Огненная кровь Брайан Стейвли
        Хроники Нетесаного трона #2
        Заговор с целью уничтожения правящей семьи Аннура далек от завершения.
        Дочь императора Адер, узнав, кто именно убил отца, приходит в замешательство. Она принимает решение покинуть Рассветный дворец, чтобы найти союзников и бросить вызов тем, кто замыслил свергнуть с трона династию Малкенианов. Немногие доверяют ей, но под покровительством древней богини света Адер удается собрать армию под свои знамена.
        Тем временем у границы империи собираются несметные полчища воинственных кочевников, с которыми вступает в сговор отступник из элитного боевого подразделения, Валин, брат Адер. Оба они преследуют одну цель - отомстить за смерть отца, однако столкновение между ними кажется неизбежным…
        Тем временем Каден, законный наследник Нетесаного трона, проникает в столицу Аннурской империи с помощью двух странных спутников. Они обладают особыми знаниями, которые могут спасти Аннур или уничтожить его…
        «Огненная кровь» - вторая книга трилогии «Хроники Нетесаного трона».
        Впервые на русском!
        Брайан Стейвли
        Огненная кровь
        Моей жене
        Brian Staveley
        THE PROVIDENCE OF FIRE
        Map by Isaac Stewart
        
        Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, Liza Dawson Associates (США) при содействии агентства Александра Корженевского (Россия).
        
        Пролог
        К тому времени, когда Сиоана шагнула с верхней ступеньки лестницы в жестокий ночной холод на вершине башни, легкие у нее горели пожаром, как и улицы далеко внизу. Подъем длился не один час - точнее сказать, полночи. Сопровождавший ее гвардеец не выглядел усталым, но ведь он, как всякий из эдолийской стражи, раз в месяц в полном вооружении взбегал на вершину Копья Интарры и теперь без труда поспевал за немолодой императрицей с тремя маленькими детьми. А вот она едва держалась на ногах. Каждая площадка манила остановиться, присесть, прислониться спиной к деревянным опорам лестницы, закрыть глаза и провалиться в сон.
        «Уж очень я раскисла, - снова и снова повторяла она себе, потому что только упреками удавалось подстегнуть подгибающиеся ноги. - Разнежили меня мягкие постели».
        По правде говоря, она больше беспокоилась за детей, чем за себя. Все они уже поднимались на вершину Копья, но в такой спешке - впервые. Обычно подъем растягивался на два дня, в перерывах можно было подкрепиться и отдохнуть на заранее разостланных рабами перинах. Тогда восхождение было в удовольствие, а до такой свирепой гонки дети еще не доросли. Но муж настаивал. А императору Аннура не противоречат.
        - Это их город, - сказал ей Санлитун. - Сердце империи. Они должны его видеть. Впереди их ждут трудности и похуже этого подъема.
        Сам-то он не подумал пешком взбираться на башню, поцелуй ее Кент. Крыло кеттрал - пятеро одетых в черное мужчин и женщин с суровыми взглядами - вознесло императора на вершину Копья на своей ужасающе огромной хищной птице. Сиоана понимала причину спешки: город терзали пожары, и мужу нужно было увидеть их сверху, чтобы обдумать план спасения. Аннур не мог дожидаться, пока император одолеет десять тысяч ступеней.
        Кеттрал предлагали вернуться и за ней с детьми, но она отказалась. Санлитун уверял, что птица ручная, но ручная не значит кроткая, и Сиоана не собиралась доверять детей когтям твари, способной одним махом порвать на куски быка.
        И вот, пока император с высоты командовал тушением пожаров, Сиоана с великим трудом одолевала лестницу, проклиная и требовавшего ее к себе мужа, и свои годы. Эдолиец шагал бесшумно, а вот дети, растеряв первый энтузиазм, выбивались из сил. Адер была старше и сильнее братьев, но и ей было всего десять, и девочка очень скоро начала шумно пыхтеть. Кадену и Валину приходилось хуже. Ступени - позднее человеческое сооружение внутри невероятной древней башни из закаленного стекла - были высоки для коротких детских ног, и мальчики то и дело спотыкались, задевая боками и локтями деревянные перекладины.
        Первые тридцать этажей лестница вилась между министерскими канцеляриями и роскошными покоями. Приспособленные для людей комнаты кончались на тридцатой площадке. Выше тянулась представлявшаяся бесконечной прозрачная скорлупа, где шаткая лестница, подвешенная в центре невиданной стеклянной колонны, витками поднималась вверх и вверх в огромной пустоте. Еще через сто шагов она пронизывала тюремную площадку из сплошной стали - и карабкалась дальше. Днем могло показаться, будто взбираешься внутри столба чистого света. А вот ночью пустота вокруг кружила голову и даже пугала. Ничего, кроме винтовой лестницы в темноте и гневного зарева горящего Аннура за стенами Копья.
        Муж требовал не медлить, но Сиоана, решив, что город может гореть и без них, на каждой площадке уговаривала детей передохнуть. Однако Адер скорее умерла бы, чем разочаровала отца, а Валин с Каденом, как бы плохо им ни приходилось, угрюмо держались, молча поглядывая друг на друга в откровенной надежде, что брат сдастся первым.
        Выбравшись наконец из люка на вершине, все трое валились с ног, поэтому Сиоана раскинула руки, отгораживая детей от парапета на краю продутой ветром вершины Копья Интарры. Могла бы не трудиться. Эдолийцы - Фултон и Бирч, Иан и Трелл - уже обступили детей, даже здесь храня их от неуклонной и невидимой угрозы. Она, с проклятьями на языке, обернулась к мужу, но осеклась перед лицом пожиравшего город пожара.
        Конечно же, они видели его изнутри Копья - разбитые стеклянными стенами яростные отблески, - но отсюда, с невероятной высоты башни, улицы и каналы казались линиями на карте. Протянув руку, Сиоана ладонью закрыла бы целые кварталы: Кладбищенский или Нижний рынок, Западные псарни или Доки. А вот потушить пожар не сумела бы. В начале подъема докладывали, что горит на западной окраине Аннура - злое пламя ограничивалось десятком улиц. Но за время их нескончаемого восхождения огонь распространился, ужасающе распространился, пожрав все к западу от дороги Призраков, и теперь, раздуваемый свежим ветром с моря на западе, лизал восточный конец дороги Богов. Она попробовала подсчитать, сколько сгорело домов, сколько оборвалось жизней. Но не сумела.
        Санлитун обернулся на стук захлопнувшейся крышки люка. Сколько лет они были женаты, а она до сих пор терялась под его взглядом. Адер и Каден унаследовали горящие радужки отца, но в детских глазах свет казался теплым, дружелюбным, как огонь камина зимой или солнечный блеск. Глаза Санлитуна горели ровным бесстрастным пламенем, в их свете не было ни тепла, ни дыма. И лицо его ничего не выражало. Можно было подумать, он полночи любовался, как звезды движутся своим путем в темноте или лунном сиянии над волнами, а не сражался с губившими его город пожарами.
        Она почувствовала, как подтянулась Адер под взглядом Санлитуна. Потом, у себя в покоях, девочка рухнет без сил, но в присутствии отца, как ни дрожали измученные подъемом ноги, она отказывалась опереться на мать. Глаза Кадена при виде города сделались круглыми как плошки. Казалось, он один здесь, наверху, - семилетний ребенок наедине с пламенем. Только Валин ухватился за ее руку, переплел ее пальцы своими, маленькими, и переводил взгляд с пожара на отца и снова на пожар.
        - Вы успели, - сказал император, указывая на темные городские кварталы.
        - Что успели? - резко откликнулась Сиоана, задыхаясь от гнева. - Посмотреть, как сгорят десять тысяч людей?
        Ответив ей долгим взглядом, муж кивнул.
        - В том числе, - тихо сказал он и обернулся к стоявшему рядом писцу.
        - Пусть поджигают, - велел он. - По всей длине Анлатунской дороги - от южной до северной границы города.
        Писец прилежно склонился над пергаментом, начертал кистью несколько слов, приподнял листок, давая туши высохнуть, а потом поспешно свернул, засунул в бамбуковую трубку и опустил ее в узкую шахту посередине Копья. Сиоана поднималась на Шаэлем клятую башню полночи, а приказ императора будет на месте в считаные мгновения!
        Отдав распоряжение, Санлитун вновь обернулся к детям:
        - Вы поняли?
        Адер прикусила губу. Каден молчал. Только Валин шагнул вперед, сощурившись от огня и ветра. Он повернулся к укрепленным на парапете длинным трубам с линзами, взял одну и поднес к глазам.
        - Но Анлатунская не горит, - возразил он, посмотрев в окуляр. - Огонь еще несколькими кварталами западнее.
        Отец кивнул ему.
        - Зачем тогда…
        Мальчик не договорил, в его темных глазах мелькнуло понимание.
        - Ты зажигаешь второй пожар, - сказала Адер, - против первого.
        Санлитун снова кивнул:
        - Оружие будет щитом. Враг станет другом. Сгоревшее больше не загорится.
        Очень долго семья стояла молча, не сводя глаз с прогрызающего себе путь на запад пожара. От трубы с линзами отказалась только Сиоана. Она и без нее видела все, что нужно. Огонь медленно и неумолимо продвигался вперед, пока против его красно-золотого ужаса не вспыхнул западный конец города. Загорелись новые огни - поначалу отдельные точки быстро слились в прямую линию и превратили западный край широкой Анлатунской дороги в огненную реку.
        - Получилось, - заметила Адер. - Новый пожар идет на запад.
        - Хорошо, - резко сказала Сиоана, поняв наконец, что хотел показать им муж, чему хотел научить; ей вдруг отчаянно захотелось уберечь детей от этого зрелища и этой науки. - Хватит с них.
        Она потянулась, чтобы забрать у Адер трубу, но девочка отдернула ее и вновь направила на двойной пожар. Встретив гневный взгляд жены, Санлитун поймал ее руку.
        - Нет, - тихо сказал он. - Не хватит.
        Каден наконец понял.
        - Люди! - вскрикнул он. - Они разбегались, спасались на востоке, а теперь им не уйти!
        - Они попались! - Адер выронила трубу и развернулась к отцу лицом. - Они в ловушке! Сделай что-нибудь!
        - Он уже все сделал, - предположил Валин (страшно было видеть надежду в обращенных на императора детских глазах). - Ты ведь уже отдал приказ? До того, как мы пришли? Ты их предупредил…
        Мальчик осекся, прочитав ответ в холодном сиянии отцовских глаз.
        - Что я мог приказать? - заговорил Санлитун голосом тихим и неумолимым, как ветер. - Между линиями пожаров живут тысячи людей, Валин. Десятки тысяч. Многие бежали, но как мне спасти тех, кто не успел?
        - Но ведь они сгорят, - прошептал Каден.
        Император медленно кивнул:
        - Уже горят.
        - Зачем?! - воскликнула Сиоана.
        Она не знала, плачет ли по горящим в своих домах горожанам, чьи крики не долетали на высоту башни, или по своим детям, в ужасе уставившимся на далекие огни.
        - Зачем им это видеть?
        - Когда-нибудь империя перейдет им.
        - Чтобы править, защищать - а не губить!
        Санлитун все еще держал ее за руку, но взгляда не сводил с детей.
        - Они не смогут править империей, - проговорил он с глазами немыми, как звезды, - пока не будут готовы увидеть ее в огне.
        1
        Стараясь не замечать ни холода гранита под собой, ни жара бьющего в спину солнца, Каден уй-Малкениан подвинулся вперед, чтобы лучше видеть разбросанные внизу каменные строения. Резкий ветер, принесший стынь нерастаявших снегов, драл ему кожу. Он вздохнул, вытягивая тепло изнутри, разгоняя по телу, сдерживая подступающую дрожь. Хоть этому он хорошо выучился за годы монашества. Этому - и больше почти ничему.
        Валин рядом с ним шевельнулся, окинул взглядом пройденный путь и снова обратился вперед.
        - Вы по этой тропе бежали? - спросил он.
        Каден мотнул головой:
        - Мы прошли вон там. - Он указал на силуэты каменных шпилей на фоне неба. - Под Когтем, потом восточней Скачка Бьюри, Черного и Золотого Ножей. Шли ночью, а там зверская круча. Надеялись, что тяжеловооруженные солдаты за нами не угонятся.
        - Удивляюсь, что угнались.
        - Вот и я удивился, - кивнул Каден.
        Он приподнялся на локтях, чтобы заглянуть за каменный гребень, но Валин оттащил его назад.
        - Голову не высовывайте, ваше сияние, - проворчал он.
        Ваше сияние! Титулование до сих пор звучало неестественно, казалось неверным и хрупким, словно весенний лед на горном озерце, когда вся его искрящаяся гладь стонет под ногой, готовая дать трещину при первом неосторожном шаге. Слышать это обращение от других было нелегко, а уж от Валина - почти невыносимо. Они, хоть и провели долгие годы врозь, хоть и стали теперь, нажив каждый свои тайны и шрамы, взрослыми, самостоятельными и почти чужими друг другу, все же были братьями. Без малого десять лет обучения не могли стереть из памяти Кадена образ того бесшабашного мальчишки, с которым он гонял по переходам Рассветного дворца, играя в клинки-разбойники. Официальный титул в устах Валина словно вымарывал его прошлое, уничтожал детство, замещая его жестоким настоящим.
        Монахи, конечно, сказали бы, что так и надо. «Прошлое есть сон, - говорили они. - Будущее есть сон. Существует только сейчас». А значит, те же монахи, вырастившие и воспитавшие его, теперь уже не люди. Они - падаль, трупы, разбросанные по уступам внизу.
        Валин, ткнув пальцем за укрывавшие их камни, оторвал брата от размышлений:
        - Мы по-прежнему далеко, но у ублюдков, перебивших твоих друзей, могут быть подзорные трубы.
        Каден насупился, возвращаясь к действительности. Он и не вспомнил о трубах: если ему и требовалось напоминание, как мало замкнутая жизнь в Ашк-лане подготовила его к коварным течениям жизни мирской, то вот оно. Он научился рисовать, медитировать, целыми днями носиться по крутым тропам, но рисование, бег и медитация - плохое средство против заговорщиков, убивших его отца, перерезавших монахов хин и чуть не убивших его самого. Каден не в первый раз поймал себя на зависти к воинской подготовке Валина.
        Восемь лет Каден усмирял в себе надежды и желания, страхи и печали, вел нескончаемую битву с самим собой. Хин снова и снова повторяли свою премудрость: «Надежда режет острее стали. Желание есть лишение. Заботы есть смерть». В их словах крылась истина - куда больше истины, чем представлялось Кадену, когда он ребенком попал в горы, - но если он чему и научился за последние кровавые, полные смерти и смятения дни, так это пониманию пределов этой истины. Оказалось, что и сталь бывает достаточно остра. И пусть цепляться за свое «я» смертельно опасно, только вот нож в сердце убивает вернее.
        Последние несколько дней враги Кадена множились куда быстрее его личных неудач, и эти новые враги носили блестящие доспехи, сжимали в руках мечи и произносили тысячи лживых слов. Чтобы выжить, чтобы занять место отца на Нетесаном троне, он должен разбираться в подзорных трубах и мечах, в политике и в людях - во всем, чем пренебрегали хин, целиком отдавшись обучению послушников трансу пустоты, ваниате. На восполнение пробелов могут уйти годы, а у него этих лет нет. Отец погиб, уже несколько месяцев как мертв, а значит, Каден уй-Малкениан, готов он к этому или нет, теперь император Аннура.
        «Пока меня кто-нибудь не прикончит», - добавил он про себя.
        Учитывая события последних дней, такой исход представлялся разительно правдоподобным. Люди с оружием, получившие приказ убить его и уничтожить монастырь, достаточно пугали Кадена, и уж вовсе не верилось, что это были представители эдолийской гвардии, присягавшей его защищать, а распоряжение им отдавали аннурцы с самой вершины имперской пирамиды власти. Пожалуй, возвращение в столицу, чтобы занять Нетесаный трон, представлялось самым верным способом помочь врагам завершить начатое.
        «Конечно, - угрюмо размышлял Каден, - чтобы погибнуть в Аннуре, мне пришлось бы сперва добраться до Аннура, а это само по себе можно было бы считать победой».
        Валин указал на кромку укрывавшего их каменного бруствера.
        - Когда выглядываешь, двигайся медленно, ваше сияние, - посоветовал он, - движение привлекает взгляд.
        Хоть это Каден и сам знал. Много лет выслеживая скалистых львов и потерявшихся коз, он научился быть незаметным. Он перенес вес тела на локти и мало-помалу продвинулся туда, где его глаза оказались выше невысокого каменного хребта. Внизу, чуть западнее, может в четверти мили от них, примостился на узком скальном уступе под огромным острым пиком одинокий монастырь Ашк-лан, убежище монахов хин и дом Кадена.
        Вернее, то, что от него осталось.
        Каден помнил Ашк-лан холодным, но светлым, дочиста выскобленным - строгой громадой серого камня на фоне голубой тверди неба. Он прятался среди широких снежных языков, выбрасывавших блестящие ленточки рек, среди блеска льда на серых обрывах. Эдолийцы с ним покончили. На уступах и валунах чернели широкие полосы копоти, от можжевельника огонь оставил только почерневшие пни. Трапезная, зал медитации и спальный корпус превратились в развалины. Светлый камень стен не горел, зато деревянные балки, кровли, оконные рамы и широкие двери уступили пламени и, обвалившись, увлекли за собой часть кладки. Даже небо потемнело, замаранное жирным чадом пожарища.
        - Вон они, - заговорил Валин, указывая на движущиеся на северном краю монастыря фигурки. - Эдолийцы. Разбили лагерь. Должно быть, ждут Мисийю Ута.
        - Долго будут ждать! - ухмыльнулся Лейт, подобравшись к братьям.
        До знакомства с крылом Валина Каден знал о кеттрал, самых таинственных и смертоносных воинах Аннура, только из детских сказок. Его воображение рисовало мрачных убийц-разрушителей с пустыми глазами, по колено в крови. В чем-то сказки не врали: черные глаза Валина были холодней прошлогодних углей, а Лейт, пилот его крыла, как будто и думать не думал об оставшихся внизу развалинах и трупах. Несомненно, это солдаты, дисциплинированные, отлично обученные, - только вот Кадену они казались слишком юными.
        Лейт охотно улыбался, с явным удовольствием злил Гвенну и дразнил Анник, заскучав - а скучал он часто, - барабанил пальцами по колену… Все это хин выбили из Кадена еще на первом году учения. Не сомневаясь, что крыло Валина умеет и летать, и убивать, Каден все же ловил себя на тревожной мысли: готовы ли эти юнцы к предстоящей трудной дороге? Нет, он и сам к ней не готов, но приятно думать, что хоть кто-то владеет положением.
        Мисийю Ута, по крайней мере, опасаться не приходилось. Могучего эдолийца в полном вооружении и доспехе убила немолодая женщина с парой ножей в руках - Кадену нелегко было бы в это поверить, если бы он своими глазами не видел тела. Глядя на труп, он ощутил в себе приглушенное удовлетворение, как будто груда металла и мертвой плоти отчасти уравновесила весы, на другой чаше которых лежали остальные погибшие.
        - Не возьмется ли кто протащить в их лагерь труп Ута? - предложил Лейт. - Можно пристроить его так, будто он захрапел, упившись эля. Интересно знать, скоро они заметят, что мерзавец не дышит?
        Он, подняв брови, поглядел на братьев:
        - Не хотите? Что, мы здесь не за этим?
        Они вернулись к Ашк-лану утром: перелетели на запад от своего убогого лагеря в сердце Костистых гор - того самого лагеря, где сразились с преследователями и перебили их. С эдолийцами и с изменниками кеттрал. Перед отправлением довелось горячо поспорить: все сходились на том, что надо слетать посмотреть, нет ли выживших, и попытаться выведать что-нибудь у аннурских солдат, которых Ут и Тарик Адив в погоне за Каденом оставили позади. А спорили, кому лететь.
        Валин полагал рискованным брать кого-то, кроме собственного крыла, но Каден напомнил: чтобы разобраться в паутине козьих тропок вокруг монастыря, ему нужен знающий местность человек. Первым кандидатом, конечно, представлялся Рампури Тан: он лучше Кадена знал Ашк-лан, не говоря о том, что в отличие от ученика был настоящим бойцом, - и сам пожилой монах, как видно, не сомневался, что будет участвовать в вылазке, несмотря на слова Валина. А вот Пирр доказывала: возвращаться в монастырь вообще глупо.
        - Монахи мертвы, да распустит Ананшаэль вязанье их девственных душ, - напомнила она. - Тормоша трупы, вы им ничем не поможете.
        Каден задумался, каково быть убийцей, поклоняться богу смерти, сжиться со смертью до того, что та не пугает и не удивляет. Однако он хотел вернуться не ради погибших. Оставался зыбкий шанс, что солдаты перебили не всех монахов - кого-то захватили в плен. Он сам не знал, что мог бы сделать в этом случае, и все же при поддержке крыла надеялся освободить одного-двоих. И уж по крайней мере, увидел бы все своими глазами.
        Тан отмел это соображение как сентиментальную дурь. Он считал нужным вернуться, чтобы понаблюдать за уцелевшими эдолийцами, разведать что-нибудь об их намерениях. Чувство вины, мучившее Кадена, представлялось Тану лишним доказательством, что тот так и не научился подлинной отстраненности. Наверное, старый монах был прав. Настоящий хин с корнем бы вырвал те тугие кольца, что сжимали ему сердце, и один за другим срезал бы шипы чувств. Вот только хин, не считая Тана и самого Кадена, не осталось в живых: все двести монахов убиты - из-за него - в одну ночь; двести мужчин и мальчиков, стремившихся лишь к бесстрастной пустоте ваниате, сожгли и зарезали во сне, чтобы не осталось свидетелей нападения аннурцев. Что бы ни произошло в Ашк-лане, это случилось из-за Кадена. Он не мог туда не вернуться.
        С остальным было проще. Валин командовал крылом. Валин повиновался императору, так что, сколько бы ни возражали Тан с Пирр и что бы ни думал он сам, Валин кивнул, подчиняясь, и вместе с крылом доставил Кадена к тому, что осталось от его дома в горах. Чтобы их не увидели из монастыря, они опустились чуть восточнее и последние мили покрыли пешком. Шагалось легко, большей частью под уклон, но с каждым шагом у Кадена сильнее теснило в груди.
        Эдолийцы не потрудились скрыть следы бойни. Не было нужды. Ашк-лан лежал за пределами империи, слишком высоко для ургулов, слишком далеко к югу для эдов, просто слишком далеко для купцов и торговцев, поэтому тела в бурых рясах остались валяться на главном дворе - обгоревшие или срубленные на бегу - и засохшая кровь пятнала камни.
        - Полно монахов, - кивнул в сторону монастыря Лейт, - и все мертвее некуда.
        - А те? - Валин указал на людей, которые сидели рядком, поджав под себя ноги и устремив неподвижные взгляды на равнину за краем уступа. - Они живы?
        Лейт поднял подзорную трубу.
        - Не-а! Зарезаны. Ножом в спину. - Он покрутил головой. - Не пойму, чего ради они там торчали. Они же не связаны.
        Каден осмотрел обмякшие тела и закрыл глаза, воображая, как все было.
        - Они не пытались бежать, - сказал он. - Они искали спасения в состоянии ваниате.
        - Ага-а… - насмешливо протянул пилот. - Непохоже, чтобы нашли.
        Разглядывая мертвых, Каден вспоминал потрясающую эмоциональную пустоту - ни страха, ни гнева, ни волнений. Он пытался представить, как монахи сидели, уставившись в широкую зеленую степь, пока в нескольких шагах позади горел их дом, как созерцали холодные звезды, подставляя ножу спины.
        - Никогда не знаешь, чего ждать от ваниате, - тихо сказал он.
        - Вот уж неожиданностями я сыт по горло, - проворчал Валин.
        Он перекатился на бок, чтобы видеть Кадена, и тот снова поймал себя на мысли, что ищет брата - того, которого знал, - под рубцами и шрамами, за неестественно черными глазами. Маленький Валин был смешлив и улыбчив, а Валин-солдат выглядел таким загнанным и измученным, словно даже небу над собой не доверял, словно сомневался даже в собственной намозоленной руке, сжимающей обнаженный меч.
        Каден уже знал в общих чертах, что и Валина преследовали заговорщики, желавшие покончить с родом Малкенианов. В чем-то Валину пришлось хуже. Эдолийцы нанесли внезапный и жестокий удар прямо в сердце Ашк-лана, но эти люди были Кадену незнакомы, и коварство выпада не задело его за живое. А лучшую подругу Валина убили его же соратники. Военный орден, которому Валин посвятил жизнь, подвел его - подвел или предал. Каден с тревогой думал, что в заговоре замешано командование кеттрал, само Гнездо. Понятно, почему Валин был измотан и насторожен, но читалось в его взгляде что-то еще: темнота глубже страдания и горя, и эта темнота тревожила Кадена.
        - Подождем здесь, в укрытии, пока не вернутся Анник с Талалом и Гвенной, - сказал Валин. - Если те не отыщут выживших монахов, уйдем туда, откуда пришли, и оседлаем нашу птичку, поцелуй ее Кент.
        Каден кивнул. На пути сюда в глубине живота завязывалось напряжение - тугой узел потерь, горя и гнева. Он принялся распускать этот узел. Он добился поиска уцелевших, но, по всей видимости, никто не спасся. Остаточные эмоции не сулили ничего хорошего, только мутили рассудок. Однако, сколько он ни пытался сосредоточиться на дыхании, в памяти, как сейчас, в поразительных подробностях всплывали лица Акйила, Патера, Шьял Нина. Где-то там, среди обгоревших построек, лежали все, кого он знал, и, не считая Рампури Тана, все, кто знал его.
        Любой другой, не прошедший школу хин, на его месте утешался бы надеждой, что со временем эти лица поблекнут, память притупится, но монахи научили его помнить. Образы убитых друзей навсегда останутся яркими и живыми; сохранятся во всех ужасных подробностях и очертания их распростертых тел. «Вот потому-то, - мрачно сказал себе Каден, - ты и должен отвязать чувства от фактов». Хин научили его и этому, один навык уравновешивал другой.
        Позади тихо зашуршала о камни ткань. Обернувшись, он увидел рядом Анник и Талала - снайпершу и лича из крыла. Оба скользили на животах по каменным плитам, словно отроду передвигались подобным образом. Подобравшись вплотную к Валину, Анник первым делом наложила на тетиву лука стрелу, а Талал просто покачал головой.
        - Плохо дело, - тихо сказал он. - Ни одного пленника.
        Каден молча разглядывал лича. Удивительно: мужчины и женщины, которых во всем Аннуре сжигали живьем или забивали камнями за их противоестественные способности, открыто служили среди кеттрал. Каден всю жизнь слышал, что личи опасны и ненадежны, что странные силы искажают их рассудок. Он, как и все, вырос на рассказах о личах-кровопийцах, личах - лжецах и ворах, об ужасных личах-правителях, атмани, расшатавших своей гордыней империю, которой покушались править.
        «Еще один пример того, как мало я знаю», - напомнил себе Каден.
        За эти несколько коротких, трудных дней после бойни и спасения он не раз пытался заговорить с Талалом, хоть немного узнать этого человека, но лич-кеттрал был молчаливее и сдержаннее остального крыла. Он неизменно оставался вежлив, но расспросы мало что давали Кадену, и после десятого или двенадцатого уклончивого ответа тот решил меньше говорить и больше наблюдать. Перед вылетом он заметил, как Талал мажет угольком от костра блестящие кольца в ушах, потом браслеты и перстни, добиваясь, чтобы металл сравнялся темнотой с его кожей.
        - Почему бы просто не снять их? - спросил он.
        - Никогда не знаешь, что может пригодиться, - медленно покачал головой Талал.
        «Колодец!» - сообразил Каден.
        Каждый лич черпал свою силу из определенного источника. Рассказывали о людях, вытягивавших силу из камня, о женщинах, обращавших в свою пользу терзающий людей ужас. Металлические колечки выглядели вполне невинно, но Каден поймал себя на том, что таращится на них, словно на ядовитых пауков. Он с трудом затоптал огонь эмоций и заставил себя видеть человека, каков он есть, а не образ из страшных сказок. По правде сказать, из всего крыла Валина Талал казался самым надежным и самым вдумчивым. Его способности пугали, но Валин, кажется, доверял личу, а у Кадена не так много осталось союзников, чтобы поддаваться предрассудкам.
        - В этих скалах можно искать целую неделю, - произнес Талал, указывая на зубцы утесов. - Если пара монахов и выскользнули за оцепление, зная местность, в темноте…
        Бросив взгляд на Кадена, он не стал заканчивать фразу, а в глазах его мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
        - В юго-восточном квадранте чисто, - сообщила Анник.
        В отличие от Талала, который опасался задеть чувства Кадена, лучница была к ним равнодушна. Она говорила рублеными фразами, едва ли не со скукой в голосе, а льдистыми голубыми глазами без устали обшаривала окружающие скалы.
        - Следов нет. Крови нет. Славная была атака. Для эдолийцев.
        Многозначительная оговорка. Эдолийцы считались лучшими воинами Аннура, проходили тщательный отбор и, не жалея сил, готовились охранять императорскую семью и важных гостей. Каден не представлял, как удалось склонить часть гвардейцев к измене, зато откровенное презрение Анник много говорило о ее собственных способностях.
        - Что они там делают? - спросил Валин.
        - Едят, спят, чистят оружие, - пожал плечами Талал. - Про Ута и Адива еще не знают. Нас не заметили, и не в курсе, что мы перебили гнавшихся за Каденом солдат.
        - Долго они здесь пробудут? - спросил Каден.
        Он видел, что убийцы сделали свое дело, но все же что-то тянуло его спуститься вниз, обойти развалины, заглянуть в лица павших.
        - Не возьмусь предсказать, - ответил Талал. - Им неоткуда узнать, что преследовавший вас отряд погиб.
        - На такой случай должны быть инструкции, - заметила Анник. - Ждать два-три дня, потом начать поиски или отступить.
        Лейт закатил глаза:
        - Ты не поверишь, Анник, но не все рабски блюдут инструкции. Возможно, у них вовсе нет плана.
        - И потому, - холодно ответила снайперша, - если дойдет до драки, мы их перебьем.
        - До драки не дойдет, - покачал головой Валин. - Там, должно быть, человек семьдесят-восемьдесят…
        Его прервала тихая, но свирепая брань за спиной.
        - Халом драный ублюдок, поцелуй его Кент! - плевалась Гвенна, легко переваливаясь через каменный гребень и падая в низкую боевую стойку. - Шлюхин сын, жополиз…
        - Тише там! - развернулся к ней Валин.
        Рыжая небрежно отмахнулась:
        - До них четверть мили, Валин, и ветер в нашу сторону. Не услышат, хоть бы я во весь голос орала боевой гимн Шаэлем клятых кеттрал.
        И такой вольности Каден тоже дивился. По Рассветному дворцу ему помнилось, что дело солдат - четко салютовать и повиноваться без рассуждений. А крыло Валина, хоть и оставляло за командиром последнее слово во всех решениях, в остальном ничуть не выказывало ему почтения. Вот эта, Гвенна, просто плевать хотела на субординацию. Каден подметил раздражение на лице брата: стянулась кожа у глаз, сжались челюсти.
        - О котором ублюдке речь? - осведомился Лейт. - В последние дни их вокруг полно.
        - Адив, хрен крученый, - пояснила Гвенна, мотнув головой в сторону северо-востока. - Надутый, с повязкой на глазах.
        - Мизран-советник, - тихо вставил Каден.
        Один из высших постов в империи, притом не военный. Каден, еще не подозревая предательства, удивлялся, почему такой человек прибыл с эдолийцами. Теперь это стало лишним доказательством - если он еще нуждался в доказательствах, - что заговор захватил самых доверенных обитателей Рассветного дворца.
        - Кем бы он ни служил, он там, - ответила Гвенна. - Пешком тащится со стороны гор. Сотня-другая шагов в сторону - и наткнулся бы на нашу птицу.
        Валин сквозь зубы втянул воздух.
        - Мы знали, что Тарик Адив жив, - тела ведь не нашли. Теперь знаем, где он. Балендина не видела?
        Гвенна покачала головой.
        - Хоть что-то, - заметил Валин.
        - Да ну? - удивился Лейт. - Балендин из них двоих наверняка опаснее.
        - Почему ты так считаешь? - спросил Каден.
        Лейт вытаращил глаза.
        - Да ведь Балендин кеттрал! - выпалил он так, словно это все объясняло. - Прошел ту же подготовку, что и мы. И к тому же он лич.
        - Адив тоже лич, - напомнил Талал. - Потому они и нашли след Кадена в горах.
        - А я думал, они пустили по следу пауков, - сказал Лейт.
        Талал кивнул:
        - Но кто-то должен был ими управлять, держать их в руках.
        - Теперь уж не важно, - подытожил Валин. - Балендин пропал, а Адив здесь. Будем исходить из того, что есть.
        - Я его вижу, - сказала Анник.
        За время разговора лучница бесшумно переместилась в укрытие между двумя валунами и до половины натянула тетиву.
        Каден заглянул за гребень. Он не сразу высмотрел человеческую фигуру, ковылявшую по мелкому руслу в трехстах шагах от них. Лица советника он на таком расстоянии не различал, но красный плащ, золотые обшлага и порядком потускневший, но все же бликующий воротник исключали ошибку.
        - Быстро добрался, - заметил Талал.
        - У него были ночь, день, еще одна ночь и утро, - презрительно буркнула Гвенна. - А от места, где мы его потеряли, не больше семидесяти миль.
        - Я и говорю, быстро добрался, - подтвердил Талал.
        - Думаешь, он смошенничал? - спросил Лейт.
        - Думаю, он лич, - ответил Талал.
        - Это… да, - ухмыльнулся пилот.
        - Когда в другой раз попадем в переделку, - сверля его взглядом, отозвался Талал, - напомни мне, чтобы не «мошенничал».
        - Снять его? - спросила Анник.
        Она уже натянула тетиву до уха и, несмотря на огромное, должно быть, усилие, застыла как каменная. Каден снова выглянул за гребень. С такого расстояния он едва различал повязку на глазах Адива.
        - А не слишком далеко?
        - Не слишком.
        - Стреляй, Анник, - велел Валин и обернулся к брату. - Она попадет. Как - меня не спрашивай.
        - Сейчас, - помедлив, проговорила Анник. - Он проходит за камнями.
        Каден перевел взгляд с нее на Валина, потом на каменистую лощинку, в которой скрылся Адив. Они часами лежали на брюхе, выжидая и наблюдая, а теперь все вдруг завертелось. Он полагал, что за ожиданием последуют беседы, размышления, перебор фактов и обмен мнениями. И вдруг, без всяких разговоров, человек умрет - изменник и убийца, но все же человек.
        Кеттрал это, как видно, не волновало. Гвенна с Валином смотрели за скалы: подрывница - с нетерпением, Валин - с молчаливой сосредоточенностью. Лейт задирал Талала:
        - Ставлю серебряную луну, она прикончит его с первого выстрела.
        - Против Анник ставить не буду, - ответил лич.
        Пилот выругался.
        - А сколько поставишь на нее? Десять к одному, что промажет?
        - Разве что пятьдесят, - ответил Талал, откинувшись гладким затылком на камень и вглядываясь в небо.
        - Двадцать.
        - Нет, - сказал Каден.
        - Ладно, двадцать пять.
        - Никаких ставок, - договорил Каден, тронув Валина за плечо. - Не убивайте его.
        Валин, оторвав взгляд от долины, обернулся к брату:
        - Что?
        - О, Шаэлева любовь! - возмутилась Гвенна. - Кто здесь командир крыла?
        Валин ее не слушал. Он сверлил Кадена черными, поглощающими свет глазами.
        - За всем этим стоит Адив, ваше сияние, - заговорил он. - Он и Ут. Они убили монахов, они пытались убить вас, не говоря уж о том, что явно замешаны в убийстве нашего отца. Ута больше нет, значит там внизу главный - Адив. Убив его, мы отсечем зверю башку.
        - Снова держу его, - сообщила Анник.
        - Не стреляй, - настаивал Каден, мотая головой в усилии разобраться в своих мыслях.
        Много лет назад он, ловя отбившуюся козу, оступился на берегу Белой реки и свалился с обрыва в воду. С великим трудом удерживая голову над бурной водой, отталкиваясь от вырастающих над ним валунов, он все время помнил, что через четверть мили река срывается водопадом со скалы. Некогда было помедлить, задуматься, и необходимость действовать привела его в такой ужас, что, уцепившись наконец за бревно и выкарабкавшись на сушу, он еще долго трясся на берегу. Хин учили его терпеть, но совсем не учили спешить. И сейчас, под взглядами всего крыла, при виде зачерненного углем наконечника стрелы, нацеленной в Адива, он снова почувствовал, что его уносит неудержимым течением.
        - Еще несколько секунд - и он в лагере, - предупредила Анник. - Там его труднее будет достать.
        - Почему? - требовательно спросил Валин, вглядываясь в лицо брата. - Зачем он тебе живой?
        Каден перелил мятущиеся мысли в русло, а из русла - в речь. Второго случая сказать то, что следует, не представится. Выпущенную стрелу назад не вернешь.
        - Мы его знаем, - медленно начал он. - Он нам нужен. В Аннуре проследим, с кем он говорит, кому доверяет. Он поможет нам раскрыть заговор.
        - Ну да, - огрызнулась Гвенна, - а попутно убьет еще десяток-другой человек.
        - Уходит, - сказала Анник. - Решайте.
        - Да ради Шаэля! - буркнул Лейт. - Кончай его, и все тут. В деталях после разберемся.
        - Нет, - торопливо возразил Каден, всем сердцем желая, чтобы брат увидел дальше своего носа, понял его мысль.
        Стиснув зубы и сощурив глаза, Валин долго удерживал взгляд Кадена. И наконец кивнул:
        - Отставить, Анник. Выполняем приказ.
        2
        - План - слишком громко сказано, - рассуждала Пирр, откинувшись на большой валун и не открывая глаз, - но хотелось бы думать, что у нас есть хотя бы смутные наметки.
        Они без особого труда вернулись от монастыря и встретились с остальными в небольшой лощине, где был разбит лагерь. Кеттрал проверяли оружие, а двое монахов сидели, поджав ноги, на шершавом камне. Тристе же водила пальцами по длинному рубцу на щеке; глаза ее метались от одного человека к другому, словно она не знала, куда смотреть и кому довериться.
        С минуту Валин разглядывал красавицу, заново дивясь ходу событий, который привел в такое место эту хрупкую прелестную девушку, накрепко связав ее с солдатами и монахами. Наложница, сказал Каден. Адив подсунул ее Кадену в подарок, чтобы отвлекла молодого императора, пока эдолийцы готовят его убийство. В заговоре Тристе, конечно, не участвовала, а вот отвлечь очень даже могла. Валин, кажется, мог бы смотреть на нее вечность, между тем наблюдать следовало не за ней. Он нехотя перевел взгляд на Пирр Лакатур.
        Всматриваясь в эту женщину, он пытался угадать ее интерес. Присягнувшие Черепу всегда представлялись ему зловещим отражением кеттрал: клинки, черные одеяния и беспощадная эффективность. Жрица бога смерти должна быть, по меньшей мере, грозной. Между тем Пирр больше всего походила на жену изнеженного атрепа. Изящная, можно сказать, броская: на пальцах сверкают кольца, волосы перевязаны яркой лентой, скрывающей седину на висках. Узкие штаны и накидка, хоть и изорванные в переделках прошедшей недели, выкроены из тонкого сукна и лестно подчеркивают фигуру. Не похожа на убийцу. На первый взгляд не похожа, но, если присмотреться, признаки налицо: легкость в обращении с ножами - как ловко она перекидывает их из прямого хвата в обратный; привычка устраиваться спиной, вот как сейчас, к камню или скале; явное безразличие к кровопролитию.
        И еще запах. Валин не всегда находил слова для того, что стал чувствовать после Халовой Дыры. Яйцо сларна его изменило - яйца изменили их всех. В том, как видно, и состоял смысл последнего испытания кеттрал, когда отравленных кадетов посылали в непроглядную темь огромных пещер Ирска на поиски яиц чудовищных ящеров. Яйца служили противоядием - и не только, далеко не только. Каждый в крыле Валина, как и остальные кеттрал, теперь видел в потемках и слышал почти неуловимые звуки, и все они стали сильнее и крепче прежнего, будто жилистая сила сларнов влилась в их плоть вместе с содержимым яиц. Но одному лишь Валину досталось черное яйцо, охраняемое ящером-королем. Один Валин, содрогаясь под действием яда, испил его смолистую горечь.
        Он до сих пор силился разобраться, что сотворило с ним это яйцо. Он за сто шагов слышал стук мелкого камешка по обрыву, он различал когти кружившего в вышине коршуна… и больше того. Бывало, его сердцем овладевала звериная ярость, дикое желание не просто сразиться и убить, не просто выполнить задание, но рвать, рубить, причинять боль. Он в сотый раз вспомнил, как кружил вокруг него сларн, как жадно точил когти о камень. Если сларны проникли в его глаза и уши, не досталась ли им и частица души?
        Он отбросил этот вопрос, вернувшись мыслями к наемной убийце. Запах - не совсем точное слово. Бесспорно, чутье у него тоже обострилось: он и за два шага чуял ее пот, аромат волос, но это не дававшееся пониманию чувство было другим. Или тем самым, но больше того. Порой ему казалось, что он сходит с ума, что новые ощущения ему мерещатся, и тем не менее - он теперь чуял эмоции: гнев, и голод, и бесчисленные оттенки страха. Вот душный мускусный запах ужаса и острый запашок звенящих нервов. В их потрепанном отряде все в той или иной степени испытывали страх. Все, кроме Рампури Тана и Присягнувшей Черепу.
        Каден рассказал, что Пирр явилась в Ашк-лан с заданием защищать его жизнь и в самом деле несколько раз спасла его. При всей ее склонности дразнить Тана и кеттрал, она была сильным союзником. И все же насколько заслуживает доверия женщина, которая предана лишь Повелителю Могил? Насколько можно доверять женщине, которая, если судить по запаху и по всей повадке, совершенно безразлична к смерти?
        - У меня есть план, - ответил Каден, поворачиваясь от Пирр к Тану и Валину.
        Валин едва не застонал.

* * *
        Прошлой ночью, привязав птицу, трижды обойдя периметр и перепроверив, к великой досаде Гвенны, установленные ею на подходах «звездочки» и «кроты», Валин взобрался на большой обломок скалы чуть поодаль от остальных. Отчасти ради открывавшегося с камня обзора, а отчасти потому, что хотел побыть один, обдумать события последних дней и свою роль в этой жесткой схватке. Там, когда ночь пролила бледные чернила на восточные пики, его отыскал Каден.
        - Не вставай, - приказал он, взбираясь к Валину. - Вздумаешь кланяться, сброшу с горы.
        Он говорил тихим надтреснутым голосом.
        Валин обернулся и, помедлив, кивнул, потом снова уставился на лежащий поперек коленей обнаженный меч. Схватка с Сами Юрлом оставила крошечную щербинку посреди клинка дымчатой стали. Он битый час пытался загладить ее, бережно водя по лезвию точильным камнем.
        - Садись. - Он указал на валун рядом с собой. - Ваше си…
        - И этого не надо! - простонал Каден и устроился, скрестив ноги, на самом краю. - Оставим до времени, когда нас кто-то слышит.
        - Ты император, - напомнил Валин.
        Каден промолчал. Раз-другой погладив клинок точилом, Валин поднял глаза и обнаружил, что брат устремил свой огненный взгляд на равнину внизу. В глубине ее уже собирались тени, но заходящее солнце освещало дальний край кровавым лучом.
        - Да, - после показавшейся очень долгой паузы заговорил Каден. - Помоги нам всем, Интарра, я император.
        Валин замялся, не зная, что сказать. Два дня назад в схватке Каден был холоден, как зимний лед, спокоен и уверен в себе, как кеттрал. Но сейчас эта уверенность куда-то подевалась. Валин видал такое на Островах: мужчины и женщины, ветераны с двадцатилетним опытом, успешно выполнив задание, разваливались, стоило им ступить на землю Карша. Безопасность, осознание, что остался жив, побывав на грани смерти, заставляли солдат - хороших солдат, державшихся днями и неделями в самых жестоких обстоятельствах, - безумно отплясывать, ударяться в слезы или напиваться до беспамятства на Крючке.
        Кеттрал говорили: «Не стыдно плакать у себя в койке». Продолжение фразы никто не произносил вслух, оно повисало в воздухе: плачь в койке сколько влезет, лишь бы через день-другой поднялся и снова стал самым опасным, быстрым и беспощадным ублюдком на четырех континентах. Оставалось понять, обладает ли Каден таким умением восстанавливаться, такой решимостью.
        - Ты как? - спросил Валин.
        Глупый вопрос, но надо же как-то завести разговор, а Каден, судя по всему, мог так и просидеть ночь напролет, поджав ноги и ни слова не сказав.
        - После того, что было внизу, - уточнил он.
        За годы обучения Валин повидал многие десятки трупов, научился смотреть на изувеченные тела и запекшуюся кровь, как другой, не воспитанник кеттрал, смотрит на говяжий бок или ощипанного петуха. Он даже испытывал своеобразное удовлетворение, читая в следах бойни ответы на вопросы. Как писал Гендран в своей «Тактике»: «Чем мертвее человек, тем он честнее. Ложь - порок живых». В этих словах было много правды, но Кадена не приучали ворошить трупы - тем более трупы друзей и братьев-монахов. Ему наверняка тяжело было видеть их, хоть бы и издали, обгорелыми и разрубленными на куски.
        Каден протяжно вздохнул, передернулся и замер.
        - О старших монахах я не думаю, - наконец заговорил он. - Все они достигли ваниате, научились гасить в себе страх.
        Валин покачал головой:
        - От страха не избавиться. Так не бывает.
        - Монахи удивили бы тебя, - сказал Каден, обратив к брату ясный, собранный взгляд. - Но вот дети, особенно послушники…
        С закатом поднялся ветер. Он хлестал их, трепал волосы и одежду, теребил балахон Кадена, угрожая стянуть того с камня. Каден как будто ничего не замечал. Валин поискал утешительные слова и не нашел. Ученики хин погибли, и, если они не слишком отличались от других людей, умирали они в муках и ужасе - ошеломленными, растерянными, совершенно одинокими.
        - Я все думаю, - тихо сказал Каден, - может, надо было сдаться?
        От такого поворота Валин не сразу опомнился, но потом коротко мотнул головой.
        - Нетесаный трон принадлежит тебе, - твердо сказал он, - как принадлежал отцу. Ты не вправе сдаваться из-за нескольких трупов.
        - Сотен, - неожиданно резко поправил Каден. - Эдолийцы убили сотни человек, а не несколько. А трон?.. Если мне так уж охота восседать на обломке скалы, их и здесь хватает. - Он махнул рукой в темноту. - Да я уже сижу. И вид отсюда лучше, и никого не надо убивать.
        Валин осмотрел клинок, провел пальцем по лезвию, нащупал щербину.
        - Ты уверен? - спросил он.
        - Ни в чем я не уверен, Валин! - беспомощно рассмеялся Каден. - Давай перечислю, что я точно знаю: след пятнистого медведя, цвет ягоды синики, сколько весит ведро воды…
        - Ясно, - перебил Валин. - Я тебя понял. Никто ни в чем не уверен.
        Каден не сводил с него глаз; радужки пылали так, что больно было смотреть.
        - Я вот что знаю точно: эдолийцы пришли за мной. Монахи погибли из-за меня.
        - Это правда, - ответил Валин, - но не вся правда.
        - Ты говоришь как монах.
        - Да, убийцы целятся в тебя, но на тебе они не остановятся. А теперь послушай, что знаю я. Люди - звери. Куда ни глянь: в Антере, в Кровавых Городах, в племенах из джунглей Поясницы. Да ради бога, посмотри хоть на гребаных ургулов! Люди убивают, чтобы захватить власть, убивают, чтобы сохранить ее, и убивают, чтобы ее не потерять, - то есть почти непрерывно. Даже если мы с тобой останемся в стороне, даже если мы оба умрем, те, кто приходил за нами, никуда не денутся. Они отыщут другую угрозу, другой пугающий голос, другого человека не с тем именем или цветом кожи. Они придут за богатым ради его монет, за крестьянином - ради его риса, за баскийцами, потому что у тех слишком темная кожа, или за бреатанцами, потому что те слишком бледны, - все равно. Люди, убившие монахов, будут убивать снова. Я проходил обучение бок о бок с такими мерзавцами. Они не остановятся только потому, что ты сдался. Они пойдут дальше. Это тебе понятно?
        Валин умолк, слова иссякли так же внезапно, как явились. В его висках билась кровь, пальцы до боли сжались в кулаки. Каден смотрел на него - таким взглядом следят за диким зверем, настороженно гадая, что у него на уме.
        - Мы его найдем, - наконец произнес он.
        - Кого найдем?
        - Того кеттральского лича, Балендина. Того, кто убил твою подругу. Мы его разыщем и убьем.
        Валин опешил.
        - Не обо мне речь! - возмутился он. - Разве я об этом?
        - Знаю.
        Каден больше не колебался. Взгляд горящих глаз вновь стал отстраненным, словно Валин отдалился на много миль.
        - Знаю, что не о тебе.
        Братья еще посидели, прислушиваясь к рокочущим на дальнем хребте камнепадам. Они гремели, как взрывы кеттральских боеприпасов, только громче; огромные, как дом, глыбы срывались с подтаявших зимних льдов и разбивались о скалистые склоны.
        - Итак… - осторожно заговорил Валин. - Больше не будешь нести чушь, что хочешь восседать на камне среди гор?
        Каден покачал головой.
        - Вот и хорошо. Так что у тебя за план?
        В общих чертах Валин о нем уже слышал и надеялся, что милостью Хала Каден за сутки отступился от этой мысли. Надежда разбилась вдребезги, едва он взглянул на брата.
        - Я уже говорил, - ответил Каден. - Мы разделимся. Мы с Таном отправляемся к ишшин…
        - К ишшин… - Валин покачал головой. - Монашеский орден, еще таинственнее и необычнее твоих хин. Кучка фанатиков, о которых ты ничего не знаешь.
        - Они изучают кшештрим, - возразил Каден. - Они выслеживают кшештрим. Ради этого был основан их орден. Старинные легенды о вековой войне, когда люди сражались за жизнь против бессмертных бесчувственных воинов, - для большинства это просто миф, но не для ишшин. Для них война не окончена. Они продолжают сражаться. Чтобы выжить, чтобы победить, я должен знать все, что известно им.
        Валин налег на точило и скребнул по стали грубее, чем хотелось. Они с крылом рискнули всем ради Кадена, пустили прахом свое место на Островах и годы обучения. Они уже испытали предательство, плен, чуть не погибли, а сейчас представлялось вполне вероятным, что к тому времени, когда игра будет сыграна, кто-то из них умрет - и не один. Это ничего. Все они понимали, чем рискуют; все они много лет назад согласились ценой собственной жизни защищать императора и империю. А вот отпустить Кадена невесть куда, покорно стоять в стороне, пока брат очертя голову рискует собой, было и глупо, и унизительно. У Валина от такого зубы сводило.
        - Твой монах, кажется, не слишком высокого мнения об этом плане, а он ведь знался с теми ублюдками.
        Каден шумно выдохнул:
        - Прежде чем стать хин, Рампури Тан был одним из ишшин. Много лет.
        - Был да сплыл, - заметил Валин и дал последнему слову повисеть в воздухе. - Что говорит не в пользу этой их частной войны.
        - Это не частная война, - ответил Каден. - Уже нет. Если кшештрим убили нашего отца - нет.
        - Ладно, - сказал Валин. - Понял твою мысль. Так давай полетим туда вместе. Крыло прикроет тебя, пока ты будешь разведывать, что там тебе нужно, а потом все вместе отправимся в Аннур.
        Каден задумался, потом покачал головой:
        - Я не знаю, сколько времени проведу у ишшин, а вы мне нужны в Аннуре, и как можно скорее. Мы представления не имеем, что происходит в столице.
        - Мы знаем, что того жреца, Уиниана, посадили под замок после убийства отца, - напомнил Валин.
        - Но что из этого следует?
        Валин услышал собственный безрадостный смешок.
        - Ну, Уиниан либо виновен, либо не виновен. Может, он из кшештрим, а может, нет. Если он виновен, значит действовал либо в одиночку, либо нет. Я бы сказал, что ему кто-то помогал, - тогда понятнее, как он сумел перетянуть на свою сторону Тарика Адива с Мисийей Утом и подчинить по меньшей мере одно крыло кеттрал, но опять же - вдруг они все ударились в религию… - Он покачал головой. - С этой скалы много не разглядишь.
        - Потому-то вы и нужны мне в Аннуре, - кивнул Каден. - Чтобы, вернувшись, я хоть немного представлял, с чем предстоит бороться. Тут все решает время.
        Валин смотрел на брата. На востоке загорелись первые звезды, но глаза Кадена горели ярче - единственные живые огни в великой темноте гор. И в том, как он сидел, как двигался или не двигался, было что-то, что Валин только смутно угадывал.
        - Это не единственная причина, - наконец сказал он. - Мы и правда нужны тебе в Аннуре, но дело не только в этом.
        Каден горестно покачал головой:
        - Вроде бы монахи меня учили замечать всякое-разное.
        - Так что же это? - настаивал Валин.
        Поколебавшись, Каден пожал плечами.
        - Врата, - наконец сказал он. - Кента. Я должен научиться ими пользоваться. Ради того меня сюда и прислали, но мне нужно их испытать. Нужно знать наверное.
        - Врата?
        - Тысячи лет назад кшештрим связали два континента паутиной врат. - Каден помолчал. - Может быть, не только два континента, откуда мне знать. Входишь в одни кента, а выходишь из других в сотне миль от первых. В тысяче миль. Они служили оружием кшештрим, а теперь доверены нам, Малкенианам, мы их хранители и стражи.
        Валин вытаращил глаза.
        - Ты так не спеши, - попросил он, пытаясь осознать услышанное и все, что из него следовало. - Вернись назад и начни сначала.
        Древние врата кшештрим, связь, охватывающая континенты… Это звучало как бред, но ведь с тех пор, как он покинул Острова, многое казалось бредом.
        Каден помолчал, собираясь с мыслями, а потом выложил не верившему своим ушам брату все: о Пустом Боге и личах-кшештрим, об их войне против людей и основании империи, о ваниате (странном трансе, которому хин научились у кшештрим, а Каден - у хин) и о том, что попытки использовать врата вне этого состояния грозят уходом в ничто. Идея врат представлялась осмысленной с точки зрения стратегии и тактики. Кеттрал получали сокрушительное преимущество над противником за счет птиц, позволявших передвигаться быстрее, знать больше, появляться там, где их не ждали. Врата, если такие существуют, еще полезнее. Если существуют. И если действуют.
        - Ты их видел? - спросил Валин. - Видел, чтобы кто-то ими пользовался?
        Каден покачал головой:
        - Но здесь, в горах, есть кента, ведущие к ишшин. Я расспросил Тана.
        Валин развел руками:
        - Даже если они и есть, даже если они работают так, как уверяет твой монах, тебя они могут убить.
        - Точнее будет сказать - обратить в ничто, а так - да.
        Валин вложил меч в ножны, убрал маленькое точило в кошель на поясе. Дул холодный резкий ветер, звезды на ясном небе блестели осколками льда.
        - Я не могу этого допустить, - сказал он тихо.
        Каден кивнул, словно ждал такого ответа.
        - Ты меня не удержишь.
        - Удержу. Все это хуже любой глупости, а уж в глупостях я кое-что понимаю. - Он принялся загибать пальцы. - Монах твой, мягко говоря, загадка; эти врата в состоянии уничтожить целое войско; а ишшин по тому немногому, что нам о них известно, представляются маньяками и фанатиками. Каден, это плохое решение.
        - Иногда хорошего решения не существует. Чтобы совладать с кшештрим и править Аннуром, мне нужны ишшин и нужны врата.
        - Ты мог бы выждать.
        - Пока наши враги не объединят силы?
        Каден повернулся к брату, взглянул в упор. Валин слышал его дыхание, чуял запах засохшей на его коже крови, влажного сукна балахона и под всем этим - что-то еще, жесткое и несгибаемое.
        - Я ценю твою заботу о моей безопасности, - тихо заговорил Каден, положив руку ему на плечо, - но безопасности нам не видать, разве что мы так и поселимся здесь, в горах, навеки. Риск везде, какой бы путь я ни выбрал. Так всегда с теми, кто правит. Мне от тебя больше нужна не охрана, а поддержка. Тан во мне сомневается. Пирр мне перечит. Твое крыло считает меня беспомощным простодушным отшельником. Хоть ты меня поддержи!
        Они сошлись взглядами. План был безумным, но Каден на безумца не походил. Он, как видно, был готов ко всему.
        Валин с досадой выдохнул:
        - Не ты ли собирался сидеть на этом камне, предоставив Аннур в распоряжение кшештрим?
        - Ты меня переубедил, - улыбнулся Каден.

* * *
        - План состоит в том, - заговорил Каден, с неожиданной для Валина твердостью встречая взгляды отряда, - что мы с Таном отправимся к ближайшим кента. По его словам, на северо-восток отсюда в горах есть такие. Туда долетим вместе, потом мы с Таном пройдем через врата к ишшин, а вы, все остальные, полетите в Аннур. В городе свяжетесь с моей сестрой Адер и выясните, что ей известно. Мы с Таном встретимся с вами в столице, в капитуле хин.
        - Я привыкла к планам, - заговорила Пирр, манерно растягивая слова, - в которых встречаются обороты вроде «таким образом» и «если - то».
        - И почему бы нам всем не влезть в эти проклятые кента? - возмутилась Гвенна.
        Крыло кеттрал сперва встретило рассказ о вратах насмешками, потом недоверием и, наконец, настороженностью, но Валин, хоть и понимал, и даже разделял их отношение, обещал Кадену поддержку.
        - Гвенна… - заговорил он.
        - Нет, в самом деле! - Теперь она набросилась на командира. - Если такая штука существует, мы бы сберегли Халову уйму времени! Жрут они наверняка поменьше, чем птички, и вряд ли гадят как…
        - Кента вас уничтожат, - отрезал Тан, не дослушав.
        Пирр вздернула бровь:
        - Ах, как страшно! Судя по описанию, очаровательное изделие, но это к слову. Меня наняли оберегать Кадена. Разыгрывать няньку при его братце, может, было бы и забавно, но я не для того тащилась через пол-Вашша.
        Валин пропустил шпильку мимо ушей.
        - Император принял решение, - сказал он. - Наше дело - повиноваться.
        Оттого что слова были правдой, на душе у него легче не стало.
        «Приказ, - напомнил он себе. - Ты выполняешь приказ».
        На Островах он легко подчинялся приказам: там он был кадетом, а те, кто говорил ему, что делать, сто раз заслужили свои шрамы. Каден же, хоть и законный император, - не солдат, у него ни воинской подготовки, ни солдатского чутья. Ошибкой - тактической ошибкой - было брать его в разведку к Ашк-лану. Каден мало того что вмешивался в обсуждение важнейших решений, так еще и себя не берег. А между тем Адив остался в живых. Валин задавил мысль о нем вместе с подступающим гневом.
        Каден, как ни крути, император, и не для того Валин пролетел две тысячи миль, чтобы подрывать его неокрепшую власть.
        - Я уже говорил, - медленно покачал головой Тан. - Ишшин не похожи на хин.
        - Насколько мне помнится, - возразил Каден, - на хин никто не похож.
        - Ты считал свое обучение суровым? - спросил старый монах. - В сравнении с выучкой ишшин это милые забавы. У них другой путь, другие приемы, и эти приемы дают непредсказуемый результат. Кроме того, невозможно предугадать, как они нас встретят.
        - Ты жил среди них, - напомнил Каден. - Они тебя знают.
        - Знали, - поправил Тан. - Я ушел.
        - Если не хочешь, чтобы наш юный властитель лез во врата, - вставила Пирр, с закрытыми глазами подбрасывая и ловя нож, - просто не показывай, где они.
        Каден развернулся к Присягнувшей Черепу:
        - Какое тебе дело, куда я пойду?
        Она снова подбросила нож.
        - Я уже объясняла: мне заплатили за твою безопасность. Тебя пока еще никто не пырнул, но я бы не назвала это место… - она махнула лезвием на обступившие их вершины, - безопасным.
        По меньшей мере в одном они с Валином сходились.
        - Я освобождаю тебя от контракта, - сказал Каден.
        Она хихикнула:
        - Это не в твоей власти. Понимаю, внезапное возвышение кружит тебе голову, но я-то служу богу, а не императору, а Ананшаэль велит нам чтить контракты.
        - А что именно предписывает твой контракт? - спросил Валин. - Защищать Кадена в Ашк-лане? Сопровождать его до границы Аннура? Или ты должна до конца жизни следить, чтобы никто не ударил его ножом в спину, пока он кушает тушеную утку или любит будущую императрицу? Не знаю, понравится ли эдолийцам - не говоря уж об императрице - рыщущая во дворце Присягнувшая Черепу.
        Пирр ответила теплым гортанным смешком:
        - После недавнего выступления эдолийской гвардии новому императору извинительно было бы задуматься о смене охраны.
        Она со своей обычной полуулыбкой оглянулась на Кадена, вопросительно подняла бровь. Видя, что он не отзывается, пожала плечами:
        - Увы, я не собираюсь ни взбивать императорскую перину, ни массировать сиятельные ягодицы. Мое дело - позаботиться, чтоб он вернулся в Аннур и благополучно добрался до Рассветного дворца. После чего наше общение, каким бы сладостным оно ни было, прекратится.
        Валин вглядывался в лицо наемницы, силясь проникнуть за беззаботную внешность, за небрежную браваду, за очень убедительно, Кент его подери, мелькавший в воздухе нож.
        - Кто тебе заплатил? - спросил он.
        Она вскинула бровь:
        - Об этом не говорят.
        - Пора бы и сказать, - заметил Валин, увеличивая дистанцию между собой и Присягнувшей Черепу.
        Та заметила его движение, поймала нож и усмехнулась:
        - Нервы?
        - Предосторожность, - отрезал Валин. - Присягнувшие Черепу объявляются в Костистых горах на самом краю земель, куда можно посуху добраться от Рашшамбара, и заявляют, что намерены охранять императора, - притом что всему свету известно: Присягнувшие Черепу в своем извращенном поклонении смерти не служат ни властям, ни царствам, ни храмам.
        - Извращенном, - повторила она, скривив в улыбке уголки губ. - Извращенном. Не слишком любезно сказано. Кое-кто из жрецов и жриц Ананшаэля убил бы за такие слова.
        Пирр задумчиво похлопывала по ладони клинком ножа:
        - Хочешь испытать кеттральскую подготовку на противнике поискуснее неуклюжих эдолийцев?
        Валин взглядом смерил расстояние от себя до нее. Женщина не двинулась с места, не потрудилась даже сесть, но легким движением кисти отправила бы нож прямиком в его грудь, и в ее способности перехватить кинжал в воздухе он не сомневался. И страхом от нее не пахло. Пахло… весельем.
        - Мне интересно знать, - сдерживая гнев, ровным голосом проговорил он, - что тебя сюда привело. Кто нанял Присягнувшую Черепу для охраны аннурского императора?
        Она внимательно, как будто даже с нетерпением всматривалась в Валина, словно надеялась, что он потянется к оружию, а не дождавшись, пожала плечами, опять закрыла глаза и откинулась головой на валун.
        - А ты не догадываешься?
        Догадок у Валина хватало, но ни одна не казалась правдоподобной. Присягнувшие Черепу - убийцы, а не спасители.
        - Мой отец, - тихо сказал Каден. - Тебя нанял Санлитун.
        - А он не безнадежен, ваш новый император.
        Валин оглянулся на брата:
        - Зачем бы отцу присылать Присягнувшую Черепу?
        - Например, затем, что Кентовы эдолийцы оказались либо предателями, либо тупицами, - предположила Гвенна. - Те, которых он посылал к тебе с предупреждением, дали себя перерезать, а те, что явились за Каденом, пытались его убить.
        - Это разумно, - согласился Каден, - хоть и необычно. Он не знал, кто участвует в заговоре, поэтому постарался оградить нас разными способами. За тобой послал самых доверенных эдолийцев, но из них, должно быть, кто-то проговорился. За мной он решил послать людей вовсе далеких от имперской политики.
        Валин медленно, протяжно выдохнул. Это звучало здраво. И кое-что говорило о том, сколь отчаянным было положение Санлитуна. Если вспомнить, что в прошлом Присягнувших Черепу, бывало, нанимали для убийства аннурских императоров…
        Он покачал головой:
        - Похоже, нам безумно повезло, что те, с кем мы боремся, тоже не наняли шайку Присягнувших Черепу.
        - Наняли, - захихикала Пирр. - Кто, по-твоему, перерезал целое судно эдолийцев, отправленных тебя предупредить?
        Валин опешил:
        - Мерзавцы! Вы воюете за обе стороны?
        - Убить ее, - отрезала Гвенна. - Просто убить, и дело с концом.
        Наемница даже глаз не открыла на ее угрозу.
        - Приятно познакомиться с девицей, склонной к решительным действиям, - сказала она. - Пожалуй, некоторая поспешность - не повод приносить тебя в дар моему богу. И да, как ты, Валин, заметил, за обе стороны, но только потому, что для почитающих Ананшаэля эти стороны ничего не значат. Есть живые и есть мертвые. Если по контракту требуется убивать и золота предложено достаточно, мы принимаем контракт и соблюдаем его во служение богу. Я обязана доставить Кадена в Аннур, даже если для этого придется резать глотки другим жрецам или жрицам.
        - В таком случае, - сказал Каден, - мой план и тебя должен устраивать. Я скорее вернусь в Аннур, а значит, ты скорее закончишь работу.
        Пирр укоризненно погрозила ему пальцем:
        - Если вернешься!
        - Мнение наемницы несущественно, - вставил Тан.
        - Наемница учтет это заявление, - ответила Пирр, - и еще раз напомнит, что, если ты не желаешь пропускать своего самоуверенного юного вождя в тайные врата, можешь просто не показывать ему оных.
        Кажется, на минуту Тан и вправду задумался над ее предложением, однако покачал головой:
        - Разума у него и правда как у зверя, но он не зверь. Засадить его в клетку - значит просто оттянуть неизбежное. Он должен решать сам.
        - Я все ждал, когда вы сообразите, - твердо проговорил Валин. - И давайте не будем забывать: Каден - император Аннура. Он здесь правит, и, продолжая разговоры про «засадить в клетку» и про «зверя», ты… - он ткнул пальцем в убийцу, затем в Тана, - и ты, вы оба рискуете остаться в этом ущелье навсегда.
        - Какой духовный подъем! - восхитилась Пирр, снова поигрывая ножом. - Какие братские чувства!
        Тан словно вовсе не услышал предостережения, и Валин не в первый раз задумался, что у этого монаха в прошлом. Равнодушие Пирр к присутствию крыла его не удивляло: считалось, что Присягнувшие Черепу, проходя посвящение, оставляют страх смерти за спиной. А вот монах представлял для него полную загадку. Он, по всей видимости, перебил вчера множество жутких созданий кшештрим - Каден называл их ак-ханатами, - но Валин не видел тварей живыми и не мог судить, насколько трудным был бой. Копье Тан держал привычно и умело, и неизвестно, где он этому выучился. Может, среди ишшин, к которым так рвется Каден?
        - У меня только один вопрос, - сказал Каден. - Ишшин мне помогут?
        Тан задумался:
        - Может быть.
        - Тогда мы отправляемся.
        - А может, и нет.
        - Почему? Они воюют против кшештрим, я тоже.
        - Но их путь - не твой путь.
        Каден как будто хотел ответить, но вместо того глубоко вдохнул, выдержал паузу и медленно выдохнул, уставившись куда-то за горы. Валину было немного жаль брата. Он сам достаточно намучился, силясь подчинить непокорное крыло, чтобы понимать, каково приходится неумелому командиру. Кадену было и того хуже. Крыло Валину досталось трудное, но все в нем состояли такими же зелеными юнцами, как он. А Рампури Тан до гибели Ашк-лана был Кадену наставником и учителем, и сдвинуть его с места не легче, чем толкать валун вверх по склону. К императорскому титулу Тан был так же равнодушен, как к военному рангу и выучке Валина. Валин совершено не представлял, что могло бы заставить его переменить мнение.
        - Тогда что предлагаешь ты? - спросил Каден, проявляя незаурядную выдержку.
        - Доставьте к кента меня, - ответил Тан. - Я побываю у ишшин, узнаю, что им известно, а ты тем временем вернешься с братом в столицу. Встретимся в Аннуре.
        Каден не ответил. Он так долго смотрел за вершины на западе, что даже Пирр приподняла голову и взглянула на него сквозь щелочки век. Тан тоже безмолвствовал и тоже смотрел на запад. В их молчании Валин чувствовал напряжение, беззвучное состязание воли.
        - Нет, - произнес наконец Каден.
        Пирр закатила глаза и снова уронила голову на валун. Тан не ответил.
        - Я не баран, чтобы гонять меня с места на место и стеречь, пока другие будут за меня воевать, - сказал Каден. - Кшештрим убили отца, пытались убить нас с Валином. Чтобы ответить на удар, мне нужны знания ишшин. И не только - я должен с ними познакомиться, чтобы заключить хоть какой-то союз. Не зная меня, они мне не поверят.
        - Орден, в котором я когда-то служил, не отличается доверчивостью, - покачал головой Тан.
        Каден не дрогнул.
        - А ты? - подняв бровь, спросил он. - Ты в меня веришь? Отведешь меня к кента или мне придется оставить тебя и на птице Валина обыскать все Костистые горы?
        Монах покатал желваки на скулах.
        - Отведу, - наконец решил он.
        - Хорошо, - сказал Валин, поднимаясь на ноги.
        План ему не нравился, но наконец-то они взялись за дело. Сидящих на месте легче высмотреть, проще атаковать.
        - Куда летим?
        - В Ассар, - сказал Тан.
        Валин помотал головой:
        - Это что? Гора? Река?
        - Город.
        - Впервые слышу.
        - Это старый город, - пояснил Тан, - он долго был опасным.
        - А теперь?
        - Теперь он мертв.
        3
        Ее погубят глаза.
        Разглядывая себя в зеркале за надежно запертыми дверями своих покоев в башне Журавля, Адер это очень хорошо понимала. Она сменила мантию министра на грубое суконное платье служанки, шелковые туфельки - на удобные дорожные башмаки, поснимала серебряные кольца и браслеты из слоновой кости, оттерла веки от угольной подводки и щеки от охры, смыла тонкие, любимые с тринадцати лет духи - постаралась уничтожить все следы Адер, принцессы дома Малкенианов и министра финансов, в надежде стать никем и ничем.
        «Как будто себя убиваю», - угрюмо размышляла она, уставившись в зеркало.
        Но ничто не могло убить огонь в ее глазах, яркое пламя, пылавшее переливами даже тогда, когда она стояла неподвижно. Какая несправедливость - нести на своих плечах груз взгляда Интарры без надежды на награду! А ведь Адер, хоть она и пришла в этот мир на три года раньше брата, не видать Нетесаного трона. Теперь он принадлежит Кадену. И не важно, что Кадена здесь нет, что Каден - невежда в политике империи, что не знает ни игроков, ни правил игры, вся империя надеется на него. Брата огонь в глазах вознесет на могучий каменный трон, а ее - убьет до истечения недели.
        «Ты не права», - молча упрекнула себя Адер.
        Каден, как и она, не просил особенных глаз. И насколько она знала, заговорщики, погубив отца, на этом не остановились. Каден, заброшенный к забытым на краю земли монахам, будет прискорбно легкой добычей. Он, может статься, уже мертв.
        Отряд эдолийской гвардии во главе с Тариком Адивом и Мисийей Утом отбыл несколько месяцев назад. Тогда это решение ее удивило.
        - Почему вы не послали кеттрал? - спрашивала она Рана ил Торнью.
        Кенаранг ил Торнья, высший чин в аннурской армии, был номинальным главой и эдолийцев, и кеттрал, а как регент на время отсутствия императора, обязан был отыскать Кадена и позаботиться о его благополучном восшествии на престол. Странно посылать корабль, если в твоем подчинении целое гнездо огромных хищных птиц.
        - Крыло кеттрал слетало бы и вернулось… за сколько там?.. Полторы недели? - настаивала Адер. - Лететь много быстрей, чем идти пешком.
        - И много опаснее, - отвечал ей кенаранг. - Особенно для того, кто ни разу не летал на птице.
        - Опаснее, чем пересечь земли к северу от Изгиба? Разве не там пасут свои стада ургулы?
        - Мы посылаем сотню людей, министр, - отвечал он, кладя руку ей на плечо. - Сто эдолийцев под руководством первого щита и мизран-советника. Стоит потратить время, чтобы сделать все как надо.
        Адер решила бы иначе, только никто ее не спрашивал, а она в то время не подозревала в ил Торнье убийцу отца. Она, как и все, винила в предательстве Уиниана Четвертого, верховного жреца Интарры, и только месяцы спустя, узнав правду, вспомнила тот разговор - и тогда ужас свернулся у нее в животе прокисшим молоком. Что, если ил Торнья неспроста не решился послать за Каденом кеттрал? Не мог же заговор захватить всех? Желай ил Торнья смерти Кадену, для убийства не найти места лучше Шаэлем забытых гор за границами империи, а если кеттрал сохранили верность Нетесаному трону, то регенту поневоле пришлось бы послать других - тех, кого он сумел обмануть или подчинить себе. Невозможно было представить, что эдолийцы - орден, посвятивший себя защите рода Малкенианов, - обратились против ее семьи, но она бы и в смерть отца не поверила, тем не менее он мертв. Она видела, как спускали в гробницу его тело.
        Правда была жестока. Ил Торнья убил Санлитуна. И он же послал за Каденом Ута и Адива. Если те состоят в заговоре, Каден уже мертв - он мертв, а Адер цела и невредима, преспокойно устроилась в покоях Рассветного дворца под защитой собственной ничтожности. Убивать надо императоров. Их дочерям и сестрам, как видно, ничто не грозит.
        Грозит. Отныне грозит.
        Она нашла глазами толстый том - единственное наследство от отца. Объемистая «История Атмани» Йентена. Адер сожгла спрятанную между страницами записку - лаконичное предостережение Санлитуна, прямо указывавшее на Рана ил Торнью как на убийцу, но книгу зачем-то сохранила. Чтение было невеселое: восемьсот сорок одна страница истории бессмертных личей, которые задолго до аннурцев правили Эридроей, пока, обезумев, не порвали страну в клочья, словно отсыревшую карту.
        - Не это ли предстоит и мне? - спросила себя Адер.
        Она перебрала десяток вариантов и все отбросила, кроме этого. Выбранный ею путь был опасен - более чем опасен, сплошь угрозы и неуверенность, так что она сотню раз думала, не остаться ли, отринув безумный план, чтобы держать рот на замке, руководить министерством и постараться забыть последнее предупреждение отца. Она ни разу в жизни не покидала Рассветного дворца без эдолийской стражи, никогда не проходила пешком больше мили, понятия не имела, сколько стоит ужин или комнатка в придорожном трактире. Но остаться означало вернуться к нему, к ил Торнье, изо дня в день разыгрывать любовь, которая в ней горела, пока Адер не узнала правды.
        Мысль о возвращении к нему, в его постель, помогла ей решиться. После ужасного открытия она неделю избегала встреч, ссылаясь сперва на нездоровье, потом на множество служебных обязанностей. Пост министра финансов, полученный благодаря отцовскому завещанию, мог послужить правдоподобным предлогом на день-другой, но нельзя было вечно прятаться от ил Торньи, не вызвав его подозрений. Он уже дважды заходил, каждый раз оставляя ей букетик девичника и написанное твердым угловатым почерком послание. Он надеется, что недомогание скоро пройдет. Он нуждается в ее советах. Его пальцы соскучились по ее нежной коже. «Шелковой коже», - писал мерзавец. Месяц назад от этих слов она залилась бы краской. Теперь ее кулаки невольно сжались, и Адер, заметив это в зеркало, лишь усилием воли расслабила руки. Любая мелочь, даже побелевшие костяшки, могла привлечь к ней внимание.
        Она в сотый раз вытащила из кармана платья узкую полоску муслина. Все, что она решилась взять с собой, - эта тряпица да маленький кошелек монет - то, что можно незаметно вынести из дворца. Остальное, что понадобится в дороге, - мешок, одежду паломника, еду - придется купить на аннурском рынке. Если она отыщет нужный прилавок. Если сразу не выдаст себя неумением торговаться. При мысли о своем положении она выдавила слабый смешок: министр финансов Аннура, через чью службу за неделю протекают сотни тысяч золотых солнц, в жизни себе даже сливы не купила.
        - Сейчас или никогда, - пробормотала она, закрывая глаза полоской ткани и туго стягивая узел на затылке.
        Мир сквозь повязку расплывался по краям, будто сквозь ставни просочился густой океанский туман из Разбитой бухты. Видела она неплохо, но ее не зрение тревожило. Ткань должна была скрыть мерцающий в радужке огонь. Она уже убедилась, что повязка работает. Испытывала ее десяток раз, при свете и в темноте, со всех сторон изучала свое лицо - не видно ли проблеска, - пока не заболели усталые глаза. При свете дня все было прекрасно, а вот ночью, когда задували светильники, глядя на себя в упор, она различала слабое свечение. Может, если просто…
        Фыркнув с досады, она сорвала повязку.
        - Тянешь время! - вслух сказала она, подстегивая себя голосом. - Трусливая девчонка, ты тянешь время. Не зря старые стервятники в совете решили, что ты слабовата для своего поста. Вот чем ты занимаешься! Отцу было бы стыдно за тебя. Ну-ка засунь Шаэлеву тряпку в карман, брось таращиться в зеркало и марш за дверь!
        Проще сказать, чем сделать. За дверью стояли Фултон с Бирчем. Двое эдолийцев с десятилетнего возраста встречали ее каждое утро, она привыкла к ним, как к стенам дворца, и всегда видела в них надежную опору - недвижимые камни в изменчивом течении аннурской политики. Но сейчас они могли погубить ее план с первого шага.
        По правде сказать, не было причин их подозревать, Адер долго и упорно думала, не довериться ли этим двоим, не попросить ли сопровождать ее в бегах. С их мечами дорога сделалась бы много безопасней, а как приятно было бы видеть рядом знакомые лица! Она склонялась к мысли, что может на них положиться, но ведь она и на ил Торнью полагалась, а он убил отца. Фултон с Бирчем клялись ее защищать, но такую же клятву давали эдолийцы, посланные на восток за Каденом, а от них уже который месяц ни слуху ни духу.
        - Надейся только на себя, - напомнила себе Адер, открывая дверь. - Положись на себя и сама выбирай дорогу.
        Если ее план рухнет, она хоть их не погубит.
        Увидев ее, двое солдат отрывисто кивнули.
        - Новое платье, министр? - спросил Фултон, с прищуром посмотрев на грубую ткань.
        - Понимаю, вы не прочь избавиться от опостылевших министерских одеяний, - с ухмылкой добавил Бирч. - Но думается, могли бы позволить себе что попригляднее.
        Бирч, младший из этих двоих, являл собой воплощенное воинское мужество: редкие в их широтах светлые волосы, квадратный подбородок. Он был светлокож, почти как ургул, но Адер повидала немало белых, словно кость, северян среди министров и чиновников, бывавших в Рассветном дворце. Никто бы не принял Бирча за чиновника. Сложен он был словно статуи вдоль дороги Богов. Даже зубы - само совершенство. Такой мог бы позировать художнику.
        Фултон был старше напарника, ниже ростом и неказист видом, но во дворце шептались, что он опаснее, и Бирч, хотя после многих лет службы позволявший себе вольности в общении с Адер, к старшему питал невольное почтение.
        - Я собралась за красные стены и не хочу привлекать внимание, - ответила Адер.
        Фултон нахмурился:
        - Жаль, что вы заранее не предупредили, министр. Я бы вооружил эскорт.
        Адер покачала головой:
        - Сегодня вы двое - мой эскорт. Мне нужно побывать на Нижнем рынке, выяснить для министерства, как идет торговля «серым» товаром, и, как уже сказала, особого внимания я не желаю.
        - Гвардейцы обучены держаться незаметно, - возразил Фултон. - Мы не привлечем к вам лишних взглядов.
        - Полдюжины воинов с двуручными мечами? - шевельнула бровью Адер. - Я ценю вашу скромность, Фултон, но среди добрых горожан вы будете вроде львов среди домашних кошек.
        - Обещаем мурлыкать, - подмигнул ей Бирч.
        - Дайте мне минуту послать раба в казармы, - как о решенном, сказал Фултон. - Дорожный эскорт нагонит вас у ворот. Я прикажу прикрыть доспехи плащами.
        - Нет, - отрезала Адер.
        Ответ прозвучал суше, чем ей бы хотелось, но сейчас решалось все. Даже от Фултона с Бирчем будет непросто отделаться. Если же они умудрятся привести целый эскорт, гвардейцы окружат ее, как рыбу невод.
        - Понимаю, вы заботитесь о моей безопасности, - сказала Адер, постаравшись уравновесить властность примирительным тоном, - но мне нужно увидеть реальную жизнь Нижнего рынка. Если торговцы узнают, к моему приходу все незаконное исчезнет с прилавков, а мы найдем достойных аннурских купцов, торгующих обычнейшими товарами, вроде миндаля и дверных ручек.
        - Пошлите кого-нибудь другого, - скрестив руки на груди, возразил Фултон. - В вашем распоряжении целое министерство. Отправьте какого-нибудь счетовода. Или писца.
        - Счетоводов я уже посылала. И писцов. Кое-что надо делать самолично.
        Фултон сжал челюсти:
        - Министр, вам не нужно напоминать, что в городе неспокойно.
        - Аннур - величайший город величайшей в мире империи, - отрезала Адер. - Здесь всегда неспокойно.
        - Я о другом, - ответил эдолиец. - Убивший вашего отца жрец был любим тысячами, десятками тысяч. Вы разоблачили его, добились его смерти, а затем продавили множество соглашений, подкосивших его церковь и его религию.
        - Люди смотрят на это иначе.
        - Многие, - кивнул он, - но не все. Сыны Пламени…
        - Их нет. Я распустила военный орден.
        - Солдаты, которых распустили, не исчезают в никуда, - угрюмо ответил Фултон. - Навыки остаются при них, как и верность, и клинки.
        Адер заметила, что снова сжимает кулаки. Эдолиец высказал вслух то, на что она втайне надеялась: что Сыны Пламени никуда не делись и клинки еще при них. При ясном свете дня ее план выглядел безумием. Сыны Пламени ненавидели ее за все, что она сделала с их церковью и орденом. Если Адер одна, без охраны, покажется в южном городе Олоне, ее скорее сожгут, чем станут слушать, - и все же другого пути она не видела.
        Чтобы выступить против ил Торньи, ей нужна своя армия, своя налаженная военная машина. Доходившие с юга слухи намекали, что Сыны Пламени снова собирают силы. Потаенная - но сила у них осталась. Что до их верности… что же, верность переменчива. Во всяком случае, она отчаянно на это надеялась. В любом случае уже нет смысла переживать. Надо либо сидеть в своих покоях наподобие балованной комнатной собачонки, либо хватать оружие, которое есть под рукой, и надеяться, что клинок не порежет руку.
        - Я сделаю так, как считаю нужным, - добавив в голос стали, проговорила Адер. - Разве вы посылаете раба встречать меня утром у дверей? Нет, вы приходите сами. Раб может наводить блеск на ваши доспехи, но служите вы мне лично.
        - По правде сказать, - вставил Бирч, - этот упрямый осел сам начищает свое оружие.
        - Мы выходим, - сказала Адер. - Втроем. Я вполне уверена, что вы в состоянии меня сберечь, - тем более никто не будет знать, кто я такая. Можете взять оружие и надеть доспехи, но прикройте все это дорожными плащами, и чтоб никакие, поцелуй их Кент, гербы из-под них не светились. Жду вас у Нижних ворот к следующему гонгу.

* * *
        Проскользнув под опускной решеткой, перейдя ров по деревянному мосту и смешавшись с толпой за наружной линией стражи, Адер перевела дыхание.
        Она решилась оглянуться через плечо, сама не зная: проверяет, нет ли погони, или просто хочет напоследок посмотреть на родной дом - на крепость, больше двух десятилетий хранившую ее жизнь. Изнутри трудно было оценить величие Рассветного дворца: изящные залы, приземистые храмы, вьющиеся садовые дорожки открывали взору по кусочку зараз. Даже центральная площадь, рассчитанная на пять тысяч застывших по стойке смирно солдат и потрясавшая самых искушенных иностранных послов, была лишь малой частью целого. Об истинном масштабе дворца можно было судить лишь снаружи.
        Стены цвета темной крови тянулись в обе стороны, на сколько хватало глаз. Если бы не зубцы и не сторожевые башни, их можно было принять за древнюю складку земли, а не творение рук человеческих: отвесные скалы, неприступные и непобедимые, возносились над головой на пятьдесят футов. Они и без защитников представляли бы серьезную преграду для любого врага, но первыми бросались в глаза не они, потому что позади высился лес изящных башен: Жасминовое Копье и Белая башня, башня Ивонны, Журавль, Парящий зал, - и каждая была достойна короля. В другом городе любая из этих построек стала бы главной достопримечательностью, а в Аннуре, в Рассветном дворце, они выглядели добавкой, диковинкой, капризом заскучавшего архитектора. Глаз скользил мимо них и выше - к немыслимой высоте Копья Интарры.
        Двадцать лет Адер прожила во дворце, а эта башня все не укладывалась в голове. Отчасти из-за размеров. Шпиль, казалось, пронзал небесную твердь, царапая синеву небес. Подъем на вершину Копья, начатый до рассвета, занимал почти все утро, а в минувшие годы, бывало, одряхлевшие императоры поднимались не один день, ночуя на обустроенных площадках для отдыха.
        Эти путевые станции были более поздними сооружениями. Все, что находилось внутри башни, - лестницы, перекрытия, внутренние помещения - к немыслимо древней постройке умудрились добавить люди. Изначальными были в ней лишь стены - стены, вытесанные или выкованные из прозрачного, как зимний лед, вещества крепче закаленной стали, гладкого, словно стекло. Изнутри открывался вид прямо сквозь стены - на улицы и дома Аннура и за город, за Разбитую бухту, дальше на запад, до моря Призраков. Люди со всей империи и из-за ее границ стекались поглазеть на эту огромную мерцающую иглу. Высясь в самом сердце Рассветного дворца, она наравне с легионами и флотом внушала людям представление о несокрушимой мощи Аннура.
        «А в нескольких сотнях шагов - вот это», - подумала Адер, поворачиваясь к дворцу спиной.
        Вокруг, буквально в тени безупречных стен, протянулись длинные ряды питейных заведений и борделей, жмущихся друг к другу халуп, в которых дыр было больше, чем досок, а перекошенные дверные и оконные проемы занавешивали грязным тряпьем. В таком разительном контрасте была своя логика: династия Малкенианов оставляла за собой право при осаде города снести все на пятьдесят шагов ото рва. Осад сотни лет как не случалось, но богатые горожане остерегались строить здесь добротные дома и отодвигали их подальше от стен, чтобы какой-нибудь разрезвившийся император не сжег их под предлогом защиты империи. Потому окрестные улицы и переулки были нищими и шумными, пропахли подгоревшей дешевой свининой, прогорклым маслом, устричной пастой и куркумой, и ко всему этому примешивался острый соленый запах моря.
        Прежде Адер, как и приличествовало ее положению, покидала дворец только через Императорские ворота, открывавшиеся на запад, на дорогу Богов, и сейчас она просто застыла, силясь привыкнуть, разобраться в нахлынувшей на нее какофонии. Она вскинулась, заметив вдруг направляющегося к ним мужчину - соколятника с подвешенной к шее деревянной миской, полной полосок почерневшего мяса. На полпути незнакомца перехватил Фултон - шагнул вперед и буркнул что-то, мотнув седеющей головой. Торговец приостановился, взглянул на торчащую из-под плаща эдолийца рукоять меча и, сплюнув на щербатую мостовую, свернул в сторону и стал высматривать других покупателей. Тем временем их догнал Бирч.
        - Через Кладбищенский квартал? - спросил он. - Или вдоль канала?
        - Через Кладбища спокойнее, - ответил Фултон, многозначительно покосившись на Адер. - Нет таких толп, меньше отребья.
        Эта часть города уходила на запад по крутому холму, когда-то, как явствовало из названия, целиком отданного под погребения. Однако город рос, земля дорожала, и состоятельные торговцы с ремесленниками, продававшими свой товар на Сером рынке и вдоль дороги Богов, понемногу стали застраивать участки между кладбищами, пока весь холм не превратился в лоскутное одеяло. Среди склепов и могил выросли ряды зданий с прекрасным видом на Рассветный дворец и гавань за ним.
        - Через Кладбища долго, - твердо возразила Адер.
        Из дворца она выбралась, но еще чувствовала, как красные стены нависают над ней, а хотелось сбежать подальше, затеряться в городском лабиринте, да поскорее. Чтобы не выдавать эдолийцам своих намерений, Адер пока не доставала повязку, а полагалась на скрывавший лицо и глаза глубокий капюшон. И нетерпеливо дергалась, не слишком надеясь на скудный маскарад.
        - Чтобы до полудня побывать на Нижнем рынке и вернуться, надо идти по каналу. Дорога почти прямая и нет подъема. Я и раньше так ходила.
        - Только с гвардейским эскортом, - напомнил Фултон.
        Он и за разговором не забывал контролировать взглядом толпу и правую руку держал поближе к мечу.
        - Чем дольше будем спорить, - заметила Адер, - тем дольше я пробуду вне дворца.
        - А здесь мы вроде сидячих уток, - добавил забывший о привычном легкомыслии Бирч. - Тебе решать, Фултон, но я бы лучше двигался, чем торчал на месте.
        Старший эдолиец проворчал что-то невнятное, проследил суровым, пристальным взглядом изгибы уходящего на запад канала и недовольно кивнул.
        - Давайте через мост, - решил он. - На южном берегу меньше движения.
        Миновав каменный пролет, он занял место слева от принцессы, а Бирч пристроился в нескольких шагах правее, между Адер и водой.
        Этот канал, как два десятка других, змеившихся по городу, служил проезжей дорогой. Его заполонили суда: челноки, баржи, узкие «змеиные» лодки, нагруженные то плетеными корзинами, то открытыми бочками. Сбывая товар людям на берегу, лодочники принимали монеты в лукошки на длинных ручках и тем же путем передавали покупки: фрукты, рыбу, листья та или цветы. На обоих берегах толпился народ: перегибаясь через каменную ограду набережной, люди выкрикивали заказы. Если человек ронял что-то в воду, что случалось не так уж редко, полуголые уличные мальчишки, дрожавшие на берегу, прыгали за потерей и устраивали злые потасовки за право вернуть хозяину промокшее добро.
        Без двух десятков разгоняющих народ стражников идти приходилось медленней, чем бывало. Ростом Адер почти не уступала Бирчу, но ей недоставало сил, чтобы расталкивать толпу. Фултон с каждым шагом все заметнее напрягался, держался все настороженнее, и Адер тоже занервничала; выскользнув из ловушки красных стен, она угодила в толчею потных тел, в шумную сумятицу, бившую по ушам тысячей голосов.
        К тому времени как они вырвались на сравнительно спокойную площадь перед Прудом, у Адер по спине текли струйки пота. Дыхание спирало в груди, она прерывисто выдохнула. По сравнению с набережными, площадь казалась и широкой, и относительно свободной: на просторном квадрате из каменных плит люди стояли отдельными группами. Наконец-то ей видно дальше, чем на шаг вперед. Стало легче двигаться и дышать. Как избавиться от Фултона с Бирчем, Адер пока не представляла.
        «Решай-ка поскорей, - велела она себе. - Не брать же их с собой!»
        Она оглядела Пруд: протянувшийся на сотни миль канал Атмани здесь широко разливался и расходился на полдюжины малых русел, доставлявших воду и лодки в разные части города. Здесь покачивались на якорях многие десятки узких суденышек, разгружавшихся на плоты, или подскакивали на волнах лодки-бочонки, чтобы затем взять новый груз для доставки на юг, в Олон и к озеру Баку.
        Адер задержалась, рассматривая эти суда. Насколько проще было бы выбрать одно из них, шагнуть на палубу, заплатить капитану за еду и роскошную каюту и плыть себе на юг, мысленно репетируя беседу с тайно объединившимися Сынами Пламени и с их вождем - державшимся в тени Вестаном Амередадом. Лодка во многом безопаснее, чем полная случайностей дальняя дорога: ни любопытных глаз, ни разбойников, ни лишних встреч. Соблазн был велик… Велик и совершенно безумен.
        Адер еще издали различила строгую форму податных инспекторов, представителей ее же министерства: те расхаживали по берегу, осматривая выгруженные тюки и бочки. Узнать ее на таком расстоянии не могли, а все же она поглубже спряталась в капюшон. Ран уже сегодня обнаружит побег своей ручной зверюшки, но, направляя погоню, будет исходить из того, что она поступит как изнеженная принцесса. К завтрашнему утру подручные кенаранга заполонят дорогие гостиницы и таверны. Они допросят капитанов в морской гавани и прочешут весь Пруд, разнюхивая о прячущей глаза молодой женщине с полными монет карманами.
        У Адер плечи стыли при мысли о преследователях, о сотнях людей ил Торньи, обыскивающих город, - и потому она едва не взвизгнула, когда Фултон, подступив, крепко взял ее за локоть.
        - Не крутите головой, министр, - тихо проговорил он. - За нами следят. - Он бросил взгляд на напарника. - Бирч, внимание на северо-восточный квадрант.
        Адер хотела повернуться, но Фултон нетерпеливо одернул ее.
        - Не оборачивайтесь! - прошипел он.
        Кожу Адер закололи иголочки страха.
        - Ты уверен? - спросила она. - Кто там?
        - Уверен. Не знаю. Двое рослых мужчин. Сейчас они зашли к торговцу та.
        Чтобы не оглядываться, Адер принялась рассматривать толкущийся перед ней народ. Она не представляла, как Фултон в этом столпотворении умудрился распознать два лица. На широкой площади собрались, должно быть, тысячи людей: по пояс голые горшечники, скрючившиеся под тяжелой ношей; стайки разряженных в яркие шелка женщин, явившихся из Кладбищенского квартала посмотреть на новинки, пока товары не унесли на Серый рынок; развалившиеся у фонтана нищие; погонщики в широкополых соломенных шляпах, ведущие сквозь людскую гущу невозмутимых водяных буйволов. Увяжись за ними половина аннурского легиона, Адер в такой толпе и не заметили бы.
        - Вдоль канала на запад сотни людей проходят, - зашептала Адер. - В этот час у всех дела на Пруду. Не следили же они все за нами?
        - Не в обиду будь сказано, министр, - ответил Фултон, упорно направляя ее к югу, к одной из вливавшихся в широкую площадь улочек, - но вы знаете свое дело, а я свое.
        - Куда мы идем? - резко спросила Адер.
        Вопреки приказу эдолийца, она решилась оглянуться через плечо: приотстав на два десятка шагов, Бирч с серьезной миной на мальчишеском лице оглядывал лавки.
        - Это же направление на юг, а не на запад! - возмутилась Адер.
        - На Нижний рынок уже не пойдем. Там небезопасно.
        Адер набрала воздуха в грудь. Весь ее план держался на том, чтобы продвинуться на запад, за просторную площадь, и перейти один из широких мостов канала Атмани. А если кто-то заметил, как она выходила из Рассветного дворца, если и на городских улицах за ней следят, тем более надо спешить.
        - Коль уж нас преследуют, лучше идти вперед, - сказала она. - Собьем их со следа на Нижнем рынке.
        Фултон ожег ее взглядом:
        - Нижний рынок - мечта наемного убийцы: всюду толпы, обзор перекрыт, а за шумом собственного голоса не услышишь. Я и раньше не хотел вас туда пускать, а уж теперь и подавно. Можете, вернувшись во дворец, дать мне отставку. Пусть меня лишат меча, если сочтете нужным, но до того, пока оружие при мне, я за вас отвечаю и буду отвечать. - Он крепче сжал ее локоть. - Не останавливайтесь. И не бегите.
        Адер оглянулась на Бирча, который неуловимыми для нее движениями подавал какие-то знаки. Вид у младшего эдолийца был угрюмый, а Фултон коротко кивнул напарнику и снова потеснил ее к ближайшей улице.
        - Куда мы? - прошипела Адер.
        Вернуться в Рассветный дворец невозможно. Ил Торнья узнает о ее отлучке, да еще при таких странных обстоятельствах. Узнает, что она выходила переодетой, всего с двумя стражниками, и потребует объяснений, а объяснять она не готова. Даже если чудом удастся скрыть неудавшееся путешествие, эдолийцы больше не выпустят ее за красные стены без полноценной охраны.
        - Куда ты меня ведешь? - проговорила она, смутно понимая, что в голосе слышится паника.
        - В надежное место, - ответил Фултон. - Есть тут одна лавочка.
        - В твоей Кентом тронутой лавочке мы будем как в ловушке.
        - Только не в этой. Она наша. Мы там хозяева. Называется «Кроличья нора», как раз для таких случаев.
        Из людской толкотни навстречу им шагнул торговец. Толстяк с чистосердечной щербатой улыбкой запустил руку в висящий на боку холщовый мешок:
        - Огненных яблок, госпожа? Только что из садов Сай-ита, сочные, как поцелуй…
        Он не успел протянуть ей свой товар, потому что вперед выступил Фултон. Эдолиец не обнажал оружия, обошелся без него. Его кулак врезался в мягкую гортань торговца, и тот рухнул мешком.
        - Он же просто хотел что-то продать! - задохнулась Адер.
        Торговец перекатился на бок, забулькал помятым горлом. Эдолийцы не удостоили его и взгляда.
        - Его жизнь я охранять не клялся. Нас мало, а красные стены далеко. Двигайтесь, не стойте.
        Бирч позади опять подавал знаки одной рукой, а другая лежала на рукояти меча. У Адер перехватило дыхание, скрутило живот. Она в ловушке в этом миллионом городе. Доказательством тому твердая хватка Фултона на ее локте. Стоит покинуть площадь - и дальше ни взад ни вперед, бежать будет некуда. Эдолийцы просто хотят ее уберечь, но…
        Она уставилась на Фултона, на его посеревшее лицо. А что, если они не хотят ее уберечь? Здесь, где ее никто не узнает, они могут затащить ее в любой переулок, и конец… Она запнулась на ходу.
        «Они не хотели выпускать тебя из дворца», - напомнил ей внутренний голос, но в ушах звенело.
        Бирч что-то прокричал, рванул вперед, махнул им, торопя за собой.
        Сейчас или никогда, поняла Адер. Не важно, чисты ли намерения эдолийцев, не важно, есть ли за ними слежка, - вернуться - значит выдать себя, а тогда она проиграла.
        «Мой отец мертв, - сказала она себе, - и я его последний клинок».
        И она рывком выдернула руку.
        Фултона перекосило от неожиданности.
        - Министр…
        Но Адер уже развернулась и ринулась на запад, на площадь, к вытекавшему из Пруда каналу. Ей надо было пробежать по мосту, добраться до узкой канавки, уходящей на запад.
        «Всего сотня шагов», - думала она, колотя подошвами по плитам мостовой.
        Сотня-другая шагов - и она спасена.
        - Бирч! - гаркнул эдолиец.
        Младший стражник развернулся, протянул руку, чтобы перехватить Адер, но, растерявшись от ее внезапного рывка, опоздал.
        Принцесса метнулась влево. Подол запутался между колен, она полетела лицом в широкие плиты. Выставила руку - боль ударила в запястье и большой палец, - затем подхватилась и побежала дальше, задрав выше колен коварное платье.
        На Адер глазели все встречные, мелькало лицо за лицом, мужское, женское, - как ряд застывших портретов: изумленный малыш с круглыми карими глазами; лодочник с длинным багром, лицо изувечено шрамом; светловолосый эд с заплетенной в косички бородой до середины груди. Капюшон у нее свалился, открыв лицо, открыв глаза. Люди тыкали пальцами, вскрикивали. Несколько ребятишек увязались следом, вопя: «Принцесса! Малкениан!»
        Она решилась обернуться - сама не зная, кого больше боится, эдолийцев или таинственных преследователей. Фултон с Бирчем бежали за ней, но отстали на десяток шагов. Адер с изумлением поняла, что ее план, хоть и отклонился от задуманного, все же работает. Мужчины были намного сильнее ее, сильнее и быстрее, но под их дорожными плащами скрывались доспехи в четверть их веса. Адер же тяготили разве что кошелек да спрятанная в кармане повязка на глаза.
        «Еще чуть-чуть, - уговаривала она себя. - Еще немножко, а там уже не важно, кто что заметил».
        Она не знала, сколько пришлось бежать, но цель вдруг оказалась перед ней - тот узенький сливной канал, что горожане прозвали Желобком. Желобок не был настоящим каналом - те расходились от Пруда к северу, востоку и западу (широкие, способные пропустить вытянутые лодки, для которых и были вырыты), а эта канавка, не шире шести шагов, вела к крошечному водопаду для отвода излишков воды, чтобы течение в городских каналах было ровнее.
        По прошлым посещениям Пруда и Нижнего рынка Адер помнила, сколько тут возилось веселых голых ребятишек. Прыгнув с мостика, они давали бурной струе унести себя на запад, укрыть за поднимавшимися от самой воды постройками. На вид так просто и даже забавно. Но, взобравшись на широкие низкие перила моста, она окаменела, в отчаянии уставилась на воду под собой. Ей представлялся короткий, всего в несколько футов, прыжок в быструю свежую воду. Как видно, память ее подвела.
        Невесть почему, Желобок из журчащего ручейка, в самый раз для детских игр, преобразился в бурливый шумный поток, бившийся в берега и вздымавший пенные брызги на два человеческих роста. Адер крепче вцепилась в перила. Детей нигде не было видно.
        Весна, сообразила она. Ноги дрожали от бешеной гонки и от нового удара. Она видела купающихся детей ранней осенью, когда вода в канале и Пруду стояла совсем низко. А сейчас, на исходе весны, поток разлился и бешено вгрызался в берега, как обезумевший от голода зверь в свои путы. Адер училась плавать в Изумрудном пруду Рассветного дворца. Девочкой, бывало, упрашивала сопровождающих эдолийцев в тихий день позволить ей поплескаться в гавани. Но такое… Она сомневалась, что сумела бы выгрести в столь бурной воде, даже не измученная погоней, даже без тяжелого платья, которое непременно потянет ко дну. Она уже готова была слезть с перил. Бежать дальше, пешком оторваться от преследователей, затеряться в аннурских улочках и переулках, спрятаться где-нибудь…
        Крик совсем рядом приморозил ее к месту.
        Фултон с Бирчем уже вбегали на мост. Младший на шаг опережал напарника, и оба орали что-то невразумительное. Пешком она от них не уйдет. Не сумеет. Желобок - единственный путь. Адер парализовал страх, она была не в силах ни на что решиться.
        - Делай что-нибудь! - зарычала она самой себе, снова поворачиваясь к бушующей внизу воде. - Шевелись!
        И с криком, в котором вызов смешался с рыданием, она перевалилась через перила и кувырком полетела в грохочущую воду.
        4
        - На карте, дери ее Кент, этого не было! - крикнула с соседнего когтя кеттрала Гвенна, перекрыв высоким голосом шум ветра.
        Валин в ответ ограничился кивком - боялся, открыв рот, прикусить язык клацающими зубами. На Киринах погода уже была в самый раз для купания, но в Костистых горах поздняя весна больше походила на зиму, особенно на высоте в добрую милю. Валин оделся в самое теплое, что у него было, но черный плащ не спасал от пронизывающего ветра.
        Он взглянул сквозь заиндевевшие ресницы, что за долина внизу. Ущелье тянулось с востока на запад, дно между крутыми высокими стенами открывалось, только когда птица пролетала прямо над ним. Кеттрал полдня летали над гористой страной, высматривая среди серой каменной пустыни и льдов приметы затерянного города Рампури Тана. Монах кое-как объяснил Валину, где искать, но без подробностей.
        - Я всего дважды там бывал, - как придурку втолковывал он Валину, - и ни разу не видел его с воздуха.
        Значит, им предстоял долгий и очень холодный поиск. Карты кеттрал были самыми точными в мире: с парящей птицы легко проследить береговые линии и течение рек, но забираться в глубину Костистых гор никому в голову не приходило. Для армии здешние гранитные вершины и заснеженные ущелья не представляли интереса: никто не поведет войска через Кости, да и селений в горах не было, не считая нескольких деревушек рудокопов.
        Валин сказал бы, что в таких северных краях и не могло быть города, но вот меж отвесных гранитных стен ущелья открылись ряды прямоугольных углублений и ровные уступы. Ветра и суровая непогода сгладили работу каменотесов, так что он не враз догадался, что видит лестницы и дымоходы, окна и балконы, наподобие пчелиных сот лепившихся к вертикальной стене. Ассар - тот самый мертвый город Рампури Тана.
        «Наконец-то», - подумал Валин, стискивая зубы, чтобы не дрожать.
        Тронув брата за плечо, он показал вниз. Каден покрепче ухватился за петлю над головой и немного свесился с когтя, заглядывая в ущелье. Для новичка он на удивление хладнокровно переносил полет на кеттрале. Сам Валин, впервые попав на Острова, пугался огромных птиц, а Каден, расспросив, как подниматься на коготь, как высаживаться и как лучше держаться в полете, преспокойно устроился в сбруе и осматривал вершины своими непроницаемыми огненными глазами. Когда под крылом прошла четверть ущелья, он снова повернулся к Валину и кивнул. Гвенна, недовольная соседством делившей с ней птичью лапу Тристе, то и дело шпыняла девушку, заставляя сменить позицию, и больше пугала, чем помогала устроиться надежней и удобней. А разве Тристе виновата, что ничего не понимает в летном деле?
        То, что она не только осталась жива, но и сумела помочь в самую трудную минуту, немало говорило о ее решимости и стойкости, но всему есть предел. Девушка - не солдат, она жрица богини наслаждения. В храме Сьены ее с детства учили играть на лютне, танцевать и разбираться в тонких винах, а не готовили к суровой жизни кеттрал.
        «Ясное дело, - напомнил себе Валин, - я бы выглядел не лучше, потребуй от меня кто сыграть на лютне. У каждого свои слабые места. Разница в том, что паршивая игра на лютне не грозит смертью».
        Гвенна вскоре отказалась от неуклюжих попыток помочь и предоставила Тристе болтаться на холодном ветру как придется. Валин все поглядывал на девушку, замечая, как жалко та ежится, обвиснув в ременной сбруе. Свое превратившееся в лохмотья платье она сменила на мундир убитого эдолийца, и теперь слишком просторная для ее роста одежда хлопала на ветру, как развешанное белье. Но смешной наряд не отвлекал Валина от ее иссиня-черных волос и фиалковых глаз. Рядом с Тристе женщины из его крыла выглядели тусклыми и серыми. Гвенне, впрочем, на внешность было плевать. А вот неловкости она спутнице не прощала.
        О том, что творится на другой птице, Валину даже думать не хотелось. Им повезло, что перебитое крыло предателя Сами Юрла оставило им второго кеттрала, но Талалу пришлось переквалифицироваться в пилота, а Рампури Тан с Пирр остались под ненадежной опекой Анник. Гвенна хотя бы дала себе труд пошпынять Тристе, выправляя ее позу в полете, а снайперша, сколько мог разобрать Валин, вовсе не занималась подопечными, устремив жесткий взгляд на землю и, несмотря на ледяной ветер, держа наготове лук. К счастью, и Рампури Тан, и Пирр сумели приспособиться к сбруе и крепко ухватились за страховочные петли над собой. Не свалились, и на том спасибо.
        «Скоро спускаться», - напомнил себе Валин и, прищурившись, стал высматривать место для посадки.
        Он уже понял, почему это ущелье оказалось пригодным для жизни: оно было глубже, много глубже других. Не узкая треугольная щель, какие пролегали между окрестными пиками, а тысячи футов отвесных стен, затенивших и укрывших от непогоды лощину, в которой зелени было больше, чем бурого и серого: здесь вместо редких кривых пеньков росли настоящие деревья. Когда птицы спустились ниже кромки обрыва, Валин ощутил кожей влажное тепло. От тающих снегов в верховьях тянулись тонкие ниточки водопадов в мерцающей завесе брызг. Радужные струи падали в озеро, от которого по дну ущелья протекала ленивая река. Берега ее поросли травой - не сухими пучками, какие они видели на высоте, а настоящей зеленой травой, которую можно было даже назвать сочной.
        Однако взгляд Валина притягивал город - если слово «город» тут подходило. Ничего похожего он прежде не видел. От уступа к уступу зигзагом тянулись лестницы, а сами уступы не все выглядели так, словно от стены отвалилась большая глыба камня; некоторые были слишком ровными и правильными, как если бы их годы или десятилетия вырубала человеческая рука. В стене рядами зияли грубые прямоугольные дыры - окна жилищ. Отверстия помельче могли служить дымоходами или гнездами давно прогнивших деревянных балок. С высоты трудно было оценить масштаб, но верхний ряд окон поднимался по меньшей мере на сто шагов над долиной - куда выше черных сосен. Ошеломленный масштабами труда, Валин гадал, сколько заняло строительство, сколько мужчин и женщин и сколько лет работали здесь, вырубая себе жилища в камне. Он был солдат, а не инженер. Десятки лет? Сотни?
        Город был красив. И что важнее, удобен для обороны. Вход в ущелье открывался только с востока, и подниматься к нему пришлось бы по ужасно крутому склону. Полсотни человек могли защищать устье ущелья от целой армии, просто скатывая с кручи валуны. На ровных террасах вдоль подножия стен можно было пасти скот и выращивать хлеб, так что, если бы войско сумело все же пробиться в ущелье, городу хватило бы припасов выдерживать осаду хоть вечность. Хороший город, надежный город.
        Почему же он мертв?
        Рампури Тан поскупился на объяснения, и, может быть, к лучшему, потому что некоторые его слова и так встревожили Валина. Как видно, где-то там, внизу, находились кента. Которые в один шаг перенесут Кадена с Таном за полмира отсюда. Все это казалось нелепицей, но, проучившись восемь лет в компании личей, навидавшись, что вытворяли наделенные странными силами Балендин и Талал, побывав в Халовой Дыре, Валин не готов был с ходу отмахнуться от рассказов Кадена. И все же - неплохо бы знать, как выглядит эта штуковина, поцелуй ее Кент!
        Валин надеялся получить описание искомых врат - размеры, очертания, - но Каден, видно, и сам почти ничего не знал о сооружении кшештрим, а монах сказал только: «Найдите город, а к кента я вас приведу».
        - Вот тебе и город, - бормотал Валин, разминая правую руку, чтобы в случае чего удержать меч, и вглядываясь между ремнями креплений.
        Знаком он приказал Гвенне помочь при высадке, потом осмотреть периметр. Гвенна нетерпеливо мотнула головой - она уже ослабила пряжки на сбруе Тристе, подготовив ее к сбросу. Сообщение Лейту Валин передал, натянув сигнальные ремни, - пилот, слегка развернув Суант-ру, направил птицу к подножию скалы в нескольких десятках шагов от лестниц и окон.
        «Хорошо бы город и вправду оказался мертвым», - думал Валин, вглядываясь в наплывающий снизу растрескавшийся камень.
        Сброс прошел легче, чем он ожидал. Монахи выполнили наставления в точности, словно учились не один день; легкую Тристе Валин без труда подхватил на руки, а Пирр в последнее мгновение, когда уже казалось, что вот-вот разобьет себе голову, спрыгнула с когтя и, хихикнув, перекатом вскочила на ноги. Не дожидаясь, пока новички восстановят равновесие, Анник и Гвенна с клинками наголо бросились в разные стороны, проверять периметр: одна - сквозь густую траву, вторая, проворно засветив штормовой фонарь, - в зияющую пасть города.
        - Как мне случалось говорить после затянувшейся попойки, - заметила Пирр, бросая взгляд вперед, туда, где Лейт с Талалом посадили птиц, - меньше было бы лучше.
        - К длинным перелетам нужна привычка, - согласился Валин.
        Он постарался скрыть, что и сам окоченел, болтаясь в сбруе, и продрог до костей на ветру. Считалось, что наемница на их стороне, но люди, которым полагалось быть на их стороне, что-то на удивление часто пытались их убить, и Валин не спешил открывать этой женщине больше самого необходимого. Вместо этого он обратился к Рампури Тану:
        - Скажи, что мы попали куда надо.
        - Город оказался севернее, чем я думал, - кивнул монах.
        - И что это, собственно говоря, такое? - спросила Пирр, запрокидывая голову, чтобы окинуть взглядом стены. - Часть Антеры?
        - Не думаю, что это можно назвать частью чего бы то ни было, - ответил Каден, медленно обернувшись к источенной и выветренной стене. - По крайней мере, теперь.
        Наверху до темноты оставалось еще не меньше часа, но в глубине долины уже сгущалась ночь, и Валин усердно всматривался в полумрак, запоминая местность: водопад, озерцо, узкая река, уходящая на восток. К основанию стен с незапамятных времен обрушивались камнепады, а чуть дальше от подножия густо росли черные сосны, так что в обе стороны видно было всего на сотню шагов.
        Валин обернулся к щербатой стене. С уровня земли внутрь вел единственный проем - в него, словно в беззубый рот, и нырнула Гвенна. На высоте в двадцать-тридцать футов тянулся ряд узких щелей - многие десятки бойниц. Вход окружала грубая резьба - человеческие фигуры, так стертые дождем и ветром, что Валин различал только позы, и то с трудом. Может быть, когда-то здесь изображалась победа, но изуродованные погодными явлениями тела наводили на мысли о поражении и смерти. Из камня торчали ржавые штыри, но петли, которые на них держались, давно пропали, как и сами прогнившие насквозь двери. Все говорило о том, что это место, чем бы оно ни было, давным-давно покинуто.
        Лейт занялся Суант-рой: проверил, не повреждены ли маховые перья, потом осмотрел ведущий край каждого крыла. Птица Юрла ждала в десятке шагов; нахохлившись от подступающего ночного холода, кеттрал посматривал на всех непроницаемым черным глазом. Птица могла носить любого подготовленного человека, и, в теории, она не знала, что крыло Сами Юрла уничтожено людьми Валина, да и не было ей до этого дела. Но это в теории, будь она неладна. Валин готов был молиться Халу, чтобы теория не ошиблась.
        - Им тоже ночной отдых пойдет на пользу, - сказал Лейт, перебирая пальцами хвостовое оперение Ра.
        Валин покачал головой:
        - Не будет им отдыха.
        - Это почему? - обернулся к нему пилот.
        - Ты знаешь призывный и командные свистки для птицы Юрла? - спросил Валин.
        - А как же! Без них что с нее проку?
        - Поднимешь обеих в воздух, - распорядился Валин. - Пусть ходят кругами. Птица Юрла - низко, над самыми деревьями, а Суант-ру подними повыше. Если придется быстро уходить, подзовем.
        - Она устала, Вал, - покачал головой Лейт. - Обе устали.
        - А мы не устали?
        - Мы же собирались этой ночью поспать немножко. Даже на поднимающихся из каньона воздушных потоках тяжело кружить в небе полночи. Много ли нам будет проку с полумертвых птиц?
        - Нам мертвым с них вовсе не будет проку, - сказал Валин. - Надо исходить из того, что за нами погоня. На нас объявлена охота. Охотники - крыло кеттрал, если не два.
        - Почему исходить надо из этого?
        Валин опешил:
        - Мы же теперь преступники. Покинули Острова, ослушавшись прямого приказа. Перебили другое крыло…
        - Которое покушалось на жизнь императора, - тихо напомнил подошедший Талал.
        - Это известно только нам, - напомнил Валин. - С точки зрения Гнезда, мы предатели.
        - Если они сами не предатели, - буркнул Лейт. - Давин Шалиль, или Блоха, или еще кто. Тогда нам и вовсе крышка.
        Валин медленно выдохнул:
        - Не думаю, чтобы Блоха был в этом замешан.
        - Ты сам говоришь, что ублюдок за нами охотится.
        - Говорю, - признал Валин. - Но не думаю, что он участвует в заговоре.
        Он помолчал, соображая, не упустил ли чего, потом предложил:
        - Подумаем вместе. Юрл с Балендином - злодеи, участники заговора, и Шалиль послала их на север.
        - А-а… - кивнул Талал.
        - Что «а-а»? - возмутился Лейт, переводя взгляд с Валина на лича и обратно. - Разъясните по буквам для меня, дурака.
        - Если бы ты желал смерти императору, - сказал Валин, - и мог выбирать между Юрлом и Блохой, ты бы кого послал?
        - А-а… Будь крыло ветеранов в заговоре, Шалиль послала бы их. - Лейт просветлел. - Хорошая новость! Охотники на нашей стороне.
        - Только они об этом не знают, - уточнил Валин, - и вполне могут нашпиговать нас стрелами прежде, чем мы их известим.
        - Плохая новость, - развел руками Лейт. - Все эти за и против меня убивают. И все-таки, если нас действительно выслеживают кеттрал, тем более надо дать птицам отдохнуть. Послушай, Валин, я в кеттралах разбираюсь. Пилотов лучше меня на Островах всего двое: Быстрый Джак и Ши Хоай Ми. Джак завалил Пробу, а Ши Хоай, если ты прав, охотится за нами, так что лучше меня ты не найдешь. А я говорю: дай им отдохнуть.
        Валин нахмурился в темноте, попробовал поставить себя на место Блохи. Смешно сравнивать себя с Блохой, но он упрямо пытался.
        - Тут суть не в мастерстве пилота, Лейт. Вопрос тактики. На их месте я бы постарался первым делом снять птиц. Спустить нас на землю. Нами, бескрылыми, они смогут крутить как захотят. Я этого не допущу.
        Лейт широко развел руками:
        - А ты видел, через какие горы мы летели? Возьмись даже все гребаное Гнездо их прочесывать, много ли шансов, что нас найдут?
        - Все Гнездо меня не волнует, - ответил Валин, сдерживая злость. - Меня волнует Блоха. Он, как ты помнишь, тем и славен, что делает невозможное. Поднимай птиц в воздух. Одну пониже, другую повыше.
        Сцепившись с ним взглядом, Лейт чуть помедлил и примирительно вскинул руки:
        - Ты беспокойный сукин сын, Валин уй-Малкениан.
        - Твое дело - летать, - заметил Валин, - мое - беспокоиться.
        Пилот фыркнул:
        - Держи! - Он кинул Валину какую-то вещицу. - Раз уж ты так переживаешь, получи один свисток. У крыла Юрла было два.
        Через несколько минут Лейт закончил осмотр кеттралов. К тому времени, когда он снова поднял их в небо - бесшумные черные силуэты на фоне звезд, - вернулась Анник. Она выбежала неторопливой рысцой из-за купы черных сосен, держа стрелу на тетиве.
        - Нашла кого? - осведомился Валин.
        Она покачала головой:
        - Ни огня, ни дыма, ни мусора, ни отходов не замечено.
        - Да уж, городок не процветает, - согласился он, снова оглядываясь по сторонам.
        - Я же сказал, город мертв, - вмешался Тан.
        - Точно, чтоб его! - добавила, выступив из дверного проема, Гвенна: фонарь - в одной руке, обнаженный короткий меч - в другой.
        - Есть там что-нибудь? - обратился к ней Валин, пропустив мимо ушей слова монаха.
        Рампури Тан в полном праве иметь свое мнение, но Валин уже однажды чуть не погубил себя и крыло неосторожностью. И не собирался задерживаться в незнакомом городе, живом или мертвом, не предприняв никаких мер.
        Гвенна пожала плечами:
        - Все, что не гниет: ножи, горшки, браслеты. А, еще кости. Кентова пропасть костей.
        - Где?
        - Везде. Как будто здешних бедолаг перебили за завтраком.
        Валин хмуро обратился к монаху:
        - Итак, мы сами убедились: здесь пусто. Но что это «здесь»? Что погубило местных жителей?
        - Это Ассар, - ответил Тан. - Город первых людей.
        Гвенна коротко взлаяла - рассмеялась. Валин был бы рад расспросить Тана, откуда ему все это известно и почему город не отмечен ни на одной карте империи, но спускалась ночь, а они еще не нашли надежного укрытия. Гвенна с Анник - хорошие разведчицы, но Валин хотел до полной темноты собрать всех на удобной для обороны позиции. Он и в кромешной тьме неплохо видел и мог действовать - его явное преимущество, - но другим членам крыла не так повезло в Халовой Дыре, а остальные, не кеттрал, будут совсем слепы.
        - Ладно, об этом после. А сейчас… - он указал на скальную стену, - идем внутрь, поднимаемся, находим место с окном на ущелье - мне нужно видеть долину.
        Лейт шевельнул бровью и ткнул в сторону Тана большим пальцем:
        - Он говорит, город древнее самой земли, а ты хочешь разбить лагерь в растрескавшейся скале. Нельзя ли найти место, где ничего не рухнет нам на голову?
        - Я хочу забраться повыше, - ответил Валин.
        - Чего ради? За крысами будешь гоняться?
        Валин проглотил резкий ответ:
        - Да, за крысами. Это утес, Лейт. Скалы сами собой не падают.
        Пилот обвел рукой следы камнепадов на дне долины - там попадались валуны величиной с сельский домик.
        - Скала крепкая, - заверил Тан, - а кента внутри.
        Как будто это все решало.
        - То, что нам нужно, - кивнул Валин. - Ну, двигаемся. Свет уходит, а мы здесь раскудахтались.
        Кеттрал припустили легкой рысцой. Пирр и монахи на несколько шагов приотстали. Валин был уже на полпути к стене, когда сообразил, что Тристе осталась на месте. Она стояла на большой поляне, озиралась, блестя в меркнущем свете круглыми, как фонари, глазами, и стягивала на груди не по росту большую одежду.
        - Тристе! - окликнул ее Валин. - Идем.
        Она будто не услышала, и тогда он, ругнувшись себе под нос, повернул обратно. Плохо уже то, что собственное крыло оспаривает его решения - но те хоть умелые бойцы и понимают в тактике, - а всю дорогу до Аннура нянчиться с девчонкой… Эта мысль испарилась из головы, едва девушка повернула к нему лицо, словно смотревшее из зыбкого сна.
        - Тристе, - позвал он, вглядываясь в это лицо. - Тристе!
        Она наконец увидела его. Слезы, навернувшись на глаза, отразили последнее золото заката.
        - Ты здорова? - Валин тронул ее за локоть.
        Она кивнула, вся дрожа:
        - Да. Просто… не знаю. Здесь такое грустное место.
        - Ты замерзла, устала. Пойдем внутрь.
        Она помедлила, но все же повернулась к древнему городу и позволила увести себя к скале.

* * *
        Снаружи скала казалась прочной: гладкая поверхность выветрилась и выщербилась, ставни, если были на окнах, давно рассыпались в прах, но очертания дверного проема выглядели четкими, отвесы более или менее сохранились. Однако стоило шагнуть под резную притолоку, Валин увидел, что и здесь время и тление совершили свое тихое злодейство. Хоть костяком города и служила скала, зубила и резцы строителей не могли преградить дорогу воде и ветру. С немыслимой высоты стекали по скале ручейки. Вода, чистая и холодная, зимой наверняка замерзала, и лед за столетия отколол целые глыбы камня, отделив их от стен и потолка щелями. Местами проход загромождали обломки величиной с лошадь, а под ногами коварно перекатывались осколки помельче.
        В глубине пещеры в ноздри бил запах сырого камня и лишайников. Через двадцать шагов в пугающей тесноте, испещренной бойницами для стрелков и дырами-убийцами, коридор вывел в высокое просторное помещение, отчасти естественное, отчасти выбитое в камне, - видимо, своего рода преддверие. В стенах еще держались крепления для факелов, а посередине, растрескавшаяся, но не утратившая изящества, красовалась большая чаша для воды. Когда-то зал, наверное, производил впечатление гостеприимства, а то и величия, но сейчас показался пустым и холодным, да и для обороны был слишком велик.
        Из него вели дверные проемы - черные прямоугольники в темной стене, а вдоль боковых стен тянулись наверх широкие каменные лестницы. Они ничем не отличались друг от друга, поэтому Валин, не сумев выбрать, повернулся к Тану:
        - Нам по которой?
        Никто не отозвался.
        - Все мы любим красивые интерьеры, - снова заговорил Валин, переждав и оглядывая спутников, - но отсюда ведет с десяток дверей, а у нас не хватит ни людей, чтобы приставить к каждой, ни материалов, чтобы их заблокировать. Так что если вы уже налюбовались архитектурой…
        - Валин, - подал наконец голос Каден. - У тебя есть фонарь? Я здесь собственной руки у самого носа не вижу.
        Валин чуть не огрызнулся со злостью: сперва надо забраться повыше, а уж потом думать об освещении, - но тут же спохватился - брат не преувеличивал. Его глазами зал виделся смутным и полутемным, но ориентироваться вполне можно было. Остальные же таращились в полную темноту.
        «Сларновы штучки», - сообразил Валин, холодея при мысли о гнусной чернильной жиже черного яйца в глотке.
        - Конечно, - сказал он, отбрасывая воспоминания и нашаривая в мешке оружейный фонарь.
        Валин зажег его и поднял повыше. В мерцающем свете зал выглядел еще мрачнее. Облупившаяся на стенах и потолке штукатурка засыпала пол и обнажила камень. В нескольких шагах от них пол провалился, дыра зияла темнотой погреба. Строители, как видно, не только пробивались вверх, но и рыли вниз, и Валину нисколько не улучшило настроения открытие, что он стоит на истлевшем своде подземелья и что опора под ногами изрыта туннелями.
        «Как тысячу лет держалось, - сказал он себе, - так и одну ночь продержится».
        - Нам туда, - произнес Тан, указав на лестницу слева.
        Валин глянул на монаха, кивнул и, достав из ножен один из широких мечей, стал подниматься.
        Лестница изящно огибала зал, а под самым потолком ныряла в узкий, но высокий проем. Валин прижался к стене, пропустив Тана вперед, и стал отсчитывать пролеты в надежде запомнить путь наружу. Все здесь неприятно напоминало Халову Дыру, и, хотя темнота ему не мешала, все эти повороты туда-сюда, открывающиеся по сторонам камеры и змеящиеся коридоры морочили голову. Вскоре он утратил представление, какая дверь ведет наружу, а какая - в глубины земли. Добравшись до просторного зала, из которого во все стороны разбегались новые ходы, Валин остановился:
        - Надеюсь, ты знаешь дорогу, монах.
        - Долина там, - указал Каден.
        - Как ты понял?
        - Монахи давно обучились этому трюку, - пожал плечами Каден.
        - Не доверяю я трюкам, - буркнул Валин, но Тан уже выбрал коридор.
        - Он прав, - бросил монах через плечо. - И кента уже близко.
        Трюк, как выяснилось, работал. Шагов через сорок они вынырнули из туннеля на широкий уступ. В сотне футов над ними скальная стена плавно изгибалась, образуя естественную крышу, защищавшую от дождя и снега, но не препятствующую свету и воздуху. После давящей темноты водянистый лунный свет показался ярким, слишком ярким. Валин шагнул к краю: обрыв в полторы сотни футов отгораживали остатки низкой стены. Они уже поднялись над вершинами сосен, с высоты взгляду открывалась вся долина. Валину видны были лунные блики - серебряные монетки на речных струях. Порыв ветра ударил в плечо, но он не отступил от края.
        - Здесь были скамьи, - сказал Талал.
        Отколовшись от остальных, лич осматривал темные углы:
        - И прямо из скалы бил фонтан. Облицовка почти стерлась, но вода еще течет.
        - Они вырубили сток, - показала Тристе, - и чашу.
        - Кто-то здесь хорошо устроился, - добавил Лейт, оглядывая большое строение на дальнем конце уступа.
        Это здание, в отличие от оставшихся позади залов и туннелей, было не вытесано в камне, а выстроено, точно крепость, на самом краю обрыва.
        «Нет, - поправился Валин, отметив высокие окна и широкие проемы дверей. - Не крепость. Скорее, дворец».
        Здание занимало половину площадки, поднималось на четыре или пять этажей, так что крыша почти упиралась в гранитный выступ.
        - Огромный домина, - вставил пилот, - и при нем сад на полтеррасы.
        - Где эти кента? - спросил Валин, медленно поворачиваясь кругом и сам не слишком понимая, что высматривает.
        - Внутри, - ответил Тан.
        - Нам подойдет, - кивнул Валин. - Идем внутрь.
        - Я думал, тебе нужен обзор, - проворчал пилот.
        - Мне нужен обзор, - согласился Валин, - но я не хочу, чтобы видели меня. В этом дворце есть окна. И кента в нем. Обоснуемся там.
        Дворец, даже обветшавший и осыпающийся, не обманул ожиданий. Он не походил на кроличьи норы нижних туннелей: здесь потолки были высокими, фигурные окна щедро пропускали лунный свет и прохладный ночной воздух. Нет, это не укрепление, но к чему укреплять свое жилище тем, кто поселился на отвесной скале без малого в две сотни футов?
        - Наверх!
        Тан махнул рукой на широкую центральную лестницу с раскрошившимися перилами.
        - Мне казалось, мы и так наверху, - скрипнул Лейт. - Говорят, нехорошо слишком возноситься.
        - И это слова пилота крыла! - заметила Гвенна.
        - Как вы думаете, что здесь было? - спросил Каден, проводя ладонью по камню.
        Валин только плечами пожал:
        - Королевский дворец. Или храм. Или гильдейский зал, если в городе правили купцы.
        К его удивлению, Тристе покачала головой.
        - Сиротский приют, - сказала девушка так тихо, что он подумал, не ослышался ли.
        - Приют? - удивилась Пирр.
        Убийца с самой высадки выглядела скорее заинтересованной, нежели озабоченной, но руку далеко от ножей не убирала.
        - Жаль, что там, где я выросла, не заботятся так о сиротах.
        Тан, не слушая наемницу, повернулся к Тристе и впился в нее взглядом:
        - Откуда тебе это известно?
        В поисках поддержки она оглянулась на Кадена, потом указала туда, откуда они пришли, - на дверной проем:
        - Над входом вырезано. Разве никто не видел?
        Валин покачал головой. Ему, в сущности, было плевать, склад здесь размещался или бордель, лишь бы был хороший обзор, хватало выходов и потолок не грозил обвалиться на голову. А вот Рампури Тан сверлил девушку своим пустым непроницаемым взглядом.
        - Покажи, - сказал он.
        - Мы поднимаемся наверх, - распорядился Валин. - Хочу установить периметр до полной темноты.
        Тан повернулся к нему:
        - Так устанавливай. А девушка пойдет со мной.
        Валин прикусил язык. Монах не входил в его крыло и ему не подчинялся. Можно было настаивать, но Рампури Тан не из тех, кто уступает давлению, а каждая минута, потерянная в споре, увеличивала их уязвимость. Кроме того, от монаха исходило чувство опасности - что-то такое было в его манере держать необычное копье и в холодной невозмутимости взгляда. Валин полагал, что, дойди до драки, сумеет его убить, однако проверять это не хотелось, да и причин не было.
        - Ладно, - отрезал он. - Я вас прикрою. Только быстро.
        Они нашли надпись там, куда указала Тристе. Слова, рябые от щербин, наполовину скрывал лишайник. Валин прищурился, пытаясь разобрать буквы, и понял, что язык ему незнаком. На Островах учили много языков, но эти значки казались чужими: резкие, угловатые - такие удобно вырубать резцом, а не выводить кистью. Вздернув бровь, он обратился к Тристе:
        - Можешь прочитать?
        - По-моему, да.
        - Что там написано? - требовательно спросил Тан.
        Она стояла в глубокой тени, разглядывая притолоку и вздрагивая от внезапно подступившего ночного холода. Валин уже ждал, что девушка признается в непонимании языка, но она, поначалу запинаясь, заговорила на удивление певучим, музыкальным голосом:
        - Йентайн, на си-йентанин. На си-андреллин, эйран.
        Звучало это так же странно, как выглядели выбитые в камне знаки, и Валин обернулся к Тану. Лицо монаха по-прежнему ничего не выражало. Познакомившись с хин, Валин начал понимать, как много значили для него чуть заметные проявления человеческих чувств. Прищур глаз, побелевшие костяшки пальцев, напряженные плечи - все это он умел читать, различая знаки воинственных намерений, покорности, гнева или спокойствия. А монахи, особенно Тан, были для него словно белые листы, вычищенный палимпсест, хранящий абсолютную пустоту.
        - Что это означает? - спросил Валин, главным образом чтобы разбить хрупкое молчание.
        Тристе сдвинула брови и почти без запинки перевела:
        - Дом для тех, у кого нет дома. Не имеющим семьи - любовь.
        Пока они разговаривали, подошла Пирр и, поджав губы, оглядела надпись:
        - Не проще ли было выдолбить просто: «Приют»? А еще лучше: «Дети».
        - На каком это языке? - спросил Валин.
        Тристе замялась, покачала головой.
        - На кшештримском, - не дождавшись ее ответа, заговорил Тан. - Точнее сказать, на этом наречии кшештрим общались с первыми людьми.
        Валин поднял бровь:
        - Жрицы Сьены читают на кшештримском?
        Тристе прикусила губу:
        - Я не… да, наверное. Нас учили многим языкам. Мужчины бывали… отовсюду. Со всего света.
        - То есть ты его выучила на случай, если придется ублаготворять кшештрим? - уточнила Пирр. - Я в восхищении.
        - Я не лейна, - ответила ей Тристе. - Я не проходила посвящения…
        Она осеклась, а надпись теперь разглядывала, словно ядовитую змею.
        - Ну и ладно, - сказал, помолчав, Валин. - Учить языки всегда интересно.
        Он пробежался взглядом по всей стене, и волоски на предплечьях встали дыбом: на дальнем краю уступа, в ста шагах от него, в черном проеме что-то мелькнуло. Ни света, ни звука - просто что-то беззвучно шевельнулось в темноте и исчезло так быстро, что он усомнился, не обманывает ли его зрение. Это могло быть что угодно: занесенный ветром листок, надутая полоска ткани. Нет там никакой ткани, вспомнил он. Гвенна с Анник заверили: все сгнило, кроме твердых предметов. Остались одни кости.
        В Костистых горах водились звери: скалистые львы, медведи и множество мелких и не столь опасных животных. Кто-то мог устроить логово в скалах. Или увязаться за ними. В любом случае они беззащитны здесь, перед входом в приют, освещенные собственным фонарем. Бросаться на тени - верный способ промахнуться, но вот стоять на открытом месте…
        - Все наверх, - приказал он. - Лейт, Гвенна, проверьте первый этаж. Талал и Анник - верхние. Гвенна, раскидай вокруг свои штучки.
        Он еще раз оглянулся через плечо туда, где заметил промельк: ничего. Неподвижная тихая ночь.
        - Живо! - рявкнул Валин, повернувшись к своим.
        5
        Адер чуть не все утро просидела под мостом, скукожившись, прижавшись к каменной облицовке и стуча зубами на свежем весеннем ветру. Она вся дрожала под промокшим сукном, и влажные волосы, сколько она их ни выкручивала, холодили загривок. На солнце высохла бы скорее, но, пока не высохнет, надо скрываться в тени. Промокшую женщину на улице непременно заметят, а Фултон с Бирчем станут всех расспрашивать - нельзя, чтобы ее кто-то запомнил.
        Ожидание было хуже холода. Каждая новая минута - в плюс эдолийцам на организацию погони, уходить от которой она не была готова. Сколько будет сохнуть платье? Она представления не имела. Всю жизнь каждое утро рабыня приносила ей свежевыстиранную одежду, она же каждый вечер забирала грязную. Адер не знала, не придется ли ей весь день трястись под мостом.
        Она закусила губу. Выбора нет. К ночи эдолийцы будут прочесывать оба берега Желобка, начиная с места, откуда она спрыгнула, и под мостами посмотрят. К ночи надо уйти далеко, еще лучше - к полудню, а одежда, сколько ни торопи, быстрее не высохнет. Дрожа и ежась, Адер пыталась обдумать план на ближайшие несколько часов, предусмотреть трудности и слабые места.
        Трудности были очевидны. Первым делом надо сообразить, как добраться до дороги Богов неизбитой, неограбленной и неизнасилованной. Она рискнула одним глазком выглянуть из-под моста. Далеко ли унес ее поток, пока она пыталась выкарабкаться на берег, Адер не знала, но покосившиеся стены, узкие улочки, вонь отбросов и несвежей еды подсказывали, что она попала в городские трущобы, возможно даже в Ароматный квартал. Где-то рядом громко переругивались мужчина и женщина: она пронзительно взвизгивала, он грозно рычал. В стену ударилось что-то тяжелое, разлетелось вдребезги, и голоса смолкли. Еще ближе лаяла собака, никак не хотела угомониться.
        Онемевшими пальцами Адер вытянула из кармана лоскут муслина. Повязала вокруг головы. В густой тени моста ей мало что было видно - разве что собственную руку перед носом и отражение солнца в воде (там, где струя не успела нырнуть под каменную арку), а еще смутные очертания подгнивших опор. Она знала, что видно сквозь повязку будет плохо, но, помнится, когда испытывала ее в своих покоях, такой слепой не была. Повозившись немного, примерив тряпку и так и этак, она в конце концов вовсе ее сорвала, распутала узел и начала все заново.
        Если повязка сползет, ей конец. Если развяжется, ей конец. Тени домов сдвигались вдоль канала, а она все сражалась с тряпицей, перевязывая снова и снова, пока не нашла единственно возможный способ. Не слишком хорошо, но жить можно. Придется. Она осторожно потрогала платье: влажное, но уже ни капли не выжмешь. Грань между осторожностью и трусостью уловить трудно, но Адер чувствовала, что приближается к ней.
        - Вставай, - тихо велела она себе. - Вылезай. Пора уже.
        Адер высунулась из-под моста: никого. Она с облегчением перевела дыхание, разобрав только двух женщин шагах в двадцати вверх по улице: одна волокла увесистую бадью, другая сгибалась под тяжестью бесформенного мешка на плече. Адер обрадовалась: на ярком солнце сквозь ткань повязки она смогла разглядеть, хоть и смутно, что это именно женщины. Желобок унес ее на запад, значит храм Света лежит где-то севернее. Адер еще разок осмотрела себя, помедлила и вышла из-под моста.
        Вокруг Рассветного дворца все улицы были вымощены камнем. Одни, как дорога Богов, - большими известняковыми плитами величиной с повозку, которые заменяли каждые двадцать лет, когда колеса и потоки воды вымывали в них глубокие колеи. Другие, попроще, мостили кирпичом или булыжником, а по сторонам тянулись открытые сточные канавы. Но никогда еще Адер не ступала по улице вовсе без мостовой, без труб или канавок для отвода стоков, и теперь, когда нога по щиколотку утонула в грязи, принцесса похолодела от ужаса. Оставалось надеяться, что это просто грязь, хотя зловоние намекало на кое-что похуже.
        Она выдернула ногу. А потом сжала зубы и опасливо шагнула, выбирая кочки повыше и потверже, сторонясь рытвин и колеи. Идти пришлось медленно, но все же она умудрилась не оставить в грязи башмаков и понемногу продвигаться в ту сторону, где с отчаянной надеждой угадывала север, - пока смешок за спиной не заставил ее обернуться.
        - Чё, боимся башмачки изгваздать?
        Пока она смотрела под ноги, выбирая дорогу, и подтягивала подол платья, чтобы не измазать в лужах, к ней пристали двое парней. Эти шлепали по грязи босиком и думать не думали о брызгах на штанинах. Один небрежно держал на плече багор, другой нес простую корзину. Канальные крысы, сообразила Адер.
        Кое-кому удавалось прожить, хоть и скудно, торча на мостах и вылавливая из воды проплывавший мусор. Адер выросла на рассказах об Эммиле Короле Нищих, якобы выловившем из воды сундук жемчуга и ставшем первым богачом Аннура. Этим двоим не так посчастливилось. Корзина была пуста и, судя по впалым мальчишеским щекам, пустовала давно. Юнец с багром ткнул в Адер пальцем. У него были короткие волосы и острая мордочка хорька. И ехидная улыбочка. У Адер свело живот.
        - Говорю, чё, боишься башмачки замарать? - Он запнулся, только сейчас заметив повязку. - Чё это у тебя с глазками?
        Не зазубри она ответ, повторяя его сотни раз, так и застыла бы с разинутым ртом. А теперь сумел выдавить:
        - Речная слепота.
        - Речная слепота?
        Багорщик покосился на приятеля - пухлого парнягу с головой-тыквой. Тыквоголовый глянул на нее и сплюнул в грязь.
        - Речная слепота… - повторил первый, повернувшись к ней.
        Адер кивнула. Парень снял багор с плеча и помахал у нее перед глазами:
        - Видала? Это что?
        - Я кое-что вижу, - ответила ему Адер. - Только от света больно.
        Она отвернулась, надеясь, что приставалы отвяжутся, но не прошла и пяти шагов, когда багор зацепил ее за подол. Пришлось остановиться.
        - Погоди-погоди, - приговаривал первый юнец, подтягивая ее поближе и разворачивая к себе лицом. - Какой парень оставит красотку марать башмачки в грязи? Да еще слепую, бедняжку.
        - Я не совсем слепая, - отвечала Адер, пытаясь отцепить юбку от крюка. - Я справляюсь.
        - Прошу, - не отставал юноша, помахав своему спутнику. - Мы сейчас как раз без работы. Дай проводить тебя хоть до Делленской площади. Оттуда дорога лучше.
        - Не могу.
        - Вот корзина, - настаивал он.
        Корзина была шириной в полный обхват - можно запихнуть все, что выловишь из канала. И ручки крепкие, деревянные.
        - Плюхай свой зад сюда, а мы с Орреном донесем.
        Адер замялась. Эти двое ее пугали, но она уже поняла, что страшится почти всего за пределами красных стен: канала, узких улочек, криков и хлопающих дверей, людей с вызовом во взгляде. Весь этот Кентом клятый мир приводил ее в ужас, но не могут же все жители Аннура быть разбойниками и насильниками? Она напомнила себе, что не только богачи бывают достойными людьми, и попробовала посмотреть на себя со стороны: перемазанная грязью девица, вслепую пробирающаяся по коварной улице. Вдруг они просто решили ей помочь?
        - Давай, - приставал парень - Тоща как вожжа, невелика тяжесть.
        Он снова ткнул пальцем в корзину.
        Адер набрала воздуха в грудь и кивнула. Может, они и по доброте захотели ей помочь, но, скорее, надеются на горсть медных монет, которые возместят неудачу на канале. Паланкины в городе встречаются на каждом шагу, а что такое эта корзина, если не бедняцкий паланкин? Она подумала о спрятанном в потайном кармане кошельке. Коль скоро они рассчитывают на монету-другую, у нее тысячу раз хватит им заплатить. К тому же после бегства от гвардейцев, плавания по реке и трясучки под мостом у нее подгибались ноги. Хорошо бы проехаться хоть немного.
        - Ладно, - сказала она. - Только до площади. Спасибо вам за доброту.
        Парень с багром подмигнул и снова указал ей на корзину.
        Адер уже сделала к ней два шага, когда услышала голос:
        - Здесь не ваша территория, Виллет. Если я, конечно, не заплутал. Помнится, вы работали к югу от Финкова разъезда.
        Подняв голову, она увидела незнакомца - тот стоял на перекрестке в нескольких шагах от них. Повязка мешала рассмотреть, но, кажется, он был постарше канальных крыс. Может, лет на десять старше самой Адер - высокий, поджарый и красивый, хотя лицо и грубовато. Она прищурилась, привыкая к тени. Глубоко посаженные глаза и морщины на лбу под коротко остриженными волосами придавали ему пугающую суровость. На спине он нес большой солдатский ранец и одет был хоть и не по-военному, но в кожу и толстое сукно. Взгляд Адер метнулся к мечу у него на боку.
        Юнец с багром помолчал и развел руками:
        - Лехав! Давно не видались. Мы просто хотели оказать госпоже услугу - донести до Делленской площади…
        - Услугу, - повторил Лехав. - Так это теперь называется?
        Теперь Адер понемногу пятилась от корзины и от солдата. Она понятия не имела, где этот Финков разъезд, зато слова о «территории» и «работе» прекрасно поняла. Она угодила в чуждое ей место, а появление солдата, загадочные переговоры и его взгляд из-под тяжелых век совсем ее запугали.
        - Просто помочь хотели, - закивал Виллет. - Тебя это никак не касается, Лехав.
        Солдат долго мерил ее взглядом, оглядывал с головы до ног, как выставленную на продажу рабыню, и наконец снова пожал плечами:
        - Пожалуй, что и никак. - Он опять повернулся к крысам. - Только не забывайте: узнай Старый Джейк, что вы работаете на его улицах, и кто-нибудь выудит из канала ваши трупы вот этим самым багром.
        Он было отвернулся, но Адер вскинула руки:
        - Постой!
        Солдат задержался, глянул на нее через плечо. Она на ходу подбирала слова:
        - Они хотят меня ограбить!
        - Как пить дать, - кивнул он.
        - Ты должен мне помочь, - выдохнула Адер, пораженная его равнодушием.
        - Нет. - Он спокойно покачал головой. - Не должен. Эта парочка заберет твои монеты, а в остальном останешься цела.
        Лехав бросил взгляд на крыс:
        - Или вы за последние годы заделались насильниками?
        Оррен, сплюнув себе под ноги, впервые подал голос:
        - Если и так, не твое дело.
        - Нет! - поспешно вмешался Виллет, примирительно разводя руками. - Конечно нет, Лехав. У нас же самих есть сестры. Просто облегчим милой госпоже кошелек и проводим своей дорогой.
        Кивнув, Лехав обратился к Адер:
        - Тебе еще повезло. Поймай тебя люди Старого Джейка… - Он шевельнул бровью. - Точно тебе скажу, не хотел бы этого видеть.
        Адер вся дрожала, горячее дыхание толчками вырывалось из груди. Она почувствовала себя беспомощной жертвой в западне: ноги увязли в грязи, платье облепило бедра. Покой Аннура охраняли тысячи стражников, их обязанностью было предотвращать именно такие происшествия. Рассветный дворец ежегодно тратил на охрану тысячи солнц. Стоит пройти полсотни шагов по Кладбищам или Утесам - и увидишь пару стражей порядка в начищенных доспехах. Только вот здесь не Кладбища.
        - Подожди! - Она бросила отчаянный взгляд на меч у бедра Лехава. - Ты солдат. Ты ведь солдат? Из легионов? Ты присягал охранять граждан Аннура.
        Лицо Лехава застыло.
        - Напрасно ты вздумала учить меня соблюдать присягу. Много лет, как я ушел из легионов. Нашел службу почище.
        Адер бросила взгляд через плечо: Виллет глаз не сводил с Лехава, а вот Оррен уставился прямо на нее, его, словно прорезанный ножом, рот кривился в жестокой ухмылке. Черствый солдат пугал Адер, но он хотя бы, кажется, не желал ей зла. На этой улочке не встретишь стражников, не дождешься спасителя. Если она не уговорит Лехава помочь, никто другой не поможет. Этот человек знаком с канальными крысами, но, очевидно, им не друг. Если бы только придумать, как вбить между ними клин! Она силилась собраться с мыслями, тупыми и неповоротливыми от страха.
        - Все правильно, Лехав, - говорил между тем Виллет. - Чего тебе тратить время на ребят вроде нас? Ты ведь из этого дерьма вылез.
        - Иногда я в этом сомневаюсь, - покачал головой солдат.
        Он, поджав губы, осмотрел грязную улицу, гнилые заборы, узкую полоску неба наверху.
        - Этот город прогнил насквозь, - сказал он больше самому себе. - Как и вся империя.
        Он долго молчал, прежде чем снова покачать головой и отвернуться от них.
        - Ну, Виллет, Оррен, бывайте!
        У Адер сжалось сердце. Язык лежал во рту полоской сухой кожи.
        Виллет, не скрывая облегчения, ощерился в улыбке:
        - Как-нибудь свидимся, Лехав.
        - Не свидимся, - отрезал солдат.
        И тогда, словно россыпь отдельных фишек на доске ко сложилась в позицию, Адер поняла: солдат, нашедший себе «службу почище», уходит, чтобы никогда не вернуться, с мечом у бедра и ранцем за спиной…
        - Прошу тебя! - отчаянно выпалила она. - Во имя Интарры, умоляю!
        И Лехав снова остановился, устремил на нее непроницаемый взгляд:
        - Что тебе до богини?
        Все правильно, уверилась Адер, чувствуя, как ее захлестывают облегчение и ликование. Дело еще не сделано, но путь к нему она видит.
        - Она - мой путеводный свет, - произнесла Адер слова старинной молитвы. - Огонь, согревающий лицо, искра во мраке.
        - Воистину, - без выражения ответил солдат.
        - Я паломница, - уверенно сказала Адер. - Иду в храм Света. Хотела пристать к другим паломникам. Я ухожу из Аннура в Олон.
        Рядом с ней нервно дернулся Виллет:
        - Даже не думай, Лехав.
        Солдат нахмурился:
        - А вот пожалуй, что подумаю. - Он снова обратился к Адер: - Одежда на тебе не паломничья.
        - Как и на тебе, - возразила она. - Я собиралась купить. Сегодня, на дороге Богов.
        - Врет она, - процедил сквозь зубы Оррен. - Врет сучка. У нее ж ничего нет - ни мешка, ничего.
        Но эту ложь Адер заготовила заранее, слова так и посыпались с языка:
        - Нельзя было ничего брать. Дома бы узнали. Пришлось выбираться ночью.
        - Что ты здесь делаешь? - спросил Лехав. - В этой части города?
        - Я заблудилась, - всхлипнула Адер (слезы выжимать не пришлось). - Хотела к рассвету выйти на дорогу Богов, но в темноте заблудилась.
        - Брось ты ее, - пробурчал Оррен. - Иди своей дорогой.
        Солдат поднял глаза к узкой полоске синевы над ветхими домишками, словно утомился смотреть на все это: на крыс, на грязь, на вонючую улицу.
        Пожалуйста, умоляла про себя Адер. Ноги дрожали, отнимались. Хотелось бежать, но по этой грязи она не сделала бы и десятка шагов. Пожалуйста!
        - Нет, - заговорил наконец солдат, - не пойду я своей дорогой.
        Он стоял, подцепив большими пальцами лямки ранца, и даже не покосился на свой меч.
        - А вдруг мы и тебя кокнем? - подал голос Оррен. - Возьмем да и кокнем обоих.
        - Попробовать вы, конечно, можете.
        Виллет побелел, покрепче ухватил багор и попятился, заерзав по грязи, в то время как его приятель подался вперед, выставив перед собой нож и беспокойно облизывая губы. Лехав высвободил одну руку и молча положил ладонь на рукоять меча.
        Позже, вспомнив его движение, Адер отчетливо поняла, что все решила простота его жеста, полное отсутствие наигрыша. Вздумай он дразнить тех двоих, угрожать, все могло повернуться иначе. Но застывшая в неподвижности рука на потертом яблоке рукояти - ни единого лишнего движения - выражала готовность сражаться и убивать, не отвлекаясь ни на что другое.
        Тянулись мгновения, сердце отбивало удар за ударом. А потом Оррен плюнул в грязь и злобно, испугано скривился.
        - Да хер с ним! - буркнул он, мотнул головой и повернул обратно к мосту.
        Виллет еще чуть помедлил, развернулся к Адер и злобно толкнул ее в грязь.
        - Мокрощелка тухлая, - прорычал он и, озираясь через плечо, бросился следом за приятелем.
        Лехав задумчиво смотрел на распластавшуюся в гнусной жиже Адер. Помогать ей он и не думал.
        - Спасибо, - выговорила она.
        Адер поднялась на колени и с трудом выбралась из грязи, безнадежно пытаясь отряхнуть платье.
        - Во имя богини, благодарю тебя.
        - Если ты врешь, - ответил солдат, - если ты не паломница, а просто прикрылась именем Интарры, я сам отберу твои монеты и не поленюсь сделать крюк через весь город, чтобы вернуться на это самое место и оставить тебя Виллету с Орреном.
        6
        Кости говорили достаточно красноречиво. Широкие переходы и узкие комнатки приюта были усыпаны костями - детскими скелетиками, сотнями и сотнями скелетов: одни принадлежали почти подросткам, другие - младенцам с ребрышками тоньше Каденова мизинца. Годы перемололи и раскрошили большую часть, но сохранилось довольно маленьких фигурок - по углам и в коридорах или цеплявшихся друг за друга под лестницами, - чтобы рассказать о пронесшемся здесь внезапном и невообразимом ужасе.
        Каден пытался расспросить Тана, но Валин торопил их наверх, да и старший монах после непонятной заминки перед входом, казалось, спешил на последний этаж, к ожидавшим там кента. Кадену, и на лестнице продолжавшему расспросы, Тан ответил пустым взглядом.
        - Думай о настоящем, - изрек он, - не то канешь в прошлое.
        Все поднимаясь, Каден старался последовать его совету: высматривал таящуюся опасность и неожиданные угрозы, пытался плыть в струе мгновений, словно лист по реке, но взгляд поневоле все обращался к скелетам.
        В памяти пузырями всплывала полузабытая история Атмани - блестящей империи, основанной личами и сокрушенной их же безумной алчностью. Рассказывали, что они, впав в безумие, стирали с лица земли целые города, но их империя, если детские воспоминания не обманывали Кадена, не выходила за пределы Эридрои. Ее границы лежали в тысячах миль от Костистых гор, к тому же атмани правили спустя тысячелетия после исчезновения кшештрим. Перешагивая через очередной распростертый скелет, он уставился на крошечную, сжатую в кулачок руку.
        «Может, болезнь? - уверял он себя. - Что-то вроде чумы».
        Только жертвы чумы не прячутся в чуланах и не баррикадируют двери. Чума не рубит надвое маленькие черепа своих жертв. Кости были древними, но, переступая через скелеты, Каден понемногу разбирал их историю. Никто не пытался вынести тела, сложить их для сожжения или погребения, как бывает, если после бойни остались выжившие. И даже сквозь бездну времени он распознавал панику внезапного нападения.
        В памяти неотступно вставал Патер - мальчишка, зажатый в латной перчатке Ута, кричащий Кадену: «Беги!» - даже на острие широкого клинка эдолийца. Челюсти заныли, и только тогда Каден понял, как крепко их стискивал. Он собрал напряжение в легких, выдохнул его вместе с воздухом и призвал на место умирающего Патера образ живого мальчика: вот он мелькает меж камней у ашк-ланской трапезной, вот ныряет в Умберский пруд, вот фыркает, выныривая. Каден поиграл этими воспоминаниями, а потом притушил их, возвратив все внимание к мерцающему огоньку фонаря и скользящему по древним стенам и хрупким костям лучику.
        Хорошо, что оба, Валин и Тан, стремились к одной цели - на верхний этаж, хотя причины спешить у них были разные. Валин, как видно, думал о лучшей позиции для обороны, но там же, по словам монаха, находились и кента. Кадену не было дела то того, в чем они сошлись, лишь бы ему не пришлось снова облачаться в императорскую мантию, чтобы загасить очередной спор. Он страшно устал - устал бежать, сражаться, лететь, - и мертвый город тяжело давил на него. Ему любопытно было увидеть кента, любопытно было услышать рассказ Тана о городе, но пока что хватало заботы переставлять ноги по ступеням широкой лестницы.
        Четверо кеттрал из Валинова крыла догнали их в широком коридоре верхнего этажа. Оружие все держали в руках.
        - Есть угроза? - бросил через плечо Валин слегка звенящим от напряжения голосом.
        - Смотря что считать угрозой, - ответил пилот.
        Лейт напоминал Кадену Акйила: та же бесшабашность и улыбка похожа.
        - Я видел крысу примерно с Анник. Анник, конечно, невелика ростом, а все же…
        - Здесь все того и гляди развалится, - перебила болтуна Гвенна.
        - Прямо сейчас? - спросил Валин.
        Гвенна поморщилась - Каден не взялся бы судить, от слов Валина или от недовольства зданием.
        - Может, и не прямо, - наконец признала она.
        - Если никто не станет здесь скакать, - добавил Лейт.
        - И не вздумает спускаться по лестницам, - добавил лич.
        - А что не так с лестницами? - удивился Каден.
        - По дороге я зарядила нижний пролет, - мрачно усмехнулась Гвенна. - Два «фитиля» и подправленные «звездочки». Попробуй кто подняться, останки придется совком отскребать.
        - Разумно ли это? - Каден бросил взгляд на зияющие в кладке трещины.
        - Слушай… - Гвенна ткнула в него пальцем.
        - Гвенна, - рыкнул Валин, - ты говоришь с императором!
        Мгновение казалось, что девушка, вопреки предостережению, продолжит резкую отповедь, но она все же опустила палец, изобразив нечто вроде салюта.
        - Ну так передай этому императору, - заявила она, оборачиваясь к Валину, - пусть себе императорствует, а подрывное дело оставит мне.
        Валин напрягся, но Каден взял его за плечо. Он не слишком понимал, насколько яростно следует заявлять свой новый титул и полномочия. Ясно, что ему не убедить в своем праве на власть весь Аннур, если даже горстка солдат под командой собственного брата смотрит на него с презрением. А с другой стороны, он, если не считать Тристе, самый беспомощный в их маленьком отряде. Обидно, но так и есть. Чтобы в нем увидели императора, надо вести себя как император. Он плохо представлял, как это делается, но затеять перебранку в темном коридоре - явно неподходящий способ.
        - Договоримся так, - кивнул он Гвенне. - Я тебе не мешаю, но, когда все утрясется, ты мне кое-что разъяснишь о своем оружии. В обычных обстоятельствах я бы поимператорствовал, но сейчас есть вещи поважнее.
        Гвенна сощурилась, проверяя, не шутит ли он. Но Каден выдержал ее взгляд, и тогда она фыркнула от смеха.
        - Кое-что могу показать. Чтобы ты нечаянно нас всех не подорвал. Вряд ли ты много хуже брата, - добавила она, мотнув головой в строну Валина.
        Каден улыбнулся.
        - Спасибо за доверие, Гвенна, - отозвался Валин. - Еще какие новости снизу? Движения не замечено?
        - Если не считать остромордой близняшки Анник, ничего, - ответил Лейт.
        Валин чуть расслабил плечи:
        - Хорошо. Все к фасаду здания, кроме Лейта. Ты проверь пустые комнаты на этаже.
        - Крыс поискать? - уточнил пилот.
        - Да. - Голос Валина посуровел. - Поискать крыс.

* * *
        Выходящая на фасад комната была больше остальных, протянулась на всю ширину здания. В помещении было несколько высоких, открытых в ночь окон; по обоим концам его располагались большие камины, правда заваленные насыпавшимися из дымоходов обломками камня и штукатурки. Ветра и непогода сорвали угол крыши - сквозь дыру был виден изгиб скалы, - и в отверстие врывался ледяной сквозняк.
        Каден постоял в растерянности, высматривая кента. В голове у него сложился образ чего-то большого, величественного - вроде ворот Богов в Рассветном дворце - из мрамора, или полированного кровавика, или из оникса, - но ничего такого большого или величественного здесь не было. Он прищурился на слабый луч фонаря. Здесь вообще ничего не было.
        - Талал, тебе среднее окно, - быстрым движением указал Валин. - Пока совсем не стемнело, осматривай весь уступ. Гвенна, проверь, можно ли зарядить пол так, чтобы разом выбить кусок.
        - Я этот Кентом деланный пол пинком прошибу, - отозвалась она, ковыряя ногой разбитую штукатурку. - А ты просишь взрывчатку подложить. Помнится, меня еще в Гнезде учили не спать на снарядах.
        Валин повернулся к подрывнице лицом. На скулах вздулись желваки, но голос оставался ровным.
        - А мне помнится что-то о двух путях отхода с любой оборонительной позиции. Ты зарядила лестницу, враг по ней не пройдет, и это хорошо. Но и мы не выйдем, а это уже не так хорошо.
        - Если они не войдут, зачем выходить нам?
        - Гвенна, - Валин взглядом указал на пол, - берись за дело. Если мы все взлетим на воздух, обещаю, что погожу умирать, пока ты не отвесишь мне тумака.
        - О Светоч Империи, - поклонилась Валину Гвенна и взялась за тюк со взрывчаткой. - Уже бегу, мой благородный вождь!
        Прозвучало это резко, однако Каден заметил, что яду в ее тоне поубавилось. Теперь происходящее выглядело не серьезной ссорой, а шутливой перепалкой.
        Валин покачал головой:
        - Брось уже это дерьмо, Гвенна. - Он ткнул большим пальцем в Кадена. - Вот он, Светоч Империи. Мы здесь просто расчищаем ему путь. И кстати, о пути…
        Валин обернулся к Тану, разводя руками:
        - Где же эти врата?
        Тан указал на стену. Каден прищурился, подошел на несколько шагов ближе. И понял, что кента здесь - поднимаются почти до самого потолка, но выстроены, если это слово тут годилось, заподлицо со стенной кладкой. Рама арки оказалась на удивление тонкой, шириной не более ладони, а такого материала Каден еще не видел: гладкое серое вещество, похожее и на камень, и на сталь. Изящный изгиб свода был скорее выведен на стене, чем выложен, и свет лился на него странно, будто не от фонаря в руке Валина, а от другого, невидимого источника.
        - Какой смысл строить ворота прямо в стене? - удивился Валин.
        - По ту сторону не стена, - ответил Тан. - Там ничего нет.
        - Это многое объясняет, - буркнул Валин, нагибаясь за обломком.
        Он раз-другой подбросил его на ладони и без замаха швырнул в кента. Камень лениво перевернулся в воздухе, вошел под арку и вдруг… обратился в ничто.
        Других слов для описания Каден не подобрал. Не было ни всплеска, ни эха, ни вспышки. Он знал, чего ожидать, и все равно что-то глубже и древнее рассудка сжалось в нем при виде твердой, вещественной частицы мира, канувшей в небытие.
        Валин ничем не выдал смущения:
        - Похоже, работает.
        Тан на него даже не посмотрел. Он заранее взял у кого-то из кеттрал фонарь и теперь поднял его повыше, обводя пальцем очертания арки, словно в поисках трещин.
        - Куда они ведут? - спросил Валин.
        - Никуда, - ответил старший монах.
        - Очень полезная штука.
        - Они принадлежат Пустому Богу, - покачал головой Каден. - Твой камень теперь ничто и нигде.
        «И очень скоро, - напомнил он себе, чувствуя пробирающий насквозь холод, - я последую за этим камнем».
        - А что будет, если я туда запрыгну?
        - Ничего.
        - Тебя послушать, не так уж и страшно.
        - Значит, ты не понимаешь, что значит ничто, - ответил Тан, осмотрев раму ворот до самого пола и выпрямившись. - На этой стороне все чисто.
        - Чисто? - переспросил Каден.
        Монах обернулся к нему:
        - Кента, как и любые ворота, можно загородить или снабдить капканами. Поскольку те из нас, кто в них пройдет, вынуждены идти вслепую, это небезопасно.
        - Засада, - понимающе кивнул Валин. - Ясно. Ловушки ставят в самом узком месте.
        - Кто бы мог расставить тут ловушки? - удивился Каден. - Многие ли знают об их существовании?
        - Немногие не значит никто, - ответил Тан, отворачиваясь к вратам. - Я проверю ту сторону.
        - А это не опасно? - спросил, покачав головой, Валин.
        - Опасно. Но необходимо. Если не вернусь до восхода Медвежьей звезды, эти кента не годятся. Тогда меняйте курс, и побыстрее.
        Каден кивнул. Он бы и дальше расспрашивал о вратах, о ловушках, о странном городе, в который они попали, - городе, которого нет на картах, - но глаза Тана уже стали пустыми, и, не дав Кадену времени заговорить, старый монах шагнул в кента.
        Несколько мгновений после его исчезновения длилась тишина. Ветер хлестнул сквозь дыру в потолке, погнал по неровному полу пыль и мусор. Каден уставился на врата, принуждая сердце биться медленно и ровно.
        Наконец Пирр, вздернув брови, произнесла:
        - Любопытно.
        Присягнувшая Черепу медленно обошла комнату, заглядывая в дымоходы, изучая кладку стен, обводя пальцами проемы окон:
        - Не представляю, чтобы мой бог такое одобрил.
        - Почему бы и нет? - спросил Каден. - Смерть есть смерть.
        Она усмехнулась:
        - Вопрос в том, кто убивает.
        Не слушая их, Валин указал на то место, где исчез Тан:
        - У нас на Островах те еще ублюдки водятся, но этот… - Помотав головой, он обернулся к Кадену. - Снова скажу: летать на птице опасно, но эта штука во сто крат опаснее.
        - Этой штуке, - Каден постарался, чтобы в голосе звучало побольше уверенности, - меня и обучали.
        Если он не сумеет пройти сквозь кента, все годы, проведенные у хин, пропадут впустую. Отец пользовался вратами; ими пользовались все императоры династии Малкенианов. Если он не сможет, значит не из того теста делан.
        - Не так уж много у меня преимуществ, чтобы ими разбрасываться, - добавил он.
        Валин встревоженно наморщил лоб, но все же кивнул и обернулся к Талалу:
        - Что там на уступе?
        - Ничего, - доложил лич. - Ветер гуляет.
        Валин прошел к окну, выглянул и повернулся спиной к проему, обозревая комнату:
        - Хорошо, мы здесь надолго не задержимся - одна ночь всем на отдых. Монахи уходят утром. Мы сразу после них - надеюсь, до рассвета. А пока постараемся устроиться поудобнее.
        Снайперша скептически покосилась на дыру в потолке и зияющие окна.
        - Вряд ли удастся, - бросила она.
        - Мне здесь тоже не нравится, - ответил Валин, - но лучшего места для обороны не найти, а нам нужен отдых. Все окна заплести бечевой и заодно развесить колокольчики вдоль фасада.
        - Вперед, Анник, - сказала Гвенна. - Я по этой развалине ползать не собираюсь.
        - Разве веревки нас защитят? - спросил Каден.
        - Не защитят, - отозвался Валин. - Напрямую - нет. Но если кто-то заденет колокольчики, то обнаружит себя, а бечева на окнах его хоть немного задержит.
        Каден подошел к проему и свесился через подоконник. В темноте он плохо видел, но от окна до скальной полки было не менее сорока футов отвесной стены. Кладка выкрошилась, между камнями образовались щели, и все же непохоже, чтобы здесь мог вскарабкаться человек.
        Анник бросила долгий взгляд на лицо Валина, кивнула и скользнула за окно. Если ей и было неуютно висеть на кончиках пальцев, нащупывая опору ногами, она этого ничем не выдала. Напротив, двигалась легко и свободно, задерживаясь, только чтобы, освободив руку, размотать клубок бечевы и передвинуться дальше. Простой способ, до смешного простой, но, когда она закончила, Каден и сам понял, как путаница веревок может задержать стенолаза и дать им время приготовиться.
        - Если за нами придут кеттрал, они будут готовы к бечевке, - заметила Анник, отряхивая руки от пыли и подхватывая оставленный у стены лук.
        - Они знают все наши приемы, - кивнул Валин, - но это не повод облегчать им жизнь.
        - Пол прочнее всего вон там, - указала Гвенна, раскладывая заряды. - Если собираться всей кучей, я бы выбрала тот край.
        Анник прошла к указанному подрывницей месту и поковыряла носком сапога кучу мусора.
        - Что-нибудь интересное? - осведомился Валин.
        - Те же кости.
        Он покачал головой:
        - Кто-нибудь представляет, что убило этих бедолаг?
        Лучница встала на колени, провела пальцем по щербинкам.
        - Их зарезали, - помолчав, ответила она. - Клинок каждый раз входил между третьим и четвертым ребром - вероятно, в сердце.
        Таким тоном говорят о забое коз, и ее голубые глаза в тусклом свете казались льдинками. Каден следил за ее движениями, пытаясь прочесть мысли в безостановочном движении глаз, в напряжении сухожилий на запястьях, в повороте головы, когда взгляд переходил от скелета к скелету. О чем она думает, глядя на эти истлевшие кости? Что чувствует?
        Монахи научили Кадена наблюдать, он мог бы с закрытыми глазами нарисовать портреты всего крыла, но понимание - дело иное. Он столько лет провел среди каменных гор и словно каменных людей, что с трудом распознавал чувства за словами и поступками и совсем не представлял, как его подавленные эмоции соотносятся с чувствами других.
        Он не утратил способности ощущать страх, надежду, отчаяние, но неожиданное появление эдолийцев и кеттрал, людей, не принадлежавших к ордену хин, показало ему, как далеко он зашел по пути монашества, как сильно сгладились его эмоции долгими годами в холодных горах. Он теперь император; если останется жив, он должен будет вести за собой миллионы людей, а чувства, питающие все эти миллионы, для него непостижимы.
        - А тех, внизу, как убили? - спросил Валин, ткнув пальцем через плечо.
        - Так же, - ответила Анник. - Многие кости истлели, но все равно видно, как это было. Быстро и умело - ни разу не попали по руке или ноге и дважды не били. Каждый удар смертелен. Кто бы это ни был, они хорошо знали свое дело.
        Она поднялась на ноги и пожала плечами, словно больше и говорить было не о чем.
        А вот Тристе застыла в нескольких шагах от нее, приоткрыв рот и уставившись неподвижным взглядом. С тех пор как прочла надпись над дверью, девушка не сказала ни слова: то ли ушла в свои мысли, то ли слишком вымоталась. Она молча поднималась вслед за другими по лестнице, молча шла по длинному коридору, но слова Анник ее словно разбудили.
        - Хорошо? - надтреснутым голосом повторила она. - Хорошо? Что здесь хорошего?
        Она беспомощно обвела руками маленькие черепа, зияющий дверной проем, сквозь который они вошли.
        - Кто убивает детей?
        - Те, кто привык аккуратно доводить дело до конца, - заметила Пирр.
        Убийца прислонялась к оконной раме, скрестив руки на груди и лениво притопывая ногой, словно ждала, пока все наболтаются.
        - До конца? - ахнула Тристе. - Тут, в приюте, перебили спящих детей, а вы говорите «хорошо», говорите «аккуратно»…
        Снайперша пропустила ее вспышку мимо ушей, а Валин тронул ее за плечо.
        - Анник просто оценила качество работы, - пояснил он. - Она не имела в виду, что это доброе дело.
        - Ах качество работы! - Тристе словно выплюнула эти слова и отшатнулась от Валина.
        Она дрожала, тонкие пальцы сжимались и разжимались.
        - Тут детей убивали, а у вас «качество работы»!
        - Такая у нас служба, - произнес Валин; голос звучал ровно, но что-то дикое и неудержимое сквозило в его словах, какая-то сурово обузданная жестокость. - Иначе нам не выжить.
        - Но мы бы могли спеть им отходную, - предложила Пирр; лицо ее не дрогнуло, но в глазах светилась насмешка. - Хочешь, споем отходную, Тристе? Или давайте все обнимемся и поплачем.
        Тристе встретила взгляд женщины и, к удивлению Кадена, выдержала его.
        - Вы отвратительны, - наконец сказала она, обводя взглядом Анник, Валина, весь отряд. - Присягнувшие Черепу, кеттрал, эдолийцы - вы все отвратительны. Все убийцы.
        - Не всем же быть шлюхами, - огрызнулась Гвенна, отрываясь от работы с зарядами.
        Большой зал с отверстыми окнами и открытой небу крышей показался вдруг слишком тесным - так метались по нему гневные голоса и разгорающийся пожар слепых эмоций. Каден пытался наблюдать со стороны, не давая себе погрязнуть в происходящем. Как живут эти люди? Как они разговаривают? Как умудряются что-то разглядеть в этих бурных течениях?
        Тристе открыла рот, но не издала ни звука. Секунда молчания, и она, оттолкнув Анник, выбежала в коридор, по которому они пришли.
        - Осторожней на лестнице! - бодро выкрикнула ей вслед Пирр.

* * *
        Тристе вернулась раньше, чем ожидал Каден: глаза сухие, одна рука жмется к животу, другая - держит меч. С детства, проведенного во дворце, Кадену помнились внушительные клинки: украшенные драгоценными камнями церемониальные, широкие длинные мечи эдолийской гвардии, практичные сабли дворцовой стражи, - но таких он не видел. Металл ясно блестел и казался не сталью, а ломтиком зимнего неба, перекованным в идеальный плавный изгиб и отполированным до тихого сияния. Этот меч был… правильным.
        - Что… - Валин запнулся, повернувшись от темноты за окном на шорох попавшего ей под ногу камешка. - Это еще что такое?
        - Шаэль сладчайший, Вал, - подал голос вернувшийся после осмотра этажа Лейт. - Я думал, хороший командир крыла узнает меч с первого взгляда.
        Валин не ответил пилоту.
        - Где ты это нашла? - спросил он, шагнув навстречу Тристе.
        Та неопределенно махнула рукой в сторону коридора:
        - В одной из комнат. Он был засыпан мусором, но я заметила блик. С виду он не древний. Это из ваших?
        Валин угрюмо покачал головой.
        - Значит, не нас одних занесло в эту задницу мира, - заметил Лейт.
        Пилот шутил, но Каден заметил, как тот сторонится открытой двери, как стреляет глазами по темным углам.
        Выставив руку, Валин отодвинул брата подальше от меча, словно оружие могло ударить и убить само по себе.
        - Анник, обратно к окну, - велел он. - Гвенна и Талал, когда здесь закончим, повторно прочешите этаж.
        - Его только что прочесали, - заметила подрывница.
        - Еще раз, - сказал Валин. - Обращайте внимание на все странное и необъяснимое.
        - А на затаившихся по углам врагов? - поинтересовался Лейт.
        Валин снова промолчал.
        Все это было для Кадена пустым звуком, и он стал снова рассматривать меч.
        - А такие клинки вам знакомы? - спросил он.
        Форма лезвия могла говорить о его происхождении, но он плохо разбирался в оружии и не взялся бы о нем судить.
        - Я видел похожие, - насупившись, ответил Валин. - Манджари иногда используют клинки с односторонней заточкой.
        - Этот не манджарский, - возразила Пирр.
        Она не двинулась с места, но больше не язвила.
        - Может, откуда-то с Менкидока? - предположил Талал. - О том континенте нам практически ничего не известно.
        - Мы в Костистых горах, - напомнил Валин. - Менкидок тысячами миль южнее.
        - Антера ближе, - заметил Каден.
        - В Антере предпочитают широкие клинки, - мотнул головой Валин. - И еще почему-то палицы.
        - Он не антеранский.
        Но на этот раз говорила не Пирр.
        Обернувшись, Каден увидел перед кента Тана - тень в широком балахоне на фоне более глубокой тени и мерцающий в правой руке накцаль. Могучий монах двигался бесшумно, так что никто не услышал его возвращения. Он шагнул вперед:
        - Клинок кшештримский.
        Комнату наполнила холодная, напряженная тишина.
        - Ты, как я вижу, не погиб за вратами, - выговорила наконец Гвенна.
        - Да, - подтвердил Тан, - не погиб.
        - Расскажешь, что там?
        - Нет, не расскажу. Где вы нашли этот клинок?
        Валин показал на дверь зала, а Каден тем временем поспешно складывал в уме все, что успел узнать.
        Тан сказал, что надпись над дверью сделана людьми, только древними. И это здание, этот город выстроены людьми, но кента созданы кшештрим и установлены здесь, посреди заваленного костями поселения. Меч как новенький, но накцаль Тана выглядит так же, а ему, может быть, тысячи лет, этим оружием бились, когда…
        - Их всех убили кшештрим, - медленно заговорил Каден. - Открыли врата прямо в город, минуя стены и оборону.
        Он мысленно вышел из себя и переместился в бесстрастные умы нападавших. Из бешра-ан все выглядело так ясно и разумно.
        - Они явились ночью и первыми убили детей, потому что дети были самым страшным для них людским оружием. Начали отсюда, сверху… - В памяти вспыхнули маленькие скелеты на лестнице. - По крайней мере, некоторые. Расставили ловушки и погнали детей вниз. Убивали на ходу, резали на лестницах и в коридорах, потом вернулись за теми, кто попрятался за дверями или под кроватями.
        Теперь из разума охотников он скользнул в сознание жертв:
        - Почти все дети слишком перепугались, чтобы защищаться, но даже те, кто пытался бежать… - Он безнадежно махнул рукой. - Куда им было деваться? Прыгать со скалы?
        Каден обернулся к окнам, слыша вопли, видя смерть.
        - Кое-кто прыгнул, - проговорил он под тяжелые удары сердца. - Без шанса спастись, но все равно выпрыгивали.
        Дрожа от ужаса погибавших тысячи лет назад детей, он выскользнул из бешра-ан навстречу уставившимся на него глазам.
        - Что это за место? - спросил наконец Талал, обводя комнату взглядом.
        - Я уже говорил, - откликнулся Тан, - это Ассар.
        Валин покачал головой:
        - Почему мы о нем ничего не слышали?
        - С тех пор как здесь дышал последний человек, реки сменили русла.
        - Почему он здесь? - спросил Каден, припоминая подслушанные в детстве, в Рассветном дворце, разговоры о градостроительстве. - Здесь ни порта, ни дорог.
        - Именно поэтому, - ответил Тан и уселся, скрестив ноги, рядом с мечом.
        Несколько мгновений он осматривал оружие, но руки к нему не протянул. Каден ждал продолжения, но монах уже закрыл глаза.
        Лейт уставился на него, перевел взгляд на Кадена, снова на Тана и развел руками:
        - И что дальше? Пришли кшештрим, всех убили. Обронили меч… Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец?
        Тан ничем не показал, что слова пилота его задели. Он не открывал глаз, грудь равномерно опускалась и поднималась.
        Молчание, к удивлению Кадена, нарушила Тристе.
        - Ассар, - выговорила она, и слово в ее устах прозвучало чуть иначе, чем у Тана.
        Она тоже опустилась на пол рядом с клинком и смотрела на фонарь круглыми глазами, словно созерцая что-то, невидимое другим.
        - Убежище.
        - Тоже лейны научили? - спросила Пирр.
        Тристе не отозвалась, даже не взглянула в ее сторону.
        - Ассар, - повторила она и добавила: - Ни кохомелунен, тандриа. На свиата, лаэма. На киена-эккодомидрион, акш.
        Тан распахнул глаза. Он даже не вздрогнул, но положение тела как будто изменилось, появилась в нем… Каден поискал слова. Настороженность? Готовность?
        Девушка все смотрела на клинок своими дивными глазами - рассеянным, открытым взглядом. Она и не заметила, что говорит вслух.
        - Где ты это слышала? - спросил Тан.
        Тристе вздрогнула и обернулась к монаху:
        - Я не… Может, в храме учили?
        - Что это означает? - заговорил Каден.
        Что-то в прозвучавшей фразе пробило самообладание старого монаха, а Каден не привык видеть Тана вне себя.
        - Нет, - сказал Тан, не заметив вопроса Кадена. - Не в храме. Храмов не осталось.
        - Язык надписи внизу она узнала, - напомнил Валин.
        - Она прочла надпись, - поправил Тан, плавным движением поднявшись на ноги. - Маловероятно, но возможно. Многие знатоки еще умеют читать записи кшештрим.
        - Так в чем дело? - не унимался Валин.
        - Этого она не прочла. Сказала по памяти.
        - Ну и умничка, - пожал плечами Лейт. - Красотка - рот разинешь, да еще и с мозгами…
        - Где?.. - Тан сверлил девушку взглядом. - Где тебе встречалась эта фраза?
        - Может быть, в книге, - покачала головой Тристе.
        - Она не из книг.
        - Все это очень впечатляет, - вмешалась Пирр со своего поста под окном, - но драма была бы увлекательней, знай я, что означают эти таинственные слова.
        Тристе покусала губу.
        - В растущей… - неуверенно произнесла она, - в подступающей тьме…
        Девушка поморщилась, досадливо мотнула головой и начала заново, на этот раз с певучестью молитвы или заклинания:
        - Свет в густеющей тьме. Кров для усталых. Кузнечный горн для клинка отмщения.
        7
        Благословение паломников больше походило на зачтение смертного приговора, чем на празднество.
        Начать с того, что Лехав чуть ли не походным маршем гнал Адер в храм Света - лишь с одной короткой остановкой на дороге Богов, чтобы купить у торговцев маленький дорожный мешок, смену одежды, немного сушеных плодов и солонины и, конечно, золотой плащ пилигрима Интарры. Все, как она и задумывала, но Адер рассчитывала осуществить замысел свободной, а не под испытующим взглядом, не дающим времени обдумать следующий шаг. А тут ей чудилось, будто она снова свалилась в Желобок и ее несет неудержимым течением - силой, которая убьет ее при первом же промахе.
        Не то чтобы Лехав был груб или невоспитан. Если не считать угрозы в начале пути, он, шагая по долгой пыльной дороге к храму Света, ограничивался вежливым разговором и расспрашивал Адер о том о сем, но к этому она подготовилась и отвечала заученными словами. Зовут ее Дореллин. Дочь преуспевающего купца. Повязка? Спасает от последствий речной слепоты, постигшей ее год назад. Да, кое-что видит, но с каждым месяцем зрение слабеет. Сперва глаза болели на солнце, а в последнее время приходится защищать их от света пламени, даже от огоньков свечей. Нет, родители не знают, где она. Твердили, что она дура, но она верит богине и убеждена, что паломничество в Олон, к святейшему алтарю Интарры, вернет ей зрение. Нет, всех трудностей пути она не предвидела. Да, готова неделю за неделей идти пешком. Нет, дальше Олона она не собирается и сама не знает, вернется ли в Аннур, совершив поклонение богине света.
        Солдат на ее ответы только кивал, но временами она ловила его взгляд, взвешивающий и оценивающий. И не знала, жалеть или радоваться, что повязка мешает точнее рассмотреть выражение его лица. Оказавшись на широкой площади перед храмом Света, Адер вздохнула с облегчением.
        Храм считался одним из чудес империи - огромное блистающее здание, в котором стекла было больше, чем камня, - и походил на граненый самоцвет, вставленный в землю у дороги Богов, со сверкающими в полуденном свете витражами. Дорога Богов тянулась мимо на восток и на запад, по ней в ряд могли проехать, не сбив выстроившихся по сторонам лотков и лавок, полсотни всадников. Широкий проспект, как ударом меча, рассекал город. Но и храм, и дорога Богов меркли рядом с Копьем Интарры. Башня даже за милю представлялась грозной и невероятной. Жрецы Интарры рады были бы выстроить храм вне ее тени, да только тень эта накрывала весь Аннур, и Адер поймала себя на том, что не сводит с Копья взгляда, что его величие не укладывается у нее в голове. Изнутри Рассветного дворца трудно было оценить его размеры, а глядя на вершину башни с середины дороги Богов, девушка пошатнулась: закружилась голова, словно она падала вверх, в открытое небо. Адер с трудом опустила взгляд на плиты мостовой, потом оглянулась на пристально наблюдавшего за ней Лехава.
        - Не знаю, как тебя и благодарить, - сказала она, протянув ему руку.
        - Благодари не меня, а богиню.
        Адер благочестиво покивала:
        - Наверняка тебя послала сама Интарра. Я вечно благодарна, Лехав.
        Солдат не улыбнулся и не принял ее руки:
        - Ты говоришь так, будто наши дороги расходятся.
        Она поспешно замотала головой:
        - Нет! Нам и дальше идти одной дорогой. - Адер кивнула на толпившихся перед храмом паломников. - Надеюсь, у меня будет время лучше тебя узнать.
        - И я, - отозвался Лехав.
        От его прищура у нее озноб прошел по спине.
        - И я надеюсь лучше тебя узнать, Дореллин.
        В долгое странствие собирались целые толпы: и одинокие молодые люди, запасшиеся лишь легким заплечным мешком, и целые семьи вчетвером, а то и ввосьмером, с нагруженными телегами, где громоздилась шаткая деревянная мебель и съестные припасы, ящики с одеждой и всем, что нужно для новой жизни в Олоне, за сотни миль отсюда. Крестьяне привязывали к телегам свиней, набивали клетки орущими утками, ставили под ярмо двух, а то и четырех буйволов, чтобы тащить всю эту тяжесть. В толпе шныряли тощие псы, принюхивались, ворчали, огрызались друг на друга, не слыша в общем гаме окриков хозяев. Отбывающие и провожающие заполонили дорогу Богов на сотни шагов к востоку и западу от храма, не пропуская ни носильщиков, ни конных.
        «И такое тут каждую неделю», - подумала Адер.
        Смерть Уиниана привела к величайшему за десятилетия движению народа, и она, хоть и читала доклады, представить не могла, сколько уходило людей, пока не увидела огромные толпы. Собрание было задумано как праздничное, как радостные проводы уносящих свою веру в благодатные края - туда, где не будет на них гонений. Оно было задумано как дерзкий вызов, но Адер даже сквозь плотную повязку повсюду замечала отчаяние: в слишком громких шутках мужчин, в слишком частых и усердных хлопках по плечам соседей, в бестолковой бодренькой болтовне, которой люди пытались заглушить страхи и дурные предчувствия.
        - Ты тут зимой будешь морозить свое хозяйство, а я - греться на солнышке у озера в Сиа, - перекрикивал шум молодой парень.
        Рядом с ним другой юноша, наверное брат, уткнувшись лицом в плечо старика, вздрагивал от рыданий.
        Конечно, не каждый мог выдержать такое путешествие: оставались старые и немощные, те, кому не хватало средств на переезд в новый город, и слишком робкие. Через час, после жреческого благословения, родители разлучатся со взрослыми детьми, братья распрощаются с сестрами, расстанутся друзья детства.
        Это зрелище отрезвляло. Какой-то старик никак не мог запрячь упрямую лошадь - он со злостью ударил ее по носу, а потом спрятал в ладонях заплаканное лицо. Двое детей, бледные, с глазами как блюдца, мальчик и девочка, крепко держались за руки посреди столпотворения, разрываясь, как видно, между восторгом и страхом. Олон так далеко! Купеческие караваны добирались до него за несколько недель, лодки по каналам еще скорее, но эти люди - не купцы и не лодочники. Мало кто из них снова увидит столицу.
        «Все из-за меня», - с благоговейным ужасом думала Адер.
        Позорная измена Уиниана представлялась ей превосходным предлогом оскопить церковь Интарры, отобрать права и привилегии, необдуманно дарованные ей сотни лет назад Сантуном Третьим, вернуть уплывший из рук источник дохода и, главное, подрезать крылья воспарившим Сынам Пламени. Она, при поддержке ил Торньи, за пару дней и бессонных ночей набросала черновик Соглашения о союзе и провела закон через все министерства.
        На беглый взгляд договор представлялся честным и даже великодушным со стороны Нетесаного трона: что ни говори, верховный жрец Интарры убил императора, - во всяком случае, все в это верили. Соглашение предлагало условия примирения верующих в Интарру с их империей, предусматривало богатые пожертвования церкви от государства - десять тысяч золотых солнц «во славу богини и ее служителей». Ил Торнья, как регент, сам возложил золотой омофор на сутулые плечи нового верховного жреца.
        Все это, разумеется, было для отвода глаз. Сумма в десять тысяч солнц ошеломит самого богатого купца, но министерство финансов и не заметит ее, округляя счета, - жалкие гроши от денег, на которые трон наложит руки, вернув ежегодный налог на доходы церкви от аренды и на ее земли. Прославление главного храма на дороге Богов отведет взгляды от принудительного сноса малых храмов по всему городу. А уж Имперское Благословение - новшество, требующее, чтобы верховный жрец назначался с санкции императора и в ходе обряда при всем дворе преклонял пред ним колени… Высшие чиновники Рассветного дворца понимали смысл Соглашения, но Адер не их пыталась задобрить: ей надо было убедить простых граждан Аннура, мелких торговцев и ремесленников, рыбаков и крестьян, что Нетесаный трон, как и прежде, поддерживает церковь Интарры, и тихо отпраздновать победу, не опасаясь протестов тех, кто вечно готов кричать о преследованиях за веру.
        У нее почти получилось. Новый верховный жрец Черрел, третий из носивших это имя, был слабодушный книжник со слезящимися глазами. Твердый в вере, он ничего не смыслил в политике и напрочь был лишен честолюбия, делавшего таким опасным Уиниана. Он раз-другой попробовал оспорить вписанные Адер пункты договора, но быстро сдался и явно рад был, что церковь вовсе не вымели из города. Соглядатаи, отправленные Адер в храм, показывали, что Черрел наставляет паству хранить чистоту помыслов и покорность властям. И паства вполне могла бы внять его наставлениям, не замахнись сама Адер слишком высоко.
        Камнем преткновения, как водится, стало особое церковное войско. Пока под рукой верховного жреца, кто бы им ни был, в границах империи - да в самой столице, Кент побери! - оставались тысячи обученных солдат на щедром довольствии, ни о какой покорности, сколько ни преклоняй колени, не могло быть и речи. Сынов Пламени надо было распустить, и Адер написала черновик эдикта о роспуске, оставив всего сотню для «непосредственной охраны храма и вящей славы Интарры». Этот шаг представлялся необходимой мерой предосторожности, вот только последствий его она не предугадала.
        Солдатам нелегко дается возвращение к мирной жизни, и Сыны Пламени не стали исключением. Им было даже труднее, потому что их армейский опыт дополнялся религиозным рвением. Составляя Соглашение, Адер надеялась, что Сыны попросту расточатся - вольются в гильдию пекарей или в рыбацкий флот. Задним числом глупость этих надежд била в глаза. Отец предвидел бы проблему и обошел бы ее, но отца нет в живых, и, если она не исправит того, что натворила, дело скоро запахнет жареным.
        Обошлось без открытого бунта. Поначалу и вправду казалось, что Сыны Пламени просто рассеялись, как дым на ветру. А потом к Адер начали поступать доклады сборщиков пошлины с дороги в Олон: солдаты двигались на юг. Нет, не единым войском, они не маршировали стройными рядами. В ответ на подобную дерзость она была бы вправе выслать легионеров, чтобы принудить их к исполнению условий Соглашения.
        Нет, Сыны Пламени продвигались на юг как зыбкий туман: шестеро - здесь, двое-трое - там, сохранив оружие, но отказавшись от знамен и знаков различия. Сотни и сотни таких, как Лехав, покидали Аннур. Стоял за этим, по всей видимости, негодяй, о котором она прежде слыхом не слыхивала, - некий Вестан Амередад, призывавший людей тихо перебираться в Олон, к древнему престолу Интарры, где находился ее первый храм; призывавший сменить Аннур на святой город подальше от загребущих лап Малкенианов. Исход воинов разжег пыл самых твердых в вере горожан. Вот и двигались на юг караваны - неделя за неделей.
        Катастрофа, думала Адер, вглядываясь в теснящуюся вокруг толпу. Катастрофа для тех, кто бросил свои дома, катастрофа для империи. Она спровоцировала нечто очень похожее на открытый бунт на каждой улице столицы.
        «И какая ирония, - мрачно размышляла Адер, - без этого бунта, поцелуй его Кент, у меня бы против Рана на доске не осталось ни единой фигуры».
        Задуманное казалось чистым безумием - отчаянная попытка использовать беспорядки в империи, чтобы возвратить Нетесаный трон семье. Впрочем, Адер больше пугал не конец династии Малкенианов. Она, хоть и обладала огненными глазами, не питала иллюзий относительно святости своих предков. На протяжении веков ее семья породила десятки императоров, более или менее достойных. Но оставить империю в руках ил Торньи… Это и опасно, и малодушно.
        Мятеж церкви Интарры, при всей его опасности, был ей понятен. Служители Интарры, как и десятки других церквей, жаждали власти. Они возмущались вмешательством государства в те области, которые полагали святыми, а святым они полагали все и вся. Старая добрая история, почти утешительная рядом с необъяснимым ударом ил Торньи.
        Адер не могла понять, зачем кенаранг убил ее отца; не представляла, как он собирался поступить с ней; не знала, не уничтожил ли он уже и братьев и что задумал сделать с империей. Она снова и снова перебирала в голове эти вопросы, рассматривала их под всеми мыслимыми углами, но ей просто не хватало фактов. Возможно, ил Торнья - всего лишь шпион какой-нибудь иностранной державы, переметнувшийся на сторону Антеры, Фрипорта или Манджари. Возможно, он действует в одиночку - стремится развалить империю или просто хочет выдоить ее для себя. Ответов не было.
        Неосведомленность бесила Адер, но она не забыла, сколько раз отец повторял ей: «Часто бывает, что хорошего пути нет. Это не повод стоять на месте».
        Кончилось тем, что Адер, описав круг, вернулась к исходной точке: церковь Интарры, недавно бывшая ей смертным врагом, может оказаться спасением не только для династии Малкенианов, но и для Аннурской империи. Лишь Сыны Пламени были достаточно многочисленны и опытны, чтобы составить серьезную угрозу ил Торнье. Если она привлечет их под свою эгиду, у нее будет собственное войско. Если. Это слово было как приставленный к горлу нож.
        И все же не время трусить. Она уже решилась, уже приступила к делу, бежав от собственной охраны, и теперь оставалось попасть на юг, встретиться с Вестаном Амередадом, покорно признать свою ошибку с Уинианом и попытаться заново собрать армию, которую она так усердно уничтожала. Хорошего во всем этом было мало - разве что исход паломников в Олон позволял ей тайно бежать из города.
        Казалось, пристать к ним будет просто: только и нужно что крепкие башмаки, плащ пилигрима и муслиновая повязка на глаза. Но сейчас, в толпе, живот у нее скручивало узлом. Адер почти не опасалась, что ее узнают, тем более под повязкой: в Аннуре и окрестностях насчитывалось под миллион жителей, и вряд ли кто из паломников часто бывал в Рассветном дворце. С другой стороны, Адер за свою жизнь много раз выезжала с императорской процессией и не счесть сколько дней председательствовала в суде. А всего несколько месяцев назад тысячи и тысячи аннурцев видели ее на похоронах Санлитуна. Остриженные волосы и паломническая одежда казались слишком ненадежной маскировкой перед таким множеством глаз.
        Адер гадала, что будет, если ее разоблачат. Убийство принцессы - безумие, открытая государственная измена, но ведь никто в Рассветном дворце не знает, где она. Собратья по паломничеству могут избить ее в кровь, перерезать глотку и сбросить в канал, а никто и не узнает. В Пруд то и дело выносит трупы. Она представила свое раздувшееся тело, изуродованное лицо. Смотритель канала выловит ее длинным железным крюком, забросит на телегу и скинет в неглубокую могилу за городской чертой, даже не оглянувшись. Пропавшую принцессу так и не найдут. Ран ил Торнья останется на троне.
        Она сжала челюсти, выбросила эту мысль из головы и принялась расталкивать толпу в поисках не слишком перегруженного фургона. Она купила только смену одежды, приличного размера мех для воды, шерстяное одеяло, чтобы укрываться в дороге, да запас фруктов и орехов на случай, если караван день-два будет идти по ненаселенным местам. Груз был невелик, многие из теснившихся на дороге Богов тащили в три-четыре раза больше - и все же кожаные ремни врезались ей в плечи, а мышцы шеи и спины сводило под непривычной тяжестью.
        Оставалось только гадать, скоро ли она привыкнет к дорожным тяготам. Было искушение, скрипя зубами, волочь мешок на себе, но ей делалось страшно при одной мысли о необходимости проходить пешком по пятнадцать миль в день. Многочисленность паломников служила защитой и от ил Торньи, и от разбойников на дороге. Выбившись из сил, отстав от каравана, недолго погибнуть. Лучше заранее позаботиться о себе. За несколько медных светильников какое-нибудь семейство наверняка позволит ей забросить в свой фургон небольшой мешок.
        Большинство телег было нагружено с верхом, к ним и подходить не стоило. Переделанные кареты, казалось, годились больше, пока она не разглядела вблизи, как выпячиваются их борта да прогибаются колеса. Адер мало понимала в экипажах, но эти, судя по всему, не доехали бы и до городских стен - куда там добраться до Олона. Она примеривалась к крестьянской телеге, когда гул разговоров вокруг прорезала свирепая брань:
        - Ты, сухая мошонка, накрест перевязал! А я сказала, прямо! Прямо надо вязать!
        Обернувшись, Адер увидела перед собой тощую старушонку - судя по белым, как кость, волосам, сколотым в узел на затылке, и глубоко прорезанным морщинам на обветренной коже, далеко за восемьдесят. Та громогласно распекала худощавого старичка - да так, что трудно было поверить, что столь трубный глас исходит из этого крошечного тельца. Она, хоть и горбилась, не столько опиралась на свою клюку, сколько тыкала ею в провинившиеся тюки.
        - Кто бы поверил, - не унималась старушка, брызжа слюной, - что наша мамаша нас с тобой из одного брюха выперла. Вот дам тебе по дурной башке да и поеду сама, а ты как хочешь!
        - Тише ты, Нира, - уговаривал, возясь с ремнями, старик. - Мы же теперь паломники. Кругом приличные люди, а ты что говоришь?
        Речь его была точнее и куда вежливее, но голос вздрагивал, и глаза были пустые, словно он только что проснулся или безмерно устал.
        - Пошли эти паломники в твою костлявую задницу! - отозвалась старуха. - Банда кретинов, в жизни не вязавших ярма и не чинивших оси.
        Ее речь вызвала в толпе смутное недовольство. Люди отрывались от дел и сердито оборачивались к ругательнице. Кое-кто хотел было ответить, да сдержался из уважения к ее преклонным летам. Старик на других паломников даже не оглянулся да и на сестру не смотрел. Он неуклюже возился с неправильно затянутыми ремнями.
        Выжил из ума, решила Адер, негодуя на женщину, оскорблявшую беспомощную старость.
        - Я перевяжу лямки, сестра, - тихо проговорил старик, - если ты на минутку оставишь тюки в покое.
        Старуха фыркнула, однако престала тыкать клюкой в поклажу и отвернулась от фургона, высматривая себе новую жертву. На глаза ей попалась Адер.
        - А с тобой что за хрень? - вопросила она, щурясь исподлобья на девушку.
        Адер остолбенела, не зная, как ответить.
        - Слепая? - не отставала старуха. - Или дурная?
        Она шагнула ближе, взмахнула клюкой перед носом у Адер, как лошадник, пугая хлыстом непокорную лошадь.
        - Шаэль сладчайший, мозги-то у тебя не раскисли?
        - Нет, - отозвалась наконец Адер, стараясь говорить потише: старуха и без того привлекала слишком много внимания.
        - Отлично, - бросила та. - Хватит с меня и этого, с жопой вместо башки.
        Она ткнула в брата большим пальцем, возмущенно затрясла головой и снова обернулась к фургону. Адер облегченно выдохнула, но рано, потому что старуха задержалась, выругалась себе под нос: «Пускают же дурех бродить!» - и, словно нехотя, снова обернувшись к девушке, шагнула вплотную:
        - Что у тебя за тряпка на глазах?
        - Нира, - вмешался старик, покачав головой и устремляя вдруг взгляд в небо. - Тебе нет дела до девочки. А вот до той тучи… - он неопределенно махнул рукой, - дело есть. Туча, небо, дождь…
        Старик замолчал, уставившись вдаль пустыми глазами.
        - Дело не дело, отвали, Оши, - огрызнулась старуха. - Девка торчит тут поленом на колоде, пыхтит, как сука в жару, а ты про дело. Перевязал бы лучше проклятые ремни, коль уж взялся. Это тебе дело или не дело?
        Она вновь обратилась к Адер и по-хозяйски махнула девушке:
        - Не стой столбом, дай разобраться. Речная слепота, что ли? Насмотрелась я речной слепоты. Тут повязкой не поможешь…
        Адер попятилась было, но со спины напирал народ, не давал уйти. Попытка растолкать толпу привлекла бы к ней еще больше внимания.
        - Нет, не речная слепота… - забормотала она.
        Еще не договорив, она спохватилась, как глупо врет. Она ведь уже сказала Лехаву, что страдает речной слепотой, но эта женщина, как видно, решила сама проверить. Адер испуганно прикрыла повязку ладонью.
        - Наверное, что-то другое, - заговорила она чуть громче. - У меня не кровило и не гноилось.
        - Дай-ка взгляну. - Старуха решительно потянулась к ее лицу, насупила брови. - Что толку от правды прятаться!
        Адер отдернула голову.
        - Я и не прячусь, - громче, чем хотелось бы, возразила она и, увидев, что к ней обращаются новые лица, в душе обругала себя. - Просто зрение меркнет. Мой врач велел завязать глаза и беречь их от света, чтобы отсрочить слепоту.
        Старуха плюнула на широкие плиты мостовой:
        - Врач, говоришь? И сколько добрых золотых солнышек ты выбросила на этого шарлатана?
        - Он знает свое ремесло, - отрезала Адер.
        - Ремесло это - доить богатеньких? - презрительно отмахнулась старуха; в ее острых глазках мелькнуло что-то сродни жалости. - Нет, девонька, когда зрение меркнет, тряпицей его не удержишь.
        Адер медленно кивнула:
        - Знаю. Потому и иду с паломниками поклониться Интарре. Может, богиня услышит молитвы и вернет мне свет?
        Ход показался ей изящным: маскировка послужила заодно и оправданием. Одна легенда объясняла и повязку, и путешествие. Вот только Ниру она не убедила. Та склонила голову к плечу, впилась в Адер суровым черным глазом и, казалось, могла смотреть так полдня.
        - Вот и он туда же, - наконец заговорила старуха, махнув клюкой в сторону брата. - Надеется, что боги превратят его протухшие яйца в свежие. Я ему твержу, что скорее мои усталые сиськи встанут торчком, как у молодух, а я-то и то не рассчитываю.
        - Сестра, - окликнул ее от тюков Оши, - не отбирай у девочки надежду. Интарра - древняя богиня, и пути ее неисповедимы.
        - Это я древняя, - отрезала Нира. - И довольно намыкалась, чтобы сказать: свинья и та лучше богини.
        Она махнула клюкой на чернобрюхую скотину, тычущую рылом в объедки под колесами фургона.
        - Свинья, она настоящая. Свинье можно врезать… - Она ткнула скотину в бок, и та ответила ей возмущенным визгом. - Свинью можно пнуть. Коли ты одинок и неразборчив, можешь свинью и поиметь, а к утру зарезать ее на мясо. Свинья настоящая. Не то что твоя туманная божественная сука.
        Оши покачал головой:
        - Я объяснял тебе, сестра, как много значит в таких делах вера.
        - Да-да, - торопливо закивала Адер. - Я тоже верю богине. Ее святым промышлением все кончится хорошо.
        Она тараторила, подделываясь под наивную юную паломницу.
        Нира закатила глаза:
        - Лучше в койке с калекой, чем целое корыто веры. Вера и убить может, и ты… - она ткнула в Адер острым пальцем, - запомни этот маленький урок. А что до хорошего конца, так для тебя, если быстро не поумнеешь, все и так скоро закончится.
        Адер задумчиво кивнула.
        Не дождавшись от нее ответа, Нира поморщилась и бросила взгляд на кишащую толпу.
        - Давай-ка сюда, - понизив голос, буркнула она.
        Старуха кивнула на задок фургона, от которого паломников разогнали визжащие черные свиньи. Адер не двинулась с места.
        - Иди, говорю, лярва упрямая! - сверкнула глазами старуха. - Не то скажу, что на языке вертится, при всех, а это тебе навряд ли понравится.
        Адер колебалась. Она бы рада была поскорей удрать от этой женщины, но удирать было некуда. Хуже того, в голосе Ниры ей послышалось подозрение, от которого волоски на загривке зашевелились. Еще чуть помедлив, Адер кивнула и шагнула к фургону, подобрав подол, чтобы не задеть грязных свиней. Когда борт скрыл их от стоявших вблизи паломников, Нира развернулась к девушке.
        - Слушай, - зашипела она, бдительно стреляя глазами через плечо Адер, - если тебе вздумалось сбежать из дворца и разыгрывать слепую нищенку, надо думать, у тебя есть на то причины.
        У Адер горло перехватило от страха.
        - Я не… - заикнулась она.
        - Брось, - отмахнулась Нира. - Никогда я не торговала чужими секретами и впредь не собираюсь. Девушка вправе соврать, если надо, по себе знаю, но…
        Она тыкала в грудь Адер костлявым пальцем, подталкивая ее к неструганым доскам фургона.
        - Без меня ты живо вляпаешься в дерьмо. - Старуха покачала головой, ковырнула грязь клюкой и сердито пробормотала: - Мало мне заботы с придурком Оши, так еще ты навязалась.
        - Ты не обязана… - заговорила Адер, у которой сердце так и колотилось.
        - Видит Шаэль, не обязана! - огрызнулась старуха, снова повысив голос. - Но без меня твою негодную задницу живо нашпигуют толстыми кривыми хренами. Мы и за стены выехать не успеем. Давай кидай мешок в кузов и сгинь с глаз моих, пока я не осерчала.
        8
        Валин смотрел в ночь за окном, холодный ветер обжигал ему лицо. Он сам вызвался стоять первую вахту, и его крыло, которое привыкло урывать минуты отдыха где придется, превратив плащи и мешки в одеяла и подушки, положив поближе оружие, мгновенно провалилось в сон. Остальные ненамного отстали от кеттрал, и к тому времени, как в небе заблестели первые звезды, не спал только Каден. Тот сидел, скрестив ноги, в шаге от Валина и неотрывно таращился через низкий подоконник того же окна. Оба долго молчали.
        - Какой смысл сторожить, когда ничего не видно? - спросил Каден и кивнул на окно. - Я словно в чугунный котелок заглядываю.
        Валин колебался. Он не рассказывал брату о пережитом в Халовой Дыре, не рассказывал о яйце сларна и полученных от него необычных способностях, не рассказывал… Да ничего он не рассказывал.
        - А ты что не спишь? - спросил он. - Мы собирались выспаться, пока тебе не надо шагать в… эту штуку.
        Бросив взгляд на кента, Каден кивнул, но ложиться и не подумал.
        - Вряд ли недолгий сон качнет весы в ту или другую сторону.
        - А эти врата и правда стоят по всей империи?
        - Кажется, даже за ее пределами. Они на тысячи лет старше Аннура. Когда кшештрим их создавали, о границах империи никто еще и не думал.
        - Однако отец о них знал, - упорствовал Валин. - И использовал?
        Каден только руками развел:
        - Так мне сказали хин.
        - И где они? - спросил Валин. - Где аннурские врата?
        - Не знаю. Ничего похожего я никогда не видел. Да и не слышал о них, пока мне настоятель не рассказал.
        - Как же получается, что люди не в курсе? - задумался Валин, разглядывая тонкие очертания арки. - Как отцу удавалось переноситься за полмира, чтобы никто ничего не заподозрил?
        - Я много об этом думал, - признался Каден. - Вообще-то, это могло и не бросаться в глаза. Скажем, император переходит из Аннура в… допустим, в Лудгвен. В Лудгвене никто не знает, что он только что был в Аннуре. Подумают, что император просто прибыл без предупреждения. Какой-нибудь хронист мог бы потом все сопоставить, если бы вел подробные заметки и тщательно отмечал даты, но не так легко подробно записывать все передвижения императора. Сколько раз и мы не знали, где отец, а ведь мы во дворце жили.
        Валин, подумав, кивнул. Он с детства помнил многодневные отлучки Санлитуна.
        «Пребывает в раздумьях, - объясняла им мать. - Молится Интарре о вспоможении».
        Валин никогда не мог понять, зачем нужны все эти раздумья и молитвы. А вот если принять во внимание врата, то обеты, наложенные на себя Санлитуном, получали иное объяснение. Как там писал Гендран? «Стань слухом. Стань призраком. Пусть враги не верят, что ты есть». Свести себя к одним только слухам для императора непозволительно, но его обыденная отстраненность от простых людей позволяла незаметно исчезать из виду на несколько дней.
        - Сколько лет, - покачал головой Валин. - Сколько лет мы ничего не знали.
        - Мы были детьми.
        - Мы были детьми…
        Валин медленно выдохнул, посмотрел на облачко застывшего в ночном воздухе дыхания.
        - Мне о многом бы хотелось его спросить, - сказал он.
        Каден так долго молчал, что Валин решил, будто брат уснул. Но, оглянувшись, увидел его глаза, горящие в темноте, как угли.
        - Каково оно? - заговорил наконец Каден. - Горе.
        Валин не понял вопроса:
        - Об отце?
        - О ком угодно.
        - Сам знаешь, - покачал головой Валин. - Ты только что видел гибель своего монастыря.
        - Видел, - по-прежнему уставившись в темноту, отозвался Каден. - Видел. Там был один мальчуган, Патер. На моих глазах Ут проткнул его мечом.
        - И ты спрашиваешь у меня, что такое горе? Тебе своего мало?
        - Я спрашиваю, потому что ты не проходил обучения у монахов. Я чувствовал смерть Патера, мне казалось, у меня ноги отнимаются, но сейчас… Нас тренируют отстраняться от горя, проходить мимо.
        - Я бы назвал это даром, Кент побери! - с неожиданной для себя горечью ответил Валин.
        При одном воспоминании о Ха Лин - о том, как выносил из Дыры ее обмякшее тело, о ранах на ее плечах, о прикосновении ее волос - дыхание замирало в его груди.
        - Порой, если только позволю себе задуматься, чувствую, будто у меня мясо с костей сдирают, будто рвутся все жилы, что не давали мне рассыпаться на части. Хотел бы я отстраниться…
        - Может, и так, - ответил Каден. - А может, то, что легко отбросить, как разбитую чашку, не настоящее?
        - Ни хрена себе не настоящее! - огрызнулся Валин.
        У него кровь билась в висках, ныли сжатые кулаки. Нахлынули воспоминания: Балендин со смехом описывает мучения Лин на Западных утесах, кровь течет по шее Салии. В темноте перед ним пресмыкается безрукий Юрл. Он бы вырвал мерзавца у смерти, прямо из железной хватки Ананшаэля, чтобы убивать снова и снова, тысячу раз, чтобы расколоть ему череп…
        Воздух с хрипом вырывался из легких. По спине стекал пот и остывал в ночном холоде. Он увидел обращенные к нему глаза Кадена, полные смятения или заботы.
        - Что с тобой? - окликнул брат. - Валин…
        Валин поймал его взгляд, сосредоточился на его голосе, сплел картинку и звуки в канат, чтобы подтянуться на нем из глубины, в которой тонул.
        - Я в порядке, - выговорил он наконец, утирая рукавом лоб.
        - По виду не скажешь.
        Валин угрюмо хмыкнул:
        - Порядок - понятие относительное.
        Он хотел сказать что-то еще, словами разогнать напряжение, когда звук на самой границе слышимости заставил его прикусить язык. Каден заглянул ему в лицо:
        - Что?..
        Валин взмахом руки оборвал брата. Он слышал, как спит его крыло: тихо похрапывает Талал, ворочается Гвенна; он слышал шорох ветра о камень и даже рокот и шелест водопада в сотнях шагов к северу. Но было и что-то еще, что-то другое. Он закрыл глаза, весь отдавшись слуху. Шум крови в ушах мешал, и он готов был поверить, что ему почудилось. Но вот снова - трение ткани о камень. Кто-то за окном скользит по стене - тише ветра.
        Валин, не раздумывая, ухватил брата за плечо, отшвырнул в глубину комнаты и своим телом заслонил от зияющего окна. Лезть по стене могли только кеттрал, и он, хоть и не представлял, как они отыскали их след в горах, был к этому внутренне готов. Вытаскивая меч из ножен за плечом, он подтолкнул Кадена еще дальше и в душе возблагодарил Хала, что брату хватило ума не противиться и молчать.
        Шуршание затихло, зато в воздухе возник странный запашок, намек на запах дыма. Не от костра и не от очага. Дровяной огонь пахнет иначе, не так щиплет ноздри. У этого был иной привкус, опасный и знакомый по тысяче учебных заданий.
        - В укрытие! - выкрикнул он, разбив ночную тишину. - Будет взрыв!
        В тот же миг он повалил Кадена на пол и сам упал сверху, зажимая уши ладонями. Невозможно предсказать, какие боеприпасы применят нападающие, но первые мгновения после взрыва решат все. Каден под ним замер, а Валин сдвинулся так, чтобы лучше защитить брата. Что-то ударилось об пол за его спиной. Он успел зажмуриться раньше, чем все вокруг побелело, и не открывал глаз, пока не угасла вспышка, оставив после себя самый обычный переполох, крики и вопли.
        Все были живы. Он ощутил взрывную волну, но осколки не врезались в тело. И огонь его не обжег. Значит, они бросили дымовуху. Дымовуху и слепилку. Не хотят убивать, во всяком случае пока. С другой стороны, и на дипломатические переговоры это не походило. Дым и вспышки сеяли панику, подталкивали к ошибочным действиям. Так, первым делом - не паниковать, не спешить. Время еще есть. Не много, но есть.
        «Медленно, - велел себе Валин. - Медленно».
        Стоит поднять голову, дым ослепит и задушит, но на ладонь от пола воздух был сравнительно чист, и Валин держался этой чистой полосы. Он видел оружейные фонари своего крыла - оба остались гореть - и тени товарищей, движущиеся в скупом свете. На первый взгляд все казались одинаковыми, но голоса Валин теперь различал: визг Тристе, брань Гвенны и Лейта. Талал и Анник двигались почти неслышно. Со стороны нападающих не доносилось ни звука.
        - Еще одно крыло кеттрал? - спросил, шевельнувшись рядом, Каден. - Твой Блоха?
        - Возможно.
        Валин пытался рассмотреть ситуацию с десятка сторон разом. Противник не подорвал здания, хотя это было бы совсем не сложно. Либо они собирались взять их живьем, либо, лучше того, увидели бойню в горах, опознали тела и сообразили, что все это значит.
        «Будьте на нашей стороне! - взмолился про себя Валин. - Прошу тебя, Хал, пусть они будут за нас!»
        - Что они… - заговорил Каден.
        - Помолчи, - прошипел Валин, - и держись ниже дыма.
        Он снова оглядел комнату, пересчитал тени. Не хватало Пирр, но куда могла пропасть убийца, Валин не знал и не догадывался. Его крыло встретило атаку, как учили: жались к полу, продвигались вдоль стен к дверям и окнам, к чистому воздуху. Беда в том, что бросившие дымовуху могли ждать их у тех самых дверей и окон, а заряженные взрывчаткой лестницы перекрыли самый очевидный путь отхода.
        «Самый очевидный, - подумал Валин, прикидывая расстояние до зарядов Гвенны, - но не единственный».
        Он нащупал в кошеле на поясе свистки для призыва кеттралов. Если птицы еще в небе, если его крылу удастся вырваться из здания, карниз достаточно широк, чтобы их подхватить.
        «Если, - напомнил он себе. - Ты еще не на уступе, Кент его дери, и четверо твоих спутников даже не представляют, что такое посадка на лету».
        Положение было отвратительное и грозило стать еще хуже.
        В нескольких шагах от него поднялась на четвереньки Тристе. Ослепнув от дыма и растерявшись, она наугад ползла и пыталась закричать, но каждый раз давилась дымом. Обморока ждать недолго. Еще хуже, если до обморока она успеет встать и перевалится через низкий подоконник. Валин дернулся было к девушке, но тут же остановил себя: надо действовать в порядке важности задач. Каден - император, значит первый его долг - обеспечить безопасность Кадена, даже если Тристе разобьется насмерть.
        Он оглядел узкое пространство между полом и удушливыми пластами. Крыло уже заняло оборонительные позиции по периметру - насколько это было возможно под стелющимся дымом - и замерло в ожидании с клинками и луками наготове. А вот Рампури Тан стоял в полный рост - вернее, шел: Валин видел его ступни и лодыжки. Монах осторожно и целеустремленно продвигался к братьям, нащупывал дорогу своим необычным копьем. В его движениях не было и следа безумия, охватившего Тристе. Валин обернулся к своим: Талал, прижимаясь щекой к каменному полу, махал ему рукой. Поймав взгляд командира, передал жестами: «Раненых нет. Оружие цело. Приказы?»
        Валин позволил себе улыбнуться. Первая атака натворила дел, но не сломила их. Он сберег крыло и сберег Кадена. Даже лучше того: не успело сердце отбить двадцати ударов, а они уже опомнились. Если внезапность не сработала в первые четыре мгновения, ее, считай, и не было. Неплохо и то, что атакующие, похоже, хотят взять кого-то живым - какие бы ни были к тому причины. Это связывает им руки: стрел и «звездочек» можно не опасаться. Есть ли надежда на переговоры? Попытаться стоит, хотя Валин не слишком на это рассчитывал.
        «Будьте готовы подорвать заряды, - жестами передал он, указывая на подготовленную Гвенной часть пола. - Ждите сигнала».
        Талал кивнул, а Гвенна, зажав в зубах фитиль, на локтях поползла к выходу.
        Нападавшие наконец заговорили:
        - Валин.
        Он узнал сухой, как хруст гравия, голос Блохи - высокий, чтобы дальше разноситься, но без следа нетерпения или тревоги. Говорили с крыши, от того угла, где была сорвана кровля.
        «Полуготовность, - просигналил снайперше Валин. - Пока не стреляй».
        Она кивнула и перекатилась. Нелепая позиция для стрельбы: лежа навзничь, отвернув голову на сторону, чтобы не дышать дымом, лук поперек туловища, - но для нее и такая выглядела естественной.
        - Валин, - едва ли не с усталостью в голосе повторил Блоха, - я просто хочу поговорить.
        Валин молчал. Поговорить - охотно, он на это и наделся, но не собрался выдавать свою позицию. Все же, узнав Блоху, он вздохнул с облегчением. По Островам помнил его как человека сурового, но справедливого. С другой стороны, если командир крыла участвует в заговоре… Об этом Валину даже думать не хотелось.
        Его крыло недурно умело выбираться из затруднительных ситуаций, но только тут вам не обычная засада типа «все пропало, кругом враги!». Там, на крыше, в десятке шагов от него, сидит лучший в мире командир малой группы - человек, буквально написавший книгу о том, как сорвать розу, не уколовшись; который в двадцать с небольшим отомстил Касимиру Дамеку за перебитые тем два старших крыла кеттрал; человек, который каждый год спускался в Дыру и ловил сларна перед Пробой. Кроме самого Гендрана, не было более почитаемого командира крыла, а сейчас он еще и имел преимущество высокой позиции, с которой мог свалиться им на головы.
        «Так что соображай быстрей! - беззвучно зарычал на себя Валин. - Некогда о косяках думать».
        - Послушай, - чуть выждав, снова заговорил Блоха. - Понятно, ты не можешь подать голос, чтобы себя не выдать. Все правильно делаешь. Да и вообще молодцом. Не представляю, как ты нас вынюхал до броска дымовух. Ты молод, но не глуп, так что я больше не стану оскорблять тебя старыми добрыми трюками. Мы сами учили тебя молчать, вот и молчи. Просто послушай. Никто не выскакивает с визгом из окон, и, кроме девочки, которая уже минуту как перестала кашлять легкими, все молчат, значит лежат пластом и дышат.
        Он сделал паузу.
        - Кстати, о девочке. Не хочешь перенести ее к окну?
        Валин бросил взгляд на неподвижное тело Тристе. Он в запале и не заметил, когда она упала в обморок. Лицо белее пепла, пальцы сведены - Валин снова потянулся к ней. И снова сдержался. Она лежит ниже уровня дыма и дышит чистым воздухом. Незачем ее никуда переносить.
        - Как хочешь, - продолжал, помолчав, Блоха, и тогда Валин сообразил, что тот и не думал отказываться от старых трюков.
        На Островах они не один месяц учились использовать пострадавших гражданских и обращать против врага его чувство вины и героические порывы. В ушах, как сейчас, звучал лязгающий голос Неана Питча: «Если надо подбить какого ублюдка, стреляйте в живот. Раны в живот болезненны и убивают не сразу. Скорее всего, другой ублюдок полезет его спасать, и у вас еще на одного врага станет меньше». Блоха его испытывает, понял Валин, методично выискивает слабые места. Беда в том, что под его защитой слишком много гражданских.
        Валин еще раз обшарил взглядом пол и прошипел Кадену:
        - Ты сумеешь пройти через те ворота? Со своим монахом?
        Каден, поколебавшись, кивнул.
        - И за вами никто не увяжется?
        - Нет.
        Валин ухмыльнулся. Вот этого трюка Блоха никак не ожидает. Лучше того, как бы ни сложилось дальше, Каден отсюда вырвется. Стоит еще немного оттянуть атаку - и император будет в безопасности. А тогда и послушаем, что скажет Блоха. Если он не блефует, может, что-нибудь и придумаем, а если нет… По крайней мере, брат не попадет в кровавую баню.
        - Вперед, - шепнул Валин, ползком продвигаясь вперед. - Твоего монаха прихватим по пути.
        Едва они тронулись с места, Блоха снова подал голос:
        - Можешь сказать Анник, чтобы опустила лук. Из такой позиции она никуда не попадет. Игре конец, детка. Мы держим окна и лестницу тоже, хотя Гвенна так постаралась с зарядами, что вы и сами по ней не спуститесь. Ньют говорит, у девчонки настоящий талант.
        Пауза. Валин не мог понять, как удается Рампури Тану стоять на ногах в дыму, но движущееся из стороны в сторону копье монаха быстро приближалось. Валин замер. В дыму Тан не мог их разглядеть и узнать, а неожиданное столкновение грозило клинком в брюхе. Валин подумывал, не удастся ли свалить его внезапным рывком… нет, Тан не из тех, кого так собьешь. Придется подать голос, а значит, выдать себя, но другого способа он не видел.
        - Тан, - шепнул он так громко, как только осмелился, - со мной Каден. Опустись ниже дыма.
        Копье замерло, а потом в нескольких шагах от них показались руки и лицо монаха. Тан медленно, протяжно выдохнул, взглянул на Кадена, на Валина и кивнул.
        Он задержал дыхание, сообразил Валин. Наверное, не дышал с тех пор, как разорвалась первая дымовуха. Такое было возможно, хотя требовало выдержки, сравнимой с силой духа его бойцов, а их ведь этому дерьму обучали.
        - Врата, - зашептал Валин, указывая на стену. - Вы с Каденом пройдете через них и будете в безопасности.
        Монах кивнул, словно так и было задумано с самого начала.
        - Мы вас прикроем, - сказал Валин.
        - А как же вы? - спросил Каден.
        - За нас не волнуйся. Справимся.
        «Или попадем в плен. Или погибнем», - добавил он про себя и оглянулся через плечо.
        Его люди держали позиции и ждали приказа. Не кто иной, как Блоха, сказал ему, кажется, целую жизнь тому назад: «Из них получится хорошее крыло». Они справляются, теперь его дело вывести их живыми.
        Сначала Каден, потом переговоры. Валин снова пополз вперед. Если переговоры сорвутся, Гвенна подорвет пол. А там посмотрим, за кого сыграет внезапность.
        - Валин, - чуть помедлив, произнес Блоха, - буду с тобой откровенен. Я видел, что сталось с Ашк-ланом, видел убитых монахов. Мы нашли останки Юрлова крыла и валяющихся по всему склону эдолийцев. Я никогда не считал, что ты способен на измену, а теперь, повидав все это… Выходи - обсудим, пока ты не наделал глупостей и Финну не пришлось всадить в тебя стрелу.
        Валин прикинул, стоит ли отвечать.
        - К тому же, - добавил Блоха, - ты уже можешь подать голос. Я все равно слышал, как ты там бормотал.
        Валин глубоко вздохнул. Он выдал себя, но, вероятно, завязав разговор, выиграет время для Кадена.
        - Дело в том, - громко сказал он, вспоминая, как несколько дней назад в горах по наивности велел своим людям сложить оружие, - что доверчивость меня в последнее время подводила.
        Блоха хихикнул:
        - Похоже, тех, кому ты доверился, она подвела еще сильнее.
        - Ну да, нам повезло.
        - Почему бы тебе не сложить оружие и не рассказать мне обо всем?
        Валин напрягся. Ему хотелось верить этому человеку, но побери его Шаэль, если он снова доброй волей сдаст оружие… С оружием они все еще могут договариваться, торговаться, сражаться, а без… Хватит с него игры в кости.
        - Представь птицу, - послышался вкрадчивый голос Тана от самых врат.
        - Что? - вскинулся Валин.
        - Это такое умственное упражнение, - тихо пояснил Каден.
        - Провались ваша гребаная птица! - сплюнул Валин, мотнув головой. - Выбирайтесь отсюда! Пока Блоха мило со мной беседует, но это не навсегда.
        Старший монах обратил к Валину каменный взгляд:
        - Если Каден шагнет во врата без должной подготовки, он пропал. Спешить тут нельзя.
        Валин разминал руку, готовя пальцы сжать рукоять меча. Ему казалось, что и его удача так же гнется и натягивается с каждым ударом сердца, едва не лопаясь.
        - Долго еще?
        - Чем больше будешь болтать, тем дольше.
        Валин сглотнул просившийся на язык резкий ответ. Помочь Кадену он не мог, зато мог подготовиться к наступающей буре. Развернувшись на животе, он осмотрел комнату. Его тревожило исчезновение Пирр. Вроде бы она на их стороне, но Каден рассказывал, как она убила монаха только за то, что тот их задерживал. Хорошо бы взрывная волна выбросила ее из окна, но надеяться на такое счастье не приходилось, а мысль, что Присягнувшая Черепу затаилась там, где он не сможет за ней присмотреть, Валина не радовала.
        А чему здесь вообще радоваться?
        Гвенна отчаянно махала - как видно, не понимая, почему командир тянет время. Анник замерла, как статуя, а Лейт с Талалом разошлись к противоположным стенам.
        «Выжидаем», - просигналил Валин.
        Взорвать пол - это выход, но рискованный. Пока Блоха пытается завязать переговоры, есть шанс выбраться без кровопролития. Лишь бы он и дальше сидел на этой крыше, поцелуй ее Кент!
        - Я не прикажу своим людям сложить оружие, - заговорил Валин. - Ты сам меня так учил. Но от переговоров не отказываюсь. Только пусть твои люди сидят наверху. А мои останутся внизу. Все культурно.
        - По мне, годится, - сказал Блоха.
        - А теперь, - бормотал Кадену Тан, - когда летящая птица скроется из виду, наполни сознание небом и шагни во врата.
        Валин решился бросить взгляд через плечо и увидел глаза Кадена - всего в шаге от себя, но почему-то невероятно далекие, светящиеся, как угли в кузнечном горне, холодные, как звезды. Брат коротко кивнул ему и, встав на ноги, скрылся в дыму. Один шаг к стене - и его не стало.
        - Получилось? - шепнул монаху Валин. - Он прошел?
        - Узнаю по ту сторону, - ответил Тан и закрыл глаза - как видно, готовясь к переходу.
        На том конце комнаты зашевелилась Тристе. Валин так и не решил, что с ней делать. В уме он перебирал варианты: она маленькая и легкая, можно унести на руках, но с ней он будет двигаться заметно медленнее; можно оставить ее Блохе как отвлекающий маневр. Девушка медленно подняла голову, в ее растерянных глазах стоял страх. Валин как раз собирался жестом показать ей, чтобы лежала тихо, когда за спиной девушки ударилась об пол пара черных сапог.
        - Отряд! - выкрикнул Лейт. - Северное окно!
        Тристе повернулась, взвизгнула и, взметнувшись с пола, кинулась сквозь дым прямо к Валину с Таном. Кашляя и размахивая руками, она пронеслась вплотную к Валину - тот даже успел выбросить руку, нащупать пальцами ткань солдатской одежды. И вдруг девушка пропала.
        «Врата!» - с ледяным комом под ложечкой понял Валин.
        Она прошла во врата, а ведь ее не готовили, как Кадена.
        - Ее больше нет, - сказал Тан. - Позаботься о себе.
        Если судьба девушки его и огорчила, он ничем этого не выдал. Поднявшись и скрывшись в дыму, монах тоже сделал шаг и исчез.
        Ушли. Двое монахов - и Тристе. Император спасен.
        Валин развернулся лицом к пришельцу. Итак, все предложения Блохи были ложью, наживкой. Валин потянул из ножен второй клинок, приготовился к броску и вдруг замер. Что-то в этих сапогах… Пирр!
        - Стой, Гвенна! - крикнул он, откатившись от врат. - Они не…
        Поздно. Уже рванули заряды, за отрывистым треском раздался оглушительный рокот каменной кладки. Валин бросился в сторону провала, присел, изготовившись спрыгнуть, как только пройдет оползень. Если и была надежда добыть свободу переговорами, теперь с ней покончено. Оставалось одно - прорываться.
        Только вот рокот все не затихал. Теперь под ногами шаталось все здание, в провал пола посыпались камни с потолка. Он ни Кента не видел в дыму, но слышал, как возмущенно скрипят перекрытия. Валин осторожно шагнул назад, подальше от места взрыва, и тут камень у него под ногой подался.
        9
        - Давай еще раз, - велела Нира, тыча в живот Адер своей клюкой.
        Адер попробовала отмахнуться, но старуха оказалась проворнее - коротко взмахнула палкой и снова ударила, на этот раз пониже спины. Адер, униженная и запуганная, бесилась, но деваться было некуда: Нира ее так прижала, что девушке ничего не оставалось, как решить задачу или терпеть бесконечную брань и синяки на заду.
        - Еще раз, - повторила Нира.
        Второе утро путешествия обещало быть приятным: прохладный влажный воздух, теплое солнце, вместо городского чада - запах земли и травы. Здания сменились обширными полями, широким небом и зеленовато-бурой лентой канала, несущего с юга яркие узкие лодки, выше бортов нагруженные товарами для Аннура. Сквозь повязку Адер не различала деталей, но видела цвета и ощущала непривычный для городской жительницы простор.
        Хотелось верить, что она спасена; уйдя за границу города, вырвалась из когтей ил Торньи, но стоило оглянуться, Адер видела Копье Интарры - блестящий на солнце стеклянный шпиль надвое рассекал небо на севере. Двадцать лет там был ее дом. А теперь при виде башни потели ладони. Адер старалась не оглядываться.
        Оши сидел на крыше фургона, из-под золотого одеяния паломника палочками торчали тощие запястья, а в руке старик держал грушу - который час разглядывал, так и не надкусив. Вместо груши он жевал прикушенную изнутри щеку и немелодично мычал себе под нос. Нира шагала рядом и цокала языком, погоняя буйволов. Повозка пристроилась в широкий разрыв между передовыми и отставшими - места здесь хватало, и Адер почти забыла, что бежала от главного врага, затерявшись среди других. Хорошо было бы совсем забыть. Да вот беда, Нира не давала.
        - Повторяй, девочка, - приказала она, стукнув тростью в борт фургона.
        - Меня зовут Дореллин, - устало заговорила Адер. - Я дочь купца…
        - Чем он торгует?
        - Тканями.
        - Какими?
        - Большей частью сай-итским шелком, но дополняет ассортимент крашеным сукном с севера.
        Нира в изнеможении выдохнула:
        - Мешкентов хрен торчком, какая же ты тупая!
        Адер вспыхнула, в негодовании забыв про страх:
        - А что не так с импортом сукна и шелка?
        - Прежде всего, - Нира принялась загибать узловатые пальцы, - «ассортимент». «Импорт».
        - Вполне употребимые слова, - отбивалась Адер.
        - Для того, кто жизнь прожил во дворце, в тепле и неге.
        У Ниры временами менялись и выговор, и манера речи. В целом старуха выговаривала слова по-деревенски, пересыпая речь сочными ругательствами, но иногда, как сейчас, срывалась на более изысканные обороты, чем выдавала, что умеет говорить, как пристало женщине, просто не дает себе труда.
        - Я же рассказываю, что отец богат. Вполне правдоподобно, что он дал мне образование.
        - Да уж, правдоподобно! Только нам не правдоподобие, дерись оно конем, надобно. И кстати, это приметное, как монетка, словечко тоже не вправе скатываться с твоих пухлых губок. Нам нужна полная неприметность. Эти придурки… - она махнула скрюченной лапкой в сторону золотых одежд впереди и позади, - тупостью немногим тебе уступают, но все же они не совсем безмозглые. Хочешь, чтобы о тебе сплетничали: «Умная девица эта Дореллин. Так хорошо говорит, столько всего знает…» - Старуха вздернула бровь. - Ты этого хочешь?
        - В империи полно красноречивых и сведущих девиц.
        Нира фыркнула:
        - Да ну? С чего ты взяла? В доках насмотрелась? Или околачиваясь на Сером рынке, болтала с другими купеческими дочками? - Она нахмурила лоб. - Ну? Много ли ты видела купеческих дочек со своего маленького принцессного трона?
        - Послушай… - Адер видела, что старуха права, но признавать этого вслух не желала. - Я ценю твое желание помочь, но, по-моему, это ни к чему. Я и сама справлюсь. Думаю, лучше нам в дальнейшем заниматься каждой своим делом и заботиться о себе. Люди скорее заметят наши разговоры, чем обратят внимание на одинокую молодую женщину.
        - Опять глупость, - огрызнулась Нира. - Твою дурь уже ведром черпать можно!
        Адер вдруг вскипела, шагнула вперед, загородила старухе дорогу, вынудив остановиться. Она была на голову выше и использовала каждый дюйм своего роста, чтобы свысока бросать слова.
        - Я принцесса Аннура! - прошипела она. - Я из дома Малкенианов и до побега из дворца служила министром финансов. Понятия не имею, кто ты такая и с чего вздумала, будто за меня отвечаешь, но, ценя твою помощь, не потерплю в дальнейшем ни такого тона, ни такого обращения.
        Выговорив все это, она заметила, что тяжело дышит и воздух обжигает ей горло. Ее тирада не заняла много времени, и говорила она так тихо, что другие паломники слышать не могли, но их быстро догоняла другая телега, и Адер резко развернулась и зашагала вперед, не заботясь, идет ли за ней старуха. Страх обручем сжимал сердце. Одно дело - злиться на Ниру за муштру, а другое - открыто, едва не у всех на глазах, на нее огрызаться. До сих пор женщина старалась ей помочь, но если передумает, то несколькими словами легко разрушит все возведенное ею здание лжи.
        «Глупо! - бранила себя Адер. - Глупо и безрассудно».
        Через несколько шагов она услышала за спиной стук палки о дорожный булыжник. Старуха так спешила, что дышала с присвистом. Адер прислушалась: нет, это не свист. Нира взвизгивала от смеха. Нахлынувшее облегчение тут же сменилось новой вспышкой гнева.
        - Дуреха-то ты дуреха, но с характером. Ну давай повторяй все заново, а не то всем расскажу, кто ты есть.
        Адер глубоко вздохнула, сдерживая ярость и зарекаясь впредь отвечать на уколы. У купеческих дочек тоже есть гордость, но не та, что у принцесс, а Нира - наверняка не последняя, кто ее оскорбит. Если взрываться всякий раз, когда ее заденут, она не доживет до конца паломничества. Чтобы добраться до Олона, Вестана Амередада и Сынов Пламени, надо держать себя в руках.
        Адер уже открыла рот, чтобы заново оттарабанить свою историю, когда сидевший на фургоне Оши вдруг разрыдался. Он содрогался всем телом, тощая грудь вздрагивала, рука, еще сжимавшая грушу, потянулась к лицу.
        - Нет, - всхлипывал он. - Нет, нет, нет…
        Нира поморщилась и свернула к фургону, забыв про Адер. Старуха с удивительной ловкостью взобралась по тюкам и села рядом с братом.
        - Бросай-ка скулить и стонать, - приказала она. - Кому это надо - слушать, как старый дурак хнычет над надкушенной грушей?
        Слова были жестокими, но рука Ниры ласково гладила брата по спине. Слезы скатывались на золотой балахон Оши. Сквозь повязку пятна казались не слезами, а ожогами на ткани.
        - Она умерла, Нира, - всхлипнул старик, показывая ей грушу. - Я ее убил.
        - Не ты убил, старый хрыч, - огрызнулась она, копаясь в поклаже, - а тот, кто сорвал. Да и не живой же ее есть!
        Оши беспомощно покачал головой и прижал надкушенную грушу к морщинистому лбу, словно хотел поделиться с ней мыслями. Нира наконец нашарила грубую глиняную бутыль, выдернула пробку, отвела его руку с грушей и поднесла горлышко к губам брата.
        - Вот, - сказала она, - у меня еще малость осталось. Тебе сразу полегчает.
        Адер уловила запах неизвестной жидкости, одновременно сильный и едкий. У нее даже на расстоянии заслезились глаза, но Оши жадно потянулся, перехватил бутылку и запрокидывал ее все выше, пока Нира его не остановила:
        - Ну и хватит. Мало того что слезами залил, так еще обоссышь весь фургон.
        Оши неохотно оторвался от снадобья, и Нира, вставив пробку на место, спрятала бутылку поглубже, куда не доставало солнце.
        - Теперь доедай свою грушу, старый дурак, - приказала она, возвращая ему плод.
        Старик откусил кусочек, подержал на языке белую мякоть и медленно стал жевать.
        - Сладкая! - проговорил он, словно дивясь своему открытию.
        - Как же не сладкая, дурень ты этакий, - отозвалась Нира, обнимая его за плечи. - Ясно, сладкая.
        Адер вдруг стало неловко. Она отвела глаза. Ничего такого не было в старике и старухе, сидящих рядом: один жует грушу, другая смотрит на него сердито и любовно, и всё на виду, залитое теплыми лучами солнца. И все же, сама не зная отчего, Адер почувствовала себя лишней - подсмотревшей что-то, чего ей видеть не полагалось. Смущенная и пристыженная, она задержалась, чтобы окинуть взглядом канал, между тем как фургон, подскакивая на булыжниках, покатился дальше.
        Она не могла представить на месте Ниры себя с Каденом или Валином. Даже в детстве, пока братьев не отослали из дворца, их разделяли возраст и пол, и невозможно было перекинуть мост через эту пропасть. Игры и фантазии мальчиков рядом с реальной политикой и интригами Рассветного дворца казались ей бессмысленным ребячеством.
        - Тебе бы лучше остаться с братьями, - сказал ей однажды Санлитун, когда она просилась присутствовать на каком-то из императорских приемов. - Постаралась бы получше их узнать.
        - Что там узнавать? - обиделась Адер (ей тогда было восемь, значит Кадену пять, а Валину и того меньше). - Младенцы. И играют, как младенцы, и орут. Я хочу с тобой, хочу заниматься важными делами.
        - Они вырастут, Адер, - возразил, потрепав ее по плечу, Санлитун. - Настанет день, когда ты им понадобишься, особенно Кадену.
        И все же отец взял ее с собой, позволил молча и смирно сидеть на расшитой золотом подушечке справа от Нетесаного трона, пока сам занимался делами империи. А потом однажды братья пропали, их услали куда-то на край земли…
        Много лет Адер почти не замечала их отсутствия. Сперва ее поглощала учеба. Когда подросла, Санлитун стал давать ей все более ответственные поручения: приветствовать иностранные посольства, годами набираться опыта в разных министерствах, выезжать ненадолго за городские стены (конечно, под надежной охраной), изучать сельское хозяйство и производства. Когда ей исполнилось пятнадцать, Санлитун велел даже поставить в своем кабинете второй стол, такой же как у него, только поменьше, и они допоздна засиживались в понимающем молчании: он - над ежедневными правительственными донесениями, а она - разбирая порученную ей стопку бумаг или карт.
        Она знала, что так будет не всегда, что однажды вернется Каден, что отец когда-нибудь умрет. Но это ничуть не подготовило ее к случившемуся. А теперь она потеряла обоих родителей, дом остался далеко за спиной, впереди ждали лишь страх и зыбкие надежды, и только сейчас Адер задумалась, каково это - иметь брата, двух братьев, которые кое-что помнят о детстве в Рассветном дворце, с которыми можно поговорить об отце и матери, которым можно доверять.
        «Нам даже говорить не пришлось бы, - думала она, украдкой поглядывая на Ниру с Оши. - Были бы они только здесь».
        Она почувствовала, что слезы заливают глаза, и, забыв о повязке, сердито утерлась рукавом. Неизвестно, где теперь братья, неизвестно, живы ли, а если и живы, надежды на них нет. Мечтай не мечтай, они ничем не помогут ни ей, ни империи. Они ей чужие, да и кто не чужой? Среди сотен паломников, в нескольких шагах от Ниры и Оши, она была совсем одна.
        10
        Не стало ни дыма, ни криков, ни шершавых плит под ногами. Из темноты и смятения Каден шагнул в дневной свет, под жаркое солнце, согревшее лицо и руки. Только солнце было неправильным. В Ашк-лане оно никогда не стояло так высоко, даже в летний солнцеворот. И ветер, теплый и влажный, как свежевыстиранная ткань, был пропитан солью. И звуки были неправильные: пронзительные вопли морских птиц, скрежет - словно сталь терлась о камень, - в котором Каден не сразу узнал шум прибоя. Острый аромат можжевельника - пропал. Холодная немота гранитных пиков - исчезла.
        Из пустоты ваниате он отмечал впечатление за впечатлением, но не ощущал ни тревоги, ни удивления. Факты, и не более, подробности, которые следует отметить, перечесть. Вот земля. Вот небо. Ни страха перед непривычным зрелищем, ни восторга новизны. Вот над волнами небольшая птица с раздвоенным хвостом. Вот море.
        Каден оглянулся на пустые врата, почти ожидая увидеть за ними дым и безумие, услышать громкие приказы и отчаянные крики, от которых бежал. Но не было ни темноты, ни криков. За аркой кента долгими рядами скользила рябь волн, быстро и безмолвно пробегающих по спине океана. А где-то… в тысяче миль отсюда или в двух тысячах, в паре шагов за кента Валин сражался за жизнь - отбивался или уже попал в плен, умирал или уже погиб. Это было настоящим, но настоящим не ощущалось. Все казалось сном, все. Словно никогда и не происходило. Солнце, море, небо были слишком действительными, слишком здешними, и Кадену вдруг почудилось, будто он падает, оторвавшись от земли под ногами, от неба над головой и от самого себя. И тогда он отвернулся, ища опоры надежнее этой серой ряби волн.
        Он стоял на траве в нескольких шагах от края скалы, отвесно обрывавшейся - на две сотни, а то и более футов - к подгрызающему основание прибою. Волны били в скалу, взметали брызги. Слишком высокое солнце бросало на землю резкую, необычно укороченную тень кента, и Каден почти сразу понял, что стоит на острове, что этот остров не более четверти мили в окружности и со всех сторон обрывается в море. За обрывом до самого горизонта простирался океан, жаркое марево размывало линию между тяжелым воздухом и тяжелой водой.
        Большего он ничего не успел разобрать, потому что вывалившийся из ворот человек налетел на него, повалил на траву и разбил ваниате, как старый горшок. Не Тан - куда меньше Тана. Нахлынул страх, блестящий, словно лезвие ножа, и внезапный. Кто-то последовал за ним сквозь врата. Это было невозможно, но и сами врата казались невозможными. Кто-то навалился на него, нацелился ногтями в глаза, потянулся к горлу, ища опоры в извивающемся теле. За страхом пришло смятение, а за ним гнев, и Каден рывком вывернулся из-под врага, прикрыл глаза и шею, попытался снова овладеть своими эмоциями, навести порядок среди хаоса.
        Длинные волосы. Шелковая кожа. Кричит, как зверь, когда смыкаются челюсти капкана. Пахнет сандалом.
        - Тристе! - вскрикнул он, прижимая девушку к земле.
        Живя среди хин, он не раз удерживал перепуганных коз во время стрижки, но девушка, хоть и была мала ростом, оказалась тяжелее козы и удивительно сильна для столь хрупкого сложения.
        - Тристе, - повторил Каден, сдерживая голос, сдерживая собственные чувства и переливая в нее свое спокойствие, - ты в безопасности. Тебе ничто не грозит. Ты за кента. Они не пройдут…
        Он замолчал, потому что девушка замерла в его руках и уставилась своими глазищами. Ее близость хлестнула его, как пощечина: движение ее бедер под его телом, вздымающаяся грудь, хватающий воздух рот. Она успокоилась, паники как не бывало, и все же Каден не сразу выпустил ее запястья.
        - Ты как? - спросил он.
        В последний раз он видел ее лежащей на полу, отравленной дымом. Но и очнувшись, она не могла пройти сквозь врата. Его к этому, что ни говори, годами готовили. Он, как наяву, услышал слова Шьял Нина: «Целые легионы проходили сквозь кента и попросту исчезали». И все-таки она здесь, теплая кожа касается его кожи, полные губы приоткрыты, дышит ровнее…
        - Каден, - судорожно вздохнув, заговорила наконец девушка.
        В ее устах имя прозвучало непривычно, как на чужом языке, на древнем наречии, сохраненном только в молитвах.
        - Как ты прошла кента? - снова спросил он, и еще настойчивее: - Как там Валин?
        Она покачала головой:
        - Не знаю. Я очнулась от кашля. Темно было. Кто-то хотел меня схватить, я побежала… и упала… сюда. - Она огляделась и с боязливым трепетом спросила: - Где это мы?
        - Далеко оттуда, где были, - покачал головой Каден.
        У Тристе округлились глаза, но ответить она не успела - из врат шагнул Тан. Если девушка вывалилась из-под арки в отчаянном страхе, словно выброшенная из свалки на той стороне, то монах двигался быстро, но обдуманно. И глаза его были холодными, как зачерпнутая из зимнего колодца вода, равнодушными, словно у ящерицы, и далекими.
        «Он в состоянии ваниате», - сообразил Каден и задумался: бывают ли у него самого такие глаза?
        Монах окинул взглядом островок, на арку невероятных врат глянул, как на пожухлый куст можжевельника. Ни огромное небо, ни море вокруг его не заинтересовали, а вот когда он обернулся к Кадену с Тристе, в глазах что-то мелькнуло - словно большая рыба прошла под толстым озерным льдом. Зрачки расширились на волосок, и он, по короткой дуге занеся копье-накцаль, упер наконечник в пульсирующую на горле Тристе жилку.
        - Ты что? - вскинулся ошеломленный Каден.
        - Оставь ее, - тихо приказал Тан. - Отодвинься.
        - Что случилось?
        - Отодвинься.
        - Хорошо.
        Каден расцепил их переплетенные руки и ноги. Он потянулся было к копью - отвести или остановить удар, но удержал себя. Тристе могло убить легчайшее движение.
        - Хорошо, - повторил он, вставая и поднимая руки.
        Хоть он и стал императором, но даже перипетии последней недели не избавили его от привычки повиноваться наставнику. К тому же в голосе монаха прозвучало что-то новое, резкое и опасное. За месяцы мучительного ученичества Каден что ни день слышал в нем равнодушие и пренебрежение, но такой смертоносной сосредоточенности - ни разу, даже когда Тан готовился к схватке с ак-ханатами. Всматриваясь в лицо монаха, он не мог понять, сохранил ли тот ваниате. Ледяной взгляд Тана пришпилил Тристе к земле, заставил стянуть на груди эдолийскую форму. Блестящий наконечник накцаля упирался ей в горло.
        - Что ты такое? - чеканя каждый слог, спросил Тан.
        Она перевела взгляд с Кадена на море вокруг и покачала головой:
        - Не понимаю, о чем ты спрашиваешь…
        Тан чуть шевельнул запястьем, и острие сдвинулось на палец - гладкая сталь скользнула по гладкой коже. Тут же по его следу выступила кровь - три горячие капли под горячим солнцем.
        - Перестань! - сказал Каден, шагнув к ним и пытаясь понять, что происходит.
        Только что они думали лишь о бегстве из ловушки, в которую превратился старинный приют, забыв обо всем, кроме кента и ваниате, и теперь у Кадена первый вопрос был - как там брат, как идет бой, жив ли еще Валин? А Тан набрасывается на Тристе. Отчего вдруг? Тристе на их стороне. Она помогала выбраться из монастыря, она вместе с ним бежала от эдолийцев по головокружительным тропам Костистых гор, она, когда понадобилось, превосходно сыграла роль приманки, отвлекая внимание врага, - ее стараниями они справились с Утом и Адивом. Без нее бы они это не осилили - свидетельством тому рана на щеке, нанесенная Пирр. Каден потянулся к девушке.
        - Не смей, - приказал Тан.
        - Я не позволю ее убить, - объявил Каден.
        Сердце заходилось у него в груди. Он усилием воли обуздывал его, выравнивая его ритм вместе с дыханием.
        - Не тебе решать, - отозвался Тан. - Даже ты должен понимать это.
        Каден колебался. На стали накцаля краснела кровь Тристе.
        - Ладно. - Он отступил на шаг. - Помешать тебе я не сумею, но прошу не спешить. Подумай!
        - Это ты подумай, - отрезал Тан. - Подумай, как она сюда попала. Как прошла врата. Прежде чем бросаться ее защищать, подумай, что это значит.
        Между тем Тристе не дернулась даже от пореза на шее. Ее минутную панику как рукой сняло.
        - Что ты делаешь, монах? - осторожно спросила она.
        Тан захватил ее в неудобном положении - она полусидела, но держалась без натуги. И голос, только что срывавшийся от страха, теперь не дрожал. Будто разлеглась на диване в Рассветном дворце.
        - Что ты такое? - снова спросил Тан.
        - Я Тристе, - ответила она.
        Но голос принадлежал не Тристе. Был старше, тверже, уверенней. Каден слушал и всматривался в ее лицо.
        - Мы вместе бежали из Ашк-лана. Мы добрались до Ассара. Кто-то на нас напал, и тут я провалилась в… - Она чуть заметно кивнула в сторону кента. - В твои врата.
        - Все это я знаю, но больше не верю. Пустой Бог строг. Он не терпит эмоций, а ты провалилась в кента, вопя и корчась от страха.
        - Ты ошибся в своих теориях и потому приставил копье мне к горлу? - Тристе вздернула бровь. - Разве я виновата, что ты не разбираешься в кента?
        Все не так, думал Каден. Все не так. Он изучал лицо девушки. Где девичья наивность, где ужас, где смятение, пролившиеся на него минуту назад? Почему Кадена под ее взглядом пробирает дрожь?
        - Я разбираюсь в кента, - ровным, как доска, голосом ответствовал Тан. - Не разбираешься ты.
        - Тан, - нерешительно заговорил Каден, - а может, врата… ослабли за все эти тысячелетия? Может, теперь в них всякий может пройти? Что, если они работают не так, как мы думали?
        Монах помолчал. Позади них, внизу, волны грызли утес. Пот уже промочил Каденов балахон.
        - Они не ослабли, - наконец ответил Тан. - Мой орден их испытывал. Пройти врата могли только хин. И ишшин. И кшештрим.
        - Нет, - снова заговорила Тристе.
        Словно забыв о клинке у горла, она покачала головой. В ее голосе вновь звучал страх, дикий страх, словно девушка только сейчас заметила угрозу.
        - Я не кшештрим.
        Каден пытался собрать и разложить по полкам новые сведения: обвинения Тана, растерянность Тристе, ее молниеносные переходы от ужаса к стальной уверенности и снова к ужасу, бьющая в глаза нереальность самих врат. Уже второй раз с тех пор, как вышел из кента, ему чудилось, будто он теряет опору, зависает над этим клочком земли среди плещущего моря, где монах - или не монах - с девушкой, которая, может быть, и не девушка вовсе, сцепились взглядами над древком копья давно вымершей расы.
        - Тан, - произнес он, - нам нужно…
        - Ты вот что уясни, - перебил монах, прорезав голосом голос Кадена, как резец прорезает мягкую древесину. - Ты император Аннура, но мы не в Аннуре. То, что ты овладел ваниате, означает только это, и не более: ты овладел ваниате. Ты по-прежнему не умеешь ни ясно видеть, ни отчетливо размышлять, ни быстро убивать, а эти три навыка могут потребоваться тебе очень скоро. Ты все еще не различаешь фактов за чувствами. Ты еще не стал тем, чем должно.
        - Вот тебе факт, - сказал Каден. - Она мне помогла.
        - Одна ель - еще не лес.
        - Как это понимать?
        - А так, что ее история не сводится к помощи тебе, вовсе не сводится. - Не отнимая накцаля от горла Тристе, Тан бросил взгляд на Кадена. - То, во что веришь, уничтожь.
        «То, во что веришь, уничтожь». Еще одна премудрость хин. Каден не один год овладевал и этим умением.
        Ты веришь, что небо голубое? А ночью? А в бурю? А в тучах?
        Ты думаешь, что не спишь? Забавно. А если ты видишь сон? А если ты уже мертв?
        Каден угрюмо взялся за дело. По словам Тристе, ей предназначалась роль наживки, которая будет отвлекать Кадена, пока эдолийцы не окружат шатер и не перебьют монахов. Если так, она представлялась явным излишеством. Он попытался вообразить ту же сцену без Тристе: прибытие имперской делегации, пир, возведенный шатер… Могли бы обойтись и без нее.
        А какой выносливой она показала себя в горах! Держалась наравне с Присягнувшей Черепу и двумя монахами, всю жизнь носившимися по горным тропам. И это - девушка, выросшая на бархатных подушечках в храме Сьены? А откуда бы ей знать древний язык Ассара? Откуда она вообще узнала о погибшем городе? И кента… Как она невредимой прошла сквозь врата, которые должны были ее уничтожить?
        Каден заставил себя обдумать слова Тана. Если верить убитому Валином командиру крыла кеттрал, этому Сами Юрлу, в заговоре против его семьи участвуют кшештрим, и появление ак-ханатов это подтверждает. Стали бы бессмертные существа с божественным разумом и непоколебимой логикой целиком полагаться на людей, таких как Тарик Адив и Мисийя Ут? Каден смотрел на Тристе, пытаясь избавиться от ставших привычными мыслей, развеять пелену предвзятости. Она казалась совсем юной, но кшештрим бессмертны, неподвластны возрасту. А это непоколебимое спокойствие, которое она обнаружила минуту назад, сбросив маску…
        - Сотни лет тому назад… - заговорил Тан так, словно они собрались за столом в трапезной Ашк-лана, словно его копье не упиралось в горло Тристе и не стекала по шее девушки красная струйка, пачкая ворот ее рубахи.
        Девушка следила за ним, как насторожившийся зверек, - напрягшись всем телом, изготовившись к бегству.
        - В последние годы правления атмани, когда владыки-личи двигали друг против друга могучие армии, обращая в прах, кровь и пепел крестьянские дома, стирая с лица земли целые города, двое ганнан из холмов к северу от Чуболо, рискуя собой, спасали детей.
        Не в привычках Тана было затягивать рассказ, но, пока монах говорит, он не убьет Тристе, а значит, у Кадена будет время собраться с мыслями.
        - Те ганнан, мужчина и женщина, шли из города в город, из селения в селение, порой поспевая ко времени, когда небо позади уже затмевала поднятая войском пыль. Они отдали все, что имели, чтобы раздобыть фургоны и съестные припасы. В Сарай-Поле их ждали корабли - корабли, которые обещали перевезти детей на Баск, куда война еще не добралась. Родители вверяли им свое потомство, поднимали в кузов фургона хнычущих младенцев, наставляли детей постарше заботиться о младших и смотрели вслед каравану, совсем немногим обгонявшему наступающее кровопролитие. Корабли ждали их, как и было договорено. И, как обещали, они увезли детей до того, как войска Рошина захватили Восточный Ган. Они, как и обещали, прибыли в Ганабоа. Они спаслись. И пропали.
        - Какое отношение это имеет ко мне? - округлила глаза Тристе. - При чем тут это?
        Каден покосился на нее и снова обернулся к старому монаху:
        - Куда они пропали?
        - Этого долго никто не знал, - ответил Тан. - Войны атмани на десятилетия ввергли мир в хаос. Люди гибли несчетными тысячами: сперва в сражениях, потом от голода и болезней. Люди не могли отстоять свои дома и посевы. Баск был далеко, считай, на краю света. Родители молились за детей, некоторые наскребли монет, чтобы отправиться на поиски, но найти их не сумел никто. Тогда вмешались ишшин. Прошло больше тридцати лет с тех пор, как двое незнакомцев увели детей, но пятнадцать ишшин все же напали на их след на южном побережье Баска. Там сплошные джунгли. Там почти никто не жил, но среди холмов они отыскали маленькую хижину, а под хижиной - цепь пещер в известняке, и пещеры эти были тюрьмой. Огромной тюрьмой.
        - А дети? - спросил Каден.
        Тан пожал плечами:
        - Повзрослели. Или умерли. Или стали калеками. А вот те ганнан, спасшие их мужчина и женщина, не постарели ни на день.
        - Кшештрим.
        Тан кивнул.
        Тристе с ужасом уставилась на него:
        - Зачем им нужны были дети?
        - Для опытов, - мрачно ответил монах. - Изучать, испытывать. Они хотели знать, как мы устроены, как работает наш разум, чем мы отличаемся от них. Тысячи лет назад они нас едва не уничтожили, но мы о том забыли, а кшештрим ни на миг не забывали о войне.
        Монах повернулся от Тристе к Кадену, ударил взглядом, как молотом:
        - Подумай, какое терпение - десятилетиями, веками дожидаться бедствия, которое позволит увести столько детей. Подумай, какой скрупулезный план - накопить денег, приготовить стоящие на якоре суда, пещеры и камеры. Кшештрим мыслят не днями и не неделями. Они живут веками и эпохами. Те, кто выжил, выжили благодаря уму, жестокости и терпению. И при всем этом выглядят они как ты да я. Или… - Тан кивнул на Тристе. - Как она.
        - Нет. - Тристе снова покачала головой. - Я бы такого ни за что не сделала. Я не из их числа!
        Монах не слушал ее, обращался только к Кадену:
        - Это не другое дело, не моя личная месть, которая собьет тебя с пути. Если она - кшештрим, значит она участвует в заговоре против твоей семьи и империи. Сотри из памяти Адива и Ута. Вот существо, которое несет в себе правду.
        Каден, пристально разглядывая сперва монаха, потом девушку, сопоставлял и соображал. Она не похожа на бессмертное бесчеловечное чудовище, но, если верить Тану, не походили на чудовищ и похитившие детей ганнан. Родители отдали детей, поверив кшештрим… То, во что веришь, уничтожь! К этому все сводится.
        - Ты ее не убьешь, - сказал он.
        - Нет, конечно, - согласился монах. - Нам нужны сведения. Но это меняет дело.
        - Какое дело?
        - Ишшин, - пояснил Тан. - Я с самого начала опасался этого пути, а теперь сомневаюсь вдвойне.
        Каден обдумал его слова. Сколько он знал наставника, старый монах, казалось, не ведал опасений: его не пугали ни Шьял Нин, ни Мисийя Ут с Тариком Адивом, ни даже ак-ханаты.
        - Ты, - медленно заговорил Каден, - беспокоишься, как ишшин отнесутся к Тристе. К тому, что она прошла кента.
        - Можете не брать меня с собой, - подала голос девушка. - Отправьте обратно за врата.
        - Я не давал тебе слово, - отчеканил Тан, крепче прижимая острие копья к шее Тристе.
        Девушка открыла рот, чтобы возразить, подумала и снова опустилась на траву, признав поражение. Кадену хотелось ее утешить, заверить, что все будет хорошо, но слов утешения не находилось. Если она то, чем ее считает Тан, утешения для нее - пустой звук.
        - А что будет, если ишшин примут ее за кшештрим? - спросил Каден.
        Монах нахмурился:
        - Ишшин непредсказуемы. Долгая война против кшештрим лишила их многих человеческих черт, и не в последнюю очередь - способности доверять. Ишшин верят ишшин. Все прочие для них - глупцы или угроза.
        - Но ты был одним из них, - напомнил Каден. - Разве они не послушают тебя?
        - Это целиком зависит от того, кто их возглавляет.
        - А кто их возглавляет?
        Тан помрачнел:
        - Северянин по имени Кровавый Горм, но тот уже десятки лет не появлялся в Сердце.
        - А где он? - удивился Каден.
        - Выслеживает кшештрим, - ответил Тан, - среди ургулов и эдов. Вопрос в том, кто руководит ишшин в его отсутствие.
        Он помолчал, разглядывая Тристе. Та отвечала ему испуганным взглядом - так заяц смотрит на явившегося вынуть его из силков охотника.
        - В любом случае, отдав им ее, мы наберем пару очков. Теперь в мир выходит не так много кшештрим. И совсем редко ишшин их находят.
        - Она не товар, чтобы ее на что-то выменивать, - сказал Каден.
        - Нет. Она куда опаснее.
        - Я не то, что ты думаешь, - тихо, без капли надежды проговорила Тристе. - Не знаю, как я прошла врата, но я не то, что ты думаешь.
        Тан опять всмотрелся в ее лицо.
        - Возможно, - бросил он наконец и обратился к Кадену: - Оставайся здесь. Так безопаснее. Я возьму девушку и переговорю с ишшин.
        Каден оглядел продуваемый ветром островок.
        - Безопаснее? - подняв брови, повторил он. - В любую минуту из этих врат могут выйти ишшин. Если они не поверят мне, когда я приду с тобой, то, неожиданно застав меня здесь, точно убьют на месте. - Юноша покачал головой. - Нет. Я это начал, я и доведу до конца. Кроме того, ишшин мне нужны. Узнать то, что мне требуется, мог бы и ты, но мне нужно с ними поговорить, завязать отношения.
        Он понятия не имел, как Тристе прошла кента, не представлял, как встретят Тана бывшие собратья, не знал, как поступит, если окажется, что Тристе лгала, но факт оставался фактом: кшештрим затеяли заговор против его семьи, убили отца, и, значит, Каден теперь император. Он не правит Аннуром - пока не правит, - но пойти к ишшин в его силах.
        - Я с вами, - тихо сказал он.
        Тан выждал несколько ударов сердца, всматриваясь в ученика.
        - Безопасного пути все равно нет, - кивнул он наконец.
        - Это как же? - тихо взмолилась Тристе. - До того, как я прошла врата, ты уговаривал Кадена туда не ходить!
        - Как раз потому, что ты прошла врата, я передумал.
        - Не понимаю… - прошептала она.
        - Там, и только там я смогу узнать о тебе правду.
        Тристе обратила испуганный взор на юношу:
        - Каден…
        - Я должен знать точно, Тристе, - покачал тот головой. - Если он ошибается, я тебя освобожу. Я сам тебя выведу, даю слово. Но ради отца, ради родных я должен знать.
        Девушка отвернулась, бессильно поникла.
        Тан сделал знак Кадену:
        - Сними свой пояс. Свяжи ее. Мертвым узлом.
        - А ноги?
        - Ноги спутай. Тут недалеко.
        Каден снова огляделся: пройденные им кента оказались на острове не единственными. По краю обрыва выстроились десятки тонких хрупких арок, словно весь этот клочок земли был когда-то фундаментом огромной башни. Он представил, что за страшная буря могла бы ее разбить: бастионы, откосы, крепостной вал - смыть все это в море, оставив лишь врата, двенадцать каменных арок, разверстых, как безмолвные рты.
        - Эти врата, - качая головой, рассуждал он, пока снимал с себя пояс. - Нин о них рассказывал? Эти врата хранили правители рода Малкенианов.
        Только сейчас Каден начал осознавать, какую власть они давали. За несколько шагов переноситься на другой край империи… Неудивительно, что Аннур простоял столько веков, между тем как другие королевства рассыпались и гибли. Император, способный за несколько шагов перенестись с севера Вашша на запад Эридрои, - почти бог. Кадену едва не мерещилось, как из кента выступает отец - по обыкновению, в задумчивости упершись подбородком в грудь. Но нет… Санлитун мертв. За врата теперь отвечает Каден.
        - За дело, - велел Тан, указывая ему на Тристе.
        Каден встал коленями на сырую землю. Когда он переворачивал девушку на живот, та поймала его взгляд. Руки Кадена действовали грубее, чем ему хотелось бы. Он привык связывать коз и баранов, а не людей, и слишком туго затянутый ремень врезался в ее мягкую кожу.
        - Оставь петлю, чтобы ее вести, - сказал монах.
        - Тебе это нравится, - с омерзением в голосе заметила Тристе.
        - Нет, - тихо ответил Каден, - не нравится.
        Она сжала зубы, когда он затянул узлы, но взгляда не отвела.
        - Прожив жизнь в храме Сьены, поневоле узнаешь кое-что о мужчинах. Министры, монахи - все вы одинаковы. Вам это доставляет удовольствие. Все вы сразу чувствуете себя такими сильными.
        Каден не понял, рычит она или всхлипывает. Он хотел возразить, уверить, что это только из осторожности, но Тан не дал ему времени:
        - Не спорь с ней. Заканчивай, и пойдем.
        Каден колебался. Тристе жгла его взглядом, в ее глазах стояли слезы. Потом девушка отвернулась. Но до того он успел запечатлеть сама-ан ее ярости - лицо человека, которого предали. Он глубоко вздохнул и сделал еще один виток, прежде чем затянуть узел. Коза выбралась бы из таких свободных пут, но Тристе не коза, а затягивать туже он не хотел. Все происходящее представлялось ему ошибкой.
        «Я не делаю ей больно, - напомнил себе Каден. - И если Тан прав, это вопрос жизни и смерти».
        Здравая мысль, и все же он чувствовал, как то, что хин называли «животным мозгом», возмущенно бьется в стальной клетке рассудка.
        Покончив с узлами, он по указанию монаха поднял Тристе на ноги. Девушка шаталась. Острие накцаля не отрывалось от ее горла.
        - Сюда. - Тан кивнул на врата у дальнего края острова. - Она первая.
        - Все это ни к чему, - произнесла Тристе.
        Она словно забыла о Кадене, говорила со старшим монахом так, будто младшего здесь не было.
        «И это за всю мою к ней доброту…» - подумал юноша.
        Каден с удивлением ощутил в себе обиду и попытался затоптать эмоции, как затаптывают выпавший из очага уголек. Тан не ответил, лишь слегка шевельнул копьем, вынудив девушку сделать шаг.
        - А которые ведут в Рассветный дворец? - осторожно спросил Каден.
        Возможно, старый монах не ошибся, возможно, Тристе и вправду кшештрим. Злоумышленница, преследующая некие туманные цели, и в этом случае Каден исполнит, что должно. Сумеет ли он ее убить? Он попытался вообразить: это как зарезать козу… Точное движение ножа, хлещет кровь и воздух из горла, последняя судорога - и конец. Если окажется, что Тристе в ответе за резню в монастыре, за смерть Акйила и Нина, за Патера, за отца, он, наверное, сумеет это сделать. Но если она невиновна, если у Тана помутилось зрение, тогда Кадену не помешает разбираться во вратах.
        - Они как-то помечены?
        - Отсюда в Рассветный дворец нет хода, - ответил Тан. - Нин верно говорил о кента династии Малкенианов, но кшештрим создали не одну сеть. Об этом острове, об этих вратах твой род ничего не ведал. Как и хин.
        - Тогда откуда ты… - нахмурился Каден.
        - Знания ишшин древнее и полнее, чем знания хин.
        Монах остановил их перед аркой, неотличимой от остальных. Вблизи Каден увидел врезанную в замковый камень надпись - одно слово или несколько, не понять. В Аннуре, как выяснилось, водились знатоки, способные разобрать эти угловатые значки, но Кадену не довелось учиться у аннурских знатоков.
        Он разглядывал надпись, сдерживая любопытство осторожностью, но заговорил не он, а Тристе:
        - Куда они ведут?
        - Что же ты не прочитаешь? - ответил Тан.
        Девушка закусила губу, но промолчала.
        - Неподходящее время ты выбрала для уловок, - заметил монах. - В Ассаре ты на этом языке читала.
        - Я не кшештрим, - упорствовала девушка. - Хоть и могу прочесть.
        - И что здесь сказано? - настаивал Тан.
        - Тал Амен? - помолчав, отозвалась Тристе. - Нет. Тал Амьен.
        Каден покачал головой.
        - Неподвижное… я? - щурясь, попыталась перевести она. - Отсутствующее сердце?
        - Мертвое Сердце, - заключил Тан.
        Страх погладил Кадену спину холодным пальцем. Арка не отличалась от остальных: тонкая, неподвижная, почти гостеприимная. Сквозь нее виднелись чернохвостые морские птицы над волнами, разбивающееся о волны солнце. Угадать, что ждет на той стороне, было невозможно, но перевод Тана пророчил прием еще менее радушный, чем предложил этот пустынный остров.
        - Мертвое Сердце. - Каден пробовал слова на вкус. - Что это?
        - Там темно, - сказал Тан. - И холодно. Когда войдешь в кента, задержи дыхание.
        - Кто пойдет первым?
        - Она. - Монах копьем подтолкнул Тристе. - Если сторожа станут стрелять, пусть лучше ее проткнут стрелами.
        11
        Блоха их ждал.
        Валин перекатился, вскочил на ноги, рукой прикрывая голову от осыпающегося щебня. Он подхватил отброшенный при падении второй меч, высматривая во взбаламученном дыму и каменной пыли свое крыло и сдерживая сердцебиение. Он заставлял себя видеть и, будь оно все проклято, думать и уже понимал - что-то не так.
        «Слишком светло! - сообразил он, щурясь и сгибая левый локоть (сильно ушиблен, но перелома нет). - Свет!»
        Понимание обрушилось, как пинок в живот. Из почти полной темноты наверху он провалился в свет фонарей. Он даже сквозь дым видел, как на том конце поднимается Талал, как Лейт зажимает ладонью висок. Парные клинки лежали перед пилотом, всего в шаге от него, но шаг в такой тесноте равнялся миле. Гвенна тоже спрыгнула вниз, и Анник - все по плану, и все же, едва Валин различил всю картину, живот свело еще сильнее.
        Свет исходил от трех оружейных фонарей - таких же, как у его крыла, расставленных по периметру комнаты.
        Он прищурился.
        Здесь было не одно его крыло. В других фигурах, также одетых в черную форму кеттрал, Валин узнал давних знакомых по Островам. Мужчины и женщины нацелили ему в грудь обнаженные клинки и стрелы.
        - Остановись, Валин, пока еще все целы.
        Снова голос Блохи, на этот раз не с высоты крыши, а из-за окна. Еще миг - и командир крыла шагнул в комнату и кивнул, оглядывая завалы.
        - Подрыв пола - умный ход, - оценил он. - Рискованный, но толковый.
        - Кто не рискует, тот гниет, - заметил Афорист.
        Подрывник крыла Блохи - маленький, уродливый, с длинной, не красившей его бородой и блестящими глазами - притаился в дальнем конце помещения, нацелив на Гвенну охотничий лук.
        - Правильно Валин доверился девчонке. Она свое дело знает.
        - Отвали, Ньют, - рыкнула на него Гвенна; она еще до взрыва вложила мечи в ножны и сейчас сидела с пустыми руками, уставившись на Афориста. - Я еще успею нашпиговать «звездочками» твою уродскую задницу.
        В нескольких шагах от них забулькала горлом Сигрид са-Карнья. Лич крыла Блохи, несмотря на бледную кожу, считалась первой красавицей Островов - ошеломительная блондинка с северного побережья Вашша, которой жрицы Мешкента в детстве вырезали язык. Объяснялась она жестами или условным кодом из кашля и горлового хрипа.
        - Моя прекрасная подружка оценила твое красноречие, - услужливо перевел Афорист.
        - Скажи прекрасной подружке, что потом займусь ею, - сплюнула Гвенна.
        Сигрид не ответила. Не отводя от подрывницы блестящих голубых глаз, она провела кончиком ножа - ее единственного оружия - по своему предплечью. По следу стального острия протянулась тонкая кровяная линия. Женщина нацелила окровавленный клинок в горло Гвенне. Не то чтобы та испугалась, но все же, как заметил Валин, тяжело сглотнула. В Гнезде наравне с похвалами красоте Сигрид ходили рассказы о ее жестокости; сам Блоха считался требовательным, но справедливым наставником, а вот слухи о его крыле были много мрачнее.
        - Как ты узнал? - кашляя, выдавил Валин.
        Голова у него гудела, во рту, у корня языка, ощущался горячий и горький привкус крови. Он чувствовал в себе темное бешенство - гнев на Гвенну, без приказа подорвавшую заряд. Гнев на себя, не сумевшего переиграть Блоху. Он стиснул зубы, выжидая, чтобы схлынула волна ярости. Никто не погиб. Это главное. Взрыв, обнаженные клинки - и никто не погиб. Еще есть время договориться, поторговаться. Может быть, Блоха пока не намерен их всех убивать, может, они что-нибудь придумают.
        - Откуда ты знал, что мы подорвем пол?
        - Мы старые солдаты, Валин, - покачал головой Блоха.
        Усталости в его голосе было больше, чем торжества.
        - Ты правильно расположил лагерь, заготовил пути отхода. Против другого крыла отбился бы, а тем осталось бы только глотать пыль да браниться.
        - Но против нас твое крыло, - бледно улыбнулся Валин.
        Блоха пожал плечами:
        - Говорю же, мы старые солдаты. - Он кивнул на Анник. - А теперь прикажи ей бросить лук. Тогда и поговорим.
        Кроме Валина, оружие при падении сумела удержать одна Анник - тетива ее лука была натянута, а стрела нацелена на Блоху. Если смерть на кончике ее пальца и тревожила ветерана, тот этого не показал. Его испещренное морщинами лицо вообще было невыразительным.
        На Островах хватало ветеранов, выглядевших как истинные кеттрал от макушки до пят - гора мышц, орехи зубами могут колоть… Только не Блоха. Маленький, смуглый, поживший, с рябым лицом и седым пушком на лысине, он, на взгляд Валина, больше напоминал усталого от полевых работ крестьянина, чем самого успешного за всю историю Гнезда командира крыла.
        - Мы не можем остаться без оружия, - подала голос Анник. - Помним, что было в прошлый раз.
        - Не знаю, что было в прошлый раз, - вмешался в разговор Финн своим приятным глубоким баритоном благовоспитанного человека, - но внимательный наблюдатель заметит, что вы, строго говоря, уже безоружны.
        Снайпер Блохи сидел, свободно откинувшись на дверной косяк, и лук держал на сгибе локтя. Он был, как нарочно, полной противоположностью Блохе: высокий, с оливковой кожей, с чудом уцелевшим в жестоких переделках лицом и почти неприлично красивый. Улыбался он, блестя в свете фонарей белыми зубами и будто извиняясь за свои слова.
        - Оружие удержали только Валин и Анник, за что я их похвалю, но даже Валину недостает одного клинка.
        - Кто еще здесь? - спросил Валин, не слушая снайпера: чтобы составить план действий, ему нужно было представить картину в целом. - Другие крылья?
        - Кое-кто еще вас ищет, - признал Блоха, - но горы обширны. Я бы сказал, нашли вас только мы.
        Значит, если дойдет до боя - пятеро против пяти. Фонари слепили глаза, и Валин прищурился, оценивая обстановку. Ши Хоай Ми, пилота Блохи, нигде не видно. Стало быть, пятеро против четверых, что дает некоторое преимущество. Только численное преимущество и кучки теплого дерьма не стоит, когда ты под прицелом и укрыться негде. И когда твои противники тоже кеттрал.
        «Спокойней, - сказал себе Валин. - До боя еще не дошло».
        Блоха, цокнув языком, снова кивнул на Анник:
        - Так вот, насчет лука…
        - Ты же понимаешь, - заговорил Валин, вглядываясь в лицо командира ветеранов в надежде разгадать его намерения. - Это страшный риск. Мы и так у вас в руках. Если ты солгал… Ты требуешь от меня не просто пойти на риск, а подвергнуть опасности крыло.
        Блоха задумчиво поджал губы.
        - Дело в том, - подумав, сказал он, - что иногда рискуешь по своей воле, а иногда - по принуждению.
        - Есть разница: стеречь дверь или отпереть ее, - кивнул Афорист.
        - И пожалуйста, - говорил Блоха, - скажи Талалу, чтобы не делал глупостей. Как правило, личей мы вырубаем первыми, но я пожалел его голову. Проявил доверие. Однако все мы знаем, на что он способен, так что, если дернется, кто-нибудь его пристрелит.
        Талал встретил взгляд Валина. На бритой макушке лича блестел пот. Ночь была холодной, но у Валина тоже промокла от пота одежда, сердце колотилось о ребра. Среди кеттрал ходило много легенд о командирах, которые в схожей ситуации - в проигрышном положении, застигнутые врасплох - сумели тем или иным отчаянным ходом спасти свое крыло. Только Валин таких ходов не видел. Любое движение, попытка сопротивляться вели к поражению и гибели. Даже стрела, которую Анник так усердно наводила на Блоху, не устоит перед странными способностями Сигрид. Валину отчаянно не хотелось разоружаться, но, как заметил Блоха, иногда приходится рисковать, потому что другого пути нет. Локоть дергало, болела голова. Сухая глотка, казалось, не могла издать ни звука, и все же его слова прозвучали достаточно отчетливо:
        - Отставить, Талал. Анник, всем отставить.
        Чуть помедлив, Анник опустила лук. Талал повиновался с явным облегчением.
        - Бывает так, - одобрительно кивнул Ньют, - что продолжающий биться - дурак, а уступивший - боец.
        Блоха его не слушал.
        - Где еще одна? - спросил он. - Женщина с ножами?
        - Не знаю, - покачал головой Валин.
        Он не видел Присягнувшей Черепу с тех пор, как Тристе, испугавшись ее сапог, ринулась к вратам, а Гвенна подорвала пол. Пирр должна была провалиться вместе со всеми, но Валин ее не заметил.
        - Неосведомленность меня нервирует, - сказал Блоха, сделав короткий знак Финну Черное Перо.
        - И меня нервирует, - отозвался Валин. - Она не наша.
        - А на вид как будто с вами. Не лги мне, Валин. Мы за вами наблюдали. Видели и монахов, и девушку. Где они все?
        Валин колебался: о чем можно говорить, о чем нельзя? Тан уверял, что никто другой во врата не пройдет. Каден на свободе. В безопасности. По крайней мере, в теории. Проверять ее Валин не видел причин.
        - Не знаю, где они, - повторил он.
        Блоха растянул губы. Пальцы замелькали, подавая новые знаки. Валин их не понял.
        - Ты играешь со мной, Валин, - обратился к нему Блоха, - а здесь для игр слишком много стали.
        Сигрид с Афористом сменили позиции, прикрывая Финна, а снайпер поднялся на ноги. Держа перед собой лук, он шагнул в темный коридор за дверью, приостановился и застонал.
        - Что там? - спросил Блоха.
        Финн повернулся: рот разинут, одна рука - грациозным, плавным жестом, будто он собирался отдать поклон, - указала на торчащую в груди рукоять ножа. Он постоял еще мгновение, брызжа кровью изо рта, и упал. Его тело еще не ударилось об пол, а Блоха уже приказывал:
        - Жги, Сиг! Ньют, трави!
        Неполное мгновение Валин просто таращился на мертвеца. Он успел понять две вещи: Пирр убила Финна, никто не убил самого Валина. Обдумать он ничего не успел - по коридору прокатились разрывы. Пустой черный проем дверей затянуло голубым пламенем. Работа Сигрид, понял Валин. Не взрывчатка, а ухищрения личей. Если Пирр оставалась в коридоре, ей конец, но все же Ньют, обнажив клинки, бросился в огонь. Сигрид небрежно отмахнулась от Анник с Талалом, и те скрючились, как от удара. Стрела лучницы улетела в открытое окно, а лук чуть не вывалился из руки.
        Крыло Блохи пришло в движение, а Валин все не шевелился. И никто из его крыла тоже. Он переступил ногами, попятился, создавая дистанцию между собой и атаковавшим его Блохой. Первый удар Валин отбил, парировал второй, под третий поднырнул, но парные клинки мелькали слишком быстро. Валин не успевал отслеживать их движения. Он больше не пытался думать, положившись на вымуштрованное тем же Блохой тело: парировал, рубил, колол, маневрировал, делал выпады и уходил от выпадов… а потом все кончилось так же быстро, как началось. Его меч замер в откинутой в сторону руке, наткнувшись на один из клинков Блохи, а второй клинок ветерана прижался к его горлу.
        - Я не знал… - заговорил Валин.
        Блоха покачал головой, взглянул сурово:
        - Ты убил Финна.
        Валин через плечо бросил взгляд на скорчившееся тело снайпера.
        - Пирр… - произнес он.
        - Не надо, - оборвал Блоха. - Разговорам конец.
        Валин застыл. Положение было безнадежным. Хуже чем безнадежным. Блоха мог перерезать ему горло легчайшим движением руки. Бой кончился, не начавшись. И все же… Валин силился осмыслить происходящее. Блоха его не убил. Никто его не убил. И рядом, при всем безумии ситуации, кричало и сражалось его крыло. Значит, Блоха решил брать их живыми. Тонкая нить надежды, но большего у Валина не было. Он глубоко вздохнул, поднял руки, показывая, что сдается, и тут же с ревом, в котором ярость смешалась с ужасом, рванулся вперед, прямо на блестящее острие меча, запрокинув голову, чтобы совсем открыть горло.
        Мелькнула мысль, что он прогадал, сам напоролся на чужой клинок, но нет. Блоха, как и наделся Валин, опередил его движение. Командир ветеранского крыла, выбранившись, стремительным и неловким движением отвел клинок в сторону, и Валин не упустил преимущества - с силой отбросил противника к стене, выиграв пространство и возможность в свою очередь занести меч.
        - Глупо, - мотнул головой Блоха.
        - Послушай… - заговорил Валин, подняв руку.
        Договорить ему не дали: что-то свистнуло над ухом, что-то мягко, едва ли не робко затрепетало, Блоха дернулся. В его плече торчал нож Пирр. Не опасная рана, но не отскочи он в последний момент, нож вошел бы прямо в горло. Блоха немедленно сменил позицию, выставив здоровую руку и уронив раненую в нижнюю защиту. По нему нельзя было заметить, что ему больно, но его движение дало Валину секунду оглянуться.
        В комнате бушевали все владыки хаоса разом.
        Чаша весов, поначалу явно склонявшаяся на сторону Блохи, с появлением Пирр и гибелью Финна резко качнулась в другую сторону. Ши Хоай по-прежнему не было видно, а значит, за Валином был перевес шесть к трем, причем Ньют занимался Присягнувшей Черепу - по-видимому, безуспешно, так что в комнате получалось пять на два.
        К сожалению, использовать это преимущество пока не удавалось. У Анник лопнула тетива - постаралась Сигрид, - а заряды Гвенны в темноте и тесноте годились только для самоубийства. Значит, четверо из крыла Валина против Сигрид. Казалось бы, выгодный счет, но светловолосая колдунья держалась, обнажив парные клинки, и с одного из них уже капала кровь. Как раз, когда Валин оглянулся, Гвенна с бранью рухнула на пол, сжимая раненое колено, а Лейт отшатнулся под невидимым ударом.
        Валин успел снова развернуться к Блохе и отбить падавший на него плашмя клинок. Плашмя! Валин опешил. Даже теперь, истекая кровью из пробитого плеча, Блоха не хотел его убивать. Бой двух крыльев все больше и больше походил на ужасное недоразумение.
        Валин отразил еще два выпада, отступая, чтобы выиграть время и дистанцию. Будь они с Блохой здесь наедине, могли бы поговорить, но они были не одни. За спиной у Валина сталь пронзительно звенела о сталь, бранились Лейт и Гвенна и бушевал сверхъестественный пожар, разожженный Сигрид. Блоха еще сдерживал удары, но его крыло больше не следовало примеру командира. Валин не мог их за это упрекнуть. Где-то за его спиной лежал на каменных обломках Финн Черное Перо - человек, учивший их стрелять. Мертвый, провались оно все!
        Валин не сводил взгляда с Блохи, искал слова, которые остановили бы это безумие. И не находил. Есть вещи, которых не исправить. Осталась одна цель - вырваться на свободу, пока никто больше не погиб.
        Он свирепым вихрем ударов отбил клинки Блохи и развернулся.
        - К дверям! - рявкнул он своему крылу, отмахиваясь мечом назад, чтобы прикрыть отступление. - К дверям!
        Словно откликнувшись на его вопль, в комнату ворвался Ньют - он шатался, кровь из жестоко разрубленной головы заливала лицо. Валин отбросил его с дороги плоской стороной меча. Блоха настигал, а с дальнего конца комнаты кричал и махал руками Лейт. Они с Талалом держали дверь. Валин дернулся к ним, но на полпути его сбил на пол острый, горячий тычок в плечо. Стрела охотничьего лука, понял Валин, чувствуя, как боль от лопатки бьет в мышцы и пробирает до костей. Валин хотел оттолкнуться от пола, но раненая рука подогнулась, и он ударился об пол подбородком. Решили наконец убить или хотят задержать? Знать этого он не мог.
        Боль и смятение заслонили взор черной ладонью, Валин сражался с подступающим обмороком. Стрела его не убила, но каждое движение отзывалось в костях, и жаркий огонь боли грозил поглотить с головой.
        - Вставай, дрянь! - гаркнул кто-то в ухо, подхватывая его под мышки.
        Гвенна, узнал он.
        - Вставай!
        Валин до крови прикусил изнутри щеку, и новая боль уравновесила, сдержала старую. Рука до плеча не действовала, но сведенные мышцы, чувствовал он, еще сохранили силу, звериную стойкость.
        «Шевелись! - рявкнул он на себя. - Не то подохнешь!»
        Он шевелился.
        Анник с Талалом стояли в дверях, лицо лича сводило напряжением. Оба были в крови от десятка мелких ранений, но ведь даже Валин, которому, похоже, пришлось хуже всех, хоть и обезручел, сохранил боеспособность. Анник в этом хаосе каким-то чудом успела заменить тетиву - и прикрывала их, накладывая и пуская стрелы неуловимыми для глаз движениями. Валин протолкнул Гвенну за дверь и бросился следом, рухнув на пол, когда над головой прошелестела стрела.
        - Как они, гады, прошли? - пропыхтел Лейт.
        - Меня в данный момент больше интересует вопрос, - выступив из тени, проговорила Пирр, - как выйти нам.
        Убийца держала в руках по узкому ножу. Капли свежей крови - как видно, чужой - забрызгали ей лицо, но в остальном она выглядела спокойной и расслабленной, как если бы резала морковку на ужин да оторвалась на минутку. Тыльной стороной ладони она убрала с лица выбившуюся прядь.
        - Чего нам уходить? - огрызнулась Гвенна.
        Она, склонившись, возилась с какими-то своими игрушками - какими, Валин не разобрал.
        - Мы, мать их, побеждаем!
        - Это хорошо, - протянула Пирр и стремительно вскинула руки - два ножа, вращаясь в воздухе, ушли в дверной проем. - Но ваши старые друзья не промах, а между тем было бы огорчительно, если бы мы вдруг перестали побеждать.
        Валин подскочил к ней. Злоба схватила его за глотку, затмила весь мир, кроме лица убийцы. Он одним плавным движением поднял клинок к ее шее, и Пирр, хотя в руках у нее уже были новые ножи, не пыталась сопротивляться. Казалось, его припадок, скорее, позабавил женщину.
        - Решил меня убить? - Она шевельнула бровью. - Пока не убил, хотела бы сказать в свою защиту, что из здесь присутствующих я одна могу справиться с вашими одаренными соратниками.
        Свернувшийся внутри, затаившийся в мозгу зверь рычал: убей, убей, убей! Это так просто: одно движение - и конец. Он с трудом удержал меч, сдавленным голосом выдавил из груди несколько слов:
        - Ты это начала, убивая их…
        Пирр пренебрежительно отмахнулась ножом:
        - Начали они, подкравшись ночью с оружием.
        - Я бы с ними договорился, - огрызнулся Валин.
        - Неужто? - удивилась она.
        Над головой Валина просвистела стрела, и еще одна прошла мимо, потому что он шарахнулся к стене.
        - Сдается мне, они не склонны к переговорам, - договорила Пирр.
        Еще две стрелы. Стреляли вслепую, сквозь дым. Как видно, Блоха больше не пытался взять их живьем.
        - Дальше что? - окликнул Лейт.
        Он отступил на десяток шагов дальше, к лестничным ступеням, а Анник с Талалом все еще держали дверь.
        - Убивай ее или не убивай, - буркнула Гвенна, стремительно заряжая свое оружие, - только без болтовни.
        - Не убивай, - сказала Анник. - Она нам нужна.
        - Валин, - простонал Талал, - скорей, пожалуйста.
        Валин встретил взгляд Присягнувшей Черепу, удержал меч у ее горла.
        - Хватит смертей, - проскрежетал он.
        Пирр указала острием ножа на дверь:
        - Это ты им скажи.
        - Хватит убивать!
        - Ты мне нравишься, Валин, - отозвалась Пирр. - Такой милый, добродетельный юноша. Но работаю я не на тебя.
        Валин выдохнул и надавил на клинок, пустив ей кровь. Убийца не отшатнулась. Даже не вздрогнула.
        - Ты готова за это умереть? - спросил он.
        - По-моему, ты не понимаешь, - улыбнулась она. - Присягнувшие Черепу всегда готовы умереть. В этом разница между мной и тобой. В мою пользу.
        - Валин! - выкрикнул Лейт.
        Еще мгновение, и Валин опустил клинок. Он ненавидел эту женщину - ненавидел за то, кем она была, за бой, навязанный ее бездумными действиями, но, пока бой продолжался, она, как верно сказала Анник, была им нужна. Их стычка заняла считаные мгновения, но, когда свистят стрелы, мгновения - это все.
        - Не отставай, - приказал он убийце. - Отстанешь - оставлю Блохе.
        Не дожидаясь ответа, он повернулся к открытому проему и постарался прикинуть, как развернутся события. Блоха застрял в комнате, но это ненадолго. Ши Хоай где-то снаружи, и с ней тоже паршиво - некогда осторожно пробираться по коридору, проверяя каждую комнату.
        - Они перестраиваются, - подала голос Анник, укрываясь за дверным косяком от стрелы, ударившей точно туда, где только что была ее голова.
        Другого шанса не будет - это он понимал. Не дадут им шанса после того, как кровь Финна Черное Перо залила весь пол. Выбор не богат: бежать, убивать или умирать.
        - Гвенна! - Валин сгреб ее за грудки. - Две «звездочки» в дверь!
        Она мотнула головой:
        - Все рухнет, Кент тебя дери!
        - Выполнять! - рявкнул он, нашаривая в поясном кошеле свистки для кеттралов.
        Он не мог знать, кружат ли еще в небе их птицы, живы ли они, но иногда приходится просто бросать кости. Если они прорвутся из здания, если выберутся на уступ, у них будет шанс. Посадка на лету в темноте опасна, птица без пилота действует не точно и непредсказуемо. Слепая посадка в темноте со скального уступа - почти безумие, но даже безумие лучше прямого столкновения с успевшим перестроиться крылом Блохи.
        - Талал, сумеешь перекрыть дверь? - спросил Валин.
        Лич тяжело дышал, лоб его был залит потом. Валину даже показалось, что он не понял вопроса, но Талал кивнул.
        - Хорошо, - сказал Валин. - Гвенна, дымовухи - в дверь. Талал, ставь щит. Гвенна, сюда «звездочки». И уходим. Я подзову птиц для посадки на лету. Хоть козла дери, надо выбираться.
        Дыхание у него сорвалось. Стреляная рана при каждом движении дергала плечо, пронизывала тело раскаленным гвоздем боли, но надо было двигаться. До уступа всего два этажа. Он пережил Халову пробу, два лестничных пролета как-нибудь одолеет.
        - Посадка на лету - это захватывающе, - заметила Пирр. - Однако меня заботит, как справятся… не самые опытные.
        Валин выбранился. Маневр был сложен даже для его крыла, потратившего многие часы на отработку. Но изменить он ничего не мог. Тратить время на посадку Ра - самоубийство.
        - Держись меня, не пропадешь, - бросил он.
        Пирр вскинула бровь и провела пальцем по порезу, оставленному на шее клинком Валина.
        - Успокоил!
        Валин хотел кое-что добавить, объяснить, что надо сразу хвататься за стропу и как важно подобрать ноги при отрыве от земли, но взрыв заткнул ему рот, разорвав воздух в коридоре и выбив его из груди, так что на слова духу не осталось. Из дыма тут же вывалилась Гвенна с окровавленной головой. Рукой она зажимала бок. Валин подхватил девушку здоровой рукой, а с другой стороны тут же подоспел Талал.
        - Я в порядке, - проскрипела Гвенна, но он-то чувствовал, как тяжело она наваливается ему на плечо.
        - Пошли! - крикнул он и поволок ее по коридору. - Ходу!
        Пирр, оглянувшись на дымовую завесу, метнула туда еще один нож - Валин не рассмотрел в кого, - взяла на изготовку два новых и последовала за ними.
        Они вылетели из здания на широкий уступ. После темноты и дыма приюта скала будто светилась под луной, и Валин, наполнив легкие свежим воздухом, впервые подумал, что спасение возможно. Он поднес к губам серебряный свисток и выдул несколько коротких нот, молясь Халу, чтобы не спутать сигнал в смятении и боли. План, выглядевший таким разумным до атаки Блохи, представлялся теперь смешной фантазией. Но менять что-то не было времени.
        Он обвел взглядом верхние окна: из них огромными клубами валил дым. Хоть какое-то прикрытие на взлете. О местонахождении крыла Блохи он судить не мог, не знал, убили ли кого-то «звездочки» Гвенны, между тем стрелок с луком мог бы отстреливать его людей на краю утеса, как сидячих уток.
        - Где Ра? - шепнул Валину Лейт.
        - Свисток не поводок, Кент его возьми, - огрызнулся Валин, вглядываясь в темное небо. - Да я и не звал Ра.
        Пилот опешил:
        - Свихнулся? Как ты собираешься выбираться?
        Валин не ответил.
        - Вот она, - сказал командир, помолчав.
        Птица выглядела еще простой кляксой. Она бесшумно заходила под тупым углом - стандартный заход для слепой посадки - и целилась ровно в середину уступа.
        - Жду дальнейших указаний, - подала голос Пирр.
        Талал уставился на женщину, только сейчас осознав, как с ней будет трудно.
        - Надеюсь, это все равно что вскочить на коня, - щебетала убийца. - Хотя я и с конями не очень ладила.
        - Там будут две лямки, - заговорил Валин, с бьющимся сердцем вглядываясь в подлетающую птицу. - Хватайся за нижнюю.
        Он обернулся к своим:
        - Все будут снизу, значит по трое на лапу. Талал и Лейт, вам Гвенна…
        - Сама справлюсь, - буркнула та, хотя лицо ее было серым, как камень, и на ногах она держалась с трудом.
        - Просто позаботьтесь, чтобы она взлетела. Анник и Пирр - со мной, на дальней лапе. Не забывайте о проклятом обрыве, смотрите не промахнитесь и не сорвитесь. Схватился - держись, хоть плечи себе вывихни. Упавшему… - он махнул рукой в темноту, - конец.
        - Мило поболтали, - бурно жестикулируя, заговорил Лейт, - но не пора ли двигать отсюда?
        Валин придержал пилота за плечо:
        - Рано.
        - Во имя Хала, чего ты ждешь?
        Валин до боли в глазах вглядывался в небо. Точно ли он рассчитал? Столько неизвестных, столько возможных ошибок. Если он просчитался хоть в чем-то, тогда и остальное…
        И тут за первой птицей обозначилась вторая - сзади и выше.
        - О! - теперь увидел и Лейт.
        - Это точно Ши Хоай? - напряженно выдавил Валин: пилот куда лучше его различал кеттралов. - Вторая - птица Блохи или нет?
        - Да. - Лейт сквозь зубы втянул в себя воздух. - Она же порвет птицу Юрла.
        Валин уже дул во второй свисток, когда Ши Хоай нанесла удар. Она била сверху наискосок, ее кеттрал вцепился птице Юрла в загривок. Когда когти впились в шею, нижняя птица завопила, но кривой клюв бил и бил, выклевывая ей глаза. Своими когтями кеттралы могли выпотрошить лошадь. На Островах Валин наблюдал за их охотой, видел, как они отрывали головы овцам и уносили в когтях целую корову. Птица Юрла извернулась в воздухе, попыталась отбиться, но бой, почитай, окончился.
        И тогда ударила Суант-ра.
        Она обрушилась сверху падающей скалой, затмевая небо, избивая противницу клювом, разрывая ей крылья когтями. Птица Ши Хоай заорала, забыв свою жертву, перевернулась и выставила когти навстречу угрозе. Кеттралы, терзая друг друга, скрылись из виду. Валин обомлел. Все шло, как было задумано: наживка, атака, удар из засады, - пока он не потерял Ра. Без птицы они пропали. Даже если кеттрал Блохи погибнет, сам-то Блоха живехонек.
        - В туннели! - указывая клинком, выкрикнул Валин.
        Он надеялся на другое, но отчаяние - кратчайший путь к смерти. Может быть, они сумеют затеряться в источенной ходами скале. Как выбираться из гор без Ра, подумают, да поможет им добрый Шаэль, потом. Если живы будут.
        Но Лейт покачал головой.
        - Нет! - крикнул он. - Надо ждать птицу.
        - Ра пропала! - возразил Валин, за шкирку подтаскивая его к скале.
        Пилот вырвался:
        - Не пропала! У нее был разгон и преимущество в высоте. Она выпутается. Надо только дождаться.
        Стрела охотничьего лука ударила в камень под ногами, выбила искры, заскакала по уступу.
        - А у них хороший обзор, - заметила Пирр, сдвигаясь так, чтобы между ней и приютом оказался Валин.
        - Я свою птицу знаю, Вал, - хищно скалясь, упорствовал Лейт. - Я ее знаю. Дай ей хоть шанс, она победит. Еще чуть-чуть продержаться.
        - Здесь негде укрыться, - сказал Талал. - Не продержимся.
        - В туннели. - Валин подхватил Гвенну под мышки. - Сейчас же.
        Он не успел договорить последнего слова, когда огромная крылатая тень поднялась над краем уступа, коротко вскрикнула и замерла на самой кромке.
        - Ра! - завопил Лейт, кидаясь к ней.
        Валин даже при лунном свете не смог бы поручиться, что это их кеттрал, но Лейт уже бежал к птице. Как писал Гендран: «Иногда хороший командир уступает командование, доверяясь своим людям».
        Проглотив проклятие, Валин развернул Гвенну - наконечник стрелы проскреб по кости, в глазах потемнело - и, беззвучно взмолившись, чтобы все последовали его примеру, рванул что есть мочи.
        12
        Сердце сжал кулак холода. Внезапная ледяная тьма давила на грудь, на лицо, на ослепшие глаза. Ваниате дрогнуло и сползло с него, как содранная кожа, а когда Каден открыл рот, чтобы закричать, холодный рассол залил глотку и хлынул в легкие. «Мы под водой», - с опозданием понял он. Он попытался нашарить врата, вытянуть себя обратно, к свету и воздуху, но тут же спохватился: вступив в кента в таком возбуждении, он погибнет вернее, чем в море. Он заставил тело замереть, обуздывая тем самым и разум. На краю зрения тускло мерцал свет, но Каден не знал - настоящий или порожденный задыхающимся мозгом. Тело содрогалось, легкие упорно стремились втянуть в себя воздух, которого здесь не было. Паника обгрызала мысли с краев, подступала по следам проникающего внутрь холода.
        «Выдохни, - приказал себе Каден, - и следуй за своим дыханием».
        Подняв руку к губам, он ощутил щекочущие пальцы пузырьки, заставил себя для верности выждать мгновение. И толкнулся свинцовыми ногами за ними, вверх. Из подводной тишины он вырвался в хаос. Кто-то возился совсем рядом, ревели люди; два или три голоса перекрывали друг друга: «Стой… Бей их… Убери лук!»
        Воздух оказался почти таким же ледяным, как вода, и немногим светлее. Факелы больше дымили, чем светили, озаряя что-то похожее на каменную келью или маленький, выточенный морем грот. Каден развернулся в воде, перебирая глазами тень за тенью, соображая, откуда доносятся голоса и где искать спасения. Хлесткий удар по губам загнал его под воду. Он снова всплыл, щурясь против света. Рот был полон крови и морской соли.
        «Тристе же связана! - спохватился Каден. - Связана, утонет!»
        Он подхватил ее под мышки.
        - Тихо… - Каден с трудом удерживал девушку над водой. - Замри.
        Почти тотчас же поверхность воды пробила бритая макушка Рампури Тана, и следом прозвучал его голос.
        - Память - сердце мести, - проскрежетал он, словно повторял слова забытого обряда.
        Тристе наконец перестала отбиваться. Каден сумел перевести дыхание. Сам он чуть не захлебнулся, проходя сквозь кента, а голос старого монаха сохранил привычную невозмутимость.
        Люди смолкли. Потом кто-то выругался. И ответил:
        - Месть - бальзам для памяти.
        - Я Рампури Тан.
        - Я Лорал Хеллелен.
        - Девушку держи под прицелом, - велел Рампури, подтягиваясь из воды на узкий каменный уступ и вставая на ноги так, будто его не сковывала промокшая одежда. - Она более чем опасна.
        - А второй?
        Каден не различал говорящих, но принялся слабо грести к месту, где вылез Тан, и Тристе потянул за собой.
        - Он со мной, - ответил Тан.
        Проходя сквозь кента, монах не выпустил накцаля, и сейчас в сумраке блестел наконечник копья.
        - Присматривайте за девушкой.
        Каден добрался до уступа совсем окоченевшим. Он кое-как цеплялся за камень, поддерживая одной рукой голову Тристе. И чувствовал, как она трясется, какой ее бьет озноб. Мокрые волосы облепили ее лицо, губы посинели так, что в дымном свете казались черными.
        - Каден, - стуча зубами, шепнула она.
        Ответить он не успел: из темноты вынырнули двое, подхватили ее под локти и, трепещущую, вытащили из воды.
        - Осторожно, - попросил Каден. - Она связана. Вы делаете ей больно!
        Сторожа, не слушая, грубо поволокли девушку по каменной полке, и тогда сам он, дрожащий и промокший, выбрался на воздух.
        Откашлявшись от соленой воды и выпрямившись, он смог наконец оглядеться. Первая мысль, что врата вывели их в море, оказалась ошибочной: он очутился в большой камере шагов пятнадцать в поперечнике. Стены и потолок составлял тот же голый камень. Все это напомнило Умберский пруд в Костистых горах, только над прудом высился широкий изгиб небосвода, здесь же, под сводом пещеры, было темно и зябко.
        Ишшин тоже не походили на монахов. Каден, вопреки предупреждению Тана, ожидал увидеть что-то знакомое. Но люди, грубо прижимавшие Тристе к стене, были одеты не в монашеские балахоны, а в засаленные кожаные дублеты и тюленьи шкуры. Голову они не брили, и у одного была настоящая борода, а у второго недельная щетина на подбородке. А более всего поразило Кадена, что ишшин выглядели воинами: у каждого на бедре висел короткий меч, у каждого был в руках заряженный арбалет. И один из арбалетов они навели на Тана.
        - Рампури.
        Имя в устах ишшин прозвучало ругательством.
        - Целься в девушку, Хеллелен, - отозвался монах.
        - Сам знаю, куда мне целиться.
        Каден сдержал дрожь и попытался разобраться в происходящем. Лорал Хеллелен казался ровесником Тана: рослый, жилистый эд со светлой, небрежно заплетенной косой до середины спины. Когда-то он, возможно, был красив, но теперь щеки запали, как у покойника, а провалы глаз напоминали синяки. Каден всмотрелся в эти глаза. В свете факелов они ярко, почти лихорадочно блестели. Пальцы Хеллелена гладили тетиву арбалета.
        - Что за глупость - впереться в эти врата спустя столько лет?
        Каден покосился на Тана. В Ашк-лане никто не смел называть Рампури Тана глупцом, но если старый монах и был задет, он ничем этого не показал.
        - Если прежние пути стали скользки, приходится рисковать.
        - Ты мне толкуешь о скользких путях! - огрызнулся светловолосый. - Не ты ли оставил свой пост?
        - И вернулся. - Тан указал концом накцаля на Тристе. - Возможно, с кшештрим. Она прошла врата. Без обучения. Без подготовки.
        Растерянность в глазах Хеллелена сменилась изумлением. Чуть помедлив, он перевел прицел с Тана на прижатую к стене девушку:
        - Мала она для кшештрим.
        - Взрослая женщина, - покачал головой Тан. - Просто под одеждой не видно.
        - И она прошла кента…
        Тан кивнул.
        - Мы не понимаем, что это означает, - тихо заговорил Каден, стараясь, чтобы голос звучал сдержанно и рассудительно. - Возможно, она кшештрим, возможно… что-то иное.
        Хеллелен глянул в его сторону, прищурил глаза и, отметив пылающую радужку Кадена, процедил:
        - А, наследничек.
        - Теперь император, - поправил Тан.
        - Нет, здесь он не император, - отрезал Хеллелен. - Здесь тебе не дворец, а мы - не твои монахи. Если у меня будут к тебе вопросы, я их задам. А пока не спрашиваю, держи свой императорский рот на замке, или свой срок в Мертвом Сердце, как бы краток он ни был, проведешь под замком.
        Каден смотрел на дрожащую у стены Тристе: руки стянуты за спиной, арбалетные болты целят ей в грудь и в голову.
        - Все странно, - заговорил он. - Тристе помогала мне, нам помогала, на каждом шагу. Чуть сама не погибла. Даже если она кшештрим, я требую, чтобы с ней хорошо обращались.
        Хеллелен цокнул языком.
        - Воображаешь, будто что-то знаешь о кшештрим? - скрипучим голосом осведомился он.
        Каден покачал головой.
        - Думаешь, ты способен понять их мысли? Явился тут и давай учить нас, учить меня жизни?
        Он с неожиданной яростью подступил к Кадену и развернул арбалет, целясь теперь ему в сердце.
        Тан оборвал речь, древком копья отстранив ишшин от Кадена:
        - Хеллелен, ты бы лучше занялся этим созданием, - монах кивнул на Тристе, - чем читать нотации аннурскому императору. Если она кшештрим, она участвует в заговоре против династии Малкенианов.
        - Династия Малкенианов давным-давно забыла свой долг. - Ишшин воззрился на Кадена. - Ты хоть знаешь, что такое эти врата?
        - Знаю, - ответил Каден. - Это орудие, которое поддерживает целостность империи и помогает в борьбе с кшештрим.
        - И я догадываюсь, что для тебя важнее. - Хеллелен с отвращением покачал головой. - Я слышал, кто-то зарезал твоего отца. И что? Те же люди явились за тобой?
        - Возможно, не только люди, - ответил Каден. - Ты сам сказал, у нас общий враг.
        Он бросил взгляд на стоящую у стены Тристе. Чувство вины было острым и колким, как камешек в сандалии. Он отстранил эту боль. Уже ясно, что ишшин ее ни во что не ставят - ни боль Тристе, ни его боль.
        - Девица замешана во всем, - сказал Тан. - И в вашей войне, и в войне Кадена. Возможно, у вас с императором больше общего, чем ты думаешь.
        Пристально оглядев девушку, Хеллелен сплюнул на камень:
        - Что хин слабаки, я знал, но ты, Рампури… Не ожидал, что ты поспешишь пасть ниц перед троном.
        Тан пропустил издевку мимо ушей, и Хеллелен, не дождавшись ответа, вновь повернулся к Тристе, присмотрелся к ней и вдохнул сквозь зубы:
        - Самка, стало быть? - Он почесал себе щеку кончиком арбалетной стрелы. - Может, у самки больше удастся выведать.
        В его голосе зазвенело что-то похожее на лютый голод.
        - Ты уверен, что она кшештрим?
        - Ты плохо слушал, - ответил Тан. - Никакой уверенности, но есть признаки. Подробности можно будет обсудить, когда ее изолируют. Отведи ее в камеру.
        Хеллелен прищурился:
        - Ты здесь не командир, монах. - Последнее слово прозвучало как плевок. - И никогда им не был.
        Каден узнал отвращение во взгляде Тана - так наставник нередко смотрел на бестолкового ученика.
        - Раз струсили, я сам ею займусь. Держитесь подальше. Она проворнее и сильнее, чем кажется.
        - А твой возлюбленный повелитель? - осведомился Хеллелен. - Будет вольно бродить по Сердцу?
        Кадену хотелось возразить. Он не посягал командовать ишшин, но, будучи императором Аннура, имел с ними общую задачу - охранять врата. И рассчитывал, самое малое, на вежливый прием, на взаимное уважение. И что ему позволят сказать свое слово в решении судьбы Тристе. Впрочем, как говаривали хин: «Надеждой не напьешься, не надышишься и не наешься. А вот задушить тебя она может».
        Он уже начал подозревать, что приход к ишшин был ошибкой, и серьезной ошибкой, но, стоя безоружным перед стражей ледяного пруда, вряд ли мог исправить дело. Тристе либо кшештрим, либо нет. В любом случае она заслуживает мягкого обращения, пока не показала себя опасной. Каден повторил бы это снова, но не видел смысла. Он не мог повлиять на ситуацию - не было рычагов. Усилием подавив страх и гнев, согнав с лица всякое выражение, он отступил назад.
        Тан не сводил глаз с Хеллелена.
        - Каден - мой ученик, а не повелитель, - сказал он. - Я бы посоветовал тебе оставить его на свободе, да только ты, как дитя, любишь идти наперекор.

* * *
        Ишшин не стали сажать Кадена в камеру, но и доверия ему не выказывали, и присутствие Транта было тому доказательством. Хеллелен велел своему напарнику «проводить и показать дорогу» Кадену, между тем как остальные, в том числе Тан, углубились в другой коридор, грубо волоча за собой Тристе.
        «Проводить и показать дорогу» прозвучало достаточно радушно, однако пойти за всеми Трант ему не позволил, а на вопрос, куда увели Тристе, отговорился незнанием. На просьбу отвести его к командующему крепостью Трант пробормотал, что командующий занят. Каден добивался объяснений, рвался хотя бы начать распутывать погубивший отца заговор, но Трант не мог ему ответить, а к тем, кто мог, Кадена не допускал. Оставалось только послушно следовать за провожатым, что Каден и сделал, сдерживая нарастающие недобрые предчувствия.
        Город Мертвое Сердце не походил ни на одну из известных Кадену крепостей. Здесь не было ни наружных стен с воротами, ни зубцов и бойниц. Извилистые переходы, низкие своды, полное отсутствие окон подсказывали, что все это скрыто под землей, в толще камня. Свет давали чадящие фонари и дымные факелы, в холодном сыром воздухе висел запах морской соли. На развилках коридора Каден иногда улавливал глухой плеск и шорох волн. Когда этот звук стихал, оставался только хруст камешков под ногами, неровная капель падавшей в ледяные лужи воды и тягостное ощущение тысячетонного камня над головой - немого и невидимого.
        Трант остановился наконец в узком зале, уставленном длинными столами и пропахшего солью и застоялым дымом. Указав Кадену место на скамье, он нагрузил два надколотых подноса горячими ломтями белой рыбы и сам сел напротив. Каден уже думал, что этот человек так и будет есть молча, с чмоканьем стягивая губами белую мякоть с костей и недовольно ковыряя еду грязными пальцами.
        Трант назвался просто Трантом, не добавив родового имени. Он, как все ишшин, носил тяжелый плащ из тюленьего меха поверх промасленной кожи и шерсти, и на бедре у него, как у всех ишшин, висел короткий черный клинок. Свалявшиеся волосы падали ему на плечи, и, заговаривая, он привычно смахивал пряди со лба. Если ему и довелось вымыться на этой неделе, вода не справилась с грязью, скопившейся под ногтями и в складках кожи на костяшках и на запястьях.
        В Ашк-лане Кадена выдрали бы за такую неряшливость. Лишнее напоминание, что ишшин не хин, - если он еще нуждался в напоминаниях. Монахи были холоднее зимних скал, тверже льда, а эти воины, в первую очередь Трант, показались Кадену не такими… цельными. Не то чтобы в них угадывалась слабость или болезненность, но пропитавший их одежду запах соли и чада, тени провалившихся глазниц, хищный интерес к каждому слову, к каждому движению представлялись какими-то нездоровыми. Неестественными.
        Наконец Трант поднял голову, поймал взгляд Кадена и нахмурился.
        - Это остров, - заговорил он, неопределенно взмахнув рукой. - Вот это все.
        Каден моргнул:
        - Остров? Где?
        - Нет уж.
        Трант хитровато блеснул глазами, невесело усмехнулся.
        - Нет, нет, нет. «Тайна - это жизнь». Знаешь Кангесварина? Откуда тебе знать. Это он сказал. Написал. «Тайна - это жизнь», - повторил он, как выговаривают священные истины. - Орден не для того так долго хранил свободу, чтобы теперь лечь под пяту новоявленного выскочки-императора.
        - Я и не думал загонять вас под пяту, - сдерживая раздражение, ровно проговорил Каден.
        Он надеялся встретить уважение, он готовился принять вызов. А вот к проявленному Трантом и, похоже, разделяемому здесь всеми небрежному равнодушию оказался не готов. Он рвался к ишшин с целью узнать, что им известно, и, может быть, основать союз, а приходилось оправдываться перед чумазым солдатом в войсковой столовой.
        - И едва ли меня можно назвать выскочкой, - заметил он. - Я сын Санлитуна уй-Малкениана. Я, как все мои предки, прошел обучение у хин. У меня глаза!
        Трант сощурился и всосал застрявший между кривыми зубами кусочек рыбы.
        - Глаза-а, - протянул он, словно только сейчас заметил. - Глаза у него. Да, у тебя глаза. Были времена, когда по глазам мы легко отличали врага.
        - Врага?
        - Детоубийц. Строителей. Безмогильных. Называй как хочешь. Треклятых кшештрим. В давние времена кое-кто умел узнавать кшештрим по глазам.
        Трант уставился в пустую стену, словно ждал, что из нее выскочит кшештрим. Взгляд у него дергался, как у зараженного мозговым червем козла. И руки никак не хотели лежать спокойно. Каден поерзал.
        - У кшештрим глаза не светились… - заговорил он, но Трант оборвал его взмахом руки:
        - Да-да, знаю. Малкенианы. Интарра. Император. Знаю. Если только… - он прищурился, - это не трюк. Не кеннинг.
        - Трюк, - повторил Каден, силясь отыскать в словах собеседника точку опоры. - Я не лич. И зачем бы мне понадобились трюки?
        Трант удивленно поднял бровь:
        - Тысяча причин. Десять тысяч. Можно подделать горящие глаза, чтобы выманивать у дурачья монетки. Чтобы соблазнить красавицу. Да хотя бы и дурнушку. Чтобы разжечь войну. Или избежать войны. Или ради лжи. Просто ради лжи, ради вольной радости обмана. - Он помолчал, качая головой, и продолжил с еще большим пылом, возвышая голос: - Человек может подделать глаза, чтобы свергнуть целую династию. И ввергнуть в разорение и гибель империю!
        - Это моя империя, - возразил Каден. - Я не хочу ее гибели. Потому-то я и пришел сюда.
        - Так ты говоришь, - пробурчал Трант, снова занявшись рыбой. - Это лишь слова.
        - Ты всегда такой недоверчивый?
        Трант резко откинулся назад, сверкнул глазами, отразившими свет фонаря. Он просто не способен был просидеть неподвижно хоть несколько мгновений.
        - Обычно даже больше. Тебя я ни в чем не обвиняю, пока нет доказательств, потому что ты пришел с Таном. - Помолчав немного, он погрозил Кадену пальцем. - Но ты и шлюху-детоубийцу с собой притащил!
        Столько ненависти прозвучало вдруг в голосе этого человека, такая была в нем раскаленная ярость, что Каден отшатнулся.
        - Тристе не убивала детей, - ответил он, мотнув головой.
        - Ты просто не знаешь. Не знаешь. Тан сказал, она из кшештрим.
        Каден готов был спорить, но сдержался, вспомнив историю Тана о ганнан и кораблях с сиротами. Транта вряд ли можно было пронять разумными доводами, да Каден и сам засомневался, найдутся ли разумные доводы в его пользу.
        - Вы будете ее мучить? - спросил он вместо того.
        - Я? - Трант вздернул брови и ткнул себя в грудь. - Я не буду. Нет. Нет, нет, нет. Я не мучаю пленных. Мне не дозволено мучить пленных. Этим занимаются охотники.
        - Охотники?
        У Кадена по загривку пробежали колючие мурашки.
        Трант постучал себя кулаком по голове:
        - Плохо слышишь? Охотники, говорю. Они тут главные. Если кого надо пытать, это по их части. Так еще до твоей империи повелось. Даже еще до Атмани.
        Он кивнул с видом мудреца, одобряющего установленный порядок. Каден покачал головой, пытаясь разобраться в невнятных рассказах:
        - А ты кто? Чем занимаешься?
        - Я солдат. - Трант стукнул себя в грудь кулаком. - Солдат. Седьмого ранга.
        - А сколько всего рангов?
        Трант оскалил в улыбке темные зубы:
        - Семь.
        - А потом тебя повысят? - спросил Каден. - До охотника?
        Ишшин уставился на него, как на полоумного.
        - Это не ранг, - заявил он, качая головой. - Ни хрена не ранг.
        - А что же? - совсем растерялся Каден.
        - Я тебе скажу, что это такое.
        Трант склонился к Кадену через стол, взглянул круглыми глазами и взмахом ножа подманил Кадена к себе так близко, что тот ощутил вонь гнилых зубов изо рта.
        - Благословение - вот что это. Благословение.
        Каден колебался. Разговоры об охотниках и солдатах, как видно, все сильней будоражили Транта. Тот раскачивался всем телом, словно сидел на хромой лошади, и с болезненным любопытством разглядывал Кадена. Благоразумнее всего, пожалуй, было бы закончить трапезу в молчании, чтобы не распалять Транта. Но чтобы добиться от ишшин доверия, чтобы склонить их к сотрудничеству, заставить поделиться знаниями, Кадену нужно было их понять, а пока, кроме Транта, никто не мог описать ему устройство Мертвого Сердца.
        - А как становятся охотниками? - осторожно спросил Каден. - Как вы это решаете?
        - Решаем? - мрачно рассмеялся Трант и принялся вдруг расчесывать уродливый шрам на предплечье. - Мы не решаем - так же как ты не решал заиметь такие глаза. Бывают люди, в которых это есть. Это. Благословение. В других нет. Просто… нет.
        Он замолк, устремив взгляд в потолок, будто что-то припоминая.
        - Я хорошо это понял во время очищения, - изрек он неожиданно, как будто говоря с самим собой.
        - Очищения?
        Трант резко втянул в себя воздух и оскалил зубы:
        - Очищения. Еще у нас иногда говорят «переход». Порой это просто больно. - Он вздрогнул всем телом. - Больно, Кент подери. Так охотников отличают от солдат, проверяют, у кого есть дар.
        - Так что это такое, твое очищение, или переход?
        - Что это? Что такое? Да вот оно самое, мать твою! Боль, боль и снова боль! Неделями режут и жгут!
        Он сорвался на крик, распахнул на себе дублет. Грудь его была затянута паутиной шрамов - старых, грубых, плохо залеченных шрамов. Каден дернулся, но Трант в запале этого не заметил.
        - Режут, - твердил он, словно пробуя каждое слово на вкус. - И жгут, и ломают. Еще как ломают. Топят. Морозят. Снова и снова, раз за разом, пока не треснешь. - Он ткнул себя пальцем в лоб. - Пока не сломается здесь.
        Все еще дрожа, он устремил взгляд на Кадена.
        - Боль, - повторил он уже спокойнее, как будто одно это слово все объясняло.
        Каден помолчал, смиряя бьющийся в груди ужас, укрощая его.
        - Зачем? - спросил он наконец.
        Трант пожал плечами с полным равнодушием к столь живо описанным пыткам.
        - Иногда при ломке откалываются чувства. - Он хрустнул рыбьей костью, обсосал ее. - Знаешь, любовь, страх, хренова надежда. Иногда боль их вышибает. По крайней мере, из тех, у кого есть дар. Из тех, кто может ходить во врата. Они и есть главные, они охотники.
        Некоторое время Каден молча смотрел, как ест его собеседник. Тан предупреждал, что ишшин не похожи на хин, но Каден тогда решил, что речь идет о культуре и взглядах, о различиях в приемах и методах обучения. Даже попав в Мертвое Сердце, увидев Лорала Хеллелена и прочих, даже стоя перед нацеленным ему в грудь арбалетом, он еще верил, что хотя пропасть и широка, через нее можно навести мосты. Теперь же…
        Он попытался найти объяснение тому, о чем рассказал Трант. Как видно, у ишшин были свои способы достичь ваниате - если это можно было назвать ваниате: без медитации и обуздания разума, без долгого молчания, без упорных занятий. Похоже, они - все они - проходили через пытку, жестокую пытку, и те немногие, кто в ней терял способность что-то чувствовать, получали власть, а остальные…
        Каден посмотрел, как Трант хлебает жижу из деревянной миски. Он что-то мычал себе под нос, раз за разом повторял незатейливый мотив.
        И тут новая мысль обрушилась на Кадена, словно пощечина.
        - А Тан?..
        Трант оторвался от миски и живо кивнул, капая соусом с небритого подбородка.
        - У-мгу, - промычал он. - Да. Рампури Тан был охотником. Почти не уступал Кровавому Горму, кое в чем не уступал. Охотник.
        Каден медленно выдохнул, умеряя пульс.
        - Ты мог бы кое-что от меня им передать? - спросил он.
        Во всей крепости, казалось, было немногим больше сотни человек. Каден уже понял, что Трант здесь ничего не решает, но способен же он обратиться к тем, кто решает?
        - Ваш командующий должен знать, что Тристе помогла мне спастись. Она заслуживает мало-мальски приличного обращения.
        - Приличного, ого! Император заговорил о приличиях!
        Трант понизил голос и выпучил глаза, забормотал себе под нос, но, едва Каден наклонился к нему, встрепенулся, хлестнул по воздуху между ними жесткой ладонью:
        - Да ты знаешь… Знаешь, что враг с нами творил?
        В бешенстве он сбился на невнятное рычание:
        - Ты слышал про всех этих атмани: Рошина, Дирика, Ришиниру, еще троих… Только и разговоров об этих драных владыках-личах, как они убивали людей, как раскололи весь этот гребаный мир! А я тебе скажу… Атмани ничто рядом с кшештрим. Подумаешь, личи! Вроде как бессмертные - во всяком случае, пока не ткнешь их ножом. Но по крайней мере, люди! Все толкуют про атмани, а кто бы предупредил насчет кшештрим! Про них просто забыли! Кшештрим не просто убивали, там была бойня. Понимаешь, резали детей! Детишек! Тысячами! - Тараща глаза, Трант склонился через стол к Кадену. - Они. Хотели. С нами. Покончить. А ты мне толкуешь о приличиях, понимаешь ли, чтобы с той твоей сучкой хорошо обращались. Так я тебе скажу, куда засунуть твои приличия.
        - Еще неизвестно, кшештрим ли Тристе, - проговорил Каден, сдерживая бушующие эмоции. - У нее есть чувства. Страхи, надежды.
        - Нет.
        Трант вдруг заговорил тихо и спокойно:
        - Она хочет, чтобы ты так думал. Они знают, как все это работает. - Он ткнул себе пальцем в висок. - И знают, как обратить все против нас. Понял? Ты понял, что я тебе сказал?
        Каден хотел возразить, но остановил себя. Беспокойство за Тристе донимало его, как боль в сломанном ребре, но поделать он сейчас ничего не мог. Не зная, где она, не зная даже, где он сам, при всей видимой пустоте Мертвого Сердца, окруженный людьми с луками и клинками. Эти люди вполне способны прикончить его, когда им вздумается.
        «Сперва разберись, - приказал он себе, - потом действуй».
        - Шьял Нин рассказывал мне про ишшин, - заметил он, решив сменить тему. - Вы были первыми монахами, еще до хин.
        - Не монахами, - фыркнул Трант и, насупившись, вновь занялся рыбой. - Какие там монахи!
        - Кем же тогда?
        - Пленниками. Рабами. Скотиной, которую погоняют палками, травят, потрошат.
        На каждом слове он тыкал в рыбу на тарелке ножом. И вдруг выдернул клинок из рыбьего скелета, взмахнул в воздухе:
        - Вот это все, все это дерьмо вокруг, было нашим стойлом.
        Каден снова оглядел тяжелые каменные стены:
        - Это строили кшештрим?
        - Строители! - закивал Трант. - Да уж, ублюдки умели строить.
        Каден нахмурился:
        - Зачем? Я думал, они хотели просто нас уничтожить. Зачем было строить тюрьмы?
        - Котов видел?
        Трант щелкнул зубами, царапнул воздух скрюченными пальцами.
        - Они не просто убивали, нет. Нетушки! Коты, они дразнят, играют, мучают. И враг так же… Они хотели посмотреть, что мы будем делать. Здесь…
        Он обвел рукой стены:
        - Все здесь. Свитки, хроники, прочее… Одних пластали, как рыбу, другим отрезали веки. В чем наш изъян - вот что их интересовало. В чем ошибка. - Трант скривил губы и пробормотал: - Все тут. Гады все записывали. Все тут.
        Он посмотрел волчьими глазами, и Каден, недолго выдержав его взгляд, снова принялся изучать стены зала. Камень все тяжелее давил на него, словно насквозь пропитался, набряк кровью; словно прошлое источало смрад, какой не смоешь морской водой. Мертвое Сердце оказалось вовсе не крепостью, даже не тюрьмой - могилой, и мыкавшиеся в его стенах ишшин были призраками людей, отказавшихся умирать ради продолжения войны. И сюда-то так рвался Каден, сюда он невольно завлек Тристе. Этот подземный склеп был родиной Тана.
        Холод пробирался в тело, кусал влажную кожу Кадена. Пленником он, строго говоря, не был, но сумеет ли отсюда уйти?
        13
        Их спасла ночь. Ночь и тяжелые облака, скрывавшие птицу вместе с вцепившимися в ее лапу людьми, пока Ра поднималась сперва от развалин города, потом над каньоном, все выше и выше - мучительно медленно, как им казалось. Наконец и высочайшие пики, одетые тьмой и туманом, остались внизу. Валин не знал, убила ли Суант-ра птицу Блохи, не знал, уцелела ли Ши Хоай Ми, преследует ли их сам Блоха. В начале полета страх отгонял от него сон. Отгонял страх и боль.
        Но ночь все не кончалась. Ра, неровно взмахивая крыльями, несла людей по мучительно холодному небу, и Валин уже с трудом сохранял сознание, цепляясь за сбрую, чтобы порывы ветра от тяжелых крыльев птицы не сдули его с когтей, чтобы не разжались сжимавшие верхнюю стропу онемевшие пальцы. Он не сумел бы натянуть лук - засевшая в плече стрела не дала бы, - голова его то и дело падала на грудь, и все же Валину было лучше, чем Гвенне и Талалу.
        Гвенна без чувств висела на ремнях - рана на голове одолела ее, едва птица оторвалась от земли. Анник обрезком веревки примотала девушку к когтю Ра, чтобы не болтало на ветру, но челюсть у нее отвисла и глаза закатились - плохой признак.
        Талал держался чуть лучше. В беспорядочном бегстве он получил стрелу в бедро, и, хотя умудрился встать в полный рост на дальней лапе, Валин по наклону древка видел, что стальной наконечник прошел совсем рядом с костью. Извлекать его было бы опасно, да и некогда, но такая рана должна была в лучшем случае замедлить движения лича.
        А больше всего его сейчас тревожила сама Ра: она летела тяжело, кренясь вправо и судорожно взмахивая могучими крыльями. Валин читал о драках диких кеттралов, но сам видел только безобидные потасовки между птенцами. Он не представлял, каким чудом потрепанная птицей Блохи Ра держится в воздухе, но она, хоть и ослабев, не снижала высоты. Куда провалилась птица Сами Юрла, он в суматохе не заметил.
        «Мы живы, - напоминал себе Валин. - Мы прорвались».
        Во всяком случае, он на это надеялся. После Ассара они не видели ни намека на крыло Блохи. Возможно - вполне возможно, - Ши Хоай погибла, ее кеттрал покалечен, а все крыло приковано теперь к земле. С другой стороны, обе птицы не так уж надолго скрывались из виду, и неизвестно, что произошло между ними за эти краткие мгновения, а расчет на чужую неудачу - дерьмовая стратегия. Поэтому Валин час за часом всматривался в восточный небосклон, смаргивал выбитые ветром слезы и обшаривал взглядом башни облаков, высматривая погоню. Ныли глаза, зато усилие помогало забыть о боли. И лучше напрягать каждый нерв, вглядываясь в пустое небо, чем смотреть на обвисшее тело Гвенны.
        Свое дело Валин сделал: спас Кадена и вывел свое крыло живыми, - и все же, кроме разрывающей тело боли, он страдал от гнева и чувства вины. Винил себя в ранениях Гвенны и Талала, злобился на Пирр за то, что развязала бой, и на себя за то, что не сумел ее остановить, а больше всего терзался из-за Финна Черное Перо.
        Он напоминал себе, что противник, возможно, участвовал в заговоре. Возможно, их хотели взять живыми для допроса под пытками. Возможно - но это не отменяло гибели человека, которого Валин любил, которым восхищался.
        Через час полета он объявил краткий привал. Очень не хотелось этого делать. На земле они становились неподвижной мишенью, но надо было пересадить Лейта на птицу - не дело пилота болтаться на стропах, - надо было сменить позиции на позволяющие хоть как-то обороняться, а еще Валин хотел, пусть наскоро, осмотреть раны Талала и Гвенны.
        - Это ничего, - заявил лич, распрямляя колено и кривясь от боли. - От ранения в бедро не умирают.
        На самом деле от ранения в бедро запросто умирают - медицинские архивы Гнезда в избытке хранили описания подобных случаев, - но Валин решил об этом не напоминать. Если лич держится на ногах, значит может и лететь, а это сейчас главное.
        С Гвенной оказалось хуже. Валин запретил зажигать фонарь, но ее и без того светлая кожа стала до того пепельно-бледной, что будто светилась в темноте. Девушка, хоть и морщилась, и вскрикивала, когда он нащупывал рану под ее спутанными волосами, так и не пришла в себя. Кровь пропитала ее кудрявые волосы и засохла, так что Валин, помучившись, просто срубил несколько толстых прядей своим поясным ножом. Очнувшись, она будет ругать его на все корки, но пусть прежде очнется. Череп на ощупь казался цел, - впрочем, пальцы у него онемели, да и при целом черепе мозг мог пострадать. В конце концов Валин закутал ее в теплое одеяло, чтобы хоть как-то сберечь от холода, и снова пристегнул к когтю.
        Дальнейший полет был знобливым, долгим и мучительным. Лейт держался долин и перевалов, летел низко, чтобы хребты заслоняли от погони, но не забывал, что и земля грозила смертью. Пилотом он был умелым, но правил в темноте и чуть не цеплял брюхом грязь. Валин различал трещины в камне и нерастаявший снег под валунами. Стоило Лейту ошибиться, их всех размазало бы по гранитной скале.
        Когда последний хребет остался позади, Валина мутило от боли, от непрестанного усилия что-то разглядеть в темноте, от судорог, которыми сводило мышцы всякий раз, когда он пролетал над зубцами скал. И свет, затеплившийся на востоке, не помог делу. Через час, когда взойдет солнце, положение станет поистине дрянным. Кеттрал не зря чтили Хала: в темноте даже у подраненного крыла Валина был шанс уйти. При дневном свете их легко заметят и с земли, и с воздуха. Если Блоха не остался без птицы, если он угадал, в какую сторону они бегут, если и он всю ночь гнал без отдыха, то увидит их за двадцать миль. А в трубу - еще дальше. Многовато «если», но Блоха тем и славился, что умел все «если» превратить в «когда».
        Валин всматривался в открывающуюся под ними травянистую равнину. Кеттрал нередко, особенно в последние годы, посылали за Белую реку гонять шайки ургулов, но большая часть боевых действий разворачивалась тысячью милями западнее, в Кровавой и Золотой степях, где кочевые племена бились о рубежи Аннурской империи. Огромная однообразная равнина внизу, вливавшаяся в зубцы Костистых гор, на картах Гнезда называлась Дальней степью, и Валин мало что сумел о ней вспомнить. И в этих отдаленных местах обитали какие-то племена, но наставники кеттрал считали их незначительными и не включали описания в курс подготовки. Сейчас Валину пришлось пожалеть об этом упущении. Он ясно понимал, что приземлиться необходимо. Гвенна с Талалом требовали серьезного внимания, да и ему пора было выдернуть наконечник из плеча. А еще важнее дать отдых Ра, пока та от усталости не свалилась с неба. Пирр отвлекла его от размышлений, дернув за плечо.
        Валин обернулся. Ему представлялось чудовищной несправедливостью, что женщина выжила в развязанной ею же схватке. Впрочем, сражение - не справедливый судья и не слушает доводов за и против. Валин так и не решил, как поступить с ней после того, как они выберутся из горной страны. Было сильное искушение попросту бросить Пирр в степи, поцелуй ее Кент, но с этим можно было и подождать.
        Она снова дернула за плечо, и Валин подавился ругательством.
        - Что? - выкрикнул он, склоняясь к самому лицу убийцы, так что ее волосы хлестали его по щеке.
        Если та и испытывала страх, пролетая над опасными землями на раненой птице с крылом враждебных кеттрал за плечами, то не выдавала этого ни видом, ни запахом. Валин еще ни разу не видел ее испуганной.
        Огонь, понял он по движению ее губ.
        Пирр указывала на северо-запад. Валин проследил взглядом за ее пальцем: на таком расстоянии виднелось только рыжее пятнышко, да пламя и было невелико - может быть, костер, разведенный, чтобы к рассвету приготовить завтрак. Тогда это ургулы. Валин крепче ухватился за стропу и свесился вниз. Хоть наставники и пренебрегали описанием кочевых племен, того, что он знал об этих всадниках, хватало, чтобы их опасаться.
        В отличие от других окружающих Аннур политических образований (империи Манджари, Антеры, Фрипорта и Объединенных Городов), ургулы обходились без правительства, а значит, без закона, позволяющего процветать торговле и сдерживающего кровную месть и многолетние межплеменные распри. Как видно, не зря они поклонялись Владыке Боли. У аннурцев этот бог звался Мешкентом, но ургулы на своем языке называли его Квина - Закаляющий. В степи не было городов, зато ургулы тысячелетиями ставили сотни алтарей своего бога: то тяжелые каменные плиты, то наваленные кучей обломки, над которыми приносили свои дикие жертвы болью и кровью.
        Валин перебирал в памяти, какие случаи требуют жертвоприношений: полнолуние и новолуние, солнцестояния, буря, потоп и голод, - и каждый раз бог ургулов требовал живой плоти. Гент однажды спросил, как эти поганцы еще не вымерли при таком множестве человеческих жертвоприношений, на что Давин Шалиль ответила: ургулы гораздо многочисленнее, чем принято думать; рассеянные по равнине мелкие племена, на их языке «тааму», насчитывали около миллиона. Валину такие цифры внушали тревогу. Правда, население империи исчислялось десятками миллионов, но легионы редко имели в строю более полумиллиона солдат и были растянуты вдоль границы. Между тем у ургулов не существовало особого военного сословия: все - мужчины, женщины и дети - были бойцами. Прирожденные наездники, закаленные душой и телом суровой жизнью в суровой местности, они, если бы не постоянные междоусобные войны, могли составить серьезную угрозу для Аннура.
        А главное, они представляли серьезную угрозу для крыла Валина. Кадетам не полагалось знать о боевых действиях кеттрал, но на учебном плацу и в солдатской столовой вечно гудели разговоры, так что Валин был в курсе вылетов в степи за последние несколько лет. Он понятия не имел, кто являлся их целью и чем так важны заросшие травой земли без городов и селений, но сейчас дело было не в этом. Возможно, замеченные внизу ургулы и не сталкивались с кеттрал, но наверняка слышали о падающих с небес огромных птицах, несущих мужчин и женщин в черной форме. Так что рассчитывать на радушный прием не приходилось.
        «И все-таки, - думал он, окидывая взглядом серую и черную землю под наковальней туч, - придется спускаться».
        Он еще раз отыскал глазами костер. Раненной в голову Гвенне нужен отдых. Им всем нужен отдых. И похищенное в Гнезде продовольствие подходит к концу. И Валину, и Талалу нужно очистить и прижечь раны, а для этого опять же требуются огонь и отдых. Можно было бы разбить собственный лагерь, обойтись без еды, самим обработать раны и уклониться от встречи с местными жителями, но и в таком решении был свой риск. Его решение определила Ра - птица все труднее взмахивала крыльями.
        Долго она в воздухе не продержится. И так уже длинно планирует вниз, теряя высоту ради отдыха, и потом с огромным трудом снова взбирается вверх. Перебои в ритме полета становились все сильнее, и летела она свесив голову. На земле Лейту придется ее осмотреть, разобраться, что с ней такое. Хуже того, пострадавшие кеттралы иногда приходили в себя целыми днями, а то и неделями. Костер - это ургулы, а ургулов без лошадей не бывает. Валин терпеть не мог ездить верхом, но лучше верхом, чем пешком, даже если бы Гвенна могла идти.
        Он дотянулся до сигнальной стропы и рывками передал приказ: «Круг над целью».
        Сначала ему показалось, ничего не изменилось, потом птица отклонилась к северу, летя прямо на костер.
        Валин нагнулся к Талалу, трубой приложил ладони ко рту:
        - Как у тебя с ургульским?
        Лич поморщился - то ли от вопроса, то ли от боли в ноге.
        - Ужасно, - ответил он.
        - Сумеешь объяснить, что мы хотим мира?
        - По-моему, в ургульском нет такого понятия.
        - А как насчет: «Тому, кто шевельнется, птица порвет глотку?»
        Талал свел брови:
        - Боюсь, самое большее, на что я способен, - это: «Птица вас убьет».
        - Пусть будет «Птица убьет».
        - Ты уверен, Валин? - спросил лич.
        - Нет.
        Валин давным-давно ни в чем не был уверен.
        Он снова повернулся к огню. Разглядел вблизи и воспрянул духом. Всего один костерок и несколько мелких фигурок вокруг. Два апи - ургульских складных шатра из шкур - стояли в стороне, между ними бродили стреноженные кони. Во всем лагере, пожалуй, человек десять. Не больше дюжины. Крыло кеттрал, даже израненное, как-нибудь совладает с десятью-двенадцатью дикарями-кочевниками.
        - Ни Кента я ни в чем не уверен, - признался Валин, - но нам нужны еда и огонь, отдых и кони, а здесь все это есть.

* * *
        В целом высадка прошла лучше, чем смел надеяться Валин. Костер сторожили ургульские дети - старшему было лет десять, - они стряпали завтрак для взрослых, досыпавших последние минуты в тепле апи. Старшая девочка, бледное светловолосое дитя лет девяти-десяти, кинулась на них, вопя что-то на своем невразумительном наречии и размахивая кухонным ножом, но Лейт сбил ее точно рассчитанным ударом рукояти меча. Двое ребятишек поменьше нерешительно поглядывали то на огромную птицу, то на апи, но, не считая нескольких визгливых угроз, ничего не предпринимали.
        Иное дело - взрослые. Едва замолк детский визг, из ближайшего шатра, отбросив полог, вылетел мужчина - совершенно голый, с копьем в руке и с искаженным яростью и растерянностью лицом. При виде нависшей над костром Ра он было приостановился, но страха перед шестью вооруженными пришельцами в черном не показал. С утробным воплем он метнул в Валина копье. Валин уклонился, и оружие, не причинив вреда, кануло в ночь. Не успел он сделать и шагу, как в горло нападавшему полетел нож.
        Валин оглянулся через плечо - Присягнувшая Черепу улыбнулась и подмигнула ему.
        - Мы не убивать пришли! - рявкнул он.
        - Будь добр, не говори от первого лица во множественном числе, - возразила Пирр, подбрасывая на ладони новый нож. - Я в ваше крыло не вхожу.
        - Зато я вхожу, - вмешался Лейт, - и не прочь убивать. Помню лекции о кровавых жертвоприношениях и пытках и что-то не рвусь…
        Он осекся, потому что из апи показалась женщина - тоже голая и с коротким роговым луком в руке. Кожа ее, бледнее луковицы, как у всех ургулов, пылала в свете костра, и пышная светлая грива волос тоже как будто раскалилась в пламени. Она сделала шаг и остановилась, вглядываясь в перестроившихся кеттрал. По лагерю пронесся порыв ледяного ветра. Она не вздрогнула.
        - Давай говори, - подзадорила Пирр. - Скажи, что она женщина. А «мы» не убиваем женщин. Я не против. Поведай мне, какая она безобидная.
        Валин разглядывал ургулку. Кожа и бедра все в выпуклых шрамах - от копейных и стреляных ран. Волосы хлещут по лицу, но она их не замечает, видит только Валина. Тетивы она пока не натягивала, но стрелу на лук наложила, и, по всему видно, стрелять ей не внове.
        - Если двинется, убей ее, - медленно проговорил Валин.
        - Какое варварство! - не скрывая насмешки, воскликнула Пирр. - Тристе, бедняжка, такого бы не одобрила.
        Валин не удостоил ее ответа.
        - Талал, говори. Не тяни.
        Лич чуть промедлил и начал с запинкой:
        - Васап эбебиту…
        - Ты убил моего васапе, - оборвала его женщина, подбородком указав на труп. - Не калечь мой язык.
        То, что она владела аннурским, немало удивило Валина, зато дало ему возможность самому вести переговоры. Между тем из двух апи показались еще несколько человек - кто в кожаных штанах для верховой езды и длинных рубахах, кто голый по пояс. Как и надеялся Валин, их набралось всего шестеро. Десять, считая детей и мертвого.
        - Он на нас напал, - заговорил Валин, указывая на труп. - Мы убили, защищаясь.
        Женщина бросила взгляд на тело и пожала плечами:
        - Найдутся другие воины согреть мои ночи.
        Подошедший справа юноша что-то проворчал. Этот держал в каждой руке по ножу и, судя по повадке, не прочь был попытать удачу.
        - Анник… - окликнул Валин.
        - Держу его, - отозвалась та.
        Ургулка посмотрела на лучницу, обернулась к своим и отрывисто бросила несколько слов.
        Юноша в ответ огрызнулся, замахнулся ножом - и плюнул ей в лицо.
        Нагая женщина не моргнув глазом развернулась и всадила стрелу ему в горло. И придерживала рукой, пока умирающий, выронив ножи, хватался за древко, - выпустила не раньше, чем у него подогнулись колени. Смерив труп взглядом, она повернулась к остальным ургулам. Валин уловил отдельные слова: «Вождь… мертв… вызов». Женщина широко раскинула руки, словно ожидая атаки от соплеменников и не замечая своей наготы, режущего ветра и крыла кеттрал в считаных шагах от себя. Только когда ее люди закивали, она снова обернулась к Валину.
        - Я Хуутсуу, - объявила она. - Вокови этой семьи. Мы воюем или мы едим?
        - По-моему, я влюбилась! - одобрительно вымолвила Пирр. - Надеюсь, мне не придется ее убивать.
        Валин глаз не сводил с ургулки. Судя по отсутствию часовых, пестрому вооружению, по двум убитым на траве - их нельзя было назвать великими тактиками. С другой стороны, женщина сама не боялась смерти и ничуть не жалела убитых. Все так же раскинув руки, она ждала его ответа.
        - Мы едим, - проговорил наконец Валин. - Я сожалею о ваших… мужчинах.
        Хуутсуу пожала плечами:
        - Мужчины убили бы тебя. А эти двое… - Она махнула в их сторону луком. - Дураки.
        - Тем не менее, - сказал Валин, ожидавший от нее горя или гнева и чуть растерявшийся, не дождавшись, - мы хотели бы обойтись без войны.
        - Тогда будем есть. - Она повернулась к глазеющим на Валина детям. - Пиикви, Сари, дайте сестре по щекам, чтобы пришла в себя, и ставьте горшок на огонь. Я иду за своими мехами.
        Повернувшись, она без лишних слов скрылась в шатре, а Валин неожиданно для себя очутился посреди ургульского лагеря, занятого утренними хлопотами: кто мочился за апи, кто осматривал лошадей, кто грел над костром озябшие руки - будто ничего не случилось, будто полдюжины солдат не свалились с неба на гигантской птице и не убили одного из них. Даже те двое, что убирали тела, с полным равнодушием к судьбе погибших сорвали с них немногочисленные украшения, отбросили в сторону оружие и уволокли трупы в высокую траву.
        - Жутковато мне от такого, - пробормотал Талал.
        Валин кивнул:
        - Анник, лук держи под рукой.
        - А вдруг нам повезло? - скатившись со спины птицы, предположил Лейт. - Малость везения иногда не помешало бы.
        Валин позволил себе миг надежды, но тут же задавил ее.
        - Оптимизм убивает солдат, - процитировал он «Тактику» Гендрана.
        - Сталь в кишках убивает солдат. И сталь в ляжке тоже, - добавил пилот, многозначительно покосившись на Талала. - И в плече.
        - Сейчас займемся, - проворчал Валин.
        Ему не нужно было напоминать о скрежещущем по надкостнице наконечнике.
        - Талал, Лейт, соберите у них оружие.
        - Мне надо осмотреть Ра, - напомнил Лейт. - Что-то с ней плохо.
        - Сначала ургулы, - приказал Валин. - Потом залатаем своих. Потом уже птица. Анник, прикрывай их. Пирр…
        - Еще раз напомню незлобливо, но твердо, - перебила та, - что я не из вашего крыла.
        - Какая жалость! А не сумею ли я тебя убедить присмотреть за парой заложников?
        - Не знаю, не знаю. Как бы мне их не убить ненароком.
        - Это, - скрипнув зубами, произнес Валин, - значило бы, что ты не знаешь, зачем берут заложников.
        Перебрав взглядом ургулов, он наугад выбрал двоих:
        - Его и ее. - Он обернулся к Талалу. - Сможешь им сказать?..
        - Я скажу, - объявила Хуутсуу, выступая из своего апи в перехваченной поясом тяжелой бизоньей шкуре.
        В одеянии она выглядела величественной, но неповоротливой. Если бы Валин только что не видел, как она зарезала человека, если б своими глазами не видел натягивающихся под ее кожей жил, мог бы недооценить эту женщину. Хороший урок.
        Хуутсуу сделала знак отобранным Валином ургулам, что-то им рявкнула и указала на клочок земли поодаль от костра. Те помедлили в страхе и сомнении, но все же повиновались.
        - Свяжите, если хотите, - бросила она, равнодушно проходя мимо заложников к костру и ковыряя пальцем варево в котле.
        Валин оценил обстановку и глубоко вздохнул. Как будто все в порядке. Талал с Лейтом сваливают грудой луки, ножи и копья. Анник стоит рядом, держит лагерь под наблюдением, лук у нее в руках.
        Поймав его взгляд, Пирр широко и открыто улыбнулась:
        - Не волнуйся. Мой бог принимает любые жертвы, но я всегда считала скупердяйством подносить ему безоружных.
        Встав на колени рядом с заложниками, она проворно скрутила их брошенным личем обрезком веревки. Кажется, надежно. Если бы ургулы хотели драки, они бы начали раньше, пока оружие было при них, и всем скопом.
        - Прошу извинения за принятые меры, - произнес Валин, указывая на связанных ургулов.
        Хуутсуу опять пожала плечами:
        - Давно мы не закалялись. Квина будет доволен.
        - Закалялись? - недоуменно повторил Валин.
        - Да, болью, - кивнула она.
        - Нет, - возразил Валин, - мы не собираемся вас закалять.
        - Брось этнографию, Валин, - вмешался Лейт. - Займись медициной.
        Валин отмахнулся от него, обратившись к Хуутсуу:
        - Среди нас есть раненые, им надо очистить и прижечь раны. Еще нам понадобится еда и, может быть, лошади.
        В глазах Хуутсуу мелькнула опасная искра.
        - Лошадей нет.
        Валин хотел напомнить женщине, что в ее положении спорить не приходится, но передумал. При всех недавних успехах ему было не по себе. От боли в плече, тревоги за подчиненных, настороженности к ургулам и страха, не свалился бы с неба Блоха, он чувствовал себя перетянутой тетивой: чуть тронь - лопнет или сломает лук.
        «Сначала раненые, - напомнил он сам себе. - Потом птица. Потом еда».
        С раной Талала все было просто - или было бы, если б тучи не вздумали пролиться жестоким ливнем в отблесках бивших за десяток миль молний. Валин подумал, не перевести ли крыло в апи, но из шатра они не смогли бы наблюдать за происходящим снаружи. Можно было разделить отряд, но разделять и без того малые силы - никудышная идея, каким бы смирным ни выглядел враг. Пришлось остаться под дождем, у шипящего под каплями огня, который ничуть не давал тепла. Ну что же, если Блоха где-то там, внезапный шквал обрежет ему обзор.
        Постаравшись забыть обо всех тревогах, Валин сосредоточился на ране Талала. Он стер со лба дождевую воду и покрепче ухватил торчащее из ноги лича древко. Мокрое дерево скользило в пальцах, а Талала каждый раз, как у него срывалась рука, скручивала судорога, и сквозь сжатые зубы прорывался стон. Наконец, перемазавшись в крови и грязи, Валин сумел быстрым движением протолкнуть стрелу наружу, разворачивая ее так, чтобы по возможности не задеть кости. Талал замычал, забился в руках державшего его Лейта и обмяк, когда наконечник вышел из тела. Он тяжело дышал, расширив глаза под заливающим лицо дождем.
        - Держишься? - спросил его Валин.
        Лич прерывисто вздохнул сквозь зубы и кивнул:
        - Заканчивай.
        Валин быстрым движением отломил наконечник и под короткое ругательство Талала выдернул древко.
        За их спинами фыркнула Хуутсуу. Будто не замечая дождя, она наклонилась через костер, чтобы лучше рассмотреть рану.
        - Вы воины? - спросила она.
        Валин коротко кивнул, взял из руки Лейта раскаленный нож и прижал светящийся клинок к выходному отверстию. Талала выгнуло дугой, и он потерял сознание. Валин медленно выдохнул. Лишившись чувств, лич не ощутит боли от второго прижигания и даст ему спокойно обработать рану.
        Хуутсуу снова фыркнула:
        - Воин должен смотреть в лицо боли.
        - Он уже насмотрелся, - огрызнулся Валин. - Мы всю ночь летели.
        - Он бежал, - ответила женщина, тыча пальцем в обмякшее в руках пилота тело. - Бежал в покой.
        Валин приложил нож ко входному отверстию, досчитал про себя до восьми и обернулся к Хуутсуу.
        - Мы не хотим драться, - отрезал он, - но, если не замолчишь, узнаешь кое-что о боли.
        Женщина презрительно глянула на раскаленный клинок.
        - Это пустяк, - бросила она, - после трех тсаани.
        - О чем это она, во имя Шаэля? - ни к кому не обращаясь, вопросил Валин.
        - О детях, - пробормотал очнувшийся Талал. - Она трижды рожала.
        Валин покачал головой, не понимая, какое это имеет отношение к делу. Под хлещущим ливнем, с пылающим плечом, измученный долгим ночным полетом, он готов был сорваться.
        - Плевать мне, сколько она рожала. - Он клинком махнул Хуутсуу и указал ей на связанных ургулов. - Туда. К ним. Живо.
        Она смерила его взглядом, покачала головой и отошла.
        Чернота неба замутилась серым. Зубчатая линия восточных вершин еще скрывала солнце, но тучи расходились. Надо было закончить с ранеными до полного света, а что делать потом, Валин так и не решил.
        - Лейт, - торопливо и устало попросил он, - выдерни у меня из плеча эту дрянь.
        Древко вышло легче, чем стрела из ноги Талала, хотя Лейту пришлось надрезать кожу, чтобы высвободить зазубрины на наконечнике. Валин, чувствуя на себе взгляд Хуутсуу, задавил боль и не вскрикнул, даже когда натянулись и порвались мышцы плеча. Он чуть не лишился чувств, когда к коже прилег светящийся клинок, но стиснул зубы и разогнал наплывающий на глаза туман.
        - Я в порядке, - объявил он, когда снова решился открыть рот. - В порядке. Иди осматривай Ра. О Гвенне я позабочусь.
        Подрывница тревожила его больше других. Она так и не пришла в себя, и в скупом утреннем свете лицо ее выглядело еще хуже, чем в темноте, - бледное, восковое, облепленное мокрыми волосами. Шерстяное одеяло тоже давно промокло насквозь, и девушка дрожала, губы на белом лице потемнели. Валин погладил ее пальцем по сгибу локтя, но она не отозвалась, не дернулась и не согнула руку. С ее раной нечего было делать, только ждать и надеяться, но прежде всего нужно было Гвенну согреть. А значит, зайти в апи. Иногда хороших вариантов просто нет.
        - Талал? - Валин оглянулся на лича. - Что скажешь?
        Тот нахмурился:
        - Мы и так ее слишком много таскали. Тяжелая ночь, а две высадки… - Он, не закончив, покачал головой. - Не знаю.
        - Валин, - позвал Лейт, в чьем голосе не осталось ни следа легкомыслия.
        Валин обернулся, заранее занося нож и ожидая увидеть перед собой Блоху. Нет, только Лейт. Лейт и птица. Суант-ра расправила широкое крыло, а Лейт, стоя под ним и подняв руки, ощупывал сустав. Смотрел он мрачно.
        - Что там? - спросил Валин.
        - Ничего хорошего. - Пилот глубоко вдохнул и выдохнул. - Сильно повреждено плечо - возможно, порван патагиум.
        - То есть?..
        Валин, как и все, слушал лекции по анатомии кеттралов, но в полевых условиях за птицу отвечал пилот, так что специальные термины успели забыться.
        - То есть ни хрена она не полетит.
        - Сюда она нас донесла, - отметил Валин. - Летела всю ночь.
        - Вот и скажи, какая она молодчина, - огрызнулся Лейт. - Другая птица давно свалилась бы. Травма серьезная, и полет ей на пользу не пошел. Сустав отекает. К полудню она и в воздух подняться не сможет.
        Валин повернулся к голове кеттрала. Та смотрела на Лейта, скосив огромный черный глаз, и следила за каждым движением перебиравших ей перья рук. Валин часто гадал, что думают, много ли понимают кеттралы. Сознает ли Ра, что ранена? Страшно ли ей? В ее темных глазах ничего не отражалось.
        - Долго будет заживать? - спросил Валин.
        Лейт только головой покачал:
        - Недели. Месяцы. Если вообще заживет.
        - Нет у нас недель, тем более месяцев, - сказал Валин. - А в таком состоянии сколько миль в день она одолеет?
        - Ты меня не слушаешь, Валин, - возмутился пилот. - Ей вовсе нельзя взлетать, тем более когда мы все на ней виснем.
        Валин с остановившимся взглядом обдумывал, что из этого следует. Воинская подготовка кеттрал - это прекрасно, но легендарными воинами их делают птицы. Без Ра они теряют подвижность, элемент неожиданности и самого мощного бойца. Без Ра они влипли по самую задницу на краю степи, откуда нет дорог в Аннур - да и никуда нет, если на то пошло.
        - Придется нам остаться, - толковал между тем Лейт. - Разобьем здесь лагерь, будем лечить ее и молиться, чтобы поправилась.
        - Негодное предложение, - вмешалась Анник.
        Снайперша не сводила глаз с пленных ургулов, но разговор, как видно, слушала внимательно:
        - Суант-ра слишком заметна - что с земли, что с воздуха. Подоспеет Блоха или другие ургулы.
        Валин медленно кивнул:
        - Спрятать ее мы не сумеем и сражаться со всеми тоже.
        Лейт оторопел:
        - Ты что? Ты ее бросить задумал?
        Валин обернулся к востоку. Солнце, показавшись над хребтом, зажгло огнем снега и льды.
        - Нет, - ответил он. - Я хочу, чтобы она нас бросила. - Он поднял руку, не дав Лейту возразить. - Ты сказал, она сумела бы пролететь еще хоть сколько-то, пока сустав совсем не опух. Отправь ее на юг, к Островам. Всякая птица знает дорогу к дому.
        - Она не доберется до Островов, - охрипшим от страха и гнева голосом ответил Лейт.
        - И не надо, - сказал Валин. - Лишь бы отлетела от нас. На пятьдесят миль. Хоть на двадцать. На столько, чтобы нашедший ее не нашел и нас.
        - А что будет с ней, когда ее найдут? - резко спросил Лейт. - А она и взлететь не сможет!
        Валин перевел дыхание:
        - Она - не домашняя зверушка, Лейт. Она солдат. Как и ты. Как и я. Она, как любой из нас, будет сражаться, пока не придется отступить. Будет отступать, пока есть куда, и снова сражаться. - Он постарался смягчить свой голос. - Она нас спасла, Лейт, но сейчас нам не поможет. Пока нет. Она только заведет нас в плен или погубит, а этого я допустить не могу.
        Лейт ожег его взглядом, открыл рот - и промолчал. Валин с изумлением увидел в глазах пилота слезы. Еще минуту казалось, он будет спорить, откажется повиноваться, но в конце концов Лейт кивнул - коротко дернул головой, словно против воли.
        - Ладно, - сипло выдавил он. - Ладно. Дай только сниму сбрую. Так у нее будет больше шансов спастись.
        - Я тебе помогу, - кивнул Валин.
        - Нет! - отрезал Лейт и повторил уже тише: - Нет, я сам.
        Освободить Ра от ремней было недолго: несколько узлов, несколько пряжек - и птица свободна. Но Лейт не отпускал ее, а все ерошил ладонью перья на горле, приговаривая что-то непонятное. Птица, застыв как статуя, склонила голову, будто слушала пилота. Когда Лейт наконец отступил от нее, она еще мгновение посмотрела на него и приблизила клюв к самому лицу человека. Пилот с удивительной нежностью погладил вымазанный кровью клюв, улыбнулся и, шагнув назад, указал ей в небо.
        - Улетай, - сказал он. - Ты хорошо билась, а теперь улетай.
        Ра еще раз склонила голову и с криком взметнулась в воздух, забила крыльями, набирая высоту. Валин с комом в горле провожал Ра взглядом, пока она, свернув к югу, не скрылась за грядой невысоких холмов.
        - Прости, - обратился он к Лейту.
        Пилот ответил ему суровым взглядом сквозь слезы:
        - Надеюсь, ты хоть что-то надумал, чтоб тебя!
        Пока Валин надумал одно - отдыхать. Гвенна так и не очнулась. Талал едва держался на ногах, да и самого Валина будто не один день колотили досками. Без птицы он чувствовал себя беззащитным, скованным, почти голым, но другого выхода не видел. Без Ра они могли прикрыть свою черную форму бизоньими шкурами, и тогда, кроме темной-темной кожи, которую не так легко разглядеть под шапками и шкурами, их будет не отличить от всадников. Других ургулов они, конечно, не одурачат, но с воздуха никто ничего не заметит. Даже если Блоха их не преследовал, в Ассаре он ясно дал понять, что Гнездо послало за Валином не одно крыло.
        И потому Валин вместе с Лейтом и Талалом почти все утро уничтожали следы Суант-ры и предрассветной схватки. Они завалили тела ургулов камнями, затерли вмятины от когтей Ра на мягкой земле и перевели пленников в большой апи. Движение помогло Валину расслабить сведенные мышцы и позволило хоть на время забыть о том, что ждет впереди.
        Они как раз заносили Гвенну в меньший из шатров, когда Анник, оставшаяся по ту сторону костра, произнесла своим неизменно ровным тоном:
        - Продолжайте. Вверх не смотрите.
        Валин, подавив естественное движение оглядеться, вместо этого нагнулся за новым поленом для костра.
        - Что такое? - спросил он.
        - Птица, - пояснила она. - Высоко, заходит с востока.
        Валин усилием воли сдержал потянувшиеся к ножу и мечу руки и присел у огня, уставившись на варево в котелке. Анник с ее места было лучше видно. Конечно, кеттрал на птице не удивятся, увидев кучку глазеющих на их полет ургулов, но в трубу они легко разглядят лица, их черты. Лучше не поднимать глаз, как будто он ничего не заметил.
        - Пролетели, - сказала наконец Анник.
        Валин поднял голову, заслонил лицо рукой и проследил за удаляющимся силуэтом птицы.
        - С такой высоты они не могли меня опознать, - заметила Анник.
        Валин прищурился. Действительно, птица летела высоко, но он различал перья, окраску крыльев и хвоста - его зрение и при дневном свете оставалось острей обычного.
        Он длинно, медленно выдохнул:
        - Блоха. Это был Блоха.
        14
        Вечерняя проповедь утомила и растревожила Адер. День выдался долгий: она проснулась до рассвета, прошагала около шести миль и после короткого перекуса еще пять или шесть, так что обошлась бы без речей мелкого жреца, отнявших первую половину вечера.
        Когда караван наконец становился на ночлег, ей ничего уже не хотелось, кроме как завернуться в одеяла и обо всем забыть. Но Нира напомнила, что надо быть тупее дохлого вола, чтобы, изображая паломницу, пропускать службы, и вот она вечер за вечером таскалась в сумерках слушать жрецов. Спотыкалась на кочках, щурилась сквозь повязку, чтобы не налететь на фургоны, и садилась на краю круга костра в противоречивой надежде, что паломники отметят ее присутствие, не обратив особого внимания на нее саму.
        Слушать ей тоже было нелегко. Один молодой жрец целый вечер толковал о грехах развращенной династии Малкенианов. Другой - мечтал об идеальном царстве Интарры, освободившемся от вмешательства мирских властей. Последняя проповедь - многословный панегирик Уиниану Четвертому - задела ее за живое. Невозможно было прочитать что-то на освещенных отблесками костра лицах паломников, но общее настроение улавливалось отчетливо. Разоблачив в верховном жреце лича, Адер думала уничтожить не только его, но и его репутацию, однако доброе имя оказалось прочнее тела. Мало кто из этих людей присутствовал в храме, когда пламя охватило Уиниана и его собственная паства разорвала в клочья горящее тело. Они знали свою веру, а с точки зрения Малкенианов в целом и Адер в частности, вера их была - хуже не придумаешь. К окончанию жреческого славословия Адер до крови расковыряла себе большой палец ногтем.
        Она медленно пробиралась обратно мимо телег и костров, мечтая только подкрепиться кусочком рыбы, немножко отогреться у огня и уснуть. Но, добравшись до своего костра, сразу увидела: что-то неладно. Старуха последние две недели каждый вечер проводила над чугунной сковородкой, обжаривая выловленных в канале карпов с перцем и купленным по дороге рисом, приговаривая над стряпней, словно сдабривала ее словами. А сейчас она стояла на крыше фургона, вглядываясь в темноту. Ее белые волосы, выбившись из пучка, облаком витали над головой. Клюка в руке вздрагивала.
        - Оши! - выкрикнула Нира, сорвавшись на последнем высоком звуке. - Оши!
        Она обернулась к подошедшей Адер:
        - Пропал. Я вернулась к костру, а его нет.
        Адер замялась в нерешительности. Разум Оши был много слабее, чем показалось ей поначалу, но его безумие не бросалось в глаза. Обычно оно проявлялось в бесконечном сосредоточенном молчании или припадках тихого плача. Если он и бредил, то тихо, обращаясь к птицам, к фургону, к собственным ногтям. Если старик совсем впадал в расстройство, рядом всегда оказывалась Нира: обнимала за плечи, давала отхлебнуть из бутыли, успокаивала беднягу. Сейчас, как видно, что-то пошло не так.
        - Мы его найдем, - успокоила старуху Адер.
        И прищурилась, оглядывая темный лагерь. Он был велик, но не огромен. Четыре или пять десятков костров и столько же фургонов на площадке в пару акров.
        - Далеко он уйти не мог. - Она обвела пространство рукой. - Разделимся, обыщем лагерь.
        - Лагерь я обыскала! - прорычала Нира. - Дважды. Оши пропал, и никто его не видел.
        От ее тона Адер отпрянула. Она успела привыкнуть к резким манерам старухи, но здесь было что-то новое, жестче и острее.
        - Ты надолго от него отходила? - осторожно спросила она.
        Нира судорожно вздохнула:
        - Ушла, когда стало темнеть. За рыбой. Сказала ему, чтобы сидел у костра, он всегда так и делал.
        Значит, с заката. Крепкий мужчина успел бы пройти пару миль, но Оши - не крепкий мужчина. В сотнях шагов к западу тянулся канал, стало быть уйти он мог на север или на юг по дороге или на восток полями.
        - Раньше с ним так бывало? - спросила Адер.
        - Давным-давно не бывало!
        Адер не успела ответить, потому что из-за фургона, касаясь ладонью рукояти меча, выступил Лехав. Его глаз Адер не видела, но что-то было в его позе, некая готовность к действию. По сторонам от него шли два паломника, явно из военных, - один из них еще держал в руке сочный ломоть мяса.
        Лехав оглядел Адер и Ниру.
        - Я слышал крик, - сказал он.
        Адер кивнула. Внимание Лехава пугало ее еще больше неизбежных проповедей, но странно было бы теперь прятаться в тень. А если он поможет отыскать Оши, то и хорошо.
        - Нам нужна помощь, - сказала она и, помявшись, заломила руки в надежде, что трогательный жест соответствует ситуации.
        Один из паломников - коренастый мускулистый зверюга с лягушачьим ртом - осклабился на нее и повернулся к Лехаву:
        - Юной госпоже нужна твоя помощь, капитан. Милашка так раскраснелась, едва дышит. Как ее не… выручить!
        В отсветах костра Адер заметила, как его язык мелькнул между губами, словно маленький розовый хищник.
        - Я не капитан, Лодж, - рассеяно бросил Лехав, окинув взглядом фургон. - Давным-давно ушел из легиона.
        - Ясно, капитан, - ухмыльнулся человек-лягушка.
        - Отвянь, осел, - подал голос солдат, стоявший справа от Лоджа, отвесив ему основательного тумака. - Девица такая же паломница, как мы. Не тупая дикарка с границы.
        Лодж насупился, но промолчал. Лехав вовсе не слушал спутников. И не выказывал желания встать на защиту Адер. Той со дня, когда солдат спас ее в Аннуре, хотелось видеть в нем союзника. Опасное искушение.
        - Что нужно сделать? - спросил он, остановив на ней пристальный взгляд.
        - Оши куда-то забрел. - Адер старалась говорить тонким, испуганным голосом. - Знаешь старика? Нира за него волнуется.
        Лехав перевел взгляд на пожилую женщину.
        - Слышал я ваши еретические разговоры, - сказал он, внешним спокойствием опровергая резкость слов, затем покачал головой. - Не знаю, зачем ты пристала к паломникам, но, если волнуешься за брата, сама его и ищи.
        Адер хотела возразить, но Лехав оборвал ее, рубанув воздух ладонью:
        - С дурными людьми ты связалась, Дореллин. С грешниками. Речная слепота - само собой, но не ослепла ли ты к свету Интарры?
        Не дав ей и рта раскрыть, солдат развернулся на каблуках и вместе со спутниками исчез в темноте.
        Испуганная Нира даже не подумала его обругать, ни слова не сказала вслед.
        - Ничего, - заговорила Адер. - Обойдемся без него. Вдвоем пройдем по дороге: одна - на юг, другая - на север. Ходим мы быстрей твоего брата.
        - Ночью за кругом костра ты ничего не разглядишь, тем более сквозь свою тряпку.
        - Пойду медленно. Буду звать.
        Нира, подумав, коротко кивнула - злость и растерянность как будто подточили ее вечную гранитную решимость.
        - Я пойду к югу.
        - Мы его найдем, Нира, - пообещала Адер, коснувшись плеча старухи, и с удивлением поняла, что та дрожит. - Он не так давно ушел, а по сторонам здесь только поля да канал - негде попасть в беду.
        Она уже повернулась, подобрала подол, но Нира ее задержала:
        - Постой.
        Когда Адер повернулась к ней, старуха скрюченной лапкой обхватила ее за пояс и жестко взглянула в лицо:
        - Если найдешь его… будь осторожна.
        - Я постараюсь, чтобы он не поранился, - заверила ее Адер.
        Нира покачала головой:
        - Его остерегайся, дурында. Его!
        У Оши руки были как прутики. Голова едва держалась на хлипкой шее. Но в голосе старухи звучала яростная настойчивость, и рука все не выпускала Адер.
        - Когда его найдешь, - твердила старуха, - веди прямо ко мне. Ко мне! И постарайся успокоить.
        - Все будет хорошо.
        Адер нерешительно высвободилась. Ей вдруг стало жутко.
        - Все будет хорошо, - повторила она.

* * *
        Оставив позади свет костров, Адер стянула с головы повязку. Она рисковала, может быть, безрассудно, но голос Ниры и дрожь старушечьей руки гнали ее вперед, а с тряпицей на глазах спешить никак не получалось. Адер не стала развязывать узла, чтобы можно было мгновенно вернуть повязку на место, если кто-то встретится на пути. Освободив глаза, она перешла на бег.
        В темноте трудно определять расстояния, но занывшие икры и движение звезд в небе подсказали Адер, что она одолела не меньше двух миль, то окликая Оши, то вглядываясь в склон канала и в густую ниву на востоке. Луна высосала из полей зелень, оставила лишь серые стебли да тени между ними. Если Оши хоть немного сбился с дороги, если упал среди зеленых колосьев, Адер могла пройти в нескольких шагах, не заметив его. Поворотив наконец назад, она уговаривала себя, что Оши, верно, ушел в другую сторону, что Нира его уже отыскала, но в спящем лагере наткнулась на застывшую у дороги старуху - одну.
        - Ну что? - спросила Адер, уже зная ответ.
        Нира мотнула головой. Она стиснула зубы, кожа на костяшках сжимавшей клюку руки туго натянулась.
        - Его надо найти.
        - Когда взойдет солнце, будет легче, - заметила Адер.
        - Когда взойдет солнце, будет поздно, - отрезала Нира.
        - Что поздно?
        - Его спасать, - тихо ответила старуха.
        Адер обвела глазами лагерь. Только дурак стал бы искать в темноте человека, который даже не соображает отозваться на свое имя. Тем более - если тот не хочет, чтобы его нашли. Но девушка видела, что Нира готова продолжать поиски, пока не свалится с ног, а в мире за стенами Рассветного дворца у Адер не было никого ближе Ниры.
        - Мы еще не смотрели вдоль канала, - напомнила Адер.
        - Воду мне и отсюда видно.
        - Он может сидеть под берегом. Или вдруг упал в воду.
        Нира нерешительно кивнула:
        - Иди по берегу на север, а я пойду на юг.
        Адер, еще не дойдя до канала, начала понимать, как безнадежны их поиски. Земля здесь, хоть и неровная, испещренная ямами и рытвинами, не позволяла укрыться взрослому человеку. Все же она шла дальше - из упрямства и по привычке доводить дело до конца. Вдруг там, где течение подрывало береговой откос, есть незаметная глазу песчаная коса? Вряд ли, но надо проверить.
        Уже от самой воды она услышала голос. Сперва решила, что поют засидевшиеся за попойкой лодочники, хлещущие под луной сливовое вино. Но когда ветер улегся, стало ясно, что она слышит не пение, а высокий скулящий человеческий голос, дрожащий, как перетянутая тетива. Языка Адер не распознала - если то был язык, а не бессловесное выражение горя и смятения. Голос раздавался совсем рядом, но Адер никого не увидела, хотя здесь не росло кустов и деревьев, способных скрыть человека. Напряженно расправив плечи, она шагнула с откоса.
        И чуть не свалилась в яму.
        «Нет, - поправила она себя, задержавшись на краю и вглядываясь в тени под собой, - это не яма, а фундамент развалившегося здания».
        Подпол был невелик, шагов пятнадцати поперек, а крупные камни облицовки большей частью осыпались внутрь. Немногие оставшиеся торчали гнилыми зубами, покрытые мхом, затерявшиеся в высокой траве или вросшие в землю. Внизу, в нескольких шагах от нее, скорчился Оши: золотые одежды порваны и перепачканы в грязи, ладони зажимают уши, словно он боится услышать собственный голос.
        - Нира! - позвала Адер, озираясь в поисках старухи.
        Та недалеко отошла к югу по каналу, и Адер повысила голос, чтобы до нее докричаться:
        - Он здесь!
        Она указала на провал в земле и, обернувшись, наткнулась на взгляд Оши. Тот замолчал, вздернул верхнюю губу, обнажив зубы, и раскачивался всем телом в быстром судорожном ритме.
        - Оши! - окликнула его Адер.
        В памяти метнулось предупреждение Ниры, но старик выглядел таким потерянным, беспомощным, быть может, был ранен.
        - Оши, пойдем-ка к фургону.
        Взгляд старика дернулся от нее на рваные тучи в небе, на собственные ладони, которые он поднес к глазам, словно таинственный шедевр древности. Адер глубоко вздохнула и принялась спускаться по осыпи на стене ямы. Неуклюже размахивая фонарем, она съехала на дно, пошатнулась, но удержалась на ногах. Обернувшись, девушка встретила горящий взгляд Оши.
        - Что сталось с моей башней? - выдохнул он, ковыряя землю между камнями, и возвысил голос: - Кто разрушил мою башню?
        Адер оглядела фундамент. Может, когда-то над ним и стояла стройная башенка, но крестьяне давным-давно вывезли камни на постройку своих оград и домов. Она вообще не понимала, как Оши отыскал эту яму и как, не поранившись, спустился по неровным стенам.
        - Кто уничтожил мою башню? - вопрошал между тем Оши, все больше повышая голос и раскачиваясь все яростнее. - Шийахин? Дирик? Кто?
        Адер попятилась на шаг.
        Старик обезумел. Бредил. Шийахин и Дирик - имена атмани, которые уже больше тысячи лет лежат в земле. Должно быть, Оши насмотрелся на руины вдоль канала, наслушался по дороге разговоров о строивших эти здания владыках-личах. И оторвался от своего времени и места, ушел в древние века, в эпоху войн и ужасов.
        Он перестал раскачиваться, совсем замер. Сидел прямо, как истукан.
        - Ты в порядке? - с запинкой спросила Адер.
        Он метнул на нее взгляд, осмотрел и отвел глаза. Адер готова была шагнуть к старику, обнять за плечи, как столько раз делала Нира, но тут он повелительно хлопнул в ладоши, словно призывая или предостерегая кого-то, и медленно развел руки. И Адер с ужасом увидела, что воздух между его ладонями загорелся, вспыхнул во много раз ярче ее слабого фонаря. Льдинка страха скользнула у нее по спине.
        Лич. Брат Ниры был личем, и личем безумным.
        - Тебя прислал Дирик? - ледяным тоном вопросил он.
        Одновременно старик согнул пальцы, и огонь свился в пылающие нити паутины, зловеще пульсирующие красные волокна. Лич. В Рассветном дворце имелось целое министерство очищения, занимавшееся выявлением и искоренением личей, и десятки молодых служащих каждый год гибли в противостоянии с теми, на кого вели охоту. В животе у Адер похолодело - словно сырую рыбу проглотила. Она решилась встать лицом к лицу с Уинианом, но тогда рядом был ил Торнья, опытный убийца поддерживал ее игру, да и схватка происходила при свете дня.
        А здесь… здесь все иначе.
        - Оши… - произнесла она, заставляя себя говорить тихо и медленно, как опытный псарь говорит с раненой собакой. - Оши, это же я, Дореллин.
        Он нахмурился, погрозил ей пальцем, и клочок огненной паутины оторвался от вращавшегося между его ладонями большого кома.
        - Мне нет дела до твоего имени, - покачал головой старик. - Нет дела. Нет дела. Ты - нож в руке Дирика. Или Кая. Или Шийахина…
        Его голос замер, когда клочок пламени, поднимаясь и растягиваясь сетью, поплыл - к ней, поняла Адер. Она ощутила в горле горечь подступившей желчи, открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика изо рта хлынула рвота, ослабевшее тело била дрожь. Она бросила взгляд на стены - отсюда они казались выше и неприступнее, чем сверху. Будто стоишь на дне колодца.
        - Я слой за слоем, - хрипел, скаля зубы, Оши, - стану срывать кожу с твоего лица, мышцы с костей, глубже и глубже, пока не найду, кто под ними скрывается.
        Большая сеть развернулась на расстоянии вытянутой руки от Адер, качнулась как змея - ее нити сдвигались, изгибались. Оши начал сжимать пальцы в кулаки, Адер беспомощно всхлипнула - и тут на краю провала встала Нира, занесла палку, словно приготовившись отбить ужасный калечащий кеннинг.
        - Рошин! - В голосе за болью и гневом слышалась жесткая решимость. - Рошин! Немедленно прекрати.
        Рошин… Малая частица в сознании Адер сохранила спокойствие и неподвластное даже ужасу любопытство. Рошин, пятый атмани, брат…
        - Ришинира… - выдохнула она, оборачиваясь к маленькой старухе.
        Это невозможно! Атмани стали историей, практически мифом, их сгубили собственные безумие и подозрительность. О «гибели неумирающих» рассказывали сказки, художники тысячу лет избирали ее темой своих картин: Дирик и Кай сплетаются в смертельных объятиях, их можно принять за любовников, если бы не сжимающая горло рука, не целящие в глаза пальцы. Чируг-ад-Добар, пронзенный копьем Шийахина, и последний бой Шийахина - одинокий лич на утесе над кипящим приливом его собственного войска. Они мертвы, давно мертвы, сгинули.
        Не все, напомнила себе Адер.
        Судьба младших атмани - Рошина и Ришиниры - оставалась загадкой. Одни историки утверждали, что оба погибли в самом начале терзавших империю и землю гражданских войн. Другие доказывали, что они были убиты при последней осаде Храадина, а изуродованные тела затерялись под развалинами. Звучали, конечно, и голоса несогласных - упрямцев, писавших, что последние атмани каким-то чудом выжили среди охвативших половину Эридрои кровопролитий и разрушений. Самое знаменитое полотно Льяна Ки «Бегство бессмертных» изображало две закутанные в плащи фигурки, почти теряющиеся на фоне руин и пожаров, - те пробирались по опаленной земле к чернильному мраку на горизонте. Лица Льян скрыл тенями. Адер заглянула в лицо стоявшей над ней женщине, обернулась к мужчине.
        - Рошин, - повторила, указывая на сеть, Нира, - убери сейчас же!
        - Риши? - растерянно отозвался он, щуря темные глаза, и ткнул в россыпь камней вокруг себя. - Они ее разрушили, Риши. Все разрушили.
        Нира поморщилась. Сеть по-прежнему висела перед Адер, но как будто ссохлась, и огонь в ней остыл до тусклого свечения угольков.
        - Все давно прошло, Рошин, - не сводя глаз с брата, ответила старуха. - Их уже нет. Они ничего нам не сделают.
        - А она?
        Оши ткнул пальцем в Адер.
        - Она наш друг, - ответила Нира.
        - Друг, - тихо выговорил старик, словно пробуя на вкус незнакомое слово. - Наш друг?
        - Да, - ответила старуха.
        И противоестественное пламя погасло, оставив чуть заметные волоски на краю зрения. Руины погреба наполнились тенями. Оши уронил руки. Нира с поразительным проворством полезла вниз и под конец спрыгнула, спеша оказаться рядом с братом.
        - Вот, - ласково заговорила она, извлекая из складок платья бутылку, большим пальцем выковыривая пробку и поднося горлышко к его губам. - Выпей, Оши. Тебе станет лучше.
        - Лучше? - недоуменно повторил он, вглядываясь в темноту. - Будет ли когда-нибудь лучше?
        - Да, - ответила Нира, запрокидывая сосуд.
        Капля терпкой жидкости скатилась ему на подбородок, и старик жадно слизнул ее.
        - Будет лучше, - пробормотала старуха.
        Когда бутыль опустела, Оши медленно осел наземь и уснул, припав головой к плечу сестры, а спиной - к грубой стене. Губы его дергались, словно выговаривали слова.
        Нира осмотрела фундамент, устало покачала головой.
        - Я и забыла о нем, - обращаясь не то к самой себе, не то к спящему старику, проговорила она. - Столько лет прошло, брат, но ты-то помнишь.
        - Что это? - выдохнула Адер.
        Женщина обернулась, только теперь вспомнив о ее присутствии. Она прищурилась, прикрывая ладонями плечи брата.
        - Это место когда-то ему нравилось, - пояснила Нира.
        Адер, не зная, что ответить, только головой покачала.
        - Он хотел меня убить, - сказала она наконец.
        - Да, - кивнула Нира, - хотел.
        - Почему?
        - Он лишился разума. Они его уничтожили. Они всех нас уничтожили.
        - Кто? - спросила Адер, силясь понять ее загадочные слова. - Кто вас уничтожил?
        - Те, кто нас создал. Создал такими, какими мы были. - Она поморщилась. - Теми, кто мы есть.
        - Атмани, - чуть слышно выдохнула Адер.
        Нира долго не отвечала, даже головой не кивнула. Она отвернулась от Адер, вглядывалась в лицо спящего брата, смотрела на его мерно вздымающуюся и опадающую грудь.
        - Ты доверила мне свою тайну, девочка, - наконец заговорила она, не поднимая глаз, - а теперь завладела моей. Выдашь ее, и я вырву твое сердце.
        15
        В холодных подземельях Мертвого Сердца почти невозможно было уследить за ходом дней. Здесь не было ни солнца, ни луны. Не было кружения звезд по небу - только дым, и сырость, и вечная вонь соленой рыбы. Кадену отвели для сна особую келью, но, открывая дверь, он неизменно видел за ней сторожа - то Транта, то других ишшин. Он каждый раз добивался ответа, где Тан и Тристе - обоих он не видел с прибытия в крепость, - и каждый раз ему отвечали молчанием. Беспомощность перед лицом вооруженных солдат злила Кадена, но выхода он не видел. У ишшин были клинки и луки, а у него нет. Ишшин учились воинскому искусству - он нет. Он подумывал отобрать оружие у одного из сторожей, но, сколько ни воображал себе эту сцену, всегда она оканчивалась для него одинаково - смертью или пленом.
        От кельи до столовой его пропускали свободно, все прочие части крепости оставались под запретом. Поначалу Каден старался подольше засидеться за столом, надеясь из разговоров узнать что-то о судьбе Тристе или о кшештрим. Но осторожность ишшин граничила с манией. Одни обжигали его взглядами, прикрываясь молчанием как щитом. Другие орали ему в лицо. Большинство просто не замечали, обходили, как деревянный стул. Неведение сводило его с ума - он должен был узнать, что происходит в Мертвом Сердце и за его пределами. Сколько понимал Каден, Аннур, пока он бродил по подземельям, попал в лапы тиранов-кшештрим. Но его бессильная злость ничего не меняла, и потому Каден задавил ее в себе, отказался от попыток разговорить ишшин и почти все время проводил теперь в своей келье: сидел, поджав ноги, и упражнялся в ваниате.
        Достижение транса казалось ему пустым делом в сравнении с пленом Тристе и возможной гибелью Валина, с убийством аннурского императора. Но ни Тристе, ни Валину он ничем не мог помочь, не мог оживить погибшего отца. А упражняться в ваниате мог. Мог подготовить себя ко времени, когда ваниате ему понадобится.
        В Костистых горах ему несколько раз получалось погрузиться в состояние пустоты, но оно оказалось на удивление хрупким и нестойким. Порой ему удавалось сохранять ваниате на протяжении нескольких вздохов, а в другие дни цель представлялась недостижимой, как попытка удержать под водой пузырек воздуха. Он ее видел, но не чувствовал. Касался, но не мог ухватить. Стоило сжать эту мерцающую пустоту в мысленном кулаке, она ускользала.
        Но, не имея другого занятия, он часами угрюмо повторял упражнение, прерываясь, только чтобы съесть немного рыбы, посетить выбитый в камне грубый нужник и урвать немного сна. В бессолнечной, беззвездной темноте Сердца не считали часов. Каден мучил себя, пока его не валил сон, и спал, пока терпело тело. Его будил острый камень под щекой, или наполнившийся мочевой пузырь, или неотступный озноб. Тогда он просыпался и, проморгавшись ото сна, снова садился посреди кельи и закрывал глаза. Безрадостное занятие все же придавало форму бесформенным дням, и со временем он стал замечать, что способен соскальзывать в пустоту и выходить из нее усилием воли.
        По крайней мере, пока сидел неподвижно. И не открывал глаз.
        Овладев этим умением, он стал отрабатывать вхождение в транс с открытыми глазами. Это оказалось много труднее, словно окружающий мир отгораживал его от пустоты, но Каден был упрям и твердо решил не тратить даром долгих темных дней. Посреди очередной попытки, когда он таращился на огонек одинокой свечи, силясь уйти из себя, его застал Тан - отворил тяжелую деревянную дверь и, не дав Кадену времени удивиться или насторожиться, шагнул внутрь.
        Одним взглядом старый монах оценил происходящее и кивнул:
        - Пустота теперь приходит легче.
        Он не спрашивал, однако Каден кивнул, перемалывая в себе смятение, удивление и раздражение от внезапного явления наставника.
        - Ты должен научиться входить в нее на бегу, - сказал монах. - В бою.
        - Пока я отрабатываю вхождение с открытыми глазами.
        Тан покачал головой:
        - Больше не отрабатываешь. Некогда. Идем со мной.
        - Куда? - опешил Каден. - Где ты был?
        - С ишшин. Пытался что-нибудь узнать о девушке.
        - А меня тем временем заперли.
        - Я предупреждал, что здесь может быть опасно.
        - Для нас? - удивился Каден. - Похоже, ты здесь хозяин.
        - Похоже? - повторил Тан, сверля его взглядом. - Ты так близко меня видел и так мало понял?
        - Тебя-то не заперли в камере.
        - Тебя тоже.
        Тан повернулся к двери и плотно прикрыл ее. Затем снова обернулся к Кадену и заговорил, понизив голос:
        - Ишшин не доверяют мне из-за моего ухода, и возвращение доверия не прибавило. Мое положение здесь не надежнее твоего, и любую поддержку тебе они засчитают против меня.
        Он замолчал, но остальное было ясно без слов: Тан был единственной связью Кадена с внешним миром. Если ишшин обратятся против старого монаха, по-настоящему против, всему конец.
        - Хорошо, - медленно проговорил Каден. - Я понял. Как Тристе? Что они с ней сделали?
        Тан обдумал его вопрос, взвесил в уме, смерил Кадена взглядом:
        - Они не понимают, что она такое. - Он еще помолчал. - Как и я.
        - Что это значит?
        - Наши наблюдения несостоятельны. Нужно больше сведений.
        - Так вот зачем ты пришел? - нахмурился Каден. - Вот зачем я понадобился. Тебя они прислали.
        Тан кивнул:
        - Тристе тебя знает. И кажется, верит тебе. Ишшин, как и я, считают, что тебе она согласится что-нибудь открыть.
        - А она ничего не говорила о моем отце? Об Аннуре, о заговоре против моей семьи?
        - Нет. Я уже сказал, мы слишком мало знаем.
        Каден не поверил своим ушам:
        - Ишшин продержали меня в этой конуре… сколько? Недели? Месяц? А теперь ждут от меня помощи?
        - Да.
        - С какой стати мне им помогать? Ради чего объединяться с тюремщиками против Тристе, которая с первой нашей встречи мне только помогала?
        - Ты будешь им помогать, - плоским, как топор, голосом проговорил Тан, - потому что иначе рискуешь навсегда остаться в этой пещере.
        Каден сделал глубокий вдох. И второй. Монах не сказал ничего нового: Каден сам думал о том же со дня, когда шагнул в кента. И все же, озвученные, эти слова сделали его мысли осязаемыми.
        - Эта девушка - не то, что ты думаешь, - говорил Тан. - Но даже будь она простой девушкой, верность ей тебе не по карману. Только не здесь. Не среди этих людей. Никому, в том числе Тристе, не станет легче, если ты умрешь в этой келье.
        Сердце Кадена бухнуло о ребра. Он обуздал его, успокоил ту звериную часть себя, что рвалась лягаться, кусаться, спасаться, и кивнул:
        - Куда мы идем?
        - В камеры.
        В камеры. Значит, они покинут эту часть Сердца, увидят новые места. Не много, но больше, чем у него было до сих пор. Узнав расположение тюрьмы, он, может быть, угадает, где из нее выход, а Кадену все сильнее казалось, что выход ему рано или поздно понадобится.
        - Хорошо, - тихо сказал он. - Я иду.
        Тан поднял руку:
        - Это не все.
        - Не все? - покачал головой Каден.
        - У ишшин есть другой пленный, помимо Тристе. Они хотят свести их, чтобы девушка от неожиданности выдала себя.
        - Какой пленный? - растерялся Каден. - И почему бы Тристе выдала что-то другому бедолаге, запертому в той же темнице?
        - Потому что он кшештрим, - после долгого молчания ответил Тан, - и он опасен.
        Каден выровнял пульс и совладал с лицом:
        - У них в плену кшештрим. Что еще я должен знать?
        Тан медленно кивнул:
        - Сейчас ишшин возглавляет человек по имени Матол. Берегись его. Он по-своему не менее опасен, чем тот пленник.

* * *
        - Самая дрянь, - объяснял Экхард Матол, в раздражении сплевывая на влажный пол, - что кшештрим не реагируют на пытки так, как мы.
        Матол, которого Тан объявил командиром Мертвого Сердца, не носил ни мундира, ни знаков различия, а одевался, как все, в побитый молью войлок и потертую кожу. Он был невысок, крепко сбит, кулаки - молоты, нос - резец, лицо изъедено рытвинами. Он совсем не напоминал Транта внешне, был годами десятью старше, но производил то же впечатление нездоровой сырости, и в глазах горел тот же хищный огонек. Его тело, как и у Транта, у Тана, у всех виденных Каденом ишшин, испещряли шрамы.
        Тан молча провел его по изгибам коридоров, мимо двух заложенных засовами дверей, мимо трех стражей и, наконец, через тесное преддверие - в комнатушку, где не было ничего, кроме низкого деревянного стола и единственного кресла, занятого Матолом. Каден не ждал извинений за дурное обращение, но Матол на него даже не взглянул. Как будто Каден был мелким прислужником или рабом, вызванным для нового поручения. Казалось, самим разговором с ним Матол оказывает юноше снисхождение.
        - Что вы с ней сделали? - спросил Каден, стараясь, чтобы голос не дрожал и вопрос звучал деловито.
        - Все как обычно, - передернул плечами Матол, указав на дверь у себя за спиной (очевидно, вход в камеру Тристе). - Стекло под ногти. Пальцы в зажимы. Первая степень. Мы уже давно ее не трогали, пусть раны заживут, а сама она успокоится да присмиреет, а потом уж снова за нее возьмемся.
        У Кадена скрутило живот, но он сохранил невозмутимый вид и спокойный голос.
        - Я запрещаю ее мучить, - сказал он, подражая, как умел, императорской властности отца.
        Матол наморщил лоб, медленно поднялся и, обойдя стол, встал нос к носу с Каденом. Блеснув острой, как клинок, улыбкой, он зашептал:
        - Может, Рампури тебя не предупредил. Может, он так давно здесь не был, что запамятовал, так давай я тебе объясню… - Он набрал в грудь воздуха и гаркнул: - МЫ ТЕБЕ НЕ ПОДДАННЫЕ, СОПЛЯК!
        Каден привык принимать упреки от монахов: неторопливое покачивание головой и, бывало, следовавшие за этим жестокие побои. Но в этом внезапном взрыве было иное, и он отшатнулся от крика, как от удара.
        - Пусть так, - заговорил он, постаравшись взять себя в руки; надо было показать, что ором его не запугаешь. - Однако мы очень давно воюем на одной стороне.
        Матол пожал плечами, остыв так же внезапно, как вспыхнул:
        - Было дело, но ишшин не забыли свой долг и не оставили пост, а ты и твоя семья его давным-давно бросили.
        Он помолчал, словно ждал от Кадена возражений, а потом твердо продолжил:
        - Когда мы закончим с той сучкой - а это займет еще некоторое время, - у меня будут вопросы к тебе. Меня интересует заговор против твоей семьи. - Он пренебрежительно махнул рукой. - Мне нет дела, если аннурский народ восстанет и выпотрошит всех Малкенианов до единого, но есть дело до старинной методы кшештрим. Они находят в сердце нашего мира что-то, возведенное нами самими, и принимаются за работу: расшатывают стены, подрывают фундамент, пока здание не рухнет, раздавив строителей.
        Он круглыми от ярости глазами смотрел в лицо Кадену. И вдруг захохотал:
        - Вот почему мне стоило бы держать тебя здесь год или лет десять. Пока тебя используем мы, им до тебя не добраться.
        По хребту Кадена прошел озноб.
        В поисках подсказки или совета он оглянулся на Тана, но лицо старого монаха ничего не выражало, и вмешиваться тот не пытался. Каден проглотил и оскорбление, и страх. Гордость и страх - это иллюзии, а в его случае - опасные иллюзии. Здесь, под тяжелыми каменными сводами, человек, подобно Матолу отрезавший себя от общества, может творить, что ему вздумается. Отстаивая свою честь, Каден ничем не поможет ни Тристе, ни Аннуру.
        «Вот зачем нам суды и законы, - подумал он. - Вот зачем нам император».
        Впервые услышав об ишшин, Каден счел их цели чистыми и благородными. Теперь же их устремленность к единственной цели: пренебрежение к законам и обычаям, к религии и ее порядку - больше напоминала манию. Ишшин готовы были оправдать все, что выведет их на кшештрим. Любую ложь. Любое мучительство. Любое убийство.
        - Девушка сказала что-нибудь новое? - спросил Тан.
        - Все то же дерьмо, - фыркнул Матол. - Слезы, мольбы, визг, уверения, что ничего плохого не делала. Беда в том, что визжит она не так.
        Обернувшись к Кадену и подняв бровь, он ждал напрашивающегося вопроса. Каден сдержался, и Матол, недовольно выдохнув, стал объяснять:
        - Враги выглядят как люди, но они не люди. У них не то… - грязным пальцем он постучал себя по виску, - здесь. Когда доходит до пытки, они ощущают боль. Мешкент запускает в них кровавые когти, как в любого из нас, - но эти не чувствуют страха. Они старше молодых богов. Кавераа не может их коснуться.
        Каден повертел сказанное в уме, попытался представить, как это - знать боль, не зная страха перед болью. Как умирать от истощения, не чувствуя голода?
        - Тогда какой смысл? - спросил он, поразмыслив. - Если вы считаете Тристе кшештрим, а кшештрим нечувствительны к пытке, зачем загоняли ей стекло под ногти?
        - Ну, - ухмыльнулся Матол, - мы ведь не были уверены, что она кшештрим. И я не говорил: нечувствительны. Они реагируют по-другому. В архивах есть сведения, что кшештримского шпиона обычно можно распознать по отсутствию боязни.
        - Но ведь Тристе страшно. Ты сам сказал: она умоляет, плачет.
        - Иногда, - признал Матол, затем нагнулся к самому лицу Кадена и прошептал, дыша рыбным запахом: - Только умоляет она не так.
        - Ты не объяснил, что это значит.
        Глава ишшин помедлил, уставившись в невидимую точку перед собой и перебирая воспоминания о страдании и мольбах.
        - Ужас имеет определенный… облик. Корчи тела, ритм воплей. На страх и боль каждый отзывается по-своему, но под всеми различиями скрыто что-то общечеловеческое, что рвется наружу. Если знаешь, что искать, можно распознать это человеческое.
        Каден покачал головой:
        - Как ты можешь это распознать?
        Матол растянул губы в широкой хищной ухмылке:
        - Я через это прошел.
        Только теперь, когда он поднял руку, Каден увидел шрамы вместо ногтей.
        - Через боль, - тихо проговорил Каден.
        Матол кивнул:
        - Стало быть, кто-то потрудился осведомить тебя о наших приемах.
        - Мне кажется, - медленно выговорил Каден, - вы причиняете себе большее зло, чем причинили бы вам кшештрим.
        Матол блеснул оскалом:
        - Вот как, тебе кажется? Тебе, мать твою, кажется?
        Он вдруг отвернулся, стал разглядывать свои шрамы, словно что-то чужое и незнакомое, словно только сейчас их увидел, а потом вновь набросился на Кадена:
        - Всему! Всему, что мы знаем о боли, мы выучились у кшештрим: из их руководств, из их книг, когда они сотни лет подряд медленно и скрупулезно пытали и убивали нас. Тебе это не нравится? - Он ткнул в лицо Кадену изуродованной шрамами рукой. - По-твоему, это хуже того, что делали кшештрим? Да мы их, считай, и не трогаем! Для наших предков это было бы облегчением!
        Каден запретил себе отводить глаза и с застывшим лицом отсчитал три удара сердца. С каждой минутой делалось очевиднее, что ишшин больны, сломаны, но в словах Матола он угадывал жестокую истину, и в памяти поневоле всплывали скелеты Ассара, стиснутые детские ручонки, черепа. Если ишшин и сломаны, сломали их кшештрим.
        - Хватит разговоров, - вмешался Тан и кивнул на дверь.
        Матол покачал головой:
        - Мы кое-кого ждем. Хочу ей кое-кого показать.
        Он хитро, с прищуром, переводил взгляд от Кадена к Тану и обратно.
        - Я запретил Рампури об этом упоминать, но, подозреваю, он все же проговорился о втором пленном. - В грудь Кадену уткнулся длинный палец Матола. - Так или не так?
        Каден медленно вдохнул-выдохнул. Вдох-выдох.
        - Что за второй пленный?

* * *
        На первый взгляд пленник не казался ни опасным, ни бессмертным.
        Хин предупреждали послушников, как обманчивы ожидания, как сила предвкушения искажает и зрение, и память, поэтому Каден старался не рисовать в воображении лица врага - лица кшештрим. Они не похожи на чудовищ, напоминал он себе, дожидаясь, пока из глубочайших подземелий приволокут пленника. Их можно было принять за людей. Имя тоже было самое обыкновенное: Киль. Так могли звать пекаря или рыбака.
        Он заставил себя просто принять к сведению поразительное известие, что ишшин захватили одного из бессмертных, за которыми так долго охотились, и думал, что готов ко всему. Но когда стражники пинком распахнули дверь и втолкнули в нее связанного по рукам толстой веревкой заключенного, Каден понял, что все-таки ждал чего-то более крепкого, более грозного. Киль оказался стариком - сгорбленным, медлительным, и легкая хромота портила его и без того неуверенную походку. Все лицо и кисти рук были в выпуклых шрамах - тонкие белые линии прерывались уродливыми волдырями, оставленными, как с отвращением понял Каден, раскаленным железом. Кшештрим показался ему темнокожим, но, когда он связанными руками отбросил с глаз спутанные волосы, Каден увидел, что темный цвет объясняется наслоениями грязи. Да и дряхлость пленника была мнимой: отмой его, подлечи, и он бы выглядел немногим за тридцать. И все равно он совсем не походил на чудовище, которое незаметно для себя вообразил Каден.
        А потом пленник поднял глаза.
        Каден и самому себе не сумел бы объяснить, что в них увидел. Глаза Киля не поражали, как его собственные пылающие радужки, и не затягивали, как почерневший взор Валина. Обыкновенные глаза, но, пока они изучали Кадена, тот понял, что они не соответствуют телу. Тело было изорвано, истерзано годами безжалостной пытки и каждым движением кричало о внутренних повреждениях. Но глаза остались несломленными. Киль бросил быстрый взгляд на Матола, полмгновения уделил Кадену и обернулся к Тану:
        - Рампури.
        Его голос был тих и прозрачен, как дымок над потушенным костром. Каден невольно подался ближе.
        - Очень давно я тебя не видел.
        Тан кивнул, но не отозвался.
        - Я думал, ты забыл меня в моей тихой камере. Я почти соскучился по обществу мучителя.
        - Тебя привели не для пытки, - сказал Тан.
        Киль поджал губы:
        - Значит, наконец-то пора умирать?
        - Пора делать, что тебе скажут, - нетерпеливо прервал разговор Матол.
        Пленник опустил глаза на связанные руки, оглянулся через плечо на вооруженного стражника:
        - Едва ли вы оставляете мне выбор. Может, скажете, сколько я провел в камере?
        - Слишком мало, - ответил ему Матол, - но у тебя будет вдоволь времени таращиться в темноту, когда мы здесь закончим.
        Киль долго обдумывал его слова, хотел что-то ответить, но вместо этого обратился вдруг к Кадену:
        - Рампури и Экхард мне известны, но с тобой мы не встречались, хотя я хорошо знал твоего отца.
        Кулак Матола врезался ему в живот, не дав закончить.
        - Прикуси язык и держи при себе свою ложь, не то следующие пятнадцать лет проторчишь не в камере, а в карцере!
        Скрючившийся пленник долго кашлял, а распрямившись наконец, на миг перехватил взгляд Кадена.
        «Я хорошо знал твоего отца».
        Каден не нашелся что и подумать. Трудно, почти невозможно было поверить в эти слова, но, в сущности, что знал Каден о своем отце? Ребенком он восхищался Санлитуном по-детски бездумно, почитал его безудержно и безусловно. Лишь много лет спустя, в отдалении от дворца, он начал понимать, как мало знал этого человека, как мало понимал, что им движет, чего он желает и чего страшится.
        При самых суровых испытаниях монашества Каден черпал силы в мысли, что так же страдал в обучении у хин его отец; что, бегая по крутым тропам и копая землю, таская тяжести и терпя пост, он, какое бы расстояние их ни разделяло, становится ближе к Санлитуну и что настанет день возвращения в Аннур, когда он встретится с отцом как мужчина с мужчиной - не только чтобы изучить систему аннурской власти, но и чтобы впервые поговорить по-настоящему.
        С прибытием в монастырь предательского посольства Адива эта надежда разбилась, как старый горшок. Мечта о встрече рухнула. Им уже не поговорить. Не узнать друг друга взрослыми. Санлитун уй-Малкениан навсегда останется далеким, как изваяния, сурово глядящие на проходящих дорогой Богов людей. Каден понятия не имел, любил отец воду или вино, и тем более не представлял, способен ли был тот иметь дело с кшештрим. Он снова всмотрелся в пленника: черное от грязи лицо, твердый взгляд. Мог ли Санлитун уй-Малкениан преломить хлеб с подобным существом? Каден даже не представлял.
        - Смею спросить, зачем я здесь? - негромко заговорил распрямившийся Киль и кивнул на дверь пыточной. - Вы уверены, что не придется снова терпеть боль?
        - Там другая пленница, - сказал Тан. - Мы хотим показать ей тебя.
        На исхудалом лице Киля мелькнуло любопытство.
        - Из наших? Кто?
        - Это, - ответил Тан, - мы рассчитываем узнать от тебя.

* * *
        В полутемной камере с низким сводом легко было поверить, что Тристе просто отдыхает, что тяжелое деревянное кресло, к которому ее приковали, - обычное кресло, что фитили светильников прикрутили, чтобы свет не мешал ей спать. Однако едва глаза Кадена привыкли к темноте, он увидел стальные оковы на ее запястьях и лодыжках, полоски от слез на грязном лице, рубцы на плечах. Ее явно пороли плетью или били кнутом.
        - Вы не могли дать ей укрыться? - спросил он.
        Матол фыркнул:
        - Все хин такие добренькие? - и объяснил, как маленькому: - Пытка так и действует. Начинаешь с души и только потом переходишь к телу.
        Каден все не мог отвести взгляда от ее тела, от горящих полос на рассеченной коже. Ужас подступал к горлу. Хин учили его сдерживать эмоции, но не перед лицом такого зверства. Наконец оторвав глаза от ран, он увидел, что Тристе открыла свои и молча разглядывает его в мерцающем свете.
        - Каден, - тихо проговорила она.
        Имя в ее устах прозвучало и мольбой, и укором, и Каден понял, что девушка угадала направление его взгляда.
        Он открыл рот для ответа, но ответить не сумел. Нечем было ее утешить, нечего пообещать. Каден даже не понимал, зачем его сюда привели.
        - Я здесь, - сказал он наконец, языком ощущая слабость своих слов. - Я здесь.
        - Как трогательно! - отметил Матол. - Он здесь, значит можно начинать. Но прежде…
        По его короткому жесту двое стражей вытолкнули Киля вперед, а Матол, ухватив Тристе за волосы, резко развернул ее голову.
        - Смотри! - приказал он, грубо встряхнув девушку. - Смотри!
        Ее тело пробрала судорога. Каден все еще не понимал, чего добиваются эти люди. Ему представлялось, что, даже если Тристе и Киль действительно оба кшештрим, даже если они знают друг друга, им, конечно, хватит ума это скрыть. С другой стороны, увидеть знакомое лицо после, может быть, тысячи лет разлуки должно быть заметным потрясением - по крайней мере, для человека. Умеют ли кшештрим удивляться? Он не догадался спросить об этом Тана, а теперь поздно. Каден вглядывался в лицо Киля, врезая облик в память, чтобы тщательно изучить позже.
        Между тем кшештрим лишь недоуменно шевельнул бровью.
        - Красивая девица, - спокойно заметил он.
        - Ты с ними? - В голосе Тристе смешались страх и надежда. - Что тебе надо?
        - Нет, - ответил ей Киль, - я не с ними. А надо мне, думается, того же, чего и тебе, - свободы, света.
        - Помоги мне! - взмолилась Тристе.
        - Хотел бы, - он показал ей связанные руки, - но, как видишь, я даже себе помочь бессилен.
        - Почему? - спросила она.
        - Они свое дело знают. Но пусть тебя утешит то, что Ананшаэль сильней Мешкента; в конечном счете смерть освободит тебя от мук.
        Голос Тристе, такой растерянный и безнадежный минуту назад, приобрел вдруг твердость стали:
        - Не тебе наставлять меня в служении Мешкенту.
        Она метала слова, как ножи, - резко и метко.
        Киль округлил глаза и склонил голову к плечу, как видно впервые заинтересовавшись пленницей. Тристе посмотрела на него с вызовом, бросила такой же взгляд на Матола и вновь обернулась к Килю. Недавняя перепуганная девушка растаяла, образ сошел с нее, как змеиная кожа.
        - Расскажи, - тихо попросил Киль. - Расскажи мне о своей боли.
        Тристе медленно повторила слово: «Боль…» Казалось, она упивается вкусом кровавого куска мяса.
        - Да, - снова обратился к ней Киль. - Когда ты впервые познала боль?
        От смеха Тристе, от ее полнозвучного хищного хохота в Кадене что-то дрогнуло. Этот звук длился и длился, заполняя тесную камеру, распирая стены, вбиваясь в камень, и вдруг осекся рыданием.
        - Пожалуйста, отпустите меня! - срывающимся голосом попросила девушка. - Пожалуйста, отпустите.
        Матол оглянулся на Тана:
        - Ну что?
        Помедлив, Тан покачал головой:
        - Ничего сверх того, что мы уже видели.
        - А ты? - Глава ишшин обратился теперь к Кадену. - Как, по-твоему, понимать такую вспышку отваги?
        Глубоко вздохнув, Каден отыскал в себе сама-ан недавних мгновений и попробовал понять, что он видел. Перемена голоса, ставший вдруг чужим взгляд Тристе, скачок от вызова к панике… Нечто подобное он наблюдал в Ашк-лане - у коз с мозговой гнилью. На поздних стадиях болезни животные могли часами стоять, упершись пустыми щелями зрачков в горизонт, не чувствуя ни ласки, ни жестоких побоев, равнодушные к пище и зову. А потом без видимой причины, без предупреждения этот странный взгляд ловил какое-то движение, и коза бросалась в атаку, била копытами и рогами, снова и снова. Такие больные козы всегда пугали Кадена непредсказуемостью. От преображений Тристе у него так же сосало под ложечкой, но, пока оставалась надежда убедить ишшин вернуть девушке свободу, сказать этого Матолу было нельзя.
        - Мне кажется, она истощена и перепугана, - наконец заговорил Каден, придав голосу холодную деловитость. - Вы ищете в ней кшештрим, кшештрим и находите. А я вижу только объятую ужасом девочку, которая ничем такого не заслужила. Я вижу, как вы терзаете мою союзницу.
        Это и близко не лежало к правде, но глава ишшин словно ничего не заметил. Только сплюнул на камень пола.
        - Чему, во имя Шаэля, учили тебя у хин?
        - Наблюдать, - ответил Каден.
        - Как видно, плохо учили.
        Он резко отвернулся от Кадена, жестом приказал стражам снова отвести Киля в тень и обратился к Тристе:
        - Тебе же хуже. Я думал попробовать на тебе кое-что новенькое, но, похоже, придется вернуться к прежним средствам.
        По взмаху его руки еще один стражник выступил из тени и с ухмылкой протянул деревянный ящик, зловеще лязгнувший, когда Матол поставил его на грубый стол рядом с пленницей. Откинув крышку, Матол помедлил, переводя взгляд с Тристе на орудия внутри и обратно.
        - Есть пожелания? - подняв бровь, спросил он. - Можешь выбрать любую часть тела, а я подберу инструмент.
        Тристе замотала головой.
        - Нет, - простонала она. - Пожалуйста, не надо.
        - Нет? - Матол поджал губы. - Хочешь выбрать инструмент, а тело предоставить мне? Можно и так, но я бы не советовал. Лучше бы ты выбрала часть тела.
        - Каден, - выдохнула Тристе, извернувшись в кресле и так натянув узы, что под браслетами выступила густая темная кровь, потекла по коже.
        - Да, - дружелюбно согласился Матол. - Это Каден. Хотя тебе будет не так легко его узнать, когда мы поработаем с твоими глазами.
        - Нужно это прекратить! - обратился Каден к Тану.
        Монах покачал головой:
        - Матол делает что должно. Эта девушка не то, чем кажется.
        - Не важно, что мне кажется…
        Вопль Матола оборвал его речь:
        - Еще одно драное СЛОВО, и я прикую тебя к стене и подпалю твой вислый сучок просто ЗАБАВЫ ради! Понял?
        - Нет. - Каден заставил себя расправить плечи, встретить взгляд ишшин. - Не понял. Я не понимаю ни вашей ослепляющей мании, ни ваших методов, которые не работают.
        - Каден, тебя сюда не судить звали, - предостерег Тан.
        - А зачем же? - покачал головой Каден.
        - Затем, чтобы сказать нам что-нибудь, на хрен, дельное! - У Матола от крика вздулась шея. - А ты ничего дельного НЕ СКАЗАЛ!
        - Я сказал вам, что вижу, но вы не услышали.
        Казалось, Матол сейчас схватит его за горло, швырнет наземь и выжмет из него жизнь. Но оскал ишшин скрылся с настораживающей внезапностью. Расслабились жилы на руках и на шее. Теперь Матол сверкнул широкой зубастой улыбкой. Такая перемена пугала едва ли не больше ярости. Как будто нечто, живущее в этом человеке, сорвалось с цепи; как будто дверь конюшни распахнуло бурей, она повисла на одной ржавой петле и болтается: открывается и захлопывается снова и снова.
        - Ты мог бы посодействовать, - предложил наконец Матол, указав в сторону Кадена длинным изогнутым клинком.
        Затем, хмуро оглядев лезвие, ишшин, казалось, передумал:
        - Нет, что это я, забудь. Ты только все испоганишь. Отмахнешь ей всю ногу или грудь, еще кровью истечет.
        - Наблюдай, - шепнул Кадену Тан. - Если надо, войди в ваниате.
        Каден попытался отслеживать пульс для входа в транс, но живот крутило, и он всерьез опасался обморока. Матол поигрывал то одним, то другим инструментом, перебирал клинки, крюки, тисочки, потом побросал все обратно в ящик и снял со стены фонарь.
        - Огонек, - ухмыльнулся он. - Бывает, я, увлекшись инструментами, забываю про огонек.
        Он привычным движением снял стеклянный колпак, и обнаженное пламя, шипящее и коптящее от нечистого масла, лизнуло воздух. Тристе, круглыми глазами глядя на него, застонала.
        - Пожалуйста, - взмолилась она. - Я вам все сказала.
        - Не все, - ответил Матол, пробуя пламя пальцем и морщась от ожога.
        - Чего ты хочешь?
        - Хочу знать, где ты выучилась читать на языке кшештрим.
        Тристе устремила на него отчаянный, загнанный взгляд.
        - В храме, - выдавила она. - Там меня учили всему - всему, кроме высших тайн. Все лейны учат языки, иногда больше десятка.
        От ужаса слова посыпались из нее как горох:
        - Люди приезжают со всей Эридрои, из Вашша, со всего света…
        Матол покачал головой:
        - Раньше ты говорила, что не знаешь, где этому научилась.
        - Я забыла! Так много уроков… музыки, танца, языков. Меня немножко учили. Теперь я вспомнила - несколько слов, когда была еще маленькой.
        Заговорив, она снова забилась в цепях.
        «Наблюдай, - приказал себе Каден. - Просто наблюдай».
        Он вызвал искусство «гравированного ума», запечатлел сама-ан разворачивающейся перед ним сцены, как щитом прикрываясь выучкой.
        - Ты хочешь сказать, что шлюхи Сьены научили тебя «нескольким словам» языка кшештрим на случай… На какой случай? На случай, если существа, которых весь мир считает вымершими, заглянут к вам перепихнуться?
        Он безрадостно захохотал, высмеивая такую нелепость.
        - Мандерсин, - приказал он, отсмеявшись, - возьми фонарь, а я подержу даме ручку.
        Ишшинский стражник, ухмыляясь во весь рот, шагнул к нему. Матол едва ли не ласково взял запястье Тристе в свою большую, изуродованную шрамами руку и подтянул кисть девушки к пламени. Когда огонь лизнул кожу, та тихо взвыла, забила пальцами, как бьет ногами терзаемое болью животное.
        - Пожалуйста… - простонала она, корчась от боли и перебирая ногами, словно в надежде убежать от пытки. - Пожалуйста!
        Голос ее возвысился до страшного пронзительного визга.
        «Наблюдай», - приказал себе Каден, прижимая руки к бокам.
        Он ничего не мог сделать, да к тому же помнил, как обжигался хуже этого, работая на ашк-ланской кухне. Это, конечно, только начало…
        Матол наконец выпустил руку девушки. Два ее пальца покраснели и пошли пузырями. Такие ожоги заживают, если ночь продержать руку в ведре со льдом и неделю - в повязках. Тристе попыталась прижать руку к груди, но цепи не пустили. Глаз она не закрывала, но видела сейчас только нависший над ней ужас пытки.
        - По-моему, она по-настоящему испугана, - шепнул Каден Тану. - Это не притворство.
        Он удивился, заметив, что монах серьезно обдумал его слова, прежде чем покачать головой.
        - Наблюдай, - велел он.
        - Как ты прошла кента? - спросил Матол, рассеянно водя над пламенем своей ладонью - быстро, чтобы не обжечься.
        - Не знаю, - выдохнула Тристе. - Я никогда не видела кента.
        В том, как она произнесла это слово, была некая странность, и Каден сделал зарубку в памяти - обдумать позже.
        - Я просто… упала и очутилась на другой стороне.
        - Видали? - обратился Матол к двум другим ишшин. - Девушка ни в чем не виновата. Она просто упала.
        Тот, которого он назвал Мандерсином, захихикал:
        - Может, нам ее отпустить?
        - Может, и так… - Матол сделал вид, что обдумывает эту мысль, затем покачал головой. - Не-а, давайте еще ее помучаем.
        Все, что было дальше, произошло слишком быстро, чтобы охватить разумом. Когда Матол снова потянулся к запястью Тристе, Каден вошел в сама-ан, вырубая картину в памяти. Но осознать увиденное, действительно рассмотреть то, что случилось, он сумел только позже. И тогда тоже мало что понял.
        Тристе, только что едва не захлебывавшаяся ужасом, увернулась от протянутой к ней руки. Кандалы оставляли ей совсем немного свободы, но она выбросила руку и сама поймала запястье мучителя. Движение было молниеносным и точным, как удар притаившейся в кустах змеи. Матол не успел опомниться, как она с силой дернула, опрокинув его на себя. Мандерсин, выронив фонарь, с бранью отшатнулся. Губы Тристе оказались у самого уха главы ишшин.
        - Придет час… - зашипела она голосом холодным и темным, точно камень подземелья, и начисто лишенным страха, - когда боль, которую ты мне причинил, будет тебе слаще мечты о счастье; когда ножи и огонь покажутся тебе лаской. Тогда я услышу твои мольбы, но замкну слух для твоих криков, и обширное озеро моей милости иссякнет, обратившись в сухую пыль.
        Каден понял, что ее тонкие пальчики выкручивают широкое запястье Матола, когда что-то хрустнуло, - лицо ишшин свело судорогой, он наконец восстановил равновесие и шарахнулся к стене, баюкая сломанную руку и грязно ругаясь.
        Все это продлилось несколько вздохов, однако Рампури Тан и не подумал вмешаться, не остановил Тристе, не помог ни Мандерсину, ни Матолу. Все это время он мерил девушку холодным оценивающим взглядом.
        - Ты видел? - тихо бросил он, когда все кончилось.
        Каден тупо кивнул. Ему оставалось только таращить глаза. На миг его взгляд столкнулся со взглядом Тристе, и тот был… каким же? Каден тщетно искал слово. Плотоядным? Царственным? Он, казалось, забыл язык. А потом, словно вода ушла сквозь сито, взгляд Тристе опустел.
        - Каден… - слабым, разбитым голосом зашептала перепуганная пленница. - Каден, прошу тебя, помоги.
        На одно мгновение все застыли. Потрясение стерло с лица Мандерсина усмешку. Он ошалело таращился на пленницу. Смотрел на нее и Тан, но в его взгляде не было смятения, как у ишшин, и Киль тоже смотрел на нее колодцами глаз, свесив перед собой связанные руки и опираясь на остолбеневших стражей. Обводя глазами их лица, Тристе, как видно, прочитала растерянность и медленно зреющую ярость.
        - Нет… - Она затрясла головой. - Нет.
        Это слово словно пробудило Матола ото сна наяву. Приподняв сломанную руку, он взглянул на нее, как на смятую мышеловкой мышь, и обернулся к Тристе.
        - О да, - заговорил он, снова подступая к ней.
        Боль сломанной кости должна была нестерпимо усиливаться, но он, словно забыв о ней, обратился к Мандерсину.
        - О да. Подай мне что-нибудь горячее, или твердое, или острое! - рявкнул он. - А лучше все сразу. Хватит мне нежничать с этой сукой. Пора забраться в нее поглубже, посмотреть, что там внутри.
        - Нет.
        Каден с удивлением понял, что это слово сорвалось с его губ. Вмешиваться сейчас, перед ледяной свирепостью Матола, было безумием, самоубийством. И все же он не раздумывая шагнул вперед.
        - Это не работает, - проговорил он. - Все ваши способы бесполезны.
        - Не лезь, Каден, - предостерег Тан, голос его звучал тихо, но каждый слог падал, как камень.
        Каден покачал головой:
        - Я целыми днями никуда не лез.
        Он почувствовал, как несется по жилам кровь, начал было ее замедлять, но сразу отпустил. Он мог убить в себе чувства, но сейчас они были ему нужны - нужен был гнев, чтобы не отступить перед Матолом и остальными и чтобы чем-то помочь Тристе.
        - Я понял, что она не то, чем кажется. Теперь я это вижу. Я осознаю, что она может быть даже кшештрим, но это… - он указал на окровавленные орудия пыток, - не работает. Это бесполезно.
        Матол, отвернувшись от Тристе, уставился на него. А когда заговорил, голос его звучал не громче шепота:
        - Ты явился сюда, в мою крепость, в мое Сердце, ты привел в наше убежище эту нечеловеческую тварь и еще заступаешься за нее? Хм.
        - Я не заступаюсь…
        Матол оборвал Кадена:
        - Ты вообразил, что можешь учить меня - меня! - как вести эту войну, после того как твоя семейка отступилась и проиграла? Так?
        - Довольно, - сказал Тан.
        - О, с этим я соглашусь, - все так же тихо и резко отвечал ему Матол. - Довольно. Сто лет как довольно. Взять его! - Матол указал на Кадена. - Найдите ему камеру рядом с этим. - Палец уперся в Киля. - С дверью покрепче.
        Мандерсин шагнул вперед, но Каден увернулся, сам не зная, хочет заслонить от ишшин Тристе или сам заслониться креслом, к которому та была прикована. Девушка смотрела на него огромными испуганными глазами. И Киль следил за ним с другого конца комнаты - молчаливо и бесстрастно.
        - Тан… - окликнул Каден и не нашел что сказать дальше.
        - Брось, - сплюнул Мандерсин.
        Тан медленно-медленно покачал головой:
        - Ты сам сделал выбор. Не я.
        Схватив со стола нож, Каден выставил его перед собой. Он совсем не умел драться, но видел, как действовали в горах Валин и его люди, и запечатлел этот образ в памяти на будущее, так что, когда стражники-ишшин подступили, скопировал запомнившуюся позу.
        Мандерсин, помедлив, снял с пояса меч. На его лицо вернулась недобрая ухмылка.
        - Убить?
        Матол не отвечал. Каден рискнул оглянуться, и в тот же миг кулак ударил его в лицо, отшвырнув к стене. Нож выпал из пальцев, и Мандерсин, воспользовавшись этим, насел на юношу всей тушей и прижал к камням.
        - Убить его? - снова спросил он.
        Каден пытался развернуться к Матолу, но Мандерсин жестко зажал ему голову, так что взгляд нашел только Киля. Кшештрим не пытался бороться, не вмешивался, но под взглядом Кадена его губы беззвучно шевельнулись, выговаривая слова. Все смотрели на Кадена, и только Каден, ловя ртом воздух, смотрел на Киля.
        «Он говорит со мной!»
        Неужели этот человек ожидает от него понимания непроизнесенных слов? У Кадена был разбит лоб, кровь текла по лицу, в горло упирался меч ишшин. Килю до всего этого не было дела. Если он в самом деле знавал отца Кадена, то понимал кое-что и о монахах, а соответственно, и об их учении - знал, что такое «гравированный ум». Он знал, что позже Каден восстановит в памяти происходящее. В мельчайших подробностях.
        - Я бы не стал его убивать, - прозвучал голос Тана (отстраненный, равнодушный). - Он император и еще может быть полезен.
        - Могу взять с него глаз, - предложил Мандерсин, сдвигая руку так, чтобы прижать Кадену глазное яблоко. - Или раздавить яичко. И что там было насчет членика?
        Он пошарил у Кадена между ног:
        - Посмотрим, останется ли он верен этой сучке, когда мы оторвем ему сучок…
        Молчание было громче вопля.
        - Уведи его вниз! - прорычал наконец Матол. - Запри рядом с кшештрим. Он, может быть, сказал нам не все, что знает. Когда закончим с девчонкой, посмотрим, какого цвета у него кровь.
        16
        - Убейте их, - сказала Анник, указывая на ургулов. - Взять их с собой мы не можем и оставлять нельзя.
        Валин собрал крыло в сотне шагов от лагеря, оставив связанных и поставленных на колени пленников под охраной Пирр.
        Отослав Суант-ру на юг, они три дня выжидали, отдыхали и тревожились. Гвенна, к великому облегчению Валина, вечером первого дня пришла в себя, но путешествия, конечно, не выдержала бы; она и вокруг лагеря не могла обойти, чтобы не подступили тошнота и головокружение. Нога у Талала заживала, заживала быстрей, чем надеялся Валин, и его рана в плече тоже уже закрылась и схватилась. Яйца сларнов, предполагал лич. Наверное, яйца придали им силы и сопротивляемости. Валин с опасливой надеждой обдумал его догадку. Талал был прав. Такая рана в плече должна была заживать несколько недель, а не считаные дни.
        С другой стороны, непобедимыми они вряд ли стали. Талал еще хромал. Гвенна спала по полдня, и, по чести говоря, Валин сильно сомневался, что сам выдержит тысячемильную скачку по степи. Стоило приподнять локоть - плечо пронизывала боль, а значит, драться пришлось бы одним клинком, и о луке можно было забыть.
        Итак, они выжидали, отдыхали и тревожились.
        На второй день над ними прошло еще одно крыло кеттрал. Валин съежился под накидкой из бизоньей шкуры, прикрыл лицо ладонями и постарался прикинуться ургулом. Птица описала круг и ушла на юг. Он с облегчением выдохнул, чувствуя себя одним из шныряющих в траве сурков. Те тоже все поглядывали на небо, только их это не всегда спасало. За день Валин видел, как орлы унесли трех грызунов.
        На третий день Гвенна твердо заявила, что готова ехать верхом, да и Валина, плечо не плечо, тянуло действовать. Они уже опоздали на назначенную встречу с Каденом в Аннуре, опоздали не на одну неделю, но все равно не стоило сидеть на месте дольше необходимого. Валин распорядился отдохнуть еще ночь, а с утра собираться.
        Не так уж трудно было найти в лагере все, что им понадобится, выстроить длинной цепочкой лошадей и уложить недельный запас провизии - прощальный гостинец от ургулов. Потом пришлось решать, что делать с самими ургулами. Вот это оказалось сложнее.
        - Мне это не нравится, - покачал головой Лейт.
        С отлетом Ра он утратил обычную веселость, и вопрос о пленниках ему настроения не улучшил.
        - Точнее, мне это охренеть как противно. Из них трое - дети, да и остальные… - Он кивнул на коленопреклоненные фигуры. - Это не то что убить в бою.
        Он длинно выдохнул:
        - Но придется. Мы должны их убить.
        - Ничего мы не должны, - проворчала Гвенна.
        Валин медленно кивнул:
        - Что бы ни писал Гендран, это наши пленники и мы за них отвечаем. Решать нам.
        - Прекрасно, - сказал Лейт. - Тогда я решаю, что их надо убить. Так тебе легче взять на себя ответственность?
        - Нет, - отвечал Валин, сдерживая гнев и заставляя себя говорить ровно. - Не легче. Ты сам сказал: трое из них - дети. Дети.
        - Это не важно, - вмешалась Анник. - Брать их с собой слишком опасно, а если оставим, могут увязаться за нами.
        - На чем? - резко спросил Валин. - Кентом драных лошадей мы забираем. И какими бы крепкими ни были эти сукины дети, к полудню они потеряют нас из виду.
        - А если станут болтать? - так же резко возразил Лейт. - Если на них наткнется другая ургульская шайка и спросит, куда подевались их кони?
        - Тогда будем драться, - подсказала Гвенна. - С этими уже попробовали, и кончилось все довольно быстро.
        Анник пренебрежительно дернула головой:
        - Это племя крошечное, а в других тааму бывает по несколько сотен ургулов.
        - Тогда сбежим, - не сдавалась Гвенна. - Отступим.
        Лейт недоверчиво хмыкнул:
        - Думаешь уйти от конных, поцелуй их Кент, ургулов в их же степи? И как же?
        Валин перевел дыхание и заговорил:
        - Это к делу не относится.
        - А по-моему, очень даже относится, - проговорил Лейт. - Мы рискуем. Надо свести риск к минимуму. Сколько лет нам на Островах вколачивали в голову это дерьмо?
        - Там речь шла о минимизации риска в законном бою, - напомнил Валин, - а не об убийстве безобидных ребятишек.
        - Что еще за «законный бой»? - удивилась Анник.
        - Боевые действия против врага, - ответил Валин. - А не просто затруднительное положение, в которое мы влипли.
        - Ургулы и есть враги, - заметил Лейт. - Они живьем варят людей, отрезают веки. Гнездо много лет высылает рейды за Белую реку.
        - Но не детей убивать, - повторил Валин и поднял руку, предупредив ответ пилота. - Зачем ты вступил в кеттрал?
        - Не знаю, - покачал головой Лейт. - Пришли, сказали, что я мог бы летать на огромной боевой птице. Ради Шаэля, просто потому, что это кеттрал!
        - А будь у ургулов такие птицы, летал бы ты с ургулами?
        - Нет, конечно.
        - Почему нет?
        - Я только что сказал почему. Они варвары, Валин. Ты что, забыл об их вере, о кровавых жертвах? Победи они, нас бы сейчас свежевали живьем, разбирали бы на куски. Потому мы и должны их убить.
        - Вот потому, - покачал головой Валин, - мы и не можем этого сделать.
        - Как это у тебя выходит? - опешил Лейт.
        Вопрос стал последней каплей, и что-то внутри Валина - та стена, что сдерживала гнев и слова, рухнула, дав волю большой волне.
        - Потому что мы - не они, Лейт! Мы - не она! - Он ткнул пальцем в сторону Хуутсуу, затем указал на Пирр. - Да, мы умеем убивать. Мы долго учились убивать и выучились отлично. Но убивать умеют многие. Пирр клала покойников грудами с того дня, как мы с ней встретились. Но кеттрал нас делает другое: мы убиваем, кого надо!
        Гвенна горячо закивала, зато Анник небрежно отмахнулась:
        - Добро и зло определяются точкой зрения.
        - Нет! - обрушился на нее Валин. - Неправда! Будь это так, зачем бы мы вообще здесь оказались? Зачем ушли из Гнезда, зачем спасали Кадена? Дерьмо соленое, какое нам дело, кто сидит на Нетесаном троне? Если вам плевать, почему бы прямо сейчас не пойти в наемники в Антеру или Манджари? Недурно нажились бы, рассказав им все, что знаете о кеттрал!
        Несмотря на ледяной ветер, Валин взмок под тяжелой бизоньей шкурой. Он с трудом заставил себя понизить голос и разжать кулаки:
        - Мы этого не сделаем, потому что нам не все равно, на какой стороне сражаться. Не все равно, кто сидит на Нетесаном троне. Таким, как Сами Юрл, как Балендин, - им нельзя давать волю. Они плохие люди. Плохими были кшештрим. И атмани.
        Вдруг почувствовав навалившуюся усталость, он покачал головой. Болело плечо. Все у него болело.
        - Я вступил в кеттрал, чтобы защищать Аннур, а защищать Аннур хотел потому, что он лучше Кровавых Городов и Антеры, лучше Манджари и племен Поясницы.
        - Избавь меня от лекции о добродетелях великой империи, - попросил Лейт.
        Слова были дерзки, но пыл его угас.
        - Лекция не затянется, - сказал Валин. - У нас есть законы. Наши законы не позволяют сильным уничтожить слабых и неудачливых.
        Лейт только головой покачал:
        - Точно, ты же во дворце рос!
        - Я не прав? - пропустив подколку мимо ушей, спросил Валин.
        - Великие и сильные Аннура вечно давят слабых и бедных, - огрызнулся пилот. - Мне ли не знать с моей семьей? Твой отец поднял налоги на кузнечный промысел - ты не в курсе? Конечно, откуда?! Штука в том, что император Аннура не делал разницы между огромными городскими кузницами с десятками подмастерьев и мелкими мастерскими на одного кузнеца с одним горном. Небольшой недосмотр, из-за которого мой отец влез в долги.
        Пилот с отвращением мотнул головой:
        - Он пошел к ростовщику. Тот ублюдок охотно ссудил монетку, но под такой рост, что в жизни не расплатиться. Отец отрабатывал долг восемь лет - восемь лет без единого дня отдыха, так и умер над треклятым горном, а долг за это время только вырос.
        Валин обомлел. За все годы среди кеттрал, за дни, когда они учились, и ночи, когда залечивали раны, он ни разу не слышал от Лейта его истории.
        - Послушай, - неуверенно заговорил Валин, - империя не идеальное государство…
        - Но это особый случай? - поднял брови пилот. - Исключение? - Он ткнул пальцем в Талала. - А он? Граждане нашей доброй благородной империи выслеживают личей и, собравшись толпой, радостно убивают. Без суда, без закона - огнем или веревкой.
        Талал медленно склонил голову. За все время спора он не проронил ни слова - стоял, скрестив руки на груди. Теперь он тихо заговорил:
        - У Аннура есть недостатки. Серьезные недостатки. В империи орудует множество лжецов и убийц. - Он перевел взгляд на пленников. - Я не хочу им уподобляться.
        - Да какого хрена?! - мотнул головой Лейт. - Разве я хочу? Только нельзя, чтобы они увязались за нами.
        - Тот, кто поступает правильно, вынужден рисковать.
        Пилот опять выругался.
        - Это знак согласия? - спросил Валин.
        Лейт коротко вздохнул и неохотно кивнул. Валин обернулся к Анник:
        - Ты что скажешь?
        - Свое мнение я высказала, - отозвалась она. - Командуешь крылом ты.
        - Вот и ладно, - подытожил Валин. - Мы берем лошадей, берем большую часть еды, берем апи, чтобы походить на настоящих ургулов. Я перевяжу узлы так, чтобы кто-нибудь из пленников за день-два сумел выпутаться. Мы двинемся на север…
        - А я думала, нам на запад, - перебила Гвенна. - На севере только степь и ледяной-ледяной океан.
        - Мы двинемся на север, - повторил Валин, - и будем идти полдня, чтобы они решили, будто взяли наш след. К западу свернем по ручью, когда найдем подходящий.
        Он развернулся на пятках, не давая никому времени возразить, и оставил крыло собирать вещи. Пленники сидели в дальнем конце лагеря; Хуутсуу, пока Валин шел к ним, успела вволю посверлить его взглядом. Пирр обернулась, когда он был совсем рядом:
        - Дай угадаю: ты не можешь заставить себя убить их?
        - Мы их свяжем и поедем на север, - коротко бросил Валин.
        Присягнувшая Черепу с ухмылкой хлопнула его по раненому плечу:
        - Как это я догадалась?
        - Я тебя найду, - пообещала Хуутсуу, пока Валин проверял узлы у нее на запястьях и лодыжках. - Ты дурак, что не послушал своих людей.
        - Послушай я их, ты была бы мертва, - ответил Валин, затягивая узел.
        - Ты размазня.
        - А связана ты.

* * *
        За неполные две недели крыло хорошо продвинулось к западу, ночуя в низинах между холмами. Малорослые лошадки ургулов оказались тверды на ногу и совершенно неутомимы. Валин поначалу задумывался, как часто давать им передышку, но к ночному привалу с отчаянием убедился, что отдых требуется его ноющим бедрам и спине, а не лошадям. Судя по тому, как кряхтели и потягивались остальные бойцы крыла, он был не один такой.
        Он наметил маршрут севернее Белой, так близко к реке, что они часто видели ее вспененные воды, но достаточно далеко, чтобы не напороться на явившихся поить лошадей ургулов. Кое-кто предлагал свернуть южнее. Быстрее всего они попали бы в Аннур, доскакав до Изгиба и пересев там на судно до столицы. Этот путь был и самым очевидным. Если в Гнезде подозревают, что Валин еще жив, кто-то наверняка ведет наблюдение за доками и за стенами, следит за всем городом, поцелуй его Кент. Безопаснее было скакать сушей на запад. Безопаснее, но много-много дольше.
        Степь раскинулась на все стороны до самого горизонта - огромное зеленое море с волнами холмов. Не считая редких выходов известняка и малых куп кривых деревьев, здесь не было никаких примет: ни гор, ни лесов, лишь великая пустота под чашей неба. Даже ручьи выглядели одинаково: узкие, с низкими берегами и каменистым руслом, все они бежали к югу, к Белой реке.
        Валину было неспокойно на открытой местности. Ни укрытий, ни позиций для обороны. Низкие холмы мешали обзору, а защиты не давали. Валин не знал, не скачет ли параллельным курсом целое тааму ургулов, - те могли двигаться по соседней складке местности, и он до боли в шее вертел головой, непрестанно озирая зеленый горизонт.
        В один из дней Талал вдруг указал на юг. Валин прищурился. Вдалеке, за много миль по ту сторону Белой, виднелся ряд золотых холмов. Пески, угадал он. Большие подвижные барханы пустыни Сегир. Сегиру случалось пожирать целые армии, и чужие, и аннурские, - кости и оружие остались лежать под наметенным ветрами песком. Даже севернее реки почва под ногами их коней стала сухой и растресканной, вынудив Валина отвернуть от русла, чтобы продолжать путь на запад по зеленым травам.
        Дважды они замечали вдали стада бизонов - тысячи косматых бурых зверей, в три раза превосходивших размерами их лошадок. Несмотря на кривые рога, эти животные казались достаточно миролюбивыми: лениво щипали высокие стебли, прерываясь, чтобы втянуть ноздрями воздух. Если же они ударялись в бегство, все стадо разворачивалось разом и, с грохотом сотрясая землю, скрывалось за горизонтом.
        Под конец четвертого дня они выехали на гребень невысокого холма как раз вовремя, чтобы увидеть большой конный отряд - сотни три или четыре, - также двигавшийся к западу и опережавший их на полдня пути. Несмотря на многочисленность, всадники погоняли коней еще усерднее, чем крыло Валина, и поднятая копытами пыль грозовой тучей висела над землей, затмевая предзакатное солнце. После того Валин заметил еще три тааму, также спешивших на запад. Укрыться от них было нетрудно - стоило только избегать вершин и возвышенностей, - но движение такого множества ургулов обеспокоило Валина.
        - Куда, по-твоему, собрались эти поганцы? - спросила Гвенна.
        - Не представляю. - Валин покрутил головой. - Надеюсь только, что им с нами не по пути.
        Под жарким солнцем на лишенной тени земле отряду пришлось попотеть, но добил их дождь.
        Валин раньше обычного объявил привал. Восточный ветер весь день доносил запах бури, и Гвенна, хоть и не проронила ни слова жалобы, явно готова была свалиться с седла. Да и сам Валин чувствовал себя немногим лучше. Как писал Гендран: «Торопиться надо не спеша». Как ни рвался Валин в Аннур, на встречу с Каденом, как ни спешил найти тех, кто стоял за убийством отца, монахов и Ха Лин, впереди лежали еще многие мили степи, которые не одолеешь одним отчаянным рывком.
        Дождь начался, когда стемнело. Они были бы рады поставить апи и развести костры, но костер - это свет и дым, а апи стали бы ловушкой для половины крыла, да и обзору бы помешали. Лучше мерзнуть в полной готовности, чем лежать мертвым в тепле, так что все завернулись в бизоньи плащи - сырые шкуры плохо грели и сильно воняли, - проверили вооружение и сели перед сном пожевать вяленого мяса и твердого ургульского сыра.
        Валину досталась первая вахта. Плечо у него зажило, но на неосторожное движение все еще отзывалось острой болью. Остальные сбились в тесную кучку, словно окружили мечту о костре. Уснувшие, закутанные в тяжелые шкуры, его бойцы выглядели моложе своих лет и невиннее - почти дети. Даже седеющую Пирр скорее можно было принять за торговку рыбой или купчиху, чем за зловещую наемницу с руками по локоть в крови. Валину впервые за долгие недели выпало время поразмыслить о своем крыле, о том, от чего они отказались, покинув Гнездо, и о том, что ждет их впереди. Чувство ответственности легло на него тяжелой осенней изморосью. А потом дождь хлынул стеной.
        Крупные капли мигом вымочили ему волосы, остудили лицо, потекли за шиворот, развезли землю в грязную жижу, превратили ночную темень в черную мглу. Валин сидел прямо, заставляя себя забыть о пробиравшем до костей холоде, и руку держал на рукояти ножа. Он не замечал, как привык к своему обострившемуся слуху, пока шум миллионов дождевых капель не оглушил его, сделав растерянным и уязвимым.
        Валин поднялся на ноги, высвободил клинок из-под плаща и взошел на пригорок. При полной луне и при свете звезд можно было бы кое-что разглядеть, но пелена ливня лишила и этой малости. Дождь и земля под ногами - ничего больше. Он долго стоял так, потом вернулся к лагерю. Затылок щекотало тревожное предчувствие, в животе крутило. Гвенна бранилась, силясь устроиться поудобнее. Зашевелились и Талал с Пирр, искали местечко посуше.
        «К Шаэлю все! - решил Валин. - Все равно никто не спит».
        Верхом они продрогнут не больше, чем на земле. Отдохнут потом, когда погода разойдется. Конечно, люди нуждались в отдыхе, но ведь они кеттрал. Не умрут от ночи в седле. И сидеть на месте, когда часовые слепы и глухи, ему не хотелось. В пути они тоже могли столкнуться со всадниками, но тогда и сами окажутся верхом. И наготове.
        Валин уже нагнулся, чтобы растормошить Анник, когда дробь дождя внезапно и устрашающе обернулась боем копыт. Он успел распрямиться и отчаянным движением занес клинок, когда конные ургулы, нацелив копья, галопом ворвались с низкого холма в их жалкий лагерь.

* * *
        Это была Хуутсуу. Разумеется. Но не только Хуутсуу.
        Лейт и Анник оказались правы. Другое тааму, много больше, в пять-шесть сотен человек, далеко на востоке встретилось с ее племенем. По всему, что Валин знал об ургулах, они должны были ее убить, принести Мешкенту кровавую жертву, но, как видно, все его познания обернулись бесполезными, если не хуже того. Они не только не убили ее и ее соплеменников - большое племя предложило ей лошадей и помощь в охоте за аннурцами.
        В горячке схватки Валину удалось свалить двоих, а Пирр каким-то чудом убила метательными ножами еще четверых. Остальных кеттрал застали врасплох. Не успев и глазом моргнуть, они очутились в кольце копий, острые наконечники дрожали в считаных дюймах от их глоток. Крыло и тогда готово было сражаться, руки потянулись к ножам и мечам. Анник, в глазах которой стояла смерть, успела наполовину натянуть тетиву, когда Валин, ворочая слова, как камни, отдал приказ сдаться.

* * *
        В другом месте, в руках другого врага пленников могло бы утешить то, что их оставили в живых. Но не здесь. Валин хорошо помнил, чему его учили: ургулы берут пленных, чтобы позже принести их в жертву Квине. Если рассказы были хоть наполовину правдивы, им еще предстояло пожалеть, что их не убили на месте. Двенадцать дюймов отточенной стали в кишках решают все просто и быстро. Чего не скажешь о сдирании кожи, вытягивании внутренностей или сожжении на костре - обычной судьбе захваченных ургулами пленных.
        «Тем больше причин выбраться», - мрачно думал Валин, в сотый раз проверяя крепость ремней.
        Не то чтобы его осенил блестящий план побега. В степи нет тюрем, нет темниц и карцеров, зато ургулы не поленились хорошенько связать врагов. Валину, как и всему крылу, стянули запястья и лодыжки сыромятными ремнями, так что конечности мгновенно онемели, а потом его перебросили через спину коня и тоже привязали. Голова у него свешивалась ниже конского брюха, так низко, что копыта, когда скотина перешла на крупную рысь, чуть не задевали макушку, и видел он только летящую из-под них грязь. Лошадиный хребет на каждом шагу бил по ребрам. Раненое плечо готово было выскочить из сустава. Ургулы сорвали с них бизоньи шкуры, и промокшего под ледяным дождем Валина била неудержимая дрожь.
        Боль была мучительной и неотступной, но что боль! Пока конь уносил его на север сквозь ночь и бурю, Валин в сотый раз перебирал свои решения: отпустить птицу, оставить в живых пленников, ехать на запад, а не на юг. Ошибки били в глаза, как острие ножа, но трудно было сказать, что именно он бы изменил. Даже привязанный к лошадиной спине, Валин не мог вообразить себе убийство детей из лагеря Хуутсуу. А птица… Попытайся они улететь к югу, Блоха нашел бы их и перебил.
        «Что сделано, то сделано, - наконец решил он. - Где-то я свалял дурака. Вопрос в том, что делать теперь».
        Стоило труда просто удержаться от обморока, но Валин умудрился вывернуть шею, приподнять голову и, вопреки протестам выкрученных суставов, опереться локтями, высматривая сквозь пелену ливня своих товарищей. Кругом были десятки ургулов, подвижная стена конских и человеческих тел, и, хотя буря стала униматься, он сумел лишь мельком заметить Лейта и Гвенну, которых тоже мешками взвалили на конские спины.
        Наконец в промозглой предрассветной мгле ургулы остановились. Когда лошадь встала, Валину на миг подумалось, что это сон, что разум оторвался от страдающего тела. А потом кто-то полоснул ножом по веревке, и он свалился наземь, не сумев даже смягчить падения бесчувственными руками. Кеттрал, конечно, готовили к плену. Все еще связанный по рукам и ногам, он принялся сгибать колени, подтягивать к груди и распрямлять раз за разом. Затем перешел к рукам. Его учили сражаться со связанными руками, и он хотел быть наготове, если подвернется случай. Окоченевшие мышцы возмущенно ныли. До него дошел хохот ургулов, заметивших, как пленник червяком корчится на земле. Он не обращал внимания на их смех и продолжал двигаться, обдирая лицо о камни и мокрую землю.
        Тяжелый озноб как раз сменился обычной дрожью, и клацающие зубы перестали прикусывать язык, когда кто-то ухватил его за загривок и грубо поднял на ноги. Сумев распрямиться, Валин увидел перед собой Хуутсуу. Точнее, коня Хуутсуу. Поднявшая его с земли ксаабе отступила, оставив Валина наедине с победительницей, но ургулка и не подумала спешиться. Она вальяжно сидела в седле, держа короткое копьецо на сгибе локтя и сложив губы в тонкую улыбку.
        - Я говорила. Говорила, что найду тебя.
        Валин взглянул на копье, потом на лошадь, прикинул расстояние до всадницы. Ноги связаны, но он, пожалуй, сумел бы выхватить оружие у нее из рук или стянуть женщину с седла, а может быть, и всадить наконечник ей в грудь. Он сжал и разжал кулаки. Кажется, онемевшие пальцы слушались.
        А что потом?
        Он оглянулся через плечо, впервые ощутив сутолоку вокруг себя. Хуутсуу привезла его в обширное ургульское стойбище, во много раз больше того, где они встретились. Валин вытаращил глаза. По правде сказать, оно больше походило на город, чем на лагерь: сотни апи беспорядочно раскинулись между кострами, кругом бродили стреноженные кони, туда и сюда проезжали всадники и всадницы, между палатками шныряли дети с перемазанными в грязи светлыми лицами и ногами. Все здесь пропахло горящим лошадиным пометом и жареной кониной, мокрыми шкурами и мокрой землей. На вбитых в землю жердях трепетали стяги из пучков шерсти и перьев. Люди толпились между шатрами и у костров, занимались лошадьми и детьми, перекликались на своем странном певучем языке. Тысяча ургулов, если не больше.
        Валин вернулся взглядом к Хуутсуу, медленно перенес вес на пятки, заставил себя стоять неподвижно, сдержал ярость. Даже если бы ему удалось убить дикарку, связанный, он остался бы ждать своей участи, как спутанная веревками свинья.
        Еще не время, сказал он себе. Он мысленно повторял эти слова раз за разом, будто заучивал наизусть заклинание, удерживающее от безумств. Еще не время.
        - Где мы? - спросил он, кивнув подбородком на раскинувшийся кругом лагерь.
        Хуутсуу усмехнулась:
        - С моим народом.
        - Я думал, твой народ не любит больших сборищ. Я думал, вы живете тааму, а не народами.
        - Так было, - пожала плечами ургулка. - Теперь не так.
        Пока Валин осмысливал ответ, к ним подъехали другие ургулы, и каждый вел в поводу лошадь с привязанным к спине промокшим пленником. Валин со злым облегчением увидел, как ургулы перерезают веревки, без церемоний сваливая на размокшую землю членов его крыла. Остальные ургулы, как и Хуутсуу, остались в седлах, бесстрастно наблюдая за происходящим с разгоряченных лошадей.
        Анник первой встала на колени, а затем и на ноги. Двигалась она неуклюже, как будто за долгую скачку растянула или порвала какое-то сухожилие, но Валин заметил, как она натягивает сыромятный ремень на запястьях, отыскивая слабое место. Гвенна осыпала ургулов проклятьями, пока один из всадников ударом копейного древка по затылку не свалил ее снова на землю. Талал поднимался медленно, настороженно молчал. Валин всмотрелся в лицо лича и изобразил пальцами вопрос: «Ты цел?»
        Талал чуть заметно кивнул.
        «Так… - Валин позволил себе легкую улыбку. - Это уже кое-что».
        Ответить он, впрочем, не успел, потому что подъехали еще двое ургулов. Тот, что был выше ростом, без единого слова подал Хуутсуу мех для воды, который та в свою очередь перебросила Валину.
        - Пей! - приказала она, когда тот неловко поймал бурдюк.
        Валин взглянул на пузырь. Он по опыту знал, что делает с человеком день без воды. Чтобы сохранить остроту ума и бдительность, надо пить. Встретив взгляд Хуутсуу, он поднял к губам и запрокинул мех.
        С первых глотков он ощутил только восхитительную свежесть холодной воды, которой так жаждало тело. И только потом уловил вкус корня адаманфа - горький осадок на языке.
        Хуутсуу, заметив, как он перестал глотать, усмехнулась.
        - Личу, - сказала она, указав на мех. - Такие есть и в моем народе.
        У Валина мелькнула мысль осушить мех до дна - осушить или порвать об острие ургульского копья. Ему, конечно, адаманф не причинил бы вреда - и даже облегчил бы боль в плече и помятых ребрах, - но Талала крепкий настой полностью отрежет от его колодца. Кеттрал настаивали корень еще покрепче, но хватало и простого отвара. Ургулы, очевидно, не знали, которого из крыла следует остерегаться, но это ничего не меняло. Выпить заставят всех.
        Валин взвесил мех на руке и отказался от мысли его испортить. Адаманф - достаточно распространенное растение, в сущности, обычный сорняк, который можно найти в любой канаве или болотине от Поясницы до степей. Проткни он этот мех, ургулы попросту принесут другой. Он бросил взгляд на Талала. Лич смотрел серьезно и настороженно, но в ответ только пожал плечами. Тогда Валин повернулся к Хуутсуу и, отвечая ей таким же насмешливым взглядом, вволю напился из меха. Уж насладиться его огорчением он ей не позволит.
        Пока ургулы передавали мех от пленника к пленнику, Валин успел рассмотреть и лагерь, и захвативших его людей.
        - Что дальше? - спросил он.
        Хуутсуу махнула рукой на чащу шатров:
        - Мы собираемся, мы скачем.
        - Куда скачем?
        - На запад.
        - А что на западе?
        - Длинный Кулак, - ответила ургулка.
        - Что, во имя Хала, за Длинный Кулак?
        - Узнаешь, когда увидишь.
        Итак, ургулы не планировали немедленно принести их в жертву. Неизвестно, конечно, далеко ли они собираются ехать на запад. Это не много, но хоть что-то.
        - И все тааму туда же? - спросил Валин. - На запад? К Длинному Кулаку?
        - Слишком много вопросов. - Хуутсуу махнула трем молодым ургулам. - Возьмите их. Посадите к тому. Сторожите как следует. Они мягкотелы, но проворны.
        - К тому? - встрепенулся Валин, недоуменно мотнув головой. - Кто этот «тот»?
        Хуутсуу улыбнулась:
        - Иди. Смотри.
        Пленник-аннурец сидел связанным в десятке шагов от крайнего ряда апи. Ургулы притянули ему руки к лодыжкам, вынудив скрючиться. Поначалу не так страшно, но за день, а то и за полдня от такого согбенного положения ломались большинство мужчин и женщин. Что еще хуже, с пленника, несмотря на промозглую морось, сорвали рубаху. Видно было, что человек много дней ничего не ел. Можно было пересчитать все позвонки, все ребра, все рубцы от кнута. Связанный не поднял глаз на приближающихся лошадей. Как будто впал в беспамятство. Или считал, что смотреть не на что.
        - Кто это? - обратился Валин к младшему из стерегших его всадников-таабе.
        - Воин, - ощерился тот. - Великий воин. Как ты.
        Ургулы захохотали.
        - Когда мы выберемся, - покачал головой Лейт, - когда найдем свою птицу, я сюда вернусь и перебью всех мерзавцев до единого.
        - Долгий труд, - заметил, оглядываясь, Валин. - Их миллионы.
        - Я помогу, - буркнула Гвенна.
        - И я, - заговорил пленник, не потрудившись поднять головы. - Ручаюсь, мы составим хорошую команду.
        Валин окаменел, затем вздрогнул от пробравшейся за ворот ледяной струйки. Голос был пустым и слабым, но что-то в нем… Он, не замечая целящих в спину копий, отступил назад.
        - Ты все-таки выжил… - проговорил он, сдерживая дрожь в голосе.
        Балендин Айнхоа поднял голову. Багровый синяк уродовал ему половину лица, один глаз почти закрылся. Верхняя губа треснула, а в верхней части плеча, точь-в-точь как у Валина, сочился гноем и кровью полузаживший шрам от Каденова арбалетного болта. Впрочем, лич ничем не выдавал, что раны его беспокоят.
        - Выжил, конечно. Как там у Гендрана? «Пока не видел тел, не считай убитых».
        - Ах ты, дерьмоед поганый! - прорычала Гвенна и, забыв об ургулах, рванулась к личу.
        Один из всадников выставил копье, и она ничком растянулась в грязи. Балендин только бровью шевельнул, впрочем путы и не позволяли ему большего.
        - Вижу, вы не лучше меня ладите с нашими хозяевами. Значит, надо понимать, мы на одной стороне. Опять.
        Он хотел улыбнуться, но трещина на губе брызнула кровью, и улыбка сменилась гримасой.
        - Никогда мы не были на одной стороне, - отрезал Валин.
        Лицо у него горело, несмотря на холод. Лицо и кровь. Даже дыхание в легких раскалилось. Он, как и Гвенна, почти забыл о всадниках. Что там ургулы, что их намерения, когда перед ним убийца Эми и Ха Лин, человек, едва не убивший Кадена. Все - побег из Гнезда, погоня Блохи, гибель Финна, - все началось с Балендина Айнхоа. Не будь Валин так крепко связан, бросился бы на лича и задавил голыми руками.
        - Никогда мы не были на одной стороне, - повторил он. - И не будем.
        Он силился сдержать, проглотить злобу. Слепой безрассудный гнев опасен всегда, а рядом с Балендином - смертелен. Валин не мог забыть их последнего боя, той отчаянной ночной схватки в Костистых горах, когда лич легким движением пальцев сбивал выпущенные стрелы Анник, метал сквозь темноту камни и нагло хихикал в уверенности, что, пока Валин его ненавидит, он непобедим. Все личи обладали противоестественными силами, но какова разница между Талалом, черпавшим силу в железе, и питавшимся эмоциями врагов Балендином! Айнхоа нуждался в чужом страхе и ярости, вскармливал их, Валин же еще мог обуздать свой страх перед личем, но ненависть - совсем иное дело. Ургулы, конечно, опоили Балендина так же, как Талала. Не то злобный ублюдок уже выпотрошил бы все племя.
        Балендин поджал губы:
        - Тебе всегда плохо давались компромиссы, Валин. Очень жаль, особенно теперь. Мне бы пригодился союзник. - Он склонил голову набок. - Похоже, и тебе бы не помешал.
        Таабе, не дав Валину ответить, ударил его древком копья под колени, сбил в грязь.
        - Меньше слов, - процедил он, спешиваясь с явной неохотой, чтобы связать Валина в той же мучительной позе, что и Балендина.
        Валин открыл рот для ответа, но получил хлесткую пощечину.
        - Меньше слов.
        Когда все крыло было связано, Балендин подмигнул:
        - Ну ты подумай немножко, Валин. Знаю, кое в чем мы не сходимся, но… - Он, сколько позволяли узы, пожал плечами. - Думаю, можно было бы забыть о разногласиях.
        17
        Раз за разом, день за днем припевом из песни отчаяния в голове у Адер вертелись слова: «Не может быть. Не может быть». Но когда мелодия смолкала, когда обрывался напев, она слышала иной, холодный, рассудочный голос: «Может».
        Конечно, атмани были древней историей, раны городов и земли давно исцелились, но шрамы от них остались. Уцелели и достаточно свежие хроники. В детстве Адер читала их десятками - свидетельства, записанные очевидцами и участниками событий. Во многом они расходились, но суть была ясна: короли и королевы атмани, шесть бессмертных владык-личей, почти пятьсот лет хорошо и справедливо правили Эридроей. А потом обезумели.
        К исходу трех десятилетий гражданских войн они огнем, голодом и кровопролитием уничтожили полмира. Правда, Рошин и Ришинира не так озверели, как другие, да и пропали они еще до последней схватки в этой бойне, но это не так уж много меняло. Если Нира и Оши - выжившие владыки-личи, на их руках кровь тысяч, а то и десятков тысяч людей. Поверить в это было почти невозможно, но Адер сама видела огненную паутину и слышала заклинания Оши. Он готов был убить ее - убить за разрушение башни, рухнувшей столетия назад.
        Адер оглянулась на старика. Тот сидел на берегу канала на большом плоском камне, куда Нира усадила его после обеда, в безопасном отдалении от других паломников. После страшной сцены у древней башни он вернулся к тихому, безобидному сумасшествию, но Нира теперь не упускала его из виду. Стоило ему растеряться или огорчиться, она оказывалась рядом со своей бутылью, помогала брату запрокинуть донце, проливая на подбородок остро пахнущий напиток. На дне фургона тихо позвякивали десятки таких бутылок. Адер понятия не имела, что в них, но зелье оказывало действие. Сейчас Оши посматривал с высокого берега, напевая всплывающим карпам тихую невнятную песенку.
        А Нира… Адер то и дело косилась на подкрепляющуюся холодным рисом старуху. Правда, та пришла к ней на помощь и даже была в своей сварливой манере добра, но после происшествия у канала она как бы ощетинилась, ее взгляд таил угрозу. Нира не хуже Адер понимала, что равновесие сил между ними сместилось, и не скрывала недовольства. Она вдвое чаще хлестала девушку словами и одаривала затрещинами, словно хотела ее проучить - все равно за что.
        - Послушай, - заговорила наконец Адер, утерев губы кулаком. - Спасибо, что укрывала меня эти недели, но положение переменилось.
        Глаза у Ниры стали как щелки.
        - По мне, нисколько.
        - Разве? - спросила Адер, сдерживая голос и бросая на Оши опасливый взгляд. - Ты забыла вчерашнюю ночь? Забыла, что я видела?
        - Не понимаю, что это меняет.
        Адер медленно выдохнула:
        - Что ж, а я понимаю. - Она наклонилась поближе. - Я знаю, кто вы. Вы не выдали моей тайны, за что я вас благодарю, но оставаться с вами смертельно опасно.
        - Переодетой в паломницу принцессе всюду опасно.
        Адер горячо закивала:
        - Вот именно. - Она перевела дыхание, заставила себя говорить медленнее. - Остальные паломники и так вам не доверяют. Ты слышала вчера слова Лехава? Думаю, лучше нам будет расстаться.
        Нира, насупившись, мотнула головой:
        - Не думаю.
        - Почему? - изумилась Адер.
        - Думаю, все должно быть, как было.
        - Нет, - ощущая подступающий страх, заговорила Адер. - Ты меня не слышишь. Я найду других спутников.
        - А мы будем день за днем гадать, не продала ли ты нас за кроху доверия новых дружков?
        - Я вас не продам. Никогда, - покачала головой Адер. - Да и кто мне поверит, скажи я, что рядом с ними у фургона стряпают рыбу Рошин и Ришинира? Меня примут за сумасшедшую.
        - В атмани, может, и не поверят, - угрюмо согласилась Нира, - но одно слово о личах - и двое старых дураков будут бить ногами на дереве.
        - Я этого не сделаю, - повторила Адер.
        Нира показала зубы в усмешке:
        - Знаю. Потому что никуда от нас не денешься до конца пути.
        Собираясь с духом, Адер набрала воздуха в грудь. Личи, эта женщина и ее брат, могли убить ее одним движением руки, но сейчас все трое сидели среди других паломников, расположившихся за узкой полосой непаханого поля. Не станет же Нира атаковать ее на глазах у людей. Убедив себя в этом, Адер снова склонилась к старухе.
        - Я не торгуюсь, а предупреждаю, - сказала она.
        Нира змеиным броском обрушила трость ей на висок и сбила девушку на крутой берег. Несколько мгновений Адер боролась с пульсирующей болью и наползающей темнотой в глазах. Наконец она сумела подняться на колени, а потом и на ноги. И, держась за голову, нашла глазами старуху, которая коротко покачала головой и поджала губы.
        - Понимаю, ты принцесса, и все такое, - прошипела Нира. - Ты умная, ты честолюбивая. Ты не раз выигрывала мелкие стычки.
        - Мелкие? - возмутилась Адер.
        Она старалась не выдать, что все еще не чует под собой ног. Выказать сейчас слабость означало проиграть, а позволить себе этого она не могла.
        - Я погубила верховного жреца Интарры! Я оскопила его церковь!
        - Шайку ослепленных солнцем придурков, - фыркнула Нира.
        Пока Адер подбирала слова для ответа, старуха перешла в наступление:
        - Ты пару месяцев заправляла министерством. Я правила этим сраным континентом, - она ткнула тростью в мягкую землю, - много веков. Ты повздорила со жрецом? Мы с братом десятилетиями воевали с Дириком и Чиругом. Я три дня и три ночи выстояла на утесе против Шийахина, когда вокруг раскалывалась земля и тысячами гибли люди.
        Она растянула губы в оскале. Холодная рука сжала сердце Адер.
        - Я видела, как поднимается из ничтожества твой род, видела, как Териал собирает свою жалкую империю, сгребает крупицы нашего праха и нарекает их цивилизацией. Я видела смерть Териала. И Сантуна, и Анлатуна - всех. На похороны твоего отца не попала - лечила простуду у Оши, но попомни мое слово, девочка, придет день, я увижу, как тебя запихнут в один из тех склепов, сложив на груди твои костлявые руки. Так что, если ты, самодовольная сучка, воображаешь, что принцесса из рода Малкенианов умнее всех, подумай вот о чем: я больше тысячи лет сдерживала свою силу. Тысячу лет я не позволяла брату уничтожить все, что попадется ему на глаза. Я надеюсь продолжать в том же духе, пока не исполню того, что задумала, а знай ты, на что способен мой брат, ты бы молилась как проклятая об исполнении моих надежд.
        Она покачала головой, а когда заговорила вновь, ярости в ее голосе не осталось ни капли.
        - Мы не с тобой воюем, девочка, но станешь мне перечить - пожалеешь, что не сгорела в огне Интарры вместо того негодного жреца.
        Только когда старуха замолчала, Адер заметила, что успела отступить от нее на несколько шагов, словно пятилась под бешеным напором слов.
        - Сестра, - позвал Оши, оторвав от карпа мутные глаза, в которых стояло тревожное замешательство. - Здесь опасно?
        Он неуверенно покосился на Адер, осмотрел местность, остановил взор на паломниках выше по течению:
        - Надо сражаться?
        Нира отвернулась от Адер, чтобы взглянуть на брата, и вновь обернулась к девушке.
        - Спроси у нее, - посоветовала она.
        Адер молчала. Испуг, унижение, трепет смешались в ней и бились, угрожая выйти из берегов. Ее подмывало наброситься на старуху, ударить. Хотелось заскулить. Для рассудка в этой сумятице оставалось мало места, но в уцелевшем клочке разума прозвучал памятный с раннего детства голос отца: «Сквозь туман эмоций, Адер, невозможно видеть ясно».
        Она прерывисто втянула в себя воздух, выдохнула и снова вдохнула. Ришинира - лич, ошибка природы, одна из бесчеловечных гадин, ответственных за гибель тысяч людей, но это еще не значит, что она враг Адер. Напрягая разум, она силилась увидеть истину. Старуха ей помогала, укрывала, защищала и ничего не просила в ответ, кроме послушания.
        - Нет. - Адер медленно подняла руки. - Я не хочу войны.
        Нира всмотрелась в нее и отрывисто кивнула:
        - Вот и хорошо. Доберемся до Олона, сделаем, что надо, и больше ты нас не увидишь. Мы исчезнем. - Она оглянулась на брата. - Уж это мы умеем, скажешь нет, башка дубовая?
        Адер нахмурилась. Ломая голову, как справиться с Нирой и ее братом, она даже не задумалась, зачем этим двоим понадобилось в Олон. Их стремление представлялось необъяснимым. Путь с паломниками грозил множеством неожиданностей. Среди людей всегда больше неудобных вопросов, любопытных взглядов, непредвиденных разоблачений. Адер сама за две недели маскарада истрепала себе нервы, а эти двое атмани зачем-то влились в толпу, доброй волей связали себя с движущейся на юг колонной пилигримов.
        - А что привело вас на дорогу в Олон? - осторожно спросила Адер.
        Нира недоверчиво взглянула на нее:
        - Мы вроде бы только сговорились не донимать друг друга вопросами о наших тайнах. Вздумала начать по новой?
        Адер помолчала. Так просто было свернуть разговор, оборвать его на взлете и обратиться мыслями к ожидающим на юге трудностям. И без того хватало тех, кто желал ей смерти, к чему добавлять к списку атмани, поцелуй их Кент? С другой стороны, появление Ниры среди паломников не могло быть случайностью. Слишком удивительное совпадение: чтобы старуху, как и Адер, подхватило и унесло движением народа. Увы, секрет меняется только на секрет.
        «Не отдав, ничего и не получишь», - мрачно подумала Адер.
        - Я собираю армию, - сказала она. - Вот зачем я иду в Олон.
        Нира поджала морщинистые губы:
        - Чем тебя не устраивают те четыре, что есть?
        - Тем, что они не мои, - ответила Адер.
        - Аннурские армии. Аннурская принцесса. На мой слух, похоже, что твои.
        - Они принадлежат ил Торнье, - с трудом выдавила Адер. - А он мне не союзник.
        - А… - Нира пустила этот возглас на ветер. - Вот, значит, как. - Старуха покачала головой. - Гражданская война, девочка. Не вязалась бы ты с этакой дрянью.
        - Мне не оставили выбора, - с невольной горячностью возразила Адер. - Кенаранг убил моего отца.
        Нира только плечами пожала:
        - Твой отец, хоть и грел седалищем эту уродскую каменюку, это всего лишь один человек. Начни ты войну, умрет много больше. Кого ты призовешь умирать за тебя?
        - Сынов Пламени, - ответила Адер.
        Нира подняла косматую бровь.
        - Они и так ненавидят империю, - говорила Адер, убеждая себя и собеседницу, будто верит своим словам. - Мне надо только внушить Вестану Амередаду, что я из других Малкенианов.
        Договорив, она ожидала от старухи упреков в близорукости, в глупости, может быть, в том и другом сразу, но Нира с присвистом втянула воздух сквозь зубы.
        - Амередад, - заговорила она, помолчав. - Может статься, мы не только на одной дороге, но и в одной телеге.
        Адер насупилась:
        - Чего ты от него хочешь?
        - Вероятно, ничего. Не скажу, пока не увижу его самого, его лица.
        - Что ты надеешься в нем увидеть?
        - Он ли так обошелся с нами, - резко ответила старуха.
        Адер колебалась. Поднялся холодный ветер, налетел с севера, вспенил воду канала и понес брызги. Волосы хлестнули Адер по лицу. Оши отвернулся от воды, покачал головой, не утирая залитых слезами впалых щек.
        - Пропали, - сказал он. - Пропали рыбы.
        Его хныканье едва слышалось за ветром.
        - Это я их убил, Нира? Я их всех убил?
        - Нет, - ответила сестра, не сводя глаз с Адер. - Их ты не убивал, Оши.
        - Как обошелся? - спросила Адер.
        Нира махнула рукой на брата:
        - Одарил бессмертием. Возвысил до королей и королев половины мира. Свел с ума.
        Адер вздрогнула от этих непонятных слов. Она тысячу раз читала о происхождении атмани, но никто, даже Йентен в своей «Истории», не пытался объяснить, каким образом приобрели владыки-личи свои долговечность и силу.
        - Кто… - запнулась Адер, не зная, как спросить. - Как…
        - Кшештрим. - Нира сплюнула. - Тогда мы не понимали. Узнали позже, когда изловили и убили двоих. Двоих из трех.
        Не веря своим ушам, Адер мотнула головой:
        - Зачем было кшештрим… помогать вам?
        - Помогать? - Нира подавилась смешком и ткнула костистым пальцем в Оши. - Это, по-твоему, помощь?
        - Но они же дали вам бессмертие, - возразила Адер. - Они наделили вас силой.
        - Сила у нас была и до встречи с ними. Они просто… развили ее. Что до бессмертия… - Она протянула иссохшую руку. - Суди сама, хорошо ли они справились. Это тело уйдет в землю. Просто продержится дольше, чем ему предназначено. - Она поморщилась. - Кшештрим ценили нас не выше гнилого навоза, девочка, они пытались вывести новую породу или переделать старую. Вообразили, что нашли способ воскресить древний род.
        - Но вы же не кшештрим! - опешила Адер. - У вас есть чувства!
        - Заметила? - фыркнула Нира. - Говорю же, они пытались играть с творениями Бедисы, только завалили дело.
        - Начало вашего царствования было золотым веком, - напомнила Адер.
        - А потом все пошло в отхожую дыру. Мы не были созданы для такой долгой жизни, для такой великой силы. Что-то вот здесь… - она постучала себя по лбу костяшкой пальца, - не выдержало.
        - Но ты же не…
        - Потому что я первая сообразила. Бросила черпать из своего колодца. Пыталась и Рошина остановить, но он ушел в грезы. Сначала в грезы, потом в войну. - Взгляд старухи стал пустым и темным. - Бывали проблески, когда он понимал, что с ним творится, но, стоило мне на день оставить его одного, снова окунался в эти дела.
        - Тысячу лет… - выдохнула Адер, у нее кружилась голова. - Больше тысячи лет ты только тем и занималась, что опаивала его сонным зельем. Удерживала.
        - Не только тем, девочка, - огрызнулась Нира. - Несколько столетий назад я научилась вязать. И немного играть на флейте. Уже разучилась. - Старуха пожала плечами.
        - Зачем? - тихо спросила Адер. - Если бессмертие тебе так ненавистно, почему было не… - Она осеклась.
        - Не разбить себе голову? - радостно подхватила Нира и обернулась к брату. - Что скажешь, Рош? Хочешь получить кирпичом по башке?
        Он обратил к ней слезящиеся глаза, приоткрыл рот, показав желтые зубы.
        - Если считаешь нужным, Нира… - неуверенно ответил он. - Тебе лучше знать.
        Старуха устало вздохнула:
        - Мне лучше знать… Что за жалкий мешок костей. - Она снова обратилась к Адер. - Меня каждый день подмывало его убить. Казалось бы, самое милосердное, но ведь он мне брат. Нехорошо проломить голову родному брату. К тому же а вдруг я сумею его вылечить? Или найду того, кто знает средство?
        - Последнего кшештрим, - догадалась Адер.
        - Умника, - кивнула Нира. - Того, кто соображает.
        - И ты думаешь, это Вестан Амередад? - удивилась Адер. - Почему?
        - Нет, - хмуро протянула старуха. - Не то чтобы думаю. Много лет искала, а нашла всего ничего.
        - Почему же Вестан?
        Нира покивала, словно заново обдумывала ее вопрос.
        - Он - тот гад, за которым я охочусь, - всюду совал свой нос. Меня зацепил и других цеплял. Какую кучу дерьма не возьми, он хотел быть на вершине. Он не только нас, он и других королей сажал на троны, а если этот Амередад уперся опрокинуть вашу империю… - Она пожала плечами. - Я полконтинента проходила ради меньшего. Да и с виду, говорят, он вроде подходит. Высокий, чернявый, шутить не любит, умный.
        - Да ведь так можно описать сотни мужчин, - поразилась Адер. - Тысячи. Если нужный вам кшештрим рвется к любому центру власти, почему вы не в Аннуре? Не в Рассветном дворце?
        - Предлагаешь мне притопать во дворец и постучать в дверь клюкой? Не так это просто - попасть за красные стены. - Она покачала головой. - К тому же в Аннуре мы с Оши лет двадцать просидели. Пусто, один горелый рис да вонючее дерьмо. А в Олоне закипает, вот мы туда и тронулись. Говорю же, может, это и не Амередад, но если слишком долго сидеть на месте, состаришься.
        Адер всматривалась в старую женщину. Казалось бы, безумный план - исходить землю из конца в конец в поисках сделавшего их бессмертными существа, - но ведь атмани и были безумны. Уж в этом сходились все историки.
        - А если это он? Если во главе Сынов Пламени стоит тот, кого вы ищете? Что тогда?
        - Посмотрим, не сумеет ли он нас починить. - Она через плечо ткнула пальцем в Оши. - Его починить.
        - А если нет?
        - Убьем.
        - Мне нужен Амередад! - выпалила Адер. - Чтобы свергнуть ил Торнью, мне нужны Сыны Пламени!
        - Ну, тогда, - холодно и жестко проговорила Нира, - тебе остается надеяться, что он не тот, кого я ищу.
        18
        Олон раскинулся буро-голубой отмелью на северной оконечности озера Баку, как хрупкий тысяченогий каменный паук: тело - продолговатый остров в нескольких сотнях шагов от берега, ноги - узкие мысы, протянувшиеся в мерцающие воды, и тонкие каменные мосты к северному берегу. Даже сквозь повязку его стройные башни и благородные купола показались Адер много изящнее прямых углов и линий Аннура, но сейчас ей было не до архитектуры, потому что мост впереди перегораживал отряд в четыре десятка человек.
        Единой формы на них не было, но четкое построение, блеск начищенного оружия и строгая военная дисциплина не позволяли принять их за банду громил, собравшихся ограбить паломников. Одень их в имперские мундиры, они вполне сравнялись бы с легионерами, только вот в Олоне не располагалось ни одного подразделения легиона. Значит, Сыны Пламени. Значит, донесения не обманули Адер. Она не знала, радоваться или пугаться.
        Сперва она приняла их за обычную мостовую стражу, проверяющую повозки и телеги, может быть, трясущую с купцов деньги - «пошлину» на поддержку верных. Но, приблизившись, замешавшись в плотную кучку паломников, она увидела, что воины чего-то ждут. Сорок, если не пятьдесят человек в полном вооружении, начеку - и просто ждут. Адер даже обернулась через плечо посмотреть, не движется ли на город вражеское войско, которое оправдывало бы такое множество оружных людей, но войска не было. Только отставшие от колонны пилигримы и местные возчики, нахлестывавшие тяжеловесных буйволов.
        - Ты погляди, эти светолюбы вообразили себя хозяевами моста, - процедила Нира, сплюнув на мостовую.
        Адер с беспокойством кивнула. Она-то думала, Сыны Пламени скрываются, таятся по погребам и переулкам, а не стоят на виду на главном городском мосту. Амередад был либо очень дерзок, либо глуп, если не то и другое разом. Столь откровенное проявление силы грозило навлечь удар со стороны Аннура - если слухи дойдут до ил Торньи.
        «Зато, - уныло напомнила она себе, - не придется разыскивать их по тавернам. Вот они все».
        Она проверила повязку на глазах, расправила плечи и вместе с одетой в золото толпой двинулась вперед - обычная паломница, возвращающаяся на родину своей веры. Солдаты - большей частью молодые, с кожей то бледной, как луковица, то темной, как уголь, - наблюдали за напирающей процессией. Адер ожидала, что они посторонятся, впустят верных в город, но нет, заслон остался на месте. А когда первые фургоны достигли верхней точки моста, вперед выступил плечистый мужчина с шеей толще причальной сваи. Этому было под пятьдесят, но годы не размягчили его крепких мышц.
        - Стой! - громко приказал он, не потрудившись поднять руки.
        Паломники смешались, забормотали, выспрашивая друг у друга, что происходит; задние обращались к тем, кто уже вышел на мост. Ладони Адер стали липкими от пота. Она заставила себя стоять, спокойно опустив руки, не вытирать их о юбку. Голова у нее плыла, словно в предчувствии обморока. Только не это. Падение - гибель, ведь паломники кинутся на помощь, снимут повязку, узнают и убьют.
        «Стой! - молча твердила она себе. - Держись на ногах, Кент тебя побери!»
        Сыны Пламени не двигались, но их командир обвел взглядом первый ряд людей в золотых одеждах и скривил губы.
        - Где Малкениан? - наконец спросил он.
        В загривок Адер вонзилась ледяная игла. Тело рвалось бежать и драться - все сразу. До перил моста всего два шага. Что внизу, ей не видно, но если спрыгнуть…
        - Стой смирно, дурища, - прямо в ухо ей проскрипела Нира. - И рот держи на замке.
        Адер смирно стояла на дрожащих ногах, только сердце колотилось о ребра. И скрывающая лицо повязка, и выдуманная история показались вдруг жалким, ненадежным щитом против такого множества пытливых глаз и умов. Конечно же, кто-то ее узнал или заподозрил, что неспроста эта высокая молодая женщина путешествует одна, пряча глаза от людей. Адер, вопреки приказу Ниры, уже готова была кинуться назад или через перила моста, когда стальные пальцы взяли ее за локоть.
        - Что? - дернувшись, вскрикнула она и обернулась… к возникшему рядом Лехаву.
        Тот угрюмо усмехнулся:
        - Пошли.
        - Я не…
        - Конечно, ты не. - Он подтолкнул ее вперед. - Идем.
        Девушка с надеждой оглянулась на Ниру, молясь в душе о помощи, но старуха молча щурилась на нее, а потом чуть заметно покачала головой.
        Адер, не успев ни опомниться, ни воспротивиться, оказалась на широкой полосе между Сынами Пламени и паломниками. Лехав все держал ее за руку, так крепко, что она предчувствовала - будут синяки. Мост молчал. Сотни взглядов сверлили ей спину - взглядов большей частью недоуменных, но в иных уже разгоралась злоба. На мимолетное мгновение мелькнула надежда доиграть роль до конца, но Адер тут же отбросила безумную мысль. Лехав каким-то образом вычислил ее, узнал, с кем имеет дело. Оставалось только держаться твердо и довести задуманное до конца.
        Свободной рукой Адер стянула с лица повязку.
        - Я Адер уй-Малкениан, - произнесла она, - дочь убитого императора, принцесса Аннура, министр финансов. Я пришла, чтобы исправить ошибку и восстановить разорванные узы, связующие мой род с церковью богини Интарры.
        Пилигримы опешили. Да и солдаты как будто немного растерялись. Но Лехав только фыркнул:
        - Красиво сказано. Ты закончила?
        - Нет. - Она расправила плечи, подтянулась. - Не закончила. Я буду говорить с Вестаном Амередадом, а не с его грубияном-подручным.
        Мускулистый воин, первым выкликнувший ее имя, презрительно хмыкнул.
        Адер, чувствуя, как все трясется внутри, обернулась к нему:
        - Ты Амередад?
        Этот человек выглядел невежественным и злобным, что сулило мало надежд ее делу. На ее вопрос он расхохотался в голос.
        - Хватит, Камгер, - бросил Лехав.
        Солдат мгновенно оборвал себя.
        Адер в ужасе обернулась, осознав ошибку, но паломник, известный ей под именем Лехав, смотрел не на нее. Он указывал на мужчин и женщин, рядом с которыми шел на юг:
        - Эти люди прошли долгий путь. Они устали и проголодались. Не ломай комедию, они не развлечься сюда явились. Они шли поклониться богине, а не ради фарса лживой чиновницы.
        Обида изгнала дрожь из ее подгибающихся ног.
        - Я не лживая и не чиновница! - обрушилась Адер на обидчика.
        Лехав бросил на нее короткий взгляд, хотел что-то сказать, но передумал и вновь обернулся к толпе:
        - Мать назвала меня Лехавом, но богиня дала новое имя - Амередад. Я благодарю братьев и сестер, ставших моими спутниками в дороге и в благочестии, за их кроткую и беззаветную преданность Интарре. Вы многим пожертвовали, чтобы попасть сюда: отказались от работы, семьи, безопасности, - и я обещаю, что этот новый город, святой город, примет вас, как вы того заслуживаете. Что до нее, - он, не оборачиваясь, мотнул головой на Адер, - вы своими глазами видите коварство Малкенианов. Не забывайте о нем.
        Другой на его месте говорил бы еще, добивался бы рукоплесканий и топота, но Лехав, закончив, отвернулся и передал Адер в руки Камгера, не удостоив ее второго взгляда.
        - Отведите ее в Гевенские погреба. Поставьте двойную стражу. Я приду, когда умоюсь, помолюсь и совершу приношение богине.
        Камгер отдал честь, но Лехав уже уходил сквозь строй своих воинов, между зданиями Олона, словно Адер для него перестала существовать.
        И тут ударили эдолийцы.
        Первые звуки атаки она приняла за смятение и ярость толпы - вопли можно было спутать с гневными обвинениями, - потом затопотали подковы. Адер увидела изумленные, испуганные лица окруживших ее солдат, и тут же Сыны Пламени схватились за оружие, готовясь к безнадежной схватке.
        Теперь Адер видела двух всадников с мечами длинней ее руки, пробивавшихся сквозь гущу воинов Интарры и яростно обрушивавшихся на пеших. Увидела разрубленную голову, отсеченную по локоть руку, увидела, как заслонившемуся мечом вбивают в лицо его же клинок. Камгер растерялся не меньше других, попытался, не выпуская ее плеча, вытянуть меч из ножен. Обернувшись, Адер успела заметить склонившегося через луку седла Фултона и его двуручник, рассекший мускулистую грудь солдата. Кровь горячее муссонного ливня брызнула Адер в лицо, и вот она свободна.
        - Быстрей, госпожа! - Фултон развернул коня, протянул ей свободную руку. - В седло, пока они не опомнились!
        Сознание у нее мутилось, но тело помнило свое дело. Ухватившись за руку эдолийца, Адер вскочила в седло перед ним. Сыны Пламени уже перешли в наступление. Той частью рассудка, что не была залита кровью и ужасом, Адер отметила, что Фултон похудел, постарел, глаза и щеки запали. Давно ли они с товарищем шли за ней? И зачем? Пустой вопрос в этом хаосе, глупый, но разум искал, чем отвлечься от пропитавшей ее платье крови, от криков раненых, от распростертых на мостовой трупов. Ей вдруг захотелось петь, и Адер не знала, восторг это или подступающее безумие.
        Уже казалось, что они выберутся. Бирч сдерживал Сынов Пламени, а Фултон вскачь гнал коня прямо через толпу паломников.
        «Выберемся!» - подумалось Адер.
        Эта мысль ворвалась в голову, как свежий холодный воздух врывается в легкие.
        «Мы выберемся!»
        Но конь вдруг пронзительно заржал и запнулся на скаку, и вот она уже летит, летит по воздуху. Потом полет оборвался.

* * *
        Подчиненные Амередада знали свое дело: ее умело и расторопно проволокли через сплетение улочек и переулков древнего города. Адер едва держалась на ногах - боль билась в ссадине на голове, в глазах все расплывалось. Она хотела спросить, живы ли Фултон с Бирчем, но кто-то вбил ей в рот вонючий кляп, так что она с трудом сдерживала рвоту от зловония и головокружения.
        Маленький отряд стражи так часто сворачивал и петлял, что Адер скоро утратила чувство направления и перестала следить, где она, замечать приметы города в надежде увидеть что-то, что потом поможет спастись. Кривые переулки пахли рыбой, куркумой, дымом; в окнах и на улицах кипела жизнь, перекликались голоса. И при всем при том город отдавал мертвечиной, будто много лет как вымер.
        Здания изяществом состязались с ветхостью, известка и кладка обваливались, благородные очертания стен уродовали рваные дыры. Те, что еще не уступили позору разрухи, выглядели грубыми, бури и небрежение содрали с них краску и побелку. Каждое второе здание просило починки. Олон не был разрушен и, учитывая проходившие через него потоки товаров, мог не опасаться гибели, и все же из сердца города торчал кинжал.
        «Этот кинжал вонзили мы, - мрачно призналась себе Адер. - Рану нанесли Малкенианы».
        Едва ли Териал уй-Малкениан, основывая собственную империю, ставил себе целью обескровить столицу древнего Креша, но свой престол он отказался в ней разместить. Деньги ушли следом за властью, и с переездом правительства в Аннур город стал ветшать. Жизнь в нем поддерживали канал и озеро - торговые пути, тянувшиеся в прожорливую столицу, но богатые особняки на набережной превратились теперь в таверны, бордели и гостинички для возчиков и утомленных трудным рейсом через озеро Баку лодочников. Несколько упорных потомков древних родов еще держались в своих фамильных домах, ветшавших из-за бедности владельцев, а в остальных хозяйничали воры и сироты, крысы и ветер.
        Жалкое место для жизни, зато неприступное. Адер, пока ее волокли по улицам, насчитала не меньше десяти патрулей Амередада: закаленные воины с мечами и луками по двое стояли в тени стен или перекрывали входы в переулки. На них не было ни значков, ни форменных накидок, ничто не указывало на их связь с Сынами Пламени, но короткие кивки, которыми эти люди обменивались с ее тюремщиками, не позволяли принять их за обычных городских бандитов.
        «Мерзавец превратил в свою крепость весь этот Кентом тронутый город», - уныло говорила себе Адер, спотыкаясь на неровном булыжнике.
        Она попыталась представить, как Олон берут аннурские легионы, - и не сумела. Тактика легионеров не годилась для боя среди шатких стен и наваленных грудами булыжников. Сыны Пламени растворятся среди горожан, попрячутся на чердаках и в подвалах, будут постреливать из окон, на выбор сбивая врагов, чтобы тут же вновь затеряться в какой-нибудь древней кроличьей норе.
        Только сейчас Адер пришло в голову, что Амередад не из одного религиозного рвения выбрал для себя Олон. Ил Торнья - блестящий генерал, но этот город не для генералов. В закоулках Олона можно убивать тысячами - никто и не заметит. Не заметит никто и смерти одной очень безрассудной принцессы.

* * *
        Низкие потолки, камень, толстые стены без окон - и все же комната, в которую ее привели по бесконечным лестницам, уходившим, как видно, в погреб под погребом и еще под погребом, больше напоминала рабочий кабинет, чем узилище. На широком столе опрятными кипами лежали свернутые в трубку карты, пергаменты, письма и списки поставок. Кто-то аккуратно составил в угол несколько сосудов, на верхнем виднелась крупная надпись: «Чернила». Рваная заплесневевшая карта Олона висела на дальней стене, но рассмотреть на ней Адер сумела только мосты и темные очертания самого острова. Все здесь говорило о предусмотрительности, обдуманности, решимости. Лехав, или Амередад, как его ни называй, сидевший сейчас напротив нее, был не просто жадным до власти выскочкой из солдатских низов.
        - Вы понимаете, - говорил он, открыто разглядывая Адер через грубый деревянный стол, - что многие верующие, скорее всего, почти все, хотят видеть вас на костре.
        - Я принцесса из рода Малкенианов, - с напряженным спокойствием ответила Адер. - На мосту меня видели сотни людей. Убив меня, вы получите гражданскую войну, которая быстро покончит с вашей церковью.
        Лехав пожал плечами:
        - Верные сочтут вашу смерть справедливой местью за Уиниана. В остальном - все мы в руках Интарры.
        - Уиниану Интарра не слишком помогла.
        Лехав нахмурился, но не ответил, предоставив Адер гадать, выиграла она очко или погубила себя. Если этот человек захочет ее убить, тесная каморка без окон послужит ему не хуже другого места. Толстый камень стен заглушит ее крики. Кровь уйдет под грубые железные решетки в полу.
        «Он не собирается меня убивать, - твердо сказала она себе, сдерживая дрожь. - Во всяком случае, не здесь».
        - Что вы делали в Аннуре? - спросила Адер, пытаясь вернуть себе толику инициативы. - Зачем переоделись, зачем смешались с паломниками?
        Лехав поднял бровь:
        - Мне казалось, задавать вопросы полагается мне, а вам - на них отвечать.
        - Но до сих пор вы не спрашивали, а угрожали.
        - Нет. Это вы угрожаете нам, - тихо, но твердо ответил солдат. - Вы погубили Уиниана, убили нашего жреца в нашем храме…
        - Уиниан, Кент его побери, был личем! - Ярость заставила Адер забыть о страхе. - Он лгал вам, лгал всем вам, а вы все ему верили. Скажите спасибо, что я разоблачила его и добилась его смерти.
        Лехав всмотрелся в ее лицо:
        - Это, может быть, и правда. Но, к сожалению для нас обоих, вы на этом не остановились.
        - Соглашение, - осторожно припомнила Адер.
        - «Соглашение». - Он покачал головой. - Какое милое словечко. Этак и нож в брюхо можно назвать щекоткой.
        - Соглашение имело целью установить равновесие между церковью Интарры и Нетесаным троном, чтобы…
        Лехав оборвал ее, даже не повысив голос:
        - Соглашение - закон, прописанный вами закон, унизивший церковь, лишивший ее доходов и уничтоживший ее силы самозащиты. Новый верховный жрец - ваша марионетка, а упомянутое вами равновесие - равновесие тирана, наступившего на горло поверженному врагу. - Он поднял бровь. - Я более или менее точно все обрисовал?
        Адер помолчала, отгоняя мутившие зрение гнев и страх. Обдумывая эту встречу, она представляла себе Амередада фанатиком, несведущим в змеиных извивах имперской политики, либо хитрым приспособленцем, вроде Уиниана, для которого собственная слава и возвышение куда важнее судеб тысяч последователей. Как видно, воображение ее обмануло. Можно было держаться заготовленных речей, но эти речи, по всей вероятности, привели бы ее на костер перед ревущей толпой. Глубоко вздохнув, она собралась с мыслями и кивнула:
        - Вы правы. Соглашение было игрой, рассчитанной так, чтобы подрезать поджилки вашей церкви.
        Он, явно удивленный, откинулся в кресле:
        - Однако вы явились сюда. Зачем? Чтобы завершить начатое?
        - Чтобы исправить содеянное, - покачала головой Адер. - Чтобы восстановить справедливость.
        - Восстановить справедливость… - повторил Лехав, глядя поверх головы Адер на стену с картой. - Не складывается. Отозвать Соглашение вы могли бы и из Рассветного дворца. Отозвать или исправить. Для этого не было нужды ехать сюда и встречаться со мной. Не требовалось идти всю дорогу пешком с повязкой на глазах. - Он снова устремил на нее жесткий взгляд. - Опять лжете, а каждая новая ложь подталкивает вас к смерти.
        Солдат говорил мягко, но он еще ни разу при Адер не повысил голоса. Ей вспомнилось, как он предостерегал канальных крысят в грязном переулке Ароматного квартала - не столько угрожал, сколько предлагал выбор. Тогда он готов был ее бросить, готов был, не зная еще, что они единоверцы, оставить ее насильникам и убийцам, даже не спросив имени. Насколько же легче будет ему сейчас отправить ее на костер.
        - Я не лгу, - возразила она. - Но сказала не все.
        Мгновение он смотрел на нее, потом плавным движением выдернул из-за пояса нож. Лезвие блеснуло в зыбком свете свечи и фонаря, и он немного поиграл клинком, подставляя его то теням, то отблескам пламени.
        Адер смотрела на него, как зачарованная тихой песней деревянной флейты кобра.
        «Он не собирается меня сжечь, - сообразила она. - Он не станет медлить».
        Ей представились брызги собственной крови на большой карте.
        Однако Лехав просто указал острием ножа на толстую свечу у края стола, а потом легким движением кисти наметил по воску черту на палец от фитиля.
        - Времени тебе - до этой черты, - сказал он. - Потом конец.
        Адер постаралась собраться с мыслями. Не так много воска оставалось до метки, а объяснение предстояло сложное. Солдат не даст ей второй попытки, не позволит исправить оплошность.
        - Ран ил Торнья убил моего отца.
        Лехав сощурился, но промолчал. Адер, бросив взгляд на свечу, пошла напролом:
        - Кенаранг - средоточие заговора по отстранению от власти рода Малкенианов.
        - Я служу Интарре, - напомнил Лехав, - а не Малкенианам.
        - Подумай хорошенько. Ил Торнья целит не только в мою семью. Может быть, она даже не главная его цель. Он хочет отменить, уничтожить вашу церковь, вычистить ее из империи без остатка.
        - С чего бы кенаранга заботили внутренние вопросы религиозных свобод?
        - С того, что он хочет стать не кенарангом, а императором и понимает, что на его пути только две помехи. - Она подняла вверх два пальца. - Моя семья и ваша церковь. - Адер сдвинула брови. - Хотела бы я сказать, что мы могли бы его остановить, но он уже почти расчистил себе дорогу. Я не одна писала Соглашение и не в одиночку обдумывала удар против Уиниана. Кто, по-вашему, доставил меня в храм? Кто, по-вашему, внушил мне, что отца убил верховный жрец?
        Лехав рассматривал ее поднятые пальцы.
        - То есть он вас использовал. Если это правда.
        - Я была дурой, - загнав поглубже гордость, признала Адер. - Я столько лет слышала о ненависти Уиниана к нашей семье, что, когда пришло время, легко поверила его словам.
        - А забравшись к кенарангу в постель, и вовсе лишились способности думать.
        Адер сдержала негодование. Она могла надеяться, что известие об их романтическом союзе не выйдет за стены Рассветного дворца, но всерьез ожидать этого было глупо.
        - Мои личные ошибки к делу не относятся.
        - А мне кажется, очень даже относятся, - возразил Лехав. - Даже если принять все пункты вашей истории, смотрите, что получается: вы добровольно соучаствовали в убийстве жреца…
        - Лича, - упрямо поправила Адер.
        Лехав отмахнулся:
        - Вы признаете, что делили ложе с кенарангом, стоявшим за убийством Уиниана и вашего отца, что своим Соглашением намеревались погубить единственную истинную церковь Интарры. Даже если и не кривите душой, вы показали себя глупехой и врагом верующих. И что мне остается, как не отправить вас на костер?
        - Если вы меня сожжете, вы проиграете, - холодно проговорила Адер. - Натравив друг на друга двух главных своих врагов, ил Торнья выйдет победителем.
        - С ил Торньей мы встретимся в свой срок, - сказал Лехав. - Этот город не так беззащитен, как вы думаете.
        Адер опять вспомнила парные патрули в переулках, кроличьи ходы улочек и развалин. Как бы аннурские легионы не нашли здесь свой конец, особенно если горожане поддержат Сынов Пламени. Чтобы добраться до них, ил Торнье пришлось бы стереть город с лица земли, а для узурпатора уничтожение аннурских городов - безумие. Три столетия, с тех пор как Териал Коротышка осаждал Моир, аннурские императоры не воевали с собственным народом, а Териал плохо кончил.
        - У меня есть войско, - сказал Лехав. - Я накапливаю оружие и доспехи. Я занял укрепленную позицию и обладаю тактическим и стратегическим опытом обороны. А у вас что?.. Платье да слезливая история об убийстве одного тирана другим. Вы просите, а дать взамен вам нечего. Вы - высокородная попрошайка, и не более того.
        - У меня есть глаза, - улыбнулась Адер.
        - Я сильно сомневаюсь в божественном происхождении ваших глаз, - ответил Лехав.
        - Очень жаль. В этой игре участвуют три игрока: моя семья, ваша церковь и кенаранг. У каждого есть последователи. Если завтра вы пошлете меня на костер, ил Торнья сплетет историю о вашем коварстве. Он во всех подробностях, в самом праведном гневе живописует мое похищение и убийство. Миллионы верноподданных аннурцев, которые могли бы встать на вашу сторону, поддержат его. Возможно, вы удержите Олон, но, если попытаетесь выйти за его пределы, вас захлестнет море врагов. На каждую пройденную милю найдутся люди, готовые подрезать поджилки вашим коням и сжечь собственные поля, чтобы оставить вас без провианта. Они станут перекапывать перед вами дороги и угонять ваш скот. - Адер покачала головой. - Ил Торнье и легионов не понадобится. А значит, вам придется остаться здесь и сидеть с кучкой сторонников на этом обветшалом островке, пока голод или кенаранг с вами не покончит.
        - Да, мрачноватая сказка, - нахмурился Лехав. - И как вы предлагаете это предотвратить?
        - Я дам вам легитимность. Пока я на вашей стороне, ил Торнья не сумеет заклеймить вас как изменников. Приверженцы Интарры и верноподданные империи дружно встанут за нас. И тогда не Сыны Пламени, а кенаранг окажется в ловушке за стенами собственного города.
        - Верноподданные империи… - произнес солдат, не скрывая презрения.
        Адер пристально взглянула на него:
        - Мой отец был умелым правителем и справедливым человеком. На каждого недовольного жреца в его царствование находились полсотни крестьян и торговцев, знати и солдат, благодарных за мир и процветание. За что вы так ненавидите Аннур?
        Воин молча рассматривал ее через стол. Адер заставила себя сидеть спокойно и отвечать ему ровным взглядом, хотя теперь, когда все было сказано, все слова выплеснуты, их место заполнял страх, и она поймала себя на том, что отчаянно комкает ткань своей юбки. С трудом разжав пальцы, она принялась разглаживать материю - снова и снова проводила ладонью по складкам.
        - Я вырос в квартале, - заговорил наконец Лехав, - недалеко от того места, где вас встретил. Отца не знал и матери почти не помню: мне было шесть лет, когда ее унесла оспа, а я три года в одиночку растил младшего брата, пока кто-то не ткнул ему шилом в глаз и не сбросил тело в канал.
        Адер открыла рот, но слов не нашла. Солдат махнул ей, приказывая молчать.
        - Дети в квартале быстро учатся убивать, красть, подставлять зад насильникам и прятаться, - ровным тоном продолжал он. - Если хочешь выжить, учись всем четырем искусствам. И даже все четыре не помогут, если не соображаешь, когда что применить. Мой брат умел украсть и спрятаться, умел отдаться и умел сбежать, но где-то допустил ошибку. Я так и не узнал какую, но где-то он промахнулся: украл, когда надо было убить, или убил, когда следовало отдаться. Это к тому, что мы в квартале маловато видели справедливости вашего отца. Мне повезло. Я был сильнее и сметливее многих, но главное - был удачлив. Вступил в легион и решил, что наконец выкарабкался из дерьма. Кормежка три раза в день, дармовая одежда, красивое блестящее копье и дело, за которое стоит драться. Я бился этим копьем за это дело по всей Пояснице, я шесть лет убивал в джунглях дикарей - еще более нищих, чем наш квартал.
        Лехав равнодушно пожал плечами, но слова опровергли жест.
        - Я хорошо служил, продвигался вверх, получил под командование целый легион. - Он покачал головой. - Я без жалости убивал мужчин и женщин. Они там звери. Хуже зверей. Волк тебя убьет и сожрет мясо с костей, а дикари из джунглей? Те сдирают с человека кожу по полоске зараз, выдирают по одному зубы, пока ты захлебываешься собственной кровью. Их надо убивать. Я и убивал. А вот когда мы принялись жечь деревни, когда стали насаживать на копья детей… - Он замолчал, уставившись в пустоту.
        - Тогда ты все бросил.
        - Тогда я нашел дело почище, - закончил он, не сводя с нее взгляда.
        Адер долго всматривалась в его лицо, силясь облечь в слова свои мысли.
        - Свет Интарры ярок, - заговорила она наконец, - но живем мы здесь, на земле, в грязи.
        - Это не значит, что не надо тянуться к ее пламени.
        - Но в этом мире огонь не горит без дров. И всякое пламя оставляет золу, - сказала Адер тихо и покачала головой. - Я не богиня, но я принцесса Аннура, а Аннур существует. Он есть. У меня на руках кровь, но в отличие от богини, которой мы оба служим, я могу делать ими настоящее дело. Я могу держать меч или скипетр. Я могу помочь людям, настоящим людям, здесь и сейчас, но не справлюсь без Сынов.
        Лехав долго смотрел на нее, потом обернулся к свече. Черта на ней уже заплыла воском, и холодный сквозняк колебал огонек.
        - Хорошо, - наконец произнес он.
        Адер протяжно судорожно вздохнула:
        - Хорошо.
        Он снова повернулся к ней:
        - Я сумею спасти вас, но ваши люди, те эдолийцы… Они убили одиннадцать Сынов.
        - Нет! - Краткий миг облегчения оборвался. - Они всего лишь пытались мне помочь. Выполняли свой долг, как и клялись.
        Лехав угрюмо усмехнулся:
        - Все мы в чем-то клялись. Они убили моих людей. Чтобы мои люди мне верили… чтобы мои люди верили нам, их должно сжечь.
        В горле у Адер будто камень встал.
        - Они хорошие люди, - выдавила она.
        - Вы сами сказали, - помедлив, отозвался Лехав. - Огня без золы не бывает.
        19
        «Я знаю выход».
        В долгом темном однообразии заключения Каден повторял в уме эти слова, вслушивался в них, как в прорезавшую тишину мелодичную ноту, вглядывался, как в проблеск света среди бесконечного мрака. Он снова и снова возвращался к сама-ан, к идеально запечатленной картине последних мгновений в камере Тристе, когда кшештрим, поймав его взгляд, одними губами выговорил эти три слова.
        «Я знаю выход».
        Слова обескураживали, ужасали скрывающейся в них надеждой, сводили с ума непонятностью. Когда ишшин, захлопнув за ним дверь, повернули ключ в замке, Каден выждал тысячу ударов сердца, прежде чем подняться и ощупью обследовать грубые каменные стены своей тюрьмы. Его горящие глаза дарили совсем мало света, позволяя, если не делать порывистых движений, не натыкаться на стены, и в этом свете он до последнего камешка изучил крохотную клетушку. Узнал он немного. Стены сырые. Деревянная дверь на ощупь кажется толстой. Маленькая, не больше ладони, дыра в углу ведет в неизмеримую темноту под полом.
        Скудное утешение, но других камера не давала, и, когда затих гулкий стук сапог, Каден начал сознавать, как рисковал, встав на защиту Тристе. Как рисковал и как много проиграл. Паника на бархатных лапках бродила в сознании, и поначалу он едва сдерживался, чтобы всем телом не биться о дверь, не кричать в темную пустоту. Вместо этого он, как мог, определил середину комнаты, сел, скрестив ноги, на каменный пол и закрыл глаза. Темноту мира он заменил своей внутренней темнотой, пустоту камеры - великой пустотой. Когда он наконец вышел из ваниате, страх остался, но сделался маленьким и далеким, словно дымок костра в огромном молчаливом небе.
        Он вновь методично исследовал свою камеру, перетрогал каждый камень, испытал отхожую дыру, попробовал дотянуться до невидимого потолка. Дверь он оставил напоследок в надежде найти в ней то, в чем отказали камни. Толстые доски были перехвачены стальными или железными скобами, пальцы нащупали щербины на холодном металле. В самом низу он обнаружил щель с ладонь шириной - может быть, для подачи пищи. Нашел и замочную скважину, куда не пролезал даже палец, - на средней высоте. Он задавил вспыхнувшую было надежду вскрыть замок и вырваться на свободу. Не было инструментов - ему не оставили ничего, кроме одежды, - а если бы и были, он ничего не понимал в замках и в побегах.
        Только исчерпав все прочие возможности, он прибег к речи.
        - Эй, - позвал он немногим громче шепота.
        Даже этого хватило, чтобы разбить хрупкую скорлупу ваниате.
        - Тристе? Ты здесь? - Он выждал. - Киль?
        Темнота вернула ему звук собственного голоса, но ответа он не услышал. Попробовал еще раз, все громче и громче повторяя призыв, и наконец взревел, колотя кулаками по равнодушной стали дверной скобы. Когда Каден сдался, темнота снова обступила его, тисками сжала камеру.
        Еду принесли через день - или через два. Он точно не знал, нечем было измерить время, отделить один промозглый невидимый день от другого. В тишине прогремели по камню сапоги, под дверь просунули деревянный поднос, стук каблуков удалился, и вновь стало тихо. Кадена тошнило и мутило, однако он заставил себя поесть.
        После каждой трапезы он возвращался на середину комнаты и опустошал сознание, входя в ваниате. Раз больше нечем было заняться, он мог хотя бы продолжать упражнения. Он десятки раз входил и выходил из транса, потом сменил позу - вытянулся планкой, упершись в пол носками и ладонями, и снова потянулся в пустоту. Она не давалась, но он удерживал положение тела, пока не задрожали плечи и не свело мышцы живота, пока не подогнулись руки, уронив его лицом в пол. Несколько вздохов он пролежал неподвижно, потом, так и не шевельнувшись, поймал транс. Поймал, и отпустил, и снова поднялся в планку. Каден попытался отыскать себе место вне трясущегося тела.
        Каждый раз, когда открывалась щель под дверью, он заговаривал с человеком в коридоре и каждый раз безуспешно. Где-то за пределами Мертвого Сердца вращалось колесо мира, плескались в берегах моря, пробивались сквозь почву зеленые ростки; люди боролись, смеялись, умирали, а камера Кадена, как тронный зал Пустого Бога, оставалась прибежищем тщеты, мрака и молчания.
        Потом пришел Тан.
        Ему предшествовал скрежет замка, тусклый свет фонаря, который отвыкшим глазам Кадена показался дырой в пустоте. Дырой или пожаром. Когда зрение вернулось, он разглядел перед собой своего умиала, сменившего хламиду хин на войлок, кожу и тюлений мех ишшин.
        - Долго? - заржавевшим голосом спросил Каден.
        - Довольно долго, - ответил Тан. - Раньше я не мог.
        - Что там?
        Тан покачал головой:
        - Дурь. Дурь и фанатизм.
        Каден оглянулся на закрывшуюся дверь:
        - Ты один?
        - В коридоре три стражника. Я уговорил их не входить. Сказал, что со мной наедине ты будешь уступчивей.
        - Уступчивей! - Каден проглотил горький смешок.
        - Матол хочет использовать тебя против Тристе, - пояснил Тан. - Хочет подослать к ней одного и послушать, что она тебе скажет.
        - Где она сейчас? Цела?
        - Жива, - ответил Тан так, словно это было одно и то же. - После того допроса ишшин перевели ее сюда, дают время оправиться, прежде чем начать по новой. С тех пор прошло пять дней.
        - Мне она скажет не больше, чем сказала им, - безнадежно покачал головой Каден.
        Монах отрывисто кивнул:
        - Согласен. Но я не собираюсь делать за Матола его работу.
        Оглянувшись через плечо, Тан поманил Кадена в глубину тесной камеры и зашептал совсем тихо, будто кожа зашуршала о камень:
        - Напрасно мы пришли в Сердце. О заговоре против твоего рода ишшин ничего не знают. И ничего не узнали о Тристе. Их путь никуда не ведет, между тем империя шатается.
        - Ты что-то узнал об империи? - встрепенулся Каден. - О моем брате?
        - О Валине ничего, но возвратившиеся через кента ишшин сообщили, что пропала твоя сестра.
        - Пропала?
        Кадена вдруг замутило.
        - Возможно, убита. Или в плену. Ишшин не знают, да, кажется, и знать не хотят.
        - А ты? - спросил Каден. Его после долгого заключения в беспросветной тьме пьянил внезапный наплыв света и новостей. - Я думал, ты равнодушен к политике.
        - Так и есть, - ответил Тан. - Но это больше чем политика. Кшештрим нанесли удар в сердце Аннура. Причины мне неведомы, но одно ясно: они хотят воспользоваться хаосом и беспорядками, а я не дам им такого преимущества. Тебе надо возвращаться в Аннур. Занять свое место на Нетесаном троне.
        В Кадене расцвела надежда, но он в тот же миг растоптал ее цветок, указав на склизкие каменные стены, на тяжелую дверь:
        - Ишшин держатся другого мнения.
        - Меня теперь не волнует мнение ишшин, - отрезал Тан. - Это уже не тот орден, который я покинул более десяти лет назад.
        - Значит… мы сейчас уходим?
        - Ты плохо слушал, - покачал головой Тан. - За дверью - трое. Мне они доверяют немногим больше, чем тебе. Уйдешь, когда не будут стеречь.
        - Как?
        Монах вытащил из-под дублета старый заржавленный ключ, а следом - короткий нож с клинком не длиннее пальца. Не оружие, разве что голову рыбе отсечь, но острый на вид.
        - Где ты взял ключ?
        - Ты, видно, забыл, как долго я здесь прожил, прежде чем уйти в горы, - ответил Тан.
        - Понятно. - Каден ровно дышал, умеряя всколыхнувшееся волнение. - Ты уходишь, я беру ключ.
        - Дослушай, - оборвал его Тан, - потом говори.
        Он молча, неподвижно дождался кивка Кадена. И протянул к нему руку:
        - Нащупай пульс.
        Каден в недоумении взял старого монаха за запястье, быстро отыскал жилку и почувствовал ровное биение крови. Пульс был медленнее, чем у него, и он был ровный, точно капель с потолка его камеры, будто держался одного тихого ритма не первый месяц, а то и год.
        - Соразмерь свой, - приказал Тан.
        Каден снова кивнул и, закрыв глаза, замедлил свое сердцебиение, подгоняя удары под медлительное биение сердца умиала.
        - Готово, - сказал он.
        - Сумеешь удержать? - впившись в него глазами, спросил Тан.
        Каден задумался. Хин учили его управлять пульсом и дыханием. Ему едва исполнилось одиннадцать, когда он двое суток подсчитывал каждый удар сердца. Но всему есть пределы.
        - Только если не придется бежать.
        - Бежать не придется, если все пройдет по плану.
        - А что за план?
        - После восьмидесяти шести тысяч ударов открой свою камеру ключом.
        - Восемьдесят шесть тысяч?
        - Сутки. За дверью сразу окажешься в маленькой нише. Дождись стражника, выйди из ниши и убей его.
        Сердце Кадена отбило два частых удара, прежде чем он усилием воли вернул его к прежнему ритму.
        - Как?
        - Как коз убивал, - ответил Тан. - Перережешь горло.
        Страх и смятение рвали в клочья спокойствие Кадена.
        - Ишшин - воины, - заметил он.
        - Ишшин уверены, что ты заперт, безоружен и беспомощен. Они знают, что я опасен, и ко мне приставили дополнительную охрану. А ты… - Он покачал головой. - Тебя они не боятся.
        - Что дальше? - спросил Каден, отгоняя образ крепко зажатого в руке ножа и раскрывающейся под острием теплой плоти.
        - Тебе приносит пищу тот же стражник, что охраняет эту часть тюрьмы. С его смертью путь будет свободен. Выжди еще четыре тысячи ударов сердца и иди.
        - Куда идти?
        Тан ножом полоснул себя по предплечью, оставил тонкий кровавый след. В свете фонаря порез казался черной полоской тени. Обмакнув в кровь палец, монах начертил на шершавом камне карту. Каден следил за возникающими на стене разветвлениями коридоров и лестниц.
        - Здесь твоя камера. - Тан указал на клетку в конце длинного прямого коридора, затем ткнул в квадрат куда больше. - А здесь гавань.
        - Гавань? - удивился Каден.
        - Ишшин нуждаются в снабжении, и не все можно доставить через кента. Здесь есть подземная гавань, выбитая морем. Ты пойдешь туда.
        - Разве ее не охраняют?
        - В устье охраняют, - ответил Тан, - но они не ожидают побега. Ты заберешься на судно, причаленное к каменному молу, спрячешься среди бочек и будешь ждать меня. С отливом судно уйдет, и мы с ним.
        - А труп? - спросил Каден, ощущая, как вспотели ладони. - Труп стражника, которого мне придется убить?
        - Смена караула не совпадает с приливами и отливами, - объяснил Тан. - Когда его придут сменить, мы уже будем в море. Сейчас у причала нет других судов для погони.
        Каден нахмурился. Слишком много возможностей споткнуться: прокрасться по коридорам Мертвого Сердца, отыскать тайную гавань, забраться на корабль, скрываться от всех глаз, пока крепость не останется далеко позади…
        - А кента? - спросил он. - Почему не уйти через кента?
        - Не будь глупцом. Грот с кента ишшин охраняют, как никакой другой. - Он кивнул на кровавую карту. - Запечатлел?
        Минуту Каден вглядывался в линии и изгибы, в квадратики и ответвления, затем кивнул. Тан основанием ладони стер чертеж, оставив на камне лишь красноватое пятно. Закончив, он отдал Кадену ключ и нож.
        - А зачем выжидать? - спросил Каден. - Почему, убив стражника, не двинуться сразу в гавань?
        - Чтобы смена караула наверху успела занять посты. Жизнь ишшин расписана по минутам. Выждав четыре тысячи ударов, ты, по всей вероятности, застанешь верхние помещения пустыми.
        Каден обдумал сказанное:
        - Не слышу большой уверенности.
        - Уверенности и нет. Если кого-нибудь встретишь, опусти голову, спрячь глаза.
        - А Тристе где? Как нам ее вытащить?
        - Никак.
        Каден медленно вздохнул:
        - Они ее убьют.
        - По всей вероятности.
        - Мы могли бы увезти ее с собой. Где двое, там и трое.
        - Нет, - покачал головой Тан. - Риск слишком велик. Уже из того, что видел, ты должен был понять: девушка не то, чем кажется, а видел ты не более десятой части. Она опасна и непредсказуема.
        - Но мы ведь еще можем что-то от нее узнать, - резко возразил Каден. - О кшештрим, о заговоре.
        - Уйми сердце! - прорычал Тан. - Все решает точный расчет времени.
        Каден проверил свой пульс, чуть задержал удары и только потом прошипел:
        - Она что-то знает.
        - Знает, - согласился Тан, - но нам не скажет. Матол жестко на нее давил, жестче, чем стал бы я на его месте. Она для нас бесполезна.
        Монах покачал головой. Каден хотел возразить, но Тан поднял руку:
        - Если ты выдержишь сроки, коридоры должны быть пусты, но, как ты сам заметил, «должны» не значит «будут». Один, в ишшинском наряде, ты, может, и проскользнешь. Если потащишь за собой Тристе, тебя заметят сразу. Риск слишком велик, а награда ничтожна.
        Он не дал Кадену времени поспорить - развернулся, открыл дверь и шагнул в коридор.
        - Ты считаешь? - спросил он, не оборачиваясь.
        Каден вслушался в медленный перестук у себя в груди.
        - Начал, - ответил он.
        - Не сбейся. Второго шанса не будет.

* * *
        Это была не ошибка. Ошибки происходят от неведения или небрежности, от неумения или просчета. Ошибки - это сбои мышления. Здесь было другое, много хуже.
        «Больше похоже на полное безумие», - думал Каден, нащупывая путь по коридорам и выставив перед собой нож так, словно грозил им нескончаемой тьме.
        Он заставил себя молча и неподвижно отсидеть посреди камеры десять тысяч ударов сердца, прежде чем начать движение. Ключ, как и обещал Тан, повернулся в замке, хотя от скрежета волосы у Кадена встали дыбом. Смутный свет собственных глаз обрисовал ему стены и мелкую лужицу на полу. Двигался он медленно и осторожно, но чем больше стремился к тишине, тем больше шумов ловил вокруг. По коридорам метались сквозняки, ветер шуршал по неровностям камня. Со всех сторон разом доносился звон капель. За этой капелью или из-под нее слышался гул, похожий на шум волн или прилива, но этот звук был так тих, что мог быть и порождением его фантазии.
        Все двери в коридоре были окованы железом, одни запреты, другие приоткрыты, но все одинаковы: дерево и железо, дерево и железо.
        «Уведите его вниз! - прорычал Матол. - Заприте рядом с кшештрим».
        Значит, и Киль где-то в этом же бесконечном коридоре. Киль знает выход. Пусть желание спасти Тристе сумасшествие или глупость, но из всех миллионов аннурцев она одна была здесь, в Мертвом Сердце, и только ей он мог помочь. Конечно, Тан прав, девушка опасна, но Кадена она выручила, и плохим был бы он правителем, если бы начал свое правление, бросив ее у ишшин на бесконечные пытки. Если Киль здесь, если он знает другой выход, может быть, сумеет вывести и Тристе.
        Через сотню шагов Кадену попалась дверь, непохожая на другие. Обычную раму выбили из проема, перехваченное железными полосами дерево заменили стальной плитой, висевшей на петлях толщиной с запястье Кадена. Запирали плиту пять широких стальных засовов, вставленные в металлические скобы, - такие удержали бы разъяренного быка. На металле виднелись длинные потеки, морская соль разъела поверхность, покрыла ее хлопьями ржавчины, и с виду дверь готова была рассыпаться, но, нажав на нее ладонью, Каден ощутил прочность камня. Каден не мог судить о толщине плиты, но, как видно, ржавчина не проникла вглубь.
        Медленно выдохнув, он переключил внимание с коридора на собственный разум. В нем засел страх, колючий и цепкий, как шип горного куста в новом балахоне, но Каден не сумел понять, боится он ишшин, которые могут появиться в любую минуту, и Матола или того, кто ждет за дверью. Он принялся работать с эмоцией, освобождаясь от нее с каждым выдохом. Выслушать пленника он должен в ясном уме. Надо успокоиться.
        «Вот пол, - говорил он себе, ощущая босыми подошвами холодные скользкие камни. - Вот свет моих глаз».
        В будущем таилась угроза, но он жил не в будущем.
        «Вот ставень, - сказал он себе, сдвигая металлическую заслонку на зарешеченном оконце в стальной двери. - Вот окно в темноту».
        Сквозь открывшуюся щель он уловил шорох ткани о ткань, потом влажный нездоровый кашель. Звуки приближались.
        - Еще один гость?
        Сначала Каден услышал голос - тот же четкий выговор, запомнившийся ему по встрече с Килем несколько дней назад. Потом в щели появилось темное от грязи лицо, глаза на нем сощурились, встретив в полной темноте слабый свет радужек Кадена. Киль скользнул по нему взглядом, осмотрел коридор за его плечом:
        - Где Рампури и Экхард?
        - Я один, - ответил Каден.
        - Хорошо, - помедлив, пробормотал Киль. - Ты понял. Ты мне поверил.
        - Нет, - перебил Каден. - Я тебе не верю.
        Киль помолчал.
        - Однако ты здесь.
        - Потому что меня учили прежде увидеть, потом судить. Выслушать.
        В звуке, вырвавшемся у пленника, Каден не сразу распознал смешок.
        - Приятно убедиться, что хин так тверды в учении. Что, Шьял Нин все еще настоятель?
        - Шьял Нин…
        Каден осекся. Кшештрим ему нужен, у них общий враг, но не стоит забывать, что Киль опасен. Каден пришел искать ответы, а не терять время на байки о далеком прошлом.
        - Ты знаешь выход? - спросил он.
        Киль кивнул.
        - Как? Где?
        Кшештрим медленно покачал головой:
        - Ты проявил бы великодушие, открыв дверь.
        - Я здесь не для того, чтобы расточать великодушие.
        - Тогда тебе, пожалуй, вовсе здесь не место, - сказал пленник. - Малкенианы, которых я знавал в прошлом, понимали цену великодушия. Доверия. Взаимопомощи.
        Каден уставился на него:
        - Какие Малкенианы?
        Он заставил сердце выдерживать ровный ритм, легкие - сжиматься и расправляться в глубоком размеренном дыхании.
        - Например, твой отец.
        - Тан предупреждал, что ты лжец, - мотнул головой Каден.
        Киль вздернул бровь:
        - Рампури Тан, как и все фанатики, видит мир искаженным. У тебя нет никаких причин меня подозревать.
        - Есть причины, - огрызнулся Каден. - Я побывал в Ассаре, в приюте, где детские кости валяются, как сухие ветки.
        - Ах, Ассар, - протяжно выдохнул Киль. - Огромная ошибка.
        - Ошибка? - повторил Каден. - Вы перебили сотни детей, целый город - и ты называешь это ошибкой?
        - Меня там не было, - ответил Киль, - но да, я называю это ошибкой. А ты бы как назвал?
        Каден поискал слова:
        - Резней! Чудовищным злодеянием!
        - Злодеянием…
        Кшештрим словно пробовал звуки на вкус.
        - Кажется, ты - неудача Шьял Нина и его монахов. Не полная… - он развел руками, - коль скоро ты прошел кента и попал сюда.
        Только кивнув, Каден спохватился, что попался на крючок. Пока он не кивнул, Киль не мог знать, откуда он прибыл. Злость уколола его шипом синики.
        - Ты сказал, что знал моего отца, - проговорил он, пытаясь вывести разговор на более надежную почву.
        Кшештрим кивнул:
        - Мы были… Не друзьями, но чем-то вроде.
        - Докажи!
        Киль подумал.
        - Это сложно. Ты с детства жил у хин.
        - Я хорошо его помню, - заявил Каден, возмутившись вдруг, что это подобие человека намекает, будто знает Санлитуна лучше его самого.
        - Ну ладно, - кивнул Киль. - Помнишь его любимую фразу об управлении империей? «Сильнейший правитель тот, кто меньше всех действует».
        Каден десятки раз слышал от отца эти или похожие слова, но, поразмыслив, мотнул головой:
        - Это доказывает лишь то, что ты бывал в Рассветном дворце. Или знал кого-то, кто бывал.
        Киль искоса взглянул на него:
        - Справедливо. А как насчет позиции, которую он всегда оставлял на доске ко в своем кабинете, когда не играл? «Крепость дурака».
        Перед мысленным взором Кадена появилась доска с фишками.
        - Он оставлял эту позицию, - пояснил Киль, - чтобы напомнить себе о слабости, вырастающей на сознании своей силы; напомнить, что самоуверенность несет в себе зерно гибели.
        - Этого я никогда от него не слышал, - сказал Каден.
        - Ты много чего не слышал, - ответил Киль. - Тебя отослали лет десяти, не более.
        - Это тоже ничего не доказывает: ни что он тебя знал, ни что доверял тебе.
        Пленник долго молчал, устремив взгляд сквозь прутья решетки в ту жизнь, которой Каден не видел и не понимал. Наконец глаза его снова остановились на Кадене, и уголки губ тронула улыбка.
        - У тебя метка в виде полумесяца на внутренней стороне правого бедра.
        Каден едва удержался, чтобы не коснуться темной родинки:
        - Откуда ты знаешь?
        - Я присутствовал при твоем рождении. Ты вырвался из чресел матери с немалой бодростью, но долго молчал - не кричал, не плакал, только смотрел на мир своими горящими глазами. - Он покачал головой, вспоминая. - Повитухи всполошились, что ты не выживешь, но твой отец их успокоил: «Дитя понимает, что за дорога перед ним лежит, и заранее упражняется в безмолвии». А со временем ты стал плакать, как все людские дети.
        Каден онемел. Он не слышал ничего подобного ни от родителей, ни от сестры. И уж конечно, хин такого не рассказывали. Проверить правдивость слов он не мог, но да, метка-полумесяц на бедре была. Была, сколько он себя помнил.
        - Зачем ты присутствовал при родах?
        - Я историк, - объяснил Киль. - Это мое дело, ради него я существую. Оно и свело меня впервые с твоим отцом.
        Каден пытался осмыслить его слова. Все, что он слышал о кшештрим, сводилось к войнам и убийствам, да еще смутно упоминалось об их городах.
        - Ты был историком? - переспросил он. - Кшештримским историком?
        Киль покивал:
        - Ваш язык неточен, но, полагаю, ты назвал бы это «Историк с большой буквы». Я составлял хроники вековых войн моего народа с неббарим, а потом войн с вашим родом. Я видел царствование атмани - их блестящее начало и трагический конец. И видел века правления твоей династии.
        Каден долго смотрел на него, прежде чем ответить:
        - И этого мало. При моем рождении, должно быть, присутствовало с десяток человек.
        - Восемь, - поправил Киль.
        - И любой из них мог проговориться о родинке на моем бедре.
        Пленник тихо покачал головой:
        - Что-то тебе придется принять на веру, Каден. Ишшин эту способность утратили. Ты должен был уже понять, как они не похожи на воспитавших тебя монахов. Они нашли иной путь в пустоту, и этот путь их сломил. Конечно, его показали им мы - ненамеренно, когда здесь еще была тюрьма, когда мы еще испытывали твой род. Мы показали им, как это делается, но они отточили технику.
        Каден припомнил рассказ Транта: людям выжигали глаза, отрубали пальцы, рвали зубы в ужасной холодной темноте ради достижения их извращенной версии ваниате. И сюда он затащил Тристе! С ледяным ужасом он думал об этом, между тем как в далеком уголке его сознания продолжался отсчет ударов сердца, счет темного времени.
        - Через твой выход можно вытащить Тристе? - спросил Каден.
        Киль, помедлив, кивнул:
        - Если сумеешь ее освободить. И меня.
        Глубоко вздохнув, Каден принялся наводить порядок в мыслях под пристальным взглядом замолчавшего Киля.
        - Как мне вас освободить? - спросил он наконец.
        - Ключ у стражника. Для начала убей его.
        20
        С юга наползала тяжелая туча, темнила небо над озером, туманила горизонт. От нее удирали несколько озерных лодчонок с противовесами - мчались, наполнив ветром горящие последними лучами паруса. Должно быть, рыбаки пытались вернуться в порт до дождя. Тщетно пытались. Ливень нагонял одного за другим.
        Адер наблюдала все это с крыши полуразрушенного здания, бывшего гордого дворца, в погребе которого Лехав расположил свой штаб. Она стояла под ярким солнцем, глядя на наступающий стеной шторм, на чернеющие волны и взбаламученные темные воды. Утреннее солнце так грело лицо и плечи, что ей казалось, будто она разглядывает картину бури, будто свирепость ветра передана умелыми мазками и искусно вычерченной перспективой. Однако все это приближалось и приближалось, а потом вдруг накрыло ее, и тяжелые, как монеты, капли заколотили по голове, по плечам, по шиферу крыши. Воздух набряк влагой. Сукно клочковатых туч затмило солнце.
        Одежда промокла, волосы липли к щекам, но ей легче было вынести бурю, чем ждать внутри. Адер смотрела, как копья молний, разветвляясь перевернутыми деревьями, бьют по волнам, и в сотый раз пыталась найти выход. Платье сковало тело. Ее колотила дрожь. Если и был способ избежать намеченного убийства, она его не видела.
        «А если они виновны? - в который раз спрашивала она себя, двигаясь по той же накатанной колее. - Что, если они в союзе с ил Торньей?»
        Слова - слова, которые она твердила всю ночь, как обрывки молитв, - не убеждали. В животе тошно сосало, и она отвернулась от мятущейся тьмы бури к неподвижной, пустой темноте помещения.
        Ее эдолийцев держали здесь же, только их Сыны Пламени сковали и заперли в глубоком подземелье. Два дня Адер не давали с ними поговорить. Она возмущалась, но под яростью и негодованием ощущала ужасную правду: она приняла запрет с облегчением. Пока эдолийцы отрезаны от нее, она не увидит в их глазах отражения своей лжи, ей не придется рассказывать им о цене, уплаченной ею за союз с Сынами Пламени. Не придется рассказывать, что расплатилась она их жизнями. Но в конечном счете она стала жертвой собственного упрямства. Этим утром Лехав разрешил ей встретиться со своими людьми. Как же ей было тошно!
        Командир Сынов Пламени встретил ее на заливаемом дождем балконе и поманил под крышу.
        - Пора, - сказал он вошедшей девушке. - Ивар проводит вас в их камеру.
        Она немо кивнула.
        Лехав окинул ее задумчивым взглядом:
        - Маленький совет.
        Адер опять неуверенно кивнула. Ее била дрожь, под ногами собралась натекшая с платья вода.
        - Чем меньше вы скажете, тем будет легче для всех.
        - Я обязана им…
        - Что? - Он шевельнул бровью. - Объяснить?
        - Да.
        - Человеку многое можно объяснить. Только не его смерть.

* * *
        Каждого эдолийца сковали цепью, какой хватило бы для молодого бычка, обмотали лодыжки, запястья, шею и притянули ко вбитым в камень железным кольцам. Судя по виду, оба не спали и не меняли одежды со дня ее побега. Длинные дорожные плащи, прежде такие светлые, побурели от грязи и пыли. Недели трудного пути съели мякоть с костей, оставив запавшие щеки и утонувшие в глазницах глаза. Золотистая грива Бирча потемнела и свалялась, а Фултон, должно быть, потерял двадцать фунтов веса. В камере воняло тухлятиной. В нижнем углу стояла лужица - грунтовых вод или мочи.
        Бирч заморгал на свет и извернулся в цепях, чтобы лучше видеть.
        И даже сумел неловко поклониться.
        - Госпожа, - проскрежетал он слабым голосом, - желтое вам к лицу. В тон глазам.
        Весь страх, все смятение, скопившиеся в ней за дни мучительного пути, разом подступили к горлу. Она беспомощно застыла перед захлопнувшейся за спиной дверью, уставившись на людей, охранявших ее с малолетства, и ужасаясь тому, что сделал с ними Лехав.
        «Нет, - угрюмо поправил ее внутренний голос, - ты это с ними сделала».
        Какую бы роль ни сыграли Сыны Пламени, в Олон этих двоих привела Адер. Слезы на ее щеках смешались с дождевой водой.
        - Госпожа, - произнес Фултон, но сразу зашелся рвущим грудь кашлем, сотрясавшим все тело.
        Когда приступ миновал, он сплюнул на пол - мокротой или кровью, она не разобрала при свете фонаря.
        - Простите, моя госпожа, - снова заговорил он, - но, во имя светлой Интарры, что происходит?
        Она надеялась, она даже молилась, хотя никогда не питала пристрастия к молитвам, чтобы эти двое оказались сообщниками ил Торньи; изменников куда как проще послать на костер. Но лицом к лицу с ними эта мысль казалась смехотворной глупостью. Они служат не кенарангу. Они - ее люди. Ее охрана. И в душе она сознавала это, еще когда бежала от них с площади у пруда.
        - Вы тут ни при чем, - почти шепотом выдавила она, безнадежно покачав головой.
        - О чем вы, госпожа? - насторожился Фултон. - Вам грозит опасность?
        И тогда из нее выплеснулось все: измена ил Торньи, собственное бегство от этого ужаса, необходимость союза с Сынами Пламени. За рассказом она подсела к ним, беспомощно теребила цепи, силясь устроить пленников поудобнее.
        - Надо было сказать нам, - протянул Фултон, дослушав.
        - Знаю. - Адер осела на пол, ноги ее не держали. - Знаю. Но я никому не верила.
        - Впрочем, - слегка шевельнул бровью Бирч, - мне всегда хотелось побывать в Олоне летом.
        - Что теперь? - спросил Фултон.
        Адер задрожала. Правда словно ржавый кинжал, но она обязана им правдой.
        - Лехав… он же Амередад… Он хочет вашей смерти. В качестве мести за Сынов, убитых вами при попытке меня спасти.
        Фултон поджал губы, но промолчал.
        - По мне, для истинно верующего прям-таки вопиющее негостеприимство, - заметил Бирч.
        Шутил, как всегда, только шутка вышла слабой, словно разъеденной ржой.
        - Я пыталась его смягчить, но он не уступил, - быстро заговорила Адер в надежде заглушить голосом вину и стыд. - Его люди, Сыны Пламени и прочие, хотят бросить вас в костер, и он не станет им отказывать.
        Она замолчала. Слова были бесполезны. Хуже, чем бесполезны, - оскорбительны.
        - Без Сынов я ничего не добьюсь. Ил Торнья выйдет победителем. Даже если я откажу Лехаву…
        - Нет, - как камень, уронил Фултон, - вы ему не откажете.
        - Будь я проклят… - Бирч отвел глаза.
        - Для того мы и живем, Алин, - обратился к товарищу старший охранник.
        Адер никогда не слышала, чтобы он называл Бирча по имени. Она его даже не знала.
        - Наши жизни отданы принцессе. Неизвестно, что сделают с ней эти фанатики, если она откажется.
        - Неизвестно, что они с ней сделают, если она согласится, - возразил Бирч. - Мертвые, мы не сумеем ей помочь.
        - Риски должна оценивать принцесса. Наше дело - служить.
        - Я думал, служить - значит сражаться, - вскипел Бирч, но его возмущения хватило ненадолго: в голосе послышалось смирение.
        - Иногда, Алин, служить - значит умереть, - кивнул ему Фултон.
        Взгляд эдолийца горел ярче радужки Интарры. Можно было еще спорить, пытаться их спасти, но Адер уже сознавала, что спорить не станет. Еще не договорив, еще рассуждая о споре с Лехавом, она понимала, что Фултон откажется от ее жертвы, что его долг перевесит ее чувство вины, что ее предложение легковеснее воздуха. Она наблюдала за происходящим словно издалека, как за черной тучей близящейся бури. Она предвидела все, кроме той мучительной бездны презрения к себе, что разверзлась в ней, разъедая внутренности, и никогда, никогда не затянется.

* * *
        Зрелище Негасимого Колодца лишь на миг отвлекло Адер от предстоящей казни.
        В последние дни пути она каждую ночь видела рассекающую горизонт колонну света - бледного, как сияние тысячи лун, поглощавшего булавочные проколы звезд по сторонам. Шестнадцать столетий Негасимый Колодец служил маяком для паствы и предостережением для неверующих - этот непреходящий символ святости Олона был источником веры и целью аннурских паломников, благодаря которому они среди десятков других выбрали этот ветшающий город.
        Вопреки своим пламенным глазам и легенде о божественном происхождении династии, Адер была скептиком. Слишком легко объявить себя избранником богов и слишком трудно опровергнуть подобные претензии. Высшим промыслом можно назвать все, что угодно: падение воробья, внезапное наводнение, раннее или запоздалое цветение дерева. Легенды были слишком древними, а свидетельства слишком скудными.
        И все же она не могла не признать, что Негасимый Колодец - не воробей. Из вполне реальной ямы в десяток шагов шириной бил свет такой яркий, что прямой взгляд на него ослеплял неосторожного. Отрицать подобное невозможно. Даже камни вокруг склонялись перед неопровержимым фактом, просев округлым кратером, словно сама земля тянулась поближе к этому потрясающему сиянию. Адер рассказывали о верующих, бросавшихся в Колодец в надежде слиться с провозвестницей веры. Рассказывали и другое: как мужчин и женщин сбрасывали в палящий провал в наказание за ересь.
        Едва войдя за ограждающую стену, от которой до Колодца оставалось еще три десятка шагов, Адер зажмурилась и заслонилась рукой от сияющей колонны. Спохватившись, что такой жест может возмутить собравшуюся толпу, она медленно опустила руку, выпрямила спину и подняла голову, заставив себя смотреть прямо на свет. Рядом с этим невыносимым сиянием молнии над озером показались бы слабыми и тусклыми.
        Если верить легенде, этот пылающий днем и ночью светоч тысячу лет питался благочестием первой пророчицы Интарры. В чем-то легенды различались, но все сходились в главном. Когда девственница по имени Мааяла вошла в город - в то время столицу независимого Креша, - Одам Слепой повелел схватить ее за распространение новой веры. Короли Креша, и не в последнюю очередь Одам, поклонялись Акьету - так они звали бога войны, - между тем Мааяла отстаивала главенство богини света, на улицах и в домах доказывая, что свет очагов, звезд и солнца - один свет и исходит он от Интарры. Она утверждала, что свет Интарры оживляет все людские души, согревает кровь и тела. По словам Мааялы, люди напрасно боятся смерти, ведь тело, распадаясь, высвобождает скрытую в нем божественную частицу, позволяя ей слиться с великим светом земли и небес. Мааяла освобождала крешанцев от воинского долга, объявляла, что каждый, даже слабый и увечный, пока тело его сохраняет тепло, несет в себе божественную искру. Нет нужды воевать. В сражении нет героизма.
        Одам объявил ее лгуньей, еретичкой и самозванкой. Он велел выволочь ее на крепостной плац, привязать к столбу и, в издевку над ее неколебимой верностью свету, приказал сжечь.
        В преданиях остались его слова: «Если богиня света ее любит, пусть богиня света ее и примет».
        И Интарра приняла ее.
        Мааяла горела - сперва костер едва тлел, захлебываясь в дыму, потом разошелся. Ее плоть обратилась в пламя, и пламя это светило все ярче: алое, потом желтое и, наконец, чистейшей белизны. Пламя поглотило дрова и столб, а Мааяла все стояла, светясь ярче полуденного солнца - так ярко, что Одаму и его воинам пришлось отвести глаза. А отведя глаза, они увидели, что раскалились и камни плаца, засветились красным, желтым, белым светом, загорелись, расплавились и земля вокруг Мааялы Немеркнущей просела, словно она проплавила землю, создав своим жаром и светом Негасимый Колодец.
        Так погибла крепость Одама и, согласно хроникам, чуть не погиб он сам. Король едва успел выскочить в потайную калитку, когда стены завалились внутрь, оплыли растопленным маслом. Камень целый месяц хранил жар, а когда остыл, любопытные опасливо заглянули за круг оплавленных валунов и увидели исходивший из Колодца столб света. Одам, каясь в совершенном грехе, подошел к самому краю ямы и глядел на свет, пока не ослеп.
        «Плохо служили мне глаза, - сказал он, вернувшись. - Без них я наконец прозрел».
        Адер завидовала и слепоте, и прозрению древнего короля. Сквозь струи ливня она различала лишь силуэты, но и того хватало, чтобы понять, что пространство вокруг Колодца заполнено до отказа. Ближе всех стояли Сыны Пламени, но верующие Олона напирали на их ряды. Их лица пугающе сияли, а дождь размывал разинутые рты и жадные глаза в провалы кошмарных масок, обращенных к ней в ожидании обещанного возмездия. Правосудие здесь ужасающе походило на жертвоприношение.
        Фултон с Бирчем были скованы по рукам, но могли идти. За их спинами стояли по стойке смирно дюжина мрачных Сынов Пламени с длинными копьями. Расчищенная от людей полоса вела от пленников прямо к Негасимому Колодцу.
        - Когда зазвучит марш, - обратился к эдолийцам Лехав, - советую не стоять на месте. Вас так или иначе скормят огню. Умирать лучше без копья в боку.
        - Мы пойдем сами, - ответил Фултон, смерив командующего взглядом из провалов глазниц. - Нас не придется погонять, как свиней.
        Лехав пожал плечами:
        - Легко храбриться издали. У самого Колодца вы вряд ли будете так ретивы.
        - Под таким ливнем? - усмехнулся Бирч.
        Он, казалось, оставил позади гнев и сопротивление, вернув себе обычную беззаботность.
        - Да я сам прыгну в вашу дыру, поцелуй ее Кент, лишь бы обсушиться.
        Толпа зашевелилась; те, что похрабрее, бросали в пелену дождя оскорбительные выкрики. Над головой прогремел гром, заглушил голоса, зато вспышка высветила искаженные яростью лица.
        - Пора, - махнул рукой Лехав.
        - Давайте кончать, - мрачно согласился Фултон. - Я устал слушать, как блеют твои бараны.
        «Давайте кончать». Как будто речь шла о скучной дворцовой церемонии, а не о его жизни. Адер кивнула, заставляя себя держаться, заставляя себя смотреть прямо сквозь пелену дождя.
        - Постойте. - Она повысила голос, чтобы ее услышали за шумом струй. - Простите меня.
        Слова были не просто бесполезны, хуже того - они, как вытертый до дыр плащ, прикрывали ее ужас.
        - Сделайте кое-что для меня, - попросил Фултон.
        Адер закивала с жалкой готовностью. Даже на таком расстоянии она ощущала жар Колодца. От ее платья, волос, рук валил пар. Толпа затянула нечто вроде воинственного гимна.
        - Все что угодно, - выговорила она.
        - Победите, - мрачно уронил он.
        - Присоединяюсь, - сказал Бирч.
        Адер проглотила всхлип. Хотела ответить, но перехватило горло.
        «Милая Интарра, - молила она, - прости меня, прости меня, прости».
        Фултон два или три мгновения смотрел на нее, пока Бирч не толкнул его локтем.
        - Идем, старина, - позвал он; его лицо блестело от дождя и пота. - Тебе здесь еще не надоело?
        «Прости меня, Интарра. Прости меня».
        А потом люди, которые охраняли двери ее покоев с самого ее детства, которые шли рядом с ней при каждом выходе из дворца, которые стояли за ее креслом на торжественных обедах, которые приносили ей суп, когда она болела, и выслушивали ее жалобы на братьев и на родителей, - двое людей, которых она, пожалуй, знала, как никого на свете, двинулись к пламени. Презирая жар Колодца и лютую злобу зевак, они высоко держали голову и не дрогнули, даже когда из толпы полетели камни и куски навоза.
        «Прости меня, Интарра», - молилась Адер, но не Интарра задумала и исполнила это жалкое представление, и, когда двое солдат шагнули к своей могиле, не Интарра с такой страшной силой сдавила ей грудь. Доброе дело - молиться богине, но у Адер были руки и голос, и вдруг она услышала свой крик, метнулась к Сынам Пламени. Она неуклюже выхватила копье у стоявшего ближе всех солдата - длинное мокрое древко чуть не вывернулось из ее пальцев.
        - Нет! - взвыла она, бросаясь по расчищенной полосе следом за эдолийцами.
        Глупо, более чем глупо. Своих людей она не спасет, а открытый протест может довести до огня и ее саму, но ей вдруг стало все равно. Пусть это поганое, жалкое чудо Колодца погубит и ее, лишь бы не соучаствовать в убийстве тех, кто так долго о ней заботился.
        «Теперь все на тебе, Каден, - мрачно твердила она, размахивая над головой блестящим наконечником. - Все на тебе, Валин. А что до тебя, Интарра, жалкая сука, да пошла ты!»
        И тут, словно услышав, Интарра ответила.
        Слепящая вспышка. Полная темнота. Гул миллионов поющих и орущих глоток. Адер мгновенно лишилась тела. Не стало дождя. Не стало толпы. Не стало ни сознания, ни воли. Пропало все, кроме одинокого голоса Фултона, или уже не Фултона, а глубже, громче, полнее, шире - шире неба, выше звезд - голоса женщины, но женщины небывало огромной, огромной, как само творение, пропевшей один короткий, непререкаемый приказ:
        «Победи!»
        21
        Восемь.
        Или девять. Валин сбился со счета, сколько раз в этой бесконечной скачке на запад они с Пирр и крылом пытались бежать.
        Ноль из восьми попыток.
        Или из девяти.
        При последнем побеге, выпутываясь из ремней, Валин вывихнул левое плечо, Пирр задушила поясом двух ургулов, а остальное крыло сумело угнать шесть лошадей. Балендина Валин отказывался принимать в расчет, но связанный лич лежал рядом с остальными и, когда дошло до боя, умудрился зубами разорвать глотку одной ксаабе, а вторую запинал ногами до полусмерти. Что послужило Валину напоминанием - если он еще нуждался в напоминании, - что, даже опоенный зельем и умирающий от голода, лич так же опасен, как любой из них. Хотя и это ничего не меняло.
        Каждый день подтягивались новые ургулы. Их набралось уже несколько тысяч. Даже если бы кеттрал сумели прорваться сквозь густую орду - а им этого не удалось, - бежать пришлось бы в голую степь. Безрадостное положение дел, а попытки сопротивляться приносили им только синяки на лицах и ссадины на ребрах, но выбор был - сражаться или умереть, и Валин, даже трезво оценивая шансы, не собирался бараном брести на бойню. После провала девятой попытки побега он тут же стал обдумывать десятую.
        Однако у Хуутсуу на уме было иное. Подъехав, женщина оглядела избитых пленников, гаркнула какие-то приказы, после чего пленных разделили: каждого уволок за собой один из таабе или одна из ксаабе. Узлы перевязали заново, дополнительно стянули локти и колени, так что нельзя было ни шагнуть, ни потянуться. С этой минуты по плечам и бедрам Валина растекалось онемение, сменявшееся острой болью. А когда надо было опростаться, приходилось упрашивать своего таабе стащить штаны.
        Потянулись дни, проходящие в мучении и терпении: не вскрикнуть, когда безымянный тюремщик будит тебя пинком в предрассветном сумраке, не морщиться, когда тебя перекидывают через конскую спину, а тугие узы врезаются в окровавленные запястья и стертые лодыжки. Дрожать под ледяным дождем или потеть под беспощадным солнцем, пока тряская побежка коня отдается в ребрах и во всем нутре, выпячивать подбородок и прикусывать язык, когда хлещут кнутом по спине и плечам, не замечать сверлящей желудок голодной боли… А ведь днем было еще ничего. Ночами, скрученный по рукам и ногам, привязанный к столбу, он дрожал на холодной жесткой земле, глядя, как лижут небо лагерные костры, и вслушиваясь в странные переливы песен.
        У Валина был свой костер и своя песня. В нем пылала ярость, он подбрасывал в нее дрова клятв и надежд, стыда и решимости, раскалял ее жаром, опаляющим даже в самые холодные ночи. И напев был простой: «Не сдавайся. Держись, сукин сын. Не сдавайся!» Однажды утром он сумел сломать своему надзирателю нос, в другой раз откусил основательный кусок пальца, но, связанный, не сумел воспользоваться этими маленькими победами, а каждый такой бунт оканчивался тем, что он сжимался в комок под сыпавшимися градом пинками и ударами. Борьба была бессмысленной, но ничего другого ему не оставалось, и он продолжал бороться, высматривая, как просветы во мгле, малейшие возможности показать зубы.
        Ургулы продвигались вперед с поразительной скоростью, грохотали на запад от первого света до полной темноты, останавливаясь лишь сменить лошадей - мучительные минуты, когда Валина, развязав, сбрасывали на землю и, не дав размять члены, взваливали на новую лошадь и снова привязывали. Он пытался вести счет дням. Не менее десяти он провел вместе с крылом, и вдвое больше прошло с тех пор, как их разлучили. Он понятия не имел, куда они скачут, но степь вскоре должна была кончиться.
        Изредка - когда они поднимались на холм или ехали вдоль гребня - он мог охватить взглядом всю орду ургулов. И каждый раз это зрелище било его как кулаком в лицо. Наставники в Гнезде описывали племена в полсотни-сотню человек - в сущности, большие семьи, близко не лежавшие к этому полчищу. Наверняка десятки, если не сотни тысяч, и табуны, растянувшиеся по степи, сколько видел глаз. Они не строились ни колоннами, ни воинскими порядками; сплошная масса коней и всадников затягивала холмы, как складчатое одеяло. Шатров больше не разбивали - слишком спешили, - и в иные ночи, когда открывался вид на черные холмы, Валину чудилось, что он плывет по ночному морю, что не костры, а звезды отражаются в ледяной воде и что он, связанный по рукам и ногам, вот-вот уйдет на глубину, утонет.
        Он пытался оценить численность, пересчитывая костры и лошадей, но сбивался. Все равно, даже привязанный к конской спине, даже не видя перед собой ничего, кроме комьев земли, потных боков и развевающихся хвостов, он явственно слышал гром - грохот громче и грознее грома; сама земля содрогалась под ногами ургульского полчища. Пришло в движение не одно тааму, не племя, а целый народ.
        Старик Флек на Островах уверял, что ургулы при желании способны покрывать за день пятьдесят миль. Валин никогда ему не верил, но теперь начинал понимать, как это удавалось. Всадники ели в седле, мочились с коня, а при нужде в седле и спали, перехватив колени грубой привязью, и светло-русые космы развевались за ними. Валину доводилось видеть, как ксаабе и таабе помоложе и лошадей меняли, прыгая из седла в седло, словно прикосновение земли могло их осквернить. Раз он заметил на северной равнине огромное стадо бизонов. Крайние из них повернули к табуну благородные тяжелые головы, и с сотню всадников откололись от войска, поскакали, занося копья и оглашая утро пронзительными воплями. Остальные, не сбиваясь с аллюра, грохотали по степи на запад.
        Он уже решил, что конца этому не будет, когда все прекратилось. Только что он, старясь забыть о тряске, обдумывал новый план побега, а вот уже конь замедляет ход и переходит на шаг. Приподняв голову, Валин разглядел, что они подъехали к краю огромного стойбища, где апи стояли густо, как деревья в лесу. Его таабе под уздцы повел лошадь между шатрами, то и дело задерживаясь, чтобы перекинуться словечком, поболтать или расспросить встречных ургулов. Люди кидали любопытные взгляды на связанного пленника, и не раз Валина тыкали в ребра тупыми концами копий.
        Когда они наконец встали, его, как всегда бесцеремонно, свалили наземь, перерезав путы. Руки и ноги ничего не чувствовали, суставы болели, хоть кричи, но он медленно поднялся на колени, а потом и на ноги. И опешил, подняв голову.
        На протянувшихся во все стороны холмах ургулы, перекликаясь, стреноживали лошадей, сгружали жерди и шкуры для апи. Это что-то новое. Валин, сплюнув сгусток крови, присел и снова встал, пытаясь вернуть чувствительность омертвелым ногам. Он ждал, что приставленный к нему таабе ударит его в живот или собьет с ног презрительным пинком. Вместо этого парень ухватил пленника за волосы и поволок сквозь гущу людей и коней. Валин переставлял ноги, чтоб не упасть, вглядывался сквозь дымку боли и изнеможения, силясь разобраться в происходящем. Он неделями дожидался перемен, нового шанса - и вот дождался.
        Посреди разворачивающегося лагеря таабе наконец швырнул его на землю, крякнул, пнул напоследок в голову и, не оборачиваясь, зашагал прочь. С усилием поднявшись на колени, Валин увидел опирающуюся на длинное копье Хуутсуу. Та, склонив голову к плечу, обратила к пленнику голубые глаза и улыбнулась медленной змеиной улыбкой.
        - Жив еще, - отметила она.
        Валин молча кивнул.
        Она плавным движением опустила копье, направив наконечник ему под ложечку. Небрежным движением уколола в ребра, в плечо, в живот и в пах, каждым уколом пуская кровь и нагоняя темноту в глазах.
        - Мы тебя закалили, - сказала она. - Квина будет доволен.
        - Да дерись конем твой Квина, - устало ответил Валин. - Где мое крыло?
        - Их тоже закалили.
        Валин подумывал перехватить зависшее перед грудью копье, дернуть женщину на себя и связанными руками ухватить за горло. Хуутсуу была проворна - он запомнил это по первой дождливой ночи, - но Валин быстрее. Вернее, был быстрее, пока не провел месяц притороченным к конской спине. А сейчас, как знать? На ногах он удержался, но колени дрожали, и пальцы, когда попробовал сжать кулаки, оказались слабыми и бесчувственными. А брюхо словно из грязи вылепили. Слабость и беспомощность бесили его - несколько недель пустили на ветер годы тренировок, - но от этого не умалялись. Пока что он выжил. Какой смысл нарываться теперь на копье? Кроме того, Хуутсуу сказала, что его людей закалили. Закалили не значит убили.
        - Где они? - требовательно спросил он.
        Она кивнула ему за плечо, и, обернувшись, Валин увидел Гвенну, которую молодая ксаабе подталкивала в спину клинком ножа. И тут он улыбнулся - казалось, впервые за долгие годы. Гвенна была грязна, избита. Оба глаза заплыли, затянутые багрово-бурыми синяками, на щеке запеклась кровь. Избита, но в сознании. И в состоянии ходить. Еще шире Валин улыбнулся, бросив взгляд на сопровождавшую ее ксаабе. На щеке у молодой ургулки багровел след зубов, над глазом еще не затянулся порез, а в зрачках стояло бешенство. Оказавшись рядом с Валином, она обухом ножа врезала пленнице по голове, потом подсекла ноги. Падая, Гвенна извернулась и сама вскинула ноги, но ксаабе легко отскочила, плюнула ей в лицо и что-то злобно прорычала, обращаясь к Хуутсуу.
        - Убью ургульскую сучку, - процедила, перекатываясь на живот, Гвенна и стала подниматься на колени. - Убью и съем.
        - Вижу, ты уже надкусила, - заметил Валин.
        Хуутсуу, усмехнувшись, взмахом руки отпустила юную стражницу.
        - Дерьмово ты выглядишь, - хмуро разглядывая Валина, проговорила Гвенна.
        - Да и ты не принцесса. Остальных видела?
        Остальные, как выяснилось, пребывали в том же состоянии: избиты, измучены, но живы. Приставленные к пленникам ургулы выводили из сутолоки одного за другим. Талал смотрелся почти неплохо - да и понятно, он меньше всех был склонен злить стражников. А вот сторож Лейта намотал тому на шею сыромятный ремень, оставивший на горле багровые рубцы. Но пилот, несмотря на раны, свирепо ухмылялся.
        - Моего нареченного зовут Амаару, - сообщил он, указывая на стиснувшего челюсти ургула (юнец замахнулся, но Лейт уклонился от удара). - Он мне говорил, что на гордом языке его народа имя значит «конская жопа», а сам он весьма гостеприимный хозяин.
        Анник приволокли в натянутом на голову холщовом мешке, красноречиво говорившем об оказанном девушкой сопротивлении. Но больше всех, как видно, донимала ургулов Пирр. Ее привели последней, с руками, привязанными к бокам так туго, что шевельнуть она могла разве что кончиками пальцев. И сторожил ее не один, а четверо: двое мужчин, две женщины, и все старше приставленных к Валину и его кеттрал. Четверо ургулов со всех сторон угрожали ей обнаженными кинжалами.
        - Ладно, - подняв брови, обратился к женщине Лейт. - Хоть и обидно, но признаю твою победу.
        - Чем ты такое заслужила? - спросил, указывая на воинов, Валин.
        Она попыталась пожать плечами, но веревки не позволили.
        - Отправила к богу пару наших новых друзей.
        - Это к которому богу? - осведомился Валин. - Квиной я сыт по горло.
        - Ананшаэль теперь тоже сыт, - отозвалась Пирр с посуровевшим лицом.
        - Пятерых, - вмешалась в разговор Хуутсуу, выказывая нечто весьма похожее на восхищение. - Троих таабе, двух ксаабе. Она убила пятерых.
        - У тебя, я вижу, еще полно, - заметил Лейт, кивнув на кишащих кругом ургулов.
        - И все же на чем-то надо остановиться, - ответила, разглядывая Пирр, Хуутсуу. - Эта женщина начинает мне нравиться.
        - Ты еще и с половиной моих талантов не познакомилась, - кокетливо вздернув бровь, заявила Присягнувшая Черепу. - Со своими… мальчуганами ты даром время теряешь.
        Хуутсуу расхохоталась густым полнозвучным смехом:
        - Возьми я тебя в свой апи, обратно уже не выйду.
        - А ты меня свяжи, - предложила Пирр.
        - Ты уже не раз доказала, что веревки от тебя не спасают.
        - Хватит языки чесать, - перебил их Валин.
        Чувство вины сверлило ему кости - вины за то, что не уберег крыло от плена, не сумел устроить побег, а тут Хуутсуу с Пирр любезничают, перехихикиваются, как разомлевшие на солнышке торговки с Нижнего рынка. Присягнувшая Черепу, при всем своем тонком воспитании, была не лучше диких ургулов. Те и другие - кровожадные убийцы.
        - Пирр, дай мне сказать, - оборвал он женщин. - Почему мы встали? Где мы?
        Пирр взглядом извинилась за него перед Хуутсуу:
        - Валин иногда забывает, что я не вхожу в его крыло. Он очень серьезный командир.
        - Зато я помню, что ты не из крыла, - встряла Гвенна, - и, если сама не замолчишь, я тебя заткну.
        Хуутсуу оценила взглядом небрежную усмешку Пирр и откровенное бешенство в глазах Гвенны. И, покачав головой, подытожила:
        - Это вряд ли.
        Валин не успел ничего сказать, потому что двое ургулов, растолкав толпу, выволокли к ним Балендина. Лич не сопротивлялся, даже когда они швырнули его к ногам Хуутсуу, однако Валин заметил, как опасливо, едва ли не с ужасом, поглядывали на него таабе.
        - Ах, Валин, - приподнявшись на четвереньки, заговорил лич, - как пусты были мои вечера без твоей игривой болтовни!
        Слова звучали легкомысленно, но пахло от Балендина усталостью и настороженностью.
        - Рад, что ургулы тебя не убили, - ответил ему Валин.
        Балендин поднял бровь:
        - Решил сотрудничать?
        - Ничего подобного. Просто я хочу сам тебя зарезать.
        - Легко сказать, только вроде как ничего острого у тебя под рукой нет.
        - А ты подожди, - сказал Валин. - Подожди.
        Хуутсуу покачала головой:
        - Вот как разговаривают у вас, культурных?
        Валин обернулся к женщине.
        - Где мы? - повторил он. - Что у вас здесь?
        Ургулка окинула стойбище взглядом, словно сама не знала ответа. Тысячи костров коптили небо. Пахло горящим навозом, подгорелым мясом, конским и человеческим пометом, взрытой землей и мокрыми шкурами. Тысячи голосов сливались в ушах. Столько народу разом он не видал много лет, с тех пор как покинул Аннур.
        Он снова повернулся к ургулке:
        - Что вы задумали?
        - Это пусть объяснит Длинный Кулак, - ответила она. - Он вас заждался.
        - Кто, во имя доброго Хала, этот Длинный Кулак?
        Хуутсуу помолчала, словно не знала простого ответа.
        - Жрец. Шаман. Тот, кто нас объединил, - наконец ответила она.
        - А от меня что ему нужно?
        - Ему любопытны кеттрал, Присягнувшая Черепу и ты, Валин уй-Малкениан. Нечасто к нам заглядывают сыновья аннурских императоров. Длинный Кулак хочет на вас посмотреть.
        22
        Адер проснулась на комковатой постели в стылой комнате. Решила сначала, что еще ночь, потом поняла, что темнота - от грозового неба. Кто-то, видно, затянул оконный проем промасленной тканью, но ветер сорвал два угла, и они теперь яростно бились о подоконник, а дождь при каждом порыве ветра брызгал на пол.
        Комната была ей незнакома. Она пошарила в памяти и наткнулась на большой ослепительный пробел. Последнее, что запомнилось: прибытие к олонскому мосту и паломники за спиной, но и эта картинка была смутной и расплывчатой, больше походила на виденное во сне, чем на прожитое. Мысли являлись медлительно и неохотно, а при попытке вспомнить, что случилось после моста, как она попала в эту темную каменную клетушку, слышался только голос, эхо оглушительного напева.
        «Победи!»
        Сердце билось ровно, словно в большой теплой ладони.
        Ее пробрала дрожь. Адер потянула на себя тонкое колючее одеяло и поняла, что спала голой. Встревожившись, хотела сесть, но снова повалилась на тюфяк, как марионетка, которую кто-то тихо и почти ласково дергал за все нити сразу.
        - Вашу одежду пришлось срезать, - прозвучал рядом сухой и почти равнодушный голос.
        Повернув голову, Адер увидела мужчину - смуглого, коротко остриженного - на деревянном стуле в темном углу.
        «Лехав, - лениво подумала она. - Его зовут Лехав».
        - Все обгорело, кое-где прикипело к коже.
        Да, кожа горела - яркое, чистое и не такое уж неприятное ощущение.
        - Что… - Она сбилась, подняла и уронила руку.
        - Молния, - объяснил Лехав. - У Негасимого Колодца.
        Колодец… Нахлынули воспоминания: лица, свет, нескончаемый дождь. Оттягивающее руку холодное длинное копье. Почему горел Колодец? Что она там делала?
        - Вам повезло, - заметил Лехав. - На Пояснице я видел, как молния поразила трех моих солдат, от которой в бурю стало светло как днем. Видел за тридцать шагов. Вот они стоят на пригорке, а вот… - Он уставился в окно застывшим взглядом. - Обгорели дочерна, все трое. Наземь они упали уже мертвыми. Я хотел их поднять, отнести в лагерь… Кожа слезала от прикосновений.
        Молния. Приподняв одеяло, Адер осмотрела свое тело. Чувствовала она себя так, будто свалилась с большой высоты, а может, еще не свалилась, еще падает или как раз ударилась оземь, - страшный толчок потряс все тело. Огненное кружево на коже. Пылающие красные линии, тонкие, как волос, и изящные, как витой узор, следовали изгибам тела - филигранное несмываемое клеймо молнии. Эти линии выглядели швами и ощущались швами, словно под кожей не осталось ничего, кроме рвущегося наружу жара.
        Адер уронила одеяло, когда в сознание вплыли слова Лехава. Образ его погибших солдат вытянул из памяти обрывки собственных воспоминаний. Какая трагическая история. Она задумалась, как он совладал с чувством вины, потом сообразила, что он ни в чем не виноват. Молния ударила с неба. Лехав не мог ее остановить. Он не убивал своих солдат. Почему же она плачет? Она не служила в гарнизонах Поясницы. Она не видела, как ее люди…
        И тут память ударила, как кнутом, боль вырвала у нее крик.
        Лехав мгновенно оставил свое место, сел рядом, тронул лоб прохладной сухой ладонью, пощупал пульс.
        - Что такое? - встревоженно спросил он, откинув одеяло в поисках источника боли.
        Адер онемела. Не было слов, чтобы объяснить ему, что болит не тело.
        - Фултон, - выговорила она наконец, за ужасным воспоминанием не замечая ощупывающих ее рук Лехава. - Бирч. Что с ними? Они?..
        Она не сумела договорить.
        Лехав молча поглядел ей в глаза, затем, как видно убедившись, что смерть ей не грозит, снова натянул одеяло до плеч. Но на прежнее место не вернулся, а встал у окна, всматриваясь в бурю и не замечая порывов дождя.
        - Что с ними? - пожав плечами, повторил он. - Это смотря у кого спрашивать.
        - Они живы? - Адер посмотрела на него в упор.
        Слова давались с болью, словно рвущие внутренности зазубренные крючья, вытягивающие за собой клочки розовой плоти.
        - Оба, - кивнул он. - Молния отбросила их обоих и еще с десяток человек, но эти двое отлетели далеко от Колодца. Их немного оглушило, но они целы.
        - И вы не потребовали… продолжения? Не довели казнь до конца?
        Лехав хмуро молчал, затем наконец сказал:
        - Я не раз видел молнии. На Пояснице, на севере. Эта… - Он покачал головой. - Эта была другой. Ярче. Острее. Какая-то неестественная.
        Адер молча смотрела на него.
        - И люди стали шептаться. Назвали явление Молнией Интарры. Удар не причинил вам вреда, и эти линии на коже… - Лехав опять покачал головой. - Впервые вижу, чтобы молния оставила такой след.
        Адер не сразу, но поняла.
        - Чудо, - выдохнула она.
        - Так сказали люди, - ответил он. - Не я.
        Воин снова пожал плечами, но, когда отвернулся от окна, в его взгляде появилось что-то новое, непонятное.
        - Я упрям, но не глуп, - проговорил он, помедлив. - Неподходящее было время, чтобы бросать еретиков в Колодец.
        - Они не еретики, - возразила Адер, упиваясь облегчением, как вином, одновременно сладким и тошнотворным.
        - Возможно.
        Адер подняла голову. Кожа еще горела, но силы возвращались к ней.
        - Где они? - спросила девушка.
        Лехав фыркнул:
        - Я не убил ваших друзей, но это не значит, что позволил им разгуливать на свободе. Они живы. Здоровы. Вы это хотели услышать? Поздравляю.
        Последнее слово резануло ее стыдом. Она ничего не сделала для спасения эдолийцев - во всяком случае, ничего не сумела сделать. Их спасла молния. Молния и удача. Кожа горела, и Адер, выпростав руку из-под одеяла, стала рассматривать багровый узор. Остроту и яркость чувств вызвал, может быть, зародившийся в душе страх.
        - Они живы, - пробормотала она.
        По ее лицу текли слезы.
        - Обычно, когда твои люди выживают, это радует, - склонив голову набок, заметил Лехав. - Но бывает иначе.
        Адер уставилась на него.
        - Как вы с этим справляетесь? - едва ли не шепотом спросила она.
        - С чем?
        - Как принимаете решения? Кому жить, кому умирать. Вы вели за собой людей - раньше легионеров, теперь Сынов Пламени. Иногда вели на смерть. Как вы, командир, принимаете решения?
        В глазах Лехава отразилась буря.
        - О смерти не думаешь. Решаешь, как необходимо поступить, подбираешь самых подходящих людей и их посылаешь. Смерть - это дело Ананшаэля.
        Адер смотрела в глаза солдата.
        - А точно необходимо? - спросила она. - Вы никогда не думаете, правда ли необходимо так поступить?
        Он прямо ответил на ее взгляд:
        - Каждый раз.

* * *
        Второй раз Адер проснулась ночью: буря перешла в тихий перестук дождя, кто-то зажег лампу у ее кровати, а Лехав исчез. Она полежала, ощущая на коже горящее кружево: яркая боль иглой света проникала в плоть разума. Теперь она вспомнила все.
        - Свет доброй Интарры, - выдохнула Адер.
        - Всего полдня прожила пророчицей, поцелуй тебя Кент, а уже бормочешь, как святоша.
        Натянув повыше одеяло, Адер вскинула голову. У изголовья кровати сидела в кресле Нира и нетерпеливо похлопывала по уложенной поперек коленей палке. Адер, уронив одеяло, свесила ноги на пол, и только тогда до нее дошло, что в дальнем углу стоит, разглядывая отшелушившуюся штукатурку, Оши. Она поспешно укуталась снова.
        - Что вы здесь делаете? Как вошли?
        В ответ на резкий тон Нира подняла бровь:
        - У тебя всего три охранника, детка. Двое еще на ногах не стоят после того, как чуть не угодили в огненный Колодец и нахлебались молнии, а третий после твоего представления смотрит на тебя другими глазами. - Она повела косматой бровью. - Ты хоть знаешь, что орут тупицы на улицах? Как тебя называют? Вторая пророчица Интарры, вон оно как!
        Адер схватилась за голову. Яростный чистый огонь угас, его сменила пульсирующая боль. Утонувшая было в бессильной слабости вина перед Фултоном и Бирчем теперь накрыла ее свинцовым плащом. Сейчас ей было не до Ниры с ее вопросами, но куда денешься?
        - Что тебе надо? - спросила она.
        - Хотела поглазеть на пророчицу во всей ее огненной шкуре и славе. Чего только в жизни не насмотрелась, а пророков не видела.
        - Я не пророчица, - покачала головой Адер. - Просто мне повезло.
        Казалось бы, разумный ответ, но в словах ей почудилось что-то неправильное. Неблагодарность. Непочтительность.
        - Я молилась, и богиня вняла моим молитвам.
        - Ты передо мной благочестивую кретинку не разыгрывай, девочка.
        - Ничего я не разыгрываю, - тихо ответила Адер. - Фултон с Бирчем остались живы благодаря той молнии. Молнии Интарры.
        - А в Ромсдальских горах попадаются черные сосны - тоже молнией ударило. Полагаешь, богиня имеет что-то против высоких деревьев?
        Втянув в себя воздух, Адер медленно выдохнула. Ей нечего было возразить - в первую очередь потому, что месяц назад она и сама могла бы пошутить в том же духе. Молнии то и дело бьют по голым вершинам, по океанским просторам, опаляют одинокие дубы и большей частью попадают туда, где молиться вовсе некому. Глупо кидаться в ноги богине из-за обычной молнии. Закрыв глаза, Адер почувствовала, как глубокое, прохладное облегчение наполняет сердце, как благодарность с током крови растекается по жилам. Молнией она могла бы пренебречь, но ответ на ее отчаянную мольбу…
        - Интарра явилась, - сказала она, сама сознавая нелепость своего упрямства. - Явилась. Она была там.
        Бросив на нее пронзительный взгляд, Нира пожала плечами:
        - Ну, меня она разочаровала. Должно быть, все богоявления в общем одинаковы. - Старуха, опираясь на клюку, встала из кресла. - Удачи в правлении империей, детка. Пошли, Оши, мартышка безмозглая.
        - Вы уходите? - заморгала Адер.
        Нира кивнула:
        - Этот твой… Амередад, Лехав… не тот, кто нам нужен. Я и не особо рассчитывала, но кое-что сходилось. Нам не впервой впустую тащиться за четверть континента. И этот раз последним не будет. Оши! - прикрикнула она, тыча клюкой в дверь. - Госпоже нашей принцессе-пророчице-министру пора приступать к великим и благородным деяниям.
        Старик оторвался от созерцания побелки, взглянул на Адер так, словно впервые ее видел, и равнодушно отвернулся.
        - Не уходите! - выпалила Адер. - Пойдемте с нами на север!
        Нира насупилась:
        - Во имя корявого сучка Мешкента, чего ради?
        - Ты мне нужна, - дивясь собственным словам, выговорила Адер и тут же поняла, что сказала правду. - Мне нужны твои советы.
        - Сдается мне, советчиков тебе хватит с избытком.
        Адер мотнула головой:
        - Нет. Лехав будет меня использовать, но он мне не доверяет. Фултон с Бирчем станут меня защищать, а разговаривать не станут… - Она замолчала, потупилась. - Я теперь возглавляю армию, Нира. Развязываю гражданскую войну против, может быть, лучшего в аннурской истории полководца, а что делать, понятия не имею.
        Нира поджала губы:
        - Прости, девочка, но тут я тебе не помощница. Ты, может, забыла… - она понизила голос, - но, когда у власти были мы, мы с Оши, дела обернулись не лучшим образом. К тому же твои легкие шаги направит сама Интарра.
        - В этот раз она меня спасла, но это не значит, что и дальше будет спасать. - Адер уже откровенно упрашивала и не стеснялась этого. - Мне нужен кто-то понимающий, что такое власть, испытавший ее.
        Нира, покосившись на брата, покачала головой:
        - Нет, у меня свое дело есть.
        - Да! - ухватилась за подсказку Адер. - Ты шла сюда в поисках своего кшештрим. А почему? Ты сама сказала: он всегда в гуще важных событий. А сейчас все вращается вокруг Рассветного дворца. И ты давно призналась, что тебе туда не попасть.
        - Это, - старуха скептически оглядела облупленные стены, - не больно-то похоже на Рассветный дворец.
        - Я пойду на Аннур, - пропустив насмешку мимо ушей, настаивала Адер. - Я должна уничтожить ил Торнью и отвоевать Нетесаный трон.
        - Сколько мне помнится, на том булыжнике положено сидеть твоему братцу.
        - Я не знаю, где сейчас Каден, и не могу его дожидаться, - отчеканила Адер. - Никто не будет его ждать. Останься со мной, и увидишь того, кто ведет большую игру с империей. Если твой кшештрим там, мы его найдем.
        Нира, сощурившись, прищелкнула зубами:
        - И тогда мою голову, голову советницы, кенаранг насадит на шест рядом с твоей.
        - Порой приходится рискнуть, чтобы добиться желаемого.
        Нира ответила ей коротким смешком - словно ветка хрустнула.
        - Похоже, больше всех рискуешь ты, девочка. Пристала к двум самым ненавистным в этом прогнившем мире людям. - Она снова хихикнула. - К двум личам! К двум безумным личам.
        Бросив взгляд на Оши, Адер понизила голос:
        - Безумен из вас только один.
        - Скажем, полтора, - ощерила Нира в улыбке пожелтелые зубы.
        23
        Валин впервые видел человека такого роста. Длинный Кулак, жрец и шаман, единственный из множества честолюбивых и воинственных вождей сумевший объединить ургульские племена, был по меньшей мере двумя дюймами выше Долговязого Джэка с Островов и на голову выше самого Валина. Но если большинство рослых людей склонны двигаться разболтанными, неуклюжими рывками, то Длинный Кулак держался с ленивой кошачьей грацией, словно сворачивал и разворачивал кольца, и видно было, как легко и мягко его разум обуздывает жилы.
        Стульев Валин здесь еще не видел. Вождь восседал на подобии салазок - обтянутой буйволовой кожей деревянной раме, всеми четырьмя концами опирающейся на голые спины ургула и ургулки, которые стояли на четвереньках, почти уткнувшись лицом в грязь. На первый взгляд положение казалось неустойчивым, и, только заметив кровь на светлых спинах, Валин понял, что выступающие жерди держатся вонзившимися в кожу стальными зазубринами. Шаман был не из легких, и крючья, должно быть, причиняли мучительную боль, но тела людей застыли в неподвижности. Их поникших лиц Валин не видел.
        Длинный Кулак носильщиков не замечал, как не замечают под собой каменного уступа или деревянного табурета. Он тихо, неслышно для Валина, внушал что-то пожилым воинам, указывал пальцем на раскинувшийся перед ним лагерь и угрожающе размеренным тоном выражал свое неудовольствие. Только после того, как воины рысью бросились выполнять указание, вождь обратил взгляд к Валину. У него были глаза хищного зверя - блекло-голубые, глубокие и терпеливые, как небо. Почувствовав, как его измерили и взвесили, Валин постарался ответить Длинному Кулаку столь же оценивающим взглядом.
        В этот холодный день вождь был одет в кожаную накидку без рукавов. На его шее висели десятки ожерелий - нанизанных на кожаные шнурки костяных подвесок. При каждом движении костяшки раскачивались и клацали друг от друга. Длинные светлые волосы он не связал на затылке, как простые ургульские воины, а свободно распустил по лопаткам. Неподходящая прическа для боя, но, как видно, Длинный Кулак в бой вступать не собирался. Он кивнул - не в знак приветствия, а выражая удовольствие - и обнажил в улыбке ровный ряд белых зубов с заточенными верхними клыками.
        - Так-так… - проговорил он, широко раскинув руки, словно приглашал Валина к щедрому пиру; только угощений никто не приготовил и сесть было некуда.
        - Чем они провинились? - спросил Валин, мотнув головой на носильщиков странного трона.
        Длинный Кулак поднял брови:
        - Они проявили отвагу.
        - А тебе это почему-то не понравилось? - удивился Валин.
        - Напротив, - возразил вождь, проводя пальцем по ребрам коленопреклоненного носильщика. - Я весьма ими доволен и потому оделил их такой честью.
        Валин прерывисто вздохнул:
        - Напомни, если соберусь тебе угодить.
        - Ты неженка из мягкого мира, - пожал плечами Длинный Кулак. - Тебе не понять.
        - А по-моему, все ясно. Причиняя боль другим, ты чувствуешь себя сильным. Таких, как ты, всюду хватает.
        Шаман хищно улыбнулся:
        - Напротив. Таких, как я, почти не встретишь, а это… - он указал на окровавленные спины носильщиков, - нужно не мне. Это нужно им.
        - Бред сивой кобылы!
        Длинный Кулак обернулся к Хуутсуу:
        - Может быть, ты постараешься просветить нашего гостя?
        Та кивнула:
        - Вы поклоняетесь слабому богу и потому слабы. Каждый народ имеет такого бога, какого заслуживает.
        Как будто это что-то объясняло!
        - Мы поклоняемся цивилизованным богам, - возразил Валин. - Я изучал историю вашего культа. Он кровавый и варварский. Зверский.
        - Цивилизация! - Длинный Кулак протянул руку, как бы взвешивая слова Валина на ладони. - Варварство… Вы, как лошади в шорах, видите только то, что называет ваш язык. Опасно так доверяться словам.
        - Слова обозначают конкретные вещи, - ответил Валин. - Закон, процветание, мир.
        - Опять слова, - с усмешкой покачал головой вождь. - Они еще больше все запутывают. Вспомни ваш закон - он же должен служить щитом для слабых?
        - В этом его смысл. Мы защищаем тех, кто нуждается в защите.
        - Малые дети нуждаются в защите, - терпеливо разъяснил Длинный Кулак. - Но не взрослые мужчины и женщины. Защищать их, навязывать им свое покровительство, думать, что они его желают или в нем нуждаются, - значит лишать их достоинства. Ты назвал нас дикарями, ты сказал, что мы подобны зверям. А я скажу, что это вы с вашим законом и процветанием превращаете мужчин в свиней и женщин в скотину, подчиняя их своей трусливой покорности. Квина научит их поднимать глаза, наполнит благородством их сердца.
        - Вижу я благородство Квины.
        В поисках доводов в свою пользу Валин указал на согбенные фигуры ургулов. Этот вождь, как бы он ни презирал слова, крутил ими, словно привычным оружием, извращал смысл и подменял контекст, вынуждая Валина переходить от нападения к защите.
        - Прекрасный вид - если смотреть с носилок, а не из-под них.
        - Ты, - проговорил вождь, распахивая накидку на груди, - конечно, не думаешь, что я оказываю другим почести, которых лишаю себя самого?
        Валин сдержал дрожь. Белая кожа была изрезана сотнями линий, словно на плечи ургулу набросили плащ, сплетенный из блестящих рубцов. Ближе к подмышкам мышцы вспучились от заживших проколов - такие раны оставляет копье. Шаман, проследив за взглядом Валина, кивнул:
        - Вот сюда… - он коснулся пальцем одного из рубцов, - и сюда воткнули крючья. Целый месяц я провисел на стальных подвесах, а все племя - мужчины, женщины и даже дети - сходилось резать ножами мою плоть, разделяя мое жертвоприношение.
        Валин не верил своим ушам. Возможно ли такое? Почти невозможно. Почти. Если ножи не затронули артерий, если шаману давали пить, если кровь из ран временами останавливали, он мог выжить. Откуда-то ведь взялись эти шрамы? Валин вообразил себя висящим на крючьях, как распяленный для забоя зверь: полосами отслаивается кожа, в ранах кишат мухи, язык так распух под степным солнцем, что воздух едва проходит в глотку…
        - Ты выжил, - заключил он.
        - Ну конечно, - ответил, запахивая бизонью шкуру, Длинный Кулак. - Я приносил жертву Квине, а не Вакари.
        - Вакари?
        - Бог трусов, повелитель могил.
        Валин впервые слышал, как Ананшаэля называют богом трусов, но ему было не до богословских диспутов.
        - Чего ты хочешь? - спросил он. - Зачем твои люди связали нас и волокли через всю степь?
        Длинный Кулак вглядывался в бегущие облака, словно ветер должен был принести ему ответ.
        - Чего я хочу? - протянул он. - Пожалуй, хочу понять, кому помочь, а кого уничтожить.
        - Готов сотрудничать. - Балендин выступил вперед и умудрился со связанными руками отвесить неловкий поклон.
        Длинный Кулак смерил лича взглядом:
        - Валина я узнал по глазам и описанию его отца.
        Валин вскинулся на это упоминание Санлитуна, но Длинный Кулак как ни в чем не бывало продолжал:
        - Хуутсуу сообщила мне, что с принцем его воины…
        - Не только, - вмешалась Пирр.
        Некоторое время вождь разглядывал убийцу, а потом, словно та и не открывала рта, отвернулся к Балендину:
        - Однако тебя взяли отдельно от них.
        Лич передернул плечами:
        - Я из другого крыла. Все мы кеттрал.
        - Ты говенный предатель, - сплюнула Гвенна, протискиваясь вперед.
        Глянув на Балендина так, словно примеривалась к удару, она обратилась к Длинному Кулаку:
        - Убей его. Ты не можешь без конца опаивать его снадобьями, а если он оправится, не раз пожелаешь, чтобы Хал забрал его.
        - Я не желаю, а молюсь. И молюсь не Халу, - возразил Длинный Кулак. - И я не убиваю людей, пока не пойму, могут ли они пригодиться.
        - О, - улыбнулся Балендин, - поверь, я могу пригодиться.
        Длинный Кулак только кивнул, уделив ему еще один взгляд, а потом пальцем дал знак кому-то из стоявших за спинами пленных. Совсем юная, едва ли старше Валина, ксаабе подбежала к нему с деревянной трубкой. Вложив трубку в руку шамана, она, пятясь, отступила. Длинный Кулак с силой затянулся, выждал мгновение и выдохнул, скрыв лицо за облачком дыма.
        - У меня есть вопросы, - наконец промолвил он.
        - Подавись ты своими вопросами! - выпалил Лейт и сплюнул шаману под ноги.
        Выдохнув еще одну струю дыма, Длинный Кулак сквозь серое облако уставился на пилота:
        - Еще раз позволишь себе так со мной заговорить, отрежу язык.
        Он произносил слова спокойно и буднично, как если бы обсуждал новую тетиву или утренний дождик.
        Лейт готов был огрызнуться, но Валин поспешил первым нарушить повисшее молчание:
        - Какие вопросы?
        - Первый… - Шаман поднял палец. - Что вы делали в моей степи?
        Этого вопроса Валин ждал, но отвечать следовало осторожно. Балендин, возможно, ничего не знал о Блохе, Ассаре и кента, и снабжать его дополнительными сведениями Валин не собирался.
        - Моему крылу пришлось спуститься после боя в горах.
        Длинный Кулак взглянул на Хуутсуу. Та кивнула.
        - Бой… - задумчиво повторил он. - Вы убили монахов?
        Валин заморгал. Он не ожидал, что шаман знает об Ашк-лане, но, с другой стороны, с кем-то же монахи торговали? Ему помнилось, что до гибели монастыря восточные племена ургулов бывали там частыми гостями. Главный вопрос - как относился к монахам Длинный Кулак? О многом говорил тот факт, что стоявший на восточной границе степи монастырь так долго оставался цел. Валин перевел дыхание и решился:
        - Нет. Мы убили тех, кто убил монахов. - Он презрительно кивнул на Балендина. - Его крыло. И других.
        Длинный Кулак поднял брови:
        - Своих? Вы убивали других аннурцев?
        - Изменников, - поправил Валин, в гневе на предателей забыв страх и осторожность.
        - А твой брат? Мертв?
        Валин колебался недолго:
        - Нет.
        - Мои товарищи, - заговорил Балендин, снова пожимая плечами, - были не столь искусны, сколь ревностны. Ты сам видишь, я не друг Валину, его семье и империи. - Лич медленно растянул губы в усмешке. - И потому могу быть очень полезен тебе.
        Балендин и не пытался отрицать измены, и Валин поневоле признал разумность его тактики, учитывая натянутые отношения Аннура с ургулами. Возможно, всадники почитали монахов, но империю они ненавидели. И если Длинному Кулаку нужны союзники, кто подойдет ему лучше лича, прошедшего обучение у кеттрал и знающего изнутри аннурскую армию?
        Валин обернулся к личу:
        - Сколько мне помнится, ты сам недооценил моего брата и чуть не погиб от его руки. - Он кивнул на плечо лича. - Как там твоя рана?
        - Прекрасно заживает, спасибо за заботу, - ответил Балендин. - А твоему братцу я при первой же встрече вырежу его блестящие зенки.
        Длинный Кулак со скучающей усмешкой слушал их перепалку.
        А вот Гвенна, сверкая глазами, обрушилась на Валина:
        - Так и будем болтать? Или наконец позволишь его убить?
        Угроза была пустой, и Балендин фыркнул в ответ, однако все же отступил на полшага. Нервничает, сообразил Валин, уловив в воздухе запашок страха. Прежде лич упивался бы яростью Гвенны, черпал бы силы в ее эмоциях, но корень адаманфа отрезал его от колодца.
        - Потерпи, Гвенна, - попросил Валин.
        Он не меньше ее хотел порвать лича в клочья, но не стоило радовать шамана ссорой крыла.
        - А что? - Она обожгла командира взглядом и подбородком указала на Длинного Кулака. - Хочешь угодить этому сукину сыну? Прикончим Балендина - и за него возьмемся.
        Валин напрягся, ожидая кары за дерзость, но Длинный Кулак и бровью не повел.
        - Сколько ненависти, - заметил он. - Прежде чем убивать человека, удостоверься, что он тебе не брат.
        - Все мои братья в легионах, - огрызнулась Гвенна. - Или на границе, отбивают твоих ублюдков.
        - Видишь? - обратился шаман через голову Гвенны к Хуутсуу. - Так думают почти все аннурцы.
        - Как? - насторожился Валин. - Как мы думаем?
        - Что мой народ готовит вторжение в вашу империю, - развел руками шаман.
        Валин сдвинул брови, кивнул на бескрайний лагерь:
        - А как это понимать? Ты собрал на краю Кровавой степи, может, в паре дней пути от Белой, Кентовы полчища!
        - Для обороны, - ответил Длинный Кулак. - Для защиты от вашего алчного предводителя.
        - Какого предводителя? - не понял Валин.
        - Рана ил Торньи, - негромко ответил ему Талал.
        Лич впервые подал голос, а вождь ургулов, ответив ему одобрительным взглядом, кивнул:
        - Так его зовут. Мое, как ты говоришь, полчище - лишь щит против его посягательств.
        - Был у нас на Островах один такой, - припомнил Лейт. - Большой Седой Балт. Обожал свой щит - двадцать человек им забил до смерти.
        Длинный Кулак покивал:
        - Если Ран ил Торнья перейдет Белую, погибнет куда больше людей. Но я не стремлюсь к войне. - Чубуком своей трубки он указал на Валина. - Твой отец это понимал. Знать бы, понимаешь ли ты?..
        - Что ты знаешь о моем отце? - возмутился Валин, припомнив недавние слова вождя.
        - Побольше тебя. Мы ежегодно встречались, чтобы утвердить линию нашей общей границы и обсудить общие цели. В последний раз я спорил с ним всего десять лун назад.
        У Валина земля ушла из-под ног. Что общего могло быть у Санлитуна уй-Малкениана с этим дикарем? Все идеалы империи - полная противоположность ургульским. И все же… Отец действительно пытался узаконить отношения со степными кочевниками. В последние годы империя была нацелена на удержание границы по Белой, а не на вторжение к северу от нее.
        - Встречались? Где?
        - К востоку отсюда. В священном для ургулов месте.
        - Лжешь, - покачал головой Валин. - Путь туда и обратно отнял бы у него не один месяц. При дворе не могли не заметить его отсутствия.
        - Как ты уверен, - улыбнулся Длинный Кулак.
        Он еще не договорил, когда Валин понял, в чем ошибся. Кента. До бегства с Островов он и не слышал об этих вратах, но, если верить Кадену, императоров для того и отдавали на обучение к хин, чтобы дать им доступ к кента - вручить ключ, необходимый, чтобы держать в руках весь Аннур. Если такие врата обнаружились в Костистых горах, они могли стоять и где-то посреди степи - одинокая арка на продуваемом ветрами холме, несокрушимая дуга из материала, не похожего ни на камень, ни на сталь. Такой примитивный народ, как ургулы, вполне мог поклоняться им как святыне.
        Валин в сотый раз пожалел, что так мало знал отца. Стал бы Санлитун в одиночку пересекать половину материка ради переговоров с перемазанным кровью вождем варваров? Из детских воспоминаний пробивались лишь клочки и обрывки: Санлитун творит суд на Нетесаном троне, указывает пальцем на виновного; Санлитун учит его держать клинок, снова и снова постукивает по костяшкам пальцев, требуя ослабить хват; Санлитун, скрестив ноги, сидит на вершине Копья Интарры - устремил взгляд в океан, не замечает ни треплющего волосы ветра, ни раскинувшегося внизу огромного города, созерцая нечто невидимое и неведомое Валину, ужасающе далекое. Такими были все воспоминания Валина: он мог мысленно увидеть черты отцовского лица, его огненные глаза, наклон плеч, но не знал и не мог знать, какие чувства и мысли за ними лежали.
        - Твой отец не желал войны с ургулами. Мы разные народы, у нас разные обычаи. Его такое положение устраивало. Но кое-кто в вашей империи мыслит иначе. - Он кивнул на Балендина. - Как видишь.
        Лич беспокойно шевельнулся, открыл рот для ответа, но в паузу ворвался Валин:
        - Если вы с отцом были такими друзьями, если ты так почитаешь империю, почему я связан? Почему твои люди чуть не месяц избивали мое крыло?
        Длинный Кулак искоса взглянул на него:
        - Если я правильно понял Хуутсуу, это вы без предупреждения напали на нее и вы в долгом пути на запад убивали моих воинов.
        - Убивали, - огрызнулся Валин, - потому что…
        Вождь лениво отмахнулся:
        - Понимаю. Вы воины. Прощаю вас.
        По его знаку вперед выступила Хуутсуу с ножом в руках.
        Вождь сказал: «Прощаю», однако Валин почти не сомневался, что клинок вонзится ему в живот, и отшатнулся, заслонившись руками. Женщина презрительно фыркнула:
        - Стой смирно. Развяжу.
        Валин, опешив от внезапной свободы, смотрел, как она режет ремни у него на локтях и запястьях. Он еще растирал себе кисти, загоняя кровь в отекшие пальцы, когда свободу получило все его крыло. Нежданная милость Длинного Кулака коснулась даже Пирр. Наемная убийца, пока ургулка ее развязывала, улыбалась Хуутсуу и потом изобразила реверанс, точно знатная дама на балу.
        - Должен заметить, - заговорил Балендин, когда ремни на остальных были разрезаны, - что я все еще связан. Надеюсь, по недосмотру.
        Длинный Кулак обратил к нему взгляд терпеливой кошки:
        - Надейся, конечно, если это тебе поможет. Я же напомню, что ты уже признался в покушении на своего императора.
        Балендин украдкой облизнул губы, бросил, словно в поисках поддержки, взгляд на Валина, но тот только улыбнулся. Он не понимал, что происходит, что за игру ведет Длинный Кулак, но впервые за долгие недели ему дали свободу - дал тот, от кого он ждал пыток и смерти, а Балендин остался связан и смердел страхом и отчаянием. Валин позволил себе минутку упиваться этим чувством.
        - Не хочешь ли поподробней рассказать, как пытался убить моего брата? - предложил он.
        - Да, - кивнул Длинный Кулак, - расскажи.
        - Что вы хотите услышать? - настороженно отозвался Балендин.
        Вождь широко развел руками, приглашая к рассказу:
        - Кто послал вас убить императора?
        Лич снова покачал головой:
        - Долгая история.
        - Ты можешь поделиться ей сейчас, - охотно заметил Длинный Кулак, - или когда я сожму в кулаке твое замирающее сердце.
        - Давай, - поторопил Валин. - Ты уже обратился против империи и своего ордена. Одно лишнее предательство не слишком отяготит твою совесть.
        - Дело не в совести. - Балендин отвечал Валину, не спуская глаз с Длинного Кулака. - Тут вопрос практический. Пока у меня есть секреты, я жив.
        - Жизнь может оказаться не такой уж желанной, когда вся превратится в боль, - заметил Длинный Кулак. - Ты ведь знаешь мой народ? Ты понял, что мы умеем вырезать сердце, не повредив питающих его жил? Дважды в год мы выступаем почтить Квину: данники несут в руках собственные сердца. Я могу оделить тебя болью так, что ты не сможешь бежать в смерть.
        Он одним пальцем сделал знак Хуутсуу:
        - Покажи ему.
        Женщина шагнула вперед. Нож, которым она перерезала путы, все еще был у нее в руке.
        - Начни с мизинца, - велел шаман.
        Балендин шагнул назад, но стоявшие за спиной таабе и ксаабе схватили его за плечи и локти, удержали, когда Хуутсуу крепко взяла лича за руку и приставила лезвие к костяшке пальца. В Гнезде Валину доводилось резать кур и свиней - в порядке изучения анатомии, - и он помнил, как легко рассекаются жилы, если нащупать просвет между костями. Хуутсуу не утрудила себя поисками просвета. Она довольно быстро отогнула стиснутый вместе со всем кулаком мизинец и принялась за дело. Пока резала ткани, лич корчился и бранился, потом она целую вечность пилила кость, и наконец нож, словно сам собой, пересек сухожилие.
        Балендин обмяк в руках стражей, а она подняла палец вверх, к солнцу, разглядывая, как редкостное растение.
        - Убью, - выдохнул Балендин. - Убью, на хрен.
        Хуутсуу нахмурилась и обратилась к вождю:
        - Еще один палец?
        Шаман покачал головой:
        - Думаю, пока не надо. - Он обернулся к Балендину. - Я вполне готов разобрать тебя сустав за суставом. Это станет великим жертвоприношением Квине. Если же я сохраню тебя целиком, то только потому, что целый ты сумеешь рассказать то, чего не скажут твои куски. И я снова спрашиваю в надежде на ответ: кто послал тебя убить императора?
        Балендин помолчал, глядя на хлещущую из обрубка кровь, и сплюнул:
        - Ран ил Торнья.
        Валин решил, что ослышался.
        - Ил Торнья кенаранг, - заговорил он, немного опомнившись. - Его назначил на этот пост мой отец. Императора убил верховный жрец Интарры - Уиниан.
        Балендин наградил его презрительным взглядом:
        - Дурень, Уиниана подставил ил Торнья. Уж не поверил ли ты, что святоша, поцелуй его Кент, сумел обставить эдолийскую стражу?
        - Эдолийская стража в последнее время показала себя в нелучшем свете, - возразил Валин, силясь осмыслить услышанное. - Напомнить тебе нашу встречу с Мисийей Утом в Костистых горах?
        - Они потому и оказались в Костистых горах, что ил Торнья им доверял. Верных твоему братцу он послать не мог - те отказались бы убивать. Вот тебе еще один намек, если ты понимаешь намеки. Эдолийская гвардия не подчинялась Уиниану. Он не мог никуда послать Ута.
        - И вас, - медленно осознавая масштаб измены, проговорил Валин. - Кеттрал подчиняются ил Торнье.
        - А все же непонятно, - хмурясь, проговорил Талал, - зачем было посылать Юрла и Балендина, когда он мог послать Фейна или Шалиль? Или Блоху?
        Лич на такую глупость только головой покачал. Презрение пробивалось даже сквозь судороги боли.
        - Да потому, что Блоха и Шалиль служат императору. Ил Торнье нужна была свежая кровь, новое крыло, верное ему, и только ему.
        - Верность… - сплюнул Валин. - В твоих устах мерзко звучит.
        - Ты сам спросил! - рявкнул Балендин. - Ты и твой новый ургульский союзничек!
        Длинный Кулак поднял палец - все замолчали.
        - Зачем вашему военачальнику понадобилось убивать императора? Чего он хотел?
        - Как все, - натужно выдавил Балендин. - Власти. Высшей власти. Император мертв, жреца все считают его убийцей…
        - А теперь и жрец мертв, - подытожил Длинный Кулак.
        - Суд уже окончен? - удивился Валин.
        По его последним сведениям, Уиниан еще был в тюрьме. Конечно, эти сведения на месяц устарели…
        Длинный Кулак кивнул:
        - Принцесса, твоя сестра. Она его сожгла.
        - Нет, - мотнул головой Валин: понятно, у шамана извращенные понятия об имперском правосудии. - Адер никого не могла сжечь. В Аннуре даже изменников судят по закону. Если Уиниана казнили, так только после осуждения Семеркой Сидящих.
        - Жрец мертв, - пожал плечами вождь. - Сгорел заживо.
        - А тебе это откуда известно?
        - У меня есть глаза в городе.
        Валин помолчал. Шпионы у ургулов? Сколько он знал, кочевники презирали порядок, знать не хотели ни стратегии, ни политики. Вершиной их организации был собранный для набега отряд. Но Длинный Кулак не укладывался в эти представления. Он сумел объединить ургулов, то есть смотрел дальше - или глубже - других вождей. Возможно, он и в этом раздвинул границы обычая и традиций. Так или иначе, Валин, с тех пор как оставил Острова, не получал известий из Аннура. Даже смутные сведения шамана лучше, чем ничего.
        - Где сейчас Адер?
        - Пропала, - ответил Длинный Кулак.
        - Видал, как все складывается? - буркнул Балендин. - Мне на слово можешь не верить, суди сам. Ил Торнья убил твоего отца, потом сестру. Мне приказал убить тебя, а Уту с Адивом - позаботиться о Кадене.
        - Если за всем этим стоит ил Торнья, - задумался Валин, - почему он еще не у власти? Почему не провозгласил себя императором?
        - Потому что не так туп.
        Лич зажал изувеченную руку здоровой, но кровь все равно струилась между пальцами. Валин чувствовал ее запах, смешавшийся с густеющим запахом страха.
        - Император, - тихо, выдыхая слоги вместе с облачками дыма, проговорил шаман, - это, как вы говорите, наименование. Слово, и не более того. Мы в степи не поклоняемся словам, но у твоего народа иначе. Быть может, ил Торнья будет укрываться за другим словом - регент, - пока враги его забудут о сопротивлении. В степи… - он рубанул воздух рукой, - такое бы не прошло, но среди одержимых словами мягкотелых правильное слово значит не меньше правильных действий.
        Шаман снова обернулся к Балендину, посасывая мундштук трубки, всмотрелся в его лицо, затем медленно выдохнул дым.
        - А чего хочет ил Торнья от моего народа? - спросил он наконец. - Зачем двинул на нас войска?
        - Со мной, Кент меня поцелуй, он не советовался, но и так понятно, - прошипел Балендин.
        - Разъясни мне.
        - Укрепляет власть.
        Валин уставился на лича. Все сложилось у него в голове. Политические противники Санлитуна называли его политику в отношении ургулов попустительством. Однако, с тех пор как кенарангом стал ил Торнья, Аннур занял более жесткую позицию: усиливал северную границу, строил новые крепости, допускал и стратегические вылазки за Белую реку.
        У ил Торньи хватало причин противостоять ургулам, в истории известны тому примеры. Может, он хотел пополнить сундуки в казне военного ведомства. Может, рассчитывал, увеличив число высших чинов в армии, задобрить сообщников повышением. Или стремился к открытой войне. Валин запретил себе сбрасывать со счетов последний вариант. В нем была логика - безумная, но логика, особенно если кенаранг действительно посягал на Нетесаный трон. Запуганные ожесточенным конфликтом аннурцы охотней примут власть испытанного воина, пусть даже Интарра не наделила его пылающими глазами.
        В ушах Валина прозвучало эхо последних слов Сами Юрла.
        - А кшештрим? - помолчав, спросил он. - Юрл говорил, что в интриге замешаны кшештрим.
        Балендин выпучил глаза:
        - Понятно, когда растешь во дворце, недолго разбухнуть от чувства собственной важности, но чтобы так далеко зашло… - Лич покачал головой. - Кшештрим!
        Валин насупился. В словах Балендина ему почудилась некая странность. Что он упустил? Сообразить ему не дали - Длинный Кулак отложил трубку и смерил взглядом сперва Балендина, потом Валина:
        - Что именно сказал этот Юрл?
        Казалось, вождь только теперь заинтересовался разговором: подался вперед, оперся ладонью о бедро.
        Валин покачал головой:
        - Сказал, что тут не обошлось без кшештрим. Что они за этим стоят.
        - И еще в горах были их создания, - добавил Талал. - Ак-ханаты.
        Балендин покачал головой. Он был бледнее пепла, но на ногах держался. Что ни говори, лич полжизни провел среди кеттрал, а кеттрал учили выносить боль.
        - Юрл был болваном. Драться умел, а в остальном болван. Об ак-ханатах нас предупреждали. Адив говорил, что они когда-то были связаны с кшештрим, но не говорил, что кшештрим еще существуют и во что-то вмешиваются.
        Врет! Это Валин понял мгновенно, еще не зная причин. Может быть, подсказал запах - маслянистый запах, да и не запах вовсе, а сладковатая неуловимая струйка нервозности, сопровождавшая ложь.
        - Еще палец? - обратилась к вождю Хуутсуу.
        Длинный Кулак кивнул.
        - Нет! - вскрикнул Балендин. - Дурачье проклятое…
        Но ургулка уже подступила к нему, отогнула мизинец на другой руке, резанула ножом по суставу, принялась пилить и проворачивать лезвие. Лич бился, кровь брызгала ей в лицо. Когда все кончилось, Балендин упал на руки державших его воинов.
        Длинный Кулак долго смотрел на него, прежде чем повторить вопрос:
        - Кшештрим?
        - Не было никаких кшештрим, - брызжа слюной, прохрипел Балендин. - Разве что кшештрим - сам ил Торнья!
        Валин потянул ноздрями воздух, но померещившийся ему запашок пропал. Остался только шероховатый ржавый запах скрытого страха.
        Шаман нахмурился, но не возразил личу.
        - Еще? - предложила Хуутсуу.
        Вождь покачал головой:
        - Он сказал все, что знает.
        Длинный Кулак долго молчал, прежде чем обратиться к Валину.
        - Я доверял Санлитуну, - тихо проговорил ургул. - Он, хоть и правил мягкотелыми, знал, что такое твердость. А теперь… - Он протянул к Валину обращенную вверх ладонь, словно предлагая ему невидимую драгоценность. - Твой отец мертв, убит, а у нас с тобой, сдается мне, общий враг.
        - Как это понимать? - спросил Валин; ноги вдруг отказались его держать.
        - Так, что вместе мы могли бы избежать войны.
        Его словам противоречили все звуки военного лагеря: стук подков, крики людей, холодный лязг стали. «Щит», - сказал шаман, но тысячи всадников не могут быть просто щитом. Аннур поколениями не знал больших войн, а сейчас, по словам Длинного Кулака, быть или не быть такой войне, зависело от Валина.
        - Как же нам избежать войны, когда ее хочет ил Торнья, кенаранг и регент в одном лице? - осторожно спросил он.
        Шаман показал в усмешке блестящие заточенные клыки:
        - А ты его убей.
        24
        Ожог был не ожог. Во всяком случае, Адер таких ожогов раньше не видела. Сплетение тонких красных шрамов больше походило на хенный узор, которым невесты в Раби и Арагате изрисовывали кожу, - по плечам и туловищу, от бедер до шеи, тонкими прожилками змеились тысячи завитков и изгибов. Только, в отличие от прожилок или раствора хны, ожог стал ее частью. Согнешь руку или пальцы, линии сдвигаются вместе с кожей, отблескивают, едва ли не сияют на свету. Раны пульсировали, но боль была не мучительной, а скорее освежающей и светлой. Зато когда Адер попыталась встать с кровати, ноги будто растеклись водой и сознание померкло в накатившей волне света.
        Только через день она сумела добраться до окна, на второй - добрела до двери, а на третье утро, наперекор шевелению в животе и светлым пятнам в глазах, потребовала, чтобы ее отвели к эдолийцам. Лехав с Нирой без устали заверяли девушку, что оба живы, но Адер должна была убедиться сама: постоять рядом, коснуться, услышать их голоса.
        В комнате было темно, окна занавешены, и лампада на столике не горела. Адер подумала сперва, что мужчины спят, но вот Бирч оторвал голову от подушки, и она подавила вскрик. Их тоже опалило молнией, но яркие рубцы, изуродовавшие красивое молодое лицо, никто не назвал бы тонкими и изящными. Поврежденного глаза она вовсе не увидела - то ли вытек, то ли веко не открывалось. Бирчу сейчас наверняка больно было даже поморщиться, и все же он поднял бровь:
        - Пришли нас добить, моя госпожа?
        Он пытался усмехнуться, но голос был прозрачнее дыма.
        Адер покачала головой:
        - Я хотела… посмотреть, как вы.
        - Мы прекрасно, - вклинился Фултон.
        Он, сумевший приподняться на койке, выглядел как угодно, только не прекрасно. Его лицо молния пощадила, зато грудь изодрала, словно когтями. Повязки набрякли сочащейся кровью и гноем, к тому же со времени несостоявшейся казни он еще сильней исхудал.
        - Вас хоть кормят? - возмутилась Адер.
        Фултон покивал:
        - Пока что мясным отваром. Ничего другого нам в себе не удержать. - Прищурившись, он рассматривал девушку. - Ваши лицо, шея… Вы здоровы?
        - В общем - да, - кивнула она.
        - Благодарение Интарре, - пробормотал гвардеец.
        - За что бы это? - осведомился Бирч. - Что поджарила нас, как рыбу на решетке?
        - Что пощадила принцессу, - твердо произнес старший.
        - Вроде бы теперь надо говорить «пророчицу», - усмехнулся Бирч. - Что они тут болтали о пророчице?
        - Ходят слухи, - беспомощно призналась Адер.
        - А мы? - Бирч показал ей свое лицо. - Мы тоже пророки?
        - Мы солдаты, - тяжело уронил Фултон, тоном одергивая младшего. - Как и раньше.
        - Так ли? - усомнился Бирч. - Не думаю.
        На минуту мужчины, забыв о ее присутствии, сцепились взглядами, как быки рогами. Адер оставалось только смотреть: ноги отказывались сделать шаг, пересохшие губы - выговорить слова. Наконец Бирч отвернулся, сдвинул штору и уставился в дождь за окном.
        - Я виновата, - выговорила наконец Адер; слова рвались в воздухе, как мокрая бумага. - Я очень виновата.
        - Не извиняйтесь, моя госпожа, - остановил ее Фултон. - Вы поступили, как считали нужным, - и мы тоже. Все живы. День-другой, и мы приступим к выполнению своих обязанностей.
        Бирч, не отрываясь от окна, прошептал так тихо, что Адер усомнилась, верно ли расслышала:
        - Говори за себя, Фултон.
        - Простите его, госпожа, - попросил Фултон. - Эта молния…
        - Эта молния меня разбудила, - резко сказал Бирч, приподнявшись на кровати, чтобы обжечь Адер взглядом.
        - Как ты говоришь с принцессой, солдат? - прорычал Фултон.
        - С принцессой? Забыл, что она теперь пророчица? Только вот я не подписывался служить пророчицам. - Его расширенные, почти безумные глаза одновременно обвиняли и умоляли. - Я бы принял за вас клинок, Адер. Стрелу в брюхо. Я бы бросился в горящую башню, чтобы вытащить вас из огня.
        - Может, еще будет случай, - буркнул Фултон.
        - Нет. - Казалось, Бирч вдруг разом обессилел. - Не будет. С меня хватит. Я всегда знал, что меня могут убить за вас, Адер. Только не думал, что меня убьете вы. Ваша сделка…
        Он уронил голову, отвернулся к окну и умолк.
        Фултон стиснул зубы и стал подниматься, но Адер, шагнув к нему, удержала гвардейца за плечо. Кожа его горела от лихорадки, и слаб он был, как ребенок, - она легко уложила его на подушку.
        - Ничего, - прошептала она. - Оставь его. Я перед ним и так в неоплатном долгу.
        Бирч не повернул головы. Адер видна была только не тронутая ожогом половина его лица - красивая, знакомая половина. Он выжил - спасенный милостью Интарры или безрассудным порывом Адер, - и все же она его потеряла.
        «Он первый увидел меня насквозь, - сказала она себе, не сводя глаз с молодого гвардейца и силясь вспомнить его непринужденный смех, его улыбку. - Но не последний. И с другими будет хуже».

* * *
        - Я не пророчица, - упрямо повторила Адер, встретив горящий взгляд сидевшей через стол Ниры. - Не пророчица, кто бы что ни говорил.
        - И что из этого? - буркнула старуха.
        - Я не стану укрываться плащом лжи, называя ее славой.
        - О добрый Шаэль, никак ты, деточка, вообразила, будто можно править империей без лжи? Думаешь, твой отец не лгал? Или дед? Да все ваши златоглазые прапраоснователи Аннура. Ложь - ваше ремесло. Пекарю не обойтись без муки, рыбаку - без сети, а вождю - без лжи.
        Адер, скрипнув зубами, отвернулась. Они сидели за большими стеклянными дверями старого дворца, превращенного Лехавом в штаб. На юг, сколько видел глаз, протянулось озеро - серые волны походили на выщербленную сланцевую черепицу. Там, за волнами, невидимый с этого берега, лежал Сиа, родной брат Олона, только богаче и нарядней. За Сиа начинались виноградники центральной Эридрои, потом нефритовые холмы - десять тысяч искрящихся росой террас зеленее изумруда, если верить живописцам. В Рассветном дворце Адер любовалась яркими свитками на стенах, но сама дальше Олона не выезжала, и ей вдруг отчаянно захотелось уплыть на юг, выбраться украдкой из города и попросту исчезнуть.
        Конечно, ребяческие мечты, она совсем не за этим сюда явилась, но при всех успехах то, зачем она явилась, с каждым днем давалось все тяжелее. Послушать Ниру, ей следовало радоваться, что верующие прозвали ее второй пророчицей Интарры, что случившееся у Колодца провозгласили чудом. Она в одночасье приобрела верность самых ревностных служителей богини, а титулы носить ей не впервой.
        Принцесса. Малкениан. Министр финансов. Она привыкла к громким именованиям, и все равно новый почетный титул - пророчицы - тяготил ее, как сшитый не по росту плащ. Адер так и не решила для себя, что произошло у Колодца, почему она невредимой вышла из-под молнии. Хотелось верить, что Интарра ответила на ее мольбу, - особенно хотелось, когда, как бывало несколько раз на дню, ее сознание омывали бескрайний ослепительный свет, покой и сила, пылающие таким жаром, что, подобно бальзаму, унимали боль. В город она пришла безбожницей, а уйдет с разгорающейся в душе верой - ну что ж. Это еще не делает ее пророчицей.
        - Тебе даже лгать не придется, - говорила Нира, тыча в стол костлявым пальцем. - Люди судачат, а ты знай кивай тупой башкой да улыбайся.
        Адер вздохнула сквозь зубы. Старуха была права. Слухи о чудесном спасении Адер все ширились: малкенианская принцесса, оставившая дворец и трон, чтобы со святыми пилигримами поклониться Колодцу, дважды отмеченная Интаррой - не только сияющими глазами, но и в подтверждение божественности священной сетью горящих шрамов на коже. Конечно, в «житии святой Адер» хватало полной чуши. Рассказывали, будто она сама шагнула в Колодец, а после возродилась в огненном столпе. Однако ей в неравной борьбе с ил Торньей не приходилось отказываться от малейшего преимущества.
        - Послушай ты, дурында упрямая, - развела руками Нира. - Люди не захотят идти за обычными людьми, им подавай спасителей!
        - А если я не желаю быть спасительницей?
        - Тогда ты еще глупей, чем я думала. Ну просто тупее не бывает, так тебя и так! - Она досадливо мотнула головой. - Давай разъясню на пальцах: рыбак рассказывает свои байки - где рыбачил, пришел невод с рыбой или без. Портной сочиняет свое. Свои байки есть даже у шлюх, сколько бы вислых сучков с этим ни боролись. А короли? Императоры… - Нира покачала головой. - Ты хоть язык сотри речами с высоты трона, но твою сказку сочиняют они!
        Старуха ткнула клюкой в стену, за которой маршировали на плацу Сыны Пламени, за которой лежал Олон, лежала империя.
        - И попомни мое слово, девочка: есть только два рода сказок. Либо ты их спасительница, либо погибель. Либо ответ на их молитвы, либо Кентово чудище. Так что ежели люди толкуют, что ты «благословение», «богиня», «пророчица», так ты сияй побожественней, кивай и, чтоб тебя, улыбайся! Сама звала меня в советницы - вот я и советую: принимай поклонение и радуйся.
        Адер, оторопев, выслушала ее тираду.
        - Хорошо, - заговорила она, - но ведь они верят сказкам о пророчице, пока меня не видят. Тех, кто со мной знаком, не провести.
        Перед глазами у нее снова встал Бирч: вот он качает головой и отворачивается от нее - первый, кто не пожелал признать ее божественности.
        - И те, кто меня лучше узнает, все поймут.
        Нира кивнула так, будто Адер подтвердила ее мысль:
        - Вот и не позволяй никому себя лучше узнать.
        Адер устало покачала головой, всматриваясь в волны. В Сиа лучшая в мире лоза, красные и белые вина. Уйти бы на юг, поселиться в крошечном белом домике над озером, печь хлеб, ловить рыбу… И тогда ил Торнья победит. Уничтожит ее империю, как погубил отца. Она оторвала взгляд от озера и обернулась к Нире:
        - Пусть так. Пророчица. Лишь бы мне самой не пришлось рассказывать эту байку. И на этом все.
        - Все? - подняла бровь Нира. - Все?!
        - Да, все. Только чтобы захватить, судить и убить ил Торнью. Следовать по стопам Мааялы я не собираюсь.
        - А если ты победишь? - спросила старуха. - Что тогда?
        - Тогда Каден займет свое место на Нетесаном троне…
        - Каден, - расхохоталась Нира. - Твой несчастный братец уже кормит воронье. Или ты думаешь, кенаранг, поцелуй его Кент, для того зарезал твоего папашу, чтобы Каден вприпрыжку прискакал домой и водрузил на трон костлявую задницу?
        Адер вскинула руку:
        - Я понимаю, что он мог покушаться и на Кадена. Посланные на север Адив с Утом, вероятно, участвовали в заговоре. - Она покачала головой, отгоняя эту страшную мысль. - Но неужто ил Торнья сумел завербовать и мизран-советника, и первый щит эдолийской гвардии? И если он так добивался смерти Кадена, почему оставил в живых меня? Я из нас всех самая легкая добыча.
        Нира смерила ее взглядом и фыркнула:
        - Ты была ему нужнее наложницей, чем трупом. А на пути к трону ты ему не соперница. - Она облизнула морщинистые губы. - Так или не так?
        Адер медленно выдохнула:
        - Аннур никогда не примет меня на троне. А Каден…
        - Хватит о Кадене, - отмахнулась старуха. - Он покойник, мертвее мертвого.
        Только опустив глаза на свои руки, Адер заметила, что загнала занозу под ноготь. Кровь заполнила ногтевую лунку, а когда девушка попыталась ее стереть, размазалась по руке. В долгом пути на юг Адер не позволяла себе заглядывать дальше переговоров с Сынами, а теперь, когда те на ее стороне, она видит не дальше поражения ил Торньи. И все-таки Нира права. Если они победят, если кенаранг не насадит их головы на колья перед воротами Богов, кому-то придется править Аннуром.
        - Может, и так, - медленно проговорила она.
        Нира растянула губы в угрюмой усмешке:
        - Хоть ты и тупоголовая сука, Адер, но, если забросить тебя поглубже в дерьмо, глядишь, и научишься плавать.

* * *
        Вскоре Адер волей-неволей пришлось признать, что случившееся у Негасимого Колодца, если и не было подлинным явлением божества, для нее стало маленьким чудом. На призыв Лехава стекались теперь не только Сыны Пламени. Простые олонцы, сыновья и дочери горожан шли сперва десятками, потом сотнями, а там и тысячами: одни умоляли принять их в святое воинство, другие корзинами несли провизию, а кто-то всем на удивление пожертвовал десяток железных граблей.
        - Грабли не хуже меча обдерут шкуру с ублюдков-легионеров, - гордо заявил даритель.
        При этих словах Адер стало дурно. Она не сомневалась, что с радостью увидит низвержение ил Торньи, но сейчас, глядя, как собирается ее войско, впервые начала осознавать истинную цену задуманного. Она готовила не просто войну, она собирала армию против аннурцев, верных солдат, которые будут, не щадя себя, отстаивать свой пост и защищать империю. Эта безрадостная мысль не оставляла Адер, пока она вместе с Лехавом готовила войска к выступлению.
        Обнаружилось, что сбор армии не сводится к тому, чтобы водрузить знамя, произнести несколько воодушевляющих речей и раздать мечи. Даже для принцессы. Даже для пророчицы. Адер считала, что изучила по книгам военную логистику. Но в книгах все казалось четким и управляемым, будто бы главное - это выстроить повозки, назначить пайки, распределить ранги и установить дисциплину. Как видно, авторы писали свои труды в удобных креслах далеко от реальной сумятицы призывной кампании.
        Целую неделю Лехав сбивал из разрозненных Сынов Пламени достойную уважения воинскую часть. Большинство солдат бросили Аннур и ушли на юг: кто-то - чтобы спастись из столицы, кто-то - наслушавшись шепотков о тайном сборе в Олоне. Численность их была достаточной - по городу и в округе насчитывалась не одна тысяча Сынов, но, кроме нескольких сот посвященных в тайну Лехава, они не знали ни командиров, ни места сбора, ни правил распространения и подтверждения приказов - их объединяло только общее желание защитить Интарру силой оружия и ненависть к Малкенианам.
        Чудо у Колодца многим вернуло почтение к Адер, но Лехав слишком долго и щедро сеял антиимперскую пропаганду - отчего такое множество горожан и решились взяться за оружие, - и теперь потребовались целенаправленные усилия, чтобы убедить десятки, потом сотни и тысячи, что Адер, в сущности, жертва того же гнусного предательства, что подкосило церковь Интарры. Лехав с Адер каждое утро и каждый вечер выступали перед новыми ожесточенными лицами, объясняя, что их разделило недоразумение, что оба горячо жаждут сильной империи, сосредоточенной вокруг культа Интарры, а кенаранг и новоявленный регент ил Торнья для них - общий враг.
        - Он ждет нас, - объявил однажды ночью Лехав, сидя с ней за столом и выбирая кости из жареного карпа.
        Фултон, несмотря на ожоги, вернулся к своим обязанностям, но сейчас стоял за дверью, оставив Адер наедине с солдатом.
        - Лазутчиков из дворца здесь, как и везде, хватает, а скрыть, чем мы заняты, невозможно.
        - Особого выбора у нас нет, - утомленно кивнула Адер.
        - Выбор есть всегда.
        Она отставила рыбу, вглядываясь в его лицо. Общее дело, прощение Фултона и неожиданное возвышение Адер среди Сынов Пламени не вполне избавили ее от настороженности. Лехав принял ее, сотрудничал с ней, но она никак не могла уловить его к ней отношение и забыть тот день в Ароматном квартале, когда он чуть не оставил ее на растерзание канальным крысам. В его преданности богине она не сомневалась, но оставалось только надеяться, что этой преданности хватит, чтобы им было по пути. Лехав, в отличие от прочих, по-прежнему держался с ней как с принцессой, а не как с пророчицей.
        - У вас есть сомнения? - спросила она.
        Видит Интарра, у нее хватало и своих, но при всем при этом она никак не могла отказаться от Сынов Пламени. Без Сынов их дело - мертвое, и сама она будет жить, только пока ил Торнья не доберется до нее.
        - У меня есть вопросы, - сказал он, отложив нож так, что лезвие утонуло в густом соусе на дне тарелки.
        - Ну что ж, - кивнула Адер, - спрашивайте.
        Он еще помолчал, изучая рыбий скелет. Отделил тонкое ребро, обсосал и кинул обратно.
        - Каков он собой? - спросил наконец Лехав. - Кенаранг. Что за человек? Какой солдат?
        - Это вас надо спросить. Вы ведь служили под его началом.
        - Служил - на юге, в джунглях. Ил Торнья тогда командовал всей областью до самой Раалте. Я с ним никогда не встречался.
        Адер хмуро мотнула головой:
        - Я перечитала все труды классиков, но в военном деле ничего не смыслю. Говорили, что он блестящий полководец, что побеждает там, где победить невозможно. Что солдаты пойдут за ним в огонь и в воду, обойдут всю землю, если он позовет. Мне это представляется довольно опасным.
        Адер замолчала. Воспоминания об ил Торнье резали хуже ножа, острого и блестящего.
        - А как человек… - заговорила она, старясь подобрать точные слова. - Он кажется легкомысленным, порывистым, беззаботным… Но это только видимость. По крайней мере, не вся правда. Я гордилась своим умом, но он меня использовал, как используют тонкий инструмент, выбрав и заточив под себя, - а я даже не понимала, что происходит.
        Лехав смотрел на нее, в прищуренных глазах отражался огонек свечи.
        - Вы сбежали, - напомнил он.
        Она уныло кивнула:
        - А теперь мы возвращаемся.
        День за днем ее, как пробравшаяся в нутро крыса, грызли страхи и сомнения. Между тем от речи к речи, ото дня ко дню войско росло. Люди чистили оружие, точили клинки и вливались в лагерь за северной окраиной города. Не менее важным был приток из города и окрестностей - одни шли поглазеть на войско, другие из искренней любви к Адер или к Интарре, третьи - с товаром на продажу: с повозками, лошадьми, зерном. Приношения пророчице Интарры были не лишними, но людей надо кормить, и на снабжение армии уходили большие деньги.
        Где взять деньги - было отдельным вопросом, и, к радостному удивлению Адер, на этот вопрос она умела найти ответ. Олон, хоть и захудалый, полуразрушенный, стоял на пути торговых потоков между столицей и центральной Эридроей, а где торговля, там и пошлины. Адер, ссылаясь на двойное право, принцессы и министра финансов, потребовала допуска к имперской казне, полной монет. Этих монет хватило на содержание войска.
        Через неделю после удара молнии у Колодца Сыны Пламени были готовы к переходу в Аннур. На следующий день они выступили из города на глазах у ошеломленного, растерянного населения. Не все горожане ликовали - многие успели задуматься, чем грозит война им самим, их домам и семьям.
        Адер, только увидев марширующее ряд за рядом войско, в полной мере осознала, как бессильна оказалась бы без Сынов Пламени. Головой она, разумеется, понимала это и прежде, потому и пришла сюда, но теперь видела, слышала, ощущала, как дрожит под их поступью земля. Ни роспуск войска, ни частичное крушение церкви не отменяли многолетнего опыта воинской службы, и большинство Сынов легко вернулись к старому уставу, к привычной дисциплине, отличающей профессиональных военных от вооруженного чем попало скопища рассерженных людей. Даже сумей Адер, захватив олонскую казну, собрать собственную армию, ее люди не обладали бы ни опытом, ни умением держать строй - не всякий бы знал, как шагать в колонне, не оттаптывая пятки впередиидущим. А сейчас все шло так гладко, что, возвращаясь по своим следам вдоль долгих миль канала, Адер готова была забыть о предстоящей в конце пути битве. О том, что там, пророчица она или не пророчица, всех может ждать смерть.
        25
        Каден помнил, как в первый раз зарезал козу: провел тщательно заточенным лезвием по горлу, зажав под мышкой теплое трепещущее тело. Он помнил, как расходилась шерсть, потом кожа под ней, какой чистой и розовой была плоть в то мгновение, пока еще не хлынула горячая кровь, и как вдруг обвисли лягавшиеся ноги.
        Ему тогда было всего десять лет, но он запомнил, как Чалмер Олеки, стоя у него за плечом, велел положить нож, взять большой горшок для крови и подставить под струю. «Кровь и мясо, - поучал Олеки. - Немного крови. Немного шерсти. А души нет». Он негромко засмеялся своим словам - тихий смешок, как будто ручей булькнул на гладком камне. Олеки научил Кадена потрошить скотину - показывал орган за органом. «Сердце. Мозг. Требуха. Ничего больше в ней нет. И в тебе нет».
        Как и в том человеке, которого готовился убить Каден.
        Все вышло на удивление просто. Он стоял в темноте за дверью напротив своей камеры, держал нож наготове и ждал, отсчитывая последние удары сердца, когда появится стражник с подносом в одной руке и штормовым фонарем в другой. Услышав, как открывается дверь в конце коридора, Каден прикрыл веками горящие радужки глаз и дождался, пока не замолкнут шаги. Когда же открыл глаза, стражник ставил фонарь на пол, повернувшись к нему спиной.
        Так легко. Резануть по горлу, и дело сделано - жестокое, но простое дело. Но Каден застыл в темноте, отсчитывая дыхание стражника, прикидывая расстояние от своего ножа до его шеи, - самые простые движения вдруг показались неправдоподобными, невозможными. Как преодолеть коридор? Как занести нож? Двигаться медленно, не вызывая подозрений, или броситься разом, убить мгновенным ударом?
        Нет, напомнил он себе, это не убийство. «Убийство» - слишком широкое понятие, нагруженное оценками и эмоциями. Зарезать. Простое действие, не более того.
        «Я убивал коз, - внушал себе Каден. - И думаю, убил лича там, на седловине».
        И все же, одно дело - выпустить в Балендина арбалетный болт из неподвижной глубины ваниате: легчайшее движение пальца, дрожь спущенной тетивы, короткий свист - и человека нет, исчез за краем обрыва. Он тогда не чувствовал себя убийцей. И вообще ничего не чувствовал. Перерезать горло стражнику будет труднее и грязнее.
        Он представил себе кожу под нижней челюстью: вот нож, вот горло.
        В конце концов все оказалось просто: три шага через коридор и одно движение руки. Лезвие вошло сразу, наткнулось на хрящ трахеи и тут же проникло дальше, в скользкую, горячую, влажную плоть. Стражник сумел сделать пол-оборота, протянул руку, будто хотел дружески хлопнуть его по плечу. А потом жизнь ушла из тела, голова на подрезанной шее свесилась вперед. Кровь обрызгала Кадену лицо и грудь, рукоять заскользила в мокрой ладони - сердце мертвеца упрямо выбрасывало кровь на тюленью шкуру плаща. Красные лужицы усеяли пол. Потом тело обмякло и упало.
        Каден еще мгновение не двигался. Стоял, сжав окровавленный нож в обвисшей руке, в промокшей от крови вонючей одежде. Какое-то чувство мягкой лапкой коснулось края сознания - бесшумно, как мышь, - и ускользнуло при попытке посмотреть на него в упор. Вина? Каден взглянул на труп перед собой, груду мяса и костей - только что бывшую человеком, - и закрыл глаза, загоняя вглубь ускользающее чувство. Раскаяние? Сомнение? Что бы то ни было, оно еще раз хищно куснуло его и юркнуло в темноту.
        Нападая, он сбился со счета пульса, но теперь это ничего не значило. План Киля не требовал выхода в верхние коридоры, не зависел от распорядка ишшин.
        Каден поднял штормовой фонарь, открыл шторки, дал глазам время привыкнуть к свету и принялся ворошить одежду мертвеца. Он успел испугаться, что выбрал не того, что у стражника нет при себе ключей, но, оттянув пропитанный кровью ворот, нашел подвешенную на цепочке связку.
        Киля он освободил легко: просто сдвинул тяжелый стальной засов, вставил ключ в скважину, потянул на себя дверь. Только поморщился от негодующего визга петель, и сердце на миг забилось сильней, но тут же успокоилось.
        - Стражник мертв? - спросил, выступая из тени, Киль.
        Каден кивнул.
        - Тогда никто не услышит. - Он заглянул Кадену за спину, словно ожидал там кого-то увидеть. - Где девушка?
        - Сюда, - указал Каден.
        Камеру Тристе он отыскал еще накануне. Тюремщики разместили трех пленников далеко друг от друга, чтобы те не могли переговариваться, так что Кадену пришлось чуть не тысячу ударов сердца потратить на поиски запертой двери со следами недавнего использования. Он подумывал сразу освободить Тристе, объяснить ей свой замысел, даже заручиться ее помощью в убийстве стражника. Искушение обзавестись спутницей, сообщницей было велико, но в последнюю минуту он удержался. Неизвестно, когда Матол со своими ишшин явятся, чтобы уволочь девушку наверх. Безопаснее оставить ее в темноте и неведении до побега. Сейчас, отпирая дверь, он гадал, не ошибся ли.
        В скудном свете собственных радужек он видел только скорчившуюся у дальней стены тень. Тристе даже в тесной камере выглядела маленькой да еще забилась в угол, сжалась в комок боли и страха. От упавшего на нее луча света она вскрикнула, заслонила глаза и отвернулась к каменной стене, словно хотела в нее зарыться. Каден различил на ее руках порезы, ожоги, язвы.
        «Вот за что я убил стражника, - напомнил он себе. - Вот почему пошел наперекор Тану».
        Он осторожно шагнул к дрожащей девушке - как к перепуганной раненой овце, провалившейся в трещину в горах.
        - Нет, - простонала она. - Пожалуйста…
        - Тристе… - Слова камешками разбивали застывший воздух.
        Он заговорил снова, постаравшись вложить в голос побольше тепла:
        - Тристе, это Каден. Мы уходим. Уходим.
        Она чуть приподняла голову, заморгала еще слепыми на свету глазами из-за спутанных прядей. Кровь и грязь потеками засохли на ее лице и плечах. Кто-то срезал ей почти все волосы. Эдолийский мундир, в который она оделась в Костистых горах, превратился в лохмотья. Она пальцем погладила мокрый камень - как щеку спящего ребенка. Каден увидел, что и ногти изуродованы, запеклись кровью.
        - Уходим? - тихо повторила она.
        - Бежим. Надо спешить, пока не пришла новая стража. Пока Матол еще кого не прислал.
        Она задрожала при этом имени, потом нетвердо поднялась на ноги:
        - Что надо делать?
        - Иди за Килем.
        - Кто это, Киль?
        - Тот, кто сумеет нас вывести.

* * *
        Неподвижная черная лужа словно поглощала свет фонаря и больше походила на смолу, чем на соленую воду; казалось, урони в нее что, так и канет в бесконечную тьму. В ширину она была не более шага, как устье маленького колодца, но Кадену легко верилось, что упавший в нее будет падать до самого центра Земли.
        - Вот, - сказал Киль.
        Каден оглянулся на Тристе. Та молчала, уставившись в пруд, как в пасть огромного каменного зверя.
        - Нет ли другого выхода? - тонким от ужаса голосом спросила она. - Каден ведь говорил о корабле? Тан велел идти на корабль?
        Каден колебался. При виде темной воды ему захотелось броситься обратно, ворваться в дверь покинутой тюрьмы в надежде незаметно провести Тристе к далекой тайной гавани. Мысль была соблазнительной - и глупой. Рваная эдолийская форма не укрыла бы Тристе, а скорее бы выдала. Даже среди теней с первого взгляда видно, что она женщина, а других женщин в Мертвом Сердце нет. Можно было сунуться в верхние коридоры в надежде на удачу, но Каден покончил с надеждами.
        - Другой выход - слишком большой риск. Этот приведет нас прямо к кента.
        - А охрана? - напомнила Тристе. - У них луки.
        - Они нас не увидят, - ответил ей Киль. - Они на берегу пруда, на уступе над водой. А мы не поднимемся над поверхностью.
        - А почему здесь нет охраны? - спросил, указывая на пруд, Каден.
        - Зачем? - поднял бровь Киль.
        - Что там, внизу? - спросила Тристе.
        - Туннели. Комнаты. Старинные залы. Затапливая кента, ишшин затопили заодно множество старых помещений. Разумное решение. Кто, пройдя врата, стал бы пробираться через этот лабиринт, да еще под водой, когда воздух кончается? - Каден уныло уставился на застывшую воду. - Кто, кроме нас?
        - Ну. - Киль развел руками. - Мы попробуем.
        - Это далеко? - спросила Тристе.
        Кшештрим помедлил, взгляд его стал на миг далеким и рассеянным. Потом он кивнул:
        - Сто восемьдесят семь шагов. Приблизительно.
        - Ты измерял? - выпучил глаза Каден.
        - Мысленно. Прошла тысяча лет. Я мог сбиться.
        - Двести шагов! - простонала Тристе. - Я над водой-то столько не проплыву.
        - Плыть тебе не придется, - утешил Киль. - Почти не придется. Я тебя проведу, потяну за собой.
        - А ты сам? - покачал головой Каден. - Это даже без обузы почти невозможно.
        - Есть способы замедлить биение сердца и распределить усилие мускулов… - ответил кшештрим.
        Каден смолк, снова вспомнив, что рядом с ним не человек. Упражнениями и дисциплиной хин добивались невероятного: могли почти голыми сидеть на снегу в зимнюю стужу, могли неделями обходиться без сна, но в сравнении с Килем они были детьми, глупцами, карликами, пробравшимися в первую каморку невообразимо огромного города.
        - А я? - спросил Каден.
        - Ты сейчас войдешь в ваниате, - ответил Киль. - Оно поможет тебе замедлить пульс и защитит от паники. Этого хватит, если ты разумно распорядишься запасом воздуха.
        - Если… - с сомнением повторил Каден. - Если ты правильно запомнил длину коридора, если я смогу не отстать от тебя, если сумею удержать ваниате… Столько «если». Я начинаю думать, не рискнуть ли с кораблем.
        Киль искоса взглянул на него:
        - Полной уверенности не бывает. В туннелях наверху тебе пришлось бы полагаться на удачу. Здесь ты должен полагаться только на себя.
        - И на тебя?.. - зашлась от ужаса Тристе. - Ты, кшештрим! Каден тебя освободил - и что мешает тебе завести нас вниз и бросить? Еще неизвестно, ведет ли этот туннель к кента.
        - Ничто не мешает. И действительно неизвестно. Зато тебе известно, - Киль указал на изъязвленные запястья Тристе и ее обожженные до волдырей пальцы, - что с тобой сделают, если поймают. Вода если и убьет, то быстро.
        Тристе, присмирев, оглянулась в конец коридора, через который они вошли. Каден посмотрел туда же.
        - Мне не нравится, что придется бросить Тана, - сказал он, покачав головой. - Ишшин доверяют ему немногим больше, чем мне. Узнав о нашем исчезновении, сразу поймут, что произошло.
        - Он тоже поймет, - возразил Киль. - Ты не представляешь себе, как опасен и на что способен Рампури Тан. Он найдет выход.
        - А если нет?
        Кшештрим встретил его взгляд:
        - Значит, нет. Легкого пути не существует, Каден. Ты можешь спасти Тристе или Тана, но не обоих.
        Каден перевел взгляд на девушку. Она, обхватив себя за плечи, дрожала в промозглой темноте.
        - Хорошо, - медленно проговорил он. - Ваниате.
        - Я незнакома с ваниате, - надтреснутым голосом сказала Тристе. - И замедлять дыхание не умею.
        Киль кивнул:
        - Я не поручусь, что ты выйдешь из кента, но выбор за тобой.
        - Что нам делать? - спросила девушка, умоляюще взглянув в глаза Кадену.
        Каден молчал. Он не хотел принимать решение, не желал брать на себя ответственность, но сколько раз хин твердили ему, что желание - просто другое название для страдания?
        Он отстранил от себя страх и чувства, попытался оценить ситуацию холодным ясным взором. Если побег удастся, если он займет трон, за Таном можно будет вернуться. Больше того, если Тристе - действительно кшештрим, она ему нужна, нужны ее знания, сведения о заговоре против династии. Выбор был жестокий, но Рампури Тан сам постарался приучить его к жестокости.
        - В тебе есть сила, Тристе, - заговорил он. - Сила, которой ты сама не сознаешь. За нее тебя и заперли в клетку. Ты бежала по горам. Ты уже дважды прошла кента…
        Яростные крики разорвали тишину, нарушив с таким трудом достигнутое спокойствие. Каден попытался пересчитать кричавших. Трое, нет… пятеро, и громче всех ревет разъяренный Матол:
        - Найти, и немедленно! По двое в камеру, по камешку все разобрать! И найдите кто-нибудь подлого ублюдка Тана!
        Загрохотали по камню сапоги. Заскрежетали дверные петли. Там и здесь гремели приказы.
        - Слишком рано, - вглядываясь в темноту коридора, проговорил Каден. - Не должны были…
        - Нет никакого «должны», - тихо ответил Киль. - Есть то, что есть. Приготовься.
        Каден отмерил долгий вздох, задержал воздух в легких, но выдохнуть не успел, потому что из-за угла показались первые ишшин, в свете фонаря блеснули клинки. На миг все замерли. Потом первый - Каден узнал Хеллелена, встретившего их на выходе из кента, - ухмыльнулся.
        - Вот они, - крикнул он через плечо. - Здесь, прижаты к стенке.
        - Быстро, - шепнул Киль.
        Каден потянулся к ваниате, но это было все равно что ловить руками облако. Разум проходил пустоту насквозь, не мог в ней задержаться. В ушах гонгом звенело сердце.
        - Не могу, - покачал головой Каден.
        Тристе обернулась к преследователям, оскалила зубы, когтями скрючила пальцы, словно готова была вцепиться им в лицо.
        - Они нас не догонят, - сказал Киль, сказал без страха, неспешно. - Входи в транс.
        - Я стараюсь, - ответил Каден.
        Ишшин подступали, медленно продвигались по коридору, явно наслаждаясь безвыходным положением жертв. К ним подоспели новые, такого количества хватило бы на то, чтобы десяток раз перебить беглецов. Застывший взгляд Кадена встретил еще одного, выбежавшего из-за поворота, вращая перед собой меч…
        Нет! Понимание обожгло его, как огнем. Не меч, а копье.
        Накцаль!
        Первые двое рухнули без звука: один - с перерезанным горлом, другой - с дырой в груди. Третьему Рампури Тан подсек ноги. Ишшин, падая, еще пытался достать врага мечом, но Тан размозжил ему череп. Хеллелен продержался чуть дольше. Он, оскалившись и обозначив уход влево, отскочил вправо, но Тан не обратил внимания на его увертки, выбросил вперед один конец копья, а затем развернул его, широким грозным взмахом перерубив противнику шею. И, не взглянув на упавшего, бросил Кадену:
        - Ты дурак.
        - Там есть выход, - сказал Каден, упрямо ткнув пальцем в пруд за их спинами.
        Это ничего не объясняло: ни присутствия Киля, ни Тристе, ни каким образом неподвижная вода обещает спасение, но Тан, бросив всего один взгляд на черную воду, как будто понял.
        - Ты доверил жизнь кшештрим, - угрюмо сказал он.
        - А что оставалось? - огрызнулся Каден. - Не мог я бросить Тристе.
        - Мы - не то, чего ты страшишься, - спокойно произнес Киль. - Я не Тан-из. Не Ашерах.
        Монах, сцепившись взглядом с недавним пленником, коротко мотнул головой:
        - Теперь уж все равно. Кости брошены.
        - Держись за нами, - сказал Каден. - В туннелях.
        - Нет, - отрезал Тан. - Время вышло. Я вас прикрою.
        - Не надо…
        Едва Каден открыл рот, из-за угла вылетел Матол с дюжиной других ишшин - проскользив с разгона, он увидел добычу и остановился. Поймав равновесие, он пошевелил пальцами свободной руки и улыбнулся.
        - С каждого по кусочкам шкуру сдеру, - пообещал Матол.
        - Прошу попробовать, - ответил, обернувшись к нему, Тан; накцаль светился в его руках. - Пошел, Каден.
        - Я не…
        - Пошел!
        Ваниате давалось неохотно, но наконец пришло. Пока Тан мелькающим быстрее мысли копьем сдерживал ишшин, Каден вошел в транс - провалился в него, как в глубокий колодец, оставив наверху рев Матола, падающие тела и бегущую по камням кровь.
        - Не отставать, - велел Киль, шагая в пруд.
        Последнее, что видел Каден, прежде чем над ним сомкнулась вода: Рампури Тан, его учитель и мучитель, последний и самый неподатливый из хин, отчаянно сражается, отбивая мгновения для бегства Кадена - еще мгновение и еще… Из пустоты ваниате Каден видел, как дерется и теряет силы монах, - видел, но пожалеть не мог.
        В затопленной части Мертвого Сердца царила холодная, непроницаемая, сокрушительная тьма. Даже в глубины ваниате проникал рыщущий на краю сознания страх - точно изголодавшийся за зиму волк, и все мускулы требовали: корчиться, лягаться, рваться на волю… В другом месте он бы успокоил их возбуждение равномерным медленным дыханием, но в этом подводном лабиринте нечем было дышать, так что он только отсчитывал удары сердца, чувствуя сокращение и расслабление мышцы, снова и снова, а сам осторожными гребками продвигался вперед, обдуманно помогая себе ногами и одной рукой крепко сжимая щиколотку Тристе.
        Ее кожа была холодной, как у покойницы, утонувшей среди воды и камня, но, когда Киль, огибая невидимый угол или выступ, ударял девушку о стену, мышцы слабо подергивались. Каден силился представить в окружающей тьме залы и комнаты, двери и коридоры - обычную архитектуру людского жилища, - но не сумел. Там были только тьма, холод, соль, камень. Все это вовсе не походило на реальный мир, а напоминало невесомую бестелесность кошмара.
        Сколько он ни бился, отрабатывая ваниате, транс оставался зыбким, готовым рассыпаться от внезапного толчка. Каден не хотел думать, каково будет выпасть из этого спокойствия в сумятицу собственного сознания. Ваниате сохраняло ему жизнь при медлительном продвижении по коридорам, а главное, позволяло пройти ожидавшие в конце кента. Без ваниате врата его уничтожат.
        «Ощущай воду, - напоминал он себе. - Холодную влагу на лице и коже. Она - твой мир. Будущее есть сон».
        Где-то около восьмисотого удара сердца Тристе забилась, стала вырываться. Первое движение было просто судорогой, какая случается при пробуждении. Но теперь девушка извивалась и отбивалась в панике, пяткой ударила Кадена по голове, в глаз, снова и снова, - а он угрюмо силился удержать и ее лодыжку, и ваниате.
        У него самого давило в груди и горели легкие. Тристе, конечно, было не легче. Ее тело бунтовало, рвалось прочь от опасности вопреки слабым доводам рассудка. Она осложняла задачу кшештрим, однако Киль держался, увлекая ее за собой по невидимому проходу, и даже, казалось, ускорил движение, хотя в темноте невозможно было оценить скорость. Вода, холод, панические корчи Тристе, грубый камень и ужасное удушье - все тяготило мышцы, лишало подвижности.
        Здесь они и погибнут, все трое. Тела затеряются в крепости, которая и сама потеряна для мира. Печаль манила его как проблеск света в глубине. Каден отвернулся от нее. Погонишься за этим светочем - вырвешься из ваниате, а он предпочитал наблюдать собственное удушье из бесчувственной пустоты.
        Боль - это просто боль. Тяжесть воды - просто тяжесть. Слушай свое сердце. Оно - просто мышца. Мясо.
        Он повторял эти слова, пока разум вместе с телом раздвигал воду. Хорошее место для смерти, спокойное место. Он позволил темноте войти в себя, заполнить, залить себя, так что не стало границы между ним и морем, и океан бился вместе с его сердцем, пока его не рванула к земле страшная, калечащая тяжесть, выбросив, слепого и обомлевшего, в чудовищный простор воздуха, под слепящее солнце.
        «Жив, - подумал Каден. - Я жив».
        В глубине ваниате эта мысль не принесла ни радости, ни печали. Факт, и не более.
        26
        Сотни лет назад стены в самом деле опоясывали Аннур, на сторожевых башнях по всей их длине пылали факелы, по парапетам шагали стражники с копьями. Но уже много поколений столице всерьез не угрожал ни один враг, и пояс укреплений лопнул по швам. Дома и склады, конюшни и храмы выплескивались в предместья, захватывали поля и оставляли за спиной стены. Новый квартал, Канальный, Полевые улицы не имели никакой защиты. Адер с полей разглядывала наружные постройки города - пеструю смесь каменных житниц и легких свайных домиков над ручьями и каналом, - и ужас глодал ее изнутри.
        Водяные буйволы щипали первую травку, утки разгребали дорожную пыль, пара журавлей покачивалась на отмели забитого мусором канала, нацелив клювы в ожидании рыбы… А людей не было. Где повозки, где крестьяне на пашнях, где гомон занятых будничными заботами жителей? Все замерло в молчании, и горячее солнце застряло в небе, как гвоздем прибитое. Горожане аннурских предместий ушли или попрятались - и ни одно из возможных тому объяснений не внушало спокойствия.
        На долгом марше к северу они не встретили никакого отпора. Адер сперва радовалась, потом стала удивляться и, наконец, встревожилась. Лехав безжалостно гнал Сынов, заставляя их обходить тянувшиеся по дороге повозки. А вот десятки лодок шли вперед, легко скользили мимо по течению, и люди с них глазели на армию, уносили вести в Аннур. Как ни спеши, обогнать новости было невозможно, так что ил Торнья мог сто раз встретить приближающегося по открытой дороге противника.
        Адер что ни день ждала от высланных вперед разведчиков донесений о перекрывшей дорогу аннурской армии. Сражение на марше будет ужасно, зато не затронет города. Войска перемесят землю на полях, погубят посевы, но Адер была бы счастлива, если бы только посевы погибли в поднятом ею восстании. Куда страшнее, что кенаранг до сих пор не выслал заслона. Значит, битва ждет их на узких городских улицах; будут гореть дома, лавки, мастерские. Будут гибнуть люди. Аннурцы.
        «Что ты задумал, гад? - думала она, привставая на стременах и вглядываясь в темные проемы улочек. - Чего ждешь?»
        - Похоже, он хочет встретить нас на стенах, - щурясь в трубу, заметил Лехав. - Это хорошо.
        - Хорошо? - опешила Адер.
        Он кивнул:
        - Между нами и стенами по меньшей мере десять кварталов плотной застройки - дома, лавки. Об укреплении стен расскажут разведчики, но в любом случае бой в городе для нас выгоден. Легионеров учат сражаться на открытой местности, а Сыны еще до смерти Уиниана готовились к уличным боям.
        - Готовились воевать с нами, - уточнила, вглядываясь в его лицо, Адер. - За трон.
        - Эта война давно назрела, - промолвил он, встретив ее взгляд.
        Адер сжала поводья. Ее прежний военачальник убил отца, новый - много лет готовил военный переворот, сама она чудом уцелела и не слишком надеется прожить долго.
        - Если мы ворвемся на улицы, погибнут люди, - сказала она. - Я читала описания осад. Сгорят дома и мастерские. Сгинут целые кварталы.
        Лехав ответил ей жестким взглядом:
        - Вы сами пришли сюда с войной, не забыли?
        Ответить Адер не успела, потому что двое всадников галопом, отбивая тревожную дробь, вылетели из города. Лехав снова поднял трубу, всмотрелся и хмыкнул:
        - Наши.
        Подскакав, всадники натянули поводья, поклонились с седел сперва Адер, затем Лехаву.
        - Оборона? - спросил тот.
        Старший разведчик - невысокий, криворотый, с ушами, словно прибитыми к голове, - нахмурился и ткнул через плечо большим пальцем:
        - Никакой, командир. На улицах пусто. Ни горожан, ни солдат.
        Лехав хмуро глянул на второго:
        - У тебя?
        - То же самое. Ни армии, ни намека на войска. Здесь, на улицах, вовсе никого, но пройди пять-шесть кварталов - все забито народом, как в обычный день, будто они о нас и не слыхали.
        - Засада, - подал голос Фултон.
        На всем протяжении разговора гвардеец с неподвижностью истукана сидел на сером мерине ровно за левым плечом Адер, а сейчас выехал вперед.
        - Ран ил Торнья укрыл своих в домах и лавках. Двинешь людей на улицы - они сомкнутся за спинами и порубят всех. Занимай по кварталу зараз.
        Лехав кивнул. И ничем не выказал недовольства вмешательством эдолийца.
        - Перекрыть все улицы они бы не сумели, - сказал он. - Обойдем с запада, от ворот Чужестранцев…
        Фултон оборвал его, подняв руку и указав на город:
        - Похоже, вас избавят от этого перехода.
        Развернувшись в седле, Адер увидела появившуюся из-за строений группу всадников - с десяток людей, блистающих шелками и бронзой. Эти, в отличие от разведчиков, двигались с величественной неторопливостью, и над их головами бились стяги - стяги с восходящим солнцем Аннура.
        - Это кто? - спросила Адер.
        Лехав направил на подъезжающих трубу:
        - Караул дворцовой гвардии.
        - Кого они охраняют?
        Солдат покачал головой:
        - Кого-то незнакомого. Длинные волосы и… - Он помолчал, всматриваясь. - И кажется, повязка на глазах.
        Адер глубоко вздохнула и на миг задержала воздух в груди, приводя мысли в порядок.
        - Мизран-советник, - проскрежетал Фултон. - Тарик Адив. Его посылали за Каденом.
        - Как видно, вернулся, - угрюмо кивнула Адер.
        Фултон с Лехавом расположились так, чтобы прикрывать ее от всадников. Девушка оглянулась, напоминая себе, что за спиной у нее целое войско, распрямила спину и сдержала дрожь в сжимающих поводья руках.
        Не доехав до них десяти шагов, Адив спешился. И к ее величайшему изумлению, низко поклонился - так низко он не кланялся, даже когда Адер была принцессой. Что выражал этот поклон? Перед императором склонялись ниже, а ее титулы такого не оправдывали. Такого Адер никак не ожидала. Адив - человек ил Торньи, отчего бы он стал ей кланяться?
        - Ближе не подходите, - велел Фултон, заслонив собой Адер и блеснув широким клинком.
        Адив только улыбнулся:
        - Я ценю твою преданность, эдолиец, но принцессе от меня ничего не грозит. Напротив. - Он склонил голову набок, как если бы изучал девушку из-под плотной повязки. - Регент просил меня со всем почетом проводить вас в Рассветный дворец.
        - Ни в коем случае, - покачал головой Фултон.
        Адер тронула эдолийца за плечо, заставив его отвести меч.
        - Регент, конечно, не может не понимать, - тщательно сохраняя ровный тон, негромко проговорила она, - что я здесь… Мы здесь по его вине. Где Каден? Когда я видела вас в последний раз, вы уезжали за ним.
        - Умоляю, госпожа, - поморщился Адив, - давайте обсудим этот вопрос в уединении дворца. Вы многого не знаете. События опередили вас.
        - Отец мой по-прежнему мертв? - резко осведомилась Адер. - Каден занял свой трон? Или ил Торнья все еще глумится над Рассветным дворцом?
        - Император - да просияет прожитая им жизнь, - разумеется, мертв, - серьезно ответил Адив. - Каден не вернулся. В отъезде и регент.
        - Где он?
        - В Раалте. Спешно ведет войско на север.
        - В Раалте? - нахмурилась Адер: этого она ожидала менее всего. - Зачем? Против кого?
        Адив поджал губы и шагнул вперед, так что острие меча Фултона уткнулось ему в грудь.
        - Не будем говорить об этом здесь, госпожа, - произнес он, понизив голос. - За время вашего отсутствия ургулы подошли к нашей северной границе. Ил Торнья выступил им навстречу.
        - Это шанс, - тихо заметил Лехав. - Если он не лжет.
        Мизран-советник обратил на солдата слепой взгляд:
        - Шанс для Аннура погибнуть.
        - Я служу не Аннуру. Я служу богине.
        - Не так-то легко будет ей служить, когда придут ургулы, - едко заметил Адив. - Они молятся, пуская кровь.
        - Пойми, - прошипела Адер, - мне все известно. Все! Я пришла уничтожить регента.
        Адив скривился:
        - Министерство правды не пожалело трудов, чтобы скрыть этот факт. Аннур сейчас, как никогда, нуждается в единстве - как видимом, так и настоящем.
        - Как можно скрыть многотысячную армию, марширующую вдоль канала? - уставилась на советника Адер.
        Она через плечо указала на Сынов Пламени, на лес копий, похожих на оголенные летним зноем деревья, будто пораженные ужасной болезнью. Солнце блестело на бронзовых щитах и кирасах, слепило глаза. Адив повернулся вслед ее жесту, словно повязка не мешала ему оценить плотность рядов и острой стали.
        - Мы внушили аннурцам, что вы выступили нам на помощь. Что принцесса отправилась в Олон, чтобы примирить трон с церковью Интарры. И вам, как видно, удалось. - Адив умоляюще простер к ней руки. - Вы нужны Аннуру, моя госпожа.
        - Оно и видно. - Нира, сплюнув, выдвинула вперед свою лошадь. - Вопрос, сдается мне, нужны ли вы нам?
        Обернувшись к старухе, Адив поднял брови над повязкой:
        - Кажется, я не имел удовольствия…
        - И не надо, - фыркнула Нира. - Во дворце вы принцессы не дождетесь.
        - Согласен, - кивнул Фултон.
        - Я могу предложить себя в заложники, - сказал Адив. - Как гарантию ее неприкосновенности.
        - Жизнь одного расфуфыренного слепого ублюдка против жизни принцессы? - съязвила Нира. - И пророчицы? Это вряд ли.
        - Нира… - протянула к ней руку Адер.
        - Ты взяла меня в советницы! - рявкнула та. - Я и советую.
        - Я еду, - сказала Адер.
        - Госпожа! - вскрикнул Фултон.
        Адер не стала его слушать:
        - Желай мизран-советник моей смерти, он не предложил бы себя в заложники. Я не понимаю, что здесь происходит, но если есть возможность предотвратить войну на аннурских улицах, я ее не упущу. Это мой город и мой народ.
        Через плечо Адива она окинула взглядом скопление домов и сараев, огромную стеклянную иглу, рассекающую небо и сияющую неправдоподобным солнечным блеском.
        - Это мой дворец. Моя империя.

* * *
        На окраинах Аннура стояла тишина: испуганные подступающей армией жители забились по домам, зато над центром города висели обычные гул и гомон. Возчики погоняли волов и буйволов, лавочники из дверей и окон расхваливали товар, расталкивали толпу носильщики, сгибаясь чуть не до земли под кипами тканей, корзинами плодов или угля, вязанками еще пахнущих древесным соком дров. В одиночку Адер, пожалуй, не протолкнулась бы, но она была не одна.
        К сомкнувшемуся вокруг нее эскорту Адива присоединились Фултон, Нира и ехавший рядом с сестрой Оши. Сам Адив двигался во главе процессии, хлопавшие над ним и за его спиной флаги тоже разгоняли толпу. Лехав с Сынами Пламени держался позади, напоминанием о присутствии войска, намеком на приставленное к горлу мизрана лезвие. К тому времени, как они выехали на дорогу Богов, город уже знал об их появлении. Люди, забыв болтовню и торговлю, глазели на процессию и склоняли головы перед проезжающими. Если на уме у мизран-советника было убийство, он выбрал для него странный способ, и с каждым шагом в глубину города Адер чувствовала себя все уверенней.
        А вот Нира никак не могла успокоиться.
        - Он лич! - прошипела она, склонившись с седла к самому уху Адер.
        - Адив? - изумилась девушка.
        Старуха кивнула:
        - И сильный. Опасный.
        - Отец назначил его мизран-советником, - напомнила, покачав головой, Адер.
        - Значит, твой отец назначил советником лича.
        Адер уставилась в спину Адиву, перевела взгляд на узел повязки на затылке.
        - Откуда ты знаешь?
        - Проживи сотню лет, тоже научишься.
        Ужасное открытие. Личи - извращенные, уродливые создания. Мысль, что к ним принадлежит и Нира, что она сдерживает в себе ужасное могущество, до сих пор донимала Адер, как острый камешек в ботинке. Она сама упросила старуху стать ее советницей и тем не менее по нескольку раз на дню ловила себя на подозрительных взглядах и гадала, не совершила ли ужасной ошибки, не пригрела ли змею на груди. Правда, зная, кто такая Нира, она могла бы не ужасаться так откровению касательно Адива, однако мысль, что у самой вершины пирамиды власти восседает лич, что он служит кенарангу, что он, и никто другой, был послан за Каденом в Костистые горы… сердце у нее так и колотилось.
        «Что уж теперь», - сказала себе Адер, выпрямляясь в седле и напуская на себя невозмутимый, властный вид.
        На нее смотрели тысячи глаз, и, как бы ни мечтала она увидеть слетающую с плеч голову ил Торньи, не стоило выдавать своей ярости горожанам.
        Сделав крюк по южным улицам Аннура, они выехали на дорогу Богов. После Олона, где даже главные улицы виляли среди башен и покосившихся дворцов, а за ними начинался лабиринт узких, двоим не разойтись, переулков, дорога Богов выглядела скорее прямым, как стрела, горным ущельем, чем созданием рук человеческих. По обе стороны ее шла торговля, торговцы и ремесленники продавали кто огненные яблоки, кто пестрых птиц, кто маленькие нарядные алтари из камня или дерева. Посередине улицы с пьедесталов вдвое выше человеческого роста взирали на город младшие боги и богини: Интарра и Хал, Пта и Астар-рен, Сьена, Мешкент и их дети. Эти статуи давно стали для горожан привычными ориентирами: «Сходи к мяснику у Эйры», «Встречаемся под Хекетом», но сейчас, проезжая под монументами, Адер ощущала на себе беспощадные взоры богов и старалась не поднимать головы.
        После городской суматохи, после строгого ряда божеств она с облегчением увидела впереди красные стены Рассветного дворца. Над ними высилось Копье Интарры: вершина скрывалась в тучах, а сама башня в вечернем свете отблескивала тусклым сланцем. Адер запретила себе задирать голову. Она в своем дворце, у себя дома. Не на что ей тут глазеть.
        Огромные кедровые створки ворот Богов были, разумеется, закрыты. Даже императоры не дерзали проходить путем, предназначенным для высших. Но рядом виднелись распахнутые настежь Большие ворота и сотни стоящих навытяжку гвардейцев. Из дворца Адер бежала в суконном платье служанки, а возвращалась во всем блеске принцессы рода Малкенианов. Не слишком ли просто все вышло?
        Люди Адива провели их под широкую арку - стена здесь, окованная красным железом, была толщиной с дом, - через Нефритовый и Жасминовый дворы, мимо излучин пруда в тени Журавля и башни Ивонны и, наконец, в прозрачную тень Копья Интарры. Пройдя зал Тысячи Деревьев и воздушные лестницы Парящего зала, они попали в палату Писцов. Старинное название пора было исправить. Писцов давно вытеснили из павильонов высшие чиновники разросшегося государственного аппарата, и помещение теперь напоминало не строгий скрипторий, а богатый дворец атрепа. В стенных нишах поблескивала инкрустация слоновой костью, пол устилали рабийские ковры, по углам стояли резные колонки из анказского кедра.
        Дождавшись, пока рабы поставят на стол прохладную воду и запотевшие графины с винами из Сай-ита, Адер небрежным взмахом руки отпустила слуг и закрыла двери.
        - Итак, - заворочала она пересохшим языком, чувствуя, как вспотели ладони, - что, во имя Шаэля, здесь происходит?
        Адив помолчал, оглядывая вставших у двери Ниру, Оши и Фултона.
        - То, что я должен рассказать, известно лишь узкому кругу. Вы желаете его расширить?
        - Да, - напряженно кивнула Адер, бросив косой взгляд на Оши: как бы не ошибиться…
        - Вам решать, принцесса. - Советник развел руками. - Вина?
        - Ответов, - мотнула головой Адер.
        - Как скажете, госпожа, - покорно склонил голову советник.
        - Где Каден?
        - Ваш брат погиб. - Он скорбно покачал головой. - Мы опоздали. Монахи перебиты…
        - Бред! - не дослушав, объявила Адер. - Или я должна поверить, что он случайно погиб в то самое время, когда был убит отец, а ваше вооруженное посольство через Вашш не имело никакого отношения к его смерти? Вы ждете, что я в это поверю?
        - Нет, - поджал губы Адив. - Честно говоря, не жду и не упрекну вас за недоверие. Тем не менее это правда.
        - И кто же перебил монахов? - резко вмешалась Нира.
        - Ургулы, - ответил Адив. - Ашк-лан, как вам известно, стоит в горах над степью. Места там глухие, монастырь беззащитен перед кровожадными дикарями.
        - Вы плохо учили историю, советник, - покачала головой Адер. - Ашк-лан простоял там самое малое пятьсот лет, а может, и много-много дольше. И за все это время его ни разу не атаковали ургулы.
        - За все это время, - невозмутимо парировал советник, - ургулы ни разу не объединялись под властью одного вождя. И не выступали всей силой против империи.
        - Они объединились? - Фултон насупил брови. - Это не похоже на ургулов.
        - Не похоже.
        - Кто этот вождь? - спросила Адер.
        - Его зовут Длинный Кулак. Вождь он или шаман, не вполне ясно. Разведчики редко возвращаются обратно, а кеттрал, которых выслал ил Торнья, не сумели его не только устранить, но даже разыскать.
        - А с чего бы им нападать на монастырь?
        - По-видимому, - ответил Адив, - их интересовали не монахи. Подозреваю, что все это - часть замысла Длинного Кулака. Он стремился расшатать империю убийством наследника Санлитуна и, воспользовавшись смутой, нанести удар.
        Он сцепил руки в замок и замолк.
        - Что еще? - спросила Адер.
        - Это еще не все.
        - Вижу. Что еще?
        - Ваш брат… - помедлив, ответил Адив. - Валин. Есть признаки его соучастия.
        Адер обомлела. Валин… Он теперь взрослый мужчина, полноправный кеттрал, но она-то помнила худенького смуглого мальчонку, с деревянным мечом носившегося по дворцовым залам. Шумный, сорвиголова, он раздражал ее, отвлекал от дела, но жестоким никогда не был.
        - Жду подробностей, - тихо прорычала она.
        Адив развел руками:
        - Твердых доказательств нет, но он скрылся с Островов в прямое нарушение приказа. Ашк-лан к его появлению уже сгорел - как мне доложили, не было сомнений, что это работа ургулов. Но… осталось много свидетельств, что там побывали и кеттрал. В развалинах кто-то обронил клинок дымчатой стали… - Адив покачал головой. - Уверенности, конечно, нет. Никто вашего брата не видел, однако с тех пор он так и не объявился. В борьбе за Нетесаный трон и раньше случались братоубийства.
        - Нет! - Кровь бросилась Адер в лицо, пальцы скрючились когтями. - Нет. Отца убил кенаранг. Убил, а меня использовал как орудие для сокрытия убийства. Я знаю, подлый ублюдок! Я все знаю!
        Нира тронула ее за плечо, но Адер сбросила морщинистую руку старухи. Она слышала, что кричит, и понимала, словно тихий голос в сознании подсказывал: надо взять себя в руки, от резких обвинений не будет никакого проку. Но возвращение во дворец расшевелило память о смерти отца, о теле в гробнице, и сейчас ей хотелось одного: найти ил Торнью и остальных виновных, порвать им глотки и сбросить трупы в вонючий канал.
        Адив ничем не выдал смущения перед ее яростью. Он только покивал и, дотянувшись до середины стола, достал из горлышка узкой зеленой вазы маленький свиток:
        - Кенаранг предупреждал, что вы так скажете. И приказал мне передать вам вот это.
        Адер взяла свиток - мягкая велень с печатью восходящего солнца - и настороженно развернула.
        - Опять ложь? - спросила она, тронув пальцем восковую пломбу.
        - Что в нем, мне неизвестно, - покачал головой Адив. - Он только для ваших глаз.
        Адер нахмурилась, ногтем сорвала печать и, чувствуя, как загорается в жилах кровь, просмотрела письмо.
        Адер,
        ты бежала из дворца в уверенности, что я убил твоего отца, и я тебя за это не виню. Это правда.
        Признание когтем рвануло ее за сердце, и на миг Адер задохнулась, ослепла. Одно дело - отцовская записка, но такая жестокая, непреложная истина… Выдохнув раскалившийся в легких воздух, она принудила себя читать дальше.
        Прошу тебя, поверь, я этого не хотел. Санлитун был почти идеалом императора: практичным, честным, умным. Единственный его настоящий недостаток - отношения с ургулами. Я так и не понял, почему он полагался на Длинного Кулака, как поверил, что с этим человеком можно договориться. Я много лет воевал с ургульскими вождями. Я знаю их куда лучше, чем знал твой отец, и уверяю тебя: Длинный Кулак замышляет гибель Аннура.
        Я раз за разом пытался объяснить это Санлитуну, но что-то затмевало его зрение в этом важнейшем вопросе. В конце концов мне пришлось выбирать между вашей семьей и империей. Поверь мне, я не желал такого выбора.
        Следует ожидать, что ты не поверишь этому письму, но я прошу тебя об одном. Выступай на север по следам моей армии. Догнав нас на границе, ты сама сможешь судить, солгал ли я об ургульской угрозе. Если так, лучше, чтобы сражение состоялось там, где не пострадают горожане. Если же ты решишь, что я не солгал, то сможешь объединить свое войско с моим. Даю слово, в этой схватке на счету каждое копье, каждый клинок, каждый, Кент его побери, кулак.
        Я сожалею о смерти твоего отца. Я любил и уважал императора, но император - один. Аннур - миллионы людей.
        Если, как сообщают мои люди, Интарра благоволит к тебе, молись за всех нас. Наступает тьма.
        Твой кенаранг
        Ран ил Торнья
        Ее зашатало. Линии букв и строк на пергаменте колебались перед глазами. Только когда первая капля размыла чернила, Адер поняла, что плачет.
        - Госпожа? - шагнул к ней от дверей Фултон. - Что он пишет?
        Адер судорожно вздохнула:
        - Просит выступать на север.
        - Зачем это? - опешила Нира.
        - Чтобы сражаться, - ответила Адер.
        - С кем?
        - Этого я еще не решила, - угрюмо проговорила она.
        Адив одобрительно кивнул:
        - Кенаранг говорил, что вы поймете значение этого дела и придете к разумному решению. Он велел мне оказывать вам всевозможную поддержку. - Он развел руками. - Все, что скажете.
        Адер долго молчала. Рассматривала письмо, потом державшие его руки. Подумалось: странно, что не дрожат. Ей чудилось, что все тело, стиснутое гневом и горем потери, бьет дрожь. А руки спокойны. Как будто она не сжимала письмо убийцы отца, а пробовала на ощупь лоскут тонкого шелка. Она пришла в Аннур с войной, а дворец гостеприимно распахнул перед ней двери. Она вернулась домой, вернулась в свой дворец, но он не вполне принадлежал ей. Пока.
        - Вы слышали о случившемся у Негасимого Колодца? - подняв взгляд на советника, заговорила Адер.
        - Слышал, - неохотно кивнул Адив. - С юга доходили слухи, снова и снова рассказывали о пророчице. Жаль, я своими глазами не видел метки Интарры на вашей коже.
        Адер рассеянно провела пальцем по выжженным на запястье завиткам, проследила сложный узор.
        - Вы поддержите эти слухи, - сказала она. - Подтвердите их перед жителями столицы.
        - Конечно, госпожа, конечно, - помедлив, кивнул мизран-советник. - Интарра всегда была благосклонна к вашей семье, и кто, как не вы, заслуживает этого титула…
        - Это не все, - перебила его Адер.
        Адив смолк, поджал губы.
        Пора, решила Адер. Ожоги на теле пылали, словно выведенные раскаленным ножом. В ушах гудели удары сердца, и она мимолетно удивилась, как их не слышат другие. Сейчас или никогда.
        - Я выдвинусь на север, - заговорила она, - и поступлю как должно с ургулами и с ил Торньей. Я сделаю это потому, что, кроме меня, некому. Отец убит, Каден убит, а Валин, может, и жив, но глаза - у меня. Я взойду на Нетесаный трон. Я стану правосудием Интарры.
        27
        «Сопутствующие потери».
        Гвенна еще на Островах возненавидела это понятие. В том числе потому, что в нем всегда смешивались два смысла. Слушая в столовой разговоры ветеранов, вернувшихся с вылета, она каждый раз улавливала слова о «сопутствующих». Только не всегда понимала, касается это заложников или каких-нибудь злосчастных придурков, которые были совсем ни при чем, а все равно погибли.
        Впрочем, это было не так уж важно, потому что первое имело обыкновение плавно перетекать во второе. С точки зрения Гвенны, это слово было хитрым способом обойти жестокую правду. Вместо «мне пришлось ухватить пацана и приставить ему нож к горлу» рекомендовалось говорить «при поражении цели нанесен сопутствующий ущерб». И вместо «ребятишки сгорели вместе со зданием» - тоже.
        Но при всей прежней ненависти сейчас это понятие нравилось ей еще меньше - потому что они с Анник и Пирр превратились в таких, Кент их побери, «сопутствующих».
        - Так и будем здесь сидеть? - возмутилась она.
        Глупый вопрос, но хотелось что-то сказать. Разговор делу не замена, но все же лучше говорить, чем, засунув палец себе в жопу, ждать, пока до вас снизойдет кровожадный дикарь, под чьей опекой вы оказались. Впрочем, насколько могла судить Гвенна, нынешнее обращение с ними как раз и было признаком его благоволения.
        - Ну уж нет, - подняла голову сидевшая по ту сторону костра Пирр. - Я намерена пить до упаду.
        Пирр в полной мере воспользовалась теми удобствами, которые предлагал им апи Длинного Кулака. Она раскинулась на груде бизоньих шкур и лениво перебирала свои длинные пряди, словно в ожидании служанки с кувшином ледяного сока. Только пила она не сок. Гвенна, сделав один глоток прозрачной жидкости из меха, едва не выкашляла себе язык. Пирр же, запрокинув голову, лила ее в глотку длинной струей.
        - Нам не пить надо, - отозвалась Анник, нарезавшая полосками бизонятину, чтобы завялить мясо над огнем, - а думать.
        - Дельная мысль - это прекрасно! Вы, девочки, как надумаете что, дайте мне знать. Хотя… - Пирр нахмурилась. - О чем думать-то?
        - Да ради Шаэля!.. - огрызнулась Гвенна.
        Присягнувшая Черепу погрозила ей пальцем:
        - Осторожней, ты взываешь к моему богу.
        - О том, - не слушая их, ответила Анник, - как нам отсюда выбраться.
        - А зачем бы нам отсюда выбираться? - делано изумилась Пирр.
        Она одним жестом охватила очаг, шипящее на огне мясо, объемистый мех в собственной руке и растянутые на жердях выделанные шкуры, хранящие внутри свет и тепло.
        - Встретили нас, признаться, грубовато, но этот Длинный Кулак показал себя щедрым хозяином. Может, парни из вашего крыла ему и не по нраву…
        Если Длинному Кулаку и вправду не нравились мужчины-кеттрал, он избавил себя от неприятных гостей. Валин с Талалом и Лейтом выехали вчера из лагеря, увешанные оружием и нагруженные провиантом, набив тюки всеми средствами убийства - ядами, стрелами и даже взрывчаткой. Задание - убить аннурского кенаранга - было безумным, но шаман снабдил их всем, что только могло пригодиться в этом деле. Зато крыло располовинил, Кент его подери.
        - Вы останетесь у меня почетными гостьями, - объявил он женщинам, словно только теперь о них вспомнив.
        Когда же Гвенна высказала, что она об этом думает, и сообщила, что привыкла сама за себя решать, он только руками развел: «Разумеется, решай сама, остаться почетной гостьей, пленницей или трупом».
        Валин пытался спорить, но неприглядная правда состояла в том, что они были бессильны. Свободу они получили только волей Длинного Кулака, а этот долговязый мерзавец, сколько бы ни толковал о сотрудничестве и взаимопонимании, не страдал излишней доверчивостью. Слово Валина - это, конечно, надежная гарантия, но Длинному Кулаку требовалось что-то более осязаемое и убедительное - и вот Анник, Гвенна и Пирр переведены из пленниц в «почетные гостьи».
        Почетные гостьи! Это еще хуже «сопутствующих потерь».
        - Расслабься, - посоветовала убийца. - Жизнь - только миг. Постарайся насладиться радушием наших хозяев.
        - Ты, я вижу, так нахлесталась браги, - рявкнула Гвенна, - что не заметила: щедрость Длинного Кулака на оружие не распространяется. У нас на всех один жалкий ножичек.
        Она кивнула на полосовавшую мясо Анник:
        - Да притом тупой!
        - Не потому ли, что, пока у нас было оружие, мы норовили истыкать остриями его воинов? Кроме того, - Пирр смерила взглядом поясной ножик Анник, - убить человека и таким нетрудно. Если только найдем вескую причину променять еду, питье и тепло на безнадежную драку.
        - Пока нас держали связанными, ты сражалась, - напомнила Гвенна, - хотя тогда драка была еще безнадежнее.
        По правде говоря, она никак не могла раскусить Пирр, оттого и бесилась. Не в том дело, что Присягнувшая Черепу хорошо умела убивать, - на Островах все это умели. Гвенна скрипела зубами при виде ее равнодушия к вещам, за которые сама Гвенна готова была отдать жизнь. Мало им горя с целой армией ургулов, так еще наемница доводит ее непрестанными издевками.
        - Когда я была связана, - пожала плечами убийца, - я была связана. А теперь у нас…
        Довести свою мысль до конца она не успела: откинулся полог шатра и внутрь шагнул мужчина. Высокий мужчина - ему пришлось чуть не вдвое согнуться в проеме. С первого взгляда Гвенна приняла его за Длинного Кулака, но, когда вошедший выпрямился, она задохнулась, как от удара под дых.
        Балендин Айнхоа.
        Она выходила из себя от одной мысли, что Балендин жив. По правде сказать, всю невыносимую скачку на север она сохраняла здравый рассудок, напоминая себе, что должна выжить и сохранить силы, чтобы однажды добить лича. Длинный Кулак, лишив его пары пальцев, как бы намекнул, что готов принять эту заботу на себя. Как видно, она ошиблась.
        Лич избавился от пут и от провонявших черных лохмотьев, в которых его захватили, и, хотя пальцев ему назад не приставили, кто-то снабдил его чистыми тряпками на бинты. Вырядился он на ургульский манер, в бизоний плащ поверх кожаных штанов и рубахи, навесил на шею новые ожерелья, а на пальцы нацепил новые кольца. Преображение было столь же разительным, сколь внезапным, и на минуту Гвенна онемела от такой гнусной неожиданности.
        Балендин, словно прочитав ее мысли, усмехнулся:
        - Рада меня видеть, Гвенна? - Не дождавшись ответа, он пожал плечами. - А я так по тебе соскучился. Много у меня было любимчиков, но никто не сравнится с ветреной Гвенной Шарп в чистых, необузданных, диких, зверски тупых страстях.
        Он облизнулся. Анник, оставив мясо, одной рукой оперлась на бедро, а в другой - легко зажала двумя пальцами окровавленный нож. Гвенна с ужасом осознала, что лич, мало того что гуляет на свободе, снискав, по всей видимости, нежданную благосклонность Длинного Кулака, - он еще и трезв. В его глазах больше не было мути адаманфа, к ним вернулся заносчивый хищный блеск.
        Гвенна подавила порыв броситься на лича. Он стоял в считаных шагах от нее, перед откидной полой апи, скрестив руки на груди, но она повидала, на что способны личи, и понимала: и половины расстояния не одолеет.
        - Ты мешок гнилого говна, Балендин, - проговорила она (слова - паршивая замена ножу, но ничего другого у нее не было). - Однако храбрец. Явиться сюда после трепки, которую мы тебе задали в горах. Жаль, остальное твое крыло осталось мясом на скалах. И твоих пальчиков жаль.
        Лич помрачнел. Исхудал, заметила Гвенна. Балендин всегда был тощим, скорее кнут, чем дубина, - жилы и мускулы обвивают тонкий костяк, под загорелой кожей явственно просвечивают изящные лицевые кости. Но сейчас в отблесках костра она разглядела, что щеки у него ввалились, как у покойника. Падающие на плечи темные косы истончились и засалились, а змеившиеся по рукам татуировки будто помялись, не распираемые больше мышцами. Все это не делало лича менее опасным, если он получил доступ к колодцу.
        - Гвенна, Гвенна, Гвенна, - с укором покачал он головой. - Я только вернулся в твою жизнь, целый и невредимый… - Он горестно покосился на свои руки. - Ну, почти целый. И все же в пяти фразах ты сделала целых три ошибки. - Он поднял вверх палец. - Первая: невелика отвага тебе показаться. Мне пришпилить тебя к земле и сжечь над тобой палатку - что глазом моргнуть. Второе: мое временное отступление - не твоя заслуга. В первый раз меня свалил ваш огнеглазый ублюдок, а во второй поймали ургулы. И последнее: хотя белеющие в горах кости, строго говоря, принадлежали кеттрал из моего крыла, ты напрасно думаешь, что мне есть до них дело. Они никогда не были мне ровней. Цели у меня много… амбициозней. Тебе знакомо это слово? Оно значит «возвышенней».
        Лич улыбнулся. Сидевшая в глубине шатра Пирр подняла руку. Она с искренним любопытством наблюдала за Айнхоа:
        - Прости, что перебиваю. Мы несколько раз встречались, но по несчастному стечению обстоятельств не были должным образом представлены. Меня зовут Пирр Лакатур.
        Балендин, подняв бровь, обозначил легкий поклон:
        - А я…
        - А он тот поганый ублюдок, что убил Лин и пытался убить Валина, - вмешалась Гвенна.
        Она понимала, что надо бы промолчать, дать Балендину время выложить карты на стол, но, глядя, как лич с убийцей обмениваются любезностями, словно приятели в таверне, не утерпела. Гвенна не могла понять, почему Балендин на свободе, откуда у него новая одежда и кольца, откуда такая наглая самоуверенность, но все это ее пугало, а Гвенна ненавидела чего-то бояться.
        - Он был с эдолийцами, - проговорила Гвенна в надежде внушить свои опасения Пирр. - Он Кентов изменник!
        Пирр словно не услышала ее. Она улыбнулась Балендину, лениво перевернулась на живот и потянулась, как хорошо выспавшаяся кошка. Верхняя пуговица на рубахе расстегнулась, так что ее поза оставляла мало места воображению.
        - Помню, Валин что-то такое рассказывал, - пробормотала она. - Но штука в том, что у меня у самой довольно гибкое понимание политической лояльности. И я не хотела бы, чтобы такие мелочи, как измена, встали между мной и родственной душой.
        Она погладила себя по плечу и кивнула на татуированные бицепсы и запястья Балендина:
        - Рисунок мне нравится. Под рубахой тоже что-то есть?
        Гвенна готова была взорваться, но не успела, потому что в разговор холодным деловым тоном вступила Анник:
        - Зачем ты здесь, Балендин? Почему Длинный Кулак тебя освободил?
        Лич еще на мгновение задержал взгляд на Пирр, потом с протяжным вздохом обернулся к девушке:
        - Если мне пришлось вздернуть твою любимую игрушку, Анник, не стоит отказываться от прочих забав. - Он развел руками. - Мир велик, в нем хватает других шлюх.
        Гвенна едва заметила стремительное движение Анник. Короткий нож метнулся к горлу Балендина… и отлетел в сторону, словно отбитый невидимым щитом. Балендин снисходительно улыбнулся:
        - Длинный Кулак запретил мне причинять вам вред, так что будем считать, ты оступилась, пока резала мясо.
        Анник стиснула губы, шевельнула пальцами, словно нащупывая другое оружие, но наживку не схватила.
        - А теперь, - помолчав, заговорил лич, - с чего бы начать повесть о моем чудесном спасении и неожиданном возрождении? Может быть, с гор?..
        - Было бы чему удивляться, - сплюнула Гвенна. - Выбрался едва живым из Костей и, как и мы, попался ургулам. Или мы должны удивляться, что ты достался шайке дикарей, дерись они конем?
        Балендин прищурился.
        - Должен напомнить, - процедил он, - что те же дикари захватили и вас.
        - Только я не говорю, что этим горжусь. И уж точно не стала бы хвастать. Ты влип так же, как мы.
        - Ох, Гвенна, - снова заулыбался лич. - Мне понятна твоя досада, но я в отличие от вас, несчастных девиц, отнюдь не влип. - Покачивая головой, он блестящими глазами всмотрелся в ее лицо. - Правда, я, как и вы, какое-то время был пленником наших кочевых друзей, и Длинный Кулак поначалу доверял мне не больше вашего. Но с тех пор… - он повел плечом, - наши пути разошлись. Пока вы сидите здесь на положении полупленниц, меня Длинный Кулак пригласил присоединиться к нему. Он меня… возвысил. Доверил важный пост. Даже такой дикарь сумел оценить мои способности и познания.
        Гвенна подавила дрожь. Никаким заверениям Длинного Кулака в дружеских чувствах к Санлитуну и чисто оборонительном назначении армии она не верила. Ей не нравились его шрамы и то нескрываемое удовольствие, которое он получал от страдания своих людей. Тем не менее она склонна была видеть в нем, скорее, безличную угрозу: да, враг империи, но таких врагов всегда хватало. А в союзе с Балендином, с личем, пытавшимся убить двоих из рода Малкенианов… Их союз выглядел куда опаснее.
        - Чего хочет от тебя Длинный Кулак? - спросила она.
        Пирр возмущенно застонала.
        - Что же мы тратим время на такие скучные материи? - выгибая шею, чтобы лучше видеть лича поверх костра, промурлыкала она. - Гвенна, Анник, почему бы вам не пройтись сотню-другую раз вокруг лагеря? Поищите себе новых друзей.
        Гвенна опешила:
        - А что бы тебе самой себя не отыметь, шлюха с черепом? Он же покушался на Кадена, которого тебя, суку, наняли охранять!
        Пирр кокетливо округлила губки:
        - Лич - это такая диковинка. - Она не сводила глаз с Балендина. - Что касается самой себя отыметь, Гвенна, иногда приходится, но когда есть более многообещающая возможность…
        Балендин ответил женщине хищным оскалом, однако, к удивлению Гвенны, покачал головой:
        - К сожалению, с другими возможностями придется подождать. Вот-вот начнется Квина Саапи.
        - Это еще что? - спросила Анник.
        - Церемония, - ответил Балендин. - Длинный Кулак приглашает вас присутствовать.
        - Приглашает, - процедила Гвенна, - надо понимать, «требует»?
        - Именно требует, - ухмыльнулся Балендин.

* * *
        Квина Саапи, как эту дрянь ни понимай, проводилась в узкой расщелине меж невысоких холмов, в которой сочившаяся веками тонкая струйка воды прорезала мягкую плоть земли, обнажив известняковые кости. Вода и ветер разрушили камень, изрыли его туннелями и нишами, где ургулы много поколений хоронили останки убитых врагов: обрубленные ниже сустава конечности, расколотые черепа, мелкие косточки, вроде пальцев. Груды их осыпались с низких полок, словно рябая земля выблевывала осколки, выбеленные и стертые до полной неотличимости от камней.
        Десятки тысяч ургулов, заполонивших склоны над расщелиной, еще больше беспокоили взгляд. Большинство их сидело на корточках, прижав пятки к земле, но по краям ущелья воины стояли в рост, нацелив вниз длинные копья, словно сторожили кого-то. Длинному Кулаку причиталось почетное место в самом устье расщелины, на неизменных носилках, поддерживаемых окровавленными воинами.
        Балендин подвел к устью Гвенну, Анник и Пирр.
        - Святое место, - пояснил он и без предупреждения спихнул Гвенну с обрыва.
        Падать пришлось не выше человеческого роста, и приземлилась она на ноги. С готовым сорваться с губ проклятьем развернулась - и наткнулась на улыбку лича.
        - Не волнуйся, - сказал он. - Я найду твоим подружкам лучшие зрительские места.
        Обе женщины смотрели на нее. Пирр - с любопытством. Анник - как Анник. Балендин, немного помедлив, увел их к носилкам Длинного Кулака.
        Известковый обрыв едва доставал Гвенне до макушки. Выбраться - плевое дело, если бы не нацеленные ей в грудь копья ургулов. Примерившись, не выхватить ли одно, Гвенна отказалась от этой мысли. Она еще не разобралась, что здесь происходит, и не собиралась героически гибнуть без крайней необходимости. Вместо этого она принялась оглядываться по сторонам.
        Низкие каменные стены перекрывали путь к бегству на восток и на запад, а по концам короткой расщелины, протянувшейся всего на полсотни шагов, ревели жаркие костры, хотя солнце еще не зашло. Кто-то вырыл на расстоянии двух шагов друг от друга узкие канавки, вроде отхожих ям для осадного войска, но для чего предназначались эти, Гвенна не знала. Рядом с канавами опрятными кучками лежала выкопанная земля.
        «Святое место», - сказал Балендин, прежде чем столкнуть ее на импровизированную арену под невысоким обрывом.
        «Гиблое место», - мрачно подумала Гвенна.
        Странное дело, у нее как будто полегчало на душе. Она не могла знать, что за игру затеял Длинный Кулак, зачем весь день баловал ее угощением и напитками, чтобы под вечер спихнуть в яму на глазах у всего Кентом клятого воинства, но одно было ясно: что-то произойдет, а это лучше, чем сложа руки сидеть в шатре, препираясь с Пирр под равнодушное молчание Анник.
        Жаль только, это «что-то», судя по всему, будет ее смертью.
        Толпящиеся по концам расщелины мужчины и женщины щедро кормили ревущие пасти костров. Гвенна и за несколько шагов от огня, несмотря на удушливый ветерок, ощущала на лице его жар. Она перебирала в голове обрывки знаний - любая мелочь могла оказаться спасительной. О тактике конных атак и вооружении ургулов она помнила достаточно, а вот когда наставники зудели о скучных религиозных подробностях, глаза у нее стекленели. Балендин назвал церемонию «Квина Саапи». Второго слова Гвенна не знала, но Квина - это Мешкент, а Мешкент - это боль.
        Она чувствовала себя будто на арене: замкнутое пространство, любопытные лица со всех сторон и повсюду, Кент их побери, кости. Все здесь пропахло боем, а пока она осматривалась, ургулы столкнули в узкую расщелину второго человека.
        Гвенна покачалась на пятках, испытывая ноги. Недели поперек лошадиной спины не пошли ей на пользу, но что толку теперь жалеть. Как говорили кеттрал, «сено уже в стогах», и Гвенна про себя поблагодарила всех ублюдков с Островов: Адамана Фейна и Давин Шалиль, Пленчена Зее и даже Блоху за долгие годы беспощадной муштры, за требования совершенства во всех навыках. Ни хрена не понимая ни в каких «Квина Саапи», Гвенна чуяла драку, а уж в драке она знала толк.
        Потом сброшенный с обрыва мужчина выпрямился, и готовность к бою вытекла из Гвенны, как из дырявого кувшина. Она ожидала увидеть молодого ургула, таабе или ксаабе. Но перед ней стоял аннурец, паренек годом или двумя старше ее, в лохмотьях легионерского мундира. Тоже пленник. Гвенна о таких не слыхала, но в огромном становище и степи вокруг Длинный Кулак мог держать целый легион привязанных к столбам пленников - никто бы и не заметил. Молодой солдат обвел растерянным взглядом ревущие костры, толпу ургулов и обернулся к Гвенне только тогда, когда от увиденного у него подкосились ноги.
        - Что здесь творится? - выдохнул он.
        Гвенна поджала губы, но ее ответ опередил Длинный Кулак. Закутанный в огромный бизоний плащ, он поднялся со своего седалища и шагнул к краю обрыва. В руках он держал по крепкой палке не толще большого пальца. Этими палками шаман указал на канавы:
        - Спускайся.
        - Да пошел ты! - отозвалась Гвенна.
        Она понятия не имела, зачем вырыты эти ямы, но в ямах не дерутся.
        - Спускайся, - невозмутимо повторил Длинный Кулак, - или я прикажу отсечь тебе руку. Выбор за тобой.
        С этими словами он кивнул на молодых воинов с копьями.
        - Почетные гости, говоришь? - рыкнула Гвенна.
        - Квина Саапи - это честь.
        - Ах, я польщена! - буркнула она, шагая в канаву.
        Края доходили ей до середины бедра. Гвенна подняла глаза на ургульского вождя в ожидании разъяснений, когда два молодых ургула с лопатами в руках, спрыгнув с каменного обрыва, принялись засыпать ее землей.
        Гвенна приказала себе не отбиваться, а шевелить мозгами. Аннурец уже поддался панике. Он рвался из узкой соседней ямы, умоляюще вопил, отмахивался руками от лопат и работающих ими ургулов, безнадежно отбрасывал землю. Он даже сумел высвободить одну ногу, но тут с обрыва спрыгнули еще трое молодых воинов и под восторженное улюлюканье толпы засадили извивающегося и кусающегося пленника обратно. Когда ургулы закончили работу, Гвенна оказалась столбом врыта в землю лицом к лицу с перепуганным аннурцем.
        Она видела только его лоб, уши и круглые бессмысленные глаза на жалобно сморщившемся лице.
        - Не дергайся, - велела она.
        Он мешал ей соображать, к тому же ургулы откровенно наслаждались зрелищем.
        - Что им надо? - проныл парень. - Что здесь творится? Что они с нами сделают?
        - Я что, похожа на знатока всей этой ургульской хрени? - огрызнулась она.
        Паника пронимала и ее - заползала холодной ящерицей под кожу, в горло, пробиралась в живот.
        - Ты как сюда попал? - без особой цели, лишь бы забыть о страхе, спросила Гвенна. - Где эти ублюдки тебя взяли?
        Он таращил глаза, будто сам не знал ответа.
        - В разведке был? - настаивала Гвенна. - Послали за Белую?
        - Я не разведчик, - возмутился он. - Я, Кент меня поцелуй, пехотинец, да и то никакой. Четырех месяцев в легионе не отслужил. Третьего дня ургулы напали на Эль-форт.
        Он вскинул глаза к лицам зрителей и снова принялся выскребать землю вокруг себя.
        - Что они с нами сделают?
        - Эль-форт? - изумилась Гвенна, пропустив мимо ушей вопрос. - Они выдвинулись на юг?
        - Да, - проскулил солдат. - Целый миллион. Форту конец.
        Гвенна перевела дыхание, вздохнула еще раз, давя в себе подступающую панику. Длинный Кулак разгромил один из фортов к югу от реки - форт, державший границу между ургулами и Аннуром. Он не только против кеттрал обратился - он, поцелуй его Кент, обратился против империи. Вот тебе и «оборонительная армия»! Ей бы сейчас встревожиться за Валина и его спутников - те покидали становище, более или менее поверив в обещанный Длинным Кулаком союз, - но, в какую бы навозную кучу ни влип Валин, ее положение выглядело сейчас много хуже.
        У солдатика задрожал подбородок.
        - Они будут нас мучить?
        Он всмотрелся в лицо Гвенны, потом вдруг заметил ее черную форму.
        - Ты не из легиона! - выдохнул он, словно ушибленный этим открытием. - Ты кеттрал! Ты нас спасешь!
        Гвенна с ужасом услышала в его голосе надежду. Она мотнула головой. Будь проклята эта надежда! Как объяснить ему, что легенды хватили через край?
        - Но ты же что-нибудь сделаешь! Правда? Что-нибудь… кеттральское!
        - Вот что я сделаю, - твердо сказала Гвенна. - Закрою рот и буду смотреть в оба.
        Прозвучало это слишком резко, но отчаянное доверие в мальчишеских глазах, безрассудная вера в нее были невыносимы. Ей хотелось проорать, что кеттрал не боги, они не творят чудес, а если бы и творили, она, Гвенна, довольно дерьмовая кеттрал. У нее нет ни хладнокровия Анник, ни самообладания Талала, ее только и научили, что взрывать все подряд.
        Ей хотелось прокричать: «Если бы могла, я бы спасла тебя!»
        - Заткнись ты! - рявкнула она вместо того, и эти слова дались ей большой кровью. - Молчи и будь готов.
        Что бы это ни значило, врытые в землю, они не могли ни бежать, ни драться. Так ждут прилива те, кого привязали к причальным сваям. Ургулы утрамбовали вокруг них землю, расступились и снова взобрались на каменную стенку, оставив на дне расщелины только Гвенну с солдатом. Солнце скрылось за холмами на западе, и, хотя в небе еще горел закат, больше света давали огромные костры - их перебегающие блики то высвечивали осколки костей, то укрывали их тенью. Ургулы поднимались на ноги, потрясали оружием и что-то выкрикивали на своем невразумительном мелодичном наречии. Весь их проклятый род собрался полюбоваться на ее мучения; склоны были усеяны людьми, как поле - зерном. Гвенна пожалела, что не понимает их языка, - и тут же решила, что жалеть не о чем: небось все про кровь, смерть, рок… Пустой шум.
        Какофония делалась все громче, пока Длинный Кулак не оборвал нестройное бесовское пение коротким взмахом палок. Гвалт разом смолк, словно срезанный острым ножом. В тысячах жадных глаз плясали отблески костров.
        Вождь обратился к ургулам с краткой речью. Гвенна уловила несколько раз имя Квины и, кажется, узнала слова «бой» и «смерть». Она изогнулась в пояснице, испытывая оставшуюся свободу движений и гадая, с какой стороны ждать атаки. Воинов? Или натравят собак? Откуда ей было знать.
        - А теперь, - обратился к ним Длинный Кулак, - вы будете сражаться. Один победит. Другой умрет.
        Он медленно, непринужденно улыбнулся.
        Гвенна вылупила глаза - сперва на ургула, потом на второго пленника, обливавшегося потом и смятого паникой. Значит, собак не будет.
        Две палки стукнулись о землю перед ними.
        - Мечи, - величественно указал на них ургул.
        Но это были не мечи, вообще не оружие: слишком тупые и слишком легкие для смертельного удара. Конечно, если не жалеть времени, и такой палкой можно забить человека: лупить раз за разом, целя в горло, в глаза, но это долго и грязно. Именно то, чего добивались ургулы, сообразила Гвенна. Они не на бой смотреть собрались. Это не испытание храбрости или военного искусства, это жертвоприношение. Все здесь - скованные землей ноги, хлипкие прутики - продумано, чтобы затянуть борьбу, продлить мучение.
        Жертвоприношение Мешкенту.
        - Нет. - Гвенна, скрестив руки на груди, взглянула прямо в глаза ургульскому вождю. - Я в вашем кровавом дерьме пачкаться не стану.
        Длинный Кулак улыбнулся:
        - Станешь. Другим аннурцам… - он махнул себе за плечо, обозначив сотни невидимых пленников, - я вырежу их трепещущие сердца, но ты боец. Ты будешь драться.
        Легионер дрожал, хватал ртом воздух, словно невидимая рука бешено раздувала мехи его легких. Он, может статься, и не видел ни боя, ни крови, пока всадники не налетели на его крепостицу.
        - Ты, помнится, не хотел войны? - с вызовом спросила Гвенна.
        Длинный Кулак только улыбнулся.
        Толпа теряла терпение. Несколько парней, едва ли старше Гвенны, свесились с обрыва и с воплями грозили пленникам копьями. Другие, кажется, осмелились поторопить самого вождя - хотя Гвенна могла и ошибиться. Шум накатывал волнами, как разбивающийся о скалы осенний прибой. Гвенна поймала на миг взгляд Анник в надеже найти в нем поддержку и ободрение, но лицо снайперши словно высекли из камня.
        Первый удар пришелся Гвенне повыше уха и отозвался красной вспышкой боли. Она развернулась, решив, что вниз спрыгнул кто-то из ургулов, но на нее уставился молодой легионер, до белизны в костяшках зажавший в руках обе палки.
        - Прости! - выкрикнул он.
        Он заблевал себе рубаху на груди, на земле перед ним темнело пятно рвоты. Слезы раскаяния или ужаса блестели на щеках.
        - Извини, - снова всхлипнул он, с безумной яростью осыпая ее ударами.
        Гвенна опомнилась не сразу - еще два удара: один - над глазом, другой - вскользь по плечу. Боль была острой, но не глубокой - она тысячу раз терпела такую, защемив палец между якорем и планширом, срывая отбитый ноготь на ноге или парируя удар плечом. Ей и самой пришлось бы потрудиться, чтобы быстро убить таким оружием, а перепуганный солдатик лупил наугад, ослепнув от ужаса. Она вскинула руки, отбила два удара подряд, примерилась к третьему и, перехватив палку в воздухе, вывернула из его пальцев и завладела оружием.
        Парнишка замер, тупо уставившись на свою ладонь. Потом поднял глаза на Гвенну и жалобно, беспомощно застонал, а потом еще сильнее замахал оставшейся палкой. Гвенне теперь ничего не стоило отбивать его атаку. Она отвела нацеленный в грудь удар, пригнулась и пропустила широкий замах над головой, откинулась назад, сколько позволяла земля, вынудив мальчишку потянуться следом, - и вторая палка тоже оказалась у нее. Так просто, хоть плачь.
        Ургулы визжали чайками - пронзительные тонкие вопли сверлили ей уши и мозг. Костры взметнулись выше прежнего; тот, что впереди, опалял ей лицо, тот, что сзади, обжигал спину. Безоружный солдат умоляюще вскинул руки.
        - Прости! - выкрикнул он. - Я не хотел. Прости. Прости! Ты же кеттрал, а я простой легионер. Ты, Кент побери, кеттрал! Пожалуйста…
        Гвенна на миг задержала удар. Она машинально приняла стойку верхней элендрийской защиты - что за нелепый жест! Этот торчащий из земли балбес слыхом не слыхал про элендрийскую защиту. Он - простой аннурский солдат, захваченный в плен на службе империи, в попытке выполнить свой долг. Он знал ургулов разве что по страшным солдатским байкам в столовой и казармах. Никто его к такому не готовил.
        Гвенна подняла взгляд на блестящие от пота светлокожие лица своих мучителей, на бесчисленные голубые блестки глаз. Костры освещали тела живых наравне с костями мертвых: одни фигуры погружали в тень, другие жутко подсвечивали. В ушах у нее билась кровь, лицо горело. Не вырваться, не спастись…
        Гвенна коротко выругалась.
        - Нет! - Солдат, прочитав решение в ее глазах, медленно качнул головой.
        Гвенна скрипнула зубами и хлестнула справа и сверху. Обманный удар заставил солдата раскрыться, и тогда она ударила по-настоящему. Ургулы хотели страданий, муки от тысячи болезненных ударов, пищи для своего мерзкого бога.
        Ну что ж… Она ткнула концом палки в глаз солдату и вгоняла ее все глубже, проворачивала свое оружие, пока мальчишка, судорожно дернувшись, не завалился вперед. Мертвый. Хватит с этих гадов и смерти.
        Выдергивая палку, Гвенна ощутила саднящую боль в горле. От крика, поняла она, не слыша себя за громом ургульских голосов. Она всхлипывала, но жар костра сушил слезы на глазах.
        28
        Каден вывалился из кента мокрым, задыхаясь: легкие огромными глотками втягивали свежий воздух, руки и ноги налились свинцом и висели, словно омертвелые. Рассудком завладела одна мысль: из ледяной текучей тьмы он перенесся в теплый и яркий, как солнце, день, и Каден на несколько вздохов дал себе волю - просто лежал на мягкой траве в объятиях ваниате и упивался сладостью морского бриза. Он слышал, как в нескольких шагах от него рвало Тристе, - ее тело одновременно силилось избавиться от соленой воды и втянуть в себя воздух. Киль дышал спокойнее и размереннее, и очень скоро Каден услышал, как кшештрим встает.
        - Быстро! - приглушенным голосом приказал он. - Это только переход между вратами, а Рампури Тан всех не перебьет.
        - Нашим путем им не пройти, - выдохнула Тристе.
        - Они и пытаться не станут. Ишшин разберутся с Таном, сообразят, куда мы подевались, и пройдут во врата следом. К тому времени мы должны быть далеко.
        Каден, кивнув, поднялся на непослушных ногах. Он узнал остров с кольцом стройных арок по краю, хотя, казалось, с прошлого раза минуло много лет. Что было после… Он тряхнул головой, выбрасывая лишние мысли. Лучше не думать о том, что было и что означает «ишшин разберутся с Таном». Ваниате заколебалось. Лучше двигаться дальше.
        Он оглядел зеленый простор. Какие врата ведут в Ассар, известно, но надписи над другими для него ничего не значили.
        - Которые?
        - В Аннур? - спросил Киль.
        Каден кивнул.
        Кшештрим указал на арку в десятке шагов впереди. Каден поднял Тристе, поддерживая, провел по неровной земле и проводил взглядом, когда она скрылась в кента. А потом шагнул следом - ступил из яркого света в сухую пыльную тьму. Мгновение он просто стоял, давая глазам привыкнуть. Так ничего и не разглядев, отпустил от себя ваниате. Ноги еще были слабы после удушья, еще дрожали. Горящие радужки освещали только поднесенную к лицу руку.
        - Где мы?
        - Под землей, - ответил Киль. - Эта часть Аннура давно забыта. Ишшин ее знают, а больше никто.
        - Идемте! - звенящим, как струна, голосом проговорила Тристе. - Уйдем отсюда.
        - Ступайте точно по моим следам, - велел Киль. - Ишшин окружили эти врата ловушками, да и других опасностей в подземелье немало.
        Они целый час двигались по невидимым в полной темноте изгибам туннеля. Несколько раз на развилках Каден различал груды костей: берцовых и черепов, сухих и ломких, как щепки, косточек пальцев. Тристе не выпускала его плеча. Каден чувствовал, как дрожит девушка - от холода, от страха или от постоянной боли. Киль без колебаний выбирал нужный поворот.
        - Как ты здесь видишь? - спросила наконец Тристе.
        - Мне не нужно видеть, - ответил кшештрим. - У меня в голове карта.
        - Так не бывает!
        - Спроси Кадена.
        Каден попытался мысленно представить план туннельной сети и сам удивился, поняв, что с самого выхода из кента непроизвольно составлял карту: какая-то часть его сознания прилежно отмечала каждое ответвление, развилку, расширение пещеры.
        - Память - такой же навык, как любой другой, - пояснил кшештрим. - Ее можно отточить.
        Говорил Киль верно, но, когда они наконец откатили в сторону каменную плиту и шагнули из темноты на слепящий свет, Каден не в первый раз убедился в несовершенстве своей памяти. Они очутились на зеленом кладбище, вклинившемся меж стен и строений на невысоком холме. Килю пришлось в одиночку ставить плиту на место, потому что Каден остолбенел. Он не сомневался, что надо ждать погони ишшин. Он знал, что надо как можно скорее убраться из этого места, но несколько мгновений простоял как вкопанный, вдыхая соленый и дымный воздух Аннура.
        Воспоминания о городе, запечатленные его юным умом, еще незнакомым с хин и сама-ан, были яркими, но неподвижными: высокие красные стены Рассветного дворца, хрустальная игла Копья Интарры, бледная зелень медных кровель и темная зелень каналов, белизна статуй на дороге Богов, бездонная синева Разбитой бухты, протянувшейся к восточному небосклону. Помнились ему и формы: запутанная геометрия складов и дворцов, прямых улиц и кривых переулков. Остальное забылось: запахи, сутолока… жара.
        Даже в застывшей тишине кладбища он ощущал движение города как большого, жарко дышащего зверя, а стоило шагнуть из ворот на улицы, Аннур проглотил их целиком. Грохот колес по мостовой, цокот копыт, крики погонщиков и пешеходов сталкивались в тесноте улиц, почти заглушая шорох листвы на ветру.
        Каден ожидал внимания прохожих - любопытных взглядов, восклицаний. Что ни говори, все трое, хоть и успели кое-как обсохнуть, оставались в тех же лохмотьях, в которых бежали от ишшин. В Ашк-лане их бы сразу заметили, но Аннур был не Ашк-лан. Миллионный город накинул на них свой плащ, укрыл надежнее любого сукна и занавесил глаза прохожих равнодушием к чужим заботам.
        Надежно спрятав глаза под капюшоном, Каден шел по улицам, как во сне, - чужак, исследующий лабиринты собственной памяти. После прохладного простора Ашк-лана, где половину мира составляло небо, город невыносимо давил на него. Вонь шипящего на огне масла, чеснока и жареной рыбы забивала горло, непрестанный звон гонгов и колокольчиков разгонял и путал мысли.
        Поначалу он просто держался за Килем, потупив глаза, чтобы спрятать свет радужек и самому укрыться от буйства красок и движения. Теперь, выйдя из ваниате, он впервые прочувствовал ужасные минуты в Мертвом Сердце. Не приходилось сомневаться, что Рампури Тан убит или взят в плен, но вопросы и сомнения все равно кружили в мозгу воронами-падальщиками. Не сам ли Каден какой-то идиотской оплошностью навлек на них атаку? Он снова и снова повторял каждый свой шаг в коридорах, в камерах. Нашумел? Нарушил рассчитанные сроки? Неизвестно, но ясно одно: Тан пропал, а он, Каден, свободно идет улицами Аннура.
        Он улучил момент, чтобы бросить взгляд на хаос города, и тут же понурил голову, вновь задавшись вопросом, разумно ли было отсылать его в учение к хин. После Ашк-лана он не находил в себе ничего общего с нетерпеливой бессмысленной толпой, не знал, как говорить с этими людьми, как трактовать их ответы. Кругом были аннурцы, а он - аннурский император - понимал их не лучше, чем чужеземных птиц или обезьян.
        В конце концов Киль увел Кадена с Тристе в переулок поодаль от главных улиц. Запах гнилья и мочи не помешал Кадену обрадоваться тени и относительной тишине, передышке.
        - Теперь должно быть безопасно, - заговорил кшештрим. - Мы на милю ушли от кладбища и следа не оставили.
        Каден поднял голову. Прохожий люд мельтешил у входа в узкий переулок, но в их сторону никто не смотрел. Словно они обернулись невидимками.
        - Где мы? - спросил Каден.
        - В Старых Сучках. Это узкий квартал между Шелковым и Четвертым каналами. Когда-то его занимали мелкие банки и цветочный рынок. С тех пор… - кшештрим пожал плечами, - прошло пятнадцать лет.
        Каден поморщился. Он впервые слышал про Старые Сучки и понятия не имел о существовании цветочных рынков. Он наконец вернулся в свой город, в сердце империи, и обнаружил, что стал чужаком в своей стране.
        - А монах… - заговорила Тристе, бросив взгляд на вход в переулок.
        При свете дня синяки на ее лице и ожоги на руках выглядели гораздо, гораздо хуже, чем в Мертвом Сердце.
        - Как ты думаешь, он нас догонит? Выберется?
        Каден припомнил приставленный к горлу Тристе накцаль, приказ Тана связать девушку, как скотину, и задумался, надежда или страх кроется в ее вопросах.
        - Пройти тем же путем, что мы, он не мог, - сказал Каден.
        - Рампури Тан со своим копьем - грозная сила, - произнес Киль. - Но не настолько.
        - Так он погиб, - без выражения проговорила Тристе.
        - Мы ничем не можем ему помочь, - ответил Каден, сосредоточенно изучая грязь под ногами и принюхиваясь к смраду, лишь бы забыть о смятении в душе.
        Тристе всмотрелась в его лицо и кивнула:
        - Ладно. Куда нам теперь?
        Киль только головой покачал:
        - У меня здесь было несколько комнат, и я надеялся, что они еще пустуют, но мы их проходили на четвертой отсюда улице. Судя по всему, там кто-то поселился.
        - В твоих комнатах? - удивился Каден. - Что, просто взяли и заняли?
        - Пятнадцать лет - долгий срок, - пожал плечами Киль.
        Каден с трудом представлял себе пятнадцать лет среди ишшин - пятнадцать лет в темной камере, где за стальной дверью тебя ждет только боль. Человека такое свело бы с ума, но Киль не человек. Каден повернулся к кшештрим:
        - Что теперь?
        Киль ответил на его взгляд:
        - Ты император.
        - Я о тебе. Бежали мы вместе, но больше ничем не связаны. Зачем тебе оставаться с нами? Со мной?
        Кшештрим взглянул мимо Кадена в просвет переулка, где мелькали на ярком солнце мужчины и женщины, быки и дети.
        - Ради истории, - наконец ответил он.
        - Моей истории? - поднял брови Каден.
        - Не только твоей. Всей вашей расы. - Он хмуро помолчал, но все-таки продолжил: - Я уже говорил, что был историком своей расы. Всю свою очень долгую жизнь я изучал города и народы, войны и краткие периоды непрочного мира.
        - Ты говорил, что знал моего отца, - напомнил Каден. - Что сотрудничал с ним.
        Киль кивнул:
        - Я вел хронику его жизни - по крайней мере, той ее части, когда он занимал Нетесаный трон.
        - Зачем?
        Каден упрямо вернулся к первому своему вопросу. Понятно, этот историк непричастен к смерти отца - он чуть не два десятилетия провел взаперти в Мертвом Сердце, - однако он кшештрим, он из той же плоти и мыслит так же, как те нелюди, что тысячу лет назад убивали детей Ассара.
        - К чему тебе наши хроники? Человеческие. Зачем ты мне помог?
        Киль удивил его, улыбнувшись в ответ:
        - Вы интересные. Твоя раса еще интереснее моей. Люди непредсказуемы, внутренне противоречивы. Если наша история - длинный отчет о рассудочных дебатах, ваша расцвечена ошибками и честолюбием, раскаянием и надеждами, любовью и ненавистью - всем тем, что нам недоступно, а для вас - душа всех ваших решений. Большинство моих сородичей с самого начала хотели втоптать вас в землю, а я… Мне было любопытно. И до сих пор любопытно. - Он пожал плечами. - Что до вопроса, почему я помог тебе… Ты, как я заметил, император Аннура. Ближе к месту, где вершится история, и быть невозможно.
        Каден минуту рассматривал его, затем кивнул. В словах кшештрим был странный, но смысл. Больше того, он поймал себя на желании поверить историку - поверить, что на его стороне есть еще кто-то и этот кто-то понимает империю, которой ему положено править.
        - Спасибо тебе, что освободил нас, - сказал Каден.
        - Мы на свободе, но не в безопасности, - посуровел Киль. - И еще не определили следующего шага.
        - В капитул, - решил Каден. - К хин. У нас с Валином там была назначена встреча. Мы опоздали не на одну неделю, но вдруг он еще ждет? Или оставил сообщение - указания, предостережения…
        - Знаю это место, - кивнул кшештрим. - Это недалеко, но ишшин его тоже знают.
        - Ишшин не знают, где мы, - возразил Каден.
        - О нашем бегстве теперь уже знают.
        - На том острове самое малое двадцать врат, - помотала головой Тристе. - Мы могли уйти в любые.
        Каден с силой выдохнул:
        - Но своих следов мы даже не попытались скрыть. Матол сумеет нас выследить.
        - И Тан знал, где мы сговорились встретиться с Валином, - неохотно признала Тристе, сковыривая струпную корку с запястья. - Если он рассказал Матолу, мерзавцу и выслеживать не придется.
        Каден помолчал, глядя, как мимо устья переулка рекой текут люди, повозки и буйволы.
        - Идти надо сейчас же, - заговорил он. - Ишшин, если и знают, куда мы ушли, сразу не догонят. Добраться до капитула мы успеем. Чтобы проверить, побывал ли там Валин, нужно всего несколько минут.
        - Рискованно, - заметил Киль.
        - А что не рискованно? - возразил Каден. - Ждать здесь еще хуже.

* * *
        Капитул хин не привлекал взглядов: узкий кирпичный фасад, шагов десяти в ширину и в три этажа высотой, был втиснут между двумя большими зданиями на краю маленькой мощеной площади в тихой части Аннура. Ничто не говорило о том, что здесь помещается капитул, - и неудивительно, монахи, сколько помнил Каден, никогда не увлекались гербами и девизами. Безликая кирпичная стена, безликая деревянная дверь да несколько плотно закрытых ставнями верхних окон.
        Обсаженная вязами площадь жила нешумной жизнью: из окон развешивали белье, кто-то торговался у дощатых рыночных прилавков, два буйвола уткнулись носами в водопойную колоду, - но возле капитула не было никого и ничего: ни людей, ни украшений, даже цветы не росли на гравийной полоске под стеной. Если бы не тянувшаяся к небу струйка дыма, здание выглядело бы нежилым. Ни следа Валина, но Каден и не думал, что брат будет ждать его в тенечке у стены, расставив под соседние деревья своих кеттрал. Всего на площадь выходило два десятка зданий - жилых и торговых: винная лавка с доверху заставленным бутылками окном, видевший лучшие времена старый особняк с растрескавшимися рамами и неметеным двором - похоже, необитаемый. Осматривать все вокруг в поисках Валина - пустое дело. Ничего не оставалось, как постучаться в дверь к хин.
        - Ждите здесь, - сказал Каден. - Я быстро.
        - А что нам делать, если появятся ишшин? - спросила Тристе, пытаясь смотреть во все стороны разом и изучая взглядом каждого незнакомца.
        - Не знаю, - покачал головой Каден.
        - Там есть выход, - вмешался Киль. - Внутри.
        - Черный ход?
        - Кента, - сказал кшештрим.
        Тристе побледнела:
        - А если Матол и Тан уже там? Вдруг они его поджидают?
        - Нет, там другая сеть, - пояснил Киль. - Наши люди строили ее на случай разрушения или неисправности первой.
        - А остров, с которого мы входили… - заговорил Каден, спеша усвоить новые знания и сделать выводы.
        - Тот переход под надзором ишшин. Врата из него ведут в разные места: в Ассар, в Мертвое Сердце, в катакомбы, из которых мы недавно выбрались…
        - А здесь что? - кивнул на капитул Каден.
        - Здесь ваша сеть, - объяснил Киль. - Императорская. Та, что вверена вашей семье. Ишшин о ней знают, но не патрулируют. И напрямую она с Мертвым Сердцем не связана. Если услышишь звуки борьбы или крики, спасайся через кента. Они в самом глубоком подвале.
        - И куда я попаду? - хмуро спросил Каден.
        - На такой же переходный остров, на каком мы уже побывали.
        - А оттуда куда?
        - Пройдешь вторые справа врата. Они тебя выведут в воду под причалами Олона. Выберешься в город, затеряешься в толпе.
        Уставясь перед собой, Каден попытался нарисовать в уме этот путь отступления. Он сумел бы найти Олон на карте - и не больше того. Представления не имел, каков там климат, обычаи, что там за люди живут.
        - Сбежав в Олон, - проговорил он, - я окажусь в сотнях миль от Аннура, без средств к возвращению.
        - Полагаю, лучше там, чем в Мертвом Сердце, - ответил Киль. - К тому же это всего лишь запасной вариант.
        Каден глубоко вздохнул и кивнул.
        - Запомни, вторые врата справа. Не первые.
        - А те куда ведут?
        - В Рассветный дворец, - ответил Киль. - Вывалишься из них, и тебя еще в воздухе нашпигуют стрелами.

* * *
        Открывший Кадену монах - смуглый и темноглазый, с седеющими волосами и легкой хромотой - только глянул в его глаза, потом на его одежду и кивнул, как бы отвечая самому себе, после чего легким движением руки поманил гостя внутрь. Каден готовился к долгим объяснениям: кто такой, откуда взялся, чего ему надо, но монах молча проводил его в маленькую комнату с деревянным табуретом, глиняным кувшином и чашкой на низком столе. Наполнив чашку прозрачной водой, он подал ее Кадену и выпрямился:
        - Жди здесь, брат, я приведу Яапу.
        Не прибавив ни слова и оставив Кадена с грубой чашкой в руках, он вышел - его босые ноги ступали беззвучно. Нетерпение давило на юношу грозовым облаком, беременным бурей. Может быть, Матол и его люди уже рядом, уже наблюдают за капитулом, захватили Киля и Тристе…
        Спокойно!
        Каден поднял чашку, пригубил воду, попробовал языком, покатал во рту и только потом впустил струйку в горло, позволив ей остудить горящий внутри жар. Выждав три удара сердца, сделал еще глоток, и беспокойство улеглось. А затем в комнату вошел Яапа.
        - Гость из Ашк-лана! - заговорил он, морща в улыбке круглое лицо. - Мы больше года не принимали братьев из Костистых гор.
        Не считая Фирума Прумма, Каден впервые видел толстого монаха. У этого коротышки кожа была белой как молоко, а уши ручками кувшина торчали по бокам круглой головы. Он ничем не напоминал ашк-ланского настоятеля Шьял Нина, только устремленный вдаль взгляд и скупость движений говорили о долгих годах в подчинении Пустому Богу.
        - Какие вести с края света?
        Каден помедлил, прежде чем решился произнести:
        - Плохие вести. Ашк-лан разрушен, монахи убиты.
        Другой бы взметнулся при этих словах, разбушевался, потребовал подробностей или доказательств. Яапа только поджал губы и молча ждал продолжения.
        - Всего я не могу рассказать, - пояснил Каден. - Нет времени. За мной явились солдаты, эдолийская гвардия под командой Тарика Адива, мизран-советника моего отца. Кажется, он участвовал в заговоре убийства всей нашей семьи.
        - А монахи? - наконец заговорил Яапа. - Мы не вмешиваемся в имперскую политику.
        - Адив никого не упустил, - мрачно ответил Каден.
        - Значит, придется послать людей для отстройки Ашк-лана.
        Ни слова скорби - да, ведь хин не скорбят. Кадену больно было оставлять тела монахов, но те и сами немногим больше заботились об умерших - уносили покойных на вершины, где ветры, непогода и вороны уничтожали последнюю иллюзию личности. Проведя всего несколько недель среди людей, почитавших свою личность и жизнь святынями, Каден позабыл, как легко воспитавшие его монахи принимали власть Ананшаэля.
        - Как ты вернулся? - спросил Яапа.
        - Некогда объяснять. Меня вот-вот настигнут. - Каден обвел комнату взглядом. - Валин, мой брат… Его здесь не было? Он мог появиться несколько недель назад.
        Яапа медленно покачал головой:
        - У нас уже несколько месяцев не было посетителей.
        Внутри у Кадена что-то оборвалось. Этого он и боялся. Отсутствию Валина могло быть несколько объяснений, но самое правдоподобное и безрадостное - Блоха его убил. Убил или захватил в плен. В памяти Кадена встал хаос древнего ассарского приюта: дым, крики, смятение, отчаяние. Он сам чудом спасся, а ведь у него были кента…
        Он успокоил подступившее к горлу горе, выпустил его наружу вместе с выдохом. Жив Валин или мертв, слезами ему не поможешь, да и некогда горевать.
        - Что вам известно об ишшин? - спросил Каден.
        - Немного, - ответил Яапа, вскинув брови.
        - Они скоро явятся сюда, - предупредил Каден.
        Даже если Тан ничего им не выдал, естественно искать Кадена у воспитавших его монахов.
        - Не говорите им, что я в городе.
        Толстый монах поднял обе руки, словно отталкивая от себя измены и интриги:
        - Ты знаешь, брат, что политика и тайны - не дело хин.
        - Зато их дело - молчание, и я умоляю вас молчать. Они совсем не похожи на нас. Они опасны.
        - Я кое-что слышал… - нахмурился Яапа.
        - Возможно, правду, - сказал Каден, через плечо оглядываясь на дверь. - На самом деле, вероятно, вам, всем вам было бы лучше уйти отсюда на месяц-другой. Куда-нибудь подальше. В безопасное место.
        - Безопасность, - Яапа ткнул себя в лоб толстым пальцем, - здесь.
        Каден зашипел от злости. Некогда было спорить или рассказывать, как эдолийцы потрошили Ашк-лан и хин, самые обычные люди, горели в пожаре. Да и будь у него время, едва ли он сумел бы поколебать монаха своими доводами. Для хин бегство от беды было такой же глупостью, как и погоня за удовольствиями, - оба пути вели к разочарованию.
        Помолчав, он встал и почтительно поклонился:
        - Благодарю, что уделил мне время.
        Яапа остался сидеть, но тоже склонил голову.
        Казалось, аудиенция окончена, но в дверях Кадена догнал голос монаха.
        - Твой отец часто приходил сюда, - сказал Яапа. - Через врата. Иногда на час, иногда на ночь - когда искал отдыха от забот.
        В ответ на ошарашенный взгляд Кадена монах улыбнулся:
        - Добро пожаловать и тебе, когда бы тебе ни понадобился отдых.

* * *
        Спасибо Яапе за приглашение, но остаться в капитуле было совершенно невозможно. За время их встречи и котелок воды не успел бы закипеть, но и то было опасно. Матол станет его искать скорее рано, чем поздно, и для монахов спокойнее, чтобы к тому времени Кадена и близко не было.
        - Валин не появлялся, - сказал он Килю с Тристе, стараясь не повышать голос и натягивая пониже капюшон. - Они его не видели.
        - Он погиб, - с застывшим взглядом проговорила Тристе. - Те, другие кеттрал его убили.
        - Это всего лишь догадка, - возразил Каден и добавил, опустив голову: - Хотя и правдоподобная. В любом случае нам полагаться не на кого. Неизвестно, что происходит в городе, кто держит власть, кто убил отца, кто послал за мной Ута и Адива. Нужно найти место, где мы переждем, пока все не разузнаем.
        Тристе свела брови:
        - Приют? Или гостиница?
        - Все лучше, чем спать на улице, - согласился Киль.
        - Только у нас нет денег, - напомнила Тристе.
        Кшештрим покачал головой:
        - Как раз денег у меня много.
        Каден уставился на него.
        - При моем долгожительстве сложные проценты - большая сила.
        - Сложные проценты? - не понял Каден.
        - Банк платит тебе за использование твоих денег, - объяснил Киль. - И чем дольше пользуется, тем больше платит.
        Каден покосился на Тристе, но у той был такой же пустой взгляд. И снова его ушибло сознание своей никчемности, непригодности к возложенной миссии. Конечно, в детстве он слышал про банки и представлял их огромными дворцами из золотых и серебряных кирпичей. А хин ни слова не сказали ему про сложные проценты.
        - В каком банке? - спросила Тристе. - Чем скорей получим монеты, тем быстрей уберемся с улицы.
        Она не сводила глаз со входа в переулок, словно с минуты на минуту ожидала увидеть в солнечном луче Матола.
        - Нет, - подумав, отказался Каден. - Слишком рискованно.
        - В чем тут риск? - обернулась к нему девушка.
        - Ишшин… Пятнадцать лет, как они изловили Киля. Они могут знать про банк. Могут там искать.
        - Маловероятно, - возразил Киль. - Имя, которым я тогда пользовался, им неизвестно.
        - Маловероятно, но возможно. Хин разработали технику бешра-ан…
        - «Спроецированный ум», - подхватил кшештрим. - Мы владели ею задолго до вас.
        - Тогда ты должен понимать, что Матол способен ею воспользоваться. Вероятно, и воспользовался. Они могли найти твой банк. Откуда нам знать, вдруг и те твои комнаты заняли ишшин - живут там и ждут, не заглянет ли к тебе другой кшештрим.
        Киль с пустым, как чистый лист, непроницаемым лицом обвел глазами улицу. И наконец кивнул:
        - Хорошо. Комнаты и банк обойдем стороной. Хотя это значит остаться без денег и без ночлега.
        - Ты никого не знаешь в городе? - спросил Каден.
        Киль хотел ответить, но его опередила Тристе:
        - Я знаю.
        Глаза ее округлились - в страхе или с надеждой, - и кулачки она сжала так крепко, что побелели костяшки.
        - Мать? - угадал Каден.
        Понимание легло последним камешком в тщательно выстроенную стену. Она кивнула.
        - Ты говорила Матолу, кто она?
        Помедлив, девушка снова кивнула.
        - Тогда они догадаются и там поискать.
        - Но не найдут! - с неожиданной горячностью возразила Тристе. - Храм огромный, там полно укромных мест. Десятки входов, большей частью потайных, чтобы клиенты приходили и уходили, не привлекая внимания. Лишь бы попасть внутрь, а там мать нас спрячет. Я знаю, спрячет!
        Киль поднял руку, сдерживая ее напор:
        - Какой это храм? Кто твоя мать?
        - Лейна, - с вызовом проговорила Тристе, ожидая насмешки.
        Он только бровью шевельнул:
        - Жрица Сьены.
        - Лучше не придумаешь, - кивнула Тристе. - Лейны пользуются покровительством самых богатых и влиятельных мужчин и женщин, а мать не раз мне говорила: похоть развязывает язык. Там мы узнаем об Аннуре все, что стоит знать.

* * *
        Для святилища наслаждений снаружи храм Сьены выглядел неказисто. Правда, он был огромен, раскинулся на целый городской квартал, но с улицы Кадену видны были лишь гладкие каменные стены в шесть или семь его ростов, затянутые цветущими лозами, но без всяких украшений. Если забыть о размерах, такое здание и в Ашк-лане показалось бы на своем месте.
        - Я ожидал большего… - Он поискал слова. - Больше излишеств.
        - Это все внутри, - объяснила Тристе. - Как и истинные удовольствия.
        Каден обвел взглядом каменную кладку:
        - Пусть будет так. А как нам попасть внутрь?
        Мастерская сапожника была совсем мала, зато за стеклянным окном выстроилась обувь всех цветов и форм - от изящных сандалий до высоких, выше колен, сапог. Мягкая юфть, змеиная кожа, темное диковинное дерево, - должно быть, здесь не нашлось бы ни одной пары дешевле двух золотых солнц. Дополняли впечатление двое стражников, которые стояли по сторонам двери, положив ладони на рукояти мечей. Оба нарядные, в блестящем снаряжении, но суровые взгляды и шрамы на лицах выдавали закаленных бойцов.
        Тот, что стоял ближе, с сомнением оглядел Кадена и Киля и поднял руку:
        - Боюсь, здесь вашего размера нет.
        Тристе выдвинулась вперед, и стражник, смерив ее взглядом, заколебался. А когда девушка что-то шепнула ему, оглянулся на товарища:
        - Ты ее знаешь?
        Второй, нахмурившись, покачал головой.
        Улица была людной, и Тристе огляделась по сторонам, прежде чем оттянуть ворот и показать тонко вытатуированное на шее изящное ожерелье. Страж закатил глаза. Девушка шепнула еще несколько слов, и он, к облегчению Кадена, посторонился, пропуская их в лавку.
        - Если подумать, может, и найдется кое-что вам по ноге, - буркнул охранник.
        В лавке пахло кедром и хорошо выделанной кожей. Зеркала - дороже всех стад Ашк-лана, вместе взятых, - стояли вдоль стен, наклоненные так, чтобы каждый мог видеть свои ступни и лодыжки. Каден невольно засмотрелся на свои грубые сапожищи, но отскрести с них хоть малость грязи не успел: в помещение вошла полная женщина в платье из очень тонкого шелка. Едва взглянув на татуировку Тристе, она поманила их за занавеску в конце комнаты. Старательно не замечая Кадена и Киля, женщина провела их по длинному коридору до тяжелой деревянной двери и сняла висевший на цепочке меж грудей ключ. Громко щелкнул замок. Сняв с крючка за дверью фонарь, женщина засветила его и вручила Тристе. И все так же, не поднимая глаз, указала на уходящую вниз лестницу:
        - Добро пожаловать в дом богини. Пусть каждый найдет то наслаждение, которого ищет.
        Когда лестница и пятьдесят шагов по выложенному блестящей черной плиткой туннелю остались позади, Каден решился заговорить:
        - Что ты им сказала?
        - Назвала имя матери. Сказала, что вы оба бываете у нее. Что ты для того и носишь капюшон, чтобы не узнали, и, если они еще минуту продержат нас на улице, я добьюсь, чтоб их выпороли и оставили без жалованья.
        - Взяла нахрапом? - недовольно удивился Киль. - Слабая у них охрана.
        - Ошибаешься. Мне послужила пропуском татуировка. И еще то, что я… - Тристе запнулась и покраснела. - Что я выгляжу своей.
        - Разве? - поднял бровь Каден.
        Ожоги, глубокие язвы… Да и не видя ран, он бы никак не принял чумазую Тристе за изнеженную жрицу наслаждений.
        Девушка прикусила губу:
        - Дары Сьены - это не только шелка и тонкие вина. Бывают и… грубые удовольствия. Стражам не впервой видеть возвращающихся жриц и жрецов не слишком чистыми…
        Сообразив, на что она намекает, Каден только головой покачал.
        - А дальше что? - спросил он. - Мы вошли, что теперь делать?
        - Теперь найдем мою мать.
        Пройдя еще сотню шагов и поднявшись по винтовой лестнице, они попали в незапертый павильон из кедра и сандалового дерева. Затейливые резные ширмы были здесь вместо стен, сквозь них просвечивали листья и древесные стволы. Шум и суматоху аннурских улиц сменили мелодии птичьих песен, тихое журчание воды и отдаленные переборы двух арф. Сквозь ажурную резьбу внутрь проникали усеянные мелкими красными цветами лозы, их нежный аромат сливался с благоуханием кедра и сандала. У стен стояли два дивана, обитые темным шелком и почти скрытые искусно разложенными подушками, а между ними струился чистой водой каменный фонтанчик.
        Когда Тристе закрыла за собой дверь, послышался тихий звон, и минуту спустя вошел молодой человек в простой белой хламиде. Он, как и хозяйка лавки, не поднимал глаз, но смиренная поза не скрыла совершенства его черт. Юноша указал на диван.
        - Прошу, располагайтесь поудобнее, - предложил он, поставив на столик три полных бокала. - Смею спросить, кого из лейн вы желаете видеть?
        - Луетту Морьету, - ответила Тристе.
        Голос ее дрогнул, и Каден, оглянувшись, заметил, как девушка закусила губу.
        - Ну вот, - заговорила она, когда юноша в белом вышел. - Вы дома.
        Каден никак не мог подобрать названия тому чувству, что осаждало его с первых шагов по храму, не мог проследить свивающиеся нити эмоций. Среди них были нервозность, и сомнения, и сплетенные воедино отчаяние и надежда, и даже тонкая ниточка гнева. Он следил за сетью опутывающих его тело чувств, вслушивался в участившийся пульс, замечал бусинки пота на ладонях. Что это? Не злоба. Не страх. Он отмечал взглядом шелковые занавеси, капельки на отпотевшем хрустале винных бокалов, запах мяты… Он наблюдал за собой, наблюдающим жизнь храма, и ловил свой отклик на нее.
        Смущение, понял он наконец. Это чувство было ему непривычно; живя среди хин, он много лет его не испытывал. И удивился, встретившись с ним здесь. Что ни говори, ранние годы он провел в роскоши Рассветного дворца, в окружении слуг и рабов, сызмала привык к подобострастию высших министров. Вот как тщательно обработали его монахи, как начисто выскребли все старые привычки, если сейчас он чувствует себя не на месте среди роскоши храма. Жрецы, жрицы и даже их слуги казались ему королями и королевами во всем своем совершенстве, заставляя остро стыдиться грязи под ногтями, засаленной и потертой суконной накидки, колючей щетины на подбородке.
        - Ты не рассказывала, что твой дом так красив, - сказал Каден, взмахом руки обозначив всю обстановку разом.
        Тристе свела брови, огляделась, словно видела все это в первый раз, и пожала плечами:
        - Твой монастырь был красив.
        Каден сравнил оставшиеся в памяти простые каменные постройки со смелыми изгибами арок и переливами тканей перед глазами.
        - Другой красотой.
        - Чистой красотой, - поправила Тристе и понизила голос. - Здесь ты видишь шелка и вина, а под ними… - Она не договорила, мотнула головой. - Даже в храме Сьены не все так мило - ни вещи, ни люди.
        Объясниться она не успела, потому что одна из ширм распахнулась и внутрь влетела женщина. Каден ожидал от всех обитателей храма надменной важности, а эта женщина, не замечая ни его, ни Киля, стиснула Тристе в объятиях и зарыдала, снова и снова повторяя ее имя. Очень не скоро она выпустила девушку и в ужасе уставилась на израненное тело дочери.
        - Кто это сделал? - гневно спросила она.
        Тристе открыла рот, но ничего не сказала и только замотала головой. Морьета снова прижала дочь к груди. Лица уткнувшейся в плечо матери Тристе Каден не видел, но ее руки судорожно мяли ткань материнского платья и плечи вздрагивали, как будто и она плакала.
        Он поспешно отвернулся, не зная, куда девать глаза. К нему восемь лет прикасались только умиалы, да и то лишь в наказание за провинности. Он попробовал представить, как это - когда тебя обнимают. Воображение отказывало. Он сотни раз, особенно в первые годы учения, рисовал свое возвращение домой, но его родители, если память его не обманывала, не стали бы плакать, а теперь обоих и в живых не осталось. Не было в Аннуре человека, который захотел бы его обнять. И нигде не было. Каден не успел разобраться в смутном чувстве, вызванном в нем этой мыслью, потому что Морьета наконец отпустила Тристе, вытерла слезы и приветствовала мужчин:
        - Прошу извинить меня, господа. Я так давно не виделась с дочерью.
        Она с любопытством, оттеснившим недавнюю бурю чувств, оглядела их и перевела взгляд на Тристе. Мать и дочь были похожи гладкими черными волосами и тонкими чертами, только Морьета оказалась на полголовы выше, и Тристе, укрывшись в ее объятиях, выглядела почти ребенком.
        - Как ты вернулась? Кто эти благородные господа?
        Тристе предостерегающе покачала головой и указала на прозрачные ширмы - Морьета поджала губы, чуть заметно кивнула.
        - Еще раз умоляю меня простить. Соблаговолите следовать за мной. Когда вы омоетесь и откушаете, я буду иметь честь принять вас в более уединенной обстановке.
        29
        На третий день быстрой скачки от лагеря ургулов они выехали к Белой реке. Валин натянул поводья, оглядывая с пригорка неглубокую извилистую долину. У подножия Костистых гор Белая была настолько мелкой, что местами конь мог перейти ее вброд. Вспененная на каменистых отмелях вода и объясняла ее название. А здесь, тысячью милями западнее, поток становился мощным и темным - четверть мили глубокой воды, напитанной степными черноземами.
        - Осторожнее, - предостерег Валин, отводя лошадь на северный склон холма.
        Он не слишком опасался встретить аннурский разъезд. До реки оставалось еще несколько миль, а пограничные форты в этой части страны разделяло не меньше двадцати миль. И все же не стоило торчать на гребне темным силуэтом, сразу бросавшимся в глаза из долины. Небо на западе уже тускнело, так что через час можно будет незаметно покрыть оставшееся расстояние.
        Лейт шумно вздохнул:
        - Вплавь придется? Причем ночью.
        - Придется, - рассеянно подтвердил Валин, высматривая на дальнем берегу столбы дыма или другие признаки фортов.
        Много лет пролетав на спине кеттралов, он злился, чувствуя на себе тугую петлю горизонта. За пять минут в воздухе он увидел бы все, что нужно, но кто бы дал ему эти пять минут? Он позволил себе вспомнить Суант-ру и понадеялся, что птица сумела добраться до Гнезда. Так и для нее лучше, и ему было бы на руку. Вернувшаяся налегке птица обычно означала гибель крыла, а если их сочтут мертвыми, поиски, скорее всего, прекратят - по крайней мере, дадут ему время подобраться поближе к ил Торнье и выяснить, что происходит. И если понадобится, убить его.
        Он все еще не переварил откровений Балендина. Знал, конечно, что заговор против его семьи захватил высшие сферы аннурского общества и даже Рассветный дворец, - ничем иным нельзя было объяснить соучастия мизран-советника и немалой части эдолийской гвардии. Но с названным именем все изменилось. Да, имя… Если верить Балендину, весь заговор замыслил ил Торнья. Это он держал в руках нити, приводившие в движение Юрла и Балендина, Ута и Адива. Все смерти на его совести.
        Что-то темное, зверское обвило сердце Валина и давило, давило, выжигая воздух в легких. Заныли костяшки пальцев, и только тогда он понял, что стискивает поясной нож, и успел наполовину вытянуть клинок из ножен, будто кенаранг уже стоял перед ним. Валин уставился на свою руку: белые костяшки, вздувшиеся под кожей жилы.
        - Лошадей здесь оставим? - нарушил его размышления Талал.
        Валин помедлил, отбрасывая от себя ярость, незаметно опустил клинок в ножны и кивнул. Такой поток не одолеть даже неутомимым ургульским коням. Значит, от дальнего берега придется бежать на своих ногах, но им было не привыкать. А добравшись до населенных мест, они без труда украдут себе новых лошадей.
        - Ни птицы, ни лошадей, - заворчал, отпуская своего коня, Лейт. - С тем же успехом могли записаться в пехоту легионов, поцелуй их Кент.
        - Научишься сочувствовать простым солдатам, - поддразнил его Талал.
        Лейт уставился на него как на полоумного:
        - Хал побери простых солдат! Я для того и шел в кеттрал, чтобы дерьмо не месить!
        - Хорошо, что вы умеете плавать, - перебил их Валин. - По крайней мере, вы не сидите в ургульском стойбище.
        - Шутишь? Гвенне с Анник достался собственный шатер, дважды в день ургульские детишки носят им еду и мех за мехом той огненной кобыльей мочи, что у них сходит за выпивку. А мы тут остались безлошадными и собираемся окунуться в реку, текущую с ледников. Я в любую минуту променяю свою долю на ургульскую.
        Вода была холодна - холоднее моря у Островов; так холодна, что Валин перед переправой заставил спутников до пота носиться по берегу. Любой кеттрал мог чуть не до бесконечности держаться на воде в подходящих условиях, но пробирающий до костей холод этого черного потока в считаные минуты высосал бы силы из самого могучего пловца.
        Кадетов безжалостно приучали к холодной воде. Наставники каждый год вывозили нескольких подопечных в Ледяное море, где сбрасывали в воду, предлагая вплавь одолеть полмили до берега. Пустяковое расстояние, но не было случая, чтобы кто-то его преодолел. Валин помнил, как синели губы, наливались свинцом руки и ноги и плотный туман затягивал сознание. Наставники успевали выловить тех, кто начинал тонуть, но ощущения засели в памяти навсегда: ужас, потом медленно скапливающаяся в груди тяжесть, а затем окутывающее мягким одеялом равнодушие.
        На середине реки Валин узнал в себе то же тяжелое безразличие, засасывающее его под воду. Он с трудом различал в лунном свете головы Лейта и Талала - темные пятна по обе стороны от себя. Пилот явно ослабел, а обернувшись к Талалу, Валин понял, что все трое едва держатся на воде.
        Он перевернулся на бок, приподнял голову и приказал:
        - Быстрее!
        Губы онемели, слово скатилось с языка холодным камнем, и сперва Валину показалось, что его не услышали. Но вот Лейт, поворачивая голову для нового глотка воздуха, коротко, но красноречиво выбранился и стал грести живее. Талал, кажется, тоже понял приказ. Валин тянул за собой надутый мешок с оружием, поэтому двое спутников стали его обгонять. Он угрюмо перевернулся обратно на живот и удвоил усилия. Долго такого темпа не выдержать, но выбор был небогат: плыви или сдохни.
        К тому времени как он добрался до дальнего берега, Талал с Лейтом успели вылезти из воды, но вернулись, чтобы поддержать его на последних шагах. Конечности у Валина застыли и онемели от холода, и, сменив воду на режущий ночной ветер, он едва устоял на ногах. Все трое были обнажены, одежду вместе с оружием увязали в надутый мех. Зубы клацали, горло саднило, мышцы словно прихватило льдом.
        - Форму… - выдавил Лейт. - Надо… одеться.
        Валин покачал головой. Легкая шерсть черной кеттральской формы прекрасно держала тепло, но в ней после долгого плавания тепла не осталось ни капли. Нужен был огонь, но разводить костер долго, а свет может привлечь аннурские патрули. К тому же южный берег Белой был таким же голым, как северный, - сухая земля и ни единого деревца. Оставалось греться движением.
        - Бегом, - взмахнув дрожащей рукой, приказал Валин.
        Талал поймал его взгляд, кивнул и тряской рысцой устремился к югу.
        Лейт что-то буркнул, протестуя или ругаясь, но от Валина не отстал. Оба, спотыкаясь на кочках, потащились вперед под пляшущими звездами.
        Прошло не меньше часа, пока Валин ощутил просачивающееся в плоть первое тепло. С теплом вернулась и чувствительность, а с ней - зуд, следом - боль. Ноги у него были намозолены бегом по островным тропам, но грубая земля здесь била по подошвам, как дубиной, и он успел нажить несколько ссадин, неприятный порез на своде правой стопы и содрал себе ноготь на большом пальце левой.
        - Как дела? - спросил он, переходя на шаг.
        - Не сочти за нарушение субординации, - попросил Лейт, - если я точно укажу, куда стоит засунуть твой вопрос.
        - Не хотел бы я все это повторить, - тихонько хихикнул Талал.
        Валин усмехнулся:
        - А я как раз вспомнил, что оставил на том берегу наше снаряжение.
        - Утоплю! - пригрозил Лейт.
        - Как насчет формы? - спросил Талал. - И мечей? Я бы лучше себя чувствовал, прикрыв спину и с клинком под рукой.
        - С чего бы это? Я вот готов забить первого встречного собственным хреном. - Лейт опустил глаза. - Увы и ах, после этого купания он не похож на прежнее, грозное и сокрушительное, оружие.
        Валин скинул тюк на траву, и они разобрали одежду и оружие. Приятно было ощутить кожей сухую шерсть, а стельки сапог под избитыми ступнями ощущались мягкими, как подушки. На бегу все обсохли и согрелись и теперь работали руками и пальцами, выгоняя последние следы онемения, а потом принялись разрабатывать плечевые суставы. Воспоминания о ледяной реке мало-помалу тускнели.
        - Ну ладно, - наконец объявил Валин. - Двое суток идем ночами, пока не оставим границу позади. Ил Торнья не может знать, где мы, не представляет, что мы еще живы и начали на него охоту, но он точно насторожится, если один из его патрулей заметит к югу от Белой остатки кеттральского крыла.
        - Еще не известно, верно ли кенаранг в ответе за смерть твоего отца, - напомнил Талал. - Балендин мог и солгать.
        - Мог, - кивнул Валин, - но я в этом сомневаюсь. Он отвечал Длинному Кулаку в страхе, на грани паники. Вы оба его видели.
        Подумав, Валин решил не упоминать, что еще и чуял страх лича, ощущал его вкус, как липкую прогорклую пленку на давно прокисшем молоке.
        - В любом случае рисковать не стоит. Будем скрываться, пока не разберем, что, Кент побери, творится.
        - Вот бы вернуть Ра, - вздохнул Лейт. - Надеюсь, она выбралась из степей. Кто знает, что сделают ургульские ублюдки, если застанут ее на земле.
        - Уверен, что она… - заговорил было Талал, но Валин рубанул рукой по воздуху, обрывая лича.
        Где-то позади, смутно, но все яснее, слышалась глухая дробь. Валин различил лошадиное ржание. Лейт, прислушавшись, развел руками:
        - Что такое?
        - Всадники, - ответил Валин. - Гонят во весь опор.
        Пилот оглянулся на Талала:
        - Ты что-нибудь слышишь?
        - Только ветер, - ответил лич.
        - Они приближаются, - настаивал Валин, приникнув ухом к земле; послушав еще немного, он кивнул. - Примерно в миле от нас. Идут коротким галопом.
        - Галопом ночью по такой местности? - покачал головой Талал. - Опасно.
        Лейт тоже припал ухом к земле, долго вслушивался и наконец поднялся:
        - Не представляю, как ты тогда расслышал, но теперь слышу и я. Похоже, скачут по тропе. По утоптанной земле.
        Рассеянно покручивая железный браслет на запястье, Талал склонил голову к плечу:
        - По-моему, они минуют нас с запада. Обойдется.
        - Что, какой-то секретный личский фокус? - спросил Лейт.
        - Ага, ужасно секретный и ужасно личский. Называется «слушать ушами».
        Валин мысленно оценил обстановку. Четыре лошади, спешно скачущие на юг среди ночи, - это не обычный разъезд. Они даже на тропе рискуют переломать ноги - значит очень спешат. Спешат - значит везут донесения, а известия с севера наверняка касаются ургулов. Валин скрипнул зубами.
        Он думал проскользнуть в Аннур украдкой - как через границу, так и в город - и так же незаметно подобраться к ил Торнье. Еще не известно, сможет ли он увидеться с Каденом, прежде чем принять решение, а ведь от того, что скажет Каден, многое зависит. Рано или поздно пришлось бы выбирать, убивать ли кенаранга, а для этого Валин должен был точно знать, правду ли сказал им Длинный Кулак. Ургульский вождь заверял, что огромный воинский стан он собрал исключительно ради обороны, но десятки тысяч вооруженных всадников мигом обратятся в орудие нападения. Длинный Кулак мог играть с Валином. А сейчас подвернулся случай получить непросеянную, незамутненную, необработанную информацию. И лошадей в придачу.
        - Засада с мертвецом! - резко приказал он, повернувшись к холму и переходя на бег.
        Лейт не двинулся с места:
        - Мы же вроде хотели просочиться мимо патрулей?
        - Нам нужны сведения, и лошади не помешают, - бросил через плечо Валин.
        - А солдаты? - спросил Талал.
        Лич без промедления перешел на бег, но, покосившись на его лицо, Валин поймал озабоченный взгляд.
        - Это аннурцы, - уточнил лич.
        - Знаю, что аннурцы, - пробормотал Валин, обдумывая план засады.
        Точно определить расстояния он не мог, но до встречи остались минуты.
        - Мы не станем их убивать.
        - Пленные - это всегда обуза, - заметил догнавший их Лейт.
        - Захватим, - ответил Валин, - свяжем ноги и бросим милях в пяти от тропы. За несколько дней, пока доползут обратно, мы будем далеко на юге. Если повезет, они и не разберут, что имели дело с кеттрал.
        - Если повезет… - покачал головой Лейт. - В последнее время нам так везет, что я бы на удачу не полагался.
        За разговором они взбежали на плавный подъем, где Валин задержался, оглядывая местность сверху. Она была почти такой же голой, как степь, однако он высмотрел несколько чахлых сосенок и рощицу кривых вязов - стволы серебрились под луной, - достаточно густую для «засады с мертвецом». А еще, единственной прямой среди уклонов и изгибов, к южному горизонту тянулась утоптанная полоса аннурской дороги.
        - Покойник я, - объявил Валин и, оценив местность, указал: - Вон там. Четыре лошади - это двое верхами и две запасные.
        Лейт кивнул:
        - «Развилка» или «птенчик»?
        Сколько бы пилот ни ворчал, ни валял дурака, он действительно любил подраться. Меньше, чем летать, но без птицы много не налетаешь.
        - «Птенчик», - решил Валин, указывая на корявый ствол среди поднимающихся до пояса кустов за дорогой.
        - Круто придется, - сказал Талал, обращая ухо в сторону стучащих копыт.
        Валин кивнул.
        - Как действуем? - осведомился Лейт.
        - Когда встанут, - соображая на ходу, заговорил Валин, - я беру того, кто спешится…
        - Если спешится, - вставил Талал.
        - Если не спешится, все отменяется, - сказал Валин. - Тогда пропустим их.
        - Ты берешь того, кто спешится… - поторопил Лейт, нетерпеливо взмахнув рукой, - а потом…
        - Гром и молния.
        Валин вопросительно взглянул на Талала.
        - Да, - согласился лич, - это я устрою.
        - Ну и хорошо. Стандартная тактика. Один перехватывает повод, другой сбивает. Нашуметь не бойтесь. Мы уже в пяти милях от реки. Главное, не упустить.
        - А если их окажется больше?
        Валин помолчал, вслушиваясь в перестук копыт. Не так просто вычленить разные побежки, но лошади уже совсем рядом. Он уверенно слышал четырех.
        - Четверо конных без заводных? - проговорил он. - Какой идиот ездит в здешних местах без заводных?
        Лейт, кивнув, бегом отправился на назначенное ему место.
        Талал медлил.
        - Говори или глотай, - велел Валин. - Они подъезжают.
        - Вроде все правильно, - еще немного помедлив, отозвался лич. - Стандартная тактика. Четыре лошади, двое людей.
        Он повернулся вслед за Лейтом.

* * *
        Чего стоит Кентом драная стандартная тактика, Валин понял, едва показался конный отряд.
        Четыре лошади - четыре всадника.
        Либо их недалеко к югу ждала подмена, либо они полные дураки. Какая разница? Валин лежал на обочине. Будь там хоть какое-то укрытие, его, в черной форме, могли бы не разглядеть - всадники спешили и никак не ожидали увидеть труп на самом краю империи, - но Валин выбрал самое заметное место. Засада с мертвецом никуда не годится, если приманку можно проехать, не увидев. Ругаясь себе под нос, он попытался откатиться в неглубокую канавку, но солдаты заметили его на полпути; передний, перекрыв цокот копыт, окликнул товарищей, и все резко остановили распаленных лошадей.
        - Встань и покажись! - выкрикнул один.
        За приказом последовал неприятный скрежет стали по коже: солдаты вытягивали мечи из ножен.
        Перевернувшись на бок и прикидывая, как на ходу перестроить тактику, Валин высвободил поясной нож. Для кеттрал трое против четверых - вполне приемлемое соотношение сил, тем более для засады, но это если вы не прочь перерезать несколько глоток.
        - Это ургул, Киддер, - тонким от напряжения голосом заявил один из солдат. - Разведчик, поцелуй его Кент.
        - А что он здесь делает? - прозвучал третий голос. - Где его лошадь?
        Валин украдкой кинул взгляд на конных. Как он и подозревал, все в легких кожаных доспехах легионерских курьеров. Главный выдвинулся вперед, остальные трое держались кучкой. Лейт с Талалом расположились на дальней стороне от дороги, а значит, двое из четверых были для них труднодоступны. Если передовой спешится, если Валин сумеет быстро его свалить, если сумеет подрезать поджилки ближайшей лошади, - одна проблема разрешится.
        - Вставай, - повторил тот, кто был ближе к нему. - Именем регента, встать, пока я тебя не затоптал!
        - Нет, - простонал, заслоняясь рукой, Валин. - Пожалуйста, не надо. Я ранен. Я аннурец. Из легиона.
        - Его послушать, Арин, не похож на ургула, - произнес третий голос.
        - Не все они лопочут не пойми что, - упрямо возразил Арин. - Может, он шпион.
        - Легионы все стоят по фортам, - задумчиво проговорил главный, Киддер, и снова обратился к Валину: - Ты из тридцать второго?
        Валин колебался. Легионы постоянно переводили с места на место - чтобы люди, обжившись, не расслаблялись, - а кеттрал обычно не давали себе труда следить за их перемещением. Оставалось положиться на удачу.
        - Из десятого, - простонал он. - Пожалуйста… мне больно.
        Киддер придержал своего коня.
        - Десятый на западе, у Ромсдальских гор, - осторожно сказал он. - Ты что здесь делаешь?
        Валин не спешил отвечать. Затягивая разговор, он давал Лейту с Талалом время сменить позиции и обдумать новую тактику, но успех засады прежде всего зависит от внезапности. Остальные всадники уже сейчас растянулись цепью и бдительно оглядывали местность.
        - С донесением, - простонал Валин и, помолчав: - Наткнулись на ургулов. Напарник убит.
        При упоминании ургулов легионеры насторожились, принялись опасливо озираться. Зато их начальник, как видно, поверил: спешился и медленно, обнажив меч, стал подходить. Остановился он в двух шагах от Валина, нацелив на него клинок.
        - Какое вез донесение? - спросил он.
        Валин слабо мотнул головой:
        - Для командующего гарнизоном.
        - Где твой конь?
        - Южнее, - невнятно объяснил Валин. - Где-то в миле… я ползком… помогите!
        Легионер оглянулся через плечо, и в этот короткий миг Валин перекатом вскочил на ноги, вышиб у него меч и ребром ладони нанес удар по шее. Он не хотел убивать, рассчитывал только вырубить ненадолго, но под ладонью что-то хрустнуло, и аннурец, подавившись воздухом, осел наземь. Некогда было сожалеть о содеянном, другие всадники уже вступили в игру. Валин шагнул к ним, выкрутил из ладони солдата длинный меч и, развернувшись, рубанул по шее ближайшей лошади. Им нужно три коня, а не четыре.
        Конь отпрянул и, не дав седоку соскочить, рухнул, забился на земле. От боли в сломанной ноге солдат завопил и тут же обмер от удара яблоком рукояти по голове.
        Двумя меньше. Обернувшись, Валин обнаружил, что третьего уже выбил из седла Лейт. А вот четвертый, крайний, прорвался и, забыв о спутниках, грохотал по дороге на север. Валин, выбранившись, повернулся к свободным лошадям. Обе фыркали и закатывали глаза, а когда Валин потянулся к узде той, что была ближе, она поднялась на дыбы и забила копытами. Он ушел от удара и попробовал обойти сбоку, но скотина развернулась ему навстречу.
        - Талал! - крикнул Валин.
        Все и так пошло козлу под хвост, но, если упустить последнего всадника, до восхода на них навалится пол-легиона.
        Талал стоял в десятке шагов от него, вздернув подбородок и устремив взгляд на быстро удаляющуюся фигурку. Валин успел заметить стремительное движение левой рукой - словно лич пальцами ловил муху, - и конь взвизгнул, передние ноги у него подсеклись. Всадник выпал из седла, пролетел, размахивая руками, по воздуху и с мерзким хрустом ударился головой о землю. Лошадь от испуга и боли заметалась, человек под ее копытами оставался зловеще неподвижен.
        Глубоко вздохнув, Валин обратил взгляд к тому, что было рядом. Первый легионер, скрючившись, пытался втянуть воздух в разбитую гортань и скреб землю пальцами одной руки. Тот, которого придавило лошадью, лежал тихо, но неловко вывернутая нога не оставляла сомнений - перелом. Под ложечкой у Валина засел ужасно тяжелый камень. В считаные мгновения обдуманная засада превратилась в избиение. Эти люди - не изменники и не варвары, они аннурцы, солдаты его империи, верные воины, всеми силами пытавшиеся выполнить приказ, а Валин в награду за преданность одного искалечил на всю жизнь, а второго, скорей всего, убил.
        - Этот в сознании? - грубо спросил Валин, обернувшись к Лейту.
        Пилот коленом прижимал своего противника к земле.
        - Пока да, - ответил Лейт, бечевкой перехватывая пленнику запястья.
        Пилот через плечо оглядел поле боя. В лунном свете блеснули его округлившиеся глаза.
        - Пресвятой Хал, что мы наделали?!
        - Что надо было, - давя в себе тошный ужас, огрызнулся Валин.
        - Надо? - вскинулся Лейт, указывая на тела. - Кому вот это надо?
        - Дело сделано, Лейт, - тихо заговорил подошедший Талал. - Не так, как хотелось, но назад ничего не вернешь.
        - А что с тем? - спросил Валин, кивнув на солдата в отдалении.
        Лошади Талал перерезал горло, так что теперь и человек, и животное лежали неподвижно.
        - Сломал шею при падении, - покачал головой лич.
        Валин глянул на темные тела - и повернулся к ним спиной, направившись к человеку с перебитой гортанью. Аннурец приподнялся на четвереньки, его бил кашель, переходящий в рвоту, все тело дрожало. Какое-то время Валин только смотрел на него, бессильно свесив руки. Луна в сочетании с новой зоркостью глаз открывала ему мельчайшие подробности: маленькую татуировку за ухом в виде мышки, шрам поперек пальцев правой руки, проплешину на голове, там, где кто-то, подстригая волосы ножом, отхватил лишнего. Раненый, спасаясь от собственного ужаса, сумел отползти на десяток шагов.
        - Разбита гортань, - заключил, встав рядом, Талал.
        - А может, нет? - отозвался Валин.
        - Разбита, - тихо, но твердо повторил лич.
        - Это тоже лечится. Помнишь, на Островах, с Велликом. Ему при неудачном приземлении смяло гортань - так зажила как миленькая.
        - Не прошло и часа, как Веллик оказался в лазарете и все равно до сих пор говорит с трудом. Я многое умею залатать, но такого… - Лич развел руками. - Тут один вопрос: быстро или медленно.
        Раненый наконец повернул голову на голоса. Он был молод, годом или двумя старше Валина. Ослабевшая рука протянулась к ним, моля или обвиняя. Он задвигал челюстью, силясь выдавить слова из раздавленной гортани.
        Валин толчками выгнал воздух из груди. Талал был прав. Сейчас было доступно единственное милосердие - милосердие ножа, и все же Валин медлил, впервые прочувствовав, что значит командовать крылом. За уроками плавания и языков, тренировочными полетами и подрывными работами на Островах легко забывалось, к чему их готовили. Слово «кеттрал» было вежливой заменой слову «убийца». Конечно, ему не полагалось убивать аннурских солдат, но убийство есть убийство. Умирать никому не хочется.
        Валин заставил себя взглянуть на солдата. Самое малое, что он мог сделать, - посмотреть ему в глаза. Раненый выдержал его взгляд. Что он прочитал в черной пустоте радужек Валина? Валин видел боль и страх, горячий чад страха висел и в воздухе. Понял раненый их слова или нет, он знал, что пришла смерть.
        «А значит, каждое мгновение - жестокость», - мрачно подумал Валин.
        И, не позволив себе больше задумываться, вогнал нож в шею солдата, яростным толчком рассек гортань и артерии и загонял клинок все дальше, пока не наткнулся на кость. Черная форма впитала теплую кровь, и дыхание в горле у Валина стало горячим и рваным. Солдат навалился на него, мучительно вывернув шею, глаза застыли, челюсть отвисла.
        - Пресвятой Хал, - пробормотал Лейт, - мог бы голову начисто не срубать.
        Валин, бросив еще один короткий взгляд на труп, выдернул нож. Тело обмякло.
        - Я его убил, что тебе еще надо? - взревел он, сжимая рукоять побелевшими пальцами. - Посмотрим, что расскажут те двое. Узнаем, не зря ли все это было.
        30
        Морьета занимала мраморные покои с высокими потолками и узкими окнами высотой в три роста Кадена, на которых трепетали тонкие, как паутина, занавески. Жестом пригласив их войти, лейна закрыла за собой тяжелую дверь, повернула ключ в замке, а потом прошла к окнам, откинула занавески, по пояс высунулась наружу и осмотрела каменные стены по обе стороны проема.
        - Можно нам… - заговорила Тристе, но ее мать резко кивнула на следующую дверь.
        Комната была без окон. У одной стены стояла застеленная тонким шелком кровать. Напротив поверх пышного густого ковра помещался длинный мягкий диван. Лейна и здесь закрыла дверь, задвинула двойной засов и несколько мгновений вслушивалась, припав ухом к деревянной створке. Наконец она обернулась и указала на диван:
        - Прошу, садитесь. Приношу извинения за поспешность, с какой вела вас сюда, но Сьена, как мне иногда кажется, любит секреты не меньше удовольствий.
        - Здесь можно говорить? - спросила Тристе.
        Морьета кивнула:
        - Во всех покоях есть слуховые отверстия, но здешнее я отыскала и заткнула.
        Она обратила на Кадена и Киля взгляд - более открытый, чем в садовом павильоне. Если она рассчитывала успокоить Кадена этим взглядом, то просчиталась. Он чувствовал себя козлом, которого осматривают перед забоем, и едва удержался, чтобы не натянуть пониже капюшон.
        - Разумеется, о вашем появлении знают не менее десятка человек. - Морьета, отбивая счет ухоженным пальчиком, стала перечислять: - Стражники перед лавкой Релли, сама Релли, Ямара - тот, кто вас встретил, - и все, с кем вы столкнулись по пути. Насколько важно сохранить ваш визит в тайне? Известия, подобно запаху сирени по весне, уже витают по залам храма.
        Каден, решившись, откинул капюшон:
        - Важно.
        При виде горящих радужек лейна округлила глаза и поджала губы:
        - О… - Помедлив, она поднялась с места и склонилась в низком реверансе. - Добро пожаловать в святыню Сьены, ваше сияние.
        - Встань. - Каден сопроводил слова жестом. - Встань.
        Он вновь ощутил, как много весит это короткое слово, которое ему предстояло повторять всю жизнью.
        «Если… - мысленно поправился он, - если у меня будет эта жизнь».
        - Я надеюсь когда-нибудь занять трон моих предков, хотя, полагаю, кто-то меня уже опередил. Пока прошу называть меня Каденом и говорить попросту. Протокол может всех нас погубить.
        Морьета, подумав, кивнула и выпрямилась:
        - Как скажешь, Каден. - Она помолчала. - Смею спросить, как…
        - Это была ловушка! - выпалила Тристе. - Тарик Адив взял меня в Ашк-лан…
        - В качестве подарка, - закончила за нее мать, ее взгляд затуманила печаль. - Не прощу себе…
        - Пожалуйста, мама! - отмахнулась Тристе. - Что ты могла сделать? Попробуй вступиться, кончилось бы еще хуже для нас обеих. Дело не в том, что Адив меня взял, а в том, зачем взял. Он подстроил Кадену ловушку.
        - Зачем? - встрепенулась Морьета. - Зачем ты ему понадобилась?
        - В качестве наживки, - мрачно объяснила Тристе.
        Каден, наблюдая за девушкой, искал намек на ложь, искал отзвуки той ярости, что видел в ней в темницах Мертвого Сердца. И не находил. Просто рассерженная и напуганная юная женщина.
        Морьета протяжно присвистнула, а потом, взяв кувшин с серебряного подноса, наполнила ледяным вином четыре хрустальных кубка. Сначала поднесла мужчинам, затем Тристе. Когда она взяла свой, Каден заметил, как дрожит у нее рука и как жадно она сделала первый глоток.
        - Что же это творится? - изумленно спросила она и снова подняла к губам кубок.
        - Мы надеялись узнать это от тебя, - ответил Каден.
        - Я убедила Кадена, - пояснила Тристе, - что до лейн доходит все, что известно богатым и влиятельным горожанам.
        Морьета слегка поморщилась - так морщатся перед зеркалом, репетируя кокетливое недовольство.
        - Не все, но в этом много правды. Похоть развязывает язык, и в объятиях богини мужчины и женщины с одинаковой легкостью выплескивают свои секреты. - Она с силой выдохнула и развела руками. - Тарик Адив вернулся в Рассветный дворец несколько недель назад.
        Каден опешил. Такая скорость наводила на мысль, что мизран-советник тоже воспользовался кента, а если так… Он оборвал себя, услышав в памяти голос Тана: «Догадки!»
        - Каким образом? - спросил он.
        - На кеттрале, - ответила Морьета. - Птица прилетела ночью и опустилась на Копье, но люди видели.
        Она потупила взгляд, разгладила на коленях платье и с блестящими от слез глазами обратилась к Тристе:
        - Я пыталась к нему пробиться. Хотела узнать, где ты. Сама несколько раз ходила, смиренно ждала в Жасминовом дворе. Писала прошения… - Она покачала головой. - Все впустую. Другие лейны рассказывают, что он почти все время проводит взаперти с кенарангом.
        - С Раном ил Торньей, - сказал Каден.
        Подтверждались его подозрения. Мисийя Ут до небес вознес этого полководца, а у кого, как не у командующего всей военной мощью Аннура, была возможность подчинить себе кеттрал и эдолийцев и убить императора в его собственной столице?
        Морьета кивнула:
        - После смерти твоего отца он исполняет обязанности регента.
        - Все сходится, - заметил Киль. - А с кресла регента со временем и на трон переберется.
        - Почему бы сразу не захватить трон? - удивилась Тристе.
        - Это было невозможно, пока до столицы не донеслась весть о моей смерти или исчезновении, - пояснил Каден. - Он не хотел выглядеть узурпатором.
        - А вести не было, - сказала Морьета. - Во всяком случае, до исчезновения твоей сестры.
        - Адер пропала?
        У Кадена свело живот. После атаки ил Торньи на Санлитуна, Кадена и Валина следовало ожидать, что кенаранг не оставит в покое и принцессу.
        - Когда? Кто-то знает, где она?
        Морьета вздернула брови:
        - Где она, всем известно: выступила с армией на север, чтобы присоединиться к кенарангу.
        Киль помрачнел.
        - Мы… Все мы некоторое время провели в отрыве от общества. Лучше начни со смерти Санлитуна.
        Лейне не понадобилось много времени, чтобы изобразить главные события, которые, к изумлению и отчаянию Кадена, обвиняли Адер почти наравне с кенарангом. Морьета объяснила, каким образом его сестра на пару с ил Торньей свергла верховного жреца Уиниана, и как они вдвоем составили покалечившее церковь Соглашение, и как все началось с того, что принцесса разделила с кенарангом ложе…
        Здесь Каден прервал ее вопросом, точно ли это известно.
        Морьета только улыбнулась:
        - Во всем, что касается политических сплетен, наши жрецы и жрицы осведомлены лучше некуда. Точность наших сведений о романтических глупостях приближается к идеалу. Да твоя сестра и не пыталась скрыть этот союз.
        - Ил Торнья мог обмануть ее, использовать, - усомнился Каден.
        - Мог, - согласилась Морьета. - Мы не знали точно, что произошло в действительности, потому как вскоре принцесса… пропала. Несколько недель никто ничего не знал, даже ил Торнья, который, хоть и пытался все скрыть, одновременно рассылал солдат на поиски. Потом твоя сестра объявилась в Олоне. Слухи были смутными, но, кажется, она там пережила религиозное обращение, приняла веру Интарры и, что самое удивительное, объявила регента изменником и стала собирать свою армию.
        - Это понятно. - В душе Кадена пробился нежный зеленый росток надежды. - Она узнала правду, собрала армию и дала бой…
        Морьета покачала головой. Каден уловил в ее взгляде что-то незнакомое. Не жалость ли?
        - Она не дала бой. Она прошла маршем к Аннуру, но город встретил ее распахнутыми воротами, и сам Адив проводил ее в Рассветный дворец. Их встреча длилась недолго, но, как видно, они успели уладить все разногласия. - Женщина покачала головой. - Во время марша на север ее люди провозглашали ее святой, а его люди…
        Помолчав, она развела руками:
        - Она практически предъявила права на Нетесаный трон, Каден. На императорский титул.
        Слова обрушились на него, как удар. Не то чтобы Каден питал какие-то чувства к грубой глыбе, виденной в раннем детстве. Если хин его чему и научили, так это полной тщете подобных вещей. Но Адер… Она одна связывала его с семьей, с отцом.
        Пока Каден с Валином проходили суровое обучение на разных концах света, Адер жила внутри красных стен, и только потому Аннур еще представлялся им родным домом. Она была связующим звеном между ним и городом, отцом, покойной матерью, а теперь эта связь разорвалась.
        - Практически предъявила права? - повторил Каден.
        - Времени было мало, - объяснила Морьета. - Они, принцесса и кенаранг, сейчас вместе движутся на север навстречу некой ургульской угрозе.
        Ут и Адив в Ашк-лане упоминали ургулов. Каден извлек воспоминание из глубины памяти: некий шаман впервые объединил племена и испытывает на прочность аннурские границы.
        - Ил Торнья побеждал ургулов в сражениях, - припомнил Каден, - еще до смерти отца.
        - И эти победы, - добавила Морьета, - в какой-то мере обеспечили ему место кенаранга.
        - Знакомая стратегия военных переворотов, - кивнул Киль.
        - Что за стратегия? - спросил Каден, не поспевая за поворотами беседы.
        - Спровоцировать врага на нападение, использовать угрозу, чтобы убедить собственный народ, будто военный правитель предпочтительней гражданского.
        - Непохоже, чтобы он пытался кого-то убедить, - возразила Тристе. - Отца Кадена он убил тайно и свалил на другого!
        - И все же угроза со стороны ургулов ему на руку.
        - Только теперь уже не ему, - заметил Каден. - На трон претендует Адер, а не ил Торнья.
        - А он, по всем сведениям, поддерживает ее претензии, - добавила Морьета.
        Каден поймал ее взгляд и поспешно отвернулся. Спальню лейны нельзя было назвать тесной - в Ашк-лане в такой свободно разместилось бы с десяток монахов, - но там, в Ашк-лане, за дверью открывался простор: небо, снега и камень, ограниченные лишь утесами да горизонтом. Здесь за комнатой открывалась комната. За каждой дверью новые стены. Ему вдруг подумалось, что он возвратился не в город, а в лабиринт и мало у него надежды из него выбраться.
        - Значит, союз, - подытожил наконец Киль.
        Каден усилием воли вернулся к действительности.
        - Адер легитимизирует действия ил Торньи, - пояснил историк, - а кенаранг обеспечивает ей военную поддержку и подтвержденную победой правомочность. А если они снова делят ложе…
        - Наследники, - понял Каден.
        Он предвидел, что не узнает Аннура, что город покажется ему чужим, непонятным, равнодушным к его возвращению. А вот чего он не ожидал, так это того, что город попросту обратится против него; никак не думал, что погубивший отца заговор пустит такие глубокие корни и даст такие пышные побеги.
        В нем осами гудели чувства: гнев, грусть, смятение. Но Каден восемь лет учился отстранять от себя эмоции, отстранил их и сейчас. Он попытался вспомнить Адер, какой знал ее в детстве. Сестра запомнилась ему порывистой, ее вечно злили приличествующие ее положению наряды и церемонии, да, как ему теперь подумалось, и собственное ребячество. Каден не помнил, чтобы сестра по-настоящему замечала его, кроме одного раза - в день, когда он уезжал в Ашк-лан. Она стояла на причале императорской гавани: губы крепко сжаты, глаза горят.
        - Попрощайся с братом, Адер, - сказала ей мать. - Сейчас он дитя, но вернется мужчиной, готовым принять бразды правления.
        - Знаю, - только ответила Адер и равнодушно поцеловала его в обе щеки.
        «До свидания» она так и не сказала.
        Глаза Киля все это время внимательно вглядывались в пустоту, словно он видел там нечто, недоступное другим. Он долго просидел так, прежде чем обратить взор на Морьету:
        - Ты умеешь рисовать?
        - Хуже многих лейн, но живопись - одно из искусств Сьены.
        - Ран ил Торнья, Тарик Адив, - назвал он. - Я хотел бы знать, какова их наружность.
        Каден, ухватив его мысль, бросил на кшештрим острый взгляд:
        - Ты думаешь?..
        Киль кивнул:
        - В Мертвом Сердце ты рассказывал, что в вашем монастыре появлялись ак-ханаты, а это говорит о причастности моих соплеменников.
        Морьета задумчиво свела брови - и кивнула:
        - Думаю, я сумею похоже изобразить обоих, но это потребует времени.
        - Адива нарисую я, - вызвался Каден.
        Он просто хотел скоротать время за привычным занятием и, когда Морьета проворно достала принадлежности, еще некоторое время сидел с кистью в руках, уставившись на пергамент. Казалось, он целую жизнь не видел ничего столь простого и открытого, как чистый лист, - даже больше жизни, а бесконечные часы, что он просиживал на каменных скамьях Ашк-лана, ему просто пригрезились. Наконец он опустил кисть в фарфоровую чернильницу.
        Когда ворсинки заскользили по дорогому пергаменту, в голове словно распустился стянувший мысли узел. Впервые после бегства из Костистых гор Каден погрузился в знакомый ритм: смочи и отожми кисть, без усилия веди ею по листу, плавно, легко поворачивай пальцы и запястье. Он выпустил из сознания мысли об Адер и Аннуре, тревоги о Нетесаном троне, слабеющие уколы боли за отца. Вместо всего этого он наполнил голову образом мизран-советника: повязка на глазах, копна волос, выступ подбородка. После первых мазков он перестал даже видеть в нем человека. Осталась игра света и тени, впадин и выпуклостей, и передающие их чернила на светлом листе. Он поймал себя на том, что добавляет к почти законченному рисунку детали - подробности, без которых можно было обойтись: твердый воротничок, горы за спиной, - и, только когда добавить стало нечего, нехотя отложил кисть.
        Киль встал и всмотрелся в его рисунок:
        - Нет, его я не знаю.
        - Я сейчас, - сказала Морьета, поглядывая на Кадена поверх своей работы. - Где ты выучился рисовать?
        Каден покачал головой. Объяснения представлялись тяжким трудом - как выворачивать из земли камень, который не за что ухватить. Лейна бросила на него еще один исполненный любопытства взгляд, а потом красноречиво пожала плечами:
        - Вот, я закончила.
        Морьета развернула рисунок так, чтобы всем было видно: смелыми мазками она изобразила волевой подбородок, высокие скулы, приоткрытые в улыбке губы и ровные зубы за ними. Каден ожидал увидеть суровое лицо наподобие Мисийи Ута или Экхарда Матола - лицо военного, чьи мысли полны тактических соображений и крови. Но у Морьеты ил Торнья вышел, скорее, веселым хитрецом - вот-вот расхохочется.
        - Не похож он на кшештрим, - хмуро заметил Каден.
        - Кшештрим? - захлопала глазами лейна. - Ты с ума сошел!
        Напоровшись на взгляд Кадена, она потупилась и склонилась, едва не коснувшись лбом стола:
        - Тысяча извинений, ваше сияние…
        Каден остановил ее движением руки, потому что почувствовал, что Киль рядом с ним замер.
        - Выражение лица обманчиво, - негромко, но уверенно проговорил тот. - За тысячу лет он выучился улыбаться.
        У Кадена захолонуло сердце. Он резко обернулся:
        - Ты его знаешь?
        Кшештрим молча кивнул. Несколько мгновений все переводили взгляд с Киля на лист пергамента и снова на Киля.
        - И?.. - не выдержала наконец Тристе.
        - У него, как и у меня, было много имен. Первое - Тан-из.
        - Зачем он убил моего отца? - требовательно спросил Каден. - Отчего ненавидит род Малкенианов?
        Киль обратил к нему глаза-колодцы:
        - Ненависть - дитя человеческого сердца. Мы, породившие вас, чужды Маату. Тот, кого ты зовешь Раном ил Торньей, ненавидит тебя не более, чем ты мог бы ненавидеть камень или небо.
        - Тогда чего он хочет?
        - Он, - взвешивая каждое слово, ответил кшештрим, - хочет того же, чего хотел всегда. Победы.
        - Победы над кем?
        - Над вашим родом.
        - Ну так он к ней близок, - буркнул Каден. - Аннур он, судя по всему, более или менее держит в руках.
        Киль поджал губы и сокрушенно покачал головой:
        - Ты не понимаешь. Победа для ил Торньи не в том, чтобы украсить себя венцом или воссесть на какой-нибудь трон.
        - Этот не какой-нибудь трон, - напомнил Каден. - Аннур - могущественнейшая в мире империя.
        - Аннур - бабочка-однодневка.
        - Сотни лет правления - для тебя один день?
        - Да, - улыбнулся Киль. - Цели ил Торньи простираются глубже. Он продолжает войну, которую мы поручили ему тысячи лет назад.
        - Когда же он ее закончит?
        - Когда вас не останется.
        - Чем ему помешали Малкенианы? - спросил Каден.
        Историк нахмурился:
        - Ты не понял меня, Каден. Я имею в виду всех вас.
        - Весь Аннур? - ужаснулся Каден.
        - Все человечество.
        31
        Назавтра после первого обряда Квина Саапи, когда ургулы свернули свои апи и принялись разбирать лагерь, Гвенна поняла, что была права. Кровавое зрелище устроили не просто по капризу вождя или согласно фазе луны - жертва Мешкенту должна была вымолить его благосклонность перед выступлением на войну.
        С тех пор войско Длинного Кулака успело пересечь Белую севернее становища - аннурские форты обошли с востока. Лошадей перевезли на плотах, а всадников - на нелепых хлипких и шатких челноках, зато этих грубо стянутых ремнями суденышек были сотни и сотни. Наверняка их готовили не один месяц. При виде выстроившихся рядами лодок у Гвенны подвело живот. Для обороны лодки и плоты не нужны. Длинный Кулак намеревался атаковать.
        За рекой шаман перестал притворяться, будто считает их «почетными гостьями». Каждую ночь палатку окружали сторожа, выходить же им позволяли только по вечерам, когда принуждали участвовать в кровавых предзакатных обрядах.
        После убийства первого молодого солдата у Гвенны долгие часы дрожали руки. После трех ночей крови и убийств она совладала с руками, но что-то невидимое, скрытое внутри, все так же дрожало, тряслось, как в лихорадке. «Что я за дура, - думала она. - Столько лет готовили, учили убивать клинком и взрывчаткой, стрелами и без оружия, научили голыми руками душить противника вдвое больше себя ростом, ядом прикончить целый легион». Она была уверена, что готова, и более чем готова, ко всему, а когда пришло время, обнаружила, что тело искусно убивает, а вот разум к такому ужасу не подготовлен. Невозможно было избавиться от воспоминания - как тошнотворно легко входил в тело конец прута, как тяжело завалился первый мальчишка, заливая ей руки липкой теплой кровью.
        Убивала не только Гвенна. Пирр и Анник ежевечерне отбывали свой черед между кострами. У Длинного Кулака не кончались жертвы: пленники-аннурцы, проворовавшиеся ургулы, а после переправы через реку к ним добавились крепкорукие поселенцы - аннурские граждане, ушедшие жить за границу империи. Все они неровня были кеттрал и Присягнувшей Черепу, но, к облегчению Гвенны, всякий раз к эмоциям примешивалось отвращение. Несколько ночей спустя ургулы, чтобы оттянуть смерть и продлить мучения, оставили женщин совсем безоружными. Не помогло. Анник немедленно добиралась до глаз, проделывая пальцем то, что Гвенна сделала палкой, а Пирр одним небрежным ударом напряженных пальцев разбивала противнику гортань.
        Бои были отвратительны, но куда хуже - следовавшие за ними резня и вопли. Длинный Кулак, до локтей перемазавшись в кровавой жиже, собственноручно вырезал сердца дюжине привязанных к кольям молодых солдат. Шаман навострился не задевать ножом крупных артерий, так что жертва была еще жива, когда он вырывал из груди трепещущее сердце и сжимал его в кулаке. Балендин, разумеется, охотно присоединился к трудам ургулов: с блестящими глазами, упиваясь ужасом пленников, жутко медлительными и уверенными движениями сдирал кожу. Одно дело - слушать о поклонении Мешкенту в учебном зале на Островах, другое - видеть своими глазами. И совсем другое - принимать участие.
        А хуже всего, что ужас ночных жертвоприношений был лишь прелюдией к ужасу настоящего нашествия. Если ургулы перехлестнут через границу, куда больше людей зайдутся криком на алтарях по всему Северному Аннуру. Ночами Гвенну будили кошмары, черная форма пропитывалась липким потом. Она рвалась на свободу с того момента, как войско снялось с места, но Пирр ее отговорила. С тех пор как начались Квина Саапи, убийца уже не радовалась плену - как видно, она предпочитала убивать по своему выбору, - но упорно напоминала негодующей Гвенне, что беглец в степи долго не проживет. Здесь не было спасительных лесов, а на открытой местности ургулы будут гонять их как собак. Однако за рекой, ближе к северу, Гвенна решила больше не откладывать.
        - Там… - Она ткнула пальцем в стену палатки, за которой у края размокших равнин темнел на горизонте лес. - Там край Тысячи Озер. Аннур.
        - Это не Аннур, - поправила ее Пирр, соскребая с пальцев и бросая в огонь пленку засохшей крови.
        Только что закончилось вечернее жертвоприношение, после которого Гвенна сомневалась, отмоется ли в целом океане, а убийца обходилась с кровью как с любой честной грязью.
        - Аннур начинается южнее Черной реки. А тут просто болотина. - Пирр брезгливо поморщилась и поспешила снова заговорить, предупредив возмущенный возглас Гвенны: - Хотя наконец показались деревья. Я бы сказала, что в ближайшие дни было бы весьма кстати откланяться. Мы и так злоупотребили гостеприимством, и как бы Длинный Кулак не надумал от нас избавиться.
        Гвенне от ее слов стало тошно. Да, они были пленниками в своем апи и в лагере, но почему-то Длинный Кулак и Балендин до сих пор не отобрали у них шатер и обращались с ними с насмешливым почтением. Все это походило на ловушку, хотя Гвенна не видела смысла расставлять силки на тех, кто и так пойман.
        - Почему он тянул до сих пор? - спросила она, царапая ладони ногтями. - Мы самые опасные из его пленных. Почему нас хотя бы не свяжут, как остальных? - Она обвела рукой уютную внутренность апи. - Почему мы еще живы?
        - Про запас, - не поднимая глаз, предположила полосовавшая мясо Анник. - На случай, если Валин вернется. Или мы окажемся ему полезны.
        - Возможно, - кивнула Пирр, ногтем отскребая грязь со штанов.
        Час назад ей пришлось убить троих, но, видно, женщину больше заботили пятна на одежде.
        - Хотя, сдается мне, все проще.
        - В чем же дело?
        - В том, что мы нужны ему живые.
        - Зачем? - поморщилась Гвенна. - Как игрушки?
        Пирр, похоже, хотела ответить издевкой, но сдержалась.
        - Как человек становится вождем? - наконец спросила она. - Вообще вождем, тем более - миллиона ургулов.
        - Убивает всех, кто хочет его убить, - ответила Гвенна. - Вот я и говорю, глупо Длинному Кулаку нас не убить.
        Пирр покачала головой:
        - Если бы он стал убивать всех, кто может быть опасен, этому бы конца не было. Всегда найдутся желающие убить вождя. От всех Длинный Кулак не сумел бы защититься. Не так крепки его позиции.
        - Когда вырезает сердца, кажется, что довольно крепки.
        - А дело в том, - продолжала свою мысль Пирр, - что никто не способен представить его мертвым.
        - Я с первой встречи только тем и занимаюсь, - огрызнулась Гвенна; обиняки и долгие подходы выводили ее из себя. - А сейчас, прямо скажем, подумываю не ограничиваться представлениями.
        - Ты можешь вообразить, а они нет. Ургулы видят в нем не живого человека - легенду. Чтобы убить человека, достаточно ножа. - Пирр фыркнула. - Хватит и ногтя, как ты сама доказала нынче вечером. Но культ… Культ не убьешь, а он укрывается культом, точно бизоньей шкурой. Собиратель племен, живая жертва Мешкенту, гроза Аннура. Это символ власти, его сила…
        - Хочешь сказать, он так поверил в собственный бред, что дает нам волю? - покачала головой Гвенна. - Так он еще тупей, чем я думала.
        - Я хочу сказать, что мы работаем на его культ: великий вождь укротил двух кеттрал и Присягнувшую Черепу, заставил их сражаться между кострами.
        - Укротил! - Гвенна сплюнула. - Говори за себя!
        Убийца только бровью повела, и Гвенна залилась краской, вспомнив молящего о пощаде солдатика.
        - Ну, я еще побрыкаюсь, - пробормотала она.
        Пирр пожала плечами:
        - Ты ведь не бывала в Изгибе?
        Гвенна недоуменно покачала головой.
        - Жаль. Чудесное дикое местечко. Я там как-то видела бойца на арене. Весь день за ним наблюдала. Он сражался со зверями - медведями, быками, волками - и всякий раз перед самым концом, прежде чем прикончить зверя, поворачивался к нему спиной, откладывал клинок и махал толпе рукой.
        - Бессмысленный жест, - бросила Анник.
        - Пожалуй, - признала Пирр, - но толпа была в восторге. Он казался бесстрашным. Непобедимым. Невозможно было вообразить, чтобы он проиграл.
        - А мы - волки Длинного Кулака, - мрачно заключила Гвенна.
        - С тем парнем, кстати сказать, забавно вышло, - заметила Пирр. - Я уже собиралась уезжать из города, когда он так повернулся спиной к медведю. Не мог не повернуться, зрители требовали.
        - И?..
        - И медведь снес ему голову, - улыбнулась Пирр.

* * *
        Конечно, разговор о побеге - еще далеко не побег. Солнце зашло, потянулась ночь, а они все сидели в апи. Вольно было Пирр толковать о волках, но Гвенна сейчас больше напоминала себе овцу - притом в ожидании мясника.
        - Нынче же ночью, - сказала она, тыча в костер длинной палкой. - Мы и так слишком долго ждали. Ургулы, все до единого, скачут к границе, скачут воевать, а никому невдомек. Аннур не знает. Валин не знает.
        - Мне представляется, что так оно и задумано, - выгнула бровь Пирр. - Помнится, в среде военных это называется «упреждающий удар».
        - Знаю, как называется, - огрызнулась Гвенна.
        - Сегодня, - внезапно, будто решившись, проговорила Анник и принялась запихивать в мешок полоски вяленого мяса. - Пора уходить.
        Пора уходить! Будто кругом не теснилась невиданная за всю историю ургульская армия!
        - Мне это нравится, Анник, - хмыкнула Пирр. - Правильно, думай о главном, не отвлекайся на частности.
        - Частности я постараюсь учесть, - ответила, затягивая мешок, снайперша, - но на сложные планы нет времени. Каждая минута на счету.
        - Мертвые часов не считают, - напомнила Пирр.
        - Риск есть, - кивнула Анник.
        - А с нами своим рискованным планом поделишься? - с досадой обратилась к Анник Гвенна. - Или ты собралась просто выйти из шатра и убивать всех подряд?
        - В простоте есть свои достоинства, - заметила Пирр.
        - А тебе какого хрена надо? - обрушилась на нее Гвенна. - Не так давно ты радостно пила с Длинным Кулаком и грелась у его костров. Откуда такая готовность рвануть следом за Анник? Не замечала в тебе, Кент побери, особой любви к Аннурской империи!
        Взгляд Пирр стал жестким.
        - Гори Аннур синим пламенем, у меня есть свои причины желать свержения Длинного Кулака.
        - С нами, надо думать, не поделишься?
        - Особого желания нет.
        Гвенна едва не зарычала. Вот зачем крылу нужен командир! Они втроем, каждая со своим опытом, вполне могли бы составить подходящий план, только вот Анник не общительнее кирпича, и никто не знает, что творится в мозгах убийцы. Валин возился с таким дерьмом с того дня, как собрал крыло, но ведь Валин это умел, он быстро находил, за какие ниточки потянуть, чтобы собрать их вместе, а у Гвенны в голове одно - желание кому-нибудь врезать.
        Она с большим усилием сдержала этот порыв.
        - Ладно, - медленно заговорила она. - Согласна, надо уходить.
        - Взаимопонимание! Как это приятно. Только… - Пирр нахмурилась, - можно ли на него полагаться?
        Гвенна не удостоила ее ответом.
        - Анник, что ты надумала?
        Снайперша указала вверх, на дымоходное отверстие:
        - Взобраться по жердям и наружу.
        - А дальше куда? - осведомилась Гвенна.
        Они окажутся на верхушке проклятого апи - и что толку? С тем же успехом можно лечь в очаг и надеяться, что тебя унесет дымом.
        - Ты же знаешь, что Длинный Кулак обставил шатер сторожами.
        - Их я перестреляю.
        - Из чего? - изумилась Гвенна.
        Откинув шкуру, снайперша показала ей грубый деревянный лук и полдюжины стрел с закаленными в огне кончиками.
        Пирр одобрительно кивнула:
        - А тетива?
        - Из сухожилий, - ответила Анник, указывая на разделанную ею тушу.
        Гвенна настороженно разглядывала грубое изделие. Во всем, что касалось луков, Анник, конечно, была знатоком. Она мастерила себе луки еще до того, как попала на Острова, но здесь у нее не было ни инструментов, ни времени на достойную работу.
        - И ты сумеешь из него во что-то попасть?
        - С близкого расстояния - да, - кивнула снайперша.
        - Близкое - это сколько? - уточнила Пирр.
        - За сорок шагов, - ответила Анник. - Самое большее - пятьдесят.
        Гвенна покачала головой. Сама она из этой штуковины за полсотни шагов и в дом бы не попала. С другой стороны, она давно привыкла доверять Анник в делах, где требовалось густо утыкать что-нибудь стрелами.
        - И когда ты собиралась рассказать нам об этом луке?
        Все время, пока трудилась над оружием, Анник не проронила ни слова.
        - Когда надо. - На свирепый взгляд Гвенны Анник ответила своим, холодным и твердым. - Чем меньше людей знают, тем надежнее.
        - Мы не кто-нибудь, - взвилась Гвенна. - Мы, Кент побери, твое крыло!
        Пирр поцокала языком, глядя над пламенем:
        - Совсем как Валин. Отчего это всем так не терпится записать меня в кеттрал?
        - Забудь, - отмахнулась Гвенна. - Главное, мы теперь на одной стороне, и, если не научимся действовать сообща, выйдет, с луком или без, самый скорый в анналах Островов провал.
        Обжигая их взглядом, она пыталась выровнять дыхание, сохранить хладнокровие. Пыталась, но безуспешно.
        Пирр прищурилась:
        - Очень похоже на Валина. Такая же убежденность. Такая же целеустремленность. - Она обернулась к Анник. - Ты заметила?
        Лучница, занятая проверкой тетивы, не ответила. Тогда убийца хитровато усмехнулась:
        - Вы с Валином составили бы милую парочку, Гвенна. Может быть, «милая» - не совсем подходящее слово, но…
        - Хватит! - рыкнула Гвенна.
        Присягнувшая Черепу вскинула руки:
        - Не хотела задеть за живое. Ну ладно. - Она села прямо. - Довольно болтовни. Составляем план. Сотрудничаем. Анник перестреляет кучу народу, посеет кругом смерть и опустошение. Дальше что?
        - Лошади, - ответила снайперша. - Доберемся до лошадей. Потом до леса.
        Гвенна скривилась. Совершенно безумный план. Беда в том, что лучшего она предложить не могла. Надо было предупредить Аннур. Значит - побег. Другого пути нет. Только побег, к сожалению, скорее всего, обернется смертью при первой попытке.
        - А когда кто-нибудь заметит, что по лагерю разгуливают не ургулки?..
        - Тогда начнется жертвоприношение, - улыбнулась Пирр.
        Гвенна снова покачала головой:
        - Ты же понимаешь, что это смерть. План дерьмовый и погубит нас всех.
        Анник обдала ее ледяным взглядом:
        - Есть другие предложения?
        - Нет, - беспомощно призналась Гвенна.
        - Утешайся тем, - острее ножа усмехнулась Пирр, - что Ананшаэль не привередлив. Его равно порадуют и наши жизни, и их.

* * *
        «То-то радуется Повелитель Могил!» - думала Гвенна, в пасмурной, почти непроглядной темноте утирая кровь с лица и молясь Халу, чтобы никто не заметил, как она волочет за палатку последний труп.
        Ананшаэль. Хал. Мешкент. Ей пришло в голову, что лучше было вы выбрать других богов, но, когда сама вся в крови и грязи, а кругом полмиллиона ургулов, поздно пятиться.
        Они выждали до полуночи - к этому времени большая часть всадников завернулась в шкуры, радуясь последнему ночлегу в апи. Гвенна полагала, что шатры собираются бросить, - сворачивать их никто не думал. Может, оставят при них сотню-другую стариков, малолетних и хворых - приглядывать за передвижным городом, пока весь народ прет через границу. Такой напор пугал Гвенну. Она видела, с какой скоростью всадники Длинного Кулака пересекли степь, а ведь их тогда обременяли груз и пленники. Гвенна предпочла бы дождаться, пока ургулы не уснут покрепче, но к утру каждый час мог решить дело - и вот она крадется по лагерю, плашмя прижимая к бедру чужой меч и пытаясь, не поворачивая головы, смотреть разом во все стороны.
        Анник сдержала слово - сумела перебить молодых сторожей вокруг палатки. И выбраться в темноту незамеченными удалось, как они и надеялись. И как опасались, до табуна предстояло еще одолеть добрую милю по лагерю. Гвенна невольно жалась в тень, шныряла от палатки к палатке, пользуясь обостренным яйцами сларнов зрением, чтобы по возможности избегать столкновений. Анник не раздумывая последовала ее тактике, и они крались так, по нескольку шагов зараз, пока Пирр не вышла из терпения:
        - Не знаю, чему вас там учили на ваших тайных Островах, но здесь так не пойдет.
        - Пока что нас не видят, - прошипела в ответ Гвенна.
        - А толку, что не видят? - усмехнулась Пирр. - Мы оставили за своей палаткой четверых ургулов со стрелами в горле - и, когда их найдут, конец нашей мирной ночной прогулочке.
        - А если увидят… - заговорила Анник.
        Но Пирр уже шагнула из густой тени прямо на протоптанную дорожку между шатрами. Не оглядываясь, тряхнула волосами, повела плечами и решительно двинулась вперед.
        - Вот дерьмо! - шепнула, оглянувшись на Анник, Гвенна.
        Снайперша поджала губы.
        - Дерьмо, - коротко согласилась она и зашагала по дороге следом за наемной убийцей.
        Подход Присягнувшей Черепу показал себя на удивление действенным - на первой сотне шагов им даже не пришлось никого убивать. В темноте и сумятице готовившегося к выступлению военного лагеря все были заняты своими делами и не присматривались к трем деловитым прохожим. Пирр неплохо подражала походке ургулов и не пыталась прятать лицо или сутулиться, расходясь со встречными. Никто их не окликал. Никто даже не оборачивался им вслед.
        Пока они не налетели на молодых парней с копьями. Гвенна как раз стала надеяться, что так они и пройдут весь лагерь, когда из темноты между шатрами вывалились трое таабе. Эти болваны волокли за собой двенадцатифутовые копья - такие хороши в седле, а в толкотне ночного лагеря смертельно опасны. Древки запутались в ногах у Гвенны и Пирр, перекрыв им путь. Первый копейщик сердито заорал что-то по-ургульски и дернул копье на себя. Наконечник порвал Гвенне рукав и оцарапал плечо. Пустяковая ранка, но, застигнутая врасплох, Гвенна пошатнулась и выругалась, отталкивая металлическое острие. Ругательство и решило дело.
        Услышав незнакомую речь, ближайший к ней таабе резко обернулся, встретил взгляд ее темных глаз, преодолел мгновенную растерянность и зарычал, скаля зубы. Не дав ему времени закричать, Пирр чиркнула по шее юнца маленьким ножом - легким, почти ласковым движением. Вместо вопля из горла оседающего на землю парня хлестнула кровь.
        Двое других, не заметив беззвучной гибели товарища, все пытались высвободить копья. Одного Гвенна рубанула поперек лица, второму Анник загнала в глаз стрелу. В мгновение ока бой был окончен, но на дорожке остались лежать тела, намертво переплетенные с длинными копьями, а по обе стороны узкой полоски двигались люди. Времени спрятать трупы не было. Ни на что не было времени, кроме как убраться подальше от тел.
        - Сюда, - бросила Пирр, сходя с дорожки и скрываясь между шатрами.
        Голос звучал свободно и ровно, только в нем ни следа не осталось от обычной насмешливости. Кажется, убийца впервые серьезно взглянула на положение дел:
        - Поторопитесь, дамы!
        Гвенне не понравилось, что Присягнувшая Черепу взяла на себя роль командира, но посреди враждебного войска не место спорить, кто тут главный. Она поморщилась и, прикрываясь клинком, пошла следом. Через десяток шагов под ноги легла другая дорожка, ведущая в ту же сторону. У Гвенны свело живот. Куда ни глянь - ургулы, и, хуже того, вдоль тропы горят факелы, ветер треплет и раздувает огонь. Пирр без тени колебания перешагнула тропинку, нацелившись на скопление апи по ту сторону. На полпути к шатрам ее резко окликнул один из ургулов - высокий мерзавец с длинной рыжей косой.
        Пирр обернулась к нему с улыбкой, широко раскинула руки, радостно воскликнула: «Квихна!» Услышав, пусть бессмыслицу, но на знакомом языке, воин на миг замешкался. Воспользовавшись заминкой, наемница обхватила его за шею, подтянула к себе и припала к губам в долгом страстном поцелуе. Когда же выпустила, мужчина упал ничком. Ножа Гвенна не видела.
        К тому времени, как поднялась тревога, они пересекли еще несколько улиц. За ревом и воплями вскоре прозвучал протяжный сигнал рога. Рог ревел снова и снова, гневно, осуждающе, гнал их сквозь ночь, терзал уши, пока Гвенне не стало казаться, что она теряет разум. Какая разница, который из восьми или девяти оставшихся позади трупов выдал беглянок? Стойбище - содрогающееся от визгливых криков - знало, что они на свободе. Все ургульское войско знало.
        - Вот вам и скрытно, - проговорила Пирр.
        Следующие несколько минут они неслись со всех ног, выдыхая сквозь зубы горячий воздух и думая лишь об одном: не оскользнуться бы на влажной земле. Они видели перед собой сведенные яростью лица ургулов - и убивали. Убивали и убивали. Пирр, не сбиваясь с шага, валила встающих на пути: вонзала метательные ножи в глотки и животы, выбивала глаза и перерезала сухожилия отточенными, мелкими движениями клюющей птицы. Гвенне было не до изящества. Подобранный у палатки ургульский меч был длиннее и тяжелее дымчатой стали, с которой она упражнялась на учениях, и, чтобы не отстать от Пирр, ей приходилось просто водить им перед собой широкими взмахами, от которых, когда лезвие встречало препятствие, всякий раз дергало плечо.
        - Меньше шума, - бросила ей Пирр.
        - Что?
        Гвенна вогнала клинок в женский живот, провернула, высвободила. По рукам текла кровь. Хорошо, если не своя.
        - Не ори при каждом ударе, - пояснила Пирр. - Постарайся быть расчетливее. Так и так ты их убьешь.
        Гвенна готова была прорычать, что не орет, но спохватилась: горло у нее саднило и в ушах звенело. По правде сказать, ее крики ничего не меняли. И так на беглянок навалился весь лагерь. Краешком сознания, не занятым рубкой и криком, бегом и дыханием, она пыталась вести счет. С трудом верилось, что они до сих пор живы, - тут им сыграло на руку само бешенство ургулов. Догадайся всадники замолчать и остановиться, бегство стало бы невозможным. Смятение, хаос прикрывали их лучше ночной тьмы. Попробуй высмотри три тела в бьющемся море тел, трех женщин среди десятка тысяч. К тому же у края стойбища стало свободнее.
        «Не отвлекайся от схватки, Кент тебя побери, - одернула себя Гвенна. - Вперед не засматривайся!»
        Но трудно было забыть о разгорающейся жарким угольком надежде. Они пробились сквозь последнюю стаю ургулов, обогнули шатры и вдруг оказались одни, свободными перед открытым пространством. Анник махнула рукой на пасущихся в сотне шагов лошадей, но женщины не успели сделать и шагу, как из-за шатров налетели всадники, не менее двух десятков: копья нацелены для удара, голоса звенят торжеством.
        - Могло быть лучше, - покачала головой Пирр.
        - Прорвемся, - сказала Гвенна.
        Она высмотрела разрыв в цепи атакующих, но указать на него не успела: всадники сомкнули строй.
        Анник уже стреляла. Гвенна не поняла, где она разжилась стрелами - возможно, повыдергивала из трупов. Грубый лук и сейчас выглядел в ее руках смешной игрушкой, но показал себя достаточно смертоносным, и снайперша без промедления обратила его против налетевших ургулов. Несколько всадников свалились, но их места тут же заняли новые. Стрелы иссякли быстро, а всадники смыкались.
        - Что дальше? - спросила Гвенна, вставая спиной к Анник и Пирр и переступая ногами в поисках надежной опоры.
        - Дальше, - отозвалась Пирр, - поприветствуем бога.
        В ее голосе звучала готовность к встрече. И даже нетерпение.
        - Сдаешься? - презрительно сплюнула Гвенна.
        Она тоже не видела выхода, но спокойная убежденность убийцы ошарашивала и пугала. Сама Гвенна за пеленой ярости находила в себе только сводящий с ума бессмысленный страх и потому цеплялась за ярость, поила ее в себе, подпитывала.
        - Хрен вам! - выкрикнула она, поворачиваясь к ургулам. - Кто первый? - Она занесла меч. - Ну, засранцы кровавые, кто первый?
        «Прости, Валин, - проговорила она про себя. - Мы старались».
        Передовая всадница - Гвенна узнала Хуутсуу - покачала головой, опустила копье и толкнула лошадь коленями. В свете факелов блестели потные плечи и лоб. Губы растянулись в ухмылке или в оскале.
        «Какие у нее чудесные зубы, - зачем-то подумала Гвенна. - Меня убьет дикарка с безупречными зубами».
        Первым они услышали крик - от него раскололось небо и вскипела кровь. Сомкнувшиеся вокруг добычи ургулы натягивали поводья взбунтовавшихся коней, но этот вопль пронзал мозги животных, будил в их сердцах что-то древнее, неодолимое - ужас, которого не уймешь словами и не сдержишь уздой. Крик повторялся снова и снова, словно сталь рубила по льдине. Вопль, за ним ветер, за ним огромная крылатая тень, совершенно черная в огромном темном небе, и, наконец, бесшумные, как тени, фигуры в черном.
        - Валин! - в радостном изумлении выкрикнула Гвенна. - Это Валин!
        Она не представляла, где он нашел Ра, как догадался вернуться, и даже думать об этом не хотела. Чудом, вопреки вероятности, крыло воссоединилось. Она уже почти погибла, и вот продравшаяся сквозь ночь птица спасет их, унесет на свободу.
        Кеттрал рвала когтями ближайших всадников: одного выпотрошила и так же обошлась с его лошадью. Хуутсуу вывернулась в последний миг, вздернула коня на дыбы, проскочила под когтистой лапой. Крайние всадники пытались сомкнуть кольцо, но в них летели стрелы, оперенные древки вырастали из шей и плеч. А когда громадный крючконосый таабе с ревом погнал вперед свою перепуганную лошадь, его череп попросту смялся. Другого слова Гвенна не нашла. Удара она не заметила, но голова сплющилась, как сброшенная с высоты гнилая тыква.
        Кеннинг.
        Такое мог сотворить только кеннинг, но, развернувшись, вместо Талала Гвенна увидела перед собой Сигрид са-Карнью и с ужасом поняла: не Валин. Крыло Блохи. Сигрид в возбуждении или в гневе растягивала губы в улыбке. Светлые пряди хлестали ее по лицу, по млечно-белой коже струилась кровь. Блоха возник прямо перед ней, в руке он небрежно держал арбалет, а несколькими шагами дальше Ньют запаливал…
        - «Звездочка»! - взревела Гвенна.
        Одной рукой она пыталась оттащить назад Анник, заряд, вращаясь поперек оси, уже летел в гущу всадников, и Гвенна приготовилась к сокрушительному удару, озаряющей небо вспышке и звону в ушах.
        Воздух дрогнул. Бело-голубое пламя хлестнуло вверх и в стороны, вдребезги разбило небеса. В последний момент Гвенна успела зажмуриться, пошатнулась, не выпуская Анник, и снова ощутила землю под ногами. Поразилась, что взрыв не сбил ее с ног, но что тут скажешь: Ньют дело знал, рассчитал бросок так, что масса противников прикрыла от удара своих. Дюжина лошадей лежали на земле: одни - неподвижно, другие - отчаянно бились, лягались, кричали в один голос с хозяевами. Те, кто барахтался под конской тушей без ноги, кто остался с ободранным до кости лицом.
        Когда кто-то схватил ее за плечо, Гвенна с разворота рубанула чужим клинком. Но Блоха легко отбил удар, отвел в сторону и заглянул ей в глаза.
        - Остальные! - прокричал он. - Где Валин?
        Гвенна колебалась. Она не знала, видеть в Блохе спасителя или убийцу. Удар по ургулам склонял в пользу спасителя, но ведь при последней встрече два крыла чуть не разнесли огромное здание в усердии перебить друг друга.
        - Гвенна, - произнес он, склонившись к ней.
        Та поняла, что, удерживая ее меч своим, Блоха успел приставить ей к горлу маленький нож.
        - Хотел бы убить, была бы уже покойницей. Я пришел на помощь. - Блоха отвел нож. - Ну, где Валин?
        - Там, - она махнула рукой, - на юге. Здесь только мы.
        Блоха кивнул, заметив что-то за плечом, метнул нож и указал освободившейся рукой на птицу:
        - Забирайтесь.
        Справа мелькнула еще одна летящая в ургулов «звездочка». Стойбище сошло с ума: пожар, вопли лошадей, блеск стали, кровь - и все это безумие чудом сдерживал Блоха со своим крылом.
        - Промедление - мать поражения! - крикнул через плечо Ньют.
        - Марш на птицу! - рявкнул Блоха. - Живо!
        Он, словно разминая шею, повел головой, и вылетевшее из темноты копье ткнулось в землю. Мгновение Гвенна разглядывала дрожащее древко. А потом рванула к птице.
        32
        - Тан-из - один из младших. Он из последних кшештрим, родившихся без гнили, - рассказывал Киль.
        За время беседы прогорели два из трех освещавших спальню Морьеты светильника, а оставшийся едва теплился, разбрасывая по углам зыбкую тень. Никто и не подумал подлить в них масла. Сраженная услышанным Морьета утонула в диванных подушках. Каден понимал женщину. И для него знакомство с кшештрим стало ударом, а ведь он дошел до осознания, что те еще бродят по земле, шаг за шагом. А разом узнать, что бессмертные враги человечества живы, что один из них почти захватил власть над Аннуром, а другой сидит напротив, и его темный взгляд широк, глубок и непроницаем, как море… Понятно, трудно усвоить такое сразу. Но не было времени подводить ее к истине бережно и постепенно.
        - Почему его назначили полководцем в вашей войне с человечеством? - спросил Каден. - Почему не кого-то из старших? Более опытного?
        - Потому что он был лучший, - просто ответил Киль. - Не лучший из бойцов. Двадцать два кшештрим были искуснее с накцалем и мечом, по крайней мере в начале войны. Он даже не был лучшим стратегом. На игральной доске его побеждали Ашерах и еще кое-кто. Но в сражении…
        Взгляд Киля стал вдруг далеким, словно он всматривался в жестокие битвы многотысячелетней давности…
        - Никто из моего народа не обладал таким даром повелевать. Отчасти это был врожденный талант. Его ум работал быстрее многих и находил неожиданные решения. Но важнее, что Тан-из, как никто из нас, особенно старших кшештрим, понимал ваш род. Он изучал вас…
        - Пытал и убивал, ты хочешь сказать, - перебил Каден, вспомнив сумрачные коридоры Мертвого Сердца.
        Киль кивнул:
        - Его исследования включали и эти методы, хотя ими не ограничивались. Война затянулась на несколько людских поколений, и все это время Тан-из не столько возглавлял армии, сколько учился: познавал особенности вашей речи, вашу физиологию, пределы ваших способностей, возникающие у вас сообщества, ваше оружие и слабости и прежде всего ваш разум. Он потратил десятилетия в попытке понять, что в вас неисправно и связана ли эта неисправность с новыми богами.
        - Какими «новыми богами»? - спросила Тристе.
        Нежданные откровения не сразили ее наповал, как Морьету. Что ни говори, они не первую неделю толковали о кшештрим. Тристе прошла через их темницу и через их врата. Откуда-то она знала их язык. Девушка слушала с горящими глазами, всем телом подавшись к Килю, на лбу у нее блестел пот.
        - Вы зовете их младшими богами, - сказал Киль. - Дети Мешкента и Сьены.
        - Хекет и Кавераа, - повторил Каден заученные в Костистых горах имена. - Эйра и Маат, Орелла и Орилон.
        - И Акалла, - помедлив, добавил Киль. - И Корин.
        - Нет, - нахмурился Каден. - Их только шестеро. Шесть детей Наслаждения и Боли.
        - Шестеро, потому что еще двоих мы убили.
        Несколько мгновений все молчали. Морьета будто спряталась за каменной неподвижностью раскрашенного лица. Тристе разинула рот, словно подавившись вскриком. Каден заметил, что и сам склонился с подушек, напружинил колени, что воздух застрял у него в легких. Он медленно выдохнул:
        - Ты сказал, что вы убили двух богов.
        - Их убил Тан-из, - уточнил Киль. - Он поймал их в битве у мыса Нимир. Захватил в плен, изучил и убил. Я присутствовал при этом как историк. Тогда мы получили твердые доказательства, связи наших детей - вас - с новыми богами.
        Каден вдруг перенесся в кабинет Шьял Нина, увидел настоятеля за деревянным столом, услышал его рассказ о кента и хин, о целях обучения Кадена среди монахов. Настоятель погиб, вместе с сотнями других остался пищей для воронов на горных уступах, но Каден, как сейчас, слышал его терпеливые объяснения: «Возможно, рождение младших богов привело к появлению у людей эмоций».
        - Они изменили вас, - тихо проговорил Каден. - Младшие боги каким-то образом превратили кшештрим… в нас.
        Киль кивнул:
        - Сперва мы только подозревали. Складывали факт к факту. Были свидетельства в пользу этой теории, но не было доказательств. А потом они спустились. Сюда. Вдохнули свои бессмертные образы в человеческие тела - все ради того, чтобы помочь вам в войне с моим народом.
        - И вы их убили! - зашлась от ужаса Тристе.
        - Только двоих, - ответил Киль, словно не заметив ее возмущения. - Они, как и вы, представляли собой угрозу. Они были врагами.
        - Акалла. - Каден попробовал на вкус незнакомые звуки. - Корин.
        - Они приняли эти имена, - кивнул Киль. - Не знаю, богами чего они были.
        - И они так просто… ушли?
        Киль пожевал губами, словно обдумывая щекотливую проблему перевода.
        - Может быть, не полностью или не навсегда. Боги - не создания Бедисы. Ананшаэль не в силах распустить вязанье их судеб. Даже младшие боги… больше нас и полнее этого творения. - Он покачал головой. - Право, наш язык никак не пригоден для их обсуждения.
        - Значит, вы их все-таки не убили.
        Выдержка Кадена треснула под напором бессильной злости. Киль заглянул ему в глаза и поднял руку, поднес ладонь к свету:
        - Тан-из уничтожил плоть, в которой они были заключены, прежде чем они успели высвободиться. Боги, возможно, вечны, им не положено ни конца, ни предела, но их связь с этим миром не такова. Тан-из разрубил эту связь, лишил их возможности влиять на рожденных в оковах мира.
        - Но если мы, - заговорил Каден, - такие, как есть, наш разум и сердца возникли от прикосновения младших богов, это должно было отразиться…
        Он сбился, не додумав мысли и не вполне поняв, что хотел сказать.
        - И отразилось.
        Историк молчал так долго, что Каден решил, будто тот отказался от попытки объяснить.
        - Вообрази, что ты слеп, - наконец заговорил Киль. - Родился слепым. Всю жизнь провел в темноте среди таких же, как ты. Если тебе внезапно на миг откроются краски мира, как ты расскажешь о них своим незрячим сородичам? Какие найдешь слова? Какой логикой сумеешь их объяснить? Какое отыщешь сравнение, из чего выведешь цепь рассуждений, к чему ее сведешь? Вот все, что я могу сказать… Ваши предки, первые в вашем роду, воспринимали мир иначе. Не просто иначе, но полнее. Для тех, первых, испорченных детей кшештрим камни и реки, море и небо, материальный мир и порождаемые им идеи были так же важны, как их семья и они сами. Они готовы были на смерть, лишь бы избежать разрушений. Они вели себя и говорили так, словно вся земля - часть их существа, вплетенная в ткань их сознания. Мир городов и дорог… - Он указал на стены и то, что лежало за ними. - Ваши предки его бы не признали. Они бы его возненавидели.
        - А когда вы убили тех богов? - Голос Кадена был жидок, как дым догорающего костра.
        - Вы переменились. Тела богов были такими же смертными, как любое тело: прорубленная в плоти дыра, брешь в идеальном творении Бедисы - и жизнь утекала через нее. Я бы сказал, что их смерть должна как-то отличаться от нашей. Быть больше или громче. Что ни говори, они боги. Но их обоих удалось связать, опоить отравой, и убил их Тан-из ножом не длиннее моей ладони. Я целый век искал подтверждений: что в вас изменилось. Десятки лет ходил среди вас, прикрывшись человеческой личиной, и задавал один и тот же вопрос: «Что это? Что это?» И неизменно слышал один ответ: «Это вода. Камень. Воздух». - «А что ты чувствуешь к камню и воде? Что чувствуешь к воздуху?» - «Ничего. Ничего. Ничего».
        Каден долго не мог выдавить из себя ни слова. Он силился вообразить всю огромность описанной Килем потери. Хин целую жизнь уничтожали в себе человеческие чувства, и никто не достиг этой цели полностью, в совершенстве. А Ран ил Торнья, если Киль не ошибся, достиг этого - по крайней мере, в какой-то части - всего двумя ударами ножа. А что, если каждый человек в империи - во всем мире - мгновенно лишится надежды и отваги, страха и любви? Это как если бы твердая почва под ногами вмиг обернулась иллюзией. Сновидением.
        Киль следил за ним пустыми, как раковины, глазами. И, только дождавшись наконец кивка, продолжил рассказ:
        - Тан-из решился уничтожить и остальных новых богов. Захватить и убить их поодиночке или ударить прямо по Сьене и Мешкенту. Он полагал - и не без оснований, - что уничтожение этих двоих покалечит остальных, что новые боги - если не прямое продолжение своих родителей, то так или иначе зависят от них.
        - Это правда? - поразился Каден.
        - Нам это неизвестно, - ровным голосом ответил Киль. - Мы тогда уже проигрывали войну, и новые боги - те, что приняли вашу сторону, - видя, что ваш род берет верх… удалились. Ускользнули из принятых на время тел. Осталось их влияние, а самих не стало.
        - Пресвятой Хал, - тихо выдохнула Тристе.
        - Да, - согласился Киль, - как Хал. Сам бог далек и не проявляет себя, но мы знаем его тьму.
        - Надо мне было оставить тебя в Мертвом Сердце, - в сердцах бросил Каден. - Чтоб ты там гнил!
        - Без меня вам бы не удалось бежать, - возразил Киль. - А если бы и удалось, вы не готовы к противостоянию с ил Торньей. Без моей помощи он вас уничтожит. Может быть, уничтожит в любом случае. - Кшештрим покачал головой. - У меня, по меркам моего рода, хорошая голова, но Тан-из всегда был сильнее меня в стратегии и тактике.
        Каден опешил:
        - Ты убил двух наших богов, а теперь думаешь помогать мне?
        - Я уже говорил: мои цели не совпадают с целями Тан-иза, - кивнул Киль. - Он стремится вернуть прошлое. Мне интереснее запечатлеть настоящее.
        Киль замолчал. Минуту Каден смотрел на него, потом повернулся к Тристе. Та ответила ему диким взглядом широко распахнутых глаз и беспомощно замотала головой:
        - Не знаю, Каден. Он нам помог. И сейчас помогает. Он же здесь, с нами.
        Каден с трудом перевел дыхание.
        - Хорошо. Хочешь помочь - помогай. Что с ил Торньей? Чем он занимается?
        - Я уже говорил, - ответил Киль, - он продолжает начатое. Боги ему недоступны, но он ищет другой способ избавиться от вас. Он много тысяч лет искал такой способ.
        - И если теперь перешел к действию… - Ужас не дал Кадену договорить.
        Киль кивнул:
        - Трудно наверняка судить о работе чужого сознания, но, похоже, наш заблудший полководец нашел то, чего искал.
        33
        - Нет-нет-нет, бычья ты задница. - Нира хлопнула клюкой по ладони так звонко, что лошадь под ней вскинулась. - Не надо тебе ничего подписывать, ни в чем клясться, мазать сиськи святым миром да ломать комедию, как все твои предки в последние века. Ты просто действуй.
        Адер обуздала гнев. Она была вымотана до предела. Устала скакать дни напролет, как они скакали от самого Аннура. Устала от попыток угадать следующий обманный ход ил Торньи. Устала от попыток понять саму себя. Устала от сомнений: не преступница ли она, если посягнула на престол, который ей не предназначен? Ради трона ее могут убить или, что много хуже, вынудят убивать добрых людей, честных аннурцев, которые не примут воцарения женщины. Она устала снова и снова отгонять от себя Фултона, чтобы дал поговорить наедине с кем-нибудь или подумать в одиночестве. Устала держать спину прямо, когда хотелось мешком осесть в седле. Устала от ежеутренних приступов тошноты - конечно, от скудной походной пищи. Устала видеть выжженные на своем теле шрамы и искать крохи смысла в случившемся у Негасимого Колодца. И устала от бесконечных тирад Ниры - единственной в ее измотанном войске, в ком осталась капля энергии. Во время продвижения на север Адер хватило поводов усомниться, разумно ли было возвышать старуху до поста мизран-советника. С одной стороны, Нира не один век правила империей - более опытного в этом деле
человека Адер не знала. С другой - ее империя канула в трясину войн, бедствий и гибели. Стоит ли брать такую за образец?
        Девять дней они шли от Аннура форсированным маршем - девять дней, за которые открытые поля сменились низкими холмами, а потом густыми сосновыми лесами с ручьями и болотинами.
        Без имперской дороги - умопомрачительного шедевра строителей с каменными мостами, широкими плитами мостовой и водоотводными канавами по сторонам - армия бы безнадежно увязла, едва вступив в край Тысячи Озер. Да и так, по дороге, построенной больше не под военные, а под торговые нужды, Сыны продвигались не слишком быстро. Адер, измотанная скорым маршем, одновременно досадовала на медлительность, опасалась темноты первобытных лесов впереди и тревожилась о том, что творится за спиной, в столь спешно покинутой столице. Чем дальше она уходила от Аннура, тем больше сомневалась в своем решении. Встретиться лицом к лицу с ил Торньей и ургульской угрозой - если была такая угроза… Из столицы это представлялось необходимостью, и все же не слишком ли многим она пожертвовала, отправившись на север? Сколько возможностей упустила?
        - Нельзя воссесть на Нетесаный трон без должного ритуала и церемоний, - заговорила Адер, стараясь не сорваться на крик. - А здесь, среди Кентовых лесов, соблюсти их не получится.
        Нира выдохнула, раздувая щеки:
        - Честное слово, девочка, иной раз подумаешь, что мути у тебя в мозгах больше, чем у моего тупоголового братца.
        Она махнула на Оши, который, не замечая движения своего коня, разглядывал собственные ладони, будто читал сложную карту.
        - Троном владеет тот, кто берет, не спрашивая разрешения.
        - Мне его так просто не взять, - возразила Адер. - Предполагается, что за мной ил Торнья, а значит, и армия, но, даже если забыть, что ублюдок убил моего отца и я собиралась казнить его, едва он попадет мне в руки, императором человека делает исторический прецедент.
        - Исторический прецедент можешь засунуть себе в пухлую задницу. Или прицепи себе глиняный член и тычь им в лицо каждому аннурцу - хотя я бы такого не посоветовала. Или отправь всю прошлую историю в парашу и начинай заново. Мужчиной тебе все равно не быть, так покажи людям себя такой, какая ты есть.
        Адер поерзала, пытаясь облегчить боль в натертых бедрах и ноющей пояснице.
        - Но ведь аутентичность подтверждается ритуалом, - сказала она. - Историей. Иначе что делает императора императором?
        На этот вопрос к ним вдруг обернулся Оши:
        - У муравьев есть императрица. - Он широко, ободряюще улыбнулся. - А маленькие солдатики все ей служат.
        - Не годится, старый дурак, - отмахнулась Нира. - В муравьев это встроено. Они не способны не повиноваться императрице. - Она снова обратилась к Адер: - А вот люди… Люди готовы повиноваться кому и чему угодно. Я однажды - давно уже - забрела в деревеньку, где люди слушались дерева, поцелуй его Кент! Вопрошали его и ловили ответы в скрипе ветвей и шелесте листьев.
        - Аннурцы не дикари… - возразила Адер, но ее прервало насмешливое уханье Ниры.
        - Дикари, говоришь? Лучшего короля, чем то дерево, я в жизни не видывала. - Она кивнула на темные сосновые ветви. - Дерево не затевает войн. Дерево не поднимает налогов, чтобы выстроить дворец, дерево не убивает тех, кто отказался ему кланяться.
        В ее голос закралась грусть, взгляд ушел от Адер, обратившись на чащу, а потом на мешком трясущегося в седле Оши.
        - Дерево далеко не так уж плохо, - тихо заключила она.
        - Ну а я не дерево, - отрезала Адер. - И мне нужно, чтобы люди приняли меня как императрицу. Мы так спешили с выступлением из Аннура, что не успели провести ни коронации, ни сотни мелких церемоний, положенных до и после, а значит, пока я… ничто. Даже не министр финансов, потому что ил Торнья после моего бегства в Олон поставил кого-то на мое место. Сыны Пламени считают меня пророчицей Интарры или святой, но от святой очень далеко до императрицы. Святые не правят.
        Нира снова устремила на нее острый взгляд, в котором не осталось и следа недавней печали.
        - Знаешь, девочка, как правят империей?
        - Я о том и спрашиваю, - сказала Адер, покачав головой.
        Старуха палкой ткнула себя в грудь:
        - Берешь и правишь!
        - Как это понимать?
        - Смотришь, что надо сделать, и делаешь. Остальное придет: трон, налоги, титул. Я видела многих правителей многих стран. Видела, как люди цепляются за пышные титулы, пока и народы, и царства попросту уходят из рук, а видела и таких, кто жидкого дерьма не даст за титул и имя, а правит половиной континента. Так что делай, что надо, и люди сами смекнут, что ты, Кент тебя побери, не кто-нибудь, а император.
        Ответить Адер не успела, потому что Фултон вдруг послал своего коня вперед, поставив его между ней и кучкой показавшихся из-за поворота селян. Люди вывернули из-за деревьев шагах в ста впереди. Еще двое эдолийцев из числа собранной Фултоном стражи заслонили Адер с двух сторон.
        - Госпожа, вперед не спешите, - мрачно попросил Фултон, шевельнув меч в ножнах.
        Адер, присмотревшись, покачала головой.
        - Там целая семья, - сказала она.
        На обочине стояли двое мужчин, старый и молодой, оба бородатые и с топорами в руках. За ними теснились, любопытно лезли вперед босоногие ребятишки под присмотром трех одетых в кожу и шкуры женщин. Дети, усталые и, кажется, голодные, встрепенулись при виде армейской колонны, стали шумно перекликаться и тыкать пальцами. Старшая из них, девочка лет десяти, прошмыгнула вперед, но отец ухватил ее за локоть и отпихнул от дороги к остальным.
        Поравнявшись с ними и придержав лошадь, Адер увидела, что младший мужчина ранен, рука распорота от локтя до запястья. Рану пытались перевязать, но сквозь грубую повязку просачивались кровь и гной.
        - Вы бы поторапливались, - сказал раненый, мотнув головой на север.
        - А что? - резко спросил подъехавший Лехав.
        Он с самого начала был против этого похода: советовал, пока нет ил Торньи, занять Аннур, посадить Адер на Нетесаный трон, возродить церковь Интарры и, известив всю страну об измене кенаранга, закрыть ему путь к возвращению. Совет был соблазнителен, но нехорош. Как заметила Нира: «Недолго будет править империей тот, кто сидит сложа руки, пока ургулы засирают его земли».
        Сказано было жестко, но верно. Если ургулы и вправду готовились к нападению, Адер, независимо от измены или верности кенаранга, должна была отразить угрозу. Больше того, убеждала она Лехава, и Сынам Пламени, чтобы завоевать доверие народа, необходимо выступить на север.
        Лесоруб сплюнул на обочину.
        - Ургулы, - отрывисто бросил он, и младший мальчик захныкал. - Спалили дом, поле, выжгли половину нашего леса. И всех, кто не сумел сбежать, перебили.
        - Здесь, на юге? - поразилась Адер.
        - Не, мы с севера. С северного берега озера Шрам. Думали укрыться в Аатс-Киле, но, сразу скажу, тамошние вояки никого не остановят… - Он окинул взглядом колонну Сынов Пламени. - Надеюсь, это у вас не все.
        - Чем занято войско? - спросила Адер. - То, что в Аатс-Киле?
        - Недосуг мне было расспрашивать, - ответил мужчина. - И с вами тут некогда перетолковывать.
        Он было двинулся дальше, но Лехав его перехватил:
        - Еще один вопрос, друг. В какую сторону обращен гарнизон в Аатс-Киле?
        - Да, Кент ее поцелуй, ни в какую.
        - Не окапываются против атаки с юга?
        - Чего это ради? Говорю же - ургулы идут с севера.
        Дав лесорубам отойти подальше, Адер обратилась к Нире и Лехаву:
        - Судя по всему, ургулы действительно наступают.
        Только услышав собственные слова, она поняла, что с самого выхода из Аннура молилась, чтобы все это оказалось уловкой, розыгрышем. Если ил Торнья солгал и угрозы нет, будет лишний повод вздернуть его, когда придет время. Она бы с ним сразилась, надо надеяться, убила бы, и конец. Но эта горстка чумазых крестьян, эта распоротая рука все изменили.
        - Такую семейку, - выпятив подбородок, заявил Лехав, - подкупить недолго. Сунуть горсть монет, чтобы сыграли роль, успокоили нас.
        - Хорош был бы фокус, - хихикнула Нира.
        - Я бы предпочла сама фокусы показывать, - отрезала Адер, стараясь не сверлить старуху взглядом.
        - А я бы предпочла брата без дерьма в башке, - ответила Нира. - Вот и глянь, много ли проку с наших предпочтений.
        Лехав, по своему обыкновению, не замечал старухи.
        - Вернутся разведчики, будем знать больше.
        Разведчики подтвердили сообщение лесорубов - во всяком случае, последнюю его часть. Ургулов они не видели, но твердо заявили, что Северная армия мирно расположилась к востоку от Аатс-Кила и что на юг движутся новые беженцы - кто по большой дороге, кто обходными лесными тропами.
        - Кенаранг не перекрыл дорогу? - настойчиво выспрашивал Лехав. - Не насыпал вала?
        Глава разведчиков покачал головой:
        - Сам лагерь, как положено, обнесен частоколом, какой всегда ставят войска на марше. Сотня-другая солдат работает на плотине, а остальные просто стоят лагерем.
        - На плотине? - удивилась Адер. - Что они делают на плотине?
        - Не представляю, - мрачно отозвался Лехав, - и мне это не нравится.
        Он снова обратился к разведчикам:
        - Вы леса прочесали? По обе стороны дороги густые заросли…
        - Туда шли по восточной, возвращались по западной, - устало кивнул разведчик. - Никого. Ни засад, ни снайперов. Пихты да олений помет. Подобрались к деревушке, подслушали разговоры мужиков, рубивших лес для лагеря. Там знают про нас, знают, что мы близко, но уверены, что идем им на помощь.
        - Может статься, так оно и есть, - хмуро ответил Лехав.
        Ближе к вечеру они наконец вырвались из сырой тени леса под рыжее солнце. Впервые за много дней открылся вид дальше сотни шагов, и мир показался Адер таким ярким, что она не враз поняла, что впереди. Поморгала, прикрыла глаза ладонью. И увидела, что они вышли к озеру - к большому озеру, протянувшемуся на север до самого горизонта. Солнце раскидало по его глади золотые монетки.
        - Озеро Шрам, - сказала Нира, - и Аатс-Кил.
        С юга лес оттеснили от озера деревянные дома с дерновыми и драночными кровлями. Приличных размеров городок стоял в окружении бревенчатого тына с деревянными башнями по углам. За стеной до леса раскинулось лоскутное одеяло полей, прорезанных канавками - для отвода воды с болотистой почвы. Адер еще издали почуяла дым из каменных труб и услышала, как крестьяне понукают лошадей и волов. В Аннуре пахота начиналась неделями раньше, а здесь, под холодными ветрами с Ромсдальских гор, сеяли поздно.
        - Что ж, пока никто нас убить не пытается, - заметила Адер, оглядывая городок.
        - Дайте срок, - откликнулся Лехав.
        - А куда эта дорога ведет?
        - Никуда, - мрачно сообщил Фултон.
        Под конец дня он держался все ближе и ближе к Адер и все чаще касался рукояти широкого меча. Сейчас, ударив лошадь пятками, он встал между принцессой и поселком.
        - А что же там дальше?
        - Лесные тропы и лагеря лесорубов. Деревья.
        «И ургулы», - подумала Адер, в который раз пытаясь понять, чего следует опасаться.
        Выезжая из Олона, она готовила себя к бою с ил Торньей на городских улицах, а угодила в леса на самой окраине империи и должна была сдерживать наступление кочевников. Снова и снова Адер молилась: принять бы верное решение, не допустить губительной для всех ошибки.
        У нее чуть полегчало на душе, когда они не увидели ни ургулов, ни примет их приближения. Радовало и то, что Северная армия явно не готовилась отбивать штурм Сынов Пламени.
        «И хорошо, - подумалось ей, - учитывая величину этого воинства, Кент бы его побрал».
        Весь лагерь занял несколько полей из тех, что побольше: палатки и костры выстроились в прямые, словно выведенные по угольнику, линии. Адив в Аннуре так их торопил, они так рвались на север, а здесь, если забыть о встречных беженцах, не обнаруживалось никаких признаков спешки. Никто в лагере не тренировался, не укреплял позиций. Люди кучками сидели у палаток, а то и лежали, пристроив шлемы под головы. От костров тянуло стряпней, подгорелым салом, будто здесь готовились не к войне, а к пиру.
        К недоумению Адер примешивалась злость. Наслушавшись от Адива о масштабном ургульском вторжении, они с Лехавом безжалостно гнали Сынов. Адер что ни вечер молила Интарру сдерживать кочевников день, еще день. А ил Торнья тут загорает на солнышке!
        Она прищурилась, всматриваясь. Что-то было не так. Никто на них не нападал. И едва ли был готов к нападению. Само по себе это должно было успокаивать, но чего-то она не понимала.
        - Что они там делают? - сквозь зубы спросила она.
        - Отдыхают, как я погляжу, - подала голос Нира. - Может, и незачем особо спешить навстречу этому Длинному Кулаку?
        Пока Адер разглядывала лагерь, из ближайших к ним ворот городка вылетел и вскачь понесся по дороге аннурский всадник. Фултон заранее обнажил меч, а когда верховой подъехал, нацелил на него острие. Посыльный, тощий солдат с шелушащейся плешью на голове, при виде оружия резко натянул поводья, глубоко вздохнул и, обернувшись к Адер, низко, до самой лошадиной холки, склонился в седле.
        - Ваше сияние… - заговорил он.
        Адер, услышав императорское титулование, беспокойно заерзала. Адив, понятно, должен был известить кенаранга о ее претензиях, но услышать такие слова от аннурского легионера - совсем другое дело. За время пути она успела привыкнуть, что Сыны называют ее пророчицей. Кое-кто заходил еще дальше - норовил коснуться подола ее платья или молился по ночам у ее палатки. Такое поклонение ее смущало и обескураживало, но, по крайней мере, относилось к ней самой. А при обращении солдата ей захотелось оглянуться: не стоит ли за спиной отец.
        - Кенаранг велел мне проводить вас в Аатс-Кил. Шатер для вас поставили в лагере. - Посыльный кивнул на суетящуюся посреди аннурского лагеря кучку людей. - Но кенаранг предлагает встретиться в городе для обсуждения обороны империи. Он занял лучшую таверну. Не соблаговолите ли последовать за мной?..
        - Не думаю, - решительно вмешался Фултон.
        Его меч все так же целил солдату в горло. Всадник неспокойно сглотнул. Он так цеплялся за поводья, словно они могли защитить его от эдолийца.
        - Что, прости?
        - Полагаю, - размеренно произнес Фултон, - ее сияние предпочтет сама определить место встречи.
        - Но… - всадник растерянно озирался, - приказ кенаранга…
        - Все в порядке, - проговорила Адер, оттеснив Фултона в сторону. - Опусти меч.
        Въезжая в городок, она рисковала, - может быть, глупо рисковала, но ведь и все это Кентово предприятие было рискованным. Если ил Торнья и желал ее смерти, он не слишком усердно добивался желаемого. Мог бы убить ее до побега из Рассветного дворца или после возвращения в Аннур. Мог бы устроить засаду на лесной дороге. Между тем его войско грелось тут, на северном солнышке. Все было непонятно. Он убил ее отца, он признался, что убил ее отца, и притом как будто ничуть не опасался мести.
        «Его ждет неприятный сюрприз», - мрачно подумала Адер.
        Было искушение отказаться от переговоров или настоять, чтобы кенаранг явился в назначенное ею место, как предлагал Фултон. Но внизу, в лагере, десятки солдат уже побросали свои дела и, козырьками приставив ладони ко лбу, глазели на нее. Если верить разведчикам, Северная армия ждала от нее помощи, и, коль скоро ургулы действительно двигались на север, следовало объединить силы.
        Правда, можно выступить единым фронтом и без кенаранга. Столкновение с ургулами - непростое испытание, совсем излишне было бы еще и опасаться ножа в спину от собственного полководца. Ил Торнья затеял непонятную игру, и ей вовсе не хотелось досматривать ее до конца. Лучше встретиться с ним в таверне, вызнать все, что может оказаться полезным, а потом его убрать. Конечно, так будет спокойнее. Непозволительно сеять недоверие в людях, которых вскоре предстоит посылать в бой, но в войске, где полно острой стали, то и дело происходят несчастные случаи.
        Она толкнула лошадь пяткой.
        - Ваше сияние, - прошипел Фултон, - я повторяю…
        - Не надо повторять, делай свое дело, - проворчала Адер.
        Лехав, догнав ее, сбоку заглянул в лицо:
        - Уверены?
        - Нет, конечно, - огрызнулась она.
        Он подумал и кивнул, будто ее ответ что-то объяснял.
        - Вы останетесь с Сынами, - сказала Адер, - на случай, если в городке что-то случится. Разбейте лагерь, но не расслабляйтесь. И не давайте своим людям смешаться с легионерами. Пусть между ними остается поле с брюквой и редисом, или что они тут сажают. Мне не нужно сражений. Не нужно стычек. Желательно обойтись даже без косых взглядов. Не должны аннурцы сражаться с аннурцами только потому, что идиоты наверху передрались из-за того, кто под чьим флагом воюет. Понятно?
        - Понятно, - ответил Лехав.
        Адер прикусила щеку.
        - Но смотрите, чтобы оружие у наших было под рукой, - велела она.
        Лехав снова заглянул ей в лицо, кивнул и, круто развернув коня, направил его к остановившейся на краю леса колонне.
        - Что там у вас? - обратилась Адер к посланцу ил Торньи, внимательно разглядывая городок. - Почему армия стоит на месте? Готовитесь к осаде?
        - Задержались, чтобы разрушить плотину, ваше сияние, - объяснил солдат, кивнув на замыкающие озеро мысы.
        Посередине они соединялись широкой искусственной перемычкой. Вода, проходя сквозь нее, вращала несколько водяных колес и сливалась в русло. Сколько помнила Адер из уроков географии, Шрам, в сущности, представлял собой разлив Черной реки - здесь она заполняла большой природный бассейн, а вытекая из него, направлялась к слиянию с Белой. Жители Аатс-Кила запрудили южную оконечность, чтобы защититься от паводков и использовать силу течения, а солдаты ил Торньи сейчас разрушали их труды мотыгами и лопатами.
        - Зачем? - покачала головой Адер.
        Она не разбиралась в гидравлике, но здесь даже ей было ясно, что прорыв дамбы угрожает части города.
        - Не мне судить, ваше сияние, - ответил солдат. - Кенаранг приказывает - мы исполняем. Но волноваться не о чем. Ургулы коварны, но с нашим генералом некому равняться.
        «Плохое утешение», - подумала Адер.
        - А где ургулы?
        - Точно не знаю, ваше сияние.
        - А ил Торнья?
        - Может, надзирает за работами, ваше сияние. - Солдат махнул рукой на дамбу. - Я, как провожу вас до места, должен немедленно его разыскать и вызвать к вам.
        У Адер оставалось много вопросов, но было ясно, что от провожатого внятных ответов она не добьется. Чем без толку его мучить, она переключила внимание на плотину. Там работало человек двести - малая доля от Северной армии, но больше на узкой перемычке не уместилось бы. На первый взгляд мелькание заступов и мотыг представлялось беспорядочным, но, присмотревшись, Адер убедилась, что работы ведутся по плану. Одно отделение копало сеть широких стоков, второе отвозило землю к городку. Там другие солдаты сооружали ряды рвов и стенок, чтобы защитить селение от потопа. Их труд был тяжел и, по мере того как истончалась земляная перемычка, делался все опаснее. Рано или поздно плотина рухнет, и тогда озеро всей массой обрушится на работников.
        От одного этого зрелища у Адер вспотели ладони. Частью от страха за солдат под плотиной. Частью оттого, что ил Торнья усердно трудился над каким-то непонятным ей замыслом и его люди разносили единственную защиту хрупкого бревенчатого городка от нависшего над ним всей тяжестью молчаливого озера.
        34
        - Самое время! - настаивала Тристе. - Адер с ил Торньей далеко на севере. В Рассветном дворце один Адив. Штурмовать надо сейчас, пока нет их войска.
        - Штурмовать… - покачал головой Каден. - Я даже не представляю, что это значит. Нас тут только четверо, Тристе.
        Сумерки выкрасили небо за высокими окнами в лиловую синеву. Они с Тристе, Морьетой и Килем молчали, пока волоокие женщины, бесшумно переступая в мягких туфлях, зажигали висевшие в покоях Морьеты красные бумажные фонарики, потом снова - пока лейны-ученики, грациозные, молчаливые и прекрасные юноши и девушки, вносили блюда с искусно разложенными сочными плодами и узкие бокалы с вином. Каден остановился на первом бокале: чтобы распутать завязанный ил Торньей узел, нужен ясный ум. Хотя мог бы выхлестать целый кувшин - все равно ничего толкового не надумал.
        Одно дело - узнать, что убийца отца, военачальник Ран ил Торнья, из кшештрим. Поразительно, но вообразимо. А вот мысль, что ил Торнья нацелился не просто свергнуть аннурскую династию, но и убить богов, как уже делал в прошлом, и уничтожить в конечном счете все человечество… Такое просто не укладывалось в голове. Каден, помучившись немного, оставил на будущее и саму эту мысль, и выводы из нее. Пока что ему довольно было знать, что ил Торнья и Адер - враги, что их надо победить. Что бы в точности ни задумал ил Торнья, его замысел наверняка требовал власти над Аннуром, а значит, цель Кадена - не дать ему этой власти. Над задачей такого масштаба он способен был размышлять, хотя между «размышлять» и «решить» - большая разница.
        Он снова и снова гонял мысли по кругу, возвращаясь к исходной точке: его враги располагают политической властью, военной силой и деньгами, а Кадену остается пара горящих глаз да плащ на плечах. Казалось бы, маловато, но Тристе упорно твердила, что довольно будет и глаз.
        - Ты император, - повторяла она. - У тебя это на лице написано. Не могут же все участвовать в заговоре?
        - Тарик Адив участвует, - напомнила Морьета. - Ты сама сказала. А кенаранг оставил его распоряжаться в Рассветном дворце.
        - Так отбейте дворец! - взорвалась Тристе.
        - Как? - покачал головой Каден. - Что я должен делать? Постучаться в ворота Богов? Откинуть капюшон и предъявить горящие глаза?
        - Да! - воскликнула Тристе. - Именно так.
        - Нет, - ответил Каден. - Адер и Адив не дураки. Ил Торнья не дурак. Они предусмотрели такую возможность. Наверняка подготовились. Меня примут, без шума проведут внутрь, в какое-нибудь тихое потайное местечко, где люди с кинжалами довершат начатое Утом и Адивом. Ты же слышала Киля: удар нацелен не только на мою семью. Это не просто политика. Далеко не просто.
        Киль кивнул:
        - Тан-из, выступая столь открыто, сильно рискует. Он не пошел бы на такой риск, не ожидай он равного выигрыша.
        Кадену от его слов стало зябко, поэтому он не позволил себе на них задерживаться. Пусть ил Торнья бессмертен, неумолим, готовит миру невообразимые бедствия - задачей Кадена остается политика и военные действия, в данных обстоятельствах самая обыденная работа.
        - В Рассветный дворец мне нельзя, - объявил он. - Я туда и не пойду.
        - Тогда… что? - возмутилась Тристе. - Сдашься? Так просто подаришь ей победу?
        - Ты мог бы найти союзников, - тихо заметила Морьета. - Собрать собственные силы. Втайне.
        Каден обдумал ее совет.
        - Кого? Кто эти союзники?
        - Придворные разделены на партии, - ответила она. - Кто-то из министров обижен продвижением Адива. Кто-то из военных обойден…
        Каден посмотрел на Киля.
        - Могло бы сработать, - ответил на его взгляд кшештрим. - Твоего отца многие любили. Если собрать старую гвардию…
        Морьета кивнула:
        - Всех имен я не знаю - не все ищут отдохновения в нашем храме, - но для начала…
        - Да, - заговорила, подавшись к ним, Тристе. - Не медли! С Адивом надо справиться до возвращения твоей сестры и ил Торньи. Чтобы к тому времени ты уже восседал на Нетесаном троне. Тогда твое убийство будет прямой изменой.
        - Согласен, - тяжело уронил Каден. - Только они уже убили одного императора, а он был куда лучше вооружен, чем я. С Адивом я, возможно, справлюсь, но что потом? Трон и кучка стариков, знавших отца? По меньшей мере часть кеттрал подчинятся ил Торнье. Стоит мне вступить во дворец, я получу яд в стакане с водой или нож в спину. И это еще не все. Во-первых, если я займу трон - особенно если займу трон, - то окажусь легкой добычей. Во-вторых, Адер и ил Торнья далеко меня опередили. Они не один год копили силы. Ил Торнья, как кенаранг, командует войсками. Адер держит бразды правления, и притом люди считают ее пророчицей. Два столпа, на которых опирается власть Малкенианов.
        Все четверо надолго замолчали. Тристе сердито ковыряла струп на руке, ее мать засмотрелась в кубок, словно читала ответ на кружащем вдоль края листике мяты. Взгляд Киля снова стал далеким и жестким. Наконец кшештрим повернулся к Кадену.
        - У тебя остаются кента, - напомнил он. - Ты можешь попасть в Арагат, на родину династии Малкенианов. Вдали от Рассветного дворца до тебя так легко не доберутся. Старая знать - времен, когда атрепия была царством, - тебя поддержит и защитит.
        - Старая знать сейчас вся здесь, - сказала Морьета. - Не только из Арагата, отовсюду. Съехались на похороны Санлитуна и остались ждать коронации нового императора.
        - Зачем? - удивился Каден.
        В Аннуре были десятки древних правящих родов, утративших власть с возвышением его семьи. Большая часть их оставалась в своих владениях, проживала наследство предков, зачитывалась хрониками доаннурских времен, когда они сами были хозяевами своих земель и никому не давали вассальной клятвы. Зачем бы им пускаться в долгий путь до Аннура, что им до убитого императора и его пропавшего наследника?
        - Чего они хотят?
        Морьета развела руками - даже это простое движение вышло у нее заученно элегантным.
        - Собственными глазами увидеть нового императора, узнать ему цену. Или ей, - помедлив, уточнила она. - Если сумеют добиться аудиенции, выторговать какие-нибудь мелкие привилегии. Снижение налогов. Торговые льготы. Кто-то просто рвется поближе к средоточию власти - так нищий, сидя у ворот пирующего богача, рассчитывает на объедки.
        - То есть мне, даже если я захвачу трон, предстоит иметь дело с десятками недовольных вельмож, - огорчился Каден.
        - Кто-то из них мог бы поддержать тебя, - заметил Киль. - Что, правда, оттолкнет других.
        Каден попробовал представить, как это будет. Вот он проходит по улицам Аннура, подняв капюшон, стучится в каждую дверь, показывает свои глаза страже, требует признания. Что он им скажет? Как убедит всех и каждого поддержать обездоленного императора без денег и без армии, без опыта правления? «Привет, меня зовут Каден уй-Малкениан. Вы не поможете мне отбить трон у величайшего в аннурской истории полководца? Платить мне нечем, но можете не сомневаться в моей благодарности».
        - Этого будет мало. - Он покачал головой. - Получается, как если бы Адер с ил Торньей много лет двигали фигуры, а я только сейчас подсел к доске.
        - Все они контролировать не в состоянии, - напомнил Киль. - Это невозможно.
        - Они контролируют все, что имеет значение. Армию. Капиталы. Министерство финансов. Может быть, я сумею устроить мелкий бунт - и двое-трое вельмож с отчаяния за мной увяжутся, но это провал. Я уже окружен врагами.
        - Ну, что-то же надо делать! - не выдержала Тристе.
        Каден готов был расхохотаться. «Что-то же надо делать». За такую мысль его бы выпорол самый добродушный хинский умиал. Хин восемь лет выбивали из него представление, будто можно быть чем-то, делать что-то, что-то иметь. Хинские афоризмы до сих пор звучали у него в ушах в такт дыханию.
        «Пустота - это свобода».
        «Отсутствие есть истина».
        Восемь лет отрез?ть, вычищать, уничтожать и в конечном счете, как раз когда он почти научился отпускать себя, видеть истинную силу пустоты - от него требуют снова все заграбастать.
        В первую очередь себя. Потом союзников. Трон. Империю.
        Будто он всю жизнь карабкался вверх, пробирался трудной отвесной тропой, а у самой вершины понял, что лез не на ту гору. Хуже того, если сейчас повернуть обратно, отказаться от истины хин, ему нечем ее заменить: он не разбирается в политике и военной тактике, у него нет сети личных связей, нет ни богатства, ни знания света. Ничего. Доска захвачена белыми фигурами Адер, а ему и играть нечем.
        - Я не стану играть в эту игру, - тихо сказал он. - Не могу.
        - И что? - гневно и испуганно вскинулась Тристе. - Уйдешь? Сдашься?
        Каден, покачав головой, обратился к Морьете:
        - Сколько человек из знати бывают здесь, в вашем храме?
        - Все, кто может, - развела руками женщина. - Все, с кем стоит познакомиться.
        Каден набрал воздуха в грудь:
        - Я проигрываю, а значит, должен выбирать: сдаться, сопротивляться или…
        Он запнулся, проверяя, ясно ли представил себе все возможности.
        - Или? - поторопила Тристе.
        И тут Каден впервые с тех пор, как вошел в Аннур, улыбнулся:
        - Или разбить доску.
        35
        «Эта солнечная прогалина, - решила Гвенна, - место для смерти не хуже других».
        Она выросла в похожих местах, среди пихт, кедров и елей, среди редких берез, раздвигающих густую хвою, чтобы выбраться на свет. В кронах верещали лесные птахи, дрозды выклевывали во мху семена и букашек. Спокойное место, но Блоха не интересовался ни птицами, ни деревьями. Сигрид с Ньютом уволокли Пирр и Анник в дальний конец поляны, а он обратил мрачный взгляд на Гвенну.
        - Давай так, - тихо, устало заговорил он. - Я спрашиваю. Ты отвечаешь. Солжешь - убью. Вздумаешь вилять - убью. Умолчишь о чем-то важном - убью. Когда закончим, я выясню, что мои друзья услышали от твоего крыла, и, если истории не сойдутся, убью тебя.
        Особого желания выполнить обещание в его голосе не слышалось, но и пустыми угрозами не звучало.
        - А если сойдутся? - спросила Гвенна.
        - Тогда обсудим другие варианты.
        Гвенна постаралась подобрать резкий ответ из тех шуточек, какими славились кеттрал, но не нашла в себе ни резкости, ни находчивости. Руки до плеч и лицо залиты кровью. Черная форма заскорузла от пропитавшей ее и засохшей крови. И волосы свалялись - от нее же. По большей части ургульской крови, но и Гвенна получила десяток мелких ран, а мышцы словно текли водой после боя с половиной стойбища и ночи на когтях птицы. Да и петля на шее не украшала жизнь.
        Да. Блоха их спас, но еще в воздухе дал понять, что не доверяет. Его крыло держалось на поясной сбруе, оставлявшей руки свободными. Гвенне, Анник и Пирр пришлось цепляться за верхние стропы, их хлестал ветер, а крутые виражи грозили падениями из тех, что заканчиваются тошнотным хрустом. Блоха был умен - окажись спасенные менее благодарны, они мало что могли сделать, кроме как цепляться за стропы. Люди Блохи не вкладывали оружия в ножны - хотя особой нужды в нем не было, - а попутчиков обыскали еще в полете: ножи Пирр, лук Анник и мечи Гвенны отправились в холодную темноту внизу, а взамен три женщины получили затяжные петли, именуемые у кеттрал «воротничками смертника».
        - Валяй. - Голос у Гвенны жалостно хрипел. - Спрашивай.
        Участвует Блоха в заговоре или нет, ее рассказ ничего не изменит. Она ни хрена не понимала, что происходит, а кто не знает, что происходит, тот уж наверняка ничего важного не выдаст.
        Вопросы, прямые и четкие, повторялись раз за разом. Почему они бежали с Островов? Что случилось с монахами? Сколько людей погибло в горах? И так далее и так далее, а петля на шее при каждом движении, при каждом вздохе натирала кожу. Сам Блоха был немногословен, и лицо его ничего не выражало. Он нахмурился на предположение об участии в заговоре Давин Шалиль и еще раз, когда Гвенна рассказала о явной связи Балендина с ил Торньей. Множество вопросов ей показались совсем несущественными: какого цвета повязка на глазах у Адива? Чем их кормили ургулы? Гвенна и на них отвечала. Она испытывала странное облегчение: после стольких недель растерянности и смятения ни о чем не надо было думать - нашелся кто-то, кто подумает за нее, и можно просто рассказывать, не пытаясь составить в голове кусочки разбитой мозаики.
        - Ну вот, - сказала она, когда Блоха наконец умолк. - Ты меня убьешь?
        Он подумал, прежде чем ответить:
        - Надеюсь, нет, Гвенна. - Он показался ей совсем усталым. - Надеюсь, что нет.

* * *
        Как видно, их показания сошлись. По крайней мере, Гвенна истолковала возвращенную им свободу именно так. Она, привязанная к стволу, битый час безнадежно пыталась растянуть завязанные Блохой узлы, а потом командир крыла вернулся, кивнул и несколькими быстрыми ударами перерезал веревки.
        Анник тоже освободили, а вот Пирр не так посчастливилось. Гвенна не питала большой любви к наемнице, но больно было смотреть, как ту, скрутив туже свиньи перед забоем, протащили на маленькую поляну, где Ньют приставил женщине нож к горлу. Кеттрал обошлись с ней суровей, чем с Гвенной и Анник. Лицо в багровых синяках, нос, похоже, сломан, левый глаз заплыл. Но убийца, когда Ньют швырнул ее на землю, еще умудрилась подмигнуть Гвенне.
        Сигрид выкашляла короткий звук, похожий на смешок. После боя в ургульском лагере, после ночи на когтях птицы эта женщина выглядела так, будто попала в лес прямо с придворного бала. У Гвенны форма покрылась коркой кровавой грязи, изорвалась в лохмотья. Остальные кеттрал, даже Блоха, не слишком от нее отличались. А одежда на Сигрид была словно сейчас из стирки, чистейшая темная ткань выглядела бархатной. Только исчерканные шрамами и потеками крови руки напоминали о насилии - испытанном и причиненном. Снова открыв рот, Сигрид подавилась заиканием и просто указала на Пирр.
        Ньют, ковыряясь в косматой бороде, задумчиво кивнул.
        - Что? - спросил Блоха.
        - Моя прекрасная и почтенная спутница, - пояснил Ньют, - предлагает вогнать в глаз Присягнувшей Черепу нож - как та Финну.
        Блоха бросил долгий взгляд на Пирр и с непроницаемым видом обратился к Ньюту:
        - А ты?
        Афорист пожал плечами:
        - Убить проще, чем не убивать.
        - Это надо понимать как первое или как второе? - терпеливо уточнил командир крыла.
        - Понимай как знаешь, - ответил Ньют. - Я воздержусь от голосования.
        - Я тоже воздержусь. - Пирр, вывернув голову, взглянула Блохе в лицо. - Хоть и одобряю демократию. Я готова встретиться с моим богом.
        Голос ее пострадал не меньше тела - срывался и сипел.
        - Нельзя ее убивать, - выпалила Гвенна, сама себе поражаясь.
        Блоха смотрел на нее, подняв брови, пока Сигрид выкашливала новую череду звуков.
        - А еще Сигрид предлагает отрезать Гвенне язык, - перевел Ньют. - Из предосторожности. Она заметила, что свое дело эта дама может делать и без языка, а надоедать будет меньше.
        Это прозвучало как шутка. Гвенна очень надеялась, что это, Кент побери, шутка, хотя в улыбке Сигрид веселья было что в окровавленном ноже.
        - Я не режу языки, - равнодушно, словно каждый день выслушивал подобные предложения, отозвался Блоха. - Я должен решить, как поступить с Присягнувшей Черепу, а потом летим дальше. Напомню всем вам, что на Аннур движется ургульское войско, и если ил Торнья не окажется умнее, чем я думал, оно упадет ему на голову ударом молота.
        - По заслугам, - бросила Анник. - Ил Торнья убил императора. Он изменник.
        - Похоже на то, - признал Блоха. - Но он еще и кенаранг. А наша работа - остановить ургулов. Если армия Длинного Кулака перейдет границу, Раалте и северные атрепии даже пискнуть не успеют. И уж тогда все равно, кто из мертвецов был верен, а кто нет.
        - А Валин собирается убить ил Торнью, - напомнила Гвенна.
        Блоха, поморщившись, утер лоб:
        - Будем надеяться, ему это не удастся.
        - Так ты веришь нам и все равно хочешь оставить ил Торнью в живых? - удивилась Гвенна.
        - Пока он не разобьет Длинного Кулака - да.
        У Гвенны гудела голова. Всю ночь она дралась, бежала, летела и все это время чувствовала нож на волосок от горла. Свобода позволила перевести дух, возможность еще пожить давала облегчение. Она была готова еще полетать, поскакать, даже подраться, но вот новых разговоров не вынесла бы - особенно таких, которые никуда не ведут, ходят по кругу и конца им не видно.
        - Валин убьет ил Торнью, - с болезненной злостью объявила она, - а Длинного Кулака победит кто-нибудь другой. Что, в Аннуре, поцелуй его Кент, мало генералов?
        - Десяток, - ответил Блоха, - считая заместителей, но они все дети рядом с ил Торньей. Этот мерзавец, честное слово, умнее Гендрана и вдвое беспощадней. Если Длинный Кулак нарушит границу, без ил Торньи нам его обратно не загнать. Как говорит Ньют: «Убить проще, чем не убивать».
        - И как будем действовать? - спросила Анник.
        Девушка уставилась в стену леса на северо-востоке, словно видела за ней наступающие полчища ургулов. Недавний плен ее не переменил. Анник всегда думала о деле, и к Халу человеческие штучки, вроде эмоций.
        Блоха развел руками:
        - Выбор у нас не сказать чтобы богат. Длинный Кулак уже за слиянием, значит ему осталось только перейти Черную. Гарнизона здесь нет, потому что, даже переправившись, он окажется по ту сторону Тысячи Озер.
        - И увязнет по уши? - спросила Гвенна. - На такой местности и гарнизона не надо.
        Сигрид недовольно хмыкнула и направилась через поляну к птице.
        Ньют, немелодично насвистывая сквозь щербину в зубах, посмотрел ей вслед и повернулся к Гвенне.
        - Сеть - не стена, - сказал он.
        - Он имеет в виду, - пояснил Блоха, - что озера - это всего лишь озера. Озера и болота. Да, их много, и протащить через них войско - та еще задача, тем более конное войско, но при хороших картах и сотне хороших разведчиков в этом нет ничего невозможного.
        - Тогда почему здесь не держат гарнизона? - растерялась Гвенна.
        - Граница длинная, - пожал плечами Блоха. - Солдат не так много. У ургулов еще не бывало вождя вроде Длинного Кулака, вот их никто и не опасался.
        - Все это весьма поучительно, - подала голос Пирр, - но не могу не заметить, что мы отклонились от первоначальной…
        Блоха хлестнул ее по губам тыльной стороной ладони. Удар выглядел небрежным, но сбил женщину с бревна, на котором она сидела, в колючие кусты. Командир крыла даже не проводил ее взглядом.
        - Я не питаю особой приязни к людям, - сказал он, вглядываясь в холодную тень под деревьями и рассуждая будто бы сам с собой. - Но Финн мне нравился. Мы с ним с кадет вместе. Бок о бок проходили Пробу.
        Он наконец взглянул на Пирр:
        - Мне будет приятно тебя убить.
        Присягнувшая Черепу повалилась неловко, лицом в мох, уткнувшись головой в гнилой пень. Она с трудом приподнялась и встала на колени, чтобы смотреть ему в глаза. Петля у нее на шее при падении затянулась, слышно было, как трудно она дышит.
        - Знаешь, в чем разница между кеттрал и жрецами Ананшаэля? - прохрипела она.
        Блоха молча ждал.
        - Мы все бойцы, - помолчав, пояснила Пирр. - Мы все убийцы. Разница в том, что вы убиваете ради жизни - своей империи, своего крыла, собственной. Смерть для вас - случайность на пути к жизни.
        - А для тебя? - спросил Блоха.
        Пирр усмехнулась:
        - Для жреца смерть - цель, последняя справедливость. Нож в твоих руках, но смерть во власти Ананшаэля, а я никогда не страшилась своего бога.
        Блоха еще немного рассматривал ее, склонив голову к плечу, потом провел ладонью по седеющей щетине на макушке.
        - Ну, встречи с ним тебе придется еще подождать.
        Присягнувшая Черепу вздернула брови:
        - Мой бог терпелив, а вот от тебя я сдержанности не ожидала.
        - Я не сдержан, - возразил Блоха. - Я практичен. Ты можешь оказаться полезной.
        Пирр, сколько позволяла веревка на шее, мотнула головой:
        - Что это творится с кеттрал? С какой стати каждый их командир числит меня в своем крыле?
        - В моем крыле тебе делать нечего, - отрезал Блоха. - Останешься с Гвенной и Анник. Будешь им помогать.
        - Останется где? - вскинулась Гвенна.
        Она вдруг заподозрила, что их спасали только для того, чтобы допросить и бросить. Может, она ни Кента не понимала в происходящем, но впереди явно маячила драка, и Шаэль ее побери, если она не примет участия.
        - В Андт-Киле, - обернулся к ней Блоха.
        - Что еще за Андт-Кил?
        - Городишко, - подсказала Анник, - посреди Тысячи Озер.
        - Немножко севернее, - уточнил Блоха.
        - И что нам делать в Андт-Киле?
        - Готовиться.
        - К летнему сезону рыбной ловли? - Гвенна не верила своим ушам.
        - К встрече с ургулами, - ответил Блоха. - Если Длинный Кулак сумеет перейти реку, оттуда к югу для такого войска есть полдюжины путей, но все они проходят через Андт-Кил. Я высажу вас там. Хотел бы надеяться, что ургулов не будет, но если подойдут, то через три, самое большее четыре дня.
        - Андт-Кил - это поселок, - заметила Анник. - Без гарнизона. Без укреплений.
        - Вот вы и займетесь его укреплением.
        Гвенна покачала головой:
        - А если подойдут ургулы…
        - Будете сдерживать их до подхода сил ил Торньи.
        - Ил Торнья о них знать не знает, - с подступающим беспокойством возразила Гвенна.
        Кеттрал готовили к ночным кинжальным ударам, а не к сражениям с целой армией. Она совершенно не представляла, что они могут сделать. Даже считая Пирр, их будет трое против объединенной мощи ургулов.
        - Я ему сообщу.
        - А нам что прикажешь делать в том городишке? - спросила Анник.
        Она говорила как обычно, холодно и размеренно, но, видно, странный приказ понимала не лучше Гвенны.
        - Он и так пригоден для обороны. Усильте ее. Соберите народ… - Блоха пожал плечами. - Мы вас чуть не десять лет учили. Делайте все необходимое. Эта убийца вам поможет.
        - С какой стати убийца будет им помогать? - язвительно вопросила Пирр.
        - По трем причинам, - ответил Блоха. - Ты упряма, и ты не захочешь, чтобы Длинный Кулак насадил на половине материка свой культ боли.
        - С чего ты это взял? - нахмурилась Пирр.
        - Я уже имел дело с Присягнувшими Черепу. Я знаю, как жрецы Ананшаэля смотрят на Мешкента.
        Пирр удивленно округлила глаза, затем задумчиво поджала губы:
        - Ладно. А третья причина?
        Блоха взглянул ей в глаза:
        - Если дела обернутся плохо, там трупами все завалит, как осенними листьями.
        - Действительно, - медленно кивнула Пирр и улыбнулась ему. - Великое приношение богу.
        - А ты? - накинулась на командира крыла Гвенна. - Ты, предупредив ил Торнью, вернешься? Почему затыкаешь бутылочное горлышко нами? То есть я готова, я хочу помочь, но вы, сраные ветераны…
        - Нам, сраным ветеранам, - ответил Блоха, - причитается самая трудная работа.
        - А именно? - спросила Анник.
        - А именно - убить Длинного Кулака и прикормленного им лича, изменника кеттрал, пока они до вас не добрались.
        36
        Лучшая таверна Аатс-Кила оказалась не больно-то хороша. Солдаты, как могли, приготовили ее для Адер - отскребли полы, повесили на бревенчатые стены светильники, разожгли жаркий огонь в большом камине, - но двухэтажное строение посреди городка осталось той же деревянной халупой, и ее главный зал, хоть и обширный, производил мрачное впечатление. Сквозь щели между бревнами врывался холодный северный ветер. Рогатые головы лосей и оленей смотрели на опасливо ступающую по половицам девушку застывшими глазами.
        Едва посыльный отправился за ил Торньей, Фултон тщательно осмотрел зал, заглянул за все двери, проверил под дощатыми столами и стульями и даже в жаркий камин сунул голову, будто опасался, не выскочит ли кто из гудящего пламени. Убедившись в безопасности помещения, он с обнаженным клинком занял место у входной двери.
        - Убить его, как войдет, ваше сияние? - спросил эдолиец.
        Адер колебалась. Ладони взмокли, холодный пот проступил вдоль хребта. Сердце колотилось о ребра. Можно было покончить со всем разом, едва кенаранг шагнет в дверь. Однако…
        Она медленно покачала головой:
        - Нет, я еще слишком многого не понимаю. Прежде мне нужно с ним поговорить.
        Эдолиец стиснул зубы. Его раны, нанесенные Негасимым Колодцем, почти зажили, и он немного отъелся со времени гонки от Рассветного дворца, но что-то в нем безнадежно переменилось. Фултон всегда был строг и даже суров. Но его суровость смягчалась легкомыслием Бирча и нескрываемой привязанностью к молодому товарищу. Без Бирча он превратился в сухое воплощение воинского долга.
        - Я бы попросил вас, ваше сияние, все время держаться так, чтобы между вами и кенарангом был стол. - Он кивнул на широкую сосновую столешницу в пятнах жира и кругах от пивных кружек. - Я буду рядом, но и расстояние не помешает.
        - Все еще думаешь, он попытается меня убить? - спросила Адер.
        - Думаю, любой может попытаться вас убить, ваше сияние, - ответил Фултон. - Работа у меня такая.
        Адер, вдруг обессилев, покачала головой и обернулась к Нире с Оши. Старик не замечал напряжения между людьми; он забился в темный угол и сидел там, ласково поглаживая повешенную на стену голову черного медведя. Минуту Адер разглядывала его, гадая, каково это - так много прожить и так мало запомнить. Собственная короткая жизнь иногда представлялась ей готовым лопнуть мешком с событиями, память переполнялась воспоминаниями, которых ни понять, ни выбросить из головы.
        - Он скоро будет, - обратилась она к Нире. - Что посоветуешь?
        Старуха нахмурилась:
        - Говорят, он большой умник?
        - Его, Кент побери, называют гением, - с горечью подтвердила Адер. - В военных делах я ничего не смыслю, но моего отца он точно переиграл.
        - С этими умниками такая штука, - покачала головой Нира. - Доверять поганцам нельзя, но, бывает, без них не обойтись.
        - Ты предлагаешь мне сохранить жизнь убийце отца? - изумилась Адер.
        Старуха вскинула брови:
        - Я тебе, капризуля паршивая, предлагаю стать уже правительницей вашей чудной империшки.
        - Правосудие - основа власти, - возразила Адер.
        - Основа власти, - рявкнула Нира, - делать, что надо, а если ты вообразила, будто это одно и то же, так попроси своего бронированного верзилу ткнуть тебе мечом в грудь, потому что все равно долго не протянешь. Не выживешь, девочка.
        Задняя дверь захлопнулась, помешав Адер ответить. Нира развернулась в готовности встретить вошедшего и тут же выругалась. Оши ушел.
        - Клятый дурень, не сидится ему! - буркнула старуха, устремляясь в конец зала. - Я мигом. До моего возращения никого не убивай.
        Адер хотела возразить, но старуха уже скрылась вслед за братом в глубине дома - слышались только тихая брань да постукивание трости. Фултон покачал головой:
        - Не знаю, где вы такую нашли, ваше сияние, а только она - лишняя обуза.
        - Такое нынче время, что один ты, Фултон, никому не обуза, - уныло ответила Адер. - А я и сама себе в тягость.
        Большего она сказать не успела, потому что отворилась дверь и вошел ил Торнья, от подошв до груди забрызганный грязью. При виде его у Адер свело живот. Мужчина с улыбкой подошел к столу, радушно раскинул руки. Фултон тотчас приставил лезвие меча к шее кенаранга, и все равно Адер невольно попятилась, как пятятся от накатывающей на берег большой волны. По пути на север, от Олона к Аннуру и от Аннура к Аатс-Килу, она тысячу раз воображала это мгновение, повторяла в уме, что скажет, как будет держаться. А сейчас, оказавшись лицом к лицу с любовником, кенарангом, регентом и убийцей отца, она едва устояла на дрожащих ногах и с трудом подняла взгляд.
        Если на душе у ил Торньи тоже было неспокойно, он ничем этого не выдал. Даже в запачканной одежде, он выглядел точно таким, каким ей помнился: красавцем, любезником, а пожалуй, и немного повесой. Без доспеха, в голубом шерстяном плаще поверх синей рубахи, которую заправил в узкие кожаные штаны наездника, в начищенных до блеска сапогах. Отказавшись от мундира легионера, от всякой военной формы, он в этом наряде выглядел настолько уместно, что представлялось, будто так следовало бы одеваться всем аннурским генералам; и полдюжины дорогих колец, поблескивающих на его пальцах, тоже казались вполне подходящими для войны и сражений.
        Холодный северный ветер взъерошил его темные волосы, но спокойные немигающие глаза изучали Адер с прежним насмешливым любопытством. Она почувствовала себя скотиной, коровой или лошадью, выставленной на торги, и от этого чувства в ней алым огоньком разгорелась ненависть. Еще мгновение - и она бы приказала Фултону покончить с ним ударом меча.
        - Твое войско мне нравится, - заговорил он, лениво махнув рукой куда-то за стену. - Хорошо выдержали переход. Не выношу армий, непригодных к переходам.
        Он тряхнул головой, отгоняя досадные воспоминания, пожал плечами. Фултона и зависший у горла меч он не замечал.
        - Ты, отдыхая на юге, заделалась генералом?
        - Командование принял военачальник по имени Вестан Амередад, - сухо возразила Адер.
        Ил Торнья вскинул брови:
        - Амередад? Да, мне докладывали, но такую историю не враз проглотишь. Я, как видно, упустил пару тактов нашего последнего танца. Не ты ли давеча рвалась втоптать в грязь милых богобоязненных Сынов Пламени? - Он устремил задумчивый взгляд на стропила. - Мне вспоминается некий жрец по имени Уиниан, ныне покойный. И еще Соглашение, с таким энтузиазмом писанное тобой…
        - Хватит, - презрительно бросила Адер. - Я знаю, что ты убил отца. Адив передал мне письмо, но я знала и так, давно знала. Я намерена казнить тебя за твои преступления, и если еще тяну с этим, то лишь до выяснения, что происходит здесь, на севере, с ургулами. Желаешь говорить о них, прекрасно. Если же нет, с удовольствием прикажу Фултону снести тебе голову.
        - Ах…
        Регент уронил между ними этот короткий слог, словно камешек-фишку на доску для ко - тихий загадочный камешек. Он даже не шевельнулся.
        - Откуда узнала?
        Он, казалось, не злорадствовал и не испытывал чувства вины. Ему было только… любопытно.
        - Как ты узнала?
        - От отца, - ответила Адер. - Пока ты готовил убийство, он вел на тебя охоту. Ударив, ты захлопнул ловушку.
        Объяснение было не из внятных, но ил Торнье, как видно, хватило: он поджал губы, кивнул.
        - Понимаю. Санлитун был умен. Умен и предусмотрителен. Как и его дочь.
        Этот небрежно отпущенный комплимент вдребезги разбил ее хладнокровие. Сказано было так, будто Адер, даже после признания, могла броситься в его объятия, взглядом молить о похвале. Будто Сыны Пламени и клинок Фултона - который кенаранг так и не удостоил взгляда - столь же невесомы, как и призрак ее отца. Будто их можно развеять взмахом руки или дуновением ветра. Будто убийство императора и покушение на трон ничего не значили.
        - Если мой отец был так умен, так осторожен, - повысила голос Адер, - зачем ты его убил?
        - Если ты читала мое письмо, то знаешь: он вел к гибели Аннур, - ровным тоном ответил ил Торнья.
        Взгляд его оставался прямым и трезвым. Все легкомыслие как ветром сдуло.
        Адер мотнула головой. В висках у нее билась кровь.
        - Отец был хорошим правителем. Одним из лучших. Он дал людям мир и процветание.
        Кенаранг кивнул:
        - Беда в том, что хорошим людям случается принимать плохие решения и не всегда возможно сохранить мир. - Он смерил Адер взглядом. - Ты сама быстро выучила этот урок.
        - Это ты вынудил меня собрать армию, чтобы…
        - Я? Разве я совершал жестокость за жестокостью? Разве я грубо пренебрегал народом Аннура? Где виселицы, на которых болтаются мои политические противники? Где выгоревшие дома? - Кенаранг покачал головой. - Если Аннур сгорит, Адер, не забывай, что это ты его подожгла.
        Адер обомлела. Этот человек вонзил нож в живое сердце ее отца, взвалил вину на жреца, а теперь пытается обвинить ее?
        - Ты презрел наши законы и узурпировал власть Малкенианов, - звенящим, как струна арфы, голосом проговорила она. - Я защищаю закон и законную власть.
        - Очень жаль, - бросил он. - Я надеялся, ты пришла сюда защищать Аннур.
        - Хочешь сказать, я для «защиты Аннура» должна сидеть сложа руки, пока ты лезешь на Нетесаный трон?
        - Ваш трон - нелепое и неудобное седалище, он меня не интересует. Охотно отдал бы его тебе, только, по слухам, ты уже и сама на него вскарабкалась, ваше сияние.
        Она не могла распознать, насмешка в его словах или угроза. Она ожидала от него лжи и уверток, отрицания правды на тысячи ладов. И даже после его письма никак не ожидала вот такого - откровенности и обвинений - и теперь судорожно ловила равновесие, силилась снова завладеть разговором.
        - И я должна поверить, что ты не убьешь и меня, как только я стану тебе неудобна? Как убил отца и Кадена…
        - К смерти твоего брата я не имею отношения.
        - Однако какая удача для тебя, что законный наследник моего отца не вернулся в столицу!
        Ил Торнья покачал головой:
        - Ты послушай себя, Адер. Мой отец, мой брат, я, я, я! Малкенианы, провались они сквозь землю! Да перебей я всю вашу семейку - хотя я этого не делал и не собирался, - Аннуру хватит более насущных забот. Его заботы не ограничены происходящим внутри чистеньких дворцовых стен. Ургулы уже здесь. - Большим пальцем он ткнул себе за плечо. - Все ургулы. Пока ты занимаешься политическими играми, я пытаюсь отразить угрозу.
        - Возмездие за смерть отца - не игра! - прорычала Адер. - А если ургулы здесь, это твоя ошибка. Ты кенаранг и регент. Почему Северная армия их не встретила?
        - Мне пришлось отозвать Северную армию, чтобы ответить на ваше религиозное восстание и предотвратить гражданскую войну, - мрачно напомнил он. - Я считал, что Длинный Кулак еще в восточных степях, но ошибся. Когда я отвел людей к югу, тебе навстречу, он нанес удар. Если его не остановить, он прорежет северные атрепии, как нож режет гнилую ткань.
        - Значит, я его остановлю, - сказала Адер. - Ты для этого не нужен.
        - Тогда убей меня. - Он раскинул руки. - Убей, если тебе так надо. Но потом быстрым маршем веди на север Сынов и Северную армию. Гонцы что ни день будут уведомлять тебя о продвижении ургулов.
        Адер вдруг почудилось, что она стоит над высоким обрывом, глядя в туман. Можно было убить этого человека, поставить командующим Северной армией Лехава или Фултона, но что знают Лехав и Фултон об ургулах? Хоть одного-то видели? Представляют ли хоть немного, как с ними сражаться?
        - А когда мы столкнемся со всадниками? - медленно спросила она.
        Ил Торнья улыбнулся - сухо скривил губы:
        - Будем надеяться на ошибку Длинного Кулака.
        - И велика ли надежда?
        - До сих пор он ошибок не допускал.
        Адер спиной почувствовала движение. Сзади заскрипела сосновая половица.
        - Ургулы, может, и не допускают ошибок, - ржавым клинком по камню проскрежетал голос Ниры, - а вот ты допустил, сын кшештримской шлюхи.
        Развернувшись, Адер увидела у задней двери старуху и ее съежившегося в тени проема брата. Нира выглядела как всегда: сутулая, в сиянии седых кудряшек над морщинистым лицом, - но таких острых блестящих глаз Адер у нее не помнила. Пока она смотрела на женщину, сердце не успело отбить полного удара, и тут же за плечом - там, где стоял ил Торнья, - сталь стукнула о доску. Снова обернувшись, Адер взглянула на меч в руке Фултона - вернее, на то, что от него осталось.
        Клинок был срезан над самой рукоятью, линия среза гладко блестела. Обломок лежал на сосновых половицах у ног кенаранга, а его шею пылающим воротником окружало пламя. Тонкая огненная линия пульсировала, словно кто-то взрезал мир, открыв прореху в другой, наполненный звездами и неугасимым огнем. Фултон ошарашенно отшатнулся, ил Торнья же не двинулся с места. Глаза его, подсвеченные отблеском горящего воротника, были тверже камня.
        - Что это? - спросил кенаранг, осторожно подняв руку к огненному кольцу, но остерегаясь коснуться.
        Нира шагнула к нему из тени:
        - Можешь назвать это правосудием. Или местью. - Она растянула губы в улыбке. - А можешь назвать охрененной невезухой. Но как ни назови, это твоя смерть.
        Кенаранг чуть заметно повернул голову, прищурился и, недолго помолчав, уронил просто:
        - А, Ришинира.
        - Изменилась я за эти годы? - тихо спросила она.
        Он обдумал ответ.
        - Стала сильней, как я вижу.
        Та хмыкнула - как кашлянула, а у Адер между тем сложилась в голове ужасная картина и внутри все затряслось.
        «Кто-то в средоточии власти. Он давно поднаторел в интригах и махинациях…»
        - Что ты делаешь, Нира? - медленно спросила Адер.
        Старуха не сводила глаз с ил Торньи:
        - Заканчиваю ужасно утомительное дело.
        Он кшештрим. Другого объяснения нет. Ран ил Торнья - кшештрим. Ее отца убил кшештрим. Невероятно, но перед ней стоял тот кшештрим, которого все эти годы искала Нира, тот, кто сделал ее почти бессмертной. Жестокая истина начисто разрушила то понимание мира, с которым жила Адер, и ее разум отвергал эту истину, отчаянно требуя другого объяснения. Это было как увидеть солнце на дне глубокого колодца.
        Ил Торнья раскинул руки жестом хозяина, распахивающего двери перед желанными гостями:
        - Вижу, ты свела знакомство с моими старыми друзьями, Адер.
        Он кивнул на брата Ниры - тот уставился на него круглыми как блюдца глазами:
        - Привет, Рошин. - Он снова обратился к Адер: - Не знаю, где ты сыскала эту парочку, но их история тебе, полагаю, неведома.
        - Ошибаешься. - Адер тряхнула головой, загоняя внутрь смятение и ужас. - Как раз ведома. Нира и Оши были со мной вполне откровенны.
        - Так ты знаешь, что они личи? - насупился ил Торнья. - Что при их участии уничтожена половина континента, известного у вас как Эридроя? Что они атмани?
        - Знаю. - Адер выдавливала из себя слова, но голос ее сел до шепота. - И если они атмани, то ты - создавшее их чудовище.
        Ил Торнья свел брови:
        - В слове «чудовище» слишком много смыслов. Что до создания, то соткать душу под силу одной Бедисе. Она их создала, она сделала брата и сестру личами. Мы лишь развили их силы и позволили до сей поры наслаждаться жизнью.
        Адер хотелось плакать, кричать криком, но за нее сдавленным яростью голосом заговорила Нира:
        - Наслаждаться? Наслаждаться жизнью? - Она ткнула пальцем в брата. - Твои дары нас изуродовали!
        - О чем я сожалею с того дня, как осознал эту истину.
        - Ты кшештрим, - сплюнула Нира. - Ты не умеешь сожалеть.
        Что-то чуждое мелькнуло в глазах ил Торньи - совершенная пустота, заставившая Адер содрогнуться.
        - Твоя уверенность, Ришинира, может оказаться столь же необоснованной, как в прошлом оказалась моя.
        Во рту у Адер стало солоно и горько от крови. Поняв, что прокусила себе щеку, она сдержала тошноту.
        - Чего ты хочешь? - выговорила девушка. - Зачем ты здесь?
        Он вновь повернулся к ней и помолчал немного, как бы обдумывая ответ.
        - Хочу того, чего хотел с давних пор, - наконец сказал он. - Защитить Аннур от врагов.
        - Ложь! - рявкнула Нира. - Подлец снова врет!
        Ил Торнья покачал головой:
        - Аннуром с самого его основания правили Малкенианы, но во многих отношениях это моя империя. Она - мое покаяние, я создал ее в искупление своей неудачи с тобой, Ришинира, с Рошином и остальными.
        Адер готова была заорать, чтобы Нира стянула пылающий воротник, покончила с ним. Сколько раз уже лгал ей этот человек, сколько раз она шла за ним как покорная скотина? Еще один шаг… Шаг за шагом.
        Она чуть не велела убить его - чуть: уже открыла рот, но слова не шли.
        Это был простой путь, простой и справедливый, но слишком отдавал растерянностью и отчаянием. Месть - почти непроизвольное действие, а ей надо было не просто действовать. Она должна была думать - думать лучше, глубже, чем думала все эти месяцы. Видеть дальше врага. Ей с трудом верилось, что ил Торнья - кшештрим, но, если так, из этого факта следовали определенные выводы. Это многое объясняло. Перед ней не просто одаренный человек, выбившийся к власти природным талантом, а нечто более опасное. И могущественное.
        Уставившись на обнимающий горло кенаранга огонь, Адер следила за его переливами. С тех пор как Нира сплела заклятие, ил Торнья не пытался шевельнуться. Значит, он пойман, скован. В душе Адер еще бушевал ужас, но император не покоряется ужасу. Глупо уничтожать то, чего до конца не понимаешь, не разобравшись, нельзя ли это использовать.
        - Когда это Аннур стал твоей империей? - Ее голос прорезал молчание, как острая сталь.
        Он твердо встретил ее взгляд:
        - Я был с ним с рождения. Я подсказал Териалу, где строить столицу. Я командовал армией при Втором объединении…
        Адер мотнула головой:
        - Второе объединение провел Рагинальд Вент.
        - А его портреты ты видела? - усмехнулся кенаранг.
        У Адер в голове все смешалось. Рагинальд Вент не позволял себя изображать. Запретил ставить на дороге Богов статую в свою честь. Больше того, приказал своим солдатам снести незаконченный монумент. В те времена все восхваляли его скромность, только скромность ли то была?
        Лишь сейчас до нее стало по-настоящему доходить - понимание просачивалось внутрь ледяным зимним дождем. Ран ил Торнья бессмертен. Он не первый раз занимает пост, не первую роль играет в аннурской истории. Нира по дороге к Олону сказала: его тянет к власти, как мотылька к огню. Сколько масок он носил в пыльных залах истории? Сколько сыграл ролей?
        Он кивнул так, словно она задала эти вопросы вслух.
        - Я был мизраном при Алиале Великом. Я сражался с манджари у Разлома в Западную войну, с племенами джунглей на Пояснице в Темное лето. Я основал эдолийскую гвардию для защиты вашей семьи.
        Онемевшая Адер только головой мотала.
        - Кеттрал учатся по «Тактике» Гендрана, - медленно, как ребенку, втолковывал он. - Ее написал я. Почти три десятка лет я пробыл Гендраном. Я был с вами на каждом шагу - верный пастырь Аннура и Малкенианов.
        - Зачем? - тихо вымолвила Адер. - Зачем ты это делал?
        Он впервые запнулся и долго молчал.
        - Мой народ ушел. Без возврата. Нас по всему свету осталось не больше нескольких десятков. Кшештрим не вернутся, но мне хотелось воссоздать на этой земле что-то похожее на утраченное нами: царство, империю, государство, управляемое не страхом, алчностью и страстями, а разумом и справедливостью.
        Он указал на Ниру с Оши:
        - Одной из попыток были атмани - мы думали, что, наделив бессмертием нескольких справедливых правителей, через них принесем в мир порядок.
        Ил Торнья поморщился.
        - Неудачная попытка. Бедиса не дала вам долговечного разума. Вместо порядка и справедливости мы погрузили мир в безумие. Ты помнишь, Ришинира, - почти нежно обратился он к старухе, - как вы все были молоды, как прекрасны? Как жаждали справедливости и мира? Не с вами мы сделали то, что сделали, а вместе с вами. Мы разделяли одни надежды. Как страшно они нас обманули.
        Адер увидела слезы на старческих щеках Ниры.
        - Ты знал, что из этого выйдет, - сжав кулаки, проговорила старуха. - Ты кшештрим, ты должен был знать.
        - Нет, - возразил он. - Мы не знали. Ошибаются даже боги, а мы не боги.
        Он снова обратился к Адер:
        - Потерпев неудачу с атмани, с Аннуром я в какой-то мере добился успеха.
        - Почему ты не правил сам? - бросила ему Адер. - Зачем превратил моих предков в марионеток?
        Он горестно улыбнулся:
        - Малкенианов не назовешь марионетками. Для этого вы слишком быстры и упрямы. К тому же… - он указал на ее шрамы, - за руку вас держит Интарра, а с ее могуществом мне никогда не сравняться. Нет, вы не были марионетками. Мы с вами были… соратниками в великом труде. Люди принимали Малкенианов, чтили вас, а такого, как я, они бы никогда не приняли.
        Адер судорожно вздохнула, силясь отличить ложь от правды. Оши, оставив в покое медведя, встал рядом с Нирой, сплел пальцы с ее пальцами.
        - Мы воюем, сестра? - тихо спросил он, глядя на ил Торнью и не узнавая его.
        - Не воюем, а убиваем, - ответила сестра, указав сухой рукой на огненный воротник. - Одна мысль - и он мертв.
        Не успев обдумать движения, Адер шагнула вперед, встала между ил Торньей и атмани, подняла руки, словно в ее силах было остановить кеннинг Ниры.
        - Нет, - сказала она, - так нельзя.
        - Не учи меня, девчонка! - Глаза Ниры были холодней зимней ночи. - Не учи меня мстить.
        Адер молчала, заставляя себя думать. Если ей предстоит вести за собой Аннур, она обязана научиться мыслить разумно, даже когда в голове кавардак. Если россказни этого человека правда хоть на половину - хоть на четверть, - если он вел все эти войны, был советником величайших императоров династии Малкенианов, он будет ей полезен. Нет, молча поправилась она, необходим. Сколько бы ни учил ее отец, сколько бы томов по политике и юриспруденции, финансам и управлению она ни осилила, все равно не представляла, как противостоять Длинному Кулаку, как удерживать границы, как сохранять мир на Пояснице. Оставлять ил Торнью в живых рискованно, но у нее кругом риск. Этот человек - тончайший инструмент, который она могла бы обратить в свою пользу, на благо Аннура.
        - Посторонись, Адер, - приказала Нира.
        Та не двинулась с места:
        - Выслушай. Ради меня и ради себя. - Девушка подбородком указала на Оши. - Ради него.
        Нира, подумав, сплюнула на пол:
        - Даю тебе сотню слов.
        Адер не стала тянуть:
        - Он может вас вылечить.
        - Бред! - прорычала старуха и через плечо Адер взглянула на кенаранга. - Давай попробуй выехать на ее лжи.
        Ил Торнья медленно покачал головой:
        - Не стану. Я не знаю, как вас исцелить.
        Адер про себя прокляла идиота. Надо же было, прожив жизнь во лжи, именно сейчас удариться в откровенность! Зачем он это сделал, она понять не могла, но и отступать не собиралась.
        - Пусть не знаешь, но идеи у тебя есть!
        Если она что и поняла про ил Торнью, так это что у него всегда находились идеи. В политике, войне, любви. Может, он и не знал, что не так с Нирой и Оши, однако мог сотни лет обдумывать этот вопрос.
        - У тебя есть предположения, - сказала она.
        Кенаранг взглянул на нее из-под век и вдруг хихикнул:
        - Есть.
        - И сейчас, когда перед тобой двое последних атмани, - Адер указала на стариков, - есть надежда им помочь.
        Он колебался.
        - Надежда всегда есть.
        - Бодать твою надежду, - буркнула Нира. - Она-то нас и погубила. Я отомщу, и конец.
        Слова ее были тверже камня, острее осколков обсидиана, и все же Адер заметила что-то в ее лице - первую кроху сомнения. Она обратилась прямо к этому сомнению, вгоняя доводы в щель колебаний, как каменщик вгоняет зубило в швы кладки.
        - За себя ты можешь решать, Нира, но не за брата.
        - Не учи меня, что могу, чего не могу! Твоя империя, девочка, еще не народилась, когда я решала за обоих.
        Адер взглянула ей в глаза:
        - Ты все это время защищала его - зачем? Чтобы найти кого-то, убить и умереть? Ты столько веков ждала вот этого?
        - Примерно так.
        - У вашей истории может быть другой конец.
        Адер молила Интарру, чтобы женщина поняла, чтобы долгий век не выжег из нее дара надежды.
        Нира, сжав челюсти, уставилась на нее, потом перевела взгляд на кенаранга. Она смотрела долго - словно вчитывалась в страницу книги на полузабытом языке.
        - Я попробую исправить разрушенный нами мир… - тихо сказал кенаранг, затем кивнул на Адер. - Я пытался возместить его, строя Аннур.
        - Кровью усраться твоему Аннуру, - буркнула старуха, скаля обломки зубов.
        - Мы воюем, сестра? - встрепенулся вдруг Оши, устремив на ил Торнью свирепый взгляд. - Пора наконец?
        Нира оглянулась на брата, скользнула взглядом по его дергающейся щеке, по его кулакам, словно стискивающим невидимую рукоять оружия. Он трясся как паралитик, и губы продолжали шевелиться, выговаривая неслышные слова. Медленно, впервые, сколько знала ее Адер, выказав свойственную ее возрасту слабость, Нира подняла руку и ласково погладила Оши по плечу.
        - Нет, - тихо сказала она. - Еще не пора.
        И огненный воротник пропал так же внезапно, как возник на шее кенаранга. Странно потемнел воздух вокруг, и вот уже ничего нет. Обессилевшая Нира навалилась на брата, но голос ее сохранил звучность, глаза блестели.
        - Ошейник на прежнем месте, - проговорила она. - Его просто не видно. Он будет следовать за каждым твоим шагом, за каждым движением так точно, что ты его и не заметишь. Ты будешь самым свободным из рабов, и все же ты мой раб. Одно мое слово, одна мысль - и он стянется, прикончит тебя.
        Ил Торнья склонил голову к плечу:
        - Так используя силу, Ришинира…
        Старуха разразилась кудахтающим смешком:
        - Что? Я сойду с ума?
        - Именно.
        - Ну так придумай способ мне помочь, пока я не лишилась рассудка. Вот лишний повод исцелить моего брата. Ручаюсь, тебе не хочется оставлять поводок от своего ошейника в руках сумасшедшей. - Она повернулась к Адер. - Ты решила, что он тебе нужен? Пользуйся. Но в свободное от спасения твоей вшивой империи время пусть лечит моего брата, пусть с помощью всех нажитых за долгую жизнь знаний восстанавливает то, что разрушил. Мы договорились?
        Она подняла брови. Кенаранг задумчиво, взвешенно кивнул.
        - Хорошо, - сказала Нира, - потому что в тот день, когда ты откажешься нас лечить, в тот день, когда забудешь о поводке и обратишься против нас, я порву тебя на куски и кину их воронам.
        Ил Торнья, пробуя рукой воздух вокруг шеи, сделал шаг, за ним - другой.
        - А не блефуешь ли ты? - усомнился он.
        Улыбка Ниры походила на удар ножом.
        - А ты проверь.
        К удивлению Адер, он огорченно хихикнул, как если бы проиграл несколько солнц в карты.
        - Поверю на слово. А теперь, - обратился он к Адер с таким видом, словно они оба наконец-то покончили с назойливой бюрократической рутиной, - нам есть чем заняться. Мои люди поставили для тебя павильон посреди лагеря. Там тебе будет удобно, а главное, безопасно. Первым делом…
        - Где ургулы? - оборвала его Адер.
        - Сейчас? - Он скривился. - Скорее всего, в дне или двух пути от северной оконечности озера.
        Адер подсчитала в уме:
        - То есть до нас им три-четыре дня. Это хорошее известие?
        - Едва ли. Длинный Кулак форсировал реку севернее слияния и намного севернее нашего крайнего гарнизона. Видимо, он намерен обойти озеро. Ему еще предстоит переправиться через Черную - по всей вероятности, у Андт-Кила, а до Андт-Кила отсюда далеко, - между тем мы должны добраться туда раньше его. Если он перейдет реку до нашего подхода, все кончено. По лесам невозможно двигаться быстро, но ему это и ни к чему. За Андт-Килом больше нет узких мест. Он сможет разделить войско на десять частей и разослать их в разные стороны. Все деревья от моря Призраков до Ромсдальских гор будут увешаны трупами.
        - Так что же мы здесь сидим? - задохнулась Адер. - Почему ты не движешься на север?
        Он отошел к камину, погрел руки и только потом ответил:
        - Ты видела, по какой местности нам предстоит двигаться. Болота, трясины, ручьи. Густой, не продерешься, ельник.
        Адер кивнула.
        - Дальше на север всюду так, пригодных путей нет. По западному берегу тянется лесная дорога, но большая армия перемесит ее в трясину. Мы будем тащиться не одну неделю, а у нас нет этих недель.
        - И вместо этого ты решил заняться гражданским строительством? - съязвила Адер. - Девять из десяти твоих людей дрыхнут в лагере. Могли бы хоть попытаться пройти той западной дорогой.
        Кенаранг улыбнулся:
        - Я очень люблю одну цитату из Гендрановой «Тактики». Глава четырнадцать. Помнится, там сказано: «Никогда не рвись в бой, пока есть возможность отдохнуть».
        37
        Подходя к высоким стенам поместья Габрила Красного, Каден готовился встретить недоверие, ярость, удар кулаком в лицо или ножом в брюхо. Он перебирал варианты, пытался предсказать действия и поступки молодого вельможи, но будущее представлялось ему таким же непроницаемым, как ровная кладка известковых стен. Согласно аннурским законам никому, независимо от титула и богатства, не разрешалось возводить крепости в черте города. Первые императоры усвоили жестокий урок, и начиная со второго века империи частным жилищам предписывалось определенное количество окон и ворот в наружных стенах. Под запретом были рвы, галереи на стенах и бойницы. Габрил Красный соблюдал букву закона. В общем и целом.
        На улицы выходили изящные высокие стрельчатые окна - такие узкие, что Каден пролез бы через них лишь боком. Главные ворота стояли открытыми, но под охраной полудюжины стражников в длинных балахонах пустынников. И по гребню стены расхаживала стража с копьями и луками в руках. Строго говоря, не крепость, но Каден не тешил себя иллюзиями. В этих стенах Габрил мог легко и незаметно убить его десять раз подряд.
        Киль и Тристе хотели идти с ним. Каден отказал. Они, конечно, спорили. Киль заметил, что даже после полутора десятилетий в ишшинской темнице он все же лучше Кадена разбирается в политических реалиях столицы. Тристе бессвязно, но горячо доказывала, что им надо держаться вместе, помогать друг другу. Однако Каден напомнил, что Габрил вполне может встретить непрошеное посольство в штыки, а смерть одного лучше смерти трех. Переубедить его так и не сумели, и потому Морьета тайно вывела Кадена из храма через другой секретный ход на широкую, засаженную гордыми сандаловыми деревьями улицу и, указав на крепость-некрепость, тихо сказала:
        - Дом Габрила Красного.
        Каден, оглядывая здание из тени капюшона, кивнул.
        - Он опасен, - предупредила Морьета, тонкими пальцами тронув Кадена за рукав. - Не просто воин, он и думать умеет.
        Каден всмотрелся в лицо жрицы. Ей было страшно. Страх сквозил в наклоне шеи, в осанке. Она боялась, но держала страх в узде. Глядя на нее, Каден припомнил науку хин и заставил себя замедлить свое сердце, остудить свою кожу.
        - Опасен и умен? То, что нам нужно. Потому мы его и выбрали.
        Морьета, помедлив, согласилась:
        - Потом возвращайся сюда, я проведу тебя обратно в храм.
        Каден не стал напоминать ей, что «потом», возможно, никуда уже не вернется.
        Однако, когда он вступил под грациозную арку ворот, откинул капюшон, чтобы стали видны глаза, назвал свое имя и попросил проводить его к первому оратору Раби, одетый в белое стражник, шевельнув бровью, кивнул и провел его в просторный внутренний двор. Воздух здесь благоухал от цветущих лоз, фонтан выбрасывал брызги на высоту десять футов. Простое и соразмерное пространство так и манило понежиться здесь в теплый летний денек, прихлебывая охлажденный та. Только вот бой, разворачивающийся на плитах мостовой, не сулил неги.
        Трое солдат с длинными копьями атаковали одного человека - если под свободным черным одеянием скрывался человек, - теснили с разных сторон, угрожали оружием, испытывали защиту. При виде посетителя противники прервали учебную схватку, а провожатый Кадена, приблизившись к человеку в черном, что-то негромко сказал. Неизвестный повернулся (под просторным плащом и глубоким капюшоном Каден не видел лица), внимательно взглянул на него, потом из темных складок показалась рука и махнула, отпуская слугу.
        «Так-так, - подумал Каден, приказывая себе сохранять спокойствие. - Габрил Красный любит заставить гостей подождать».
        Увидев, что схватка возобновилась, он отогнал эту мысль прочь.
        Копейщики наступали с удвоенным пылом. Наконечники рубили и кололи черный плащ. Человека под тканью не угадывалось. Вихрящиеся складки скрывали руки, ноги, голову.
        «Одетый тенью, - сообразил Каден. - Пресвятой Хал, это же одетый тенью!»
        Он вырос на сказках о воинах пустыни, восхищавших мальчишку не меньше историй о кеттрал. Этих пустынников многие считали личами, но Кадену с Валином однажды попался в дворцовой библиотеке старинный кодекс со схемами и иллюстрациями, показывающими, каким образом одетый тенью искусно скрывает свои движения и положение тела под просторным плащом.
        Каден с Валином не один день упражнялись, заменив плащи одеялами и пытаясь отточить описанную технику: подставляя ладони вместо бедер, локти вместо плеч, изгибаясь так, чтобы снаружи трудно было заподозрить под накидкой наличие тела. Если верить той книге, бой с одетыми тенью иногда сводил противника с ума. Этому Каден не верил: как ни старался Валин, он легко отличал его ладонь от головы и видел торчащие из-под одеяла костлявые лодыжки. Но вот при виде Габрила… Каден покачал головой. Сражение с одетым тенью походило на бой с ветром.
        Казалось, копья пробивают первого оратора насквозь, раз за разом вонзаясь в широкое развевающееся одеяние, скрываясь в его складках. Такие тычки могли оказаться смертельными даже при затупленном наконечнике. Каден видел, как одно копье, войдя в середину плаща, показалось с другой стороны - на солнце блеснула сталь наконечника. Но скрытый капюшоном человек не упал.
        Каден присмотрелся. Трое атакующих бились всерьез, даже издали слышно было, как они пыхтят. Эти люди явно не впервые взяли в руки оружие и превосходили противника числом, но их сведенные напряжением лица были мрачны. Могучие рубящие удары, как будто приходящиеся прямо в плечо, тонули в мягкой ткани. А из-под плаща внезапно блеснул короткий нож, и тыльник рукояти ударил ближайшего солдата в челюсть. Сбитый еще не успел упасть на камни, когда рука вновь утонула в текучей тени.
        Один из оставшихся с яростным криком бросился вперед. Его копье, насквозь прошив складку плаща, воткнулось в плечо его же соратнику. Оставив раненого за спиной, одетый тенью плавно перетек вперед, прямо под копье, и его неуловимый нож, вновь показавшись из-под плаща, коснулся горла копейщика. Тот, выбранившись, уронил копье и поднял руки, показывая, что сдается. Лезвие у его горла отодвинулось далеко не сразу. Каден уже готов был увидеть смерть этого человека. Но вот клинок исчез, как исчезает тень от раздутого ветром огня.
        Забыв о противниках, человек в плаще обернулся к Кадену и откинул капюшон. Черные волосы облепили его голову, лицо было залито потом, но дышал он ровно. Он довольно долго смотрел на посетителя молча, затем махнул рукой слуге:
        - Проводи нашего гостя в кабинет с видом на акацию. Я решу его судьбу после омовения.

* * *
        - Я хотел принести соболезнования по поводу смерти вашего отца, - осторожно заговорил Каден.
        Габрил Красный молча изучал Кадена поверх сплетенных пальцев, как коршун с высокой ветви изучает кролика и его неподвижность - неподвижность готового к смерти существа. Омывался он не спеша, чисто выбрился, связал на затылке черные волосы и теперь мало напоминал виденного Каденом во дворе потного бойца. Он выглядел молодым благовоспитанным придворным, а никак не воином. Если бы не длинный тонкий шрам, протянувшийся по смуглой щеке, и не поблескивающие в красных ножнах ножи на поясе.
        - Его убили, - наконец отозвался Габрил.
        В резком говоре западной пустыни гласные были отполированы до блеска, а согласные словно изъедены песчаными вихрями.
        - Прошу прощения? - не понял Каден.
        - И было за что, - ответил Габрил. - Вы упомянули смерть моего отца, как если бы Габрил Серый подавился печеньем или упал в сухой колодец. Но это не так.
        - Его казнили, - сказал Каден, - согласно аннурскому закону.
        - Его убил ваш отец, - отрезал Габрил.
        Каден замедлил пульс, расслабил мышцы плеч и спины. Хин обучили его множеству способов справиться со своим страхом и гневом, но ни словом не подсказали, как успокоить другого, - еще одно упущение в подготовке правителя империи, еще один пробел, который ему предстояло восполнить самому, если, конечно, Габрил даст ему время.
        Первый оратор оценивающе оглядел Кадена:
        - Вы не мертвы, как болтают на улицах, но вы и не император. Вы вернулись, когда Санлитун уже не первый месяц лежит в земле, и явились сюда, ко мне, скрывая глаза под капюшоном. Зачем? Вы не могли не знать о розни между нашими отцами.
        В поисках зацепки Каден вспоминал все, что знал об этом молодом человеке. Ребенком он наслушался рассказов о пустынных племенах Моира - историй, полных мести, насилия и крови. Им с Валином каждый пустынник представлялся одетым тенью, каждая встреча с ними - поединком насмерть. Но если верить Килю, почти все эти истории были лживы, порождались фантазиями аннурцев и их страстью к экзотике. Не то чтобы на западе не было одетых тенью, не то чтобы в истории Моира не лилась кровь, но, по словам Киля, племена ценили красноречие выше силы и войну непременно предваряли переговорами. На это правило Каден и поставил свою жизнь, но, взглянув в лицо Габрилу, ощутил слабость заготовленных слов. Он тихо сказал:
        - Я - не мой отец. Как и вы - не ваш.
        Послав ему долгий взгляд, Габрил поднял руку. Из-за деревянной ширмы бесшумно выдвинулся слуга в просторной одежде.
        - Та, - не дав себе труда оглянуться, приказал Габрил. - Две чашки.
        Они в молчании дождались, пока слуга принесет глиняный чайник, зальет кипятком лист и наполнит горячим напитком пару глиняных чашек. Каден опасливо взглянул на свою.
        - Пейте, - указал на напиток Габрил. - Если я убиваю, то ножом.
        Слабое утешение, и все же Каден поднес чашку ко рту и осторожно пригубил горький, неподслащенный та. Габрил, сделав большой глоток из своей, отставил ее на стол.
        - Впервые я попал в ваш город в восемь лет, - сказал он. - Я не хотел ехать, но мой отец был в цепях, а мы ничью смерть, ни мужчины, ни женщины, не оставляем без свидетелей.
        Каден, не найдя ответа, просто кивнул.
        - Я вошел в ваш дворец, за ваши красные стены, и смотрел, как семеро ваших граждан, семеро мужчин и женщин, не знакомых ни мне, ни отцу, видевших лишь песок на узкой береговой полоске вашего моря, приговорили его к смерти.
        - Таков аннурский суд, - сказал Каден. - Все дела решает Семерка.
        - Трусливый обычай, - заметил Габрил. - Ваш отец видел этот «суд», но промолчал. Ваш отец видел, как убивают моего отца, и не взялся за нож. Когда меня утаскивали из зала, я поклялся, что увижу вашего отца мертвым - и увидел. Вы принесли мне «соболезнования» по случаю убийства отца. Так вот что я скажу: я обрадовался убийству вашего. Я приехал, чтобы увидеть мертвого Санлитуна, увидеть, как жизнь стекает с его костей. Жалею только, что не я вонзил нож в его бьющееся сердце.
        Несколько мгновений он разглядывал Кадена, затем, поднеся чашку к губам и внимательно глядя поверх края, стал ждать ответа.
        Каден молчал. Он подавил вспыхнувший гнев, потом затоптал искры гордости и стыда. Он пришел не затем, чтобы обмениваться уколами с сыном казненного изменника. Впутаться в спор с Габрилом Красным означало бы забыть о большей угрозе, исходящей от Рана ил Торньи и Адер, забыть о надежде отразить их удар. Каден прокрутил в голове рассказ Габрила, отыскивая в нем щель или прореху.
        - Моего отца опустили в гробницу несколько месяцев назад, - наконец заговорил он. - Почему вы остались в городе, который открыто ненавидите?
        Габрил прищурился:
        - Я приезжаю и уезжаю когда хочу, и не вам спрашивать о причинах.
        - Что ж, я возьму назад свой вопрос, - согласился Каден; он улавливал ритм в этом словесном танце, но очень смутно. - Вы угостили меня рассказом, я отвечу тем же.
        Габрил помолчал.
        - Говорите… Я услышу ваши слова.
        - Ваш отец, - произнес Каден, тщательно обдумывая каждую фразу, - Габрил Серый ненавидел империю.
        Первый оратор коротко кивнул:
        - Бедиса создала всех людей мира равными. Возвышать одного над остальными, лишать остальных собственного голоса - чудовищное преступление.
        Этого Каден ожидал. Киль объяснил ему племенное право Моира, по которому голос у костра совета имели все мужчины и женщины, даже самые бедные. Кшештрим разложил по полочкам, как творится политика в Западной пустыне, но Каден хотел услышать о ней от самого Габрила. Все держалось на ораторе.
        - Однако одни люди более способны, другие менее, - упрямо возразил он. - Некоторые видят дальше других, проникают в суть важных вопросов глубже.
        - И таким, - подхватил Габрил, - у костра предоставляют первое и последнее слово. Но не давать голоса остальным - трусливо и несправедливо. Подобное превращает людей в скотину.
        - Люди Аннура не похожи на скот.
        - Ваша империя сделала их покорными. Смирными. Нелюбопытными. Ваш род превратил народ в козье стадо, а вы разгуливаете среди них наподобие львов, выхватывая и пожирая слабейших.
        Голос Габрила звенел, хотя пустынник крепко держал ярость в узде. Но Каден уже не сомневался в его ненависти к империи.
        - Так думал и ваш отец, - сказал он, - и потому тайно готовил гибель империи. Чтобы заменить ее…
        - Кругом ораторов! - с вызовом закончил Габрил. - И ему бы это удалось, если бы не предательство. Он был не одинок в желании слышать у костра много голосов.
        - Вы сказали, что вернулись в Аннур посмотреть на падение моего отца…
        - На его смерть, - перебил Габрил. - Я хотел видеть старого льва со вспоротым брюхом.
        Каден предпочел не заметить оскорбления.
        - Но остались, чтобы продолжать дело своего отца, - предположил он.
        Габрил растянул губы и опустил руку на рукоять одного из ножей. Каден, сцепившись с ним взглядом, приказал телу сохранять неподвижность.
        - Вы все еще здесь, - говорил он, опираясь в своем рассуждении отчасти на слышанное от Киля описание обычаев Моира, отчасти на наблюдения Морьеты и отчасти на догадку. - Остались, потому что сюда съехались другие магнаты. Обиженная знать всей империи собралась в одном городе. Лучшего места для продолжения дела отца не найдешь. Из этого города готовить гибель Аннура всего удобнее?
        Он умолк, разведя руками, и стал ждать ответа.
        - Я, - вытаскивая нож из ножен, заговорил Габрил, - хотел отпустить тебя живым.
        - А теперь?
        - А теперь… я не повторю ошибки отца. Убью тебя, чтобы ты не разрушил великое дело.
        Поднявшись на ноги, он вытащил из-за пояса второй нож и положил его на стол перед Каденом. Сталь была угольно-темной, только наточенное острие блестело на солнце. Каден не протянул к нему руки.
        - Я дарую тебе выбор, которого твой отец не дал моему. - Габрил указал на оружие. - Ты можешь умереть как мужчина.
        - Я пришел сюда не сражаться, - ответил Каден.
        - Тогда умрешь как скотина.
        - Ты уверен, что моя смерть послужит твоему делу?
        - Ты император, - произнес Габрил так, будто этим все решалось.
        Каден вздернул бровь:
        - Разве?
        Он тронул пальцем грубую ткань своего плаща, провел ладонью по разделявшему их столу:
        - У меня только та одежда, что сейчас на мне. Этот стол стоит дороже всего моего имущества.
        - Когда ты вернешься во дворец…
        - Я не могу туда вернуться. После смерти отца дворец заняли другие.
        Габрил заколебался, однако покачал головой:
        - Что же, на место одного льва пришел другой. Ты упустил свою империю и надеешься, что я помогу ее вернуть? Плохо ты обо мне судишь.
        - Нет, - хладнокровно возразил Каден, - это ты плохой судья.
        Габрил прищурился:
        - Ты мне в глаза говоришь, что я ошибаюсь и никто не убивал твоего отца и не похищал у тебя империи?
        - Все это было.
        - Или ты хочешь сказать, что не желаешь ее вернуть?
        - Не желаю.
        Каден взял лежавший перед ним нож, повертел в руках, играя бликами на отточенном лезвии. Нож хорошо ложился в ладонь - крепкий, основательный. Одним плавным движением Каден вогнал острие в столешницу, посмотрел, как дрожит рукоять.
        - Я не мой отец и не моя сестра, - сказал Каден. - Я не хочу вернуть себе империю. Я хочу ее разрушить.
        38
        Их много лет учили тактике малых групп, готовили сражаться крылом в пять-шесть человек - недолго было забыть за эти годы, как величественно аннурское войско. Ребенком Валин видел, как маршируют по дороге Богов стройные ряды пехоты - как возносятся над ними знамена, как целят в небо наконечники копий. Красочное зрелище запомнилось, но он забыл, как огромна была армия - словно весь город взялся за оружие. Теперь же, наблюдая из-за перелеска за лагерем Северной армии, он дивился ее мощи. Пусть лучший из ее солдат не равнялся с самым захудалым кадетом кеттрал - что с того? Армия предназначалась для другого. Кеттрал наносили точно рассчитанные прицельные удары, армия же брала массой и инерцией - не скоро разгонялась, но в движении делалась неудержимой.
        Вот только Валин не мог понять, что она делает здесь, в густых дебрях Тысячи Озер. Перехваченное у двух аннурских гонцов письмо кенарангу было, поцелуй его Кент, написано шифром - ни Валин, ни Талал, ни Лейт не сумели разобраться в бессмысленной мешанине букв и цифр. Аннурцы твердили, что содержание им неизвестно, и Валин им верил: какой смысл шифровать сообщение, если узнать, что написано, можно, приставив гонцу нож к горлу? Посыльные назвали только место назначения - Аатс-Кил, бревенчатый городок на южной оконечности Шрама, и вот Валин со своим урезанным крылом отклонился на запад, пробираясь по жалким дорогам северных дебрей к Аатс-Килу. Ил Торнья, если он действительно замышлял удар по степи, выбрал весьма извилистый путь - может быть, нарочно, для отвода глаз.
        - Здесь, похоже, вся Северная армия, - заметил Талал.
        Валин, кивнув, оглядел в подзорную трубу прямые, как стрелы, ряды палаток. Аннурцы разбили лагерь чуть в стороне от городка, на засаженных тыквами или бобами полях. Что бы там ни выращивали, урожая ждать уже не приходилось: солдатские сапоги втоптали в грязь труды земледельцев.
        Валин попробовал прикинуть численность - его задача облегчалась тем, что аннурцы всегда ставили белые палатки аккуратными квадратами, разбивая лагерь на четыре четверти. Посреди каждого квадрата помещали большие павильоны: столовую, кузницу, провиантные склады и лазарет. Наскоро подсчитав палатки, он получил двадцать тысяч человек - больше, если для облегчения походной выкладки спали по двое в койке. Казалось бы, огромная сила, но Валин невольно сравнивал ее со стойбищем кочевников за Белой. Ургульское войско растекалось по холмам, их апи и лагерные костры заполонили степь, сколько видел глаз, а легионы аннурцев уместились на полоске крестьянских полей.
        Валин задержал трубу на дальнем конце лагеря. Для лучшего обзора следовало бы забраться повыше, но и отсюда он заметил, что солдаты там вооружены необычно. Под заходящим солнцем отблескивала не сталь, а скорее золото или бронза. Непонятно. Казалось бы, к чему легионерам тратиться на побрякушки? Впрочем, Валин успел понять, что на Островах ему о многом рассказать забыли. Среди сотен других упущений могли оказаться и особенности вооружения. Отложив этот вопрос на потом, Валин перевел линзы на сам городок.
        Он не ожидал увидеть такое большое поселение - с тысячу строений, большей частью бревенчатых домиков, конюшен и сараев, где с каменными трубами, где с простыми отверстиями дымоходов. Над домами густой пеленой висел дым, от одного вида которого першило в горле, да и на языке чувствовался привкус гари. Валин за годы на Островах позабыл, чем пахнут города и деревни; архипелаг день и ночь овевался соленым ветром с океана. А жители Аатс-Кила - судя по лесопилке на краю городка, большей частью лесорубы - как будто не замечали повисшего над их городом смрада навоза и гнилья, гари и сосновой смолы.
        У дверей подбирали объедки тощие псы, у колодца рылась в земле сбежавшая из загона свинья. Немощеные улицы после недавних дождей развезло под ногами прохожих и копытами лошадей. Еще Валин высмотрел пару зданий, похожих на храмы невесть каких богов или богинь. Одно высокое строение из тесаных бревен и необработанного камня отмечало центр города. Но и это трехэтажное здание терялось рядом с плотиной - огромной земляной насыпью, укрепленной бревнами и камнем, к северу от городка, на южной оконечности Шрама. Этому сооружению Валин уделил особое внимание.
        Солнце уже скрывалось за острыми вершинами елей, но две сотни людей - судя по одежде, аннурских легионеров - все трудились при свете факелов: подкапывали земляную стену. Командиры часто сменяли землекопов, так что каждое отделение проводило на работах не более двух часов, после чего отправлялось на отдых в лагерь. Такой распорядок сохранялся все время, пока Валин вел наблюдение, - то есть с полудня. И как видно, прекращать работу на ночь никто не собирался. Валин не мог судить, чего добиваются землекопы. Он не был в числе кеттрал, которых готовили иметь дело с водой - отводить реки, разрушать акведуки, отравлять колодцы, - но и он видел, что брешь в плотине грозит городку затоплением. Та часть, что стояла выше, могла уцелеть, и все равно он не видел смысла так рисковать.
        - Здорово им тут припекло зад, - заметил Лейт. - Знать бы, кто это постарался?
        Такие слова можно было услышать от прежнего Лейта, но в тоне пилота не осталось прежней легкости. Погас и лукавый взгляд - Лейт теперь не желал встречаться с Валином глазами, упорно смотрел на город. Началось это четыре дня назад, после неудачной засады на гонцов. Валин и скучал по веселой болтовне друга, и радовался его нынешней серьезности: его самого она избавляла от необходимости шутить и улыбаться, изображая бодрость духа. Валин проделал долгий путь, чтобы прикончить убийцу отца, и, занимая голову этой целью, сосредотачиваясь на оценке тактики и риска, почти забывал о тех, кого уже убил. Так ему удавалось держаться, но вот улыбаться сил не хватало.
        - Ургулы, - ответил Лейту Талал. - Кто же, как не ургулы?
        Валин кивнул.
        - Длинный Кулак неспроста копил силы, - согласился он. - Ясно как день.
        - А значит, - ядовито заметил пилот, - наш милый друг шаман морочил нам голову.
        Снова оглядывая расположение армии, Валин вертел в голове его слова. Посреди лагеря разевалось большое знамя с аннурским солнцем на гербе. Под знаменем дюжина солдат устанавливала просторный павильон. Такой шатер мог предназначаться только ил Торнье, и Валин стал водить трубой, высматривая кенаранга.
        Десять дней назад, выезжая из ургульского лагеря, он готовился проделать путь до самого Аннура, схватиться с врагом в его дворце и там, если сумеет, убить. Даже для кеттрал задача представлялась почти невыполнимой. Однако что-то выгнало ил Торнью из его логова. Казалось бы, удача, но Валина такое везение настораживало. К тому же откладывалась встреча с Каденом - пока брату придется самому о себе заботиться. Как видно, после их бегства с Островов случилось многое, оставшееся Валину неизвестным. На доске появились новые фигуры, и упрямо держаться прежнего плана означало спешить навстречу смерти.
        - Аннурская армия могла выдвинуться по нескольким причинам, - стал рассуждать он, отдав трубу Талалу. - Это никак не снимает с ил Торньи вины за смерть моего отца. И за другие смерти. Напротив, это подтверждает слова Балендина.
        Лейт выпучил глаза:
        - Движение аннурцев на север означает, что на севере кто-то безобразит, а кому там безобразить, как не ургулам? Если только вся тысяча озер не выплеснулась через край, чтобы выступить на юг.
        - Однако, если верить Длинному Кулаку, это укладывается в замысел ил Торньи, - спокойно возразил Талал. - Военный переворот проще устроить во время войны. Он мог и убить Санлитуна, и спровоцировать ургулов ради укрепления своих позиций.
        - А если так, на нем не одна смерть, - добавил Валин. - Если, чтобы утвердиться на троне, кенаранг затевает большое сражение, на его совести тысячи. Десятки тысяч жизней - аннурских и ургульских.
        - Я, пожалуй, не готов сыпать обвинениями, - проговорил Лейт. - Учитывая наши недавние дела…
        - Валин!
        Талал направил трубу на городские ворота, от которых уходила в поля проселочная дорога. Валин уже изучил эту точку. Очевидное слабое место при осаде, и построенные лесорубами приземистые башенки по сторонам ворот не помешают опытным бойцам в два счета взломать защиту. Валин присмотрелся. Из-за бревенчатого частокола выезжали конные фигурки.
        - Кто там? - спросил он Талала.
        - Как выглядит твоя сестра? - вопросом на вопрос ответил лич.
        Валин только головой покачал:
        - Не знаю. Высокая. Тощая. Я ее десять лет не видел. Надеялся найти в Аннуре, поговорить…
        - Может, так долго ждать не придется. - Талал, вернув ему трубу, указал на долину. - Точно не скажу, но глаза у этой женщины светятся.
        Валин уставился на лича и не сразу протянул руку за трубой. Он увидел полдюжины всадников, за ними двигались с десяток пеших. Наведя линзы на резкость, он наконец разглядел всадницу. Та гордо, выпрямив спину, держалась в седле, и все же почти сразу делалось ясно, что к конной езде она не привыкла - сидела плотно, как в паланкине, не раскачиваясь и не приподнимаясь на стременах в такт движению лошади.
        Адер.
        Он и столько лет спустя с первого взгляда узнал сестру. Узнал бы и не видя глаз Интарры. Повзрослела, конечно, из девочки стала женщиной, но сохранила прежнюю худощавость, угловатость, бледно-медовую кожу - чуть светлее, чем у Кадена и Валина, и только… Он прищурился. На таком расстоянии трудно было судить, но по одной щеке как будто протянулась тонкая татуировка. Изящный, отсвечивающий солнцем рисунок начинался от линии волос и изгибом скрывался на шее под тканью.
        Он перевел взгляд на одежду всадницы. Как видно, сестра наконец избавилась от бесивших ее в детстве нарядов. Богатое золотое сукно вполне подобало принцессе, но выкроили из него строгое платье имперского министра, отделав черным на воротнике и на плечах. Валин никогда не интересовался переменчивыми модами Рассветного дворца, но одежда Адер внятно говорила о власти, возможно даже военной. Как и вооруженный эскорт.
        - Во имя доброго Ананшаэля, - пробормотал он, опуская трубу. - Что делает Адер в военном походе?
        - Какая разница? - откликнулся Лейт. - Главное, она-то нам и нужна. От нее узнаем, что происходит. Прежний план можно забыть. Первым делом пробьемся к ней, выясним, не продал ли нам Длинный Кулак дерьмо за грушу. А если дойдет до убийства регента, неплохо будет иметь на своей стороне августейшую особу.
        - Валин тоже августейшая особа, - напомнил Талал.
        Лейт только фыркнул:
        - Валин - изменник, такой же, как мы с тобой.

* * *
        Одно дело - подглядывать за Адер в трубу из-за деревьев, другое - пробиться к ней для разговора. На дороге сестру Валина встретил молодой наездник, склонился перед ней к самой седельной луке, выпрямился, повинуясь ее повелительному жесту, сказал несколько слов и с новым поклоном повел дальше.
        Валин взглянул на сопровождавших ее всадников. За сестрой ехали двое: молодой воин в бронзовом шлеме, с суровым лицом мраморной статуи, и диковатого вида эдолиец, не снимавший руки с рукояти широкого меча и непрерывно стрелявший глазами по сторонам. Рядом с Адер держалась старая женщина и совсем дряхлый мужчина - оба седые, сгорбленные. Все эти незнакомые Валину люди направлялись прямо к палаткам лагеря.
        - Ночуя вместе с войском, командование поддерживает воинский дух, - заметил Талал.
        - Не совсем «вместе», - поправил, присмотревшись, Лейт.
        Адер проезжала между палатками, держа путь к большому павильону.
        «К своему павильону, - с неприятным чувством под ложечкой подумал Валин. - Не кенаранга».
        - Дерьмово, - буркнул он. - В городке к ней проще было бы подобраться.
        - Не пришлось бы пробиваться с боем через ряды аннурского воинства, - согласился Лейт.
        Пока Валин пытался раскусить этот орешек, Адер подъехала к павильону, указала куда-то и снова толкнула лошадь вперед. Солдаты ей кланялись, и Адер кивала в ответ. Спешилась она у другой палатки, вдвое меньше приготовленной для нее, но больше остальных. Валин и в сумерках видел, что проникнуть в лагерь будет непросто. Любоваться на Адер он мог, сколько душе угодно, а вот поговорить?
        - Устроим маскарад? - предложил Лейт. - Повара, надо думать, в палатку пропустят. Или раба-уборщика. Или шлюху.
        - Ты не знаешь эдолийцев. - возразил Валин. - Фарфоровая тарелочка у них за пропуск не сойдет. Они каждого входящего проверяют. А я даже без меча не похож на повара. И на шлюху тоже.
        - Будь у нас птица, - раздраженно напомнил Лейт, - могли бы, Кент побери, на крышу спрыгнуть.
        - Но птицы нет, - ответил Валин.
        - В лагерь-то пробраться не шутка, - сказал Талал. - Если одеться в доспехи, снятые с гонцов…
        Валин обдумал его предложение. Дерзко, но почти все хорошие планы требуют дерзости. У него аннурский конь, аннурское вооружение, аннурский выговор. Вот только выгоревшие глаза сразу его выдадут. Он не знал, насколько тесную связь кенаранг поддерживает с Островами, не знал, какую ложь тот скормил Адер, сколько вокруг ее палатки охраны и известна ли стражникам его внешность. Десятки вопросов, и почти все без ответов.
        - Часовых я легко обойду, - медленно заговорил Валин. - Стемнело, а охраняют лагерь обычные легионеры. С Адер сложнее.
        Он покачал головой:
        - Если не врут про стратегический гений ил Торньи, эдолийцев наверняка о нас предупредили. Описали, как я выгляжу, да и вы тоже.
        - Скажу тебе, меня уже тошнит от этих драных эдолийцев, - пробурчал Лейт. - То они шляются по Шаэлевым горам и охотятся на императора, то вьются вокруг двух единственных на всем континенте людей, которые нам нужны.
        Он кинул на Валина такой взгляд, будто во всем этом был виноват командир.
        - Когда они уберутся? Или они и задницу должны тебе подтирать, как погадишь?
        Валин готов был огрызнуться, но вдруг задумался и снова поднес к глазам трубу:
        - Нет, это вряд ли.
        - Вряд ли уберутся?
        - Нет, задницу они не подтирают. Во всяком случае, в детстве мне не подтирали. В Рассветном дворце они сторожили за дверью жилых покоев, внутрь никогда не входили.
        Талал прикусил губу:
        - Понимаю, куда ты клонишь, но мы не в Рассветном дворце. Нужник Адер наверняка окружат стражей, как и палатку. Пройти к нему будет не проще.
        - Есть разница, - ответил Валин, указывая на двух солдат, как раз начавших копать яму в десятке шагов от павильона Адер. - Я к нему и не пойду. Я из него выйду.

* * *
        Пробираясь через внешнюю линию часовых, привязывая своего коня рядом с другими и отбалтываясь от внутренней стражи, Валин взмок, словно наперекор прохладному ночному бризу. Хорошо еще, что в лагере чуть не все подряд валились с ног (сейчас люди отдыхали, но ил Торнья, как видно, загонял их куда сильней, чем думалось Валину), и часовые при виде аннурских доспехов пропустили его, ограничившись парой беглых вопросов. Простоватый способ отличить своих от чужих, но он работал. Даже за цепью часовых Валин не забывал сдерживать шаг, подражая устало волочившим ноги легионерам, и взглядом упираться в грязь под ногами, а не озираться по сторонам.
        «Все измотаны, - напоминал он себе, - и ты - один из тысячи. И сейчас ночь».
        Он принес Халу коротенькую благодарственную молитву. Ему темнота видеть не мешала, зато скрывала от аннурцев его лицо и глаза. За цепью охраны он не ждал препятствий, пока не встретится с эдолийцами у павильона Адер. За время пути к ее палатке он почти привык чувствовать себя невидимкой и без опаски задержался на краю светлого круга факелов, оценивая охрану.
        Если бы Валин тешил себя надеждой, что эдолийцы, положившись на окружавшие их два десятка легионов, ослабят бдительность, ему бы пришлось разочароваться. Двое воинов в полном вооружении стояли по сторонам от входа, еще восемь гвардейцев охраняли палатку - по двое на каждом углу, спина к спине и лицами в темноту, построенные двойным ромбом. Простой, но почти неприступный порядок - двойной обзор, поддержка соседа, каждый в паре чувствует плечо другого. Были способы пройти и такое, Валина этому учили, но для этого требовалось несколько атакующих и разнообразное оружие. Будь с ним все крыло, он бы, наверное, пробился внутрь, но счет потерь набрался бы немаленький. Надо думать, так же охраняется и шатер ил Торньи. От этой мысли у него снова вспотели ладони, поэтому Валин усилием воли выбросил ее из головы.
        «Делай то, зачем пришел, - напомнил он себе. - Кенарангу срок еще не вышел».
        Отступив от света факелов, он снова замешался в сутолоку лагеря, украдкой поглядывая на встречных солдат. Он распознал значки тридцать третьего легиона, четвертого, двенадцатого и еще несколько незнакомых. Состав действующей армии всегда бывал непостоянным. Легионы ротировались, и за десятилетие в Северной армии полностью сменялся личный состав.
        Нужник для Адер он обошел кругом, чтобы приблизиться с другой стороны. По правилам длинные ряды отхожих мест располагали на краю лагеря, но для принцессы среди множества солдат пришлось сделать исключение. Забота об удобствах и безопасности Адер заставила командование отступить от установленного порядка, выделив отгороженный простой палаткой клочок земли для нее лично и отрядив двух усталых солдат сверх обычных обязанностей копать глубокую яму.
        На их усталость Валин и сделал ставку.
        - Ну что, засранцы, - обратился он к землекопам, откинув клапан палатки. - Валите жрать.
        Тот, что был к нему ближе, молодой парень с винным пятном во всю щеку, хмуро покосился на него:
        - А ты что за говно?
        - Нужен официальный приказ? - фыркнул Валин. - Хочешь копать, валяй…
        Он кивнул на яму и повернулся к выходу.
        - Погоди, дружище, - окликнул его второй.
        Этот был старше и тяжело опирался на лопату. Неяркий фонарь высветил его сожженную солнцем лысину.
        - Тебе чего надо-то?
        Валин снова повернулся и шевельнул бровью:
        - Мне надо бы милую деваху, чтобы хорошенько отсосала, да завалиться в койку, только вот капитан Донавич, Ананшаэль его возьми, послал вас подменить. Счастливчики, дерись вы конем!
        - Какой еще капитан Донавич? - упрямо осведомился младший.
        - Да тебе что за дело, Хеллем? - одернул его старший, выбираясь из ямы и безнадежно пытаясь счистить с формы липкую землю. - Если парень берет на себя нашу работу…
        - Была бы то наша работа, Кент ее побери. - Молодой солдат сплюнул на землю. - Если Сыны драного Пламени так носятся со своей новой императрицей, пусть сами ей нужник и роют.
        Валин едва сдержал изумление, а старший между тем приложил палец к губам:
        - Она не их императрица, Хеллем, она - император. Услышь тебя кто из капитанов, неделю просидишь в колодках.
        Хеллем покачал головой, однако голос понизил:
        - За кенарангом я Ананшаэлю в зад влезу, но как он с этой штучкой… Зря это он.
        - Нас, помнится, не спросили, - возразил старший. - Нам шагать да драться, а не разбирать дворцовую политику. Я тебе так скажу: наше дело - выполнять. Велит генерал работать вдвое - вкалываем как проклятые, велит копать отхожее место - копаем.
        Помолчав, он устало покосился на Валина:
        - Разве что найдется кто такой добрый, чтоб докопать за нас.
        - Добрый?! - возмутился Валин, с трудом выдерживая роль, потому что голова была занята услышанным. - По мне, ройте хоть до восхода, чтоб вас всех! Только клятый Донавич засадит меня на ночь в колодки, а это будет похуже, чем рыть августейшую яму для августейших какашек ее величества.
        Молодой, пожав плечами, швырнул лопату на землю.
        - Чтоб тебе раньше прийти! - буркнул он и, протиснувшись мимо Валина, скрылся за пологом.
        - Что за крыса сдохла у него в заднице? - обратился Валин к старшему, когда полотнище упало на место.
        - Ты его не слушай, - отозвался солдат, вручая Валину свою лопату. - Хеллем - новичок. Думал, легион - это блеск мечей и в каждом городке по глазастой милашке…
        Тут он запнулся, потому что впервые заглянул Валину в глаза. Тот поудобнее перехватил лопату. Он не желал зла старому воину, но стоит тому поднять шум, сбежится весь лагерь. Что еще хуже, его провал сделает напрасными все прежние смерти - Финна Черное Перо, убитых гонцов. Логика, приказывающая бить живых во имя мертвых, была извращенной, но, если не готов сдаться, придется ей следовать. Ударом плашмя он мог бы просто вырубить солдата. Валин покрепче уперся ногами в землю.
        - Что это у тебя с глазами? - заговорил наконец солдат.
        В его голосе слышалось любопытство, а не подозрительность. Валин медленно втянул в себя воздух - в палатке было душно, стоял густой запах свежевзрытой земли, а вот страхом не пахло.
        Он несколько расслабился и с деланым равнодушием ответил:
        - Уж какими Бедиса наделила. Днем вроде как карие, а в темноте кажутся темнее.
        Солдат еще посмотрел и хлопнул его по плечу:
        - Не мое дело. Спасибо, что подменил. - Он махнул на яму. - Правду говоря, копать-то не так много осталось - может, еще фут-другой. А там только подровнять, чтобы красиво.
        - Никогда раньше не видел красивого походного сортира, - усмехнулся Валин.
        - А я никогда раньше не видел принцессу, которая шла бы форсированным маршем со своим войском, - отозвался солдат. - Еще раз спасибо, друг.
        - Не благодари, - отмахнулся Валин. - Лучше выручи, если какой ургул нацелит копье мне в задницу.
        Солдат еще хихикал, когда за ним опустился входной клапан.
        «Императрица…» - угрюмо размышлял Валин.
        Он ожидал, что застанет ил Торнью на Нетесаном троне, а Адер - загнанной в какой-нибудь темный угол Аннура, растерянной и страдающей, если вообще живой. Он явно недооценил сестрицу. Вот она, среди армии на марше, очевидно, возглавляет эту армию, не говоря уже об отдельном полку Сынов Пламени. Итак, разъяснилась по меньшей мере одна загадка - хотя оставалось непонятно, чем Адер заслужила такую верность религиозного ордена. Убившая, если верить Длинному Кулаку, его верховного жреца.
        Он медленно, задумчиво выдохнул. В Адер он ожидал найти робкого, но ревностного союзника. Между тем она пользуется полной поддержкой церкви Интарры и Рана ил Торньи. Вместо того чтобы оплакивать отца, дочь его заменила. Что это означает, точно не скажешь, но, видит Шаэль, это все не к добру.
        Усилием воли Валин вернул мысли к насущной задаче. Отхожее место должно иметь приглядный вид, не то Адер откажется им пользоваться - и он еще час свирепо копал, утаптывал землю вокруг ямы, приспосабливал поверх резное деревянное сиденье. Весило оно в половину Валина. Смешно и нелепо таскать такое в походе, но вот оно здесь - уступка чувствительности императорских ягодиц.
        Устанавливая сиденье, Валин обдумывал, как по-разному им с сестрой, должно быть, видится мир. С Каденом они шли разными путями, но оба не избежали муштры, испытаний, закалки наравне с людьми совсем иных сословий. Адер же, судя по всему, вела роскошную жизнь знатной аннурской девицы. Неожиданно для себя Валин взъярился. Он теряет друзей, сам вынужденно убивает и предает - служа империи, ради мести за отца и спасения брата. А чем в это время занимается Адер? Нежится в отдельном шатре, пока измотанные переходом солдаты копают ей особый нужник!
        Он рассчитывал на ее помощь в свержении новоявленного порядка, а обнаружил, что она сама и есть этот драный порядок. Мурашки закололи кожу, когда Валин сообразил, что и заговор мог состояться при ее участии. По детским воспоминаниям, сестра не казалась ему годной для интриг и убийств, но ведь все меняются.
        Валин отринул недобрые подозрения: нет смысла гадать, когда через несколько часов станет ясно наверняка. Бросив лопату под стену палатки, он обвел взглядом плоды своих трудов. Он не слишком хорошо представлял, как здесь все должно выглядеть, но обстановка была скудновата. Если что-то упустил, винить все равно будут солдат, начинавших работу.
        Кивнув самому себе, он встал на деревянное сиденье и, дотянувшись кончиком поясного ножа, вспорол холстину над головой. Постаравшись не разорвать дыру больше необходимого, ухватился за центральный опорный столб и выполз на крышу. Холстина немного провисла, но, распределив вес тела по туго натянутой материи, он устроился достаточно надежно. Оглянулся через плечо: крыша палатки скрывала его от проходящих под стенами. Дальше он видел солдат, занятых своими делами, но ночь выдалась темной, на нем была черная форма, да еще начался дождь и, пока он осматривался, перешел в ливень. Ожидание предстояло холодное и мучительное, зато видно в такую погоду не дальше нескольких шагов, и это удача. Он втянул голову в плечи и стал ждать.
        Первыми явились эдолийцы с фонарем - свет играл на мокрых доспехах. Кеттрал учили использовать такие ошибки противника: фонарь в руках не позволял стражникам видеть в темноте дальше освещенного круга. Они думали разогнать тени, а сами лишали себя возможности разглядеть что-то в этих тенях. Валин замер, а когда они вошли, заглянул в палатку, прикрыв своим телом отверстие, чтобы свет не пробился наружу.
        Один солдат посмотрел в дыру, другой - пнул оставленную под стенкой лопату.
        - Инструмент бросили, - буркнул он.
        Второй пожал плечами:
        - Мне-то что?
        Валина ни один не замечал. Типичные эдолийцы. Готовы простоять ночь навытяжку перед шатром Адер, а взялись проверять нужник и не догадались задрать голову. В последний раз оглядев крошечную палатку, оба вышли - надо думать, вернулись на пост. Валин остался наедине с барабанившим по холстине дождем.
        Адер собралась в палатку только к полуночи, тихо ругнулась, откидывая промокший полог, и принялась выжимать волосы. Валин и сам вымок до костей и дрожал, но заставлял себя не думать о холоде, сосредоточив все внимание на сестре.
        Вблизи она показалась ему выше и тоньше, чем в трубу; по лицу было заметно, как она измученна. После напрасной попытки отряхнуть от капель золотую ткань, она сдалась и, оставляя на полу лужу, сорвала с себя платье. К удивлению Валина, под ним обнаружилась легионерская форма - сукно и кожа, конечно, лучшей выделки, чем у солдат, но куда практичнее изукрашенного драгоценностями наряда.
        - Упрямое дурачье, Кент их побери, - бормотала принцесса, расстегивая брючные пуговицы и, видимо, продолжая недавний разговор. - Нам местные вцепятся в глотки раньше ургулов…
        Валин медленно развел края отверстия, просунул в дыру голову и плечи. Внутрь пролилась струйка скопившейся в складках воды - Адер гневно вскинула голову, и тогда Валин упал вниз, в воздухе перевернувшись ногами вперед. Она успела открыть рот, но он уже обхватил ее горло, перекрыв крик и воздух. Попытку отбиться он прервал ударом под колени, свалив девушку в сырую грязь.
        - Это Валин, - шепнул он ей в ухо.
        Дробь дождя по палатке заглушила бы и обычный голос, но рисковать он не собирался.
        - Адер, это я, Валин, твой брат.
        Она замерла. Он уже готов был ослабить хватку, когда Адер рванулась, с новой яростью вцепившись ему в руки. Он стиснул посильней.
        - Не заставляй тебя вырубать, - предупредил он. - Брось лягаться. Я тебе зла не желаю. Хочу поговорить.
        Она снова расслабилась.
        - Прости, что напугал, - сказал Валин. - Надо поговорить, а другого способа не было.
        Он еще немного ослабил захват. На сей раз она не стала дергаться.
        - А подъехать к лагерю и спросить меня? - В ее тихом голосе страх смешался с возмущением. - Кеттрал не учат общаться?
        - Вообще-то, нет. К тому же, пока в лагере распоряжается ил Торнья, я бы и десяти шагов не сделал, как оказался бы в цепях.
        - Ты не понимаешь… - прошипела она.
        - Да, не понимаю. Ни этой армии, ни что ты делаешь в ее главе. Потому к тебе и пришел. Ну как, можно отпустить? Желал бы тебе зла - уже сделал бы, что хотел.
        Прозвучало это грубовато, но Адер, подумав, кивнула.
        Как только Валин разжал руки, она вырвалась и обожгла его пылающими глазами. От них так и било жаром. Когда Адер открыла рот, он напрягся, готовясь перехватить крик. Но заговорила она тихо, хоть и натянутым, как струна, голосом:
        - Так ты действительно изменник. А я не верила.
        - Вот что тебе сказали? - устало покачал головой Валин. - Это неправда.
        - Неужто? - насмешливо покосилась она. - Так, может, ты скажешь правду?
        Валин оглянулся на полог палатки. Он не знал, на какой срок Адер обычно уединялась, но рано или поздно эдолийцы забеспокоятся. Скорее, рано.
        - Некогда, - отказался он. - Я бежал с Островов за Каденом.
        - Чтобы его убить.
        - Чтобы его спасти. Мисийя Ут и Тарик Адив были уже там. Они перебили монахов и через считаные часы отправили бы следом Кадена.
        - А ты его спас…
        Он кивнул.
        - Так где же он? - развела руками Адер.
        - Где-то там, - ответил Валин. - Ищет ответа на тот же вопрос, что и я: кто убил отца?
        Он следил за ее лицом, пытался истолковать каждое движение: вот она облизнула губы, оглянулась на вход и снова встретила его взгляд. Он чуял ее нервозность, но было и что-то другое, глубже нервозности. Вызов? Решимость?
        - Ран ил Торнья, - заговорила она наконец. - Отца убил кенаранг.
        Сердце по-звериному рванулось у него из груди. Ярость растеклась по жилам. С того дня, как Балендин назвал ил Торнью убийцей, гнев прорастал в нем чахлой травинкой - сомнение сдерживало его, не давало поднять голову. Верить личу нельзя, Балендин - лжец. Валин снова и снова твердил себе это на пути через степь, через реку, в глухих лесах вокруг Тысячи Озер.
        «Балендин - лжец. Подожди, пока не узнаешь всю правду. Балендин - лжец».
        И вот ему правда - как клинок в лицо. Он замер на миг, утонув в потоке гнева. Еще немного - и вылетел бы из палатки, порубил эдолийцев и бросился бы искать кенаранга прямо посреди его войска. Медленно-медленно он взял себя в руки. Он убьет Рана ил Торнью, но, чтобы убить его правильно, наверняка нужно знать больше.
        Валин произнес срывающимся голосом:
        - Так… Все-таки Балендин и Длинный Кулак не солгали. - Он покачал головой. - Что ты делаешь здесь, с ним? Почему тебя называют императрицей?
        Она не услышала вопроса.
        - Ты был с Длинным Кулаком?
        - Это он предупредил меня про ил Торнью. И от кого мне пришлось все узнать - от проклятого ургула!
        - Нет, - покачала головой Адер. - Нет, ты неправильно понял. Все куда сложнее.
        - Чего тут непонятного? - бросил Валин. - Кенаранг убил отца. Военный переворот. По мне, все ясно.
        - Ран его убил, потому что Санлитун едва не погубил империю - или, во всяком случае, бросил ее умирать. Твой Длинный Кулак задумал вторжение и теперь исполняет задуманное. Вот почему войска здесь. - Адер обожгла его взглядом. - Об этом он тебе за чашечкой та не рассказывал?
        Валин уже открыл рот для резкой отповеди, но прикусил язык. Он ждал, что Адер оспорит слова Длинного Кулака или подтвердит их, - но никак не то и не другое разом. Вспомнился огромный лагерь на северном берегу Белой, шатры тысяч всадников в считаных милях от аннурской границы. Шаман называл это обороной, но он мог лгать.
        - Даже если Длинный Кулак готовится к атаке, - медленно проговорил он, - каким образом коварство ургулов оправдывает государственную измену и убийство?
        - Свет доброй Интарры, Валин! - вскрикнула Адер. - Думаешь, я не мучаюсь этим вопросом? Думаешь, у меня он не сидит ножом в ребрах?
        Она напряглась всем телом, сдерживая дрожь. Еще чуть-чуть - и кинется на него или разрыдается. Или то и другое разом.
        - Я любила отца - любила не издалека, как ты, играя в солдатики на своих тропических Островах. Я обсуждала с ним налоги и военный призыв, право движения по каналам и цены на каждый паршивый бушель риса. Я его по-настоящему знала. Я, Кент меня побери, смотрела, как его опускают в землю, а ты тут врываешься среди ночи, тычешь мне в спину ножом и учишь, как чтить его память?
        Она оскалила зубы, словно готова была вцепиться в глотку, но голос снова стал тихим и зазвенел натянутой тетивой:
        - Ил Торнья пытался предупредить отца об опасности, но не сумел убедить. Отец был хорошим императором для мирного времени, великим императором, но военной угрозы оценить не сумел.
        - Дело кенаранга - доказать, что угроза существует, и предупредить ее.
        Адер покачала головой:
        - Отец не позволил. Любое передвижение войск у северной границы он считал провокацией. - Девушка пальцем ткнула Валина в грудь. - Послушай, убийство императора - измена. Я буду всю жизнь горевать о нем: как - ты и представить себе не можешь. Но даже наш отец - это только один человек, Валин. А сколько аннурцев погибнет, если нас захватят ургулы? Очень может быть, твои дружки уже за рекой и ломятся на юг через озерный край. Эти земли практически беззащитны, потому что отец оставил их без защиты.
        - Все равно это военный переворот, - упорствовал Валин. - Такие вещи решаются иначе. Без убийств и предательств. Ил Торнья и до меня добирался, Адер. И до Кадена. Речь не просто об обороне Аннура - он пытался уничтожить всю династию Малкенианов… - Он осекся и внимательно взглянул на нее. - Кроме тебя, как я вижу.
        Адер в замешательстве молчала. Валин впервые уловил исходящий от нее запах сомнения - густой, словно дух лесного перегноя после недельного дождя.
        - Это не он, - наконец решилась она. - Он мне сказал, что никого из вас не трогал.
        - Ах он сказал! Тогда, конечно, так и есть. Первый щит эдолийской гвардии и мизран-советник с военным отрядом отправляются через Вашш с явным намерением убить нового императора, а кенаранг-регент, уже признавшийся в убийстве прошлого императора, разумеется, ни при чем?
        Адер глубоко вздохнула и выпрямилась:
        - Даже если при чем, это ничего не меняет.
        - Не меняет? - задохнулся Валин. - Ты бы мне объяснила, Адер. Когда за тобой приходят ночью, когда наемники кенаранга убивают тех, кого ты любишь, чтобы до тебя добраться, когда разносят вдребезги твой мир… Ты бы объяснила мне, как это ничего не меняет!
        - Я не то хотела сказать…
        Он оборвал ее:
        - Знаю, что ты хотела сказать: это ради Аннура, кенаранг нам необходим, жертва во имя большего блага… - Он плюнул на утоптанную землю. - Насрать. Насрать! Может, ил Торнья сказал правду, может, солгал. Мне плевать. Он убил отца. Он убил Ха Лин - не своими руками, но убил он…
        - Ха Лин? - переспросила Адер.
        - Не важно, - угрюмо отмахнулся Валин, сдерживая ярость. - Он виновен. И я добьюсь его смерти.
        - Не добьешься, - поджала губы Адер.
        - Почему это? - Валин махнул рукой на лагерь за полотняными стенками. - Из-за этого? Я почти десять лет учился проходить легионы насквозь - десять лет! Вот он я, беседую с тобой посреди лагеря. Доберусь и до ил Торньи. Доберусь и ударю ножом в сердце.
        - Я не про войско, - объяснила она. - Может быть, ты прав. Может быть, он заслужил смерти, но сейчас убивать его нельзя. Не знаю, заметил ли ты, но предстоит сражение, и, что бы ни говорил твой Длинный Кулак, Аннур этого сражения не искал. Это не обычный племенной вождь, Валин. Ургулы впервые за всю историю объединились - и прямо на нашей границе. И этого добился Длинный Кулак. Он методично давил всех, кто ему противостоял, - а поначалу многие ургулы ему противились. Он наступает и несет с собой свой кровавый культ - культ человеческих жертвоприношений… У него под миллион воинов, и кто-то должен его остановить.
        Она замолчала. По крыше палатки барабанил дождь. Отдышавшись, Адер сказала:
        - Ил Торнья, что бы он ни натворил, гений, превосходящий самых блестящих полководцев. Лучший за десять поколений. Солдаты за ним пойдут в огонь и в воду, они готовы ради него на все. - Она покачала головой. - Думаешь, я бы оставила его в живых, будь он обычным охотником за властью? Он, Валин, убил нашего отца - расчетливо, хладнокровно зарезал. Уиниана, считая его виновным, я сожгла в его собственном храме и этого бы испепелила, но нельзя. Ургулы уже здесь. Их множество. Они конные. Они навалятся на нас, а у нас никого, кроме ил Торньи. Я его ненавижу, Валин. Одна только Владычица Света знает, как я его ненавижу, но он нам нужен. Без него ургулы победят.
        Валин обомлел. Адер явно верила каждому своему слову. Вот только людям свойственно ошибаться.
        - Есть другие полководцы, - попытался мягко объяснить он.
        - Таких, как он, нет, - уже жестче ответила Адер и кивнула за стену палатки. - Ты плотину видел? Видел, что он с ней делает?
        - Кент поцелуй и его, и плотину… - мотнул головой Валин.
        - Вот поэтому мне нужен он, - перебила его Адер. - Потому что ты и такие, как ты, не умеете мыслить так, как он. Он возглавляет людей, ведет войны уже…
        Она запнулась, и что-то похожее на страх коснулось ее лица.
        - Он ведет войну уже очень давно. Я не позволю тебе его убить, Валин. Когда отбросим ургулов - пожалуйста, но не раньше. Не теперь.
        - Ты не сможешь мне помешать, Адер.
        Она кивнула:
        - Я могу закричать.
        - Я могу тебя убить.
        - Ты угрожаешь смертью безоружной сестре?
        - Я намерен довести дело до конца.
        Взглянув ему в лицо и что-то в нем увидев, Адер побледнела, но не отступила.
        - Убьешь меня - и проиграешь. Эдолийцы найдут тело, поймут, что это твоя работа, и удвоят охрану кенаранга. Нет, утроят.
        Валин колебался. Тут она была права. Как бы он ни храбрился, добраться до кенаранга уже сейчас граничило с невозможным. Утратив элемент неожиданности, он проиграет наверняка.
        - Послушай… - Адер впервые коснулась его плеча. - Просто подожди. Позволь армии уйти на север. Дай ил Торнье время провести сражение. Потом я сама тебе помогу.
        - Всего несколько минут назад ты его защищала, - прищурился Валин.
        - Несколько минут назад, - холодно ответила Адер, - я не осознавала глубины его предательства, не знала, что он покушался на вас с Каденом. Я люблю Аннур, но и отца я любила. Сейчас кенаранг нам нужен. Мы его используем. Но не всегда же мы будем в нем нуждаться.
        Валин взвесил ее доводы. Он не ожидал от сестры такой беспощадной твердости, но в ее словах был смысл, особенно если Длинный Кулак действительно переправит свое войско через Черную. Убийство полководца подкосит моральный дух войска, а неопытный генерал способен превратить возможную победу в поражение. Валин снова вспомнил Длинного Кулака, его изрезанное шрамами тело и хищный взгляд. Что правда, то правда. Ран ил Торнья - не единственный убийца, которым следовало бы заняться. Лучше всего, если эти двое уничтожат друг друга.
        - Где он рассчитывает с ними схватиться?
        - На северной оконечности озера, - ответила Адер. - Там есть городок - Андт-Кил. Недалеко от места, где ургулы переправятся через Черную. Ил Торнья сказал, это последнее узкое место, прежде чем они выплеснутся на просторы империи.
        - Не успеете, - возразил Валин. - Между вами сплошные чащи да болота. И ничего похожего на дорогу.
        - Кенаранг знает, что делает, Валин, - заверила Адер.
        Валин задумчиво кивнул:
        - Тогда ладно. Андт-Кил… Он даст бой под Андт-Килом и после сражения умрет.
        - Тебе на север не надо, - сказала Адер. - Ты мог бы подождать здесь. Убьешь его, когда армия будет возвращаться на юг.
        - Нет, - покачал головой Валин. - В бою всякое бывает. Гибнут или теряются целые части. И люди. Убрать его лучше всего сразу, в сумятице.
        Самое безумное заключалось в том, что этот план мог сработать. В хаосе после битвы добраться до кенаранга будет легче всего. Уж всяко легче, чем посреди упорядоченного военного лагеря.
        - Только обязательно дождись окончания битвы, - настойчиво предупредила Адер.
        Валин кивнул. Еще несколько дней. Всего несколько дней, и он воткнет клинок в спину кенаранга. Несколько дней он перетерпит.
        Он выпрямился, приготовившись снова выбраться на полотняную крышу, но задержался и обернулся к Адер. У нее горели глаза.
        - Еще одно, - сказал он. - Каден жив. Трон принадлежит ему. И когда все кончится, придется тебе его вернуть.
        39
        - В черном вы или еще в каком, мне дела нет, - объявил грузный бородатый мэр Андт-Кила Тревор Ларч.
        Он и без того башней нависал над Блохой, а тут, придавая весу себе и своим словам, шагнул еще ближе и пальцем ткнул командира крыла прямо в грудь. Только этого им не хватало! Длинный Кулак гонит своих жадных до крови всадников через Черную, а они тут препираются с главой жалкого городишки в самой заднице империи. Мало того, полгорода собралось на площади поглазеть на огромную птицу и насладиться представлением.
        - Мы вполне способны сами о себе позаботиться, так что летите-ка вы себе на юг восвояси…
        Через слово Ларч тыкал Блоху пальцем в грудь. Кеттрал ничего не ответил и не шевельнулся.
        - А еще, - раздуваясь от такого успеха, добавил мэр, - не знаю, какие дерьмоголовые чинуши придумали сделать из женщин бойцов, но я вам одну вещь скажу, а вы послушайте.
        - Слушаю, - негромко отозвался Блоха.
        На его тон Ларч нахмурился и еще повысил голос, чтобы слышала вся толпа:
        - Двадцать три года, как я здесь хозяин и никому не позволю распоряжаться моим городом, а уж тем более… - он ткнул толстым пальцем в сторону Гвенны, - девахе вдвое меня моложе, вообразившей, будто меч на поясе делает ее мужиком.
        Он хихикнул:
        - Попользовать ее еще туда-сюда… - Новая шуточка вызвала смешки в толпе. - Но чтоб ее слушать, так это нет.
        Он снова повернулся к Блохе и пихнул его пальцем в грудь:
        - Дошло?
        Блоха кивнул и перерезал ему горло. Ларч повалился мешком с камнями, кровь смешалась с грязью городской площади. Гвенна онемела. Ни предупреждения, ни перепалки. Молчание, смерть, снова молчание. И тут расхохоталась Пирр.
        - Вот это дело! - похвалила она. - Может, мы еще поладим.
        Жителям Андт-Кила на осознание случившегося понадобилось несколько мгновений, а потом какой-то мужчина, ниже Ларча ростом, но еще шире в плечах, с ревом бросился на Блоху с ножом.
        Блоха убил и этого.
        Гвенна подняла руку к плечу, выхватить клинок, но Ньют твердо удержал ее.
        - Драки не затевай, - тихо предупредил он.
        Девушка уставилась на Блоху, перевела ошеломленный взгляд на Афориста.
        - Он сам начал, - прошипела она.
        - Убийство - это не драка. Эти бедняги такого еще не видели. Что делать с тем, кто слез с птицы и зарезал их мэра? Не знают, как поступить. Но если мы обнажим мечи… - Ньют пожевал губами. - Это уже будет походить на пьяную драку, а к пьяным дракам лесорубам не привыкать.
        Преодолев нутряной порыв, Гвенна опустила руку. Остальные кеттрал и бровью не повели. Блоха глянул на трупы под ногами, потом оглядел толпу. И заговорил - негромко, но так, чтобы слышали все:
        - На подходе ургулы. Вы должны их остановить.
        Толпа отозвалась недовольным растерянным ропотом. До Андт-Кила уже добрались несколько беженцев из лесных деревушек на севере - баюкали свои раны и рассказывали о сожженных домах и убитой родне. Почему-то это не встревожило горожан. Видно, решили, что речь идет о случайных разбойничьих налетах, и никак не ждали целого войска.
        - Вы и останавливайте! - выкрикнул кто-то. - Война - это ваше дело, а наше дело - лес валить.
        - Когда здесь пройдут всадники, лес валить станет некому, - ответил Блоха. - Большую часть перебьют на месте, остальных захватят для медленного жертвоприношения Мешкенту - огнем и сталью. Городишко ваш сгорит дотла. Ваши вопли услышат на южном берегу Шрама, в самом Аатс-Киле. Можете бежать, но конники вас догонят. Вероятно, не заметят, если попрячетесь на болотах, но, когда я в последний раз бывал в этих лесах, лесорубы ни от кого не бегали и не прятались.
        - Мы и не побежим, - ответил молодой парень.
        Он был малость постройней покойного Ларча, но тоже выше Блохи ростом. В руке он держал блестящий багор для перевалки бревен, но опирался на него так, что сразу видно было: это не оружие.
        - Мы не побежим, но у нас тут свои обычаи, и по ним не положено убивать мэров.
        Блоха оглядел крюк и державшего его парня:
        - Тебя как зовут, сынок?
        - Бриджер, - ответил тот.
        - Хорошее имя, - сказал Блоха.
        Он оглядел собравшихся, кивнул старухе в засаленной одежке, стоявшей в первом ряду:
        - Что ты скажешь о Бриджере, матушка?
        Она насупилась, оглянулась на своих в поисках поддержки, не дождалась и все-таки ответила:
        - Славный парень.
        - Подраться любит?
        - Да не особо. Занимается своими делами. Молчун.
        - Люблю молчунов, - кивнул Блоха. - Бриджер, ты мэр.
        - Ты не можешь вот так просто сделать меня мэром, - нахмурился Бриджер.
        - Уже сделал. Положение о чрезвычайных мерах в военное время, пункт пятьдесят шесть.
        Гвенна оглянулась на Ньюта:
        - Какое еще, к Шаэлю, положение пятьдесят шесть?
        - Там, помнится, что-то о зерновом налоге, - пожал Афорист плечами.
        - Так это не…
        - Не.
        Бриджер застыл в замешательстве, но Блоха ласково хлопнул его по плечу:
        - Ты распоряжаешься в городе. Гвенна распоряжается тобой. Если Гвенна погибнет, главной будет Анник, но постарайтесь, чтобы Гвенна не погибла.
        - А она? - Парень кивнул на Пирр.
        - Это генерал Пирр. Ее тоже слушайся.
        - А ты куда собрался?
        Блоха указал на летящие над городом облака:
        - Искать помощи.
        - Помощи?
        - С юга.
        - А если помощь не поспеет?
        Блоха пожал плечами:
        - Спроси у Гвенны. Говорю же, она тут главная.

* * *
        Гвенну так и подмывало задержаться на вершине маяка. Квадратная каменная башня высилась на обрыве западного острова Андт-Кила, над озером. Бриджер рассказал, как лесорубы в ненастные дни разводили огонь в большом каменном углублении, направляя лодки к гавани. Гвенне на лодки было плевать, зато с башни открывался вид на всю округу. И что не менее важно, здесь она находила хоть малость уединения. Подготовка кеттрал - языки и тактика, подрывное дело и стрельба, психологическая обработка и фехтование - не оставляла времени даже подумать, какими хитрыми приемами можно организовать шесть сотен увальней-лесорубов для обороны городка. Гвенна и на Островах не славилась обаянием и умением убеждать, а сейчас, попав в толпу ошарашенных упрямцев, предпочла бы схватиться с ургулами в одиночку. Здесь, на вершине башни, приходилось иметь дело только с Бриджером и Анник. Пирр осталась внизу, с горожанами - то ли обхаживала их, то ли убивала. Гвенна старалась о ней не думать, а занять голову планом местности. По крайней мере, этому ее учили.
        Лесорубы выстроили Андт-Кил в узкой дельте, в месте впадения Черной реки в Шрам: бревенчатые здания, бревенчатые мостики, бревенчатые храмы и бревенчатые причалы растянулись на два каменистых островка в устье. С первого взгляда делалось ясно, почему Блоха выбрал для перехвата ургулов это место. Всадникам пришлось бы форсировать три рукава реки, и все три глубокие, с сильным течением. Сеть мостов, связующих острова друг с другом и с берегами, легко было удержать, а при нужде и уничтожить.
        - Так какого Хала им здесь переправляться? - пробормотала Гвенна себе под нос.
        - Другого места нет, хозяйка, - почтительно пояснил Бриджер.
        Он кое-как перенес прибытие крыла кеттрал, известие о вторжении ургулов, внезапную смерть мэра и констебля и собственное возвышение, но на Гвенну, когда думал, что та не видит, поглядывал с опаской и ее, как и ее спутниц, почти сразу стал именовать «хозяйками». Гвенна не знала и знать не хотела, почетный это титул или не очень.
        - Через полмили к северу, - говорил парень, - река уходит в болота. В тех болотах и тысяча коней пропадет без следа.
        - А сто тысяч? - угрюмо осведомилась Гвенна.
        Он покачал головой:
        - Выше им не переправиться, разве что если уйдут вверх по течению до самых гор, а еще черная мошка и чаща такая, что за три шага уже невпрогляд. В лесу несколько лагерей лесорубов, а больше ничего.
        - Лагерей?
        Бриджер кивнул:
        - Людей четыре десятка и десять тысяч бревен штабелями на берегу. Сплав в этом году задержался. И мостов нет. Не переправишься.
        - А на юге озеро… - задумчиво протянула Гвенна, оглядывая туманную гладь до самого горизонта. - Какой длины?
        - Точно не скажу. Миль пятьдесят? Может, и больше, а на том берегу - Аатс-Кил.
        Вот, значит, почему ургулы пойдут здесь.
        Лесоруб взглянул на нее:
        - Их и правда сто тысяч, хозяйка?
        - Если не больше, - бросила она и тут же пожалела о сказанном.
        Бриджер хоть и выглядел виды видавшим лесорубом: загорелые плечи, жилистые руки, косматые борода и одежда - шерсть, шкуры и снова шерсть, - но едва ли был много старше ее. Гвенна попробовала представить себя дочерью фермера, не прошедшей выучки у кеттрал, а прожившей жизнь в отцовском доме, простушкой, которая вдруг узнает: со дня на день невесть откуда обрушится армия вторжения, а они - первая и единственная линия обороны. Захотелось как-то подбодрить парня, но любое утешение было бы чистым враньем.
        - Их понадобится в сотни раз меньше, чтобы перебить нас, если оплошаем.
        Он крепко сжал губы, но кивнул:
        - Стало быть, постараемся не оплошать.

* * *
        Первым делом напрашивалось уничтожение восточного моста; он связывал с восточным берегом Черной один из двух островов Андт-Кила - тот, что был больше и ровнее второго. На дальнем берегу стояли только несколько жалких домиков, хозяева которых вдоволь поныли, пока Пирр не поведала им о пристрастии ургулов к боли и крови. После чего все убрались за мост, кроме одного старого упрямца, засевшего на своем крыльце с парой острых секир и большим кувшином крепкого. Услышав приказ Гвенны убираться, он плюнул ей на черный подол.
        Она бы с ним разобралась, если бы Бриджер не удержал:
        - Отставь его. Пиккер Йон скорей умрет на своем пороге, чем побежит.
        - Я здесь для того, чтобы никто не умер, - процедила взъяренная стариковской дурью Гвенна, сбросив с плеча руку Бриджера.
        - И так хватит, кого спасать, - ответил молодой человек, через плечо кивнув на поселок. - Дел по горло, хозяйка, а времени, если всадники так близко, в обрез.
        Они оставили Пиккера точить топоры и прикладываться временами к горлышку кувшина. Гвенна утешала себя тем, что старый дурак, по крайней мере, захватит с собой одного-двух ургулов, но все равно чувствовала, что не справляется с делом. Длинного Кулака еще и не видно, а у нее уже потери.
        - Мост придется подорвать, - заговорила она, оглядывая деревянный пролет.
        Настил так себе - грубо обтесанные бревна, прихваченные здоровенными гвоздями, - но держится сооружение на двенадцати толстых сваях, глубоко вбитых в илистые берега.
        - Подорвать? - переспросил Бриджер.
        Гвенна поморщилась. В народе ходило много баек о вооружении кеттрал, но секрет взрывчатки и ее применения старались сохранить на Островах.
        - Это как сжечь, - объяснила Гвенна, - только намного быстрее.
        - Сделаю, - пообещал Бриджер.
        - Как?
        Юноша улыбнулся:
        - Бревна - это по нашей части. - Он ткнул пальцем в одного из полудюжины таскавшихся за ними парней. - Бардерс, собери народ, сруби его.
        Тот кивнул и удалился рысцой.
        - А сваи посередине? - спросила Гвенна.
        Большая часть опор уходила в вязкие берега, но четыре торчали прямо из стремнины.
        Бриджер нахмурился:
        - Их вбивали двенадцать лет назад. Той зимой лед был крепкий, позволял работать. Сейчас туда вряд ли доберемся, но если срубить остальные и настил…
        - Хорошо, - одобрила Гвенна, - действуй! - Она повернулась к Анник. - Как думаешь, их это задержит?
        Лучница оглядела реку, широкие полосы вязкого ила по берегам и темные деревья по ту сторону:
        - На время. Построят новый мост.
        Гвенна помрачнела. Конструкцию мостов она знала - настолько, насколько требовалась для их сноса, а вот сроки строительства представляла смутно. Она обратилась к Бриджеру:
        - Это долго? Отстроить заново?
        - Как сложится, хозяйка. Еще зависит от опыта.
        - Опыта нет, - уверенно сказала Гвенна. - Ургулы умеют скакать, стрелять и убивать. Строители они аховые.
        - Тогда не одну неделю.
        Гвенна кивнула. За неделю-другую ил Торнья с войском одолеет путь от самого Аннура.
        - А если сложится неудачно? Среди ваших лучники есть?
        - У нас на севере кто не лесоруб, тот охотник, - ухмыльнулся Бриджер. - Иные женщины стреляют лучше мужиков. Натянуть лук и малышня умеет.
        - Хорошо. Отдай охотников под начало Анник. Она займется обороной восточного рукава.
        Лучница сжала зубы.
        - Не поручусь, что лучше всех сумею… - заговорила она.
        - Я за себя тоже не поручусь, - рявкнула Гвенна, - но нам нужны лучники, а ты гребаный снайпер, так что бери Бриджера и разбирайся.

* * *
        Разведчики кенаранга подошли несколькими часами позже - двенадцать мужчин с жесткими взглядами, в легких легионерских доспехах, выглядели так, будто проиграли бой с четырьмя сотнями свирепых котов. Кто-то из местных - Аппер? Вент? - привел их к Гвенне, которая на западном конце главного моста надзирала за строительством очередной баррикады на случай, если восточный остров придется сдать.
        - Она тут главная, - сказал разведчикам лесоруб.
        Старший из них, худой человек с профилем хищной птицы, прищурился на ее черную форму:
        - Кеттрал?
        Он не скрывал удивления. Аннурцы за его спиной беспокойно заерзали: рядом с кеттрал они, похоже, чувствовали себя как на палубе горящего корабля. Кое-кто, забыв, что они вроде бы на одной стороне, потянулся к рукояти короткого меча.
        - Не зря вас взяли в разведку, - съязвила Гвенна. - Черный цвет от других отличаете.
        Аннурец поджал губы, но ответил сдержанно:
        - Кенаранг не предупреждал нас о наличии военного контингента у северной границы.
        - Вас послушать, кенаранг не слишком осведомлен, - ответила Гвенна. - Хоть о подходе ургульской армии ему известно?
        Она сдерживала себя, хотя сердце так и зашлось в груди. От ответа зависело все. Разведчики - это хорошо. Значит, ил Торнья выступил еще до того, как до него добрался Блоха. С другой стороны, неизвестно, насколько разведка опередила основные силы. Гвенна не тешила себя надеждой, что уничтоженные мосты надолго задержат ургулов. Длинный Кулак - кровожадный дикарь, но не глупец, и людей у него хватает. Рано или поздно найдет способ переправиться.
        - Северная армия спешит как может, - ответил старший. - Я Джерил. Мне приказано взять на себя оборону города.
        Гвенна насторожилась. Она этого ожидала с той минуты, когда увидела разведчиков. Легионы всегда высылали передовые отряды - полсотни или сотню человек налегке - с приказом осмотреть территорию, начать подготовку к сражению и слать известия отставшему войску. Его генералу. Дело было щекотливое. Гвенна готова была заподозрить, что этим людям поручено не только встретить ургулов, но и разобраться с ней и Анник.
        - Где остальные? - настороженно поинтересовалась она.
        - Все тут, - скривился Джерил.
        - Двенадцать человек против всего ургульского войска? - удивилась Гвенна. - Вы, должно быть, охрененные герои.
        - Ты не видела дорог к югу отсюда, - устало отозвался Джерил. - Сплошной кошмар. Тракт вдоль западного берега размыт, а остальные того хуже. Тут десятку не просто пробраться, тем более сотне.
        - А ил Торнья собирается провести целую армию?
        Теперь разведчик улыбнулся:
        - У кенаранга свой подход.
        - Поделишься? - подняла бровь Гвенна.
        Джерил, поколебавшись, махнул рукой на озеро:
        - Там, на южном берегу, плотина. Он ее сносит, если уже не снес.
        Гвенна взглянула на лижущие берег волны, соображая, каким образом прорыв плотины за пятьдесят миль отсюда продвинет армию. Ей приходило в голову, что кенаранг планировал использовать лодки, но по обмелевшему озеру… О! Она перевела взгляд на береговую линию. Под прибрежными зарослями блестели грязь и мокрые камни. Она бы не поручилась, что видела их раньше.
        - Он спускает озеро! - вопреки себе восхитилась она.
        Джерил кивнул:
        - Совсем не осушит, на это ушли бы недели, но хватит, чтобы армия прошла по берегу.
        Гвенна снова взглянула на открывшуюся отмель: камень, песок, ил.
        - Мокро будет, - заметила она. - Ему придется не меньше суток ждать, пока подсохнет.
        Джерил отрывисто кивнул:
        - И места мало.
        План был гениален, но что-то в нем встревожило Гвенну, как мелькнувший за деревьями силуэт.
        - А ургулы? - наконец сообразила она. - Ургулам отлив тоже позволит продвинуться на юг - по восточному берегу. Обойдутся без переправы!
        - Им помешают две вещи, - мотнул головой Джерил. - Прежде всего, они не знают планов кенаранга. Для них это будет выглядеть как природное колебание уровня воды. А вдруг вода снова поднимется, застав их на полпути?
        - Надежды мало, - возразила Гвенна, - людей у Длинного Кулака хватает, может рискнуть тысячей-другой.
        - Не может, - ответил Джерил. - Сразу не может. Всадник в десять раз тяжелее пешего, а лошадей ургулы не бросят. Когда озерное ложе начнет подсыхать, легионы смогут пройти по нему на много дней раньше кавалерии.
        - Пресвятой Хал, он и правда гений, - присвистнула Гвенна.
        Джерил устало улыбнулся:
        - В военном деле с кенарангом никто не сравнится. Я иногда жалею тех ублюдков, кому придется с ним воевать.
        Последние слова тупым ножом вонзились ей под ребра. Где Валин? Сумел ли перехватить войско? Может быть, он уже убил ил Торнью, или погиб, или схвачен при попытке и его голова торчит на колу посреди лагеря в назидание другим предателям. От этих мыслей ее затошнило, и она усилием воли их отбросила, заняв себя недостроенной баррикадой у входа на мост.
        - Поднимайте еще! - окликнула она складывающих бревна мужчин. - Такую высоту ургульские кони возьмут.
        Они недоверчиво покосились на нее, однако закивали.
        - А вы как сюда попали? - хмурясь, спросил Джерил. - Если кенаранг вас не посылал…
        - Легионы решают проблему… - Гвенна блефовала. - А кеттрал ее предупреждают.
        Разведчик, щурясь, оглядел результаты ее трудов:
        - Ну, работу ты мне облегчила, за что спасибо, но дальше я сам этим займусь.
        - Вообще говоря, - подала голос выступившая из-за баррикады Пирр, - Гвенна недурно справляется. Я бы посоветовала ее оставить.
        - А ты кто такая? - нахмурился Джерил.
        - Пирр Лакатур, - с низким поклоном представилась убийца. - Знаю, полагается добавить «к вашим услугам», но аннурские военные и без того склонны причислять меня к своим подчиненным, а мне не хотелось бы еще более запутывать этот вопрос.
        Джерил собирался ответить, но передумал и, тряхнув головой, обернулся к Гвенне:
        - Как бы то ни было, я принимаю командование городом.
        Гвенна была очень не прочь согласиться. Она свое дело сделала: восточного моста уже нет, местные предупреждены, баррикады почти готовы. Неплохо бы отдать оборону в другие руки, а самой улизнуть, пока подошедший кенаранг не вычислил, кто она есть, и не насадил на шест ее голову. Она колебалась. Беда в том, что, как бы хороши ни были разведчики, они - не кеттрал. Она знала, как готовят разведчиков легиона, и знала, что при всей строгости этой подготовки она бледно выглядит на фоне навыков кеттрал. Блоха отдал власть ей в уверенности, что она удержит город, и Гвенна, удивляясь сама себе, поняла, что ей хочется оправдать доверие.
        - Командую здесь я, - объявила она, понимая, что голос звучит холодно и зло, но не умея его смягчить.
        Аннурцы за спиной Джерила зароптали. И стали расступаться, освобождая себе место для замаха мечом.
        - Вы мне нужны, - внутренне скривившись от собственного тона, сказала Гвенна. - Я рада, что вы здесь, но командовать буду я.
        Джерил стиснул зубы:
        - У меня приказ сменить…
        - Чем хороши приказы… - скрестив руки на груди, Пирр выступила вперед, - так это тем, что освобождают женщину от необходимости думать своей головой.
        Она оглядела разведчиков и свела брови.
        - Мужчину, собственно говоря, тоже. Ты дрался с ургулами, Джерил? - вдруг спросила она.
        Разведчик замялся и мотнул головой.
        - А Гвенна дралась, - пожала плечами Пирр. - Она проникла в их лагерь, повстречалась с командующим, оценила их силы, после чего бежала.
        Гвенна решила, что ее дело сейчас - держать рот на замке. Наемная убийца прошлась по самому краешку истины, зато ее слова, судя по всему, возымели действие.
        - Ты местных знаешь? - наседала Пирр, кивая на строителей баррикады.
        Он снова мотнул головой.
        - А Гвенна знает. Она не первый день с ними работает, они ей доверяют. И отсюда третий вопрос: ты любишь Аннур?
        Джерил коротко кивнул.
        - Тогда почему бы тебе не поступить так, как лучше для Аннура? Твой начальник, отдавая приказ, не знал, что кеттрал уже здесь. Если бы знал, изменил бы приказ. Бедиса наделила тебя мозгами, так подумай.
        Разведчик оглянулся на своих. Тем, судя по лицам, не понравились ни тон, ни смысл сказанного, но все они были солдатами. Они повиновались старшему по званию.
        - Хорошо, - обратился к Гвенне Джерил. - Ежедневно я должен отправлять двоих воинов, на рассвете и в сумерках, с докладом кенарангу. Остальные - в твоем распоряжении.

* * *
        Гвенна всматривалась в предрассветный туман, смешавшийся с паром от прудов, ручьев и озер на востоке. Струйки пара тянулись над хвойными лесами, затягивали озеро и медленно светлели от суконно-серого к белому, а потом и к рыжеватому, словно весь лес занялся огнем. Она третий день взбиралась по утрам на маячную башню - не только чтобы осмотреть городские укрепления и проверить, не показались ли ургулы, но и ради нескольких минут одиночества, спасаясь от людей, от бесконечной череды вопросов и просьб, требований, жалоб, мольбы…
        Все, впрочем, оказалось не так паршиво, как она ожидала. Восточный мост изрубили в щепки, только четыре опоры сухими стволами торчали посреди русла. Джерил со своими разведчиками успешно распоряжался доставкой с восточного острова съестных и прочих необходимых припасов. Анник, совладав с нерешительностью, укрепила восточный берег острова внушительными земляными валами, рвами и баррикадами, а половина населения до сих пор занималась заготовкой стрел. Две кузницы Андт-Кила днем и ночью громыхали молотами - кузнецы перековывали в наконечники каждую кроху металла: чугунки, обрезки стали, дверные петли и старые гвозди. Кое-кто жалел своего добра. Анник посылала таких к Бриджеру, Бриджер - к Гвенне, а Гвенна парой отборных словечек отправляла жалобщиков по домам с приказом тащить железо.
        Она измучилась, удерживая в голове все вопросы обороны, бесилась, споря с лесорубами о каждой мелочи, но хуже всего было тревожное ожидание, неумолчный гул в голове, не дававший ни толком выспаться, ни проглотить что-то сытнее воды с галетами. Сказать по правде, она жила в страхе не первую неделю, с самого бегства с Островов, но то был другой страх - за себя и за крыло. К такому наставники ее готовили. Поговорка гласила: «Тому, кто воюет, случается иногда умереть». Но никто не придумал поговорки про мирных людей, лесорубов, крестьян и рыбаков, которых, если Гвенна оплошает, ургулы насадят на копья. В Гнезде ее всеми способами учили убивать, но мало рассказывали о том, как сохранить жизнь обитателям крохотного городишки на окраине империи.
        - Хозяйка?
        Из люка на площадку выбрался Бриджер. Над ними поскрипывала хлипкая деревянная крыша. Гвенна подняла голову: балки подгнили от сырости, вот-вот переломятся, но ей было сейчас не до крыши маячной башни. Сражение сюда вряд ли доберется.
        - Что у тебя? - спросила она.
        - Мы отвели лодки от причалов, поставили на якоря у западного берега, как ты приказывала.
        Гвенна обернулась. Поднявшись, туман открыл мирно покачивающиеся под крутым берегом лодчонки. Зачем они ей нужны, она сама не знала, но могли пригодиться и в любом случае не должны были попасть в руки ургулов, возьми те восточный остров. Суть стратегии в двух словах: действуй, даже не зная зачем, и надейся, что позже окупится. Сколько она всякого делала, не зная зачем.
        - Тебе драться случалось, Бриджер? - спросила она.
        Парень замялся:
        - Пару раз случалось, в «Утке». Парням с южного берега спуску давать нельзя.
        Гвенна покачала головой. Трактирные драки. На них обрушатся все ургульские племена, а у нее пара сотен деревенских молодцов, знакомых с войной лишь по трактирным побоищам.
        - А убивать? - спросила она.
        Он поднял на нее глаза:
        - Знаю, о чем ты думаешь, хозяйка, но народ у нас крепкий. Валить лес - тяжкий труд. Закаляет людей. Сдается мне, свалить топором человека не труднее, чем дерево.
        Его бы похвалить за храбрость в таких обстоятельствах, но Гвенну слова лесоруба взбесили. Она готова была заорать, что свалить какую-нибудь сосенку - вовсе не то, что убить человека; хотелось рассказать, каково было тыкать прутом в глаз молодому солдату на Квина Саапи, как тот умолял и всхлипывал, ожидая смерти, и как потом завалился на нее, обмяк, будто никогда и не был живым. Хотелось описать путь через ургульский лагерь, кровь на клинке, кровь в глазах, кровь, склеивающую пальцы. Хотелось сказать, что к такому ее не подготовили даже восемь лет ковыряния в трупах и кровавых драк на арене. Бриджер смотрел на нее встревоженными темными глазами.
        Ничего она не успела сказать, потому что на востоке протрубил рог, и еще, и еще - тысяча рогов. Взметнулась в небо огромная птичья стая, закружила и унеслась на запад, на юг - лишь бы прочь. Рога завывали ближе и ближе, сводили с ума. А когда наконец смолкли, тишина оказалась еще страшней.
        - Это?.. - заговорил Бриджер.
        - Ургулы, - подтвердила Гвенна.
        Как видно, Блоха не добрался до Длинного Кулака.
        Сейчас ей казалось, что она никогда на это и не надеялась. И времени тревожиться за старого командира крыла уже не было.
        - Что будем делать? - спросил Бриджер.
        - Драться. Проверь, чтобы на восточном острове не осталось ни старых, ни малых. Анник пусть предупредит своих лучников.
        Бессмысленный приказ. Сколько она знала Анник, ее люди ко второму рогу уже натягивали тетиву. Но, говоря, Гвенна хоть чувствовала, будто что-то делает.
        Бриджер, кивнув, повернулся к люку, но Гвенна его остановила.
        - Не труднее, - сказала она.
        Он не понял:
        - Что - не труднее?
        - Убить человека. Как свалить дерево. Бей топором, пока не повалится. Все одно.
        - Спасибо, хозяйка, - неуверенно улыбнулся лесоруб. - Уж топором работать мы здесь умеем.
        Поспешно, пока он не увидел лжи в ее глазах, Гвенна отвернулась к лесу на восточном берегу. Может, надо было сказать ему правду, может, он ее заслужил, но там, в черной тени деревьев, был Длинный Кулак, и никакая правда, поцелуй ее Кент, никого не могла спасти.
        40
        «Нейтральной территорией» назначили ветхий деревянный склад в доках - огромное темное помещение, под самую крышу заставленное бочками и ящиками, пропахшее смолой и солью и еще плесенью. С потолочных балок неподвижно свисали канаты лебедок, толщиной с запястье Кадена, с толстыми стальными крючьями. Всего лишь устройства для передвижения тяжелых грузов, но поздней ночью в мигающем свете штормовых фонарей концы веревок с ржавыми крюками выглядели мрачно и угрожающе. Габрил предлагал устроить встречу у себя во дворце, но остальные отказались, настояли на нейтральной территории. И такая настойчивость тоже намекала на угрозу.
        Они втроем - Каден, Киль и Габрил - задержались у двери, давая глазам привыкнуть к темноте.
        - Не забывайте, - тихо проговорил Габрил. - Все эти люди ненавидят вашу империю, но пузыри их ненависти поднимаются из разных источников.
        - Но согласие между вами есть? - уточнил Каден. - В основных вопросах взгляды сходятся?
        Первый оратор нахмурился:
        - Мы издавна настроены на борьбу с общим врагом.
        - Это другое, - тихо вставил Киль.
        - Именно это нас связывает, - сказал Габрил.
        - Зыбкая связь, - покачал головой Киль. - Я не раз такое видел.
        Габрил обернулся к кшештрим. Со дня появления Кадена в его дворце они сотрудничали и вели почти незаметный глазу словесный поединок: Габрил пытался вытянуть из Киля его историю, а Киль ловко уходил от вопросов и неизменно уводил разговор в сторону.
        - Вас послушать, вы многое повидали, - заметил первый оратор.
        Киль пожал плечами:
        - Смотрю в оба. А суть в том, что общий враг - ненадежный фундамент для союза. Чуть сдвинется равновесие - и все рухнет.
        - Сдвинется? - переспросил Каден. - Мы собираемся перевернуть целое здание политики.
        - Остается надеяться, что оно не обрушится нам на голову, - ответил Киль.
        Габрил покачал головой:
        - Надежды для дураков, но ваш советник прав. Я со многими делил та и опресноки, но те, кто соберется этой ночью, не задумываясь, меня зарежут. Как и вас, если увидят в том выгоду.
        - Напомните, что спасет нас от клинка? - попросил Каден.
        - Вот это… - Габрил постучал себя ногтем по черепу, - и это. - Он указал на собственные ножи.
        - И еще это, - добавил Киль, похлопав по висевшему на поясе кожаному чехлу.
        Каден со вздохом кивнул. Достижения последних нескольких дней казались невелики - несколько слов на пергаменте, но, если они не помогут, ни ум, ни ножи Габрила их не спасут.

* * *
        Они нарочно пришли последними. «Лучше пусть подождут нас, - сказал Габрил, - чем мы будем ждать». Открытое неуважение представлялось Кадену не лучшим способом перетянуть на свою сторону десяток недоверчивых вельмож, но Киль поддержал Габрила, и они явились тогда, когда между бочками и ящиками уже успели расчистить небольшой круг. Кто-то развесил по его краю несколько светильников и расставил низкие ящики вместо сидений, а возвышающиеся над кругом штабеля товаров превращали место собрания в подобие глубокого колодца.
        Люди, все одетые неприметно и, как и Каден, прятавшие лицо под капюшоном, сидели и стояли в напряженных позах, расположившись как можно дальше друг от друга. Немногие тихо переговаривались, но, когда Габрил шагнул в круг света, разговоры оборвались.
        Минуту все молчали. Потом жилистый седой мужчина, с изъеденным оспинами лицом, нацелил на первого оратора палец:
        - Ради этой встречи ты всех подверг опасности. Твои записки…
        - Написаны шифром, - перебил Габрил. - Как всегда, Тевис.
        - Тиран мог разгадать наш шифр… - нетерпеливо отмахнулся тот.
        Не дав Габрилу ответить, в круг шагнул Каден.
        - Тиран перед вами, - сказал он.
        Откинув капюшон, Каден медленно поворачивался по кругу, позволяя каждому хорошенько рассмотреть его глаза. Удар сердца, и второй, и третий все молчали. Затем Тевис потянулся к висевшей на поясе рапире, а у других вырвались два или три восклицания, выражавшие страх и гнев.
        - Предатель! - зарычал Тевис, угрожая Габрилу обнаженным клинком.
        - Вы потрясены, - отозвался Габрил, медленно опуская ладонь на рукояти ножей, - поэтому я даю вам шанс взять свои слова обратно.
        Взгляд Тевиса метнулся к Кадену.
        - Что он здесь делает? Откуда он? Объяснитесь!
        - Полагаю, Тевис, юноша именно с этой целью сюда и пришел, - протянул новый голос. - К сожалению, вы, размахивая своим прутиком перед его носом… как говорится у вас, образованных?.. препятствуете ему дать объяснения. Не так ли?
        Каден нашел взглядом устроившуюся в тени очень толстую женщину. Она, в отличие от большинства, не скрывала ни лица, ни своего положения. Оделась в богатое зеленое платье, украсила пальцы сверкающими перстнями, запястья - золотыми браслетами, а пышную грудь - ожерельем с подвесками. Каден дал бы ей больше пятидесяти, но свежая гладкая кожа и волосы указывали на ее молодость.
        По описанию Габрила, это была не кто иная, как Кегеллен - единственная среди присутствующих, не принадлежащая к высокому роду. Первый оратор назвал ее аннурской «аказой» - властительницей преступного мира, которой беспрекословно подчинялись и контрабандисты, и высокопоставленные взяточники, и убийцы. По ее виду не скажешь, но ведь и Киль ничем не напоминал бессмертного кшештрим. Главное, за ней стояла сила - если верить Килю и Габрилу, большая, чем у собравшейся здесь знати, - по крайней мере в пределах городских стен. Если привлечь ее на свою сторону, она станет бесценным союзником.
        Тевис, так и не вложив рапиры в ножны, накинулся на нее:
        - А твое присутствие, как и твое заступничество, показывает, как низко пал этот совет! - Он плюнул на земляной пол. - Интаррой клянусь, Кегеллен, живи ты в Нише, давным-давно попала бы на виселицу.
        Толстуха зевнула, прикрыв рот пухлой ладошкой:
        - Стало быть, хорошо, что я не в Нише живу. - Она снова удостоила вниманием Кадена. - А теперь, может быть, красавчик Габрил объяснит благородному собранию, где он разыскал нашего высочайшего императора? Обещаю, Тевис будет сидеть смирно и вежливо слушать…
        - Ничего подобного… - вскинулся тот, но женщина легко заглушила его протест:
        - …Иначе мои людишки отрежут его ссохшуюся мошонку и скормят ему же под винно-имбирным соусом.
        Тевис выпучил глаза:
        - Ты меня не пугай, жирная сука…
        Но тут другой мужчина, ниже ростом, широколицый, с мясистым носом, потянул его на сиденье и торопливо зашептал что-то на ухо. Тевис покосился на женщину, помедлил в нерешительности и стряхнул с себя руку соратника. Его перекосило от ярости, однако, как отметил Каден, встать он не попытался и заговорить тоже. Остальные настороженно следили за толстухой.
        Кегеллен не замечала этих взглядов.
        - Ну же… - Она радушно раскинула руки. - Габрил, утес наш распрекрасный, ты не объяснишь, где раздобыл себе императора?
        Габрил покачал головой:
        - Малкениан сам будет за себя говорить.
        Каден медленно вздохнул и выступил вперед.
        Габрил с Морьетой десять раз предупреждали его о возможных затруднениях, но Каден, хоть умом и признавал их правоту, только теперь осознал, во что ввязался. Вельможи так и пожирали друг друга глазами; его предложение вполне могло привести к тому, что пол этого склада окрасится кровью, но отступать было поздно.
        - Я Каден уй-Малкениан, сын Санлитуна уй-Малкениана, Наследник Света, Долгий Ум Мира, Держатель Весов и Хранитель Врат. Я наследник Нетесаного трона.
        - Роскошный список, - заговорил рослый плечистый мужчина, щеголявший бородой красного золота, - по описанию Габрила, Веннет. - Ты пришел ткнуть нам в нос пышными титулами?
        Остановив на вельможе горящие глаза, Каден заставил того потупиться.
        - Нет, Веннет, - тихо проговорил он, - я пришел сообщить, что отказываюсь от них.
        Взгляды ласточками заметались в наступившей тишине, мужчины и женщины мерили глазами Кадена и друг друга. Искушение поверить было велико, но велико и опасливое недоверие.
        Тевис прищурился, кинул рапиру в ножны, но руку с рукояти не снял.
        - Как понимать «отказываюсь»?
        - Именно так, - ровным голосом ответил Каден. - Я слагаю с себя титулы. Уступаю Нетесаный трон.
        Кегеллен, поджав губы, рассеянно теребила ногтем висюльку серьги.
        - Уступаешь… кому? - сдержанно спросила она.
        Каден мотнул головой:
        - Никому. Наверное, я оговорился. Сказал «уступаю», а следовало сказать, что намерен его уничтожить.
        В помещении вдруг запахло грозой. Каден обводил глазами лица, отслеживал и запоминал каждую примету: дернувшееся веко, стиснутые челюсти, нервно ковырнувший подушечку соседнего пальца ноготь… Тевис показывал зубы из-под вздернутой губы, как загнанное в угол животное, не решившее еще, драться или бежать. Кегеллен снова и снова крутила на запястье золотой браслет - простое повторяющееся движение напомнило ему медитативные упражнения хин.
        - Так что же? - заговорил наконец Веннет. - Конец империи? Возвращаемся к старым добрым временам, когда каждый сам правил своим уделом?
        - Не все терпят над собой правителей, Веннет, - напомнил Габрил.
        Веннет ответил ему презрительной ухмылкой:
        - А как же. Вы, пустынники, с радостью возродите свои дикарские обычаи.
        - Жаль, что ты считаешь его обычаи дикарскими. - Каден сделал полшага, оказавшись между Габрилом и бородачом. - Я в своих планах перестройки империи во многом опирался на них.
        Несколько ударов сердца длилось молчание. Сквозняк, врываясь в щели стен, теребил огоньки светильников.
        - Перестройки во что? - спросил наконец Веннет.
        - В республику, - ответил Каден. - В правительство распределенной ответственности.
        Тевис вскинул руки:
        - В республику, помилуй нас Шаэль?! Чтобы каждый вонючий чумазый крестьянин имел свое слово и место?
        - Сложно и непрактично тащить в столицу каждого чумазого крестьянина для участия в управлении, - спокойно ответил Каден. - Я предлагаю более скромный вариант.
        Кегеллен прищурила глаза.
        - Совет… - догадалась она, постучав себя пальцем по толстым губам. - Ты предлагаешь собрать совет.
        Каден кивнул.
        - Совет? - презрительно усмехнулся Тевис. - И кто будет в том совете?
        - Вы, - ответил Каден. - Вы составите костяк. И еще те представители атрепий, которых сейчас нет в городе.
        Он отвел назад руку, и Киль вложил в нее свиток. Каден поднес его к свету, но разворачивать не спешил.
        - Это что? - фыркнул Веннет.
        - Документ, устанавливающий новые законы, права и обязанности, - объяснил Каден. - Конституция.
        Сам Каден до такого не додумался бы. После восьми лет в Костистых горах он помнил хорошо едва один из сотни аннурских законов и почти ничего не знал о государственном устройстве других стран и народов. С детства ему было известно, что Фрипорт и города к северу от Ромсдальских гор образуют федерацию, что у манджари империя наподобие аннурской, только правит там не император, а императрица, что Кровавые Города упорно отстаивают свою независимость, то сражаясь, то торгуя между собой. До смешного скудные познания - с такими не составить конституцию столь мощного политического образования, как Аннур.
        Габрил помог ему описанием традиций своего народа. Помогла и Морьета - обучение в храме Наслаждения на удивление много места уделяло политике. Но свел все воедино Киль. Историк, казалось, в мельчайших подробностях изучил все человеческие культуры со времен падения кшештрим. Он предвидел общие проблемы, встающие перед каждым правительством, и конкретные проблемы переходного периода от империи к республике и в обоих случаях предлагал приемлемые решения. По мере работы над документом и Морьета, и Габрил проникались к нему почти благоговейным почтением.
        - Откуда тебе все это известно? - спросил однажды первый оратор.
        - Такая у меня работа, - улыбнулся Киль.
        Габрил вздернул брови:
        - Знать каждую мелочь, каждое имя, каждую дату?
        - Да, - спокойно отозвался историк и вернулся к свитку.
        Каден добивался одного: простоты документа. И так предстояло долго убеждать подозрительную, привычную к интригам знать, чтобы забыли древние распри и обиды, а трактат на пятьсот страниц сделал бы это вовсе не возможным. Киль противился, доказывая, что любой пробел и упущение со временем приведут к расколу в правительстве, а упущения и пробелы виделись ему на каждом шагу. Ему хотелось предусмотреть решения на все случаи жизни, предотвратить любые злоупотребления - от убийства члена совета до двойного налогообложения при перевозке товаров на дальние расстояния.
        - Я изучал многие республики, Каден, - покачивая головой, говорил он. - Начинают все с благороднейших намерений, а потом рвут сами себя в клочья.
        - За какой срок? - спросил его Каден. - Сколько они держатся, пока не сорвутся?
        Киль развел руками:
        - Вариантов много. Иногда десятки лет, иногда пару веков. Недолго.
        Тристе громко расхохоталась:
        - Нам бы пару месяцев выстоять - думаю, все будут счастливы. А уж летом пусть Каден станет волноваться насчет обесценивания монеты, роста цен… и что там еще вы обсуждали.
        - Летом у Кадена власти не будет, - возразил Киль. - Если мы преуспеем.
        - Одна страница, - решительно прекратил спор Каден. - Наше дело - отстранить от власти Адер и ил Торнью, а не выстроить идеальное государство.
        - Одно другому…
        - Одна страница, - прервал Киля Каден, подняв вверх палец.
        И вот он стоит на сыром складе, среди ящиков и пыльных бочонков, в кругу врагов, под их ошарашенными взглядами, и в руках у него одна страница.
        - Это, - негромко проговорил он, - конституция, которую я предлагаю Аннуру. Им будет управлять не император, а представители атрепий - люди, знакомые с традициями, историей, интересами своих людей и преданные им.
        Они долго молчали, подсчитывая выгоды и риски.
        Стройная женщина, с чернильной кожей, алыми ноготками и бритым черепом (Каден счел ее Азуртазиной с южного острова Баск), покачала головой.
        - Сколько? - осторожно спросила она. - Сколько будет представителей?
        - Сорок пять, - ответил Каден. - По трое от каждой атрепии.
        Азуртазина поджала губы:
        - Как их выбрать?
        - Вы сами решите в своих землях, - ответил он.
        Киль выдвигал против такого метода бесконечные возражения, уверял, что знать будет продвигать свою родню и друзей, а потом воспользуется новой властью для сокрушения политических и личных врагов. Новая система, указывал он, будет безнадежно завязана на интересы немногих богачей.
        Он говорил дело, но Каден не надеялся, что эти реликты старого мира - семьи, веками копившие обиды и подсчитывавшие оскорбления, - согласятся на правительство, в котором им придется делить с кем-то власть на вернувшихся к ним землях. Существовали, бесспорно, системы лучше этой, но ил Торнья с Адер не вечно будут воевать с ургулами, а к их возвращению новорожденная республика должна встать на ноги достаточно твердо, чтобы отказать им во власти.
        - Ты, как я вижу, от много отказываешься, - задумчиво говорила Тристе, изучая окончательный вариант.
        Каден чуть не рассмеялся:
        - В том-то весь смысл. Мне ни с кем не сравняться силой, я не могу парировать удар ни Адер, ни ил Торньи. Ни объединившейся знати.
        - Тогда как ты будешь ими управлять? Как надеешься победить?
        Перед глазами Кадена встал одетый тенью Габрил, танцующий во дворе своего дома: копейщики напирают, наконечники прошивают ткань, минуют тело под ней и вонзаются в плоть другого солдата. Если бы хин снизошли до сражений, они сражались бы так.
        - Бывает, что самый сильный ход, - проговорил он, глядя, как сохнут чернила на пергаменте, - это шаг в сторону.
        Сейчас, под острыми взглядами аннурских вельмож, он начал сомневаться в своем решении. Их можно было сравнить со стаей оголодавших за зиму волков над оленьей тушей: рычат, меряются взглядами, прикидывая, кому достанется мясистый кус, а кто умрет от голода в пропитавшемся кровью снегу.
        - А себе… - спросила Кегеллен, не прекращавшая крутить браслет и пристально разглядывать его, - себе ты какую отводишь роль? Или жаждешь вернуться к уединенной жизни среди гор?
        Она светло улыбалась, но взгляд ее пронизывал насквозь. Каден заставил себя посмотреть ей в глаза и твердо выговорить заготовленные слова:
        - Я буду служить вам.
        Кегеллен расхохоталась, потрясая щеками и подбородками:
        - Вот это радость! Крепкий молодой парень, да еще с горящими глазами, будет чесать мне намозоленные пятки и наливать вино. - Она огляделась, изобразив негодование. - Кстати, о вине. Неужто никто не захватил?
        Последний вопрос Каден пропустил мимо ушей.
        - Совет будет принимать законы, определять направление движения и находить самый верный путь к намеченной цели. Я в совете участвовать не буду. Мне, как слуге Аннурской Республики, - тщательно выговорил он, - не причитается ни голоса, ни права вето в ваших решениях. Я буду всего лишь распорядителем. Буду созывать собрания и заботиться о том, чтобы принятые вами законы исполнялись в том духе, в котором вы их приняли.
        На него уставились пятнадцать пар глаз. Каден заставил себя дышать свободно и ровно.
        - Зачем? - медленно, угрюмо выпячивая нижнюю губу, спросила Кегеллен. - Зачем тебе это? Мог бы быть императором.
        - Я десять лет провел за границей Аннура, - ответил Каден. - Я увидел другой путь.
        - Прекрасно! - фыркнул Тевис. - Другой путь - вот это просветление! А не в том ли дело, что ты уже упустил власть, позволил сестре ее перехватить и теперь норовишь отыграть хоть жалкие крохи?
        Укол пришелся близко к цели, но Каден был к нему готов.
        - Вы правы, - спокойно ответил он. - Моя сестра с кенарангом захватили власть. Меня они пытались убить и, если добьются своего, постараются убить и вас.
        Это откровение оказало задуманное действие - потрясенные взгляды, негодующие восклицания, - но Каден перекрыл их своим голосом:
        - Вы правы относительно Адер, но относительно меня заблуждаетесь. Желай я власти, едва ли стал бы проситься к вам слугой. В данный момент Адер с кенарангом - на севере. Возвратившись, они либо обнаружат, что их прихвостни грели им место, пока вы, все прочие, совещались среди отсыревших кип товара, либо найдут республику, которая под вашим главенством определяет судьбу Аннура. - Он пожал плечами. - В любом случае я не намерен занимать Нетесаный трон.
        Долгую мучительную минуту ему казалось - убедил. Шипело масло в светильниках. Где-то в темноте среди стропил копошились птицы. Все молчали. Никто не шевельнулся. Каден всматривался в лица, взглядом внушая: вот он выход, вот ваша власть, хватайте! Тевис кивал, облизывал губы. Азуртазина оценивающе разглядывала его и медленно выдыхала сквозь поджатые губы. Риски взвесили все, но ведь заговоров без риска не бывает. Все они мечтали о подобной возможности, но надеяться на нее не смели. Каден ждал: спокойное лицо, неподвижный взгляд, протянутая к ним рука с пергаментом. Он их убедил. Они примут предложение.
        А потом Тевис мотнул головой:
        - Мне нужно больше.
        - Чего больше? - не понял Каден.
        - Больше представителей в совете. От Ниша - шестеро. Мы держим северные подходы от Ромсдальских гор. Мы чистим море Призраков от пиратов. Мне нужно больше.
        - Совет основывается на равном представительстве… - возразил Каден, но Тевис не дал договорить:
        - Разве мы равны? - Он презрительно ткнул большим пальцем в коротышку с широко посаженными глазами. - С Ченнери? С Ганно? Они только в прошлом веке вошли в империю. Их даже атрепиями не назовешь!
        В животе у Кадена стало пусто: возмущенные голоса в клочья порвали тишину. Крики, обвинения взметнулись волной.
        - Сай-ит поставляет серебро…
        - В Креше населения в три раза…
        - Арагат заслуживает больше мест…
        - Больше голосов…
        - Больше власти…
        Дальше Каден не слушал. И так ясно было, что он проиграл, а все возражения, как бы по-разному ни звучали, сводились к одному - слову, власть которого он давно забыл, к звукам сильнее любой молитвы, к древнему вековечному требованию человечества: хочу, хочу, хочу…
        41
        До Андт-Кила добирались неожиданно долго. Край усложнял путь не только озерами: сплошным лабиринтом болот, трясин, проток и прудов. Участки же твердой земли заросли кедрами и пихтой, за темными стволами и густой хвоей видно было хорошо если на десять шагов. Западный тракт - названный так потому, что тянулся на север более или менее вдоль западного берега Шрама, - представлял собой сплетение грязных колей, шатких мостов и наваленных кое-как гатей через самые глубокие трясины. Тут непросто было пройти и в сухую погоду, а она стояла какая угодно, только не сухая.
        Сама земля заставляла их тащиться нога за ногу, но дело было не в одной земле. Деревеньки лесорубов, то на островинах, то на грубых сваях, стояли прямо поперек разъезженного тракта. Пройти их насквозь не составляло труда, только прохожих бы наверняка заметили и кто-нибудь проговорился бы разведчикам ил Торньи о трех военных в черной форме кеттрал - трех парнях, явно не приписанных ни к какой части: один - черный как уголь, другой - с выгоревшими глазами… Не надо быть военным гением, чтобы узнать их по описанию.
        Встреча с Адер мало того что не обнадежила Валина, а потрясла и сбила с толку. Он скрипел зубами, вспоминая ее уверения в преданности кенаранга Аннуру, готовность простить вопиющее убийство императора и восхваления полководческого дара ил Торньи. Хуже того, узнав о продвижении Длинного Кулака, Валин уже не сомневался, что Кентом драный мерзавец использовал его как орудие в войне, направленной на захват всего Аннура. А значит, они оставили Гвенну с Анник вовсе не в гостях, а в плену. Об этом они с Лейтом и Талалом толковали чуть не целый день, но никуда не денешься: без птицы они ничем не могли помочь девушкам. Надежда отправиться им на выручку появилась бы только после смерти ил Торньи - если они сумеют его убить.
        Валин не мог простить себе, что оставил женщин, хотя, часами размышляя над принятым тогда решением, не находил другого выхода. Он вступил в кеттрал, чтобы сражаться за закон и порядок империи, но последние месяцы жестоко разуверили его в этих идеалах. Он попал между двух зол и, обращаясь против одного, становился соучастником другого.
        Но и отойти в сторону, отказаться от участия было бы трусостью, и потому Валин продолжал копать, пока не докопался до чего-то похожего на каменное основание: Ран ил Торнья убил отца и подкупом развратил империю. Заключенное с Адер соглашение представлялось ему наилучшим из возможных: пусть кенаранг остановит ургулов, а потом умрет. Это, конечно, если ил Торнья не проведает, что Валин рядом и ждет. Его и захватив врасплох трудно будет убить, а предупреждать заранее вовсе ни к чему.
        Поэтому, как ни спорил Лейт, они обходили поселения, пробирались по грудь в ледяной болотной жиже и отмахивались от кровососов, выраставших здесь чуть не с птицу, поднимая оружие над головой, чтобы хоть как-то спасти от сырости. Шли всю ночь и весь день - так медленно, что только к сумеркам добрались до северной оконечности озера. Пятьдесят миль за сутки - паршивый результат для трех привычных к переходам солдат, но цели они достигли. Никто не видел их на марше, и кенаранг придет сюда, не ожидая встречи.
        Лейт отвел ветки, чтобы осмотреть через северный рукав озера оседлавшее Черную реку поселение.
        - Подозреваю, лесом ургулы скачут так же прытко, как степями, - сказал он.
        У Валина что-то оборвалось в животе.
        - Они взяли городок? - спросил он, щурясь в подступающей тьме и нашаривая в мешке трубу.
        - Не похоже, - ответил ему Талал.
        Валин, присмотревшись, кивнул. Дальний берег озаряли костры, но поселение выглядело целым: ни зарева пожаров, ни яростных тревожных криков, ни дыма, ни шума. Он поднял трубу к глазам, навел резкость - и увидел на дальнем берегу всадников, сотни, тысячи всадников и еще больше между деревьями.
        - Чего тянут, гады? - спросил Лейт.
        - Не разглядеть, - покачал головой Валин. - Если местные не идиоты, они сожгли дальний мост, но мне под таким углом не видно.
        Он снова навел трубу на городок. Густо-лиловое небо на востоке уже чернело, но кое-что он сумел различить: грубые бревенчатые постройки, такие же как в Аатс-Киле, сгрудились на двух островах между рукавами Черной. От восточного острова в озерную воду протянулись причалы, а на самом южном мыске западного, прямо на скальном обрыве, стояла высокая каменная башня - скорее всего, маяк для подходящих с юга судов. Когда улегся ветер, он услышал с восточного берега гулкие удары молотов или топоров.
        Местные деловито сновали туда-сюда - одни с оружием, другие с бревнами. Кто-то по мосту перетаскивал на ближний к ним остров провиант и ценности - подальше от всадников. Валин проследил несколько фигурок - в основном лесорубов в шкурах и шерстяной холстине, а еще… Он скрипнул зубами:
        - Там разведчики ил Торньи.
        - Следовало ожидать, - кивнул Талал.
        - Все равно заноза в заднице, - буркнул Лейт.
        Валин помрачнел:
        - Значит, нельзя показываться на глаза. По уставу они отправляют доклад основной армии два-три раза в день. Кенаранг не должен о нас узнать.
        - Верно, - согласился Талал. - Как будем действовать?
        - Дождемся полной темноты и проберемся в поселок, - решил Валин. - Займем верхнюю площадку той башни. Оттуда должен быть хороший обзор, подход ил Торньи при некоторой удаче увидим заранее. Какой бы он ни был гениальный тактик, стрелу тактикой не отведешь.
        - Ты все о том же? - удивился Лейт. - Хочешь его убить? Даже после разговора с сестрой? Длинный Кулак здесь, а значит, он нам лгал, играл с нами…
        Валин сжал зубы. Лейт с самого начала не доверял ургульскому шаману, а побывав в армии ил Торньи, узнав, что всадники в самом деле переходят речную границу, просто рассвирепел. И конечно, не зря: войско шамана, которое тот назвал «щитом», сильно походило теперь на копье, чтоб его. Только вот Лейту это обстоятельство туманило взгляд. Он не понимал, что мало проку будет победить ургулов, если после боя империя упадет в руки ил Торньи.
        - Длинный Кулак нам солгал, - повторил пилот с таким возмущением, словно только сейчас понял это.
        - Умный ход. Посылая нас за ил Торньей, он ничем не рисковал. Убьем - он победитель. Убьют нас… - Талал пожал плечами. - Он так или иначе готовился к войне.
        Лейт сплюнул:
        - А мы так и будем бодренько ходить в поводу у драных всадников? - Он с вызовом уставился на Валина. - Ради великого и могучего Длинного Кулака мы уже убили пару аннурских солдат, что нам еще капелька аннурской крови! Так, что ли?
        - Мы ведем не одну войну, - проскрежетал Валин. - Оттого что один злодей, другой не делается хорош. Длинный Кулак нам солгал, а ил Торнья убил императора.
        - Это если верить Балендину, - напомнил Лейт.
        - Если верить моей сестре, - с трудом сохраняя спокойствие, ответил Валин. - Адер подтвердила: кенаранг убил нашего отца и захватил власть над империей.
        - Твоя сестра, - тихо напомнил Талал, - сама облачилась в императорскую мантию.
        - Она марионетка ил Торньи, - отрезал Валин. - Думает, что действует во благо, а сама не понимает, какие силы в игре.
        - Сдается мне, - ядовито заметил Лейт, - она сама и есть одна из тех долбаных сил. Она теперь - первая из Малкенианов, она претендует на титул императора, кенаранг танцует под ее дудку, Северная армия тоже, и, если ты не заметил, Сыны Пламени, поцелуй их Кент, идут за ней.
        - Северная армия подчиняется кенарангу, - буркнул Валин. - После смерти кенаранга она подчинится новому командующему, которого назначит Каден.
        - Если Каден еще жив. - Талал взглянул Валину в глаза. - Адер про него не упоминала.
        Валин судорожно вздохнул. С самого расставания в Костистых горах его снедала тревога за брата. Сейчас их план представлялся чистым безумием, в нем зияли тысячи дыр. Кадена могли убить сами врата или ишшин по ту сторону врат. Или он, вернувшись в Аннур, мог нарваться на людей ил Торньи, или, спасшись от заговорщиков, всплыть в канале с ножом какого-нибудь городского бандита в спине. Тот старый монах, Рампури Тан, вытворял чудеса со своим удивительным копьем, но неизвестно, насколько ему самому можно доверять. Оглядываясь назад, Валин жалел, что не остался с Каденом. Тогда-то казалось, что иначе нельзя…
        Давно он не чувствовал, что хоть в чем-то сделал верный выбор. Бегство с Островов, бой с Блохой, посадка в степи, разделение крыла, притом что половину он оставил в когтях Длинного Кулака, - теперь все это выглядело чередой ошибок, а тогда казалось, и думать нечего. Валин не видел перед собой развилок, его словно несло по ненадежной дороге, и наступающие на пятки враги не давали ни обернуться, ни посмотреть вперед.
        Он оглядывал городок поверх потемневших вод. Что, если и это тоже ошибка? Еще не поздно повернуть назад, отыскать незамеченную развилку, подумать, нет ли лучшего пути, - только все другие выглядели еще хуже. Оставить ил Торнью торжествовать победу? Трудно будет сместить правителя, только что победившего в таком сражении. Идти дальше на север в надежде отбить у ургулов Гвенну с Анник? Шансы на успех жалкие, а погибнув, он уже не сумеет ни отомстить ил Торнье, ни помочь Кадену. Вернуться на Острова, выложить все, что знает о заговоре, Давин Шалиль и командованию Гнезда? Они подчиняются ил Торнье, и нет уверенности, что сами не участвуют в заговоре.
        Десятки неизвестных, множество не зависящих от него обстоятельств: Длинный Кулак, ишшин, Рампури Тан, - но вот с ил Торньей он может что-то сделать. Может попытаться.
        - Кадену пока придется самому о себе позаботиться, - заговорил Валин. - А мы кровь из носу добьемся, чтобы он, если жив, не застал в Аннуре грязного предателя на своем троне.
        Он сам не знал, ил Торнью или Адер имел в виду. Может быть, обоих.
        Лейт безнадежно махнул рукой, устало и недовольно фыркнул:
        - Не по чину мне такие дела. Я учился на пилота, а у нас теперь даже птицы нет, поцелуй ее Кент.
        - Кстати, о птице, - спохватился Талал, снова наводя линзы на городок. - Ты как собираешься попасть на башню? Без Ра это будет непросто.
        Солнце уже село, но зеленоватый сумрак не мешал Валину видеть. На двух островах загорелись фонари и костры - там не жалели ни дров, ни масла, что красноречиво свидетельствовало, в каком страхе пребывают горожане. Впрочем, лесорубы будут смотреть на восток, на подступающих ургулов. На южный рукав никто не оглянется, а если бы и оглянулись, так кеттрал не зря одеваются в черное и славят Хала.
        - Переплывем, - сказал Валин. - Взберемся на скалу. И с нее - на крышу башни.
        - Полмили в ледяной воде и семьдесят футов по отвесу, - заворчал Лейт. - Только о том и мечтал!
        Валину очень захотелось придушить пилота. Было время, и не так давно, когда из всего крыла он больше всех доверял Лейту, но сражения изменили обоих, причем к худшему. Легкие шуточки Лейта превратились в подначки и нытье, и терпение Валина уже держалось на волоске. Никто не мечтал плыть через проклятое озеро. Никому неохота среди ночи, цепляясь заледеневшими руками, в мокрой одежде лезть на каменную стену, но они, Кент их побери, кеттрал!
        - Это наша работа, - сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик или рычание, проговорил Валин. - Мы для того и живем.
        - Бросьте. - Почуяв напряжение, Талал встал между ними. - Кончайте уже!
        Кончайте… Валин готов был расхохотаться. Переплывут озеро - впереди обрыв. Взберутся на обрыв - впереди башня. Влезут на башню - останется убить ил Торнью, а справившись с ним, будут думать, как вытащить Гвенну и Анник. Одно за другим, и так без конца. Ничего не закончится, ничего. Пока ты жив.

* * *
        Переплыли, к радости Валина, на удивление быстро, а вот обрыв их доканал: семьдесят футов узких уступов в коварной темноте, в скользящих мокрых сапогах, а в старой башне еще и известка крошилась под пальцами. Валин трижды, доверившись вроде бы надежному камню, повисал на одной руке. Камень срывался в волны, а ему приходилось ждать, пока подоспеют на выручку друзья.
        Продвигались они медленно и мучительно, зато Валину почему-то стало спокойнее. Выбор здесь был невелик: за какой камень уцепиться, на какой уступ поставить ногу, - зато последствия сказывались немедленно: камень или держался, или нет. Ни лжи, ни обмана, и никого не надо убивать. От усилий он согрелся, все мысли сосредоточились на клочке отвесной стены прямо над головой и под ногами. Пожалуй, он даже огорчился, выбравшись наконец на шершавые доски крыши, хотя к тому времени руки у него ныли, а кончики пальцев были сбиты в кровь.
        Он полежал немного на спине, разглядывая звезды - как пробитые в темноте дыры. Голос Талала вернул его к действительности.
        - Кто-то там хорошо поработал, - пробормотал лич, кивнув на восточный берег Черной. - Крепко все перекрыли.
        Валин, вытащив из промасленного чехла трубу, перекатился на живот:
        - Что у нас там?
        Талал кивнул в темноту:
        - Мост вроде бы снесли, как ты и говорил. Видно плохо.
        Для Валина освещенная кострами и звездами ночь была достаточно светла, чтобы разглядеть в трубу изрубленные в щепки опоры и торчащие из илистых отмелей зубья обрубков по обе стороны среднего рукава. Кругом еще валялись несколько досок настила.
        - Знать бы, кто их предупредил, - пробормотал он, оглядывая сверху городок.
        Поселение гудело как улей: мужчины и женщины толкали или тянули тележки и повозки - то с инструментами, то доверху заваленные стволами и бревнами. Дети с криками носились по улицам, доставляя взрослым поручения. Казалось бы, хаос, но, понаблюдав минуту-другую, Валин начал улавливать в этом безумии порядок: нагруженные тележки двигались на восток, к подобию баррикады на дальнем берегу восточного острова, и возвращались с провизией и кувшинами воды. Валин навел трубу на фигурки распоряжавшихся посреди деревенской площади людей, рассмотрел главную и чуть не выронил трубу.
        - Пресвятой Хал! - выдохнул он и понял, что хохочет.
        Радостное облегчение подбрасывало его, как прохладные волны на Островах, смывая на минуту сомнения и гнев.
        - Мешкент, Ананшаэль и святой черный Хал!
        - Что смешного в том, что этот городишко вот-вот сгорит дотла? - осведомился Лейт.
        Сейчас никакой яд не мог отравить его радости. Валин в ответ только улыбнулся и передал пилоту трубу. Лейт не сразу отыскал среди теней Гвенну, а когда отыскал, тоже расхохотался.
        - Вот же упрямая стерва! - дивился он. - Если Гвенну Шарп что-то достало, все ургульское воинство не заставит ее разыгрывать пленницу.
        - Анник тоже здесь, - немного спустя добавил лич. - И Пирр.
        У Валина болели растянутые улыбкой щеки. Как давно у него не было повода улыбнуться!
        - Хотел бы я знать, как они выбрались…
        - Эта троица? - отозвался Лейт. - Думаю, выцарапывали глаза и перегрызали глотки, пока на пути не кончились ургулы. Мы тут блуждаем по Раалте, убивая своих, а эти вырвались на свободу, на голову опередили конную армию и готовят оборону.
        В его голос вернулась прежняя горечь:
        - Тут задумаешься, стоило ли нам так стараться.
        С лица Валина тенью сползла улыбка.
        - Мы старались потому, - сказал он, - что тогда не видели лучшего варианта.
        - Ну, раз уж мы здесь… - Лейт встал в рост на ветхой крыше, - давайте спускаться, пока за нас всю работу не переделали.
        Помедлив, Валин мотнул головой:
        - Нет.
        На миг все замерли. И замолчали. Ветер срывал брызги с волн, бросал их на скалу. Он ерошил кедровую хвою, разгребал тучи, выбивал искры и багровое зарево из костров внизу.
        Не веря своим ушам, пилот медленно развернулся к Валину:
        - Нет?
        - Мы останемся здесь, - не повышая голоса, сказал Валин. - Наше дело - убить ил Торнью. Ничего не меняется.
        - А то, что там, внизу, наши, ничего не значит? - возмутился Лейт, махнув рукой на городок. - Что ургулы, поцелуй их Кент, на подходе и людям нужна помощь - это ничего?
        - Гвенна справится, - проговорил Валин, чувствуя на языке горечь каждого слова.
        Ему не меньше Лейта хотелось туда, вниз, хотелось воссоединиться со своим крылом и своим народом, строить баррикады, обдумывать стратегию… Три лишних бойца не переломят ход большого сражения, но сейчас, в организации городской обороны, трое с кеттральской подготовкой могли бы сделать многое. И как приятно было бы таскать и поднимать, строить… действовать! Вот только это грозило срывом задания.
        - Завтра здесь будет ил Торнья, - сказал Валин, - а те милые люди внизу, вон те, с красивыми мечами, если вы забыли, его разведчики. Спустимся - нас мигом приметят и донесут. Если ил Торнья узнает, что мы здесь, потеряем элемент неожиданности, а это пока единственное наше преимущество, Кент нас побери.
        - Пошел ты, Валин! - яростно буркнул Лейт. - Там, внизу, и без нас половина крыла. Думаешь, услышав о Гвенне с Анник, ил Торнья не заподозрит, что мы где-то рядом?
        Валин поморщился. Действительно, непредвиденное осложнение, но осложнение - еще не поражение.
        - Гвенна знает про ил Торнью, знает, что мы его выслеживаем, у нее хватит ума не ссать против ветра.
        - Есть еще одна причина не показываться на глаза, - хмуро заметил Талал. - Пока трудно сказать, чем все закончится, но, когда закончится, ил Торнья обнаружит Гвенну и Анник и поймет, что они пережили покушение Юрла, а значит, должны были все про него узнать. Или хотя бы заподозрить. Не удивлюсь, если он задержит их для допроса - конечно, без шума.
        Валин кивнул. Об этом он не подумал, но Талал, как водится, говорил дело.
        - Итак, у нас две причины не попадаться на глаза, - подытожил командир.
        Лейт покачал головой:
        - Верно, две причины: «что, если» и «на всякий случай». Мы с вами - новая порода солдат-философов. Мы отсиживаемся в безопасности, пока другие машут мечами.
        Валин промолчал. Он предчувствовал, что очень скоро им доведется вдосталь помахать мечами, а это дело такое: никогда не знаешь, где остановишься.
        42
        Старый Пиккер Йон, решивший, что лучше умереть на своем пороге, чем бежать, добился своего. Во всяком случае, по части «умереть». Сколько ему удалось продержаться, Гвенна не знала, но к тому времени, как ургулы выволокли его на восточный берег Черной, он лишился топоров, кувшина и, если можно было судить по тому, как болталась у него голова, - не только способности, но и воли к сопротивлению.
        - Добрались до него, - сказал Бриджер.
        - Ясно, добрались, - огрызнулась Гвенна. - Ты думал, старикан в одиночку управится со всеми ургульскими племенами?
        Остальные просившиеся на язык слова она проглотила. Злилась-то она не на Бриджера, а на Йона, на его стариковскую глупость и упрямство, и еще - что приходится смотреть на их последствия.
        Из-за выстроенной Анник баррикады на восточном острове Гвенне был виден дальний берег и даже лица ургулов, проверявших подсыхающие отмели вверх и вниз по течению, и клейма на конских крупах, и оперение на стрелах. С такого расстояния долетали и крики, и стрела, а если войско что удерживало, так только вода да узкая полоска ила. Хлипкая защита.
        Гвенна оглядела ряд местных, выстроенных Анник за баррикадой. За бревенчатой насыпью собрались мужчины, женщины и несколько ребят, чьи луки не добивали до того берега. Если ургулы подойдут на расстояние выстрела из этих - остров, считай, потерян. Гвенна бы предпочла отослать детей - только если ургулы прорвутся, им все равно деваться некуда. К тому же здесь был их дом, и они имели больше права умереть за него, чем она.
        Пока Гвенна осматривалась, кто-то выпустил стрелу. Она проплыла высоко над водой и, никому не повредив, легла в мягкий прибрежный ил.
        - Не сметь! - выкрикнула Гвенна.
        Лишних стрел у них не было. И без того на всех ургулов даже по одной не хватит, но она не стала обращать на этот факт внимание местных.
        - Пока не начнут переправу, не стрелять!
        Она не знала, радоваться или тревожиться тому, что ни один всадник еще не попытался пустить своего коня вплавь. Ясно, такая попытка была бы чистым самоубийством, но ведь ургулы никогда не славились изощренной тактикой. Во всяком случае, до Длинного Кулака.
        Странно, что не показывался сам шаман. Он мог таиться за деревьями, с безопасного расстояния управляя воинами, но ее тревожило не только отсутствие вождя, но и выбранный им заместитель. Если Длинного Кулака не было видно, то Балендин Айнхоа, казалось, был повсюду: в плаще из темной бизоньей шкуры разгуливал по берегу, указывал и приказывал, словно всю жизнь провел среди ургулов. И всадники, если и были недовольны, успешно это скрывали - и правильно, полагала Гвенна, припоминая все, что знала о Балендине.
        Вот сейчас он велел кучке таабе и ксаабе очистить пространство между лесом и отмелями. Когда ургулы расступились, на свободное место вытолкнули спотыкающегося Пиккера. Балендин постоял над ним, озирая городок за рекой так, словно чувствовал на себе взгляд Гвенны. Пока он медлил, из-за деревьев выволокли других пленников - несколько десятков - и бросили лицом в грязь на виду у лича и старого лесоруба. Кто-то поднес пук веревок, и Балендин несколькими привычными движениями обвязал Пиккеру Йону лодыжки и запястья.
        - Что они затевают? - спросил Бриджер.
        - Не знаю. Наверняка что-то ужасное, дерись они конем, - откликнулась Гвенна.
        Смотреть она на это не хотела. Одно дело - убивать и наблюдать смерть в разгар боя, когда страх и ярость отвлекают от осознания, что люди превращаются в мясо. Увидев же из-за баррикады, как четыре конца веревок привязывают к седлам четырех лошадей, Гвенна едва не облевала себе сапоги. Горожане, поняв, что готовится, всполошенно забормотали, усиливая ее страх и отвращение. Хотелось отвернуться, но нельзя было, пока она возглавляет жалкую оборону городка. А тело требовало выхода - что угодно, лишь бы отвлечься от разыгрывающейся на том берегу сцены.
        Она вскочила на ноги, выхватила меч и нацелилась им за реку:
        - Смотрите!
        Лесорубы обернулись на ее крик, но Гвенна яростно тряхнула головой:
        - Не на меня, засранцы! Туда смотрите, на человека, который был вашим соседом. Смотрите, что с ним сделают!
        Всадники - двое таабе и две ксаабе - медленно-медленно тронули лошадей с места. Когда натянулись веревки на запястьях и лодыжках, тело Пиккера Йона поднялось в воздух, и с его губ сорвался страшный нутряной стон. Ургулы затихли. Тогда Балендин, обращаясь к ним, принялся что-то напевно декламировать. Гвенна понятия не имела, где мерзавец нахватался слов, но они словно заворожили тысячу всадников. Гвенна слышала стук лошадиных подков и скрип натягивающихся веревок.
        - Смотрите! - снова выкрикнула она, чувствуя, как колотится в ребра сердце. - Хотели знать, каковы ургулы? Вот они каковы!
        Напев с того берега ускорял ритм, еще и еще, в такт ее сердцу. Ургулы подхватили мелодию, голоса звучали все громче. Пиккер Йон издал страшный звериный вопль, и тогда всадники подстегнули лошадей, их хлысты поднимались и опускались, снова и снова, - растянутое тело корчилось, утробный вой терялся в громовом хоре ургулов. В разгар действа рядом с Гвенной оказалась Анник, шепнула на ухо:
        - Могу все прекратить. Одним выстрелом.
        Гвенна помедлила, глядя, как тянут кони и как перекручивается тело Йона.
        - Нет. - Она проглотила подступившую вместе со словами желчь. - Они должны это видеть.
        Жесткие голубые глаза лучницы взглянули на нее.
        - Они не солдаты. Придут в ужас.
        - Пусть будут в ужасе, - прошипела Гвенна. - Если мы проиграем, если ургулы возьмут город, такое ждет всех, и ты не сможешь покончить с этим одним выстрелом.
        Она отвернулась, не дав Анник продолжить спор, и вскочила на верхнее бревно баррикады.
        - Вот что идет на вас! - в полный голос обратилась она к скорчившимся горожанам. - Это не набег, не разбойничья вылазка. На нас идут все ургульские племена, и, если не остановить их здесь, они принесут в жертву Мешкенту всех, кого вы знаете, - так же как сейчас приносят старого Пиккера. Они так живут. Так они поклоняются богу. Они такие! Зарубите себе на носу, раздолбаи!
        Она сомневалась, расслышит ли ее кто-нибудь сквозь ор на другом берегу, но смысл слов, как видно, дошел до горожан. Кого-то выворачивало наизнанку прямо ей под ноги, но многие в ее маленьком войске распрямили спину, уставив взгляды на ужас, творящийся там, где до нынешнего утра был их дом.
        Должно быть, Пиккер Йон целиком состоял из костей и хрящей. Он уже не мог кричать, но тело его все держалось. Даже когда выскочили из суставов плечевые кости и сочленения ужасающе растянулись, связки выдержали. Казалось, лошади тянут уже не первый час - тянут, упираются копытами в землю, храпят и снова тянут, когда руки вдруг разом оторвались со страшным хрустом. Ургулы разразились дружным криком восторга, один всадник галопом вылетел на берег, потрясая кулаком. За его спиной развевался засаленный хвост.
        Другие придержали лошадей, позволив тому, что осталось от Пиккера Йона, упасть наземь, где тот, на диво, еще корчился, пока жизнь не вытекла из него вместе с кровью. Ургулы отвязали труп, подтащили к реке и сбросили в воду. Балендин поднял глаза на распростертых пленников, а потом снова взглянул за реку прямо на Гвенну.
        Кончено, сказала она себе. Старика они убили, но все же остались на том берегу.
        Только одного старика им было мало. У нее на глазах на берег вытащили женщину - наверное, из какой-нибудь крохотной деревушки у северо-восточной границы. Жертвоприношение только началось. Сила лича будет нарастать с каждой жертвой, чей ужас он в себя всосет.

* * *
        К концу второго дня ургулы разорвали на части еще несколько десятков человек - бедолаг, живших между Аатс-Килом и Черной, которых не предупредили о наступлении вражеского войска. Земля на берегу пропиталась кровью, трупы забивали устье реки: запутывались в корнях и камышах, где течение было медленней. Ургулы убивали, убивали, убивали, но переправиться не пытались.
        Гвенну это беспокоило.
        Около полудня второго дня ей показалось, что готовится атака. Несколько десятков таабе и ксаабе сбрасывали в реку стволы деревьев, глядели, как они плывут к старым мостовым опорам и застревают между сваями. Бревен было не много: по цепочке в четыре-пять стволов могли бы перебраться несколько отчаянных сорвиголов, но явно недостаточно для полноценного наступления. Ургулы полюбовались немного, будто надеялись, что из узкой гати вырастет настоящий мост, и снова вернулись к убийствам. Словно и не собирались штурмовать городок.
        - Какого хрена? - кусая губу, спросила Гвенна у Анник и Пирр.
        Проведя день на баррикадах, она велела Бриджеру обустроить маленький штаб в крайнем от берега доме, откуда можно было быстро вернуться на реку, а стены позволили бы им с Анник, Пирр и Бриджером обсудить стратегические вопросы без участия горожан. Устав и не позволял втягивать рядовых в принятие решений, но главное - Гвенна хотела скрыть от жителей Андт-Кила, как мало известно их командованию.
        - Длинный Кулак не может не знать, что здесь скоро будет Северная армия. Каждый день промедления грозит этому ублюдку все большей опасностью.
        - Длинного Кулака мы не видели, - напомнила Анник. - Еще неизвестно, находится ли он при войске.
        - А где же еще? - возмутилась Гвенна.
        Пирр поджала губы:
        - Например, в лесу. Пытает лесных зверьков.
        Гвенна, не слушая ее, обратилась к Бриджеру:
        - Ты уверен, что другой переправы нет? Где-нибудь севернее?
        - Где я только не валил лес! - покачал головой парень. - Зимой, когда болота замерзают, пробраться, может, и удалось бы, а сейчас там неделями проваландается даже пеший, не то что конные. Ельники такие густые, что на островинах не враз протиснешься между стволами, а топи засасывают с головой.
        - И других поселков нет? - настаивала Гвенна. - С мостами.
        - Только лагеря лесорубов, а им мосты ни к чему. Разве что какая лошадь сумеет удержаться на сплавляющихся по течению бревнах, а так на севере им искать нечего.
        - Знать бы, где теперь ваш дружок, тот воинственный коротышка с его рослой птичкой, - протянула Пирр. - Мог ведь все-таки добраться до Длинного Кулака. Вдруг они потому и застряли на том берегу, что без него не знают, как быть?
        Гвенне очень хотелось в это поверить, однако, помедлив, она мотнула головой:
        - Не складывается. Если бы Блохе удалось нанести удар, он бы уже вернулся. Да и ургулы без Длинного Кулака вцепились бы друг другу в глотки. Без шамана даже Балендин их не удержит.
        - Просто хотела добавить капельку оптимизма, - пожала плечами убийца, затем потянулась к кувшину на столике. - И кстати, Бриджер, у вас еще пиво осталось? Знаешь ли, жажда мучает, когда сидишь на попе ровно, любуясь, как людям руки-ноги отрывают.
        Гвенна хотела ответить, но тут за стеной тревожно зашумели. В три шага очутившись за дверью, она окинула взглядом дальний берег, ближний берег, озеро, но признаков атаки не увидела. Люди тыкали пальцами вверх по течению, но она мало что различала в собирающихся сумерках. Ургулов там точно не было.
        - О добрая Сьена! - вырвалось у Бриджера, который проследил ее взгляд. - Плоты!
        - Плоты? - насторожилась Гвенна. - Что за плоты?
        - Сплав.
        Он указал на мотающиеся по речной поверхности темные бревна, связанные свободно, но идущие так густо, что Гвенна не отличила их от темной воды. Сплошной помост из подскакивающих в струе бревен плыл по течению.
        - Не смогут же они по такому переправиться? - спросила Гвенна.
        - Там-то не смогут, - ответил Бриджер. - С лошадьми никак. Да не в том беда.
        Взгляд Гвенны остановился на опоре старого моста, и страх сжал ее сердце.
        - Здесь, - выдохнула она.
        Он угрюмо кивнул:
        - Вот зачем они те бревна сбрасывали. Перегородили рукав.
        - Сколько их там? - указала вверх по течению Гвенна.
        - Хватит замостить весь северный край озера. И на десяток мостов - здесь, если застрянут.
        - С чего бы им застрять? Вы ведь каждый год лес сплавляете.
        Бриджер уныло покивал:
        - Только обычно на мосту стоят люди с шестами и отталкивают бревна, чтоб не застревали. Ворошат затор. А теперь… - Он беспомощно развел руками. - Моста-то нет.
        - Сколько у нас времени? - спросила Гвенна, глядя, как первые бревна ударяются об устроенную накануне ургулами запруду.
        Некоторые под напором сзади проталкивались дальше, другие кружились на стремнине, уходили под воду, а на их место подтягивало новые. Казалось, потоку бревен не будет конца. Река, сколько видела Гвенна, была забита ими сплошь. А реку не остановишь.
        - А это уже похоже на проблему, - шевельнула бровью Пирр.
        - Они запрудят реку, - проговорила сквозь подступающий ужас Гвенна. - Запрудят реку, и тогда ургулы переправятся. Вот чего они ждали.
        - В другие рукава, - спохватился Бриджер. - Надо распределить лес по всем рукавам, тогда их не забьет.
        Гвенна уставилась на огромную неудержимую массу стволов:
        - Хал знает, как это сделать…
        - Надо просто… - Бриджер запнулся. - Так не объяснить. Я все сделаю. Миллер! - взревел он. - Франс!
        Двое в ряду лучников обернулись к нему.
        - Две команды плотогонов. Собирайте и выводите, быстро!
        - Нужны шесты и упоры.
        - Так раздобудьте! - рявкнул он. - Берите и дуйте на северный остров.
        - Вижу, его проняло, - глядя вслед рванувшим с места лесорубам, проговорила Пирр.
        Преображение поражало глаз. После убийства Блохой двоих горожан на площади Бриджер был само почтение: задавал вопросы и по первому слову бросался исполнять приказы. Теперь же, получив в руки дело, в котором знал толк, он решал сам. Одна беда - отозванные им мужчины и женщины оставили бреши в линии обороны, причем, судя по виду, уходили самые крепкие. Ургулы между тем выезжали из леса на дальнем берегу, пронзительно перекликались, а их кони, встав перед уплотняющейся бревенчатой плотиной, били копытами землю. Одна дерзкая не по уму ксаабе погнала лошадь вперед. Бросок не удался: животное по колено увязло в грязи. Молодая всадница с громким кличем спрыгнула с седла, вброд преодолела илистую полоску и попыталась вскочить на бревна. Ствол под ней провернулся. Ургулка пошатнулась, ушла под воду, и бревна сразу сомкнулись, не оставив места даже всплеску.
        - Пока что им не перейти, - отметила Анник.
        - Перейдут, - угрюмо возразила Гвенна.
        Что бы ни делал Бриджер на разветвлении рукавов, в восточном уже собралась плотно забившая течение плотина. Да, переправа получится ненадежная. Бревна будут уходить из-под ног, многие ургулы потонут, но остальные пройдут.
        Линия лучников, и раньше-то довольно жалкая, сейчас походила на сборище деревенских ротозеев на ярмарочном турнире. Только вот стрелять им придется не по соломенным мишеням, и промах будет караться смертью. Кое-кто уже оглядывался через плечо, подумывая о бегстве. Гвенна до крови искусала себе губу. Сплюнула слюну с привкусом меди и заставила себя соображать. Великие полководцы, случалось, выигрывали неравные сражения, только она не великий полководец. Она в кеттрал-то едва вышла, да и среди них числится изменницей.
        - Красив северный лес на закате?.. - осведомилась Пирр.
        - Я думать пытаюсь, ты, сука драная!
        Всю ярость от собственного бессилия Гвенна выплеснула на Присягнувшую Черепу. Эта женщина с самого начала только хлестала пиво да отпускала шпильки.
        - Ты вообще здесь зачем?
        Прежде чем ответить, Пирр хорошенько приложилась к кружке.
        - Если ты не забыла, выбирать мне не пришлось: либо этот городишко, либо скорая и бесславная смерть среди лесов.
        - Так и это дерьмо козье обещает быть скорым и бесславным, все одно смерть, - огрызнулась Гвенна.
        Блоха оставил ее командовать городом, в котором скоро не останется никого живого. А что еще хуже, вместо того чтобы обдумывать пути к спасению, она препирается с прирожденной убийцей, которая лишь обрадуется гибели мужчин, женщин и детей - целого городка, еще два дня назад и не помышлявшего, что им на головы обрушится молот войны.
        - Могла бы избавить себя от долгого путешествия, - сплюнула Гвенна. - А меня - от себя.
        - Напротив, - ответила Пирр. - Здесь я встречусь со своим богом в приятном мне обществе. В обществе сестер по оружию.
        - Мы тебе не сестры, конь тебя дери!
        Пирр задумчиво свела брови:
        - Да, и мне сестринская любовь представлялась несколько иначе.
        Она подняла кружку к губам - и не донесла, потому что Гвенна в чистой необузданной ярости выхватила нож и ударила в горло Присягнувшей Черепу. На Островах драки на ножах были обычным делом, кадеты и ветераны решали любую ссору поединком до первой крови. Здесь было другое. Гвенна била в полную силу, заранее развернула запястье, чтобы клинок легко рассек тело… Только тела он не встретил. Сталь обо что-то лязгнула, рывок чуть не вывихнул ей кисть. Гвенна хотела увести нож в сторону, но он застрял в подставленной Пирр кружке. А когда Гвенна попыталась выдернуть лезвие, Пирр шагнула из-за стола и основанием ладони нанесла ей сокрушительный удар в зубы. Десны отозвались болью, голова запрокинулась, и Гвенна завалилась в пыль.
        Все это не продлилось и двух ударов сердца. Лесорубы в большинстве ничего не заметили, а к тому времени, как начали оглядываться, Пирр уже протягивала Гвенне руку, широко улыбалась, и только взгляд был жестким.
        - Осторожней, хозяйка, - подражая почтительному обращению Бриджера, проговорила она. - Земля здесь уж больно неровная.
        Оглядев любопытствующих лучников, Гвенна сковала внутри свою гордость и приняла протянутую руку. Хватка у Пирр была стальная. Вздернув Гвенну на ноги, она подтянула девушку к себе и прошептала в самое ухо:
        - Я здесь, чтобы убивать ургулов, так что теоретически мы на одной стороне.
        Она дала Гвенне время поймать равновесие и отстраниться, после чего до тошноты мягко спросила:
        - Я не права?
        - Права, - буркнула Гвенна. - Ты права.
        - Отлично, - улыбнулась Пирр. - Дело в том, что я отлично умею убивать, но плохо разбираюсь в скучных вопросах стратегии и тактики, так что хорошо бы, ты подумала вот о таких вещах.
        Она махнула рукой в сторону напирающих по реке бревен, затем поболтала в воздухе кружкой:
        - А я, кажется, разлила пиво.
        Гвенна скрипнула зубами, глядя на отвернувшуюся к постройкам женщину. Пытаясь не замечать стучащей в висках крови, она мучительно соображала, как отдать смерти как можно меньше народу. Было искушение отступить на западный остров, а то и на западный берег и снести за собой мосты. Так между ургулами и горожанами оказалось бы несколько большее расстояние плюс две протоки. Только вот раз она уже испробовала этот прием, а Длинный Кулак его предугадал. Отступив, она запросто может очутиться лицом к лицу с той же армией, только на дальнем берегу, где нет ничего похожего на оборонительные позиции. А здесь ургулам как-никак предстоит перебираться по шаткой, неровной запруде, а лесорубы смогут расстреливать их на переправе.
        Гвенна оглядела свою команду, выискивая хоть что-то, внушающее надежду. И снова прокляла поставившего ее во главе обороны Блоху. Она не полководец. Она - мастер-подрывник. Ее учили взрывать, а не вести за собой людей, она…
        - Ох, пресвятой Хал! - задохнулась она, уставившись на плоты. - Чтоб меня!..
        Гвенна попыталась прогнать в голове сразу десяток расчетов - вес, силу, скорость течения, дальность, плотность - и не сумела. Неоткуда ей было знать, на какую глубину уходит толща стволов, насколько плотно они перепутаны между собой, какая сила нужна, чтобы их сдвинуть, - зато ей вдруг стало совершенно ясно, что делать.
        - Анник, - обратилась она к снайперше, - принимай людей.
        Та моргнула:
        - А ты куда?
        Гвенна махнула в сторону моста:
        - Подорву.
        - Тебя на полпути нашпигуют стрелами, а «звездочка» на поверхности… - Анник покачала головой. - Не выйдет.
        - Я верхом не полезу, - сказала Гвенна. - Зайду снизу.
        Наградой ей было редкое зрелище: у Анник чуть заметно округлились глаза. Гвенна ждала возражений: безумие, это невозможно, вода слишком холодная, запруда слишком широка, не хватит взрывчатки… Но снайперша просто кивнула. Вообще-то, этого следовало ожидать.
        Глубоко вздохнув, Гвенна отвернулась от баррикады. Впереди, конечно, смерть, но хоть в деле, в котором она кое-что понимает.
        - У тех, кто совсем не видит в темноте, ничего бы не вышло, - сказала она.
        Анник снова кивнула. А когда Гвенна подобрала свой мешок с боеприпасами, протянула ей руку. В этот миг она показалась маленькой и юной, растерянной.
        - Счастливо, Гвенна, - тихо сказала Анник.
        Хоть плачь, хоть усрись!

* * *
        Пока она перебиралась на северный остров, первые ургулы уже раз попытались переправиться по сбитым в плотный настил бревнам. На расстоянии в густеющей тьме ей видны были только силуэты мужчин, женщин и лошадей, но, похоже, Анник пока сдерживала наступление. Анник в союзе с вязкой грязью на берегах и шаткостью переправы. Зато за ургулами была численность. Рано или поздно кто-то пробьется на ближний берег, и тогда здешняя деревенщина с лесорубными топорами окажется против конных копейщиков. Об этом Гвенна старалась не думать.
        Бриджер со своими плотогонами сумел направить большую часть сплава в среднее и западное русла, но все же и по восточному шло немало опасных для пловца бревен. На глазах у Гвенны два здоровенных ствола соприкоснулись - казалось бы, мягко, но течение толкало и кружило их, и того, кто попал бы между, перемололо бы в труху.
        - Ну так не попадай! - буркнула она самой себе.
        На то, чтобы подготовить «звездочки» и сбросить сапоги, ушла минута, и втрое больше - чтобы набраться храбрости и нырнуть в черные свивающиеся струи. Ледяной холод сразу вышиб дух - она запыхтела, забилась в главном русле, торопясь наполнить грудь воздухом и выгнать холод. Она заранее знала, что это не океан у побережья Островов - Черную питали ледниковые воды Ромсдальских гор, - но такое… У нее уже клацали зубы, пальцы будто раздулись и стали непослушными. Ночная вода всегда ее пугала, чудилось, что глубина простирается до центра земли, что под ней темная бездонная яма.
        Оставалось одно: что было сил грести вниз по течению, расходуя в заплыве на юг накопленное в беге на север скудное тепло, так что Гвенна, заткнув «звездочки» за пояс, толкнулась ногами в сторону плотов. По пути ей чуть не снесло голову плывущим стволом. Она успела нырнуть и вынырнула по другую сторону влепившегося в массу бревен дерева. Из воды конные ургулы выглядели уходящими в серое ночное небо башнями. Считать их было некогда - ей надо было уворачиваться от качающихся бревен и двигать свинцовыми конечностями, чтобы удержать голову над водой. Где-то впереди вскрикнула лошадь, кто-то опрокинулся в реку, попытался уцепиться за плот, но его сразу засосало.
        А потом ее вдруг подбросило вверх, над ободранными бревнами, над выпятившимися зубьями торцов. Она успела разглядеть полосу прижатых к краю плота тел - утопленников, на полфута не дотянувшихся до глотка воздуха. Кажется, с острова доносился шум боя, но видеть его она не могла. Ей едва хватило времени поднять над собой «звездочки», быстрым движением кисти запалить их, резко втянуть в себя воздух, до половины пробормотать мольбу к Халу и уйти под воду, ниже, ниже, в ледяную непроглядную черноту реки.
        43
        Ко времени, когда Каден с Килем и Габрилом пустились в долгий путь до храма Наслаждения, давно отзвонили полночь. Шли молча - потому, что на городской улице нельзя было говорить свободно, да и сказать было нечего. Каден проиграл, едва начав партию. В ушах и теперь стоял гомон: собравшиеся на складе вельможи перекрикивали друг друга, обвиняя, проклиная и требуя… Среди хин подобного не бывало, но ведь в том-то и беда: ни Киль, ни Каден не могли предвидеть, сколь безрассудна аннурская знать, как подвластна эмоциям.
        Каден шел извилистой улочкой, низко надвинув капюшон, понурив голову и глядя себе под ноги да на пятки немного обогнавших его спутников. На сей раз он был благодарен капюшону, позволявшему уйти в молчание и в свои мысли. Эти мысли - все о поражении и тщете новых попыток - так поглотили его, что Каден едва не врезался в спину замершему вдруг Килю. Заговорить он не успел, потому что кшештрим решительно и беззвучно оттеснил его обратно за угол, откуда они только что вывернули.
        Когда ему позволили остановиться, Каден осторожно поднял голову и оглядел старших.
        - Что там? - тихо спросил он.
        - Ишшин, - ответил Киль. - Двое поджидали в тени у лавки сапожника.
        Каден, сдерживая волнение, глубоко вздохнул:
        - Они нас заметили?
        Киль покачал головой.
        - Что еще за ишшин? - спросил Габрил.
        Кшештрим хотел было объяснить, но передумал.
        - Враги, - коротко бросил он. - Другой дороги в храм не знаешь?
        Габрил насупился:
        - Знаю несколько. - Он оглянулся через плечо. - Эти ваши враги драться умеют?
        Каден кивнул.
        - Как они вас выследили?
        Юноша задумался. Матол не мог проследить их от катакомб с кента до самого храма. В памяти возник ак-ханат: неестественно выгнутые ноги твари, выпученные красные глаза на палочках. Но Матол - не кшештрим. Нет у него ак-ханатов. Значит, бешра-ан.
        - Не выследили, - сказал он, - а угадали. В Аннуре не так много мест, куда я мог бы направиться, - мест, где у меня есть хоть какие-то связи. Наверное, приставили наблюдателей к каждому.
        - Этого ты мне не говорил, - заметил Габрил и сжал зубы.
        - Не знал, что они так быстро меня настигнут.
        - Обсудим это потом, - вмешался Киль. - Когда попадем в храм.
        Легко сказать. Вслед за Габрилом они обошли три входа, пока нашли в приземистой конюшне при скромном особняке такой, что не был под наблюдением. Пока тихо называли охране подсказанный Морьетой пароль, пока спускались по длинному подземному туннелю и поднимались к маленькому садовому павильону, Каден думал об одном - спать. До рассвета, когда придется взглянуть в лицо неудачам - что с советом, что с ишшин - и взяться за поиски иного пути, оставалось недолго. Рассудок его подтачивали волны непривычных эмоций - надежды, страха, гнева и отчаяния. Каден недоумевал, как люди справляются с такими чувствами, порой гораздо более сильными, каждый день? Логику рассуждений безнадежно нарушал даже легкий осадок от тоски и потери.
        «Выспись, - велел он себе. - Выспись, потом будешь думать».
        Но, увидев за деревянной дверью павильона лицо Морьеты, он сразу понял, что спать не придется. Хотел спросить, что случилось, но она быстрым решительным взмахом руки приказала молчать. В безмолвии шли за ней и Киль с Габрилом. За медлительным плеском воды, сквозь тихий перезвон ветряных бубенцов, Каден различил голос - гладкую речь благовоспитанного человека, скрывавшего под вежливостью отточенное стальное лезвие.
        - Я всецело почитаю и ваш храм, и вашу богиню, но, как представитель Нетесаного трона, не могу принять отказа.
        Холодные коготки страха вцепились Кадену в загривок. Он слышал этот голос лишь раз и совсем недолго. Больше месяца прошло с тех пор, как он оставил его в Костистых горах - окровавленного, в изодранной одежде, - но эту манеру речи узнал бы где угодно. Хин лишили его радости забвения. Итак, снаружи его выслеживают ишшин, а в стенах храма кого-то разыскивает Тарик Адив.
        - Мы не отказываем вам, советник, - ответил теплый, как растопленный мед, женский голос. - Но молодого человека, которого вы ищете, нет в наших стенах.
        - Как огорчительно! - не скрывая недоверия, откликнулся Адив. - Вы не станете возражать, если мои люди… просто проверят? В ваши двери входят и выходят столь многие, а экстаз порой затуманивает некоторые… подробности.
        Каден бесшумно шагнул к деревянной перегородке, отделявшей павильон от пышного сада. Адива освещал мягкий красноватый свет бумажного фонарика. Мизран-советник, как видно, вполне оправился от пережитого в горах: темная мантия была безупречна, темные волосы тщательно зачесаны к затылку и прижаты темной повязкой на глазах. Воплощение имперской власти. А еще лич. И убийца.
        Ощутив напряжение стоявшего рядом Габрила, Каден обернулся, удержал его взглядом и медленно покачал головой. Рядом с Адивом шестеро солдат, а Габрил, как ни искусен со своими клинками, не готов к схватке с личем.
        - Боюсь, это невозможно, советник, - возразила женщина. - Вам известно, что инкогнито посещающих эти стены неприкосновенно.
        Теперь Каден обратил внимание на говорящую с Адивом лейну - высокую пышнотелую женщину, с блестящей, как мокрый уголь, черной кожей и заплетенными в сотни мелких косичек волосами. Она, в почти прозрачном шелковом платье, выглядела совсем беззащитной перед доспешными солдатами, но лицо ее не выражало страха.
        Лейна с улыбкой развела руками:
        - Вы, конечно, поймете.
        Адив стиснул челюсти:
        - Конечно, я понимаю.
        Казалось, сквозь повязку он одну за другой осматривает садовые постройки. Ощутив на себе его несуществующий взгляд, Каден замер и впервые задумался, точно ли Тан убил ак-ханата там, в Костистых горах. Сейчас ему пришло в голову, что он понятия не имеет, где Адив взял этих тварей, есть ли у него еще такие, не выслеживают ли они его уже сейчас, не скребутся ли в высокие стены храма, выискивая входы и выходы.
        Адив между тем снова обернулся к лейне:
        - Ты знаешь, Демивалль, что мои силы не ограничиваются полудюжиной солдат…
        Он не довел мысль до конца, но и того хватило, чтобы лейна сжала губы.
        - А вы знаете, советник, как любят аннурцы мою богиню. Многие поклоняются ей в этих стенах и не хотели бы, чтобы их поклонение прерывали.
        - Аннурцы и Интарру любят, - заметил Адив, - а вспомни, что сталось с Уинианом.
        Демивалль ответила на его усмешку улыбкой:
        - Как же, ведь Уиниан был предателем. А я нет. Я живу ради Аннура и его граждан - и ради служения богине, конечно.
        - Ты никогда не лезла за словом в карман, Валль, однако не хуже меня знаешь, что служить Аннуру и Нетесаному трону - это разные вещи.
        - Я желаю властителям нашей страны мира и наслаждений.
        Она изящно склонила головку к плечу:
        - Времена для Рассветного дворца… сложные. Не хотелось бы, чтобы нынешние беспорядки усилились в результате… - На сей раз она выдержала более длинную паузу, словно искала слова. - Безрассудных и невынужденных решений.
        Был ли причиной ее легкий извиняющийся смешок или просто открытое противостояние его воле, только лицо Адива под повязкой злобно исказилось, и он, шагнув ближе, ухватил лейну за плечо, впился в него пальцами.
        - Мы ведь понимаем друг друга, - прошипел он. - Могу напомнить, что вы здесь - не более чем сборище смазливых надушенных шлюх. Прикрываетесь похотью богатых и знатных аннурцев, словно похоть равносильна верности. Но это не так. Сейчас я уйду, но, если узнаю, что ты мне солгала, увидишь: все ваше нежное мясо с гнильцой, все красавчики и красотки, которых ты так прилежно здесь собирала, будут гореть не хуже высоких стен вашей богадельни.
        Демивалль ничем не показала, что напугана угрозой. Отстранив руку Адива, она привлекла его к себе в издевательском подобии нежных объятий.
        - А для пущего взаимопонимания, - сладко шепнула она ему на ухо, позаботившись, впрочем, чтобы ее слова услышали все, - я напомню, что ты служишь человеку, а я богине. Жаль, что ты еще до старости утратил зрение, не то увидел бы, с какой силой решился спорить.

* * *
        - Я мог бы его убить, - сказал Габрил, хмуро глядя на огонек фарфорового светильника.
        Морьета горячо замотала головой:
        - Нет, нельзя. Тарик Адив жесток и злобен, но не дурак. Шестеро солдат, которых мы видели этой ночью, - малая доля его сил.
        - А еще он лич, - с отвращением вымолвила Тристе. - Он может… всякое.
        - Грязный мошенник, - поддержал Габрил.
        Каден набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. Едва Адив удалился, Морьета поспешно провела их наверх, в свои покои, где, пока Тристе задергивала занавеси и зажигала дополнительные светильники, заперла на засов дверь. Храм, несколько дней представлявшийся надежным убежищем, обернулся зловещей ловушкой, и челюсти капкана медленно смыкались. Каден обвел глазами комнату Морьеты, хотя смотреть здесь было почти не на что: тонкие ароматные свечи на каминной полке, цветущий жасмин в темных вазах искусной работы, арфа на стене, россыпь пергаментов, перьев и чернильниц на низком столике в память о долгих ночах работы над конституцией. Ничто здесь не говорило о предательстве. Ничто не намекало, что и тут, в сердце храма Сьены, за ними следят.
        - Как Адив узнал, что я здесь? - спросил Каден.
        Тристе ткнула пальцем в занавешенное окно, выходящее в сад:
        - Здесь сотни лейн. - Она огорченно покачала головой. - Кто-то проговорился.
        - А как же «неприкосновенное инкогнито»? - спросил Каден.
        Морьета поджала губы:
        - Мы в большинстве думаем прежде всего о служении богине. Однако… - она развела руками, - несмотря на обучение и обеты, лейны остаются людьми со всеми человеческими желаниями и слабостями. Нас можно запугать или подкупить. Или внушить, что выбора нет. - Она с болью взглянула на Тристе. - Демивалль строго блюдет обеты - только за этот год по ее приказу зарезаны и выброшены за стены четыре лейны и служанки, обманувшие доверие богини, но в храме сотни людей, а она не вездесуща.
        - Переберемся в мой дом, - предложил Габрил. - Туда ваши ишшин не проникнут, а этот храм вам больше не укрытие. Советник знает, что вы здесь, и непременно вернется.
        - Не знает. Наверняка не знает, - поразмыслив, возразила Морьета. - Каден не показывался вне моих покоев без капюшона. Адив может быть уверен разве что в возвращении моей дочери. Думаю, еще несколько ночей здесь будет безопасно.
        - Он искал мужчину, - напомнил Каден.
        - Забрасывал удочку в надежде поймать Демивалль на слове, - ответила Морьета. - Знай он наверное, что я прячу тебя здесь, стены Сьены нас бы не спасли.
        - Неужели нет способа его остановить? - Тристе сжала кулаки. - Надо его убить!
        - Не в нем проблема, - тихо ответил Каден. - Пока не в нем.
        Задохнувшись от возмущения, Тристе развернулась к нему:
        - Адив уже раз пытался тебя зарезать. Он угрожал моей матери, он силой забрал меня из храма, а теперь вернулся и снова нас выслеживает. И не в нем проблема?
        - Он мешает нам, только пока мы в городе, - пояснил Каден. - Если уйдем завтра утром или этой ночью, он нас не догонит.
        - Вздумали бежать? - неприязненно осведомился Габрил. - А что с вашим обетом разрушить империю? Что с вашей конституцией?
        Каден встретил гневный взгляд первого оратора:
        - Я не собираюсь бежать, но раз уж мы решились покончить с империей, какое нам дело, кто занимает Рассветный дворец? И какой смысл убивать Адива?
        - Для начала хорошо бы его убить, - заметила Тристе, - а уж там подумаем, что делать дальше.
        - Нет, - покачал головой Каден. - С его смертью Рассветный дворец опустеет, наступит период безвластия, а пустота всегда недолговечна. Если ее не заполнит наш совет, место тотчас займут ил Торнья, Адер или их приспешники.
        - Увы, - проговорил Киль, - как показывает сегодняшнее собрание, создать совет нам едва ли удастся.
        - Напыщенное дурачье! - Габрил в ярости ударил кулаком о кулак. - Готовы собственный колодец отравить, лишь бы другой не напился!
        - А нельзя ли им что-нибудь посулить? - спросила Тристе. - Предложить что-то в обмен на подписание конституции?
        - Нечего мне им предложить, - развел руками Каден.
        - А права и привилегии в будущей республике? - подсказала Тристе.
        Каден подумал и мотнул головой:
        - Они из-за этого и перессорились.
        Морьета глядела на него блестящими глазами.
        - Ничего не выйдет… Я думала, вдруг… - шептала она, качая головой. - Нет, они не договорятся. Как жаль!
        Все замолчали. Габрил мрачно уставился на огонек лампы. Тристе кусала губу. Каден минуту разглядывал их, ощущая в сознании колючий росток новой страшной мысли, а потом перевел взгляд на колеблемую ветром легкую занавеску. Из сада внизу доносились музыка и смешки, плохо заглушавшие низкие стоны и вскрики горячечной страсти. Его снова накрыла усталость, принесенная с собой после встречи на складе, - тяжелое, дремотное бессилие. Все они - его народ: и посетители храма, и разгневанная знать, - а между тем даже кшештрим ему ближе этих людей.
        Он наполнил ум сама-ан недавней встречи, всмотрелся в освещенные слабыми огоньками лица. Он умел в мельчайших подробностях представить случившееся, только что это даст? Сколько ни вглядывайся в физиономии, сколько ни разворачивай в обе стороны картину поражения, ничего не менялось. Будь перед ним выкрошившаяся стена, сломанная ось тележки, сырой глиняный горшок на гончарном круге или неразделанная козья туша, он бы сумел распознать под блестящей кожурой мира свою цель, а в собрании этих магнатов не находил системы, не видел смысла в их безумии.
        Он с медленным выдохом отпустил мысленную картину и уставился на язычок пламени: огонек вдруг захлебнулся, затрепетал и снова стал гореть ровно. Что нужно светильнику, он понимал: масло и воздух, горючее и пространство, нечто и ничего. Лиши его масла - огонь погаснет. Лиши свободы - погаснет тоже. Каден протянул руку, поднес ладонь к огоньку. Пламя не касалось кожи, но причиняло боль, сильнее, сильнее… стало обжигать. Неразумная звериная часть его сознания кричала: отдерни руку, прижми к груди, но он заставил зверя умолкнуть и удержал ладонь, наблюдая боль со стороны, отринув страх перед болью.
        Ему уже казалось, что он целую вечность сражается и бежит - сопротивляется, когда есть силы, чаще же спасается бегством. И чего добился? Сидит в храме, как в ловушке, тайны не сохранил, планов не осуществил, враги смыкают кольцо. Каден уставился на свою руку. Кожа на ладони покраснела, пошла пузырями, но и светильник погас. Он медленно отвел руку, посмотрел, как расходится в воздухе дымок. Рядом слышались восклицания, но он отстранился от звуков, следуя линии мысли. Все это время он пытался уберечь себя, новых друзей, семью… Перевернув ладонь, он всмотрелся в воспаленное красное пятно. Если честно, никого он не мог уберечь, даже самого себя. Он не сумел победить в бою. Не сумел сохранить своей тайны. Не скрылся ни от Адива, ни от ишшин…
        - А не пора ли прекратить войну? - пробормотал он, испытывая мысль на слух.
        - Что? - вскинулась Тристе.
        Каден не поднимал глаз, прослеживал линии на опаленной ладони, как чертеж нового плана, мысленно поворачивал его детали, как камни постройки, проверяя, подходят ли друг к другу, лягут ли в стену.
        Потом он обернулся к Габрилу:
        - Надо снова собрать совет.
        - Так сразу? - нахмурился первый оратор. - После ночного скандала все в бешенстве.
        - Не сразу, - кивнул Каден. - Через три дня. И в этот раз на моей территории.
        - На твоей? - шевельнул бровью Киль.
        - В капитуле хин, - объяснил Каден. - Место нейтральное и укромное.
        - Капитул хин, как и этот храм, под наблюдением ишшин, - возразил Киль.
        Каден запнулся, но тут же выдавил улыбку:
        - Знаю. Но туда есть еще один вход. Мне назвал его монах при встрече. Подземный ход.
        - Зачем так рисковать? - удивился Габрил. - Подземный ход, капитул… Я легко найду другое место, тоже нейтральное и неизвестное вашим врагам.
        - Нет, их нужно собрать в капитуле. Я должен им кое-что показать.
        Киль наградил его долгим взглядом.
        - Кента, - сказал он.
        Каден кивнул.
        - Зачем? - спросил кшештрим. - Твой род со времен основания империи хранил тайну врат.
        - Как раз империю мы и пытаемся заменить чем-то другим. - Каден, захваченный собственным вымыслом, и не думал отступать. - Тристе предлагает за участие в Совете Республики дать знати что-то такое, от чего они не смогли бы отказаться. Я намерен дать им кента.
        - Врата их уничтожат, - прищурившись, напомнил Киль.
        - Этого они не знают. Увидев, как я исчезну и тут же вернусь со свежими плодами с олонского рынка, они поймут, какую я предлагаю им силу. И что угодно подпишут за ее толику.
        - А когда распознают обман?
        - Я предупрежу, что для безопасного использования врат необходимо многомесячное обучение. Если мы переживем эти месяцы, тогда и будем думать.
        Киль кивнул:
        - Это шанс. - Он помолчал, изучая лицо Кадена. - Ты сказал не все.
        Каден прогнал колючий страх и заставил себя твердо встретить взгляд кшештрим.
        - Не все. - Он обратился к Тристе: - Я попрошу тебя доставить в капитул записку для монаха по имени Яапа.
        - Нет! - ужаснулась Морьета. - Если за капитулом следят, ее схватят. Ни за что!
        - Следить следят, но не схватят, - возразил Каден. - В расчете, что она приведет их ко мне.
        - Схватят! - крикнула лейна, привлекая к себе дочь. - Ты сам объяснял мне, что это за люди. Они станут ее мучить, выпытывать, где ты.
        - Они уже пробовали, долго и безуспешно, - покачал головой Каден.
        Тристе от этого воспоминания содрогнулась, и мать крепче прижала ее к себе.
        - Зачем так рисковать? - спросил Киль. - Почему не послать Габрила? О нем ишшин не знают и не обратят на него внимания.
        Каден замешкался, решая, какую часть правды можно им приоткрыть.
        - Я и хочу, чтобы ее заметили, - признался он.
        Девушка медленно высвободилась из материнских рук и повернулась к нему:
        - Зачем? - Голос ее сорвался даже на одном коротком слове.
        - Они проследят за тобой на обратном пути, - пояснил Каден, - но за стены им не войти. Тогда они вернутся в капитул. Потребуют от Яапы записку - ты уж постарайся, чтобы они ее приметили.
        - А с какой стати хин удовлетворят требования ишшин? - спросил Габрил.
        - А Тристе их об этом попросит. Скажет, что я сам об этом попросил.
        - И что будет в этой таинственной записке? - неспешно спросил Киль.
        - Что я сдаюсь, - пожал плечами Каден. - Что пытался вернуть трон и проиграл. Что возвращаюсь в Ашк-лан с другим служителем Пустого Бога и займусь восстановлением монастыря. И что мы будем рады любому монаху, который пожелает к нам присоединиться.
        Несколько ударов сердца длилось молчание, а потом Габрил расхохотался. Когда Тристе с Морьетой обернулись на его теплый звучный смех, он указал им на сидевшего через стол Кадена:
        - В ножах он ничего не понимает, зато ум его острее лезвия.
        - Ты надеешься, что, прочитав записку, ишшин отправятся за тобой в монастырь? - спросила Морьета.
        - Ради шанса захватить меня и Киля они, думаю, и до самого Ли доберутся, - сказал Каден.
        - Только ты не собираешься в Ли, - заметил Киль. - Как и в Ашк-лан.
        Каден, кивнув ему, обратился к Тристе:
        - С этой запиской ты рискуешь.
        В круглых глазах девушки мелькнул испуг, но она не заколебалась:
        - Я отнесу.
        - Не надо! - взмолилась Морьета. - Пожалуйста.
        Тристе оторвала от себя ее руки:
        - Я пойду.
        - А что с магнатами? - осведомился Габрил. - В первый раз они собрались из любопытства. Во второй их на это не возьмешь.
        Каден согласно кивнул:
        - Объясните им, что я надеюсь подтвердить свое предложение более убедительными аргументами. И предупредите, чтобы одевались неприметно. Нет, попросите одеться монахами.
        - Монахами? - повторил Габрил. - Ручаюсь, им это придется не по вкусу. После недавней встречи всем будет неспокойно без оружия в руках.
        - Вы не поверите, сколько вещей можно скрыть под монашеским балахоном, - успокоил его Каден. - Пусть берут любое оружие, лишь бы не держали на виду.
        Он помолчал.
        - И не могли бы вы составить для меня поименный список?
        Габрил поднял бровь:
        - По части состава мы уже все решили.
        - Знаю. Но мне нужно каждого обдумать и заучить имена, - ответил Каден. - Разговор и без того будет сложным. Не хотелось бы обидеть кого-то, спутав имя.
        Габрил, пожав плечами, обратился к Морьете:
        - Наверняка у вас найдутся чернила и кисти.
        Женщина как будто не сразу услышала - она как в первый раз разглядывала Кадена. Но когда Габрил уже готов был повторить просьбу, Морьета резко кивнула и вышла, чтобы сразу вернуться с лакированной шкатулкой.
        - Вот. - Поставив ящичек на стол, она указала на мягкие листы телячьей кожи и чернила. - Пользуйтесь, как вам угодно.
        Габрил взял себе одну кисть. Каден выбрал другую.
        - Пока вы пишете имена, - сказал он, - я составлю короткое послание для каждого из… наших друзей с объяснением, как незаметно проникнуть в капитул. Вы сможете доставить запечатанные письма?
        - Это несложно, - кивнул Габрил, не отрываясь от письма.
        - Спасибо, - сказал Каден.
        Он заслонил лист так, чтобы никому в комнате не было видно текста. Каден полагал, что наконец определил, кому можно доверять, но полной уверенности не было, между тем кое-кому не следовало знать, что в его записках к вельможам ничего не говорилось о встрече в капитуле, а письмо к Яапе ни словом не упоминало о возвращении в Ашк-лан.
        44
        Валину казалось, он уже много дней смотрит, как Балендин разрывает на куски живых людей, но еще страшнее было видеть лича на свободе - как тот расхаживал по берегу, а ургулы преклоняли перед ним колени, будто перед законным вождем. Если бы не пальцы, до сих пор замотанные кровавыми бинтами, и не его темные кожа и волосы, Валин не отличил бы лича от ургульского всадника.
        Он не мог знать, что произошло за долгие дни после их с Талалом и Лейтом отъезда из ургульского стойбища, но в общих чертах все было ужасающе ясно. Длинный Кулак, как и подозревал пилот, обвел их вокруг пальца. Очевидно, ургульский вождь нашел личу лучшее применение, нежели разбирать его по суставам. Гвенна со своими, обнаружив его коварство, как-то сумела пробиться на свободу, вырвалась из лагеря, пересекла Черную и успела предостеречь Андт-Кил.
        Измена Балендина, обратившегося против ил Торньи и Аннура, не особенно удивляла Валина. Учитывая, что колдовскую силу лич черпал из колодца муки и ужаса, ему самое место было среди ургулов. Их привычное зверство, их бесконечные жестокие жертвоприношения давали ему полную волю причинять боль и пожинать тошнотворный урожай ужаса. На Островах ему приходилось убивать и мучить втайне, с опаской выбирая время и жертву. Здесь ему подводили добычу связанной - десятками и сотнями, - а сколько глаз с ужасом следили, как он сдирает с пленников кожу, жжет заживо, разрывает лошадьми… Ургулы видели в мучениях его жертв дар Квине, но Валин знал правду. Балендин приносил жертвы самому себе.
        - Он стал опасен, - тихо проговорил Талал, глядя, как отшвыривают в сторону шестой или седьмой изуродованный труп.
        - Он всегда был опасен, - возразил Валин.
        Валин вспомнил Крючок, повешенную на темном чердаке Эми. Вспомнил Ха Лин.
        - Его все остерегались еще на Островах: остерегались, ненавидели или боялись.
        Талал покачал головой:
        - То были мелочи. А это… - Он сквозь зубы втянул в себя воздух. - Не представляю, как он справляется с такой силой. Должно быть, через край хлещет.
        - Кент поцелуй его силу, - буркнул Лейт. - Лишь бы через реку не перенесла.
        К великому изумлению и облегчению Валина, этого не случилось. Ургулы час за часом продолжали кровавую забаву, а переправиться попытались лишь несколько раз, да и то впустую: два-три идиота пустили лошадей вплавь да еще вздумали, дурачье, построить мост, сбросили в русло десяток стволов, которые теперь бессмысленно тыкались в старые опоры. Ни одной реальной атаки до самого заката.
        Зато потом…
        Всего за час, нет, за полчаса бревна собрались мостом. Валину и его кеттрал только и оставалось, что вместе с горожанами в ужасе смотреть на происходящее, осознавая, что затеяли ургулы. Где-то, может быть, не одной милей севернее, те наткнулись на заготовленный для сплава лес. За зиму лесорубы навалили по берегу горы бревен и только ждали большой летней воды, чтобы по течению спустить его в озеро Шрам. Всего несколько десятков всадников сумели скатить в воду многие тысячи бревен. И без опыта мостостроительства обошлись - масса бревен обо всем позаботилась сама, течение складывало мост, прижимая лес к старым опорам и удерживая его на месте.
        Всадники, несколько минут назад праздно разъезжавшие по дальнему берегу, мгновенно устремились на этот ненадежный, шаткий настил. Передовые оступались, стволы уходили из-под ног перепуганных лошадей, животных затягивало под плот. Гибнущие кони бились среди хаоса бревен, но оставшиеся безлошадными всадники пешком бежали дальше, вызывающе орали и размахивали копьями. Валин не сводил глаз с одной женщины: у нее за спиной бились косы, а лицо было, как краской, вымазано кровью. Лишившись коня, она помчалась дальше, ловко перепрыгивая с бревна на бревно, предугадывая движения стволов и искусно выбирая путь. В другой раз он бы восхитился ее выдержкой и терпением - из таких выходят хорошие кеттрал. Беда в том, что она приближалась к берегу. Еще несколько точно рассчитанных прыжков - и перед ней илистая отмель. Женщина словно и сама почувствовала, что цель близка, - приостановилась на шаткой запруде, обернулась, замахала своим, разинула рот в крике, который он видел глазами и почти уловил слухом - словно тонкий напильник резанул по стеклу.
        А потом стрела ударила ей в плечо, развернула и сбила в разрыв между бревнами. Валин видел, как сдавили ей грудь прущие по течению стволы. Женщина отчаянно забилась, не замечая стреляной раны, ногтями цепляясь за кору, но спасения не было. Неумолимое течение раздавило ее и уволокло в темную невидимую струю.
        Останься запруда и дальше такой непрочной, лесорубы могли бы отстреляться, но даже в сгущающемся сумраке видно было, что бревна и вода помогают ургулам. Река подносила все новый лес, сбивала его все плотнее, и всадники уже переправлялись по трое - по четверо, удерживаясь иногда в седлах до самого берега. Валин перевел трубу на Анник. Ее правая рука расплывалась от стремительного движения: прицел - выстрел, прицел - выстрел, так быстро, что Валин не успевал понять, куда она метит. В его сторону лучница не смотрела, но он и так представлял голубые глаза, ставшие каменно-серыми в сумерках, и твердо сжатые челюсти. Вязкая отмель давала ей и ее стрелкам время, но ургулам не приходилось считать людей. Если плот превратится в надежную опору, даже Анник недолго удержит врага.
        - Шаэль сладчайший, что затеяла Гвенна? - пробормотал у него над ухом Лейт.
        Валин нашел взглядом мелькавшую между домами, поодаль от сражающихся, девушку. Бежать от боя? На Гвенну это не похоже.
        - Собирает стрелков? - предположил Талал.
        - Каких стрелков? - Валин мотнул головой. - Все, кто может держать лук, уже на баррикаде.
        - Надо спускаться, - сказал Лейт.
        - Чем мы поможем? У нас и луков-то нет.
        - У меня есть пара мечей, - огрызнулся Лейт, - и пара кулаков.
        - Кулаками прилив не остановишь! - прорычал Валин. - У Гвенны свое задание, у нас свое.
        - Надо им отступать, - забормотал Талал. - Дальнее русло они потеряли. Им бы отойти на западный остров и взорвать средний мост.
        Валин снова обратился к битве. На его взгляд, правота лича была не так уж очевидна. До баррикады удалось добраться лишь горстке всадников, да и тех быстро сняли стрелами и топорами. Валин видел, как Пирр, возникнув на гребне бревенчатого вала, прыгнула за спину одному из всадников - точь-в-точь молодая девица, вздумавшая прокатиться со своим милёнком, - и обняла его сзади. Блеснула сталь, всадник завалился на шею лошади и кувырнулся наземь. Пирр поудобнее устроилась в седле и поскакала вдоль баррикады на север - одна в гуще ургулов. Столкнувшись еще с двумя, она спрыгнула с коня, увернулась от копыт трех сбитых столкновением лошадей и мгновенно оказалась на бревнах, чтобы тут же снова упасть вниз и резать глотки напирающим ургулам.
        Можно было поверить, что местные удержатся, - если не смотреть за реку, туда, где из тени леса валила бесчисленная армия. Лесорубы - крепкий народ, но военному делу их не учили. Сломать можно всякого, а когда они сломаются, начнется резня.
        - Анник их оттеснит.
        Валин молился в душе, чтобы его слова обернулись правдой. Лучница была хорошим тактиком, только есть ли ей дело до нескольких сотен лесных жителей, гибнущих на ургульских копьях? Она вполне могла списать их в сопутствующие потери ради своей, хладнокровно рассчитанной цели.
        - Анник их отгонит.
        - Смотри, - указал Талал.
        Горожане отступали. Это не было беспорядочным бегством: отходили по одному, целеустремленно двигаясь через деревенскую площадь к мосту между островами. Осталась Анник. Осталась Пирр. Остались и несколько десятков самых крепких на вид мужчин и решительных женщин - они угрюмо посылали стрелу за стрелой в массу всадников, прикрывая отход остальных. Казалось, отступление затянулось на долгие дни, хотя прошло, конечно, не более нескольких минут. Лесорубы с баррикады отошли по среднему мосту на западный остров.
        Теперь сотни ургулов заполонили восточный: пробирались по вязкой отмели, вздергивали лошадей на дыбы перед баррикадой. Ее высоты хватало, чтобы еще на время задержать конных, но время для прикрывающих отступление истекало. Несколько ургулов уже спешились и карабкались по бревнам. Стоит им проломить стену, остров потерян.
        - Гвенне бы подорвать средний мост, - процедил Валин.
        Его тело звенело натянутым луком от мучительного желания сбежать вниз, сдерживать плечом к плечу со своим крылом напор ургулов, внести свой вклад в отражение угрозы. Он бездумно сжимал и разжимал кулаки - руки чесались что-нибудь стиснуть, разбить вдребезги. Все доводы за сохранение позиции казались сейчас ложными, но сойти вниз означало спустить в нужник всякую надежду прикончить ил Торнью. Он ощущал вцепившиеся в тело, терзающие его когти яростного предвкушения боя, но его недаром готовили именно к таким минутам. «Дисциплина, - писал Гендран, - узда, которой разум правит телом».
        - Ей бы взорвать мост, - повторил он, с трудом принудив себя разжать кулаки.
        И взрыв грянул - глухой рокот разорвал влажную ткань ночи. Тихий поначалу звук перешел в звонкий треск, тысячи рвущих уши разрывов громоздились друг на друга, оглушали… Но средний мост не шелохнулся, и мгновение спустя Валин понял, что грохот докатился от восточного русла, от плотины плавучих бревен. Он успел развернуться туда, чтобы увидеть, как щепками взлетают в воздух громадные, в десять человеческих ростов, стволы, как они сыплются на отмели и на стремнину, взметывают серую пену и брызги, давят ургулов и ургульских коней.
        - Пресвятой Хал! - выдохнул Талал.
        Валин только кивнул, глядя, как прогибается и разваливается деревянный настил, внезапно лишенный упора - мостовых свай посреди русла. Всадники, только подступившие к берегу, сдерживали обезумевших коней, спеша в относительную безопасность, подальше от валившихся на землю обломков толщиной с мужское бедро, которые то втыкались в мягкую землю, то расщеплялись от удара о твердую.
        Восторженный вопль Лейта затерялся в общем хаосе.
        - Гвенна, стерва рыжая, ты гений! Наша девка! - Он схватил Валина за плечо, тыча пальцем в обломки моста. - Ее работа!
        - Как она умудрилась?.. - медленно спросил Валин. - И где она?
        Талал смотрел на вещи трезво:
        - Подорвали снизу. Видно по характеру взрыва.
        - То есть она поднырнула, - произнес Валин.
        Он разглядывал пережеванную рекой безумную массу расщепленных бревен и огромных острых обломков. Все восточное русло - каша из разорванных тел и вращающихся стволов. Не река, а меч самого Ананшаэля. Если Гвенна была в воде, а должна была…
        - Она погибла, - сказал Валин.
        Слова вылетели наружу, оставив за собой одну пустоту.
        - Гвенна погибла.
        Лейт уставился на него - и оттолкнул от себя:
        - Мы этого не знаем.
        - Мы ни хрена не знаем, но глаза у тебя есть? - Валин ткнул пальцем в протоку. - Можно там выплыть?
        - Мы все равно ничего не знаем, - уперся Лейт и добавил тише: - Даже если погибла, свое дело она сделала.
        - Не до конца, - поправил Валин, повернувшись к среднему мосту.
        Бессердечные слова, но сердечность посреди боя - верный способ умереть.
        - Плотину она подорвала, а путь с восточного острова на западный для ургулов открыт.
        Талал смотрел в трубу:
        - Прикидочно на восточном острове три сотни.
        - На мосту, выходит, столкнутся равные силы, - кивнул Валин.
        - Равные, - тихо проговорил Талал, - только это три сотни храбрейших зверюг Кулака против кучки деревенских парней и полудюжины разведчиков ил Торньи.
        У западного конца среднего моста, в ста шагах от подножия башни, уже наметилась новая линия обороны. Лесорубы и там наспех сложили баррикаду - вал бревен поднимался до пояса, - а лучники заняли места по обе стороны. Хорошая позиция. С нее можно в упор расстреливать ургулов на мосту, ширина которого вынуждала конных ехать не более чем по двое в ряд.
        «Хорошая позиция среди гребаного кровавого месива», - уточнил для себя Валин.
        На переправу через восточную протоку и захват половины поселка у ургулов ушло менее часа. Лесорубы неплохо себя показали, но вооружены они были кое-как и, судя по опасно разрозненной цепи на ближнем берегу, должны были вот-вот сломаться. Пожертвовав собой, Гвенна дала им краткую передышку, когда задержала основные силы ургулов, но передышка ничего не меняла. На глазах у Валина один ургул успел одолеть целый мостовой пролет и упал у самой баррикады со стрелой в глазнице. Наверняка работа Анник, но на всех Анник не хватит.
        - Да пошло оно все!.. - воскликнул Лейт. - Я спускаюсь.
        - Ил Торнья… - заговорил Валин.
        - Ты вбил себе в башку ил Торнью, - сплюнул пилот. - Ты его и убивай.
        Стыд и бессилие, решимость и сомнения разом взметнулись в Валине опаляющей вспышкой черной злобы. Еще с Островов, с самого рождения крыла, Лейт подчинялся только своим хотелкам: летал по-своему, дрался по-своему, пропускал мимо ушей не устраивающие его приказы - и плевал на то, чего это стоит крылу. Похоже, сукин сын вообразил, что все окупят шуточки и дружелюбие, что за них весельчаку спустят весь вред, причиненный его бесшабашностью. Валину хотелось схватить пилота за глотку, вколотить в него понятие о дисциплине. Он уже привстал, чтобы так и сделать, когда Талал удержал его за плечо.
        - Может, так будет лучше, - тихо сказал лич. - На ил Торнью хватит нас двоих, а Анник с Пирр помощь не помешает, и у местных будет лишняя опора.
        Валин застыл на полусогнутых, потом сплюнул через кромку крыши и снова сел. Он глянул на пилота и покачал головой.
        - Счастливо, - пожелал он тоном холоднее темных вод под обрывом.
        Лейт ответил ему недоверчивым взглядом:
        - Что им сказать про тебя? Что сказать Анник?
        Валин подумал.
        - Скажи, что я умер.
        Пилот заглянул ему в глаза и с отвращением фыркнул:
        - Похоже на то. Толку с тебя как с покойника.

* * *
        Все прошло как по учебнику - из тех, по которым они занимались на Островах, глава о боевом духе и способности одного решительного бойца воодушевить целое подразделение. Лейт оказался у моста в переломный момент, когда кучка всадников готова была пробить баррикаду, и яростно ввязался в схватку. Он вскочил на бревна, с ходу подрезал поджилки двум ближайшим лошадям, расколол череп упавшему всаднику. Даже не обернувшись, пилот пошел в наступление - скользил между конскими боками, с равной легкостью перерезал жилы и глотки.
        Анник со своими лучниками прикрыли его, а Пирр почти сразу появилась рядом. Казалось бы, не могут двое удержаться против сотни, но ургулы привыкли биться на степном просторе, где был разбег лошадям и размах копьям. Теснина моста была против них, и темнота тоже, и непрекращающийся дождь стрел. Лейт с Пирр отбили атаку, а когда ургулы обратились в бегство, отступили за баррикаду.
        Валин видел все это в трубу, живот у него сводило от желчной горечи: страх за пилота и яростная гордость смешались с ожесточенной злобой. Лейт опять ослушался приказа, выбился из ряда, поступил, как ему хотелось. Мерзавец, дезертир, Шаэлево отродье, он опасен… Но почему же тогда Валин, глядя на свирепую стычку внизу, чувствовал себя самозванцем и неудачником? Профессионал выполняет задание. Он слышал это десять тысяч раз, в него это вбили муштрой. Профессионал без необходимости не отступает от предписаний. Сейчас, растянувшись на холодной крыше, так близко и так далеко от боя, он чувствовал себя кем угодно, только не профессионалом. Ему хотелось выть в голос, но задание требовало тишины, и он молчал, смотрел…
        Семь раз ургулы шли на приступ и семь раз разбивались о заслон: Лейт с Пирр бились в первых рядах, мечи и ножи ртутью отливали под луной. Пирр тенью скользила между конными - с виду неспешно, но всадники каждый раз промахивались по ней, а она, нырком или в развороте оказавшись рядом, с легкостью танцовщицы чиркала ножом по шее или меж ребер. Лейт же превратился в вихрь стали, два его клинка рубили и кололи, бурей проносясь среди ургулов. Валин сто раз видел, как дерется пилот, но никогда еще тот не дрался так. Лейт походил на одержимого - неустрашимый, неутомимый, казалось, он мог бы удерживать мост днями, месяцами, и ничто его не возьмет.
        Пока стрела не вонзилась ему в поясницу.
        Рано или поздно это должно было случиться. Деревенские - не лучники. Они в панике. У них нет ночного зрения кеттрал. Стрелок, скорее всего, спустил тетиву, даже не глядя, куда бьет. Зато Валин видел, как древко проросло чуть ниже ребер. Прямо в кишки. Или в печень.
        - Нет! - выдохнул Талал.
        Валин закрыл глаза, но предсмертные крики лошадей и людей били в уши. В этот хор боли и смерти замешался и голос Лейта. Валин его не слышал, но и так знал, какой яростный вызов звучит в этом реве. Открыв глаза, он увидел, что Лейт еще на ногах, что он отказывается отступать, отбивается парой клинков, выстроив ближнюю защиту. Валин бы рявкнул, приказывая отходить за баррикаду, только Лейт бы его не услышал. А услышал бы, так не послушал.
        Щеки намокли от слез. Сердце лежало в груди камнем, словно никогда и не было живым.
        Он видел, как копье пробило Лейту грудь, подняло выше, выше. Стрела Анник сбила копейщика, но к тому уже подоспел другой ургул и, опасно перегнувшись с седла, ударил Лейта клинком в плечо. Валин запретил себе закрывать глаза, он должен был это видеть, как будто мог помочь взглядом, но ему было отказано даже в этом. Лейт, залитый кровью, сжимая древко пробившего сердце копья, скрылся из виду под копытами лошадей.
        - Лейт… - Валин не знал, вслух или про себя назвал друга по имени.
        - Ананшаэль, будь ласков с его душой, - пробормотал рядом Талал.
        Валин покачал головой. Это безумие на мосту, хаос, кровь и боль - рука Ананшаэля, и ее никак не назовешь ласковой.
        45
        Капитул хин нисколько не изменился за прошедшие дни: гладкая кирпичная стена, закрытые ставнями окна и простая деревянная дверь. Правда, сквозь пыльные стекла пустующего дома подробностей было не рассмотреть.
        За его спиной в большой, обшитой сосновыми досками комнате настороженно застыли будущие члены совета. Габрил, Киль, Тристе в недоумении последовали за Каденом, который несколько часов назад привел их сюда, взломал заднюю дверь и отыскал в доме комнату, выходящую окнами на площадь.
        - Зачем мы здесь? - спросил тогда первый оратор, оглядывая затхлое помещение.
        - Здесь назначена встреча, - ответил Каден.
        Габрил опешил:
        - Я всем сказал, что встречаемся в капитуле.
        - А я в доставленных тобой записках велел тебя не слушать и идти сюда.
        - Почему? - удивилась Тристе.
        - Потому, что в капитуле небезопасно, - ответил Каден. - Проще показать, чем объяснить. Вот…
        Он махнул на погрызенную мышами мебель:
        - Помогите составить эти кресла к окну, чтобы людям было где сесть.
        Как выяснилось, большинство потомков великих и властных родов Аннура предпочли остаться на ногах. Они, если такое возможно, смотрели друг на друга еще подозрительнее, чем в прошлый раз. Руки редко отпускали рукояти оружия, и каждый старался держаться спиной к стене. Одна Кегеллен расположилась в кресле, удовлетворенно вздохнула и задрала ноги на сиденье другого. Но если кто и был доволен, то только она.
        - Мы здесь без малого час, - взорвался наконец Тевис. - А ты молчишь, стоишь столбом и только таращишься в окна, Кент тебя побери! Я начинаю терять терпение.
        - Подозреваю, у тебя его и так немного было, - лениво протянула Кегеллен.
        Если остальные так или иначе подражали монашеской одежде, то Кегеллен даже не пыталась замаскироваться. Она пришла в ярком желтом платье, с гирляндами из свежего жасмина на запястьях, а прическу украсила трепетавшими на ветерке павлиньими перьями. Кадену ее наряд показался нелепым до смеха, однако никто из сидевших за длинным столом не глазел на нее и не смеялся. Сама Кегеллен держалась так, будто была здесь одна, и тихонько обмахивалась тонко расписанным веером. Задержав руку, она указала веером на окно:
        - Лично я оценила возможность полюбоваться тихой площадью. Согласитесь, этот квартал, как и ему подобные в других частях города, являет собой подлинную душу нашего великого города. - Веер ее снова закачался. - Обратите внимание на этот крошечный храм или вон на ту светлокожую торговку фигами и на те «милочкины розы», что вьются по стене винной лавки…
        - Плевать мне на ваши вшивые лавки! - рявкнул Тевис. - И на Шаэлевы фиги тоже!
        На этот раз Каден склонен был согласиться с нишанцем. Его не волновали ни торговка фигами, ни лавка виноторговца. Самое важное - из окна открывался вид на площадь и на капитул. Он должен был увидеть то, что там вскоре произойдет, а главное - увидеть должны были они.
        До сих пор его надежды оправдывались: Тристе два дня назад без помех добралась до капитула и вернулась обратно. Постучала в дверь, отдала собственноручную записку Кадена и ушла. Рассказала, что полдороги до храма Наслаждения оглядывалась через плечо, а другую половину чуть не бегом бежала, но никто ее не задержал и, насколько она могла судить, не преследовал.
        Каден надеялся, что девушка ошибалась.
        В двадцатый раз он перебирал в голове свой план. Насколько же проще было бы воевать: атаковать ишшин, потом Адива, затем ил Торнью и Адер - атаковать, атаковать, атаковать, пока не перебьет всех врагов или сам не погибнет. Будь у него за спиной крыло Валина, это, пожалуй, было бы осуществимо, но Валин на место встречи так и не явился. Каден не знал даже, выбрался ли брат из Ассара. Он отстранил горе, сосредоточившись на важном: кеттрал у него нет, сил для атаки нет, ничего нет. Не слишком ли смелая надежда - превратить это «ничто» в оружие?
        В памяти снова вспыхнул поединок во дворе Габрила. Он следил за движением плаща в кругу солдат, наблюдал, как колют, испытывают, прощупывают их длинные копья. Габрил не оказывал сопротивления - в том-то все и дело. Его противников губили собственные ошибки. Уступка - тоже путь к победе. Конечно, если она не приведет к смерти. Глубоко вдохнув, Каден снова повернулся к собравшимся вельможам, гадая, что ждет его в конце избранного пути.
        - Я сообщил ваши имена Тарику Адиву, - сдержанно и ровно произнес он.
        Киль в глубине комнаты вскинул брови. Тристе ахнула. Круг вельмож негодующе зашевелился, зашипел, лица исказились отчаянием и недоверием. Потрясение быстро сменилось гневными возгласами: пальцы грозили и обвиняли, голоса звенели от гнева. Каден заставил себя выжидать: пусть их гнев дойдет до высшей точки, напряжение - до взрыва. Они были ему нужны перепуганными насмерть.
        Только вот Тевис и не думал пугаться.
        - Ты, дерьмец негодный! - взревел он, хватаясь за рапиру.
        Габрил двинулся, чтобы заслонить собой Кадена, но тот отмахнулся и шагнул навстречу нишанцу. Пальцы Тевиса сжали ему горло, перекрыли воздух. Каден замедлил биение сердца, расслабил все мышцы, а взглядом через плечо противника нашел глаза Кегеллен. Та поначалу тоже смотрела сурово, но теперь небрежно взмахнула сверкающей кольцами рукой.
        - Отпусти его, Тевис, - сказала она. - Неплохо бы выяснить, до чего довела мальчишку дурь. Порвать ему глотку еще успеешь.
        Вельможа притянул Кадена к себе, прямо к круглым от ярости глазам. Жилы у него на шее натянулись, грозя лопнуть. Чуть помедлив, он швырнул юношу на пол. Каден неторопливо поднялся, незаметно проверяя, цела ли шея: мышцы ему помяло, но от умиалов не раз случалось получать трепку и похуже. Выпрямившись наконец, он оказался в кругу острых, как копейные наконечники, взглядов.
        - А теперь, - с обманчивой мягкостью попросила Кегеллен, - почему бы тебе не объяснить нам, что ты натворил и зачем?
        Она улыбалась.
        Каден собрался с мыслями:
        - Я позаботился, чтобы Адив узнал о моем возращении в город, узнал наши имена и намерения свергнуть империю и учредить вместо нее республику.
        - Если память меня не обманывает, - Азуртазина постукивала по столу длинным накрашенным ноготком, - едва ли это было «наше» намерение.
        - Эту подробность я опустил, - улыбнулся Каден. - Адив полагает, что мы сплотились и готовы единым фронтом выступить против него.
        - Знал же, что еще тогда надо было перерезать тебе глотку, - сплюнул Тевис. - Второй раз такой ошибки не допущу.
        - Перерезав мне глотку, вы ничего не решите, - заметил Каден. - Адиву уже известны ваши имена, и вряд ли он их забудет.
        - Смею предположить, - вставила Кегеллен, - что ты устроил наше маленькое… собрание не только ради забавы?
        - Я собрал вас, чтобы открыть истину, - сказал Каден.
        Кегеллен надула губы:
        - Истина весьма не однозначна.
        И, словно поставив точку в ее фразе, ударил большой гонг - звон задрожал в воздухе, на него откликнулись из-за крыш десятки других, отбивая полдень. Повернувшись к окну, Каден указал на маленькую площадь перед капитулом хин. Пора было испытать на деле свой план тихой войны.
        - Смотрите, - велел он, указывая на прожаренную солнцем площадь.
        Несколько мгновений длилось молчание. По мостовой расхаживали мужчины и женщины, занятые дневными делами и заботами, перекликались, переругивались.
        - И что мы должны увидеть? - спросила, подождав, Кегеллен.
        У Кадена свело живот, плечи напряглись. Он с трудом отстранил тревогу. Не сразу. Даже после полуденного гонга следовало ожидать паузы. Он высматривал на площади знаки: блеск стали, звон доспехов. Ничего. Если он ошибся, чего будет стоить эта ошибка? Слишком многое держалось на его способности проникать в умы почти незнакомых людей. Навык бешра-ан позволял угадать путь козы в скалах, но Адив - не коза. Матол - не коза. Что, если кто-то из них заметил расставленную ловушку? Что, если сейчас, на его глазах, они сами разворачивают сети?
        Габрил на шаг приблизился к Кадену. Он смотрел озабоченно, руки держал на древках ножей. Тевис стоял как стоял, и даже Кегеллен начинала выказывать нетерпение. Каден снова обернулся к площади, изучая фасад капитула. Ничего. Гладкий кирпич и тихо поднимающийся в небо черный дым. Ничего. Ничего. А потом на маленькую площадь вылетела колонна - полсотни мужчин с обитым сталью тараном.
        Каден тихо выдохнул и поднял палец:
        - Вот и они.
        Солдаты пересекли площадь и с разбегу вынесли дверь капитула. Первая шестерка оттащила таран в сторону, другие с обнаженными клинками ворвались в пролом. Каден и сквозь ставни слышал звон стали, воинственный рев, к которому почти сразу примешались вопли раненых, умирающих.
        - Во имя Шаэля, что… - вылупил глаза Тевис.
        - Это люди Тарика Адива, - спокойно объяснил Каден. - Я об атакующих.
        - А с кем они сражаются? - осторожно осведомилась Кегеллен.
        - С вами, - просто ответил Каден.
        Тевис выхватил нож:
        - Не виляй, Малкениан, говори прямо, пока вовсе не замолчал!
        Каден покосился на блестящее лезвие и, прежде чем ответить, заставил себя отсчитать десять ударов сердца. Если увидят, что его способен запугать толстый дурень с ножом, все еще может рухнуть.
        - Я выдал Адиву ваши имена и сообщил, что мы встретимся там… - Он махнул на капитул. - Он ожидал, что вы переоденетесь монахами. И сейчас уверен, что убивает вас.
        - Зачем? - покачала головой Азуртазина. - Какой смысл?
        - Хотел показать вам, насколько зыбко ваше положение.
        Каден помолчал, озирая собрание. Одни не сводили взглядов с него, другие уставились на гладкую стену капитула, на кирпичи и на зияющую дверь, за которой шла жестокая бойня.
        - Вы устраиваете тайные сходки, интригуете, строите планы и воображаете, будто ваши капюшоны и деньги все покроют, - снова заговорил Каден. - Это не так. Адив с Адер и ил Торньей терпят вас, только пока заняты более опасным противником.
        - Они нас не терпят, - возразила Азуртазина. - Они не ведают о нашей ненависти к империи. Они вовсе о нас не знают.
        Она взглянула через площадь на дверной проем, в темноту которого врывались все новые солдаты.
        - И вы надеялись, что не узнают? - поднял бровь Каден. - Я в городе меньше недели. Без денег, без связей, без поддержки. Раньше я не подозревал о вашем существовании, а за несколько дней не только узнал ваши имена, но и увидел в лицо. Если вы рассчитываете, что моя сестра, за которой стоит вся мощь Аннура, через месяц не развесит вас вдоль дороги на корм воронью, вы еще глупее, чем я думал.
        По комнате прошел оскорбленный ропот. Века, прошедшие с тех пор, когда эти вельможи обладали настоящей властью, ничуть не притупили их гордости. Глаза Интарры еще не делали Кадена императором, а годами он сильно уступал всем присутствующим, кроме Тристе и Габрила. Никому здесь - ни баскийцам, ни бреатанцам, ни светлокожим, ни темнокожим, ни мужчинам, ни женщинам - не понравилось называться глупцами. Хорошо еще их внимание отвлекало разыгравшееся на площади представление.
        Каден как раз повернулся к окну, когда на втором этаже отлетел ставень и на камни под стеной с ревом выпрыгнул человек в монашеском балахоне, с мечом в руке и залитым кровью лицом. Люди Адива тут же набросились на него и изрубили клинками, оставив на мостовой размазанную лужу крови да груду костей.
        - Сейчас солдаты уже догадываются, что в капитуле нашли не вас, что их обманули, - пояснил Каден, указав на противоположное здание. - Это открытие только распалит ярость советника. Не застав вас там, он пройдется частым гребнем по вашим гостиницам и дворцам, будет выслеживать вас на аннурских улицах. А ускользнувших за городскую стену догонит в собственных поместьях, сожжет или повесит.
        - Это что же, - в яростном недоумении вопросил Тевис, - мелочная месть тем, кто отказался подмахнуть твою писульку?
        - Напротив, - ответил Каден, - это ваш последний шанс. Вы не спешили бросить кости, и я метнул их за вас.
        Выступив из глубины комнаты, Киль подал ему свиток с конституцией. Каден развернул его и просмотрел текст. Вопли за окном затихли. Тишина опустилась на площадь, тяжело приникла к стеклам.
        - Поодиночке вы ничто. Станете отбиваться - умрете. Попробуете бежать - умрете. Даже если успеете добраться до дому и поднять мятеж, моя сестра со своим кенарангом подавят его мощью легионов.
        Он помолчал, давая им время проникнуться.
        - Однако объединенному напору они противостоять не смогут. Это… - Каден поднял свиток, - ваши меч и щит.
        На миг все замерли, ожидая реакции соседа. Потом Тевис взревел, вылетел из-за стола, по пути зацепился плащом за подлокотник кресла Кегеллен, выругался…
        - Нет, ты сдохнешь, Малкениан драный! Я скорей с тебя шкуру спущу, чем…
        Он вдруг осекся, наморщил лоб, уставившись вниз - на павлинье перо, торчащее из его волосатого предплечья. Кегеллен, зевнув, вогнала острие поглубже. Тевис поднял руку, разинул рот, посинел и обмяк. Язык вывалился у него изо рта, он перевел взгляд с Кадена на Кегеллен. Падая, толстяк ударился головой о край стола, на побагровевшем лбу осталась ссадина. На полу он еще дважды дернулся и затих.
        Кегеллен подняла бровь, шевельнула труп своей туфелькой и вскинула голову.
        - Каждый вправе иметь собственное мнение, - пояснила она, пожав плечами, - но не тогда, когда оно меня убивает. - Она обернулась к Кадену. - Ну а кто те бедняги в капитуле? Кого перерезали солдаты?
        - Едва ли они бедняги, - ответил Каден. - Эти люди называют себя ишшин. У меня с ними личные счеты. Они предали меня и дорогих мне людей.
        Кегеллен резко распахнула свой веер, над складками тонкой бумаги всмотрелась в его лицо и кивнула:
        - Лично я чувствую, как в моем зажиревшем сердечке разгорается республиканский дух.

* * *
        Через несколько минут конституция была подписана. Не обошлось, разумеется, без вопросов, оговорок и требований, но кровь на мощеной площади и труп Тевиса на дощатом полу притушили зародившиеся было споры. Как и надеялся Каден, когда обнаружилось, что дело сделано и обратного хода нет, магнаты спешно забыли свои распри. И только после того, как чернила просохли и вельможи разошлись по домам собирать личную гвардию, деньги, друзей и союзников, Каден наконец опустился в кресло.
        - Почему нам не сказал? - спросил от окна Габрил.
        Солнце уже скрылось за крышами, а на площадь вернулся народ: тыкали пальцами в капитул, в лужи крови, громко и встревоженно обсуждали побоище.
        - Думал, кто-то из нас выдаст?
        Тристе и Киль тоже остались с ним, и сейчас Каден обвел глазами всех по очереди, задержав взгляд на Тристе. Наконец он кивнул:
        - Я думал, что вам всем можно доверять, но уверен не был. Чем меньше народу знает…
        Он, не договорив, развел руками.
        - Так в капитуле затаились ишшин? - кивнул на окно Киль.
        - Мы знали, что Матол держит его под наблюдением, - пояснил Каден. - Как одно из немногих мест, куда я мог бы прийти. Тристе они бы не тронули в надежде, что она наведет их на меня, но после ее ухода ничто не мешало им ворваться внутрь и потребовать записку.
        Тристе покачала головой:
        - А в ней говорилось вовсе не об Ашк-лане. В ней говорилось, что встреча назначена в капитуле, как ты и сказал нам в храме.
        - Да, - признал Каден. - Мне нужно было столкнуть Адива с ишшин. Чтобы они поубивали друг друга.
        - А хин? - спросил Киль.
        - Не знаю, - тихо ответил Каден. - Матолу, чтобы расставить ловушку, пришлось бы убрать монахов с дороги…
        Киль поднял бровь:
        - «Убрать с дороги» для Экхарда Матола обычно означает «убить».
        Каден неохотно кивнул. Он не имел права подвергать монахов такому риску. Они не участвовали в заговоре, не помогали ишшин на него охотиться. Они, как и погибшие ашк-ланские братья, стремились к тишине, миру, осознанности и спокойствию, а Каден обрушил на их тихое убежище двойной удар молота: Экхарда Матола и Адива. Он надеялся, что ишшин не убьют, а только свяжут монахов, но его надежды - плохая защита для оставшихся в здании. Потому, среди прочего, он и задержался здесь. Хотел увидеть тела. Хотел наверняка узнать, как глубоко вонзился жертвенный нож.
        - А что Адив? - спросил Габрил. - Почему он заподозрил, что найдет тебя там?
        Каден снова взглянул на Тристе. Та смотрела в доски пола, где недавно лежал труп Тевиса, но, ощутив на себе его взгляд, подняла голову. И всякому, имеющему глаза, все стало ясно. Удивительно, как он не увидел раньше.
        - Морьета, - тихо проговорил Каден.
        Киль свел брови, кивнул. Габрил промолчал. Каден не отпускал взгляда Тристе. Несколько мгновений та простояла с ничего не выражающим лицом. И наконец спросила:
        - Что?
        - Твоя мать, - как можно мягче пояснил он. - Это она сказала Адиву, что мы придем в капитул. Она назвала ему имена, сообщила, что те, кого он ищет, оденутся монахами, но будут вооружены.
        Тристе обомлела, а затем яростно замотала головой:
        - Нет! - Глаза у нее засверкали. - Нет!
        - Да, - кивнул Каден.
        Он должен был раньше все сопоставить: напряженность, с какой встретила Морьета вернувшуюся дочь, ее странную готовность сотрудничать с человеком, похитившим девушку. Да и то, что она вообще позволила увести Тристе. И нежданное появление Адива в храме.
        Как ни странно, ключом к разгадке послужила не Морьета. Кадена осенило при виде лица Демивалль, говорившей с мизран-советником. Он был уверен, что Адив задавит сопротивление жрицы своим титулом и силой оружия. Так ему описывали похищение Тристе: явился советник, пригрозил и лейна ее отдала. Увидев, как Демивалль, не дрогнув, отказывает советнику, он стал куда меньше доверять этой истории.
        Оставался вопрос: почему? Почему Морьета доброй волей отправила в горы дочь? Почему выдала Кадена советнику? Ответом было лицо Тристе. Повязка Адива скрывала сходные черты, да и кожа его была заметно темнее, но, вызвав в памяти оба лица, расположив их рядом, он не мог не заметить: тот же подбородок, изящная линия носа… Адив не вырвал из железной хватки храма невинную девицу - он забрал свою дочь.
        - Не думаю, чтобы мать желала тебе зла, - осторожно заговорил Каден. - Тарик Адив - один из самых могущественных людей в стране… - Он запнулся, не зная, открывать ли всю правду, и все же решился. - И он твой отец.
        Страх и отвращение исказили лицо девушки, руки сжались в кулаки. На мгновение она застыла немой картиной ярости и горя. Потом с криком бросилась на Кадена. Тот поймал девушку за плечи, но кулачки Тристе заколотили его по груди, по голове. В ударах не было той необъяснимой силы, что проявилась в ней в Мертвом Сердце, но била она больно. Когда же девушка разрыдалась, Каден отстранил ее от себя, чтобы заглянуть в глаза.
        - Тебя она не предавала, - сказал он. - Ни в первый раз, ни теперь. Она знает Адива, знает, какая за ним власть, как он беспощаден, поэтому боялась за тебя - боялась, что, если не поможет ему меня остановить, мизран убьет нас обоих. Она пыталась мне помочь, свела с Габрилом, связала с магнатами. Но сломалась, когда Адив явился в храм. Решила, видно, что все кончено, и, как часто поступают люди, встала на сторону победителя. Она надеялась спастись сама и спасти дочь.
        Ярость Тристе медленно сменилась пустой безнадежностью. Она уронила руки, попятилась, не глядя на него, ни на кого не глядя.
        - Список имен, - тихо подсказал Габрил.
        Каден кивнул. Сам он и так помнил имена заговорщиков - пустяк для его памяти, - но не был уверен, что Морьета всех запомнила. Он дал ей не так уж много времени, а когда вернулся, сомнений не осталось: список был чуть сдвинут с места. И взгляд лейны стал напряженнее. И костяшки сжимавших складки платья рук побелели.
        - Оба, - без выражения произнесла Тристе.
        - Что оба?
        - Они оба меня предали, - ответила она. - Мать отдала меня… ему. Он отдал тебе.
        Каден открыл рот для ответа, но понял, что не сумеет ее утешить.
        - Да, - сказал он, - тебя предали оба.
        46
        Ил Торнья ее отговаривал.
        - Переход будет тяжелым, Адер, - убеждал он, кивая на чернильные очертания озера.
        Еще до зари, когда в черном небе ярко горели звезды, Северная армия и Сыны Пламени выстроились в походные колонны. Воины тихо переговаривались. Обменивались фразами, понизив голос, как это свойственно людям до восхода солнца.
        - Нельзя тебе идти, - наседал кенаранг. - Лошадь по озерному дну не пройдет, а если ты сдашься на полпути, Амередад не сможет выделить тебе много охранников.
        От одной мысли, что она может сдаться, Адер ощетинилась.
        - Мои солдаты идут защищать мою империю, - объявила она. - Я иду с ними.
        - Ты мало что сможешь сделать против ургулов.
        - Я могу там быть.
        Адер не знала солдатской жизни, но множество прочитанных ею трактатов о военном деле говорили, как важен боевой дух.
        - Покажу им, что не стану прятаться, пока они жертвуют собой.
        «И еще за тобой пригляжу», - добавила она про себя.
        Ей волей-неволей приходилось иметь дело к кенарангом, но даже огненная петля Ниры вокруг его шеи не помогла проникнуться к нему доверием.
        Кшештрим. Ее разум до сих пор бунтовал против этой мысли, отказывался принять. Она прочла тысячи страниц: трактаты о кшештрим, написанные изучавшими их города учеными, и умозрительные рассуждения философов и богословов, и фантастические истории, - но все потраченные на эти труды чернила не делали кшештрим реальными. И помыслить, что ил Торнья - убийца ее отца, бывший любовник, тот, кто стоит сейчас рядом, глядя на север, - прожил тысячи лет под сотнями разных имен и личин… Нет, невероятно!
        - Адер…
        - Я пойду, - отрезала она. - Семьдесят миль. Тридцать пять в день.
        - Больше, берег извилист.
        - Я пойду.
        Он кивнул так, будто заранее предвидел, что она заупрямится. Что, если он предвидит все ее поступки? От этого вопроса по коже пошли мурашки. Ответа Адер не знала.
        - Тогда, по крайней мере, иди с Северной армией. Рядом со мной.
        Адер заколебалась. Ил Торнья и Вестан Амередад между собой договорились разделить войско. Адер только присутствовала при этом. Амередад с Сынами должен был идти восточным берегом, ил Торнья с Северной армией - западным. Если бы ургулы решились проскользнуть отмелью, в любом случае нашлось бы кому их встретить. А еще лучше, если две армии сумеют двигаться вровень - большое «если», - тогда они получат шанс зажать Длинного Кулака в клещи. Доводы звучали разумно, но Адер такое разделение тревожило. В идеале ей бы хотелось держать под присмотром и Амередада, и ил Торнью, но, увы, идеал недостижим.
        - Сыны - мои люди, - сказала она.
        - Это понятно, - кивнул ил Торнья. - Но ты теперь императрица. Значит, и легионеры тоже твои люди. Им пойдет на пользу твое присутствие, а со своими людьми Амередад вполне справится сам.
        Адер колебалась. Вопрос, в сущности, был в том, кому из этих двоих можно больше доверять. Или кому она доверяла меньше. Амередад чуть не убил ее, но ил Торнья опаснее. Значит, надо остаться с ил Торньей.
        - Хорошо, - сказала она. - Я пойду с легионами.
        Он кивнул и махнул гонцу:
        - Сообщи командиру Сынов Пламени, что императрица решила совершить переход с Северной армией.
        Аннурец повторил сообщение, отдал честь и по подсыхающему озерному ложу рысцой направился к колонне верных Интарры. Адер задумалась, как встретит это известие Лехав, затем решила, что это не важно.
        Они еще постояли в молчании - императрица без власти и воин с властью куда большей, чем у обычного полководца. Оба смотрели, как холодный ветер рябит воды озера, дробит и качает отражения звезд.
        - А если мы не успеем вовремя? - спросила она.
        Ил Торнья пожал плечами:
        - Андт-Кил - бутылочное горлышко для тех, кто переправляется через Черную. Единственное место, которого ургулы не могли миновать. Если пройдут дальше… Нам придется охотиться за ними по всему северу, догонять, а они тем временем будут жечь и убивать аннурцев от Катала до Бреаты.
        - А что же трясины и озера? - спросила Адер. - Нам в этих топях не пройти, а они пройдут?
        - О, характер местности их несколько задержит. На переход через Тысячи Озер уйдет не одна неделя, но им ничто не мешает разбиться на десятки отрядов и неспешно пробираться через болота. А когда встанут на твердую почву - конец. Они конные - мы пешие.
        - Значит, мы должны успеть, - угрюмо подытожила Адер.
        И вот, едва солнце поднялось над деревьями и с юга, с озера, задул холодный бриз, Адер двинулась на север. Ил Торнья шел рядом. Фултон держался на шаг позади. Длинные ряды Северной армии протянулись по узкой полосе подсохших отмелей между линией леса и плещущими водами.
        Озеру, казалось, не будет конца. На севере оно терялось в дымке у горизонта. На карте семьдесят миль выглядели не страшно, после бегства из Рассветного дворца Адер покрыла в десять раз большее расстояние. Только тогда ее не подгоняло идущее быстрым маршем войско, задолго до полудня оставившее позади шесть или семь миль. У нее дрожали мышцы бедер, ныли своды ступней, плечи свело в тугой узел, так что больно было голову повернуть, а на севере тянулись все те же бесконечные хвойные чащобы.
        Где-то перед закатом, огибая острый мыс, она споткнулась на неровных влажных камнях береговой полосы. Фултон в мгновение ока очутился рядом, скромно поддержал под локоть. Адер стряхнула его руку.
        - Ничего, - сказала она, - я держусь.
        - А как же, ваше сияние, - буркнул гвардеец, убрав руку, но оставшись у нее за плечом.
        Некоторое время они шли молча, вслушиваясь в хруст камней под тысячами сапог, в лязг стали, когда солдаты поправляли оружие. Адер оглянулась. Эдолийцы носили на себе доспехи в четверть своего веса - куда больше, чем самый тяжеловооруженный легионер, - но Фултон ничем не выдавал, что ему тяжело. Он, опустив ладонь на рукоять широкого меча и устремив взгляд вперед, держал шаг вровень с куда более молодыми солдатами. С олонских времен он избавился от мертвенной худобы, но прошедшие месяцы оставили свой след на его лице и седеющих волосах.
        - Спасибо тебе, - тихо, сама себе удивляясь, проговорила Адер.
        Он взглянул ей в лицо:
        - За что, ваше сияние?
        - За то, что пошел за мной. Что остался после… после того, что я сделала. У Колодца…
        - Благодарности излишни, ваше сияние, - ответил Фултон. - Мы исполняли свой долг. Ваш долг - править, наш - хранить вашу жизнь.
        - Я просто хочу, чтобы ты знал: я благодарна за все, что ты для меня сделал.
        Он помолчал, глядя на нее.
        - Прошу вас, поймите правильно, ваше сияние, но это не ради вас.
        Адер в недоумении покачала головой.
        Фултон опять надолго замолчал. А когда снова заговорил, голос звучал тихо, словно эдолиец забыл о ее присутствии и беседовал сам с собой.
        - Я давно решил, каким хочу быть. Я присягал вашей семье, но прежде всего я верен слову, которое дал самому себе.
        Она ждала продолжения, но эдолиец снова устремил взгляд на север, чуть придержал шаг и оставил Адер мучиться и гадать. Она поймала себя на ревности к его неколебимой верности своим понятиям о чести и безмолвным клятвам самому себе. Она завидовала его приверженности своим убеждениям, а еще больше завидовала самой его убежденности. Когда-то и она во что-то верила: в справедливость и честь, в победу добра над злом, но жернова истории своим медленным вращением перемололи веру в муку такую мелкую, что последние крупицы бесшумно утекали меж пальцев.

* * *
        Рассвет все медлил. Валин следил за переходами неба: от черного в цвет лилового синяка, от синяка к тусклой желтизне расплавленного воска, когда зыбкий свет просочился между острыми вершинами елей. К тому времени, как наконец взошло солнце - бледный расплывчатый диск в утреннем тумане, - он уже ясно видел, что творится внизу.
        Покинутый ночью восточный остров до сих пор потрескивал и дымился. Первым делом ургулы подожгли дома, амбары и конюшни, осветив заревом пожара атаку на средний мост. Дома догорели только к рассвету - яростное белое пламя стало рыжим, затем красным; кровли проваливались внутрь, выбивая фонтаны искр и заставляя шипеть тлеющие угли. К утру пожары уступили бледному солнечному сиянию, но горький маслянистый дым еще висел в воздухе, а копыта коней вздымали тучи пепла. В одну ночь была уничтожена половина городка. Дома людей, их прошлое.
        Валину было на это плевать.
        Дом можно отстроить. Всего-то и надо что топор, несколько хороших бревен, месяц работы. Он не сводил глаз с ноги Лейта. Она торчала из груды павших лошадей - мертвый пилот и мертвые животные наравне скатились на илистую отмель, когда горожане все же сумели снести второй мост. Вот что осталось ему от друга: сапог и кусок штанины, побуревшей от грязи. Там, внизу, валялись десятки трупов, ургульских и аннурских искореженных смертью тел. «Ушел плясать с Ананшаэлем», - говорили кеттрал. Нет, не похоже на танец. Смерть похожа на смерть, и мертвых не отстроишь, сколько топором ни маши.
        А все-таки лесорубы успели снести мост, и это, наверное, было единственным светлым пятном в утренней мгле. После гибели Лейта всадники удвоили напор, не замечая дождя стрел и не слыша криков своих валящихся в протоку коней. Даже Пирр пришлось отступить за баррикаду, и несколько страшных минут казалось, что ургулы прорвутся. А потом тяжелые топоры лесорубов все же управились с опорами, и весь пролет на восточном конце просел, застонал и рухнул. Мост унес с собой половину баррикады, но это уже было не важно. Лишившись моста, ургулы прервали атаку и около полуночи отступили на восточный берег, где перестраивались для нового штурма с восходом.
        - Там Балендин.
        Талал высмотрел его сквозь дым на площади бывшего городка.
        - Пересек первый рукав.
        Валин поднял трубу. «Звездочки» Гвенны уничтожили большую часть наплавного моста, но пеший и теперь мог перейти протоку, перескакивая с бревна на бревно. Ургулы всю ночь перетекали на захваченный остров. Перебирались медленно и мучительно, оставив позади лошадей, - впрочем, для штурма среднего рукава требовались не кони, а побольше людей.
        Валин навел трубу на Балендина. Всю ночь он нигде не видел лича и не знал, чем тот занимался во время первой атаки, но руки у него были по локоть в крови, на плечах висел бизоний плащ, и смотрел он только на западный остров, где стояла башня и готовились к следующему приступу лесорубы.
        Валин повел трубой дальше.
        - И пленников притащил, - заметил он.
        Талал только кивнул.
        Пленники - десятки пленников - стояли в ряд на коленях у северного края площади. Со скрученными в запястьях руками, связанные общей веревкой, петлями обвивавшей шеи, бежать они не могли. Да вряд ли кто бы и попытался. Почти все уставились в грязь перед собой, словно, пряча глаза от победителей, надеялись остаться незамеченными. И на лицах тех, кто еще не опускал головы, был ужас, а не вызов. На расхаживающего по площади Балендина они смотрели тупым безнадежным взглядом приготовленной к закланию скотины.
        Валина охватило темное отвращение.
        - Их там под сотню, - пробормотал он. - И ни один не пытается отыграться. Ни один не дает отпора.
        Талал отвел взгляд от площади, чтобы посмотреть на Валина.
        - Они не кеттрал, - тихо напомнил лич. - Они не умеют давать отпор.
        Он был прав, и все равно тошно было видеть, как несколько десятков людей покорно ждут мучительной смерти. Две ксаабе, перерезав веревку, выволокли на середину площади пожилого мужчину. Балендин с минуту разглядывал пленника, затем с улыбкой вытащил нож. Старик отчаянно и жалобно взывал к Хекету, но тот не остановил лезвия. Балендин лишил жертву правого глаза, отрезал ухо, затем сморщенный член.
        - Набирается силы, - сказал Валин, заставляя себя не отводить глаз.
        Талал кивнул:
        - Вопрос в том, как он ею распорядится.
        Им не пришлось долго ждать ответа. Балендин оставил жертву в живых - изуродованное существо слабо корчилось в грязи, притягивая взгляды остальных. Сам же лич повернулся к средней протоке, слегка поднял руку, растопырил пальцы и устремил взгляд на сломанный мост. Всего несколько ударов сердца - и мост стал подниматься из тины, извиваться клубком огромных деревянных змей. Доски и бревна смещались, терлись друг о друга, выдавая колебания Балендина. Лич стоял неподвижно. Казалось, он даже не дышал, и еще через несколько мгновений мост встал на место.
        - Пресвятой Хал, - вымолвил Валин.
        Талал смотрел молча.
        Ургулы с трепетом разглядывали новый мост - в таком же недоверчивом ужасе, как и горожане на западном берегу. А потом зазвучал рог, еще один, еще, и воины, потрясая копьями и мечами, хлынули на возрожденный настил.
        - Долго он его продержит? - спросил Валин.
        Талал неуверенно ответил:
        - Не знаю. Сколько пленников пополнили его колодец? - Он покачал головой. - Таверну Менкера Балендин снес, вытянув силу из одной-единственной девушки. Удерживать труднее, чем ломать, намного труднее, но у него тут почти сто человек в отчаянном ужасе. И еще жители Андт-Кила… Он даже из нас способен тянуть. На таком расстоянии мог уловить наши ненависть и ярость.
        - Анник… - произнес Валин.
        Но направленная в Балендина стрела уже мелькнула в воздухе - и отскочила от невидимого стального щита, зарывшись в грязь и щебень. Две следующие оказались столь же бессильны. Балендин скривил уголки губ.
        - Он сильней, чем я думал, - пробормотал Талал. - Намного сильней.
        Валин смотрел на мост сверху. По этой ненадежной, колеблемой невидимым ветром опоре ургулы вынуждены были пробираться куда медленней, чем им хотелось бы. Лесорубы, если хватит стрел и решимости, могли довольно долго их сдерживать. Или недолго. Он взглянул на озеро: ни ил Торньи, ни Адер не видно. Не видно войска. С крыши башни ему на десять миль открывались оба берега, значит этим утром подмога не придет.
        - Его надо остановить, - бормотал Талал.
        - Не сумеем, - ответил Валин. - Ты и близко к нему не подберешься.
        Лич свел брови:
        - К нему близко и не надо. Мне бы добраться до его колодца.
        Валин задумался:
        - Пленники?
        - Пленники.
        - Хочешь их освободить?
        - Нет, - устало и безнадежно ответил Талал, - убить.

* * *
        - Гвенна.
        Ее пробудил не столько голос, сколько боль - боль, клинком вбитая в поясницу.
        - Гвенна.
        Шевельнувшись, она вскрикнула, и тотчас сильная рука зажала ей рот. При попытке отбиться боль пронзила запястья, плечо, ногу.
        - Это Талал. Не шуми, над нами ургулы.
        Талал. Так она не умерла. Это хорошо. Она хотела кивнуть - боль ударила из шеи в спину. Уронив голову в ил, она поправила себя: еще неизвестно, не лучше ли было умереть.
        - Мы?.. - заговорила она и от жестокого приступа кашля снова потеряла сознание.
        Очнувшись второй раз, она кое-что сумела разглядеть. Она в укрытии - небо скрыто досками. Слышен шум воды. Чуть повернув голову, она разобрала, что, Кент подери, лежит в воде! Талал поддерживал ее под затылок, смотрел озабоченно.
        - Ты подорвала мост, - прошептал он. - Ты сумела.
        - Что ж, спасибо Халу, - ворочая разбухшим языком, отозвалась Гвенна.
        Лич поморщился:
        - Еще не конец. Балендин переправился. И много ургулов. Атакуют западный остров.
        Гвенна с трудом приподнялась на локте. Боль грызла тело со всех сторон, но она, сцепив зубы и зажмурившись, заставила ее отступить.
        - Где мы?
        - Под причалом, - ответил Талал. - На южном берегу восточного острова.
        - Спасибо, что пришел за мной.
        Он ответил скорбной улыбкой:
        - Не за тобой. Мы думали, ты погибла.
        - Мы?
        - Мы с Валином.
        Она уставилась в пространство перед собой, пытаясь навести порядок в спутанных болью мыслях. Талал здесь, и Валин, а может, и Лейт - все в Андт-Киле.
        - Вы что здесь делаете?
        Талал открыл было рот, но тут же передумал.
        - Некогда объяснять. Я доплыл сюда, потому что Балендин тянет из пленников, из их ужаса, свои силы, чтобы удерживать средний мост.
        Гвенна почти сразу поняла, что это означает. И села.
        - Ясно, и как мы его остановим?
        Лич поглядел на ее ногу:
        - Тебе здорово досталось, Гвенна. Сломана лодыжка, и из спины я, прежде чем приводить тебя в чувство, вытащил здоровенную зазубренную щепку. На дюйм левее - убила бы.
        Она слабой рукой нащупала на пояснице поспешно намотанную повязку. Попробовала надавить и чуть снова не вырубилась.
        - Ты говори, что задумал! - рыкнула она.
        - Убить пленных, - беспомощно покачал головой Талал. - Себя Балендин прикрыл щитом, но, если подберусь к ним, если сумею убрать хоть половину, сил держать мост у него не хватит.
        - Убрать половину? - Гвенна слабо мотнула головой. - И как?
        - У них за спиной выгоревшее здание. Я мог бы пробраться через пожарище к ним за спины и по одной резать глотки. Ургулы на этой стороне в разброде, атаки на пленных не ждут.
        Гвенна чуть не ахнула:
        - В разброде - и что с того? Талал, ты убьешь пятерых, шестерых, максимум десяток, когда они все на тебя насядут. На площади, Кент ее побери, нет никакого укрытия.
        - Знаю, - вздохнул Талал. - Но либо так, либо мы потеряем город. Войск ил Торньи не видно. Я и близко не понимаю Балендина, но вдруг даже десятка пленных хватит? Я попробую.
        - Вот уж хренушки… - переваливаясь на колени, выговорила Гвенна. - Мы попробуем.
        - Нет. - Талал взглядом указал на ее сломанную лодыжку. - Ты меня только задержишь.
        - Может, и задержу… - Гвенна скрипнула зубами. - Зато у меня есть взрывчатка.

* * *
        Войска были рядом, всего милях в девяти, и вдвое ускорили обычный походный шаг, но жителям Андт-Кила это помогало не больше, чем если бы они лениво прогуливались по дороге Богов. Валин почти час наблюдал, как ургулы перетекают через наведенный Балендином противоестественный мост и напирают на хлипкую баррикаду. Три раза ургулов оттесняли разведчики ил Торньи, Анник и Пирр, которая, похоже, берегла себя именно на случай таких прорывов. Нападающих всякий раз встречала горстка солдат, державших строй, пока лесорубы приходили в себя, набирались сил и отваги. Эти солдаты спасали городок и с ним - северные атрепии империи, пока Валин послушно выжидал на крыше башни, ощущая себя одновременно и молодцом, и мерзавцем.
        Посмотрев, как аннурцы отбивают новую атаку, он тихо выругался и перевел трубу на юг, на подходящие армии. Знамена Сынов Пламени виднелись на восточном берегу, Северной армии - на западном. Части ил Торньи продвигались быстрее людей Интарры, но все равно не успевали.
        - Давайте сюда, - бормотал Валин. - Скорее, гады ползучие! Скорее!
        Конечно, все слова были бесполезны. Еще быстрее армии идти не могли, а Валину оставалось только следить то за сражением внизу, то за далекими колоннами, снова и снова прогоняя в голове подсчеты и каждый раз получая один ненавистный ответ.
        Талала он не видел с тех пор, как тот час назад тихо сполз с края крыши. Правда, раз Валину показалось, что видит плывущего к восточному озеру лича, но он сразу потерял его голову среди ряби и подскакивающих на волнах бревен. Сейчас он навел линзы трубы на Балендина. К тому как раз подскакал один из ургулов и спешно сообщил что-то, указывая на юг. Балендин, поморщившись и не опуская удерживавшей мост руки, обернулся к восточному берегу. К ужасу Валина, разрозненные бревна, болтавшиеся у свай, под действием невидимой силы стали сбиваться в плот.
        Пот заливал Балендину лицо, но лич стиснул зубы, а ургулы тем временем вытащили из ряда еще двух пленников, мужчину и женщину, и принялись сдирать с них кожу. Балендин пошевелил губами, будто руководя этим страшным обрядом, и ургулы с дальнего берега хлынули через плоты - уже не пешком, а в седлах, - чтобы, проскакав остров, вылететь прямо на средний мост и засевших за ним лесорубов.
        Валин отчаянно искал среди пожарищ Талала, вглядывался до слез на глазах, стискивал скрюченными пальцами зрительную трубу. Никого. Ничего. Только дым, угли, смерть.

* * *
        Промедление казалось пыткой. Мучительно было слышать, как, не щадя себя, отбиваются лесорубы за мостом, слышать высокие срывающиеся крики погибавших один за другим бойцов. Мучительно было видеть сквозь догорающие руины домов, как страшно гибнут в крови, моче и ужасе пленники Балендина, которым они с Талалом не успели помочь. И будь оно все проклято, мучительно было двигаться - боль лишь усиливалась оттого, что двигались они медленно.
        Укрытие им досталось дерьмовое, а ургулы наступали со всех сторон - пешие, конные. Почти все они прорывались на запад, от одного моста мерзавца Балендина к другому, бесконечной чередой лошадиных крупов и стали, несущей смерть андткильцам. Но хватало и таких, кто в поисках Шаэль знает чего шарил по острову. Из-за них Гвенне с Талалом приходилось на целые минуты затаиваться в темных углах, прокладывать себе путь под обугленными балками и через заваленные погреба - и это тоже было мучительно.
        Гвенна проклинала бы сломанную лодыжку, не дававшую подняться на ноги, только сейчас встать значило умереть, поэтому она закусила боль зубами, легла брюхом в грязь и золу и потащилась дальше, на полшага отстав от Талала.
        В очередной раз приподняв голову, она вздрогнула: сгорбленные спины пленных были всего в нескольких шагах. Гвенна не помнила, сколько времени они с личем ползли через остров - казалось, не один день, - но на западе кричали и умирали, а значит, бой не кончился. Они не совсем опоздали.
        Гвенна перевела взгляд на площадь. Балендин стоял почти посередине в кольце мертвых и умирающих. Перекошенное свирепым ликованием лицо, вздувшиеся жилы на висках, слипшиеся волосы, блестящие от пота щеки… Гвенна отшатнулась, скрывшись за низкой разбитой стеной.
        - Почему его не пристрелили? - шепнула она.
        - Анник пыталась, - покачал головой Талал. - У него щит. Стрелы не долетают.
        Гвенна судорожно вздохнула. До сих пор боль, муть в голове и удивление, что она еще жива, вытесняли мысли о предстоящем. Решение было тактически правильным. Единственным, насколько она могла судить. Оно требовало убить десятки аннурцев.
        - А «звездочки»? - спросила она, вытаскивая из-за пояса боеприпасы. - «Звездочки» его не возьмут?
        Талал беспомощно пожал плечами:
        - Не знаю. Я не знаю…
        Свело живот, и Гвенна едва сдержала рвоту. Можно было попробовать, но второй попытки не будет. Она рискнула еще раз выглянуть из-за стенки. У ног Балендина корчился молодой парень, не старше ее. Он страшно выкатывал глаза, пытался заговорить, но выходило только булькающее шипение с кровью. Ему отрезали язык, поняла Гвенна. И принялись за пальцы.
        - Шаэль сладчайший… - Она сползла за стену. - Не знаю, смогу ли.
        Талал угрюмо кивнул, подумал и протянул руку:
        - Ты запали фитиль, а брошу я.
        - Хрен ли разницы, кто бросит, - огрызнулась Гвенна.
        - Разница есть, - сказал лич, не отводя взгляда. - Ты не обязана одна все делать. Ты зажги, а брошу я. Мы начинали вместе, вместе и закончим.
        Гвенна не знала, отчего вдруг хлынули слезы, но они углями обожгли ей щеки.
        - Хорошо, - сквозь ком в горле проговорила она.
        Нашарила запал, выбила огонек и поднесла к фитилю.
        Вместе.
        Гвенна протянула «звездочку» Талалу.
        Тот взял, взглянул на горящий фитиль, как на змею, зажмурился, шевельнул губами в безмолвной молитве. А потом с ревом поднялся из-за стены и швырнул заряд в гущу обреченных пленников.
        С ревом!
        «Звездочка» рванула, разметав тела беззащитных людей в мясо и кости, как груду тухлятины, и последнее, о чем успела подумать Гвенна, - что Талал раньше никогда не повышал голос.
        47
        Историки все врут!
        Адер читала много трудов по военной истории. Корпела над сложными схемами знаменитых сражений, вглядывалась в четкие линии атак и отступлений, заучивала на память цитаты из классики: «Пять основ кавалерии» Флека, «Луки и арбалеты» Веннера, «Суть конфликта» Хэль-Ханга… За время перехода на север она дважды перечитала маловразумительный том Гендрана, вытягивала из Фултона и Амередада объяснения самых непонятных мест. Она не думала, что несколько старинных томов научат ее командовать в боевой обстановке, но надеялась все же, что усердное учение поможет хоть как-то разобраться в сумятице событий и, вероятно, даже спасти несколько жизней. Солдаты, выступившие в долгий поход и готовые сражаться и умирать под ее знаменем, заслужили, чтобы императрица хоть попыталась понять, чего от них ждет.
        И она просиживала над книгами, пока не слипались веки, пока карты не расплывались перед глазами, только чтобы сейчас, среди жестокой битвы за Андт-Кил, осознать, как бесполезны - если не вредны - книги. Хаос на улицах бревенчатого городка больше походил на мятеж, чем на сражение. Где стройные, согласованно действующие подразделения, где упорядоченное чередование атак и обороны, где линия разграничения между своими и врагами? Вместо всего этого - сумасшедший дом. Во все стороны носятся одетые в шкуры лесовики, кто-то зажимает страшные раны, кто-то рыдает, скорчившись в дверном проеме, кто-то из ведра заливает пожар, кто-то мчится по улице с топором или самодельным копьем, орет, указывает куда-то - Адер отчаянно надеялась, что на восток.
        Трижды она видела группы ургульских всадников - однажды не более чем в двадцати шагах, - и трижды Фултон оттаскивал ее назад, выбирал другой маршрут, угрюмо бросал команды своим подчиненным, указывал обнаженным клинком.
        Он насилу согласился пустить ее в город.
        - В Андт-Киле, ваше сияние, вы можете только путаться под ногами или умереть, - напрямик заявил он, оглядывая дымящееся селение на западном берегу Черной.
        Сыны Пламени остановились, пропуская вперед Северную армию ил Торньи.
        - Я должна это видеть, - уперлась Адер.
        - Отсюда все видно. Вблизи еще трудней разобраться.
        Она твердо взглянула в глаза своему эдолийцу:
        - Ты отказываешься мне повиноваться?
        - Я вас защищаю.
        - Моей жизни и моей власти угрожают не только ургульские копья.
        Фултон коротко мотнул головой:
        - Поэтому и существует мой орден. И я.
        Адер досадливо вздохнула. Она не сомневалась в преданности Фултона, но преданность не равна правоте.
        - Послушай, - заговорила она, еще не решив, много ли готова ему открыть. - Легионеры без ума от ил Торньи. Ты слыхал, что они твердят? Он непобедим. Для него нет преград. Бесстрашный, гениальный…
        - Полезные качества для кенаранга.
        - Ты не хуже меня знаешь, что он не просто кенаранг. Вопрос в том, кем он вознамерился стать.
        - Как я понял, у вас нашлась на него узда, - прищурился Фултон. - Ваша мизран-советница его… связала.
        Адер нагнулась к нему:
        - Мы с тобой оба видели огненный воротник. Всего несколько ударов сердца, потом он исчез. Нира уверяет, что ил Торнья в ее власти, но что я понимаю в кеннингах личей? И что в них понимаешь ты? - Она не дала эдолийцу ответить. - А если даже и так, если ил Торнья в нашей власти, мне не только он угрожает. Я, Фултон, недолго просидела на троне. Вернее говоря, я на эту каменюку и не села ни разу. Я молода. Я женщина. Происшествие у Негасимого Колодца повело Сынов Пламени за мной, но легионы-то следуют за ил Торньей. Чтобы завоевать их верность и поддержку, я должна доказать, что я не просто изнеженная принцессочка, отхватившая кусок не по зубам.
        - Очертя голову лезть в бучу - не лучший способ доказать свою отвагу.
        - К сожалению, это как раз лучший способ, - ответила Адер.
        Она кивнула на городок. Дальний берег был затянут дымом, но ближний к ним остров более или менее уцелел. Во всяком случае, Адер на это надеялась. Разведчики донесли, что ил Торнья занял высокую каменную башню над самым обрывом на южной оконечности острова. На вид недалеко, она туда доберется.
        - Это мой долг, - повторила она, усилием воли внушая Фултону, что права, и отчаянно надеясь, что так и есть. - Я должна идти.
        Фултон поморщился, пошевелил пальцами над рукоятью меча и кивнул:
        - Только на том берегу слушайтесь меня. Скажу бежать - бегите, скажу упасть - падайте. - Он хлестнул ее взглядом. - Понимаете, ваше сияние?
        - Я понимаю, - кивнула Адер.
        Хаос на улицах не помешал им добраться до башни - эдолийцам даже ни разу не пришлось окровавить оружие. У подножия стояла личная охрана ил Торньи. Солдаты округлили глаза при виде императрицы и ее стражи, но посторонились с поклоном. Адер, только шагнув из зарева и безумия в холодную погребную тьму, поняла, что дрожит, что до боли сжимает кулаки. Пока она медленно разгибала сведенные пальцы, Фултон приказал остальным эдолийцам остаться у входа с охранниками кенаранга. Адер торопливо, пока он не заметил ее боязни, стала подниматься по винтовой лестнице.
        Каменные стены башни глушили самые ужасные звуки - лязг стали, вопли людей и лошадей, - и у вершины Адер поймала себя на том, что не спешит взбираться. Перед люком она задержалась, предоставив Фултону первым шагнуть в ослепительный свет и оглушающий шум битвы.
        Она думала найти наверху квадратную комнату с окнами, сквозь которые должен был светить маячный огонь, но окон не было. Заморгав от солнечного сияния, она сообразила, что нет и стен. Площадка была со всех сторон открыта стихиям, круглое углубление посередине - шести шагов в ширину - почернело от жара сигнальных костров. Шесть каменных опор по окружности поддерживали колпак крыши, кое-как защищавшей огонь от ливней и снегопада. Между каменным полом и крышей была пустота - падай на все четыре стороны.
        У Адер схватило живот. Очень хотелось шмыгнуть обратно в люк, в относительную тишину и безопасность за стенами. Но ведь она сама решила сюда прийти, решила быть храброй и доказать свою храбрость другим, так что, промедлив совсем немного, она шагнула вперед и оглядела открывшуюся сверху панораму страданий и боли.
        Мосты сломали, но ургулы переправлялись вплавь на срубленных стволах, увлекая привязанных за узду перепуганных лошадей в захлестнувшее оба островка кровавое месиво. Адер смотрела во все глаза. Улочки, тесные площади, самые узкие переулки - все было забито телами, сталью, лошадьми. В этой бойне и понять ничего нельзя, не то что ее упорядочить. Две женщины - одна в черном, другая в лохмотьях мехового плаща поверх драного алого шелка - бились спина к спине против десятка всадников. Адер смотрела. Та, что в черном, выглядела почти девочкой, но умудрялась сдерживать ургулов, вращая парой клинков, пока всадники не оттеснили женщин за горящее здание.
        Горела добрая половина строений. Равнодушное пламя наполняло пространство ярким мерцанием. Двухэтажная бревенчатая хижина со стоном покосилась и рухнула на улицу, задавив два десятка легионеров. Ниже по реке солдат теснили в бурную реку, и доспехи в считаные мгновения утаскивали бьющихся людей на дно. Через две улицы от башни пара аннурцев рубила по ногам вздыбленного коня, а его всадник снова и снова бил сверху копьем. Сражение на улицах еще не разбушевалось в полную силу, но в ста шагах от нее боролись и гибли люди.
        «Вот тебе битва! - со злостью сказала себе Адер. - Любуйся!»
        Не похоже это было на битву. А похоже было на бойню. Ее тошнило.
        - Ваше сияние, - Фултон протянул перед ней одетую железом руку, - отойдите, пожалуйста, от края. Здесь опасно.
        - Я не свалюсь с башни, - твердо и уверенно объявила она, с облегчением отвернувшись от мертвых и умирающих.
        Ил Торнья сидел на полу у самого края в нескольких шагах от нее. Охрану он оставил внизу, но с десяток молодых людей - судя по легкой броне, гонцов - стояли наготове, беспокойно переводя взгляды с кенаранга на бой внизу и обратно. Пока Адер рассматривала их, из люка в полу выскочили еще двое, потные и задыхающиеся, и встали в конец ряда. С руки ближайшего к Адер воина капала кровь - она не поняла, своя или чужая.
        Сам кенаранг походил на статую. Не то что прославленные генералы на картинах в Рассветном дворце - те привставали на стременах или вздымали меч с каменных бастионов, - а ил Торнья сидел, поджав под себя ноги, сложа руки на коленях. Его меч не покинул ножен. Лица Адер не видела, но каменная неподвижность этого человека заставила ее задуматься.
        «Нет, - напомнила она себе, - не человека, а кшештрим».
        - Что сражение? - спросила она, тщательно выбирая слова. - Идет по плану?
        Ил Торнья не обернулся и не ответил. Ветер трепал ему волосы, дергал за ворот плаща, но кенаранг не шевелился. Адер оглядела строй гонцов и сигнальщиков. Первый в ряду, черноволосый, с испуганными глазами, поймав ее взгляд, чуть заметно мотнул головой и поджал губы. Она не сразу поняла, что это значит: «Нет». Кажется, ил Торнья пугал парня не меньше, чем бой внизу.
        Помедлив, Адер шагнула вперед. Она не для того рвалась в эту башню, чтобы струсить перед собственным кенарангом. Пусть он хоть сто раз кшештрим, а на шее у него воротник Ниры, невидимая смертоносная петля. Одно слово Адер - и ему конец. Правда, Ниры здесь не было. Как ни бодрилась старуха, форсированный марш на север был ей не по силам. Об этом Адер постаралась не вспоминать.
        - Генерал, - подступив вплотную, Адер взяла ил Торнью за плечо. - Я спросила…
        Слова испарились с языка. Она сто раз встречала взгляд кенаранга - поверх подушки, над обнаженным клинком, в страсти, в любви, в яростном недоверии - и думала, что изучила весь спектр его эмоций. Думала, что, продравшись сквозь ложь и измены, поняла кое-что в существе, с которым связала свою судьбу. Сейчас, заглянув ему в лицо, она осознала, как страшно ошибалась.
        Ни привычного суховатого юмора, ни алчности. В этих глазах не осталось ни капли чувства, ни признака того, что Адер назвала бы человечностью. Ничего. Лицо осталось человеческим, но ей впервые открылся разум, скрытый за неподвижными глазами: холодный, чуждый, непостижимый, как темнота меж зимних звезд. Захотелось закутаться в плащ, отвернуться, убежать. На долю мгновения обрыв под стеной показался не верной смертью, а спасением.
        - Оставайся, но молчи, - быстро, как чиркают ножом по вене, проговорил он. - Исход на волоске.
        - Кто ты та… - Она осеклась.
        - Я тот, кого ты оставила в живых, чтобы вести для тебя войну. Теперь смотри как.
        Адер онемело кивнула.
        Она чувствовала: стоит на лишний удар сердца засмотреться в пустоту этих глаз - и рассудок ей откажет. Далеко внизу кровь, словно талые воды после снежной зимы, стекала в уличные канавы. Сражение билось о фундамент башни. Люди дрались, кричали, умирали, но бой уже не пугал ее. Там все-таки люди сражаются с людьми - отвага против отваги, воля против воли. Она, хоть и не была воином, могла понять их надежду, ужас и ярость; их чувства казались сейчас теплыми, как летний дождь, мягкими, как пуховая перина, в сравнении с глазами этого существа.
        - Гонец на мост, - бросил ил Торнья, не обернувшись, не подняв руки. - Копья отставить. Работать мечами.
        Молодой парень без единого слова нырнул в люк.
        Адер спешно искала глазами обломки моста. Нашла наконец. Тех, кто держал безнадежную оборону, выжило не более четырех десятков, и только их ощетинившиеся копья, казалось, сдерживали еще ургулов.
        Проследив за ее взглядом, Фултон медленно покачал головой.
        - Их же перебьют! - выдохнула Адер. - Без копий им конец!
        Она взглянула на своего эдолийца - не ошиблась ли? - но тот угрюмо кивнул:
        - Без копий никак.
        - Большинство умрет, кто-то выживет, - ровным, как свежий лед, голосом ответил ил Торнья. - Два гонца - на четвертую улицу и на пятую. Лучникам с четвертой - отступить. Лучникам на пятой - продвигаться вперед. Четырнадцать человек направить в помощь кеттрал и женщине в красном.
        Гонцы, поспешно отсалютовав, кинулись вниз.
        - Кеттрал? - спросила Адер, вглядываясь в примеченную недавно девушку в черном. - Она кеттрал?
        - Да, - равнодушно отозвался ил Торнья. - И они вдвоем с той женщиной держат целую улицу. А улица держит весь фланг. Если они ее сдадут, мы проиграли.
        - Но как?.. - Адер сжала в кулаки повисшие руки. - Их же только двое!
        - Они справляются, - ответил кенаранг, уже глядя на другую часть города. - Сигнальные стрелы: две красные, одну зеленую.
        Лучники шагнули вперед, подожгли промасленную обмотку на концах стрел, дождались, пока не разгорятся неестественно окрашенные огни, и выстрелили в воздух, после чего так же молча встали на место. Адер не имела представления, что означает сигнал. Она попыталась высмотреть изменения внизу, но видела только смерть и ужас. Первый гонец добрался до сгоревшего моста и убедил защитников оставить копья. Фултон не ошибся: всадники тут же надвинулись, рубя солдат с седла. Не успело шесть раз стукнуть сердце, как позиция рухнула.
        - Они погибают! - воскликнула Адер.
        - Да, - ответил ил Торнья.
        - Зачем?
        Он шевельнул головой - лишь намеком на движение.
        - Сложная схема.
        Следующий час Адер провела в каком-то страшном остолбенении, слушая, как кенаранг шлет гонца за гонцом в хаос боя, как один за другим отдает загадочные приказы: ту улицу держать, в этот переулок отойти, это здание сжечь, наступать… Дважды он посылал солдат в самое полымя лишь для того, чтобы помахали над головой аннурскими флагами. Он велел своим лучникам поджечь причалы горящими стрелами - а ведь на причалах никого не было. Нескольким десяткам пехотинцев на трех разных позициях он приказал сдаться! Во всем этом не было никакого смысла. Она не понимала ни длящегося внизу бедлама, ни замысла ил Торньи. Она бы решила, что сумасшедший наугад двигает войска, только в его неправдоподобно пустых глазах не было безумия, а ургулы, при всей их численности и ярости непрекращающихся атак, при всем захлестывающем аннурские позиции хаосе, так и не сумели продвинуться.
        Солнце уже склонялось, когда кенаранг плавным движением поднялся на ноги.
        - Кончено, - бросил он, махнув рукой за плечо так, словно творящееся позади вдруг перестало его интересовать.
        Адер всмотрелась. На ее взгляд, сражение не унималось, никаких перемен. Измученные солдаты снова и снова обрушивали оружие на врагов, кричали, убивая и умирая. Ил Торнья о них забыл. Он повернулся теперь к сигнальщикам и гонцам и поклонился.
        - Ваши люди хорошо поработали, - произнес он, выпрямившись. - Благодаря вам победа сегодня за нами. Вы можете идти.
        Гонцы и лучники тотчас потянулись цепочкой внутрь башни, оставив на площадке лишь Адер с Фултоном и ил Торнью. Когда хлопнула за последним крышка люка, она повернулась к кенарангу:
        - Что значит «кончено»?
        - Сражение окончено. Остальное… - Он пожал плечами. - Видела, как бегает курица с отрубленной головой?
        Ужаснувшись, Адер кивнула в ответ.
        - Вот это оно и есть - последний выплеск крови и эмоций. Работа сделана.
        Она уставилась на кенаранга:
        - Где Длинный Кулак? Вождь ургулов.
        - Здесь его нет.
        Было в его голосе нечто, непонятное Адер. Конечно, не сожаление. Может быть, голод? Огромный сдерживаемый голод.
        - Он отказался вступить в бой.
        - А мне не кажется, что все кончено, - пробурчал Фултон. - Вон всадники в полусотне шагов от башни.
        Ил Торнья перевел взгляд на эдолийца:
        - Поэтому я кенаранг, а ты охранник.
        - Как ты можешь знать? - резко спросила Адер.
        Он устремил на девушку тот же пустой взгляд, и ее опять охватило головокружение, как если встать на краю бездонного колодца, в который падать целую вечность. Наконец он отвернулся, махнул рукой на дальний берег:
        - Сколько там деревьев?
        - Что? - опешила Адер.
        - Сколько в лесу деревьев?
        Она затрясла головой, вглядываясь в темную хвойную чащу, и заметила, как скрываются в тени под деревьями ургулы. Отступают, поняла она. Оттягивают силы.
        - Откуда мне знать? - бросила она. - Даже не…
        - Две тысячи шестьсот восемь от устья реки до того каменного мыса.
        - Во время сражения ты считал деревья? - вытаращила глаза Адер.
        Он обратил к ней провалы глаз:
        - Мне не нужно считать, Адер. Я пытаюсь объяснить. То, что ты зовешь мыслями, зовешь рассуждениями, эти мучительные беспорядочные процессы для моего рода… излишни.
        - Не понимаю, - сказала она. - Вся суть кшештрим в мысли и рассудке. На этом сходятся все историки.
        Ил Торнья изобразил на лице улыбку:
        - Ах историки… - Он поднял два пальца. - Сколько?
        - Чего? - не поняла Адер.
        - Сколько пальцев я поднял?
        Она мотнула головой:
        - Два.
        - Откуда ты знаешь?
        - Просто…
        - Ты сосчитала?
        - Нет, конечно. Просто вижу.
        Кенаранг кивнул:
        - И я просто вижу… - Он обвел рукой побоище внизу. - Вот это все.
        Внизу вопили, текла кровь, а девушка, онемев, смотрела только на него. Слова ил Торньи означали слишком многое - как если бы ей сказали, что над небом есть еще одно небо.
        - Так мы победили? - наконец спросила Адер.
        В одно мгновение кенаранг вернул себе привычную сухую усмешку. И страшная пустота сошла с его глаз.
        - Мы? - иронически спросил он. - Да, ваше сияние. Мы победили.
        Ей бы вздохнуть с облегчением, но стоило задуматься, что это значит, на что способен ее генерал, как ненадежны все ее знания о подчинившем ей кенаранга кеннинге, - и его победа показалась холодным острым клинком, леденящим ребра в разгар зимних морозов.
        48
        Войска опоздали.
        Не на битву с ургулами: когда легионы и Сыны Пламени наконец зажали всадников в клещи, всем хватило дела, улицы умылись кровью, и, куда ни падал взгляд Валина, мужчины и женщины сцеплялись в яростных схватках, - но это уже ничего не меняло для Талала и Гвенны.
        Авангард ил Торньи подошел через час с небольшим после того, как двое кеттрал взрывом убили половину пленников Балендина, а остальных покалечили. Страшно и мерзко было смотреть на валяющиеся повсюду тела и ошметки - будто мясо на неприбранной скотобойне. Один мужчина, словно плачущего младенца, баюкал свою оторванную ногу, пока не истек кровью. Ни Гвенны, ни Талала Валин не видел. Уцелели или погибли под рухнувшей стеной? Валин в трубу искал их на залитой кровью земле, один за другим осматривал трупы, и на сердце у него становилось все тяжелее.
        Но ясно было, что взрыв сделал свое дело. Балендина он не убил, даже не задел, однако разорвал его связь с колодцем, и два моста, едва обескураженный лич повернулся к дымящимся руинам и покалеченным телам пленных, рухнули в темную воду, унося с собой десятки всадников.
        Нет, это был еще не конец сражения. Напротив, бой после падения мостов разгорелся еще яростней. На западный остров успели перебраться тысячи ургулов, на восточном - осталось вдвое больше, а остальные воины бесчисленного войска скрыли под собой дальний берег. Отрезанные от своих, всадники дрались как бешеные, понимая, что спасти их может только решительная победа. Утомленные же переходом аннурцы плотнее сбивались под их напором, пытаясь на незнакомой местности занять боевые позиции. Казалось, даже подход имперских войск не погасил надежды ургулов на успех.
        Ил Торнья поднялся на верхнюю площадку маячной башни.
        Валин с самого начала выбрал эту позицию из-за наилучшего обзора. С высоты открывался вид на оба войска, можно было оценить их расположение и, когда придет время, выбрать направление атаки. Он не смел и надеяться, что кенаранг устроит свой штаб в той же Кентом клятой башне.
        Когда окруженный охраной ил Торнья подъехал по грязной улице к маяку, у Валина засосало под ложечкой. Он подавил огромное искушение убить его тут же. Невелика хитрость пристрелить военачальника в сумятице боя. Валин даже нацелил взведенный арбалет в лоб ил Торнье. Остановил его Лейт. Лейт, Гвенна и Талал. Все трое полегли где-то среди изуродованных развалин, чтобы сдержать ургулов. Ил Торнья обязан был довести бой до конца, и Валин скорее отдался бы Шаэлю, чем обесценил жертву своего крыла. Он удержал палец на спусковом крючке. Адер назвала кенаранга гением, а в том сумасшествии, что творилось внизу, только гений и мог чего-то добиться.
        Все утро Валин провел, затаившись на крыше башни, на расстоянии вытянутой руки от кенаранга, и наблюдал, как тот вьет смертельную паутину для ургулов. Даже для прошедшего воинскую выучку Валина большая часть приказов оставалась непонятной. Ил Торнья оставлял позиции, где мог бы удержаться, и удерживал те, что следовало оставить. Он отправлял гонца с приказом и тут же велел сигнальщику стрелой обозначить противоположный приказ. По его распоряжениям аннурцы выпускали зажатых в угол ургулов, он не раз отдавал приказы, приводившие к пленению его собственных солдат. Он убивал людей - убивал десятками и сотнями, заводил целые соединения в ургульские ловушки, которых не мог не видеть с обзорной площадки, посылал людей в безнадежные схватки, требовал отстаивать позиции, которых никто бы не сумел отстоять. Безумие, полное безумие. И оно работало.
        Валин ничего не понимал, но видел, что к полудню аннурцы стали брать верх. Не было единой победы, не было ни решительного приступа, ни героической обороны. Если, конечно, забыть о том круге смерти, в котором час за часом держались Анник с Пирр, пока их не оттеснили за угол и Валин не потерял женщин из виду. Признаться, он с трудом различал отдельные стычки в охватившем город жестоком кровопролитии.
        Но общий рисунок он понемногу вычленял. Аннурцы выдавили ургулов. Для кенаранга не существовало неожиданностей, его ничто не могло ошеломить. Ни гибель целого отряда лучников, ни напор ургулов на фундамент маячной башни, ни внезапное появление Адер. Валин попытался уловить, чем пахнет от этого человека. Мир вокруг смердел кровью, грязью, ужасом, но ил Торнья - нет. От него пахло, как от камня. Как от снега. Как от пустоты.
        Услышав, что полководец объявил конец сражения, Валин обомлел. Внизу еще кричали и гибли люди, горели дома, сталь звенела о сталь. Какое там «кончено»? Но он своими ушами слышал, как ил Торнья поднимается на ноги, как покидают площадку отпущенные им гонцы и сигнальщики и захлопывается за ними крышка люка.
        «Ну вот, - размеренно дыша, подумал Валин, - теперь пора».
        Он прижался ухом к кровле, подслушивая оставшихся. Адер вела разговор с ил Торньей, слышно было дыхание эдолийца, лязг его доспехов, когда гвардеец отошел на свое место. Бить следовало быстро и насмерть. Но вот беда, кенаранг переместился на другой край площадки. Валин мог бы тоже перебраться на другую сторону, не будь крыша такой ветхой и скрипучей. Его бы выдало первое же движение. А для атаки с нынешней позиции пришлось бы пройти эдолийца. Гвардеец Валина не остановит. Убивать его не хотелось, но мало ли, чего ему хочется.
        Уже не было времени предполагать и обдумывать. Прямо под ним, всего в двух шагах правее, стоял убийца отца, человек, ответственный за смерть монахов Кадена, за смерть Эми и Ха Лин. Валину казалось, что он ждал этого мгновения целую вечность и все-таки дождался. Набрав в грудь воздуха, он оскалил зубы и прыгнул.
        Первый удар эдолиец сумел отбить, в последний момент заслонив горло от ножа налокотником. Он был неглуп: не потянулся за мечом, что дало бы Валину время замахнуться для смертельного удара, а качнулся вперед, рассчитывая, что доспех спасет от ножа, навалился всем весом и вскинул руки к глотке Валина.
        - Адер! - рявкнул эдолиец, выкатив глаза и скаля зубы. - Быстро вниз!
        Этого гвардейца хорошо учили. Едва ли не каждый на его месте сдержал бы напор, принимая только те удары, после которых можно выжить. Этот же думал лишь об одном - дать Адер время бежать. Смелая, отважная атака. Самоубийственная. Валин уклонился, сбил эдолийцу руку, проскользнул под защиту и вогнал короткий кинжал в неприкрытую подмышку. Провернул клинок и выдернул.
        Гвардеец повалился, на губах выступила кровь, глаза остекленели. Валин отшвырнул нож себе за спину, обнажил парные мечи и взглянул на стоящего за очажной ямой мужчину.
        Если его бросок и стал для кенаранга неожиданностью, тот ничем этого не выдал. Тело Фултона еще не ударилось об пол, когда его меч с шелестом покинул ножны. Держал он клинок низко, приняв незнакомую Валину защитную стойку. Взгляд ил Торньи метнулся к мертвому гвардейцу, скользнул по крышке люка и снова уперся в Валина. Горе и ужас Адер били Валину в ноздри, заполняли легкие. А от Рана ил Торньи по-прежнему ничего. Словно он сделан из того же камня, что площадка у него под ногами. И держался он с холодной готовностью, что вполне устраивало Валина. Так лучше, чем выстрелом в сердце. Он еще увидит, как это спокойствие разлетится вдребезги, он разберет ублюдка по косточкам…
        - Валин уй-Малкениан, - произнес кенаранг мягким, как бархат, голосом.
        Валин открыл было рот, но тут вперед вылетела Адер и встала между мужчинами, раскинув руки-прутики, словно они могли отвести клинки.
        - Нет, Валин, - взвизгнула она, уставившись на тело своего стража. - Ох, Шаэль сладчайший… Фултон!
        - Он мертв, - безразличным тоном произнес Валин.
        - Нет…
        Адер перешагнула очаг и упала на колени возле эдолийца:
        - Нет! Зачем?
        Валин не опускал взгляда. Он и так слышал, как она беспомощно теребит доспех мертвеца, ищет рану, будто надеется удержать текущую кровь.
        - Он мог быть замешан в заговоре, - сказал, шагнув вперед, Валин. - За Каденом приходили эдолийцы.
        - Ни в чем он не был замешан, - разрыдалась Адер. - Он только меня хотел спасти!
        - Он знал, на что идет.
        Виновен этот человек или чист, не имело значения. Сколько невинных уже полегло?
        - Ты совершил ошибку, Валин, - не опуская клинка, произнес ил Торнья.
        Юноша шагнул чуть влево, кенаранг развернулся следом, изменив угол наклона клинка. Валин сделал два шага вправо, и снова ил Торнья легко и точно ответил на его движение. Он не терял хладнокровия в бою и с мечом обращался мастерски.
        - И не одну, - ответил Валин. - Но не сейчас. Ты убил моего отца. Ты вырвал сердце Аннура, а я вырву твое.
        - Он же спас Аннур! - выкрикнула Адер. - Это сражение… Это побоище, провались оно… Он принес нам победу!
        - Теперь же, когда победа за нами, - не сводя взгляда с кенаранга и продолжая прощупывать его оборону, сказал Валин, - он нам больше не нужен.
        - А ты, Валин? - Ил Торнья склонил голову к плечу. - Где был ты, пока мы отражали нападение ургулов? - Он указал на продолжающийся внизу бой. - Что сделал ты для спасения Аннура?
        - Я ждал тебя.
        - Пока ты ждал, умирали люди! - прорычала ему в спину Адер. - А ты так и просидел все время там, наверху. Забыв обо всем, кроме своих личных счетов!
        - И ты мне будешь рассказывать, каково это - смотреть на смерть?
        Валин с трудом удержал дрогнувшую руку. В памяти вставали события прошедшей ночи: как бился на мосту Лейт, как упал, пронзенный копьями.
        - Пока ты рядилась императрицей, я с боем прошел через весь долбаный континент!
        - Тебя прислал Длинный Кулак, - выпалила Адер. - Тот самый мерзавец, что напал на нашу империю!
        - Это не важно, - сказал Валин. - Я здесь, и я убью твоего генеральчика.
        - Собственно говоря, возможно, ты не сочтешь это неважным, когда узнаешь правду… - заметил ил Торнья.
        - Какую еще правду? - рявкнул Валин.
        Больше всего на свете ему хотелось покончить с этой болтовней, но она давала время прощупать защиту, испытать, изучить ответы ил Торньи. Он уже уяснил, что мечом кенаранг владеет не хуже, чем тактикой сражений. Чтобы его убить - убить наверняка, - Валин должен был его понять. За спиной рыдала Адер, она все еще пыталась заткнуть дыру в теле Фултона. Валин перестал обращать внимание на ее плач.
        - Ты давным-давно отвернулся от правды, - сказал он, запоминая блоки ил Торньи. - Когда убил моего отца.
        - Есть кое-что важнее твоего отца, - ответил генерал.
        - Побереги слова. Все это я уже слышал от Адер. Ты нам нужен, чтобы сдержать ургулов, сдержать Длинного Кулака…
        - А ты не задумывался, где был твой друг Длинный Кулак во время долгого кровавого сражения? - спросил ил Торнья.
        - Где бы он ни был, - сплюнул Валин. - Кому какое дело?
        - Может быть, тебе, если ты намерен спасти Аннур.
        - Мы его уже спасли. Только что. Ургулы разбиты.
        Ил Торнья улыбнулся - легко, беззаботно. Не видно было, чтобы его волновала предстоящая схватка с кеттрал.
        - Пожалуй, уточню, что Аннур спас я. Убери на минуту клинок, дай объяснить, в чем дело. Я поведаю тебе, где сейчас Длинный Кулак.
        Валин попробовал финт снизу - ил Торнья легко уклонился.
        - Он на Пояснице, - сказал кенаранг.
        - Неправда, - бросил Валин. - Без птицы он не успел бы выбраться из северных атрепий.
        - Ему птица не нужна, - медленно проговорил ил Торнья. - У него есть кента. Ты, как я понимаю, слышал о вратах кшештрим? Скажем, от брата?
        Валин запретил себе таращить глаза, отогнал ненужные мысли, сохраняя готовность к бою. Этот, когда решится на атаку, ударит стремительно.
        - Брат говорил, что вратами могут пользоваться только хин. О Длинном Кулаке я знаю не много, но он никак не монах.
        - Нет, - кивнул ил Торнья. - Он бог.
        - Врешь! - бросил Валин, кидаясь на него в полную силу.
        Ил Торнья отбил удар.
        - К сожалению, нет.
        - Бог? - высоким звенящим голосом повторила Адер.
        - Если точнее, Мешкент.
        Кенаранг, вздернув бровь, наблюдал за Валином.
        - Свет доброй Интарры! - выдохнула Адер.
        Валин только головой покачал, досадуя на дурость сестры.
        - Адер, он лжет. Мешкент… - Он не сразу подобрал слова. - Какого хрена здесь делать Мешкенту? Зачем раздувать какой-то приграничный конфликт?
        - Он вас ненавидит, - просто сказал ил Торнья. - Вашу империю. Нашу империю. До Аннура сотни, тысячи племен по всему Вашшу и Эридрое ежедневно приносили кровавому богу мучительные жертвы. Ваши предки их запретили.
        - Нет, - скрипнул зубами Валин. - Нет, с меня хватит, не желаю слушать твоих оправданий. Ты убил отца.
        Ил Торнья кивнул, но тут же примирительно поднял руку:
        - Позволь мне объяснить.
        - Объяснить? - От ярости Валин чуть не давился словами. - Объяснить? Хочешь отравить мои мысли, как сестру отравил? Сделать из меня ласкового щеночка? Ты и мне расскажешь, что убил отца во благо Аннура? Наплетешь, что воюешь с богом, поцелуй его Кент? Да дерись ты конем со своими объяснениями!
        Он ударил, не закончив фразы, двойным выпадом, двумя клинками. Это тоже была проба сил, но ил Торнья без труда отбил атаку.
        - Тебе меня не победить, Валин.
        Тот расхохотался - собственный смех болезненно и мертво отдался у него в ушах.
        - Неужто?
        Он мотнул головой за плечо, туда, где еще склонялась над трупом эдолийца Адер.
        - Этот бедолага был из лучших. И в полном доспехе, а я убил его поясным ножом. Ты не первый раз держишь в руках меч, но я-то кеттрал!
        - Валин, он нам нужен! - взмолилась Адер. - Ты не все знаешь. Я не все тебе сказала.
        - Сейчас прикончу его, и все расскажешь.
        Он вновь атаковал, обрушил град ударов, пробивших бы насквозь жернов. Он менял приемы, дав волю телу, в котором уверенности было больше, чем в мыслях. И снова ил Торнья парировал своим мечом двухстороннюю атаку и вынудил Валина отступить. Он и впрямь был лучшим из лучших, вровень с первыми мастерами клинка на Островах. Такого Валин не ожидал, но это ничего не меняло. Он чувствовал в себе силы, был готов ко всему, и его кровь, замешанная на крови сларна, горячо билась в жилах.
        - Рано или поздно, - сказал он, - я нащупаю брешь.
        - Не нащупаешь, Валин, - прямо ему в ухо прошептала сестра.
        - А вот увидишь, - угрюмо отозвался он.
        Ил Торнья стрельнул глазами влево, на Адер, Валин не успел оглянуться - нож вошел ему в бок, обжигая и леденя одновременно, отнимая дар речи…
        На миг он просто замер, не в силах осмыслить случившегося. Как же… Он смотрел на ил Торнью, силясь не выронить мечей, силясь устоять на подгибающихся ногах…
        И тут он понял: Адер! Сестра со всхлипом отскочила, словно утянув вслед за собой половину внутренностей.
        - Не смей его убивать, Валин! - визжала она. - Он мне нужен!
        Она еще что-то выкрикивала, зажав в побелевшем кулаке выхваченный из-за пояса брата нож и уставившись на свои вымазанные кровью пальцы. Она кричала без умолку - что-то про убийство и верность, про империю, - лицо ее перекосили горе и ярость.
        «Не понимаю, - всплыла в голове короткая мысль. - Я же хотел ее спасти».
        Мысль не далась ему, растаяла, как облачко в ветреный день.
        Он теряет сознание.
        Валин попробовал сосредоточиться на боли, разобраться в ней. За боль можно было уцепиться, удержаться от обморока.
        «Ниже легкого, - отметила какая-то часть его существа. - Ниже, а то бы при дыхании в груди булькало».
        Выронив меч, он освободившейся рукой зажал рану, чуть не упав от пронзившей бок вспышки боли.
        «Но мышцы она пробила. Может, задела печень».
        С ранением печени иногда выживали. Нечасто. Ноги растеклись водой, он завалился назад, едва не сорвавшись с площадки.
        - Довольно, Валин. - Ил Торнья покачал головой. - Бросай второй меч, мы тебя залатаем.
        Валин из последних сил сжал рукоять:
        - Нет, не довольно.
        - Ты же не сможешь биться, Валин. - Адер тянула к нему окровавленную руку, на красных щеках блестели дорожки слез. - Ты только положи меч.
        - Тебе не победить, - сказал ил Торнья.
        - Мне и не надо, - ответил Валин.
        Кенаранг поразмыслил, прежде чем спросить:
        - Как это понимать?
        - Каден, - выдохнул Валин.
        Ил Торнья задумчиво кивнул:
        - Где он? Он, как и ты, мечтает о моей смерти?
        Валин снова качнул головой, растянул губы в улыбке:
        - Каден совсем на меня не похож. Он не гневается. Не безумствует. Он тихий, как море перед бурей. - Ноги у Валина подгибались. - Каден никому не доверится. Он не допустит ошибки. Он будет ждать сколько надо, и однажды, когда ты устанешь или расслабишься, когда забудешь заложить засов на двери, когда выедешь покататься верхом или склонишься над бумагами, он придет за тобой. Он не то, что я. Он не даст маху.
        Кенаранг поджал губы.
        - Валин, ты не понял, - заговорила Адер. - Еще не поздно.
        Она шагнула к брату.
        - Поздно, - сказал тот.
        У него остался один ход, последний выпад. Он с ревом качнулся вперед, ударил сверху наискосок. Атака была безнадежная, и ил Торнья встретил ее соответственно: отбил в сторону клинок Валина и сам ударил небрежным, почти презрительным движением. Валин отдернул голову, но поздно, слишком поздно.
        Темнота пришла раньше жгучей боли - сплошная, как в самой глубине Халовой Дыры. Следом по лицу хлестнула огненная плеть.
        Глаза, смутно подумал он. Кенаранг полоснул его по глазам, ослепил.
        Валин качнулся, не давая себе упасть, из последних сил сделал шаг, еще шаг и еще - пока камень не ушел из-под ноги, пока он не провалился в безнадежное падение к холодным темным водам под скалой.
        49
        Все в капитуле хин пропахло кровью и смертью. Кадену вспомнился забой коз в Костистых горах. Только коз забивали под открытым небом, на ярком солнце. В маленькие комнаты капитула проникало мало света и еще меньше воздуха. В сумятице кто-то опрокинул в очаг большой горшок с бобами. Поленья перемешались с золой и бульоном, смесь еще дымилась, дым мешал дышать и застил глаза.
        Повсюду валялись тела, десятки тел: и перекрученных смертью, и словно прикорнувших, прислонясь к стене. На одних зияли глубокие раны, другим смерть принесли отверстия не шире большого пальца.
        - Люди Адива, - хмурясь, отметил Каден. - Каждый ишшин унес с собой шесть или семь убийц.
        - Ишшин свое дело знают, - кивнул Киль. - Они успели подготовить засаду.
        Тристе озиралась, зажав ладонью рот и нос, - не то спасалась от смрада, не то сдерживала рвоту. С тех пор как узнала о предательстве матери, она двух слов подряд не сказала. Каден хотел оставить девушку, отослать с Габрилом, но та, услышав, что он будет искать среди убитых тело Адива, с каменным лицом объявила, что идет с ним.
        - Он мой отец, - сказала Тристе. - Я хочу собственными глазами увидеть его, живым или мертвым.
        Едва ли он был мертвым. Каден плохо разглядел лица имперских солдат, но ему не верилось, что Адив принимал участие в штурме капитула. Он нарочно дождался сумерек на случай, если советник затаился где-то на площади с тайными намерениями понаблюдать за тлеющим зданием. Во всяком случае, внутри они не нашли ни следа Адива. И кстати говоря - Экхарда Матола тоже.
        Их отсутствие тревожило Кадена. По мере осмотра у него все больнее сводило мышцы груди.
        - Матол - умелый и опасный боец, - заговорил Киль, словно подслушав его мысли. - Он вполне мог спастись.
        - Если Матол остался в живых, наш план провалился, - отозвался Каден.
        - Ты сумел перетянуть на свою сторону вельмож, - напомнил кшештрим.
        - Это была только часть плана. Я рассчитывал, что Адив с ишшин перебьют друг друга. А если Матол ушел, нас ждут новые трудности. Они захватят кента, не подпустят меня.
        - Он сам мог бежать через кента, - сказал Киль. - Эти врата принадлежат не к их сети, а к имперской, но он о них знает.
        Каден угрюмо кивнул. Он и раньше понимал, что ишшин могут уйти через врата - это было слабое место его замысла, - но надеялся, что внезапное появление людей Адива заставит их растеряться и не позволит хладнокровно отступить. Еще он надеялся, что засаду возглавит сам Матол. Вот лишнее подтверждение мудрости хин: «Надежда - прямая дорога к страданию».
        - Где эти кента? - спросил он.
        - Внизу, - указал на пол Киль.
        Каден колебался:
        - Там может быть засада. Вдруг они вернулись после побега?
        Но Тристе уже оттолкнула его с дороги:
        - Я пойду. Я должна увидеть.
        Он не успел перехватить девушку - та бегом бросилась вниз по лестнице.

* * *
        Их атаковали с первого шага в подвал. По пути Каден вглядывался в каждую тень, высоко поднимал фонарь, вслушивался в шорох своих подошв по камню. И ничего не видел, ничего не слышал, пока в затылке не вспыхнула боль, - голова мотнулась, ударилась о стену, и Каден ткнулся лицом в пол.
        Рот наполнился кровью. Он неясно понимал, что прокусил себе язык, но сейчас было не до того. В голове мутилось, блеснувшие на миг мысли разлетались, как стайка вспугнутых рыбешек, а кругом шел бой. Тристе кричала, потом вдруг затихла. Каден хотел подняться, но что-то прижало его к полу. Навалилось на поясницу мельничным жерновом. Открыв глаза, он увидел схватившегося с кем-то Киля, и тут же кшештрим упал.
        Каден не успел осмыслить случившегося, зато без ошибки узнал забрызганную кровью физиономию Экхарда Матола, когда тот присел над ним и круглыми глазами заглянул в лицо.
        - Не забыл, что мы делали с твоей шлюшкой? - с тихим бешенством процедил ишшин. - Огонь, битое стекло…
        Каден не открывал рта, весь отдавшись одному усилию: отводя багровые складки боли, оценить крепость устроенной для них ловушки. Кроме Матола, здесь было четверо: один наступил сапогом ему на спину, другой совсем рядом склонялся над Килем. В руках Матола он увидел кшештримский накцаль.
        - Копье Тана, - выдавил Каден.
        - Теперь мое, - покачал головой ишшин.
        - Где он? Что с ним?
        - Вернемся в Мертвое Сердце, сам спросишь, - хихикнул ишшин. - Не знаю только, удостоит ли он тебя ответа.
        - Матол, - вмешался один из людей, - надо двигаться.
        Они проворно скрутили Килю руки за спиной. Кшештрим шатался, но выглядел лучше Тристе, грудой тряпья валявшейся под стеной. Матол покосился на нее и кивнул:
        - Берите девку. - Он указал копьем на Тристе. - За кента мы будем в безопасности.
        Кадена за шиворот вздернули на ноги. Связать ему руки ишшин не потрудились - слишком презирали, - но короткое лезвие ножа пристроили к горлу.
        - Пошел! - прошипел Матол.
        Каден пошел.
        Несколько десятков шагов по коридору, поворот в другой, спуск по лестнице. Та привела в комнатушку с грубо обтесанными мокрыми стенами. Матол остановил пленника.
        - Кента прямо перед тобой, ты лучше подготовься! - прорычал он.
        Каден смотрел во все глаза. Он был настолько потрясен и разбит атакой, что думать забыл о ваниате. Не останови его ишшин, так и шагнул бы через врата навстречу небытию.
        - Не знаю, сумею ли я, - тихо сказал он.
        Матол только фыркнул над ухом и слегка надавил на лезвие, пустив кровь.
        - Ах, ваниате, - насмешливо протянул он. - Методы хин куда мягче наших, зато менее действенны. Они привыкли обхаживать пустоту, как капризную девицу.
        Ишшин осуждающе покачал головой:
        - Наших методов монахи не одобряли, зато, - он пожал плечами, - никто не оспорит их действенность.
        В нескольких шагах от них проступали из темноты кента - тонкая каменная арка под самыми неожиданными углами отражала свет фонаря. Тот, кто тащил на плече Тристе, без заминки шагнул в проем. Киля швырнули следом. Каден искал в себе просторную пустоту транса, тянулся к птице, что прежде указывала ему путь. Но птица, словно напуганная хаосом в его мыслях, не появлялась. Он звал ее - она ускользала. Он тянулся к ваниате - и не дотягивался.
        Матол наблюдал за ним с хищной усмешкой:
        - Трудновато? Не дается тебе спокойствие?
        Говоря это, он глубже вгонял острое лезвие. Каден чувствовал, как кровь, заполнив ямочку у горла, стекает на грудь.
        - Не отвлекайся на боль, - усмехнулся Матол. - Не время сейчас волноваться.
        Боль. Каден целиком окунулся в свои ощущения и сам налег на нож, погружая его глубже в тело, пока боль копьем не ударила от шеи в плечо и вверх, в подбородок. Матол подталкивал его к кента, а Каден закрыл глаза, сосредоточившись на боли, и следил, как она разрастается, пускает зеленые побеги в трещины его сознания, разваливает здание мысли. Матол что-то еще говорил - Каден не слышал, пропуская в себя яркую зелень боли, которая вытесняла чувства, оставляя чистое пятно ваниате.
        «Пора, - понял он. - Можно идти на ту сторону».
        Он открыл глаза, увидел кента прямо перед собой и шагнул в них.
        Ишшин ждали в шаге от врат, но они смотрели на Киля и Тристе. Каден не дал им времени перевести взгляд.
        Он рванулся вперед, всем телом ударился в грудь того, кто стоял ближе. С первым ударом сердца слились крик Тристе и брань Матола, но в пустоте ваниате эти звуки ничего не значили и почти затерялись в воплях чаек над головой, в плеске волн под обрывом. На долю мгновения он ощутил хлестнувший по коже солнечный жар, менее этой доли враг пытался его оттолкнуть, но Каден крепко оплел его руками и уперся ногами, проталкивая себя и его в следующие кента - те, что, по словам Киля, вели в Рассветный дворец.
        Ишшин пролетел в них первым, спиной вперед, но чудом сумел сохранить равновесие, как ни силился Каден сбить его с ног. Проваливаясь в кента, Каден чувствовал, как противник выпускает из рук оружие, освобождая руки для захвата и начиная разворот, который должен был закончиться броском. Каден не сомневался, что через считаные мгновения ткнулся бы носом в грязь, только он не дал противнику этих мгновений. Жаркое солнце погасло, когда они сквозь невидимую поверхность кента вывалились в каменную клетушку, со всех сторон освещенную факелами, - клетушку, где их ждала дюжина стражников, половина с арбалетами.
        Один миг длилось молчание. Потом, обгоняя крики тревоги, сорвались с тетивы первые болты - вбитые в плоть рефлексы стрелков сработали быстрее мысли. Некоторые наверняка дали промах, но Каден ощутил толчки по меньшей мере двух попаданий, развернувших его вместе с ишшин. Тот не вскрикнул, даже не застонал, но Каден чувствовал, как замерло и обмякло пробитое сталью тело. Сейчас его должны были захлестнуть эмоции - облегчение, страх, злая радость, - но в пустоте им не было места. Одной цели он достиг, осталось много больше. Он быстро оттолкнул от себя труп, обвел взглядом круглую камеру кента и шагнул обратно под слепящее солнце.
        Его отсутствие длилось мгновения, но все переменилось. Тот, кого он утащил с собой в кента, лежал теперь мертвым в потайной каморке под Рассветным дворцом, оставив Киля без охраны. А значит, хоть на миг кшештрим получил свободу. Связанные за спиной запястья не помешали ему шагнуть к кента капитула и подсечь ноги выходящему из них Матолу.
        Удар был слаб, глава ишшин уже вставал на ноги, скалил зубы, зато Каден подобрал оброненный им накцаль - в ладонь легло прохладное гладкое древко. Свирепая схватка привела в себя Тристе. Девушка билась в руках врагов пойманной волчицей, орала, царапалась и кусалась. Ишшин был больше и тяжелее, но в Тристе снова пробудилась звериная сила, сломавшая не так давно руку Матола.
        Каден обогнул их, безразличных и далеких изнутри ваниате. Он обдумывал варианты. В руке Тана накцаль был смертоносным оружием, Каден же не слишком представлял, за какой конец его держать. Целя по сжимавшему Тристе ишшин, он мог промахнуться, ранить девушку. Он искал пространства в мелькании конечностей. Сюда бы Валина или Пирр… Монахи не брали в руки оружия. Если Каден был еще жив, то лишь потому, что уклонялся, уходил от схватки, сталкивая врагов между собой. Люди Адива против ишшин, магнаты против императорской гвардии, солдаты по ту сторону кента против того, кого он к ним протолкнул. До сих пор этот прием действовал. Но здесь, на травянистом клочке суши, окруженном отвесными утесами и широким морем, не было места уклониться, отвести удар. Пришло время драться. А драться Каден не умел.
        - Я передумал, - заговорил Матол. - Не отправлю тебя гнить вместе с учителем. Лучше здесь выпотрошу.
        Он, не сводя глаз с Кадена, нагнулся за упавшим в траву мечом погибшего товарища. Зашевелились и другие ишшин, подняли клинки. Лица их замкнулись изнутри. Ваниате, понял Каден. Не он один действовал из пустоты. Все они ушли в ваниате - все, кроме забившейся с удвоенной силой Тристе.
        Матол еще не закончил говорить, когда рядом с Каденом возник Киль.
        - Режь, - приказал он, через плечо указывая взглядом на связанные запястья.
        Матол нацелил на Кадена острие меча:
        - Ты убил моего человека, чтобы помочь этому нелюдю. И сейчас ему помогаешь, пляшешь под его дудку, безмозглая кукла. Я вгоню эту сталь тебе в брюхо и полюбуюсь, как ты корчишься. Благодари меня - я оборву ниточки, на которых ты дергаешься.
        Каден, не слушая, резал веревки на руках Киля. Толстые волокна легко распадались под острым наконечником накцаля. Когда двое из них троих оказались свободны, Каден, чуть замешкавшись, протянул копье Килю:
        - Умеешь с ним обращаться?
        Киль перехватил древко и скользнул по нему взглядом.
        - Много веков прошло, - умело и плавно раскручивая оружие, произнес он, - но память не ослабела.
        Он встал перед Каденом, заслонив его от Матола, и сразу стало ясно, что чаша весов качнулась в другую сторону. Матол сжал зубы, как видно вслед за Каденом оценив соотношение сил.
        - Биллик, - бросил он одному из уцелевших воинов, - приведи остальных. Они за Кавалтинскими вратами. Двадцать вздохов, туда-обратно.
        Каден понятия не имел, где лежит Кавалтин и какие кента к нему ведут, но что это меняло? Где-то совсем рядом ждали другие ишшин, может быть, не один десяток вооруженных до зубов и готовых к схватке бойцов. Если они придут сюда, спасения не будет. Факт был непреложен, как небо над их головами. Биллик бросился через зеленую полоску, шагнул в кента и пропал. Тристе выбрала этот момент, чтобы, извернувшись в руках врага, вцепиться ему зубами в загривок, а когда тот с рыком дернулся, вырваться на волю.
        Матол выбранился и сплюнул в траву. Рывок бросил перепуганную Тристе прямо к его ногам, и ишшин, шагнув вперед, поднял и опустил меч. Дуга, описанная беспощадным клинком, вела прямо к голове Тристе, но Киль оказался быстрее: накцаль скользнул в брешь и отвел удар Матола в землю. Кшештрим тотчас отдернул копье, занес его для нового удара, но, пока отводил руку, Тристе поднялась на ноги. Каден ждал, что девушка метнется прочь от клинков, а она бросилась вперед, прямо на Матола. На сведенном страхом и яростью лице солнцами сверкали глаза, руки ее сошлись за спиной ишшин, она привлекла мужчину к себе, вместе с ним прогибаясь назад.
        - Отцепись, бездушная шлюха! - сплюнул Матол.
        Он дернулся, но высвободиться не сумел. Рука с мечом, прижатая к боку, не подняла клинка.
        - Это ты отринул свою душу, - тихо ответила девушка.
        «Нет, - понял Каден, - это не Тристе».
        Робкое дитя, рыдавшее в его павильоне в Ашк-лане, пропало, на его место явилась женщина, несколько недель назад размозжившая Матолу запястье. Ишшин был старше, выше, сильнее, и все же мышцы Тристе, ее сухожилия, напряглись, но не выпустили добычу.
        - Я предупреждала, - сказала она голосом четким, как грани отшлифованного ювелиром камня. - И этот день настал.
        Матол отбивался, бранился - и проигрывал. Она влекла его к кента, и Кадену показалось, что он угадал замысел девушки: протолкнуть врага навстречу ливню стрел, под арбалеты других ишшин. То, что удалось раз, могло сработать снова. Но она двигалась не к тем кента - эти вели в подвал капитула хин.
        - Тристе, нет! - выкрикнул он, указывая ей на дворцовые врата. - Не туда. Сюда!
        Она словно не услышала.
        - Ты предал свою душу. Ты думал выжечь ее жестокими обрядами, ты веровал в ничтожную власть боли. - Тристе разразилась сочным нутряным смешком. - Боль может так мало.
        - Я тебе покажу боль, стерва!
        Двое оставшихся ишшин двинулись к кента, на помощь своему командиру, но Киль преградил им дорогу занесенным накцалем.
        - Ты не поверишь, что бывает такая боль! - рычал Матол.
        Он выронил меч и потянулся к горлу Тристе.
        - Слабый человечек, тебе ли знать, во что я верю?
        Пальцы Матола сомкнулись на ее шее, но Тристе лишь улыбнулась, притянула его еще ближе и накрыла его губы своими. Каден в ошеломлении уставился на слившиеся в объятии тела: бедро к бедру, уста к устам - любовники на пике восторга. Ишшин еще душил ее, но губы его открылись под ее поцелуем, ответив животному позыву древнее мысли и древнее ненависти. Тристе, ухватив его за свободную руку, отвела ее назад, в проем кента…
        Матол дернулся, как от ножа, хотел крикнуть, вырваться, но пальцы Тристе сплелись у него на загривке. Он выдернул руку из кента - не руку, ровный обрубок с двумя кружками кости, срезанной, как не срежет самый острый топор. Кость и мясо. Потом хлынула кровь.
        Тристе чуть отстранилась, улыбнувшись бьющемуся Матолу.
        - Не думай о боли, - проворковала она. - Наслаждайся. Ты вообразил, что выжег себе душу, а я ее тебе возвращаю.
        И она снова приникла к его губам, прощупывая, испытывая, прижалась грудью к груди, снова подтолкнула его к вратам. Он отступил на шаг, нога ушла за невидимую плоскость, и он стал заваливаться, словно кто-то по ту сторону подсек ему стопу.
        Тристе удержала его губами, руками, страшными объятиями. Он остался без ноги, он обливался и обливал Тристе кровью, а она все не разжимала хватки. Матол корчился, но Каден уже не был уверен, пытается ли он вырваться - даже если бы мог. Каден видел, как боль подтачивает с краев его ваниате. Тристе с силой толкнула главу ишшин на опору врат, налегла всем весом, запустила руку ему в штаны, а другой - снова развернула мужчину спиной к голодному провалу кента. Матол изогнул спину, запрокинул голову, содрогнулся всем телом, в судорогах ломая себе кости, и тут Тристе наконец выпустила его. От человека мало что осталось: лишь голова да обрубок тулова. Не человек, а кусок мяса. Тристе будто часами мокла под кровавым дождем, но не замечала сбегающих по лицу и льющих с пальцев красных струй. С застывшим, непроницаемым лицом, она взглянула на Матола и слизнула с губ кровь.
        - Тристе? - позвал Каден, не сумев еще до конца осознать увиденного.
        Она затрясла головой, взглянула на него огромными пустыми глазами:
        - Что?
        Ответить он не успел, потому что из кента на дальнем краю островка хлынули ишшин. Их было несколько десятков - в доспехах из кожи и войлока, с клинками и луками в руках. Каден узнал нескольких, других раньше не видел. Все равно, главное - сколько их. Тристе не смогла бы выдернуть из ваниате всех, не успела бы загнать их во врата.
        - Вот они! - махнул рукой Биллик. - Окружай!
        Ишшин растянулись цепью, лишая их последнего шанса прорваться. Каден не грустил о пропавшей надежде, не чувствовал страха.
        - Валите их болтами и стрелами, - распоряжался ишшин. - Бейте только по ногам. Мне нужны калеки, а не трупы.
        Он только раз взглянул на то, что осталось от Матола, и взвесил на руке свой клинок. Ишшин не спешили - тянули время, со вкусом выбирая цель, но скоро должны были сорваться стрелы.
        - За кента! - велел Киль, указывая рукой.
        Каден понял его, потянул Тристе за врата, и в следующий миг зазвенела первая тетива. Полдюжины стрел рванулись к ним - и исчезли в пустоте проема. Врата служили им щитом, но такой щит не передвинешь, не развернешь. Ишшин уже растянулись шире, заходили с флангов. В нескольких шагах за спиной остров обрывался. Утес и острые скалы с бурунами. Там спасения не было.
        - Пройдем насквозь, - сказал Каден.
        - Во дворце лучники.
        Тристе не то улыбалась ему, не то оскалила зубы. Лицо и волосы в крови, она словно вынырнула из кошмара, но в ваниате Кадена кошмарам не было ходу.
        - Мы сейчас за вратами. - Мысли гудели в голове от напряжения. - Когда выйдем на той стороне, кента окажутся между нами и дворцовой стражей. Они нас защитят.
        Он обернулся к Килю - кшештрим кивнул.
        - Пока там не перестроятся, - буркнул он.
        - Меня им не взять. - Почти голодным взглядом Тристе следила за подступающими ишшин. - Ни за что.
        - По ту сторону врат шансы у нас тоже невелики, - сказал Киль.
        - А где велики? - отозвался Каден. - Пока что суматоха - наш союзник.
        Обсуждение прервала Тристе, с отчаянным воплем бросившись в кента.
        Каден задержался, испытывая пределы ваниате. Границы его прогибались под прикосновением мысли, как гладь воды прогибается под слетевшим на нее листом, но держались. Бросив последний взгляд на ишшин, он последовал за девушкой.
        В каменной клетушке царил хаос. Каждый что-то приказывал, мелькали клинки, луки целили во все стороны. С появлением Кадена шум усилился вдвое. Эхо отскакивало от стен и низкого потолка; гневные, испуганные, недоуменные вскрики со всех сторон били в уши. Новый залп арбалетчиков канул в кента, никому не причинив вреда. Киль опустил наконечник накцаля, нацелился им во врата.
        - Ишшин нелегко будет выбрать, - заметил он так равнодушно, словно раздумывал, что съесть на ужин. - По эту сторону - мы, по другую - стража.
        - Нас всего трое, - напомнил Каден.
        - Зато мы здесь, - возразил Киль, - и это уже кое-что.
        Им выпало несколько мгновений передышки. Дворцовая стража спешно перезаряжала оружие, командиры без толку орали на подчиненных. Каден шарил взглядом в тесноте в поисках хоть какого-то выхода и не находил. От стены до стены здесь было не больше десяти шагов, и располагалась камера, скорее всего, в глубоком подземелье, а выход через единственный узкий коридор перегородили вооруженные солдаты и арбалетчики.
        Коридор или кента? Солдаты или ишшин? Ни то ни другое не сулило добра. Каден потянулся за плечо и вытащил из настенного крепления факел. Дурацкое оружие, но лучше, чем с пустыми руками идти на сталь.
        - Дождемся ишшин, - заговорил он. - Они оттянут часть сил на себя. Как только войдут, будем прорываться обратно в кента. С теми, кто останется на острове, может быть, сумеем справиться.
        Киль кивнул, а Тристе не пошевелилась. Она замерла, уставившись залитыми кровью глазами в коридор, где в темноте что-то двигалось. Еще один солдат, отставший по пути из казармы? Но вот он шагнул на свет.
        - Отец! - стиснув кулаки, процедила девушка.
        Кадену, как и раньше, почудилось, что повязка не мешает Адиву смотреть прямо на него, сквозь него. Советник вгляделся в происходящее и махнул своим людям:
        - Вперед! Убить их.
        Стражники успели сделать три-четыре шага, а потом из кента вынырнул первый ишшин. Он, в отличие от Кадена, не знал, куда попадет, и на миг задержался у врат. Стражники тоже чуть замешкались, но тут же взревели и бросились на него. Воцарилось безумие. Если бы не прикрывающие их кента, Кадена с Тристе и Килем в мгновение ока порубили бы на куски. Ишшин встречали атакующих грудью, развернулись в поисках беглецов лишь двое или трое. Одному из них Киль проткнул копьем горло, второму подрубил колено, свалив на пол. Каден ткнул факелом в лицо упавшему, оборвав его вопль, и равнодушно вдохнул смрад опаленной плоти.
        - Назад! - велел Адив, перекрикивая оглушительный гомон. - Отходим!
        Часть стражников повиновалась, другие, едва повернувшись, чтобы исполнить приказ, были убиты ишшин. Между тем до сознания Кадена дошел низкий рокот, тихий и неумолимый скрежет камня о камень: он сто раз слышал такое в горах, когда гранитные плиты, подмытые талыми водами, срывались с основания, соскальзывали в расщелины, сокрушая огромной массой деревья и перемалывая валуны. Подняв глаза, он увидел, как сдвигается каменный потолок, как трутся друг о друга тщательно скрепленные раствором плиты. Мелкая пыль запорошила ему глаза, наполнила легкие.
        - Назад! - повторил Адив.
        Голос Каден слышал ясно, а вот видеть лича больше не мог: мешали взметнувшаяся пыль и темнота коридора. Пока он вглядывался, камень в десять раз больше человеческого роста сорвался с потолка, похоронив под собой двух ишшин и отрезав от кента третьего.
        - Что это? - обернулся к Килю Каден.
        Кшештрим ответил внимательным, суровым взглядом:
        - Он лич. Решил нас раздавить.
        Каден замер. Многие факелы захлебнулись пылью, стены дрожали. Он не мог судить, какая над ними нависла тяжесть, но со сводчатого потолка повсюду срывались камни - повсюду, только не у них над головами.
        - Уходите! - сдавленным от усилия голосом прорычала Тристе.
        Каден обернулся: девушка выпучила глаза, приоткрыла рот, грудь у нее вздымалась, словно после гонки по Вороньему Кругу. Лоб и все лицо заливал пот, размывая кровь Матола.
        - Прочь!
        Каден поднял глаза.
        - Пойдем со мной, - позвал Каден. - Здесь все разваливается.
        - Знаю, болван, - простонала она. - Я же держу!
        Не было времени таращить глаза и задавать вопросы. Каден сгреб девушку за плечи, наугад выставил факел, подсветив тучу каменной пыли, и потащил вперед. Пока они добирались до дверей, вся камера уже содрогалась, на пол градом сыпались глыбы величиной с его тулово, пол под ними трескался.
        - Быстрей! - крикнул Киль, обгоняя их и держа наготове накцаль.
        Коридор тоже обваливался. Скрежет и грохот перекрыли все прочие звуки. Адив и его люди исчезли, а в сотне шагов по прямому отрезку коридора начиналась лестница. Ни единого стражника. К чему они, если Адив в одиночку мог обрушить свод им на голову, похоронив под обвалом? Тристе оцепенело переставляла ноги за Килем. Каден только было двинулся следом, когда каменный обломок ударил ему в спину, сбил на пол и вдребезги разнес ваниате. Нахлынули боль и страх, жаркое багровое дыхание смертности. Он даже крикнуть не сумел, и Киль с Тристе, не заметив его падения, уже поднимались по лестнице.
        Вздохнув, Каден едва не зашелся от пыли и все же втянул в себя еще глоток воздуха. Спина отзывалась на каждое движение легких острой болью. Некогда было думать, что он сломал - наверное, ребро. Тристе больше не поддерживала потолок, и коридор разваливался на части. Каден угрюмо отстранил захлестнувшие его чувства и с усилием поднялся на ноги.
        Эти сорок шесть шагов стали самыми долгими в его жизни, но ко времени, когда он выбрался на верхнюю площадку, туннель перестал трястись. Еще слышно было, как обваливаются последние камни, но их грохот глушило расстояние и громкий назойливый шум вблизи. Впереди перекликались, орали, рыдали, отчаянно вскрикивали. Каден сделал еще шаг, поскользнулся, удержался на ногах и взглянул вниз. Камни утопали в крови. В нескольких шагах, у стены, лежал скорченный труп солдата. Дальше еще один и еще.
        Каден хромал дальше сквозь нарастающий кошмар, загоняя поглубже боль в груди, усмиряя колотящееся сердце, пытаясь думать. Они в Рассветном дворце или под ним. Адив отозвал своих, но кто-то их перебил. Не Киль, хоть тот и доказал, как искусен с накцалем. Каден на ходу присмотрелся к одному из трупов. Лицо размозжено, вбито в череп. Никаким оружием такого не сотворишь.
        Тристе. Больше некому. Она удержала туннель, который пытался разнести Адив. Она, как и ее отец, лич, могущественный лич, и она сорвалась.
        Он прибавил шагу, свернул по коридору за угол, потом за другой, оставил позади еще с десяток тел, и тогда сырой холодный запах камня уступил место свежей струе воздуха. За следующим поворотом он встал как вкопанный. В тридцати шагах от него силуэтом на фоне полуденного сияния, раскинув руки и будто призывая кого-то в свои страшные объятия, под аркой, обозначавшей выход, стояла Тристе. Перед ней горел огонь, взвивался дым, кричали люди, но Тристе была недвижима, как камень. Из ниши на полпути к арке выступил Адив. Кадена он не удостоил и взгляда. Он смотрел только на дочь, в его руке блеснул отраженным светом клинок ножа.
        Каден рванулся за ним. Что толку кричать, если не слышно даже его топота по камню: шум с улицы глушил все звуки даже здесь, внутри. Простая честная гонка, кто быстрей, а призом в ней - жизнь Тристе. Каден, не знавший толка в боях, войне и политике, в могущественном колдовстве личей, в беге толк знал. Он всю жизнь бегал - голодным, в темноте, бегал раненым и сейчас бежал, стискивая зубы.
        Он влетел в спину Адиву в нескольких шагах от выхода, от Тристе. Он сшиб лича на пол. Страшная боль обожгла спину, но он не думал о боли. У него оставались мгновения до того, как лич, развернувшись, порвет его в клочья. Каден нащупал нож и попытался подтянуть клинок к горлу Адива. Он был сильнее советника, но тот боролся, как бешеный зверь, а Каден ухватился за лезвие.
        Поморщившись и заставив себя не чувствовать боли, он взялся за острый клинок, разрезая себе кожу, жилы, кость. Не замечая крови и ставших непослушными пальцев, он подтягивал нож к телу Адива - сдавил коленями лича со спины и тянул, тянул…
        Советник злобно зарычал, и Каден вдруг почувствовал, что проигрывает схватку, словно в нее вмешалась огромная невидимая рука, и вмешалась на стороне Адива. Он проигрывал. Он не знал, что можно противопоставить кеннингу. А потом лич вдруг обмяк. Ошарашенный Каден поднял голову и увидел над собой Киля. Накцаль глубоко вошел в спину советника. Вспышку победного ликования сразу затушило выражение лица кшештрим.
        - Скорее, - сказал тот, поднимая Кадена на ноги. - Это Тристе.
        - Что Тристе? - спросил Каден, мотая головой.
        - Она убивает.
        - Кого?
        - Всех.
        Но все кончилось раньше, чем Каден достиг выхода. Люди еще рыдали, кричали, языки пламени еще лизали небо, но Тристе уронила руки и обвисла, как марионетка, держащаяся на последней, невероятно тонкой ниточке.
        - Тристе?.. - выговорил он, бережно тронув ее за плечо.
        Она обратила к нему затуманенный взгляд, но не ответила.
        - Что ты сделала?
        - Не знаю. - Слова падали свинцовыми каплями. - Я не знаю.
        В ее голосе не было ни страха, ни усталости, только глубокое, бьющее струей бессилие. Каден обхватил ладонями ее щеки, заглянул в глаза. В них не было ничего, а когда он уронил руки, она осела на пол, сжалась, ушла в себя. Каден хотел опуститься на колени рядом, но Киль махнул на арку:
        - Ты лучше взгляни.
        Каден, хромая, вышел из тени на солнечный свет и долго не знал, куда смотреть. По словам Киля, кента вывели их в Рассветный дворец, и дворцовая стража это вроде бы подтверждала, но почерневшего опаленного двора Каден не узнавал. Осталось несколько перекрученных догорающих деревьев, множество трупов, еще больше раненых и умирающих. Обуглились обнимающие маленький двор стены, пожар охватил по меньшей мере одно здание. И, только развернувшись, он узнал по сторонам от себя башни-близнецы - Ивонны и Журавля, а выше и дальше ярким острием вонзалось в брюхо небес Копье Интарры. Он заново оглядел двор. Ужас и ничего, кроме ужаса. Из звуков - только поскуливание раненых и грохот сапог набегающей стражи. Гвардейцы ворвались на узкую площадь, навели копья - и замерли. Каден медленно поднял глаза, выпрямил спину. Он вернулся в свой дворец, в дом отца, в родной дом. Если здесь его встретит смерть, он умрет с открытыми глазами. Умрет, расправив плечи.
        Командир гвардейцев вытаращился на него. И к изумлению Кадена, упал на колени. За его спиной мялись стражники. Воздух помутнел от дыма, колебался маревом от догорающих пожаров, но если Каден видел их, значит и они могли его видеть. И один за другим видели. И один за другим падали на колени, касались лбом окровавленных камней. Очень долго он слышал лишь треск пламени и стоны изувеченных. А потом тихим ропотом запруженной реки зазвучали голоса:
        - Да здравствует Наследник Света, Долгий Ум Мира, Держатель Весов и Хранитель Врат!
        Каден задыхался, его тошнило. Хотелось упасть на камни, расплакаться. Но хин научили его стоять прямо даже под бичом. Научили смотреть на мир без слез.
        - Славься! - взлетали голоса, перекрывая гул ветра и пожаров. - Да здравствует тот, кто сдерживает тьму! Да здравствует император!
        50
        Адер стояла в конце причала спиной к догорающему восточному острову Андт-Кила и не сводила глаз с маленьких лодок на волнах озера. Их было шесть, они все утро сновали туда-сюда, туда-сюда, забрасывая сети с грузилами и прочесывая дно, поднимая наверх улов - блестящих скользких рыбешек. Рыбу не выбрасывали, а перегружали в деревянные бочонки и снова забрасывали сети. Адер досадовала на заминку, отвлекавшую их от главного дела, но и винить их едва ли могла. Она сама дала поручение рыбакам Андт-Кила, попросила о помощи в такое время, когда ответить согласием было непросто. Их город еще дымился. Их убитые ждали погребения. Раненые - и те, кто срывал горло криком, и те, кто молчал, - требовали заботы. А она просила вывести на воду лодки для вылова трупов.
        - Вы будете искать тела своих отцов и матерей, унесенных в озеро, своих братьев и сестер, - сказала она вслух.
        «И одного моего», - добавила про себя.
        Рыбаки только переглянулись, окинули волны взглядом и кивнули. Половина городка горела, пылали склады и погреба, где остались не съеденные за зиму припасы - припасы, на которых жители продержались бы до нового урожая. Труд лодочников не был напрасным. Людям нужна еда, а рыбаки знали свое дело и за поисками мертвых не забывали о живых.
        Адер все утро простояла на причале, до боли в глазах глядя на юг, и каждый раз, как из воды поднимали разбухшее тело, в животе у нее переворачивался тяжелый камень. Она и за полмили отличала тела лесорубов от ургульских трупов. Последние, ободрав с них все ценное, без церемоний выбрасывали на берег, чтобы потом сжечь. Лишь бы не выволакивать один труп по многу раз. Мертвых андткильцев бережно поднимали на причал. Живые рыбаки вставали над ними, как поднявшиеся из мокрой плоти души. На таком расстоянии Адер не слышала голосов, но по наклону головы, по неподвижности поз видела, что они молятся.
        Она и сама пыталась молиться.
        «Интарра, - начинала она, - Владычица Света, прошу тебя…»
        Этот призыв Адер повторяла вновь и вновь, но дальше зайти не сумела. Адер не могла знать, слушает ли богиня, есть ли ей дело до молящейся и даже существует ли она, - но молиться мешало не это. Не бывает веры без сомнений, но никакие сомнения раньше не мешали ей молиться. Нет, закончить мольбу ей не давало другое. Сейчас, над серо-голубыми водами озера, перед людьми, поднимающими из глубины бьющуюся рыбу и спокойных мертвецов, Адер знала, что дело не в богине, а в ней самой. Она не могла закончить потому, что не знала, о чем молит.
        Брат мертв. Она сама его убила или помогла убить.
        «Валин», - безмолвно произнесла она; имя засело в мозгу вбитым гвоздем.
        Он был ей братом, а она его убила. Правда обжигала, но оставалась правдой, и вот, вместо того чтобы отвернуться от озера, уйти с головой в тысячу требующих заботы дел, вместо того чтобы напиться до беспамятства, выговориться до забвения, вместо того чтобы занять руки тяжелой работой, после которой проваливаешься в сон, - она стояла на краю причала, вспоминая содеянное, снова и снова повторяла имя мертвого брата и безнадежно пыталась молиться.
        - Ваше сияние…
        Голос Лехава за спиной, шарканье сапог по доскам причала. Она закрыла глаза, отмеряя последние секунды уединения приближающимися шагами.
        - Что в городе? - спросила она, когда Лехав остановился у нее за плечом. - Убитых подсчитали?
        - В такой каше трудно сказать наверное, - угрюмо сказал он. - Может, каждый второй.
        Половина горожан убиты. Победа ли это против страшной мощи ургульского воинства? Или поражение?
        - А из Сынов?
        - Нас потрепали. Не так, как Северную армию. Я слышал, вы были на маяке?
        Адер кивнула, так и не повернувшись к нему.
        - Глупо, - сказал он.
        До сражения она бы ощетинилась, стала бы многословно и громко доказывать свое - как бывало с Фултоном. И Фултон мертв. Погиб из-за ее желания видеть бой вблизи.
        Она медленно покачала головой:
        - Тогда это казалось важно.
        Холодный ветер ворвался в повисшую долгую паузу, разогнал волну, раздул пожары за спиной.
        - Я вас оставлю, - сказал наконец Лехав.
        И не ушел.
        Адер протяжно, прерывисто вздохнула.
        «Интарра, - взывала она в душе, - Владычица Света…»
        Она столько раз пыталась сложить молитву, столько раз не находила слов, что удивилась, когда они пришли: «Владычица Света, прости меня».
        Адер не смогла бы сказать, за какое прегрешение вымаливает прощение. Она подвела отца, она содействовала его убийце, она взяла в советники лича, она подняла войско на войну против аннурской армии, она похитила трон у одного брата и вогнала нож под ребра другому.
        Каждый шаг казался необходимостью.
        «Прости меня», - снова взмолилась она, так и не решившись доверить воззвание речи.
        Солнце разбилось о волны. Обожгло ей глаза. За спиной еще ярилось пламя. Прощение, казалось, лежало очень далеко от ее огненного пути. Адер еще раз взглянула на рыбаков, поднявших из озера новое неподвижное тело, и повернулась к Лехаву.
        Он изучал ее - пророчицу, избранную Интаррой, императора Аннура - мрачным неуверенным взглядом.
        - Идем, - сказала Адер уй-Малкениан, не дав ему заговорить. - У нас много дел.
        51
        Каден решился не сразу.
        Он никак не ожидал встретить вечер этого дня в Рассветном дворце, провозглашенным императором Аннура, но как говорили хин: «Кто ожидает, ошибается».
        Когда он вышел на пылающую площадь, когда гвардейцы, преклонив колени, прокричали древнее титулование приходящих к власти Малкенианов, отвергнуть эту честь показалось ему труднее, чем ее принять. Какую бы игру за трон ни вела Адер, она была за сотни миль отсюда, в Раалте, и своих намерений не обнародовала. Граждане Аннура пребывали в смятении, и стоящему в сердце империи Кадену легко было обратить их растерянность в свою пользу. Как неожиданно, как ужасающе просто оказалось принять трон, объявить себя наследником отца.
        Именно простота и заставила его колебаться. Ран ил Торнья был не из тех, кто мыслит просто. И Адер тоже. Как победа в сражении еще не решает исхода большой войны, так и занять Нетесаный трон далеко не значило его удержать. Одного человека, даже в стенах Рассветного дворца, так легко свергнуть, убить. Они должны были предвидеть, что он возьмет бразды правления, и должны были продумать, что делать с ним в таком случае. Вчерашний день видел смерть Адива и верных ему солдат, однако Каден не сомневался, во дворце еще хватает людей - министров, гвардейцев, наложниц, - охотно воткнувших бы нож ему в спину по одному слову кенаранга. И это не считая врагов из числа его нового совета.
        Конечно, даже сложить с себя императорскую власть было делом не одной минуты. Остаток ночи Каден провел, приводя в движение самые важные колесики: рассылал вестников к вельможам из совета; объяснялся со слетевшимися голодным вороньем министрами, обескураженными его отречением и опасающимися за свои синекуры при смене власти; ободрял дворцовую гвардию и восстанавливал охрану камеры с кента; распоряжался, чтобы убитые неистовством Тристе люди были обмыты, завернуты в саваны и вывезены из дворца для погребения; приказывал слугам расчистить обезображенный Жасминовый двор и, наконец, когда острие Копья Интарры уже осветилось лучами невидимого солнца, собрал новый совет в зале Тысячи Деревьев, представил всему двору свиток с конституцией и принял присягу - защищать и поддерживать новорожденную республику против любого врага.
        К концу аудиенции Каден едва держался на ногах, а еще предстояло отвечать на сотни вопросов, справляться с тысячами мелких и неподъемных дел, необходимых для выживания Аннурской Республики.
        Выходя из зала, Каден утер лоб ладонью - как будто мог рукой стереть усталость с глаз, паутину с мыслей. Киль и Габрил шли с ним рядом.
        - Тебе следует кое-что знать, - тихо сказал кшештрим, окидывая Кадена оценивающим взглядом.
        Каден только глянул на него и махнул рукой: говори.
        - Когда тело Адива готовили к сожжению, с него сняли повязку, - сказал Киль. - Он был зрячим. У него были глаза.
        - Как у всех, - пожал плечами Каден.
        - Нет, - возразил Киль, - не как у всех. У него, как и у тебя, светились радужки.
        Каден застыл столбом. И долго не двигался с места. Куда спешить? Его ждали тысячи дел, в которых он ничего не смыслил.
        - Родственник, - наконец выговорил он.
        Киль кивнул:
        - Твой род очень стар, а еще он разветвлен. Твоей ветви Интарра коснулась сильнее других, но есть и другие.
        Раньше Каден об этом не задумывался, но и удивляться не приходилось. Если Санлитун знал, он для того и поставил Адива на высокий пост, чтобы хоть отчасти заручиться его верностью. А сам Адив… Каково ему было всю жизнь прятать глаза, которыми так кичились Малкенианы? Могла ли обида толкнуть его против благоволившего к нему императора? А на убийство? Каден покачал головой. Опять вопросы без ответов.
        - Мне бы зайти в отцовский кабинет, - сказал он. - Посмотреть документы до нового собрания совета. Сколько у меня времени, несколько часов?
        - Тебе следует выспаться, - ответил Киль.
        - Труд без отдыха ничего не даст, - поддержал его Габрил.
        Первый оратор и кшештрим не оставляли Кадена с тех пор, как распахнулись Великие ворота, под оглушительный перезвон гонгов впустив во дворец Совет Республики. Каден был благодарен им за поддержку, более чем благодарен, но после многочасовых переговоров, торговли, заверений ему необходимы были несколько часов в тишине и одиночестве.
        Габрил будто уловил его мысли и потрепал по плечу:
        - Идем проводим тебя в спальню, и я сам встану во главе стражи у дверей.
        На первом ораторе долгая ночь не оставила никаких следов. Но ведь первому оратору не пришлось до этой ночи драться не на жизнь, а на смерть с Адивом, Матолом и ишшин. Каден уже почти согласился, однако передумал.
        - Еще Тристе, - сказал он. - Мне надо повидать Тристе.
        В хаосе, воцарившемся вслед за его выходом из кента, спеша учредить совет, пока не встрепенулись противники, Каден позволил увести девушку. Она смотрела пустыми, безнадежными глазами. Если бы Каден не вступился, гвардейцы убили бы ее на месте, а так просто заперли. Он, честно говоря, сам не знал, что думать о недавней кровавой бойне, как к ней относиться. Его Тристе, бесспорно, спасла, удержав обрушенный Адивом туннель и убив подчинявшихся личу солдат. Но ему показалось, в девушке что-то порвалось, лопнула некая связь между ее разумом и миром. Проходя по Жасминовому двору между телами, Каден вглядывался в лица. Среди убитых были министры, были придворные, была одна старуха и по меньшей мере трое детей. Не могли все они участвовать в заговоре Адива. И конечно, не все поддерживали Адер с ил Торньей.
        Ему было больно и горько, он жалел и погибших, и Тристе. Каден не сомневался, что девушка не лучше его понимает охватившую ее ярость - ту силу, что оборвала жизни сотни аннурцев. Ему после бойни больше всего хотелось посидеть с ней, утешить, попробовать разобраться, что и как произошло, но времени не было. И ее, опоив корнем адаманфа, заперли в круглую камеру башни Журавля, приставив утроенную охрану, а Каден отправился подрывать последние опоры империи.
        Но теперь он не вправе был уснуть, не повидав ее. Габрил смотрел на это иначе и стиснул зубы, видя, что Каден свернул к Журавлю.
        - Что бы ни связывало вас с этой женщиной, она чудовище. Ее убить надо, а не нянчиться с ней.
        - Не очень-то с ней нянчились, - жестче, чем хотелось бы, отозвался Каден. - Она в тюрьме.
        - Оставить в живых раскрытого лича - не лучший способ утвердить основы республики, - заметил Габрил. - Тем более лича, только что погубившего сотни ваших подданных.
        - Они уже не мои подданные, - огрызнулся Каден. - И судьбу Тристе будет решать совет, а не я. Но это не отменяет факта, что она была со мной с самого начала, не раз спасала меня, и я намерен ее повидать и утешить, если смогу.
        - Тогда ступай один, - покачал головой Габрил. - Я подожду, пока ты не закончишь дурить.
        - Не один, - возразил Киль. - Я, с твоего позволения, пойду с тобой.
        Когда Каден устало кивнул, первый оратор развернулся на каблуках и зашагал прочь по двору.

* * *
        Сперва Кадену почудилось, что камера пуста. Кто-то закрыл тяжелые ставни, а светильников зажечь не потрудился, в окна не проникало даже слабое свечение восточного небосклона. Он разглядел у дальней стены узкую койку, два лакированных стула и таз с водой на низком столике - не совсем тюремная обстановка, но далеко от роскоши гостевых покоев. И воздух был жарким, душным, словно окон не открывали месяцами.
        Каден нерешительно прошел внутрь, и Киль закрыл за ними дверь.
        - Тристе?
        Тишина.
        Каден прошел к окну, отпер и распахнул ставни. Обернувшись, он увидел ее между койкой и стеной - руки спрятаны за подтянутыми к груди коленями, глаза смотрят в пустоту. Она не воспользовалась оставленной в камере водой, чтобы отмыть кровь с лица и рук. Засохшая корка потрескалась, и казалось, будто с девушки содрали кожу. И платье на ней потемнело и отяжелело от крови. Тристе ничего не замечала, уставившись в стену перед собой.
        - Тристе, - снова позвал он, нерешительно шагнув к ней. - Ты цела?
        Она содрогнулась всем телом в рыдании, похожем на горький смех.
        - Мать меня предала, - заговорила она, не поднимая взгляда и не повышая голоса. - Продала отцу, изменнику и личу. Я лич и убила не знаю сколько народу.
        Это простое перечисление застало Кадена врасплох. Он рад бы был ее утешить, только не знал чем. Молчание затягивалось, и девушка наконец подняла глаза:
        - Когда меня казнят?
        В ее голосе не было страха. Если что и было, то тень надежды.
        Каден медленно покачал головой:
        - Тристе, я… Решит совет, но я стану биться за тебя, за твое спасение. Не всякий лич - зло.
        Она недоверчиво усмехнулась:
        - Я видела тела, Каден! Их я убила. Ребенку оторвало голову… Мужчина сжимал в руках свои кишки… Их я погубила.
        Каден несмело кивнул:
        - Их убила ты, но не нарочно. Это важно.
        - Не нарочно? - уныло повторила она. - Откуда тебе знать?
        - Ты помнишь, что там было? - спросил Каден. - В туннеле и раньше, на острове с кента?
        Она беспомощно мотнула голой:
        - Кусками. Проблесками. Помню ярость. И кровь.
        Она помолчала. Слезы стекали по засохшей на лице крови.
        - И еще помню силу. Я лич - лич! Как атмани.
        - Может быть, и так, - признал Каден, - но бывает и похуже.
        Годы в монастыре перемололи в нем инстинктивное отвращение, и все же что-то в глубине души, с младенчества вросшее в плоть и кровь, отпрянуло при этой мысли. Рыбинами из глубины памяти всплывали издавна знакомые слова: «грязные, извращенные, мерзкие»… Он взглянул на Тристе, на нежный изгиб ее шеи, на стекающие с плеча волосы. Жестока Бедиса, если сплела такую гнусность с такой красотой.
        «Отбрось все это в сторону», - сказал он себе, укрощая гневный ропот чувств.
        Тристе, сколько он ее знал, была доброй и великодушной. И в беде, когда они попали в руки ишшин, Каден подвел ее, а не она Кадена. Если она лич, пусть будет так.
        - Кем бы ты ни была, ты остаешься собой, - сказал Каден.
        Он отогнал вставшую перед глазами картину: Тристе загоняет Матола в кента, пальцами давит его глотку, а губами прижимается к губам, проталкивая его во врата. И еще одну: Тристе стоит под аркой туннеля, криком затмевая солнце.
        Она подняла голову. Слезы на щеках отразили огонь светильника, отчего казалось, что девушка плачет огнем.
        - А кто я? - прошептала она с вызовом и отчаянием.
        Каден не нашел ответа, и тогда впервые выступил вперед Киль, присел рядом с Тристе и внимательно всмотрелся в ее лицо.
        - Расскажи мне все, - сказал он. - С самого начала.
        - Зачем?
        - Затем что ты хочешь узнать правду, - ответил кшештрим. - Я давно живу и знаю больше тебя.
        Тристе бросила взгляд на Кадена, снова уставилась на Киля, и слова полились с ее губ, как капли через кромку Умберского пруда в Костистых горах, - не остановить и не вернуть, будто их тянет сила, древняя и могучая, как сама земля. Киль слушал внимательно, с неподвижным лицом, и только кивал, когда Тристе запиналась. Она описала все: бегство через горы, прочитанную ею надпись в Ассаре, свое невероятное проникновение в кента и убийство Экхарда Матола - вплоть до полного уничтожения стражи Адива.
        - Со мной что-то не так, - сорванным голосом заключила она. - Какая-то страшная поломка.
        Она сумела сдержать свои горе и ужас, но Каден слышал их за ее тихим голосом - спрессованная неподъемная тяжесть рвалась наружу.
        - Я знаю всякое, - добавила она. - Чего не должна знать. И могу такое…
        Не договорив, она уставилась за окно.
        Киль покосился на Кадена.
        - Замечательная история, - заметил он. - Небывалая.
        - Я лич, - сказала Тристе, замыкая круг тем, с чего начала.
        - В этом почти нет сомнений, - согласился Киль. - Этим можно объяснить твою способность не отстать в горах от Кадена и Тана, не говоря уже о недавнем случае, когда ты удержала сотни тонн камня. И не просто лич, но чрезвычайно могущественный.
        Тристе беспомощно кивнула, но Киль снова заговорил:
        - Но это не все.
        - Обычный лич не мог бы пройти в кента? - задумчиво спросил Каден.
        Киль, помедлив, кивнул:
        - Нет. Я о таком не слышал. - Он повернулся к Тристе. - Что ты чувствовала, проходя во врата?
        Та свела брови:
        - Я была в ужасе. Каждый раз. Ужас и растерянность.
        Киль кивнул:
        - Врата должны были тебя уничтожить.
        - И еще языки, - напомнил Каден. - Ты их не в храме выучила.
        Тристе слабо покачала головой:
        - Мне хотелось так думать, но… нет. - Она замолчала, вглядываясь в пустое небо круглыми и блестящими лунным светом глазами. - Как будто там… другая.
        - Другая? - прищурился Киль.
        Она поморщилась, перебирая невысказанные слова.
        - Кто-то… во мне. Это она прочла надписи в Ассаре.
        - И она говорила с Матолом, когда сломала ему руку в Мертвом Сердце, - добавил Каден; он вызвал в памяти слова девушки. - «Замкну слух для твоих криков, и обширное озеро моей милости иссякнет, обратившись в сухую пыль».
        Тристе содрогнулась.
        - Помнишь, как ты это сказала? - наседал он.
        - Не… - Она запнулась. - Не знаю. Это как забывшийся сон.
        - Это не твои слова, - отметил Киль. - Другое строение фраз, другие метафоры.
        Взгляд Тристе метался по лицам мужчин.
        - Что же это? Как я могу быть не собой?
        Каден покачал головой. Хин отвергли бы этот вопрос, сказав, что он алогичен в самой основе. Ошибочными были сами понятия «я» и «собой», они обозначали иллюзию, кратковременное сочетание ощущаемого и воспринимаемого, лишенное ядра, неразделимой сущности. Однако же именно связность этой иллюзии делала ее столь правдоподобной и убедительной. Могло ли «я» Тристе измениться, раздробиться?.. О таком монахи не говорили.
        - Это другая… ипостась, - осторожно подбирая слова, заговорил Киль, - которая, видимо, проявляет себя в определенных условиях.
        Он стал отсчитывать на пальцах:
        - Бегство через горы. Атака в Ассаре. Твое нападение на Матола. Каждый раз в самых напряженных обстоятельствах.
        - Как будто мой разум ломался, - сказала она. - Как будто что-то его ломало.
        Киль кивнул, но Каден не согласился.
        - Сломать - означает отделить часть от целого, - сказал он, взмахом руки обозначив все тело Тристе. - А ты ничего не утратила. Ты цельная личность. И то, что Киль назвал другой ипостасью, не похоже на другую сторону тебя. Она была гневной и уверенной. И очевидно, обладала собственной памятью, собственными способностями. Может, в чем-то вы и сливаетесь, но каждая из вас выглядит неделимым целым. Словно в твое тело подселилась иная душа.
        Подумавши, Каден сам не поверил бы своим словам, но у Тристе уже загорелись глаза.
        «Кто она?» - мысленно гадал Каден.
        - Едва ли ты узнаешь, - покачал головою Киль. - Может быть, что-то от нее к тебе и просочилось, но не так много, чтобы запомнить или понять.
        Тристе сжала губы.
        - Спросите ее, - велела она.
        Каден опять покачал головой.
        - В Сердце они того и добивались, - сказал он. - Потому тебя и мучили. Матол раз за разом выспрашивал, кто ты, а в ответ получил только сломанную руку.
        - Однако Матол был врагом, - напомнил Киль. - И Тан был врагом. Может быть, с нами она поговорит? С тобой?
        - Хорошо, - хмуро согласился Каден. - В следующий раз, когда она… проявится, я спрошу.
        - Сейчас, - угрюмо и твердо объявила Тристе.
        - Не получится, - возразил Киль. - Ты не сможешь ее вызвать.
        - Смогу.
        Выхватив нож из-за пояса Кадена, Тристе приставила его к своему животу:
        - Я смогу.
        Каден с Килем не успели опомниться, как она вогнала острие себе в тело - медленно, но неуклонно, - и ткань платья, и кожа раздавались под нажимом. Лицо девушки свело болью, Каден потянулся к ней, но Киль его удержал.
        - Выходи, сука! - хриплым сдавленным голосом бросила Тристе. - Вылезай, гадина!
        - Она убьет себя!
        Все тело Кадена натянулось тетивой.
        - Это ее разум, - сказал Киль, - и ее тело. Ей решать.
        Каден колебался. Нож на дюйм уже скрылся в теле, кровь проступила на платье, пропитала грубую ткань. Губы потемнели, как ночь, она закатывала глаза, но побелевшие пальцы не выпускали ножа и медленно, неумолимо давили.
        «Конец, - подумал, ужасаясь своему бездействию, Каден. - Это конец».
        И тут нож замер, а ее глаза, бессмысленно вращавшиеся в глазницах, внезапно вонзились в Кадена острее гвоздей.
        - Дурачье, - голосом, полным, как река в половодье, сплюнули губы. - Удержите дитя от безумия. Если она погубит тело, вы - все вы - познаете страдание, недоступное вашему хилому воображению.
        Каден опешил:
        - Что?..
        Тристе нетерпеливо тряхнула головой:
        - Ваш мир шатается. Мой пьяный властью супруг творит что хочет. Вздымается океан бедствий, а я заключена… - она опустила глаза на свое тело, - в этой плоти.
        Каден невольно отпрянул под ее взглядом. Ему хотелось зажмуриться, заткнуть себе уши, бежать. И все же он заставил себя склониться к говорящей.
        - Кто ты? - тихо спросил он.
        Женщина взглянула на него и вдруг выпустила нож, подняла руку, пальцем погладила его по щеке:
        - Монахи так усердно отрывали тебя от меня, Каден уй-Малкениан. Но ты мужчина, и сама Великая Пустота не в силах насовсем нас разлучить.
        Душу Кадена охватило смятение чувств: страх и изумление, не разбавленные многолетней выучкой, завладели им безраздельно, как в пору раннего детства. Было в этих чувствах и нечто новое - одновременно огонь и холод, распространявшиеся от коснувшегося его кожи пальца через сердце в самое нутро и заливавшие его жаром.
        - Кто ты? - сдавленным шепотом повторил он.
        - Я - радость твоего сердца и услада твоих чресел, - мрачно улыбнулась она. - Я мать всего, что ты так упорно отрицаешь.
        Она еще мгновение удерживала взгляд Кадена, а потом отвела глаза, будто прислушиваясь к налетающему по водам ветру.
        - Она, мой сосуд, столь же сильна, сколь безрассудна.
        Поморщившись, женщина вновь поймала взгляд Кадена:
        - Обвиате… - В спешке она стала комкать слова. - Ты должен справиться. Сохрани ее до обвиате. Если девочка умрет, пока я в ней, мир выскользнет из моих рук, и вы канете в беспредельное море страданий.
        - Кто ты? - вновь спросил Каден, отгоняя разрастающуюся в нем страшную догадку.
        Женщина улыбнулась на миг, растянувшийся, казалось, в целую вечность, а потом закрыла лицо руками и разрыдалась. Когда же снова заговорила, мужчины услышали дрожащий голос испуганной Тристе.
        - Кто она? - простонала девушка. - Пресвятой Хал, кто она?
        Каден молчал. Ответ не уместился бы в словах.
        Ответил Киль.
        - Она - твоя богиня, - мягко сказал он. - Та, кого ты зовешь Сьеной.
        - Не может быть! - вытаращила глаза Тристе.
        - Может, - сказал Киль. - Во время войн кшештрим боги уже облекались в человеческие тела.
        - Зачем? - хрипло выдавил Каден. - Даже если так, почему теперь?
        - Не знаю, - покачал головой Киль.
        - Что это значит? - требовательно спросила Тристе.
        - Это значит, - разглядывая голую стену, ответил Киль, - что начинается что-то интересное.
        Тристе опустила взгляд на свои скользкие от крови ладони и вновь подняла на кшештрим округлившиеся от ужаса глаза:
        - Интересное? Это ужасно!
        Кшештрим, изучая ее лицо, кивнул:
        - Да, так точнее. Для тех, кто способен испытывать ужас, это будет ужасно.
        52
        Непроглядная тьма.
        Холод. Пробирающееся в тело тепло.
        Тихое гудение насекомых.
        Плеск воды.
        Боль, как одеяло.
        И хуже боли - воспоминания.
        Лейт держит мост, затем падает.
        Гвенна с Талалом, встав в полный рост, швыряют «звездочку» в пленников Балендина - и падают.
        Адер вгоняет нож ему в бок, ил Торнья хлещет клинком по лицу, зрение гаснет, и сам он падает, ударяется о воду у подножия башни.
        На вкус поражение было горше крови. Неподатливая, непроницаемая темнота тисками сжимала тело.
        Валин поднял голову из жидкой грязи и уронил снова. Он не помнил, как его выбросило на берег. Помнил, как плыл: тело само собой, точно безумный зверь, исполняло вбитые в каждый мускул движения, а когда не стало сил грести, он просто держался на плаву. И снова греб. Зачем - сам не знал. По привычке. Из упрямства. Из трусости.
        Он поднял дрожащую руку к глазам, отчаянно стремясь к правде и трепеща перед ней. Боль пылала так ярко, что сквозь нее он почти видел. Он бы вытерпел боль, но при мысли о жизни в темноте - в постоянной, неотступной темноте чернее мрака Халовой Дыры - сердце его дрогнуло.
        Валин скользнул кончиками пальцев по глазам, отдернул руку от ударившей боли и снова поднял ладонь к ране. Рубец шел от виска, пересекал оба глаза и переносицу. Кожа плакала кровью, а когда он заставил себя ощупать глазные яблоки, те оказались точно разрезаны надвое, как половинки яйца. Отдернув руку, Валин перекатился на бок, его вырвало в грязь, он долго не шевелился.
        Ветер перебирал иглы кедров.
        Тошнило от густого дыма.
        Сводило внутренности там, куда воткнула нож Адер.
        Нож он выдернул, но чувствовал, как дрожат в ране склизкие потроха.
        - Лучше сразу узнать все самое плохое, - пробормотал он.
        Собственные слова пронесло мимо ушей невесомым пеплом, словно их произнес мертвец.
        Липкими от крови пальцами он ощупал рану, ввел в нее пальцы до второго сустава, проталкивал их глубже кожи и мышц в поисках худшего, пока темнота в голове не слилась с огромной, всеобъемлющей темнотой вокруг.
        Придя в себя, он знал, что умирает.
        Очертания раны были неровными. Слишком много крови. Сталь рассекла тонкие стенки того, чего не должна была коснуться. Он завернулся в осознание смерти, как в теплый плащ, опустил кровавые веки на руины глаз и уснул.

* * *
        Холод.
        Тихий крик совы.
        - Приди, Шаэль, - стуча зубами, бормотал он. - Я здесь.
        Ананшаэля не было.
        Его трясло. Валин заворочался в ледяной грязи.
        - Умирать надо в тепле, - буркнул он и пополз на четвереньках, вслепую нащупывая перед собой хоть груду листьев или хвои, хоть клочок мха, где можно было бы улечься навсегда.
        Нет, с содроганием понял он, не вслепую.
        Он, как всегда, слышал тысячи звуков, осязал тысячи веяний воздуха, касающихся шарящих пальцев, но не только. В сознании было по-прежнему темно, но в этой темноте обнаружились… слои: формы - не формы, очертания, вылепленные из аморфной пустоты, сменившей похищенное у него зрение.
        Ветка пихты?
        Гнилая сосна?
        Промельк крыльев летучей мыши?
        Он их не видел - в бесконечной темноте нечего было видеть, - но знал о них.
        Избитый, ошарашенный, он ощупал рану в боку. Она все так же сочилась кровью. Эта рана должна была его убить, но он не умер.
        - Как? - спросил он у темноты.
        Нет ответа, только плеск скатившегося в воду камешка, шелест листьев и тише этого шелеста - далекие всхлипы и вскрики оконченного сражения.
        - Как? - настойчиво повторил он, заставляя себя встать.
        Словно в ответ ветер донес долгий тихий совиный крик.
        Валин закрыл глаза и вздохнул. Рана в боку растянулась, что-то лопнуло, но он упорно вбирал в себя холодный ночной воздух, до отказа наполнял им легкие, ощущал его вкус на языке, втягивал носом, перебирая запахи.
        Мох, гниющая трава, хвоя и мокрый камень, поодаль дохлая рыба, и дым, и сталь, и тысячи галлонов пролитой в озеро крови. Глубже - конина, мертвые туши и живые кони. Блевота, моча, гноящиеся раны. Еще глубже - тысячи тысяч волосяных нитей сплетались и спутывались, пока не дотянулись…
        Вот.
        Дубленая кожа. Пот. Душок селитры. Злость.
        Гвенна.
        Медь и сталь, мокрая шерсть, настороженность.
        Талал.
        Кровь и холод, смола и сталь.
        Анник.
        Живые. Все трое. Он не сумел бы ответить, откуда знает.
        Он выдохнул воздух из горящих легких и осел на корявые корни сосны.
        Когда силы вернулись, он сделал шаг-другой, споткнулся о невидимый ухаб и завалился ничком. Боль молнией ударила в плечо. Он снова встал, шатаясь сделал несколько шагов и с опозданием распознал дерево, когда обломанный сук уже воткнулся под ключицу, бросив его на неровную землю.
        Бред. Все это проклятый бред. Не мог он никого учуять: слишком далеко. И уж точно не мог различить свое крыло в исчертивших сознание запахах. И видеть не мог. У него нет глаз.
        - Да ты сбрендил! - заорал он и плевать хотел, кто его услышит. - Ты даже сдохнуть не умеешь!
        Глаза плакали горячей кровью.
        - Кончай морочить себе гребаную голову! Брось. Ложись, и все.
        Снова закричала сова.
        Он дослушал отголоски крика и тряхнул головой.
        - Мне конец, - глухо сказал он.
        Ярость погасла задутой свечкой. Все болело. Все хотело конца. Руки палками висели по бокам.
        - Можно не рыпаться. Мне конец.
        Валин судорожно перевел дыхание, уставился на темные силуэты, вылепленные тьмой из тьмы, зажал ладонью рану в боку и встал.
        Боги и расы, согласно представлениям жителей Аннура
        РАСЫ
        Неббарим - бессмертные, прекрасные, поэтичные. Противники кшештрим. Исчезли за тысячи лет до появления людей. Возможно, их существование - всего лишь легенда.
        Кшештрим - бессмертные, злобные, лишенные эмоций. Ответственны за создание цивилизации и развитие науки и медицины. Истреблены людьми, исчезли несколько тысяч лет назад.
        Люди - внешне идентичны кшештрим, но смертны и подвержены эмоциям.
        СТАРШИЕ БОГИ, В ПОРЯДКЕ ДРЕВНОСТИ
        Пустой Бог - старейший из богов, существовал до сотворения мира. Почитается хинскими монахами.
        Эйе - супруга Пустого Бога, богиня творения. Ответственна за все, что существует.
        Астар-рен - богиня закона, Мать Порядка и Устроения. Некоторые зовут ее Паучихой, хотя приверженцы Кавераа приберегают этот титул для своей богини.
        Пта - Владыка Хаоса, бог беспорядка и случайностей. Некоторые считают его простым трикстером, другие - разрушительной и безразличной ко всему силой.
        Интарра - Владычица Света, богиня огня, звездного и солнечного света. Также покровительница императорской династии Малкенианов в Аннуре, числящих ее в своих далеких предках.
        Хал - Совиный Король, Летучая Мышь, Владыка Тьмы, Властелин Ночи, покровитель кеттрал, а также воров.
        Бедиса - богиня рождения, та, что свивает души всех живых существ.
        Ананшаэль - бог смерти, Владыка Костей, расплетающий пряжу своей супруги Бедисы, предавая все живые существа забвению. Почитается Присягнувшими Черепу в Рашшамбаре.
        Сьена - богиня наслаждения. Некоторые считают ее матерью младших богов.
        Мешкент - Кот, Владыка Боли и Воплей, супруг Сьены. Некоторые считают его отцом младших богов. Почитается ургулами, некоторыми из манджари и племенами джунглей.
        МЛАДШИЕ БОГИ, СВЕРСТНИКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
        Эйра - богиня любви и милосердия.
        Маат - бог гнева и ненависти.
        Кавераа - Владычица Ужаса, Повелительница Страха.
        Хекет - бог отваги и битв.
        Орелла - богиня надежды.
        Орилон - бог отчаяния.
        Благодарности
        В прошлый раз я составил список имен.
        И казалось, правильно сделал, учитывая, что так много людей столь во многом мне помогали, пока я писал «Клинки императора». Эта книга даже объемнее, и можно было бы ожидать списка еще длиннее, но я стал немного предвзято относиться к спискам.
        Составить перечень в разделе «Благодарности» все равно что сказать: я знаю, кому и чем обязан. Но правда в том, что я не знаю этого даже наполовину. На каждую замечательную идею, которую я могу проследить до реального человека, до конкретного разговора за пивом, приходятся десятки, сотни прекрасных мыслей, которые люди - друзья или незнакомцы, письменно или в непринужденной беседе - вложили мне в руки, словно младенцев.
        Я растил эти идеи как свои; я бережно о них заботился, плотно упаковал их между сторонами обложки этой книги. Некоторые из идей прожили со мной долго, и я невероятно их полюбил, даже сроднился с ними настолько, что воспользуюсь этим официальным обращением, чтобы сказать правду: я не знаю, откуда они все взялись.
        Теперь, когда идеи возвращаются в мир, я с улыбкой представляю, что, напуганные поначалу, они будут все больше и больше поражаться огромным размерам окружающего, цвету, свободе и смогут осознать величие того места, откуда пришли. Мир куда больше разума одного писателя, и, хотя эти идеи некоторое время жили со мной, я никогда не был их последним пристанищем.