничего не узнавала и не выясняла.
        Все терзающие меня вопросы так и остались без объяснений.
        Я собрала их в воображаемый шкаф, набила до отказа и, придавив коленом, заперла на замок. И хотя повсюду из этого шкафа торчали обрывки воспоминаний, интуитивные предчувствия и недомолвки, заглядывать в него даже одним глазком не стоило, иначе всё это барахло могло разом вывалиться и похоронить меня под собой.
        Лиза поправлялась, но её обиженная мама пускать меня к ней категорически запретила.
        Однако мы с Лизой переписывались и договорились, что, когда её Анна Владимировна перестанет мотаться в больницу каждый день, я тоже приеду.
        Чувствовала она себя неплохо, только всё время спала из-за лекарств и зашитая нога ныла, но выписывать её пока не собирались.
        Про то, что случилось, она говорила слишком сдержанно и туманно. Возможно, виной тому было её болезненное состояние или психологический шок. Я не очень понимала, что можно с ней обсуждать, а чего не стоит. Особенно после того, как она психанула, стоило завести разговор о Лёше. Я хотела повеселить её и обрадовать, рассказав, что он постоянно мне пишет и спрашивает о её самочувствии. Но Лиза разозлилась и заявила, что если бы она хотела об этом знать, не заблокировала бы его и не отписалась. А на вопрос «что случилось?» ответила непонятное «неважно».
        С Филом и Бэзилом я не общалась. Мы с Томашем сами по себе, они сами.
        Никто никого не цеплял, не ссорился, ничего не выяснял. Как будто никогда и не дружили.
        Липа в школу не ходил с тех пор, как Лиза попала в больницу, но, чтобы он к ней ездил, я не слышала. Зато Женечка стоял возле забора каждый день всё такой же несчастный и растерянный.
        После школы, когда Томаш не работал, ехали к нему.
        Не думать было приятно. Словно снять с себя грязную, мокрую, вонючую одежду и закутаться в пушистый банный халат. Я даже физикой занималась с удовольствием.
        Внезапно она стала понятной и логичной. В ней был порядок, структура и зависимость. Всё, чего мне так не хватало.
        Однако, наблюдая за тем, как Слава с серьёзным видом пишет, как обдумывает и объясняет задачки, сосредоточиться никак не получалось.
        - Напряжение на конденсаторе будет равняться напряжению на концах цепи. Значит, мы можем приравнять эти две величины.
        Я рассматривала его руки, пальцы, ладони, широкие запястья, родинки на покрытых темными волосками предплечьях, мышцы на бицепсах, ключицы, выглядывающие из-под серой домашней футболки, склонённую шею и пульсирующую венку на ней, мочку уха, подбородок и, останавливаясь на губах, зачарованно наблюдала, как они двигаются. Это было совсем не похоже на то, как я разглядывала его в школе. Тогда я злилась на саму себя и стыдилась этой слабости. Теперь же радовалась, как радуются дети, которым больше не нужно таскать конфеты тайком и можно объедаться сколько влезет.
        - Ты опять меня не слушаешь, - делал замечание он.
        - Слушаю.
        - Тогда повтори, что я только что сказал.
        - А можешь ещё раз объяснить?
        - Прикалываешься?
        - Нет, просто мне нравится смотреть, какой ты умный, а когда произносишь слово «конденсатор», в груди всё просто замирает.
        Он улыбался:
        - Ты устала? Хочешь, сделаем перерыв?
        Я всегда соглашалась на перерыв, потому что развести Славу на него ничего не стоило, а после к урокам мы редко возвращались.
        Даша постоянно находилась дома, поэтому мы или играли все вместе в Джаст Дэнс или в Клюдо, ходили на залитые горки в парке или на каток на той стороне шоссе. Или готовили что-нибудь и просто болтали.
        Томаш в моём присутствии ни разу не ругался на сестру и не повышал голос, иногда он был с ней строг, но неизменно спокоен. Девочка не спорила, если вдруг он что-то запрещал или одёргивал её, тут же соглашалась, не пытаясь испытывать его терпение. Они никогда не ссорились и понимали друг друга с полуслова.
        В их доме у меня были свои тапочки, тёплое место возле стены, а ещё появилась своя чашка.
        Не удивительно, что Надя так стремилась сделать их своей семьёй. От них не хотелось уходить, их хотелось любить и с ними хотелось остаться.
        Один раз я отвела Славу в торговый центр. Нарочно зашли в тот же самый магазин, где я их видела с Надей, в ту же примерочную и целовались там до тех пор, пока нас не выгнала продавец.
        Гештальт закрылся, но радости от такой победы я не почувствовала.
        Передав ему руль от своей «неуправляемой машины», я с облегчением решила больше не беспокоиться ни о чем. Слава настоял, чтобы я познакомила его с Кощеем, стал приносить ему пиццу и отпрашивать меня гулять по вечерам.
        Кощей продал свою машину, и, хотя она была старая и не очень хорошая, у нас появилось немного денег. Из квартиры он почти не выходил и как-то будто даже притих. Ворчать, конечно, не перестал, но уже не так громко, как прежде, и без явного удовольствия. Может, из-за болезни не хватало сил, а может, ему, как и мне, неожиданно понравилось это удивительное спокойствие, которое вдруг наступило.
        В гипермаркете я купила три засыхающие ёлочки с тонкими стволиками и почти совсем голыми веточками в маленьких пластиковых горшочках. Они валялись в картонной коробке рядом с кассой. Земля в горшках была такая сухая, что, казалось, будто они проросли через камень. Рядом с ними в соседней коробке стояли такие же маленькие ёлочки, но ещё зелёные и пушистые. Зелёные стоили - сто пятьдесят рублей, а сухие пятьдесят. Я подумала и купила сухие. Все три. Потому что если бы я их не взяла, то и никто бы не взял. И они умерли.
        Дома я поставила горшки в миску и наполнила её водой. Земля долго булькала, а потом разбухла, и серая жижа заполнила весь горшок.
        Надежд, что они позеленеют до Нового года, я не питала, но было здорово спасти кого-то, пускай даже маленькие, никому не нужные, засыхающие ёлочки.
        И всё вроде бы складывалось хорошо, мне даже Надя все эти дни ни разу не снилась, и тем не менее было кое-что довольно странное и одновременно пугающее, нечто, о чём я никому не рассказывала, опасаясь вызвать новую волну осуждений.
        После Лизиного падения в яму и того случая у меня в квартире, мне начало казаться, будто за мной кто-то следит: то идёт попятам, как тогда после Хеллоуинской вечеринки, то скрывается среди толпы в магазине, то маячит тёмной расплывчатой фигурой под окнами, то сидит позади нас в самом конце автобуса. Был ли это всего лишь мой страх или же всё-таки у него имелись основания, я не знала. Но тревожность не проходила, и даже спокойные семейные вечера у Томашей никак не могли её унять.
        Счастье, хоть Кощей вернулся и теперь его орущий телек превратился в один из последних столпов моего миропорядка.
        Тонкое затишье неопределённости нарушилось в один миг. Обычным воскресным днём, без какого-либо моего вмешательства и желания.
        К двенадцати часам я пошла в школу - убираться, после чего должна была быстро забежать домой, переодеться и сразу же ехать к Славе. Это был тот день, когда он отвозил Дашу на встречу с Марком, и у нас появлялось несколько часов, чтобы остаться наедине.
        Я намеревалась немного схалтурить, чтобы освободиться побыстрее, но, когда прибежала в школу, обнаружилось, что именно в этот день Тамара Андреевна решила поработать.
        Она иногда так делала. Приходила по воскресеньям, чтобы посидеть за компьютером, и торчала в школе допоздна. Как в тот злополучный день репетиции.
        Я заглянула поздороваться с ней и отправилась в хозяйственную комнату за тряпками. Но там, уже вовсю грохоча вёдрами, шуровал Женечка.
        - А, Микки, привет, - не разгибаясь, бросил он через плечо. - Сегодня я тут всё сделаю.
        Твёрдость, прозвучавшая в его голосе, не подразумевала возражений. От его согнутой спины и голых острых локтей, торчащих из-под закатанных рукавов рубашки, веяло необычайным счастьем.
        - Хорошо, - я обрадовалась. - Можно уходить прямо сейчас?
        - Только полей цветы в секретарской, пожалуйста, Лада Борисовна ругается, что я их всегда заливаю.
        У Лады Борисовны, директорского секретаря, на подвесных полках и подоконнике стояло, наверное, не меньше тридцати горшков, она очень гордилась своими цветами и называла их «экологической зоной» школы.
        - Я всё сделаю, не волнуйся, - пообещала я на радостях и помчалась за лейкой.
        Потом сбегала, набрала воды и отправилась поливать.
        Дверь в директорскую была приоткрыта. И в идеальной воскресной тишине до моего слуха доносились лишь стук клавиш, кликанье мышкой и неразборчивое бормотание погруженной в работу директрисы. Но потом у неё зазвонил телефон, и она стала с кем-то разговаривать. Я занималась цветами, не прислушиваясь до тех пор, пока до моего слуха вдруг не донеслась фраза: «Да, конечно, я всё оплачу. Как обычно. Сделайте, пожалуйста, чтобы всё было пристойно. Как у людей. Нет, приезжать в Пуговицы я не собираюсь и на похороны тоже, это вопрос принципа, но, надеюсь, вы сможете найти тех, кто не откажется проводить Лидию Михайловну в последний путь. Нет, её вещи мне не нужны. Оставьте себе или раздайте. Я уже не знаю, как у вас это делается. На завещание не претендую. Да, я родственница, но не по документам. Хорошо. Спасибо. До свидания».
        Я сама не заметила, как дошла до раскрытой двери и застыла перед ней, Тамара Андреевна отключила трубку и подняв глаза, увидела меня.
        - Маша?
        - Лидия Михайловна умерла?
        - Разве ты не знаешь, что нехорошо подслушивать?
        - Я не нарочно. Я поливала цветы. Вы оплачиваете её похороны?
        - Кто-то же должен это сделать.
        Тамара Андреевна медленно дошла до кресла и с тяжёлым вздохом опустилась в него.
        Она явно была расстроена, хотя старалась этого не показывать. Но какое ей дело до безумной Надиной матери, от существования которой она так долго открещивалась?
        - Да, я обязана оплатить эти расходы, иначе бог мне не простит, - озабоченность на её лице сменилось выражением спокойной печали. - Перед богом мать всегда остаётся матерью. Даже сумасшедшая. Даже такая, как она. Даже та, которая и не мать вовсе. Да я и сама не прощу себе, если не похороню её с миром. Пусть они попили мне немало крови, но всё же я ей обязана тем самым главным, что у меня есть.
        Уставившись невидящим взглядом на ручку, которую она машинально крутила в пальцах, директриса пребывала глубоко в своих мыслях.
        Я подсела к её столу.
        - Тамара Андреевна, не расстраивайтесь. Вы и так очень много сделали для Надежды Эдуардовны. Возможно, даже больше, чем она заслуживала.
        - Она вообще ничего не заслуживала. То, что я её жалела, вовсе не значит, что она или её мать чего-то заслужили.
        - Значит, вы не были на её стороне?
        - На чьей стороне?
        - На стороне Надежды Эдуардовны. Когда собирались выгнать меня из школы или когда она написала заявление на Антона… Или когда вы сдавали им свою квартиру.
        Я многозначительно посмотрела на неё.
        - Или когда ссорились из-за этого с моей бабушкой. Она ведь знала, что Надежда Эдуардовна подлая и злая, и собиралась вам это доказать.
        - Ей не требовалось ничего доказывать. Мы с твоей бабушкой всегда были на одной стороне. Она искала рычаги воздействия. И ей почти это удалось.
        - Вы поддерживали Надежду Эдуардовну не по доброй воли? Она заставляла вас?
        Тамара Андреевна скорбно покивала.
        - Это долгая история. Не хорошо так говорить, но я рада, что, наконец, она закончилась. Даже поверить не могу, что теперь мы свободны.
        Она легонько похлопала себя по губам, словно не должна была этого произносить.
        В животе волнительно засосало, я была в одном шаге от той самой загадочной тайны.
        - Расскажите мне, пожалуйста. Для меня это очень важно. Я столько времени мучалась. Теперь же, наверное, можно рассказать? Раз уж всё закончилось?
        Я выжидающе следила за тем, как её лицо сделалось сначала каменным и непроницаемым, но после смягчилось и вновь стало горестно-задумчивым.
        - Принеси мне воды, - попросила она.
        Я сбегала в секретарскую, торопливо налила стакан воды из кулера и вернулась.
        Тамара Андреевна уже стояла возле окна, скрестив руки на груди. Я протянула ей стакан.
        - Поставь на стол, - она кивнула. - Я ведь в целом Надежду не осуждаю. Я и сама училась в педагогическом, девчонок много, а мальчишек по пальцам пересчитать, так и их тут же расхватали. А я никогда компанейской не была, да ещё и стеснительная. Знакомиться не умела и не знала где. А потом закончила учиться, в школу устроилась, там из мужчин только шестидесятилетний физрук был. Если бы мне ещё с внешностью повезло. Пока с мамой жили, я и не очень-то думала об этом. А вот когда её не стало, с ужасом вдруг поняла, что такое настоящее одиночество. Пустое, бессмысленное, жуткое. Вот и Надя также, только она с самого детства так жила. Лидия Михайловна совсем её не замечала.
        Твоя бабушка считала, что у Надежды проблемы с психикой наследственные. Но я думаю, дело не только в генетике. Вон, Женечка у меня добрый и послушный вырос, никогда никому зла не причинит.
        - Он вас очень любит, - заверила я.
        - Да. Именно. Потому что в заботе и любви рос. Я всегда делала всё, что могла, пусть даже это и не в моих интересах. И готова была сражаться за него до последнего, как и Надя за своего мальчика. Нашла коса на камень, понимаешь? Тебе просто не повезло.
        - Вы говорите о Славе?
        - Конечно. На твоём месте могла быть любая другая девушка. Так что не вини себя. По правде говоря, зная Надежду, я бы всё-таки предпочла, чтобы ты ушла из школы. Так было бы безопаснее для тебя самой. Я бы помогла с переводом. Но Ольга Викторовна решила иначе. Сказала, что себя не будет уважать, если позволит сумасшедший вмешиваться в её жизнь. Она была зла на Надю ещё с тех пор, как та засадила Антона. Возможно, даже чувствовала вину, что не смогла ему помочь.
        - Бабушка всегда была очень гордая, - сказала я.
        - Это точно, - Тамара Андреевна рассмеялась. - Я была против этой поездки в «Пуговицы», но она заявила, что это вопрос чести. Ох… Мне нужно было её переубедить, знала же, что добром это не закончится… Но я так привыкла, что она старше и разумнее, что предпочла просто не вмешиваться.
        Из коридора донёсся резкий, оглушающий школьный звонок.
        - Часто в нашей жизни происходит нечто такое, что в один момент переворачивает её с ног на голову, - продолжила директриса, когда перезвон стих. - Ты можешь просто идти одним жарким летним днём своей обычной дорогой, по которой ходил сто раз и от которой ждать чудес не приходится и внезапно обнаружить портал. Твой собственный портал. Между старой жизнью и новой. Спустя семь лет и пятьдесят пять дней однообразной предсказуемости вдруг случается нечто, что по большому счёту от тебя уже не зависит. Нет, выбор как будто бы и есть, но это лишь видимость.
        Тамара Андреевна вернулась за стол. Села на своё место, медленно отпила воды.
        Я ждала, затаив дыхание.
        - Она выбросила его прямо в мусорный контейнер для пластиковых отходов. Синий такой бак. Почти пустой. Она туда его кинула, а он почти и не пикнул. Только тихонечко заскулил… Ведь он же никогда не жалуется, даже когда ему очень плохо.
        Я сразу поняла, что происходит, только так обомлела, что и произнести ничего не могла. А она меня не заметила. Кинула, как мусорный пакет, и пошла дальше.
        Достать его оказалось не так-то просто. Думала, сама свалюсь в бак. Кое-как ухватилась за уголок одеяльца и вытянула.
        И ты знаешь, как только я его увидела, сразу поняла, что это судьба. Такое не объяснить словами. Ты просто чувствуешь, что назад дороги нет.
        Я побежала за ней, и пока бежала, так бережно прижимала его к себе, будто не младенца несу, а своё собственное сердце, завёрнутое в голубенькое одеяльце.
        Лицо Тамары Андреевны наполнилось нежностью.
        - Пока бежала, ни о чём не думала. А когда уже догнала, почувствовала страх. Будто что-то не так. Словно не нужно было мне этого делать, но было поздно. Она ужасно перепугалась. Отнекиваться стала, расплакалась. Ну, это и понятно. Ей же шесть лет всего было. Я принялась её успокаивать, объяснять, что ругать не буду и отводить в полицию тоже, попросила только к маме отвести. Долго уговаривала. Наконец, она согласилась.
        Лидия Михайловна нашлась на автобусной остановке. Выглядела она ужасно, бледная, измождённая, в одежде размера на три больше, а когда увидела нас с Надей, будто бы даже хотела сбежать.
        Я не знала, как обстоят дела. То ли девочка говорила правду, что выполняла мамино поручение, то ли она сама украла ребенка. В первое сложно было поверить, но Наде тоже не хотелось навредить.
        Однако, когда я протянула ребёнка матери, та с ужасом шарахнулась в сторону и закричала: «Уберите его от меня. Видеть его не могу».
        Продолжая держать ребенка у себя, я села рядом с ней и стала расспрашивать, что случилось.
        Она говорила путанно, нервно, то и дело срываясь на слёзы и бредовые отступления. Выяснилось, что они всей семьёй ехали на машине домой с крымского отдыха. Проездом через Москву. Немного не доезжая до города, у Лидии Михайловны начались схватки, и её муж погнал. Обгонял, подрезал, выезжал на встречку, одним словом, попали в жуткую аварию.
        Скорая забрала Лидию Михайловну рожать, поэтому о смерти сына и мужа она узнала только спустя сутки. И всё это время Надя, которая единственная, ни капельки не пострадала, ждала её в коридоре роддома.
        Тамара Андреевна громко вздохнула.
        - Я видела, что женщина находится на грани нервного срыва. Ей нужна была психологическая помощь, но стоило мне заговорить о врачах, как она засыпала меня проклятьями, схватила Надю и мне едва удалось заставить её взять мой номер телефона, прежде чем они сбежали.
        Я рассудила так, что сейчас она находится в шоковом состоянии, у неё нервный срыв и послеродовая депрессия, но когда это пройдёт, она очень пожалеет о том, что сделала, раскается и захочет вернуть ребенка во что бы то ни стало. И тогда я ей отдам его. Ведь отнеси я его в полицию и расскажи, как было дело, её тут же лишат материнских прав, а его передадут в детский дом.
        Но у всех нас бывают тяжёлые времена и все мы совершаем необдуманные поступки, о которых потом сожалеем всю оставшуюся жизнь и мечтаем о втором шансе. Я была уверена, что смогу подарить этой несчастной женщине второй шанс.
        Первым делом я позвонила Ольге Викторовне и рассказала обо всём. Ой, как она меня ругала… Настаивала, чтобы я отнесла его в полицию, но потом сдалась и прислала знакомого врача. В то время, когда она была директором школы, у неё повсюду были связи и «свои» люди.
        Врач сказал, что мальчик крепкий, здоровый и беспокоиться причин нет.
        Я взяла отпуск. Мы ждали. Неделю, две, месяц. Благо были готовые смеси, питание и подгузники.
        Подходило время принимать решение, и это просто убивало меня.
        Нет, если бы Лидия Михайловна вдруг объявилась, я бы, конечно, его отдала, но найти в себе силы обратиться в полицию или соцслужбы никак не могла. Я уже так к нему привязалась за это время. Такой славный был мальчишка. Румяный, ясноглазый, весёленький. Всем бы родителям таких малышей. Я очень полюбила его и прикипела всей душой. А мне тогда, между прочим, было уже почти сорок и никаких надежд на собственную семью или хотя бы детей.
        Стали выяснять. Оказалось, что просто так я никак не могла оформить усыновление. Для этого его сначала необходимо было сдать и зарегистрировать, как брошенного, и только потом, по моему заявлению полиция или органы опеки могли инициировать поиски его матери. Открыли бы дело о лишении материнских прав, а дальше, возможно, перешли к рассмотрению моего заявления об усыновлении. Вся эта процедура была сложной, длительной и успех не гарантировала.
        Тогда-то Ольга Викторовна и предложила абсолютно незаконный, но очень простой вариант. У неё много было знакомых в различных органах и социальных инстанциях, которые за хорошее вознаграждение могли помочь с официальным оформлением мальчика, как моего ребенка. Ситуацию упрощало и то, что его мать была иногородней и не успела нигде его зарегистрировать.
        Директриса покачала головой.
        - Ольга Викторовна всегда очень боялась, что это всплывёт наружу. Подсудное же дело. Позже, когда они объявились, она сильно жалела, что помогла мне с этим. Но я никогда не жалела. Никогда! Даже когда выяснилось, что у Женечки особенности в развитии. Теперь я уже и не представляю свою жизнь без него.
        - Когда же они объявились?
        - Ему девять было или десять. Я ведь тот свой номер, который Лидии Михайловне оставляла, сразу же сменила, как только бумаги сделали. Они бы меня никогда не нашли, если бы не одна всероссийская медалистка из нашей школы. Её по телевизору показывали и у меня брали интервью. Людмила Михайловна меня тогда и узнала.
        Когда они заявились в школу, я чуть в обморок не упала. Испугалась, что она потребует с Женечкой встретиться, захочет отнять или обратиться в полицию. Но Лидия Михайловна даже не пожелала взглянуть на него, просто объявила, что я обязана устроить Надю к нам в школу и найти им жильё в Москве. Со школой помогла Ольга Викторовна, а квартира у меня мамина нежилая стояла. Вот так Надежда и попала к нам.
        Тамара Андреевна задумчиво замолчала.
        Я была потрясена. Я могла ожидать чего угодно, но только не такого поворота.
        - Они со мной что хотели делали, верёвки вили… То Надежда угрожала напрямую Женечке рассказать, что не мать я ему вовсе, то пугала полицией, что заявит, будто я его у них украла. Бабушке твоей тоже тюрьмой грозила. Вот почему твой переход в другую школу был бы наименьшим злом, но Ольга Викторовна в тот раз на принцип пошла. Упёрлась. Сказала, что терять ей нечего. За столько лет впервые. Очень меня расстроила. Она была уверена, что ей удастся Надежду в психушку отправить. Искала доказательства и подтверждения. С женщиной какой-то познакомилась, которая мечтала отыскать Надежду и за информацию о ней обещала нам принести нечто, что напугает её и остановит. Мы даже договорились встретиться, но та женщина не пришла. Только это уже после смерти твоей бабушки было, да и Надежда потом сразу исчезла.
        - А вы не думали, что бабушкина смерть могла быть не случайной? Ведь того водителя так и не нашли. А что, если Надежда Эдуардовна разозлилась, узнав, что бабушка нашла против неё компромат?
        - Ну что ты, это исключено. В тот день, в тот час, когда это всё случилось, Надежда у меня в кабинете была. Хотела, чтобы я Женечку в «Пуговицы» отвезла. У Лидии Михайловны в голове что-то вдруг перемкнуло, она внезапно о нём вспомнила и стала требовать, чтобы ей его показали. Но тут я встала наотрез. Мы с ней долго спорили. И договорились, что я лучше помогу им материально, - Тамара Андреевна покивала. - Да, эта история тёмная и сложная, но не стоит додумывать лишнего. Что случилось, то случилось. Надя была стервой, но такой участи, конечно, не заслуживала. Хотя, чего греха таить, с её уходом мне стало гораздо легче жить. Я, наверное, поэтому так и торопилась её похоронить, чтобы окончательно убедиться, что всё позади. В полиции просили повременить, но это было выше моих сил. Тут и чувство облегчения, и одновременно вины, хотя я точно знала, что сделала для неё всё зависящее от меня.
        - А почему просили повременить?
        - Что? - Тамара Андреевна как будто очнулась.
        - Вы сказали, что в полиции просили повременить с похоронами.
        - Да… Ну там ерунда какая-то. Процедура опознания затянулась из-за времени и изуродованного лица. А я им сказала, какое там лицо, когда она полгода пролежала? Чего тянуть? Там и без кислоты кожи толком не осталось.
        - Какой кислоты? - я насторожилась.
        - Всё-всё, - она замахала на меня руками. - Не хочу об этом вспоминать. И так теперь уже никакой работы. Принеси, пожалуйста, ещё воды.
        Она полезла в сумочку и достала таблетки.
        - Сердце, вот, разболелось уже.
        В коридоре послышался топот ног и жизнерадостный Женечкин голос:
        - Микки ещё здесь?
        Забежал в кабинет и, подскочив ко мне, вытянул ладонь. На ней лежала маленькая, синяя пуговица.
        - Смотри, что я нашёл. Ты говорила, что собираешь.
        - Разве? - я взяла её. - Спасибо.
        - Мама, тебе плохо? - Женечка заметил, как она пьет таблетку. - Это ты маму расстроила?
        - Нет, нет, Маша тут не причем, - заверила Тамара Андреевна. - Мне сейчас позвонили, сообщили о смерти одной знакомой. А Маша меня поддержала.
        Было ясно, что наш разговор окончен. Я встала.
        - Как там Лиза себя чувствует? - поинтересовалась она напоследок.
        - Вроде бы неплохо. Собираюсь к ней на следующей неделе. Надеюсь, что до Нового года выпишут.
        - Передавай от меня привет.
        - Обязательно.
        - А Сеня как?
        - Липатов? А что с ним?
        - Ты не знаешь? - удивилась директриса. - Ну, ладно-ладно. Беги. Это я так. Просто. Дедушке тоже привет передавай.
        - Пока! - крикнул Женечка мне вслед. - Хорошего дня.
        ГЛАВА 24
        Заходить домой, чтобы переодеться, я не стала, слишком уж подмывало поскорее рассказать всё Томашу.
        - Ты не поверишь! - я ворвалась к нему морозным вихрем и, уворачиваясь от поцелуев, с порога выпалила. - На самом деле Женечка Надин брат. Только это секрет. Наверное.
        Слава отступил назад.
        - Тебе приснился сон?
        - Тамара рассказала. Надя с матерью его в помойку выкинули, а она спасла. Моя Яга помогла ей подделать документы. Представляешь?!
        - Ты раздеваться будешь? - он недоверчиво улыбался, словно я выдумывала что-то на ходу.
        Скинув куртку и ботинки, я влетела в комнату и принялась ходить из стороны в сторону.
        Во мне всё бурлило.
        - Поразительно! Сама бы я никогда до такого не додумалась. И никогда не нашла бы объяснений. Теперь понятно, о каком мальчике твердила Лидия Михайловна. Теперь всё понятно. Именно этим они шантажировали директрису, чтобы она выполняла все их требования. И квартиру им предоставила, и школу, и меня собиралась выгнать.
        Стоя в дверях, Слава с спокойствием наблюдал за моими метаниями. На нём был серый спортивный костюм, очень похожий на мой, будто мы были членами одной спортивной команды. А лицо хоть и очень красивое, но ровное, манекенское, как бывало, когда он старательно держал себя в руках.
        - Ты что знал про это? Ты знал и молчал?
        - Нет. Не знал.
        - Тогда почему ни капельки не удивлён?
        - Удивлён. Но мне казалось, мы договорились больше не обсуждать Надю и всё, что с ней связано.
        - Сейчас всё изменилось! Это же совсем новая, потрясающая информация. Мне нужно её осмыслить, переварить…
        - Зачем?
        - Затем, что, когда есть ясность, туман рассеивается и дестрой отступает.
        - Я тебя ждал всё утро совсем не для этого, - он негодующе нахмурился.
        - Я не собиралась. Это случайно вышло. Из Пуговиц позвонили прямо при мне… Ах, да. Я же не сказала. Лидия Михайловна умерла.
        - Та…а…ак, - протянул Слава настороженно. - Что-то ещё?
        - Да, много всего очень. Голова вот такая, - я широко раскинула руки. - Нужно всё разложить по полочкам. Уже столько всего прояснилось, у меня такое чувство, что мы всего в одном шаге от разгадки.
        - Разгадки чего?
        - Надиного убийства, конечно.
        В два шага Томаш пересёк разделяющее нас расстояние, резко обхватил меня и рывком усадил рядом с собой на диван, удерживая одной рукой за запястья обеих рук, а второй успокаивающе поглаживая по голове, словно я буйно помешанная.
        - Ну, что опять такое? - голос звучал скорее расстроенно, чем раздражённо. - Всё же было хорошо. Ты так прекрасно держалась.
        - Перестань! - я встряхнула волосами. - Ты что, совсем ничего не слышал из того, что я сказала?
        - Я отказываюсь это слушать. Посмотри на меня, - он развернул мою голову так, что наши глаза оказались на одном уровне. - Ты такая красивая, Микки! Так бы всю жизнь на тебя смотрел и смотрел. Давай не будем портить этот день. Пусть здесь не будет больше ничего, кроме нас с тобой. Хорошо?
        - Да-да, конечно, - я прикрыла глаза, добросовестно отвечая на его поцелуи.
        Целых двадцать лет Тамара Андреевна и Яга жили в страхе, что всё вскроется. Даже если Надя и не имела отношения к смерти моей бабки, менее опасной она от этого не стала. Вспомнив, с какой неприязнью директриса о ней говорила, можно представить, какое облегчение она испытала, узнав о её смерти. Поэтому торопилась похоронить и забыть, как страшный сон. Лидия Михайловна, хотя всё ещё продолжала оставаться Женечкиной биологической матерью, в силу своего физического состояния уже не представляла почти никакой опасности. Но о какой кислоте говорила Тамара Андреевна? Я бы и не обратила на это внимания, если бы её как-то не упоминал Томаш… Что Надя хотела облить меня кислотой и ещё… Что у Светки, её подельницы из Пуговиц, по словам Марго, лицо было похоже на оплавленный воск, потому что её облила жена любовника. Это воспоминание заставило вздрогнуть.
        - Микки, - прошептал Томаш на ухо. - Ты не здесь?
        - В смысле? Здесь, конечно, - я открыла глаза.
        Моя олимпийка валялась на полу. Я и в самом деле не заметила, как это произошло.
        Его палец прочертил линию от лба по носу и остановился у меня на губах.
        - Кто скажет ещё слово, делает домашку за двоих всю следующую неделю.
        Несколько следующих минут я старательно пыталась расслабиться и с чувством откликаться на его настойчивую нежность. Но, когда он полез под футболку, не выдержала.
        - Пусть я проиграла, но ты должен со мной поговорить!
        - Ладно. Но давай позже.
        - Мне нужно сейчас. Иначе я могу взорваться!
        - Я тоже могу взорваться, Микки. И тебя уже ничего не спасёт.
        - Слава, пожалуйста, - я поймала его руку и остановила. - Ты сказал, что ты на моей стороне и обещал помогать.
        - А это и есть помощь. Я помогаю тебе. Если человек хоть иногда не выключает свои мозги, он сходит с ума. Ты же не хочешь сойти с ума? Просто закрой глаза, расслабься и успокойся.
        Я резко вскочила.
        - Пойду проветрюсь. Успокоюсь, вернусь.
        - Ты обиделась?
        - Нет. Но я думаю про то, чего ты не разрешаешь, и пока этот приступ не закончится, я не смогу быть «здесь» так, как этого хочешь ты.
        - Ладно, - он сел ровно и вытер ладонью лоб. - Давай поговорим. Не нужно никуда уходить.
        - Ты точно не знал про Женечку?
        - Не знал.
        - Честно?
        - Микки!
        - Можешь тогда объяснить, почему ты так боишься этой темы? Почему запрещаешь мне говорить?
        - Я не боюсь, но думать об этом неприятно. О Наде и о том, что так случилось. Возможно, отчасти здесь есть и моя вина. Если бы я сразу ушёл в тот вечер вместе с ней, то она возможно была бы жива.
        - Она просила тебя пойти с ней?
        - Она забомбила меня злыми сообщениями о том, что я пожалею. И что сам виноват в том, что случится…
        - Она знала, что что-то случится?
        - Об этом не спрашивай. Трудно теперь сказать, что именно она имела в виду.
        - Значит, она тебе угрожала?
        - Она угрожала тебе.
        - Но Надя мне ничего не сделала, когда мы столкнулись в туалете. Только зеркало разбила кулаком. Сказала какую-то гадость и ушла.
        - Хочешь правду? - Томаш упёр руки в колени. - Это я запер тебя в актовом зале.
        - Ты? - я невольно отступила назад.
        - Она была в таком состоянии, что запросто могла перейти от угроз к действиям.
        - А ты в курсе, что, когда Надю достали из колодца, у неё кожа на лице была обожжена кислотой? Тамара Андреевна считает, что это какая-то ошибка, но тебе не кажется это совпадение странным? Как будто люди через одного ходят с кислотными лицами…
        - Ты сейчас вообще про что?
        - У Нади же эта идея насчёт кислоты не просто так появилась, да? Это ведь она на Светку насмотрелась?
        - Скорей всего.
        - Ну….
        - Что «ну»?
        - Пожалуйста, перестань тормозить. Неужели ты не видишь связь? А что, если в колодце была не Надя? А что, если это Светка? Тамара говорила, что были вопросы по опознанию…
        - Как Светка окажется возле школы?
        - Может, Надя привезла её на машине и решила избавиться от трупа? Или… - меня вдруг поразила ясность моей догадки. - Или Светка сама пришла. Тамара Андреевна сказала, что моя бабка отыскала женщину, у которой на Надю был компромат, и собиралась с ней встретиться. Это поразительно. Всё сразу становится на свои места. Всё-всё. И пропавшая машина, и угроза, и несчастный случай с Лизой, и даже то, что за всё это время полиция так и не пришла в школу. А что, если на самом деле в колодце не Надя, а Светка?
        Томаш смотрел на меня, как на умалишённую.
        - Микки, ты меня пугаешь.
        - Помнишь, что мне Даша сказала? Что переписывается с Надей?! Или, может, ты считаешь это призрак ей пишет?
        - Она ребёнок и выдумщица. Кроме того, ты ей нравишься, и она хочет привлечь твоё внимание.
        - Когда она сегодня вернётся, я попрошу показать мне ту переписку.
        - Это бред.
        - Всё, чего бы я не сказала, для тебя бред. Ты постоянно выставляешь меня сумасшедшей, а сам, оказывается, закрыл меня в актовом зале и молчал.
        - Ничего не выставляю.
        - Слушай, - я решительно скрестила руки на груди. - А может, ты просто знаешь, что она жива? Поэтому не хочешь об этом говорить?
        - Если бы Надя была жива, она не позволила бы нам с тобой встречаться.
        - Ну вот поэтому Лиза и оказалась в яме. А сейчас она затаилась и следит за мной. И за тобой тоже. Выжидает.
        - Это абсурд.
        - Может, вы на самом деле заодно? И это какая-то разводка? Смысла которой я пока не понимаю, но обязательно разберусь.
        - Ты серьёзно? Собираешься найти смысл, которого нет? Это лучшее, Микки, что ты могла придумать. Тебе всё равно в чём меня обвинять, да?
        Осуждение в его взгляде пылало инквизиторским костром.
        - Нет. Но то, что ты отрицаешь очевидное, заставляет задуматься, - продолжала сопротивляться я.
        - Всё, что я знаю, это то, что Надя взяла из машины банку с химией, которая предназначалась тебе. Я запер тебя в зале и побежал её искать, чтобы остановить.
        - Когда мы уходили из школы, ты был на первом этаже.
        - Я услышал чей-то крик и вернулся проверить, всё ли в порядке.
        - Ты слышал крик?
        - Возможно, мне показалось, потому что я очень боялся, что она это сделает. Даже попросил Бэзила проводить тебя. Не веришь - спроси у него. Это он мне сказал, что Надя взяла ту банку.
        - Погоди-погоди. Это что-то новенькое. Когда ты разговаривал с Бэзилом?
        Томаш тяжело вздохнул.
        - Когда побежал за Надей, встретил его по дороге.
        - Возле Надиной машины? Когда он колеса собирался ей проколоть?
        - Бэзил сам тебе это сказал?
        - Да.
        - Хорошо, - Томаш кивнул. - Потому что я обещал не рассказывать. Тогда всё проще. Надя могла облиться из этой банки или её могли облить. Вот откуда на ней кислота. Так что Светка тут не причём.
        - Что ты ещё обещал не рассказывать? И кому?
        - После того, как Надя ушла из зала, я её больше не видел! Клянусь чем угодно.
        - Но это не значит, что ты не в курсе того, что она жива, - запальчиво сказала я, продолжая отстаивать свою великолепную гипотезу, но Томаш ещё больше помрачнел и, подняв с пола мою олимпийку, швырнул в меня.
        - Мне больше нечего сказать. Если тебе всё ещё нужно погулять, чтобы успокоиться - я не держу.
        Это было обидно.
        Крикнув из прихожей, что не вернусь, я ушла, громко хлопнув входной дверью.
        Побежала вниз по лестнице, натягивая куртку на ходу, но через пару этажей Томаш догнал.
        Я обернулась, он остановился наверху.
        - Тебе очень хочется меня обвинить? Я понял. Не важно в чём. Ты мечтаешь, чтобы это был я. Просто тебе страшно так близко подпускать кого-то? Да? Я прав? Ты боишься, что тебя снова кто-нибудь бросит. Это уже сидит у тебя в голове. И чего бы я не говорил, что бы не делал, ты всё равно будешь находить повод. Хорошо. Иди. Я больше ни на чём не настаиваю. Но как ты собираешься жить, Микки? Ты же никого не любишь и никому не веришь. Ты только и делаешь, что ищешь предателей. Твой хаос бесконечен и навсегда с тобой, где бы ты и с кем ни была, куда бы ни пошла.
        Я стала спускаться дальше, а он остался.
        На лестнице второго этажа я села на ступени, в глубине души надеясь, что он всё же пойдет за мной, потому что от его последних слов мне стало вдруг очень жалко себя, но потом послышались удаляющиеся шаги и стало ясно - новых попыток не будет.
        Самое ужасное, что всё, что сказал Слава, было правдой. Я никому не доверяла, и чем сильнее сокращалась дистанция, тем тревожнее становилось. Мне нравилось встречаться с ним и нравилось всё, что между нами происходило, но позволить себе привязаться к нему и по-настоящему полюбить, я никак не могла.
        Пока ехала домой, расплакалась. А в автобусе, как назло, пристали два пацана - знакомиться. И сколько я не посылала их, не отставали. Видели же, что реву, но всё равно доматывались с тупыми подкатами. Сошли вместе со мной на остановке и топали до самого моего дома.
        К счастью, возле соседней пятиэтажки я заметила Фила. Он гулял с собакой. Маленькой вечно трясущейся белой чихуа в розовом комбинезончике.
        Сунув руки в карманы, Фил стоял ко мне спиной, я подошла к нему.
        - Привет.
        - Привет, - откликнулся он довольно охотно, потом заметил остановившихся неподалёку парней. - Это с тобой?
        - Прицепились.
        - А чё зарёванная такая? Проблемы? Поговорить с ними?
        - Это не из-за них. Просто давай постоим и поболтаем немного.
        - Ладно. Давай поболтаем.
        Мы помолчали, глядя, как чихуа на дрожащих ножках бегает туда-сюда по единственной утоптанной дорожке и обнюхивает снег.
        - Про Липатова слышала? - спросил Фил.
        - Нет. А что с ним? Сегодня директриса им интересовалась. Я давно его не видела. Думала, болеет.
        - А вот нифига…
        Фил заметно оживился и сделал загадочное лицо.
        - Давай, рассказывай.
        - Липу, оказывается, сегодня из дурки выписали. Повеситься пытался. Но, походу, неудачно.
        - Да ты что? Из-за чего? - я не могла поверить своим ушам.
        - Из-за Лизки, конечно, - хмыкнул Фил. - И того её тупого свидания.
        - В тот день, когда она в яму упала? Так это ведь давно уже было.
        - Ну, да.
        - Ничего себе! А я и не знала…
        - Никто не знал. Мать Бэзила встретила мать Липатова, вот та и рассказала.
        - Это шок. А Лиза знает?
        - Может и знает, но молчит.
        - Мне тоже ничего не говорила. Вот это новость!
        - Не хочешь в ТЦ посидеть? - неожиданно предложил Фил. - Мы с Бэзилом договорились встретиться. Сейчас Хлою домой закину и сразу туда.
        Я посмотрела на мнущихся пацанов, которые никак не могли решить, подойти к нам или уйти.
        - Вообще-то я вас ненавижу - сказала я Филу. - Но собаку давай отнесём вместе.
        - Вот это да, - увидев меня, Бэзил удивлённо подскочил. - Это кто тут снизошёл до нас?
        Он убрал свою куртку с места на диване, где я обычно сидела.
        - Встретил вот, - ухмыльнулся Фил. - Говорит, хочет мириться.
        - Я так не говорила.
        - Значит, не хочешь? - Бэзил прищурился, словно ему в глаз попал дым.
        - Хочу, но всё равно считаю, что вы должны извиниться.
        - За что извиниться? - не понял Фил.
        - За ту выходку у ямы, - ответила я ему, но посмотрела на Бэзила.
        Сомнений не было, уж он-то отлично всё понимал.
        - Ну, извини, - сказал Фил запросто, как если бы я чихнула, и он пожелал мне здоровья.
        - Это была шутка, - упрямо произнес Бэзил.
        В списке его достоинств умения признавать свои ошибки не значилось.
        - Шутка, Вася, - это когда всем смешно. А тогда был буллинг и насилие.
        - Раньше ты злопамятной не была.
        - Раньше я считала тебя своим другом.
        - Ой, вот не надо только начинать. Хочешь мириться, давай мириться, а не выяснять, кто кому чего должен, - Бэзил поднялся и кивнул в сторону Мака. - Что тебе взять?
        Я порылась в кармане и, отыскав двести тридцать рублей, выложила их на стол.
        - Как обычно, пожалуйста.
        - Убери, - отмахнулся он.
        - Нет, возьми, - я подвинула ему деньги. - Не хочу думать, что я тебе должна.
        - Чёт ты поздно спохватилась.
        - Я теперь работаю, я тебе верну.
        - За всё? - усмехнулся он.
        - За всё. Обещаю. Фил свидетель.
        Услышав своё имя, Фил вскинул голову, мельком глянул на нас и снова залип в телефоне. Бэзил продолжал стоять надо мной.
        - Это Рыцарь тебя перевоспитал?
        - Томаш тут не причём. Я сама так решила. Меня никто не спасёт, поэтому нужно как-то самой. Пока ты маленький, ты не понимаешь, думаешь, что всё, что у тебя есть, естественно. Как солнце по утрам, как вода из-под крана. Что мир именно такой, какой тебя окружает. Тебя любят, дарят подарки, заботятся и это, само собой разумеется. Ты берешь не думая, не осознавая и не ценя.
        - Да, ладно тебе, - одёрнул меня он. - Я никогда не оценивал ничего, что тебе приносил. И не прошу ничего взамен. Мне эти шмотки доставались нахаляву, Маринке тоже.
        - Всё равно, Вась, мне нельзя ни от кого зависеть. Такой как я - нельзя.
        - Я тебя вообще не понял, - он встряхнул головой. - Но пусть так.
        Забрал со стола мои деньги и отправился за едой.
        - Ты был у Лизы?
        Фил не отрывался от телефона.
        - С какой стати?
        - И не писал?
        Я отлично знала, что Фил не приезжал к ней и не писал, но хотела услышать это от него самого.
        - Она меня кинула.
        - Но она в больнице и ей нужна поддержка.
        - А чего сама не поедешь, если такая умная?
        - Анна Владимировна запретила меня пускать. Обижается ещё за тот обман.
        - Ой, да брось. Если бы ты хотела, уже сто раз попросила бы у неё прощения и всё было бы норм. Тебе просто не до этого, да?
        Филу отлично удалось перевести стрелки, потому что всё остальное время, пока мы сидели там, я думала о том, почему не догадалась попросить прощения раньше.
        Так что сразу я домой не пошла, а, попрощавшись с парнями, пробежала пару дворов в обход школы и попала прямиком к дому Лизы.
        - Тебе чего, Иванова? - грубо встретила меня Лизина мама.
        Но я была рада, что она вообще открыла мне дверь и заговорила.
        - Анна Владимировна, извините меня, пожалуйста, я поступила по отношению к вам очень плохо, но я это сделала ради Лизы, а она ради вас. Чтобы вы не волновались.
        - Чтобы не волновалась? - она возмущённо фыркнула. - Чтобы я её не отлупила как следует. Жаль, тебя не могу.
        - Анна Владимировна, разрешите мне, пожалуйста, к ней съездить. Я по Лизе очень скучаю. Она ведь моя лучшая подруга.
        Женщина молча вперилась в мою куртку.
        - Ах да, - спохватилась я. - Заодно и куртками поменяемся обратно.
        - Погоди, - она прикрыла дверь, а через пять минут вернулась со свернутой и аккуратно уложенной в пакет моей курткой. - На вот, вчера забрала из химчистки. Я её зашила там немного. Не очень заметно. Возле кармана. А джинсы уже всё - извини. Там дыра огромная и кровь не отстирывается.
        - Ну, их, - я махнула рукой. - Тогда я вашу тоже постираю и занесу.
        - Не обязательно. Давай сразу. И надевай свою.
        Я быстро стянула Лизину куртку, выгребла из карманов мелочь, распихала смятые бумажные платки по карманам джинсов и протянула ей куртку.
        Анна Владимировна дождалась, пока я не надену свою, и, снова исчезнув за дверью, появилась, сжимая что-то в руке.
        - Держи, - она переложила мне в ладонь дежурную упаковку носовых платков, тридцать рублей десятками и визитку того серого дядьки из полиции.
        - Там ещё пуговица на подкладке болталась, я её покрепче затянула, - сказала она.
        - Спасибо. Так мне можно к Лизе?
        - Ладно уж. Поезжай. Передам, чтобы тебя пустили.
        Примчавшись домой, я тут же сняла куртку и принялась крутить её в поисках пуговицы. Наконец, нашла. Небольшая, серая, в тон подкладки, пришита возле бирки, как будто так и задумано. Но ни других пуговиц, ни петель на куртке не было. Только молнии, завязки и липучки.
        Стежки внутри пуговицы выглядели, как квадрат с перекрестием внутри. Обычные пуговицы никто так не пришивает.
        Прямо в коридоре сфотографировала её и отправила Даше с просьбой объяснить, что это может значить. В том, что это дело Надиных рук, я не сомневалась. Какой-нибудь сглаз или проклятие. Быть может, поэтому со мной происходили все эти странности и снились кошмары?
        В пуговичную магию я слабо верила, но Надя была опасной.
        Даша не отвечала. Достав из кармана визитку, я отправилась на кухню.
        В телевизоре у Кощея кто-то стрелял.
        Пару минут посидев в задумчивости, я набрала номер. После третьего гудка ответил усталый сонный голос.
        - Меня зовут Мария Иванова, вы мне оставили свою визитку, чтобы, если понадобиться поговорить насчёт трупа, я вам позвонила, - скороговоркой выпалила я.
        - Насчёт какого трупа? - пробурчал он.
        - Помните, в октябре за школой женщину нашли? В колодце.
        - Угу.
        - Вы уже выяснили, кто это? А убийцу нашли?
        - Девушка, вы смеетесь? - раздражения он не скрывал.
        - Нет, мне правда очень важно знать, потому что тогда, в тот момент мы могли не узнать её, перепутать, как-то неправильно опознать.
        - Вам есть, что сообщить полиции по данному делу?
        - Я… Мне … Нет, наверное, нет. Но. Подождите. Не кладите трубку. Скажите хотя бы, это Надежда Эдуардовна? Сорокина? Пожалуйста, мне очень нужно знать. Нам нужно. Всей школе.
        На том конце трубки послышались короткие гудки.
        Я резко вскинула голову. Передо мной стоял Кощей и вопросительно смотрел.
        - Слушай, - сказала я. - Можешь помочь? Очень надо. Это насчёт Нади.
        Он продолжал смотреть.
        - Возможно, это не Надя.
        - Как не Надя?
        - А вот так. Кто-то другой. У той лицо кислотой облито было. Вот поэтому перепутали. Наверное. Пожалуйста, позвони по своим каналам, узнай, кто это.
        Кощей недовольно поморщился.
        - Умоляю. Потому что если Надя жива, это может быть опасно для всех. Она столкнула Лизу в котлован…
        - Вот, ещё глупости, - скривился Кощей. - Не она, значит, не она. Опять ты свою бодягу завела. Упрямая, вся в Ягу.
        - Ну, пожалуйста, всё что хочешь для тебя сделаю.
        - Да не нужно мне ничего.
        - Просто спросить, она это или нет… Только это.
        - Достали со своей Надей. Дайте мне уже спокойно помереть.
        - Хочешь, я что-нибудь приготовлю? В магазин схожу? Хочешь постираю твои вещи? У тебя же там полно знакомых: Прохоров, Николаев, Красношеев.
        - А ты откуда знаешь?
        - Я не глухая.
        - Нет, Микки. Не упрашивай. Я поставил на этой теме крест.
        - Тогда я сама пойду в полицию и всё выясню.
        - С тобой разговаривать никто не будет.
        - Спорим будут? У меня столько инфы интересной есть - заслушаются.
        Кощей поскрёб отросшую щетину.
        - Я позвоню. Но имей в виду, что это не быстро. Несколько дней обождать придётся.
        - Несколько дней? Почему?
        - Потому что. Быстро только кролики плодятся.
        - Хорошо. Спасибо. Что ты будешь: пельмени или блинчики с мясом?
        - Сделай макароны с тушенкой, как Яга делала.
        - Тушенки нет.
        - Так сходи…
        Тащиться в магазин не хотелось, но я уже пообещала.
        - Слушай, - решила уточнить напоследок я. - Может это ты Надю убил? Яга про неё компромат нарыла, Надя её за это сбила, а ты решил отомстить?
        - Что. о…о? - Кощей вытаращился на меня. - Совсем оборзела?
        - Всё-всё. Только не злись.
        - Нет, ты совсем безмозглая курица? На родного деда такие обвинения вешать.
        - Я просто спросила. На всякий случай. Потому что если это ты, то я успокоюсь.
        - Что за глупая девка! Ты меня специально доводишь, чтобы я сдох поскорее?
        Людей в магазине было очень мало, уборщица мыла полы, посреди зала разгружали коробки с помидорами. Я по-быстрому взяла две банки тушёнки, чёрный хлеб и пакет кефира для себя, а когда уже подходила к кассе, пришло сообщение от Даши.
        «Я на тебя обижена и ничего не скажу».
        «Что я сделала?»
        «Ты сказала Славе, что Надя мне пишет. Он заставил дать ему телефон и всё прочитал. Ты поступила, как предательница. Это же был секрет».
        Расплатившись на кассе, я перезвонила ей.
        - Дашенька, прости, что так вышло. Но я сказала, потому что боюсь. Мою подружку в яму кто-то столкнул. И мне угрозы присылает. Кто-то следит за мной. Значит, Слава поверил, что она жива?
        - Он этого не сказал.
        - А что сказал?
        - Не помню.
        - Можешь передать ему трубку?
        - Он уехал.
        - Куда уехал? Надолго?
        - Не знаю. Нашумел на меня и уехал. Вы опять поругались?
        - Немного.
        - Не волнуйся, помиритесь. Та пуговица, которая на фотографии. Это не Надина, а моя. Это я её тебе пришила, чтобы ты Славу полюбила.
        ГЛАВА 25
        В школе на первом уроке устроили тренировочную пожарную эвакуацию, выгнали всех на улицу, и мы около часа дубели на стадионе. Согревались как могли: кидались нелипким снегом, орали песни, бегали друг за дружкой, фоткались в сугробах.
        Томаш не пришёл и на телефон он не отвечал. Даша тоже.
        Вернулся ли он оттуда, куда уезжал? И что это было за место?
        Неужели моё очередное параноидальное предположение оправдалось? А что, если я была права и он знал о Наде и теперь кинулся её предупредить?
        Ещё вчера я оторвала от куртки ту Дашину пуговицу «на любовь» и теперь то и дело прислушивалась к себе: изменились ли мои чувства к нему?
        Однако в вних, как и прежде, не было никакой определённости.
        - После уроков поеду к Лизе, - сообщила я Бэзилу, когда нам наконец разрешили вернуться в школу и мы старательно отряхивали друг друга от снега в раздевалке. - Хочешь со мной?
        - Сегодня у нас Антон, - Бэзил выгреб из моего кармана снежный комок и попытался запихнуть его мне за шиворот. - Приходи к нам? На ужин. Часов в семь. Мама индейку запечёт и салатов наделает. Она спрашивала, почему давно не заходишь.
        - А ты что сказал? - отщипнув от комка кусочек, я закинула его в расстёгнутый ворот Бэзиловской рубашки, и он, комично извиваясь, принялся доставать его.
        - Сказал, что мы расстались.
        - А она?
        - Она не поверила.
        - Ладно. Если не поздно вернусь, постараюсь зайти.
        На литературе писали пробное итоговое сочинение.
        После эвакуации самое то: ни одной внятной мысли, оттаивающие колени и пальцы на ногах горят, хочется пить и спать.
        Да ещё и тема попалась дурацкая: «Может ли зло помочь человеку понять себя?».
        Меньше всего я была склонна рассуждать о подобном. Ну, да, хорошо. Раскольников. Но он же готовился к убийству, он даже осознанно и вполне рационально это делал. Чего стоило его раскаяние? И почему вдруг жалость к себе стала считаться раскаянием?
        Соседнее место пустовало. То, что Томаш забил на итоговое сочинение, - тревожило не на шутку.
        Сколько бы Яга не твердила о муках совести, в моём представлении Раскольников был из того же сорта людей, что и Колумбайнеры. Тихий, замкнутый недочеловечек с толпой тараканов и непомерным, неоправданным эго.
        Понять себя, причинив зло заведомо слабым и беспомощным людям? За сотни лет ничего не изменилось.
        Я была уверена, что раскаяние - это не о том, какая ты жалкая личность и чего достоин. Раскаяние - это понимание того, какую дикость ты совершил. Осознание сопричастности злу и того, что исправить ничего не возможно.
        Но Яга говорила, писать в сочинении нужно то, что нужно, а не отсебятину. «Думаешь, кого-то волнует, как ты считаешь? Да ни один проверяющий не зачтёт твою ахинею, а просто снизит баллы за нераскрытую тему. Формулировка «Как вы считаете?» в сочинении предполагает один единственный и правильный ответ - тот, который вы разбирали на уроке».
        - Ну, чего? - Бэзил пихнул в плечо Фила, как только сдали листочки и вышли в коридор. - Тебе помогло зло понять себя?
        - Я себя с рождения знаю, - отозвался тот. - Но, если честно, если бы не вот эта их тема, я бы никогда не додумался, что, убив кого-то, можно испытать себя. А ты?
        - А у меня другой вариант. Жаль, твоего Рыцаря не было, - Бэзил подмигнул мне. - Уж он-то бы всё со знанием дела расписал.
        - У него тоже другой вариант, - сказала я, потом вдруг вспомнила. - Слушай, а правда в тот вечер, когда была репетиция, он просил тебя проводить меня до дома?
        - Ну, просил. И чего?
        - А что, Надя действительно взяла из машины банку с кислотой?
        Бэзил с Филом недобро переглянулись, и я сразу пожалела, что заговорила об этом.
        - Ты первый начал, - сказала я. - И, вообще, заметь, я не стала допытываться, что там у вас произошло возле машины? Хотя мне всё ещё интересно и важно это знать.
        - По тебе психушка плачет, Иванова, - оборвал меня Фил. - Мы идём курить.
        Он подхватил Бэзила под локоть, и они быстрым шагом заторопились к лестнице. Может, зря я так несерьёзно относилась к Филу? Может, они и не делали ничего плохого и не трогали Надю, но они могли что-то видеть. В тот вечер после того, как Бэзил проводил меня, он пошёл обратно, чтобы встретиться с Филом. Я это слышала, потому что они созванивались.
        А вдруг они видели, что случилось, и знают, что Надя не умерла? Вдруг она их так запугала, что теперь они боятся вообще об этом говорить?
        В больнице у Лизы царили шум и суета, совсем не так, как у Кощея. Здесь было много молодых пациентов и у всех толпы посетителей. Они стояли на улице, сидели группками в холлах и палатах. Сёстры и врачи носились по коридорам.
        Лиза, слегка прихрамывая, вышла ко мне сама. В хорошеньком розовом велюровом халате на молнии и с капюшоном. Она заметно похудела, но выглядела прекрасно.
        Мы обнялись и поцеловались.
        - Я думала, ты будешь вся в бинтах, прикованная к кровати, а ты даже в больнице красотка, - засмеялась я.
        - Бинты уже позади.
        Мы вышли на лестницу. Там никого не было.
        - Сможешь стоять? - забеспокоилась я.
        - Мне полезно, чтобы кровообращение восстанавливалось.
        - Когда тебя выписывают?
        - Скоро. Надоело здесь - ужас, - Лиза умилённо посмотрела мне в глаза. - Рада, что тебя мама простила.
        - Нужно было к ней раньше сходить, но я - тормоз.
        - Конечно. Ты же отвыкла с родителями жить, а с ними только это и работает.
        - Привезла тебе тут всякого - потом посмотришь, - я отдала ей пакет, набитый помадами, лаками, пробниками кремов и духов, которые я выпросила специально для неё у одной нашей общей знакомой, работающей в ТЦ в Летуале. Всё это были тестеры и многие из них уже начатые, но для нас с Лизой это не имело значения.
        - Спасибо! - заглянув в пакет, по-детски обрадовалась она. - А я уже думала, что ты про меня забыла.
        - Нет, конечно. Как я могу? Ты правда на меня не обижаешься?
        - За что?
        - Ну, вот за то, что с тобой произошло. Ведь это же случилось из-за меня.
        - С чего ты взяла? - Лиза округлила глаза.
        - Ты была в моей одежде, и я почти уверена, что столкнуть собирались меня.
        - Ошибаешься, - Лиза потупилась. - Ты тут не причём.
        - Эй, посмотри на меня, - ухватив её за подбородок, я заглянула в карие глазищи. - Ты знаешь, кто это сделал?
        Она утвердительно взмахнула ресницами.
        - Только про это никому нельзя говорить.
        - Но мне-то можно?
        - Я сама в этом виновата. Не знаю, о чём я думала.
        - Так что?
        - Когда я вышла от тебя, у подъезда поджидал Липа. Он потащился за мной и стал уговаривать никуда не ездить и не встречаться с Лёшей. Всякую чушь нёс, ну, я и разозлилась. Наговорила ему кучу гадостей, в общем, когда проходили мимо той ямы, я взяла и послала его, как ты и советовала. Тогда-то он и толкнул меня. А потом я уже помню только больницу.
        - Вот это поворот… - ахнула я. - Поэтому он пытался повеситься? Ты же знаешь, да?
        Лиза кивнула.
        - Он мне прощальное письмо прислал. Очень грустное. И мне его почему-то стало жальче, чем себя. Или просто здесь обстановка такая. Я тогда ещё не знала, что он не умер.
        - Почему же ты мне не написала? Я бы сходила, выяснила всё.
        Лиза задумчиво пожала плечами:
        - Бывают вещи, о которых, пока не подумаешь хорошенько, говорить не хочется. Я ведь винила в этом себя.
        - Ну, ты даешь. Он тебя толкнул, и ты ещё виновата?
        - Я тебе объясняю, что это сложно. Я ведь провоцировала его. Издевалась. Не только в тот день. Всегда. А он меня любил. По-настоящему. А Фил… Фил даже не написал.
        В защиту Фила сказать мне было нечего.
        - Зато Лёша твой всё время о тебе спрашивает.
        - Он не мой. Я не хочу больше о нём вспоминать. Он тут, конечно, не причём, но всё равно ничего хорошего теперь из этого не выйдет.
        Лиза всхлипнула, я обняла её, и мы немного постояли, пока она успокаивалась.
        - А маме ты про Липу говорила?
        Лиза затрясла головой.
        - Никому не говорила. Хотя в первое время все только про это и допытывались. Просили вспомнить, что и как было. Присылали даже тётку какую-то. Специалиста по шоковым состояниям. Но я и ей не сказала. Только тебе. Не хочу, чтобы у Липы неприятности были. Он же мне всё-таки скорую вызвал и дождался, пока она приедет.
        - Значит, кроме меня никто не знает?
        - Сеня маме своей рассказал. Она приходила сюда. Умоляла не предъявлять ему обвинений, потому что он сам уже себя наказал. Но я и не собиралась ничего предъявлять, - Лиза обняла меня за локоть и положила голову на плечо.
        - Обещаешь, что никому не скажешь?
        - Конечно.
        - Даже Томашу своему? А то он уж чересчур настойчиво расспрашивал про это.
        - Ты разговаривала с Томашем?
        - Сегодня перед обедом звонил. Я думала, у него от тебя нет секретов, - в её голосе послышались знакомые ироничные нотки. - Он то ли пьяный был, то ли укуренный. Я спросила, зачем ему это, и он стал что-то мутное плести про Надю.
        - Ну, а ты чего?
        - Сказала, пусть лучше с Липой поговорит. Сеня точно что-то знает, я это сразу поняла, когда он на светофоре Надин призрак углядел. Он мне признался тогда, что чего-то боится, но в подробности вдаваться отказался наотрез. Мне кажется, он что-то видел в тот вечер.
        - Почему же ты не сказала мне раньше? Я же всю голову себе сломала.
        - Потому что это был его секрет. Вот как сейчас у нас с тобой про него. А теперь это больше не секрет, по крайней мере, он мне вчера так сказал и пообещал рассказать всё, когда я вернусь.
        Интересно, смогла ли бы я простить Липу, окажись на Лизином месте?
        Прежде я думала, что была бы рада любой любви, однако, выбирая между ней и сотрясением мозга, я бы предпочла всё же сохранить мозги.
        На что Липа рассчитывал? Чего ожидал? Нет, конечно же, это был приступ отчаяния, слабости и обречённости. Из такого как Липатов, через несколько лет получился бы отличный Раскольников. Но если верить в то, что зло помогает понять себя, есть надежда, что он, наконец, допёр, что одной домашки для любви недостаточно.
        Дома у Бэзила было так, как мне представлялось, когда я заглядывала в чужие окна. Его мама, сестра, Антон, да и сам Бэзил были по-домашнему приветливые и расслабленные. Усадили меня за стол, навалили огромную тарелку салатов и тут же накинулись с расспросами про Лизу.
        Едва успевая прожёвывать, я рассказала, как хорошо она выглядит, и что совсем скоро её выпишут. После чего они переключились на обсуждение ямы, стройки, выселение пятиэтажек и программу реновации Москвы. Затем перешли на политику, экономику, цены в магазинах, засилье Петёрочек и то, как они мухлюют с ценниками и скидками. Всё это было мне неинтересно, но на удивление хорошо. Потому что это был настоящий, правильный семейный ужин.
        - Ладно, вы идите, я сейчас к чаю накрою и позову, - сказала мама Бэзила, когда уже всё обсудили, а тарелки опустели. - Машенька мне поможет.
        Мы никогда с ней вот так просто не болтали и по душам не разговаривали. Она не искала моей дружбы и не пыталась сблизиться. Была приветлива, добра и внимательна, но не более. Я даже полного имени её не знала и называла просто тётя Аля.
        Поэтому то, что она вот так заговорщицки попросила меня остаться, показалось несколько странным.
        Какое-то время я передавала ей со стола тарелки, чтобы загрузить посудомойку.
        - Ты ведь понимаешь, о чём я хочу спросить? - наконец, сказала она полушёпотом, хотя голоса Бэзила и Антона доносились откуда-то из дальних комнат.
        - Не очень, - призналась я.
        - Ну, про Надьку Сорокину, - она хитро улыбнулась. - Эти мне не разрешают про неё говорить. Сразу орать начинают. Но мне же любопытно.
        Я рассмеялась.
        - На меня тоже все ругаются из-за этого.
        - Мужики, - отмахнулась она. - Вечно самое интересное считают глупостью.
        От её понимания и участия на душе потеплело. Впервые кто-то сам завёл разговор о Наде и был готов обсудить со мной всё, что случилось. Кто-то кто был в теме и знал, какая она.
        - Вася говорил, что ты очень увлечена этим расследованием.
        - Не то, чтобы увлечена, - я задумалась, как лучше объяснить.
        - Ладно, ладно, - тётя Аля нетерпеливо похлопала меня по руке. - Расскажи, что знаешь.
        - По правде говоря, я по-прежнему ничего особо не знаю. После того, как Надежду Эдуардовну похоронили, вообще всё стихло. Я вчера звонила в полицию, но они, кажется, так никого и не ищут.
        - Конечно, не ищут. Это же полиция. Ждут, когда подвернётся кто-нибудь, на кого можно будет повесить и Надю, и десяток других - не раскрытых, - тётя Аля вытерла руки полотенцем и обняла меня за плечи. - Я ведь помню, как Надька пыталась тебя из школы вытурить. Весь родительский комитет накрутила. Хорошо, я хоть знала, что это за девица, и объяснила другим родителям, с кем они имеют дело.
        - Спасибо.
        - Ну что ты, разве это спасибо? Я надеялась, Тамара её выгонит, но она ни в какую.
        - Да, я знаю. Моя бабушка тоже хотела, чтобы её убрали из школы.
        - Твоя бабушка была железной женщиной. С ней никто не мог справиться. Если бы она так рано не умерла, то наверняка достала Надьку.
        - Она даже, умерев, её достала, - невесело пошутила я.
        - Она как-то с этим связана? - глаза тёти Али с любопытством распахнулись. - Со смертью Нади.
        - Самое непонятное в этом, знаете, что? Что ни у кого нет уверенности, что нашли именно Надю.
        - То есть как? - опешила тётя Аля.
        - У той женщины, которую достали из колодца, лицо было облито кислотой, а одежда вся истлела. Просто кто-то сказал, что это Надя, все и поверили.
        - Не может быть, - тётя Аля едва дышала.
        - Я звонила в полицию, спрашивала, но они со мной не захотели разговаривать. Так что нам остаётся только догадываться. В любом случае, Надю, или кто бы там ни был, уже похоронили.
        - Ну, бардак … - протянула она. - Ты меня поразила, конечно.
        - Это всего лишь предположение.
        Тётя Аля подошла к окну и застыла, глядя в темноту.
        - Приходи к нам на Новый год. Мы кучу гостей наприглашали - посидим, потом пойдём фейерверки запускать и с горок кататься. Будет весело.
        Когда я вошла в комнату Бэзила, он стоял в лоджии, облокотившись локтями о раму открытого окна, разговаривал по телефону и курил. Тянуло ледным холодом. Я подошла.
        - Он звонил и спрашивал про машину, - говорил Бэзил. - Без понятия, откуда инфа.
        Сомневаюсь, что она знает. Погоди, не психуй. По-твоему уже было, теперь сделаем по-моему. Пошёл ты сам!
        Сбросив разговор, Бэзил сунул телефон в карман, резко повернулся, и заметив меня, вздрогнул.
        - Мама зовёт пить чай, - сказала я.
        - Забвение - вот тайна вечной молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.
        - Чего? - не поняла я.
        - Тема моего варианта: «Жизнь мёртвых продолжается в памяти живых». У меня на уроке все цитаты из головы вылетели, а сейчас на тебя посмотрел и неожиданно вспомнил. Муть какую-то понаписал. Надеюсь, зачтут.
        - Уж лучше это, чем про зло.
        - Удивительно. Почему, когда надо вспомнить, я не помню, а когда не надо, само собой лезет?
        - Потому что ты тратишь все силы на то, чтобы вспомнить, а не на само воспоминание.
        - И в чём разница?
        - Ну, когда ты играешь в свой футбол, ты же думаешь о том, чтобы забить мяч в ворота, а не о том, как бежать. Ну, то есть, если ты во время игры будешь думать о том, как переставляешь ноги, ты никогда не забьёшь гол. Как-то раз, спускаясь по лестнице, я почему-то стала думать о том, как наступаю на ступеньки, как моя нога соприкасается с их поверхностью, и что очень важно не промахнуться. Короче, я чуть не свалилась и еле-еле доползла до низа.
        - И что тогда делать?
        - Не циклится, пытаясь вспомнить.
        - Если я не буду пытаться вспомнить, я вообще ничего не напишу.
        - Напишешь, просто не сразу.
        - Ага, лет через десять.
        - Вась, - я взяла его за руку, развернула ладонью вверх и накрыла своей в дружеском пожатии. - Ты должен мне всё рассказать. Сейчас уже пора. Правда. Мы и так слишком сильно запутались. Что с Надиной машиной? Скажи честно. Вы видели, как она уехала на ней?
        Бэзил сосредоточенно смотрел на наши руки. Он что-то серьёзно обдумывал.
        Мой большой палец лежал на гладком, оплавленном кусочке кожи между его большим пальцем и указательным, там, где был ожёг.
        Я подняла на него глаза.
        - Ты ведь не супом обварился?
        Бэзил медленно покачал головой.
        - Не супом.
        - Это кислота, да?
        Он кивнул.
        - Ну, так расскажешь?
        - Фил меня убьёт.
        - Тебе важнее Фил или я?
        - Когда я предложил выбрать, ты предпочла Томаша, - парировал Бэзил.
        - Фил злой и рядом с ним ты тоже становишься злым. Тогда, возле ямы, мне было очень обидно.
        - Ты сама на нас кидалась. Если бы не ходила с умным видом Ненси Дрю, пытая всех направо и налево, мы бы договорились намного раньше. Фил очень боится, что ты растреплешь об этом кому-нибудь.
        - О чём растреплю?
        - Видишь. Вместо обещания молчать ты снова начинаешь давить.
        - Я обещаю молчать, - нетерпеливо заверила я. - Просто скажи мне. Надя жива?
        Грустно ухмыльнувшись, Бэзил покачал головой и забрал свою руку из моей.
        - Это какая-то новая твоя фантазия. Я о ней ничего не знаю.
        - Тогда о чём я должна молчать?
        - Надину машину взяли мы с Филом. Просто выехали на ней из города, залили салон её же химией и запустили в озеро. Домой вернулись на такси. Никто из нас понятия не имел, что с Надей что-то случится. Просто я хотел отомстить ей, вот и всё. Она оставила ключи в замке зажигания. Этим грех было не воспользоваться. Я рассказал об этом Филу, и он меня поддержал.
        А потом, когда в колодце нашли труп, Фил был уверен, что за нами вот-вот придут, арестуют и обвинят в убийстве. Для того, чтобы повесить это дело, кандидатур лучше нас не найти.
        - Но почему ты не рассказал мне сразу?
        - Я уже объяснил. Фил считает, что ты очень много болтаешь про это. И ещё, конечно же, из-за Томаша. Если ты ему про это расскажешь, ему проще простого будет свалить всё на нас.
        - Значит, Слава не знает об угоне?
        - Наверняка догадывается, но точно не знает.
        - Можешь ещё раз рассказать, как всё тогда было?
        - Да, ничего особенного. Я уже говорил. Хотел колёса ей проколоть. Только пришёл, и тут она. Прилетела в каком-то бешеном заводе. Забралась в машину. Завела её. Посидела так минуты две от силы. Потом выскочила, как ошпаренная, открыла багажник. Перелила из пластиковой бутыли в стеклянную банку химию и умотала. Но не в ту сторону, откуда пришла, а к тому выходу, где ты домой ходишь. Я вылез, приметил ключи и стал обдумывать, что с этим делать. В этот момент как раз и примчался Томаш. Он был очень напуган. Никогда раньше его таким не видел. И после тоже. Он стал выяснять, где Надя, и рассказал, что физручка собирается сделать. Попросил меня идти к тебе и довести до дома, а сам побежал её искать.
        - Выходит, на машине уехала не Надя, а вы. Понятно. Спасибо, что всё-таки рассказал.
        - И ещё. Просто, чтобы ты уже, наконец, расслабилась. Угрозы тебе Фил присылал и в квартиру тоже он приходил. Ключи у тебя на самом видном месте валялись и он забрал их, когда мы заходили к тебе перед тем, как пойти искать Лизу. Он был тогда очень злой на тебя. Но сейчас уже прошло.
        Не циклиться и не смотреть на лестницу - лучший совет, который я могла бы дать самой себе. Это почти как вытеснение, только без напряжения и усилий. К чему разглядывать поверхность каждой ступеньки, если можно просто двигаться? Вниз или вверх - не важно, главное: куда и зачем я иду.
        За эти пару дней я узнала больше, чем за два месяца, пройдя от Надиного воскрешения до полного опровержения подтверждающих это фактов. Лизу столкнул Липа, машину угнал Бэзил, запугивал меня Фил. И, наверное, стоило уже поставить на этом жирную точку, если бы не новый виток непоняток: внезапное исчезновение Томаша и странный Липин секрет определённо требовали пояснений.
        Заключительным аккордом абсурдности этого дня стал телефонный звонок Тамары Андреевны. Было около двенадцати, и она застала меня уже в постели.
        - Машенька, прости ради бога, что вот так тебя беспокою, - Тамара Андреевна говорила быстро и нервно. - Я тут целый день думаю, никак решиться не могла. У меня к тебе огромная просьба, ты бы не могла съездить с Женечкой в Пуговицы?
        - Зачем? - удивилась я.
        - Ну, как… Завтра же похороны. Наверное, будет правильно, если он простится с ней.
        - Вы имеете в виду Лидию Михайловну?
        - Разумеется. Она же всё-таки его родила и перед Богом остаётся его матерью, как бы мне не было тяжело это произносить. Сама я поехать с ним не могу. Просто не могу и всё. Свози его туда, умоляю. Мне сказали всё пройдёт быстро. Прощание в морге, прямо там. Потом её кремируют и мы эту дверь закроем. Я уже решила, что до Нового года мы с ним уедем в Минск. У меня там родственники. Нам обоим нужно немного успокоиться. С Ольгой Олеговной я договорилась. Пару недель вы и без меня справитесь. Все годовые отчёты мы уже закрыли, а ваши концерты я потом в записи посмотрю. Ну, так что? Съездишь? Он ведь не может один.
        - Это вместо уроков? - на всякий случай уточнила я.
        - Насчёт этого не беспокойся. И убираться тоже можешь не приходить.
        - В таком случае без проблем. Я уже начинаю привыкать к этому месту.
        ГЛАВА 26
        В Пуговицы мы с Женечкой поехали на такси. Тамара Андреевна организовала.
        До Нового года оставалось чуть больше недели и весь город пестрел наряженными на площадях ёлками, мигающими и при свете дня гирляндами, снеговиками и дедами морозами, зазывающими в кафе и раздающими рекламные листовки.
        У таксиста по радио крутилась Last Christmas. Шёл лёгкий мягкий снег.
        Женечка с любопытством разглядывал улицы. Не так уж и часто ему доводилось куда-то выезжать. Да я и сама в последнее время редко покидала пределы района.
        Даже если ты не готов к празднику, если не думаешь о нём и не ждёшь, не поддаться всеобщей атмосфере ожидания чуда было крайне сложно.
        Тамара Андреевна объяснила, что, кроме морга, ехать нам никуда не придётся. Лидию Михайловну кремируют там же, а похоронят позже, кода будет готова урна. Ей просто хотелось, чтобы Женечка на неё посмотрел и простился. Я не знала, как она объяснила это ему, но решила, что моё дело помалкивать. Я и так в последнее время слишком много всего лишнего наговорила и наделала.
        Высадились перед проходной. Нас встретила высокая чернобровая женщина, поздоровалась и повела за собой в глубь парка, в обход главного здания Пуговиц.
        Здесь всё уже было занесено снегом. Небо нависало тяжёлыми густыми тучами, лёгкий снежок усилился. По дорожкам почти никто не гулял, возможно, из-за холода, а может по расписанию не полагалось.
        Зато всё вокруг тоже было празднично украшено. Стволы деревьев вдоль дорожек обмотаны голубоватой сказочной подсветкой, на подъездной площадке перед крыльцом стояла огромная живая ёлка, вместо традиционных шаров и игрушек увешанная большущими блестящими пуговицами разных цветов.
        Пока шли, Женечка подозрительно озирался и хмурился, как будто отправлялся на войну.
        - Ты чего такой? - спросила я.
        - Готовлюсь.
        - К чему?
        - Ты знаешь. К встрече с сущностью. Мама сказала, что это миссия.
        - Понятно, - я взяла его под руку. - Если что, я тебя подстрахую. Буду рядом. Главное не бойся.
        - Я ничего не боюсь, - заявил он со смешной решимостью. - Но, если вдруг она победит… Скажи моей маме, что я не боялся.
        - Она не победит. Она уже умерла и просто лежит в гробу.
        - Ты не знаешь сущностей. Они и мёртвые кого угодно достанут.
        Я снова подумала про Надю. Мертва ли она? Или всё же жива? Или просто это её тёмная сущность поселилась во мне и отказывается уходить?
        Шли мы долго, через весь парк. Мимо низенькой церквушки и небольших кирпичных домиков. Больничного отделения, бассейна, прачечной, магазинчика товаров первой необходимости, спортклуба и других.
        Здание морга было маленькое, двухэтажное, с узкими окошками и толстыми трубами крематория. Снег вокруг лежал серый и грязный. На ступенях курили два убогих мужичка. Они поздоровались с сопровождавшей нас женщиной, а она с ними нет.
        В поминальном зале воняло точно также, как когда хоронили Ягу. Тяжёлым сладковатым душным запахом.
        Людей вокруг гроба на удивление было много. Они подходили и громко причитали, прощаясь с покойницей. Кто-то даже рыдал в голос. Мы встали позади. Я не хотела на неё смотреть. Незачем. Лидию Михайловну я не знала, она меня тоже, и, судя по рассказам, хорошим человеком её сложно было назвать, а покойников за последние несколько месяцев и без того хватало.
        Я вглядывалась в лица. Трагичные, морщинистые, искажённые. Потусторонние лики дестроя. Чёрные платки, бескровные губы, сухие редкие волосы, погасшие глаза.
        Нади среди них не было.
        Я подтолкнула Женечку вперёд.
        - Иди, посмотри на неё, скажи заклинание и поедем домой.
        - Какое заклинание?
        - Ну, не знаю, какое ты там подготовил.
        Он с силой сжал губы, выпрямил спину и я вдруг отчётливо уловила в его глазах тот же непроницаемый лёд, что частенько появлялся у Нади.
        - Я готов!
        Во внезапно наступившей тишине Женечкин громкий шёпот прозвучал чересчур отчётливо.
        - А ну, тихо! - шикнул кто-то сзади.
        Женечка испуганно шарахнулся в сторону, а я повернувшись, увидела Марго на инвалидном кресле.
        - Здравствуйте, - одними губами проговорила я.
        - А, это ты, - она прищурилась. - Всё разнюхиваешь?
        - Мы на прощание приехали.
        Женщина недоверчиво покачала головой и приложила палец к губам.
        Женечка медленно, словно крадучись, пробрался к гробу. Всё стихло. Все пристально и как будто настороженно следили за ним.
        Он подошёл к столу и, едва склонив голову, застыл возле изголовья гроба.
        - Дождалась-таки своего мальчика, - ворчливо произнесла Марго.
        - Откуда вы знаете? - удивилась я.
        - Я всё знаю, - Марго подмигнула и, резко развернув кресло, выехала из зала.
        Мне показалось, что это был знак и она хочет мне что-то сказать, но оставить Женечку в такую минуту я не могла.
        С ним происходило нечто странное. Даже издали не трудно было заметить, как он взмок и тяжело дышал. Руки сцепились в замок на груди, он будто что-то крепко сжал и с силой удерживал. От напряжения губы посинели, подбородок выдвинулся вперёд, туловище едва заметно покачивалось взад-вперёд. Казалось, он впал в некое подобие гипноза и вот-вот упадёт.
        Я быстро подошла к нему, мельком глянула в гроб, где лежало восковое засыпанное цветами и связками пуговиц тело и потащила к выходу. Он не сопротивлялся. Механически переставлял ноги и невнятно бормотал.
        - Тебе плохо? - потрясла я его, как только выбрались на улицу и свежий, морозный воздух ударил в лицо. - Там было ужасно душно.
        - Мне странно, - признался он. - Очень странно. Она как будто разговаривала со мной.
        - Ну, как труп может разговаривать?
        - Её сущность говорила со мной.
        - И что же она говорила?
        - Что я убийца. Я ответил, что не боюсь её, но она только и повторяла: убийца, убийца, убийца… Здесь везде дестрой. Пожалуйста, я хочу вернуться.
        Я отлично знала, сколько всего может нафантазировать Женечка, но от его слов стало не по себе. Откуда ему знать, что Лидия Михайловна считала его убийцей? Тамара Андреевна в жизни не рассказала бы такое. Если только он подслушал её разговор, но он бы обязательно сознался в этом раньше. Скорей всего, это сказал кто-то из людей, стоявших позади него. Кто-то, кто слышал подобное от Лидии Михайловны. Наверное, они его и в лицо знают. Надя могла показывать фотографии. Вот почему Марго его тоже узнала.
        - Она похожа на Надежду Эдуардовну, - задумчиво сказал Женечка.
        - Ну, конечно. Она ведь её мама.
        - Нет. Потому что тоже мёртвая и тёмная. Но с Надеждой Эдуардовной никто не прощался.
        В стороне, прячась под глубоким капюшоном, нас поджидала Марго. Ноги её были покрыты серым ворсистым пледом. Она поманила меня пальцем, и я подошла.
        - У тебя не будет пуговки? - проговорила она елейным голоском попрошайки.
        Я оглядела себя. На мне была худи, джинсы и куртка на молнии.
        - К сожалению, нет.
        - А у мальчика?
        Женечка был одет в короткий пуховик, а под ним рубашка и свитер. Тамара Андреевна всегда его одевала как следует. Но трогать его, особенно сейчас, не стоило.
        - Нет.
        - А если поискать? Хорошенько… - женщина моргнула своим страшным тиком. - А я тебе взамен какой-нибудь секрет расскажу.
        - Почему столько людей пришло? Они что, все так любили Лидию Михайловну?
        - Конечно, нет. Некоторые её и в глаза не видели, она же из комнаты своей не выходила.
        - Зачем тогда они здесь?
        - Думаешь, у нас развлечений много? Вечером стол накроем, посидим, помянем, - она потрясла свисающими подбородками. - Так что насчёт пуговки?
        Ещё недавно у меня была тысяча вопросов, но теперь вдруг в один момент они все закончились. А новые секреты знать не хотелось. Я устала.
        - Мне не нужны секреты. Чем их больше, тем страшнее становится.
        - Назад дороги нет, - злорадно ухмыльнулась Марго.
        - До свидания.
        Собираясь уже отъехать от меня, она вдруг остановилась.
        - До свидания? Ну, как скажешь.
        Вспомнив предупреждения Томаша, я поторопилась поскорее уйти, подхватила Женечку, и мы быстро пошли в обратную сторону. Он хотел подождать чернобровую, чтобы она нас проводила, но я так замерзла и хотела в туалет, что на подходе к жилому корпусу почти бежала.
        Влетела в вестибюль, чуть не сбив бабушку с рыжим котом. По-быстрому сняла куртку, сунула Женечке в руки и усадила его на диван.
        - Я в туалет. Жди. Вернусь, вызовем такси.
        - Микки, только ничего не бойся, - крикнул он мне вслед.
        Туалет я нашла быстро. По коридору поворот и по лестнице наверх. А вот когда вышла, неожиданно растерялась. Что направо, что налево, коридор был везде совершенно одинаковый: ковровые дорожки, двери, светильники.
        Свернула налево, но сколько ни шла, отыскать лестницу никак не могла. В прошлый раз, когда мы приезжали с Томашем, всё было очень запутано, и я сразу поняла, что без помощи не справлюсь. Но, как назло, на этаже не было ни одного человека.
        Я постучала в первую попавшуюся дверь. В ответ оттуда раздался сильный кашель. Хриплый, задыхающийся, неприятный. Я постучала в соседнюю дверь. Мне открыла девочка лет десяти, чем-то похожая на Дашу. Увидеть ребенка в таком месте было неожиданно, но когда она вдруг проскрипела старушечьим голосом: «Тебе чего?», я вдруг совершенно отчётливо увидела, что это не девочка, а маленькая сморщенная бабка.
        - Не подскажете, как пройти к главному входу?
        - Не ищи их. Первый сошёл на прошлой станции, а второй спит. Теперь уже до весны. У тебя, случайно, нет пуговицы?
        Из одной из комнат появилась уборщица с нагруженной грязным бельём тележкой, я бросилась к ней. Стоя в дверях, она продолжала разговаривать с кем-то невидимым.
        - Скажите, пожалуйста, как найти выход?
        - Выход? - удивлённо пожала плечами она. - Выход только с другой стороны.
        - С другой стороны здания? - переспросила я.
        - Миро-зда-ния, - произнесла она совершенно серьёзно.
        - Как попасть к администратору?!
        - А, ты про это, - уборщица махнула рукой. - В пятую зайди.
        Я открыла дверь с номером пять и действительно оказалась в холле прямо позади Людмилы. Она с удивлением подняла голову.
        - Немного заблудилась тут у вас, - оправдываясь, пояснила я.
        Людмила понимающе покивала.
        - Чтобы не теряться - пользуйся лифтом.
        - Понятно. Спасибо, - я развернулась, чтобы сказать Женечке, что пора вызывать такси, но на диване его не оказалось.
        Должно быть, он тоже отправился в туалет. Я подождала. Посмотрела немые картинки на экранах, погладила рыжую кошку, которую держала бабушка, поговорила с Людмилой о погоде и узнала об их запланированной новогодней программе с фаер-шоу. Но Женечка не возвращался.
        С учётом того, как я сама металась в этом запутанном лабиринте коридоров и была уверена, что поднималась по лестнице, а потом оказалось, что не поднималась, сомнения в том, что он мог заблудиться, из смутных стали вполне явными.
        Самое плохое было то, что у него осталась моя куртка. А в ней ещё и телефон, так что даже позвонить ему я не могла.
        - Мой друг, кажется, заблудился, - объявила я Людмиле.
        Она безразлично пожала плечами.
        - Дело в том, что он не совсем здоров.
        - Он здесь не один такой, - Людмила посмотрела мне за спину. - А, вот и Джена.
        Я обернулась. Это была та самая чернобровая и неразговорчивая, которая нас встречала.
        - Моего друга нет уже почти двадцать минут нет.
        Джена раскрыла передо мной старый учётный журнал с желтоватыми страницами и зелёным корешком.
        - Распишись.
        - Это что?
        - Что вы были на мероприятии.
        - В морге?
        - Да.
        - А где это написано?
        Она утомлённо закатила глаза.
        - Чем дольше ты тянешь, тем позже мы отправимся искать твоего друга.
        Прозвучало убедительно. Я быстро накарябала некое подобие подписи.
        - Понимаете, он может испугаться и запаниковать. Его мама меня убьёт, если у него случится паническая атака. А что, если он решил выйти на улицу? - внезапно пришло мне в голову. - Подышать свежим воздухом?
        Женщины переглянулись.
        - Сиди тут и никуда не уходи, - Джена указала на диван.
        - Да, куда я уйду, если у него моя куртка?
        Садиться я не стала.
        Джена вышла на улицу, но вместо того, чтобы идти его искать, достала телефон и позвонила кому-то.
        - А у вас, случайно, не стоят камеры? - я огляделась по сторонам. - Можно посмотреть, куда он пошёл.
        - Камеры стоят, - сказала Людмила. - Но доступ к ним только у начальника охраны. Сегодня у него выходной.
        - Но кто-то же должен дежурить?
        - Сейчас Джена всё выяснит. У нас тут постоянно такое.
        Её слова немного успокоили. Я села на диван, но тут же вскочила.
        Мы были не в чужом городе, не на вокзале, не в огромном гипермаркете. Мы находились в обычном доме, пусть большом и запутанном, но рано или поздно Женечка найдётся. Тем более кругом было полно стариков и присматривающего за ними персонала. А о том, что они странные и далеко не все из них, как говорила та женщина с лыжными палками, доброжелательные, думать не стоило.
        Я нервно накручивала круги по холлу. Все экраны телевизоров показывали погоду, обещая солнечные, но морозные дни.
        Джена вернулась минут через пятнадцать. Но не с улицы. Я сама не заметила, как она пропала из вида. А потом приехала на лифте. Регистрационного журнала в руках у неё уже не было, зато появилась красная папка.
        - Иди за мной, - распорядилась она.
        - Он нашёлся?
        - Это нам и предстоит выяснить.
        Она нажала кнопку, и двери широкого лифта раздвинулись. Внутри на полу лежал ковёр, а из-за зеркала на противоположной стене от входа создавалось ощущение, будто кабина сквозная и с другой стороны тоже есть выход.
        Женечка был ответственным и послушным. Он не мог просто так уйти, не сказав ни слова. Для этого должна была появиться очень веская причина. Может, он испугался чего-то? Или его кто-то увёл?
        По ощущениям поднимались мы как будто на двадцатый этаж, а вышли на четвёртом, последнем, и попали в холл, похожий на тот, что при входе, только более светлый, и двинулись по гулкому широкому коридору.
        Под потолком висело электронное табло, показывающее температуру воздуха - 26.5С. Здесь всё напоминало больницу. Даже запах стоял специфический. Откуда-то доносилась старая песня: «Ленинград, Ленинград, я ещё не хочу умирать, у меня ещё есть адреса, по которым найду голоса».
        - Пожалуйста, скажите, куда мы идём, - я еле поспевала за чернобровой.
        - Уже почти пришли, - бросила она, не глядя.
        За раздвижными дверьми обнаружился ещё один лифт, тоже широкий, с ковром и зеркалом-выходом. Только кнопки в нём было всего две. Первая, на этаже, где мы вошли и вторая - откуда вышли.
        Остановились перед тяжёлой металлической дверью, Джена приложила электронный пропуск и дверь с громким щелчком разблокировалась.
        Нам навстречу вышел охранник в форме. Молодой и симпатичный. С интересом меня оглядел и поздоровался с Дженой. Но та лишь буркнула ему в ответ что-то неразборчивое. Охранник улыбнулся и заговорщицки подмигнул мне, как бы говоря, что понимает, каково иметь с ней дело.
        Прошли ещё через одну дверь и остановились в помещении, напоминающем приёмную врача.
        - Обожди здесь, - Джена вошла в какой-то кабинет.
        Как только она скрылась, откуда-то послышался громкий шепот:
        - Эй, ты, иди сюда.
        Дверь позади меня была приоткрыта на небольшую щёлку. А внутри темнота.
        На какой-то момент мне показалось, что это Женечка там прячется, но стоило приблизиться, как из-за двери высунулась рука и затащила меня внутрь.
        - Ты должна спрятаться, - едва слышно проговорил кто-то в кромешной темноте.
        Я чувствовала дыхание и улавливала блеск глаз, но определить по голосу, кому они принадлежат, никак не могла. Запах был скорее женский.
        На локте сомкнулись пальцы.
        - Пойдём.
        Я попробовала вырваться, ухватившись за ручку двери.
        - Ты не понимаешь, - яростно шептал голос. - Если ты сейчас же не спрячешься, то уже больше никогда не вернёшься.
        - У меня друг потерялся, - попыталась объяснить я, чувствуя, что этот человек принимает меня за «постояльца». - Мы его ищем. Я его заберу, и мы уйдём.
        - Отсюда никто сам не уходит.
        - Хватит меня пугать!
        За дверью послышались шаги и голоса.
        - Она только что была здесь, - сказала Джена. - Господи, как я уже устала за это утро!
        Тот, кто меня держал, резко отпрянул назад. Судя по всему, это была девушка. Потому что сил утащить меня за собой ей не хватило. Тогда пальцы на локте разжались и она растворилась во тьме. Дверь распахнулась, и в дверном проёме возникла женская фигура. Вспыхнул свет.
        - Вот и она, - обрадованно воскликнула фигуристая блондинка в белом халате. - Ты же Машенька? Заблудилась, что ли?
        Мы находились в комнате похожей на хозяйственную. Позади меня и сбоку стеллажи, раковина, длинная столешница возле стены. Окон в ней не было.
        Я попыталась отыскать взглядом ту, что меня сюда затащила, но за полками трудно было кого-либо разглядеть.
        - Здесь его нет.
        - Кого?
        - А мы разве не Женечку ищем?
        За её спиной появилась Джена.
        - Всё. Передаю её тебе, - она протянула папку блондинке и, резко развернувшись, ушла, не сказав мне ни слова.
        - Подождите, - кинулась я за ней, но блондинка остановила меня.
        - Я - Наташа. И, если захочешь, ко мне можно на ты.
        - Ладно, - к тому, что все здесь ведут себя и разговаривают странно, я уже начала привыкать. - У вас есть телефон? Мой остался в куртке, а она у моего друга, которого мы ищем.
        Я решила, что пора уже связаться с кем-нибудь адекватным и попросить помощи.
        - Да, конечно, - она ласково, но вместе с тем, твёрдо обняла меня за плечи и вывела из комнаты.
        Миновав ещё один коридор, мы пришли к очередной двери, так что на какой-то момент мне вдруг показалось, будто это какой-то сюрреалистический сон, где я так и буду ходить от двери к двери, пока не проснусь.
        Однако «проснулась» я сразу же, как только мы оказались за этой третьей дверью и попали в большую залу. Здесь было довольно много людей. Не инвалидов и стариков, как внизу, а обычных: разновозрастных, кто-то выглядел совсем молодо. Может, чуть старше меня. Они сидели на диванах, за столиками в центре, кто-то смотрел подвесной телевизор со звуком.
        - Не бойся, - сказала Наташа. - Обычно у нас спокойно. Сегодня просто день такой суетной. Я тебе потом расскажу. Вот сюда, - она широким жестом указала на очередной коридор, где снова одна за другой шли двери наподобие гостиничных.
        Возле двери с номером 48 она остановилась и повернула ручку, пропуская меня вперед. Я вошла. Обстановка очень напоминала комнату Лидии Михайловны, Марго и другие, которые я здесь видела.
        На полуторной кровати лежала стопка чистого белья.
        - Ну, как? - спросила Наташа.
        - Что как? - я достаточно разозлилась, чтобы вопросы вежливости отошли на второй план. - Вы мне обещали телефон.
        - Да-да, я помню. Вот он, - она указала на чёрный дисковый аппарат, стоящий на тумбочке.
        Я с сомнением сняла трубку и уже собиралась спросить, как им пользоваться, как вдруг поняла, что в трубке нет гудков.
        - Кажется, он не работает.
        - Ага, - подтвердила Наташа. - Они тут все не работают.
        - Зачем же мы сюда шли?
        - Ты попросила телефон.
        - Потому что мне нужно позвонить, - я почти кричала.
        - Извини, это всего лишь шутка. У нас звонить можно только по заявкам за день. Я приму твою на рассмотрение.
        Я попыталась её обойти, но она преградила дорогу.
        - Не нужно истерик. Ты теперь здесь. Будешь вести себя хорошо, сэкономишь нервы и наше время.
        - Вы мне можете объяснить, что происходит?
        - Я всё объясню, когда появится полная ясность. Сейчас я лишь выполняю свою работу. Точно могу сказать только то, что твоей жизни ничего не угрожает и что скоро ужин.
        - Пожалуйста, отпустите меня, - я старалась говорить ровно, но голос дрожал. - Мои знакомые знают, куда я поехала, и где меня искать.
        - Это очень хорошо, - кивнула она. - Рада за них. И за тебя тоже. Мне, кажется, мы подружимся. Ты мне нравишься.
        - А вы мне нет.
        - Первое впечатление часто обманчиво.
        - Значит, я типа в плену?
        - Сейчас прими душ, переоденься, поспи и отдохни.
        - Переодеться? - я еле улавливала смысл её слов.
        - Вещи найдёшь в шкафу. Там всё. Отдыхай.
        Наташа вышла, в двери что-то щёлкнуло, и стало ясно, что меня заперли.
        Настоящая паника ещё окончательно не сформировалась, я просто никак не могла осознать, что происходит.
        Раскрыв дверцы шкафа, я увидела чёрную спортивную сумку, в точности такую же, как была у меня дома, расстегнула молнию и обомлела. Внутри лежали мои собственные вещи.
        ГЛАВА 27
        По-прежнему ничего не соображая, я вытряхнула содержимое сумки на кровать. Серые джинсы скини, пушистый бежевый свитер с высоким горлом, тёплая клетчатая пижама, толстовка, две футболки, нижнее бельё, носки, косметичка, заколки, бумажные платки, зубная щётка и даже несколько учебников.
        Кто-то очень постарался, собирая меня. Кто-то, кто отлично знал, где у меня что лежит, отыскав даже вязаную шапку с шарфом, которые я не носила уже года два.
        Я недоумённо застыла, глядя на вещи. В кино в таких случаях у людей обычно начинается истерика, они бьются в двери со криками «Выпустите меня!» или рыдают. У меня же случился ступор.
        Я стояла, уставившись на своё барахло, бесконечно долго. В голове ни единой мысли. Абсолютная пустота. Словно компьютер, перегруженный многозадачностью, внезапно выдал «синий экран». И, лишь когда процессор перезагрузился, я постепенно отвисла и присела на край кровати.
        Должно быть, это было место для какого-то принудительного лечения и, скорей всего, психического. Судя по всему, Кощей посчитал, что у меня съехала крыша.
        Однако его-то я с этим почти не доставала. Только просила узнать, кто на самом деле в колодце.
        Да, мы поругались, но если бы за каждый семейный скандал людей отправляли в психушку, весь мир превратился бы сумасшедший дом. И потом, Кощей был болен, а я хоть как-то, но всё же помогала ему. Ходила в магазин, делала еду, и в обычные дни мы довольно сносно общались.
        Чтобы пойти на такое, нужно иметь очень вескую причину. Я должна была представлять для него угрозу или помеху, но чему?
        Было ли ещё что-то, о чём я не знала и не догадывалась? Быть может, он искал в этом выгоду? Кто-то предложил ему за меня огромный выкуп или он решил сдать меня на органы?
        В моём положении подходил любой, пусть и ужасный, но объяснимый вариант.
        И всё же я отправилась в Пуговицы не из-за Кощея, а по просьбе Тамары Андреевны. Выходит, директриса тоже в теме. Скорей всего, именно она это и организовала. Она знала про Пуговицы, имела здесь контакты и эту внезапную поездку на похороны тоже придумала нарочно.
        «Только ничего не бойся», - сказал Женечка, когда я уходила.
        Он был в курсе, что меня здесь оставят.
        Это не я сопровождала его, а это Женечка привёз меня сюда.
        Чем же я помешала Тамаре? Тем, что узнала про незаконное усыновление?
        Но теперь, когда Лидия Михайловна и Надя были мертвы, какое это имело значение? Даже разболтай я кому-нибудь об этом, доказательств у меня не было никаких. И ни у кого не было, и при всём желании я бы не смогла воспользоваться этой информацией.
        В последний раз мы поругались с Кощеем из-за моего звонка в полицию и просьбы узнать, жива ли Надя. Он разозлился. Говорил, чтобы не лезла. Но я пригрозила самостоятельно сходить в участок и лишь тогда он пообещал что-то сделать.
        Поразительно. Раньше мне подобное и в голову не приходило. Я успела заподозрить всех, кого только можно. На него тоже думала, но совсем не так, как надо.
        Тамара сказала, что опознание провели по-быстрому, и, хотя у полицейских оставались сомнения, Надю быстренько похоронили. И всё. Тишина. Никакого расследования, расспросов, поисков.
        «Дело давнее, - сказала Тамара Андреевна. - Никому не нужное. Надя одинокая, никто не предъявит вопросов».
        Я вдруг совершенно отчётливо поняла, почему дело свернули и убрали в «долгий ящик». Кто-то явно поспособствовал. Кто-то, кому это расследование не сдалось.
        Тот, кто не хотел, чтобы что-то выяснилось. Кто имел доступ, возможность и связи.
        Пытался ли этот кто-то скрыть, что похоронена не Надя, или целью было скрыть обстоятельства её смерти, я пока не понимала, но то, что без участия Кощея здесь не обошлось, теперь казалось очевидным.
        Тамара Андреевна и Кощей. Шикарный тандем. Лучше не придумаешь.
        Новая вспышка озарения заставила подняться и начать ходить от двери до окна, попутно разминая одеревеневшие ноги.
        Бэзил говорил, что Антона подставили, подложили улики - пуговицы, которых поначалу и в помине не было.
        Получается, Кощей уже тогда помогал Тамаре и Яге, опасаясь, что Надя раскроет их аферу с подделкой документов. Он был в курсе всего. Что и не удивительно, с Ягой иначе и быть не могло. Все вокруг «работали» только на неё.
        Но если не месть за Ягу, то что могло подтолкнуть Кощея к убийству? Представить, что это сделала Тамара, я не могла.
        В этом месте снова случился затык. Для того, чтобы всё окончательно сложилось, нужно было точно знать, жива ли Надя. Потому что убивать Светку Кощей точно бы не стал. Хотя теперь я была ни в чём не уверена. Кроме того, смущало и то, что Кощей как опытный следак додумался спрятать труп прямо рядом со школой.
        Что было такого в переписке Даши, отчего Томаш запаниковал? Что знал Липа? Или же они все причастны к этому?
        Или я, на самом деле, схожу с ума?
        Томаш намекал мне на это, а Бэзил озвучивал прямым текстом. И Лиза, и Фил высказывались в том же ключе. А что, если они замечали нечто, чего я отказывалась принимать? Ведь сам человек никогда не знает, что он сходит с ума.
        Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не слышала, как в комнате появилась Наташа с подносом в руках.
        - Ну, как у нас дела?
        - Всё хорошо, - машинально ответила я.
        - Точно? - она передала мне поднос - Ты немного успокоилась?
        - Если вы не планируете меня убивать, то всё хорошо, - я старалась говорить как можно спокойнее. - Рада, что завтра в школу можно не ходить. У нас лаба по химии, а я её ненавижу. Я вообще здесь надолго?
        - Этого я не знаю, - Наташа казалась искренней. - Честно не знаю. Но думаю, что скоро всё выяснится. Не захочешь, можешь вообще никуда не ходить. Некоторые иногда неделями в кроватях лежат. Не страшно. Лежи, сколько пожелаешь. У нас не тюрьма.
        - А что у вас?
        - Пансионат закрытого типа.
        Я отчаянно старалась сохранять присутствие духа.
        - Разве у вас здесь не старики и инвалиды?
        - В нашем отделении возраст не имеет значения.
        - А что у вас за отделение?
        - Ты давай ешь, остынет. Всё остальное попозже. Я к тебе вечером забегу. Если что-то срочное, зови девочек, там есть кнопка вызова, - она махнула рукой в сторону кровати и ушла.
        Жареная картошка действительно была вкусная, а котлеты - сплошной хлеб.
        Интересно, заметит ли Томаш, что меня нет? Как быстро поймёт? На отсутствие Липы мы не обращали внимания две недели. И если Слава всё ещё обижается, то ему может и не быть до меня никакого дела.
        А если всё же забеспокоится, то что предпримет? Пойдёт ли к Кощею? И как тот объяснит моё исчезновение? Отъездом? Скорей всего. Ему ничего не стоит соврать, что я уехала к отцу или матери. Ищи свищи.
        Но Томаш говорил, что любит. А любовь должна спасать. Во всяком случае, когда-то давно я так думала.
        Я снова прошлась по комнате, заглянула во все ящики и шкафчики, холодильник тоже проверила. Везде было пусто. За окном почти стемнело, так что любоваться видами, при всём желании, не получилось бы.
        Сильнее всего напрягало отсутствие телефона. Если бы хоть можно было держать его в руках, пусть даже без возможности позвонить, это бы немного утешило.
        Я сложила вещи обратно в сумку, кинула поверх них книжки и уже собиралась застегнуть молнию, как вдруг заметила бумажный уголок, торчащий из учебника геометрии, потянула за него и вытащила листок.
        «Маша, прости. Так было надо в твоих же интересах. Ни о чем не волнуйся. Тебе там будет безопаснее».
        И всё. Больше ни слова. В этом был весь Кощей. Какая-то фигня, а не записка.
        Мог бы хоть что-то объяснить. «Так было надо» и «не волнуйся». Сплошная вода. Сколько мне здесь сидеть и для чего? Что значит «безопаснее»? Кто мне угрожал?
        Я со злостью разорвала послание на мелкие кусочки и, подкинув их в воздух, проследила, как они медленно разлетелись по углам.
        Затем по очереди перетряхнула все учебники, но кроме визитки Фила с телефоном Корсакова и листка с нарисованным парнем, который должен был меня спасти, ничего не нашлось.
        За дверью послышались голоса, щёлкнул замок. Вошли невысокая девушка с голубым каре и армейского вида парень. В руках парень держал медицинский лоток, но никаких белых халатов на них не было.
        - Уколы, - объявила девушка.
        - Какие ещё уколы?
        - Успокоительные.
        - Спасибо, не нужно. Я в порядке.
        - Давай, давай, это не обсуждается.
        - Позовите Наташу. Она знает, что я в порядке.
        Девушка многозначительно посмотрела на парня, поставив лоток на холодильник, он медленно пошёл на меня.
        Выдержанное, разумное спокойствие, которое я так старательно сохраняла всё это время, закончилось в один момент. Кровь прилила к голове.
        - Это успокоительное, - девушка смотрела на меня с напряжением, словно я собака, которая может наброситься в любую секунду.
        - Да я спокойна. У меня всё хорошо!
        - А будет ещё лучше, - парень натянул улыбку.
        Я метнулась в угол возле окна.
        - Попробуй только…
        Договорить не получилось, потому что быстрым движением он схватил меня за руку, выдернул из угла и, швырнув на кровать, прижал коленом.
        В ту же минуту я услышала дребезжание лотка. Лягнула вслепую ногой. Девушка вскрикнула. Парень сдавил ещё сильнее. Я попыталась его укусить. Шансов на то, что я отобьюсь, у меня, конечно, не было, но злость разыгралась не на шутку. Я боролась с ним какое-то время, пока пуговица от его рубашки не зацепилась за мои волосы и из глаз фонтаном не брызнули слёзы.
        Я сдалась.
        Девушка сделала укол. Парень поднялся. После чего они оба отошли от кровати, а у меня хватило сил только перевернуться на спину.
        Всё, что оказалось в тот момент перед глазами, поехало вперёд. Комната удалялась, как отъезжающий поезд, а вместе с ней отъезжали и люди, лица которых потекли, как оплавленный воск, словно их тоже облили кислотой.
        Руки и ноги налились теплом и тяжестью. Голова не двигалась.
        Я не хотела туда проваливаться, сопротивлялась до последнего, пытаясь уцепиться сознанием за пластиковый светильник на потолке. Но, когда в нём появились два симметричных круглых отверстия и я поняла, что это вовсе не светильник, а огромная белая пуговица, держаться больше стало не за что.
        А потом были ещё пуговицы. Разнокалиберные и разноцветные, которые я пыталась отсортировать по цвету и размеру, старательно считала, откладывала, но сбивалась и начиналось всё заново. Разложить правильно эти пуговицы было вопросом жизни и смерти.
        Я сидела на полу и перекладывала их из стороны в сторону. Но это не точно, возможно, меня там и не было вовсе, а существовала только мысль и сверхважная задача. Пуговицы приходили в движение сами по себе, они перемешивались и рассыпались. Несколько из них провалились в щель между досками на полу. И у меня получилось просунуть в щель пальцы, однако не хватало совсем немного, чтобы дотянуться до пуговицы, но я всё равно совала руку всё глубже и глубже, слыша, как трещат и ломаются кости руки.
        А когда меня окружили жуткие Надины пуговичные человечки, стало невыносимо страшно, так ужасно, что я перестала дышать, и поэтому открыла глаза, однако единственное, что я поняла, это то, что ничего не понимаю. Что я вроде бы и есть, но кто - совершенно не ясно. Просто абстрактный сгусток сознания.
        Теперь я должна была пить пуговицы, как таблетки. Я пыталась сказать, что их нельзя глотать. Но меня никто не слушал.
        Трудно сказать, сколько прошло времени прежде, чем вернулось самоощущение, может, несколько часов, или дней, или даже недель, чего я тоже не исключала, потому что ощущения в теле были такие, словно я вековечная гора. Огромная и бездвижная. Непомерной тяжестью налился каждый палец, голова состояла из каменных пород.
        И, если бы не грозящий лопнуть мочевой пузырь, я бы в жизни не смогла бы оторвать себя от кровати. Однако подсознание - великая сила, а физиологические потребности вполне способны составить достойную конкуренцию психике.
        Резко вскочив и всё ещё ничего не понимая, я помчалась в туалет.
        И только когда пришло облегчение, и я с рассеянным, отупленным взглядом посмотрела в зеркало, то, наконец, смогла опознать саму себя.
        Из зеркала на меня смотрела бледная, страшная кикимора, с отёкшим лицом, синяками под глазами и облаком мочалистых волос.
        Придерживаясь за стенку, я доползла до кровати. Упала. И опять уснула.
        В этот раз спала без снов. Мне было безразлично, что со мной происходит и происходит ли.
        Заходила Наташа, сквозь едва приоткрытые веки я разглядела только её ноги. Забыла, кто она и что вообще существует.
        - Я же тебе говорила, - сказал сквозь сон её голос. - Новенькие очень много спят.
        Снова сделали укол. Это уже после её ухода. Я не видела, кто.
        Вероятно, я бы могла так спать всю оставшуюся жизнь. И, возможно, это было бы даже хорошо. Провести жизнь как нечто неодушевлённое, лишённое разума, мыслей и чувств. Просто быть. Существовать. Раз уж так случилось, что я появилась в этом мире. Не по собственной воли и не имея возможности выбирать.
        Кто-то принёс еду. Поставили её на тумбочку. В прозрачном стеклянном стакане белело нечто, похожее на молоко, но пахло только булочками. Тёплыми, мягкими булочками. И я бы очень хотела их съесть, если бы спать не хотелось сильнее.
        Потом тарелка с булочками исчезла и появилась тарелка с сосисками и горошком, за ними рис с курицей. Меня никто не будил и не трогал. Еда появлялась и исчезала. В редкие моменты пробуждения я доползала до туалета, смотрела на себя в зеркало и возвращалась в кровать.
        Дестрой приходит и разрушает всё до самой пустоты, где нет ни хаоса, ни порядка. Пустота стирает и дестрой, и порядок. Она самая сильная сила. Идеальная пустота. Вакуум.
        У моей мамы над верхней губой была родинка. Аккуратная и очень милая. Почти как у Мерлин Монро, только чуть ниже. И волосы светлые. А глаза тёплые, добрые, такие, что, когда она на тебя смотрит, кажется, будто согревает. Да и вся она была удивительно тёплая. В те времена я никогда не мёрзла. А ещё она была очень нежная и аккуратная. Помню, в началке девочки постоянно жаловались, что их мамы, пока причешут, все волосы повыдергают, а моя мама в той прошлой жизни никогда не делала мне больно.
        А папа смешно шутил. И в постановках в детском саду участвовал. То Деда Мороза изображал, то клоуна. И потом все дети к нему липли и просились посидеть на коленках. Одна девочка спросила: «Тебе не обидно, что это твой папа, а на коленках у него сидят другие дети?». Но мне не было обидно. Ведь я знала, что он мой, а других держит понарошку. Может, в этом был какой-то скрытый смысл? Предопределение? Постепенное зарождение дестроя, а я и не разобрала?
        Но то были другие люди, которые, взявшись за руки, ушли в дестрой, как уходят в закат счастливые пары.
        У меня никогда не было желания выяснять, что же там произошло на самом деле. Какое имело значение, кто из них начал первый и кто сильнее виноват? Их просто в моей жизни больше не было.
        Это уже потом я привыкла. Оказалось, довольно легко, как игра в пинг-понг, главное быстрая реакция и умение пожёстче гасить. Тебе прилетает, а ты отбиваешь и отправляешь обратно.
        Кого-то, как Женечку, выкидывают на помойку с самого рождения, а кто-то живёт, привыкает, привязывается, любит, и только потом становится пуговицей.
        Женечку подобрала Тамара, меня Яга, а Томаша - Надя.
        Может, нам даже повезло. Кто знает?
        Нестандартные пуговицы всё равно ни к чему нормальному не подходят. Им семью не подберешь. Только на изнаночную сторону одежды. Интересно, что бы сказал Женечка по поводу изнанки? Раз лицевая сторона означает правильность и порядок, то изнанка - это дестрой.
        Интересно, могла бы я сама кого-нибудь убить? Так, чтобы по-настоящему? Бэзил считает, что я недостаточно злая. Не то, чтобы для убийства, а вообще. В принципе. Что со всей моей печальной детской историей и собачьей жизнь, я должна была озлобиться и ненавидеть людей. А я такая, словно всё это мне безразлично. Пыталась объяснить ему про пинг-понг, но он не понял.
        Надина мама двадцать лет жила, предпочитая мёртвых живым, а мои живые, как мёртвые. Вроде бы и суть разная, а результат один. Пустота.
        Так и сдохну здесь, как тот хомяк. Забытый и ненужный.
        Обнаружить, что я думаю, было неожиданно. Я намерено мысленно прошлась по воспоминаниям о Томаше, Бэзиле, Лизе и удовлетворённо открыла глаза.
        Тарелок на тумбочке не было. Мысли кое-как ворочались, пусть и не очень стройно, но то, что они были и я знала, кто я есть, не могло не радовать.
        Я села на кровати.
        За окном валил снег. Густой, тяжёлый, плотный. В комнате стоял полумрак. Может и неплохо было бы перезимовать тут, как в берлоге. До апреля, а ещё лучше до мая.
        Я внезапно почувствовала, что если сейчас же не съем чего-нибудь, то умру. Вспомнила про кнопку, о которой говорила Наташа. Долго искала её, нашла, ткнула. На ней загорелась красная лампочка. Значит, работала.
        Умереть от голода я не успела.
        Пришла та же девушка, что делала мне укол, только волосы у неё теперь были розовые. Этот цвет ей шёл больше. Лицо стало мягче и добрее.
        - Я хочу есть, - заявила я без особой вежливости.
        - Хорошо, - мило улыбаясь, кивнула она. - Как ты себя чувствуешь?
        - Есть хочу.
        - Я принесу.
        - Сколько я спала?
        - Не знаю, - она пожала плечами.
        - Какой сегодня день?
        - Тоже не знаю, - она рассмеялась, словно не знать, какой сегодня день, было в порядке вещей. Потом пояснила:
        - У нас здесь нет часов.
        - А телефон есть? - мне даже не хотелось выяснять, почему у них нет часов.
        - Нет. Ну, какие телефоны, что ты?
        Сказала так, будто я спросила её про наркотики, и посмотрела долгим, выжидающим взглядом. В ответ я уставилась на неё.
        - Я понимаю, что ты хочешь домой, - произнесла она будто бы даже ласково. - Но здесь тоже неплохо.
        - Я не хочу домой.
        - Обычно все хотят, - удивилась она.
        - Я не все.
        - Тебе на гарнир рис или вермишель?
        - Мне просто еду. Любую.
        Девушка вышла. Я снова забралась под одеяло, после короткого разговора вновь почувствовав себя уставшей. Когда она вернулась, я уже почти задремала.
        Девушка поставила поднос с тарелками мне на колени, и я прочла у неё на бейдже имя - Яна.
        Рис был с морковью и луком, но я с жадностью набросилась на еду.
        - Ты почему здесь? - Яна осталась стоять надо мной.
        - Издеваетесь? Я бы и сама не отказалась это узнать.
        - Ты, наверное, богатая наследница? - с милой улыбкой поинтересовалась она.
        Я чуть не подавилась.
        - Ничего смешнее в жизни не слышала.
        Яна разочарованно поморщилась.
        - Может, ты чья-нибудь внебрачная дочь?
        - С чего вы взяли?
        - У тебя наверняка должны быть богатые и влиятельные знакомые.
        - Нет. Деньги это не про меня.
        - Странно, - она разочарованно поджала пухлые губы.
        - Послушайте, это вы меня здесь держите, так что вам виднее, как и почему я тут оказалась.
        - Знаешь, что? - Яна подсела на край кровати. - Ты лучше так напряженно не разговаривай. А то они сделают тебе уколы не по графику и будешь опять спать.
        - Кто это «они»? Вы мне сами вчера делали. Ну, или не вчера. Позавчера, неделю назад. Не знаю. Тот, что в первый раз.
        - Я не делаю уколы. Моя сестра делает.
        - А можно мне укол не по графику? Пожалуйста. Скажите ей.
        - Она придёт позже.
        - Когда?
        - Откуда мне знать, здесь же нет времени.
        - Мне очень нужно заснуть.
        - Тогда спи, - Яна похлопала по одеялу.
        - Но у меня не получается. Я начинаю думать, а я не хочу думать.
        - Иногда это полезно.
        - У меня больше нет сил думать.
        - Попробуй считать пуговицы. Берёшь мысленно по одной и перекладываешь их из одной кучки в другую.
        - Я только и делала, что считала их. Во сне. Это ужас!
        - Видишь. Я же говорю, помогает.
        - Нет, не помогает. Это был кошмар.
        - Раз спала, значит, помогает.
        - Я хочу выйти, - я скинула одеяло и села, поставив ноги на пол. - Туда в коридор. Где люди.
        - Пока рано.
        - Почему?! Почему они могут ходить, а я нет? - я собиралась схватить её за плечо, но Яна быстро поднялась и отошла на безопасное расстояние.
        - Я тебя понимаю, но предупреждаю: с нами лучше не связывайся. Особенно с моей сестрой.
        - Я ни с кем не связываюсь, я всего лишь хочу выйти.
        - И не пытайся сбежать.
        - Я не пытаюсь. Просто сказала.
        - Мы сбегали из разных таких мест раз двадцать.
        - Так вы здесь тоже заключенная?
        - Нет. Я - сиделка, - она снова говорила ласково. - Жизнь бывает такой непредсказуемой. Никогда не знаешь, с какой стороны окажешься.
        - А вы случайно Надю не знали? Сорокину? Она год назад отсюда ушла.
        - Мы здесь второй месяц… - Яна сделала паузу. - У тебя точно нет денег?
        - Я же уже сказала.
        - Жаль. Ты мне нравишься. Может, подумаешь, где взять? Я бы тебе тогда помогла.
        - Как?
        Она наклонилась ко мне всем корпусом и очень тихо, но отчётливо сказала:
        - Помогла бы сбежать отсюда.
        Откинувшись на подушки, я натянула одеяло до носа.
        - Когда они сами пытаются, у них никогда не выходит, - Яна вернулась на край кровати. Села, взяла меня за руку. - В Пуговицах у вас обычных ни единого шанса.
        - Что значит «обычных»?
        - Мне очень нравится, что ты пока ещё вся здесь. Будут колоть, сначала станешь овощем, а когда перейдёшь на ту сторону, выпустят смотреть телевизор. Потом вниз отправят, но ты никогда больше не выйдешь на этой станции.
        - Я поняла. Обычная - это значит нормальная.
        - Называй, как хочешь.
        - Сделайте мне укол, у меня больше нет сил быть обычной.
        - Ты кого-нибудь любишь?
        Незатейливый рядовой вопрос для «обычных» людей - мой самый болезненный триггер.
        - У меня есть парень.
        - Вот и прекрасно. Ты бы хотела к нему вернуться?
        Я вспомнила про Питер, про квартиру с большими окнами и кроватью на полу.
        - Хотела. Но про любовь не знаю.
        - Но он-то тебя любит?
        - К чему эти вопросы?
        - Я подумала, может, у него есть деньги? - Яна смотрела по-доброму.
        Лицо у неё было очень гладкое, чистое, а кожа такая нежная, что её хотелось потрогать. И зубы красивые. Ровные и белые. Мне она нравилась. Но главное, я вдруг начала её понимать.
        Похоже, она действительно была на моей стороне. Когда человек ищет вполне понятную выгоду, когда не нужно гадать, чего он от тебя хочет и что за этим скрывается, становится легко и просто. Это порядок и логика. Никаких тебе догадок, недосказанностей или чувств.
        Такому человеку можно доверять.
        Томаш говорил о Надиных деньгах. Если эта Яна и в самом деле могла меня вытащить отсюда, я бы, не раздумывая, согласилась уехать с ним в Питер.
        - Может и есть.
        - Как здорово! - обрадовалась она. - Я знала, что мы с тобой договоримся.
        Я приподнялась на локтях.
        - Только мне понадобится телефон. Мобильник. Со связью.
        Она запустила руку в карман халата, вытащила айфон и протянула мне.
        - Пусть приезжает завтра и привозит сто тысяч. Я встречусь с ним на крыльце. Сама подойду. Про меня ничего не говори. Пусть привозит деньги и ждёт. После, через день или два, мы с сестрой выведем тебя отсюда.
        - Сто тысяч? Это же очень много.
        - Это мало. Нам просто они срочно нужны. Скажи ещё спасибо, что имеешь дело со мной, сестра бы двести просила.
        - В какое время ему приезжать?
        - Внизу есть часы. Пускай это будет двенадцать.
        Я взяла у неё трубку и в полном отупении уставилась на экран. Конечно же, я не помнила номер Томаша, я и не знала его никогда. Единственный телефон, который, как оказалось, застрял у меня в памяти по каким-то непонятным причинам, был телефон Бэзила.
        - Ну, ты чего? Давай. А то вдруг Наташа придёт. Она знаешь, какая стерва? Больше меня к тебе не пустит.
        Яне пояснять я ничего не стала, испугалась, что передумает. Набрала Бэзилу. Хоть какая-то связь с внешним миром.
        - Вася, привет, - затараторила я, как только услышала его голос. - У меня огромные. Ужасные проблемы. Ты мне должен помочь. Позвони, пожалуйста, Томашу. Пусть привезет сто тысяч завтра в Пуговицы. К двенадцати у входа. Запомнил?
        - Чё? - Бэзил будто только проснулся.
        - Сто тысяч. Томаш. Пуговицы. Завтра в двенадцать.
        - Ты откуда звонишь?
        - Умоляю, это вопрос жизни и смерти. Если не сделаешь, больше никогда меня не увидишь.
        - А что деньги Томаша как-то лучше моих? У меня типа брать некрасиво, а у него можно?
        - Он мой парень.
        - А я по типу никто?
        - Пожалуйста. Сейчас не до обид. Передашь ему?
        Услышать ответ я не успела, Яна выхватила у меня телефон и, быстро сунув в карман, вскочила. Дверь щёлкнула. В комнату решительным шагом вошла Наташа.
        - Опять болтаешь? - прикрикнула она на Яну. - Сколько раз тебя предупреждать? Вы тут на испытательном сроке, помнишь?
        - Да конечно, - прилежно сложив руки перед собой, Яна потупилась.
        Глаза её были устремлены в пол, но на губах блуждала насмешливая улыбка.
        - Ну, как ты? - обратилась Наташа ко мне.
        - Нормально, - протянула я нарочно вяло. - Отрицание, торг и гнев позади. Сейчас депрессия.
        Наташа по-доброму усмехнулась, взяла меня за руку, пощупала пульс, потрогала лоб.
        - Если так пойдет, через пару дней выпущу тебя к людям.
        - Мне и тут хорошо, - я окинула её безразличным взглядом.
        Она одобрительно покачала головой и они обе ушли, а я распласталась на кровати, глядя на пуговичный плафон, и со всей ясностью поняла, что просто так сдаваться не собираюсь. Похоже, Наташу я обманула. То было только начало отрицания, а всё, что предшествовало ему, следовало назвать стадией осознания.
        ГЛАВА 28
        Такой, как я, пропасть легко. Кому я нужна? Кто обо мне думает? Волнуется? Ждёт? Сегодня есть человек, а завтра его нет. Ничего не меняется.
        Как засыхающая ёлочка, как забытый хомяк, как оторванная пуговица. Никчёмная, бессмысленная, не заслуживающая любви или сочувствия. Не успевшая повзрослеть, не имеющая никакой особой важности, денег или хотя бы внятных планов на будущее.
        Кто я? Где я? Зачем?
        Но жизнь - это воля: стремление выжить любой ценой (чёртовы книжки Яги). Неосознанное стремление, природное. Как прорастают в щелях потрескавшегося бетона одуванчики. Жизнь ради самой жизни в любом её проявлении.
        Может, я и не любила саму себя и всё, что вокруг, тоже. Но саму жизнь я точно любила. Пожалуй, это было единственное, что я любила по-настоящему.
        Я любила картошку фри, аромат Лизиных духов, жаркие поцелуи Томаша, сухие ботинки, горячую воду, хорошие сны, тишину, дружеские потасовки с Бэзилом, ожидание Нового года, танцы, игры и смех. Больше всего я любила смех. И вообще радость. Потому что если была радость, то это означало, что всё хорошо. Как давным-давно в детстве.
        - Сестра сказала, что ты согласилась на сделку, - голос раздался так внезапно, что я сначала села и только потом открыла глаза.
        Девушка с голубыми волосами стояла посреди комнаты, словно материализовалась из ниоткуда. Я не слышала, как она вошла, хотя совершенно точно не спала.
        - Тогда не буду тебя колоть. А то вдруг уедёшь раньше времени, - она покрутила у виска. - Денег Яна объявила мало, но уговор есть уговор.
        - Мой друг их завтра привезёт.
        Эта сестра была точной копией Яны, только строже и резче. Приглядевшись, я прочла на бейдже её имя. Аня.
        Она направилась к выходу, потом обернулась.
        - Хочешь совет? Живи душой, тогда отпустит.
        Близняшка оставила после себя шлейф сопровождавшей её тревожности.
        И я, наконец, начала по-настоящему приходить в себя. Поступок Кощея не имел оправданий и объяснений тоже. Дед был единственной моей семьёй. Пусть вредный, ворчливый, занудный и несправедливый, но ради него я готова была пожертвовать Новым годом с Томашами, а он избавился от меня, как от назойливой мухи.
        Я никогда бы не сделала ничего плохого ни Тамаре Андреевне, ни тем более Женечке, и директриса прекрасно знала об этом. Даже когда она собиралась выгнать меня из школы, я всё равно продолжала считать её своим другом. Хотя не должна была.
        Мне снова снился тот сон. Паутина трещин, капли крови и я разбитая на осколки.
        Я в клетке, и я попалась. Всё покрылось мраком, и тени ожили. Тяжелая потеря, скорбь, шантаж и стыд. Неправильные решения. Бессмысленная ложь. Истина, возле которой нет места счастью. Нечистая совесть. Дурные последствия прошлого. Боль и усталость. Распахнутое окно и жуткий сквозняк.
        Холод, пробирающийся в самое сердце, вечный, неотступный холод. И круглые бурые капли крови на полу. Но стоит приглядеться - это всего лишь рассыпавшиеся красные пуговицы.
        Я вижу их ясно и совершенно отчётливо. Отчего же тогда не могу различить её лица?
        «Это ты во всём виновата. Ты сама. Помни об этом всегда!».
        Я проснулась с волной накатившего страха и какое-то время лежала, затаив дыхание, словно в комнате, кроме меня, находился кто-то ещё. Но всё было тихо.
        - Я не убивала Надю, - произнесла я вслух. - Я не делала этого. И я не виновата.
        Круглый плафон на потолке едва различимо мерцал белым пятном.
        - Ну вот чего теперь слёзы лить? - холодно произносит мама, стоя с чемоданом в дверях. - Сама виновата. Думать раньше нужно было. Ты выбрала то, что хотела.
        - Я ничего не выбирала.
        - Нет, выбрала. И поэтому остаёшься с папой.
        - Но ты же не можешь уехать без меня.
        - Мы с тобой уже это обсуждали. И ты прекрасно знала, что так будет.
        - Нет, не знала. Не знала. Потому что ты не можешь уехать. Я же твоя дочка. Ты не можешь уехать без своей дочки.
        Я бросаюсь к ней в ноги и обнимаю за колени.
        - Сейчас же прекрати! Возьмите её кто-нибудь! - кричит она в сторону.
        - Мамочка, не уезжай, пожалуйста. Умоляю!
        - Поживешь сама, без меня. Хорошенько подумаешь, и, когда поймёшь, что поступила плохо, я вернусь за тобой.
        - Но я ничего не делала!
        - Микки, ты разбила мне сердце. Это очень плохой и эгоистичный поступок. Так могла поступить только девочка, которая никого не любит.
        - Но я люблю тебя очень! - каждое моё слово захлёбывается в слезах, и от прерывающегося дыхания я не могу говорить. Заикаюсь. Воздуха не хватает.
        - Нет, не любишь. Ты не умеешь любить.
        - Вот зачем ты её доводишь? - из комнаты выходит папа и берёт меня на руки. - Собралась - катись давай.
        Мама разворачивается и открывает дверь.
        - Не уходи. Забери меня с собой, - я вырываюсь и брыкаюсь, но папа держит крепко.
        - Исправишься - заберу, - мама посылает мне воздушный поцелуй и исчезает навсегда.
        Яна принесла поднос с завтраком. Две маковые булочки, сыр, масло, кусочек бекона и яичница, в чашке дымящийся чай. Кормили тут хорошо.
        - Как выглядит твой парень? А то подойду не к тому.
        - Сюда приходит много парней? - я попыталась пошутить, однако она не откликнулась.
        - Так как?
        - Он красивый.
        - Все так думают про своих парней.
        После её ухода я стала ждать. Сделала «велосипед», «берёзку», «мостик», свесившись с кровати, повисела вниз головой. Затёкшие мышцы ныли.
        Наверное, нужно было написать Томашу записку, чтобы он не сомневался, передавая деньги. А что, если эта Яна просто заберёт их и свалит? Чего стоили её слова и были ли гарантии?
        Может, она и не собиралась мне помогать?
        Однако девушка вернулась где-то через час, разозлённая и дёрганная.
        - Твой парень козёл.
        - Что случилось?
        - Он не пришёл.
        - Почему?
        - Ты меня спрашиваешь?
        Такого поворота я не ожидала.
        Может, Слава не смог из-за школы? Или заболел? Или Даша заболела? А может он проспал и просто опаздывает? А вдруг по дороге у него кто-то отнял эти деньги?
        Или, как вариант, у него и не было никаких денег? Может, он придумал это, чтобы меня заморочить? А что, если после той ссоры он всё ещё обижается, и я ему совсем не нужна?
        Вариантов было множество, но что-то мне упорно подсказывало, что дело совсем в другом.
        - Дай телефон, - я сама не заметила, как перешла с Яной на «ты».
        Бэзил ответил после первого же гудка, словно ждал звонка, но, стоило ему услышать мой требующий объяснений голос, тут же отключился и на последующие звонки не отвечал.
        - Бли…и…ин! - схватившись за голову, я рухнула в подушки. - Вот урод! Я думала, у меня есть друзья! Я до последнего верила, что у меня есть друзья. Мой друг просто не передал инфу, сволочь.
        - И что мы будем делать? - стоя надо мной, поинтересовалась Яна с видом учительницы, не желающей ставить двойку и намекающей на пересдачу.
        Я села, судорожно соображая, как поступить.
        - Ты же можешь отсюда выходить? Из Пуговиц. В город ездить?
        - Могу.
        - А давай, я дам тебе его адрес? И ты к нему съездишь? Так будет даже лучше. Проще объяснить. Он про Пуговицы всё знает. У него дед здесь жил. Он поймёт.
        Яна задумчиво наклонила голову, обдумывая предложение.
        - Тогда сто пятьдесят.
        - Это же огромные деньги!
        - Есть люди, у которых зарплата за месяц такая.
        - Ладно, - в моём положении торговаться было бы странно. - Только мне нужны гарантии, что вы с сестрой нас не обманете.
        - Я не могу тебе их дать, - Яна улыбалась. - Нет, правда, ну какие тут могут быть гарантии? Считай, что ты покупаешь лотерейный билет с шансом выбраться отсюда.
        - Тогда ничего не выйдет. Меня и так постоянно все кидают. Я уже никому не верю.
        - Ну, что ты, о вере речь не идёт. Я говорю о надежде. Это когда ты знаешь, что всё плохо и ни на что повлиять не в силах, но при удачном раскладе есть небольшая вероятность того, что станет лучше.
        От слова «надежда» мне стало не по себе.
        - Ну, хорошо, - согласилась я после некоторых раздумий. - Тогда нам нужно сфоткаться вместе, чтобы Слава поверил, что ты от меня.
        Фотографировались минут тридцать. Получилось забавно. Первая фотка не понравилась ей, вторая мне, и мы стали выбирать места, позы и выражения лиц.
        Сделали кадров двадцать. На кровати, возле окна, у стены. Потом Яна взяла адрес Томаша и ушла.
        Снова потянулось томительное, наполненное назойливыми мыслями ожидание. Один раз заходила Аня. Принесла обед, но разговаривать со мной не стала. Торопилась.
        Яна вернулась к ужину. Они зашли вдвоём. Яна была возбуждена, Аня недовольна.
        Впервые я видела их вместе, и кроме цвета волос и выражения лиц различий не нашла.
        - Я у тебя его забираю, - первым делом сообщила мне Яна. - Я влюбилась. Ты не обманула. Он прекрасен.
        - Перестань, - одёрнула её Аня и пояснила мне: - Она влюбляется во всех подряд.
        - Боже, ты его просто не видела! Сплошной ходячий секс.
        Яна жизнерадостно светилась, и Аня осуждающе покачала головой.
        - Опять ты всё путаешь. Секс - это польза, влюблённость - идиотизм.
        - Мне нравится это чувство, - с вызовом, провоцирующим на спор, ответила ей сестра.
        - Самое бессмысленное чувство из всех, - Аня подхватила нотку спора. - Страсть - это чувство, а влюблённость - иллюзия.
        - Твоя страсть всегда заканчивается чем-нибудь плохим. Влюблённость же просто рассеивается. Она безопасна и легка.
        - Безопасно всё, что не привязывает.
        - Спасибо, кэп, я в курсе.
        Их странный, не относящийся к делу диалог грозил затянуться, не выдержав, я перебила:
        - Ну, так как всё прошло? Как Слава отреагировал? Что сказал, когда узнал, что я здесь?
        - Сказал, что переживает и волнуется за тебя. Но денег не даст, - взгляд Яны наполнился жалостью. - Извини.
        - Как? - я чуть не свалилась с кровати. - Почему?
        - Мужики все такие, - зло прокомментировала Аня. - Вот потому-то нужно использовать их, а не болтать ерунду о влюблённости. За влюблённость никто не заплатит.
        - Я думала, что он меня любит, - я не знала, что и думать.
        Конечно, ни в какую любовь я не верила уже с тех пор, как стала «плохой», но Томаш всячески убеждал, что я ему нужна, а и было очень горько выяснить обратное.
        - Люди любят только себя, - поучительно сказала Аня. - Потом деньги. Потом удовольствия. Больше ничего. Когда ты удовольствие, тебя любят, а если проблема - извините. Никто не любит проблемы. Это же так очевидно.
        - Но он хоть как-то объяснил это?
        Аня злила. Мне было не до её нравоучений.
        - Просто сказал: Я не могу, - Яна развела руками. - Без объяснений. Потом спросил, как ты и какие здесь условия.
        - И он не собирается меня спасать?
        Услышав это, Аня расхохоталась.
        - Спасать? Ты серьёзно? Мне казалось, ты адекватная. Никто никого не спасает. Никогда.
        - Слушай, заткнись уже, а? - я готова была наброситься на неё с кулаками. - И без тебя тошно.
        Яна встала между нами:
        - Вопрос в другом. Что теперь будем делать?
        Аня кивнула.
        - Без денег мы тебе помочь не сможем.
        Они обе уставились на меня.
        Я не знала, что ответить; предательство Томаша не то, чтобы очень неожиданное, но такое гадкое, полностью выбило почву из-под ног.
        - Только давай ты не будешь страдать? - бросила Аня строго. - Времени у нас немного. Здесь мы и так задержались. А чтобы куда-то попасть, нужно двигаться. Сейчас же соберись с мыслями и придумай другой, более реалистичный вариант, откуда нам взять за тебя деньги.
        - Других вариантов нет.
        - Они всегда есть, - Яна присела рядом. - Просто подумай хорошенько. Ты нам нравишься, и очень не хотелось бы тебя вот так здесь оставлять.
        - Причём тут нравишься? - фыркнула Аня. - У нас сейчас, кроме неё, никого. Остальные уже «не здесь», а когда появится кто-то следующий - не известно.
        Яна виновато улыбнулась.
        - Мне ты нравишься. Честно. Должно же быть что-то ещё. У тебя есть родители? Родственники? Хоть кто-то?
        - Или, может, ты знаешь какой-нибудь большой-пребольшой секрет, за который захотят и смогут заплатить? - добавила Аня.
        Вот уж чего-чего, а секретов в последнее время я узнала предостаточно.
        Лучше всего было сдать им Тамару Андреевну. Она всю жизнь откупалась от Нади. И сейчас тоже смогла бы. В конце концов, она это заслужила за то, что упекла меня сюда.
        И Томаш заслужил. Пригрози ему Яна связаться с Марком, он бы все деньги за свою бесценную Дашу отдал, не то, что сто тысяч.
        - Эй, - потрясла меня Яна. - Уснула что ли?
        - Не знаю, - я пожала плечами. - Всё, что есть, не подходит.
        - Расскажи нам, а мы сами решим, подходит или нет, - Аня принялась нервно ходить по комнате. - Измены, внебрачные дети, подлог, финансовые махинации, медицинские ошибки, фальсификация, убийства, в конце концов - всё подходит. Только чтобы человек мог заплатить и не помчался тут же в полицию.
        - Есть один секрет, только про это все знают, - я готова была уцепиться за любую возможность.
        - Что это за секрет, о котором знают все? - удивилась Яна.
        - Рассказывай, - потребовала Аня.
        - Короче, жил тут в Пуговицах дед. Миллионер. И его сын-наследник, чтобы долго не ждать, пока тот помрёт, заплатил местным работницам, чтобы они устроили деду сердечный приступ. Женщин этих теперь уже здесь нет… И найти их вряд ли получится.
        - Ещё бы, - вставила Аня. - Я бы тоже сразу свалила.
        - Но тот мужик - сын миллионера, который сам теперь миллионер, вполне себе жив, здоров и не только реален, но и доступен. У меня есть его номер и адрес места, где он бывает. Вариант глупый, я понимаю, но вы здесь работаете и могли бы сказать, что нашли какие-то доказательства и что вы их передадите каким-нибудь другим его родственникам. Блеф, конечно, но вдруг сработает?
        Сестры напряжённо молчали. Потом многозначительно переглянулись.
        - Это не очень глупый вариант, - медленно произнесла Яна. - Только непродуманный. Миллионеры-убийцы - наш профиль.
        - Нам нужно обсудить, - Аня потянула сестру за рукав. - Жди.
        Их не было около часа, потом Яна вернулась.
        - Мы приняли решение. Миллионер нам подходит. Получится, естественно, не так быстро, но и рассчитываем мы теперь не на сто тысяч. Потребуется месяца три, может, чуть больше. Чтобы точно сказать, нужно его увидеть и что-то про него узнать.
        - Но я не могу сидеть здесь три месяца! - я подскочила на кровати.
        - Мы не будем его шантажировать. Мы будем его разводить. Это совсем другое. Шантаж - быстро и дёшево. Разводка - дорого и круто. Мы навели справки. Этот человек действительно существует, ты нам не врёшь. А значит, тебе есть, чем расплатиться. Его телефон стоит ста тысяч. Миллионеров кругом полно, но далеко не все из них убийцы. А для нас работа с тёмными - означает стопроцентный успех. Так что поздравляю. Завтра рано утром мы тебя выведем. Будь готова. Вещи не бери. Куртку принесём. Воскресенье - самый удачный день. И запомни на будущее, всегда сбегай в воскресенье.
        - Спасибо, - у меня отлегло. - Только я скажу вам его номер, когда уже выйдем. Извини. Гарантии мне нравятся всё же больше, чем надежда.
        - Вопросов нет. Всё по-честному. Ты молодец, - Яна подняла два победных пальца вверх. - Только, если вдруг это окажется не его номер, мы тебя найдём и придём за компенсацией. Ты же понимаешь?
        Под утро дверь тихонько щёлкнула. Я не спала. Лежала в джинсах и худи под одеялом и ждала. В джинсах обнаружились пятьсот рублей. То ли моя старая заначка, то ли великодушный подарок Кощея. Это вселяло надежду на то, что добираться до Москвы пешком не придётся. Вообще, куда идти дальше и что делать, я не знала, и планировать, пока не выберусь из Пуговиц, не хотелось.
        Сколько раз так бывало: стоит загадать и сразу же всё обламывается.
        - Идём, - шёпотом позвал кто-то из сестёр.
        Я быстро сунула ноги в ботинки и выбежала к ней. Это оказалась Яна.
        - Что бы не происходило, ничему не удивляйся, - предупредила она. - И не разговаривай.
        В коридорах царил полумрак. На стенах тускло горели светильники на стенах. Тишина стояла вязкая и оглушительная. Коридор казался нескончаемо длинным, будто огибал всё здание Пуговиц по периметру.
        Мы шли по нему и шли, ничего не менялось, только номера комнат, подтверждающие, что мы всё-таки движемся. Потом неожиданно Яна остановилась напротив одной из дверей, приоткрыла, заглянула внутрь и потянула меня за собой.
        Мы попали на огромную кухню с большими серебристыми холодильниками до потолка, гигантскими стальными вытяжками, островом с плитами, над которыми на висела различная кухонная утварь и хромированными стойками с микроволновками, мультиварками и другими приборами. Всё кругом сияло чистотой.
        Прошли кухню насквозь и оказались в складском помещении с широким, грузовым лифтом.
        Аня ждала нас здесь. В руках у неё был ужасный леопардовый полушубок из искусственного меха. Она молча передала его мне, затем вызвала лифт и, когда двери раскрылись, мы вошли в него втроём.
        Лифт тоже был весь серебристый, а стены зеркальные, в точности, как в том, в котором мы ехали с Дженой. Только этот был длинный, грузовой и напоминал комнату смеха, потому что наши отражения в нём искажались и выглядели комично-уродливыми.
        Холл, где мы вышли, оказался мрачным, серым и мраморно-холодным, как морг. В нём никто не сидел. Ни охранника, ни столика администратора. Только красная дорожка и огромные, украшенные новогодними хвойными ветками и пуговицами деревянные часы напротив входа, наподобие тех, что ставят в парках.
        Я хотела спросить, что это за место, но потом вспомнила, что Яна предупредила молчать, и лишь озиралась по сторонам.
        За большими панорамными окнами стояла непроглядная темнота, но чувствовалось, что уже утро. Я быстро направилась к широким дверям, торопясь поскорее выйти на улицу, но Яна поспешно схватила меня за руку и, покачав головой, потянула в другую сторону.
        Стоило мне только подумать, что за всё время, пока мы шли, нам не встретилось ни одного человека, как с боковой лестницы послышались шаги. Аня быстро подошла к часам и, схватившись за стрелки, с усилием стала вращать длинную стрелку назад. На некоторое время шаги стихли, а потом вновь возобновились, но теперь уже удаляясь.
        Яна нырнула за часы и вытащила оттуда инвалидную коляску, очень похожую на кресло Марго, усадила меня в неё и покатила по коридору. Аня шла сзади.
        Происходящее поражало, но если принимать в расчёт версию о том, что я попала сюда, потому что сошла с ума, то списать всё на моё больное воображение было не так трудно.
        Мне чудилась женщина, идущая за нами по коридору. Она громко стучала каблуками, торопилась, стараясь догнать. Пахло лекарствами, кислотой и мамиными духами. Мы были быстрее. Кресло катилось бесшумно, близняшки скользили тенями по стенам. Я уже не знала, кто из них кто. Цвет волос у теней был неразличим. Я думала, что это Надя, но обернуться не получалось.
        Где-то послышалась музыка, тишина рухнула и зазвенела осколками. Дестрой принимал новые формы. И вот я уже не в кресле, а на троне. На мне красная мантия. Кармическое правосудие и оплата по счетам. Пуговицы не отпускали. Спасти меня мог только нарисованный парень, разорвав картонные стены миров, я позвала его и стала ждать, но в этот момент мы приехали и остановились возле столика Людмилы.
        Она кормила рыбок и с удивлением замерла со сжатой в щепотку рукой. Её висячие серёжки размеренно качались.
        - Мы договаривались, - сказала Аня и высыпала перед ней на стол большую горсть пуговиц.
        Людмила отряхнула руки, отчего создалось впечатление, будто она захлопала.
        - Конечно-конечно, - подставив жестяную коробку, она торопливо смахнула в неё пуговицы. - Можете выходить.
        Стеклянные двери выхода медленно разъехались, и ледяной поток декабрьского холода ворвался в холл. Яна быстро вывезла меня наружу. А когда проезжали мимо бабушки с рыжим котиком, та помахала мне на прощание рукой.
        - Можешь вставать, - сказала Яна, вытряхивая меня из кресла. - Охранник на проходной тебя пропустит.
        - Отдашь ему это, - Аня сунула мне в руки маленький пакетик. На ощупь там тоже были пуговицы.
        Я вытащила из заднего кармана визитку Корсакова и передала ей.
        - Всё, пока, - сказала Аня. - Надеюсь, больше не увидимся.
        Яна чмокнула меня в щёку.
        - Удачи тебе.
        - Спасибо. И вам.
        Я сбежала вниз по лестнице и, не переставая дрожать от холода и нервов, помчалась по занесённой за ночь дорожке парка.
        В домике охранника было тепло и, ворвавшись внутрь, я ненадолго выдохнула с облегчением.
        Он поднялся мне навстречу.
        - Здравствуйте! - не зная, что говорить, я помахала перед ним пакетиком.
        - Мам, это к тебе, - крикнул он в темноту позади себя.
        В ту же секунду там что-то пришло в движение и появилась Марго. Подъехала, протягивая ладонь. Я положила в неё пакетик.
        - Ну, вот видишь, нашлись всё же пуговки, а говорила, что нет. Не пожалела бы, ничего бы с тобой не случилось.
        - Вы знали, что меня собираются оставить?
        - Да. И хотела предупредить, но тебе стало жалко какой-то крохотной пуговки с воротничка того мальчика, - она укоризненно покачала головой. - Вот так всегда в жизни. Выгадываем на мелочах, а расплачиваться приходится по-крупному. Хочешь, дам один бесплатный совет? Лучше признай вину. Покайся и попроси прощения. Не для неё, а для себя. Другой жизни, чтобы сделать это, у тебя не будет.
        ГЛАВА 29
        Чуть не окоченев до смерти, я всё же дождалась автобуса и доехала на нём до Москвы. Потом пересела в метро и каталась там часа три, просто отогреваясь и приходя в себя.
        Дрожащая, лохматая, в уродском полушубке. Моё отражение в дверях выглядело не лучше привокзальных пропойц.
        Люди ехали в вагонах нарядные, надушенные и весёлые. Все уже немножко отмечали Новый год. Закупались подарками, продуктами, проводили корпоративы. Я не знала, в каком точно дне я оказалась, но так было всегда.
        И пускай Пуговицы едва не привели моё сознание в полный хаос, это, вместе с тем, пошло ему на пользу. Теперь я чётко осознавала, что не намерена поддаваться дестрою и пропадать. Я не хочу быть вечно больной, запутавшейся, уставшей и ищущей спасения. Не хочу жалеть себя и саморазрушаться тоже.
        Всё это началось ещё до смерти Нади, даже до смерти Яги, просто очень долго копилось и в один момент прорвалось. Отчего-то вдруг показалось, что, разберись я со всем этим, разгадай сон, узнай тайное, и тут же все мои проблемы решатся. Всё прояснится и расчистится. Белое станет белым, а чёрное - черным, порядок отделится от хаоса, а хорошие дети - от плохих.
        Но со мной было что-то не так, потому что чем глубже заходишь в лабиринт, тем дальше выход. А я уже дошла до самого его центра и теперь должна была как-то вернуться назад.
        Так ли уж важно, что случилось с Надей? Жива она, а если нет, то кто её убил?
        Гораздо важнее было то, что всё это время происходило со мной.
        Как я могла жить, никому не веря, никого не любя, не зная, чего хочу, с постоянным чувством вины, в котором-то и признаться себе была не в состоянии? Упорство в отстаивании неправильных решений. Бессмысленная ложь. Истина, возле которой нет места счастью.
        Торговый центр празднично сиял. На каждом этаже ёлки, в витринах манекены в красных шапочках, олени с санями, снеговики, гирлянды и снежинки. Рождественские инструментальные каверы. Повсюду акции, скидки, распродажи.
        Я заглянула в малюсенькую парикмахерскую. Мне повезло, была смена Кати. Мы с Лизой всегда стригись у неё.
        - Ого, какие люди! Опять уроки прогуливаешь?
        - Ага. Типа того.
        Катя с критическим недоверием оглядела меня. В этом страшном полушубке, не накрашенную, бледную, с облупившимся лаком на ногтях.
        - Да ты заросла, - осторожно, чтобы не обидеть, произнесла она, разглядывая мои волосы. - Так бы и отстригла всё.
        - Я не стричься. Можешь одолжить телефон? На полчасика? В интернете посидеть.
        - А с твоим чего?
        - Украли. В школе. Сегодня утром. Нужно отцу позвонить, чтобы денег на новый перевёл, а номер остался в контактах. Хочу в соцсети залезть, выцепить его.
        Предупредив, чтобы не долго, Катя сочувственно выдала мне телефон.
        Про отца я не соврала. Единственным выходом было связаться с ним и рассказать, что случилось. Да, я не желала его помощи, но до недавнего времени он всё же перечислял на меня алименты и вряд ли пожелал бы мне умереть на улице.
        Счастье, что пароль на все аккаунты у меня был одинаковый.
        Отыскав Ларису, приёмную отцову дочку в ВК, я написала ей и попросила его номер. Лариса могла припомнить мне все прошлые обиды и вообще не ответить, но других идей не было. Уложившись за пятнадцать минут, я отдала Кате телефон и вернулась за ним только через три часа. Лариса ответила и даже прислала номер отца.
        - Пап, привет. Это Маша, твоя старая дочка.
        Перед звонком я долго собиралась с духом, прокрутив в голове наш разговор раз пятнадцать. Но, услышав его голос, тут же всё позабыла.
        - Привет, - глухо отозвался папа с настороженным удивлением. - Что-то случилось?
        - Меня Кощей в психушку запер. Представляешь? Но я сбежала и теперь мне больше не к кому обратиться.
        - Почему в психушку?
        - Я тебе при встрече объясню. Можно я приеду?
        - А ты сейчас где?
        - В торговом центре возле метро отсиживаюсь. Больше идти некуда.
        - Ладно. Я заеду за тобой через часок.
        - Только это не мой телефон. У меня связи нет. Буду ждать тебя на фудкорте, напротив Мака.
        - Договорились, - отец отключился.
        Стало немного легче. На оставшиеся пятьдесят рублей я купила маленькую картошку и у знакомой девочки-продавщицы выпросила халявный стаканчик колы. После бесконечного ожидания в Пуговицах посидеть какой-то час в ТЦ, зная, что тебя вот-вот спасут, было плёвым делом. Часы во всех магазинах показывали половину второго, а это означало, что до приезда отца опасаться появления кого-либо из знакомых не стоило, так что я спокойно разместилась за нашим столиком и стала прикидывать, как лучше рассказать отцу обо всём, что произошло. Стоит ли начать с Нади или сделать вид, что не понимаю, почему Кощей сбагрил меня в Пуговицы?
        Мимо по проходу, громко шаркая, прошёл ветхий бомжеобразный старикан с тряпичной сумкой до пола. Отошёл от моего столика на несколько шагов, потом вдруг обернулся и с любопытством стал разглядывать.
        - Денег нет, - объявила я.
        Услышав, что я с ним заговорила, старикан воспринял это как сигнал к действию и, торопливо прошаркав, вернулся. Запустил руку в свою сумку и выложил на стол прозрачные полиэтиленовые пакетики, а поверх них быстро кинул написанную от руки записку:
        «Извините, я не слышу. Предлагаю вам талисманы: для гармонии с окружающим миром, успеха в делах, привлечения любви, укрепления дружеских связей, красоты, благосостояния и многого другого.
        Пуговицы счастья.
        Цена 100 рублей. Благодарю за покупку».
        В ужасе я отпрянула от пакетиков, в которых теперь разглядела пуговки на нитках, как от клубка змей. Вскочила и, схватив еду, бросилась подальше от старика.
        Пуговичный мир никак не хотел отступать.
        Пристроилась возле больших панорамных стёкол позади эскалатора. Села на пол и просто смотрела, как в свете непростительно короткого тускнеющего дня валит стеной снег.
        Как всё-таки легко было превратиться в оторвавшуюся пуговицу. В оживлённом, наполненном людьми торговом центре это ощущалось особенно сильно.
        Я немного жалела себя, но расслабляться было рано.
        Предстоял разговор с отцом. На чью сторону он встанет? Поймёт ли? Захочет ли решать свалившиеся ему на голову проблемы? Или просто откупится деньгами? А может и их пожалеет? Как Томаш.
        Кто я по сути ему? Да и он уже давно стал для меня никем. Но сейчас было не до принципов, если понадобится, придётся унизиться, ведь не могла же я вернуться в Пуговицы.
        Вопрос был жизни или дестроя. Я выбирала жизнь.
        Когда электронное табло в салоне нижнего белья показало 15:00, я вся дико накрученная и взволнованная выкинула бумажный стаканчик и поспешила к месту встречи.
        Дошла до фудкорта и огляделась. Народу уже пришло много. Обеденное время.
        Я спокойно высматривала отца и заодно свободное место, но внезапно застыла, как параллизованная.
        Прямо посреди зала, в упор глядя на меня, стояли Фил и Бэзил. А как только наши взгляды встретились, они, торопливо огибая столики, направились ко мне.
        Вроде бы ничего плохого не происходило и я должна была обрадоваться этой встрече. Однако нечто интуитивное заставило попятиться и чем ближе они подходили, тем неуютнее мне становилось.
        Я отходила сначала медленно, но заметив, что они ускорились, развернулась и бросилась бежать.
        По возмущённым возгласам людей я поняла, что они бегут за мной, и это не могло означать ничего хорошего. Особенно, если придёт отец и не найдёт меня.
        Можно было по-школьному заскочить в женский туалет и отсидеться там, но Бэзила, как и в школе, это вряд ли бы остановило. Так что я решила спуститься на первый этаж, пройти его насквозь и вернуться на фудкорт с другой стороны.
        Бегать в полушубке было неудобно и ужасно жарко. Лицо горело, мышцы ног после лежания в Пуговицах, отвыкшие от нагрузок, с непривычки ныли. Я помчалась вниз по эскалатору и, едва ступив на плитку первого этажа, тут же метнулась в салон спортивной одежды, потому что он был сквозной и через него можно было попасть на параллельную улицу.
        Мне повезло, что после того, как я пролетела мимо охранника, чуть не сбив его с ног, он тут же тормознул кого-то из парней, и тем самым удалось выгадать время.
        Что они здесь делали? По школьному расписанию в это время у нас физра. С новым физруком её не пропускал даже Бэзил. Может, я зря вообще бежала и стоило просто поговорить с ними? Ведь я ничего им не сделала. Наоборот, это Бэзил меня подставил, когда ничего не передал Томашу. Или всё же передал?
        Очень глупо было назначить встречу отцу именно здесь.
        Оставив позади спорттовары, я выбежала на узкую, предназначенную для персонала, лестницу. Пролетела до третьего этажа и, спрятавшись за одной из колонн, принялась высматривать отца на фудкорте. Но это тоже оказалось не так-то просто. Я не видела его несколько лет.
        А вдруг он сильно изменился? Отрастил бороду или полысел?
        Я же тоже сильно изменилась. Наверное, даже больше, чем он.
        Имело смысл вернуться в парикмахерскую к Кате и позвонить ему, чтобы перенести место встречи.
        Я снова вышла на лестницу, но успела спуститься только на один пролёт, как из двери второго мне навстречу вывалился Бэзил, от неожиданности я отпрянула назад и шлёпнулась на попу.
        - Думаешь, я дурак совсем? - облокотившись о перила, он навис надо мной. - Мы в прошлый раз сматывались именно здесь.
        - Чего вы хотите? - я потёрла ушибленный локоть.
        - Поговорим?
        - Вы бежали за мной просто, чтобы поговорить?
        - А как ещё это можно было сделать?
        Я попыталась встать.
        - У меня встреча с отцом. Я тороплюсь. Давай потом?
        - Нет. Сейчас, - с силой надавив мне на плечо, Бэзил опустился на одну ступеньку ниже. - Чего это ты нас так испугалась?
        - Вась, это правда важно. Ты, наверное, не понял. У меня встреча с отцом. Моим отцом. Ты хоть понимаешь, что это значит? Я не видела его около восьми лет. И мне это дико нужно, потому что если я сейчас не встречусь с ним, то стану бомжом и буду продавать пуговичные талисманы в кафе. Именно поэтому я тебя сейчас не хочу ничего спрашивать про то, о чём ты знаешь сам. Так что у тебя есть время подготовиться.
        - Тебе некуда торопиться. Расслабься. Твой отец не придёт.
        - Как не придёт? - мою самоуверенность сняло как рукой. - Почему? Откуда ты знаешь?
        - Он сам попросил, чтобы мы сходили к тебе и поговорили.
        - Откуда он вас знает?
        Бэзил неопределённо пожал плечами.
        - Он позвонил Кощею? - в ужасе догадалась я.
        - Ты можешь просто успокоиться? - Бэзил положил мне руку на плечо и, обнимая, притянул к себе. - Когда ты так нервничаешь, с тобой очень сложно разговаривать.
        - Успокоиться? - я резко высвободилась и отодвинулась. - Ты нарочно тупишь? Или издеваешься?
        То, что отец вот так запросто сдал меня Кощею, а тот позвонил Бэзилу, было каким-то новым витком сюра.
        - Тебе бы понравилось, если тебя насильно упекли в психушку? Кололи успокоительными и ждали, когда ты окончательно съедешь? Если бы все-все тебя обманули, предали и бросили? Даже собственный отец, даже лучший друг, даже тот, кто говорил, что любит?
        Если бы весь мир был против тебя и ты остался совсем один? Если кругом одни враги? Как можно успокоиться?!
        - Тебя никто не предавал, просто отправили отвлечься и отдохнуть.
        - Отдохнуть в дурдом?
        - Это обычный санаторий, чего сразу нагнетать? - он снова попытался меня обнять. - Даже моя мать сказала, что тебе нужно отвлечься. Когда ты наплела ей, что Надя жива, она просто обалдела. Ты просто не понимаешь, как это выглядит со стороны. Все это видят, а ты ничего не хочешь знать.
        - Кто это все?
        - Ну все. Я, Фил, Лиза, моя мама, директриса, дед твой… Все, кто с тобой общается. Тебе этого мало?
        - Ты говорил с Тамарой Андреевной?
        - Мать говорила.
        - Офигеть. Значит это у вас общий сговор такой против меня?
        - Не пори чушь. Нет никакого сговора. Тебе все хотят помочь.
        - Вот уж я бы никогда не подумала, что ты будешь заодно с ними. Теперь понятно, почему ты ничего не передал Томашу.
        - Именно. Я вообще считаю, что то, что сейчас с тобой происходит - это полностью его вина. Я уверен, что он убил Надю, а потом стал намеренно сводить тебя с ума.
        - Ничего подобного!
        - У нас была договорённость, что он молчит, что видел меня возле машины, а я, что он отправился ловить Надю. Я был нетрезв, у него с ней отношения, каждого из нас, если бы стали копать, могли раскрутить по полной. Но мой отказ говорить об этом совершенно не означает, что я верю в его невиновность. Томаш давно на тебя запал, и Надя ему мешала. Это было так заметно, особенно на той репетиции. Если бы вы прямо там занялись сексом, думаю, никто бы не удивился. Ясно же, что Надя психанула из-за этого. Сложно сказать, что между ними там произошло. Может, просто скандал и это был несчастный случай, а может он уже думал о том, чтобы от неё отделаться. Ведь если она его так держала при себе, значит, было чем.
        - Ты ничего не знаешь!
        - Конечно. Ты же мне ничего не рассказывала.
        - Это не Томаш намеренно сводил меня с ума, а вы все. Нарочно скрывая и недоговаривая, сочиняя глупые отговорки и оправдания. Вы сговорились, да? Вы вместе её убили, когда она пришла к машине? Ты и Томаш. А потом, когда запихивали её в колодец, вас спалил Женечка. Но директрисе Надина смерть была на руку, вот она вас и прикрыла, попросила Кощея замять расследование…
        - Ты сама слышишь, как это звучит?
        - У меня такое чувство, что я вышла не на той станции, - я потрясла головой. - Ну, то есть ты же всегда был моим другом, Вась?
        - Помнишь, ты говорила, что хочешь, чтобы кто-то взял тебя за руку и спас из этой жизни? Хватайся. Я тебя выведу, - Бэзил протянул ладонь.
        Я подняла руку, чтобы накрыть её своей, но сверху послышался топот. Мы задрали головы. Между перилами маячило лицо Фила:
        - Держи её! - крикнул он.
        В ту же секунду я вскочила, сбежала по лестнице вниз и юркнула за тяжёлую дверь. Промчалась до эскалатора и, рискуя навернуться, слетела по нему на первый этаж.
        Кинулась к стеклянным проходным вертушкам, однако вовремя успела затормозить.
        Перед входом стояли Джена и тот, похожий на солдата парень, который держал меня, когда делали укол. Я метнулась в Летуаль и забилась между самых дальних стоек с кремами. Немного обождала, но когда продавцы, подозрительно косясь, в пятый раз предложили помощь, осторожно покинула своё убежище.
        Выбраться из ТЦ можно было и через другие выходы.
        Я пристроилась возле лифтов, где стояло уже несколько человек. Оба лифта сильно тормозили, один застрял на четвёртом этаже, другой очень медленно опускался вниз, останавливаясь на третьем, втором, наконец, приехал, выпустил толпу людей. Я влетела в его опустевшую кабину самая первая, в панике не сообразив сразу нажать кнопку нулевого этажа.
        Пришлось со всеми остановками подняться до пятого, а потом снова спускаться.
        Стены у лифта были стеклянные и совершенно прозрачные. Высоты я не боялась, но когда на втором этаже в кабину вошёл Фил, я с такой силой шарахнулась об это стекло, что думала, вылечу.
        - У тебя такая беспалевная шуба, - Фил был очень доволен собой.
        Встал возле меня, прижался плечом к плечу, одной рукой схватил за запястье, другой полез за телефоном.
        - Помнишь, в седьмом играли в мстителей? Я сейчас за тобой побегал, прямо детство вспомнил. Прикольное время было. Помнишь?
        - Сейчас не детство и всё по-серьёзному. Отпусти меня, пожалуйста. Фил, там даже не психушка, там полный отъезд сознания. Ты не понимаешь, что вы мне устроили. Бэзил говорит, что это помощь, но если меня сейчас туда заберут, то больше я оттуда никогда не вернусь.
        - Если я тебя отпущу, ты сбежишь, начнёшь метаться по городу и натворишь каких-нибудь очередных глупостей.
        - Ничего не натворю. Правда.
        - Правда? Ну, а что ты собираешься делать? Вернешься домой?
        - Нет. Домой не могу.
        - Вот видишь, - он поднес трубку к уху. - Давай подгребай к выходу, где парковка. Я поймал её.
        Двери лифта раскрылись на нулевом этаже. Фил вывел меня.
        - Всё, стоим и ждём. Сейчас Бэзил подойдёт и мы тебя сдадим.
        - Какой же ты, Краснов, гад, - я так разозлилась на Фила, что совершенно потеряла чувство меры.
        Укусив его за руку, сжала челюсти, что было сил. Тут же выпустив меня, Фил истошно заорал. Наверное, получилось прокусить до крови, об этом я подумала, когда гигантскими шагами уже мчалась вверх по эскалатору. Но жалеть Фила я стала бы в последнюю очередь.
        - Ты ещё здесь? - удивилась Катя, когда я очумело ворвалась к ней в салон. - Не встретилась с отцом?
        Её клиентка в кресле удивлённо смотрела на меня через зеркало.
        - Нет, - запыхавшись выдавила я. - Он, наверное, заблудился и ждёт меня в другом месте. Можно мне ещё ненадолго телефон?
        - Ну, можно, - Катя милостиво, но без особой охоты протянула трубку.
        Я устроилась между сушкой и полудохлым фикусом в самом углу и перевела дыхание.
        Стоило признать, что творился полный треш.
        Даже если я действительно сошла с ума и по мне плакала психушка, просто так сдаваться без боя я не собиралась. В запасе оставался вариант бегства через фитнесс-центр, если код от их двери до сих пор не сменили, но что я буду делать в конце декабря на улице? Куда пойду? Где останусь ночевать, а если даже и найду каких-то знакомых на одну ночь, то что делать завтра, послезавтра, потом…?
        После пребывания в Пуговицах мозги отказывались так быстро ворочаться. Может, позвонить на какой-нибудь телефон доверия? Или в социальную службу помощи сиротам? Жертвам насилия? Но как я докажу им, что со мной происходит то, что происходит?
        Чего бы я им ни рассказала, без доказательств это будет звучать, как бред сумасшедшего.
        Вот если бы записать что-нибудь на телефон… Разговор или ещё лучше, как они тут гоняются за мной. И как будут пытаться насильно увезти. Наверное, Джена сделает укол… А Бэзил станет держать? Или просто затащат в машину?
        Но будь у меня запись, и её получится слить в интернет, то даже если меня увезут, возможно привлечь внимание людей. И тогда Кощею со всеми его связями уже точно ничего не сделать.
        Однако для такого хода мне нужен был кто-то. Какой-то помощник, человек, который снимет всё это и потом, когда меня схватят, сможет опубликовать запись.
        Но кто? Кому я теперь могла доверять? У меня не осталось никого. Если только Лиза… Но она, даже если и вышла из больницы, бегать с камерой по торговому центру точно не сможет.
        Внезапно мысль о Лизе подкинула идею, которая при правильной реализации могла сделать этот план не просто осуществимым, а почти идеальным.
        Не спрашивая Катиного разрешения, я полезла логиниться в Инстаграм. Зашла моментально и тут же переключилась на директ.
        На моё счастье Лёша был в сети.
        «Привет. Помнится, ты хвастал, что рисковый парень. Хочешь челлендж - ночь в закрытом ТЦ?».
        «Да, ну… Это как-то уже старо», - ответил он почти сразу же.
        «Нет, реально. Я всё здесь знаю. Каждый закуток, каждый магазинчик. Спрячемся в Коко. Это шмоточный бутик. Уже год не работает, но там есть лаз, а камер нет. Когда всё закроется, выберемся. Будет прикольно. Обещаю. Можно в бассейн сходить или в батутный центр».
        «Я подумаю. А когда ты это планируешь?».
        «Предложение только на сегодня. На сейчас».
        «Может, просто свидание?».
        «Можно свидание, но в ТЦ и сейчас».
        «На всю ночь?».
        «Да».
        «Вот, блин, соблазнительница… Через пять минут перезвоню».
        Пять минут тянулись долго. Гудение фена нервировало. Отовсюду чудились оклики то Фила, то Бэзила.
        Но Лёша действительно перезвонил. Настрой у него на удивление был бодрый, а голос приятный.
        - Предупреждаю сразу, я мобильный только по Москве. За МКАД не поеду, даже если пришлёшь голые фотки.
        - Это в Москве. Рядом с метро.
        - Тогда подходит. Ты что пьёшь?
        - Какое пьёшь? Не та обстановка.
        - А чего мы трезвые будем там всю ночь делать? Или ты уже под чем-то?
        - Может я и под чем-то, но это с рождения.
        - В этом сомнений нет, подобные предложения адекватные люди не делают.
        Ещё один куратор моего психологического состояния.
        - Так ты приедешь? Мне на тебя рассчитывать или пока время есть, я кого-то ещё позову?
        Несколько секунд он молчал, потом сдался:
        - Тебе очень повезло, что я такой добрый и лёгкий на подъем. А ещё что ты блондинка. Напомни, сколько тебе лет?
        Мы договорились встретиться в семь. Возле женских примерочных в H&M. Там всегда стояла длинная очередь, закрывая сквозной обзор крайних секций.
        В том, что они будут искать меня до последнего, я не сомневалась. Фил с Бэзилом точно. Особенно после укуса.
        Я могла бы спрятаться так, что они не нашли бы меня никогда. Отлежаться под какой-нибудь полкой или в складских помещениях. Но это опять-таки ничего не решало.
        Мне нужны были факты и доказательства того, что я либо психичка, либо - жертва.
        Сначала я проторчала почти час в примерочной Нью Йоркера, а потом ещё столько же в Терранова. Там вечно была толкотня и неразбериха. И пожелай Бэзил пройтись по кабинкам, его бы быстро оттуда погнали. Где-то около половины седьмого по громкоговорителю всего ТЦ прозвучало объявление: Внимание! Мария Иванова, вас срочно ожидают возле информационной стойки.
        Прерываясь противным пиликаньем, мужской голос повторил это объявление три раза.
        Ага. Как же. Так я и побежала. Однако на выходе из магазина его охранник чересчур пристально смотрел и провожал меня взглядом. Значит, их тоже оповестили о том, что меня ищут.
        Размах операции становился нешуточным.
        Неужели они собирались ловить меня всем ТЦ?
        ГЛАВА 30
        - Ну, привет, девушка-кипиш, - он остановился в нескольких шагах от меня и, продолжая держать руки в карманах короткой дутой куртки, принялся демонстративно разглядывать. - Не могу сказать, что именно так тебя и представлял. Ты вообще готовилась к свиданию? Выглядишь, как цыганский подкидыш. Это не в обиду, просто по факту.
        - Сама знаю. Но мне очень нужна была помощь, а обратиться больше не к кому.
        - Сейчас ты скажешь, что тебе негде жить и попросишься ко мне? - он подозрительно прищурился. - Шикарно! А ведь мама меня тысячу раз предупреждала не связываться с кем попало.
        - Жить мне действительно негде, но проситься не буду.
        - Ладно, - одобрительно кивнув, он медленно расстегнул молнию на куртке. - Это я сразу обозначил границы, на случай если чего.
        - Если чего не будет.
        - Значит, романтика отменяется?
        - Всё равно я тебе не понравилась.
        - Я этого не говорил. Просто причёска у тебя: я упала с самосвала, тормозила головой.
        - Откуда летела?
        - Мой отец так называет хаер, как у тебя.
        - Давай мы больше не будем меня обсуждать?
        - Можем обсудить меня, - он распахнул куртку. - Зацени рубашку.
        Рубашка была навыпуск, приталенная, нежно-голубая в синий цветочек. Смело, но стильно. Под ней без труда угадывалось наличие мышц и спортивного пресса.
        У меня и в планах не было с ним флиртовать или пытаться произвести впечатление, но Лиза всё же не зря на него запала. В жизни Лёша оказался намного приятнее, чем на фотках, и мне резко стало стыдно за то, что сама так безобразно выгляжу.
        - Рубашка красивая, - смущённо подтвердила я.
        - Да не…е…е…т, это я и без тебя знаю. Зацени, как погладил. Сам, между прочим. Чтобы мать не видела. Я ей сказал, что у друга ночую.
        - Молодец.
        Я огляделась по сторонам. Мы стояли возле полок с обувью. Внушительная очередь отрезала нас от беглых взглядов.
        - На самом деле, я приехал уговорить тебя оставить эту затею с ТЦ, - уловив моё замешательство, Лёша сделал шаг вперед. - У этого друга квартира свободная. Можно на ночь. А если хорошенько попросить, то и на две. Зачем нам этот торговый центр? Как дети, честное слово.
        - И как же нужно просить?
        Длинный белый шрам у него на щеке притягивал взгляд.
        - Ну, как-как? Поныть, пожаловаться, слезу пустить. Тебе уж лучше знать.
        Он так широко заулыбался, что мне немедленно захотелось согласиться на это предложение.
        В его панибратской манере держаться и ярко-синих смеющихся глазах, читались уверенность и отсутствие каких-либо проблем.
        Было бы, наверное, здорово отправиться с ним куда-нибудь в другую жизнь и наплакать его другу столько, чтобы этих слёз хватило на годовую аренду: уж чего-чего, а после случившегося, это я могла без труда. Но меня же всё равно будут искать. Может, даже объявят в розыск. И потом… По большому счёту я о нём ничего не знала, и вот так на раз купиться на обаятельную физиономию, было не менее рисково, чем обратиться за помощью к Томашу.
        - Давай решайся, - поторопил он. - Пока ТЦ реально не закрылся.
        - Сначала я расскажу, зачем тебя позвала.
        - Может, по дороге расскажешь? - он приобнял меня за плечи, как бы приглашая уйти, но я отпихнула его, обозначив дистанцию.
        - Нет. Сейчас.
        - Это надолго? - не скрывая разочарования, кисло скривился он.
        - Вообще, история длинная, но я постараюсь коротко.
        - Прямо здесь?
        - Нет. Идём в Коко.
        - Ладно, - он скинул куртку и повесил на руку. - А потом поедем?
        Коко был небольшим шмоточным бутиком в самом конце четвертого этажа, уже больше года закрытым из-за смены владельца.
        Витрина его задвигалась опускающейся сверху тяжелой металлической рольставней. Но замок её был сломан и пролезть внутрь не составляло особого труда.
        Об этом месте знали только мы с Лизой. В прошлом году случайно обнаружили.
        Напротив Коко тянулась глухая стена книжного магазина и люди сюда доходили редко.
        А чуть ближе к выходу с эскалатора в центре улицы поставили большую, огороженную белым картоном ёлку, так что место получилось более, чем надёжное.
        Мы дождались, пока пара, шедшая позади нас, не свернёт в книжный.
        Торговая улица была узкая, но очень освещённая. Пол, стены, потолок - всё сияло.
        Поэтому, как только я приподняла ставню и нырнула внутрь, мне показалось, что я ослепла.
        За моей спиной тут же возник Лёша. Лишних вопросов он не задавал и сразу включил фонарик на телефоне.
        Темноту разрезал белый луч, вокруг нас запрыгали уродливые тени.
        Пройдя через небольшой торговый зал, я зажгла свет в отсеке, где располагались две примерочные кабины с чёрными шторками.
        Лёша прошёл за мной и остановился.
        - Давай, рассказывай скорее во что я вляпался.
        В зеркалах примерочных двигались наши отражения. Леопардовый полушубок и Лёшина куртка валялись на полу.
        Мы устроились в проходе на маленьких круглых пуфиках из кабинок, и я выложила ему всё. Почти всё. Собиралась рассказать только основное, но слушал он внимательно, с интересом, и что я ненормальная, не говорил, поэтому начала я с Пуговиц, Кощея и директрисы, но потом перескочила на Надю, с неё на Томаша, после на Бэзила, вспомнила про Лизу и рассказала заодно и про неё.
        - Классная история, - иронично произнёс он, когда я закончила. - Я уже почти не жалею, что припёрся сюда на ночь глядя. Когда шубу твою увидел, пожалел. Но теперь понимаю, почему тебе и без алкоголя нормально.
        Прозвучало это забавно. Мне бы на его месте тоже стало смешно, но я, к сожалению, была на своём.
        - Значит, ты мне не веришь?
        - Всё зависит от того, чего ты хочешь, - его синие глаза улыбались. - Если денег собираешься просить, считай, что не поверил.
        Он был явно ушлый и «стреляный». Это мне понравилось. Распинаться полчаса перед беспомощным дурачком было бы обидно.
        - Нет, не денег, - несколько секунд я обдумывала, как прозвучат мои слова в свете его оправданного скепсиса. - Я хочу записать обращение к людям. О том, что меня против воли отправляют даже не в лечебницу, а не пойми куда. В какую-то богадельню, которую и медучреждением считать нельзя. Силой запирают и держат. Это может сработать, чтобы хоть кто-нибудь значимый обратил на это внимание.
        - Президент? - Лёша насмешливо вскинул брови.
        - Есть же разные организации, которые спасают людей.
        - ООН что ли?
        - Считаешь меня совсем глупой? Или ненормальной?
        - Честно? - он пожал плечами. - Без понятия. Я тебя не знаю. От всей этой твоей истории у меня мозг вскипел. По правде говоря, есть у меня знакомые, которые специализируются на таких видосах, но сейчас они сюда точно не поедут.
        - Мне и тебя достаточно. У тебя же куча подписчиков. Снимешь, выложишь, может, меня и вытащат.
        - Да ну, брось. Не знаешь, как такое происходит? Все побомбят, поагрятся, посрутся между собой, а потом появится новая тема и они пойдут хейтить там.
        - Что же тогда делать?
        - Просто поехать сейчас со мной, - он подался всем корпусом ко мне, и лицо его резко посерьёзнело. - А потом выследить их всех и убить.
        - Чего?
        - Я тебе помогу, - заверил он громким, конспиративным шепотом. - На шухере постою.
        Я рассмеялась.
        - У тебя шутки, а мне жить негде.
        - Я не шутил, когда предложил поехать со мной, - взгляд стал прямым. - Если это не твоя фантазия, то наспех такие дела не проворачиваются.
        У него была странная манера разговаривать, вроде бы всё по приколу и в тоже время нет.
        - А как? Как сделать так, чтобы хоть кто-то меня услышал и поверил?
        Лёша встал, потянулся, дошёл до зеркала в кабинке, одёрнул рубашку, оглядел себя и, оставшись довольным увиденным, развернулся ко мне.
        - Позвони на рандомный телефон доверия и скажи, что собираешься покончить с собой. Сейчас по этой теме всех на уши ставят. За тобой куда угодно всей толпой приедут, хоть в закрытый ТЦ, хоть в Белый дом. Главное, добавь, что ты школьница. Школу начнут трясти - мама не горюй, и семью и друзей. Хочешь отомстить всем, нужно сделать именно так.
        - А что со мной потом будет? Ну, где мне жить и всё такое…
        - Если деда твоего арестуют, будешь жить одна.
        - Он болеет. Сильно. Скорей всего, долго не проживёт, как мне его в полицию сдавать?
        - Слушай, не знаю. Хочешь обратно в дом престарелых - вперёд.
        - А меня не отправят в интернат?
        - Куда? - он поморщился. - Тебе же восемнадцать. Да? Нет? По-любому - переросток. Им своих дармоедов девать некуда. Если обвинение против деда не накатаешь, останешься жить с ним, но он будет под наблюдением. Чуть что: тревожный звонок или жалоба от тебя, к нему сразу приедут люди. Потом закончишь школу, найдёшь себе работу, снимешь комнату и всё вообще будет зашибись.
        - Так легко?
        - Конечно, легко. А чего тут усложнять?
        - Спасибо, - я почувствовала некое подобие облегчения. - Меня обычно все только запутывают, а ты распутал.
        - Ну так, - он победно развёл руками. - Обращайся.
        - Значит, видео снимать не нужно?
        - Ничего не нужно, - он поспешно опустился передо мной на корточки. - Просто поехали уже и всё.
        - Ты нарочно втираешь, как всё легко, чтобы побыстрее соскочить? - чуть задремавшее привычное недоверие снова было тут как тут.
        - Соскочить я могу и без втираний, тебе просто повезло, что я такой добрый и отзывчивый оказался, другой бы тебя сразу послал, как только в этой шубе увидел.
        Я засмеялась:
        - Чего ты к шубе прицепился?
        - А давай мы тебе здесь что-нибудь поприличнее подыщем? - он поднялся. - Не хочу, чтобы мой друг меня потом этим всю оставшуюся жизнь стебал.
        - Ты так говоришь, как будто я сама напрашиваюсь с тобой ехать.
        - А разве нет?
        Не дожидаясь моего ответа, Лёша нырнул в темноту зала и несколько минут чем-то шуршал и громыхал, после вернулся с огромной охапкой курток и кинул её мне к ногам.
        - На, примерь.
        - Я не буду красть шмотки. У меня и без этого неприятностей хватает.
        - Ты чего, совсем? - он посмотрел на меня так, как будто я предложила ему гангстерский налёт. - Какое красть? Возьмёшь напрокат. В долг. На пару дней. Потом вернешь. Чисто тест-драйв.
        - У кого я возьму? Здесь никого нет.
        - Напишешь расписку. Или… Хочешь, я могу твоё обращение записать, где ты пообещаешь всё вернуть?
        - Знаешь, - я встала. - Ты извини, что я тебя сюда притащила. Это было глупо. И неправильно. У меня после этого лечения реально крыша уже едет. Спасибо, что потратил на меня время.
        - Ты всегда такая замороченная или тоже после лечения? - он посмотрел на потолок. - Как думаешь, пожарные датчики не сработают, если я здесь покурю?
        - Слушай, а давай я тебе заплачу? Ну, когда всё закончится. Пять тысяч. Норм? За съёмку и пост.
        - Лучше натурой, - не раздумывая, выдал он.
        - Всё, пока, - я подтолкнула его к выходу. - Твоя помощь мне больше не нужна.
        - Типа прогоняешь?
        - Для инстаграмщика ты очень сообразительный.
        - Да ладно тебе, - изобразив глупое смущение, как будто я сделала комплимент, отмахнулся он. - У меня десять троек в аттестате.
        - Явно не по физре.
        - Ты тоже сообразительная, - он нагло подмигнул. - Хочешь анекдот? Короче, догоняет маньяк девчонку и шепчет страшным голосом: «С такой задницей тебе не убежать». Девчонка, рыдая: «Вы говорите, как мой учитель по физкультуре». Маньяк удивлённо: «Иванова?»
        - Самое смешное в этом анекдоте - её фамилия, - я ткнула его в плечо. - Всё, иди. Из-за твоих шуток я никак не могу сообразить, что делать.
        - Я тебе уже сказал, что делать, но я ведь тупой инстаграмщик, поэтому меня можно не слушать. Да и если человек не хочет, чтобы его спасали - его никто не спасёт.
        Освещая себе дорогу телефонным фонариком, Лёша прошёл через тёмный зал.
        - А ты, типа, собирался меня спасти? - окликнула я его перед тем, как он наклонился, чтобы приподнять ставню.
        Он выпрямился и направил луч себе на лицо.
        - Не собирался, конечно. Полтора часа назад я тебя ещё в глаза не видел. И по телефону ты обещала батуты и бассейн, а сейчас пытаешься втянуть меня в мутную аферу. Я не сегодня родился, Микки, и моя жизнь, пускай и довольно короткая, научила меня не верить на слово первым встречным. Понимаешь, да? Сначала странная пропавшая подруга, теперь это… Кто ты на самом деле такая, я не знаю. Выглядишь чудной, рассказываешь небылицы и, походу, считаешь, что, ослепнув от твоей красоты, я сразу же потеряю сознание и мозги.
        - То же самое касается и тебя.
        - Ты ослепла от моей красоты?
        - Я имею в виду доверие. Твоя инста - не гарантия того, что, поехав с тобой неизвестно куда, со мной ничего не случится.
        - А вот я, например, хоть и ослеп, но мозги не потерял. Поэтому в последний раз предлагаю свалить отсюда, пока не поздно, и разобраться со всём в спокойной, дружеской обстановке.
        Лёшины сомнения были понятны. Я и сама никому не верила.
        Свет фонарика зловеще освещал его лицо, но опасности я не ощущала. Впрочем, когда мы с Женечкой отправились в Пуговицы, никаких дурных предчувствий у меня тоже не было.
        Я колебалась. Уехать с Лёшей было равносильно тому, чтобы выскочить из поезда на незнакомой станции без багажа и дальнейших планов.
        - Я остаюсь, - всё ещё толком не определившись, сказала я. - Переночую здесь, а утром, может, что-нибудь придумаю.
        - Ну, как знаешь, - он приподнял дверь и, нырнув под неё, сказал уже с другой стороны. - Напиши потом, чем дело кончилось.
        Я услышала, как удаляются его шаги.
        О своём опрометчивом решении я пожалела почти сразу. Человек в моём положении должен хвататься за любую соломинку.
        Моя жизнь, моя запутанная ситуация, мои домыслы, догадки, мой дестрой - всё это было только моим собственным. В Лёшиной жизни дестроя не существовало, и он не собирался его впускать.
        У меня нет ни мобильной связи, ни денег, ни даже еды. На утро ничего не изменится. Мне всё равно придётся идти к Кате, снова просить телефон, и либо, прислушавшись к Лёшиному совету, поднять на уши соцслужбы, разыграв самоубийцу, либо искать другую помощь, которая вряд ли окажется более эффективной.
        Выбравшись из магазина, я выскочила на пустой этаж, но Лёша уже скрылся за ёлкой. Теперь главное было догнать его и не попасться.
        Однако, едва добежав до ёлки, я тут же застыла, не в силах двинуться с места.
        Снизу бегом по эскалатору поднимался Томаш.
        Я кинулась назад. Так палевно попасться - нужно было уметь, но чем сильнее я паниковала, тем больше совершала ошибок.
        - Микки, стой, - крикнул он в спину.
        Добежать до Коко я не успевала. Он догнал меня через пару секунд, сгрёб в охапку и, тут же подхватив на руки, вдруг стал меня целовать: в щёки, в губы, в нос.
        - Всё хорошо. Я так боялся, что ты натворишь глупостей.
        - Отпусти, - я попыталась выкрутиться. - Я не хочу обратно в Пуговицы.
        - А со мной в Питер?
        - Я же знаю, что ты специально это говоришь. Из всех, кто меня предал, твой поступок самый отвратительный. Ты больше всех твердил: «Доверяй мне Маша», а сам… Сам… Сам…
        Собравшись с силами, я попыталась расцепить его руки, но безуспешно. Он сжал ещё крепче и понёс к эскалатору.
        - Будешь брыкаться, загремим вниз.
        - Пожалуйста, не отдавай меня им. Я клянусь, что никому ничего не буду рассказывать и в полицию не стану звонить.
        - Пообещай лучше, что, если я тебя отпущу, ты не сбежишь.
        - Конечно, обещаю, - заверила я, не моргнув и глазом, но, как только мои ноги коснулись пола, сразу же принялась прикидывать варианты побега.
        Можно было нырнуть в книжный, спрятаться между стеллажами, и, пока он меня там ищет, добежать до Коко, либо свернуть в проход с туалетами, но выскочить на чёрную лестницу, спуститься до третьего этажа, а оттуда через дверь с кодовым замком попасть в фитнес-центр. Однако Томаш продолжал крепко держать меня за руку и как его отвлечь, пока мы не дошли до эскалатора, я не понимала.
        - Как ты узнал, что я здесь?
        - Бэзил позвонил.
        - Я знаю, что вы заодно! Вы вместе это сделали, да? Вы оба!
        Томаш усмехнулся:
        - Мы оба не хотим, чтобы с тобой что-то случилось. И это нас объединяет.
        - Вас объединяет желание засадить меня в дурдом.
        - Совсем не так. Тем более, сейчас многое изменилось.
        - Что изменилось?
        В этот момент у него зазвонил телефон. На моё счастье, он оказался в кармане его курки с моей стороны. Слава машинально выпустил мою руку и полез за телефоном.
        Выждав пару секунд, пока он не ответит: «Да, нашёл. Она со мной», я рванула в сторону туалетов и лестниц.
        Из-за разговора Томаш слегка протормозил, и это давало мне маленький шанс, которому, увы, не суждено было сбыться. На повороте подошва ботинок заскользила, я не удержалась и, растянувшись на животе, проехалась вперед.
        Подниматься было бессмысленно. Томаш подбежал и остановился надо мной.
        Вставать я не собиралась. Просто лежала лицом вниз, приняв решение сопротивляться до последнего, поэтому, когда он наклонился, чтобы поднять меня, так оглушительно завизжала, что стёкла в витринах задрожали.
        Он присел на корточки.
        - Умоляю успокойся. Ничего плохого не происходит. Тебя никто никуда не забирает. Просто всем нужно с тобой поговорить и убедиться, что ты в порядке, и ничего с собой не сделаешь.
        - Почему я должна что-то с собой сделать? - не поднимая головы, пробубнила я.
        - Но ты же оставила записку, что лучше умрёшь, чем вернешься домой.
        - Враньё! Кто тебе это сказал? Бэзил? Кощей?
        - Вот, поэтому давай спустимся, и ты всем всё объяснишь. А потом, если захочешь, поедем ко мне. Я встречался с Марком и всё ему рассказал. Про маму, про нас и вообще… Даша сейчас у него. Так что ты сможешь оставаться у меня, сколько пожелаешь. Я могу что-нибудь приготовить, а могу заказать…
        - Нет-нет-нет, - я закрыла уши ладонями. - Кем бы я была, если бы купилась на такую дешёвую разводку? Поверить, что после стольких лет ты вдруг решил отказаться от Даши? От всего самого главного, как ты говорил, в твоей жизни? Если ты сейчас же не отойдёшь, я снова заору, и пусть все видят, что вы собираетесь со мной сделать. Вы сговорились, да? Ты, Бэзил, Тамара, Кощей? Я вам всем отравляла жизнь? Потому что вы все виноваты в Надиной смерти! Я права?
        - Нет, - он смотрел своим долгим, тяжёлым взглядом, словно за этим «нет» скрывался какой-то совершенно другой смысл.
        Перевернувшись, я села.
        - Только не говори, что она и правда жива. Этого просто не может быть.
        - Кощей умер, - тихо сказал Томаш.
        Я задержала дыхание, не до конца понимая, то ли он действительно это сказал, то ли мне послышалось.
        - Я не должен был говорить, - резко поднявшись, Слава попытался снова взять меня на руки, но я вывернулась и повисла, яростно болтая ногами и извиваясь.
        - Это тот твой парень? - Лёша появился внезапно.
        Встал и стоял чуть поодаль, не вынимая руки из карманов и наблюдая за происходящим, словно случайный прохожий.
        - Доставай телефон! Снимай! - закричала я ему.
        - Всё в порядке, просто уйди, - процедил сквозь зубы Томаш.
        - Это у вас по любви? - поинтересовался Лёша с тем же беспечным видом.
        - Записывай же! - снова завопила я.
        Но он, не сводя с Томаша глаз, даже не пошевелился.
        - Давай ты её отпустишь и мы просто поговорим?
        - Давай ты просто по-хорошему свалишь? - огрызнулся Слава.
        - Это вряд ли. Моя мать считает, что я ничего по-хорошему не умею.
        Томаш наконец опустил меня на пол и, продолжая прижимать к себе одной рукой, второй полез за телефоном.
        - Он сейчас остальных позовёт, - крикнула я.
        Лёша шагнул вперёд, Томаш отступил. Я ударила его наотмашь по руке с телефоном, телефон выпал и гулко стукнулся о плитку. Не выпуская меня, Слава наклонился, чтобы его поднять, но Лёша оказался быстрее. Стремительно подскочил, с хорошим футбольным замахом, словно собирается забить гол, он пнул телефон так, что тот улетел под ёлку.
        Лицо Томаша потемнело. Оказывается, я ещё никогда не видела его по-настоящему злым. В моём запутанном лабиринте он мог бы стать отличным минотавром.
        Я не хотела, чтобы так произошло, было неправильно подставлять Лёшу. Томаш был выше его на полголовы и, вспомнив, как тогда он тогда уложил Фила, мне стало страшно.
        Но сделать ничего уже было нельзя.
        Томаш бросился первым.
        Я рванула на помощь инстаграмщику, но опоздала. Двумя резкими, короткими ударами тот дал такой отпор, что стало ясно - преимущество не на Славиной стороне.
        Они сцепились и после невнятной, непродолжительной борьбы переместились к ёлке.
        Томаш прижал Лёшу к едва доходившему им до пояса картонному ограждению и принялся давить. Но тот, чуть присев, ухватил Славу за куртку и, чтобы высвободиться, резко дёрнул в сторону. Томаш ударился о бортик, ограждение треснуло, и они оба завалились прямиком под ёлку.
        Теперь я могла видеть только их ноги.
        Информационный голос из динамиков сообщил, что через полчаса торговый центр закрывается. И я поняла, что лучшей возможности для побега может больше не представиться.
        Однако едва успела сделать несколько шагов в сторону лестницы, как сзади послышался странный звон и глухой шелестящий удар. Я обернулась и потрясённо обнаружила, что это свалилась ёлка.
        Нужно было использовать момент и бежать, но я зачем-то бросилась проверять, не пострадал ли кто. Из книжного магазина высыпал немногочисленный народ. Кто-то принялся собирать раскатившиеся пластиковые шарики, кто-то поспешил к месту происшествия.
        Лёша выбрался из-под ёлки первым, отряхнулся и поправил рубашку.
        - Всё. Погнали, - торопливо кинул он мне, не обращая внимание на обеспокоенные вопросы людей.
        - Как там Слава? - под густыми лапами искусственной ёлки я заметила лёгкое шевеление.
        - Ему нормально. Отдыхает, - Лёша схватил меня за руку и потянул. - Отвечаю, всё в порядке. Не свалим - придётся опять с ним драться, а я не особо хочу.
        ГЛАВА 31
        Сначала мы пытались покинуть торговый центр через центральный выход, просто Лёша не сразу понял, как на самом деле обстоят дела, и до тех пор, пока на первом этаже нас не кинулись ловить сразу трое охранников, считал, что я «сгущаю краски».
        Трудно сказать, что именно послужило причиной того, что мы вдруг стали всеобщим объектом преследования, то ли изначальная охота за мной, то ли опрокинутая ёлка, то ли закрытие ТЦ, то ли всё вместе, однако вскоре стало ясно, что с лёгкостью выбраться наружу, как он на это рассчитывал, не выйдет.
        Охранники магазинов были предупреждены, на всех выходах нас ждали, вернуться в Коко мы уже не могли, поэтому метались по этажам, залам, эскалаторам и лестницам, как очумелые. Я уже не чувствовала ни ног, ни своего тела, ни себя. Иногда нам удавалось ненадолго спрятаться и немного перевести дыхание, но потом нас снова кто-нибудь находил, и мы опять удирали.
        Безумная, остервенелая гонка. И будь я одна, я бы, вероятно, окончательно свихнулась, но инстаграмщику, казалось, всё ни по чём. Он отпускал забавные комментарии, подкалывал охранников и постоянно меня смешил, делая вид, будто это такой развлекательный аттракцион, в котором нашей задачей было выбраться из населённого монстрами торгового центра.
        «Вот это я понимаю челлендж, - сказал он, когда мы, запрыгнув внутрь закрытого прилавка-острова с парфюмерией, притаились в ожидании, пока не пройдут сотрудники ТЦ, затем достал свой телефон и сунул мне в руки.
        - Будешь меня снимать. Видео, фотки - не важно. Потом нарезку сделаю и норм.
        - Ты чего? - удивилась я. - Это же ты должен был меня снимать.
        - Такой контент грех терять, - нам приходилось сидеть на корточках, тесно прижавшись друг к другу, и это сильно мешало сосредоточится на его словах. - Давай договоримся так, если вдруг тебя схватят, я тебя потом спасу. Обещаю.
        - Знаю я таких спасителей, - я попыталась отодвинуться, но он нарочно жарко дышал мне в шею.
        - Меня не знаешь.
        В моей ситуации только этого не хватало. Я с раздражением сняла его руку со своего колена.
        - Ладно, ладно, - он миролюбиво сдал назад, словно это была пробная разведка территории и она принесла определённые результаты. - Я не такой тупой, как ты думаешь. Ситуация, на самом деле дурацкая, но тебе она на руку. Теперь по-любому сначала в полицию заберут, мы на всех камерах засветились, и тайком тебя уже никто не увезет. А если я ещё скажу, что ты тоже ёлку роняла и это была политическая акция протеста, то уже никакой Кощей ничего не сделает.
        Политическими совсем другие люди занимаются. Поэтому снимай меня, чтобы я мог потом перед подписчиками оправдаться, за что попал в ментовку. Жаль только эпичное падение ёлки осталось за кадром.
        Лёша был человеком из иного мира. Мира, где некогда дуть на разбитые коленки, потому что можно пропустить всё самое интересное, где радость - не цель и не мечта, а среднестатистическая температура по больнице, и где любой выбор всегда верен, потому что он твой собственный.
        Из мира, где крутизна ботинок оценивается по сухости, люди по поступкам, а пуговицы - всего лишь элемент одежды.
        И когда, глядя в его синющие глаза, я подумала, что проблем у него нет, я ошиблась. Проблемы, может, у него и были, но с собой он их точно не носил.
        План был простой - попасть в фитнес-центр.
        Передвигались перебежками: от одного укромного места к другому, иногда отсиживаясь в ещё не закрывшихся магазинчиках, иногда прячась за колоннами и прилавками на торговых улицах. Пару раз пришлось обходить через другие этажи.
        Со съёмками дело пошло веселее, я фотографировала Лёшу в разных дурацких позах, с перекошенным лицом, закрытыми глазами или открытым ртом, набегу, специально подлавливая самые нелепые и комичные моменты и представляя, как он будет смотреть эти фотки, отбирать лучшие и делать из них «нарезку».
        То был какой-то новый виток моего сюра, в котором меня всё забавляло и казалось частью нелепого многосезонного ситкома с двумя отбитыми на голову придурками: параноидальной психичкой в леопардовой шубе и красавчиком со шрамом в пол лица, больше всего переживающим за свою драгоценную рубашку.
        В Бодишопе мы рассыпали коробку с пенными шариками, в Бершке сбили стойку с ремнями, в Гэпе опрокинули два манекена. Не нарочно, конечно, но иначе бы нас точно поймали прежде, чем мы наконец выбрались на нужную лестницу и, пройдя по техническому коридору, попали в тамбур с тремя дверями. Две из них вели на склады, третья, с электронным кодовым замком, в фитнес-центр.
        К счастью, код с прошлой зимы не поменяли. Поморгав зелёным огоньком, дверь тихонечко пропищала, и мы просочились внутрь.
        В первый раз за последние четыре часа я выдохнула с облегчением. Оставалось только надеяться, что Фил с Бэзилом, углядевшие нас с другого конца этажа, не догадаются про фитнес, потому что этот код они тоже прекрасно знали.
        С левой стороны от нас тянулись помещения залов, раздевалок и душевых, справа были перилла балкона, а под ним - батутный зал: секционные квадраты, затянутые батутными сетками и бассейн с разноцветными поролоновыми шариками. С потолка свисали канаты.
        Мы свернули к раздевалкам. И хотя из одного зала всё ещё доносились глухие удары, а в другом гудел пылесос, там никого не оказалось.
        Упав на длинную деревянную скамью, я вытянулась во всю её длину. Шуба свесилась до пола, я уже ненавидела её всей душой.
        - Всё. Я больше не могу. Давай просто сдадимся, и пусть нас заберут уже в полицию.
        - Какое сдадимся? - Лёша был красный, взмыленный и разгорячённый азартом погони. - Осталось всего ничего. Сейчас передохнём и сделаем последний рывок. А потом… Потом поймаем тачку, домчимся до Тифа, и я напьюсь в хлам.
        Он тоже лёг на скамью.
        - Только, может, перед уходом попрыгаем на батутах?
        - Ты совсем ненормальный?
        - Ну, а чего? Рубашка всё равно уже помялась.
        Я лежала и улыбалась. Мне уже давно не было так легко. В голове ни единой мысли. Страха или паники тоже. Только пульсирующие виски и беспечное детское «сейчас», почти такое же беззаботное и необъяснимое, как тогда в санях, когда чувствуешь жизнь не вокруг себя, а изнутри.
        - Лёш, скажи, а у тебя родители есть? - я повернулась в его сторону.
        Он неопределённо хмыкнул.
        - Без родителей дети как бы не рождаются.
        - И они все живы?
        - Когда я к тебе уходил, были живы.
        - И они не в разводе? И никто никого не бросал?
        - Насколько мне известно - нет, - он привстал на локте.
        - И тебя не наказывают, не бьют, мозг не выносят, отец не бухает и не унижает?
        - С чего вдруг такие вопросы?
        - Да так, просто. Любопытно стало, откуда берутся такие счастливые люди, как ты.
        - Во-первых, таких, как я, больше нет, - он многозначительно помолчал. - А во-вторых, не называй меня Лёшей.
        - Почему это?
        - Лёша - это так, для случайных, мимолётных, однодневных связей, а после того, что у нас сегодня было, - он нагло подмигнул. - Можешь звать меня Лёхой. Это такое секретное имя для своих.
        Удивительно, но в нём не было фальши, напускной мутности или второго дна. Мне с моим вечным подозрительным недоверием прежде не доводилось встречать столь гармоничное сочетание адекватности и открытости.
        - Лёха, - произнесла я вслух, прислушиваясь, как звучит. - Ну, такое.
        - В смысле? - он настороженно покосился.
        - Ну, как тебе сказать, буква «Ш» она такая приятная, мягкая что ли… Как шуршание, как шелест, как шёпот, а «Х»… «Х»… - я задумалась, подбирая слова.
        - Хуже, - охотно подсказал он и тут же, оживившись, сел. - Короче, училка в классе:
        «Сегодня, дети, мы проходим букву «Х». У кого есть примеры?» Вовочка тянет руку. Училка: «Нет, Вовочка, тебя я спрашивать не буду, ты еще за букву «Б» папу не привел!»
          И тут внезапно я закатилась. Громко, в голос, совершенно позабыв об осторожности. Смеялась и смеялась, не в силах остановиться. Живот свело, по щекам потекли слёзы. Я билась на лавочке, как выброшенная на берег рыба. И дело было не в самом глупом детском анекдоте, и не в том, что у Лёши неожиданно получилось его смешно рассказать, виной всему было скопившееся напряжение, стресс, нервы.
        Лёша, явно не ожидал такой реакции.
        - Тише ты. Ща народ сбежится. Прекращай. Выберемся, я ещё тебе тысячу таких расскажу.
        Но я, вытирая слёзы локтем, продолжала задыхаться от смеха.
        Вскочив со скамейки, он подбежал, схватил за шубу на плечах и усадил, облокотив о стену.
        - Походу у тебя истерика, - плюхнувшись рядом, обхватил за плечи. - Ладно, шутки кончились. Давай сваливать отсюда. Сейчас спустимся и просто уйдём. Здесь никто про нас ещё ничего не знает. Залы работают, а значит, выход ещё не заперли.
        От него очень вкусно пахло шоколадом, и именно этот запах, а не утешительное заговаривание зубов, вернул меня к действительности.
        - У тебя есть шоколадка?
        Несколько секунд Лёша недоумённо смотрел, потом, спохватившись, шлёпнул себя по лбу и вытащил из кармана плитку зверски измятого молочного шоколада с фундуком.
        - Совсем забыл. Это тебе.
        Мы двинулись в сторону лестницы вдоль балкона. Где-то хлопнула дверь, звук пылесоса переместился ближе. Позади нас в глубине помещений послышались мужские голоса, в них мне почудились нотки Бэзила.
        Я прибавила шагу, почти побежала. Лёша тоже ускорился. Ковролиновое покрытие мягко пружинило под ногами.
        До лестницы, ведущей на первый этаж, оставалось чуть меньше половины пути, как вдруг дверь одного из залов распахнулась и оттуда вышел накаченный, татуированный бугай в чёрной майке.
        - Вы кто? - крикнул он издалека.
        Я остановилась, Лёша продолжал идти ему навстречу.
        - О, наконец-то хоть кто-то живой, - дружелюбно отозвался он. - Заблудились чуток. Не подскажешь, где у вас здесь выход?
        Бугай угрожающе преградил ему дорогу.
        - По раздевалкам шаритесь?
        - Какое по раздевалкам? - Лёша с негодованием развел руками. - В такое-то время. Ты чо?
        - А как отказались тут?
        - Сам не пойму, туда пошли, сюда. Девчонка моя туалет искала, короче, ты нам просто скажи, как выйти.
        - Вы чё, нарики? - бугай сквозь него пристально смотрел на меня.
        - Да чего ты такой подозрительный? Нормальные мы, - Лёша притормозил на безопасном расстоянии от него.
        - Вам перепихнуться больше негде? - продолжал допытываться мужик.
        - Негде. Давай мы просто уйдём и всё?
        Сзади послышались торопливые шаги. Я обернулась.
        От торгового центра по коридору к нам неслись Фил с Бэзилом.
        Я кинулась вперёд, намереваясь проскочить бугая, но Лёша, схватив меня за руку, потянул к перилам. Объяснять ничего не потребовалась. Как по команде мы оба забрались на них и уселись, свесив ноги в сторону батутного зала. Внизу, метрах в шести от нас бассейн с поролоновыми шариками.
        - Эй, аллё, - завопил бугай. - Отсюда прыгать нельзя.
        - Разобьёмся? - по-деловому уточнил Лёша.
        - Поломаетесь, - в голосе бугая послышалось беспокойство, но тут подоспели Фил с Бэзилом, и он переключился на них. - Вы вместе?
        Не обращая на него внимания, Бэзил перегнулся через перила неподалёку от меня.
        - Микки, не дури. Никто ничего тебе не сделает. Пойдём с нами, я тебя выведу, а то там ментов уже вызвали, приедут, заберут же. Поверь мне, потом такие проблемы будут…
        - А типа главный специалист по ментам? - фыркнул Лёша с вызовом. - Тогда ты, наверное, в курсе, что похищение человека - срок до пяти лет, а с применением насилия, да ещё группой лиц на все пятнадцать потянет.
        - Я сейчас вам устрою применение насилия, - бугай попёр к нам.
        - На счёт три прыгаем, - сказал мне Лёша.
        - А если поломаемся?
        - Поломаешься - починим.
        Мы переглянулись. Ему, скорей всего, было что терять, а мне уже нет.
        - Раз, два, три! - скомандовал он, и мы прыгнули.
        Дух захватило. Сердце вылетело, но погружение в шарики оказалось мягким и приятным.
        Первая мысль была о том, что Бугай соврал, сломать здесь было ничего нельзя. Просто если бы всем разрешили прыгать с балкона, очередь стояла бы до самого метро.
        Однако долго расслабляться не пришлось. Грубым рывком Лёша выдернул меня из шариков, поставил на ноги и потащил за собой.
        Наверху, пока бугай, вцепившись в Фила, что-то истошно орал, Бэзил проворно заскочил на перила и сиганул за нами вниз.
        - Блин, - проворчал Лёша. - Какой настырный. Разве твой парень не тот, что под ёлкой?
        - Тот.
        - А этот кто?
        - Друг детства.
        - О, да. От друзей детства гораздо сложнее отделаться, чем от парней. По себе знаю.
        - У тебя есть парень?
        - У меня есть друзья детства.
        Мы выбрались на дорожку, проходящую между батутами, и поспешили к выходу.
        Бэзил нагнал нас в самом конце. Напрыгнул сзади Лёше на плечи и вместе с ним улетел на батут. Несколько раз отпружинив, они рассыпались в разные стороны, после чего оба довольно быстро поднялись и то, что дальше за этим последовало, стало самым смешным представлением в моей жизни. Драка на батутах не могла сравниться ни с одним комедийным шоу, ни с одной самой идиотской клоунадой.
        Едва удерживаясь на ногах и не в состоянии нормально замахнуться, они качались, падали, отскакивали, как неваляшки, хватали друг друга за ноги, руки, куртки, но, едва поднявшись, снова заваливались и возились уже лёжа. Потом опять расползались и пытались встать.
        Победителя в такой свалке быть не могло, но оба заметно завелись и происходящее уже скорее напоминало баловство, нежели оправданное противостояние, а когда они в какой-то момент вдруг стали ржать друг над другом и всё шло к попытке примирения, на балконе, где остался Фил с бугаем, появились другие люди, среди которых была и Джена.
        Я бросилась к выходу. Бэзил крикнул в спину: «Она здесь», но мне было не до него.
        Выбежав в зону ресепшен с гардеробной и высокой администраторской стойкой, за которой сидел пожилой охранник, я ещё толком не успела сообразить, куда дальше податься, как в стеклянную входную дверь раздались глухие удары. Охранник встрепенулся и пошёл открывать. Через стекло я увидела троих. Одним из них был Томаш, а в плечистом силуэте другого я отчётливо различила плечистую фигуру парня из Пуговиц.
        Путей для отступления было два: лестница, которая отлично просматривалась от входа, и длинный тёмный проход справа от лестницы с табличкой «зона бассейна». Я выбрала его.
        Я снова неслась по коридору мимо закрытых дверей, будто всё ещё нахожусь в Пуговицах. И также, как и там, мне чудились быстрые, приближающиеся шаги позади. Панически боясь обернуться и убедиться, что за спиной действительно кто-то есть, я металась от двери к двери, дёргая за все ручки подряд, наконец, одна из них поддалась.
        Забежав внутрь, я стремительно прикрыла за собой дверь, и в тот же момент мимо неё кто-то прошёл. Мне хотелось думать, что было лишь моей фантазией или галлюцинацией, к которым я постепенно начинала привыкать, однако шаги звучали отчётливо и гулко.
        Затаив дыхание, я прислушивалась, как они удаляются.
        Сильно пахло водой и хлоркой.
        Все эти несколько часов, начиная с момента, когда мы встретились с Лёшей в H&M, до потасовки на батутах, меня словно выкинуло в параллельную реальность: если не считать разговора с Томашем, я ни разу не вспомнила о Наде, не проваливалась в прошлое, ничего не анализировала и не искала ответы.
        Времени остановиться и подумать не было. Теперь же я снова осталась одна.
        Привычное, непроходящее состояние, вне зависимости от того, кто был рядом. Бэзил, Томаш, Лиза… Как бы мне не хотелось, никто из них так и не заполнил эту пустоту.
        Наверное, поэтому я так спокойно приняла их предательство. В глубине души я всегда его ждала. Знала, что наступит момент, когда они обязательно меня бросят или обманут. По очереди или все вместе. Это было лишь вопросом времени.
        Но что имел в виду Бэзил, сказав: «Она здесь»? Вряд ли он имел в виду Джену. Когда они появились на балконе, он не поднимал головы и, скорей всего, даже не знал её, однако в его тоне прозвучала какая-то особая значимость и важность, будто только я должна была знать, о чём идёт речь.
        Неужели физручка всё же была жива? В таком случае, получалось, что общего сговора быть не могло. Я полагала, что их объединяет необходимость скрыть собственное участие в преступлении, но если его не было, то отчего все так настойчиво хотят засадить меня в Пуговицы?
        А что, если они и правда не желали мне зла? Вдруг они хотели помочь? Спасти или спрятать? Подобное допущение прежде не приходило мне в голову.
        Кощей умер. Я не поверила Томашу, просто отказываясь верить всему, что он говорил. Но зачем ему врать про такое? Чтобы я доверилась ему, решив, будто опасность миновала?
        Ну, это было уже совсем из области детской фантастики, где злобные пришельцы вселяются во всех, кого ты знаешь, и заставляют совершать их ужасные поступки.
        Получается, Кощей действительно умер. И от этого, по словам Томаша, многое изменилось.
        Но что?
        Конечно, я и сама какое-то время допускала, что Надя не умерла, я даже постоянно слышала её шаги у себя за спиной, однако поверить в общий заговор и предательство было гораздо проще, нежели в то, что она может оказаться здесь.
        И всё же если допустить, что всё так переполошились именно из-за неё, то от кого на самом деле мне стоило бежать?
        А что, если это не Кощей с Тамарой упрятали меня в Пуговицы? Надя знала там всех и всё. Ей ничего не стоило договориться и организовать всё так, чтобы меня превратили в сумасшедшую. Не увидев её на похоронах, я расслабилась, но это совершенно ничего не доказывало. Кощей умер, Тамара уехала, меня некому было искать. А когда бы они спохватились, я бы уже безвозвратно «уехала».
        Стало жарко.
        Помещение, в котором я находилась, оказалось раздевалкой при бассейне.
        Свет фонарей проникал через узкие окна под потолком и сумрачно освещал высокие металлические шкафчики, скамейки и двери. Одна из которых была выходом бассейн, а другая в душевые.
        Где-то с неприятной размеренностью капала вода.
        Я осмотрела окна. Если залезть на шкафчики, можно было до них достать, но вероятности, что они не глухие, не было никакой. Однако пацаны из двора Бэзила рассказывали, что в мужской раздевалке есть такие окна, которые можно открыть. Я же была в женской, и, чтобы попасть в мужскую, требовалось либо выйти в коридор, либо обойти через бассейн. Коридор меня очень пугал. И пусть шагов я больше не слышала, мне по-прежнему казалось, что там кто-то есть.
        В бассейне в нескольких местах у подножья стен и у потолка горели небольшие, напоминающие ночники белые лампочки. Сверху нависал такой же балкон, как и в батутном зале.
        Я представила, что нам с Лёшей пришлось бы прыгать не в поролоновые шарики, а в воду.
        Она была прозрачная и пахла теплом. Однако только я подошла к бортику и успела разглядеть контур своего отражения, как в женской раздевалке, откуда я только что вышла, раздался странный громкий щелчок, и я поспешила к мужской.
        Плитка была мокрая, подошвы скользили.
        - Микки! - неожиданный оклик заставил обернуться, и я, поскользнувшись, еле удержалась на ногах.
        На другой стороне бассейна стоял Томаш. Откуда он там взялся - не известно. Нас разделяла дрожащая гладь воды.
        - Можешь объяснить, от чего ты убегаешь?
        Голос у него был ровный, лицо манекенское. Теперь я знала - он сдерживался.
        - Чего ты боишься?
        Любой ответ прозвучал бы глупо.
        - Собираешься уговаривать меня добровольно отправиться в эту психушку?
        - Нет, конечно.
        - Тогда чего тебе надо?
        - Послушай, - он подошёл к самому краю бассейна. - Я не знал, что они отправят тебя в Пуговицы, меня никто не спросил. Я просто предложил твоему деду спрятать тебя на время.
        - От кого спрятать?
        - Сама знаешь.
        На балконе вспыхнул свет, и, судя по голосам, появились люди.
        Из женской раздевалки показалась Джена со своим сопровождающим.
        - Оставьте её в покое, - крикнул им Томаш и бросился обегать бассейн. - Дайте нам поговорить.
        Стремительно метнувшись к мужской раздевалке, я проскочила через неё насквозь в коридор, добежала до лестницы и, перемахивая сразу через две ступеньки, взлетела по ней лишь до второго этажа, потому что с третьего мне навстречу уже спускались те, кто был на балконе.
        Фил крикнул: «Вон она!».
        Я прекрасно осознавала, что у меня уже не получится никуда убежать. Дело было в злости и отчаянии. Что там плёл Томаш и какие у них были причины ловить меня, уже не имело никакого значения.
        Бежать или драться до смерти. Я определённо сходила с ума, но сдаваться всё равно не собиралась.
        Зал, в который я попала, был с огромными зеркальными стенами и мягким ламинатом на полу. Вспомнив про Лёшин телефон, я сунула руку в карман, но вытащить его не успела.
        Кто-то сзади подсечкой сбил меня с ног и придавил сверху собственным весом.
        Стало очень больно. Зал наполнился голосами, но я уже ничего не соображала. Там что-то происходило, но я, уткнувшись лицом в пол, ничего не видела.
        Внезапно вдруг всё стихло. Все резко замолчали. Тот, кто держал меня, слез.
        Еле-еле поднявшись на четвереньки, я просто поползла вперёд.
        Сквозь застилавшую глаза пелену я различила приближающуюся ко мне женскую фигуру, только лицо разглядеть никак не могла. Силилась, силилась, но ресницы дрожали и скапливающиеся на них слёзы затуманивали всё вокруг.
        Стук её каблуков по ламинату гулко звучал в наступившей тишине. Меня затрясло. И чем ближе подходила эта женщина, тем сильнее меня трясло.
        Воздух в лёгких закончился, и я почувствовала, что вот-вот отключусь.
        Однако, когда она оказалась от меня на расстоянии вытянутой руки, я вдруг с ужасом поняла, что прекрасно вижу её лицо. Каждую чёрточку, каждую прядь волос, каждую новую морщинку возле глаз, знакомую родинку и тёплую улыбку. Всё-всё вижу так, словно и не прошло столько долгих лет нашего расставания.
        - Мамочка, прости меня, пожалуйста! - я кинулась ей в ноги, обняла колени и разрыдалась. - Это я виновата. Во всём-во всём виновата. Я плохая. Только умоляю, прости! Спаси меня. Забери с собой в хороший мир с голубым небом. Пожалуйста, не отдавай меня им. Я выбираю тебя. Только тебя. Я исправлюсь, честное слово.
        Она присела на корточки и погладила меня по голове.
        - Как же ты выросла, мышонок, я бы тебя совсем не узнала и на улице прошла мимо, - мама осторожно высвободилась из тисков моих истерических объятий. - Здесь никто не желает зла. Здесь все твои друзья. Посмотри.
        Я посмотрела туда, куда она показывала, но теперь не видела ничего, кроме её глаз.
        - Мамочка, я так тебя люблю, не бросай меня больше!
        ГЛАВА 32
        Чего бы мы о себе не воображали, мы никогда не знаем себя до самого конца.
        Почему нам снятся пугающие или повторяющиеся сны? В чём причина необъяснимых, навязчивых идей? Отчего мы считаем себя плохими, никому не доверяем или боимся любить? Откуда берутся страхи и в какой именно клеточке нашего мозга или частичке души рождается и начинает разрастаться дестрой?
        Какими бы сильными, смелыми и независимыми мы себе не казались, внутри нас, где-то очень глубоко, иногда так глубоко, что даже не разглядеть, продолжают жить маленькие, напуганные и растерянные дети. Обиженные, жалкие и незащищённые.
        Дети, которым кроме любви и радости ничего и не было нужно, но которых изгнали из рая задолго до того, как они были готовы принять эту неизбежность.
        Я заболела. Простудилась, наверное, когда ждала автобус утром на остановке, и три дня валялась в слезах и соплях в тёмной, зашторенной комнате. Мама приходила, ставила на столик очередную чашку с чаем и, не задерживаясь возле моей постели надолго, исчезала. После случившегося мы толком и не поговорили.
        Нет, я знала, что она приехала, потому что умер Кощей и что в Пуговицах, якобы, меня насильно не держали, но о нас с ней мы не говорили. Никак. У меня болело горло, я много кашляла, и мама уверяла, что разговаривать мне нельзя.
        Она тоже изменилась. Стала какая-то чужая и ненастоящая.
        Но не оттого, что мы так долго не виделись и совсем отдалились. И не потому, что я так долго её ненавидела и в моей голове она могла превратиться в кого угодно, даже в Надю.
        Она стала другой от своей другой жизни.
        Искусственные улыбки, поддельная мимика, штампованные фразы, как будто нарезка из сериала. В ней не осталось почти ничего ни от той мамы, которую я когда-то любила, ни от той, что потом ненавидела.
        Ухоженная, манерная, брезгливая. Она выкинула всю нашу посуду и купила новую.
        Как только мне стало чуть лучше, мама пригнала местных дворников, чтобы унесли кровать Кощея, а потом с лёгкостью отправила на помойку все его вещи, и собиралась также поступить с книгами.
        Но я не дала. И пускай желанием их перечитывать я не горела, а шкаф с ними занимал полкомнаты, где-то среди этих корешков обитала Яга. Точнее мои воспоминания о ней. И они мне были нужны.
        За архивом и документами Кощея приехал его коллега и около часа разгребал эти бумажки, сортируя нужное и на выброс. И пока он с ними возился, мне удалось выяснить, что запрос насчёт Нади Кощей всё же отправил и получил положительный ответ. В колодце действительно находилась Надя. Это установила экспертиза перед тем, как её похоронили, так что ошибки быть не могло.
        Первыми ко мне пришли Лиза и Липа. Остальных, после позорной беготни в торговом центре, я видеть не торопилась.
        Лиза выглядела успокоенной и отдохнувшей. Больница, определённо, пошла ей на пользу. И хотя она всё ещё немного прихрамывала, сказать, что с ней случилось нечто ужасное, было невозможно.
        Липа же напротив очень сильно побледнел и исхудал. На его лице остались только глаза, а форма губ приобрела какой-то новый, трагический изгиб.
        То, что они пришли вместе меня не удивило. Пусть я и осуждала Лизу за это виктимное прощение, но это был её выбор. Впрочем, я и сама отчасти винила себя в том, что не сообразила вовремя, что происходит с Липой, а ведь он много раз просил о помощи. И всё же его поступка это не отменяло.
        Они устроились на принесенных из кухни табуретках возле противоположной окну стены и в свете зимнего воскресного утра напоминали чёрно-белую семейную фотографию девятнадцатого века.
        Лиза принесла два пакетика картошки. Один мне, второй им на двоих.
        О Пуговицах они ничего не знали и рассказывать я пока не собиралась.
        - Я перевожусь в другую школу, - сказал Липа. - Директриса вернётся, заберу документы.
        - Понятно, - спрашивать «почему?» было глупо, хотя переводиться за четыре месяца до ЕГЭ не самый удачный вариант. И я не сомневалась, что вернувшись после Нового Года из своей поездки, Тамара Андреевна уговорит его остаться.
        - Расскажи Микки то, что ты собирался, - Лиза подтолкнула его локтем. - Чего тянуть?
        Липа встрепенулся как воробей и огляделся по сторонам, словно кто-то мог нас подслушать. - В принципе, я уже рассказал Томашу и ты, наверное, всё знаешь.
        - Не знаю. Мы с Томашем не разговаривали почти неделю. Может и больше.
        - Поссорились? - заинтересовалась Лиза.
        - Нет. Просто. Так получилось.
        Из-за больного горла мне приходилось говорить полушепотом.
        - У тебя депрессняк, да? - Лиза понимающе покивала. - Поэтому ты телефон отключила?
        - Уже гораздо лучше, - я переключилась на Липу. - Так что ты хотел рассказать?
        - Это про физручку, - осторожно произнес он. - Лиза сказала, что тебе нужно знать. Раньше я не собирался про это никому говорить. Боялся. Но теперь хочу стать другим человеком. Понимаешь?
        Он с надеждой посмотрел на меня. Похоже Липа тоже затеял борьбу со своим собственным дестроем. Я кивнула.
        - Помнишь, я тебе говорил, что, когда Надя уходила от директрисы я из окна в туалете выскочил? Ну я выпрыгнул и спрятался там за кустами. Ждал, пока Надя совсем не свалит, попадаться ей на глаза мне особо не светило. Я же слышал, как она на тебя орала. Подождал, подождал чуток, а потом потихоньку стал обходить школу. Старался в тени держаться, не хотел, чтобы вы меня тоже заметили. И тут вижу - Надежда Эдуардовна. От автомобильной парковки по дорожке за забором идёт, и в руках что-то держит. Я очень удивился, что возвращалась она с этой стороны, а не там, где всегда ходит. С нашей стороны, где мы с тобой ходим, - пояснил Липа.
        - Я поняла. Иначе как бы ты её увидел, выскочив из туалета? Давай дальше.
        - В общем, она что-то несла и вдруг её кто-то окликнул. Женщина какая-то со стороны метро подошла. Они почти у калитки встретились. И сразу отошли под деревья - разговаривать. Я обрадовался, решил, что Надя сейчас болтать с ней начнёт, и я как раз в школу прошмыгну. Но не тут-то было. Без понятия, что там произошло, но то, что Надя держала в руках, оказалось какой-то банкой, и Надя с пол-оборота как плеснет эту банку в ту женщину. Я уже потом сообразил, что там химия была.
        Было темно, но я почему-то всё очень отчётливо видел. Прежде, чем вся эта жидкость вылилась, та женщина успела перехватить руку физручки так, что всё содержимое банки попало на неё саму. Ой, как она заорала, я с перепугу даже в куст свалился.
        А потом Надежда как кинется на эту тётку, и они стали драться. Физручка несколько раз ударила женщину банкой по голове, а потом схватила за волосы и потащила в палисадник за школой.
        Мне было ужасно страшно, и не знаю, как так получилось, что я пошёл за ними. Ноги просто сами понесли. Это неосознанно. Дошёл до угла и под окнами столовки спрятался. Вы все в это время уже уходить собирались. Это мы с Лизой уже прикинули, когда я ей рассказал.
        Так вот как-то Надежда Эдуардовна эту женщину прибила или придушила, потому что вдруг она резко направилась к забору. Я даже глазом моргнуть не успел, как, схватившись за прутья, она подтянулась, и перемахнула на другую сторону.
        У меня прям всё опустилось, подумал заметила и рванул убегать. Глупость, конечно, сделал, потому что когда побежал, она уже точно увидела. Догнала за пару секунд, схватила за шиворот и так дёрнула, что я язык прикусил.
        Оглянулся на неё и вообще офигел, половина лица у неё была обожжена, олимпийка на плечах скукожилась, а глаза светились такой ненавистью, что мне до сих пор жутко об этом вспоминать. И она такая: если ты, блин, Липатов, хоть слово вякнешь, я клянусь, что убью тебя. Понял? Несколько раз потрясла меня, пока я хоть что-то связное в ответ промычать смог.
        Короче, я сразу домой помчался. Без куртки. Всю ночь ужасы мерещились, будто Надежда за мной приходит. И рассказать кому-то страшно и не рассказывать тоже. Решил подождать, посмотреть, что будет. Но Надежда Эдуардовна пропала, и я постарался эту тему забыть.
        - Короче Надя жива, - сообщила мне потерявшая терпение Лиза.
        Вероятно, она слышала эту историю уже много раз.
        - Я рассказал про это Томашу, - добавил Липа. - И он тоже забеспокоился. Сказал, что если Надежда Эдуардовна жива, то может сделать тебе что-нибудь плохое.
        - Сеня может пойти с этим в полицию и её начнут искать, - Лиза оживилась. - Потому что пока Надю не поймают, тебе постоянно будет угрожать опасность. Не можешь же ты всю оставшуюся жизнь дома сидеть. Всё-таки поразительно. А ведь этот твой сон и в самом деле был вещий. Ну или как это называется…? Интуитивный?
        - Надя мертва, - прохрипела я, едва сдерживаясь, чтобы не закашлять. - В полиции это подтвердили.
        - Этого не может быть! - воскликнул Липа. - Я её видел собственными глазами. На светофоре возле Фикс прайса. Это ужасное, обожжённое лицо…
        - Нет, - сказала я с уверенностью. - Надя мертва.
        - Ладно, - Липа пожал плечами. - Так всем проще. Но кто же тогда её убил?
        - Получается, что Светка. Та женщина, с которой Надя подралась. Тамара Андреевна договорилась с ней встретиться и ждала, но не дождалась. Теперь понятно почему. Надя кинула Светку на деньги. И та хотела их вернуть. Поэтому так всё и произошло. С учётом того, в каком состоянии в тот вечер была Надя, и что она собиралась сделать, это не удивительно.
        - Но как же? - Лиза недоуменно похлопала глазами. - Сеня ведь сам видел, что это Надя победила Светку.
        - А как Надя растяжку забрала из контейнера? Как вернулась в палисадник он видел?
        - Нет, - признался Липа. - Я сразу домой побежал.
        - Вот именно.
        - Я ему тоже сказала, - Лиза толкнула Липу локтем. - Ну как бы Надя оставила хомяка?
        - Спасибо! - я посмотрела на Липатова. - Ты мне очень помог. Я теперь хотя бы поняла, что там случилось. А как и чем Светке удалось расправиться с Надей, уже совершенно не важно. Главное, что никто из наших тут не при чём. Это меня больше всего беспокоило.
        Пришла мама, она ездила к нотариусу. Поздоровалась с ребятами, после чего принюхалась и скривилась.
        - Чем это у вас тут воняет?
        Мы тоже принюхались, но ничего не почувствовали.
        Лиза с Липой пожали плечами, но мама уже подсекла у них в руках пакетик с картошкой и, брезгливо передёрнувшись, исчезла на кухне.
        - Мы пойдём, - сказала Лиза. - Поправляйся. И включи телефон. Меня твой Томаш достал.
        - А чего он?
        - Про тебя спрашивает, говорит твоя мама ни его, ни Бэзила не пускает.
        - Нет настроения общаться.
        - Это я понимаю, - на прощанье Лиза подбадривающе потрясла меня за руку. - Когда мне было плохо, я тоже никого не хотела видеть. Потом пройдёт.
        Трудно сказать, почему та сцена в туалете, которую закатила Надя, на меня так подействовала. Вероятно, копившееся долгие годы чувство вины перед мамой требовало выхода, и подсознание просто воспользовалось образом Нади, чтобы заявить о себе именно тогда, когда в моей жизни поселился и стал разрастаться дестрой.
        Оно предупреждало, пытаясь предостеречь меня от саморазрушения.
        Когда всё успокоилось, и я поняла, что предавать меня никто не собирался, и что к случившемуся с Надей по большому счету никто не имел отношения, все мои подозрения и страхи стали выглядеть параноидально и глупо.
        Не удивительно, что другим я казалась зацикленной и одержимой. Объективно говоря, я действительно была не в себе.
        Однако то, что мы с Сеней и Лизой так спокойно обсудили страшную Липину историю, обнадёживало. Я уже могла говорить и думать об этом без лишних эмоций и домыслов.
        Конечно, у меня оставалось ещё множество вопросов, особенно в том, что касалось моего принудительного заключения в Пуговицах, но мама клялась, что ничего про это не знала. Когда она приехала, и не обнаружила меня дома, то отправилась в школу, а там Ольга Олеговна посоветовала ей позвонить директрисе.
        Тамара Андреевна рассказала, что у меня была затянувшаяся депрессия, навязчивые состояния и апатия, из-за которых Кощею пришлось отправить меня на пару недель в пансионат.
        В итоге мама решила лишний раз меня не «травмировать», ничего не рассказывать про Кощея и оставила в Пуговицах, где в общей сложности я провела почти неделю.
        А когда Тамаре Андреевне позвонили и сообщили, что я оттуда сбежала и состояние у меня очень «нестабильное», она моментально поставила на уши всех, включая моего отца, который в тот момент находился в Казахстане, и должен был подыграть мне так, чтобы не спугнуть. Все считали, что я собираюсь покончить с собой.
        Близняшки зачем-то рассказали, будто я неоднократно грозилась это сделать.
        Поэтому Тамара Андреевна выдала Славе и Филу с Бэзилом чёткие инструкции о том, что сообщать мне о Кощее ни в коем случае нельзя, также как и раскрывать приезд матери. От них требовалось лишь найти меня, успокоить и, если понадобиться медицинское вмешательство, уговорить вернуться в Пуговицы.
        Джену и её помощника тоже вызвала директриса. Даже из Минска ей удавалось неплохо руководить.
        Томаш пришёл в тот же вечер, после ухода Лизы и Липы.
        Я включила телефон и сама позвала его.
        Обида за то, что он не нашёл для моего освобождения деньги, и вообще ничего не сделал, всё ещё сидела во мне, но уже не так болезненно и остро. Я скучала по нему. Мне не хватало его взглядов, рук, успокаивающей ровности и уверенности.
        Кроме того, я до сих пор не знала, куда он пропал после нашей ссоры, и что было в Дашиной переписке с Надей. И что это вообще за переписка, раз Надя, как выяснилось, если и могла писать, то только с того света.
        Мама приняла его с большим радушием, нежели Сеню и Лизу. Что не удивительно. Слава был из тех, кто производит на родителей исключительно хорошее впечатление.
        Сначала он сел на табуретку у стены, где до этого сидела Лиза, но как только мама вышла, тут же перебрался ко мне на край разложенного дивана.
        Потянулся, чтобы поцеловать, но я отодвинулась.
        - Ты обижаешься? - не понял он.
        - Я болею и могу быть заразной.
        - Понятно, - он взял мою руку и поцеловал её. - Я соскучился.
        В его тёмном, серьёзном взгляде читалась искренность. Мне нужно было что-то ответить, но я вдруг вспомнила, как они с Лёшей валялись под ёлкой, и невольно расхохоталась.
        - Ты чего? - удивился он.
        - Ёлку вспомнила.
        - А, да, - он улыбнулся. - Задала ты всем жару.
        - Потому что нечего было меня ловить.
        - И где ты только этого гопника откопала.
        - Лёха не гопник.
        - А кто же?
        - Да, так, - я улыбнулась. Воспоминания о Лёше заметно скрашивали весь произошедший со мной дурдом. - Нарисованный парень из другого мира.
        - И кто он тебе? - Томаш нахмурился.
        - Ты ревнуешь?
        - Да.
        - Слав, давай на чистоту, - я забрала у него свою руку. - Это ведь из-за тебя меня туда упекли?
        - В Пуговицы? - зачем-то уточнил он. - Не совсем. До тех пор, пока та девушка, близняшка не пришла ко мне, я не знал, что ты там. Клянусь. Да, я знал, что твой дед отправил тебя куда-то, но понятия не имел куда. Он не хотел говорить. Боялся, что я разболтаю кому-нибудь.
        - Кому это ты мог разболтать?
        - Ну, понимаешь, получилось так, что после того нашего с тобой разговора, я взял у Даши телефон и почитал ту переписку, о которой ты рассказывала. Её переписку с якобы Надей. И это действительно был Надин номер и писала она такие вещи, от которых у меня волосы дыбом встали. Как будто это и правда она. Упоминала какие-то старые истории, моменты, нашу маму, деда, Пуговицы. Спрашивала про тебя и про нас. Я испугался. За Дашу и за тебя тоже. Надя была ненормальная. Она могла задумать что угодно. В том числе и какую-нибудь месть. Я даже допускал, что у неё хватило терпения отсиживаться в тени полгода и просто наблюдать. Поэтому я сразу поехал в наш старый дом в Ивантеевке. Там она спрятала деньги Корсакова. Надя боялась банков, как огня, это у неё от матери. Из серии, что всё нужно хранить под матрасом. У неё не было ни одной карты и ни одного счёта. Так вот, я был уверен, что если Надя жива, то она забрала эти деньги. Или может даже сама живёт в том доме. Потому что с тех пор, как мы оттуда уехали, я туда не возвращался, и она могла быть уверена, что я не нагряну. Ключи от дома у неё были свои.
Материны. В общем, когда я приехал, то обнаружил, что деньги действительно исчезли. И никаких следов взлома или проникновения. Ну, ты понимаешь, что я почувствовал. Я действительно запаниковал. И все твои слова и подозрения стали выглядеть совсем по-другому. Надя спокойно могла попытаться столкнуть тебя в яму. Я позвонил Лизе, умолял рассказать, что она помнит.
        Томаш перевёл дыхание. Было заметно, что он продумывал этот рассказ давно, и теперь боялся что-то упустить.
        - Лиза отправила тебя к Липе и тот рассказал, что видел, как Надя дралась со Светкой, а потом поймала его и запугала, - пришла я ему на помощь.
        - Ты уже знаешь?
        Я кивнула.
        - Ну, тогда ты должна понять, почему я сразу обратился к твоему деду, - Слава попытался снова нашарить мою руку. - Я хотел, чтобы он связался с полицейскими и объяснил им ситуацию. Что Надя может быть опасной и её нужно найти. И да, это я попросил его спрятать тебя где-нибудь. Но я ни слова не говорил про Пуговицы. Если бы я знал, что они в итоге придумают, то ни за что на свете не разрешил бы им этого делать. Это была идея Тамары Андреевны. Это же она оплачивала содержание Лидии Михайловны последние полгода, и после её смерти там оставались в остатке какие-то деньги. Так что она просто договорилась о том, чтобы они пошли на твоё проживание, и попросила, чтобы тебя поместили в закрытое отделение, потому что понимала, что Надя знает Пуговицы, как свои пять пальцев.
        С тобой не должны были делать ничего плохого и телефон отбирать тоже, но это в принципе такое место, где свои собственные правила. Да ещё эти девки-аферистки тебе попались.
        - Ты про близняшек?
        - После её ухода, я сразу же пошёл к твоему деду, но дверь мне никто не открыл. Так что я поехал в Пуговицы сам. К тебе меня не пустили, пришлось подключать Марго. Она рассказала, что то отделение закрытое и про него между ходят страшные истории. Тогда я написал тебе записку и попросил тебе передать.
        Но она не успела. Ты сбежала. А на следующий день исчезли и те сёстры. Откуда они взялись и куда потом делись, никто не знал. Они проработали в Пуговицах совсем недолго. Чуть позже Марго сказала, что они специально делали тебе такие уколы или, может, подмешивали что-то в еду, чтобы тебе казалось, что ты сходишь с ума и уцепилась за побег, как за единственную возможность спастись. Понятия не имею, откуда такая информация, но ты же знаешь Марго. Говорит, через зеркало.
        - Но если Надя мертва, то кто взял деньги?
        - Светка. Упрятав Надю в колодец, она забрала её ключи от квартиры и телефон.
        А потом, прикинувшись Надей, написала Даше и наплела ей о неком таинственном деле, о котором она пока рассказать не может, но умоляет помочь. Светка знала нас по Пуговицам и очень рассчитывала на Дашкину наивность.
        Вот только Даша не сильно доверяла Наде, и Светке потребовалось около месяца, чтобы догадаться в каком месте она могла спрятать деньги, а потом ещё и отправиться за ключами от дома, которые Надя вместе со всеми своими самыми важными вещами хранила у Лидии Михайловны.
        - Получается Светка и её убила? - удивилась я.
        - Да как теперь это узнаешь? - Слава пожал плечами. - Даше она больше не писала. А я с перепугу сам поехал к Марку и выложил ему всё, начиная от смерти матери и заканчивая Надей и её «воскрешением».
        - Ничего себе! Я думала ты это просто так мне сказал…
        - Я ждал, что он начнёт орать и психовать, но ничего подобного. Очень спокойно выслушал. Только сразу объявил, что Дашу забирает. А я как захочу. Могу с ними, а могу и сам по себе. С деньгами обещал помочь, но главное, он должен был вытащить тебе из Пуговиц.
        - Ты правда сделал это для меня? - я протянула к нему руки. - Это так круто, Слава. Прости, что не верила тебе.
        Томаш подался вперед и крепко обнял. Так крепко, что я закашлялась, но сама сцепила руки за его спиной и отпускать не хотела.
        Даже когда в комнату вошла мама и удивлённо застыла в дверях, не зная, как реагировать на наши объятья. Да и откуда ей было знать, если у неё никогда не было дочери-подростка.
        ГЛАВА 33
        Через несколько дней, когда мне уже значительно полегчало, мама разбудила меня в восемь утра. Зажгла свет и первое, что я увидела, разлепив глаза - её чемодан в Кощеевой комнате.
        - Ты уезжаешь? - сразу догадалась я, хотя она была не накрашена и в домашнем.
        - Машенька, пожалуйста, - она мялась, как ребенок, получивший двойку. - Мне, правда, очень нужно. У меня же там работа и мне бы не хотелось её потерять.
        - Я понимаю. Когда самолёт?
        - В три часа.
        - Ты не предупреждала, что сегодня.
        - Я не знала. Вчера поздно вечером письмо пришло, что нужно срочно вернуться.
        Но по бегающим глазам было видно, что знала и скорей всего давно.
        - А как же я? - спросила я без капли драматизма. Было интересно, что она насочиняет.
        Всё то время сколько мама была в Москве, она избегала меня и как будто боялась. Вероятно, полагая, будто я снова стану рыдать и выпрашивать её любовь.
        Но я не собиралась. Приступ жалкой детской слабости прошёл. Остался лишь стыд, что я так валялась у неё в ногах.
        И пусть маленькая девочка внутри меня по-прежнему любила её, и побежала бы за ней хоть на край света, чувство вины отступило, а вместе с ним новая, взрослая я, как бы горько это ни было, теперь всё понимала.
        Просто голубое небо для неё было важнее. Важнее папы, меня, всего, что нас связывало.
        Так бывает. Может, этот Люк пришёл и спас маму из разрушающего её мира?
        Кому как не мне было такое понимать?
        Но я-то всегда думала, что никого не люблю. Значит она тоже нас не любила. А с этим уже ничего не поделаешь.
        - Смотри, - мама подошла к моему дивану, но не присела. - Ты тут побудешь немножко одна, хорошо? Хотя бы пару месяцев. Сможешь?
        - А что у меня есть варианты?
        - Я поговорила с Тамарой Андреевной. Она обещала тебе во всём помогать. Деньги я буду переводить. Папа тоже. Весной сдашь ЕГЭ и… - она замялась. - Если захочешь, сможешь переехать к нам.
        - ЕГЭ через шесть месяцев.
        - Но ты же согласна, что нужно закончить школу?
        - Ты мне сказала тогда, что я разбила тебе сердце и сама во всём виновата. Что я плохая и никого не могу любить. И я поверила. А как по-другому? Ты же была моей мамой, и я во всём тебе верила. Но ты меня обманула. Вот, как сейчас обманываешь. И пусть я, возможно, плохая, но я умею любить, и я ни в чём не виновата. Тебе просто было так легче меня бросить. И я всегда жила с уверенностью в том, что заслужила этот окружающий меня дестрой. А сейчас вижу, что дестрой - это ты и есть.
        - Не понимаю, о чём ты, - мама поджала губы и глубоко вдохнула, приготовившись защищаться.
        - О том, что можешь не волноваться, я никогда к вам не перееду. Ни через два месяца, ни через шесть. Там, в торговом центре я была не в себе. Думаешь, я не понимаю, почему ты сказала про два месяца? Потому что в феврале мне будет восемнадцать. И ты типа больше не обязана будешь за меня отвечать.
        - Летом вступит в силу дедушкино завещание по квартире, ты станешь совершенно самостоятельным человеком и сможешь выстраивать свою жизнь так, как захочется тебе.
        Мы разговаривали на разных языках.
        - Отлично, - я смотрела на неё прямо, но она предпочитала не смотреть мне в глаза. - Потому что я планирую выстроить свою жизнь так, чтобы бы быть счастливой.
        Конечно, когда она уехала, маленькая девочка во мне прорыдала всю ночь, но мы с этим справились. Взрослая я была наконец-то свободна.
        Я отпустила маму, а она меня.
        Отмечать Новый год Томаш предложил вместе в Питере. Звучало заманчиво и волшебно.
        Мы взяли билеты на тридцатое января, а двадцать седьмного он отправил Дашу вместе с Марком и его женой на Мальдивы. Они предлагали ему поехать с ними, но Слава выбрал Питер со мной.
        В этот день я не трогала его. Не звонила и почти не писала, поняв по коротким ответам, что он не настроен общаться.
        Но двадцать восьмого, когда в школе проходил праздничный концерт, и Слава должен был его вести, он не пришёл. А из всех моих сообщений ответил только на одно, написав: «Я тебе позвоню завтра».
        Всё это было очень странно и не похоже на Томаша. Так что вместо концерта я отправилась прямиком к нему домой.
        Было уже два часа дня, но он открыл мне раздетый, в трусах, только вскочив с кровати.
        Повсюду царил разгром и бардак, как бывало у нас с Кощеем во времена противостояния. Даже в «маминой спальне» всё было перевернуто вверх тормашками, а в раковине на кухне скопилась гора посуды.
        - Ты чего это? - пока он натягивал штаны и пытался пригладить перед зеркалом волосы, я обошла квартиру. - Заболел?
        - Да, наверное, - он неуверенно опустил глаза. - Плохо себя чувствую.
        - Температура? - я потрогала его лоб, но он был совершенно холодный. - Что у тебя болит?
        - Не важно, - он отмахнулся. - Просто плохо и всё.
        - Это из-за Даши? - догадалась я. - Переживаешь?
        - Просто нужно как-то свыкнуться с тем, что её нет и больше не будет, - сказал он так, словно речь шла о покойнике.
        - Как это не будет? Прекрати! Она просто переехала вот и всё.
        - Всё? - он мрачно посмотрел исподлобья. - Да, наверное, ты права.
        - У тебя есть вечером работа? - я отдёрнула шторы, впуская зимний свет.
        - Я уволился оттуда.
        - Вот это новость! Когда?
        - Сегодня. Позвонил и сказал, что больше не приду.
        - Эй, - я села рядом с ним на край разобранного дивана. - Ну-ка перестань. Всё наладится, ты привыкнешь. Так бывает. Я понимаю. Сначала всегда грустно и пусто. Я вон даже по Кощею своему скучаю. И по Яге. Не думала, что вообще любила их. А выходит всё же любила капельку.
        - Нет, ты не понимаешь, - категорично отрезал он. - Ты почти всю жизнь одна, ты ни к кому не была привязана, никто не был для тебя смыслом жизни. Если бы ты потеряла вдруг смысл жизни, как бы ты себя чувствовала?
        - У меня нет смысла жизни, поэтому и терять нечего, - я попыталась отшутиться, но получилось немного наигранно. - Вечером в школе танцы. Пойдём?
        - Иди одна. Я сейчас не могу веселиться.
        - Типа ты в трауре?
        - Нет, просто без настроения.
        - Без тебя мне там делать нечего. Я хочу пойти с тобой, - обхватив его за шею, я прижалась к нему всем телом. - Хочешь, я тебе здесь всё уберу? Я теперь профи.
        Слава медленно снял мои руки и отодвинулся.
        - Даша сегодня закидала меня сообщениями о том, как скучает, и от этого совсем тошно.
        - Ты жалеешь, что пошёл к Марку?
        - Да. Очень. Знаю, что так было правильно, но всё равно жалею.
        - Даша ещё маленькая. Ей будет не так сложно перестроится.
        - Перестроиться что? Любить других людей? Забыть, что у неё есть я? Выкинуть меня из своей жизни?
        - Перестроиться к новой жизни. Думаешь, ей легко было жить со всеми этими странностями: без матери, с психической Надей, скрываясь и постоянно опасаясь проверки?
        - Тебе легко говорить, - мне показалось, что в его глазах стоят слёзы. - Ты никого не любишь, а если не любишь, то всё легко.
        Я встала. Серые тени на стенах сбились в хоровод. День стремительно гас. Опечаленная фигура Томаша на фоне белой смятой постели была насквозь пропитана дестроем.
        На комоде лежала горсть пуговиц. Машинально я взяла одну.
        - Всё срезал к чёртовой матери, - пояснил он. - Нужно выбросить. Не хочу думать, что это может мешать мне жить.
        Я провела ладонью по пуговицам, разравнивая их, затем, после некоторого молчания, всё-таки сказала то, что должна была.
        - Вам с Дашей нельзя разделяться. Тебе нужно поехать к ним.
        - Нет-нет, - по тому, как Томаш засуетился стало ясно, что он думал об этом. - Они о Даше позаботятся. Ты же не останешься одна. Ты же не сможешь.
        - Ты назначил себя на роль моего опекуна?
        - Я просто знаю, что тебе я нужнее, чем ей.
        Его взгляд будто тоже погрузился в мир теней.
        Ничего не отвечая, я сходила в коридор, достала из кармана серую Дашину пуговицу, пришитую «на любовь», принесла и бросила её к остальным.
        - Даша пришила, чтобы я влюбилась в тебя. Ещё тогда, в самом начале. Какое-то время это работало, но потом я её отрезала. И если я и думала, что люблю тебя, то теперь этого нет. Всё прошло. Ты был прав, когда сказал, что я никого не люблю. Ты мне не нужен, Слава. Смешно вообще, что ты так подумал.
        - Но Микки, - он встрепенулся. - У нас же всё хорошо.
        - Я ни с кем не встречалась дольше месяца и с тобой тоже не получится. Лучше сразу поезжай к ним.
        - Я тебя люблю, - тихо, но уверенно сказал Томаш.
        - Это здорово, конечно. Но я-то никого не люблю. Забыл? - я попыталась вложить в эти слова весь цинизм, на какой только была способна.
        - Погоди, - не моргая он уставился на меня. - А как же Питер?
        - Сдашь оба наших билета и купишь один на Мальдивы. Делов-то?
        - Нет-нет, я уже всё решил, я настроился и…
        - Слав, хочешь честно? - резко перебила его я. - В любом случае у нас ничего хорошего не получится. Мы с тобой оба как оторванные, потерянные пуговицы, замороченные и загруженные. Грустные, взрослые и несчастливые. И как бы ты не хотел меня спасти: вытащить на свет или вылечить, у тебя никогда этого не получится. Я утяну тебя в своё унылое болото, где мы оба будем страдать. А я мечтаю о радости и счастье. Понимаешь?
        Он недоуменно пожал плечами.
        - Я даже не рассматривал вариант, в котором ты можешь передумать. Не потому что я слишком самоуверенный, а потому что…
        - Ты слишком самоуверенный, Слава, - снова перебила я. - И мне всегда в тебе это очень нравилось. Давай не тяни, просто собирайся и поезжай к ним.
        - Ну, а как же ты?
        - За меня не волнуйся. Я до тебя прекрасно жила и, если бы Даша не пришила мне эту дурацкую пуговицу, жила бы и дальше.
        - Ты теперь в них тоже веришь?
        - Теперь я верю только в себя.
        Затягивать прощание не стоило, я же могла передумать, дать слабину, пойти на попятную у своих желаний, и потом следующий десяток лет мучиться очередным чувством вины.
        Томаш просил остаться, предлагал провести этот день вместе, пытался пообещать, что вернется за мной и много чего ещё, но я не стала слушать.
        Возле подъезда я остановилась и посмотрела в окно его квартиры. Он стоял в нем и помахал мне рукой.
        На лицо сыпались пушистые снежные хлопья. Сердце, предательски призывая вернуться, мучительно ныло. И я уже чуть было не поддалась ему, как вдруг в кармане завибрировал телефон.
        - Привет. Не надумала?
        - Ты мне пятый раз за эти два дня звонишь.
        - И чего?
        - Я же объяснила, что у меня планы.
        - Знаешь, мы в такое время живём, когда планы меняются каждые два часа.
        - Хочешь взять меня измором?
        - Измор работает в восьми случаях из десяти, - он сделал короткую театральную паузу. - Остальные два решаются силой.
        Лёше снова удалось рассмешить меня в самый неподходящий момент.
        - Не понимаю зачем тебе это нужно. У тебя наверняка там полно вариантов поинтереснее.
        - Ну не скажи… Такой интриги, какую ты навела своей шубой, у меня никогда не было.
        - Что ж, - я снова посмотрела на окна. - Тогда договорились. Я приеду к вам на Новый год, но только в той самой шубе.
        Закончив разговор, я сунула телефон в карман и быстро пошла сквозь густо валящий снег, не оборачиваясь и ни о чём не жалея.
        Нет, я не приносила себя в жертву ради счастья Томаша, я всё ещё рассчитывала на своё собственное.
        КОНЕЦ