Варианты виртуальной реальности Влад Менбек

        Рассказы #
…Павел помнил себя с трёх лет, когда по уши влюбился в свою ровесницу Олечку - светленькое, как солнышко, чистенькое существо. Теплым утром, встречаясь с ней на общем дворе, он млел, замирая от восторга. Молча возьмутся за руки и идут гулять, не видя дороги. Поэтому часто попадали в не просыхавшие все лето лужи с осклизлой грязью по краям и падали. Вымазавшись как чертенята, с ревом и слезами брели домой, к мамам. Сияющую ауру их чистых отношений не могла выпачкать никакая грязь…

…Он уже точно знал, что активно собирает и анализирует информацию об окружающем мире, и не только из книг, но и из жизни. Еще он заметил за собой, что научился переключать внутри себя энергетический поток сексуальных желаний и половых влечений на работу мозга и деятельность организма. Как это у него получалось, Павел не знал, но разобраться в этом хотел…

…Начал систематизировать накопленную информацию. Дедовщина его не коснулась, хотя другим доставалось от «старослужащих». Его не обходили, а обтекали. Он практически не умел волноваться или бояться, и это чувствовали все, кто с ним общался. А такое свойство натуры выглядело, как всеподавляющая уверенность в себе…

        Влад Менбек
        Варианты виртуальной реальности


        Павел помнил себя с трёх лет, когда по уши влюбился в свою ровесницу Олечку - светленькое, как солнышко, чистенькое существо. Теплым утром, встречаясь с ней на общем дворе, он млел, замирая от восторга. Молча возьмутся за руки и идут гулять, не видя дороги. Поэтому часто попадали в не просыхавшие все лето лужи с осклизлой грязью по краям и падали. Вымазавшись как чертенята, с ревем и слезами брели домой, к мамам. Сияющую ауру их чистых отношений не могла выпачкать никакая грязь.
        С тех пор утекло море воды, но видение не тускнело.
        Из тысяч жизненных мгновений память выхватывает частые переезды. Отец скитался по новостройкам, таская семью по баракам. Как Павел плакал, расставаясь с Олечкой! И она захлебывалась слезами. Их детские сердца говорили, что это - навсегда. Родители Павла и Олечки не знали, что делать: то ли самим заплакать, то ли смеяться. Горе не имеет возраста, лишь память о печали может быть детской.
        Поселившись на окраине рабочего поселка, около речушки с нехорошей темной водой, в которую Павел свалился с крутого берега, нахлебавшись воды до икоты. Его вытащил огромный угрюмый дядька. Долго тряс, держа за ноги, вниз головой. Именно тогда Павел понял, что есть черта, которую нельзя переступать.
        Целый вечер отец молча поил дядьку водкой. Обессиленный, лежа в подушках под теплым одеялом, Павел с напряжением наблюдал за ними. Дядька был какой-то непонятный, темный, а отец - светлый. У стола суетилась мать, подкладывая им картошки и огурчиков.
        Она была хорошая, добрая, но никакая: ни темная, ни светлая.
        В пять-шесть лет Павел возмужал до того, что убегал с соседскими мальчишками на другой конец поселка, к заманчивой котельной, где они соревновались в подкидывании камней в небо. Однажды Павел бросил вверх сизый кусок стеклоподобного шлака, а он упал ему на голову. Сначала был только удар, затем накатила адская боль.
        Пока какие-то люди бегом несли его в больницу, где тети в страшных белых халатах выстригали волосы на голове, что-то резали с хрустом и зашивали с отвратительным треском, он орал на полную мощность. По окончании операции устал и охрип, обвиснув на руках перепуганной матери.
        Происшествий было множество, и почти все они несли боль и опасность. То шлепнется на руку капля кипящего битума, когда он, разинув рот, смотрел, как ругачие дядьки смолят лодку. То у автокрана лопнет трос, со свистом стегнув кирпичную стенку над головой, прорубая глубокую борозду. То соседская собака, без лая и рычания, злобно обнажив верхние клыки, вцепится в ногу.
        Очевидно, поэтому к нему пришло острое ощущение опасности. Павел стал чувствовать, что таится за спиной, за углом, за поворотом. И когда мать отвела его в первый класс, он уже знал, что для него плохо, а что - нет. И окружающие люди несли в себе тайну. Все, кроме матери. Люди были очень разные: от очень злых до хороших. А Павел мог быть разным: он причислял себя и к злым, и к хорошим.
        С каких-то пор, незаметно, отношение окружающих к нему перестало вызывать у Павла эмоции. Будто со стороны он наблюдал за людьми, за их контактами друг с другом, пытаясь в уме упростить их отношения, для того чтобы все понять. Но не мог этого сделать, и его это немного раздражало. Переплетение контактов было так сложно и запутанно, что постоянно преподносило сюрпризы. Он не мог понять, что они все хотят.
        Школьная учеба и чтение «ненужных», по мнению педагогов, книг, не вытолкнуло Павла из людской среды, но и не втянуло в нее. Он не был нелюдимым, он был замкнутым. Окружающие говорили: себе на уме. На этот счет у Павла было собственное мнение.
        С жадностью фанатика Павел изучал окружающий мир, читая книги. Он замечал, как по телевизору какой-нибудь умный дядька простыми словами объяснял сложные вещи или как кто-то бурчал что-то косное, комплексуя и отворачиваясь от камеры. Он видел, как на улице поддавшие мужики, проявляя животный кобелизм, цепляются за слова друг друга, доводя разговор до драки, как пьяница, налившись водкой, недалеко от магазина укладывается спать под забором. Он слушал, как шелестят листья, перешептываясь о своих тайнах, как упрямые муравьи тащат извивающуюся гусеницу в муравейник, затаив дыхание наблюдал, как желтенькие мухи, стремительно совершившие фигуры высшего пилотажа, внезапно зависают в метре от земли, будто приклеенные к невидимой точке пространства.
        Он насыщался всем этим, но не мог понять - для чего?
        Про себя думал, что он пока наблюдатель. Почему и как возникла эта уверенность - не понимал. А хотелось понять, очень хотелось. Поэтому в свободные минуты терзал себя беспощадным самокопанием. Хотелось уединиться, но надолго не удавалось. Живя среди людей, быть вне их - невозможно. Из-за этого приходилось участвовать в отвратительных сценах.
        До двенадцати лет его взаимоотношения со сверстниками были естественные, пока он не углубился в книжный мир. Прочитанные взахлеб «Три мушкетера» и «Капитан Фракас» возбудили четкую позицию джентльмена. Проявляя благородство, неожиданно для себя он стал проигрывать соученикам в неизбежных стычках. Правило: слабого и лежачего не бьют - стоило ему многого.
        Нередко домой из школы он шел с соседкой Юлей, взбалмошной девчонкой из параллельного класса. Павел отлично видел, что для нее он почти никто: спутник по дороге домой, и только. Но она ему нравилась каким-то образом. Непонятно, как, но он ощущал их совместимость в далеком будущем.
        Однажды на улице их встретили парни из соседнего квартала, им было уже лет по четырнадцать-пятнадцать. Они просто оттолкнули Павла, подставив ножку. Упав и больно ударившись об асфальт, Павел скривился. Парни стали приставать к Юле, с противными смешками стали дергать ее за юбку, за кофту. Она растерянно хихикала, отбиваясь портфелем. У Павла потемнело в глазах от бешенства, что происходило нечасто. Он вскочил на ноги и бросился на обидчиков. Его примитивно сбили с ног и стали с остервенением пинать, нарушая все законы. Юля наблюдала, нервно всхлипывая. Потом парни ушли вместе с Юлей. Павел едва доплелся до дому.
        Неожиданно мать закатила истерику, ругая его за порванную рубашку, за синяки, за ссадины.
        - Все дети как дети, а ты идиот какой-то! - кричала она, не замечая как с днища дуршлага с вермишелью капали белые капли на ее передник, на тапочки, на чистый пол.
        Павел попытался все объяснить распухшими губами, но она его не слушала. Он понял - бесполезно. Вечером отец выслушал мать, посмотрел прищурившись на окна, помолчал и, покачав головой, ушел в спальню. Чуть позже прибежала Юлина мать и обвинила Павла в том, что он устроил драку на глазах у ее нежного ребенка, избив друзей дочери. Павел был ошарашен неправдой. Он даже не сумел обидеться, и поэтому почти не замечал, как мать снова принялась его ругать за Юлиных друзей.
        И лишь через несколько дней он сделал три вывода, когда увидел, что домой Юлю стал провожать один из трёх парней, бивших его. Во-первых, чтобы не упасть духом, нужно найти способ для самоутверждения. Во-вторых, открытость, честность и благородство верны. Трусливая мерзость действует исподтишка, поэтому она презираема и отвратительна, - добро не прячется, именно в этом его сила. В третьих, для того, чтобы следовать двум первым выводам, необходимо научиться быть лучше многих и уметь больше, чем умеет обычный человек.
        Вот это решение привело его в спорт, в секцию бокса. Одновременно он стал с жадностью читать книги по психологии, затем по астрономии, по физике элементарных частиц. И опять не мог объяснить: для чего это все было ему нужно?
        В то же время Павел внезапно осознал, что мир полон запахов, и каждый человек пахнет по-своему. Что прикосновение к руке другого как-то подтверждает то, что определил глазами: хороший перед ним человек или плохой. Что вкус еды не всегда соответствует ее качеству. Что течение времени неудержимо - упущенного не вернешь. Что ловкость и координация движений тела вырабатываются долгими тренировками. Что он всего лишь ничего не знающий и ничего не умеющий подросток. Для него наступила эпоха открытий.
        На тренировки он ходил тайком от родителей. Была небольшая взбучка от матери, когда дома появились железяки со свалки, заменившие ему гантели и гири. Мать даже хотела их выбросить, но отец не позволил.
        В секции его били и он бил. Но все происходило по-деловому, как в школе на уроке, - с разбором каждой ошибки, каждого удара, каждого шага по рингу. Он научился хладнокровно нырять под кулак, уклоняться от удара, уходить. Он научился необходимому отступлению, которое было не глупой трусостью, а разумностью. Научился стремительно лавировать, неожиданно атаковать. Стал терпеливым и решительным, приобретая гибкость мышления в действии.
        Через три года произошло разоблачение, когда в газете появилась его фотография как занявшего первое место в своем весе на областных соревнованиях по боксу среди юниоров и завоевавшего первый юношеский разряд.
        Мать разрыдалась, непонятно почему. А может быть вспомнила, как ругала за синяки, полученные на тренировках, за рассеченные брови, которые говорили ей, что сын становится на скользкую дорожку в плохой компании, где драка - закон. Отец подошел, молча посмотрел, вздохнул и крепко, по-мужски пожал руку.
        В школе неожиданно его сделали героем. Все как-то сразу изменили к нему отношение. Но Павлу это не понравилось. Он остался прежним.
        И еще в памяти отпечаталась Юля, уже сформировавшаяся в девушку, когда она прицепилась к нему по пути домой. Павел молчал, Юля без умолку болтала о какой-то чепухе. На полпути встретился Юлин ухажер, старый знакомый Павла. Он стоял на другой стороне улице с крепким рыжим парнем и делал вид, что не замечает парочку. Павел оценивающе, как на ринге, посмотрел на рыжего и сразу определил, что с ним не стоит даже связываться. Своего обидчика он даже не принял в расчет, они оба были никакие. Зла не было, обиды тоже.
        Рыжий моментально отвел в сторону глаза и, задрав голову, стал рассматривать кувыркающихся в прозрачном голубом небе голубей. Юлин ухажер зло сплюнул, развернулся и быстро пошел прочь. Рыжий бросился за другом. А Юля что-то щебетала о смешных приключениях, происходивших с подругами, будто ничего не заметив. Павел довел ее до дверей и сказал без выражения:
        - Мне это не интересно, Юля.
        От удивления она приоткрыла пухлый рот, растерянно взмахивая длинными ресницами, как бабочка крыльями.
        Павел отвернулся и ушел.

«Все-таки я не робот, - зло думал он, вышагивая по тротуару, - она же мне нравится! Почему я не как все, почему иной?! Очевидно, мать недалека от истины: я - идиот! Что же мне нужно? Как мне понять себя?!»
        В этот момент с неба донеслось урчание: вдали, над пустырем, набирал высоту оранжевый спортивный самолет. Забравшись под пушистые облака, он стал кувыркаться: пилот отрабатывал пилотаж.

«Вот что мне надо!» - сверкнула у Павла мысль. Самолет сейчас ему виделся светлым, а Юля - серой.
        Начальника аэроклуба Павел взял в осаду. Полгода подметал дорожки на территории диспетчерской, собирал в кучи мусор для сожжения, выкрасил занозистые доски забора охряной краской. Уступая сумасшедшему прессингу, ему разрешили ухаживать за самолетами.
        Чуть не языком он вылизывал фюзеляж и плоскости, выдувал пыль из пазов, смывал водкой ленты копоти от выхлопных труб двигателя. Водку покупал на деньги, сэкономленные в школьном буфете, и на те, что родители давали на кино. Самолеты излучали удивительные запахи бензина, краски и огромного неба.
        - Тебе только пятнадцать, - астматически сипел огромный Валерий Иванович, восседая за столом, положив левую руку на гигантский живот, под сердце, - а в самолет садятся с шестнадцати.
        - Но теорией я могу заниматься и раньше, - напирал Павел.
        Валерий Иванович шумно вздыхал, крутил головой на круглых плечах, шеи у него не было, хмыкал, думал.
        - Ну ладно, вольным слушателем. Если сдашь теорию и тренажер к шестнадцати, то зачислим. Лады?
        - Согласен, - Павел кивнул и повернулся к двери.
        - Паш! - неуверенно остановил его начальник аэроклуба, - ты хоть смеяться можешь?
        Павел подумал и спросил:
        - А зачем?
        Он не понимал смысла вопроса.
        Валерий Иванович внимательно осмотрел его, выпячивая от раздумий нижнюю челюсть, кашлянул и махнул рукой, прогоняя из кабинета.
        Теорию Павел сдал на отлично, тренажер прошел, как детскую забаву, а медицина чуть не зарубила. Психолог полдня гонял по тестам претендента в курсанты, периодически подсовывая карточки с «кляксами» Роршаха и требуя объяснений от Павла: что он на них видит? Кроме того, каждую минуту он задавал дурацкие вопросы или декламировал неоконченные предложения, с сомнением посматривая на испытуемого, когда тот, почти без паузы, завершал предложения, но, очевидно, не так, как записано в психологических кондуитах.
        - У нее были усталые глаза… - начинал психолог.
        - Повернутые внутрь, - тут же заканчивал Павел.
        - Что вы видите в этой кляксе, как вы изволите ее называть? - приставал врач.
        - Последствия совокупления мужских и женских хромосом.
        - Что?!.
        - Только что родившийся мышонок, - пояснял Павел.
        - Ага….Понятно, - рассеянно говорил психотерапевт. Но было заметно, что ему ничего не понятно.
        - Слон имеет ноги в виде колонн, хобот гибкий, как змея, и…
        - Поделившись впечатлениями от ощупывания слона, пятеро слепых пошли в сторону пропасти.
        - Значит, так, - кивал головой экзекутор, - разбились…
        Пустая болтовня надоела Павлу. Но все-таки они добрались до окончания пытки для обоих. В заключении эксперт написал: «Неадекватные реакции в необычных ситуациях. Допуск к самолетам на усмотрение руководства».
        Валерий Иванович долго вчитывался в эту фразу, будто смакуя ее, неоднократно тянулся к телефону, но так и не позвонил. Решившись, протяжно вздохнул и с неприязнью сказал:
        - Бюрократы! Крючкотворы!.. Ладно. Я тебя знаю восемь месяцев, а этот, - он ткнул большим пальцем за спину, - три часа. Специалисты, мать их за ногу. Пиши заявление.
        Павел кивнул и пошел к секретарше за листом бумаги.
        - Хоть бы улыбнулся, - с надеждой попросил Валерий Иванович.
        - Не вижу смысла, - честно признался Павел.
        - Вот-вот… Не видишь. Иди, пиши.
        Рулежку по полосе, взлет-посадку и самолет в воздухе Павел освоил моментально. Инструктор не хотел верить, и поэтому тряс головой, шевеля мысли. Тренируясь с инструктором, Павел с первого раза посадил ЯК без «козла», как припечатал. Однако на самостоятельный полет дали разрешение не раньше, чем всем.
        За полгода он отточил пилотаж до уровня лучших мастеров. Самые сложные комплексы из связки фигур исполнял без малейших огрехов. Курсанты и инструктора шушукались за его спиной, Павел это видел и знал, о чем говорят. Они не верили в такое умение и с нетерпением ждали ЧП. И дождались.
        Павлу нравилось пикирование и тот участок петли Нестерова, где возникала невесомость. Это состояние хотелось продлить до бесконечности. В этом было что-то чарующее, засасывающее.
        Исполняя однажды программный комплекс фигур, из горки Павел свалил машину через левое крыло в пике, для входа в полупетлю Нестерова. И тут он вдруг остро ощутил, что все эти кувырки и перевороты в воздухе ему знакомы с незапамятных времен. Казалось, что сейчас, вот сейчас вспомнится что-то важное. Павел отпустил ручку управления и не прибавил оборотов двигателю, пытаясь прорваться в чужую память. Потеряв управление, ЯК вошел в штопор и провалился за несколько секунд с полутора километров до ста метров. Резким маневром рулей и элеронов с форсажем двигателя, Павел вырвал машину из вращения и, почти цепляясь брюхом за траву, разогнал до свободного полета, прекратив парашютирование.
        Представив, что его ждет на земле, он дал себе слово - больше не отвлекаться.
        - Пашка!.. идиот!!! - ревел, дрыгая сизыми щеками, Валерий Иванович. - В гроб вгонишь! Я весь корвалол выпил!..
        Курсанты и инструктора стояли поодаль, наблюдая.
        - ЯК легко выходит из штопора, - попытался успокоить начальника нарушитель.
        - Я те дам легко!.. Это он легко, а я до сих пор в штопоре! Ты мне брось показывать эту неадекватную реакцию! Ишь, любитель острых ощущений… Вот попру из клуба, не зарадуешься… - сбрасывал стресс Валерий Иванович.

«Сейчас закипит, - подумал Павел. И тут же без перехода сделал вывод: - Нет, это у меня не память прошлого. Это не эффект реинкарнации. Раньше же самолетов не было, летали на метле, да в какой-то кухонной посуде. Откуда взяться ощущениям? Здесь что-то другое. Мне это только кажется, что что-то было в прошлом. Какие-то фактики из мира галактики: прибаутки-шуточки».
        - Я больше не буду, - вклинился он в паузу разноса начальства.
        - Я те дам - не буду… - уже спокойнее, по инерции, передразнил Валерий Иванович. Какая-то курсантка хихикнула. - Не буду… Испугался, небось?..
        - А зачем?
        Валерий Иванович захлопнул рот, будто наткнулся на стенку, посопел, изучая Павла, на всякий случай погрозил пальцем:
        - Первый и последний раз.
        - Обещаю.
        Валерий Иванович кивнул и грузно понес себя в диспетчерскую.
        С инструкторами и сокурсниками у Павла и раньше-то отношения были так себе, а после штопора натянулись, как струна. Нет, неприязни и зависти уже не было, какое-то непонимание разделило их.
        Еще через полгода клуб уехал на межрегиональные состязания. Павла не взяли. И он был рад этому. Соревноваться в любимом занятии и доказывать, что ты не верблюд, ему не хотелось. У него была страсть только к полетам. Он соглашался с собственным выводом, что на сегодня искусство его интересовало лишь ради искусства.
        Дома все было по-старому. И хотя родители смирились с его непонятностью, упорством, желанием быть независимым, но не успокоились. Они возжаждали заиметь еще ребенка. Но у них что-то не получалось.
        Павел равнодушно наблюдал, как они стали шептаться, таиться от него, стали бегать по врачам. И он знал, что за этим стоит. Это был житейский, позиционный вариант. Все было на виду.
        Случайно забытые у зеркала в прихожей справки говорили о том, что они оба физически, психически и сексуально здоровы. Это подтверждало вывод Павла: родители считали его ненормальным.

«Все правильно, - думал Павел, - нормальный человек, прочитав эти справки сделает единственный вывод, что его родители просто хотят обзавестись (слово-то какое отвратительное!) еще одним или даже не одним ребенком. Утешением к старости. Что еще можно из этого извлечь? Нет же, я вижу, как они хотят доказать окружающим, а в основном себе, что сами-то они нормальные. Ну, не повезло с первым ребенком. У кого не бывает? Не смеется? Ну и что? Не может смеяться, и все! Книги по физике элементарных частиц или по космологии читает, как детектив. Ну и что? С девчонками не дружит. Есть же пословица: в семье не без урода. Вот родят еще ребенка, и все увидят, что они нормальные».
        Павел положил справки около зеркала и вышел на улицу, где его ждал Валентин, приехавший недавно с родителями с Сахалина. Он поступил в их школу в выпускной класс, в котором учился Павел. Валентин парень хороший, но липучий. Ему очень хотелось иметь лидера, и он выбрал Павла, заинтриговав его учебником по каратэ. И хотя книга была на французском языке, зато с фотографиями спаррингов.
        Павлу не нравилась эта ситуация с лидерством, но каратэ было для него открытием, и он терпел. Каратэ превращало все тело в оружие. Бокс выглядел детской забавой. Два боксерских мешка и старый спортивный мат они повесили в подвале дома, где жил Валентин. Тренировки проводили азартно, но тайком. Валентин был осведомлен, что вышел указ правительства, запрещающий самодеятельные тренировки по боевым единоборствам.
        В школе тоже было все по-старому, если бы не Юлия, сейчас ее иначе и не назовешь. Ни с кем не встречается, хотя отбоя нет, занимается гимнастикой. Стала замкнутой, нелюдимой. Лишь иногда посмотрит на Павла, непонятно как, и все.
        Отец запил, и, кажется, надолго. Очевидно, из-за неудачи со вторым ребенком. Мать ударилась в религию. Повяжется платком - и в церковь. Иногда встанет напротив ставшего выше ее сына и жалобно просит:
        - Паша, пойдем сходим в церковь?
        - У меня нет потребности верить в Бога.
        - Ну что ты говоришь! Ты ведь крещеный, а православный обязан иногда заходить к Богу.
        - Пригласи отца.
        - Он ходит, Паша, когда трезвый.
        Уговорила. Пошел. Не понравилось. Душный масляный запах ладана и воска. Полумрак. На стенах угрюмые лица. Кругом горят свечи, трещат. Бабки то ли поют, то ли голосят, как на похоронах. Скушно.
        Мать подвела его к батюшке, сказала что крещеный, да вот какой-то не такой. Сообщила и с надеждой вглядывается в могучего бородача в золоченой одежде.
        - Веруешь? - негромким басом прогудел поп, перекрестив Павла.
        - Зачем? - без интереса спросил Павел, глядя батюшке в глаза. Тот не выдержал, отвел взгляд в сторону. Пожевал губами, зашевелив бородой, перекрестил его еще раз, но ничего не сказал. Ушел.
        Павел томился под высокими сводами, ожидая пока мать поставит свечки, отобьет поклоны и нашепчется со старухами.
        Дома сразу же завела отца в спальню и стала что-то ему говорить. Он был трезв. Через некоторое время отец вышел и стал задумчиво прохаживаться по залу, чему-то усмехаясь, посматривая на сына. Павел ждал.
        - Батюшка говорит, что ты с дьяволом дружишь…
        Павел минуту соображал, взвешивая что-то в уме.
        - Нет. Мне не нравится такая постановка вопроса. Я чистый реалист. Дружен только с тем, что есть. Бога и Дьявола не бывает в отдельности. Они оба в одном лице. И они не где-то далеко, в космосе, они здесь, оба. Они в каждом из нас.
        Мать запричитала в дверях спальни и бросилась к иконам, просить прощение у Богоматери за неразумного сына. Отец помолчал, посуровел лицом.
        - Очевидно, ты прав. И этим… этим пугаешь.
        Мать снова запричитала.
        После этого разговора отец как-то незаметно бросил пить. И все осталось по-прежнему. Мать зачастила в церковь, стала ходить каждый вечер, замаливая грехи за обоих.
        - Не попадет твоя душа в рай, - попыталась она как-то запугать сына, - а в геенне огненной ох как плохо!
        - Если по ту сторону жизни что-то есть, - жестко сказал Павел, - то каждому воздастся по заслугам на Земле. Если ничего нет - то жизнь бессмысленна.
        Мать с минуту переваривала сказанное и снова бросилась к иконам.
        После школы почти все одноклассники устремились в вузы. Павел устроился на завод учеником сварщика, где отец работал мастером на стройучастке. Ему никуда не хотелось дергаться до армии.
        Исчезновение Юлии огорчило Павла. Но через два месяца она объявилась у проходной завода. Ждала его.
        - Здравствуй, Паша! - твердо выговаривая слова, Юлия нервно теребила кончик черного ремешка на поясе.
        - Здравствуй! Они отошли в сторону, уступая дорогу потоку рабочих, спешащих домой.
        - Я сдала экзамены в медицинский. Хочу стать психологом.
        - Я рад за тебя.
        - До свидания, Паша!
        - До свидания, Юлия!
        Стремительно развернувшись, она пошла от него, едва не срываясь на бег.

«Вас понял, - сыронизировал Павел, - себя не понял. Чего же я жду?! Сколько еще ждать?!»
        Внезапно изнутри его окатило ледяным холодом бездны. Ему показалось, что он ждет какого-то момента тридцать миллиардов лет. Не он сам, а то, из чего состоит его тело. Материя. Она чего-то ждет столько, сколько существует вселенная. Но ему не стало одиноко на краю вечности, он чувствовал чью-то поддержку. И точно знал: нужно подождать еще немного. Меньше, чем тридцать миллиардов лет.

«Сплошная мистика, - подумал он, заметив мелькнувшую на мгновение серую тень тоски. - Вот и я до этого докатился. Может быть, мать права? К черту! Никакой мистики! Есть только реальность этого мира, в котором я живу».
        Он уже точно знал, что активно собирает и анализирует информацию об окружающем мире, и не только из книг, но и из жизни. Еще он заметил за собой, что научился переключать внутри себя энергетический поток сексуальных желаний и половых влечений на работу мозга и деятельность организма. Как это у него получалось, Павел не знал, но разобраться в этом хотел.
        Два года армии были сплошным ожиданием дембеля. Охраняя самолеты и ангары, вышагивая вдоль «колючки», Павел начал систематизировать накопленную информацию. Дедовщина его не коснулась, хотя другим доставалось от «старослужащих». Его не обходили, а обтекали. Он практически не умел волноваться или бояться, и это чувствовали все, кто с ним общался. А такое свойство натуры выглядело, как всеподавляющая уверенность в себе. Знание бокса и основ каратэ ему ни разу не пригодились.
        Он был находкой для командиров: не возмущался, не ерепенился. С удовольствием шел на пост, на кухню, рыть траншеи от забора до заката, ломая голову над устройством вселенной. Фантазировать Павел не любил и пытался сложить структуру нашего мира из реальных кусков. Но у него ничего не получалось. Или строение этого мира было неимоверно сложным, или очень простым, как оглобля, и поэтому оставалось невидимым.
        После армии решил идти учиться в вуз. Ему захотелось быть конструктором, первооткрывателем. Хотелось делать новые ракеты, его тянуло в звездную бездну, а если не получится, то быть хотя бы рядом с теми, кто уже ощутил свободу, вырвавшись из пут земной колыбели.
        За месяц до приказа о демобилизации пришло сообщение, что умер отец. Его не отпустили на похороны. Он не расстроился.
        Павла не удивляло собственное равнодушие. Интересовала только новая информация, которая моментально впитывалась ячейками сознания. Жажда нового и анализ деталей были неимоверны, однако, не волновали и не трогали его чувств. Он был не бесчувственным болваном, он их просчитывал, как шахматист варианты, и с нечеловеческим упорством двигался к какой-то цели. Будто исполнял заповеди ниндзя: хоть на миллиметр, но продвинуться вперед. Что это была за цель, к которой он стремился, Павла уже не интересовало, но он точно знал: достижение цели - необходимость. Это была его миссия как человека. Он не был ни жертвой, ни преследователем: от был и тем, и другим, и еще чем-то третьим одновременно.
        Демобилизовавшись, съездил к матери. Она сильно сдала, стала молоденькой старушкой, вся в черном. Их ничто не связывало. Они были чужие.
        Сходил на могилу отца и поехал сдавать экзамены в институт. Этот процесс прошел как по маслу, без помех.
        Пять лет промелькнули, словно пять дней. Работать направили на средневолжский агрегатный завод, где определили в КБ силовых установок ракетоносителей на жидком топливе.
        Несколько новых предложений по пленочному распылению топлива в камере сгорания двигателя и оригинальная конструкция эжекторов за два года подняли его до ведущего конструктора отдела.
        Неожиданно пришло направление на медкомиссию. Физиология была в норме, а вот психолог опять навалился на него. Их поединок длился три часа.
        Павел знал, по какому поводу его направили на комиссию, и следуя свойству своей натуры, даже не спросил об этом никого. Но внутри у него все как-то непонятно напряглось, как перед решающим испытанием.
        - Неважно с психикой? - неожиданно для себя спросил Павел у хитрющего психолога.
        - Для кого неважно, а для нас в самый раз.
        - Кто это вы?
        - Отряд космонавтов, - психолог усмехнулся и съязвил: - Слышал о таком?
        Внутри у Павла все так натянулось, что он почувствовал физическую боль. Но он промолчал, ожидая продолжения.
        - Согласны? - продолжал усмехаться психолог.
        - Согласен, - ничем не выдавая непонятного волнения спокойно ответил Павел.
        - Так и запишем, - просто согласился медик, быстро строча что-то шариковой ручкой. Не отрываясь от записи, он как бы между прочим спросил:
        - Как вы уживаетесь с другими людьми?
        - Нормально.
        - Они вас нервируют?
        - Нет. Я не умею нервничать.
        Психолог оторвался от листа и долго изучал лицо Павла.
        - Я вам верю, - вдруг согласился он, продолжив записывать.
        И лишь в коридоре больницы боль отпустила. Он весь покрылся испариной, а такого из-за нервов с ним никогда не случалось.

«Это не боязнь. Уверен. Тут что-то иное, - ему стало легко и свободно, как обычно: - очевидно преодолел сверхзвуковой барьер».
        Начались сумасшедшие тренировки. В центрифуге при восьмикратном ускорении челюсть отвисла до коленок, но Павлу это нравилось. В барокамере при изменении атмосферного давления два раза чуть было не стал пускать пузыри, так его распирало изнутри: очевидно, съел что-то не то. Провел месяц в сурдокамере вдвоем с Серегой, который готовился к третьему полету. Сергей сочинял анекдоты и опровергал подозрительные, на его взгляд, гипотезы о строении вселенной. Анекдоты Павлу не нравились: про быков, коров и зоотехников, про Вову с учительницей, а гипотезы заинтересовали. Они были для Павла открытием. Но пристроить их в картину вселенной Павел не мог.
        Месяц размышлений не продвинул Павла к пониманию конструкции мира ни на шаг, хотя у него за спиной было тридцать миллиардов лет, но не размышлений, а существования в материи. Очевидно, это не очень большой период времени относительно предстоящего.
        Холод вечности массажировал спинной мозг, иглами проникая в сознание.
        После сурдокамеры он неожиданно встретил Юлию. Она стала шикарной женщиной. При этом столкновении на дорожке парка внутри у Павла что-то колыхнулось и угасло. Он понял - нельзя.
        Юлия очень обрадовалась встрече, покраснела, нервно улыбаясь, с трудом сдерживая чувства.
        - А я тебя ждала, - сходу сообщила она.
        - Здесь?
        - Да.
        - Интересовалась по каналам, как я сюда шел?
        - Нет. Знала, что ты здесь будешь.
        - Чем ты здесь занимаешься?
        - Научный консультант отдела психологии. Рассматриваю вас под микроскопом, - она не выдержала и тихо рассмеялась.
        - Гражданин психолог, вы верите в нематериальные, мистические чувства больше, чем в реальность?
        - Верю, - призналась она, не прекращая улыбаться.
        Павел понял, что теперь она попытается его понять и или подстроится под него, или попытается изменить его внутренний мир. Ему стало интересно: «Посмотрим, что из этого получится и как ты справишься с ролью претендентки на мою персону. Милая девочка, если бы ты знала, с каким монстром тебе предстоит познакомиться!»
        Они стали встречаться каждый день. Однажды в городок приехали экстрасенсы и контактеры. Выступая перед космонавтами и обслуживающим персоналом со сцены, представители от эзотерики старались перекричать друг друга. Каждый стремился выпятиться, чтобы его заметили, кроме одного пожилого мужчины. Он безучастно смотрел на это представление.
        Юлия была возбуждена, она испытывала все сразу: и восторг, и неприязнь, и удивление. После шоу и зарядки энергией банок и тазиков с водой Павел протолкался сквозь шумную толпу к мужчине, промолчавшему на сцене два часа.
        - Почему вы не выступили? - спросил он. В этот момент в толчее их отыскала Юлия.
        - Зачем? - поинтересовался мужчина.
        - Все рассказывали о своих достижениях… - начала Юлия, предлагая продолжить предложение мужчине.
        Павла будто кнутом стегнуло этим «Зачем?». Он уперся неподвижным взглядом в усталое лицо мужчины и натолкнулся на ясные, пронзительные до звона глаза. Время потеряло смысл. Он не понял, сколько длилось это противостояние: секунду, год, вечность…
        Неожиданно Павел почувствовал, что эти глаза напротив пытаются вытащить его сознание наружу, разобрать на части, собрать и вставить на место. Глаза были не злые, не добрые, но хорошие, надежные, умные. Это был не гипноз, это было что-то неестественное.
        Павел напрягся и закрыл свое сознание перед этой силой, будто заслонкой. Взгляд мужчины стукнул по этой заслонке, раздался звон, будто огромным билом ударили в громадный колокол. Стукнул еще раз и с испугом отступил.
        Павел вновь оказался в шумном зале, в столпотворении и людском гаме. Юлия в этот момент заканчивала говорить свое неполное предложение.
        - …о своих достижениях…
        Мужчина был растерян. Но он очень быстро пришел в себя, всматриваясь и всматриваясь в Павла.
        - Ну, конечно… извините… - несвязно зачастил он. - Все правильно… Я старый дурак, - при этом его взгляд не утратил пронзительной остроты. - Извините, я пойду. Если захотите, то ПОТОМ, - он выделил это слово: «Потом», - мы можем встретиться, - кивнул Павлу и Юлии, чиркнув по ней глазами, быстро развернулся и пошел к выходу.
        Толпа будто сама разваливалась перед ним надвое, образуя коридор. Но этого никто не замечал, кроме Павла. Мужчина был самым незаметным среди людей.
        Юлия охнула и схватилась за сердце.
        - Что случилось? - поинтересовался уже пришедший в себя Павел.
        - Глаза!! Глаза!.. - тихо воскликнула Юлия: - Как… Как иглой! Нет - как бритвой! Странный человек… А как ты себя чувствуешь, Паша? - забеспокоилась она, изучая его лицо.
        - Терпимо, - неопределенно ответил Павел, добавив: - пошли, концерт окончен.
        Они быстро ушли из конференц-зала. Павел понял, что настоящих экстрасенсов в мире единицы, а девяносто девять процентов, представляющихся экстрасенсами, - шарлатаны. В способности контактеров получать какую-то информацию от гипотетических цивилизаций он не верил. Даром никто ничего не даст. Альтруизм и филантропия между цивилизациями не просто менее вероятное явление, нежели отношения между людьми, - эти качества у цивилизаций отсутствовали начисто.
        Человеческим существам очень хочется, чтобы вселенная была такой, какой они ее себе представляют. Изначально неверная установка совершенно искажала картину действительности. Законы вселенной безжалостнее, чем этого хотят люди. По их понятиям вселенная злая. Но это неверно. Вселенная не может быть доброй или злой, она не живое существо, но она и не машина, она что-то третье, где принцип естественного отбора исполняется неукоснительно.
        Павел чувствовал все это чем-то глубинным, что было во много раз старше сознания и души, но привести в порядок и рассортировать свое понимание никак не мог.
        Обслуживающий персонал отряда космонавтов состоял в основном из мужчин. Женщин было мало. Все они были неплохими людьми, кроме одного невропатолога. Громадный человек, с шеей борца, он и был борцом, обладал удивительной жизненной силой. Он был очень подвижен и жаждал урвать у жизни все. Неотразимый ловелас, не знающий отказа среди женщин. Напористый, наглый.
        Он прилип к Юлии, приходя в бешенство от ее отказов. Ее твердый характер, язвительная усмешка и внутренняя целенаправленность, где не было места для невропатолога, сводили последнего с ума.
        Появление в городке Павла и моментальное сближение Павла и Юлии взвинтили невропатолога до предела. Но он был очень расчетливым, потому что хотел хорошо жить и дальше. Отдавшись полностью захватывающему чувству ревности, он составил план скорейшего отправления Павла на орбиту, применяя все свое красноречие на совещаниях, проталкивая соперника к зачислению в ближайший экипаж.
        Юлия нервничала и возмущалась, но Павлу ничего не говорила. Она старалась быть все время рядом с ним. Преодолев сопротивление руководства, стала ведущим психологом их группы. Она боялась, как бы Павел не отвернулся от нее. Он и так был не очень-то повернут к ней.
        Павел наблюдал за всем этим спокойно, без эмоций. Активность невропатолога ему была на руку. Почти физически его тянуло на орбиту. Таинственная неодолимость мощно толкала его в космос.
        И этот день настал.
        Протяжка, ключ на старт и… поехали.
        К потолку кабины был привязан шнур с традиционным плюшевым зверьком, который служил прибором для определения болтанки, ускорения и невесомости.
        Их было трое: Сергей - командир, Игорь - инженер и Павел - исследователь. В их программу входила пристыковка к орбитальному комплексу, смена экипажа на станции - и на Землю. Павел должен был вернуться назад с постояльцами комплекса через две недели, Сергей и Игорь оставались на вахте.
        Сергей и Игорь были не новичками и адаптировались быстро, в течение суток. Но Павел их удивил: давление крови и координация движений в невесомости у него вошли в норму через полтора часа после старта. И даже позвоночник от невесомости у него почти не болел, в отличии от старожилов.
        - Паш, ты железный или чугунный, - констатировал командир, отстегивая надувной рукав тономерта на руке Павла. - Как будто здесь родился!
        - И крестился, - добавил Игорь.
        - Может быть, - согласился Павел.
        Работа шла по расписанию. На вторые сутки полета во время стыковки неожиданно отказала система наведения корабля. Ситуация почти ожидаемая, отрабатывалась неоднократно.
        Стали советоваться с Землей. ЦУП подумал и решил: нужно выходить за борт, дублирующая система стыковки что-то тоже барахлила. По всем показателям для работы за бортом лучше всех подходил Павел. Он тоже был не против.
        Экипаж тщательно проверил скаф Павла, систему жизнеобеспечения, пристегнули линь и
«вытолкнули» его за борт.
        Картина черной бездны с иглами звезд и колоссальной массой Земли, заслонившей полмира, не произвели на него сильного впечатления. Все это он представлял раньше. Да внутри еще шевелилось какое-то непонятное ощущение, что эта бесконечность ему роднее, чем вон та темная Земля.
        Для перемещения к приборам, которые были на носу корабля, нужно было оттолкнуться от борта и при помощи натянутого линя облететь по дуге солнечные батареи. Чтобы было поменьше солнца, Павел выбрал время выхода в тот момент, когда корабль находился на ночной стороне Земли.
        Он оттолкнулся ногами от обшивки и полетел в засасывающую бездну. И когда линь натянулся, Павел увидел метеорит, кусочек космического гравия, летевшего со скоростью сорок километров в секунду. Гравий чиркнул по линю, обрезав его, как бритвой, и в долю секунды пропорол скафандр в районе бедра.
        Импульс, превратившийся в движение, которое Павел сообщил своему телу, оттолкнувшись от корабля, не погас. Он стал проваливаться по прямой от корабля. Воздух через дыру в костюме почти моментально в виде облачка пара вырвался наружу, открыв дорогу космическому холоду. Лишь на мгновение Павел ощутил боль от адского мороза, но анестезия умертвила нервы. В течение нескольких секунд его тело стало покрываться ледяной коркой замерзшей кожи и поверхностных мышц. Острые шипы лютого холода за десять-пятнадцать секунд проникли внутрь тела и, сомкнувшись, превратили его в сосульку. Глаза стали стеклянные, мозг - каменным.
        - Что случилось? - услышал он тревожный писк наушников, сумевших возбудить волны звука в потерявшем почти весь воздух шлеме. Тут же от холода разрядился аккумулятор.
        Павел не удивился ничему. Он ожидал подобное и стал прислушиваться к ощущениям превращающегося в лед тела. Сознание было чистое и ясное. И в этой ясности он вдруг услышал слабый, далекий голос: «Держись. Так надо. А будет еще ох как плохо. Не дрейфишь? Знаешь, Паша, сколько сил я на тебя угробил! Со времен Рюрика по генам вел. Ладно, будет возможность - расскажу подробнее. Если бы ты знал, как мне надоела эта треклятая индивидуальность! Хочу домой, понял? Хочу вновь быть частью общего!» - перед глазами Павла мелькнула хныкающая плутоватая физиономия, похожая на бравого солдата Швейка.

«Вот они какие, предсмертные судороги, - спокойно подумал Павел и заметил отсветы на шлеме: за его спиной из-за сферы Земли выползало свирепое Солнце. Он увидел, как заблестела обшивка удаляющегося корабля, превращающегося в блестящую точку. - Все. Наверное, это край!»
        Удивило его единственное обстоятельство, что он улетал от корабля ровно, без кувырков и вращений, строго спиной с Солнцу.

«Это я тебе такую картину устроил, - вновь забормотал голос. - Любуйся, наслаждайся, пока есть время, и привыкай. Ну, все. Хокей! У меня тут делов полон рот. Отлучусь на минутку».

«Какая-то странная, уж очень ясная слуховая галлюцинация, - размышлял Павел. - Костюм порвался, воздух вышел… Не слуховая, а головная, - поправил он себя. - Наверное, я в рай или в ад лечу. Неужели верующие правы? Ведь я уже весь насквозь промерз, и даже глубже! Минут пять, как не дышу… Неправильно это»….
        - Что, хочешь запаниковать? - более ясно спросил голос.
        - Да нет, - ответил Павел, - что-то во всем этом не так.
        - Ты это брось! - голос стал агрессивным, мелькнула наглая рожа перед остекленевшими от холода глазами. - Не так… - передразнил он: - А ты знаешь, как должно все быть?!
        - А ты? - не уступал Павел.
        - Да меня это и не интересует. Это вы там копошитесь в своих чувствах и мыслях. А я домой хочу, понял?! - неожиданно сказал голос, и опять мелькнула наглая рожа, но уже не серьезная, а как у клоуна. - Мама!.. - по дурному заорал голос песню: - Не хочу я маминой каши, мама, я хочу домой!
        - Хотеть не вредно, - заявил Павел.
        - Ты прав, Паша. Да и мамы у меня никакой нет, не было и не будет. Я общественное растение по вашим понятиям - мыслящее. Нет, не так, - прервал он себя: - Я сообщество растений, которое специально выделено из цивилизации для регулировки и коррекции энергетики нашего сектора Галактики. Я созданный для того… постой! Созданный или созданное? Черт его знает, как сказать с вашими мужскими, женскими и средними родами. А ну тебя к черту, Павел! Лучше готовься, сейчас тебя тряханет. Собери себя в кулак и терпи, понял?..
        - Послушай, а ведь ты мне не кажешься, ты на самом деле существуешь, - сделал вывод Павел.
        - Разумеется! Наконец-то въехал.
        - Кто ты?
        - Зови меня Лил. Ну что, готов?
        - Да. Готов.
        И голос дико взвыл, удаляясь:
        - Держи шапку, Пашка!!!
        Боковым зрением стеклянных глаз, Павел заметил слева какое-то шевеление, которое было чернее всей бездны, окружающей его. Мимо него, словно кошмарный пароход из книги ужасов, проносился гигантский параллелепипед, загораживая своим чудовищным телом звезды. И веяло от этого космического летучего Голландца неимоверной миллиардолетней мощью, от которой, казалось, потрескивает все окружающее пространство. Всем своим застекленевшим телом, которое внезапно рванулось и понеслось к параллелепипеду, Павел почувствовал, что более колоссального и крепкого образования, чем эта штука, в обозримом космосе нет ничего.
        Скорость полета тела увеличивалась неимоверно, но перегрузок не было. Черная поверхность налетела стремительно, а жутко застекленевшее тело в крошечную долю секунды, словно снежинка в жерле вулкана, растаяло и шлепнулось, как капля воды, о несокрушимую черноту.
        Сознание полыхнуло от нестерпимой боли. Но Павел не отключился. Он видел и ощущал, как тело раздавливает в кляксу Роршаха чудовищным притяжением параллелепипеда. Боль была неимоверная, и темнота. Павел сжал остатки раскрошившихся зубов раздробленными челюстями, отчего зашевелились куски лопнувшего черепа, и зарычал. В глубине сознания затихли остатки пульсирующей боли.
        Павел приподнял голову и с плоскости увидел край чудовищного сооружения, который горизонтом обрезал внизу звезды своим мраком. Неожиданно он заметил, что параллелепипед совершает маневр, поворачивая налево, потому что звезды над мраком ползли вправо.
        Павел отжался руками от дьявольской плоскости и удивился, что с ним давно не приключалось. Он чувствовал гигантское притяжение параллелепипеда, но преодолевал его шутя. Решившись, вскочил на ноги. В глаза брызнуло злое, яркое, но не слепящее излучение Солнца, выпрыгнувшего из-под плоскости. Павел инстинктивно захлопнул веки и прикрыл ладонью глаза, но ничего не произошло. Солнце сияло по-прежнему. Он взглянул вниз, на ноги и увидел лежащее на плоскости раздавленное тело в скафандре. А у Павла ног не было.

«Так это я! - догадался он. - Это мое тело! Значит, я выскочил из него! А что же могло из тела выскочить?» - он проверил себя внутри. Все ощущения присутствия тела работали, даже сердце билось и иногда дергалась диафрагма, делая попытку совершить легкими вдох. Но потребности дышать Павел не испытывал. Он мог констатировать, что его тело, которого у него не было, функционирует совершенно нормально. Сознание было ясное, мысли послушные, легко управляемые. И все было четче, чем в реальности.

«Нет, это не сон, не мистика, не рай и не ад, - стал он спокойно рассуждать. - Это реальность». - он согнул левую руку с намерением опереться ею о бедро, но рука неощутимо прошла сквозь тело. Павел провел рукой там, где была голова, но головы не было.

«Хорошенькое дело», - усмехнулся он.
        Солнце светило неимоверно, но не слепило. Павел мог смотреть на него свободно, без неприятных ощущений. От Солнца исходил глухой далекий гул, как от громадного кипящего котла, тянуло жаром, словно из пекла, но неприятных ощущений это не вызывало. Тут он заметил, что диск Солнца стал расти.

«Так. Значит, наш курс на Солнце. Интересно».
        Он оглянулся назад, где была бездна звезд, и безошибочно нашел зеленоватую и яркую - это была Земля.

«Далековато уехали, - подумал он, - и как-то быстро. Мы уже на полпути между Солнцем и Землей», - он оглядел черную поверхность параллелепипеда и ему захотелось взглянуть на него со стороны. В тот момент он взлетел километров на десять и увидел всю громадину: «Значит, я еще могу и летать! Неплохо придумано. А он километров пять в длину и метров пятьсот в ширину.
        - Неожиданно параллелепипед тревожно мигнул тусклым неопределенным светом.
        - Что-то не так, наверное. А!.. Черт с ним! Любопытно, эта штука проездом или это такси?»
        - Паш, ты держись поближе к энергатору, - предупредил Лил. - Видишь - волнуется. Он сейчас в Солнце впорется, а ты с непривычки потеряться можешь. Если он начнет тебя там искать, то может все ваше светило разворотить или наизнанку его вывернет. И это будет не в кино, а на самом деле. После этого ваша цивилизация может копыта откинуть. Так что будь осторожнее. Энергатор дурной, туп, как дерево.
        - А ты на самом деле существуешь? - на всякий случай поинтересовался Павел.
        - Ну, ты и даешь! - обиделся Лил. - Вот Фома неверующий.
        - От такого же слышу, - отреагировал Павел.
        - Вот за это все в комплексе я тебя и выбрал, - усмехнулся Лил.
        - Ну, хватит в детсад играть. В настоящий момент я от тебя не отличаюсь.
        Павел послушался, приземлился на теплую и надежную поверхность энергатора и сел в позе лотоса. Вернее, изобразил, что сел. Но в данной ситуации для него это было одно и то же. Он сразу почувствовал, что энергатор успокоился.
        - Где ты по-людски-то научился разговаривать? Насколько я тебя понял, ты не человек.
        - Ха! Где! Там же, где и ты. Потерпи, все узнаешь. Еще надоест. Нахлебаешься всякого… - перед глазами Павла кто-то устало махнул рукой.
        - Уговорил. Потерплю.
        - Слушай, ты понаблюдай, попривыкай, а я займусь кое-чем, ага?
        - Ага! - согласился Павел.
        Диск Солнца вырастал неестественно быстро, заполняя своим телом всю переднюю полусферу. Гул и рокот стали четче и обширнее, но не усиливались, будто кто-то приглушил звук. Красочно выделялась структура пятен, из которых взвивались гигантские разноцветные протуберанцы. Поверхность Солнца была похожа на кипящее масло из-за взбухавших изнутри и лопавшихся глобул. Насколько Павел помнил, размеры глобул не уступали по площади Черному морю. Звезда завораживающе кипела и пузырилась, подогреваемая чудовищной внутренней печкой. И это всего лишь желтый карлик.
        А энергатор уже падал в Солнце. Его стали остервенело лизать языки плазмы, но, очевидно, без всяких последствий для этого сооружения. Ярко вспыхнув, как кусочек магния в костре, сгорело тело в скафандре.

«Вот так, - подумал Павел: - совсем голый остался».
        - Не страшно?
        - Терпимо, - ответил Павел.
        Цвет Солнца был не желтый, а от черно-красного, через все цвета радуги, к темно-фиолетовому и к черному.

«Черно-красное - это инфракрасное излучение, а темно-фиолетовое - ультрафиолет. Черный цвет - это рентген. Значит, я вижу во всех спектрах!» - сделал вывод Павел.
        - Молодец. Сам разобрался, без этих…
        - Без сопливых, - подсказал Павел.
        - Ну и грубиян же ты! - хмыкнул голос.
        - С кем поведешься…
        - Тому и задолжаешь, - завершил Лил, усмехаясь.
        В этот момент энергатор врезался в Солнце. Окружающий Павла жар резко увеличился. Рокот превратился в приглушенный рев. Кругом все полыхало и бурлило. Свет становился все голубее и чернее.

«Углубляемся, - понял Павел: - интересно, далеко он меня завезет? Ближе к центру один рентген и гамма-кванты. А что в центре? Посмотрим».
        - Какие твои годы: все увидишь.
        - Лил, как ты со мной разговариваешь без помех? Здесь фон во всех диапазонах чудовищный.
        - Спроси что-нибудь полегче. Я в этих тонкостях ни черта не смыслю. Это ты уж сам как-нибудь, если время будет, - Лил опять усмехнулся.
        - Ты знаешь, как устроена Вселенная? - будто между делом спросил Павел основное, проносясь верхом на энергаторе сквозь сплошные водопады черного света. У него возникло ощущение, что они влетают в какой-то громадный туннель.
        - На кой черт мне это надо! Не нужно мне это! Нас информационное поле интересует и контакт с ним. А Вселенная - это по вашей части. Это вы механики-рационализаторы и прочая…
        - Долго еще ехать?
        - Да нет. Видишь впереди блестящую точку?
        - Вижу.
        - Энергатор уже в проскоке идет. Ваши фантасты называют его подпространством. А точка по курсу - выход к вычислителю. Давай, наблюдай, я отвлекусь на минутку. Что же это такое, ни секунды покоя…
        Очень быстро сверкающая точка превратилась в яркий диск, который очень быстро увеличивался, отодвигая черный свет. Казалось, что они подлетели к выходу из трубы. Мгновение, и Павла выбросило в обширную светлую полость. А энергатор, не уменьшая скорости, бесшумно врезался в бесконечную зеленоватую плоскость, даже не колыхнув ее. Павел завис над этим безразмерным сооружением. Со всех сторон плоскость окружали яркие звезды, белые гиганты, так плотно прилегающие друг к другу, что казались слипшимися. Между ними не было зазоров.

«Вот это броня!» - восхитился Павел. Он понимал, что такого не может быть, что здесь нарушены основные законы природы. Звезды не деформировались от близкого соседства и даже касания друг друга. Но он успокаивал себя тем, что того, что он уже видел, тоже не может быть.
        Его внимание привлекла бесконечная зеленая поверхность. Подлетев к ней, он напряг зрение, всматриваясь в ее структуру. Эта плоскость состояла из крошечных песчинок, имеющих форму трехгранных пирамидок, каждая плоскость пирамидки светилась своим цветом: от зеленого, до голубого.
        Он сразу понял, что это такое.

«Вычислитель и дальнодействующий исполнитель. Количество элементов равно десятке в сорок третьей степени. Это потрясает: число с сорока тремя нулями!»
        - Въезжаешь, значится, - услышал он голос Лила за спиной.
        Быстро оглянувшись, увидел призрак или мираж невероятного переплетения миллионов лиловых цветов. Тут он заметил, что и сам приобрел ноги, руки и тело, но полупрозрачные, эфемерные.
        - Это твое хозяйство? - поинтересовался Павел.
        - Упаси бог! Ты что?! - Цветы зашатались на тонких ножках, а перед глазами Павла мелькнули пальцы, сложенные в щепоть, перекрестившие непонятно что.
        - Ты в Бога веришь?
        - Вопрос, конечно, интересный. Ты знаешь, Паш, у нас совсем иная структура жизни, совершенно не похожая на вашу, и Бог у нас не предусмотрен. Однако мы осведомлены об этом замечательном изобретении цивилизаций, состоящих из индивидов. У краков, например, эквивалентом вашего понятия Бог является сложная нитевидная структура, середина которой плавает в пространстве, один ее конец прорастает в вещество, другой теряется в энергетическом поле. Так что тебе придется отказаться от шаблонов. А хозяин всего этого сейчас ты! Принимай. Я пост сдал. Говори: пост принял. Забыл армейский идиотизм?
        - А ну тебя.
        - Вот-вот. И правильно. Гони меня в шею и поскорее. Я домой хочу. Ну, ладно. В общем, дело было так: нас три цивилизации в этом секторе Галактики. Считается, что все мы по-своему разумны. Мы, Лилы, самые старшие по возрасту, разумеется. Нам уже полмиллиарда лет. Хочу заметить, что наши интересы по части изучения вселенной не сходятся с вашими, а вот жизненные интересы - одни. Ты же слыхал, что около нашей Галактики крутится гравитационный циклон?
        - Слышал. Треплются, кому не лень.
        - Ну, не скажи! Сведения не совсем верные, но близки к истине. Не гравитационный, а кластерный циклон. Я не знаю, что это такое, но это хуже гравитационного. Он уничтожает сознание разумных индивидов цивилизаций и сознание самих цивилизаций. Вернее, не уничтожает, а пожирает. Очевидно, это одна из форм жизни во вселенной. Это не людоедство, а способ жизни. Едите же вы органику, из которой сами состоите, и никто не говорит, что вы сами себя пожираете. Сама жизнь удар этого циклона выдержит, а сознание и разум - исчезнут. И возникает очень большой вопрос: возродится ли из недр жизни новый разум? Уж очень он сложен, этот процесс - зарождения сознания в жизни и разума в сознании. - Доходит? Я не очень умничаю?
        - Терпимо, - Павел кивнул головой. - Лил, ты же не человек, а все тонкости и нюансы людского языка чувствуешь: как это у тебя получается?
        - Ну, знаешь!.. Поживи с мое, поймешь.
        - Ты рассказываешь о серьезных вещах, а сам хохмишь, - усмехнулся Павел. - У тебя же крыша едет!
        - Да ты сам такой! Посмотри в зеркало! А между прочим, Паш, это не хохмачество, а гибкое мышление. Ну как можно рассказать о непонятном без эзопова языка?! Если я начну говорить нашими прямыми понятиями, а ты - вашими конкретностями, мы будем хуже глухонемых!
        - У вас тоже есть юмор и хихи-хаха?
        - Ну, ты даешь? Мы же не роботы, мы тоже живые существа, вернее, - цивилизация… А ну тебя! Если я начну нас совмещать, то начну путаться. Ладно, все это лирика. Поедем дальше. Третья цивилизация - краки. Они похожи на ваших крабов внешне, но их тело не из вещества, а из полевой энергии, как-то структурированной торсионными воздействиями. Уж такая у них природа на планете, такими они уродились. И как это у них устроено и соединилось, я не понимаю. Вы-то хоть двуполые, мы вообще не знаем, что такое различие полов, у нас этого нет, а они - пятиполые! Въезжаешь?
        - Нет!
        - Значит, все нормально. Я тоже - нет. Одна индивидуальность у них состоит из трех краков. Запоминай, потом легче будет. У нас у всех цели разные: краки моложе нас, но старше вас. А вы ранние, да шустрые. Это хорошо. Ты знаешь о летящей звезде Бернарда?
        - Слышал.
        - Вокруг нее и крутятся планеты краков. Они когда узнали про циклон, то решили удрать. Каким-то образом разогнали свою планетную систему в сторону от циклона и до сих пор бы разгоняли, но мы рассчитали, что это бесполезно. Не убегут они, не успеют.
        Они нам поверили. А тут подвернулся вычислитель и т. д. и т. п. И вы еще вылупились из первобытности. Кстати очень даже. В нашем секторе есть еще несколько планет с жизнью, но разумом там и не пахнет. Может быть мы в этом деле мало понимаем, но другого вывода пока нет. Есть плазмоиды: мотаются между звездами. Я подозреваю, что по разумности они на уровне бактерий, однако очень любопытны. Имитаторы удивительные. Нам они мешают, мы их отпугиваем. А у вас они шнырят, будоражат народ. Может быть это и к лучшему.
        Так вот, наша цивилизация работает с моделированием всех спектров информации, которая нематериальна; краки модернизируют вещественные тела вручную, своими клешнями. А вы для этого заводов понастроили, конструкторских бюро наплодили и паритесь над проектами. А у них это естественный процесс. А какие они отличные изготовители, Паша, - закачаешься. Из ничего сделают конфетку, а из конфетки еще что-нибудь получше. Но с выдумкой у них туговато.
        Ваша цивилизация, как связующее звено между нашими. И только соединившись, мы можем загородиться от циклона. При помощи техники. Ты заметил, как на Земле за последнее время форсировала техническая революция?
        - Природу рушим. В экологии дисбаланс, - Павел каким-то образом умудрился вздохнуть: - Но, наверное, есть выход и из этой ситуации. А твой рассказ навел меня на мысль о последовательности: сначала познание и философия, затем открытия и изобретения, потом прикладная наука и изготовление агрегатов, механизмов и структур с модернизацией. Лил, скажи: эта последовательность как-то связана с тем, кто здесь сидит - Лилы, люди или краки?
        - Ну, ты даешь! - изумился Лил: - Я тут изворачиваюсь, объясняю… А зачем? Ты же сам до всего дошел!
        - Кто все это соорудил?
        - Откуда я знаю.
        - Ты давно тут?
        - Один цикл. Ты знаешь, что это такое. Тебе тоже куковать один цикл. Потом подберешь подходящего крака… Тфу! Черт! Трех краков, и внедришь, как я тебя.
        - Когда все это началось?
        - Понятия не имею.
        - Но кто-то же должен был это сделать?!
        - Наверное. Но меня это не интересует. Хотя есть версии. Шаровые звездные скопления, что крутятся вокруг Галактики - искусственные сооружения. В каждом более тысячи сверхцивилизаций. Они там, как пауки в банке, но не все. Про нас знают, но нами не интересуются. Мы, по их понятиям, неразумны. Что-то среднее между микробом и инфузорией.
        - За это можно и морду набить, - предложил Павел.
        - Согласен и солидарен, хотя мы специализируемся немного в другом. У нас просто руки коротки. Было подозрение, что этот вычислитель нечто вроде домашней поделки чувственного филантропа одного из скоплений. Но мы прикинули их потенциал: они слабоваты для этого. А вот откуда энергаторы, я даже не представляю.
        - Извини, Лил, но по-моему вычислитель и энергатор единое целое.
        - Их девять, Паша, а не один. Девять энергаторов. А насчет того, что это единый комплекс, у меня свои сомнения есть. Как-то поступила информация: эти, из шарового скопления в Альфе Центавра, хотели один энергатор прищучить для своих целей, лет этак сто - сто пятьдесят миллионов назад, так он у них там все разворотил. В скоплении полмиллиона звезд, энергии море, а энергатор остановить не смогли. У них в скоплении до сих пор кавардак, а энергатору хоть бы хны. Он по разумности где-то между электрической лампочкой и стиральной машиной.
        А еще у меня есть ощущение, что это сооружение намного старше нашей цивилизации. В общем - тайна, покрытая мраком.
        - Все-таки ты здорово по-людски говоришь.
        - Комплимент, что ли? Да и не говорю я вовсе. И не думаю, в вашем понимании этого процесса. Это все вычислитель делает, а как - я не знаю. Я знаю, что хочу выразить, а он долдонит прямо тебе в голову.
        - И ты хорошо понимаешь, что хочешь сказать и что я говорю? - удивился Павел.
        - Ну а как же! Полторы тысячи лет - это не кот чихнул. Натерпелся. Хватит. Чуть сам человеком или краком не стал. Нет… Домой и только домой! У нас же нет индивидуальности, такой, какая у вас. Я - искусственное сооружение, из-за необходимости, понял? Циклон штука опасная, и энрегаторам он даже не по зубам.
        - Значит мне здесь полторы тысячи лет зимовать? - угрюмо спросил Павел.
        - Да нет! Один цикл. Здесь с течением времени как-то все не так. Ты окажешься в своем теле раньше, чем тебя Сергей и Игорь затащат в корабль.
        - Мое тело сгорело. В пар превратилось.
        - Ничего не сгорело! - зашумел Лил. - Оно болтается там, около корабля на веревке, уже не дышит, но оживет, когда ты объявишься. Что я, совсем что ли? А то, что ты видел, это вариант. Вот ты и будешь работать с вариантами во времени, понял?
        - Приблизительно.
        - Ничего, разберешься. Подключишься к вычислителю и все будет, как в лучших домах Лондона, Парижа и города Конотопа. А вот, кстати, и мой трамвай.
        Из-под плоскости вычислителя вырвалось гигантское тело энергатора, словно кит из воды. Только волн не было.
        - Салют!!! - уже издали крикнул Лил, и энергатор ушел под поверхность белого гиганта.
        И ту же Павел почувствовал, что остался один.
        Поколебавшись, он решился и растекся всем своим сознанием по бесконечному полю вычислителя. У него сразу возникли миллионы глаз, тысячи незнакомых органов чувств, миллиарды мыслей. Он видел сразу тысячи звезд в своем секторе Галактики, тысячи планет с сотнями жизней на них, и только три были разумны. Они в нем нуждались. Им была нужна опора - вымышленная, мистическая, эзотерическая, но опора.
        Тысячи пьяниц валялись в кустах и под заборами на Земле, воры, убийцы - все они несли тяжесть черного зла, взятого ими у ученых, учителей, рабочих, у матерей и отцов. И каждый из них нес свою миссию.
        Тысячи краков, раздавленных неразрешимыми задачами, освободившие от этой тяжести тех, у кого почти все получалось.
        Миллионы вянущих и агонизирующих Лилов, взявших на себя сумерки бессознательности у большей части своей цивилизации, работающей с вариантами информации.
        Он видел Землю во Времени: нашествие свирепых нукеров Батыя на Русь, прибытие Колумба к берегам Кубы и ссыльных преступников в Австралии, создавших цивилизованное общество.
        Видел, как на Земле качаются две чаши весов - с атомным оружием и миром. Как мегаполисы с миллионным населением стали приходить в упадок, и люди стали селиться ближе к природе, благоустраивая небольшие поселки.
        Видел возрождение компьютера, который чуть было не отнял у людей разум, став игрушкой и имитатором всех ощущений. Изобретенный синтезатор дал компьютеру новую жизнь. Он стал делать мебель из отходов целлюлозы, пищу из любой органики, строил дома, делал машины, самолеты, ракеты. Программы для синтезкома, стали эквивалентом денег. Появились программы, которые было невозможно дублировать, они становились произведениями искусства, в единственном числе.
        И он не только все это видел, он незаметно вмешивался, помогая созидателям, но не идеями, а энергией. Он боролся со злом.
        Девять энергаторов, подчиняясь его воле, сновали в секторе Галактики радиусом в триста световых лет. Они выворачивали черную энергию, превращая ее в белую, и переносили туда, где она была особенно необходима. Энергия сознания всех трех разумных цивилизаций была подобна. Не поддающуюся вывороту грязь энергаторы сжигали в недрах звезд. И как она дьявольски корчилась, не желая погибать в миллионноградусной жаре! Конвульсии этого зла стегали по сознанию Павла раскаленными бичами. И он взвивался над громадной плоскостью, с трудом отрывая себя от вычислителя.
        Павел делал передышку. И в эти мгновения он все острее и острее чувствовал, что человека в нем остается все меньше и меньше. Сначала его это удивило, но потом стало пугать. Он не хотел расставаться со своей человеческой сущностью. Мысленно раскачиваясь от крайнего бешенства до умопомрачительного юмора, Павел рычал и хохотал на всю вселенную. Этим он будил память о себе, память о Земле.
        Затем вновь нырял в вычислитель, яростно выдирая зло и грязь из отупевших, ни во что не верящих созданий. Уводил траектории астероидов от живых планет, гасил вспышки смертоносных космических излучений, он делал миллионы дел. И это длилось вечность.
        Он до тонкости стал понимать все три цивилизации. Почувствовав, что стал выдыхаться, выбрал трех краков, посадил их на энергатор и сдал смену… и стал приходить в себя на больничной койке в госпитале городка. Веки были из свинца, а тело чужое и неживое. Он не мог пошевелиться - разучился, как это делается. Внутри что-то негасимо горело. Но он все слышал и видел с закрытыми глазами.
        Рядом с койкой на стуле сидела Юля, кажется уже восьмой день. Он был счастлив, но наполовину.
        Суетились врачи, медсестры, сетуя на шок, на метеорит, пробивший костюм. Слушая их, Павел очень захотел жить, очень захотел быть просто человеком. Иногда он слышал тихий голос Юли. Неожиданно вспомнился пожилой мужчина, экстрасенс, который хотел покопаться в его сознании. Павел внутренне усмехнулся. Он понял, кто этот мужчина.
        Половина палаты была заставлена приборами, Павел видел их структуру и знал для чего они предназначены. Ему не казалось, что они были примитивны, они были переходными вариантами. Изобретя колесо, невозможно на его основе сразу сделать автомобильную супермодель, нужно было пройти эпоху дилижансов. И этот процесс был мучителен и трудоемок. Кроме технических проблем люди, не понимая новшества, мешали друг другу.
        В руку и ногу воткнули иголки от капельниц. Рядом была Юля. Было хорошо. Павел уснул, первый раз в течение вечности.
        Ему приснилось голубое небо с белыми облаками, скалы с шевелюрой зелени, изумрудная река и снежный пароход, и он с Юлей не верхней палубе, и теплый ветер.
        Как-то вынырнув в сознание, он услышал копошение мыслей трех разных людей. Юли не было. Он понял: собрался консилиум медицинских светил. Их мысли были неприятны, каждый стремился подать себя в наиболее выгодном свете относительно коллег, как товар на базаре. Каждый панически боялся покушения на свой авторитет.
        Отключившись от мыслей, он заострил внимание на словах.
        - Случай уникальный, - говорил седой невысокий профессор. Павел лежал неподвижно, с закрытыми глазами, но присутствующих видел отчетливо.
        - Не спорю, - отозвался щуплый брюнет, - но необходимо из уникальности перевести его в правило. Девять минут в космическом вакууме, практически - замороженный, с прекращением работы всех органов…
        - Главное, он не стал разлагаться в теплой кабине корабля, - вмешалась полная женщина. - И…и, можно сказать, воскрес.
        - Прошу без привлечения мистики, Вера Сергеевна, - жестко оборвал коллегу седой. - Мы реалисты и должны отталкиваться от фактов, а не привлекать сверхъестественность.
        Павлу они сразу надоели, он знал, сколько продлится этот разговор и о чем. Он создал им желание уйти из палаты, что члены консилиума моментально исполнили. Из коридора донеслось:
        - …я считаю реакцию руководства не совсем корректной! Нужно поговорить с ними еще раз. Возможно, они придут к правильному решению и дадут согласие на эксперименты.
        - Вы хотите сделать из него кролика?!
        - Вера Сергеевна… Вы!.. Вы!..
        - Я против!
        - Я тоже.
        - Ну, знаете…
        Потом пришла Юля, и он уснул.
        Разбудило зло. Юли не было. В ногах стоял невропатолог и резал в уме Павла на части. Павла разобрала злость, и это ему понравилось. Оказывается, быть человеком приятно. Он чуть-чуть приподнял свинцовые веки, хотя мог этого и не делать, и решил узнать, чего достиг невропатолог в отношениях с Юлей, хотя отлично знал ответ. Павлу захотелось похулиганить.
        Невропатолог впился взглядом в Павла, а зря. Лишь на мгновение, Павел открыл заслонку своего сознания, на миг вытащил сознание ловеласа наружу, и тут же вставил назад.
        Раздался грохот. Всем своим центнером невропатолог грохнулся на пол. Что тут началось! Набежали врачи, медсестры.
        - Сердце! Сердце встало! Скорее шприц с длинной иглой, с адреналином.
        - Тащите электрошокер! Бегом!..
        Все забегали. Принесли электрошокер. Приложили электроды к груди потерпевшего. Его тело прыгнуло, выгнувшись дугой.
        - Запустили! Запустили!

«Я бы мог сделать это быстрее», - подумал Павел, ухмыльнувшись.
        - Адреналин не нужен. Отнесите…
        - А говорил, что его кувалдой не сшибешь.
        - Переутомился, - съязвил кто-то.
        - Ну ладно, взяли, подняли и в соседнюю палату…
        Топот выкатился в коридор, и Павел снова уснул довольный, успев подумать о себе:
«Какое же вредное существо - человек».
        Проснулся сразу. В голове было светло и ясно. По телу разливалось тепло. Он почувствовал, что оживает. Рядом сидела Юля, светлая. На улице рождалось утро. С трудом пошевелившись, стал разлеплять глаза. Юля встрепенулась и с испугом посмотрела на него. У Павла непривычно зашевелились мускулы лица, кожа на скулах. Юля наблюдала за ним молча, с надеждой и тревогой. Он это видел. Вдруг всхлипнув, она тихо сказала:
        - Ты… ты научился улыбаться…
        Не выдержав, она сжала зубы, чтобы не зареветь, и уткнулась лицом в свои ладони, подавляя всхлипывания.
        Павел с трудом сдвинул запекшиеся губы, пошевелил шершавым, как наждак, языком и хрипло, с остановками прошептал:
        - Здравствуй… Это я…