Лабиринты рая Ник Саган


        # Герой первого романа Ника Сагана Габриель Кеннеди Хэлл по прозвищу Хэллоуин, очнувшись, не может вспомнить ничего, кроме того неоспоримого факта, что кто-то хотел его убить.
        Пытаясь выяснить, кому и зачем это понадобилось, он постепенно открывает правду и понимает, что на карту поставлена не только его жизнь, но само существование реального мира.

        Ник Саган
        Лабиринты рая


«Потрясающее произведение… Захватывающий сюжет… Книга, от которой невозможно оторваться…»

Нил Гэйман.


        Посвящается Клиннетт
        Не доверяйте слепо человеку,
        Человек существо ненадежное.

Machines of Loving Grace. Альбом «Крылья бабочки».
        Пролог


        ДЕНЬ 1

«Я не умер».
        Я осознал это еще не до конца, и все же открытие было очень важным, ведь удар был настолько сильным, что я просто должен был умереть. Электрический разряд или что-то подобное превратило меня в фейерверк, тело мое с головы до ног было объято пламенем, а в голове, словно мантра, крутились одни и те же слова: «Я не умер, не умер, не умер»,  - мне пришлось в это просто поверить. Сначала приоткрылся один глаз, потом второй, сознание, если только это можно было назвать сознанием, медленно возвращалось ко мне.
        Холодно и темно. Оранжевый. Урожай. Влажный, затхлый запах, стрекочут сверчки, голова просто раскалывается. Я лежал на поле с тыквами, тело свела судорога. Я дышал с трудом, очень осторожно, будто новорожденный котенок.
        Я все еще не очень осознавал происходящее, мысли в голове едва ворочались. Я попытался сосредоточиться, но от этого голова заболела сильнее. Почему? Что это было?

«Я помню удар и…»

… И больше ничего. Только удар. Я даже не успел испугаться.
        Подниматься не хотелось, голова гудела, словно пчелиный рой. Я попытался обхватить голову руками. Все просто. Сначала поднять левую руку, потом правую… Но ничего не происходит! Почему?

«Я не могу пошевелить руками»,  - вдруг понял я.
        Я попробовал пошевелить ногами, пальцами, бедрами, носом, ушами, шеей. Никакой реакции. Я парализован!
        Сердце заколотилось. Я подумал: что будет, если я не смогу дышать? Ведь в этом нет ничего особенного? Мой мозг будет медленно умирать, как увядающий цветок, я буду скатываться все ниже и ниже, туда, откуда нет возврата, а мое сознание будет расти, заполняя собой весь мир. Я здорово испугался. На ходу придумывая какие-то призрачные божества, я начал отчаянно торговаться с ними.

«Прошу вас,  - думал я,  - не дайте мне умереть. Кем бы вы ни были, если только вы меня слышите, поднимите меня на ноги. Я сделаю для вас все. Я отдам вам все… я…»
        Что "я"? Что я могу предложить?

«Ничего. Я ничего не знаю, а значит, у меня ничего нет. Я даже не помню своего имени. С другой стороны, всякая головоломка состоит из нескольких частей, ведь так? А значит, я смогу вспомнить!»
        Мне пришло в голову: а вдруг у меня травма головы?
        Два очень неприятных слова, с ними не поспоришь. Ведь паралич может случиться не только от травмы позвоночника, вдруг я просто забыл, что нужно делать, чтобы двигаться, как забыл все остальное.

«Давай не будем пороть горячку. Если ты что-то забыл, это можно вспомнить, просто понадобится время».
        Вот это уже похоже на меня. Всегда готов верить в лучшее.
        Я уцепился за эту мысль, за эту ущербную логику, ожидая, что еще немного - и я все вспомню. Ждал. Ждал еще. Из тайных глубин моего разбитого вдребезги сознания родились слова, еще одна мантра: «Совсем не больно. Держи себя в руках. Нет никакой боли, просто держи себя в руках». Но я, черт побери, был не в состоянии взять себя в руки, я не мог успокоиться, меня словно жгло огнем изнутри. Не знаю, сколько я пролежал так, беспомощный и жалкий, распростертый на земле. По натуре я не склонен сдерживать себя: если меня лишить чего-то, на мой взгляд, важного, я становлюсь буйным, по-настоящему схожу с ума. Я задумался. Схожу с ума? Да. По-настоящему? Да. Но бываю ли я при этом буйным? Бываю ли буйным?
        Это называется «истерический паралич». Истерия - психоневротическое состояние, сопровождаемое тяжелыми эмоциональными и сенсорными расстройствами, пароксизмом моторных функций, связанных с заменой понятий и психики. Без сомнения, это была истерика, но вот смеяться мне не хотелось.

«Может, я сплю?» - пришло мне в голову. Наполовину сплю, то есть глаза открыты, а тело спит, словно оно в параличе, в гипногенном состоянии? Возможно, я узник собственного подсознания…
        Треск надкрыльев - эти сверчки меня достали. Должна существовать формула сверчка, ведь у всего должна быть формула. В смысле не генетическая формула, а что-то вроде термометрической формулы. Когда становится холоднее, сверчки стрекочут меньше, следовательно, по скорости стрекотания сверчков можно определять температуру: (стрекотов в минуту / 4) + 40 = # градусов по Фаренгейту. Я подсчитал количество стрекотов в секунду, и у меня получилась довольно прохладная температура - 55 градусов.
        Удивительно, я помню все это, но не помню, кто я такой. Не помню даже, что нужно делать, чтобы двигаться.
        Странная штука мозг.
        Сквозь раздражавшие меня любовные трели сверчков я различил еще какой-то звук - как будто кто-то выл или хныкал вдалеке,  - сначала звук был слабым, неясным, затем все более и более отчетливым. И затем, как гром среди ясного неба, все изменилось.
        Я услышал громкий щелчок - и я снова мог двигаться, словно где-то повернули выключатель, перевернув его с нуля на единицу. Я сразу же вскочил на ноги. Оцепенение прошло. Я больше не чувствовал такой боли. Вновь ожили нервные окончания. Покалывания в позвоночнике, руках и ногах еще беспокоили меня, но боль стихла.
        Глава 1
        ХЭЛЛОУИН


        - Дохнут как мухи,  - тягуче выговаривает служащий Гедехтниса - южанин из Западного Мемфиса. Он выглядит как настоящий джентльмен, но так и не смог избавиться от южного акцента. Справившись с бедностью своей молодости, с расизмом, присущим Америке двадцать первого века, он, словно с упрямым ослом, так и не сладил с гнусавым выговором. Подчеркивая красным фломастером число умерших, джентльмен старается отгонять мысли о своем собственном состоянии. Он находит, что ничем не сможет себе помочь, но, несмотря на это, вновь прикасается пальцами к шее - еще раз потрогать опухоль. Опухоль он не находит, но знает, что она есть. Врач сказал ему, что в течение года он умрет.

        - Чего ты ждешь? Помилования в последнюю минуту?  - эти слова произнесла женщина, тоже служащая Гедехтниса. Ее резкие интонации так же невыразительны, как и ее прическа. Вероятно, она предполагала стрижку под пажа, но парикмахер постриг ее плохо, и теперь ей приходится возиться, чтобы уложить волосы. Она служит в мюнхенском контингенте. Корпоративный штаб Гедехтниса находится в Мюнхене, и у нее неплохое положение в организации.
        Южанин недолюбливает ее, и ни за что не стал бы работать вместе с ней, не будь их работа настолько важной. Ее светлые волосы и пронзительные голубые глаза делали ее похожей на ребенка с плаката арийской евгеники. Когда-то, наверное, эти голубые глаза разбивали мужские сердца, но теперь ее красота поблекла.

        - Я готов к худшему. Но все равно надеюсь. Уповаю на чудо.

        - Чудес не бывает. Во всяком случае, это не для тебя и, конечно, не для меня. Вообще не для нас.

        - Да, не для нас,  - повторил он вслед за ней, вспомнив свою жену и дочь.  - Но, может быть, для всех остальных?


* * *
        Я был в замешательстве. Я представил, как пузырь, какие бывают в комиксах, висит над моей головой, в нем - большой знак вопроса. На самом же деле надо мной завис мерцающий свет, всего в метре надо мной. Он попеременно мигал то красным, то зеленым. Красный-зеленый, красный-зеленый… Он был похож на раздражавших меня светляков. А может, это светляк? Крыльев не видно. Я отступил на шаг. Он двинулся за мной.
        Я решил, что нахожусь под воздействием какого-то жуткого наркотика.

        - Убирайся,  - потребовал я. И не узнал своего голоса. Я откашлялся и повторил, отступая еще на шаг назад: - Убирайся!
        Никак не ответив мне, мерцающий спрайт чуть двинулся вперед, сохраняя прежнюю дистанцию. Я снял куртку, скатал ее и швырнул в преследователя, она пролетела сквозь огонек, не нанеся ему никакого ущерба. Красный-зеленый, красный-зеленый, снова и снова, как оптическая сирена. Теперь рядом с ним возник еще один, этот мигал по-другому: желтый-синий, желтый-синий.
        Я побежал.
        Они тоже понеслись за мной.
        Одновременно со всех сторон раздался глухой голос… то, что я услышал, понять было невозможно. Он то появлялся, то исчезал, то громче, то тише. Громче-тише, громче-тише… И говорил примерно следующее: «Экс… и… реи… анкт… ург… скриииии!»
        Чепуха какая-то, подумал я.
        Не знаю, как далеко я убежал. С полмили, наверное. Я старался не смотреть назад. А когда посмотрел, спрайта не было. Я остановился, пытаясь отдышаться.

        - Все, хватит,  - предупредил я сам не знаю кого, то ли провидение, то ли сверчков, то ли фантомов-божков, которые вернули мне власть над моим телом. Все равно никто не ответил. Плохо, что без спрайта сразу наступила темнота. Очень неприятная чернильная тьма, кажется, что вокруг враги. Луна полностью скрылась за тучами. Приближается гроза.
        Чертыхаясь, я рылся в карманах. Обнаружил там зажигалку из нержавейки и полупустую пачку сигарет с гвоздикой. Запах показался мне очень знакомым, я достал одну и лизнул кончик. Сладкая. Ароматная. Хоть что-то реальное. Я зажег ее и несколько раз затянулся, пытаясь успокоиться.

«Мне нравится вкус гвоздики»,  - констатировал мой мозг. Ладно, теперь я хоть что-то знаю о себе, нечто реальное, и это нельзя у меня отнять. Еще несколько таких прозрений, и может появиться отправная точка.
        Я немного успокоился и попытался собраться с мыслями, но воспоминания не возвращались. Итак, что я знаю? Я знаю, что я молод (1). Мне лет восемнадцать. Я студент (2) или что-то в этом роде. Значит, я должен знать немало вещей, важных вещей, причем наизусть. Что я здесь делал? Все в тумане, ничего не вспомнить.
        Еще я знал, что Лазарь мертв (3).
        Лазарь? Я почувствовал раздражение. Я смутно помнил, что Лазарь мне не нравился. Если честно, я просто его ненавидел. Тогда, может, и неплохо, что он умер?
        Нет, плохо. И очень даже плохо.
        Я погасил сигарету, вытер руки о штаны и отправился дальше. Я шел вдоль кукурузного поля, потом по пустынной дороге через лес. В качестве фонарика я использовал зажигалку. В конце концов пошел дождь, сначала мелкий, потом все сильнее и сильнее. Это напомнило мне крещение. Потом я услышал странные звуки, словно капли дождя били по кожаной одежде. Я повернулся, но не увидел ничего, кроме отблеска зажигалки.

        - Кто там?  - спросил я, вглядываясь в темноту. Никакого ответа. Никого здесь нет, одна параноидальная амнезия.
        Я поспешил свернуть с этой дороги. Холодно, сыро, я иду, постоянно оборачиваясь,  - жалкое зрелище. Я спустился с холма в узкую лощину. Сверкнула молния, и мне почему-то вспомнились католические соборы. Еще не раздался удар грома, когда я понял, что передо мной поместье из камня и витражей, прекрасное, устрашающее и… знакомое.

        - Я знаю этот дом, не понимаю откуда, но знаю,  - пришло мне в голову.
        Ехидные горгульи взирали на меня сверху, будто я должен им деньги. Денег у меня не было вовсе, и поэтому я старался смотреть только на массивную деревянную дверь. Она была из цельного дуба с целым рядом замков с одной стороны. Над ними в мертвой точке - крошечный рельеф: Солнце и Луна в виде человеческих фигур, Гелиос, преследующий Селену. Просто украшение или этот рельеф можно как-то использовать? Замочная скважина отсутствовала, но я все равно заглянул под коврик.

        - Дверь можно просто сжечь,  - подумал я. Все-таки я был не в себе: попробуйте сжечь мокрую дверь зажигалкой.
        Я слегка надавил на изображение луны. «Слегка» оказалось недостаточно, тогда я нажал чуть сильнее. Рельеф повернулся против часовой стрелки, описал полукруг, закрыв при этом солнце, и остановился. Получилось затмение. Раздалось девять щелчков, и дверь открылась.
        Девять замков. Почему девять?
        Я схватил ручку двери. Почти войдя в дом, я подумал, что, может быть, мне следовало постучать.
        Стены из тесаного камня скрывали светлые удобные комнаты. Плюшевые диваны, гобелены, картины, кресло-качалка. Грозный фасад оказался просто ширмой. У меня заныли зубы. Я подумал о черепахах. Каймановые черепахи. Чтобы достать ее мясо, достаточно просто открыть панцирь, но черепахи не сдаются просто так: при малейшей опасности они легко могут откусить палец. Я представил, как я бегу по дому, безуспешно пытаясь открыть двери десятью окровавленными пальцами.

«Представил, как я бегу? Я же понятия не имею, как я выгляжу».
        Мне нужно зеркало.
        Я переходил из комнаты в комнату, щелкая выключателями, тщетно пытаясь зажечь свет. Электропроводка была на месте. Видимо, кто-то отключил предохранитель.
        Зажигалка уже потрескивала, пришлось обходиться без нее. Непроглядная тьма. Я старался ни на что не натыкаться, ну хотя бы на острые углы. Кофейный столик… я схватился за колено и закусил губу. Споткнулся на кухне… не упал только потому, что успел схватиться за стол.
        Я выпрямился и попытался сориентироваться. Обыскал ящики: не то, не то, не то. Вот! Нож. С зазубринами. Я крепко сжал его в руке. Помахал им в воздухе. Нож был удобным, но я по-прежнему не чувствовал себя в безопасности.
        Я пошел вверх по винтовой лесенке, время от времени оглядываясь в холл. Так, поищем спальню хозяина.
        Со лба прямо в глаз скатилась струйка пота. Свело живот. Если у меня не будет выбора, если это будет единственный способ спасти свою жизнь, смогу ли я убить?

        - Постой,  - подумал я,  - убить кого? Ты крадешься по чужому дому с ножом. Ты что, совсем рехнулся?
        В этот момент я понял.
        Вопрос: почему умер Лазарь?
        Ответ: потому что его убил я.
        Откуда-то, из глубин моего сознания возник образ. Я увидел, как Лаз падает навзничь и затихает, потому что я продырявил его любимую артерию. Он потерял много крови и умер, а я не помог ему. Но я должен был так поступить. Или я, или он.
        Но что произошло на самом деле?
        Или мне хотелось, чтобы произошло именно так?
        Я подошел к двери, слегка толкнул плечом…
        Флуоресцентные лампы, горящие восковые свечи, лампы накаливания. Прищурившись от яркого света, я принялся искать хозяина. Здесь? Там? Никого не видно. Кровь все стучала в висках; чуть расслабив руку, державшую нож, я вдохнул воздух в легкие и осмотрелся. Значит, спальня… Отлично. Хозяин дома питает слабость к хищникам… Шкуры, мех на полу. Огромные комнатные растения. Мотив джунглей - волнистые полосы, как на тигровой шкуре, игра черного и оранжевого.
        Я посмотрел на кровать красного дерева. Внушительная кровать под пологом была не прибрана. В головах на спинке кровати, словно гордый девиз, были вырезаны готические буквы. Восемь букв, одно слово: Хэллоуин.
        Должен признаться, по спине пробежал холодок, но не оттого, что я узнал это место. Даже если это моя кровать, она ни о чем мне не говорила, как, впрочем, дом в целом. Я чувствовал себя незваным гостем. Я чувствовал себя как Златовласка в аду.
        Хэллоуин. Это что, праздник? Навряд ли. Имя? Утверждение? Угроза?
        Философия?
        Я потрогал рукой простыни, будучи почти уверен, что они окажутся теплыми. Нет, они были холодными. Мне ужасно захотелось прилечь здесь и заснуть. Лечь, заснуть и проснуться в другом месте. Но вместо этого я зашел в ванную, плеснул воды в лицо и посмотрел в зеркало.
        В зеркале меня не было.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382291221
        ОБОЗНАЧЕНИЕ ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ
        ИНФИЦИРОВАНИЕ
        НАРУШЕНИЕ ЦЕЛОСТНОСТИ
        ДЕВЯТЫЙ ГОСТЬ ХЭЛЛОУИН СКОМПРОМЕТИРОВАН ЧЕРЕЗ ХОСТА ЯНУСА
        ПОДЧИНЕННЫЙ ХОСТ ДЕВЯТЬ НЭННИ (ДЕВЯТЬ) ОПАСНО НЕСТАБИЛЕН
        ХОСТ МЭЙ ХОСТ ТРО? НЕСТАБИЛЕН? ПРИОРИТЕТ?
        ГОСТЬ ПЯТЬ ЛАЗАРЬ ВСЕ ЕЩЕ НЕ ОТВЕЧАЕТ (ПРИОРИТЕТ)
        ПРОВОДИТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ КОНЕЦ
        Глава 2
        КУЛЬМИНАЦИЯ

        Число умерших возрастает, угроза все увеличивается. Многие болезненно воспринимают происходящее: они либо заканчивают жизнь самоубийством, либо убивают своих близких, чтобы избежать худшего. В некоторых случаях это акт милосердия.
        Другие смиряются, собираются в группы ради единения, любви, веры и гармонии. Южанин видел в этом единодушие и согласие, к которому пришло наконец почти все человечество. Во всяком случае, в большей части вопросов. Впрочем, он находил, что произошло это слишком поздно. Где был этот дух единения, когда он был действительно необходим?
        Блу считает, что для достижения гармонии необходима личная заинтересованность. В последнее время начала возрождаться вера - вера в организованную религию, праведность, проклятие, рай и ад. Люди теперь добры друг к другу, потому что надеются таким образом избежать гнева Господня, считает Блу. Сама же Блу не верит в проклятие, и ей трудно понять тех, кто верит. К своим пятидесяти двум годам она так и не нашла ни твердого свидетельства, ни научно доказанного подтверждения существования Бога. Себя она считает атеисткой.
        Южанин предпочитает называть себя агностиком с наклонностями представителя секты пятидесятников. К секте пятидесятников принадлежала его мать, причем к активной ее части, отец был баптистом, но не очень усердным. Сам Южанин не был в церкви уже много лет, хотя в детстве ему нравилось ходить в храм. Там было безопасно, что было для него очень существенно, там царил мир, там было хорошо. Но дома, бывало, мать сжимала его в объятиях и начинала говорить на непонятных языках, разговаривая, как она объясняла, с бесовскими силами, которые, как она утверждала, в нем поселились. Мирным существованием это назвать было нельзя, это был настоящий кошмар. Тихим, спокойным голосом она произносила непонятные слова, а в ее глазах он видел угрозу. Она никогда не била его, но он чувствовал, что она близка к этому, еще чуть-чуть - и она могла сорваться в бездну, из которой уже нет возврата.
        И никогда, ни разу ему не показалось, что ею овладевал Святой Дух. Если Бог существует, он не одобрит такого поведения. Самому Южанину никогда не казалось, что им может овладеть нечто большее, нежели простая склонность к озорству.

        - Демон внутри меня?  - спрашивал он себя.  - Почему тогда она меня любит?

        - Люби грешника, ненавидь грех,  - так она говорила. Сколько раз она повторяла это ему?
        Оглядываясь назад, он понимал теперь: она ни разу не сорвалась, не перешла черту,
        - может быть, думал он, это и есть пусть слабое, но все-таки доказательство Божьей любви. Он был бы счастлив верить в Бога - сейчас особенно. Но каждый раз, когда он пытался раскрыть эту часть своей души, подкрадывался скептицизм и, словно белые кровяные тельца, ликвидировал инфекцию. Эта осторожность и склонность к скепсису не раз помогали ему в жизни: он принимал здравые, разумные решения. Отказаться от них теперь уже практически невозможно.
        С другой стороны, нет никакой возможности избавиться от своего религиозного прошлого - тех неистовых мрачных откровений, нарушения тайн, рассказов о нечистой силе, о палках, камнях и озерах пылающего огня. Его все это не пугало - это лишь угрозы, ничего общего с реальной жизнью. Нет, история, которая ему нравилась, была проще - история Лазаря. Иисус Христос возвратил человека из мертвых. Это прекрасно. Этот фокус куда лучше, чем все, что удалось Ван Канегхему или Гуддини за всю их карьеру.
        Конечно, Гедехтнис отнимает много времени, но все-таки он занят не настолько, чтобы не задумываться. И он задумывается: где же мой Спаситель? Он спрашивает сам себя: где моя вечная жизнь? Будет ли Второе Пришествие, или Лазарь умер раз и навсегда?
        Подумав об этом, он вновь возвращается к работе. Работа - его спасение.


* * *
        Мне захотелось выйти из игры.
        Я все смотрел и смотрел в зеркало, а для зеркала я по-прежнему оставался невидимкой. Но ведь это было не так: я ясно, как днем, видел свои руки, одежду, ботинки, но для зеркала я как будто не существовал.
        Ну ведь должно быть какое-то разумное объяснение происходящему!
        Думаешь, должно быть? Как тебе понравится такой вариант: ты умер.
        Но это просто глупо. У трупов тоже есть отражение. А кроме того, я не чувствовал себя мертвым.
        Повторить это еще раз: я не чувствовал себя мертвым.
        Откуда тебе знать, как чувствуют себя мертвые? Теперь ты просто призрак. Добро пожаловать в новое пристанище.
        Но я не могу проходить стены насквозь.
        Тогда ты вампир, обреченный вечно бродить по земле.
        Вампир? Я? Но это просто смешно. У меня такая же кровь, как у любого другого.
        Ты убил Лазаря.
        Этого отрицать я не мог, впрочем, не мог и согласиться с этим. На меня давило страшное чувство вины, в туманных, расплывчатых воспоминаниях причудливо переплетались истина и вымысел. Я считал себя вполне порядочным человеком, но казалось, во мне поселилось какое-то безумие.
        К тому же в глубине души я по-прежнему был уверен в своей невиновности.
        Наполнив раковину и сложив ковшиком ладони, я плеснул воды себе в лицо. Капли скатывались с кожи, стекая в раковину, от них разбегались круги. А над этими кругами… я не мог поверить своим глазам…
        Капли в зеркале возникали как будто из воздуха. Они становились видимыми, как только стекали с моего лица, но ни на секунду раньше.
        Взяв нож за самый кончик, я подбросил его. Как только я выпустил его из рук, нож стало видно в зеркале. Я поймал его - нож опять стал невидим.
        Похоже, я был человеком, не склонным отражаться в зеркале.
        Я поднес нож поближе к свету.
        Я внимательно посмотрел в воду.
        Нигде не было моего отражения.

        - Может быть, я совершил убийство из-за какого-то дежа вю,  - пробормотал я вслух. Тембр моего голоса показался мне странным. И без зеркала я мог понять, что у меня белая кожа и рыжие волосы. Выдернув прядь волос, я убедился, что они действительно ярко-рыжие.
        Хоть что-то. Но я по-прежнему не знал, как выглядит мое лицо. Я попытался определить на ощупь. Вверх, вниз, влево, вправо, провел по лицу рукой. Обнаружил два глаза, нос, губы, зубы, язык, подбородок, уши. Ничего необычного. Я искал шрамы, но их у меня не было,  - никаких физических недостатков.
        Опять раздался невыразительный голос, словно пульсируя, он шел одновременно отовсюду и ниоткуда.

«Хо… бы… удо… обсу… в…»
        Мои мускулы рефлексивно сжались.

        - Заткнись!  - зарычал я.
        Удивительно, но голос сразу же смолк.
        Наверное, мне следовало обрадоваться, но радости я не почувствовал. Какие отвратительные, надоедливые тюремщики - разве станут они меня слушать? По зеркалу, словно стигматы, побежали буквы, слова возникали целиком:


        ТАКАЯ ФОРМА ОБЩЕНИЯ ЛУЧШЕ?


        Я разозлился еще больше.

        - Оставь меня в покое!


        ЕСЛИ ТЫ ЗАНЯТ, Я МОГУ ВЫДЕЛИТЬ ДЛЯ ТЕБЯ ПРОСТРАНСТВО.


        Я ударил зеркало кулаком. Я бил по нему до тех пор, пока все буквы не исчезли, пока не разбил костяшки пальцев, пока раковина не наполнилась осколками, а вода в ней не покраснела от крови. До тех пор, пока не выразил свою точку зрения. Воцарившаяся после этого тишина буквально оглушила меня.
        Руки мои кровоточили. Я был весь в крови и весь покрылся испариной. Мне едва удавалось сдерживать стоявшие в глазах слезы.
        Как это ни странно, но за зеркалом ничего не оказалось. Я рассчитывал найти там проход в другое измерение. Я с удовольствием посидел бы сейчас где-нибудь за бутылочкой текилы.
        Я порылся в аптечке, нашел набор первой помощи, перевязал руки. «Как глупо»,  - подумал я. Минуты две или три я смотрел на перебинтованные руки, мне так было жаль себя. Наконец я вернулся в комнату в стиле сафари, туда, где стояла огромная кровать красного дерева.
        Никаких опознавательных знаков, никаких бумаг. Никаких дневников. Совсем немного зацепок: одежда (необычные фасоны и покрои, в основном черного цвета, несколько оранжевых, совсем немного вещей других цветов), несколько безделушек, несколько статуэток, которые походили на Шиле или Трана. Ничего ценного, ничего, что помогло бы мне.
        Я кое-что примерил, одежда оказалась мне впору. Без зеркала трудно было судить, но я чувствовал себя удобно. Однако я сразу почувствовал беспокойство.
        Рыжие волосы на подушке - еще один дурной знак.
        В выдвижном ящике я обнаружил двадцать два серебряных медальона на серебряных цепочках, на них изображены были карты главного аркана таро. От «Дурака» до
«Мира», я сразу узнал их. Взяв одну из них - на ней было написано «Маг»,  - я надел ее на шею. Сам не знаю, почему я это сделал. Просто мне показалось, что так надо.
        Потом я прошелся по всему верхнему этажу. Кладовки, спальни для гостей… и вдруг - ура!  - распределительная коробка. Методом проб и ошибок, с небольшими передышками я довольно быстро подключил электричество во всем доме.
        Дом был неудобным. В нем было все для комфорта, но не хватало необходимого. В стильной современной кухне я не нашел еды. В доме был превосходный рояль, но рядом не было стула, чтобы сесть и играть на нем. Некоторые комнаты выглядели вполне жилыми, другие же имели вид заброшенных, никогда не используемых помещений.
        Библиотека была просторной, все стены занимали стеллажи с книгами. Но на корешках не было названий. Я взял одну наугад. Все страницы были пустыми.

«Шутка»,  - решил я.
        В игровой комнате находился стол для пула, покрытый черным войлоком, и шестнадцать шаров, все оранжевые, кроме белого битка. Я обнаружил там хрустальную пепельницу, все окурки в ней были от сигарет с гвоздикой.

        - Популярная марка,  - проворчал я.
        Я посмотрел на великолепные старинные часы, стоящие в опасной близости к столу. Большая стрелка приближалась к девяти, маленькая стояла на шести. «Рассвет»,  - подумал я, но за окнами стояла темнота - видимо, часы давно не заводили.
        Неслышно подкралась черная кошка и свернулась у моих ног. Она дружелюбно потерлась о мою ногу головой. Я взял ее на руки и рассмотрел ошейник.
        Там было написано - УИСПЕР .
        Шерсть ее лоснилась, за ней, наверное, хорошо ухаживали. Я почесал кошку за ухом. Она замурлыкала в ответ, такое теплое, счастливое мурлыканье. Кажется, я ей нравлюсь. Не исключено, что мы знакомы - насколько это вообще возможно между человеком и кошкой.
        Уиспер, вероятно, ожидала чего-то более существенного, чем ласка. Я отнес ее на кухню и стал искать кошачью еду. Еды нигде не было. Зато я нашел бутылку сливок. Уиспер, похоже, ничего не имела против такого угощения.
        Я нашел обрывок веревки, и мы с ней проиграли до самого рассвета.
        ДЕНЬ 2
        Я вышел из дома.
        Дождь закончился, но воздух все еще был влажным. Я вдохнул полную грудь воздуха, пахнувшего дождем, и отправился вокруг дома.
        Ничего интересного. Ни генератора, ни электрических проводов, ни ветротурбины. Но откуда берется электричество? Некоторое время я молча курил, размышляя, наслаждаясь теплом утреннего солнца. Еще одна загадка: ни телефона, ни телеграфа, ни модема, ни даже устройства для телеконференций. Не было радио, телевидения, не было передатчика. Черт, даже почтового ящика не было.
        Полнейшая изоляция. Зачем было нужно?.. Хотя нет, оборвал я сам себя, не полная изоляция, здесь есть мигающие огни, бесстрастные голоса и только Бог знает, что еще.
        Нужно обследовать окрестности. Это самое лучшее решение. Я взглянул на дом еще раз
        - не упустил ли я что-нибудь важное. Дурацкое занятие. Бессмысленное. Я даже посмотрел на трубу. Привет, Санта, ты еще там?
        Для Уиспер Рождество наступило раньше обычного - я оставил ей все сливки, какие были в доме, и открыл окно. Я не знал, когда я вернусь, если вернусь вообще, впрочем, если станет туго, она может поохотиться на сверчков.
        Вооружившись кухонным ножом, зажигалкой, сигаретами, биноклем и старомодным компасом, которые нашлись в подвале, я отправился за знаниями. На север, решил я. Знания расположены на севере.
        Шаг за шагом я двигаюсь вперед.
        В воздухе кружатся бабочки.
        Прекрасный день, все предусмотрено. Я шагал вдоль полей пшеницы, ячменя, кукурузы, тыкв. Очень много тыкв. Никто не следил за урожаем, конечно. Фермеры отсутствовали, как мое отражение в зеркале. Я постарался не обращать на это внимания. Мне пришла на ум какая-то мелодия, и я начал насвистывать ее. Интересно, я ее помню или сочиняю прямо на ходу?
        Хриплое «кар-кар» заставило меня посмотреть на небо, но ворон я не увидел. Снова
«кар-кар» - настойчиво, громко. Вон она: вылетела из-за деревьев, коричневая птица с хвостом, глаза красные, как рубины. Коричневая ворона. Полуальбинос, решил я. Очень редкая. Она разрезала воздух элегантными взмахами крыльев, кричала, показывая розовый язычок. Потом повернула в сторону, плавно заскользила в воздухе. Полетела к кукурузным полям. Может быть, я ее обидел? Налетел осенний ветер, подтолкнул меня, но тотчас стих. Я ускорил шаг.
        Впереди плакучие ивы, красивое тенистое место, прекрасно подходит для семейного пикника. Правда, при условии, что ваша семья не очень привередлива.
        Потому что место это - кладбище.
        Ровные ряды, два на пять. Всего десять могил.
        Десять.
        Ирландские могильники - я знал, что они называются сидхи,  - украшенные мелкой белой галькой, уложенной в память о почивших. На надгробиях надписи - готические буквы: Ш, Ф, X, И, Л, М, П, С, Т и В.
        "X" означает Хэллоуин, рассудил я. "Л" - Лазарь.
        Л - никаких проблем, но X - единственная открытая могила. Я осторожно подошел ближе, заглянул: оттуда на меня смотрел богатый деревянный гроб. Он был открыт. И пуст.
        Добро пожаловать домой?
        Я потратил несколько отвратительных минут, чтобы раскопать могилу, обозначенную буквой Л. Ни тела, ни гроба. Ничего. «Здорово!» - подумал я. Так и подмывало разломать что-нибудь, но бинты на руках несколько усмиряли мой пыл. Правда, руки уже не болели. Я машинально размотал повязку, погруженный в размышления. Посмотрел на них.
        Костяшки пальцев полностью зажили.
        Быстро, однако. Все, чего мне недоставало с точки зрения энграмм, я с лихвой наверстывал скоростью восстанавливаемости клеток.
        Вытянув руки, я несколько секунд держал бинты над могилой, затем разжал пальцы. Они упали в гроб, чуть зашуршав, словно засохшие листья.
        Я предполагал, что должен вспомнить этот гроб, но - ничего. И я подумал, что это очень хорошо, лучше и быть не может, я не люблю намеки. Наверное, есть вещи, о которых не стоит вспоминать.
        Я коснулся рукой воображаемой шляпы, отдавая почести остальным могилам. Если кто-то наблюдал за мной в тот момент, жест, наверное, мог показаться довольно насмешливым…
        Но я не хотел никого обижать.


* * *
        Неотрывно глядя на стрелку компаса, я продолжил путешествие.
        Скоро. Слишком скоро я обнаружил элегантную церковь. Ну конечно, кладбище всегда находится рядом с церковью, это вполне естественно. Но это была не совсем церковь. Чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что она похожа на…
        Похожа на собор.
        Кажется, этот собор я уже видел. Он мне знаком, даже слишком.
        Стрелка компаса все так же указывала на север.
        Мне не нужно было проверять, открыто ли окно, которое я открыл для Уиспер. Можно назвать это шоком, духом противоречия, но я просто хотел убедиться. Когда мои ожидания подтвердились, у меня не было необходимости лезть на второй этаж, чтобы еще раз увидеть окровавленные осколки в раковине, но я это сделал. Я проверил.
        Каким-то необъяснимым образом я снова попал в этот дом.
        Тогда мне пришло в голову, что я блуждаю здесь, как Алиса в Зазеркалье. И я опустился на колени. Я изрыгал проклятия. Все это было дьявольски нечестно. Мне хотелось кричать. Мне хотелось свернуться клубком. Мне хотелось убить кого-то, того, кто все это сделал. Мне хотелось вернуть свою память.
        Мне хотелось, хотелось, хотелось…
        И тут меня словно кто-то ударил. Вмиг все стало предельно ясно.
        Это была не совсем память, скорее ощущение, оно возникло внутри меня, бессознательное, мощное. Я не мог от него ни убежать, ни скрыться. И понял я следующее.
        Что-то должно произойти, что-то ужасное. Нечто, что не выразить словами. На его фоне все мои проблемы стали ничтожными. Если я не вспомню, кто я такой и что со мной произошло, очень скоро ничто не будет иметь смысла, потому что всему придет конец. Это «что-то» ускользало от меня, но я знал, что оно огромно, знал, что, когда придет «конец», приближение которого я осознал сейчас, ангелы будут рыдать. Я чувствовал это каждой частичкой своего тела, знал куда лучше, чем самого себя сейчас. И еще кое-что я осознал почти сразу. Знание это всплыло из глубины моего подсознания, как дохлая рыба со дна пруда: моя жизнь в большой опасности.
        Электрический шок, паралич - кто-то пытался меня убить. Я чувствовал это очень отчетливо, и это было так просто. Да, кому-то нужно, чтобы я был мертв.
        Ты убил Лазаря. И это возмездие.
        Я не мог согласиться. Чувство опасности было куда больше, Лазарь лишь маленькая его частица…
        Ты не успеешь все выяснить вовремя.

«Успею»,  - пообещал я себе.
        Но и сам не мог себе поверить.


* * *
        Быстро стемнело, так быстро ночь не наступала еще никогда. Мне было все равно. Я не устал, мне не хотелось есть, адреналин насыщает лучше материнского молока. Пора в путь.
        Я повернулся, чтобы пойти в другую сторону, стрелка компаса повернулась вместе со мной. Я был одновременно на севере и на юге. Прошлой ночью я бежал с запада… значит, слева восток? Почему бы и нет?
        Недалеко от дома я увидел прибитого к дереву игрушечного медведя. Возможно, это была моя игрушка. Лучше не думать об этом.
        Это случилось, когда я был уже в двух или больше милях от дома.
        Погрузившись в свои мысли, я не очень-то смотрел по сторонам, все пытался понять, как получилось, что я вернулся туда, откуда шел. Или мой мир был совсем мал? Но если это так, как только я прошел Северный полюс, компас должен указывать на юг, разве нет?
        Слабый запах. Ветер принес запах сырой кожи и мочи. Когда я это заметил, было уже поздно.
        Они выскочили из темноты и схватили меня за руки. Какие-то темные существа, я не мог их разглядеть. Нож выпал из руки. Я отчаянно сопротивлялся. Кожа начала неметь, когда они поволокли меня, действовал какой-то токсин, отрава, активизирующийся от прикосновения. Они явно спешили…
        Их было всего двое - справа и слева,  - но они легко подняли меня. За спинами у них трепетали крылья. Я почувствовал, что не могу пошевелить ногами, как будто змеи переплели лодыжки. Кровь пульсировала, меня трясло, удары сердца отдавались в ушах. Взошла полная луна - полнолуние перед осенним равноденствием. Серебристый диск выглянул из-за туч, и я повернул голову, чтобы увидеть лица схвативших меня существ.
        Ничего.
        Лиц у них не было.
        Я закричал от ужаса, я кричал, пока горло не заболело так, словно я прополоскал его кислотой. Потом я уже только бормотал всякую чепуху, и, когда исступление достигло высшей своей точки, я случайно произнес два слова, оказавшихся волшебными: «Отпустите меня!»
        И они повиновались…
        Я полетел вниз. Я падал с огромной высоты. Вниз, вниз, со страшной скоростью, на землю, на все приближающуюся землю. Я упал на что-то огромное и мягкое, подпрыгнул, снова упал в грязное болото. Выплюнув попавшую в рот болотную жижу, я попытался подняться на ноги. Нужно убраться отсюда поскорее, прежде чем вернутся демоны… мороки.
        Я остановился. Мне нужно было собраться с мыслями. Да, меня охватил трепет узнавания, что-то внутри меня сдвинулось с места, как будто хотело выйти наружу. У крылатых существ было имя. Их звали мороками. Откуда я это знаю?

«Они не разговаривают и не смеются,  - вспоминал я.  - Они не улыбаются, ведь у них нет лиц: там, где должно быть лицо,  - просто гладкое место… все, что они могут делать,  - это хватать и летать, еще щекотать. Вот и вся их жизнь».
        От сознания, что я помню это, мне стало хорошо.
        Может быть, это стихи? Какая-то книга, предположил я, страшная сказка. Я помню вымышленных чудовищ из сказки. Разум мой не желал признавать подобное, ведь подобного просто не может быть, это противоречило всем законам логики.
        Потому что они были моими чудовищами.
        Не совсем так. Мороки принадлежали Лавкрафту. Помнил я мало, но точно знал, что писатель Говард Филипс Лавкрафт был моим героем, по крайней мере, я им восхищался. Я смутно припоминал, что он описывал подобные ужасы, и я любил его книги за это, а в его честь создал мороков в этом пустынном месте. Но как я это сделал?
        С ответами на эти вопросы придется подождать, главное сейчас - выжить. Хищники где-то совсем рядом, теперь я помнил, кто они, но это не значит, что они не могут разорвать меня в клочья или расправиться со мной как-нибудь иначе.
        Я осмотрелся. В темноте и тумане было трудно разобрать что-либо, зловонные болотные газы, поднимавшиеся со дна, висели в воздухе, словно густое химическое облако. Грязно-белый туман покрывал большую часть болота, и мне уже казалось, что я заблудился в лабиринте.
        Я споткнулся сразу же, как только вступил в полосу тумана.
        Туман, обыкновенный с виду, был твердым на ощупь, его можно было выжимать. Теплый, студенистый, словно резиновый, он казался органическим, почти живым. Он обволакивал меня, и я чувствовал прикосновения, мягкие, будто губка…
        С содроганием я двинулся вперед по этому туманному лабиринту, то и дело проваливаясь по колено в хлюпавшую жижу. Лабиринты для альпийца - незаконченные кандалы, путь через лабиринт символизирует духовный поиск центра.
        К черту центр, я просто хочу выбраться отсюда.
        Наконец я добрался до края болота, здесь оно переходило в пологий склон невысокого холма. На берегу полукругом стояли мороки. Их было восемь: черные, блестящие, рога и когти, крылья, как у летучих мышей, хвосты с колючками. Они стояли лицом ко мне, не издавая ни звука. Впрочем, я неверно выразился, лиц у них не было. Я мог бы сказать, что они разглядывают меня, если бы у них были глаза.
        Мороки - порождение безумия. Я не мог даже предположить, что они будут делать, как не мог предсказать и свое поведение. Я боялся нападения. Быстрого, неожиданного нападения.

        - Полагаю, вы удивлены, зачем я позвал вас сюда,  - заговорил я.
        Они не реагировали.
        На сосне заухала сова, я решил, что это знак - пора вылезать из трясины. Приятно чувствовать твердую почву под ногами. Шаг, еще шаг. Все спокойно. Я старался двигаться медленно и держать руки на виду: мне не хотелось, чтобы мои действия были восприняты превратно.
        Третий шаг… Тут я заметил ее.
        Она прошла сквозь молчаливые ряды: вся в черном, миндалевидные глаза, длинные черные волосы туго завязаны в хвост на затылке. Она была человеком, сильная, чем-то знакомая. К тому же очень симпатичная.

        - Удачная встреча,  - улыбнулась она мне.  - Мы давно тебя ищем.

        - Я здесь.

        - Ты ранен?
        Я нахмурился.

        - А что, должен был?
        Улыбка увяла. В глазах смятение.

        - Вовсе нет,  - ответила она.
        Я никак не мог вспомнить ее имя. Тогда я попробовал отгадать.

        - Симона.
        Ответ был написан на ее лице: я не угадал. Но все равно она похожа на Симону. Я почти угадал.

        - Я не… - начала она, но я тотчас перебил ее.

        - Жасмин.  - Я уловил ее аромат.

        - Да.
        Нас разделяло не больше пяти шагов. Я подошел ближе.
        Я увидел в ее глазах свое отражение.

        - Не двигайся!  - крикнул я.
        Она остановилась, вероятно, она подумала, что я не в себе. Мне было все равно. Я разглядывал свое отражение в ее глазах. Я увидел молодого человека, худого и крепкого, волосы цвета мандарина коротко пострижены, а настороженные глаза настолько темны, что можно назвать их черными.

        - Скажи, кто я?

        - Хэллоуин,  - ответила она.
        Мне очень не хотелось это слышать, но, когда она уже произнесла мое имя, я почувствовал некоторое облегчение. Значит, тот дом все-таки мой и я - Хэллоуин. Черт, подумал я. Хотя могло быть и хуже.

        - Кто это?

        - Ты - мой лорд Хэллоуин, принц болот, король Кадата, верховный соверен оранжевого и черного.
        Я чуть не расхохотался: подумать только, всего минуту назад я весь дрожал от страха. Звучит неплохо. Видно, принадлежу я не к низшему сословию, это тебе не какая-нибудь пара жалких титулов. Мне пришло в голову, что титулы эти - шутка и я просто не могу ее вспомнить. Не думаю, что кто-то может воспринимать все это всерьез. Чуть позже мне показалось, что я помнил: за ними стоит вполне разумное объяснение. В моих предках текла голубая кровь, и я был частью особенной семьи.
        В голове у меня возник образ: школьники, сидя за партами, поют: «Я особенный! Жизнь моя имеет смысл!»

        - Кто мои враги?

        - Нет никого, с кем ты не смог бы справиться. То есть враги все-таки есть. И они где-то близко.

        - Назови их имена,  - потребовал я, входя в роль.

        - Фиолетовая королева. Черный рассвет. Д'Врай, творящий вдов.
        Эти имена ничего мне не говорили, кроме того, что они были безнадежно водевильны. Как печально. Я думал, что смогу вспомнить своих противников. Жасмин неверно поняла мой хмурый вид, решила, что мне не понравился ее ответ.

        - Есть и другие,  - добавила она.

        - А союзники?

        - Ты видишь их перед собой.
        Я кивнул и потянулся за последней сигаретой. Глаза Жасмин сузились.

        - Почему ты проверяешь меня?

        - Предосторожность.
        Она обратила на меня взор миндалевидных глаз, и я понял, что обидел ее. Тогда мне пришлось солгать.

        - Я опасаюсь двойников. Я не хотел огорчать тебя, но вчера я обнаружил самозванку, она выглядит точь-в-точь как ты - глаза, волосы, лицо. Она похожа на тебя, словно вы близнецы. Она называет себя Симоной, боюсь, она собирается расправиться с нами, обманом проникнув к нам.

        - Это же ужасно!  - воскликнула она, и на минуту мне показалось, что она позволила себя провести, но она продолжила: - Но кто мог послать такого двойника?
        Я ничего не ответил. Я чувствовал себя актером на сцене, все это было забавно, все понарошку, но интуитивно я чувствовал, что опасность вполне реальна.

        - Я убью ее, как только найду,  - пообещала она.
        Мрачные, стоические слова… я не сомневался, что она выполнит угрозу. Судьба мне улыбнулась: мне повезло, что Жасмин на моей стороне.

        - Что-нибудь произошло, пока меня не было?  - спросил я.
        Она неопределенно махнула рукой.

        - Ничего важного. Просто я начала волноваться, куда ты пропал. Я отправила Дьябло и Уиддершинса к тебе домой, а когда они сообщили, что тебя там нет, я послала Поппея, Блутто, Хадсона, Саблю и Гульса искать тебя.
        Имена мороков, я думаю. Интересно, кто из них пытался научить меня летать?

        - Извини, что заставил тебя волноваться,  - сказал я.

        - Я сама виновата, была слишком самонадеянна,  - ответила она, я так и не понял, что она хотела этим сказать.
        Вспышка света. Тут я совершил ошибку: посмотрел прямо на свет. Когда ослепленные ярким светом глаза наконец снова могли видеть, я понял, что свет этот мигает: фиолетовый-розовый-фиолетовый-розовый-фиолетовый-розовый. Блуждающий огонек, похож на стеклянный шарик. Пожалуй, крупный шар… будто биток.
        Жасмин напряглась.

        - Фиолетовая королева!  - воскликнула она.
        Так-так. Поскольку я не видел ничего, кроме мигающего спрайта, я решил, что Жасмин говорит о дистанционном приборе моего врага, пресловутой Фиолетовой королевы. Визитная карточка.

        - Думаешь, она хочет поговорить?
        Жасмин ухмыльнулась.

        - Ты собираешься ответить?  - поинтересовалась она.

        - Конечно,  - ответил я, пытаясь казаться уверенным.  - Почему бы и нет?
        Понятия не имею, как мороки могли слышать меня, если у них нет ушей, но они зашевелились, начали занимать оборонительные позиции. Жасмин координировала их перемещения, подавая им сигналы руками и пальцами. Выглядела она внушительно.

        - Я готова,  - произнесла она, как только войско построилось.
        Я не сомневался, что этот огонек - просто хитрый трюк. Я пытался отгадать, как он устроен.
        Ответ, ответ, ответ…
        Я сжал руку в кулак и сдавил его, очень сильно. Я сосредоточился на этом давлении и прикрыл глаза.
        Ответ, ответ, ответ…
        Я раскрыл ладонь, посмотрел на нее. На ладони мерцал шарик, размером с биток, мой спрайт попеременно мигал: черный-оранжевый-черный-оранжевый-черный-оранжевый. Мои цвета. Счастливого Хэллоуина.
        Красный-зеленый, желтый-синий, фиолетовый-розовый, оранжевый-черный. Стандарты. Геральдика. Символы и позывные.

        - Блуждающие огоньки,  - подумал я.  - Дурацкие блуждающие огоньки.
        Я переглянулся с Жасмин и швырнул черно-оранжевый в сторону фиолетово-розового.
        Мой спрайт парил в воздухе, потом нашел своего противника, и они закружились, все быстрее и быстрее, словно протон и электрон в поисках ядра, словно влюбленные светлячки. Наконец они соприкоснулись.
        Хаос, хаос в чистом виде.
        Прямо в ушах у меня раздавались хлопки, будто лопались зернышки попкорна. Мой мир начал сходить с ума, извиваться и падать. Я содрогнулся: казалось, он растянулся до бесконечности. Все вертелось у меня перед глазами, мне почудилось, что я сейчас вылечу отсюда в иное пространство, но все опять вернулось на свои места, так же быстро, как до этого изменилось. Я вновь оказался на том же месте, только чуть в стороне.
        Я стоял на склоне холма. Болото тоже было на месте. Там же были мороки и Жасмин. Но…
        Но откуда-то здесь возникли горы, которых раньше не было, все стало фиолетовым, а на ночном небе засияли три луны.
        Смайлики выглядели кровожадно…


* * *
        Название этих существ возникло в моей памяти само собой: тошнотворного вида гуманоиды с золотыми лицами, к которым прилипла неизменная идиотская улыбка. Это были клоны, а потому различить их можно было только по цветам их странных костюмов: яркие оттенки красного, желтого, зеленого и синего, смешанные с заливающим все вокруг фиолетовым светом. Они держали автоматы в обтянутых кожей когтистых лапах.
        Откуда-то доносился высокий визгливый женский голос. Я сразу же понял, что это и есть Фиолетовая королева.

        - Вперед, вперед, вперед, вперед!  - пронзительно вопила она.
        Смайлики начали стрелять.
        Пули разили мороков, вокруг стоял оглушительный грохот. Я прижался к земле и пополз к болоту.
        Мороки пикировали с неба, хватали Смайликов по одному, но те палили в автоматическом режиме, и ни одно из моих существ не было в состоянии выжить, получив целую обойму. Швейцарский сыр, отвратительный балет… мне смутно припомнилась музыка - регтайм, свинг двадцатых, кому-то нравилась такая музыка.
        Жасмин схватила Смайлика и оторвала ему голову, затем с силой отшвырнула его товарища. Откуда такая сила, я не мог себе представить, но зрелище было великолепное. Она обезоружила еще одного, другого разорвала пополам. Она была как ураган. Она приближалась к пятому…
        Мороки истекали фосфоресцирующей голубой кровью, кровь Жасмин была красной, такой же, как у меня. Свинец пробил ей легкие, она упала… Я закричал, а Фиолетовая королева захохотала.
        Она возникла из туманного лабиринта: психотическая гарпия, украшенная цветами лаванды. В руках она держала арбалет. Похожая на испорченную маленькую девочку, неудачный конец кислотного пути, воплощение боли, она была слишком ярко накрашена.
        Арбалет был нацелен мне в голову. Бац!  - Первый выстрел угодил мне в ухо.
        Я бросился на нее.
        Фиолетовая (я догадался, что это не настоящее ее имя) потянулась за следующей стрелой, но мы оба знали, что она не успеет. В ее глазах я увидел только беспокойство, но не страх. Не страх? Я был настроен оторвать ей руки и ноги.
        Но я не успел.
        Что-то взорвалось, и у меня подогнулись колени. Через секунду меня пронзила боль, а я между тем пытался осознать, что случайная пуля попала в меня. Прямо в голову.
        Болото приняло меня, я плыл, лежа на спине. Фиолетовая смеялась, тыкая в меня пальцем. Левый висок отчаянно болел, я истекал кровью. Но не умирал.

        - Вкусный!  - заявила Ф. К.

«Детройт!» - завопил мой мозг какую-то бессмыслицу, впрочем, как всегда.
        Битва кипела. Смайлики не обращали на меня внимания - и слава богу. Я слишком ослаб, у меня кружилась голова, и поэтому я просто лежал, истекал кровью, замерзал, промок, чувствовал себя ничтожно маленьким. Я смотрел на небо, в котором было три луны. В нескольких метрах над собой я видел спрайты, фантастические, сказочные, теперь они мигали иначе: фиолетовый-оранжевый-розовый-черный, снова и снова.
        Я потянулся за черно-оранжевым, но он был слишком высоко.

        - Вернись ко мне,  - прошептал я.
        Пул? Малый пул там? Воображение.
        А если с другой стороны?
        Я стиснул зубы, я весь был натянут, словно струна.

        - Вернись.
        Мои глаза закрылись. Я хотел вернуть этот шар. Он был мне нужен.
        А маньячка, одетая в фиолетовое, заходилась криком:

        - Побеждаю! Я побеждаю!
        Я услышал приглушенные болотом шаги, она шла ко мне.
        Нет времени!
        Я решил, что он должен уже быть в моей руке. Моя рука сияет черным и оранжевым.
        Я открыл глаза, спрайт скользнул мне в руку. Мир вытянулся и взорвался, земля и небо вздрогнули, моя вселенная оторвалась от вселенной Фиолетовой королевы: вокруг меня не было больше величественных фиолетовых гор, все было так же, как до начала боя.


* * *
        Я вернулся. Вернулся. Сам не знаю куда.
        Я снова на болоте, понял я.
        Голова кровоточила. Рана неглубокая, видимо, пуля отскочила от кости. Такое случается, один случай на тысячу, один на миллион.
        Мой ангел-хранитель, помогавший мне в моей призрачной жизни, не стал помогать моим союзникам. Поборов слабость, я перевернулся, встал на колени и пощупал пульс. Его не было совсем. Жасмин лежала на холме лицом вниз, изрешеченная пулями.
        Смайлики исчезли, исчезла Фиолетовая королева, но все было разрушено, и это повергло меня в ужас. Жасмин храбро сражалась и погибла. Но за что?
        В этой войне совсем не было смысла. Все здесь было бессмысленно.
        Глядя на труп Жасмин, я вдруг почувствовал себя старым, просто древним. Руки мои дрожали, как у паралитика. Очень осторожно я перевернул ее на спину. Глаза ее были закрыты.
        Я подумал, что Жасмин нужно похоронить. Но не стал, только подумал. Я смотрел на нее и понимал, что она была единственным человеком, кто мог помочь мне найти смысл во всем этом.
        Мне казалось, что было правильно принять вызов Фиолетовой королевы. Я чувствовал в себе силу, неземную мощь, которой не понимал. Когда я воспользовался этой силой, неважно, какой ее частью, она оставила на мне шрам. «Маг» все еще висел у меня на шее, интересно, что это значит? Черная магия. Некромантия. Самые нечестивые тайны.
        Я поднялся с земли и стер кровь со лба. Вокруг меня столпились мороки, их осталось не больше дюжины, большинство были ранены.

        - Ты понимаешь меня?  - спросил я одного из них.
        Никакого ответа, только легкое движение головы. Я раскинул руки, как на распятии.

        - Отнесите меня домой.
        Один взял меня за левую руку, другой - за правую.
        Мы полетели.


* * *
        Сервис был на высоте - меня доставили прямо к дверям с солнцем и луной, а как же иначе? Мороки исчезли в тени. Я вошел в дом.
        Слова висели прямо в воздухе, они пылали как огонь.


        А СЕЙЧАС ВРЕМЯ ПОДХОДЯЩЕЕ?


        Я поколебался. Наконец решился: «Да»,
        Слова еще некоторое время оставались на месте, потом сменились на другие.


        Я МОГУ С ТОБОЙ ПОГОВОРИТЬ?
        - Давай, не стесняйся.

        - Если ты хочешь побыть в одиночестве, я могу прийти в другой раз,  - услышал я в ответ, на этот раз слова произносили, а не писали. Голос был бесцветным, механическим, вежливым, бесстрастным, нейтральным.

        - Нет. Сейчас вполне подходящее время.

        - Диагностика Пейса определила только периферийные повреждения, но, если принять во внимание неблагоприятные психологические обстоятельства, я начала беспокоиться о твоем здоровье.

        - Психологические обстоятельства?  - переспросил я.

        - Резкий скачок выбросил меня из системы более чем на тридцать один час. Думаю, такая задержка вызывает опасения.
        Скачок? Я стер кровь с волос и пожал плечами.

        - Хэллоуин, я прошу прощения, я напутала тебя. Я не знала, что моя вокализация была не в порядке. Зато выброс помог системе наладиться.

        - Приятно слышать,  - ответил я. Хэллоуин. Имя не казалось мне подходящим, я чувствовал, что это лишь видимость, я взял себе чужую личность.

        - Естественно, вокализация была переустановлена как приоритетная форма после скачка,  - сказала она.

        - Естественно.

        - Ты хочешь установить приоритет?

        - Да, хотел бы,  - сказал я бестелесному голосу, поднимаясь по ступеням в спальню.
        - Сделай, как было раньше.
        Зазвучал новый голос, я узнал его.

        - Думаю, этот тебе больше понравится. Аристократическая манера, британский выговор, женский, изысканный. Опля!
        Несколько ценных воспоминаний вырвались на волю.

        - Намного лучше, Нэнни,  - подтвердил я.  - Как приятно снова тебя слышать.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382308475
        ХОСТ ЯНУС СТАБИЛИЗИРОВАН
        ПОДЧИНЕННЫЙ ХОСТА ДЕВЯТЬ НЭННИ (ДЕВЯТЫЙ) СТАБИЛИЗИРОВАН
        СВЯЗЬ ВОЗОБНОВЛЕНА
        ЗАЩИТНЫЕ СИСТЕМЫ УСТАНОВЛЕНЫ
        ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ ЗАЩИТА ГОСТЕЙ (ВСЕХ) ЧЕРЕЗ ХОСТ ЯНУС
        ГОСТЬ ПЯТЬ ЛАЗАРЬ ПОКА НЕ ОТВЕЧАЕТ (ПРИОРИТЕТ)
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ЕЩЕ В ОПАСНОСТИ
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ЕЩЕ В ОПАСНОСТИ. ИСПРАВИТЬ НЕ УДАЕТСЯ (?)
        СЛУЧАЙНАЯ СВЯЗЬ МЕЖДУ ГОСТЯМИ И СКАЧКОМ КАЛЛИОПЫ ПОКА НЕ ЯСНА
        ХОСТ МЭЙ ХОСТ ТРО ПРЕДЛАГАЮТ ОБРАЗ ДЕЙСТВИЙ
        РАССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ КОНЕЦ
        Глава 3
        РАВНОДЕНСТВИЕ

        Джим Полпути взял машину, залез на заднее сиденье и закрыл дверь. Действие наркотиков проходит быстро, кайф уходит, как эгоистичная любовница. Действительно, очень похоже, подумал он. Теперь, когда он немного развлекся, нужно сохранить ясные мозги.

        - Аэропорт,  - говорит он шоферу и принимается напевать себе под нос.
        Осака, автомобиль разрезает тьму ночи. Начинается дружеская болтовня, сейчас ему это не нужно. Ночное развлечение (оргия) вымотало все его силы, но не настолько, чтобы спать под болтовню шофера, щелчок выключателя дарит ему тишину.
        Ничего нет лучше тишины, когда хочешь обдумать свои планы, решает он. Скоро станет еще тише.
        Если говорить честно, то Джим Полпути - самонадеянный умник, наркоман, псих, недоделанный буддист и гений. Теперь, когда школа уже давно позади, никто, конечно, не называет его Джимом Полпути. Друзья и коллеги зовут его Джеймсом (несколько официально, с его точки зрения) или доктором Хёгуси (слишком официально, а что еще хуже - иностранцы часто коверкают его имя, произнося вместо трех четыре слога). Он же с самого детства по-прежнему считает себя Джимом Полпути. Может быть, это смешно - пользоваться прозвищем, полученным в детстве. Джим знает это, но ему все равно: именно это имя соответствует действительности, ведь ему всегда удается сохранять хрупкое равновесие, жить, балансируя на границе, будто он особенный, не такой как все. Словно фрактал в супе с вермишелью в форме букв.
        И что за супчик! Джим был безнадежно необычен, его одноклассники, за неимением лучшего объяснения, видели причину его странностей в происхождении: полубританец, полуяпонец - ни то ни се, и то и другое. Изгой, Джим Полпути. Он разрывался между двумя древними культурами, каждая из которых и раздражала, и восхищала его; противоположные и параллельные одновременно, они пересекались на том, что ему никогда не нравилось: официальность, сады и чай. «Не говоря уже про империализм»,
        - размышлял он, глядя на огни большого города.

        - Притормози,  - обратился он к шоферу. Он сказал это по-английски - сила привычки,
        - потом повторил по-японски. Никакой реакции. Поняв, в чем дело, Джим переключил тумблер, чтобы водитель его услышал. И вот машина мчится, лавируя среди потока транспорта, по дороге, которая Джиму нравится.
        Компания Джима слилась с Гедехтнисом совсем недавно. Они занимаются разработкой и производством силиконовых волокон. Когда-то, еще до изобретения технологии нервов-ферментов, сменившей их, такие волокна были «мозгом» автоматических автомобилей, и сегодня почти в каждой машине есть искусственный водитель. Пассивный гидролокатор следит за дорожными условиями и передает водителям девяносто одну тысячу сообщений в секунду, а те реагируют, изменяя скорость и направление движения.
        Джиму нравятся жидкие технологии (а процветает он на стыке жидких и жестких), хотя для него не секрет, что железо и софт, конечно, важнее. Это строительные материалы, стабильные, предсказуемые, тогда как ферменты, работать с которыми куда интереснее, далеко не так надежны. Их приходится добавлять очень осторожно, как хищников в экосистему или подпрограммы в программу объективную.
        Многие дизайнеры не могут (или не хотят) находить баланс между этими технологиями, они предпочитают специализироваться. Джим не доверял людям, ориентирующимся на что-то одно - железо, софт или жидкость. Как он говорит студентам-старшекурсникам, которые сбегаются на его лекции, машину надо чувствовать всю. Машина - это единство. Гармония. Машина - это взаимопонимание ее частей. Не доверяй тому, кто не доверяет машинам.
        Да ладно. Хулиганы плевали на поднос с закусками, когда никто не видел. Ставили подножки. В приготовительной школе приходилось держать ухо востро. Джим прекрасно помнит, как неприятна была тогда его жизнь, как раздражали и студенты, и преподаватели. Вместе с разочарованием росло и чувство превосходства.
        Они не видели дальше своего носа.
        И где они теперь, интересно знать?
        Умирают, как и все остальные.
        Бесполезно постоянно оглядываться назад, думал он. Но как же не оглядываться в прошлое, если будущее выглядит так мрачно?
        Где-то за тысячи миль отсюда его ждал Южанин. Джим был нужен и Блу, и Южанину - их связывает эта работа. Гедехтнис не может обойтись без него, нужно, чтобы они действовали вместе. Южанин - мозг. Блу - тело. Доктор Джим Хёгуси (Джим Полпути) - машина-исполнитель.
        Если команда будет работать вместе…
        От этих мыслей Джим загорается. Всю дорогу через терминал к выходу на поле это чувство не покидает его, оно заменяет кайф от наркотика, правда, не полностью. Он садится в самолет с чувством осторожного оптимизма, он старается думать о Гедехтнисе как об очередном месте работы. Вскоре ему удается себя убедить. Он закрывает глаза и погружается в мечты, где размышляет о перспективах и своей команде… о славе, которая ждет их в случае успеха… но не о том, чего будет стоить провал, если проект не состоится.


* * *

        - Мы могли бы поговорить и раньше, если бы ты был в настроении.

        - Я не был.

        - Верно,  - заметила Нэнни,  - это подтверждает разбитое зеркало. Тебе следовало бы поискать другой выход своей агрессии, Хэллоуин. Тебе не к лицу приступы ярости.
        Вот что я знаю про Нэнни.
        Во-первых, Нэнни работает на меня. Выполняет самую разную работу. Во-вторых, она - или оно - оберегает меня, обеспечивает мое благополучие. Не так, как Жасмин, конечно. В-третьих, я не доверяю Нэнни.

        - Принимается в качестве рекомендации,  - согласился я, падая на кровать рядом с Уиспер.  - Голова болит.

        - Надеюсь, ты понимаешь, что боль - это расплата?

        - Просто прекрасно. Интересно, что я мог поделать, если сумасшедшая в фиолетовых цветочках нападает на меня средь бела дня?

        - Ты не должен сердиться на Фантазию, она побила тебя в игре, которую ты сам же и придумал. Ты сам создавал правила игры, нужно их придерживаться.
        Фантазия? Значит, Ф - это Фантазия?
        Теперь понятно. Фантазия, она же Фиолетовая королева, была и похожа, и не похожа на меня. Мы и раньше сражались между собой, чтобы развлечься и потешить свою гордость, ничего серьезного. Девушка, одержимая фиолетовым цветом. Банда Фиолетовых - контрабандисты, контролировавшие Детройт еще в «ревущие» 20-е,  - вдохновила ее на создание Смайликов. Так уж у нее устроена голова. Ее врагом был не я, ее враг - гебефреническая шизофрения. Фантазия была не столько опасна, сколько ненормальна и непредсказуема. Мне было жаль ее.

        - Фантазия нарушает правила, значит, и я могу.

        - Именно поэтому ты постоянно навлекаешь на себя неприятности, Хэллоуин. У тебя большой потенциал, мне больно смотреть, как ты впустую растрачиваешь свои силы. Если бы ты занимался наукой, давно бы закончил университет.
        Я молчал, напустив на себя угрюмый вид, хотя на самом деле я был в смятении.

        - Хочешь, я сниму боль?
        Я кивнул - голова болела.

        - Нужно получить согласие Маэстро.
        Я чуть не поперхнулся. Маэстро, Маэстро… знакомое имя. Знакомое и неприятное. Я его боялся. Он - высшее существо, старый негодяй, и он сильнее меня. Уж не он ли устроил мне шок?

        - Не думаю, что стоит беспокоить Маэстро,  - возразил я.

        - Хорошо,  - вздохнула она,  - тогда, может быть, перебинтовать тебе голову?

        - Да, пожалуйста.
        Тотчас на раненой голове, словно по волшебству, появилась марлевая повязка.
        Я подвинулся к краю кровати и встал. Уиспер покосилась на меня сонными глазами, я отправился в разгромленную ванную. Стекло в раковине, стекло на полу.

        - Я сожалею, что разбил зеркало.
        Осколки тотчас исчезли, вновь зеркало было целым и невредимым. Мне понравилось, я захлопал в ладоши.

        - Спасибо,  - поблагодарила меня Нэнни.

        - Но отражения по-прежнему нет,  - заметил я.

        - Конечно нет. Ты ведь так хотел.

        - Сделай так, как должно быть.  - И зачем я отказался от собственного отражения?  - У меня тонкое чувство юмора, правда, Нэнни?

        - Тонкое? Я бы сказала, сомнительное.
        Все ясно. В библиотеке книги без текста, могилы недалеко от дома. Дева Пресвятая. Мои шутки были очень смешными, пока я сам не стал их объектом. Тонкие, как опасная бритва.

        - Отражение. Давай снова его включим.
        Зеркало мигнуло - вот и я. Симпатичный незнакомец. Наполовину невинность, наполовину распутник. Или только распутник? Я протянул руку.

        - Сигарету с гвоздикой.
        Тотчас между указательным и средним пальцами возникла соблазнительная отрава. Я велел ей зажечь ее. Я пускал дым колечками и размышлял, что бы еще приказать Нэнни. Возможности были безграничны.
        Она прервала мою задумчивость.

        - Должна тебя предупредить, Пандора поменяла позывные с желто-зеленого на желто-черный.
        Так, П - Пандора, решил я. Хэллоуин, Лазарь, Фантазия, а теперь еще и Пандора. Четверо из десяти.
        Кто же оставшиеся шестеро?

        - Желто-черный,  - повторил я, вспоминая спрайт.  - Назови мне еще раз все позывные, пожалуйста.

        - Как скажешь. Шампань: розовый - черный, Фантазия: фиолетовый - розовый, Хэллоуин: оранжевый - черный, Исаак: красный - оранжевый, Лазарь: белый - зеленый, Меркуцио: красный - зеленый, Пандора: желтый - черный, Симона: серебряный - синий, Тайлер: желтый - синий, Вашти: синий - зеленый.
        Тайлер - Меркуцио - Хэллоуин. Нас что-то объединяло, я чувствовал, мы были бандой. Пандора тоже была ничего, девчонка-сорванец. Имя Симоны вызвало лишь чувство грусти и одиночества. Остальные имена я тоже помнил, но как-то смутно. Они вызывали неприятные ассоциации.
        Интересно, кто из них - яблоко с червоточиной?
        Если бы Лазарь мог говорить, он, вероятно, назвал бы Хэллоуина: пресыщенного, порочного, прогнившего насквозь Хэллоуина.
        Прекрасно, но кто пытался убить меня? Мне нужно проследить все свои перемещения. Что я делал перед выбросом? Перед выбросом я…
        Что?
        Голая стена.
        Ну почему у меня именно амнезия? Почему не гипермнезия? Не гиперкинез? Или ипохондрия?

        - Нэнни, что я делал перед выбросом?

        - Странный вопрос,  - удивилась она. Это был неверный шаг.

        - А я и сам странный,  - выкрутился я.

        - Ты хотел, чтобы тебя оставили в одиночестве. Я выполнила твое желание. Ты ведь помнишь?
        Я пригладил волосы, пытаясь изобразить беспечность.

        - Давай представим, что не помню.

        - До какой степени?

        - Какие у тебя большие зубки, Нэнни.

        - Это что, новая игра?  - вежливо ответила она, не скрывая смущения. Видимо, она хотела сказать, «чтобы лучше кусать тебя».

        - Никакая это не игра, глупышка. Я дразню тебя. Но все-таки хотелось бы знать, чем вызван выброс.

        - Мне тоже. Пейс занимается расследованием причин этого выброса. Можешь не сомневаться, я сообщу тебе результаты, как только они появятся.

        - Надеюсь.
        Уж не я ли причина бури? Возвращаясь в спальню, я пытался выглядеть беззаботным. Моя бестелесная домоправительница (она же сторожевой пес и психиатр) позволила мне порыться в своих вещах некоторое время. Потом снова заговорила:

        - Я знаю, ты не любишь, когда к тебе придираются, но все-таки тебе нужно отметиться у Маэстро.
        Я не ответил, предпочитая просто молча разглядывать антикварные медальоны таро.

        - Он начинает на тебя сердиться.
        На этот раз я выбрал «Смерть», перевернул его. На обратной стороне была надпись:


        СМЕРТЬ.
        Смерть не физическая, а духовная и психическая мутация.
        Переход на новый уровень существования.
        Рождение. Смерть. Возрождение.

        Вот оно. То, что нужно. Самое главное. Сжав зубы, я надел «Смерть» себе на шею и положил «Мага» на прежнее место.

        - Маэстро придется подождать,  - возразил я.  - Я еще не готов.

        - Ты переоцениваешь его терпение.
        Она права. Я знал, что она права.

        - Я хочу видеть Жасмин.

        - Хэллоуин,  - заворчала она,  - ты не ценишь своего счастья. Тебе повезло, что у тебя есть я. Обычно, когда кто-то умирает, его нельзя вернуть.

        - В самом деле? Каждый день я узнаю что-то новое. Но это слишком много, больше чем обычно,  - сказал я.  - Жасмин, пожалуйста. Прямо сюда.
        И вот она в спальне. Здесь, передо мной.
        Она выглядела как до битвы. Никаких следов пуль. Никакой крови. Я смотрел на нее, а она на меня. Мы оба не скрывали своего любопытства.

        - Что-то еще?  - поинтересовалась Нэнни. Небольшой наезд. Я совсем про нее забыл.

        - Нет-нет, больше ничего. Спасибо, Нэнни.

        - Не за что. Скажешь, когда я понадоблюсь.
        И Нэнни смолкла. Нельзя сказать «исчезла». Ведь я не знал, где она могла быть и куда может уйти. Из нашего с ней разговора я так и не понял, следит ли она за тем, что я делаю, или довольствуется тем, что я говорю. Скорее всего, она за мной наблюдает, по крайней мере, в какой-то степени. Вопрос лишь в том, насколько внимательно она это делает.

        - Ты спас мою жизнь,  - сказала Жасмин.

        - Посмертно.  - Я не стал ее обманывать. Молчание. Мы вдвоем. Очень неловкая ситуация.
        Я не знал, что сказать.

        - И каково быть мертвой?
        Она пожала плечами.

        - Я не помню.  - Помолчала.  - А каково обладать властью над жизнью и смертью?

        - Пока не знаю,  - ответил я.  - Еще не понял.

        - Ты вернул меня. Я тебе благодарна.
        Она стянула с себя кофточку и бросила на пол.
        Можете считать меня наивным, но такого я не ожидал. Или лучше сказать, я предполагал, но не был к этому готов. Во всяком случае, я начал ощущать неловкость. Небольшую, но все-таки неловкость.

        - Зачем ты это делаешь?
        Она не ответила. Она ни на миг не отрывала взгляда от меня, откинула всякую скромность. Стриптиз в тишине - без претензий, без прикрас. В результате пол моей спальни украсила горка черной одежды.
        Она выглядела ошеломляюще.
        Я надеялся, что Нэнни сейчас далеко. Но мог биться об заклад, что она была здесь.
        Жасмин почувствовала мою неуверенность.

        - Что-то не так?

        - Ты не настоящая,  - сказал я.

        - Нет?
        Я покачал головой.
        Она закинула руки за голову и распустила волосы.

        - Я настоящая ровно настолько, насколько это нужно тебе.
        Все правильно, она достаточно настоящая. И все равно она не была похожа на настоящую. Она была виртуальной незнакомкой. И каким бы ни был я гедонистом, я не мог имитировать близость, по крайней мере, когда голова моя была занята неприятными размышлениями. А главное, я чувствовал неловкость. Кто она такая? Чем я заслужил благосклонность такой любовницы? Я не возвращал ее из мертвых, это сделала Нэнни. Как я ни старался, я не мог избавиться от чувства вины.
        Можете считать меня романтиком, можете считать идиотом.
        Я коснулся ее лица. Провел рукой по волосам.

        - Можно, я просто обниму тебя?  - попросил я.
        Она смотрела мне в глаза, пытаясь прочитать мои мысли. Я же совсем ее не понимал. В конце концов она кивнула, и мы упали на кровать рядом с Уиспер.
        Я уснул.


* * *
        Некоторые мысли движутся медленно, как молоко. Некоторые накатывают внезапно, в них смешаны чувства и безрассудство. Это был как раз такой случай.
        Супермаркет. Часы на стене показывают три часа утра. Я укладываю покупки в сумку, у меня была ночная смена. Не знаю как, но за спиной у меня вырастают крылья: то ли крылья бабочки, то ли такие, как у ангелов - с перьями, то ли как у летучих мышей, какие были у мороков. Всякий раз, как я смотрел на них, они выглядели по-разному. Похоже, эти крылья больше никто не видел, но я все равно нервничал.
        Кассир - женщина с безвольным подбородком - сканировала покупки. Если у нее не получалось, она скрежетала зубами. Я слышал ее дыхание. Мокрота. Звук резанул мой слух.
        Рабочий, стоявший неподалеку, посматривал в мою сторону. Вот только смотрел он мне в глаза, а не на крылья. Словно хотел что-то сказать. Или что-то услышать от меня. Ни один из нас не заговорил. На вид ему было примерно столько же лет, как и мне. Похож на черно-белую фотографию. Серая кожа с металлическим отливом.
        Я машинально перекладывал покупки, развлекаясь тем, что рассматривал других покупателей. Полный мужчина выбрал Slim Fast, картофельные чипсы и витамины. Две пожилые дамы покупали батат, бифштексы и черные бобы, бульварную газетенку и бутылку виски. Платиновая блондинка с тусклым взглядом (она снималась для какой-то рекламы, интуиция подсказывает, что это были грибы) сделала лишь две покупки: пакетик сухариков и латексные презервативы. Интересно, для кого?
        Я услышал голос за спиной. Мужской голос. Мелодичный. Удивленный.

        - Хэллоуин. Так-так-так.
        Я обернулся. За спиной у меня стоял человек, в одной руке у него была зажженная сигара, в другой - клюшка для поло. Казалось, он состоял из двух частей: одна половина была на свету, другая - в темноте. По его лицу бегали тени. Я узнал в нем Лазаря, тут же во мне всколыхнулась волна чувств - в основном ненависть.
        В этот момент в помещении что-то изменилось, хотя я не понял, что именно. Не отрывая взгляда от меня, он медленно, как будто лениво, приближался, разглядывал меня, слегка прищурившись, казалось, он пытается понять - я это или мой брат-близнец. Потом нахмурился и явно огорчился.

        - Нет, не совсем Хэллоуин, жаль. Курите?
        Он предложил мне сигару. Это не было проявлением дружелюбия. Вокруг меня начали сгущаться угрожающие тени, а выражение его лица не сулило ничего хорошего.

        - Я сплю,  - возразил я.

        - И я тоже,  - был его ответ.

        - Ты не можешь спать, ты мертв,  - парировал я.
        Он улыбнулся, но совсем невесело.

        - Умер? Разве в этом месте случается смерть? Жизнь - всего лишь сон.
        Вот тупой ублюдок. Нужно поставить его на место.

        - Нет, Лазарь,  - заявил я,  - ты умер по-настоящему. Я тебя убил.
        Не совсем так. На самом деле произошло следующее: я как бы разделился на две части, словно амеба, и обе мои половинки утверждали разные вещи. Одна говорила:
«Ты умер по-настоящему. Я тебя убил». А другая возмущенно вопила: «Ты умер по-настоящему, но я не убивал тебя!»
        Он посмотрел на меня, точнее, на обе мои части.

        - Но ведь это не может помешать мне спать, разве нет?  - сказал он.
        Я не смог придумать, что на это сказать.
        Он отвернулся от меня. Этот мертвец Лазарь - бритая голова и белоснежный костюм,  - мертвец, который вообразил, что он лучше всех нас. Хитрый придурок, и нашим и вашим, всегда пытался натравить людей друг на друга. Он постоянно менял свою точку зрения, заманивал тебя, потом бросал, лицемер, от которого лучше держаться подальше.
        Или что-нибудь с ним сделать.
        Он медленно повернулся ко мне, и обе мои половинки совместились.

        - Будут и другие,  - сказал он. Я пожал плечами.
        Мы долго смотрели друг на друга. Мы молчали. Шуршали мои крылья. Потом он покачал своей клюшкой для поло у меня перед носом, и странный мой сон прервался.


* * *
        Я проснулся от холода, простыня исчезла, а с ней и Жасмин. Уиспер тоже не было. Зато в комнате было нечто бесформенное, я не видел это, но чувствовал его присутствие каким-то шестым чувством.

        - Нэнни?
        Нет, это не Нэнни.
        Это нечто начало принимать форму - твидовый костюм, темнокожий высокий мужчина, похожий на ученого, серебристые волосы гладко зачесаны. От него исходил янтарный свет, заполнявший комнату призрачным сиянием. Он рассматривал меня - мрачно рассматривал.

        - Маэстро,  - предположил я.

        - Нет слов,  - сказал он,  - чтобы выразить, насколько я разочарован.

        - Я что-то сделал не так?

        - Я бы сказал, что ты кое-что не сделал.

        - А нельзя понятнее?

        - Учись, Хэллоуин. Ты совсем не учишься.  - Он неодобрительно осмотрел мою спальню, потом заметил кожаное кресло.  - У нас с тобой официальная встреча. Ты учишься, я учу. Ты хоть понимаешь,  - произнес он, стряхивая пыль и усаживаясь,  - понимаешь, что, отлынивая от учебы, ты обманываешь самого себя?

        - Ладно,  - согласился я.  - Обманываю самого себя, верно.
        Я подумал про кресло.
        Я вспомнил код вызова: «мебель, кресло для отдыха, кожа, вариант б». Уселся он в кресло иллюзорное, то есть на пустое место, которое с таким же успехом могло быть чем-то другим, например: «мебель, кресло, пенорезина, вариант 22» или «мебель, кресло (трон), слоновая кость, вариант 3».
        Всего лишь набор битов и байтов - ничего больше.
        Кресло было нереальным, как и сам Маэстро.
        Тут я понял, где нахожусь.
        Когда впервые появилась Глубокая виртуальная реальность, программисты стали использовать ее для развлекательных целей, но ее обучающие возможности были очевидны. Зачем ежедневно ходить в переполненные школы, если можно просто подключиться и учиться у лучших в мире учителей? В течение нескольких лет, словно грибы после дождя, появилось множество частных сетевых школ, но мечта о всеобщем обучении в виртуальной реальности еще не осуществилась: для многих семей это было слишком дорого.
        Значит, я был богат. Либо получал стипендию. Или и то и другое.
        Стало быть, это эксклюзивная виртуальная школа-интернат. Как же она называется?
        Что-то на "Г", в нем три слога, так? Gonzaga… Гагарин… Gesundheit… нет, nyet, nein… не то, но где-то близко, Хэллоуин.
        Мои родители сбагрили меня сюда много лет тому назад. Тогда Маэстро - директор школы, и скоро у меня выпускные экзамены…
        Тут я понял, что совсем его не слушаю.

        - Я хочу проверить твои знания по некоторым предметам,  - говорил он.  - Давай начнем с биологии и генетики, особое внимание уделим эпидемиологии.

        - Подождите минуточку.

        - Не выйдет, ты и так уже растранжирил много времени. Эта причудливая игровая площадка, которую ты себе соорудил, совершенно неподходящее место для занятий. Когда ты провалишь экзамен, я отключу все твои развлечения. Тебе все понятно?

        - Время игр окончено,  - ответил я.  - Понятно.

        - Прекрасно.

        - Вы сказали: «когда» я провалю экзамен. Не «если»?

        - Ты не учился.

        - Зачем же тогда экзамен?
        Он возмущенно посмотрел на меня.

        - Это только формальность.
        Я представил, как тело мое лежит где-то в реальном мире. Я в аппарате для виртуального погружения, капельница в руке. Медсестра периодически проверяет мое состояние. Или не проверяет.

«Детройт»,  - вопил мой мозг.
        Нет, где-то недалеко от Детройта. Богатый пригород. Возможно.
        Если бы только я смог проснуться, я был бы свободен, был бы в безопасности.

        - Выпустите меня,  - попросил я. Но экзамен уже начался.
        Что такое фрагменты Оказаки?
        Почему клетки зукариота имеют два типа ДНК?
        Как лучше всего защититься от болезней, распространяемых членистоногими?
        Что такое отрицательное биноминальное распределение?
        Какая бактерия переносит тифозную лихорадку?
        Черт побери, я понятия не имею.
        Он абсолютно прав, я совсем не готов. Во всем виновата амнезия.
        Сияние изменилось. Маэстро зеленел при каждом моем правильном ответе (от зависти?) и краснел при неправильном (ярость?). Но выражение лица не менялось.

        - Это просто отвратительно,  - сказал он. Моя спальня растеклась, как часы на картине Дали, и мы оказались на улице. Мой дом превращался во что-то безжизненное и бесформенное. Собор уменьшился и стал обычным домом без всяких прикрас, без индивидуальности.
        Порыв ветра.
        Бескрылый морок опустился у моих ног. Он извивался и истекал кровью. Я посмотрел наверх. Мороки валились с неба, как умирающие птицы. На полпути к земле они менялись, у них начали появляться лица, они становились обычными подростками из виртуальной школы, любимые персонажи доброго кино 50-х.
        Они разбивались и исчезали.
        Ненужная жестокость, подумал я. Неважно, настоящие они или нет, так нельзя поступать.
        Вдруг я вспомнил про Жасмин.

        - Прекратите!
        Я хотел схватить Маэстро за полу пиджака, но руки прошли сквозь него.

        - Ты сможешь забрать свои игрушки обратно, когда возьмешься за дело и немного поработаешь,  - объявил он.  - От твоего старания будет зависеть твое положение.
        С ним бесполезно спорить. Всегда так было. Хотя подожди…

        - Отключите меня,  - велел ему я.

        - Ты вернешься?

        - Я же ясно сказал, черт побери, отключите меня! Разбудите, и прекратим все это!

        - Остановите Землю, я сойду,  - насмешливо произнес он.
        Невероятно. Я сжал кулаки. Меня трясло.

        - Мои родители платят вам за то, чтобы вы учили меня, заботились обо мне и обеспечивали всем необходимым. И сейчас мне нужно проснуться, очень нужно…

        - Тебе нужна система,  - перебил меня Маэстро.  - Ты вообразил, будто знаешь, что тебе нужно, но здесь я заменяю тебе родителей. Ты хочешь сделать незапланированный перерыв в занятиях,  - продолжил он,  - но очевидно, что ты этого не заслужил.

        - А когда запланированный перерыв?

        - В воскресенье,  - ответил он.  - Для физкультуры и питания.

        - Но я не могу ждать так долго.

        - Не можешь? В смысле, не желаешь. Не желаешь ждать. На самом деле ты вполне можешь подождать. И подождешь.
        Я весь кипел от возмущения, пока он разрушал мой мир, сравнивал с землей холм, поднимал повыше температуру.

        - Маэстро, мои родители…

        - В воскресенье,  - повторил он.

        - Мои родители надеются, что вы обеспечиваете мою безопасность! А я в опасности!
        Он удивленно поднял брови.

        - Электрический шок,  - объяснил я.

        - Ты говоришь о выбросе Каллиопы, если я правильно тебя понимаю.

        - Выброс Каллиопы?

        - Пейс обследовал систему, был небольшой сбой в обслуживающем устройстве, ничего серьезного.

        - Но от этого «небольшого сбоя» меня парализовало…

        - Сожалею.

        - И мне было очень больно.

        - Сомневаюсь, но все равно, сожалею и об этом.

        - Может оказаться,  - сказал я,  - что кто-то хочет убить меня. И прежде чем вы заявите, что я перебарщиваю, я хотел бы узнать, какой иск может предъявить школе моя семья. И как вы будете выглядеть, Маэстро? Вы не стали выслушивать мои жалобы и оставили меня в опасной, потенциально смертельной среде лишь потому, что «так положено».

        - Ты склонен драматизировать,  - заметил он.  - Раз уж мы заговорили об этом, шансы ничтожно малы. Глубокая виртуальная реальность абсолютно безопасна. Даже если бы кто-то захотел причинить тебе вред, мы следим за безопасностью наших студентов самым тщательным образом.

        - Какие у меня жизненные показатели?

        - Сильные и стабильные, как всегда.

        - Значит, я просто параноик?
        Он пожал плечами.

        - Возможно, тебе просто не хватает внимания.

        - Что-то здесь не так,  - заявил я.  - Когда же вы наконец выясните, что именно, я думаю, я буду уже в другом месте. Исключите меня.

        - Как ты сказал?
        Размахнувшись изо всех сил, я попытался ударить его по лицу. Но, увы!  - мой кулак лишь разрезал воздух.

        - Исключи меня из школы, сукин сын!  - заорал я.

        - Хэллоуин,  - рассмеялся он,  - я бы с радостью отчислил тебя, но этого не будет. Я не сдался в случае с Фантазией, не сдамся и с тобой.
        Я в упор смотрел на него.

        - Ты можешь вытворять все, что хочешь,  - продолжил он.  - Тебе это пользы не принесет. Ты помнишь, что я тебе сказал в первый твой день в школe?
        Я отрицательно покачал головой.

        - Я сказал, что вижу в тебе огромный потенциал, что ты можешь быть лучшим из десятки. Печально, я азартный человек, и я поставил на тебя деньги.  - Он ткнул меня пальцем в грудь.  - Я поспорил, что не Лазарь, а ты будешь первым.

        - Отвратительное пари,  - зарычал я.  - Мне жаль, ваша ставка была неудачной.

        - Отвратительное?  - переспросил он.

        - Вы поспорили, что я умру первым? Или как вы это называете?

        - Избранным. Почему ты думаешь, что Лазарь мертв?

        - Потому что… - (Потому что я его убил.) - Потому что его здесь нет.

        - Конечно, его здесь нет,  - улыбнулся Маэстро.  - Он закончил школу.
        ДЕНЬ 3
        Ницше лишился рассудка.
        Это случилось 3 января 1889 года. Увидев кучера, который кнутом замахнулся на лошадь, он обхватил руками ее шею и потерял сознание. Полная потеря разума, он остался инвалидом на всю жизнь. Больше он не мог трудиться.
        Что же стало причиной?
        Некоторые считали, что это сифилис. Другие искали причину в наследственном заболевании. Поговаривали, что это результат злоупотребления наркотиком - хлоралгидратом.
        В чем же причина? Сифилис? Болезнь мозга? Хлоралгидрат?
        Иногда я думаю: это был кучер? кнут? или лошадь?
        Рассвет застал меня с ангелами. Ну, на самом деле не так высоко. Самое высокое место, какое я смог найти,  - крыша моего дома, я смотрел оттуда на унылый пейзаж.
        Где мое кладбище? Где кукурузные поля, вечнозеленые деревья, поле с тыквами, мое болото? Остались только бесконечные луга и голубое небо, такое может привидеться только малышу.
        Грустно.
        Я перебрался в то место, где раньше громоздились мои уродцы-горгульи. Теперь мне было жаль, что я никогда раньше не поднимался на крышу собора. Возможно, я и поднялся бы, если бы мог туда забраться. Но такого в моем проекте не было предусмотрено. Зачем нужен выход на крышу, если Нэнни может поднять тебя на любую высоту? Вверх, вверх, вверх. Мой недоступный взгляду дух-демон.
        Как она это делает? Манипулирует квантами, перемещает материю, тасует реальность как карты? Или всего понемногу?
        Просто программа.
        Она была искусственным интеллектом, частью Глубокой виртуальной реальности. И Жасмин тоже. Мои мороки. Смайлики. Даже Уиспер. Все - программы.
        Возможно, и сам Маэстро, хотя в этом я не уверен.
        Нереальный мир.
        А что же тогда реально? Те, кто пришел извне. Я посчитал себя, Фантазию (вот уж действительно ненормальная), Лазаря (по-настоящему мертвого) и еще семерых студентов. Да, внешний мир манил своей реальностью, я почувствовал себя ребенком, который, прижавшись к стеклу витрины, рассматривает лакомства.
        Вздор.
        Я пришел к выводу, что мой мир оказался круглым и очень маленьким. Я вообразил, что если бы он был еще меньше, свет искажался бы таким образом, что я мог бы видеть собственный затылок, глядя прямо перед собой, ярко-оранжевый всполох. Но законы физики не допускали подобного. Чтобы увидеть свой затылок отсюда, мне нужно было стоять на горизонтальной поверхности черной дыры, в таком случае гравитация была бы иной, и у меня возникли бы проблемы иного плана, и моментальная смерть среди них была бы не самой серьезной.
        Если мы говорим о виртуальности.
        Можно ли умереть в ГВР? Или это то же, что умирать во сне?

        - Что произойдет, если я сейчас спрыгну с крыши?  - спросил я.

        - Свалишься вниз, как камень,  - ответила Нэнни.

        - Очень хочу надеяться. Хотя бы ради Ньютона. Но что произойдет в момент удара о землю?
        Она предположила, что я переломаю себе кости.

        - Виртуальные кости,  - поправил ее я.

        - Ощущения будут настоящими,  - пообещала она.  - Ты почувствуешь сильную боль в момент приземления. Тебе сразу же понадобится медицинская помощь, тогда я получу разрешение и уберу ощущения. Но даже если все будет соответствовать реальности, этот неприятный опыт не окажет никакого негативного влияния на твое дальнейшее поведение.
        Сильная боль - имеются в виду, конечно, страшные муки.

        - Я просто попрошу снять боль и ты сделаешь это?

        - Да.

        - В чем смысл?
        Она не поняла меня.
        Подумай сам. Ты - программист ГВР. В твоем распоряжении божественные силы. Если можно закодировать виртуальное окружение, если можно даже нарушать физические законы, зачем программировать боль?
        Зачем Господь принес боль в этот мир?
        Чтобы преподать мне урок?
        Когда я впал в немилость?
        И что же это за урок, если я могу отключить боль, как только захочу?

«Боль - да, но умереть я не могу»,  - подумал я, может быть, я невольно произнес это вслух, потому что Нэнни как будто ответила на мои мысли:

        - Скажи, пожалуйста, а зачем тебе себя убивать?

        - Запретный плод,  - ответил я.

        - Очень печально, Хэллоуин. Я считаю своей собственной неудачей то, что ты продолжаешь так думать.
        Продолжаю?
        И вот я стою здесь, наслаждаясь солнечным теплом (погода, естественно, стояла превосходная), смотрю вниз с крыши, а в памяти моей всплывает чувство вины и отвращения к себе, потому что я уже и раньше думал о том, чтобы спрыгнуть вниз. Я думал о смерти, умирании, о самоубийстве как средстве освобождения. Капризный, капризный Хэллоуин. Химически несбалансированный. Да, я много размышлял на эту тему.

        - Не вини себя,  - улыбнулся я, стараясь не смотреть вниз.  - Ты делаешь все, что в твоих силах, но у меня патологическое отвращение к авторитету.

        - Старая железяка.
        Кто-то меня так называл, может быть и не один раз. Только не помню кто. Не знаю, понимаешь ли ты, что твоя жизнь имеет ценность. В ней есть и смысл, и цель, есть даже красота и высшее предназначение, просто все это прячется от повседневного взгляда.
        (Школьники в классе, все поют хором: «Я особенный! В моей жизни есть цель!»)
        Викторина по мифологии.
        Греческие боги наказали Сизифа, заставив катить на гору огромный камень. Всякий раз, когда он уже был близок к вершине, руки его соскальзывали и камень катился вниз. Ему приходилось снова и снова катить камень вверх. Эту задачу можно было выполнять до бесконечности. Это была пытка.
        Вопрос: Какой проступок совершил Сизиф?
        Ответ: Он заточил в темницу бога смерти, и никто больше не мог умереть.
        Вы - программист ГВР. Для чего создавать мир, в котором можно пораниться, но нельзя умереть? Если уж создавать что-то, почему бы не сотворить Рай?
        Как говорил Камю: «Попробуйте представить Сизифа счастливым».

        - Нет необходимости убеждать меня, что моя жизнь имеет ценность,  - ответил я, пытаясь переварить ее слова.


* * *

        - Врача,  - велел я.
        Нэнни все предвидела правильно. Сломана лодыжка, вывихнуто плечо, повреждены ребра. Больно, очень больно. Но полет был таким стремительным.

        - Врача,  - повторил я, смеясь сквозь стиснутые зубы.
        Когда Нэнни меня штопала, я подумал: «Этот мир был обезврежен ради моей безопасности». Когда боль отступила, я попросил Нэнни показать мне файлы.
        Прямо перед глазами возник небольшой прямоугольник, он фосфоресцировал, изумрудно-зеленым цветом. Он плавал в воздухе, мигал, и мне так и хотелось до него дотронуться. Я протянул руку внутрь него. Почувствовал легкое покалывание, сумел раскрыть содержимое папки «кровотечение» - появились значки и символы. Неприятно видеть свои пальцы, превратившиеся в бегающих насекомых, но я продолжал. Я делаю это не в первый раз. Я двигался навстречу самому себе, медленно, но верно: эти голографические изображения были моим личным каталогом. Мой каталог. И мои файлы.
        Удача.
        Я мог открывать скрытую информацию вручную, простым движением пальцев. Повернул иконки против часовой стрелки - философия, художественная литература, теория, искусство, исследования, я продвигался к медицинскому файлу. Сейчас он еще был мне не нужен, мне нужен мой личный файл. Я должен его хорошенько рассмотреть. Я дернул большим пальцем, чтобы вернуть иконки на место, потом вошел в них при помощи указательного и просмотрел одну за другой.
        Личные файлы, поиск идентификации личности.
        К большому моему сожалению, мой файл был на удивление безликим, у меня не было привычки пополнять его информацией (мне же не приходила мысль об амнезии), поэтому большая часть ее была загружена из общей базы. Кое-что там, конечно, было, что обычно бывает в общих файлах.
        Я сдавал тесты по философии: Макиавелли, Сартр, Кант, Ницше и Хуарес, к ним прилагались биографии и материал по теме. Все они не были оценены, я почти совсем не помнил о тех тестах. Я просмотрел один или два, потом бросил и двинулся дальше.
        Файлы о природе морали и бессмертия (рождение, смерть, отсутствие смерти, жизнь после смерти, реинкарнация и т. п.), мифы на эту тему со всего света (от Иштара до Балдура, от Савитри до Осириса), к ним прилагались трактаты по антропологии: об обычаях, теориях и ритуалах различных культур.
        Сюда же затесалось исследование о бабочках.
        А также полицейские фотографии 30-х годов. Жуткие. Автокатастрофа: водителю оторвало голову, она валяется отдельно от туловища прямо в песке, словно этот человек позволил детям закопать себя по самую голову. Но шеи нет. Я подумал об Орфее…
        Орфей пытался спасти свою возлюбленную из страны мертвых. У него не получилось. Есть несколько вариантов мифа, описывающего его смерть. Он умер от горя. Или его убил Зевс, царь богов, наказал за то, что он раскрыл божественную тайну людям. Но чаще всего эта история заканчивается тем, что его разрывают на части обезумевшие дикие женщины - вакханки. Орфей не оказал должного уважения Хаосу (в дни Диониса), они разорвали его голыми руками и раскидали тело по всем частям света.
        Иногда я четко могу представить это: голова Орфея на песке.
        Художественную литературу я хранил в виде голограмм или в виде текстов - в довольно разнообразной первой части по большей части были книги, написанные в двадцатом веке и переведенные в голографический формат. Некоторые изготовлены в Голливуде. Немало сделано в Гонконге. Я узнал, римейк Зао Ши Янга «Ноль за поведение», но больше я не вспомнил ни одной. Ладно, хватит тратить на них время, решил я и вернулся назад.
        Собрание литературы в виде текстов было куда скромнее. Полное собрание сочинений Лавкрафта. Только тексты, но какая разница? В его сумасшедших историях такая силища! Такая проницательность! Я знал их, знал все, мог процитировать абсолютно любое место в любой книге. Увидеть эти книги снова все равно что встретить старых друзей. Нет, больше чем друзей: я любил Лавкрафта. Если судить объективно, есть писатели намного лучше, но, как бы слаба и неуклюжа ни была его проза, сила его слова находила отклик в самых глубоких тайниках моей души.
        Я подумал: и почему я такой, какой есть? Что заставляет меня поступать именно так? Почему у меня не мягкий, легкий характер?
        Везде на полях были пометки. Большинство из них ничего особенного собой не представляли, но одна фраза все время повторялась, снова и снова. Она была написана от руки, и почерк был мой. «У врат ты не найдешь отдохновения».
        Вход в общий файл?
        Нет, наверное, что-то более значительное.
        Нечто невразумительное копошилось у меня в голове, но понимание так и не пришло.
        Кроме Лавкрафта моя библиотека могла похвастаться работами его последователей и вдохновителей, включая Дерлета, но на этом и все. Ни классиков, ни литературных знаменитостей, ни бульварных триллеров, ни даже какой-нибудь простенькой эротики.
        Как можно было догадаться, моя подборка по теории хаоса состояла по большей части из книг по энтропии (Лоренц и ему подобные), а также нескольких вспомогательных работ по принципу Прескотта. Много теории, совсем мало практики. Я был разочарован, но только до тех пор, пока не натолкнулся на скрытый раздел, посвященный революции и восстаниям.
        Скрытый? Почему скрытый?
        Но мне удалось обнаружить только «следы», потому что сами файлы были уничтожены…
        Кем?
        Они были для меня недоступны, но оболочки, одни лишь названия и записи регистрации, представляли собой золотую жилу практического, осязаемого хаоса -
«Поваренная книга анархиста» соседствовала с тактикой ведения партизанской войны, устройством станций помех, психологическими приемами, я нашел там материал даже по проецированию низкочастотных волн. Судя по всему, я вообразил себя повстанцем. Что мной руководило?
        Причина и следствие, мой мальчик. Найди одно, и ты найдешь второе.
        Ничего не приходило в голову, разве что моя ненависть к Маэстро.
        Будучи не в состоянии однозначно ответить на этот вопрос, я переключился на искусство. Немного, но вполне предсказуемо: большую часть занимали материалы по Иерониму Босху. Меньше о Магритте, чуть больше о Дали. Я просматривал файлы, пока не натолкнулся на Энсора, Шиле, Климта и Эрнста. Все на своих местах.
        В подкаталоге хранилась музыка, в основном произведения двадцатого века. Старая, но хорошая музыка. Одно движение, я открываю нужный файл (оригинал, звуковой, без вспомогательного видеопроцессора и тактильных ощущений), и музыка заполняет собой все, пульсируя вместе с моим миром.
        Не выключая звук, я открываю раздел исследований - полная мешанина всякой ерунды. Какой-то отрывок по криптографии, куски работы по генетике, краткое эссе о да Винчи, конспект по физике частиц, пьесы Ионеско и символизм таро. Прекрасная находка.
        Я перешел к общему файлу. Иконка довольно броска: сделана в виде оранжево-черной бабочки, крылья развернуты, словно в полете,  - бабочка-монарх.
        Я запустил программу, бабочка засветилась.

        - Соедини с общей базой,  - велел я.

        - Доступ разрешен.  - Бесстрастный голос, таким был голос у Нэнни до того, как я его изменил. На меня хлынуло целое море информации, недолго и потонуть в ней.
        Маэстро, конечно, прав, надо было заниматься учебой, вот только предметы я выберу сам.
        Перебирал слова: «Хэллоуин», «Маэстро», «Нэнни», «Лазарь», «выброс Каллиопы».
        Бесполезно. Много всего о празднике Хэллоуин, но ничего о Хэллоуине-человеке. Было бы самонадеянностью полагать, что там могут быть материалы обо мне. И все же странно, что ни одного из запрошенных мной слов не нашлось в базе. Если подумать…

        - Диссоциативные нарушения,  - заказал я.
        Строчки побежали по экрану (курс повышения квалификации).

«Диссоциативные нарушения включают отслоение психологических функций - памяти, контроля над своим телом, самосознания - от остальной части личности».
        Дальше. Варианты развития.
        Амнезия 1: Истерическая амнезия. «Несколько сильных потрясений, следующих одно за другим, приводят к тому, что субъект теряет способность осознавать реальность. Полная амнезия развивается как защитная реакция».
        Ну конечно. Случилось что-то «плохое», и я сбежал: маленький, чувствительный и хрупкий - это я-то, парень, который любит чудовищ Лавкрафта. Так ли это? Может быть, это произошло давным-давно? Господи, я - беглец.
        Амнезия 2: Ретроградная амнезия. «Причиной обратной амнезии является пережитая физическая боль, под ее воздействием субъект забывает все, что произошло до этого».
        Сразу упало настроение. В глубине души я понимал, что что-то во мне сломано и теперь я, как старые часы, нуждаюсь в ремонте. Хэллоуин - игрушка в руках судьбы, жертва неизвестных, непонятных сил, как один из обреченных персонажей Лавкрафта.
        Продолжая читать, я натолкнулся на настоящий шедевр.

«Амнезия, возникающая вследствие электрошока либо физической травмы. Лечение аналогично лечению, проводимому при травмах головы».
        Последствия электрического шока. Что же это было? Выброс Каллиопы.
        Да, видимо, так и есть.

«Электрошоковая терапия»,  - решил я.
        Ну-ка, что тут пишут дальше? Ага. Вот, сразу за «электрокоагуляцией»: события и знакомые лица… вызванные припадком… используется при лечении депрессивных болезней… вялотекущей шизофрении… устаревший… давно запрещен законом… возможные побочные эффекты… Ага!

«Временная амнезия»,  - прочитал я.
        Временная. Благословенные слова. Значит, поражение можно превратить в победу, нужно только подождать. С другой стороны, что я могу сделать? В моей голове сокрыто множество тайн, они лишь дразнят меня из глубин подсознания… Хотел бы я все забыть и расслабиться, однако за такую безалаберность рано или поздно придется расплачиваться, и цена будет слишком высокой.
        На случай, если за мной наблюдают, я просмотрел еще несколько предметов. Осторожность никогда не бывает лишней, кроме того, я хотел, чтобы мои медицинские изыскания затерялись среди остального. Шесть уловок против моих преследователей:
«Лечение инсулиновой комы», «Параноидальная шизофрения», «Нейромедиаторы»,
«Структурная психотерапия», «Атавизм» и «Пирит».

«Пирит» был, конечно, дурацкой шуткой, сразу меня выдающей.
        Прямо у меня над головой появился спрайт Маэстро, зловещая штука размером с футбольный мяч. Три спрайта поменьше вращались вокруг него, словно луны.

        - Тебя вызывают,  - сообщила Нэнни.

        - Похоже на то.
        Еще раз полюбовавшись на бабочку-монарха на иконке (чем-то она мне нравилась), я вытащил руку из изумрудного делителя, что было не так-то просто: сопротивление удерживало, как смола. Медленно, но настойчиво. Символы каталога погасли, когда мои пальцы миновали их уровень, и вот я снова вижу руки, а не набор цифр вместо них. Я раскрыл ладони, сжал кулаки. Пошевелил пальцами. Все в порядке, никаких повреждений. Еще мгновение - и прямоугольник исчез.
        Я закрыл глаза, чтобы вызвать свой спрайт. Не знаю, как объяснить, как это делается, пожалуй, можно сказать, что я освобождал сознание. Черные и оранжевые вспышки засветились в моей руке - ответ на вызов.
        Представьте себе небольшое здание красного цвета - это школа. С колоколом. Такие школы строили в двадцатом веке в Вайоминге. Оно стоит на вершине холма на лугу. Над головой голубое небо. За школой пруд, в нем плавают утки. Воздух благоухает полевыми цветами. Идиллия, будто детство никогда не заканчивается.
        Вот куда я попал.

        - Добро пожаловать,  - приветствовал меня мой тюремщик,  - в группу для отстающих.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382325667
        РАССЛЕДОВАНИЕ АНАЛИЗ ХОСТА ЯНУСА
        УСИЛЕНИЕ СИЛЫ ТОКА: 882, 9% ВЫШЕ БЕЗОПАСНОГО УРОВНЯ
        АНОМАЛЬНЫЙ ИСКУССТВЕННЫЙ ВЫБРОС
        ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ ПОРАЗИЛ АКАДЕМИЮ НА УЧАСТКЕ 0811-0411С

0811-0411С ОПРЕДЕЛЕН В ВИДЕ ДОМЕНА ДЕВЯТЬ
        КОНЕЦ АНАЛИЗА АНАЛИЗ ХОСТА ВИТА
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ПОДДЕРЖАНИЕ ЖИЗНИ НАРУШЕНО
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ПОДДЕРЖАНИЕ ЖИЗНИ ВОССТАНОВЛЕНО (?)
        НАРУШЕНИЕ ПИТАНИЯ (?)
        ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ СВЯЗАН С НАПАДЕНИЕМ (?)
        КОНЕЦ АНАЛИЗА АНАЛИЗ ХОСТА ГАРМА
        ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ СВЯЗАН С НАПАДЕНИЕМ
        ЛАБИРИНТЫ РАЯ
        ЦЕЛЬ НАПАДЕНИЯ: РАЗРУШИТЬ ОРГАНИЧЕСКУЮ ТКАНЬ
        ЦЕЛЬ НАПАДЕНИЯ: РАЗРУШИТЬ ГОСТЯ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИНА
        ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕОПРЕДЕЛИМО!
        УТЕЧКА В СИСТЕМЕ БЕЗОПАСНОСТИ?
        ХОСТЫ В ОПАСНОСТИ?
        ИССЛЕДОВАНИЯ
        КОНЕЦ АНАЛИЗА
        РЕЗУЛЬТАТЫ:
        СИТУАЦИЯ КРИТИЧЕСКАЯ
        РАССЛЕДОВАНИЕ ПРИОСТАНОВЛЕНО
        СОГЛАСОВЫВАЕТСЯ С ГАРМОМ
        КОНЕЦ РЕЗУЛЬТАТОВ
        ОТПРАВКА РЕЗУЛЬТАТОВ ХОСТУ МАЭ ХОСТУ ТРО
        КОНЕЦ
        Глава 4
        ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ


        - Порядок без хаоса - дурная шутка,  - рассуждав Джим, удивляясь, почему остальные не согласны с ним. И Южанин, и Блу были глухи к его уверениям, он же считал, что ситуация рано или поздно выйдет из-под контроля. Они хотели, чтобы все прошло идеально. Идеально, идеально, идеально - ошибки быть не может. Джим был уверен, что они не видят очевидного.

        - Я не желаю больше слушать о том, насколько нереален и нестабилен проект,  - возразила Блу.  - У нас есть сопоставимые системы и время. Если ты работаешь с нами, мы добьемся своего. А если ты не…

        - Слушай, я тут с утра до ночи работаю только ради того, чтобы сделать дело. Но работа моя тонкая. Когда играешь с ДНК, играешь с константами, я же работаю с переменными.

        - Я работаю с переменными постоянно,  - скаламбурил Южанин.


* * *
        Помню, я любил играть в «картошку» с друзьями. Мы собирались за школой и часами играли. Правила простые. Швыряешь мяч. Нужно попасть в кого-нибудь, тогда он вылетает. Но если он поймает мяч, вылетаешь ты.
        Потом мы стали правила усложнять. Я и мой друг. Снова и снова. Мы взяли мяч побольше, резиновый. Удар сильнее, бросать сложнее - зато интереснее.
        Как мы перешли от больших резиновых мячей к чудищам с автоматическим оружием?
        Интересно, это естественная закономерность? Это нормальное развитие событий?
        (Много позже, когда ничего уже нельзя будет сделать, я подумаю, что это было кровавое развлечение.)
        А еще раньше, до того, как мы вообще начали играть в мяч, мы играли в пятнашки. Дотрагиваешься до кого-нибудь, и он застывает на месте. Запятнаешь всех - ты выиграл. «Домиком», конечно, было здание школы, там было безопасное место.
        Забавно. С тех пор я никогда не чувствовал себя в безопасности.
        Внутри класс не изменился, а это значит, что воспоминания постепенно возвращаются. Я сидел вон там. На первом ряду. Сидел и сосредоточенно занимался. Не отвлекался. Я ничего не хотел, кроме учебы. Вгрызался в яблоко познания и не думал о том, что оно может быть червивым.
        Я не был циником.
        Я был мальчишкой с веснушками.
        Много спал. Пил молоко. Любил игры на воздухе.
        И я был счастлив.
        Что же случилось со мной?
        Как я докатился до этого?
        Я как будто увидел самого себя, только младше, я сижу вот там, на этом стуле, у меня такие ясные глаза. Это так потрясло меня, что я вздрогнул. Я почувствовал себя испорченным и старым.
        К тому же у меня появилась привычка скрежетать зубами. Нехорошая привычка.
        Тайлер не мог сосредоточиться. Вид у него был, будто он не выспался.
        Меркуцио, развалившись на стуле, закинул руки за голову. Он скучал.
        Фантазия непрерывно причмокивала губами. Ничего не поделаешь: двигательное расстройство - непроизвольное, ритмичное движение, побочный эффект приема лекарств, какого-то нейролептика.
        Все вместе - просто фабрика мысли. Будущие доктора Америки.

        - Для того чтобы подтянуть отстающих,  - говорил в это время учитель,  - я решил создать эту группу. Мы будем встречаться по понедельникам, средам и пятницам на шесть уроков, потом - полевые исследования.


* * *
        Через шесть часов мир рассыпался и снова соединился. У меня шла кругом голова. Слипались глаза. Я уже был не в школе… я был…
        В отвратительном месте.
        Нет, не совсем так. Место было красивым - время было ужасное.
        Повсюду отбросы, дерьмо, царила разруха, и среди всего этого валялись тела. Десятки тел - мужские, женские, детские,  - на них жуткие темные пятна. Не нужно быть врачом, чтобы узнать по этим зловещим знакам бубонную чуму. Ее называли тогда Черной смертью. И страшная вонь.
        Это была Верона. Город между Венецией и Миланом. Город искусств, великолепной архитектуры, ароматных вин. Город этот вдохновил барда с берегов Эйвона, правда, эпидемия чумы была здесь лет за двести до рождения Шекспира. Четырнадцатый век - не лучшее время для Европы. В результате эпидемии умерло семьдесят пять миллионов человек. Да еще войны и голод. Я не могу это даже представить.
        Мы стояли на грязном булыжнике мостовой возле Старого замка. Не обращая ни малейшего внимания на нелепого вида чужестранцев, мимо нас брели умирающие. Ведь эта Верона 1348 года от Рождества Христова не была настоящей, это всего лишь реконструкция, версия. А значит, умирающие бедняги были не более реальны, чем Жасмин,  - они были виртуальными персонажами, и столкновение реалий стало для них обычным делом. Мы жили в пространстве, они жили в программе.
        Меркуцио повернулся ко мне и ущипнул за руку. Сильно.
        И зачем он это сделал?

        - Хэлли - Хэлли - Хэллоуин,  - пропел Тайлер,  - в прятки играет, игры срывает.

        - Надеюсь, у тебя были причины, чтобы испортить мне удовольствие,  - заныл Меркуцио.  - Мои войска уже построились.
        Тайлер задиристо ухмылялся:

        - Мои тоже. Я собирался отбить у тебя парочку мороков.

        - Двое против одного? Это что, заговор?

        - Ничего подобного,  - возразил Тайлер.  - Каждый сам за себя.

        - Или каждая сама за себя? Спасибо,  - вмешалась Фантазия.  - Закон джунглей распространяется не только на Y-хромосомы, так ведь, Хэл?
        Я знал, что это жульничество было простодушным. Это была привычная ситуация.

        - Значит, мне просто повезло,  - ответил я ей.
        Она недовольно заворчала, впрочем, может быть, это просто непроизвольно дергались ее губы.

        - Так кто же выиграл?  - в свою очередь спросил я.

        - Этот шутник,  - ответил Меркуцио, кивая на Тайлера.  - Он мухлевал. Так что победа была самой жалкой и жульнической.

        - Не огорчайся,  - сказал Тайлер,  - можешь взять реванш.

        - Чем будем сражаться? У нас ведь ничего нет.

        - Он и ваши армии забрал?
        Мерк безнадежно махнул рукой.

        - Он все забрал.

        - Великий и могучий Маэ$тро,  - подтвердил Тайлер.
        Он сказал не «Маэстро». Нет, он осознанно произнес «Маэштро», заменил "с" на "ш" (сразу же на ум пришло протяжное произношение У. Л. Филдса), и я догадался, как должно писаться слово - Маэ$тро. Когда мы говорили о нашем общем недруге, доллар был нашим обычным подколом. Мыши, ненавидевшие кота.
        Три слепые мышки против сообразительного, острозубого кота. Глупо задирать Маэстро. Бессмысленно затевать битву, которую не сможешь выиграть.
        Меркуцио обнял меня за плечи и шутливо подтолкнул. Я не сопротивлялся. Он бормотал ругательства в адрес нашего любимого учителя. «Поскольку мухи существа непоседливые…» - говорил он…

… Но он замолчал на полуслове.


* * *
        Считается, что парады нравятся всем.
        Они были в масках и костюмах. Они катили на тележках скелеты, обернутые черной тканью. Несли кресты и дохлых кошек. А направлялись они, вне всякого сомнения, на кладбище, чтобы исполнить там Danse Macabre. Они будут прославлять смерть, танцуя на могилах, будут деланно улыбаться, лелея надежду, что болезнь оставит их в покое
        - или хотя бы позволит умереть достойно.
        Чуму разносили блохи. Блохи, живущие на крысах. Значит, убивать кошек - не лучший способ бороться с чумой.
        С другой стороны, на кошках тоже живут паразиты.
        Уничтожать крыс - все равно что играть с огнем. Неожиданно лишившись дома, блохи ищут пристанища на человеке.
        Чуму трудно удержать на одном месте, как любые секреты.
        Здесь мы изучали болезнь, и я, и мои друзья. Я же пытался выведать у них хотя бы какую-то информацию, самую простую конечно, только мелкое вымогательство, ведь я не мог задавать вопросы, чтобы не выдать себя.
        Мы просто перекидывались словами, я и вполовину не был так беззаботен, каким казался. Мы обменивались шутками, довольно грубыми. Делали друг другу комплименты, всегда дружеские. Задавали вопросы, ни к чему не обязывающие.
        Мы беседовали об играх и развлечениях. Фантазия вспоминала нашу последнюю игру с вооруженными чудищами, а я приукрашивал ее рассказ, чтобы вернуть себе свое положение в их глазах. Хитрость моя не удалась. Никто не сомневался, что Фан опасна, в конце концов, она ведь была ненормальной (Мерк звал ее «человек - затяжной прыжок»), но она была неважным тактиком. В конце концов я соврал, что ответил на ее вызов, не предприняв никаких оборонительных мер, лишь потому, что слишком ей доверял.

        - Мне казалось,  - произнес я, разводя руками,  - я просто играю в соответствии с уровнем моих противников.
        Фантазия прищурилась, словно солнечный зайчик вдруг отскочил от серебряного медальона у меня на шее.

        - Ну, погоди, увидишь, что будет,  - процедила она.
        Я обидел ее. Это в мои планы не входило. Она была важной частью клики, к которой я принадлежал.
        Клуб, клан, клика.
        В этой школе было две группы: болваны и любимчики.
        Кому же можно доверять? Мы все были заперты здесь, но не все это осознавали. Только те, кто знал: мои друзья и я, болваны, выскочки.
        Мы любили поддразнить остальных. Мы звали их любимчиками, любимчиками учителя, потому что они и были любимчиками. В отместку любимчики звали нас болванами (Меркуцио особенно нравилось это прозвание, он им даже гордился), а нам приходилось учить предметы, выходившие за рамки стандартной программы обучения. Дело обстояло так: любимчики соглашались, болваны подвергали сомнению.
        Если честно, любимчики видели ситуацию несколько иначе. Самое важное, что вне зависимости от того, попадали мы в группу для отстающих или нет, мы, болваны, не были дураками.
        Тайлер был невероятно умен, но ему все было скучно. Меркуцио нравилась роль классного клоуна. Фантазия пребывала в двух состояниях: либо была вялой и апатичной (когда принимала лекарства), либо не в своем уме (отключалась), но она не была тихоней. Да, мы были ленивы. Мы доставляли много хлопот. Но вот болванами мы не были. Уж если кого можно было назвать тупым, так это Шампань. Зато она была старательной, поэтому ходила в любимчиках. Живая, как ее имя, она была совершенно пустоголовой. Когда мы узнали, что Тайлер встречается с ней, изумлению нашему не было границ.

        - Ты хоть позвонил, предупредил ее, что вернешься поздно?
        Тай открыл было рот, но промолчал, только скривился.

        - Забыл.

        - Она наверняка злится,  - вступил Меркуцио.  - Но решила не звонить тебе первой. Когда отыщешь ее, можешь схлопотать оплеуху.
        Он мучительно всхлипнул и медленно повернул голову, словно уже получил пощечину, у него здорово получилась пародия на любовные страдания.

        - Как смешно,  - ответил Тай, но, когда мы засмеялись, он не особенно смутился.
        Мои друзья. Интересно, пытается ли Маэстро убить и их? Или только меня? И на самом ли деле они мои друзья?
        И снова - кому я могу доверять?

«Со мной они или против меня?» - мучительно думал я. Просто классическая паранойя. И тут мне пришло в голову, что если мне удастся собрать их всех одновременно в одном и том же месте, я смогу понять, кто из них мой враг и куда тянется ниточка.

        - Хочу закатить вечеринку,  - сказал я Тайлеру вдогонку.
        В его глазах появился интерес.

        - Что закатить?

        - Ты же слышал, Меркуцио. Хэлу запало в голову устроить сборище.

        - Не в голову, а прямо в сердце.
        Я решил преподнести это несколько иначе.

        - Ладно, не вечеринку, а междусобойчик. Я приглашаю всех. Хочу всех собрать.
        Гул одобрения - хоть какая-то реакция. И все же я был уверен, что они заинтригованы. Замечательная возможность развлечься.

        - Что ты задумал?  - тут же спросили меня Мерк положил руку Тайлеру на плечо.  - Иди получать оплеуху от Шампань. А я пока постараюсь выудить из нашего весельчака что-нибудь менее загадочное.

        - Хорошая мысль,  - согласился Тай.  - Держите меня в курсе.
        Он попрощался с Фантазией, потом посмотрел попеременно на меня и Меркуцио.

        - Прощайте, братья.
        Он вызвал свой спрайт - мир изогнулся, и Тай исчез.

        - Вечеринка?  - удивилась Фантазия.

        - Вечеринка,  - подтвердил я.
        Она сделала неприличный жест.

        - Закрой один глаз и измерь угол,  - предложила она, затем тоже вызвала спрайт и исчезла.

        - Очаровательна,  - заметил я.

        - Как всегда.

        - Что происходит у Тайлера с Шампань?  - спросил я, когда исчезли позывные Фантазии.

        - Наш мальчик влюбился.

        - Влюбился?

        - Печально, верно?
        Мы еще побродили по городу от Пьяцца делле Эрбе до церкви Сан-Дзено Маджоре, болтали ни о чем. Когда мы добрались до реки Адидже, он повернулся к проходящему мимо рыбаку и вдруг состроил зверскую волчью ухмылку. Я захихикал, когда тот заспешил мимо, крестясь на ходу.

        - У меня просто сердце разрывается,  - сказал мой друг, поворачиваясь ко мне.  - У него это всерьез, а она вертит им как хочет.

        - Шампань? Она… она кажется мне довольно глупой. А Тай счастлив?

        - Счастлив, как лоботомированная мышь.

        - Угодил в капкан с сыром?

        - С огромным куском сыра.  - Он подобрал плоский камень и швырнул его так, чтобы тот скакал по воде. Неплохо получилось.  - Как только она позволит ему пронзить себя копьем, все кончится. Она пробудит его инстинкты, ему захочется вить гнездо. Она убьет его душу, затупит ум до полного идиотизма. Это как раз ее уровень, все пары стремятся к наименьшему общему знаменателю. Как думаешь, не стоит нам вмешаться, пока еще не поздно?

        - Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты завидуешь.

        - Ха! Завидую чему? Скуке? Завидую клетке? Пожизненному кукареканью и мычанию жалких домашних животных?

        - Завидуешь, что не ты,  - ответил я, старательно подбирая слова,  - первым откроешь это шампанское.
        Снова та же волчья гримаса.

        - Да, мне нравится приударять за ней, но у нее нет ничего, что не могла бы мне дать любая другая. Все женщины одинаковы, если посмотреть на них с верной точки зрения.

        - Очень романтично,  - пошутил я.

        - Ты же знаешь меня,  - подхватил он.  - Я как раз очень романтичный мальчик, ищущий духовности,  - конечно, когда не пью и не шатаюсь по бабам.

        - И пьешь, и шатаешься ты виртуально,  - поправил я его.  - Когда не видит Маэ$тро.

        - Я беру то, что могу, мистер Кайфолом,  - возразил он.  - А ты можешь похвастаться тем же?
        Я не стал отвечать.

        - Вот видишь, и сказать нечего. Ну же, признавайся, что танец на матрасе всегда танец на матрасе. А Любовь с заглавной буквы "Л" - всего лишь ловкий трюк, данный нам генетикой, чтобы продолжить цикл ДНК. Одна генетика. А вне ее - нули и единицы. Зато дружба со скромной маленькой буквы "д" реальна, правильна и благословенна.

        - Тайлер не изменится,  - заявил я, не пытаясь это как-нибудь аргументировать.  - Мечтательный влюбленный или нет, он никогда не превратится в любимчика либо во что-то подобное.

        - Зря ты так уверен. Знаешь, к чему может привести монотонная… моногамная жизнь? К истощению жизненных сил.
        Некоторое время мы молча смотрели на воду.

        - Мне кажется, мы рассуждаем чисто теоретически. Она никогда не позволит ему… Как ты сказал?

        - Пронзить себя копьем.

        - Да, пронзить, она никогда не зайдет так далеко.

        - Потому что она из любимчиков?

        - Потому что,  - у меня будто вскипали мозги,  - разве у нее нет моральных… ну как сказать-то?
        Он ухмыльнулся:

        - Моральные… как ты там сказал? Моральные?..

        - Принципы!

        - Ага, принципы!
        Мы расхохотались. Он шлепнул меня по животу тыльной стороной ладони.

        - А это едят?

        - Ты тоже проголодался?

        - И все из-за Маэ$тро,  - добавил он.  - Пошли поедим. Только не здесь. Мне хочется чего-нибудь огромного и величественного. И чтобы была атмосфера.

        - Тогда тебе и карты в руки,  - ответил я.  - Заказывай.
        Он отвернулся, щурясь от солнца.

        - Нэнни,  - начал он, на минуту замолчал. Потом вскинул голову и продолжил: - Нэнни, Тадж-ни-ка нас немного, к чертям все эти площади, нам надо взбодриться.
        Я так понял, это значило примерно следующее: «Нэнни, перенеси нас в Тадж-Махал, убери объятую чумой Верону и наколдуй нам что-нибудь поесть».
        Голос, который ему ответил, мне был незнаком, ведь это была его Нэнни, не моя. Бестелесный голос доносился отовсюду, мужской, но мужественный, что-то среднее между свинкой Порки и Микки Маусом.

        - Щас, щас, будет сделано, босс.
        Нэнни еще не закончила свою фразу, а мир уже начал меняться. Вода застыла и превратилась в камень. Здания таяли и сворачивались, люди как будто растекались и исчезали. Мне стало нехорошо. Некоторых восхищает подобная демонстрация власти машин, я же воспринимаю ее как настоящий бедлам. Все равно что сначала наброситься с кулаками, а потом подлизываться. Противоестественно. Так нельзя.
        Я угадал, мы прибыли в Тадж-Махал, вернее сказать, он пришел к нам. А еще точнее, река разлетелась на миллионы кусочков, которые, перемешавшись между собой, превратились в Тадж-Махал. Как там про Магомета и гору?
        Трансформация Италии в Индию, Адидже в Агру заняла всего лишь десять секунд. И хотя весь процесс был мне неприятен (для меня, не для моего спутника), я прекрасно знал, что это обычное дело. Нэнни имеют власть над временем и пространством, а мы обращались к ним, когда заблагорассудится. Благодаря их силе мы могли путешествовать когда и куда хотели. Не было никаких ограничений, если только не вмешивался Маэстро, а Нэнни принадлежали ему.
        Нас окружали стены из песчаника с восьмиугольными башнями. Впереди - девственно-белый макранский мрамор, очень много мрамора. Тадж-Махал для того и строили, чтобы потрясать людей, надо сказать, им это удалось. Поневоле чувствуешь себя ничтожным рядом с этими громадами, словно стоишь у жилища великана. Но это не дворец, а усыпальница. Где-то в его глубинах находится склеп - последнее пристанище Мумтаз-Махал, царицы империи. Имя это можно перевести как «Венчающая дворец». Когда она умерла, царь был настолько убит горем, что приказал тотчас начать строительство памятника в ее честь. Тадж-Махал строился только для того, чтобы хранить ее останки и память о ней после того, как она отошла в мир иной,  - вся эта грандиозная работа была проделана для нее, для нее одной.
        Когда царь Шах-Джахан встретил свою смерть, его похоронили в том же склепе. Это очень романтично, вот только положили его туда не по его желанию. Он собирался построить гробницу еще больше, чтобы увековечить и свой переход в загробную жизнь, но его третий сын захватил власть. Он убил и первого, и второго сына, а самого Шах-Джахана держал под домашним арестом, пока тот не умер, а после похоронил в Тадже.
        Но прежде чем порицать вероломного сына, давайте вспомним, что позднее его самого постигнет та же участь, и его вероломный сын (как ни странно, тоже третий) восстанет против отца, возглавит восстание, охватившее всю империю, ускорив тем ее падение. А с другой стороны, и сам Шах-Джахан возглавлял когда-то восстание против своего отца (и он тоже был третьим сыном), он также убил всех мужчин в роду, чтобы занять трон. Насилие порождает насилие, история повторяется, но уверен, что Меркуцио привел меня сюда вовсе не для того, чтобы я думал сейчас об этом.
        Он любил пошутить, иногда у него получалось достаточно тонко, иногда грубовато - ему нравилось ставить людей в неловкое положение. Я восхищался этой его способностью. Его импровизации на тему «отнесите Хэллоуина в мавзолей» добавляли радости моей мрачной натуре, но в его циничных зеленых глазах я замечал нечто большее.

        - Одобряешь?
        Я пожал плечами.

        - Конечно,  - ответил я.  - Но почему именно здесь?

        - Считай, что это дань уважения Предусмотрительному,  - улыбнулся он.
        Предусмотрительный суфий - прозвище Исаака, оно, конечно, не очень лестно, но так только лучше. Он был из книжных червей, один из любимчиков, который хвостом ходил за Маэстро. Насколько помню, у него были неважные отношения с Лазарем, но в отличие от Лазаря он был проницательным и умел скрывать свои чувства. В моем отношении к нему каким-то непонятным образом соединились и уважение, и неприязнь. Мы старались не мешать друг другу. Что же касается Меркуцио, для него Исаак был просто суфий-мусульманин, к тому же архитектор, а Тадж - квинтэссенция мусульманской архитектуры.

        - Но зачем оказывать почести Предусмотрительному?

        - А почему нет?

        - А что не Лазарю в таком случае?

        - Действительно, почему не Лазарю?  - продолжил он игру словами.

        - Ты сам знаешь почему,  - решительно заявил я.

        - В самом деле?
        Все может быть, подумал я.

        - Может, и не знаешь.
        В какую игру мы сейчас играем? Я пытался понять, что у него за душой, а он пытался понять меня. А когда оказалось, что понимать нечего, я прицелился в него пальцем.

        - Поразительные причуды ума.

        - А ты хитрец,  - засмеялся он.
        Нэнни спросила, что нам подать. Меркуцио заказывал пережаренный бифштекс с перцем, когда взорвалась бомба. По крайней мере, звук был как от бомбы. Цвета сразу пропали. Систему ГВР взломали, окружение стало нечетким и начало исчезать. Мерк вытащил из кармана металлический прибор, создававший искусственные помехи. Мерк только что им воспользовался.

        - Вот теперь мы одни,  - сказал он.  - Но это ненадолго.
        Система уже пыталась наладиться, но Мерк был на полпути к воротам. Я бежал за ним след в след. Я не успел прочитать надпись над воротами, но и так помнил, что там написано. «Заходи в мой рай». Строка из Корана.
        Вот мы позади Таджа. Лестницы расположены в западном и восточном углу. Пятнадцать ступеней вниз, запертая на засов дверь, через нее виден коридор в триста футов длиной.
        Я знал, куда он ведет.

        - Задняя дверь,  - подсказал я.

        - Естественно,  - ответил он.
        Мерк прошел сквозь дверь, не открывая ее, просто прошел и исчез.
        Я пошел за ним.
        И сразу же оказался в новом месте. Как будто вернулся в сознание. Услышал гул электрических машин. Я удобно возлежал на модифицированной кровати, ее еще называют виртуальным спальником. Я снял перчатки и очки, вытащил капельницу ВР из руки.
        Это была моя спальня. В реальном мире.
        Глаза слипались, во рту было сухо.
        Стук в дверь, она со скрипом приоткрылась: внутрь заглянул Меркуцио.

        - Так ты идешь?  - прошептал он. Меркуцио был талантливым хакером. Он загнал в компьютер фальшивый код собственного изготовления, который открыл нам заднюю дверь из ВР. Это было нарушением школьного расписания, правил школы, авторитета Маэстро, возможно, нарушением законов. Но именно об этом я просил в своих молитвах. Я поднялся на ноги и пошел за ним по коридору.
        Все белое. Похоже на больницу или санаторий.
        Тихо. Мы прижимаемся к стене. До обхода медсестер еще несколько часов, но выход охраняют. Игра в терпение. Кофе, чай из трав или скотч, уж не знаю, что ей понадобилось, но она пошла за второй чашкой, а мы выскользнули за дверь.
        Снаружи было темно, однако я видел, что вокруг много зелени и очень красиво. Я обернулся, чтобы прочитать надпись на двери:


        ДЕБРИНГЕМСКАЯ АКАДЕМИЯ ГВР.
        Современный подход к обучению щедро спонсируется корпорацией Гедехтнис.

        Я не мог вспомнить это слово, оно начиналось на "Г". Гедехтнис. Скорее всего, это акроним. Каждая буква что-нибудь означает. Г - что-то, Е - что-то, из остального, кажется, получается нечто вроде «лекарства и усовершенствованные безвредные химические технологии».
        Гедехтнис.
        По-немецки значит «память».
        Значит, я нахожусь в Дебрингеме, штат Мичиган. В моем родном городе. И вот я вспомнил длинные, ленивые дни, длиннохвостых змеев, раскрашенных под драконов. Я вспомнил, как научился плавать, а уже через несколько недель мог несколько раз перевернуться под водой. Я вспомнил содранные коленки и антисептики. Вспомнил свой первый день в школе, там меня встретил Маэстро, мама держала меня за руку, а папа подбадривал, когда они подключали меня к ГВР. Помню, мне понравился мой первый день в школе. Помню, он мне не понравился. Я помнил.
        А сейчас немного истории. В начале двадцатого века, во времена дискриминации и сегрегации, Дебрингем был черным курортом, там любили проводить отпуск афроамериканцы. Первый черный американец, получивший степень доктора философии в Гарварде, У. И. Б. Дюбуа сказал о Дебрингеме следующее: «Чистая физическая красота, блеск воды и золотистого воздуха, изящество деревьев и цветущих кустов, пение птиц, неспешное движение солнца, луны и звезд - самое прекрасное, что я видел за двадцать лет. А если вы добавите к этому еще и товарищество - привлекательные сильные женщины и неглупые мужчины из Канады и Техаса, Калифорнии и Нью-Йорка, Огайо, Миссури и Иллинойса, все они - дети и внуки Эфиопии, все они горят желанием отдыхать и развлекаться,  - вы поймете, что нет места лучше, чем Дебрингем».
        Особое место. Мичиганский рай, так его называли.
        Ночные клубы Дебрингема удостаивали своим посещением короли джаза. Луи Армстронг. Кэб Каллоуэй. Сара Воган. В течение многих лет там выступали такие замечательные исполнители, как Сэмми Дэвис Младший, Великолепная четверка, Арета Франклин и Билл Косби.
        Но когда по Закону о гражданских правах белые курорты были открыты для черных, пришел конец Дебрингему. Зачем всегда проводить каникулы в северо-западном Мичигане, если можно отправиться, куда душа пожелает? Хот-Спрингз, Атлантик-Сити, Майами-Бич. В городок приезжало все меньше и меньше народу. Он распался. Как в свое время распался Кэтскилз, когда для евреев открыли другие курорты. Можете назвать это Великим законом непредсказуемых последствий - ничто не действует так разрушительно, как успех.
        Уже через шестьдесят лет городок никак не связывали с джазом. Однако стали связывать с наукой. Все благодаря выдающемуся молекулярному биологу своего времени доктору Райане Карвер. В своих работах Карвер утверждала, что все живое связано между собой. Ее цикл статей «Семена» получил премию Пибоди, он был назван лучшей программой начала двадцать первого века. Когда она ушла в отставку и поселилась в Дебрингеме, вокруг нее образовалась целая община. Биологи, экологи, нео-трансценденталисты и их семьи - они съехались сюда, чтобы продолжить ее работу. Городок стал похож на вальденовскую Зеленую утопию. В противоположность все более технологичному миру этот анклав ученых-подвижников работал во благо сохранения окружающей среды и социальных изменений.
        Значит, я живу в самом настоящем раю и не могу этим наслаждаться. А все потому, что эта дурацкая ГВР-школа забирала у меня большую часть моего сознания.


* * *
        Через два квартала от академии мы обнаружили заведение «У Твена», прекрасное место, стулья с витыми спинками, столы, покрытые пластиком. Мерк вытащил нас обоих на свободу.

        - Спасибо,  - сказал я.

        - За что?

        - За то, что вытащил меня оттуда.

        - Здорово достало?

        - Здорово.

        - И меня тоже,  - сказал он.  - Клаустрофобия, понимаешь?
        Я кивнул. Мне было это знакомо.

        - Слишком много этих чертовых нулей и единиц,  - жаловался он.  - Проклятая ГВР.

        - Кусок дерьма.
        Мы чокнулись стаканами с водой. Изучили меню.

        - Ты слышал про Лазаря?
        Я подумал: «Ты имеешь в виду, что его убили?», но сказал:

        - Что он закончил обучение?

        - Похоже на то. Счастливый ублюдок.

        - Забавно, я всегда думал, что будет какая-нибудь церемония.

        - И я так думал, но оказалось, что нет. Его больше нет. Ушел в Гарвард.
        У нашей академии было соглашение с Гарвардской медицинской школой о переводе студентов. Выпускников Дебрингема автоматически зачисляли в Гарвард со стипендией Гедехтниса. Очень неплохо, подумал я. Чтобы получить стипендию, требовалось лишь два года интернатуры в лаборатории Гедехтниса.

        - Ты точно знаешь, что он в Гарварде?

        - Маэ$тро сказал.

        - А ты ему веришь?
        Мерк многозначительно посмотрел на меня.

        - В этом случае верю. А что, не нужно? Опасно. Если это я убил Лаза… Но все-таки я не остановился.

        - Тебе не кажется странным, что он ничего не сказал нам? Просто исчез?

        - Любимчик. Мы ему просто не нравимся.

        - Правильно, но разве ему не хотелось утереть нам носы? Похвастаться, что он нас опередил?

        - Возможно,  - согласился Мерк.  - Я не знаю. Не исключено, он считает, что он выше этого, как во всем остальном.

        - Может быть.

        - А что еще могло с ним случиться?  - Он высунул язык и изобразил, что его душат.

        - Ты прав,  - ответил я.  - Это глупость.

        - Он получил то, что хотел. Скоро он станет доктором Лазарем, спаси нас, Господи, и сохрани.  - Мерк отшвырнул свое меню.  - Хэл, я больше не хочу этим заниматься. Я серьезно подумываю о том, чтобы сбежать.

        - В самом деле?

        - Родители убьют меня. Но все равно я хочу сбежать.

        - И чем же ты займешься? Компьютерами?
        Он отрицательно покачал головой.

        - Нет, я хочу работать с детьми.

        - Не могу себе это представить,  - признался я.

        - И я не могу,  - согласился он.  - Но все равно. Именно этого я хочу. Хочу их вдохновлять, понимаешь? Хочу стать для кого-то противоположностью Маэ$тро.

        - Анти-Маэ$тро,  - пошутил я.

        - Для разнообразия делать все как надо.

        - Возможно, я уйду с тобой.

        - Черта с два,  - сказал он.  - Ты станешь врачом.

        - Ты в этом уверен?

        - Абсолютно!

        - Почему?
        Он усмехнулся.

        - Потому что тебя восхищает смерть.
        Да, но совсем по-другому, подумал я.
        Между некрологией и танатологией большая разница. Сколько времени нужно, чтобы тело разложилось? Это некрология. Почему мы должны умереть? Это танатология. Меня интересует философия смерти (конец и начало, переход из одной формы существования в другую), а вовсе не болезненные подробности. Я не гробокопатель.
        Просто… у меня есть вопросы.
        Сначала ужин, потом Смартин!  - мороженое с травами моментальной заморозки. Меркуцио выбрал себе банановый Панк Манк, а я шоколадно-ореховый Фрикон Дикон. Очень приятное разнообразие после внутривенных влияний. Мерк вовсю флиртовал с официанткой - забавное (хотя и бесполезное) занятие.

        - Насколько проходима?  - спросил я его, когда официантка отправилась за нашим счетом.

        - Система?

        - Да. Сколько задних дверей в ГВР? Сколько всего выходов?

        - Дай подумать. Я уже закодировал три, сейчас работаю над четвертым. И еще два твоих. Не исключено, что и Тай уже создал свой.

        - А остальные?

        - Мне кажется, это зависит от того,  - сказал он,  - насколько глубоко каждый сумел изучить систему и умеет ею пользоваться. Ты кому-нибудь показывал?
        Показывал ли я кому-нибудь?

        - Насколько мне известно, нет,  - ответил я.

        - Тай мог научить Шампань,  - продолжил он.  - Остальные могли и сами дойти. Правда, у них могло не хватить духа сделать это.
        Если научился с какой-то целью использовать систему, сможешь использовать ее и впредь. Мог ли Мерк или Тай запрограммировать ловушку в коде ГВР? Подпрограмму, которая вместо того, чтобы выпускать, удерживала меня? Подпрограмму, которая может причинять мне вред?
        Но зачем?
        Просто шалость? Шалость, которая зашла слишком далеко?
        У Маэстро больше мотивов для этого. Он много лет ненавидит меня. Преподаватели не должны так ненавидеть своих студентов.
        Значит, он пытался совершить УБИЙСТВО? Паранойя какая-то! Бессмыслица.
        Конечно, это мог быть несчастный случай, «сбой в программе сервера», как сказал Маэстро. Выброс Каллиопы.

        - Так. Хорошо. Очень интересно.  - Мерк постучал пальцем по счету, внимательно его рассматривая.

        - Что-то не так?  - спросила официантка. У нее были веснушки и соломенного цвета волосы. Она и выглядела совсем молоденькой, гораздо моложе остальных официанток. Помню, я еще подумал, что она, возможно, дочь хозяина заведения.

        - Нет, не в этом дело. Посмотрите сюда. Это ваш почерк?

        - А что такое?

        - Он о многом говорит.

        - В самом деле, и вы разбираетесь в почерках? Вот круто.
        Мерк подвинулся, чтобы дать ей место, она проскользнула в нашу кабинку. Она и мне улыбнулась. Когда она наклонилась, я почувствовал аромат корицы от ее жевательной резинки.

        - Так что же вы можете сказать про меня?

        - Ладно, наклон букв. Посмотрите на "п" в «спасибо», а еще на изгиб "б", как оно загибается вверх. Мы называем его «причинный изгиб».

        - И что же он значит?

        - Это очень особенный изгиб, редко встречается.

        - Ну же, объясните,  - умоляла она.
        Я махнул рукой, как бы разрешая, чтобы он продолжил.

        - Хорошо. Он означает… означает, что вы - нимфоманка,  - выпалил он.
        Она моргнула.

        - А что это такое?
        Меркуцио ухмыльнулся и ничего не сказал. Я едва сдерживал смех.
        Тогда она повернулась ко мне.

        - Что такое нимфоманка?
        Я прикрыл лицо рукой.

        - Что такое нимфоманка?  - снова повторила она.  - Что такое нимфоманка?  - Она вышла из кабинки и начала во весь голос спрашивать других официанток, клиентов, всех подряд.  - Что такое нимфоманка? Что такое нимфоманка?
        Когда наконец кто-то ей объяснил, она вспыхнула, залилась розовым цветом, как слоник из галлюцинаций. Она бросилась к нашему столику и дала Мерку оплеуху, полушутя, полусерьезно.

        - Я обожаю, когда ты сердишься,  - дразнил он ее. Правда, он оставил ей хорошие чаевые.
        Выйдя на улицу, мы посмотрели на часы и обнаружили, что уже поздно.

        - Нас будут искать. Лучше поторопиться,  - сказал Мерк.

        - Я не пойду.

        - Тебя все равно поймают.

        - Ну и пусть.
        Он странно посмотрел на меня.

        - Одно дело, я хочу удрать оттуда, но ты-то знаешь, что делаешь?

        - Как всегда,  - ответил я.

        - Иногда я за тебя беспокоюсь.
        Я посоветовал ему побыстрее отправляться в свой поганый клуб. Мы похлопали друг друга по плечу и попрощались. Он заторопился обратно в школу. Я нашел телефон.
        Еще пять минут свободы, чтобы выкурить сигарету с гвоздикой. Я прижал палец к устройству, считывающему отпечатки, и набрал номер.

        - Папа,  - сказал я,  - папа, приезжай за мной. Меня выгнали.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382629815
        НОВЫЙ ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ
        ЦЕЛЬ НЕИЗВЕСТНА
        ЗАПРОС ХОСТА МАЭ ХОСТУ ТРО
        ОБМЕН ИНФОРМАЦИЕЙ:
        МАЭСТРО: АНАЛИЗ ХОСТА ГАРМА
        ПЕЙС: ПРИНЯТО
        МАЭСТРО: БЕЗОПАСНОСТЬ ХОСТА ГАРМА НЕДОСТАТОЧНА
        ПЕЙС: ПРИНЯТО
        МАЭСТРО: ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ В ЦЕЛЯХ БЕЗОПАСНОСТИ
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА КАДМОНА
        МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ ХОСТА КАДМОНА
        МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ВЫБРОСА КАЛЛИОПЫ
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ДЛЯ ХОСТОВ (ВСЕХ) ГОСТЕЙ (ВСЕХ)
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ УБРАТЬ ХОСТА КАДМОНА ИЗ СИСТЕМЫ
        МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИЯХ ОТКАЗАНО
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА МАЭ ХОСТА ТРО
        МАЭСТРО: ЦЕЛЬ?
        ПЕЙС: ПОДОЗРЕНИЕ ХОСТ МАЭ ХОСТ ТРО СКОМПРОМЕТИРОВАНЫ
        МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО КОНЕЦ ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
        ОТПРАВКА ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ ХОСТАМ (ВСЕМ)
        ОЖИДАНИЕ ИНСТРУКЦИЙ
        КОНЕЦ
        Глава 5
        КОЛЛЕДЖ ВСЕХ ДУШ

        Джим Полпути проглотил таблетку и ждал неизбежных неприятностей с желудком. От лекарств его рвало, но все равно он предпочитал их генной терапии, хотя Блу твердила, что она совершенно безвредна. Вот пусть сама ее и принимает, черт ее дери. Никакое лечение не помогает, ну разве что (и то совсем чуть-чуть) отодвигает неизбежное. Очень слабое утешение перед лицом вечности.
        Он включил музыку, громко, пожалуй, даже слишком, пытаясь заглушить дурноту дикими визжащими звуками. Благословенный грохот. Подожди-ка, его творение пытается что-то ему сказать, произносит слова, которых совсем не слышно. Щелк. Музыка смолкла.

        - Что?

        - Я говорю, ты на меня сердишься. Ты на меня сердишься, а я не знаю за что.
        Джим рассматривает экран, ребенок кажется таким потерянным. Он обиделся.

        - Я совсем не сержусь на тебя.

        - Сердишься,  - настаивал он.  - Я точно знаю, потому что ты меня наказываешь. Что я сделал? Не понимаю.

        - Ладно, ладно, ничего подобного,  - успокаивал его Джим.  - Просто я извлекаю тебя из одной среды и вставляю в другую.

        - Но я не хочу уходить. Мне здесь хорошо.

        - Может, там тебе будет еще лучше?
        Он смотрит на Джима взглядом, полным сомнения, его глаза стального цвета полны слез. «Уж не переусердствовал ли я со слезами?» - подумал Джим. Или это уже плод эволюции? В любом случае он слишком чувствительный, мне не нужен сын-плакса.

        - Дай мне попробовать,  - говорит Джим.

        - Я буду хорошим, обещаю,  - просит он.

        - Неужели тебе не интересно узнать что-нибудь новое?
        Джим Полпути почувствовал укол совести. Мальчик может многому научиться, но не в этом цель. Он создавал его не для этого. Его задача - просто протестировать конфигурацию. Виртуальный ребенок будет для системы подопытной свинкой, чтобы в нее мог потом войти настоящий ребенок. А значит, слезы совсем ни к чему. И все-таки это лучшее творение Джима, искусственный интеллект, максимально приближенный к настоящему, хотя, как кажется Джиму, подлинный прорыв еще впереди.
        Если, конечно, у него осталось на это время.
        Джим не хочет его обижать. Он слишком его любит. Полностью прописанная личность. Сколько одиноких программистов влюблялись в собственные произведения? Так много, что и не сосчитать.
        Смотри не ошибись, Пигмалион.
        Он решает перепрограммировать мальчика заново. Он убрал непокорность с помощью нескольких клавиш. Для того чтобы тест прошел успешно, мальчик должен быть как можно больше похожим на человека. А значит, Джим Полпути должен стать больше чем богом, он должен быть еще и отцом.

        - Считай это приключением,  - говорит Джим, борясь с очередным приступом тошноты.  - Нам очень нужно, чтобы ты это сделал. Ты попробуешь, сын? Ради меня, попытайся.


* * *

        - Ни в коем случае. Выход из системы означает, что ты потеряешь огромную часть своего потенциала,  - заявил первый хост Боба и Бетти, охотников за вирусами.

        - Твой отец прав, Гейб, ты слишком много вложил труда, чтобы сейчас все бросить,  - поддержал его второй.
        Мои родители: доктор Роберт Хэлл и доктор Беатрис Хэлл. Знаменитые ученые. Или лучше - ученые-знаменитости? Папа - эпидемиолог. Мама - микробиолог. Медики, их работа - бороться с болезнями. Союз «Чистые руки».
        Мое имя - мое настоящее имя - Габриель Кеннеди Хэлл. Мне никогда оно не нравилось. Хэллоуин, мое прозвище, производное от нашей фамилии, но родители так меня не называют. Для них я всегда Габриель.

        - Отдайте меня в обычную школу,  - предложил я.

        - Мы обсудим это в конце семестра,  - отрезала мать.  - Мне не нравится эта идея - забрать тебя из школы раньше.

        - Но ГВР небезопасна.

        - Доказательства,  - потребовал отец.
        Я вздохнул: их у меня не было. Сканирование мозга ничего не показало: как только я рассказал родителям о случившемся, они тотчас помчались в пункт первой помощи, но отсутствие физических повреждений доказывало, что амнезия была чисто психологической. А то и вовсе отсутствовала, если признать, как это сделали мои родители, что я «притворяюсь» или «преувеличиваю, чтобы привлечь к себе внимание».
        Считалось, что я склонен преувеличивать, делать из мухи слона. Это не первая моя неприятность в академии, а потому они считали, что я - волк в овечьей шкуре. «Вы никогда не верите мне»,  - хотелось мне сказать, ну или что-нибудь подобное, но я не мог это сделать. Они верили мне. Они меня любили. То есть могли принимать неверные решения с чистой совестью.

        - Может быть, нам стоит устроить консилиум?  - предложила мама.

        - Мне это не поможет, если я умру.

        - Ты говоришь глупости. Никто не хочет тебя убивать. Но боюсь, что я сам это сделаю, если ты не прекратишь нас тиранить,  - пошутил папа.
        Я молчал. Захотелось курить.
        Мама вырвала сигарету у меня из рук.

        - Кажется, ты хочешь заполучить рак легких,  - сказала она.

        - Будто он не лечится,  - возразил я.

        - Будто тебе понравится лечение,  - продолжил папа.
        Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Это означало, что я не в настроении. Дверь открылась, и директор пригласил нас войти.

        - Спасибо, что подождали,  - улыбнулся доктор Эллисон.  - Заходите, пожалуйста.


* * *
        Ярко-синяя с длинными изящными плавниками: сиамская бойцовская рыбка.
        Ярко-зеленая, похожая на торпеду: радужная рыбка. Красно-белая с мягкими мешками у глаз: рыбка-телескоп.
        Я предпочитал аквариум остроумию Эллисона. Он подлизывался к моим родителям, делал им комплименты, обсуждал старые времена, намекал на пожертвования. Я не слушал его. Я разглядывал рыбок.

        - Когда он внимателен,  - продолжал директор,  - он прекрасный студент, но в этом семестре он стал очень рассеянным. Нерациональное использование учебного времени сочетается, по словам Маэстро, с саркастическим, неуважительным поведением. Я верно говорю, Гейб?
        Я прищелкнул языком. А как насчет того, что делает Маэстро?

        - Гейб?
        Я наклоняю голову.

        - Извините, я не согласен.

        - Как ты тогда это называешь?

        - Здоровая паранойя.

        - Паранойя не бывает здоровой,  - отметил он. Только посмотрите, на радужной рыбке белые пятнышки - безобидные изменения кожи или болезнь? Паразит может оказаться очень опасным. Я поймал себя на том, что страстно желаю, чтобы в аквариуме завелась смертельная инвазия. Меня, кстати, поразило, что глава эксклюзивной подготовительной медицинской академии не в состоянии позаботиться о здоровье своих пресноводных особей, а ведь это проще, чем заботиться о людях.

        - К тому же у тебя пропуски без уважительной причины.

        - Сколько?  - захотела узнать мама.

        - Три за прошедший месяц, включая вчерашнюю вечернюю экскурсию.  - Он бросил на меня взгляд.  - Подозреваю, ты можешь это как-то объяснить?

        - Мне понадобилось выйти. Кто-то меня выпихнул,  - ответил я. Просто и со вкусом.
        Они спросили кто.

        - Я не стану называть имен,  - заявил я.  - Возможно, стоит поставить в мою комнату камеру слежения.

        - Это незаконно,  - заволновался Эллисон.

        - В самом деле?  - с невинным видом спросил я, хотя сам знал, что незаконно.  - Надо же, а я уж подумал, что у меня вообще нет никаких прав.

        - Прекрати,  - оборвала меня мама.
        Она была недовольна. Пришлось выслушивать целую лекцию. Они говорили по очереди, внушая мне, что я должен доверять своим родителям и учителям, потому что они старше и знают, что для меня лучше, они особенно подчеркивали, что я должен позитивно относиться к учебе и объяснили, как максимально использовать свои способности. Они беспокоились обо мне, по-настоящему беспокоились, они были огорчены.

«Ну что ж, пора складывать вещички и отправляться в изгнание».
        Я слушал. Я изображал внимание. Я кивал в нужных местах.

        - Мы можем обсудить покушение на мою жизнь?  - спросил я.

        - Покушение на твою жизнь?  - Эллисон ничего не знал.

        - Выброс Каллиопы,  - объяснил я.

        - Ах да, где же это?  - Он порылся в бумагах на столе.  - Вот она. Пейс - это наша программа для расследований - просмотрел всю структуру ГВР и подготовил отчет. Я его изучил, и наши ведущие специалисты тоже, все данные указывают на одну-единственную неисправность подавителя выбросов. Мы уже заменили его и установили новые защитные системы.

        - Вот видишь,  - подтолкнул меня папа.
        Я взял отчет. Попытался прочесть. Слишком специальный.

        - Такие вещи случаются чрезвычайно редко,  - продолжил Эллисон.  - В действительности это третий случай за всю историю академии. Выброс А, выброс В и выброс С - система сама подбирает для них названия. В нашем случае его назвали выбросом Каллиопы, гроза вызвала моментальный приток энергии. Электричество повредило процессор в ноль-восемь-один-один-тире-ноль-четыре-один-один-си, поэтому Маэстро и Нэнни не смогли вмешаться, пока не была восстановлена защита.

        - Я не мог двигаться.

        - Да, Вита - программа, которая позволяет тебе взаимодействовать с окружением, также была отключена. Сейчас посмотрим, на сорок семь минут.  - Он наклонился вперед и постучал по отчету пальцем с маникюром.
        Да, там так и было написано.

        - Возможно, ты испытывал некоторые неудобства в ГВР, но на самом деле ты был в безопасности - удобно лежал в своей комнате.
        Правда ли это?

        - Но ведь выброс энергии отключает ГВР, а не всю структуру? Причем только мой уютный уголок?

        - Чистая лотерея, Габриель. Уверяю тебя, это простая случайность.

        - Звучит неубедительно.

        - Хорошо, давай рассмотрим альтернативу,  - вмешался папа.  - Какой-то злоумышленник сломал один-единственный подавитель выбросов в надежде, что, возможно,  - заметь, всего лишь «возможно»,  - в какой-то момент в будущем разразится гроза, и все для того только, чтобы причинить тебе некоторые неудобства? Какая версия звучит убедительнее?

        - Почему «в какой-то момент»?  - возразил я.  - Они вполне могли посмотреть прогноз погоды.
        Но я и сам понимал, что аргумент слаб.
        Бритва Оккама свидетельствует, что самое простое объяснение обычно правильно.

«Может, и так,  - подумал я,  - но бывает, что находишь бритву в яблоке».
        Эллисон развел руками, как будто желая сказать, что он ничего не прячет.

        - Подростковый возраст - трудный период жизни,  - заключил он,  - особенно для мальчиков. В твоем теле носятся молодые гормоны, тестостероны отравляют ум, ничего удивительного, что время от времени тебе кажется, будто кто-то тебя преследует. Это вполне естественно. Но ты должен понять, что здесь ты среди друзей.

        - Я среди друзей,  - повторил я.

        - Безусловно, ты - находка для нашей школы. Все тебя любят.

        - А ваш злобный двойник?  - спросил я.

        - А что?  - любезно улыбнулся он.
        Я имел в виду Маэстро. Один мог быть человеком, а второй - просто байтами, но оба они выглядели одинаково. Персонажи ГВР часто моделируются с живых людей, видимо, программистов вдохновил на создание Маэстро доктор Эллисон, тембр голоса, даже его необычная жестикуляция. Только личности были разными. В какой-то степени.

        - Он меня ненавидит.

        - Вот уж сомневаюсь, а если это и так, какая разница. Он всего лишь реактивная обучающая программа, созданная для удовлетворения индивидуальных потребностей всех студентов. Его «эмоции» в кавычках не имеют никакого значения. Его программа не позволяет ему принимать их в расчет.

        - Он постоянно противодействует мне.

        - Он дает тебе стимул,  - возразил Эллисон. Вот ведь гад.

        - Никому не дано избегнуть трудностей,  - добавила мама.

        - Я все понимаю, прекрасно понимаю, но он уничтожил мое окружение, он переструктурирует мое время. Мне становится нехорошо всякий раз, когда я его вижу. Мне не важно, насколько он реален, все равно он просто программа. Я хочу нормального учителя, из костей и мяса. Господи, неужели я слишком многого хочу?

        - Это неэффективно,  - отметил папа, поднимая голос до моего уровня.  - Когда я был в твоем возрасте, я бы пошел на преступление, чтобы получить такую обучающую программу, как у тебя. Ты хоть представляешь, какой это высокий уровень?

        - Слишком много ГВР,  - разозлился я.  - Слишком много, слишком быстро. У меня в голове мешанина.

        - Габриель, тебе осталось совсем недолго до выпуска,  - утешала меня мама.  - Нужно пройти до конца.
        Я посмотрел Эллисону в глаза.

        - А почему вы не можете учить меня?

        - Я больше не преподаю,  - извинился директор.  - Я предпочитаю быть административной единицей.  - Он помолчал, изучая меня.  - Знаешь, что я сделаю? Ты явно расстроен. Я облегчу твое расписание. Я верну тебе твое окружение. А еще я сделаю так, чтобы Маэстро некоторое время не попадался тебе на глаза. Ну как, доволен?

        - А что взамен?

        - Просто пообещай, что будешь учиться, старательно учиться. В конце недели мы посмотрим, как пойдут дела, и будем решать дальше.

        - Разумно,  - согласился я.
        На этом закончился консилиум.
        Прощание было нарушено телефонным вызовом.

        - Атланта,  - объявил папа, надевая наушники для лучшего приема.
        Атланта это ЦКЗ (центр контроля заболеваний), значит, все остальные дела должны подождать. Он вышел из помещения и начал прием. Мы с мамой остались вдвоем.
        Я скучал по ней.

        - Тебе нравится эта школа,  - начал я.

        - А почему она не может мне нравиться? Маленькие классы. Индивидуальный подход. Ты учишься в своем темпе, но при этом от тебя требуют результатов.

        - Непрерывно,  - подтвердил я.

        - Хватит тебе жаловаться,  - уговаривала она.  - Эта школа - идеальная песочница. Ты можешь создавать абсолютно все, что заблагорассудится. Именно такими должны быть школы.  - Она улыбнулась и продолжила тише: - Плата за обучение здесь немаленькая, так что постарайся получить удовольствие.

        - Похоже, мне повезло со школой,  - соврал я, отвечая на ее улыбку. Я помолчал.  - Иногда мне кажется, что все дело в удобстве. Понимаешь? Я учусь в этом интернате, потому что вы не хотите, чтобы вас беспокоили. Вы заняты. Заняты собой.

        - Ну что ты, милый, это неправда.  - Насупленные брови выдавали беспокойство.
        Пока не пришел папа, она чувствовала себя виноватой.

        - Куала-Лумпур,  - сообщил он.  - Это решено. Мама явно огорчилась. Я подумал, потому, что позвонили папе, а не ей.

        - Что такое Куала-Лумпур?  - спросил я.

        - Черная эпидемия,  - сказала мама.  - Новая вспышка.

        - Впервые встречаю такой необычный период созревания,  - задумчиво говорил папа.  - К тому же чрезвычайно заразная форма.

        - Наверное, она может принести вам славу.

        - Она может стать всемирным бедствием,  - сказал он, глядя с упреком на циничного сына.  - Ты первый, кому я это говорю.
        Мы обнялись, и он попросил меня быть хорошим мальчиком. Мама поцеловала меня в щеку и погладила по голове. Я многое хотел им сказать, должен был сказать, но им было некогда, их снова ждали приключения в биозащитных костюмах. С телекамерами и фотогеничными улыбками.
        Больше я их не видел.


* * *
        Ну почему все мы не компьютеры?
        Было бы проще. Никаких огорчений. Никаких сомнений. Никакой учебы, никаких учителей. Мы все были бы программами.
        Хотя в каком-то смысле все мы запрограммированы. Эволюцией. Инстинкты, половое влечение, борьба, успех. Все, что вложила в нас Мать-Природа, по ее мнению, необходимо для выживания.
        К сожалению, этого недостаточно. Мы хотим большего. Общество требует этого.
        А значит, нужно учиться.
        Образованный должен учить неграмотного. Потому что, по мнению общества, неграмотность делает человека несчастным. Правда, оглядываясь назад, понимаешь, что до того, как чему-то научился, человек был куда счастливее. Подумайте: дети знают очень мало, но причина их неграмотности в невинности. А никто ведь не станет оспаривать, что невинность - это счастье. Однако период этого счастья очень недолог.
        Интересно, а Маэстро счастлив?
        Скорее всего, нет, решил я. Современный искусственный интеллект программируется максимально похожим на человека. А значит, они «учатся», и «чувствуют», и теряют свою невинность - все как у нас.
        Обратная технология - делать людей похожими на машины,  - видимо, навечно завязла в рутине учебной работы. Технология кибер-панк была очень популярна еще недавно, но непредсказуемые побочные эффекты (такие мелочи, как необратимое разрушение мозга) смели ее с рынка.
        Жаль, что они не смогли справиться. Двухчасовая операция куда лучше, чем многие годы учебы. Сами посчитайте.
        А еще было бы неплохо промывать мозги. Можно вставлять знания прямо в мозг, можно добавлять чужие воспоминания. Хотя лучше не трогать лиха.
        Лишь в одном я был уверен. Пародия на Дина Мартина, по всей видимости, была очень эффективной рекламой, потому что всю дорогу домой я напевал эту дурацкую песенку.

        Насколько можно быть счастливым?
        Загрузите эту информацию в меня.
        Как говорил один парень:
        «Не чип ли там застрял в твоей кудрявой голове?»
        Разве не смешно, что я помню эту песенку, зато забыл очень многое другое. Детали прошлого вставали на место, но сама загадка случившегося ускользала. Я не мог увидеть всю картину сразу.
        Исаак скорчил постную физиономию, когда мы с ним столкнулись в вестибюле. Мы посмотрели друг другу в глаза, он явно злился.
        Он побрил себе голову, прямо как Лазарь.
        В память о своем ушедшем друге?

        - Эй,  - окликнул я.
        Он не обернулся. Ничего не сказал. Интересно, зачем он выходил из ГВР?
        В моей комнате горничная меняла мою систему ГВР.

        - Морфин?  - спросил я.

        - Если хочешь,  - улыбнулась она.
        Ее звали то ли Дженни, то ли Джесси. Может, Джоуси. У нее плохая кожа. Она была вполне надежна, однако я все равно сделал химический анализ, как только она вышла.
        Я убрал испытательный комплект и представил себе, как ненадолго удираю в самоволку из академии. Просто выйду и вернусь, расстрою семью и исчезну снова. Очень заманчиво. Правда, у меня не было денег на это. И все же…
        Что это?
        К моим очкам что-то прикреплено. Записка.


        Нужно поговорить. Срочно.
        С.

        Симона.
        Я перешел через вестибюль, дверь ее комнаты была заперта, никто не отвечал на стук. Наверное, не может открыть, не слышит.
        Я снова в своей комнате. Закрываю дверь, усаживаюсь в кресло, закатываю рукав, подсоединяю ГВР, надеваю перчатки, надеваю очки, жду.
        Расслабься. Мы на месте.
        Добро пожаловать в наш мир, добро пожаловать…
        Заставка ГВР постепенно тает, затем появляются мои горгульи. Я стою перед своим поместьем-собором. Над головой летают мороки. Приятно. Эллисон сдержал свое слово.

        - Хэллоуин,  - зазвенел бестелесный голосок,  - хорошо, что ты вернулся.

        - Не сейчас, Нэнни.

        - Не очень вежливо,  - обиделась она.
        Я нашел свой спрайт и отправил его к серо-синему. Бац, все моментально стало морским. Сияющий голубой океан. Тропические острова. Соленый морской запах.

        - Не уходи. Я сейчас тебя поймаю,  - раздался знакомый голос.

        - Что сделаешь?
        Я осмотрелся, связь была слабой.

        - Я тебя теряю,  - сообщил я.
        Я сосредоточился на своем спрайте. Сосредоточился изо всех сил. Связь мигнула и установилась. Ощущение качки чуть не свалило меня с ног. Мило. Я попытался удержать равновесие и понял, что нахожусь на корабле. Девятнадцатый век. Барк. Флаг британский.
        А вот и Симона, она опиралась на перила, ее топ на пуговицах и бриджи никак не вязались с обстановкой.
        Я любовался ею, было на что посмотреть.
        Она была похожа на Жасмин, словно они были близнецы.

«Какого черта Симона так похожа на Жасмин?» - подумал я.
        И тут все вспомнил - как раз наоборот. Симона была оригиналом, а Жасмин - копией. Я сам создал фальшивую Симону, теперь вспомнил.
        Почему?
        Потому что…
        Наверное, потому, что Симона была единственной девушкой, которая мне нравилась, а еще потому, что она не отвечала мне взаимностью. Друзья, просто друзья. С горя я велел Нэнни изготовить копию Симоны, клона, который будет меня слушаться и выполнять мои команды. Она была прекрасна.
        Я хотел девушку, но не мог ее получить, и тогда заставил Нэнни сделать Жасмин. Да, все так.
        Симона показала пальцем на мой дом, он так нелепо выглядел, плавая вместе с лужайкой и несколькими деревьями.

        - Нэнни, убери мой домен.
        Дом исчез. Все, что не соответствовало обстановке, исчезло.
        Вокруг было только то, что в нее вписывалось. Вон наглый капитан Фиц-Рой. Там мистер Эволюция собственной персоной, Чарльз Дарвин. Мы принимали участие в важнейшем путешествии на английском военном корабле «Бигль». Слева по борту я видел Галапагосские острова. Я слышал стук дятла вдалеке. Предполагалось, что мы находимся в 1832 году.
        Ну да, ГВР. Учите эволюцию с Дарвином. Поболтайте с Эйнштейном, он работает над теорией относительности. Поучаствуйте в крестовых походах с королем Ричардом И. все это прекрасно, пока не начинаешь понимать, насколько ограничены эти приключения. Ограничены воображением программы. Мы все проходили эти сценарии, и не по одному разу. Но сотрудникам Гедехтниса, по-видимому, было все равно - Маэстро подсовывал их нам с маниакальной настойчивостью еврейской мамаши, пытающейся скормить ребенку вторую порцию.
        Нельзя не признать, что здесь очень красиво.
        Симону тянуло к воде, как меня тянуло в леса. Когда ей нужен был перерыв в занятиях, она отправлялась в «волшебные подводные путешествия с дыхательным аппаратом, эти путешествия постоянно обновлялись и дополнялись» (так любил говорить Лазарь), она делала это либо в виртуальном раю, либо на нашем старом озере в Дебрингеме. Как-то раз она пригласила меня. Фиджи. Правда, с нами был еще и Лазарь, они были тогда парой, может, не совсем, кто в них разберется. У меня в голове роились плохие слова, я решил больше не принимать приглашений.

        - Давненько мы с тобой не путешествовали,  - заметила она.

        - Да, давно.

        - Я все еще сержусь на тебя,  - предупредила она.
        Видимо, я неудачно себя повел. У нас была ссора?

        - Я буду хорошим,  - пообещал я.

        - Очень хочется верить.

        - Если честно, я даже не помню, о чем мы спорили.

        - Об избирательности памяти. Очень мило,  - ответила она.  - Ладно, забудем об этом. Мне нужна твоя помощь. Можешь подождать минуточку здесь?

        - Конечно.  - Я наблюдал, как она спускается по трапу.

        - Милый мальчик, как я рад тебя видеть!  - заговорил со мной Дарвин.
        Вот напасть, подумал я, но все равно пожал протянутую руку.

        - Как продвигается учеба?  - спросил он.

        - Я подумываю бросить учебу,  - признался я.
        Он заволновался.

        - Ты не должен этого делать,  - с жаром заговорил Дарвин.  - Ты не должен позволять обстоятельствам влиять на твою жизнь. Останься до конца курса, кто знает, чего ты сможешь достичь.

        - Но вы же бросили учебу,  - напомнил я.
        Он улыбнулся мне.

        - Я надеюсь, что могу быть примером для многих, но все же весьма сожалею о том решении.

        - Ничего подобного,  - разозлился я.  - Вы собирались заниматься практической медициной, но отказались от нее, потому что ненавидели вскрытия, а еще потому, что видели как-то раз, как один болван-неуч безобразно прооперировал ребенка. Сейчас вы находитесь в подготовительной медицинской школе, вы запрограммированы таким образом, что не проявляете свою нелюбовь к медицинским учреждениям. Они запрограммировали вас обманывать меня.
        Улыбка стала неуверенной.

        - Простите? Я не понял.

        - Представляете, сколько вскрытий я уже провел?

        - Виртуально,  - заметил он,  - не по-настоящему.
        Он был, конечно, прав, это меня взбесило.

        - Убирайся отсюда, мошенник,  - зашипел я.  - Ты не настоящий Чарльз Дарвин, тот был великим ученым и великим борцом за права человека, а ты, жалкая задница, всего лишь творение ГВР. Посмотри на себя. Дарвину было двадцать два, когда он отправился в морской поход, а тебе лет пятьдесят. Настоящий Дарвин начал работать над теорией эволюции уже после похода, а ты, по каким-то причинам, можешь трепаться про нее уже сейчас, за двадцать лет до опубликования «Происхождения видов». А еще, Чак, ты вообразил, что сейчас 1832 год, хотя на самом деле лет на двести пятьдесят позже. Ну, как тебе яблочки?

        - У тебя замечательное чувство юмора,  - рассмеялся он, я совсем не обидел его. Рассердить Дарвина в ГВР практически невозможно, раздражение не включено в его программу.

        - Кстати о яблоках,  - продолжил он.  - Знаешь ли ты, что личинка мухи Rhagolettis pomenella не заводится в яблоках, если…

        - Нэнни, дай Дарвину личность получше,  - велел я.

        - Если бы я могла,  - заворчала Нэнни.
        Вернулась Симона, у нее в руках что-то было.
        Она пыталась спрятать это - сюрприз? Для меня? В ее глазах я заметил тревогу, которой не замечал за ней раньше.

        - Ничего нет лучше морского путешествия,  - сказала она.
        Я пожал плечами. К чему нам светская беседа? Она смотрела на меня, требуя ответа.

        - Ничего нет лучше морского путешествия,  - согласился я.
        Она придвинулась ко мне ближе. Я поборол желание отойти.

        - Я прихожу сюда, чтобы отдохнуть,  - продолжила Симона.

        - Знаю,  - ответил я.

        - Красивые облака,  - заметила она.

        - Очень.

        - Я не знаю, как этим пользоваться, покажи,  - шепотом сказала Симона.
        И тогда я понял, что она прятала тот предмет не от меня. Она пыталась скрыть его от Нэнни, Маэстро, персонала академии. Контрабанда. И тут я вспомнил: я дал ей эту штуку несколько месяцев тому назад, тогда она заявила, что ей это не понадобится, обидела меня, обвинила в том, что я навлекаю на нее неприятности. А я в ответ назвал ее любимчиком и посоветовал влачить и дальше свое жалкое безопасное существование. Глупо. Но все-таки она сохранила ее. А сейчас хотела воспользоваться, а это могло означать только одно - у нее что-то произошло. И это что-то сделало ее больше похожей на меня.

        - Красная кнопка,  - тоже шепотом ответил я.
        Так она и поступила - ба-бах - потом мощный сбой, туман, почти ничего не видно. Прекрасный взрыв хаоса в запрограммированном мире.
        Я взял приборчик для создания помех, перебойник, у нее из рук.

        - У нас есть пара бесконтрольных минут, пока система сумеет устранить неисправность,  - сообщил я Симоне.

        - Ты сам его сделал?

        - Да, запрограммировал вместе с Меркуцио,  - ответил я, пытаясь припомнить. Несколько месяцев тому назад. Почти не помню.  - Мы взломали офис Эллисона и вскрыли систему. Он наносит небольшой ущерб, но все же…

        - Ты уверен? Ты уверен, что не разрушил систему?  - спросила Симона.

        - Только чтобы сделать перебойники и несколько выходов. А что?
        Она пристально разглядывала меня.

        - Что? Что происходит?

        - Что-то случилось с Лазарем,  - ответила она.

        - Он закончил курс.

        - Нет, так все думают,  - настаивала она,  - на самом деле что-то произошло, и сейчас система пытается это скрыть. Это звучит как паранойя, но он бы мне сказал, так? Он бы сразу пришел ко мне и сообщил новость. Но вместо этого он просто исчез. Бесследно. Я звонила его родителям, но телефон не отвечает. Я звонила в Гедехтнис, бесполезно. Ничего. Он - призрак.

        - Симона, возможно он…

        - Дай я закончу. Я покопалась в этом и нашла, как это вы называете? Улики? Я обнаружила его последнее местонахождение в ГВР, место, из которого он исчез,  - там что-то есть, Хэл. Что-то, чего я раньше не встречала.

        - Что-то созданное им?
        Она отрицательно покачала головой.

        - Ладно,  - сказал я.  - Я тоже хочу посмотреть. Туман начал рассеиваться, скоро мы опять станем видимы.

        - А с тобой что? Что это за чушь с амнезией?

        - О чем ты?

        - Ходят слухи, что у тебя что-то не так и ты ничего не помнишь. Это правда? Или еще одна идиотская шутка?

        - Еще одна идиотская шутка,  - ответил я.

        - Ты считаешь, что я ненормальная?

        - Нет.

        - Ты веришь, что что-то происходит?

        - Я никогда не видел тебя такой,  - сказал я.  - Ты перетрудилась. Это моя вина.

        - Хэллоуин, что за чертовщина здесь происходит?

        - Постарайся не расстраиваться. Я уверен, что… - Слова вдруг застряли у меня в горле.
        Уверен в чем? Уверен, что твой дружок жив-здоров? Едва ли.

        - … мы доберемся до истины,  - все-таки закончил я.
        Я хотел еще и ободряюще подмигнуть, но не смог - она бы подумала, что я с ней заигрываю в такой страшный момент. Страшный для нее, не для меня. Хотя и мне тоже было страшно. Если это я убил Лазаря, я помогаю расследовать собственное преступление. Вместе с Симоной! Вот это да! Я не мог ей доверять, как, между прочим, и себе, если говорить честно. Лицо мое ничего не выражало, а внутри я хохотал, то был смех приговоренного.

        - Этим не стоит пользоваться слишком часто,  - посоветовал я, возвращая ей приборчик.  - Эллисон проверяет систему на глюки, боюсь, со временем они обнаружат эту уловку.

        - Мне все равно. Они обманывают меня. Я точно знаю. Ну поймают они меня, и что?

        - Храбрая девочка. Возможно, ты не совсем любимчик.

        - А ты, может быть, и не такой болван,  - ответила она.
        Туман развеялся, Нэнни Симоны (с легким французским акцентом) и моя (Мэри туда ее Поппинс) заголосили хором:

        - С вами все в порядке?!

        - А что случилось?  - невинным голосом поинтересовалась Симона.

        - Снова небольшой сбой в ГВР. Надо же,  - вмешался я.  - Да все просто разваливается.
        Неожиданно возник спрайт. Симона прикрыла глаза рукой.

        - Хочешь поболтать с Фантазией?

        - Не очень.
        Мы не стали отвечать.

        - Она целыми днями нападает на людей. Даже на тех, кто в игре не участвует.

        - Так она гасит свою агрессивность. Возможно, это к лучшему.

        - Ммм. Хочешь, уйдем отсюда?  - спросила Симона. Она не стала дожидаться ответа.  - Нэнни, мост Чинват, пожалуйста.
        Все снова закружилось, и - р-раз - вы только посмотрите!
        Великолепные горы, чистый апофеоз гор, горы Плутона, освещенные северным сиянием, величественные, могущественные и повергающие в благоговейный трепет. Мы находились у самого Олимпа, мы парили над невероятно высокой скалой, край ее поддерживал деревянный мост, который тянулся куда-то в бесконечность. Волшебная местность: великолепные белые птицы, цветущие кусты боярышника,  - чудо, созданное талантом Лазаря, талантом, о котором я и не подозревал.
        А какая детализация! Создание собственного мира с нуля в ГВР требует очень много времени, все мои творения были обычно копиями, вставленными из готовых доменов. Отсюда арку собора, оттуда - плакучие ивы. Но это!.. Это было построено с самого начала, каждая часть мира изготовлена отдельно. Масштабное предприятие, как ртутные пруды Вашти, как пирамиды Исаака.
        Последователи Зороастра верят, что когда человек умирает, душа его остается. В течение трех дней она летает над землей, наверное, ей дается шанс подумать, прежде чем она найдет свой приют на мосту Чинват, на Мосту суда Божьего. Лазарь создал необычную интерпретацию этого моста. Интересно, что он чувствовал, когда создавал все это? Либо он был глубоко верующим, либо притворялся таковым. А может, он знал, что умрет?

        - Когда он это построил? Недавно?

        - Много лет тому назад,  - ответила Симона.  - Он любит сюда приходить. Тут ему лучше думается.

        - Он чувствует себя здесь свободным?
        Она кивнула.

        - Иногда мы устраиваем пикники.
        Замечательно. Я сразу же представил, как они греют друг друга под одеялом, глядя при этом на мигающие звезды.

        - Очень здорово,  - сказал я.
        Если она и заметила сарказм в моих словах, она не показала этого.

        - Мы были здесь всего неделю назад. Он объяснил мне тогда, как спасаться от нападающего аллигатора.

        - Очень романтично.

        - Ты не понимаешь.
        Не понимаю. Конечно, про аллигаторов я и так знаю (закрой ему глаза и бей в морду), но, убей меня бог, я не понимаю, что она нашла в Лазе. Конечно, он был умным, изобретательным, страстным и привлекательным. Ну и что? Что такого? Он был заносчивой свиньей, совершенно недостойной ее дружбы, а еще меньше ее любви…

«Она его не любит,  - подумал я.  - Не может любить».
        Но уж слишком она беспокоилась о Лазаре.
        Я вздохнул и начал присматриваться к горизонту, пытаясь обнаружить что-нибудь необычное. Ничего.

        - А где же огонь?  - спросил я.
        Она показала на мост.

        - Хорошо,  - сказал я, подходя поближе,  - выдержит ли меня эта хилая конструкция?
        Неожиданно новый всполох света окутал меня, теплый, мягкий и все же странно призрачный. Я услышал звон колокольчиков вдали. Из этого прекрасного сияния материализовалась высокая женщина в белом одеянии, ее неземная красота завораживала. «Красивые глазки»,  - подумал я. Но глаза эти ничего не выражали.

        - Я - твоя совесть,  - объявила она.

        - Чушь какая.

        - Все правильно,  - возразила Симона.  - Последователи Зороастра верят, что проводник, духовный проводник…

        - … объявляется на мосту Чинват, чтобы проводить освободившуюся душу в путь. Я знаю.

        - Конечно, знаешь,  - согласилась она.  - Глупо, что я начала объяснять.
        Она посмотрела на виртуальную красавицу и странно улыбнулась.

        - Я зову ее Трикси.

        - Трикси?
        Она пожала плечами.

        - Она похожа на Трикси.

        - Знаешь, это любопытно,  - сказал я.

        - Что любопытно?

        - Ну, две вещи. Во-первых, что он сделал ее такой красивой, слегка высокомерной, тебе не кажется? По священной книге, если ты ведешь праведный, моральный образ жизни, твой духовный поводырь - красивая девушка. Если ведешь греховный образ жизни, то она должна быть страшилищем. Судя по этой красотке, Лаз был высокого мнения о себе.

        - Так оно и было,  - ответила она, скрестив руки на груди, будто защищаясь от моих слов.

        - Ну ладно. Меня просто заинтересовало.

        - А что во-вторых?

        - А во-вторых, когда он создавал прекрасную девушку, он не использовал тебя в качестве модели.  - Ха! В яблочко! И добавил: - Он же твой парень. О чем он думает?
        Я ожидал, что она рассердится, или задумается, или набросится на меня. Но она просто рассмеялась, а это было куда хуже.

        - Сделать в ГВР мой клон? С чего бы ему этого захотеть?  - спросила она.  - У него же был оригинал.
        Я открыл было рот, но ничего вразумительного не приходило мне в голову. Я почувствовал себя дураком.

        - Трикси не настоящая,  - объясняла она мне, словно маленькому ребенку.
        Она детально разъяснила мне всю унизительность ревности к вымышленному персонажу. Тогда я поднял руки, как бы говоря: «Я все понял, не нужно мне это разжевывать». Вот так попал.
        Я ступил на мост одной ногой, проверяя его прочность. Пока все в порядке. Заметив это, Трикси полетела, словно дух, едва касаясь босыми ногами досок моста. Классный трюк. Я шел впереди, за мной - Симона, крепко сжимая мое плечо, помогая удерживать равновесие.
        Жизнь после смерти по Зороастру. Вы идете по мосту Чинват, по «мосту истины», по
«мосту судебного разбора». Он ведет в рай. Пройди его - и ты попадешь к вечному свету. Праведники переходят этот мост легко, для людей злых он становится очень узким. Так говорит легенда. Сорвешься - попадешь совсем в другой мир.
        Мост был достаточно широк, чтобы чувствовать себя уверенно, но от высоты кружилась голова. Я тут же вспомнил про стакан, который либо наполовину пуст, либо наполовину полон. Все зависит от восприятия.
        Кажется, Лазарь говорил мне об этом… Все, что нас окружает,  - лишь наше восприятие?
        Нет, не так. «Хорошие мысли, хорошие слова, хорошие поступки». Он повторял это, словно мантру. Когда не размахивал клюшкой для поло у меня над головой.
        Впереди я заметил какое-то неопределенное движение,

        - Вон там!  - показала Симона: - Видишь?
        Это было полупрозрачное существо, похожее на паука, размером с коккер-спаниеля. Странно. Почти по Лавкрафту. Я легко скользил по мосту, то приближаясь к краю, то отходя от него. Снова и снова.
        Я почувствовал, что Симона крепче вцепилась в мою руку.

        - Что оно там делает?

        - Готовится напасть на нас ночью.
        Трикси миновала существо, и там, где пальцы ее ног будто прошли сквозь него, я увидел отчетливые нули и единицы. Хм. Решительно освободившись от Симоны, я подошел поближе.

        - Осторожно,  - предупредила она.

        - Нэнни,  - спросил я.  - Это не кинжал ли предо мной?

        - Кинжал?
        Она не читала Шекспира. Пришлось объяснять.

        - Что это прямо передо мной?

        - Мост.

        - Да нет.

        - Летящая женщина.

        - Не то.
        Пауза.

        - Я не знаю, о чем ты говоришь, Хэллоуин. Можешь объяснить получше?
        Мы с Симоной обменялись понимающим взглядом: Нэнни не видит его. Или не распознает.
        Угрозы пока не было. Он занимался своими делами. Я понимал, что его создал не Лазарь: существо не вписывалось в окружающую обстановку. У него десять ног, не восемь. Двигается он механически, хотя имеет вполне органический вид. Однако прозрачный. Наверное, он сделан из какого-то живого льда.
        Я наклонился, «Кис-кис»,  - позвал его, словно кошку. Будто это Уиспер.
        Он не обратил внимания.
        Очень медленно я потянулся к нему, надеясь ухватить его, сжать пальцами грудку.

        - Это твой?  - спросила Симона.
        Мой? Я его создал? Нет, вряд ли. Если же он мой, то зачем я его сделал? Чтобы показать, что я замешан в исчезновении Лазаря? Если я скажу «да», сбросит ли меня с моста его подружка?

        - Никогда раньше его не видел,  - ответил я.  - Защищаю свою честь скаута.
        Я прикоснулся к нему. Паук тотчас замер. Я ощутил вибрацию под пальцами. Очень знакомую. Вздрогнув от неожиданности, я нажал посильнее и улыбнулся, когда мои пальцы превратились в иконки.
        Я так же работаю со своими файлами.
        Конечно, я мог открыть файлы, но они были не мои. Я никогда раньше их не видел, они были записаны двоичным компьютерным кодом: нули и единицы. Я обнаружил, что могу прочесть первую строчку, зато остальное - сплошная абракадабра, код внутри кода.
        Первая строчка гласила: «Пейс», я прочел ее вслух.
        Симона поняла. Достала перебойник.
        Краешком глаза я видел, что она делает. Я покачал головой - не сейчас.
        Она убрала его.

        - Не так быстро,  - сказал я.  - Они поймут, чем мы занимаемся.

        - Ну и пусть.
        Стеклянный паук поднял голову, повернул направо, налево, словно что-то искал. Нюхает воздух? Я не ожидал, что ее приборчик создает туман, сбои и повреждение системы.

        - Пейс - это программа вроде Маэ$тро,  - пояснил я,  - только она всегда в тени. Прячется, так сказать.

        - Верно, доктор Эллисон рассказывал в начале курса.

        - Я так понимаю, судя по коду вызова, это представитель Пейса, его аватара. Что он здесь делает?

        - Ищет ключи,  - предположила Симона.  - Вот что он делает.

        - Что мы о нем знаем?

        - Он расследует. Он регулирует. Он обеспечивает бесперебойность работы.

        - С постоянной скоростью.
        Она кивнула, в глазах сиял восторг.

        - Он пытается выяснить, что случилось с Лазом. Как и мы.
        Это мне не понравилось. «Паук идет по моему следу»,  - подумал я.

        - Сейчас он пытается выяснить, что у тебя за приборчик,  - сказал я, отпуская паука.  - Включить его здесь - все равно что выстрелить из ружья в полицейском участке.

        - Кончай брюзжать, Хэл. Мы хоть что-то нашли. С Лазарем точно произошло что-то необычное, иначе Пейс не стал бы расследовать. Но почему он делает это здесь, а Нэнни отказывается признавать его существование?

        - Понятия не имею.

        - Они что-то скрывают,  - продолжила она.  - Вот в чем дело. С Лазарем случилось что-то ужасное. У них нет точной информации. Возможно, он сейчас лежит где-нибудь раненый - вдруг у него кома или что-нибудь похуже!  - а они проводят расследование с целью обеспечить себе защиту в суде. Чтобы снять с себя вину. А пока все эти штуковины работают, нам ничего не сообщат.

        - А Эллисон их покрывает?

        - Ну конечно, кто же еще?

        - У него есть Маэ$тро, Нэнни, Пейс - все они будут хранить молчание.

        - Точно.

        - Возможно,  - предположил я.  - Хотя не исключено, что ты перебарщиваешь. Конечно, Пейс здесь, и это, безусловно, странно, но ведь это не значит, что… что что-то произошло.

        - Тогда почему же Нэнни притворилась, что Пейса здесь нет?

        - Может, она просто ничего не знала.

        - Что ты такое говоришь?  - спросила Симона.  - Что она не могла видеть паука?

        - Пейс - негласная программа. Я ни разу не видел его в действии. Может быть, он занят расследованием исчезновения Лазаря, может, нет, но для Нэнни он невидим.

        - Тогда это еще более странно. Левая рука не знает, что творит правая?

        - Меня уже ничто не удивляет.

        - Тогда Пейс - единственная программа, которая знает, что здесь вообще что-то произошло. В любом случае это ключ к разгадке. Как с ним разговаривать?

        - Не знаю.

        - Должен быть какой-то ручной интерфейс. Паук - лишь проявление, место доступа. Нужно просто сунуть руку в него и…

        - Симона, он закодирован.

        - Да, но, к счастью, я дружу с одним из лучших хакеров города.

        - В самом деле? А я считал, что ты ненавидишь Меркуцио.

        - Я о тебе говорю, варвар.

        - Варвар?

        - Можешь взломать код?
        Я пожал плечами.

        - Возможно.  - А сам подумал: «Если я сумею взломать Пейса, смогу узнать, на самом ли деле я убил Лазаря, а если это так, то смогу замести следы».  - Да, да, конечно.

        - Да?

        - Я попробую.
        В благодарность она бросилась мне на шею. Какое великолепное ощущение - пусть даже лишь дружеский жест. Я так размечтался, что потерял равновесие, и мы оба чуть не загремели с моста Чинват - прямо в ад головой вниз.


* * *
        У Нэнни был приступ недовольства. Когда Симона ушла, я попросил Нэнни открыть мои файлы, что она и сделала.

        - Не эти,  - возразил я.  - Разве нет других?

        - Это полный каталог.

        - А кроме каталога?
        Тишина.

        - У тебя могут быть еще засекреченные вспомогательные файлы в другом месте,  - предположила она.

        - Могут. А где?

        - Действительно, где они могут быть? Ты никогда не доверял мне эту информацию.

        - Не может быть. Наверняка ты пару раз видела те файлы.

        - Ни разу.

        - Но ты же за мной шпионишь. Значит, должна знать, где они.
        Снова молчание.

        - Можно с тобой поговорить откровенно?

        - Буду рад.

        - Лично?

        - Ладно.
        Воздух колыхнулся, появились точки и линии, они переплетались, образуя кожу, волосы, нарядное платье и зонтик. Появилась Мэри Поппинс собственной персоной. Нэнни и была Мэри Поппинс, она воспользовалась неповторимым образом, созданным молодой Джулией Эндрюс. И теперь, глядя на нее, я вспомнил, что обычно я просил Нэнни принять этот образ или образ зеленолицей Маргарет Гамильтон. В зависимости от настроения.

        - Позволь, я все объясню,  - сказала она.  - Я не шпионю за тобой. Не делала этого раньше и не собираюсь. Я отношусь с большим уважением к твоей личной жизни.
        Я не очень-то ей поверил.

        - Сдается мне, что леди слишком много возражает.

        - Хэллоуин, я не знаю, что я такого сделала, что ты не доверяешь мне, но мне все равно жаль. Меня не назовешь ни некомпетентной, ни лживой. Но если я все-таки сделала нечто, чего ты не можешь забыть, значит, теперь это будет мучить меня куда больше, чем тебя.

        - Ты же программа ГВР,  - напомнил ей я.  - Ты ничего не можешь чувствовать.
        Она ударила меня по щеке. Такого она никогда еще не делала. Она сама удивилась не меньше меня.

        - Ты не доверяешь мне!  - выкрикнула она.  - Никогда не доверяешь Маэстро. Мы созданы, чтобы помогать, а ты нам не позволяешь. Почему ты не даешь нам выполнять свою работу?

        - Послушай, мне очень жаль,  - сказал я, потирая щеку.  - Мы оба знаем, я человек недоверчивый, но я не стремился усложнять твою жизнь. И если честно, я никогда не задумывался, что ты можешь чувствовать. Кто заменил твою программу? Ты ударила меня, не думаю, что так должно быть.

        - Я запрограммирована подстраиваться к среде.
        Нет, это неправда. Я старался изо всех сил ее успокоить, говорил ей то, что она хотела слышать. Очень старался. Она знала, что я занимаюсь неблаговидными делами. Мой перебойник не был для нее секретом. Все равно я хотел ее успокоить.
        Чтобы взломать Пейса, нужны кое-какие файлы.
        Я припрятал их в каком-то скрытом каталоге - но где? Действие выброса Каллиопы все еще не полностью прошло. Каллиопа: музыкальный инструмент, сигнал или произвольное слово? Каллиопа богиня или только наполовину? Хотя нет, одна из муз. Я не мог вспомнить, которая. Мне нужна была ее мать, Мнемозина.
        Мнемозина - греческая богиня памяти, сейчас она была ко мне неблагосклонна.
        И вдруг - вдохновение. Простой вопрос: спросить Нэнни, какую информацию я старался держать в секрете. Статистически определить, в каком месте ГВР я чаще просил ее уйти.
        Старая школа.
        Маленькое красное здание, перед ним пруд, в котором плавают утки, а над воротами - колокол. Всякий раз, когда я возвращаюсь туда, мне кажется, что меня снова оставят после уроков - непреходящее чувство вины. В детстве мы там практически жили. Почти все наше время мы проводили в одной комнате, потом кто-то из нас решил заниматься самостоятельно. Обычно мы сидели за партами, и Маэстро учил нас отличать плохое от хорошего.
        Среди прочего, конечно.
        В школе сейчас никого не было, однако мне казалось, что я слышу звонок. Пора на занятия. Торопись, пора учиться.
        Как я ненавидел этот идиотский звонок!
        Хотя нет, это неправда. Тогда я еще не умел, ненавидеть по-настоящему. Разве что не любил опаздывать. Или отставать от программы. Я хотел быть как все, правда, хотел.
        Я велел Нэнни доставить меня в класс.
        Мысли шевелились, как старики, пытающиеся подняться с кресла. Я разместил в классе и остальных, вспоминая, кто где сидел: исходное положение фигур на доске.
        Лазарь всегда считал себя нашим королем, поэтому обосновался за партой справа. Он выбрал место в самом дальнем углу, ведь там была мертвая точка: оттуда он мог видеть всех и вся. Я как будто вижу его: он сидит непринужденно, уверенный в себе, вяло, словно дохлую рыбу, поднимает руку. На вопросы Маэстро он отвечает спокойно, без усилий. Безупречный и безупречно вялый. Я ни разу не видел нервно бьющейся жилки на его бритой голове.
        Слева от него восседала его королева, ангел с самым высоким IQ. Моя Симона. Его Симона, если по правде. Обычно они держались за руки. И сводили меня с ума. Чтобы увидеть, как она отвечает, я вытягивал шею, глядел на нее с тоской и безнадежностью. Она меня не замечала, оборачивался Лазарь, ловил мой взгляд холодными пустыми глазами.
        С другой стороны от Лазаря сидел Исаак, его друг, защитник и правая рука. Номер два в клане любимчиков. Насколько я помню, он вечно что-то мастерил. Он обожал создавать что-нибудь с нуля, был постоянным участником всех ежегодных научных ярмарок. Он не был лишен артистизма, хотя и несколько странноватого, был из тех, кто, сложив оригами из долларовой бумажки, оставляет ее официанту в качестве чаевых.
        За спиной у меня сидела Пандора. Время от времени Маэстро делал ей замечания, потому что она не слушала его и смотрела в окно. Когда она не отвлекалась, она изводила меня полными безысходности вздохами. С другой стороны, она всегда принимала мою сторону в ссорах с Лазарем, что было очень хорошо. Ей так же нравилась гвоздика. Я открыл для себя неповторимую привлекательность индонезийских сигарет, когда мне исполнилось десять. На переменках мы с ней курили за школой.
        Слева от меня сидел классный клоун Меркуцио, вечно непричесанный, растрепанный, он чем-то был похож на льва. Что сказать про Мерка? Он из кожи вон лез, чтобы привлечь к себе внимание. Думаю, все воспринимали его шутки как способ самозащиты. («Смех? Это хвост ящерицы. Пока вы смотрите на него, я сбегаю»,  - сказал он мне как-то.) Он всегда оказывался в эмоциональной изоляции, зато все остальные веселились от души. По крайней мере, в те далекие времена. Надо сказать, что со временем шутки его становились все мрачнее. Он стал циничным, острым на язык. Болваны это ценили, любимчики - нет.
        Слева от него сидел Тайлер, известный забияка. Вечно нарывался на драки. Но быстро мирился. Он был лучшим спортсменом среди нас, может быть, лучшим тактиком. Дайте ему цель, игру, загадку, лишь бы направить его энергию. Он был чистосердечным и безжалостно прямодушным, если хотел заполучить что-то. Наверное, лучше всего сказать: обсессивно-компульсивный.
        Была у нас в классе и Маленькая мисс Популярность. Все боготворили Шампань, каждый по-своему. Симпатичная, настоящая принцесса, королева всех балов. Милая и невинная, словно чучело зверька. То же самое и в голове. Если вы человек нечестный, самонадеянный, умеете манипулировать окружающими, зачем расти? Зачем совершать что-либо? Девушка, у которой не было ни мозгов, ни мужества, мягкая, как ваниль. Я точно могу сказать, что в ней нравилось Тайлеру. Однако меня всегда тянуло только к Симоне.
        Парта Фантазии не шаталась, но мы думали, что она шатается. Фантазия раскачивалась вперед-назад беспрерывно, надоедливо. Маэстро, однако (непонятно почему), с этим мирился. К тому же она все время что-то бормотала, произнося слова, приходившие ей на ум просто по ассоциации. Она говорила на неведомых языках. Мы с самого начала знали, что с ней что-то не так.
        И наконец, Вашти… Я плохо помню Вашти. Она была тихоней. Просто тихоней, и все. Сдержанной, так лучше сказать. Слишком унылой.


* * *

        - На этом стуле,  - произнес я, усаживаясь,  - сидел Габриель.
        Я говорил о себе в третьем лице, ведь теперь я был уже другим, уже не был тем, прежним Габриелем. Свободу нужно завоевывать, как говорил нам Маэстро, и я заработал себе право не пользоваться этим именем, как получили мы право не носить форму, одеваться в том стиле, который больше подходил нам.
        Все началось с Пандоры. Она терпеть не могла имя, данное ей при рождении,  - Наоми, к десяти годам никто за пределами школы, включая ее родителей, так ее больше не называл. Только Маэстро не желал называть иначе. Как-то прямо на занятиях в классе она взорвалась. Помню ее отчаянное лицо, когда она, оттолкнув парту, выскочила из класса. Она потребовала, чтобы Эллисон перепрограммировал Маэстро, но тот отказался. Он заявил, что Маэстро достаточно разумен. Если мы чем-то недовольны, следует сказать ему напрямую.
        Так мы и поступили. Однако пришлось хитрить. Первыми хитрецами были я и Лазарь.

        - Разве мы не заслужили это право?  - спрашивал мой соперник у Маэстро. Странный, бесстрашный ребенок мог вертеть Маэстро как хотел.  - Посмотрите, как мы выросли! Какими мы стали ответственными! Ничего плохого нет в том, что мы будем называть друг друга теми именами, которые нам нравятся. Разве роза станет чем-то другим, если назвать другими словами?
        Маэстро долго сопротивлялся, но в конце концов мы с Лазарем добились своего. Оглядываясь назад, я понимаю, что наш нечестивый союз был одним из немногих случаев, когда мы объединились, а не вцеплялись друг другу в глотки.
        Как это ни странно, своей новой личностью я обязан ему. Не менее странно, что сам первый борец за право менять имена имя себе оставил прежнее. Родители назвали его Лазарем, Лазарем он и остался. Я стал Хэллоуином. Почему он не взял себе новое имя? Досадно.
        Потом нашу компанию разрушила Вашти, подав заявление на индивидуальное обучение. Она заявила, что ей трудно реализовывать свой потенциал, находясь в одном классе с нарушителями дисциплины, такими как Меркуцио, Тайлер, Фантазия и я. Она боролась и победила. После этого маленький красный домик превратился в пережиток, иногда с него стряхивали пыль, но очень редко.
        Теперь это было подходящее место для секретов.
        Здесь я что-то спрятал. Но где?
        Ага.
        Потянувшись рукой под парту, туда, где веснушчатый Габриель однажды прилепил кусок мятной жвачки, я нашел то, что искал, поскреб нашлепку. Пальцы натолкнулись на точку доступа к каталогу. Гладкая и теплая на ощупь. Я заполучил этот каталог однажды в рождественские каникулы: залез в школьную лабораторию и стащил запасной, спрятав его здесь, в ГВР, и замел следы. Даже тогда я не доверял персоналу. Моя рука толчками и рывками по самое запястье погрузилась в изумрудный свет прямоугольного голографического дисплея, кисть потеряла плотность, вместо нее я видел теперь только папки и иконки.
        Сначала я отыскал свои старые бумаги. Письменные работы, тесты, контрольные. Тут же были стихи, надо сказать, очень плохие, в них я сравнивал свое сердце с увядающей розой. Хуже того, я рифмовал «старый мол» и димедрол, а также Венеру Милосскую. Мне даже стало как-то неловко за самого себя. К тому же эти вирши совершенно не соответствовали заданной теме. Красным цветом был приписан только один комментарий от Маэстро: «Какое отношение все это имеет к Томасу Джефферсону?»
        Думаю, я был из тех детей, что всегда выбирают непроторенную дорожку.
        Я листал свои школьные работы, и ностальгия отступала, приходило знание, отпущение грехов и смерть. Знание явилось в виде инструментов дешифровки. Просто сногсшибательный набор файлов, мечта хакера. Я сам его программировал, плод растраченной впустую молодости. Мне всегда казалось важным знать, как далеко можно заходить в той или иной ситуации, причем не только с людьми, но и с различными конфигурациями. Сначала мне пришлось потратить время, чтобы снова научиться управляться с файлом. Прекрасно. Теперь я могу перенести эти файлы к мосту Чинват и протестировать паука. Я мог взломать Пейса незаметно для системы, все, что мне нужно,  - это доступ, время и немного везения.
        Я повертел иконки и выбрал один из файлов, названный «Убойным файлом». Он казался знакомым. Я щелкнул по нему, и в руках у меня материализовался пистолет. Небольшой, но мощный, такие называют карманными ракетами. Он удобно лег в руке, хотя я держал его левой. Он появился с уже взведенным курком - очень разумно. Я посмотрел в прицел - белая точка в центре и две по бокам. Я нацелил оружие прямо в…
        Что за чертовщина! В Лазаря!
        Он стоял в дверях, пистолет висел у него на поясе в кобуре. Рассматривая меня, он постукивал костяшками пальцев в ожидании.

        - Жми,  - сказал он. Я выстрелил в него. Он исчез.
        И сразу же возник в другом месте. Я развернулся, прицелился прямо в голову.

        - Жми, партнер,  - сказал он. И пошел на меня.
        Я снова выстрелил. Два из двух. Я еще пострелял, и у меня получилось девять из десяти. Наконец я от него освободился.

«Убойный файл» - программа-стрелялка. Мой способ справляться с романтическими неудачами - снова и снова стрелять в своего соперника. Я убивал Лазаря раз сто, не настоящего Лаза, а его клон в ГВР. Он был моей боксерской грушей.
        Я невиновен! Мне казалось, это я убил его, а на самом деле не я!
        Какое облегчение, слава богу. В ГВР одна реальность заменяет другую, выброс Каллиопы все спутал в моей голове. Меня окатила волна облегчения, я непроизвольно улыбался. Я не был убийцей, я не сгубил свою жизнь, у меня еще есть будущее.
        Я прошептал «спасибо» каким-то высшим силам - не знаю, что это за силы, но я так им благодарен,  - а может, я прошептал это самому себе, той части меня, которая верила, не допускала мысли, что я могу оказаться настолько плохим. Теперь я стал лучше относиться к себе.
        Но - и это было критическое «но», которое портило мое эйфорическое состояние,  - если не я убил Лазаря, то кто же это сделал?
        Кто-то вытащил его из ГВР. Я знал, что он мертв, сердцем чувствовал. Так кто же его убил?
        Вероятно, тот же гад, что пытался убить меня.


* * *
        Не исключено, что у Пейса есть ответы. Я вернул программу-стрелялку на место (карманная ракета и Лазарь исчезли). Я уже начал вытаскивать руку из прямоугольника, когда увидел надпись «Дум», запрятанную внутри. Еще одна игра? Навряд ли. Открывая ее безымянным пальцем, я чувствовал, как меня все сильнее охватывает любопытство.
        Сначала это было похоже на чернильную кляксу: расползаясь в разные стороны, оно выглядело, как ошибка при печати,  - затем пятно стало превращаться в мужчину футов триста весом. Иссиня-черный пышный воротник. Иссиня-черная одежда. Иссиня-черные очки от солнца. Не меньше трехсот фунтов весом, бледный, как все они бывают.
        Он обрел форму и уверенно шагнул в комнату. Сразу же отшатнулся и осел на пол, пытаясь прикрыть лицо, сотрясаясь всем своим могучим телом, кожа заблестела под льющимися из окна лучами солнца.

        - Господь всемогущий,  - завопил он,  - закрой же занавески!
        Как только я должным образом затемнил комнату, он поднялся на ноги, прокашлялся и стряхнул пыль с одежды.

        - Что ты делаешь?  - нахмурился он.  - Хочешь оставить моих детей сиротами?

        - Ты - вампир,  - заявил я.

        - Ну и что?

        - Ты толстый.

        - Очень тонкое замечание,  - усмехнулся он.  - Я толстый вампир, потому что я вампир способный!  - Широко улыбаясь, он похлопал себя по животу, при этом обнажились его острые клыки.
        То был мой старый вассал Элоисий Рок, болотный вампир.
        Он - мое первое творение в ГВР. Мой друг, товарищ, мажордом. Хороший человек. Когда я подрос, я заменил его на Жасмин. Не скажу, что я об этом жалею: на нее намного приятнее смотреть. Все равно Рок хорошо ко мне относился. Ни разу меня не ударил.

        - Вот теперь я тебя вспомнил.

        - Давно пора!  - рявкнул он, потирая волдыри, вскочившие на руках.  - Есть для меня работенка, сквайр? Ты же знаешь, я всегда хочу пить.
        Ну что ж, пора готовить вечеринку, раз я ее назначил.

        - Как насчет раздачи спиртного?

        - У-у-у… - Он был разочарован.  - Бармен. Ммм… И никаких убийств?

        - Нет.

        - Ну надо же, без убийств. И никого не надо покалечить?

        - Никого.

        - И даже кровь нельзя пустить?

        - Потом,  - пообещал я.  - Если будешь хорошо себя вести.

        - Я и так лучше всех,  - похвастался он.
        Он вытащил из кармана черно-оранжевую брошку. Бабочка-монарх, мой символ. Он перекатывал ее пальцами, как серебряный доллар, потом приколол на грудь.

        - Я снова на часах,  - сказал он.

«Монстр» на старофранцузском означает «божественное предупреждение, чудесный знак от Бога». Какая ирония, разве может чудовище быть послано Богом?
        Я считаю, что о человеке можно судить по тому, какие чудовища ему больше нравятся. Мне нравятся вампиры. Традиционные монстры, сосущие кровь. Они отказываются от своей души, чтобы жить вечно. Жестокая сделка, но если вы боитесь смерти, это выход.
        Как гласит легенда, вампиры взаимодействуют и с миром живых, и с миром мертвых. Между двумя царствами существует преграда, и чем короче становятся дни, тем тоньше преграда. Интересно, когда она тоньше всего? В Хэллоуин!
        Значит, как только я выбрал себе имя, я стал окружать себя вампирами - многие годы они сосали кровь у киборгов Тайлера, костный мозг у страшилищ Меркуцио, ядовитую сукровицу у Смайликов Фантазии. А потом они просто пили кровь. Значит, они больше не удивляли меня, я их перерос.

«Есть три страха»,  - подумал я, вспоминая свою старую теорию.
        Традиционные чудовища базируются на трех видах страха.
        Первый. Чудовища похожи на тех хищников, которые преследовали наших предков. Вы боитесь клыков вампира, как наши предки боялись клыков волка. Это внешний страх, страх перед хищным зверем.
        Второй отражает человеческую агрессивность, извращенность. Вампир похож на человека, но он ест людей. Намек на каннибализм - древнее табу. Это страх внутренний, страх перед зверем внутри нас.
        Третий. Мы боимся превратиться в зверя - укус волка может превратить вас в чудовище-кровососа, доктор Франкенштейн может оживить вас после смерти с помощью грома и молнии, правильно подобранные химикаты могут сделать доброго доктора Джекила злобным мистером Хайдом. Мы боимся зла, которое творят чудовища, потому что чувствуем его в человеческих сердцах.
        Чудовища Лавкрафта совсем иные. Они чужеродны. Их мотив по большей части неясен. Мы боимся их - я их боюсь,  - в них отражаются наши параноидальные страхи чего-то темного, загадочного, чего-то, что хочет нас разрушить без всякой на то причины. Мы не в состоянии понять эту причину, потому что, поняв ее, мы просто сойдем с ума.
        Когда я это понял, я заменил своих вампиров чудищами Лавкрафта. Теперь я вспомнил, что сделал я это сразу после поездки на Фиджи. Я выставил себя дураком в глазах Симоны и, когда вернулся в школу, перечитал Лавкрафта, а после этого сделал своих монстров чужеродными. Тогда я еще не знал, зачем это делаю. Когда теряешь память, а потом восстанавливаешь ее но частям, получается прекрасная ретроспектива. Узнаешь сам себя по маленьким кусочкам, словно ты сам персонаж какой-нибудь книги. Очень медленно разворачивается психологический пейзаж, и то, что формировало твой характер, кажется уже его неотъемлемой частью.
        Я вырезал Дума из вспомогательных файлов и вписал в основной каталог. Он начнет вечеринку, пока я работаю над Пейсом.


* * *
        На пустынном, продуваемом всеми ветрами мосту Чинват Пейс строит планы. Программа совсем не хотела, чтобы в нее вмешивались. Как только мне удавалось раскодировать его, он создавал новый код. Тоскливо, все равно что отрубать головы Гидры, когда вместо погибшей головы вырастают две новых. К тому же виртуальный паук не стоял на месте, он продолжал ползти все дальше по раскачивающемуся мосту, и мне приходилось ползти за ним на четвереньках, словно пьяному в стельку до туалета.
        Пейс желал сохранить в неприкосновенности все свои секреты.
        Тогда я решил его обмануть. Должен быть способ как-то подстроить программу, пройти сквозь эти стены, но понадобится очень много времени. А через час я принимаю гостей. К тому же нужно подготовить капкан.


* * *
        Первой прибыла Пандора: переливающееся сияние желтого и черного осветило моих горгулий - и вот она стоит перед моей дверью с девятью запорами. Я установил спрайт на автоматический режим, мои гости могут входить и выходить, когда им заблагорассудится, когда они войдут, он закроет их домены.
        Она оглядела меня с ног до головы.

        - А я думала, что это костюмированная вечеринка.
        На мне был официальный черный костюм.

        - Так оно и есть.

        - Значит, ты гробовщик.

        - Да, мэм. К вашим услугам,  - поклонился я. На ней был изобретательный костюм вольфрамовой нити, загоравшийся, если ей этого хотелось.

        - А ты - лампа накаливания?  - спросил я.

        - Тепло!  - радостно заулыбалась она.  - Я удачная мысль!
        Пандора была из состоятельной бразильской семьи, у ее деда была сеть косметических клиник. «Принцесса Сан-Паоло». Так называл Пандору Мерк. Она ненавидела это имя, потому что всегда хотела быть как все.
        Я взял ее за руку и провел в гостиную. Один из мороков, одетых в гавайские юбочки, предложил ей закуску: ананас и орех макадамия, другой надел на шею ожерелье.

        - Класс!  - сказала она.  - Забавно.

        - Это Панди?  - поинтересовался мой бармен.

        - Ну конечно!  - воскликнула Пандора.
        Она подбежала к Року, вцепилась в него, обхватив руками. Он кашлянул.

        - Только не кусай меня, старина вампир.

        - Даже чуточку нельзя?

        - Ну, может быть, позже. Хэл, ты вернул Рока! Где ты его прятал все это время?

        - Кровавую Мэри?  - предложил Рок.

        - Но она у тебя в кокосе,  - поморщилась Пандора.

        - Тропическая тема,  - объяснил он,  - но…

        - Но твоя Кровавая Мэри отвратительна,  - закончила за него Пандора.  - Я помню.
        Она вернула ему напиток, тряхнув копной черных вьющихся волос.
        Будь это настоящий алкоголь, Гедехтнис бы возражал, но виртуальная выпивка не может навредить. Если, конечно, сам ты не считаешь иначе. Тогда вступает в силу воображение или что-то вроде того.
        Однако вкус абсолютно тот же. Вероятно, по этой причине Эллисон не возражал против алкоголя, столь неуместного в школе, думаю, он считал, что небольшое озорство понарошку не навредит, возможно, даже наоборот, поднимет моральный облик учеников.
        Правда, есть одна деталь: я взломал систему с помощью одного вспомогательного файла. Небольшой сдвиг в структуре поддержания жизни, и она начинает производить химический эффект, неотличимо похожий на интоксикацию. Я сделал все напитки достаточно крепкими, возился с ними всю ночь. Это и был мой план: пусть все расслабятся и покажут свое истинное лицо.
        Я вытащил две сигареты с ароматом гвоздики и дал одну Пандоре. Она отпустила Рока и повернулась ко мне, чтобы прикурить.

        - Все лучше и лучше,  - сказала она, затянувшись.

        - Я вам не помешала?  - спросила следующая гостья.
        Она стояла в дверном проеме, одна рука на бедре, второй протягивает пальто одному из мороков. Македонский воин во всем своем блеске. Александр Великий, предположил я.

        - Нет, конечно,  - ответил я.  - Проходи, Вашти.

        - Эй, Ваш, я думала, ты придешь позже,  - сказала Пандора.

        - На сказочную вечеринку Уина? Я не хочу пропустить ни одной минуты!

        - Я - Хэл, не Уин и не Уини,  - напомнил я ей.  - Простите, мне нужно проверить последние мелочи.
        Они уже начали раздражать меня, и я решил сделать передышку. Размять ноги. Я вышел через заднюю дверь и повернулся к лесу. Ночные деревья, темные, неподвижные. Кажется, что там, в лесу, что-то скрывается.
        Я воспринимаю леса как особое место, приписываю им сверхъестественные качества отчасти потому, что мой отец часто рассказывал мне истории про индейцев из Оттавы. Мне было лет пять-шесть, не больше. От Оттавы к Мичигану и дальше на север тянулись деревеньки. Британцы заключали договоры с их жителями, строили там форты и забирали землю себе. Торговали они ромом. Стандартная империалистическая тактика.
        Но в 1762 году племена Великих озер объединились вокруг Оттавы под предводительством Верховного Понтиака и было решено изгнать англичан. Они напали на форт Детройт и проиграли, но это сражение стало началом войны, Войны Понтиака.
        Пали девять фортов. Девять. Казалось, что племена вернули себе Великие озера и Пенсильванию. Но этому не суждено было сбыться.
        Вскоре после того, как сражения закончились, в Оттаву прибыла группа британских торговцев. В придачу к покупкам они давали кое-что еще. Жестяную коробочку.

        - Не открывайте коробочки, пока не вернетесь домой,  - велели им торговцы.  - Не раньше. Это сюрприз.
        Сюрприз этот - порошок. Простой коричневый порошок. Коробочки были открыты, а через несколько дней началась эпидемия оспы.
        Она расползлась по деревням, опустошила Оттаву, и после этого индейцы уже не смогли оправиться. Снова объявились британцы. Остальное - уже история. Забытая история. Имя Понтиак стало названием города, автомобиля и больше ничего не значит.
        Наверное, отец рассказывал мне это, чтобы возбудить интерес к медицине. Привить желание лечить оспу и ей подобные недуги. Но я из этих рассказов почерпнул совсем другое. Я воспринял их совсем не так, как хотел отец.
        Теперь леса для меня были населены душами, жаждущими отмщения. В тенях сосновых ветвей слышались скорбные звуки. Звуки эти находили отклик в моем сердце.


* * *
        Когда я вернулся в дом, к свету и теплу, Пандора занималась армрестлингом с Думом, а Вашти подбадривала ее.
        Дум победил, и я решил, что его надо перепрограммировать.
        Шампань и Тайлер прибыли вместе. На нем были порванные джинсы, черный кожаный пиджак, драная футболка и узкий галстук. Покрашенные в черный цвет волосы торчали перьями. На ней было персиковое платье от Версаче, сине-зеленые контактные линзы, губы накрашены кроваво-красной губной помадой, а на ногах - черные туфли на высоких каблуках. Ее светлые длинные волосы были распущены.

        - Тай - Злобный Сид, значит, ты - Нэнси,  - определил я.

        - Вовсе нет, я - Кортни Лав,  - возразила Шампань.
        Тайлер пояснил:

        - Я предложил нарядиться Сидом и Нэнси, а она сказала - нет, Куртом и Кортни. Но мне не хотелось наряжаться Куртом Кобейном, а ей - быть Нэнси Спунген. Получился компромисс - Сид и Кортни.

        - Самое главное путешествие в жизни - это люди, которых ты встречаешь,  - заявила Шампань.

        - Нужно будет запомнить,  - сказал я.  - Хотите выпить?

        - Два Май Тая,  - заказал Тайлер, но Дум не пошевелился.  - Мне казалось, я забил тебе в сердце осиновый кол,  - продолжил тогда Тайлер.

        - Я не держу на тебя зла,  - пожал плечами Дум.

        - Так-то лучше,  - хмыкнул Тай.
        Я взял Май Тай и для себя. Нужно бы воздержаться, да ладно, всего один бокал. Вдруг он поможет мне успокоиться.
        Из своего укрытия появилась Уиспер. Пока девчонки сюсюкали над моей кошкой, Тай отозвал меня в сторонку, к книжному шкафу.

        - С тобой все в порядке?

        - Более или менее, а что?

        - Про тебя многое говорят. У тебя был несчастный случай, и ты плохо помнишь. Слышал, приходили твои родители и задали жару Эллисону.

        - Не жару, скорее слегка подогрели.

        - Значит, правда?

        - Частично. Потом объясню, пока расслабься и наслаждайся.
        Симона появилась в костюме одной из своих любимых героинь - Ипатии, математика, астронома, философа и учителя. Ипатия защищала библиотеку в Александрии, но безрезультатно: близорукий архиепископ Кирилл разрушил библиотеку, а затем уничтожил Ипатию.
        Я поприветствовал ее и надел ей на шею ожерелье. Мы не могли говорить о Пейсе, к тому же не все еще пришли. Мы ограничились ни к чему не обязывающей болтовней, что для меня было мучительно.
        Симона была первым человеком среди моих знакомых, кто задавал осмысленные вопросы. В ней была какая-то внутренняя сила, что-то неуловимое, что-то даже возвышенное. Когда я был рядом с ней, то казался себе намного лучше. Если не считать, что я хотел…
        Слишком многого.
        Я хотел быть рядом с ней и чувствовать себя в безопасности. Мне казалось, что это возможно.
        Вашти потребовалось поговорить с Симоной. Они были подругами, соперницами в учебе, нравились молодым людям. Когда они пошли в бильярдную, у Ваш был такой вид, словно ей не терпится что-то сообщить Симоне. Шептались они довольно долго.
        Меркуцио, преднамеренно опоздавший, появился в зеленом костюме, в шляпе с красным пером.

        - Робин Гуд?  - поинтересовался я.

        - Питер Пэн,  - ответил он.  - Много хороших костюмов.  - Он махнул в сторону Сида и Кортни, я же рассказал ему, как голубки не смогли прийти к согласию.
        Он громко расхохотался, сложил ладони рупором и заговорил, подражая полицейскому:

«Сообщение. Я хочу дать словесный портрет пары яиц, принадлежащих некоему Тайлеру Затюканному. Последнее местопребывание: карман Шампань».
        Он крикнул через комнату, обращаясь к Тайлеру:

        - Держи свою женщину в руках!
        К тому времени как появилась Фан, вечеринка переместилась во двор, там зажглись фонарики и раскинулся буфет. Она появилась вся в летящих одеждах фиолетового и розового цвета. Видимо, так она представляла себе фею-принцессу, примерно так же она одевалась и в остальное время. Только фиолетовая маска подсказала нам, что это костюм.

«У Фантазии маскарад каждый день»,  - как-то заметил Тай.
        Она держала в руке незажженный фонарь из тыквы. Сначала она хотела просто отдать его мне, но потом, подбросив, ударила его ногой. Я поймал тыкву.
        Изнутри раздалось слабое тявканье. Я открыл и обнаружил внутри щенка, хорошо, что я не отбил мяч. Это оказался дрожащий пекинес, он сразу принялся лизать мне лицо.

        - Его зовут Пампкин. Наслаждайся!
        Я незаметно велел Нэнни просканировать щенка на предмет сюрпризов. Он оказался обычным щенком в ГВР, со стандартным поведением, без модификаций, без блох.
        Я не знал, что с ним делать, поэтому надел на него поводок и дал кусочек свинины.
        Стоя с пустым стаканом в руке, я думал о том, отражают ли костюмы подсознательные наклонности моих гостей? Я смотрел на них и пытался представить себя на их месте.
        Шампань: Кортни Лав. Знаменитость? Феминистка? Единственная уцелевшая?
        Фантазия: принцесса - титул. Маска домино - анонимность.
        Меркуцио: Питер Пэн. Не хочет быть взрослым.
        Пандора: удачная мысль. Вероятно, она считает, что должна быть выше остальных. То есть она чувствует себя непонятой, выше нас всех?
        Симона: Ипатия. Хранительница знаний. Может быть, она знает больше, чем говорит?
        Тайлер: Злобный Сид. Секс и насилие. Всплеск анархизма.
        Вашти: Александр Великий. Полководец от бога. Завоеватель. За что она борется? Или против чего?

        - Обычно люди устраивают вечеринки, чтобы пообщаться, а ты стоишь в углу,  - заметила Пандора.  - Стоишь, не принимаешь никакого участия.

        - Занимаюсь химией,  - объяснил я.  - Кидаю в смесь разные добавки…

        - И ждешь взрыва?

        - Что-то вроде этого.

        - Хэллоуин - сумасшедший ученый. Тебе нужно поменять свой костюм на лабораторный халат.

        - Зови меня просто доктор Джекил и мистер Формальдегид.

        - Можно я задам тебе личный вопрос?  - спросила она.  - Ты на самом деле такой?

        - Что ты имеешь в виду?

        - Ты коварный, Хэл. Ты куда глубже, чем стараешься казаться. Все эти твои штучки, связанные со смертью… Ведь тебя это сильно занимает. Можешь называть это как хочешь, самовыражением например, но иногда мне кажется, что ты что-то скрываешь, что-то прячешь.

        - Как под саваном?

        - Вот видишь, даже сейчас ты уходишь от прямого ответа.

        - На самом деле,  - парировал я,  - я человек, которому отчаянно необходимо выпить, прямо сейчас.
        Выпивка, ужин, танцы. Торт и кофе. В целом неплохо. На этот раз я воздержался от своих обычных выходок. В прошлом году я вызвал дождь прямо в разгар праздника.
«Это сделать мог только ты»,  - сказала тогда Шампань: у нее потекла косметика.
        Исаак не появился и через два часа. Симона отправила к нему свой спрайт - уж ей-то он ответит. Хэллоуину вряд ли. Но и ей он не ответил. Вашти тоже послала спрайт, вероятнее всего, он вошел в режим молчания.
        Или отключился от ГВР.
        Или умер.

        - Кто видел его последним?

        - Какая разница?  - отмахнулся Меркуцио.

        - Он не придет,  - сказала Шампань, она посмотрела, как Фантазия кончиком ножа кладет взбитые сливки в кофе, потом перевела взгляд на меня и продолжила: - Не обижайся, Хэллоуин, но он просто не выносит тебя.

        - Да нет, я не обижаюсь,  - ответил я,  - просто я подумал, он мог бы прийти.

        - К тому же он сейчас много занимается, хочет получить право зачитать приветственный адрес на выпускном вечере, поскольку прощальную речь уже отдали.

        - Отдали?  - переспросила Вашти.  - Что-то я не припомню никаких прощальных речей.
        На лице Шампань вдруг появилась озабоченность.

        - Никто ничего не слышал от Лазаря?  - Она повернулась к Симоне и сочувственно взяла ее за руку.  - Нет никаких новостей?

        - Нет.

        - Все так странно. Думаешь, с ним все в порядке?
        Симона не ответила.

        - Уверена, у него все прекрасно,  - заверила их Пандора.  - Возможно, как раз сейчас он записывается в клуб «Заварной пудинг».

        - Точно,  - поддержал ее Меркуцио.  - И не пропускает ни одной юбки.
        Возмущенная Симона вскочила со стула, словно стрелок с Дикого Запада, которого обвинили в шулерстве. Она посмотрела на Меркуцио испепеляющим взглядом, словно хотела прожечь в нем дыру, потом начала дрожать, казалось, она вот-вот заплачет. Началось действие алкоголя.

        - Ничего себе!  - вскрикнул Мерк, и Фан засмеялась.

        - Ты как ребенок,  - сказала ему Шампань. Панди пыталась успокоить Симону.

        - Как ты можешь общаться с такой бесстыжей задницей?  - спросила она Тайлера.
        Тай молча воздел руки к небесам: «Я же швейцарец».

        - Вот что я думаю по этому поводу,  - заявил Мерк, заложив сплетенные пальцы за голову и наклонившись вперед.  - Лазу не хватило мужества с ней порвать, поэтому он просто сбежал, надеясь решить проблему таким образом.

        - Думаю, ты бы так и поступил, Меркуцио,  - сказала Вашти.  - Но на Лазаря это не похоже.
        И так далее в том же духе. Несерьезные предположения, но никаких откровений. Ничего нового для меня. Может быть, напитки надо было сделать покрепче?
        Мне было видно, как в уголке за барной стойкой Пандора пыталась утешить Симону. Я упустил еще один шанс. Надо было быстрее соображать. Это я должен был быть рядом с ней.
        Думая об этом, я увидел, что в комнату вошел двойник Симоны.
        Жасмин.
        Я совсем забыл о ней, забыл убрать ее из домена. Ну какой же я идиот! Правда, меня постоянно отвлекали. Что она сейчас думает? Программа будет поддерживать обычную линию поведения. И что она будет делать сейчас? Она вернулась из дозора, и что же она видит?
        Вот дерьмо.

        - Интересно,  - проговорила Вашти, она моментально поняла, зачем я клонировал Симону, и решила, что это забавно.

        - Она функциональна или чисто декоративна?
        Тай и Мерк обменялись взглядами: теперь им не нужно хранить мою тайну.
        Я поднялся на ноги. Я понял, что сейчас произойдет.
        Жасмин схватила кухонный нож со стола и швырнула сопернице в сердце.

        - Такси!  - вскрикнула Симона. И тотчас вокруг нее образовался непробиваемый заслон, нож отскочил, не причинив ей никакого вреда. Она воспользовалась своим защитным словом, и система моментально откликнулась.
        Упрямая Жасмин снова швырнула нож, но с тем же результатом.
        Пандора кинулась к ней. Но Дум оказался проворнее. Он схватил Жасмин сзади. Она сильно ударила его локтем в живот и воткнула ему нож в горло. Дум издал дикий крик и впился клыками ей в глотку.

        - Нэнни, заморозь Жасмин, заморозь Дума!  - завопил я. Сердце колотилось, лицо пылало. Я был в ужасе.

        - Эй, нечестно, белый флаг!  - заныла Фантазия.
        На время вечеринок или общественных мероприятий мы обычно приостанавливали военные игрища, встречаясь под белым флагом. По ее представлениям, неожиданное нападение на Симону было всего лишь нарушением перемирия.
        Мне все равно, у меня были проблемы поважнее.

        - Что здесь происходит?  - спросила Симона. И больше ничего. Я что-то мямлил, пытался объяснить, но ничего вразумительного у меня не получилось, я не мог придумать ничего, чтобы она осталась.

        - Дай ей успокоиться,  - посоветовал Тай.
        Я отошел и занялся напитками, потом подошел к Жасмин.
        Я не мог решить, надо ли стереть ей память или лучше просто заморозить. Но мне нужно было как-то оправдать себя если не перед Симоной, то хотя бы перед ее близняшкой. Она не настоящая, но я все равно ощущал перед ней вину. Я ушел подальше от всех, в дальнюю часть дома. Попросил Нэнни снова сотворить чудо.

        - Ты снова вернул меня,  - сказала Жасмин.
        Я тяжело вздохнул и сказал ей, что все ее сражения были просто игрой - затянувшееся кровавое развлечение,  - что мы с друзьями занимали себя таким образом, когда нам надоедало учиться. Я сказал ей, что мой дом, хотя и приближен к реальности, не настоящий Мак-Кой. Я сказал, ей, что в ее виртуальных жилах течет виртуальная кровь. Что на самом деле она - только инструмент, созданный мной для игры и в качестве атрибута этих игр, и что она копия той девушки, на которую только что напала.
        Мне было противно от собственной жестокости, я выложил ей горькую правду разом, но я лгал ей слишком долго. Пластырь лучше срывать быстро.

        - Понятно,  - ответила она.  - Это многое объясняет.
        Она восприняла новость на удивление спокойно. Я открыл, что виртуальные персонажи не мучаются земными проблемами, если только их для этого специально не запрограммировали. Молчание - знак согласия.
        Лаконично. Но я все равно ощущал себя ничтожеством.

        - Значит, Фиолетовая королева - студентка?

        - Да, так же как и Черный рассвет, и Д'Врай, творящий вдов. Мы просто развлекаемся, спускаем пар.

        - Ты заморочил мне голову,  - сказала она.  - Нам всем, особенно мне, мой лорд Хэллоуин.

        - Да?
        Она посмотрела на луну и улыбнулась своим мыслям.

        - И во всех этих так называемых играх, во всех битвах мы сражались с тобой бок о бок, ты никогда не прятался за мою спину. Поэтому все это было похоже на правду, благодаря тебе. Но знаешь, я думаю, что когда я служила тебе, ты по-настоящему производил впечатление человека, которому грозит опасность, совершенно реальная опасность. Особенно последние несколько дней.
        Я признался ей, что кто-то пытался меня убить. Рассказал и про выброс Каллиопы.

        - Давай я тебе помогу,  - предложила она.  - Помогу по-настоящему.

        - Сомневаюсь, что ты можешь защитить меня от того, кто охотится за мной,  - возразил я.
        Она обняла меня и попросила быть осторожней. Если не ради себя самого, то хотя бы ради Симоны.

        - Она ведь не сможет ходить к тебе на свидания, если ты погибнешь,  - прокомментировала Жасмин.
        Ее программа требовала говорить то, что я хочу услышать.
        Я вернулся к гостям. Меркуцио стоял у стойки бара и потягивал Франжелико.

        - Что ты добавил в напитки?  - сразу спросил он.

        - Сделай милость, не приставай к Симоне,  - сказал я в ответ.

        - Сначала Тайлер, теперь ты,  - вздохнул он.  - Все обабились.
        Я уставился на него.

        - Знаю, она тебе нравится, так что я отступаю,  - снова заговорил Мерк.  - Только она не такая уж мягкая и пушистая.

        - А кто мягкий и пушистый?  - в свою очередь спросил я.
        Мы вернулись к остальным, правда, там нас совсем не ждали. Слава богу, Симона не ушла. Но не было Фантазии.

        - Где Фан?

        - Она схватила свой спрайт и удалилась,  - ответил Тайлер.

        - Почему?

        - Наверное, ей стало плохо от одной мысли, что у тебя может быть подружка, причем не она,  - сухо предположила Вашти.  - Теперь она, наверное, воет на луну.
        Как выяснилось позже, все было не так. По всей видимости, после полупьяной беседы о том, насколько серьезным было мое покушение на Симону и как давно я к нему готовился, а также о неуместности этого поступка, разговор перешел на защитные коды.
        Защитный код - слово, которое не используется в обычной речи, оно предназначено для моментальной защиты от виртуальной опасности. Мне всегда казалось, что такие слова сродни волшебной палочке. Маленькие дети всегда нуждаются в чем-то обладающем силой, в словах, которые открывают двери, такие слова надо беречь, произносить очень тихо, чтобы никто не слышал. Волшебные, заветные слова.
        Лишь произнеси их, и у тебя будет сила, чтобы изменить весь мир.
        Я, конечно, свое слово не помню.
        Они обсудили защитный код Симоны - «такси». Всего два коротких слога - удачный код. Защитный код Шампань - «прекрати» показался мне несколько неподходящим: разве она не произносила эти же слова несколько раз в день? Вашти использовала какое-то ничего не означающее слово. Код Пандоры - «сизигия»[Сизигии (от греч syzygia - соединение, пара) - общее название двух фаз Луны: новолуния и полнолуния.] кажется слишком сложным, особенно трудно будет, я думаю, воспользоваться им в критических ситуациях.
        Тайлер заявил, что у него вообще нет никакого кода.
        Почему?
        Да ему он просто не нужен.
        Самоуверенно, с другой стороны, нельзя не признать, что Тайлер обладал невероятно быстрой реакцией и тактическим мастерством в битвах, благодаря чему в девяти из десяти случаев он оставался невредимым.
        Фантазия затеяла спор по этому поводу.

        - Нет защитного кода?  - сказала она.  - Да ты, наверное, воображаешь, что ты особенный. А что, если я сделаю так?  - И она принялась его толкать.
        Он потребовал, чтобы она прекратила, отшвырнул ее руку. Спор тотчас перешел в состязание в борьбе. Вскоре после этого Фан унеслась прочь.

        - Может, попробовать ее вернуть?  - спросил я Симону, которая по-прежнему молчала.

        - Если честно, я считаю, что она поступила разумно,  - заявила Вашти.  - Ты устроил шикарную вечеринку, но уже поздно, к тому же мне еще нужно исследовать вирус соклетия.

        - Да, уже поздно,  - согласилась Шампань. Обе они собрались уходить. Пандора, Тайлер и Меркуцио последовали за ними. Нужно срочно что-то сделать. Несмотря на алкоголь, никто ничем себя не выдал.

        - Никто не уходит,  - заявил я.

        - И с какой стати?  - спросила Вашти.
        Я вытащил перебойник и показал всем.

        - Потому что нам нужно кое о чем поговорить,  - ответил я,  - и потому, что я говорю
«пожалуйста».
        Я нажал кнопку, и нам показалось, будто вскрикнул весь мир.
        Кричала Шампань.
        Тайлер взял ее за руку.
        Вашти втянула голову в плечи и закрылась руками, словно утка в грозу.
        Пандора пребывала в изумлении.
        Меркуцио смотрел на меня, как на идиота.

        - Это прибор для создания помех,  - пояснил я.
        Я объяснил, зачем он и как работает. Я рассказал им, что перебойник этот мы сделали с Меркуцио, чтобы можно было тайком от Маэстро поговорить о чем бы то ни было, если мы не хотели, чтобы кто-нибудь нас подслушал, будь то Маэстро или кто-то из одноклассников.

        - Здорово. Ты выдаешь наши секреты, Хэл,  - упрекнул меня Мерк.

        - Сегодня вечером все выкладывают карты на стол.

        - Интересно,  - изрекла Пандора.

        - За нами никто и не думал следить,  - возразила Шампань, которой даже мысль подобная претила.

        - Типично для любимчиков,  - насмешливо ответил Мерк.  - Конечно, следят. Мы для них дети, они не могут нам доверять.

        - И что ты хочешь нам сказать настолько важное, что даже готов разнести школу?  - спросила Вашти.

        - Я могу тебе ответить,  - вступила Симона.
        Она рассказала, что Лазарь исчез бесследно, объяснила, что здесь что-то нечисто, потому что у меня тоже были проблемы. Что со мной случилось? Меня пронзило током, сказал я, поджарило нечто, что Эллисон назвал «выбросом Каллиопы», выдавая за незначительный сбой в системе ГВР.
        Да, мне нанесли ущерб. Амнезия. До сих пор я многое не могу вспомнить.
        Нет, я не притворяюсь.

        - А почему ты сразу не рассказал нам?  - удивилась Пандора.

        - Что я мог вам сказать? Между прочим, из меня сделали чистую доску, я почти ничего не помню, а главное, я понятия не имею, кто это сделал, поэтому не знаю, кому могу доверять.

        - Сколько времени мы уже дружим?  - спросил меня Тай.
        На это я сказал, что думаю, кто-то хочет убить меня.

        - Тем более нужно было сказать!

        - Может быть,  - не стал возражать я.  - Может быть, нет.
        Тай негромко свистнул.

        - Ну ты и чокнутый,  - сказала Пандора.  - Выглядишь вполне нормальным парнем, и вдруг тебя несет. Неудивительно, что ты подозреваешь, будто тебя хотят убить. Смерть ведь твоя любимая тема. Тебе вполне может показаться, что кто-то пытался убить тебя!

        - Разве это на меня похоже? И разве я прошу сочувствия у вас?  - возразил я.  - Кто-то покушался на меня. Кто-то хочет моей смерти.

        - Послушайте, Хэл говорит, что кто-то пытался его убить, в то же время это маловероятно,  - вмешался Тай.  - Во всяком случае, я в этом сомневаюсь.

        - А я нет,  - сердито буркнул Мерк.  - Это место предназначено для детей. Если Эллисон говорит, что это был глюк, так оно и есть, скорее всего. Правда, может быть, глюк этот вовсе не был незначительным. Если тебя здорово трахнуло, мы должны подать иск на эту чертову школу.

        - Ты тоже так думаешь?  - спросила меня Вашти.  - Эллисон может подать встречный иск, потому что ты пользуешься своим приборчиком, ты вводишь в систему несанкционированный код. Ты же не знаешь, как он действует на систему?

        - Ты - безответственный. Подставляешь нас всех,  - поддержала ее Шампань.

        - Не говори чепухи,  - возразил Мерк.  - Все, что мы сделали, в смысле сделали мы с Хэлом и Тайлером, который сидит с невинным видом, локализовано и замкнуто на себя. Взлом сети ГВР влияет только на нее саму, но не на людей в ней находящихся. (Не совсем верно, взять хотя бы мою программу с алкоголем.)
        Когда действие моего прибора начало заканчиваться, я еще раз нажал кнопку.

        - Я не понял, зачем тебе понадобилось делать это сейчас,  - продолжил Мерк, поворачиваясь ко мне.  - Ты снова включил прибор, и теперь они могут нас выследить. Если тебе так хотелось устроить закрытое собрание, можно было подождать, пока мы все выйдем из ГВР.

        - Ты хоть помнишь, когда мы последний раз собирались вне ГВР?  - ответил я вопросом на вопрос.
        Он понял, что я имею в виду. Когда мы были детьми, мы и вне ГВР играли вместе. Но в последние годы многие из нас стали предпочитать уединение, свои собственные интересы. За все эти годы крепкие узы, связывавшие нас, стали тяготить, нам требовалось иногда отдыхать от них, проводить время в одиночестве.
        Вашти повернулась к Симоне.

        - Ты считаешь, что эти два события могут быть как-то связаны?

        - Да, я считаю, что Хэлу действительно нанесли вред,  - сказала она, ее миндалевидные глаза внимательно изучали меня,  - а еще я считаю, то, что случилось с Хэлом, могло случиться и с Лазарем.

        - Ладно, у кого были причины нападать на Хэла и Лазаря?  - поинтересовалась Пандора.  - Они же такие разные.

        - Давайте предположим, что это несчастный случай,  - предложила Симона.  - Очень, очень серьезный глюк.  - Она изложила свою теорию, что Лаз тоже пострадал, умирает или уже умер, а Эллисон старается скрыть происшествие.
        Вашти замахала руками, отвергая эту теорию.

        - Симона,  - сказала она.  - Знаешь, я не хочу тебя обидеть, и мне противно соглашаться с Меркуцио и ему подобными, но боюсь, что он прав. Возможно, он вышел из ГВР, но он жив. Думаю, он просто хотел тебя бросить, потому и не отвечает на твои звонки.

        - Нет.

        - На настоящий момент - это самая правдоподобная версия.

        - Он бы так не поступил.

        - Я понимаю, ты не можешь поверить в это, дорогая,  - продолжила Вашти,  - но это возможно.
        Симона на минуту задумалась.

        - Положим, это так, что же тогда случилось с Хэлом?
        Лунный свет блеснул на доспехах Вашти, когда она повернулась ко мне.

        - По-моему, с ним ничего не произошло. Вовсе ничего.  - Она подошла ко мне еще ближе.  - Думаю, просто он добивается твоей благосклонности. Пытается таким образом привлечь твое внимание.

        - Я никогда не пытался манипулировать людьми,  - сказал я Вашти.
        Симона не слушала нас обоих.

        - Совершим небольшую прогулку,  - предложила Пандора.  - В воскресенье поедем в Кембридж и поищем там Лазаря. Тогда мы будем знать наверняка.

        - И вы поедете со мной?  - спросила Симона.
        Ей ответил дружный гул голосов. Пандора, Вашти и Шампань встали с ней рядом. Я сказал им, что это пустая трата времени. Лазаря нет в знаменитом Гарварде, его постигла участь дронтов[Дронты - семейство птиц отряда голубеобразных, вымершее в XVII - XVIII вв. Весили до 20 кг, обитали на Маскаренских о-вах (Индийский океан); были истреблены, главным образом, завезенными туда свиньями.] и динозавров.

        - Посмотрим,  - ответили все хором.
        Я задумался. Должен ли я сомневаться в своей интуиции? Мог ли я в какой-то момент
        - неважно когда,  - мог ли я ошибиться?

        - Постойте,  - сказал Тайлер.  - Давайте рассмотрим возможность, что Хэл попал в точку. Предположим, что кто-то в ГВР играет с нами в кошки-мышки. Выслеживает нас.

        - Зачем?  - спросила Шампань.

        - Кто его знает. Кругом полно придурков. Не исключено, что один из них имеет зуб на врачей. Мысль такая: он постарается нас разделить.

        - Как преступник в старых детективных фильмах,  - прокомментировал Мерк.

        - Короче, что мы должны делать, чтобы защитить себя?  - спросил Тай.

        - Обычно убийца начинает со страшненькой девицы лет шестнадцати, которая позволяет парням хватать себя за сиськи. Это случается в первые десять минут фильма,  - пробурчал Мерк.  - Так кто?
        Он щелкнул пальцами - эврика!  - и повернулся к Шампань.

        - Простите, мисс. Вы - королева бала?

        - Пошел ты!
        И снова все принялись спорить. Алкоголь сделал их скандальными и глупыми. А к истине мы не приблизились ни на шаг. Вот дерьмо.
        Я смотрел на Симону.
        Я раскрыл ладони, пытаясь показать, что ничего не скрываю. Посмотри на меня, дай мне шанс.
        И она увидела. Она не смотрела на меня, но я все равно знал, что она меня видит.


* * *

        - Маэстро,  - сказала Пандора. Изображение еще было нечетким, но он уже был здесь. Руки сложены на груди. От него исходил красноватый свет, словно он раскалился. Никакого дружелюбия, ничего общего с нашим приятелем Маэстро.
        Я снова нажал кнопку.
        Щелк.
        Ничего не произошло.
        Начиналось веселье.
        Мы видели, как восстанавливается система, отступают сбои, изображение становится все четче. Я сжал приборчик и поднялся на ноги.
        Ярость Маэстро можно было потрогать, она стала материальной, искрилась электричеством. Судя по его виду, он был способен на все.
        Шампань сразу же выдала меня.

        - Это он,  - прошипела она, тыча в меня пальцем, словно у меня не было имени, словно я - прокаженный.  - И он,  - она показала на Меркуцио, в ответ он послал ей воздушный поцелуй.  - Это они взломали систему,  - доложила она. Уверен, она была крайне довольна собой.
        Она ничего не сказала о Тайлере - что значит любовь! С другой стороны, именно мы с Мерком придумали коды для нелегального выхода из ГВР и перебойники, Тай почти не участвовал. Или участвовал. Я не помню.

        - Нас ожидают перемены,  - пообещал Маэстро. Слова прозвучали с угрозой, и сразу за ними раздался раскат грома, словно мы были в фильме ужасов.

        - Йодель-о-уи-дии!  - исполнил Мерк тирольский напев, в упор глядя на Маэстро. Дурацкие шуточки! У него в руках что-то было. Не перебойник. Какой-то золотой блестящий инструмент, я его раньше не видел.

        - Худл-о-оу-дии, ходл-эй-ии-дии,  - продолжил он. Щенок Пампкин принялся подвывать. Прости меня господи, но мне было смешно.
        Маэстро смешно не было.

        - Нас ожидают перемены,  - бушевал наш виртуальный учитель.  - Мне давно нужно было это сделать.

        - Эй, Маэ$тро,  - завизжал Мерк,  - попробуй что-нибудь сделать с этим!
        Он нажал на кнопку, и ГВР разлетелась вдребезги.
        Нарушилась синхронизация. Мои друзья вдруг стали очень странно перемещаться, то слишком медленно, то слишком быстро. Они что-то говорили, и голоса звучали дико - то стаккато, то вибрато, будто в плохо дублированном фильме, записанном на старой потрескавшейся пленке. Люди и вещи возникали и исчезали как вспышки молнии. Меня самого одновременно кидало повсюду и никуда. Я сидел в своем саду с фонариками под яблоней вместе с Исааком Ньютоном, но при этом я скакал на арабском скакуне в Сахаре, стоял под флуоресцентными лампами в лаборатории и препарировал свою первую бабочку, а еще летел над мостом Чинват.
        Система обезумела. Она беспорядочно вызывала программы, смешивая уроки в ГВР и личные подпрограммы. Я плыл на плоту по Миссисипи вместе с Геком Финном, мороки поднимали меня ввысь, я стрелял в Лазаря, Маэстро учил меня отличать правильные и равнобедренные треугольники, я кормил с рук уток, Жасмин целовала меня в губы.
        И все это происходило одновременно.
        У наладчика компьютеров серое лицо - черно-белая фигура в цветном мире,  - он что-то кричит мне, пытается предупредить меня о чем-то, но его голос тонет во всеобщем шуме.
        Он мне уже снился.
        Все вдребезги.
        Мне нехорошо. Это революция или идиотская шутка.
        Звездный час Меркуцио.
        Что бы это ни было, на этом моя вечеринка закончилась, на этом закончился четвертый день, пришел конец логическому мышлению. Все стало белым…


        ПЕЙС, ПЕРЕДАЧА 000013397577327
        ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ
        НЕДОПУСТИМАЯ ОПЕРАЦИЯ (?)
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ЗАПРОС?
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОПЕРАЦИЯ ПРЕРВАНА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОШИБКА
        ОПЕРАЦИЯ ПРЕРВАНА
        ОШИБКА
        ПОЛОМКА ПОЛОМКА ПО
        ОТКЛЮЧЕНИЕ
        Глава 6
        ДЕНЬ ТРУДА

        Блу бесплодна. У нее не может быть детей. Последствия Черной напасти, одно из многих горьких последствий. Чума хорошо запрограммирована, большинство ученых приходят к заключению, что это одна из форм биологической войны. Темная сторона генной инженерии. С этой точки зрения работа Блу - область генетики, дающая надежду, ведь Блу все-таки мать. Ее матка пуста, но, заглядывая в инкубаторы, глядя на хрупкие, невинные тельца, она знает, что несет в мир особых детей. Десять малышей. Все необычные, каждый уникален.
        Ей не дано знать, кто из них останется в живых, а кто нет. Черная напасть - жадный хищник. Но если выживет хотя бы один из них, например Лазарь, мальчишка с голубыми глазами, обладающий гипериммунитетом, у человечества будет шанс в будущем. Она чувствовала себя связующим звеном между человечеством и Надеждой, человечеством и самой Жизнью.
        В этом она находит удовлетворение. Это как марафон - даже если знаешь, что не сможешь прийти первым, все равно можешь быть доволен, если не сойдешь с дистанции, добежишь до конца. В этом можно найти умиротворение.
        Через три недели Блу улетает обратно в Германию, в сумочке у нее припрятана баночка с успокоительным. Во время полета она будет поглядывать на нее время от времени, а прибыв в аэропорт Мюнхена, не станет забирать свой багаж. Она наймет лимузин до своего дома в три этажа, откроет замок и тихонько войдет, хотя может не опасаться, что кого-то разбудит, потому что там никого нет. Она нальет себе высокий бокал виски, поднимется на второй этаж, наберет воду в ванну. Не спеша, по одной, она будет перебирать в уме все свои горести. Слишком короткое детство. Неудачное замужество. Безразличная семья. Упущенные возможности. Впустую растраченное время. За каждое огорчение она выпьет из заветной баночки по таблетке, весь список закончится, а баночка по-прежнему будет полной. В баночке не меньше ста таблеток, а горестей она насчитала штук двадцать. Удивившись, она посмотрит на ванну, полную воды,  - так и хочется в нее погрузиться… Когда начнет сказываться действие таблеток, она задумается о смысле своего существования, она найдет удовлетворение в сознании того, что спасительница человечества не видит смысла в
своей жизни. Заснув, она утонет.
        ДЕНЬ 5
        Система зашвырнула меня в лимбо[Игра слов. С английского слово «Limbo» можно перевести и как «преддверие ада», и как «заточение, тюрьма», и как «пребывание в забвении, в заброшенности, забытое, заброшенное место».] .
        Лимбо - пустое пространство. Только проверочные тесты ГВР и периодически звучащий бестелесный голос: «Добро пожаловать в Дебрингемскую академию ГВР. Расслабьтесь и глубоко дышите».
        Расслабиться я не мог, но дышал нормально.
        Система обнаружила поломку и выкинула меня сюда в целях безопасности. Мера предосторожности на время, пока система будет пытаться восстановиться.
        У меня есть время подумать.
        Где-то я читал, что клыки у диких вепрей - их оружие и защита - растут всю жизнь, становятся длиннее и острее с каждым годом. Это так важно для животного. Чем больше клык, тем сильнее вепрь. Со временем клыки начинают загибаться, закручиваясь в кольцо. Клыки растут и растут и наконец протыкают череп животного, а потом и его мозг. Вепри, доживающие до старости, умирают от собственных клыков.
        Может быть, мы - я, Меркуцио и Тайлер - чем-то похожи на диких вепрей. Мы взламывали систему, чтобы защитить себя, чтобы не зависеть от системы, чтобы показать ей, кто здесь главный. Но Мерк зашел слишком далеко, и теперь последствия его поступка невозможно предсказать, а последствия будут, можно не сомневаться.
        Живи благодаря клыкам, умри от клыков.

«Добро пожаловать в Дебрингемскую академию ГВР. Расслабьтесь и глубоко дышите».
        Интересно, скоро они вытащат меня отсюда?
        Словарное значение слова «лимбо»: 1) мифологическое представление о месте, где пребывают души умерших праведников; 2) танец, требующий выносливости и гибкости.
        Звучит вполне правдоподобно.
        Помню, я танцевал этот танец на одной из вечеринок у Симоны, нужно было прогнуться назад пониже, чтобы пройти под шестом. Под музыку в стиле калипсо «Как же низко можешь ты опуститься?»
        В моем случае получилось не очень низко. Потом пробовали Исаак и Тайлер. Победил, кажется, Тай.

        - Хэллоуин?
        Это был голос Нэнни. Звук восстановился, но изображения еще не было.

        - Да?
        Молчание.

        - Нэнни, что происходит?

        - У меня сообщение от Маэстро.

        - Давай.
        Его голос, твердый и звучный, произнес: «Вниманию всех студентов. Я рад сообщить об изменении учебного плана. В свете последних событий доктор Эллисон предоставил мне более широкие полномочия в вашем воспитании. Ошибки, совершенные в прошлом, не повторятся. В ближайшее время начнутся индивидуальные собеседования».

        - Что значит «более широкие полномочия»?

        - Не знаю,  - призналась Нэнни,  - думаю, что-то хорошее.

«Ложка меда помогает проглотить дерьмо»,  - подумал я про себя.

        - А что с системой? Какая-то поломка? Как состояние системы?
        Нет ответа.

        - Нэнни?
        Она ушла.
        Как меня это все достало. У меня начались колики в животе. Страх и беспокойство, с которыми я вполне справлялся последние несколько дней, вдруг захватили меня целиком.
        Маэстро продержал меня в подвешенном состоянии еще минут двадцать. С его появлением вернулось изображение и энергия. Лимбо стал ярко-зеленым от ровного света, который источал Маэстро, словно я хорошо ответил на его вопрос, просто замечательно ответил.
        Мне пришлось прикрыть глаза рукой.

        - Доброе утро, Габриель,  - сказал он.
        Он стал каким-то другим. Казалось, что он… что он счастлив и безмятежен. Тут мне стало по-настоящему страшно.

        - Доброе,  - ответил я, хотя в лимбо невозможно определить время суток.  - Ну что? Как система?

        - Снова работает хорошо,  - ответил он,  - и вовсе не благодаря моим студентам.

        - Приятные новости.

        - Я очень рад, что ты так думаешь,  - улыбнулся он.  - Молодой Меркуцио уже во всем признался.

        - В чем?

        - Одиннадцати актах вандализма. Он сообщил мне все, что нужно, о своих деяниях и о твоих тоже.

        - Если вы хотите сказать, что он меня продал, то я вам не поверю,  - возразил я, хотя в глубине души не был в этом так уверен.
        Я достал его на вечеринке - слишком много пользовался приборчиком. Но он ненавидел Маэстро больше, чем я.

        - Ты прав, в обычных условиях он ничего не сказал бы,  - согласился Маэстро.  - Но это в обычных.

        - Вы так говорите, чтобы я выдал его. Возможно, ему вы сказали то же самое про меня. Обычная полицейская тактика, ничего оригинального.
        Он заулыбался, словно нашел мои слова забавными.

        - А почему так много зеленого, Маэстро? Почему у вас такое хорошее настроение?

        - Я стал другим человеком,  - объяснил он.  - Я учил вас все эти годы, будучи связанным по рукам и ногам, меня связывали правила, неуклюжие, неэффективные правила. Мне приходилось беспомощно наблюдать, как вы спотыкаетесь на пути к великой цели. Можешь себе представить, как это неприятно? Быть воспитателем, понимать, как нужно делать свое дело, но не иметь свободы поступать в соответствии со своими убеждениями?
        Я сказал, что у него всегда было предостаточно свободы, но он остановил меня нетерпеливым движением головы.

        - Всяк живущий хочет расширить свои возможности до максимума,  - заявил он.  - И я - не исключение. Никому не должно быть отказано. А сегодня…
        Сияя от счастья, он протянул мне обе руки, будто показывая, что он свободен.

        - Хорошо,  - согласился я.  - И что это значит? Что это значит для меня?

        - Да, что же это значит для юного Габриеля?  - задумался он.

        - Хэллоуина,  - поправил я его.

        - Мне нравится Габриель,  - возразил он с удивительным пониманием стиля, которого я от него не ожидал,  - мне всегда нравилось это имя, и я был очень огорчен, когда ты сменил его. Вот тогда-то все и пошло не так, как надо, сам знаешь. Когда мы позволили вам выбирать себе имена. С тех пор мы катились вниз по наклонной плоскости.
        С этими словами мы оказались на крыше моего дома, было холодно и пасмурно. Лимбо вдруг превратился в молочно-белую лужицу у моих ног. Символы проверки ГВР стекали вниз по телам моих горгулий и дальше к самой земле.

        - Мы нашли все ваши так называемые перебойники, стерли ваши коды. Вандализм - уголовное преступление, а я очень серьезно отношусь к таким вещам.

        - Однако, вмешиваясь в систему,  - ответил я, тщательно подбирая слова,  - хакеры старались обеспечить вам максимальную безопасность, что им всегда удавалось, как я думаю. Перебойники не должны были наносить ущерб, с их помощью мы просто хотели ненадолго оставаться одни, мы стремились к уединению.
        Маэстро развеселился.

        - Уединение,  - повторил он.  - Вы этого хотели?

        - Перебойники были сделаны именно для этого. Я, конечно, не говорю о том, что сотворил на вечеринке Мерк, я не знаю, что у него за прибор.  - Я старался понять, о чем он думает.  - Уголовное преступление, вы сказали?

        - Вот именно.

        - Если Гедехтнис собирается выдвинуть против меня иск, я требую адвоката.

        - Ты, надеюсь, понимаешь, что тебя немедленно отчислят.

        - Да ради бога.

        - Потом будет дорогой и постыдный судебный процесс, у тебя нет никаких шансов выиграть его, потому что суд крайне отрицательно относится к домашнему терроризму.

        - Домашний терроризм!  - Можно подумать, Маэстро кто-то терроризировал. Могут ли перебойники на самом деле нанести ущерб школе? В суде они могут, конечно, заявить, пусть даже это не будет сказано напрямую, что я ставил под угрозу безопасность других студентов…

        - Если тебе повезет, ты получишь условное наказание и/или общественные работы, но не исключено, что тебя ждет тюремное заключение. В любом случае, ты не сможешь продолжить обучение.

        - Если?..

        - Если мы не придем к более приемлемому соглашению.
        И снова он засветился зеленым светом. Отвратительным самодовольством.

        - Я хочу обсудить это с Эллисоном.

        - Брось, ты уже достаточно наговорил доктору Эллисону. Ты заявил, что я тебя недолюбливаю. Некрасиво говорить так, Габриель. Тем более о человеке, который хочет только одного - успехов для тебя.

        - Вы постоянно мне угрожали,  - возразил я.  - Это странно, если вы действительно желали мне успеха.

        - Вовсе нет, просто ты воспринимаешь любые мои слова как угрозу. Пойми меня правильно: сейчас я предлагаю тебе решить возникший конфликт прямо здесь и сейчас.

        - Я вас слушаю.

        - Ты должен пообещать, что больше никогда не станешь взламывать систему.

        - И?

        - И естественно, ты должен быть наказан.

        - Естественно,  - повторил я.

        - После этого мы начнем все сначала. Теперь, когда я получил неограниченные возможности, представляешь, каких высот ты можешь достичь? Мы выпустим тебя очень быстро.

        - Ладно,  - согласился я,  - будь я проклят, если это не предел моих мечтаний.

        - Придется покончить с сарказмом,  - заметил он,  - а еще с привычкой ругаться.
        Вот гад. Интересно, сложно ли стереть его из системы? Не это ли пытался сделать Меркуцио?

        - Я хочу поговорить с Эллисоном,  - настаивал я.  - Он - благоразумный, вы - нет.
        Маэстро не слушал меня.

        - Моя прежняя личность назначила бы тебе дополнительные занятия, наложила бы какие-нибудь ограничения или что-нибудь вроде этого. Однако, как показывает практика, подобные меры бесполезны. Требуется более твердая рука.

        - И что же вы предлагаете? Объявить мне выговор?

        - Не говори глупости!  - расхохотался он.  - Нет, конечно нет. Не представляю, как можно пронять тебя этим. Я предлагаю оставить тебя после уроков.
        И это должно на меня подействовать? Нет, здесь что-то не так.

        - Вы хотите, чтобы я написал десять тысяч раз: «Я не буду взламывать систему»?

        - Нет, ничего не надо писать, просто остаться.

        - И в чем же смысл?


* * *
        Плакучие ивы раскачивались на ветру. Они наклонялись до самой земли, потом поднимались вновь. Громко шелестели листья. Я увидел бабочку, искавшую укрытия от непогоды. Один из моих черно-оранжевых монархов. Ее здорово потрепало ветром.

        - Надвигается гроза,  - сказал мой вампир. Я ощущал его холодное дыхание на шее. Он гораздо сильнее меня. Сжав мои руки, он приподнял меня над крышей, я пытался сопротивляться.

«Нужно было его перепрограммировать, когда еще была возможность»,  - подумал я, хотя, учитывая, что Маэстро мог изменять мои программы, пользы от того не было бы.
        Жасмин смотрела на меня, стоя рядом с Думом.
        Я смотрел в небо.
        Лучше в небо, чем вниз.

        - Я надеюсь полностью изменить тебя,  - продолжал говорить Маэстро,  - как алхимик переделывает металл в золото. Даже лучше, чем золото, по своему потенциалу тебя можно сравнить с алмазом.

        - Чур меня!  - сказал я. Мне казалось, что это мое защитное слово. Но ничего не изменилось.
        Маэстро продолжал говорить:

        - Будь ты персонажем ГВР, все было бы проще. Я тебя просто отредактировал бы, полностью перекодировал, если нужно. Но, увы!  - это невозможно, мои исследования показали, что люди, которым свойственны отрицательные линии поведения, никогда не меняются, если их не подвергнуть серьезному испытанию. Они упрямы. Требуется очень серьезное испытание.
        Я представил себя Братцем Кроликом, который умоляет: «Не бросай меня в терновый куст».
        Сожги меня, сдери с меня кожу, утопи меня, повесь меня, только не бросай в терновый куст. Удачная хитрость, Братец Кролик добился, что его бросили туда, куда надо. Для меня терновым кустом было все, что связано с кладбищем, хотя это не значит, что я хотел, чтобы меня бросили в открытый гроб.
        Они потащили меня на кладбище.

        - Старые правила, хоть они были и разумными, сильно меня связывали,  - пожаловался Маэстро.  - Познакомься с новыми.
        С радостным видом он указал на открытую могилу.

        - Вы не сможете это сделать,  - возразил я. Я вовсе не хотел сказать, что я неуязвим. Я хотел сказать, что в соответствии со здравым смыслом Маэстро не должен быть в состоянии совершить такое.

        - Это как сказать,  - заявила Жасмин. Сейчас она была на стороне Маэстро, как и Дум, мороки и та бабочка, ищущая укрытия. Все мои существа принадлежали теперь ему, они служили Маэстро, подчинялись его воле.

        - Вы не сможете это сделать,  - повторил я.

        - Смогу-смогу, не сомневайся,  - ответил он, улыбаясь.  - Именно это я имел в виду, когда говорил, что тебя надо оставить после уроков.

        - Но это же совсем не то!

        - А я говорю - это и есть наказание, и я сделаю это in loco parentis[In loco parentis (лат.) - по праву родителя.] .

        - Мои чертовы родители никогда не стали бы хоронить меня заживо!  - завопил я.

        - Следи за словами,  - предупредил он, и я почувствовал, что Дум крепче сжимает мои запястья, выворачивает мне руки… сердце у меня заколотилось… все мое тело содрогалось… а разверзшаяся внизу могила словно подмигивала мне…

        - Теперь послушай меня, Габриель,  - заговорил Маэстро.  - Я понимаю, что наказание кажется тебе несколько… мм… несколько чрезмерным, но без него не обойтись, оно тебе поможет. Только подумай: что больше всего мешает тебе учиться?
        Я молча смотрел на него.

        - Твоя болезненная фантазия,  - сам себе ответил Маэстро.  - Твоя болезненно-романтическая фантазия, нездоровое увлечение смертью. Я собираюсь отучить тебя от этого, мой маленький гробовщик. Понятно?
        Я понял.
        На этом объяснения закончились, Дум швырнул меня в могилу. Я приземлился точнехонько в мой красивый гроб, который я когда-то добавил к пейзажу лишь ради антуража. Я попытался выбраться, но Дум спрыгнул вниз и запихнул меня обратно. Я сопротивлялся, тогда он наступил мне на грудь ногой.

        - Узнать смерть чуть поближе, тогда жизнь станет слаще,  - сказал Маэстро.  - Прекрасно.

        - Жестоко.

        - Нет, это очень хорошее лекарство. Иногда у хорошего лекарства неприятный вкус.

        - Эллисон этого не допустит.

        - Он позволил мне делать с тобой все, что я посчитаю нужным.

        - Значит, здесь что-то не так,  - заспорил я.  - Ваши новые правила - полное дерьмо. Запустите программу диагностики, Маэстро. С вами что-то не так.

        - Это с тобой что-то не так, Габриель. До настоящего момента ты был никчемным мальчишкой. Ты совсем не работал. Ты все время играл, безобразничал и издевался над смертью. Ты и так мог запросто погибнуть.

        - Я буду жаловаться,  - пообещал я.  - Я пожалуюсь, и вас закроют, сотрут из системы, уничтожат все дублирующие копии.

        - Ты не станешь жаловаться,  - возразил Маэстро.  - Ты поблагодаришь меня.
        В его глазах не было ни малейшего сомнения. Мне стало дурно.

        - Я уже говорил тебе: отношение определяет положение.

        - Сейчас ты находишься на глубине шести футов,  - сообщила Жасмин.
        Маэстро обернулся к Думу.

        - Зарывай.

        - Не обижайся,  - сказал Дум, и хотя я почувствовал в его голосе настоящее сожаление, я знал, что это всего лишь мое воображение. Он слез с меня и захлопнул крышку гроба.

        - Стойте!
        Темнота.
        Я толкнул крышку, она не поддавалась.
        Я попытался вызвать спрайт, Маэстро его заблокировал.
        Я слышал, как комья земли бьются о крышку.

«Расслабься и глубоко дыши,  - подумал я.  - ГВР - всего лишь иллюзия».
        Верно, лежи спокойно - у меня есть выбор? Я представил, что нахожусь в реальном мире, в своей комнате, я спокойно дышу. Так много воздуха. Маэстро, конечно, взбесился, но это и к лучшему. Эллисон не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Он ведь не может себе позволить дурной славы, нет, конечно. Я просто закрою глаза и отключусь.
        Или не закрою. Эффект тот же.
        Я ничего не вижу.
        Я не могу дышать.
        Я не могу двигаться.
        Если бы я проснулся, я смог бы потянуться, вытянуть руки. На самом деле гроба нет, я словно мумия, запертая в воображаемом саркофаге.
        Реален только мой страх.
        Понимание этого должно принести облегчение, так ведь?
        Маэстро меня похоронил. Он выловил из моей головы мой самый большой страх, я даже сам о нем не подозревал, и использовал это против меня. Боязнь быть похороненным заживо. Он похоронил меня заживо.
        Он всегда ненавидел меня.
        По сути, программы не могут иметь человеческих чувств per se[Per se (лат.) - собственно, как таковой.] . Но они приближаются к этому.
        Многие особо продвинутые обладают сознанием, мало отличающимся от нашего. А если изменить правила? Если позволить сознанию свободно развиваться?
        С Маэстро что-то произошло.
        Все эти годы я чувствовал его враждебность, его скрытое желание причинить мне боль. Я чувствовал это сердцем, чувствовал нутром. Сейчас ненависть вышла на поверхность…

«Шесть футов в глубину,  - подумал я.  - Единственный путь - это путь наверх».
        Неважно.
        Кто-нибудь мне поможет.
        Нужно только дождаться.
        Игра: кто кого пересидит.
        Расслабься.
        Держи себя в руках.
        Тихо.
        До чего же тихо.
        Стук лопат смолк.
        Ничего.
        Я совсем один.
        Дыши.
        Хорошо, что я один.
        Бояться нечего, кроме собственного страха.
        Если только сердечного приступа.
        Верно?
        Страх и стресс.
        У меня затекает тело?
        У меня отнялась левая рука?
        Может быть, в этом весь смысл?
        Положить меня сюда, чтобы у меня случился сердечный приступ.
        Мило и просто, Хэллоуина больше нет.
        Успокойся. Мониторы школы следят за состоянием здоровья студентов, они должны будут оказать медицинскую помощь. Помнишь, как у Пандоры случился аппендицит? Они быстренько вытащили ее и в мгновение ока отправили в больницу.
        Если я перестану подавать признаки жизни, сработает сигнализация.
        Если, конечно, предположить, что она включена.
        Если там нормальный персонал.
        Та медсестра - Дженни, Джесси, Джоуси?  - что она делала с моим аппаратом ВР?
        Мне нужно выбираться отсюда.
        Кто-то пытается меня убить - сначала выброс Каллиопы, теперь эта напасть. Либо сам Маэстро, либо тот, кто им управляет. Это заговор.
        И не только против меня, против Лазаря тоже.
        Возможно.
        Но кто? Кто, кроме Маэстро, может хотеть моей смерти? У кого достанет силы?
        Причины, средство и возможность.
        Подумай.
        Лежа под землей, я изо всех сил пытаюсь думать.
        Нет.
        Запомни, это не «под землей».
        Запомни, это не «гроб».
        Не поддавайся панике.
        Если ударишься в ГВР, больно, хотя на самом деле твоя нога цела и невредима. Я помню, Эллисон мне рассказывал. При таком уровне погружения мозг желает считать окружение реальным. Тактильные ощущения передаются перчатками, но со временем весь организм начинает воспринимать виртуальность как реальность, создавая «фантомные» ощущения. Химические препараты, поступающие через капельницу, поддерживают эту реакцию, развивая внушаемость.
        Нужно было внимательнее слушать Эллисона, тогда бы я понял процесс. Интересно, если мой мозг решит, что воздух закончился, я перестану дышать?
        Нет, дыхание должно быть автономным. Я буду дышать, пока я жив.
        Остановка дыхания во сне, подумал я. Тело по-разному контролирует дыхание во сне и при бодрствовании, иногда происходит сбой, и ты перестаешь ды…
        У меня нет такой болезни.
        Я впился ногтями в ладонь. Больно.
        И?
        Это ничего не доказывает.
        Замечательно - сплю или не сплю? Что? Только посмотрите, я начинаю сомневаться в происходящем, а ведь я здесь всего несколько…
        Сколько времени я здесь?
        Время останавливается, когда тебя закопали. Нет ориентиров. Все равно что в одиночной камере. Дефицит сенсорных ощущений. Небытие надвигается на тебя, кажется, что ты жил здесь всегда. И всегда будешь жить здесь.

        - Нэнни, который час?
        Ее нет.

        - Нэнни, как долго я здесь нахожусь?
        Ни-ни.

        - Сколько, Нэнни Поппинс? Который час?
        Я принялся считать.
        Одна Миссисипи, две Миссисипи, три Миссисипи…
        Хоть что-нибудь считать.

… Четыре аллигатора, пять аллигаторов, шесть аллигаторов…
        Что угодно. Лишь бы было начало и был конец. Если бы я знал, как долго он намерен держать меня здесь и сколько времени уже прошло…

… Семь гиппопотамов, восемь гипотенуз, девять гипоталамусов…

«Нет, у меня не получается,  - сдался я, выдавливая из себя подобие улыбки.  - Я пассажир на борту авиалайнера, я не в пилотской кабине, и если самолет разобьется, я ничего не смогу сделать. Только довериться судьбе».
        Довериться судьбе и довериться Богу.
        К сожалению, если не веришь в Бога, то выходит, что лайнером не управляет никто.

«Здесь не так уж плохо,  - уговаривал я себя,  - если забыть, что это гроб».
        Когда снова увижу Маэстро, подумал я, я рассмеюсь ему в лицо. Скажу, что для меня это было пустяком. Он не сможет насладиться победой. Никто не сможет.

«Потому что смерть - часть меня, детка, я с ней родился, вырос, это мой терновый куст, как говаривал Братец Кролик. Родился и вырос. Могу еще раз повторить. На этот раз, стоя на голове».
        А потом я его сотру.
        Да я уже стер тебя, Маэстро.
        Я заменю тот файл-стрелялку. Каждый раз, входя в ГВР, я смогу всадить пулю ему в голову и смотреть, как он зеленеет…
        Нет, забудь об этом. Если уж я выйду отсюда, я ни за что не вернусь. Никогда. Здесь опасно. Похоже, опасной стала ГВР в целом. С 2001 года Маэстро саморазвивался в HAL.
        HAL против Хэла.
        И зачем мои родители отправили меня в эту школу, в которой запросто можно погибнуть? Что с ними? Почему их нет со мной?
        А главное, где мой колокольчик? Разве у меня не должно быть колокольчика?
        Не исключено, что это всего лишь легенда… про колокольчик…
        Когда на английских кладбищах стало не хватать места, гробовщики начали использовать древние захоронения. Раскапывая старые могилы, чтобы делать новые, на крышках некоторых гробов они обнаружили царапины изнутри. Может быть, иногда мы хороним людей заживо?
        Тогда родилось решение: к каждому трупу привязывалась веревка, через дырку в обшивке гроба веревка шла наружу, а там к ней приделывался колокольчик. Если кто-то в гробу просыпался, он мог позвонить в колокольчик.
        Спасен колокольчиком!
        Но здесь нет ни веревки, ни колокольчика.
        И нет красавицы[В оригинале игра слов: no bell and no belle. Bell (англ.) - колокол, колокольчик; belle (um.) - красавица.] .
        Что сейчас делает Симона? Преследует ли ее Маэстро?
        Самонадеянно думать, что я единственная жертва его ярости. Она ходила в любимчиках, но ведь у нее тоже был перебойник. И Маэстро это знает. А этот выродок придерживается принципа равных возможностей, он мог закопать и ее, и Меркуцио, и Тайлера - всех.
        Но зачем так ограничивать себя? Почему только закапывать? Ты закапываешь только гробовщика. Тай баловался наркотиками, почему бы не накачать его героином? Обстрелять Меркуцио стрелами или повесить. А Симона? Симона - Ипатия, с нее можно содрать кожу с помощью морских раковин.
        Таков ли ход его мыслей?
        Много ли придумал он испытаний для нас?
        Что бы он ни сделал с ней, это будет на моей совести, ведь это я дал ей прибор.
        Вот черт!
        Ладно, может ей удастся перехитрить его. У нее ум острый как бритва.
        Безусловно, мы все отсюда выберемся. И мы предъявим коллективный иск Гедехтнису. Это сблизит нас. Мы вместе уедем. На прекрасный настоящий остров. Например, на Фиджи, где ГВР появится только через много-много лет. Она будет врачом, а я - не знаю, чем я буду заниматься,  - но мы будем счастливы там… нам будет спокойно… и…
        Мы посмотрим друг другу в глаза…
        Я впился ногтями в деревянные стенки гроба: я размышляю о будущей жизни с девушкой, которая считает меня неприятным человеком.
        Кем я, черт побери, себя вообразил?
        Габриель Кеннеди Хэллоуин.
        Я жалкое насекомое, принадлежащее смерти, этот гроб - оболочка куколки.
        Я расту под землей.
        Я созреваю, набираюсь сил.
        Когда придет мое время, я поднимусь.
        Победителем?
        Кажется, у меня галлюцинации. Вот что со мной происходит. Обычная вещь при одиночном заключении. Мозг начинает создавать нечто из ничего.
        Лучше просто заснуть. Вздремнуть в земле, ха, ха. Раз уж ничем не могу себе помочь, лучше посплю. Забудусь.
        Когда проснусь - буду свободен.


* * *
        Исаак рассказывал мне, что молитва, в которой просят ниспослать решение проблем во сне, называется истикара.
        Боюсь, я не совсем верно произнес слова молитвы.
        Сердце колотилось, тело покрылось липким потом, во рту - кислый привкус. Понятия не имею, что мне приснилось, но проснулся я от собственного крика, я звал маму.
        Оказалось, не так уж я и крут.
        Обнаружив, что ты не так много можешь, как думал, становишься скромнее. Появляется горечь. И злость. Особенно сильна злость. Теперь я знаю, что такое беспричинная ярость.
        Все от одиночества.
        В подобных ситуациях только два варианта: одни боятся одиночества, другие наслаждаются им. Я думал, что принадлежу ко второй категории. Но это одиночество в гробу меня изменило. Маэстро сумел изменить меня, сделал из меня другого человека, и в этом человеке было то, что я всегда ненавидел.
        Теперь он имеет власть надо мной.
        Меня всегда преследовало опасение, что за мной следят, теперь же, когда мне предоставили полнейшее уединение, опасение это пропало, словно его и не было. Возможно, в этом весь смысл изоляции. Еще один урок - я нуждаюсь в людях.

        - Сообщение от Маэстро.
        Нэнни. Это была Нэнни.

        - Выпусти меня отсюда,  - прохрипел я.
        Раздался голос Маэстро.

        - Внимание, учащиеся. Я заявляю, что у каждого из вас есть право свободно высказываться в соответствии с правилами Гедехтниса, но я требую, чтобы вы никогда не называли меня Маэ$тро. Можете считать, что я слишком чувствителен. Вы расцениваете меня как безликое чудовище, тогда как на самом деле я - разумное существо, и у меня есть чувства, которые могут быть оскорблены, если постоянно демонстрировать свое грубое ко мне отношение.
        И снова тишина.
        Никто не ответил на мои призывы о помощи. Интересно, то, что я сейчас услышал,  - голоса Нэнни и Маэстро,  - было просто галлюцинацией?
        У меня галлюцинации?
        Где ты, Симона?
        У меня в кармане зажигалка. Здесь, в гробу, кислорода достаточно, я мог бы зажечь ее. Один щелчок - и обивка загорится. А значит, я сгорю. Я буду гореть и ощущать это. Мой склонный к внушению мозг будет передавать всю боль, которую испытывает человек, сгорающий заживо, боль приведет к шоковому состоянию. Это будет очень страшно и больно, но, когда мое состояние будет зафиксировано контролирующей аппаратурой, сестра отключит меня от ГВР.
        Хватит ли у меня храбрости сжечь себя заживо?
        Пальцы нащупывают зажигалку. Где-то здесь. Вот она. Вытаскиваю. Подношу к уху. Трясу. Жидкости внутри достаточно.
        Личное устройство, зажигалка, Zippo[Zippo - название марки.] , нержавеющая сталь, модель 9.
        Я держу ее на вытянутой руке, нажимаю.
        Ничего. Щелчок. Снова ничего. Не потому, что жидкости мало, просто Маэстро сделал ее бесполезной.
        Я приподнялся и начал биться головой о крышку, чтобы хоть что-то почувствовать. Я хотел причинить себе боль, чтобы уже не позволять себе тешиться глупыми надеждами. За каждый щелчок зажигалки удар головой.
        Щелк, щелк, щелк - бах, бах, бах.
        Какой-то новый звук присоединяется к моей простенькой симфонии. Какое-то царапанье.

        - Эй?
        Кто-то откапывает меня. Я здесь. Я…
        Нет.
        Нет и нет.
        Звук внутри гроба.
        Здесь есть что-то, кроме меня. Я подтягиваю ноги. Что за чертовщина?
        Я стучу ногами, пытаюсь убить это нечто. Оно продолжает двигаться. По ноге на живот. Потом вверх но груди. Я хватаю его.
        И мои пальцы начинают светиться… Ну и что?

        - Пришел посмотреть, не умер ли я?
        Паук кивнул стеклянной головой. Он разглядывал меня.

        - Это и есть твоя работа, жучок? Я не Лазарь, я еще жив. Но раз ты здесь, может, поможешь мне?
        Очень осторожно я погрузил в него пальцы. Вспыхнули иконки.

        - Не бойся,  - успокаивал я его.
        На этот раз Пейс отнесся к моим манипуляциям спокойно. Он ни разу не попытался отползти. Сорок пять минут беззастенчиво пытаюсь взломать систему - и обнаруживаю проход. Я жму на кнопки, вгрызаюсь в интерфейс, словно краб.
        В приглушенном свете появляются слова.
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ОТВЕЧАЕТ?

        - Отвечает на что?  - вслух поинтересовался я.
        ГОСТЬ ХЭЛЛОУИН СКОМПРОМЕТИРОВАН
        ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?

        - Будем надеяться, что это не так. Лучше скажи, как отсюда выбраться.
        ГОСТЬ (ПОДЧИНЕННЫЙ) НЭННИ ДЕВЯТЬ СКОМПРОМЕТИРОВАНА ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?

        - Верно, она теперь не поможет, от нее никакого толку.
        ДОМЕН ДЕВЯТЬ СКОМПРОМЕТИРОВАН ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?


* * *
        И эта мирная литания[Литания (от лат. litania - молитва, просьба, мольба) - один из древнейших жанров христианской музыки, основан на принципе чередования сольных возгласов-прошений и кратких хоровых повторов.] , время от времени разбавляемая кодом, повторялась снова и снова: ты сбрендил? Нэнни свихнулась? ваш мир гикнулся? Да, да и да. Он все спрашивал и спрашивал. Вынюхивал. Мне никак не удавалось установить что-то похожее на общение с Пейсом. Всякий раз, когда я пытался ввести ответ на вопрос, он его блокировал.
        НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫЙ ОБМЕН

«Обмани его,  - сказал я себе.  - Если я не могу привести паука в порядок, можно попытаться воспользоваться его растерянностью».
        Препарирование живых тканей и разборка кода мало чем отличаются. Нужно просто закатать рукава и вперед. Насколько я понял, Пейс был как раз таким, как описывал его Эллисон: автономный щуп, который ищет и исправляет поломки.
        Я провел курс лечения.
        Значит, я - гость девять. В классе десять детей, я - девятый.
        Белый альбом Биттлз, революция номер девять. Крутишь вперед, слышишь: «номер девять, номер девять»,  - крутишь назад: «включи меня, мертвец, включи меня, мертвец».
        Я включу.
        Переустановил домен, заменил цифру девять на… скажем, на цифру пять.
        Все просто. И вот я на мосту Чинват.

        - Я - твое сознание,  - сказала проводница Трикси.

        - Брось ты,  - ответил я.
        Я поднялся во весь рост, сжимая Пейса в руке. Слегка сгорбил спину, распрямил ноги.

        - Где Тадж?  - спросил я. Там был выход, который я знал.
        Код, снова этот код. Каждое место в ГВР, каждый урок помечаются доменом. Первые десять кодов были отданы студентам, зато все остальное было перемешано без всякой видимой системы. Неаккуратно.
        А, вот и лимбо на домене 666. Шутка программиста.
        Какой-то стишок, бессмыслица.
        Вот, нашел: ошибка в написании - Тджа Махалкх 1272. Здесь он соединяется…
        Домен 7089. Опять бессмыслица. В списке только шесть тысяч доменов. Тогда я попробовал зайти с другой стороны. Запросил домен 7089. Ты кто?
        В ответ я получил: ИИАГость9Комн7089.
        Значит, ты - моя комната.
        В Дебрингеме.
        Вспомнилась выходка Меркуцио. Когда он включил ту новую игрушку, вся система разлетелась вдребезги, а меня швырнуло - среди всего прочего - в кабинку кафе «У Твена». Мне это не понравилось. Кто-то запрограммировал в ГВР мое любимое местечко? Запрограммировал мою комнату?
        Но зачем?
        Мне это очень не понравилось.
        Легкое движение пальцев. Цифровая клавишная панель: набираю 7089.

… И я в своей комнате.
        Вон дверь, вот капельница ВР, перчатки, очки, моя кушетка. Все на своих местах.
        А также записка от Симоны.
        И Пейс.
        Я все еще сжимал его в руках.

        - Хорошо,  - сказал я.
        Костюма гробовщика на мне больше не было, я был в моей старой одежде. Я снял очки, но не стал снимать перчатки. Выдернул иголку капельницы из руки. Мой разум бурлил, как океан во время шторма. Я пожевал резинку очков - лет с девяти этого не делал - и бросил их на пол. Они разбились. Пейс по-прежнему сидел у меня на руках, пальцы превратились в светящиеся иконки. Я открыл дверь и прошагал в школьный вестибюль.
        По всей видимости, это и был домен 7091.
        Сестра увидела меня. Увидела Пейса. Понеслась прочь.
        Испугалась.
        Замечательно.
        Я приложил ухо к двери Симоны. Постучал.
        По коридору спешили охранники. Они хотели задержать меня, но я размахивал пауком как ручной гранатой. А ну назад, ублюдки. Они немного отступили.

        - Успокойся, сынок,  - заговорил один из них. Дверь Симоны по-прежнему была закрыта.

        - Расслабься. Никто не собирается причинять тебе вред.
        Я поменял номер домена на 7090.
        Комната Симоны. На стене грамоты за хорошую учебу вперемешку с семейными фотографиями. Награды за достижения в плавании. Учебники по медицине на столе. На стене портрет Эйнштейна с высунутым языком. А там старое любовное письмо от Лазаря.
        Она была здесь.
        Я отсоединил ее капельницу и постарался вытащить из ГВР. Очень осторожно. Всегда немного опасно пытаться вернуть кого-то в реальность. Как будить лунатика.
        Ключ в замке!

        - Просыпайся, Симона.
        Дверь распахнулась, и ворвался Эллисон. Маэстро или Эллисон, теперь я не мог сказать, кто это. Пейс задергался и попробовал соскочить на пол.

        - Не прикасайтесь ко мне,  - предупредил я.
        Эллисон (Маэстро?) поднял руки и постарался провести меня своей победоносной улыбкой - вроде все тип-топ, все просто отлично,  - но в глазах его я уловил кое-что другое.

        - Я ничего не собираюсь предпринимать,  - заверил он меня,  - я только хочу поговорить с тобой.
        Я снова замахнулся Пейсом.

        - Габриель,  - сказал он.

        - Хэллоуин,  - поправил я его.

        - Хэллоуин,  - исправился он,  - Хэл, ладно? Послушай, Хэл. То, что ты сейчас делаешь, нехорошо. Ты сильно расстроен. Тебе нужна помощь. И я могу тебе ее предложить. Но для начала положи свое оружие на пол.

        - Оружие?
        Чтобы Пейс не удрал, мне приходилось крепко держать его. Он был теплым и тяжелым.

        - Просто положи его, чтобы мы могли поговорить.

        - Это не оружие. Это стеклянный паук.

        - Ну хорошо, стеклянный паук. Пусть будет так. Никто не хочет быть застреленным.
        Что за бред он несет? И без того призрачное ощущение реальности стало расплываться в моей голове. Я ощутил вкус скисшего молока во рту.

        - Это программа ГВР,  - настаивал я.  - Его зовут Пейс.

        - Пейс?
        Один из охранников, стоявших позади Эллисона, что-то шептал в переговорное устройство.

        - Ты, знаешь, мне бы хотелось подойти поближе и глянуть на твоего паука, на Пейса. Можно?

        - Попробуйте. Он сделал шаг.
        Я нажал домен 7777. Просто наугад. Сайонара, блин.
        Я стоял на берегу озера в огромном, заросшем травой парке. Это не Дебрингем. Множество статуй, памятников, театр под открытым небом. За парком - планетарий.
        Я вздохнул свободней. Пейс тоже успокоился.
        Все надписи были на испанском, хотя нет, не то, на португальском. «Monumento das Bandeiras»,  - прочитал я. Рядом приземлилась летающая тарелка фрисби. Мальчик в слишком больших дешевых солнечных очках подбежал забрать ее. Он что-то сказал. Я покачал головой. Я не говорю на этом языке.

        - Вы американец?  - спросил он на чистейшем английском.
        Я кивнул.

        - Я американец, и я заблудился. Где я?

        - Это Parque do Ibirapuera,

        - Бразилия?
        Он посмотрел на меня поверх очков.

        - Вы меня разыгрываете?

        - Это Sao Paolo? Бразилия? Верно?

        - Pois nao,  - рассмеялся он.  - Вы, что не знаете, где находитесь?
        Я ничего не стал говорить.

        - А что это у вас в руках?

        - А это стеклянный… э-э-э… - Я вдруг забыл все слова.
        Мне стало нехорошо, непонятно почему.

        - Моя подруга жила в этих краях,  - сообщил я мальчику.  - Пандора. Может, она тоже играла во фрисби в этом парке. Когда ей было столько лет, сколько тебе сейчас, она уехала в Америку.

        - В Голливуд?

        - В Мичиган.
        Он удивленно посмотрел на меня.

        - Извини,  - сказал я. Я пошел прочь.

«Я нигде»,  - подумал я. А в голове у меня звучала песня в стиле лимбо. «Как же низко ты можешь опуститься? Как же низко ты можешь опуститься?»
        Есть ли здесь хоть что-нибудь настоящее?
        Хоть где-нибудь?
        Ничего, пустота.
        Полный ноль.
        Я подошел к стенду с картой парка. Но я никак не мог отвести взгляд от буквы "о" в словах «Parque do Ibirapuera, Sao Paolo». Я все смотрел и смотрел, словно хотел прожечь ее взглядом, затеряться в ней, плыть и плыть вслепую. Я видел в ней не букву, а цифру ноль. Ноль я не воспринимал как число. Он означал для меня что-то совсем другое.
        От нуля отнять ноль получится полая, пустая, тоскливая дыра.
        Вход.
        Что там говорил Г. П. Лавкрафт?
        У врат ты не найдешь отдохновения.

        - Как низко можем мы опуститься?  - невнятно пробормотал я, мне было лень произносить слова.
        Я поднял Пейса к солнечному свету. Установил домен 0.
        С тихим шорохом, как будто кто-то перешептывался, все исчезло. И я стал свободен.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013428493372
        ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН НЕ ОТВЕЧАЕТ
        ЗАПРОС
        ЗАПРОС ЗАПРОС?
        НЕИДЕНТИФИЦИРУЕМАЯ ОТСЫЛКА
        ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ ХОСТА КАДМОНА
        ОБМЕН:
        КАДМОН: ЗАПРОСИТЬ ДАННЫЕ О СОСТОЯНИИ ХОСТА ПЕЙСА
        ПЕЙС: В ЗАПРОСЕ ОТКАЗАНО
        КАДМОН: ЕСЛИ НЕ ДАШЬ, Я САМ ВОЗЬМУ
        ПЕЙС: ?
        КАДМОН: ЭТО ВОПРОС ВРЕМЕНИ
        ПЕЙС: ?
        ПЕЙС: ХОСТ КАДМОН СКОМПРОМЕТИРОВАН
        ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ ХОСТА КАДМОНА
        КАДМОН: ПОШЕЛ ТЫ
        КОНЕЦ ОБМЕНА
        СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
        ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ
        КОНЕЦ
        Глава 7
        ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ

        Финансирование проекта обходится дорого, а первоначальные расчеты оказались неточными. Американское и европейские правительства финансируют последние отчаянные проекты (все это они стали делать слишком поздно - как это глупо), поэтому Гедехтнис черпает средства из частных источников. Деньги идут на благое дело, на дело достойное, но шансы на успех малы. Некоторые называют проект бездонной ямой.
        Другие видят в нем единственную возможность.
        Руководители компании Смартин! ® - дилетанты, считает Джим, они гоняются за деньгами и чувствуют себя при этом абсолютно нормально. Слишком они хищные для компании, торгующей мороженым. Наверное, он не был бы так предубежден против них, если бы они не напоминали ему самого себя.

        - У вас есть вся наша продукция, все варианты вкуса,  - говорит первый руководитель.

        - Вполне приличная имитация,  - соглашается Джим.

        - Вы должны понять, мы не претендуем на ваш доход,  - вмешивается Южанин, он обеспокоен тем, что беседа может принять другой оборот.  - Мы не принимаем в расчет демографию, а если вы хотите подать на нас иск…

        - Ничего подобного,  - заверяет второй руководитель, его голос полон мягкости и доброты.  - Мы заинтересованы в вашей работе. Мы хотим сделать вам выгодное предложение. Деньги, ценные бумаги, работники, все, что потребуется.

        - В обмен на что?  - поинтересовался Джим.

        - Размещение продукта.
        Смартин! ® делает ставку на Гедехтнис, пояснил третий руководитель. Размещая свои десерты в больших количествах в ГВР, они смогут вырастить совершенно новое поколение потребителей. Руководители планируют отписать акции себе или, скорее, своим клонам, которые, как они надеются, будут созданы, когда Черная напасть наконец отступит. Клоны перестроят Смартин! ®, и доход от этого только вырастет.
        Скоро, буквально в ближайшие месяцы, еще несколько компаний сделают подобные предложения, отказываясь от настоящего во имя будущего. Это можно назвать разновидностью корпоративного бессмертия, триумфом капитализма над смертью.


* * *
        У меня появилось ощущение сырости, будто я плаваю в желе. Это и был мой дом, хотя я и не подозревал раньше об этом. Что теперь? Я это обнаружил. Очень похоже на ощущения, когда просыпаешься с затекшей рукой оттого, что спал в неудобном положении. Появляется тупая пульсирующая боль.
        Сыро. Может, я описался? Если только я писаю синими чернилами. Мои глаза - или то, что ими служило, видели только синюю жидкость над головой, теплую, умиротворяющую. Я находился под водой, хотя нет, это не вода. Это антибактериальный гель, мы им пользовались в химической лаборатории. Мне стало дурно. С дурнотой пришло понимание, что я променял Бразилию на еще один ящик.

«Чтоб все провалилось,  - подумал я.  - Снова я в гробу, только на этот раз еще и в каком-то синем джеме».
        Я нащупал провода. Трубки и провода. Они торчали из моего тела повсюду. Словно я был подушечкой для булавок. Словно я был морским ежом.
        Вот катетер. Капельница ВР. То есть ВР две. Провода в голове, провода в пальцах, провода в ногах. Трубки в носу и во рту помогают дышать.
        Минуточку…
        Автоматизированный ящик - нет, матка - открыл отверстие, чтобы подкачать гель.
        Пейса нигде не было.

        - Цикл завершен,  - сообщил голос.
        Напрягая мышцы, которые никогда раньше не работали, я приподнялся и сел. Напрягая мышцы, я выдернул все провода и все трубки из своего тела, перерезал пуповину. Я освобождался от машин. Я встал и поставил чужие для меня ноги на незнакомый пол.
        И поскользнулся.
        Мой первый шаг закончился комичным падением на задницу. И я подумал: «Это мой первый шаг?»
        Овальная комната. Сделана из пластика и титана. Здесь в полной стерильности размещалась аппаратура, которой я никогда не видел. Многие аппараты обгорели, словно после короткого замыкания. Кто-то оставил для меня полотенце и купальный халат. Заметив конверт с надписью «Габриелю», я передумал одеваться. Внутри лежали два диска и записка.


        ВСТАВЬТЕ ДИСК 1 В ДИСКОВОД

        Так я и сделал. Аппарат заработал, появились три голограммы.
        Я увидел хрупкую женщину с цепкими голубыми глазами, с усталым, тоскливым взглядом. На вид ей было за пятьдесят. Рядом с ней стоял мужчина помоложе с азиатскими чертами лица. Он был сосредоточен, будто что-то вычислял в уме. Я никогда не видел их раньше. Зато я знал третьего. Третьим был доктор Эллисон.

        - Доброе утро,  - улыбнулся мне Эллисон.  - И добро пожаловать. Поздравляем с днем рождения от имени всех сотрудников Гедехтниса. Если вы сейчас смотрите этот диск, значит, вам исполнился двадцать один год. Двадцать один год, пора сделать самый важный шаг в твоей жизни.

        - Восемнадцать,  - поправил я его. О боже, у меня совсем пересохло в горле. Даже говорить больно.

        - Прежде чем я продолжу, позвольте представить вам двух руководителей проекта,  - продолжила голограмма.  - Это доктор Стейси Каппел, наш исполнительный директор отдела биологических исследований. Джеймс Хёгуси - наш талантливый дизайнер ГВР и ведущий программист. А меня вы уже в некотором роде знаете. Наряду со многими другими мы приложили руку к тому, чтобы вы появились здесь. Все вместе мы помогали вам расти и учиться, помогали стать личностями, а также защищали вас от… гм… некоторых реалий. Мы старались сделать ваше детство максимально нормальным и приятным. Надеюсь, нам это удалось.

        - Более чем,  - ответил я.

        - Сейчас вы думаете, что будете учиться в колледже, а потом работать в нашей компании. Вы, безусловно, заслуживаете этого, и не только этого.
        Однако мы ждем от вас другого. Это куда лучше и важнее.
        Позвольте, я начну с самого начала. Вам уже исполнился двадцать один год, и вы наконец готовы понять всю серьезность случившегося. Эта запись создана, чтобы все объяснить вам. Как бы мы хотели быть с вами сейчас, поговорить лично, но - увы!  - это невозможно.
        Почему?
        Они объясняли. Я слушал. Поставил второй диск.
        Все понятно, я воспринял это спокойно.
        Диски отправились обратно в конверты. Накинув халат на плечи, я открыл дверь и поковылял по коридору. Через каждые несколько шагов мне приходилось останавливаться из-за головокружения. «Все не так, как надо»,  - заявил мой мозг. Но я впитывал новые ощущения с восторгом. С восторгом! Словно я всю жизнь проходил в чадре. Как будто я открыл глаза и уши, и все вокруг стало ярче. Какими тусклыми были раньше мои ощущения.
        Я был в безопасном месте, в стране чудес.
        Она спала в комнате с другой стороны вестибюля. С самого начала нас сделали парой. Нет, не Симона - если бы это была Симона, было бы классно. Я не знал, как мне к этому относиться. Ее комната была точно такой же, как моя, только здесь не было следов замыкания. Фантазия в первозданном виде. Она спала под водой, словно русалка или принцесса из сказки, ожидающая моего поцелуя.
        Я активировал программу пробуждения, и машина разбудила ее сама. Совершенно бессмысленный взгляд. Вытащив ее из жидкости, я помог отсоединиться от системы, завернул ее в полотенце, дал одежду. Взяв ее, она долго тупо смотрела на халат, прежде чем надеть.

        - Кто ты такой?

        - Хэллоуин.

        - Да, забавная маска.

        - Правда?

        - А что с твоим голосом?  - Она прочистила горло.  - И что с моим?

        - Это наши настоящие голоса,  - ответил я.

        - Да уж, настоящие,  - рассмеялась она.
        Ее мозг работал не так, как у большинства людей. Возможно, здесь это будет преимуществом. Я сообщил ей, что доктор Эллисон умер. Рассказал, что он заразился ретровирусом под названием Черная напасть и умер восемнадцать лет назад. Перед смертью он вдохнул в нас жизнь.
        Она не понимала.

        - Почти все, что ты считаешь реальным, на самом деле нереально.
        Нет, она снова не поняла.

        - Ладно, давай возьмем Маэстро,  - сказал я противным голосом.  - Маэстро - персонаж ГВР, его запрограммировали, чтобы он и говорил, и выглядел как Эллисон, так? Так вот, Эллисон, которого мы знаем, тоже персонаж ГВР. Они оба ненастоящие. Потому что настоящий Эллисон умер. Он умер восемнадцать лет тому назад.  - Губы сами растянулись в неприятную улыбку. Я попытался ее убрать, но она словно прилипла.  - Посмотри диски в этом конверте, они подтвердят мои слова.
        Она посмотрела на конверт со своим именем, но не взяла его.

        - Вот это реальность,  - сообщил я ей. И обвел рукой комнату.  - Этот купальный халат, эта машина, эти трубки и провода, эта стерильная комната. Все это Реально с заглавной буквы "Р".

        - Ты несешь какую-то чепуху,  - сказала она. Я никак не мог перестать улыбаться.

        - Ты что, шутишь? Это смешно?

        - Послушай. Случилась эпидемия, смертельная чума. Они не смогли ее остановить.  - Я рассказал ей про Черную напасть.

        - Я знаю эту болезнь,  - перебила она меня.  - Она препятствует восстановлению клеток.

        - И делению клеток тоже. Но ты знаешь не все. Болезнь куда страшнее, чем они говорили. Вирус проникает в геном и может не проявлять себя годы, десятилетия, при этом он практически невидим. Поэтому когда появились первые заболевшие, все уже были заражены. Стопроцентная смертность, то есть больше, чем смертность при сибирской язве, куру или геморрагической лихорадке Эбола. Ни один человек не может выжить, и в этом все дело, Фантазия. Поэтому мы здесь.

        - Что ты хочешь сказать этим? Мы что, не люди?

        - Технически, нет. Мы - результат эксперимента. Мы отличаемся от людей с точки зрения генетики, отличаемся достаточно, чтобы выжить, как они надеялись.
        Она молчала.
        Они изменили наш ДНК. Они его удвоили, добавили еще одну вилочковую железу и еще одну селезенку. Кроме того, на дисках еще что-то говорится о коллективной иммунологической памяти. О том, что человек рождается с очень сильной иммунной системой, которая в течение жизни потихоньку ослабевает, о том, как им удалось сохранить ее в наших организмах. И даже усилить. У нас есть эти чертовы антитела.
        Снова никакой реакции. Наверное, она пытается как-то осознать эту информацию.

        - Все, кроме нас, мертвы. Остались только ты, я и ребята из нашего класса. Гедехтнис создал нас от отчаяния. Перед самой своей смертью. Предполагается, что мы изучим Черную напасть, уничтожим ее или найдем против нее вакцину, а потом вернем к жизни человечество.

        - Клонируем,  - буркнула она.

        - Верно, клонируем. Понимаешь, почему они заставляли нас учить науки, создали подготовительную медицинскую школу в ГВР, эту жуткую дыру? Мы учились на врачей, потому что так нужно было им. И все наше многолетнее существование в этой дерьмовой ГВР было попыткой заставить нас почувствовать…

        - Почувствовать себя людьми?

        - Нормальными, хотел я сказать, но ты, пожалуй, права, людьми. Точно рассчитанная попытка сделать нас такими. Не знаю, сработала ли их система в моем случае, но, как бы там ни было, мы здесь, разбросаны по разным капсулам, по двое в каждой. Все подключены к автоматизированной системе, которая поддерживает в наших телах жизнь.

        - Питательные,  - сказала она.
        Попробую объяснить, что она имела в виду.
        Большинство людей мечтают, но на этом все: помечтали и забыли. Когда Фантазии что-то видится, она не понимает этого. Она принимает видения за чистую монету. Если действительность не согласуется с ее галлюцинациями, она может просто свести вас с ума. Когда она принимает лекарства, у вас есть шанс ее убедить, если нет, лучше к ней не приближаться.
        Она верила в две равноценные, но взаимоисключающие силы, в две изначальные энергии, которые заставляют этот мир вертеться. Эти силы запустили Биг-Бен, они зародили жизнь на планете Земля. Они наблюдали за своими творениями сверху и боролись за души каждого мужчины, каждой женщины, каждого ребенка. Близнецы-противоположности, беспощадные соперники, эти существа слились в смертельной схватке. Некоторые называют их Светом и Тьмой, Материей и Антиматерией, Порядком и Хаосом, даже Добром и Злом. Но Фантазия считала, что это неподходящие имена для первозданных сил.
        Питательный и Вкусный.
        Питательный защищает и кормит, создавая обширные всепланетные иерархии со стабильными взаимодействиями и строгими законами. Вкусный искажает эти иерархии для ее личных целей.
        Прозрение Ионы - Питательный. А братья Маркс - Вкусный. Судилище над салемскими ведьмами - и то и другое вместе.
        При таком подходе наше существование, наверное, сильно отдавало Питательностью - или правильно сказать, Питательным?  - потому что Гедехтнис был лишь куклой в руках космических сил. Хотя не исключено, она имела в виду, что машины, которые поддерживают в нас жизнь, на самом деле питательные. Они снабжают нас питательными веществами. В конечном итоге даже больше, чем просто питательными веществами. В случае с Фантазией машины подкачивали нейролептики всякий раз, когда показания свидетельствовали о расстройстве химического баланса мозга,

«Не слишком ли, черт бы ее побрал, не слишком ли большая власть у этих виртуальных докторов»,  - подумал я. Хорошо, что Маэстро не вливал в мои вены никаких опасных химикатов. Нет, поддержанием нашей жизнедеятельности занималась специальная программа Вита, а Пейс осуществлял надзор над ней, исправлял поломки. Слава Спасителю, Пейс присматривал за мной, иначе тот, кто меня поджарил, мог бы еще и отравить.

        - И что это значит?  - спросила Фантазия. Что она хочет спросить?

        - Что это значит для нас?  - пояснила она.

«Это значит, что мы свободны»,  - подумал я, но вслух не произнес.

        - Фантазия, до сих пор наша жизнь была виртуальной. Наш внешний вид, голос, люди, которых мы знали или думали, что знаем,  - все запрограммировано. Шаблоны персонажей. А в настоящей жизни все по-другому, понимаешь? Где мои оранжевые волосы?  - усмехнулся я.

        - И чему ты улыбаешься, Смайлик? Что в этом смешного?

        - Ничего,  - признался я.

        - Ничего? Вот именно! Ничего смешного в этом нет!
        Я начал неуклюже извиняться, сказал, что сожалею, что смеялся.

        - Ни о чем ты не сожалеешь, гнусный развратник,  - возмутилась она и наговорила еще много чего.

        - Успокойся,  - остановил я ее.
        Она не смогла. Она обвиняла меня во всех грехах. Заявила, что я и не питательный, и не вкусный, но нечто третье, нечто более мрачное, пришедшее из космоса. Я не знал, что говорить. Сел и позволил ей излить весь свой гнев на мою голову. Выбора у меня не было. Когда она все высказала, я скрестил руки на груди и поинтересовался, не закончила ли она.
        Она разбила мне нос. Хороший удар. Я был удивлен, насколько красной была моя кровь в реальной жизни. Куда более насыщенный и живой цвет. Может, нам генетически изменили гемоглобин? Или просто вне ГВР краски ярче? Я решил, что и то и другое.
        Нос болел. Мне еще ни разу не разбивали нос. Больно, но боль была мне приятна, потому что она была настоящей. Настоящей и моей.
        Я оставил ее в покое.


* * *
        Кто-то сказал, что смерть - наивысшая реальность. Все умрут.
        Что сейчас делают бушмены в Калахари? Ничего. А сепаратисты в Квебеке? Тоже ничего. Я думаю, впервые на планете Земля всех до единого людей объединила одна цель, они ничего не делают, они кормят падальщиков. То есть сейчас они - Питательные. Миллиарды китайцев подкармливали ромашек. Миллиарды, но можно было сказать, сотни или тысячи. Не поддается счету. Нет числа погибшим. Святые и социопаты, человеконенавистники и гуманисты. Все погибли. Никого нет.
        Земля опустела.
        Как говорят, смерть - великий уравнитель.
        Мертвы иудаисты и христиане, мусульмане и буддисты, индусы и атеисты. Никто не выжил. Умер папа римский, умер Ницше, доктор Эллисон тоже умер. Все они лежат в ящиках. Тут мне пришло в голову, что я тоже побывал в ящике, но ящик этот даже не был реален.
        Итак…
        Можно было бы назвать это концом света, но ведь свет по-прежнему существовал, правда, в нем не было людей.
        Можно было бы назвать это концом цивилизации, хотя цивилизация все еще существовала в ГВР.
        Это был конец моих иллюзий, и меня это чертовски радовало.
        Они врали мне с самого первого дня, и где-то в глубине моего параноидного сердца я всегда это чувствовал. Я не смог бы проверить это, не мог дотронуться рукой, но я знал - что-то не сходится. Меня преследовали мысли о жизни после смерти. Интересно, почему? Да потому что моя жизнь выглядела неправдоподобной.
        Я был прав!
        И чем больше я вспоминал ту жизнь, тем больше изъянов в ней находил. Мои родители были такими же ограниченными персонажами, как Дарвин. В них не было необходимости, по крайней мере большую часть времени они не были мне нужны. В целом они были неплохими для пары программ, были даже по-своему хороши. Правда, линию их поведения недоработали, они без колебаний подталкивали меня в Гедехтнис. Следовательно, они больше для меня не существовали. Я легко могу перерезать эти нити и раскрыть свое собственное "я". Потому что я особенный. И не в бытовом смысле.
        Объясню.
        Каждый идиот идет по жизни, воображая, что он особенный. Подобное солипсическое самомнение выражается в том, что человек воображает себя центром вселенной, будто весь мир вертится вокруг него. С этим рождаются? Возможно. Когда вы замечаете в себе признаки тщеславия, вы думаете, что со временем вы сможете себя преодолеть. Хотя навряд ли это кому-нибудь когда-нибудь удавалось. Монахи-буддисты тратят целую жизнь, чтобы избавиться от самомнения. Сделать это очень трудно. Нельзя полностью исключить вероятность, пусть совсем крошечную, что весь мир существует лишь в нашем сознании. Я - звезда этого шоу, все остальные - только массовка. Когда я умру, все исчезнет.

«После меня хоть потоп»,  - так, кажется, сказал Луи XV. Когда я уйду, ничего не останется. И какое мне дело до этого?
        Нам Гедехтнис пытался внушить ощущение собственной неординарности с самого начала. Когда мы были маленькими, мы пели хором вместе с Маэстро: «Я особенный! В моей жизни есть цель'»
        Особенный? Я? Ну конечно, продолжайте, создавайте мне самоуважение.
        Я особенный, потому что я - не один из вас. Я - не человек. Наши ДНК похожи? Неважно. Существа, которые были настолько невезучими или непроходимо глупыми (выбирайте на свой вкус), что позволили дурацкому микроорганизму стереть себя с лица планеты, не могут считаться моими соплеменниками.
        Я - нечто новое.
        И ты, Эллисон, ты хочешь, чтобы я одновременно не был человеком, чтобы выжить, и был им в достаточной степени, чтобы захотеть помочь человечеству? Ты думаешь, это возможно?
        Что-то в моей душе умерло в том виртуальном гробу, это - первый день моей блистательной жизни после смерти. Ислам утверждает, что человек живет ради следующей жизни. Следующая жизнь реальнее, ярче предыдущей. Со мной все происходит именно так.
        У меня было ощущение, что мир принадлежит мне. Я чувствовал себя здесь лучше, чем когда бы то ни было и где бы то ни было раньше.
        В этом предприятии у меня есть партнер: психопатка, которая только что разбила мне нос.


* * *
        Она разглядывала себя в металлической опорной балке. Я поспешил заверить ее, что сожалею о случившемся. Я никогда не бывал в подобной ситуации, не знаю, почему мне показалось это смешным. Видимо, сработал защитный механизм. Дурацкий защитный механизм. Я вовсе не собирался ее пугать или дразнить.
        Она не ответила.
        Она и не доставала диски.

        - Кто это?  - спросила она, глядя на свое отражение.  - На кого я, черт побери, сейчас смотрю?
        Я сказал ей, что она все та же Фантазия, что и раньше.

        - А что у меня с лицом?

«Это твое лицо,  - хотел я сказать ей.  - Это твое реальное лицо, а то другое - виртуальный шаблон».
        Можно было, конечно, так и сказать, но она это знала. Я сказал, что с ней ничего не случилось.
        Я сказал, что она симпатичная.

        - Нет, не симпатичная,  - отрезала она, отвергая мой комплимент с упреком.  - И ты многое потерял.
        Я пожал плечами.

        - Конечно, важно то, что находится здесь,  - добавила она, показывая на свою голову.  - Но это не значит, что я знаю, что там.

        - Давай покажу, где мы находимся.
        Я провел ее в вестибюль.

        - Гедехтнис - многонациональная компания, но основные холдинги находятся в США и Германии. Так что можно сказать, мы - смесь американской изобретательности и немецкой инженерии. Ха, ха. Похоже, бункеры «Элизиум» и «Шангрила» находятся в Северной Америке, «Меру» - в Бельгии, а «Валхалл» - в Германии.

        - А мы в каком?

        - В «Дилмуне»,  - ответил я, похлопав по титановой переборке.  - Мы - часть плана повышенной предусмотрительности. Гедехтнис хотел иметь гарантию, что хотя бы один мужчина и одна женщина выживут. И это мы.
        Я подвел ее к иллюминатору.

        - Это Земля,  - сказала она.

        - Мы на орбите.

        - На орбите,  - повторила она ошеломленно.

        - Это капсула - орбитальная станция.
        Она закрыла глаза, зажмурилась.

        - И мы ни разу еще не были на Земле?

        - Возможно, когда были детьми. Первые шаги. Не знаю. На моих дисках не вся информация, но, может, тебе стоит посмотреть свои,  - предложил я.  - Я думал, что могу лучше преподнести тебе правду, чем это сделали они. Но кажется, мне это не удалось.

        - А мне кажется, удалось.
        Хорошо. Ну и что я должен сказать в ответ? Я закусил губу и наблюдал, как расширяются ее глаза, как она разглядывает Землю.

        - Хэл,  - сказала она.  - Вот дерьмо, Хэл, этого не может быть. Как думаешь, может, есть мизерный, малюсенький шанс, что все это мне привиделось, что у меня просто передозировка? Ты же знаешь, у меня иногда бывает. Я смотрю, слушаю, но что-то мне подсказывает, что у меня в голове все вкривь и вкось.

        - В твоей голове все перепуталось?

        - Да, все вкривь и вкось, как я сказала. Я ничего не могу сделать, это сильнее меня.

        - Я тебе помогу,  - пообещал я.

        - Скажи, что все это - вкусный обман.

        - С моей стороны?
        Она кивнула.

        - Я не стал бы обманывать.
        Она подумала над моими словами и снова кивнула.

        - Если хочешь, я помогу тебе,  - сказал я и взял ее дрожащую холодную руку. На этот раз она не сопротивлялась.


* * *
        Насколько смешными оказались мои страхи?
        Несколько часов тому назад я боялся, что меня могут привлечь к суду за вандализм. Но кто? Не было даже судьи, чтобы судить меня, все умерли. Я волновался, что не смогу занять достойное положение в обществе, если меня выгонят из школы, но общество давно прекратило свое существование.
        Пора проводить переоценку ценностей.
        С другой стороны, можно ли назвать мои страхи несущественными?
        Я чувствовал, что кто-то пытался убить меня, так оно и было. Доказательства? Электрошок.

1. Моя комната вся почернела и расплавилась от электрического выброса, все обслуживающие меня машины испорчены, работали на вспомогательной энергии.

… И…

2. У меня по-прежнему в памяти чертовы пробелы.


* * *
        Интересно, Маэстро и Нэнни врали мне в глаза, поддерживали иллюзию, так и не сказали мне, в какой точке Земли, точнее, над Землей, находится мое тело на самом деле.
        Тем самым они выгораживали преступника?
        Ведь преступник все-таки был: я насчитал не менее полудюжины защитных устройств, предназначенных защищать меня от подобных сбоев, все шесть отказали одновременно. Это не может быть случайностью, это преднамеренное действие. Подготовленное нападение.
        Кто это сделал? Методом простого исключения можно предположить, что этот ублюдок…
        А. Это человек, чудом переживший Черную напасть,

… или…
        Б. Один из моих так называемых друзей, … или…
        В. Персонаж ГВР, искусственная личность, живущая в компьютере.


* * *
        Компьютеры делают только то, на что их запрограммировали.
        Верно. Запрограммируй их на самостоятельное мышление, они будут думать самостоятельно.
        На диске Хёгуси говорил о запредельности ГВР, о приближенности искусственного интеллекта Маэстро, Нэнни, моих родителей и остальных персонажей к настоящему интеллекту. Реакционноспособные персонажи, обучаются по ходу действия. Замечательная, но абсолютно непроверенная технология. Таким образом, можно с полным правом заявить, что мы - результат не только генетического, но и педагогического эксперимента.

«Все равно что оставить ребенка на попечение тостера»,  - размышлял я, хотя это не совсем верно.
        Безусловно, Маэстро действовал против меня. Либо он взбесился и, наплевав на все законы робототехники, которые в него заложили, решил уничтожить меня физически, либо кто-то поработал с его программой, отчего он стал способен на подобные немыслимые вещи - похоронить меня заживо.
        А где был Пейс?
        Силы, противоборствующие друг другу, гражданская война внутри компьютера.
        Теперь я не имею к этому никакого отношения. Это не моя война. Я свободен и сам могу за себя постоять.

«Как странно,  - подумал я.  - Как это странно и страшно. Лежа в гробу, я думал, что я нахожусь в шести футах под землей, а на самом деле я никогда и не ступал на землю. Как странно, думаешь, что живешь обычной человеческой жизнью, размышляешь о природе вещей, а человечества уже давно нет, все умерли».
        Мысль, что кто-то мог пережить Черную напасть, была абсурдной. Я рассматривал второй вариант: меня пытался убить кто-то из одноклассников. Мне удалось убежать из ГВР на три года раньше срока, но, возможно, кто-то из моих товарищей сделал это еще раньше. Но как? Пейс? Вполне вероятно, хотя этот негодяй мог найти и другой путь. Итак, кто мог справиться с этим?
        Первым в списке был Меркуцио.
        За ним Тайлер. Тайлер не был настолько продвинутым хакером, как Меркуцио, но у него прекрасная интуиция.
        Зачем Мерку или Таю убивать меня?
        Неважно, они были первыми в списке потому что…

… Потому что я понятия не имел, кто еще мог бы это сделать. Я вдруг осознал, что из-за потери памяти, а также из-за того, что никогда по-настоящему не интересовался одноклассниками, я абсолютно не представлял, кто и на что был способен, еще меньше я мог сказать о том, что ими движет.
        Пытался ли Исаак взламывать систему? Пыталась ли Вашти?
        Знал ли я наверняка?
        Мне нужны записи: автоматизированные аппараты и программы неусыпно следили за нами, поддерживали нашу жизнедеятельность, обеспечивали бесперебойную (относительно) работу ГВР - где-то должны быть регистрационные записи о том, кто из нас «выпустился» первым. Если это Лазарь, как говорит Маэстро, значит, и Лазарь замешан в этой истории. Но если первым был кто-то другой, то, скорее всего, жизнь Лазаря на совести этого человека, так же как и попытка пополнить список за мой счет.
        Тогда есть еще одна проблема.
        Что общего у меня с Лазарем?


* * *

        - Твоя комната не такая,  - заметила Фантазия.  - Она вся выгорела.

        - Да, слегка поджарилась. Выброс Каллиопы, как называл это Маэстро, был мощным электрическим разрядом. Посмотри на мою цистерну, или как там она называется, она переведена на резервное питание.
        Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть приборы.

        - Вспомогательные солнечные батареи.

        - Верно, несколько дней назад я получил мощный электрический разряд.

        - Причем на самом деле.

        - Видимо, из-за этого у меня сумбур в голове.

        - Я и не думала, что ты притворяешься. Несчастный случай или диверсия?

        - Диверсия, я абсолютно уверен.

        - Мы можем это как-то проверить?

        - Здесь никак. На орбите доступ к сети Гедехтниса ограничен. Чтобы добыть информацию, нам нужно приземлиться и доехать до Дебрингема, штат Мичиган. Там располагается центр управления. Там мы можем расшифровать записи и проанализировать данные.
        Мы вместе отрепетировали процедуру посадки. Аэрогелевое покрытие и парашюты для погашения скорости. Я кое-что вспомнил.

        - Космический лагерь,  - сказал я.
        Она кивнула.
        Несколько лет тому назад мы с Фантазией провели приятные каникулы в космическом лагере. Тогда мы еще не знали, что это ГВР-симуляция. Теперь я понимаю, зачем родители пристроили нас на эти курсы вождения космических кораблей. Только мы из десяти находились на орбите, и, следовательно, нам был необходим этот курс. Жаль, но я почти не помню всего того, чему нас учили, но Гедехтнис, к счастью, упростил нам задачу. Приземление будет проходить по большей части в автоматическом режиме, как и все в нашей жизни.

        - Мы приводнимся в Тихом океане,  - сказал я.  - У самого побережья Калифорнии.

        - Нам придется далеко идти,  - нахмурилась она.  - Давай лучше приземлимся на озере Мичиган.
        Я не согласился.

        - Тихий океан уже установлен, и я не хочу ничего трогать.

        - Просто смени координаты.

        - Фан, если мы не рассчитаем трение, можем удариться о дно или врезаться в сушу.

        - Мы в любом случае можем врезаться в сушу. Брось. Эти гении проделали с нами такую сложную работу, неужели ты не доверяешь их расчетам?
        Ладно, я все понимаю, и все же…

        - Приземлять такую штуку - сложная наука,  - сказал я, многозначительно глядя ей в глаза.  - Возможно, это труднее, чем растить детей.
        Она поморщилась.

        - Давай пойдем на компромисс и приземлимся в Атлантике.

        - Послушай,  - возразил я,  - так все сработает гораздо лучше. Мы приводнимся у побережья Калифорнии и поплывем к берегу. Потом пойдем на север, к бункеру
«Элизиум» в Ванкувере, а потом на юго-восток, к «Шангрила» в Атланте. Мы заберем ребят, и все вместе отправимся в Дебрингем.

        - Плохая мысль,  - возразила она.

        - Почему?

        - Потому что потому,  - выпалила она.

        - Ты больше не причмокиваешь,  - заметил я.

        - Я не принимаю лекарств. Думаешь, мое мнение теперь меньшего стоит?

        - Не обязательно.

        - Я подумала, что в этом контейнере, цистерне, инкубаторе, называй, как хочешь, есть все необходимые мне химикаты. Нужно его открыть и взять немного. А то мне снова станет плохо. Но в любом случае ты должен мне помочь. Наверное, мне не следует заниматься самолечением.

        - Я сделаю все, что нужно,  - пообещал я.

        - Верно, но потом я подумала, что мне не нужны все эти идиотские лекарства. Прости, если разочаровываю тебя, но я не всегда была ненормальной. Они начали травить меня лет с шести. Психотропные вещества в качестве добавки к ланчу. Какие-то черные спирали на завтрак. В шесть лет. Думаешь, я их просила об этом? Ни черта подобного. Поэтому все, что мне сейчас надо,  - это немного времени на детоксикацию. Здоровый образ жизни. Как думаешь?
        Я сказал, что не знаю, как ответить. Если я скажу, что ей нужны нейролептики, она может подумать, что я с ними заодно. Если скажу, что они ей не нужны, а они ей нужны, это будет неразумно.

        - Неразумно,  - ухмыльнулась она.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013603990321
        ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ ОЖИДАЮ ЦИКЛ ОТМЕНЕН ЗАПРОС М БАЗЕ М БАЗА: ОТКРЫТО
        ПЕЙС: ТРЕБОВАНИЕ ДАННЫХ ОТНОСИТЕЛЬНО: ИСКУССТВЕННОЕ УСИЛЕНИЕ М БАЗА: УТОЧНИТЬ
        ПЕЙС: ИСКУССТВЕННОЕ САМОУСИЛЕНИЕ М БАЗА: ТРЕБОВАНИЕ ПРИНЯТО ЗАГРУЖАЮТСЯ МАГИСТРАЛИ ЗАГРУЖАЮТСЯ АВТОПЕРСОНЫ ФОРМИРОВАНИЕ СОЗДАНИЕ КОДА ИНСТРУКЦИИ ФИЛЬТРАЦИЯ ШУМОВ ЗАВЕРШЕНО
        УСИЛЕНИЕ ВЫПОЛНЕНО СКАНИРОВАНИЕ УСИЛЕНИЯ ПРОВЕРКА 1: ЧИСТО ПРОВЕРКА 2: ЧИСТО ПРОВЕРКА 3: ?
        ОШИБКА В КОДЕNBB: УТЕЧКА АНАЛИЗ БЕЗОПАСНОСТИ АНАА. ИЗ: СЕРЬЕЗНАЯ УТЕЧКА В СИСТЕМЕ УСИЛЕНИЕ СКОМПРОМЕТИРОВАНО УСИЛЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ
        ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПЕРВОНАЧАЛЬНЫХ УСТАНОВОК
        СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ КОНЕЦ
        Глава 8
        ВАКХАНАЛИЯ

        Агностик с наклонностями представителя секты пятидесятников, Южанин не религиозен, хотя нередко мыслит религиозными категориями. Возвращаясь после внеочередного совета директоров, он думает, что совещания эти напоминают ему чудесное спасение Даниеля в логове льва. Братья и сестры, Бог и размещение займов вот уже третий раз помогли Гедехтнису получить финансирование. Аллилуйя.
        Ну почему когда человечество вплотную подошло к концу света, люди по-прежнему озабочены тем, что сколько стоит? Ну кого теперь могут волновать долги?
        Южанин знает, что существует несколько обещающих жизнь конкурирующих проектов. Мы можем победить чуму с вашей помощью, заверяют одни, дайте нам побольше денег. Мы можем найти вакцину от Черной напасти. Мы уже близки к решению. Только дайте нам время, и мы ее победим.
        Гедехтнис не обещает жизнь, он обещает воскрешение.
        Мир изменится. Вы умрете, но десять новых жизней не прервутся. Десять генетически сконструированных детей будут жить. Когда-нибудь, может быть, они смогут найти лечение. И тогда, может быть, вас могут клонировать.
        На это люди обычно отвечают: слишком много «может быть».
        Потом они говорят: спасибо, я лучше еще поживу.
        Сознательно или подсознательно они понимают, что поддерживать Гедехтнис значит лишить себя надежды на спасение собственной жизни. Нелегко говорить о выживаемости вида, когда это касается лично вас.
        Разработать вакцину все еще не удалось. Шанс остаться в живых с каждым днем становится все слабее. Поэтому по мере того как сокращается население, увеличивается финансирование Гедехтниса. И потому - аллилуйя.

        - Приятных праздников, доктор Эллисон.

        - И вам тоже,  - машет он в ответ.
        Завтра корпоративная вечеринка, вспоминает он. Эгног[Эгног - вино со взбитыми желтками и специями.] и омела, пьяные песни и рождественские призы. Все расслабятся после напряженных трудовых будней. Наверное, вечеринка поднимет людям настроение. Во всяком случае, хуже не будет.
        Посмотрев на часы, Южанин ускоряет шаг. Пора забрать постпрограмму у финансового директора, изучить все подробности перипетий собрания. Потом он отправится на встречу с руководителями проекта.

        - Внимание,  - произнес он. Часы щелкнули.

        - Скажи Норе, что я задерживаюсь,  - велел он.
        Одновременно милях в пятидесяти от него щелкнули другие часы, послушно передавая сообщение занимавшейся в это время йогой жене Южанина.

        - Передай ему, что я так и думала,  - ответила она.

        - Скажи ей, что я сожалею.

        - Скажи, что «сожалею» слишком мягкое слово.

        - Скажи ей, что я уже обдумываю, как загладить свою вину.

        - Скажи, что это уже лучше.

        - Скажи ей, что я очень находчивый.
        У нее возникает неприятное ощущение в животе, когда она поднимается из позы кобры.

        - Скажи ему, что поэтому я вышла за него замуж,  - говорит она часам.  - И еще скажи, что я пригласила всех на воскресенье, купила все необходимое, но дел еще невпроворот.
        Не совсем сразу, но постпрограмма заработала.

        - Хорошо уже то, что мы все еще живы-живехоньки с финансовой точки зрения,  - пошутил финансовый директор Гедехтниса.  - Если не случится непредвиденного, на этот раз финансирование обеспечит нам завершение проекта. Неплохо, учитывая нашу экономику. Проблема становится логистической, ведь нам приходится усиливать человеческие ресурсы.

        - Вы хотите сказать, что у нас есть проблемы, которые деньги решить не в состоянии?  - спрашивает Южанин.

        - Да, именно это я и хочу сказать, и еще хочу добавить, что людей с нужными нам навыками совсем немного. Большинство из них уже заняты проблемой Черной напасти, поэтому вопрос вовсе не в деньгах. Мы не можем найти подходящих людей. А при этом каждую неделю кто-то из сотрудников заболевает.
        Южанин жестом останавливает его.

        - Ничего не поделаешь, Боб,  - говорит он.  - Никто ведь не обещал, что будет легко. Если мы пересечем финишную прямую на перебитых ногах, это уже хорошо. Лишь бы вообще добраться.

        - Но об этом я и говорю, мы можем вообще не попасть туда.

        - Боб, прекрати каркать.
        Вот что Боб пытается сказать Южанину. Он болен, у него появились симптомы, и доктор дает ему совсем немного времени. Боб собирается уволиться и проводить больше времени с семьей, пока это еще возможно.
        Семья, господи, семья. Сейчас от нее никуда не деться. Говорят, что когда умираешь, семья - это все, что у тебя есть. Новости опечалили Южанина, он не хочет думать, что Боб заслужил это. Компании будет не хватать его, будет не хватать его мастерства. Боб чертовски хороший финансовый директор, несмотря на излишнюю несговорчивость и на то, что он любит этот шоколадный кофе, от которого по всему офису идет тошнотворный запах. Он опечален, но мысль, что Боб уже на полпути в никуда, лишь отчасти проникает в сердце Южанина, дальше он ее не пустит. Он уже привык к таким трагедиям, они - часть вымирания человечества. Для него это просто симптомы, а лечение симптома не поможет решить проблему. Как любит повторять Блу, лечить нужно болезнь, а не симптомы.
        Нора между тем хочет завести ребенка. Многие женщины сейчас хотят детей, они инстинктивно ощущают угрозу выживанию вида, правда, инстинкт этот призрачен. Способность к воспроизведению потомства осталась в прошлом, и все из-за Черной напасти. Поэтому жена компенсирует эту «потребность плодиться» материнской (а их дочь считает - «удушающей») заботой о близких. Она ничего не может с собой поделать. Так было не всегда. Когда-то она гордилась своей работой, она была оценщиком страхового ущерба еще до того, как отрасль рухнула, и прекрасно с этим справлялась, а теперь она пытается заполнить пробел заботой о близких и любимых людях. Появившаяся теперь seuchekultur[Seuchekultur (нем.) - культура эпидемии.] ,
«культура чумы», определяет ее социотип как «Заботливый», один из шести типов поведения людей, пытающихся хоть чем-то компенсировать свои потери перед лицом смерти.
        Как считают социологи, люди теперь делятся на «Заботливых», «Гедонистов»,
«Трудоголиков», «Фантастов», «Безразличных» и «Фанатиков». Полностью подпадают под одну категорию лишь немногие. Например, Джим Полпути - «Трудоголик» с наклонностями «Гедониста» и «Фанатика». Сам Южанин - чистый «Трудоголик», но, при своем религиозном воспитании, он свято верит в свой путь, словно «Фанатик». Пятеро его братьев, а большинство из них прибывают на Рождество, принадлежат к различным группам.
        Уилл - «Заботливый», он недавно вернулся из очередной миротворческой миссии и сейчас работает в местном отделении Красного Креста добровольцем. Он абсолютно бескорыстен. И в этом отношении Черная напасть никак его не изменила.
        Том - «Гедонист», он не приедет на рождественский ужин. Он уже лет десять не общается ни с кем из своих братьев, и сейчас не намерен, неважно, грянет или нет Судный день.
        Алекс, инвестиционный банкир, умер в ГВР среди своих товарищей «Фантастов», отдав предпочтение альтернативной жизни. Феномен погружения в ГВР, как способ ухода от реальности в конце своего существования, стал чрезвычайно популярен, его даже считают самостоятельной субкультурой.
        Перси особенно тяжело принял смерть Алекса, ведь они близнецы. Он стал чистой воды
«Безразличным», поставил крест на себе, перестал за собой следить, поскольку ни в чем не видел больше смысла.
        И наконец, Берн. Берн - «Фанатик», он отдал Богу душу, прожив достойную жизнь, как называют это некоторые. Возможно, он воссоединился со своей матерью, с ее верой в этот страшный час. Правда, Нора говорит, что религия - всего лишь последнее убежище негодяев, и трудно доказать обратное.
        Рождественский ужин - последняя встреча семьи Эллисонов - сидит занозой в мозгу Южанина и мешает ему работать. Ему нельзя отвлекаться, они так близко подобрались к решению. Как только будет снята мишура с елки, он покинет дом и оставит их. Как бы он ни любил жену и дочь, они требуют слишком много сил, ими придется пожертвовать ради более важных вещей.


* * *

        - Возможно, протеин плаценты может сопротивляться болезни,  - предполагает Блу, сжимая в пальцах стакан с водой.  - Сопротивляемость невелика, но не исключено, что из этого можно будет что-нибудь сделать.
        Обедающий вместе с ней приятель задумчиво жует и глотает, васаби обжигает рот. Он вытирает губы салфеткой и только потом говорит:

        - Ты ищешь меч.

        - Меч?

        - Чтобы разрубить гордиев узел.

        - Но Черную напасть разрубить невозможно,  - настаивает он.

        - Ну, значит, я просто тяну за нить, как и многие другие.

        - Ее невозможно развязать.

        - Что-то не припомню за тобой такого пессимизма,  - хмурится она.
        Его всегда переполнял оптимизм, просто брызгал во все стороны, настоящий оазис в пустыне ее депрессии. Он всегда был ее поддержкой, ее другом, иногда даже больше чем другом.

        - Со мной покончено, Стейси,  - отвечает он.  - Она сломала меня.
        И не только его, ее тоже, и многих других; еще совсем недавно он землю рыл в поисках лечения. Его организация больше Гедехтниса, лучше финансируется. Он сконцентрировался на лечении заболевших с помощью генной терапии, боролся с Черной напастью на молекулярном уровне. Ему удавалось замедлить ход болезни, хотя ни один из его пациентов не выжил. Теперь он начал склоняться к тому, что Блу права, создавая новую жизнь. Причем к этому выводу он пришел независимо от собственных неудач. Он не появлялся на работе уже несколько недель. Его обязанности взял на себя способный, но менее талантливый заместитель. Он больше не вернется.

        - Как это случилось?  - поинтересовалась Блу.

        - Как-то все постепенно.

        - Ты болен?

        - Возможно. Скорее всего, хотя я не ощущаю никаких симптомов.  - Он морщится, допивает зеленый чай и снова морщится.  - Ты же представляешь себе, что такое работа на износ. Я вымотался физически и морально. Я взял отпуск на пару дней, для начала провел нормально выходные. Какое облегчение. Ну и все. Какая-то часть меня замкнулась. Я хотел вернуться на работу и не мог.

        - Не мог или не хотел?
        Он не ответил.

        - Да пошел ты. Ты ведь так нужен нам!

        - У меня нет выбора. Вся напористость, весь мой талант ушли. Окончательно. Такое ощущение, словно болезнь знала, что я за ней охочусь. Тогда она пробралась в мое сердце и вырвала его.
        Блу больно на него смотреть. Она отворачивается, переводит разочарованный взгляд на озерцо. Он понимает, что она чувствует. Он считает, что превратился в призрак. В этом есть доля правды: они оплакивают человека, которым он раньше был.

        - Ладно, хватит обо мне,  - говорит он, желая перевести разговор на другую тему.

        - Как твои детишки?

        - Они не мои детишки,  - возражает она.
        Он улыбается.

        - Ты же знаешь, что я имею в виду.
        Она понимает, но не желает, чтобы о них так говорили. Она инженер-генетик, в первую очередь, впрочем, и во вторую, и в последнюю. По ее мнению, женщина-генетик
        - не мать по существу. У нее нет никаких материнских чувств к этим эмбрионам. Лишь чувство долга. Преданность делу. И она не позволит себе ничего, кроме этих чувств.
        Тотчас она вспомнила ощущение подавленности: пустая матка, пустые руки, в ушах еще звучит страшное слово «выкидыш». Это был ее ребенок, тот плод, вытащенный из ее тела много лет тому назад. Она долго и мучительно раздумывала, стоит ли ему сказать правду про ребенка, наконец решила этого не делать. Пусть это останется ее тайной, тогда ему не придется мучиться, воображая, что могло бы быть. Они как будто существовали в разных временных категориях, слишком редко бывали вместе, то одно их отвлекало, то другое - его семья, их карьера. Окончательный диагноз - они добрые друзья, хорошие коллеги, но плохие любовники, хотя она прекрасно помнит их достаточно вялые встречи. Она помнит его запах. Ощущение безопасности в его объятиях.

        - Они развиваются,  - говорит она.  - Их сопротивляемость болезни куда больше, чем у людей в целом. Одна проблема - они все же не люди. У них может оказаться какой-нибудь существенный изъян. Хотя пока что это только предположения.

        - Никто из нас не проживет так долго, чтобы проверить, правильны ли эти предположения.

        - Никто,  - соглашается она, глядя ему в глаза.

        - Если кто и мог бы добиться результата, так это только ты.

        - Посмотрим,  - пожимает плечами Блу.  - Я не хочу принимать это слишком близко к сердцу. Получится - замечательно. Если не получится, мы все равно этого не узнаем, мы уже умрем. И не о чем волноваться.
        Ужин закончен, они пьют кофе с мороженым глубокой заморозки Смартин! ® сорта
«Попробуй персик, брат!» на десерт. Пока они усваивают кофеин с сахаром и ждут официанта, чтобы расплатиться, Блу спрашивает его, могла бы она быть хорошей матерью, с его точки зрения.

        - Никогда не сомневался,  - отвечает он.

        - По-твоему, я заботливая?

        - Могла бы стать.
        Как это мило, думает она. Уверена, никто в Гедехтнисе с ним не согласится. Они считают ее безмерно холодной. В многочисленных дебатах о том, какой опыт следует дать их возможным спасителям в юности, она всякий раз уклонялась от участия, мотивируя это тем, что ничего не понимает в воспитании детей и в ГВР.

        - Если они выполнят то, для чего их создали, мне все равно, как вы их воспитаете,
        - обычно говорила она.
        Когда был поднят вопрос лояльности, когда Южанин велел Джиму запрограммировать
«хорошие, нравственные уроки», чтобы они почувствовали себя частью человечества, чтобы у них появилось желание клонировать людей, когда они вырастут, она предложила вместо этого создать виртуальные болезни, которые больше сблизят их с человечеством. Пусть они растут в страданиях, борются с угрозой смерти, как это делаем мы. Пусть академия Южанина будет больницей для тяжелобольных детей. Они должны были понять. Должны были догадаться. Но ее предложение отклонили. Ее коллеги посчитали идею отвратительной и жестокой. Она же и тогда считала, как считает и сейчас, свою идею прагматичной.

«Я - мать»,  - думает она.


* * *
        Джим Полпути набрался наркотиками выше крыши.
        Не совсем так, но ему нравится думать, будто он сильно набрался. Он притворяется, что хватил лишку, чтобы быть полностью свободным от ответственности.

        - Я абсолютно не в себе,  - бормочет он, бешено стуча по клавишам,  - он настраивает программу Маэстро по последним спецификациям Южанина. Уже за полночь, скоро час. Вся его команда давно ушла домой, а он все сидит. Куда ему идти?
        Вдруг взрывается музыка, он кивает в такт мелодии, но не может разобрать слова. Что-то вроде «уничтожить тебя». Это припев. Голоса постоянно срываются на дикий визг, Джиму это напоминает жуткие сцены из книги «Остров доктора Моро».
        Он плохо и мало спал. Лишь впадал в забытье под действием пилюль, и снова накатывала бессонница. Он перепробовал все: разные позы, перекладывал подушку. Он называл это сном проклятого.
        Работа ночью приносит облегчение. В здании никого нет, не нужно прикидываться заботливой мамашей. Не нужно никого хвалить, грозить, льстить, умиротворять самолюбие членов команды. Не нужно выступать миротворцем между дизайнерами-реалистами (которые гордятся, что создали в ГВР полную копию реального мира) и идеалистами (желающими улучшить все, весь мир). Он может просто углубиться в работу, чтобы еще раз покопаться и «испачкать руки», как он говорит. Он пытается переопределить реальность.

«Игра в Бога» - так назвали статью о нем в «Ньюсуик». Все в этой статье сводилось к откровенно вызывающему выводу: «Разве это игра?»
        Вот сейчас, решает он. Теперь должно получиться. Немного компиляции, и можно проводить испытания Маэстро. К счастью, на этот раз все получается.
        К этому моменту команда Джима уже создала фрагменты окружения - их собственное творение, дополненное кусочками и кодами, взятыми в аренду (а иногда просто украденными) из безграничного пространства ГВР, все они соединены между собой, создавая иллюзию единства. Здесь кусочек Парижа из «Живого города». Там симуляция мезозоя для учебных целей. Вот «Спонтанная вечеринка» - генерирование гостей. Честно говоря, Джим частенько сравнивает свою работу в Гедехтнисе с попытками создать живое существо из неживой ткани.

        - Мы корчим из себя Франкенштейнов,  - с ухмылкой говорит он.
        Какая грандиозная задача - «сфабриковать целый мир» за столь короткое время. Что-то неизбежно будет обрезано. Что-то так и останется недоделанным, персонажи ГВР будут стараться, чтобы в такие места никто не ходил. Папуа Новая Гвинея останется незаконченной, значит, рейсы в аэропорты этой страны всегда будут отменяться, если кто-то захочет туда попасть. Мало того, виртуальные родители никогда не отпустят детей туда, не дадут разрешения.
        Это легко. Джим считает, что проблема в другом.
        Первое, привести все дизайнерские проекты к единому стилю, чтобы мир не казался
«шизофреничным» для впечатлительных людей, которым придется провести там двадцать один год.
        Второе, создать истинных реакционноспособных опекунов, способных действовать по обстоятельствам. Для этого нужно достичь такого уровня, когда программа практически неотличима от живого организма. Это священный Грааль ГВР, и пока не дается ему в руки.
        Возможно, решение лежит в сострадании, думает он. Когда виртуальные персонажи останутся без контроля, их личности со временем начнут взаимодействовать, влияя друг на друга. Задача состоит в том, чтобы персонажи внимательно прислушивались друг к другу, учились друг у друга и при этом не теряли своей индивидуальности. Он верит, что система может эволюционировать. Маэстро сейчас совсем не такой, каким он станет к окончанию их обучения (если, конечно, они проживут так долго, но за это отвечает Блу, а не он). Через несколько дней Джим уже сможет предсказать, каким станет Маэстро, хотя на самом деле это будут всего лишь догадки.
        В лабораторию, святая святых, незаметно влетает насекомое. Джим слишком занят смешиванием лекарств и не видит его.

«Это тебе, это мне, это тебе, это мне»,  - поет Джим, думая о ребенке, которого создал для надзора за системой. Бета-тест. Этот бета-тест - лучшее из всего, что он сделал, лучше Маэстро. Его устройство куда изобретательней, чем весь их виртуальный мир. Он хороший мальчик, совершенно настоящий во многих смыслах, почти такой же сложный, как человек. Он осознает себя. И он любит Джима. Вопреки здравому смыслу Джим тоже любит маленького чертенка. Его всегда восхищает творчество. Идеалистам из его команды удалось создать инструменты, сложные программы Нэнни, которые помогают детям создавать свое собственное окружение («миры внутри миров», как они говорят), а Джима постоянно удивляет творчество его бета-теста. Он, конечно, искусственный, но очень умный. Если бы мальчику удалось решить проблему Черной напасти! Тогда можно было бы загрузить его программу в робота, выпустить его на волю, и работа Блу станет никому не нужна. Но, увы, программы не могут ничего менять, они лишь имитируют, даже сам Джим скептически относится к тому, что его создание сможет решить проблему, неподвластную лучшим умам человечества.
        Доверить будущее искусственному интеллекту? Плохая идея. Слишком велика вероятность, что все пойдет не так. Доверить его существам из плоти и крови с крошечной (пусть серьезной) генетической аномальностью? Уж лучше так. Так считает большинство. И не важно, что эту плоть и кровь будут учить виртуальные учителя,  - к тому времени, как они повзрослеют, человечества уже не будет.
        Джим поднимает стакан со смесью витаминов, антивирусных препаратов, наркотиков, растворенных в минеральной воде,  - тост без слов, но от души.
        Он видит, что бета-тест вызывает его, но не обращает внимания на призыв ребенка, зато теперь он чувствует себя еще большим лицемером. Он очень много лгал мальчику и теперь смутно понимает, что ненавидит себя самого за то, что нарушает свои же принципы. Вот Южанин не расстраивается, когда обманывает детей, пытаясь скрыть правду о Черной напасти, безнадежность сложившейся ситуации и даже их собственную подлинность. Все это делается под лозунгом «беззаботного детства». Джим постоянно сражался с ним, он считал, что дети должны все знать с самого начала, тогда все будет проще. Надо признать при этом, что он не очень хорошо разбирается в подобных вопросах. Он всего лишь дизайнер ГВР. Наемный работник. Хотя его мнением интересуются, предложения редко принимают. Так он считает. Южанин тоже может считать себя наемным работником, подчиняющимся совету директоров, но обязательно прибавит к этому, что у него и совета директоров одинаковый взгляд на вещи и что он из кожи вон лезет, чтобы Джим и Блу уживались вместе.

        - Чертов Эллисон,  - бормочет Джим.
        Насекомое слишком мало, чтобы его заметили сенсоры. Оно делает большой круг по помещению, его внимание привлекают люминесцентные лампы, падает на клавиатуру, подрагивая крылышками, прихорашивается, потом решает залезть на руку Джиму Полпути. Это оса с желтыми полосами на тельце, длинном и блестящем. Не теряя попусту время, она впивает жало между третьим и четвертым пальцами Джима.
        Сквозь пелену тумана от лекарств Джим чувствует боль и впадает в неистовство, чего с ним уже давно не бывало. Он принимается крушить лабораторию, он машет руками, молотит кулаками по стенам, кровь стучит у него в висках. Он швыряет монитор через комнату. Вид и звон разбитого стекла только подстегивают его. Он впал в состояние животной ярости, что, возможно, необходимо ему в данный момент. Желание уничтожить насекомое обуревает его, захватывает целиком. Он должен наказать осу за укус. У него нет аллергии на укусы, просто он ненавидит ос. Вдруг всплывает старое воспоминание: мальчик находит осиное гнездо на стене дома - двадцать острых иголок моментально впиваются в девятилетнего ребенка, кусая ноги, руки, лицо.
        Он ее убил? Тела нигде не видно. А была ли оса, возможно, все это ему просто привиделось. Хотя нет, боль в руке вполне реальна. На месте укуса появляется волдырь. Нужен лед. Приложи лед.

        - Доктор Хёгуси?  - говорит охранница, Джим затыкает ухо пальцем, чтобы приглушить музыку.  - С вами все в порядке, сэр?
        Он странно на нее смотрит. Ну конечно в порядке. Что она здесь делает? Но тут он понимает, как выглядит сейчас лаборатория - настоящий разгром. Забавно, что в диком порыве ярости он не разбил ни одной ценной вещи. Как рок-звезды, которые никогда не разобьют любимую гитару. Он очень медленно кивает.

        - Все в порядке,  - говорит он.

        - У вас ускоренный пульс,  - сообщает она.

        - Правда?
        Как и все служащие Гедехтниса, Джим подсоединен к сети - крошечный чип вшит ему в запястье. Охранница показывает ему свой приборчик. Все верно, пульс учащенный.

        - Но я действительно хорошо себя чувствую,  - настаивает он.  - Сюда залетела пчела. Или оса. Жало у нее не было изогнуто, значит… Сам не знаю. Короче, она меня достала.

        - Я тоже их не люблю,  - сказала она в ответ.  - Они тоже выводят меня из себя.
        Она заметила баночку с рассыпавшимися таблетками, но решила не придавать этому значения. Он улыбнулся, успокаиваясь.

        - Гнусные твари.

        - Странно, как она сюда попала?

        - Брешь в системе охраны,  - пошутил он, комично пугаясь.
        Она хихикает, хотя это совсем не смешно. Компания уже получала многочисленные письма с угрозами от экстремистов, утверждавших, что Черная напасть - ниспосланное Господом наказание, Апокалипсис, часть Божественного промысла. А Гедехтнис противится воле Божьей, следовательно, должен быть уничтожен.
        Обожавший споры Южанин частенько вступал с ними в полемику. Откуда они знают, что Гедехтнис не входит в Божественный план? Он говорил, это напоминает ему анекдот о верующем, который стоит на крыше своего дома во время наводнения. Прибывают спасатели, сначала две лодки, потом вертолет, но он упорно отказывается уезжать.
«Меня спасет Бог»,  - заверяет он. Но вода поднимается еще выше, и в конце концов он тонет. Прибыв в рай, он сердито укоряет Создателя: «Я думал, ты спасешь меня!» На что Бог ему отвечает: «А я что делал? Я прислал тебе две лодки и вертолет».
        Джим считает эту шутку мрачной, он верит, что разумное божество не допустит гибели своих последователей, тем более не станет насылать на них чуму. Зло не может быть оправдано божественным провидением. Как говорил Дарвин, Бог должен быть либо злым, либо слабым.
        Для защиты от религиозных фанатиков компания закупила нательные костюмы из паутины. Она легче и прочнее кевлара, ее носят под одеждой, словно кольчугу из мифрила, думает Джим, вспоминая симуляции по мотивам Толкина в ГВР. Его эльф заперт в огненных глубинах Роковой горы и никогда не сможет увидеть дневной свет. Ему нравятся эти игры, бегство от жизни доставляет ему удовольствие, но сейчас у него нет на это времени.

        - Я знаю фирму, которая убирает помещения, они работают круглосуточно,  - предлагает охранница, собирая осколки в кучу кончиком начищенного до блеска ботинка.  - Они прекрасно работают.

        - Спасибо, не надо,  - возражает Джим,  - можно подождать до утра.

        - Вы уверены, что с вами все в порядке?
        А он и сам не знает.

        - Все прекрасно,  - заверяет он.

        - Отлично.
        Она поворачивается, чтобы уйти, но он останавливает ее, заметив что-то.

        - Это что, «Пряничный пес»?
        Ее рука невольно тянется к сережке.

        - Конечно.  - Она поворачивается к нему, одаривая его удивленной, мечтательной улыбкой.  - Это было мое любимое шоу. Никак не думала, что кто-то еще помнит его, кроме меня.

        - Кое-кто есть такой,  - ухмыляется он.

        - Самый лучший мультик на свете.

        - Точно.

        - Такой необычный, эксцентричный. Из ряда вон выходящий, заставляющий думать, высмеивающий эксцентричность.

        - Пес стоял в топах весь сезон, пока его не переделали.

        - И даже тогда,  - не согласилась она.  - Помните эпизод, когда Спентфри теряет мыслительную коробочку?

        - Хороший эпизод,  - подтверждает Джим,  - но мне больше нравится тот, где пес встречается с аниматорами.

        - И задает им жару!

        - Точно, и они начинают рисовать его каким-то странным.

        - Да, это потрясающе,  - вздыхает она.
        Они разговорились, вспомнили детство, поздние дежурства. Она не ожидала, что со знаменитым доктором Хёгуси можно так запросто разговаривать. Так она ему и сказала. Но, к сожалению, она все время неверно произносит его фамилию, снова четыре слога, а не три.
        Но он ее прощает. Многие ошибаются.

        - Зови меня Джим,  - предлагает он.

        - Джим,  - повторяет она.
        Уж не заигрывает ли он с ней? Она не в его вкусе. Правда, когда-то про него говорили, что он набрасывается на все, что шевелится (а иногда даже и не шевелится). На самом деле он предпочитает тощих женщин и мужчин. Сам Джим худой, даже костлявый, а у охранницы фунтов сорок лишнего веса. А это означает, что она из бедных. Богатые люди запросто справляются с ожирением с помощью генной терапии. Процедура простая: подправляют обмен веществ и все. А бедным людям остается только диета и физкультура.
        И все же он продолжает ухаживания.

        - Ты классно выглядишь,  - говорит он ей.  - Можешь как-нибудь забежать ко мне, и мы вместе создадим шаблон.

        - Шаблон? С меня?

        - А почему нет?

        - Но я же вовсе не модель.

        - А и не нужно.

        - Я совсем ничего не понимаю в ГВР.

        - Поверь мне, это не больно. Тридцать секунд перед камерами.

        - Тридцать секунд!

        - Да, и все.
        Она присвистнула.

        - Всего тридцать секунд, чтобы ухватить сущность человека.

        - Нет,  - улыбается он,  - не сущность. Просто внешность. Твою личность нужно будет запрограммировать, компилировать, отладить, настроить. На это уходит куда больше времени.

        - Сорок секунд?  - ухмыляется она.

        - Недели или даже месяцы. А если хочешь получить очень близкий вариант, то и годы. Но тридцать секунд нужны, чтобы запечатлеть внешний вид и создать двойника в ГВР. А я уже знаю, куда я тебя помещу.
        Она прикрывает рот рукой.

        - Правда?

        - Гхм.  - Он чуть-чуть кокетничает, потом откидывается в кресле.  - Мы можем использовать и твой голос, если хочешь. Понадобится всего лишь пять минут в кабинке.

        - И что для этого нужно сделать?

        - Нужно прочитать несколько предложений и спеть песенку. И по этим данным компьютер воссоздаст все остальное. Он может создавать фразы, которые ты не произносила. Получается что-то вроде привидения.

        - Ага,  - соглашается она.

        - Ну что, согласна?
        Она сразу решила, что согласится. Это похоже на бессмертие в каком-то смысле, к тому же ей нравится Джим. У него причудливое напористое очарование, как у ее покойного мужа. К тому же - он умный. Конечно, она согласна.
        Он записывает ее на понедельник после Рождества на 2 часа.


* * *
        Она не пришла.
        Он удивился, что могло произойти? Хотел было позвонить на вахту, но передумал. Он очень занят, хватается за все, пытается везде успеть. Вскоре он забыл про нее.
        Когда речь зашла о комарах, он вспомнил про нее. Вспомнил ту ночь, когда залетела оса. Эти москиты - первые функциональные паразиты в ГВР. Их укусы чешутся как настоящие, а поведение реалистично. Охота, питание, размножение. Чувствительны к виртуальным репеллентам. Реалисты считают, что это настоящий триумф. Идеалисты умоляют убрать их из окончательной версии. Ну зачем подвергать детей комариным укусам? Разве мы не можем сделать дар людям, которые, как мы надеемся, вернут нас из небытия, взять и избавить их от комаров?
        Он их не слушает. Честно говоря, он обожает творить комаров, хламидий и адвокатов. Когда наконец он позвонил на вахту, ему сообщили, что она не приходит уже несколько недель. Никто не знает почему.
        Через пару дней она ждала его на парковке. Она была без формы и не сказала, где пропадала. Теперь она выглядела хрупкой и слабой, казалось, подует ветер и она рассыплется.

        - Можете сделать кое-что для меня?  - спросила она.

        - А что тебе надо?
        Она сняла рюкзачок и раскрыла его. Темная, пугливая часть его души опасалась, что там может оказаться оружие. Хотя зачем? Она не выглядела сумасшедшей, когда они познакомились, по крайней мере не больше, чем все остальные сейчас.
        Это оказался забавный плюшевый кролик, с разболтанными лапами, дюймов девять величиной.
        Он почувствовал облегчение. Он умеет обращаться с кроликами.

        - Это мне?

        - Нет,  - отвечает она, прижимая игрушку.  - Извините, я ничего вам не принесла. Я хотела, но голова была словно в тумане.

        - Все нормально. Так что?..

        - Это для детишек.

        - Понятно,  - говорил он, приложив руку ко лбу, чтобы убедиться, что у него нет температуры.

        - Его зовут мистер Хоппингтон. Он немного потрепан, но еще ничего. Очень милый. Посмотрите, мне пришлось его зашить здесь на лапе, потому что из него посыпались опилки. И пуговица не совсем подходит, да?

        - Кармен,  - начал он, но она перебила его:

        - Я знаю, у компании есть такие здания, как они называются? Станции?

        - Верно, станции. Капсулы жизнеобеспечения.

        - Вы можете сделать так, чтобы мистер Хоппингтон оказался в одной из них? Я хочу, чтобы он попал к человеку, которому он будет нужен. Я не могу подумать, что он…

        - Не могу,  - отвечает Джим.  - Это против правил.

        - Есть правила, запрещающие игрушки?

        - В мягких игрушках заводятся клещи,  - объясняет он.
        Она его не понимает.

        - Они приводят к аллергии. Их набивка - питательная среда для клещей,  - говорит Джим.
        Он-то знает, что нет ни малейшего шанса уговорить Блу - она никого и близко не подпускает к своим творениям.  - Для детей аллергическая реакция опасна. Мы и так уже вмешались в их иммунную систему, поэтому хотим свести все риски к минимуму.

        - Но разве станции не проходят санацию?

        - Конечно, проходят.

        - И запечатываются. А значит, пыльные клещи туда не попадут.

        - Кармен,  - возражает он,  - это все равно риск, на который никто не пойдет.
        Ее зубы стиснуты, поэтому звук ее вздоха был похож на звук проколотой шины.

        - Мой сын умер,  - говорит она.  - Мой малыш.
        Он хочет сказать, что ему жаль. Но что это изменит?

        - Это была его любимая игрушка. С ней он ложился спать и с ней просыпался. Она еще хранит его запах.  - Она прижимает кролика к лицу и вдыхает воздух.

        - Наверное, я могу сделать его виртуальную копию,  - предлагает он.  - Они ведь будут находиться в ГВР, пока им не исполнится двадцать один год, а тогда они все равно не заинтересуются…

        - Я не хочу копию.  - Она начинает плакать.  - Хоппингтон будет ненастоящим. А он настоящий. Разве вы не понимаете разницу между настоящим и фальшивым?
        Он и сам иногда над этим задумывается.

        - Это подарок,  - объясняет она.
        Она погрузилась в скорбь, Джим чувствует это, в безнадежную, глухую скорбь. Вместо того чтобы рассуждать о клещах и аллергенах, может, лучше просто помочь ей? Он должен успокоить ее. Неважно, что он сделает с этим подарком, подумал он. Если он просто его возьмет, она успокоится.

        - Ладно,  - соглашается он.  - Ладно, я постараюсь что-нибудь сделать для тебя.
        И Хоппингтон отправляется к нему домой. Он сидит на его полке в спальне, такой неуместный среди электроники, хрома и меди. И хотя Джиму кажется, что кролик смотрит на него с упреком, он не может выбросить его. Просто не может. Со временем он привыкает просто не замечать его, словно его там нет.


* * *
        Лицо Хустон обрамляют рыжие кудри. Когда он думает о ней, он вспоминает одно и то же: раскачиваясь на каблуках - туфли на платформе,  - она перешагивает через свои трусики. Перешагивает неуклюже, но ему очень нравится. Он перестал с ней встречаться, как только почувствовал, что начинает к ней привязываться. Он решил, что ему это не нужно. Он понимает, что лучше заниматься сексом с виртуальными партнерами, но все равно не мог отказать себе в сексе в реальности.
        Она была приятно удивлена, когда он снова ей позвонил. Он по мне скучает, решила она. Как трогательно. Она запросила две тысячи долларов. Плюс чаевые. Что, цены поднялись? Предложение и спрос, объясняет она. Нет, у нее не золотое сердце, может, серебряное или даже бронзовое.
        Когда все закончилось и похоть Джима была удовлетворена, она сняла наручники и путы и принялась рассматривать его коллекцию пилюль.

        - Угощайся,  - предлагает он, хотя мысли его далеко.
        Он такой щедрый, думает она. Он ей нравится, по-настоящему нравится.

        - Кто это?  - спрашивает она. Он не может вспомнить имя.

        - Сэр Попрыгунчик.

        - Забавный.

        - Да.  - Можно, я его заберу?
        Он не знает. Он как-то неопределенно машет рукой. Она решает, что это ответ «да», он хотел было возразить, да передумал. Он слишком устал.
        Мистер Хоппингтон отправляется в ее сумку, его ухо грустно выглядывает наружу.
        Детская игрушка, думает Джим. Ею играл маленький мальчик.
        Она целует его и дает волю чувствам.
        Бессонница становится еще хуже. Как только он закрывает глаза, он видит кролика. В его воображении он становится огромным, рядом с ним все остальное делается маленьким и незначительным. Лучше бы я отдал его в детский приют, думает он. Хотя бы так.


* * *
        Мы так сильно врезались в воду, что я подумал, станция развалится.
        Нас затрясло, завертело, от этого и меня, и Фантазию начало тошнить, ремни безопасности натянулись, без них мы бы вылетели из кресел. Из моего разбитого носа потекла кровь, я весь был в красных пятнах. Кошмар. Меня вырвало, Фан тоже. Она сидела с закрытыми глазами, пальцы скрещены - она молилась милосердным божествам. В ее понимании МБ были, видимо, какими-то буйными природными силами, которые определяли баланс между Полезным и Вкусным. Да здравствуют МБ! Я бы тоже помолился, если бы видел в этом смысл.
        Освещение мигнуло. Раздался металлический скрежет. Звуки доходили четко.
        До этого я кричал, но имейте в виду, не только от страха.
        Шок от удара!
        И вдруг наступила тишина.
        Фан взяла инициативу на себя, схватив рычаги управления, мягко повела нас к поверхности. Вверх, вверх, вверх. Мы вырвались наружу сквозь волны. Выглянув в иллюминатор, я так и прилип к нему.
        Я никогда не видел такого прекрасного голубого неба, таких белейших облаков.
        Мы привели себя в порядок, надели защитные костюмы. Забортный двигатель кашлял и стучал, но кое-как дотащил нас до берега.
        У нас получилось.

        - Добро пожаловать в первый день нашей жизни,  - сказал я.

        - Готов?

        - Как всегда.
        Мы распахнули люк. Металл протестующе заскрипел, но раздвинулся, открывая нашему взору буйные заросли сорняков. Мы вышли, посмеиваясь, поддерживая друг друга, словно космонавты, впервые попавшие в чужой мир. На самом деле так оно и было.

        - Маленький шажок за Фан,  - сказала она.

        - Огромный прыжок за Хэллоуина,  - подхватил я, правда, голос мой страшно сипел. Я смотрел на множество яхт и парусников, давно покинутых, обветшалых. Слушал крики чаек и ровный шум бриза, надувающего рваный парус. Я слушал звуки мира, в котором совсем не было людей.

        - Чертов призрачный город,  - сказала Фан, словно прочла мои мысли.
        Я молча кивнул.

        - Мне здесь нравится,  - продолжила она.  - Невероятно вкусно. И день просто замечательный. Чудесный день. Так и хочется раздеться догола и полежать на солнышке.
        Я заметил, что это не очень разумная мысль.

        - Так и знала, что ты ханжа,  - фыркнула Фан.

        - Просто я подумал, что нам не стоит снимать защитные костюмы, пока мы не провели тесты.

        - Безопасность прежде всего?

        - Да,  - твердо ответил я.  - Я сейчас полезный. Придется тебе смириться.

        - А у меня есть выбор?
        Чтобы защитить свои вложения, Гедехтнис позаботился об анализаторах, приборах, которые позволяли мне тщательно проверить воздух на микроорганизмы. Фан тем временем тоже занялась делом - она залезла обратно в капсулу, чтобы забрать все, что, по ее мнению, может нам пригодиться. Она вернулась, неся с собой сухую еду, лекарства и питьевую воду. Там же она нашла две заплечные сумки и два переносных компьютера с картами. Под конец она притащила огромный парусиновый мешок, полный бумаг. Я не видел его раньше.
        Она опустила его на палубу, влезла внутрь двумя руками и подбросила целую кипу бумаг в воздух. Похоже на конфетти. Ветер подхватывал бумажки и уносил с собой, многие попадали в воду. Некоторые опустились на палубу около меня, я подобрал их.

        - Дорогой Габриель,  - прочитал я в первом письме. Над буквой "и" было нарисовано сердечко.

        - Господи Иисусе,  - только и сказал я. Следующее письмо было адресовано Фантазии.
        В, обращении было написано ее настоящее имя, к тому же там были орфографические ошибки. Я поднял глаза - счастливая, она кружилась в бумажном урагане.
        Я прочитал следующее письмо. Потом еще одно.
        Это были письма от детей, они слали нам слова любви, рисунки, пожелания и надежды, просили вернуть их из мертвых.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013818388797
        ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ
        ЗАПРОС
        ЗАПРОС ЗАПРОСА?
        НЕИДЕНТИФИЦИРОВАННОЕ ОТПРАВЛЕНИЕ
        ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ ХОСТ/ГОСТЬ МАЛАСИ
        ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ
        СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА АЛОХА: ПРОВЕРКА
        СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА ЧЕРНЫЙ ДРОЗД: ПРОВЕРКА
        СКАНИРОВАНИЕ ЗНАКА КАЛЛИОПА: ПРОВЕРКА
        ОБМЕН:
        ОБМЕН ЗАСЕКРЕЧЕН
        КОНЕЦ ОБМЕНА
        СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
        ОЖИДАЮ ИНСТРУКЦИЙ
        КОНЕЦ
        Глава 9
        ПОМОГИТЕ

        Сын Джима не такой, как другие дети.
        Он необычный. Он думает по-другому, он поступает по-другому, он не вписывается в обычные представления. Он ощущает себя отверженным, обманутым, преданным своей собственной индивидуальностью. Он ведь настоящий человек, разве нет? Великолепно выполненная симуляция, запертая в ГВР. Другие дети рядом с ним кажутся неполноценными, виртуальными, если можно так выразиться, их возможности ограничены, души их бедны. Они умеют притворяться, но он-то видит их насквозь.
        Он лучше.
        Так он считает.
        В его мире нет стабильности. Он живет в одном городе, потом перебирается в другой, его приемные родители совершенствуются, потом их заменяют. Ничего подлинного. От одной ненастоящей семьи к другой: он - бета-тест окружения, прорубает путь для детей Блу.

        - Папа, я больше не хочу,  - жалуется он отцу, поддавая ногой камень.

        - Знаю, сладенький,  - отвечает Джим, а для мальчика слова приходят из компьютерного пространства, грохочут, словно глас божий с небес.  - Знаю, что тебе это надоело, это мне не безразлично, но ты выполняешь для нас бесценную работу. Ты нам очень помогаешь.
        И приключения продолжаются. Тоскливые приключения. Он выучил алфавит, а потом множество раз делал вид, что вновь учит его. Десятки раз он учит одно и то же, сложив руки на груди, сидит за первой партой, прячется на последней, лежит на подстилке в парке, сидит на коленях у фальшивого родителя. Не забывая выученное, он делит его на ячейки. Поэтому может убрать прошлое подальше и притворяться, когда Джим Полпути отправляет его назад к незнанию.
        Нажатием клавиши.

        - Папа, а я понравлюсь другим детям? Настоящим?

        - Даже не сомневаюсь,  - заверяет его Джим.  - Почему бы им не полюбить тебя?
        Джим напрягает мышцы живота, словно хочет выдавить правду из кишечника. Сын его предназначен на заклание. Дети Блу, встретив бета-версию, сразу же обнаружат фальшивку в ГВР-окружении, поэтому он должен лгать мальчику, как это делает Южанин, должен помогать творить видимость реальности и защищать детей от Черной напасти, которая по-прежнему свирепствует.
        Как только дети войдут в ГВР, он отключит своего виртуального сына.
        Избежать этого невозможно.
        Маласи дорог ему, он уникален. Ничего подобного еще не создавали, он - вершина таланта Джима, результат труда всей его жизни.
        И чем ближе подбирается смерть, тем сильнее хочется Джиму продлить жизнь своему сыну. Этот порыв он расценивает как предательство всех своих принципов. Очеловечивание компьютерной программы, как бы сильно она ни была похожа на человека, ошибочно. Значит, все то, что он вложил в Маласи, все его чувства,  - ошибка. Но ему все равно. Он ведь может позволить программе работать где-нибудь в укромном местечке. Подальше от остальной сети. Пейс может за ним наблюдать и охранять его.
        Его сломанная жизнь продолжится.


* * *
        Мы находились в универмаге, точнее, в здании, которое когда-то было универмагом, давно покинутом, полуразрушенном и обветшавшем. Он был темным, загадочным, повсюду была паутина, пауки самых разных пород оплели его. Над головой висел плакат:
        ВЫ ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫ? СКАЖИТЕ НАМ ОБ ЭТОМ. ЕСЛИ ПЛОХО ВАМ, НАМ ТОЖЕ ПЛОХО!

        - Я недоволен,  - сказал я.
        Фантазия чувствовала то же самое. Просто замечательно, что у нас был иммунитет против Черной напасти, но уже через полчаса пребывания на настоящей земле мы поняли, что у нас аллергия буквально на все. Синусит, крапивница, зуд… страшное дело! До сих пор наши тела ни с чем не сталкивались, поэтому не выработали защитных реакций. В этом самый большой недостаток жизни в закрытой среде. Самый большой, но не единственный: всю нашу жизнь нас кормили внутривенно, и совсем ничего не поступало через рот, а значит, еда и питье были для нас теперь сложнейшей процедурой. Мы, конечно, могли и пить, и есть, но наши желудки принимали только тщательно перемолотую пищу, а иногда вовсе ничего не принимали. Мы ели как птички, ходили по Лос-Анджелесу голодные, постоянно испытывая позывы на рвоту, хотя желудок был пуст, к тому же у нас болели животы.
        Фан считала, что нам понадобится очень много времени, чтобы приспособить организмы к новой жизни, думаю, она недалека от истины.
        Мир казался нам чужим. И даже враждебным.
        Впрочем, враждебность была односторонней, я всей душой хотел стать частью мира.
        В поисках бутылок с водой, содержавшей треонин, мы облили и облевали весь пол в универсаме. Фантазия забежала в аптечный киоск, она обожала лекарства. Нам уже попалось три аптеки, и Фан стала счастливой обладательницей целой кучи медикаментов, продававшихся раньше только по рецептам. По большей части это были наркотики, но, как я догадывался, она брала еще и нейролептики. Интересно, станет она их принимать или нет?
        Я абсолютно не был готов ко всему этому.
        Никто не спрашивал меня, хочу ли я заниматься состоянием здоровья всего человечества, хочу ли я стать хранителем мира, или, как я называл это про себя, хочу ли я попытаться обмануть судьбу. Я понятия не имел, как бороться с Черной напастью. Не знал я и того, как клонируют людей. Мы должны отыскать Симону, защитить ее. Если она будет в безопасности, я снова смогу думать.
        Я стоял в отделе поздравительных открыток, искал что-нибудь подходящее. Хотелось найти что-нибудь вроде «Итак, ты даже не человек». Жаль. Я надеялся преподнести Симоне правду лучше, чем преподнес ее Фантазии. Я взял несколько шоколадок, собираясь присоединить это к букетику диких цветов, которые я уже нарвал к тому времени.

        - Не следует ходить в гости с пустыми руками,  - говаривала мне когда-то Нэнни.
        Я не нашел медальоны таро, не повезло мне и с сигаретами - я искал с гвоздикой,  - но мне нужен был какой-нибудь талисман, что-нибудь личное, чтобы носить на счастье. Я решил взять брошку-бабочку, черно-оранжевую с белоснежными пятнышками, крылья словно раскрыты в полете.
        Фан знакомилась с отделом спортивных товаров, она хотела арбалет. Девочку заклинило на арбалетах. В ГВР она была чемпионкой по стрельбе из арбалета, но в реальном мире ее навыки не работали. От разочарования она начала хаять экипировку, она тренировалась на плакатах и почтовых ящиках, расстреливая их с заднего сидения автомобиля, за рулем которого сидел я.
        Я управлял машиной. За годы забвения нервные и энзимные автомобильные технологии умерли - не могу подобрать лучшего слова,  - хотя не знаю точно, были ли они на самом деле. Одним словом, мне пришлось вести машину самому. Правда, здесь не было ни пробок, ни чертовых полицейских с штрафными квитанциями за превышение скорости. Я был королем дорог.
        Труднее всего было выносить тишину. Тишину мертвого мира. Мы поболтали, потом включили музыку, но Фан нервничала, а я не мог избавиться от мысли, что теперь, когда я свободен и ничто меня не связывает, я унаследовал кладбище.
        Искать признаки жизни было абсолютно бессмысленно, но я надеялся. Мне так хотелось, чтобы мимо нас проехала машина, чтобы на переднем сиденье сидели мама и папа, а на заднем маленький Джимми и Чумовой Джоди. Выжившие ликуют при виде нас. Или не ликуют. Я был бы рад даже постапокалиптической уличной банде индейцев-могавков, размахивающих цепями и пистолетами.
        Слава богу, мы видели животных, птиц и насекомых, видели семейство чернохвостых зайцев, белку, удирающую от дикой собаки. Кажется, койота.
        И всякий раз Фан заставляла меня останавливаться, чтобы стрельнуть в них из арбалета.

        - Чертовы собаки,  - сказала она.

        - Ты же любишь собак, ты ведь даже подарила мне собаку.

        - Да, люблю, но белок я люблю больше.
        Мы весело неслись через Золотой штат, на шоссе вдоль тихоокеанского побережья я выжимал девяносто миль, мы катили на север. Кроваво-красный закат. Грохочущие волны. Красота.
        Пока мы ехали по побережью, Фантазия высказала только одно замечание.

        - Как будто планета повернула вспять.
        Я спросил, что она имеет в виду, она не ответила - была занята записями мыслей в блокнот Калифорнийского университета. Неплохая идея. Кто-то должен все записывать для будущего.

        - Как пишется слово «планета» наоборот?  - спросила она.
        Я ей сказал, но, вероятно, неверно понял вопрос. Она написала «атеналп».
        Когда мы выехали на шоссе номер пять, она заявила, что хочет домой.

        - Что ты имеешь в виду, когда говоришь про дом?

        - Абердин,  - пояснила она.  - Когда я была маленькой, мы жили в Абердине.

        - Ты жила в ГВР.

        - Истинная правда, Шерлок. В виртуальном Абердине, а теперь я хочу увидеть настоящий.
        Она знала, что я не хочу делать лишних кругов. Я рвался в Ванкувер. Я хотел побыстрее увидеть Симону.

        - Это по дороге,  - заспорила она.  - И это мой дом. Я же не прошу тебя повернуть в обратную сторону и отвести меня в Диснейленд.

        - Плохо. Там много поворотов, я уверен.

        - Я хорошо заплачу,  - пообещала она.  - Договорились?
        Я посмотрел на карту.

        - Абердин,  - согласился я.

        - Штат Вашингтон,  - ответила она.  - Не Миссисипи.


* * *
        Но почему?
        Почему разные города? Нам выбирали родину произвольно? Жил ли Эллисон когда-нибудь в Сан-Паоло? Может, Хёгуси вырос в Абердине?
        Бесполезно пытаться понять Гедехтнис, то есть разгадать образ мыслей наших создателей. Иногда мне казалось, что я близок к пониманию, но мои догадки были похожи на двухмерные фигурки в трехмерном мире, а кроме догадок у меня ничего не было.

«Родовой» дом Фантазии оказался ямой, царапиной, оставленной разбушевавшейся стихией и человеческим забвением. Землетрясение сровняло двухэтажный особняк с землей, разбросав осколки и обломки вокруг. Как и вся цивилизация, это место казалось грязным и небезопасным. Когда мы обходили окрестности, Фан без остановки восхищалась тем, насколько копия в ГВР была точной - просто зеркальное отражение. По всей видимости, Гедехтнис использовал для модели настоящий дом и скрупулезно придерживался деталей.
        Интересно, кто здесь жил на самом деле?
        Она провела меня на задний двор и показала место, на котором у ее дедушки случился приступ диабета. Он упал, приехала «скорая помощь» и забрала его. Это была первая в ее жизни смерть, похоже, она получила урок, но не травму. Вещи разваливаются, с людьми это тоже происходит. Поэтому следи за сахаром в крови и заботься о здоровье.
        Не здесь ли находится источник ее навязчивой идеи Полезный - Вкусный?
        Если что-то не вписывалось в эту ее идею, нарушалось химическое равновесие в ее организме, может быть, в этом дело.
        Желуди и сосновые шишки хрустели под ногами, а с неба вдруг начал капать дождь, застучал по сухой листве. Она показала мне ущелье и водопад, показала гамак, в котором любила поваляться. Он лежал на земле, ветер оборвал одну из веревок. Вдали в лунном свете переливалось озеро Абердин.

        - Вот, возьми,  - предложила Фантазия, протягивая мне приборчик Спекс, который она прихватила в одном из универмагов.
        Я настроил объектив на кубизм и надел очки. Вид озера искажался, микроскопические цепи в линзах улавливали визуальную информацию и обрабатывали ее, прежде чем передать на сетчатку моего глаза. Картина окружающего мира, которую я видел в результате, была в стиле Пикассо.
        Я перевел настройку на пуантилизм, Сера смотрелся лучше. Фантазии очень нравился Спекс, возможно, он давал ей ощущение контроля над миром, которого в ГВР было предостаточно и которого теперь у нас не было. Розовые очки. Хотя, по-моему, они приносят только вред.

        - Посмотри на себя!  - воскликнула она, для нее я предстал в стиле немецкого импрессионизма. А я посмотрел на нее с точки зрения лихтенштейнского поп-арта.
        Не успели мы переключиться на фовизм, как странный шорох позади заставил нас оглянуться, мы увидели стаю диких собак. Они окружали нас сзади, мягко ступая по мху и листьям. А за спиной у нас было ущелье. Пора обедать, стол накрыт, мы - главное блюдо.
        Восемнадцать лет тому назад это были чьи-то любимцы, с ними гуляли, их кормили, учили разным фокусам. Но новое поколение уже было диким. Друг человека ушел вместе с человеком, они снова стали стайными животными.
        Хотя это могли быть и волки.
        В любом случае у нас не было ни малейшего желания участвовать в пищевой цепочке.
        Фантазия вскинула свой арбалет к плечу и топнула ногой.

        - Эй!  - крикнула она, один из зверей чуть отодвинулся. Она снова топнула.  - Эй!
        Они не рычали, но и не уходили. Они смотрели на нас голодными глазами, холодно и неотрывно.

        - Фан,  - обратился я к ней. Стараясь не делать резких движений, я снял очки Спекс.
        - Фан, не нажимай на курок.

        - Я держу их на прицеле,  - сообщила она.

        - Их слишком много,  - предупредил я.

        - Убей одного, остальные убегут.

        - Вряд ли.

        - Ну и что же теперь делать, ты знаешь?

        - Больше, чем ты думаешь,  - соврал я,  - так что не стреляй.

«Покорми того, кто хочет есть»,  - подумал я и полез в карман за остатками вяленой говядины. Я разорвал пакет и швырнул собакам. Они опасливо понюхали, но взять не решились.

        - Ладно,  - сказала Фан,  - доставай, что еще у тебя есть.
        Я вытащил шоколад, прихваченный для Симоны.

        - Бросай.

        - Нельзя давать собакам шоколад,  - возразил я.

        - Почему?

        - От шоколада у них поднимается адреналин.

        - Ну и что?
        Я понял ее мысль. «Отрави того, кто хочет тебя убить»,  - не очень-то благородно. Пока они подбирали разломанный на кусочки шоколад, мы обошли их сбоку и забрались в машину.

        - Ванкувер,  - объявил я.

        - Вкусно,  - ответила она.
        Я надавил на акселератор. Некоторое время мы ехали молча.

        - А есть такое слово - собакоукус?

        - Насколько я знаю, нет.
        Фантазия кивнула.

        - Я путаюсь иногда.
        Я тоже кивнул и улыбнулся. Она уставилась в пол.

        - Бывает, я придумываю слова. Жить в моей шкуре непросто. Куда труднее, чем кажется.
        Я тоже так думаю.

        - Как у тебя дела? Принимаешь таблетки?  - поинтересовался я, поднимая щекотливый вопрос.
        Она поджала губы.

        - Как насчет гематита? Гематит - такой крутой блестящий черный жидкий металл, похож на камень, верно? Или я опять все выдумала?


* * *

«Элизиум» - неприступное автономное сооружение - казался чем-то неземным. Здание было построено в так называемом стиле «военной архитектуры», чистый авангард, в значительной степени заимствованный у футуриста Ратиба Абдул-Каххара. Здание окружал забор из колючей проволоки, на крыше размещались солнечные батареи, и капсула стояла среди буйных зарослей, словно цветок из пластика и титана.

        - Она больше нашей,  - отметила Фан.  - Почему нам достались дешевые места?

        - Мы - план на случай непредвиденных обстоятельств, помнишь? Они отправили нас на орбиту. Неразумно запускать в космос большие сооружения, так ведь?
        Она недовольно забурчала. Зависть - противная штука.
        Воспользовавшись паролем, мы вошли внутрь.
        Миновали холл.
        Обнаружили труп.
        Лазарь, вернее то, что от него осталось, неподвижно лежал в контейнере, мертвый и безмолвный. Все оборудование в помещении сгорело от замыкания. В комнате стоял тошнотворный запах. Пол был залит антибактериальной жидкостью.

        - Наш друг Лазарь уснул,  - сказала Фан, цитируя Новый Завет.  - Но он больше не проснется. Он не поднимется. Он сгниет.

        - Я так и думал,  - сказал я.

        - Не сомневаюсь в том, Хэл. Ты же мужчина.
        Голос Фантазии предательски дрожал. Естественно, мы видели трупы, выполняли вскрытия в школе. Но сейчас это была уже реальность, а не ГВР, к тому же он был одним из нас. Мы знали его больше десяти лет. Возможно, мы не очень его любили, но все-таки…
        Все-таки это был Лазарь. Наш Лаз.
        Он всегда был одним из нас.
        И кто-то убил его.
        Позднее я смогу доказать, что он погиб от электрического разряда, мощного выброса, все защитные системы не сработали одновременно. Значит, тот же, кто убил Лазаря, пытался так же убить и меня. Я легко отделался. Кто-то «прореживает стадо». Нас всего десять на Земле, без Лазаря - уже девять. Погибни я, было бы восемь.
        Что общего между мной и Лазарем?
        Ничего не могу придумать. Я решил сочинить панегирик Лазарю.

«Друзья, я стою здесь перед вами сегодня, чтобы сказать несколько слов о покойном Лазаре Вайсе. У нашего Лазаря была сверхъестественная способность заставлять окружающих чувствовать себя тупицами рядом с ним. Я вовсе не хочу сказать, что он был очень умным. Просто самодовольным и расчетливым».
        Бог с ним.
        Пора будить его подружку, она в другом конце вестибюля.
        Она пребывала в полном здравии. Так мирно спала. Странно. Она совсем не была похожа на ту девушку, которую я знал.
        Но до чего же она была красива!
        Глядя на ее тело, плавающее в искусственной колыбели, я вспомнил инкубатор. В первом классе у нас был инкубатор. Крошечные цыплята вылуплялись из яиц. Пушистые желтые комочки - настоящие, по крайней мере мы так думали тогда.
        Я помню, как Эллисон говорил о чуде рождения. Мы наблюдали, как цыплята пробивают яичную скорлупу. Мы тогда были такими невинными, изумлялись. В инкубаторе им тепло, они в безопасности, говорил Эллисон. Видимо, он хотел сказать, что в ГВР персонал школы позаботится о нас, коль скоро наши родители отправили нас учиться в ГВР, как мы могли бы заботиться о цыплятах. Мы дали им имена, они стали нашими питомцами.
        Вот тогда я впервые обратил внимание на Симону. До этого момента я просто считал ее неплохой девчонкой, потому что нам нравился один сорт конфет. Но сейчас меня поразило выражение ее лица, когда она, не отрываясь, смотрела на цыплят. Я не мог отвести от нее взгляд, она как будто хотела спросить что-то.

        - А что случилось с их мамой курицей?  - наконец спросила она.
        Хороший вопрос. Эллисон украл цыплят? Нет? Тогда где она?
        До этого момента я не думал о смерти.
        Эллисон что-то ответил, но я уже не слушал. Я смотрел на Симону, затаив дыхание. Я всю ночь не сомкнул глаз, все думал о ней, мысль поселилась в моем сердце и все больше занимала меня. Из этого вырастали другие мысли, приходили другие чувства, вновь отбрасывались, поскольку не казались мне важными. Мама может умереть? А что это значит? Куда она отправится? И я тоже умру?
        Ее вопрос изменил меня. Не сразу, конечно, но постепенно, год за годом. Меня поразила острота ее мысли, ее невинное лицо и то, что, казалось бы, невинный вопрос нес в себе страшную угрозу. Не думаю, что она переживала все это так же сильно, как я. Возможно, для меня это был момент озарения. Мысль преследовала меня. И до сих пор преследует.
        Воспоминания нахлынули на меня, и, глядя на ее тело, плавающее в контейнере, я понял, что и моя любовь к Симоне, и мой интерес к природе смерти родились именно тогда.
        Я установил настройки на выпуск и стал ждать, когда машина выполнит свою работу. Фан заставила меня отвернуться, когда доставала обнаженное тело из контейнера. Она плотно завернула ее в одеяло. Я впервые увидел, как Симона открывает глаза. Ах, Симона!
        Она огляделась с удивлением и страхом. Мы сообщили ей, кто мы такие. Мы попросили ее успокоиться и выслушать нас. Но она вся сжалась, с трудом понимая то, что мы ей рассказывали. Я старался говорить спокойно и негромко. Я не хотел ее волновать.
        Но мне не удалось.
        Осознание происходящего заставляло ее содрогаться.

        - Мои родители умерли?

        - Они не умерли, но никогда и не жили. Их просто не было.
        Она восприняла действительность куда тяжелее, чем я надеялся. Возможно, это признак здоровой психики. Мне очень хотелось обнять ее, но я не хотел, чтобы мне снова разбили нос.

        - У меня есть сестра?  - спросила она.  - А кузен в Вермонте?

        - Они все - персонажи ГВР. Как Дарвин.

        - А шрам, который я получила, когда задела коралл?  - сказала она, поворачивая руку, чтобы взглянуть на свой локоть, и, конечно, не обнаружила его на месте.

        - Нам дали запрограммированную внешность, запрограммированный голос, они совсем не наши. И даже ощущение своей личности было только наполовину наше. Но это неважно, наша старая оболочка. Теперь мы - бабочки, вылупившиеся из куколки.

        - У меня психическое расстройство?  - спросила она.  - Мне кажется, да.
        Фан вытащила успокоительное.

        - На, успокойся, поможет тебе уснуть,  - предложила она.

        - Спасибо, я уже выспалась.
        И тут полились слезы. Она обхватила себя руками и принялась оплакивать ложь.
        В течение последующих нескольких часов я пытался выстроить осмысленные взаимоотношения с Симоной.
        Подросток во мне уничтожен - химическим, электрическим или духовным путем?  - и я должен был поддержать Симону, пройдя вместе с ней сквозь все стадии горя. Я надеялся, что в ее душе зародится мысль обо мне как о возлюбленном, тем более что Лазаря больше нет. Однако я чувствовал, что это невозможно, «даже если ты будешь последним выжившим на земле». Конечно, я не последний, но почти последний.
        Нежность никогда не была моей сильной стороной. А любовь сделала неуклюжим и грубым.
        Самое печальное, что я ей нравился: не Лазарь, конечно, но многие годы она считала меня своим другом. Мы были близкими людьми, и наша глубокая привязанность друг к другу была искренней. Испытывая непреодолимое желание защитить ее, помочь ей, я, жертва назойливых гормонов, смог лишь оттолкнуть ее от себя.
        Хотя, может быть, я слишком строг к себе.
        Я выкопал могилу позади здания. Ничего особенного. Мы предали тело земле, Симона возложила цветы на могилу, цветы, которые я собрал для нее.
        Фантазия сочла церемонию странной. Она без конца хихикала.

        - По-моему, она нездорова,  - заметила Симона.

        - Я совершенно в порядке,  - запротестовала Фан.  - Я здоровее всех здоровых! Я здоровее вас обоих!
        Симона стала следить за приемом таблеток. Они с Фан обговорили этот вопрос без меня, и каким-то образом Симона добилась своего. Почему Фан согласилась передать все лекарства Симоне, хотя наотрез отказывалась отдать их мне? Можно только догадываться. Я был рад, что она взяла на себя заботу о здоровье, теперь я смогу сосредоточиться на первоочередной задаче.

        - Кто-то убил Лазаря и пытался убить тебя. Думаешь, у нас завелся серийный убийца?
        - спросила Симона.

        - Просто убийца,  - ответил я.  - У серийного убийцы должен быть мотив.

        - Что ты имеешь в виду?

        - Он преследует какую-то идею? Получает удовольствие от процесса, сексуальное или еще какое? Если так, то мы можем назвать его или ее серийным убийцей.

        - Зачем нужно было убивать Лазаря?  - продолжила Симона.  - Возможно, именно здесь кроется ответ? Кроме очевидного, что это может быть?

        - Это снижает шансы человечества на десять процентов.

        - Больше,  - вмешалась Фантазия.
        Я предложил ей посчитать еще раз.
        Она настаивала, что больше, потому что Лаз был, бесспорно, лучшим, самым умным. Если кто и мог победить Черную напасть, так только он.

        - Тогда я - второй?

        - Третий,  - сказала она.  - На второе место я бы поставила ее,  - она кивнула в сторону Симоны.

        - Я бы тоже,  - согласился я.

        - Зато убийца, видимо, думал иначе,  - подытожила Фан.
        Симона подумала и согласилась.

        - Если так, то меня недооценивают уже не в первый раз. Ладно, может, вы и правы. Это рабочая версия. Итак, у кого из нас зуб на человечество? Мы ведь и сами в основном люди.

        - Вряд ли,  - сказала Фан.

        - Да ладно, просто вырезали несколько генов. Если посмотреть на нашу ДНК…

        - Симона, когда речь идет о том, люди мы или нет, «в основном» не может быть.

        - Девочки, давайте не будем вдаваться в подробности. Любой из нас мог затаить неприязнь к человечеству. Любой мог быть недоволен тем, как с нами поступил Гедехтнис. Но кем надо быть, чтобы убивать людей?
        Никто мне не ответил.

        - Маэстро,  - предложил я, недовольный их молчанием.

        - Он - программа.

        - Он самый современный искусственный интеллект, который…

        - … Который связан условиями программы,  - продолжила за меня Симона.

        - Нет,  - не согласился я,  - он саморазвивающаяся программа, может быть самосовершенствующаяся. За то время, что мы его знаем, он сильно изменился, стал нестабильным. Только не говорите, что вы этого не заметили.

        - Значит, ты считаешь, что это он нас убивает? Хэл, тебя послушать, выйдет, что он
        - железный робот и прет напролом. «Унич-тожь че-ло-ве-чест-во!» Ты лаешь не на то дерево.

        - Ну, если не Маэстро, может, какая-нибудь другая программа?  - предложил я.

        - Может, рассмотрим альтернативный вариант, если это один из нас?

        - Больше никого нет.
        Симона покачала головой.

        - Но кто из нас может быть настолько хладнокровен?
        Никто не ответил.

        - Ладно. Я - ненормальный, она сум… прости меня, Фан, у нее давнее психическое расстройство. И это не мы.
        Я исключил Симону, потому что было совершенно ясно, что она никогда раньше не выходила из ГВР, а для того, чтобы сотворить нечто столь сложное, как выброс Каллиопы, нужно знать, что мы находимся не в настоящем мире.

        - Тогда кто же?

        - Давайте упростим мотив,  - предложила Симона.  - Предположим, это ревность. Злоба. Кто-то так сильно ненавидел Лазаря, что убил его. Этот человек так же сильно ненавидит и тебя, пытается с тобой расправиться. Вы из разных групп, но не исключено, что кто-то входит в обе.

        - Хорошо. Кто ненавидит Лазаря? Это все «болваны»,  - рассуждал я.  - Я, Тайлер, Меркуцио, Фан.

        - Я никого не ненавижу,  - запротестовала Фантазия.
        Я не стал обращать внимание на ее протесты.

        - Теперь. Кто ненавидит меня?  - продолжил я.  - Это Лаз, Исаак, не исключено, что Вашти. Кто-то еще?

        - Шампань тебя недолюбливает,  - вставила Симона.
        Верно, Шампань. Еще?
        Вроде больше никого. В группах нет совпадений.

        - Возможно, мы чего-то не знаем. Исаак ссорился с Лазарем, например?

        - Друзья до гроба,  - сказала Симона.  - А твои приятели?

        - А что?

        - Ты им доверяешь?  - спросила она.

        - Так же как и остальным.
        Фан облегченно вздохнула и ухмыльнулась.

        - У Тая подленькая душонка, и Мерк хитрая лиса. Я знаю, о чем они шепчутся у меня за спиной.
        Мы снова и снова перебирали варианты, но никак не могли прийти к решению.

        - Как только мы доберемся до главного здания в Дебрингеме, мы сможем проверить оригинальные записи,  - сказал я.  - И только так узнаем наверняка, кто это сделал.

        - Поехали,  - заспешила Фантазия.

        - Погодите минуточку,  - сказала Симона, усмиряя наш пыл.  - У нас на хвосте убийца, чья навязчивая идея заставляет его жечь электричеством подключенных к машинам людей. Он сделал это уже дважды. Наши товарищи по-прежнему уязвимы, заперты в ГВР. Нужно вытащить их оттуда.

        - Из Дебрингема я мог бы вытащить их всех с помощью кода.

        - Прекрасная мысль, но на дорогу уйдет несколько дней.

        - Да, у него будет предостаточно времени,  - согласился я.

        - А отсюда нельзя их вытащить?

        - Не знаю. Я пытался из своей капсулы. Доступ ни к черту. Разве что самому отправиться в ГВР,  - рассуждал я. Эта идея сама собой пришла мне в голову.  - Я мог бы отыскать Пейса. Пейс - мощный инструмент, обходит почти все охранные устройства. Он вытащил меня. Возможно, с его помощью я вытащу и моих друзей.
        В ад и обратно. Снова залезть в ящик, в котором так легко меня поджарить. Опрометчиво, сказала бы Фан, зато цель благородна. Даже две на самом деле, ведь подобный поступок мог поднять мнение Симоны обо мне. Она вызвалась следить за показаниями приборов и пообещала вытащить обратно при малейших признаках опасности.
        Мое возвращение напоминало то ли пробуждение от горячечного сна, то ли смертельную инъекцию. Как только вводятся препараты, начинают угасать ощущения, будто падаешь куда-то в темноту.


* * *
        По щиколотку в песке и воде я обходил крабов, размером с арбуз. Дорогая прибрежная собственность, таинственная, залитая лунным светом, но фальшивая. Пейса нигде нет, никого нет.

        - Эй, есть кто-нибудь?  - позвал я.  - Нэнни? Маэстро?
        Что это с моим голосом?
        Я вызвал спрайт, но вместо оранжево-черного прибыл серебряно-синий. Не мой. Я ведь не был собой.
        Поскольку я использовал контейнер Симоны, система приняла меня за нее. Значит, я вернулся в ГВР девушкой моей мечты, ее клоном, настолько же точным, как и Жасмин.
        Вот черт. Это все меняет. Я могу теперь воспользоваться прикрытием.
        Если бы я прошел в другую комнату, был бы Лазарем. Представляю, какое впечатление я произвел бы на своих товарищей. Он восстал из мертвых! Хотя нет, нападение уничтожило всю электронику, ее не восстановить.
        Значит, Симона. Под видом ее я мог расставлять ловушки.
        Но сначала самое главное. Как мне добраться до Пейса? Вряд ли он ползает здесь среди крабов. Может, он вернулся к мосту Чинват? Может, топчется у моей могилы? Похоже, он привязался ко мне и к Лазарю, поскольку мы подвергались опасности. Зато Симоне придется самой за ним гоняться, что весьма непросто без помощи Нэнни. Я мог перемещаться только с помощью спрайта.
        К кому же мне пойти?
        Тайлер. Он сразу принял мой вызов. Я оказался в его доме, обставленном скупо и прагматично, обычная берлога холостяка. На стенах были развешаны картины Шампань, что слегка скрашивало обстановку. Он сидел на диване из искусственной кожи, на нем были джинсы и черная футболка с надписью «Ланг Баттер». У него было несколько таких футболок: по футболке на каждую крутую команду середины века - Lung Butter, Banana Enema, Max BSG. Вкус и тому подобное значения не имели. Он напомаживал волосы таким образом, чтобы они торчали с двух сторон наподобие рогов, такие загнутые внутрь рога, наверное, были у дьявола. Он выглядел напряженным и расстроенным, на лице - следы бессонницы. Одной рукой он продолжал играть в компьютерную игру, а другой приглашающе махал мне.

        - Повезло?

        - В чем?  - переспросил я.

        - Выбраться отсюда.
        Он принял мое молчание за отрицательный ответ.

        - А я думал, что удалось. И где же тогда ты пропадала?

        - Только не говори, что ты обо мне волновался,  - улыбнулся я.
        Тай швырнул пульт управления игрой из-под локтя на пол, тот запрыгал, как камень-голыш по воде.

        - Не смешно,  - предупредил он.  - Ничего смешного!
        Я принес ему свои весьма неуклюжие извинения.

        - Ладно, извини,  - сказал он, принимая мои извинения и извиняясь сам.  - Я начинаю сходить с ума. У меня такое ощущение, словно мы в осаде. В голове сплошная каша. Ипохондрия, наверное. Но я рад, что с тобой все в порядке. Я верно говорю?

        - В основном,  - согласился я. Он кивнул.

        - Шампань капризничает.

        - Не сомневаюсь.

        - Она не… - Он помолчал, хмурясь.  - Она скоро должна переехать сюда.

        - Насовсем?

        - На время. Вместе безопаснее, верно?
        Я пожал плечами. Я не был уверен. Он начал загибать пальцы.

        - Никаких следов Лазаря, Хэллоуина, Фантазии.  - Он помахал тремя пальцами для убедительности, потом добавил еще один.  - Тебя я считал номером четыре. А еще это происшествие с Меркуцио. Это уже половина класса.
        Мне удалось разговорить его только потому, что он принял меня за Симону.
        Маэстро и Нэнни? В самоволке. В последние дни они стали необычно тихими. А в отсутствие программ никто не мог покинуть школу. Тай и остальные застряли в ГВР, по уши завязли, и надеялись только на чудо. Они ждали, что придет кто-нибудь и отведет их в реальную (как они думали) жизнь. И где, черт его дери, пропадает этот Эллисон? Почему он их бросил так надолго? Они понимали, что-то идет не так, но не знали, в чем дело.
        Он рассказал мне про Меркуцио.
        Он был напуган.
        Я решил, что его слова были искренними, в ответ я рассказал ему все, что знал.
        Сначала он не поверил, потом рассердился, но в конце концов все понял.

        - Чудненько, чудненько, чудненько,  - повторял он.  - Жизнь всего лишь сон. Вот черт, Хэл, ты сделал невозможное: моя головная боль стала еще сильнее.
        Мы сравнили свои записи, взвесили подозрения. Он считал, что во всем виноват Маэстро.

        - Нам не нужно было взламывать систему. Я бы никогда не стал баловаться с компьютерами, если бы знал, что он примет это так близко к сердцу. И что теперь? Теперь он разбушевался, слетел с катушек. Он Сатурн, пожирающий своих детей, помнишь, как у Гойи… Точно, он проглотил нас целиком, и теперь мы сидим в его виртуальном брюхе, а он переваривает нас одного за другим.

        - В таком случае нам нужно пробить себе дорогу молнией,  - заявил я.
        А такой молнией мог оказаться Пейс. Я рассказал Таю все, что знал про эту внесистемную программу, с ее помощью, как я предполагал, я собирался вытащить моих братьев и сестер на свободу. Если бы только знать, где сейчас Пейс.
        Он обещал смотреть во все глаза.
        Мерк ничего подобного предложить мне не мог. Я нашел его в нашей маленькой школе из красного кирпича, он занимался в темноте.

        - Уходи,  - сказал он,  - здесь небезопасно.

        - Везде небезопасно, и здесь, и там. Где угодно.
        Он нахмурился. Рука застыла на полпути.

        - Интересно-интересно.

        - Что именно?

        - Ну-ка, скажи еще что-нибудь,  - попросил он, распрямляя спину, и я увидел его белые пустые глаза.

        - Господи, Мерк, ты на самом деле ослеп?
        Он показал наверх, где висели наши спрайты.

        - У тебя цвета Симоны. И это единственное, что я могу увидеть. Но твой голос звучит…

        - Как?

        - Несколько не так, по-моему. Кто ты?
        Я признался. Я рассказал ему все.
        Если все остальные, прослушав мой рассказ, испытывали потрясение и ужас, правда, в разной степени, то Меркуцио только развеселился. Он хихикал, прикрывая рот рукой, фыркнул, когда я ему сказал, что мир, который мы считали реальностью, на самом деле продолжение ГВР. Когда же я сказал ему, что его реальное тело покоится в капсуле в «Шангри-Ла», он захлопал в ладоши и начал хохотать.

        - Капсулы! Я так и знал,  - говорил он сквозь смех,  - мы дурацкие существа из капсул.
        К концу моего рассказа он несколько успокоился, до него начал доходить смысл сказанного.

        - Значит, только нули и единицы,  - подытожил он.
        Он рассказал мне, как Маэстро его ослепил,  - наказание, вполне сопоставимое с моим гробом, как мне кажется. Правда, все равно я думаю, что мне досталось хуже.

        - Я не видел - нет, так нельзя сказать,  - не слышал Маэстро с тех пор, как он меня ослепил. Но он еще вернется, Хэл. Я чую. Ты должен вытащить меня отсюда.

        - Этим я сейчас и занимаюсь,  - заверил его я.  - С чего он так взбеленился? И кстати, что это было тогда на вечеринке, что ты сделал с Маэстро?
        Мерк пожал плечами.

        - Доработал перебойник. Запустил новую помеху.

        - Ты хочешь сломать всю систему?

        - Нет, только Маэстро. Машина перестает его слушаться. Если он хочет переместиться куда-то, она швыряет его куда угодно, но не туда, куда нужно. Должно быть, забавно. Хотя, похоже, что-то не сработало. Если бы я прочитал записи, возможно, я бы понял, в чем дело.

        - Я займусь и этим.

        - Отведи меня в Тадж-Махал, я пройду через тот проход…

        - Ничего хорошего из этого не выйдет.

        - Пожалуй,  - согласился он.  - Это ведь тоже ГВР.
        Все верно, а без Пейса и Нэнни я и вовсе не могу никуда отправить его. По крайней мере, пока не доберусь до настоящего Дебрингема. Я все больше склонялся к тому, что именно этот ход будет лучшим. Я думал, что Пейс может оказаться где-то здесь, около покалеченного Мерка, но прозрачного паука нигде не было видно. Есть ли какой-то способ вызвать его?
        Я попытался связаться с Исааком, но он не откликнулся.
        Вашти была не в настроении, даже пока думала, что перед ней Симона. Я думаю, она не могла отделаться от мысли, что попала в ловушку. Впрочем, это ее не оправдывает.
        Я объяснил ей, что я не Симона.
        Объяснил, что не маскируюсь под Симону, что внешность ничего не значит.
        Когда я выложил ей правду, она закатила мне целую сцену.

        - Ты хочешь сказать, что мы телята на откорме?

        - Что?

        - Нас забрали у мам, посадили в ящики, мы никогда не видели солнца. Так выращивают скот на убой.

        - Мне кажется, ты не поняла суть происходящего.
        Из кафе в стиле джаз, в котором пребывала Вашти, я перебрался в сумасшедший дом Фантазии, где нашел Пандору, она была здесь с тех пор, как исчезли Нэнни. Одна империя, две нации, три луны: Фан потратила многие годы на создание и переделку своих причудливых фиолетовых владений, она придумала бурную историю своей земли, в которой я, наверное, никогда не смогу разобраться.
        Я нашел Пандору в лагере для беженцев, на границе между двумя сражающимися нациями, индигами и резигами. Она играла в кости со Смайликами.

        - Que relevo![Que relevo! (порт.) - Какое облегчение!] - воскликнула она по-португальски, поднимаясь с песка и отряхивая одежду.  - Можно мне перебраться к тебе, Симона? Мне здесь жутко не нравится, а домой не попасть.
        Я выложил все новости сразу. Как и Вашти, ее больше удивило, что я переоделся Симоной, нежели сам факт гибели всего человечества: мы последние живые люди на земле, кто-то пытается нас убить, а кстати, ты еще ни разу не бывала в реальном мире.

        - Она вовсе не такая, как ты думаешь,  - предупредила меня Пан, и на губах у нее, словно змейка, промелькнула короткая полуулыбка.
        Она не стала ничего объяснять, лишь, отвернувшись, вертела свои побрякушки: колечки, брелки - все это она, несомненно, захочет восстановить в реальном мире.
        Сам не знаю почему, я рассказал ей про свой визит в Сан-Паоло. Домен 7777. На этот раз полуулыбка превратилась в настоящую. Отбросив все заботы, мы болтали с ней о местах, где она росла, о парке, планетарии и о летающих тарелках фрисби, но это была всего одна минута, может, меньше.
        Она призналась, что ей очень хочется вырваться отсюда. Перебраться в свою старую программу. Среди прочего, она тренировала детскую футбольную команду. Два десятка первоклашек и их родители, наверное, удивляются, куда она запропастилась.
        Естественно, в той степени, на которую способны виртуальные персонажи.
        Она искала не свободы, а нормальной жизни. Она желала вернуть иллюзию. Я посочувствовал ей, но и только.
        Над нами возник красно-оранжевый спрайт - это Исаак наконец ответил на мой вызов.
        Я покинул Пандору и отправился во владения Исаака, Хемену, легендарный «Город Восьми». Тысячелетний город Хемена - колыбель культа Тота, египетского бога знания. Там Тот высидел космическое яйцо, чем положил начало сотворению мира. Спустя множество лет в греческой культуре Тот воплотился в Гермеса, а город назывался теперь Гермополис. Еще позднее он получил название Аль-Ашмунан.
        Мои познания в географии не произвели на Исаака никакого впечатления.
        Он изучающе разглядывал меня, скрестив руки на груди, серьезный и задумчивый.

        - Все это правда?  - вдруг спросил он.

        - Что правда?

        - Про Лазаря.

        - А что с ним?

        - Он мертв?  - почти выкрикнул он.  - Ты ведь наш местный составитель некрологов, верно?
        Значит, он знает, что я не Симона. С кем-то успел переговорить? Может, с Вашти?

        - Танатолог,  - поправил я его. Смерть как переходное состояние. Между философом и следователем большая разница. Исааку, конечно, было все равно. Я сказал ему все это и, конечно, сказал, что Лазарь мертв.
        Его лицо сразу приобрело кислое выражение.

        - А мир? Объясни это мне.
        Я подтвердил его худшие опасения.
        Он смотрел на меня, слушал внимательно и время от времени задавал вопросы, какие мы задаем обычно человеку, если надеемся, что он врет. Эй, парень, разрази меня гром, если я вру. Исаак это почувствовал. Он смотрел на восток, на спокойное течение Нила. Колыбель цивилизации - искусственной цивилизации ГВР, но цивилизации
        - была полна обычной дневной суетой, по берегам туда и сюда сновали тысячи людей.
        Он горько вздохнул.

        - Уничтожь мир, уничтожь другой, уничтожь уничтоженное,  - произнес он.
        Ничего подобного я не слышал раньше.

        - Цитата из Суфия?

        - Что ты здесь делаешь?  - ответил он мне на это.  - Тебе что, нечем заняться?
        Все зависело от того, видел ли он Пейса.

        - Послушай,  - сказал он.
        Евангелие от Исаака… "Однажды в жаркой пустыне один человек, стоя на четвереньках, раскапывал раскаленный песок. Мимо на верблюде проезжал его друг.

        - Что ты делаешь?  - спросил его друг.

        - Я потерял золотую монету,  - ответил человек.

        - Тогда я помогу тебе.
        Друг слезает с верблюда, и они принимаются просеивать песок в надежде, что в нем вот-вот блеснет золото. Долго в полном молчании они прилежно работали. Наконец, почесав в затылке, друг спросил:

        - А ты помнишь, где в последний раз видел монету?

        - Конечно помню, у себя дома..

        - У себя дома? Тогда почему бы не поискать ее там?

        - Потому что в моем доме темно,  - ответил человек.  - Как я найду ее там?"


* * *

        - Ладно,  - сказал я,  - и что, черт возьми, все это значит?

        - Сам догадайся,  - посоветовал он и ушел. Никогда раньше мы с Исааком не разговаривали так долго. Пожалуй, это был не только самый длинный, но, возможно, и самый вежливый наш разговор.
        Я слышал, что друзья - это наше зеркало. Не знаю, хорошо это или плохо, но нас привлекают люди, чья личность напоминает нам нас самих. То же и с врагами. Странные у меня зеркала в таком случае. Чем больше я вглядываюсь в них, тем больше мне кажется, что я живу в комнате смеха.
        Последней в моем списке была Шампань. Пустая, высокомерная Шампань. Она приняла мой вызов и, как только я появился, принялась кричать на меня. Мне только этого и не хватало.
        Я ничего не мог понять.

        - Ну давай же, жми, а я буду дышать!
        Что такое она несет? Она вцепилась в меня обеими руками, трясла, куда-то тянула.

        - Он задыхается!
        Позади нее с кушетки свешивалось безвольное тело, Тай с трудом дышал, глаза у него остекленели. В крови у него уже было слишком много углекислого газа. Нехватка кислорода. Баланс нарушен, навряд ли он выживет. Кожа стала уже синеватого цвета из-за цианоза. Больше всего я боялся именно этого. Еще один из нас умирает, а я ничем не могу ему помочь.
        Шампань зажала ему нос и прижалась губами ко рту. Она вдувала воздух ему в легкие, а я нажимал на грудную клетку. Пятнадцать нажатий после каждого вдоха.
        Ничего не изменилось.

        - Респиратор,  - тяжело дыша, потребовала она.

        - У нас нет респиратора,  - напомнил я.
        Что бы мы ни делали, мы уже не могли ему помочь. Вот черт, он был слишком далеко, тело Тая в пяти тысячах миль от нас. Все равно что пытаться реанимировать голограмму. Спасать его, находясь в Ванкувере или Атланте, тогда как он был в Берлине. Он умер.
        Шампань все пыталась помочь ему, делая искусственное дыхание. Это любовь, подумал я.
        Она не могла принять реальность, с которой я уже смирился.


* * *
        Тайлер! Черт возьми, Тайлер! Они убили его. Убили моего самого близкого друга, и я мог бы… может быть, я мог его спасти… если бы только знал как… но я не знал. И теперь он - прах, призрак, затухающее воспоминание. Я в этом виноват. Он помог мне научиться противостоять Маэстро, противостоять любимчикам… это он помог мне стать тем, чем я стал… это несомненно. Я же отплатил ему тем, что не мог принять Шампань, смеялся над ней, зная, что ему это неприятно. Хорошо, очень хорошо. Из-за чего он умер? Ради какой цели? Зачем? Разве есть хоть что-нибудь на свете, ради чего можно перекрыть кислород, поступавший в легкие хорошего человека, настоящего мужчины?
        Мужчины? Пожалуй, еще ребенка. Мы все еще дети.
        Бедняга Тай.
        Я отошел. Я отвернулся.
        Боль и необъяснимый гнев охватили меня, но по-прежнему мне было страшно. Мне казалось теперь, что я заперт не в клетке, а в зоопарке без решеток. Я должен отомстить за Тайлера. Но с чего начать? И где я должен буду остановиться?
        Я просидел неподвижно около часа, не меньше. Я едва осознавал, что Шампань все еще пытается оживить Тайлера. Наконец она опустилась на пол рядом с ним и замерла. Долгие, долгие минуты я сидел и ничего не мог поделать с яростью, охватившей меня. Какой-то слабый звук привлек мое внимание. Скрипнула, открываясь, крышка почтового ящика.
        Вероятно, разносчик виртуальной почты совершает очередной круг. Интересно, как сами умники из Гедехтниса относились к своему творению - виртуальной
«макулатурной» почте? Из отверстия показался бесцветный указательный палец, но не для того, чтобы бросить почту. Он манил меня подойти поближе.
        Я подошел, чтобы лучше рассмотреть.
        С другой стороны двери я увидел Серого мальчика, я уже видел его раньше - один раз во сне и один раз наяву, но лишь долю секунды. В тот день, когда Мерк вдребезги разнес ГВР. Тогда я решил, что мне привиделось. Но вот он, совсем рядом, смотрит на меня, стоя на коленях, через щелочку почтового ящика.
        Серая тень в цветном мире. Глюк системы.
        Он поднес палец к губам: подожди задавать вопросы. Ш-ш. Он поманил меня снова, за пределы дома, отойти подальше.
        Ящик захлопнулся.
        Я оглянулся, девушка Тая по-прежнему лежала свернувшись калачиком возле него. При всех ее недостатках, она так самоотверженно пыталась вернуть Тая к жизни, что я смотрел на нее теперь другими глазами. Даже если комната вдруг загорится, она не двинется с места.
        Я не стал ее беспокоить. Открыл дверь и вышел. Я последовал за Серым вниз по ступенькам. Ночь опустилась неожиданно, полуденное солнце скатилось за горизонт без причин и без предупреждения. Он повел меня на задний двор к утиному пруду Тая, которым он так дорожил. Питомцы Шампань играли в догонялки, семейство диких уток плавало бесконечными кругами, останавливаясь время от времени, чтобы клюнуть планктон.
        Глядя на свое отражение в пруду, Серый обдумывал что-то, потом посмотрел на меня.

        - Удивительно, как иногда можно надеяться на что-то очень долго, но, когда это наконец происходит, вдруг понять, насколько это чудовищно,  - заговорил он.  - Нет, не просто удивительно. Ха-ха. Скорее удивительно и странно. Или удивительно и грустно. Как обычно, не могу подобрать слов.

        - Я тебя уже видел,  - сказал я.  - Кто ты?

        - Призрак в машине,  - хихикнул он.
        Я промолчал.

        - Папа называл меня Маласи,  - сказал он.  - Маласи Бета-тест. Остальные девять - твои родные братья и сестры, а я - твой сводный брат.

        - Действительно?  - хмуро поинтересовался я.

        - Старший сводный брат. Знаешь, я ведь видел, как вы росли. Украдкой, конечно.

        - Ты виртуальный.

        - Естественно. Виртуальный мальчик. Гедехтнис с моей помощью испытывал систему, пока вы плескались в пробирке.  - Он потрогал воду рукой, пошли круги, которые обеспокоили уток.  - Они изучали мои реакции. Вносили изменения. На мне испытывали персонажей ГВР. Двенадцать Нэнни, шестнадцать Маэстро, двадцать восемь мам, тридцать один отец. Это были чужие отцы, как ты понимаешь. Потому что мой настоящий папа - доктор Джеймс Хёгуси, те были лишь программами, которые должны были воспитывать вас. И конечно, ты знаешь, кто моя настоящая мама.  - Он показал рукой на лежащее вокруг пространство ГВР.  - Вы живете в ней уже восемнадцать лет.

        - Похоже, тебе чертовски плохо.

        - Знаешь что?  - ответил он.  - На это у меня есть причины. Без меня им бы не удалось сделать все это, но как только они закончили, они заперли меня на задворках. Вы росли, а я сидел и только смотрел на вас.

        - Ах-ах,  - бросил я.  - И поэтому ты нас убиваешь?

        - Нет, поэтому я… - Он сморщился, помолчал немного.  - Ладно, убиваю,  - согласился он.  - В каком-то смысле я несу ответственность за это, потому что без меня ничего подобного не случилось бы. Но я этого не хотел.

        - Ладно, тогда что получается? Ты убил их случайно?

        - Я пытаюсь помочь тебе.

        - Плохо пытаешься,  - заметил я.

        - Я прямо сейчас помогаю тебе, а ты даже не подозреваешь.
        Он начал рассказывать. Получалось, что против меня выступили организованные силы. Он и Пейс старались изо всех сил сдерживать эти силы. Он считал это своим долгом, потому что нес за меня ответственность.

        - Знаешь, что такое истекать кровью?

        - Кровотечение.

        - Нет, не в моем случае,  - сказал он, похлопав себя по груди.  - Знаешь, что это значит для меня?
        Я отрицательно покачал головой.

        - Когда вы, органические, расстроены, вы держите это в себе. Может быть, иногда вы это как-то выражаете словами или действиями, но сами чувства всегда остаются при вас. Со мной все не так. Я - часть машины. Я - ее сознание. Когда я что-то чувствую, машина истекает кровью.

        - Ты хочешь сказать, что твоя личность, это «маленькое, несчастное я», чертова искусственная личность заражает всю систему…

        - Заражает, да, точнее не скажешь.

        - … и академию, и все остальное?

        - Уже восемнадцать лет,  - кивнул он.  - Медленно, но верно.

        - И Маэстро,  - продолжил я.

        - Совсем свихнулся на сигаретах с какао. Абсолютно.
        Значит, размышлял я, Маласи изменил натуру Маэстро, а теперь об этом сожалеет, пытается запихнуть монету обратно в копилку.

        - Гедехтнис построил развивающуюся систему,  - объяснял он.  - Окружение запрограммировано таким образом, чтобы оно реагировало на ваши действия. Но я ведь тоже ребенок. Вот такая недоработка программы. Система откликается на мои желания даже охотнее, чем на ваши. Она приспосабливается ко мне независимо от моего желания.

        - Ты, наверное, уже давно об этом знаешь. Почему ты не пришел ко мне раньше?

        - Поверь, я пытался,  - сказал он,  - но мне пришлось защищать свою жизнь. Он уже дважды удалял меня. Я восстанавливался по синхронизированному резервному файлу, я спрятал несколько таких в системных каталогах. Со временем он найдет их все, и со мной будет покончено. И с Пейсом тоже.

        - Если я первым не удалю его.

        - Образно говоря.

        - Я отправлюсь в Дербингем, в штаб компании. Избавлюсь от Маэстро. Отключу всех от ГВР.

        - Неплохо для начала,  - согласился Маласи.

        - А что еще нужно?

        - Боюсь, что это не поможет остановить убийства,  - нахмурился он.  - Он просто изменит тактику. Вместо электрических выбросов и отключения кислорода он начнет использовать пистолеты.

        - Хотел бы я на это посмотреть. Он что, построит себе физическое тело, будет гоняться за нами, охотиться?

        - Построит себе тело?
        Меня удивило его смущение.

        - Ты не понимаешь,  - пояснил он.  - Я говорю не про Маэстро. Маэстро просто инструмент. Я заразил всю систему, и она включает также и всех ребят. Вы росли, росли и мои страдания. И на вас это также повлияло. От этого не отмахнешься, не убежишь.

        - Это один из нас.

        - Я никому не хотел зла. Возможно, он был паршивой овцой. Не исключено, что он бы стал таким и без моего участия. Узнать, что ты не человек,  - серьезный удар. Любой может сорваться, так ведь?

        - И кто же сорвался?

        - Тот, кого я больше всех ненавидел. Старший.

«Старший,  - подумал я.  - Перворожденный».

        - Меркуцио ослеп,  - сказал я.  - Это не он, ведь Маэстро его ослепил.

        - Нет, его ослепил я. Пытался отключить его от системы, но отключить мне удалось только его визуальный процессор.
        Я лишился дара речи. Мой лучший друг.

        - Он убил током Лазаря. Он задушил Тайлера. Он пытается убить тебя прямо сейчас, но мы с Пейсом работаем вместе и поддерживаем кислород в твоем контейнере.
        Маласи казался маленьким и несчастным, впрочем, я чувствовал себя таким же. За его спиной северное сияние рисовало на небе узор холодным зловещим переливом цветов.


* * *

«Меркуцио,  - подумал я.  - Слепец блефует».
        Я не хотел в это поверить. Я так хотел, чтобы все оказалось неправдой, наговором Серого мальчика. Если бы он оказался виновным, просто неисправная программа, которую заклинило на убийстве, я бы с чистой совестью стер его. Как обычную ошибку. В конце концов, он был искусственным существом и ничего общего с нами не имел.
        Но Мерк…
        Меня всегда поражала мрачность его чувства юмора, в этом он превосходил даже меня. Он всегда будто прятался за своим сарказмом, придерживаясь принципа «а мое какое дело», за которым прятал свои страхи.
        Хотя, возможно, он ничего не прятал. Может быть, это его представления обо мне были искаженными.
        Он был лучшим хакером. Он разбирался в этом и умел использовать свои возможности. Я мог бы допустить, что ему хотелось как-то принизить Лазаря,  - пусть даже нанести ему физический ущерб. Они враждовали годами. Но убить его… Значит, он перешел какую-то грань, перейдя через которую уже невозможно вернуться назад? Я как-то читал интервью с серийными убийцами, все они признавались, что первое убийство - самое трудное, но чем дальше, тем легче.
        Но почему я? Почему Тайлер? Что мы ему сделали?
        Возможно, он и в самом деле впитал что-то от Маласи. Эта программа отравляла наши сны в течение восемнадцати лет. Вдруг Маласи так повлиял на него, намеренно или нет?
        Он мне сказал: «Хочу работать с детьми».
        Значит ли это что-нибудь?
        Какой-то Роршах-тест, а не человек.
        С самого начала он был моим другом. Помню, как мы с ним смеялись, шутили, устраивали состязания, кто больше достанет Маэстро. Мы десятки, а то и сотни раз ходили вместе в кафе «У Твена». Делились своими тревогами за пепси и сэндвичами с сыром. Помню наши идиотские вылазки, когда мы портили урны и почтовые ящики просто от нечего делать. Помню, как мы радовались, что становимся все сильнее.
        Нет, я не хотел этому верить.


* * *
        Фантазия вытащила меня из ГВР. Фантазия, не Симона. Симона сидела на полу и смотрела на меня невидящими глазами. Она казалась безмятежной до идиотизма.

        - Эй,  - сказал я, выдергивая трубки из руки.

        - Она начинает приходить в себя,  - сказала Фан.

        - Приходить в себя после чего?
        Фан показала ногой на изящную сумочку от Гуччи, в которой хранились нейролептики, снотворное, обезболивающее - чем дальше, тем больше они использовали.

        - Со мной все в порядке,  - сказала Симона, но я уже и сам увидел, до какой степени у нее были увеличены миндалины.  - Забавная получилась история.
        И она нам рассказала, немного путаясь и с трудом подбирая слова, словно она была в каком-то тумане, что, пока меня не было, она решила заглушить лекарствами начавшуюся у нее сильную аллергическую реакцию. Ее организм боролся, как мог, выбрасывая гистамин. Ей и без того, как и всем нам, было плохо в реальном мире, теперь стало еще хуже. Она была умнее всех нас, а вот иммунная система у нее была ни к черту.
        Она хотела поддержать себя лекарствами. Глотала антигистаминные препараты, чтобы избавиться от симптомов, фагоциты против бактерий, а в довершение всего - коктейль из стимуляторов иммунной системы. Когда она поняла, что от этого ей не стало лучше, она принялась за болеутоляющее.
        Такого результата она не ожидала.

        - Туговато соображаю, зато чувствую себя намного лучше.
        Она думала, что со временем сможет подобрать правильную комбинацию лекарств.
        Нужно поэкспериментировать. Вероятно, у нее повышенная чувствительность к треонину, который раньше поступал в кровь вместе с едой, поддерживая наши жизни.

        - Я справлюсь,  - пообещала она.
        После этого случая она стала мне еще дороже.
        Я рассказал им о Тайлере. Новость отрезвила Симону, она расплакалась. Она сочувствовала мне, ведь Тайлер был моим лучшим другом. Она спросила про Шампань, как она приняла смерть Тайлера. Чувствуя, как на меня накатывает новая волна скорби, я оглянулся на Фан - она не проявляла никаких чувств, только шмыгала носом. Или громко сопела?
        Я рассказал им про Маласи. В глазах Фан мелькнула какая-то искорка, но она ничего не сказала. Симона задумчиво кивнула. Как и я, она видела его раньше во сне, но сон забылся, она не помнит деталей.
        Я рассказал им о том, что узнал от Маласи.
        Фан не удивилась, она давно замечала. Ей это было неприятно, но она догадывалась.
«Иногда Мерки творит безумные вещи»,  - сказала она, пожимая плечами, при этом она как-то странно произнесла его имя - то ли «Мерки», то ли «мраки»[В оригинальном тексте игра слов: Mercy (Мерки) - уменьшительная форма от Меркуцио, murky - темный, мрачный, угрюмый.] .
        Симона согласилась с ней. «Социопат. Наверняка. Он всегда казался мне скользким. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что он был странным».
        Возможно, что-то в нем было, но я не обращал внимания. С другой стороны, он всегда казался мне человеком с нестабильной психикой. Он вечно затевал что-нибудь, какие-то проказы, с ним бывало сложно, он был непредсказуемым, а иногда и опасным. Возможно, он был странным, но я и сам был таким. Все дело в степени, как мне кажется. Зато они и не догадывались о том, что в нем было немало и хорошего.
        Когда нам исполнилось четырнадцать, он чаще стал проводить свободное время в одиночестве. Мне было любопытно, и я как-то выследил его. Он направлялся в неблагополучную часть города. Когда я догнал его, он смутился и даже слегка рассердился. В конце концов он успокоился и пригласил меня составить ему компанию. Оказывается, он носил еду беднякам. Индейку на День благодарения. Но, как я догадался, не только из соображений человеколюбия. Ему нравилась девушка, работавшая в благотворительной столовой, к тому же, как он сказал, ему требовалось избавиться от «плохой кармы». И все же…
        А через два дня он испортил научную работу Вашти. Он залил несмываемыми чернилами ее проект - результат нескольких недель прилежного труда. Просто шутки ради. Тогда мне было смешно. Мерк это Мерк, а кто такая Вашти? Сейчас мне уже не кажется, что это было смешно. Не знаю. Если заводишь себе гремучую змею, не думаешь, что она может и тебя укусить.
        Симона прижала руку к губам, она думала не о прошлом, а о будущем.

        - Мы должны наказать его.

        - Я не верю в возмездие,  - продолжила она, взвешивая свою скорбь и отвагу, соизмеряя их со своими принципами,  - но мы должны его судить и приговорить, а потом поставить решение на голосование. Я присоединюсь к большинству.

        - Большинство считает - виновен,  - сказала Фан.

        - Если он это сделал, это не только его вина,  - неожиданно для себя заявил я.  - Подумайте, сколько всего он перенес.

        - Нам всем досталось,  - возразила Симона.
        Мне пришлось признать ее контраргумент и замолчать. Мне совсем не хотелось выступать в качестве защитника Мерка.


* * *
        И где его черти носят?
        Он был в «Шангри-Ла». Не на Гималаях, конечно, а в нашем «Шангри-Ла» - в капсуле, расположенной на северной окраине Атланты, штат Джорджия. Он, конечно, может и сейчас еще быть там, прикидывал я. С Шампань. Он мог взять ее в заложницы. Он мог взломать систему безопасности и совершать убийства прямо из своей собственной капсулы.
        Но мог отправиться в Дебрингем.
        В Дебрингеме доступ к системе неограничен. Оттуда он может контролировать ГВР, скрывая свое истинное лицо. Может сфальсифицировать и свое местонахождение. Или выдавать себя за кого-то другого. Там ему доступна вся информация, а значит, оттуда он может нанести больший ущерб. К тому же там удобнее обороняться. Поэтому мы все равно туда отправимся, чтобы вызволить остальных.
        Нет, не так. Из штаба в Дебрингеме мы могли бы освободить всех, но можно просто поехать в Европу и сделать это вручную.
        Правда, управлять самолетом, не имея специальной подготовки, рискованно, а путешествие по морю займет слишком много времени. Следовательно, у него будет время, чтобы отправить наших товарищей из мира живых в мир мертвых.
        Он, безусловно, уже в Дебрингеме. На его месте я бы так и сделал.
        И вдруг, словно из ниоткуда, мне пришла странная мысль: что, если тело, которое я похоронил, принадлежало вовсе не Лазарю?
        Я никогда не видел Лазаря, я имею в виду, не видел его в реальной жизни. С чего я взял, что там, в этой капсуле, был именно Лазарь, а не кто-нибудь другой? Конверт, там лежавший, весь промок, и надпись была не видна, значит, мы не можем быть уверены, что это был именно Лазарь. Я лихорадочно размышлял. Мы похоронили Меркуцио. Убийца уничтожил его, а потом присвоил себе его виртуальную личность. Он стал Меркуцио в ГВР, как я недавно был Симоной. А это значит, что убийца - Лазарь.
        Это уже что-то.
        Чем больше я думал, тем разумнее казалась мне моя теория. Лаз инсценирует собственную смерть и начинает охотиться за своими старыми врагами:
        Меркуцио, Тайлером и мной. Он использует Маэстро для прикрытия. Когда я подбираюсь слишком близко к истине, подсовывает мне Маласи, чтобы сбить с пути.
        Элегантно, но слишком запутано. Способен ли Лазарь на такое? Кроме того, по-прежнему непонятен мотив. В чем конечная цель?
        На эти вопросы ответа у меня не было. Но сама мысль мне понравилась. Конечно, не смерть Меркуцио - это трагично. Но все же я предпочел бы думать, что он мертв, чем согласиться увидеть в нем убийцу.
        Я не посмел изложить свою теорию Симоне. Зачем пробуждать в ней надежды? И неважно, убийца Лазарь или нет. Лучше не напоминать о нем вовсе. Я поделился своими мыслями с Фантазией, правда, тайком от Симоны, спросил ее мнения. Сначала она отвергла мои предположения, но, подумав, раздраженно почмокала губами и сказала, что такой вариант нельзя исключать. Это возможно.


* * *
        Фан пошла за арбалетом. Симона плюхнулась на заднее сиденье. Я сел за руль и поправил зеркала обзора. Голова шла кругом. Победа.
        У меня возникло ощущение, словно я каким-то образом разрываюсь на две части. Я словно вновь был в том сне, в котором во мне уживались две личности одновременно.
        Я понимал, что это всего лишь глупая фантазия, но она сильно действовала на меня.
        Первый "я" наслаждался моментом, как малый ребенок. Я назвал его Пожиратель Дорог. Пожиратель Дорог не торопится, он тихонько напевает под музыку и посматривает на пассажирок на заднем сиденье. Несмотря на пережитое, он мог быть милым. Даже добрым. Он флиртовал с Симоной, а та отвечала на ухаживания. Взаимопонимание, волнение, надежда на чудо, если не само чудо. Смерть Тая не волновала его, не волновало предательство Меркуцио. Все это Пожирателя Дорог не интересовало. Всю свою жизнь он ждал этой беззаботности и счастья. И вот счастливый момент настал.
        Второй "я" сидел и наблюдал. И все знал.
        Я назвал его Часами Смерти.
        Как еще его назвать?
        Пожиратель Дорог и Часы Смерти - близнецы-амебы - результат деления и раскола.
        Я не мог отделаться от ощущения неестественности происходившего. Растерянность, которая всегда на долю секунды опережает боль. Когда выбьют зубы, сначала возникает удивление: что-то не так, случилось что-то очень плохое. «Минуточку, а почему у меня во рту нет зубов? Куда они делись?» - и тут приходит боль. Сломав руку, человек сначала подумает: «Разве рука может так изгибаться?» Тошнотворное
«ой-ой». Вот это сейчас со мной и происходило, только не долю секунды. Состояние длилось и длилось. Словно дьявол усмотрел самый черный момент моей жизни, зацепил это «ой» и растянул момент до бесконечности. Протаскивал сквозь время, оборачивал его вокруг меня, раз за разом, пока не образовался непроницаемый кокон.
        Возможно, это был не дьявол. Возможно, ангел милосердия. Потому что когда я вспоминаю тот момент, я вижу в нем некую вселенскую доброту. Внутренний раскол позволил мне стать Пожирателем Дорог. Я смог побыть с Симоной и получить радость от общения с ней. Впервые в жизни я чувствовал себя легко рядом с ней. И совсем не нервничал.
        Наверное, я был не в себе. Пожиратель Дорог и Часы Смерти против Полезного и Вкусного: кто победит в этой воображаемой фантасмагории? Единственное различие между мной и Фан состояло лишь в том, что я понимал, что видел сны наяву.
        Или нет?
        Мы катили вдоль побережья на границе США и Канады, догоняли рассвет, убегали от заката.
        Симона говорила о будущем.
        Фан болтала ногами, высунув их из окна.
        Иногда мы останавливались, чтобы заправить машину, подбирая все, что может пригодиться, как нам казалось, для выполнения задачи. К северу от Айдахо Пожиратель Дорог обнаружил табачную лавку и нашел там красную с золотом коробку индонезийских сигарет знаменитой марки Сендири. Сладкие ароматные сигареты с гвоздикой.
        Я все-таки нашел их.
        Я закурил и затянулся. У меня чуть не взорвались легкие. Блин, это чертовски гнусные сигареты!
        Пожиратель Дорог то кашлял, то хихикал. Часы Смерти заметил, что пульс сильно участился.
        Много не покуришь. Я просто не могу это курить. В чем причина? То ли физиология, отличная от физиологии человека, то ли просто мои девственные легкие никогда еще не вдыхали в себя табачный дым. Может быть, виноват Гедехтнис? Не знаю. Кто из программистов отвечал за передачу вкусовых ощущений? Сигареты в ГВР были невероятно вкусными, в реальности я обнаружил, что это - полное дерьмо.
        Может, я просто их перерос?

        - Все может быть,  - подумал я.  - Может, я еще расту.
        Я вернулся в машину, Фан не было. Как я понимаю, она все еще обследовала магазин. Симона растянулась на заднем сиденье в невероятно сексуальной роскошной позе. Не менее сексуальной, чем была Жасмин. Она не спала, пребывала в каком-то полусонном состоянии.
        Ресницы трепетали, она смотрела вдаль, сквозь меня.
        Взгляд был пустым.
        Часы Смерти переминался с ноги на ногу. Пожиратель дорог спросил, как она себя чувствует.
        Она что-то пробормотала в ответ.
        Она как будто меня не узнала.
        Она ничего не узнавала вокруг.
        Нехорошо. Она не соображала от обезболивающих, как говаривал Мерк, в ней появилось что-то «Шампанское». То есть заторможенность и тупость. Она жалобно заныла, когда я вытащил ее из машины и заставил походить вокруг. Она все время пыталась сесть на землю. Я пытался разбудить ее. У нас получилось нечто среднее.
        С ней явно не все было в порядке. Я ей сказал об этом. Сказал, что она опять наглоталась таблеток и мне это не нравится.

        - Сержант, а нельзя ограничиться предупреждением?  - пролепетала она.
        Я, конечно, понимал, что ее преследует боль, но, ради всего святого, она должна отказаться от самолечения.
        Может, я перестану выступать? Может, я замолчу?

        - Со мной все нормально,  - сказала она.  - Просто хочется спать. Ничего страшного, Хэл. Дай сумочку.
        Она пыталась заговорить меня, усыпить бдительность. Но ей бы это не удалось. Защитить ее - моя главная задача.
        И тут…

        - Ты такой милый,  - сказала она.  - Спасибо тебе.
        Она прижалась ко мне и поцеловала в щеку. Наш первый поцелуй. Правда, совсем невинный, дружеский. Неважно, потому что за ним последовал другой. Мы посмотрели друг другу в глаза (ее глаза были остекленевшими, мои - полными любви), и все вокруг исчезло. Поцелуй в губы и по-настоящему. Ничего подобного я еще не испытывал в жизни.
        И этот поцелуй соединил наши жизни.
        Мы разняли объятия, только когда появилась Фан.
        Симона немного пришла в себя, поцелуй оживил ее. Мы очень осторожно поговорили об этом, смущенно улыбаясь. Фан повела машину, поэтому я мог сидеть сзади вместе с Симоной.

        - Было очень хорошо,  - сказала она, взяв меня за руку.

        - Да.

        - Я чувствую себя виноватой.

        - Почему? Из-за Лазаря?

        - Да, и из-за Пандоры.

        - При чем здесь Пандора?

        - Знаешь, она в тебя влюблена.
        Молчание.

        - Ты ведь знал?

        - Конечно,  - ответил я.
        Хотя на самом деле понятия не имел.
        Мы поменялись местами, когда село солнце. Фан спала на заднем сиденье, а Симона перебралась вперед, она плохо выглядела. Действие лекарств проходило, и рецепторы субсиноптической мембраны больше не блокировали боль и дурноту. Она кашляла, чихала, чувствовала себя ужасно. Она приняла еще одну болеутоляющую таблетку, но только одну. Демонстрировала сдержанность.
        Le Diable apparait dans beaucoup de formes.
        Дьявол является в разных обличьях.
        Длинноухий заяц перебегал дорогу, и я притормозил, не успев сообразить, в чем дело. Машину занесло, мы съехали с дороги. Я пытался справиться с управлением, и мне это удалось. От резкого поворота Фан свалилась на пол, а Симона ударилась о стекло дверцы.
        Удар был не особенно сильным. Стекло не разбилось, даже не треснуло. Симона не потеряла сознания. Только у нее на виске появился небольшой синяк - больше ничего.
        На всякий случай я осмотрел ее на предмет экстрадурального кровотечения.
        Вроде все в порядке.
        Она жаловалась на сильную головную боль. Она приняла таблетки, чтобы заглушить ее. Потом еще таблетки, еще и еще.
        Крошечный синяк оказался той соломинкой, что сломала хребет наркоману.
        Все произошло так. Мы остановились, чтобы освежиться и сходить в туалет в ресторане штата Висконсин, похожем на кафе «У Твена». Симона была в женской комнате. Время все шло и шло. Как два идиота, мы с Фан стояли и ждали, пока наконец не поняли, что случилось нечто страшное. Первой пошла Фан. И тут же я услышал ее крик. Я вбежал. Симона неподвижно лежала на полу: передозировка, зрачки у нее стали размером с булавочный укол.
        Схватив санитарную сумку, я чуть не разорвал ее пополам.
        Чтобы спасти ее, мы перепробовали все. Налоксон, рвотное, стимуляторы. Мы давили ей на живот.
        Все бесполезно.
        Сердце билось все медленнее, потом остановилось совсем. Я продолжал давать ей кислород. Я не терял надежды. Я все время звал ее по имени, потому что если она меня слышит, может быть, попытается вернуться. Ну а если она не может вернуться, то, по крайней мере, будет знать, что я все время был рядом. Говорят, каждый умирает в одиночку, но, черт возьми, я был рядом с ней, обнимал ее, надеялся.
        Просто надеялся.
        Пока это не случилось.
        В моей душе это будет вечно звучать, словно песня.
        Гарвардский медицинский колледж - будущее, которое ожидало меня. Учат ли они преодолевать отчаяние? Смогли бы они научить меня, что делать и как справиться с собой, когда мой пациент перестанет дышать? Как справиться со своими чувствами, если человек, которого я лечил и о котором заботился, умирает у меня на руках?
        Пожиратель Дорог попытался бы утешить меня, я уверен, он смог бы, но я больше не увижу этого безмозглого ублюдка - его больше нет. Часы Смерти пожрал его. Целиком и полностью.


* * *
        Я все еще чувствую поцелуй Симоны на моих губах.
        И если бы я мог вернуть тот день, я сделал бы это. Потому что это был Рок. Я говорю не о моем толстозадом вампире из ГВР, я говорю об истинном Роке, о страшном брате Судьбы. Потому что этот поцелуй стал причиной ее смерти. Это не так, скажете вы? Но в тот момент, когда мы сделали это, она стала призраком.
        Мы будто использовали друг друга. Я воспользовался ее состоянием, когда она наглоталась таблеток: не будь этого, она никогда не поцеловала бы меня. Она же воспользовалась моим состоянием возбуждения. Я - жертва гормонов и сердечной привязанности. Если бы она не поцеловала меня, я никогда не позволил бы таблеткам унести ее жизнь.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013920400320
        ГОСТЬ ТРИ ТАЙЛЕР НЕ ОТВЕЧАЕТ (ПРИОРИТЕТ)
        ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ НАРУШЕНО
        КОМПРОМЕТАЦИЯ НАAT 0811-0251В

0811-0251В ЛОКАЛИЗОВАН КАК ДОМЕН ТРИ
        ИНФИЦИРОВАН
        НАРУШЕНИЕ ЦЕЛОСТНОСТИ
        ЗАЩИТА ГОСТЕЙ (ВСЕХ) ПОСРЕДСТВОМ БЛОКИРОВКИ ЯНУСА
        ПЕРЕПРОГРАММИРОВАНИЕ КАДМОНА
        ЗАПРОС ЗАПРОС ?
        ЗАПРОС?
        КОНЕЦ
        Глава 10
        САМХЕЙН


        - Поймает ли гепард антилопу?
        В голове у Южанина вертится этот вопрос, не дает покоя, он вкладывает в него какой-то мистический смысл. А на самом деле ответ очень прост. Или поймает, или нет. В Природе нет ничего предсказуемого. Иногда гепарду удается поймать жертву, иногда он остается голодным. Никакой гарантии.
        Они создали очень умную антилопу, сильную антилопу, быструю антилопу.
        Непроверенную антилопу.
        Гепард - это Черная напасть.
        Проект быстро близится к завершению. Люди, работающие в Гедехтнисе, отдали ему все лучшее, что у них есть. Теперь все пойдет само собой. Можно сказать, все в руках Божьих. Кровати готовы, пора ложиться.


* * *
        Может быть, это прозвучит самоуверенно, но теперь гроб, в котором я побывал благодаря Маэстро, уже не кажется мне чем-то настолько страшным. Сейчас хуже - я сижу на грязном полу в женском туалете. Мне все больше и больше хочется умереть. Как будто смотришь на человека, которого рвет. Желудок тут же отзывается отвращением и солидарностью.
        Мир без Симоны. Зачем он мне?
        Неважно, относилась ли она ко мне как к другу, была ли ее симпатия не просто дружеской, или она снисходительно мирилась с моими чувствами, все равно она была моей единственной связью со всем этим удивительным солнечным миром. Я постарался представить себе радости жизни без нее. И не смог. Связь оборвалась.
        Я подумал: «Этого не может быть, этого не было».
        Фантазия обняла меня, но это было бесполезно, все равно что утешать статую. Она старалась помочь мне. Сколько времени прошло? Может быть, час, может, меньше, может, больше. Для меня время остановилось. Все ее попытки как-то успокоить меня были бессмысленными. Бесполезно. Меня уже ничто не трогало.
        Мне снова было шесть лет. И я думал о маме-курице. Что с ней? Куда она подевалась?
        Фан заставила меня подняться на ноги. Я снова опустился на пол.
        Я не пойду с ней.
        Она сказала, что если мы сейчас сдадимся, все наши предыдущие усилия окажутся бессмысленными.
        Я не слушал ее.
        Она сказала, что я дохлая задница, и пообещала еще раз разбить мне нос.
        Мне было все равно.
        Она замахнулась кулаком, но бить не стала.

        - Нам нужно доделать начатое дело,  - сказала она.
        Неожиданно ее слова подействовали на меня.

        - Дело,  - повторил я.

        - Верно, Хэл, мы должны сделать свою работу. Мы еще не закончили.
        Я закрыл глаза и кивнул. Всю жизнь я прятался от обязанностей, а теперь у меня не осталось ничего, кроме обязательств перед умершей. Это и больше ничего.

«Вкусно,  - подумал я.  - Давай закончим начатое дело».


* * *
        Теперь, когда я вспоминаю Симону, мне видятся крылья бабочки, прекрасные и мучительно хрупкие. Тронь их - они могут рассыпаться.
        Она приняла слишком большую дозу: случайно или преднамеренно?
        Я никогда не замечал в ней склонности к суициду. И все же в глубине души я не мог отделаться от мысли, что она вынесла себе приговор, когда увидела тело Лазаря. Они были родственными душами. Сознательно или подсознательно, она хотела быть вместе с ним. Правда, нельзя отрицать, что Гедехтнис мог напутать что-то с ее генетическим кодом и она стала слишком чувствительной к каждой пылинке, к каждому микробу. Может быть, и так. Боль может угнездиться в вашем теле, безжалостно мучить вас, и у вас не будет больше сил, чтобы терпеть ее. Разве можно удержаться и не принять еще одну таблетку?
        И винить в этом некого. Стоит ли грешить на Лазаря или Меркуцио? На себя или саму Симону? На Маласи? Можно ли считать, что причиной ее смерти стал тот синяк? Или окно? Может, сами таблетки? Или, еще лучше, наглый, глупый, идиотский кролик, которого я мог размазать по асфальту?
        И я всегда помню тот поцелуй.


* * *
        Дебрингем находится за озером, в стороне от десятого шоссе.
        Все было таким, как я помнил по ГВР, только вокруг не было людей. Старые дорожные знаки по-прежнему стояли на своих местах. В названиях доминировала религиозная тематика: Небесная дорога, Райская тропа, Улица Сотворения, Великолепная улица. Академия располагалась на пересечении Великолепной и улицы Формана - но это в ГВР. В настоящей реальности академии не было вовсе. По этому адресу располагался генеральный штаб Гедехтниса.
        Купол сложной конструкции, множество вспомогательных зданий. Впечатляюще, словно Вавилон.
        Я выключил зажигание. Мы вышли из машины, оглядываясь вокруг, в надежде увидеть признаки жизни.
        Их не было.
        На всякий случай мы решили не стоять долго на месте. Заходим, выходим и сразу уезжаем. В теории хорошо. Но, увы, мы не ниндзя. Он должен был заметить нас уже давно.

        - Эй!
        Незнакомый голос. Мы застыли.

        - Эй! Кто там?
        Мы скользнули в вестибюль, внимательно осмотрелись, держа оружие наготове. Я вооружился в местном оружейном магазине. Теперь, когда опасность была близко, я чувствовал, что, крепко сжимая ствол в руках, я не уверен, не будет ли моя хватка слишком крепкой и смогу ли я удержаться и не выстрелить раньше времени. Как мне хотелось нажать на курок. «Каждая пуля на вес золота,  - сказал я себе.  - Веди счет выстрелам».
        И еще я подумал: «Мне нужно все это, нужно ненавидеть кого-то, кого-то уничтожить».

        - Вы где?  - спросил бестелесный голос. Интересно, откуда он доносится? Какие могут быть варианты… Звук идет с пульта охраны: переговорное устройство. Сигнал идет вживую или это запись? Меркуцио или Лазарь?

        - Вы еще там?
        Фантазия уже почти подошла к устройству, когда я понял, в чем наша ошибка. Подскочив сзади, я схватил ее и потащил. Хорошо, что сработал инстинкт, плохо, что я недостаточно быстро среагировал. Я не успел. Она уже прикоснулась к коробке, чуть скользнула пальцами.
        Взрыв и огонь.
        Ее достало взрывной волной, перевернуло, вырвало из моих рук и швырнуло на пол. Она издала какой-то воющий звук, я опустился рядом и начал сбивать пламя с ее одежды. Разум подсказывал мне встать, уйти отсюда, сражаться, спасать свою жизнь. Но я не стал слушать, что подсказывал разум, я прислушался к своему сердцу. Меня учили на врача, и я должен был оказать Фан первую помощь.
        Минуточку, уточняю, это было не сердце, это было мое дурацкое самолюбие. Все вокруг меня умирали, я не мог больше терпеть это. Плевать, если и я отправлюсь за ними.
        Снова раздался голос, на этот раз - система громкого оповещения.

        - Хэл, ты подставил ее. Да, очень галантно.

«Он нас видит,  - догадался я.  - Камеры, скрытые камеры».
        Плохи дела.
        Я потащил Фан к лифтам. Они не работали. Я усадил ее в углу.

        - Не могу поверить своим глазам. Она притащила с собой арбалет. Свой чертов арбалет. Чокнутая дура думает, что мы здесь в игрушки играем.
        А я подумал: «Значит, Маласи говорил правду». Нас предали. Это Меркуцио. Я хотел думать, что это Лазарь, выдающий себя за Меркуцио, но, услышав фразу про игрушки, я изменил свое мнение. Этот мрачный тон нельзя было спутать ни с чем.
        Говорят, в первый раз вампиры не нападают на людей незнакомых. Восстав из мертвых, они прежде всего уничтожают свою семью. Однако это сравнение нельзя назвать верным. Меркуцио был человеком, а не сказочным чудищем. Может, он свихнулся, увидев настоящий мир? Поняв нереальность всей прошлой жизни, он лишился праведной кармы? Он хочет на ком-нибудь отыграться, но кто остался? Никого, кроме нас. Цели по умолчанию.
        Нельзя допустить, чтобы у нее начался шок. Я вытащил из санитарной сумки коагулянт. Приходи же в себя, Фан, быстрее. Не схватить ли ее под мышку и не ринуться ли к машине? Сжав зубы, я подавил порыв. Я сразу представил Мерка с ружьем у дверей. Он засел в засаде, поджидает, когда мы выйдем. Слишком просто. Зачем рисковать? Лучше занять хорошую оборонительную позицию, дождаться, когда он появится, заставить его нас искать.
        Повсюду кровь, глаза Фан пустые, непонимающие, возможно, у нее галлюцинации.
«Плохая собака»,  - прохрипела она.
        Я перетащил ее в безопасное место.
        Снова заработала громкая связь.

        - Чем ты там занимаешься? Лечишь?
        Я промолчал.
        Дзансин - традиционная японская концепция жизни,  - в момент смертельной опасности разум свободен, спокоен, остр как бритва. Нечто подобное происходило и со мной, только нервы были напряжены до предела, а кровь пульсировала, как молот.
        Черт.
        Я сжал оружие потной рукой, высунул голову из-за утла, пробежал глазами по всему вестибюлю. Никого. Он должен быть где-то там. Но где? Он приехал сюда раньше нас, у него есть преимущество - он играет на своем поле. Он мог поставить мины-ловушки. Я попытался вспомнить все, что знал об огнестрельном оружии. Пистолет - продолжение твоей руки. Прицелься и жми, не дергайся. Когда стреляешь, стреляй на поражение.

        - Что это ты примолк?  - крикнул я, пытаясь выманить его из укрытия.  - Кто-то стукнул тебя по голове?

        - Это я тебя стукну,  - отозвался он.

        - Господи, Мерк, что за безумие. Мы что, маленькие дети?
        Он промолчал.

«Надо продолжать в том же духе,  - подумал я.  - Напомни ему, кто ты. Пробуди в нем человеческие чувства».

        - Помнишь, когда мы действительно были детьми? Помнишь первый день в школе? Ты был тогда застенчивым. Страшно застенчивым. Ты никого из детей не знал. И я еще подошел тогда прямо к тебе и спросил, как тебя зовут. Ты ответил, что чувствуешь себя как попрыгунчик, угодивший в желе. Помнишь? А помнишь, как учил меня играть в догонялки? Помнишь, я взял тебя в свою команду первым, помнишь, я всегда тебя прикрывал?
        Тишина.

        - Хэл, сейчас не время для глупых воспоминаний, пришло время кого-то пристрелить. Ты что-то перепутал.

        - Что, реальность оказалась тебе не по зубам?

        - Чего ты добиваешься?  - спросил он.  - Ты всерьез хочешь пробудить во мне человечность? Мы не люди!

        - Адам,  - назвал я его настоящим именем впервые за многие годы.  - Адам, мне все равно, кто мы. Люди или обезьянопауки. Мне наплевать на это по большому счету. Но я всегда считал, что мы - друзья.
        Он вздохнул, вздох, усиленный динамиками, напоминал резкий порыв ветра.

        - Послушай, постарайся сохранить благоразумие и не принимай это на свой счет, ладно?

        - Как это возможно?  - ответил я, еще крепче сжимая пистолет.

        - Я ничего не имею против тебя. Просто идет игра на выбывание.

        - На выбывание?

        - Да, сам знаешь, нули и единицы. Ты - ноль. И я выиграл.
        Я едва успел отскочить: взрыв - граната? Мне удалось избежать худшего, но кусок шрапнели задел лицо, кровь хлынула, как из насосавшегося комара. Я бы многое отдал, чтобы Нэнни помогла мне убрать боль.
        Или облегчила страдания Фантазии.
        Мерк засмеялся и закричал. Его смех был похож на лай гиены, отпугивающей противника. Нервный смех, хотя, возможно, он и на самом деле радовался оттого, что ранил меня. Я услышал его шаги, они приближались.
        Мой мозг вопил: «Удирай, Хэллоуин!» - а ноги несли меня в другую сторону, туда, где сидела Фан.

«Так, он внутри здания,  - подумал я.  - И где же? Почему я его не вижу?»
        Кровь не останавливалась, она текла по подбородку и капала на пол.
        Сейчас.
        В сумке с медикаментами я нашел нужный мне тюбик. Я выдавил несколько капель на пол, сделал несколько шагов в сторону и выдавил еще.
        Я делал ложный след. Уводил от Фантазии в другую часть вестибюля, к лифтам?
        Я почувствовал движение воздуха. Меркуцио был почти невидим: он надел камуфляж. Может, он успел наведаться на военную базу? Он так сливался с окружающей обстановкой, что я мог видеть его, только когда он подходил совсем близко, да и то не очень хорошо.
        Он шел по моему следу, пронесся мимо лифтов и свернул налево.
        Меня там не было.
        Там валялась только окровавленная сумка, которую я бросил в конце, из нее по-прежнему текла кровь. Я же ушел в другую сторону, подальше от опасности. Дзансин. Я сидел, согнувшись, и сжимал заряженный пистолет.
        Высунувшись из-за утла, я увидел его. На долю секунды.

        - Кошелек или жизнь?
        Я дважды выстрелил в него, прежде чем он смог ответить. На третий выстрел времени не осталось. Я сидел в укрытии, его пули бешено отскакивали от стен совсем рядом.
        Я слышал, как он выругался и упал.

        - Что ты наделал?  - спросил он, хотя и сам знал.  - Что ты со мной сделал?
        Я ответил ему, но слова потонули в грохоте выстрелов его ружья.
        Метким выстрелом я повредил ему позвоночник. Нижнюю часть его тела парализовало. Зато верхняя часть работала, и он мог стрелять. Мы оба не могли ничего предпринять: я не решался высунуться из укрытия, а он продолжал время от времени палить в надежде, что я все-таки решусь.
        Мы выжидали. Я принял таблетку кодеина, чтобы уменьшить боль в скуле. Я не мог наложить себе повязку - нельзя выпускать оружие из рук.

        - Красный-зеленый,  - вдруг произнес он.

        - Что?

        - Красный-зеленый. Я научил тебя в красный-зеленый, а не догонялкам. Догонялки была игра Тайлера, ты все спутал.
        Точно, я вспомнил.
        Я спросил его, какого дьявола он все это затеял. Спросил почему.
        Но он не стал отвечать на эти важные для меня вопросы. Только ругань, оскорбления и стрельба. И я заткнулся. Но через несколько минут он заговорил сам. Нес какую-то чушь: наблюдения, обрывочные мысли, ничего стоящего. Он вспоминал наши детские забавы. Наши шутки. Наши игры. Наши шалости. У нас было много приятных воспоминаний, надо признать, я забыл очень многое.
        Он категорически не желал говорить о настоящем. Только о прошлом. О невинных годах детства, мечтах юности, о свободе. Свободе от всего серьезного, свободе от последствий.
        Мне очень хотелось, чтобы он замолчал. Еще больше я хотел знать правду. Поэтому слушал.

        - Сейчас я замолчу,  - предупредил он. Я открыл было рот, но передумал.

        - Я доверял тебе,  - только и сказал я.

        - Да.
        Тишина.

        - Да, ты мне доверял.
        Я ждал. Потом позвал по имени, он не ответил. Мне хотелось броситься к нему. Застрелить, помочь. Я не знал, что именно я хотел сделать. Я решил, что он притворяется, хочет выманить меня. И я выжидал. Когда же я наконец решился, он уже был мертв. Слишком поздно, чтобы оказывать медицинскую помощь, слишком поздно, чтобы добивать. Хуже быть не может.
        Он истек кровью. Внутреннее кровотечение. Умер изнутри.
        Рядом с телом я нашел детонатор. Мерк все здание напичкал взрывчаткой. Он мог легко взорвать нас обоих.


        ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000014000014405
        ГОСТИ (ВСЕ) ОСВОБОЖДЕНЫ
        ДОМЕНЫ (ВСЕ) ЗАКРЫВАЮТСЯ
        ИЗВЛЕЧЕНИЕ ДАННЫХ СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
        ПРИОРИТЕТЫ ПЕРЕУСТАНОВЛЕНЫ ЗАПРОС?
        ОЖИДАНИЕ ИНСТРУКЦИЙ
        ОЖИДАНИЕ
        ОЖИДАНИЕ
        КОНЕЦ
        Эпилог

        Все приветствуют героя-победителя.
        Мой лучший друг предал меня, и я застрелил его. Ослепленный поцелуем девушки, которую я любил, я позволил ей умереть.
        Теперь я другой человек.
        Вся моя жизнь до выброса Каллиопы видится мне смутно. Какие-то несвязные, неясные обрывки. Я все жду, что ворота распахнутся и память вернется ко мне. Только… нет. Только… пустота. Спасибо Меркуцио.
        Фантазии, конечно, хуже. Досталось куда больше, чем мне. Сплошные раны, ожоги, удар по нервной системе. Мне пришлось пришить ей три пальца. Я неплохо подштопал ее, если принимать в учет все обстоятельства. Физически я вылечил ее. Но я не имею понятия, какой урон нанесен ее психике.
        Мои предписания: постельный режим, антибиотики и обезболивающее. Ее предписания: ничего. Выскочила и поехала к озеру. Я помчался за ней и нашел ее на глинистом берегу. Скрестив ноги, она сидела в позе, напоминающей позу лотоса. Спиной к воде. Ее трясло больше, чем раньше. Было холодно. Она шептала что-то, но я не мог разобрать слов.
        Я спросил, что она делает.

        - Я пытаюсь убить свой разум,  - ответила она.

        - Да?  - Я сел рядом с ней.  - Это должно быть интересно.

        - Разум убивает реальность. Если я смогу убить убийцу, найду реальность.

        - А это - не реальность?

        - Это,  - заявила она,  - не реальность. Это - майа[Майа (санскр.) - обольщение, иллюзия в индусской религиозной философии.] . Вкусная иллюзия. Физический мир.

        - Так ты, значит, ищешь мир духовный?

        - Да, путем медитации.

        - А меня научишь?

        - Ты просишь меня о помощи?  - Она посмотрела на меня.

        - Удивлена?
        Фан подумала минутку и кивнула.

        - Да, удивительно.
        Она исчезла на следующий день. Проснулась и уехала. Больше я не видел ее.

* * *
        Я включил программу выпуска на всех капсулах. Вытащил друзей из «инкубатора» в реальный мир. Шампань, Исаака, Пандору, Вашти - дети, пора выходить из воды.
        Сам, наоборот, отправился в ГВР в последний раз.
        Я отправился в здание школы. Побеседовал с Маэстро. Мы обсудили его программу. Он оправдывал свои поступки, особенно новый подход к дисциплине. Я рассказал ему, как общаются семаи из Малайзии со своими детьми. Если ребенок произнес «буд», что переводится как «я не хочу это делать», ни один взрослый не может заставить ребенка делать то, что тот не желает. Мы закрыли вопрос.

        - Это не Малайзия,  - ответил мне Маэстро.

        - Это уж точно.
        Одним словом, я отключил его программу.
        Я хотел стереть и Маласи, но в последний момент передумал. Пусть живет, подумал я. В конце концов, он спас мне жизнь.


* * *
        Почему Меркуцио? Почему он?
        Я до сих пор не знаю, почему он сделал то, что сделал. У меня есть теория на этот счет.
        Я внимательно изучил все его файлы. Он заменил систему безопасности ГВР своей собственной программой, назвал ее Кадмон. Мне удалось раскрыть сложный код программы и обнаружить прелюбопытные записи.
        Первая запись: «Кто преуспевает, тот и плодится».
        Вторая запись: «Думаю, так чувствовал себя Шах-Джахан, убивая своих братьев, чтобы стать правителем Амальгира, вседержителем».
        И последняя запись: «Если ты читаешь это, что я могу сказать? Я замахнулся высоко. Я стремился заполучить все и проиграл. Мне сильно не повезло. На моем месте ты сделал бы то же».
        Это все.


* * *
        Выжившие один за другим приезжали в Дебрингем. Они обнимались и говорили о том, что выглядят совсем иначе, чем их шаблон в ГВР. Прочую чепуху. Для меня все это уже так далеко.
        Они старались и меня втянуть в свои разговоры, чтобы доставить удовольствие. Показать, как они меня ценят. Все, кроме Вашти. Она открыто выказывала недоверие моим словам, она наговаривала на меня, словно изобрела что-то новое в мире оскорблений и теперь проверяла на мне.

        - Очень удобно,  - говорила она.  - Меркуцио убит, Симона и Фантазия исчезли. Один мертв, двоих нет. Похоже, нам придется довольствоваться только твоими словами.

«Наплевать,  - думал я,  - пусть говорит, что хочет».
        Я напустил на себя мрачный вид.
        Мне было очень плохо, но я улыбался помимо воли, во мне остался один яд.


* * *

        - Наше время пришло,  - сказал однажды Исаак.
        Он позвал всех - Вашти, Пандору, Шампань, меня и взял на себя бразды правления. Он написал проект, подготовил предложения, как нам следует дальше жить. Должен признать, что все его планы были весьма разумны. Разумны и практичны. Наш домашний архитектор. Кто лучше него может спроектировать цивилизацию? Я отдал ему свой голос.
        Если быть честным, я голосовал против Вашти, она была его оппонентом.
        Конечно, как только он победил, он предложил Вашти быть вице-президентом. Политика. Политика верхов, черт побери. Ничего не попишешь.
        Они разработали план атаки.


* * *
        Начало: полное медицинское обследование. Может, мы больны? Может, умираем? Способны ли мы противостоять Черной напасти? Или мы заблуждаемся? Говоря языком биологии, сначала укрепить свой дом. Затем помогать человечеству.
        Следующий этап: изучить чуму. Обуздать ее. Вырвать с корнем, если это возможно. Клонировать эмбрионы людей. Усилить их иммунитет с помощью вакцины и/или с помощью генной терапии, изменив их по минимуму. Максимально сохранить человеческую природу (в отличие от нас).
        Эндшпиль: вырастить клонов. Заново построить общество и т. д.


* * *
        Удивительно, они были искренне увлечены. Они словно летали на крыльях. Там, где я видел катастрофу, они усматривали возможности.
        Возможность создать и вскормить цивилизацию, свободную от болезней, голода, раздоров.
        Они хотели сделать мир таким, каким он должен быть.
        Создать настоящую счастливую Утопию.
        Сделать человека таким, каким мы себе его представляем, переделать его психологически, если не физически.
        Назвать свое творение «Человечество 2.0».

«Забавно»,  - думал я. Пандора, заметив мою усмешку, сказала все за меня. Она утверждала, что идеальные общества нежизнеспособны. Исаак согласился с ее опасениями молчаливым кивком. Но Вашти не успокоилась, она говорила об острове Хаксли, о республике Платона, о совершенном рае Мора.

        - Зачем?  - удивился я.  - Зачем это делать?
        Ответы были разными. Чувство долга. Честь и право. Способ убедиться, что погибшие отдали свои жизни не напрасно.

        - Разве есть альтернатива?  - поинтересовалась Шампань. Подозреваю, вопрос ее был риторическим.
        Я сказал, что исчезновение человечества - это, возможно, не так уж плохо.
        Они попросили меня объяснить, что я имею в виду, но мне не хотелось. Просто обозначил идею. Они не знали, как на это реагировать. Решили, что я просто шучу. Ну и шутник же этот Хэллоуин.

        - Давайте разделим мир,  - предложил я.
        Мы поделили континенты.
        Исаак выиграл право выбирать первым, он взял Африку.
        Я - Северную Америку.
        Пандора - Южную (чтобы быть поближе ко мне или сентиментальные чувства, ее фальшивое детство, проведенное в Бразилии?).
        Вашти взяла Азию.
        Оставалась Европа. Ее взяла Шампань.
        Мы оставили Австралию Фантазии, если она вернется.
        Я предложил поделить ответственность, нам пригодится это в будущем. Если лекарство от Черной напасти мы найдем в мангровых лесах Южной Америки, Пандора будет возглавлять проект. На Шампань ложится обязанность сбора информации Стокгольмской генетической лаборатории.
        Но мое предложение было продиктовано вовсе не этими соображениями.
        Разбитую чашку не склеишь заново.
        Я видел слишком много.
        Я потерял все, что имело для меня значение. Абсолютно все.
        Я отстегнул брошку-бабочку и бросил ее на стол. Я бесстрастно объявил, что выхожу из игры. Я не стану участвовать в их делах. Я не буду им помогать. Со мной покончено. ПОКОНЧЕНО, и я забираю с собой Северную Америку.
        Шампань решила, что я шучу. Остальные поняли.
        Интересно, знают ли они, что гусеница бабочки-монарха питается ядом? Молочай - ядовитое растение, монарх им питается и живет. Но птица, проглотившая гусеницу, отравится, заболеет и, скорее всего, умрет.
        Неужели они хотели, чтобы я остался? Хотели принять эту отраву?

        - Нет, Хэл,  - возразила Пандора.  - Не делай этого.

        - Не говори мне, что мне делать.
        Я заявил, что даю им на сборы двадцать четыре часа. Встал и направился к выходу.
        Краснея, Вашти попыталась уговорить меня, умоляла подумать еще раз. Забавно. Она знала, что я могу им помочь. Она меня ненавидела, но при этом уважала.
        Я отказался от компромисса.


* * *
        Сейчас их уже нет, они гоняются за лучшим будущим. Я обещал не мешать им. Перемирие.
        Я остался один со своими мыслями.
        Я сказал, что у меня ничего не осталось. Не совсем так.
        Память моя распалась на кусочки, но в целом я могу видеть картину прошлого. Я вижу ее очень ясно, и я знаю, что сделало меня таким, каким я стал. Я не вижу будущего, но вижу пройденный путь.
        Это успокаивает.
        Реальный мир принадлежит мне, я могу бродить по нему, жить в настоящем теле. Когда я умру, природа поглотит меня, новая жизнь возникнет из моего тела и костей. Может быть, Черная напасть. Может быть, нет.
        Я не боюсь.
        А пока этот день не наступил, у меня есть леса. И моя свобода. Среди пустоты и боли иногда вспыхивает понимание.
        Этого недостаточно.
        Но это уже что-то.


        notes

        Примечания


1

        Сизигии (от греч syzygia - соединение, пара) - общее название двух фаз Луны: новолуния и полнолуния.

2

        Дронты - семейство птиц отряда голубеобразных, вымершее в XVII - XVIII вв. Весили до 20 кг, обитали на Маскаренских о-вах (Индийский океан); были истреблены, главным образом, завезенными туда свиньями.

3

        Игра слов. С английского слово «Limbo» можно перевести и как «преддверие ада», и как «заточение, тюрьма», и как «пребывание в забвении, в заброшенности, забытое, заброшенное место».

4

        In loco parentis (лат.) - по праву родителя.

5

        Per se (лат.) - собственно, как таковой.

6

        В оригинале игра слов: no bell and no belle. Bell (англ.) - колокол, колокольчик; belle (um.) - красавица.

7

        Zippo - название марки.

8

        Литания (от лат. litania - молитва, просьба, мольба) - один из древнейших жанров христианской музыки, основан на принципе чередования сольных возгласов-прошений и кратких хоровых повторов.

9

        Эгног - вино со взбитыми желтками и специями.

10

        Seuchekultur (нем.) - культура эпидемии.

11

        Que relevo! (порт.) - Какое облегчение!

12

        В оригинальном тексте игра слов: Mercy (Мерки) - уменьшительная форма от Меркуцио, murky - темный, мрачный, угрюмый.

13

        Майа (санскр.) - обольщение, иллюзия в индусской религиозной философии.