Тайна Лидии
Финн Сеттерхольм


Тайна Лидии #1
        Лидия обожает рисовать – однажды, увлекшись, даже расписала стены своей комнаты, – а любоваться старинными полотнами она может бесконечно. Если бы еще можно было побеседовать о секретах мастерства с их авторами! Однажды у двенадцатилетней художницы исчезают карандаш и альбом, а после возвращения пропажи и разговора со странным мальчиком, похожим на птицу, Лидия выясняет, что обладает способностью, о которой и не подозревала.
        Приложив руку к холсту Рембрандта, она переносится в Голландию XVII века – и тут же встречает художника! Необычный вид гостьи удивляет его, но общая страсть к живописи помогает им найти общий язык. Путешествие продолжается, и Лидия знакомится с Веласкесом, да Винчи, Дега и другими живописцами прошлого. Вместе с ней читатель может заглянуть в мастерские легендарных художников и даже подсмотреть некоторые секреты их творчества. Вот только где найти картину, которая вернет ее домой?
        Шведский писатель и музыкант Финн Сеттерхольм (родился в 1945 году) воссоздает дух давно ушедших веков ярко и убедительно, будто сам побывал в каждом из них. Фантастический сюжет побуждает заинтересоваться произведениями искусства и лучше их понять. «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» и «Мир Софии» – книги, вдохновившие Сеттерхольма, и «Тайна Лидии» не уступает им ни в познавательности, ни в увлекательности.
        Русскоязычного читателя знакомит с повестью Лидия Стародубцева – в ее переводе вы наверняка читали «Никто не спит» и «Совсем не Аполлон» Катарины Киери. А проиллюстрировала издание Маша Судовых, известная читателям «КомпасГида» по книгам Дмитрия Ищенко «В поисках мальчишеского бога» и Тамары Михеевой «Доплыть до грота».




        Финн Сеттерхольм
        Тайна Лидии


        Мир иллюзорен.
        Истину и ложь
        Разнит лишь цвет стекла,
        Через которое ты смотришь.
    Рамон де Кампоамор

        Перед тобой повесть о самой обычной шведской девочке по имени Лидия. Она наша современница, однако на ее долю выпали такие невероятные приключения, какие нам и не снились. Как же так вышло?
        Отчего в нашей жизни происходят необъяснимые вещи? Бывает, просто звезды так сойдутся: встретишь кого-нибудь неожиданно или заметишь то, на что раньше не обращал внимания.
        Кто-то, может быть, считает, что все дело в руках Лидии: ведь эта история случилась именно с ней, а не с ее подружкой Линн, например, или со мной, или с тобой. Хотя я-то думаю, что все дело в тайне, которая была у Лидии. Какая тайна? А вот какая: она верила в волшебство. И в то, что рано или поздно волшебство произойдет с ней. Правда, она точно не знала, что это будет. И слава богу. Ведь знай она заранее, какие невероятные, захватывающие, опасные приключения ее ждут, то, наверное, и вовсе не захотела бы выходить из дома. По крайней мере, так она рассуждала после.
        И вот еще что: многие люди – особенно ученые – думают, что все можно постичь умом. Но это не так. Как говорил дедушка Лидии: «Далеко не все поддается объяснению, но это еще не значит, что все непостижимое – неправда».



        Пролог





        21 сентября в газетах появились такие заметки:
        ПРОПАЛА ДЕВОЧКА ДВЕНАДЦАТИ ЛЕТ
        В субботу около двух часов дня в Стокгольме бесследно исчезла двенадцатилетняя девочка, находившаяся вместе с дедушкой на экскурсии в Национальном музее. Несмотря на предпринятые усилия, ее до сих пор не нашли. Допросы посетителей и сотрудников музея не дали никакого результата. Полиция предпочитает не комментировать произошедшее, но не исключает, что девочку могли похитить.



        Скамейка в парке

        Возвращаясь из школы на велосипеде, Лидия всегда ехала длинной дорогой – через парк. Она любила тропинки, огибавшие поросшие кустарником холмы, и высокие деревья. В солнечные дни, особенно в выходные, здесь было немало посетителей. В парке выгуливали собак и играли с детьми, на скамейках грелись на солнышке старики, кое-где прохаживались мамы с колясками, а в укромных уголках шептались влюбленные.
        Однажды, когда Лидия была еще маленькой, она заблудилась в этом парке. Сперва она весело бежала по дорожке, оставив родителей далеко позади, но вскоре поняла, что не знает, куда идти дальше и где мама с папой. Но девочка не испугалась, а лишь удивилась. Поднявшись по склону холма, она оказалась на поляне, посреди которой стояла скамейка. Вокруг не было ни души. Сердце забилось быстро-быстро: что-то ей подсказало, что это место принадлежит только ей и больше никому. Ветви деревьев скрывали Лидию от глаз посторонних, зато сама она видела даже то, что происходило на другом берегу озера. «Здесь меня никто не найдет!» – подумала она, сидя на скамейке и болтая ногами. Но через несколько минут на поляне показались запыхавшиеся мама с папой.
        – Бедная моя девочка! – воскликнула мама, подбегая к Лидии и подхватывая ее на руки. – Ты, наверное, страшно испугалась! А уж мы-то как волновались!
        – Почему? – спросила Лидия.
        Позже мама с папой много раз пересказывали эту историю родственникам и друзьям.
        Но это было давно. А теперь Лидии уже было двенадцать лет, но та скамейка на поляне по-прежнему оставалась ее укромным уголком. Почти каждый день, возвращаясь из школы, она присаживалась на скамейку, чтобы подумать и порисовать, погрустить или порадоваться. Она сидела там и в летний зной, и в зимнюю стужу, и под шепот осеннего ливня, и в свежий весенний полдень. Правда, зимой она присаживалась на скамейку лишь на минуту, стряхнув с нее варежкой снег, и только для того, чтобы показать неведомо кому: это место принадлежит ей круглый год. Самым удивительным было то, что за все эти годы она ни разу не видела на поляне других людей. Случалось, что кто-то проходил мимо по тропинке за деревьями, либо не замечая Лидию, либо бросая беглый взгляд в ее сторону и спеша дальше по своим делам. Однажды Лидия привела сюда свою подружку Линн, но та не поняла, что такого особенного в старой скамейке. Оглядевшись по сторонам, Линн бросила:
        – Значит, ты сюда каждый день ходишь? Понятно… Ну пойдем? Уже вроде все здесь посмотрели…
        Лидия не особо расстроилась. Вообще-то она взяла с собой подругу только потому, что та никак не могла понять, зачем Лидия всегда едет кружной дорогой через парк, да еще и торчит там в каком-то укромном уголке, хотя они договорились встретиться после школы. Даже хорошо, что Линн это секретное место не заинтересовало, – значит, оно останется особым, волшебным уголком Лидии. Почему волшебным – этого она объяснить не могла, а только чувствовала с того самого дня, когда четырехлетней девочкой заблудилась в парке. Правда, об этом она никому не рассказывала. Это была ее тайна.
        Вот и на этот раз Лидия налегала на педали, чтобы подняться по склону холма, не слезая со своего голубого велосипеда. Темные волосы развевались по ветру, а крыло велика, которое папа вот уже месяц обещал привинтить получше, громыхало на ходу. Добравшись до места, Лидия бросила велосипед в траву и присела на скамейку – отдышаться.
        День был осенний, хмурый, тихий. День легкой грусти и молчаливого ожидания. Деревья и кусты уже начинали желтеть, тут и там виднелись пятна золота и охры. Лидия открыла альбом для рисования, который всегда носила с собой. Почти все листы в нем были изрисованы. Вот дельфины, которых она нарисовала на математике, а вот девочка с факелом и развевающимися по ветру волосами, нарисованная дома за кухонным столом. Здесь – плачущий дракон, а там – лошади, которых Лидия начала рисовать несколько дней назад и всё не могла закончить, без конца перерисовывая. Ноги никак не выходили. Лидия вздохнула и взяла карандаш. Она рисовала всегда и везде. Когда блокнота не было под рукой, она рисовала на обрывках бумаги, чеках из магазина, газетах и рекламных листках.
        – Лидия, а, Лидия? Что будет, если отобрать у тебя карандаш? – поддразнивали ее мальчишки в классе.
        – Возьму кисточку, – бурчала она.
        Хотя дразнили Лидию редко, потому что и она за словом в карман не лезла. К тому же весь класс восхищался тем, как здорово она рисует. Так было еще в детском саду. Если честно, похвалы ей даже надоели. Особенно докучало, когда кто-нибудь стоял за спиной, пока она рисовала.
        – О, как красиво! Ну надо же, какой талант!
        Или:
        – Как это у тебя выходит, Лидия? У меня никогда так не получается.
        Иногда одноклассницы – например, Анна, Ребекка или Оливия – подсаживались к ней и пытались срисовывать. Раньше это Лидию раздражало, но теперь она просто не обращала на них внимания.
        Сама Лидия редко бывала довольна своими рисунками. Когда она была маленькой, ей почти всегда нравилось то, что получалось: например, принцесса, которую она нарисовала несколько лет назад. Когда она выводила улыбку принцессы и цветы на лугу, пальцы щекотало от радости. Этот рисунок до сих пор висел в папином кабинете, но теперь принцесса казалась Лидии неуклюжей и уродливой.
        – Папа, пожалуйста, убери рисунок! – просила она. – Я нарисую что-нибудь получше.
        – Конечно, нарисуешь, – кивал папа. – Но этот рисунок я не уберу, очень уж он красивый.
        Итак, Лидия сидела на скамейке и в пятнадцатый раз перерисовывала ноги лошадей. С каждым разом получалось все хуже: от усердной работы ластиком бумага стала грязно-серой. В конце концов Лидия рассердилась и отбросила альбом в сторону. Она посмотрела на свои руки, похожие на мамины: тонкие длинные пальцы, а мизинец короткий, будто с чужой руки. Кончики пальцев серые от карандаша, а костяшки и ладони – в зеленых и фиолетовых точках и штрихах от фломастера. Лидия не была грязнулей – даже наоборот, она любила чистоту. Но сколько она ни мыла руки, они всегда были в пятнах краски.
        – Лидия, ну и пальцы! – вздыхала мама. – И под ногтями краска… Тебе надо научиться ухаживать за руками.
        Лидия отвечала, что краску из-под ногтей не вычистить даже щеткой.
        Мама у Лидии была красавица и выглядела очень элегантно в блузке фисташкового цвета и нежно-сиреневой юбке. Волосы у мамы были каштановые и волнистые, а у Лидии – темные и прямые. У мамы глаза были голубые, а у Лидии – карие. У мамы были пухлые губы, которые она красила помадой, а у Лидии рот был маленький. Иногда, когда мама целовала ее, на щеке оставался красный след.
        – Мама, ну что ты наделала! – сердилась Лидия, стирая помаду.
        – Ничего, ты и так вся в краске, пачкуша моя, – смеялась мама.


        Лидия вытянулась и расправила плечи. Несмотря на затянутое облаками небо, было тепло. Правое запястье покраснело и чесалось – говорят, это называется крапивница. Иногда она проходила почти совсем, но потом снова возвращалась. Лидия посмотрела на часы: четверть пятого, пора ехать домой. Лошади у нее так и не получились. Но она обещала позвонить Линн.
        Тут за спиной раздался шорох. Обернувшись, Лидия увидела большую птицу, только что вспорхнувшую над землей. Шумно взмахивая крыльями, птица стала летать вокруг Лидии: круг, другой, третий… наконец она опустилась на скамейку. Лидия испугалась и чуть не побежала прочь, но любопытство одержало верх. Темно-серая птица, необыкновенно крупная и взъерошенная, пристально смотрела на Лидию глазами– бусинами и ничуть не боялась. Что же это за вид? Лидия не очень разбиралась в птицах, но сразу поняла, что это не сорока и не ворона. Может быть, ворон? Она слышала, что в?роны очень умны. Кажется, у какого-то божества в древнем мифе было два ручных в?рона… Но неужели они такие большие?
        Лидия осторожно протянула руку к взъерошенной птице, едва не коснувшись ее оперения, но птица не улетела и лишь продолжала смотреть на девочку. Лидии стало не по себе.
        – Здравствуй, – прошептала она, – ты кто?
        Птица разинула клюв, и у Лидии побежали мурашки по коже. Казалось, она хочет что-то сказать! Нет, говорящих птиц не бывает! Лидия даже рассердилась на себя. Только попугаи умеют говорить! Вдруг птица вытянула шею, схватила карандаш и, шумно взмахнув крыльями, поднялась над кустами.
        Девочка застыла в изумлении. Придя в себя, она на всякий случай заглянула под скамейку, чтобы проверить, не упал ли карандаш в траву. Но там его не было. Птица давно скрылась за деревьями. С ума сойти! Птица украла карандаш.
        Подул ветерок, и стало прохладно. Лидия вскочила на велосипед, чтобы ехать домой, и покатила по склону холма.
        На полпути ее вдруг осенило. Она так и знала, знала всегда, с самого первого дня! Скамейка на поляне – волшебная. Птица – это знак. Но что за знак? Хороший или плохой? Лидия усиленно размышляла, наморщив лоб. На всякий случай она решила никому не рассказывать о том, что произошло. Не хотелось, чтобы над ней смеялись.



        Обои в комнате Лидии

        Лидия и ее родители жили в большом старом доме. Папа все собирался его ремонтировать, но руки не доходили. Комната Лидии – самая большая в доме, с окнами на три стороны – была на втором этаже. В одно окно можно было наблюдать восход, а в другое – закат. Когда Лидия была маленькой, она любила разъезжать по комнате на роликах вместе с друзьями, которые приходили в гости. Мебели в комнате почти не было – кровать, книжный стеллаж и старое кожаное кресло, в которое Лидия любила забраться с ногами и читать, рисовать или просто размышлять. У окна стоял старый, видавший виды стол красного дерева с множеством ящиков – возможно, и потайных, как думала Лидия. Она не раз пыталась найти тайники: полностью выдвигала ящики, осматривала стол со всех сторон и стучала по дереву, но так ничего и не нашла. Однако один ящик Лидия открыть так и не смогла: ключа, чтобы отомкнуть замок, не было. Девочка перепробовала все ключи в доме – ни один не подходил. Папа утверждал, что ящик пуст: когда стол переносили, внутри ничего не гремело и не шуршало.
        Стены в комнате Лидии были выкрашены в разные цвета: желтый, голубой, зеленый и серый. Этому предшествовала отдельная история. Лидии разноцветные стены не очень нравились, папе с мамой тоже – это был вынужденный компромисс. Когда семья переехала в этот дом, стены комнаты были оклеены светлыми обоями в тонкую серую полоску. Не самый интересный узор, сказала мама, но по крайней мере не бросается в глаза. Здесь можно повесить фотографии и плакаты, добавила она.
        – Я хочу картины, – сказала Лидия. – Настоящие, как в музеях и дома у дедушки.
        Мама с папой засмеялись и ответили, что такие картины им не по карману, но дома наверняка найдутся симпатичные репродукции. Однако девочке они не пришлись по вкусу.
        Однажды Лидия сидела в своей комнате и рисовала. Этот день она помнила очень хорошо. Ей было шесть, и рисовала она цветными карандашами на большом расстеленном на полу листе бумаги. Все началось с цветочного узора в уголке. Постепенно он разросся и заполнил собой весь лист. Когда места для новых цветов не осталось, Лидия повесила рисунок на стену. И увидела, что он не завершен! В воображении возникали новые и новые фигуры и формы. Кончик зеленого карандаша будто сам по себе скользнул с листа на стену. Лидия, конечно, знала, что на обоях рисовать нельзя, но не смогла устоять перед соблазном. Перед глазами плясали цветы и завитушки, Лидия дрожала всем телом, но рука двигалась твердо. Она рисовала как в трансе. Перед ней раскинулся южный пейзаж: высокие горы, лианы, пасущиеся газели, тигры, слоны, обезьяны, бабочки и море, море цветов. Карандаши, которыми она начала рисовать, закончились, пришлось взять новые цвета. Тигры в голубую полоску, фиолетовые слоны, зеленое небо, черные цветы и розовые жирафы. Лидия стояла на кровати и выводила птиц, кружащихся вокруг солнца, когда в комнату вдруг вошла
мама. Лидия обернулась, ее глаза светились от восторга: какая красота! Но мамин взгляд говорил нечто совершенно иное.
        – Лидия, что ты натворила! Какой ужас, не ожидала от тебя такого!
        Вскоре вернулся папа и рассердился едва ли не сильнее, чем мама.
        Лидия плакала, кричала и топала ногами. Глаза туманили слезы, ей хотелось убежать в нарисованные джунгли и спрятаться за деревом.
        – Как ты могла, Лидия! О чем ты думала!
        – Ни о чем я не думала! Просто так вышло.
        – Придется переклеить обои, а это денег стоит! – укорял папа.
        – Но я хочу такие обои, это моя комната… – всхлипывала Лидия.
        Мама позвонила дедушке и рассказала о происшествии. Тот посоветовал оставить Лидию и ее нарисованные джунгли в покое.
        – Ты, конечно, всегда был оригиналом, – вздохнула мама, – но нельзя же, чтобы ребенок размалевывал стены как заблагорассудится…
        Дедушка приехал и привез с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать обои на память. Потом он отвел Лидию в кафе и угостил пирожными. Они долго говорили, и дедушка обещал купить Лидии мольберт и настоящие масляные краски, когда она немного подрастет.
        Мало-помалу страсти улеглись: прошло несколько дней, и нарисованные джунгли Лидии разонравились. Многое хотелось переделать: вот если бы тогда под рукой были другие краски, если бы она не спешила… Так что мало-помалу она согласилась, что обои надо переклеить. Но узор, выбранный мамой, ей не нравился.
        – Ты только посмотри, какие милые красные розочки! – уговаривала мама.
        – Они не красные, они розовые, как поросята, – не сдавалась Лидия. – Розы такими не бывают.
        Лидию отвели в магазин обоев, но и там ей ничего не понравилось: все было либо скучным, либо уродливым, либо слишком детским.
        – Тогда покрасим стены, – решил папа. – Дешевле выйдет.
        Тут, конечно, начался спор о том, какого цвета должны быть стены. Лидия хотела выбрать яркий цвет, но мама заявила, что яркие цвета режут глаз.
        – А мне не режут! – возразила Лидия.
        Наконец мама с папой сдались и разрешили Лидии самостоятельно решить судьбу комнаты. Любой цвет, лишь бы не черный. Но черный Лидии и самой не нравился: что это за цвет – и не цвет вовсе!
        Так стены в комнате Лидии стали разноцветными: одна стена желтая, как солнце, вторая – голубая, как море, третья – зеленая, как лес, а четвертая – серая, как тучи.
        Но где-то над кроватью, под слоем зеленой краски, были ее джунгли. И порой Лидии хотелось снова их увидеть, хоть ей и было уже целых двенадцать лет и тот детский рисунок наверняка показался бы ей ужасно нелепым. Дедушкин фотоаппарат сломался, так что даже фотографии джунглей не осталось. Теперь они жили только в ее воображении.
        Дедушка сдержал слово: однажды, разворачивая рождественский подарок, Лидия увидела мольберт, кисточки, холст и настоящие масляные краски. Она чуть не заплакала от радости. Мольберт был из красивого темного дерева и латуни, и его можно было делать выше или ниже.
        Но рисовать масляными красками оказалось совсем не просто. Красивые оттенки слились в грязно-бурую массу, которую Лидия попыталась стереть тряпкой, смоченной в терпентине[1 - Терпентин (лат. terebinthina), или скипидар, – смолистое липкое вещество, используемое для разбавления красок, в олифах, лаках и в качестве растворителя. – Здесь и далее примеч. ред.], перепачкалась с ног до головы, рассердилась, выбросила испорченный холст в окно и набрала дедушкин номер.
        – Я никогда не научусь писать маслом!
        – Терпение, только терпение, – ответил дедушка. – Ты слишком торопишься. Масло очень долго сохнет. А если просветить картины Рембрандта рентгеном, то увидишь, сколько там слоев краски.
        Да, терпения Лидии не хватало, но она обожала смотреть на картины. Когда ей удавалось уговорить маму и папу отвести ее в музей, то терпения не хватало родителям: перед понравившейся картиной Лидия могла стоять часами, хоть до самого закрытия.


        Лидия сидела в своей комнате. Папа должен был прийти домой только через час, а мама возвращалась еще позже. Дома было совсем тихо. Сначала Лидия хотела позвонить Линн и обо всем рассказать, но потом передумала. Что рассказать – что птица украла ее карандаш?
        – Ну и что? – ответила бы Линн. – Это, наверное, сорока. Они воруют блестящие предметы. Я читала. В сорочьих гнездах даже серебряные ложки находят.
        И если бы Лидия стала объяснять, какая удивительная ей встретилась птица, то Линн только посмеялась бы над ней. А этого Лидии совсем не хотелось.
        За окном слышались смех и удары мяча: соседские мальчишки, семилетние близнецы Хуан и Марко, играли во дворе. Топали они как целое стадо слонов. Их семья приехала из Аргентины, и мальчики то и дело пытались заговорить с Лидией по-испански. Она качала головой и разводила руками: не понимаю! – но их это не останавливало.
        – ?Hola! ?Como estas? ?Podes jugar con nosotros![2 - Привет! Как дела? Пойдем играть с нами! (исп.)] – со смехом кричали они.
        Линн шутила, что в Лидию влюбились сразу два аргентинца.
        Иногда Лидия видела родителей Хуана и Марко: они проходили мимо ее дома во время воскресной прогулки. Папа был очень загорелым, серьезным и всегда носил очки от солнца. У низенькой и пухлой мамы были красные губы и длинные черные ресницы. Она обычно приветствовала Лидию кивком и улыбкой. Лидия кивала в ответ и жалела, что не знает испанского.
        Смеркалось. Солнце, лучи которого золотили желтую стену в комнате Лидии, закатилось за лес. Она сидела в глубокой задумчивости. Четырнадцатое сентября – эту дату она запомнит надолго. В этот день все и началось.
        Ночью Лидия проснулась от собственного крика. Ей снилось, что она лезет на необычайно высокое дерево, на верхушке которого качается птичье гнездо. Забравшись в него, Лидия увидела горку золотых монет, но стоило ей взять несколько штук в руку, как они превратились в перья. Тут она обнаружила, что и руки целиком покрылись перьями. Тогда Лидия стала лезть вниз по стволу, но пошел такой сильный дождь, что ее буквально смыло с дерева. В эту секунду она и проснулась. Блокнот! Она забыла свой блокнот на скамейке в парке! Не может быть! Это все из-за птицы. Уж что-что, а свои рисовальные принадлежности Лидия никогда нигде не забывала. Завтра альбом надо забрать, если никто его не взял. Хотя кто мог бы его взять? Ведь скамейка в парке – тайное место, и больше туда никто не ходит.



        Блокнот Лидии

        Когда папа Лидии завтракал, на столе всегда было одно и то же: поджаренный хлеб, сыр с очень резким запахом и газета, которую папа не спеша просматривал, прихлебывая кофе.
        У папы были каштановые волосы и прямой нос. Он носил очки, но иногда снимал их, чтобы потереть глаза костяшками пальцев.
        Лидия сидела напротив и пила чай. Время от времени папа задавал какой-нибудь вопрос и, якобы выслушав ответ, задумчиво кивал и говорил, что Лидия, скорее всего, совершенно права. Так было всегда: даже если Лидия отвечала какую-то ерунду, папа кивал и соглашался.
        – Да, конечно, именно так. Устами младенца глаголет истина.
        Но когда Лидия всерьез принималась что-нибудь рассказывать, папа мог перебить ее на полуслове:
        – Послушай-ка, что тут написали! Пятьдесят восемь отделений почтовой связи будут закрыты за ненадобностью. А вот на интернет-сообщение выделено двадцать миллиардов крон. Что скажешь?


        Уроки тянулись один за другим. Лидия рисовала завитушки в тетради по математике, в тетради по шведскому, на обложке учебника по истории. Где-то далеко, будто на другом конце длинного тоннеля, раздавался голос учителя. За окном светило яркое солнце, и полоска света, проникшая в зазор между шторами, тянулась до самой парты Лидии, словно указывая на нее. Выйдя на перемене во двор, Лидия вдохнула полной грудью, жадно глотая прозрачный осенний воздух. Голуби искали хлебные крошки, высоко в небе кружили чайки. Сизые голуби, белые чайки. Но Лидия думала только о черной птице.
        – Лидия, ты что, оглохла? Ты не здесь?
        Перед ней стояла рассерженная Линн.
        – Ты почему вчера не позвонила?
        – Ой, у меня такое приключилось! Вечером позвоню и все расскажу.
        Наконец уроки закончились. Лидия едва ли не первой выбежала из школы, но никак не могла найти ключ от велосипедного замка. Когда она, обыскав все карманы, наконец нашла его, все уже разъехались. В парке тоже было малолюдно. Солнце пригревало, но дул прохладный ветер. Поднявшись по склону холма, Лидия вышла на любимую полянку и увидела свой блокнот. Сев на скамейку, согретую солнцем, она нежно погладила обложку. Все было как всегда: шелестела листва, щебетали птицы, жужжали пчелы. Трудно было поверить, что в этом тихом месте вчера случилось нечто необыкновенное.
        Но что-то все-таки было не так. Лидия чувствовала это невидимое, едва заметное изменение всем телом, но не могла объяснить. Может быть, оттенок травы стал другим? Нет, и трава, и белые с желтым цветочки, и серый гравий, и зеленая краска на облупившейся скамейке – все было прежним. Может быть, запах? Лидия втянула носом предвечерний воздух и уловила слабый аромат – почти знакомый, но только почти. Он был словно не отсюда и будто напоминал о том, чего уже нет. Лидия жалела, что у нее не собачий нюх: так хотелось пойти по этому следу и разгадать загадку. Запах не был неприятным, но казался чужим, необычным. Лидия снова принюхалась. Аромат источал блокнот, который она держала в руках! Лидия стала осторожно перелистывать страницы. Кто мог оставить такой аромат? Вот досада! Лидия не любила, чтобы ее блокнот листали без разрешения.
        Вот дельфин, вот девочка с факелом, вот дракон, а вот лошади с грязно-серыми от ластика ногами. Значит, и на них кто-то тайком смотрел? Какой-то чужак со странным запахом сидел на ее секретной скамейке и листал ее альбом?! Лидия сердито перевернула последнюю страницу и обомлела. Вчера она была пустой, а теперь… теперь там была надпись. В глазах потемнело, сердце застучало быстрей, дыхание перехватило. Лидия не сводила глаз с короткой надписи: всего несколько цифр и букв, но выведены они были таким затейливым, старинным почерком, что сразу и не разберешь. Наконец Лидия прочла:
        18 сентября. 15:00.
        И всё. Лидия дрожащими руками листала альбом, но больше ничего найти не могла. Господи боже мой, кто же мог это написать? И зачем? Восемнадцатое сентября… сегодня пятнадцатое. Через три дня. И что тогда произойдет? Послание явно адресовано Лидии, это же ее блокнот. Но о чем идет речь? О встрече? С кем и где? На этом месте? Вопросов было много. Лидия осторожно провела кончиками пальцев по странице с надписью. Буквы были выведены тушью и украшены изящными завитками – писала искусная рука. Кажется, примерно такие буквы Лидия видела в одной книге про Средневековье. Она поднесла альбом к лицу: да, пахла именно надпись – точнее, чернила. Именно этот аромат казался таким знакомым и незнакомым одновременно.
        Издалека донесся звук церковного колокола: четыре часа. Вчера Лидия была на этом месте примерно в то же время, именно тогда начались чудеса: сначала птица украла карандаш, теперь вот это послание в альбоме. Лидия вспомнила, как она, бывало, сидела на скамейке и желала, чтобы это место и вправду оказалось волшебным. Последнее время это желание казалось ей смешным и детским. Но вот поди ж ты, чудеса и вправду начались. Необъяснимые происшествия. Или объяснимые? Ведь птицы порой крадут предметы, а надпись могла оказаться чьей-то шуткой. Просто у шутника необычный, очень красивый почерк. Но почему все произошло в течение одних суток? Наверное, события все же связаны между собой?
        Голова едва не трещала от мыслей и догадок. Для начала надо определиться с двумя вещами. Во-первых: рассказать кому-нибудь о произошедшем или нет? А если да, то кому? Сперва Лидии хотелось вскочить на велосипед и покатить к Линн. Или рассказать маме с папой. Ведь, если подумать, произошло нечто жутковатое. Но Лидия сидела на скамейке и не двигалась с места. Ей могли не поверить. К тому же, как говорит мама, Лидия всегда идет собственным путем. У нее свои тайны. Значит, и это ее тайна, которую нельзя никому открывать, иначе все испортишь.
        Второй вопрос был прямо связан с первым: приходить или не приходить сюда восемнадцатого сентября. Ведь речь, скорее всего, идет об этом месте. Можно ли отправляться на встречу одной? Мама предупреждала: никогда не вступай в беседу с незнакомцами! Любой из них может оказаться убийцей или насильником.
        Но кто мог оставить такую надпись? Шутник? Привидение? Черная птица? Раз она умеет красть карандаши, то, может быть, и писать наловчилась? Хотя надпись была сделана не карандашом, а чернилами. Лидия улыбнулась: она представила себе черную птицу с карандашом в клюве и пером, выдернутым из собственного крыла, в лапе.
        Нет, все-таки Лидии очень хотелось прийти в парк восемнадцатого сентября и встретиться – с кем? С кем бы то ни было. Пусть даже это рискованно. Может, спрятаться в кустах и посмотреть, кто подойдет к скамейке? Как старшая сестра Линн Фелисия, когда ей назначил свидание парень из интернета. Фелисия и ее подружка спрятались за кустом, чтобы посмотреть, симпатичный он или нет. Парень оказался так себе, и они убежали, даже не поздоровавшись. Это Лидии рассказала Линн.
        Девочка никак не могла решить, что делать. Но до восемнадцатого оставалось три дня. Мало ли что произойдет за это время – может быть, все еще прояснится самым естественным образом. Или сверхъестественным. Лидия почувствовала, как по телу пробежала дрожь – то ли от страха, то ли от предвкушения приключений. Место, которое она знала как свои пять пальцев, уже никогда не станет прежним, и от этого девочке сделалось немного грустно – будто закончилась целая эпоха ее жизни. С другой стороны, начиналось что-то новое и неизвестное. Лидия посмотрела на свои руки: большой и указательный пальцы правой руки были в фиолетовых пятнах от фломастера, которым Лидия рисовала в тетради по математике. Но руки не дрожали.
        Девочка закрепила блокнот на багажнике велосипеда и покатила прочь.



        Музеи Европы

        Лидия сидела в дедушкиной приемной. Он был врачом. В это послеобеденное время пациентов в очереди было довольно много. Дедушку очень ценили, хотя он был уже совсем не молод. Собственно говоря, ему давно пора было на пенсию, но он никак не мог перестать работать. И пациенты очень хотели, чтобы он продолжал их лечить. Единственным дедушкиным недостатком была медлительность – он совсем не умел спешить. Так что в приемной нередко вырастала очередь. На этот раз здесь собралась компания из двух пожилых дам, одного мужчины и Лидии. Она хотела показать дедушке крапивницу на руке.
        Если не считать собственной комнаты, больше всего на свете Лидия любила дедушкину приемную. Все прочие комнаты ожидания были скучными, холодными, с жесткими стульями и неинтересными газетами на журнальных столиках. А дедушкина приемная больше напоминала уютную гостиную. Огромный диван, обитый пушистым зеленым бархатом, и кресла, в мягких подушках которых можно было спрятаться едва ли не целиком. Дубовый стол, книжный стеллаж и торшер с золотистой бахромой, излучающий мягкий, теплый свет. На стенах висели настоящие, написанные маслом картины. Лучшая из них располагалась над диваном. Она изображала бушующее море. Пенные волны вздымались над судном с изорванными парусами. По небу неслись черные тучи, в просвете между которыми виднелась ледяная луна, освещавшая свирепые воды. Дедушка как-то пояснил, что это работа художника-мариниста. Лидия обожала смотреть на нее. Картина была прекрасной и страшной одновременно. Глядя на нее, Лидия будто слышала гул бури и крики несчастных моряков, обреченных на гибель; она чувствовала, как ветер рвет одежду, а губы делаются солеными от морской пены.
        Кроме этой картины на стенах приемной висели еще три. Одна изображала пасущихся на лугу коров, а две другие были портретами. Молодой человек в военной форме казался очень печальным, и, когда Лидия спросила дедушку почему, тот ответил, что все друзья этого молодого мужчины, скорее всего, погибли на войне. А может быть, он скучал по жене и детям. Второй портрет изображал женщину в красивом белом кружевном платье, которая обнимала детей – мальчика и девочку. Наверное, это была семья солдата? По крайней мере, так казалось Лидии. Дедушка кивал в ответ – конечно, очень даже может быть. У девочки, одетой в голубое платье, были вьющиеся каштановые волосы и взгляд, всегда устремленный на Лидию. В детстве Лидия воображала, что это ее старшая сестра. И каждый раз, когда она смотрела на портрет, девочка в голубом платье ловила ее взгляд.
        – Сколько еще мне тут сидеть?
        Лидия вздрогнула. Ворчливый голос принадлежал мужчине, устроившемуся на диване. У него были острый нос и недовольно поджатые губы. Пряди блеклых волос обрамляли лысину.
        – Меня записали на определенное время, почему я должен сидеть и ждать целый час… – бормотал мужчина. – Он что, уснул, этот доктор?
        Лидия покраснела от злости. Как он смеет так говорить о дедушке! Она почти уже собралась ответить, но вовремя вспомнила, что молчание – золото, подошла к стеллажу и взяла альбом «Музеи Европы».
        В приемной не было глянцевых журналов: дедушка выписывал только серьезные газеты и «Шведский вестник медицины» – все люди любят читать статьи о болезнях, говорил он, а раз так, пусть читают правду, а не выдумки. Но Лидии не было дела до болезней. Ее интересовал только двухтомник «Музеи Европы», стоявший на нижней полке стеллажа. Тома были большие, в темно-красном переплете, и Лидии приходилось держать их обеими руками, чтобы не уронить. В этих альбомах были репродукции картин из самых разных музеев. Лидия рассматривала их так много раз, что почти сроднилась с ними. Здесь были рыцари в доспехах, гарцующие лошади, принцессы в удивительных нарядах, красавицы с веерами, пейзажи с замками и крепостями, марширующие военные и семьи, обедающие в старинных интерьерах. Здесь были фазаны и пасущиеся олени, блюда с фруктами и вазы с цветами, пухлые обнаженные купальщицы и ангелы, черти и люди с винными кубками в руках. Под картинами были комментарии, но Лидии они казались скучными, и она обычно читала только название и имя художника. И еще в каком музее хранится полотно.
        Дедушка любил рассказывать Лидии об этих картинах.
        – Это «Мона Лиза». Ее написал Леонардо да Винчи. Возможно, это самая знаменитая картина на свете. А что она говорит тебе, Лидия?
        Лидия провела кончиками пальцев по гладкой бумаге. Репродукция была как будто вклеена внутрь страницы. Мона Лиза показалась Лидии самодовольной.
        – Понятно, – ответил ей тогда дедушка. – А это картина Рембрандта. Смотри, как красиво лучи освещают мужчину, хотя фон на портрете темный!
        Но Лидии больше нравилась другая картина Рембрандта: мужчины в черном стояли вокруг стола, на котором лежал труп со вскрытой рукой – даже сухожилия было видно.
        – Это медицинское вскрытие, – пояснил дедушка. – А это студенты, которым предстоит стать докторами. Они вскрывают тело, чтобы посмотреть, что внутри и от чего умер больной. Когда я учился, мы тоже так делали.
        Лидия долистала до любимой картины под названием «Рождение Венеры»: в огромной раковине посреди моря стоит девушка. Это Венера, рожденная из морской пены, слева от нее – бог ветра и богиня цветов, справа – еще одна богиня. Написал картину Боттичелли. Как-то раз Лидия попробовала нарисовать такую же, но это оказалось ужасно сложно.
        Дедушка любил говорить, что, как только он выйдет на пенсию, они с Лидией поедут в путешествие по Европе и она увидит знаменитые музеи Парижа, Лондона и Мадрида. Картины в оригинале – это нечто особенное, добавлял он.
        – А, Лидия! Заходи!
        Дедушка приоткрыл дверь кабинета и пригласил ее войти. С некоторых пор в его приемной не было медсестры, и он сам вызывал пациентов, ожидающих своей очереди.
        – Я пришел раньше! Сейчас моя очередь! – протянул ворчливый мужчина.
        – Нет, сейчас очередь этой девочки.
        – Иди, иди, деточка, – поддакнула одна из пожилых дам. – Все должно быть по правилам.
        – Что это за приемная, здесь даже электронной очереди нет! – возмутился мужчина и хотел добавить что-то еще, но тут Лидия, несшая первый том «Музеев Европы» к стеллажу, споткнулась о край ковра. Книга выскользнула из ее рук и упала на ноги ворчуна, который прямо-таки завопил от боли. Девочка застыла на месте, не зная, что делать, а ворчун побагровел от злости.
        – Смотри, куда идешь! У меня мозоли и вросший ноготь на ноге!
        – Хорошо, что доктор рядом! – прыснула пожилая дама.
        – Ой-ой-ой! Какие мы сердитые! – добавила вторая.
        Лидия не смела даже взглянуть на мужчину. Не сводя глаз с девочки на картине, которая, как обычно, смотрела прямо на нее, Лидия поспешила в кабинет. Пока дедушка осматривал ее запястье, она рассказывала о происшествии в приемной.
        – Если бы я читала еженедельник с комиксами, то ему не было бы так больно.
        – Гранит науки… – рассеянно ответил дедушка. – А сыпь твоя пройдет, если будешь мазать мазью.
        – Папа говорит, что у меня аллергия на краски.
        – Глупости, – отрезал дедушка, выписывая рецепт. – С этой мазью сыпь пройдет за две недели. Без мази – за четырнадцать дней.
        Лидия задумалась. Дедушка часто говорил замысловатые вещи. Но беспокоило ее другое: она не могла решить, стоит ли рассказывать ему о странных событиях в парке. Ведь пока еще это была ее тайна, о которой не знала ни одна живая душа. И еще Лидия не знала, стоит ли ей идти на встречу в парке. В одном она не сомневалась: дедушка не станет над ней смеяться, не скажет, что она все придумала.
        – О чем ты задумалась?
        Она пожала плечами. Наверное, надо рассказать, но не сейчас. Сначала надо хорошенько все обдумать. Так она и ответила.
        – Сначала обдумай, потом расскажи, – согласился дедушка.
        Сам он, по собственному признанию, был из тех, кто сначала говорит, а потом думает. И после жалеет.
        Напоследок дедушка спросил, помнит ли Лидия, что в субботу они собрались в Национальный музей. Как не помнить! Лидия ждала этого вот уже несколько недель. Национальный музей – это, конечно, не музеи Европы, но пока и он сгодится. Лидия ходила туда уже несколько раз, но давно.
        – Сначала в кафе, потом в музей? – предложил дедушка.
        Но Лидия хотела начать с картин. Дедушка пообещал встретить ее на остановке автобуса в час дня в субботу, и Лидия стала прощаться, чтобы он поскорее принял того ворчуна, который никак не мог дождаться своей очереди. Заметив, что некоторые особо нетерпеливые могут и подождать, дедушка засмеялся, а потом добавил, что врач, конечно, не должен так говорить. Обняв дедушку – от него, как всегда, пахло какими– то лекарствами, – Лидия пошла к двери.
        – Следующий! – объявил дедушка, и Лидия выскользнула из кабинета, стараясь не смотреть на хромающего ворчуна. Пожилые дамы куда-то отлучились.
        Снова оказавшись в приемной, Лидия, как обычно, бросила взгляд на картину с дамой и детьми. Сердце застучало быстрее… Не может быть! Лидия отвела взгляд, а потом посмотрела еще раз. Все то же. Она огляделась по сторонам. В приемной не было никого, кроме нее самой. Вся обстановка была прежней, кроме одной детали. Дама в белом кружевном платье обнимала мальчика, а девочки не было. Неужели я сошла с ума, подумала Лидия. Ведь такого не бывает. Она подошла ближе. Может быть, кто-то закрасил девочку, пока Лидия была в кабинете? Нет, это было бы заметно. И краска не успела бы высохнуть – Лидия провела пальцем по полотну. Может быть, картину подменили? Повесили такую же, только без девочки? Лидия знала картину и раму как свои пять пальцев. Она чуть было не побежала к дедушке, но вовремя вспомнила, что в кабинете ворчун, которого ей совсем не хотелось посвящать в свои переживания. Девочка стояла перед картиной, не зная, что делать. Минута шла за минутой. В конце концов Лидия взяла куртку и вышла на улицу. Мимо спешили машины и пешеходы. Солнце скрылось за облаками. Все выглядело совершенно обычным. И в то
же время все было иначе, чем прежде. Интересно, что сказали бы все эти люди, увидев то, что увидела Лидия? Видно ли по ее лицу, что она чувствует? Нет, все спешили мимо, не обращая на девочку никакого внимания. Вот мимо Лидии пробежал ее одноклассник, сказал «привет» и поспешил дальше как ни в чем не бывало. Как ни в чем не бывало!
        Вечером Лидия долго сидела за своим столом, глядя на раскрытый блокнот с надписью. Сегодня семнадцатое сентября. Значит, завтра. На раздумья оставалась одна ночь и полдня. Хотя на самом деле Лидия уже решила идти в парк. Одна. Когда мама постучала в дверь, чтобы сказать спокойной ночи, Лидия захлопнула альбом и скользнула в постель. Мама присела на краешек кровати, обняла Лидию и спросила, о чем она задумалась и почему она такая бледная. Может быть, влюбилась? Лидия помотала головой. Мама засмеялась и стала о чем-то говорить, но Лидия не слушала. Наконец мама ушла. Лидия лежала в темноте наедине со своими мыслями. Так много вопросов – и ни одного ответа. Ночью девочка долго не могла уснуть.



        Встреча

        Без четверти три Лидия села на велосипед и поехала в парк. Папа спросил, куда она собралась – они ведь договаривались прогуляться и зайти в кафе.
        – Мне некогда, – уклончиво ответила Лидия.
        – Ладно, тогда прогуляемся завтра, – согласился папа, не интересуясь, куда она направляется, и на прощанье потрепал дочку по голове.
        Иногда это даже хорошо, что папа не лезет в ее дела. Зато мама всегда выспрашивает всё до последней мелочи. Ветер дул в лицо, и Лидии приходилось налегать на педали. Доехав до холма, она остановилась, однако слезать с велосипеда не стала. После короткой передышки дыхание выровнялось, но сердце стучало быстрее обычного. Может быть, повернуть домой? Вдруг на скамейке сидит маньяк? Вдруг ее похитят? Ну почему Лидия не взяла с собой Линн, или папу, или дедушку… Хотя тогда пришлось бы все рассказать, а этого совсем не хотелось. Не время. Она огляделась по сторонам. По небу бежали сизо-черные облака, деревья качались и шумели на ветру. Еще не поздно передумать…
        Но любопытство, как всегда, победило страх: один голос внутри предупреждал об опасности, а другой громко заявлял, что если Лидия сейчас уйдет домой, то будет жалеть об этом до гробовой доски. Такие приключения бывают, может быть, всего раз в жизни!
        Она поднялась на холм, скользнула меж кустов к поляне – и резко затормозила. На этот раз скамейка не пустовала. Там сидел мальчик. Лидия даже рассердилась – ишь какой, уселся на ее скамейку! Но мальчик ответил приветливым взглядом. Он был высоким и худощавым, с черными взъерошенными волосами. На лице с заостренным подбородком блестели темные глаза. Он казался почти ровесником – может быть, на пару лет старше.
        – Ты вовремя, – сказал он.
        Лидия молча смотрела на него, не решаясь подойти ближе. Наконец отважилась спросить:
        – Это ты оставил надпись в моем блокноте?
        – Можно сказать и так.
        – А зачем?
        – Чтобы встретиться с тобой.
        – А это зачем?
        – Потому что ты – это ты и никто иной.
        – Что это значит? Если шутка, то мне не смешно.
        – Мне тоже, – невозмутимо ответил мальчик. – И это не шутка. Хочешь забрать свой карандаш?
        Лидия уставилась на предмет, который держал мальчик. Потом бросила велосипед на траву, подошла ближе и выхватила карандаш. Он точно был ее. И марка, и выцарапанная буква «Л»… Уж что-что, а свои карандаши Лидия знала.
        – Где ты его взял? – подозрительно спросила она.
        – У тебя.
        – Неправда! Его украла птица.
        – Можно и так сказать, – ответил мальчик, чуть прищурив темные глаза.
        – Ничего не понимаю! – покачала головой Лидия. – Ты что, птица?
        В эту секунду она заметила, что ее собеседник и вправду похож на птицу – и формой лица, и глазами.
        – Птица, рыба, а может, ни то ни другое… – рассмеялся он. – Хотя в чем-то ты права. И хорошо рисуешь. Но можешь научиться рисовать еще лучше.
        – Кто тебе разрешил смотреть мои рисунки? – снова рассердилась Лидия.
        – Мне надо было проверить, чей это блокнот, чтобы вернуть владельцу.
        Лидия промолчала. Что тут скажешь!
        Мальчик смотрел на нее, склонив голову набок. Потом достал коробочку с пастилками и положил одну в рот.
        – Хочешь? – спросил он, протягивая коробочку Лидии.
        Лидия пожала плечами. Почему бы и нет? Она протянула руку, и на ладонь выкатилась одна пастилка. Лидия не могла поверить глазам – пастилка была теплой и переливалась всеми цветами радуги.
        – Какая странная… Может быть, не стоит?
        – Как хочешь. – Мальчик пожал плечами. – Мне они нравятся.
        Лидия положила пастилку на язык. Странный вкус: и сладкий, и соленый одновременно.
        – Она действует примерно сутки.
        – Что значит «действует»? – забеспокоилась Лидия. – Это лекарство? Я не больна.
        – Нет, нет, ничего такого, – успокоил ее мальчик. – Потом поймешь.
        – Послушай, – сказала Лидия, подумав. – Все, что происходило со мной последние дни… Ты что-нибудь об этом знаешь?
        – А что с тобой происходило? – с невинным видом произнес мальчик.
        – Только не притворяйся, что ничего не понимаешь! – Лидия снова стала сердиться. – Но пусть так. Не хочешь – не говори. Только имей в виду, что это моя скамейка. Так что убирайся!
        – Полегче! – ответил мальчик. – Не злись. Просто я не могу сразу все рассказать. Я хотел вернуть тебе карандаш и проверить, в игре ли ты.
        – Что значит «в игре»? Ничего не понимаю.
        – Ты еще можешь передумать и все бросить.
        Лидия задумалась. Что бы он ни имел в виду, ей не хотелось показаться трусихой.
        – Нет, я в игре, – произнесла она наконец. – А как бы ты поступил на моем месте?
        – Я тоже остался бы в игре, – серьезно ответил мальчик. – Но многие бросили бы. Хотя ты не такая, как все. Ладно, мне пора. Вот тебе подарок.
        Он протянул Лидии свою металлическую коробочку с пастилками. На белом фоне была длинная надпись.
        – «Акветпоаманастиру…» – попыталась прочесть Лидия. – Что это за язык?
        – Это все языки сразу. Береги коробочку. Положи ее в карман и доставай, когда будет непонятно.
        – Что будет непонятно?
        – Это ты скоро поймешь, – засмеялся мальчик. – Мне и правда пора. Может, еще увидимся. И еще вот что: береги руки. Они у тебя необычные.
        С этими словами мальчик встал, и не успела Лидия опомниться, как он скрылся в кустах. Раздался шелест листьев, а потом стало совсем тихо.
        Лидия не двигалась с места. Отправляясь на эту встречу, она не знала, чего ждать, – но теперь, когда все закончилось, чувствовала разочарование. Мальчик не ответил ни на один вопрос, хотя наверняка знал ответы, это Лидия чувствовала. Что он сказал о ее руках? Что их надо беречь… Лидия вытянула руки перед собой и посмотрела на ладони, пальцы и застарелые пятна краски… Потом сунула одну руку в карман: там лежала коробочка. Значит, все произошло на самом деле. И во рту все еще был тот странный вкус.
        Ветер задувал все сильнее, и вскоре на землю упали первые капли дождя. Лидию охватила дрожь, ее любимое место вдруг показалось жутковатым. Она подняла голову и увидела качающиеся кроны деревьев, а на одном из них – черную птицу. Лидия узнала наклон головы и взгляд темных глаз. Нет, все, пора уходить. Когда она спускалась по склону холма, припустил дождь. Домой Лидия вернулась насквозь промокшей и замерзшей. Мама запричитала, что она слишком легко одевается, и пошла набирать ванну.
        Коробочку с пастилками Лидия спрятала в ящик своего стола. Вечером позвонила Линн, но Лидия уже спала.



        Руки Лидии

        – Лидия! Лидия! – доносилось сквозь сквозь сон, но она только перевернулась на другой бок: ей снилось, что она живет в птичьем гнезде и летает выше самых высоких деревьев.
        – Лидия! Просыпайся! Ты же собиралась в музей с дедушкой! – повторяла мама, стоя у изголовья.
        Лидия села на кровати, протирая глаза.
        – А который час?
        – Половина одиннадцатого!


        Больше всего времени ушло на одевание. Обычно Лидия одевалась быстро, но сегодня никак не могла выбрать, что надеть. Казалось, что день особенный и одеться надо соответственно. Наконец Лидия натянула самые любимые джинсы и мягкую сиреневую футболку. В окно светило солнце, небо было пронзительно-голубым. Немного подумав, Лидия достала из ящика стола коробочку с пастилками и положила в карман. Впоследствии она не раз благодарила себя за это!
        – А куртку не возьмешь? – спросила мама в прихожей.
        Лидия со вздохом перекинула куртку через плечо.
        – Мне пора идти, иначе опоздаю.
        – Будь осторожна! Передавай привет дедушке. И не задерживайся долго. Кошелек взяла? А проездной?
        Лидия кивнула и закрыла за собой дверь, пока маме еще что-нибудь не пришло в голову.
        Оказавшись на улице, Лидия зажмурилась от яркого света. Когда она отстегивала велосипед, к ней подкатили на скейтбордах близнецы Хуан и Марко.
        – Привет! Ты куда? Не хочешь покататься?
        Лидия улыбнулась, покачав головой.
        – Нет, я в город. – И она помчалась прочь.
        Проехав метров сто, девочка резко затормозила. Как она поняла близнецов? Мальчики ведь не могли выучить шведский за один день? Это невозможно. Нет, они… говорили по– испански! И она поняла все от первого до последнего слова! Лидия обернулась: позади никого не было. Может быть, ей послышалось? Может, поехать обратно и отыскать близнецов, чтобы проверить?
        – Comprendo todo, – пробормотала она. – Muy misterioso, pero es verdad.[3 - Я все понимаю… Удивительно, но это правда (исп.).]
        Она не только понимала испанский, но и могла на нем говорить – невероятно, но факт! Лидия догадывалась, что это каким-то образом связано с событиями последних дней. Ее как будто подхватило течением и понесло в неизвестном направлении… Хотя… ведь это был ее собственный выбор. Можно было и не ходить на встречу с мальчиком-птицей. Можно было не брать коробочку с пастилками. Вдруг от них сходят с ума? Лидия хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Дрожащей рукой она достала коробочку из кармана. Мальчик-птица сказал, что надпись на ней – это все языки мира сразу. Когда станет непонятно – съешь пастилку. И она съела. И ей стало понятно, что говорят близнецы! Эти пастилки помогают понимать чужой язык! Потрясающе, просто сказка! Лидия расплылась в улыбке: теперь английский будет проще простого, не говоря уже о французском, который ей никак не давался. Теперь она покажет учителям! Она станет лучшей ученицей! Правда, эффект длится не дольше суток, как предупредил мальчик-птица. Лидия положила в рот пастилку и вернула коробочку в карман. Пора ехать, чтобы не опоздать на встречу с дедушкой.
        Едва Лидия успела пристегнуть велосипед, как подошел автобус. По дороге в город она решила все рассказать дедушке. Интересно, что он ответит? Может быть, рассмеется и скажет, что у Лидии замечательное воображение? Ну кто поверит в то, что с ней произошло? Все это больше похоже на кино. Нет, дедушка смеяться не станет. Из всех взрослых он единственный, кто принимает Лидию всерьез.
        Дедушка ждал на остановке. Он стоял, прямо, не горбясь, и ветер трепал его седые волосы. Увидев Лидию, дедушка радостно помахал рукой.
        – Как дела? Как сыпь на руке? – спросил он, обнимая внучку.
        – Уже лучше, – кивнула Лидия.
        – У меня для тебя сюрприз, – дедушка протянул Лидии что-то плоское, завернутое в коричневую оберточную бумагу.
        Лидия обрадовалась: нетрудно догадаться, что это… Так и есть! Отличный блокнот для рисунков с плотной, гладкой бумагой. И как раз умещается в карман – об этом дедушка тоже подумал.
        – В музеях нельзя фотографировать, но можно рисовать, – пояснил он. – Карандашей я, правда, не купил – я знаю, что ты любишь выбирать сама.
        Лидия кивнула. Ее любимый карандаш лежал в надежно застегнутом кармане. Теперь он был ей особенно дорог – ведь этот карандаш побывал в когтях у птицы и вернулся обратно.
        Дедушка сдал свое серое пальто в гардероб, а Лидия не стала снимать куртку – в музее было прохладнее, чем на улице. Когда они поднимались по широким каменным ступеням, Лидия, как всегда, остановилась, чтобы прочесть золотую надпись над мраморными колоннами: «Собрание картин».
        Посетителей в этот день было немного. Лидия заметила только пожилую женщину в очках и молодую пару, с шепотом и хихиканьем передвигавшуюся от картины к картине.
        – Начнем с самых старых? – предложил дедушка.
        Лидия согласилась.
        Дедушка шел первым, хотя обычно Лидия забегала вперед. Сегодня ноги ее будто не слушались. Сердце стучало сильнее обычного, щеки горели. Лидия решила, что расскажет дедушке о своих приключениях, когда они зайдут перекусить в кафе.
        В одном из залов дремал смотритель. Некоторые картины казались Лидии знакомыми. А добравшись до зала с полотнами голландских мастеров, она стала узнавать и имена художников: Франс Халс, Рубенс, Рембрандт. Лидия, как всегда, задумалась о свете на картинах Рембрандта. Лица как будто светились изнутри, хотя вокруг было совсем темно. Удивительно, ведь фосфоресцирующей краски, которая светится сама по себе, тогда еще не изобрели. Лидии особенно сильно нравилась картина «Девушка у окна»: на ней была изображена служанка, подпирающая голову ладонью. Лицо у девушки было круглое и чуть хмурое, она задумчиво смотрела перед собой. На кого? Или на что? Служанка напоминала Лидии девочку по имени Минна, с которой она училась в одном классе в прошлом году. Потом ее родители развелись, и Минна переехала с мамой в другой город.
        Лидия долго стояла перед картиной. Обычно дедушка рассказывал ей о художниках, но на этот раз он больше молчал, а потом и вовсе скрылся в зале с французскими полотнами девятнадцатого века. Их дедушка любил больше всего.
        – Лидия, ты идешь?
        – Иду!
        Она уже собиралась пойти дальше, но что-то ее не отпускало. Лидия пыталась поймать взгляд девушки на картине. В какой-то момент ей даже показалось, что та покосилась на нее в ответ. Как вообще возможно написать такую картину? У Рембрандта, наверное, были волшебные кисти. И волшебные руки. Лидия посмотрела на свои пальцы. Почему они такие неловкие? Вдруг в голове прозвучали слова мальчика-птицы: «Береги руки, они у тебя необычные».
        Лидия протянула руку к картине. Она знала, что это запрещено, но не могла удержаться – и коснулась полотна пальцами…



        Часть I







        Мужчина у канала

        В глазах потемнело, а в мыслях промелькнуло: «Зачем я это сделала?!» Но остановиться Лидия не смогла бы, даже если бы захотела, – рука потянулась к картине помимо ее воли. Тело обжигали огненные струи, в ушах раздавались треск и шипение, как от сломанного телевизора. Лидия летела в пропасть. «Падаю, как Алиса в кроличью нору… Как же дедушка меня найдет?» – подумала она и потеряла сознание.


        Придя в себя, Лидия услышала тихий плеск воды. Открыв глаза, она зажмурилась от солнца. Пошевелив руками и ногами, Лидия почувствовала, что тело ноет, а голова ужасно тяжелая. Лежала она на чем-то твердом. Ощупав землю вокруг, Лидия поняла, что это булыжники. Повернув голову, она увидела высокую деревянную мачту с флагом на верхушке. Мачта покачивалась из стороны в сторону под звук бьющихся о нее вант. Пахло смолой. Лидию затошнило, и она снова закрыла глаза. «Если не смотреть, – подумала она, – то все это, наверное, исчезнет и я снова окажусь в музее с дедушкой. А если нет, то я заплачу. Хотя плакать с закрытыми глазами неудобно, так что лучше не буду. Наверное, это сон. Но тогда почему булыжники такие твердые? И почему так ужасно пахнет смолой? Разве во сне чувствуешь запахи? Или меня усыпили и похитили? Это очень даже возможно. А вдруг я умерла? Или оказалась на другой планете?» Последнее время с Лидией происходили такие странные вещи, что она могла поверить во что угодно.
        Тошнота понемногу отступала, и Лидия решила снова открыть глаза. Лежать с закрытыми глазами в совершенно незнакомом месте – дело рискованное. Лучше быть начеку. Лидия села. Вдоль выложенной булыжником набережной возвышались не одна, а несколько мачт и теснились пришвартованные шхуны и баржи. Но это была не гавань, а скорее канал. На противоположной стороне канала стояли каменные дома с нарядными ставнями, узорчатыми рамами и ухоженными палисадниками. За крышами домов розовело небо. Значит, восход. Или закат. Лидия уловила затхлый запах застоявшейся воды и поморщилась. К счастью, тут же подул ветер и унес вонь. Лидия глубоко вдохнула. Значит, она в каком-то городе, где есть каналы. И где очень тихо: только вода плещется и корабли поскрипывают. Людей не видно. И машин не слышно.
        «Осталась я одна на всем белом свете, – подумала Лидия. – А ведь дедушка меня звал… Ну почему я не пошла к нему?!»
        Лидия прислушалась: до нее донесся звук шагов. Она оглянулась, готовясь к бегству.
        – Почему ты сидишь на земле, мальчик?
        Рядом с Лидией, застывшей от ужаса, выросла фигура мужчины.
        – Не бойся, – сказал он и весело подмигнул.
        Это был старик с огрубевшим красным лицом и носом-картошкой. Из-под мятой белой шапки выбивались пряди седых волос. Одет он был в темный, запятнанный краской кафтан из грубой материи с красно-бурым воротником. В руке, тоже испачканной красками, он держал трость. Лидия почувствовала, как страх отступает: человек, у которого руки перепачканы краской, не может быть таким уж опасным. Ведь у нее тоже пальцы всегда в разноцветных пятнах! Этот старик, наверное, любит рисовать – значит, он добрый человек. В этом Лидия была уверена.
        – Я тебя здесь раньше не видел, – сказал старик. – Что ты тут делаешь, а, мальчик?
        – Я не мальчик, – тихо возразила Лидия.
        – Говори громче, я не слышу!
        – Я не мальчик!
        – Неужели девочка? – рассмеялся старик. – А почему одета как мальчик? Да и для мальчика одежда странная. А уж для девочки и подавно.
        Лидия не нашлась что ответить.
        – Ладно, девочка, что ты здесь делаешь?
        – Если бы я знала, – печально ответила Лидия. – Я даже не знаю, где это – здесь.
        – Ты заблудилась? Это улица Брестрат.
        – А где это?
        – Как где? В Амстердаме, конечно, – удивился старик.
        Амстердам… Лидию опять затошнило. Амстердам находится в Голландии, это она знала. Как же она там, то есть тут, оказалась? Слезы были совсем близко. Лидия потерла глаза и всхлипнула. Но тут послышались новые звуки – шаги и голоса. Лидия увидела, что вокруг есть еще люди: мужчины в черных шляпах и женщины в светлых косынках и платьях до пят. Мимо проехала телега, запряженная лошадьми. Какой-то мальчик катил к набережной бочку. Женщина несла огромный круглый сыр. Все это напоминало фильм о старых временах.
        – Тебе плохо? – спросил старик, приглядываясь к Лидии. – Может быть, ты хочешь есть?
        Есть… Лидия кивнула, чувствуя, что просто умирает от голода. Она готова была есть водоросли из канала!
        – Тогда пойдем со мной. Хендрикье тебя покормит.
        – Кто такая Хендрикье?
        – Моя служанка. Она добрая и позаботится о тебе. Как тебя зовут?
        – Лидия.
        – Пойдем, Лидия, – решительно повторил старик. – Потом все расскажешь.
        Лидия не решалась встать. Стоит ли идти домой к старику? Вдруг он вовсе не такой добрый, хоть и руки в краске? Но у Лидии болела голова, и ей страшно хотелось есть, поэтому в конце концов она встала и из последних сил поплелась за стариком. Многие встречные здоровались с ним: мужчины приподнимали шляпы, а женщины приседали. Лидия робела от любопытных взглядов.
        – Почему здесь все такое старинное? – спросила Лидия. – Все как в кино, люди в старомодной одежде… И где велосипеды и машины?
        – Какие странные вещи ты говоришь… Что такое «машины»?
        Лидия замерла на месте. Старик тоже остановился.
        – Только не это! – взмолилась Лидия. – Это старые времена? Правда?
        Старик изумленно смотрел на нее.
        – Ты, наверное, не в своем уме, – решил он наконец. – Старые времена – это то, что было раньше. А то, что сейчас, – это сейчас.
        – Какой у вас тут год? – воскликнула Лидия. – Какой год?!
        – Год? Тысяча шестьсот пятьдесят восьмой, какой же еще…
        Тысяча шестьсот пятьдесят восьмой год. Взглянув на Лидию, застывшую в ужасе, старик только покачал головой. Они побрели дальше. От старика пахло растворителем и масляными красками. Наконец они остановились у большого дома из красного кирпича со ступенчатым фронтоном и резными рамами. Старик открыл тяжелую дубовую дверь, украшенную резьбой в виде листьев и цветов на вьющихся стеблях.
        – Это мой дом, – сказал он. – По крайней мере пока. Милости прошу!
        В полумраке за дверью виднелась мраморная лестница, ведущая вверх. Лидия опять засомневалась: стоит ли заходить? Тут ее взгляд упал на табличку желтого металла. Надпись на ней гласила: «Рембрандт ван Рейн».



        Служанка

        Войдя в большую темную кухню, Лидия рухнула на стул и просидела целый час, не говоря ни слова. Служанка по имени Хендрикье погладила ее по голове и выставила на стол еду: молоко, сыр, хлеб и ветчину. Но, несмотря на голод, Лидии кусок в горло не лез.
        Старик что-то прошептал на ухо Хендрикье, указывая на Лидию. Она уловила слова «бедняжка», «несет околесицу», «потеряла память или просто дурочка». Вслушиваться не было сил. Вскоре старик скрылся в другой комнате, велев его не беспокоить.
        Хендрикье села за стол напротив Лидии, с любопытством глядя на гостью. Обе молчали. Свет в кухню проникал через узкие окна. В огромной каменной печи горел огонь, над которым на железном крюке висел котел. На полке хранились другие котлы и прочая утварь. Рядом стояла большая бочка с водой. В шкафу виднелись тарелки и стаканы, под скамейкой – винные бутыли и глиняные кружки. Потолок был высокий, и, несмотря на полумрак, Лидия могла разглядеть черные балки. С одной из них свешивались окорока. Лидия смотрела на вещи, ничему не удивляясь. Значит, она перенеслась не только из Швеции в Голландию, но еще и на несколько веков назад. Папа, конечно, сказал бы, что это невозможно: путешественник во времени, попавший в прошлое, может, например, случайно убить своих родителей, а значит, лишить себя самого возможности появиться на свет. Нет, машины времени бывают только в книгах и в кино.
        И все-таки Лидия оказалась в прошлом. Если, конечно, это не безумный сон, который никак не хочет заканчиваться. Все началось с птицы, которая украла карандаш… Впрочем, винить тут некого, сама во всем виновата. Лидия горько вздохнула.
        – Ты грустишь?
        Хендрикье все сидела и смотрела на Лидию, склонив голову набок и подперев щеку ладонью. Другая рука лежала на столе. Лидия вдруг поняла, что это девушка с картины в Национальном музее. Служанка, написанная Рембрандтом. Уму непостижимо! Лидия в доме Рембрандта. Старик, который подобрал ее на набережной и привел домой, – великий художник. Если подумать, то и его лицо знакомо Лидии – она видела не один автопортрет Рембрандта. Значит, она повстречала величайшего художника всех времени и народов, как говорит дедушка. Ох, если бы он был рядом… Лидия снова вздохнула. Взяв в руки кружку, она допила молоко, жирное, как сливки, и пахнущее хлевом. Однако Лидии так хотелось пить, что ей было все равно.
        – Хочешь еще молока? – спросила Хендрикье.
        – Нет, спасибо.
        – Значит, говорить ты умеешь, – улыбнулась девушка.
        – Конечно, умею, – печально ответила Лидия.
        – Откуда ты родом?
        – Из Стокгольма.
        – Это где?
        – В Швеции.
        – А это где? Я в школе недолго училась… – смущенно призналась Хендрикье.
        – На севере, – ответила Лидия. – И еще я из другого времени, из начала двадцать первого века. Не могу толком объяснить. Нет сил.
        – Странные ты вещи говоришь… – наморщила лоб Хендрикье. – Ничего не понимаю. Ты не ударилась головой случайно?
        – Я и сама не понимаю, что произошло, – удрученно ответила Лидия. – Не понимаю, как оказалась тут, в доме Рембрандта. Ведь это он, знаменитый художник?
        – Да, это он! – с гордостью кивнула Хендрикье и просияла. – Он лучший художник во всей Голландии!
        – А он добрый?
        – Очень добрый, но только если не тревожить, когда он работает в мастерской. И еще он пьет слишком много женевера. Когда выпьет, то сначала всем доволен, а потом начинает сердиться. Но вообще сейчас у него туго с деньгами, так что настроение дурное. И еще он ссорится с Титусом.
        – А кто такой Титус?
        – Его сын. Единственный ребенок. Было еще три от жены Саскии, но они умерли в младенчестве. И Саския тоже умерла. Так что Рембрандту пришлось несладко.
        Хендрикье встала и подошла к печи. Взяв из корзины полено, она положила его в огонь. На улице все сильнее задувал ветер. В окно было видно, как потемнело небо. Вскоре ударили первые капли дождя, а ветви дерева стали биться о стекло.
        – Кажется, буря, – сказала Хендрикье. – Надеюсь, дамбы выдержат.
        Но ей никто не ответил: Лидия спала, уронив голову на стол. Хендрикье подняла ее на руки и отнесла в комнатушку рядом с кухней. Уложив девочку на кровать и укрыв одеялом, Хендрикье еще какое-то время стояла рядом и смотрела на нее. Какая она легонькая! И руки нежные, как у госпожи. Хотя пальцы в краске, совсем как у Рембрандта.
        Хендрикье посмотрела на свои руки, красные и натруженные. Целыми днями она носила воду и дрова, стирала, убирала и готовила еду. Но сейчас ее волновало не это, а странная гостья – девочка, одетая как мальчик.



        Мастерская

        Лидию разбудили завывания ветра, трясшего оконные стекла. Где-то хлопала дверь. Девочка долго лежала с закрытыми глазами, надеясь, что все произошедшее за последние сутки обернется сном и, открыв глаза, она окажется в собственной комнате. Но простыни были жесткими и незнакомыми, вовсе не как дома. От комковатого матраса ныла спина. Запах тоже был чужим – смесь кухонного чада и чего-то сладковато– затхлого. Наконец Лидия открыла глаза. Она лежала в крохотной комнатке с белеными стенами и оконцем. Мебели здесь почти не было – только шкаф, на котором стояли блюдо и кувшин, и коричневый стул. На стуле лежала аккуратно сложенная одежда Лидии: джинсы и куртка. Кровать была узкой и высокой: когда Лидия села, ноги не достали до пола. Было холодно, и, натягивая джинсы, Лидия дрожала всем телом.
        «Я в другом мире, в другой эпохе. Прикоснулась к картине и – бах! – оказалась здесь. А вдруг я больше никогда не попаду домой? Вдруг я навсегда останусь в семнадцатом веке?» Эта мысль была так ужасна, что Лидия поспешила от нее отмахнуться. Взяв куртку, она осторожно вышла из комнатки. Вот кухня, где она сидела с Хендрикье. Но сейчас здесь ни души. За кухней начинался коридор. Лидия приоткрыла первую попавшуюся дверь. Это была спальня, только больше той, в которой ночевала она сама. Следующая дверь была заперта. Открыв третью дверь, Лидия замерла на пороге. Комната, представшая ее взору, была больше похожа на зал. Вдоль стен стояли лавки и сундуки, посередине – черный стол и стулья с высокими резными спинками. Лидия принюхалась: пахло ее любимыми красками и растворителем. Через высокие окна в зал струился дневной свет. Стены были сплошь увешаны картинами и разнообразной одеждой: расшитыми жилетами, плащами с золочеными пряжками, форменными куртками с блестящими пуговицами, бархатными шляпами, шелковыми платками и шлемами с плюмажами. В одном углу стояли рыцарские доспехи с мечом и щитом. Еще в
зале было полно оружия: сабель, копий, алебард, ножей, кинжалов, стрел, а также медалей, нашейных цепей, украшений, вымпелов и гербов. Но больше всего было картин. Они висели чуть ли не одна на другой, самые разные – от простых рисунков до полотен в тяжелых золотых рамах. На полу стоял мольберт с полотном, а на столике рядом с ним теснились банки с краской, лежали кисти, ножи и палитры. Другие картины стояли, прислоненные к столу и стенам. Лидия поняла, что это мастерская Рембрандта. Она не решалась войти: вдруг художник рассердится, застав ее там? Лидия посмотрела на мольберт, но он стоял так, что полотна было не разглядеть. Любопытство пересилило страх, и Лидия вошла в мастерскую.
        Картина не была завершена даже наполовину и выглядела очень чудн?. Лица людей состояли из толстых неряшливых мазков масляной краски. Нос одного мужчины был намалеван так густо, что Лидия могла бы взяться за него и поднять холст. Может быть, художник очень торопился, и потому вышло так странно? Лидия обвела взглядом стены. Большинство картин не принадлежали кисти Рембрандта, это было видно сразу. Лидия так много раз листала альбомы с репродукциями, что научилась отличать старинные полотна от написанных позже. Похоже, Рембрандт коллекционировал чужие картины. А вот рисунки были его, некоторые из них Лидия узнала. Одни изображали людей, другие – природу, пасущихся коров, мельницы, шпили церквей, дворцы и лодки на каналах.
        Вдруг кто-то больно схватил Лидию за волосы. Испугавшись, она закричала и попыталась выкрутиться, но стало только больнее.
        «Это старик!.. Я же знала, что он рассердится! Зачем так хватать, можно ведь словами!.. Ай!» Лидия отчаянно пыталась сбросить руку, которая держала ее волосы, и наконец нащупала… лапу! Хватка тут же ослабла. Обернувшись, Лидия увидела сидевшую на мольберте обезьянку.
        – Зачем ты меня схватила? Я ужасно испугалась! – строго выговорила она, стараясь успокоиться.
        Обезьянка склонила голову набок. Сморщенное личико как будто выражало сожаление. Лидия не разбиралась в обезьянах, но это, кажется, была мартышка, и притом довольно симпатичная. Лидию она явно не боялась. Наоборот, зверек протянул девочке черную лапку будто для приветствия.
        – Что ж, будем друзьями! – улыбнулась Лидия и пожала мартышкину лапу. – Только не хватай меня за волосы!
        Обезьянка перепрыгнула на столик и уселась среди красок и кистей. Лидия принялась осматривать мастерскую. Она изучала плащи, шлемы, оружие и картины. Мастерская напоминала музей или аукционный зал – так много разных предметов здесь хранилось. Лидия узнавала картины Рембрандта: женщина в белой сорочке, бредущая по воде, мужчина на лошади, солдаты в шлемах. Вернувшись к мольберту, девочка увидела, что мартышка схватила кисточку и размахивает ею. Смешное зрелище!
        Жаль, что нет фотоаппарата, подумала Лидия и тут же вспомнила, что в кармане лежат блокнот и карандаш. Блокнот, подаренный дедушкой… Если бы он только мог оказаться здесь… Но об этом Лидия решила не думать. Усевшись на стул, она стала рисовать мартышку. За пару минут она так погрузилась в работу, что не услышала, как открылась дверь.
        – Wat doe jij hierbinnen?![4 - Что ты здесь делаешь?! (нидерл.)]
        Лидия так испугалась, что уронила и блокнот, и карандаш. Перед ней потрясал кулаками Рембрандт.
        – Jij mag niet in mijn atelier zijn![5 - Тебе нельзя в мою мастерскую! (нидерл.)]
        Лидия не понимала ни единого слова. Какой ужас, она забыла голландский!
        – Простите, – пробормотала она. – Я не нарочно, я не хотела никого обидеть, просто здесь так красиво и интересно… А мартышка схватила меня за волосы.
        Старик только покачал головой. Он немного успокоился, но явно не понимал, что говорит Лидия. Как же так? Ведь вчера они преспокойно разговаривали… Тут Лидию осенило. Дрожащими руками она достала коробочку с пастилками и быстро сунула одну в рот. Лишь бы подействовала! Старик недоверчиво смотрел на нее.
        – Что это ты ешь? – сердито спросил он. – И что это за странный язык? Ты уж говори так, чтобы я понимал!
        – Простите, – снова пробормотала Лидия и поспешила спрятать коробочку в карман.
        Слава богу, теперь они снова могут говорить друг с другом. Пастилки действуют только сутки, как она могла забыть!
        – Здесь тебе делать нечего, – решительно произнес старик. – Сюда вообще никому нельзя заходить без позволения, слышишь? Никому! Особенно детям – они бог знает что могут натворить. Похоже, ты непослушный ребенок. Почему ты не у Хендрикье на кухне?
        – Простите, простите меня, – повторяла Лидия. – Просто здесь так много красивых вещей. И так приятно пахнет! И я ничего не трогала, честное слово.
        – И слава богу. – Рембрандт поджал губы, хотя сердился явно меньше прежнего. – А теперь иди прочь, я буду работать.
        Лидия кивнула. Она наклонилась, чтобы поднять с пола блокнот и карандаш, но старик ее опередил. Подняв блокнот, он стал рассматривать рисунок. Лидия смутилась: могла бы нарисовать и получше. Рембрандт наморщил лоб и провел пальцем по бумаге. Лидии очень хотелось попросить вернуть ей блокнот, но она не решалась.
        – Это ты нарисовала? – спросил наконец старик.
        Лидия неуверенно кивнула. Старик расхохотался.
        – Точь-в-точь Петер! Та же дурашливая мордочка!
        – Мартышку зовут Петер?
        – Да, я назвал его в честь одного скупщика картин, настоящего остолопа, который ничего не смыслит в искусстве. Он и сам рисует, совсем как Петер на твоей картинке. Хорошая работа!
        Лидия покраснела, услышав похвалу. Ей было жаль мартышку, названную в честь того, кто так не нравился Рембрандту. Но обезьянке, похоже, не было до этого дела. Она соскочила на пол и чесалась возле одного из полотен.
        – Я очень люблю ваши картины, – робко произнесла Лидия. – Я очень много их видела. Дедушка говорит, что вы величайший художник всех времен и народов.
        Рембрандт ничего не ответил, но лицо его засветилось от удовольствия.
        – Где же ты видела мои картины? – спросил он.
        – В Национальной галерее в Стокгольме, – ответила Лидия. – И еще в альбомах по искусству.
        – Стокгольм? Который в Швеции? – удивился Рембрандт. – Ты что-то путаешь, девочка. Не думаю, что мои картины могли попасть на край света.
        – Ваши картины есть во многих музеях мира! – не сдавалась Лидия. – И в разных книгах. Хотя вы, конечно, этого не знаете – это будет в двадцать первом веке.
        – Опять ты за свое. Брось выдумки! – строго произнес художник. – Такая талантливая девочка, а несешь чушь. Немедленно прекрати, а не то тебя отправят в сумасшедший дом. Ты видела мои картины в Голландии, ну или в Италии, или в Англии.
        Лидия ничего не ответила. Она уже поняла, что не сможет объяснить, откуда она родом. Рембрандт ей не поверит. И в сумасшедший дом совсем не хотелось. Старик протянул ей блокнот.
        – Хороший рисунок, девочка, – повторил он. – Сколько тебе лет?
        – Двенадцать.
        – Двенадцать, значит. Что ж, хватит меня отвлекать. Я должен работать, и без того припозднился. Иди на кухню к Хендрикье.
        Лидия направилась было к двери, но вдруг передумала.
        – А можно мне посидеть здесь и посмотреть, как вы работаете? – спросила она. – Я не буду мешать. Я буду сидеть тихо как мышка. Пожалуйста!
        Рембрандт опять поджал губы. Лидия поняла, что это означает «нет». Опустив голову, она побрела к двери. Но вдруг за ее спиной раздался голос:
        – Так уж и быть, оставайся. Только не мешай! И никаких больше бредней о Стокгольме и прочей чепухе! А не то выгоню.
        Лидия присела на стул у стены. Оттуда ей было хорошо видно, как работает художник. Она с открытым ртом следила за каждым движением, но понять, что он делает, было нелегко. Рембрандт смешивал цвета, которые совсем не сочетались между собой, и наносил их на холст густыми мазками. Время от времени он брал мастихин[6 - Мастих?н (от итал. mestichino) – специальный инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления незасохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст. Иногда мастихин употребляется вместо кисти для создания живописного произведения, нанесения краски ровным слоем или рельефными мазками.] и убирал с холста только что нанесенную краску. Все это выглядело довольно сумбурно, но Лидия решила, что работа только началась. Дедушка рассказывал, сколько недель может уйти на создание одной картины. Полотно изображало мужчину и женщину, и сейчас Рембрандт трудился над женским лицом. Лидия хотела увидеть, как он пишет глаза, – это всегда казалось ей самым трудным. Но спрашивать не хотелось, ведь она обещала молчать.
        Спустя час Хендрикье принесла завтрак. Увидев Лидию, она разинула рот от удивления, но Рембрандт пояснил, что разрешил девочке сидеть в мастерской. Завтракали они вместе, к большой гордости Лидии. Хендрикье подала овсянку, фрукты и хлеб с ветчиной. Лидия пила парное молоко, к необычному вкусу которого уже успела привыкнуть. Рембрандт отхлебывал какой-то пахучий напиток из большой кружки.
        – Женевер, – кивнул он, поймав взгляд Лидии. – Детям вредно. Мне полезно.
        Ел и пил Рембрандт с большим аппетитом. Завершив трапезу громкой отрыжкой, он улыбнулся Лидии.
        – Ты необычная девочка. Сирота?
        Лидия давно поняла, что рассказывать правду нет смысла, поэтому просто кивнула.
        – Объясни-ка: почему ты лежала на набережной, когда я тебя нашел? – спросил Рембрандт. – И почему на тебе мальчишечья одежда?
        – Не помню, – продолжала врать Лидия. – Я ударилась головой и потеряла память.
        Старик кивнул.
        – Но ты говорила, что у тебя есть дедушка, который зовет меня лучшим художником всех времен и народов.
        – Да, – ответила Лидия. – Вообще-то он доктор, но очень хорошо разбирается в искусстве.
        – Доктор… Значит, денег ему хватает. Может быть, он захочет купить у меня картину? – Рембрандт почесал нос, оставив на нем пятно зеленой краски. – Могу отдать за шестьсот гульденов!
        – Не знаю… – протянула Лидия, – он так далеко живет… Шестьсот гульденов – это сколько? Ваши картины стоят миллионы крон, но это через несколько веков, так что… – Лидия запнулась.
        – Миллионы? Что-что? Да уж, когда настанет тот день, мне в миллионах мало проку будет. Сейчас за мои картины дают меньше, чем десять лет назад. Я почти разорен. Но на еду хватает, да еще на женевер. Живи у меня, девочка, сколько захочешь. По крайней мере, пока память не вернется.
        – Я тоже хочу стать художником! – вырвалось вдруг у Лидии.
        – Не женское это дело, – отрезал Рембрандт.
        – Очень даже женское! – возмутилась Лидия. – Женщины рисуют не хуже мужчин.
        – Вы только послушайте! – расхохотался художник. – Вот чепуха! У женщин другие заботы: они рожают детей, следят за домом и заботятся о муже.
        – Вот уж нет, – разозлилась Лидия. – Пусть мужчины сами о себе заботятся. Я знаю нескольких художниц – правда, это в наши времена… – Лидия зажала рот рукой. – Простите! Я имею в виду, что женщины тоже умеют писать картины.
        – Ну-ну. – Рембрандт отхлебнул из кружки. – Может, когда-нибудь так и будет… когда у рыб будут ноги, а у собак крылья. Ты ребенок, и фантазии у тебя детские. Вот выдадут тебя замуж, тогда супруг научит уму-разуму.
        Лидия хотела было ответить, что не собирается замуж, но сдержалась. Если поссориться с художником, то он, чего доброго, выгонит из мастерской, а больше всего на свете ей хотелось сидеть и смотреть, как он работает.



        Ссора из-за картин

        Ближе к вечеру Рембрандт устал работать. Это оказалось очень на руку Лидии: художник стал показывать ей мастерскую. За день он выпил немало женевера, а потому был в прекрасном расположении духа. Даже едва не наступив на мартышку Петера, Рембрандт не рассердился, а, наоборот, расхохотался. Петеру, правда, это совсем не понравилось: он зашипел и спрятался в оконной нише. Там он и сидел, бросая угрюмые взгляды на хозяина и Лидию.
        – Вообще-то он должен сидеть на привязи, – сказал Рембрандт, – но мне его жаль.
        Лидия спросила, не боится ли он, что Петер схватит краску и испортит картину на мольберте, но Рембрандт ответил, что Петер никогда не делает ничего подобного, только иногда играет с кисточкой.
        Расхрабрившись, Лидия спросила, как Рембрандту удается писать такие светящиеся лица. Он стал объяснять, но Лидия многого не понимала. Она только запомнила, что надо наложить очень много слоев краски.
        – Караваджо, – усмехнулся Рембрандт, – итальянский художник. У него я и научился улавливать свет в лицах. Правда, теперь у меня выходит лучше, чем у него.
        Еще Лидия хотела узнать, как Рембрандт пишет глаза. Он ответил, что нужно очень стараться, но главное – много смотреть на людей, чтобы поймать правильное выражение.
        – Глаза – зеркало души, – добавил художник, но это Лидия уже слышала от других.
        Некоторые краски Рембрандт изготовлял сам. Он смешивал масло и разные порошки в стеклянных банках. Краска в тюбиках здесь не продавалась. И холст надо было грунтовать несколько дней. Еще Рембрандт рассказал про офорт: рисунок иглой наносят на пластину из меди, протравливают пластину кислотой, наносят на рисунок черную краску и прижимают его к бумаге. Это очень заинтересовало Лидию.
        – Как печати из картофелин!
        – Можно и так сказать, – расхохотался Рембрандт. – Надо попробовать картошку, уж она точно дешевле меди.
        Лидия с восторгом рассматривала офорты: в чем-то они нравились ей даже больше картин маслом, ведь сама она очень любила рисовать карандашом. Из маленьких-маленьких штрихов складывались лица, руки и тела. «Я не смогу так нарисовать, даже если буду сидеть над альбомом сто лет», – думала Лидия.
        Час шел за часом. Хендрикье принесла кофе и свежеиспеченные булочки. Лидия добавила в кофе молоко и мед. За окном шел дождь и завывал ветер. Рембрандту погода совсем не нравилась: дождь шел уже несколько недель, а это грозило наводнением.
        В мастерской сгущались сумерки. Рембрандт зажег две масляные лампы, но света они давали мало, лишь выхватывали из темноты лица художника и Лидии. Совсем как на его картинах, подумала девочка.
        Рембрандт показывал Лидии картины других художников: Рафаэля, Рубенса и прочих, о которых Лидия никогда не слышала.
        – Вот эту я купил довольно давно. – Он с гордостью указал на полотно, где была изображена стоящая у стола девочка в красивом шелковом платье. – Это работа Веласкеса, она обошлась мне в тысячу гульденов.
        Лидия удивилась: разве Рембрандт не жаловался на то, что ему не хватает денег и что у него полно долгов? Большинство картин в мастерской изображали людей: там были портреты мужчин, женщин, детей, солдат и персонажей из Библии. Но на одном полотне без рамы были только две собачки. Лидия подошла ближе.
        – Это работа Титуса, моего сына, – прокомментировал Рембрандт. – Нравится она тебе?
        Лидия задумалась. Картина была написана искусно, но собаки казались неживыми.
        – Да… – неуверенно протянула она.
        – Талант у него есть, но этого недостаточно. По-настоящему хорошим художником он не станет никогда, – отрезал Рембрандт.
        Лидия поняла, что он не хочет говорить на эту тему. В ту же минуту послышались возмущенные голоса, и в дверях возникла Хендрикье, пытавшаяся преградить путь двум мужчинам, одетым в черное.
        – Не мешайте ему, он работает! – воскликнула она.
        – Это его любимая отговорка, – проворчал один из мужчин. – А на самом деле он просто не хочет платить по счетам. Слышите, Рембрандт! Заплатите за картину!
        Он погрозил кулаком художнику, спокойно взиравшему на незваных гостей. С их плащей капала вода, а когда они сняли шляпы и стряхнули их, брызги полетели во все стороны. Мужчина, негодовавший из-за картины, был толстяком с пышными бакенбардами и злыми поросячьими глазками. Второй посетитель был моложе и худосочнее, лицо у него было бледное, а глаза – водянистые, как у рыбы. Одеждой – черным костюмом с белым воротничком – он напоминал священника, но на самом деле служил адвокатом у первого незваного гостя, купца. Подойдя к Рембрандту, адвокат вытащил из-за пазухи бумажный свиток.
        – Городской суд постановил, что мой клиент имеет право требовать немедленной выплаты долга! В случае отказа вы будете объявлены банкротом.
        Лидия толком не знала, что такое «банкрот», но слова адвоката явно предвещали неприятности. Скорее всего, речь шла о деньгах – удивительно, что Рембрандт сохранял спокойствие. Купец с поросячьими глазками ходил вдоль стен мастерской и высматривал свое полотно. Найдя его, он остановился и повернулся к Рембрандту:
        – Платить думаете? А не то заберу картину.
        Рембрандт молча улыбался.
        – Вы что, онемели, сударь? – обратился к нему адвокат. – Вас объявят банкротом и изымут имущество. Все до последней нитки! Ведь долг за дом тоже не выплачен.
        – Об этом толкуйте с Петером. Он мой поверенный.
        – С каким еще Петером?
        – Да вот же он! – Рембрандт указал на мартышку, сидевшую в оконной нише.
        Лидия зажала рот рукой, чтобы не прыснуть от смеха. Но гостям было не до шуток.
        – Если вы, Рембрандт, изволите нас дурачить, то скоро пожалеете об этом, – процедил адвокат. – Ваши долги огромны.
        – Что ж, я пишу картины на заказ и скоро получу оплату.
        – Ерунда! – фыркнул купец. – Никому ваши картины не нужны. Вы никто.
        – Неправда! – не удержалась Лидия.
        Посетители разом уставились на Лидию.
        – Что это за мальчик? – спросил адвокат. – Это ваш ребенок?
        – Не ваше дело, – ответил Рембрандт. – Впрочем, это не мальчик, а девочка по имени Лидия. Я нашел ее на набережной.
        – Вы нарушаете все возможные приличия! Это недостойно бюргера, да еще и в Амстердаме! – принялся выговаривать адвокат. – Вы сожительствуете с Хендрикье Стоффельс, не заключив брака. Приходской совет это осуждает. А девочка в одежде мальчика, откуда бы она ни была, должна заявить о себе в магистрате. Если она найденыш, то о ней позаботятся и отправят на службу в приличный дом.
        – Но теперь ее дом здесь! – возразил Рембрандт.
        – Это неподходящий дом для юной девицы! – перебил его адвокат. – Я уведомлю магистрат. Вам сообщат. Всего доброго.
        Приподняв на прощанье шляпы, незваные гости вышли, оттеснив от дверного проема Хендрикье. Спускаясь по лестнице, они возмущенно переговаривались. Вскоре громко хлопнула входная дверь.
        – Вот и все! – воскликнул Рембрандт. – Что скажешь, Петер?
        Не обращая внимания на хозяина, мартышка соскочила вниз и поковыляла к Лидии, чтобы запрыгнуть к ней на руки. Лидия погладила зверька по шерстке – приятно было прижать к себе теплое мохнатое тельце. Но когда обезьянка потянулась к ее волосам, Лидия испугалась – ей вовсе не хотелось, чтобы Петер снова сделал ей больно. Однако тот принялся бережно перебирать пряди.
        – Это он так вшей ищет, – пояснила Хендрикье. – Значит, полюбил тебя.
        – У меня нет вшей! – обиделась Лидия. – И никогда не было.
        – Вы только послушайте! – засмеялся Рембрандт. – Единственный в мире человек, которого не любят вши!
        Вечером Хендрикье достала огромное корыто и нагрела воды. Не обращая внимания на протесты Лидии, она заставила ее раздеться и залезть в корыто, и через пару мгновений Лидии показалось, что она в раю. Хендрикье постирала одежду Лидии: по ее мнению, в мастерской было очень грязно и пыльно, ведь Рембрандт почти никогда не разрешал ей там убирать.
        – Надень вот это. – Хендрикье достала коричневую юбку и серую сорочку. – Тебе велико будет, но пока сгодится.
        Лидия сонно кивнула. От горячей воды ее совсем разморило. Хендрикье долго разглядывала кроссовки Лидии, вертя их в руках и так и этак и даже пробуя примерить. Лидия сказала, что их купили в Стокгольме, и Хендрикье задумчиво кивнула.
        Лидия клевала носом, сидя в корыте и думая о том, какая добрая девушка эта Хендрикье – даже одежду Лидии стирает… Одежда! Дремоту как рукой сняло. Коробочка с пастилками осталась в кармане джинсов! Если Хендрикье ее не вынула, то пастилки растворятся! Лидия выскочила из корыта, расплескав воду по полу. Выбежав в коридор, она сообразила, что на ней нет одежды. Обернувшись полотенцем, которое Хендрикье оставила на кухне, Лидия принялась открывать все двери подряд, зовя служанку Рембрандта. Наконец, распахнув дверь под лестницей у входа, она увидела, как девушка полощет джинсы в корыте, стоя на коленях на каменном полу.
        – Карманы! – выдохнула Лидия. – Ты вынула вещи из карманов?
        – А то! – немного обиженно ответила Хендрикье.
        – Куда ты дела коробочку с пастилками?
        – На кухонный стол положила. И кожаный футлярчик с деньгами. В этих твоих штанах уйма карманов.
        Но Лидии было некогда обсуждать модели штанов – она со всех ног бросилась на кухню. Добежав до порога, она резко остановилась. У стола стоял какой-то мужчина, в руках он держал ее коробочку с пастилками.



        Титус

        В следующее мгновение Лидия увидела, что это не мужчина, а юноша лет семнадцати. Он был довольно большого роста, но его круглое лицо, обрамленное каштановыми кудрями, и алый рот излучали детскую мягкость. Юноша уставился на Лидию, а та на него.
        – Это моя коробочка! – произнесла наконец Лидия. – Отдай мне ее, пожалуйста!
        – Ты Лидия? – улыбнулся юноша. – Хендрикье рассказывала о тебе.
        – Понятно. Отдай коробочку.
        Лидия шагнула вперед и протянула руку, но тут же вспомнила, что вместо одежды на ней одно полотенце. Юркнув к столу, она схватила юбку и сорочку, приготовленные для нее Хендрикье.
        – Меня зовут Титус, – представился юноша.
        Тогда Лидия заметила, что он довольно сильно похож на Рембрандта: тот же грубо вылепленный нос и полные губы. Правда, сын был куда симпатичнее папы. Но в эту минуту Лидии было не до миловидных юношей – ей надо было заполучить коробочку с пастилками.
        – Может быть, сначала оденешься? – предложил Титус.
        Лидия не знала, что ответить. Ходить по кухне, обернувшись полотенцем, ей совсем не хотелось, но и отлучиться она боялась – вдруг Титус исчезнет вместе с коробочкой.
        – А ты точно отдашь? И не открывай ее.
        – Обещаю. Буду ждать тебя здесь, – ответил Титус и уселся возле стола.
        Лидия шмыгнула в свою комнатушку и быстро натянула сорочку и юбку. «Как деревенская бабка!» – раздраженно подумала она, волоча за собой подол. Ну почему этот Титус пришел именно тогда, когда джинсы в стирке?
        Однако ему не было дела до наряда Лидии. Он вертел в руках коробочку, но стоило Лидии протянуть руку, как он тут же ее спрятал.
        – Ты обещал! Давай ее сюда! – прошипела Лидия.
        – При одном условии, – ответил Титус.
        – Каком?
        – Что ты расскажешь, кто ты такая и откуда взялась.
        Лидия умолкла. Она не знала, что за человек этот Титус. Вдруг он только посмеется над ней?
        – Ты все равно не поверишь, – вздохнула она.
        – Посмотрим, – серьезно ответил Титус. – Вот твоя коробочка.
        Лидия хотела было сунуть ее в карман, но в юбке карманов не было, поэтому она покрепче сжала коробочку в руке, стараясь спрятать от посторонних глаз.
        В эту минуту в кухню вошла Хендрикье.
        – Ага, вы, значит, знакомитесь. Я повесила твою одежду на просушку. Эта юбка тебе велика, – улыбнулась она и погладила Лидию по щеке. – Час поздний, – добавила она, зевнув. – Пойду лягу. Рембрандт уже спит.
        – Еще бы, если выпить столько женевера… – отозвался Титус. – Мы с Лидией еще посидим. Спокойной ночи, Хендрикье.
        В кухне царил полумрак. Масляная лампа освещала только стол и лица. «Как на картинах», – снова подумала Лидия. Она вдруг поняла, что если бы во времена Рембрандта существовали электрические лампы, то его картины были бы совсем другими.
        – Рассказывай, – произнес Титус.
        И Лидия стала рассказывать. «Я из будущего…» – начала она неуверенно, колеблясь, но потом оживилась и рассказала и о скамейке в парке, и о птице, которая украла ее карандаш, и, наконец, о том, как Рембрандт подобрал ее на набережной. Говорила она долго, но Титус ни разу ее не перебил.
        Когда Лидия закончила свой рассказ, воцарилась тишина. Какое облегчение: хранить тайну в одиночку было так трудно и грустно… А Титус внимательно выслушал ее, и это было очень приятно.
        – Можешь не верить, – прервала молчание Лидия. – Но все это правда.
        Титус внимательно смотрел на нее, будто стараясь прочесть по лицу, сочиняет она или говорит все как есть.
        – Если ты все это придумала, – произнес он наконец, – то ты настоящий писатель. Могла бы сочинять романы. А может быть, ты привидение? Хотя на вид – настоящий человек, – добавил он, коснувшись руки Лидии.
        – Но чувствую себя привидением, – с горечью ответила та. – Я из двадцать первого века, из другого мира. Непонятно, как я сюда попала, – как будто в картине была дыра в прошлое.
        – И что ты думаешь делать? – спросил Титус. – Останешься у нас навсегда?
        – Не знаю, – устало ответила Лидия. – Сейчас у меня просто нет сил думать об этом.
        – И почему все это произошло именно с тобой?
        – Не знаю. Мальчик-птица сказал, что у меня необычные руки.
        – Ты очень хорошо рисуешь. Я видел портрет обезьянки.
        Лидия покраснела. Свой блокнот она забыла в мастерской.
        – Я тоже рисую, – печально произнес Титус, – но у меня не выходит. Отец хвалит по доброте душевной, но я вижу, что он в меня не верит. Мне никогда не стать таким, как он.
        Лидия не знала, что ответить.
        – Даже ты рисуешь лучше меня. Хоть ты младше, да еще и девочка.
        Лидия хотела было ответить, что это не имеет никакого значения – девочка она или мальчик, но тут за окном раздался страшный гром – разразилась гроза. Лидия подскочила на месте – за последние дни она привыкла ко многому, но вот грозы боялась, как и прежде.
        – Ты боишься спать одна? – спросил Титус. – Можешь пойти к Хендрикье.
        Лидия кивнула. Титус показал ей каморку рядом с кухней. Прислушиваясь к похрапыванию служанки, Лидия на ощупь добралась до кровати. Хендрикье сквозь сон протянула руку и пробормотала, что бояться нечего и завтра все будет хорошо. Лидия забралась в теплую и тесную постель, где мгновенно почувствовала себя в безопасности, хотя за окном по-прежнему бушевала непогода и сверкали молнии. Уснула она, крепко сжимая в руке свою коробочку с пастилками.



        Заградительные дамбы

        Лидия жила у Рембрандта уже больше недели. Довольно скоро она заметила, что характер у него трудный. В хорошем расположении духа старик брал девочку с собой в мастерскую и показывал, как растирают и смешивают с маслом краски, как натягивают холст на подрамник и как его грунтуют перед тем, как начать писать картину. Но иногда настроение у Рембрандта портилось, и тогда к нему было не подступиться. В такие дни Лидия отправлялась за покупками вместе с Хендрикье или Титусом. Амстердам был большим городом, в роскошных домах здесь жили сытые и довольные люди: тут и там виднелись лавки, из которых выходили покупатели с полными снеди и прочих товаров корзинами. Титус объяснил Лидии, что в город часто заходят корабли из дальних стран и привозят чудесные ткани, пряности и прочие диковины.
        А вот погода была отвратительная. Изредка выглядывало солнце, но потом снова припускал дождь. Лидии стало казаться, что Амстердам – самое дождливое место на земле.
        Однажды, дожидаясь Хендрикье, которая зашла в сырную лавку, Лидия увидела сердитого адвоката, который на днях заглянул в мастерскую Рембрандта. Он беседовал с другим господином, одетым в черное, и, заметив Лидию, указал на нее и что-то сказал своему спутнику. Лидия юркнула в лавку и, подав знак Хендрикье, которая разговаривала с лавочницей, спряталась в темном углу за большими сырными головами. Через мгновение она услышала, как мужчины заходят в лавку.
        – Вот вы где, Хендрикье Стоффелс, – протянул адвокат. – Я видел девочку на улице – ту, что живет у вас. Я имел беседу в магистрате, и там решили, что о ней позаботятся. Где она?
        Лидия увидела, как лавочница открыла было рот, но тут же закрыла.
        – Ах, та девочка… – ответила Хендрикье, – она ушла по своим делам.
        – Сообщите ей, что ее заберут в ближайшие дни. Она будет жить в богадельне, пока мы не пристроим ее куда-нибудь служанкой.
        Дверь лавки захлопнулась, и Лидия выглянула из своего укрытия.
        По дороге домой вид у Хендрикье был озабоченный.
        – Не знаю, что и делать, Лидия, – вздохнула она наконец. – С магистратом шутки плохи. Мы и так у них на дурном счету.
        Вечером они обо всем рассказали Титусу, который тоже забеспокоился, но предположил, что в магистрате сейчас столько дел, что Лидию, наверное, заберут не сразу. И все же вечером девочка никак не могла уснуть: в ушах звенело слово «богадельня». Наверно, ужасное место! Лучше там не оказываться. Но и у Рембрандта оставаться нельзя, это она понимала. Куда же податься? За окном лил дождь, барабаня по стеклам.
        На следующее утро Лидия проснулась от громких голосов и сразу встала. В окно она увидела, что дождь прекратился, но небо не прояснилось, и к тому же поднялся сильный ветер. Джинсы за ночь не высохли, пришлось натягивать их влажными и холодными. На кухне Лидия увидела Рембрандта, раскрасневшегося и взъерошенного. Он спорил с Титусом и Хендрикье.
        – Оставайтесь дома, Рембрандт! – твердым тоном произнесла служанка. – Мешки с песком таскать вам не под силу. Вы промокнете и получите воспаление легких; вы и так простужены.
        – Пустяки, – прокашлял в ответ художник. – Все мужчины города должны укреплять дамбы, а у меня сил не меньше, чем у Титуса.
        – Нет, отец, ты слишком стар. А мне надо спешить – кое-где море уже почти прорвало укрепления.
        – Я с вами… – начала было Лидия.
        – Нет, это слишком опасно, – перебил ее Титус.
        – Я хочу с вами! – упрямо повторила Лидия.
        Титус покачал головой, надел плащ и сапоги с высокими голенищами и вышел. Лидия побежала за ним, не слушая возражений Хендрикье. Рембрандт с улыбкой махнул ей рукой, будто хотел что-то сказать. Сегодня он казался необычайно старым и больным. Дверь в мастерскую была открыта, и, выбежав в прихожую, Лидия едва не столкнулась с человеком, выходившим оттуда с картиной в обнимку. Это был купец с поросячьими глазками. Увидев Лидию, он поморщился.
        – Я свое дело знаю. Что мое, то беру, – сказал он.
        Лидия успела заметить, что это картина Веласкеса – портрет девочки. Она заскочила в мастерскую, чтобы взять свой блокнот. Но его нигде не было – ни на столе, ни на мольбертах. Оглядевшись по сторонам, Лидия увидела Петера, играющего с блокнотом. Девочка улыбнулась и, подкравшись к обезьянке, схватила блокнот. Но Петер и не думал выпускать его из лап. Вереща что было мочи, он крепко держал свою добычу.
        – Петер, пожалуйста, – умоляла Лидия. – Ты хочешь посмотреть на свой портрет? Но я должна забрать альбом прямо сейчас, я спешу!
        Наконец Петер выпустил альбом и с самым несчастным видом уткнул мордочку в ладони. Но Лидии некогда было его утешать. Бросив последний взгляд на незавершенную картину Рембрандта на мольберте, она поспешила вниз по лестнице и выбежала на улицу, где ее чуть не сбил с ног порыв ветра.
        Перед домом стояла повозка, запряженная парой лошадей. В повозке сидели несколько мужчин с лопатами и тяпками. Лидия заметила, что там были и взрослые мужчины, и совсем еще мальчики. Титус усаживался на место рядом с кучером. Один из мужчин заметил купца с поросячьими глазками и крикнул:
        – Ты тоже должен ехать к дамбе, Якоб! Это наше общее дело!
        – А картина… – проскулил купец. – Мне надо отвезти ее домой…
        – Не успеешь! Сейчас каждая минута дорога, вопрос жизни и смерти.
        Двое крепких мужчин подхватили возмущенного купца и водрузили на повозку вместе с картиной. Во всей этой суматохе Титус и не заметил, что Лидия тоже забралась наверх и уселась между двумя мальчишками, которые косо взглянули на нее. Один пробормотал, что соплякам тут не место, но Лидия одарила мальчишку таким злобным взглядом, что он умолк.
        Кучер взмахнул кнутом, и повозка тронулась. Ветер дул так сильно, что у Лидии перехватывало дыхание. Повозка тряслась по булыжной мостовой, направляясь к каналу, уровень воды в котором поднялся до самой улицы. Лодок было не видать, только одна весельная, наполовину заполненная водой, билась о камень набережной. Людей тоже не было – все укрывались от непогоды дома. Повозка проезжала мимо домов с ухоженными палисадниками, деревья в которых склонялись от ветра едва ли не до самой земли. Ветки, комья земли с травой, целые кусты, подхваченные ветром, летели по воздуху, лошади испуганно ржали, и кучеру приходилось кричать во весь голос, чтобы повозка продолжала свой путь. Когда они доехали до окраины города, Лидия увидела, что поля затопило. Прищурившись от сильного ветра, она разглядела вдалеке дома и церкви. Мужчины переговаривались, указывая на мельницу, крылья которой переломал ветер. По небу со страшной скоростью проносились черные тучи. Выложенная камнем дорога закончилась, остались только две колеи в глинистом месиве. Повозку трясло и качало, лошади брели по лужам, которые становились все больше
и глубже.
        Все сидящие в повозке молчали. Они ехали уже пару часов. Лидия обожала приключения и не понимала, почему окружающие пребывают в таком мрачном настроении. Попутчики снова указали на что-то впереди, и Лидия увидела, что канал, вдоль которого они ехали, вышел из берегов, а повозка приближалась к поросшей травой насыпи. Кроме завываний ветра теперь слышался новый звук, который становился все громче, – какой-то гул. Лидия поняла, что это шумит море. Повозка двигалась все медленнее и тяжелее, колеса все глубже погружались в воду. И вот лошади остановились. Кучер старался перекричать ветер, но лошади стояли на месте и только фыркали. Мужчины стали слезать с повозки на землю, вода здесь доходила уже до середины голени. Впереди виднелись силуэты тех, кто приехал раньше и теперь таскал наверх ведра и корзины.
        Лидия сидела в повозке, не зная, что делать. Мальчишки, ехавшие рядом с ней, спрыгнули на землю, и один из них крикнул:
        – Сиди здесь, малявкам там делать нечего!
        Лидия тут же соскочила с повозки, не подумав о том, что сапог у нее нет. Вода доходила едва ли не до колен, и кроссовки, конечно же, промокли за секунду. Лидия побрела к насыпи за мальчишками. От ветра слезились глаза. Пахло морем и водорослями, но впереди ждало не приветливое, а яростное, бушующее море, рычащее за дамбой, как дикий зверь, готовый наброситься на жертву. Лидия дохлюпала до поросшего травой холмика, который копали несколько мужчин, – там брали песок и комья земли, чтобы укреплять дамбу. Однако в нескольких местах она все-таки пропускала ручейки воды.
        – Что ты здесь делаешь, Лидия? Тебе велели остаться дома!
        Титус сердито покачал головой, глядя на нее. Она не ответила. Титус крикнул что-то еще, но ветер и шум моря заглушили слова. Он махнул рукой в сторону повозки, и Лидия поняла, что он велит ей возвращаться туда. Из-за ветра волосы лезли в глаза, и Лидия пыталась удержать их рукой. Вдруг наверху раздались крики. Подняв глаза, она увидела, как земля стала двигаться – сначала медленно, потом все быстрее… Огромный поток воды сносил дамбу, смывая песок и глину. Лидия увидела двоих мужчин, упавших в грязь, и что было сил побежала к повозке. Она слышала, как Титус зовет ее по имени и как кричат мужчины… Последнее, что донеслось до ее слуха, был голос купца с поросячьими глазками – он пытался спасти свою картину. В следующее мгновение Лидию подхватило волной. Она отплевывалась и гребла что было мочи, чтобы подняться на поверхность. В ушах шумело, вода неслась со страшной скоростью. Девочка пыталась ухватиться за деревья, но не дотягивалась. Неизвестно было, где оказались ее попутчики – впереди нее или позади. Лидия вспомнила о бедных лошадях, которых, должно быть, тоже подхватил поток морской воды. Она
надеялась, что море не добралось до вершины холма, на котором стоял Титус.
        Но вот силы стали покидать Лидию. Держать голову над водой стало невыносимо трудно. Ну хоть бы ветка или доска попались на пути… Вдруг что-то ударило ее по ноге, и она вытянула руку, чтобы ухватиться за предмет. Пальцы нащупали край рамы, резной позолоченной рамы… Картина плыла по воде, Лидия узнала ее с первого взгляда. Веласкес! Портрет девочки! Тот, который был у купца!
        Ну хоть минуточку еще продержусь, подумала Лидия, дрожа от холода. Никогда не знаешь, на что сгодится знаменитая картина… Стараясь ухватиться получше, Лидия провела рукой по полотну. В следующее мгновение перед глазами потемнело.
        «Все, тону!» – подумала Лидия и потеряла сознание.



        Часть II







        Под палящим солнцем

        Солнце было в зените, и местность казалась почти неживой. Пинии стояли не шелохнувшись; из земли, дрожащей от зноя, торчали сухие кусты. В это время никто не работал в поле – слишком жарко, любое движение в тягость. Кое-где в тени пробковых дубов и серо-зеленых олив закусывали или дремали крестьяне. Только животных зной совсем не беспокоил: ослы, лошади, козы и овцы паслись как ни в чем не бывало, жуя пожелтевшую траву под палящим солнцем.
        Город тоже затих на время сиесты. Переулки и площади опустели, ставни закрылись. Только тощие бездомные собаки бродили по улицам в поисках чего-нибудь съестного. Часы пробили два. В самом центре города находился королевский дворец – огромное серое здание, окруженное высокой стеной. В будках у ворот в полудреме стояли часовые, других людей вокруг не было. Вдоль одной стены дворца протянулась балюстрада, ограждавшая балкон, на который король и королева выходили, чтобы посмотреть, как их прославляет народ.
        Но в эту минуту на балконе, прямо под палящим солнцем, лежала девочка. Одетая в джинсы, белую курточку с капюшоном и кроссовки, она не была похожа на жительницу этого города. Однако самым странным было то, что она до ниточки промокла – с волос и одежды так и капало! Эта девочка была Лидия.
        Она открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. И чихнула.
        – Если я и вправду утонула, – пробормотала она, – то что-то уж больно здесь тепло. Даже жарко. Прямо сварилась, а не утонула!
        Облизав губы, она почувствовала вкус соли. Одежда уже начала сохнуть. Заметив полоску тени у самой стены, Лидия перебралась туда и уселась, прижавшись спиной к каменной кладке. Руки и ноги ужасно устали, и вся она была как выжатый лимон – ведь пару минут назад она отчаянно барахталась в воде, борясь за свою жизнь. А теперь вдруг оказалась совсем в другом месте – кажется, на каком-то балконе.
        – Нет, это не сон, – строго сказала Лидия самой себе. – Даже не думай! Хотя как знать… Может быть, я как тот китаец по имени Ли Бо…
        Однажды дедушка рассказал Лидии о некоем Ли Бо: как-то раз он проснулся и вспомнил, что во сне был бабочкой. Правда, он никак не мог понять: он Ли Бо, который был бабочкой во сне, или бабочка, которой теперь снится, что она Ли Бо. Сначала Лидии эта история показалась слишком уж чудаковатой, но после она не раз ее вспоминала.
        Перед глазами у Лидии были толстые мраморные балясины, а между ними проглядывали шпили церквей и белые дома с огражденными по краю плоскими крышами, на которые можно было забраться по лестнице. Такие крыши Лидия видела, когда была в Греции. Палящее солнце, веранды на крышах… Лидия начала понимать, что оказалась в какой-то южной стране. Но в какой? Опять она совсем одна, в незнакомом месте, а ведь только привыкла к Рембрандту и его дому… Почему нельзя было остаться там? Ведь она так подружилась с Хендрикье и Титусом, а еще наверняка могла бы стать ученицей Рембрандта, хоть и девочка… Он же говорил, что многое ей удается лучше, чем Титусу, и даже кое-чему начал учить. Бедный Титус! Только бы он пережил наводнение! Лидия опять чихнула. Наверное, простыла в холодной воде.
        – Только не раскисай, – сказала она сама себе. – Радуйся лучше, что пережила наводнение, – не всем так повезло. Тебя, можно сказать, выбросило на берег… Так вот в чем дело! – осенило вдруг Лидию. – Я прикасаюсь к картине и оказываюсь в ней!
        Она схватилась за голову, осознав, что происходит, когда ее рука касается полотна. Поразительно и… страшно. «В воде я ухватилась за картину Веласкеса. Он, кажется, был испанцем? Значит, я в Испании и к тому же в далеком прошлом».
        Насколько далеком – этого Лидия не знала. Она вспомнила, что дети, которые жили по соседству, Хуан и Марко, говорили по-испански. А она в какой-то момент стала их понимать – и тогда же догадалась, как действуют пастилки, подаренные мальчиком-птицей. Пастилки! Они же побывали в воде – вдруг испортились? Лидия достала коробочку из кармана. Та явно была водонепроницаемой – пастилки остались в полной сохранности. Положив одну в рот, Лидия вспомнила о своем блокноте и расстегнула карман куртки. Одежда уже почти высохла, но альбом был мокрый. Лидия наша страницу с портретом обезьянки Петера, над которым так смеялся Рембрандт, – хорошо, что она рисовала карандашом, карандаш водой не смывается! Лидия стала осторожно разлеплять листы, чтобы просушить бумагу на солнце – она плотная, выдержит многое.
        Но сколько можно сидеть на месте! Одежда высохла, волосы тоже – правда, они теперь лохматые и жесткие от соли. Вот бы расческу! Но пришлось довольствоваться пальцами и кое-как пригладить космы, чтобы не торчали в разные стороны. Лидия встала и огляделась по сторонам. Здание, на балконе которого она оказалась, похоже, было внушительных размеров дворцом. Подняв голову, она увидела стену, стремящуюся ввысь чуть ли не до самого неба, а взглянув вниз, обнаружила, что до земли еще несколько этажей. Лидия поняла, что вниз путь закрыт, но вскоре обнаружила дверь, ведущую внутрь. Других дверей поблизости не было. Лидия взялась за резную ручку, но медлила. Ведь она совершенно не представляла, что ждет ее за дверью. Если это королевский дворец – вдруг ее арестуют? Не все же такие добрые, как Рембрандт и его домочадцы. Но зной давал о себе знать, и Лидия наконец открыла дверь и шагнула внутрь.
        Она оказалась в пустой и холодной комнате, где царил полумрак. Пахло подвальной сыростью, но это было лучше, чем невыносимая жара. Осторожно ступая и оглядываясь по сторонам после каждого шага, Лидия отправилась к следующей двери. Прижав ухо к деревянной обшивке, она услышала отдаленные голоса и, осторожно приоткрыв дверь, посмотрела в щелку.
        Лидия была готова почти к чему угодно, и все же увиденное произвело на нее сильное впечатление. За дверью была дворцовая зала с картинами и высокими зеркалами на стенах. Посреди залы стояла девочка в окружении нескольких людей. У девочки были светлые волосы, уложенные в высокую прическу и украшенные розовыми цветами. Одета она была в светлое шелковое платье с пышной юбкой до пола, похожей на воздушный шар. Девочка замерла, глядя прямо перед собой с самым серьезным видом. Перед ней на коленях стояла миловидная дама, а за спиной у нее полуприсела в поклоне другая. Обе дамы были одеты в роскошные платья, по форме напоминавшие платье девочки. Лидия поняла, что малышка была принцессой, а дамы – фрейлинами. Рядом с ними стояли двое детей: темноволосый мальчик в красном пажеском костюмчике и… приглядевшись, Лидия поняла, что второй ребенок – вовсе не ребенок, а карлица, одетая в черное платье с серебряным шитьем. Вид у нее был довольно кислый. На полу перед ней лежала большая собака.
        Неподалеку возвышался огромный мольберт, за которым стоял мужчина с кистью в одной руке и палитрой в другой. У него были темные волосы до плеч и узенькая полоска усов. Одетый в черное, он имел весьма гордый и даже надменный вид. По взгляду, которым он, наклонив голову, изучал маленькую принцессу, Лидия поняла, что он пишет портрет. Чуть подальше стояла еще одна пара – мужчина и женщина в роскошных нарядах. Их чопорный и надменный вид говорил об одном: это были король и королева Испании. Волосы королевы прикрывала белая мантилья, в руках она держала расшитый веер.
        Удивительным образом все эти люди были знакомы Лидии, ведь она видела их в дедушкином альбоме с репродукциями знаменитых полотен из разных музеев Европы. Картина называлась «Семья Филиппа IV», и Лидия оказалась прямо в ней! В картине, которую писал темноволосый художник. Лидия и имя его знала – Диего Веласкес!
        Она продолжала разглядывать людей в комнате, и все это время никто из них не двигался с места. Они словно застыли. Вглядевшись в глубь комнаты, Лидия увидела еще нескольких человек, замерших у дверей: монахиню, священника и придворного, внимательно следившего за всем вокруг.
        И тут Лидия чихнула, и картина ожила. Все взгляды обратились к открывшейся двери, а собака, гавкнув, бросилась к Лидии. Та хотела было бежать, но быстро сообразила, что, когда к тебе несется пес, лучше замереть на месте. Однако собака оказалась вовсе не кровожадной, она лишь понюхала одежду девочки и помахала хвостом. Остальные смотрели на Лидию во все глаза.
        – Это наш новый шут? Очень смешной наряд, должна признать.
        Прикрыв лицо веером, королева зевнула. Зевнул и король. В то же мгновение придворные дамы прикрыли рты ладонями и тоже зевнули. Придворный, стоящий у двери, зевнул и произнес:
        – Ваше величество, прошу простить меня, но я не ожидал прибытия нового шута сию минуту. Надеюсь, вы проявите снисхождение к этому наглецу, посмевшему появиться здесь во время написания картины. Я немедленно выведу его из комнаты, если ваше величество позволит.
        Придворный бросил презрительный взгляд на Лидию, словно на муху. Король махнул рукой:
        – Не стоит. Принцесса уже давно позирует, пора завершить сеанс, не так ли, Веласкес?
        Художник безмолвно поклонился, метнув взгляд на Лидию.
        – Лучше велите новому шуту подойти сюда, – приказала королева, хлопнув в ладоши и одобрительно глядя на девочку. – Ну же, покажи нам свои трюки!
        Лидия оцепенела от страха. Чего от нее хотят? Как объяснить, что она никакой не шут, а девочка из Швеции, которая попала к ним через наводнение в Голландии? Бежать некуда – ее тут же поймают. Лидия беспомощно обводила взглядом присутствующих, но все они стояли с каменными лицами и чего-то ждали.
        – Начинай же! – раздался голос придворного. – Разве ты не слышала приказ ее величества?
        – Ч-что начинать? – выдавила из себя Лидия. – Я ничего не умею!
        Одна из придворных дам хихикнула. Маленькая принцесса, все это время безмолвно наблюдавшая за Лидией, подняла руку в повелевающем жесте:
        – Я хочу, чтобы шут подошел сюда. Желаю рассмотреть его одежду.
        – Я – не он, а она. Я девочка, – вырвалось у Лидии. Ей так надоело, что ее принимают за мальчика!
        – Девочка! – зашептались придворные дамы. – Девочка в одежде мальчика!
        – Какой необычный шут, – недовольно произнесла королева. – Даже неприличный. Но, возможно, это шутка. Ну же, делай, что говорит принцесса. Мы хотим повеселиться.
        Лидии ничего не оставалось, кроме как выполнить приказ. Еле волоча ноги, она подошла к маленькой принцессе. По пути она успела заметить, что хмурая карлица ободряюще улыбается, а паж, стоящий рядом с ней, корчит злобные гримасы. В огромном зале было довольно холодно, но Лидию бросило в жар от волнения. Что же делать теперь? Чем занимаются шуты? Показывают фокусы? Кувыркаются? Пляшут? Лидия ничего такого не умела. Впервые в жизни она пожалела, что не может дурачиться, как, например, ее одноклассники Андреа и Лукас, которые всегда всех смешат. И танцевать не умеет.
        У Лидии дрожали коленки. Собравшиеся в зале по-прежнему ждали.
        – Я не шут, – пискнула Лидия. – Я девочка из Швеции, это такая страна на севере. Сюда я попала случайно – очнулась на балконе пару минут назад.
        Король с королевой прыснули от смеха, и остальные тут же прыснули точно так же. Только художник не смеялся – он пристально смотрел на Лидию.
        – Ты, значит, прилетела из другой страны и приземлилась прямо на наш балкон? – спросила принцесса. – Ты умеешь летать? Тогда взлети, а мы посмотрим!
        – Я не умею летать, – вздохнула Лидия. – Все произошло иначе.
        – Что-то она слишком много болтает, – со скучающим видом произнесла королева. – Пусть покажет фокус, иначе нечего ей здесь делать, не так ли, сеньор Хосе? – добавила она, бросив недовольный взгляд на придворного, который беспокойно нахмурился.
        Лидия не смела произнести ни слова. Ей и впрямь хотелось улететь прочь от этих ужасных людей. Если бы только она могла коснуться картины… Но все полотна в зале висели слишком высоко и к тому же принадлежали кисти Веласкеса – Лидия узнала некоторые из них.
        – Что ж, если ты не умеешь летать, покажи какой-нибудь другой фокус. Мне скучно, я долго позировала художнику, – капризно заявила маленькая принцесса. – Мы хотим повеселиться! Не так ли?
        – Очень, очень хотим, – закивали придворные дамы.
        – Что мне делать? – еле слышно произнесла Лидия.
        – Можешь спеть, – ответила принцесса. – Спой песенку.
        Лидия набрала воздуху в легкие. Она осознавала, что это единственный выход. Пела она не очень хорошо, но лучше петь, чем кувыркаться через голову. Что спеть? Лидия не могла вспомнить ни одной песни, как ни пыталась. Все ждали. Король в нетерпении махнул рукой. Наконец Лидия открыла рот и что-то просипела, однако через секунду голос вернулся, и она стала петь первое, что пришло в голову: дурацкую песенку, которая была у всех на слуху несколько лет назад.
        – Ба-ба-ба-ба-биду, хи из май бэйби, ба-ба-ба-ба-биду, хи из май бэйби бой… – выводила Лидия дрожащим голосом.
        Сначала она осторожно покачивалась в такт мелодии, но потом осмелела и стала разводить руками и вилять бедрами, как умела. Закрыв глаза и мотая головой, она пропела последний припев два раза:
        – Ба-ба-ба-ба-биду, хи из май бэйби бой!!
        Умолкнув, она обвела взглядом собравшихся в зале и увидела гневные взгляды и разинутые рты.
        – Она одержима демонами? – послышался наконец голос короля.
        – Какой ужас… – протянула королева.
        – Ужас! – закивали придворные дамы, закатив глаза. Придворный подошел поближе и, казалось, готов был задушить Лидию.
        Но принцесса рассмеялась! Мало того, она стала кружиться по залу в своем пышном платье, к ужасу придворных дам, следивших за каждым ее движением. Докружившись до Лидии, принцесса погладила ее по щеке. Глаза горели, на лице играл румянец.
        – Ах, шут! Как ты славно поешь, шут! – воскликнула она. – Какая веселая песенка! Теперь она будет моей любимой песней, завтра ты споешь ее мне еще раз!
        – Нет, Маргарита, это непристойно, не хочу слышать ничего подобного! Это не песня, а звериный вой! – строго возразила королева. – Тебе следует задуматься о своем поведении, как положено ее высочеству инфанте Испании!
        – Но я хочу! Я так желаю! – Принцесса Маргарита топнула ногой так, что пышные юбки закачались. – Я желаю слышать эту песню каждый день!
        – Довольно, Маргарита! – строго произнес король. – Веди себя прилично!
        Лидия не знала, что делать. Она очень надеялась, что за ужасное пение ее накажут, выгнав на улицу, – уж лучше так, чем оставаться среди этих церемонных людей в ужасном дворце. Но что же будет с ней теперь? Лидия тайком оглядывала присутствующих.
        Придворные дамы опускали взгляд, но Лидия заметила их несмелые улыбки. Карлица многозначительно качала головой. Лицо Веласкеса не выражало ровным счетом ничего.
        – Маргарите пора на урок, – сказала королева. – А завтра, в час пополудни, – новый сеанс позирования, не так ли, сеньор Веласкес?
        Тот поклонился.
        – А этого странного шута выведите отсюда, Хосе, и найдите ей комнату, раз уж ей положено жить во дворце, в чем лично я, впрочем, сильно сомневаюсь. Пусть о ней позаботится Мария Барбола, – добавила королева, кивнув в сторону карлицы, которая присела в ответ.
        Придворный поклонился с неестественно прямой спиной. Король и королева прошествовали к дверям, за ними последовала принцесса Маргарита и обе придворные дамы. Все, мимо кого они проходили, кланялись и приседали, и Лидия в том числе. Церемоний она не знала, но и стоять столбом не решалась.
        – Завтра увидимся, шут! – крикнула принцесса напоследок. Придворные дамы зашикали. – Ты мне еще споешь!
        – Следуй за мной. – Придворный Хосе довольно грубо схватил Лидию за руку. – Не понимаю, что ты за персона, но обязательно разузнаю у тех, кто тебя прислал. И куда только подевались все приличные шуты! Стыд и срам. Не то что раньше, – бормотал он, подталкивая Лидию перед собой.
        Карлица Мария Барбола и паж последовали за ними, о чем-то перешептываясь. Замыкала шествие собака. Последнее, что увидела Лидия, был Веласкес, собирающий свои кисти. Она попыталась разглядеть, что он успел изобразить на огромном холсте, но Хосе сердито вытолкнул ее из зала, после чего дверь за ними захлопнулась.



        Дворец

        Ночью Лидия проснулась от того, что во сне звала маму. В комнате было жарко и темно, и Лидия не сразу поняла, где находится. Вспомнив прошедший день, она чуть не заплакала от тоски, но тут ее руки коснулось что-то мокрое. Это был язык пса, которого, как она успела узнать, звали Фьело. Пес лизал руку Лидии, будто хотел утешить и успокоить.
        – Фьело хороший, – прошептала Лидия, гладя его по голове.
        Такое обращение пришлось псу по вкусу, и он запрыгнул на кровать, чтобы улечься в ногах у Лидии. Оба быстро уснули и проснулись, только когда в комнату, уже освещенную солнцем, вошла Мария Барбола. Ее нахмуренные брови и толстые щеки выглядели так забавно, что Лидия не могла не улыбнуться. Мария Барбола улыбнулась в ответ. И через секунду они уже были друзьями.
        Они отправились осматривать дворец. Вообще-то без сопровождения придворных им разрешалось находиться только в той его части, что была отведена прислуге, но Мария Барбола, похоже, не слишком строго соблюдала правила. Быстро перебирая короткими ножками, она водила Лидию по всему замку, от подвалов до самых верхних этажей.
        Дворец вселил в Лидию ужас: длинный ряд мрачных темных залов заканчивался лестницей, которая вела к другому ряду таких же холодных и пустынных комнат. Если бы Лидия гуляла по дворцу одна, то обязательно заблудилась бы – такой он был огромный. Хосе предупредил, что ей не позволяется покидать дворец без его разрешения и, если она ослушается, будет наказана. Когда Лидия рассказала об этом Марии Барболе, та только рассмеялась.
        – Можешь выезжать со мной, – сказала она. – Хосе – старый самодовольный индюк, но спорить со мной он не смеет, ведь я любимица королевы.
        Во время прогулки Мария Барбола рассказала, как попала во дворец. Родилась она в горной деревушке. Когда родители обнаружили, что их дочь не растет, они сильно огорчились. Они решили, что Мария Барбола ни на что не годится: работать она не может из-за маленького роста, и замуж ее никто не возьмет. Соседские дети дразнились и бросали в нее камни.
        – И я сбежала, – рассказывала карлица. – Много дней я шла по горам и долинам. Спала на голой земле, ела ягоды и дикие фрукты. В Мадриде мне пришлось спасаться от уличных мальчишек. Мне так хотелось есть, что я стала просить подаяния. Тогда-то Хосе меня и подобрал. Он привел меня во дворец и нарядил в дорогие одежды. Меня представили королю и королеве. Теперь я самая богатая карлица Испании. Знали бы об этом в деревне… А ты откуда взялась, Лидия?
        Не торопясь раскрывать свою тайну, Лидия в двух словах рассказала, что прибыла в Испанию издалека, из другой страны. Необычная одежда – это особый шутовской наряд. Такие носят у нее на родине.
        У Лидии устали ноги, но Мария Барбола вела ее дальше и дальше по этажам дворца.
        – Давай только посмотрим вот эту галерею, если там не заперто.
        Оказавшись внутри, Лидия забыла про усталость. Стены галереи были сплошь увешаны картинами. Король, рассказала Мария Барбола, был большим любителем живописи и тратил много денег на полотна выдающихся мастеров из Италии, Франции, Голландии и других стран. Лидия ходила от полотна к полотну: там были и Рубенс, и Тициан, и другие, но ни одной картины Рембрандта – по крайней мере, ни одной знакомой Лидии. Минута шла за минутой, Лидия с удовольствием провела бы в галерее остаток дня, если бы Марии Барболе не наскучило ждать.
        – Король ездил за этими картинами в разные страны? – спросила Лидия.
        – Нет, у него нет времени на путешествия. Картины покупает Веласкес. Он первый придворный художник и друг короля. Несколько лет назад он был в Италии и купил там для него много картин.
        Лидия спросила, добрый ли он человек, этот Веласкес.
        – К нему не подступиться, – ответила Мария Барбола. – Со мной он ни разу не говорил. Но когда пишет картины, то это просто волшебство. Мы так и зовем его: Волшебник. Картины выходят как живые.
        Лидия ничего не ответила, но про себя подумала, что вчера так и вышло: она коснулась картины, и та ожила.
        Теперь они стояли перед картиной Веласкеса, которая изображала мужчину в коричневом костюме и сапогах. В руке он держал ружье, а рядом сидела собака. Мария Барбола пояснила, что это родственник короля на охоте. Лидия подошла ближе. Обычно от этого картины становятся хуже – так и вышло. Мазки оказались грубыми, лицо на портрете расплылось. «Интересно, что будет, если я коснусь полотна? – подумала Лидия. – Наверное, ничего – ведь я уже в стране Веласкеса». Но можно коснуться любого другого полотна и оказаться во Франции или Италии. Хотя на сегодня приключений было достаточно и перемещаться в другую страну Лидии совсем не хотелось.
        – А есть тут картины из Швеции? – спросила Лидия.
        – Из Швеции? Нет, не думаю, – ответила Мария Барбола. – А где находится эта Швеция?
        – Это очень далеко на севере. Я оттуда родом.
        – Ой, тогда там, наверно, много снега. Я снег видела всего один раз, в деревне. На ощупь холодный и тут же превращается в воду. Ты, наверное, все ноги стоптала, пока шла? – Мария Барбола жалостливо посмотрела на Лидию.
        В комнатах для прислуги они встретили пажа Николасито – того самого, что корчил Лидии гримасы, когда она только оказалась во дворце. Паж был невысокого роста, узкоплечий, с длинными каштановыми волосами.
        – Где вы ходили? – с подозрением в голосе спросил он.
        – Я показывала Лидии дворец, – ответила Мария Барбола. – И картины.
        – Вам туда ходить нельзя, – сказал Николасито. – Я все расскажу Хосе.
        – Рассказывай, сопляк! – злобно прошипела Мария Барбола. – А я доложу королеве, какой ты ябеда.
        У Николасито задрожала нижняя губа, как будто он вот-вот расплачется, но, быстро овладев собой, он бросил презрительный взгляд на Лидию.
        – Никчемный ты шут. Ничего не умеешь. Даже петь и танцевать.
        – Я не шут, – ответила Лидия.
        – Что ж ты тогда делаешь во дворце? – усмехнулся Николасито.
        – Не твое дело, – отрезала Лидия.
        – Прекрати, Николасито, а не то всыплю – мало не покажется! – пригрозила Мария Барбола.
        Николасито явно побаивался Марию Барболу – пробормотав что-то себе под нос, он хмуро отправился прочь. В дверях он обернулся и крикнул Лидии:
        – И одежда твоя уродливая! И сама ты уродина!
        – Еще одно слово, Николасито, и ты отведаешь моих кулаков! – рявкнула Мария Барбола ему вслед.



        Картина в картине

        На следующий день за Лидией зашел Хосе и повел ее в королевские покои. Марии Барболе и Николасито не разрешили пойти вместе с ней. Пока Хосе и Лидия шагали по дворцовым коридорам, придворный не произнес ни слова, но у самого входа в опочивальню он крепко ухватил Лидию за плечо.
        – Тебя желает видеть ее высочество принцесса. Веди себя пристойно и делай, что говорят. А не то пожалеешь!
        Принцесса сидела с шитьем в руках, обе придворные дамы были при ней. На этот раз инфанта была в красном платье, более мягком и с менее пышной юбкой. Покои принцессы были уютнее огромного зала, в котором Веласкес писал ее портрет. Здесь было больше окон, а на стенах висели гобелены с изображениями зверей и охотников. Увидев Лидию, принцесса Маргарита жестом подозвала ее к себе.
        – Вот и ты, шут. Я хотела узнать, как тебя зовут и сколько тебе лет.
        – Меня зовут Лидия, и мне двенадцать лет.
        – Познакомься с моими придворными дамами. Их зовут Ана и Исабель.
        Лидия подошла к дамам, поклонилась и пожала им руки. Дамы захихикали.
        – Ты приветствуешь их как мальчик. А ведь ты девочка! Какая ты странная! – сказала Маргарита.
        Лидия покраснела. Она не сразу поняла, что надо было присесть в реверансе.
        – Спой мне ту смешную песенку, Лидия! – приказала принцесса.
        Лидия вздохнула, но ослушаться не посмела. На этот раз получилось лучше, она не так нервничала. Пока Лидия пела, принцесса не сводила с нее глаз и непрерывно улыбалась. Глядя на нее, придворные дамы тоже стали улыбаться. После Маргарита захлопала в ладоши, и придворным дамам пришлось последовать ее примеру.
        – Ну, что мы будем делать теперь? – обратилась инфанта к своим компаньонкам. – Что мне ей приказать?
        – Что будет угодно вашему высочеству, – в один голос ответили Ана и Исабель. – Например, разгадывать загадки.
        – Нет, это скучно, – поморщилась Маргарита. – Знаю! Расскажи мне сказку, Лидия! Иди сюда, садись. – Она похлопала по стулу с позолоченными подлокотниками, стоявшему напротив ее собственного.
        Лидия осторожно присела.
        – Жила-была девочка, – начала она, немного подумав. – Жила она в далекой-далекой стране.
        – Сколько ей было лет? – перебила Лидию принцесса.
        – Двенадцать, – ответила та.
        – Как и тебе!
        – Как и мне, – кивнула Лидия. – Она жила с мамой и папой в красивом доме. Эта девочка очень любила рисовать – и красками, и карандашами. Иногда она сидела в потайном месте и рисовала в своем альбоме.
        – Это было давно? – спросила принцесса.
        – Нет, – ответила Лидия. – Это было в будущем. Через несколько веков.
        – В будущем? – удивилась придворная дама по имени Ана. – Очень интересно.
        – Да, – ответила Лидия. – И однажды с этой девочкой стали приключаться разные удивительные вещи. Сначала птица украла ее карандаш. У девочки был любимый дедушка, а у дедушки – картина, изображавшая маму с двумя детьми. Но однажды, когда девочка посмотрела на эту картину, то увидела, что на ней всего один ребенок!
        – Что ж, второй просто убежал! – сказала Маргарита. – Но где же в этой сказке дракон? И рыцарь? И где прекрасная дама?
        Ана и Исабель засмеялись.
        – Их в этой сказке нет, – ответила Лидия. – Зато вскоре девочка познакомилась с мальчиком, похожим на птицу.
        – Значит, он и украл карандаш! – радостно воскликнула Маргарита.
        – Да, – кивнула Лидия. – Должно быть, он. Но потом случилось самое странное. Девочка пошла с дедушкой в музей, где было много картин. И когда она коснулась одного из полотен, то – бах! – исчезла. И оказалась в той картине.
        – И не вернулась? – огорчилась Маргарита.
        – Она оказалась в той стране, где жил художник, написавший картину. А потом и дома у художника. Он был великим мастером и к тому же очень добрым. Она мечтала научиться у него мастерству живописи.
        – И научилась? – спросила Маргарита.
        – Нет. Началось наводнение, и девочка чуть не утонула. Но в самый последний момент возле нее оказалась другая картина, девочка ухватилась за нее и – бац! – оказалась в другой стране. Очень теплой.
        – То есть в Испании? – снова нетерпеливо вставила Маргарита.
        – Да, – ответила Лидия. – Девочка оказалась в Испании. В королевском дворце. Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец.
        Маргарита задумчиво кивнула. Помолчав, она произнесла:
        – Знаешь что, Лидия? Мне кажется, ты девочка из этой сказки.
        – Может быть и так, – ответила Лидия.
        – Эта сказка понравилась бы Веласкесу, – сказала Ана. – Про девочку, которая переносится из картины в картину.
        – Да, это пришлось бы ему по вкусу, – согласилась Исабель.
        – Ты тоже любишь рисовать, Лидия? – спросила принцесса Маргарита.
        Та кивнула.
        – Тогда я желаю, чтобы ты меня нарисовала!
        – Что-то мне не хочется… – засомневалась Лидия. – Твой портрет пишет сам Веласкес, а он… – Лидия умолкла, заметив, что придворные дамы пришли в ужас.
        Ана наклонилась к ней и прошептала:
        – К принцессе следует обращаться «ваше королевское высочество». Ни в коем случае не говори «ты»! За это тебя могут посадить в тюрьму! И не спорь с ней!
        – Простите, в-ваше к-королевское высочество! – запинаясь от страха, произнесла Лидия.
        – Пустяки, – бросила Маргарита. – Родителей здесь нет, и Хосе тоже. Но ты все-таки меня нарисуй. А не то я рассержусь. Принеси карандаши и бумагу! – приказала она Исабель.
        – У меня уже есть блокнот и карандаш. – Лидия нехотя вынула из кармана рисовальные принадлежности. – Но вдруг… вдруг вашему высочеству не понравится мой рисунок?
        – Все равно рисуй, – решительно приказала Маргарита. – Пусть даже выйдет некрасиво. Все, я сажусь позировать.
        Воцарилась полная тишина. Некоторое время было слышно только, как Лидия проводит карандашом по бумаге. Ластика у нее не было, так что дважды пришлось начинать сначала. Маргарита сидела с прямой спиной и смотрела на Лидию. Она была и вправду красивой, и серьезное выражение лица только подчеркивало ее привлекательность. Маргарита явно привыкла подолгу позировать. Придворные дамы вернулись к рукоделию.
        Однако через некоторое время принцессе наскучило сидеть, и она подошла взглянуть на рисунок. Лидия отложила карандаш. Она была довольна своей работой, но все-таки беспокойно косилась на принцессу. Вдруг ей не понравится? Ведь ее рисовал сам Веласкес! Принцесса смотрела на свой портрет, поджав губы, а потом подозвала Ану и Исабель. Те сделали большие глаза.
        – Великолепно! Невероятно мило! – в один голос воскликнули они. – Недурно для двенадцатилетнего шута!
        – Научи меня так рисовать, Лидия, – сказала Маргарита. – Вот точно так, как ты.
        – Не думаю, что получится…
        – Но я приказываю! – нахмурилась принцесса. – Ты должна слушаться!
        Не смея возражать, Лидия молча кивнула.
        – Но не сейчас. Сейчас я хочу поиграть в прятки! – решила Маргарита. – Ана пусть считает, а мы будем прятаться. Скрываться можно в этой комнате и в соседних, а дальше ходить нельзя, иначе она нас не найдет.
        Придворные дамы послушно кивнули, Ана встала лицом к стене и принялась считать. Исабель приподняла один из гобеленов и спряталась за ним. Принцесса открыла дверь и жестом велела Лидии следовать за ней. Они оказались в огромной гардеробной, где висело множество платьев из шелка и бархата всех цветов радуги. Принцесса закрыла дверь, и стало совсем темно. Схватив Лидию за руку, она потащила ее через ряды щуршащих платьев. Ткань щекотала лицо, и Лидия чихнула.
        – Тихо! – прошептала Маргарита. – Я спрячусь здесь. А ты иди туда.
        Она открыла какую-то дверь и вытолкнула Лидию в коридор. Дверь захлопнулась. Лидия стала ждать. Когда ей наскучило стоять без дела, она попробовала открыть дверь, которая оказалась заперта. Подождав еще немного, Лидия стала стучать. Никто не отпер. Лидия принялась звать принцессу, но ответа не последовало. Может быть, Маргарита забыла о ней? Лидия поняла, что надо искать другой путь. Коридор привел ее к лестнице, которая, в свою очередь, вела в другой зал, выбраться откуда можно было по новой лестнице. Вскоре Лидия поняла, что окончательно заблудилась, и испугалась: ведь ей запретили ходить по дворцу одной! Что, если она встретит Хосе? Оправданий и рассказов об игре в прятки он и слушать не станет. Ах, если бы Мария Барбола была здесь!
        Лидия впала в отчаяние. Она кружила по залам и комнатам, которых никогда раньше не видела. Большинство комнат были пустынными и неуютными, лишь кое-где попадался комод на изогнутых ножках или позолоченный стул с высокой спинкой. На стенах были золоченые кожаные обои и мрачные портреты строгих мужчин в черных костюмах с высокими воротниками и рыцарей на лошадях. Лидия устало спустилась по длинной лестнице, открыла очередную дверь и замерла на пороге. Посреди зала спиной к ней стоял мужчина в черной одежде. На мгновение Лидии показалось, что это Хосе, но потом она увидела, что мужчина стоит перед огромным мольбертом и держит в руках палитру и кисть. Это, конечно, был Веласкес. Теперь Лидии было видно все полотно, очень хорошо ей знакомое. Оно изображало зал, в котором она так неожиданно оказалась вчера, и всех присутствовавших там: принцессу Маргариту и придворных дам, короля с королевой, Марию Барболу и прочих – и даже самого художника, Веласкеса. Вчера Лидия смотрела, как эти люди позируют ему для этой картины. И вот она опять видит это полотно!
        Лидия стояла на пороге, стараясь отдышаться после беготни по этажам дворца. Художник обернулся и посмотрел на нее. Так они и глядели друг на друга – запыхавшаяся Лидия с пылающими щеками и Веласкес с каменным лицом.
        – Итак, – произнес он наконец, – передо мной новый шут собственной персоной. Чем обязан вашему визиту?
        Лидия не совсем поняла последнюю фразу, но вид у Веласкеса по крайней мере был не злой, а голос – теплый и звучный.
        – Вы дописали картину? – застенчиво спросила Лидия.
        – Почти.
        – А можно мне посмотреть?
        – Разумеется.
        Лидия рассматривала картину, приоткрыв рот от изумления. У нее едва не закружилась голова от странного чувства, будто она вот-вот окажется там, на холсте. Словно прочитав ее мысли, Веласкес произнес:
        – Сожалею, что вы не попали на картину, шут. Вы прибыли слишком поздно.
        Лидия размышляла над увиденным.
        – Вы изображаете на картине человека, который пишет картину?
        – Именно так.
        – И на той картине есть тот, кто пишет картину. На которой изображен пишущий картину… которая становится все меньше и меньше.
        Веласкес молча кивнул.
        – И где же конец? – спросила Лидия.
        – Конца нет, – ответил Веласкес, – цепочка длится, только становится все мельче и мельче. В конце концов глаз уже не может ничего различить, но цепочка длится.
        – Но что все это значит? Не могу понять эту картину, – призналась Лидия. – Она поразительна, чудесна, но совсем не похожа на другие.
        – Что все это значит? – Веласкес еле заметно улыбался, теребя кончик уса. – Ничего не значит. Или значит все. В конце концов, это просто картина.
        – Но она как живая! Вчера, в зале, я была как будто внутри картины. Теперь вижу ее готовой – и уже не знаю, где картина, а где реальность.
        – Этого никто не знает, – загадочно ответил Веласкес.
        – Может быть и так, – задумалась Лидия. – Раньше мне казалось, что я кое-что знаю, но потом случилось столько всего, что я уже ни в чем не уверена.
        – La vida es un sueno, – еще более загадочно ответил Веласкес.
        Этих слов Лидия не поняла, но звучание ей понравилось: «La vida es un sueno…» Тут она сообразила, почему перестала понимать художника, и быстро сунула руку в карман, чтобы достать коробочку с пастилками. В голове эхом отдавались слова: «La vida es un sueno…» Ну конечно! «Жизнь есть сон». Надо же, ведь именно об этом говорил китаец Ли Бо!
        – Совсем как Ли Бо, – сказала она.
        Веласкес не знал, кто такой Ли Бо, и Лидия рассказала ему эту удивительную историю. Художник ответил, что обязательно запомнит ее.
        – Вы не обычный шут, – сказал он. – И вы не похожи на обитателей этого замка. Я не стану уговаривать вас рассказать, откуда вы. Однако назовите хотя бы ваше имя.
        – Меня зовут Лидия.
        Веласкес улыбнулся и коснулся кончиком кисти лица одной из придворных дам на картине.
        – Почему у вас такая длинная кисть?
        – Чтобы находиться на том расстоянии от картины, с какого ее следует рассматривать. И кроме того… если стоять слишком близко к полотну, оно может тебя поглотить. – Темные глаза Веласкеса внимательно изучали Лидию.
        – Это правда! Я… – Лидия осеклась. Она не сказала ни слова о том, кто она и откуда, но Веласкес будто видел ее насквозь и читал ее мысли.
        – Вы явились в мою мастерскую одна, донья Лидия. Как же так вышло?
        Лидия объяснила, что заблудилась.
        – Это часто случается с теми, кто во дворце впервые, – кивнул Веласкес. – Если позволите, я провожу вас к вашей комнате, донья Лидия.
        Веласкес поклонился, протянул Лидии руку, и они отправились через залы и коридоры в ту часть дворца, где поселили «нового шута». Они почти не говорили, но Лидия, несмотря на скромный наряд из джинсов, кроссовок и футболки, чувствовала себя знатной дамой, которая прогуливается по королевскому дворцу в обществе великого художника Диего Веласкеса. Когда Николасито и Мария Барбола увидели их вместе, удивлению их не было предела.



        Предсказание

        Каждый день Лидии велели являться в покои принцессы, и каждый визит начинался с приказа спеть «Май бэйби бой». Эта песенка безумно надоела Лидии, но выбора у нее не было. После принцесса требовала научить ее рисовать. Это было непросто. Маргарите было всего пять лет, и она не привыкла держать в руках карандаш. Лидия пыталась научить ее рисовать так, чтобы по крайней мере головы и ноги у принцесс, рыцарей и лошадей не выходили непомерно большими. Но Маргарита очень сердилась, замечая, что ее рисунки не так хороши, как у Лидии. Она бросала на пол карандаши и бумагу и гневно кричала на Ану и Исабель, которые приходили в ужас от ее темперамента, подбирая разбросанные рисовальные принадлежности. Но на Лидию принцесса никогда не сердилась. С ней она могла хныкать и ворчать, но всерьез не злилась. А еще ей очень понравилось рисовать чудовищ. Началось все с того, что Маргарита увидела монстра, которого в шутку нарисовала Лидия. Чудища у принцессы выходили замечательно: они были смешными и страшными одновременно. Только Ана и Исабель сокрушались, покачивая своими кудрявыми головами: не пристало принцессе
рисовать такие ужасные вещи! Но Маргарита только смеялась, рисуя чудищ одно страшнее другого.
        Ана нравилась Лидии больше Исабель. Во время сиесты, когда принцесса Маргарита отдыхала, они беседовали о всевозможных вещах. Во время одной из бесед Ана поделилась с Лидией своей тревогой: король и королева озабочены тем, что инфанта перестала слушаться старших, а в особенности родителей.
        – Не знаю, какие порядки царят в вашей стране, Лидия, но принцессу воспитывают в строгости и ожидают от нее полного послушания, – пояснила Ана. – Королеве вовсе не по душе своеволие принцессы.
        – Наверное, это кризис дошкольного возраста, – ответила Лидия.
        – Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Королева считает, что это началось с вашим появлением.
        – То есть все из-за меня? – расстроилась Лидия.
        – Не вполне уверена, – ответила Ана. – Но королевская чета всерьез обеспокоена.
        – Но ведь я прихожу к принцессе по приказу. Я не могу ее ослушаться.
        – Я знаю… – ответила Ана. – И король с королевой тоже. Они несколько раз пытались увещевать принцессу.
        Лидия не видела короля и королеву с того самого первого дня во дворце. Придворный Хосе порой заглядывал в покои принцессы и, учтиво поклонившись, обменивался парой фраз с придворными дамами, а на Лидию бросал грозный взгляд. Иногда к принцессе вызывали и Марию Барболу с Николасито, который, и без того не благосклонный к Лидии, вовсе невзлюбил ее, узнав, как часто она бывает у принцессы. Его ревность мало волновала Лидию, но вот ревность Марии Барболы ее расстроила. Та по-прежнему была к ней добра и защищала от нападок Николасито, но иногда, когда Лидия сидела рядом с принцессой, Мария Барбола смотрела на них каким-то странным взглядом.
        Однако хуже всего было то, что Лидия почти все время проводила в мрачном дворце. Залы были большими, потолки – высокими, но Лидия все равно чувствовала себя здесь пленницей. За окном светило солнце, и ей так хотелось выйти на улицу! Однажды придворные дамы взяли ее с собой на прогулку вместе с Николасито и Марией Барболой. Они ехали в элегантных повозках, запряженных лошадьми, в сопровождении прислуги и лакеев. Повозки мчались мимо зевак, столпившихся посмотреть на королевский экипаж. Лидия заметила, что эти люди совсем не похожи на обитателей дворца: одетые просто и бедно, они разинув рты смотрели на проносящиеся мимо золоченые кареты, запряженные сытыми лошадьми. Лидия спросила, нельзя ли остановить повозку, чтобы дать немного денег голодным детям и изможденным попрошайкам, но ей не разрешили даже открыть окошко – ведь в карету мог проникнуть запах нечистот и вредные испарения с бедняцких улиц.
        Кареты остановились в парке, и инфанта вышла прогуляться. Лидия с наслаждением бегала по траве среди деревьев. Ей, придворному шуту, разрешили прыгать и скакать вволю. Придворные же дамы и Мария Барбола чинно прогуливались по дорожкам, одетые в нарядные платья и шали и с кружевными мантильями на голове. В руках они держали зонтики от солнца. Они считали, что Лидия тоже должна защищать лицо от палящих лучей, и, когда она ответила, что хочет загореть, сокрушенно покачали головами. Обедала компания в большом шатре, который соорудили лакеи. У Лидии глаза разбежались, когда она увидела, сколько блюд подано на стол. Обед занял не один час.
        Лидии пришлось усвоить, что при дворе короля Испании существует множество правил и запретов, нарушать которые нельзя ни в коем случае. Даже ходили здесь странно – как деревянные куклы – и говорили неестественными голосами. И еще, похоже, всем было невероятно скучно. Иногда Лидии случалось пройти мимо открытой двери какого-нибудь зала, и тогда она видела нарядных и чопорных придворных дам и кавалеров, которые исподтишка зевали, сидя с прямой спиной на золоченых стульях. Мало того: порой Лидия возвращалась той же дорогой спустя несколько часов – дамы и кавалеры сидели на тех же местах с тем же скучающим выражением лица!
        Больше всего Лидии хотелось снова увидеться с Веласкесом. Она много думала об их беседе, и ей казалось, что, расскажи она художнику свою историю, он понял бы ее лучше других. Но Веласкеса почти никогда не было видно. Мария Барбола пояснила Лидии, что он был не только придворным художником, но и начальником королевских конюшен, где у него было так много работы, что он едва успевал писать картины. Однажды художник прошел мимо комнаты, где сидела Лидия, но, погруженный в свои мысли, не заметил ее.
        Лидия стала плохо спать и часто просыпалась по ночам. В ее комнате царила кромешная тьма, и в этой тьме Лидия ворочалась с боку на бок, пытаясь заснуть. Пес Фьело всегда улавливал ее настроение и лизал руку или утыкался в ладонь носом. Жизнь во дворце совсем не нравилась Лидии. Больше всего она мечтала сбежать, но это было невозможно. За ней повсюду следили лакеи, а в воротах стояли стражники. Как-то Лидия спросила Марию Барболу, не могут ли они еще раз сходить в галерею и посмотреть картины, но оказалось, что Хосе каким-то образом узнал об их визите туда и сделал Марии Барболе строгое замечание. Та была уверена, что наябедничал змееныш Николасито.
        Мария Барбола, казалось, знала все о каждом обитателе замка. Она могла часами сидеть и сплетничать с придворными дамами. Лидии во время этих бесед становилось невыносимо скучно: во-первых, она не знала прислугу и придворных по именам, а во-вторых, ей было решительно все равно, кто кого ненавидит и кто в кого влюблен. Однако Мария Барбола умела не только сплетничать, но и гадать на картах и по руке. Однажды вечером, когда они сидели вдвоем в комнате придворной карлицы, та взяла Лидию за руку и стала разглядывать ладонь. В комнате было почти совсем темно, только дрожащее пламя двух масляных ламп, стоящих на столе, освещало лица подруг.
        – Твоя рука многое может рассказать о тебе, – сказала Мария Барбола. – Хочешь, погадаю?
        – Почему бы и нет, – согласилась Лидия.
        Мария Барбола провела пальцем по ладони девочки.
        – Линия жизни длинная, – начала она. – И замуж ты выйдешь удачно.
        – Я, может быть, вообще не хочу замуж, – возразила Лидия.
        – Чепуха, – отрезала Мария Барбола. – Все женщины хотят замуж. И я хотела бы… – мечтательно добавила она.
        Лидия попыталась возразить, но Мария Барбола только шикнула в ответ.
        – Вижу, что ты будешь много путешествовать, – продолжила она.
        Лидия кивнула. Ее путешествие уже началось, и какое путешествие!
        – Но жизнь твоя не будет безоблачной. – Мария Барбола склонилась над рукой Лидии. – Некоторые линии предвещают беды и опасности.
        – Не сомневаюсь, – усмехнулась Лидия.
        – Ты смеешься, а я ведь правду говорю. Тебя подстерегает большая опасность!
        – Скоро ли? – Серьезный тон Марии Барболы взволновал Лидию, хотя вообще-то она не верила в гадания.
        – Скоро. Вот знак на ладони. Сейчас или через пару дней, самое позднее через пару недель. – Мария Барбола подняла голову и посмотрела на Лидию своими большими темными глазами.
        В ту же секунду порыв ветра из открытого окна погасил пламя одной из ламп. Лидия вздрогнула и отдернула руку – вся эта затея с гаданием перестала ей нравиться. Она потрясла головой, чтобы стряхнуть неприятное чувство.
        – От судьбы не уйдешь, – сухо заметила Мария Барбола. – Но если будешь осторожна, то сможешь избежать опасности. Ты смелая девочка, это я тоже прочла по твоей руке. Дай-ка ее сюда, посмотрим, как будет выглядеть твой муж и сколько у вас будет детей.
        Но Лидии совсем не хотелось продолжать гадание. Она-то думала, что это просто игра, а Мария Барбола не только напугала ее, но теперь еще и поддразнивала. Опасности попадались на ее пути не раз, но сидеть и слушать о новых неприятностях, которые ее поджидают, Лидии было совсем не в радость. Пусть это даже правда. Она сказала, что устала и хочет лечь спать. Мария Барбола что-то пробормотала в ответ и не ответила на пожелание доброй ночи. Фьело побрел следом за Лидией, чтобы, как обычно, запрыгнуть на кровать и улечься рядом с ней. Лидия стала гладить пса и вскоре услышала, как он посапывает во сне. Этот звук хотя бы немного успокаивал нервы. Лидия говорила себе, что слова Марии Барболы – пустая болтовня, но не могла отделаться от дурных предчувствий. С другой стороны, любые изменения лучше того бездействия, в котором она пребывает сейчас. Лидии уже так надоели королевский двор и его напыщенные обитатели!



        Шут

        На следующее утро Лидии, Марии Барболе и Николасито велели явиться в мастерскую Веласкеса. Портрет Маргариты готов, с важной миной сообщил Хосе, и будет продемонстрирован королю и королеве.
        – Их величества желают также, чтобы новый шут выступил, и на этот раз как подобает шуту, – произнес придворный, злобно впившись взглядом в Лидию. – Никаких бесовских воплей, только настоящие трюки. Надеюсь, ты их выучила.
        У Лидии так все и сжалось внутри. Что же придумать на этот раз? На торжественном показе должны присутствовать все без исключения, отвертеться не получится. Лучше об этом не думать, все как-нибудь устроится. Может быть, о ней забудут.
        По дороге в мастерскую Николасито шепнул на ухо Лидии:
        – Ты не настоящий шут. Я знаю, кто ты. Ведьма.
        – Да уж, берегись, а не то превращу тебя в мерзкую крысу, – прошипела она в ответ.
        В прошлый раз Лидия была в мастерской Веласкеса наедине с художником. На этот раз здесь было полно людей. Члены королевской семьи сидели в удобных креслах и смотрели на огромное полотно, выставленное посреди комнаты. Увидев Лидию, принцесса еле заметно помахала рукой. Кроме того, в мастерской присутствовало много других нарядных дам и господ: некоторые были знакомы Лидии, других она видела впервые. Сам Веласкес, как всегда элегантно одетый, стоял у полотна и беседовал с седовласым мужчиной, внимательно разглядывавшим изображение на холсте. В другом конце комнаты на небольшом возвышении сидели пять музыкантов с духовыми инструментами. После торжественного сигнала они заиграли церемонную и помпезную мелодию. Затем король встал и произнес речь, в которой он благодарил досточтимого придворного художника за искусно выполненный портрет его обожаемой дочери, на котором также запечатлены прочие персоны, в числе которых и его величество, и супруга его величества, и, хотя венценосные особы занимают на полотне не центральное место, это не умаляет достоинств картины, призванной украсить и без того
блистательную испанскую корону и королевский двор. Когда стихли аплодисменты, слово взял Веласкес: для его скромного таланта было величайшей честью увековечить их королевские величества и лучезарную принцессу Маргариту. После художник пригласил всех желающих подойти ближе к полотну, чтобы получше рассмотреть работу.
        К картине протянулась цепочка придворных и гостей. В мастерской то и дело раздавались восторженные вздохи и возгласы удивления. Какая удивительная, чудесная картина! Веласкес молча наблюдал за происходящим с еле заметной улыбкой. В какой-то момент Лидия поймала его взгляд и была почти уверена, что художник ей подмигнул.
        Когда приглашенные вдоволь налюбовались картиной, один из придворных объявил, что теперь настало время развлечений. Король зевнул, после чего зевнули и все присутствующие. В мастерской появились два циркача: они жонглировали десятью шарами, одновременно кувыркаясь через голову. Затем музыканты сыграли еще одну мелодию, после чего были поданы прохладительные напитки. Лидия была почти уверена, что о ней забыли.
        И вдруг в дальнем конце мастерской открылась дверь: на пороге стоял Хосе, а за ним мальчик в красном шелковом костюме, которого Лидия никогда раньше не видела. Оба прошествовали к королевской семье и остановились на почтительном расстоянии. Хосе прочистил горло и обратился к королю:
        – Ваше величество. Имею честь представить нового шута, которого мы так долго ожидали. Настоящего шута.
        Все умолкли в полном замешательстве. Затем раздался голос королевы:
        – Значит, это новый шут? А кто же та странная девочка в одежде мальчика, которая так отвратительно пела?
        Хосе снова откашлялся, вид у него был весьма озабоченный.
        – Сожалею, ваше величество, но это мне неизвестно. Появление самозванца при дворе – это, разумеется, большой скандал, но, боюсь, это именно самозванец, обманом пробравшийся во дворец.
        «Самозванец! Самозванец!» – послышалось со всех сторон. Взгляды устремились к Лидии.
        Бедная Лидия! Сперва она подумала, что ко двору прибыл еще один шут и ей, о счастье, не придется выступать. Но, услышав слово «самозванец» и увидев обращенные на нее взгляды, она поняла, что попала в настоящую беду. Лидию бросало то в жар, то в холод, ей хотелось провалиться сквозь землю!
        – Ах вот как, самозванка! – раздался ледяной голос королевы. – И эта самозванка каждый день бывает в покоях принцессы и учит ее дурным манерам? Можете не сомневаться: виновные будут наказаны.
        Раздался приглушенный гул голосов: гости были в ужасе. Слово взял король. Маска высокомерного хладнокровия не могла скрыть его гневной дрожи.
        – Охрана! Схватить самозванку и бросить ее в тюрьму!
        Гул голосов нарастал, гости переговаривались всё громче, и, если бы не строгий этикет, в мастерской наверняка воцарилась бы суматоха. Лидия прижималась к Марии Барболе, пытаясь спрятаться за ее коренастым телом.
        – Говорила я тебе! – прошептала Мария Барбола. – Тебя поджидала большая опасность. Будь храброй, Лидия, не теряй надежды!
        Двое охранников в шлемах и с копьями бросились к Лидии сквозь толпу гостей, схватили и потащили ее к выходу. Снова послышался голос королевы:
        – Приведите ее сюда. Я хочу сказать ей пару слов.
        Охранники потащили Лидию к королевской чете – именно потащили, ведь от страха у Лидии отнялись ноги.
        Король гневно наморщил лоб, принцесса Маргарита смотрела на Лидию, разинув рот от изумления, а лицо королевы выражало отвращение. Лидия подумала, что королева была бы красива, если бы не надменное выражение лица, словно вылепленного из гипса.
        – Как тебе удалось завоевать благосклонность принцессы? – процедила королева. – Ты пустила в ход колдовство?
        Лидия не могла выдавить ни единого слова – язык словно прирос к нёбу.
        – Отвечай! – приказала королева.
        – Я не умею колдовать, – прошептала Лидия. – Я просто слушалась принцессу, когда она велела мне петь.
        – Петь! Эти чудовищные, адские вопли ты называешь пением?! – оборвала ее королева. – А рисунки, которые ты заставляла ее малевать!
        – Она хотела научиться рисовать, – просипела Лидия. – Я просто пыталась ей помочь, она сама просила меня об этом.
        – Я видела эти рисунки! Самые мерзкие, отвратительные, непристойные чудища, которые только можно вообразить, вот что это! И научила ее этому ты! Пособница дьявола! Ведьма, в этом нет сомнений!
        Как королева ни старалась сохранить надменное выражение лица и холодный тон, последние слова она почти прокричала, так что все их услышали.
        – Ведьма, ведьма! – то шептали, то восклицали вокруг.
        Принцесса, испуганно молчавшая, пока королева говорила, вдруг заявила:
        – Лидия не ведьма, она добрая. Или, может быть, добрая ведьма? Ведь она прилетела ко мне через картину. Это она сама рассказала.
        Лидия бросила умоляющий взгляд на принцессу. Она понимала, что хуже этих слов и придумать было нельзя.
        – Молчите, принцесса! – сердито приказал король. – Вас ослепили чары этой колдуньи. Мы уже поняли, что она хотела заколдовать и нас. Нет сомнения в том, кто она такая. Бросьте ее в тюремный подвал. Пусть ведьму допросит инквизиция, уж они добьются от нее признания.
        Король махнул рукой, и охранники снова схватили мнимого шута, чтобы потащить прочь. Но Лидии, которую до этой минуты сковывал страх, вдруг удалось вырваться – охваченная гневом, она выкрикивала все, что накопилось на сердце.
        – Теперь вы меня послушайте! – кричала она. – Мне страшно надоел ваш скучный, замшелый двор и все эти живые трупы, которые бродят по вашему мерзкому дворцу! Это не дворец, а склеп! И пахнет тут противно! Давайте, бросайте меня в тюрьму – я здесь и так как в тюрьме! Вы все придурки! Ты, гипсовая королева, сама ведьма! И ты, старый жирный король! Если кто и был тут добр ко мне, так это принцесса, Мария Барбола, Ана и Исабель и еще Веласкес…
        Последние слова заглушили рыдания. Король и королева сидели разинув рты: никто никогда не смел им перечить, а эта девчонка обзывает их последними словами! Наконец король очнулся и затряс кулаками, приказывая охране немедленно увести прочь это омерзительное создание.
        – Пусть ее пытают, – прошипел он напоследок. – Инквизиция знает, как надо обращаться с такими ведьмами.
        Лидию потащили к выходу. Она успела заметить дрожащие губы принцессы, испуганное лицо Марии Барболы и услышать торжествующий голос Николасито:
        – Я же говорил, что она ведьма!
        Последним, кого увидела Лидия, был Веласкес: он стоял перед королем и что-то говорил, отчаянно жестикулируя. Его лицо, никогда не выражавшее эмоций, на этот раз излучало тревогу и страх.



        Тюрьма

        Лидию проволокли вниз по лестнице и бросили в тюремную камеру. Лежа на полу, она сквозь всхлипывания услышала, как захлопнулась решетка и щелкнул замок. Когда Мария Барбола показывала Лидии дворец, девочка испугалась от одного вида темной и сырой дворцовой тюрьмы. А теперь она сама оказалась здесь – такое не приснится даже в кошмарном сне. Каменный пол, на котором она лежала, был холодным и шершавым, по стенам стекали струйки воды. В камере было почти темно, если не считать тонкой полоски света, пробивавшейся сквозь зарешеченное окошко под самым потолком. Койка, покрытая соломой, и ведро в углу – вот и все. Для чего нужно было ведро, Лидия догадалась по запаху.
        Девочка заставила себя сесть и вытереть слезы. Да, она попала в настоящую беду, но слезами делу не поможешь. Вчера она отмахнулась от предсказания Марии Барболы, а сегодня оно сбылось, и даже быстрее, чем она могла себе вообразить.
        Лидия стала размышлять, можно ли было предотвратить случившееся. Королевский двор ожидал нового шута, и вот шут явился – а кто же тогда Лидия? Она с самого начала пыталась объяснить, кто она, но ей никто не верил. И она перестала с ними спорить. Но вот принцессе она свою историю зря рассказала. Пятилетняя Маргарита быстро сообразила, что к чему: кто, если не ведьма, мог прилететь к ней через картину. А тут еще эти рисунки с чудищами… если бы Лидия только знала, как серьезно отнесутся к ним при дворе. Она вспомнила урок истории, на котором учитель рассказывал про охоту на ведьм: невинных женщин сжигали на кострах… И она оказалась именно в той эпохе!
        – Я ведь самая обычная шведская девочка, – печально вздохнула Лидия, но тут же осознала, что, после того как птица украла в парке ее карандаш, обычной девочкой ее никак нельзя назвать. Ох, как же давно это было!
        Кричать на короля с королевой тоже было глупо. Если при дворе нельзя даже обратиться на «ты» к пятилетней принцессе, то оскорбить короля и королеву – это, наверное, такое преступление, для которого еще даже не придумали наказания! Лидия горько сожалела о своем поступке. Такой уж у нее был характер: сердилась она редко, но, вскипев, уже не могла совладать с собой.
        Поежившись, Лидия встала и принялась шагать туда-сюда по клетушке. Где-то она читала, что так делают все пленники, но вскоре ноги у нее устали, и она присела на койку. Солома пахла плесенью. Что же теперь будет? Король говорил о какой– то инквизиции, но Лидия толком не знала, что это такое. Может быть, суд? Если так, то там можно попробовать объяснить, кто она и откуда. Хотя если они поверят, что она прилетела из другого времени, да еще и через картину, то уж точно решат, что она ведьма! Лидия поняла, что попала в ловушку. Теперь придется выдумывать новую историю. Но что тут придумаешь? Ее одежда, манеры – она все-таки из двадцать первого века! – чем это можно объяснить? Нет, надо попытаться бежать, другого выхода нет. Лидия стала жалеть о том, что не сбежала во время одной из загородных прогулок с придворными дамами. Могла бы спрятаться где-нибудь в парке – рано или поздно им надоело бы ее искать.
        Тяжело вздохнув, Лидия провела рукой по влажной каменной стене. Отсюда так просто не сбежишь, это ясно. Решетка на оконце и дверь были выкованы из толстых железных прутьев, пол выложен каменными плитами, а стены наверняка не меньше метра толщиной. В клетушке было совсем тихо, звуки с верхних этажей дворца сюда не проникали. Еще раз проведя рукой по стене, Лидия нащупала какие-то бороздки и, приглядевшись, смогла прочесть выдолбленную в камне надпись: «Паоло, июнь 1589 года. Да поможет мне Господь выбраться из этого ужасного места». Под надписью бедняга Паоло выдолбил множество черточек – наверное, по черточке в день. У Лидии не было сил их считать.
        Вдруг она услышала шарканье шагов. Подняв голову, Лидия увидела очертания человека с масляной лампой в руке.
        – Да ты самая юная ведьма из всех, что мне доводилось видеть, хо-хо! – сипло засмеялся нежданный гость, позвякивая связкой ключей.
        Лидия встала и сделала шаг ему навстречу. Это был старик с седой бородой и прядями нечесаных волос, облепивших лысину на макушке. Одет он был во что-то вроде халата, неописуемо грязного и рваного. Отперев дверь, он поставил на пол две миски. Когда Лидия поняла, что это тюремщик, ее первой мыслью было оттолкнуть старика, распахнуть дверь и выбежать в коридор. Но старик, казалось, читал ее мысли – он быстро захлопнул решетку.
        – Полегче! – ухмыльнулся он, обнажив редкие пожелтевшие зубы. – Я всего-навсего принес сеньорите еды.
        Лидия с отвращением посмотрела на миски. В одной было какое-то серое месиво, в другой – вода.
        – Я не хочу это есть, – сказала она.
        – Хо-хо, – снова просипел тюремщик. – Ешь, пока дают. Вот начнет тебя инквизиция допрашивать – тогда не до еды будет.
        – А что эта инквизиция будет делать? – боязливо спросила Лидия.
        – Что они будут делать? Допрашивать тебя про твои ведьминские дела, что ж еще.
        – Но я не ведьма.
        – Все вы так говорите, пока инквизиция не станет допрашивать. А как начнут пытать – сразу признаётесь. Это как пить дать. А какая не признается – ту испытывают водой.
        – Что это такое? – прошептала Лидия.
        – Тебя бросят в воду. Всплывешь – значит, ты ведьма. То– гда тебя сожгут на костре. Утонешь – значит, не ведьма. Тогда, выходит, примешь смерть чистой. Если это тебе в утешение, конечно.
        Старик смотрел на Лидию желтыми слезящимися глазами, склонив голову набок.
        – Ты, правда, не очень-то похожа на ведьму. Такая славная, пригожая… Но это ты, конечно, чары на меня навела.
        – Я не ведьма, честное слово! Пожалуйста, выпустите меня и скажите, что я сбежала! – выпалила Лидия.
        – Даже не пытайся, – просипел старик. – Уж как я рад, что у меня тут пленник, – давненько никого не было. Хотя скоро инквизиция тебя заберет, опять буду один куковать. И ты кукуй, кукушечка, пока тебя не съели.
        С этими словами старик повернулся спиной к Лидии и побрел прочь, шаркая по каменному полу. Девочка бросилась на койку и пролежала так весь день, не в силах пошевелиться. Только один раз встала попить воды, но еду трогать не стала, хоть и была голодна.
        Наконец Лидия уснула и проснулась только глубокой ночью. Сквозь оконце под потолком светила луна. Вскоре девочка услышала, как кто-то крадется к двери. Сначала она решила, что это тюремщик, но тут раздался знакомый шепот:
        – Лидия, это я!
        Голос принадлежал Марии Барболе. Лидия бросилась к решетке, сердце бешено колотилось от радости.
        – Как ты тут, бедняжка? – прошептала Мария Барбола.
        – Здесь так ужасно! А скоро за мной придет инквизиция! – Лидия чувствовала, что вот-вот заплачет.
        – Я так хочу тебе помочь! Только не знаю чем. А если меня здесь увидят, то и сама королева не поможет. Она и так сердится на меня за то, что я дружила с тобой. А принцесса все плачет и плачет, не ест и не пьет. Говорит, что ей нужна только ты. С ней и придворный священник говорил, и кардинал – все объясняли, что ты ведьма, а она только кричит и ничего слушать не хочет. Веласкес говорил с королем и просил тебя отпустить, но после тех твоих слов это невозможно. Король с королевой в страшном гневе и никогда тебя не простят… Как ты могла произнести такие слова, Лидия? Ты, наверное, сошла с ума…
        Лидия пожала плечами.
        – Я просто очень рассердилась, и слова сами сорвались с языка…
        – Как же мне тебя спасти? – вздохнула Мария Барбола.
        – Есть один способ, – сообразила вдруг Лидия. – Слушай меня внимательно. Ты должна принести сюда картину из галереи. И картина непременно должна быть из другой страны. Не из Испании и ни в коем случае не кисти Веласкеса. Возьми маленькую, чтобы легче было нести.
        – К-картина? – Мария Барбола запнулась от неожиданности. – Чем же картина тебе поможет?
        – Не спрашивай, – отрезала Лидия. – Нет времени объяснять. Просто принеси картину сюда, это мой единственный шанс выбраться. Иначе инквизиция меня погубит.
        – Но мне больше не разрешают ходить в галерею, – ответила Мария Барбола. – И вдруг там заперто?
        – Придумай что-нибудь. Пожалуйста, голубушка, помоги мне! Принеси картину как можно скорее!
        – Ничего не понимаю, – пробормотала Мария Барбола. – Но помочь попробую. Правда, не раньше следующей ночи. Скоро рассветет – не дай бог меня тут увидят!
        Просунув руку между прутьями решетки, она погладила Лидию по щеке и скрылась. Как только стих звук быстрых шагов Марии Барболы, снова наступила полная тишина.
        На рассвете пришел тюремщик и принес новую порцию еды. Лидия лежала на койке, повернувшись лицом к стене, – ей не хотелось видеть мерзкого старика. Заметив, что она не прикоснулась к ужину, тюремщик что-то пробормотал, а выйдя из клетушки и захлопнув решетку, громко сказал:
        – Завтра утром за тобой придет инквизиция, ведьмочка. Вот они с тебя спесь-то посбивают! Будешь как шелковая, если в живых останешься, хо-хо!
        Время тянулось бесконечно медленно. Лидия лежала на койке и смотрела в стену. Время от времени она вставала и ходила по камере, считая круги: пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять… К вечеру раздался какой-то шорох, и Лидия увидела большую крысу. Девочка забралась с ногами на койку и замерла – этих зверьков она не любила. А вот крысе не было дела до Лидии. Она чистила усики передними лапками, мигая черными глазами-бусинками.
        Наступила ночь, взошла луна. Лидия и не думала спать – она ждала Марию Барболу с картиной. «Только бы получилось!» – молила она про себя. А что, если галерея и вправду заперта? Или вдруг кто-нибудь застал Марию Барболу с картиной в руках? Любая мелочь могла сорвать их план!
        Час шел за часом. Лидия лежала на койке, сердце громко стучало от волнения. Скоро наступит утро, вот-вот придет инквизиция – тогда ей уже никто не поможет. Кажется, в окошке забрезжил рассвет… Но вот раздался какой-то тихий скрежет и звук крадущихся шагов. Лидия скользнула к решетке, пытаясь разглядеть коридор, и услышала голос запыхавшейся Марии Барболы:
        – Лидия, я принесла картину. Страсть какая тяжелая, в одиночку ни за что не дотащила бы!
        – Кто же тебе помог?
        – Веласкес. Он застал меня в галерее, и я уж подумала, что настал мой последний час. Ему не соврешь, так что я сказала все как есть, что мне нужна картина. Я думала, что он позовет стражу, а он взял да и помог. Дотащил ее до самой лестницы, а дальше не решился – услышал чьи-то шаги. Но сказал, что понял, для чего она тебе нужна. Откуда он знает? И как картина тебе поможет? Ой, падает!
        Картина со стуком упала на пол. Лидия просунула руку между прутьями решетки, пытаясь до нее дотянуться.
        – Погоди, сейчас подвину, – прошептала Мария Барбола.
        В ту же секунду в коридоре послышались чьи-то шаги и голоса. Дрожащее пламя осветило стены.
        – Мне пора, – прошептала Мария Барбола. – Если меня увидят, мне конец!
        Лидия в отчаянии пыталась нащупать полотно в темноте за решеткой, хотя даже не знала, что это за картина и сработает ли план.
        Голоса все приближались. Лидия увидела темные силуэты в свете масляных ламп: два стражника, Хосе, два священника в черном и один высокий мужчина в красном одеянии – наверное, кардинал. Пламя ламп выхватило из темноты картину, и Лидия увидела лицо девушки в обрамлении золотых кудрей. Девочка ухватилась за раму и изо всех сил вытянула пальцы, чтобы коснуться полотна. Последнее, что она увидела, было изумленное лицо кардинала – через мгновение Лидия с треском и грохотом провалилась в никуда.



        Часть III







        Большая птица

        Лист сорвался с ветки и, кружась, опустился на щеку Лидии. Она смахнула его и что-то пробормотала во сне. Но разбудили ее птицы: симфония щебета, трелей и карканья заставила девочку открыть глаза. Она хотела понять, откуда этот гам. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев над головой, пятнами освещали траву, на которой лежала Лидия. Она втянула носом воздух – свежий и наполненный ароматами леса и луга. Лежать на мягкой траве было так приятно, что Лидии стало казаться, будто она попала прямо в рай. Или, по крайней мере, в место куда более привлекательное, чем камера, в которой она только что находилась. Вспомнив о последних мучительных часах, проведенных в тюрьме, Лидия содрогнулась: а если бы не успела? Задумчиво посмотрев на свою ладонь, она улыбнулась. Вот удивились, наверное, Хосе и священники, когда она растворилась в воздухе прямо у них перед носом! Теперь-то уж точно они считают ее ведьмой. Ну и пусть считают! Это даже забавно, к тому же и ведьма совсем не обязательно должна быть злой! Интересно, как она исчезла – в одно мгновение или постепенно растаяла? Потом Лидия вспомнила о
принцессе и Марии Барболе: бедные, в каком ужасном месте им приходится жить… А Веласкес – подумать только, он помог ей, хоть и дружит с королем! Да, что было, то прошло. Теперь Лидия на свободе, и ноги ее больше не будет ни в каком дворце. Никогда и ни за что!
        Вопрос только в том, где она теперь. Лидия успела лишь мельком увидеть лицо девушки на картине. Поднявшись и оглядевшись по сторонам, она поняла, что стоит на холме, поросшем высокими деревьями. Внизу виднелись зеленые холмы, отвесные скалы, цветущие луга, на которых паслись овцы. Сверкая в лучах солнечного света, огибал заросли кустарника ручей, а за ним в знойной дымке белой лентой вилась по направлению к городу дорога. Вдалеке проглядывали каменные стены, шпили церквей и красные черепичные крыши. Лидия не могла надышаться чудесными ароматами цветов и пряных трав. Все вокруг было таким прекрасным, что она запрыгала по траве, будто теленок. Доскакав до ручья, Лидия стала черпать и пить холодную воду, а потом окунула в ручей все лицо, чтобы смыть с себя воспоминания о мерзкой тюремной камере.
        Птицы голосили как сумасшедшие – они сидели на деревьях и летали над головой Лидии, щебеча и ссорясь. У нее чуть не закружилась голова: на деревьях сидели желтые и зеленые пичуги, в лазоревом небе кружили птицы покрупнее с темным оперением, а со скалистого уступа вдалеке готовилась взлететь огромная серая птица. Скользнув вниз, она исчезла среди деревьев, после чего раздался страшный грохот. Пичуги взмыли вверх, а Лидия стала озираться по сторонам, пытаясь понять, куда именно приземлилось крылатое существо, которое, как она успела заметить, было не настоящей птицей, а деревянной, с крыльями из ткани. Наконец Лидия побежала к месту падения – медлить было нельзя! Вдруг кто-то пострадал и требуется помощь?
        «Птица» оказалась ближе, чем можно было подумать, – она рухнула на склон холма, поросший цветущим дроком. Оба крыла отвалились, на земле валялись обломки реек и клочья ткани. Лидия сделала пару шагов и остановилась: под кустом дрока лежал мужчина с закрытыми глазами. На вид ему было лет пятьдесят, он был рослым и с длинной, аккуратно постриженной и ухоженной седой бородой, в которой, однако, запутались сучки и листья. И одет он был элегантно: в синий бархатный кафтан и красные штаны, которые, правда, пострадали при падении. Руки были в царапинах, а на лбу сочилась кровью рана. Лидия подошла ближе. Что же делать? А вдруг он мертв?
        – Эй, – несмело окликнула она. – Слышите меня?
        Ответа не последовало. Подумав, Лидия достала из кармана коробочку с пастилками и положила одну в рот.
        – Эй, – повторила она. – Вы как?
        Мужчина открыл глаза и, взглянув на Лидию, улыбнулся.
        – Попытка не пытка, – сказал он.
        – Вам очень больно? – участливо спросила Лидия.
        Мужчина провел рукой по лбу и посмотрел на окровавленные пальцы.
        – Нет. Тело у меня крепкое, а раны пустячные. Какое же восхитительное сооружение – человек! Взять хотя бы пальцы: сосуды и нервы расположены сбоку, чтобы мы не повредили их при работе или когда с нами случаются такие вот маленькие неприятности. По сравнению с человеком наши машины – хрупкие конструкции, – произнес он, печально оглядывая разбитую «птицу».
        – Может быть, она была слишком тяжелой? – предположила Лидия.
        – Я пытаюсь махать крыльями, как птицы, – ответил мужчина. – Я долго и тщательно изучал, как устроены их тела, зарисовывал оперение и скелет. Я написал девять трудов об искусстве полета. А ты кто такая, маленькая свидетельница моего позорного падения?
        – Меня зовут Лидия, – ответила она, радуясь, что мужчина сразу распознал в ней девочку.
        – Удивительные на тебе одежды, Лидия, – заметил мужчина.
        Встав на ноги, он, пошатываясь, подошел к девочке и стал трогать и рассматривать ткань ее куртки. Лидия сделала шаг назад – этот человек был явно не в себе. Может быть, ударился головой при падении?
        – Как соткана эта материя? – восхищенно спросил мужчина. – Я сконструировал механический ткацкий станок, но никогда не видел такой гладкой ткани!
        С этими словами он бросился на колени, чтобы пощупать кроссовки Лидии.
        – А это что за материал? И твердый, и в то же время мягкий? – спросил он, сжав носок кроссовки.
        – Ай! – Лидия отдернула ногу.
        Мужчина встал и отряхнул штаны.
        – Простите мой пыл, синьорина Лидия, – произнес он, – дело в том, что я ученый и неустанно провожу наблюдения. Я даже не представился! Но вы, наверное, знаете мое имя. Леонардо да Винчи.
        – Ох, – выдохнула Лидия, – ничего себе! То есть… значит, это вашей картины я коснулась!
        Серые глаза под кустистыми бровями дружелюбно смотрели на нее.
        – Которой из них?
        – Было темно, я не успела разглядеть, – ответила Лидия. – Но это был портрет девушки с бледным лицом и золотистыми кудрями.
        – Должно быть, портрет донны Сильваны де Сартори, – сказал Леонардо да Винчи. – Я написал его много лет назад. И где же ты видела эту картину?
        – В Испании.
        – Неужели эта картина в Испании?! – воскликнул Леонардо. – А я и не знал. Кто же ею владеет?
        – Долго рассказывать, – отмахнулась Лидия. – Может быть, потом.
        – Всему свое время, – согласился Леонардо да Винчи. – Не знаю, что ты делаешь здесь, в лесу, Лидия, но сам я собираюсь обратно в город. Позволь предложить тебе последовать со мной, гулять здесь в глуши одной может быть опасно.
        – Окей, – согласилась Лидия.
        – Что? Это значит «да» или «нет»?
        – Это значит «да». А в какой город мы пойдем?
        – В какой город? – удивился Леонардо да Винчи. – Во Флоренцию, разумеется! Ты, наверное, не из этих краев.
        – И еще один вопрос, – продолжила Лидия. – Какой сейчас год?
        – Да что с тобой, девочка? Одна тысяча пятьсот пятый. Четырнадцатое апреля.
        – Понятно… – Лидия умолкла, пытаясь осмыслить тот факт, что перенеслась еще на сто пятьдесят лет назад.
        Леонардо да Винчи бросил последний взгляд на обломки своего летательного аппарата.
        – Мои помощники доставят все это обратно в мастерскую, – сказал он. – А я построю новую машину, только на этот раз не по образу птицы, а наподобие летучей мыши. Ее крылья пропускают меньше воздуха.
        Они спустились по склону и вышли на тропу. Леонардо да Винчи рассказывал, что он родом из Винчи, небольшого городка, расположенного неподалеку. Мать растила его одна, и ему рано пришлось начать работать.
        – Всему, что знаю, я научился сам, – с гордостью произнес он. – Я сотворил себя сам.
        Тропа вела мимо виноградников и оливковых рощ к дороге пошире, которую Лидия заметила с холма. Это и была дорога во Флоренцию.
        Лидия заметила, что Леонардо да Винчи хромает, – похоже, он повредил ногу во время неудачного приземления.
        – Научные испытания требуют жертв, – заявил он. И добавил, бросив взгляд на Лидию: – А ты идешь как лошадь.
        – Что-что? – обиженно переспросила Лидия.
        – Люди ходят как четвероногие животные, – пояснил Леонардо да Винчи. – Ты выбрасываешь вперед левую руку в то самое мгновение, когда выставляешь вперед правую ногу. А потом наоборот. Перекрестно, в точности как лошадь на рыси.
        – Никогда об этом не задумывалась! – засмеялась Лидия.
        Вдруг позади послышался шум приближающейся повозки. Путников догнала телега, запряженная двумя волами с большими рогами. Управлял ею невысокий чернобородый мужчина в рабочей одежде. Притормозив, он поднял руку в знак приветствия.
        – Это же синьор Леонардо! – воскликнул он. – Давненько не виделись!
        Мужчины приветливо поздоровались и пожали друг другу руки. Леонардо да Винчи сообщил Лидии, что их подвезут до Флоренции.
        – Это Пьетро из моей родной деревни, а это загадочная синьорина Лидия не знаю откуда, – представил да Винчи новых знакомых.
        Крестьянин поприветствовал Лидию, бросив недоуменный взгляд на ее одежду. Телега, груженная бочками и мешками, подпрыгивала на кочках и камнях, но сидеть, пусть даже на голых досках, было приятнее, чем идти. Леонардо да Винчи со смехом рассказал, что обычно ездит по-господски, в крытой повозке с подушками на сиденьях. Крестьянин спросил, не проголодались ли они, и указал на корзину с провиантом. Лидия вдруг почувствовала, что желудок сводит от голода – ведь она не ела двое суток! В корзине лежали оливки, хлеб, сыр, ветчина и дыня, а еще копченые колбаски. Лидия жадно ела все, что попадалось под руку, – это была самая чудесная трапеза в ее жизни! Леонардо же ел только фрукты и оливки.
        – Я вегетарианец, – пояснил он. – Не хочу есть мясо. Животные имеют право на жизнь, как и люди.
        – У нас в классе несколько вегетарианцев, – сказала Лидия.
        – Значит, ты учишься в школе?
        Лидия кивнула, дожевывая кусок дыни. Телега проезжала мимо большой реки.
        – Река Арно, – указал на нее Леонардо. – Я придумал, как можно перенаправить ее течение, чтобы она орошала всю окрестность. Наброски хранятся в мастерской.
        Солнце пекло так сильно, что Лидии пришлось снять куртку. Леонардо снова принялся щупать ткань, на этот раз ничуть не смущая Лидию. Особенно его заинтересовала молния.
        – Очень изобретательно, – пробормотал он.
        Тут из кармана куртки выпал блокнот, и Леонардо да Винчи подхватил его на лету.
        – Значит, синьорина Лидия рисует? Можно ли взглянуть?
        – Здесь только два рисунка, – смутилась девочка. – И не очень хорошие.
        Леонардо внимательно изучил оба портрета: обезьянки и принцессы Маргариты. Помолчав, он произнес:
        – Ты права. Рисунки не очень хорошие.
        Лидия почувствовала, как щеки заливает румянец: вот стыд-то! И зачем она разрешила ему сунуть нос в блокнот?
        – Но не расстраивайся, – добавил Леонардо, – я вижу, что у тебя есть талант. Если будешь усердно трудиться, добьешься многого. Тебе надо изучать светотень. Сфумато, сфумато, как я говорю ученикам.
        Лидия не понимала, что это значит, и Леонардо да Винчи объяснил, что речь идет о переходе света в тень на картине и что это очень важно.
        – Как и в жизни, Лидия. Не все черное или белое; большая часть того, что нас окружает, – это оттенки, полусвет и полутень. А обезьянка, которую ты нарисовала, – это ведь было не чучело? Тебе надо больше следить за тем, как двигаются люди и животные, ведь движение – это всё! Иначе в картине нет жизни.
        Лидия кивнула. Она едва не сказала, что ее обезьянка понравилась самому Рембрандту, но вовремя вспомнила, что Леонардо да Винчи не может знать, кто это такой. Как же трудно путешествовать во времени – то одно никак не объяснить, то другое.



        Незавершенный портрет

        Телега, запряженная неторопливыми волами, наконец доехала до города. От зноя и мерного покачивания повозки Лидию разморило. Прислонившись к мешку, она закрыла глаза, а проснувшись, увидела городские стены – за ними начинался великолепный город Флоренция. Попрощавшись с крестьянином, который принялся разгружать телегу, Лидия и Леонардо да Винчи вошли в городские ворота. Лидия удивленно оглядывалась по сторонам: Флоренция была куда больше, чем она думала! Улицы и переулки сплетались в лабиринт желтых и красных домов, лавок и магазинов, площадей и огромных дворцов из мрамора и кирпича, украшенных чудесными башенками, арками и скульптурами. А сколько людей, самых разных! Знатные дамы и господа, важно вышагивающие в сопровождении слуг, нищие, спешащие по своим делам монахини и монахи, солдаты на посту, одетые в черное старухи с корзинами, служанки и приказчики, болтающие друг с другом возле лавок, и уличные мальчишки в рваных одеждах, поддразнивающие друг друга. Были там и животные: ослы, идущие по улице или привязанные возле стен домов, бездомные кошки и тощие собаки, нюхавшие отбросы на мостовой.
Лидия уловила запах дровяного дыма, нечистот и еще какие-то незнакомые ароматы. Смех и возгласы смешивались с ударами молотков и звоном стекла. Где-то плакал ребенок, где-то ржала лошадь, где-то звонил церковный колокол. Лидия смотрела во все глаза: как-то раз дедушка сказал, что они обязательно съездят во Флоренцию, потому что это выдающийся город! И вот она здесь, только не с ним, а с Леонардо да Винчи. Узнай дедушка об этом, упал бы в обморок.
        Леонардо да Винчи бодро шагал по улице – от хромоты не осталось и следа. Он отвешивал поклоны направо и налево, приветствуя прохожих, которые кланялись в ответ. Его знали многие, а вот на Лидию смотрели с любопытством, и некоторые молодые люди улыбались и кланялись ей лично. Девочка смущалась, не зная, стоит ли отвечать на улыбки. На одном из перекрестков она увидела множество клеток, а рядом с ними – мужчину, который бурно жестикулировал и выкрикивал, что продает красивых птиц. В клетках сидели пичуги всевозможных сортов. Леонардо да Винчи остановился и спросил, почем дрозды. Ему нужно было двадцать штук. Торговец засуетился, собирая дроздов в корзину с крышкой. Лидия спросила, зачем Леонардо столько птиц. Может быть, он собрался их рисовать? Но едва они повернули за угол, как художник открыл крышку корзины и дрозды, радостно хлопая крыльями, взмыли к ярко-голубому небу.
        – Не могу видеть птиц в клетке, – пояснил Леонардо. – Там им не место.
        Вдруг он хлопнул себя по лбу:
        – Силы небесные! Я забыл, что сегодня должен появиться у синьоры Джокондо!
        Художник так заспешил, что Лидии пришлось едва ли не бежать за ним. Когда они дошли до красивого арочного моста, протянувшегося над рекой Арно, Леонардо объявил:
        – Понте-Веккьо, самый красивый мост Флоренции. Правда, у меня есть чертежи моста, который будет еще лучше!
        Лидия запыхалась, у нее болели ноги. Она хотела остановиться и посмотреть на красивую башню, возвышавшуюся над остальными зданиями. Леонардо сказал, что это ратуша, но осмотрят они ее в другой раз. На площади неподалеку стояла огромная мраморная статуя, изображавшая мускулистого мужчину. Лидия, которой скульптура очень понравилась, спросила, что это такое.
        – Это Давид, – поморщился Леонардо да Винчи. – Его изваял Микеланджело. Статуя совсем новая, он завершил ее в прошлом году. Но моя статуя всадника в Милане вышла бы куда лучше.
        – А что с ней случилось?
        – Началась война, и бронзу пустили не на статую, а на пушки, – вздохнул Леонардо.
        Вскоре путники добрались до окраины города: здесь дома стояли не так тесно, и некоторые роскошные виллы были окружены цветущими садами. Лидия хотела было попросить передышки, но Леонардо уже подошел к парадной двери одного из домов и постучал. Открыла ему девушка в черном платье с белым передником. Увидев Леонардо, она присела в глубоком поклоне.
        – Госпожа ожидает вас в гостиной, – сказала она.
        Служанка проводила художника и его юную спутницу через зал с белеными стенами в гостиную на втором этаже, куда вела деревянная лестница.
        – Господин Леонардо здесь, – объявила она.
        По сравнению с гигантскими залами во дворце испанского короля гостиная была невелика, зато куда уютнее. На стенах висели гобелены теплых оттенков, а на полу лежали красивые ковры. В открытые окна светило солнце, а в кресле у небольшого круглого стола сидела женщина в коричневом платье и с распущенными волосами. Лидия тут же узнала ее. Когда Леонардо да Винчи сказал, что должен спешить к синьоре Джокондо, имя показалось Лидии знакомым. Теперь было ясно: перед ней сидит не кто иная, как Мона Лиза. Но на лице женщины не было и намека на знаменитую улыбку. Откровенно говоря, она была весьма сердита.
        – Господин Леонардо, – сказала она, – я жду вас уже полтора часа. И это не первый раз. Хочу напомнить вам, что у меня есть и другие важные дела. Кроме того, вы должны были завершить картину несколько месяцев назад. Если говорить прямо, вы опаздываете более чем на год. Пока вы пишете мой портрет, я успею превратиться в уродливую старуху!
        Леонардо выслушивал ее молча, с еле заметной улыбкой на губах. Лидия переводила взгляд с одного на другого: Мона Лиза была изрядно разгневана, но Леонардо это, похоже, мало беспокоило.
        – Примите мои извинения, – добродушно ответил он. – Я очень занятой человек, изобретения отнимают у меня много времени. И я хочу, чтобы портрет оказался достоин вашей красоты. Художник трудится не только тогда, когда пишет. Возможно, большую часть работы он проделывает, размышляя.
        – Это я слышала уже не раз, – недовольно ответила Мона Лиза. – Может быть, и служанки работают, когда спят? Однако скажите мне, синьор Леонардо, кто это с вами?
        Мона Лиза наконец обратила внимание на Лидию. Однако взгляд ее был мягок – похоже, сердилась она только на Леонардо.
        – Это Лидия, – ответил художник. – Я нашел ее в лесу и привел во Флоренцию.
        – Ах, это девочка? Обворожительное лесное существо! Может быть, она дочь фавна? Подойди ко мне, девочка! – произнесла Мона Лиза с улыбкой, которую Лидия сразу же узнала. Робко подойдя к знатной даме, Лидия пожала протянутую ей руку.
        Тем временем Леонардо да Винчи расставил мольберт и достал краски, но Мона Лиза не обращала на него внимания, расспрашивая Лидию о том, сколько ей лет и есть ли у нее жених.
        – Не-а, – ответила та.
        Кашлянув, Леонардо напомнил синьоре Джокондо, что для написания портрета ей следует сидеть прямо и неподвижно. Мона Лиза неохотно подчинилась. Лидия подошла к Леонардо, чтобы взглянуть на портрет. Художник написал уже немалую часть картины, но девочка сразу поняла, что до завершения далеко. Фоном Леонардо изобразил ландшафт со скалами и деревьями, а вовсе не залу, в которой они сидели. Свет падал на лицо спереди, волны каштановых волос отбрасывали мягкие тени на щеки и виски.
        – Сфумато, – сказал Леонардо, указывая на тени. – В этом все дело. Синьора, у вас очень задумчивый вид, – обратился он к своей модели.
        – Я думаю о том, какая это скука – ждать завершения картины, которую все никак не допишут, – съязвила Мона Лиза.
        – Нам нужна музыка, чтобы развеселить модель, – прошептал Леонардо Лидии.
        Отойдя в дальний угол комнаты, он поднял драпировку и достал какой-то предмет. Увидев его, Лидия чуть не вскрикнула: это был лошадиный череп, выкрашенный серебряной краской. Между челюстями были натянуты струны. Лидия поморщилась – зрелище было не из приятных. Заметив это, Леонардо улыбнулся.
        – Такой лютни нет больше нигде в мире! Я сам ее сконструировал, – гордо объявил он.
        Усевшись поудобнее, он заиграл. И хотя вид инструмента Лидии не понравился, звуки ее заворожили. Из лошадиной пасти вылетали и порхали по зале мелодии, грустные и веселые одновременно. Леонардо играл очень сосредоточенно, между кустистыми бровями наметилась морщинка. Похоже, он и музыкантом был очень талантливым. Недовольная гримаска на лице модели исчезла – теперь Мона Лиза сидела, сложив руки на коленях, и мечтательно улыбалась.
        Играл Леонардо довольно долго, а закончив, снова взял в руки кисть и обмакнул ее в краску.
        – Именно это выражение лица мне и нужно! – сказал он.
        В течение нескольких минут был слышен только шелест кисти. Улыбка Моны Лизы, еще недавно такая яркая, блекла с каждой минутой. Наконец рот превратился в бледную черточку, и лицо приняло почти горестное выражение. Вдруг Мона Лиза вскочила и, извинившись, почти выбежала из залы. Лидия вопросительно взглянула на Леонардо.
        – У нее плохое пищеварение, – прошептал тот. – Ей то и дело нужно отлучаться. В том, что работа продвигается медленно, виноват не только я! – Леонардо поморщился, да и Лидия давно почуяла, что… да, с животом у Моны Лизы были проблемы. Минута шла за минутой, а модель все не возвращалась.
        – Сядь, пожалуйста, на ее место, Лидия, – попросил Леонардо да Винчи. – Может быть, выиграем немного времени. Порой она по часу не возвращается.
        Лидия не без колебаний подошла к креслу Моны Лизы и уселась в него. Художник помог ей принять правильное положение.
        – Сейчас я пишу глаза. У тебя, Лидия, очень красивые карие глаза, совсем как у синьоры Джокондо. Пожалуй, я немного поработаю с тобой.
        Лидия довольно быстро почувствовала, как трудно сидеть совсем не шевелясь. Время тянулось страшно медленно, ноги и шея затекли. Наконец Леонардо объявил перерыв. Лидия тут же подскочила к мольберту, чтобы посмотреть на полотно. Особой перемены видно не было, но все-таки! Подумать только!
        – Можно ли теперь сказать, что картина хотя бы немножко писана с меня? – застенчиво спросила она.
        – Конечно, – добродушно кивнул художник. – Здесь точно есть выражение твоих глаз.
        – Ничего себе! – выдохнула Лидия. – Я попала на самое знаменитое полотно в мире!
        – Ну, не стоит преувеличивать… – усмехнулся Леонардо, но было заметно, что ему приятно. – Она даже еще не дописана.
        Тут вернулась Мона Лиза. Усевшись в свое кресло, она попросила прощения за долгое отсутствие и сослалась на нездоровье. Лидия заметила, что она успела подправить макияж и надушилась – вся комната благоухала розовой водой. Но не успел художник взять кисть, как в залу вошла служанка и объявила, что синьора Леонардо разыскивает какой-то господин. Вздохнув, Леонардо вышел из залы, после чего из прихожей донеслись рассерженные голоса. Вернулся художник с мрачным видом.
        – На сегодня придется закончить, – сказал он. – Приехали из Милана насчет «Мадонны в скалах». Что делать – не знаю! Не дают спокойно работать!
        – Продолжим завтра, господин Леонардо? – спросила Мона Лиза.
        – Нет, завтра мне надо работать над эскизами «Битвы при Ангиари», а потом у меня встреча с герцогом, я должен показать ему чертежи новой пушки, – перечислял Леонардо.
        – Вы, кажется, испытываете большой стресс, – сказала Лидия.
        – Что это означает?
        – Это когда все время спешишь и многое надо успеть, а времени мало, – пояснила Лидия. – Надо беречь себя, а не то может наступить выгорание.
        – Выгорание! – воскликнул Леонардо. – Я и вправду на грани выгорания! Надо написать об этом, но не сейчас, слишком много всего надо успеть. Не понимаю, где взять время на размышления!
        С этими словами он покинул комнату, даже не попрощавшись. Про Лидию он словно забыл.
        – «Мадонну в скалах» он должен был завершить двадцать с лишним лет назад, – сказала Мона Лиза. – И так со всеми его делами. У него, кажется, рана на лбу?
        – Это он упал вместе со своим летательным аппаратом, – сообщила Лидия.
        – Ох уж эти его безумные изобретения… – вздохнула Мона Лиза.
        – Есть ли вообще что-нибудь, чего он не умеет и не знает? – подумала Лидия вслух.
        – Нет, – ответила Мона Лиза. – Леонардо знает и умеет абсолютно все. И долго сердиться на него невозможно, он просто излучает воодушевление!
        Она умолкла, услышав, как кто-то шагает по лестнице, – это возвращался Леонардо. Кажется, он немного успокоился.
        – Простите меня, синьорина Лидия, – сказал он. – Я чуть не забыл о вас, это непростительно. Приглашаю вас в свою мастерскую – вас, кажется, интересуют изобретения и искусство. Я многое могу вам показать.
        Лидия неуверенно кивнула. Ей хотелось еще поговорить с Моной Лизой, но разве можно было упустить шанс посетить мастерскую Леонардо?
        – Не беспокойся, – шепнула ей Мона Лиза. – Леонардо – истинный джентльмен и очень добрый человек. Он не причинит тебе вреда. Говорят, он девушками не интересуется.
        – До скорой встречи, синьора Джокондо, – улыбнулся Леонардо. – Я непременно вернусь и завершу портрет.
        – Несомненно, только неизвестно когда, – засмеялась Мона Лиза. – Однако не забудьте про маскарад, который будет в субботу. Мой дорогой супруг хочет непременно вас видеть. И приводите с собой Лидию. Среди гостей будет немало прекрасных молодых людей, которые будут рады поухаживать за обворожительной юной дамой.
        – Не сомневаюсь, – ответил Леонардо. – Эта девушка и красива, и умна.
        Лидия покраснела. Комплименты всегда приводили ее в состояние ступора, и она не знала, благодарить за похвалу или делать вид, будто не услышала ее. На этот раз она решила, что лучше промолчать.



        Дракон

        Опускаясь за холмы, солнце окрасило небо Флоренции в багряный цвет. Купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре светился в вечерних лучах. Лидия устроилась на лавке в мастерской Леонардо с блокнотом в руках. Она рисовала дракона. Леонардо сидел в другом конце мастерской и занимался эскизами огромной – во всю дворцовую стену – фрески с изображением битвы при Ангиари. От того, что Лидия увидела в мастерской, у нее голова пошла кругом. Здесь были самые разные механизмы и конструкции: от подводных лодок до камнерезов, от тачек до катапульт и пулеметов.
        – Да вы просто Самоделкин какой-то! – сказала Лидия, в ответ на что Леонардо рассмеялся и спросил, кто это такой. И правда, откуда ему знать, подумала Лидия, зевнув.
        Больше всего ей нравилось рассматривать изображения человеческого тела: эскизы рук, ног и голов, снаружи и в разрезе, где было видно мускулы, сухожилия и кости. Леонардо сделал сотни, если не тысячи таких рисунков. Все шкафы были битком набиты эскизами, и на столах лежали груды бумаг. В мастерской были и мольберты, и кисти с красками, но картин не было видно.
        – Вообще-то я не художник, – ответил Леонардо, когда Лидия спросила почему, – я ученый. Но иногда пишу картины, чтобы заработать денег на изобретения.
        Лидия заметила, что для «нехудожника» он очень хорошо рисует. Услышав эти слова, Леонардо развеселился и ответил, что Лидия так остроумна, что могла бы развлечь целую компанию на празднике. Он и сам когда-то работал устроителем праздников. В Милане ему доводилось устраивать такие фейерверки и волшебные театральные представления, что сам герцог и его двор лишались дара речи. Правда, Лидия при упоминании о праздниках и развлечениях содрогнулась – очень уж свежи были воспоминания о мадридском дворе.
        Вконец выбившись из сил, Лидия присела на лавку и так и осталась сидеть, пока не стало темнеть. От нечего делать она достала блокнот и принялась рисовать дракона. Леонардо зажег масляную лампу, но темнело так быстро, что скоро и этот свет поглотили сумерки. Рука сама выводила линии на бумаге, дракон как будто рисовался сам собой. Глаза слипались, и Лидия решила прилечь на лавку. Вскоре она задремала, но впечатления дня мешали уснуть, ум беспокойно блуждал между сном и явью. Это и есть джетлаг, подумала Лидия, – то состояние, в которое впадают путешествующие с континента на континент. А она путешествует из века в век!
        Лидия вздрогнула: какой ужас! Она попала в шестнадцатый век, постоянно перемещаясь назад во времени, – а как же еще, ведь она может прикоснуться только к картине, написанной раньше. И это значит, что она никогда не сможет попасть обратно в будущее. Она может перенестись в Средневековье, в древний мир и, может быть, даже в каменный век, если коснется какого-нибудь наскального рисунка! Или, если не трогать больше никаких картин, можно остаться во Флоренции, но вернуться домой, в двадцать первый век, нет никакой возможности. Лидия почувствовала ком в горле… Эти волшебные руки – настоящее проклятье! Она лежала и думала, думала, но ничего не могла придумать. Ведь нельзя коснуться картины, которая еще не написана. Где взять полотно кисти художника, который еще не родился?
        Лидия вздрогнула: кажется, она опять задремала. Оглядевшись, она увидела модели и механизмы Леонардо да Винчи, которыми была заставлена мастерская. В бледном свете полной луны они казались еще более удивительными и невероятными: тени и полутени увеличивали предметы и меняли их форму. Сфумато, сфумато, вспомнила Лидия. Самого Леонардо не было поблизости. Лидия тихонько позвала его, но никто не отозвался. Рядом на лавке лежал раскрытый блокнот, луна освещала белые страницы. Перед тем как задремать, Лидия рисовала дракона, а потом, наверное, случайно перевернула лист. Она взяла блокнот в руки. Рисунков было три: вот обезьянка, вот принцесса, а где же дракон? Лидия перелистнула все страницы, но дракона нигде не было! Вот странно… Конечно, рисовала она в полудреме – но точно рисовала, и на листе был дракон! Лидия внимательно просмотрела блокнот еще раз: два рисунка и ни штрихом больше. Может быть, Леонардо, где бы он сейчас ни был, вырвал листок с третьим рисунком из блокнота и положил куда-то в другое место? Но зачем ему это? Впрочем, другого объяснения нет. Лидия нахмурилась: никто, даже сам великий
Леонардо да Винчи, не имеет права без спросу вырывать листы из ее блокнота!
        Вдруг Лидия услышала какой-то шорох. Она замерла: кажется, звук раздался у двери. Может быть, возвращается Леонардо? Нет, что-то зашуршало снова, на этот раз на полу. А вдруг это крыса или змея? Их Лидия не очень-то любила. Вглядываясь в тени, она заметила, как в холодном лунном свете что-то движется. Это был дракон. У Лидии перехватило дыхание. Да, именно дракон: зеленый, с шипами на голове, длинным чешуйчатым хвостом и когтистыми лапами. Он медленно передвигался по полу, пока наконец не замер посреди мастерской. «Это же мой дракон!» – осенило Лидию. Он ожил! Если бы не события последних недель, Лидия ни за что не поверила бы в то, что это возможно. Но теперь она вспомнила, как с картины в приемной дедушки исчезла девочка.
        Правда, дракон был больше, чем на рисунке. В полумраке мастерской он казался размером с кошку. Дракон застыл на месте, только раздвоенный язык мелькал в полураскрытой пасти, а маленькие красные глазки пристально смотрели на Лидию. Она внимательно разглядывала его, ничуть не испугавшись, – ведь это был ее собственный дракончик, она сама его нарисовала.
        – Не знаю, зачем ты сбежал с рисунка, – сказала Лидия, – но если тебе так угодно, то я не против. Раньше со мной такого не случалось. А ты очень неплохо получился, я довольна! Ты теперь не бумажный дракон, а самый настоящий, слышишь?
        Обращаясь к неподвижному дракону в залитой лунным светом мастерской, Лидия продолжала говорить – не то с собой, не то с ним.
        – Мне тут кое-что пришло в голову. Дела мои плохи: я не могу попасть в будущее, только в прошлое. И мне ужасно, ужасно грустно. Я так хочу вернуться домой. Но придется мне, наверное, остаться здесь, в шестнадцатом веке. В каменный я точно не хочу. А здесь есть добрые люди. Так что в конце концов я, пожалуй, привыкну. Флоренция – красивый город. Жаль только, что дедушки здесь нет. Странно, наверное, что я говорю с тобой, но больше поговорить мне не с кем.
        Лидия почувствовала, как в горле опять растет ком. И тут она услышала голос дракона – очень тихий, как шепот или шелест ветра в листве.
        – Все образуется с-с-само с-с-собой. И быстрее, чем ты думаешь. Время – ничто.
        Дракон умолк и через пару мгновений с шорохом скрылся среди теней.
        Лидия осталась сидеть разинув рот. Неужели дракон и вправду мог говорить? Или, может быть, она все придумала, заговорившись сама с собой? Но шепот все шелестел в ушах: время – ничто.
        Утром Лидия проснулась от того, что Леонардо да Винчи легонько тряс ее за плечо. Открыв глаза, она зажмурилась от яркого света. Леонардо был бодр и в прекрасном расположении духа.
        – Где вы были? – сонно спросила Лидия.
        – Не хотел будить тебя, ты так сладко спала, – ответил Леонардо. – А я был в больнице.
        – Вы больны?
        – Нет, я работал. Зарисовывал тела.
        – И что говорят на это больные?
        – Я рисую только тех, что умерли, – ответил Леонардо. – Но об этом никому не слова. Многим не нравятся мои занятия, однако для науки крайне важно исследовать, как выглядит тело изнутри.
        – Так вы рисуете трупы! – воскликнула Лидия. – Вам не страшно?
        – Это долг ученого, – нахмурившись, ответил Леонардо. – Но не стоит больше об этом. Лучше позволь мне взглянуть на дракона, которого ты рисовала перед сном.
        – Он… его там нет, – запнувшись, ответила Лидия. – Ночью он ожил, я видела, как он сидит на полу в лунном свете…
        Леонардо засмеялся.
        – Да ты просто чудо, Лидия! Какая у тебя фантазия! Ты могла бы сочинять рассказы к своим рисункам.
        – Это правда! – воскликнула Лидия. – Он был очень красивый, зеленый, я видела чешую, и хвост, и когти, и… – Она осеклась, поняв, как глупо все это звучит. – Ладно, неважно.
        – А может быть, ты видела вот это существо? – спросил Леонардо, указывая на геккона, сидевшего под самым потолком. Таких зеленых ящериц Лидия видела в Греции, когда ездила туда на каникулы. Она пожала плечами.
        – Ну ладно, как хотите. Фантазии у меня и правда хоть отбавляй. Вот послушайте: на самом деле я из будущего, из двадцать первого века. Я перенеслась сюда, прикоснувшись к картине. Вообще я из Швеции, но сначала попала в Голландию к Рембрандту, а потом в Испанию к Веласкесу. И вот теперь я здесь, – выпалила Лидия, уставившись на Леонардо. Тот смотрел на нее, склонив голову набок и загадочно улыбаясь.
        – Я почти готов поверить тебе, Лидия. Ты похожа на человека из другой эпохи… – Сделав паузу, Леонардо поднял с пола блокнот. – Хороший вышел рисунок. Правда, чудесный дракон.
        Выхватив блокнот из рук Леонардо, Лидия изумленно уставилась на дракона. Да, это был он, нарисованный ее рукой, – именно такой, каким она его запомнила. Лидия провела пальцами по бумаге и посмотрела на геккона, сидящего на стене. Нет, дракон, которого она видела ночью, был драконом, а не ящерицей. Лидия нахмурилась: неужели ей все приснилось? Впрочем, какая разница…
        – Жизнь есть сон, – пробормотала она.
        Но Леонардо не слушал.
        – Сегодня у меня много дел, Лидия, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты помогла мне найти людей для фрески о битве при Ангиари.
        – Вы хотите пригласить их поработать моделями?
        – Нет, мы будем ходить по улицам и смотреть на них, – ответил Леонардо.



        Маскарад

        Затея оказалась совершенно безумная, но очень веселая. И хотя поначалу Лидия еще была задумчивой и не могла отделаться от мыслей о драконе, она быстро забыла о ночном происшествии, включившись вместе с Леонардо в слежку за прохожими. Лидия шла по улице, а за ней с самым беспечным видом ступал Леонардо. Перед ними, резко размахивая руками, вышагивал мужчина, за которым они и следили. Он был невысокого роста и почти совсем лысый, если не считать редких прядей, торчащих по бокам черепа, формой напоминавшего грушу. Время от времени он останавливался, чтобы перекинуться парой слов со встречными, и тогда жестикулировал не только руками, но и всем туловищем, которое раскачивалось из стороны в сторону. Одет он был в простой синий кафтан и черные потертые штаны.
        Дважды мужчина останавливался у лотков: в первый раз – чтобы купить хлеб, во второй – яблоки. Оба раза он подолгу говорил с продавцами, сначала спокойно, потом начинал горячиться. Торговец фруктами рассердил его не на шутку: мужчина тряс яблоком перед самым его носом и что-то кричал с искаженным от гнева лицом. Похоже, он поносил яблоки и их продавца, да и вообще был не в духе. Лидия и Леонардо наблюдали за ним, стоя у соседнего лотка. Художник жадно внимал каждому движению и жесту.
        – Замечательно! – бормотал он. – Кажется, мы нашли именно того, кто нам нужен, Лидия. Во всяком случае, на сегодня. Продолжим следовать за ним.
        Так они и сделали. Шагая за гневливым мужчиной, они наблюдали за тем, как он приподнял шляпу, приветствуя даму, а затем остановился перед статуей Давида работы Микеланджело – той самой, которую невзлюбил Леонардо. Однако мужчине скульптура явно пришлась по душе: он долго рассматривал ее, задрав голову, потом улыбнулся – и это была единственная улыбка, которую Лидия увидела на его лице.
        Впрочем, благостного настроения хватило ненадолго: вскоре мужчина едва не споткнулся о собаку, перебегавшую улицу, и рассердился так, что затряс кулаками и затопал по мостовой. Леонардо по-прежнему ловил каждое его движение. Лидия обратила внимание, что он наблюдал то с одной, то с другой стороны, иногда шел прямо за мужчиной, а время от времени забегал вперед, чтобы незаметно взглянуть на объект спереди. Один раз художник нарочно толкнул мужчину и, когда тот рассердился, ответил словами, которые вызвали новый взрыв гнева с гримасами, бурными жестами и выкриками. Леонардо спокойно наблюдал за моделью, склонив голову набок, после чего с поклоном извинился и вернулся к своей спутнице.
        Задача Лидии заключалась в том, чтобы не упустить мужчину из виду, пока Леонардо огибал кварталы, забегая вперед. Иногда они менялись местами и Лидия шла чуть ближе к мужчине, а Леонардо отходил в сторону, чтобы не привлекать к себе внимания наблюдаемого.
        Все это очень нравилось Лидии, хоть и напоминало детские игры в слежку. Когда она сказала об этом Леонардо, тот кивнул:
        – Именно так. Дети обладают способностью видеть то, чего не замечают взрослые. Но для меня это не игра, Лидия. Я собираю типы людей, чтобы использовать их в живописи. Лишь внимательно наблюдая действительность, можно создать по-настоящему хорошее полотно… – Тут Леонардо споткнулся о булыжник и грохнулся на мостовую.
        – Да, действительность надо наблюдать внимательно, – сострила Лидия.
        Леонардо встал и, отряхивая одежду, увидел большое пятно на штанах. Лидия уже успела заметить, что художник придавал большое значение внешнему виду. Испачканная одежда очень его расстроила:
        – Хватит на сегодня, – сказал он. – Я достаточно изучил внешность и походку этого мужчины. Теперь я знаю, как его изобразить.
        Лидия обрадовалась: всех остальных прохожих, за которыми они утром следили, Леонардо забраковал и только этого последнего счел достойной моделью.
        – Хочешь посмотреть на эту фреску? – спросил художник. – Отсюда до дворца Синьории[7 - Административное здание, находящееся на площади Синьории, во второй половине XVI в. переименовано в Палаццо Веккьо (Старый дворец).] рукой подать. Мне кажется, я никогда не закончу эту работу – краски сохнут месяцами, потому что в зале Большого совета влажно. Правда, я велел своим помощникам развести там огонь, чтобы фреска сохла быстрее. Я хочу начать писать новые фигуры.
        При входе во дворец к Леонардо и Лидии подбежал молодой человек.
        – Синьор Леонардо, синьор Леонардо, ваша картина плавится, краска потекла!
        Побледнев, Леонардо да Винчи бросился вверх по лестнице ратуши, Лидия едва поспевала за ним. Когда они вбежали в зал Пятисот, там было полно дыма. Лидия с трудом разглядела нескольких мужчин, которые пытались погасить огонь, пылавший в больших расставленных вдоль стены жаровнях. Леонардо встал рядом, чтобы рассмотреть стену.
        Подойдя ближе, Лидия увидела, что произошло. Фреска на стене потрескалась, слои штукатурки вздулись. В нескольких местах штукатурка обвалилась и краска потекла. От всей огромной картины, изображающей битву при Ангиари, осталось лишь несколько фрагментов, среди которых Лидия узнала лошадь и человека с эскизов Леонардо. Помощники художника горестно смотрели на стену, что-то тихо приговаривая.
        – Говорил же я, что жаровни нельзя ставить слишком близко к стене! – воскликнул Леонардо, когда к нему вернулся дар речи.
        Лидия еще не видела Леонардо в таком гневе, вид его был ужасен.
        – П-простите, синьор Леонардо, но мы расположили их именно там, где вы велели, – робко ответил молодой человек, стоявший рядом с Лидией.
        – Вот как. Значит, виноват я, – пробормотал художник, пожав плечами. За пару минут он превратился в немощного старика. Повернувшись к выходу, Леонардо побрел прочь, а Лидия последовала за ним. Но вместо того чтобы отправиться в мастерскую, Леонардо пошел через мост Понте-Веккьо. Лидия узнала путь, по которому они шли накануне. Всю дорогу Леонардо молчал, а если кто-то из встречных приветствовал его, отворачивался и смотрел в другую сторону. Лидия тоже не решалась заговорить. На подходе к дому Моны Лизы Леонардо наконец обратился к своей спутнице.
        – Род человеческий ужасен, – мрачно произнес он. – Радуйся, что ты всего лишь невинное дитя.
        – Может быть, фреску можно восстановить? – осторожно поинтересовалась Лидия.
        – Нет. Многолетний труд пропал. И заказов во Флоренции после этого у меня не будет. А я нуждался в деньгах, которые мне должны были заплатить за эту работу. Кроме того, я уверен, что росписью зала теперь займется это самовлюбленное ничтожество, Микеланджело.
        Лидия промолчала в ответ. Она уже поняла, что два художника не очень-то любят друг друга.
        – Я провожу тебя к синьоре Джокондо, – сказал Леонардо. – Мне нужно побыть одному в мастерской. Займусь изобретениями. И вообще, моя мастерская – неподходящий дом для юной девушки.
        – Очень даже подходящий, – возразила Лидия. – Мне там нравится.
        Леонардо покачал головой.
        – У Джокондо тебе будет гораздо лучше. А еще тебе не помешает привести в порядок свой внешний вид.
        С последним Лидия не могла не согласиться.
        Мона Лиза обрадовалась девочке и позаботилась о том, чтобы та приняла ванну и вымыла голову, после чего Лидию уложили спать, несмотря на ее возражения. Молчаливая служанка забрала одежду гостьи в стирку, и на этот раз Лидия не забыла вынуть из карманов джинсов коробочку с пастилками, альбом и карандаш. Едва она опустила голову на подушку, как ее сморил сон.
        Утром Лидию разбудили чьи-то тихие голоса. В дверях спальни стояли девочка и мальчик и с любопытством рассматривали ее. Лидия сразу поняла, что это дети Моны Лизы, – то же круглое лицо и прищур карих глаз. Застенчиво поздоровавшись, они представились Пьетро и Катериной. Мальчику было пять, а девочке – шесть лет. Весь день Лидия провела, бегая с ними по саду. Они играли в прятки и жмурки и рвали с деревьев апельсины. Лидия от души веселилась, бегая и играя с малышами.
        За обедом она познакомилась с мужем Моны Лизы, Франческо Джокондо. Это был полный немолодой мужчина намного старше Моны Лизы, но он приветливо улыбался Лидии и все потчевал ее пастой. Одно блюдо сменяло другое: паста с ветчиной и паста с лососем, паста с дарами моря и разными овощами. А после пасты стали подавать и другие блюда. Лидия ела и ела – ей казалось, что она вот-вот лопнет, но Франческо все же был недоволен ее аппетитом.
        – Ты худая как воробышек, синьорина Лидия, – говорил он. – Тебе надо больше есть, чтобы тело стало округлым и ты понравилась своему будущему жениху.
        Франческо проявил вежливость и не сказал ни слова о джинсах и куртке Лидии, хотя ее наряд наверняка показался ему более чем странным. Ведь его дочь была одета в хорошенькое платье с кружевом и вышивкой. Зато он попытался напоить Лидию вином, а когда она сказала, что не пьет крепких напитков, разбавил вино водой. Своим детям он тоже дал разбавленное водой вино, так что Лидии пришлось немного выпить, но после обеда она почувствовала ужасную сонливость, и ей пришлось прилечь.
        Лидия провела у Джокондо три дня. Ей было хорошо, хотя она все время думала о Леонардо. Когда девочка решилась спросить о нем у Моны Лизы, та ответила, что Леонардо просил передать: он очень занят и его ни в коем случае не следует беспокоить. И так всегда, добавила Мона Лиза со вздохом, Леонардо вечно занят десятью делами одновременно. А на этот раз он, конечно, еще и очень расстроен из-за испорченной фрески.
        – Впрочем, сегодня вечером у нас маскарад, – радостно сообщила Мона Лиза, – и он, может быть, придет. Вообще-то ты слишком юна для таких развлечений, но раз я обещала, то тебе будет позволено часть вечера находиться среди гостей. И я буду следить за молодыми людьми, чтобы они не слишком докучали тебе. Вот, посмотри, Лидия, эту маску ты сможешь надеть, если захочешь!
        Мона Лиза выдвинула один из ящиков комода и достала черную маску в виде кошачьей мордочки, расшитой жемчугом и с усиками из серебряных нитей. Лидия не находила слов от восторга – маска была невероятно красива! Правда, ей показалось, что она больше подошла бы самой Моне Лизе, которая чем-то напоминала кошку. Но хозяйка дома решила нарядиться королевой змей – ей всегда хотелось сыграть роль опасной женщины, которую боятся мужчины. И маска ее оказалась под стать роли, прекрасной и ужасной, с вышитыми золотом змеями вокруг глаз.
        – Дома мне все время полагается быть доброй и покладистой, – рассмеялась она. – А на маскараде можно побыть той, кем хочется быть на самом деле. Хочешь, я помогу тебе накраситься, Лидия? Ты ведь не весь вечер будешь в маске.
        Вообще-то Лидия не красилась, но Мона Лиза настаивала. Она отвела свою гостью в ванную комнату и показала, что надо делать.
        – Начнем с маски из бобовой кашицы и кобыльего молока. Это полезно для кожи.
        Лидия изумленно наблюдала, как Мона Лиза намазывает лицо серой массой из миски. Не успела она и глазом моргнуть, как хозяйка дома намазала и ее. Взглянув в зеркало и друг на друга, они дружно рассмеялись. Ванная комната была очень красивой: стены украшали мозаики, а раковина была высечена из мрамора.
        Смыв маску, Мона Лиза принялась наносить на лицо краски разного цвета: веки стали синими, ресницы – черными, а губы и ноздри – гранатово-красными. Последнее удивило Лидию, но слегка накрасить веки и губы она согласилась. Напоследок Мона Лиза сбрызнула себя и Лидию розовой водой.
        Когда начало смеркаться, стали прибывать гости. Их было много, не меньше пятидесяти. Они были в обычной праздничной одежде, только скрыли под масками свои лица. Хотя, говоря по правде, обычной их одежду назвать было трудно: переливающийся шелк и сверкающие драгоценные камни женщин, роскошные бархатные костюмы и элегантные сапоги. Для Лидии это были самые настоящие маскарадные костюмы! Какой невзрачной казалась одежда двадцать первого века в сравнении с этим великолепием! Двадцать первый век… туда еще надо вернуться… пока что Лидия застряла во Флоренции шестнадцатого века… Ну что ж, раз изменить это она не в силах – надо веселиться. И хоть Мона Лиза расстроилась, что не нашла для Лидии подходящего платья, девочка была только рада, что ей позволили быть на маскараде в джинсах.
        Праздник был в самом разгаре, играл оркестр, гости танцевали. Маски полагалось держать перед лицом, поэтому тех, кто, забывшись, размахивал руками, нетрудно было разглядеть. Правда, Леонардо да Винчи Лидия узнала бы в любой маске – благодаря росту и осанке. На нем была золоченая маска льва. Художник тоже узнал Лидию и приветливо ей помахал. Среди гостей были люди самых разных возрастов, и некоторые молодые люди приглашали Лидию танцевать. Сначала она отказывалась, но потом ей наскучило стоять в стороне. К тому же Мона Лиза подошла к ней и шепотом велела принять участие в танцах. Так что Лидии ничего не оставалось, кроме как пуститься в пляс, спотыкаясь и хихикая. Она не имела ни малейшего представления о том, как следует двигаться, и полностью положилась на своих более опытных партнеров.
        Двери в сад были открыты, бледная луна освещала деревья и кусты. Из сада доносились смешки и радостные возгласы: гости танцевали бранль – танец с поцелуями. Ничего сложного в нем не было: оказавшись перед партнером, надо было прыгать и скакать, выдумывая собственные движения, но потом следовало поцеловать партнера и перейти к следующему. Поскольку Лидия не хотела никого целовать и отворачивалась, молодым людям приходилось пытать счастья со следующей барышней. Только один рослый толстогубый юноша не сдавался – он вернулся к Лидии и еще раз попытался ее поцеловать, схватив за плечи. Лидия ужасно рассердилась и стала вырываться, как вдруг назойливый юноша отлетел в сторону, а перед ней оказался оттолкнувший его гость в черной птичьей маске с серебряным клювом.
        – Он докучал вам, синьорина Лидия? – раздался глухой голос.
        – Ничего, я бы и сама справилась, – буркнула Лидия. Ей вовсе не хотелось, чтобы одного нахала сменил другой.
        – Я знаю, Лидия. И нисколько в тебе не сомневался, – ответил незнакомец, отводя маску от лица.
        Лидия разинула рот от удивления. Это был мальчик-птица.



        Портрет Лидии

        Лидия замерла, окруженная танцующими людьми. У нее кружилась голова, но нет, ей не показалось – это был мальчик-птица. Она узнала бы его и в тысячной толпе: узкое лицо и черные блестящие глаза, которые смотрели прямо на нее.
        – Что ты здесь делаешь? – произнесла наконец Лидия. Вопрос был дурацкий, но больше ей ничего не пришло в голову. Увидев мальчика-птицу, она ужасно обрадовалась: пусть он ей никто, но все-таки это человек из ее времени. Однако радость быстро сменилась гневом: разве не из-за него она попала в этот переплет? Разве не по его вине подвергалась опасностям?
        – Я хотел увидеть тебя, – ответил мальчик-птица. – И спросить, как у тебя дела.
        – Как у меня дела?! – взорвалась Лидия. – Как, по-твоему, дела у человека, который чуть не утонул, потом попал в тюрьму, и едва успел спастись от пыток, и… – Голос чуть не сорвался в плач. Лидия почти кричала, и танцующие пары стали обращать на нее удивленные взгляды.
        – Может быть, выйдем отсюда? – спокойно предложил мальчик-птица.
        Лидия кивнула, стараясь взять себя в руки. Они вышли в освещенный луной сад. Мальчик-птица сел на каменную скамейку под кипарисом. Лидия осталась стоять.
        – Вот и еще одна встреча у скамейки, – улыбнулся мальчик-птица.
        Лидия не ответила. Каждое его слово ужасно раздражало ее. Мальчик-птица снова посерьезнел.
        – Это был твой выбор, Лидия! Я задал тебе вопрос, и ты могла ответить «нет».
        – Но я понятия не имела, какие ужасы меня ждут! – воскликнула она. – Мог бы и предупредить!
        – А я и сам не знал, Лидия. Приключение есть приключение, его нельзя спланировать.
        Лидия смущенно кивнула. Это было чистой правдой.
        – Я переношусь все дальше в прошлое, – вздохнула она. – Что мне теперь делать? Отправиться в каменный век или провести остаток жизни здесь?
        – Ты хочешь домой, Лидия?
        – Да, – кивнула она. – Я хочу понять, что надо сделать, чтобы снова перенестись в будущее. Ты можешь отправить меня туда?
        – Нет, – ответил мальчик-птица. – Я могу дать тебе подсказку, но думать ты должна сама. Картины, к которым ты прикасалась, написаны художниками, жившими давным– давно. И изображают эти картины людей, которые жили тогда.
        – Знаю, – перебила его Лидия. – Но где мне взять картину из двадцать первого века? Может, ты ее в кармане спрятал?
        – Нет, зато у меня есть холст, – ответил мальчик-птица.
        Он достал из-за пазухи рулон.
        – Но он же совсем чистый! – воскликнула Лидия, развернув холст. – Мне это не поможет. Ты не мог захватить с собой настоящую картину из современной Швеции?
        – Нет, – коротко ответил мальчик-птица. – Остальное – твоя работа, Лидия.
        – И как же мне раздобыть картину современного шведского художника во Флоренции шестнадцатого века? Ты совсем сумасшедший? – разозлилась Лидия.
        – Можешь считать меня кем угодно, – ответил мальчик-птица. – Но один такой художник здесь есть.
        – Где? – растерялась Лидия.
        – Стоит передо мной, – серьезно ответил мальчик-птица.
        Лидия потеряла дар речи. Наконец она вздохнула:
        – Не болтай ерунды. Я не художник. Мои рисунки никуда не годятся.
        Мальчик-птица пожал плечами.
        – Ну, значит, я ошибаюсь. Если ты не художник, то придется тебе остаться во Флоренции. Здесь не так уж плохо: и климат теплый, и люди добрые. А мне пора. Холст оставь себе.
        Он встал и быстро скрылся в глубине сада. Лидия осталась стоять с рулоном в руках.
        – А что надо нарисовать? – крикнула она вслед мальчику– птице.
        – Не знаю, – донеслось из-за освещенных луной деревьев. – Например, автопортрет. Но помни, что я сказал, Лидия! Приключение есть приключение, его нельзя спланировать!
        На следующее утро Лидия отправилась в мастерскую Леонардо да Винчи, дорогу туда она уже знала. От беспокойного сна болела голова. После встречи с мальчиком-птицей веселиться больше не хотелось, и Лидия ушла спать. Мона Лиза заглянула к девочке и, присев на краешек кровати, спросила, понравился ли ей маскарад. Лидия кивнула и пожелала хозяйке спокойной ночи. Но уснула она не сразу, несмотря на усталость. Стоило ей закрыть веки, как перед глазами вставало насмешливое лицо мальчика-птицы. Но к утру Лидия знала, что нужно делать.
        Леонардо открыл дверь и, рассеянно скользнув взглядом по Лидии, кивнул в знак приветствия. Лидия поняла, что ему некогда разговаривать, поэтому выпалила:
        – Синьор Леонардо, пожалуйста, мне очень надо нарисовать картину. Можно мне взять немного красок? Я не буду вас беспокоить, только займу какой-нибудь уголок и буду там рисовать.
        Но Леонардо покачал головой.
        – Мне нужен полный покой. Я провожу очень важный эксперимент.
        – Ну пожалуйста, пожалуйста! Я что угодно отдам за краски, у меня даже холст есть! – Она показала сверток.
        Леонардо был очень добрым человеком, и Лидия ему нравилась.
        – Что ж, – вздохнул он наконец. – Но сначала тебе придется кое с чем мне помочь. А потом я дам тебе краски и мольберт. Договорились?
        Спустя час они поднимались по лестнице на башню ратуши, таща за собой большой тюк ткани, обмотанный веревкой. Леонардо да Винчи хотел сохранить эксперимент в тайне и потому не позвал с собой в помощники никого, кроме Лидии. Он боялся, что над ним будут смеяться: после неудачи с фреской его недоброжелатели только и ждали нового случая позлословить. Лестница оказалась бесконечно длинной, несколько раз им приходилось останавливаться, чтобы передохнуть.
        Наконец они оказались на площадке на самом верху башни. Ветер приятно овевал лицо. Лидия принюхалась и учуяла удивительную смесь ароматов диких трав и цветов, кухонного чада и дыма – этот запах она запомнит на всю жизнь. С площадки открывался ни с чем не сравнимый вид: за дворцами, стенами, церковными куполами и красными крышами простирались тосканские холмы и низины. Где-то там она впервые увидела Леонардо, который так неудачно приземлился вместе со своим летательным аппаратом.
        Да Винчи принялся разматывать веревку.
        – Этот парашют я спроектировал сам, – торжественно объявил он. – С ним можно прыгать с какой угодно высоты, не боясь разбиться.
        – Вы собираетесь спрыгнуть с башни? – ужаснулась Лидия. – А вдруг он не успеет раскрыться?
        – Успеет. Я сшил его так, чтобы его подхватил ветер, – заверил Леонардо, распутывая веревки, пришитые к краям ткани.
        В это самое мгновение парашют взмыл вверх от порыва ветра, и Леонардо еле его удержал.
        – Помоги мне, Лидия! – крикнул он. – А то я не справлюсь!
        Схватив одну из веревок, Лидия попыталась удержать парашют, но ветер подул с новой силой, сбил ее с ног, и парашют потащил девочку к перилам, ограждавшим площадку.
        – Отпусти, отпусти! – кричал Леонардо.
        Но Лидия запуталась в веревках обеими руками и одной ногой. Ткань с хлопаньем трепетала на ветру, который поднимал парашют все выше, пока Лидия не взмыла вверх. Она успела увидеть Леонардо, который размахивал руками и кричал, где-то внизу промелькнула улица, крыши домов. «Лишь бы я приземлилась на что-нибудь мягкое!» – взмолилась она про себя, дрожа от страха. Парашют вынес Лидию на ратушную площадь, но тут вдруг ее рывком подбросило вверх, раздался оглушительный треск, и сразу наступила тишина. Лидия была не на земле, а метрах в четырех от нее. Разорванный парашют свисал с белой мраморной руки. Лидия поняла, что ей посчастливилось зацепиться за статую Давида.
        – Главное – не волноваться, – пробормотала она. – Скоро придет Леонардо или кто-нибудь еще и снимет меня отсюда.
        Руки, казалось, вытянулись и стали вдвое длиннее, а свободной ногой Лидия пыталась ухватиться за спутанные веревки. Вскоре она увидела, что внизу на площади собирается народ. Люди кричали и махали руками.
        – Не волнуйся, скоро подоспеет помощь!
        Прибежал и Леонардо. Вид у него был совершенно убитый.
        – Не бойся, Лидия! – прокричал он. – Я найду лестницу!
        Вдруг она увидела, как сквозь толпу пробирается еще один бородач. Задрав голову вверх, он погрозил кулаком.
        – Что ты делаешь на моей статуе? Что это еще за глупые выдумки?!
        – Не время для ссор, Микеланджело! – раздался голос Леонардо. – Сейчас главное – спасти девочку!
        – Так и знал, что это твоих рук дело, Леонардо! – злобно выкрикнул Микеланджело. – Очередная глупая выдумка. Ты даже искусство не уважаешь!
        – Искусство! – презрительно расхохотался Леонардо. – И это ты называешь произведением искусства? Этого уродца?
        – Ах да, ты же сжег свою фреску! Поэтому решил накинуть тряпку на чужой шедевр? – съязвил Микеланджело. – Ты просто завидуешь мне!
        – Завидую! Уверен, что граждане Флоренции благодарны мне за то, что я прикрыл это убожество, мозолившее им глаза!
        Лидия, по-прежнему висящая на спутанных веревках, не могла поверить ушам. Два бородача на площади кричали друг на друга, как дети на школьном дворе.
        – Может быть, вы поможете мне спуститься, а отношения выясните потом? – из последних сил крикнула она.
        Собравшиеся на площади закивали. Послышались возгласы:
        – Как вам не стыдно! Спасите девочку!
        Наконец трое мужчин принесли лестницу. Им пришлось изрядно потрудиться, снимая Лидию со статуи. Оказавшись на земле, она еле устояла на ногах. Люди на площади наперебой предлагали помощь: один мужчина протянул Лидии бутылку вина, а какая-то женщина укутала ее своей шалью. Но Лидия выпуталась из ее объятий и подошла к Леонардо, который стоял неподалеку. Он не решался поднять взгляд на Лидию: было видно, что ему очень стыдно. Микеланджело на площади не было.
        – Прости меня, Лидия, – сказал Леонардо. – Я не должен был просить тебя о помощи в таком опасном деле.
        – Вы… – Лидия покачала головой. – Вы просто какой-то ураган, а не человек.
        Они отправились в мастерскую Леонардо и долгое время шли молча. Лидия никак не могла прийти в себя после случившегося. Молчание нарушил Леонардо.
        – По крайней мере, моя теория оказалась верной. Ты помогла мне провести важнейший эксперимент, Лидия. И я сдержу обещание: ты сможешь написать свою картину.
        Так и вышло: Леонардо помог Лидии натянуть холст на подрамник и загрунтовать его. Еще он показал ей, как смешивать краски, и дал несколько полезных советов, ведь она была новичком в живописи. Поначалу дело не шло, Лидии несколько раз пришлось стирать краску с холста, но мало-помалу что-то стало получаться. Ночевала Лидия в доме Моны Лизы, но каждое утро отправлялась в мастерскую. После нескольких дней работы в картине можно было угадать очертания образа. Леонардо понял, что это автопортрет, и, хоть выходило странно и криво, не критиковал работу, зная, сколько лет требуется художнику, чтобы достичь мастерства. К тому же в этом автопортрете было нечто особенное, хоть он и не мог толком понять что.
        Тем временем Леонардо занимался своими чертежами и заметками. Иногда он уходил по делам, и тогда Лидия оставалась в мастерской одна и продолжала трудиться. Обедали они всегда вместе, и Лидия рассказывала своему учителю об удивительных городах, машинах и изобретениях, от которых у Леонардо захватывало дух. Она рассказывала о космических кораблях, летающих к другим планетам, и самоходных повозках без лошадей, об удивительных устройствах, передающих слова по воздуху, и о ящиках с движущимися картинками. Фантазия Лидии не знала границ, и Леонардо готов был слушать ее бесконечно.
        Однажды, вернувшись в мастерскую, Леонардо не застал там Лидии. Картина стояла на мольберте, а рядом с ней лежала записка: «Дорогой Леонардо! Мы больше не увидимся. Спасибо вам, я никогда не забуду нашу встречу и все, что вы мне показали и чему научили. Удачи вам с изобретениями. Поверьте, вы придумали множество вещей, которые потом очень пригодятся людям. Вы лучший изобретатель. И лучший в мире художник. Берегите себя. Всего вам доброго, Лидия. P.S. Я не сержусь на вас за неудачный прыжок с парашютом. Было очень здорово! Правда».
        Леонардо долго стоял и смотрел на картину. Портрет был плохой: нарисовано кое-как, краски смешаны не по правилам, – но это, вне всякого сомнения, был портрет Лидии. Внизу, в самом углу, Лидия нарисовала дракончика. Под ним можно было прочесть выведенную крошечными буквами надпись: «Время – ничто».
        В поисках Лидии Леонардо отправился к Моне Лизе, но та сказала, что девочка попрощалась с ней еще утром, обняла, поблагодарила за все и сказала, что уезжает, – правда, не сообщила куда. И еще она сказала, что портрет Моны Лизы станет знаменит на весь мир.
        Леонардо и Лидии больше не суждено было увидеться. Но он часто вспоминал о своей загадочной гостье. Иногда, глядя на зеленые холмы и леса за городской стеной, он думал, не туда ли вернулась Лидия, где они встретились впервые. Много лет спустя, находясь при дворе короля Франции, старик Леонардо вспоминал об удивительной девочке в странной одежде, которую однажды повстречал неподалеку от Флоренции.
        – Невероятно, – бормотал он себе под нос. – Можно подумать, что она прилетела из другой эпохи.
        Правда, каким образом это могло произойти, он никак не мог понять, хоть и был гениальным изобретателем.



        Тайные уголки музея

        Лидия сомневалась, что все сработает как следует. Краски и кисти не хотели ее слушаться, картина получалась ужасная, и Лидия начала подозревать, что мальчик-птица просто посмеялся над ней, назвав художником. Однако она продолжала трудиться – не сидеть же сложа руки. Только как понять, что полотно готово? За последнее время Лидия поняла, что писать картину можно годами. А так долго ждать она не могла и решила просто прислушаться к внутреннему голосу, который в какой-то момент сказал: все, портрет готов.
        Тем вечером Лидия осталась одна в мастерской. Она написала письмо Леонардо, решив, что, если из ее плана ничего не выйдет, она просто порвет это письмо и выбросит. С Моной Лизой она тоже на всякий случай попрощалась утром, хотя кто знает – может, им опять предстоит увидеться вечером. Но об этом Лидия решила пока не думать.
        Она стояла перед своей картиной, разглядывала неловкие мазки и странные цвета, потом улыбнулась про себя. А вдруг все остальные видят ее именно такой? Протянув руку к полотну, девочка коснулась своей щеки. «Краска еще не высохла!» – успела подумать она – и погрузилась в темноту. Раздался знакомый треск, на этот раз вперемешку с глухим ревом: казалось, она сидит в поезде, который с огромной скоростью несется назад по черному туннелю. Лидия зажмурилась, и через мгновение все стихло.
        Открыв глаза, она увидела темноту. Привыкнув к полумраку, она поняла, что лежит на полу в большом зале, слабо освещенном настенными лампами. Разглядев светящуюся зеленую табличку со знакомым изображением бегущего человека и стрелкой, Лидия подскочила от радости. Значит, она все-таки оказалась в Швеции? Девочка встала и обошла зал: на стенах висели знакомые картины! Вот золотые мечи и шлемы на большой картине Рембрандта, вот портрет служанки – надо же, ведь это Хендрикье, у которой она гостила! Значит, Лидия вернулась в Национальный музей, в Стокгольм, где все и началось пару месяцев назад. Она вздохнула с облегчением – наконец-то ее приключения закончились! Осталось только выбраться отсюда и бежать, бежать домой!
        Но, подойдя к двери, которая вела на лестницу, Лидия обнаружила, что она заперта. Обидно, но что делать – похоже, сейчас ночь и музей закрыт. Значит, надо дождаться утра… Вернувшись в зал с картинами Рембрандта, она прилегла на диванчик для посетителей. Лидия закрыла глаза и попыталась уснуть, но это было не так-то просто: ее волновало, что скажут смотрители, когда придут сюда утром. А вдруг ее примут за вора?
        И тут зазвенела сигнализация. Лидия вскочила и огляделась по сторонам – неужели это оттого, что она подергала ручку двери? Что ж, делать нечего. Пусть ее забирают – не придется ждать утра. Сигнал был таким нестерпимо резким и громким, что Лидии пришлось зажать уши. Вскоре послышались торопливые шаги – значит, охранники были рядом. Дверь распахнулась, и Лидия увидела двух мужчин, но тут же, к своему ужасу, обнаружила, что это вовсе не сотрудники музея: лица были скрыты черными масками, в руках у одного из них была картина. Увидев девочку, грабители остановились и что-то закричали. Лидия со всех ног бросилась в другой зал. Похитители картин испугались не меньше нее: один кинулся за ней, а другой резко повернул назад и побежал прочь.
        Лидия слышала топот и была уверена, что за ней гонятся, – дверь на лестницу заперта, что делать? Добежав до конца зала со шведскими картинами, она, как перепуганный заяц, повернула в зал с французскими полотнами девятнадцатого века и в дверях столкнулась с вором, который держал в руках картину. Оба упали на пол. Лидия слышала брань мужчины, а сама в это время изо всех сил старалась подняться на ноги. Встав на колени, она оперлась ладонями о пол, в полутьме не заметив, что там лежит картина, которую уронил вор. «О нет!» – только и успела подумать она, прежде чем раздался знакомый гул и вокруг нее сомкнулась тьма.



        Часть IV







        Урок хореографии

        Звучала музыка: кто-то играл на пианино, топали чьи-то ноги. «Неужели это воры? – удивилась Лидия. – А откуда тогда звуки музыки?» Тут пианино умолкло, и послышался мужской голос. Говорил он, вне всякого сомнения, по-французски. Вскоре снова полилась музыка и затопали ноги. Вокруг было темно, только тоненькая полоска света обозначала, где находится дверь. Кажется, Лидия оказалась в каком-то чулане или гардеробе. Но где именно находился этот чулан, она не имела ни малейшего представления. Как и в прошлый раз, девочка не успела разглядеть картину, к которой прикоснулась.
        Лидия тяжко вздохнула. Она почти добралась до дома и была уверена, что все закончилось, – и вот! Ну почему ей так не везет? Как она умудрилась оказаться в музее одновременно с ворами?! Все из-за них, горько подумала Лидия. Пусть их посадят в тюрьму на тысячу лет. Или еще дольше. И зачем мальчик-птица вообще рассказал ей, как попасть домой, если все сорвалось в самую последнюю минуту? Неужели он хотел посмеяться над ней? Если да, то это просто нечестно! Лидия вспомнила последние слова, которые он произнес в саду Моны Лизы: «Приключение нельзя спланировать!» Может быть, он и сам не знал, что ее ждет, и понятия не имел о том, что в музей проберутся воры. Лидии не повезло. «Наверное, такая у меня судьба», – мрачно подумала девочка.
        Встав с пола, она прильнула к щели, через которую сочился свет, но ничего не смогла разглядеть. Кто же там играет на пианино и топает? Лидия попыталась нащупать ручку двери, но не нашла. Толкнула – опять нет; может, дверь заперта снаружи? Лидия навалилась на нее всем весом, и тогда дверь внезапно распахнулась и девочка прямо-таки вывалилась наружу.
        Она оказалась в большом зале, вдоль зеленых стен которого стояли девочки в белых платьях из тюля, пуантах и с большими красными и зелеными бантами на лифах. Посреди зала стоял пожилой мужчина в сером пиджаке и с крепкой тростью в руке. Перед ним семенила на цыпочках, раскачиваясь из стороны в сторону, одна из девочек. Чуть поодаль стояли несколько взрослых женщин. Они внимательно следили за происходящим в зале. Лишь немногие девочки смотрели на танцующую, остальным она была не слишком интересна – они перешептывались друг с другом, а одна из девочек и вовсе забралась на рояль и почесывала спину. Прямо перед Лидией, упершись рукой в бок, стояла девочка с большим зеленым бантом на спине. У ее ног сидела лохматая коричневая собачонка. Лидия поняла, что попала на урок танцев. Обстановка казалась знакомой, как будто она видела этот зал раньше.
        Лидия стала красться вдоль стены, стараясь прошмыгнуть мимо пианиста к задней двери, но кто-то из девочек заметил ее, и они засмеялись, стали показывать на нее пальцем. Господин с тростью – очевидно, учитель танцев – постучал своей палкой в пол и выкрикнул что-то по-французски. Рояль умолк. Теперь уже и учитель заметил Лидию и вопросительно уставился на нее.
        – Vous etes trop tard, mademoiselle, – язвительно произнес он. – Et pourquoi avez-vous ce vetement?[8 - Вы опоздали, мадемуазель… И почему вы так одеты? (фр.)]
        Лидия ничего не поняла. Она быстро сунула руку в карман: слава богу, вот пастилки! Положив одну в рот, она как можно приветливее улыбнулась учителю:
        – Простите, я не расслышала!
        – Мадемуазель плохо слышит? – раздраженно произнес учитель. – Я спросил, почему вы опоздали на урок и почему на вас эта одежда.
        – Простите, я не умею танцевать, – жалобно протянула Лидия. – Это недоразумение…
        Она осеклась, услышав смешки девочек. Учитель танцев сердито постучал тростью.
        – Тихо! – рявкнул он. – Если мадемуазель изволит шутить, то мне вовсе не смешно, а вам лучше поискать другую балетную школу. Подойдите ко мне и продемонстрируйте плие! – Учитель стукнул тростью о пол еще раз, чтобы никто не усомнился в его серьезности. Лидия совсем растерялась, но девочка с зеленым бантом подтолкнула ее вперед и шепнула:
        – Делай, что он велит, а то нам всем достанется!
        Лидии ничего не оставалось, как подойти к учителю, лицо которого выражало нетерпение.
        – Начинайте же!
        И тут Лидия рассердилась. Мало того, что ей пришлось изображать шута при дворе испанского короля! Теперь надо кривляться здесь? Ни за что! Одного раза хватило. Когда Лидия была маленькой, она полгода ходила на уроки балета, потому что так хотелось маме. А ей это совсем не нравилось.
        – Плие! – крикнул учитель. – Ну же!
        Лидия сжала кулаки и подпрыгнула на месте. Потом еще раз. Приземлялась она, нарочно топая, чтобы трещали половицы. В зале воцарилась тишина, а через пару секунд посыпались смешки, которые постепенно переросли в смех. Девочки дружно хохотали, а учитель танцев покраснел как помидор.
        – Убирайтесь прочь! – рявкнул он. – И не смейте больше появляться здесь!
        Лидия сделала реверанс, как при дворе короля, вызвав новый взрыв смеха.
        – А где выход? – спросила она. – Я тут впервые.
        Учитель так вытаращил глаза, что они чуть не выкатились из орбит. В ту же секунду заскрипела дверь, и на пороге показался сухощавый мужчина с альбомом для эскизов под мышкой. У него была темная коротко стриженная бородка и узкая полоска усов. Он поднял руку в знак приветствия.
        – Не обращайте на меня внимания, мсье Перро, – произнес он. – Не хочу вам мешать. Я лишь сделаю еще пару набросков.
        – Вы вовсе не мешаете, господин Дега, – ответил учитель. – Если нам что-то и помешало, то это одна из учениц, весьма невоспитанная особа. На сегодня урок окончен. Завтра начинаем в обычное время.
        Девочки-балерины послушно засеменили прочь, перешептываясь и бросая любопытные взгляды на Лидию, однако заговорить с ней никто не решался. Судя по жестам учителя, он рассердился не на шутку. Лидия демонстративно направилась к двери, у которой стоял Дега. Она прекрасно знала, кто такой Эдгар Дега. Значит, она оказалась в Париже девятнадцатого века.
        Художник удивленно окинул Лидию взглядом.
        – Вы чужестранка, не так ли? – спросил он.
        – Чужестранка, – согласилась Лидия.
        – Что же вы делаете в Опере, раз вы не балерина?
        – Танцевать я не умею, – ответила Лидия, – зато неплохо рисую.
        Она сама удивилась тому, как самоуверенно звучит ее голос, – наверное, стычка с учителем танцев прибавила ей храбрости.
        – Значит, у меня появилась юная соперница? – улыбнулся Дега. – Вы тоже рисуете балерин?
        – Не совсем, – уклончиво ответила Лидия. – Это долгая история. Трудно объяснить.
        – Вот как. Что ж, может быть, в другой раз. До свидания, мадемуазель… как ваше имя?
        – Лидия.
        – До встречи, Лидия, – произнес Дега и, кивнув на прощанье, удалился.
        Лидия вышла из здания Оперы и остановилась у парадного входа, чтобы оглядеться. Она ни разу не бывала в Париже. Он был совсем не похож на Флоренцию! Этот город казался больше и просторнее. Перед Лидией простиралась большая площадь, окруженная величавыми каменными зданиями. Было заметно, что она приблизилась к современности, – похожие дома были и в ее родном Стокгольме. Здание Оперы, из которого Лидия только что вышла, напоминало своим великолепием сказочный дворец с высокими сводами, кружевными орнаментами и статуями. От площади в разные стороны расходились широкие улицы, вдоль которых росли деревья. Бульвары! – вспомнила Лидия. Вот как называются такие улицы. Бульвар, который начинался прямо перед ней, был таким широким, что больше напоминал площадь.
        Вокруг было полно пешеходов и повозок, все куда-то спешили. Одежда на людях была не такой старинной, как во Флоренции: мужчины носили костюмы и темно-синие пальто, а некоторые еще и высокие черные шляпы – цилиндры. Женщины были одеты в длинные юбки и платья приглушенных цветов. Правда, шали, наброшенные на плечи, были светлее, а шляпки и вовсе пестрели разными цветами… Но не все прохожие отличались элегантностью. Лидия заметила нищих в лохмотьях, которые неподвижно сидели, выставив перед собой чашки для подаяния. Среди них были и старые сморщенные старушки, и худые чумазые дети.
        Цокали подковы, переговаривались и перекрикивались люди. День был безветренный и туманный. Лидия одиноко стояла посреди большого города, от ее боевого настроя не осталось и следа. Куда теперь идти? Ужасно хотелось есть, желудок так и сводило. Лидия засунула руку в карман и вдруг поняла, что, где бы она ни оказывалась, всегда обходилась без денег. Просто удивительно, как ей везло! В маленьком кошельке нашлось несколько монеток по одной кроне и пара десятикроновых, но эти деньги, конечно, здесь ничего не стоили.
        Лидия побрела по бульвару. Проходя мимо ресторанов, она провожала взглядом куски яств, которые посетители отправляли в рот. Она была согласна на любую еду: тарелку супа, кусок черствого хлеба… Наконец взгляд Лидии остановился на молодом человеке и девушке, которые пили кофе и ели пирожные в летнем кафе. Лидия хотела пройти мимо, но ноги не слушались. Остановившись напротив столика, она жадно смотрела на пирожные. Молодой человек вопросительно взглянул на нее.
        – Что вам угодно? – высокомерно спросил он.
        – Пожалуйста… – выдавила из себя Лидия. – Я так голодна…
        – Вот. – Молодой человек протянул ей пару монет. – Но будьте любезны больше нас не беспокоить.
        – Спасибо, спасибо, – пробормотала Лидия и поспешила прочь.
        Щеки пылали. Никогда еще ей не приходилось просить милостыню! В детстве она, конечно, ходила вместе с другими ряжеными, стучала в чужие двери на пасхальной неделе и просила конфет. Но то была игра, а теперь она попрошайничала по-настоящему, потому что была голодна. Лидия со страхом косилась на нищих парижских оборванцев и вспоминала бродяг Мадрида и Флоренции – всех тех, в ком отчаяние и голод заглушали стыд.
        Лидия зашла в первое попавшееся кафе и заказала бутерброд и стакан воды. Мужчина за соседним столиком читал газету, кажется, она называлась «Лё Фигаро»… На ней стояла дата – 27 августа 1876 года. Денег хватило ровно на один бутерброд. Но, наверное, официант понял, что Лидия страшно голодна, и принес ей гигантский багет с сыром. Лидия ела так быстро, что у нее даже заболел живот, а посетители за соседними столиками удивленно косились на нее. Наевшись, она вышла на улицу и пару часов бесцельно бродила по бульварам, время от времени останавливаясь у витрин дорогих магазинов, торговавших одеждой, посудой и роскошными безделушками. Вокруг спешили деловые господа, вышагивали с тросточками старики, прогуливались элегантно одетые пары. Молодые люди вели оживленные беседы, мамы вели за руку дочек. Все куда-то шли – домой или в гости… Только Лидии некуда было податься. В этом городе у нее не было ни одного знакомого. Она превратилась в несчастную бездомную побирушку, которой придется переночевать в подъезде, а наутро опять просить милостыню, чтобы не голодать. В горле рос ком – Лидия была очень несчастна.
        Когда она решила перейти на другую сторону бульвара, ее чуть не сбила повозка, запряженная лошадьми. Лидия спаслась, отскочив в сторону, но споткнулась и упала, сильно ударившись коленом. Заливаясь слезами, она с трудом поднялась на ноги, а кучер только бранился и грозил хлыстом. Потом черный экипаж продолжил свой путь, а Лидия осталась стоять, не в силах сделать ни шага.
        Вдруг кто-то тронул Лидию за плечо. Она вздрогнула и резко обернулась. Позади нее стояла одна из юных балерин. Лидия сразу узнала ее: это была та темноволосая девочка, что сидела на рояле и почесывала спину. Правда, теперь она была одета в простое коричневое платье, а в руке держала корзину.
        – Простите, не вы ли сегодня подшутили над нашим учителем танцев Перро? – спросила она. – Мы никогда еще так не смеялись! Как вы только решились на такое?
        Лидия пожала плечами.
        – Не знаю, просто так вышло. Я ведь и правда не умею танцевать.
        – Зачем же вы туда пришли?
        – Трудно объяснить, – ответила Лидия.
        – Я вас там раньше не встречала. Вы, кажется, вообще не из Парижа, судя по внешности и одежде. Сначала я подумала, что вы юноша. Только не обижайтесь! – робко добавила девушка.
        – Ничего, – ответила Лидия. – Я привыкла. Меня зовут Лидия.
        – А меня – Иветт. Ваш дом неподалеку?
        – У меня нет дома, – горько ответила Лидия.
        – А где же вы будете ночевать? – удивилась Иветт.
        – Не знаю.
        Иветт на минуту задумалась.
        – Можно пойти к нам, – предложила она наконец. – Места у нас не так много, но вы поместитесь.
        – Огромное спасибо! – выдохнула Лидия. – Я так устала, что шагу не могу сделать.
        – Здесь недалеко, – сказала Иветт. – Пойдемте же.
        По дороге домой Иветт то и дело бросала любопытные взгляды на Лидию и болтала без умолку.
        – Я живу вместе с подругой, ее зовут Катрин, она тоже в балете, и еще со старшим братом, его зовут Даниэль. Он скрипач в оркестре Оперы, и очень хороший скрипач, хоть ему всего двадцать три. Правда, он зануда и вмешивается в наши дела. Но самостоятельно мы пока жить не можем, мы еще слишком молоды, хоть нам уже исполнилось пятнадцать. А сколько вам?
        – Двенадцать, – ответила Лидия. – Правда, скоро будет тринадцать.
        – Мои родители живут далеко, в Марселе, – продолжила Иветт. – Они очень хотят, чтобы я стала балериной; правда, сейчас папины дела идут так плохо и денег так мало, что еще неизвестно, смогу ли я остаться в балете. Родители Катрин умерли, но здесь, в Париже, живет ее старая тетка, которая за ней присматривает и иногда дает денег. Даниэлю платят за игру в оркестре, но этого хватает ненадолго. Теперь вот мы задолжали за квартиру. А ты из какого города?
        – Из Стокгольма, – ответила Лидия. – Это в Швеции.
        – Я даже не представляю, где это, – рассмеялась Иветт.
        С бульвара они повернули на узкую улицу, которая шла в гору. Дома здесь были меньше, а прохожие были одеты проще: рабочие и прачки с инструментами и корзинами в руках. Девушки поднялись по длинной лестнице – дальше домов почти не было, а вместо них открывался вид на зеленые холмы и даже мельницу, что удивило Лидию.
        – Ты бывала раньше на Монмартре? – спросила Иветт. – Здесь живут простые люди, а еще художники. Я видела, как ты говорила с Дега, вы знакомы?
        – Нет, – ответила Лидия. – Я видела его впервые.
        – Он часто приходит в Оперу, чтобы рисовать нас. Я видела его картины с балеринами в одной лавке – ходила туда вместе с подругами, чтобы найти себя на полотнах. Он такой талантливый! По-моему, лучший из художников, ну и еще Мане, конечно. Он тоже живет неподалеку. Вот мы и пришли!
        Девочки остановились у старого трехэтажного дома. Иветт открыла дверь, и они стали подниматься по узкой каменной лестнице, пока не оказались у облупившейся коричневой двери. Но не успела Иветт взяться за ручку, как дверь резко распахнулась. На пороге стоял молодой человек. Пряди каштановых волос свисали на его бледный лоб.
        – Где ты была? – с упреком в голосе спросил он. – Я так беспокоился! Ты же знаешь, что из Оперы должна идти прямо домой.
        – Ох, Даниэль, не валяй дурака! Мне пришлось зайти в лавку за новыми шелковыми лентами для пуант. Познакомься, это Лидия, ей негде жить, и я позвала ее к нам.
        Даниэль протянул руку и холодно поздоровался с Лидией.
        – Не хочу показаться невежливым, – прошептал он Иветт, – но ты уверена, что у нас есть место?
        – Ты хочешь сказать, что она должна спать на улице? Меня ты туда не отправил бы! – сердито ответила Иветт. – Не валяй дурака, говорю тебе.
        Они прошли в небольшую кухню, где за столом сидела светловолосая голубоглазая девушка. Увидев Лидию, она улыбнулась. Лицо ее показалось Лидии очень знакомым, но она не могла вспомнить, где могла ее видеть.
        – Это Лидия, а это Катрин, – представила их Иветт.
        На кухонном столе стояла ваза с огромным букетом красных роз.
        – Он опять передал тебе цветы, Иветт, – недовольным тоном сообщил Даниэль, указывая на букет.
        – Как мило, – отозвалась та.
        – Мило! – взорвался Даниэль. – Да он просто охотится за тобой, как ты не понимаешь! Я тебя предупреждал: берегись его!
        – Не преувеличивай, ему просто нравится, как я танцую…
        – Чепуха, – перебил ее Даниэль. – Знаю я таких. Ему плевать на балет, он только и смотрит что на твои ноги. Ему тридцать, а ты совсем малявка. Запрещаю тебе даже говорить с ним, слышишь?
        Иветт закатила глаза.
        – Ох и зануда же ты, Даниэль, – вздохнула она. – Ну почему я не могу говорить с кем захочу? Почему мой старший брат должен во все вмешиваться?!
        – Почему-почему! – передразнил ее Даниэль. – Потому что я за тебя в ответе, и если ты не будешь вести себя как подобает, то я напишу папе и ты поскачешь домой в Марсель! И за что мне досталась такая глупая сестрица-вертихвостка!
        – А мне все же кажется, что он милый! – упрямо пробормотала Иветт. – Лидия, ведь правда же, он просто добряк?
        – Понятия не имею, – честно призналась Лидия.
        Катрин сварила чудесный луковый суп. Иветт без умолку болтала о балете и о предстоящей премьере. Даниэль время от времени перебивал ее, они то и дело поддевали друг друга, как и положено брату и сестре. Катрин сидела, склонив голову набок, и играла прядью волос. Иногда она открывала рот, чтобы что-то сказать, но это было непросто – Иветт никому не давала и слова вставить. Лидия внимательно смотрела на Катрин: где же она могла ее видеть? И возможно ли это? А может быть, она просто очень похожа на кого-то из знакомых Лидии?
        В квартире было две комнаты. Одну, в которой стояли две кровати, комод и умывальник, занимали девушки. Стены были оклеены бурыми обоями, полы потрескались, но разве это имело какое-то значение? Кровать Катрин была немного шире, и девочки улеглись на нее «валетом». Катрин уснула первой, а Лидия, хоть и очень устала, еще долго лежала и прислушивалась к ее легкому посапыванию.
        Посреди ночи Лидия внезапно проснулась и села на кровати: ей приснилась приемная дедушки и картина, изображавшая женщину с двумя детьми. Когда Лидия видела картину в последний раз, девочки на ней не было. Ее исчезновение было шокирующе необъяснимым. Позже Лидия почувствовала, что оно было как-то связано со всем, что приключилось с ней впоследствии, хоть она и не могла понять как. И вот теперь ее вдруг осенило, что Катрин и есть та девочка! И хоть на картине она была чуть младше, Лидия могла поклясться, что это именно Катрин – ну или в крайнем случае ее сестра-близнец.
        Катрин тоже проснулась и села на кровати.
        – Что случилось? – сонно спросила она.
        – Ничего. Хотя… я тебя узнала. Я видела тебя раньше.
        – Где? – ничего не понимала Катрин.
        – На картине. У дедушки.
        – Тебе это приснилось. Или ты видела кого-то, кто похож на меня. Иветт сказала, что ты из Швеции. Картина была там?
        – Да, – ответила Лидия. – И я уверена, что на ней ты.
        Катрин прыснула от смеха.
        – Да ты совсем чудн?я! И одежда у тебя странная. Где твои родители? Или ты тоже сирота?
        – Нет, родители у меня есть. Но если я стану рассказывать о себе, то ты ни слову не поверишь. Только посмеешься и скажешь, что я сошла с ума.
        – Все равно расскажи, – настаивала Катрин. – Смеяться не буду.
        – Не сейчас, потом, – ответила Лидия.
        – Обещаешь?
        – Обещаю.



        Мэри

        Наутро Лидию разбудили звуки скрипки, доносящиеся из соседней комнаты. На кухне Лидия нашла записку от Иветт: они с Катрин ушли на репетицию и вернутся во второй половине дня. Позавтракать Лидия может тем, что есть в доме.
        Однако еды в доме было немного – Лидия нашла лишь горбушку хлеба и кусочек сыра. Все это она запила водой из ковша, висевшего рядом с ведром. Вскоре музыка умолкла, и в дверях кухни показался Даниэль. Усевшись напротив Лидии, жевавшей хлеб, он пристально посмотрел на нее.
        – Мы живем впроголодь, – произнес он наконец. – А тут еще один рот. У тебя есть деньги?
        Лидия покачала головой.
        – Жалованье у меня будет только через две недели. А в доме ни крошки.
        Лидия не знала, что ответить.
        – Я буду репетировать, – сказал Даниэль. – Если решишь выйти, запри дверь и положи ключ под коврик. И не разговаривай с незнакомыми мужчинами! Слышишь? Может быть, хоть ты умней моей сестры, – добавил он с улыбкой.
        Лидия кивнула.
        Через некоторое время она и вправду собралась выйти на улицу. Сидеть в четырех стенах было тяжко, и Лидия решила прогуляться. Сначала она шла той же самой дорогой, которой Иветт привела ее к себе. Но если вчера все мысли девочки были только о еде, то сегодня она опять задумалась над возвращением домой. Если оно вообще возможно. Первая попытка оказалась неудачной – все сорвалось в последнюю минуту. Но надежда умирает последней. Может быть, надо нарисовать еще один автопортрет? Или есть другие способы попасть в будущее? У этого противного мальчика-птицы наверняка есть еще трюки в запасе. Хотя он приходит, когда ему заблагорассудится.
        Вчера Париж казался Лидии ужасным, а сегодня она стала замечать его светлые стороны. На ярко-голубом небосклоне сияло солнце, его блики играли на крышах домов. На Монмартре необычным образом соседствовали развалины, новенькие дома, зеленые пригорки, мастерские и сараи. Отклонившись от вчерашнего маршрута, Лидия стала бесцельно бродить по улицам среди лавок и магазинчиков. Добредя до одного из бульваров, она увидела вывеску «Картинная галерея Дюрана». Лидия прижалась носом к стеклу. Внутри висело множество картин. А вот, кажется, и одно из «балетных» полотен Дега! Дюжина балерин в тюлевых юбках вытянулись на цыпочках и отрабатывают па. Может быть, среди них есть Иветт и Катрин? Лица были не очень тщательно прорисованы – художник больше стремился изобразить тела в движении. Лидия вспомнила слова Иветт о таланте Дега – чистая правда! Открыв дверь, она вошла в лавку.
        Оглядевшись по сторонам, Лидия вдохнула чудесный запах масляных красок и терпентина, от которого чуть не закружилась голова. Галерея оказалась больше, чем она думала, и все стены были сплошь увешаны картинами. Из комнаты за галереей выглянул мужчина с бородой. Он приветливо улыбнулся, но ничего не сказал. Прохаживаясь по галерее и рассматривая полотна, Лидия чувствовала, что именно этот стиль, этот тип живописи ей больше всего по душе. Картины изображали парижан в ресторанах и у барных стоек, в домашних интерьерах и в кафе, концертные залы и пикники. Картины висели очень плотно, и от цветных мазков рябило в глазах. Лидия читала подписи: Манэ, Коро, Ренуар, Дега… Картины последнего Лидия уже научилась отличать от других. Он как будто писал мгновения: движение, жест, действие… Его полотна напоминали фотографии, где некоторые люди попали в кадр только наполовину. Постепенно Лидия поняла, что это и есть современная живопись – ни Рембрандт, ни Веласкес так не писали.
        У одной картины, висящей в углу, Лидия задержалась надолго. Это был портрет женщины в желтом платье, которая читала, сидя на скамейке среди деревьев и розовых кустов. Ее лицо выражало полную сосредоточенность. Лидия, сама не зная почему, не в силах была отвести от нее взгляд. Ничего необычного в картине не было, но атмосфера очаровывала. Подпись в уголке гласила: «М. Кэссетт».
        – Она вам нравится? – внезапно услышала Лидия.
        Женский голос говорил с забавным английским акцентом. Лидия обернулась и увидела женщину лет тридцати, одетую в светлый костюм и с зонтиком в руке. В карих глазах играла улыбка, а из копны небрежно убранных волос выбивались кудряшки.
        – Нравится, – ответила Лидия. – Но кто такой Кэссетт? Я о нем ни разу не слышала.
        – Да, она не слишком известна, – ответила женщина.
        – Она? Значит, эту картину написала женщина?
        Незнакомка кивнула.
        – Не стоит скромничать, мадемуазель Мэри, – послышался голос бородатого владельца галереи. – Картина прекрасная, многие восхищаются ею.
        – Ах, это ваша картина! – воскликнула Лидия. – А я думала, женщин-художников в это время почти не было… – Она осеклась, осознав, как странно прозвучали эти слова.
        – Вы правы, нас «в это время» почти нет. – Слова Лидии явно позабавили художницу. – Чтобы женщину признали художником, ей надо очень сильно постараться. Сидеть дома и рисовать хорошенькие миниатюры – это пожалуйста. Но если ты хочешь выставлять свои полотна в галереях и зарабатывать тем самым на жизнь… Мужчин это почему-то пугает.
        – Ну уж, мадемуазель Мэри! Вы ученица самого Дега, – воскликнул владелец галереи. – Он очень вас хвалит. И его не волнует, что вы женщина…
        – Это правда, – перебила Мэри. – Сегодня у меня как раз урок. Вам нравится Дега? – спросила она Лидию.
        – Да, особенно его «балетные» картины.
        – Он часто рисует балерин в Опере, – заметила Мэри.
        – Я знаю! Я его там видела! – поспешила сообщить Лидия. – Он такой добрый.
        – Значит, вы будущая балерина? – спросила Мэри.
        – Нет, я будущая художница, – твердо заявила Лидия.
        – Добрым я Дега не назвал бы, – заметил владелец галереи. – Порой он демонстрирует ужасный нрав. Наверное, вы произвели на него хорошее впечатление. Как вас зовут?
        – Лидия.
        – Пойдемте со мной к Дега, Лидия! – воскликнула Мэри. – Будет весело!
        – Ох уж эти американцы! – вздохнул владелец галереи. – Напористые люди. Милая моя мадемуазель Мэри! Неужели вы и вправду собираетесь привести в мастерскую Дега совершенно незнакомую девочку? Он разозлится и выставит вас обеих за дверь!
        – Вовсе нет! – решительно ответила Мэри. – Он не устоит перед обаянием двух великолепных дам, не так ли, Лидия? Прощайте, мсье Воллар!
        Взяв Лидию под руку, художница покинула галерею.
        – Можно было бы прогуляться, – сказала Мэри, когда они оказались на улице. – Но перед встречей с великим Дега стоит отдохнуть и собраться с мыслями. Эй! – Она махнула рукой, и извозчик остановился у тротуара.
        Вчера Лидию чуть не сбили лошади, а сегодня она сама восседала на мягком плюшевом сиденье в такой же коляске. Извозчик причмокнул, и они плавно тронулись в путь.
        – Может быть, он и правда рассердится, если я появлюсь в мастерской? – тревожно спросила Лидия.
        – Ну что вы, – отозвалась Мэри. – Я умею с ним разговаривать. На самом деле он просто ужасно застенчив.
        Мэри оказалась права. Мастерская была заперта, и, когда спутница Лидии принялась стучать, голос за дверью спросил, кто это.
        – Мэри Кэссетт! – прокричала художница.
        Щелкнул замок, Мэри открыла дверь, однако за ней никого не оказалось. Гостьи поднялись по крутой винтовой лестнице, на самом верху которой стоял Дега. Увидев Лидию, он удивился, но тут же улыбнулся:
        – Ах, это опять вы? Мир тесен! А художниками, я вижу, теперь хотят стать чуть ли не с пеленок. Однако чем же вас развлечь, пока мадемуазель Кэссетт будет брать урок?
        – Она будет сидеть и смотреть. И многому научится, – быстро ответила Мэри. – Лидия – большая поклонница мсье Дега, которому следует уделять внимание и юным ценителям искусства.
        – Вот как, ну что ж… – пробормотал тот.
        Мастерская Дега представляла собой большую пыльную комнату, полотна в которой стояли рядами прямо на полу. В комнате было довольно сумрачно, полностью освещен был только тот ее конец, где стоял мольберт. На столе и на лавках стояли разных размеров скульптуры из глины и воска, многие из них изображали танцовщиц, а некоторые даже были одеты в кукольные наряды. Дега дружелюбно кивнул Лидии и разрешил ей ходить по мастерской и рассматривать все что угодно, только осторожно. Сам художник сел рядом с Мэри перед мольбертом в освещенной части комнаты.
        – Мсье Дега, я должна кое-что вам рассказать, – начала Мэри. – Мсье Дюран вставил одну из ваших картин в золоченую раму…
        – Золоченую раму! – возмутился Дега. – Надо немедленно забрать картину из галереи! Когда же он запомнит, что на свете нет ничего хуже золоченых рам!
        Мэри бросила взгляд на Лидию и прыснула от смеха.
        – Он часто забирает картины из галереи, – пояснила она. – Иногда – из-за неподходящих рам, а порой – чтобы переписать полотно.
        – Картину невозможно довести до конца, – решительно заявил Дега. – Работать над полотном можно до бесконечности.
        – Признайтесь, что вы просто не хотите продавать свои картины! – поддразнила Мэри. – Будь ваша воля, вы все до единой оставили бы себе, правда?
        – Может быть, вы и правы, – смутился художник. – Но продавать приходится, мне нужны деньги.
        – Только вот на эти деньги вы покупаете картины других художников. Вы собираете их, как белка – орехи на зиму. Наверное, даже если будете голодать, не перестанете покупать картины, – не умолкала Мэри.
        – Да, да, да. Довольно об этом. Вы все-таки пришли брать урок живописи, а не беседовать.
        В мастерской стало тихо. Дега что-то неразборчиво бормотал: Лидия хотела бы сидеть поближе к рабочему мольберту, но хозяин мастерской велел ей оставаться в дальнем конце комнаты, чтобы не мешать работе. «Как много он всего создал! – думала Лидия, оглядываясь по сторонам. – Какой он трудолюбивый!» Рассматривать картины в полумраке было трудно, однако Лидия разглядела несколько портретов, «балетные» полотна, изображения обнаженных женщин и очертания лошадей с наездниками на скачках. На одном из мольбертов стояла картина, от которой Лидия долго не могла оторвать глаз. Она изображала трех девушек в белых рубашках, расчесывающих волосы. Руки, гребни, длинные темные пряди, изгибы шей… Картина околдовала Лидию. На одном из столов лежали стопки рисунков, пастельных набросков и литографий. Мэри говорила Лидии, что Дега – лучший график из всех, чьи работы она видела. Лидия вздохнула: надо же, пара штрихов – и художник передал движение. Мужчина взваливает на плечи мешок, женщина гладит белье, танцовщица взмахивает ногой… Лидии очень хотелось научиться рисовать именно так. У противоположной стены стояло
несколько картин, прислоненных друг к другу. Самая верхняя изображала двух дерущихся львов. Подпись в углу гласила: «Делакруа». Лидия догадалась, что это и была коллекция Дега. Она уже хотела было отодвинуть картину, чтобы посмотреть другие, но тут же отдернула руку. Если картины старые, то ее снова отбросит в прошлое! Надо быть осторожнее, напомнила Лидия сама себе.
        Сидеть и ничего не делать было ужасно скучно. Дега и Мэри тихо переговаривались, работая за мольбертом. Лидия подумывала попросить у хозяина мастерской красок и холста, чтобы нарисовать новый автопортрет, но понимала, что с таким замкнутым человеком сначала следует получше познакомиться – если это вообще возможно, – а потом уже просить об одолжениях. Может быть, лучше попросить Мэри?..
        – Нет! – воскликнул вдруг Дега так громко, что Лидия вздрогнула. – Даже не думайте писать на природе, Мэри! Будь я членом правительства, отправлял бы солдат с ружьями образумить тех, кто рисует с натуры. Хотя смерти я никому, разумеется, не желаю, так что пусть стреляли бы холостыми…
        Мэри расхохоталась:
        – Вы только послушайте! Лидия, он задумал перестрелять всех пейзажистов! Эти художники – опасные люди! Вы бы слышали, как он бранил Манэ и прочих на выставке импрессионистов!
        – Импрессионист – это просто глупое слово, которое выдумал какой-то бездельник, – отрезал Дега и встал из-за мольберта. – Урок окончен, мадемуазель Кэссетт. Иначе мы окончательно рассоримся.
        – Мы никогда не поссоримся, мсье Дега, – нежно проворковала Мэри. – Вы слишком сильно привязаны ко мне, а я – к вам.
        Дега густо покраснел и, не найдя что ответить, принялся перебирать краски.
        Обратно они тоже поехали на извозчике, Мэри решила побаловать себя и свою спутницу.
        – Как много портретов он написал! – сказала Лидия. – Кого он пишет?
        – Только друзей и родственников, – ответила Мэри. – Больше Дега никого к себе не подпускает. Он живет один, не встречается с женщинами – и все равно понимает нас как никто другой. Это видно по его картинам. Иногда он ходит вместе со мной и моими подругами по магазинам дамских нарядов.
        Лидия вышла на углу рядом с галереей Дюрана, дорогу домой оттуда она уже знала.
        – Надеюсь, мы еще увидимся, Лидия! Вот мой адрес. – Мэри просунула руку в оконце наемного экипажа и протянула листок. – Мы можем порисовать вместе. Например, пейзаж с натуры – посмотрим, схватится ли Дега за оружие. А когда допишем, вставим картины в золоченые рамы!
        Лидия рассмеялась. Мэри ей нравилась, но писать пейзажи в ее компании не хотелось. Другое дело – автопортрет!
        Вернувшись домой, Лидия увидела, что Иветт и Катрин сидят на кухне и за обе щеки уплетают спелые груши. В вазе на столе стояли свежие красные розы.
        – Он опять принес цветы, – сообщила Иветт. – И целую корзину груш! Вот Даниэль разозлится…
        – Ах, вот бы и мне кто-нибудь что-нибудь подарил… – вздохнула Катрин.
        Груши были сочными и сладкими. И Даниэль, как и предсказала Иветт, пришел в бешенство.
        – И что мне было делать? – возразила Иветт. – Цветы и фрукты лежали под дверью. По-твоему, их надо было выбросить? У нас ведь совсем нет еды!
        Даниэль что-то пробормотал в ответ, а потом не удержался и тоже взял грушу.
        – Послушайте! – воскликнула Иветт. – Я знаю, как заработать денег. Мы можем выступать у какого-нибудь кафе на бульваре. Даниэль, ты будешь играть на скрипке, а мы с Катрин – танцевать!
        – Ни за что! – отрезал Даниэль. – Я такими глупостями не занимаюсь и вам не позволю. Это все равно что попрошайничать.
        – Ну и сиди тут, голодай, – обиделась Иветт. – Мы с Катрин попросим какого-нибудь красавца из оркестра нам аккомпанировать.
        Даниэль нахмурился.
        – Ладно, – согласился он наконец. – Только никакого канкана, слышите? И мужчинам не улыбаться!
        Катрин и Иветт прыснули от смеха. Тут Иветт вспомнила про Лидию.
        – А ты, Лидия, можешь петь!
        – Ни за что на свете! – испугалась та.
        – Тогда делай что-нибудь другое. Ты, кажется, хорошо рисуешь? – вспомнила Катрин.
        – Так себе… – неохотно ответила Лидия.
        – Придумала! – воскликнула Иветт. – Ты можешь рисовать портреты за деньги. Выйдет замечательно!
        – Я не умею… – еще больше испугалась Лидия.
        – Брось! Еще как умеешь, – уверенно произнесла Иветт. – Ты такая юная и хорошенькая, что тебе будут давать деньги и просто так.
        Слова Иветт задели Лидию. Разговаривают с ней как с маленькой! Хотя, конечно, они были к ней очень добры, пустили к себе жить и делятся последними крошками.
        – Окей, – сдалась она.
        – Окей? Что это значит? – переспросила Катрин.
        – Это значит «да». Но если людям не понравятся мои портреты, я не виновата.
        – Можешь рисовать карикатуры, как Домье, – предложил Даниэль.
        – Кто он? – спросила Лидия.
        – Очень хороший художник, которые рисует смешные портреты, – ответил Даниэль. – Правда, иногда получается обидно. Как-то раз его посадили в тюрьму за то, что он изобразил короля в виде груши. Вот такой! – Даниэль взял из корзины последнюю грушу и откусил большой кусок.
        – Как хорошо, что у меня есть поклонник, Даниэль, – заметила Иветт. – Тебе явно по вкусу его подарок.
        – Лучши помолчи, – отозвался старший брат.



        В кафе

        На следующий день, ко всеобщему разочарованию, пошел дождь. Но к вечеру, как раз когда Иветт и Катрин вернулись с репетиции, небо просветлело. Взяв с собой Лидию, девушки по бульвару пошли к открытому кафе, находившемуся на площади. Как только выглянуло солнце, в кафе потянулись посетители. Даниэль уже ждал их, держа под мышкой скрипку в футляре, и заметно волновался.
        – Табличку принесли?
        Иветт показала ему картонку, на которой Лидия вывела: «Поддержите молодых парижских артистов: музыка и танцы в исполнении Даниэля, Иветт и Катрин. А Лидия нарисует ваш портрет».
        Иветт и Катрин накрасились и вплели в волосы искусственные цветы из ткани. Лидия, которой предстояло сидеть и рисовать, заткнула себе цветок за ухо.
        Даниэль достал и настроил скрипку.
        – Готовы? – спросил он и тут же заиграл польку. Иветт и Катрин закружились перед столиками, придерживая подолы своих длинных юбок. Изящно танцевать, спотыкаясь о булыжники мостовой, было непросто, но девушки старательно держали осанку и улыбались публике. Лидия присела за столик, положив перед собой блокнот и карандаш. Сердце бешено колотилось – казалось, она не сможет провести ни одной линии.
        Как только полька закончилась, отовсюду послышались громкие аплодисменты. Иветт и Катрин поклонились, и Даниэль заиграл вальс, за которым последовала еще пара мелодий. После Иветт обошла публику, держа перед собой шляпу. Вернулась она с сияющей улыбкой:
        – Смотрите, сколько мы заработали!
        К Лидии никто так и не подошел, но она была только рада избежать позора. Хотя все-таки ей было немного обидно. Пока девушки танцевали, кафе наполнилось посетителями. Те, кому не досталось места за столиком, стояли полукругом, глядя на юных танцовщиц и Даниэля. Он снова настроил скрипку. Его лицо выражало полную сосредоточенность и напряжение, со лба струился пот. «Какой же он хороший скрипач!» – подумала Лидия.
        – Это вы рисуете портреты? – раздался вдруг мужской голос.
        Лидия оглянулась и увидела круглолицего мужчину невысокого роста и женщину с черными вьющимися волосами и большими темными глазами, присевших за соседний столик. Женщина, одетая в светло-сиреневое платье, была настоящей красавицей. Но рисовать нужно было портрет мужчины.
        – Сколько стоит ваша работа?
        – На ваше усмотрение, – ответила Лидия. Она заранее решила, что лучше отвечать так. Но задача оказалась не из простых. У мужчины была заурядная внешность, круглое и бледное лицо, и одет он был в серый костюм – самый обычный скучный господин средних лет. Ах, если бы она умела рисовать как Дега, который способен создать образ парой штрихов! Что ж, придется рискнуть – стирать и подправлять нет смысла, ее поднимут на смех. Парой решительных линий Лидия обрисовала его щеки и двойной подбородок. Если не понравится – пусть не платит, вот и все…
        Спустя пару минут Лидия протянула блокнот паре за соседним столиком.
        – Не очень-то похоже… – недовольно протянул мужчина. – Не дам больше пятидесяти сантимов.
        Он положил монетку на столик перед Лидией.
        – Жюль! Это же чудесный портрет! – воскликнула женщина. – Это вылитый ты!
        – Неужели у меня такой вид? – рассердился мужчина. – Что ты говоришь, Натали!
        – Именно такой. Эта девочка – настоящий талант, она уловила твой характер. А ты, скупец такой, дал ей одну монетку. Вот, держи! – Женщина выудила из сумки купюру в пять франков и протянула Лидии.
        – С-спасибо, – запнувшись от смущения, поблагодарила Лидия.
        Сидящие за соседними столиками стали бросать заинтересованные взгляды на юную художницу. Кое-кто подошел посмотреть на рисунок. Одни бормотали что-то одобрительное, другие недовольно качали головой. Дама в сиреневом платье вырвала листок с портретом и вернула блокнот Лидии.
        – Вставим в рамку и повесим дома, правда, Жюль?
        – Попрошу избавить меня от этого удовольствия, – пробормотал Жюль, который уже встал из-за стола и явно мечтал поскорее уйти.
        Теперь от заказчиков не было отбою. Слух о забавной девочке в мальчишеской одежде, которая зарабатывает рисованием портретов, быстро облетел кафе. Те, кому не хватило мест за ближайшими столиками, стояли на улице за оградой. Лидия нарисовала двух юных девушек, пожилую даму, мужчину с собачкой, которая обязательно должна была быть изображена рядом с ним, и влюбленную пару, которая захотела обменяться портретами. Деньги лились рекой. Большинство заказчиков принимали портрет с радостным смехом и похвалами, но несколько человек остались недовольны и почти ничего не заплатили. У Лидии ныла рука, и она решила, что пора остановиться. Иветт и Катрин закончили представление, но Даниэль продолжал играть – казалось, он может трудиться хоть до утра.
        Последним рисунком стал портрет маленького мальчика в матроске. Он спокойно сидел на коленях у мамы и внимательно смотрел на Лидию. Вдруг кто-то положил руку ей на плечо.
        – Недурно! – произнес знакомый голос. За спиной у Лидии стоял Дега в компании вычурно одетого господина с бородой.
        – Смотри, Эдгар, эта девочка – настоящий импрессионист, она умеет запечатлеть момент.
        – Вовсе нет, Эдуард, – перебил своего спутника Дега, – запечатлеть момент – что за ерунда! Для этого изобрели фотографию.
        – Но ей следует бросить рисунок и заняться живописью, – продолжил Эдуард Мане, не обращая внимания на слова Дега.
        – Нет, она должна рисовать. Графика – основа искусств.
        – Основа – это цвет, – решительно возразил Мане. – Она должна писать красками. Это многому ее научит.
        Лидия не верила своим ушам: два великих художника спорят о ее будущем. Вырвав из блокнота листок с портретом, она протянула его мальчику. Мама поблагодарила и заплатила двадцать франков.
        – Надо учиться у великих мастеров прошлого, – сказал Дега. – А они всегда начинали с рисунка. В юности я копировал картины да Винчи, и это многому меня научило.
        – О, я с ним знакома! – воскликнула Лидия, не подумав.
        – То есть ты о нем слышала, – усмехнулся Дега. – Это хорошо, у мастеров прошлого многому можно научиться. Например, у Веласкеса.
        На этот раз Лидия промолчала, хотя была знакома и с этим художником.
        – Смотри, как много заработала эта девочка, – обратился Дега к своему спутнику. – Скоро она будет богаче нас с тобой. Пойдем-ка тоже зарабатывать на хлеб. Увидимся, Лидия!
        Художники удалились, продолжая оживленно беседовать. Даниэль перестал играть, и раздались громкие, долгие аплодисменты. Владелец кафе подошел к Даниэлю и поблагодарил за игру: столько посетителей в обычный будний день! Не хочет ли молодой человек выступить и завтра? Но Даниэль вежливо пояснил, что повторное выступление придется отложить на потом – ему надо репетировать в Опере.
        Вернувшись домой, друзья пересчитали заработок: оказалось, что Лидия заработала больше, чем все остальные вместе.
        – Ура, давайте накупим еды и устроим пир! – воскликнула Иветт. – Вот твои деньги, Лидия.
        – Нет, я тоже хочу платить свою долю за еду и жилье, – возразила Лидия. – Ведь я живу вместе с вами.
        Обсудив вопрос, друзья решили, что Лидия оставит себе половину того, что заработала. Этого ей было более чем достаточно: ведь теперь она могла купить себе краски, кисточки и полотно. И ломать голову над сюжетом не придется – она твердо знала, что будет рисовать.
        Даниэль и Иветт отправились покупать съестное, а Лидия и Катрин остались сидеть за кухонным столом. Смеркалось, небо за окном стало густо-синим. Светлые волосы Катрин отсвечивали в сумерках. Глядя на нее, Лидия вспоминала ночной разговор о девочке, пропавшей с картины в приемной дедушки. Катрин подняла взгляд на Лидию, и та поняла, что думают они об одном и том же. Лидии нравилось сидеть наедине с Катрин: Иветт тоже была милой, но болтала без умолку и никого не слушала.
        – Лидия, – произнесла наконец Катрин, – помнишь, что ты сказала мне недавно ночью? Может быть, ты говорила во сне или бредила?
        – Нет, – ответила Лидия. – Я сказала, что видела тебя на картине у дедушки. Правда, потом ты исчезла.
        – Ничего себе! – воскликнула Катрин. – Ты прямо как моя тетушка, которая верит, что все мы уже когда-то жили на этой земле. Про себя она говорит, что в прошлой жизни была египетской принцессой. Хотя мне что-то не верится: она весит сто кило, не меньше. Может быть, мой портрет закрасили?
        – Точно нет. А у тебя есть младший брат? – спросила Лидия.
        – Был, но умер. Он погиб вместе с мамой и папой.
        – А маму свою ты помнишь? Как она одевалась? Или, может быть, тебе тяжело говорить об этом?
        Катрин медленно покачала головой.
        – Нет… Я плохо помню ее одежду. Правда, белое платье помню: она надевала его на прогулки со мной и братиком.
        – И красная роза в волосах? И светло-зеленая шаль на плечах?
        – Да… Откуда ты знаешь? – в ужасе пролепетала Катрин.
        – Так она выглядела на картине, – ответила Лидия. – А на тебе было голубое платье с бантиками.
        – Перестань! – взмолилась Катрин. – Ты меня пугаешь! Ты что, ведьма?
        – В Испании тоже так думали, – усмехнулась Лидия.
        – Ты обещала рассказать о себе – так будь добра, расскажи!
        – Ты не поверишь, – ответила Лидия.
        – Все равно расскажи!
        И Лидия стала рассказывать. История вышла длинная, но Катрин ни разу не перебила ее. Пока Лидия говорила, за окном совсем стемнело, и она едва различала очертания Катрин, сидевшей напротив.
        – Ты по крайней мере не смеешься, – сказала Лидия. – До тебя я рассказывала обо всем этом только Титусу.
        – Кто такой Титус?
        – Сын Рембрандта. Ну что, теперь ты точно считаешь меня ведьмой?
        – Может быть… Хотя для ведьмы ты слишком добрая. И рассказ твой мне понравился, пусть это, может быть, и неправда… Самая удивительная сказка из всех, что я слышала! Моя тетушка упала бы со стула. Это тебе не про египетскую принцессу сочинять. Но что ты будешь делать? Останешься в Париже?
        – Нет, я хочу домой, – ответила Лидия. – Хотя не знаю, получится ли.
        На лестнице послышались шаги.
        – Ничего не рассказывай остальным! – прошептала Лидия. – Обещай!
        – Обещаю, – прошептала в ответ Катрин.



        Иветт

        Лидия сидела в обитом красным бархатом кресле. Большой зал Оперы гудел в ожидании начала балета «Жизель». Иветт и Катрин, участвующие в представлении, раздобыли билет для Лидии.
        – Мы уломали учителя танцев Перро – того самого, над которым ты тогда подшутила, – рассказала Катрин. – Правда, мы соврали, что билет для моей тетушки.
        Лидия думала, что подруги будут исполнять главные роли, но им предстояло всего лишь танцевать в кордебалете вместе с другими ученицами.
        – До сольных партий нам еще далеко, – пояснила Катрин. – Но выйти на большую сцену, пусть даже вместе с другими виллисами, девушками-призраками, уже большая удача.
        Заиграл оркестр. Где-то в глубине оркестровой ямы сидел и Даниэль, но Лидии была видна только голова дирижера. Поднялся занавес, декорации на сцене изображали лес с замком на заднем плане. Лидии было плохо видно – она привыкла к электрическому свету, а сцена была освещена лишь слабыми газовыми лампами. И за сюжетом уследить было трудно. Насколько поняла Лидия, речь шла о принце и бедной девушке, которые в конце концов воссоединились. Она пыталась разглядеть Катрин и Иветт, но девушек, семенивших на цыпочках в воздушных платьях, трудно было отличить одну от другой.
        Лидии было нелегко сосредоточиться на спектакле – голова ее была занята совсем другими мыслями. Последние дни она провела очень весело, рисуя вместе с Мэри Кэссетт. Они выезжали в большой парк и, поставив мольберты у небольшого озера, рисовали, болтали и смеялись. Мэри была очень добра к Лидии: давала советы, помогала управляться с масляными красками, а однажды даже угостила обедом в небольшом ресторанчике. Но ее удивляло, что Лидия пишет автопортрет, – не лучше ли воспользоваться случаем и написать пейзаж с натуры? Правда, Лидия нарисовала фон в виде деревьев и цветов. Однако все ее старания оказались напрасны. Мэри с самого начала удивлялась, почему Лидия так спешит дописать картину, а когда девочка стала трогать еще не высохший холст руками, и вовсе перестала понимать, что происходит.
        А не произошло ровным счетом ничего. Волшебство не сработало. Лидия осталась сидеть на траве рядом с Мэри, которая недоумевала, глядя на внезапно помрачневшее лицо своей спутницы.
        – Поедем-ка домой, – решила Мэри. – Кажется, тебе это занятие больше не по душе.
        Лидия кивнула. Автопортрет она отдала Мэри, ничего не объясняя. Странным образом она чувствовала, что не может поделиться своей тайной с художницей, как, например, поделилась ею с Катрин, хоть Мэри очень нравилась ей. Скитаясь через столетия, Лидия заметила: одним она может довериться сразу, другим – нет. И объяснить это она никак не могла.
        Иветт и Катрин тоже заметили перемену в настроении Лидии. Катрин обняла ее и прошептала на ухо слова поддержки, а Иветт попыталась развеселить всевозможными способами. Поклонник подарил ей еще один букет и коробку шоколада, и Иветт, прыская от смеха, описывала красавца Анри, его темные брови и мужественно очерченный подбородок.
        Девушки с нетерпением ожидали премьеры. Они рассказали Лидии, что хореографией занимался сам Перро – правда, Лидия не знала, что это означает.
        – Движение в танце – это и есть хореография, – пояснила Катрин. – Перро и сам когда-то был знаменитым танцором и исполнял главную партию в «Жизели». Это была одна из его лучших ролей.
        Как только спектакль закончился, зал разразился аплодисментами. Артистов шесть раз вызывали на бис и завалили цветами. Лидия должна была сразу отправиться в гримерную за сценой, но долго не могла выбраться из толпы зрителей. Оглядываясь по сторонам, она надеялась увидеть Дега, но того нигде не было. Иветт говорила, что он большой любитель балета и видел «Жизель» много раз.
        Найти гримерную было нелегко, но Лидии помог сторож. Навстречу шли уже переодетые артисты и музыканты с инструментами и букетами в руках. Вдруг из гримерной выбежала расстроенная Катрин при полном гриме: с красными губами, обведенными черной краской глазами и набеленным лицом.
        – Ты не знаешь, где Даниэль? – крикнула она Лидии.
        Та покачала головой.
        – Иветт нигде нет! Она сбежала с этим Анри, надо обязательно найти ее, иначе будет худо!
        Девушки обежали всю Оперу в поисках Даниэля, но того не было ни в гримерных, ни у сцены. Наконец они вышли на улицу, где моросил дождь. Катрин была вне себя от тревоги.
        – Я ведь ее предупреждала! Он зашел за ней, когда я говорила с другими. Что же нам делать, Лидия?
        – Куда они могли отправиться? Кажется, Иветт говорила о каком-то заведении, в котором ей хочется побывать…
        – «Фоли-Бержер»? Да, может быть, они там.
        – Тогда поехали! – решила Лидия. – Надо только найти Даниэля.
        – Некогда его искать, – перебила Катрин. – Поедем одни.
        Обогнув здание оперы, они поймали экипаж.
        – «Фоли-Бержер»! – крикнула Катрин извозчику. – Как можно скорее, заплатим вдвое!
        Коляска неслась по улицам Парижа, грохоча и раскачиваясь из стороны в сторону.
        – Бедная Иветт, – причитала Катрин. – Я же говорила, что этому типу нельзя верить. А я даже не успела снять грим…
        Извозчик резко затормозил. Вход в кабаре «Фоли-Бержер» был освещен дрожащим пламенем газовых ламп, изнутри доносилась развеселая танцевальная музыка. Лидия думала, что их не впустят из-за юного возраста, но мужчина, охранявший вход, весело подмигнул раскрашенной Катрин и жестом пригласил войти.
        Внутри большого зала было многолюдно и накурено. У столиков и у барной стойки сидели и стояли мужчины и женщины, отовсюду доносились возгласы, смех и звон бокалов. Пышнотелая дама на сцене пела:
  Я нежную песню пою
  И тебе поцелуи дарю…

        Но Лидии и Катрин некогда было слушать нежные песни. Они ходили от столика к столику в поисках Иветт. В кабаре было много юных девушек, сидящих в компании мужчин. Пару раз Лидии показалось, что она нашла Иветт, но, подойдя ближе, она видела только незнакомые лица. Некоторые мужчины звали их присесть и выпить, они даже пытались удержать Катрин, так что той приходилось вырываться.
        – Кажется, ее здесь нет! – крикнула Катрин. – Куда же она делась?
        Внезапно Лидия увидела ту самую красавицу, портрет мужа которой она нарисовала в кафе. Она сидела за столиком вместе с другой парой и приветливо махала Лидии рукой.
        – Это же наша юная художница! – воскликнула она. – Не слишком ли ты юна, чтобы веселиться здесь?
        – Помните ту девушку, которая танцевала у кафе? – выпалила Лидия. – Ту, темненькую? Вы не видели ее здесь вместе с мужчиной? У него густые темные брови и раздвоенный подбородок.
        – Видела, – ответила красавица. – Они были здесь совсем недавно. Он очень хорош собой!
        – Вы не знаете, куда они потом пошли? – с надеждой спросила Лидия.
        – Думаю, в соседний дом, – ответил мужчина, сидящий за одним столиком с красавицей.
        Лидия и Катрин пулей бросились прочь из кабаре. Дом, стоящий рядом с «Фоли-Бержер», был погружен во тьму. Парадная дверь была приоткрыта. Девушки бросились вверх по скрипучей лестнице, слабо освещенной дрожащим пламенем газовых ламп. На верхней площадке было несколько дверей. Лидия и Катрин остановились в нерешительности. Лидия прислушалась: казалось, кто-то плачет. Подруги стали ходить от двери к двери: и вправду, за одной из дверей кто-то всхлипывал. Дверь была заперта, но ключ торчал снаружи.
        Комната была обставлена красивой мебелью, стены украшали зеленые панели с позолотой. На окнах висели тяжелые бархатные шторы. Иветт сидела на коричневом диване и плакала. Рядом с ней лежало красивое шелковое платье. Катрин бросилась к подруге и обняла ее.
        – Он тебя обидел? Бежим отсюда скорее!
        – Он хотел, чтобы я надела это платье. Он мне его подарил, – всхлипывала Иветт. – А я не хотела раздеваться при нем. Тогда он разозлился и запер меня в этой комнате, а сам пошел за шампанским. И сказал, что скоро вернется.
        – Надо спешить! – решила Лидия. – Пойдемте!
        Но было поздно. На лестнице послышались шаги, и спустя мгновение на пороге стоял Анри с бутылкой в руке. Сначала он немного опешил, но тут же ухмыльнулся:
        – Ах, у нас гости, Иветт?
        – Выпусти нас отсюда, негодяй! – крикнула Катрин.
        – Вот оно как, – снова ухмыльнулся Анри. – Тогда попрошу вас двоих удалиться. Я хочу побыть наедине с Иветт.
        – Она пойдет с нами, – отрезала Лидия. – Правда, Иветт?
        Та испуганно кивнула.
        – Она останется здесь. – Анри шагнул вперед.
        Катрин схватила подсвечник, стоявший на столе.
        – Берегись! Нас трое, а ты один.
        Анри метнул на нее злобный взгляд.
        – Я приведу приятелей. Посмотрим тогда, как вы запоете, – прошипел он и вышел, заперев за собой дверь.
        – Надо как-то отсюда выбираться! – воскликнула Катрин, отдернув штору. – Полезли через окно!
        – Слишком высоко, – прошептала Иветт.
        – Тогда надо связать веревку, – решила Катрин. – Здесь есть простыни?
        Иветт покачала головой.
        Лидия огляделась по сторонам. Взгляд упал на красное шелковое платье.
        – Оно сгодится! Держи, Катрин!
        Платье с треском разъехалось по швам.
        – Мое платьице! – запричитала Иветт.
        – Оно только на тряпки и годится, – процедила сквозь зубы Катрин.
        Разорвав наряд на куски, они принялись связывать их в длинную веревку. Лидия распахнула окно, и в комнату ворвался влажный ночной ветер. Девушки привязали веревку к раме. Она не доставала до земли, так что им предстояло прыгать.
        – Давай, Иветт, ты первая! – велела Катрин.
        Иветт была вне себя от страха, но Лидия и Катрин заставили ее забраться на подоконник. Охая и причитая, девушка скользнула вниз, и через мгновение подруги услышали стук и возглас, сообщавший об удачном приземлении.
        – Твоя очередь, – обратилась Катрин к Лидии.
        – Давай ты первая, – возразила Лидия. – У меня одежда удобней.
        Катрин уже почти выскользнула из окна, когда за дверью послышались голоса. Через мгновение дверь распахнулась, и на пороге показался Анри. За спиной у него стояли двое других мужчин. Рассвирепевший Анри бросился к окну. Лидия замерла на месте, понимая, что не успеет убежать.
        Дальше все происходило как в кино на быстрой перемотке. Сама не понимая, что делает, Лидия пнула стоявший у окна столик красного дерева так, что он оказался между ней и Анри. Тот споткнулся и с грохотом упал на пол. Забираясь на подоконник, Лидия увидела искаженное гневом лицо, по которому стекала кровь.
        – Ты еще пожалеешь об этом! Я тебя найду, и тогда тебе не поздоровится.



        Английская картина

        Домой они вернулись, поймав извозчика. Иветт рыдала всю дорогу. Сначала Анри был очень мил. Увидев платье, она ужасно обрадовалась. Анри сказал, что они поедут на вечеринку, где будет множество интересных людей. Они приехали в «Фоли-Бержер», и там Анри пытался напоить ее шампанским, все время приговаривая, какая она красивая. Потом он повел ее в квартиру, чтобы показать, где они устраивают вечеринки. А потом разозлился и запер ее там. Рассказывая все это подругам, Иветт плакала.
        – Ну, ну, – успокаивала ее Катрин. – Теперь все хорошо.
        – Это еще ничего, – всхлипнула Иветт. – Хуже всего, что Даниэль был прав!
        А тот ждал их дома, не находя себе места от волнения. Где они пропадали полночи? Услышав рассказ девушек, Даниэль рассвирепел.
        – Я его убью! – кричал он. – Завтра же раздобуду пистолет!
        – Успокойся, – ответила Катрин. – Тогда тебя посадят в тюрьму, вот и все.
        – Мне все равно! А ты, глупая моя сестрица, ничего не понимаешь! Как тебя теперь выпускать одну из дома?
        Иветт опять расплакалась.
        – Не надо ее больше ругать, ей и так досталось, – сказала Катрин. – Спасибо Лидии, что догадалась поехать в «Фоли-Бержер». Она же придумала разорвать платье, чтобы сделать веревку. Лидия очень храбрая!
        – Да ладно, – смутилась та.
        Когда она рассказала, как Анри споткнулся о столик и плашмя упал на пол, все рассмеялись. Но Лидии было невесело. Перед глазами у нее стояло лицо Анри, изрыгающего угрозы. А вдруг он и правда ее отыщет? Ночью Лидия не могла уснуть: она полюбила Париж и своих новых друзей, но теперь тут стало небезопасно. Она понимала, что ей опять придется бежать, но пока не придумала, как и куда. На рассвете Лидия забылась беспокойным сном.
        – Просыпайся, Лидия! – Катрин осторожно трясла ее за плечо.
        На часах было уже одиннадцать – они проспали все утро, утомленные ночными приключениями. К счастью, урок балета должен был начаться только в час. Лидия протерла глаза и вышла на кухню. Даниэль с улыбкой взглянул на нее:
        – А вот и наша героиня! Может быть, отпразднуем победу и купим каких-нибудь лакомств на вечер?
        Лидия молча кивнула. Она села рядом с Иветт, у которой лицо и глаза опухли от слез. Иветт обняла Лидию.
        – Я знаю, что у меня ужасный вид, – вздохнула она.
        – Да уж… – протянула Катрин. – Но знаешь что, забудь этого мерзавца! Вспомни лучше о вчерашней премьере: какой успех!
        Даниэль все еще собирался раздобыть пистолет, однако уже не для того, чтобы вызвать Анри на дуэль, а чтобы защитить девушек, если тот появится поблизости.
        – Если хочешь, пойдем вместе на репетицию в Оперу, – предложил он Лидии. – Тогда тебе не придется сидеть дома одной.
        Лидия покачала головой. Идти на урок танцев вместе с Катрин и Иветт ей тоже не хотелось.
        – Не думаю, что этот трус посмеет здесь появиться, – сказал Даниэль перед уходом. – Но на всякий случай запри дверь и никому не открывай.
        На прощанье каждый обнял Лидию.
        Она села у окна с блокнотом в руках и стала зарисовывать холмы Монмартра и мельницу вдалеке. Но мысли ее были далеко. Спустя примерно час она закрыла блокнот и положила его в карман. Выходя из квартиры, Лидия в последний раз окинула комнаты взглядом: здесь ей было хорошо.
        Было пасмурно, но довольно тепло. Навстречу Лидии шли рабочие и прачки. Некоторые узнавали ее и приветливо кивали. Дойдя до бульвара, Лидия повернула к галерее Дюрана. Встав у витрины, она стала рассматривать вывешенные на всеобщее обозрение работы. Вдруг дверь галереи открылась, и оттуда вышел Дега с картиной под мышкой.
        – И снова вы! – удивился он. – Как дела с рисованием?
        – Так себе, – ответила Лидия. – Я все больше пишу маслом вместе с Мэри Кэссетт.
        Дега рассмеялся.
        – Да, она говорила. Мэри любит дразниться. Кстати, рисунок, который вы сделали в кафе, весьма хорош. Но вам нужно упражняться. Снова и снова. Что ж, какие картины в витрине вам по вкусу?
        Лидия задумалась.
        – Наверное, вот эта. – Она указала на полотно, изображавшее женщину в белом платье с голубыми бантами, которая сидела на качелях.
        – Это Ренуар, – сказал Дега. – Один из импрессионистов, как они изволят себя называть. Он хороший малый, и картина недурна, но в ней мало движения. Изображение должно быть таким, будто художник подглядел в замочную скажину. Понимаете?
        – Кажется, да… – отозвалась Лидия. – А вы самый известный художник в Париже?
        – Не знаю… – смутился Дега. – Вообще-то известность – это не по мне.
        – Но вы знамениты!
        – Это другое дело. Я хочу быть знаменитым, но неизвестным.
        Лидия задумалась. Забавное высказывание!
        – А что это у вас за картина? – спросила она.
        – Это одна из моих работ, – ответил Дега. – Когда-то я продал ее, а теперь выкупил у хозяина, чтобы кое-что подправить. Однако мне пора. Всего доброго, Лидия, и прощайте!
        Лидия проводила Дега взглядом. Почему он сказал «прощайте»? Ведь обычно он говорит «до встречи»? Откуда он мог узнать о ее планах? Лидия вошла в галерею. Бородатый хозяин приветливо кивнул. Картины на стенах висели те же, что и в прошлый раз, за исключением двух новых, одна из которых сразу привлекла внимание Лидии. На первый взгляд казалось, что художник просто вылил на холст разные краски и смешал в бледную массу. Но, приглядевшись, Лидия различила небо, море и очертания мачт в дымке тумана. Изображение было очень нечетким, но будто излучало свет. Имени художника Лидия найти не смогла.
        – Это английский художник по фамилии Тёрнер, – подсказал владелец галереи. – Хороша, не правда ли? Кстати, вы можете побыть здесь еще немного? Мне нужно отлучиться, чтобы купить газету.
        Лидия кивнула. Она продолжала рассматривать удивительную картину. Вдруг дверь галереи открылась. На пороге стоял Анри. Увидев Лидию, он ничуть не удивился. Похоже, он ее выследил. Анри подошел вплотную к Лидии, так что ей в нос ударил запах одеколона.
        – Вот ты где. Думала спрятаться? – прошипел он. – Иди за мной и не дергайся. И не вздумай кричать, иначе тебе не поздоровится.
        – Не думаю, – спокойно ответила Лидия. – Счастливо оставаться, мерзкая подвальная крыса!
        Анри замахнулся для удара, но Лидия оказалась проворнее: она протянула руки к полотну и провалилась в кромешную тьму, успев за секунду до этого увидеть изумленное лицо своего обидчика.



        Часть V







        Рыбаки

        Лидию словно обдало чьим-то холодным влажным дыханием. Она вздрогнула и подобрала под себя ноги. Просыпаться не хотелось: казалось, ее медленно качало в большой колыбели. Было слышно далекое бульканье и плеск, и еще какой-то скрип. Пол под ней ходил ходуном! Лидия открыла глаза и увидела плотный серый туман. Сделала глубокий вдох – и ее легкие наполнились морским воздухом. Пахло солью и смолой, но более всего – рыбой. Боже мой, как же сильно здесь воняло рыбой!
        Лидия оказалась на борту рыболовного судна. Постепенно она разглядела борта и высокие мачты. Паруса безвольно висели в полном штиле. Лидия поднялась и села. Палуба была мокрой и скользкой. Девочка поморщилась, втянув носом запах рыбы. Прислушавшись, она уловила голоса и разглядела собравшихся на корме людей. Двое отделились от группы и, осторожно ступая по скользким доскам, направились к Лидии. Один был высоким и широкоплечим, другой – низкорослым крепышом. Мужчины негромко переговаривались. Лидия сунула в рот пастилку из спасительной коробочки.
        – Жаль все же, что не было шторма, – разобрала она слова мужчины пониже ростом.
        – А нам вовсе не жаль, – ответил высокий раскатистым басом. – Штормами мы сыты по горло. И года не прошло, как потеряли двоих.
        – Это, разумеется, очень прискорбно, вы ведь капитан шхуны. Но все же есть в бурях нечто особенное! Люблю настоящий шторм!
        – На ваших картинах они, конечно, выглядят очень красиво, мистер Тёрнер, – возразил высокий капитан. – Пишете вы их точно такими, как они есть. Но когда оказываешься на корабле посреди шторма, то уж пиши пропало. Истинный ад, вы уж мне поверьте.
        – Однако ветер совсем утих, – ответил невысокий господин, которого капитан назвал мистером Тёрнером.
        – Да, придется грести, если хотим успеть до отлива, – пробормотал капитан. – Сети придется чистить на берегу. А это еще что такое!
        Мужчины увидели Лидию, наполовину скрытую мачтой, и застыли на месте, разинув рты.
        – Что ты здесь делаешь?! – воскликнул капитан. – Как ты оказалась на борту, разрази меня гром?
        Лидия медленно поднялась, не зная, что ответить.
        – Ты немая? Как тебя сюда занесло? Спряталась в трюме под рыбой? Или плыла за нами всю дорогу?
        – Я… Я из Франции, – выдала Лидия.
        – Из Франции! – Мужчины дружно расхохотались.
        – Неплохо ты плаваешь, раз переплыла канал! – заметил невысокий господин. – Может быть, ты русалка? Правда, хвост, похоже, отвалился в пути.
        – Я была в Париже, – сказала Лидия. – А потом очнулась здесь.
        Лидия решила не придумывать объяснений. Ей даже нравилось, что эти двое теряются в догадках. У высокого капитана было обветренное красное лицо, короткая седая борода, а одет он был в толстую куртку и сапоги с высокими голенищами. Тёрнеру на вид было лет шестьдесят, у него был крупный нос и светлая косматая шевелюра. Одетый в грязную белую рубашку и плохого пошива черный сюртук, он производил неряшливое впечатление. Пожалуй, его можно было принять за бродягу.
        – Наверное, у тебя отшибло память. Бедная девочка. Надо отвести тебя к доктору, как только пришвартуемся. Помнишь ли ты свое имя?
        – Да, меня зовут Лидия.
        – А это капитан Уиллоуби. Меня же зовут Уильям Тёрнер, а по профессии я художник.
        – Я знаю, – вырвалось у Лидии.
        – Ах, тебе это известно? – удивился Тёрнер. – Ну, перед нами настоящая загадка. Что скажете, капитан?
        – Впервые за двадцать девять лет у меня на борту безбилетник! – воскликнул в ответ капитан.
        – Это следует отметить. – Тёрнер достал из кармана сюртука фляжку. – За ваше здоровье!
        Мужчины по очереди отхлебнули из фляжки, после чего Тёрнер протянул ее Лидии.
        – Уж девчушке-то не стоит пить, Тёрнер! – возразил капитан. – Маловата она для крепких напитков.
        – Глоток джина никому не повредит, – пробормотал художник, но все же спрятал фляжку в карман.
        – Посиди тут пока, девочка, – сказал капитан. – Может, и вернется к тебе память. А мне надо привести судно к берегу. На весла! – крикнул он остальным мужчинам, которые подтянулись к ним и стояли рядом, с любопытством разглядывая Лидию. Все они были крепкие, грубо отесанные мужики, но Лидии они улыбались приветливо, обнажая гнилые зубы. Вскоре шесть пар весел заработали, заставляя судно медленно двигаться сквозь туман. Оно было не таким большим, как сперва показалось Лидии. За мачтой в палубе был люк, в котором Лидия разглядела сети с еще живой, трепыхающейся рыбой. Встав на носу корабля, девочка посмотрела вперед, но земли было не видать. Тёрнер стоял у нее за спиной, оба молчали. Первым заговорил художник:
        – Смотри!
        Лидия обернулась и посмотрела назад, куда указывал Тёрнер. Небо озарил золотистый свет, туман расслаивался, обнажая пылающий огненный шар солнца.
        – Красиво, не правда ли? – воскликнул Тернер. – Не зря я отправился сюда вместе с рыбаками, хоть шторма и не дождался.
        – Вы любите шторм? – спросила Лидия.
        – Я люблю все, что происходит в природе, – ответил Тёрнер. – Но ничто не сравнится с настоящей непогодой, когда гремит гром и сверкают молнии, когда ветер задувает с дьявольской силой – да пусть даже ураган!
        – А вам не страшно?
        – Конечно, страшно, но в том-то и прелесть! Еле стоишь на ногах, дрожишь и чувствуешь себя ничтожной козявкой на фоне бушующей стихии… Я был в Швейцарских Альпах и видел снежную лавину. Вот это было зрелище, черт побери! Да просто жуть! – воскликнул Тёрнер. – Хотя нарисовать ее было непросто.
        Лидия засмеялась, вспомнив свою школьную учительницу, которая обязательно сказала бы, что Тёрнеру надо следить за своей речью и не допускать крепких выражений.
        – Я видела одну из ваших картин в парижской галерее, – сказала она. – Очень красивая, корабль в тумане.
        – Сколько стоила? – немедленно поинтересовался Тёрнер. – Дорого просили?
        – Не знаю.
        – Жаль… – разочарованно протянул художник. – Сам-то я, наверное, слишком дешево продал. Как голова, кстати? Ты правда не помнишь, как сюда попала? Может, ударилась башкой?
        Лидия покачала головой. Тёрнер стоял в метре от нее, но даже на расстоянии она чувствовала запах давно не стиранной одежды. Хотя она и сама, наверное, не благоухала после сна на провонявшей рыбой палубе.
        – Ты, похоже, любишь картины, – заметил Тёрнер. – Может, даже сама рисуешь?
        – Да, но больше карандашом, – ответила Лидия. – С масляными красками трудно управляться.
        – Это точно, – согласился Тёрнер. – Нашему ремеслу надо учиться много лет. Но ты можешь попробовать акварель, это проще. В юности я и сам начинал с акварели. И сейчас немного рисую. Акварель подходит тому, кто любит природу – небо, море, тучи, закаты…
        Тёрнер обвел рукой простиравшийся перед ними небосвод: золотистое солнце разогнало последние клочья тумана. Лидия вдруг обнаружила, что они уже приблизились к берегу и вот-вот должны были войти в какую-то гавань. В нужный момент гребцы ловко подняли весла, и корабль плавно скользнул к деревянному пирсу, где уже были пришвартованы другие рыболовные судна. Тёрнер первым соскочил на сушу, ловко перепрыгнув леер, – полы сюртука так и взмыли. В руке у него была потертая кожаная сумка. Рыбаки, громко кряхтя, принялись вытягивать сети из трюма. Мужчины и женщины, встречавшие шхуну, хвалили улов. Лидия спрыгнула на пирс вслед за Тёрнером.
        – Можешь пойти в таверну со мной и мистером Тёрнером, – предложил капитан. – Небось, проголодалась?
        – Да, – кивнула Лидия. Есть и вправду ужасно хотелось.
        Гавань находилась в окруженном скалами заливе с песчаными берегами. Тут и там виднелись каменные домишки, наполовину скрытые кустами и деревьями и обдуваемые всеми ветрами. Шагая по извилистой дороге, попутчики поднялись по склону и вскоре оказались у таверны. На вывеске, прикрепленной над дверью, было написано: «Белый гусь». Внутри царил мрак, и Лидия не сразу смогла разглядеть помещение с низким потолком и грубо вытесанными деревянными столами, за которыми, несмотря на ранний час, пили пиво мужчины. За стойкой бара стояла худая женщина с черными как смоль волосами, а в клетке, подвешенной к потолку, чистил перья попугай.
        – Чем угостишь, Элли? – спросил капитан женщину.
        – Мясной пирог, пальчики оближешь, – ответила женщина. – С пылу с жару.
        – Поцелуй меня! – крикнул попугай. – Лентяй!
        – Молчи! – прикрикнула на него хозяйка таверны и с любопытством взглянула на Лидию. – А это что за девочка? Не слишком ли мала для юнги?
        – Ходила с нами в море зайцем, – ответил капитан. – У нее отшибло память, а еще она голодная. Нам пирога и пива.
        – Джимми! – крикнула женщина. – Слышишь, что капитан говорит? Пошевеливайся!
        Из-за стойки выглянул мальчик с огненно-рыжими волосами, светло-голубыми глазами и лицом, усыпанным веснушками. Похоже, он был ровесником Лидии. Увидев ее, он подмигнул. Лидия отвернулась и сделала вид, что не замечает мальчишку.
        – О, поцелуй меня! – опять заорал попугай. – Мы тонем, мы идем ко дну!
        Тёрнер, капитан и Лидия направились к столу, по дороге кивком здороваясь с другими посетителями. Рыжий мальчик принес тарелки с пирогом и три больших бокала пива.
        – Я пива не пью, – сказала Лидия. – Можно мне воды?
        – Пиво полезно всем, – возразил Тёрнер. – Хотя я не откажусь от лишнего бокала, отдай мне.
        Джимми принес Лидии стакан воды, а потом встал рядом и уставился на нее.
        – Ты хороший мальчик, Джимми, – сказал Тёрнер. – Тоже станешь рыбаком, как папа?
        Мальчик покачал головой.
        – Ни за что. Не хочу погибнуть, как он.
        – Да, море требует жертв, – вздохнул капитан. – Аминь.
        – И все равно ничто не сравнится с морем, – сказал Тёрнер. – Еще мальчишкой я бегал в лондонскую гавань и сновал там среди кораблей. Они-то и сделали меня художником! Может, тебе податься в Лондон, Джимми? Работу найдешь.
        – Я не против, – ответил Джимми. – Если мать отпустит.
        – Отпустит, куда денется, – сказал капитан. – Тут от тебя все равно проку мало – все лежишь на боку.
        – Когда отправляется дилижанс? – крикнул Тёрнер, повернувшись к стойке.
        – Поцелуй меня, лентяй! – ответил попугай.
        Дилижанс должен был остановиться у таверны в два. Пирог был не очень вкусным, но Лидия все равно ела с большим аппетитом. После еды капитан с наслаждением откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Тёрнер делал набросок в альбоме, наморщив лоб. Похоже, он не хотел, чтобы его беспокоили. Лидия встала и подошла к попугаю, чистившему перья. Он был серебристо-серый с красным хвостом. Лидия заметила, что Джимми опять посматривает на нее из-за стойки.
        – Как зовут попугая? – спросила Лидия.
        – Долли, – ответил Джимми. – Она очень старая, ей лет пятьдесят, не меньше.
        – А кто научил ее говорить?
        – Папа. Он ее сюда и привез. А почему у тебя такая странная одежда?
        – Мне так нравится, – бросила Лидия, пожав плечами.
        – Это не девчачья одежда, – не отставал Джимми. – Она больше подошла бы парню. Когда стану зарабатывать деньги, закажу башмаки как у тебя. Что за сапожник их смастерил?
        – Такие тут никто не сделает. Даже не надейся.
        – А мне сделают, – буркнул Джимми.
        Издалека донесся шум. С каждой секундой он приближался, и наконец Лидия различила цокот копыт.
        – Дилижанс! – крикнула Элли. – Мистер Тёрнер, бросайте рисовать, а то опоздаете! Прощай, девчушка, надеюсь, твоя память скоро вернется!
        Тёрнер с трудом встал – его пошатывало от выпитого.
        – До свидания, капитан, – сказал он. – Я приеду к вам, когда соберется буря, будьте уверены!
        – Вы безумец, Тёрнер, – отозвался капитан. – Хотя все художники, наверное, такие.
        Лидия неуверенно отправилась к дилижансу вслед за Тёрнером. Это была черная крытая повозка на высоких колесах, запряженная четырьмя лошадьми. Возница, одетый в красный сюртук и черную шляпу, устроился наверху. Внутри уже сидели две немолодые женщины в длинных платьях и с шалями на плечах. Они холодно кивнули Лидии и Тёрнеру и поморщились. «Наверное, почуяли запах рыбы, – подумала Лидия, – а Тёрнер еще и выпил». Возница щелкнул хлыстом, и дилижанс, покачиваясь, тронулся в путь. Лидия посмотрела в окно. Последнее, что она увидела, был Джимми, махавший рукой на крыльце таверны.



        Петуорт-хаус

        Дилижанс катился по дороге, вьющейся меж зеленых рощ и лугов, на которых мирно паслись овцы и коровы. Время от времени на пути попадались деревни с кирпичными домишками, окруженными розовыми кустами и живой изгородью. Дилижанс раскачивался и скрипел, лошадиные копыта выбивали мерную дробь, и Тёрнер почти сразу уснул. Дамы перешептывались, бросая на него неодобрительные взгляды.
        Лидия отправилась в путь с Тёрнером без особой уверенности в том, что поступает правильно. Он выпил слишком много пива, да и вообще она совсем ничего не знала об этом коротышке в потрепанной одежде, сыпавшем крепкими словечками. Правда, все художники, которых Лидия успела повстречать, были немного странными. Но все они были к ней добры – вот и Тёрнер, кажется, не желает Лидии зла… Кроме того, разве у нее есть выбор? Не зря же она оказалась на одном корабле с художником. Только что сказать доктору, к которому Тёрнер, кажется, всерьез намерен ее отвести?
        Слушая его храп, Лидия и сама уснула. Ей приснилось, что они вдвоем сидят в приемной у дедушки. Когда Лидия наконец зашла в кабинет, то вместо дедушки увидела Рембрандта. Тот, смеясь, попросил показать ему все, что она нарисовала в блокноте.
        Лидия открыла глаза и растерянно огляделась по сторонам. Дилижанс стоял на месте, Тёрнер толкал Лидию в бок.
        – Встаем, просыпаемся! – повторял он. – Нам здесь выходить. Счастливо оставаться, дамочки!
        «Дамочки» чопорно поджали губы и холодно кивнули в ответ. Оглядевшись по сторонам, Лидия совсем перестала понимать, что происходит: они стояли в конце длинной аллеи, по обе стороны которой до самого горизонта простирались поля и луга.
        – Это ведь не Лондон, – произнесла она наконец.
        – Лондон? При чем тут Лондон? – ответил Тёрнер. – Нет-нет, мы приехали в Петуорт-хаус. Пойдем!
        И они зашагали по аллее.
        – Что это за место, Пет… хаус?
        – Это замок лорда Эгремонта, – пояснил Тёрнер. – Я очень многим ему обязан. Он купил у меня не одну картину, а еще я сюда приезжаю работать. Отличное место! И доктора для тебя тут найти проще простого. Смотри, вот мы и пришли.
        Тёрнер указал в сторону огромного замка с длинными рядами окон. Когда они подошли поближе, Лидия услышала собачий лай и возгласы: на лужайке у дворца целая орава детей играла с двумя большими серыми собаками. Увидев Лидию, дети на мгновение остановились, но тут же снова с криком и смехом принялись за игру. У парадного входа стоял одетый в ливрею дворецкий.
        – Добро пожаловать, мистер Тёрнер, – сказал он. – Приятно снова вас видеть здесь.
        – Я привел гостью, – ответил художник. – Это Лидия.
        – Добро пожаловать, мисс Лидия, – невозмутимо произнес дворецкий. – Я сейчас же позову экономку.
        Они вошли в холл, который показался Лидии огромным, как собор. На обшитых темными деревянными панелями стенах висели пейзажи. Внушительных размеров лестница с перилами на мраморных балясинах вела на второй этаж.
        – Это моя! – Тёрнер с гордостью указал на картину, изображавшую озеро в окружении деревьев под желто-красным закатным небом.
        Через мгновение на лестнице показались две женщины, одетые в черное. Первая была невысокого роста и держалась очень прямо. Волосы ее были убраны в строгий пучок.
        – Добро пожаловать, – произнесла она. – Мы покажем девочке ее комнату. Как тебя зовут?
        – Лидия.
        – Элизабет проводит тебя и… – она поморщилась, – проследит за тем, чтобы ты приняла ванну. Не так ли, Элизабет?
        Элизабет, розовощекая и светловолосая молодая женщина, стоявшая позади экономки, кивнула. Лидия послушно поднялась за ней по лестнице. Тёрнер продолжил беседовать с экономкой – было заметно, что они старые знакомые.
        Спустя несколько минут Лидия уже лежала в большой ванне, наполненной горячей водой. Элизабет успела показать ей комнату: красивую, с белеными стенами и видом на высокие дубы в парке. Кроме того, она выдала Лидии розовый бархатный халат и забрала одежду в стирку. Коробочку с пастилками Лидия вынула из кармана в последний момент.
        Лежать в ванне было бесконечно приятно. Лидия несколько раз намылилась, чтобы смыть запах рыбы, а потом просто лежала и наслаждалась. Заботы о будущем казались далекими и неважными – все как-нибудь образуется!
        Накупавшись и надев халат, чтобы отправиться в свою комнату, Лидия едва не столкнулась с двумя девочками и маленьким мальчиком, выбежавшими ей навстречу.
        – Здравствуй! – воскликнула одна из девочек. – Ты живешь в этом крыле?
        – Да… – неуверенно протянула Лидия.
        – А как тебя зовут?
        – Лидия.
        – Вот славно! Теперь нас, девочек, не меньше двенадцати! А мальчиков только девять. Мы ведем счет!
        – Хотя если считать взрослых, то братьев больше, – возразила вторая девочка. – Мама говорит, что их намного больше.
        – Ну и что ж, они ведь здесь больше не живут, – не сдавалась первая. – Значит, они не считаются.
        – Считаются! Они ведь все равно наши братья.
        – Только наполовину!
        – Наполовину, наполовину… Я говорю просто: братья и сестры. Ведь мы сестры, Лидия?
        Лидия ничего не понимала. Девочки, кажется, тронулись умом – о чем они болтают?
        – Как бы то ни было, приятно познакомиться, Лидия, – подытожила первая девочка. – Сестрам надо держаться вместе. Меня зовут Дженнифер, а ее – Элейн. А это один из наших братьев, его зовут Чарльз.
        – Нет, это Том! – перебила ее Элейн. – Чарльз толще.
        – Это Чарльз, – твердо заявила Дженнифер. – Ты ведь Чарльз? – обратилась она к мальчику, который молчал и сосал большой палец.
        – Меня зовут Генри, – застенчиво ответил он.
        Элейн прыснула.
        – Попробуй запомни этих братьев! – воскликнула она. – Все как один грязные и капризные.
        – Я не грязный! – пискнул Генри.
        – Только потому, что твоя мама минуту назад тебя отмыла, – заявила Дженнифер. – Как бы то ни было, я рада, что у нас новая сестра. Ты ведь придешь к нам играть завтра утром, Лидия? Братья бросили нам вызов: будем перетягивать канат. Теперь мы точно победим! До скорой встречи!
        Все трое с топотом побежали вниз по лестнице. Лидия стояла на месте, пытаясь понять хотя бы что-нибудь из услышанного. Наверное, они играют в какую-то странную игру, решила она.
        Проснувшись на рассвете, Лидия увидела в окне верхушки деревьев, которые золотило восходящее солнце, и розовую, постепенно светлеющую зарю, и небо, отливающее зеленым, золотым и пурпурным. Лидия вспомнила про Тёрнера: интересно, он тоже проснулся и смотрит на небо? Ведь именно такие пейзажи ему, кажется, по душе.
        Потом пришла Элизабет и принесла чистую одежду. Лидия с наслаждением втянула носом аромат свежего белья: запах рыбы полностью отстирался. Она спустилась в холл по большой лестнице и открыла парадную дверь. Час был такой ранний, что все, наверное, еще спали. На траве блестела роса, в кронах рослых деревьев мирно шелестел ветерок. Повсюду царил покой, зеленые луга и рощи на холмах купались в золотистом утреннем свете. Вдруг Лидия увидела пожилого мужчину с седыми волосами и очень прямой осанкой – он энергично шагал к замку. Мужчина был одет в штаны для верховой езды и кожаные сапоги, в руке он держал хлыст. Увидев Лидию, господин остановился и рассеянно улыбнулся.
        – Доброе утро, – произнес он. – Твоя мама тоже уже на ногах?
        Лидия не нашлась что ответить. Наверное, этот незнакомец с кем-то ее перепутал.
        – Ты ведь дочка Сары? – продолжил мужчина. – Ты Дейзи?
        – Нет, – ответила Лидия. – Меня зовут Лидия.
        – Лидия, Лидия… – тщетно пытался припомнить мужчина. – Прости, Лидия, тут так много детей…
        – А кто вы такой? – спросила она, набравшись смелости.
        Мужчина сперва уставился на нее, а потом рассмеялся.
        – Шутить изволите, барышня? Своего отца вы должны узнавать!
        Лидия открыла было рот, но мужчина уже отправился прочь, бормоча себе под нос:
        – Дети чудн?е пошли… Всё чудней и чудней. Надо поговорить с ее матерью.
        Лидия покачала головой. Что за странное место! Девочки, которые не знают своих сестер в лицо. Мужчина, перепутавший ее со своей дочкой… Как это возможно? Интересно, где Тёрнер? Может быть, он объяснит ей, почему все вокруг такие странные? Лидия вернулась в замок, чтобы найти художника. «Экономка, наверное, подскажет, где его искать. Правда, если я с ней заговорю, то она, наверное, скажет, что она моя мама», – подумала Лидия.
        Экономки нигде не было видно, и Лидия в нерешительности замерла посреди холла. Наконец раздался звук шагов: по лестнице медленно спускался мальчик лет пятнадцати, высокий и долговязый, с черной челкой, свисающей на бледный лоб. В руке у него была книга. Увидев Лидию, он остановился на середине лестницы.
        – Взгляните-ка, – произнес он. – Перед нашим взором краса – юная и свежая, как на рассвете роса.
        Лидия покраснела. Еще один сумасшедший. Похоже, этот дом полон безумцев.
        – Вы не знаете, где Тёрнер? – спросила она.
        – Тёрнер, разумеется. Величайший художник всех времен и народов, повелитель света! Гений небес! Он в своей мастерской, идите прямо по коридору, последняя дверь. Но какое у вас к нему дело?
        – Неважно, – отрезала Лидия и поспешила прочь по коридору.
        – Постой, сестрица. Как тебя зовут? Я тебя не узнаю.
        – Лидия. И я тебе не сестрица! – пробормотала она.
        – А меня зовут Перси. Ты не хочешь прогуляться в парке? Утро такое прекрасное, я был бы счастлив прочесть тебе свои стихи! По тебе сразу видно, что ты любишь стихи!
        – Не сейчас, я занята.
        – После обеда?
        – Может быть. Посмотрим.
        Лидия поспешила туда, где должна была находиться мастерская. У нее горели щеки. Стихи? Почему он решил, что она любит слушать стихи? Лидия пыталась припомнить его первые слова: что-то про красу и росу на траве. Вышло, конечно, красиво, но как-то глупо. Лидия прошла через зал, в котором двое мужчин играли в бильярд. Они были так заняты игрой, что не обратили на девочку внимания. И вот наконец Лидия почуяла любимый запах масляной краски, доносившийся из-за приоткрытой двери. Заглянув внутрь, она увидела Тёрнера. Низкорослый и коренастый, одетый в серый рабочий халат, он стоял за мольбертом. Обернувшись, художник увидел Лидию.
        – Я не помешала? – спросила она.
        – Именно что помешала. Но раз уж так, заходи. Ты тоже, считай, художник.
        Мастерская была не такая большая, как у Дега, но гораздо светлее. На стенах висели картины. Тёрнер обвел комнату рукой, приглашая Лидию осмотреть ее. Пейзажи изображали те самые рощи на холмах и луга, что простирались в окрестностях замка. На одной стене висели морские картины, и почти на всех были изображены корабли среди бури. Лидия очень любила подобные полотна, ведь как раз такая картина висела в приемной у дедушки. Правда, она не шла ни в какое сравнение с этими. Тёрнер действительно был мастером бури: от его картин, на которых корабли с рваными парусами несло по пенным волнам, а моряки на веслах сражались со стихией не на жизнь, а на смерть, бросало в дрожь. Пейзажи и морские картины были выдержаны в темных, приглушенных тонах, а вот от игры света, огня и цветов на противоположной стене у Лидии захватило дыхание. Полотна светились и пылали золотом, пурпуром и изумрудами, небо сливалось с морем, солнце – с туманом, земля – с солнцем… Понять, что именно изображали картины, было непросто. На одной Лидия различила гондолы, на другой – нечеткие контуры человеческих тел. И все же от этих полотен,
излучающих свет, невозможно было отвести взгляд. Лидия знала, что руки могут перенести ее в любую картину, но сейчас ей просто хотелось слиться с этими красками, стать частью игры цвета.
        – Это же сон, прекрасный сон, – пробормотала она.
        – Нет, это моя реальность, – отозвался Тёрнер. – Свет – это и есть реальность.
        – Мне эти картины нравятся больше всех, – сказала Лидия. – Корабли в бушующем море тоже хороши, но с этим светом ничто не сравнится.
        – Согласен, – кивнул Тёрнер. – Но уж как меня за них поливали грязью… Ты и представить не можешь.
        Он указал на вырезку из журнала, пришпиленную к стене. Рисунок изображал художника, стоящего перед мольбертом со шваброй в руке вместо кисти. «Тёрнер пишет картину» – гласила подпись. Лидия невольно рассмеялась, но тут же зажала рот рукой: вдруг художник обидится? Однако Тёрнер только грустно улыбнулся.
        – Это еще ничего, – сказал он. – Этот рисунок я сохранил, он все-таки смешной. Один художник по имени Констебль говорит, что я рисую крашеным паром. И в этом что-то есть. Но когда мои картины называют мазней или безумством, я расстраиваюсь по-настоящему. И еще когда утверждают, что у меня глаза не в порядке.
        – Но этот лорд, у которого вы живете, он ведь любит ваши картины?
        – Да, лорд Эгремонт – хороший малый, но от меня хочет только пейзажей, на которых четко видны очертания предметов, – ответил Тёрнер. – Сейчас вот я пишу такую картину, и, по правде говоря, мне это жутко надоело. После того как я побывал в Италии, мне хочется рисовать только свет. Но лорду такие картины не по вкусу. Пусть он ничего и не говорит, мне-то видно.
        – Можно спросить одну вещь? – сказала Лидия. – Что это вообще за место? Тут все такие странные.
        Лидия рассказала о девочках, которые звали ее сестрой, и о мужчине, который решил, что она его дочь. Тёрнер расхохотался.
        – Да ведь это же и был лорд Эгремонт! Он немного… ну… не от мира сего. Говорят, он отец сорока трех детей.
        – Сорока трех! – воскликнула Лидия.
        – Да, и все мамы живут или когда-то жили в этом замке вместе с детьми. Так что тут не соскучишься. Куда ни ступишь – везде дети.
        – Значит, он решил, что я тоже его ребенок?
        – Ну да. Всех ведь не упомнишь. Но детей он любит, поэтому им и позволено жить тут в замке. Я, кстати, многих из них рисовал, но это я в другой раз покажу. Вот черт, совсем забыл: надо показать тебя доктору, у тебя же память отшибло. Или уже возвращается?
        – Да, – соврала Лидия. – Понемногу возвращается, так что доктор не нужен.
        – Так и быть, подождем еще немножко. Потом все расскажешь, – сказал Тёрнер. – Иди поиграй или еще чем-нибудь займись, мне надо работать.
        Лидия выскользнула из мастерской и отправилась гулять по замку. В библиотеке она увидела трех женщин и мужчину, занятых чтением. За какой-то дверью раздавалось женское пение и звуки пианино, еще в одной комнате молодые люди сидели за мольбертами и писали картины. Похоже, у лорда в гостях было много художников. Открыв одну из дверей, Лидия увидела двух мам, кормящих младенцев грудью. Смутившись, Лидия пробормотала «простите», но те только улыбнулись и ответили, что она ничуть не помешала. Петуорт-хаус был странным местом, но Лидии здесь нравилось. Атмосфера царила умиротворенная, и все занимались тем, что было им по душе. Правда, сама Лидия не знала, чем заняться. Больше всего ей хотелось домой, но эта перспектива казалась очень далекой. Оставалось только ждать, особого выбора у девочки не было. Она решила набраться терпения и не беспокоиться понапрасну.



        Соревнование

        Лидия сидела на камне на берегу озера с блокнотом в руке и болтала ногами. На поверхности воды играли солнечные блики, время от времени раздавался всплеск и по воде расходились круги – в озере явно водилась рыба. В камышах неподалеку покрякивали дикие утки. Лидия пыталась зарисовать озеро и берег, но выходил какой-то детский рисунок, неровные линии и сумбурные штрихи. Спрятав карандаш в карман, Лидия глубоко задумалась. Опустив взгляд, она увидела собственное отражение в воде и скорчила рожу. Может быть, это трепещущее лицо в водной глубине и есть настоящая Лидия? А что, это мысль. Вдруг, если она навсегда останется в Англии девятнадцатого века, то забудет, кто она на самом деле – то есть кем была – девочка из Швеции двадцать первого века? То, что с ней произошло, так невероятно… Может быть, в конце концов она внушила бы себе, что Швеция и ее прежняя жизнь – это просто сон? Или сказка, которую она когда-то читала? Как там сказал Веласкес… Жизнь есть сон.
        Сзади раздался шелест, и через мгновение Лидия увидела того темноволосого юношу, который хотел почитать ей свои стихи. Правда, теперь он был бос и в подвернутых штанах, а в руке держал удочку.
        – Привет, – произнес он. – Я люблю сидеть тут и рыбачить. Здесь хорошо клюет.
        – Понятно, – буркнула Лидия. Уступать место она не собиралась.
        – Как тебя зовут? – спросил юноша. – Я тебя раньше не видел.
        – Ну конечно! – огрызнулась Лидия. – И не разговаривал со мной, да?
        «Если это какая-то дурацкая игра, то что ж, поиграем!» – раздраженно подумала она.
        – Нет, не разговаривал… – задумчиво ответил юноша. – Меня зовут Эндрю.
        – А меня – Альбертина Юстиция! – ответила Лидия.
        – Необычное имя… – протянул задумчивый юноша. – Хочешь, порыбачим вместе? Ты, кажется, из тех девочек, что любят рыбачить.
        – А ты, кажется, любишь стихи, – усмехнулась Лидия. – Но раз так, то почитай их рыбам. Мне тогда не придется слушать!
        Лидия соскочила с камня. Юноша изумленно смотрел на нее.
        – Почему ты сердишься? – спросил он наконец. – А! Понял! Ты говорила с Перси!
        – Да, так тебя звали утром, – ответила Лидия. – А как тебя еще зовут? Может, ты меняешь имя каждый час?
        – Перси – мой брат-близнец, – пояснил Эндрю. – Нас часто путают.
        – Вот как, – смутилась Лидия. – Ну откуда мне было знать. Он хотел почитать мне стихи.
        – Это его любимое занятие. Он читает стихи всем хорошеньким девушкам. А по-моему, нет ничего скучнее стихов. Правда?
        – Да нет… – Лидия пожала плечами. Вообще-то стихи она не очень любила, но то, что сказал Перси… Наверное, ей просто нравятся красивые слова – неважно, в стихах или нет.
        – С другой стороны, – произнес Эндрю все так же задумчиво, – Перси не любит рыбачить. Он боится воды и не умеет плавать.
        – Вы близнецы – и такие разные? – удивилась Лидия.
        – Да, в детстве мы все время дрались. Теперь тоже, но редко. Правда, ссоримся все время. Тебя и правда зовут Альбертина Юстиция?
        – Нет, я пошутила. Меня зовут Лидия. И я тебе не сестра, говорю на всякий случай.
        – Понятно… Но, может, все-таки порыбачим? – снова предложил Эндрю.
        – Почему бы и нет, – пожала плечами Лидия.
        Они уселись на согретый солнцем камень. Поплавок покачивался на поверхности воды, играющей солнечными бликами. Вдалеке раздавался собачий лай.
        – Это охота на лис, – сказал Эндрю. – Веселая забава.
        – Бедные лисы… – отозвалась Лидия.
        – Может, ты и права, – задумчиво произнес Эндрю. – Никогда об этом не задумывался. Что-то не клюет сегодня…
        Лидии тоже наскучило сидеть и смотреть на поплавок. Бросив взгляд в сторону камышей, она заметила какой-то черный предмет, плывущий по воде в их сторону. При ближайшем рассмотрении это оказался чей-то цилиндр. Эндрю закинул удочку, чтобы его поймать, и после нескольких попыток торжествующе выудил шляпу из воды. Лидии шляпа показалась знакомой. И точно, на подкладке значилось имя владельца, выведенное затейливым почерком: «Уильям Тёрнер».
        – Это шляпа Тёрнера! – воскликнула Лидия.
        – Коротышки-художника? Наверное, он упал в воду!
        Они побежали вдоль берега, разыскивая следы художника. Лидия была вне себя от беспокойства: Тёрнер такой неуклюжий и рассеянный и, наверное, не умеет плавать. Перед глазами у нее возник жуткий образ: художник лежит на дне озера с широко раскрытыми глазами, а над ним поднимаются светящиеся в толще воды пузырьки воздуха, какие он обычно рисовал на своих картинах. С трудом пробравшись через кустарник и прошлепав по затопленному лугу, Лидия и Эндрю наконец увидели Тёрнера. Он стоял в камышах по колено в воде и тянул на себя удочку, выкрикивая:
        – Клюнуло! Клюнуло!
        В ту же секунду из воды выскочила огромная рыба, и Тёрнер плюхнулся в озеро, почти полностью скрывшись в камышах. Эндрю подбежал к нему и помог подняться. Художник мертвой хваткой вцепился в удочку с бьющейся на крючке рыбой. Неровной походкой шагая к берегу, он восклицал:
        – Вот это щука! Вот это щучища!
        – Это, должно быть, рекорд! – восхищенно выдохнул Эндрю.
        Лидия ни разу не видела таких больших щук: рыба была длиной почти с Тёрнера. Неудивительно, что ему пришлось попотеть, вытаскивая ее из воды.
        – Мы нашли вашу шляпу! – сказала она.
        – Спасибо, – поблагодарил Тёрнер. – Я даже не заметил, что она пропала. Ну ничего себе!
        От помощи он отказался – хотел нести рыбу сам. Щука была такая длинная, что хвост волочился по земле. С одежды Тёрнера капало, так что фалды сюртука напоминали рыбий хвост.
        Лужайка перед замком была полна детей разных возрастов. Увидев огромную рыбу, они захлопали в ладоши.
        – Да она больше папиной! – воскликнул один мальчик. – Вы побили его рекорд! Вот он рассердится!
        – Измерю ее, прежде чем отдать на кухню, – с гордостью произнес Тёрнер. – Эндрю, будешь свидетелем? Иначе лорд мне не поверит. Может быть, мне ее нарисовать?
        – Давай к нам, Лидия! Мы будем перетягивать канат! – крикнула Дженнифер. – Вот-вот начнем. Девочки против мальчиков!
        Борьба затянулась: силы оказались равны. Сначала побеждали братья, потом сестры, потом снова братья. Вокруг собрались мамы и прислуга, они кричали и подбадривали детей. В конце концов на лестнице показался сам лорд Эгремонт.
        – Победителям достанется Каравелла! – выкрикнул он.
        Лидия вцепилась в канат так, что побелели костяшки пальцев; рядом с ней пыхтела Дженнифер.
        – Что такое Каравелла? – прокряхтела Лидия.
        – Одна из папиных лошадей! – выдохнула Дженнифер. – Мы обязаны выиграть! Поднажмем!
        Мысль о Каравелле прибавила сестрам сил, и, сделав последний рывок, они вытянули братьев за линию. Крик победы огласил окрестности! Правда, после братья обвинили сестер в обмане: ведь с ними была Лидия. Слух о том, что она не из сестер, уже успел обежать замок. Пришлось вмешаться лорду Эгремонту.
        – Победа заслуженная, – рассудил он. – Мальчики от природы сильнее. К тому же я думал, что… э-э… Лидия… моя дочь. Надеюсь, она простит мне это заблуждение. Но она наша гостья, и ей нашлось место в команде сестер. А тех, кто не умеет проигрывать, я терпеть не могу. К примеру, Тёрнер побил мой рыбацкий рекорд, но я и не думаю сердиться. Как бы то ни было, девочки победили! А теперь – праздник!
        Раздался новый крик радости. Тёрнер вернулся из кухни и, стоя на крыльце, курил огромную сигару. Ему выдали сухую одежду, которая, правда, была на несколько размеров больше, чем следовало. Однако художника, гордого рекордом, это ничуть не смущало.



        Буря

        Лидия жила в Петуорт-хаусе уже неделю, и это место было ей по душе. Замок, казалось, был населен бессчетным количеством людей: каждый день Лидия встречала все новых и новых обитателей – сестер, братьев и их мам. Тёрнер был не единственным художником в резиденции, тут и там можно было заметить людей за мольбертами. Гости приходили и уходили, почти каждый вечер устраивались празднества с концертными выступлениями, а днем проводились состязания и игры, охота и конные прогулки.
        Иногда Лидия выходила рисовать вместе с Тёрнером. Он охотно помогал ей, рассказывая о перспективе и светотени. Сначала Лидия думала, что Тёрнер пишет только красками, но он оказался и очень талантливым графиком, сделавшим сотни зарисовок из жизни в Петуорт-хаусе. Правда, характер у него был непростой. Иногда он замыкался в себе, мрачно игнорируя вопросы, и тогда Лидия просто оставляла его в покое. В такие дни он гулял сам по себе, уходя утром и возвращаясь поздно вечером.
        Тёрнера очень интересовало, кто такая Лидия и откуда она взялась. Он уговаривал ее рассказать все, что она помнит, – ведь она обмолвилась о том, что память понемногу возвращается! Лидия не знала, что ответить, и это ее сильно смущало. Рассказывать правду ей не хотелось, но молчать становилось все труднее.
        Однажды ночью разразилась страшная гроза. Лидия проснулась от грома, который сотрясал оконные стекла. Сначала она спряталась под одеялом, но потом любопытство взяло верх и она выглянула в окно. Молнии сверкали так часто, что небо озарилось сиреневым светом, а при особо ярких вспышках становилось светло как днем. Под одним из дубов стоял Тёрнер с альбомом для эскизов в руке. Он невозмутимо созерцал небо и освещенные молниями тучи. На голове у него была та самая шляпа, которую выудили из озера Лидия и Эндрю. Художник любил бури, так что эта гроза, наверное, очень ему нравилась. И правда, когда они встретились на следующий день, Тёрнер был в отличном настроении.
        – Черт побери, ну и погодка была ночью! – рассмеялся он. – Я дрожал под деревом, как мышь, а вокруг сверкали молнии и тучи заполонили небо, как стадо черных слонов. Бах! Ба-бах! А потом ливанул дождь, и это был настоящий потоп, ты уж мне поверь. Ничего страшнее в жизни не видел.
        Вдруг Тёрнер посерьезнел и сообщил, что ему немедленно надо в Лондон.
        – Это все Академия художеств, – пояснил он. – Надо разобраться кое в каких делах. Поедешь со мной, Лидия, или останешься здесь?
        Лидия задумалась. С одной стороны, ей и вправду хотелось бы остаться в замке: здесь царила приятная атмосфера и жизнь была насыщена событиями. Кроме того, она подружилась с некоторыми из детей. Эндрю и Перси были в восторге от нее и то и дело звали с собой, придумав какую-нибудь забаву. С близнецами было весело, хоть Лидия и путала их между собой. Однажды Перси стал читать ей стихи и читал так долго, что Лидия непременно уснула бы, если б ей на помощь не пришли Дженнифер и Элейн, которые собрались купаться в озере и взяли ее с собой.
        Но оставаться в Петуорт-хаусе до конца своих дней Лидии все же не хотелось, даже если бы добряк лорд Эгремонт ничего не имел против. Его гостеприимство не знало границ, и он явно любил быть окруженным детьми. То, что Лидия не была его дочерью, ничуть не смущало лорда, наоборот: его весьма забавлял тот факт, что он принял ее за своего ребенка. При встрече лорд всякий раз напоминал ей об этом. Но Лидия все же не могла не думать о том, как вернуться в современный Стокгольм, и чувствовала, что помощи следует ждать скорее от Тёрнера, чем от лорда и обитателей замка. Поэтому Лидия решила ехать с ним в Лондон.
        – Отлично! – воскликнул Тёрнер. – Однако мне надоело трястись в повозках, так что в Лондон мы поплывем на пароходе. Я еще ни разу не плавал на такой штуковине, вот будет приключение, правда?
        Многие дети расстроились, узнав, что Лидия их покидает. Одна из малышек по имени Джанет даже расплакалась. Она любила рисовать, сидя на коленях у Лидии. На прощанье она вручила своей любимице рисунок с надписью, которая гласила: «Я лублу Лидию».
        В день отъезда дети собрались на лужайке перед замком. Сидя в повозке, Лидия не спускала глаз с мальчиков и девочек, которые махали ей на прощанье и вскоре растворились в озаренной солнцем дали. Всю дорогу до гавани Лидия молчала. Она вспоминала места, которые ей довелось увидеть, и людей, с которыми она познакомилась, сблизилась, а некоторых по-настоящему полюбила. Никого из них она больше никогда не увидит. Ей стало невыносимо грустно.
        Пароход «Ромул» был похож на парусное судно, у него были две мачты, но кроме того – большая черная труба.
        Как только судно покинуло гавань, ветер усилился и началась нешуточная качка. Сначала Лидии нравилось стоять на носу корабля и ловить брызги пены от волн, которые поднимались все выше. Тёрнер тоже был в приподнятом настроении:
        – Будет шторм, помяни мое слово!
        И шторм начался. Волны росли с огромной скоростью, ветер завывал, качка усилилась до такой степени, что стало трудно стоять на ногах. Один из членов экипажа посоветовал пассажирам спуститься в трюм. Лидия послушалась, но Тёрнер решил остаться на палубе. В трюме уже сидело множество людей, часть которых имели весьма бледный вид. Лидии тоже стало плохо. Она решила прилечь и закрыть глаза. Пароход трясло и кидало из стороны в сторону, волны с грохотом ударялись о борт. Вокруг раздавались стоны и вздохи, какую-то женщину рвало в ведро.
        Путешествие на пароходе оказалось вовсе не веселой затеей. В душном трюме пахло дымом и рвотой. Лидию тоже стало тошнить, ей ужасно захотелось на свежий воздух. Встать на ноги было почти невозможно, пол ходил ходуном. Откуда-то донесся звон разбитой посуды. Держась обеими руками за стены, Лидия с трудом добралась до трапа, ведущего на палубу, и попыталась открыть дверь, что оказалось непросто из-за ветра. Наконец ей удалось выглянуть в узкую щель и увидеть волны, огромные, как горы. Они захлестывали палубу, обрушивая на нее каскады воды. По небу неслись огромные темные тучи, из трубы валил черный дым. Лидия тревожно оглядывала палубу в поисках Тёрнера: а вдруг его смыло волной? Наконец она увидела художника, мокрого, как бездомный кот: привязав себя веревкой к мачте, он смотрел на бушующее море и гребни волн, которые окатывали его пеной. Кажется, ему нравится мокнуть, изумленно подумала Лидия и осторожно спустилась обратно в трюм. Улегшись на койку, она забылась беспокойным сном.
        Когда Лидия проснулась, корабль уже не качало, и до ее слуха доносились только гул паровой машины и голоса пассажиров. Выйдя на палубу, она увидела причалы, пирсы и множество пришвартованных судов. За ними, в серой дымке, виднелись очертания зданий. Корабль прибыл в лондонскую гавань.
        Тёрнер отвязал себя от мачты. Вид у него был весьма забавный: волосы прилипли ко лбу, губы запеклись от морской соли. Остальные пассажиры многозначительно качали головой, глядя на художника. Но сам Тёрнер был в прекрасном расположении духа.
        – Не думал, что выберусь живым из этой передряги! Но оно того стоило! – воскликнул он. – Картина выйдет будь здоров, ты уж мне поверь!
        Лидия протянула Тёрнеру шляпу и сумку. На причале стояли новые пассажиры, ожидающие посадки на борт: дамы в длинных платьях, господа в темных сюртуках, мужчины в потрепанных куртках и мальчишки-оборванцы.
        – Что ж, поехали ко мне домой, – сказал Тёрнер, жестом подзывая извозчика, стоящего неподалеку. – Я живу на Харли-стрит, далековато отсюда.
        По пути домой Тёрнер рассказал, что его отец умер в прошлом году.
        – Для меня это большая утрата. Отец занимался хозяйством, следил за порядком. Теперь все это в руках у старушки Сары Данби. Эх, как летит время.
        День выдался пасмурный. Коляска катилась среди мрачных кирпичных фасадов и покосившихся деревянных хибар. Лондон казался маленьким и бедным. Лидия видела мужчин в рабочей одежде, которые толкали перед собой тачки, груженные мешками, грязных детей в лохмотьях и женщин в косынках, которые тащили узлы и ведра.
        – Да, здесь не шибко красиво, – вздохнул Тёрнер, словно прочитав мысли Лидии. – Бедолаги… Несладко им приходится. Хотя вообще-то Лондон – красивый город, и тут много роскошных зданий. В молодости я часто ходил в собор Святого Павла – делал зарисовки его убранства.
        Они остановились у дома из коричневого кирпича. Тёрнер поднялся по лестнице и приоткрыл дверь.
        – Сара, ты тут? – крикнул он.
        Послышались негромкие шаги, и через мгновение перед ними появилась сухонькая морщинистая старушка в зеленом платье. Седые волосы были убраны в пучок, а о ноги терлась большая черная кошка.
        – Добро пожаловать, Уильям! На кого вы похожи! – вздохнула она. – Просто бродяга какой-то!
        Переступив через порог, Лидия чуть не споткнулась о еще одну кошку, которая бросилась ей под ноги.
        – А это еще кто? – спросила Сара.
        – Это Лидия, она была вместе со мной у лорда Эгремонта, так что она свой человек… Хорошо рисует, хочет стать художником, хоть и девочка… Правда, у нее память отшибло, но скоро она придет в себя.
        Квартира была темной и затхлой. Сара, похоже, была немного рассеянна, однако она проводила Лидию в кухню и пообещала накормить. На кухонной плите стояла кастрюля с остатками еды, а на столе сидела и внимательно наблюдала за Лидией еще одна кошка. Девочку все еще мутило после поездки на пароходе, и, бросив взгляд на содержимое кастрюли, она поняла, что не голодна. Да, время изысканных трапез в Петуорт-хаусе прошло.
        После еды Тёрнер сказал, что хочет кое-что показать Лидии. Поднявшись по лестнице, они вошли в большую длинную комнату, стены в которой были увешаны картинами.
        – Это моя галерея, – сказал Тёрнер. – Я сам ее построил несколько лет назад. Здесь я и продаю свои картины, чтобы не платить торговцам и посредникам. Здорово придумано, а? Можешь походить, посмотреть. Это мои детишки, хе-хе!
        В эту же минуту в другом конце комнаты открылась дверь, и в галерею вошли дама и господин.
        – Покупатели! – прошептал Тёрнер. – Хорошо, что я приехал! Сара совсем не умеет продавать картины.
        Лидия подошла к картине, которая привлекла ее внимание. Она была написана светящимися красным, желтым, оранжевым, коричневым цветами и изображала море во время шторма, а на заднем плане – корабль. Вокруг него плавали человеческие тела. Солнце почти полностью скрылось в тумане, вдалеке грозно краснело небо и темнели тучи. Надпись под картиной гласила: «Невольничье судно, с которого сбрасывают мертвых и умирающих; надвигается смерч».
        Картина была мрачной, но Лидия не могла насмотреться на нее. Дама и господин тоже подошли поближе.
        – Какое страшное полотно, – заметил господин.
        – Но какая сила! Как трогает чувства! Давай купим ее, Джон! – воскликнула дама.
        – Хм, дело в том, что она не совсем готова, – послышался голос Тёрнера. – И пока еще не продается.
        – Что ж, вот и хорошо, – отозвался господин. – Не уверен, что хотел бы созерцать ее изо дня в день в собственном доме. Невыносимый трагизм.
        – В действительности все еще трагичнее, скажу я вам. Как известно, раньше мы, европейцы, порабощали чернокожих в Африке и насильно увозили их с континента. Видит Бог, мне стыдно за нас! Теперь это наконец прекратится, по крайней мере в Англии. Но в Америке все по-прежнему. И эта картина показывает правду: страховка распространяется на рабов, затонувших в процессе транспортировки, но не выплачивается за тех, кто умер естественной смертью, поэтому капитан приказал выбросить больных за борт! И все это чистая правда!
        – Какой ужас! – воскликнула дама, и вскоре пара покинула галерею.
        – Надо мне было прикусить язык и молчать, – вздохнул Тёрнер. – Рассказывая страшные истории, картину не продашь. Но вот что, Лидия. Завтра мы пойдем к одному человеку, который поможет вернуть тебе память.
        Лидия попыталась возразить, но Тёрнер не слушал.
        – Он добрый малый, не беспокойся!
        Однако Лидия не могла не беспокоиться. Ночью она никак не могла уснуть. Правда, спать ей не давали не только тревожные мысли, но и кошки, которые всю ночь мяукали и запрыгивали на ее кровать в тесной каморке, пропахшей кошачьей мочой.



        Гипнотизер

        Наутро Лидия и Тёрнер собрались в путь. На улице их встретил такой густой туман, что нельзя было разглядеть здания на противоположной стороне улицы. Тёрнер заверил девочку, что может найти дорогу хоть с завязанными глазами, и посоветовал держаться поближе к нему. Туман приглушал и звуки шагов, и голоса – все было словно окутано ватой. Они шли, стараясь держаться ближе к стенам домов. Время от времени перед ними возникали фигуры людей, больше похожие на тени, и снова исчезали в тумане. Вдруг позади раздался звук быстрых шагов, потом кто-то толкнул Лидию в спину, и она упала на землю, не удержав равновесия.
        – Ай! – крикнула она. Толкнувший ее уже скрылся в тумане.
        – Тебе больно? – склонился над ней Тёрнер.
        Лидия терла ушибленную ногу. Было немного больно, но встала она без труда. Впрочем, что-то все-таки было не так… Пастилки! Коробочка с пастилками, которую Лидия всегда держала при себе, исчезла! При выходе из дома она точно лежала в кармане – за минуту до того Лидия приняла пастилку. Может быть, коробочка выпала из кармана? Нет, ни на тротуаре, ни на мостовой ее не было.
        – Что ты ищешь? – спросил Тёрнер.
        – Пастилки! Они пропали! – выдавила из себя Лидия.
        – Купим новые! – спокойно ответил Тёрнер. – Тебя толкнул вор-карманник. Они так и шныряют в тумане. Радуйся, что ничего, кроме пастилок, не пропало.
        – Вы не понимаете! – чуть не разрыдалась Лидия. – Без них я не понимаю, что говорят люди вокруг!
        – Да что тут понимать-то, – недоумевал Тёрнер. – Уж по-английски-то ты разумеешь? Невелика премудрость! При чем тут пастилки?
        – Не могу объяснить! Мне обязательно нужно их вернуть! – крикнула Лидия.
        Она была безутешна. Тёрнер заверил ее, что найти вора в тумане не удастся – они ведь даже не успели его разглядеть. Изо всех сил стараясь утешить Лидию и обещая купить новые пастилки, он взял ее за руку и повел за собой.
        Слезы текли по щекам Лидии. Во всех испытаниях она старалась не падать духом, и вдруг такое! Ничего хуже и придумать было нельзя. Лидия брела вслед за Тёрнером, оплакивая свою судьбу: она перестанет понимать, что говорят люди вокруг, и будет обречена на полное одиночество. То, что Лидия оказалась в Англии, чуть облегчало ее участь – ведь английский она немного знает, но все-таки… Лидия тихонько всхлипывала, надеясь, что Тёрнер не заметит ее слез. Проклятый карманник! Хоть бы он упал и разбил себе голову о мостовую!
        Лидия и Тёрнер все шли и шли сквозь густой унылый туман. Наконец художник замедлил шаг у обвитого плющом каменного дома. Он позвонил в дверь, и им открыла полная дама в черном платье. Поприветствовав Тёрнера как старого знакомого, она бросила взгляд на Лидию.
        – Он дома? – спросил Тёрнер. – Я отправлял посыльного сообщить, что мы сегодня придем.
        – Доктор Хоуарт ждет вас, – коротко ответила дама. – Сюда, пожалуйста.
        – Вы же обещали, что не поведете меня к доктору! – прошептала Лидия, следуя за дамой через темный холл.
        – Это не обычный доктор, а гипнотизер, – ответил Тёрнер.
        Дама открыла дверь и жестом пригласила войти. Лидия злилась: гипнотизер, вот чепуха! Тёрнер мог бы и предупредить ее. Впрочем, все равно. Ей уже все равно.
        Посреди комнаты стоял большой письменный стол, за которым сидел доктор Хоуарт. Лысую макушку обрамляли редкие клочки волос. Пристальным взглядом больших желтоватых глаз доктор напоминал сову. Кроме стола в комнате были книжный шкаф и кожаный диван. Окно было завешено плотными шторами.
        – Вот девочка, о которой я сообщил через посыльного, – сказал Тёрнер. – Вы помогли мне однажды, когда я не мог писать картины, так что, может, и ее вылечите? Ее зовут Лидия, она потеряла память.
        Хоуарт устремил совиный взгляд на Лидию.
        – Не могли бы вы изложить все обстоятельства дела? – тихо произнес он.
        Лидия поджала губы – говорить она не собиралась. Но Тёрнер рассказал о том, как Лидию нашли на рыболовном судне, и передал все, что она нехотя поведала о себе.
        – Она хорошая девчушка, – добавил он. – Умница и рисует хорошо. Страстно любит живопись. Хочется ей помочь. Немного памяти вернулось, говорит, но под гипнозом, наверное, вспомнит все!
        – Возможно, – мягко протянул Хоуарт. – Однако вас, мистер Тёрнер, я попрошу выйти. Я должен остаться наедине с… Лидией?
        Та мрачно кивнула.
        – Хорошо, Лидия. Будьте добры прилечь на диван.
        Лидия неуверенно взглянула на Тернера, который уже направился к выходу.
        – Не бойся, – подбодрил он. – Я буду сидеть тут за дверью.
        Лидия вздохнула и подошла к дивану. Зачем возражать? Скоро она перестанет понимать язык окружающих, и тогда уже все происходящее потеряет смысл.
        Хоуарт уселся на стул рядом с диваном, достал золотые часы на цепочке и стал раскачивать их перед лицом Лидии, как маятник.
        – Смотри на часы, – произнес он. – Расслабься. Представь себе прекрасный сад, полный цветов, где щебечут птицы и светит солнце! Представь, что ты лежишь в траве. Ты совершенно расслаблена.
        Сначала все это казалось Лидии нелепым, но через какое-то время она стала ощущать, как по всему телу разливается приятная слабость. Ее стало клонить в сон, мышцы расслабились… Откуда-то издалека доносился голос Хоуарта:
        – Теперь расскажи все с самого начала.
        И Лидия стала рассказывать обо всем, что с ней произошло, начиная с того самого дня, когда она сидела на скамейке в парке и увидела черную птицу. Она говорила и говорила, не пропуская не единой детали, спокойно и сдержанно. Закончив свой длинный рассказ, Лидия погрузилась в глубокий сон. Разбудил ее голос Хоуарта. Лидия изумленно огляделась. Доктор сидел на том же месте и внимательно смотрел на нее.
        – Теперь попросим мистера Тёрнера войти. Ты можешь сесть у письменного стола.
        Протопав через весь кабинет, Тёрнер присел рядом с Лидией.
        – Вернулась память? – нетерпеливо спросил он.
        – Не знаю, что и ответить, – спокойно отозвался Хоуарт. – Лидия рассказала о том, что с ней произошло. История удивительная. Признаться, я не слышал ничего подобного за всю свою долгую практику. Похоже, Лидия наделена исключительной фантазией и, кроме того, убеждена в том, что все рассказанное ею – правда. Этот плод воображения засел глубоко в сознании.
        – Вот так-так! – сокрушенно вздохнул Тёрнер. – Неужели все так плохо?
        – Я рассказывала правду! – сердито возразила Лидия. – И ничего не придумывала.
        – Похоже, утрата памяти и навязчивые фантазии тесно связаны с картинами, – добавил Хоуарт. – Она прямо– таки одержима живописью.
        – Ну да, она ведь хочет стать художником, – кивнул Тёрнер. – Значит, буду держать ее подальше от картин.
        – Наоборот, – возразил доктор. – Позвольте ей смотреть картины и рисовать сколько угодно. Это поможет снять напряжение. Лучшее лекарство для Лидии – это рисование. Картины помогут вернуть память. Однако, – продолжил он, глядя на свою пациентку, – рисуй свободно, фантазируй. Рисуй то, что тебе снится. Не думай о результате, просто прислушивайся к чувствам и снам. Предлагаю встретиться через пару недель и проверить, помогло ли лечение. А пока – не смею задерживать.
        Лидия и Тёрнер вышли на улицу. Туман был таким же непроглядно густым, как и прежде. Тёрнер хотел поймать извозчика, но, не найдя ни одного экипажа, они отправились домой пешком. Лидия ежилась от холода: как хорошо было лежать на диване в теплой приемной Хоуарта! Вот бы лежать и лежать там до скончания века. Но вместо этого она опять бредет по промозглой лондонской улице. Реальность была невыносима: через несколько часов она перестанет понимать Тёрнера и не сможет ни с кем говорить. Это все равно что стать глухонемой.
        На улице было безлюдно, все будто попрятались по домам, испугавшись тумана. Время от времени раздавались одинокие шаги, но тут же снова растворялись в тумане. Повернув за угол, Лидия услышала пронзительный выкрик:
        – Поцелуй меня! Лентяй!
        Они резко остановились.
        – Черти морские! – воскликнул Тёрнер. – Знакомый голос!
        – Это Долли! – подхватила Лидия. – Попугай!
        Из туманной гущи донесся звук шагов, а затем показалась фигура человека. Первым делом Лидия разглядела рыжую шевелюру, а потом – попугая на плече. Это был Джимми! Увидев Лидию и Тёрнера, он вытаращил глаза от удивления.
        – Добрый д-день! – еле вымолвил он.
        – Тонем! Тонем! – кричала Долли. – Поцелуй меня!
        – Как ты оказался в Лондоне, Джимми? – спросил Тёрнер.
        – Меня взяли на работу, развозить пиво, – с гордостью ответил мальчик. – Но сегодня такой туман, что работать мы не можем, так что мне дали выходной. Правда, я не смею уходить далеко, заблужусь еще.
        – И Долли с тобой… Хорошо ли ей в Лондоне? – усомнился Тёрнер.
        – Не очень… но мне не хотелось расставаться, так что я взял ее с собой. Она, правда, странная стала – все ворует у людей. Вчера притащила серебряную ложечку, а сейчас вот прилетела с какой-то коробочкой в клюве. Сначала не хотела отдавать. Интересно, где стащила… в коробочке какие-то странные пастилки.
        Он показал находку Долли. Сперва у Лидии перехватило дыхание, а потом она вырвала коробочку из протянутой руки Джимми и быстро засунула в карман. Джимми изумленно вытаращил глаза.
        – Эй, что это ты делаешь?
        – Прости, – пробормотала Лидия. – Просто это мои пастилки. Я потеряла их сегодня утром. Точнее, их украли.
        – Так оно и было, – подтвердил Тёрнер. – На ней лица не было, когда коробочка пропала. Вот так удача! Божий промысел! Никогда не видел ничего подобного, Лидия.
        Та не могла вымолвить ни слова. Минуту назад она была в полном отчаянии, и вдруг ее спас попугай!
        – Спасибо тебе! – проговорила Лидия наконец, обнимая Джимми. – И тебе спасибо, Долли, – добавила она, поглаживая хвост попугая.
        – Поцелуй меня! – ответила Долли.
        – А что это за пастилки? – поинтересовался Джимми.
        – Да-да, – подхватил Тёрнер, – что же в них такого? Чудесные, должно быть, таблетки, раз ты так убивалась…
        – Потом расскажу, – увильнула Лидия.
        – Ох и загадочная она у нас, – вздохнул Тёрнер. – Что ж, Лидия, пойдем домой писать картины, верно?
        Лидия кивнула. Она так обрадовалась найденным пастилкам, что готова была согласиться на что угодно.
        – Всего доброго, Джимми, – попрощался Тёрнер. – Может быть, еще увидимся.
        Джимми подмигнул Лидии и скрылся в густом тумане. Через мгновение послышался удаляющийся голос Долли: «Тонем! Тонем! Лентяй!»
        Вернувшись домой, Лидия почувствовала такую усталость, что они решили отложить занятия живописью до завтра.
        – Может быть, ночью тебе приснится что-нибудь интересное, – сказал Тёрнер. – А я займусь набросками. Раньше я любил этот английский туман, но как съездил в Италию… Южное солнце – это мое! Там настоящий свет, а не эта гороховая похлебка.
        На следующий день туман рассеялся, и в мастерскую Тёрнера проникли слабые лучи солнца. Чистого полотна у него не нашлось, и он достал старую картину, изображавшую горные вершины, окутанные облаками.
        – Это не шедевр, так что можешь писать прямо на нем, – пояснил он. – Я и сам думал его замалевать.
        Тёрнер усадил Лидию перед мольбертом и дал ей кисти и краски. Она с грустью вспомнила свои опыты с масляными красками – сначала в мастерской Леонардо да Винчи, а потом в компании Мэри Кэссетт.
        – Не буду тебе мешать, – сказал художник. – Сяду в другом конце комнаты. Ты рисуй, рисуй свои сны. Вот интересно будет посмотреть!
        Какое-то время Лидия сидела и смотрела на картину. Как-то неловко замазывать полотно Тёрнера, но раз уж он сам предложил… Обмакнув кисть в краску, она приступила к работе. Доктор Хоуарт велел ей рисовать, не думая о том, что выйдет, – что ж, просто водить кистью? Лидия старалась прогнать все мысли и дать волю руке. Постепенно ее охватило странное, похожее на гипноз чувство. В воображении роились образы, фрагменты снов, сохранившихся в подсознании… Лидия писала и писала, забывшись и не замечая, как идет время и сгущаются сумерки.
        – Надо же, – раздался у нее за спиной голос Тёрнера. – Не знаю, что ты изобразила, но одно могу сказать: это красиво. Ты на пути к свету, девочка!
        Лидия молчала. Она не имела представления о том, что нарисовала. Наверное, ничего, но если приглядеться, то можно разобрать фигуры и предметы – правда, непонятно, какие именно.
        – Это и есть твой сон? – спросил Тёрнер.
        – Может быть, – ответила Лидия. – Точно не знаю.
        – Это вот похоже на человека, которого оперируют, – засмеялся Тёрнер. – А рядом на столе лежит… зонтик? Откуда там зонтик?
        – Не знаю, – повторила Лидия. – Я рисовала не думая.
        – А это что такое?
        – Вот это? – переспросила Лидия, протягивая руку к полотну. – Не знаю… похоже на швейную машинку…
        Палец коснулся картины, и вдруг стало темно, как будто погасли прожектора над сценой. Лидия перехватила изумленный взгляд Тёрнера и услышала:
        – Что же это… ты светишься!
        – Простите меня! – выкрикнула Лидия, но голос потонул в знакомом грохоте. Перед глазами стало черно, и она потеряла сознание.



        Часть VI







        Пылающий жираф

        Открыв глаза, Лидия увидела огромное неподвижное лицо с черными щеками и бесформенным носом. Зажмурившись, она решила замереть и не подавать признаков жизни, как насекомое, почуявшее опасность. Правда, через несколько секунд она все же стала ощупывать поверхность, на которой лежала: это был горячий песок. Напряженно прислушиваясь к доносящимся издали звукам, Лидия уловила гул, похожий на шум моря, и больше ничего. У нее горело лицо, по телу струился пот. Наконец она приоткрыла глаза и посмотрела вверх.
        Лицо по-прежнему не двигалось. Оно было из камня. «Что за ерунда!» – подумала Лидия и села. Кусочек песчаного берега, на котором она лежала, был окружен огромными скалами причудливой формы. Каменное лицо выступало из нависавшей над Лидией скалы. Оглядевшись по сторонам, она обнаружила множество странных, угловатых образов, словно высеченных рукой безумного скульптора, который бросил работу на полпути. Вот голова тигра, а вот женщина в тюрбане, а вот горбатый старик… Но где же она находится? Как жаль, что она так внезапно покинула мастерскую Тёрнера, даже не успев попрощаться. Он нравился Лидии, хоть и пил слишком много джина, был не слишком опрятен и даже плохо пах. Тёрнер был добр к ней, помогал рисовать и приложил немало усилий, чтобы вернуть ей память. Лидии стало стыдно, что она так и не рассказала ему свою историю.
        Значит, мир в очередной раз перевернулся с ног на голову, с грустью подумала она. Лидия рисовала свои сны, перемещая на холст образы, жившие в ее подсознании, и этого оказалось достаточно, чтобы перенестись в новое время и новое место. Она могла оказаться где угодно, в любой эпохе – может быть, она в древности? Лидии стало не по себе: а вдруг она единственный человек в окружении гигантских ящериц? Нет, это вряд ли – ведь, очутившись в новом месте, она всякий раз знакомится с каким-нибудь художником. Я как «Летучий голландец», вздохнула Лидия. Дедушка как-то рассказывал ей про корабль, на который кто-то наложил проклятье: он не мог бросить якорь ни в одной гавани и был обречен на вечные скитания по морю.
        Лидия встала и утерла пот со лба. Она ужасно хотела пить, но где же взять воды? К тому же она была слишком тепло одета. Сняв куртку и повязав ее вокруг пояса, Лидия пошла в направлении моря. За скалами простиралась песчаная пустошь, а за ней возвышались новые скалы. Лидия упорно шагала вперед, хоть язык от жажды прилипал к нёбу, а голова раскалывалась. Шум волн доносился все отчетливей, и наконец за очередной скалой показалось море. Перед ней простиралась бесконечная, играющая солнечными бликами поверхность воды. Лидия не удержалась и, скинув с себя одежду и обувь, с радостным криком бросилась в теплые волны. Она прыгала и плескалась, она обнимала море и окуналась в прозрачно-зеленые толщи воды, выныривая на поверхность и счастливо фыркая. Море, какое счастье! Казалось, целебная вода смывает и уносит с собой все беды и печали. Лидия легла на спину и позволила воде нести себя, качая и баюкая. Как давно она не купалась в море! Под закрытыми веками проплывали мерцающие образы, улыбающиеся лица, плавные движения тел.
        Вдруг Лидию захлестнуло волной, и она едва не захлебнулась. Отфыркиваясь и кашляя, она побрела к берегу. Пить, конечно, очень хотелось, но только не соленую морскую воду. Присев на песок, чтобы обсохнуть на солнце, Лидия впервые порадовалась, что вокруг никого нет, – ведь она купалась голышом. Обсохнув и решив одеться, Лидия вдруг обнаружила, что кроссовок нигде нет. Вот странно: в спешке стягивая с себя одежду, она могла отбросить их в сторону, но ведь не так далеко! Лидия посмотрела на свои следы в песке: где-то там должны были лежать кроссовки… И тут она заметила чужие следы. Кажется, пока она купалась, тут побывал вор! Лидия ужасно разозлилась и решила во что бы то ни стало его найти. Следы были больше ее собственных, а вели они к каменистому мысу неподалеку. Лидия быстро зашагала туда: как бы не упустить вора!
        Обогнув мыс, она увидела вдалеке одинокую фигуру, направлявшуюся к небольшой гавани, расположенной в глубине бухты. На берегу виднелись выкрашенные в синий цвет рыболовные лодки, а чуть выше белели каменные домики. Лидия прибавила шагу: человек что-то держал в руках – скорее всего, ее кроссовки! Правда, здесь берег был каменистым, и бежать босиком оказалось трудно. Добравшись до гавани, она остановилась в нерешительности: вокруг никого не было видно. Вор, должно быть, вошел в какой-то дом. Домишки были больше похожи на лодочные сараи, но один из них был чуть выше, выглядел опрятнее, и окон в нем было больше. Кажется, внутри кто-то есть! Ни секунды не колеблясь, Лидия подошла к выкрашенной в синий цвет деревянной двери и постучала.
        – ?Pase![9 - Войдите! (исп.)] – раздалось в ответ.
        Ах да! Лидия сунула руку в карман, с благодарностью вспоминая Долли, вернувшую ей пастилки. Положив одну в рот, она открыла дверь и шагнула внутрь.
        Комната была не очень большой, с каменным полом и стенами, выкрашенными в светло-серый цвет. Мебель в комнате выглядела необычно, Лидия ожидала чего-то другого. Двуспальная кровать, стеллажи с книгами, столы и стулья были из стали и стекла. Значит, она оказалась в современности! Такой мебели в старые времена не было! В углу стояли мольберт и несколько прислоненных к стене картин. За столом сидели двое, мужчина и женщина. Женщина была сухощавой и загорелой, с острыми чертами лица и темными волосами, собранными в пучок. Одета она была в шорты и красную блузу. Мужчина выглядел лет на тридцать, он был хрупкого телосложения и с узенькой полоской усов над пухлой верхней губой. Черные как смоль волосы были тщательно приглажены, а из одежды на нем были только красные купальные шорты. Увидев Лидию, он удивленно приподнял четко очерченные брови.
        – Что тебе нужно? – довольно резко спросила женщина.
        Лидия не нашлась что ответить. Оглядевшись по сторонам, она увидела свои кроссовки, лежащие на столике рядом с мольбертом.
        – Это моя обувь! – возмущенно воскликнула она.
        – Сальвадор, это правда? – спросила женщина.
        Мужчина развел руками и опять наморщил лоб.
        – Я нашел их на берегу, почти у самого Кабо-Круз, – ответил он глухим хриплым голосом.
        – Вот как. И кто сказал, что это твои башмаки? – обратилась женщина к Лидии.
        – Я там купалась. А когда вышла из воды, кроссовок нигде не было. Это точно мои!
        – Может быть, они и были твоими, – медленно протянул мужчина, – но являются ли они твоими в данную минуту? Теперь они objet trouve – находка! Я хотел бы наполнить их моллюсками и поставить на мраморную колонну, рядом с ослиным черепом. Всё вместе будет называться «Любовь неумело играет со смертью».
        Лидия разинула рот, не зная, что сказать. Этот мужчина – настоящий сумасшедший! Вот он опять сверлит ее взглядом черных глаз, шевеля бровями. Может, лучше сбежать? Вдруг он опасен? И женщина, кажется, не очень добрая… Но уходить без кроссовок не хотелось.
        – Мне нужна обувь, – упрямо повторила она. – Другой у меня нет. Вы украли мои единственные кроссовки!
        Уставившись на мужчину, она решила не отводить взгляда, пока тот не сдастся. И вдруг тот рассмеялся. Он смеялся все громче и громче, пока чуть не стал задыхаться от смеха.
        – Ладно, отдам я тебе твои башмаки, – сказал он. – Просто я очень люблю обувь, правда, Гала?
        Женщина молча кивнула. Мужчина встал и, взяв кроссовки, протянул их Лидии.
        – Удивительные башмаки, – произнес он. – Сюрреалистические! А как тебя зовут, девочка?
        – Лидия.
        – Это моя любимая Гала, – указал он на женщину. – А меня ты, конечно, узнала?
        Лидия покачала головой. Мужчина изумленно уставился на нее, а потом неуверенно улыбнулся.
        – Как? Я великий Сальвадор Дали!
        Имя было знакомо Лидии. Тот самый Дали, который писал безумные картины со странными предметами.
        – Точно, – вспомнила она. – Это вы написали ту картину с часами.
        – Я написал много картин с часами, – отозвался Дали. – Которую ты имеешь в виду?
        – Мягкие циферблаты висят над песком, видно море и скалы, а еще часы, по задней стороне которых ползут муравьи.
        – Ах, ты о ней! – с довольной улыбкой произнес Дали. – Она называется «Постоянство памяти». Это параноидально-критичный мягкий экстравагантный камамбер пространства и времени.
        У Лидии чуть не закружилась голова. Она не понимала ни слова. Камамбер – кажется, это сорт сыра? И поэтому часы мягкие? Покачнувшись, она ухватилась за дверной косяк.
        – Тебе что, плохо? – надменно спросила Гала.
        – Можно воды? – выдавила из себя Лидия. – Пить хочется…
        С этими словами она потеряла сознание и рухнула на пол.
        Некоторое время Лидия находилась в странном состоянии между сном и явью. Она оказалась в пустыне. Перед ней стояла женщина, закутанная в серебристо-серую ткань. Она была невероятно высокой и худой, волосы у нее были рыжими, а вот лица не было. На спине у женщины виднелись какие-то странные отростки, поддерживаемые костылями. Но передняя сторона тела была еще более странной: прямо под грудью выдвигался ящик, а на одной ноге было даже несколько таких ящиков. За ней стояла еще одна серая женская фигура с отростками, а чуть поодаль виднелся горящий жираф – его спину лизали языки пламени, к небу струился дым.
        – Сделайте же что-нибудь! Погасите огонь! – пробормотала Лидия в полусне.
        Постепенно сознание вернулось. Она лежала на большой кровати, перед ней стоял мольберт с картиной. Лидия протерла глаза: на картине была та самая женщина с ящиками и горящий жираф. Она с облегчением вздохнула.
        – Ты что-то сказала? – спросил Дали, сидевший на стуле рядом с кроватью.
        – Мне приснилось, что жираф горел. Хорошо, что это был сон.
        – Где заканчивается сон и начинается реальность – этого никто не знает, – ответил Дали. – А теперь пей. Думаю, ты упала в обморок от обезвоживания.
        Лидия поднялась с кровати и взяла протянутый ей стакан. Ноги дрожали, голова кружилась. Подняв голову, чтобы отпить воды, она увидела, что с потолка свисает нить с чем-то вроде рисового зерна на конце.
        – Это мой молочный зуб, – пояснил Дали. – Единственное украшение в доме.
        – А зачем вы подвесили его к потолку? – спросила Лидия.
        – Это зуб-самодержец, повелитель дома, – торжественно объявил художник. – Мы, как видишь, живем тесно. Я не хочу большого дома. Жилье должно напоминать материнскую утробу.
        Лидия не знала, что ответить. За последнее время ей повстречалось много странноватых людей, но Дали казался настоящим безумцем. Если, конечно, это не притворство. Поди разберись.
        – А где Гала? – спросила Лидия.
        – Она отправилась за покупками, – ответил Дали. – Самая прекрасная из женщин! Я написал ее портрет, смотри!
        Дали взял в руки маленькую картину в желтых тонах, написанную на деревянной доске. Гала была изображена с закрытыми глазами на фоне стены дома и полуразвалившегося колодца. На плечах у нее лежали две бараньи котлеты на косточке.
        – Картина называется «Портрет Галы с двумя ребрышками ягненка, балансирующими на ее плечах», – с гордостью сообщил Дали.
        – А зачем у нее на плечах эти ребрышки? – не удержалась Лидия.
        – Потому что она груба, как мясник.
        Лидия рассмеялась. Весело с этим Дали! Но тот даже не улыбнулся.
        – Зачем же ты явилась в Порт-Льигат, если не для встречи со мной? – спросил он.
        Лидия задумалась, а потом решила сказать как есть: если Дали не стесняется быть сумасшедшим, то почему бы и ей не рассказать свою безумную историю?
        – Я прилетела сюда через картину, – сказала Лидия. – Я путешествую во времени. Совсем недавно я была у Уильяма Тёрнера в Англии, а до этого – в Париже у Дега. А еще я жила у да Винчи и Рембрандта и разговаривала с Веласкесом.
        Дали внимательно слушал, склонив голову набок, а потом с воодушевлением закивал.
        – Понимаю! Значит, ты все-таки прибыла сюда, чтобы повстречаться со мной! Я – один из величайших художников!
        Лидия умолкла. Дали явно любил прихвастнуть.
        – Не знаю… – произнесла она наконец. – Сначала я попадала к художникам, полотен которых касалась. Но на этот раз я рисовала собственный сон – и оказалась тут.
        – Ну конечно, само собой! – воскликнул Дали и тут же осекся: в комнату вошла Гала с корзиной в руке.
        – Ты еще здесь? – весьма неприветливо обратилась она к Лидии.
        – У нас с Лидией завязалась очень интересная беседа, – вступился за гостью Дали. – Она путешествует во времени через картины знаменитых художников. Я же говорил, что эта девочка – настоящий сюрреалист! Значит, теперь наступила моя очередь, и она оказалась тут.
        Гала только хмыкнула в ответ.
        – Я купила морских ежей, – сообщила она.
        – Мое любимое блюдо! – восторженно воскликнул Дали. – Устроим же пир и пригласим на него Лидию и ее сыновей!
        – Мне, наверное, пора… – протянула Лидия, ничего не понимая, но чувствуя, что Гала не разделяет восторга Дали.
        – Пожалуйста, Гала, – взмолился художник, словно прочитав мысли Лидии. – Эта девочка явилась ко мне с вестью от величайших художников всех времен, мы не можем выставить ее за дверь!
        Гала молча пожала плечами.
        – Пойдем пока в гости к Лидии, Лидия. Смотри-ка, вас даже зовут одинаково! Я буду звать ее старшей Лидией, чтобы не путать вас.
        – Тогда оденься, – бросила Гала. – Не пойдешь же ты к ней в одних купальных шортах.
        Дали открыл дверцу шкафа и достал пиджак. Лидия в изумлении уставилась на него: пиджак был увешан рюмками, настоящими рюмками из стекла. На обшлагах, рукавах и спине висело множество рюмочек, которые бряцали при каждом движении.
        – Это пиджак-афродизиак, – с гордостью заявил Дали. – В рюмки должен быть налит мятный ликер.
        – А он не выливается при ходьбе? – поинтересовалась Лидия.
        – Если двигаться очень осторожно, то нет, – ответил художник.
        – Только не этот пиджак! – возразила Гала. – Его ты будешь надевать в Нью-Йорке на банкеты и пресс-конференции.
        Дали послушно снял пиджак и надел черный костюм.
        – Не задерживайся там! – крикнула Гала ему вслед. – Ты сегодня еще не проработал за мольбертом сколько положено.
        Лидия и Дали шли меж домов вдоль гавани. У одной из рыбацких лачуг сидели двое и чинили сети. Поприветствовав Дали, они с любопытством взглянули на Лидию. Художник пояснил, что она прибыла в деревню, чтобы встретиться с ним.
        – Она юная художница, – добавил он. – Очень талантливая.
        Лидия покраснела. Ей было не совсем понятно, из чего Дали сделал такой вывод, – ведь он даже не видел ее рисунков.
        – Да и красавица к тому же, – сказал один из рыбаков, низкорослый жилистый мужчина с обветренным лицом.
        – Под стать Родригесу, – подхватил второй рыбак, лысый и крепко сбитый. – Он у нас молод и хорош собой.
        – Да уж, беда с этим Родригесом, – вздохнул первый. – Только и знает, что крутиться перед зеркалом.
        – И что за радость – смотреть на свою физиономию день-деньской? – покачал головой лысый рыбак.
        – Если хочешь знать, то я вот что думаю: у него лук в голове! – ответил его товарищ.
        Дали рассмеялся и зашагал дальше.
        – Так говорят в Каталонии, – пояснил он. – Если у кого-то лук в голове, то это значит, что он одержимый.
        Лидия и Дали стали подниматься по узкой дороге, вьющейся меж скал. Когда они поднялись на вершину горы, Лидия увидела впереди городок. Белые домики жались к подножию горы, их окружали оливковые деревья и усыпанные красными цветами кусты. Здесь гавань была больше, и место казалось более оживленным.
        – Это Кадакес, – сказал Дали. – Самый чудесный городок на земле. Здесь живет старшая Лидия со своими сыновьями. Мы давно знакомы, она настоящая ведьма.
        Лидия кивнула. Ее уже ничто не могло удивить. И ведьм она не боялась – ее ведь и саму звали ведьмой.
        – А что это за слово, которым вы меня назвали? – спросила она Дали. – Сюрреалист или что-то в этом роде…
        – Сюрреалист, – кивнул Дали. – Ну, мы, сюрреалисты, пишем картины-сны, или, как я обычно говорю, зарисовываем снимки снов.
        – Но почему они такие… чокнутые? Все эти разные предметы…
        – Сны – это вообще странная вещь, – ответил Дали. – Принято считать, что сюрреализм – это неожиданная встреча зонтика и…
        – …швейной машинки! – подхватила Лидия. – На операционном столе.
        Дали замер и уставился на нее.
        – Ты читала «Песни Мальдорора»? – спросил он. – Ты так юна…
        – Нет, – ответила Лидия. – Но именно это приснилось мне, когда я гостила у Тёрнера. А когда я нарисовала этот сон, то попала сюда.
        Дали не сводил взгляда с Лидии, наморщив лоб.
        – Удивительная ты девочка, – произнес он наконец. – У меня такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь.
        Лидия смутилась. Она не знала, что ответить. Дали был очень странным человеком: то говорил спокойно и связно, то переходил на загадочный и туманный язык безумца.
        Солнце закатилось за горизонт. Дорога превратилась в узенькую тропинку. Вдруг Лидия споткнулась о камень, торчащий из-под земли. Это было надгробие. Оглядевшись по сторонам, она обнаружила множество подобных камней.
        – Мы на кладбище Кадакеса, – пояснил Дали. – Зайдем в церковь, я кое-что тебе покажу.
        Старинная каменная церковь казалась непомерно большой для такого крошечного городка. В высоких окнах мерцали свечи. Дверь была открыта, и Дали с Лидией зашли внутрь.
        – Сегодня в Кадакесе праздник, – прошептал Дали. – Смотри, что там, у алтаря!
        Большой алтарь в стиле барокко, украшенный скульптурами и картинами, был освещен свечами. Взгляд Лидии уловил движение, и, приглядевшись, она увидела… омаров. Алтарь был окружен живыми омарами на привязи, шевелящими красными клешнями и усиками в свете пламени сотен свечей. Лидия стояла, не шевелясь и затаив дыхание. Как же это было красиво! И очень странно. Наконец Дали взял ее за руку и вывел из церкви.
        – Это и есть сюрреализм, – произнес он. – Рыбаки украсили алтарь самыми прекрасными омарами из дневного улова. Теперь тебе понятно, почему я пишу такие картины? Я все-таки вырос в Кадакесе.
        Лидия задумчиво кивнула. Остаток пути к дому старшей Лидии она молчала. Перед глазами у нее стоял алтарь, окруженный омарами.



        Съедобная красота

        Девять месяцев в году в Кадакесе дует странный ветер, от которого люди сходят с ума. Дует он от гор к морю, проникая людям в голову, в самые мысли, и некоторые даже лишают себя жизни. За церковью растет дерево, на котором повесился не один житель Кадакеса. Ветер этот называется «трамонтана», и все без исключения люди в городке несут в себе этот ветер до самой смерти.
        Дали рассказал Лидии о трамонтане по дороге к старшей Лидии, когда погода стала меняться. Ветер был не холодный, даже теплый, но что-то заставило Лидию насторожиться. Он подвывал, словно продувая ее насквозь. Как только открылась дверь дома старшей Лидии, ветер ворвался внутрь и стал кружить по комнате. Старшая Лидия была крупной дамой с каштановыми волосами, собранными в пучок. Дружелюбно поприветствовав Лидию, она пригласила ее и Дали войти и присесть. Художнику старшая Лидия предложила бокал вина, а младшую гостью угостила соком. Она была вдовой – ее муж-рыбак утонул. Сыновья старшей Лидии молча исподлобья рассматривали Лидию-младшую. Их мать сдавала комнаты, и когда к Дали и Гале приезжали гости, то останавливались они здесь – домик Дали был слишком тесен. Старшая Лидия предложила младшей заночевать у нее, и та с радостью согласилась – ей вовсе не хотелось возвращаться к Гале, которая явно ее невзлюбила. Званый ужин, который задумал устроить Дали, пришлось отменить, раз задула трамонтана. Стоя у окна, Лидия смотрела, как художник идет по направлению к своему домику на берегу. Худощавая фигура
покачивалась от порывов ветра, а напомаженные волосы стояли дыбом. В эту минуту Дали был похож на фигурку из комикса.
        Ночью Лидии приснилось, что она карабкается по отвесной скале, которая вдруг стала плавиться и мягчеть. Ноги стали увязать в мягком камне, но девочка изо всех сил старалась выбраться на берег, и наконец ей это удалось. За ней на сушу стали вылезать огромные омары с человеческими лицами, и, приглядевшись, Лидия вдруг обнаружила, что это лица ее одноклассников. Линн что-то кричала Лидии, размахивая красными клешнями.
        – Ты же обещала позвонить! – кричала она. – Почему ты не позвонила?
        Тут Лидия проснулась. Голос Линн звенел у нее в ушах, и Лидия было засмеялась, вспомнив сон, но тут же помрачнела. До сих пор ей удавалось гнать прочь тоску по дому, заставляя себя думать о чем-нибудь другом. Но сейчас тоска оказалась сильнее ее, и виноват в этом был Дали.
        Старшая Лидия подала младшей завтрак: яйца и крупные ломти хлеба с медом, – а сама уселась напротив. Глаза у нее были желтовато-коричневые, как морские водоросли. Ее не особо интересовало, откуда Лидия приехала. Она спросила только, что та собирается делать днем.
        – Хочу прогуляться по берегу, – ответила Лидия.
        – Тогда, наверное, повстречаешь Дали. Он обычно работает у Кабо-Круз.
        – Я знаю, – кинула девочка.
        – А Галы берегись, – добавила старшая Лидия. – Она сторожит его, как злобный пес. Никому не дозволено тревожить его во время работы.
        – А сам Дали, кажется, добрый, – сказала Лидия.
        – Он-то да, но Гала держит его на коротком поводке. Как знать, может, она и права! Он такой рассеянный, даже на поезд не может сам сесть.
        Лидия засмеялась. Ей нравилось говорить со своей тезкой, беседа текла легко и непринужденно.
        – Дали сказал, что вы ведьма, – расхрабрилась она. Старшая Лидия снова рассмеялась, на этот раз совсем по-ведьмински, хрипло и раскатисто.
        – Все женщины моего рода были ведьмами, – сказала она. – В Кадакесе это не диковина. Тебе страшно?
        – Нет, – ответила Лидия. – Как-то раз и меня приняли за ведьму. Правда, это было очень давно.
        – Что ж, – пожала плечами старшая Лидия. – Кто знает, кто знает…
        После завтрака Лидия отправилась на берег. Трамонтана задувала не так сильно, как накануне, воздух был приятно прогрет, а море отвечало солнцу серебристыми отсветами. Лидия миновала крошечную гавань – порт Льигат – с вытащенными на берег голубыми и белыми рыболовными лодками. У кромки воды резвились собаки, в тени одной из лодок спал рыбак. Обогнув скалистый мыс, Лидия добралась до бухты, в которой купалась накануне, и вдалеке, на фоне белого песка, раскаленного лучами солнца, разглядела одинокую фигурку человека с мольбертом. Образ был настолько нереален, что Лидии казалось, будто он вот-вот исчезнет, стоит только на секунду отвести взгляд.
        Однако Дали никуда не делся, даже когда Лидия подошла совсем близко. Правда, сперва он не обратил на нее особого внимания, лишь кивнул в знак приветствия. Не смея беспокоить художника, Лидия тихонько подошла к картине. Она изображала трех стройных женщин в светлых платьях. Одна из них держала что-то похожее на пианино, стекающее на песок. У другой в руках была плавящаяся виолончель. Лица женщин были скрыты ветками кустарника. На заднем плане были изображены скалы, которые на самом деле возвышались чуть поодаль на берегу.
        – Что ж, – произнес наконец Дали. – Как тебе спалось у старшей Лидии?
        – Хорошо, – ответила девочка. – А как называется эта картина?
        – «Три молодых сюрреалистических женщины, держащих шкуры оркестра», – ответил художник.
        Похоже, подумала Лидия, хотя вообще-то ничего не понятно. Когда она рассказала Дали о своем сне, тот пришел в полный восторг.
        – Вот удивительно! – воскликнул он. – То есть твоя школьная подруга, которая превратилась в омара, попросила тебя ей позвонить?
        – Да, – ответила Лидия.
        – Дело в том, что я только что изготовил телефон из омара. У него трубка из клешни! И тут тебе снится такой сон!
        Лидия согласилась, что это удивительное совпадение, но потом добавила, что приснился он, наверное, потому, что она забыла позвонить Линн, хоть и обещала.
        – Такие вещи хранятся в нашем подсознании, – сказал Дали, – а потом являются в снах. Ты любишь школу?
        – Не очень… – ответила Лидия.
        – Я вот был необычным ребенком, – сказал Дали. – Когда мне было восемь, я все еще писал в постель, потому что мне это нравилось. И в школе мне всегда хотелось, чтобы меня заметили. Когда мне было шестнадцать, я учился в Фигерасе. Из класса во двор мы спускались по крутой каменной лестнице. Однажды вечером мне пришло в голову, что я могу одолеть всю ее одним махом, прыгнув с верхней ступеньки на нижнюю. Я и сам не знал почему. Сперва я не решился, но на следующий день, выйдя из класса вместе с учителем и остальными учениками, я бросился вниз и приземлился на нижнюю ступеньку. Конечно, я едва не покалечил себя. Все тело было в синяках и ранах. Но я ощутил небывалую радость, ведь мой полет произвел неизгладимое впечатление на одноклассников и учителя! Еще я был очень стеснительным и все время краснел, но, когда на меня обращали внимание из-за моих необычных поступков, я ощущал странное возбуждение. Поэтому спустя четыре дня после падения я повторил свой полет. На этот раз школьный двор был полон народу, и я закричал, чтобы все меня увидели. После этого я опять ощутил необычный прилив радости. С тех
пор я время от времени повторял свой трюк, и каждый раз, когда я выходил на лестницу, школьный двор замирал в ожидании: полетит или не полетит? С каким же наслаждением я спускался по лестнице, чувствуя устремленные на меня взгляды!
        Лидия рассмеялась. Она не знала, верить Дали или нет. Вдруг он все сочиняет? Наконец она решила, что эта история вполне может быть правдой, ведь Дали и в самом деле был безумен. Набравшись храбрости, она спросила его напрямик:
        – Простите меня и не сердитесь, пожалуйста. Дело в том, что я никогда не встречала таких людей, как вы. Иногда вы говорите безумные вещи и ведете себя как сумасшедший, а иногда – совсем как обычный человек… Вы заранее решаете, как себя вести, или просто так выходит?
        – Вполне естественный вопрос, – спокойно ответил Дали. – Я стараюсь мыслить как сумасшедший, хотя на самом деле я не безумен.
        Лидия подумала и решила, что ответ Дали ей нравится.
        – Меня ваши картины и изобретения радуют, – произнесла она, – хоть я и не все понимаю. Вы как будто играете, и от этого становится весело.
        Дали кивнул.
        – Искусство – очень серьезная вещь. Это тяжкий труд. Чтобы написать картину, требуются месяцы и месяцы. И главное тут – чтобы не пропало желание работать. Чтобы к живописи тянуло. Как к еде.
        – К еде? – не поняла Лидия.
        – Иногда я читаю лекцию об искусстве, – ответил Дали. – Лекция называется «Съедобная красота». Под конец к публике выходит женщина с омлетом на голове.
        Лидия ничего не понимала, но название ей понравилось. «Съедобная красота»…
        – Смотри, вон идет Гала! – воскликнул вдруг Дали. – Скорей прячься! Если она узнает, что ты помешала мне работать, то рассвирепеет!
        Лидия забежала за невысокую скалу и присела на корточки. Из своего убежища она могла разглядеть Галу, которая шла по берегу.
        – А я вам помешала? – спросила Лидия.
        – Да, – отрезал Дали, но через секунду рассмеялся. – Правда, мне только этого и нужно. Иначе я сойду с ума, а я ведь и так чудаковат. Через несколько минут можешь выйти и сделать вид, будто только что меня увидела.
        Ветер донес голос Галы:
        – Как дела, милый? Как работается? Чудесная картина выходит, ее можно будет продать в Нью-Йорке и выручить кругленькую сумму!
        – Да, неплохо получается, – согласился Дали. – Но на сегодня хватит, милая Гала.
        Лидия встала и вышла из-за скалы.
        – Это же Лидия! – воскликнул Дали. – Вот так сюрприз! Ты гуляешь?
        Лидия не смогла сдержать улыбки. Дали совсем не умел притворяться: он кривлялся, как школьник, которому досталась роль в спектакле. Гала бросила недоверчивый взгляд на него, а потом на Лидию.
        – Опять ты, – произнесла она наконец. – Ты ведь, кажется, поселилась у Лидии?
        Дали насвистывал, изображая полное неведение.
        – Наверное, она решила прогуляться и полюбоваться морем! – выпалил он, не успела Лидия и рот открыть.
        Лидия покраснела. Ей стало очень неловко, но тут Дали рассмеялся. Он смеялся все громче и громче, пока Гала не буркнула:
        – Что тут смешного?
        – Я вдруг представил себе, что у каждого встречного на голове сидят совы, – выдохнул он наконец.
        Тут Лидия тоже рассмеялась. Даже Гала растянула губы в улыбке.
        – Сегодня точно устроим вечеринку, – объявил Дали, отдышавшись. – Стол накроем на берегу, раз ветер улегся. Приглашаю тебя, Лидия. Позовем также старшую Лидию и Родригеса, а может быть, и кого-нибудь еще.
        Вечеринка удалась на славу. Старшая Лидия поджарила ягнятину и рыбу на открытом огне, остальные накрыли стол и расставили стулья прямо на берегу. Гала нарядилась в шляпу-туфлю, придуманную Дали, черную и очень элегантную. Носок прикрывал лоб, а каблук указывал вверх. Некоторые из друзей Дали, прибывшие из Барселоны, тоже остановились у старшей Лидии: писатель со своей женой и музыкант по имени Хоакин. Дали представил его как очень знаменитого гитариста. Потом пришли местные жители с хлебом и оплетенными лозой бутылями с вином. Те, кому не досталось места за столом, уселись на песке. Дали лучился счастьем, знакомя гостей друг с другом.
        – Это Лидия, – сказал он. – Очень талантливая девочка. Она путешествует из картины в картину и из эпохи в эпоху, и вот настал черед посетить меня. Она настоящий сюрреалист – правда, Лидия?
        Та смущенно кивнула, а про себя подумала, что еще позавчера не знала, что такое сюрреализм.
        – А это Рамон, – Дали указал на усатого мужчину. – Он местный. Рамон – самый ленивый человек на свете. Как ты там говоришь, Родригес?
        – Бывает, год идет к концу, – торжественно произнес усач, – а работать все неохота.
        Гости рассмеялись и подняли тост за Родригеса. Когда солнце закатилось за горизонт, море окрасилось золотом, а скалы на фоне розового неба стали казаться вырезанными из черной бумаги. Лидия молчала и слушала гостей, которые болтали без умолку. Гала рассказывала о диване-рте, который спроектировал Дали: ярко-розовый диван в форме губ должны были изготовить в Нью-Йорке. Старшая Лидия обсуждала с Дали картину, на которой художник изобразил ее, но с большой квадратной дырой посередине. Почему так вышло, он объяснить не мог. Картина называлась «Отнятие от груди, питающей мебелью-кормом». Название старшей Лидии нравилось, но она не могла понять, какое отношение оно имеет к ней.
        – Разве я ем мебель? – строго спросила она.
        – Все мы едим мебель, – ответил Дали. – Посмотри на Лидию – правда ведь, она мечтает проглотить стул с подлокотниками?
        Лидия зевнула. От вкусной еды и журчащих вокруг голосов ее клонило в сон. Куда уж там проглотить стул… Было почти совсем темно, лиц не разглядеть… Она с трудом различила силуэты Дали и Галы, обнимавшихся при свете костра. Лидия встала из-за стола, дошла до моря и села у кромки воды. Волны шелестели, обкатывая гальку, ветер нежно овевал лицо. Время словно замерло. Вот странно: недавно она со страшной скоростью перенеслась из одного столетия в другое, а теперь как будто все часы в мире замерли. Время – ничто… это прошептал дракон в мастерской Леонардо. Может быть, плавящиеся часы Дали – как раз об этом? Лидия улеглась на песок и стала смотреть, как в небе загораются звезды. Послышался звук гитары: играл Хоакин. Печальная мелодия мягко растворялась в темноте. Лидия закрыла глаза. Лучшая вечеринка на свете подошла к концу…
        Проснулась она от крика птиц. Протирая глаза и ежась от прохлады, Лидия села и огляделась по сторонам. Небо на востоке окрасилось перламутром, море было гладким как шелк. Вокруг, лежа на гальке, спали люди. Выглядело это довольно странно, как будто они поп?дали замертво. Хоакин храпел, обняв гитару. У стола стоял серый осел и жевал шляпу-туфлю Галы. Прямо как на картинах Дали, подумала Лидия, но тут же сообразила, что осел поедает бесценное произведение искусства. Вскочив на ноги, она подбежала к животному.
        – Эй ты, – строго прикрикнула она. – Нельзя это есть!
        Осел продолжал жевать, не обращая ни малейшего внимания на Лидию. Тогда та схватила шляпу и потянула к себе. Осел фыркнул и помотал головой, не выпуская бесценное произведение из зубов.
        – Отпусти шляпу, глупая ты скотина! – крикнула Лидия.
        И тут шляпа треснула пополам: «каблук» остался у нее в руках, а остальное невозмутимо продолжал жевать осел. Вдруг рядом возникла Гала. Увидев испорченную шляпу, она пришла в ярость.
        – Ты порвала мою шляпу! – завопила она, вперив злобный взгляд в Лидию. – Это драгоценное произведение искусства!
        – Это не я… – еле выдавила из себя Лидия. – Осел ее жевал, а я попыталась отнять…
        – Кто тебя просил, бестолочь! – рявкнула Гала. – Лучше бы ты не совалась!
        – Я хотела помочь, – чуть не расплакалась Лидия. – Я же хотела спасти шляпу…
        – А сама все испортила, безмозглая соплячка! – не унималась Гала.
        Тут у Лидии лопнуло терпение: кто позволил Гале обзывать ее бестолочью и безмозглой?!
        – Сама ты безмозглая, и вообще, так тебе и надо, бессердечная гадюка! – крикнула она и бросилась прочь вдоль берега.
        Глаза щипало от слез: она с самого начала чувствовала, что Гала ее невзлюбила. Злобная ведьма! И почему только Дали живет с такой ужасной женщиной? Лидия бежала мимо рыбацких лачуг, не видя, что навстречу ей идет Дали. Они столкнулись, и Лидия непременно упала бы на песок, не схвати Дали ее за руку.
        – Что случилось, Лидия? Что такое?
        – Она… такая злая, – всхлипнула та. – Это осел стал жевать, а я только хотела…
        – Успокойся, Лидия, – прервал ее Дали. – Что жевал осел?
        Она принялась рассказывать все с самого начала. Голос ее дрожал, однако Дали еле сдерживал смех.
        – Совсем не смешно! – обиделась Лидия.
        – Ну, ну, – он погладил девочку по руке. – С Галой порой непросто, у нее крутой нрав. Ты ни в чем не виновата, я поговорю с ней. Но такая история… – Дали снова прыснул от смеха. – Такая история могла приключиться только в Кадакесе! Я люблю ослов, и живых, и дохлых!
        – Может быть, этот осел – тоже сюрреалист, – предположила Лидия, шмыгая носом.
        – Несомненно! – воскликнул Дали. – Именно это я и называю «съедобной красотой».
        Тут и Лидия рассмеялась.
        – Или «отвыканием от поедания шляп», – добавила она.
        Дали расхохотался так, что долго не мог успокоиться.
        – Ты мне очень по душе, Лидия! – произнес он наконец. – Ты так играешь словами! Тебе бы стать писателем.
        – Нет, я буду художником, – возразила Лидия.
        – Это само собой, я должен был догадаться, – ответил Дали. – А раз так, то нам надо поработать вместе!
        – Я не люблю заниматься живописью, – ответила Лидия. – Графика – это мое.
        – Да, правильно начинать с графики, – согласился художник. – Теперь пойдем, поговорим с Галой?
        Лидия покачала головой: ей совсем не хотелось встречаться с этой ужасной женщиной. Если ее куда-то и тянуло, то домой к старшей Лидии.
        – Понимаю, – кивнул Дали. – Но послезавтра мы с Галой едем в Фигерас, и тогда мы с тобой отправимся на берег и будем созидать бессмертные сюрреалистические произведения!
        Это приглашение было Лидии по вкусу. На прощанье Дали поклонился и поцеловал ей руку.



        Воспоминания Лидии

        Лидия любила купаться одна. И на этот раз она решила искупаться, пока не прибыл Дали. Старшая Лидия одолжила ей купальник, оставленный кем-то из гостей. Купальник был жуткого желтого цвета, кололся и вообще был Лидии великоват, но она готова была вытерпеть все что угодно, лишь бы искупаться в море. Сегодня оно выглядело иначе, чем накануне: стального оттенка волны покрылись белыми гребешками пены, трамонтана задувала с новой силой, а небо затянула дымка.
        Накупавшись вдоволь, Лидия стала грести к берегу. Плавала она отлично, но ветер был таким сильным, что ей пришлось грести изо всех сил, чтобы добраться до берега.
        Натянув джинсы, она достала из кармана коробочку с пастилками. Их осталось совсем немного, с тревогой заметила Лидия. Что же делать, когда пастилки закончатся? На этот вопрос ответа не было, как и на вопрос о том, когда она сможет вернуться домой. За все время путешествия она еще ни разу не оказывалась так близко к своей эпохе, но, собственно говоря, это не имело значения. Лидия по-прежнему не знала, как попасть домой. Она посмотрела на свои джинсы: они основательно истерлись. По-своему красиво, но что делать, когда от одежды останутся одни лохмотья? И рукав куртки прохудился… Тяжко вздохнув, Лидия принялась было обуваться, но тут же вспомнила, как Дали собирался сделать из ее кроссовок произведение искусства. Поставив их на песок, Лидия задумалась. Интересно, что вышло бы? Впрочем, тема обуви в творчестве Дали на ближайшее время закрыта – после того как шляпа-туфля сгинула в пасти осла.
        Лидия стала сгребать песок, чтобы получился холмик. Пригладив его со всех сторон, она поставила сверху кроссовки. Вышло очень красиво. Они и вправду заслужили пьедестала.
        – Дорогие кроссовки, – произнесла Лидия. – Вы служили мне верой и правдой. Вы пронесли меня через множество городов и стран. Вы топтали голландские набережные, холодные каменные полы мадридского дворца, мощенные булыжником переулки Флоренции, широкие бульвары Парижа, лужайки лорда Эгремонта, песчаный пляж Кадакеса и асфальтированные улицы Стокгольма – правда, это было так давно… Тогда вы были новенькими и белыми, сейчас вы грязные и потертые, подошвы ваши истончились… Вы, наверное, очень устали, милые мои старые кроссовки. Вы ни разу не предали меня, и я люблю вас. Или, по крайней мере, мои ноги вас любят! – завершила Лидия свою речь, шевеля пальцами ног.
        Она покачала головой: надо же, обратиться с речью к своим кроссовкам… Наверное, трамонтана продула ей голову. А может быть, это все Дали… Вот, кстати, и он – бредет по берегу с мольбертом и красками. Лидия встала, подняв с песка куртку и любимые кроссовки. В кармане куртки лежали блокнот и карандаш.
        Через некоторое время, когда Дали установил мольберт на песке и начал писать новую картину, Лидия уселась на камень, достала блокнот и спросила:
        – Какой сейчас год?
        – Тысяча девятьсот тридцать пятый, – удивленно ответил Дали. – А ты не знала?
        – Значит, мама с папой еще не родились, – задумчиво произнесла Лидия. – А дедушке семь лет.
        Дали посмотрел на нее, удивленно наморщив лоб.
        – Что ж, это тоже вариант… – протянул он. – А в каком году родилась ты?
        – В тысяча девятьсот девяносто втором.
        Дали хохотнул.
        – Что мне в тебе нравится, Лидия, так это непредсказуемость твоих ответов. Никогда не знаешь, чего от тебя ждать, и это мне по вкусу!
        – Не знаю, что нарисовать, – вздохнула Лидия. – Ничего не приходит в голову.
        – Так часто бывает, – кивнул Дали. – Порой я жду нового образа часами. Но тебе рисование дается без труда. Те рисунки, что ты мне показала, очень хороши, особенно дракон.
        – Его я нарисовала в шестнадцатом веке.
        – Разумеется, – согласился Дали. – И раз ты сюрреалист, Лидия, то старайся и рисовать как сюрреалист!
        – То есть только сны?
        – Не обязательно сны. Посмотри вот, что я сейчас рисую! – Дали указал кисточкой на картину.
        – Похоже на кузнечика… – неуверенно произнесла Лидия.
        – Вот именно. Я очень их боюсь. Когда я был маленьким, две девочки напугали меня огромным кузнечиком. Он так сильно запечатлелся в моей памяти, что я до сих пор рисую его, раз за разом.
        – Как и ящики, и мягкие циферблаты…
        – К примеру. То, что хранится в памяти, возвращается снова и снова. На самом деле это не разные полотна, а одно бесконечное полотно. Как кадры одной и той же пленки.
        – М-м, понятно, – неуверенно протянула Лидия.
        Вскоре она встала, чтобы пересесть на другое место. Ей захотелось побыть одной. Укрывшись от ветра за скалой, Лидия уселась на песок лицом к морю. Глядя на линию горизонта, она словно стала удаляться, очутившись в длинном туннеле, уводящем в прошлое. Лидия взялась за карандаш…
        – Лидия! Что ты сделала с новой рукавичкой? Зачем ты засунула ее в трубу? Теперь ее не достать! Какое безобразие, Лидия, так нельзя!
        – Разверни же подарок, это тебе от мамы…
        – Лидия дерется! Скажите ей! Ай!
        – Не могу найти твоего мишку, Лидия. Наверное, мы забыли его в такси. Бедняжка, как же она теперь уснет…
        – Все волосы в жвачке! Это опять Линн натворила? Придется отрезать…
        – Ложечку за маму, ложечку за папу… Ну пожалуйста, Лидия, это же вкусно.
        – Нельзя кидаться кубиками, Эрику больно! Смотри, он плачет!
        – У нее сильный жар. Держи ее, я волью в рот лекарство. Вот умница!
        – Не стой так близко к лифту, Лидия! Если баловаться, то можно остаться без руки!
        – Смотри, она плывет, она сама плывет! Потрясающе! Какая ты молодец!
        – Лидия! Ты только посмотри, она его все-таки уронила, и он сломался. Лидия, тебе ведь не разрешали его трогать!
        – Лидия, это секрет. Никому не рассказывай. Мы ведь лучшие подруги.
        – Поздравляю, Лидия, вот твои первые краски! Это тебе от дедушки.
        – Беремся за руки, дети. Все берутся за руки! И ты, Лидия! Давай, давай, ты тоже должна.
        Лидия встала, чувствуя головокружение. Она не имела ни малейшего представления о том, как долго просидела за скалой. Ветер усилился, по морю гуляли волны. Солнца почти не было видно из-за густой дымки, но Лидия все же догадалась, что день клонится к вечеру. Дали стоял на прежнем месте и сосредоточенно работал. Он заметил Лидию, только когда та подошла к нему вплотную.
        – Что-нибудь нарисовала? – спросил он. – Покажешь?
        Лидия раскрыла блокнот. Лист был испещрен рисунками. Чтобы рассмотреть все детали, требовалась не одна минута. Варежка, торчащая из канализационной трубы; волосы, склеенные жвачкой; раненый кубик и плачущий мальчик; забытый мишка за дверью автомобиля; фрикаделька на языке; оторванная рука; ящик с красками и одинокая девочка рядом с детским хороводом; замочная скважина и мобильный телефон, из которого течет кровь; огромная волна, грозящая смыть все и всех.
        Дали долго молча рассматривал рисунок. Кажется, ему совсем не нравится, подумала Лидия, заранее расстроившись.
        – Ты сумела погрузиться в свою память, – произнес он наконец. – Там много всего. Хороший рисунок, Лидия. На не– го можно очень долго смотреть. Очень съедобный рисунок.
        Лидия покраснела от радости. Если Дали говорит, что рисунок съедобен, то о высшей похвале и мечтать не стоит.
        – Но в следующий раз тебе стоит ограничиться меньшим количеством предметов, тогда ты успеешь разработать образы. А это что такое? – Дали указал на мобильный телефон.
        – Мобильный телефон, – ответила Лидия.
        – Это твое изобретение? – радостно удивился Дали. – Я тоже все время изобретаю! Я изобрел накладные ногти из зеркал, туфли на пружинах и тропическое такси с растениями и цветной капустой внутри.
        – Нет, это не мое изобретение, – покачала головой Лидия. – Мобильники есть у всех. То есть не сейчас, а… эх, ладно. Забудем об этом.
        – Я ничего не забываю! – все так же радостно сообщил Дали. – Однако пора домой. Скоро вернется Гала.
        – Она все еще злится из-за шляпы? – поинтересовалась Лидия.
        – Пока еще ворчит… Но уже поняла, что ты ни в чем не виновата, а, наоборот, пыталась ее спасти.
        – А можно кое-что спросить? Почему ваши картины подписаны «Дали и Гала»? Она ведь их не пишет?
        – Гала и я – единое целое, – серьезно ответил Дали. – Без Галы я пропал бы.
        Лидия промолчала, а про себя подумала, что любовь Дали к такой несимпатичной персоне, как Гала, – совершенно непостижимая вещь. Любовь – вообще странная вещь.
        – На субботу запланирован сюрприз. Мы зайдем за тобой к старшей Лидии в одиннадцать часов.
        Лидия хотела разузнать побольше, но Дали загадочно молчал. Они отправились домой. Теперь трамонтана дула в полную силу, обжигая лицо песчинками.



        Открытая дверь

        Ветер не утихал всю ночь. Старый дом старшей Лидии скрипел и стонал, как живой. Лидия проснулась среди ночи и кроме завываний ветра за окном услышала какой-то новый звук – жалобную мелодию, доносившуюся с чердака. Прислушиваясь к ней, Лидия сонно подумала, что так звучит орган. Но кто может играть на органе среди ночи?
        Выйдя к завтраку, она не могла скрыть усталости.
        – Ты плохо спала? – спросила старшая Лидия, заметив, что младшая трет глаза и зевает.
        – Мне казалось, будто кто-то играет на органе.
        Старшая Лидия кивнула.
        – Так оно и было. На чердаке стоит старый орган. Мой муж иногда на нем играет.
        – Как же так… – опешила Лидия. – Ведь ваш муж умер?
        – Умер. Но иногда по ночам он поднимается со дна моря и играет на органе, который стоит на чердаке.
        Лидия не знала, что сказать. Может быть, старшая Лидия и вправду ведьма? Или в Кадакесе все не от мира сего?
        – Правда, случается это нечасто и обычно предвещает чудесные события. Когда он играл в прошлый раз, я пошла в церковь. И Мадонна заплакала. Мы все это видели. Мадонна над алтарем плакала настоящими слезами. Люди со всех окрестностей пришли посмотреть.
        Лидия молча кивнула. Тут на улице раздался гудок автомобиля.
        – Это Дали приехал за тобой, – пояснила старшая Лидия. – Надеюсь, прогулка тебе понравится!
        Лидия бросилась вниз по лестнице. У дома стояла черная машина с работающим двигателем. Дали, элегантно одетый в темный костюм с белым кашне, открыл заднюю дверь. Лидия забралась в машину, где уже сидела Гала, наряженная в красное платье. Она необычно приветливо поздоровалась с Лидией. Автомобиль был очень элегантным и старомодным. Лидия видела похожие в каком-то музее, но этот был совершенно новым. Сиденья были обиты плюшем, а окошки оборудованы настоящими шторками. Водителя, одетого в униформу и фуражку, отделяла от пассажиров стеклянная перегородка.
        Давно Лидия не каталась на машине! Она во все глаза смотрела на узенькие улочки Кадакеса. Автомобили встречались редко, всё больше повозки, запряженные лошадьми, изредка – ослами. За городом простиралась бесконечная равнина, поросшая камышом. Дорога устремлялась вперед прямо, как стрела. Время от времени за окном мелькали белые домики и круглые мельницы. Вдалеке возвышались холмы, четко очерченные на фоне ярко-голубого неба. На лугу крестьянин косил траву косой, кое-где вдоль дороги брели ослы и лошади, груженные корзинами и тюками сена.
        – Это Ампорда, – сказал Дали. – Здесь прошло мое детство. Ехать осталось недолго. Скоро ты увидишь корриду!
        Коррида! Так вот какой сюрприз ей приготовили… Лидия совсем не обрадовалась.
        – Я вообще-то не очень хочу на корриду… – начала она.
        – Как не хочешь! – воскликнул Дали. – Если ты никогда ее не видела, то сейчас самое время это сделать!
        – Никогда не видела, – кивнула Лидия. – И я уверена, что мне не понравится. Не хочу смотреть, как убивают быков.
        – Какая неблагодарность! – фыркнула Гала. – Мы дорого заплатили за билет, а ты даже не рада.
        – Это потрясающее представление, Лидия, – сказал Дали. – Это как сама жизнь, идущая рука об руку со смертью.
        Лидия умолкла. Она не хотела казаться неблагодарной, да и возвращаться было поздно. Придется пойти на представление и сидеть зажмурившись, если станет невыносимо.
        Арена – круглое сооружение из красного кирпича, над которым развевались разноцветные флаги, – находилась посреди равнины. К ней со всех сторон стекался народ, пешком или верхом на лошадях и ослах. Трясясь по каменистой дороге, к арене приближалось и несколько автомобилей. Выбравшись из машины, Лидия услышала, как хлопают полотна флагов, развеваясь на сильном ветру. Очередь на вход была длинной, и им достались уже только места в верхнем ряду. Гала была недовольна – она хотела сидеть в тени и под навесом, но туда билетов уже не осталось.
        Лидия огляделась по сторонам. Как много зрителей! А ей казалось, что равнина пустынна. Публика была весьма разнообразной: родители с маленькими детьми, молодые женщины в разноцветных мантильях, мужчины в широкополых шляпах, старушки в черных косынках и седые как лунь старики. Арена имела форму амфитеатра: ряды возвышались один над другим, окружая посыпанную песком круглую площадку. По ней ходили участники представления, наряженные в костюмы ярких цветов: золотой, алый, зеленый – и черные широкополые шляпы. Оркестр духовых инструментов заиграл бравурную мелодию, и публика заликовала, хлопая в ладоши, – поднялся оглушительный шум.
        Лидия почувствовала, как всеобщее воодушевление захватывает и ее: щеки раскраснелись, сердце билось все сильнее, хотелось ей того или нет. Она не могла понять, почему коррида производит такой эффект. До сих пор Лидии доводилось видеть корриду только в диснеевском мультфильме про быка Фердинанда, и она надеялась, что сражение завершится так же мирно.
        – Смотри, Лидия, это матадоры! – прокричал Дали. – А это бандерильеро, а вон там – пикадоры. Вот-вот начнут!
        Раздался звук фанфар, и большинство мужчин покинули сцену, выйдя через деревянную дверь. Вскоре открылась другая дверь, и на сцену ринулся первый бык – совершенно черный, со светящимися на солнце ослепительно-белыми рогами. Остановившись в середине, он огляделся по сторонам, фыркнул и стал бить копытом. Показались несколько мужчин с сиреневыми полотнищами.
        – Это тореро, – пояснил Дали. – Их задача – раздразнить быка.
        Тореро кружили вокруг животного, размахивая полотнищами. Бык скакал то туда, то сюда и вертел головой – им действительно удалось его раздразнить.
        – Какая красивая «вероника»[10 - «Вероника» – один из базовых приемов в корриде: матадор держит плащ двумя руками перед мордой быка; разворачиваясь, плащ надувается парусом и совершает плавный оборот, поворачивая быка в сторону, нужную матадору.]! – воскликнула Гала, когда бык ринулся под полотнище, развернутое элегантным жестом матадора.
        Лидия готова была согласиться: зрелище красивое и захватывающее! И совсем не страшное. Но в ту же минуту мужчины скрылись за дверью, и на сцену выехал всадник на лошади с длинным копьем в руке. Приблизившись к быку, он воткнул острие ему в загривок. Публика завопила от восторга. Бык резко остановился и опустил голову. Из загривка текла кровь. Лидия пришла в ужас: бедный бык, за что его так?! Она толкнула Дали, сидевшего рядом.
        – Это же издевательство над животным! – крикнула она.
        – Его надо ранить, – прокричал тот в ответ. – Иначе он станет слишком опасен!
        – Но так нечестно! – чуть не плакала Лидия.
        Пикадор покинул сцену, и ему на смену пришли двое с короткими копьями, украшенными красными лентами. Лидия сразу догадалась, что они тоже будут ранить быка. Этого она не могла стерпеть. Встав со своего места, она стала протискиваться между ликующими зрителями, чтобы спуститься к сцене. Многие бросали на нее недоуменные взгляды, но Лидия продолжала спускаться к выходу. Сначала она просто хотела убежать с корриды, но потом, сама не зная почему, вдруг развернулась и бросилась вдоль стены. Через мгновение она обнаружила вход в коридор, ведущий к арене. Снаружи доносились крики зрителей, топот копыт и ног. Через приоткрытую боковую дверь Лидия увидела матадоров, ожидающих своего выхода, и ринулась прямо к воротам, через которые они должны были выйти на арену. Ворота были заперты на тяжелый засов, но от гнева у Лидии прибавилось сил. Все взгляды были обращены на быка, поэтому никто не заметил девочку, сражавшуюся с засовом. Наконец ворота поддались, и Лидия вылетела на арену. Бандерильеро все еще кружили вокруг быка, стараясь половчее направить в него свои украшенные вымпелами копья.
        И тут Лидия завопила что было мочи. Бык резко повернулся, и она оказалась нос к носу с разъяренным животным. Он свирепо смотрел на нее налитыми кровью глазами, и на секунду Лидия увидела в его взгляде бесконечную печаль и еще что-то очень древнее, пришедшее из тех времен, когда на земле еще не было людей.
        – Сюда, дурачина! – крикнула Лидия.
        Она бросилась в сторону. Бык с громким топотом ринулся к воротам и, пронесшись вплотную к Лидии, ускакал прочь. Дрожа от страха, девочка проводила взглядом огромное животное, несущееся по равнине. Но тут до ее слуха донесся разъяренный вопль публики: зрители вставали со своих мест, потрясали кулаками, а охранники и пикадоры уже бежали через сцену, чтобы схватить ее. Прежде чем броситься наутек, Лидия уловила низкий хриплый выкрик:
        – Браво, Лидия! Так поступают истинные сюрреалисты!
        Это был Дали. Но Лидии некогда было его дожидаться – она припустила вслед за быком, стараясь скрыться от разъяренной публики. Однако несколько охранников бросились ей наперерез. В панике оглядываясь по сторонам, Лидия обнаружила небольшую дверь, открыла ее и нырнула внутрь. За дверью оказался новый ход, по которому она и побежала, стараясь найти, куда бы спрятаться, пока не наткнулась на чью-то руку. Лидия успела заметить красную шитую золотом куртку: матадор! Он убьет меня, промелькнуло у нее в голове.
        – Лидия, подожди! – раздался голос.
        Ничего не понимая, она подняла голову и оказалась нос к носу с мальчиком-птицей.
        – Это ты!.. – только и смогла произнести она.
        – Да, это я. А ты натворила дел… – спокойно ответил он.
        Лидия не могла отдышаться. Она смотрела в лицо мальчика– птицы, не веря своим глазам. Откуда-то издалека доносились крики, шум и стук в дверь.
        – Не волнуйся, – так же спокойно произнес мальчик-птица. – Им придется повозиться с этой дверью. Ну и натворила ты дел, Лидия! Правда, мне твой поступок по душе.
        Девочка молчала. Она была очень рада встрече, но не могла понять, чего ей больше хочется: обнять старого знакомого или дать ему пощечину.
        – Пастилки почти закончились, – выдавила она из себя наконец.
        – Знаю, – ответил мальчик-птица. – Ты хочешь домой?
        – Да, – едва не прорыдала Лидия.
        Она уже не могла сдержать слез, хоть и презирала себя за слабость.
        – Но автопортрет я писать не буду, даже не мечтай! – сердито выпалила она.
        – Это и не понадобится, – ответил мальчик-птица. – Все образуется. Постой, вот одна вещь, я чуть не забыл. Храни как зеницу ока!
        Он протянул серебристый ключик, который Лидия тут же сунула в карман. Она хотела было спросить, что им можно отпереть, но мальчик-птица только покачал головой.
        – До свидания, Лидия.
        С этими словами он поднял красное полотнище, которое все это время держал в руке, и укрыл им девочку. Раздался треск, перед глазами засверкали красные молнии, а через мгновение все поглотила тьма.



        Тайна Лидии







        Лидия

        Большой заросший парк. Тропинки огибают покрытые кустарником холмы и высокие деревья. В солнечные дни, особенно в выходные, здесь немало посетителей. В парке выгуливают собак и играют с детьми, на скамейках сидят и греются на солнышке старики, кое-где гуляют мамы с колясками, а в укромных уголках шепчутся влюбленные. Если подняться по склону холма, окажешься на поляне, посреди которой стоит скамейка. Ее не видно с тропинки, она полностью скрыта высокими каштанами. Зато оттуда видно дальний берег озера и то, что далеко за городом. Идеальное место для уединения.


        На скамейке, закрыв глаза, лежит девочка, одетая в потертые джинсы и белую куртку с дырой на рукаве. Обута она в грязные стоптанные кроссовки. Над головой у девочки голосят птицы, но она спит крепким сном. Осенняя листва играет оттенками красного и желтого, однако солнце еще пригревает. Девочку зовут Лидия.
        На скамейку опустилась птица – довольно крупная, в темном оперенье. Усевшись рядом с Лидией, она уставилась на нее глазами-бусинками, а потом осторожно дотронулась клювом до руки. Лидия открыла глаза.
        – Ну уж нет! – произнесла она. – С меня хватит, понятно? Мне тоже надо отдохнуть.
        Не обращая внимания на слова Лидии, птица огляделась по сторонам в поисках съестного, но, не найдя ни крошки, снялась с места и скрылась меж деревьев. Лидия села и хмуро огляделась по сторонам. Она внимательно рассмотрела деревья и кусты, потом подняла взгляд на ярко-голубое небо, по которому медленно плыли облака. Она посмотрела на травинки, пробивающиеся сквозь гравий у скамейки, а затем провела рукой по истертым доскам. Неужели это правда? Лучше оставаться на месте, подумала Лидия. На всякий случай.
        Вдруг до ее слуха донеслись шаги: кто-то поднимался по склону. Сердце заколотилось: она точно знала, кто шагает, – эту твердую поступь она узнала бы из тысячи! Вскочив со скамейки, Лидия побежала к человеку, показавшемуся среди кустарника, и без колебаний бросилась в его объятья.
        – Здравствуй, Лидия! – сказал дедушка. – Так и знал, что найду тебя здесь.
        Лидия ничего не ответила. Уткнувшись носом в дедушкино пальто, она вдохнула запах трубочного табака и антисептика – смесь, знакомую с детства. И только в это мгновение почувствовала, что она и в самом деле вернулась домой.
        – Дедушка, – произнесла Лидия наконец. – Ты никогда, ни за что мне не поверишь.
        – А вдруг поверю? – улыбнулся тот.
        – Вряд ли… Вы, наверное, беспокоились?
        – Не особо. Я был уверен, что ты справишься. Правда, твои мама с папой не могли понять, куда ты делась. Но об этом поговорим позже.
        – А давно я пропала?
        – Не очень. Несколько дней назад.
        – Что? Я думала, несколько месяцев!
        – Время порой ведет себя непредсказуемо.
        – Время – ничто… – вспомнила Лидия. – А откуда ты знал, что я здесь? Об этой скамейке я не рассказывала даже тебе…
        – У меня неплохая память. Однажды, когда мы гуляли в парке и ты убежала, мы нашли тебя здесь. Когда я увидел, как ты сидишь на этой скамейке и болтаешь ногами, я сразу понял, что это твое укромное место.
        – За последнее время я открыла для себя столько новых мест…
        – Очень хочу о них узнать, – кивнул дедушка. – Что ж, отвезти тебя домой?
        Лидия огляделась по сторонам. Все выглядело совсем как обычно. Осеннее солнце пригревало, дышалось легко и приятно. Лидия была счастлива вернуться домой, но к радости примешивалось и другое чувство – легкая печаль, которую порой ощущаешь в конце длинного путешествия.
        Они спустились по склону. Дедушка насвистывал себе под нос. Лидия все же недоумевала: почему он совсем не волновался, хотя ее не было так долго? Он, конечно, сказал, что прошло лишь несколько дней… Дедушку порой не поймешь.
        – Который час, дедушка? – спросила она.
        – Без четверти двенадцать. Сегодня двадцать восьмое сентября две тысячи четвертого года – так, на всякий случай.
        – Не знаю, с чего начать.
        – Начни с чего угодно.
        Лидия замедлила шаг. Она вдруг почувствовала, что вообще– то ужасно устала. Ноги будто налились свинцом. Ей пришлось присесть на скамейку, оказавшуюся поблизости.
        – Это из-за разницы во времени, – предположил дедушка.
        Да… Разница в несколько веков. Неудивительно, что она устала. Лидия посмотрела на свои руки: под ногтями виднелась грязь. На большом пальце алело пятно краски.
        – Хочешь посмотреть, что я нарисовала? – спросила она.
        Дедушка кивнул. Лидия сунула руку в карман, но тот оказался пуст. Как и второй карман. Лидия ужасно расстроилась: неужели она потеряла свой любимый блокнот? Радость возращения домой тут же поблекла. Дедушка заметил, как на глаза Лидии навернулись слезы.
        – Ты потеряла блокнот?
        Лидия печально кивнула. Последний раз она открывала его на берегу, чтобы показать Дали свой сюрреалистический рисунок. Но ведь потом она положила его в карман, который застегивается на молнию. А вдруг блокнот остался дома у старшей Лидии? Или просто испарился в то самое мгновение, когда Лидия оказалась в своей родной эпохе? Может быть, ей нельзя никому показывать рисунки, сделанные дома у Рембрандта, Леонардо и других художников? Чтобы вместо вещественных доказательств остались только воспоминания? Может быть, все так задумано, чтобы она в конце концов решила, будто ей все приснилось? Хотя кое-что осталось – пустая коробочка из-под пастилок. Лидия достала ее из кармана джинсов: самая обычная пластмассовая коробочка, ничего особенного.
        – Что это такое? – поинтересовался дедушка.
        – Расскажу потом, – ответила Лидия. Тяжело вздохнув, она поднялась со скамейки. – Пойдем, я хочу домой.
        Они шли через парк, который, как всегда в это время суток, был почти безлюден. Навстречу им попались только девушка и юноша, державшиеся за руки. Лидия не могла наглядеться на их джинсы и футболки, на волосы девушки, убранные в высокий хвост. Как приятно чувствовать себя одной из многих!
        – Дедушка! – вспомнила вдруг Лидия. – Картина у тебя в приемной – та, на которой мама с детьми… Девочки на ней так и нет?
        – Нет, – покачал головой дедушка. – Удивительно, но ее нет как нет.
        – Я ее недавно повстречала, – сообщила Лидия.
        – Что ж, тогда нет ничего удивительного в том, что она исчезла с картины. Не правда ли?



        Ключ

        Гид все говорил и говорил. Дети стояли и слушали его, хотя вид у большинства был скучающий. Трое мальчиков шептались друг с другом, две девочки то и дело прыскали от смеха. Учитель бросал на них строгие взгляды.
        – Вот мы и добрались до импрессионизма, – произнес гид. – Кто знает, что означает это слово?
        Лидия знала, но у нее не было ни малейшего желания отвечать. Она отделилась от группы и отошла в сторону. Учитель ничего не заметил, только Линн проводила ее взглядом. Прошло три недели, жизнь шла своим чередом. Но не совсем. Сегодня класс привели в Национальный музей, и гид уже час вел для ребят экскурсию. Лидия перешла в другой зал. Кажется, где-то здесь она столкнулась с ворами и снова перенеслась в прошлое. Дедушка показал ей заметку о несостоявшейся краже картины, где было написано, что один из воров при допросе упомянул о третьем лице, пробравшемся в музей до них. Это была девушка, которая, если верить допрошенному, хотела украсть картину, однако полиция не сочла эту информацию достоверной.
        Лидия остановилась у картин Рембрандта. Кроме нее в зале никого не было. Лидия подошла к «Служанке» и попыталась заглянуть ей в глаза, но взгляд девушки был обращен совсем в другую сторону.
        – Привет, Хендрикье! – прошептала Лидия. – Мы ведь так и не успели попрощаться.
        Служанка не отвечала, думая о чем-то своем. Не отдавая себе отчет в том, что делает, Лидия протянула руку к картине и коснулась щеки девушки.
        – Нельзя трогать картины!
        Лидия обернулась и увидела мужчину в черном плаще. Узкое лицо, темные волосы и по-птичьему изогнутый нос.
        – Я просто попробовала… – отозвалась девочка.
        – Это время прошло, Лидия, – продолжил мужчина. – Твои руки уже не обладают волшебным свойством.
        – Вот и хорошо, – ответила она. – Правда, скучновато… Теперь все как раньше, как будто ничего и не было. Кстати… почему все это случилось именно со мной?
        – Не знаю. Мы редко знаем, почему то или иное событие происходит именно с нами.
        – Но что все это означает?
        – А как ты думаешь?
        Лидия задумалась.
        – Может быть, я должна была узнать побольше обо всех этих художниках?
        – Да, но это не самое главное. Главное – что ты лучше узнала себя.
        – Как это? – удивилась Лидия.
        – Теперь ты уже не та Лидия, что впервые прикоснулась к картине. Ты ведь и не подозревала, что способна совершить все то, что совершила?
        – Наверное, нет…
        – В одну реку нельзя войти дважды, – продолжил мужчина. – Вода в реке каждый раз новая. И ты новая.
        – Но все это как-то печально. Все спрашивают, где я была, а что я могу ответить? Никто мне не поверит. Может быть, только дедушка. А больше никто. Мама с папой не поверят ни за что. Они все время меня обнимают и чуть ли не взаперти держат. Я одна-одинешенька со своей тайной.
        – Может быть, однажды все изменится, – сказал мужчина. – Мы все время меняемся, все время учимся чему-то новому. Посмотри на автопортрет Рембрандта, вон там. За свою жизнь он написал тридцать автопортретов.
        Лидия взглянула на лицо Рембрандта – полотно висело недалеко от «Служанки». Ей показалось, что по нему пробежала тень, что-то вроде улыбки. Снова повернувшись к мужчине с лицом птицы, Лидия обнаружила, что он исчез.
        Из школы Лидия ехала на велосипеде. Осеннее солнце пригревало, на улице возле дома играли соседские мальчики, весело болтая по-испански. Увидев Лидию, они что-то прокричали, но она не поняла ни слова и только помахала в ответ. Затормозив у почтового ящика, Лидия заглянула внутрь. Там лежала посылка в коричневой оберточной бумаге, сплошь оклеенной марками. Адрес Лидии был выведен затейливым почерком, а вот адреса отправителя нигде не было. Усевшись на крыльцо, она открыла посылку. Внутри лежали ее блокнот и открытка с картинкой, изображавшей рыболовную лодку. На обратной стороне было написано следующее: «Дорогая Лидия, ты забыла свой блокнот – высылаю его. Я позволил себе просмотреть твои рисунки, ведь ты не успела мне всё показать. Лидия, твои работы великолепны. Особенно дракон. Если мы больше не увидимся – удачи во всем! Обнимаю, С. Дали. P.S.: Здорово ты обошлась с быком!»
        Лидия листала блокнот и улыбалась, рассматривая рисунки: обезьянку, дракона и другие. Сначала надо показать их дедушке, а там видно будет. Странно: соседских мальчиков она больше не понимала, а то, что написал Дали, прочла без труда… Лидия осторожно завернула блокнот в коричневую бумагу и, приглядевшись к почтовому штемпелю, разобрала: «Кадакес, 15 августа 1935 года».


        Лидия проснулась на рассвете: ключ! Как же она могла забыть? Во время корриды, спасая Лидию от преследования, прежде чем накинуть на нее красную мантию, мальчик-птица дал ей ключик. В испуге и растерянности она сунула его в карман джинсов и тут же забыла о нем.
        Соскочив с кровати, Лидия спустилась по лестнице и на цыпочках прокралась в ту часть кухни, где стояла стиральная машина. Мама хотела выбросить джинсы Лидии, но та уговорила ее довольствоваться стиркой. А поскольку одежда, в которой Лидия путешествовала во времени, до смерти ей надоела, она не прикасалась к ней с самого возвращения домой. Носила она теперь совсем другие вещи. Даже юбку стала носить, к большому удивлению родителей.
        Стоя босиком на холодном кафеле в рассветном полумраке, Лидия выворачивала карманы джинсов. Они были пусты. Неужели ключ ей привиделся? Может быть, выпал из кармана во время стирки? Лидия внимательно осмотрела пол и ощупала стиральную машину изнутри, но ничего не нашла. И тут вспомнила, что где-то в машинке был фильтр – однажды папа открыл маленькую дверцу в самом низу и достал кучу заколок и побуревших монеток, которые когда-то лежали в карманах Лидии.
        Подцепив дверцу ножом, Лидия вынула фильтр – и там, среди слипшегося пуха и мокрых волос, лежал ключик. Поднявшись на цыпочках по лестнице, Лидия уселась за письменный стол – в нем был ящик, который Лидия никак не могла отпереть. Папа утверждал, что он пуст. Однажды Лидия наклонила стол и прислушалась: в ящике ничто не шуршало и не перекатывалось. Еще папа говорил, что может взломать замок, если Лидия хочет пользоваться этим ящиком, но она отказалась. А теперь у нее собственный ключ. Сердце громко стучало.
        В ящике лежала книга в коричневой кожаной обложке, на передней стороне которой поблескивали золотые буквы: «Тайна Лидии». Она открыла книгу: первая страница была пуста. Вторая тоже. И третья. Лидия пролистала ее от корки до корки, но в книге не было ни единого слова. Долго-долго она сидела, глядя на белые страницы. Когда первые лучи солнца озарили стены комнаты: голубую, зеленую, серую и желтую, – Лидия взяла карандаш и принялась писать: «Возвращаясь из школы на велосипеде, Лидия всегда ехала длинной дорогой – через парк. Она любила тропинки, огибавшие заросшие кустарником холмы, и высокие деревья…»



        Немного о художниках

        РЕМБРАНДТ ХАРМЕНС ВАН РЕЙН (1606–1669) – голландский живописец и офортист.
        Рембрандт родился в Лейдене, но почти всю жизнь прожил в Амстердаме. Уже двадцатилетним юношей он снискал большой успех и имел много заказов на портреты и полотна на религиозные и исторические сюжеты. Первые картины Рембрандта характеризовались динамикой и контрастами света и тени, но постепенно его манера стала более спокойной и наполненной тем внутренним светом, который Рембрандт увидел у вдохновившего его итальянского художника Тициана. Однако Рембрандт усовершенствовал технику светотени. Художник получал большие гонорары и стал состоятельным человеком, но в пятидесятые годы XVII века его популярность упала. Рембрандт обанкротился, ему пришлось съехать из большого дома и продать собрание картин. Последние годы жизни он был одинок, но продолжал писать до самой смерти. Более других известны картины «Ночной дозор», «Урок анатомии доктора Тульпа», «Заговор Юлия Цивилиса», «Служанка» и некоторые другие. Также великолепны офорты Рембрандта.
        ДИЕГО ВЕЛАСКЕС (1599–1660) – испанский живописец.
        Веласкес получил образование в Севилье. Уже десятилетним мальчиком он учился в художественной мастерской, а в возрасте восемнадцати лет открыл собственную мастерскую. В 1623 году заказчиком Веласкеса стал сам король Филипп IV, портрет которого юноша написал так искусно, что стал придворным художником и поселился в Мадриде, где и прожил до конца своих дней. Веласкес был мастером портрета, его полотна тонко передают характер и личность изображаемого персонажа. В начале своего пути художник писал портреты простых людей, ремесленников и крестьян, но, став придворным живописцем, он почти полностью перешел к изображению членов королевской семьи, шутов и карликов. Выдающиеся полотна Веласкеса, такие как «Менины»[11 - Las Meninas (исп.) – фрейлины.] (также известная под названием «Семья Филиппа IV»), содержат множество загадок и посланий, зашифрованных в изображениях людей. Дважды Веласкес посетил Италию, после чего колорит его картин и манера письма стали свободнее. Известные картины Веласкеса – «Менины», «Сдача Бреды», «Портрет папы Иннокентия Х» и другие.
        ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ(1452–1519) – итальянский живописец, скульптор, архитектор, поэт, музыкант, естествоиспытатель и изобретатель.
        Он жил в эпоху Возрождения (Ренессанса) и был одним из ярких ее представителей – универсальным гением. Искусство было для Леонардо также и наукой: изучая влияние света на объект, он разработал новый прием – сфумато, который позволял изображать светотень, а не резкие контуры. Этот прием можно увидеть в наиболее известных работах да Винчи: «Мона Лиза», «Мадонна в скалах» и «Тайная вечеря». Леонардо беспрерывно занимался исследованиями и изобретениями. Его записи содержат множество изображений человеческого тела, зарисовок растений и животных и эскизов изобретений: военных машин, водных сооружений, самолетов, мостов, зданий и прочего. Леонардо родился в деревне Винчи, а образование получил в художественной мастерской во Флоренции. В 1482–1489 годах он состоял на службе у великого герцога Сфорцы в Милане, но в 1499 году вернулся во Флоренцию. Последние годы жизни Леонардо провел во Франции, где был придворным живописцем короля Франциска I.
        ЭДГАР ДЕГА (1834–1917) – французский живописец и скульптор.
        Дега рано примкнул к импрессионистам, хотя сам не желал называть себя таковым. Основой его живописи был рисунок – искусству четких линий он учился у старинных художников. Излюбленный мотив Дега – тело в динамике, момент движения. По его собственным словам, он стремился создать изображение, будто подсмотренное в замочную скважину. Дега писал простых парижан за повседневными занятиями: ремесленников, прачек, посетителей кафе и скачек. Главный объект в его живописи – женское тело: в своих работах Дега исследовал как обнаженную натуру, так и женщин за работой. Более других прославились его картины, изображающие балерин. Всю свою жизнь Дега прожил в Париже, пару раз посетив Италию и США. Дега экспериментировал с графикой и фотографией, а когда с возрастом его зрение ухудшилось, он оставил живопись и стал работать с пастелью, достигнув непревзойденных высот и в этой технике.
        МЭРИ КЭССЕТТ (1844–1926) – американская художница и график.
        Получив образование в Академии художеств Филадельфии и в мастерских Европы, в 1874 году Кэссетт поселилась в Париже. Ее первое полотно было принято Парижским салоном, но, когда художница стала работать в манере импрессионистов, ее картины перестали выставлять. По словам самой Кэссетт, ее жизнь переменилась, когда она увидела картины Дега, который стал ее учителем и наставником. Кэссетт изображала женщин и детей, часто в приглушенных, сероватых тонах. Позже на ее творчество повлияла японская деревянная гравюра: художница стала использовать светлое полотно как фон и тщательно прорисовывала детали – например, орнамент. Кроме живописи и гравюры Кэссетт также создала много выдающихся работ в технике пастели. В 1891 и 1893 годах в Париже с большим успехом прошли ее персональные выставки.
        УИЛЬЯМ ТЁРНЕР (1775–1851) – английский живописец и график.
        Уже в юности Тёрнер прославился своими детально проработанными пейзажами, созданными под влиянием голландских и французских художников XVII–XVIII веков. Кроме того, его высоко ценили как художника-мариниста. Излюбленным мотивом Тёрнера был корабль в бушующем море. Однако во время путешествия по Италии в 1819 году художник открыл для себя особый итальянский свет и стал писать картины, где атмосфера и игра света были важнее верности оригиналу. Критика не приняла новую, светящуюся палитру Тёрнера, и по финансовым причинам ему пришлось продолжить писать более традиционные пейзажи и продавать их в собственной небольшой галерее. На последних картинах Тёрнера контуры растворены в ярких потоках света – эти полотна больше похожи на современное, чем на традиционное искусство. Тёрнер прожил всю жизнь в Лондоне, но часто путешествовал по Англии и Европе.
        САЛЬВАДОР ДАЛИ (1904–1989) – испанский художник.
        Дали родился в Фигерасе, но в 1929–1940 годах большую часть времени проводил в Париже, где и познакомился с сюрреализмом, самым ярким представителем которого стал. Сюрреалисты стремились прикоснуться к подсознательному. Полотна Дали изображают предметы в гротескных, искаженных формах и неправдоподобных сочетаниях – как бывает в снах. Дали называл это параноидально-критическим методом. В 1940 году Дали переехал в США, но лето всегда проводил в Кадакесе на востоке Испании, который любил за удивительные суровые пейзажи. В США Дали прославился и заработал целое состояние благодаря своему эксцентризму и выходкам. Кроме живописи Дали занимался сценографией и кино. В 1929 году вместе с режиссером Луисом Бунюэлем Дали создал фильм «Андалузский пес», который стал культовым для поклонников сюрреализма. Дали также был замечательным графиком и создал иллюстрации к роману «Дон Кихот».



        Некоторые термины и понятия, встречающиеся в книге

        ГОБЕЛЕН (от фамилии Гобелен – семьи, владевшей мануфактурой в Париже XVI века) – стенной ковер с вытканным изображением. Гобелен выполняет функцию обоев, но не приклеен к стене, а свободно висит.
        ИМПРЕССИОНИЗМ (от французского impression – «впечатление») – направление в искусстве, возникшее во Франции примерно в семидесятые годы XIX века. Импрессионисты стремились поймать мимолетную игру света и цвета, пренебрегая детально прорисованным изображением. Импрессионистами считают Клода Моне, Огюста Ренуара, Эдуарда Мане, Эдгара Дега и некоторых других.
        ЛИТОГРАФИЯ (от греческого lithos – «камень» и grafein – «писать») – способ печати, при котором изображение наносится специальным карандашом или тушью на каменную или цинковую поверхность. После этого поверхность смачивают водой и наносят литографскую краску, чтобы сделать отпечаток на бумаге. Для каждого нового оттиска требуется новая пластина.
        МАРИНИСТ – художник, изображающий море.
        ОФОРТ – картина-отпечаток с металлической пластины. Художник процарапывает рисунок иглой на медной или цинковой пластине, после чего обрабатывает ее кислотой. Затем на пластину наносится краска и изображение отпечатывается на бумаге.
        СВЕТОТЕНЬ – распределение света по объекту, при котором одна часть его ярко освещена, а другая остается в тени, при этом переход от света к тени плавен и постепенен. Рембрандт считается непревзойденным мастером светотени.
        СФУМАТО (от итальянского sfumare – «рассеивать») – постепенный переход от света к тени в изображении. Леонардо да Винчи прославился, кроме прочего, благодаря великолепному владению этим приемом.
        СЮРРЕАЛИЗМ (от французского sur-realisme – «над-реальность») – направление в искусстве и литературе, возникшее во Франции в двадцатые годы XX века. Сюрреалисты стремились прикоснуться к спонтанным и инстинктивным импульсам, хранящимся в подсознании человека. В искусстве это чаще всего выражалось в изображении не связанных друг с другом, часто искаженных предметов в неправдоподобном контексте, чтобы картина напоминала сон или галлюцинацию. К сюрреалистам относят Сальвадора Дали, Макса Эрнста, Рене Магритта и некоторых других.
        ФРЕСКА (от итальянского fresco – «свежий») – изначально роспись на стене с сырой штукатуркой, однако впоследствии слово стало означать любую роспись на стене.


notes



        1

        Терпентин (лат. terebinthina), или скипидар, – смолистое липкое вещество, используемое для разбавления красок, в олифах, лаках и в качестве растворителя. – Здесь и далее примеч. ред.



        2

        Привет! Как дела? Пойдем играть с нами! (исп.)



        3

        Я все понимаю… Удивительно, но это правда (исп.).



        4

        Что ты здесь делаешь?! (нидерл.)



        5

        Тебе нельзя в мою мастерскую! (нидерл.)



        6

        Мастих?н (от итал. mestichino) – специальный инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления незасохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст. Иногда мастихин употребляется вместо кисти для создания живописного произведения, нанесения краски ровным слоем или рельефными мазками.



        7

        Административное здание, находящееся на площади Синьории, во второй половине XVI в. переименовано в Палаццо Веккьо (Старый дворец).



        8

        Вы опоздали, мадемуазель… И почему вы так одеты? (фр.)



        9

        Войдите! (исп.)



        10

        «Вероника» – один из базовых приемов в корриде: матадор держит плащ двумя руками перед мордой быка; разворачиваясь, плащ надувается парусом и совершает плавный оборот, поворачивая быка в сторону, нужную матадору.



        11

        Las Meninas (исп.) – фрейлины.