Уильям Сароян.

        Три, четыре, пять, вышел зайчик погулять

        Перевод с английского В. Лимановской


        В том году на Филдинг-авеню стоял старый двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской. Мы частенько ходили туда, сидели на ступеньках парадного крыльца, смотрели на проезжающие машины и делали вид, будто мы живем в этом доме. Дом был большой, но чей он, мы не знали. Джонни правду сказал тогда мистеру Фикинсу, когда Фикинс нас поймал: мы в самом деле ничего не знали об этом доме.
        В том самом году дом сгорел. Такого большого пожара жители Маги никогда не видали. Весь город сбежался смотреть, как горит старый дом. Это случилось в сентябре, поздно вечером. Вечер был холодный, темный, и вдруг все увидели в темном осеннем небе зарево. Было время ужина, но люди забыли про ужин на столе, и все помчались на пожар. Кто пешком, кто на велосипеде, кто на мотоцикле, а богатые - даже в автомобилях. Было очень красиво и страшно. Небо черное, и на черном небе такое яркое пламя, просто ужас.
        Все были возбуждены и хотели знать, как это произошло. Спрашивали друг у друга: кто мог это сделать? Многие кричали. Хоть знали, что дом пустой и никого в нем нет, а всё-таки кричали.
        Мы с Джонни часто ходили в этот дом и сидели на ступеньках парадного крыльца. Джонни был негр, хотя почти белый. Никто не любил Джонни, даже собственные братья его не любили.
        И всё-таки это не Джонни поджег дом.
        Его очень долго допрашивали и пугали, но он ведь ничего не поджигал.
        Шериф Аппли так его припугнул, что Джонни чуть не умер со страху. Шериф спросил его:
        - Почему ты это сделал?
        - Я ничего не делал, - сказал Джонни. - Честное слово. На что мне было поджигать дом мистера Фикинса? Я этого не делал. Спросите любого человека.
        - Любого? Кого, например?
        - Можете спросить Гленна, - сказал Джонни.
        - Гленна? Какой там ещё к черту Гленн?
        - Гленн Лайл, - сказал Джонни.
        - Ты имеешь в виду сына судьи Лайла? - спросил шериф.
        - Да, сэр, - сказал Джонни. - Идите спросите Гленна, делал я это или нет.
        - А откуда Гленн Лайл может знать?
        - Гленн Лайл - мой товарищ, - сказал Джонни. - Мы, бывало, всегда сидели с ним вместе там на ступеньках.
        - Ты, по-моему, черный, - сказал шериф.
        - Да, сэр. Я черный.
        - Морда, однако, у тебя необыкновенная, - сказал шериф. - Какой же ты товарищ сыну судьи Лайла? Тоже врешь небось.
        - Нет, сэр, не вру, - сказал Джонни. - Спросите сами у Гленна. Он вам скажет.
        Джонни был весь потный, когда я вошел в кабинет шерифа. После полуночи пожар уже потушили, но там ещё всё дымилось.
        - Ты Гленн Лайл? - спросил меня шериф.
        - Да, сэр.
        - Ты сын судьи Лайла?
        - Да, сэр.
        - Знаешь ты этого черномазого?
        - Знаю, - сказал я. - Это Джонни.
        - Вот видите! - сказал Джонни.
        - Каким же это образом ты знаешь черномазого? - спросил шериф.
        - Его отец - наш садовник, - сказал я.
        - Но почему этот черномазый тебе товарищ?
        - Вы его спросите, спросите, поджег я дом или нет, - сказал Джонни. - Он вам скажет. Гленн, разве это я сделал?
        - Как это черномазый тебе товарищ? - повторил свой вопрос шериф.
        Джонни он мог напугать, если хотел, но только не меня. Как будто мне не всё равно, какая у Дженни кожа! Допустим, что он даже черномазый, ну и что из этого? Что, если у него мать негритянка и отец белый? Какое мне дело до всей этой чепухи? Джонни Бруклин был моим товарищем, потому что мы выросли вместе. Черный отец Джонни был нашим садовником, сколько я себя помню. А с Джонни я всегда дружил.
        - По-моему, я могу выбирать себе в товарищи, кого хочу, - сказал я.
        - А твоему отцу известно, что у тебя товарищ - черномазый? - спросил шериф.
        - Если это ему неизвестно, то я уж тогда не знаю.
        - И я тоже не знаю, - подтвердил Джонни. - Мистер Аппли, сэр, спросите Гленна, поджигал ли я этот дом.
        - Скажи, это он этот черномазый, поджег дом мистера Фикинса? - спросил шериф.
        - Так же, как и мы с вами, - сказал я.
        - Слушай, малый, ты, кажется, можешь отвечать вежливо. Ты не имеешь права говорить со мной так нахально только потому, что ты сын судьи Лайла. Ведь можно же говорить правду без такого нахальства, а?
        - Он ничего не поджигал, - сказал я.
        - А кто ж тогда? - спросил шериф.
        Я знал, но не хотел говорить. Ведь все равно это ничего не изменило бы.
        - Мне-то откуда знать? - сказал я. - А Джонни этого не делал.
        - Значит, это ты? - сказал шериф.
        - Я могу так же и на вас сказать, - ответил я.
        Шерифу не понравилось, как я с ним разговариваю. Он, конечно, понимал, что мне известно, кто это сделал, но это было столь же хорошо известно и ему самому. Он знал не хуже, чем я, что сам мистер Фикинс поджег свой дом. И причину шериф тоже знал. Каждый, кто мало-мальски знал мистера Фикинса, его старый дом и всё то, что в нём случилось девять лет назад, не сомневался: мистер Фикинс сам совершил поджог.
        А раз мистер Фикинс умер, они решили свалить всю вину на Джонни Бруклина только потому, что он был негр со светлой кожей, сын белого человека. Когда они взломали дверь номера в гостинице Джефферсона и нашли там Фикинса мертвым, они решили, что можно всё свалить на Джонни. Ну, так они просчитались.
        - Ты мне не дерзи, - сказал шериф. - Я тут шериф, и мне доверена вся эта чертова округа. Я не позволю так со мной разговаривать какому-то десятилетнему мальчишке.
        - Мне одиннадцать, - сказал я.
        - Безразлично, десять или одиннадцать, я этого не позволю. Сиди на месте, не ерзай и отвечай по-человечески. Совершено преступление, и мой долг - найти виновного.
        - Но мы с Джонни не виноваты!
        - Ты ходил туда с этим черномазым, вы сидели на крыльце, шатались по двору вместе, правда?
        - Правда. Почти каждый день во время летних каникул, - сказал я.
        - Вот теперь ты разговариваешь по-человечески. Я свой долг обязан выполнять, и я его выполняю. Я понимаю, что сейчас ночь и тебе давно пора быть в постели, но я выполняю свой долг. Это был такой пожарище, какого никогда ещё не случалось в нашем городе.
        - Видел, - сказал я.
        - Все небось видели, - сказал шериф.
        В кабинете стало очень тихо. За домом, на газоне, толпилось человек двадцать-тридцать, но они разговаривали вполголоса. Они только ждали подтверждения, чтобы уволочь виновника поджога. Я слышал их разговор, когда шёл сюда. Они называли Джонни Бруклина. Для них это было удовольствие.
        Джонни ужас как перепугался. В кабинете находились только я с Джонни да шериф Аппли и его помощник Тед Гровер. Тед молчал. Он знал, кто поджег дом, и ему не нравилось, что шериф так стращает маленького негра потому, что кожа у него светлая, и потому, что родным отцом его был мистер Фикинс. Тед сидел за своим столом, жевал табак, то и дело сплевывая в плевательницу.
        - Этот пожар всполошил весь город, - сказал шериф.
        - Я не виноват, - сказал Джонни. - Можно мне идти домой?
        - Тебе лучше бы пойти со мной, - сказал я.
        - Нет, придется вам ещё посидеть, - сказал шериф. - Там за дверьми собралась целая толпа идиотов, они думают, что это сделал ты. Мне ещё придется повозиться с этими идиотами. Сиди спокойно. Если ты не виновен, то тебя никто пальцем не тронет. Мне нужно только, чтобы сын судьи Лайла отвечал по-человечески.
        - Я вам так и отвечаю, мистер Аппли, - сказал я.
        - Мне только это и нужно, - сказал шериф. - Не очень-то приятно, когда линчуют взрослого негра, а тут ещё какой-то десятилетний малец.
        - Мне одиннадцать, - сказал Джонни.
        - Всё равно - десять или одиннадцать, я не допущу, чтобы такое произошло у меня под носом. Я займусь этими хулиганами. Когда понадобится, мы с Тедом разгоним их по домам.
        Тед сплюнул жвачку и вытер рот рукой.
        - Чего это ты ходил туда с черномазым? - спросил меня шериф.
        - Как вам сказать? В каникулы мы гуляли по городу и однажды заметили этот желтый дом. Мы пошли по дорожке и сели на ступеньке парадного крыльца. Дом был большой, мы там каждый день сидели на крыльце и смотрели, как мимо проезжают автомобили.
        - Ну, вот это другой разговор. Давай рассказывай всё подряд. Я не намерен держать здесь целую ночь таких малышей. Когда мы с вами кончим, я разгоню этих хулиганов в два счета, а вас отвезем домой на машине.
        - По-моему, Джонни нельзя ехать домой, - сказал я. - Лучше пусть переспит сегодня у нас.
        - Как хочешь. Ну, рассказывай дальше.
        - Ну вот, - сказал я. - Один раз мы захотели забраться в дом, посмотреть, что там внутри. Мы подергали парадную дверь - она была заперта. Тогда мы хотели пройти через черный ход - он был также заперт. Я влез к Джонни на плечи и открыл окно, и мы забрались в дом.
        - Ну?
        - Внутри было очень красиво. Много комнат, на стенах картины, а в зале фисгармония. Она теперь небось сгорела.
        - Продолжай, - сказал шериф. - Фисгармония, ну и что?
        - Да ничего, просто мы на ней играли. Старомодная, не электрическая. Иногда я работал ногами, а иногда Джонни. Мы не знали, что хозяин - мистер Фикинс. Мы не знали, чей это дом. Джонни, бывало, говорит: "Кому, ты думаешь, принадлежит этот чудный дом? Как это никто не живет в таком хорошем доме?"
        - Ты это спрашивал? - обратился шериф к Джонни.
        - Да, сэр, - ответил он. - Такой большой дом, столько красивых вещей, и никто не живет.
        - Ты небось даже не знаешь почему? - сказал шериф.
        - Нет, не знаю, - сказал Джонни.
        Шериф посмотрел на Теда Гровера, и Тед сплюнул в плевательницу.
        - Ладно, продолжай.
        - Один раз мы были в доме и вдруг услыхали, что кто-то ходит на крыльце. Мы давай удирать через черный ход. Весь этот день мы играли на фисгармонии. Оказалось, что это пришел мистер Фикинс. Мы бежали что было духу, но он догнал нас у ограды. Сердитый такой, кричит: "Что вы, чертенята, делаете в моём доме?" А Джонни ему говорит: "Мы не знали, что это ваш дом. Мы вообще ничего не знаем".
        - Ну, а он что? - спросил шериф.
        - Сперва он очень разозлился. И даже ударил Джонни по лицу.
        - Он тебя ударил по лицу?
        - Да, сэр, - сказал Джонни.
        Шериф повернулся и снова посмотрел на Теда Гровера, и Тед снова сплюнул.
        - А потом, - сказал я, - мистер Фикинс начал делать какие-то фокусы.
        - Что значит фокусы?
        - Ну, словом, мне показалось, что он плачет, но он на самом деле разговаривал сам с собой.
        - А что он говорил?
        - Много всякого, я теперь уж забыл. Помню только, он сказал, что не хотел ударить Джонни. Потом он попросил нас вернуться с ним в дом. Там он вел себя смирно. Закрыл дверь залы, где стояла фисгармония, и говорит: "Три, четыре, пять, вышел зайчик погулять".
        - Три, четыре, пять, вышел зайчик погулять? - переспросил шериф.
        - Да, сэр, - сказал я.
        - Да, сэр, - повторил за мной Джонни.
        Громко тикали часы на стеке, было около часа ночи. Мне очень хотелось спать, но Джонни от страха забыл про сон.
        - Да, сэр, - сказал он, - три, четыре, пять, вышел зайчик погулять.
        - А дальше что было?
        - А дальше мистер Фикинс сел и начал смотреть вокруг, разглядывая фисгармонию, ковер, стулья, и пол, и стены, и потолок, а потом встал и подошел к портрету очень красивой девушки и опять начал делать какие-то фокусы и разговаривать сам с собой.
        - Чей это был портрет? - спросил шериф.
        - Наверно, его жены.
        - Ты, я полагаю, не знаешь, что она умерла девять лет назад? - сказал шериф.
        Я знал, и я также знал, что думает сейчас шериф. Я посмотрел на него, а потом на Джонни. Тед Гровер скрипнул стулом и сплюнул.
        - И ты, наверно, не знаешь, отчего умерла Грейс Фикинс? - спросил шериф.
        Я знал, что она покончила самоубийством, и знал также почему, но я не хотел, чтобы Джонни это слышал. Ему было достаточно и без этого.
        Я не ответил, и тогда Тед Гровер сказал:
        - Ладно, Гленн, рассказывай дальше шерифу, как было дело.
        Я снова принялся за свой рассказ, но вдруг остановился, потому что Джонни вскочил на ноги - снаружи послышались громкие крики и стук в дверь. Шериф достал большой револьвер, и Тед Гровер тоже.
        - Черт бы их побрал, этих хулиганов! - сказал шериф. - Тед, пожалуй, надо выйти и разогнать их по домам.
        - Да, пожалуй, - сказал Тед.
        - А вы, ребята, сидите смирно, - сказал шериф. - Ни шагу отсюда, слышите? Этого негра никто и мизинцем не тронет. Пока я здесь шериф, во всяком случае.
        Шериф Аппли и Тед Гровер вышли из комнаты и заперли за собой дверь, и мы слышали, как они прошли по коридору к выходу. Мы знали, что дверь на засове, но нам было страшно. Мне не нравилось, как там кричат, на улице.
        - Что они хотят со мной сделать? - спросил Джонни.
        - Не бойся ничего, - сказал я. - Они тебе ничего не сделают.
        У него было очень усталое, испуганное лицо, губы тряслись, вот-вот расплачется.
        - Лучше б я не родился на свет, - сказал он.
        - Ничего, - сказал я. - Шериф и Тед Гровер разгонят этих болванов в два счета.
        Мы слышали, как шериф Аппли орал за дверью и как ему отвечали таким же криком.
        - Я и не негр и не белый, - сказал Джонни.
        - Ты можешь остаться у нас, - сказал я. - Живи, пока не вырастешь, а потом уедешь.
        - За что они хотят убить меня? - сказал Джонни. - Я ведь ничего не сделал.
        - Сумасшедшие! - сказал я. - Но шериф не позволит им этого.
        - А почему мистер Фикинс себя убил?
        - Кто тебе это сказал?
        - Шериф. Гленн, почему он себя убил?
        - Не знаю.
        - Хороший он был человек, - сказал Джонни. - Хоть меня и ударил, но он был хороший человек.
        Я не ответил, мы оба прислушивались к крикам на улице. Толпа вдруг начала барабанить в дверь ещё сильнее. Джонни заметался по комнате, ища, куда бы спрятаться.
        - Что мне делать? - спрашивал он.
        Потом мы услыхали один за другим четыре револьверных выстрела, и люди начали кричать пуще прежнего. Мы слышали, как они напирают на дверь. И, наконец, она распахнулась, и тут началось что-то страшное: всё с топотом понеслись по коридору. Тогда мы открыли окно, выпрыгнули на газон и бросились бежать. Людей совсем не было, и мы побежали со всех ног, сперва через двор, а потом по Бейкер-стрит. На улицах было темно и пусто. Так мы пробежали все шесть кварталов до нашего дома. Папа сидел в зале и разговаривал с Сэмом Бруклином, нашим садовником, черным отцом Джонни.
        - Они выломали двери, - сказал я. - А мы с Джонни - прыг через окно и давай бежать.
        Мой отец пошел к телефону и начал звонить шерифу. Он звонил семь раз, в конце концов кто-то ответил. Это был не шериф и не Тед. Но папа слышал их голоса: они что-то громко кричали. Папа не стал разговаривать и повесил трубку. Он велел Сэму пойти в гараж и вывести машину. Сэм побежал во двор, а мой отец надел пальто на меня и на Джонни и тоже стал одеваться. Мы вышли из дому и сели в машину: я и Джонни на переднее сиденье с отцом, а Сэм - сзади. Отец дал ему ружье и два револьвера.
        - Держи их поближе к себе, - сказал ему отец.
        Машина тронулась, и скоро мы очутились на шоссе, несясь на север со скоростью семьдесят миль в час. Никто из нас не сказал ни слова.


        Уильям Сароян (род. 1908) - американский писатель, автор коротких рассказов а также романов и пьес. Наиболее известны его романы "Человеческая комедия" (1943) и "Приключения Весли Джексона" (1944), изданные в СССР в переводе на русский язык.