Роберт Сильверберг


        НОЧНЫЕ КРЫЛЬЯ



1
        Рам - город на семи холмах. Говорят, в одном из ранних Циклов он был столицей. Я не знаю, ибо мое ремесло - Наблюдать, а не запоминать, но когда я впервые увидел Рам, подходя к нему в сумерках с юга, то понял, что в былые времена он действительно мог быть великим городом.
        Его прекрасные башни резко выделялись на фоне сумерек. Яркими вспышками маленьким взрывам мигали огоньки. Небо слева полыхало немыслимым великолепием: солнце покидало свои владения. Развевающиеся лазурные, фиолетовые и малиновые полотнища сталкивались и смешивались друг с другом в вечернем танце и исчезали справа, там, где уже царила ночь. Я попытался отыскать семь холмов, но сбился. И все же я знал, что это великий Рам, к которому ведут все дороги, и чувствовал благоговение перед бессмертным творением наших предков.
        Мы остановились на длинной прямой дороге, глядя на Рам. Я сказал:
        - Это хороший город. Мы найдем там работу.
        Рядом вздрогнули ажурные крылья Эвлуэлы.
        - И пищу? - спросила она нежным, похожим на звук флейты голосом.- И кров? И вино?
        - И пищу, и кров, и вино,- ответил я.- Все, что пожелаем.
        - Сколько нам еще идти, Наблюдатель?
        - Два дня и три ночи.
        - Если бы я полетела, это было бы намного быстрей.
        - Для тебя. Ты оставила бы нас далеко позади и никогда бы больше не увидела. Ты хочешь этого?
        Она подошла, погладила грубую ткань моего рукава и быстро прижалась ко мне, как ласкающийся котенок. Ее большие прозрачные крылья развернулись, и сквозь них были видны закат и вечерние огни: размытые, дрожащие, зовущие. Почувствовав полуночный аромат ее волос, я положил руку на ее плечи и прижал к себе ее тонкое мальчишеское тело.
        Она произнесла:
        - Ты знаешь мое желание - следовать за тобой всюду, Наблюдатель. Всюду!
        - Я знаю, Эвлуэла. Мы все-таки будем счастливы.
        - Мы пойдем в Рам прямо сейчас?
        - Думаю, надо подождать Гормона,- ответил я, покачав головой.- Он скоро закончит свои изыскания.- Я не хотел делиться с ней своимм беспокойством. Она была ребенком, ей было всего лишь семнадцать весен. Что знала она о тревогах и годах? А я стар. Не так, конечно, как Рам, но все же достаточно.
        - Пока мы ждем,- спросила она,- можно мне полетать?
        - Ну, конечно.

        Я присел возле тележки и грел руки у пульсирующего генератора, пока Эвлуэла готовилась летать. Ее крылья были слишком слабы, и потому прежде всего она сбросила одежду: стеклянные пузыри с ног, малиновый жакет и мягкие меховые туфельки. Луч заходящего солнца чиркнул по ее изящной фигурке. Как и у всех Воздухоплавателей, у нее не было излишних выпуклостей: ее груди были небольшими бугорками, ягодицы - плоскими, а бедра - удивительно узкими. Весила ли она больше квинтала? Сомневаюсь. Глядя на нее, я чувствовал себя вызывающим отвращение великаном, а ведь я вовсе не крупный мужчина.
        Эвлуэла опустилась на колени у края дороги и склонила голову к земле, произнося ритуальные слова, которые говорят все Воздухоплаватели перед тем, как лететь. Она стояла спиной ко мне. Ее тонкие крылья трепетали, наполняясь жизнью, вздымались, словно развевающийся на ветру плащ. Я не мог понять, как эти крылья могли поднять даже такое легонькое тело, ведь они не были крыльями ястреба, они были крыльями бабочки, прозрачными, в тонких прожилках, испещренными тут и там эбеновыми, бирюзовыми и алыми пятнами. Прочные связки соединяли их с плоскими пучками мускулов ниже острых лопаток, но вот чего у нее не было, так это массивной килевой кости, присущей всем крылатым существам, и необходимых для полета мощных мускулов. Да, я знал, что Воздухоплавателями для полета нужны не только мускулы, что в их обучение входят и мистические дисциплины. Пусть так, но я, входящий в Союз Наблюдателей, скептически относился к более таинственным союзам.
        Эвлуэла умолкла, поднялась, поймала крыльями ветер и взмыла на несколько футов. Она замерла на этой высоте между небом и землей, а крылья ее бешено колотили воздух. Ночь еще не совсем наступила, а крылья Эвлуэлы были ночными крыльями. Днем она вообще не смогла бы взлететь, ибо чудовищное давление солнечных лучей моментально швырнуло бы ее наземь. Но и сейчас время для полета было не самым лучшим. Я видел, как остатки света отбросили ее на восток. Она взмахивала руками, словно помогая крыльям. Ее маленькое заострившееся личико сосредоточенно застыло, ее тонкие губы шептали слова ее союза. Она согнулась пополам, потом резко выпрямилась, начала медленно поворачиваться и вдруг сразу взлетела в горизонтальном положении, лицом вниз, резко рассекая крыльями воздух. Ну же, Эвлуэла! Ну!
        Она вдруг оказалась в вышине, словно одной только своей волей победила блистающий еще в небе свет.

        Я с удовольствием глядел на ее обнаженную фигурку, белеющую в ночном небе. Я видел ее отчетливо, ибо глаза Наблюдателя зорки. Эвлуэла уже была на высоте пяти ее ростов, и крылья ее распахнулись во всю ширь, затмевая башни Рама. Она помахала мне. Я послал ей поцелуй и слова любви. Наблюдатели не женятся, не бывает у них и искусственно выращенных детей. Эвлуэла была мне словно дочь, и я гордился ее полетом. Мы странствовали вместе всего лишь год с тех пор, как встретились в Эгапте, но у меня было такое чувство, что я знал ее всю мою долгую жизнь. От нее ко мне переходили новые силы. Я не знаю, что переходило от меня к ней. Спокойствие? Знание? Череда тех дней, когда ее не было на свете? Я надеялся только, что она любит меня так же, как я люблю ее.
        Эвлуэла была уже высоко в небе, она кружилась, парила, планировала, выделывала пируэты, танцевала... Ее длинные черные волосы готовы были оторваться от головы. Ее тело казалось случайным придатком к этим огромным крыльям, которые переливались, блестели и трепетали в ночи. Она взмыла еще выше, наслаждаясь тем, что вырвалась из плена земного тяготения, заставляя меня все более чувствовать мою прикованность к земле, и вдруг резко, как тоненькая ракета, метнулась в сторону Рама. Я только что видел ее босые ноги, кончики крыльев - и вот уже не мог разглядеть ничего.
        Я вздохнул и засунул руки под мышки, чтобы согреться. Как так получается, что я чувствовал зимний холод, а девчонка Эвлуэла могла совершенно раздетой парить в воздухе?
        Шел двенадцатый час из двадцати - время для моего Наблюдения. Я подошел к тележке, открыл футляры и приготовил инструменты. Некоторые цифры пожелтели и поблекли; стрелки индикаторов потеряли люминесцентное покрытие; пятна морской соли покрывали футляры изнутри - память о том, как в Земном океане на меня напали пираты. Истертые и потрескавшиеся рычажки и переключатели привычно поворачивались под моими руками, когда я начал подготовку. Первые молитвы - о свободном от посторонних мыслей и готовом воспринимать мозге; затем - о родстве со всеми инструментами; еще одна - о внимательном наблюдении, поиске врагов среди звездного неба. Таково мое умение, мое ремесло. Я поворачивал рукоятки и нажимал кнопки, выбрасывая из головы все мысли, готовя себя к тому, чтобы превратиться в продолжение моих инструментов.
        Я почти переступил порог и приблизился к первой Фазе Наблюдения, когда глубокий звучный голос позади меня спросил:
        - Ну, Наблюдатель, как дела?

2
        Я привалился к тележке. Нельзя так резко отвлекать человека от работы. Это всегда болезненно. На мгновение в мое сердце впились когти, лицо стало горячим глаза ничего не видели, рот наполнился слюной. Со всей поспешностью, на какую только был способен, я предпринял защитные меры, чтобы замедлить метаболизм и отключиться от своих инструментов, затем обернулся, пытаясь скрыть дрожь.
        Гормон, третий член нашей маленькой компании, стоял, весело скалясь, и смотрел, как я злюсь. Но мне не следовало сердиться на него, как и на всех несоюзных, что бы ни произошло.
        Я с усилием прошипел сквозь сжатые зубы:
        - Твои изыскания увенчались успехом?
        - И большим. Где Эвлуэла?
        Я показал вверх. Гормон кивнул.
        - Ну, что ты обнаружил? - спросил я.
        - Этот город, несомненно, Рам.
        - Никто в этом и не сомневался.
        - Я сомневался. Но теперь у меня есть подтверждения.
        - Да?
        - В кошеле. Взгляни.
        Он извлек из складок туники свой кошель, поставил его на землю рядом со мной и раскрыл настолько, чтобы туда могла пролезть рука. Бормоча что-то под нос, он начал вытаскивать нечто тяжелое из белого камня: длинный мраморный цилиндр, как я теперь видел, длинный и изъеденный временем.
        - Из храма императоров Рама! - восхищенно воскликнул он.
        - Не надо было брать его оттуда.
        - Погоди! - закричал он, снова сунул руку в кошель, вытащил полную пригоршню круглых металлических пластинок и высыпал их к моим ногам.- Монеты! Деньги! Погляди на них, Наблюдатель! Лица царей!
        - Кого?
        - Древних завоевателей. Разве ты не знаешь историю минувших веков?
        Я с удивлением взглянул на него.
        - Ты всюду говоришь, что не входишь ни в один союз, Гормон. А не может быть так, что ты - Летописец и скрываешь это от меня?
        - Посмотри на мое лицо, Наблюдатель. Могу ли я принадлежать к какому-нибудь союзу? Разве Измененного туда возьмут?
        - Пожалуй,- ответил я,- оглядывая его золотистые волосы, толстую восковую кожу, багрово-красные глаза, щербатый рот. Гормон был вскормлен гератогенетическими лекарствами. Это был урод, прекрасный в своем роде, но все-таки урод. Измененный, вне человеческих законов и обычаев Третьего Цикла Цивилизации. У Измененных не было даже своего союза.
        - Тут есть кое-что,- сказал Гормон. Кошель был невероятно вместительным; в его серый морщинистый зев мог при необходимости войти целый мир, и в то же время он был очень невелик. Гормон достал оттуда части механизмов, катушки с записями, угловатые предметы из коричневого металла, которые могли быть старинными инструментами, три квадратика сверкающего стекла, пять обрывков бумаги (бумаги!) и еще множество разных старинных вещей.
        - Видишь,- проговорил он.- Плодотворная прогулка, Наблюдатель. И все это собрано не просто так. Каждая вещица записана, снабжена этикеткой: пласт, возраст, местоположение. Здесь у нас десять тысячелетий Рама.
        - А стоило ли бpать эти вещи? - спросил я с сомнением.
        - Почему бы и нет? Кто их хватится? Кто в наше время заботится о прошлом?
        - Летописцы.
        - Для их работы не нужны предметы.
        - Но зачем они нужны тебе?
        - Меня интересует прошлое, Наблюдатель. Я несоюзный, и я увлекаюсь наукой. Что тут такого? Разве урод не может искать знания?
        - Конечно, конечно. Ищи, если хочешь. Заполняй свое время. Это Рам. На восходе мы отправимся. Я надеюсь найти там работу.
        - Это может быть непросто.
        - Почему?
        - В Раме сейчас полно Наблюдателей, можешь не сомневаться. Вряд ли твои услуги будут нужны.
        - Я буду искать милости Принца Рама,- сказал я.
        - Принц Рама - холодный, тяжелый и жестокий человек.
        - Ты его знаешь?
        Гормон пожал плечами.
        - Слыхал кое-что.- Он начал запихивать свои сокровища обратно в кошель.- Попытай счастья, Наблюдатель. Разве у тебя есть выбор?
        - Никакого.
        Гормон рассмеялся, а я - нет. Я вдруг почувствовал, что глубоко задет его словами. Гормон казался слишком уверенным в себе в этом непостоянном мире, этот несоюзный тип, уродливый мутант, человек с нечеловеческим обличьем. Как он мог быть таким холодным, таким меняющимся? Он жил, совсем не задумываясь о своем положении, и задирал всякого, кто выказывал страх. Гормон странствовал с нами девятый день. Мы повстречали его в древнем городе у подножия вулкана, к югу от берега моря. Я и не предполагал, что он присоединится к нам. Он пригласил себя сам, с согласия Эвлуэлы, как я думаю. Дороги темны в это время года, леса кишат всевозможным зверьем, и старый человек, путешествующий с девочкой, должен благодарить судьбу, если с ними хочет идти мускулистый парень вроде Гормона. Хотя иногда бывают мгновения, когда я желал бы, чтобы его не было с нами. Как сейчас, например.
        Я медленно повернулся к своей тележке.
        Гормон спросил, словно только сейчас заметил:
        - Я оторвал тебя от Наблюдения?
        Я мягко произнес:
        - Да.
        - Извини. Продолжай свое дело, я оставлю тебя с миром.- И он подарил мне свою ослепительную кривую улыбку, полную очарования настолько, что она совершенно сгладила напышенность его слов.

        Я нажимал кнопки, поворачивал веньеры, наблюдал за циферблатами. но не впадал в транс, ибо мне мешали присутствие Гормона и страх, что он снова вопреки своему обещанию нарушит мою сосредоточенность в самый важный момент. Я все-таки не выдержал и отвел взгляд от своей аппаратуры. Гормон стоял на другой стороне дороги и, вытягивая шею, смотрел вверх, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь след Эвлуэлы. Когда я повернулся к нему, он это почувствовал.
        - Что-нибудь не так, Наблюдатель?
        - Нет. Просто время для работы неподходящее. Я подожду.
        - Скажи мне,- спросил он,- когда Враги Земли придут со своих звезд, твои машины действительно смогут узнать об этом?
        - Я в этом уверен.
        - А потом?
        - Потом я дам знать Защитникам.
        - И твоя работа станет больше никому не нужной?
        - Наверное.
        - А почему вас так много? Почему не один специализированный центр, где проводится Наблюдение? Для чего нужна сеть странствующих Наблюдателей?
        - Больше векторов детекции,- сказал я.- Больше вероятность, что вторжение будет обнаружено вовремя.
        - Тогда отдельный Наблюдатель может старательно проводить свои Наблюдения и ничего не замечать, хотя враги будут рядом.
        - Так могло бы быть. Поэтому мы и используем так много Наблюдателей.
        - Я думаю, вы доводите дело до крайности,- засмеялся Гормон.- Ты действительно веришь во вторжение?
        - Да,- сказал я жестко,- иначе моя жизнь прошла бы впустую.
        - А зачем пришельцам со звезд нужна Земля? Что тут есть, кроме осколков древних империй? Что они будут делать с захудалым Рамом? С Парришем? С Иорсалемом? Прогнившие города! Полусумасшедшие принцы! Послушай, Наблюдатель, признайся: вторжение - миф, и трижды в день ты совершаешь совершенно бессмысленные действия, а?
        - Мое ремесло, моя наука - Наблюдать. Твое - ржать. У каждого свои склонности, Гормон.
        - Ну, извини,- недобро усмехнулся он.- Иди и наблюдай.
        - Иду.
        Я в бешенстве повернулся к своим инструментам, решив теперь игнорировать любое его вмешательство, каким бы жестоким оно ни было. Звезды глядели на меня; я всматривался в сверкающие созвездия, и мозг мой автоматически регистрировал многочисленные миры. "Будем Наблюдать,- подумал я.- Будем бодрствовать, вопреки шутникам". И впал в транс.
        Я вцепился в рукоятки и разрешил рвущемуся потоку энергии мчаться сквозь меня. Я разрешил своему мозгу занять всю Вселенную и стал выискивать проявления враждебности. Какое невыразимое наслаждение! Я, никогда не покидавший своей маленькой планетки, скитался по черным пространствам Вселенной, несся от одной полыхающей звезды к другой, видел планеты, крутящиеся подобно волчкам. Лица поворачивались ко мне, когда я пролетал мимо, лица со множеством глаз и совсем без них, вся доступная мне Галактика, населенная множеством рас. Я искал малейшее сосредоточение враждебной силы, исследовал подземные шахты и военные укрепления, искал, как ищу четырежды в день всю свою долгую жизнь, обещанных нам завоевателей, которые должны захватить наш изрядно потрепанный мир.
        Я не нашел ничего, а когда вышел из транса, потный и выдохшийся, то увидел Эвлуэлу.

        Она опустилась на землю, словно перо райской птицы. Гормон окликнул ее, и она подбежала к нему, босая, с подрагивающими маленькими грудями. Он раскинул сильные руки навстречу ей, и они обнялись, не страстно, но радостно. Когда Гормон отпустил ее, Эвлуэла повернулась ко мне.
        - Рам! - воскликнула она.- Рам!
        - Ты его видела?
        - Весь! Тысячи людей! Огни! Бульвары! Рынок! Развалины зданий прошлых Циклов! Ах, Наблюдатель, до чего же прекрасен Рам!
        - Тогда твой полет был удачным,- сказал я.
        - Чудо!
        - Завтра мы тронемся в путь и остановимся в Раме.
        - Нет, Наблюдатель, вечером, сейчас же! - Лицо ее светилось возбуждением.- Нам осталось совсем чуть-чуть! Гляди, это же совсем рядом!
        - Нам лучше сначала отдохнуть,- сказал я.- Не хотим же мы появиться в Раме совсем усталыми.
        - Мы сможем отдохнуть, когда будем там,- возразила Эвлуэла.- Идем! Собирай все вещи! Ты ведь уже провел Наблюдение, да?
        - Да, да.
        - Тогда идем. В Рам! В Рам!
        Я оглянулся на Гормона, ища поддержки. Уже наступила ночь, пришло время разбивать лагерь, чтобы немного поспать.
        На этот раз Гормон поддержал меня:
        - Нам всем надо отдохнуть. Мы отправимся на рассвете.
        Эвлуэла надула губы. Сейчас она более, чем когда-либо, походила на ребенка. Крылья ее опали, несформировавшееся тело поникло. Она свернула крылья, превратившиеся в два комочка размером с кулак, собрала разбросанную по дороге одежду. Пока мы разбивали лагерь, она одевалась.
        Поужинав пищевыми таблетками, мы залезли в спальные мешки. Я заснул с трудом, и мне снились Эвлуэла на огненном фоне разваливающейся на куски Луны и летящий рядом с ней Гормон. За два часа до рассвета я поднялся и провел первое Наблюдение нового дня, пока они еще спали. Потом я разбудил их, и мы направились прямиком к сказочному городу Империи.

3
        Утренний свет был ярким и резким, словно мы шли по молодому, только что созданному миру. Дорога была пуста. В последнее время люди не так уж много путешествуют, если только они не Пешеходы по обычаю или профессии, как я, например. Лишь изредка мы уступали дорогу колеснице какого-нибудь члена союза Магистров, которую тащила дюжина равнодушных животных-ньютеров, запряженных в три-четыре ряда. В первые два часа нового дня нас обогнали четыре таких экипажа, тщательно занавешенных и закупоренных от взглядов простого люда вроде нас. Еще мимо нас промчалось несколько колесных экипажей, загруженных чем-то довеpху, да проплыла над головами группа флотеров. Но большую часть времени на дороге, кроме нас, никого не было.
        В окрестностях Рама виднелись многочисленные следы прошлого: одиноко стоящие колонны, остатки акведуков, транспортирующих ничто ниоткуда и в никуда, порталы исчезнувших храмов. Это был древнейший Рам. Но и более поздних века оставили здесь свои следы: хижины крестьян, купола насосных станций, пустые жилые башни. Изредка мы встречали обгоревший корпус какого-нибудь древнего летательного аппарата. Гормон все это исследовал, иногда отбирал образцы. Эвлуэла глядела, широко открыв глаза и не говоря ни слова. Мы шли и шли, пока перед нами не поднялись городские стены.
        Они были сложены из синего глянцевитого камня и в восемь раз превышали человеческий рост. Наша дорога уходила под арку с выступающим вперед козырьком. Ворота были открыты. Когда мы подошли к ним, навстречу вышел человек в капюшоне и маске необыкновенного роста, одетый в темную одежду союза Пилигримов. Никто не может приближаться к Пилигриму по собственному желанию и должен ждать, пока тот кивнет. Пилигрим кивнул и произнес сквозь металлическую решетку у рта:
        - Откуда?
        - С юга. Я немного пожил в Эгапте, потом перебрался в Талию по Земному Мосту,- ответил я.
        - Куда теперь?
        - В Рам, но ненадолго.
        - Как Наблюдение?
        - Как обычно.
        - У тебя есть где остановиться в Раме? - спросил Пилигрим.
        Я покачал головой.
        - Мы надеемся на доброту Воли.
        - Воля не всегда добра,- произнес Пилигрим отсутствующим тоном.- В Раме невелика нужда в Наблюдателях. Зачем ты идешь с Воздухоплавательницей?
        - За компанию. И потому, что она молода и нуждается в защите.
        - А кто тот, другой?
        - Он несоюзный. Измененный.
        - Это я и сам вижу. Но почему он с тобой?
        - Он силен, а я стар, и потому мы путешествуем вместе. Куда ты направляешься, Пилигрим?
        - В Иорсалем. Разве есть для Пилигрима другой путь?
        Я пожал плечами. Пилигрим сказал:
        - Почему бы тебе не пойти со мной?
        - Моя дорога лежит на север, а Иорсалем на юге, рядом с Эгаптом.
        - Ты был в Эгапте и не был в Иорсалеме? - спросил он ошеломленно.
        - Да. Просто не было времени идти в Иорсалем.
        - Идем сейчас. Мы пойдем по этой дороге вместе, Наблюдатель, и будем говорить о старых временах и о временах, которым быть, и я буду помогать тебе в твоем Наблюдении, и ты будешь помогать мне в моем общении с Волей. Согласен?

        Это было сильным искушением. Перед моими глазами вспыхнуло видение золотого Иорсалема, его священные здания, гробницы, места возрождения, где старые становились молодыми, его шпили, молитвенные дома. И хотя я шел по своей дороге, на мгновение мне захотелось повернуться и пойти с Пилигримом в Иорсалем.
        Я заколебался.
        - Но мои товарищи...
        - Оставь их. Мне запрещено странствовать с несоюзными, и я совсем не хочу заниматься этим с женщиной. Ты и я, Наблюдатель, пойдем в Иорсалем вместе.
        Эвлуэла, стоящая к нам боком и хмурившаяся в продолжение всего разговора, бросила на меня полный испуга взгляд.
        - Я не оставлю их,- сказал я.
        - Тогда я пойду в Иорсалем один,- ответил Пилигрим. Из его одежд высунулась рука с длинными белыми, прижатыми друг к другу пальцами. Я почтительно коснулся их кончиков, и Пилигрим произнес:
        - Да будет над тобой милость Воли, друг Наблюдатель. И когда ты будешь в Иорсалеме, разыщи меня,- и двинулся дальше, не промолвив больше ни слова.
        Гормон сказал мне:
        - Тебе ведь хотелось пойти с ним. Хотелось?
        - Я думал об этом.
        - Что ты нашел в Иорсалеме такого, чего не найдешь здесь? Тот священный город и этот тоже. Здесь ты сможешь отдохнуть. Не похоже, что ты готов сейчас к долгому путешествию.
        - Может, ты и прав,- согласился я и, собрав последние силы, широким шагом подошел к воротам Рама.
        Внимательные глаза изучали нас сквозь прорези в стене. Когда мы наполовину прошли ворота, нас остановил толстый рябой Стражник с отвислыми щеками и спросил, какие у нас дела в Раме. Я назвал свой союз и цель прибытия, и на его лице мелькнула гримаса неудовольствия.
        - Отправляйся куда-нибудь в другое место, Наблюдатель. Нам нужны только те, кто приносит пользу.
        - Наблюдение тоже приносит пользу,- воскликнул я взбешенно.
        - Не сомневаюсь, не сомневаюсь,- он покосился на Эвлуэлу.- Это кто? Наблюдатели не женятся. Нет?
        - Она всего лишь моя спутница.
        Стражник хрипло заржал.
        - Готов поспорить, по этой дороге ты путешествуешь часто. Не думаю, чтобы ей этого хватало. Сколько ей, тринадцать, четырнадцать? Подойди сюда, детка. Разреши мне обыскать тебя. Нет ли у тебя контрабанды? - И он стал быстро ощупывать ее, нахмурился, когда добрался до ее грудей, и поднял брови, когда наткнулся на холмики крыльев под лопатками.- Что такое? Что такое? Сзади больше, чем спереди? Воздухоплавательница, а? Грязное это дельце - Воздухоплавательницы, путешествующие со старыми вонючими Наблюдателями.- Он закудахтал и сунул руку еще дальше. Гормон с яростью шагнул к нему, и в его глазах сверкнула смерть. Я вовремя схватил его за руку и со всей силой оттащил назад, пока он не погубил всех нас. Он рванулся, чуть не повалив меня, потом вдруг присмирел, стих и сохранял ледяное спокойствие, пока толстый Стражник не закончил поиски "контрабанды".
        Прошло некоторое время, после чего Стражник повернулся к Гормону и спросил:
        - А ты что такое?
        - Несоюзный, ваша милость,- ответил тот резко.- Смиренный и никчемный продукт гератогенетики, но тем не менее свободный человек, желающий войти в Рам.
        - Будто у нас мало уродов.
        - Я мало ем и много работаю.
        - Ты работал бы еще больше, если бы был ньютером,- бросил Стражник.
        Гормон вспыхнул. Я спросил:
        - Можно нам пройти?
        - Минуточку.- Стражник надвинул на голову шлем мыслепередатчика, и глаза его сузились, когда он передавал сообщение в хранилище памяти. Лицо его напряглось, потом расслабилось. И через несколько секунд пришел ответ. Мы его не слышали, но появившееся на лице Стражника растерянное выражение с очевидностью говорило, что не было найдено ни единой причины, чтобы не пустить нас в Рам.
        - Проходите,- пробурчал он.- Все. Быстро!
        Мы прошли в ворота.

        Гормон сказал:
        - Я мог оставить от него мокрое место.
        - А вечером тебя бы ньютировали. А так - немного терпения, и мы в Раме.
        - Но то, как он лапал ее...
        - Тебя слишком притягивает Эвлуэла,- заметил я.- Вспомни, что она - Воздухоплавательница и сексуально несовместима с несоюзными.- Гормон проигнорировал эту шпильку.
        - Она хочет меня не больше, чем ты, Наблюдатель. Но мне больно видеть, как ее обхаживают подобным образом. Я бы убил его, не оттащи ты меня.
        Эвлуэла спросила:
        - Теперь, когда мы в Раме, где же мы остановимся?
        - Сперва дай мне найти квартиру моего союза,- ответил я.- Я зарегистрируюсь в гостинице Наблюдателей. А потом, пожалуй, мы пойдем в ложу Воздухоплавателей за едой.
        - А потом,- проговорил Гормон сухо,- мы пойдем к несоюзным - на Сточную Канаву - за медяками.
        - Мне жалко тебя, потому что ты Измененный,- сказал я ему,- но мне кажется, что жалеть себя - некрасиво. Идем.
        Мы шли по вымощенной булыжником, продуваемой ветром улице, шли по Раму. Мы были сейчас внутри наружного кольца города, где стояли приземистые здания, увенчанные громоздкими корпусами защитных установок. Внутри возвышались сверкающие башни, которые мы видели с полей прошлой ночью. Сейчас нашим взорам открылись остатки старого Рама, тщательно сохраняемые уже десять тысяч лет, а то и больше; рынок, заводская зона, горбы станций связи, храмы Воли, хранилища памяти, убежища Спящих, братства инопланетян, правительственные здания, штаб-квартиры всевозможных союзов.
        На углу, вблизи здания Второго Цикла со стенами из какой-то резиноподобной массы, я обнаружил общественный шлем мыслепередачи и надел его на голову. В ту же секунду мои мысли рванулись вниз по кабелю, достигли мыслераспределителя, откуда идут отводы к мозгам-накопителям хранилищ памяти. Я миновал распределитель и увидел сам мозг, морщинистый, бледно-серый на фоне зелени его обиталища. Один Летописец как-то говорил мне, что в прошлые Циклы люди делали машины, чтобы те думали за них, хотя эти машины были ужасно дороги, занимали много места и пожирали огромное количество энергии. И это было не самое смешное чудачество предков; но зачем строить искусственный мозг, когда смерть каждый день дарит столько великолепных натуральных мозгов, которые можно поместить в хранилище памяти? Может, они не знали, как это делается? В это трудно поверить.

        Я назвал мозгу свой союз и спросил координаты нашей гостиницы. Ответ пришел мгновенно, и мы отправились дальше: Эвлуэла с одной стороны, Гормон - с другой, а я, как всегда, катил тележку, на которой размещались мои инструменты.
        Город был заполнен людьми. Ни в Эгапте, ни в любом другом месте во время моих северных странствий мне не приходилось видеть таких толп. Многочисленных Пилигримов - таинственных, прячущих лица под масками, толкали озабоченные Летописцы и мрачные Торговцы, то тут, то там встречались Магистры. Эвлуэла увидела уже нескольких Воздухоплавателей, но догмы ее союза не позволили ей приветствовать их, пока она не прошла ритуального очищения. Горько говорить, что мне повстречалось много Наблюдателей, и все они смотрели на меня недовольно и недружелюбно. Еще я заметил множество Защитников и членов малых союзов: Разносчиков, Слуг, Производственников, Писцов, Связистов и Транспортников. И, конечно же, уйму ньютеров, молчаливо и смиренно делающих свои дела, и инопланетян всевозможного вида, бредущих по улицам. Большинство из них, видимо, были туристами, некоторые же прилетели по делам, которые они имели с угрюмыми, подтачиваемыми болезнями людьми Земли. Я увидел много Измененных, осторожно пробирающихся сквозь толпу. И никто из них не выглядел так гордо, как идущий рядом со мной Гормон. Среди себе подобных он
был просто уникумом; все прочие, пятнистые, пегие и искривленные, с недостающими или избыточными конечностями, деформированные на тысячу ладов, были владельцами тощих кошельков и высохших мозгов, торговцами печалью и перекупщиками надежды, и никто из них не держался с таким достоинством, даже если и считал себя человеком.
        Указания мозга были точны. Мы добрались до гостиницы Наблюдателей меньше чем за час. Я оставил Эвлуэлу и Гормона на улице, а сам вкатил тележку во двор.
        В холле слонялись около дюжины членов моего союза. Я поприветствовал их нашим обычным знаком, и они лениво ответили мне. И это те, на ком зиждется безопасность Земли! Раззявы и слюнтяи!
        - Где можно отметиться? - спросил я.
        - Новенький? Откуда?
        - Последний раз отмечался в Эгапте.
        - Там бы и оставался. Здесь не нужны Наблюдатели.
        - Где можно отметиться?

        Хлыщеватый парнишка показал на экран в углу. Я подошел к экрану, положил на него пальцы, дождался вопроса и назвал свое имя, которое Наблюдатель имеет право говорить только другому Наблюдателю и только внутри гостиницы. Экран засветился, и человек с выпученными глазами, с эмблемой Наблюдателя на правой, а не на левой руке, что свидетельствовало о его высоком положении в союзе, повторил мое имя и сказал:
        - Ты бы разузнал все получше, прежде чем идти в Рам. Гостиница переполнена.
        - Я ищу лишь крова и работы.
        - Человек с твоим чувством юмора должен входить в союз Клоунов,- усмехнулся он.
        - Не вижу ничего смешного.
        - Согласно законам, принятым большинством голосов на нашей последней сессии, гостиница не обязана принимать новых постояльцев, если не имеет такой возможности. У нас такой возможности нет. Всего хорошего, дружище.
        Я был ошеломлен.
        - Я ничего не знаю о таком ограничении! Это невозможно! Чтобы союз вышвыривал своего члена из собственной гостиницы... когда он приползает со сбитыми ногами, еле живой от усталости, человека моих лет, пришедшего из Эгапта по Земному Мосту, голодного, чужого в этом городе...
        - Почему ты сперва не связался с нами?
        - Мне и в голову не приходило, что это нужно.
        - Новые ограничения...
        - Разве может Воля допускать такие ограничения? - закричал я.- Я требую права! Вышвыривать на улицу того, кто Наблюдал, еще до вашего рождения...
        - Потише, братец, потише.
        - Но у вас же есть какой-нибудь угол, где я могу спать... и объедки, чтобы накормить меня...
        Голос мой из угрожающего стал умоляющим, и лицо его смягчилось, из равнодушного стало сочувствующим.
        - У нас нет места, у нас нет еды. Настали тяжелые времена для нашего союза, сам знаешь. Ходят разговоры, что нас вовсе распустят как бесполезную роскошь, как прореху в кармане Воли. Наши возможности очень ограниченны. А в Рам все прибывают Наблюдатели, у нас сейчас очень скудный рацион, и если мы пустим тебя, он станет еще скуднее.
        - Но куда же мне идти? Что делать?
        - Мой совет,- произнес он тихо,- проси милости у Принца Рама.

4
        Я сказал об этом Гормону, когда вышел, и тот, хохоча так, что морщинки на его впалых щеках налились кровью, словно рубцы, повторил:
        - Милости Принца Рама... Милости Принца Рама...
        - Таков обычай: те, кому не повезло, всегда просят покровительства у местного законодателя,- холодно произнес я.
        - Принц Рама не знает, что такое милость,- сказал мне Гормон.- Принц Рама отрежет тебе руку или ногу, чтобы ты не помер с голоду.
        - Может,- вмешалась Эвлуэла,- мы попробуем найти гостиницу Воздухоплавателей? Там нас покормят.
        - Только не Гормона,- возразил я.- А мы должны думать друг о друге.
        - Мы можем вынести ему еды,- сказала она.
        - Лучше сначала отыщем дворец,- предложил я.- Пусть нам объяснят наше положение, а потом сообразим, как нам жить дальше.
        Она, соглашаясь, кивнула, и мы отправились ко дворцу Принца Рамы, который возвышался на противоположном берегу рассекающей город реки, выходя фасадом на колоссальную площадь, окруженную колоннами. На площади нас сразу же обступили попрошайки всех сортов. Некоторые были даже не землянами. Ко мне бросился некто с клейкими усиками и сморщенным безносым лицом и принялся выпрашивать милостыню, пока Гормон не оттолкнул его, а через минуту еще одно существо, такое же странное, как и первое,- его кожа была покрыта люминесцирующими язвами, а конечности усеяны глазами,- приникло к моим коленям и стало именем Воли умолять меня о милостыни.
        - Я всего лишь бедный Наблюдатель,- сказал я и показал на тележку,- и сам пришел сюда за милостью.
        Но существо не уходило, рыдало, неразборчиво перечисляло все свои несчастья, и в конце концов, к огромному неудовольствию Гормона, я бросил несколько пищевых таблеток в похожую на полку сумку, висевшую у него на груди. Потом мы направились к дверям дворца. У портика нам предстояло еще более неприятное зрелище: искалеченный Воздухоплаватель. Хилые конечности вывернуты, одно крыло наполовину оторвано и короче обычного, другого крыла нет совсем. Воздухоплаватель обратился к Эвлуэле, называя ее чужим именем и увлажняя ее туфельки такими крупными слезами, что там, где они падали, мех слипался и темнел.
        - Поручись за меня в гостинице,- молил он.- Они выгнали меня потому, что я калека. Но если ты поручишься за меня...
        Эвлуэла объяснила, что она ничего не может сделать, что она не живет в этой гостинице, но искалеченный Воздухоплаватель не хотел отпускать ее. Тогда Гормон с величайшей осторожностью поднял его, словно мешок сухих костей (чем он, собственно, и был), и поставил в сторонку. Мы поднялись по ступеням и оказались лицом к лицу с тройкой вежливых ньюторов, которые спросили нас о наших намерениях и направили нас к следующему барьеру, за которым стояли два высоких Указателя. Они в один голос велели нам остановиться.

        - Мы просим аудиенции,- сказал я.- Мы просим милости Принца.
        - Аудиенция была четыре дня назад,- сказал Указатель, стоящий справа.- Мы запишем вашу просьбу на ролик.
        - Нам негде спать! - не выдержала Эвлуэла.- Мы голодны! Мы...
        Я одернул ее. Гормон тем временем залез в зев своего кошеля. В его руке сверкнуло что-то яркое: кусочки золота, вечного металла, с оттисками бородатых лиц с ястребиными носами, которые он нашел, роясь в развалинах. Он бросил монету Указателю, который не пускал нас. Тот поймал ее на лету, провел большим пальцем по сверкающему аверсу, и монета исчезла в складках его одежды. Второй Указатель терпеливо ждал. Гормон, засмеявшись, бросил монету и ему.
        - Может,- сказал я,- подвернется какая-нибудь специальная аудиенция?
        - Может, и подвернется,- ответил один из Указателей.- Проходите.
        Мы вошли во дворец и остановились внутри огромного резонирующего пространства, глядя на центральный проход, который вел к окруженному защитой тронному залу в апсиде. Здесь было еще больше нищих - привилегированных, с переходящими по наследству грамотами - и толпы Пилигримов, Связистов, Летописцев, Музыкантов, Писцов и Указателей. Я слышал невнятные молитвы, чувствовал запах ладана, ощущал колебания подземных гонгов. В прошлые Циклы это здание было молитвенным домом одной из старейших религий - христианства (как мне сказал Гормон, заставив меня опять подозревать, что он - Летописец, переодетый Измененным), и оно до сих пор сохраняло некоторую святость, хотя здесь сейчас была резиденция рамского правителя. Но как же нам попасть к Принцу?
        Я увидел слева маленькую узорчатую часовенку, к которой тянулась очередь преуспевающих Торговцев и Землевладельцев. Приглядевшись, я заметил три черепа над информационным устройством - знак хранилищ памяти - а рядом дородного Писца. Велев Гормону и Эвлуэле подождать, я встал в очередь.
        Она непрерывно двигалась, и спустя примерно час я стоял у информатора. Черепа без глаз смотрели на меня; внутри этих закупоренных коробок булькала питательная жидкость, поддерживающая деятельность мертвого, но все еще функционирующего мозга, чьи биллионы биллионов сипансов теперь служили несравненными ячейками памяти. Писец, казалось, был ошеломлен тем, что в очереди оказался Наблюдатель, но прежде чем он раскрыл рот, я быстро проговорил:
        - Я пришел просить милости Принца Рама. Я и мои друзья не имеем крова. Мой собственный союз не принял меня. Что мне делать? Как я могу получить аудиенцию?
        - Приходите через четыре дня.
        - Я уже много дней ночевал на дороге. Теперь мне необходимо отдохнуть.
        - Общественная гостиница...
        - Но я же союзный! - запротестовал я.- Пока существует гостиница моего союза, меня не пустят в общественную, а мой союз отказал мне из-за каких-то новых ограничений и... Войдите в мое положение!

        Писец устало сказал:
        - Вы можете подать прошение о специальной аудиенции. Его отклонят. Можете попытаться.
        - Где это?
        - Здесь. Сформулируйте свою просьбу.
        Я назвал себя черепам информационного устройства, назвал имена своих товарищей и их статус и объяснил ситуацию. Все это было выслушано и отправлено в хранилища памяти, куда-то глубоко под землю. Когда все было сделано, Писец сказал:
        - Если прошение будет принято, вас известят.
        - Где я должен буду находиться?
        - Поближе к дворцу, я полагаю.
        Я понял. Я должен буду присоединиться к легиону неудачников, заполнив площадь. Сколько их надеялись на благосклонность Принца Рама и до сих пор находились здесь месяцы, годы, ожидая, что им разрешат представиться? Они ночевали на камнях, выпрашивали объедки, жили призрачной надеждой...
        Все средства были исчерпаны. Я вернулся к Эвлуэле и Гормону, разъяснил им ситуацию и предложил приспосабливаться к жизни в этом городе, кто как сможет. Гормона, несоюзного, пустят в любую ночлежку для их братии. Эвлуэла, наверное, найдет кров в своем союзе. Только мне придется ночевать на улице, впрочем, не впервой. Но я все же надеялся, что мы не разлучимся. Я начал думать о нашей компании, словно о семье. Странная это мысль для Наблюдателя.
        Мы двинулись к выходу, и в это время мой внутренний голос напомнил мне, что наступил час Наблюдения. Это моя обязанность и моя привилегия: как только настанет время, проводить Наблюдение там, где я нахожусь, независимо от обстоятельств. Поэтому я остановился, раскрыл тележку и приготовил инструменты. Гормон и Эвлуэла встали рядом.
        Я видел косые взгляды и откровенную насмешку на лицах тех, кто проходил мимо. К Наблюдателям перестали относиться с уважением, ибо Наблюдаем мы долго, а обещанный враг так и не появился. Но у каждого свое дело, пусть даже смешное с точки зрения другого. То, что для одних - бессмысленный ритуал, для других - дело всей жизни. Я упрямо принудил себя впасть в транс. Мир метнулся назад, и я рванулся в небо. Знакомая радость наполнила меня, я рассматривал знакомые и не совсем знакомые места, мой мозг гигантскими прыжками мчался сквозь галактики. Не прячется ли где армада? Не стягиваются ли где войска, чтобы покорить Землю? Я вел Наблюдение четыре раза в день, и то же делали остальные члены союза, каждый немного в иное время, так что в любую минуту на страже был чей-то недремлющий мозг. Не думаю, что это было пустой затеей.

        Когда я вышел из транса, вдалеке слышался отдающий металлом голос:
        - Дорогу Принцу Рама! Дорогу Принцу Рама!
        Я заморгал, у меня перехватило дыхание, и я с усилием стряхнул с себя остатки транса. От угла дворца ко мне приближался золоченый паланкин, сопровождаемый четырьмя шеренгами ньюторов. Рядом с каждой шеренгой шел человек в богато украшенной одежде и блестящей маске Магистра, а возглавляла процессию тройка Измененных, коренастых и широкогрудых, чьи глотки копировали резонаторы лягушек-быков. При появлении они испустили величественный трубный рев. Меня поразило то, что Принц прибегал к услугам Измененных, пусть даже и обладающих таким даром.
        Моя тележка стояла на пути этой величественной процессии, и я поспешно начал убирать инструменты, чтобы откатить ее раньше, чем все это великолепие надвинется на меня.
        От голода и страха мои пальцы дрожали, и я никак не мог правильно поставить уплотнения. Чем больше я торопился, тем больше все валилось у меня из рук. Измененные были уже так близко, что их рев оглушал, и Гормон бросился помогать мне, а я шикнул на него, ибо не входящим в мой союз запрещено касаться моих инструментов. Я оттолкнул его, и в у же минуту ньютеры приблизились настолько, что готовы были пустить в ход сверкающие кнуты.
        - Ради Воли! - воскликнул я.- Я Наблюдатель!
        И услышал в ответ тихий, спокойный голос:
        - Оставьте его. Это Наблюдатель.
        Все замерли: Принц Рама заговорил.
        Ньютеры отступили. Измененные умолкли. Носильщики поставили паланкин на землю. Толпа подалась назад, лишь Гормон, Эвлуэла и я остались на месте. Занавеска из подрагивающих цепочек раздвинулась. Два Магистра поспешно бросились к паланкину и протянули руки сквозь звуковой барьер.
        И появился Принц Рама.
        Он был так юн - совсем мальчишка. Волосы его были темными и прямыми, лицо - несформировавшимся. Но он был рожден повелевать, и, несмотря на всю его молодость, был властителем, подобного которому я не видел. Его тонкие губы были плотно сжаты, орлиный нос узок, глубокие и холодные глаза - бездонны, как колодец. Он был одет в богатые одежды союза Правителей, но на щеке носил знак Защитников, а плечи его покрывала шаль Летописцев. Правитель может войти в любой союз, в который пожелает, а для Правителя странно не быть Защитником, но меня поразило то, что Принц был еще и Летописцем. Это не тот союз, где нужна жестокость.
        Он едва взглянул на меня и сказал:
        - Ты выбрал странное место для Наблюдения, старик.
        - Час выбирает место, сир,- ответил я.- Я был здесь, и я выполнил свой долг. Я не мог знать, что вы пожелаете пройти по этому месту.
        - Твое Наблюдение не обнаружило врагов?
        - Никаких, сир.
        Надо было бы испытать судьбу, ухватиться за неожиданное появление Принца и попросить его покровительства, но его интерес ко мне таял, словно догорающая свеча, а я не осмеливался заговорить, когда он смотрел в сторону. Принц довольно долго разглядывал Гормона, хмурясь и потирая пальцем подбородок. Потом его взгляд упал на Эвлуэлу. Глаза его посветлели. Лицо дрогнуло, тонкий нос затрепетал.
        - Подойди сюда, маленькая Воздухоплавательница,- сказал он, кивнув.- Ты пришла с этим Наблюдателем?
        Она испуганно кивнула.
        Принц протянул к ней руку и сжал ее в кулак; Эвлуэла взмыла в воздух и опустилась перед паланкином, и с неприятной усмешкой, походившей на злобную гримасу, юный Правитель втащил Эвлуэлу за занавес. В ту же секунду два Магистра восстановили звуковой барьер, но процессия не двинулась с места. Я оцепенел. Рядом со мной замер Гормон. Его сильное тело застыло, словно в столбняке. Я откатил тележку на свободное место. Шли бесконечные минуты. Придворные сохраняли молчание, рассеянно поглядывая по сторонам.
        Наконец занавес снова раздвинулся. Эвлуэла шагнула наружу и пошатнулась. Она была бледной и выглядела ошеломленной. На щеках ее поблескивали струйки пота. Она чуть не упала, ньютер подхватил ее и опустил на землю. Крылья ее топорщились под одеждой, делая из нее горбунью и показывая, что она испытывает сильнейшее нервное потрясение. Эвлуэла молча подошла к нам неуверенной, шаркающей походкой, метнула на меня быстрый взгляд, бросилась к Гормону и прижалась к нему.
        Носильщики подняли паланкин. Принц Рама покинул дворец.
        Когда он исчез из виду, Эвлуэла хрипло бросила:
        - Принц даровал нам место в королевском приюте.

5
        Управляющий, конечно же, не поверил нам.
        В королевском приюте, который расположен рядом с дворцом, в небольшом саду, полном цветов и душистого кустарника, размещаются гости Принца. Обычные обитатели этого приюта - Магистры и случайные Правители. Иногда здесь находит себе тепленькое местечко особо важный Летописец, которому поручено какое-нибудь исследование, или занимающий высокое положение Защитник, прибывший с тайным стратегическим планом. Поселить в приюте Воздухоплавательницу было бы чрезвычайно странным, пустить Наблюдателя - явно нежелательным, а уж Измененного или любого другого несоюзного - вообще выходящим за рамки допустимого. Когда мы явились, Слуги, сначала развеселились, ибо приняли нас за шутников, затем мы вызвали у них раздражение. И в конце концов - презрение.
        - Убирайтесь! - рявкнули они.- Подонки! Нечисть!
        Эвлуэла серьезно ответила:
        - Принц предоставил нам здесь места, и вы не можете нас прогнать.
        - Убирайтесь! Убирайтесь!
        Гнилозубый Слуга вытащил нейродубинку и ткнул ею Гормона в лицо, отпустив при этом грязную шуточку насчет его несоюзности. Гормон вырвал у него дубинку, не обращая внимания на болезненный ожог, и ударил Слугу ногой в живот так, что тот согнулся и, блюя, повалился на пол. В то же мгновение на помощь Слуге бросилась толпа ньютеров. Гормон схватил другого Слугу и толкнул его навстречу бегущим. Образовалась свалка. Дикие вопли и яростная ругань привлекли внимание почтенного Писца, который вразвалку подошел к дверям, приказал всем молчать и расспросил нас.
        - Это легко проверить,- сказал он, когда Эвлуэла все ему объяснила.- Пошли-ка запрос Указателю, да поживей! - приказал он Слуге.
        Через несколько секунд затруднение было устранено, и нас пропустили. Нам дали отдельные, но сообщающиеся комнаты. Я никогда не жил в такой роскоши и, наверное, никогда уже не буду. Комнаты были просторными, с высокими потолками и раздвижными дверями, настроенными на присущий каждому человеку температурный спектр, что обеспечивало неприкосновенность жилища. Лампы вспыхивали по малейшему желанию хозяина, ибо свисающие с потолка шары и спрятанные в нишах стен светильники были светлячками одного из миров Огненной, обученными выполнять подобные команды. Окна открывались и закрывались также по первому желанию. Когда это было нужно, они занавешивались полупрозрачными, привезенными с других планет квазишторами, которые не только были красивыми, роль, но и источали восхитительный аромат растений, изображеных на них. Были в комнатах и шлемы мыслепередачи, связанные с главными мозговыми центрами, с ответвлениями для вызова Слуг, Писцов, Указателей или Музыкантов. Конечно же, человеку моего союза и в голову бы не пришло пользоваться услугами этих людей из боязни навлечь на себя их гнев. Да и в любом случае у
меня не было в них нужды.
        Я не спрашивал Эвлуэлу о том, что произошло в паланкине, чем мы заслужили такую щедрость. Я легко мог себе представить себе это, то же самое мог сделать и Гормон, чью плохо скрываемую ярость порождала противозаконная любовь к моей тонкой, хрупкой, маленькой Эвлуэле.

        Мы вошли. Я поставил тележку у окна, прикрыл ее шторой и оставил в готовности для следующего Наблюдения. Я смывал с тела въевшуюся грязь, а спрятанные в стенах устройства пели мне о мире и покое. Затем я поел. Позднее ко мне пришла Эвлуэла, посвежевшая и расслабленная. Она сидела рядом со мной, и мы говорили о том, что с нами было раньше.
        Проходили часы, а Гормона все не было. Я подумал, что он ушел из приюта, атмосфера которого была ему слишком непривычна, и нашел друзей среди подобных себе несоюзных. Но когда в сумерки мы с Эвлуэлой вышли на монастырский двор и подошли к парапету, чтобы поглядеть на появляющиеся в небе Рама звезды, Гормон уже был там. Он тихо беседовал с долговязым сухопарым человеком в шали Летописца.
        Гормон кивнул мне и сказал:
        - Наблюдатель, это мой новый друг.
        Долговязый коснулся своей шали.
        - Я Летописец Бэзил,- произнес он голосом, тонким, словно фреска, осыпающаяся с этой стены.- Я прибыл из Парриша, чтобы окунуться в тайны Рама, и пробуду здесь очень долго.
        - Этому Летописцу есть что рассказать,- вмешался Гормон.- Он очень известен в своем союзе. Как раз когда вы подошли, он рассказывал мне о технике, которая открывает нам прошлое. Они прорыли траншею, сняли слой Третьего Цикла, понимаете, и с помощью вакуумного сепаратора поднимают молекулы, лежащие в нижних слоях.
        - Мы нашли,- сказал Бэзил,- катакомбы императорского Рама и гальку Времени Разбега, и книги, написанные на листах белого металла, восходящие ко Второму Циклу. Все это направляется в Парриш, там изучается, классифицируются и разбирается, а затем возвращается обратно. Тебя интересует прошлое, Наблюдатель?
        - В некоторой степени,- я улыбнулся.- А вот этот Измененный интересуется им гораздо больше. Иногда я сомневаюсь, что он принадлежит к несоюзным. Не видите ли вы Летописца под этой маской?
        Бэзил оглядел Гормона, задержав взгляд на его необычном лице и ширококостной фигуре.
        - Это не Летописец,- сказал он наконец.- Но я согласен, что стариной он интересуется, и очень. Он задал мне несколько очень непростых вопросов.
        - Например?
        - Он желает знать о происхождении союзов. Он интересовался именем генетика, создавшего первого Воздухоплавателя. Он хочет услышать, почему появились Измененные и действительно ли на них лежит проклятие Воли.
        - И у вас есть на них ответы?
        - На некоторые,- ответил Бэзил.- На некоторые.
        - Так зачем созданы союзы?
        - Чтобы сделать устойчивым и осмысленным общество, которое допускает зло и насилие,- сказал Летописец. - К концу Второго Цикла все зашло в тупик. Никто не знал ни своего статуса, ни своей цели. Наш мир стал проходным двором для инопланетян, которые считали нас ничтожествами. Было просто необходимо создать жесткий свод установлений, чтобы каждый человек четко знал свое место. Так появились первые союзы: Правители, Магистры, Разносчики и Слуги. За ними пришли Писцы, Музыканты, Клоуны и Транспортники. Потом возникла потребность в Наблюдателях и Защитниках. Когда магия дала нам Воздухоплавателей и Измененных, эти два союза прибавились к упомянутым, а потом были созданы несоюзные - ньютеры и...
        - Но Измененные тоже несоюзные,- перебила Эвлуэла.
        Летописец впервые за все время посмотрел на нее.
        - Кто ты?
        - Эвлуэла, Воздухоплавательница. Я иду вместе с этим Наблюдателем и Измененным.
        Бэзил сказал:
        - Как я уже говорил этому Измененному, в прошлые времена ему подобные могли создать и имели свой союз. Он был распущен тысячу лет тому назад по приказу Совета Правителей после того, как непопулярная фракция Измененных попыталась захватить контроль над святынями Иорсалема. С этого времени Измененные и стали несоюзными, ниже их стоят только ньютеры.
        - Этого я не знал,- вмешался я.
        - Ты не Летописец,- самодовольно ответил Бэзил.- Это наше ремесло - открывать прошлое.
        - Верно. Верно.
        Гормон спросил:
        - А сейчас? Сколько союзов сейчас?
        Бэзил несколько смущенно и неуверенно ответил:
        - Около сотни, дружище. Некоторые из них совсем малы, некоторые существуют лишь в определенной местности. Я интересовался только основными союзами и их непосредственными преемниками: то, что произошло за несколько последних сотен лет - это моя область. Ответил ли я на твой вопрос?
        - Ничего,- сказал Гормон.- Это был глупый вопрос.
        - Твое любопытство постоянно растет,- промолвил Летописец.
        - Я нахожу мир и все, что в нем есть, прекрасным. Разве это грех?
        - Это странно,- ответил Бэзил.- Несоюзные редко отрывают свой взгляд от земли.

6
        Появился Слуга. Он почтительно и вместе с тем с долей презрения склонился перед Эвлуэлой и произнес:
        - Принц вернулся. Он желает, чтобы вы составили ему компанию. Прямо сейчас.
        В глазах Эвлуэлы мелькнул страх. Но отказаться было невозможно.
        - Мне идти с вами? - спросила она.
        - Прошу вас. Вы должны переодеться и привести себя в порядок. Он желает, чтобы вы вошли к нему с раскрытыми крыльями.
        Эвлуэла кивнула, и Слуга увел ее.
        Мы остались стоять у парапета. Летописец Бэзил говорил о былых днях Рама, я слушал его, а Гормон смотрел на сгущающуюся темноту. Потом у Бэзила пересохло горло. Он извинился и поспешно ушел. Через некоторое время во дворе открылась дверца, и появилась Эвлуэла, которая шла так, будто принадлежала союзу Сомнамбул, а не Воздухоплавателей.
        Она была обнажена, и ее хрупкое тело белело неясной тенью в свете звезд, крылья были расправлены и медленно вздымались и опадали. Слуги поддерживали ее под руки; казалось, что они ведут ее во дворец насильно. Не ее даже, а чье-то ожившее сновидение.
        - Лети, Эвлуэла, лети,- прошептал Гормон.- Беги, пока можно!
        Она скрылась в боковом проходе дворца.
        Измененный взглянул на меня.
        - Она продалась Принцу, чтобы дать нам кров.
        - Похоже, что так.
        - Я мог бы разнести этот дворец!
        - Ты любишь ее?
        - Разве это не очевидно?
        - Остынь,- покачал я головой.- Ты непростой человек, но все же Воздухоплавательница не для тебя. Особенно Воздухоплавательница, делящая ложе с Принцем Рама.
        - Она перешла к нему из моих рук.
        Я изумился:
        - Ты знал ее?
        - И не один раз,- он грустно улыбнулся.- В минуты блаженства ее крылья трепещут, словно листья на ветру.
        Я вцепился в поручень, чтобы не свалиться вниз. Перед моими глазами закружились звезды, запрыгала и закачалась старушка Луна и два ее бледных провожатых. Я был потрясен, еще не понимая толком, почему. Из-за того, что Гормон рискнул нарушить запрет? Или это давали себя знать мои псевдородительские чувства к Эвлуэле? Или это было простой ненавистью к Гормону, осмелившемуся совершить грех, на который у меня не хватило смелости, хотя и хватало желания?

        Я сказал:
        - Тебе выжгут мозг за это. И ты сделал меня своим сообщником.
        - Ну и что? Принц приказал - и получил, что хотел. Но до него были другие. Я хотел сказать - другой.
        - Хватит. Хватит.
        - Мы увидим ее снова?
        - Принцам быстро надоедают их женщины. Несколько дней, а, может, и одна ночь, и он вернет ее обратно. И тогда нам, наверно, придется уйти из приюта,- я вздохнул. - В конце концов нам об этом дадут знать заранее.
        - И куда ты пойдешь? - спросил Гормон.
        - Ненадолго останусь в Раме.
        - Даже если придется ночевать на улице? Здесь, похоже, невелика нужда в Наблюдателях.
        - Что-нибудь придумаю,- ответил я.- А потом пойду в Парриш.
        - Учиться к Летописцам?
        - Смотреть на Парриш. А ты? Что тебе нужно в Раме?
        - Эвлуэла.
        - Оставь этот разговор.
        - Хорошо,- сказал он, горько усмехнувшись,- но я останусь здесь, пока Принц не бросит ее. Тогда она будет моей, и мы найдем, на что жить. Несоюзные горазды на выдумки. Это им необходимо. Может, поживем некоторое время в Раме, а потом двинемся вслед за тобой в Парриш. Если только ты ничего не имеешь против уродов и никому не нужных Воздухоплавательниц.
        Я пожал плечами:
        - Посмотрим, когда придет время.
        - А раньше тебе приходилось бывать в компании Измененных?
        - Нечасто. И недолго.
        - Я польщен,- он выбил ладонями дробь на парапете.- Не бросай меня, Наблюдатель. Я очень хочу быть рядом с тобой.
        - Почему?
        - Чтобы увидеть твое лицо в тот день, когда твои машины скажут тебе, что Вторжение началось.
        - Тогда тебе придется долго ждать.
        - А ты разве не веришь, что Вторжение будет?
        - Иногда. Изредка.
        Гормон усмехнулся.
        - Ты не прав. Они уже почти здесь.
        - Перестань смеяться.
        - В чем дело, Наблюдатель? Ты потерял веру? Это известно уже тысячу лет: иная раса обнаружит Землю, захочет сделать ее своей и в один прекрасный день явится, чтобы захватить ее. Это было известно еще в конце Второго Цикла.
        - Я знаю это, и я не Летописец.- А потом я повернулся к нему и произнес слова, которые, как я думал, я никогда не скажу вслух.- Я слушаю звезды и делаю свои Наблюдения в течение двух твоих жизней. То, что делаешь слишком часто, теряет смысл. Назови тысячу раз свое имя, и оно превратится в пустой звук. Я Наблюдал, и Наблюдал хорошо, но в ночные часы я иногда думал, что Наблюдаю впустую, что зря трачу свою жизнь. В Наблюдениях есть свое удовольствие, но, возможно, нет никакого смысла.
        Он схватил меня за руку.
        - Твое признание так же неожиданно, как и мое. Храни свою веру, Наблюдатель! Вторжение близко!
        - Откуда ты можешь знать это?
        - Несоюзные тоже кое-что могут.
        Разговор этот был горек для меня. Я спросил:
        - А ты, наверно, иногда сходишь с ума оттого, что ты несоюзный?
        - С этим можно смириться. А кроме того, в том есть свои приятные стороны: я завожу разговор, о чем захочу.
        - Я это заметил.
        - Я иду, куда хочу. У меня всегда есть пища и кров, хотя пища может быть гнилой, а кров - убогим. Женщины тянутся ко мне вопреки всем запретам. Из-за них, видимо, я и не страдаю комплексом неполноценности.
        - И ты никогда не хотел подняться на ступеньку выше?
        - Никогда.
        - Будь ты Летописцем, ты был бы счастливее.
        - Я счастлив сейчас. Я получаю все удовольствия Летописца, но у меня нет его обязанностей.
        - До чего же ты самодоволен,- не выдержал я.- Говоришь о достоинствах несоюзности!
        - Как же еще можно вынести тяжесть Воли? - Он поглядел на дворец.- Смирение возносится. Могущество рушится. Выслушай мое пророчество, Наблюдатель: этот похотливый Принц еще до осени узнает о жизни кое-что новенькое. Я выдавлю ему глаза, чтобы отнять ее!
        - Громкие слова! Ты говоришь сегодня, словно предатель.
        - Это пророчество!
        - Тебе даже близко к нему не подойти,- возразил я. И, раздосадованный тем, что принимаю все эти глупости всерьез, добавил: - И почему ты винишь во всем его? Он поступает так, как поступают все Принцы. Обвиняй девушку за то, что она пошла с ним. Она могла отказаться.
        - И лишиться крыльев. Или жизни. Нет, у нее не было выбора. Я это сделаю! - И он с неожиданной яростью ткнул раздвинутыми большим и указательным пальцами в воображаемые глаза.- Погоди,- произнес он,- вот увидишь.
        Во дворе появились трое Хрономантов. Они разложили аппараты своего союза и зажгли тонкие свечи, чтобы читать по ним знаки завтрашнего дня. Тошнотворный запах наполнил мои ноздри, и у меня пропала всякая охота разговаривать с Измененным.
        - Уже поздно,- вздохнул я.- Мне нужно отдохнуть. Скоро мне проводить Наблюдение.
        - Теперь смотри в оба,- сказал мне Гормон.
7
        Ночью я провел у себя в комнате четвертое и последнее в этот день Наблюдение и впервые в жизни обнаружил отклонение. Я не мог объяснить его. Это было какое-то смутное чувство, мешанина звуковых и световых ощущений, контакт жизни с какой-то колоссальной массой. Я испугался и прирос к своим инструментам намного дольше обычного, но к концу Наблюдения понял не намного больше, чем вначале.
        А потом вспомнил о своих обязанностях.
        Наблюдателей с детства учат объявлять тревогу без задержки; каждый раз, когда Наблюдатель решит, что мир в опасности, он должен бить тревогу. Должен ли я сейчас известить Защитников? Четырежды за мою жизнь объявлялась тревога, и каждый раз ошибочно, и каждый из Наблюдателей, повинный в ложной тревоге, был страшно наказан. У одного вынули мозг и поместили его в хранилище памяти, другой стал ньютером. У третьего разбили все инструменты и отправили его к несоюзным, четвертый, тщетно желая продолжать Наблюдения, подвергался издевательствам своих же товарищей. Я против кары за то, что Наблюдатель поторопился, ибо лучше поднять ложную тревогу, чем промолчать вообще. Но таковы обычаи нашего союза, и я вынужден подчиняться им.
        Я обдумал свое положение и решил, что не стоит зря сотрясать воздух. Гормон в этот вечер посеял в моей голове слишком много разных мыслей. Это могло быть простой реакцией на его разговорчики о скором Вторжении.
        Я не мог заставить себя действовать и, решив не осложнять свое положение напрасной тревогой, не объявил ее.
        Взмокший, растерянный, с бьющимся сердцем, я закрыл тележку и проглотил таблетку снотворного.

        Я проснулся на рассвете и бросился к окну, ожидая увидеть на улицах захватчиков. Но все было тихо. Над двором висела зимняя сырость, и сонные Слуги отгоняли от ворот равнодушных ньютеров. Первое Наблюдение далось мне с трудом, но, к моему облегчению, странность ночи не повторилась. Правда, ночью моя чувствительность больше, чем после сна.
        Я поел и вышел во двор. Гормон и Эвлуэла были уже там. Она выглядела усталой и подавленной. Ночь, проведенная с Принцем Рама, ее истощила, но я ничего не сказал ей об этом. Гормон, небрежно прислонившийся к стене, которую усыпали округлые ракушки, спросил меня:
        - Ну, как твое Наблюдение?
        - Ничего.
        - Что собираешься делать?
        - Поброжу по Раму,- сказал я.- Вы со мной?
        - Конечно,- ответил он, а она слабо кивнула, и мы, словно туристы, отправились осматривать великолепный Рам.
        Сразу получилось так, что Гормон стал нашим гидом в этой мешанине прошлого Рама, опровергая свои заверения, что никогда не бывал здесь раньше. Он описывал все, что мы видели на продуваемых ветром улицах, не хуже любого Летописца. Здесь были вперемежку представлены все тысячелетия Рама. Мы видели купола силовых станций Второго Цикла, Колизей, где в неимоверно давно дрались со зверями люди, сами похожие на зверей. И среди развалин этого вместилища ужасов Гормон говорил нам тех уже легендарных времен.
        - Они дрались,- рассказывал он,- обнаженными перед гигантскими скопищами народа. Люди с голыми руками выходили на зверей, которые назывались львами, гигантских кошек с лохматыми головами. И когда лев бился в агонии, победитель поворачивался к Принцу Рама и просил прощения за преступление, которое он совершил и которое бросило его на арену. Если он дрался хорошо, Принц делал рукой жест: поднятый вверх указательный палец несколько раз указывает за правое плечо. Но если человек выказывал трусость или лев продолжал нападать после смертельной раны, Принц делал другой жест, и человек должен был драться с другим зверем.- Гормон показал нам этот жест: кулак с выпрямленным средним пальцем резко поднимается вверх.
        - А как об этом узнали? - спросила Эвлуэла, но Гормон притворился, что не расслышал.
        Мы видели вереницу ядерных пилонов, построенных в начале Третьего Цикла, чтобы выкачивать энергию земного ядра. Они теперь были заброшены, а стояли и ржавели. Мы видели разбитый остов погодной машины Второго Цикла: могучую колонну раз в двадцать выше человеческого роста. Мы видели холм, на котором возвышались белокаменные развалины Рама Первого Цикла, похожие на узоры инея на стекле. Войдя во внутреннюю часть города, мы прошли мимо батарей оборонных установок, готовых в любой момент обрушить на врага всю мощь Воли. Мы видели рынок, на котором гости со звезд торговались с крестьянами, покупая у них старинные вещи. Гормон моментально врезался в эту толпу и что-то купил. Мы зашли в мясные ряды, где прибывшие издалека могли купить все, что угодно, от квазижизни до колотого льда. Мы пообедали в маленьком ресторанчике на берегу Тивера, где без особых церемоний обслуживали несоюзных. По настоянию Гормона мы заказали какую-то тестообразную массой, горкой лежащую на тарелке.

        Потом мы прошли сквозь крытую аркаду, мимо островков людей, окружающих Разносчиков, которые предлагали товары со звезд, дорогие безделушки Анфрики и аляповатые изделия здешних Производственников. Выйдя из нее, мы попали на маленькую площадь, на которой возвышался фонтан в виде корабля, а внизу виднелись разбитые и развороченные каменные ступени; они вели к горам щебня, поросшим сорной травой. Гормон кивнул, и мы быстро пересекли площадь и вышли к пышному дворцу Второго, а то и Первого Цикла, подмявшему под себя заросший густой зеленью холм.
        - Говорят, это центр мира,- сказал Гормон.- В Иорсалеме тоже можно найти место, которое претендует на это. Но это место отмечено на глобусе.
        - Как это может быть у мира один центр? - спросила Эвлуэла.- Ведь Земля круглая.
        Гормон рассмеялся. Мы вошли внутрь. Там, в потемках, высился колоссальный сверкающий глобус, ярко светящийся изнутри.
        - Вот ваш мир,- произнес Гормон, указывая на глобус величественным жестом.
        - Ох,- выдохнула Эвлуэла.- Здесь все, все есть!
        Глобус был воплощением подлинного мастерства. Он показывал не только очертания, но и сам рельеф. Его моря казались глубокими бассейнами, его пустыни были настолько естественными, что в горло впивались острые коготки жажды, его города бурлили светом и жизнью. Я разглядывал континенты: Эйропу, Анфрику, Айзу, Стралию, просторы земного океана, золотистую цепь Земного Моста, который я совсем недавно с таким трудом пересек. Эвлуэла бросилась к глобусу и принялась показывать нам Рам, Эгапт, Иорсалем, Парриш. Она дотронулась до высоких гор к северу от Хинды и тихо сказала:
        - Вот здесь я родилась, где лежат льды, где горы касаются лун. Вот здесь владения Воздухоплавателей.- Она провела пальцем к Парсу и назад, по страшной Арабанской пустыне и до Эгапта.- Вот здесь я летала. Ночами, когда проходит детство, мы все должны летать. Сто раз я думала, что умираю. Вот здесь, в этой пустыне... Песок в горле... песок сечет крылья... Меня швырнуло наземь, проходили дни, а я лежала голая на горячем песке и не могла шевельнуться. Потом меня заметил Воздухоплаватель, он спустился, поднял меня, взлетел вместе со мной. Когда я очутилась высоко в воздухе, ко мне вернулись силы, и мы полетели к Эгапту. Но над морем он умер. Жизнь покинула его, хотя он был молод и силен. Он упал в море, и я упала следом, чтобы быть с ним, а вода была горячей даже ночью. Меня качали волны. Пришло утро, и я увидела живые камни, подобные растущим в воде деревьям, и разноцветных рыб. Они всплыли, стали кусать его покачивающееся тело с распростертыми в воде крыльями, и я оставила его, я толкнула его вниз, чтобы он отдохнул там, а сама поднялась и полетела в Эгапт, одинокая, напуганная... Там я встретила
тебя, Наблюдатель. - Она застенчиво улыбнулась мне.- Покажи нам место, где ты был молодым.
        Через силу, словно у меня вдруг закостенели суставы, я подошел к другой стороне глобуса. Эвлуэла встала рядом, а Гормон отошел в сторону, словно ему было ни капельки не интересно. Я показал на изрезанные островки, поднимавшиеся двумя длинными лентами из Земного Океана: остатки исчезнувших Континентов.
        - Здесь,- показал я на остров на западе.- Здесь я родился.
        - Так далеко! - воскликнула Эвлуэла.
        - И так давно,- сказал я.- В середине Второго Цикла, так иногда мне кажется.
        - Нет! Этого не может быть! - Но взглянула она на меня так, словно и вправду мне могло быть несколько тысяч лет.
        Я улыбнулся и погладил ее по бархатной щеке.
        - Это мне только так кажется.
        - А когда ты ушел из дому?
        - Когда я был вдвое старше тебя,- ответил я.- Дюжину лет я был Наблюдателем в Палеше. Потом Воля повелела мне отправиться за океан, в Анфрику. Я пошел. Пожил немного в жарких странах. Отправился дальше, в Эгапт. Там я встретил одну молоденькую Воздухоплавательницу.- Повисло молчание. Я долго глядел на острова, бывшие моим домом, и увидел себя молодым и сильным, взбиравшимся на зеленые горы и плывущим в студеном море, проводящим Наблюдения на краю белого берега, в который неустанно бьет прибой.
        Я вспоминал, а Эвлуэла тем временем подошла к Гормону и попросила:
        - А ты? Покажи нам, откуда ты, Измененный?
        Гормон пожал плечами.
        - На этом глобусе это место не показано.
        - Но это невозможно!
        - Разве?
        Она прижалась к нему, но он отстранил ее. Мы прошли в боковой выход и оказались на улице.

8
        Я начал уставать, но Эвлуэла тянула меня вперед, желая до полудня осмотреть весь город, и мы шли сквозь сплетение улиц, мимо сверкающих особняков Магистров и Торговцев, мимо вонючих нор Слуг и Разносчиков, переходящих в катакомбы, мимо прибежищ Клоунов и Музыкантов, через квартал Сомнамбул, чьи обитатели умоляли нас войти и купить правду, являвшуюся им в трансе. Эвлуэла взглянула было на нас, но Гормон отрицательно покачал головой, а я только улыбнулся, и мы прошли мимо. Теперь мы были на краю парка, совсем рядом с городским центром. Здесь прогуливались жители Рама, двигаясь с редкой для жаркого климата энергией, и мы присоединились к ним.
        - Погляди! - сказала Эвлуэла.- Какая яркая!
        Она показала на сияющую арку громадной полусферы, накрывающей какое-то старое здание. Я прищурил глаза и смог увидеть внутри выветрившуюся каменную стену и толпу людей. Гормон сказал:
        - Это Рот Правды.
        - Что? - спросила Эвлуэла.
        - Идем. Увидишь.
        Под полусферу тянулась очередь. Мы встали в ее конец и вскоре подошли ко входу, разглядывая страну остановившегося времени, которая начиналась за порогом. Почему это здание и еще несколько рядом были оборудованы специальной защитой, я не знал и спросил Гормона, чьи познания были неимоверно глубокими. Он ответил:
        - Потому что это царство определенности, где то, что кто-то говорит, абсолютно совпадает с тем, что есть на самом деле.
        - Я не понимаю,- сказала Эвлуэла.
        - В этом месте невозможно солгать,- объяснил Гормон. - Можно ли представить себе памятник старины, более нуждающийся в защите? - Он шагнул в узкий проход, фигура его сделалась размытой, и я поспешил за ним. Эвлуэла колебалась. Прошло некоторое время, прежде чем она решилась войти. Она останавливалась перед каждым порогом, словно ее сносило ветром, который дул вдоль линии, разделяющей большой мир и карманную вселенную, в которой мы стояли.
        Рот Правды находился за второй линией защиты. Туда тянулась очередь, и важный Указатель контролировал число входящих в святилище. Через некоторое время нам разрешили войти. Мы оказались перед свирепой уродливой головой, изъеденной временем. Ужасные челюсти широко раскрыты. Разверзнутый рот - темное и зловещее отверстие. Гормон кивнул, окинув эту голову взглядом, словно удовлетворенный тем, что все оказалось таким, как он и думал.
        - И что теперь надо делать? - спросила Эвлуэла.
        Гормон сказал:
        - Наблюдатель, положи правую руку в Рот Правды.
        Я нахмурился, но подчинился.
        - Теперь,- продолжил Гормон,- один из нас задаст вопрос. Ты должен ответить. Если ты скажешь неправду, челюсти сомкнутся и откусят тебе руку.
        - Нет! - воскликнула Эвлуэла.
        Я осторожно взглянул на челюсти, угрожавшие моему запястью. Наблюдатель без руки - человек не у дела. Во времена Второго Цикла можно было заказать себе протез получше собственной руки, но Второй Цикл остался далеко в прошлом, и подобную роскошь теперь уже не найти.
        - Но как это делается? - спросил я.
        - В пределах этого помещения необычайно сильна Воля, - ответил Гормон.- Она неумолимо отделяет правду от неправды. За углом этой стены спят три Сомнамбулы, через которых говорит Воля, они управляют Ртом. Ты боишься Воли, Наблюдатель?
        - Я боюсь своего собственного языка.
        - Смелее. Перед этой стеной никогда не произносилась ложь. Никто не терял здесь руки!
        - Тогда вперед,- выдохнул я.- Кто будет спрашивать?
        - Я,- сказал Гормон.- Ответь мне, Наблюдатель, без уверток, можно ли сказать, что жизнь, проведенная в Наблюдении,- это жизнь, проведенная с пользой?
        Я долго молчал, собираясь с мыслями и глядя на челюсти.
        Наконец, заговорил:
        - Стоять на страже во имя человека - это, наверно, самая благородная задача, которой можно себя посвятить.
        - Осторожно! - закричал встревоженный Гормон.
        - Я еще не закончил,- сказал я.
        - Тогда давай дальше.
        - Но посвящать себя поиску врага, который всего лишь плод чьего-то воображения,- глупо. Превозносить того, кто долго и добросовестно ищет недруга, который никогда не придет,- неумно и грешно. Моя жизнь прошла впустую.
        Челюсти Рта Правды не дрогнули.
        Я вытащил руку и посмотрел на ладонь так, словно она только что выросла из моего запястья. Я вдруг почувствовал себя постаревшим сразу на несколько Циклов. Эвлуэла - глаза широко раскрыты, ладонь прижата к губам - была потрясена тем, что я сказал. Мои слова, казалось, еще звучали перед ужасным идолом.
        - Сказано откровенно,- произнес Гормон,- хотя и без особой жалости к себе. Ты слишком жестоко судишь себя, Наблюдатель.
        - Я говорил, чтобы спасти руку,- ответил я.- Ты хотел, чтобы я солгал?
        Он улыбнулся и повернулся к Эвлуэле:
        - Теперь твоя очередь.

        Маленькая Воздухоплавательница осторожно приблизилась ко Рту Правды. Было заметно, что она боится. Ее тонкая рука задрожала, когда она положила ее на холодный камень. Я с трудом поборол желание броситься и оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе головы.
        - Кто будет задавать вопрос? - спросил я.
        - Я,- ответил Гормон.
        Крылья Эвлуэлы слабо дрогнули. Лицо побледнело, ноздри затрепетали, верхняя губа приподнялась. Она стояла, прислонившись к стене, с ужасом глядя на то место, где лежала ее рука. Из-за линии защиты на нас смотрели размытые лица, губы произносили слова которые, без сомнения, значили недовольство нашим долгим визитом, но ничего не было слышно. Воздух был теплым, влажным и затхлым, словно поднимался из колодца, пробитого в пластах времени.
        Гормон медленно произнес:
        - Этой ночью ты позволила своему телу услаждать Принца Рама. Перед этим ты дарила себя Измененному Гормону, хотя такие связи запрещены обычаем и законом. Еще раньше ты была подругой Воздухоплавателя, ныне покойного. У тебя могли быть и другие мужчины, но я ничего о них не знаю, да это и неважно для моего вопроса. Скажи мне вот что, Эвлуэла: который из трех дал тебе наибольшее физическое удовольствие, который из трех сумел всколыхнуть твое чувство, которого из трех ты выбрала бы своим другом, если бы у тебя была возможность выбирать?
        Я хотел запротестовать, ибо Измененный задал три вопроса, а не один, воспользовавшись подходящим моментом. Но я не успел, потому что Эвлуэла ответила без малейшей запинки, погрузив руку по локоть в гримасничающий Рот:
        - Принц Рама дал мне величайшее наслаждение, равного которому я еще не знала, но он холоден и жесток, и я боюсь его. Моего умершего Воздухоплавателя я любила сильнее, чем кого-либо до или после него, но он был слаб, а я не хотела бы иметь слабого друга. Ты, Гормон, кажешься мне чужим даже сейчас, и я чувствую, что не знаю ни твоего тела, ни твоей души, и все же, хотя пропасть между нами так велика, только с тобой я согласилась бы проводить свои дни.
        Она вынула руку изо Рта Правды.
        - Хорошо сказано! - воскликнул Гормон. Искренность ее слов и ранила его, и была ему приятна в равной степени.- Ты вдруг обрела красноречие, когда этого потребовали обстоятельства. Ну, теперь мой черед рисковать рукой.

        Он подошел ко Рту. Я сказал:
        - Ты задал первые два вопроса, не хочешь ли довершить начатое и задать третий?
        - Да нет,- ответил он и свободной рукой сделал жест, словно отметал это предложение.- Лучше посовещайтесь и задайте общий вопрос.
        Мы отошли в сторонку. Она с несвойственной ей горячностью предложила свой вопрос, и, поскольку это же интересовало и меня, я согласился и сказал, чтобы она спрашивала.
        Она спросила:
        - Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила показать мне место, где ты родился, и ты сказал, что его нет на карте. Это очень странно. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
        Он произнес:
        - Нет.
        Формально он ответил на вопрос в том виде, как сформулировала его Эвлуэла, но и без слов было ясно, что его ответ неравноценен нашим, и он, не вынимая руки изо Рта Правды, продолжил:
        - Я не показал своей родины, потому что ее нет на этом глобусе, потому что я родился под звездой, которую не должен называть. Я не Измененный в вашем смысле этого слова, но в некоторой степени - да, потому что в моем мире у меня другое тело. А здесь я живу десятый год.
        - Что ты делаешь на Земле? - спросил я.
        - Я обязан отвечать лишь на один вопрос,- сказал Гормон, но потом улыбнулся.- Я все же отвечу: меня послали на Землю в качестве военного наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго и которое начнется в ближайшие часы.
        - Врешь! - вырвалось у меня.- Все врешь!
        Гормон расхохотался и вынул руку изо Рта Правды в целости и сохранности.

9
        Я ушел от силовой полусферы ошеломленный и растерянный, толкая перед собой свою тележку, и попал на улицу, неожиданно темную и холодную. Ночь опустилась со стремительностью ветра. Было почти девять, близилось время Наблюдения.
        В моем мозгу гремели слова Гормона. Это он все подстроил, привел нас ко Рту Правды, вырвал признание о моем неверии, признание другого сорта - у Эвлуэлы, не задумываясь, выдал сведения, которые должен был держать при себе, рассчитывая, что я буду потрясен до глубины души.
        А может, Рот Правды - обман? Не мог ли Гормон соврать, ничем не рискуя?
        Никогда еще с тех пор, как начал заниматься своим делом, я не Наблюдал в неурочный час. Но сейчас рушился привычный, мне мир, и я не мог ждать, пока будет ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл тележку, подготовил инструменты и с головой, словно в омут, ушел в транс.
        Мое усиленное сознание с ревом рванулось к звездам. Я шагал по бесконечности, подобно богу, чувствуя давление солнечного света. Но я не был Воздухоплавателем, оно не могло причинить мне вреда, и я взмыл выше этого яростного потока частиц света, во тьму на краю солнечных владений. И там ощутил иное давление.
        Звездолеты были совсем рядом. Не туристские лайнеры, везущие зевак, которые захотели взглянуть на наш раскалывающийся мир, не торговые транспорты, не скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли-курорты, вращающиеся по гиперболическим орбитам.
        Это были военные корабли, черные, чужие, грозные.
        Не могу даже сказать, сколько их было; я только знал, что они неслись к Земле миллионами огней, выбрасывая перед собой конусы отталкивающей энергии, той самой, которую я почувствовал прошлой ночью, которая грохотала в моем мозгу, усиленная инструментами, и проходила сквозь меня так же свободно, как проходит сквозь хрусталь солнечный луч.

        Всю мою жизнь я Наблюдал ради этого.
        Меня учили распознавать это. Я молился, чтобы мне никогда не увидеть этого, а потом, в своей опустошенности, молился о том, чтобы это увидеть, и в итоге перестал в это верить. А потом, по милости Измененного Гормона, все-таки увидел, когда Наблюдал раньше своего часа, скорчившись на холодной улице Рама рядом со Ртом Правды.
        Наблюдателя учат выходить из транса не раньше, чем его исследования подтвердятся окончательно, и только после этого бить тревогу. Я тщательно проверял себя, перескакивая с одного канала на другой, потом на третий, производя триангуляцию, и всюду находил несомненное присутствие титанической силы, стремительно несущейся к Земле.
        Ошибка это или Вторжение действительно началось? Я никак не мог стряхнуть оцепенение и объявить тревогу.
        Не торопясь, с наслаждением смаковал я это неведомое ощущение. Мне казалось, что прошли часы. Я ласкал инструменты, полностью подтвердившие веру, которую вернуло мне сегодняшнее Наблюдение. В голове у меня слабо шевелилась мысль, что я теряю драгоценное время, что мой долг - прекратить это бесстыдное заигрывание с судьбой и известить Защитников.
        И, наконец, я освободился от транса и вернулся в мир, который призван был охранять.
        Эвлуэла стояла рядом, растерянная, испуганная, с бессмысленным взглядом. Она кусала кулак, чтобы не расплакаться.
        - Наблюдатель! Наблюдатель, ты меня слышишь? Что случилось? Что происходит?
        - Вторжение,- ответил я.- Сколько я был в трансе?
        - Полминуты. Не знаю, у тебя были закрыты глаза. Я думала, ты умер.
        - Гормон сказал правду. Оккупанты рядом. Где он? Куда он делся?
        - Он исчез, когда мы ушли из этого места со Ртом,- прошептала Эвлуэла.- Наблюдатель, мне страшно. Я чувствую, как все сжимается. Я должна лететь... я не могу здесь оставаться!
        - Погоди,- сказал я, дотрагиваясь до ее руки,- Не сейчас. Сначала я дам тревогу, а потом...
        Но она уже срывала с себя одежду, и обнаженное до пояса тело заблестело в вечернем свете. Мимо нас сновали люди, абсолютно безразличные к тому, что должно произойти. Я хотел удержать Эвлуэлу, но пора было давать тревогу, я не мог больше медлить, и повернулся к своей тележке.
        Словно во сне, порожденном всепоглощающей любовной страстью, я потянулся к переключателю, который приводил в действие систему общепланетной тревоги.
        Может, ее уже объявили? Может, какой-нибудь другой Наблюдатель увидел то же, что и я, и, не скованный замешательством и сомнениями, выполнил конечную задачу Наблюдателя? Нет. Нет. Тогда бы я слышал сейчас завывание сирен с орбитальных станций.
        Я коснулся переключателя. Краем глаза я видел Эвлуэлу, освободившуюся от своих одежд, произносящую слова, которые наполняли силой ее слабые крылья. Еще мгновение - и она была бы в воздухе, я не смог бы ее удержать.
        Быстрым и уверенным движением я включил сигнал тревоги.

        В эту секунду я увидел коренастую фигуру, торопливо пробирающуюся к нам. "Гормон",- подумал я и, вскочив на ноги, бросился к нему, чтобы схватить его и задержать. Но это был не Гормон. Это был какой-то важный Слуга с рыхлым лицом, окликнувший Эвлуэлу:
        - Не спеши, Воздухоплавательница, опусти крылья. Принц Рама прислал за тобой.
        Он вцепился в нее. Ее глаза сверкнули гневом.
        - Отойди от меня! Я готовлюсь летать!
        - Принц Рама зовет тебя,- повторил Слуга, заключая ее в свои тяжелые объятия.
        - У Принца Рама в эту ночь будут другие заботы,- сказал я.- Она будет ему не нужна.
        Одновременно с моими словами в небе взвыли сирены.
        Слуга выпустил Эвлуэлу. Его рот беззвучно шевелился, он сделал один из предохраняющих жестов Воли, взглянул на небо и пробормотал:
        - Тревога! Кто дал тревогу? Ты, старик?
        На улице заметались обезумевшие люди.
        Эвлуэла, освободившись, спряталась за меня - лететь она не могла, ибо крылья ее расправились едва наполовину - и ее мгновенно поглотил людской поток. Заглушая устрашающий вой сирен, громкоговорители всеобщего оповещения инструктировали людей о способах спасения. Долговязый человек со знаком союза Защитников на щеке, выкрикивая слова, слишком невразумительные, чтобы их можно было понять, пронесся мимо и исчез в толпе. Мир, казалось, сошел с ума.
        Один я оставался спокойным. Я поднял голову, ожидая увидеть парящие над Рамом черные корабли завоевателей. Но я не увидел ничего, кроме ночных огней.
        - Гормон! - позвал я.- Эвлуэла!
        Никто не откликнулся.
        Я испытывал странную опустошенность. Я дал тревогу. Завоеватели близко. Я лишился своего занятия. В Наблюдателях больше не было нужды.
        Почти с любовью я дотронулся до усталой тележки, которая была моей спутницей столько лет, пробежал пальцами по испещренным пятнами и вмятинами инструментам; потом отвернулся и зашагал по улице: без тележки, без ноши, человек, чья жизнь обрела и утратила смысл в одну и ту же минуту. А вокруг меня царил хаос.

10
        Понятно, что, если наступит час последней битвы Земли, мобилизуются все союзы, кроме Наблюдателей. Нам, которые столько времени стерегли все подступы, не нашлось места в стратегии боя; мы автоматически распускались после подтверждения тревоги. Теперь пришло время показать свое умение союзу Защитников. В течение половины Цикла они строили планы ведения войны. К какому из них они прибегнут сейчас?
        Я собрался устроиться в каком-нибудь общежитии и переждать кризис. Нечего было и думать о том, чтобы найти Эвлуэлу, и я клял себя на чем свет стоит, что позволил ей удрать вот так, без одежды, без защиты в такое смутное время. Куда она пойдет? Кто ее защитит?
        Молоденький Наблюдатель несся сломя голову со своей тележкой и чуть не налетел на меня.
        - Осторожно! - завопил я.
        Он поднял голову. Взгляд его был такой, словно его чем-то ударили.
        - Это правда? - спросил он.- Тревога?
        - А ты не слышишь?
        - Но она настоящая?
        Я показал на его тележку.
        - Ты знаешь, как это проверить.
        - Говорят, человек, который дал тревогу,- пьяный старый дурак, которого вчера не пустили в гостиницу?
        - И такое может быть,- согласился я.
        - Но если тревога настоящая...
        Я улыбнулся ему:
        - Если это так, то все мы можем отдохнуть. Хороший день для всех нас, Наблюдателей.
        - Твоя тележка! Где твоя тележка? - закричал он на меня.
        Но я, не обращая на него внимания, уже шел к ровной каменной колонне - напоминанию об императорском Раме. На ней были вырезаны старые изображения: битвы и победы, монархи других стран, бредущие в позорных оковах по улицам Рама, торжествующие орлы, знаменующие процветание империи. Я стоял, странно спокойный, перед этой колонной и любовался тонкой резьбой. В мою сторону неслась знакомая фигура: Летописец Бэзил. Я окликнул его:
        - Ты появился вовремя. Не согласишься ли объяснить мне эти изображения, Летописец? Они очаровывают меня, мое любопытство растет.
        - Ты ненормальный. Разве ты не слышишь? Тревога!
        - Это я ее дал, Летописец.
        - Тогда беги! Завоеватели рядом! Мы должны драться!
        - Только не я, Бэзил. Мое время кончилось. Расскажи мне про эти изображения. Про побежденных королей, про потерпевших крах императоров. Все равно человек твоих лет не может участвовать в битве.
        - Все сейчас мобилизованы!
        - Все, кроме Наблюдателей,- сказал я.- Погоди минутку. У меня появилось влечение к прошлому. Гормон исчез; будь моим проводником в этих прошедших Циклах.

        Летописец дико затряс головой и шарахнулся в сторону. Я бросился к нему, намереваясь схватить его за костлявую руку и притащить к интересующему меня месту, но он ускользнул, и я схватил лишь его темную шаль, которая неожиданно легко осталась в моих руках. Он бросился прочь, молотя воздух руками, и скрылся из виду.
        Я пожал плечами и стал разглядывать шаль, которой так неожиданно завладел. Она была пронизана блестящими металлическими нитями, которые образовывали запутанные узоры, утомляющие глаз. Каждая нить исчезала в ткани, чтобы появиться в самом неожиданном месте. Искусство ткача было выше всяких похвал. Я набросил шаль на плечи и побрел дальше.
        Мои ноги, которые отказывали мне утром, теперь легко несли меня. Молодость вернулась ко мне, и я шел сквозь городской хаос, не выбирая пути; дошел до реки, перешел ее там, на дальнем берегу Тивера, и увидел дворец Принца.
        Тьма сгущалась, и все больше огней загоралось под приказами о мобилизации. Время от времени слышались гулкие удары: экранирующие бомбы, взрываясь, выбрасывали облака дыма, который скрывал город от завоевателей. Пешеходов на улицах становилось все меньше. Сирены все еще завывали. На крышах зданий поспешно приводились в действие защитные установки. Я услышал писк отражателей, раскачивающихся из стороны в сторону, чтобы обеспечить максимальный захват. Не оставалось никаких сомнений, что Вторжение действительно началось. Мои инструменты могли ошибиться из-за какой-нибудь помехи, но дело не зашло бы так далеко, если бы мое Наблюдение не подтвердили сотни других членов моего союза.
        Я подошел ко дворцу, и передо мной возникли два запыхавшихся Летописца. Они окликнули меня, но я не понял их слов. Они говорили на языке их союза, и я вспомнил, что на мне шаль Бэзила. Я не ответил, и они перешли на обычную речь.
        - Что с тобой? Сейчас же на место! Мы должны записывать! Мы должны комментировать! Мы должны все видеть!
        - Вы приняли меня за другого,- ответил я негромко. - Я несу эту шаль вашему брату Бэзилу, который вверил ее моим заботам. Мне нет места в этой битве.
        - Наблюдатель! - воскликнули они в ужасе, обругали меня каждый по отдельности и бросились прочь. Я улыбнулся и двинулся дальше.

        Ворота были распахнуты. Ньютеры, охранявшие портал, сбежали, сбежали и два Указателя, которые раньше стояли за дверьми. Нищие, запрудившие широкую площадь перед дворцом, прокладывали теперь себе путь в само здание, чтобы найти там убежище. Это пробудило ярость наследных обладателей лицензий, чье пребывание в этой части дворца было закреплено законом, и они обрушились на пришельцев с ненавистью и неожиданной силой.
        Я видел калек, орудующих костылями, словно дубинками; слепых, бьющих с удивительной точностью; кротких послушников, пользующихся всеми видами оружия от стилетов до звуковых пистолетов. Я обошел стороной это отвратительное побоище и вошел во дворец, разглядывая часовни, где Пилигримы просили благословения Воли, а Связисты отчаянно выпрашивали наставление свыше, как им избежать грядущего столпотворения.
        Неожиданно я услышал звук труб и выкрики:
        - Дорогу! Дорогу!
        По дворцу шла шеренга суровых Слуг, направляясь к комнатам Принца. Двое из них тащили извивающуюся разъяренную женщину с полураскрытыми крыльями. Эвлуэла! Я закричал, но голос мой утонул в шуме. Не смог я и пробиться к ней. Слуги отшвырнули меня в сторону. Процессия исчезла в комнатах Принца.
        Я схватил за рукав ньютера, бредущего мимо с безразличным видом.
        - Эта Воздухоплавательница! Зачем ее привели сюда?
        - Он... он... они...
        - Скажи мне!
        - Принц... его женщина... в его колеснице... он... он... они... завоеватели...
        Я оттолкнул это лепечущее существо и бросился к дверям. Передо мной встала медная стена раз в десять выше моего роста. Я со всего маху ударил ее.
        - Эвлуэла! - крикнул я хрипло.- Эв-лу-э-ла!
        Меня не отогнали, но и не пропустили. На меня не обратили внимания. Бедлам, царящий у западных дверей, охватил все помещение, и, поскольку ко мне уже бежали разъяренные нищие, я развернулся и бросился к ближайшему выходу.

        Я стоял во дворике, ведущем к королевскому приюту, ко всему безразличный. В воздухе потрескивало электричество. Я решил, что это излучение одной из защитных установок Рама, приведенной в действие, чтобы противостоять нападению. И в тот же миг до меня дошло, что это означает непосредственную близость врагов.
        В небе сверкнули звездолеты.
        Когда я заметил их во время Наблюдения, они казались черными на фоне черноты бесконечности, но теперь они пылали, как солнца. Поток тяжелых, сияющих, словно драгоценности, сфер заполнил все небо. Они повисли вплотную друг к другу и растянулись с востока на запад непрерывным слоем, покрывая весь небосвод, и, когда они так одновременно возникли, мне послышался грохот и звон невидимого оркестра, возвещающего о появлении завоевателей Земли.
        Не могу сказать, далеко ли были звездолеты, много ли их было, какова была их конструкция. Я только знал, что они в своем подавляющем величии уже здесь. Если бы я был Защитником, душа моя затрепетала бы только от одного их вида.
        Небо перечеркнули лучи всевозможных оттенков. Битва началась. Я не мог понять действий наших Защитников, так же загадочных для меня, как и маневры тех, кто пришел испытать возможности нашей планеты со славным прошлым, но со скромным настоящим. К моему стыду, я чувствовал себя не только в стороне от битвы, но и выше битвы, словно у меня не было причин для беспокойства. Я бы хотел, чтобы со мной была Эвлуэла, а она затерялась где-то в глубине дворца Принца Рама. Кому сейчас было по-настоящему хорошо, так это Гормону, Гормону Измененному, Гормону-шпиону, Гормону - чудовищному предателю нашего мира!
        - Дорогу Принцу Рама! Принц Рама ведет Защитников в бой за землю отцов!
        Из дворца появилась сверкающая машина в форме слезы, с широким обзорным стеклом, что позволяло всем видеть законодателя, чье присутствие должно было поднимать боевой дух воинов. У рычагов управления, гордо выпрямившись, стоял Принц Рама. Его жесткие юношеские черты застыли в суровой решимости; а рядом с ним, одетая, словно императрица, сидела Воздухоплавательница Эвлуэла. Она, казалось, находилась в трансе.
        Королевская машина взмыла в небо и исчезла в темноте.
        Мне показалось, что в небе появился еще один аппарат и устремился следом за первым, а машина Принца показалась снова, и что они закружились по сужающейся спирали, готовясь к схватке. Рой голубых искр окутал оба аппарата, а потом они метнулись вверх и вдаль и скрылись за одним из холмов Рама.
        Шла ли борьба по всей планете? Подверглись ли нападению Парриш, святой Иорсалем и сонные города Исчезнувших Континентов? Везде ли висели звездолеты? Я не знал. Я видел только, что происходило на маленьком кусочке неба над Рамом, но и тут мои знания были неопределенными и недостоверными. Во время мгновенных вспышек я видел несущиеся в небе батальоны Воздухоплавателей, а потом наступала темнота, словно на город набрасывали бархатное покрывало. В отблесках взрывов я видел огромные машины наших Защитников на крышах зданий; звездолеты же оставались неподвижными и неповрежденными. Дворик, в котором я стоял, был пуст, но издали доносились голоса, полные страха. Или это щебетали птицы? И вдруг их оборвал грохот, потрясший весь город.
        Мимо меня промаршировал отряд Сомнамбул. На площади перед дворцом суетились - похоже, это были Клоуны - фигуры, которые растягивали поблескивающую сеть угрожающего вида. Вспышки молний высветили в небе трех Летописцев на гравитационной платформе, делающих записи о происходящем. Мне показалось - но я не был уверен - что в вышине промчался аппарат Принца Рама, спасаясь от преследователя. "Эвлуэла",- прошептал я, когда две светящиеся точки исчезли из виду. Высадили ли звездолеты войска? Достигли ли потоки энергии, изрыгаемые этим нависшим в высоте сиянием, поверхности Земли? Зачем Принц схватил Эвлуэлу? Где Гормон? Что делают наши Защитники? Почему корабли врага не падают?
        Всю эту долгую ночь я приросший к древним булыжникам дворика, смотрел на битву и не понимал ничего.
        Взошло солнце. Бледные лучи отразились от зданий. Я коснулся пальцами глаз и вдруг понял, что уснул стоя. Может, мне стоит попросить членства в союзе Сомнамбул?
        Я взглянул вверх.
        Вражеские корабли пропали. Обыкновенное утреннее небо было серым, с проблесками розового. Я почувствовал понуждающий толчок, оглянулся в поисках тележки, но тут же вспомнил, что больше не должен Наблюдать и почувствовал опустошенность, большую, чем обычно в этот час.
        Кончилась ли битва? Побеждены ли враги? Может, корабли завоевателей уже сбиты, и их обломки беспорядочно лежат вокруг?
        Все кругом молчало. Я больше не слышал небесного оркестра. А потом из этой мрачной тишины донесся звук, грохочущий шум, словно по улицам города катились какие-то повозки. Невидимые Музыканты тянули одну и ту же ноту, глубокую и резонирующую. Вдруг она резко оборвалась.
        Из громкоговорителей всеобщего оповещения донесся тихий голос:
        - Рам пал, Рам пал.

11
        Королевский приют был открыт. Ньютеры и прочая прислуга - все сбежали. Защитники, Магистры и Правители, должно быть, с честью пали в битве. Летописца Бэзила нигде не было видно, как, впрочем, и его собратьев. Я зашел в свою комнату, вымытую и освеженную, поел, собрал пожитки и отвесил прощальный поклон всей этой роскоши, с которой так и не успел толком познакомиться. Я жалел, что так мало пробыл в Раме, но, правда, Гормон был великолепным гидом, да и повидать мне удалось немало.
        Теперь пора было уходить.
        Оставаться в завоеванном городе не имело смысла. Шлем мыслепередачи в комнате не реагировал на мои вопросы, и я не знал, каковы разрушения ни здесь, ни в других областях, но было очевидно, что Рам вышел из-под контроля человека, и надо поторапливаться. Я подумал, не пойти ли в Иорсалем, как посоветовал мне перед входом в Рам долговязый Пилигрим, но потом я отбросил эту мысль и решил двинуться на запад, к Парришу, потому что он был ближе, и к тому же там размещалась штаб-квартира Летописцев.
        Мое занятие теперь было не нужно. В это первое утро завоеванной Земли я почувствовал неожиданный мощное и страстное желание стать Летописцем и добывать вместе с ними знания о более блистательных годах нашей планеты.
        Я покинул приют в полдень. Сначала я пошел ко дворцу, все еще открытому. Вокруг вповалку лежали нищие: одни в наркотическом опьянении, другие спали, большинство были мертвы. Мертвые лежали так, что было ясно: они перебили друг друга, охваченные паникой и яростью. У трех черепов информационного устройства с потерянным лицом сидел на корточках Указатель. Увидев меня, он сказал:
        - Не работает. Мозг не отвечает.
        - Что с Принцем Рама?
        - Мертв. Его сбили.
        - С ним была юная Воздухоплавательница. Что вы знаете о ней?
        - Ничего. Мертва, я думаю.
        - А город?
        - Пал. Завоеватели везде.
        - Убивают?
        - Никого пальцем не трогают,- ответил Указатель.- Они в высшей степени вежливы. Они собирают нас.
        - Только в Раме или везде?
        Он пожал плечами и начал ритмично раскачиваться взад и вперед. Я оставил его в покое и пошел дальше во дворец. К моему удивлению, комнаты Принца были незаблокированы. Они поражали немыслимой роскошью ковров, занавесей, светильников, каминов. Я шел из комнаты в комнату и дошел в конце концов до королевской постели, чьим балдахином служила плоть колоссального моллюска с планеты другой звезды. Глядя на зияющую раковину, я дотронулся до удивительно мягкой ткани, которой укрывался Принц Рама, и вспомнил, что Эвлуэла тоже лежала здесь. Если бы я был моложе, то расплакался бы.
        Я покинул дворец и медленно пересек площадь, начиная свой долгий путь в Парриш. И тут впервые увидел наших завоевателей. Машина незнакомой конструкции выкатилась на край площади, из нее появилась примерно дюжина фигур.
        Они были почти человеческими: высокими и крупными, с широкой, как у Гормона, грудной клеткой. Только непомерная длина рук указывала на то, что это чужаки. Их кожа показалась мне какой-то странной, но я не мог как следует разглядеть их глаза, губы, ноздри, а именно они и отличались от человеческих. Не обращая на меня никакого внимания, они пересекли площадь, идя валкой развинченной походкой, что живо напомнило мне Гормонову манеру ходить, и вошли во дворец. Они не казались ни спесивыми, ни воинственными.
        Зеваки. Величественный Рам снова продемонстрировал свое магнетическое воздействие.
        Оставив новых хозяев с их любопытством, я зашагал к окраине города. Зимний холод проник в мою душу. Была ли это грусть по павшему Раму? Или я скорбел о пропавшей Эвлуэле? Или все дело в том, что я пропустил уже три Наблюдения и, подобно любому наркоману, мучился от этого?
        Я понял, что ранило меня все это вместе, но больше всего - последнее.
        Никто не встретился мне на улицах, пока я шел к воротам. Страх перед новыми хозяевами заставлял рамлян прятаться. Время от времени мимо с жужжанием проезжали машины пришельцев, но я даже не поворачивал головы. Я подошел к западным воротам города, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом. Они были распахнуты, открывая мне вид на прекрасный холм, на чьей груди росли деревья с темно-зелеными кронами. Я прошел под аркой и увидел невдалеке фигуру Пилигрима, медленно бредущего по дороге из города.
        Было странно видеть его спотыкающуюся неуверенную походку, ибо даже плотные коричневые одежды не могли скрыть его молодость и силу. Он шел, выпрямившись, развернув плечи, и все же его походка была запинающейся и шаркающей походкой старика. Когда я догнал его и заглянул под капюшон, то все понял: к его бронзовой маске, которые носили все Пилигримы, был приделан ревербератор, используемый слепыми, чтобы вовремя узнавать о встречающихся на пути препятствиях. Он почувствовал мое присутствие и сказал:
        - Я слепой Пилигрим. Прошу не причинять мне вреда.
        Это не был голос Пилигрима. Это был сильный, резкий, повелительный голос.

        Я ответил:
        - Я никому не собираюсь причинять вреда. Я Наблюдатель, который прошлой ночью потерял свое занятие.
        - Многие прошлой ночью лишились своих занятий, Наблюдатель.
        - Только не Пилигримы.
        - Нет,- сказал он.- Пилигримы - нет.
        - Куда ты идешь?
        - Из Рама.
        - И никуда конкретно?
        - Никуда,- ответил Пилигрим.- Совсем никуда. Я буду просто бродить по свету.
        - Тогда мы можем идти вместе,- предложил я, ибо идти с Пилигримом - это небывалая удача, а я, потеряв Гормона и Эвлуэлу, был вынужден идти один.- Я иду в Парриш. Идем?
        - Туда - с особым удовольствием,- ответил он горько.- Да. Я иду с тобой в Парриш. Но какие дела могут быть там у Наблюдателя?
        - У Наблюдателя теперь нигде не может быть дел. Я иду в Парриш, чтобы предложить свои услуги Летописцам.
        - А...
        - Теперь, когда Земля пала, я хочу побольше узнать о годах ее славы.
        - Разве пала вся Земля, не только Рам?
        - Я думаю, вся.
        - А,- проговорил опять Пилигрим,- а...
        Он погрузился в молчание, и мы пошли по дороге. Я дал ему руку, и он зашагал уверенной молодой поступью. Время от времени он что-то бормотал, а может, это прорывались рыдания. Когда я расспрашивал его о жизни Пилигрима, он либо отвечал уклончиво, либо отмалчивался. Мы шли уже час. Начинались леса. И вдруг он остановился.
        - У меня болит лицо. Помоги мне получше приспособить эту маску.
        К моему удивлению, он начал снимать ее. У меня перехватило дыхание, ибо Пилигримам запрещено показывать свое лицо. Может, он забыл, что я не слепой?
        Стаскивая маску, он проговорив:
        - Вряд ли тебе понравится это зрелище.
        Гнутая бронза соскочила со лба, и прежде всего я увидел глаза, которые перестали видеть свет совсем недавно, то есть то, что было глазами когда-то: зияющие дыры, в которых побывал не скальпель хирурга, а, скорее, расставленные пальцы. Потом показался острый породистый нос и, наконец, тонкие сжатые губы Принца Рама.
        - Ваше Величество! - невольно вырвалось у меня.
        Потоки засохшей крови на щеках. Вокруг глазниц какая-то мазь. Он вряд ли чувствовал сильную боль, ибо приглушил ее этой мазью, но боль, которая обожгла меня, была настоящей.
        - Больше не величество,- сказал он.- Помоги мне.- Его руки задрожали, когда он протянул мне маску.- Эти края надо сдвинуть. Они давят на щеки. Здесь... и здесь...

        Я быстро проделал все, что нужно, ибо не мог долго видеть его лицо.
        Он надел маску.
        Мы молча пошли дальше. Я не имел понятия, как можно разговаривать с таким человеком. Это было невеселое путешествие для нас обоих; но теперь я решил быть его провожатым. Я думал о Гормоне и о том, что он сдержал свое слово. И об Эвлуэле я думал тоже, и много раз у меня на языке вертелся вопрос, что стало с любовницей Принца в ту ночь, но слова не шли с губ.
        Наступили сумерки, но солнце все еще сияло перед нами золотисто-красным светом. И вдруг я остановился и хрипло вскрикнул, ибо увидел промелькнувшую тень.
        Высоко в небе парила Эвлуэла. Ее кожу пятнали краски заката, а крылья, раскинутые во всю ширь, переливались всеми цветами радуги. Она была на высоте сотни человеческих ростов от земли и поднималась все выше. Я был для нее всего лишь точкой среди деревьев.
        - Что там? - спросил Принц Рама.
        - Ничего.
        - Отвечай, что ты увидел.
        Я не мог противиться ему.
        - Воздухоплавательницу, Ваше Величество. Тоненькую девушку в вышине.
        - Значит, наступила ночь.
        - Нет,- сказал я.- Солнце еще не зашло.
        - Такого не бывает! У нее могут быть только ночные крылья! Солнце швырнуло бы ее на землю!

        Я заколебался, ибо не мог заставить себя объяснить ему, как Эвлуэла могла летать днем, хотя у нее были только ночные крылья. Я не мог сказать Принцу Рама, что рядом с ней летел Гормон, летел без крыльев, легко скользя в воздухе, и держал в руках ее узкие плечи, помогая преодолеть давление солнечных лучей.
        - Ну? - спросил он требовательно.- Почему же она летит днем?
        - Я не знаю,- сказал я.- Для меня это загадка. Сейчас происходит много такого, чего я не понимаю.
        Принц, казалось, удовлетворился этим ответом.
        - Да, Наблюдатель. Многое теперь никто из нас не может понять.
        И он снова замолчал. Мне хотелось позвать Эвлуэлу, но я знал, что она не может и не хочет сейчас слышать ничьих голосов, и поэтому я пошел навстречу заходящему солнцу к Парришу, ведя слепого Принца. А над нами, высоко в небесах, летели Эвлуэла и Гормон, летели навстречу последнему сиянию дня, пока, наконец, не поднялись так высоко, что сделались невидимыми для моих глаз.
        ЪДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДї
і По всем вопросам, связанными с авторскими правами на перевод данного і
і произведения просьба обращаться на 2:5030/53.31 і АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДЩ