Святой из тени Гарет Ханрахан
        Наследие Чёрного Железа #2
        На Гвердон надвигается Божья Война. Безумные боги Ишмиры идут рушить храмы, убивать чужих святых и присваивать души.
        Ишмирский шпион пробирается в город в поисках Божьей Бомбы. Он сопровождает мальчика-святого, посвященного Ткачу Судеб.
        Великие Дома и разведка Хайта соперничают за право сотрудничать с Гвердоном.
        Эладора Тай избегает внимания богов, ведь святость - это не благо, а мука, разрушающая душу и тело. Но, несмотря на это, ей предстоит сыграть в войне ключевую роль и сжать в руках пылающий меч.
        Гарет Ханрахан
        Святой из тени
        GARETH HANRAHAN
        THE SHADOW SAINT
        Cover 2021

* * *
        Посвящается Идель
        Пролог
        Шпион восходит в рай по огненной лестнице. Подножие лестницы попирает поле боя, где доблестно павшие лежат, сплетясь с телами своих врагов. Внизу по полю ползут черные крапинки. Жрецы, сборщики костей, сортируют трупы, подбирая к туловищам отсеченные головы и конечности перед отправкой похоронных обрядов. Тела убитых врагов поделит пантеон победителей, в наше время все боги - падальщики. Старые запреты более не соблюдались, не теперь, когда любая частичка души необходима, чтобы воевать дальше.
        Согласно устоям Праведного Царства Ишмиры душам доблестно павших предстоит взбираться по этой лестнице в рай. Каждый шаг выжигает напрочь один грех, одну слабость, до тех пор, пока дух не очистится достойно пресвятой обители богини. Это правило ныне тоже не соблюдалось - лестница воронкой завивалась над битвой, жадно всасывая любую посвященную богине душу.
        Шпион из праздного любопытства дотронулся до ступени. Огонь не опалил его - прохладен, как камень.
        Здесь, зависнув в небе, шпион окинул взглядом все поле боя. Там, где, приведя с собой море, высадились ишмирские силы, могучий боевой флот углубился на сушу на десяток миль. А прямо под ним, на склонах намоленной защитниками высоты, держали оборону войска Маттаура.
        Высота имела тройное значение. Здесь стояла духовная крепость богов Маттаура, где безглазые жрицы собирались на почитания их загробного божества. На этой возвышенности можно было спастись от чудотворного потопа, насланного пантеоном Ишмиры. И, что важнее всего, шпион рассмотрел там остатки огневой позиции артиллерии. Алхимические пушки, приобретенные по баснословной цене в литейных города Гвердона. В ходе сражения эти орудия чуть не… что ж, метафора «обратили течение вспять» не подходит для битвы, где одна сторона уже давно властвует над морем, но армии Ишмиры понесли ужасные потери от алхимического оружия. Святые гибли в муках, их кости обращались в свинец, легкие иссушал ядовитый газ. До сих пор на поле горел незаливаемый флогистон.
        Пушки могли выиграть бой, не произойди божественного вмешательства. Сверху шпиону также видны три непомерно огромных сонаправленных борозды, прорези в склоне, полумилей в длину и полста футов высотой каждая - опустошение в самом средоточии Маттаура. Именно там львиноголовая богиня склонилась с небес и когтями вспорола своих противников.
        Шпион достигает вершины лестницы и входит в рай.
        Здесь смешались боги и люди. Флотские организовали командный пункт и разбили палатки посреди Двора Героев. Молодые офицеры в стильном обмундировании носятся туда-сюда, не обращая внимания на легендарных воителей прошлого. Два знаменитых полубога - один с головой змеи, другой - птицы - преграждают шпиону путь. То Саммет и Жестокий Урид, стражи райских врат. Клинок Саммета напитан невероятно насыщенным ядом, сотню человек способна убить одна капля; дюжину слонов готово пронзить одним броском копье Урида.
        Молодой офицер с планшеткой замечает шпиона и окриком отгоняет обоих полубогов. Смущенные, они бредут к ближайшему шатру и грузно плюхаются у входа.
        - Мне предписано встретиться с генералом Талой, - проговорил шпион.
        - Генерала Талы нет в живых, - ответил молодой офицер. - Вас примет капитан Исиги из разведслужбы. - В голосе парня подтекст, нотка ревности. Шпион заметил ее и пропустил мимо ушей.
        - За мной, - скомандовал офицер. - Не отставайте. - Он повел шпиона по Двору Героев. Твердь расчерчена разноцветными линиями, уходящими в разные стороны. Офицер не поднимал глаз с разметки, и нимбы блаженных не отвлекали его. Следом за черной линией они выходят на сверкающее небесное прибрежье.
        Оглянувшись, шпион увидел, как Саммет надраивает копье, хоть наконечник и так лучезарнее солнца. Жестокий Урид, насупившись под пологом шатра, пытается сомкнуть клюв вокруг горлышка подобранной фляжки.
        Шпиона подвели к новому шатру, вместительней прежних. Уютный полумрак палатки ласкал глаз, не в пример яркому сиянию снаружи. За грубым деревянным столом сидел другой офицер, женщина. Перед ней закрытая папка и блюдо красиво выложенных, будто яблоки, человечьих сердец.
        - Это порученец генерала Талы, мэм, - объявил молодой офицер.
        - Благодарю, лейтенант, - ответила Исиги. Ее лицо прежде могло быть прекрасным, но теперь его расчеркивали зигзаги свежих рубцов. - Я проведу планерку взамен генерала. - Она начала расстегивать китель. - Можете идти, лейтенант.
        Шпион замечает, как крепко лейтенантская ладонь стискивает холщовую занавесь. Между этими военными что-то определенно было. Еще они слишком молоды для своих званий - Божья война и детей превратила в солдат. Занавесь опускается. В палатке становится совсем темно, но шпиону видно, как капитан Исиги аккуратно складывает на стул китель и весь мундир. Потом, заранее вздрагивая, она берет с блюда сердце и вгрызается в него.
        И больше они в шатре не одни.
        В этот момент безвременья шпион не осознает ничего, кроме всеподавляющего присутствия богини. Он сейчас воедино с ней в любом сражении, от обугленных полей внизу до каждой из войн по всему свету, от настоящих времен и до того, как кто-то в первый раз поднял камень и вышиб мозги своему супостату. Он воедино с ней во всех океанах, где проплывает Ишмирский флот. Воедино с ней на небесах, где доблестно павшие собираются под ее знамя и она поглощает их силы, дабы являть чудеса и впредь - и впредь побеждать. Завоеваниям нет конца, любая победа усугубляет ее власть - и ее алчность.
        Но эта алчность слепа, власть бесцельна. Богине нет дела ни до чего, кроме бесконечного разрушения, вечного противоборства. Необходимы человеческие составные, чтобы придать смысл и порядок этому священному гневу. Здесь, в палатке, капитан Исиги - затравочный кристалл, веретено, на которое наматывается богиня.
        Смуглую кожу Исиги внезапно покрывает золотистая шерсть, мех, испускающий собственное занебесное свеченье. На груди проявляется инкрустированная кираса; талию опоясывает юбка из кожаных жгутов, на каждом из которых насажен череп. Череп же капитана искажается и разламывается. Челюсти выпускают огромные клыки, тогда как голова становится головой львицы.
        Богиня Пеш, Царица Львов, божество войны ишмирского пантеона - вернее, ее аватара, созданная из капитана Исиги, - удовлетворенно мурлычет и усаживается обратно. Шпион, ничуть не тревожась, отметил, что простой деревянный стул превратился в трон из черепов, а нешкуренный стол в пропитанный кровью жертвенник. Сердца вновь принимаются биться, испуская на пол алые струи.
        Впрочем, папка по-прежнему папка. Исиги - или эта сдвоенная сущность скорее Пеш, чем Исиги? - берет ее, вытягивает коготь и разрезает металлическую печать. Шпион поежился от изящества этого движения, зная, что те самые когти недавно вспахали полумильные рвы на склоне под ними. Исиги перебирает бумаги, безмолвно их изучает. В шатре гулко от божественного дыхания с запахом мяса и сандалового дерева.
        Этим запахом в итоге все и кончается.
        Избегая думать о неизбежном, шпион размышлял, сколько раз уже Исиги проводила богиню в наш мир. Не много, догадывался он - шрамы еще свежи. Боги суровы со святыми. Однажды от Исиги останется слишком мало, чтобы вернуться к смертному виду. Он почти посочувствовал молодому офицеру, что привел его сюда. Парень уступил свою возлюбленную объятьям богини, и нет простого способа разорвать такие узы.
        - Икс-84? - заговаривает святая. Его новый присвоенный код в картотеке разведки. Первое имя, которое действительно его. Неожиданно ему становится от этого приятно, и он кивает.
        - Сангада Барадин, - читает Исиги. Под этим именем шпион известен Ишмирскому разведывательному корпусу. - Из Севераста. Род занятий: купец. - Она сверкнула на него желтым глазом. - Купец, - ехидно повторила она.
        - Я покупал и продавал, - подсказал Икс-84. - Покупал не всегда то, что законно, а продавал не всегда свое.
        - Преступник, - рычит она. Шпиону становится видно: равновесие кренится, и составная, обобщенная сущность напротив него теперь чуточку более Царица Львов и менее - Исиги.
        - Отвечу вот как, - говорит шпион богине, - давайте я сосчитаю, скольким в Северасте я причинил ущерб, а вы сочтите всех убитых здесь вами, и поглядим, чья чаша весов перетянет.
        - Война священна, - машинально возражает богиня. И здесь, в обители воинов, это воистину так.
        Он пожал плечами:
        - Вы знали, кто я, и до того, как меня завербовали.
        - Живые родственники здесь не указаны, - замечает богиня, постукивая по строчке. - Есть друзья в лагерях? Любимые? - Нынче все из Севераста заключены в лагеря для пленных. Пережившие ишмирское завоевание содержатся там до тех пор, пока не будут обращены или принесены в жертву пантеону победителей. Из соседей Севераста Маттаур последним сопротивлялся захватчикам.
        - Не имею.
        - Тогда откуда у тебя желание служить Праведному Царству Ишмиры? - вопрошает богиня.
        - Вы побеждаете, - говорит шпион, - и сможете заплатить.
        Равновесие незаметно качается в обратную сторону, и лист в папке переворачивает уже Исиги.
        - Вы ввозили купленное у гвердонских алхимиков оружие.
        - Да.
        - У вас сохранились с ними связи?
        - Честно, не знаю. Были. Налажу еще. Я этот город знаю.
        - Город изменился, - предупреждает капитан, - и способен мигом поменяться опять. Не считайте его безопасным убежищем вдалеке от войны.
        - Я был в Северасте во время его захвата вашей армией, капитан. Почем в наши дни безопасность, я уяснил.
        Исиги отворачивается и пролистывает остальную папку в тишине. В палатке звучит лишь шелест страниц, урчащее дыхание богини и мягкий перестук черепов на юбке, когда она шевелится на стуле. Икс-84 от нечего делать вертит одно пульсирующее сердце на блюде.
        - Не лапай, - рыкает богиня.
        - Простите.
        Она просматривает последнюю страницу, затем, быстрее взгляда, хватает его за руку и полосует когтем. Порез наливается кровью. Она наклоняет львиную голову к его ладони, пригубить крови, но он отдергивает руку обратно и, морщась от боли, укачивает на изгибе локтя.
        - Вы что творите?
        Пеш рычит:
        - У нас нет причин тебе верить, Барадин. Поэтому я вкушу твоей крови и познаю тебя. Коль продолжишь верно служить, будешь вознагражден. Коли предашь нас, я лично поймаю тебя и покараю. Давай свою кровь.
        Шпион кивает и подсовывает трясущийся окровавленный палец. Она небрежно облизывает его, затем подписывает последнюю страницу, божественным повелением ставит печать, закрывает папку. И объявляет приказ:
        - Начинай готовиться к путешествию в Гвердон. Ты будешь сопровождать в пути еще одного агента и обеспечишь его прибытие.
        - Кто этот агент?
        - Святой моего брата. Избранный Ткача Судеб.
        Он делано разозлился. И профессионально огрызнулся:
        - Тяжеловато будет нелегально провезти в город вашего разведчика, если у него восемь ног.
        - Ребенок все… - Богиня что - едва заметно замешкалась? Будто отведала горечи? - еще человек. По исполнении, верно, получишь дальнейшие указания.
        - Постойте! - бросает шпион. - А моя оплата?
        - Золотые монеты, по одной за…
        - Только не золотые. Золото рухнуло в цене с тех пор, как ваш Благословенный Бол принялся превращать своих противников в золотых истуканов. Нет, мне пожалуйте гвердонского серебра. - Плевать было шпиону на деньги, но это отвлекало богиню от привкуса крови.
        - Тебе будут платить золотом, - молвит она. - Пока не докажешь, что особо полезен.
        - Что от меня требуется?
        Богиня уже уходит, ее завершающий ответ причудливо раздвоен.
        - С вами свяжутся по прибытии, - сообщает Исиги, и в тот же миг, теми же устами:
        - Война, - изрекает богиня. - Война священна.
        И на этом Пеш отбывает и остается одна Исиги. Капитан обмякает, когда ее тело ужимается до смертных пропорций, морда дробится, принимая человечьи черты. Она на ощупь достает из-под стола заляпанное кровью полотенце и промакивает лицо - оно в открытых ранах.
        - Выметайтесь, Барадин, - приказала она, не глядя. - Лейтенант проводит вас назад к лестнице.
        Полог откинулся, и внутрь несмело заглянул лейтенант. Он ахнул при виде ран на лице Исиги, пота и крови на ее голой коже. Поспешил к ней.
        - Ничего, - бормочет шпион, - я сам себя провожу.
        Прежде чем ишмирские офицеры успели возразить, он ускользнул наружу и быстро двинулся вдоль черной линии, склонив голову, отстранившись от расквартировки захватчиков. Разметка привела его на край райской тверди, и он начал спуск по огненной лестнице обратно, туда, где обретается смертный мир.
        На полпути он вытащил из-под рубашки украденное с блюда сердце и выбросил его вниз, в далекий океан. Начисто вытерся, потом, разорвав ткань, наспех сварганил перевязку.
        Богиня поцарапала, но крови его не вкусила.
        Ей не познать, кто он.
        Глава 1
        Если бы у Сангады Барадина был сын, то его кости лежали бы сейчас где-нибудь в развалинах Севераста. Может статься, проклятье богатства, насланное Благословенным Болом, превратило бы его в кричащее золото, или его проткнула бы пика из лунного света. Даже если бы он пережил вторжение, то, вероятно, был бы убит в дикой жертвенной оргии, когда банды боевых жрецов прочесывали улицы, вырезая целые районы согласно похоронным обрядам того или иного бога. Шпион видел, как святоши толкали изукрашенные резьбой баки - из переполненных резервуаров выплескивались морская вода и кровь, в них людей топили, поклоняясь Кракену. Для Благословенного Бола братские могилы усыпались монетами. Царицу Львов чтили каннибальскими пиршествами. Даже нашелся способ ускорить небыстрое бальзамирование Ткача Судеб - мумификация проходит чересчур долго, но импортные гвердонские алхимические консерванты могли за минуты сотворить то, на что в Папирусных Гробницах уходили годы.
        Если бы у Сангады Барадина был сын, то мальчик был бы мертв.
        Но хотя шпион и не Сангада Барадин, а мальчик в одной с ним каюте - не его сын, в течение этого путешествия с южных земель в Гвердон он звался Барадин, а мальчуган - Эмлин. Малому где-то одиннадцать или двенадцать, однако изредка из глаз его выглядывало нечто куда более старое.
        Когда его представили шпиону, у мальчика не было имени. Его имя забрали в Папирусных Гробницах.
        Сангада нарек его Эмлином. Это означало «паломник» на языке Севераста.
        Вжиться в роли беженцев с Божьей войны было легче легкого для обоих. Ходи, будто внутри пуст. Не повышай голос, дабы не привлечь внимания никакого безумного божества. Дрожи, когда погода меняется, когда сквозь тучи пробивается солнце, когда раздается слишком громкий, слишком выразительный шум. Шарахайся от знамений. Мужчина, которого зовут не Сангада Барадин, и мальчик, которого вообще никак не зовут, прибыли на борт парохода неделю назад и взошли по сходням, склоняя головы вместе с толпой прочих уцелевших. Связи Сангады и богочеканное золото снискали им отдельную каюту.
        Свыкнуться с ролью отца с сыном было труднее. Сангада не занимал официальной должности в Ишмирском разведывательном корпусе. Не был он и жрецом Паука - Ткача Судеб. И, если на то пошло, прежде и отцом-то не был.
        - Я - избранник Ткача Судеб, - провозгласил Эмлин первой ночью в море, когда они остались одни в каюте. - Твоя судьба уже спрядена, Икс-84. Нить твоей жизни в моих руках, и тебе следует мне подчиняться. - Подростковый голосок дрогнул, воспроизводя слова, которым его учили в храмах. Мальчишка мелок для своих лет. Темноволосый, темноглазый, бледный от проведенных в Папирусных Гробницах лет. Он гордо выпрямился, как подобает тому, кто твердо уверен в своей избранности.
        Сангада склонил голову и торжественно произнес:
        - Моя жизнь в твоих руках, юный хозяин, но вне каюты я - Сангада Барадин, а ты - мой сын. И я тебе здорово влеплю, вздумай ты болтать без разрешения.
        Мальчик нахмурился, лицо побагровело от гнева, но, прежде чем он успел что-то произнести, шпион добавил:
        - Вживайся в личину, юный хозяин. Ткачу Судеб угодно хранить тайны, покрытые тенью. Никто вне этой каюты не должен знать правду. Лишь мы с тобой.
        И после этого шпион не раз видел на лице мальчика тайную гордость, когда тот притворялся сыном Саганды.
        Эмлин, слыхал шпион, вырос в ишмирском монастыре, хотя и не был ишмирцем по рождению. Семья погибла в Божью войну; его, как и многих других осиротевших после войны, приютила церковь. По утрам он передавал шпиону такое, что никак не мог узнать сам; Паук нашептывал ему на ухо во сне, принося издалека разведсводки. Наверняка другой мальчик или слепая старуха, а то и молодой боец или еще какая душа, отягощенная гармонией с божеством, согбенно сидит в молитвенной келье в Папирусных Гробницах, отправляя сведения через эфир.
        Это отчеты о ходе военных действий, о наступлениях и разгромах. Ишмирская армада повернула на север. В направлении владений Хайта, давнего соперника Ишмиры, - может быть, последней настоящей угрозы. В направлении Лирикса, драконьего острова.
        Гвердон тоже лежит к северу. Хотя Эмлин ни разу не высказывался прямо, шпион сделал вывод, что боги Ишмиры опасаются открыто бросать Гвердону вызов. Они страшатся рожденного в алхимических горнилах оружия и одновременно встревожены, не попадут ли орудия погибели богов в руки враждебных государств.
        В уединении тесной каюты шпион и мальчик без конца ворошили свои задумки - как незамеченными проникнуть в город и что делать, когда они туда попадут. Они оба ведать не ведали о планах разведслужбы на них после прибытия - кроме установки контакта с уже внедренными ишмирскими соглядатаями. Эмлин предугадывал свою роль в передаче флоту текущей обстановки. Шпион же - пока что только курьер, озадаченный лишь провозом Эмлина через посты гвердонских духовных инспекций. Чужеземные святые в городе строго воспрещены.
        Порой они подслушивали разговоры, что сцеживались сюда с палубы наверху. Шпион уплатил лишку за отдельную каюту, а еще больше отвалил за то, чтобы им не задавали вопросов. Их пара не мозолила глаза, и о них забывали.
        На четвертый день после выхода из Маттаура Эмлин за завтраком спросил его про Севераст.
        - Ты когда-нибудь посещал ваш храм Ткача Судеб? - произнес он с набитым фруктами ртом. Просыпаясь, он был постоянно голоден.
        Шпион знал, что Сангада Барадин посещал этот храм много раз. Тот человек промышлял контрабандой, а Ткач - божество - покровитель воров и мошенников, равно как и шпионов. Барадин небось заходил в роскошный храм Многорукой - северастской богини торговли, а потом топал через рыночную площадь и проулки медины - старого города, лавировал среди танцовщиц, глотателей огня, дымовидцев, уличных зазывал, продававших все виды увеселений. Храм Паука в Северасте располагался под землей, укромно и незаметно, и соединялся с поверхностью дюжиной витых лестниц. И каждый раз только одна из них открыта была для прохода. Чтобы попасть в храм, Сангада Барадин должен был знать, какая из лавок в медине представляла собой в этот день парадную Ткача Судеб. Он платил нищим и приобщался у них к тайнам улиц.
        - Раз или два ходил, - подтвердил шпион.
        - Наверно, славный был храм, - сказал Эмлин, - пока не стал разбойничьим логовом.
        - Воры всегда были священны для Паука в Северасте.
        - Но не в Ишмире, - категорически заявил Эмлин. Повторил то, чему его научили.
        «Нет, - подумал шпион. - Не в Ишмире. Паука почитали в обоих краях, но по-разному. В Северасте он был божеством подземного мира, ему молились бедняки и обездоленные, убогие и безутешные. В Ишмире, безумной, жестокой Ишмире, Ткач Судеб входил в их воинственный пантеон и был задействован для нужд военных кампаний. Тамошний Ткач - бог секретов, пророчеств и стратегических замыслов. Бог окончательных решений, Судьбоед, вытравливатель последней надежды».
        - Храм был прекрасен, - подтвердил шпион. - Весь в завесах теней, ни один алтарь или молельню не отыскать, пока до них не дотронешься. Я…
        - Я не вижу теней, - вмешался Эмлин. - Любая тьма для меня - это свет.
        Глаза его замерцали, и до шпиона дошло, что мальчик вообще никогда не спотыкался в полумраке каюты. Бешеные фанатики Паука обобрали его, лишив восхитительных оттенков сумерек, нежности темноты - и способности сомневаться.
        Той ночью, пока мальчишка спал, шпион вспоминал пожары в Северасте. Как горящая медина рушилась и проваливалась в храмовые полости в основании города, как выли бледные провидцы, когда их застигал солнечный свет. Как прелестную, исполненную тонких смыслов загадочность храма раздела и заголила самоуверенная грубость разрушений. Той ночью, пока мальчишка спал, шпион разглядывал его в темноте и грезил о мести.
        Сангада Барадин - слишком длинное имя для торопливого гвердонского наречия, поэтому команда звала его Сан. Корабль именовался «Дельфин», и шпиону на ум приходило немного менее подходящих имен. «Сердитый Бегемот» или «Кривая Бадья» соответствовали бы куда лучше. Подгоняемое ревом вонючих алхимдвигателей судно в охотку перло сквозь волны, вспарывая свой путь через океан.
        Икс-84 не был на «Дельфине» единственным пассажиром; на палубе жалась пара дюжин других, и полно еще сидело внизу, в трюме. Большинство пришлых из Севераста, некоторые из Маттаура, Халифатов или более отдаленных земель. Одни бубнили молитвы побитым богам. Другие молчали, пустоглазо пялились на ровный горизонт, ища где-то там спасение и смысл.
        По-видимому, «Дельфин» был грузовозом, а не пассажирским лайнером, и гвердонский причал он покидал полным алхимического оружия. У корабля двойной корпус из упрочненной стали, на него нанесены обережные руны, местами поросшие ржавчиной и ракушками, чтобы груз смерти надежно сохранялся до прибытия. Шпион прикидывал - так ли все это необходимо. Судя по разгоранию Божьей войны, рано или поздно ею будет поглощен весь мир, каждая живая душа попадет в голодные челюсти сумасшедших божков. Если такова суть, то разве важно, где сработают эти алхимические бомбы? Единственная разница между полем сражения при Маттауре и каким-нибудь гвердонским рынком лишь во времени.
        Времени и деньгах. Хозяин корабля существенно заработает, продав бомбы, что грохнут на поле боя, и существенно разозлится, если бомбы сработают в Гвердоне на рынке. Шпиона поразило, что хозяин уникально схож со своим судном - оба одинаково уродливы; для обоих окружающий мир - преграда, сквозь которую нужно пробиться; и оба закованы в железные корпуса, чтобы предотвратить утечку заключенного внутри яда. Зовут хозяина Дредгер, на нем все время эта защитная броня с вентилями, фильтрами и патрубками, ни дюйма голой кожи наружу. Его руки - увесистые краги с кургузыми пальцами; лицо - маска с линзами, креплениями и сопящими воздуходувами. Среди команды поговаривали, будто бы Дредгер за много лет подвергся воздействию стольких химических веществ, что его плоть насквозь пропитана токсинами и он взорвется облачком ядовитого газа, как только снимет герметичный костюм.
        Пронаблюдав за Дредгером последние несколько дней на пути к северу, шпион выдвинул другую теорию - с Дредгером вовсе ничего дурного не приключалось, а его броня - деловая уловка. Определенно, она защищала Дредгерову нишу по сбору алхимических отходов и переработке невообразимых боеприпасов, состряпанных гильдиями Гвердона. Кто захочет входить в эту отрасль, если цена успеха наглядно начертана на истерзанной плоти лидера рынка?
        Сангада Барадин годами вел с Дредгером бизнес, но лично с ним не встречался. Они обменивались письмами и посыльными, и внедренные люди шпиона много лет перехватывали и читали их переписку. Он чувствовал, будто знает Дредгера не хуже самого Сангады Барадина и имеет не меньше прав, чем купец, на дружбу с его поставщиком. В глазах Дредгера - скрытых под линзами противогаза - шпион и есть Сангада Барадин, значит, взятие таких обязанностей на себя вполне обоснованно.
        Дредгер облокотился о борт рядышком со шпионом. Какой-то клапан на спине зашипел и выплюнул струйку пара, когда он немножко расслабил осанку.
        - Сан, - проговорил он, - не раскидывал ли ты умом, чем намереваешься заняться, когда доберешься до Гвердона? Я мог бы тебе кое-что подыскать, если есть желание.
        - Какого рода работу?
        - Про цеха даже не думай. Для такого дерьма есть каменные люди. Нет, я скорее прикидывал… как насчет продаж? У тебя ведь должны остаться на примете какие-нибудь знакомые на юге из тех, кто не погиб. А раз они не погибли, то купят товар, верно?
        Шпион рассмотрел предложение, взвесил, испытывая баланс, как фехтовальщик новый меч. С одной стороны, для Сангады Барадина это правдоподобный следующий шаг, призванный обеспечить его платформой для операций. С другой стороны, ему хотелось всецело прочувствовать город, и связывать себя первым попавшимся предложением было бы неверным ходом. Бежать навстречу цели сломя голову означает выскочить на минное поле. Он должен заходить с тыла.
        - У меня есть несколько, хм, просроченных дел - ими надо озаботиться в первую очередь, дружище. И я сумел забрать из Севераста немного денег, поэтому несколько недель продержусь. Но спасибо, возможно, я приму твое предложение, если вакансия сохранится еще некоторое время.
        - Непохоже, что война идет к завершению.
        - Будет ли хлопотно провезти в город деньги?
        - Зависит от того, попадешься ли ты на глаза таможенным досмотрщикам. Ты же не слишком верующий, правда?
        - Не особо.
        Дредгер указал на одну беженку, женщину средних лет, которая везла из разграбленного города изрядный набор маленьких глиняных идолов. Борясь с корабельной болтанкой, она читала им молитвы. Танцору и Кракену, Благословенному Болу и Ткачу Судеб.
        - Иноземных святых бдительно отлавливают. В Гвердоне никому нет дела, каким богам ты молишься, лишь бы боги не отвечали взаимностью, - сказал Дредгер. - Особенно боги Ишмиры.
        - Боги Ишмиры были и богами Севераста, - сказал шпион. - В Северасте тоже стояли храмы Царицы Львов, где отправляли те же самые обряды.
        Линзы на шлеме Дредгера щелкнули, повернулись на шарнирах, фокусируясь на шпионе.
        - Так что же случилось? Отчего боги ополчились на Севераст?
        - Ополчились? Не знаю, не знаю. Святые Царицы Львов воевали на обеих сторонах долгое время. По-моему, те, кто утверждает, что боги сошли с ума, правы. А сумасшедший, бывает, спорит сам с собой. - Взгляд шпиона привлекла далекая туча. Она двигалась по небу против ветра. - И не надо валить все на богов. Если колесницу понесет и она переедет ребенка, кто виноват - возничий или лошади?
        - Родители, - буркнул Дредгер.
        - Кстати, о родителях, - проговорил шпион, - мой мальчик слегка… тронут богом. Вашей городской страже можно дать взятку?
        Внутри шлема Дредгера забулькало, словно он задумчиво присосался к какой-то трубке.
        - Мудрено, сейчас стало очень мудрено. - Он покачал головой. - А в моем положении, Сан, непозволительно дразнить дозор, протаскивая тебя в город.
        Его прервал матрос из команды:
        - Хозяин, к западу корабль. Боевой хайитянец. - Мореход подал Дредгеру подзорную трубу и тот изучил корабль.
        - Курс прежний. У нас нет распрей с Хайтом. И ничего стоящего конфискации на обратном пути, эх?
        - Видишь что-нибудь вон в той туче? - спросил шпион. Дредгер размашисто крутанул трубой, всматриваясь в темную кляксу на горизонте.
        - Ни шиша. А что?
        - Просто странное чувство.
        Голоса богомольцев зазвучали громче. Несколько беженцев сгрудились на палубе вокруг женщины с глиняными образами. Один из идолов задвигался, глина превратилась в чешуйчатую плоть. Щупальца Кракена выбрались из землистого плена и забарабанили по палубе. Побочное чудо.
        - Дредгер!
        - Вижу! Поворачивай! Поворачивай!
        Они опоздали. Туча ринулась наперерез хаитянскому боевому кораблю, а они оказались как раз промеж двух противников. Двигатели «Дельфина», переброшенные на полную мощь, взревели и пахнули дымом, но лопасти не находили упора во внезапно остекленевшей воде. Чудесное знамение сковало волны, поймало грузовоз, преподнося их враждебному богу. Вода сделалась неестественно тихой и прозрачной на милю в любую сторону. От грозовой тучи до хайитянского корабля пробежала ледяная дорожка. Шпиону было видно морское дно сквозь тысячу фатомов невероятно чистой воды.
        Там скручивались ужасные щупальца, такие же, как у глиняного образа, только в десять тысяч раз больше.
        - ПОВОРАЧИВАЙ! - ревет Дредгер. В ярости он подхватывает идолов той женщины и швыряет их за борт. Они падают на морскую гладь и не тонут.
        На палубе появляется Эмлин.
        - Ступай назад! - кричит шпион. - Сиди внизу! - Мальчик отходит, не до конца прикрывая дверь. Таращится на преобразованное чудом море.
        Боевой хайитянец прозевал опасность. Корабль стар - парусный фрегат, приспособленный, как сумели, под рискованные задачи Божьей войны. Рифленая рунами броня закалена против чудес небольшого размаха. Пушка заряжена флогистонным снарядом. Несомненно, ключевые бойцы в той команде - неусыпные, их души прикованы к телам, значит, смогут сражаться, невзирая на смерть и расчленение. Корабль отворачивает, подставляя бортовые орудия к источнику угрозы.
        Над «Дельфином» и рядом с ним проносится шторм. Стеклянная вода полосуется на острые волны, они скребут по палубе, кромсая всех на пути в красные клочья. Немолодая женщина над фальшбортом тянется за своими идолами. Падает навзничь и голосит - руки обезображены, в крови. Ветер хохочет в уши, и над головой по небу просвистывает призрачная фигура.
        Ну, конечно. Где-то в воздухе ишмирский святой, средоточие божественного взора. Кракен и Облачная Роженица необъятны, как море и небо; боги избирают смертных каналами для своих энергий в смертном царстве. Дредгер, шатаясь, пересек палубу, крича на рулевого. Шторм миновал, и если они сумеют сползти с этого зараженного океанского пятачка, может, и смогут уйти. Под взвизги двигателей «Дельфин» боролся с водой, которая перестала ею быть. С творением Кракена. Все равно понемногу они продвигались…
        …И вот над ними навис хайитянский корабль, можно добросить копьем. Буря завихрилась, еще подталкивая «Дельфин» к боевому фрегату. Гавкнули пушки, и шпион бросился на палубу, как только над головой прогремел залп.
        К чести хайитянских канониров, «Дельфина» не задел ни один выстрел. Флогистонные снаряды разорвались в грозовых тучах наверху, стеля сверкающие ленты - это алхимическая субстанция запалила облачную взвесь, морскую воду, а заодно и простой чистый воздух.
        Кракен восставал из пучины, но ему не хватило места между «Дельфином» и боевым хайитянцем. Смыкая щель меж двумя судами, моряки Хайта удержали гигантского противника на месте, закрывая одно направление атаки. Они прикрыли себя кораблем Дредгера.
        Чудовищные щупальца поднялись из стеклянной океанской глади за дальним бортом хайитян, и пушки на той стороне ответили как по-писаному.
        Святой-кракен заорал. Одно горящее щупальце махнуло по палубе хайитянца, сшибая в океан матросов, орудия и все, что смогло соскрести. За собой оно оставило жидкий след горящего флогистона. Моряки Хайта бросились опорожнять на зеленые языки пламени ведра противопожарной пены, борясь алхимией против алхимии. Потом буря опять заглотила оба судна, ввергая их в хохочущую, расколотую молниями тьму, шпиону больше не разглядеть хайитянский фрегат. Кое-где мелькало пламя, но не понять - то ли это загорелся корабль, то ли вспыхивает пушечное дуло.
        Шпион прошептал на ветру:
        - Я - ишмирский разведчик. Я за тебя, придурок. Проваливай!
        Ответа не было. Шпион и не помышлял об ответе. «Ну, совесть, - решил он, - чиста».
        Другое щупальце выпросталось из океана и слепо хлестнуло по хайитянскому кораблю. Взамен подвернулся «Дельфин». Оно долбануло о борт, пробив дыру в ярд чуть выше ватерлинии. Пушечный гром разбрызнул в воздухе горящую жижу. Легкие шпиона ожгло, и он закашлялся едким дымом.
        Он поковылял по палубе в ту сторону, куда удалился Дредгер. Пришлось переваливаться через тела других беженцев - неизвестно, мертвы ли, цеплялись ли к доскам, чтоб не выбросило за борт, или простерлись ниц перед божественным ужасом. Короткая лестница поднималась на верхнюю палубу. Он услышал, как Дредгер выкрикивает команды, но объясненья сейчас не ко времени. Вот ружье, и он срывает его с подставки. Вбивает заряд - ампулку с алхимпорошком и свинец.
        Где-то наверху кружит святой. Шпион наводит прицел в сторону небесного рая, выискивая сердце бури.
        Вот оно.
        Выстрел ударил точно. Человеческая фигура, зависшая на облаке, как на стихийной трапеции, вдруг приобрела видимость, вдруг мучительно выгнулась. Затем пошатнулась, зажимая бок. Шпион перезарядил, выпалил снова, промазал, перезарядил.
        Мгла сгустилась вокруг фигуры, укачивая ее, замедляя снижение. Туча побагровела, как перевязка на великане, когда начала пропитываться кровью, а само облако всасываться в тело святого. Чудо преображения - человек становился тучей, перетекал в нее больше и больше - как капитан Исиги плавно превращалась в Царицу Львов. Смертному такая рана была бы фатальной, но святой - не обычный смертный. Требуется нечто большее, чтобы убить земную аватару бога.
        Например, требуется целый взвод хайитянских снайперов. Беспощадно точный винтовочный огонь накрывает ныне хорошо различимого святого, выстрел за выстрелом метко поражают цель. Хайитянские стрелки из неусыпных. Страх они только помнят. Неживые руки не дрожат, в неживых глазницах нечему моргать.
        А потом святой упал. Шторм оборвался, с невероятной быстротой смотался обратно в тучу, стоило восстановиться естественному порядку вещей. Море тоже внезапно стало собой, когда Святой-кракен погрузился, освободив волны от хватки явленного чуда. «Дельфин» накренился вперед, в одно мгновение перейдя от сверхъестественной неподвижности до полного ускорения. Даже захоти они, было бы трудно заложить круг назад к поврежденному хаитянскому кораблю и раненому, но не менее смертоносному кракену.
        Над «Дельфином», в конце концов, веет флаг Гвердона, а Гвердон нейтрален в этой войне.
        Эмлин захлопал в ладоши. Шпион снова задышал. И вручил оружие обратно Дредгеру.
        Бронированный человек принял ружье, по порядку отсоединил последний боеприпас, проверил нагар, прикинул шансы. Потом сказал:
        - Я довезу твоего парня, Сан, в лучшем виде. Тогда будем квиты.
        Глава 2
        - Представь, будто наводишь мост, - сказала доктор Рамигос. - Открываешь дверь.
        Эладора Даттин кивнула, закусила губу, чтобы не заикаться, и продекламировала заклинание, которому научилась у Рамигос. «Что-то непохоже, будто открывается дверь, - подумала она, - скорее будто долбишь по наковальне на собственной голове».
        Сегодня Эладора пришла на урок чародейства неподготовленной, впрочем, с равным успехом это относится ко всему ее импровизированному обучению. Она не помнила точно, когда познакомилась с Рамигос - в мучительном мороке окончания Кризиса. Те дни после пережитого ужаса сокрыты туманом - Эладора смутно помнит, как влачилась прочь с Могильного холма, от гробницы Таев. Ее душу и тело изранило богохульное колдовство покойного деда. После были недели на больничной койке, металлический привкус обезболивающих и непрерывный ряд тусклых силуэтов, поочередно задававших ей вопросы, снова и снова. Сотрудники городского дозора, церкви, гильдии алхимиков, чрезвычайного комитета - все пытались сложить мозаику событий, переделавших Гвердон. Обследовать поломанный, треснувший город и дать ему самому хоть какое-то осмысленное объяснение случившегося.
        Один такой силуэт не отходил от Эладоры и спустя недели проявился в женщину с яркими глазами, чересчур энергичную, чтобы верить ее возрасту по морщинам на темной коже. Бесконечные опросы и дознания понемногу сменились беседами и невзаимными исповедями, и по ходу этого дела Рамигос объявила, что собирается научить Эладору колдовать.
        Эладора протянула руку и вроде почувствовала, как по предплечью струится сила. Боль уж точно почувствовала - и предположила, что ей впрямь удалось вступить с чем-то в контакт. Медленно сомкнула кулак, представляя, как заклинание парализует мишень, накладывает на нее незримые колдовские цепи - но тут потеряла контроль, волшебство утекло сквозь пальцы. На миг она словно бы сунула руку в огонь. Незримые цепи тут же расплавились, от жидкого металла вздулась кожа. Пошедшее наперекосяк заклинание дает непредсказуемый выхлоп - если поглотить вызванную ей силу, то можно рассеять ее в теле, рискуя получить внутренние повреждения. Если отпустить - то можно что-нибудь поджечь, а этот стиснутый кабинетик в парламентском управлении промлибов завален книгами и документами.
        Застряв в нерешительности, она не убирала руку из огня, пока Рамигос не придвинулась и не стряхнула неверное заклинание, как будто налипшую паутинку. Небрежное обхождение этой дамы с могучими чарами впечатляло.
        - Неплохая попытка, - заметила Рамигос, - только ты разгильдяйка. Ты пренебрегала упражнениями.
        - Я… Мне трудно выкроить время. Господин Келкин…
        - Дай ему волю, Келкин до смерти заработает нас обеих. - Рамигос подкинула Эладоре влажную тряпочку, и та намотала ее на ладонь. - Иногда кое-что на свете происходит вразрез с его расписанием.
        «Дело не в расписании, - подмывало воскликнуть Эладору. - Я тружусь, чтобы починить Гвердон, а вы… занимаетесь тем, чем положено по должности специальному волхвователю». Но снова использовать все тот же довод ей не хотелось. Умом Рамигос, может, и понимала, что произошло с городом, но она не из Гвердона. Ей не прочувствовать, как Эладоре, ту пылкую потребность его спасать.
        Она выбрала иной стиль поведения:
        - А вы, значит, намерены угробить меня в свободное время.
        - Чары, - промолвила Рамигос, - это великолепная, здоровая тренировка ума, с крайне незначительным риском самосожжения. Если тебе от жизни нужны всего лишь достаток, власть и трезвый рассудок, то иди-ка в алхимики. - За последний век алхимическая революция Гвердона преобразила город, а торговля алхиморужием приносит из заморских краев несметные богатства, когда полмира окутаны Божьей войной.
        «Не хочу быть алхимиком. И политсоветником тоже. И…»
        - Давай заново. И постарайся на этот раз не взорваться.
        Эладора простонала и попыталась очистить разум или, по крайней мере, отбросить самые навязчивые заботы. Она опять подняла руку, вообразив сплетающиеся, невероятные формы…
        И в дверь заколотили. Заорали надоедливым голосом Перика:
        - Председатель выехал! Он созывает…
        Возглас резко осекся. Эладора открыла дверь и обнаружила неподвижного Перика. Заклинание заморозило его, не дав достучаться. Рамигос хрюкнула в веселом изумлении, мановением отгоняя паралич.
        - …комитет, - докончил Перик. Он обжег Эладору взглядом, обжег бы и Рамигос, если б осмелился. Колдунья не удостоила его вниманием, забрала тяжеленный гримуар и поспешила на выход, окунаясь в шум и гам управления.
        - Не забывай заниматься кхебешским, - давала она Эладоре указания на ходу. - С плохим кхебешским в чарах далеко не продвинуться. - Еще бы Рамигос не помянула об этом: она сама из далекого города Кхебеша, а овладевание этим трудным и невразумительным языком стоит в самом низу списка задач Эладоры.
        Перик подождал, пока Рамигос скроется, прежде чем ядовито заговорил:
        - Председатель Келкин час назад отправил вам эфирограмму. Ему требуется ваш отчет. Мне не хотелось прерывать ваше занятие со специальным волхвователем.
        Эладора про себя чертыхнулась. Протиснулась мимо Перика и понеслась к своему столу в канцелярии. С дюжину других помощников чрезвычайного комитета поглазели на нее, затем вернулись к работе - каждый неистово черкал цифры, как в последнюю минуту перед концом выпускного экзамена. В соседнем кабинете приглушенно стрекотал эфирограф, по коридору надвигалась волна гулких голосов. Келкин почти уже здесь.
        Она свалила бумаги в свой поношенный ранец, безбожно молясь, чтобы они лежали в нужном порядке. Перед мысленным взором предстало, как Келкин - ее начальник, начальник над всеми, глава чрезвычайного комитета и фактический правитель Гвердона - топает по площади Мужества, пыхтит, как паровой мотор, волочит за собой толпу просителей и писцов, охранников и нищих, сумасбродов и газетчиков - и небесам ведомо кого еще. Когда бы Келкин в последнее время не появлялся на публике, до повального бунта оставался один вздох. Обычно Эладора переживала, как бы чего не стряслось, пока Келкин рыщет по городу, которым временно управляет. Сегодня ей даже хотелось, чтобы что-то стряслось.
        Хоть что-нибудь бы его отвлекло.
        Она не готова.
        Эладора пожалела, что не вызубрила ничего мучительней парализующей формулы. Но, увы, додумалась только попросить Перика об одолжении:
        - Вы не могли бы, э-э, задержать его? Дайте мне всего пять минут.
        По правде, ей нужно было пять месяцев.
        А то и пять лет.
        Титанический отчет на ее столе был исследованием происхождения, населения, строения и состояния Нового города.
        Десять месяцев назад, на пике того, что иные прозвали Кризисом, а другие Чудом с помойки, внутри Гвердона, как взрыв, исторгся в бытие еще один город. Муравейник улиц и туннелей, дворцов и многоквартирных блоков, исполненных целиком из жемчужно-белого камня, извергся из трупа одного бандита по имени Шпат и вобрал в себя юго-восточный сектор Гвердона, причинив несчетный ущерб порту и гильдии Алхимиков. С тех пор Новый город осваивался и заселялся на всех парах. В основном беженцами, но и любой храбрец мог туда пойти и застолбить себе пустой дворец или светлую, тихую аркаду.
        Гвердон и до того трещал под чередой ударов; городская стража выбилась из сил. Взять под контроль Новый город сразу после его сотворения не было никакой возможности. Газеты разжигали беспорядки слухами о безумном разврате и преступлениях. Там мыслимо все, сама реальность в Новом городе не закреплена намертво. Отчет кишел свидетельствами о волшебстве и чудесах, которые нельзя приписать ни одному известному богу. Проходили общественные протесты, передовицы требовали обуздать Новый город, вычистить, посадить на карантин, разрушить и расколдовать, но никак не могли прийти к единому мнению, что конкретно надо и как этого добиться.
        Невыполнимым заданием Эладоры было проникнуть в суть Нового города, составить карту, провести его учет и инвентаризацию. Другие в штабе промышленных либералов должны были, основываясь на ее труде, создать грандиозный законопроект о безопасности, который Келкин велел породить. Некогда он был великим реформатором, но за последние двадцать лет снискал себе репутацию на ниве закона и порядка и был решительно настроен навести порядок и в Новом городе.
        Эладора глянула на страницу - полностью чистый бланк, за исключением заглавия: «Предлагаемые меры».
        Она явно была не готова.
        - Не мог бы я его задержать? - скептически отозвался Перик. - Председатель всех уже известил о заседании чрезвычайного комитета. Нет, я бы не смог его задержать. Если вы не принесете доклад, этим займусь я!
        Ранее Перик работал на господина Дроупа, из прикормленных алхимиками «барыжников», главных соперников промышленных либералов Келкина. Официально барыжники назывались партия «Город вперед», но всяк и поныне цитировал двадцатилетнюю присказку Келкина о том, что их единственная политическая программа - барыжить на базаре оружием, отсюда и прозвище.
        Формально Перик по-прежнему работает на Дроупа, так как Дроуп формально по-прежнему возглавляет парламент. Но тот парламент за десять месяцев так ни разу и не сходился и больше никогда не будет собран в прежнем виде. В течение Кризиса Келкин взял власть над старым комитетом по общественному порядку, объявил общегородское чрезвычайное положение и принял особые полномочия. Эладора достаточно выучила историю, чтобы знать, насколько хрупким бывает порядок, как легко сломить устройство целого мироздания. В те мрачные дни Келкин удержал закон и порядок исключительно своей решительностью и личной силой духа, за что она была ему глубоко благодарна.
        И словно чтобы окончательно разгромить и уничтожить Дроупа, через три месяца после Кризиса на свет вылез скандал. Никто и не помнил ту давнюю историю о подкупе и превышении полномочий, но ее оказалось достаточно, чтобы Дроуп не вернулся в Гвердон и не претендовал на главенство в чрезвычайном комитете. Эладора была вполне убеждена, что это Келкин умышленно допустил утечку в печать. Она лишь гадала, как долго старикан держал про запас эти сведения. Порой Эффро Келкин - бескомпромиссный идеалист, а порой - коварный приспособленец; его биографы уже дерутся по разные стороны баррикад.
        - Это моя работа, - отрезала Эладора, боком отталкивая Перика. Его лицо раскраснелось от гнева, но она, ничего не добавив, просто позвала своего помощника. Риадо выкарабкался из клубка других подручных и припустил к ней. Долговязый, он сложился в полупоклоне - всего на год-два младше Эладоры, Риадо относился к ней как к какой-то старшей чиновной даме, хоть она и была одного с ним ассистентского ранга. Помощник помощника - зубодробительное звание, но в чрезвычайном комитете все стряпалось на скорую руку. В прошлом году Кризис пропорол городу брюхо, и они, как гнойный бинт, удерживали вместе его гражданские органы управления.
        - Я направляюсь встречать председателя. Что дальше по моему расписанию?
        - Вечером у вас прием в хайитянском посольстве. На этом все.
        - Спасибо, - поблагодарила Эладора. Обойдя Перика, она двинулась сквозь завалы письменных столов, перегородивших канцелярию.
        - О, - окликнул Риадо, - вас разыскивает ваша мать. Она в городе.
        Эладора на ходу врезалась в стол. Навернулась, ободрав коленку об острый край. Рука на ранце разжалась, и бумаги посыпались на пол. Наклонившись их собирать, она, с горящими щеками, чуяла сердитое брюзжание Перика.
        - Ничего, ничего, - упорно отговаривалась она, оттирая Риадо, попытавшегося оказать помощь. Не его вина - с Сильвой Даттин он не знаком.
        Более трех лет Эладора не общалась с матерью. О последнем таком событии свидетельствуют полукруглые шрамики у локтей - она помнила, как в ресторане впивалась ногтями в кожу, чтобы не начать выкрикивать этой женщине оскорбления. В Кризис Эладора повидала и богов, и чудовищ, но мысль о свидании с матерью до сих пор резала ножом под ребро.
        Хватит, не сейчас. Она заставила себя встать, отряхнулась. Перик все еще сверлил ее взглядом, но побоку его. Она нужна Келкину.
        Эладора выскочила за дверь. Парламент - лабиринт галерей, залов, кабинетов и хранилищ, но она научилась в нем бегло ориентироваться. Да и, в общем-то, он почти безлюден. Поскольку главная заседательная палата наверху пустовала уже девять месяцев, с делами справлялся куда меньший штат. Она нырнула на лестницу, через зал собраний срезала путь в главный коридор и как раз успела поравняться с Эффро Келкином, пока тот во главе окружения печатал шаг к совещательной палате. Он одышливо раздувал ноздри, и на лысоватой макушке блестел пот.
        - Пятый раздел держи под рукой, - приказал он ей. Эладора кивнула, надеясь, что пятый раздел сейчас не валяется там, на полу канцелярии. Сердце у нее колотилось, и не из-за одной только матери. С самих дней Кризиса она работала на Келкина, но только в третий раз сопровождает его в совещательную палату.
        В Кризис Эладора совсем недолго являлась проводником мощи кошмарных Черных Железных Богов. Близость к политической власти - лишь бледная тень того занебесного блеска, но схожа с ним больше чего-либо еще.
        Адмирал Вермейл придержал перед ней дверь совещательной палаты, и она протиснулась мимо его объемистых телес. У Вермейла имелся свой, куда более тощий отчет в красной папке. Эладора ужаснулась тому, что могло скрываться внутри.
        Адмирал - советник Келкина по безопасности. В красной папке содержится докладная Вермейла по решению проблемы незаконного Нового города. Десять месяцев назад, в разгар Кризиса, правительство обстреливало городские районы ракетами. Уже нет ничего немыслимого, никаких запретов и щепетильности.
        Адмирал склонил голову и негромко поздоровался с Эладорой, словно галантно пропускал ее вперед на званом ужине.
        Она присела на один из стульев, составленных в ряд у стены этой небольшой палаты. Чрезвычайный комитет состоял из восьми членов и пары писцов, поэтому уже дюжине людей было в этом помещении неудобно. Сегодня их около тридцати, и многие еще толпились в дверях. У Эладоры свело живот при мысли представить свой черновой доклад такой обширной аудитории. Рамигос на другой стороне зала погрузилась в разговор с одним из штабистов Вермейла и поддержки не предоставит. В проеме Эладора заметила недовольную рожу Перика - он негодовал, что его опять отстранили от совещания, но Келкин постучал молотком, дверь закрылась, и заседание началось.
        - Объявляю, эмм, какое по счету?..
        - Девяносто четвертое, - шепнула Эладора.
        - …девяносто четвертое собрание чрезвычайного комитета открытым. Обойдемся без зачитывания повестки. Джаррит, начнем с вас.
        Джаррит - элегантная, с проседью, представительница Маредона, крупнейшего предместья, - встала и завела примерно ту же самую речь, какую и на семидесяти последних собраниях. Она красноречиво доказывала, что непосредственный Кризис миновал, настало время созывать новый парламент и вернуть управление городом его гражданам.
        Под которыми она подразумевала гильдию алхимиков и их состоятельных союзников. Джаррит - из махровых барыжников от и до. Не упоминая имени, Джаррит давала понять, что Келкин ниспроверг народовластие и шестисотлетние парламентские традиции. Эладора, все еще историк в глубине страдающей души, не удержалась от мысленных замечаний: это о временах, когда сие прогнившее учреждение стало сборищем королевских заложников; о пятидесятилетнем промежутке, когда Гвердон попал под господство чудовищных Черных Железных Богов; о парламенте праведных, где девять десятых мест заполняла церковь Хранителей?
        Уселась Джаррит не раньше, чем вскочил новый выступающий. Еще один барыжник, Абвер, подверг чрезвычайный комитет критике за бездеятельность и равнодушие перед лицом нависшей над Гвердоном угрозы. Никто не знает, что делать с городом, который возник в конце Кризиса. Он переполнен преступниками и сектантами, городскому дозору недостает храбрости патрулировать чужеродные улицы, а комитет отказывается санкционировать создание новых сальников.
        На это Эладора внутренне улыбнулась. Сальники - жестокие пугала, производимые гильдией алхимиков. В разгар Кризиса алхимики получили разрешение хватать подозреваемых на улицах и перетапливать их в сальных чанах для создания армии страхолюдин, чтобы в итоге подчинить себе городскую стражу. Не соверши Келкин ничего другого, Эладора была б ему предана только за то, что он приструнил этих свечек-убийц с лютыми ухмылками. И явно не только она питает подобные чувства - если хоть в одном и сойдется весь Гвердон, это в том, что сальники - настоящие чудовища.
        Вот только половина города считает, что эти чудовища оправданны - надо же как-то держать в узде вторую половину.
        Председатель бесстрастно слушал выступление. Примерно на середине он откинулся в кресле и щелкнул пальцами Эладоре. Она разворошила ранец и подала ему то, что сумела отыскать от пятого раздела. Он пролистал, сделал пару поправок, потом взял красную папку Вермейла и раскрыл, разместив на зеленом сукне стола рядом с пятым разделом. Стало интересно - нарочно ли адмирал выбрал красный цвет. Выглядела она лужей свежей крови, в которую Келкин обмакнул пальцы. Пока он просматривал материалы папки, Эладора попыталась заглянуть ему через плечо. Выцепить такие слова, как «сальники», «плавучие тюрьмы», «принудительное обеззараживание», «стелющийся газ».
        - Есть еще что-нибудь, прежде чем мы приступим к новым вопросам? - спросил Келкин, когда речь Абвера кончилась. Он положил руку на красную папку. - Нет?
        Над совещательной палатой повисла тишина. Головы прильнули ближе. Рамигос неподвижна, лицо не прочесть. Вермейл затаил дыхание. Барыжники облизали губы. Священники Хранителей обмахивались - в колючих рясах в летнюю жару неуютно.
        - У меня нет новых вопросов, - проговорил Эффро Келкин.
        Поднялся гвалт. Все прочие члены комитета, их советники и подручные загомонили разом. Эладора в замешательстве поглядела на Вермейла, гадая, что затеял Келкин. Он что, просто дразнит соперников по комитету, болтая перед ними Вермейлом с его папкой, а потом отказывается голосовать по докладной адмирала? Или он собирался вынести вопрос на голосование, но в последний момент передумал, возможно, уловив какие-то тончайшие перемены здесь, в зале? Или - встревожилась Эладора - это признак пошатнувшегося здоровья? Председателю за семьдесят, и в Кризис его тяжело ранили. Городу не выжить без направляющей его твердой руки.
        Вот он ударил молотком, призывая к порядку.
        - Есть старый вопрос, - произнес Келкин. - Ходатайство Джаррит о созыве парламента и проведении всеобщих выборов. По-моему, на прошлом заседании я перенес голосование по этому ходатайству.
        Он точно над ними издевается. То ходатайство выдвигалось пять месяцев назад; с тех пор он переносил его не меньше полсотни раз.
        - Я поддерживаю ходатайство, - говорит Келкин. - Давайте проголосуем по предложению провести в городе и поселениях всеобщие выборы в новый парламент.
        Мертвая тишина. Джаррит нерешительно подняла руку. Выбора ей не оставили.
        - За. - Опрос двинулся по кругу.
        Еще два «за» - очередь Абвера. Он оглядел союзников по совету, с нажимом пошептался с помощником и, запинаясь, заговорил:
        - Сама… цель нашего собрания, состоит в том… э-э, чтобы в первую очередь разобраться… В конце концов, созыв парламента и проведение выборов продлится недели. Нельзя же… я имею в виду, не согласится ли председатель, что будет существенным упущением со стороны комитета оставлять город в таком положении, отягощая ситуацию затяжными выборами?
        - Город пережил десять месяцев после Кризиса. Мне кажется, шесть недель мы еще побарахтаемся. Каков ваш голос, сэр?
        Абвер уставился на Келкина с недоверием. Программа Келкина целиком построена на законе и правопорядке, на упрочнении стабильности. А теперь он не только облил флогистоновым маслом всю свою платформу, но еще и вручил барыжникам спички.
        - Я голосую «за». Если председатель отказывается сосредоточить наш чрезвычайный совет на действительно чрезвычайном деле, давайте как можно скорей вернемся к парламентской форме. Пусть выскажется народ.
        Следующим голосует Огилви, заместитель Келкина по промышленно-либеральной партии. Огилви точно так же ошарашен призывом Келкина голосовать. С видом, будто сейчас выблюет живую рыбину, он поднял руку.
        - За, - безжизненно выдавил он.
        Последний - молодой патрос, глава церкви Хранителей. Его лицо совершенно невозмутимо, глаза опущены в благоговейной молитве, но со своего стула Эладора видела, как нервно он теребит на пальце золотой молитвенный перстень. Церковь Хранителей была прежде государственной религией Гвердона. Около трехсот лет Хранители хранили и богов, и порядок, повелевая подавляющим большинством в парламенте. С той поры их могущество пришло в упадок. На заре своей карьеры Келкин нанес им сокрушитльный удар, когда провел «Акт о вольном городе», разрешивший открывать в Гвердоне храмы иноземных вероисповеданий.
        Но после взлета власти алхимиков и их барыжников между промлибами и Хранителями сложился неустойчивый союз. Десять минут назад Эладора назвала бы Ашура одним из самых преданных сторонников Келкина в комитете, но теперь все подвисло в сомнениях. Наконец церковник поднял голову. Эладору поразило, каким взволнованным он казался.
        - Господин председатель, это ошибка, и город раскается в вашем решении. Мы ждали от вас непоколебимости, а вы нас предали. От имени святейшей церкви Хранителей я голосую против.
        Келкин оставил прежнего союзника без внимания.
        - Председатель голосует «за». Предложение принято. Все остальные дела приостанавливаются до созыва сто пятьдесят третьего избранного парламента. Комитет соберется вновь лишь в случае особых обстоятельств. До тех пор председатель благодарит всех вас за службу.
        Он стукнул молотком.
        Наступило ошеломленное молчание, а потом, точно Келкин пинком сшиб пчелиный улей, зал наполнило невероятно оглушительное жужжание голосов. Всем срочно стало необходимо высказаться. Дверь отомкнули, и гомон выплеснулся в коридор. Эладора мельком увидела Перика, уже шушукавшегося с Абвером - по-видимому, его перебежка от барыжников к промлибам уже позабыта. Естественно, кто как не крысы шустрее всех бегут с тонущего корабля.
        И перед ней был Келкин, капитан, который только что безрассудно направил судно на скалы. Первым делом он повернулся к Вермейлу и отдал назад красную папку.
        - Уничтожьте ее, - приказал он, - и сожгите все копии.
        Он вернул Эладоре пятый раздел ее отчета. На большей частью пустой странице он нацарапал некоторые цифры. Ее расчетное население Нового города, поделенное на число жителей, приходящееся на одного представителя в парламенте. Все остальные в правящих кругах Гвердона как один видели в Новом городе угрозу общественному порядку, гигантскую опухоль, которую необходимо иссечь. Келкин увидел в нем то, что есть - достаточно новых голосов, чтобы опрокинуть парламентский баланс власти.
        Он не разбил свой корабль о скалы. Он пришвартовал его к девственному, неизведанному берегу.
        Глава 3
        Гвердон - свободный город, город оружейников, моряков и наемников, богатеев и бедняков, а также шпионов. Соглядатаев, что наблюдают за гаванью, примечают, куда направляются корабли с грузом смерти. Лазутчиков, что подслушивают в кулуарах дипломатические инициативы, вынюхивают сделки и измены в кофейнях на площади Мужества. Карманников и взломщиков шифров, что перехватывают и читают курьерские сообщения. Подпольных чародеев, что истолковывают руны и трактуют знамения. Каждый пантеон имел здесь своих агентов. Гвердонские закоулки - это линия фронта, где - покамест - сражаются не боги, а смертные.
        Вот почему человек, чьим официальным титулом было третий секретарь представительства Хайта, вышел из посольства через потайную дверцу. Дворец дипломатов из Старого Хайта, вероятно, был наиболее величественным сооружением Посольского ряда, отражая длительные и тесные взаимоотношения между двумя народами. Мрачное сооружение, серый камень и темно-свинцовые окна, никаких украшений, кроме знаков аристократических Домов, чьи отпрыски служили послами в Гвердоне в прошедшие десятилетия. Многие эмблемы венчал железный прут, это означало, что тот или иной посол по возвращении в Хайт унаследовал семейную раку.
        Третий секретарь никогда не увидит своего родового герба на стене посольства. Он не принадлежит никакому великому Дому. Он - из Бюро. Он служит Короне Хайта по-своему.
        Сейчас он проходил мимо посольства главного соперника Хайта, захватнического Праведного Царства Ишмиры. На секретаря взирали статуи ишмирских богов, и он кожей чуял их ненависть, как жар из открытой духовки. Оскалилась рыком Царица Львов, ишмирская богиня-воительница. Извивается Кракен, прибравший к своим щупальцам море. Насмехается Благословенный Бол, чье прикосновение несет процветание. Дымный Искусник был сокрыт пеленой.
        Нигде нет Ткача Судеб, и это беспокоило. Паук Ткач Судеб - ишмирский бог жребия и тайн. Среди разведсостава при хайитянском посольстве ходит суеверие - на грани страшилки и святого догмата - что статуя Ткача Судеб оживает и поедает неосторожных шпионов. Ишмирский пантеон изменчив, вечно перетасовывается, когда растет популярность покровителя того или иного острова, или охваченный помешательством бог трансформируется в какую-то новую ипостась. Есть специальные сотрудники отдела Чужеземного богословия, чья работа истолковывать мельчайшие изменения в ритуалах и убранстве ишмирских храмов, пытаясь определить сдвиги в балансе божественной власти.
        Отсутствие Ткача Судеб могло означать, что божество секретов попало в опалу. Или то могло быть уловкой, призванной дурачить наблюдателей. Черта между божественным промыслом и откровенной придурью в Ишмире давным-давно стерта.
        В нескольких кабинетах верхнего этажа неприятельского посольства еще горел свет. Третий секретарь всмотрелся туда, безотчетно подумав о своих «коллегах» с той стороны. Несомненно, они тоже крадутся в ночи, тянут за нити и прислушиваются, как дрожит паутина мира теней. У них есть свои шпионы, следящие за гаванью, за складами алхиморужия, за наемничьими биржами. У них есть свои осведомители и доносчики и, как у него, легенды для прикрытия. Пустые бюрократические чины, драпировавшие их истинную суть, как его пальто отлично прятало пистолет.
        Годами он не брал отпуск, ибо это подразумевало возвращение в Старый Хайт, а там с некоторых пор ему было не по себе. Не Хайт стал другим, а он сам. Разумеется, не являлся он и частью этого города; можно отдавать должное и неуемной гвердонской энергичности, и низменным методам выживания, но он - хайитянин. Его кости принадлежат дряхлой Империи.
        Оглянувшись на Посольский ряд, он увидал патруль - пару стражников. Недели три назад на этой самой улице произошло убийство, застрелили чужого шпиона. Короткое проявление насилия, подобно первой дождевой капле перед ненастьем.
        Сегодня ночью у него дела за дальним склоном Замкового холма. Он шмыгнул на узкие ступени, скользкие от послеполуденного дождика, потом прошел под аркой, ведущей к новому пролету, и по нему спустился в подземку. Вспомнил, как восторгался подземным транспортом в первое посещение. В Хайте проложено несколько рельсовых линий между городами и поместьями великих Домов, но поезда Гвердона - современная техническая диковина. Туннели, по которым они мчатся, порой старше самого города. Старые заброшенные упырьи ходы. Внизу город больше, чем наверху, - гласила старая поговорка, хотя, собственно, теперь это неправда. Добавился Новый город и перетянул соотношение в пользу поверхности.
        Конечно, если предположить, что под зловещими мраморными улицами и светлыми башнями Нового города нет новых лабиринтов и катакомб. Лично он не отваживался посещать ту часть Гвердона - там на улицах властвуют неведомые опасности; поэтому взаимодействовал с Новым городом на расстоянии, через агентов и наемных прислужников. Посматривал на новый район из закопченного оконца спокойного домика на Гетис-Роу.
        Пока поезд громыхал сквозь темноту, секретарь развлекался, воображая в глубинах Нового города невероятные дворцы отдохновений и подземные грибные сады, таившиеся в чернильной пустоте за окном. Время от времени искры от колес поезда высверкивали, очерчивая стены туннеля короткой вспышкой. Ничего, кроме измалеванной краской зеленоватой скальной породы, но секретарь не мог избавиться от ощущения: сверкни искра мигом позже или секундой раньше, он стал бы свидетелем очаровательных картин.
        Приближаясь к следующей станции, поезд замедлился. Там вошли еще трое пассажиров. Двое были молодой нетрезвой парой в серых студенческих рясах. С хохотом они рухнули на сиденья у двери, целуясь и лапая друг друга. Нетерпеливые пальцы юноши бередили цветы, вплетенные девушке в волосы.
        Другая пассажирка, женщина постарше, несла охапку брошюр. Звякали серебряные медальоны и амулеты, пока она брела в его сторону по вагону. Третий секретарь опознал знаки: немолодая женщина была послушницей Хранителей. В наши дни церковь Хранителей вынуждена бороться за паству наравне с остальными религиями Гвердона. Третьему секретарю стало жалко женщину, которая оказалась обязана впаривать насмешливому городу свою веру. В ее молодости Хранители на деле руководили Гвердоном, а жизнь, посвященная служению церкви, считалась почетной и вознаграждалась сполна. Реформы Келкина обрушили все. Эта женщина показалась ему крабом на сухом песке. Волна выплеснула бедное созданье, и во второй раз уже не нахлынет, приходится метаться туда-сюда в поисках хоть какой-нибудь лужицы.
        Но все его сочувствие испарилось, когда она, выбрав из всех свободных мест в этой половине вагона, присела с ним рядом. Легкий аромат ладана от одежд никак не хотел маскировать прогорклый старушечий запах. Она предложила брошюру.
        - Боги присматривают за вами, - заговорила она. - Нищий Праведник, Святой Шторм, Матерь Соцветий - на каждом из нас лежит божий взгляд. Они не отвернули от нас своих лиц. Это мы отвернулись от них.
        Он принял листовку, избегая вступать в спор.
        - Я почитаю, - пообещал он.
        Смягчившись, она указала на обнявшихся студентов.
        - Позорище! - достаточно громко, чтобы им было слышно, заявила она. - Прям как животные. Как шлюхи.
        Он не ответил и притворился, будто погрузился в брошюру. Одна часть была карточкой с линией отреза, и листовка увещевала его носить эту карточку с собой веки вечные. Это для тех, кто слишком беден, чтобы иметь медальон Хранителей, или недостаточно тверд в вере, чтобы открыто выступать прихожанином их церкви. Смысл носить карточку до самой смерти заключался в том, что, когда придет время избавляться от тела, твое погребение произойдет согласно надлежащим обрядам.
        Сами обряды карточка не расписывала, но третий секретарь в курсе, что они из себя представляют. В наши дни усопших Хранителей передают падальщикам-упырям - останки опускают в подземные глубины через трупные шахты. Решение практично с нескольких сторон - не только уменьшает потребность перенаселенного города в кладбищах, но заодно упыри извлекают из трупа осадок, концентрированную вытяжку души, и сами его поглощают. Хранимым Богам достается только жиденькая молитва, голодная духовная диета, а сидя на ней, боги и впредь будут слабы и покладисты, в отличие от чокнутых исполинов иных стран.
        Третий секретарь про себя улыбнулся. Смерть - забота других людей, а не касты неусыпных из Хайта. Его душа никуда не отправится.
        Поезд вырвался из туннеля и прогрохотал по виадуку. Внизу - клубок улочек и тупиков, называемый Мойкой, пресловутые исконные гвердонские трущобы. Новый город вобрал в себя половину Мойки. Мерцающие белые купола и воздушные шпили вознеслись над обшарпанными многоэтажками и тухлыми каналами. С этого расстояния Новый город не настолько смахивает на ту небесную обитель, какой кажется издали. Между этими шпилями натянуты бельевые веревки; ночной ветерок колыхает вывески. Мраморные фасады исчерканы похабщиной. Храмы служат игорными залами, публичными домами, бойцовыми аренами.
        - Позорище! - вторила мыслям пожилая женщина. - Скверный город. Язва, я вам говорю. Язва.
        - Моя остановка, - сказал третий секретарь, заставив голос звучать виновато.
        Он встал, и старушенция повисла на нем, цепляясь за пальто. Он выдернул полу из ее хватки и порысил по вагону от нее подальше.
        - Прочтите! - взывала она вослед. - Вы еще спасете свою душу!
        Он вышел из поезда, на платформе ускорил шаг. Позади подвыпившие студенты отлипли друг от друга и тоже выкатились наружу. Он скомкал листовку, собираясь выкинуть, и вдруг засек кое-что необычное. «Костры Сафида понесут душу…»
        Он разгладил листовку обратно, пробежал текст, акуратно сложил и сунул в карман. Насколько он мог судить, брошюру выпустила второстепенная секта - сафидисты, - вообще-то не проповедующая здесь, в городе. Он отправит бумагу домой, в отдел Чужеземного богословия, для их архива. Господство общепризанной церкви Хранителей пошатнулось, если ее вытесняют радикальные ответвления. Он с лихвой насмотрелся на Божью войну, чтобы пристально изучать духовные сферы Гвердона. Это вам не драчливые боги Ишмиры - гвердонские божества тихо дремлют, и едва ль им есть дело как до поклонников, так и до их угроз. Впрочем, богословием занимался не его отдел.
        Со станции он вышел чересчур бодро. На лестнице собрался, стал ступать на каждую ступеньку, как навкалывавшийся работяга, несмотря на бушующий в венах адреналин. В наши дни Мойка безлюднее, чем в его первое появление, когда он только наладил паутину связей с гвердонским дном. Теперь это дно переселилось юго-восточнее, канув в непостижимые закоулки Нового города. Скорее рано, чем поздно, ему все-таки придется бросить вызов неизведанным землям его приемного дома, но этой ночью есть более срочные вопросы.
        Цель его пути - домик на Гетис-Роу, где предстоит встреча с контактом: поставщиком алхимического оружия. Хайт закупает оружие огромными партиями напрямую по гвердонским официальным каналам. Но есть такие средства уничтожения, которые не купить ни за какую монету, и эта встреча - часть долгих и деликатных переговоров о непроизносимой вслух цене.
        Фонарь над дверью темен. Неправильно это. Его контакт должен быть здесь, ожидая его, а с чего бы ей сидеть в темноте? На улице слишком тихо, слишком пусто. Секретарь принюхался к воздуху, гадая, не почудился ли ему на ветру привкус крови? Он не бросился бежать и вообще никак себя не выдал, просто прошел дальше своей дорогой.
        Не помогло. Первый нападавший выпрыгнул из проулка, второй - с крыльца дома напротив. Секретарь потянулся за пистолетом, но кто-то, кабинетом повыше, уже имел на него другие планы.
        Удар прилетел раньше грохота ружья, а через три толчка сердца пришла боль.
        Он повалился в канаву, и один из тех уже над ним. Девушка из поезда, студентка, совавшая язык в рот своему парню. Одним взмахом мелкого ножика она перерезала ему горло. Но не повернула его голову набок, поэтому ей в награду досталась кровавая струя на руки и колени. Она взвизгнула.
        Ох уж эти любители!
        Третий секретарь уже не мог дышать, поэтому не вздохнул, однако нашел способ закатить глаза. За гибель Даэринт его убьет. Лопухнулся. Так небрежно! Это не просто пятно в послужном списке, а еще и утрата частичек живого. Не одних хорошеньких девиц, но также и вина, и пищи. Проклятье, он ведь пропустит вечерний прием. А ведь он так его ждал!
        Приближаются шаги в сопровождении крепкого запаха. Молодой мужской голос, взволнованный и восторженный. К девушке с ножом присоединился возлюбленный из поезда.
        - Я попал! Боги направили мою руку! - воскликнул он. - Ты видала? Вот это выстрел! Что за… буэ! - донесся звук и запах рвоты.
        Точно, любители.
        Они подняли его труп за плечи и за ноги и понесли в проулок. Он взвесил свои возможности. Спецобучение велит ему продолжать разыгрывать мертвого - точнее, разыгрывать труп, ведь мертв он и в самом деле. Надо ждать удобного случая.
        Ожидая, он размышлял - связана ли его смерть с тем, что контакт, похоже, не явился?
        Он практически уверен - связана, навряд ли это совпадение, погибнуть прямо возле дома, где должна была состояться сделка по поставке крупной партии незаконного оружия. Тем не менее случались вещи и более странные, и есть малая вероятность, что эти студентишки с поезда просто захотели здесь его убить и ограбить. Если они полезут за кошельком, это подкрепит догадку.
        Они бросили его на кучу мусора. Мертвый нос заполонила вонь. Некоторые его чувства подавлены, другие обострились. Ощущение бетонной плитки и гнилых яблок под щекой было где-то далеко, и, похоже, столь же несущественно для него, как кровь из глотки или зияющая дыра в правом боку. Обоняние усилилось, и кроме сладковатой гнили он чует цветочные духи, свою кровь на ладонях дамы, луковое дыхание ее подельника. Более тонкую, отдаленную терпкость алхимразряда ружья, что его прикончило. Такое состояние временно - он читал, что когда некроманты ошкурят его до гладких костей, восприятие запахов уйдет. «Наслаждайся, пока можно», - мелькнула мысль.
        Девушка перевернула тело третьего секретаря и стала рыться в его карманах. Мертвые глаза пялились на ее лицо. Трудно сказать, но, кажется, там никакого раскаяния, и это его возмутило.
        - Иди, передай ей, что мы его замочили! - приказала девушка.
        Определенно не совпадение. Определенно замысел.
        Он прождал достаточно.
        Его обучали именно этой минуте, раз за разом, поэтому когда она настала, то не показалась чем-то особенным. Все тренировки прокрутились перед ним, сливаясь в одну настоящую попытку. Усилием воли мертвый секретарь воссоединил тело с душой. Кольнуло жаром, когда железные вживители под кожей сплавились с его костями. Темная аура некромантии охватила его тело, и в одеревенелые конечности хлынула сила.
        Женщина взвизгнула и резанула ножом, но теперь он не по ней быстр, не по ней силен. Поймал ее запястье, смял своими пальцами нежити, саданул другой рукой ей под дых. Она скомкалась и отвалила от него, разевая рот.
        Ее молодой человек смотрел в ужасе - застыл на месте, когда застреленный вскочил на ноги, пробитый, кровавый, с двумя смертельными ранами. Ружье все еще у паренька в руках, но могло быть и в тысяче миль отсюда.
        Беги, - говорит третий секретать новым голосом. Голос звучит загробно и страшно. И срабатывает. Малыш бросил ружье и припустил по проулку. Само собой, он же встретил привидение.
        «Возможно, - думает вспомогательный секретарь, - быть неусыпным не так уж и плохо». Он проворачивается и зверски отвешивает с ноги девушке в лоб, сшибает ее. Ее можно допросить. Разобраться, как она прознала о сделке, раскрыть, на кого работает.
        Однако сперва требуется понять, можно ли хоть частично спасти его жизненно важную операцию, выяснить, чего стоила его жизнь. Он подбирает нож, проводит пальцем по острому лезвию - приятное чувство. Прохаживается по проулку, испытывая подвижность воскрешенного тела. Тоже приятно, в новом виде он быстрее и сильнее прежнего. Душа подстраивается к плоти. Ну, вернее, к кости. Отныне плоть лишь мертвый груз.
        Внутри конспиративной квартиры загорается свет. Третий секретарь ухмыляется уже коченеющими губами, затем молниеносно бросается в дверь. Мертвецы движутся быстро.
        Старуха в доме движется быстрее.
        В ее руках огненный меч.
        Последней мыслью третьего секретаря было: «Надо, позарез надо сообщить о том, что происходит, отделу Чужеземного Богословия, ведь это меняет все!» Но огонь охватывает его плененную душу, и он сгорает, и больше ничего не остается.
        Глава 4
        «Дельфин» входит в главную гавань Гвердона. До самого города еще час пути - Гвердон тянется вдоль того, что некогда было устьем впадавшей в залив реки. Ныне река большей частью присыпана, рассечена и перенаправлена в сотню каналов и подземных водостоков.
        Залив пещрят шхеры. С палубы Эмлин со шпионом внимательно их рассматривали. Дредгер изображал экскурсовода, бодро отвешивал комментарии. Он рад возвращению в город.
        На некоторых островках торчали пушки и укрепления, флотские базы готовы защищать город от захватчиков. Гвердон не вступает в Божью войну не по принципам, а из выгоды. Там отдают себе отчет в том, что голый нейтралитет не защитит их от вторжения, а война с каждым днем все ближе.
        Вдалеке они углядели Колокольную Скалу - риф так низко сидел в воде, что становился виден лишь в отлив и был смертельно опасен с подъемом уровня моря. Дредгер показал им развалины маяка на скале и поворотную железную раму временного прожектора. Опоры рамы, как и камни вокруг, были вымазаны отталкивающей ярко-желтой грязью, и Дредгер объяснил, что в этом виновата авария, произошедшая несколько месяцев тому назад. Сухогруз, перевозивший алхиморужие, сорвало с якоря и выбросило на берег. На Колокольную Скалу высыпались бомбы и потек отравляющий газ. Он показал на другое судно, сходное с «Дельфином», на рейде неподалеку от острова. Течение сейчас слабое, люди в противогазах и болотных сапогах пробираются между покрытых налетом камней. Дредгер пояснил, что это его работники собирают пряди выращенных его алхимиками морских водорослей. Водоросли впитывают отраву, накапливают ее. Позднее водоросли высушат, перемелют, а порошок продадут каким-нибудь торговцам смертью, вроде Сангады Барадина.
        За Колокольной Скалой, ближе к Гвердону, лежал вытянутый плоский остров - или песчаная отмель. Отчасти искусственная, она наполовину состояла из сбросов в залив ядовитой земли. Это остров Сорокопутов, маленькое королевство Дредгера. Даже издалека шпион различал на твердой части отмели трубы и очистные сооружения - цеха, где Дредгер делал из химотходов боеприпасы для перепродажи. Творил собственную алхимию - обращал отработанную отраву в золото.
        Между «Дельфином» и Колокольной Скалой еще один остров. Его облепили корабли всех размеров, бросая швартовы в любом месте длинного пирса, простершегося далеко в залив. Еще там стояли приземистые постройки, а за ними - лагерное поселение. Палатки, заборы, сторожевые вышки. Остров Чуткий, где Гвердон отсеивал спасавшихся с Божьей войны от тех, кто привез сумасшедших богов с собой. Фильтрационный пункт для занебесного. Святых бродяг, юродивых, отмеченных благими перстами и истинно верующих берут под стражу; безбожников и слабых духом пропускают.
        Дредгер зарычал и показал на западный берег Чуткого. Там стояла старая тюрьма, облупившаяся крепость из серого камня, ее стены поросли плющом. Над оградой этого форта шпион разглядел признаки стройки - остовы балок с металлическими цистернами, алхимические машины.
        - Тюрьма для святых, - сказал Дредгер, зыркнув на Эмлина. - Весь год ее строят.
        Эмлин таращился с перил на крутобокий остров как на дремлющее чудовище.
        К югу от Чуткого, ярдах в двухстах от берега, из воды торчал зазубренный каменный клык. По краю этой скалы передвигались люди. Может, тоже собирали водоросли, хотя на небольшом выступе не было никакого желтоватого налета.
        Морские патрули - быстроходные канонерки - кружили вокруг острова Чуткого. Очевидно, «Дельфин» они уже засекли, и если Дредгер не пришвартуется, чтобы его пассажиров из Севераста потыкали и пощупали городские розыскники, то начнутся проблемы. Они огибали остров Статуй, карантинный участок для страдальцев от беспощадной каменной хвори. Пологий травянистый остров шириной в милю. Неподвижными часовыми стояли серые изваяния, и шпион не мог понять, то ли это настоящие камни, то ли оболочки покойников. Бой церковного колокола скорбно расходился над водой. Сангаде и Эмлину Барадинам пора трагически утонуть.
        Шпион перекинулся через борт «Дельфина» и плюхнулся в воду бухты. Жарило летнее солнце, но в воде холодно до сих пор. Он поманил к себе Эмлина. Мальчик бросил шпиону водонепроницаемый баул, потом сам прыгнул в воду и резво рванул к берегу. Шпион подобрал сумку и увидел Дредгера у фальшборта. Громила ничего не сказал, но одна бронированная рука отдала им почти незаметный со стороны салют, а затем корабль ушел, направлясь к острову Чуткий. Плыть до берега всего ничего, только вода воняла, изгаженная сливом какой-то химии, и выбраться на каменистый пляж острова Статуй - истинное блаженство. Камни устлали берег. Некоторые с острыми краями, как осколки посуды. Другие - закругленная, блестящая галька… тут до него дошло, по чему он ступает. Яркие кругляши - это пули, вычищенные до блеска волнами. Отломанные куски… он поднял один, повертел. Ощупал очертания носа, глаза, половины брови. Весь пляж - раскрошившиеся каменные люди. Наверно, еще со времен начала карантина, когда они пытались врываться на лодки своим неуклюжим, спотыкающимся шагом.
        Эмлин увидел каменное лицо, открыл рот, чтобы задать вопрос, а потом передумал. Неплохо. Он способен учиться.
        Шпион сорвал мокрую одежду и утопил в море, утяжелив с помощью частей каменных тел. То же самое проделал Эмлин. Спина мальчика разлинована старыми шрамами и отметинами укусов. Он проходил церемонию - кормил собой ядовитых пауков Папирусных Гробниц.
        Из баула, подаренного Дредгером, шпион извлек пару мантий с капюшонами. Одну он надел, натянув на голову шершавый клобук. Разобранная винтовка и другие ценности остались в бауле, когда шпион запечатал его и взвалил на плечо. Шагая через пляж, он приноравливался к сгорбленной, потупленной манере жреца Хранителей. «Вживайся в личину», - подумал он.
        - Сюда, - сказал старый священник молодому служке, который почтительно следовал позади.
        Узкая тропа поворачивала с пляжа в сторону церковной звонницы. С гребня виднелась маковка далекой церкви. Остров был весь в некошеной зелени и серых камнях, складчатый выступ посреди залива. Несколько полудиких коз наблюдали за ними с утеса. Не считая церкви - никаких следов поселения. Не считая коз и чаек - никаких признаков жизни. Священник задумался, куда подевались несчастные жители островка. Все каменные люди в церкви, что ли?
        Потом он заметил пару глаз, следивших за ним со столбика, который он сперва принял за стоячий валун, и осознал, что вокруг них повсюду - каменные люди. Непонятно, то ли они нарочно уступали ему дорогу, то ли эти образчики настолько поражены хворью, что не в состоянии говорить или двигаться. Некоторые определенно парализованы. Рядом с ними стояли деревянные плошки для сбора дождевой воды. Более подвижные собратья и посетители острова из жрецов или членов семей проявляли сомнительную заботу о пропитании запертых в теле каменных людей - по глоточку вливали ледяную дождевую воду в застывшие губы, проталкивали в рот ложки каши.
        Тропа привела к одному такому каменному - покосившемуся дольмену, живому надгробию. Под мшистой бровью на шпиона пялился глаз; второй покрыла толстая гранитная корка. Руки каменного человека слились воедино с туловищем; ноги погрузились в почву. Рот существа - открытая щель, но оттуда не исходят слова, только перестук, как галечник бьется по валуну. Тук, тук, тук.
        - Ладно, идем, - сказал Эмлин. Порождение болезни отталкивало его.
        По своей натуре шпион сострадательным не был. Обычно чужие мученья его не касались. Но он намеревался попасть в незнакомый город, и требовалась любая удача, какую получится наскрести.
        - От капельки доброты с нас не убудет. - Шпион остановился и поднял плошку с водой. Поднеся ее к губам каменного человека, он понемногу вливал жидкость в обезображенный серый рот. Зубы существа превратились в сталактиты со сталагмитами. Частично окаменевший язык, как раковая помесь змеи с черепахой, зашевелился за зубами, облизывая край миски.
        - Помяни нас в молитвах, друг, - прошептал шпион. Плошку он убрал назад в выемку.
        Отовсюду вдруг зашаркало и заскрипело. Пораскрывались расселины ртов, умоляюще вытаращились глаза. Полуподвижные каменные люди надрывались, стараясь подползти поближе; прочие только щелкали и хрипели - им больше не выговорить человеческих слов. Эмлин попятился от несчастных созданий и потянул шпиона за рясу.
        Им нельзя здесь остаться и всем помочь. Их ждала явка. Шпион повел Эмлина дальше. Церковный колокол оборвал свой звон, и теперь вокруг все умолкло, кроме ветра, волн и чаек.
        К их прибытию двери храма уже закрылись, но от церкви сбегала к маленькой бухточке нахоженная тропа. Пройдя по ней, они вскоре наткнулись на других священников. Кучку мужчин, числом дюжину, одетых как они, в просторные серые рясы и толстые резиновые перчатки для защиты от заражения. Некоторые шли от небольшой часовни, другие возвращались с берега, после помощи недужным. Шпион с Эмлином поспешили к ним присоединиться - мол, подотстали, замешкавшись в заботах об очередной бедной душе. Мальчишка выпрямился, вытягиваясь так высоко, как мог, чтобы сойти за взрослого. В длинную гребную шлюпку забралось четырнадцать жрецов, и если кто и приметил двух новообретенных братьев, то ничего не сказал. Из этой бухты Дредгер нелегально переправлял в город людей и товар. А то и умыкал каменных бедолаг с острова, пополнить в цехах рабочую силу.
        За пределами острова Статуй один жрец пустил по кругу стеклянную банку величиной с бадью для молока. Сняв перчатки, священнослужители зачерпывали пригоршни прозрачного желе и втирали его в кожу. Шпион поступил как все; мазь оказалась зернистой и жгучей. Алкагест, на случай если заразная каменная хворь проникла через перчатки.
        Медленными, вымученными гребками весельная лодка пересекла воды, лежащие между островом Статуй и Гвердоном. Приближаясь к городу, их лодочке пришлось потолкаться - с ней соперничали суда куда крупнее. Громадные грузовозы и купеческие корабли: старые - под парусами или на веслах, и поновее - с железными бортами и алхимической тягой. Неуклюжие перевозчики беженцев, потрепанные плаванием сквозь Божью войну. На иных из этих развалин попадались выщербины от зубов под стать кракену. Быстроходные таможенные катера пролетали с клубами едкого химического дыма в кильватере. Вода под ярким солнцем переливалась красочными масляными пятнами. Об корпус лодки стукался плавучий мусор.
        Священники были приписаны к церкви Святого Шторма, древнего храма, веками чтимого гвердонскими матросами и рыбаками. Сама церковь стояла неподалеку от причалов, у обращенного к морю конца района, прозванного Мойкой - знаменитой беднейшей и опаснейшей части города. Видимые с лодки многоэтажки Мойки, кажется, пустовали - целый ряд незаселенных башен, темные окна громоздились, как глазницы наваленных черепов в Северасте. В этой стороне города царила зловещая тишина.
        Шлюпка натужно обогнула корму сухогруза, заякоренного на рейде посреди гавани, и тут шпион впервые воочию и ясно увидел Новый город. Он сразу напомнил ему небесный военный лагерь над полем сражения при Маттауре. Неправдоподобные башенки, воздушно-невесомые и сотканные из снов. Дворцы водружены над дворцами, лестницы взбегают ввысь и ветвятся дюжинами небесных дорожек. Луковицы куполов и невероятные площадки теснятся в буйстве разрастания - настоящие мраморные джунгли. Неестественный камень Нового города жемчужно бел и мерцающ, и сейчас, в свете закатного солнца, эта изумительная картина пламенела поистине неземной красотой.
        Быть может, здесь воздвигся истинный рай.
        Эмлин тронул его и указал на какое-то мельтешение. На одном из выходящих на залив балконов Нового города появилась женщина. Находись шпион ближе, то услыхал бы ее крик. Она перебросила ногу через перила и на мгновение замешкалась, глядя на мрачные воды в сотнях футов под собой. Этого мгновения хватило - на балкон ворвались двое мужчин, схватили ее и поволокли назад в тень. Прочие священники и глазом не повели на этот порыв насилия, стало быть, такие вещи в Новом городе не редкость.
        Быть может, здесь и рай, но он полон грешников.
        А вот что шпион разглядывал с интересом, так это возвышающуюся крепость на мысу Королевы, с другой стороны бухты. Стойкая защитница Гвердона, гранитная гора щетинилась пушками. Помимо нее имелись и другие огневые позиции, откуда артиллерийские дула следили за подступами к городу, готовые выпалить в лицо любого завоевателя ужаснейшие алхимические кошмары.
        Шлюпка прошла во внутреннюю гавань, осторожно двинулась по протокам и дугообразным рукавам старого русла, и далее, по мутным водам, к молу возле Святого Шторма. Шпион подмечал открытые подвальные двери, жерла туннелей, узкие спуски к воде - сотню путей отхода. Он подтолкнул Эмлина, практически наугад кивнув на один переулок.
        Вдвоем они помогли жрецам разгрузить лодку. Те, почитай, ничего не привезли с острова Статуй, помимо большущей коробки, полной пустых шприцев со стальными наконечниками. Алкагест более высокой концентрации, для ухода за моровыми больными. Закинув на плечо свою сумку, шпион по мокрым ступеням двинулся за жрецами ко входу в церковь, но у самого порога развернулся и припустил по боковой улочке, уходившей за припортовую таверну. Эмлин безукоризненно вторил ему - мальчик столкнулся с первой трудностью и показал себя хорошо. Исчезли они моментально.
        На задворках таверны, за бочками с пустыми раковинами устриц, шпион скинул жреческую маскировку и помог выпутаться из промокшей рясы Эмлину. Их краткое послушничество в прошлом, он достал из баула два последних комплекта одежды, затолкав туда рясы. Безымянный священник присоединился к Сангаде Барадину - обе шкуры шпионом сброшены. Теперь они с мальчишкой обитатели Мойки, городское отребье.
        Шпион повел мальчика по улице, высматривая трактир или ночлежку, где можно переждать пару дней. Город плотоядно скалился на него, бурлил стаями незнакомых голосов и лиц. Безногие ветераны побирались у обочин; зазывалы и мошенники выискивали жертв. Поначалу шпиона порадовало, как ловко они с Эмлином вписались в толпу, как быстро сошли за местных.
        Однако вскоре он дважды заметил одно и то же лицо. За ними следят. Извращенная насмешка - они в Гвердоне меньше пяти минут, а их прикрытие уже вылетает в трубу. Мало похоже на городской дозор - те не морочились бы слежкой, а без затей схватили бы их и отколотили дубинками: будут знать нелегалы, как пробираться в город, не отмечаясь на Чутком.
        Он попробовал просчитать, не могли ли это быть другие агенты Ишмиры. С ними не предполагалось вступать в контакт еще неделю, но если бы здешней сетью распоряжался он, то взял бы новичка под наблюдение пораньше и присмотрелся бы к его благонадежности. Вот только он не верил в такую проницательность новой службы обеспечения разведкорпуса.
        Значит, это кто-то еще.
        - Сынок, - прошептал он Эмлину. - Пригни голову. - Мальчик то и дело озирался, подавленный столпотворением и городским гамом.
        Шпион пропустил Эмлина на несколько шагов вперед себя. Он высматривал людей, высматривавших мальчишку. Вон там. Седая женщина в длинном облачении. Очень похожем на те жреческие рясы, которые они только что сбросили. Священница Хранителей? Она ускорилась, поравнялась с Эмлином. Поймала его за руку.
        - Подожди, - произнесла она, - не надо убегать.
        - Убегать? - эхом отозвался Эмлин, играя недотепу. Шпион согласно одобрил.
        - Я видела, как ты сходил с лодки. Ты приплыл с острова Статуй.
        - И что с того? - сжимая кулаки, взъерошился мальчишка.
        Шпион вмешался:
        - Что беспокоит вас, добрая матушка?
        - Вы не захотели проходить проверку на Чутком. Вы отмечены войной, не так ли? Дайте взглянуть. - Она повернула Эмлина лицом к себе, и шпион увидел, что ее левая кисть когтиста, чешуйчата, непропорциональна предплечью. Быть может, неудачное волшебное превращение или шрам Божьей войны. - Никаких следов я не вижу, - проговорила она, - но вы побывали на войне, это так?
        - В Северасте, - ответил шпион. Надо сказать, ответил честно. Во многих других краях тоже, но изменил его именно Севераст.
        - Я Джалех, - сказала жрица. - У меня найдется местечко, где вам пока можно остановиться. Нищий Праведник не даст в обиду своих. Скажите, как вас зовут?
        Сангада Барадин утонул. Икс-84 сейчас в спячке. А шпион верил в свою удачу.
        И взял обыкновенное имя. Гвердонское, первое попавшееся:
        - Меня - Алик.
        Глава 5
        На прием в посольство Эладора явилась поздно. Удивительно, что явилась вообще, проведя четыре часа в управлении промышленных либералов. Пальцы перепачканы чернилами, в горле саднит от бесконечной говорильни на встречах. Она сходила домой и переоделась в вечернее платье, но потребовалась вся сила воли, чтобы после этого выйти за дверь, а не рухнуть на кровать и пропасть для всего мира.
        После заседания совета Келкин коротко и хрипло выступил перед своими сторонниками, объявив, что пришло время признать: Новый город станет их спасением, как служит пристанищем для многих других. Когда он превознес работу Эладоры по обследованию и нанесению на карты Нового города, она снова скукожилась. Рискованная ставка на парламент на основании неоконченного отчета выбила ее из колеи, но что она могла возразить? Келкин бросил кости - обратного пути ни у кого из них нет.
        В штате Келкина она занимала достаточно высокую позицию, и отсутствовать на приеме будет невежливо - хайитяне очень чувствительны к вопросам протокола и этикета, - но один круг по залу, и можно покинуть вечер. Для начала, однако, ей надо пройти через вестибюль. Внутри змеилась очередь - посол лично здоровался с каждым гостем. Эладора стала в ряд ожидающих знакомства и была признательна за место у большого открытого камина. Вопреки теплому вечеру за окном в представительстве Хайта холодина. По старому зданию гуляют сквозняки, но это не объясняло стылость воздуха. То ли особые чары воспроизводят тут промозглый климат Хайта, то ли стража из нежити неведомо как вытягивает из холла тепло.
        «Посол - Ольтик Эревешич, - припомнила она, - смотрелся так, будто ему полагалось напялить шкуры и размахивать секирой, а не цедить шампанское из фужерчика, едва заметного в громоздкой лапе. Князь-воин из далекого, варварского прошлого Хайта. Для своего поста молод, лет на пять старше Эладоры, зато одержал уже уйму побед. Ордена и знаки отличия украшали его бочковидную грудь, повествуя о гордой воинской карьере, а железный браслет выше локтя предсказывал его благородное будущее».
        Пока очередь постепенно приближалась, она рассмотрела фамильный герб на навершии меча и цепочку, стянувшую обручье, чтобы оно налезло на здоровенный бицепс Ольтика. Такое обручье обозначает одного из оберегаемых, высшей посмертной касты расслоенного хайитянского общества.
        Отпрыска одного из их великих Домов, наследника родовой раки.
        Как раз когда подошел ее черед пообщаться с послом, из толпы выскользнул доверенный служитель и прошептал Ольрику сообщение. Послу пришлось наклонить квадратную голову, прислушиваясь к подручному, и Эладора разобрала слова «третий секретарь». Задержка ей не претила - нежась в тепле у камина, она снова прихлебнула шампанского. Вдруг случится чудо - и ее на весь вечер избавят от разговоров о политике. Их кампания длится пока четыре часа, а она уже чувствует себя разбитой.
        - Мисс Даттин, - прогремел посол. - Прошу прощения. Кажется, мне необходимо кое-что подписать - и это несмотря на то, что первый секретарь в совершенстве умеет подделывать мою подпись.
        - Разумеется, милорд. - «Ага, - обрадовалась Эладора, - один разговор уже избегнут. Продолжай в том же духе и скоро вежливо откланяешься». Посол одной рукой обхватил ее ладони.
        - Я хочу в двух словах обсудить с вами мои предложения парламенту. Вы знаете, что на уме у господина Келкина, и ваш совет будет бесценен. Пожалуйста, не уходите, пока мы не побеседуем.
        - Непременно, милорд. - Ей даже удалось улыбнуться, пускай и зря. Он уже рассекал толпу, устремляясь в закрытую часть посольства. Эладора немного помедлила у теплого камина, потом спустилась по мраморной лестнице в главную бальную залу.
        Хрусталь массивных золотых люстр отражал свет тысячи свечей. По-видимому, никто в посольстве не слыхивал о газовом освещении или эфирных лампах. Зал уже набит битком, несмотря на то, что очередь за Эладорой тянулась до входных дверей. Она тут же заметила нескольких парламентариев - каждый в сопровождении бригады помощников и прихлебателей. «Как мать-утка в окружении выводка утят», - подумалось ей сперва. Задним умом лучше бы поменять сравнение на «линейный корабль, в окружении флотилии канонерок и тендеров», но мысль о пушистых утятках, попискивающих в парламенте, развеселила ее, к тому же она уже разделалась с первым бокалом.
        Она двинулась по краешку толпы, держа на примете фуршетный столик у дальней стены. Еще бокал, полный круг по залу - и можно отправляться домой.
        Через шесть шагов ее перехватили.
        - Эладора! Идите к нам! - Это Перик. Раскраснелся, плещет притворным обаянием. Его обступали барыжники. Она выделила нескольких мужчин и женщин в дорогой одежде, все носили реторту-с-глазом - золотую эмблему гильдии Алхимиков - покровителя барыжников. Ни один не сиял добродушием. Не успела она улизнуть в толпу, как Перик схватил ее за локоток и ловко выдернул на середину круга. Попалась.
        - Вот, Эладора - подлинный творец великого замысла Келкина, - прокаркал Перик. - Она специалист по Новому городу. А там, никаких сомнений, так и снуют активные избиратели. Так и вижу, как они прибывают на своих богами проклятых плавучих гробах, тощие, как скелеты, чокнутые, как святые, размахивают бюллетенями и выкрикивают…
        Она попыталась перебить его:
        - Я помогала составить план. Не стану брать ответственность за…
        - …выкрикивают: «Мы проехали весь мир, чтобы отдать голос за Келкина! Голосуй за Келкина - и ты проголосуешь за…» - а, собственно, за что? Что теперь отстаивает этот, извините, политик? - Перик актерски пожал плечами. - Он пятнадцать лет высмеивал нас, мол, мы - коробейники и паршивые лоточники, торгуем вразнос честью Гвердона, и еще обвинил в том, что это мы довели город до беды. Мы, те, кто построили флот! Мы, те, кто всем подарили процветание!
        - Я… я… - заикнулась Эладора. Находчивость в стычках никогда не была ее сильной стороной. Она окинула взглядом зал, ища от кого-нибудь выручки, ища способ выбраться и желая провалиться сквозь пол.
        Перик не замолкал:
        - Келкин осудил нас за то, что мы подвергли город опасности и пренебрегали правопорядком, а сам голосовал против сальников! Голосовал против…
        - …чрезвычайных мер, - вполголоса прошипел другой барыжник. Барыжники настолько тесно переплелись с гильдией Алхимиков, что стали буквально одним целым, а именно алхимики создали чудовищных сальников.
        Этими сальниками предполагалось прирастить недоукомплектованный состав городского дозора, и за считаные дни Кризиса они полностью заменили собой стражу. Но оказалось, людям не по нраву быть под «защитой» сборища жутких психованных восковых отливок, у которых наблюдалась занятная привычка - за любое незначительное нарушение исступленно забивать виновных ножами. При Кризисе чаны для перетопки были разрушены и погребены в дебрях Нового города.
        - Он голосовал против наших чрезвычайных мер по противодействию Кризису. Зато когда подмял под себя чрезвычайный комитет, вот тогда показал нам, что значит пренебрегать законом и правопорядком! Уже полгорода одичало. Никакого порядка, только прихоти преступных главарей, никакого закона, кроме закона ножа! Вот вам работа Эффро Келкина, вот что люди вспомнят, когда пойдут к избирательным урнам!
        Эладора прикусила язык. Она - одна из немногих, кто достоверно знал, что происходило во время Кризиса, и принесла клятву сохранить это в тайне. Взамен она беспомощно подбирала слова и нашла лишь избитое:
        - Господин Келкин верит в гостеприимность нашего города и в то, что народ Нового города в долгосрочной перспективе укрепит Гвердон и сделает его сильнее. Мы проведем кампанию на основе… на основе…
        - …душещипательных россказней и чужестранных богов. А если право голосовать распространится на Новый город - кстати, такую заявку надо тщательно проверить на законность - тогда я с радостью усажу промлибов в любые кресла, какие им удастся занять. Ведь за каждое выигранное в Новом городе парламентское место они проиграют два места в старом! Народ доверил Эффро Келкину выход из Кризиса, а он не сделал ничего! Он дал городу скатиться к безвластью, а теперь отпустил вожжи даже чрезвычайного комитета! Мы плывем по течению!
        - Перик, - прервала его немолодая дама. - У мисс Даттин пустой бокал. Сходите и принесите ей полный.
        Ее спасительница просунула морщинистую руку Эладоре под локоть и отвела в сторонку от кружка барыжников.
        - Вы должны простить Перика. А вообще-то… нет, не должны. Он - скотина.
        Эладора распознала в женщине Мхари Воллер, старшую советницу Гвердона. Воллеры были одним из почтеннейших в городе семейств, в значительной мере благодаря исконной политической дальновидности и примыканию к победителям в любом из конфликтов. При первом избрании в парламент Мхари выдвигалась промышленными либералами, но перед падением правительства Келкина переориентировалась на начинавших тогда барыжников. «Ее отец, - вспомнила Эладора, - был теократом, и несколько поколений назад они, есть мнение, верно служили сгинувшим королям Гвердона - а может быть, даже Черным Железным Богам».
        Воллер сняла два фужера шампанского с проносимого мимо подноса.
        - Впрочем, в неправоте его не упрекнуть. Мы с Эффро знакомы очень, очень давно, и я могу определить, когда он совершает ошибку. Тридцать лет назад его просчет состоял в чрезмерной суровости, и это стоило ему правительства. Теперь ему выпал второй шанс, но он упустил его из-за излишней мягкости.
        Эладора нахмурилась:
        - Вы говорите о каменной хвори? - Тридцать лет назад город охватила моровая напасть, превращающая плоть в камень. Тогда Келкин управлял парламентом, и по его приказу безжалостно приводились в исполнение насильственные меры сдерживания, карантин и даже, согласно бытовавшим слухам, зачистка окрестностей заражения путем поджогов, совершенных якобы его агентами. Любого с едва проступившими симптомами под дулом ружья загоняли в лагерь. Сотни погибли в волнениях. Затем гильдия алхимиков отыскала лечение, и в одну ночь Келкин из спасителя города превратился в монстра.
        - Я советовала Эффро не терять из виду главное, говорила, что его лекарство окажется хуже болезни. Утверждала, что алхимики найдут выход. Но было поздно. Скажи ему что-нибудь, до того как он принял решение, и он послушается тебя. Но заставить его передумать, когда он уже устремился к цели? Невозможно. - Воллер с присвистом вздохнула. - Но одного у Эффро не отнять: у него наметан глаз на таланты. Приходите работать ко мне.
        Эладора подавилась шампанским.
        - Простите?
        - Вы Тай до мозга костей. Этот город у вас в крови, - сказала Воллер. - Приходите работать ко мне. Я найду вам применение.
        Эладора растерялась.
        - Э-э, я в огромном долгу перед господином Келкином, и я намерена проработать с ним, по крайней мере, до конца этих выборов.
        Воллер цыкнула сквозь зубы.
        - Это капитану положено тонуть вместе с кораблем, а не штурману. Если станете дожидаться, поражение Келкина замажет и вас. Оставаясь с ним, вы лишь преданная глупышка. Соскочите сейчас и станете доброй помощницей, предупредив его о том, что он гонит на убой свою партию, а вы уходите от тех, кто не ценит ваших мудрых советов.
        - Вы и Перику рекомендовали поменять хозяев?
        - Нет, я обозвала его идиотом - ему надо было ждать истечения срока полномочий чрезвычайного комитета. - Воллер глотнула вина. - А он опять сыдиотничает, если перебежит назад к барыжникам. Им еще около года будет нужен Келкин у власти - пускай люди забудут о том, что Кризис, по сути, они и вызвали. Перескакивать от промлибов к барыжникам - все равно что прыгать с горячей сковородки и клясться в верности тому, кто поставил ее на огонь.
        У Эладоры закружилась голова.
        - Но вы же сами из барыжников. Отчего вы так говорите?
        Воллер улыбнулась:
        - Происходят перемены. Зреют иные силы. Обдумайте мое предложение, юная леди, и сегодня больше ни слова о политике. Мы и так наедимся ею по горло в следующие недели. - Она как следует отхлебнула вина.
        - Если вы извините меня, леди Воллер, то посол Хайта просил меня с ним побеседовать, и мне пора узнать, не освободился ли он.
        - Разумеется. Подумайте, пожалуйста, над моими словами.
        Эладора помянула хайитянского посла как предлог, но ее осенило, что это и впрямь неплохая идея. Она перекинется словом с послом Ольтиком и покинет эту вечеринку. Если поторопится, то успеет домой до полуночи, то есть, отдавала она себе отчет, довольно рано, если учесть грядущие недели. Да и что эта Мхари Воллер вообще знает?
        Как по Эладоре, здесь слишком людно, слишком политизированно, а к тому же еще и слишком много дармового вина.
        Она пересекла паркет главной бальной залы, улыбаясь и кивая каждому улыбчивому лицу. Увернулась от журналиста из «Гвердонского Обозревателя», который попытался расспросить ее о падении Севераста; ускользнула от троицы знакомых промлибов - те разглагольствовали о торговых договорах, нависнув над несчастным хайитянским купцом; разминулась с пьяным распутником-жрецом от Хранителей. Затем задержалась, чтобы обменяться парой фраз с адмиралом Вермейлом, погруженным в разговор с послом Лирикса. Здесь Эладора целиком на мели. Ей мало что известно про Лирикс, кроме историй о драконьих преступных сообществах, враждовавших с бесноватыми богами посреди сказочных джунглей. Посол страны чудес салютовал ей бокалом шампанского и рокотал насчет морской болезни.
        - Две недели на переправу, и все из-за требований вашего флота идти в составе конвоя. Задержки целиком на вашей совести, адмирал.
        Вермейл пожал плечами:
        - У нас не хватает катеров сопровождения, и поскольку до войны рукой подать, то задержки неизбежны.
        Посол поднял хрусталь.
        - По воле богов драконы палят как грешников, так и честный люд, без разбору. - Это старое лириксианское присловье, некогда означавшее «не вини меня, лучше взгляни, что творят боги», но в наши дни отсылавшее к разбойным семьям Джирданы, что укрепляли контроль над торговыми путями Лирикса.
        Вермейл представил ее послу, и при упоминании имени Эладоры глаза того замерцали: алчно и по-змеиному.
        - Мисс Даттин. Ваше имя достигло ушей моего прадедушки. Вы историк? Поедемте со мной на Джирдану, и на островах я познакомлю вас с тем, кто помнит прошлое на тысячу лет!
        - Крайне польщена, мне очень интересно, но, э…
        Вермейл вмешался:
        - Обязанности мисс Даттин препятствуют ее отъезду из города в обозримом будущем. - Он шепнул ей на ухо: - Вас будут спрашивать о Кризисе. Не говорите им ничего.
        Она второпях отошла.
        В вестибюле ни следа посла Ольтика. Его замещал первый секретарь представительства, сухопарый и до того бледный, что поначалу Эладора не поняла, жив ли он. Даэринт какой-то там? Или какой-то Даэринт, нечто хвастливо-почетное, ей уже и не вспомнить после трех бокалов вина.
        Оглянувшись на бальную залу, она увидела Перика, приковавшего к себе внимание, и решила, что продолжать вечеринку тоже не вариант. Прежде она уже посещала посла вместе с Келкином либо другими членами черзвычайного комитета. Его кабинет далее по коридору, после дубовой двери. Рядом, как ей помнилось, должна стоять скамейка. Может, там она сможет подождать, пока посол не пойдет обратно.
        Шум веселья стихал позади, в пустом административном крыле посольства стояла мавзолейная тишина. На медные дверные таблички нанесены нелепо усложненные чины, так любимые хайитянами, а руны отмечали посмертную касту их обладателей. Заместитель секретаря по торговле, молитель. Помощник таможенного смотрителя, неусыпный. Она нашла дверь, за которой проход в приемную посла Ольтика, и та была открыта.
        Она прошла туда, отыскала скамейку и присела, скромно сложив руки. Закрыла глаза и немного расслабилась. Прием вымотал ее сильнее, чем последняя неделя работы над докладом по Новому городу. Она позволила мыслям отвлечься.
        Червячные пальцы обвили ей шею, голос мертвого деда зашипел из-под золоченой маски. Зябкость посольства сделалась сырым холодом семейной усыпальницы, где ее держали в плену во время Кризиса.
        Эладора поперхнулась и выпрямилась на сиденье. Никого. Свидетелей ее потери самообладания нет, вот и прекрасно. Она выудила это воспоминание, сложила как бумажный лист и запихнула так глубоко, как смогла, мысленно навалив на него тяжелую стопку обитых тканью учебников истории. Постаралась успокоить рванувшее вскачь сердце. Дедушка умер; он умер двадцать лет назад, а потом опять - десять месяцев как это произошло. Так или иначе, его определенно, неопровержимо нет.
        Здесь на стене карта. Выцвела и безнадежно устарела, что делало ее еще притягательней для исследователя истории. Город посередине - это Старый Хайт, в сотне миль к северу от Гвердона. Хайитянская Империя - мертвенно лиловая - расползалась в глубь материка на север и запад. На северо-востоке она облегала подножие ледяных гор сплошь до самого Варинта. На юге карта в лиловых точках и крапинах. Точки - заставы и торговые поселения. Крапины - земли, завоеванные Хайтом за прошедшие века, когда имперские неживые легионы и волшебные клинки были непобедимы.
        В лиловом имелись разрывы. Например, Гвердон, в южном преддверии Хайта - щепотка пахотных земель с вассальным городом-государством. Остров Лирикс к востоку, а у его побережья гряда мелких островков под именем Джирдана, логово драконов и разбойников. А южнее: Ишмира, Маттаур, Севераст - старинные торговые города. Была бы карта точной, все три закрашивал бы красный, а не лиловый, цвет крови солдат Хайта, которые гибли, а потом гибли снова в дюжине войн на тех берегах.
        Хайт представал тут едва ли не на пике развития, покрывая почти половину карты. В наши дни Хайт просто пятно: исконные земли, Варинт, да несколько крепостей. По-прежнему мощная сила, но несокрушимой ее не назвать.
        Была бы карта точной, Гвердон изображался бы на ней ярким серебром, с серебристыми путями торговли, расходящимися во все четыре стороны и за края карты к Архипелагу, неся с собой чудеса расцвета алхимии. Мертвецы Хайта могли до конца времен неусыпно стоять в своих бесконечных шеренгах, но у живых жителей Гвердона нет времени ждать. Всегда пора заключать новые сделки.
        «И, - с грустью подумала Эладора, - будь карта точной, сейчас был бы виден огонь и слышались вопли».
        Приближались шаги. Это один из неусыпных охранников посольства. Она и до этого видела шествующих мертвецов, но их лица - никогда. Этих созданий не допускали на улицы Гвердона без предварительного разрешения дозора, и выходить им позволялось строго в масках. Некогда стража решила, что гвердонский люд ужаснется при виде ходячих скелетов. Старинный закон отжил свое, как эта карта, - в наше время в городе есть куда более страшные вещи. Тем не менее она не сразу подавила дрожь, когда скелет подошел к ней. Отвисла челюстная кость.
        - Прошу прощения, вам нельзя здесь находиться. Возвращайтесь на прием, - произнес он замогильным голосом. Твердо, но уважительно взял ее мертвыми пальцами под руку, помог встать с лавочки и сопроводил к двери.
        - Что происходит? - спросила она.
        Череп не взглянул на нее.
        - Произошел несчастный случай. Возвращайтесь к гостям, там вы будете в безопасности.
        В глубине прохода кто-то из охраны поднял тревогу, послышался новый шум и топот бегущих ног. Зычный бас Ольтика. Но тут мертвец захлопнул перед ней дверь, и она осталась одна в тишине мавзолея.
        Утром в кабинете Келкина «стоял дурдом». Эладора гадала, откуда взялись все эти люди - перевозбужденная орда, вызванная в наш мир волшебным словом «выборы». После нескольких минут без внимания она отловила пробегавшего писца и узнала, что Келкин завтракает в «Вулкане». Эта кофейня была частым пристанищем и фактически служебной конторой Келкина, когда его оппозиционный голос сиротливо звучал в парламенте, где властвовали барыжники. После возвращения к управлению городом путем чрезвычайного комитета ему понадобился настоящий кабинет со всякими роскошными излишествами, наподобие дверей. Захаживая в «Вулкан» сейчас, как подозревала Эладора, он скорее показывал себя горожанам, чем взаправду занимался делами.
        А у нее полно дел, но сначала требовалось переговорить с Келкином.
        Прибыв к «Вулкану», Эладора обнаружила, что келкинская свита заполонила всю кофейню и выплеснулась на улицу. Младшие писцы и консультанты жонглировали бумагами, пока мимо них гуртовщики гнали свиней на рынок на площади Мужества. Очередь на прием огибала квартал. У двери стоял стражник, отваживая обычных посетителей кофейни, но другой приближенный помощник Келкина увидал ее у входа и жестом пригласил внутрь.
        - Он в дальней комнате, - сказали ей. - Проходите. Десять минут.
        На пути ей попалась доктор Рамигос. Эладора кивнула и, проталкиваясь, двинулась дальше, но Рамигос окликнула ее.
        - Ты выполнила упражнения, которые я назначила?
        - Мне пришлось идти на прием к хайитянам.
        Рамигос фыркнула:
        - Истинный адепт непоколебимо сосредоточен и безраздельно посвящен своему деянию. Не существует различий между заклинанием и заклинателем - оба становятся одним целым, единой стихией вне времени, меж небом и землей. Есть ли здесь место посторонним мыслям?
        - Э-э… нет.
        - Ну а тогда, - женщина улыбнулась, слегка наморщив темную кожу, - берись за работу.
        Келкин сидел все за тем же столиком, который резервировал за собой здесь полвека. Как обычно, заваленным бумагами, грязными тарелками и побурелыми чашками из-под кофе. К бумагам на дне крупнейших из стопок не обращались десятилетия. Эладора содрогнулась при мысли о самых древних кофейных чашках и сдержанно присела напротив старого политика.
        На любезности времени у Келкина не бывает.
        - В новом парламенте будет двести восемьдесят два места или около того, разница с прошлыми выборами в сорок восемь мест - и все эти места, кроме двух, за Новым городом и нижними кварталами. Нам нужно завоевать каждого тамошнего засранца и удержать большинство прежних избирателей, и то едва наскребем достаточно, чтобы вступить в коалицию.
        - Вы станете работать с Хранителями против алхимиков? - изумленно спросила она. Келкин положил полжизни, ломая ярмо церкви Хранителей.
        - Я войду в коалицию с ползущими, если заставит повестка дня. Церкви нечего делать в политике, хватит уже. Их поддержка с гнильцой, как трухлявый пень, но народ все равно за них голосует из-за… - Он махнул рукой, словно отказывался рассуждать, зачем кому-то так поступать. - Нет, с церковью как с политическим субъектом у нас покончено, но еще одни выборы они потянут, особенно в гонке против алхимиков.
        - На вечере в посольстве, вчера, - начала Эладора, а потом спохватилась. Ей не хотелось упоминать о предложении Воллер, пока она не наберет сведений и не составит о нем свое мнение.
        - Так что в посольстве? - бросил Келкин, раздраженный заминкой.
        - Б-барыжники галдели, будто вы совершили ошибку, объявив скоропалительные выборы. Говорили, вы будете наказаны за то, что не решили городские проблемы, пока имели в подчинении чрезвычайный к-комитет. - Она тщательно выбирала слова и тон, поскольку занимала странное положение в организации Келкина. Она молода и неопытна, зато принадлежит к той горстке людей, кто знал, что происходило во время Кризиса, и в том ее ценность.
        - Верней, наказан за то, что не прибрал за ними бардак. - Келкин пожал плечами. - Правильно пугают. Если нам предстоит новый парад страшилок, наподобие Кризиса, его свалят на меня, и мы проиграем. Но выборы уже через шесть недель. Если за шесть недель город не рухнет у нас на глазах, то мы победим. - Он щелкнул пальцами. - Довольно. Мне нужно, чтобы вы поработали с Абсаломом Спайком. Раньше он обстряпывал наши дела в Мойке, а теперь пусть обеспечит нам победу в Новом городе.
        - Поработала? - откликнулась она. - Над чем?
        - Выявите в Новом городе таких прощелыг, какие железно доставят избирателей к урнам, и узнайте, сколько денег они с нас возьмут. Займетесь предвыборной кампаней, девушка. Честными взятками.
        - Я собиралась готовить выдержки по прецедентам насчет свободного города. - Акт о Свободном городе, проведенный Келкином почти сорок лет назад, гарантировал практически всенародное право голоса в черте города Гвердона. Это краеугольный камень любого замысла по привлечению избирателей Нового города, поэтому остальные партии, вероятно, начнут сутяжничать, доказывая, что Новый город на самом деле не является частью Гвердона. Дело, в общем-то, безнадежное, но если тяжбу не отклонят, то Келкин и промышленные либералы будут разбиты наголову. Эладора не хотела так рисковать, а еще это редкая оказия применить ее академические познания на политическом поприще.
        Келкин хмыкнул:
        - Отдадим вопрос Перику. Стойте, нет, он сдриснул, и этой ходячей сопли никому не жалко. Передайте дела… - Он неопределенно крутанул рукой, - тому, с башкой как морковка, у него еще борода облезлая. Передавайте и ступайте, ищите Спайка.
        Она кивнула.
        - И, кстати, кресло заведующего кафедрой истории в университете придется кому-то занять к началу учебного года.
        Она застыла. Речь шла о кресле профессора Онгента, вакантном после его смерти.
        - Этого следует ожидать, - осторожно проговорила она.
        - Не кокетничайте. Если хотите усадить вашу задницу в то кресло, вместо этого… - Он двинул ногой по потрепанному креслу кофейни, на котором она сидела. - То это можно устроить. Добудьте мне голоса тех чудиков и получите причитающееся.
        На выходе ее затолкали полдюжины посетителей, пытающихся привлечь внимание Келкина. На площади около «Вулкана» сгрудились горлопаны, торгаши, протестующие. За ночь улица разукрасилась, как весенняя поляна: каждая стена и фонарный столб обросли плакатами. Народ кричал ей; кто-то вложил в руку листовку, потом еще и еще.
        Лихорадочно возбужденный, драчливый, город ожил, как никогда после Кризиса.
        Она почти позабыла, как меньше года назад эту площадь осаждали чудовища.
        Как по сточным канавам текла кровь, а небеса обуяли мстительные, гневные боги.
        Глава 6
        Теревант Эревешич - лейтенант Эревешич из Девятого стрелкового полка - таращился на лист. Не получалось придумать хорошую рифму к обороту «кровавый душ».
        Очевидно, сгодятся «уж», «гуж» и «глушь», и хоть они отлично подходят к его теперешнему состоянию, но он-то хотел написать о том памятном дне на берегах Эскалинда. О солдатах, которые гибли - и поднимались, и гибли снова - под его началом.
        Теревант вывел слово «муж», поглядел на него с минуту и решительно зачеркнул. Вырвал страницу и попытался сосредоточиться на важном. На очередном письме из отдела снабжения, адресованном его отцу; запросе новых поставок для военных нужд. Мясо, зерно, лес и шкуры из обширных поместий Эревешичей. И воины, снова и снова. Новый набор крестьян.
        Теревант записывался в армию добровольцем, но то было за полмира отсюда. И до Эскалинда.
        Он почесал запястье, пригубил еще вина и перечитал письмо. Старинный почерк - писал какой-нибудь неусыпный служащий - разобрать непросто. «Вечная Корона в лице лэрда 117-го повелевает и обязывает…»
        Звон колокольчика возвестил о посетителе. Обрадованный перерыву, Теревант поскорей покинул отцовский кабинет и по отделанному мрамором коридору зашагал к лестнице в переднюю, ожидая встретить мертвеца из Старого Хайта, какого-нибудь порученца того или иного отдела Бюро.
        У подножия лестницы его ожидали двое живых. Один из них Тереванту не был знаком - какой-то взлохмаченный коротышка с лицом, словно вытянутым под стать длинному острому носу, пялился на великолепие дворцового холла. Одет в гражданское. А вот второго человека Теревант узнал моментально.
        Лиссада.
        Незнакомец, слуги, особняк, солнечные лужайки и громадное имение вокруг них, небеса и море с сушей тотчас смялись и пропали. Во вселенной есть лишь одно настоящее, значимое - Лиссада. Теревант внезапно обнаружил, что стоит рядом с ней, и неясно, сбежал ли он со ступенек или свалился, да и не важно. Ее волосы стянуты в пучок; на ней военная шинель, с виду велика на несколько размеров, хотя по ее фигурке их наверняка и не шьют. Скорее всего, забрала шинель у Ольтика - его брата, ее мужа. Одну руку она держала в кармане, вторая покачивала конвертом. От ее облачения желудок ухнул, несмотря на то, что сердце подскочило при виде нее самой. «Вдруг что-нибудь порвется, - обеспокоился он, - разойдется старая военная рана».
        - Лис, я… - а полагалось «леди Эревешич».
        - Давай выйдем, - быстро произнесла она, махнув на залитую солнцем площадку за приоткрытой дверью.
        - Ты не устала? Из столицы поездка длинная.
        - Я хочу опять побродить по старым местам. Ну же, Тер.
        Теревант пошел рядом с ней, как будто и не минуло дюжины лет с их прогулок. В его воспоминании стоял солнцепек, и сарафан раздувался, когда она босиком по траве убегала прятаться за деревья. Он часто думал о тех минутах. В бою они были его талисманом, напоминанием, ради чего он сражается, совсем как картонные значки Короны у солдат низкой касты. У них свое представление о рае; для Тереванта рай по-прежнему и вопреки всему - та залитая солнцем лужайка. Сейчас, как и тогда, они не оставались одни. Прежде с ними уверенно шагал вперед его брат Ольтик; сегодня в изумлении опешил на пороге странный коротышка.
        - Я на пару минут, - сказала Лиссада. Человечек кивнул, и Лиссада повела Тереванта по дорожке в рощицу, раньше они там играли.
        Человечек смотрел им вслед из тени крыльца.
        - Кто он? - спросил Теревант. Что-то выдавало в нем иностранца. Не хайитянина, по крайней мере, не уроженца Старого Хайта. Может, он с одной из немногих земель, что еще остались присоединенными к Империи.
        - Мой порученец, - равнодушно ответила Лиссада. Она оглядела рощу. - А здесь совсем ничего не изменилось.
        - Отец берег ее в прежнем виде. - Лис несколько лет воспитывалась здесь, в имении, после того, как мать Тереванта и сестры утонули в кораблекрушении у Маттаура. День приезда Лис стал днем, когда начала рассеиваться скорбь, а те несколько лет были годами счастья, унесшими от него горе.
        - Как там старший Эревешич?
        Теревант пожал плечами:
        - Такой же упрямый. Все надеется на Обережение. - Это высшая из посмертных каст. Смерть матери произошла неожиданно; к отцовой же Теревант готовится много лет. Она - неизменная деталь его мысленного пейзажа, прочна и привычна, как особняк, тускло маячивший за деревьями.
        В прочих чувствах такой уверенности нет. Он бередит эмоции, расчесывает присохшую к сердцу корку.
        - Полагаю, Ольтик здесь?
        - Нет, он по-прежнему в Гвердоне. Завтра в ночь я поеду обратно. - Она потерла пальцем печать на бежевом конверте, словно не решаясь его вручить. - И ты тоже. - Она протянула письмо. - Мне предписано откомандировать Тереванта из дома Эревешич, бывшего лейтенанта Девятого стрелкового.
        Отпрысков Дома оберегаемых, такого как Эревешичи, обычно не назначают в полк наподобие Девятого, но там были его товарищи, а от «бывшего» сделалось больно.
        - Как получилось, что бумагу приносишь ты? - спросил он с волнением. С удивлением. Опасением. Стыдом - ей известно, что он наворотил. Вспышкой злости на Ольтика, за то, что его тут нет. С ворохом безымянных эмоций. Письмо выпущено военным ведомством. А Лис из Бюро, гражданской службы. Их обязанности должны строго разграничиваться. Она наживет себе неприятностей, доставляя такие письма.
        Она пожала плечами:
        - Я догадывалась, что так все и будет. Оказалась по делам в Старом Хайте. И захотела тебя приободрить знакомой рожей.
        Три полуправды, ноль искренности в сумме, но сейчас его беспокоит не это. Он вскрыл печать и взялся за письмо. Пробежал описание боя при Эскалинде, схватки с войсками Ишмиры. Как Облачная Роженица проявилась посреди битвы и выхватывала солдат, зашвыривала их в небо, рвала на куски, и кровь лилась сверху, как дождь. Как вместо моря растянулось нечто, похожее на жидкое стекло, которое одновременно и жгло и резало.
        Ему приказали доставить на берег пушки. Он выполнил приказ, прорвался к храму, вклинился прямо в божью пасть. В сухих строках письма читалось изложение действий кого-то далекого и давно умершего. Он не помнит, как отдавал команды, не помнит тот сумасшедший бросок к храму.
        Он растратил жизни своих бойцов в честь дурацкого похода за подвигом? Он вызвал гнев вражеских богов на себя и вывел выживших из бушующей бури? Теревант не знал этого сам, а раз не знал даже он, то какого черта могла нарешать кучка дохлых генералов, сидючи в Хайте?
        Двести хайитянских солдат высадились на Эскалиндском взморье. Назад уплыли только семьдесят два. И только дюжина из них жива поныне.
        - Ты храбро дрался, - негромко сказала Лиссада.
        - Тут мнения расходятся. - Не приведено никаких оправдательных доводов. Никаких поблажек от комиссии по разбору. Нет никакой причины его щадить, но он дочитал до конца. И у него отвисла челюсть.
        - Значит, меня не разжалуют?
        Она не ответила, только многозначительно улыбнулась.
        Он процитировал новый приказ:
        - «Сим вы временно прикрепляетесь к подразделению дипломатической охраны с поручением проверки стражи, приписанной к посольству в Гвердоне». Ольтик влез, не иначе? Он попросил комиссию меня оправдать. Это вот так он не допустил, чтобы младший братик его опять опозорил? Он вытащит меня в Гвердон и будет за мной присматривать. Пекло, Лис, я не ребенок. Я сам могу устоять перед трудностями. - Он вложил в голос столько справедливого укора, сколько смог наскрести, но прозвучала в итоге обида. Истина известна всем: там, где Теревант с трудом пытается устоять, Ольтик шагает вперед. Но удержаться от восторга и облегчения он тоже не мог - его все-таки восстановили. Он предпочел бы справиться с этим сам, вместо вмешательства Ольтика, но главное - ему не отказано в возможности себя проявить.
        - Повелевает Корона, а не твой брат, - сказала Лис.
        - Но без его участия не обошлось? - продолжал он допытываться. «На этот раз все будет совсем по-другому».
        - Я не знаю.
        - Я-то думал, вы в Бюро всеведущи, - угрюмо пробурчал он.
        - Ага, так и есть. - Она рассмеялась, и у него против воли поднялось настроение. - Вот я, например, ознакомилась с твоей поэзией. Потянула за струнки в отделе Благонадежности.
        - Твою погибель! - чертыхнулся он. Годами ранее он подавал заявление в Бюро и получил отказ. Он пошел туда вслед за Лис. Отринул место второго наследника дома Эревешич ради того, чтобы гоняться за ней по ониксовым коридорам Бюро - и первая же дверь захлопнулась у него перед носом. После такого бесчестья дома было делать нечего - он сбежал за море, на одну из далеких имперских факторий в Паравосе. Несколько месяцев прожил в сообществе диссидентов, квасил с поэтами, лицедеями и бунтарями, публиковал под псевдонимом ужасные вирши - неплохая развлекуха, на месяц-другой. По крайней мере, там никто не ровнял его на Ольтика и не требовал достижений.
        А затем войска Праведного Царства Ишмиры заняли их поселок, и он был вынужден бежать. А когда добрался до Хайта, то напился в хлам и записался в армию.
        - Стихи натурально дурные, - сказала Лис. - Отвратительные.
        - Некоторые были о тебе.
        Она обхватила ладонью лоб, будто падает в обморок.
        - Ой, как же я этого не разглядела в твоих художественных приемах? Постой, ведь разглядела - все равно дурные они. - Смягчая удар, сверкнула улыбка. - Ну что, готов служить Короне?
        - Глядеть, как солдаты тянут носок во дворе гвердонского посольства? Думаю, с этим я справлюсь. - Он - хайитянин; он выполнит долг. Сопротивление чаяниям близких ничего, кроме горя, не принесло. Отчего б на этот раз не пойти правильным путем? Оправдать родовое имя.
        - Дела обстоят чуточку сложнее. Попозже я введу тебя в курс. - Она вручила ему другой конверт. Билеты на поезд. - Едем завтра вечером в спальном вагоне. - Она помедлила, потом сжала его плечо. - Есть еще кое-что, и для этого требуешься именно ты.
        - Что же?
        - Ольтику нужен меч.
        В спальне стоит духота. Ранний полдень, и за этими плотными шторами наверняка сияет солнце, но здесь полыхает пламенем жаровня. Запах горящей хвои не заглушает вонь. Отец Тереванта - старший Эревешич - сидит у огня, на коленях обнаженный фамильный меч. Он водит пальцами по стали клинка, выкованной заклятиями, очерчивает руны, родовой герб. Общается с оружием.
        На его коленях также сложенное письмо; та же бумага, та же печать, как и на адресованном Тереванту. Корона повелевает, Корона обязывает.
        В углу сидел молодой некромант. Жара в покоях вынудила его распахнуть свою толстую мантию; на лице поблескивал пот.
        - Я хочу уйти, - каркнул Эревешич. - Хочу уйти. Я многое сделал, ведь так? Достаточно совершил. Но меня не пускают. - Запястья старика в сотне царапин и белесых шрамов. - Я хочу уйти.
        - Да, я знаю. Но… Ольтику нужен семейный меч, отец, а вы так гордитесь Ольтиком. Вы сами об этом мне говорили. Очень, очень часто.
        - Тогда почему он не приехал сам? Он бы велел им пустить меня. Я все еще старший в роду или нет? Они должны меня слушаться!
        - Забудьте про меч, отец. - Пронянчившись со стариком многие месяцы, Теревант подрастерял терпение. - У меня приказ. Послушайте, я по-прежнему офицер.
        - Ты офицер. Ты офицер. Идиот. В Бюро не бывает офицеров.
        - Я не вступал в Бюро. Прошли годы. Я пошел в армию, как вам хотелось. - «На пять лет позже. Бежал от стыда к стыду новому». - Меня посылают на юг, в Гвердон. Завтра вечером я уезжаю.
        - Замечательно. Идите, все вы. Бросьте меня одного. Только бросьте меня с мечом.
        Теревант выпрямился.
        - Если вы собирались стать оберегаемым, вас уже должны были взять. Нет стыда в том, чтобы быть молителем.
        Все так говорят. И никто в это не верит. Низшая, всеобщая посмертная каста молителей - для низкородных, простых людей. Честолюбивые в борьбе стремятся стать ценными для Хайта настолько, чтобы получить право сохранения после жизни в качестве неусыпных; и лишь члены немногих знатных родов, таких как Эревешичи, могут надеяться на Обережение в семейной раке.
        - Я - старший Эревешич! - вскрикивает старик. Он пытается вскинуть меч и встать с кресла, но металл чересчур тяжел - и его кренит навзничь. Теревант подхватывает отца, позволяя наследному клинку звонко громыхнуть об пол. - Я - Эревешич! - всхлипывая, твердит старик. Теревант осторожно усаживает его назад в кресло. Осмотрительно не притрагиваясь к клинку, оборачивает ладонь покрывалом и вновь кладет оружие на колени отцу, а потом отступает.
        Отец хватается за лезвие, кулаки бледнеют, в порезах на тонких ладонях проступает кровь. Кровь впитывается металлом клинка.
        - Матушка, дядя, дедушка, эй, вы, там. Я здесь, - зашептал мечу старик, - я здесь. Я тоже Эревешич. Впустите меня.
        Некромант зашептал в углу.
        - Осталось совсем недолго. Рака закрыта перед ним. Он бы уже перешел к предкам обычным путем, будь этот канал доступен. Ему надо срочно выбрать, в какой из прочих каст умереть. И, боюсь, он слишком медлил, чтобы теперь достичь Неуспения. Постараюсь сделать все, что смогу.
        В тишине оба, солдат и чернокнижник, ждали, пока у старика не выровняется дыхание, пока пальцы не перестанут по-паучьи теребить руны. «Так не должно быть», - думал Теревант. Здесь должен присутствовать Ольтик и все офицеры из Эревешичей, неусыпные воины, служившие семье на протяжении поколений. Старый Рабендат, Йориал и все остальные. Будь они тут, у отца, наверно, хватило бы сил достичь Неуспения. А может, они заранее знают, что не хватило бы, и потому не пришли.
        Смерть и долг неразрывно переплелись в Хайте. Умереть пристойно - это долг. Неусыпные скелеты и железные сосуды оберегаемых наблюдают за живыми родичами не с завистью, но с холодным предвкушеньем. «Я не дрогнул», - молча утверждают они. «Ну так что? Это ты будешь тем, кто оступится? Разорвет цепь? Опозорит наш великий род?» Хайт полон памятников былым завоеваниям, былой доблести. Умри, как подобает, - и ты часть величия прошлого.
        Вместо этого у его смертного одра лишь Теревант да безымянный чернокнижник в придачу.
        Теревант помнил, как страшно ярился отец, когда пришла весть о маминой смерти. И ярился потом, когда Теревант поступал в Бюро следом за Лис. Оба раза цепь проверялась на прочность почти до разрыва.
        «Я ведь вернулся. И буду стараться как надо», - думал Теревант, надеясь, что отец поймет его. Но голова Эревешича поникла, и старик начал похрапывать.
        Теревант нашел на отцовском комоде пару перчаток для верховой езды. На брате-великане они смотрелись бы уморительно, а ему перчатки в самый раз. Натянул одну, перед тем как взять меч. Поднимая его, услышал отдаленный, ревущий гул, словно эхо своего кровотока в морской раковине. Он поместил меч в походную сумку и завязал тесемки.
        - Идите, - посоветовал некромант. - Позаботьтесь о своих обязанностях, а я приступлю к моим.
        - Нет, - сказал Теревант, присаживаясь у кровати. - Я подожду.
        Глава 7
        В жилище Джалех Алик и его сын делили комнату с одним человеком, который просыпался с воплем каждую ночь, и еще одним, у которого сквозь плоть прорастали корни и ветви. В других комнатах жили другие осиянные чудесами: умирающий - от постепенного превращения внутренностей в золото; женщина - у нее на теле открывались язвы всякий раз, когда она произносила имя любого бога, кроме того, кто ею владел; смешливый ребенок, танцевавший на потолке. Здесь было пристанище для увечных войной. Смирительный дом, как звали такие места, где приблизившиеся к безумным богам постепенно выпутывались из их духовных сетей. Случись иначе, половину постояльцев Джалех отправили бы на остров Чуткий как опасных чудотворцев, и она всем напоминала о том, что единственные дозволенные под ее кровом молитвы - молитвы проверенным, немощным богам Гвердона. Эти молитвы были нарочито однообразны и заунывны, не окрыляли душу, а вгоняли ее в ступор. Занебесную одержимость следовало заместить пожухлой, неискренней верой. Отнимать святого у бога, все равно что пытаться забрать мячик у малыша. Воздействуй на душу прямо, и боги вмиг
одернут ее или нашлют буйство. Не проявляй к ней интереса, пренебрегай, вот тогда они заскучают и сами ее забросят.
        Алик следил, как молится Эмлин. В первые дни пребывания мальчик усердно взялся за службы, стараясь напускным рвением убедить Джалех и других домочадцев в том, что уже избавлен от посвящения Ткачу Судеб. Впоследствии он начал избегать вечерних молебнов, находил отговорки - недоделана работа, свело живот - или просто исчезал в россыпи переулков Мойки. Джалех предупреждала Алика: если мальчик не будет смиряться, боги Ишмиры его нипочем не отпустят. Алик кивал, стыдливо обещал заставить сына проходить положенные обряды.
        Парню необходимо укреплять свою настоящую святость, но отказаться - навлечь подозрения. И Алик стал лавировать. В какие-то дни приводил Эмлина с собой, в другие позволял ему сбегать. Возможно, боги устроили в душе малого незримую схватку, перетягивая ее туда и сюда, но пока Эмлин хранит молчание, никто ничего не заподозрит. Он еще мальчишка. Выдюжит, вживется в личину.
        Шпион бубнил молитвы наравне с остальными. Безо всяких последствий. На него не притязает никакой бог.
        Спасти удается не всех. У некоторых постояльцев Джалех напасть укоренилась так глубоко, что ее уже ничем не вытравить; другие же выкарабкивались, находили силы перебороть свое проклятие. Иные вообще не понимали, какой им от Джалех прок. К примеру, человек с ночными воплями: к его жене Уне прикоснулся ишмирский Бог-Кракен и преобразовал ее в морское создание. Каждое утро Габерас ковылял по лестнице и молился о снятии с нее порчи, а день проводил на пристани. Смотрел, как Уна плавает в блеклой воде, баламутит жижу русалочьим хвостом. Отныне Уна дышит жабрами, и, как пылко ни молись, Габерасу ей ничем не помочь. Божье прикосновение перестроило ее плотское тело, а не душу. Все молитвы у Джалех, собранные вместе, назад ее не изменят.
        Те, кто могли, выполняли разную работу. Ее полно. Старый дом был покинут и запущен, пока не попал к Джалех, поэтому крышу приходилось без конца латать. Хозяйка договорилась с зеленщиками, значит, каждый день надо собирать на базаре нераспроданный неликвид и варить из него в котлах овощную похлебку. Кто-то днем побирался на улицах; кто-то перебивался работой в порту. А за некоторыми постояльцами требовался особый уход; к примеру, Мичена каждую ночь надо стричь, и шпион срезал кровоточащие сучки с его проклятой спины. Эти ветки шли у них на дрова, хоть и шкворчали в печи и воняли свининой.
        Шпион неделю выжидал удобного случая. На его глазах умер человек из золота, когда его нутро полностью преобразилось. Шпион чистил покрывала его затхлого ложа и мыл вымазанный золотом горшок, пока снаружи его семья скандалила, кому достанется наполовину золотое тело покойника. Они с радостью сплавили его к Джалех на медленную кончину, а теперь он мертв, под себя не гадит, и неплохо бы забрать назад драгоценный труп. Не видать им удачи - золото в наши дни совсем дешево.
        Он наблюдал, как приходят и уходят другие. Некоторые из приюта Джалет отправлялись в свой путь - волшебство либо затухало, либо они учились скрывать божественные дары, но ничто не мешало им пытать счастья в Гвердоне, подобно другим беженцам. Порой они возвращались, приносили деньги или еду или просто помогали. Джалех благословляла каждого своей когтистой лапой и молилась Нищему Праведнику; заклинала их не попадать в беду, избегать внимания властей. Гвердон открыт звонкой монете верующих, а не их богам. Храмы разрешены - но не уличное кудесничество. Еще одно сложившееся тут равновесие, шаткое, как военный нейтралитет города.
        На постоянной основе захаживала дама упырьей породы. В отличие от юродивых в божьей парше упыри на улицах Гвердона - привычное дело, и вот эта, по имени Барсетка, не из бывших жильцов Джалех. В отличие от прочих упырей, которые в лохмотьях рыщут по подвалам и катакомбам, Барсетка напяливала обноски человечьих одежд и гуляла на солнышке под полями широких шляпок. Она таскала мешок с предвыборными листовками и говорила об Эффро Келкине и промышленных либералах с рвением, способным вызывать чудеса, прислушайся к ней боги. Много лет назад Келкин провел акт о Свободном городе, дав упырям право ходить на поверхности, и этим завоевал ее бессмертную преданность.
        Дважды за эту первую неделю Барсетка приводила Джалех пополнение - забирала людей с улиц Нового города, пока никто не заметил их божественной порчи. Девочку с личиком в шрамах, как у капитана Исиги - какой-то звероликий бог пользовался ею как своим земным вместилищем. Старую женщину, недавно избитую - шпион опознал в ней старуху с корабля Дредгера, беженку с глиняными образками. Она прошла обработку на острове Чутком, но остальные беглые из Маттаура подозревали в ней ишмирскую шпионку и прогнали, переломав ей и глиняных идолов, и пальцы.
        Джалех перевязала ей пальцы и отрядила работать в прачечной, тогда как настоящий ишмирский разведчик чинил крышу дома и присматривался к его обитателям.
        К нему они тоже присматривались, гадали, кто такой. Тем не менее пока он приносит пользу, его будут рады тут привечать.
        Тянулись дни. Приказ из Ишмиры гласил переждать неделю, затем показаться в общем зале таверны «Королевский нос». Кто-то его там встретит, другой ишмирский агент? Он размышлял, откуда им знать, когда он прибудет. Все, что ли, шпионы Ишмиры первым делом идут в эту таверну? Походило на капкан: насколько шпиону было известно, контрразведка Гвердона уже держала заведение на примете. Может, весть о его прибытии принес другой гонец? Или у здешних агентов есть волшебный способ связаться с руководством на юге - а если так, то зачем им надо засылать сюда Эмлина?
        Как-то вечером шпион подстригал в их комнате Мичена, пока Габерас, их сосед с воплями, беспокойно спал. С каждой ночью все тяжелее отсекать сучки от кожи Мичена, не вырывая крупных клоков мяса. Эмлин смотрел на них с верхней койки, едва дыша и боясь моргнуть.
        - Ты там чего, дриаду, что ль, трахнул? - ляпнул шпион.
        Мичен захохотал, потом скривился от боли - зацепились две веточки.
        - Я воевал наемником за Хайт. Мы наткнулись на бога. Тридцать футов вышины и весь в лозах, какие людей жрут. Не, он не в моем вкусе.
        - Это в долине Грены с вами было?
        - Не, подальше. У Варинта. Хайитяне разбили тамошних старых богов, но в своих священных горах эти суки еще сидели и шлындрали вниз, стоило кому-нибудь им помолиться. Мы-то думали, дескать, плевая прогулка - уж попроще, чем в Халифаты. Но нет… половина моих ребят превратилась в деревья, когда Он сошел вниз, а я влип на самой границе чуда.
        - Держись, этот глубоко зашел. - Мичен сосредоточился, и шпион попытался выковырять сучок. Рос он ровно над копчиком. - А с ним что? - спросил шпион, кивая на контур спящего Габераса. - Тоже в Варинте побывал?
        Мичен покачал головой:
        - Он-то? Приплыл на последнем корабле из Севераста. Еле нашел капитана, чтоб согласился тянуть на буксире Уну.
        - А-а. - Алика там не было, но Сангада Барадин при падении Севераста присутствовал.
        И шпион тоже.
        В дверь постучали, и вошла Джалех.
        - Алик, сходите, пожалуйста, с Эмлином и принесите чистые одеяла. - Она хотела поговорить с Миченом наедине, потому что золотой человек внизу умер и теперь та комната, навроде изолятора, свободна. Закуток для умирающих. Через несколько дней там, вместо тела наполовину из золота, будет тело наполовину из дерева. Алик, заранее решил шпион, добр и услужлив. Алик всегда рад помочь.
        - Пойдем, сынок, - сказал он. Эмлин съехал с койки, приземлившись как кот.
        Забрав одеяла, шпион покружил по верхнему этажу, проверяя все окна. Когда вернулся, Джалех и Мичена не было, а кровать Мичена разобрана до матраса. В своей постели стонал и бормотал Габерас.
        Шпион присел на койку, снова раздумывая о предстоящем выходе. Мысли перекочевали к Эмлину: что же стало с его предшественниками, святыми? Их убили? Схватили? Или они поддались чудовищному давлению с той стороны и исказились в нечто нечеловеческое, наподобие жены Габераса? Божественное касание не берет земной организм в расчет, не учитывает потребности плоти. У святых Дымного Искусника нет лиц, только кожистая перепонка, похожая на вуаль, покрывающую лицо самого бога. Пока они в божеской милости, им не нужно ни есть, ни пить, ни видеть глазами. Но если бог их отвергнет, несчастные твари обречены.
        - Что с нею будет? - простонал Габерас. Шпион поднял взгляд - мужчина навис над ним, во сне встав с кровати. - Предскажите мне!
        Он спутал шпиона со жрецом Ткача Судеб. Прежде жрецы в Северасте предсказывали верующим их будущее, следуя вдоль прядей судьбы. Еще одна маска, которую шпион носил и поневоле отбросил. Однако давний обет не значит отмененный. Он не мог отказать горячей мольбе этого человека.
        - Эй, - шепнул шпион, - помнишь храмы в Северасте, когда их еще не сожгли? Помнишь тенистые переходы у рынка? Там свечники торговали, прямо в тени башни Верховного Умура. Ну, помнишь?
        - Я… помню.
        - Вспомни потаенную дверцу, за лавкой подсвечников. Как же прохладно было там, в темноте. До чего же спокойно и тихо. Как окунуться в пруд после сутолоки на базаре.
        Габерас ни разу в жизни не бывал там наяву и ничегошеньки не знал о секретной дверце, но шпион прекрасно все представлял, и шепот его зачаровывал сознание Габераса.
        - Проходи туда в дверь. Там темно, и тебе ничего не видно, но вниз вьется лестница. Почувствуй под ногой ступеньку, - внушал шпион, - там тебя не найдут.
        Тени в спаленке дома Джалех потемнели, отрастили лапки, закопошились. Габерас не свят, но он на духовном распутье - расшатан, расколот пережитым в Северасте. Его надо лишь подтолкнуть - и тогда он соединится с тем божеством или иным. Ткач Судеб, Паук, бог тайн и воров - и шпионов - обоюден для пантеонов Севераста и Ишмиры. Под тайным храмом были малые кельи, святые ложились в них и перешептывались с собратьями из разных уголков этого мира, приобщались святых тайн через вибрацию волшебных ниточек-паутинок. Пресловутое всеведение требует изрядной работы ногами - и у Ткача Судеб много ног.
        Больше нет храма Паука в Северасте, но он еще действует в мыслях, и мысленно в него входит Габерас. Без малейшего представления почему в благостной темноте он сворачивется клубочком на каменном ложе своего сна и точно так же сворачивается на кровати у Джалех.
        - Она будет жить, - шепчет шпион, и Габерас внемлет ему, - сквозь все бури отыщет путь назад, и по рукам ее будет струиться серебро, и его хватит на алхимическое лекарство. - Пророчество ложно и не подкреплено никакой силой, но Габераса оно утешает.
        Мужчина соскальзывает в глубокий сон.
        Через пару минут вернулся Эмлин, крепко сжимая сверток. Он настороженно посмотрел на Габераса, изумленный тишиной - ни рыданий, ни воплей. Шпион только пожал плечами.
        Эмлин подсел к шпиону и раскрыл сверток. Внутри лежал уличный котенок - полуголодный, грязный, с облезлым мехом. Животное было живо, но оглушено и мелко дышало.
        - Я поймал его, - шепнул Эмлин. - Надо нож взять.
        - Зачем?
        - Мне надо подготовиться. - Мальчишка возбужденно дрожал, сердце колотилось. - До того, как мы встретимся с другими. Им потребуется, чтобы я ходил по паутине. Я должен принести жертву.
        Шпион взял котенка у парня.
        - Так вот чему тебя учили в Ишмире? Думаешь, Ткачу Судеб угодна такая жестокость?
        - Тогда как мне Ему угодить?
        - Иди и найди шесть способов попасть в дом и покинуть его так, чтобы тебя не заметили.
        Глава 8
        Наутро после смерти отца Теревант взял экипаж и отправился в Старый Хайт.
        Старый Хайт, величайший из северных городов, где седые башни поднимаются из тумана и исчезают в небесах. Старый Хайт, чьи веления меняют лик этого мира. Старый Хайт, где закон обуздал саму смерть.
        Старый Хайт подавлял пустотой. На пути грохочущей кареты попалась едва ли горстка живых душ. Ну а мертвых в избытке - солдаты вышагивают по недавно укрепленным стенам, саперы окапывают орудия и ставят оборонительные противочары, чиновники и служаки из Бюро трудятся без устали над управлением расползшейся Империи - но живых здесь даже меньше, чем в последний его приезд. Лишь толика в каждом поколении достигает высших каст и становится неумирающими, но баланс между живыми и оживленными пошатнулся еще в прадедовы времена. «Через несколько поколений, - представил он, - во всем седом граде будет единственная живая душа - смертный носитель извечной Короны».
        Место его прибытия предвещало именно такую судьбу. Обширные владения Эревешичей лежат на западе, но в центре Старого города каждый Великий Дом содержал свою крепость. Дома возделывают землю и кормят войска; Бюро исполняет и надзирает, а Корона повелевает. Возница натянул поводья возле башни Эревешичей.
        Неусыпная стража молча отдала честь. Он двинулся по длинным тихим коридорам, мимо безмолвных изваяний. Ряды памятников повествовали лишь о завоеваниях древности; неизвестно, отчего прекратили ставить новые статуи и мемориальные доски - оттого, что армии перестали побеждать, или же памятники бессмысленны, если очевидцы сами расскажут вам о событиях, даже века спустя. В Хайте, пока не умрешь, - ты никто.
        Много ли полководцев семьи собралось сегодня в башне? Вспоминались поездки из детства, когда мечом владел отец. Тогда папа Лис тискал ее в медвежьих объятиях, а она смеялась без умолку. Тогда живых офицеров было почти столько же, сколько мертвых - но времена меняются, и война собрала свою дань. Не будь брат Тереванта, Ольтик, послом в Гвердоне, то находился бы здесь, во главе длинного стола. Командовал мертвецами, управлял маневрами семейных войск. «Видал ли кто за долгую службу такого отличного генерала?» - спрашивали бы друг у друга лейтенанты голосами, подобными шелесту опавшей листвы.
        Он вошел в палату совета. Дюжина черепов обернулась к нему. Командор Рабендат. Йориал, его рассеченный костяк пронизывали золотые прожилки. Крейя, по-прежнему черна после пламени лириксианского дракона. Отец Лиссады Брайтель - его кости сверкают еще сравнительно молодо. Все почуяли - меч у Тереванта. А его подмывало обнажить клинок. Потомок рода волен подпитываться чарами меча, подкреплять силы, мужество и даже облик, но это вздорное искушение. Древние мертвецы закалены боевым опытом Великого Дома, они на протяжении веков сражались вместе с носителями меча и знают этот клинок лучше него. Не стоит при них пороть глупости. Лучше он будет собой.
        - Прошлой ночью отец умер, - объявил он.
        - Весть прибыла вперед вас, милорд, - проговорил Рабендат. - Воссоединится ли он с нами?
        - Он умер в молителях, - сказал Теревант, стараясь не подпускать в голос дрожь. Отвергнутый мечом, отец так и не смог скончаться оберегаемым. Вместо этого умирающий всю ночь на глазах Тереванта цеплялся за душу, пытался всеми силами не отпускать, прирастить дух к старым костям. Однако в преклонном возрасте трудно умереть неусыпным. Чтобы привязать душу к телу, требуются твердая воля и строгий порядок, а отец только всхлипывал об Ольтике, о старых боях и злосчастном крушении. Перед смертью он так и не обмолвился о втором сыне, по крайней мере, Теревант ничего не расслышал. Правда, после того как шепот старика стал неразличим, некромант еще не скоро вынул из тела и посадил в кувшин отцовскую душу.
        Думая об этом, Теревант сам становился кувшином. Гулким, хрупким, пустым. Умереть в постели богатым и дряхлым, и дети держат до конца твои руки - в иных краях чудесный способ уйти. Однако в Хайте…
        - Здесь нечего стыдиться. - Загробные голоса неусыпных, казалось, доносились из глубокого подземелья, и Теревант так и не расслышал в их скрежещущих стонах ни сожалений, ни искренней печали, ни чего-то подобного.
        - Вернется ли посол Ольтик незамедлительно в Хайт? - спросила Крейя с немного наигранной бодростью.
        - Не знаю, - признался Теревант. - Мне поручили привезти ему меч нашего рода. - Мертвецы заерзали, им неудобно в железных креслах. Они тоже читали рапорты об Эскалинде. Любой из них мог отвезти в Гвердон меч. Любой мог заменить ненадежного второго сына.
        Ему не нравилось ощущать пустоту. Хотелось уже отправиться в путь, нагрузить себя работой. Его возмущало мнение мертвых о нем как о второсортном, и не важно, насколько верными или отважными они себя зарекомендовали.
        - Везти меч, - проговорил Брайтель, - скорей подобало бы командующему войсками, во главе почетного эскорта.
        - Корона повелела ехать в Гвердон именно мне, - сказал Тереван. - Без лишнего шума.
        - Корона, - возражает Крейя, - не распоряжается Мечом Эревешичей. Она права: Корона - величайшая рака из всех, но ее власть неабсолютна. Говорят, Корона возлежит на одной голове, но на трех столпах - армии, чиновниках из Бюро и Домах оберегаемых.
        - Теперь старший Эревешич - мой брат. Меч - его.
        - Его место здесь, с нами, - говорит Йориал. - Либо наше - там, с ним. Молю вас, лорд, напомните ему об этом.
        - Он поймет, - говорит Рабендат, - когда примет меч. - Мертвый голос звучит как у судьи, выносящего осуждающий приговор.
        На выход Тереванта сопровождает Брайтель.
        - Прошу, - говорит он, - передайте привет моей дочери. Она так давно не приезжала домой.
        Только сев обратно в карету, по дороге к поезду, Теревант сообразил: очень странно, что Лис проделала весь путь до Старого Хайта и не навестила отца.
        Часовой на станции отдал проходящему Тереванту честь. Тот неуклюже отсалютовал в ответ. За месяцы без мундира он привык к насмешливым косым взглядам, какими солдаты одаривали гражданских призывного возраста. После отступления из Эскалинда он даже радовался цензуре. Рука невольно коснулась новой петлицы на воротнике - знака принадлежности к сотрудникам посольства.
        Облако выхлопного дыма заволокло платформу, когда тягач пробудил свое паровое нутро. Это был старый паровоз, снова пущенный в ход на пассажирских маршрутах. В новых поездах стоят более мощные алхимдвигатели гвердонского производства, но эти поезда нужны, чтобы возить тела и души из глубины континента к морским портам и на западный фронт. Данный же путь на юг, в Гвердон, сделался вполне безопасен, после редкой на Божьей войне удачи, и пассажиров в форме попадалось всего ничего. Не видно ни затемненных вагонов-катафалков для неусыпных, ни погрузки разборной артиллерии. Да тут прямо картина из прошлого - поезд с купцами и отдыхающими, точно поколение назад - когда б на крыше будки с охраной не засел снайпер, и мощные заслонки на окнах не отсекали почти весь свет, кроме узкой полоски. Он ступил на подножку, пропихнул саквояж в тесный тамбур. С потолка вагона свисала пара алхимических фонарей, проливая лужицы рябящего света. Тереванту достаточно, чтобы отыскать свое купе.
        Спрятанный в клади меч цеплялся за все углы, словно не хотел покидать Старый Хайт. Теревант едва не полез в сумку, чтобы коснуться рукояти; может, предки в самом деле передумали отправляться на юг. Но вместо этого закинул саквояж на багажную сетку над своим местом и попытался выбросить из головы шорох и воркование, заключенные в сталь.
        Устроившись на сиденье, он стал искать что-нибудь почитать. Лиссада передала ему сведения о посольском гарнизоне, но путешествие на юг не быстрое, и эту радость он прибережет к концу поездки. На замену он захватил с собой потрепанный томик модной в этом сезоне книги - «Костяной щит», чудесная патриотическая драма о неусыпной воительнице и влюбленных в нее некромантах - и сейчас попытался погрузиться в чтение, но взгляд то и дело соскальзывал со страниц. Он таращился на незанятое сиденье перед собой, представляя, как брат втискивает туда свою безразмерную тушу. Ольтику пришлось бы сложить подлокотник, а колени упереть в Тереванта. Грохот его командного голоса гулял бы по всему составу. Люди, даже не видя, узнавали бы Ольтика, перешептывались о своем везении - ехать в поезде со столь именитым героем. Солдат, дипломат, триумфатор - Ольтик не был сверхчеловеком. Нет, любое «сверх» натужно тянулось, чтобы хоть как-то прийтись под стать его образу.
        В особенности после Эскалинда. Пока Теревант гробил бойцов в тщетной атаке на храм Царицы Львов, Ольтик захватил в гавани ишмирский флагман. Пока Тереванта разбирала следственная комиссия, Ольтика назначили новым послом в Гвердон. Обычные выкрутасы бытия, от которых настолько начинаешь ценить жизнь, что охота броситься под поезд.
        Об Ольтике однажды напишут роман. А то и уже написали. Подходящая тема для вдохновенной пропаганды. Почет и служение долгу, как по заказу Короны. «Костяному щиту» - чересчур личному, чересчур страстному - немного недостает до совершенства. В наши дни Хайт предпочитает героев из мрамора и шлифованной кости. Ольтик немного не соответствует этому, но сумеет убедительно донести нужный посыл, в этом Теревант не сомневался. Помогут здравомыслящая редактура и скромные подставные писатели.
        Перед самым отправлением поезда дверь в купе открылась. Теревант поднял голову, надеясь увидеть лицо Лис, но то был Беррик, порученец, сопровождавший ее в поместье Эревешичей. По бокам двое в гражданском, но Теревант распознал в них тайную полицию Бюро. Интересно, кто этот Беррик, раз заслужил такую охрану?
        - Разрешите? - Беррик показал на сиденье напротив Тереванта и уселся, не дожидаясь кивка.
        Один из тайных полицейских - тот, кто живой - передал Тереванту кожаную папку, опечатанную заклинанием.
        - Леди Эревешич отбыла ранее. Она присоединится к вам в пути. Доставьте эту папку послу, глаз не спускайте с нее, как и с него. - Он покосился на Беррика.
        - Жизнью и смертью, - отозвался Теревант, скрывая улыбку. Казалось нелепым - детвора играет в войну и принимает все это зверски серьезно. Дальше от фронта, чем в Гвердон, не забраться при всем желании. Он заранее догадывался о том, что в охране посольства, которой его посылают командовать, одни отъявленные залетчики, либо избалованные богатеи, за взятки добившиеся службы в безопасном местечке. Ну, если повезет, найдется пара толковых - небось они всю работу и выполняют.
        Хорошо бы самому попасть в эту третью категорию, но есть доводы и в пользу первых двух.
        Два полицейских скрылись, и мгновением позже со свистком тронулся поезд. Тусклое солнце засияло в смотровые щели на выходе из-под станционного навеса. Он смерил попутчика, пробуя сложить кусочки Беррика вместе. На ладонях нет мозолей, вероятно, не рабочий и не солдат. Говор определить трудно. На одежде нет кастовых знаков, нет и шрамов от вживленных амулетов. Официально прикомандирован к Лиссаде, а Лиссада служит в Бюро. Он - разведчик? Перебежчик? Каково предназначение Беррика во всем этом деле?
        Опечатанная папка на соседнем сиденье глумилась над ним. Он схватил ее и сунул в багаж, поближе к мечу Эревешичей. Пусть о ней пекутся предки.
        - Что это такое? - ахнул Беррик, указывая на громадную пирамиду без окон.
        - Бюро. - «Значит, иностранец, раз даже этого не знает».
        Тереванту здание знакомо. Помнилось, как горевал у его стен. Лиссада сыграла с ними каверзу, когда ушла со службы Дома Эревешичей и сдала экзамены в Бюро. Отец был в ярости. Ольтик молчал, выпуская гнев в упражнениях с мечом и щитом. А что до Тереванта… он побежал за Лис, хвостиком за ней до Хайта. И тоже пошел записываться в Бюро. Возмутительный проступок для отпрыска Великого Дома - попытка вступить в безымянные ряды шпиков и чинуш.
        Еще более скандальным стал его провал. Бюро отвергло его. А он не поехал домой, а сбежал, сел на корабль и поплыл в самую глухую провинцию Империи, куда мог добраться.
        Город сгинул, проглоченный чернотой туннеля.
        - У меня с собой в чемодане, - заговорщицки начал Беррик, - бутылка доброго вина. Собственно, не одна.
        - По-моему, формально я ваш телохранитель, - заметил Теревант, - по меньшей мере до прихода Лис. Мне только что вернули звание, и хотелось бы побыть в нем еще хоть немного. Следовательно, никакой выпивки на службе.
        - О, до границы мы ее не увидим, а я как раз обязан опустошить свой винный погребок до границы. Следовательно, позвольте поднять за старшего Эревешича!
        «Отца или Ольтика», - неодумевал Теревант, но, как бы то ни было, выпил до дна.
        Через восемь часов в купе бодрствовал один Теревант. Напротив похрапывал Беррик, голова покачивалась на плече одной из гвердонских девиц, с которыми они познакомились, проведя штурм вагонов второго класса. Снаружи, в коридоре, пьяный солдат ревел фамильный военный марш. Вино из пролитой бутылки впитывалось в половицы вагона. «Отвратительное поведение, - осудил себя Теревант. - Недостойное офицера». Он вообразил суровый, безглазый взгляд Рабендата или Брайтеля в сопровождении рокота попрекающих мертвых голосов.
        А еще на него глядят все его предки. Он потянулся и убедился, что меч Эревешичей спокойно лежит в саквояже. Даже через толстый холст чувствовались энергия стали, внутренний ток волшебства, взыскующего нервы, вены и кости, чтобы в них влиться.
        Дева рядом с ним что-то пробормотала, когда он двинул рукой, потом опять впала в спячку, убаюканная плавной качкой поезда, ночным перестуком - на юг. Холодновато. Теревант достал из сумки куртку и накинул ее на… Шару? Шану? Как же ее зовут? Собутыльники наткнулись на них с подругой за пару вагонов отсюда. Богатенькие сестрички из Гвердона под присмотром наставника решили развлечься и воспользовались недавно открытым сообщением между двумя странами. Раззадорить их обещаньем вина и веселья было проще простого. Наставник, бородач средних лет, заснул, уткнув нос в газету - бумага заехала краем в остатки обеда, и бурая подлива промочила новости. Что и позволило Шаре? - Шане? или одну звать Шана, а вторую Шара, беда у них в семье с воображением? - улизнуть и с хохотом припустить по коридору в компании Тереванта.
        Когда он поцеловал ее, то на губах стоял вкус лета.
        Он укрылся полой длинной куртки. Просунул руку за спину Шаны - наверняка Шаны, он еще сравнивал ее глазищи со зрачками львицы из саванны - а она повернулась к нему, носом тыкаясь в шею. На минуту вместо нее он представил Лис и начал уплывать. Где-то маячило осознание - надо бы отвести девчонку обратно, пока наставник не заметил, что его подопечные резвятся с какими-то непонятными мужиками («Очень непонятными», - сонно подумал он, до сих пор не вычислив, кто такой Беррик), но он пьян, в тепле и, оказывается, не был так счастлив уже долгое время. Они опять будут вместе - Лис, Ольтик и он. После смерти, прямо как и до.
        Прошло десять лет, десять трудных и удивительных лет, но, несмотря на это, они - те же люди, что прежде. Или он так себя успокаивал.
        Снаружи разгорался тусклый свет - ночь начала сдавать позиции утру.
        Меч над головой буравил его дремотное сознание; какие-то неотжитые семейные узы навевали сны о прародителях, чьи имена так, с ходу, не вспомнить.
        Все лучше обычных снов про Эскалинд и войну.
        Глава 9
        Через семь дней после прибытия Икс-84 в Гвердон шпион, называвший себя Алик, вышел из дома Джалех и двинулся по извилистым улочкам Мойки.
        Эмлина он оставил. Велел мальчику вести себя спокойно, вживаться в личину. Если Алик не вернется, не стоит паниковать; надо пойти к Дредгеру и попросить укрытия. Все-таки с Дредгера причитается услуга Сангаде Барадину. В глазах мальчишки строптивость - ему хочется пойти со шпионом, быть частью мира теней, - но он покоряется. И не пользуется никаким из открытых им потайных путей незаметно покинуть дом - чердачным окном, черным ходом у кухни, старым угольным желобом, выведенным в переулок позади дома. Путями, которые застенчиво отдал шпиону в качестве жертвенных подношений.
        Алик вразвалку шагает по улице и насвистывает. Всем дарит улыбку. Алик - честный миляга-парень.
        Он останавливается у торговца одеждой, покупает плащ и шляпу, ополаскивает лицо из уличной поилки. Бедный работяга Алик, который живет на излечении у Джалех, исчезает, на смену приходит купец, может статься, что и Сангада Барадин. Новый плащ со шляпой отводят глаза от штанин Алика в пятнах; походка меняется, усталось отброшена. Он спешит: время - деньги, дело есть дело. Сан всегда торопится.
        Впереди нависает чудовищная буханка Замкового холма, исполинский утес - основание старого Гвердона. Его венчают массивные каменные громады, среди них башни парламента. Зигзаги лестниц спадают с вершины, и от его подножия до площади Мужества и начала Нового города пролегает ярко освещенная дорога. Оглядываясь через плечо, шпион видит два других средоточия мощи этого города - мерцающие соборы на Священном холме, сидении благословенного патроса, главы церкви Хранителей; и частокол из труб, строительных лесов и кранов, на остатках квартала Алхимиков, разрушенного во время Кризиса. Проверяя, не топает ли кто за ним, он окидывает взглядом Новый город, невероятным образом растущий прямо из бухты.
        Пока шпион толкался в толпе, его осенило понимание: городские дома и сооружения куда более постоянны и настоящи, чем живущие тут люди. Все вокруг утекает - прилив воды, язык пламени, дуновение ветра, но остается незыблемый камень. Город бессмертен, как бессмертны боги; городу нужны горожане, как богам нужны верующие: питать молитвами и субстанциями своих душ.
        Он поднялся узкими улочками под сень Замкового холма и подошел к таверне, славной непривлекательным именем «Королевский нос». На вывеске изображался мужской профиль, с выдающимся вперед «тезкой» названия. Внутри достаточно людно, так что новый посетитель не привлек внимания, и вполне просторно, так что для него нашелся свободный столик. Он заказал выпить - местное угощение, подозрительно яркий химический лимонад со спиртным - и стал ждать. Кто-то засунул за подлокотник кресла сложенную газету; он распрямил ее и притворился, будто читает, а сам вслушивался.
        Обрывки разговоров о политике. Большинство здешних в прошлый раз голосовали за барыжников; большинство здешних косвенно вкалывают на алхимиков. Но, судя по рассказам переживших Кризис, общий настрой складывается явно против прежнего порядка. Слишком многих убили, ранили или напугали как сальники, так и кошмарные слизистые чудища, либо подорвали выпущенные по городу ракеты. События Кризиса для большинства до сих пор так и покрыты мраком, но все мнения сходились в одном: пора уже что-то с этим делать.
        Но что именно делать - сходных мнений не сыщешь.
        «Вон они, - рассчитал Икс-84. - Вон те двое. Пара - женщина средних лет, с суровым лицом, хозяйка лавки, или учительница, или еще что-то такое незапоминающееся. Мужчина чуть помоложе, обветренный, огрубелый. Моряк? Нет, наемник». Шпион уже прокачал их легенду: вдова и бывалый ветеран, с которым она познакомилась после смерти мужа.
        Икс-84 ждал, пока они приблизятся сами. И прикидывал, как произойдет знакомство. Может, «вдова» поинтересуется у «купца» насчет торговых дел?
        Нет, мужчина. Он неторопливо пересек зал, потягивая из своей пинты, и мимоходом водрузил жестяную кружку на стойку.
        - Одолжите газету, когда закончите? - спросил он у шпиона.
        - Я дочитал. - Он протянул листы. Мужчина пробежал объявления о работе, обвел перспективные карандашом.
        - А вообще, почему заведение назвали «Королевский нос»? - спросил шпион, лениво кивая на вывеску.
        - Когда-то в Гвердоне был король, и, видать, у него был длинный нос. А может, у всех королей такие носы были. Монархи сдриснули отсюда триста лет назад, когда взяли верх Черные Железные Боги. Люди утверждают, что славные времена наступят, когда вернется король. Или королева, - ответствовал наемник, широко ухмыляясь какой-то своей личной шутке. Он вырвал лист и отдал остальную газету обратно. - Спасибо вам. Желаю доброго вечера.
        Он растворился в толпе. Когда шпион поднял голову, парочка пропала. Он открыл газету. На полях одной из страниц написано сообщение. Адрес в Новоместье. «Завтра ночью. Приведи мальчика».
        Спустя день они прибыли в новоместский дом. Алика с Эмлином пригласили в небольшое, пропахшее капустой жилье. Пара из «Королевского носа» сперва принялась обхаживать Эмлина и облачила его в жреческую рясу, слишком большую для мальчишки, но его серьезная мина отбивала всякое желание шутить. Его святость - не предмет для смеха. Эмлин закатал чрезмерно длинные рукава и взялся за стопку бумаг.
        - Я готов, - произнес он, расправляя плечи.
        Женщина шепнула ему на ухо одно слово, помазав маслом из львиноголового фиала. Мальчик пошел спускаться в подвал. Там не было света, но его ноги безошибочно находили шероховатые ступени.
        Шпиону велели пройти в небольшую гостиную, где он присел на потрепанную кушетку.
        - Я Анна, - проговорила женщина, прикуривая сигарету. - Это Тандер. - Наемник ухмыльнулся и потянулся жать шпиону руку. При этом Тандер провел большим пальцем по ладони шпиона, проверяя шрам, который нанесла в Маттауре капитан Исиги.
        Шпион слышал отсюда, как внизу Эмлин читает молитву Ткачу Судеб. Скоро он войдет в транс, и его шепот понесется за море. Он продекламирует выданные записи, и они дойдут до самой Ишмиры.
        - Зовите меня Сан, - сказал шпион.
        - Но ты въехал сюда не под этим именем. - Анна отхлебнула кофе из кружки рядом со стулом. - Тебя нелегально провез Дредгер.
        Она его проверяет, проверяет сведения о нем.
        - Через остров Статуй, - отвечает он.
        Тандер дотянулся до шкафчика, вынул баночку с алкагестом и растер мазь по ладоням.
        - Угрозы нет, - заверил шпион.
        - Пожалуй, лучше так, чем через цеха Дредгера, - сказал Анне Тандер. - Помнишь того, в прошлом году? Выполз из ящика, негнущийся, как доска, и весь пожелтел? - Наемник улыбался, непринужденно болтал, но под напускным внешним слоем текла незамутненная злоба. Легко вынуть пробку и выпустить насилие наружу.
        Анна его проигнорировала.
        - Какой твой позывной код?
        - Икс-84.
        - Чем занимался после прибытия?
        - Мы сидели тихо. Остановились в приюте на Мойке. Дредгеру я сказал, что, возможно, найду его через несколько дней, но с тех пор с ним не встречался.
        - В приюте? - Лицо Анны не прочитать, в отличие от Тандера.
        - Ты про усмирильню у Джалех? Какого хера вы там забыли? - Ухмылка пропала, лицо исказила судорога гнева. «Характер переменчив», подумал шпион. - Вечно нам шлют новичков недотеп.
        - Мальчик прекрасно разбирается, кому и как молиться, - сказал шпион. Нотка гордости в голосе удивила его самого. - Он свое задание выполнит.
        - Райна тоже так говорила, и что в итоге? Охренеть, как здорово с нею все было! - Тандер вскочил. Чересчур много в нем несдержанной силы, шпион таких не любил.
        - Кто такая Райна?
        Анна обожгла Тандера взглядом, но наемник не унимался.
        - Наш прошлый шептун. Тупая корова никак сама не могла сотворить чудо, невзирая на все молитвы, поэтому нам приходилось тайком волочь ее на Брин Аван, в ишмирское посольство. Там есть часовня.
        Духовный потенциал святого усиливается в священных местах. В часовнях легче творить чудеса - святому Ткача Судеб проще нашептывать секреты по ту сторону океана.
        - И вас перехватили?
        - Довольно, - выпалила Анна. - Мы забираем отсюда мальчишку.
        - Что? - «Это было бы ошибкой», - мгновенно сообразил он, но потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем она заключалась. Это вредно его легенде. Вот в чем. Ничего более.
        Мальчик только инструмент. Ценное и полезное имущество. Оружие из божьей кузницы.
        Ничего более.
        - Деньги получишь сейчас, - сказал Тандер, - если тебя больше ничего не волнует.
        - Твоим заданием было привезти нам святого, - сказала Анна. - Ничего более. - Шпион вздрогнул, когда она озвучила его мысли.
        - Я думал, ты будешь рад отделаться от поганца, - усмехнулся Тандер.
        - Эмлин - мой сын. Я говорил людям, что он мой сын, - сказал шпион. - Если я отдам его невесть кому, это привлечет внимание.
        - Вероятно, он нам понадобится в сжатые сроки. - Анна изучала Икс-84. - Не следовало объявлять его своей родней. Это усложняет дело.
        Она откинулась на спинку стула с тем же нечитаемым выражением лица. Неловкую тишину нарушал лишь шепот из подвала.
        Шпион не был уверен, слышат ли шепот Тандер и Анна, но он слышал. Голос Эмлина, перекрываемый стрекотанием его Бога.
        - Я хочу помогать. Служить. В Северасте я оказался не на той стороне. - «Вживайся в личину». - Как мне услужить Праведному Царству?
        Тишина продлилась еще удар сердца. Второй, третий, четвертый.
        А потом Тандер расхохотался:
        - Ничо, мы тебе примененье найдем, не боись.
        Анна прикурила еще сигарету. На пальцах у нее пятнышки, коричневые подтеки с блеклыми крапинами от алхимических опытов.
        - Нам нужна информация. Усиливается подпольная торговля оружием, а Хайт и Лирикс составляют главную долю покупателей. Нам надо знать, что они берут. Какого рода вещества, сколько? С переработок или это новый материал?
        - Я узнаю, остался ли при делах кто-нибудь из моих старых знакомых.
        Конечно, шпион не Сангада Барадин, и хотя некоторые стороны жизни покойного купца ему известны, другие не восстановить никак. Например, шпион знал, что тот много раз ходил в храм Ткача Судеб. Конечно, он же промышлял контрабандой.
        - Посмотрю, что смогу сделать, - сказал шпион. - И заберу сейчас оплату. Есть-то людям надо.
        Анна вытащила кошелек и вручила ему.
        - Мне обещали серебро. Не обесцененное чудесами золото.
        - Я знаю, что говорили боги, - сказала Анна. - Но это моя операция, и пройдет она по моему распорядку.
        Он убрал деньги в карман.
        - Если срочно потребуется с нами связаться, оставь послание Тандеру в «Королевском носу». Если нет, то будем общаться мелом.
        Она перечислила точки для сообщений, подделанных под уличные каракули или случайные царапины. Отметка на ступени Святого Шторма означала, что за ним слежка; отметка в сортире на станции улицы Фаэтонов означала, что у него есть важные сведения, и так далее. Отметка у двери припортовой забегаловки возле дома Джалех означала, что той же ночью Эмлина надо вести к ним сюда.
        - Что-нибудь еще я должнен знать? - спросил шпион. На ум приходил флот вторжения, неумолимо идущий на север, сгущающийся божий гнев. И божьи бомбы.
        - Тандер найдет тебя, если обстоятельства изменятся. Если нет, через три-четыре недели проведем обзор ситуации, - сказала Анна. Она допила кофе, встала и пошла к лестнице в подвал.
        Шепот не прекращался. Он стал более настойчивым, как будто слова Эмлина выпрастывали лапки и скреблись по стене. Дом доверху набит крадеными секретами, вереница зашифрованных посланий вырывается из дымохода и седлает теплый летний ветерок, дующий к югу.
        Тандер тоже почуял это и вздрогнул. Достал с пояса металлическую фляжку и подлил в кофе. Помахал фляжкой шпиону.
        - Милости просим в Гвердон, дружище.
        - По-любому тут спокойнее, чем в Северасте, - отметил шпион, и Тандер засмеялся. И щедро плеснул шпиону в чашку.
        - Ага, ты на этих ублюдин сальников не нарывался, - сказал он. - Слава богам, перестали их делать.
        - Это сальники поймали вашу прошлую святую?
        - Не-а. Городской дозор. Всего пару месяцев назад. Уже после Кризиса.
        - Эту самую Райну?
        - Точняк. Ее сцапали на выходе из посольства и попытались засунуть в повозку. Но у меня в кармане был взведенный пистолет, хвала богам. Застрелил ее наповал с сорока ярдов.
        - Как же ты выбрался?
        - Тем же способом, как и выжил на Божьей войне. Драпал, как сука. - Тандер ухмыльнулся. - Боги - это тебе не дозор. По крайней мере, Райна померла как достойная женщина. Можно сдохнуть куда хуже, чем от пули в башке. Вот что я тебе скажу: лучше уж воевать здесь, чем где-нибудь еще. Близость к богам никого до добра не доводит.
        Это неподдельная беззастенчивость или же ловушка, проверка преданности Икс-84 Праведному Царству?
        - Божье благо над всеми нами, - ответил он.
        Казалось, Тандер хотел возразить, но шепот прекратился, и он тоже впал в молчание. Через несколько минут Анна вернулась с Эмлином. Мальчик был опять одет в уличное. Он дрожал, опирался на Анну, но на лице его сияла улыбка, безмерная гордость, которую невозможно скрыть.
        - Идем, я отведу вас обратно в Мойку, - сказал Тандер, похлопав мальчика по спине. Удаляясь от дома, шпион оглянулся и увидел, как Анна наблюдает за ними из верхнего окна. На дороге немного фонарей и ночь темна, но он чувствовал на себе ее взор на всем спуске до поста дозора и уходящих к Мойке ступеней. Невидимые паучки божественного внимания носились по стенам, сопровождая его в пути.
        Той ночью Эмлин не находил себе места. Шпион лежал без сна, прислушивался, как на верхней койке ворочался и метался мальчик. Как он сонно бормотал молитвы. С другой стороны комнаты звучно почивал Габерас.
        - Что не так? - спросил шпион.
        - Ничего.
        Он ждал продолжения.
        - Просто мне… мне было бы легче, будь боги поближе. Они очень далеко отсюда.
        - Ты подтвердил, что вести доставлены. Ты хорошо постарался.
        - Я не хочу завтра идти на молебны Джалех.
        - Придется. - После явленного чуда от парня несло сверхъестественной благодатью. Если городская стража схватит его - а у них есть тавматургические линзы и натасканные на святых ищейки, - все будет кончено.
        - Похоже на то, но… - Эмлин тяжело перевернулся в постели. - Ты не поймешь.
        Эмлин распробовал святость. В подвале домишки на Новоместье через него прошла сила далекого бога. Неудивительно, что он не может уснуть. Неудивительно, что втихомолку молится, пытаясь опять дотянуться до бога.
        Он думает, что шпиону неведома занебесная красота богов. Неведомо, каково это - постигать их, глядеть сквозь знамения и воплощения в смертном мире и видеть богов во всем их блеске той стороны. Неведомы неописуемое светозарное сияние, запредельную сложность, надмирную непреложность и единение. Эйфория владения всеми тайнами на свете, понимания всех связей паутины Ткача Судеб. Могущество управлять предназначением, прясть нити будущего.
        Неведом страх разлучения с богами. Тошнотворное выпадение обратно в тело из плоти. Ощущение, будто оставляешь частицы души, насильно возвращаясь к уделу смертных, длинному и невеселому пути, прочь от божественного.
        Алик его бы не понял. Как и Икс-84.
        Шпион понимал.
        Надо молчать, но Алик чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь утешительное:
        - Потом полегчает. Боги ближе, чем тебе кажется.
        - Но, по-моему, они собираются идти войной на Лирикс. - Мальчик шептал, опасаясь разбудить других, ночевавших в их общей комнате. - Не очень-то они сюда спешат, - горько прибавил он.
        - Тебе надо поспать, - сказал шпион. - И не дать себя раскрыть. Ткач Судеб терпелив, правда? Ты тоже должен запастись терпением.
        - Похоже, что так, - неуверенно произнес Эмлин. - Как тебе Анна и Тандер? - приглушенно спросил он.
        Как они ему? Тандер, по впечатлению шпиона, - идиот. Видимо, полезен - физически развит, подготовлен, - но небрежен, несобран, ненадежен. Кусачий пес. Наверняка у них есть средство держать его послушным, какой-то способ контроля. Короткий поводок.
        А вот Анна… такие, как Анна, в Гвердоне редкость, хотя в других местах шпион встречал подобных людей. Она - истинно верующая. Она понимает, что законы бытия диктуют боги, что смертный мир - всего лишь тень, отбрасываемая незримыми силами. Такого сорта люди всегда приглядываются к знамениям, к следам божьего промысла, проявляющимся в повседневных событиях. Шпиону стало интересно, каково ей тут, в Гвердоне, где местные боги слабы и податливы. Когда боги немы, дозволено все. «К Анне, - пришел к выводу шпион, - надобен тщательный подход. Она не берет на веру слова и поступки смертных. Ей требуется знак свыше».
        С мальчиком он своими мыслями не поделился. Вместо этого пожал плечами:
        - Не знаю. Надеюсь, они тебя не слишком заездят.
        Через короткое время мальчик пояснил:
        - Тандер сказал, что я должен буду остаться с ними. Сказал, я могу жить в подвале и там устроить часовню, а днем буду работать в магазине у Анны. Говорит, они хорошо обеспечены.
        - Сын принадлежит отцу, - ответил Алик.
        - Но ты не мой отец. Мы просто так притворяемся.
        Шпион выбрался из постели и встал, пристально глядя в лицо Эмлину. Свечу зажигать не стал - мальчик видит в темноте.
        - Послушай. Первое правило - вживаться в личину. Каждый день, с каждым ударом сердца. Тебе придется быть моим сыном. Обдумай и осознай так, чтобы не мямлить, коли вдруг тебя остановит стража или заявится вынюхивать чародей. Еще придется научиться вписываться в жизнь. Не дать окружающему миру повода тебя заметить. Понимаешь?
        Мальчик кивнул:
        - Разве Эмлин знает Анну и Тандера? Разве Алик их знает?
        - Нет.
        - Правильно. Их знает Икс-84, а не мы с тобой.
        - А как насчет часовни?
        Шпион взвешивал вопрос пару секунд. Сангада Барадин мало соображает в святых и богах. Торговец приносил пожертвования в храмы, но дальше первых таинств не продвигался. «Вживайся в личину» - правило первое, но не единственное.
        - Часовни? - насмешливо переспросил шпион. - С часовней неплохая задумка, но главное-то не в этом. Вжиться в личину - по сути, значакет како лицо ты покажешь этому миру, это ты уже уяснил?
        - Похоже, да.
        - Вот, но существует ведь не только этот мир, верно? Есть мир, который видит большинство народу, где все твердо и осязаемо. А есть мир, который видят такие, как ты. Мир богов. Эфирный план бытия, как его называют алхимики. Если ты божий избранник, то твоя душа - то есть лицо, обращенное в тот мир, - должна прийтись богу по нраву, угу?
        - Да.
        - Ну так как, по-твоему, лучше угодить Ткачу Судеб - засесть в подвале или выйти на свет, слушать и запоминать чужие секреты?
        - В монастыре, - проговорил мальчишка, - я сидел в келье и прислушивался к шепоту из часовни.
        - Само собой, конечно, ну так то было в Ишмире. Там боги витают повсюду и берут под свою руку всякого, кто просипит молитву. Там было нечего опасаться. А здесь дела тонкие. Ткач Судеб - не единственный бог, что бродит здесь по ночам. Тебе придется встречаться с ним на тайных явках и открываться ему по паролю и отзыву.
        А теперь засыпай, сынок. Утром у нас много работы.
        Мальчик долго разглядывал его лицо в темноте, потом отвернулся вроде бы наконец умиротворенно.
        - Спи, - велел шпион.
        Он ждал, пока дыханье мальчишки не выровняется. Ждал, и ночные часы катились вдаль.
        Он прошептал Эмлину на ухо свою собственную молитву.
        А когда мальчик, всхлипывая, встрепенулся в кошмаре, шпион сидел рядом, утешая, смягчая. Прогоняя испуг и развеивая страхи - то лишь сон и ничего более.
        - Там были люди в масках, и они запихивали меня в коляску. И… и… Тандер тоже там был, и он достал пистолет, и… - причитал мальчик, сжимая голову, словно она была готова лопнуть.
        Шпион баюкал Эмлина, шепотом отводя страхи. «Это лишь сон», - ворковал он - но урок был усвоен.
        Мальчик больше не молился той ночью.
        Глава 10
        Шана лежала на полу, глаза открыты, невидящи. Над ней склонилась потрясенная сестра.
        Беррик вертелся в замешательстве.
        - А? Что?
        Кто-то замолотил в дверь купе.
        - Что там у вас происходит? Открывайте!
        - Срань! - Теревант встал на колени, обследуя Шану. Крови нет, она дышит. Он схватил за руку ее сестру.
        - Что случилось?
        - Я… поезд затормозил, и она упала. Ударилась головой. - Она взглянула на лицо Шаны, белое в столбе утреннего света, заполнившего купе. Ни малейших ссадин. Он повернул ее голову к свету; зрачки не отреагировали. «Она прикоснулась к мечу», - сообразил Теревант. Меч Эревешичей, как все семейные раки, предназначен только для связанных кровными узами. Других носителей он отвергает. Шане повезло остаться живой; и повезет сильней, если ее не покинет рассудок.
        Какого демона дурочка полезла открывать его сумку?
        - Я сказал, откройте! - проорал кто-то из коридора. Линейный охранник. Теревант водрузил Шану назад на сиденье. Она дернулась, когда он приподнял ее с пола, и на ужасное мгновение ему показалось, что у нее начался припадок. Но потом зашумела отрыжка, и ее вырвало сестре на колени.
        Теревант отомкнул защелку и увидал мясистую рожу охранника, гневно выпучившего глаза.
        - Эмм, молодой даме слегка нездоровится. Все в порядке.
        - Это они! - Мужчина постарше с широкой кустистой бородой ткнул обвиняющим пальцем. - Они увели моих девочек! - Это наставник. Теревант тщетно подбирал слова. За его спиной Шана с сестрой бились в истерике, а Беррик вжался в угол, словно пытался спрятаться. Завизжали тормоза; поезд подходил к станции.
        - Все в порядке, - повторил Теревант. - Одна из ваших, эм-м, дам, поскользнулась и упала, но она невредима. И ничего непристойного не случилось. Мы просто, э-э, обсуждали текущие новости. - Он мог злоупотребить положением и достать меч Эревешичей, но представил реакцию Ольтика на заметку в гвердонской колонке слухов. Представил его громогласный вздох - не разочарования, но подтверждения мнения о брате. - Послушайте, давайте дадим дамам минутку собрать вещи, и больше тут нечего обсуждать.
        - Держу пари, это грабители! Напоили моих глупышек и мерзко надругались над ними, а после обворовали. Я требую их арестовать! Обыщите их багаж! - орал наставник. Он неистово тыкал в саквояж Тереванта.
        - Слово офицера, ничего непотребного не произошло, - впопыхах выпалил Теревант. Охранник на секунду заколебался - он не обладал властью вообще кого-нибудь арестовывать, но явно был на стороне наставника.
        - Обыщите их чемоданы! Пошлите за стражей! А вдруг они - демоны? - Мужчина своими ужимками начал собирать толпу.
        - Выйдите из купе, сэр, - приказал охранник, принимая решение.
        - Арестуйте их! - каркал бородач.
        Теревант потянулся за своей кладью, и тут дверь в коридор хлопнула снова и послышался голос Лиссады. Таким резким и командным он этот голос не помнил. Что бы она ни сказала охраннику, это сработало: того отнесло прочь, словно изгнанного заклинанием. Бородатый наставник сник и забился в толпу пассажиров, бросив как потерявшую сознание девушку, так и рыдающую.
        Лиссада с первого взгляда вникла в плачевную обстановку салона, морща нос от такого безобразия:
        - План меняется. Выметайтесь на выход, оба. Шевелись.
        В тесном купе она двигалась как грамотный и умелый вихрь: переступив через подергивающуюся Шану, разом смахнула за дверь Беррика вместе с его пожитками. Теревант, стащив с полки саквояж, поплелся в хвосте. Вес меча Эревешичей едва не валил его с ног. Он попытался попрощаться с Шаной, но Лиссада потянула его за собой на платформу и захлопнула дверь, отсекая протесты охранника. Поезд тронулся дальше.
        Все трое в тишине потрусили по опустевшей платформе. Больше ни кто не сошел, и поезд высадил их далеко от здания вокзала.
        Лиссада вышагивала в ледяном, остервенелом молчании. Теревант поспевал за ней, сознавая, что должен быть пристыжен, но ситуация вышла до того несуразная, что хотелось расхохотаться. Судя по тому, как вздыбилась и развернула плечи Лис, она все понимала сама, и от этого делалось еще веселее.
        Сама станция оказалась безлюдна, похоже, ею не пользовались десятки лет. Из проломов в стеклянной крыше свисали лозы ползучих растений, краска облезала, как мертвецкая кожа, в стенах глубокие трещины. Теревант заметил внутри вокзала ящики с боеприпасами, но в остальном место выглядело совершенно заброшенным. Очевидно, на линии между Старым Хайтом и Гвердоном здесь не предусматривалось плановых остановок.
        - Лис, куда нас, к чертям, занесло?
        Она не ответила, но указала на выход и обратилась к Беррику:
        - Ступайте. Там ждет экипаж. Я встречу вас через полтора часа. - Она раздраженно щелкнула языком. - Поговорим об этом по дороге.
        Беррик поймал взгляд Тереванта и пожал плечами, словно говоря: «Такова жизнь». И, насвистывая, неторопливо двинулся в темноту. Очевидно, он ожидал высадку в этих развалинах. У Тереванта голова пошла кругом.
        - Сюда, - велела Лис, направляя Тереванта к другому проходу. Туннелю с ветвящимися коридорами и сводчатыми камерами. Глубоко врытому в холм, как догадывался Теревант, - быть может, тут были склады и штольни для подвода войск, укрытые от артиллерийского огня или колдовских бомбардировок. Стены испещрены дырами от пуль, рубцами от заклинаний. Местами опалены, кое-где вымазаны мерцающей жижей. Лис предупредила не наступать на нее, но он и сам обходил лужи по широкой дуге. Он насмотрелся на такие вещи на Божьей войне.
        - Это Грена, я прав? - спросил он, и она кивнула. Все складывалось - укромная долина Грены располагалась на маршруте от Хайта до Гвердона. Железную дорогу недавно открыли вновь только из-за того, что Хайт шесть месяцев назад взял долину обратно.
        - Хорошо, - негромко произнесла она, - ты таки не законченный полудурок. Я ожидала такого от Беррика, но у тебя, думалось, окажется чуть поболе мозгов.
        - Мы с ним немного выпили по дороге в Гвердон. А с тобой, - «и Ольтиком», - мысленно вставил он, - по дороге в Гвердон мы выпивали немало. - Тогда, правда, они плыли морем. Он помнил, как Ольтик с ветром в волосах стоял на носу, глядел на море, словно уже намечал военные походы. И задним числом теперь ясно, Теревант пил, потому что его мучили кошмары о кораблекрушениях.
        - Это же было давным-давно. Теперь ты офицер, а я - супруга посла. Мы больше не дети.
        - Стой, так ты боишься, что мое поведение дурно скажется на нашем семействе? Будто кому-то в поезде будет дело, если младший сын хайитянского Дома вдруг напьется с девчонкой из города. Пойми, я способен везти меч в вагоне хоть пьяный, хоть трезвый.
        - Беру слова обратно, - плюнула Лис, - ты - полудурок. - Она неподдельно зла на него. Его веселье скисло. Вон он, стыд, забулькал в животе, словно тьма разрушенной станции свернулась в нечто холодное и болезненное. Теревант встал посреди туннеля и раскинул руки, точно приглашая пронзить ему сердце. - Тогда просвяти меня.
        Лис повернулась к нему, глянула наверх, вниз, всмотрелась в тени. Завела в боковую каморку и заговорила негромким, вкрадчивым голосом:
        - Эта станция и город вокруг нее двадцать лет назад были захвачены приверженцами Вольной Грены. Их богиня плодородия послала по реке боевых наяд и смыла нашу оборону. Она дважды подряд разделывала наши войска. Потеря этого направления перерезала нам главный путь сообщений с Гвердоном, и, разумеется, нам пришлось отвоевывать его назад.
        Для Тереванта тут не было ничего нового или удивительного. Он всю жизнь слышал рассказы о подобных кампаниях за морями. Местные божества, втянутые в Божью войну, заражались тем же потусторонним безумием, что и ишмирские силы. Богов не убить, только покалечить, и то чрезвычайно трудно. Уничтожь аватару, и ты только ослабишь связь божества со смертным миром, а значит, вынудишь избрать себе нового святого. Победа подразумевает медленную, кровавую мясорубку: убить каждого верующего, выкорчевать каждый храм, сломать каждый талисман, развеять каждое чудо - и повторять так снова и снова, пока бог не выцветет в забытую тень, плачущую в пустоте.
        Скептики утверждают, что человечество кончится гораздо раньше, чем Божья война.
        - Получилось здорово. Быстрая, приятная войнушка, - пробормотал он.
        - Мы бросали на Гренну все, что могли собрать. Неусыпных. Костяных големов. Бронепоезда. Штурмовали с суши, высаживались на берег и наступали вверх по реке. Ничего не действовало - у их богини были крепкие, очень крепкие корни в этой долине. По лучшим оценкам, нам пришлось бы пятнадцать лет отвоевывать железную дорогу и еще тридцать - осквернять долину.
        А вот теперь становится интереснее. Единственные быстрые победы на Божьей войне случались только при непосредственной схватке двух богов, а для Хайта это не вариант. Их духовная сила главным образом в околопотусторонних реликвиях, наподобие этого меча, а еще в неусыпных. Хайитянский Смертебог не воспрянет до скончания мира.
        - Что же произошло?
        - Поклянись на мече никогда об этом не говорить. - Глаза Лис замерцали во тьме. - Никому. Даже Ольтику.
        Теревант вытащил меч Эревешичей из сумки. Волшебная аура оружия обвила его, наполняя мощью. Его усталость истаяла. Тьма поредела, когда заострился взор. Он стал чуять запах Лис - духи вперемешку с копотью паровозного дыма на коже.
        - Да отвергнут меня предки, коли я заговорю об этом.
        Он положил меч на землю между ними. Отпустил рукоять, и призраки сгинули.
        - Это был ракетный удар. Не наш - гвердонского морского ракетоносца. Один выстрел - и богиня мертва. Никаких материальных повреждений в долине, но полная аннигиляция божества.
        - Лицо Смерти! - выбранился он. Такое оружие меняет всю войну. Он представил, как опять сражается при Эскалинде, когда силы вторжения были атакованы богами Ишмиры. Он вспомнил, как поднимался из океана Кракен, а на волне прибоя танцевал Благословенный Бол, и вокруг него опрокидывались золотые статуэтки - умирающие солдаты. Получить возможность кончать этих страшилищ одним выстрелом… - Почему такие ракеты не используем мы?
        - Гильдия алхимиков не признается в их существовании. Так же, как и чрезвычайный совет Гвердона. Там, в городе, до сих пор хаос. Бюро и Корона пришли к единому мнению, Тер - нам надо взять под контроль это оружие. Это единственная надежда остановить Ишмиру, когда она двинет на Хайт.
        Сердце колотилось в тишине узкого туннеля.
        - Что тебе нужно, чтобы я сделал?
        - Эдорик Вант - третий секретарь посольства. Он пропал. Ходят слухи, что его убили. Он был подготовлен к неуспению, значит, если его убили…
        Теревант покрутил запястьем, ощущая натяжение кожи над вкладкой железного амулета. Смертное тело хрупко: один нежданный выстрел, один порез - и готово. Неусыпный Хайта, однако, слеплен из другого теста. Убить его гораздо труднее. Если Вант просто свернул не в тот переулок и ему перерезал глотку какой-нибудь грабитель, то он бы уже вернулся в посольство с докладом.
        - Одно из двух - он или мертв, или захвачен. В любом случае это встревожило Бюро. Они боятся, что посольство в Гвердоне скомпрометировано, что нас уже атакуют. - Пристальный взгляд Лис пронзил его. Каждая частица ее существа сейчас сосредоточилась на нем, на предстоящей миссии. Вокруг никого, но Лис не смела повысить голос. - Тер, я не доверяю половине посольского аппарата. Предыдущие послы вели дела в Гвердоне, как в родном поместье, и я не знаю, на кого полагаться. А у нас с Ольтиком… дела запутанные.
        - Запутанные?
        - Очень запутанные.
        Теревант потер кисть. Похмелье вернулось за расплатой.
        - Нам придется выяснить, что случилось с Эдориком Вантом.
        - Тебе. Я не еду вместе с тобой в Гвердон. Пока не еду.
        - Куда ты отправишься?
        - Нельзя говорить. - Теревант завидовал ее способности четко разграничивать разные стороны себя - она выборочно поделится с ним некоторыми тайнами, при этом ни за что не выдаст другие; готова сегодня оказаться разведчицей, а завтра светской дамой; ей удается быть его подругой и в то же время женой его брата. У нее завидное самообладание. Она знала, кто она есть, знала, как ей полагается поступить, и искусно меняла маски. - Но это тоже очень важно. Спустись в долину, и поймешь насколько.
        Лис мотнула головой в сторону экипажа.
        - Ты нужен мне, чтобы выяснить, что произошло с Вантом, Тер. Ты, во главе гарнизона, сможешь управлять расследованием. Если Ванта предали изнутри посольства, то они попытаются скрыть свое участие, возможно, поставят вести дознание своих людей. Нужен кто-то, кому я могу доверять. - Она перевела дух. - Тебе я могу доверять?
        Прежде он с песней на устах отдал бы за нее жизнь. Может, таким ему и предназначено быть.
        - Ну конечно.
        Лис переминается с ноги на ногу. Эту ее нервозную привычку он помнил с молодых лет. Чтоб опереться, она берет его за руку.
        - Тебе придется оставить мне меч, - сверкнула она глазами.
        - Это клинок Эревешичей. Я обязан его сторожить. - Немыслимо оставлять кому-то меч. Даже Лис, вступившая в семью по браку, неспособна безвредно прикоснуться к этому клинку.
        - Тер, послушай, случай в поезде означает, что на границе тебя будет осматривать городской дозор. По договору запрещено провозить раку в Гвердон - равно как святых не пускают в другие посольства. Они изымут его, как сверхъестественное оружие. Ты нужен мне, тебе надо попасть в город, найти Ванта, но меч с собой брать нельзя.
        - И что, мне сдать клинок моих праотцов в чертово бюро находок при разбомбленной станции? - Он уже подвел предков, не оградив его от посторонних в поезде.
        - У меня есть план. Поверь мне, Тер. Подави меч, насколько сумеешь, и мы положим его в мою коляску. Там есть отсек, замаскированный и запечатанный, который сдержит клинок. Через две-три недели заберете его - ты или Оль, или какой-нибудь неусыпный. Выход неидеален, но куда важнее тебе поскорей вступить в должность в посольстве.
        Он поднял меч Эревешичей и сквозь грубую кожу обвязки почувствовал течение силы. Интересно, что будет, если он впитает в себя это волшебство. Какие чудеса он мог бы устроить? Как бы тогда на него смотрела Лиссада?
        - Подави меч, - настойчиво напомнила ему она.
        Души, кружащие в мече, почуяли его присутствие. Руку защипало, это наваливалась их волшба, выискивая способ сделать его их вместилищем. Он почувствовал волокна нервов в руке, почувствовал кровоток отдельных вен и артерий, взаимодействие кости и мышц, осознавая себя внутри так, как ни разу прежде. Его плоть переродилась в огонь; его жилы - в слепящий свет, кости - в нерушимый адамант.
        - Подави его.
        Он налег, толкая волшбу в обратную сторону. Зашептал о том, что сейчас не время, что души должны спать. Меч пригасил свой свет и внезапно резко отяжелел в ладони.
        - На, - сказала Лиссада, передавая вышитый платок, заряженный чарами, призванными смягчить волшебство клинка, и Теревант тщательно обмотал меч. - Идем.
        По темному туннелю они вышли назад, на безлюдную станцию; через очередной проход он выбрался за Лис на небольшой дворик. Экипаж ждал - старая, потрепанная коляска. У нее не было рессоры, а единственную уступку современности составлял рэптекин, впряженный в постромки вместо коня. Взрощенный алхимией тягловый монстр сильней и быстроходней любого натурального.
        Беррик храпел внутри; Лис подвинула его, чтоб не мешался, и показала Тереванту, в какой потайной отсек запрятать меч Эревешичей. Даже подавленный, меч опасен. Он способен распарывать чары, разрубать пряди судьбы. Старые сказанья повествовали об ужасных бедах, выпадавших на тех, кто предавал Великие Дома Хайта.
        - Мы опаздываем, - сказала она Тереванту. - Один из моих агентов, Лемюэль, встретит тебя в Гвердоне. А я увижусь с тобой сразу, как только смогу. - Она сжала ему ладонь, а потом была такова - экипаж загремел колесами на юг, по заросшей дороге, пролегавшей вдоль линии рельс, оставляя Теревант на станции в одиночестве.
        Лиссада словно бы увезла с собой какую-то его часть, и он объяснил себе это не иначе как продолжительной связью с мечом.
        Он вернулся на платформу, нашел в саквояже скатанную постель и развел костерок, подогреть жестянку супа. Новые составы проходили по гвердонскому пути только раз в день, поэтому предстояло проскучать почти двадцать два часа, и «Костяной щит» почти дочитан.
        «Завтра с утра, - решил он, - надо выйти в долину и посмотреть, на что похожа могила богини».
        Рассвет не улучшил картины, наблюдаемой с вокзала.
        Теревант следил, как солнце забирается в небо, но испускало оно лишь приглушенный, робкий свет, будто долину Грены накрыла завеса. Все приобретало искусственные черты, как вырезанное из бумаги. Долина - рисованный пейзаж. Он боялся всем весом ступить на тропу, не то вдруг прорвет тонкое полотно и вывалится из мира.
        Через пару недель середина лета, но в воздухе нет зноя. Нет и прохлады. Кожа как онемела.
        Он двинулся от станции по одичавшему проселку, и буйная трава не замедляла ходьбы. Острые стебли хрустели и рассыпались, когда он через них продирался; колючки обламывались, вместо того чтобы цепляться за китель. Все хилое, полое, растет только для вида. Знаки на тропе предупреждали об угрозе - неразорвавшиеся снаряды, несошедшие проклятия.
        Сбоку от тропы рос неправдоподобный сад. Должно быть, прежде он был зачарован каким-то сгинувшим чудом, поскольку деревья лезли из гиблой земли, перемолотой разрывным артобстрелом. Стволы почти все голые. Лишь изредка попадались плоды, и попробовать их желания не возникало даже после скудного армейского пайка на завтрак и остатков Беррикова винца. Фрукты казались непорчеными, ядовитыми или гнилыми, но какими-то… плоскими. Тоже пустыми. Среди всего этого цветения должны были громко жужжать пчелы, но в долине стояла мертвая тишь.
        Он вышел из-под сени деревьев и побрел по выжженной почве. Долина была местом сражения в Божьей войне. Он обходил сверкающие алхимией осадки, переступал через кости и гнутые куски металла. В запекшихся навалах этой увечной земли свистел ветер.
        Тропинка сходила вниз к развалинам города Грены. Над недавно возведенным фортом трепетал хайитянский флаг. Кроме этого флага в свинцовой долине почти ничего больше не двигалось.
        Почти. Несколько человек вяло и равнодушно работали в полях. Выглядели они смущенно, словно не имели понятия, как тут очутились. Они неуклюже махали косами, словно досель не брали их в руки - даже пожилые, мозолистые крестьяне, чья обветренная кожа говорила о жизни на открытом воздухе. Они склоняли головы и боязливо пятились, рассмотрев на Тереванте мундир.
        Однажды Хайитянская Империя оккупировала Варинт, заокеанский край. Там поклонение местным богам было запрещено. Жрецов и святых вырезали под корень, сносили храмы. Так богов провоцировали воплотиться в какой-либо форме, а потом разносили их воплощения пушечным огнем, пока те не полегли. Боги зимы и справедливости, луны и солнца, урожая и поэзии - их исполинские тела лежали на прибрежном песке, ихор перемешивался с морской пеной. Оккупационные власти объявили, что всякий, кто молится старым богам, будет покаран. Отныне они - часть Хайитянской Империи и будут верны лишь ее далекой Короне. Новый распорядок: никаких молитв. Никаких обрядов. Никаких святых. Мертвые передаются государственным некромантам для дальнейшей переработки.
        Все равно по ночам жители сползались на молебны. Открывали подпольные часовни по домам или лесным хижинам на отшибе. Тайно вывозили мертвецов, чтобы похоронить по старому ритуалу и напитать своих богов осадком их душ.
        И боги вернулись. Слетели с гор, лесов и глухих низин и осадили крепость захватчиков. Империя смогла сохранить завоеванное лишь огромной ценой - и неслыханной жестокостью. И то противостояли ей мелкие божки, местные кумиры, наподобие этой богини из Грены, совсем не чета великодержавным богам Ишмиры.
        Теревант написал об этом стихи в осуждение действий Короны, и впоследствии, вступив в армию, их осмотрительно сжег. Несомненно, у какого-нибудь писца из отдела Благочиния сохранились копии.
        Заходить в разгромленный город он не стал, обойдя его кругом - вдоль реки в сторону моря. В грудах ила, наваленных под речными откосами, смутно угадывались человекообразные очертания. Возможно, наяды - прислужницы богини, погибшие вместе с ней. Настоящее побоище.
        Вдоль устья он шел в тростниках. Над головой крутились водные птицы, перекликаясь друг с другом. Другие птицы той же породы неподвижными идолами сидели на тропе, никак не реагируя на его приближение. Как и народ долины, они были ранены. Помещены в этот странный мир внешних форм без изнанки. На морском берегу изобильно росла трава, и зловещая тишина верховий долины пропала. Устье было восстановлено, пустоту после богини заполнило нечто другое - обезличенная, слепая воля природы.
        Прибрежные растения обладали качественным отличием. Они росли густо, насыщенно, проникали повсюду, как армия завоевателей.
        Вон там, в заливе, по словам Лис, и запустили божью бомбу. Война окончилась в один миг. А где-то в Гвердоне есть и другие такие же бомбы. В городе, наверное, не продохнуть - там половина шпионов со всего света.
        Как, должно быть, досадно богам поневоле работать руками смертных посредников.
        Внезапно его пронзила дрожь - словно за ним наблюдами. Будто кто-то наступил на его могилу - так, он слыхал, поминают о подобном чувстве в чужих краях. Эта фраза бессмысленна в Хайте, где в могилу кладут только презренные касты. В Хайте такое ощущение называют «заглянуть в глаза веков» и говорят, что оно предвещает человеку великие свершения в будущем.
        Он повернулся и зашагал обратно в долину.
        Через несколько часов прибыл поезд на Гвердон и ревом двигателей вдребезги разнес тишину станции. Теревант залез в вагон, желая поскорей тронуться в путь.
        Могилу он повидал и теперь едет в город, совершивший богоубийство.
        Глава 11
        Абсалом Спайк, по заключению Эладоры, был монстром, с выращенными в алхимическом чане стальными ногами и каменным жилудком. Подчиняясь приказу Келкина, они вдвоем облазили все улицы и тупики Мойки, заглянули в каждую пивную и забегаловку нижнего города. Кажется, политика, по Спайку, не имела ничего общего с прокламациями и шумными парламентскими дебатами. Она означала обниматься и выпивать со старыми друганами, влиятельными людьми в своих округах. Некоторые из этих приятелей вываливали Спайку свои насущные неурядицы - шальная банда, затопленный подвал, сплетня о необезвреженных снарядах времен Кризиса, - и Спайк обещал во всем разобраться. Другие приносили списки имен, обычно с собственным именем наверху, и Спайк степенно сворачивал листы и клал в карман. «После выборов, - заверял он, - вас не забудут».
        Когда ничего не срабатывало и очередной знакомец, сложив руки, преподносил Спайку лишь чересчур широкую ухмылку, тогда Спайк лез в другой карман и извлекал свертки банкнот - не факт, что Эладора видала больше наличности разом, а ведь ее дедушка был первым городским богачом. Она сидела, прикусив язык.
        Время от времени Спайк вспоминал о ее существовании и представлял ее старым друзьям и заправилам округов как «из келкинских». Непонятно, она из келкинских кого? В основном же она неслышно трусила за Спайком, как бродячая псина.
        После Мойки они добрались до Нового города. Здесь Спайк сбавил прыть, его маршрут не был столь выверен. Танец остался прежним, но замедлился темп и партнеры стали иными. Многие улицы в этом наколдованном городе занимали беженцы с Божьей войны, и Спайк встречался с их лидерами. Колеблясь, он выдвигал свои предложения, но не понимал сути проблем или был не в состоянии их решить, а собеседников не занимали откаты и синекуры, которые он мог предоставить. Они жаловались на новые преступные силы, окрепшие после падения прежнего Братства, такие как джирданские бандиты или пресловутая Святая Карательница.
        Здешняя стихия была непривычна для Спайка, и он обращался к Эладоре за советом, задавал вопросы о Новом городе и его обитателях. Она называла цифры, приводила учетные данные с острова Чуткого, сопоставляла летописи Севераста и Ишмиры, но толку-то - они говорили на разных языках. Когда в послеполуденной духоте они более часа пытались проникнуть в неприступный ряд высоток, мотаясь туда-сюда по ступеням и переулкам, как кишкам вокруг зданий, Спайк затрубил отступление. Они опять вышли в Мойку, к таверне возле площади Агнца.
        Естественно, Спайк с королевской казной в кармане послал покупать напитки Эладору.
        Когда она вернулась, Спайк общался с очередным жуликом. Сиял улыбкой на весь зал, смех звенел монетой, а хлопки по спине гремели грозой. Воодушевление било фонтаном.
        Стоило воротиле уйти, как Спайк мешком сложился на стуле. Буркнув благодарность, принял питье у Эладоры и уставился на бурую жижу в кружке.
        Эладора цедила глотками - получше, чем ей доводилось в себя лить, но все равно мерзко-прогорклое. С падением Севераста хорошего вина в городе не стало.
        - Разве не целесообразнее выступить перед всеми этими людьми сразу? Провести публичную встречу, где мы обсудим нашу политику и объясним, как собираемся рефомировать город?
        - Для речей и сборов пока рановато. Держу пари, половина этих сучар посадит другую половину на перья. Не ровен час, устроим побоище. Разве только потом, когда поймем, с кем в Новом надо дружить.
        - Однако вы почти не упоминали о политике. Откуда людям знать, на чем мы стоим, если мы им не объясняем?
        - Стоять - дерьмово, - провозгласил Абсалом Спайк. - Эти люди и так весь день стоят на ногах - на работе, на фабриках или за рыбачьей сетью, стоят в очередях. Девушка, да им плевать. Им плевать, кто правит городом, лишь бы только не сальники. Они по своей натуре вообще не пойдут голосовать, если только не поманить их корыстью. Мы подкупаем их, церковь их подкупает, и все равно кто-нибудь отдаст голос за монархистов или еще каких двинутых.
        - Давать взятки, - сказала Эладора, - противозаконно.
        - Уплачивать за голоса незаконно. А платить нужным людям, чтобы те согнали голосующих к урнам - законно и древне, как эти холмы. - Спайк перегнулся через стол, она почуяла зловонное дыхание. - Дайте угадаю: вы родились на Брин Аване, росли на Долу Блестки, и мните, будто знаете, как устроен город. Вы думаете, вокруг одни глупцы и мошенники, а вы должны все исправить, чтоб простой народ благодарил вас и кланялся. Ничего вы не знаете.
        Он откинулся на стуле, выдул остатки питья. Порылся в кармане, вытянул скатку банкнот. Помахал перед Эладорой. - Принесите еще, будьте умницей.
        Она встала.
        - Я уже опаздываю, господин Спайк. Ваше мнение я доведу до господина Келкина, когда встречусь с ним. И поскольку партийные средства остаются у вас на руках, уверена, вы будете ответственно ими распоряжаться. Доброй ночи.
        Воздух на улице стоял теплый, липкий. Последние месяцы над городом необычайно ясное небо, после того как в Кризис закрылось большинство алхимических фабрик, но на сегодня погода припасла душный смог, нависший над городом. Улицы омыло желтоватым, зернистым туманом, город выглядел так, будто погрузился в загрязненное море. Надвинув шарфик на нос, Эладора поспешила от таверны в сторону небольшой квартирки, куда ее устроил Келкин.
        Идти недалеко. Но все равно на улицах опасно, поэтому она торопилась и не снимала руку со спрятанного в кармане пистолета. Из этой мелкой штуковины она ни разу не палила всерьез, только тренировалась.
        Как обращаться с оружием, ей показывал Мирен.
        Она аккуратно сложила это воспоминание как листок и сунула в мысленную папку, которая уже разбухла от подобных записок. Потом сунула эту папку в стальной сейф, обмотала сейф цепями и затопила в самой глубокой и ледяной океанской впадине. И больше о Мирене Онгентсоне думать нечего.
        Вместо этого она пробежалась в уме по чародейским взываниям, которым ее научала доктор Рамигос. С Эладориным талантом к колдовству попытка защиты заклинанием вряд ли окажется особо действенной, но в любом случае будет нежданной, а ум успокаивался от повторенья чародейских созвучий.
        Эладора без приключений добралась до постройки, где располагалась квартира. Стены лестничной клетки облепили предвыборные плакаты. Она сравнила количество промлибов и барыжников. Их партию одолевали два к одному, а здешняя часть города, по идее, должна была поддерживать Келкина. Еще один дурной знак.
        Подойдя к своей двери, Эладора отперла замок, затем второй, тяжелый - она его сама ставила. Потом замерла, глубоко вдохнула и прислонила пальцы к ручке. Руны загорелись красным и сразу исчезли с облачком сернистого дыма. Живот скрутило. В университете Эладора нахваталась азов тавматургической теории, но до недавнего времени, уже после Кризиса, сама заклинать не отваживалась. Покамест предел ее способностей - охранное заклятие, и то оно обошлось ей немалыми жертвами, и неясно было, стоит ли продолжать. Люди не приспособлены орудовать такими силами напрямую, поэтому большинство волхвователей умирают молодыми - энергия чар расслаивает их тела или разъедает рассудок. Сверхмощные чары - удел нечеловеческих созданий, таких, как ползущие. Алхимия - куда более безопасный способ справляться со столь фундаментальными силами.
        Она замешкалась перед входом. На секунду вообразила, будто за дверью поджидает дед - золотая маска искрит потусторонними огнями, червепальцы поблескивают запретной волшбой. Или там затаился Мирен, с ножом.
        Глубокий вдох. Нет. Джермас Тай мертв навеки. Мирен скрылся. Она взяла это воспоминание и засунула туда, под замок, к прочим о Мирене, Онгенте и других ужасах Кризиса.
        Однако на одном из слагаемых тех бед ненадолго все ж задержалась. Ее двоюродная сестра, Карильон Тай, тогда была в самом сердце Кризиса. Эладора одна из немногих знала правду о ней: о том, что сестру создал их дедушка - создал себе проводника, чтобы вызволить скованных Черных Железных Богов и подчинить себе их мощь. Неосознанную, невольную святую. Давешние оскорбления Спайка жалили больно. Своей новой профессией Эладора старалась принести максимальную пользу, добиться в политработниках большего, чем вышло у нее с университетской наукой. Тогда она не сумела связать сверхъестественное проклятье на сестре с древней историей города и Черными Железными Богами до той ужасной ночи, когда Карильон сбежала с улицы Желаний. Сколько же несчастий удалось бы предотвратить, будь Эладора сообразительнее и храбрее! А ныне каждая вдова в черных одеждах, каждый пропавший ребенок, каждая рана и шрам - жертвы ее провала, скрытое обвинение. Правду не вымарать; когда наше время окончательно войдет в историю, вина ее и ее семейства предстанет на виду у всех.
        Отменить Кризис не в ее власти, но она наверняка может сделать так, чтобы новый, возрожденный из пепла Гвердон стал лучшим, более справедливым местом, нежели прежний город сальников, червей и скованных, цепных богов. Мысленно она вновь прокрутила сегодняшний поход по Новому городу. Воспроизвела каждую бесплодную беседу Абсалома Спайка с местными вожаками и заправилами. Необходима информация, нужен всеохватный взгляд свыше на Новый город. Надо знать помыслы и желания тамошнего люда, причем вперед их самих.
        От троицы соборов на Священном холме прокатился колокольный бой. Восемь часов. Она стряхнула с себя задумчивость, выругалась и поспешила к платяному шкафу, привычно стягивая пропитанную улицей одежду. Своя внешность в зеркале принесла раздражение. Выбрала платье - чистое, умеренно льстивое для фигуры и, довеском, вполне современное - позлить мать. Наспех натянула его, присела навести макияж. Мать приглашала на ужин к девяти, поэтому следовало торопиться.
        От скрипа половицы она подпрыгнула, пудра рассыпалась по столику. Она ее тщательно стерла, пристально вслушиваясь. Половица ведь скрипнула этажом выше? Не в соседней же комнате? Дверь заперта. Никто не войдет. «А вот Мирен смог бы», - подумала она и стерла заодно и эту мысль.
        Прошла неделя, как пришло первое приглашение, через день после приема в хайитянском посольстве. Тот вызов Эладора парировала запиской, где говорилось, что она, к сожалению, занята предвыборными делами и предлагает пообедать днем позже. Мать контратаковала новым письмом, указав на то, что следующий день, праздник Святого Шторма, для Хранителей свят, и, разумеется, никому из набожных и в голову не придет назначать на такой день встречу за ужином. Так они фехтовали почтальоном взад-вперед, и Эладора уже понадеялась, что все закончится как три предыдущих раза, когда Сильва Даттин наведывалась в город. Противоборство обязательств и обмен уколами взаимных условий будут длиться, пока не настанет пора Сильве ехать домой, и обеим не придется тратить друг на друга время. Не придется убеждаться в том, что по вопросам церкви, государства и всего прочего мать с дочерью стоят на диаметрально противоположных позициях. Увы, нет - последний выпад Эладоры достиг цели: приглашение в дорогущий ресторан принято, и она сама не знала - победа ли это или чудовищная ошибка. Снарядившись к бою, Эладора понеслась вниз по
лестнице - предварительно проверив охранные чары на входной двери, - а затем поспешилаеще ниже, в городскую подземку.
        В ожидании поезда она всматривалась в непроглядный зев туннеля, и в голову лезло, как червепальцы дедушки набрасывали черный амулет ей на грудь.
        Не впервые она задумалась - что же было известно Сильве Даттин о богохульных, вероотступнических трудах своего отца?
        Выбранный матерью ресторан располагался в Серране - одном из богатейших районов Гвердона, хотя звезда его потускнела за недавние десятилетия. Его сердцем был королевский увеселительный дворец, хоть тот и стоял заброшенным три сотни лет, после бегства королевской семьи от Черного Железного культа. Того самого культа, который возродил Эладорин дедуля.
        Прибыв, Эладора смутила портье, непредумышленно спросив столик, зарезервированный для Таев, вместо записанного на имя Даттин. В настоящем Таев помнили в основном по их мистической гибели - загадочному убийству в одну ночь пятнадцатилетней давности, поэтому растерянность официанта объяснима. Эладора поправила имя и с пунцовыми щеками вошла за прислужником в лабиринт обитых деревом коридоров. На стенах красовались картины и реликвии старого дворца Колючек.
        - Госпожа Даттин в розовой комнате, - объявил слуга. - Вино уже подали, но если предпочитаете определенный сорт - прошу, назовите, и вам его предоставят. - Он открыл дверь, и донесшийся оттуда звук Эладора смогла определить не иначе как «гогот».
        Там сидела мать, а с ней, к удивлению Эладоры, - Мхари Воллер. У обеих дам в руках почти пустые бокалы; Сильва утирала слезы веселья.
        - Эладора! Заходи, моя радость! - позвала Воллер и вытрясла со дна бутылки несколько капель в третий бокал. Пустой бутылкой она махнула официанту, который принял ее и исчез как призрак.
        Усаживаясь, Эладора опасливо глядела на мать. С последней встречи та постарела на пять лет. Волосы потускнели, глаза чересчур яркие, горячечные. В ее голосе теперь сильная хрипотца. Мхари Воллер, должно быть, лет на тридцать старше Сильвы Даттин, но выглядит более молодо.
        - Я н-н-не знала, что к нам присоединится леди Воллер, - проговорила Эладора. Собственно, на столе стоял четвертый прибор, подразумевая еще одного неизвестного гостя.
        - Прости меня, - сказала Воллер. - Я несколько дней пыталась пересечься с милой Сильви, и это, быть может, последний мой шанс. В общем-то, мы все занятые люди, особенно со всей этой суматохой. - Ее вилка описала в воздухе круг, который вместил в себя парламент, город в целом, выборы и общую напряженность в мире.
        - И нам, наверное, будет неплохо иметь при себе арбитра. А то и свидетеля. - Сильва наколола дольку грейпфрута и поднесла ко рту, роняя капли.
        - Но только… м-мне бы хотелось обсудить, э-э, п-пару личных вопросов. - Эладора закусила губу. Она заикалась сильнее, когда волновалась или чувствовала себя по-детски, а в кресле напротив матери ее как будто унесло назад во времени. Безупречная маска старшей советницы Эффро Келкина, аспирантки в университете, радикальной антиклерикалки, убежденной, что боги лишь прогнившие волшебные конструкции безо всякого морального авторитета, развалилась, и теперь она робкая, плаксивая девочка, с глазами на мокром месте от того, что ее не любят ни боги, ни мама.
        - Мхари - старая подруга семьи. Она знает тебя с колыбели. И ей открыты все наши секреты. - Сильва вздохнула. - Спрашивай.
        Первый очевидный вопрос - зачем ты это устроила? Эладора ждала манерный ужин, где они с Сильвой отыграют роли матери с дочкой, она пообещает чаще писать и не согласится с маминым пожеланием выйти замуж за какого-нибудь благочинного помещика из Вельдакра. Где вопросы про Джермаса Тая, Карильон и тому подобное наткнулись бы на обвинения в том, что Эладора - безбожная потаскуха, сошедшая со стези духовной добродетели. Тут же нечто совершенно иное.
        Явилось привидение официанта. Эладора позволила наполнить свой бокал до каемки и, к неодобрению Сильвы, отпила половину одним глотком. Тем не менее Воллер потянулась через стол и чокнулась с Эладорой.
        - Мы тебе уже заказали, милая, - сообщила она. - Ждать нам некогда. Надеюсь, ты не в обиде.
        Еда в списке Эладоры на последнем месте. Мысли вернулись в кабинеты для дознаний на Мысу Королевы. После Кризиса ее допрашивали неделями. Снова и снова разные люди задавали одни и те же вопросы. Теперь ее черед побыть следователем.
        - Ты все эти годы знала, что Джермас Тай жив?
        - Мой отец пятнадцать лет как умер, - сказала Сильва. - Та тварь, что сожрала его и… отпечатала личность, - не была им.
        - Ты знала про этого Ползущего?
        Сильва пожала плечами:
        - Нет. Я знала, что Джермас намеревался… пережить свою смерть, но посчитала это всего лишь бредом умирающего. Порой он так путано изъяснялся.
        - Ты знала о его экспериментах? О его поклонении Черным Железным Богам? О Карильон?
        - Да. Вся семья знала, в той или иной степени. Я даже… - Сильва осеклась, а потом подтянула рукав платья, открывая предплечье, испещренное сотней застарелых ожогов, язвочек, шрамов. - Его одержимость всех нас сбила с толку, а когда зло в отце осознала я, то сбежала. Я искупила грех - и уберегла от него тебя. О, дед бы любил тебя, дитя, достанься ты ему на воспитание. Самонадеянный, он бы обрек твою душу проклятью и заставил случаться с дьяволами из бездны! Почему, ты думаешь, я покинула дом? Вышла за твоего отца, переехала на этот дурацкий хутор в Вельдакре? Да чтобы убраться от него подальше!
        - Но ты возвращалась. Привозила с собой меня. - Они несколько раз посещали особняк Таев, когда Эладора была маленькой, до того, как святые Хранителей под покровом ночи напали и поубивали всю семью. - И это Келкин донес на него церкви, а не ты! - Эладора старалась выговаривать ровно, однако последние слова прозвучали отчаянным обвинением.
        - Я… поддалась слабости, - запнувшись, призналась Сильва. - Отцу твоему не хватало мозгов вести бизнес, а деньги нужны… и я до конца не понимала, что происходило тогда. Вначале со стариком не все было плохо. И… - Сильва замолкла, и Мхари пришла на выручку.
        - Все знали про Джермаса, что он, хм, эксцентричен. Он вечно водился с бунтарями-алхимиками и чародеями, помог Эффро Келкину впустить в Гвердон религии чужеземцев. Все знали, что он со странностями - только не подозревали, насколько далеко это зашло. Настоящая дрянь началась только в последние годы - когда Сильва уже уехала, когда ты родилась. Когда маленькая Карильон… слушай, Сильвушка, я бы даже сказала, что это ты не давала ему впадать в худшие крайности. Дела совсем испоганились только с твоим отъездом.
        Эладора вполуха слушала Воллер и не сводила глаз с матери.
        - Как насчет Карильон? Ты знала, кто она такая?
        - Байстрючка моего брата? Ребенок, которого я чаяла спасти из-под крова греха? Шип в моем сердце? - Сильва шипела. - Кто же?
        - Специально выведенная Черная Железная святая.
        - Я знала, что она порченая. Мы все такие - и ты, и я в том числе. Я годами пыталась тебя уберечь! Мне казалось, все пошло прахом, когда ты переехала сюда, в этот рассадник порока, но ведь еще не поздно! Огни Сафида очистят наши израненные души, лишь бы нам хватило веры! - слюна брызнула на хрусталь и фарфоровые тарелки. Мхари Воллер ласково взяла Сильву за руку.
        - Уже все хорошо, дорогая. Джермаса больше нет.
        - Она ли? - зашипела Сильва и стиснула ладонь. - То чудовищное дитя?
        Воллер стремительно убрала руку Сильвы под стол. Эладора нахмурилась - что-то только что произошло, но она не могла сказать что. Мать пустила себе кровь, процарапав ногтями кисть? Или что-то сломала? Вдобавок слегка запахло горелым.
        - С прошлым покончено. - Воллер перевела дух. - Мы должны мыслить о будущем. Эладора, деточка, ты молодец - Джермас ускорил Кризис, а ты его пресекла. Вы со святою Алиной уничтожили то, что осталось от Джермаса и не дали алхимикам забрать себе город. Джермас не единственный одержимый, вознамерившийся прикарманить богов - равновелика вина и алхимиков, прежде всего прошлой гильдмистрессы Роши. Но виновата и я, вместе с однопартийцами из «Города Вперед». Мы так упивались богатством и властью, что перестали отличать правое от дурного.
        - Все мы грешники, родная. И пришло время восполнить ущерб.
        Эладору внезапно озарило. Неужели ее зазвали на совместное сафидийское самоубийство? Сафидисты верят, будто сожжение соединит душу с Хранимыми Богами. В воображении рисовалась флогистонная бомба под скатертью, и пока Воллер допивает остатки вина, сумасшедшая мать давит на стержень взрывателя. До того абсурдная мысль, что она не удержалась от смеха.
        Воллер продолжала:
        - Мы построим для города стабильное будущее. Ты помощница Эффро. Он прислушивается к тебе. Ты сможешь убедительно донести ему наше предложение.
        - Кто такие мы? - спросила Эладора.
        - Церковь, - каркнула Сильва, - всеблагая церковь Хранителей Веры. Истинной веры Гвердона.
        - Так что, вы хотите сговориться до выборов? Вступить в соглашение против барыжников?
        - Мы хотим вернуть Келкина в веру, - сказала Воллер. - Ты же знала, что некогда он обучался на священнослужителя? Мы хотим вернуть Келкина в лоно церкви. Перед лицом Божьей войны город нуждается в едином правительстве, едином мирски и духовно. Мы хотим поклоняться воинствующим богам, наперекор городским запретам. В одном твой дед был прав: для защиты от нападений городу нужны сильные боги. И времени у нас мало.
        Эладора лишилась речи. Воллер только что мимоходом отбросила сорок лет собственной борьбы и убеждений. Что могло заставить ее пойти на полный пересмотр всего?
        - А еще что? Нарушить нейтралитет? Отменить акт о Свободном городе? У вас обеих что, совсем поехала крыша?
        Сильва побагровела лицом, в глазах полыхнула ярость. Эладоре виделись в них вспышки занебесного света, а когда мать заговорила, то в уютном зальчике словно разразился гром. Треснули хрустальные кубки, обагрив, точно кровью, скатерть.
        - Это наш шанс на искупление, глупая! НЕ СМЕЙ НАСМЕХАТЬСЯ! - Сильва вскочила, нависла башней гнева. Сухонькие ладони уцепились за стол - и пальцы продавили твердую древесину. В миг ее облекла сияющая броня, осиял огонь.
        Эладора шлепнулась с кресла и съежилась под снизошедшей на мать благодатью. Перед ужасом святости.
        - Сильва, прошу тебя, пожалуйста, сядь, - сказала Воллер. Она тоже напугана, но не потрясена. Святой звездный свет угас, и Сильва повалилась назад на седушку. Броня расточилась. Она сгорбилась, начала всхлипывать, и Эладора не могла разобрать - были то слезы жалости или религиозного экстаза.
        - Ну же, Сильвушка. Хватит таких выступлений. Давай-ка тебя отряхнем. - Воллер осторожно повела Сильву в дамскую комнату. - Эладора, подожди минутку. Понимаешь… важнее этого нет ничего на свете.
        Пожилые дамы вышли. Эладора, трясясь, уселась обратно за поломанный стол. Краткий, страшный взрыв святости ее матери перебил весь хрусталь. По старинному зеркалу на стене, как застывшая молния, пролегла трещина. На скатерти едва различимые коричневатые пятна. Буквы - догадывалась Эладора - Литания Хранителей, чудотворным оттиском выжженная на ткани.
        Она услышала, как сзади открылась дверь.
        - М-м-моя м-мать побила посуду, - сказала Эладора, подразумевая вернувшегося официанта.
        - Кажется, я многое пропустил.
        Лысый мужчина средних лет ухмылялся сломанными зубами. Синтер. В некотором смысле жрец. Начальник шпионской сети церкви Хранителей. Она ненадолго виделась с ним в Кризис, вскоре после того, как он попытался казнить сестру, дабы та не смогла применить свою силу. Синтер предоставил тогда Эладоре ночлег, но его человек оказался предателем и продал ее посредникам Джермаса Тая.
        Эладора подозревала, что Синтер был одним из тех, кто допрашивал ее после Кризиса, но, увы, ту неделю не восстановить в памяти. Об иных осколках прошлого, таких, как Мирен, как Онгент, она не думала сознательно, но дни сразу по прошествии Кризиса просто не помнила - кроме размытых лиц и запаха лекарств.
        - Мисс Даттин, - сказал Синтер, усаживаясь в кресло матери. Он примерил трехпалую ладонь ко вмятинам на столешнице после Сильвы. Пробормотал:
        - Вышние боги… неисповедимы пути Хранимых, ибо сильнейшие свои блага расточают они на самых нескладных баб. Как я понял, у вас в отношеньях с мамулей все превосходно - как у дома под огнем артиллерии.
        - Мхари Воллер выдвинула предложение. Я отвергла его. Мать оказалась недовольна. И, по-видимому, избрана богами.
        - Нежданно нам тут святых привалило.
        - А я считала, что Алина была последней. - По ходу Кризиса церковь сумела отрядить одну-единственную боевую святую, и пускай Алина Священного Пламени творила настоящие чудеса, все равно резкий закат могущества церкви был налицо.
        - Она и была. Но наступили перемены. - Синтер пожал плечами. - Кризис подстегнул наших горних друзей. В глубине материка случилось много чудесных событий. На сельских жрецов-стариканов да молодых здоровых парней-пастухов посыпалась святость. Хороший урожай выдался в этом году. На моей памяти - лучший.
        Она представила, как боги спасались, покидая Гвердон в Кризис. Метались, как скот, застигнутый хищником в стойле. Удирали за холмы в поисках укрытия. В поисках оружия. Боги слепо хватали первых пригодных смертных - и им попалась мать. Сбылась всегдашняя мечта Сильвы.
        - «Всецело препоручить душу свою божественной воле», - процитировала Эладора, - вот только не знаю, пришлось ли кому-нибудь из них выбирать.
        - Ничего себе, - ухмыльнулся священник, - это же ересь. Подразумевать, будто боги якобы не бесконечно мудры и всеведущи. А святость полагать стечением обстоятельств и невезения, будто в глуши во время нежданной бури попасть под молнию. Стыдитесь, барышня. Разве мать вас ничему не учила? - Его сальное добродушие неприятно, но куда менее страшно, чем материнский гнев.
        - Святая Алина сравнивала Хранимых Богов с коровами. Говорила, они вроде прекрасных, безмозглых животных.
        - Что ж, кому и знать, как не ей. Однако… - Он побултыхал вино, вперился в стакан, - не все так просто, как обоссать два пальца. А они сидят на заднице как ни в чем не бывало. Пока все летит вразнос.
        - С Хранимыми Богами? - Ей стало интересно, кто такие «они».
        - Да с чем угодно. - Он выбрал вилку и за разговором принялся за остатки закуски Мхари. - Гляди, как оно видится мне. Город - это большой поезд, мотор стучит, и вагоны катят по рельсам. Если машина заправлена и смазана, вдоволь хлеба и денег, и всякой ерунды, и ты не жмешь на рычаги как припадочный, то она проедет сколько угодно, пока цела дорога. Когда-нибудь кто-нибудь пытается свести состав с рельс - навроде твоего деда, - их надо осаживать, чтобы и дальше гладко катить по пути.
        Он негодующе рыкнул.
        - Но вот некие люди съехали с рельс, а у нас не нашлось сил втащить их за шкирку обратно - в основном я про Рошу, хотя она не единственная такая шкура. И все вырвалось из-под контроля, и приходится лишь надеяться, что котел не жахнет к чертям собачьим. - Он указал вилкой на Эладору. - Твой Келкин это понимает. Все понимают. Ты погляди на них. Никому неохота быть машинистом, когда происходит такое. Ты думала, Кризис окончен? Вот он, Кризис, полным ходом. Роша потянула за длинный красный рычаг, и как остановиться, никто не знает.
        Эладора решила, что утомилась от циничных старших, которые объясняют ей, как устроен мир.
        - Скажите, господин Синтер, вы пришли сюда как представитель патроса? - Если Синтер до сих пор сотрудник головной церкви и патрос разделяет его видение города, мчащегося навстречу катастрофе…
        - Я просто околачиваюсь у него под боком, девочка. Скромный слуга, вот кто я таков. - Он взял матерчатую салфетку, собираясь утереть лицо, а вместо этого вытряс из ткани осколки зеркала. - Нижние боги.
        Мхари Воллер и мать вернулись с оравой официантов, которые сменили скатерть с такой быстротой, что впору было заподозрить колдовские чары. Разбитое стекло убрали, разбросанную еду подмели, как по волшебству появились новые приборы. Один официант подобрал с пола у кресла Сильвы ножик со свернутой рукояткой - четыре вмятины совпадали со стиснутыми пальцами Сильвы, а лезвие обуглилось, словно побывало в огне. Без промедлений и не изменившись в лице, официант смахнул его вместе с остальным мусором. Мгновение - и кроме поврежденного стола да трещины в зеркале не осталось никаких признаков божественного вмешательства.
        - Ваше святейшество! Замечательно, что вы смогли оторваться от государственных дел, - выпалила Синтеру Воллер. Она помогла Сильве опуститься в кресло. У Сильвы раскачивалась голова, глаза разъехались в стороны. Она что-то бормотала под нос. Эладора задумалась, не случился ли с матерью удар и обнаружила, что не имеет никакого желания сблизиться с ней, прийти на помощь или утешить. - Нас переполняет восторг, - радостно заявила Воллер и потрепала Сильву по руке.
        Вокруг опять закружились официанты, внося второе. Синтер углубился в стейк; Эладора потолкала по тарелке рыбу. Изысканное приготовление, но ей его не переварить.
        - Много вы ей рассказали? - промычал Синтер с набитым ртом. Он уже съел едва не все подчистую.
        Эладора ответила прежде других:
        - Вы хотите от моего руководителя невозможного, и я еще должна передать вашу абсурдную п-просьбу?
        - С полным уважением, - сказала Воллер. - Переговоры уместны. Если Келкин хочет сохранить лицо, мы, к примеру, можем оформить это как пакт. Но богов нельзя отвергать.
        - Огонь уничтожит нечистых, - добавила Сильва. - Шторм смоет останки, а их пепел порастет цветами. - К еде она не притронулась. Только таращилась в пол, и, как показалось Эладоре, со страхом, мать вообще не понимала, о чем говорит. Эладора видала прежде, как иные существа, старейшие упыри, вещали чужим человеческим ртом.
        - И в корне изменится наша политика. - Синтер рукавом вытер губы. - Мне нравится Келкин. Нет, правда. Если начистоту, он управляет городом лучше всякого набожного мужлана, которого могли бы выдвинуть наши. Но ему нужно пойти нам навстречу, а не устраивать войну. Он не видел и половины того, что церковь выкатит на поле боя, если придется.
        С Эладоры этого гадюшника уже довольно. Она отодвинула кресло и поднялась.
        - Будьте спокойны, я передам господину Келкину полный отчет об этой трапезе - не исключая угроз.
        Мхари Воллер откинулась на спинку, словно признав поражение, и изрядно отхлебнула вина. Сильва Даттин не пошевелилась и не отозвалась на уход дочери.
        - Доброй ночи, матушка. Леди Воллер. Спасибо вам за… - Эладора неопределенно махнула на три непочатые тарелки, - вино.
        Синтер вскочил вслед за ней.
        - Я провожу вас до станции.
        - Это же Серран, а не Мойка. Нет необходимости.
        - Кто знает, - тихо проговорил Синтер.
        - В прошлый раз под вашим присмотром меня похитили и бросили на жертвенный алтарь, не успела кончиться ночь. - Эладора сняла с крючка пальто, проигнорировав ужас на лице портье, намеревавшегося подать ей одежду. Она знала, что открыто упоминать события Кризиса не стоит, но если мать - ее пресвятая мать - чудесит налево-направо за ужином, то печать секретности, по всей видимости, уже вскрыта.
        - Справедливый упрек, - заметил Синтер, - и все же позвольте снова предложить вам защиту. Как было сказано, вы не представляете себе грядущего. Когда потеряно все, помощи ищут у богов.
        Он вложил ей в ладонь некий предмет и скрылся в приватном зальчике ресторана.
        Ступая к станции, она рассмотрела подарок Синтера. Это был кусок закопченного металла. «Рукоять сломанного меча, - сообразила она, - опаленная пламенем, оплавленная колдовством, проеденная ихором миллионов дохлых червей. Талисман, реликвия, частица Святой Алины Тайного Пламени». Она вспоминала, как Алина спасает ее из лап Джермаса Тая, вспоминает благой огонь. На миг представила шероховатую руку Алины на этом мече. Эладора знала Алину совсем чуть-чуть, но заботливо берегла внутри себя ее доблестный облик, ее жесткую, пугающую решимость. Ее сноровку навешать злым гадам огненосным клинком.
        Она попыталась додуматься, для чего Синтер отдал ей столь ценную святыню, но голова идет кругом. Послание? Дар? Угроза, напоминание о мощи Хранимых Богов? Подсказка о его замыслах?
        - Попробуйте вздрючить нас, уроды гнойные, - прошетала Эладора самую искреннюю молитву Алины.
        Глава 12
        Когда поезд достиг границы, вагоны осмотрела гвердонская стража - проверила документы, пересчитала души. Одна стражница в маске с вращающимися линзами стояла над Теревантом, пока тот доставал командировочные бумаги, переданные Лис. Женщина пролистала документы, затем вызвала своего начальника. Новый стражник опять изучил бумаги, сверил их с собственным списком.
        - Вы должны были прибыть на вчерашнем поезде.
        - Мы остановились у Грены, и я вышел размять ноги. Поезд ушел без меня, и я сел на этот.
        - Вы путешествуете в одиночку?
        - Еду один.
        Как бы то ни было, багаж они обыскали. Теревант сидел и пытался унять дрожь в коленях. Через несколько часов он опять ступит на пресловутые гвердонские мостовые; его ждут аркады за улицей Сострадания, громада крепости на мысу Королевы, Дворец Колючек, Священный холм…
        Странное настроение, смесь волнительного предвкушения и мрачных предчувствий. Он мысленно вернулся к высадке на Эскалинд. Тогда он тщательно готовился к заданию, отрабатывал его снова и снова. Снимал отряд с лодки и вел бойцов вдоль прибрежной косы Крушений не меньше сотни раз, так что сама высадка на Эскалинд на месте предстала нетрудной задачей, обычным скучным выходом на позицию. До тех пор, пока не ударили боги. Гвердон обещал схватку иного рода, и в эту битву он рвался. Слишком долго околачивался в поместье Эревешичей, просиживал у одра никак не умиравшего отца. Писал несчетные рапорты об Эскалинде. Шесть месяцев подготовки до, шесть месяцев разбра после - и все ради шестидесяти минут самого боя.
        Стража двинулась дальше, и он облегченно выдохнул. Устал он ждать. Он снова обрел цель, задание на службе Короне. Свое место в Хайте. Не поэта и не совсем солдата. Новую жизнь перед смертью.
        Двинулся дальше и поезд - сперва медленно набирал скорость, устремляясь по рельсам навстречу Гвердону. Туннель поглотил состав. В пляшущем свете ламп Теревант запаковал свои вещи. Интересно, что бы предпринял инспектор, окажись при нем меч Эревешичей. У пограничников обязана быть сверхъестественная поддержка, хотя бы завалящий чародей. Пожалуй, гвердонско-хайтская граница, наименее вероятный рубеж, куда в случае чего обрушится божий гнев, но разве оставят они этот фланг без охраны? Через смотровое стекло он рассматривал недавние укрепления - туннели и башни, шипастые северные стены.
        На станции его пропустили сквозь барьер кабинок, в них таможенные служащие. «Как птицы обсели ветхую изгородь, - подумал он, - а вместо перьев подтыкают гнезда бумагами». Над морем у Эскалинда высились скалы, где гнездились тысячи водоплавающих. Когда Облачная Роженица сошла в мир, птицы взлетели все как одна, завертелись колесом, и огромная стая приняла форму женщины. Великанша состояла из птичьих крыл, а в виде пальцев торчали сотни острых клювов. Писцы же вырывали бумаги из рук, по зернышку проверяли детали, но хотя б не клевались. Документы отдали обратно, показали куда идти.
        Он двинулся наружу. Впервые за много месяцев галдеж чиновных ворон не вынуждал его вжимать голову в плечи. По мраморному вестибюлю он вышагивал с военной выправкой, стучал каблуками по плитам.
        Так он и вышел в Гвердон.
        На большой город успела пасть ночь, вдоль улиц рядами горели алхимические фонари, а Новый город у гавани сиял, подобно застывшему лунному свету. Улицы полны народу даже затемно, и каждый прохожий живой - горячий, шумный. Ошеломительно, по сравнению с прохладной тишиной Старого Хайта. Казалось, будто толпа на волосок от того, чтобы тут же устроить погром - или уличную пирушку. Сам не свой, он заулыбался. Они же как дети - забавляются, святая невинность. «Никто из них, - предположил он, - не видывал Божью войну». Тереванту совали разные листки и обещали все, что угодно - от плотских удовольствий до дешевой гостиницы, не исключая вечное счастье в объятьях Танцора и что его голос за Келкина станет голосом за стабильность.
        С края площади выдвинулась фигура в хайитянском мундире, шляпа из чертовой кожи рассекала толпу, как акулий плавник. К удивлению, этот солдат носил маску и толстые краги. Должно быть, неусыпный - в городе их немного. Большинство сотрудников посольства в Гвердоне из живых. Есть давно оговоренные ограничения по численности и маршрутам неусыпных по городу - подозрительность, как отголосок старого соперничества. Прежде Хайт не раз встревал в гвердонские дела. Городские стражники недовольно глазели на неусыпного, пока тот пересекал площадь, чтобы поздороваться с Теревантом.
        - Добро пожаловать в Гвердон, сэр.
        - Э-м, да. Благодарю вас. - Теревант, держась за саквояж, неуклюже отдал честь.
        - Вы не узнаете меня, сэр?
        Вопрос показался странным, поскольку лицо неусыпного скрыто, а будь иначе, один череп все равно трудно отличить от другого. Теревант попытался разобрать родовую эмблему на груди солдата, но было слишком темно.
        - Йорас, сэр. Я был в Девятом Стрелковом при Эскалинде.
        Он помнил Йораса новобранцем, зеленым, как морская вода, которой он блевал на косе Крушений. Однако при отправке на Эскалинд солдат уже был натренирован не хуже любого в их группе вторжения.
        Он помнил Йораса и умирающим. Из моря выползла тварь в чешуе - отродье бога или чрезмерно переродившийся святой, кто знает? Но когти у твари имелись, и выстрелы из ружей отскакивали от шкуры, как капли дождя. Он помнил, как Йорас, даже раздираем на части, пробил этой мерзости пасть. Теревант тогда задерживаться не стал - храм был уже в поле зрения, и он гнал подразделение вперед.
        - Конечно, Йорас.
        - Мне не удалось поблагодарить вас, сэр. Вы спасли мне жизнь.
        Теревант кашлянул, чтобы скрыть невольный смех.
        - При отступлении, сэр. Нас окружили вражьи войска, а ваша рота налетела на них с фланга. Прорубила нам путь отхода, сэр. У них были священные предметы, сэр, при них мы не могли пребывать в посмертии.
        Этого он не помнил. Отступление - пятно в сознании.
        - Давно служишь здесь, на юге?
        - Почти пять месяцев, сэр. Половину посольства убили при Кризисе, поэтому требовалось пополнение. Мне выпала честь служить в охране такого выдающегося воителя, как ваш брат. Я и не знал, что вы столь славного рода, сэр.
        Йорас повел его к ожидавшей карете.
        - Нам еще выбираться и выбираться, сэр. Этим вечером в отеле на площади проходит собрание барыжников, дороги забиты. Лично я все это не одобряю. Я про выборы, сэр. Ненадежно, как строить дом на песке.
        В Хайте больше тысячи лет один и тот же правитель. Корона, выкованная из стали и волшебства, - вечна. Меняется венценосец - умирает один, некроманты избирают другого, - но коллективный разум в Короне, соединенные души всех предшествующих правителей Хайта, продолжают править, ныне и присно.
        - Зато выборы, похоже, оживляют обстановку.
        - Секретарь Вант тоже так думал, сэр. - Йорас открыл перед ним дверь.
        В карете, развалившись на сиденьях, ждал еще один мужчина. Длинные русые волосы, высокие скулы, худой и бескровный, словно его специально обесцветили. На нем потертая военная куртка без знаков отличий. Три свежих пореза на щеке - параллельные прочерки, как царапины от граблей. Он не стал вставать, чтобы помочь Тереванту пройти внутрь, лишь неопределенно махнул рукой в знак приветствия.
        Теревант невольно взглянул на его запястья, проверить отметины от вживленных капсул - ничего. Каста молителей? Или иное - риск внекастовой смерти неизбежен при внедрении - дабы не выдать себя никакой связью с Хайтом. В начале своей карьеры так рисковала и Лис.
        - А вы будете?..
        - Лемюэль, - ответил мужчина и больше ничего не добавил. Произношение у него исконно гвердонское. Он в свою очередь смерил Тереванта ленивым взглядом. Потом лукаво и многозначительно усмехнулся, словно выставил его мишенью какой-то невысказанной подначки.
        Теревант устроился на сиденье напротив.
        - Где брат?
        - Его превосходительство в посольстве. Дела сейчас немного… запутанные - с этими выборами и прочим.
        «Запутанные» - именно этим словом описала положение дел в Гвердоне Лис. А формальное титулование посла «Его превосходительство» было в то же время насмешливой кличкой, которой Теревант и Лис в детстве донимали Ольтика. Старая прибаутка родилась после записей в школьном дневнике, где каждый учитель оценил работы Ольтика не иначе как «превосходно». Тереванта возмутило, что этот незнакомец посягает на их личную близость. Разве только… теперь предстоит думать, как думает разведчик, подмечать скрытые послания. Возможно, это Лис подает ему знак, сообщает, что Лемюэль из их круга, и вопреки внешности на него стоит рассчитывать.
        - Запутанно, - эхом повторил он. - Кто вы при посольстве?
        - А! Помогаю там, сям… куда позовут, - беспечно отозвался Лемюэль.
        - В каком управлении?
        - А ни в каком, - сказал Лемюэль и опять усмехнулся.
        Теревант кивнул, показывая на его лицо:
        - Что со щекой?
        - С девчонкой поссорился. - Теревант вообразил, как длинные ногти царапают лицо мужчины. Лемюэль слегка потер щеку. - Вам в Хайте передавали папку?
        Теревант выудил папку из саквояжа. Лемюэль щипнул себя за щеку - сдавил самую глубокую ссадину, чтобы проступила капелька крови, затем смазал кровью восковую печать на папке, обезвреживая защитную чару. Молча принялся вчитываться в документы - путь освещали уличные фонари. Полосы света и темноты перемежались, окрашивая узкое, волчье лицо Лемюэля разными оттенками. Он выпячивал губы от изумления, когда в сведениях из Бюро натыкался на пикантные подробности, но своими открытиями с Теревантом не делился.
        Теревант решил, что этот человек ему не нравится, вне зависимости от освещения.
        Ворота посольства широко распахнулись, принимая их. Каким-то образом Теревант смог определить, что опять попал на хайитянскую землю. Здесь прохладнее, тише. Слуги во дворе - все живые, отметил он, - поспешили распрягать храпящих рэптекинов, но не бегом, и не повышали голос.
        Лемюэль исчез бесшумно, Теревант увидал только, что его нет. Папку он забрал с собой.
        - Сюда, сэр. - Йорас провел Тереванта в дверь. Переступив порог, Йорас сразу снял маску и стянул краги. На костяных запястьях были выжжены руны, их узор соответствовал вживленным под кожу самого Тереванта талисманам. Этот якорь скреплял его духовное воедино с телесным.
        За исключением шелеста бумаг, в посольстве стояла тишина.
        - Я провожу вас к послу.
        Они остановились у резных двойных дверей, украшенных родовым гербом Эревешичей. Кабинет посла. Теревант не мог не подметить венчавший щит свежий кованый прут - знак присутствия старшего Эревешича, главы семьи и носителя раки.
        Йорас взял у Тереванта саквояж.
        - Положу в вашей комнате, сэр. - Он неслышно двинулся по коридору, Теревант остался у порога один. Собрался постучать и уже поднял руку, но передумал и просто толкнул створку.
        Ольтик поднялся с кресла у огня, отбросил книгу, которую перед этим читал, и широко шагнул навстречу.
        - Тер! - громыхнул он.
        Теревант отдал честь:
        - Лейтенант Теревант Эревешич, направленный из Девятого Стрелкового, прибыл.
        - Располагайтесь, у нас вы будете воевать с удобством! - Ольтик вернул честь, закрыл и запер тяжелые двери, указал на второе кресло возле камина. Позвонил в колокольчик у стола и, усаживаясь, похлопал себя по животу. - Проходи. Садись. Поешь. Кормят тут здорово. Тебе понравится, не то что на передовой. - Ольтик по-прежнему в боевой форме - а то как же. Он крайне собран и не даст себе поблажки, даже на дипломатическом посту. - Соскучился я по тебе, Тер. Какие новости из дому? Как доехал?
        - Лис сказала…
        - Не забывай, что в обществе ее полагается называть леди Эревешич. Она супруга посла, и фамильярный тон недопустим.
        - Лис говорила мне…
        - Но перво-наперво… - Ольтик напористо огляделся. - Где он? Где меч?
        - Он у Лис. Она тайком переправляет его через границу, прячет в своем экипаже.
        Пару долгих минут Ольтик не отвечал. Он так громко сопел, что Теревант мог поклясться - пламя в камине колыхалось вперед и назад в такт его вдохам.
        - Ты взял и бросил меч Эревешичей - вместилище душ наших предков, основу нашего дома, семнадцатое сокровище Хайта? - Он не кричал, но Тереванту было ясно - брат в ярости.
        - А что я должен был сделать? - в досаде Теревант плюхнулся в кресло напротив брата. - Леди Эревешич сказала мне, что брать его с собой в город опасно. Я полагал, что ты объяснил своей жене, как поступить с родовым мечом - вместилищем душ наших предков, основой нашего дома, семнадцатым сокровищем Хайта.
        В запертую дверь постучали, запахло ужином.
        - Убирайтесь, - закричал Ольтик и в придачу швырнул в дверь книгу.
        - Слуги не виноваты.
        - Конечно нет. Виноват ты. И она. Это мой меч. Я - старший Эревешич. - Ольтик зашагал по кабинету.
        - Она сказала, что с мечом меня бы остановили, а так она переправит его попозже, или спустя несколько недель кто-нибудь из нас за ним съездит…
        Ольтик взревел, скакнул через всю комнату и рванул дверь за ручку. Заперта, но под его силой тяжеленная створка чуть не треснула.
        - Вали, вали отсюда, - рявкнул он, поворачивая ключ. - Уходи, покая я не натворил чего-нибудь неразумного… Недель! Несколько чертовых недель!
        Воссоединение семьи проходит блистательно.
        - Меня назначили проверять и готовить охрану посольства.
        - Чтобы они наверняка угодили в засаду? Я читал рапорты из Эскалинда. Я тебя из-под трибунала вытащил. - Он настежь распахнул дверь. - Вали давай.
        Теревант шагнул в коридор.
        - К вашим услугам, ваше превосходительство.
        - Даэринт! - проревел Ольтик. Тут же открылась дверь с другой стороны коридора - этот Даэринт, должно быть, ждал вызова. По возрасту он годился Тереванту в деды, но прошаркал до кабинета Ольтика с поразительной скоростью. Взгляд Тереванта пробежался по одеянию старика. Эмблему дома, которую он не опознал, украшали особенные завитки, значение которых он не припомнил. Лис усерднее их изучала книги по геральдике и запоминала почитаемых мертвых.
        Дверь грохнула у Тереванта перед носом. С той стороны приглушенно заговорили.
        Из тени выступил Йорас с подносом еды. Лицо скелета, разумеется, ничего не выражало.
        - Ваши покои там, сэр. - Он махнул вдоль коридора свободной рукой. Теревант с Йорасом, не сговариваясь, пошли в ногу - муштра на косе Крушений приучила обоих к строевому шагу.
        На стенах маячила атрибутика дипломатов прошлого и их великих свершений, лишний раз подчеркивая неспособность Тереванта вписаться во всеохватный распорядок Хайта. Каждый шаг по коридору отдалял его от брата, отдалял от остатков семьи - и от осколков рухнувшей карьеры. Куда теперь? Надо будет отказаться от назначения в посольство. Принять понижение в должности и вернуться в строй, отдать за Империю и жизнь, и смерть в каком-нибудь сражении на краю света. Закончить таким вот Йорасом - скелетом на страже дальней заставы шаткой Империи.
        На минуту он представил падение Хайта. Вообразил лежащие в руинах дворец Короны и Бюро, развалины храмов мертвых. Кругом пустота, ни звука, кроме шороха костистых подошв по мрамору - последний неусыпный вечно на часах у могил. «Нет стыда в том, чтобы быть молителем», - уверял он отца. Обычные слова утешения для умирающих, никто не поверит им ни на миг.
        Позади снова открылась дверь кабинета.
        - Теревант! Подойди! - крикнул Ольтик.
        Йорас остановился, вопросительно наклонил голову. Теревант помедлил долю секунды - проявил маленькое личное непокорство, прежде чем повернулся на каблуках и пошагал обратно. Ольтик ждал его в проеме.
        - Теревант Эревешич, - по уставу обратился Ольтик, - соизволением Короны вы назначаетесь капитаном гарнизона при посольстве в Гвердоне, со всеми полномочиями и ответственностью принимаемой вами должности. Вы согласны?
        - Я… - Возражений тысяча. Он не дипломат и не разведчик. Даже приблизительно не владеет нужными навыками. Ему не хочется оставаться в Гвердоне с разъяренным Ольтиком за плечами. Пребывать возле Лис и Ольтика, все равно что засунуть свои чувства в дробильную машину. Тысяча причин ответить «нет».
        - Вы согласны, черт побери?!
        Причина ответить «да» всего одна. Его долг - повиноваться, и хватит с него убегать от долга.
        - Да.
        Ольтик жестом пригласил его в кабинет. За столом старик споро заполнял необходимые формы.
        - Подпиши здесь, - вздохнул Ольтик. - Твоя служба - командовать охраной посольства, защищать нашу территорию и персонал. Гоняй бойцов с утра до ночи, не пускай живых в самые непутевые бордели, кто заметно пьян - отстраняй от дежурства. Вот и все.
        - А Эдорик Вант? Лис сказала… - Теревант осекся, исправляясь. - Леди Эревешич просила меня разобраться в этом деле.
        Ольтик злобно скривился:
        - Лемюэль управится сам.
        - Ваша милость, было бы целесообразно позволить лейтенанту Эревешичу, м-м, надзирать над ходом расследования. Подключить офицера из великого Дома - мудрый шаг. Лемюэль окажет содействие, если возникнет необходимость. - Голос Даэринта шелестел, как бумага, словно речь отнимала у него много сил. Тем не менее он сумел жиденько улыбнуться Тереванту.
        Ольтик на миг взъерошился, потом побрел к двери, поднял книгу, которой кидался, разгладил страницы и задвинул на полку.
        - Прекрасно.
        Даэринт взял подписанный документ, аккуратно сложил и просунул в выдвижной ящик стола.
        - На этом все, лейтенант, - прошелестел престарелый дипломат. - Приятно будет поработать с вами тут, в посольстве.
        Йорас ожидал снаружи. Скелет не может удивленно поднимать брови, но какой-то особый наклон черепа Йораса выражал именно это.
        - Ваши апартаменты в той стороне, сэр.
        - А мое служебное место? - Он устал в пути, но рвался начать немедленно. У него важное, жизненно важное задание: обеспечивать безопасность Хайта. От него зависит будущее Лис.
        Йорас замешкался.
        - Боюсь, мне не сообщили, куда вас определить, сэр.
        - Ну, кабинет Ванта свободен, не так ли?
        - Именно так, сэр. Сюда. - Йорас повел его по новому коридору. На ходу неусыпный разбирал связку ключей в поисках нужного, от кабинета третьего секретаря.
        - Там закрыто с его ухода, сэр. - Он нашел ключ, отомкнул его от кольца и протянул Тереванту. - Ваша спальня как раз над этой комнатой, на два этажа выше. Хотите, чтобы я подождал, пока вы закончите, и проводил вас, или…
        - Нет, можешь идти. Посольскую охрану обсудим утром.
        - Мне все едино, сэр. Я больше не сплю.
        Они дошли до кабинета. Из-под двери пробивалась полоска света. Теревант попробовал повернуть ручку. Не заперто.
        - Сэр? - Йорас положил костистую ладонь на эфес.
        Теревант толкнул дверь. Лемюэль поднял на него глаза из-за стола, заваленного грудой бумаг.
        - Быстро у вас, у родственников, - пробормотал он. - Я рассчитывал, что вы подольше пообщаетесь с его превосходительством.
        - С какой стати, бродяга, ты сюда заявился?
        - Что вы тут делаете, Лемюэль? - спросил Теревант.
        - Ищу кой-какие бумажки. А тут их нет. - Лемюэль рывком поднялся. - Добро пожаловать. - Он поторопился к двери, проталкивалсь мимо Тереванта.
        Теревант поймал мужчину за жилистую руку.
        - Вас назначили мне в помощники. Куда это вы направились?
        - На выход. - Лемюэль вывернулся. - У меня встреча со связными. Я должен идти один.
        - Хорошо. - Теревант указал на документы Ванта. - С чего тогда мне начать?
        - С обучения в Бюро, десять, сука, лет назад, - пробормотал Лемюэль. - Я не знаю. Вант со мной никогда не общался. Я не входил в его небольшой клуб. - Позади в кабинете пробили часы, и Лемюэль поморщился. - Опаздываю. - Он выбежал в коридор.
        Йорас издал звук, приблизительно похожий на прочистку горла, будь у него горло.
        - Есть что сказать, Йорас?
        - Лемюэль - неприятное и вульгарное существо. Я бы не полагался на него, сэр.
        Теревант вошел в кабинет. Страницы неразборчивых записей, карты, графики замусорили весь стол. Под ними толстые папки печатной документации. На одном из ворохов балансировали тарелка и стакан с вином.
        - Что он подразумевал под клубом Ванта?
        - Третий секретарь и много других постоянных служащих несколько лет проработали под первым секретарем. Они коренные хайитяне. Лемуэль, хоть и работает на хайт, сам не… - Йорас покачал головой. - Он обычный смертный, сэр. Не знаю, что полезного отыскала в нем леди Эревешич.
        - Ясно, - произнес Теревант. Он взял тарелку, стакан и поставил их на боковой столик. - Ладно, можешь идти.
        - Я постою на страже, сэр. На всякий случай.
        Йорас закрыл дверь, Теревант остался в комнате в одиночестве.
        Беспорядок - а также бокал с вином - напомнили Тереванту о собственном жилье в Паравосе, и мысль об этом приободрила его.
        «С Ольтиком», - сложилась мысль, - поутру будет попроще. Через несколько дней Лис привезет меч, и все снова станет хорошо».
        Он немного поработал, поразбирал документы. Искал упоминания о божьих бомбах и намеки, куда мог подеваться Вант, но что-то постоянно его отвлекало. Наверно, городской шум. В Старом Хайте тихо, как в склепе, а до этого он привык к молчанию особняка Эревешичей, ночному беззвучию - дома лишь отец кашлял в соседних покоях да совы ухали в восточной башне. А Гвердон не спит вообще. Под землей рокочут поезда; тут крики и песни из трактиров, там стук повозок по мостовой.
        Он подошел к окошку, уставился на ночной город. С этой высоты можно осмотреться. Из-за темного контура Замкового холма отчасти выглядывал таинственный Новый город, его постройки светились собственным светом. Чужеродный городской ландшафт, словно в Гвердон врезалась фарфоровая луна. Отчеты о Новом городе занимали половину записей Ванта - секретарь составлял схемы местности, налаживал сети осведомителей, вынюхивал секреты. Говорят, в Новом городе опасно - может, там Вант и пропал. В его сводках упоминалось о перемещении улиц, о подворотнях, смыкавшихся как огромные челюсти.
        Но нет, дело не в отдаленном городе. Настораживало что-то рядом, поблизости. Взгляд привлекла противоположная сторона улицы - истуканы на крыше ишмирского посольства. Скульптуры, образы из его кошмаров. Благословенный Бол и Облачная Роженица. Верховный Умур - под луной сверкают бычьи рога.
        И с ними подобралась перед прыжком дикая Царица Львов. Несущая распрю. Если она принесет в Хайт божью распрю… Долгие, закаленные за века судьбы древних Домов, вечного Бюро, божественной Короны, могут оказаться растоптаны в прах. Хайитянскую Империю в ее последней схватке повергнут буря, огонь и свирепость дикарских божеств.
        Бывало, он представлял себе, как они с Ольтиком и Лис встают плечом к плечу против богов.
        А иногда, в уединенных грезах - они с Лис вдвоем, и родовой меч сжимает его рука.
        Глава 13
        Еще до сошествия чудес на сестру Эладора знала, что этот город - живой. Гвердон волочился от эпохи к эпохе, зализывал шрамы, сжевывал струпья, выживал как мог. Эладора стояла в толпе, собравшейся у Палаты Закона, вместе с газетчиками и кликушами, с гонцами, которые помчатся на площадь Мужества к дельцам и спекулянтам, как только объявят вердикт. Толпа напирала, добавляя к противной утренней жаре еще и давку. Кто-то оттолкнул ее, бок пронзила боль - полученные в Кризис раны полностью не излечились. Она поддалась толпе, и ее оттеснили от Палаты. Чтобы спокойно переждать, она забралась на какое-то крыльцо. Сверху нависал закопченный козырек - наследие от сальников, до наступления перемен здесь был их сторожевой пост.
        В поисках жареного среди скопления шастал журналист с блокнотом в руке. Выискивал доступную мишень, такую, как она. Эладора вжалась в проем, избегая внимания. Ей не хватает словесной легкости парировать вопросы, на ней проклятие честного исследователя. Если спросят о данном судебном слушании, она выложит как на духу. По закону у любого, кому в Гвердоне принадлежит «дом или домовина», есть право голоса. Всеобщее голосование было одним из завоеваний Келкина; в предыдущие правления избирательное право определялось посещаемостью церквей Хранителей. Но закон писали не для чудотворного архитектурного извержения, и возможно, что юридически Новый город не считается Гвердоном. Если судьи решат против Келкина, то промышленные либералы проиграют выборы. Кто-то более опытный в обхождении с прессой, такой как Абвер, сумел бы и пошуметь, и поизворачиваться, но не Эладора.
        К счастью, журналист засек в толпе Перика, а Перик только и рад отвешивать комментарии. Он даже раскраснелся, стараясь перекричать гул толпы, и Эладора услыхала обрывки его ответов. Говорил он о безопасности, о том, что барыжников следует поддержать по необходимости - ради защиты Гвердона. Подчеркивая свои суждения, он указывал на полуразрушенную Палату Закона. Гвердонский верховный суд соседствовал в Палате с городскими архивами, пока колокольную башню не уничтожили взрывом бомбы, и тогда архивы сгорели.
        Эладора знала, что взрыв устроили подручные гильдии алхимиков, покровителя этих самых барыжников. Знала и то, что колокольня Палаты Закона некогда стала тюрьмой для дремлющего Черного Железного Бога, и алхимики замыслили перековать чудовищное божество в божью бомбу. Она знала столько, что не смела открывать рта. Перик, не посвященный в тайное знание - да и любое знание вообще, - как ручей бурлил полуправдой и лозунгами.
        Некоторые части Палаты пожарным удалось спасти, и город уже приноровился к ее новому виду. Теперь остатки архивов распространились в соседние здания - в клетушки адвокатских приемных и норы письмоводителей. Спасенные записи слушаний и вердикты сваливали шаткими кипами в каждом доступном углу. Сам суд размещался на дальнем от взрыва конце четырехугольника Палаты и уцелел, но покои Справедливости и Милосердия уничтожены напрочь. Судьи перенесли свое «святилище» на ближайший постоялый двор, и Эладора подозревала, что эта временная переделка отныне продолжит существовать в веках. Не сказать, что с особенными удобствами для заседателей, но суд работал, и город продолжал жить.
        Это ее обнадеживало. Как бы ни вышло сегодня, город продерется через перепутье. Келкин вмешается и отыщет прямую дорогу.
        Двери суда отворились. Толпа насела вперед, потом подалась назад - стражники осадили народ. В давке Перика разлучили с журналистом. Напоследок он прокричал еще одно заявление, размахивая руками, как утопающий в море тел. Справедливость и Милосердие, потея под церемониальными масками, прошагали по газону дворика по направлению к своей гостинице. Позади них зал слушаний изливал поток законников, жалобщиков, писцов и зевак.
        Палата Закона была набита до отказа. Келкина пока не видно, но он обязан быть в центре потока.
        Народ по бокам расступился - в ее сторону ковыляло страшное чудовище, источая могильный смрад. Если оно бы не горбилось, то рогатая голова с лошадиной мордой возвышалась бы над Эладорой на восемь футов. Царь Упырей, Великий Крыс Гвердонский. Рядом поспешал его оратор и писарь - молодой человек с ворохом бумаг.
        Желтые глаза остановились на Эладоре. Сознание упыря скользнуло по ее разуму - и было это, словно кто-то прошелся по ее могиле. Крыс остановился, и толпа, лившаяся из зала, потекла вокруг него, как река обтекает валун. Писарь размял горло с видом, будто вот-вот готов отрубиться, но тут же заговорил. Старейшим упырям неприятно говорить по-человечьи, но они способны заставить других произносить слова вместо них. Она припомнила, как это кошмарно, и забеспокоилась, хватит ли строгой умственной закалки Рамигос, чтобы отгородиться от приказов Крыса. Упырь, однако, вежливо ограничился специально предназначенным оратором:
        - МИСС ДАТТИН. ДОБРЫЙ ДЕНЬ.
        Крысу она обязана жизнью; упырь вынес ее из гробницы. Город обязан упырям многим; шли слухи о неведомой подуличной войне между упырями и ползущими. «Вот настоящая родня Джермаса Тая, - подумалось Эладоре, - поклоняющиеся чертям колдуны-черви, а не она».
        - Владыка Крыс. - Эладора склонила голову. Надеялась, не заметит, как она утыкается носом в платочек, хотя и знала, что ему все равно. - Вижу, сегодня в суде вы торжествовали.
        - КЕЛКИН ВЫИГРАЛ. АКТ О РЕФОРМАХ УСТОЯЛ. НОВЫЙ ГОРОД БУДЕТ ГОЛОСОВАТЬ.
        - Так же, как и город подземный, - отметила она. Крыс пожал плечами, и с его боков, напоминающих горные склоны, каскадом сошли хлопья плесени.
        - Я ПОДДЕРЖУ КЕЛКИНА, ЕСЛИ ОН МЕНЯ ПОСЛУШАЕТСЯ, А МОЙ НАРОД БУДЕТ СЫТ. - При этом он оскалил зубы, острые и охристые, с палец Эладоры длиной.
        Вдруг он резко понюхал воздух у ее лица, попробовал на вкус ее дыхание. Желтые глаза сощурились, и душу опять проняло поступью по могиле, в этот раз сильнее - корку ее рассудка роют, буравят когтями. Она отодвинулась назад, нащупывая свои зачатки волшебных умений, чтобы возвести ментальный барьер, как учила Рамигос. Но чувствовала, что старейшему упырю пройти сквозь него - раз плюнуть. Однако он остановился и наклонил чудовищную голову набок.
        - ОТ ТЕБЯ ПАХНЕТ ЗАНЕБЕСЬЕМ. - Старейший упырь сам вроде некротического полубога; в Кризис он сумел выследить Карильон и попытался ее убить и тем самым нарушить связь с Черными Железными Богами. Эладора уже паниковала - чего он в ней унюхал? В гробнице, под заклятием Джермаса она была своего рода запасной святой взамен Карильон, и после ей снились кошмары о том, как упырь проползает в окно, как эти когти вскрывают ей глотку, а зубы рвут ее мертвую плоть.
        Наконец до нее дошло, что он наверняка уловил остаточные веяния от общения с матерью.
        Мысль о том, как мать пожирает огромный монстр из земных недр, для Эладоры тоже не в новинку. Но это подлая мысль, и она отогнала ее.
        - Я ищу господина Келкина. Где он?
        Упырь засмеялся, и толпа опять расступилась: неожиданно каждый, кто находился с одного бока от Эладоры, сделал шаг в направлении Замкового холма, а кто стоял с другого бока - шаг вниз, к Новому городу. Старейшина раздвинул всех психической силой, расчищая прямой путь от Эладоры до Келкина.
        На мгновение толпа затихла, только смешок упыря прерывал тишину.
        Зардевшись, Эладора рванула по раскрытой перед ней дорожке. Келкин с изумлением смотрел, как помощница спешит к нему, потом заметил упыря и посуровел.
        - Идиотская тупость! - зашелся он, и она понадеялась, что Келкин так выругал Крыса, а не ее. О норове старого политика слагали легенды. Он придвинулся к ней и грубо ухватил за руку. - К «Вулкану», - гаркнул он, словно она - извозчик.
        До площади Мужества всего один короткий переход, но когда они прибыли в кофейню, старик дышал загнанно. Среди юного состава промышленных либералов здоровье Келкина было предметом вечных пересудов. Обычно его энергичность не имела границ, но хоть он и рычал сердитые приказания попутным порученцем, стоило пересечь площадь, как начальник обмяк и поморщился, и тяжело усаживался в кресло, когда они прошли в его дальнюю комнату.
        - Единогласно, - прокряхтел он. - И полпенни на взятки тратить не пришлось. Вот что значит подкованные стряпчие. Так какого дьявола тебе надо? Какого ляда я распинался, будто каждый оборванец из Нового города проголосует, раз ты не там и не уговариваешь их проголосовать за МЕНЯ?
        - Я… тут такое… то есть мы… - В завихрении мыслей Эладоры слова натыкались одно на другое.
        - Ба? Дело в Спайке? Он тоже на тебя жаловался. Если не сработаетесь, поставлю тебе в пару другого. Вот. - Он стащил листок с перегруженного стола, оценил, передал ей. Список, несколько имен подчеркнуты. - Вот эти работают по Новому городу. Переговори с ними, может, они тебе подойдут. И давай за дело.
        - Я не насчет Нового города. Я насчет ма… насчет церкви.
        - Хранители. Так, и что? - Теперь Келкин полностью сосредоточил на ней внимание.
        - Я, э-э, встретилась за ужином с матерью. Мхари Воллер там тоже была. - При упоминании ее имени у Келкина дрогнуло веко, но он не прерывал Эладору. - И был… не уверена, знаете вы его или нет…
        - Синтер, - отрубил он. - А теперь давай, поживее.
        - Воллер намекала… вообще-то больше, чем намекала, будто воссоединяется с партией Хранителей. Они объединяются в коалицию, готовят п-пакт. Они даже говорили о вас, о вашем возвращении в святое лоно.
        - А в обмен - изгнание всех чужих верований.
        - Похоже на то. Они хотят с вами встретиться.
        Келкин фыркнул.
        - Благословил ли их патрос? - спросил он.
        Эладора пожала плечами:
        - Не знаю. Я спросила у Синтера, но…
        - А, без разницы, что там Синтер тебе наплел. Такого вероломного, как он, даже я не встречал. Этому подонку впору принимать ставки на скачках, а не служить священником.
        Сейчас, когда Келкин указал на это, Эладора заметила сходство. Синтер - распорядитель у стойла охромевших богов и взнузданных святых. «Он пытался заведовать и мной», - сказала тогда ей Алина.
        - По смежному вопросу - что ты об этом думаешь? - Келкин дал ей другой документ. Пергамент замечательной выделки лучился внутренним светом, украшен узорчатыми письменами и тяжел от восковых печатей. Из рук самого патроса. Эладора развернула его. Это было уведомление о том, что Хранители закрывают трупные шахты под своими церквями. Веками город соблюдал тайный договор между Хранителями и падальщиками-упырями. Хранители отдавали упырям большинство умерших, а в обмен упыри надзирали за подземной темницей, где содержались чудовищные прислужники Черных Железных Богов.
        Наступил Кризис, те прислужники вышли на волю и были уничтожены Помойным Чудом. Отныне в договоре нет надобности, но суть соглашения далеко не только в выплатах упырям.
        - Что… что они будут делать с покойниками, если не отдавать упырям? - спросила она.
        Келкин побарабанил тростью по столику.
        - О том и речь! Городские боги слабы, так как церковь недокармливает их субстанцией людских душ. Если же она вернется к старому обряду, если будет отдавать им осадок ото всех верующих покойников, то скоро боги осознают свою божественность и заявят о ней! И долго ли придется ждать, пока Гвердон не превратится в Ульбиш или Ишмиру?
        - Вчера вечером за ужином моя мать демонстрировала свой… духовный дар.
        Келкин понизил голос, и в нем была нотка нерешительности, лишь раз звучавшая прежде.
        - Ну ладно. Нужно в этом поплотней разобраться. Я пошлю за тобой, когда понадобишься. А сейчас - берись за работу.
        - Что я должна ответить ма… леди Воллер?
        - Пока не отвечай. Если они снова свяжутся с тобой, скажи, что переговорила со мной, и все. Я не знаю, то ли это затевает Воллер с кучкой чокнутых сафидистов, то ли сам патрос ставит спектакль. - Несмотря на жаркий день, он поворошил огонь в камине и уставился в пламя.
        Даже по опасным, сомнительным улицам Эладоре проще пробираться в одиночку, чем под несносные колкости Абсалома Спайка в его утомительном темпе. Она шла удобным шагом, неспешно углублялась в Мойку. Летняя жара разгоняла тени, и заодно разводила невероятную вонь: стоки, смывы уборных и алхимические отходы смешивались в гадостное ведьмино варево. Улицы почти пусты в послеполуденном зное.
        Она опять взглянула на список келкинских волонтеров. Одно имя уже попадалось ей при совсем иных обстоятельствах. После Кризиса всех, кто был связан с Карильон и прочими ключевыми фигурами, разыскивали в ходе секретного расследования ловцы святых из городской стражи. Эладора припомнила бесконечную череду имен - знакомых или услышанных впервые. Такие имена, как Шпат, Крыс, Хейнрейл, Роша, Алина, Синтер и остальные, запертые подальше, чтобы о них не думать.
        Одной из косвенных сообщниц Карильон была упырица по имени Барсетка.
        У Эладоры была одна идея, такого рода, что воплощать ее не больно хотелось. Идея незваным гостем переминалась на задворках сознания. Попыткам подавить не поддавалась. Эладора пробовала запереть и ее, чтобы больше об этом не думать, но мысль глубоко запустила крючья - ее не сдать в архив прошлой жизни. Нездоровая, противная, грязненькая задумка, ей она вовсе не нравится - но и уйти никуда не уйдет.
        Эладора выбирала дорогу, руководствуясь морским ветерком и открытыми местами, где не такой дрянной воздух, пока на краю площади Агнца не отыскала дверь со значком промышленных либералов. Дверь не заперта, в прихожей темно и стоит благостная прохлада. По невысокой лестнице она поднялась в общий зал. Возле стен тут свалены разукрашенные декорации, и запачканный занавес опущен над маленькой сценой. Буфет, в это время закрытый. Ряд столиков, в основном голых, хотя кое-где кипами лежали предвыборные плакаты, которым полагалось быть расклеенными по стенам Мойки. Также здесь полагалось собираться шумной толпе волонтеров, но зал пуст, за исключением пары старушек.
        - Я Эладора Даттин, - представилась она, - я ищу Барсетку.
        Первая старушка не повела ухом, только нарочито принялась разбирать стопку листовок. Вторая вязальной спицей ткнула на дверь сбоку от сцены.
        - Спасибо.
        За дверью ряд гримерных. Все, кроме одной, открыты. Эладора постучала.
        - Прошу, входите, - проговорил голос, одновременно напевный и гортанный, словно зов потерявшегося ребенка из глубокого подземелья. Таких чудных упырей, как Барсетка, Эладора еще не встречала; лицо скрыто вуалью, когти тщательно подстрижены, и платье без единого пятнышка, хотя упыри если и утруждаются прикрыться, то носят рвань и могильные саваны.
        - Я Эл… - начала Эладора, но Барсетка перебила:
        - Эладора Даттин! Привет! Я видела, как вы утром говорили с владыкой Крысом. Из-под зала суда мне все было слышно. Знаменательный сегодня день. Конечно, куда им супротив господина Келкина, но здорово все-таки добиться своего, как положено по закону… ой, где мои манеры? Предложить вам чего-нибудь перекусить?
        - Умм, нет, благодарю, - сказала Эладора. Всем известно: упыри едят падаль, предпочтительно трупы, богатые осадком души, то есть остаточной духовной энергией.
        - У меня еда с поверхности! - похвасталась Барсетка, доставая жестяную банку с печеньем. Эладора воздержалась. Желудок до сих пор бурлил от запахов снаружи - и от этой перенасыщенной духами комнаты. - Чем я могу вам послужить, мисс? - спросила упырица.
        - Господин Келкин попросил меня провести кампанию в Новом городе. Я начала работать с Абсаломом Спайком, но, кажется, мы с ним друг другу не подходим. А вас рекомендовал господин Келкин. - На самом деле она понятия не имела, кто подготовил этот список помощников для работы в округах Нового города, но польщенная Барсетка всплеснула руками и подбоченилась. - Мне бы хотелось, чтобы вы сопроводили меня по участкам, где вы проводите агитацию.
        - Ой, с удовольствием. - Барсетка повела Эладору через зал обратно на улицу. - Заглянем в пару мест здесь, на Мойке, а потом отправимся до Нового города.
        Перед напором упырицы было не устоять. По пути Барсетка то и дело отставала, чтобы налепить плакат или содрать вывеску «города вперед», а потом вприпрыжку нагоняла Эладору, или обгоняла, чтобы обращать встречных прохожих, выкрикивая, что голос, отданный за промлибов, - это голос за будущее Гвердона. Процветание продлится впредь, а все нелады исправятся.
        В университете, у одной из Эладориных подруг - состоятельной девушки по имени Люсиль - был щенок, и Барсетка напоминала эту восторженную собачку. Щенок пропал через пару недель после того, как Эладора переехала в дом профессора Онгента на улице Желаний.
        Вспомнив об этом, она отметила, что Мирен недолюбливал эту собаку. Животное всегда огрызалось и рычало на него. Вспомнив об этом теперь, она легко объяснила исчезновение щенка.
        Она заставила себя сосредоточиться на непрерывном щебете Барсетки. Байки упырицы о народе Нового города примерно соответствовали изысканиям самой Эладоры. Около половины жителей - уроженцы Гвердона и пригородных краев, а остальные спаслись от Божьей войны, отыскав знаменитый нейтральный город без богов. Эладору интересовали вторые. Необходимо выяснить, как проголосуют новоприбывшие. Когда она объяснила это Барсетке, упырица увлеченно кивнула.
        - Ой! Да вам же надо поговорить с Аликом. Он из новых. Он поможет. Сюда!
        Барсетка привела ее к большому полузаброшенному зданию на нижней Мойке. В ближайшей церкви звонили колокола Святого Шторма. Тон благовеста не тот, что раньше; после Кризиса колокола заменили. Барсетка прошмыгнула за дверь, Эладора осталась бродить вокруг высаженного во дворе огородика.
        На нее глазели с верхних этажей. Она улыбнулась, но стоило присмотреться к людям попристальнее, как их лица исчезли.
        Женщина зрелого возраста показалась из двери - не той, куда прошла Барсетка. Вроде бы в накидке жрицы Хранителей, но без церемониальных ключей. Одна кисть у нее чудовищно искривлена, выгнута наподобие драконьего когтя.
        - Я Джалех, - сказала она, - а это мой дом. Вы не похожи на ищущую укрытия. - Женщина вгляделась в Эладору и беззвучно зашептала молитву - и Эладора почувствовала, как ее коснулось дуновение духовных сил. Похоже на колдовское взывание.
        - Быть может, я и ошиблась, - произнесла женщина. - Видимо, в прошлом вы служили богам инструментом.
        - Я только жду Барсетку, - сказала Эладора. Под испытующим взглядом Джалех ей стало не по себе. Неприятно, что даже от короткого общения с матерью остался различимый след, который и Крыс, и эта священница моментально почуяли.
        Немолодая женщина отмахнулась своим когтем.
        - Богам ведомы те из нас, кто ступал на ту сторону. Те, кто хотя бы недолго оказывался за гранью, меняются навсегда. Если побывать в том месте… то потом легче туда вернуться, даже совершенно другой дорогой. - Джалех, глядя на Эладору, поцокала языком. - Есть ли у вас проводник, дитя? Тщательно ли вы подготовились? Лучше сознательно выбрать свой путь и уверенно идти по нему, чем брести наобум.
        - Я н-н-не знаю, о чем вы говорите. - Это не совсем искренне - кое-какие слова Джалех несли смысл. Святые используются богами как инструменты в материальном мире - точки согласованности, так однажды назвал их профессор Онгент. Когда божество создаст или обнаружит точку связи между мирами, то другой бог, по идее, тоже сможет ею воспользоваться. Эладора сообразила, что, наверно, сама является тому доказательством - в прерванном обряде под Могильным холмом дед соорудил из нее канал для Черных Железных Богов, при этом у нее получилось призвать Хранимых. Она твердо решила заняться этой темой. Переговорить с Рамигос, заполнить мозг фактами, железной определенностью - и не оставить места, где мог бы угнездиться страх.
        Джалех снова изучающе уставилась на Эладору и забормотала молитву. Потом вздохнула, покачала головой и сказала:
        - Как найду Алика, сразу его пришлю, - и убралась в свое ветхое пристанище. Эладора опять осталась одна, ей было неуютно. Ребенком Эладора подхватила лихорадку и едва не умерла; мать сутки напролет сидела у ее постели, ухаживала и следила, при этом практически не замечая саму дочь. Смотрела с безжалостной решимостью, словно Эладора была лишь равниной, на которой материнская воля сошлась в бою с лихорадкой. Что-то от той стали имелось также и во взгляде Джалех.
        Спустя короткий срок Барсетка прискакала обратно, ведя за собой непримечательного мужчину. Самый обычный, средних лет, он нес скатанные в рулон плакаты и ведерко клейстера. Загар подсказывал, что мужчина провел много времени в землях солнечнее Гвердона. Зато голос у него мягкий, на удивление приятный, со смешливой ноткой - ей это показалось очаровательным. Сунув плакаты под мышку, он обменялся с ней рукопожатием.
        - Это Алик, - сказала Барсетка. - Он вызвался нам помочь, а сам, не прошло и месяца, как прибыл из Севераста, и я подумала - он как раз тот, кто вам нужен. Алик, Эладора Даттин - одна из ближайших советниц господина Келкина, а еще она ученая, и высокородная дама, и…
        - Я всего лишь хочу узнать о видах Нового города на будущее, - пресекла ее Эладора.
        Он ухмыльнулся:
        - Я здесь давно не бывал. До сих пор не выучил улицы. Но готов предоставить вам свой свежий взгляд.
        - Спасибо.
        - Минутку, - проронил он, затем повысил голос: - Эмлин! - Бледный мальчишка, худой как швабра, появился из тени дома. Почему-то он напомнил Эладоре о Мирене.
        Алик по-отцовски положил мальчику ладонь на плечо.
        - Я сейчас займусь делами, хорошо? Есть важная работа. Сумеешь сам пока тут о себе позаботиться?
        Мальчишка кивнул.
        - И тетя Анна будет ждать тебя вечером к ужину. Если я еще не вернусь, найдешь к ней дорогу?
        - Найду.
        - Да прольет Нищий Праведник свет на твою тропу. - Алик дал сыну несколько медяков и отправил домой. С дурацкой улыбкой на лице смотрел, как убегает мальчишка.
        От дома Джалех Эладора повела их троицу вдоль порта к черте Нового города.
        - Давайте начнем с улицы Семи Раковин, - попросила она Барсетку.
        - Это скверная часть Нового города. Наши ребята ходили туда вербовать, и на них напали, - предупредила упырица, но препираться не стала. Она изменила повадку: припала ниже к земле, порой ускоряясь на четвереньках. Сняла перчатки и расправила лапы с острыми когтями. Она перескакивала из тени в тень, рыча на каждого, кто обращал лишнее внимание на пару идущих позади людей.
        Со своей стороны Эладора проверила пистолетик, спрятанный в сумочке. Он позвякивал об обломок меча, который дал Синтер.
        - Вы приплыли из Севераста как беженец? - спросила она Алика.
        - Не сразу. Сперва я ездил в Маттаур. Повезло - раньше я торговал и уже знал кое-кого в Гвердоне. Я сумел договориться о провозе. - Вздохнул. - Другим повезло меньше. Тысячи остались брошены. Выжившие в Северасте бросались в воду за каждым кораблем, умоляли увезти их от Божьей войны.
        - Барсетка сказала, вы сами вызвались помогать. Что привлекло вас в промышленных либералах?
        Алик на миг призадумался, взвешивая слова.
        - Вы что-нибудь знаете про раскол?
        - Он положил начало войны между Северастом и Ишмирой, верно? - Она читала известия о нем, но это мало что значило. Любые новости о Божьей войне воспринимались как бред безумца.
        - Вроде того. Обе страны поклонялись тем же самым богам - Царице Львов, Облачной Роженице, Благословенному Болу. Но их в Ишмире глубоко затянуло войной, а мы проходились только по краешку. Непричастными не были, но, в общем-то, и не воевали. - Они стали подниматься в Новый город по одной из многих витых лестниц. Шесть месяцев назад тут были причалы алхимиков, и суда со всего света приходили сюда закупать устрашающее оружие. Ныне останки тех доков под полусотней футов наколдованного камня, и алхимикам приходится отгружать товар в обычному порту возле людной Мойки. Через каждые пять минут Алик останавливался и клеил предвыборный плакат на любой незанятый участок стены. Дюжина Келкинов взирала сверху вниз на Эладору.
        За работой Алик разговаривал:
        - А потом боги сошли с ума. Не все разом. Вы наверняка слышали рассказы о чудесах на востоке, о новых святых и уродливых чудищах. Старый уклад начинал рушиться - но трудно сказать, что именно было нарождавшимся безумием, а что чехардой обычных событий. По-моему, боги - наши боги, в Северасте - первыми увидали, что надвигается. И Раскол был их попыткой себя уберечь. Они попробовали разломиться надвое, отделиться, а не оставаться частью зараженного целого. Некоторые из них не сумели. У других получилось. Какое-то время у нас были две Царицы Львов. Но та, что из Ишмиры, оказалась сильней - и не знала пощады.
        - Профессор… Он… Один профессор из университета однажды сравнил богов с горящим лесом, а души людей - с деревьями. Выходит, Раскол был вроде пожарной прогалины? - Ей нравился этот разговор. Отчасти потому, что она никогда не удалялась от Гвердона и сама не сталкивалась с Божьей войной, но в основном из-за восхитительной ереси, которую они оба высказывали. Говорить о богах как о квазиприродных силах или феноменах, которыми можно манипулировать, еще столетие назад грозило темницей и смертью на костре - а во многих, менее терпимых, краях, чем Гвердон, запрещено до сих пор. Даже величайшие тайны можно разгадать, классифицировать, одомашнить… А еще этот разговор очень, очень бы разозлил Эладорину матушку, что добавляло пикантности.
        Алик кивнул:
        - Похоже на то. Но прогалина оказалась не расчищена. Выражаясь вашими словами, над Северастом по-прежнему веяли искры. Противоборство началось на небесах, а потом захватило и царство смертных. И город сгорел. - Его руки работали быстро и точно.
        Он разгладил плакат, отступил и полюбовался на проделанный труд.
        Они обошли одно здание, отмеченное знаком Хранителей. Снаружи стояли немногочисленные прихожане, среди них ходили священники в рясах, раздавали милостыню и осеняли благословеньями. И заодно выдавали бумажные банты - цеплять на одежду в поддержку церкви на выборах.
        Тут же стояли охранники в старомодных доспехах. Они злобно скривились на Барсетку, та зашипела и перебралась на другую сторону улицы. Эладора двинулась за ней, но Алик взял ее за руку и подвел поближе к толпе.
        Здесь, прямо на улице, горела жаровня. Очередной жрец подкинул полено на угли и завел молебен сафидистов. Он воздевал руки и призывал Хранимых Богов снизойти к пастве и даровать им свою милость. Лицо пылало экстазом, глаза светились и пучились, когда он молил о богоявлении. Он тянул руки к самому огню, на коже даже вздулись волдыри, но ничего не случилось. Боги не ответили на молитву. «А моей маме ответили», - подумала Эладора. Но Алина Хамбер, та, что была их величайшим воителем, не просила о занебесном благе - ее выбрали наугад в захудалой деревне, будто на нее упала случайная искра. «Наши Хранимые Боги - придолбаны наглухо. На инстинктах, на рефлексах, и ни одной мысли наперед».
        Алик прошептал:
        - У Хранителей таких храмовых миссий с полдюжины. Суп и хлеб новообращенным. Для тех, кто спасся от Божьей войны, самое то - добрые боги вместо бешеных. Но боги Севераста были нам друзьями и родными; не всякий готов их отвергнуть.
        Он указал назад, и с этой высоты на холме перед ними раскинулся весь Гвердонский залив целиком, со шхерами и крепостями, с гаванью, до того заполненной кораблями, что казалось, будто город растекся по воде на милю вперед.
        - Если прогалины оказалось мало, чтобы отделить богов Севераста от безумия Ишмиры, то океан, наверно, должен помочь.
        Глава 14
        В самом сердце представительства Хайта располагался небольшой внутренний дворик. В середине двора стояла урна с нанесенными сигиллами смерть-бога, чье имя не произносилось никогда. Так устроено для сотрудников-молителей - если они умрут на чужой земле, то их духовные сущности соберут, поместят в эту урну и с оказией отправят домой, на завершающее служение. Теревант дотронулся до урны, но то был лишь обычный металл, холодный и пустой - не то что вихри текучей силы, заключенной в мече Эревешичей. Урна - не настоящая рака, она лишь бережет души от распада, от погружения в материальный мир и растворения в виде фонового волшебства. «Одно вместилище хранит души, - рассудил он, - другое направляет их силу, соединяет общим устремлением, возвышает. Вот разница между сосудом и оружием… Да, между мечом и урной разница очевидна». Боги, ему бы кофе.
        Как по волшебству появился обед. В один миг дворик пуст, в следующий слуги уже вынесли стол. Один накинул на него белую ткань и внезапно на скатерти оказались фрукты, холодное мясо и горячий кофе. Другой слуга тут же приставил пару стульев.
        - Добрый день, - прогудел Ольтик, показываясь из дверей посольства. Мановением руки отпустил слуг. Больше брат не гневался - его ярость, как летняя буря, проходит быстро. - Присядь, поешь, чтоб тебя. Я тут извиниться пытаюсь.
        - За что?
        Ольтик покрыл ломоть пышного хлеба таким слоем варенья, как будто решил его похоронить.
        - Я был не в себе вчера ночью. За меч - и за то, что наговорил про твою будущую службу. Давай будем вместе, Тер, как в молодости. Мне нужны доверенные люди. И дело не в том, чтобы вытащить тебя из неприятностей. Неприятностей хватает и здесь.
        - И что же тут происходит?
        - Пока не могу всего рассказать. Хотел бы, но… - Он вздохнул. - Кстати, в прошлом месяце объявили Полсотни, и я вошел в их число.
        - Поздравляю, - равнодушно сказал Теревант. Полсотни - список самых достойных и многообещающих хайитян среди разных каст. Для Хайта это тревожный знак, поскольку некроманты составляли Полсотни только в преддверии венчания Короной нового помазаника. Либо теперешний венценосец занемог, либо они опасались вторжения и нуждались в молодом, мужественном носителе. Тем не менее попасть в итоговый список кандидатов на обожествление - великая, высшая честь.
        - Как и Лис.
        - А-а-а-а. - Лис с Ольтиком поднимались, проталкивая друг друга, их союз катапультировал обоих к успеху в армии и в Бюро, но носить Корону может только одна голова. Следом за Короной шел меч Эревешичей - чуть менее значимая загробная жизнь.
        - А… меч тебе обязательно нужен? - спросил Теревант. Корона требует верности. Если Ольтик считает себя серьезным претендентом на Корону, то мог бы добровольно отказаться от притязаний на меч, и это поднимет его позицию в расчетах некромантов. Так он показал бы свою приверженность Хайту, а не одному из его Домов.
        При таком раскладе клинок Эревешичей переходит к Тереванту. Он овладеет силой наследного оружия, станет воителем их рода. Полубогом - всю его слабость выжжет и заместит собой могущество предков.
        - Мне очень нужен меч, Тер, - сказал Ольтик, ломая мимолетную грезу. - В этом городе отныне неспокойно. А представь, что будет, если Гвердон вступит в войну? А если примкнет к Ишмире? Тебя тут не было этот год, во время Кризиса. Шестеро наших стражей пали от веретенщиков. Будь у меня тогда меч… кто знает, насколько иначе сложился б исход. - У Ольтика сияли глаза - ни дать ни взять провидит, как прорубается сквозь поток демонических ратей, крушит чернокнижные козни, спасает Гвердон. И завоевывает неугасимую преданность гвердонцев делу вечного Хайта.
        - Как только Лис пошлет весть… - начал Теревант, но Ольтик его перебил:
        - Ее ручной зверек уже с ней на связи. Неделя, и городской дозор чуточку утратит зоркость. Тогда я его доставлю.
        - Ее зверек?
        - Лемюэль, - сказал Ольтик, отцепляя от горшка с вареньем прилипшую мушку. - Когда я надену меч, все закончится. Пока я не буду прибегать к самым могучим дарам этого клинка, местные власти не осмелятся задевать Хайт, оспаривая мое право его носить. Так или иначе, - сказал он, выскребая дохлое насекомое на салфетку, - тебе повезло.
        Теревант медленно кивнул. Если бы Лис не ждала их у Грены, чтобы подобрать Беррика, все могло бы сложиться гораздо хуже. Но, опять же, не напейся он с Берриком, не устрой свиданку с сестричками или не будь их бородатый наставник таким назойливым, все бы и обошлось. Крошечные поправки, каждая в отдельности незначительна вовсе, сговорились перекроить его судьбу. Интересно, не происходит ли так вообще со всеми? Не всякая ли душа всего лишь неуправляемая лодочка, которую несет по морю хаоса - или это просто он такой, без руля.
        По сравнению с ним Ольтик - дредноут на паровом ходу, никакие ужимки судьбы его не собьют с непреложного курса.
        - Теперь я старший Эревешич, - сказал Ольтик. - Мне необходимо заботиться о будущем нашего Дома. Если я умру без наследника либо не смогу носить меч по иной причине - его взвалишь на себя ты.
        - Такой беды Дом Эревешичей не вынесет, - произнес Теревант самым легким тоном, но оба знали, что он шутит лишь отчасти.
        - Дело не в твоей вине или ошибках прошлого. Суть лишь в том, чтобы семейный меч достался пригодному меченосцу. - Ольтик всадил большой палец в корку апельсина, надковырнул. - Даэринт устроил мне на сегодня встречу с алхимиками в гильдии. Хочешь побьемся, пока я не ушел? Нам надо поддерживать боевую форму, подавать пример другим живым.
        Теревант допил кофе.
        - Нет. Я хочу пройтись. Посмотреть город, понять, где я нахожусь. - Он не стал добавлять: я двадцать лет не побеждал тебя в честном поединке.
        Ольтик опять к нему наклонился, стул заскрипел под весом.
        - Я предпочел бы, чтобы ты не покидал расположение посольства - кроме официальных дел.
        - Как прикажет его превосходительство. - Теревант встал, отдал честь и вытянулся смирно.
        - Ох, брось ты церемонии. Двигай.
        Теревант пошел по дворику.
        Иссохшая рука, прицепленная к иссохшему плечу под иссохшей головой, остановила его у двери.
        - Лейтенант?
        Теревант подавил свой первый вопрос: почему вы еще не умерли?
        - Да, первый секретарь?
        - Юноша Лемюэль принес новости из города. Он ждет в вашем кабинете.
        Теревант кивнул:
        - Хорошо, благодарю вас.
        - Не позволяйте ему заморочить вам голову. Парнишка он полезный и шустрый на улицах, но он не… не… - Даэринт смолк, словно забыл, что намеревался сказать, но руку Тереванта не отпускал. - Вы ведь не слишком похожи с послом, верно? - Глаза Даэринта до того заплыли бельмами катаракты, что Тереванту было невдомек - то ли старикашка высказал наблюдение, то ли просто искренне поинтересовался.
        - Брат большой человек, не то что я. Всю жизнь было так.
        - Вы не должны на него сердиться, - проговорил Даэринт. - Это очень трудно.
        - С чего вдруг? В смысле, что трудно? - Теревант уже начал гадать, а не захирел ли у собеседника разум, под стать недужному телу? Первому секретарю полагалось быть ведущим дипломатом посольства, правой рукой посла в сложных отношениях с Гвердоном. Зачем доверять жизненно важные обязанности такому хилому исполнителю? Почему не взять молодого или хотя бы мертвого? Он бросил взгляд на его запястья - там чисто, волшебных отметин неусыпного нет. Эмблема его Дома не указывает на семейную раку. Когда Даэринт умрет - может статься, еще до конца их беседы, - то он, судя по всему, умрет молителем и окончит свой путь в кувшине, здесь на дворе.
        - Быть одним из Полста. Уж мне-то известно.
        - Вы из… были одним из них?
        - Не я. - Старикан улыбнулся искренне, как ребенок. - Моя мать. Давным-давно. Она была поэтессой. Добилась места в Полсотне, но потом вдруг больше не смогла писать стихи так, как раньше. «Повсюду торчат лезвия кинжалов, - сказала она. - Во всем сокрыта возможная неудача». Мне было всего пять, но когда я плохо отвечал в школе, это означало, что двойку ставили ей как одной из Полста.
        - Я буду держать это в голове. А теперь прошу прощения.
        Иссохшая рука стиснула его крепче.
        - Знаете, а она выиграла. Тогда война шла еще в нашу пользу, и Корону покорил мамин голос. Я рос во дворце, и меня прозвали Принц-Хохотушка.
        - То были вы?!
        Даэринт шутливо поклонился, то есть на самом деле еле сумел согнуться в талии.
        - Понимаете, я боялся, что она перестанет меня любить. Как же иначе, думал я. Она стала частью Короны, тысячной долей души столь сиятельной, что как ей любить смертного сына, когда теперь она мать целой страны? Но я ошибся. Она любила меня. Да, любила - до поры до времени. Уже не моя мать, но Корона любила меня. - Даэринт медленно кивнул на мужчину во дворике: - Он тоже будет вас помнить. Даже потом.
        Шпион посмотрел на заполненную судами гвердонскую гавань, на валы и бастионы Мыса Королевы с той стороны залива.
        - Океан, наверно, должен помочь.
        Он мысленно отступил на секунду назад, чтоб переслушать собственные слова и понять, как они подействовали на Эладору Даттин. Похоже, личина Алика не прочь поэтично порассуждать. Еще Алику нравится быть полезным; он с удовольствием чинит крышу Джалех и клеит плакаты промышленных либералов. Но Алик не шпион, хотя шпион в настоящий момент и Алик.
        Даттин непросто прочесть. С первого взгляда она напомнила ему нечто беззащитное и пугливое. Может быть, зайца. Библиотечную мышку, что уткнулась в уютное бумажное гнездышко. Или ученую птицу, попугая, который умеет повторять чужую речь, но спокойнее всего ему в удобной клетке. Однако чем дольше он с ней говорил, тем отчетливей проступала в ней какая-то неспешная, глубокая сила. Она как ледник, неостановимо ползущий вперед. Сверху прохладный и влажный, но по сути тверже железа, и ему неведома жалость.
        Она чувствовала его цепкий взгляд и отзывалась смущенной улыбкой. Говорит все о Келкине. Отвечает медленно, привыкла сомневаться в себе. Шпиону тут есть с чем работать.
        Путь к улице Семи Раковин пролегал через участки самого ошеломительного зодчества Нового города. Белые проспекты внезапно ужимались в проулки, неоконченные башни навсегда застывали на грани обрушения. У одного особняка, похожего на кукольный домик, не было фасада.
        Дорога шла через россыпь часовен и храмов. На их компанию взирали иконы и лики идолов. Среди них святые реликвии древности, спасенные из храмов проигравших на Божьей войне. Есть и новоделы, высеченные из местного белесого камня, слепленные из речной глины, из помойного хлама. Некоторых шпион признал - вот Царица Львов, Облачная Роженица и Благословенный Бол - его пухлое, с ухмылкой, лицо склеено из тысяч медных монеток. Все это южные боги, но были и иные сущности: Матерь Цветов и Нищий Праведник из Гвердона, Желтый Король и Безликий Принц, Ишрея Дева Зари и Уруах Горотворец с Серебряного Берега.
        - Взгляните сюда! - воскликнула Эладора. Она нырнула в сокрытую тенью часовню. Следом в прохладную темень вошел и он. Часовня посвящалась Ткачу Судеб. Эладора стала у огромного изваяния. Высотой с нее, оно изображало чудовищного паука. Она провела пальцами по мрамору кумира.
        - Интересно, как они его сюда затащили. Он же весит несколько тонн.
        Шпион не смел и догадываться. Он ступал осторожно, боясь потревожить ту силу, какая бы ни сообщалась с этим местом. Стены часовни покрывали послания и молитвы, и все выведены тайными шифрами. Есть тут и подношения, клочки обожженных бумажек с нацарапанными секретами. Они шуршали под сапожками Эладоры, пока та обходила идола - эхо Папирусных Гробниц.
        Снаружи зашипела Барсетка, и зачарованность Ткачом Судеб осыпалась с Эладоры. Торопясь наружу, она задела в темноте шпиона. Прыткий, как упырь, он погрузил руку в ее сумку и схватил кошелек, сжал так крепко, что тот даже не звякнул. Эладора ничего не заметила.
        Снаружи, на солнышке, он спросил у нее:
        - А что там, на улице Семи Раковин?
        - Моя, хм-м, двоюродная сестра. Я один раз ее навещала, но прошли месяцы, и тогда я шла другой дорогой.
        - С ней стряслась какая-то напасть? - Шпион попытался увязать одно с другим - как член семьи Эладоры, очевидно, образованной, зажиточной, приближенной Эффро Келкина и высшего круга промлибов, живет в самых опасных трущобах Нового города?
        - Скорее она сама напасть ходячая, - буркнула Эладора.
        Барсетка провела их вдоль улицы чужеземных богов, потом, после сводчатой подворотни, их огорошил гомон базара. Продавцы вопили на дюжине языков, показывали товар, разложенный на покрывалах ярких расцветок. Здесь на прилавки выставляли продукты алхимии - складскую просрочку, оружие, лекарства в треснутых бутыльках. Каменный человек торговался за шприц алкагеста; мясник-трупоруб толкал из-под полы мясо для упырей. За рынком какая-то женщина произносила речь, и Эладора настояла туда подойти и выведать, из какой она партии, но та оказалась зазывалой наемничьей роты.
        Шпион немного задержался, потолковал с распространителями алхимии. Ему будет что доложить Анне и Тандеру, а Эмлину будет что нашептать своему собрату-святому Ткача Судеб. Капитан Исиги насытится этими сведениями. Он лениво подумал: а жива ли еще капитан там, в Маттауре? Быть может, ее смертная оболочка не вынесла напряжения святости и разорвалась.
        Барсетка, сделав круг, вернулась к нему.
        - Далеко нам еще? - спросил он.
        - Не очень. - Барсетка взглянула на сверток промышленно-либеральных плакатов, который до сих пор волокла с собой, и вздохнула: - Ой, Алик, чую, она не ради выборов идет на Семь Раковин.
        Он пожал плечами:
        - Политикой пронизано все.
        - Давайте тогда поскорее закончим. - Барсетка порысила отлавливать в толпе Эладору и нашла ее у книготорговца. Шпион с расстояния наблюдал эту картину, словно лицедейскую сценку: Эладора воркует, увидав нежданное сокровище - редкую книгу; упыриха побуждает ее идти, тянет за рукав; торговец называет цену; Эладора лезет за кошельком и не находит его. В тревоге оглядывается по сторонам; на Барсетку накатывает смесь жалости и недовольства - а чего Эладора хотела, разгуливая по худшим местам Нового города?
        Шпион скрылся из виду, выждал несколько ударов сердца, потом протолкнулся сквозь толпу к Эладоре. Он дышал нарочито тяжко, словно выиграл пеший забег.
        - Я поймал воришку. Негодяй вырвался, но… - Он протянул кошелек, который украл у Эладоры.
        Она не поскупилась на благодарности, а себя костерила за невнимательность. Лицо у нее пылало от стыда; пытаясь сбить цену за книгу, она начала заикаться. Вмешался шпион. Он принялся рядиться на жаргоне базаров Севераста - драть глотку и размахивать руками. Книгу он купил за половину исходной цены и вручил ее Эладоре.
        - Спасибо вам, сударь, - ответила все еще пристыженная девушка. Притворилась, будто листает книгу, но он заметил, как она по-новому, признательно посматривает на него.
        Лучше не лезть вперед слишком рьяно. «День-другой, - подумал он, - и она объявится у Джалех и снова попросит пройтись с ней по Новому городу». Внедрение - это отчасти соблазн, отчасти терпение. Теперь надо ждать, пока она сама не станет искать встречи. Это она должна отметить способности Алика, просить его о помощи, посвятить в свои тайны. Ей придется на него полагаться - и тогда он сможет доложить Анне и Таннеру о том, что внедрился в промышленно-либеральную партию. Лишь одна нить паутины отделяет Эладору от Эффро Келкина и высших эшелонов Гвердонского правительства.
        И Эмлин шепотом донесет добытые секреты их руководству в Ишмире.
        И небеса запылают.
        Глава 15
        Когда прибыл Теревант, Лемюэль по-кошачьи дремал в кресле Эдорика Ванта. Йорас в дверях неодобрительно цокнул челюстью.
        - У вас есть для меня новости?
        Лемюэль медленно разлепил веки.
        - Я, кажется, отыскал Ванта. В Новом городе. Осведомители рассказали. На улице Семи Раковин. Я решил, что вы захотите сами сходить и взглянуть.
        - Ходит или умер? - Для народа Хайта слово «ходит» включало в себя как по-настоящему живых, так и дозволенное некромантами посмертное неуспение.
        - Сказали, умер, - отвечал Лемюэль.
        - Как?
        - Точно не знаю. Говорят, его оприходовал какой-то святой. - Лемюэль встал, потянулся. - Пойдемте, посмотрим.
        - Разве в Гвердоне святые не под запретом? - спросил Теревант, вспоминая дозорных волхвователей в поезде и как Лис настаивала, чтобы он спрятал меч.
        Лемюэль воздел очи.
        - Пришлых отваживает городская стража. Кого выловят, отправляют в лагерь на Чутком, но некоторые, бывает, и проберутся. А в Новом городе беспорядок.
        Теревант обернулся к Йорасу.
        - Йорас, надень маску, - велел он.
        - Неусыпному нельзя покидать посольство без разрешения, сэр.
        - А я не могу тебе его дать?
        - Никак нет, сэр. Только в случае крайней необходимости.
        - Провались оно. - Гарнизон укомплектован и живыми солдатами, но он их пока что не знал и не мог на них полагаться. - Хорошо. Вернусь через несколько часов.
        - Буду ждать, затаив дыхание, сэр.
        Он оторопело взглянул на Йораса, но тот нынче улыбался всегда. Теревант накинул поверх мундира полинялый плащ и двинулся за Лемюэлем на выход из обширного здания посольства.
        Лемюэль быстрыми, размашистыми шагами мерил расстояние между посольским комплексом и станцией Брин Аван. Они миновали вычурных идолов Ишмирского представительства, гнетущую завесу тьмы Ульбиша, сияющие минареты Двойного Халифата. Теревант вспомнил один из докладов Ванта об ишмирском шпионе, здесь его застрелили в живот - и в уме родился набросок сатирического стихотворенья. Эта улица - Божья война в миниатюре, с точки зрения крысы, которая увиливает от ног топочущих тут непостижимых титанов. Такие помыслы следовало душить на корню - он снова на офицерской службе, надо исполнять свои обязанности и восстанавливать доброе имя, да и записывать стихи некогда - но мысль увлекла настолько, что он проскочил мимо станции, и Лемюэлю пришлось его попридержать.
        Стены лестничного спуска облепили предвыборные плакаты. Лемюэль порылся в кармане, извлек пару бантов, передал один Тереванту.
        - Натяните плащ поверх мундира, - посоветовал он, - и застегните этой застежкой.
        Бант был свернут из гофрированной бумаги на дешевой медной заколке в виде короны.
        - Что это такое?
        - Значок партийного активиста. Им подобные не будут вам докучать, если увидят, что ваш голос уже отдан.
        Теревант сделал, как предлагали.
        - Какой партии? - спросил он.
        - Монархистской. Кучка чеканутых, которые возомнили, будто должен вернуться король и спасти город. - Он тоже нацепил бант, заменив им значок Хранителей.
        - Вы сказали, что Ванта убил святой. Какой святой? Какого божества? - допытывался Теревант.
        На платформе почти безлюдно, однако Лемюэль все равно шикнул:
        - Не сейчас. Полно ушей.
        Они вошли в полупустой вагон. Загремели в поезде вниз по туннелю. Сидели друг напротив друга в молчании. Лемюэль зевал, начищая пуговицы на кителе.
        - Где вы служили? - спросил Теревант, кивнув на китель.
        - Да я его с покойника снял. - Снова та же надменная улыбочка. - Мне сказали, вы писали стихи.
        - Ну да. До войны.
        - А мне театр больше нравится, - хитро усмехнулся Лемюэль, будто подшучивал.
        - Вы знаете, где сейчас Лис… где можно найти леди Эревешич?
        - Ее можно найти, почитай, везде. Она вечно поблизости, наша Лис. - Лемюэль потянул из рукава ворсинку. - Знаете, это она меня натаскивала. Мы с ней вместе уже не один год.
        - Вы знаете, где она?
        - Будь ей нужно вас поставить в известность, она бы сама вам сказала.
        Стыд Тереванта боролся с досадой. Если бы он не накосячил в поезде через Грену, то, возможно, Лис поделилась бы с ним некоторыми секретами. А ведь он основывал на расследовании великие планы: раскроет гибель Ванта, проявит себя на этом поприще. Вместо этого Лемюэль уже вышел на след. Лицо его побагровело от злости.
        Лемюэль расхохотался.
        - Нижние боги, вас так легко дразнить. - Сказано не в оскорбление, а к сведению - так механик докладывает о повреждениях артиллерийской батареи. - Вас в городе живьем съедят. Надо бы вам обучиться актерству.
        - Вы имеете в виду не отсвечивать?
        - Нет, с вашим-то акцентом - и не пытайтесь. Да и вашего доблестного брата все знают. - Лемюэль опять подхихикнул. - Видите? Вот вы опять за свое. Только сравнил вас с его превосходительством, как вас перекосило. Вы - легкая мишень. Надо поменьше держать на виду. Прятать то, что вам и правда небезразлично. То, что может стоить вам головы.
        Он посерьезнел, придвинулся ближе. Понизил голос.
        - Приведу вам пример. Прежде, до Кризиса, у меня была девчонка, она грела постель одному алхимику из гильдии. Я ее знал - а звали ее Дженни - с десяти лет. Она уломала любовника вынести из гильдии некоторые документы, алхимические тайны, за которыми гонялось Бюро. Только о том пронюхали сальники. Они проследили за Дженни до места нашей с ней условленной встречи.
        Лемюэль сглотнул.
        - Я засек их. Правильно вычислил, что происходит. И прошел мимо. Я прошел рядом с Дженни и даже не посмотрел на нее. И не оглянулся, когда сальники проводили захват. Не оглянулся, когда раздались ее крики. Я был для них просто случайным прохожим. Как будто она мне никто.
        - Вы гордитесь тем, какая превосходная сволочь из вас получилась.
        - Сам я из Мойки. Там, где я вырос, гордость - непозволительная роскошь. - Лемюэль, будто сраженный, драматически откинулся на сиденье. - Понимаете, как только вас узнают получше, узнают, кто вы в действительности, то станут использовать. Перед ними нельзя открываться. Как тот алхимик - когда я узнал, что он не слишком доволен жизнью, то подсунул ему Дженни и поймал его за волосатый хрен. Разных людей ловят на разное. Деньги, страх, месть, любовь. Не важно. Как только попадетесь на крючок, вы пропали. - Он согнул палец, изображая, как рыбацкий крюк проходит сквозь мягкую плоть.
        - Лучше вам убраться, пока вас никто не закогтил, - добавил Лемюэль. А потом обратил все внимание на мелькание огней за окном. Лицо бесстрастно и пусто, словно они с Теревантом незнакомые попутчики и просто ненадолго столкнулись в вагоне.
        «Гадость», - подумал Теревант. Подлюга навязывает свое помойное мировоззрение всему вокруг. Разумеется, Бюро не целиком из таких. По юношеской впечатлительности он начитался в Паравосе книг, где методы Бюро сплошь дерзкие уловки, дипломатия высшего уровня, мастерство и талант. А не бедные девчонки, которых ставят наживками, а потом бросают на улице выпотрошенных сальниками, точно рыбу.
        Остановка за остановкой, Гвердон, как заправский мим, показывал множество своих лиц. На станции Пять Ножей город, словно уличный отморозок, подначивал их зайти в переулок. На Замковом холме он был усталый письмоводитель, беспокойный и занятой. На площади Мужества - воротила-предприниматель.
        А за старыми причалами творилось и более странное. Они оказались на краю чуда - рожденного здесь Нового города. Эта станция едва не сгинула в Кризис, но уцелела божественным попущением. Ребра и балки призрачно-белого камня подпирали крышу, прорезаясь сквозь нее, как корни окаменелого древа. Железные рельсы кончались посередине туннеля, их продолжали рельсы из камня.
        - Не отставайте, - сказал Лемюэль. - Вант встретил здесь свой конец. Было бы неловко, отправься вы за ним следом.
        Очевидно, Лемюэль отлично знал Новый город. Он вел Тереванта по лабиринту лестниц, проходов, змеистых улиц, неожиданных поворотов. Теперь, среди диковинной архитектуры, он еще сильнее ускорил шаг. Тереванту хотелось не спешить, испробовать разные дороги. По пути он заметил рынок, улицу с часовнями, башню в убранстве красочных знамен, какие-то глыбы: жилища, памятники или надгробия чудовищ - однако на нетвердых ногах плелся за Лемюэлем.
        Но Лемюэль остановился. В отдалении послышались крики, ружейный огонь. Рука Тереванта потянулась к мечу, но Лемюэль придержал его.
        - Е-мое, - самонадеянность Лемюэля явственно пошатнулась. - Ждите здесь. Только, сука, не уходите. - Он метнулся за какую-то дверь и закрыл ее за собой.
        Сбитый с толку, Теревант осторожно заглянул в проулок. Короткая очередь выстрелов стихла, и город зловеще молчал, сдерживая дыхание. Стены вокруг неожиданно заскрипели, как будто каменная твердь на минуту преобразовалась в парусину и затрепетала на морском ветру. Теревант вытащил меч, пригнулся. Чувствовалось чье-то присутствие, словно за плечом стоял некий бог. Походило на высадку в Эскалинд, перед тем как с небес словно пушечные ядра хлынули чудеса. Сердце заухало, желудок растекся. «Ванта убил святой», - сказал Лемюэль.
        Лемюэль велел ему ждать. В пекло его. Теревант попытался отыскать дорогу в направлении стычки, но улицы невероятно перекручивались, и всякий путь, казалось, уводил в сторону от того места, где слышалась стрельба. Сделав петлю, Теревант попытался найти нужную дверь, чтобы отправиться за Лемюэлем. Оказалось, она заперта, но ниже по переулку ему попалась другая.
        Она открылась в резкий, прохладный мрак небольшой молельни. Над алтарями начертаны знаки Хранимых богов. Молельня новенькая, рождена тем же каменным чудом, что и вся улица, но на алтаре древний ларец. «Святой реликварий, - догадался Теревант, - куда старше Нового города. Может быть, старше и города старого».
        В церкви ни души, кроме лысоватого священника, который поднялся с передней скамьи.
        - Отложите меч, добрый сэр. Здесь вам никто не причинит хлопот.
        - Вы не слышали стрельбу?
        Чудаковатый священник сложил ладони. На одной руке у него недоставало двух пальцев.
        - Округа полна опасностей и страхов, но здесь нас сберегут от бед руки Милосердной Матери. - Он блаженно улыбнулся сквозь сломанные зубы. - Меня зовут Синтер.
        - Вот она, - сказала Барсетка. - Улица Семи Раковин. - Короткий ряд уютных домиков с видом на открытое море. Здесь Новый город заступал в океан. Часть скоса набережной выцвела до болезненной желтизны, и с нее капала слизь. Наверно, по ходу чуда случайно оказался заложен канализационный колодец. Внизу лазали беспризорники, искали среди камней раков или прибитые морем обломки. Позади домов изгибалась стена, кривая, подобно застывшей волне. Будто кто-то построил на берегу волнолом высотой в двести футов, а потом решил добавить рядок домишек у его основания. Смысла в этом ровно столько, сколько и в остальном Новом городе.
        Улицы пусты, но шпион подметил, что в окнах мелькали испуганные лица. Нюх чуял неприятности.
        Неприятности и копоть.
        Последний дом в ряду выгорел. Дверь вынесли, пустоглазые окна почернели. Со стен ниспадали полосы сажи. Без единого слова Эладора побежала туда, перескочила порог. Все внутри первой комнаты сгорело дотла. То не был естественный пожар. Даже если бы каждую щепку и клочок ткани в этом доме сложили бы в кучу и запалили костер, не получилось бы этакой геенны. Стало быть, волшебство. Или божье чудо. Или алхимия.
        - Здесь… Карильон здесь жила.
        Шпион наскоро оглядел останки жилища. Остальные две комнаты уничтожены сходным образом. Других выходов нет.
        Барсетка принюхалась, помедлила, опять посопела, потом заскреблась в кучке пепла. Там лежало тело, частично обожженное.
        - О нет, боги, нет, - таращась в ужасе, пролепетала Эладора. Она отвернулась, держась за обугленную стену.
        Шпион стал на колени, помогая упырице разгрести останки. Несколько ребер раскрошены - пулевое попадание. А на запястьях… металлические вживители.
        Он одернулся, показалось, что скелет сейчас подымется и на них нападет.
        Барсетка с упырьей ухмылкой подняла на них смешливую морду.
        - Вы чего, решили, что это Кари? - Она почти с нежностью провела когтем по обгорелому бедру. - Труп-то мужской.
        - Мужчина из Хайта, - проговорил шпион. - У него вживленные обереги.
        Барсетка поизучала маленький подкожный талисман на лодыжке трупа.
        - Ой, так вот какие они, эти штуки? - неприязненно произнесла она. - А он не должен сейчас скакать, а не валяться мертвым?
        Эладора, все еще смертельно бледная, присоединилась к ним. Прикоснуться к телу она не осмелилась.
        - Что… Можете сказать, что с ним произошло?
        - Застрелен. Зарезан. Сожжен, - отвечал шпион, по очереди показывая на раны. Тело обгорело, но не так сильно, как мог предполагать шпион, учитывая уничтоженную обстановку. Он собрался начать объяснения… как позади него разлетелся подоконник, обдав осколками и пылью. Пронзительный треск алхимического пистолета, едкий запах флогистона. Нападение снаружи, с улицы.
        Он тут же упал на бок, уходя с линии огня. Барсетка скакнула к двери, жеманно сняла с себя вуаль и шляпку, а потом заревела животным ревом. Эладора замерла в неожиданности. По щеке бежала кровь, но ей повезло - только царапина от пролетавшей шрапнели. Шпион метнулся к ней и утянул под прикрытие стены, пригнул ей голову книзу. Кровь налипла на его пальцы. С улицы новые выстрелы, вдобавок зашуршало, будто кто-то скребется по крыше. Кто они? Хороший вопрос. Но для шпиона только второй по неотложности - сразу за «Есть ли у меня оружие получше, чем этот рулон плакатов?».
        - Держите! - Эладора вложила ему в ладонь пистолет. Маленький, алхимический, для одиночной стрельбы. Игрушка - но хотя б смертоносная. Шпион на миг замешкался - должен ли Алик хорошо стрелять, а затем один из напавших прошел в переднюю дверь этого дома, и оказалось, что Алик стреляет отменно. Злодей скомкался, уцепился за раздробленную коленную чашечку - между пальцев хлестала кровь. Боги, он только на пару лет старше Эмлина, еще один ребенок, посланный воевать.
        Эладора завизжала. Барсетка сгребла второго врага - тот слишком близко подобрался к входной двери. Ее когти, созданные рвать мертвую плоть, вошли в живые предплечья, и кровь брызнула по сторонам. Она крутанула его от себя, повела, в нелепом вальсе, за кровеносные жилы, подставляя между собой и стрелком с той стороны улицы.
        Шпион решился выглянуть в окно. Там, через улицу, еще четверо-пятеро неприятелей - сходят с крыльца, поднимаются из укрытий. Неплохо работают, кем бы они ни были - наступают осмотрительно, короткими перебежками. Значит, лежали в засаде, подкарауливали… кого? Эладору? Ее таинственную родственницу? Или ждали, когда воспрянет мертвый хайитянин?
        Крики. На улицу вбежал мужчина, как припадочный размахивал руками, под плащом бугрилась армейская куртка.
        - Рано! Рано! - проорал он. - Быстро, избавьтесь от них!
        Один из нападавших отстегнул ручную вспышку-призрак. Эфирный разряд, который убьет в доме все живое. Шпион пальнул навскидку - бойцу пришлось пригнуться, бросить гранату не получилось. Выстрел далеко отклонился от цели и зацепил в плечо Военную Куртку. Новоприбывший с проклятиями упал на мостовую. Шпион полез за новой обоймой, но перезаряжать эту кроху, как орудовать отмычкой, и Военная Куртка успел уползти с обзора.
        - Надо уходить! - крикнул шпион Барсетке. Упырица кивнула, смещая немного в сторону свой человеческий щит. Выйти из двери означало выйти под шквал из пуль.
        - Мисс Даттин, - позвала Барсетка, - стойте за мной. Я буду беречь вас сколько смогу.
        - А ч-что насчет т-той двери? - спросила Эладора, показывая в глубину дома.
        Там в стене появился проем, которого не было минуту назад. Проход, путь на узкую лестницу. Выход. Края каменного прохода до сих пор податливо дрожали, призрачный мрамор тек, словно жидкий лунный свет.
        Явление чуда.
        Чуда, которое не было времени проверять.
        - Идем! - прошипел Алик, и Эладора, запнувшись о труп, ломанулась к проходу. За нею Алик, Барсетка замыкала, подтягивая партнера по вальсу, как щит.
        Пока они карабкались по крутой лестнице, враги пустились в преследование. Низкий потолок крошился, ступени мокрые и коварные. От выстрелов, грохавших сзади, Эладора то и дело дергалась. Раздались влажные хлопки - партнер по вальсу получил пулю и обмяк. Упырица отбросила тело, роняя так, чтобы перегородить тесный лестничный колодец и заставить врагов перелазить через останки своего человека. Оглянувшись вниз, Алик увидел бойца со вспышкой-призраком уже у подножия ступеней.
        - Берегись! - закричал он. Барсетка тоже увидала опасность, полетела вниз по лестнице, но она не успеет вовремя, чтобы остановить…
        Вспыхнуло пурпурное сияние, затрещало, будто нечто рвется - и нападавший отлетел к стене. Вытянутая рука Эладоры на миг загорелась тем же пурпуром, огонь очертил ее кости. Через долю секунды до бойца добралась Барсетка. Подняла его и опять саданула о стену, и он затих. Раздался рев упыриной муки - Барсетку ранили. Внизу в доме полно врагов.
        Алик погнал Эладору вверх по ступеням. Ее шатало после броска заклинания, пришлось наполовину нести, пока она не смогла самостоятельно двигать ногами. Из под ногтей кровоточило; шпион почти рассеянно выхватил из ее кошелька платок и подобрал кровь. Тряпицу сунул в карман.
        Туннель заканчивался под аркой, за ней открывался пустынный переулок. Ущелье между двумя твердынями, подобными каменным утесам. Он толкнул Эладору в переулок, повернулся, чтобы помочь Барсетке одолеть последние ступени. Упырица отяжелела, и на мраморе недавно созданных ступеней расплывались черные пятна крови.
        - Ничего, все нормально, - бормотала она.
        Они вышли наружу, и оказалось, переулок пуст.
        Эладора растворилась в прозрачном воздухе.
        В молельне распахнулась другая дверь, и ввалился запыханный Лемюэль. Его армейскую куртку изгвоздила грязь, словно он валялся по канавам. Теревант почувствовал себя за кулисами театра: здесь актеры входят на сцену и покидают ее через люки и боковые дверцы, а значит, там разыгрывается драма, которую он пропустил. Лемюэль при виде Тереванта подавил возглас.
        - Что там происходит? - спросил Теревант.
        У Лемюэля текла кровь, заряд попал ему в руку.
        - Полдюжины холуев с оружием, - безысходно бросил он, - а против них - одна святая сучара.
        - Я уже объяснил Лемюэлю угрозу, которая исходит от злокозненной Святой Карательница, - объявил Синтер. - Боюсь, что это она убила вашего Эдорика Ванта. Новый город мерзок, и она участвует в его мерзостях. Демонское дитя, бесчеловечная разбойница, пристанище нечестивой силы. Прежде она охотилась на одних преступников, но ее жажда крови растет. Городской дозор пытался ее изловить, но, увы, - ему она не по зубам!
        - Стража уже в пути, - заметил Лемюэль. - Нам пора уходить.
        Долю секунды Синтер казался озадаченным, а потом кивнул:
        - Конечно, молодой Лемюэль прав - вам лучше скрыться, пока не увидела стража. У Старого Хайта в городе немного друзей.
        Теревант поглядел на дверь, в которую вошел Лемюэль. Сделал шаг с мечом в руке.
        - Мы должны забрать тело Ванта, даже если он окончательно мертв. - Он думал о Лис на станции Грена, о клятве, которую дал.
        - Идем отсюда, сука, запарил! - рявкнул Лемюэль.
        Синтер порхнул к ним.
        - Любые найденные останки городской дозор доставит в морг на Мысу Королевы.
        Теревант неуверенно перемялся. Ему хотелось броситься в атаку, но… «Ты уже бросился, в Эскалинде, - шепнул ему внутренний голос, - и посмотри, куда это тебя затянуло».
        - Уходим. Я затребую останки у городской стражи. - Он попытался изобразить приказной тон.
        Синтер склонил голову.
        - Матерь Скорби, благослови уход его. Примите мои соболезнования вашей утрате.
        Глава 16
        Эладора споткнулась, и тут чья-то рука стиснула ее и поволокла. Мгновенно охватило замешательство - ее словно бы тянут сквозь стену, тогда как в обратную сторону, кажется, пути нет. Спаситель (похититель?) втащил ее на лестницу, а потом в галерею, прорезавшую волнолом. Коридор освещали узкие лучики света из окон, и Эладора разглядела-таки другую женщину.
        - Кари?
        Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как она встречалась с сестрой, но изменения налицо. Кари походила на одного из тех, переживших войну, наемников - исхудала, осунулась, лицо сурово, как кремень. Руку, сомкнутую на Эладорином запястье, покрывали мозоли и ссадины. Сжимает крепче, чем раньше, но ее сила от упражнений и уличных драк, а не дарована свыше.
        - Там осталась Барсетка и еще Алик. И кто-то на нас напал.
        - Хер ли не заметить. Эти же твари месяц тому назад спалили мой дом. - Кари будто бы прислушалась к какому-то незримому, неслышимому посланию. - Они разделились. Барсетка выбралась. Если она побежит в ту сторону, ее не поймать. - Кари ухмыльнулась. - Гвердонского упыря поймать вздумали?
        - А с Аликом что?
        - Не пойму. - Она на миг сосредоточилась. - Говно. Прости. Его достали. - Она, резко сменив направление, потянула Эладору в другую дверь. - Теперь гонятся за нами.
        Они бросились в следующий туннель. Сзади Эладора услышала крики, топот бегущих.
        Туннель вывел их на перекрученную витую лестницу.
        - Лезь, - приказала Кари, и Эладора подчинилась, но родственница за ней не последовала. Вместо этого Кари внизу извлекла пистолет и нацелилась в пустой туннель.
        Выстрелы позади них загрохотали громче, но Эладора не могла понять, насколько близко преследователи.
        А Карильон могла. Она надавила на спуск за миг до того, как первый нападавший ступил в короткий туннель. Выстрел ударил точно, и ведущий погоню потрясенно завопил, когда его оружие разорвалось в руке. Эладора заверещала и полезла по лестнице на четвереньках. Колодец, казалось, вертелся вокруг нее колесом, словно закружился вокруг своей оси, чтобы сбросить ее вниз на погибель.
        Она оглянулась, увидела, что Кари отступает следом за ней, с ножом в руке. За ней мужчина - рычит, машет кривым клинком. Ему неудобно драться левой рукой. Кари движется, как танцовщица, предвидит каждый выпад своего противника, уклоняется и вспрыгивает на узкие, неровные ступеньки уверенно, как на твердой земле. Мужчина опять размахивается, сверкает ее нож, и на его рубашке внезапно расцветают красные пятна.
        За ним второй боец. В его руке она замечает пистолет, глядит прямо в дуло, видит вспышку флогистона - и Кари внезапно прыгает и взлетает перед ней.
        Пуля попадает сестре прямиком в грудь - и одновременно трескаются стены, как будто местное землетрясение пошатнуло один лишь этот колодец. В камне отверзаются расселины, обдают всех пылью и острым щебнем. Кари падает на колени, сгибается - но она жива, жива и невредима, вопреки встреченной в упор пуле.
        «Удар взял на себя город», - думает какая-то часть Эладоры, и в то же время она вытягивает руку и машинально произносит взывание, которому ее научила Рамигос. Заклинание опять идет наперекосяк. Каждый мускул в ее руке, в боку и плече немеет, когда сквозь нее проходит отдача от заклинания. Она левой рукой хватает из сумки хоть что-то тяжелое - рукоять меча, подарок Синтера - и тычет в нападающего. Ей повезло застигнуть его в миг неустойчивости - он теряет равновесие, заваливается навзничь, стукается об стену головой. Бежим, думает она - а может, говорит или орет, ей не разобрать. Подтягивает за собой Кари, правую руку замыкает искрой боли. В голове плывет. Она ковыляет вверх по ступеням и видит - все ногти сожжены. Рука и так в волдырях, кровоточит после прошлого заклинания. Если снова попробует колдовать, то сожжет себе нерв или полопает вены на кисти.
        Кари обнимает ее, подталкивает вперед, проводит сквозь череду новых дурацких комнат. Некоторые пусты, некоторые запружены мусором - обломками города, поглощенными в Кризис. Эладора пробирается между баков и труб, на утвари эмблемы гильдии алхимиков, переступает через вывеску паба с Дола Блестки - она ходила мимо него в университетской жизни. Переступает через скамьи и скульптуры часовни Хранителей. Раньше у статуй вместо глаз были искусственные, выращенные в чанах самоцветы, но теперь они глядят на Кари и Эладору пустыми глазницами. Следующая комната сгодилась бы под банкетный зал, но все столы и стулья свалены у стены, как прибитые морем коряги.
        Кари потащила ее к голой стене.
        - Давай сюда.
        Стена от прикосновения чудесным образом вздрогнула и застыла в новой форме, камень растянулся, как плоть. Жилы скрепляющего раствора хрустели, ломались. В растущее отверстие задул холодный ветер, и Эладора ахнула при виде открывшейся картины.
        Они стояли высоко над Новым городом, в дюжине ярусов от земли - или больше. Отсюда четко просматривалась улица всех святых, и мерцающие башни, и терема, и другие отростки зачарованного города, извилистые, как кораллы. А далее, за ними, до горизонта тянулся старый Гвердон. Она различила даже позеленевшую крышу ближнего собора Победы - значит, они и в самом деле забрались высоко.
        - Идем.
        Там лежал узкий мост, каменный язык шириной не больше двух футов выгнулся между их зданием и ближайшей башней и упирался в голую стену. Натянутый каменный канат, сто футов из конца в конец, блестел от влаги. Кари, не колеблясь, шагнула туда.
        У Эладоры хватало колебаний на двоих.
        - Не могу. О боги, не пойду.
        - С нами ты не упадешь, - говорит Кари, опять берет ее за руку и тянет на узкий пролет. Эладора поскальзывается, вцепляется в Кари, а Кари, похоже, пустила в камень корни - запросто выдерживает вес Эладоры. Сестрица порхает по мостику с неземной грацией, и стена на дальнем конце судорожно дергается и отворяется, открывая за собой комнату.
        Эладора оглядывается - проверяет, на месте ли до сих пор первая дверь. Но невероятное отверстие за спиной сомкнулось, мало того - и сам мост позади нее пропадает, камень тает, как сосулька весной.
        - Он решил выпендриться, - сказала ей Кари. Они шагнули сквозь стену второй башни, и стена за ними закрылась, отсекая порывы ветра с залива. Эладора обнаружила, что не дышит уже с минуту, и опустилась посидеть спиной к резко отвердевшей стене. Некоторое время она беззвучно дрожала с закрытыми глазами, пытаясь собраться. Укачивала израненную руку.
        Она вспомнила бесконечные допросы и объяснительные - перед чрезвычайным комитетом, в присутствии Синтера или доктора Рамигос, адмирала Вермейла, дюжины безымянных, пустолицых господ и дам - и они без конца задавали ей одни и те же вопросы: «Где ваша кузина? Где Карильон Тай? Является ли она по сей день святой Черных Железных Богов? Представляет ли она угрозу для города?»
        Под конец, завершив дознание, они решили, что Карильон - не угроза. Эладору послали в этом удостовериться - как последнее испытание, венчавшее ее быстрый взлет в ряды ассистентов Эффро Келкина. По оценкам Эладоры, Карильон должна была вскоре покинуть город, уплыть за море, как прежде. Эладора считала, что с Гвердоном у сестры все кончено, как покончено и со святостью.
        Очевидно, она заблуждалась.
        - Супу?
        Эладора подняла голову и увидала, что Кари неуклюже протягивает ей дымящуюся миску. Эладора приняла еду, побултыхала сероватые кусочки в сероватой жидкости, отставила в сторону и огляделась. В комнате, где они сидели, хоть шаром покати - только гнездышко из одеял в углу, полка, заваленная ножами и всякими инструментами, да кухонная плитка. В противоположной стене дверь. Окон нет, только поблескивает алхимическая лампа.
        - Ух, - издала звук Кари, сдирая сорочку. На ней дыра в кулак - куда ударила пуля. - Неправа я была. Тот мужик, с которым вы пришли, Алик - живой он. А я могла поклясться, что его оприходовали. - Она стукнула по стене кулаком. - Лажаешь, здоровила.
        - Алик весьма находчивый, - облегченно сказала Эладора. - Я была в твоем доме. Там… там лежит тело.
        - Я его не убивала. Я даже не знаю, что это за хер, - негодовала Кари. - Его подкинули в мое старое логово час назад. Я пыталась разобраться, какого хрена они творят, когда показалась ты. Ну, понятно, они хотели зачем-то меня подставить, но… - Она замолчала и закатила глаза.
        - Этот человек был из Хайта, - поделилась Эладора.
        - Ха, - произнесла Карильон. - Становится интересно.
        - Твой дом, эм… разгромили до того, как оставили тело? - осторожно спросила Эладора. Карильон делалось неуютно от вопросов. Эладора представила родственницу дворовой бродячей кошкой: попробуй припереть, и она улепетнет. Ее надо успокоить, прежде чем она заговорит. А еще она ест что попало, и, кажется, запаршивела.
        - Да. Я взбеленила кое-каких людей.
        - Кого?
        Кари пожала плечами:
        - Разных людей. Два месяца назад я вышвырнула на фиг джирданский синдикат - они хотели прибрать к рукам старые темы Хейнрейла. Про меня они не ведали, а драконьих боссов тут с ними не было. Может, с домом они постарались. Или очкастая ведьма из Ульбиша. Или оружейные барыги, чтоб им пусто. Или…
        Она остановилась.
        - Да, или шпионы. Их тут ошивалась целая прорва. Вынюхивали, ковыряли где ни попадя. - Кари быстро взглянула на Эладору. - Вот, думаю, не приняли ли они тебя за меня.
        - И с ходу попытались тебя убить?
        - Если честно… - Кари наклонилась и вытащила из какого-то тайника недвусмысленно острый нож. - Я тут понаделала всякого. Мало что проходит в Новом городе мимо меня, и если кто-то пересекает черту… - Ее кисть дернулась, и нож прочно застрял в стене совсем рядом с Эладорой. - По крайней мере, Эл, задумка была такая. Святая Карательница - это они обо мне. - Она помедлила. - О нас.
        Эладора робко дотронулась до стены.
        - Я так понимаю, твой друг Шпат по-прежнему… - Она поискала слово. Шпат разбился насмерть на глазах сотен свидетелей, но Новый город был вознесен волшебством из его останков. - Существует.
        - И существует существенно, - откликнулась Кари, - кое-где. - Она вздохнула, откинулась на спину и уставилась в потолок. - Но дотянуться до него все труднее. Здесь, наверху, одно из немногих мест, где вещи по-прежнему… текучи, что ли. Здесь он близок к цельности и может разное творить с камнем. Ниже, на уровне улицы, он более… - Она опять прервалась. Нет - прислушалась, - разгорожен. В Новом он может показать мне все. Это как прежние видения, только он не орет без умолку, чтобы я освободила кучу злыдней-богов. Но он отныне мыслит не так, как мы. Его душа вроде бы как размазалась… не знаю, сама сообрази. Ладно, его душа заключена в Новом городе целиком, но он все еще человек, а не бог. Поэтому он весь раздроблен, состоит из разных кусков. Есть улицы, в которых от него только гнев, или места, где одни его воспоминания, и я не могу говорить с его, э-э…
        - Осознанным разумом, - предположила Эладора. Ситуация чудная - и завораживающая. Последний, отчаянный рывок Кризиса - когда Карильон перенаправила общую мощь бившихся в силках Черных Железных Богов в умирающего друга - создал нечто совершенно небывалое. Не просто город, а новый уклад бытия. Живой город, дух места, при нем Карильон - что-то вроде святой. Искренне захотелось поговорить об этом с доктором Рамигос. - Ты не сходишь со мной на Мыс Королевы? Там есть кое-кто, с кем я…
        - Хер тебе.
        - …бы тебя познакомила.
        - Эл, нет.
        - Давай, я поговорю с Келкином. Мы…
        - Нет.
        - Ладно.
        Несколько минут Кари молча ела.
        Эладора помешала суп и опять отставила его.
        - Видно, как твой самосуд обеспечивает в Новом городе порядок и безопасность.
        - Стараюсь, как могу, ясно? - Кари выплюнула рыбью косточку. - Тут же где-то была бутылка вина? - обратилась она к воздуху. Разговаривает со Шпатом. Каков бы ни был ответ, Кари он не понравился, и она раздраженно наморщила нос.
        - Ясно, стараешься. - Эладора обвела ложкой небольшой арсенал кинжалов и огнестрела рядом с постелью. - Но ведь это безрассудство - пытаться все делать одной - то есть физически одной.
        - Как правило, все проходит как надо. - Кари недовольно провела по лезвию резака оселком. - Я бы справлялась намного лучше, когда бы всякие уроды не посылали за мной отряды смерти.
        - Что ж, это дополнительный довод к необходимости прислушаться к разуму, как ты считаешь? - спросила Эладора. - Карильон, с любезности господина Иджсона, ты бы могла работать вместе с чрезвычайным комитетом. Твои способности получат официальное одобрение…
        - Эл, - произнесла Кари, - нет. Нижние боги, да ты, может, единственная душа во всем Гвердоне, которая должна понять, что такое, когда у тебя в башке угнездились боги этого города. Сама знаешь, что со мной сделает стража, если поймает. В лучшем, сука, случае я кончу свои дни пожизненным сроком.
        - Такого не случится.
        - Сошлют меня на Чуткий, как вредную святую. Расчленят в какой-нибудь алхимлаборатории. Сожгут у столба.
        - Да, это уже правдоподобнее. - Эладора удрученно смотрела, как сестра точит нож. Вспомнился вечер, когда профессор Онгент привел к их порогу на улице Желаний Кари, ошеломленную и напуганную загадочными видениями. Тогда ей было невдомек, что их источником были кошмарные Черные Железные Боги. Кари казалась тогда такой хрупкой и измученной - Эладора даже забыла их взаимную неприязнь с самого детства и с открытой душой постаралась помочь.
        Теперь же Карильон хрупкой не кажется. В ней порывистая, злая сила; уверенность, рожденная от воли и готовности действовать, совершать насилие. Теперь она сама пугала Эладору как никогда прежде. Кари и раньше всегда ходила с ножом, но тогда Эладора отчего-то знала, что сестра им никого не убила.
        А сейчас, похоже, что резак в руке Кари побывал в деле не раз.
        В сознании Эладоры вспышкой промелькнуло видение - ясное, как любое духовное прозрение: Карильон лежит на крыше, убитая. Застреленная кем-нибудь из врагов. Опасно владеть большой силой, если ты забываешь, когда надо остановиться и перенаправить ее.
        Но Эладора не могла придумать слов, чтобы показать и Карильон эту картину. Даже просто заставить слушать у нее не выходит. Знай она, как убедить Кари прислушаться к рассудку, то сделала бы это давным-давно. В доме на улице Желаний. Или раньше, в Вельдакре - в усадьбе, где они вместе росли.
        - Я тут столкнулась с матерью.
        - Как там старуха? - спросила Кари, продолжая точить.
        - Она теперь святая.
        - Вот говно! - Нож соскочил и порезал Кари колено. Из мелкой ранки брызнула струйка крови. - Кто? Святая Хранителей? Хера себе, ты издеваешься? - Она захохотала, прижимая тряпку к кровоточащей ноге. - Сильва стала святой?
        - Хранимые боги избрали ее своим сосудом. Теперь там все серьезно и высокодуховно.
        - Ну, она, поди, счастлива. Как там та штука, о которой она то и дело толковала? Сафи-чего-то там.
        - Сафидизм. Вера в то, что искать святости хорошо и правильно, и надобно ее достигать путем смирения и согласия с занебесьем, подавить свою волю и покориться в угоду богам. - Красноватая водянистая жидкость с чешуйками сколотого камня засочилась из стены возле Кари. Эладора вытаращила глаза, но ничего не сказала. Своего рода эхо, предположила она. Раны Карильон отражаются Шпатом.
        - Ну, теперь она счастлива.
        - Вообще-то… - начала Эладора, - она довольно горячо тебя костерила. По-моему, лучше тебе к ней не приближаться. Честно говоря, нам обеим не стоит. Я думаю, она съехала с ума.
        - Съехала, ага. - Кари закрыла глаза, обращаясь внутрь себя. - Ну, значит, у Сильвы все прекрасно. Пускай еще станет мученицей, чтоб все вообще охерели!
        Эладора засопела, будучи не уверена в своих чувствах, по поводу мимолетного пожелания страшного конца ее матери. Но решила, что в целом не против.
        - Ты так и работаешь с келкинской шайкой? - спросила Кари.
        - Под «шайкой» ты имеешь в виду чрезвычайный комитет, наделенный парламентом властными полномочиями в целях преодоления кризиса? Да, я служу у Келкина, помощницей. В настоящее время.
        - А ты… - Кари помедлила, потом задала вопрос самым обыденным тоном, какой сумела изобразить: - Давно видела Крыса?
        - Собственно, утром. Между упырями и Хранителями сейчас трения, и он поглощен политической деятельностью.
        - Несчастный, - сказала Кари без особого сочувствия в голосе. - Знаешь, под Новым городом есть трупные шахты. И туннели, многие мили, как обычно под городом. Шпат, когда выстраивал это место, и об упырях не забыл.
        - Я могу ему передать, если ты хочешь.
        - Только попробуй, едри тебя за ногу! Эта тварь меня пыталась прикончить. Крыс мертв - его имя носит нечто иное. - Она осторожно приотняла тряпку от раны. Кровь остановилась.
        Эладора спорить не стала.
        - Есть что о Мирене?
        Эладора замерла. Сына профессора Онгента она не видела с Кризиса. Долгое время она считала себя влюбленной в этого холодного, отстраненного парня. Лишь впоследствии, через месяцы после его исчезновения, она поняла кое-что о его истинной природе.
        Ножи у Мирена тоже не залеживались без дела.
        - Ничего нового.
        - Кажется, раз или два я примечала, как он ошивался в Новом городе, но он пронырливый хер. Сразу исчезал, стоило за ним погнаться.
        - Но он же не мог сохранить способность к телепортации? То был дар от Черных Железных Богов.
        - Ага, ну как-то сваливал, говноед. - Кари убрала тряпку, грязным пальцем проверила рану.
        - Подойди сюда, - попросила Эладора. Она нашла кувшин относительно чистой воды. Носовой платок она обронила в сутолоке драки, поэтому оторвала лоскут от собственного платья и сноровисто очистила рану.
        - А ты поднаторела. - Эладора кивнула. После Кризиса она отдыхала и успокаивалась, изучая первую помощь при несчастных случаях. Из нее вышла бы сносная сиделка. - И за заклинание тоже спасибо.
        - Не знаю, была ли в нем надобность. Ты и сама оказалась весьма… - «смертоносна» выскочило в уме, но вместо этого Эладора сумела произнести «умелой». - Ножом тебя поранило, а пуля не взяла?
        Та пожала плечами:
        - Кто-то из святых умеет телепортироваться, у кого-то есть огненные мечи. А за мной присматривает город с навязчивым комплексом мученика. Я вроде как могу… перекладывать на него свои повреждения, но для этого требуется сосредоточиться. Мы и другое умеем. Эти гниды дешево отделались. Будь мы на пару ярусов выше, я бы раздавила их стенами. - Она обдумала свои слова и добавила: - Наверно. С каждым разом мне все труднее, или это слабеет он. - Карильон подняла на Эладору подавленный взгляд. - Все повторяется, снова и снова. Опять Шпат и его камень. Опять мы с Сильвой - как она гонялась за мной по кухне с деревянным половником, так будет гонять меня по городу с пламенным мечом.
        - Некоторые круги разомкнулись, - подсказала Эладора. - Ты не сбежала. Было, эм… мнение, что сбежишь, но ты осталась и стараешься, ну, по-своему, помогать Новому городу.
        Кари размяла раненую руку.
        - Это не всецело моя заслуга. У меня есть друг со стойкой гражданской позицией.
        - Вообще-то, - немного застенчиво произнесла Эладора, - за этим я тебя и искала. Как я уже говорила, я на службе у промышленных либералов господина Келкина и готовлюсь к предстоящим выборам.
        - И что?
        - Учитывая твое уникальное понимание изнанки Нового города, я надеялась, что ты посодействуешь с отбором представителей партии. Мы привлекаем на свою сторону вожаков и ставленников из поселившихся здесь сообществ, эти группы людей…
        - Ты пришла ко мне за советом по агитации?
        - Я подумала, что у тебя есть для этого бесценная возможность.
        - Отвали нахер, - резко перебила Кари.
        А потом повторила, громко и с недоверием и явно обращаясь к потолку над головой:
        - Нахер. Я сказала - нет.
        Она вновь повернулась к Эладоре и опустошенным голосом проговорила:
        - О, нижние боги. Он заинтересовался. Захотел помочь.
        Эладоре было бы легче, будь здесь часовня, статуя или какого угодно рода воплощение, нежели вещать чистому воздуху.
        - Э-э, господин Иджсон, я знаю, что некогда у вашего отца с господином Келкином имелись значительные разногласия.
        - Келкин казнил его батю, а так ты права - разногласия были значительные, - вставила Кари.
        - Однако обстоятельства поменялись для всех нас, и я уверена, мы найдем с вами общий язык и области взаимного интереса.
        Здание слегка завибрировало, словно под ним проносился поезд или задрожала земля. Кари обхватила голову руками.
        - Ого. Боги, да ты его неплохо расшевелила. Я же говорила, он мыслит не так, как мы. Не разобрать, что он сейчас говорит, - мне надо выйти в город и пособирать с разных улиц куски его мыслей. - Она пересекла комнату, нашла в ворохе одежды затасканный плащ. - Спасибочки, - кисло добавила она. - А то мне нечем заняться, кроме как за каким-то хером шляться и пытаться не напороться на убийц.
        - Я твоя должница, - сказала Эладора.
        - Поспи, пока меня не будет. Раз иду, то заодно выясню, кто этот гнойный хайитянский трупак и зачем выставлять, будто я его убила.
        Эладора встала.
        - Пока ты не ушла… Ты сказала, люди ковыряются в Новом городе ради каких-то остатков от Кризиса. Что они ищут?
        Кари ощерилась на нее:
        - Не нужно тебе этого знать, Эл.
        - Конечно нужно. Это важно. Расскажи мне.
        Лицо родственницы зло омрачилось.
        - Но ведь на самом деле рассказывать-то я буду не тебе? Я буду рассказывать Келкину, Крысу и всем остальным. Нахер. Забудь. И жди здесь. - Стена от прикосновения раскрылась, поглотила ее и затворилась за спиной.
        Эладора осталась одна в комнате-ловушке без выхода.
        Глава 17
        Из Нового города шпион выбирался под маской Алика. На этой маске он изображал беспокойство и переживание, пока спускался через странное пограничье, где Новый город переходил в Старый. Район Дола Блестки - здесь колдовские сооружения перемежались с постройками, возведенными человечьими руками. Каменные сталактиты цеплялись к фасадам таверн и книжных лавок наподобие неких ангельских трутовиков.
        Возле одного трактира гомонила студенческая братия, восседая на изящной витой лестнице, что воспаряла с трактирного двора в пустое небо. Вон там девять месяцев назад каменный язык приподнял в воздух целую аптеку, чтобы Помойное Чудо могло на ее прежнем месте разбить пляшущий фонтанчик. Толпа смеялась над кукольным представлением: Келкин лупил палкой бывшего первого министра, Дроупа, пока тот не лопнул дождем золотых монет. Игрушечное насилие в двух минутах ходьбы от улиц, где взаправду умирают люди.
        И пока он шел по улицам, люди вокруг него менялись под стать небесам.
        Выше, в Новом городе, народ, как осенние листья, - разноцветные, кружат на ветру, не похожи один на другого, все опали с умирающих древ с того берега моря.
        На Долу Блестки, поблизости от университета, мешковатые накидки студентов - это темные тучи бороздят небо.
        А здесь, у жилья Эладоры, словно искрился алмазный закат. В преддверии скорого Фестиваля Цветов молодой творческий люд Дола Блестки сверкал пышными нарядами и улыбками радости.
        Его собственная одежда - тускло-серая, неприметная - странно напомнила ему птицу на ветру, одинокого летуна под разными небесами. Прежде ему не нравились птицы.
        Квартира Эладоры на втором этаже невысокого дома на площади Мужества. Ранее он уже вел наблюдение за этим домом. Видел, как приходила и уходила она, а также другие старшие чиновники из промышленных либералов. Выжидал, пока появится способ проникнуть внутрь. Сейчас его пальцы ощупывали этот способ в кармане.
        Еще до того, как Эладора врезала заклинанием по нападавшему, шпион догадался об охранных чарах на ее жилье. Партия этим наверняка озаботилась. В наше время, когда колдовство изучают в университетах и массово штампуют на оружейных заводах, важных людей и информацию необходимо защищать от сверхъестественных посягательств. Подобрать отмычку - дело банальное, незамеченным пройти сквозь охранные чары - вот это задача.
        На лестнице близ дверей пусто. На площадке еще одна квартира, но шпион не услышал внутри никого. Он присел и легонько дунул на Эладорин замок; узоры колдовских печатей засветились в ответ синим светом. Некоторые обережные чары взрывают нарушителей. Сомнительно, что Эладора применит настолько убийственные меры противодействия, но заклятие обязательно поднимет тревогу, а может, и запечатлит его образ.
        Окровавленный носовой платок - вот его ключ. Усилием воли он способен изобразить духовную личность того, кому принадлежит кровь. Словно изготовить дубликат ключа, вставив оригинал в бесформенную тьму своей души. Он замотал платком пальцы и приложил их к печатям, пока другая рука действовала отмычками.
        Просто, аж до расстройства.
        Шпион вошел в жилище. Неслышно закрыл за собой дверь. Невидим, в самом сердце города Гвердона.
        Лемюэль заставил Тереванта молчать, пока они не убрались от Нового города подальше. Неужели боялся, что Святая Карательница подслушает их шепот? Что девчонка-демон, о которой рассказал жрец, внезапно материализуется перед ними в клубах дыма и огненными лезвиями порешит обоих? Теревант молча ждал, сжимая раненую руку испачканными пальцами, пока поезд нес их на север. Только проехав площадь Мужества, помощник изъявил желание заговорить.
        - Вы должны написать рапорт. В стихотворной форме, если хотите. - Доложить о сошедших с ума святых. Дело начинало казаться раскрытым - Ванту просто не повезло. Никакого мирового заговора.
        В любом другом городе Теревант не стал бы дальше и думать. Он навидался блаженных в Паравосе. Божественный перст выдергивал обычных смертных из их повседневной жизни, а потом возвращал обратно - сдвинутыми в уме. В Эскалинде были свои святые безумцы, они убивали, смеясь. Но в Гвердоне все должно быть иначе. Иным должен быть и он сам. Прежний Теревант ухватился бы за легкую разгадку, подсунутую Лемюэлем - признал смерть Ванта жестокой прихотью богов и свернул расследование, но на этот раз он собирался поступить верно. Он хотел показать Лис, что умеет действовать правильно.
        Поэтому, когда они прибыли в посольство, он вернулся в кабинет Ванта. Сел за загроможденный бумагами стол и начал работать. Предстояло убедиться, что он ничего не упустил, какой-нибудь улики, которая вела бы к неведомой тайне.
        В этот раз он начал со старых подшивок. Вант держал досье на многие ключевые фигуры Гвердона. На взгляд Тереванта, все это очень путано. У них, в Хайте, имена никогда не менялись. Корона - всегда Корона, семейства Оберегаемых всегда одни и те же, независимо от того, кто в данный момент держит семейную раку. Все хозяева Бюро давно увековечены в Неуспении. Если возникла бы необходимость собирать подобные досье на правителей Хайта, спокойно можно сразу высекать их в камне. Живые будут лишь сносками в повествовании о мертвых.
        В Гвердоне не так. Имена появляются и исчезают, лагери собирают сторонников и распадаются. Здесь нет порядка, всегда только временная расстановка. Несколько человек кочуют из папки в папку - Эффро Келкин, к примеру. Он уже не одно десятилетие прикладывал руку ко всему происходящему. Как и принц Даэринт - тихий игрок в гвердонскую политику, с тех самых пор как его сослали сюда после кончины царственной матери. Некоторые папки обрубались внезапно - сегодня снопы газетных вырезок, стопки пояснений каллиграфическим почерком Ванта, а завтра ничего, кроме вклеенного некролога или краткой записи об обстоятельствах падения. Роша, гениальная гильдмистресса алхимиков, пропала без вести в Кризис. Бывший патрос погиб. Эдвин Дроуп спешно уехал. Городские властные структуры сносятся в одночасье.
        Под обложку папки Роши был засунут один рукописный листок. Теревант вынул его и вперился повнимательней. Список хайитянских семейств, старинных родов. Потребовалась минута - смекнуть, что между ними общего: все это благородные Дома, вымершие без наследников. Их раки поместили в особый арсенал под королевским дворцом. Он попробовал понять, как этот перечень пересекается с Рошей, но связи не уловил. Наверное, промахнулись с подшивкой. Подобные ошибки ему уже попадались.
        Он взялся за чтение других данных. В одной увесистой папке описывались секретные сделки с алхимиками, проводимые через посредников. Намекалось на новое оружие, мощнее выпускавшегося прежде - и, судя по датам, должно быть, это и были божьи бомбы, о которых говорила Лис.
        Ценой было разрушение монастыря в Беканоре в результате «несчастного случая». Даже прочитав папку полностью, Теревант не разобрался до конца, зачем алхимикам потребовалось сжигать монастырь. Но здесь прилагалась копия благодарности, присланной Ванту от самой Короны, значит, это был несомненный успех.
        Но Роши больше нет, и среди алхимиков раздрай. Однако Вант по-прежнему приобретал алхиморужие и после Кризиса, так кто был его поставщиком?
        Какой-нибудь купец-оружейник? На них было заведено много карточек, и потребовались часы, чтобы через все продраться. Под конец Теревант узнал куда больше, чем жаждал, о городской торговле оружием и прибыльности этого занятия - голова шла кругом от бесконечных колонок цифр.
        Снаружи приближались грузные шаги. Он быстро позакрывал папки. Не трудясь стучаться, в комнату ввалился Ольтик.
        - На будущей неделе ты идешь со мной в парламент. Поучишься полевой дипломатии.
        - Что-то затевается?
        - Говоря по-простому, я собираюсь предложить альянс между Хайтом и Гвердоном. Обоюдовыгодный пакт - мы возьмем столько оружия, сколько они изготовят, и защитим их граждан и все их перевозки.
        - Пакт будет заключен с их… чрезвычайным комитетом?
        Ольтик покачал головой:
        - Чертовы выборы все усложнили. Встречаемся мы с чрезвычайным комитетом, но, пока не пройдут выборы, не будет никаких подписей, а это значит - надо убедить глав всех партий, чтобы гарантировать нам победу, вне зависимости от того, кто из них победит.
        Теревант посмотрел брату в глаза и задал вопрос, который не давал ему покоя с самого прибытия. А может, и дольше. С отступления от Эскалинда.
        - Ольтик, - спросил он, - почему ты здесь? Ты мог бы сам выбрать свое назначение. Перед отъездом из Хайта я навестил наших семейных военачальников - они ждут не дождутся, когда ты вернешься и возглавишь войска нашего Дома. Зачем ты принял посольскую должность?
        Брат встал, прошелся. И ответил, не глядя на него:
        - Короне нужен Гвердон, Тер. Когда я получу меч, то смогу встать в ряд с полубогами. Но против нас боги, и нам необходимо любое оружие, которое здесь нам скуют. Значит, останки Ванта найдены. Быстро проделано. Хорошая работа, брат.
        - Кто тебе рассказал? - спросил Теревант, но догадывался и сам.
        - Лемюэль. От рук сумасшедшей святой, сказал он. Я не удивлен - Божья война уже идет в Новом городе, но этого никак не признает остальной Гвердон. Поглядели бы они на то, что мы с тобой видели в Эскалинде, эх. - Ольтик покачал головой. - Им нужен Хайт не меньше, чем нам Гвердон. Мы должны сплотиться перед бурей.
        - Отрабатываешь речь перед парламентом?
        - В некотором роде. - Ольтик постучал ладонью по косяку, словно похлопал по спине. - Бюро изводит меня, требуя известий о Ванте. Им пчела прожужжала черепушку насчет этого дела.
        «Божьи бомбы», - подумал Теревант. Он насладился мгновением - ему известен секрет, в который не посвящен Ольтик.
        - Лопочут про заговоры и тайных убийц. Боятся, что ишмирская разведка внедрилась в Гвердон и изнутри подрывает оружейные мастерские. В Бюро, сам знаешь, полно параноиков. Шестерни вечно вращают другие шестерни, нет конца докладам и схемам операций, но вот если какое-то дело и впрямь надо довести до конца, то они зовут на помощь древние Дома. - Ольтик закатил глаза. - Напиши отчет о гибели Ванта, а потом отправляйся и привези меч. Он нужен мне ко дню встречи в парламенте.
        Ольтик вышел, бесшумно исчез в коридоре. Когда хотел, он умел двигаться не хуже пантеры.
        Погибнуть от рук святого - означает быть пораженным гневом божьим, а боги сошли с ума. Все так говорят. Следовательно, смерть Ванта не более осмысленна, чем крушение одного корабля и спасенье другого - посреди бури. Но если истина такова, то равно нет и причины тому, что Теревант пережил Эскалинд, а другие солдаты там полегли. Нет, такая мысль Тереванту не нравилась. В этом должен быть смысл. Некое неслышимое созвучье, которое задает ритм предназначению и судьбе.
        Теревант подождал, пока Ольтик удалится, затем закрыл папки, запер кабинет. «Мертвые не лгут», - гласит хайитянская поговорка. А тело Ванта пока не дало ему ответов.
        Эладора затруднялась сказать, сколько просидела тут, в комнате без окон, без дверей и, самое обидное, совершенно без книг. Она подскакивала при каждом шорохе в огромном здании, воображая, как убийцы крадутся в башню, чтобы ее прикончить. Или Мирен возвращается за Карильон и вместо сестры находит ее.
        Когда Кари вернулась к ней, снаружи стемнело, и перед расставанием родственница решила отскрести кровь с лезвия ножа.
        - Надо было кой-чего проверить. Подонки, которые за тобой гнались, и есть те, кто подкинул мне тело, - сказала Кари. Лезвие ножа уже сверкало, но она продолжала его скрести. - Шпат не видел, куда они делись. Кто-то знает, как от меня укрыться. С помощью талисмана, заклятия или тому подобной хрени. Не по нутру мне это.
        В мыслях Эладоры опять возник тот вечер, прием в хайитянском посольстве. Переполох из-за какого-то происшествия.
        - Ты что-нибудь узнала об этом покойнике из Хайта?
        Кари пропустила вопрос мимо ушей и спросила сама:
        - Гетис Роу проходит за Морским Привозом, верно?
        Оба места находятся в Мойке. Эладора знала об этом по предвыборной агитации и походу с Абсаломом Спайком.
        Карильон закусила губу, взяла другой нож и кругами заходила по комнате.
        - К чему это ты? - спросила Эладора.
        - Ты занимаешь довольно высокий пост у Келкина и его присных, так? Ты многое слышишь, листаешь отчеты и тому подобное?
        - Я в ш-штате помощников Келкина. Да, иногда я бываю причастна к деликатным сведениям и тайнам. Особенно учитывая нашу, э-э, общую вовлеченность в Кризис.
        - Слыхала про такого мужика по имени Эдорик Вант?
        Смутно знакомое имя.
        - По-моему, он - третий секретарь представительства Старого Хайта или на какой-то похожей должности.
        - А Хайт - это такая страна, где мертвые люди поклоняются волшебным коронам, правильно?
        - Это ты у нас поездила по миру, - насмешливо фыркнула Эладора, припоминая давнюю беседу, когда Карильон, сияя от гордости, давала понять, какой ограниченной была жизнь Эладоры, по сравнению со своими скитаниями.
        - На север я не путешествовала.
        - Ясно. Ну, Хайтом правит Корона. Говорят, будто в ней заключена мудрость всех былых королей. И каждая аристократическая семья обладает собственной ракой, подобной Короне, но меньшего достоинства. И есть элитарное сословие разумных мертвецов, неусыпных.
        - Значит, я права.
        - Я бы так не упрощала.
        - Что может убить такого неусыпного?
        Эладора едва ли разбиралась в таких вопросах.
        - Не знаю. Как я понимаю, неусыпные довольно стойкие - в конце концов, они уже умерли и простым ранением их не пронять. Полагаю, наиболее действенным средством были бы какие-нибудь противочары.
        - Типа силы святых?
        Эладора вспомнила, как в усыпальнице святая Алина отражала заклинания ползущих. Вспомнила огненный меч, его жар испепелил Джермаса Тая и сполохи пламени разогнали тьму.
        - Полагаю, что да. - Ради успокоения она дотронулась до рукояти меча Алины.
        - Хе, - усмехнулась Карильон. Размяла кисть, глядя на поблеклый шрам.
        Эладора взвесила, насколько готова доверять своей родственнице. По правилам ей полагалось донести об их встрече дозору. Пусть сестра больше не святая Черных Железных Богов, но ее сверхъестественная связь с Новым городом была тревожным знаком.
        - Не знаю. Если вдруг что-нибудь услышу, то… да, кстати, как мне тебя найти, если я что-нибудь услышу?
        - Я сама тебя найду. Не приходи сюда, Эл. Не ищи меня.
        Эладора кивнула.
        - Ладно! Ладно! - с досадой выпалила Кари. - Дам я ей, дам. - Она полезла в карман, выгребла оттуда пригоршню леденцов, несколько монет и список накорябанных на клочке бумаги имен. Бумажку она передала Эладоре. - Вот, доволен? - спросила она. - Он весь разволновался - рад до усрачки. А теперь двинули.
        Обратный путь они проделали нереально быстро. Спуск через все этажи этой башни походил на путешествие по разным странам целого мира. Обитатели каждого яруса обвешивали новые пристанища украшениями и знаками своих потерянных родных краев. Те, кто бежал из Уль-Таэна, чертили сторожевые печати и сажали бдить над лестницами зловещие, схожие с живыми людьми чучела. Тех, кто оставил Лирикс ради безопасной гвердонской жизни, охранял нарисованный дракон со вставными зубами из костей каракатицы.
        Снаружи Кари погнала Эладору бегом по задворкам и тайным пролетам, торопясь к станции подземки. В этот ночной час поезда ходили лишь изредка, но на платформе их ждал состав.
        Кари впихнула Эладору в вагон и захлопнула дверь без единого слова на прощанье. Секундой позже с дымным шипением из недр алхимического мотора поезд тронулся. Поискав напоследок родственницу, Эладора увидела, как Кари спешит покинуть платформу, бормоча что-то стенам.
        Карильон, откровенно созналась она, еще никогда не была так похожа на Сильву. И не только потому, что обе осиянны святостью - это семейные черты, в обеих проступило исконно тайское. Прежде семейство Таев было крепко связано с уделом Гвердона, а теперь, когда звенья будущего распадаются, Кари и Сильва вновь на плаву. Ищут новые способы придать огранку судьбе целого города.
        Короткая поездка вернула Эладору на знакомую территорию, и поезд вкатился на площадь Мужества в столь же коротком переходе от ее дома.
        На пороге крыльца валялась куча хламья. Стоило Эладоре приблизиться, как куча развалилась и прыгнула ей навстречу. Это Барсетка.
        - Ох, слава всем добрым силам. Мы обыскали весь Новый город, вдвоем с Аликом, а потом разделились, и я вас не нашла. А он, наверное, до сих пор там, высматривает, где вы. Передам ему, что вы в безопасности. - Когтистые упырьи пальцы потеребили саднящий лоб Эладоры, ее рваное платье. - Я залатаю, - пообещала Барсетка, тыкая в распоротый шов. - Я с нитками мастерица. - Платье упырихи же окровавлено, сама она хромает, но на упырях все заживает быстро.
        - Мне надо только поспать, - отстранила ее Эладора. Барсетка суетливо закудахтала, но от усталости не было сил объяснять ей, что случилось, поэтому Эладора просто потащилась наверх и ввалилась к себе в квартиру. Закрыла дверь, кожей чувствуя прохладную тьму.
        Сердце припустило рысью - внезапно ее окатил страх. Каждый раз, приходя домой, она представляла, как с кинжалом в руке ее поджидает Мирен. Но из тени не проступили очертания убийцы. Из трещин мироздания не показался мальчишка-нелюдь. Она отдышалась и переборола страх.
        Сгребла с коврика ворох писем, не зажигая лампы, поплелась по коридору - видела ощупью и памятью. В рабочем кабинете она нашла свечку для чтения и сотворила колдовской свет из эфирной трубки. Лицо задела паутинка - она неделями не прибиралась. «Хотя бы, - заключила она, - тут не настолько паршиво, как у Карильон, а паутина говорит о том, что сюда никто не входил».
        Записка от Карильон упала на пол. Она подобрала ее и вгляделась в скверный почерк сестрицы. Как обещано, то был перечень имен и адресов в Новом городе - людей, промелькнувших в видениях Кари. Из них получились бы достойные кандидаты на избрание. Их всех, конечно, еще надо будет проверить, но несколько опознанных Эладорой имен обещали хороший задел. Она положила список на письменный стол возле девственно-белого листа бумаги. С утра она перепишет имена своим идеальным почерком. Спохватившись, она подписала внизу еще одно имя. Алика стоит как минимум предложить на рассмотрение партии.
        Она погрузилась в кресло и попыталась сконцентрироваться на письмах. Визитные карточки от разных промлибов из окружения Келкина, черновики речей и политических заявлений, циркуляры и предписания комитета. Напоминание о предстоящем Фестивале Цветов и той пользе, какую Хранители извлекут из него перед выборами; многотезисные наставления, как промлибам облечься в убранство истинной веры, не связывая себя никакими обязательствами перед церковью.
        Каждый раз, когда дом скрипел, она вздрагивала. Носок башмака выпачкан кровью. Она сняла обувь и спрятала в чулан.
        Далее папка с правительственными сведениями особой важности, опечатана обережными рунами. В Эладорин нож для писем была вделана выдвижная иголка, ею надо только уколоть палец и капнуть на воск, удостоверяя свою личность и разряжая волшебные капканы. Если бы она сама наложила это заклятие или владела к нему ключом, то ей не пришлось бы устраивать такие кровавые жервоприношеньица и обзаводиться, почитай, незаживающим шрамом на пальце.
        В папке обнаружились сводки по дипломатии и торговле, новости из-за границы, оказывающие влияние на выборы. Там же и набросок выступления Келкина перед флотом. Беспорядочный, составленный в спешке текст гласил о новой городской обороне, об усилении конвоев для защиты от лириксийских пиратов и рыщущих кракенов. Первый из нового класса быстрых перехватчиков будет спущен на воду перед самыми выборами.
        Из письма она поняла, что Келкин напуган, а противодействуя, он всегда реагирует слишком остро, воплощает великие замыслы и добивается эпохальных свершений, ради защиты от не в пример более мелких нападок. Он представлялся ей драконом - медленный, неуклюжий, древний и чешуйчатый, норовистый и жестокий на земле, зато способный воспарить до небес, когда встанет на крыло. Он дремлет на груде бюллетеней в своем логове в задних комнатах «Вулкана».
        При этой мысли она засмеялась, выронила перо, и оно завалилось под кресло. Вставать и доставать его - выше сил, а в кресле так уютно! Она убрала письмо, сунула его назад к документам и запечатала папку. Воск сам затягивал свои раны, плавился и растекался. Прямо как плоть сальника.
        Когда подступил сон, Эладора о чем-то словно бы вспомнила, но никак не могла уловить сути воспоминания. Как будто по сознанию пробежался вертлявый паучок, прячась под мебелью. Она заметила его промельк, но он быстро проскочил и скрылся в темноте тех мест, о которых больше вспоминать не хотелось. Запечатанных на вечный архив.
        Если он знаменует что-то важное, то еще вернется.
        Глава 18
        Мыс Королевы - это сжатый кулак города. Это крепость, что правит заливом; база военного флота с дюжиной канонерок, пришвартованных у причала, и серыми, акульими очертаниями боевых кораблей в открытом море; это тюрьма и казарма - и штаб-квартира городской стражи. Повсюду шипы и баррикады, пушечные стволы и военная дисциплина. Поначалу знакомая обстановка успокоила Тереванта, но он шел через форт, раздражение росло.
        Здесь все - живые. Мертвецы Хайта выполняют любое дело медленно и основательно. Когда мертвые готовы работать всю ночь без света и отдыха, нет смысла спешить.
        По контрасту, Гвердон колыхался на грани хаоса. Работа доводилась до конца - но крайне небрежно.
        Он нашел нужного служащего, и тот направил его к другому служащему. Теревант пошарил в бумагах Эдорика Ванта и наткнулся на искомое имя.
        - Э-э, в отдел криминального колдовства, пожалуйста. Мне нужна доктор Рамигос. - Если священник был прав и останки Ванта содержатся у стражи, тогда они в ведении этой Рамигос.
        Служитель повел его во чрево крепости по узкой, но залитой светом лестнице. Здесь не темница - заключенных в подземелье нет. Это лабиринт хранилищ и кабинетов. Стены толщиной фута в четыре, укреплены против пушечных залпов и божественных чудес. В отдалении гудят вентиляционные очистители воздуха - средство против алхимических газов и пылевых бомб. Осовремененная крепость, в отличие от древних замков, что охраняют подступы к Хайту.
        - Вон туда. - Служитель провел его в небольшую приемную со стульями. На одной стене карта Гвердона, облепленная желтыми бумажками, - отметками о выявленных носителях чародейских способностей. На другой портрет Дроупа в рамке, где художник предпринял героическую попытку отыскать подбородок этого деятеля.
        Теревант сел. Жужжание вентиляторов и мерцающий эфирный свет не давали сосредоточиться на документах, поэтому он вытащил все тот же роман «Костяной щит» и забылся в его сюжете, пока дверь не открылась снова. Он поднял взгляд: вошла женщина, на пару лет моложе его, лицо под косметикой припухло, одна рука забинтована. Она присела в ожидании на другой стул, достала собственное чтение. Он искоса глянул на ее лист - по бумаге расползались непонятные иероглифы. Какое-то техническое руководство, наверно, с использованием алхимиии или тавматургии.
        Он дочитал последние страницы «Костяного щита» и залихватски захлопнул том.
        - Интересная?
        - Есть оригинальные ходы. Впрочем, в окончании скучная, предсказуемая мораль о том, как опасно предпочесть любовь долгу. - Он ухмыльнулся и протянул книгу ей. - Я закончил. Прошу, если хотите.
        - О, я не стану вас обирать.
        - Ничего. Я фантастично богат. - Не сказать, что это полная ложь. Эревешичи - весьма состоятельные землевладельцы, вот только семейный доход почти целиком уходит на поддержку их войск, сражающихся на Божьей войне. И выплаты по долгам гвердонским алхимикам и ростовщикам Ульбиша.
        Женщину, похоже, это не впечатлило, но она взяла книгу и внимательно ее просмотрела.
        - Книга из Хайта, - пояснил он, пока она изучала фронтиспис.
        - Я уже сообразила. Вы не возражаете, если я возьму ее на время?
        - Я же сказал, что прочитал до конца. Но если хотите, то можете вернуть ее мне в посольство.
        - С-спасибо, - сказала она через минуту. - Я Эладора Даттин.
        - Теревант Эревешич, офицер Девятого. Нет, постойте, я теперь в посольстве.
        Она пригляделась к нему:
        - Вы же брат посла?
        - А вы знаете Ольтика?
        - Мы встречались пару раз в посольстве. Он поразительный человек.
        Теревант решил сменить тему. Он потерял счет разговорам, в которых ему в уши лили сплошную хвалу Ольтику.
        - Что вы здесь делаете? Пришли написать заявление? - Он кивнул на ее раненую руку.
        - Нет, нет. По другому вопросу. Мне нельзя его обсуждать. А вы?
        Он едва не начал объяснять, что пришел сюда потребовать выдачи останков Эдорика Ванта, но ему же полагается быть разведчиком, поэтому он вовремя спохватился.
        - Мне тоже нельзя обсуждать мое дело.
        Последовала долгая, неловкая тишина. В коридоре застучали шаги, потом в отдалении стихли, и тишина вернулась. Первой не выдержала Эладора.
        - Вы знаете, почему эта крепость зовется Мыс Королевы? Когда культ Черного Железа покорил город, королевская семья бежала, лишь бы не прислуживать новым богам. Легенды гласят, что первый Черный Железный Бог был идолом, выловленным рыбаками из океана, хотя Пилгрин строил теории, дескать, ранние эксперименты в, э-э, Хайте, могли позволить местным богам в-воплотиться в материальном облике. Как бы то ни было, один жрец тайным подземным ходом вывел королевскую семью из дворца в Серране, и по упырьим туннелям они добрались сюда, где стояла небольшая крепость.
        Похоже, коротать время за разговором для нее означало историческую лекцию.
        - Королева приказала своему гарнизону поднять королевский вымпел, чтобы враг понял, что она здесь. Веретенщики переползли через стены и в конце концов пожрали ее, но… - Она помолчала, видимо, потерявшись с мыслью. - Простите. Так или иначе, но враг попался на эту уловку, а юный принц бежал из Гвердона на корабле и уплыл искать подмогу против Черных Железных Б-богов. После войны это место назвали Мыс Королевы в ее честь.
        - Принц так и не вернулся?
        - Нет. Сказание утверждает, что он возвратится в самый мрачный час города, но по летописям его занесло в поисках союзников далеко на восток, где он годами по крохам собирал себе армию у разных правителей, пока не остался совсем без денег и исчез.
        - А дальние родственники? Наверняка должен был найтись кто-то, кто мог бы предъявить права на корону? - Возникло мгновенное, незнакомое чувство стыда - кроме него и Ольтика наследников меча Эревешичей нет, больше некому продолжить род. По большому счету, их гвердонское королевство - незначительная мелочь; их корона - лишь драгоценная побрякушка, в отличие от живого меча Дома Эревешичей.
        - После низложения Черных Железных Богов власть сосредоточили в своих руках Хранители, - продолжала Даттин. Она явно более уверенно цитирует исторические труды, чем общается на вольные темы.
        Дверь отворилась, прерывая лекцию Даттин. Показалась седоволосая женщина, должно быть, это и есть доктор Рамигос. Ее мантию украшала красочная вышивка в виде птиц, яркий бутон на фоне бетонной серости, но также на ней и браслет с эмблемой гвердонского городского дозора. Позади нее молодой прислужник нес исполинский гримуар, прикованный цепью к его запястью.
        Даттин, очевидно, знала эту даму, раз встала с ней поздороваться.
        - Ты цела? - спросила Рамигос. - Я слышала, на тебя напали. - Она подхватила правую руку Эладоры, рассмотрела ранение. - Ох. Я помню, насколько такое болезненно.
        - Я… со мной ничего. - Эладора пожала доктору руку. - Но мне бы хотелось побольше узнать об охранных чарах. На тот случай, если меня отследили до дома.
        - Да, конечно. Я тебе покажу.
        - И, э-э, о заклятиях против телепортации. Такое возможно?
        Теревант поспешно влез в беседу, пока о нем не забыли.
        - Доктор Рамигос, я из посольства Старого Хайта и…
        - Да, да. Я заметила вживители. Сюда.
        Рамигос повела их по коридору, вполголоса переговариваясь с Эладорой. Согласно записям Эдорика Ванта Рамигос, помимо прочего, городской коронер и волхвователь. Ее вызывают, если происходит смерть с участием колдовства или чуда. Непонятно, в Гвердоне ли она родилась - внешний вид и выговор у нее иноземные. В Хайте Корона никогда б не доверила такой ответственный пост чужестранцу.
        Пока они шли по коридору, в воздухе густело эфирное напряжение, и Теревант задумался, не работает ли за этими бетонными стенами какая-нибудь мощная сверхъестественная машина. Когда он моргал, то перед глазами промелькивали руны и колдовские сигиллы.
        У кабинета Рамигос они остановились. Сквозь проем Теревант увидал ряды полок с журналами и томами в тяжелых переплетах. К потолку крепились цепочки, на них висели небольшие божьи идолы всеразличных пантеонов. Ткач Судеб и Царица Львов тесно соседствовали с пантеоном Хранителей, смертебогом Хайта, Звездой и прочими, незнакомыми ему богами. Все идолы примерно одинаковой величины и выполнены одной и той же рукой - боги со всего света собраны и классифицированы, как бабочки под стеклом.
        Тут Рамигос закрыла дверь, и он остался снаружи.
        Эладора устроилась в кресле напротив доктора. Волхвовательница взяла ее за руку и причмокнула, глядя на рану:
        - Что ж, как бы то ни было, ты пыталась заниматься.
        - Мне пришлось, э-э, применить чары на практике.
        - Вот как? - Рамигос откинулась в кресле. Повела рукой, и чайник начал кипятиться. - Рассказывай.
        Эладора осторожно подбирала слова - ей бы не хотелось выдать имя Карильон. Сперва сестру надо выманить из Нового города, как бродячую кошку, и обучить толково применять свои богоданные, во второй уже раз, способности. Рамигос, если узнать ее получше, добра и великодушна, но также она могущественная чародейка и не потерпит дерзкого нахальства Кари. Нет, лучше отложить их встречу до другого раза.
        - Я попала в переделку в Новом городе. Кажется, пытались ограбить. Без существенного ущерба.
        - Для тебя или для них?
        - Эм-м, для меня. Те, кто на меня набросился…
        - Послушай, - проговорила Рамигос, наливая чашку терпкого чая. - Если ты, не выправив разрешение, начнешь бегать по городу и швыряться опасными заклинаниями, то тебе придется держать ответ перед уполномоченным волхвователем. А она строго накажет… тебе - практикуйся чаще!
        - Собственно, я пришла спросить у вас, - Эладора отхлебнула чаю. - Есть ли заговор, чтобы блокировать телепортацию?
        Рамигос прыснула со смеху:
        - Да ведь телепортация, почитай, невозможна. Я сама знаю лишь горстку адептов-людей, которые худо-бедно пробовали перемещаться. Из всех бед, о которых следует беспокоиться…
        - А как насчет святых? Святые могут телепортироваться.
        Рамигос поставила чашку.
        - Никто, - мягко проговорила она, - не видел Мирена Онгента за последние четыре месяца. Не тревожься на его счет.
        Эладора зарделась и попыталась прикрыться чашкой. Стыдно быть такой насквозь прозрачной.
        - Я… в квартире мне показалось… то есть на самом деле ничего не было, но на миг показалось…
        - Он не придет, Эладора. Даю слово. В этом можешь на меня положиться.
        Она что, намекает на какой-то секрет? Вдруг стража поймала Мирена, несмотря на все его таланты?
        - Хотя, - промурлыкала Рамигос, - его чудеса могли в дальнейшем и облегчить творение подобных чар в Гвердоне. Наверное, стоит это дело поизучать, когда выдастся свободный годик. Короче говоря, способы блокировать или отклонить телепортацию есть. Не совсем полезные в обиходе знания, но для тебя будет хорошая тренировка. Итак, начнем со старого приятеля - «Транзакционного Анализа»…
        Эладора внутренне застонала, когда Рамигос вытащила из выдвижного ящика замусоленный учебник. «Транзакционный Анализ Кшебешского Гримуара» был основой современного колдовства, вот только он пресловуто запутан и скучен. Незнамо сколько они потратили, применяя методы «Транзакционного Анализа» к ее проблеме, но когда закончили, голову словно залило противопожарной алхимической пеной и в ее липкой тяжести окончательно угасли все мысли.
        - На первых порах сгодится, - пробормотала Рамигос. В голосе слышалась неохота прекращать занятие. - Меня ждет работа.
        - Спасибо вам. - Эладора, потянувшись, встала, а Рамигос взяла «Костяной щит» и пролистала страницы.
        - Это что такое?
        - Хайитянский роман. Кстати, о Хайте. Я должна…
        Рамигос оборвала Эладору:
        - Если ты о мертвом хайитянском шпионе, которого стража нашла в Новом городе, то не говори ни слова. Тебе бы лучше в эту заваруху не вляпаться.
        Эладора придержала язык. Рамигос перевернула еще пару страниц и подняла глаза.
        - Твой дед когда-нибудь путешествовал в Хайт?
        - Я… хмм… я не знаю. Многие стороны Дж-дж… жизни моего деда покрыты мраком, и когда уничтожили всю семью, с ней уничтожили семейные дневники. К чему вы спросили?
        Рамигос протянула книгу обратно.
        - Без задней мысли. Пока, убегай. И не забывай упражняться в чарах!
        Молодой писарь вымученно улыбнулся Тереванту, пока оба ждали окончания беседы Эладоры с Рамигос.
        - Она ненадолго, - сказал юноша и был прав, на встречу ушло не больше минуты, но вышедшая Эладора казалась измученной, будто прошло много часов.
        - Благодарю вас за книгу, - голос ее царапал, будто она долго и беспрерывно говорила перед этим. - Я верну ее вам в посольство.
        - Буду ждать с нетерпением.
        Рамигос позвала его проходить. Минуту назад ее стол устилали бумаги, сейчас же он гол, как кость. Теревант оторопело заморгал.
        - Присаживайтесь, пожалуйста.
        - Я здесь насчет хайитянского подданного, третьего секретаря Ванта. Мне передали, что его останки у вас.
        Она наморщила бровь:
        - Передали? Кто - первый секретарь?
        - Нет, другие источники.
        - Другие источники, - фыркнула она. - Витиевато как-то.
        - Его тело у вас?
        Она повернулась к божествам на цепочках. Потыкала пальцем в хайтского Смертебога, и он завращался. Вибрация от колебаний божества побежала вверх-вниз по цепочке, понуждая прочих богов соударяться друг с другом и цокать.
        - Лучше бы вы, - приглушенно произнесла она, - дали мне все уладить самой.
        - Я возглавляю посольскую безопасность. Убийство одного из наших дипломатов попадает в мою компетенцию.
        Кумиры перестали раскачиваться, некоторые из них запутались, натолкнувшись на растопыренные лапки Ткача Судеб. Рамигос нахмурилась и отплела смерть от остальных.
        - Да уж, - буркнула она самой себе. - Недоброе предвестье. - Она встала, качая головой. - Давайте решим ваше дело.
        Она опять повела его через лабиринт лестниц и коридоров. Несмотря на возраст, она задала скорый шаг, нетерпеливо его подгоняя.
        - Вы знали Эдорика Ванта? - Приостановилсь она у дверей морга.
        - Лично - нет. - После чтения кипы заметок Теревант чувствовал, будто немного этого человека знает. Вант любил Гвердон, его хитросплетения интересов и переменчивую жизнь. Вант был наблюдательным, сноровисто подмечал личные особенности персон или детали их биографий, что давали ключи к пониманию дел. И был близок принцу Даэринту - оба обретались в Гвердоне не один год: один в ссылке, другой вольготно стоял в тени, пока послы поочередно приезжали и убывали обратно. Некоторые записи Ванта напоминали Тереванту о его собственных взаимоотношениях с отцом, о его стараниях поддержать порядок в делах, пока старик медленно угасал.
        Пожалуй, он отнесся к Даэринту слишком сурово. Обычаи Хайта ни за что не допустят, чтобы первый секретарь в этом признался, но, должно быть, тот принял смерть Ванта близко к сердцу.
        Доктор Рамигос отперла тяжелую дверь и пригласила его в помещение морга. Здесь, на возвышении, лежал обугленный при пожаре труп. От такого состояния покойника было немного не по себе, обычно неусыпные как можно скорее избавляются от лишней мертвой плоти. Смерти не полагалось представать так неряшливо.
        Сильнее всего повреждена голова, а также верхняя часть груди - там выгорело почти до костей. Растрескавшиеся лоскутки налипли на месте лица - то ли опаленная кожа, то ли обрывки одежды. Теревант проверил запястья: под спекшейся кожей красноречиво прощупывались бугорки стальных вживителей.
        Рамигос вздохнула:
        - Известно ли вам, что он делал той ночью в Новом городе?
        - Это закрытые сведения.
        Доктор уставилась на него, и на миг Теревант ощутил в ладонях вес, будто держал невидимый и тяжелый предмет - меч, что ли? По покойницкой расползались чары, и у него не было ни опыта, ни навыков распознать их суть. Тончайшие силы перемещались за гранью его восприятия.
        Рамигос потупилась.
        - Вы брат Ольтика, правильно?
        Он выдавил вздох.
        - Да. И что с того?
        - Не очень-то вы на него похожи, только и всего, - грустно проговорила она и утомленно махнула на труп. - Я расскажу вам, как он погиб. - Она показала на отвратительные раны. На войне Теревант повидал и куда худшие, но здесь было по-иному. Строгая тишина мертвецкой подавляла. На исковерканный, обугленный труп полагалось взирать под стоны и вопли, залпы канонады и раскаты небесных знамений. А не в тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов и негромким голосом Рамигос, пока та перечисляла: ножевой порез, огнестрельное ранение, следы клинка и огня.
        Неусыпные способны восстанавливаться просто невероятно. Убийственные для смертного увечья сходят с них в одно мгновение. Пронзенное легкое не беспокоит, коли вам не нужно дышать. Разложению, рассечению или множественному урону противодействовать труднее. Но все же, несмотря на это, остов был практически цел.
        - Чудесной природы. - Рамигос дотронулась до обгорелой кожи, и кожа отшелушилась хлопьями пепла.
        - Я слыхал об одном имени - о Святой Карательнице.
        Рамигос нахмурилась.
        - Возможно. - Она протянула слово, сцеживая в него свои сомнения.
        - У вас есть другая версия?
        - Еще нет. Я недостаточно осведомлена, требуется время. - Она потерла золу на рукаве Ванта. - Нам всем требуется больше времени.
        В голову Тереванта скакнула мысль:
        - А это не могли быть ишмирцы? - «Ишмирские агенты срывают поставки алхиморужия из Гвердона, в то время как флот вторжения неумолимо близится к Старому Хайту». - Избранники Верховного Умура способны метать огонь.
        - Если бы в Гвердоне появился ишмирский боевой святой, я бы знала об этом, - ответила усталым голосом Рамигос.
        Теревант опять склонился над трупом, вглядываясь в глазницы Ванта.
        - Я полагаю, вы продолжите поиски убийцы? - спросил он.
        - Не лично я, но смею заверить, что пока мы разговариваем, стража шуршит палками по канавам и выбивает показания у свидетелей.
        - Итак, я забираю тело под нашу опеку, - сухо и резко произнес он.
        Рамигос отступила в угол, потянула за шнур. Где-то далеко прозвенел колокольчик.
        - Через пару минут сюда спустятся, и вас с телом доставят в посольство. - Она присела на скамью поодаль - немалый уже возраст вдруг дал о себе знать. Подоспел давешний писарь, услужливо поднес ей все ту же огромную книгу. Бормоча, Рамигос открыла том, долистала до первой чистой страницы. Достала перо и начала писать, кончик царапал плотную бумагу.
        Пристально изучая тело, Теревант обошел вокруг стола. В лотке рядом с покойником лежали вещи Ванта. Стальной, не раз бывший в употреблении нож. Несколько серебреников. Обрывок билета - обгорел, не прочесть. Другая бумажка, тоже побывала в огне. Он уставился на нее. Это религиозная листовка, смятая и опаленная, но местами на ней отчетливо проступали буквы. «Пламя Сафида вознесет душу», - разобрал он.
        - Хочу вам кое-что показать, - объявила Рамигос, напугав его. Теревант порывисто обернулся.
        - Что такое? - спросил он.
        - В Кхебеше, - медленно пояснила Рамигос, - есть обычай записывать каждое чародейское деяние. Любое колдовство, заклинание или чудо искажает реальность. Мы ведем им учет, дабы однажды могли бы восстановить реальность такой, какой ей положено быть. - Она нашла страницу и повернула книгу, чтобы дать ему посмотреть.
        Целый раздел книги был накорябан наспех, размашистым почерком. Строки вырывались из аккуратных абзацев и потоком обрушивались вниз. На бумаге проступали выжженные отпечатки сигилл. Она перелистнула страницу, и снова - одну за другой. Безумные действа шли длинным списком. На одном листе была лишь чернильная клякса. На следующем - только потеки от слез.
        - Не понимаю, - проговорил Теревант.
        - Я прошла тогда через Божью войну, - сказала Рамигос. - Я знаю, вы тоже ее повидали. Значит, надеюсь, понимаете, каким благом наделены мы здесь, в Гвердоне. И какие на нас лежат обязательства - делать все возможное, чтобы так продолжалось и впредь.
        Рамигос тяжело встала. Покряхтывая, произнесла:
        - Скоро к вам подойдут.
        И вышла, оставив его наедине с мертвецом.
        Глава 19
        «Сегодня, - заранее знал шпион, - будет день многих обликов».
        В первом из них он пробудился утром. Икс-84 рассматривал спящего Эмлина. Три ночи подряд Анна и Тандер вызывали мальчишку нашептывать чудесные послания далеким богам. Возносить к небесам литанию об оружейных сделках и морских перевозках. Здоровье мальчика подорвано, и это очевидно. Ведь нагрузка не только от усилий установить связь с божеством - тайному святому необходимо еще и полностью отстраняться от этой связи. Ведь не должно возникать ни сопутствующих чудес, ни материальных богоявлений, ни вторичных благовестов. Ничего, что могла бы засечь и отследить городская стража. Он должен дотягиваться до Ткача Судеб и одновременно избегать его внимания. Полностью отсекать от себя подвластные богу кусочки души, будучи всецело ему посвященным.
        Удерживать такое равновесие - сведет с ума и очень сильного мужчину.
        Икс-84 принял взвешенное решение - дать отдых средству доставки, поскольку вечером оно понадобится. Но одеялом Эмлина укутывал Алик, и он же спускался за завтраком и ставил поднос к постели, пока малыш не проснется.
        После завтрака у Джалех он тоже Алик. Он проговорился, что умеет хорошо читать и писать, и теперь половина тронутых богами собиралась с утра у его стола. Одни просили составить письма в дозор, в которых молили стражу освободить родных из лагеря на Чутком. Другие посредством него общались с местными чиновниками, и он тесно ознакомился с правилами приема в гильдии, пошлинами и сборами городских служб, списками избирателей. Попадались письма домой - в Маттаур, Лирикс или Ульбиш, и, по ходу чтения, Алик подпускал шпиона снять пенку лакомой информации. Другие письма адресовались сюда, в Гвердон - их авторы несли на себе слишком вопиющие отметины занебесного, чтобы самим ходить по улицам вне Мойки и Нового города. В последнее время он привык поутру ненадолго присоединяться к Габерасу и его морской супруге, Уне. Габерас нашел работу на площадке у Дредгера; самое ядовитое сырье там ворочали каменные люди, но и для гнущихся пальцев находились задания. Габерас с Аликом усаживались у кромки воды и разговаривали о прежних днях Севераста, а Уна слушала их с мелководья. У нее не осталось легких, одни жабры, и
говорить она не могла. Шпион отвлеченно задумывался, проявил ли Бог-Кракен умышленную жестокость, когда преобразовывал Уну, или она случайно попала под отголосок какого-то более масштабного чуда.
        Когда над гаванью разносился фабричный гудок, Габерас брел в сторону порта, а Уна ныряла на глубину, охотиться.
        Сегодня у припортовых контор Дредгера появился - вызванный из небытия - Сангада Барадин. Дредгер тепло приветствовал испытанного товарища, в стакан полилось густое вино. Они посплетничали о войне, бедствиях и размерах прибыли. Сангада уклончиво отвечал на вопрос Дредгера, что он тут затевает. Цеховик опять предложил на него поработать, и уже шпион снова вежливо отказал ему. При этом он позаботился, чтобы его увидели в компании Дредгера на выходе из конторы. Дредгера легко признать по тяжелой броне. В Мойке его знают все, и все запомнят того, кто с ним разговаривал. Они не забудут развалистую походку Сангады, его сочный акцент и шляпу - но не лицо под ее полями.
        Перестраиваясь на скорый шаг, шпион стряхнул Сангаду Барадина и вновь стал Икс-84, ишмирским агентом. Безымянным, неприметным. Он двигался с предосторожностями, извилистым путем через переулки и задние дворы Мойки. Прошел насквозь несколько храмов - и благой ладан разных богов пристал к его плащу. Юркнул в подземку - и вышел вон, не садясь в поезд. На улице Фаэтонов он начертил «Х» мелом на кабинке уборной, а затем в дом Джалех вернулся Алик.
        Ждать. Украдкой записывать. Набрасывать в уме сообщения, пока латает крышу на чердаке.
        Избегая шпиона, на чердак втихомолку пробрался Эмлин. Он то и дело беспричинно вздрагивал, словно его оглушал никем другим не слышимый гром. Таращился на паутину по углам, на трещины в окнах. Мальчишка пустел, как сухой тростник - ускользал из мира смертных, слишком глубоко окунувшись в потустороннее. Алик наблюдал участливо и сокрушенно. Шпион досадовал от потери крайне полезного инструмента.
        - Ткач Судеб подползает ближе, - прошептал мальчик. - Но он не станет со мной говорить.
        - Потерпи, - записывая, сказал Алик. - Наш бог обязан скрывать себя.
        - Он что, скрывается от меня?
        - От наших врагов.
        - Тандер сказал, я плохо стараюсь. - Мальчик рассеянно коснулся лица, потер омраченный лоб. Понадавливал, будто норовил проковырять в черепе дырки и впустить туда бога.
        - Тандер - полудурок.
        - Зато он верный.
        Шпион бросил писать. Он воззрился на мальчика, который запрыгнул на койку.
        - Ты о чем? - «Он верный». Подразумевалось, что кто-то другой - нет.
        Эмлин не отвечал. Только сгорбился, заскреб в колючей, темной щетине - ею начала сверху обрастать его шея.
        «Пустеет на глазах», - думал шпион.
        - Джалех скоро начнет вечернюю службу, - неожиданно произнес Эмлин. Большинство смирительных обрядов Эмлин пропускал. Если сейчас мальчишке захотелось сходить туда, значит, он сам заметил - что-то не так. Безучастно, безмятежно поклоняться Хранимым - бальзам на душу, по сравнению с исступленным, неистовым шелестом мягких лапок Ткача Судеб.
        - У меня встреча с Тандером. Пойдем вдвоем, если хочешь.
        - Если ты встречаешься с Тандером, - отвечал мальчик, - то вечером я понадоблюсь Анне. - Он задрожал, вопреки летней жаре.
        «Не подвешивай на нить больше груза, чем она способна выдержать».
        - Вот, - сказал Алик, протягивая мальчишке несколько монет, - выйди на время из дома. Сбегай на площадь Агнца.
        Долгую минуту Эмлин таращился на него, потом сгреб монеты.
        - Только вернись до темноты, - предостерег Алик мальчишку на выходе.
        Смеркается, и по городу загораются фонари. На Мойке трепещет пламя газовых факелов или просто стоит темнота. В районах побогаче разливается болезненный свет алхимических ламп. Камень Нового города источает дивные огни. Из часовенки, притулившейся подле дома Джалех, доносится заунывное пение. Вечерние псалмы Хранимым Богам, хоралы, что не воспаряют ввысь.
        Шпион видит снаружи Тандера под фонарным столбом. Покачиваясь, он прикуривает сигарету от газового пламени.
        Покинув обитель Джалех, шпион опять становится Икс-84. Улыбка Алика спадает с лица; рост и сила Алика сходят с плеч. Он минует Тандера, не поводя взглядом, на случай слежки. Он направляется в заведение промлибов - сегодня здесь открыто допоздна. Пробирается мимо собравшихся мужчин и женщин, слышит обрывки разговоров о коварных замыслах алхимиков, байки о Божьей войне за границей. С некоторыми знакомыми шпион на ходу обменивается любезностями, но к угловому столику подходит один.
        Парой минут позже показывается Тандер, садится напротив. Два усталых работяги, не на что здесь смотреть.
        - Мне тут нравится. - Тандер поднимает свою пинту, просвечивает, любуется. - Дозор не посмеет здесь за нами подглядывать, уже совсем скоро выборы. И пиво тоже получше, хоть за него и надо платить. В забегаловках барыжников алхимическую бурду наливают даром.
        - За качество всегда надо платить, - говорит Икс-84. Под столом совершается сделка. Тандер передает мешочек монет, а Икс-84 вручает туго свернутый бумажный свиток. К профессиональному ужасу шпиона, Тандер разворачивает листы и рассматривает их прямо тут. Он присвистывает и смеется при чтении документов - рукописных заметок шпиона о готовности гвердонского военного флота, о предполагаемых союзах и торговых соглашениях, о новом алхиморужии. Все изложено своими словами на основании переписки Эладоры.
        - Где ты это достал? - изумляется Тандер.
        - Поспрашивал в портовых притонах, - лжет Икс-84. - Добрый товар? - интересуется он. - Стоит денег?
        Икс-84 беспокоится о деньгах. Шпион - нет.
        Шпион наблюдает, как читает Тандер, и молится, чтобы он увидел нужное, увидел обернутую в эти страницы тайну.
        Тот не замечает ее. Не задерживаясь, пролистывает страницы с данными о гвердонском флоте.
        «Теперь все зависит от Анны», - думает шпион. Прихлебывает пиво и улыбается, запивая свою неудачу.
        «Потерпи, - говорит себе шпион. - Вживайся в личину. Будь незаметным».
        - Похоже, придется это отправить уже сегодня. Попозже пришлешь к нам малого. - Тандер булькнул пивом, запихал бумаги за пазуху. - Козленыш, правда, что-то расклеился. Дерьмового святого ты притащил, приятель. Никак все нормальную связь не наладит. Ты тут вроде как ни при чем. - Он ухмыльнулся, показав слишком много стиснутых зубов. - Но это ты схера ли возомнил, что твой смирительный дом - хорошее местечко, где спрятаться. А теперь она заставляет меня лезть на четвереньках в подвал и ловить затраханных паучар, чтобы кормить пацана. А еще подношения эти. Жертвы. - Тандер похлопал по запрятанному свертку бумаг, его восторг внезапно обернулся тошнотой. - Чтоб твои сведения наверняка прошли за море, ночью придется опять совершать заклание. И бродячей кошкой тут хер обойдешься. Смотри, заставлю тебя их ловить.
        Шпион сделал длинный глоток, избегая встречаться глазами с собеседником.
        - Не пропадай, - через минуту произнес Тандер. Он поднялся, осушил стакан и побрел сквозь толпу.
        Шпион потянул время, медленно допивая пиво - так он привлечет меньше внимания. Если его здесь узнают, то узнают как Алика, а у Алика денег нет. Значит, Алик не оставит выпивку недопитой и при этом не будет хлестать, как Тандер. Алик - неторопливый, вдумчивый, услужливый работяга. Алик - хороший парень. Он расслабленно погрузился в личность Алика, закутываясь в нее, как в уютное пальто. У Алика нет причин беспокоиться.
        Итак, Алик сидел, попивал пиво и слушал песни. Старые песни сорокалетней давности, времен расцвета движения реформистов. Куплеты про мздоимство церковников, про то, как боги перестали отвечать на молитвы, но зато алхимики наловчились превращать в золото пот честного труженика. Напев перебивали сплетни о предстоящих выборах - все про Келкина, гвердонскую большую шишку. Келкин - сплошные хрящи да острые локти. Выкарабкивается откуда угодно, выигрывает очередные выборы одной своей пробивной силой.
        Шпион вслушивался во все и разглядывал народ. Кто из них может оказаться полезным? Вон та женщина, на ней отбеленная одежда и на лице слабые бороздки, вероятно, от защитной маски - она что, работает на алхимической фабрике? А вон веселая троица у стойки - моряки, спору нет, но с палубы военного корабля или торговая команда? Вон двое в углу, перешептываются - чем они заняты? Он улыбнулся при мысли - вдруг они тоже шпионят, и это не исключено. Гвердон кишит шпионами и осведомителями. Может, они тоже в сговоре, шлют тайные послания ветхим владыкам Хайта, отравителям с Ульбиша или лириксианским драконам?
        К его столику подошел высокий мужчина и сел на освобожденный Тандером стул. В руке он держал новое пиво для Алика.
        - Абсалом Спайк, - сказал он. Шпион не сразу сообразил, что так мужчина представился.
        - Алик.
        - Ну да. Даттин все о вас распевала. Сказала, вы - человек, на которого стоит обратить внимание.
        - С ней все хорошо? Ее ранили, когда мы ходили агитировать в Новый город.
        Спайк утомленно сгримасничал.
        - Может, хоть это вколотит ей крупицу разума. О чем только Келкин думал, когда посылал туда такую нежную барышню.
        Алик пожал плечами:
        - Нам попался крутой участок. Не то что разум - мозги чуть не вышибли. Главное, все с оружием, прямо обвешаны.
        - Барсетка мне уже рассказала. А заодно намекнула, что с вами имеет толк поговорить, а у нее нюх на толковых.
        - Безусловно, перехвалила.
        - Возможно, - произнес Спайк, откидываясь на спинку. - Расскажите о себе, Алик.
        Шпион позволил Алику рассказать. Эта личина - его собственное творение, не присвоена, как имя и прошлое Сангады Барадина, и не навязана ему, как Икс-84. Он позволил Алику выговориться, объяснить, чем он хочет помочь; показать, как приветливо Гвердон принял его, беженца с Божьей войны. Спайк вдумчиво кивнул и подозвал еще пару людей, спасшихся из Маттаура. Они обменялись рассказами о передрягах, и хотя свои истории Алик сочинял на ходу, в них было достаточно правды, чтобы пройти проверку. Спайк оплатил выпивку на круг, маттаурцы одобрительно заголосили и сдвинули бокалы.
        - Вы все, - сказал Спайк, - вправе голосовать. Так постановили законы господина Келкина. До тех пор, пока вы живете в нашем городе и можете это подтвердить - что вовсе не трудно, - достаточно найти местного поручителя, а я с радостью за вас поручусь. И когда вы пойдете на выборы, то проголосуете за человека господина Келкина в своем округе - кем бы он ни был. - Говоря, он не сводил своих темных глаз со шпиона.
        - Мне пора идти, - резко произнес шпион, отодвигая стул. Спайк поймал его за руку.
        - Не пропадайте, ладно?
        Алик оставил Эмлина спать. Мальчик не послушался его указаний и вернулся далеко затемно, пропустив и назначенный шпионом час, и вечерний молебен Джалех. Эмлин посчитал, что прополз через подвальную дверь незаметно, но Алик видел его из их окна и ничего не сказал. Мальчишке не повредит отведать капельку свободы.
        Шпион улизнул из дома тем же маршрутом, прокладывая путь по темным улицам Мойки. Направление на запад, на запад и на подъем. За старый канал по прозванию Могила Рыцаря. И за взятку стражник пустил его в ворота Новоместья. Оттуда до явки рукой подать.
        Тандер ощерился в дверях:
        - И где парень?
        Алик переступил порог, и Тандер неожиданно схватил его, выкрутил руку оригинально-болезненным способом и втолкнул в кухню на полусогнутых. Припечатал к стулу, и вот у его лица маячит ствол пистолета.
        - Сука, святой где? - потребовал ответа Тандер. «Может, больше он ни на что не годен, - подумал шпион, - но насилие применяет умело».
        - В кровати. - Алик вытянул шею, глянул за беснующегося Тандера на Анну - та курила у огня, положив на колени добытые им бумаги. - Эмлину нужен отдых. Вы его совсем уработали.
        - Не тебе судить об этом, - молвила Анна. - Эмлин принадлежит Праведному Царству. Мы все принадлежим Праведному Царству, и буде богам угодно уничтожить любого из нас, мы без колебаний последуем на смерть. - Тандер наглядности ради сунул дуло пистолета шпиону в ноздрю, и Анна неприязненно зашумела:
        - Ох, да опусти ты свою дебильную пушку.
        Тандер подчинился немедленно, как поротая собака. Прошагал в коридор, но продолжал слушать. Прислонился к двери, с оружием в руке, словно опасался подвоха. Не одного Эмлина угнетают страшные мысли.
        - Я прочитала твои бумаги, - сказала Анна. - И кое-что хочу обсудить.
        - Что же? - поинтересовался шпион. Ему ответ был известен, но его не знали ни Икс-84, ни Сангада Барадин, ни Алик.
        - Этот новый боевой корабль, о котором тут говорится, похоже, необычайно важен для нас.
        - В смысле? В чем значимость одного нового корабля?
        Анна помедлила.
        - В прошлом году, перед самым Кризисом, алхимики изобрели новое оружие. Новую боеголовку. Они выслали канонерку к побережью Грены и провели пробные стрельбы.
        Шпион знал об этом. Он знал об этом еще перед тем, как взошел по ступеням в небесный штаб капитана Исиги. Еще до падения Севераста. Узнал в то самое мгновение, когда могучая богиня была уничтожена, безвозвратно растворена занебесной ненавистью из бомбы. Но он умел врать, и когда Анна поведала ему о божьей бомбе, он впрыснул в свою реакцию нужную долю изумления и запоздалой догадки. Оружие, способное убивать богов, будь я проклят! Но это же означает… ах!
        Все, вообще все, с его первого, осторожного появления в Маттауре, вплоть до новых личин, таких как Сангада, Икс-84 и Алик, было направлено на наступление этого момента. И вот этот миг пришел. Дыша тихо-тихо, шпион слушал, как Анна вторично посвящает его в тайну тайн.
        - Неясно, сколько экземпляров оружия пережило Кризис. У алхимиков была по меньшей мере одна рабочая модель, но им не выпало возможности запустить ее до наступления чуда-с-помойки. Быть может, есть и другие боеголовки. Мы ведем поиски, но, - она затянулась сигаретой, - точно так же ищут их и другие, а мы не обладаем такими ресурсами, как Хайт.
        - Вы считаете, что они поставят на этот корабль одну из бомб? - спросил шпион.
        - Я бы так и поступил, - отозвался из коридора Тандер. - Новое, быстроходное судно, опечатано заклятиями, притом с облегченным вооружением? Это истребитель богов.
        - Возможно. - Анна не была убеждена до конца. - Сведения подталкивают к такому выводу. - Она помешала угли в кухонном очаге и поставила чайник кипятиться на огне. Показала на чашки и банку кофе. Шпион снял их с полки. Она уставилась в окно, в ночную темень. За террасами Новоместья горели фонари Мыса Королевы. - Но это может оказаться и блефом. Как нам известно, оружие было уничтожено в Кризис, вместе с литейными алхимиков. В духе Эффро Келкина отчебучить этакое нахальство - пригрозить каждому богу на свете, не имея за душой ничего.
        Она налила ему кофе. От горячей чашки заныл шрам на ладони.
        - Да кто настолько выжил из ума, - улыбаясь, заметил шпион, - чтобы врать в лицо самим богам?
        Глава 20
        Чистая страница, как стена белого камня. Слова, какие только ни пробует подобрать Теревант, кажутся неподходящими. Дюжина забракованных попыток. Он пишет: «Отчет для Бюро о гибели третьего секретаря Ванта», пишет, а потом комкает лист и берет новый, чистый из стола Ванта.
        Стук в дверь. Лемюэль. Глаза покраснели, только вернулся с новой ночной миссии в бессонном городе за стенами посольства. Покраснела и его повязка, рана опять открылась.
        - Вы еще не закончили? Вечерний поезд ждать не будет.
        - Зайдите, - приказал Теревант.
        Лемюэль вошел и выругался, увидав пустую страницу.
        - Почему задержка? Я нашел вам хреново Вантово тело. Святая Карательница - вот кто его порешил. - Он потеребил край повязки, сморщился от боли.
        - Вот что я нашел на Вантовом теле, - сказал Теревант, пододвигая по столу недогорелый листик. - Буклет от…
        - От Хранителей, так точно. - Лемуэль без интереса зыркнул на бумажку. - И что с ним?
        - Возможно, он кое-что значит.
        - Возможно, он хера с два что значит. Нижние боги, да сейчас же выборы - вы и пять футов не пройдете, как партийный мозгодуй вам чего-нибудь всучит!
        - А еще специальный волхвователь, - не сдавался Теревант, - она предполагает…
        - Чего? - раздраженно перебил Лемюэль.
        - То, что это не Святая Карательница. Может, в смерти Ванта замешаны ишмирцы. Нельзя быть уверенными в том, что в городе нет враждебных святых.
        - Ну и кто именно? - В злобе Лемюэль повысил голос. - Хранители или ишмирцы?
        Теревант похлопал по пустой странице.
        - Это письмо, - сказал он, - выйдет отсюда с моей подписью и печатью дома Эревешичей. Мне необходимо определенно понимать, что случилось. - «Смерть Ванта - это только точка отсчета. И наверняка не случайное убийство, совершенное припадочной святой. Обязательно должна быть связь с божьей бомбой». - Нам необходимо дополнительное расследование.
        - Нам? Нам? - повторил Лемюэль. - Это я нашел тело. Я знаю Гвердон. А от вас проку - только ваше продолбанное в очко имя да печать дома Эревешичей! Я, видите ли, все про вас знаю. Вы - другой Эревешич. Тот, который как-то раз прокололся. И еще разок прокололся. И опять прокололся. А теперь вы смеете мною командовать?
        От стыда и злости Теревант сжал кулаки, сминая чистый лист. Все, что высказал Лемюэль, - правда. Стоило записать это в столбик и отослать.
        - Пишите письмо, мать вашу, - наседал Лемюэль.
        - Нет, пока не буду полностью убежден.
        - А вы когда-нибудь хоть в чем-то были убеждены? - пробормотал Лемюэль. Теревант для вида пропустил колкость мимо ушей, однако обеспокоился. Подначка слишком метко попала в цель, явно не выстрел наугад. А значит, либо где-то тут, в здании, лежит некая папка с именем Тереванта, либо Лиссада рассказала Лемюэлю о нем все.
        Лемюэль почесал подбородок. От какого-то раздражителя у него раскраснелась и покрылась прыщиками кожа. Он пересек комнату, поглядел на тикающие часы на стене.
        - Ладно, - произнес он через дюжину тиков, - пойдем и поговорим с ней.
        Он вывел Тереванта из посольства, затем через улицы Брин Авана завел в другой дом. Длинный, тусклый, с множеством темных окон. Гнездилище бюрократии - с рядами кабинетов и загородок для писцов - но в это время ночи почти безлюдное. Лемюэль, похоже, знал здешнего сторожа и не впервой давал ему на лапу. Внутри здания пахло надраенным полом. Серо-бежевый лабиринт.
        - Торговая палата, - бормотнул Лемюэль. - Сюда.
        Днем здание выглядело бы сугубо обыденным; ночью же, опустелое, оно было зловещим, как будто они брели по развалинам города после крупной катастрофы. Естественно, в Хайте такие места никогда не пустуют, даже по ночам. Неусыпные работают непрерывно.
        Они прошли через зал для собраний: потушенные фонари стояли на столе красного дерева, покрытом зеленым сукном. Карта на стене показывала гвердонский экспорт алхимического оружия, красные линии, как вены, соединяли город с большим миром, с заморской Божьей войной. Самые жирные линии примыкали к Хайту, другие торговые пути стыковались с Лириксом, с Ульбишем. Карта, должно быть, устарела - на ней изображались Севераст и Маттаур, ныне поглощенные их давним соперником.
        - Сюда. - У Тереванта захватило дух - неужели Лиссада пробралась в город ради тайной встречи и ждет их в соседней комнате - однако Лемюэль отпер дверь в небольшое помещение без окон. Внутри ничего, кроме стола, одного стула и занятного устройства: помеси пишущей машинки, аккордеона и вроде как эфирной лампы.
        - Мудреная штуковина. Алхимики изобрели. Это эфирограф. С ним можно говорить с людьми на расстоянии, - буркнул Лемюэль. Он завел машину, воткнул толстый серебряный шнур, нажал клавишу, и цилиндр по центру машины засветился сверхъестественным, обманчивым светом. - Такие стоят по всему городу - в дозоре, в парламенте, у гильдий. Даже в прилегающих землях есть. Бюро обзавелось друзьями, которые дают нам попользоваться своим оборудованием когда надо. Но времени у нас немного.
        Машина затарахтела, клавиши двигались сами по себе.
        - Поехали, - сказал он. - Кладите сюда пальцы. - Теревант сел к машине и расположил пальцы на клавишах. Лемюэль переключил новый рубильник, и внезапно появилось ощущение присутствия в комнате кого-то еще. Повеяло теплом, призрачным ароматом духов Лис. Ветер зашелестел в кронах деревьев, словно снаружи раскинулся обширный лес.
        Светящаяся эфиротрубка, подобно недолговечной раке, совместила души их обоих в кратком, волшебном единении.
        Его пальцы двигались по собственному усмотрению, неудержимо давили клавиши и выбивали сообщение, по букве за нажатие. П-Р-И-В-Е-Т. Т-Е-Р.
        Все это странно интимно, как будто он чувствовал ее подушечки на обратной стороне медных кнопок.
        МЫ НАШЛИ ВАНТА, - отстучал он.
        Клавиши снова задвигались. Лис печатала. ЗНАЮ. МОЛОДЦЫ. Без разрешения на лицо Тереванта наползла улыбка.
        ТЫ ВЕРИШЬ МНЕ? - спросила она. Такое чувство, что она сидит за этим столом и смотрит ему в глаза.
        НАВЕКИ, - незамедлительно ответил он.
        ТОГДА ПОВЕРЬ ЛЕМЮЭЛЮ.
        Свет в эфирографе замигал, и Теревант вдруг почуял еще одно призрачное присутствие. В его восприятии это была другая женщина. Постарше, потусклее. Он услышал колокольный звон вдалеке и не определил, слышит ли его ушами или через психическую связь эфирографа. Рот наполнился вкусом вина.
        МНЕ НАДО ИДТИ, - напечатала Лис. - УВИДИМСЯ НА ФЕСТИВАЛЕ. ДЕРЖИ…
        И Лемюэль перегнулся через плечо Тереванта и выдернул из аэрографа шнур. Машина резко отключилась, образовав болезненную психическую неполноту на месте Лис.
        По ощущению, будто стоишь на краю великой пустоты.
        - Время, - сказал ему Лемюэль. - Вы ее услышали, отправляйте уже проклятое письмо.
        Вернувшись в посольство, Теревант написал письмо. Несколько скупых слов, подтверждающих, что третий секретарь Вант был убит святой преступницей в Новом городе. Лемюэль взял это письмо с еще теплой, мягкой восковой печатью Эревешичей и поспешил к станции. Оставалось время перехватить ночной поезд на Хайт. Теревант вообразил, как письмо летит на север и попадает в недра огромного механизма Бюро. Белые костяные руки ломают печать, пустые глазницы вельможи из Бюро читают наспех записанные строки.
        Он сделал то, о чем его просили. Сжевал сомнения. Выполнил просьбу Лис.
        Он гадал о том, что же такое он привел в движение. Он смутно постигал течение невидимых сил, подспудных замыслов, вскрытых его письмом. Бюро было обеспокоено исчезновением Ванта; они страшились вражеских происков. Теперь они успокоятся. Может, все и дело-то в послужном списке Лиссады - исправить неприглядную запись, чтобы некроманты не выдвинули ее против Лис на рассмотрение передачи Короны. Проклятая Рамигос - не посей чародейка в его уме сомнения, он бы и думать не думал об этой листовке.
        «Я прошла тогда через Божью войну. Я знаю, вы тоже ее повидали».
        В Эскалинде святые Верховного Умура метали с небес огонь. Святые Царицы Львов выпускали когти и пронзали ими любую броню. Он сидел в кабинете Ванта и пялился на аккуратные ряды папок и башни блокнотов - и вспоминал Эскалинд.
        «Что, если мы не правы? Что, если Ишмира уже здесь?» Он припомнил цепочку фигурок-идолов у Рамигос, Ткач Судеб спутался со смертью. И ее книгу - зачем она показала ему книгу? Предупредить о том, что стороны-противники с Божьей войны уже в городе?
        Он думал о Лис и Ольтике, тянущих его из стороны в сторону. И оба хотят единолично обладать его верностью и доверием. Интригам между владетельными Домами Хайта и Бюро нет конца, обиды и заговоры вынашивают неумирающие, а живые участвуют в них, тщась заслужить среди тех свое место.
        Что, если они что-то упустили?
        Вант мертв. Его неуспение завершено. Но, быть может, кое-что в нем осталось.
        - Йорас, - негромко позвал Теревант.
        Дверь кабинета приоткрылась, и в щель просунулся череп Йораса.
        - Сэр?
        - Мы еще не закончили, - сказал на удивление самому себе Теревант. - Ступай, разбуди некроманта.
        Мертвые не нуждаются в сне.
        А Теревант нуждается. Он урвал пару часов посреди ночи. Проснулся до рассвета и скорей помчался в подвальное хранилище, где Йорас стоял часовым. Изнутри звучало приглушенное пение, заупокойная молитва.
        Останки Ванта лежат на армейских носилках перед пустым алтарем.
        - Как движется дело? - спросил он у посольского некроманта.
        Некромант - молодая девушка с рыжевато-каштановой копной под капюшоном сутаны, с цокающими браслетами и кулонами шлифованной кости - закатила глаза.
        - От души, как и от тела, тут немного осталось. Будем признательны за то, что получилось добыть, пусть и совсем скудное. Мы подходим к концу. - Она одела бывшего третьего секретаря в серую сорочку и теперь возилась с ножом над наколотыми шрамами на его запястьях и щиколотках, на сердце, шее и в паху, скрупулезно обнажала вживители, помещавшие его в касту неусыпных. Чтобы воскресить, ей сперва нужно отделить его ото всех посмертных каст.
        «Не его, а тело», - подумал Теревант. Этот труп на полу больше не Вант. Все, что являлось Вантом, выжег дотла уничтоживший его священный огонь. И все, чего они добивались от тела - немного еще неразложившейся памяти, имя или подсказку, запечатленную на рубцеватой ткани мозга.
        - Его тело здорово подпортили, - проговорила некромантка.
        - Кроме того, что подстрелили, зарезали и сожгли?
        - Да. - Она оттянула края разреза, добираясь до кишок Ванта, покопалась в них. - Чтение таких знамений за пределами моего мастерства.
        - Но вы сумеете возвратить его назад?
        Она постучала ножом по выпяченному вживителю.
        - За эти кости уцепилось совсем мало жизни, но я попытаюсь, - прошептала она. Казалось, храм поглощал любой звук. Даже зубчатый нож царапал приглушенно.
        Вошел Йорас и молча смотрел, как работает инструмент, потом сообщил:
        - Щекотно, сэр, когда вас так свежуют. Странно, когда чешутся кости. - Скелет передернулся.
        - Тихо, - шикнула некромантка.
        Тишина, наполнявшая подвальную комнату, становилась молитвой, заупокойным гимном. В этой тишине проступали слова. Некромант потянулась к посмертной урне во дворе наверху, чтобы подпитать свое колдовство - позже служба обеспечения подведет баланс, но крестьянских душ, вырабатываемых в поместьях Эревешичей, хватит покрыть затраты посольства с избытком. В комнате оседал зловещий, голубоватый туман. Потусторонний миазм, прохладный на ощупь. Он приставал к вживителям - и к Тереванту, и к Йорасу налипли полоски призрачной мглы, но наибольший ком духовного вещества собрала некромантка и сейчас подталкивала его к трупу Ванта. Вещество поглощалось его вживителями. Теревант видел, как поднимают мертвых, множество раз. Наиболе часто это оказывались неусыпные солдаты Империи, заново приковывавшие души к смертельно уязвленным телам. Первые несколько минут тело дергается, как марионетка, и становится видно тлеющую тень духа, насаженную на железные вживители. Неусыпные не возвращаются по-настоящему, потому как по правде они и не уходили. Они пристегиваются к костям, вместо того чтобы перейти грань. Как при
кораблекрушении человек цепляется за скалу, тогда как течение стремится унести его в море.
        Он повидал и то, как поднимают павших враги, оживляют безумные боги. Слепо и наспех боги изблевывают души и втискивают их в тела тех, кого возвращают служить или корежат безжалостными чудесами. Он видел воскрешенных на поле битвы солдат, живых, но ужасно искромсанных. Видел, как они возвращаются в туловища, составленные из материи богов, восстают с древесными ветвями вместо рук, под коростой чистого золота, перекрывающей кровотечение. Воскрешенные никогда не приходят назад нетронутыми.
        Здесь по-другому.
        Эдорик Вант не пришел совсем.
        Существо, которое они состряпали, двигалось как животное, сопело и тихонько поскуливало. В святилище некроманта оно сползло со своих похоронных дрог, разогнулось и заковыляло запинающимся шагом.
        Существо-Вант покружило по подвалу, ко всему принюхиваясь и лапая руками. Теревант держал ладонь на эфесе, на случай, если оно окажется агрессивным.
        Не глядя на некромантку, он окликнул ее:
        - Сколько оно проживет?
        - Несколько дней. - Она глубоко вдохнула. - Если я не обновлю потом заклинание. Мне-то это не слишком сложно, но… - Она замешкалась. - Где вы собираетесь его держать? Здесь его оставить нельзя.
        Хороший вопрос, не из тех, на которые Теревант заготовил ответ.
        - Я его держать не собираюсь, - сказал он. - И никому об этом не рассказывайте. Это вопрос государственной безопасности.
        Йорас сопроводил созданье в прихожую и надел на него плащ с капюшоном, стараясь скрыть худшие ожоги. Темной ночью, под дождем, проходя мимо вдрызг пьяный, вы, может, и спутаете этакого монашка с живым существом - но если вы настолько ненаблюдательны, то вряд ли сами вернетесь домой живым.
        - Ну, поглядим, что он помнит. - Теревант выступил вперед и повысил голос: - Вант?
        Неумершая тварь вздрогнула, повернула окровавленную голову к нему. Что-то там промелькнуло, нечто разумное, помимо шарнирных движений зомби, но оно - не Вант.
        - Ты помнишь, кто тебя убил?
        Разломанная челюсть беззвучно зашевелилась. Существо сокрушенно потрогало горло.
        Затем кивнуло.
        Глава 21
        Из посольства они вышли через черный ход. Йорас задержался на пороге.
        - Как неусыпному мне не положено покидать территорию посольства.
        - Наше дело официальное. Идем.
        - Об этом должно быть письменное распоряжение, - пробормотал Йорас, но существо-Вант уже шмыгнуло на улицу, и скелет припустил следом, на бегу застегивая на лице маску.
        Вант привел их к станции подземки. Теревант подавил нервный смешок, когда зомби стал теребить свои лохмотья в поисках монетки на билет.
        Теревант обошел мертвеца и купил у кассира три билета.
        - С вашим другом все хорошо? - спросил клерк, кивая на фигуру в капюшоне.
        - К нему бог прикоснулся. - Жестокость Божьей войны объясняла любые странности. - Мы за ним присмотрим.
        В этот час поезда в основном пустые, и в их распоряжении был целый вагон.
        Полусожженная шея Ванта изнемогала под весом собственного черепа. Голова падала взад-вперед в такт раскачиванию поезда, пока они грохотали по упырьим туннелям под обширным городом. Вагон заполнялся по мере того, как они проезжали Пять Ножей, Дол Блестки, Замковый Холм. Некоторые подозрительно косились на закутанную фигуру солдата в маске, но Теревант улыбался, приветливо махал, и они отводили взгляд.
        - Мы проехали смычку с Новым городом, - поделился наблюдением Йорас, - следующая остановка - восточная Мойка, а затем порт.
        Теревант пожал плечами:
        - Посмотрим, что будет дальше.
        На остановке в Мойке существо-Вант встрепенулось и подскочило. Теревант поспешно не дал упасть его плащу. Гвердону досталась изрядная доля страшил и чудищ, но ходячий труп из ряда вон даже в этом зверинце.
        Они поднялись за Вантом на поверхность, шли за ним сквозь муравейник улочек древней части Гвердона. Сейчас твари шагалось легче, будто жизненные привычки возвращались с приближением к месту гибели.
        Эта часть города - пограничная зона между Старым и Новым, самая западная граница Кризиса, и ее распирало от невообразимых построек. Справа скалились темными окнами многоэтажки и обшарпанные дворы-колодцы - клубок переулков с грабительскими укрывищами между криво построенных стен. На другой стороне улицы то же самое, только вперемешку со вторгнувшимися, жутковатыми строениями ангельско-небесной природы. Над их головами изгибался пешеходный мост, три четверти его пролета достроились в Кризис элегатной дугой из лунного камня, жаль, обрывавшейся, не дойдя до дальнего конца, поэтому местные растащили разбитый на мели корабль и перекрыли дыру, нагромоздив канаты и доски.
        С переулков по обеим сторонам их сверлили недружелюбные взгляды.
        Темно, единственный свет давали каменные фонари с левой стороны улицы. На небе лишь узенькая полоска месяца. Они юркнули в подворотню, чтобы разминуться с пьяной толпой, высыпавшей из таверны, дали крюк, обходя ночные веселые дома возле Морского Привоза. Укрылись от патруля городского дозора. Труп привел их в один переулок и ненадолго остановился. Прижал руку к горлу, ощупывая рану. Челюсти задвигались, но говорить он все равно не мог. Другая рука напряглась, зашарила вокруг талии, словно искала оружие. Тереванта пронзила тревожная мысль: «А что, если оно ищет мести своим убийцам?» Тогда как он хотел установить их личности и предать суду, возникали сомнения, что зомби столь же щепетильно придерживается тонкостей закона. А какой прогремит дипломатический казус, когда обнаружат, что бывший третий секретарь хайитянского посольства бегает по городу и валит людей, хотя бы тех, кто, вероятно, того заслужил!
        - Вант, - позвал Теревант. - Нам нужны сведения. Как вы погибли? Что вы делали здесь той ночью?
        Зомби повернулся к нему. Челюсть судорожно задергалась - затем устремился дальше по улице.
        Они прошли вдоль ряда заброшенных домов. Показался уличный знак с названием - Гетис Роу.
        У дверей некоторых домов лежали венки из свежих цветов.
        - Памятные подношения, - промолвил Йорас. - Эту улицу начисто вымело в Кризис. Людей убивали на месте или сгоняли на Морской Привоз.
        Вант приостановился у одного из домов, потом взошел по ступенькам на крыльцо.
        - Придержи его тут, - приказал Теревант. Йорас бросился вперед, оттаскивая зомби. Существо-Вант не сопротивлялось, но его рука опять полезла к горлу, а другая искала на поясе кинжал или меч.
        Теревант протерся мимо обоих и подошел к парадной двери. Дверь не заперта.
        Внутри запустение. Он прошелся по комнатам, стараясь восстановить историю этого дома. Были семьи, что жили здесь до Кризиса, набивались по семь, по восемь человек в одну комнату. На первом этаже таких комнат три. Сейчас они пустовали, но недавно еще были заселены, а позже сюда забирались бродяги и воры. Все ценное из комнат повынесли. Под ботинками скрипели расколотые тарелки, тряпье, щепки отвалившейся с потолка обивки. Сломанная алхимическая лампа отбрасывала пятно зеленого света на стену спальни.
        Впрочем, наверху обстановка иная. Верхний выход на лестницу преграждал перевернутый гардероб. В нем пробиты две дыры - от пуль, судя по виду. А на дальней стене красноватый подтек между расколотыми панелями обшивки совпадал с одной из дыр. Здесь прошла какая-то ссора между соперничающими бандами. Перевозчиками оружия, предположил он.
        Пропалины. Кто-то размахивал факелом - или же огненным мечом.
        Комнаты второго этажа обчистили. Они напомнили ему разграбленный военный лагерь. Здесь казарма - теснились четыре кровати. Там столовая. Крысы растащили всю пищу до крошки. А в этой комнате…
        Здесь определенно располагалась оружейная. Вскрытые ящики набиты соломой, разлитые бутылки с флогистоном, гранаты и прочее оружие раскидано по полу. Жестянку с иссушающей мертвопылью запинали под кресло. В комнате пованивало чем-то едким, будто рвоту замесили с пеплом. На полках имелись непыльные и без пятен сажи участки, значит, оружие с них поснимали недавно.
        Теревант опустился на колено, рассмотреть сломанную клеть. На ней эмблема, которая попадалсь ему тысячу раз. Здесь в городе она повсюду, но впервые он увидал ее на войне. Клеймо гильдии алхимиков Гвердона.
        Он попытался сложить все вместе. Некто с пламенным мечом - убийца Ванта? Святая Карательница? - заходит в парадную дверь, по лестнице пробивается наверх. Защитники пытаются остановить этот штурм, но их одолевают. Нападавший оставляет без внимания коллекцию ценных вооружений - несколько дней спустя дом грабит кто-то другой, буквально после того, как улеглась пыль.
        Скрипит потолок.
        Этажом выше есть кто-то еще.
        Вынув меч, Теревант крадется по узкой лестнице на верхний этаж. В окошке видна улица, Йорас стоит у дома на карауле. Теревант машет, привлекая взгляд Йораса, потом беззвучно сигналит охраннику подтягиваться к нему. Йорас кивает и вместе с существом-Вантом направляется к крыльцу.
        Следующий этаж такой же, как тот, что под ним. На балясине перил глубокая зарубка - кто-то промахнулся мечом. Выломанная дверь разнесена на мелкие кусочки. Застарелые наплывы крови на полу. Он выверяет шаги, высматривает собрата по незваному проникновению, но пока не показывается никто.
        Заходит в спальню. Возле кровати комод, его затолкали в комнату под углом. Позади свободный промежуток, Теревант замечает отверстие, прорезанное в тонкой разделительной перегородке. Чтобы проползти - достаточно. Потайная комната.
        Он опускается на колени и вглядывается в темноту. Там, похоже, какой-то чердак. Виднеется стол из досок, покрытый скатанными картами и листами бумаги. Он выжидал, прислушиваясь. Кто-то, наверное, также ждет по ту сторону стены, готовый всадить нож, как только он просунет голову в щель.
        С минуту он обдумывал, не вернуться ли вниз за найденной жестянкой. Иссушающая пыль - токсин, разжижающий плоть. Струйка ее дыма в отверстие, и легкое облачко очистит комнату от любой засады. Однако эта пыль - ужасный способ скончаться, и без правильной защиты обращаться с ней трудно.
        Жестянка осталась лежать внизу.
        Но, конечно, кто бы ни сидел на чердаке, он об этом не знал.
        - Эй, - крикнул Теревант. - У меня иссушающая мертвопыль, - соврал он. - Выходи добром, или я припорошу твой чердак.
        Ему ответил женский голос:
        - Вали нахер, козел, нет у тебя ни хрена.
        - Есть. Один взмах кадилом, и твои легкие станут повидлом. Страшно так умирать.
        - Нет ее у тебя. - В голосе звенела абсолютная уверенность. - Так что катись.
        Судя по звуку, она рядом. Сразу за перегородкой. Он подступил вплотную, прижался к стенке, чтобы не было видно через дыру, пробуя сообразить, где она…
        …и нож пробивает перегородку, пронзает ветхую обшивку и режет его плащ, его мундир, его кожу. Порез неглубок, но все равно больно. Из отверстия выскальзывает женщина, проносится мимо и, огибая на бегу, засвечивает локтем ему по горлу.
        Теревант бросается в погоню, глотая воздух. Женщина уже этажом ниже. Спрыгивает с изяществом богини. Изяществом святой. Святой Карательницы. «Лемюэль был прав», - думает он, пока соскакивает со ступеней на площадку.
        Она поджидает его в дверях оружейной. Мелкая и гибкая, одетая в кожанку поверх темного платья. Ее бедовые черты странно знакомы; на лице рябят точки шрамов. На плече сумка, полная бумаг - очевидно, стыренных с чердака. В руках жестяная емкость.
        - Иссушающая пыль у меня, - говорит она. - Свали по-доброму, а то припорошу площадку. - Она потерла пальцем о спусковой клапан. Теревант сдержал улыбку - она не знает, как этим оружием пользоваться. Сперва надо отжать предохранитель, а потом давить на клапан.
        - Ладно, ладно! Послушай. - Он положил меч. Нагибаясь, он чувствовал, как липнет к коже китель - ножевая рана кровоточила. - Давай поговорим, и все. - По крайней мере, пока сюда не поднимутся Йорас и зомби. - Меня зовут Теревант Эревешич. Я из Хайта.
        - Ваще плевать. Уходи.
        - Один из наших людей…
        - Я его не убивала.
        - Тогда почему он привел нас к тебе? - обвиняюще бросил Теревант. Йорас должен подойти в любую секунду.
        Женщина поглядела в сторону, как будто умела видеть сквозь стены, и не просто, а умела видеть угрозу.
        - Назад! - зашипела она и нажала на клапан. Ничего не случилось.
        Теревант бросился вперед, но она оказалась быстрее. Ловко ушла вбок, потом увернулась прочь от двери. Йорас пронесся по лестнице с первого этажа, но она уже взбегала обратно наверх с опережением преследователя.
        - Сука! Шпат, как эта хрень работает? - Никто не ответил, но она вслушивалась пару секунд, а потом безошибочно нащупала предохранитель. - Есть!
        - Назад! - заорал Теревант. Йорас кинулся назад, как только на площадке зашипела серая струйка иссушающей мертвопыли. Неусыпные не боялись вдохнуть отдельные пылинки, но насыщенный выхлоп мог загноить кости и уничтожить его.
        Эдорик Вант - то, что от него осталось - не останавливался. Зомби вбежал в облако пыли и запнулся, когда едкие зернышки осыпали его кожу. Мертвые ткани пожухли, высохли. Основной урон пришелся по вытянутой руке. Там расползлась плоть, закрошились кости, и с зомби осталась лишь рваная культя. Наверно, контейнер с иссушающей мертвопылью просрочен - зомби пережил облако, врезался в подножие лестницы, но не остановился.
        Женщина швырнула жестянку в окно, прямо сквозь стекло, тут же прыгнула следом, перемахнула подоконник и полезла на крышу дома. Зомби за ней, загробная сила и единая цель компенсировали и перелатанную неуклюжесть, и сухие от пыли конечности. Топот двоих бегущих загрохотал по крыше - от одного мягкий и шустрый, от второго тяжелый и спотыкающийся.
        - Йорас! Держи Ванта!
        Йорас бросил взгляд на облако пыли - опасное даже для него, - потом сбежал по ступеням на улицу и погнался за Вантом.
        Теревант отыскал ванную и тряпку, намочил в воде. Подождал, пока осядет крупная пыль. Прижал тряпицу ко рту и носу, чтобы предохранить легкие, плотно закутался в плащ и рванул через запорошенный участок. В Эскалинде они сбрасывали тонны пыли, прикрывали ей отступление. Наскоро он проверил верхние комнаты. Большинство бумаг пропали, остался лишь явный мусор - старая карта города, схема подземки, которая за медяк продавалась на каждой станции, потрепанная библиотечная книга, с пометками на страницах и погрызенная собакой.
        Под заголовком: «Духовная и светская архитектура Пепельной Эпохи».
        Он обошел комнату, выискивая хоть что-нибудь, что могло объяснить, зачем Святая Карательница могла убить Ванта. И зачем вообще Вант поперся сюда, в этот разбойничий притон. Может, прямо тут его и убили.
        Снаружи прогремел громогласный удар. Он подскочил к окну на лестнице и увидел лишь клубы взметнувшейся пыли. Послышались встревоженные крики.
        - Сэр? - позвал его снизу Йорас.
        - Я здесь.
        - Боюсь, я их упустил, сэр. И на подходе стража - надо уходить, прежде чем нас обнаружат.
        Теревант собрал бумаги, заложил все в книгу. И за Йорасом вышел из дома.
        С правой стороны улицы череда многоэтажек оставалась точно такой же, как при их прибытии.
        Другая сторона, уже Нового города, изменилась: крыши отрастили шпили. Пешеходный мост исчез. Поблескивающий торговый зал лишился окон верхнего яруса.
        - Она забежала туда, сэр. Перед тем, как окна, э-э, растаяли.
        - А Вант?
        Йорас указал на блеклую линию коричневатых отметин на стене - следов, оставленных одноруким зомби, пока оно карабкалось на крышу в отчаянной гонке за таинственной пришелицей.
        - Ушел, сэр. Нам тоже пора уходить.
        - Вообще-то, - сказал Теревант, - все могло сложиться получше.
        Два дня спустя он принимал разнос от Ольтика. Кто-то заметил Ванта, а может быть, Йораса - в общем, Гвердон обвинил Хайт в том, что неусыпные были выпущены на улицы без заверенного пропуска, вразрез договоренностей между двумя городами. Газеты и любители слухов обвиняли Хайт в злоумышлении против Гвердона.
        Лемюэль предупредил о том, что это обяжет дозор усилить меры безопасности, и до открытия Фестиваля Цветов никак не удастся нелегально переправить меч в город. Ольтику придется подождать.
        Брат угрожал отослать Тереванта обратно в Хайт. Но вмешался Даэринт, Даэринт успокоил Ольтика. Он отметил, что это дурно бы отразилось на доме Эревешичей, на перспективах Ольтика в Полусотне.
        - Терпение, - шептал он. - Никто из нас не знает, когда пробьет час нашей службы, поэтому мы должны быть наготове всегда, покуда длятся Дни Империи. Смерть - не освобождение от исполнения долга.
        На дворе посольства Теревант ежедневно водил строем гарнизон вперед-назад, вперед-назад, пока от выкрикивания команд не срывал глотку и от усталости не переставал понимать, какие из бойцов мертвы, а какие пока что живы.
        Глава 22
        Ну, черт же подери, за ней гонится зомби.
        Кари перебежала пешеходный мост, и созданье за ней, у нее за плечами. Бездыханное, но дробь мертвых ног все громче с его приближением. Тварина быстра, как сальник. «Чудо бы выручило сейчас как нельзя кстати», - мелькнула мысль. Но она на самом краю Нового города, где на чудо особо надеяться не стоит. Здесь Шпату затруднительно перемещать волшебную кладку. Вообще-то ему все тяжелее управляться с камнем повсюду, но сейчас об этом некогда размышлять.
        Она кинулась в открытое окно на той стороне улицы, приземлилась на пыльном чердаке и поднажала. Когда чудотворная сила Шпата давала осечку, Кари научилась восполнять недостающее, принимая на себя муки. Это ей не обходилось задарма, она страдала от боли. Такое чувство, будто сама рождает чудо, будто оно забирает ее кровь и кости и обращает их в заклинания и камень. Она испустила болезненный вопль, и чердак резко потемнел от того, что окно сомкнулось и исчезло. Снаружи раздался страшный треск, когда вторая половина этого сляпанного из подручных средств моста обрушилась на улицу. Спустя биение сердца прозвучал тупой удар - это зомби шмякнулся в стену, там, где раньше зияло окно. С шумом и скрежетом он полез взбираться на крышу.
        - Здорово, - прошептала она.
        Он ищет, как войти. Заходи в дверь слева.
        Она видит это оживленное существо, ну, в какой-то степени. Восприятие Шпата здесь искажено и неточно. Вроде того как пытаться поймать отражение в разбитом зеркале - она то теряет созданье из виду, то глядит под множеством углов - и приходится разбираться, где именно оно находится.
        - Как мне его убить?
        Нож бесполезен против того, чьи вены обескровлены, а органы не боятся порезов. Иссушающая пыль тоже не подействовала. Может, ей заложить круг и попробовать достать боезапас из дома на Гетис Роу или двигаться к собственной заначке оружия…
        По-моему, это моя задача, предложил Шпат, и предложил дельно.
        Тактика проста, они уже применяли ее несколько раз. Против гхирданских головорезов, против бакланьей башки. Кари подводила погоню куда надо, а Шпат обрушивал камни. Шлеп.
        - Слушай, а здесь ты так сумеешь? - Скоротечное чудо наподобие этого дорого обойдется Шпату. Слишком дорого.
        Думаю, да. Его голос нарастал и гас в ее голове. С ним приходили воспоминания, принадлежавшие не ей, дыхание его мыслей несло их, как листья по ветру. Тело его отца, скорченное в петле. Взгляд из окна Борова тупика на городской окоем. Падение, каждый раз падение.
        Это воспоминание означало, что ему больно. Что он слишком перенапрягся.
        Кари покачала головой и прошептала:
        - Нет, сперва я заманю их подальше в город. А потом будет шлеп.
        Она затолкала за пазуху бумаги из потайной комнаты, потом скрытно двинулась через чердак. Скрипучая доска. Отступи правее, предупредил Шпат. Сердце колотилось, она старалась идти неслышно. Зомби по-прежнему рыскал по крыше, менее чем в десяти футах над нею, зато она - лучший вор в мире своего времени. Ну, лучшая в Гвердоне - бесспорно. Святая Карательница, ангел Нового города.
        Костлявая рука пробила крышу точно над головой. Костяные пальцы царапнули ей лицо. Она пискнула, пригнулась и припустила наобум. Ломанулась за дверь, пока выходец с того света пробивался за ней сквозь крышу.
        Теперь налево. Она повернула, оказалась в маленькой мансарде с одним окном. Насилу открыла, переползла опять на крышу. Побежала вдоль желоба. Позади разлетелось стекло - зомби избрал более прямой путь.
        Она споткнулась, выправила равновесие. Ночной воздух чище обычного - летом меньше костров, и новые фабрики открыли теперь на другой стороне Священного холма - но легкие все равно горят на бегу. Тяжелая сумка сбивает ее с ровного хода.
        Скорее назад в Новый город. Туда, где улицы полны любви к ней, где ее обнимет и защитит живой камень. Скорее домой!
        Впереди увенчанная куполом гора - старый Морской Привоз. Слева фешенебельные районы: площадь Мужества и улица Сострадания - и Башня Закона, где окончилась ее прошлая жизнь и началась новая.
        Кари, быстрее.
        Ему легко говорить. Она проскользила по слюдяной крыше, перепрыгнула коварный промежуток - не упасть бы с шести этажей в обоссанный переулок - и вскарабкалась на другой конек.
        Мертвяк длинным прыжком перемахнул расщелину и встал перед ней, блокируя проход.
        План меняется. Спиной вперед она бросилась с крыши.
        Ее связь со Шпатом проявлялась в миру тремя чудесами.
        Это видения.
        Движение камня.
        И третья уловка.
        Шпат был способен принимать урон на себя, впитывать большую часть повреждений от столкновений или ударов. Но это не железное правило. Надо чтобы оба, в один момент направили на это свою волю. И он подхватит ее, как в воздушном цирковом трюке.
        «Будь готов, - молила она. - Мы ведь ни разу не делали так вне Нового города, и я молюсь…
        черт
        вроде
        сработало!»
        Удар.
        Карильон тяжело плюхнулась с шести этажей, грохнулась об мостовую. Живая, без переломов. Вдалеке затрещало грозой, когда взамен нее пострадала какая-то часть Нового города.
        Она чуточку полежала, отдышалась. Никакого преследователя не видать.
        - Шпат, где ты? - спросила она, попытавшись вызвать видение. Ничего. Никто не ответил.
        - Шпат? - Кари шатко поднялась и поволокла ноги по переулку. Весь народ на улице глазел, как над Новым городом с перебитого шпиля встает облако пыли и серебрится под лунным светом. Никто не удостоил вниманием воровку, что вдруг возникла в проулке и нырнула в толпу.
        Здесь, с тобой. Мысли Шпата затруднены, замедленны. Ловить ее дорого обошлось.
        Секунду спустя в разум вплыло видение зомби. Он прекратил за ней гнаться, и сейчас двигался на север, от моря. Примерно по направлению хайитянского посольства.
        - Ого.
        Расскажи мне о нем.
        Улицы уходили на подъем к Новому городу; на пути Карильон угрюмая, выпачканная золой серость старого Гвердона отступала перед дивным порождением чуда. Чем ближе к дому, тем ей становилось лучше.
        Если хайитянское страшило вернется, я прихлопну его. Шпат тоже казался ближе, сильнее.
        - Конечно, - подтвердила она. «Отные привлекать Шпата станет последним средством», - дала она зарок. Она переживала из-за того, что слишком много чудес его расточат, погасят последние остатки его сознания. «Я не дам ему снова уйти», - пообещала она в укромной части разума, надеясь, что он ее не прочтет.
        Позже Кари отыскала тихую крышу и достала бумаги, взятые из потайной комнаты. Мысленно она костерила этого хайитянского балбеса, того живого, кто ей помешал. Костерила и себя - надо было раньше найти этот тайный чердак и тщательно обыскать, а не хватать по вершкам.
        Она пролистала бумаги. Глаза заслезились, и она проморгалась, утирая из-под век песчинки белого камня. Шпат тоже читал ее глазами.
        Какая-то алхимическая машина, предположил он. Откуда ей знать - полукруг коробов мог изображать общий план механизма. Еще там много причудливых рун, а конструкция на краю схемы напомнила, к ее оторопи, колдовские сборки профессора Онгента.
        - Без понятия.
        Она открыла следующую страницу. Остолбенела от ужаса.
        - Ё-моё.
        Этот лист читался без затруднений. Она такое уже видела в своих снах.
        Это была карта города - Нового поверх Старого. Карта города, каким он был до Кризиса, с ясно очерченным кварталом Алхимиков, всеми отливочными и чанами. Поверх них набросаны контуры Нового города. И там карандашом и тушью набросан план подземных туннелей и складов.
        Всех хранилищ, даже тех, где Шпат запер худшие из творений алхимиков.
        Этот зомби - не единственная нежить поблизости.
        Карильон представила, что произойдет, если всплывет эта карта. Алхимики разроют Новый город. Вскроют Шпату живот, распорют его, чтобы добраться до секретных хранилищ. Пойдут на что угодно, лишь бы заполучить захороненное там. Вот что искали все эти шпионы и охотники за сокровищами.
        - Ничего страшного, - проговорила она ему, проговорила себе. - Они ведь все умерли. - Дом на Гетис Роу заброшенный, так? Что бы там ни случилось, кто бы там всех ни поубивал, спрятанную карту они не нашли. Может, это единственный экземпляр. Может, ее составители тоже мертвы.
        Может, хоть на этот раз им со Шпатом повезет.
        Она закрыла глаза и погрузилась в видения. За две улицы отсюда одна женщина курит сигарету. В кармане у нее коробок спичек.
        Через минуту Карильон слегка задела эту женщину, проходя мимо. Подрезала спички. Забралась обратно на крышу.
        Бумаги сгорают быстро. Яркий сполох на фоне матового сияния Нового города - и страницы исчезли, исчезла и Карильон.
        Интерлюдия I
        Лирикс.
        Раск ожидает на берегу дядин корабль. Пристань на острове - крутое местечко, здесь разгуливают наемники и пираты. Но юного Раски, пока он сидит и ждет, никто не отважится побеспокоить. Солнце превратило прибрежные камни в печь, и морской бриз приходится очень кстати. Трактирщик спешит с кубком ледяного вина - а оно еще более кстати. Подарок для отпрыска Джирданских семейств.
        Хорошее вино. Раск вынул кинжал - драконий клык, и открыто расположил его на столе в назидание всем, что эта таверна благословлена Джирданой.
        Прибыл корабль дяди Артоло, и сам Артоло первым сошел по сходням. Хромал с помощью двух громил из своего отряда и прижимал ладонь к боку.
        - Не трогай меня, малыш, - сказал он при виде Раски. - Святая мразь распорола меня как рыбину. Есть тут еще вино?
        Раски докончил последнее в кубке.
        - Нет. Прадедушка хочет немедленно тебя видеть. - Экипаж ждал в готовности, чтобы увезти их по крутой спиральной дороге на виллу на вершине утеса, в пещеру их двоюродного прадеда.
        Артоло садился в карету со стоном.
        - Он ведь в курсе, правда? Про Святую Карательницу?
        Раски ловко запрыгнул за дядей.
        - Уверен, твои письма он прочитал.
        - Мне-то сказали, святых в Гвердоне нет. Сальники сгинули, Хейнрейл сидит. Говорили, все пройдет, как два пальца обоссать! - жаловался Артоло. - А она была прям везде. И заранее знала все. И мы не смогли ее убить. Вот глянь! - Он достал из кармана свой драконий клык. - Им я перерезал ей глотку.
        Раск взялся за клинок, провел пальцем по кромке. Затуплен, словно им резали камень.
        - Чего уж там, расскажешь прадедушке. Уверен, он поймет.
        - Я еще поеду обратно. Нужно взять больше людей, чародеев взять. Наймем Ползущих. Получим благословенье Кульсана. Город-то созрел, пора рвать, не пойми меня не так. Мне просто нужно время.
        Экипаж обогнул крутой поворот. Теперь они на южной стороне острова, впереди переливается блестками океан. Тонким стежком вдалеке восходит зеленоватый пар - от белесого шрама, взрезавшего воды. Ограда из кислотного семени, одна из мер перехвата на случай ишмирского вторжения.
        - Нынче со временем, - сказал Раски, - у нас туго.
        Экипаж остановился в конце дороги. Раски повел дядю мимо охраны, прямиком в самую старую часть виллы.
        За проходящей парой наблюдала многочисленная родня, но никто не сказал ни слова. Даже дети Артоло не смели показаться навстречу.
        Раски свел дядю по ступеням. Воздух здесь насыщен сернистым дымом, темный, густой и горячий.
        Двоюродный Прадедушка услышал их приближение.
        У двоюродного Прадедушки примечательно острый слух.
        Перед входом в логово Артоло пал на колени.
        - Прошу тебя о прощении, Прадедедушка. Признаю, я подвел тебя, но я преданно служил семье много лет. Ты знаешь, как трудно бывает с богами, и…
        Дракон перебил его:
        - Ты нашел потерянное оружие, Артоло? Те штуки из черного железа?
        - Нет. Я искал, я вышел на след, но…
        - Раски? - позвал дракон.
        - Да, Прадедедушка?
        - Зайди. Принеси сюда нож.
        Глава 23
        До дня выборов остался месяц.
        Один месяц до того, как толпы простого люда сойдутся или съедутся к пунктам голосования, к избирательным урнам на всех площадях, в каждой караулке дозора. Грандиозный урожай бюллетеней ознаменует конец этого жгучего лета, и город выберет новый парламент. «И что тогда?» - думает Эладора.
        Прошло десять дней с того злополучного визита к Карильон. Десять дней в переполненном штабе промышленных либералов, который не менялся со времен ее деда и ничем не походил на изменчивые улицы Нового города. Список имен от Шпата она передала Абсалому Спайку, тот весь изфыркался, когда его прочитал - а через день вернулся и после того проявлял к ней настороженное уважение. Восемь кандидатов из списка уже подписались под участие в выборах; другие пока обдумывали предложение. Келкин, по-видимому, остался доволен, хотя по нему особо не скажешь.
        Но ведь им еще надо было удержать позиции в Старом городе, и сегодня насущной задачей являлось именно это. Закон и порядок, стабильность и твердость. Парламентская приемная промлибов кишела посетителями, но она настойчиво протолкалась внутрь. Ревнивые взгляды провожали ее на пути во внутренний штаб. Лишь старшим партийным чиновникам разрешалось входить в эту святая святых без вызова и не в составе сопровождения. Эладора занимала - как обычно, враскоряку - уникальное положение. Она не законник, в отличие от половины младшего состава, и не наследница какой-нибудь политической династии, пятьдесят лет участвовавшей в деятельности партии.
        По крайней мере, соратники об этом не знают. Ей хватило осмотрительности никогда не пользоваться именем Таев.
        «На Джермасе Тае была маска из золота, - вспомнила она, - и под золотом извивались черви. Холодные склизкие пальцы прикасались к ней, подрагивающие губы читали заклятие, взывали к чудовищным богам».
        Она пересекла приемную, не сбиваясь с шага, только повторила про себя один из заговоров Рамигос, чтобы отогнать воспоминания о семейной усыпальнице Таев. Прочим невдомек, что ей пришлось пережить в Кризис, невдомек причины, по которым ей оказывают большее доверие, нежели опытным политическим деятелям. Она посвящена в цепочку страшных секретов. Она знает грехи власть имущих, а те знают ее.
        Еще за дверьми комитета она учуяла запах Крыса - отчетливую вонь сырой грязи и гнилостной плоти с чем-то порезче, с привкусом волшебства. Это означало, что сегодня не простая встреча. Повелитель упырей не станет сползать со своего подземного трона без серьезной необходимости. Охрана пропустила ее в зал с высокими потолками. «В дни старых королей тут проводили пиршества», - припомнилось ей. Тогда парламент был беззубым салоном попоек для придворных. Ныне там, где прежде свисали королевские знамена, взирали портреты суровых министров и священнослужителей.
        Все кресла за столом уже были заняты верхушкой промышленных либералов. У дальнего торца, поджав ноги, на корточках примостился Крыс - слишком велик для любого кресла. Его рога, как у невиданного оленя, скребли бы потолок, встань он во весь рост. Единственной персоной, пожелавшей сесть рядом, была доктор Рамигос. Ни Крыс, ни Рамигос не промлибы, они даже не политики, но оба тесно вовлечены в планы Келкина на будущее города. Сам факт их пребывания на этой встрече предполагал обсуждение городской безопасности и обороны.
        Она присела на краю, к стене. Келкин с помощью другого ассистента зачитывал письма. Потом поднял взгляд, обращаясь к собранию:
        - Начинаем в одиннадцать. В полдень у совета встреча с хайитянским послом, поэтому, если у вас будет что сказать, когда мы начнем, говорите покороче и побыстрее.
        После этого поднялся гомон обсуждения; складывались кучки по интересам, обсуждались договоренности: кому выступать, у кого заботы самые неотложные, чьи запросы можно сочетать вместе. Она бы сэкономила им время, какой смысл тут рядить, ведь вся партия ждет одного - только бы Келкин обнадежил их, только бы заверил, что своей стальной волей соберет им вожделенные голоса. Им нечего высказать, разве только вкупе пожаловаться на свои страхи. Она полезла в сумочку за блокнотом, а вместо него вытащила хайтский роман, который дал почитать Эревешич. Полистала, сбитая с толку приведенными в начале тома родословными и историческими справками. Половину книги занял пролог.
        На страницы упала тень. Она подняла взгляд, увидев лицо бледного юноши. На нем дорогой, но слегка неопрятный костюм; губы оттянуты в неприятном подобии улыбки. Она не сразу определила, что это юрист и представитель Крыса.
        - ТЫ ХОДИЛА ИСКАТЬ Карильон, - произнес юноша, но было ясно, что с ней говорил не он. Особое напряжение мускулов лица, прожилки боли в глазах выдавали, что это Крыс с дальнего конца комнаты управлял его ртом. Слова падали с губ подобно свинцовым болванкам. - ТЫ НАШЛА ЕЕ? - Эладора поглядела через комнату на громадного упыря и встретила взор его желтых глаз.
        - Что вам за дело до нее?
        - ЕЕ ТРУДНО НАЙТИ. ХОДИЛИ, ИСКАЛИ РАЗНЫЕ. ДАЖЕ УПЫРИ. А НАШЛИ ЛИШЬ ПУСТЫЕ КОМНАТЫ ДА ДВЕРИ ИЗ КАМНЯ. ОНА УМНА, НАША КАРИ. - Желтые глаза вспыхнули. - ЧТО ТЕБЕ ЗА ДЕЛО ДО НЕЕ?
        - Она моя родственница, - прошептала Эладора. - Ч-ч-черные Железные Боги сгинули. Она больше н-никому не опасна.
        Юноша фыркнул, так же как упырь на том конце.
        - ТАМ, ГДЕ КАРИ - ВСЕГДА ОПАСНО. БЕРЕГИСЬ.
        - Странно вы говорите о своем друге.
        - НИКТО ИЗ НАС, - сказал молодой человек, - НЕ ТОТ, КЕМ БЫЛ ПРЕЖДЕ. МЫ ДОЛЖНЫ… СЪЕСТЬ НАШЕ ПРОШЛОЕ И НАБРАТЬСЯ ОТ НЕГО СИЛ, ЛИШЬ ТАК МЫ ВЫЖИВЕМ В ГРЯДУЩЕМ. ОН ТЕБЕ ВЕРИТ. - Крыс вытянул когтистый палец в сторону Келкина. - И ТЫ ДОЛЖНА… НАПОМНИТЬ ЕМУ О ТОМ, ЧТО Д?ЛЖНО ИСПОЛНИТЬ.
        - И что же дoлжно исполнить?
        - НЕЛЬЗЯ ПУСКАТЬ В ГОРОД БОГОВ. НИКАКИХ. - Крыс отстранился. Юноша судорожно задышал, глотая воздух, потом пробубнил извинение и побрел обратно к хозяину. Некоторые, включая Рамигос, с любопытством воззрились на нее. Она отмахнулась, мол, все в порядке.
        Упырь исполинской рукой приобнял парня за плечи, нахально подмигнул Эладоре, и тогда задвигался ее собственный рот, и слова гласом чудовища полезли из ее глотки:
        - Я СПАС ТЕБЕ ЖИЗНЬ ПОД МОГИЛЬНЫМ ХОЛМОМ. ПОМНИ ОБ ЭТОМ.
        Поднялся Келкин и постучал по столу. Зал затих.
        - Сегодня комитет слушает обращение Хайта, поэтому у меня нет времени на вопросы. Заткнитесь и внемлите. - Он начал речь, очерчивая свой замысел по обеспечению безопасности города от сверхъестественных угроз. Соглашение с упырями, выдача городских покойников в обмен на помощь в обнаружении чародеев и святых, в поддержании порядка на улицах.
        - Если некий культ хочет открыть в Гвердоне храм, то ему дозволено принимать любых живых поклонников, но никаких неразрешенных святых и чудес, а их мертвые также перейдут городу. - Келкин кашлянул. - Мы сделаем из всех них Хранимых Богов. - Эладора заметила в зрачках Келкина проблеск звериной радости. Его схватка с Хранителями обросла легендами, пусть даже когда-то его рукоположили в священники.
        «Никаких неразрешенных святых». В том числе и Карильон. Не следует никому, даже Келкину с Рамигос, рассказывать о встрече с кузиной. Придется хранить еще и эту тайну. Интересно, что бы со всем этим сделала Алина. Порой, когда на Эладору накатывала тревога, она вспоминала утешение, которое одним присутствием дарила святая, вспоминала ее праведный, щедро напичканный богохульствами гнев - и милосердие, проявленное к Кари.
        Думы об Алине привели ее к матери. Замысел Келкина использовать упырей означал, что ему пришлось отвергнуть предложение Мхари Воллер выступить с Хранителями единым фронтом - если только он не продумал все на несколько шагов вперед и не занял умышленно крайнюю позицию для будущих переговоров с Хранителями.
        Она потеряла нить речи. Келкин перешел к флоту, к алхиморужию. Шуршат одобрительные шепотки. Он кичился новейшими перехватчиками, которые будут охранять побережье Гвердона - и, оглядев зал, Эладора могла догадаться, кто посвящен в секрет божьей бомбы, а кто нет, поскольку одни радостно хлопали, а другие повесили головы при мысли о возможном богоубийстве.
        Келкин подвел выступление к итогу.
        - Значит, так. В ближайшие дни нам придется несладко. Ожидайте давления со стороны алхимиков и Хранителей. Ожидайте тяжкой работы, нападок в прессе и размолвок в наших рядах. Фестиваль сыграет на руку нашим противникам, а не нам. Но когда он пройдет и город вернется к обыденности, вот тогда произойдет наш решительный натиск. Слышите меня? Как только подарят последний, мать его, цветочек, вот тогда вы забегаете, как сальники! - Он треснул по столу. Жиденькие хлопки. - А теперь я пойду развлекаться на долбаных слушаниях.
        Келкин с топотом покинул партийный зал, направляясь наверх, в главный корпус парламента. Большинство прочих промлибов устремились к выходу, спеша вернуться к делам города и кампании. Эладора собиралась уйти с ними, как вдруг ее перехватил адмирал Вермейл.
        - Боюсь, вас хотят видеть и на следующем заседании, мисс Даттин. На случай, если всплывет какая-нибудь древняя стычка или нерешенный спор между Старым Хайтом и Гвердоном и потребуется заключение историка.
        Все главные партии располагались на нижнем этаже парламентского здания, и все они выслали своих представителей на встречу с хайитянским послом. Как речные притоки, делегаты стекались в главный коридор, вливаясь в бурлящую давку. Она заметила Перика, скакавшего за главой группы барыжников, - тот на ходу проводил срочное совещание. Увидела и Рамигос, погруженную в беседу с каким-то старохайитянским дипломатом.
        И тут как тут Синтер, в числе группы церковников. Непривычно видеть его при дневном свете, в официальном качестве. Он - созданье задворок и закоулков, скрытых намеков и угроз. Горгулья, что взгромоздилась на водосток собора и слушает, о чем гудит город. Не дойдя до палаты комитета, он ускользнул куда-то прочь.
        За столом совещаний были предусмотрены места для хайитянского посла, двух его советников, а также членов комитета. Всем остальным пришлось набиваться по краям. Повсюду неуклюже переминались и перешептывались; почин хайитянцев мог на долгий срок упрочить натянутые ныне отношения Гвердона со своим северным соседом, но в данный момент лишь отвлекал от главной кампании.
        Секретарь прозвенел в серебряный колокольчик, оповещая о прибытии делегации Хайта. Первым вошел возвышавшийся над остальными посол Ольтик. Он улыбался, но взгляд его метался по комнате, отмечая возможных союзников и противников. Следом ковылял первый секретарь Даэринт, опираясь на руку брата Ольтика - Тереванта. Теперь, рассмотрев их вместе, она уяснила, насколько они похожи и как отличаются. Теревант чисто выбрит, Ольтик бородат. Оба коротко стригут волосы, но у Тереванта они все равно топорщатся в беспорядке. Оба в хайитянской военной форме, только на Ольтике галуны и медали за проведенные походы, а китель Тереванта почти голый. Ольтик вышагивает, рычит, держит голову прямо; Теревант выглядит подавленно и выбирает сиденье как можно дальше от брата. Это заставило ее задуматься о Карильон; у нее с двоюродной сестрой сходные черты лица, внешность Таев - в детстве их принимали за родных. Эладора чего только ни делала, чтобы отличаться от непослушной воспитанницы; если Кари постоянно была в грязи и царапинах после игр в лесу, то Эладора, безукоризненно чистая, оставалась дома и убеждала себя, что
идти играть ей не хочется. Оглядев зал, Теревант заметил Эладору, наверно, ее одну он и мог узнать в скоплении настороженных лиц, - и улыбнулся. Перик подозрительно на нее покосился, наверняка заподозрил в подрывной работе на Хайт.
        Келкин постучал по столу, и зал затих.
        - Посол, прошу, вам слово.
        Ольтик встал. Задержал одну руку на поясе, потом рывком убрал за спинку кресла.
        - Благодарю, господин председатель. Достопочтенные друзья, передаю вам приветствия и благословляю от имени Короны Хайта, неумирающей и навеки верной.
        Келкин хрюкнул и махнул рукой, давая послу понять, чтоб закруглялся с официозом. Вопиющее проявление неуважения - то ли Келкин старается таким образом пошатнуть уверенность посла, то ли позволил возобладать над собой нетерпению. Эладора неуютно заерзала на сиденье - Келкин обращен к ней спиной, неясно, что написано у него на лице.
        Ольтик продолжал:
        - Хайт и Гвердон объединяет общее происхождение. Наши с вами предки пересекли море, приплыв сюда из Варинта, и на протяжении веков мы были единым народом. У нас один общий язык и одна история.
        - Если я захочу послушать лекцию по истории, посол, то приглашу свою советницу, - кисло проговорил Келкин. - Даттин часами вялит мне уши о канализации эпохи Восстановления. Пожалуйста, дальше. - По комнате пробежали смешки. Эладора вымучила улыбку, не желая своим недовольством доставлять удовольствие Перику. И, кстати, Канализация эпохи Восстановления чертовски важна! Люди воспринимают труды прошлых лет как должное, но город смыли бы нечистоты, когда бы при Восстановлении не взялись за дело так основательно.
        Единственный, кто был раздосадован смехом более Эладоры, это сам Ольтик. Он стиснул кресло, костяшки кулака побелели. Затем перевел дух и вернулся к речи. Его сильный баритон практически не дрожал.
        - Как прикажет председатель - но мне необходимо отметить еще одно сходство. У вас есть ваши Хранимые Боги, которые остаются кроткими, несмотря на то что война накатывается на ваш берег. У нас в Хайте только один бог - Смерть, но он тоже не запятнан Божьей войной. Обе страны признают пагубность бесконтрольной божественности и видят, что безумие других земель ведет только к гибели. Хайт не желает участвовать в Божьей войне.
        Как историк и бывшая преподавательница, Эладора поставила послу за такое изложение «неуд». При верном замечании о том, что Хайт не подпал под занебесное буйство, коим отмечены прочие враждующие стороны, ошибочно заявлять, будто Хайт исповедовал тот же нейтралитет, что и Гвердон. У Хайта провинции и сатрапии раскинуты по всему миру, их требуется оборонять; на заре Божьей войны они воспользовались возникшим хаосом и расширили заморские владения. А теперь отступают, откатываются на рубежи родной территории.
        Она вновь вникла в речь.
        - Хайт - один из крупнейших заказчиков Гвердона. Из десяти единиц оружия, проданных алхимиками, четыре приобретаем мы; столько кораблей и наемников, как у вас, мы не покупаем ни у одной другой страны. С другой стороны, из Хайта в Гвердон завозится половина продуктов питания, а также пушнины и леса. Мы как братья - в прошлом у нас были несогласия, мы ссорились, но связаны друг с другом неразрывно.
        Как известно вам всем, произошло существенное изменение, затронувшее нас обоих. Десятилетия, с ранних дней Божьей войны, долина Грены затрудняла наземное сообщение между нашими странами. Спятившая богиня этой области нападала на каждого, кто пытался проехать через ее долину. Железнодорожные ветки, выстроенные ценой огромных затрат, пришли в запустение. Теперь же рельсовый путь открыт заново - обновленная связующая нить между нами. Первая из многих.
        Ольтик нащупал ритм своего выступления - последняя фраза прокатилась по залу, как гром.
        - Такая оценка может оказаться поспешной, посол, - сварливо буркнул Келкин. - Мы еще не забыли, как кое-кто тоже налаживал связи с Хайтом. - Он ссылался на скандал пятилетней давности, когда в гильдии алхимиков был раскрыт круг хайитянских агентов. Страх и недоверие к Хайту глубоко укоренились в Гвердоне, и Эладора догадывалась, что театральные жесты Келкина направлены на доморощенную аудиторию. Оскорбления хайитянского посла подыгрывали невзыскательному зрителю, но имели долгосрочную цену - мертвые Хайта помнят презрение и обиды не менее скрупулезно, чем живые. В зале нет посторонних слушателей, нет и репортеров, но она была уверена: каждая сцена собрания будет передана в вечернем выпуске городских газет.
        Ольтик проигнорировал вмешательство Келкина. Он оперся о стол, обращаясь убедительным тоном напрямую к собравшимся лидерам. Он говорил о торговле и культурных узах, которые связывают Гвердон и Хайт, но эта часть речи Эладору не впечатляла. Она не могла удержаться от мысленных примечаний и исправлений. «Странно, - думала она, - что тот, кто родом из края тысяч бессмертных душ, так невежествен в истории - хотя сама слыхала, как старики болтают глупости о великих деяниях своего прошлого, пересказывают глянцевые мифы вместо точных событий». Ностальгия и сожаления отравляют память, отчего бы этой слабости не поддаться и мертвым?
        У Ольтика лучше получалось говорить о силе Хайта, подкрепленной нежитью, о боевых действиях на Божьей войне. Его воинская доблесть известна всем. Но он не обмолвился о длительной сдаче Хайтом своих позиций, а в этом-то вся и суть. Хайт превозмогли на Божьей войне, и все победы Ольтика в отдельных сражениях этого не изменят.
        - Когда я впервые приехал в Гвердон, то ожидал встретить высокомерный, презрительный город, город, где не в чести ни боги, ни традиции, где кроме монеты ничего не берется в расчет. Проведя здесь время, я пришел к пониманию Гвердона как честного города под управлением людей дела. Торговые города рушатся один за другим. Севераст и Маттаур пали. Замкнетесь ли вы за стенами, подобно Кхебешу, в надежде, что война окончится прежде, чем боги обратят на вас свои алчные взоры? Станете ли сражаться в одиночку, если сумасшедшие боги пошлют на вас свои орды? Выбор, который предлагаю я, который предлагает Корона, обещает защиту, устойчивый сбыт ваших товаров и неумирающую дружбу.
        Ольтик снова сел.
        Первым заговорил Келкин:
        - Мне нравится думать, что мы сберегли у себя в Гвердоне немного нравственных качеств. И к ним относятся свобода торговли и свобода вероисповедания. Ваше предложение в лучшем случае превратит нас в протекторат Хайта. Говорите, вы примете на себя восемьдесят процентов нашего сбыта? А будем ли мы вольны продавать остальное, ну, скажем, Ишмире?
        - Есть и другие покупатели вашего оружия. Союзники Короны возьмут все, что вы захотите продать, уверяю вас. Что касается свободы вероисповедания, то вы уже обстругали эту тростинку до волоска. Поклоняйтесь в Гвердоне кому хотите, но не слишком страстно - такое действует правило? Почитайте любого бога, только молитесь, чтобы на ваши молитвы он не ответил? - Ольтик пожал плечами. - Если вы считаете добродетелью держать гадюк за пазухой, то, полагаю, и правда лучше сперва вырвать им зубы. Хайт не имеет возражений против вашей политики, и мы обещаем не вмешиваться в ваши внутренние дела.
        - А в наши зарубежные? - спросил Келкин. - Мы объединим нашу судьбу с участью Хайта. А Хайт, чего уж там, проигрывает. Большинство ваших заморских колоний уже отпали, и вы пытаетесь объединить что осталось. Мы не крошка, чтоб нас подмели в общий совок, и не безделушка, чтобы украсить собой коллекцию волшебных горшков, которую вы зовете своим правительством.
        Задолго до того, как члены комитета по разу выступили и отдали голоса, Эладора провидела результат. Это ясно, как прочитать завтрашнюю газету или написанный через сто лет учебник. Келкин и промлибы отвергнут это предложение; Келкин должен показать, что не прогнется перед Хайтом и что он один определяет городской курс. Барыжники на обеспечении у алхимиков разойдутся во мнениях, чья позиция принесет максимальную выгоду от продаж оружия в будущем. А церковь проголосует за принятие - частично из-за слов Ольтика о чужеземных культах, частично ради подчеркнутого размежевания с Келкином. Ход событий ей очевиден, как был очевиден еще до начала речи Ольтика.
        Она не удивилась, даже заскучала, когда голоса распределились именно так, как ею предсказано.
        Однако Ольтик, великий полководец, был захвачен врасплох. Он сдерживался достаточно долго, чтобы отвесить собранию политиков учтивый кивок и зашагать прочь.
        Ольтик сдерживал ярость почти до того момента, как они подошли к экипажу. И навел шороху на стражников, когда обнажил меч и рубанул по каменной стене, а потом опять и опять. Тереванту поплохело при этом зрелище - он редко видел поражения Ольтика и никогда столь горькие.
        - Это же крах! - Ольтик ревел. - Келкин был против меня с самого начала!
        Даэринт попытался его утихомирить:
        - Именно этого мы и ждали, но нас заверили, будто он проиграет, и…
        - Заверили! Лиссада?! И где же она? Где… наш… Меч? - Каждое слово он подчеркивал новым ударом по стене, пока не переломился клинок.
        Он развернулся к Тереванту и припер его к стене.
        - Тебе полагалось принести мне меч Эревешичей до этой встречи! Я должен был войти туда наделенный всей силой и разумением наших предков! Мне было нужно любое подспорье, чтобы их убедить. А я не получил ничего! - Он занес кулак.
        Теревант попытался толкнуть в ответ, но не смог и пошевелить Ольтика. Да и то - его вина сильнее железного бруса Ольтиковой руки. Теревант мысленно твердил, что не догадывался о том, что воскрешенный Вант удерет, не помышлял о том, что это задержит возвращение меча, но не верил себе.
        - По-твоему, так должен вести себя Эревешич?
        Ольтик отпустил брата. Поднял обломок меча, потом опять его отшвырнул и полез в карету. Теревант за ним, Даэринт тоже втиснулся, пошатываясь, и закрыл ставни.
        - Ты пошел к ним с непроработанным планом, значит, дал повод разнести его вдребезги, - с досадой выпалил Теревант. - Ты же знаешь, они нам не доверяют. Почему ты не подождал до конца выборов?
        - Я упустил бы время. - Ольтик сжал ладони, обуздывая себя. Потом, опять во внезапном приступе гнева, стянул кольцо с пальца и швырнул на пол кареты. Свое обручальное кольцо. Ольтик бешеным глазом уставился в окно на проплывающие огни Гвердона. За соборами на холме зеленовато пламенели трубы алхимических фабрик. Теревант решил, что ярость брата улеглась. Не утихла, но осела глубоко в его нутро. Как дождевая вода после внезапного ненастья впитывается в землю, а потом изливается неодолимой рекой.
        Даэринт положил сморщенную ладонь Ольтику на руку.
        - Успокойтесь. Это откат назад, но не поражение. Говорят, Ишмира движется на север. Чем ближе ее флот подтянется к городу, тем привлекательнее будет наше предложение. Страх станет нашим союзником. Они еще передерутся за нашу помощь. Но чтобы это возымело действие, вам, милорд, надо выказывать спокойствие перед лицом угрозы.
        - Боги, дайте мне наконец настоящую угрозу вместо этого кривляния. Чего-нибудь, чтобы врезать как следует.
        Даэринт покачал головой:
        - За все невзгоды вам воздастся.
        - Воздастся, воздастся, талдычит он. Будто я оборванец и ради медяков тут побираюсь.
        От тряски экипажа кольцо подкатилось к ноге Тереванта. Он наклонился и поднял его.
        - Что я могу сделать, чем помочь?
        Ольтик не отвечал, поэтому отозвался Даэринт.
        - Посол некоторое время будет занят государственными делами, и мне придется постоянно быть на подхвате. Существуют различные административные заботы по представительству, которые перелягут на ваш стол.
        «Другими словами, сидеть и ничего не делать». Он покатал непомерное кольцо Ольтика на ладони. Внутри ободка насечка: «Падите небеса, и гром разверзни землю - я встречу все равно тебя».
        Он поднял глаза и встретил пристальный взгляд Ольтика.
        - Возьмешь обратно? - предложил Теревант, протягивая обручальное кольцо.
        Ольтик нахмурился. Взял кольцо, насадил на палец.
        - Пытаешься обезопаситься от новых наследников, Тер?
        - Похоже, вы и вдвоем сами с этим справляетесь.
        Глава 24
        «Терпи», - подумал шпион и взглядом Алика оглянулся на Эмлина. На этот раз мальчик начисто вымыт и в новой одежде, спасибо денежкам промышленных либералов. На личике целеустремленность - тут не игра, а мужское занятие, - но лавочный ряд продолжал его манить.
        - Давай встанем здесь. - Здесь побережье Нового города, на виду у старого Гвердона и всей бухты, одна из самых респектабельных частей. Если здесь вы пройдетесь по глухой улице, то, скорее всего, расстанетесь лишь с кошельком, а не с жизнью. Прогулочную набережную освоили артисты и разные затейники. Алик с мальчиком остановились возле недавно выстроенного храма Танцора, у прилавка с засахаренным мармеладом.
        Отсюда доступен глазу другой берег залива. Хорошо видна искусственная гора, с ее бойницами, пушками и эфирными лопастями, из которых и складывался Мыс Королевы.
        Алик достал из саквояжа бумажный сверток и разорвал обертку. Внутри лежали сотни брошюр. Эмлин взял одну и проглотил смех, увидав отпечатанный, пунктирный портрет Алика под эмблемой промышленных либералов.
        Кандидат от промышленных либералов по четвертому округу Нового города ухмыльнулся.
        - Если подворачивается момент, надо его ловить. - Он проверил свои контрдоводы на случай возражений со стороны Анны: выдвижение позволит ему ходить по всему Новому городу и говорить с кем угодно в любой час дня и ночи, а значит - великолепное прикрытие для разведчика. Далее он сблизится с Эладорой, а Эладора близка с Келкином, стало быть, он окажется всего в паре шагов от высочайших постов и наиболее охраняемых секретов города.
        Алик вручил сыну охапку листовок.
        - Разговаривай с людьми. Объясняй им, что голос за меня - это голос за Келкина, а голос за Келкина - это голос за будущее Гвердона.
        Эмлин взял листовки. Сначала он мялся в нерешительности, перебарывал и застенчивость, привитую в храме, и врожденную неприязнь к незнакомцам. Но он святой Ткача Судеб, а дары этого божества разнообразны. Шпион наблюдал, как мальчик погружался в новую роль, новую личину - верный сын, решительный сторонник отцовского дела. Поведение его изменилось - он предугадывал желания и помыслы тех, кто общался с ним, вкрадывался в их доверие. Ему помогали слухи и сплетни, подыгрывали урывки разговоров, подслушанных в странствиях по крышам Мойки. Алик с гордостью смотрел, как Эмлин разворачивает на набережной сеть собственных доверительных связей.
        Алик присоединился к сыну и принялся тормозить прохожих с жаром храмового миссионера. Слыхали ли вы святое слово Эффро Келкина? Вручайте свою душу любому богу, какому хотите, но голос будьте добры отдать промышленным либералам.
        С противоположной стороны сверкающей глади залива фрегаты, эсминцы и патрульные катера отчаливали в море и возвращались в базу. Алик отмечал их приходы с уходами на обороте агитационного листка.
        Закатываясь за Мыс Королевы, солнце окрасило огнем небеса над косой, а бухту наполнило жидким золотом. Алик и Эмлин обошли всю западную окраину Нового города, туда и обратно. Не счесть, со сколькими избирателями они пообщались, сколько пожали рук. Усталый Эмлин присел на скамейку и откупорил склянку с каким-то сиропом алхимического производства.
        К Алику направлялись еще двое. Он развернулся, приготовив к вступлению свой уже отточенный речитатив зазывалы, а потом их узнал.
        - Алик! - воскликнула Эладора, лицо девушки в самом деле засияло от нечастой улыбки. Возле нее осклабилась Барсетка. - Говорят, ты тут творил удивительные вещи.
        - Во всяком случае, начало положено. - Он выдал Эладоре одну брошюру. - Вот, размышляю, нельзя ли мне перемолвиться с самим большим начальником? Пять минут с Келкином принесут уйму пользы.
        - Если смогу, постараюсь устроить, - пообещала Эладора. - На меня взвалили заботы о проведении Фестиваля Цветов. Вы поедете на ярмарку?
        Алик покачал головой:
        - Я спрашивал у народа. Отсюда на Фестиваль ездят одни уроженцы Гвердона, а их политические предпочтения давно устоялись. Приезжих там бывает мало - для них это праздник Хранителей, а не чей-то другой. Поэтому лучше я продолжу работать здесь.
        Под бок пристроился Эмлин.
        - Ой, - безрадостно надул он губенки, - а говорят, на празднике будет весело.
        Он представил мальчика Эладоре с Барсеткой:
        - Мой сын. Эмлин. Я вывез его из пожара Божьей войны, чтобы он за меня проводил тут опросы. - Алик расхохотался.
        Эладора натянуто кивнула мальчишке.
        - Позднится, - промурлыкала Барсетка. - Хотите, я пройдусь с вами до Джалех? - Она понюхала ветерок возле Эмлина, замерла, а потом ее зубастое рыло растянула улыбка. Он мог понять ход ее размышлений - с какой стати Алик поселился в смирительном доме, перевалочном пункте для святых и юродивых?
        Очевидно, Эмлин и был недостающим звеном - беженец вынужден скрывать нежеланную благодать, снизошедшую на сына. Выбор жилья у Джалех укрепил его радужный образ в глазах Барсетки; отныне он вдобавок и хороший отец, без лишнего шума увезший сына подальше от когтей безумных богов.
        Шпион позволил соответствующей улыбке расплыться и на лице Алика.
        - Нет, нам еще осваивать новые территории. Удачно отпраздновать Фестиваль. - Он поклонился, прощаясь.
        Эладора уже стронулась с места, когда ее осенило:
        - Э-э, если Эмлину хочется побывать на Фестивале, то я могу вписать его в состав промлибов. Там придется немножко поработать и долго выстаивать под помпезные речи - но я разрешу ему отлучаться.
        Улыбка застекленела на лице Алика. Алику, заботливому отцу, пристало согласиться доверить этой девушке присмотр за сыном на пару дней - она его друг и политический покровитель. Эладора, совершенно ясно, предлагает поездку от чистого сердца, в знак признательности за вклад Алика в дело промлибов. Но ведь все это ложь. На свете нет никакого Алика, а мальчишка не его сын, а святой чудовищного паука, чьи войска приближаются к Гвердону.
        И поэтому он обязан идти. Несколько дней вдали от Джалех подкрепят хрупкую святость парнишки достаточно для его готовности к работе.
        - Вы так добры, мисс Даттин. Сын повидал дома столько всякого зла! Хорошо бы ему погулять на солнышке, побыть возле людей.
        - Утром я подойду к дому Джалех. Партия заказала специальный поезд, и я займу мальчику место в вагоне.
        Когда Алик рассказывал об этом Эмлину, шпион позволил ему немного порадоваться счастью мальчишки.
        Когда они вернулись, то оказалось, что Джалех перевела их в другую комнату, небольшую мансарду - сюда едва помещались две койки. Лунный свет лился из малюсенького оконца на обе кровати и потрепанный «Завет Хранителей», который Джалех оставила у Эмлина на постели.
        Пока Эмлин спал, шпион обыскал комнатенку, удостоверяясь, что здесь их никто не подслушает. Он потыкал сучки в половых досках на предмет встроенных глазков, поприжимался ушами ко всем стенам, чтобы понять, услышит ли он дыхание из соседних комнат, собрал на ладонь пыль и просеял сквозь пальцы в лунных лучах - иногда следящие заклятия искажают вокруг себя воздух, и мельтешение пылинок вырисовывает образы спиралей и рун.
        Ничего.
        Шпион, как был, в одежде, прилег на свою кровать. Лениво взял «Завет» и перевернул страницы. Детское издание рассказывало о Хранимых богах простыми словами с большими картинками. Милосердная Матерь, Мать Цветов - защитница детей. Нищий Праведник, дружелюбный странник. Святой Шторм, безупречный рыцарь. Вещий Кузнец, он творит руками и разумом. Детская книжка про детские же каракули их религии. Эти гвердонские боги неуклюжие, неповоротливые увальни в сравнении с богами Ишмиры.
        Божья война окажется резней, коли Святой Шторм и Милосердная Матерь схлестнутся с Верховным Умуром и Царицей Львов. Против львов выйдут овечки.
        Шпион припомнил храм Ткача Судеб в Северасте, полный верующих. Они бросали жребий, принося себя в жертву, и закрывали глаза повязками, чтобы личность палача оставалась священным секретом. Они пили яд храмовых пауков и умирали в ужасных корчах. А жрецы ступали на паутину судьбы, выискивали путь, способный вывести из тьмы. С каждым шагом провидцы хирели, тончали, распыляясь среди сотен, нет - тысяч возможных будущих.
        И все это время верующим Севераста была известна истина - о том, что верующие Ишмиры во сто крат более пылки и набожны, и на морском прибрежье боги станут на сторону захватчиков.
        Звон колоколов отбил в городе полночь. Шпиону пора отправляться.
        Он вылезает из окна, беззвучно пересекает крышу, съезжает по водосточной трубе. Он учится перемещаться в Гвердоне незамеченным, узнает маршруты над и под улицами. Этой ночью идти недалеко. Тандер в порту, общается с наемниками. Те только что вернулись с Божьей войны, шрамы на них еще свежи. Зашуганные, таращат пустые глаза - те, у кого глаза остались. Икс-84 околачивается неподалеку от них, у Тандера на виду, навострил уши и ждет.
        Через несколько минут Тандер отделился от кучки людей, пошел прочь. Шпион поравнялся с ним за углом. Они побрели извилистым путем через пристани и доки на морском берегу Мойки.
        - Моя прежняя рота вернулась, - сказал Тандер. Бывший наемник ухмылялся, глядя на Икс-84, но в голосе звенела тревога. Старые травмы или новые невзгоды? - Хорошие ребята, славные. Одна из них служила во флоте. Работала на Мысу Королевы, неплохо знает, как там устроено. Говорит, что крепость… ну, крепость и есть. Заперта как есть надежно.
        Шпион кивнул. Мыс Королевы неприступен.
        - Анна хочет, чтобы я туда проник. Осмотрел долбаный корабль, про который ты донес. Выяснил, правда ли, что у него на борту то оружие. Сходи в крепость, сказала она, будто пустяковое дело. Я ей что… - Он яростно заскреб шею. - Половину базы передали городской страже, а стража - херня. Стало быть, надо влезть с подветренной стороны - найти сквозной коридор или, может, сточный желоб. Да я б через канализацию пополз, не шныряй там сраные упыри.
        Тандер остановился у воды, прикурил. Огонь зажигалки на миг отразился в темной пучине, под стать пятну света, в которое слились огни Мыса Королевы на дальнем берегу бухты.
        - И никаких чудес, говорит. Их, мол, засекут. В задницу ваши чудеса. Но мне позарез нужно чудо, - пробормотал, кажется, самому себе, Тандер. Наемник сделал пару длинных затяжек. - Слышь, проныра, как мне тебя звать - Сангада или Алик?
        Икс-84 пожал плечами:
        - Как хочешь.
        - Тогда Алик. Алик, старина, братуха ты мой, друган мой к чертям закадычный, я тебе рассказывал, как попал в эти игры?
        - Не поболтать ли об этом за выпивкой? - предложил шпион, делая жест в сторону припортовой таверны.
        И тут же оказался на земле, вдавлен лицом в сырые доски пристани, а колено Тандера выламывало ему хребет.
        Боль - занятная штука.
        - Сейчас поболтаем, ты не против? - сопит Тандер шпиону в ухо. Давление пропадает, шпион перекатывается и видит, что Тандер наставил на него ствол.
        - Чего это ты?
        Тандер оставляет вопрос без внимания.
        - С парнями мы здорово воевали. Нижние боги, мы так хороши были в драке! И глупы. Не теряли голову, когда на нас перли огрызки богов. Безмозглые и безблагодатные. Твари с того света, божки, которых столько раз мутузили, что от них, почитай, ничего не осталось, только чудеса и клыки. Мы на хайитянцах заделались богачами - за то, что валили для них этих огрызков. Вернулись сюда, и Бена следил, чтобы большую часть добра мы тратили на новую экипировку. На превосходное оружие из лучших алхимических мастерских.
        Шпион сдвинулся, перемещаясь ближе к деревянной свае. Если припрет, он извернется и ускользнет в воду, как выдра.
        - В следующий раз мы поплыли на юг. Нанялись к северастовцам, держать оборону от Ишмиры. Столько денег мы раньше в жизни не видывали. Хорошее вино, девахи из храма Танцора, и всяк уверял нас, что Божья война сюда не придет, Ишмира не нападет на Севераст. Боги-то те же, сечешь? Годам их союза люди и счет потеряли.
        Продержались мы месяц.
        Губы дрогнули, сигарета осыпала пеплом рубаху. Ствол тоже дрожал, и Тандер крепче сжал рукоять. Палец на спуске затрепыхался.
        - Меня схватили. Облачная Роженица сорвала меня с земли и зашвырнула в небо. Я очнулся в… в их гребаном раю. Там была Анна, она из разведкорпуса, и там же был б-б-бог, их паук. Ткач Судеб. Он…
        Тандер отвернул голову, и его стошнило в залив. Шпион бросился вперед, но Тандер был быстрее и выровнял пистолет, нацелив точно в лицо шпиона.
        - Назад!
        Шпион отступил.
        - Страшное это дело, встретить бога воочию. Паук… растворил меня. Меня выжег дотла его яд. И ничего не осталось, кроме маленького, орущего существа. И мне предоставили выход. Соткали мне новый удел, сплели меня с Анной. И вот я должен делать все, что она велит, а не то она порвет нить - и я… перестану существовать. Скажи она «прыгай» - я прыгну. Скажи «умри» - и я умру. Поэтому, если она велит забраться на Мыс Королевы и все проверить, придется мне так и сделать. Ты хитрован шустрый - ты мне поможешь.
        - Мне нельзя.
        - Убью!
        Шпион не пошевелился. Такая угроза вселяла в него мало страха.
        - Убью мальчишку. Сожгу к херам ваш смирительный дом. Всех их сожгу. Думаешь, не стану? Я захерачил нашего прошлого святого и этого порешу. С радостью. Сраный паук меня не найдет, коли я вырву ему все глаза. - Палец Тандера туже надавил на спуск.
        - Не надо! - воскликнул Алик. - Я помогу. Помогу. - Образ горящего Эмлина застил его разум и никак не пропадал.
        Тандер облегченно всхлипнул, скукожился на досках и зарыдал бурным потоком удушливых слез. Он не выпустил пистолет, но трясся, силясь вдохнуть.
        Шпион присел рядом, до омерзения недовольный собой. И этим, не менее омерзительным громилой перед ним. Но ум уже разгонялся, срочно меняя планы. Ему удастся обернуть все это к своей выгоде.
        - Невдомек тебе, каково оно, такое бытие. Как жить мужику, болтаясь на ниточке. Когда тебя пользуют… - Он вытер рукавом соплю под носом. Покорно убрал в карман пистолет. - Я твой должник, уразумел? Я этого не забуду. Мы с тобой дружбаны. Что бы ни случилось, мы в деле вместе, до конца.
        Хуже и быть не может.
        - Сан! - пророкотал Дредгер. - Входи, входи. Присядь. Выпей.
        Контора Дредгера так воняла свежей краской, что Сангада Барадин решил позаимствовать противогаз. Он сел на новый диванчик, нацедил стакан из хрустального лафитника на приставном столике.
        - Дела, смотрю, идут в гору.
        - О да. Поскольку алхимики еще отстраиваются, поставки нового оружия упали, зато спрос только возрос. Кажется, Ишмира опять на тропе войны.
        - Они движутся сюда? - спросил шпион.
        - Ни в коем разе. Похоже, выступили на Лирикс. А может, на Хайт. На обоих разом у ишмирцев не хватит сил, и, надо думать, они волнуются, как бы те промеж себя не стакнулись. - Дредгер потер краги. Звякнули металлические пальцы. - Неопределенность вызывает страх, страх вызывает желание иметь собственные орудия устрашения и неодолимого гнева. Ради святого, скажи, что ты пришел поработать в продажах.
        - Вообще-то я и правда немного сменил карьеру. - Шпион передал Дредгеру одну из предвыборных листовок Алика.
        Дредгер охнул в изумлении.
        - Это ты? Алик? Я слышал, как работяги в цехах о тебе говорят. У тебя неплохой шанс на победу. А почему «Алик»?
        Шпион пожал плечами:
        - С чистого листа.
        - Так, и чего ж тебе надо? Мой голос? Или ты пришел обчищать мои карманы, как и прочая братия грязных политиканов?
        - Взносы на кампанию.
        - Естественно, естественно. - Дредгер протопал к столу, выдвинул ящик. - Сколько?
        Шпион считал на пальцах:
        - Пара подводных костюмов с дыхательными масками. Твой катер напрокат. Связку вспышек-призраков. Водоупорные ружья. Тавматургические очки. Ах да, еще сорок тысяч серебром.
        Дредгер медленно развернулся. Лицо скрыто собственной дыхательной маской, но шпион догадывался о его выражении.
        - Походу… ваша кампания проводится не по обычным правилам. Какой хренью ты занимаешься, Сан?
        - Ничего сказать не могу.
        - Сан… Алик… как ни назовись. Это что - афера? Ты меня собрался надуть?
        - Нет. - Шпион тщательно отбирал ложь. - Как я сказал, я начал с чистого листа, а это значит, что мне нужно развязаться со старыми делами, старыми долгами. Я задолжал пиратам из Лирикса. Мне назначили отработку, для которой требуется специальное оснащение.
        - А серебро?
        - Частично для них. Частично мне - на выборы.
        - Ответь-ка, - спросил Дредгер, - с чего ты взял, что я тебе все это выдам? Попроси у меня пару сотен, Сан, но уж никак не хренов арсенал в придачу к целому состоянию, в придачу к… остальному.
        - Оттого, что ты меня покупаешь. Я буду твоим человеком в парламенте. Я буду голосовать, как ты скажешь, договариваться с тем, на кого ты укажешь. Пойду против Келкина, если ты попросишь. Сорок тысяч - сущие гроши в обмен на полную и непоколебимую верность. Вот тебе мое слово, Дредгер.
        - Это обойдется дешево, если ты победишь. Но чертовски дорого, если проиграешь. Для нас обоих. Тогда мне придется проделать с тобой неприятные вещи, Сан, ради моей же репутации. - Дредгер закрыл ящик, отошел к полотну с изображением горящего судна. За ним прятался сейф. Контрабандист положил крагу на ползунок, но не повернул его. - Ради чего ты так поступаешь, Сан? На самом-то деле? Если ты в долгах, есть варианты избавиться от них и попроще. А если ты настолько честолюбив, зачем привязываешься ко мне?
        Шпион сделал глоток.
        - В данный момент кругом зыбь и муть. Келкин бросил кости, и кто бы знал, как они лягут? И, как ты верно заметил, от этого многие напуганы. А напуганные люди творят глупости. Я поступаю так из-за того, чего нагляделся в Северасте, дружище. И добьюсь того, что люди с твоим неодолимым оружием устрашения и гнева будут стрелять из него в правильном направлении.
        - Ты обрел принципы и на этом основании вымогаешь взятку? - Дредгер плюхнул на стол тяжелый мешок с монетой, потом закрыл сейф. - За тонкую соломинку хватаешься, друг.
        Глава 25
        Теревант не знал, что хуже - костедробительные толчки, когда старый экипаж набирал скорость на булыжной дороге, или удушливая парилка в кабине. Карета была выполнена в традиционном хайитянском стиле, как подобает официальному посольскому средству передвижения, а это значит - окна-крохотульки и много меха против зимних холодов - той зимы, что отстала на шесть месяцев и несколько сот миль к северу. Летним гвердонским днем карета становилась колесной духовкой и медленно жарила их живьем. Принц Даэринт сох в кабине, время от времени обмахивал лицо белым, как кость, веером. Ольтик молча тушился, подрумянивался под бородой. Могучие ладони то и дело напряженно сжимались, словно смыкались на рукояти невидимого меча или сдавливали тощую шею.
        Теревант пробовал читать. Достал книгу, которую нашел в том заброшенном доме, куда привел Вант - «Духовную и светскую архитектуру Пепельной эпохи». Экслибрис предупреждал о том, что это собственность библиотеки Гвердонского университета, но, очевидно, прошло много времени с тех пор, как книга хранилась на полке. Она истрепана, обляпана грязью и кровью и набита рукописными листками. Эти записки велись несколькими разными почерками и в основном касались туннелей под городом. Прилагались даже карты туннелей, на некоторых из них поверх старых обозначений кто-то обвел контуры Нового города.
        - Что у тебя? - рыкнул Ольтик.
        Теревант поспешно закрыл книгу.
        - Старый путеводитель.
        Фестиваль Цветов был грандиозным событием. На день или два в сельскую местность выезжало сразу полгорода. Исходно здесь проходило религиозное празднество Хранителей - большая церемония, где они взывали к Матери Цветов, моля о грядущем урожае, а окрестные фермеры могли нанимать на лето батраков из города. Впрочем, за последний век Фестиваль разросся и видоизменился, превратившись в торговую ярмарку, где гвердонские гильдии выставляли напоказ свои изделия; в увеселительный сад, полный забав и развлечений; в рынок найма боевых отрядов и плац для военных смотров. Сотня мелких фестивальчиков и разных выставок слились здесь воедино.
        Фестиваль всегда был связан с природой, с цветами, солнечными полянами и деревенскими пастбищами, но карта в брошюрке показывала временно выстроенный город, размером поболе иных постоянных. Десять тысяч жителей Гвердона и пригородных земель переселялись в эту феерию холста и штукатурки. Они прибывали на поезде и пароме, в каретах или пешком по запруженной народом дороге, распевая гимны - их еле помнили, и пивные песни - эти репетировали частенько.
        В этом году мало кто сомневался, что здесь схлестнется политика. Все кандидаты будут тут как тут, произносить пространные речи. Также на месте гости с иных земель: один завешенный павильон принадлежал правительству Хайта, другим владел Лирикс, свои палатки были и у дюжины прочих стран. Глядя на карту, Теревант отметил, что даже более не существующие на свете государства нашли себе место в этой стране чудес - изгнанники Севераста и Маттаура воздвигли шатры, заявляя Ишмире о своем непокорстве.
        Последний отрезок самый медленный - экипажу пришлось проталкиваться сквозь толпу. Наконец они въехали на охраняемый дворик позади хайитянского павильона. Стражники - живые - помогли выгрузиться Даэринту. Ольтик спрыгнул на землю и, широко шагая, ступил внутрь павильона, криком раздавая команды. Теревант потащился следом. Изнутри павильон прохладен и темен, почти совсем пуст. Здесь проходит показ мраморных скульптур, хвалебная песнь военному триумфу Хайта. Он прикоснулся к одной из статуй - они из гипса, слепки с мраморных шедевров Старого Хайта. Суррогатные памятники из крошащейся штукатурки, призванные впечатлить Гвердон непреходящей и вечной стойкостью Хайта.
        Тервант услыхал, как Ольтик орет на каких-то подчиненных, и решил не попадаться под горячую руку. У него здесь и так нет никаких служебных обязанностей, пока еще нет. Когда Лис доберется сюда, он закончит миссию, начатую месяцем ранее - заберет Меч Эревешичей из тайного схрона и доствит его Ольтику.
        Он выскользнул из шатра, вернулся на усыпанное людом поле, прошел сквозь бесконечные ряды прилавков и пивных навесов. Толпы празднующих чем-то отличались от городского народа. Вот одно отличие - нет каменных людей. Упырей он тоже не увидел. Меньше иноземцев - он выделялся бы, даже не надень на себя хайитянский военный мундир. Некоторые посматривали на него с опаской, но, как ни странно, ни с кем не возникало никаких хлопот. Солнце, смех и добродушие - в первый раз после Кризиса город отдыхал. Даже предвыборные страсти бушевали как-то приглушенно.
        У будки промлибов он заметил Эладору Даттин.
        - Мисс Даттин, - приветствовал он. Эладора оторвала взгляд от своих бумаг. За ней сутулился темноглазый мальчишка - зрачки его расширились в тревоге, когда он увидел Теревантов мундир.
        - Лейтенант Эревешич. - Эладора махнула на юного спутника. - Это Эмлин, мой подопечный на сегодня. Как вам нравится Фестиваль?
        - Я только прибыл. Вы здесь, как я понимаю, уже несколько дней?
        - Да, я уже утомилась терпеть капризы общества. - Она изнуренно улыбнулась. - Эмлину наверно лучше судить обо всем здесь.
        Эмлин не заговорил, только покачал головой. Скромничает или боится?
        Эладора продолжала:
        - Надеюсь, посол не принял высказывания Келкина на свой персональный счет. Господин Келкин бывает порой немного г-грубоват.
        - Назвав Корону волшебным горшком? - Теревант улыбнулся, показывая, что лично он нисколько не задет.
        - Эмм, ну, в таком духе.
        - Уверен, посол переживет. Вам понравился «Костяной щит»?
        - Ох, боюсь, мне не довелось выкроить много времени на чтение. Едва ли дошла до половины.
        По наитию он вытащил книгу по архитектуре (или археологии) и показал ей.
        - Вы, кажется, немного знакомы с историей. Что вы можете сказать мне об этом?
        - Нижние боги! - выпалила она. - Где… где вы ее взяли? - Она попыталась выхватить книгу, но он крепко держал томик. - Она моя! - проговорила она.
        - Здесь написано «собственность университетской библиотеки», - заметил он.
        Эладора оглянулась. Эмлин и несколько случайных отдыхающих с интересом глазели на препирательство. Она отпустила книгу.
        - Господин Эревешич, я бы хотела обсудить эту книгу с вами - конечно, когда вам будет удобно. - Она порылась в кошельке и вручила ему отпечатанную карточку с адресом. - При скорейшей уд-добной возможности.
        «Она дрожит», - подумал он. Книга имеет значение - и, каким бы оно ни было, ей не хочется его обсуждать на публике.
        Он поклонился, пожелал всего доброго и удалился с победным чувством. День налаживался - возможно, воскрешение Ванта было не совсем бесполезным. Он начал осваиваться во всей этой возне с интригами, в то время как Ольтик повел себя не столь уж непогрешимо.
        Эта мысль окрылила его. Он почувствовал себя воздушным змеем, что воспаряет над фестивальной площадкой. Тяжелый том в сумке вдруг полегчал, словно тоже готовился ввинтиться в небо и унестись с теплым бризом, дующим над широким полем Фестиваля.
        Теревант купил с лотка стакан пива, отыскал столик и от души глотнул. Неделя взаперти с Ольтиком источила его нервы. Новости тоже не способствовали спокойствию - трудно примирить думы о всеобщей войне с солнышком и весельем пивной палатки, но все ежедневные сводки Бюро подтверждали: ишмирские силы вторжения продвигаются на север, к Хайту. Часть его рвалась домой, драться в обороне города бок о бок с доблестными неусыпными дома Эревешич - убраться подальше от попрекающих взглядов Ольтика. Но здесь его ждут обязанности, здесь он нужен Короне. То есть не именно здесь, в пивной палатке, но, в общем, в Гвердоне. И, помимо прочего, тут безопасней. Он уже рвался на войну и раньше, и все закончилось Эскалиндом.
        «Скоро здесь будет Лис», - подумал он. Он поговорит с ней, позволит ее ясному уму распороть пряжу его спутанных мыслей, объяснить, что ему делать. Он всегда ее слушался, в отличие от Ольтика. Он засмеялся - сидит здесь, среди десятков тысяч незнакомых людей, в чужом, далеком городе и до сих пор совершает паломничества на могилу раздумий, которые давным-давно закопал.
        Десятки тысяч незнакомцев - и одно лицо он узнал. Всмотрелся повнимательней, чтобы убедиться наверняка, но этот невезучий нос было не спутать. Там, в углу шатра, сидел Беррик. Неудивительно, что Теревант не заметил его до этого - коротышка был одет подобно большинству народа в палатке. Все селяне принарядились ради последнего дня фестиваля. Блестящие пуговицы, грязные сапоги и яркие перья на шляпах.
        Он протолкнулся к нему:
        - Беррик!
        Коротышка тревожно вскинул голову.
        - Давайте без имен, - быстро пробормотал он, надвигая капюшон плаща на лицо, но стул для Тереванта отодвинул.
        «О, смерть», - подумал Теревант. Похоже, человечек-то на задании по внедрению.
        - Приятно вас снова видеть, - сказал Беррик. - И хотя вино не назвать превосходным, в компании, кхе, веселей. - От дыхания крепко несло алкоголем. Он опережал Тереванта на несколько бокалов.
        Теревант последовал примеру Беррика. Хайитянскую военную форму не спрятать, но он старался горбиться как мог, а меч просунул под стол - простой прохожий не обратит внимания. Здесь есть солдаты и помимо него - у стойки военные моряки из Гвердона, вероятно, призванные сюда для демонстрации сил городской обороны.
        - Здесь, должно быть, половина Гвердона, - произнес Теревант, показывая на толпу.
        - Всего половина? Никогда не видел такого сборища. - Беррик выглядел ошарашенным. - Даже во сне. А Гвердон мне снится часто. В последнее время.
        - Жизнь бьет в нем ключом, - согласился Теревант. - Особенно в Новом городе.
        - Никогда там не был. Я не был вообще ни в каком районе. Меня не пускают ходить по городу.
        - Кто не пускает?
        - Разве вы обсуждали приказы, когда получали их в армии? - ответил вопросом Беррик.
        - В зависимости от того, кто приказывал и зачем. В бою нельзя мешкать, потому что иначе погибнут люди. В прочих случаях… знаете, есть способы оспорить приказ, не проявляя неподчинения. Дух указаний противоречит их букве, в таком вот роде.
        - Благо что тамошние приказы, полагаю, яснее некуда. Иди туда, делай то, стреляй в ту тварь. - Беррик почесал свой торчащий нос.
        - Копай сортир, наблюдай за той оградой. Ах да, еще - жди. Самый главный приказ. Ждать, пока что-нибудь не случится.
        Беррик покрутил вино в стакане.
        - Но смысл их очевиден. Ты знаешь, как положено поступать, даже если не всегда понимаешь зачем.
        - Пожалуй. - Теревант неловко сдвинулся на стуле.
        - По-моему, обсуждай я приказы, ничего бы не изменилось. События происходят независимо от того, согласен я с ними или нет.
        - Беррик, скажите… - Тереванта прервал нездорово высокий мужчина в длинном плаще. Он бросил им на стол пару буклетов. - Голосуйте за Келкина и промлибов!
        - Друзья, вы сыплете семя в каменистую почву, - ответил Беррик и показал бант Хранителей. Высокий ехидно оскалился и, прежде чем смотаться, сунул буклет Беррику в стакан.
        Беррик выудил из напитка бумагу.
        - Если бы мог, я б, наверно, остался торговать вином. Люблю рассказывать людям о хорошем вине. Но у всех нас свои предписания. - Он встал. - Давайте встретимся снова, когда на нас повесят другие обязанности.
        - Лис здесь?
        - Будет смотреть и отслеживать. - Беррик немного помедлил. - Хорошо распить вместе последний стакан. - А затем он повернулся и тяжелым шагом двинулся под горку к главному полю, вопреки жаре плотно закутав плечи в зеленый плащ. Своей неохотной поступью он напомнил Тереванту осужденного на последней прогулке к виселице.
        У Тереванта были собственные предписания. Близилось время везти меч. Он опять глотнул, чтобы осадить жужжание в голове. Четвертый тост - за Девятый Стрелковый, в память ребят, которые падали, и вставали, и снова падали у Эскалинда.
        Он как раз докончил пятый, когда его позвали обратно в павильон Хайта.
        В четыре состоится Цветочное Благословение. Эладора опять посмотрела на часы. Чуть больше часа в запасе.
        Благословение - единственный осевой пункт всех Фестивалей. Все прочее единоразово, переносимо по графику или соперничает с шестью другими событиями. Различные мероприятия промлибов, внесенные в тщательно выверенное Эладорой расписание, то переназначали, то отменяли совсем. Одно собрание в итоге совпало с парадом военных моряков, поэтому под навесом промлибов было, почитай, пусто. Огилви распинался тогда под дремотное сопение пары десятков седых дедов. Нынче он охрип, пытаясь перекричать выставочных зазывал и ружейные салюты. Ее волонтеры - эфемерные призраки. Стоит только отвести от них взгляд, как они исчезают либо стоят и пялятся по сторонам.
        Это еще хуже, чем присматривать за первогодками.
        Сын Алика Эмлин на поверку вышел очень толковым. Взять с собой мальчишку Эладора предложила главным образом из жалости. Эмлин побывал в резне Севераста, значит, заслуживал посмотреть на иные чудеса, кроме творений обезумевших, жестоких богов. На счастье, Эмлин восторгался всем, чем ни попадя, даже обыденной службой на подхвате. Требовалась ли помощь в палатке, где Келкин с другими промлибами обрабатывали гильдейских мастеров на выделение средств, предстояло ли обходить дорожки с брошюрами, Эмлин на все таращил глаза и впитывал в себя как губка.
        В течение дня она пробовала разговорить его то о жизни в Северасте, то об отце, да о чем угодно - но мальчик отзывался уклончиво. Прилежные раскопки вознаградили Эладору парой подробностей - он ходил в какую-то закрытую духовную школу, а пока Алик был в море, оставался с тетей Анной и дядей Тандером. Когда мальчик не хотел говорить, то находил себе какое-нибудь занятье. Его изящные руки с длинными пальцами раскладывали по стопкам листовки, приводили материал в порядок. И он всегда был настороже и внимательно слушал.
        Элдора помнила, как посещала Фестиваль, когда была еще маленькой. Мать всегда брала ее вместе с Карильон. Карильон неизбежно сбегала, часами где-то пропадала, а Эладору мать тащила на великое богослужение Хранимым под открытым небом. Сильва исступленно молилась, тем временем стража отыскивала Кари. Когда они были маленькими, Кари обычно спала где-нибудь в уголке или сидела под конфетным лотком, и снисходительный продавец подкармливал ее сластями. В более поздние годы стража притаскивала Кари за ухо: то ее ловили на воровстве, или за драку, или за попытку залезть на какую-нибудь вышку, а может, на воздушные рельсы.
        Собственные впечатления от празднеств состояли у Эладоры в основном из выстаивания под раскаленным оком летнего солнца, из попыток не упасть в обморок, пока мать молилась вместе с паствой. Из далеких радостных возгласов шумного праздника. Когда ушла Карильон, стало хуже; вместо поездок сюда, на главный Фестиваль под Гвердоном, Сильва начала посещать куда более скромное Цветочное Благословение в горах, его устраивала сафидистская секта. Ни увеселений, ни ярмарочной площади, полной чудес, только бушует костер, да бесконечные распевы псалмов умоляют Матерь Цветов принять их сосудами ее мощи. Содранные в кровь ноги от паломничества к деревушке, где святая Алина Блаженного Пламени обрела свою благодать.
        Почти три часа. Келкин выступит с речью предположительно в три, чтобы воспользоваться собравшейся ради Цветочного Благословенья толпой. В павильоне промлибов уже пусто, члены партии продираются в толпе в сторону срединного поля. В этой части длинного шатра Эладора и Эмлин последние, прибирают бумаги и стаскивают на одну сторону тяжелые столы - позднее, после речи Келкина, здесь будет прием. Эладора бывала прежде на подобных встречах и заранее продумывала маршруты ухода от пьяных старых козлов, которые возомнят, будто раз она из окружения Келкина, то ее влечет к старикам, в прошлом сидевшим на высоких постах.
        Неожиданно Эмлин приглушенно взвизгнул и пригнулся за дощатым столом.
        - Не бойся, дитя, - голос Сильвы. Эладора повернулась и увидела мать, одетую в бурую накидку светских помощников Хранителей. Пожилая женщина грузно опиралась на трость, но казалась здоровее, чем тогда, за ужином, три недели назад. - Выйди.
        - Не цепляйся к нему, - оскалилась Эладора, заступая между матерью и столом. - Чего тебе?
        - Я так и знала, что найду тебя здесь, в этом логове порока, - сказала Сильва. - Тебя манят ложные идолы. О, зло густо струится по твоим жилам. Лишь огонь Сафида способен выжечь нас дочиста. - Она уперлась тростью, потом, шаркая, передвинулась к торцу стола. - Твой дедушка бы очень тобою гордился, служанка Келкина. Подстилка.
        Длинные столы до того массивны, что Эладора вдвоем с Эмлином еле тянули их по полу. Сильва толкнула стол одной рукой, отпихивая его к противоположному краю шатра. Несколько промлибов с другого конца павильона заозирались в замешательстве. Эладора успокаивающе махнула им.
        - Да что ты такое? - прошипела Сильва беззащитному Эмлину. - От тебя смердит. Ну-ка, покажись. - Сильва воздела руку, внезапно вспыхнувшую внутренним светом, огненным, золотистым багрянцем, что загорелся под ее плотью. Кости старой женщины проступили в пламени черными линиями. Другой рукой Сильва оборвала завязки шатра, и полог опал, закрывая дневной свет. Единственным источником освещения в этой части павильона вдруг стала ее огненная рука, и громадные тени от нее плясали на холщовых занавесях.
        Тень Сильвы окутывал ураган и венчали огненные цветы.
        Тень Эмлина, пока он в ужасе отползал по полу, казалось, отрастила восемь вытянутых ног. Какая-то потусторонняя напасть.
        Сильва заворчала и сдернула со стола свою трость. Пламя с ее ладони, точно вода, потекло и подожгло палку. Старуха надвигалась на Эмлина.
        - Мам, прекрати. - Эладора схватила Сильву за руку, но это столь же тщетно, как за ручку двери останавливать паровоз.
        - Отрекись от нечистого! Отрекись от прядильщика лжи! - наседала Сильва на Эмлина. Мальчишка как приколотый бился и корчился на полу. - От меня не отгородишься ложью! Отрекись!
        Содрогаясь от ужаса, Эладора опять вклинилась между мальчиком и матерью.
        - Хватит! - Сильва ощерилась и оттерла дочь с дороги. Ее трость превратилась в пылающий меч. Эмлин скрутился в клубок, пряча лицо от ее гнева.
        - ОТРЕКИСЬ!
        Сильва ткнула огненным мечом в Эмлина, прижав раскаленный металл к его коже. Он заверещал от ожога и выкрикнул что-то на непонятном для Эладоры языке.
        - Мать, прекрати! - Эладора отвесила матери пощечину, так крепко, как смогла. К ее удовлетворению, это возымело успех - пламя ушло, меч снова стал палкой, а Сильва судорожно зашаталась. Шатер словно вращался вокруг обеих; где-то вдалеке Эладора услышала, как небо прорезал гром. Хранители зовут его гласом Святого Шторма.
        Эмлин пополз, не встававя с пола, он жалобно скулил, укачивал обожженную руку. И тут, невозмутимо, будто вытирала пятнышко грязи, Сильва наклонилась и провела ладонью по вздутой коже на руке Эмлина. Новое чудо - его раны исцелились в одно мгновение, на коже осталась только полоска красноты.
        - Он… он… - Сильва опять грузно оперлась на трость, покачиваясь вперед-назад, словно собиралась грохнуться без чувств. Трость дымилась. - И ты - ты тоже. Ты… - Она теперь заплеталась, лицо одрябло. - Карильон. Ты с ней встречалась. - Голос у Сильвы странный, и вновь у Эладоры появилось болезненное впечатление, будто сквозь мать разговаривает нечто иное.
        - Да, в Новом городе. Она мне жизнь спасла.
        - Коварны ложные друзья. Но путь к истинным богам тернист.
        Сильва покачнулась вперед и взяла Эладору за руку с ошеломляющей нежностью.
        - Ах, помнишь, милая, как мы поднимались в горы к часовне Святой Алины? Лучи солнца блестели, как лезвия, они сдирали шкуру с этого мира и обнажали нам самое главное. Спасение нашей семье. Спасение нашему городу. Ох, дитятко, мы были так близки с тобой. - Сильва обняла Эладору, синюшные руки со стальными костями сомкнулись на ней, как захлопнулась клетка. Эладора застыла.
        Полог шатра откинулся вновь, за ним показалась Мхари Воллер. Она поспешно вошла, легонько стукнула Сильву по руке и заворковала:
        - Сильва Даттин, дорогая Сильвушка, нельзя тебе от меня убегать. Ты так ясно видишь богов, что не смотришь под ноги. Пойдем, тебе надо подготовиться. Вспомни, сегодня Цветочное Благословение и тебя ждут на службе. - Она повела Сильву из палатки, бросив обеспокоенный взгляд на Эмлина. Снаружи бурый поток приверженцев Хранителей в рясах, подобных той, что надета на Сильву. Спускаясь на поле, они выпевают хоралы и громко читают псалмы. Воллер тихонько подтолкнула Сильву, и та нетвердо побрела в толпу, присоединяясь к шествию. Ее голос сразу же влился в общий хор и был прекрасен, словно наплыв сладкозвучной мелодии большого церковного органа.
        Эладора бросилась к Эмлину, оказать первую помощь. Мальчика трясло, и он оттолкнул ее, когда она опустилась рядом с ним на колени.
        - Ничего страшного, - буркнул он. - Раны на нем пропали столь стремительно, что Эладора засомневалась - не померещились ли?
        - Дай осмотрю, - настаивала она, но мальчик резко отстранился и вскочил на ноги, будто его дернули невидимые нити.
        - Со мной все хорошо, - уперся он. Вытер лицо о плечо рубашки, сплюнул - и вот уже улыбается снова.
        Ее временный ассистент Риадо просунул свою лопоухую голову под полог.
        - Келкин выступает. Пора.
        Чертово выступление. Ей надо идти, как бы ни хотелось остаться и приглядеть за Эмлином. Эладора поманила Риадо внутрь. Дала несколько монет и попросила увести Эмлина и тщательно о нем позаботиться. Купить все, что захочет. Найти целебную мазь. Мальчик оправился подозрительно быстро, и Эладора поставила зарубку - переговорить с Аликом о сыне. Если с Божьей войны за ним тянется духовная порча, то быть рядом с мальчишкой опасно для каждого. Если его поймает стража, то тут же отправит на Чуткий.
        У выхода из шатра ее поджидала Воллер.
        - Леди Воллер, если вам угодно считать себя хранителем моей матери, то, пожалуйста, предохраните ее от нападений на моего помощника. - «Кормите ее впроголодь», - подмывало Эладору добавить. «Засадите в позолоченную клетку. Держите в строгой узде, ибо кто знает, что наворотит она в своей ужасной силе. Сделайте с ней то, что Хранителям полагается делать с богами».
        - Она хотела тебя повидать. Она переживает за тебя - говорят, Эффро гоняет тебя по Новому городу, подвергая разным опасностям.
        - Какое трогательное беспокойство!
        - Оно искренно. Она не… Она предстала не в лучшем виде, Эладора. Ты расстроила ее, и она потеряла контроль. Все потому, что она так редко бывает с тобой. Если бы вы виделись чаще, она не была бы в таком напряжении.
        - Я должна идти на выступление Келкина. - Эладора подняла сумку. Кожа обуглилась - должно быть, соприкоснулась с огненной тростью матери. Внутри, кажется, все цело - неколько папок с промлибовскими документами, записная книжка, кошелек, отломленная рукоять меча Алины, что отдал ей Синтер, и этот безобразный роман «Костяной щит».
        - Что-то не так? - Воллер нависла над ней, вглядываясь из-за плеча. Эладора закрыла сумку.
        - Нет, все замечательно.
        «Костяной щит» напомнил о недавней краткой встрече с Теревантом Эревешичем. У него экземпляр «Духовной и светской архитектуры» - и не просто экземпляр, а ее экземпляр. Во время Кризиса она забрала книгу из университетской библиотеки и в итоге таскала с собой по всему городу. Книга описывала возрождение Гвердона после войны с Черными Железными Богами трехсотлетней давности. Иллюстрировала, как постройки эпохи Восстановления возводились над разрухой, сожженными храмами, замурованными башнями прежних чудовищных божеств. В последний раз книга оставалась в берлоге Синтера, его конспиративном доме. Она вспомнила, как читала ее, как погружалась в былое, чтобы забыться от окружающих бед. Как пряталась в спальне, пока убийцы резали всех и вся в этом доме. Как эта книга опять нашла ее после всего того кошмара? Выследила, будто отрастила лапки и выползла из темного прошлого, с кровавыми пятнами на страницах.
        Все вокруг стало далеким и зыбким. Показалось, что солнце давит с небес, залезло под череп и выжигает мозги. Эладора со стороны увидала, как сама согнулась в рвотном позыве. Фестиваль волчком завертелся вокруг. Тут же кудахтала Воллер, придерживая Эладоре волосы, пока ту рвало. Некоторые прохожие зубоскалили, потешаясь над пьяной девкой.
        - Ничего страшного, милая. - Воллер достала платочек, промокнула ей рот. - Я тоже постоянно нервничаю перед большими выступлениями, даже если ни слова не должна произносить сама. Знаю, ты писала для Келкина речи. - Она достала серебряную фляжку и вложила в руки Эладоре. - Сполосни горло. Это лекарственная настойка, чудесное средство.
        Эладора набрала в рот из фляжки, едва не захлебнулась, потом отпила второй раз.
        - Там еще и джин, - призналась Воллер.
        Воллер думает, что она переживает из-за речи Келкина. Но ей эти выборы - целительный отдых. Они так восхитительно мелочны и приземленны. Очаги и надгробия, улицы и округи, придирки к законодательству. Все это о делах здесь и сейчас, а не о богах и чудовищах. С ней происходит что-то другое.
        - Я должна идти на выступление, - опять говорит Эладора и, спотыкаясь, направляется к главной фестивальной площадке. Кружится голова, и по пути ей приходится опираться на руку Воллер.
        Глава 26
        Хайитянский охранник нашел Тереванта в пивной палатке и сообщил, что в павильоне требуется его присутствие. Прибыла леди Лиссада. Теревант двинулся за стражником. В отдалении слышались рокот огромной толпы и гул жреческих псалмов. На дорожках среди палаток уже не так людно, как час назад. Всех тянуло к главному зрелищу Фестиваля Цветов.
        Почти всех. Снаружи его ожидал Даэринт в сопровождении письмоводителей из посольства. Писцов бывший принц отпустил и пошаркал вместе с Теревантом в павильон. Зной стоял невыносимый. Даэринт был как высохший стебель, опаленный солнцем.
        - Это недостойно. - Даэринт придирчиво одернул на Тереванте мундир, сердито морщась от пивного дыхания. - По счастью, свидетелей было немного, но подлые собаки из Бюро все равно подхватят весть. Шпионы падки на скандалы почище базарных торговок. Ну и идиотина же вы!
        Тереванту хватило выпитого, чтобы гнев старичка скорее забавлял его, нежели оскорблял.
        - Я думаю, Лис поймет.
        - Была у меня двоюродная сестра, - шептал Даэринт, пока застегивал на Тереванте плащ, - которая навлекала на семью позор. Рхаен ее звали. Мы отправляли ее за море, но она вернулась. Посылали в академию, но ее исключили.
        - Такая дама мне по душе.
        - После того как мою мать увенчали Короной, Рхаен упала со ступенек дворца. Пьяная была. Неслыханная трагедия. - Даэринт затянул плащ, как удавку, и опять закрепил застежку. - К неуспению ее не готовили, и некроманты не успели к ней вовремя, молителем она не стала. Она умерла обесчещенной, тайком и вне касты.
        - Поучительное наставление всем младшим отпрыскам.
        Даэринт приостановился у кареты Лиссады. Понизил голос, чтобы не слышала выстроившаяся рядом охрана.
        - Не отдавайте его. Заберите меч себе.
        - Чего? - Теревант в замешательстве уставился на Даэринта. Дедуля что, съехал от солнечного удара? Зачем, во имя безымянного бога, Даэринт подговаривает его присвоить Меч Эревешичей? Даэринт, ближайший советник брата, первый секретарь, принц Империи, мать его за ногу, подбивает его на невероятное предательство. «Или это я совсем чокнулся?»
        Даэринт зашикал на него:
        - Берите меч и уезжайте. У вашего брата раздвоение помыслов. Он пытается спасти Империю Хайта и дом Эревешичей одновременно. Ему не разорваться на два дела разом.
        - Вы спятили! - пролопотал Теревант, но Даэринт продолжал. Это не старческая придурь, его речь, очевидно, отрепетирована.
        - Его желание - получить Корону, но долг перед мечом тянет его назад. Лучше избавить его от этого бремени. И вам тоже за это воздастся, да, да. - Даэринт теребил Тереванта за китель. - Да, на некоторое время вы станете изгоем за похищение меча, но когда ваш брат завоюет Корону, вы будете прощены и займете место старшего Эревешича. А до тех пор вы сможете выковать себе новую судьбу. В Хайте две прямые дороги к славе - армия и Бюро, и вы оступились на обеих из них. Возьмите меч и прорубите себе путь через бурелом! - Даэринт сунулся в карету, нажал на какую-то скрытую задвижку между сиденьями. Отошла панель. Внутри лежал меч. В ушах Тереванта зазвучал его шепот.
        - Ольтик… он никогда меня не простит.
        - Я непременно помогу ему все понять - и принять. Сделайте так, и его коронуют. Из него получится прекрасный правитель. А Корона смотрит дальше живых или мертвых. Он не перестанет любить вас. Примите клинок. - Даэринт отступил. - Я ничего вам не говорил, - хрипло каркнул он. Руки у него тряслись. Потом старик повернулся спиной и побрел к павильону, прикусывая костяшки на кулаке. Теревант остался стоять возле меча.
        Выход Келкина на фестивальное поле превратился в шествие, а потом в демонстрацию. Во главе толпы вышагивали музыканты и исполнительницы танцев; за ними несли растяжки и флаги, скандировали, хлопали. Келкин не обращал внимания ни на кого. Эладора попыталась протиснуться к нему сквозь сутолоку, но приверженцы тесно сгрудились вокруг его персоны, не пробиться - а далее, на поле уже ждало в сотни раз больше народу.
        Перевалило далеко за три, когда Келкин достиг помоста, и бесконечно тянулись речи меньших партийных фигур, прежде чем ему было предоставлено слово. Слушать саму речь Эладоре было необязательно - какую-то часть она написала сама, остальные куски Келкин уже полвека повторял слово в слово. Новый материал коснется лишь предложения нанимать в дозор городских упырей для защиты от враждебных святых. Он вберет в себя все услышанное здесь на встрече и чудесной алхимией своей харизмы заставит собравшийся люд пожелать, чтобы упыри надзирали над ними.
        Выкрики «КЕЛКИН! КЕЛКИН!» наполнили поле, затем раздались ввысь - и наполнили небо.
        Келкин поднимает руки, и толпа замирает в молчании.
        Он выступает задиристо, нетерпеливо, с обилием цифр - все, что нужно, чтобы отбить у людей воодушевление. Но собственная убежденность и вечно бурлящая злость придают красноречию Келкина огонь, который распаляет слушателей. Он умудряется быть одновременно старым прожженным плутом, который знает, на какой рычаг надавить, как использовать любую уловку в системе - и факельщиком нового мира, стремящимся спалить все дотла и на пепелище возвести нечто лучшее. Он обещает проложить курс между нещадным разгулом гильдейского пиратства и духотой церковного застоя, привести город к обновлению и богатству - и подспудно намекает на готовность разобраться с любой угрозой. Светлое завтра не за горами, стоит лишь поверить в него - и в себя. Не нужны ни гильдии, ни боги, главное - труд, единение и милосердие.
        - Умеет он завлекать, не растерял хватку, - молвила Воллер.
        Эладоре стало легче на воздухе, подальше от шатра и от матери.
        - Соблазнились вступить в промышленные либералы?
        - Нет, - ответила та. - Взгляни на толпу. Они пришли не на него, а на Цветочное Благословение. Нет, кто-то за него проголосует, но этот город - не его и никогда его городом не был. Он и сам знает, как глубоко в людях залегла любовь к Хранителям. Город живет ради церкви, а церковь - ради города.
        - Любовь? - рассмеялась Эладора. - Скажете еще, что ж-жениться - все равно что запереть невесту в подвале. Хранители веками единолично распоряжались душами гвердонцев! У людей не было выхода, кроме как поклоняться Хранимым богам.
        - Они - боги нашего города, деточка. Наши боги, а не страшилища с чужих земель. Они любят нас - почему ж нам нельзя любить их в ответ? - Воллер склонилась вплотную, шепча на ухо сквозь рев толпы. - Тебе-то лучше других известно о том, как они избавили нас от Черных Железных Богов и заслонили от Божьей войны. Вообрази, где бы мы очутились без их благой милости! Ты и вправду считаешь, будто пара алхимических пушек остановит Ишмиру от вторжения?
        - И поэтому вы решили, что все должны стать сафидистами? Мы должны оборониться от безумных богов, поэтому давайте подпитаем худшие порывы в наших, прирученных, пока они тоже не обезумеют и не начнут превращать нас в м-мам… в манекены!
        Воллер шагнула назад.
        - Эладора, деточка, прошу тебя. Угомонись и подумай - я знаю, ты не обделена мозгами. Хранители тебе не враги. Нижние боги, они даже ему не враги. - Она указала на Келкина, который хвастался оборотом торговли с Архипелагом. - Мы все хотим Гвердону добра. Мы все хотим мира - и поскорее закончить этот Кризис. И я первая признаю, что Хранители совершили много ошибок в прошлом, но боги никогда не отвращали от нас свою любовь. Городу нужны его боги.
        - Это, - холодно произнесла Эладора, - в точности слова моего дедушки.
        - О, бедное, надломленное дитя, - вздохнула Воллер. - Как бессовестно со стороны Эффро гонять тебя по Новому городу, когда ты еще не исцелилась от Кризиса. Тебе нужно немного передохнуть. Съезди домой и…
        - Домой, в Вельдакр? К матери? Как же это я там отдохну? - сквозь разум Эладоры пронеслось воспоминание, образ давних лет, когда она была маленькой. Карильон - вечно эта Карильон - своровала из кладовой банку меда и убежала в сарай его есть. Наползли муравьи, привлеченные сладким. Кари увидела, как муравьи поедают капельки меда, и вытряхнула им на землю всю банку. Эладора вспомнила, как муравьи тонули в меду, прихваченные его липкой лаской, умирали от самого желанного. Страшна доброта богов.
        Воллер продолжала умолять:
        - Эладора, пожалуйста, помоги. Помоги нам вместе с Эффро. Всего лишь…
        Ее слова утонули в реве толпы.
        - Мой ответ - нет, - сказала Эладора. - Пакта между нами не будет. - Она ждала, что Воллер рассердится, или взмолится передумать, или тактично заметит, что Эладора всего-навсего одна из многих связей между Хранителями и промышленными либералами, и не ей говорить от имени Келкина, не говоря о всей партии. Она ждала, что фальшивый фасад собеседницы треснет, что напускная медовая сладость обернется чем-то жестоким и ледяным.
        Вместо этого Воллер взяла ее за руку и проговорила:
        - Прошу, удержи его от всяких дурацких закидонов, когда он проиграет. - Она произнесла это со страшной окончательностью, словно поражение Келкина полностью предрешено. Но откуда Воллер могла знать наверняка? До выборов еще недели, по опросам, церковь почти не укрепляет позиций, и даже здесь, в самом сердце Фестиваля Хранителей, народ выкрикивает имя Келкина.
        Мать вылила на муравьев ведро воды, и всех их смыло.
        Теревант стоял залитый солнцем, чувствовал, как под ногами вращается мир и пытался разгадать смысл ненормальной выходки Даэринта. Вдалеке за ярмаркой гулко ликовали двадцать тысяч людей.
        Он залез в карету, вытащил меч из потайного укрытия. Резная рукоять, золотая вставка с родовым полумесяцем и древний металл темного лезвия. По воронению вьется вязь посветлее - при некотором освещении она напоминает цепочку лиц или человекоподобных силуэтов.
        По размеру меч больше подходит ему, а не Ольтику. У Тера как раз нужные пропорции для фехтования таким клинком; могучее телосложение Ольтика скорее приспособлено для двуручного монстра. Когда Теревант поднял оружие, оно узнало его. Сила предков потекла на ладони, в плечи, наполнила сердце, пропитала целиком. Проблески памяти о былых днях, о великих сражениях.
        Меч не положен ему по праву: наследник - Ольтик. Души предков, обитающие в клинке, могут его отвергнуть. И тогда он не присоединится к ним без дозволения, и когда умрет, душа его останется гнить. Но до тех пор… На миг помрачения он позволил себе помечтать: стать странником, легендарным воином-бродягой, отступником с врагами за плечами, как удар молнии промелькнуть в памяти мира. Меч подарит ему и быстроту, и силу. Клинок сумеет победить и демонов, и богов. Может, ему стать наемником? Брести по колено в крови и золоте, а наместники дюжины городов будут умолять его биться на их стороне. Или героем, который борется против жестоких, извращенных богов, сшибает алтари занебесных чудовищ и предает мечу их жрецов и святых. Среди туч ярятся гневные боги, брызжут ядом и громом, когда он поигрывает лезвием и смеется небу в лицо…
        Хороша бы получилась поэма, но так жить - не для него.
        Нет, последний жребий был брошен у Эскалинда, и вон оно как обернулось. Некромант, ухаживавший за отцом, произнес тогда: «Ему надо срочно выбрать, в какой из прочих каст умереть». Полезный совет.
        Он обернул клинок и выбрался из кареты. На главном поле опять взревела толпа, будто приветствовала его выход. Он отдал честь охране у прохода в павильон. Огляделся, гадая, явился ли сюда Беррик, упорно не отстающий от Лис, но следа коротышки вроде бы не было. Там, у дальней занавеси шатра, стояли Ольтик и Лис. Там же находился и Даэринт, как какой-то страхолюдный священник на венчании. Глаза налились яростью, когда старик заметил Тереванта, несущего меч, но он смолчал.
        Ольтик весь в нетерпении, Лис со своей загадочной полуулыбкой - он так любил, когда эта улыбка преломляется смехом. На ней платье для вечернего праздника, после закрытия Фестиваля. Ее красота рвет сердце.
        Он шел навстречу Лис. И вместе с тем шел от нее прочь.
        После выступления Эладора смотрела, как отбывает Келкин с ближним кругом доверенных соратников. Ей надо было быть с ними, но напор толпы вокруг слишком силен. Она в ловушке людского сборища. На дальнем конце поля взметнулось хоровое песнопение, и все рядом с ней подхватили гимн. Толпа переориентировалась, обращаясь на юг, к алтарю, и Эладоре поневоле пришлось переместиться со всеми. Этот гимн она слышала много раз, песнь-восхваление Матери. Ее четырех духовных ипостасей, по определяющим вехам года. Мать Надежд, Цветов, Скорби и Милосердия.
        Верующие воздвигли деревянные вышки-штандарты. На каждом название их родного села. Штандарты сделаны похожими на облетевшие деревья - голые ветки, как руки скелета.
        Вскоре, когда их благословят священники, они будут украшены венчиками цветов, символизирующих подъем жизненной силы, щедрый урожай и дары богини. Детвора полезет вешать на штандарты цветы. Карильон постоянно взбиралась на самую верхушку штандарта Вельдакра, когда была маленькой, качалась на шаткой жердине и беззаботно швырялась цветами.
        Гимн возвышался, и Эладора, оказывается, тоже начала подпевать толпе. Ее голос взлетел - петь не в ее привычках, обычно она спотыкалась в словах, но сегодня разошлась фонтаном нектара. Одна ее часть спохватилась. Что-то в этом прилипчиво мягкое, уютное - сонное тепло, от которого с трудом ворочается мысль. Солнце колесило над головой, словно кружилось все поле. Небо кристально ясное, голубой бриллиант, лишь с небольшим пушком белых облачков. Кажется, на миг облака сложились в зыбкие человекоподобные силуэты, обратившиеся долу из райских высот.
        А ведь так просто уступить, позволить толпе нести ее. Дать ногам скользить вперед, вместе с остальными верными. Дать душе уплыть в солнечный свет или дать свету затопить душу. Она вспомнила, как Святая Алина выручила ее из беды, дралась за нее. Стояла на страже, пока Эладора спала. И в руке ее горел меч, яркий как солнце.
        Она навалилась, толкая в обратную сторону, борясь с движеньем толпы, как вдруг солнце точно копьем пронзило ей глаз, ослепило. Голос сорвался, и она больше не помнила слов гимна. Она покачнулась. Кто-то двинул локтем в бок, ее вынесло наперерез, и один здоровяк больно отдавил ей ноги. Но Эладора боролась с давкой, продиралась против течения и выбилась наружу на краю поля.
        Здесь она смогла отдышаться. Укрылась под навесом от солнца, и боль в голове поутихла. Дважды за день она неведомо как терялась в пространстве - сейчас, в толпе, и ранее, в шатре, когда мать явила свою святость.
        Чтобы успокоиться, она проделала колдовское упражнение с урока доктора Рамигос. Впитала энергию чар и опять выпустила их наружу. В конечностях закололо, когда сила сошла с них, но голова опять прояснилась. Облака стали обычными облаками.
        Отсюда ей виднелся ряд краснорясых добровольцев - они вручали верующим небольшие гирлянды цветов, пока жрецы выпевали Цветочное Благословение. В городе говорят, что гирлянды приносят удачу.
        Одну из добровольных помощниц она узнала даже на таком расстоянии. Это ее мать. Сильва, среди сотни прислужников, раздавала венки. Дочь семьи Таев, плоть от плоти некогда богатейшей элиты Гвердона, протягивала черни связки полевых бутонов. Через послушников шла длинная вереница народу, и каждый в очереди брал венок. Скоро они развесят их на штандарты, патрос вознесет молитву, и все закончится.
        «Пора опускаться на землю», - сказала она себе. До выборов осталось всего ничего. Ни у какой другой партии нет лидера, способного потягаться с Келкином. Промышленные либералы победят, и Келкин в победной речи воздаст ей должное. Назначит на кафедру в университете, и она снова приступит к занятиям. Вернет в библиотеку «Духовную и светскую архитектуру» и извинится за опоздание.
        Эладора глядела на мать сквозь толпу, словно хотела встретиться с ней взглядом. «Ты снискала святость, вот и наслаждайся, мама. Богам в тебя вливаться уже, наверно, не так и трудно - ведь душу-то ты потеряла».
        И вдруг внутри ее снова раздался гимн, слова песнопения стали неодолимы, и ее опять вытолкнуло на солнце. Толпа хлынула вперед, вынося ее к алтарю. Она пошатнулась и, подняв глаза к небу, увидела их.
        Горних богов.
        Там, покрыт капюшоном, не Нищий ли Праведник вознес свою лампу истины? Великан, выше самих небес. Плащ его - ночное небо. Глаза исполнены мудрости, какую можно обрести только в страданиях. Подле него, колоссальным изваянием посреди павильона промышленников, высится сам Вещий Кузнец. Он тяжело ступает вперед и поднимает молот.
        «Кто-нибудь другой видит их?» - думает она. Разве что некоторые - фанатичные сафидисты, духовицы-мистики, особо восприимчивые дети. В целом люд практически не ощущает приближение своих богов. Их присутствие зримо лишь в совокупности - подол Нищего Праведника коснулся толпы, и ряд поклонников задрожал в ознобе под летним зноем.
        Эладора видела Хранимых Богов прежде. Их образы ненадолго показались ей в Кризис, когда была сражена Святая Алина. Тогда они были хрупкими, призрачными - растерянными и устрашенными. Теперь они сильно окрепли.
        С востока шагает Святой Шторм. Его броня инкрустирована моллюсками и морской солью, но огненный меч ярко пылает на фоне небес. Он опускает взор на Эладору - под забралом шлема глаза бога ей не видны, но его узнавание озаряет вспышкой молнии, и вот она уже корчится на земле. Руки толпы поднимают ее и несут - очередную паломницу сразил религиозный экстаз. Кто-то надевает цветочную гирлянду ей на шею, но венок развязывается и соскальзывает на землю, под ноги паствы.
        Эладора пытается отбиваться. Пытается прочитать охранное заклинание, но не может подобрать слова. На ум приходит только лекция профессора Онгента, глумливое развенчание Хранимых Богов. «Типичный пример небольшого сельского пантеона… образы, возникшие из циклов жизни и смерти, от разделения на нас и на не-нас… незамысловатые, непримечательные… Не более осмысленны или разумны, чем круглый червь или клещ…»
        Мать встает со своих лугов и пастбищ. Над ее бровью сверкает венок из цветов. Сейчас время яркого света, время веселья, перед трудами осени, перед лютой зимой. Радость, как мед - переслащена. Эладору тошнит.
        «Но это ничего не меняет, - в отчаянии убеждает себя она. - Это лишь эфирный спазм, духовная рябь. Поколенье назад, когда боги были столь же сильны, Хранители не удержали хватку на шее парламента. Келкин все равно победит».
        Боги поглядели на нее сверху вниз, взвесили ее мысли - и двинулись дальше.
        Они начали умаляться перед ее взором. Цветочный венец на челе Матери усох. Это как взрыв, как бомбардировка из гаубиц в обратном порядке. Они сокращаются, оседают, сжимаются в кольцо из огня…
        Теревант поднес Ольтику меч.
        На миг брат зачем-то нелепо оглянулся на Даэринта. Тот коротко покачал головой, но тем не менее Ольтик потянулся к мечу.
        Он поднял его, и по клинку заструились души. Сквозь носителя потекли всплески энергии, усиливая, возвеличивая его. И без того сильный, он становится неуязвимым. И так красавец, он становится восхитительным. И прежде властный - отные богоподобен.
        На остальных троих под пологом шатра - троих смертных - его превращение подействовало по-разному. Даэринт со стоном от сгибания старых суставов опустился на колени. До Тереванта докатилось безудержное ликование, дикое торжество, и он не сразу разобрал откуда - с Фестиваля на поле или изнутри его головы.
        Лис тоже услышала шумные выкрики с Фестиваля. Она рассмеялась, поцеловала в щеку своего мужа и прошептала ему, вполне для Тереванта отчетливо:
        - Я выиграла.
        Сильва передавала цветочный венок какому-то неказистому коротышке в светло-зеленом плаще, как вдруг раздался громовой треск. Солнце полыхнуло так сильно, что в зрачках Эладоры пропечаталось огненное кольцо. Пропечаталось в зрачках у всего народа - сборище всколыхнулось, тысячи людей полуослепли в эту минуту божественной славы. Эладора остервенело проморгалась, но кольцо по-прежнему было тут, чудотворный обод из золотого свечения, которое осаживалось, отвердевало, пока не приняло вид царственной драгоценности. Короны из огня. Цветочный венок превратился в искрящую жаром корону. И Сильва вместе с тем человечком в зеленом плаще так и не выпустили ее из рук.
        Патрос бегом бросился с высокого алтаря, расшвыривая с пути епископов и прелатов. Он протолкнулся к Сильве. Мать все еще держала корону, застыв, как на картине. Со стороны все это просто ожившая сцена с религиозного полотна - краснорясая святая, какой-то нищий праведник - и в белоснежной сутане благочестивый патрос.
        А потом этот бродяга склонил перед патросом колени. Патрос принял корону и возложил ее коротышке на голову на виду у всей многотысячной толпы.
        - Король! Король вернулся!
        Глава 27
        Этим вечером воды гвердонской гавани илисты и темны. Морское ложе завалено грязью фабричных отходов, и каждый шаг баламутил клубы взвеси. Даже если бы шпион хотел зажечь лампу, прицепленную к подводному костюму, дальше нескольких дюймов все равно ничего б не увидел. Полагаться он мог только на натяженье каната, обвязанного вокруг талии. Веревка тянула его вперед, в кромешную тьму.
        Где-то позади него Тандер, привязанный к той же веревке. Впереди шпиона канат тянется к женщине-русалке, Уне. Она держит конец еще и другого каната, им взнузданы два наемничих приятеля Тандера, Фьерди и Сменщик. Сменщик не отзывался ни на какое другое имя, и шпион не попрекал его этим. На всех четверых надеты костюмы, по клятвенному заверению Дредгера, водонепроницаемые, но растущий в правом башмаке шпиона холод предполагал обратное.
        За спинами у них дыхательные клетки. Возьмите жабры от какого-нибудь морского животного, поддерживайте в них жизнь с помощью питательного желе. Закрепите жабры внутри решетчатой коробки, отводите от них жидкий воздух в шлем водолаза. И пока жаберное создание благоденствует, вы можете дышать под водой.
        Шпион чуствовал при ходьбе, как существо булькает у его позвоночника. Обутый в свинец, он брел по морскому дну.
        Где-то далеко в стороне, наверху качается катер Дредгера, где ждут Габерас и Анна. Когда работа будет выполнена, Уна проводит четверку обратно к катеру. Они отстегнут пояса и ботинки с грузом, и русалка по одному поднимет их на поверхность. Предполагается, что они пробудут внизу самое большее час, на пределе сил их дыхательных приспособлений. Шпион не мог сказать, сколько уже прошло - без зрения, без слуха, без ничего, кроме холода и вкуса меди. Он никогда так не ощущал кровь, бегущую по телу, ритм движения легких. Он ушами слышал стук сердца.
        Промелькнула Уна, светлое мановение в иллюминаторе шлема. Некоторые части ее чешуйчатого тела источают свет под водой, ее плоть несет на себе начертанный благовест Кракена. Теперь его знаки воссияли: жабры по бокам русалки стали четче видны. Чем дольше она живет в глубине, тем больше смиряется со своей переменой. Шпион пообещал ей и мужу существенную плату за эту работу, но никаким количеством денег не обратить вспять ее преображение. Отные она принадлежит богу - и морю.
        Натяжение, и они идут дальше. Маршем во тьму. Кто-то споткнулся - шпион судит по провисанию веревки. Потом заколыхалось стремительное течение, это Уна поплыла поднимать упавшего водолаза. Они движутся слишком медленно, полагает шпион, но нет способа донести мысль другим.
        После бесконечного перехода вне времени морское дно начинает повышаться. Появились огни, высоко над ним, и где-то рокочут моторы. Что-то проплывает над головой. Бронированный военный корабль, огромный и страшный, как явление бога. Они приблизились к охраняемой бухте у Мыса Королевы. План таков: прошагать мимо крепостных стен и охраны, миновать все заграждения, избрав крайне неживописный маршрут по дну залива.
        Это более простой путь, но и он защищен. Уна ведет их в обход подводных препятствий. Шипастых металлических глыб.
        С пояса свисает тяжелый пистолет. Пистолет водоупорный - флогистон горит в воде с той же легкостью, что и на воздухе, - но вряд ли он сумеет в кого-нибудь попасть, пока на нем этот неудобный костюм. Взамен он отстегивает вспышку-призрак и берет ее рукой в перчатке. Нажми на рычажок, и маленькая граната разрядится воющим штормом эфирной энергии. Сырые чары, применять их опасно.
        Вспышку-призрак трудно отследить на расстоянии. Наблюдатель увидит лишь скоротечный искровый вихрь, фосфоресцирующую мешанину, горящую только миг. Еще важнее то, что это оружие неплохо справляется с волшебной защитой, сметая обереги и заклинания грубой силой хаоса. Мало что не сумеет разнести к чертям вспышка-призрак. Обратная сторона в том, что действуют они неразборчиво, сперва атакуют наиболее уязвимую цель, по пути через наименьшее психическое сопротивление к забытью. Если шпион выпустит вспышку-призрак здесь, заряд устремится к Уне или одному из наемников. Тем не менее он держал призрака наготове.
        По мере подъема огни на поверхности разгорались. Громадные эфирные прожектора, установленные на скалы, отгоняли сумеречную мглу от пещеры. На Мысу Королевы была пещерная протока, крутостенная расселина поперек отрога суши. Крепость поглотила мыс, одела морские утесы в бетон. Пещеру расширили землечерпалками и взрывчаткой, превратив в спокойную, безопасную заводь, узкую и обнесенную стенами.
        Над головой прошел новый корабль, затмевая лучи прожекторов. Шпион рассмотрел тень от трала, тащившего корабль, как Уна тянула их группу. Как вверху, так и внизу.
        При подготовке к выходу Тандер со шпионом прорабатывали свои связи. Общались с Дредгером, с отставными военными, алхимиками, моряками, всеми, кто бывал внутри Мыса Королевы. Устье бухты смотрело почти ровно на восток, и все контакты сходились на том, что главная якорная стоянка на северной стороне протоки. От середины южной стороны шел невысокий скальный уступ до западного конца заводи, где швартовалась «Великая Отповедь». То и была их цель. Там можно выбраться из воды и с близкого расстояния разведать корабль. Установить, есть ли на нем божья бомба, готовая к применению против потусторонних завоевательных сил.
        На плане, который Тандер набросал на листке в таверне, все выглядело просто. Они еще злорадствовали, мол, народ уехал на Фестиваль, значит, выставят меньше караульных, и бахвалились, как за несколько минут проникнут туда и с легкостью скроются. Но воздух в шлеме уже начал приобретать спертый привкус, а им еще предстоял долгий путь на катер после выполнения задания. Три других водолаза беспокоились, доберутся ли они назад живыми.
        У шпиона другие заботы.
        Внезапно распустился клубок илистой грязи, разнося приглушенный рокот. Рябит коричневое с синим пятно - это Уна шарахнулась назад, за ней змеиными кольцами опадала веревка. Поодаль колыхание - там наемники, приятели Тандера. Один нащупывал пистолет, второй где-то впереди, в грязевом облаке. Шпион мельком углядел нечто с зубами и щупальцами - полип, выращенный огромным и плотоядным. Творение алхимического чана.
        Он бросает в него творением другого алхимического чана, граната-призрак медленно вращается в воде. И взрывается также беззвучно, извергает из себя вихревое облачко белесых фантомов, они вскоре гасятся пеленой мути. Под водой визг этого оружия не услыхать.
        Уже ничего не колышется, все спокойно.
        Ил оседает, вода очищается. Он видит оборванный конец наемничьего каната, изодранные куски водолазного снаряжения и занесенную илом тушу, разорванную на части длинными, наждачными жалами. Выживший наемник - кто из них, непонятно - поднимается на ноги. Вспышка-призрак забрала чудовище, охранявшее устье бухты.
        А точнее сказать, одно из чудовищ. Ибо кто знает, сколько еще монстров таится впереди среди камней и грязи?
        Шпион оборачивается. Позади темный силуэт Тандера, по-прежнему привязанный к нему. Тандер подходит вплотную, прижимает шлем к стеклянному иллюминатору шпиона. Видно, как шевелятся губы Тандера, металл передает слабые толчки, но ему не разобрать слов. Не тратя времени, шпион отцепляет лампу и светит по разу - сперва на другого наемника, а потом в направлении, куда уплыла Уна.
        Оставшийся боец топает к ним, держа оборванный конец каната, как пропавшее дитя. Шпион принимает конец и пропускает вокруг своей талии. Все трое водолазов теперь в одной связке. Они стоят во мгле и ждут долгую минуту, пока Уна не показывается перед ними. По сравнению с ее водоплавающим изяществом все они - кривоногие увальни. Жестами она доводит до сведения - дальше она не зайдет. Она будет ждать их у устья бухты и по возвращении проведет на катер.
        Она показывает направление к скальной гряде, предположительно находившейся за завесой мглы, где-то на южной части бухты. Затем отплывает в противоположную сторону, и трое остаются одни. Друг с другом говорить они не могут, и краги слишком раздуты - позволяют изображать только самые примитивные жесты.
        В общей веревке настоящая демократия - все следуют курсом, выбранным большинством, а там - будь что будет.
        Сверху резанул свет. Небольшая лодка, похоже, ее послали проверить, отчего взбаламутились воды. Рыба почти не водится в гвердонской гавани, но кое-что могло выжить и в этих изгаженных водах. Сторожевое чудище наверняка схватило забредшую камбалу или морскую собаку. Не всякая тревога означает вторжение. Но все равно троица водолазов поспешила убраться от света.
        Тандер вел их. Если он ошибется с направлением, они обречены. Если он не наткнется на ту скальную полку, то они пройдут мимо, вдоль ложа охраняемой заводи. А там никак нельзя будет подняться из воды незаметно. Возможно, они и доберутся до Уны, пока не закончится воздух, но на это нельзя уповать.
        Дышать становилось труднее.
        Далеко отсюда корчился Эмлин, пытаясь отпрянуть от безжалостного пламени Хранимых Богов в руках Сильвы Даттин.
        Еще дальше двигались на север флотилии Ишмиры - к Лириксу или Хайту, не столь важно. Дыханье Облачной Роженицы надувало их паруса, впереди плыл Кракен, покоряя море. Царица Львов на форштевне ревом бросала неприятелю вызов. Верховный Умур восседал на звездном престоле. Ткач Судеб наблюдал за всем этим из тени.
        Закружилась голова. Шпион не мог вспомнить прежние дни, когда он еще не брел через эти мутные воды.
        А затем канат повлек его на подъем. Тандер отыскал уступ.
        Они выползли из воды, прижались к скалам за цистернами из-под топлива, чтобы не заметили часовые. Вытряхнулись из подводных костюмов, помогая друг другу снять тяжелые медные шлемы, шумные башмаки с грузом, алхимические клетки. Жабры в клетках устали, их синеватая чешуя теперь наливалась розовым. Из тонких перепонок сочились кровавые струйки. Выживший Тандеров друган - Фьерди - раньше пользовался такими запасниками воздуха. Он побледнел и помянул богов под нос, а им сказал, что ему придется остаться и полоскать баки, пока они вновь не сделаются пригодны. Шпион отвязал от себя канат Фьерди. Но по-прежнему двигался в поводу у Тандера.
        Теперь их стало двое.
        Тандер со шпионом медленно крались по узкому выступу вдоль кромки заводи. Они отдали себя на милость приливу - высшая отметка уровня воды лежала в двух футах над головой карабкающегося шпиона. Ноги поскальзывались на водорослях и ракушечнике. Они продвигались по ущелью потайной заводи, а за темной, глубокой водой высился Мыс Королевы. Позади вставала южная скальная стена. Если сзади имеются часовые, то, чтобы разглядеть разведчиков, им надо подойти к самому краю кряжа. На другой стороне заводи часовые есть обязательно - великое множество. Там была воздвигнута могучая крепость Мыса Королевы, она грозила пушечными жерлами морю, и сторожевые башни просматривали весь окоем. Крепость высилась сама над собой - новые валы и башни подминали под себя старые. Росла как коралл, как бетонная раковая опухоль. Шпион съеживался под взглядом сотен крепостных окон. Есть старые - бойницы и стрельницы - и новые - застекленные скважины в стенах недавно отстроенных секций, словно глаза, переливались красным, отражая закатное солнце.
        Длинные стволы пушек торчали растопыренными пальцами под багрово-рыжими облаками в расщелине неба. Крупные батареи могли прицельно стрелять через всю шхеристую гавань Гвердона. Могли расшвырять мертвецов на острове Статуй, стереть одной вспышкой цеха Дредгера на острове Сорокопутов. Огневые точки поменьше контролировали подступы к городу и наблюдали за подходом к этой бухте.
        Они продолжали ползти, приближались к линкору на якоре в конце бухты. К «Великой Отповеди», построенной, чтобы испытать преимущество новых алхимических двигателей.
        А может быть, заодно и божьей бомбы.
        Шпион выудил подзорную трубу и навел на «Отповедь». Команда работала на палубе в защитных одеждах. В большинстве без шлемов - опасности нет, просто стандартные правила. Пока еще нет опасности, так правильнее - оружие под их управлением в тысячу раз смертоноснее любой пули или клинка. Большая ли емкость вон тех кислотных семян потребуется, чтобы убить всю команду на палубе, растопить их плоть и превратить в липкий порошок кости? Сотая часть бочонка? Или того меньше?
        Шпион - не Сангада Барадин, но эти плавучие броненосцы и ему кажутся неземными. Невероятными, волшебными творениями людской изобретательности и алхимии.
        - Надо подобраться поближе, - потребовал Тандер.
        Они заскользили быстрее. Фьерди уже не видно - затерялся среди камней.
        Отсюда палуба «Великой Отповеди» видна отчетливее. Там, неподвижно вмонтированная в центр главного мостика, стоит рама ракетной пусковой установки. Массивно укреплена, обвита защитными чарами - рунами и противоударными щитами.
        Если бы искомое оружие находилось сейчас на борту «Великой Отповеди», его бы установили тут.
        Рама пуста.
        - Ее здесь нет, Тандер.
        - Надо убедиться наверняка, - сказал Тандер. - Приказ Анны.
        Там, за корпусом «Отповеди», в каменную стену ущелья была вделана металлическая дверь. Какую-то природную пещеру расширили, укрепили, оковали сталью. Узкая колея рельсов сбегала от двери к причалу. Там оружейная.
        Шпион смотрел на эту дверь и не мог прекратить. Она притягивала взгляд. Он чувствовал, что должен за ней наблюдать, как нельзя сводить глаз со змеи, греющейся на солнце посреди дороги. Эта дверь очень ему не понравилась.
        Тандер тоже это заметил. Чтобы достичь двери, им придется перебраться на другую сторону заводи, через западный тупик. Там редкие, шипастые скалы. Быть может, удастся переправиться на тот край по наносам мусора, что скопился у берега в глубине заводи.
        Тандер пошел первым, и веревка потянула за ним шпиона. Он лез за Тандером по скалам, используя те же выемки для рук и ступней. Впивался пальцами в малейшие щели.
        По мере приближения на шпиона надвигалась растущая слабость. Такое странное ощущение дурноты, словно невидимые вредные частицы уже проникли в него и облепили кости. Кровь густела, свертывалась, загнивала в жилах. Пальцы начали цепенеть. Он просто мешок из плоти, тяжелый и вялый. С великим трудом он передвинул ногу, другую; поставил локти на опору, словно матрос, завязывающий канат; оплел пальцами камень.
        Этого не хватило.
        Он соскользнул и, внезапно обмякнув, понесся вниз навстречу зазубренным скалам.
        Его подхватила веревка. Тандер держался, вцепившись в камень. Пальцы побелели от нагрузки двойного веса - своего и шпиона.
        - Лезь! - приказал Тандер, бешено пуча глаза. Паучий яд Ткача Судеб придал ему силу, порожденную отчаяньем. Для Тандера нет беды хуже неудачи, тогда по повелению Анны он перестанет существовать.
        Шпион не мог ничего поделать. Он вдруг устал до предела, вне всякого предела. Он мог только висеть у всех на виду. Если часовой случайно посмотрит на этот край заводи, то засечет его моментально.
        - Лезь, - опять прошипел Тандер. Он перехватился, цепляясь за камень - Тандер ужасно силен, - чтобы достать до ножа и обрезать веревку, если будет необходимо.
        Он бросит шпиона умирать. Даст ему утонуть. А потом придет за Эмлином.
        Шпион замолотил конечностями. У него не получалось вспомнить, где руки, где ноги и какая между ними предполагается разница. Но Алик пришел ему на помощь, Алик, который превозмог сам себя. Алик, который вскарабкался на утес. Алик, который уже помогал Тандеру преодолеть последние футы скалы до северного берега заводи.
        И вот они на Мысу Королевы. Впереди, у двери стоят двое часовых. Они просматривают дорогу, проложенную от причалов к оружейной, а не утесы.
        Они пока не увидели две перемазанные фигурки, присевшие за бочкой.
        - Что за дерьмо ты давеча исполнил? - прошептал Тандер. - В обморок свалился или что?
        - Да ничего, - ответил Алик. - Давай заканчивать, раз начали.
        Тандер вынул ствол. Это же пистолет для подводной, мать ее, стрельбы, точность у него никакая, с любого расстояния, тем более за сто футов в полутьме - но отчаяние вытворяет с человеческой волей странные штуки.
        «Хрясь-хрясь» двух выстрелов прокатилось над водой, и два тела упали, канули в темноту. Тандер бросился бегом, помчался к двери оружейной. Неистово, яростно, из последних сил. Шпиону пришлось, подражая ему, тоже выбежать на насыпь. Вперед, вдоль рельс, вдоль двух светлых железных полосок. К устрашающей двери понеслись они оба.
        Позади шпион услышал далекие крики, на Мысе Королевы поднимался шум. Пока еще не взвыли сирены, но это лишь вопрос времени. Бог твердыни почувствовал, что его ужалили, услышал жужжание слепня. Скоро Мыс Королевы охлопает себя, чтобы пришибить взломщика.
        Тандер первым добежал до двери. Открывая, провернул запорное колесо.
        За порогом каменный коридор. Стойки, хранилище оружия.
        Оба взглянули на нее лишь мгновение, и тут же в глубине коридора зазвенели сигналы тревоги. Но хватило и одного мгновения. Божья бомба разместилась сразу за дверью, готовая к немедленной погрузке на «Отповедь» по первой команде.
        Болванка из уродливого черного железа, из сваренных вместе кривых, обгрызенных пластин. Безобразная, облезлая капля запекшегося божественного ихора. Она сама настолько шокирована собственным существованием, что криком просила себя уничтожить. Скомканный, сжатый концентрат богохульства. Неоспорима в своей мерзостной мощи, отвратительна в своей целостности.
        Шпион издал вопль у себя в голове - ликования, ужаса, он не знал.
        Алик - сейчас он больше Алик, чем когда-либо был - схватил Тандера за плечо.
        - Надо уходить! - Сердце колотилось в груди, его скручивало от боли грядущей пальбы. Он хотел любой ценой жить. Услышать, как его имя чествуют в партийном зале промлибов. Вернуться в смирительный дом и обнять Эмлина. Остаться Аликом.
        - Бежим! - взвыли сирены. Заполыхали прожекторы. Они нырнули, бросились в воду спасать свою шкуру. Короткий, противный заплыв через мусор - они молились, что свет не попадет на них. Снова они достигли южного уступа. Алик налег на канат, вытягивая Тандера. Бок о бок они поползли к месту их выхода на берег. К третьему наемнику, к дыхательным клеткам - и открытому морю, и Уне, и лодке, и безопасности, но только не смерти, здесь, на этом сучьем уступе…
        Луч прожектора попал на них.
        - Жми! - прокричал Тандер. - Вокруг разразилась ружейная стрельба. Осколки камня посыпались в воду. В Тандера попали, кровь потекла из трех ран, но ни одна не смертельна. Это чудо, треклятое чудо - не пойми какой бог даровал им то, что они не убиты.
        Фьерди увидел их приближение. Он привстал, поманил их в укрытие, торопя надевать подводную снарягу, и его голова взорвалась - пуля нашла цель. Кости черепа и мозги оросили шлемы, в ожидании выстроенные по линии в ряд.
        Тандер подхватил один шлем и нахлобучил на плечи Алику. Запечатал грубой рукой, воткнул дыхательную трубку с такой силой, что жаберное существо встрепенулось в баке.
        - Мне давай! - выкрикнул Тандер.
        И уже шпион наклонялся вниз; шпион, едва не выронив, поднимал другой шлем, скользкий от крови Фьерди - и водружал его на голову Тандеру.
        - Скорей, скорей. - Тандер повернулся, кивнув на подвес для дыхательной клетки. - Надо уходить, скорей принести Анне новость: бомба настоящая и она здесь!
        Сообщить военному флоту Праведного Царства Ишмиры, что Гвердон защищен. Передать им, что первый бог, нарушивший границу - гордая Царица Львов, блистательная Облачная Роженица, сердитый Кракен, - будет сражен одним ударом, разрушен так основательно, что познает смерть, доселе знакомую лишь смертным. Раскрыть им глаза на опасность. Убедить не трогать Гвердон и не сворачивать с прежнего курса.
        Шпион достал нож и сделал быстрый разрез, проколол защитный кожух над жаберным существом в заплечнике Тандера. Тварь вряд ли наделена достаточной нервной системой, чтобы чувстовать боль, но все равно затрепетала, когда сталь рассекла ее нежные ткани. Затем он защелкнул в гнездо дыхательную трубку.
        Скоро на перехват вышлют лодки. Нет времени проверять клапана на костюме, ни на что нет времени - только напялить отягощенные башмаки и скользнуть в воду. Каждый шаг прочь от божьей бомбы - небесное благо. Водная тьма прохладна и безмолвна, как тени в храме на площади Севераста.
        Связанные вместе, они шагали в беспросветной пучине. Шпион кинул вперед пару вспышек-призраков, расчищая путь на случай подхода новых сторожевых полипов. В свете вспышек он мельком глянул на Тандера, но вот опять темно, и остается только идти вперед, следуя за рывками каната.
        Веревка ослабевает.
        Провисает.
        Он нашел Тандера, качающегося туда-сюда по течению. Башмаки с грузом укоренили его, посадили на морское дно, как диковинный анемон. Навеки умолкшего.
        Шпион бросает последнюю вспышку-призрака и идет дальше.
        Из темноты возникает Уна, как проводник загробного мира, она здесь, чтобы отнести его душу к забытому морскому божеству. Русалка мрачнеет, видя его одного. Он поднимает перетертый конец каната. Она строит на лице сочувствие, затем ныряет и развязывает его тяжелые башмаки. Освобожденный, он всплывает ей на руки. Ее хвост бьет по воде, и они устремляются вверх.
        За ними выслали моторные лодки береговых патрулей, ищут нарушителей. Скоро они найдут их тела. Одно, покоящееся среди скал. Другое, того, кто пытался уйти по дну, но не заметил, что шальной выстрел повредил его дыхательное устройство. Бедняга шел к своей смерти, не сознавая, что кончается воздух. Вспышка-призрак источит останки, и его никогда не опознают.
        Уна быстро несла шпиона в открытую гавань. Вот и лодка, катерок Дредгера, лениво покачивался на волне. Уна подсадила его, вытолкнула на поверхность. Анна и Габерас помогли ему забраться.
        Лицо Анны без выражения, ничего не прочитать на нем, даже когда Уна знаками показала, что больше никто не придет, и шпион единственный, кто сумел выжить.
        А теперь настал самый опасный момент.
        Когда Анна сняла с него шлем, он заговорил пылким шепотом. Будто слова - огонь, горящая головня, которую он вынес из-под темных вод, и скорее хочет сбыть в другие руки. Тандер и не только он погибли, чтобы эти слова дошли до тебя.
        - У них нет божьей бомбы, - солгал он, - они устроили показуху. Город настежь открыт.
        Анна делает долгую-долгую затяжку сигаретой.
        Выдыхает.
        Бросает окурок за борт.
        - Это меняет дело.
        Она поворачивается, стреляет Габерасу точно в грудь, в солнечное сплетение. Стреляет опять, в воду, попадает в Уну. Русалка трепыхается, колотится в муках, ее перепончатая ладонь разбрызгивает серебристую, лунную воду. Но потом она тонет и пропадает. Анна стреляет в воду дважды, затем садится к рулю и запускает двигатель.
        Шпион лежит на дне лодки, пока они мчатся от Гвердона на юг, вдоль побережья. Мимо шхер, мимо Чуткого и острова Сорокопутов, мимо острова Статуй. Мимо Колокольной Скалы.
        Изможденный, невредимый, шпион проваливается в сон рядом с остывающим трупом.
        Он пробуждается от шороха, когда тело Габераса съезжает в воду с дополнительным грузом свинцового пояса и оружия, принадлежавшего шпиону.
        Ночь не закончилась, но на востоке небо светлеет. Скоро будет рассвет. В полумраке шпион различает прибрежную линию к западу от лодки. Должно быть, они в нескольких милях южнее Гвердона. А отдаленное пятно света в глубине суши, скорее всего, поле празднования Фестиваля.
        Анна подымает дыхательную клетку шпиона, чтобы выбросить за борт, затем медлит. Всматривается в бак, подставляя его к слабому свету зари.
        - Повезло тебе, - сказала она. - Жаберная рыбка-то умерла. - Она открыла решетку, извлекла останки алхимической тварюжки. На желатиновой плоти ожог - должно быть, ее достала вспышка-призрак. Искра потусторонней энергии отлетела от погребального костра Тандера в бак шпиона.
        - Дышать было трудно, - согласился шпион.
        - Удивительно, как ты не скончался, - пробормотала Анна. - Возблагодари богов. - Она крепко сдавила кулак, и созданьице лопнуло, разбрызнув слизь. Анна прополоскала руки в воде.
        Они плыли в тишине, лишь ворчал двигатель лодки. Через некоторое время она повернула румпель, подходя к берегу. Они пристали к укромному пляжу, посреди ничего. Шпион спрыгнул в салку и помог вытащить катерок на берег.
        - Брось его, - сказала она ему. - Ори сам сделает как надо.
        Она повела его по тропе к небольшому домику на верхушке утеса и постучала в дверь. Через пару минут им отворил огромный мужчина. Зевнул прямо в лицо, но запустил внутрь и не подстраивал неприятных сюрпризов.
        «Это и есть Ори», - предположил шпион.
        Утирая сон из зеленых, водянистых глаз, Ори мотал по дому свою громадную тушу, словно таскал куль с рыбой. С первого взгляда он показался шпиону старым, но голос у Ори молод. Кожа нездорово блестела, и когда он подал на тарелке завтрак, то шпион отметил, какие у него длинные и бескостные пальцы.
        Флот еще очень далеко. Этот святой связник не умеет воплощать в себя Кракена. Тем не менее жди событий.
        Шпиону велели есть быстро. Ори выдал ему чистую одежду - рыбацкий наряд, не по мерке и не к лицу ни Алику, ни Сангаде Барадину, никаким другим личинам шпиона, но он сумел подоткнуть и подвязать широкую ткань, чтобы не слишком выделяться на людях. Пока он одевался, Анна и Ори говорили, понизив голос. Из какой-то секретной мошны они достали три отдельных порции налички - оплату для Икс-84, возмещение для Дредгера, похоже, катеру предстояло сгореть - и небольшую дорожную сумму, достаточную, чтобы шпион доехал обратно до Гвердона.
        Все было выплачено ему гвердонским серебром.
        Ори пояснил, что проблем не предвидится. Надо только пройтись до ближайшей деревушки, а там сесть на приморский поезд. С Фестиваля возвращаются толпы участников. С ними смешаться - раз плюнуть. Никто тебя и не вспомнит.
        Анна вышла поглядеть на зарю. Как только шпион упаковал вещи - деньги с оружием он спрятал под своей нелепой одежей, - то присоединился к ней у крыльца этого необычного дома на скале. Она безотрывно смотрела на море и курила оставшиеся сигареты одну за другой.
        - Я не вернусь с тобой. У меня свои каналы, - сказала она. - Отправь нашим весть. Потом затихарись. Можете вместе уехать из города. Если понадобится, мы свяжемся с тобой через мальчика.
        - Мне понадобится твое благословение, чтобы отправить известие богам.
        - Так точно. - Она покопалась в кармане, нашла флакон с маслом и вручила ему. Лик Царицы Львов на пробке был тем же лицом, которое он видел в палатке при Маттауре, за полмира отсюда.
        Он сунул сосудик в карман.
        - Как это произойдет? Если начнется, каково оно будет?
        Анна пожала плечами:
        - Ты же был тогда в Северасте. Будет нечто похожее, представь.
        Кракеновы волны набегут на город, как поток расплавленного стекла. Устрашающие божьи отродья поскачут, оседлав туманы Облачной Роженицы. Чудеса распространятся, как пожар. Корабли зайдут на улицы, с борта высадятся жрецы, исступленные фанатики, и опрокинут алтари местных богов, а потом обильными жертвоприношениями переосвятят их, чествуя завоевателей. Пешие великаны, стофутовые святые, ринутся в бой. Прекрасная и грозная райская армада покорит смертное царство.
        - И Она тоже будет там?
        - Она пребывает в каждом сражении. Конечно, Она туда снизойдет. Но Ткач Судеб явится первым. Он спрядет нашу победу, и тогда уже Она воплотит ее. - Анна прикончила последнюю сигарету и бросила окурок с утеса.
        Под восходящим солнцем показалось, будто она подожгла само небо.
        Глава 28
        Поодаль змеился хвост королевской процессии. У всех на устах одни и те же слова. Король вернулся! Новости взбудоражили целую ярмарку. Привычная настороженность Гвердона к чудесам отброшена - вот он, их король, осиянный благословением старых богов. Фестиваль подходил к концу, но празднование только начиналось. Они будут петь весь обратный путь до Гвердона.
        Теревант мельком увидал короля среди этого шествия. На расстоянии - новый король, отмеченный божьим перстом, ехал в паланкине вместе с патросом Гвердона, но все равно достаточно близко, чтобы его узнать. Вполне достаточно, чтобы не спутать этот уникальный нос и чтобы король украдкой от остальных пожал плечами, поймав взгляд Тереванта. Словно попадание в божьи избранники и провозглашенные короли Гвердона - лишь очередная превратность его судьбы.
        Процессия текла вдаль.
        Ошарашенный Теревант пригнулся, заходя под полог хайитянского павильона. Сбоку был отгорожен особый, закрытый навес лично для посла. Ольтик и Лис, видимо, удалились туда чуть раньше. Он протиснулся мимо Даэринта и его подручных - те уже разбирали основной павильон. Теревант обнаружил Ольтика на кушетке, полуодетый брат застегивал пуговицы на рубашке.
        - Где Лис?
        - Уже отбыла в город. Во дворец патроса. Или, вернее сказать, во дворец короля. Короля Беррика Первого. - Он сочувственно рассмеялся. - Мне надо идти на официальный прием. Помоги накинуть, пожалуйста.
        «Китель Ольтика тяжел от медалей», - отметил Теревант, снимая его с распорки.
        - Так что же произошло? - осторожно спросил Теревант. Разгром в парламенте был поражением в битве. Нынче брат, казалось, проиграл войну целиком.
        Ольтик накинул китель и сел обратно, кушетка скрипнула.
        - Лис выиграла. Новый король - сотрудник Бюро. Хранители победят на выборах и заключат с нами союз, столь нужный для Хайта. Того, что я не смог завоевать с помощью… - он покачал головой, словно изумлен собственной оплошностью, - дипломатии, Бюро добилось ловким обходным маневром. - Он опять покачал головой. - С меня, как мне кажется, извинения. Она обыграла нас обоих.
        - Не дав тебе меча?
        - Вот именно. - Ольтик взвесил клинок, пробуя его идеальный баланс. - Как только меч попал ей в лапы, она не выпускала его достаточно долго, чтобы успеть провернуть свой план. Если мне суждено было проиграть, то уж лучше проиграть ей. - Он пожал плечами. - Даэринт отнесся к этому менее философски.
        - Он предлагал мне взять меч себе, - сказал Теревант, - вместо того чтобы тебе его отдать. Как-то оно совсем… дико.
        - Забрать меч? Приковать меня к Гвердону? - Ольтик расхохотался. - На что только не сподвигнет безрассудство, даже такого, как он, - подтвердил Ольтик. - Он что, надумал, будто новый посол захочет от него наконец-то избавиться? Ах да, кстати, - я ухожу, - сказал он в ответ на недоуменный взгляд Тереванта. Ольтик ухмыльнулся. - Собираюсь поехать домой и быть Эревешичем. Возглавить войска нашего Дома, как следовало уже несколько месяцев назад. Сам понимаешь, война.
        Ольтик пружинисто вскочил, словно сбросил неподъемную ношу. Похлопал Тереванта по плечу:
        - Завязываю с политикой, завязываю с дипломатией, завязываю с нашептываниями Даэринта - что мне говорить и чью задницу подлизать. Посылаю нахер весь этот город Гвердон, катись он к демонам. - Он глубоко вдохнул. - Ладно. Один последний прием - с гильдией алхимиков надо расставаться по-доброму. Каждый бокал шерри стоит тысячи обойм для винтовок, или как там говорят. Иди, подыщи пивнушку, а я, как закончу, присоединюсь.
        Напевая, старший Эревешич вышел вон.
        Теревант минуту оторопело таращился. Когда ему отказало Бюро, когда развалилось будущее, он сбежал и год прятался в дальних колониях. Когда у брата увели из-под носа Корону - саму Корону! - Ольтик облегченно смеется.
        Может быть, Ольтик прав. К черту этот Гвердон. За это он и выпьет.
        Снаружи ярмарка сворачивалась. Купцы и лоточники уносили товары: телеги и фургоны внезапно заполонили все проезды, ранее полные гульбой - нераспроданные остатки и разобранные прилавки поволокут обратно в город и свалят на каком-нибудь складе до следующего года. Чиновники из хайитянского посольства рывками подтаскивали тяжелые короба к ожидавшим их фургонам. И остервенело поглядывали на проходящего рядом Тереванта, несомненно, ревнуя - как же, он идет прохлаждаться, а у них еще море спиноломной работы. Громадный выставочный зал алхимиков уже частично ободрали до металлического каркаса. Подобно трупу некоего титана, его плоть расползлась, обнажая скелет. От разборки ярмарки веяло апокалипсисом. Виной тому или эти рыщущие среди руин мародеры, или тоскливая пустота после минувшего веселья.
        Теревант встряхнулся. Это просто последний вечер народного праздника, а не роковое предвестье. Не все на свете требуется окроплять росой поэтических смыслов. Инструктора в военной академии в отчаянии заламывали над ним руки. Они показывали картинку местности - и его влекли очертания елей на холме, острые верхушки, как сомкнутые ряды копьеносцев. Он видел домик на переднем плане, маленький островок света и смеха посреди мрачного пейзажа. Он читал имя художницы и смутно припоминал, какой школе она принадлежала.
        И, разумеется, полностью проваливал ожидания наставников. От него хотели, чтобы он увидел стратегически важный мост; близкий горный отрог, где толковый командир развернул бы алхимические пушки с ракетами; густую чащу, где следовало расположить живые силы; узкую горловину, куда надо поставить неусыпных - несгибаемых и неумирающих. Ему опять удалось спихнуть все это на Ольтика. Теревант равнодушно подумал о своем будущем. Здешние загадки без ответа никуда не делись - о смерти Ванта и о божьих бомбах, но сейчас они уступили очередность другому, самому насущному вопросу.
        Где-нибудь тут, посреди послепраздничного запустенья, открыт ли хоть какой-то кабак?
        Он набрел на пивную, где прежде сидел, но она закрыта. Обошел палатку, вдруг кто-нибудь из персонала тишком допивает сзади последнюю кегу. Никого.
        В отдалении он услышал музыку и двинулся на ее зов. Впереди открылся костер, вокруг огня располагались и мужчины и женщины. «Наемники, - догадался он, - некоторые в броне, некоторые в шрамах, все нацеленно пьют, стараются влить в себя столько бодрости, сколько этим летним вечером в них поместится».
        Его встретила женщина, с парой стаканов в руках. На ней надеты куски искусно выполненного, старомодного доспеха: наручи, поножи и крепкий стальной воротник. В таком облачении заказано идти в бой. Должно быть, она переговорщица роты - при полном параде, чтобы впечатлить нанимателей.
        - Коли Корона Хайта желает с нами договориться, вы опоздали, друг, - сказала она, передавая ему питье.
        - Нет, я просто ищу собутыльников.
        - Тогда вы нашли себе целый отряд. - Она подняла кубок. - Отряд из Восьми.
        С ней праздновало не меньше двух дюжин воинов. Кое-кто подхватил ее тост за Отряд из Восьми.
        - Присоединяйтесь, - сказала она. - Мы только что подписались за Лирикс, вот и отмечаем.
        Так он и поступил, найдя себе местечко в кругу. Отряд из Восьми, как он узнал, и в самом деле когда-то насчитывал восемь бойцов. Пятеро ныне мертвы, один несказанно разбогател и проживает в Серране. Судьба еще двоих покрыта мраком, поскольку когда старый шепелявый вояка дошел до этой части истории, то захрапел на середине рассказа. Отряд отбывал в Лирикс, нанятый для поддержки островной обороны. Один малый безудержно докапывался до Тереванта, убеждая его купить нагрудник из драконьих чешуй - он выбрал себе такой на ярмарке и только потом сообразил, что появляться на Лириксе в шкуре убитого дракона может показаться невежливым.
        Ротная переговорщица присела рядышком с Теревантом. Она сменила латы на кофту и длинную юбку, переливчатую в свете костра. Скрестила ноги, и юбка съехала кверху, открывая мускулистую лодыжку. Девушка наклонилась к нему чуточку ближе, чем требовалось, и представилась Наолой.
        Оказалось, что Наола - новый капитан этой роты, а предыдущий капитан умер в Маттауре от чумы. Она, дочь простых фабричников, приехала домой в Гвердон и только тут узнала, что родители и младший брат погибли во время Кризиса. Кубок за них она подняла с горьким смехом. Родня-то переживала, что она сложит голову где-нибудь в далеком сражении, но их самих отыскала Божья война в самом безопасном на свете городе. С неизбежностью не поспоришь. Теревант ответил ей тостом за отца, который, наверно, предпочел бы хоть раз сложить голову в далеком сражении.
        После нескольких кругов кто-то помянул о Паравосе. Теревант необдуманно обронил, что раньше у себя был поэтом, и вот он уже неожиданно читает отряду стихи. Один солдат достал набор дудочек и сумел подобрать мелодию, которая вязалась с ритмом строк. Теревант читал балладу о воительнице, которую написал про Лиссаду, но Наола улыбалась, будто он с ходу сочинил стихи про нее.
        Когда огонь угас и на небо высыпали звезды, потянуло прохладой. Она привлекла его к себе и прошептала, что Отряд из Восьми едет в Лирикс только через несколько дней - и несколько ночей. Ее тепло прогоняло все опасения будущего. Он поцеловал ее в шею; с другой стороны кострища один из наемников сально осклабился и заулюлюкал.
        Чья-то рука хлопнула его по плечу. Надо же, не кто иной, как Лемюэль, - но его обычная маска скуки и безразличия пропала, сменившись бешенством.
        - Это срочно. Идемте со мной.
        Неохотно Теревант расплелся с Наолой.
        - Я вернусь.
        Наола потянулась.
        - Долго не задерживайся.
        Лемюэль быстро увел его от отряда, затаскивая в лабиринт просевших палаток. На ходу он внимательно осматривался по сторонам, оглядывался через плечо, словно ждал неприятностей.
        - Что не так? - спросил Теревант.
        - Ничего. Надо вывезти вас отсюда. - Лемюэль не допускал возражений.
        - Что это значит?
        - Вас видели вместе с… - Лемюэль замолчал, пока они не обошли кучку рабочих - потные лбы, инструменты в руках. - Видели, как вы общались с Берриком Ультгардом здесь, на ярмарке.
        - И что?
        - Вас видели, - повторил Лемюэль. - Мы ставим им нашего короля, а вы едва не провалили весь замысел, решив побухать с ним при полном мундире.
        - Я тогда не знал, кто такой Беррик.
        - Да кому до этого дело?
        - Иду назад к Наоле, - резко возгласил Теревант. Он уедет из города с Ольтиком - а то вдруг, чем черт не шутит, с Наолой - в любом случае слушаться Лемюэля он больше не обязан. Круто развернувшись, он враскачку двинулся обратно к костру. Впереди горланили наемники, позади бормотал ругательства Лемюэль.
        Ускоряя шаг, он забирается в поредевшую толпу гуляк.
        Что-то лупит его сзади, и все отлетает прочь и темнеет.
        Чьи-то ладони поднимают его. Сильные руки несут, куда-то вталкивают. Скрипят колеса фургона; шипит рэптекин.
        В горле горит. Он пил? Спал? Голос Ольтика неразборчив, как будто доносится из-под толщи воды. Посольство построено на зыбучих песках. «Под городом проходят туннели, - вспоминает он, - и мир проваливается в них».
        Ему скоротечно снится подворье посольства.
        Там стоит гнилой скелет, не из тех, доспешных неусыпных с глянцевой костью. Оскал черепа бледно поблескивает.
        Потом забытье накрывает его, как волна.
        Глава 29
        Промлибы битком набились в заказной поезд на Гвердон, занято каждое сиденье, и в проходах не продохнуть, но стоило Келкину рыкнуть, как его вагон опустел начисто. Осталось лишь ближнее окружение. Эладора неуверенно заняла свободное сиденье рядом с дверьми - не стоит ли ей выйти со всеми? Сходить и проверить, как там Эмлин. Она чувствовала угрызения совести, втянув во все это невинного мальчишку. «Риадо, верный помощник, сделает все как надо», - твердила она себе. В их вагоне много знакомых лиц: Рамигос обеспокоенно перебирает медальон с эмблемами богов, как будто молится. Абсалом Спайк, злой, раскраснелся. Огилви, старый партийный работник, выглядит потрясенным.
        Келкин передал по кругу светлый свиток с начертаниями Хранителей, и некоторые поспешно скопировали текст. Послание пространно, но его настоящий смысл, отшелушенный от помпезности и формальностей, довольно краток.
        - «Хранители признают и удостоверяют наследника престола Гвердона в его праве и приглашают его гостить во дворце патроса до тех пор, пока король не вступит в собственные палаты, - пробормотал один высокопоставленный партиец. - Патрос призывает парламент восстановить престол в его подобающем статусе столь быстро, сколь это возможно свершить…» Эффро, что за чертовщина творится?
        Келкин принялся отвечать, потом закашлялся, побагровел. Переводя внимание, Огилви обратился к Эладоре:
        - Мисс, э, а-а, мисс Даттин. Корни вопроса зарыты триста или четыреста лет назад, будьте добры, поделитесь контекстом.
        Все как один в вагоне повернулись к Эладоре, сидевшей с краю. Тянут головы с мест, загороженных тел не видно, и создается неприглядное впечатление, будто какой-то враг порешил всю их партию и нанизал головы в качестве трофеев. Столько глаз - она тут же разволновалась. Нетвердо поднялась - от качки поезда и вследствие пережитого на Фестивале - и прочистила горло. Ну, хотя бы в этой теме для нее нет белых пятен.
        - На протяжении большого промежутка нашей истории Гвердоном правил король, ему служили советниками знатные лорды, жрецы - и в конечном итоге парламент. Первые династии берут начало от Варинта, но королевский титул переходил от одного семейства к другому. Появлялись короли-пираты, завоеватели, соперничающие ветви родов… В целом их история весьма сложна, но королевская власть пришла к концу, когда над городом вознеслись Ч-ч-черные Железные Боги. Они месяцами держали в заложниках королевскую семью, пока Хранители тайно не вывезли короля и его близких из города.
        Келкин поманил ее и указал на сиденье напротив себя. Она робко пошла вдоль вагона, держась за кожаные петли, свисавшие с потолка.
        - Последний король сел на корабль и уплыл отсюда в надежде набрать союзников и отбить город. Мы знаем, что он обошел кругом Огненное море, посетил Халифаты, изганников в Лириксе, Северасте - все безрезультатно. В источниках не отмечено, какая судьба постигла последнего короля Гвердона, хотя, вероятней всего, его корабль пошел ко дну в одной из бурь у Джашана.
        Келкин оправился от приступа кашля.
        - Не совсем. - Он нетерпеливо махнул Эладоре садиться. Она опустилась на место рядом с Рамигос. - Под конец последний король прибыл в Хайт. Я знаю об этом, потому что через несколько лет после того, как Хранители свергли Черных Железных Богов и взяли власть, Корона Хайта задала вопрос, хотят ли они своего короля обратно. Хранители решили, что властью делиться им больше не хочется, и попросили Корону поберечь короля у себя. - Эладоре страшно хотелось узнать больше об этом эпизоде Гвердонской истории, до сих пор державшемся в секрете, о балансе власти между королем и священниками - но сейчас не время. Келкин опять кашлянул и продолжил: - Похоже, три сотни лет они хранили еще и короля. Полагаю, этот - какой-нибудь потомок династии, а не исходный, мать его за ногу, оригинал. Хотя… там некроманты, кто их знает?
        - Даже если он тот самый оригинал, - всполошился Огилви, - у него нет никаких прав на наш город. Церковь может признавать его королем, но во главе города парламент. Мы управляем городом.
        - Ага, но и церковь, очевидно, не требует его восстановления. «Подобающий статус» означает все, что угодно, представительские обязанности или тому подобное. Новый патрос едва усадил свой зад на святое место, он не станет подвигаться, чтобы какой-то мужлан из Хайта втиснулся рядом. - Келкин фыркнул. - Поднимите руки - неужели кто-то думает, будто произошло неподдельное чудо, и лишь по чистому совпадению наследник трона объявился в самый разгар выборов?
        Несколько неуверенных рук, которые быстро опустились.
        - Кто считает, что нас подставили?
        Целый вагон, за исключением Рамигос. Чародейка не шевельнулась. Келкин удовлетворенно молчал некоторое время, потом нахмурился:
        - Рамигос?
        - Ваши два утверждения не взаимоисключают друг друга. Судьбу вытачивают боги. То, что кажется совпадением, может оказаться божественным промыслом.
        Келкин застонал.
        - Прекрасно, - продолжил он, проигнорировав этот теологический крючок. - Парнишка никакой не король. И нехер, ясно вам, называть его королем! У него нет никакого титула, пока им его не наградит парламент, а мы должны озаботиться, чтобы этого никогда не случилось. Зовите его гражданин… мы хоть знаем, как его имя?
        - Беррик Ультгард! - прокричал кто-то из глубины вагона. Спайк кивнул и добавил:
        - Клянусь, я видел, как этот хрен квасил с хайитянцем перед церемонией.
        - Хранители могут сплотить своих приверженцев вокруг этого новоявленного чемпиона и привлечь им тех, кто склонялся к нам от безвыходности. Отсюда победа в Новом городе становится особенно важной. Зовите его не «король», зовите его «новенький». Спрашивайте людей, хотят ли они твердую руку на штурвале или какого-то огородника, который будет марионеткой в лапах Хайта и Хранителей. - Келкин отбил тростью дробь по деревянной раме сиденья. - У вас день на подготовку, потом толпа прикатит домой с Фестиваля. Послезавтра я хочу видеть каждого из вас с продуманной стратегией и армией агитаторов.
        Он обошел вагон, выдавая разные задания небольшим группам. Эладора сидела и волновалась, какое задание он назначит ей. Ей хотелось быть полезной, смыть это болезненное, подспудное ощущение стыда, что висело над ней с момента встречи с матерью, или с краткого видения, когда боги взвесили ее и как-то так сочли непригодной.
        Боковым зрением она заметила, что Рамигос ее изучает. Чародейка неслышно бормотала под нос, пропускала сквозь пальцы цепочку талисманов-богов. Не успела Эладора поинтересоваться, что она делает, как напротив них грузно уселся Келкин, а за ним подошел Огилви.
        - Нижние боги, - ругнулся Келкин на хруст своих суставов. Голос у него осип, левая рука дрожала. Он ткнул тростью в какого-то юного подручного. - Принеси выпить. - И закрыл глаза.
        Огилви понизил голос:
        - Знаете, если бы вы приняли предложение Мхари Воллер, то победили бы безоговорочно. Возможно, оно того стоит. Принять поддержку Хранителей, выиграть, а потом драться с ними в парламенте, а не на улицах?
        - Я не сдам назад, - настаивал на своем Келкин. - Тем паче после такого.
        - Хорошо, - сказала Рамигос. - Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Например, о королях и королевах.
        - Ты меня не слышала? Не называй этого огрызка королем. - Келкин распахнул глаза. Он рассвирепел.
        Рамигос не дрогнула.
        - Не имеет значения, как его называю я. Так его воспринимают иные - и не мы, а боги. - Она выложила перед собой на подол дюжину божьих жетончиков. Богов Хранителей: Святого Шторма, Матери Цветов, Нищего Праведника и прочих. Символ Матери Цветов казался больше, увесистей. Эладора потянула воздух, почуяла далекий аромат полевых цветов.
        - Как бы нагляднее это описать? - задалась вопросом Рамигос. - Эффро, боги идут по путям, проторенным многими поколениями смертных. Сила поклонения, частицы душ, дарованные богам, текут по этим путям, позволяют им творить волшебство, являть чудеса. Так вот, если обвести их рисунок, то силе станет легче течь. Это как вычистить сор из канала.
        Келкин выдвинулся на сиденье, снова решительно бодрый.
        - На что повлияет король в Гвердоне?
        - Хранимым Богам долгое время молились под королевской дланью. Она им знакома, сочетается с их рисунком. Усилит их. Чем больше наш мир сообразуется с заложенным в их узорах, тем легче станет им дотягиваться до земли и взаимодействовать с нами. Вот почему Хранители отказались в первый раз принять возвращение короля - они пытались держать своих богов в узде. Морили их голодом, не давали осадок от трупов, поменяли молебны - вычеркнув из них короля.
        - Сафидисты сейчас на подъеме, - заметил Келкин. Эладора практически слышала, как цокают счеты и жужжат шестерни у Келкина в голове, когда он отнимает влияние у одной ветви церкви и перекладывает его на захолустную периферию. Синтер нисходит, Сильва Даттин поднимается. Мхари Воллер всегда притягивало к власти. Она - флюгер, капля ртути, постоянно текущая под уклон. Он выкашлял сгусток слизи, сплюнул в платок. У Эладоры создалось впечатление, что принятое им решение породило этот плевок, как непременно отзванивает касса при операции с наличными.
        - Мы станем твердо. Продемонстрируем постоянство. Покажем, где у нас стержень, - объявил Келкин. - Я удержу Старый город. - Он ткнул пальцем на Эладору. - Отвечаешь за победу в Новом.
        Поезд приближался к Гвердону, подъезжал с юго-запада, и город наматывался на колеса. Здания вываливались из ночи, и небо впереди превращалось из чернильной темени в грязно-желтую седину, городские огни отражались от нависших сверху клубов смога. Город закрывался от ночных звезд, пренебрежительно вознося к ним уродливые промышленные башни, словно смог - его щит, одеяло, с головой натянутое на каждого из массы жителей. Шпили церквей, проносясь, походили в ее глазах на вертикальные мосты, на узкие лестницы, что тянулись пронзить тучи и пригласить богов спуститься по ним с небес. Повсюду вокруг она чувствовала присутствие незваных сил.
        Когда-то Эладора приветствовала бы их с радостью. Когда мать только предалась сафидизму, начала поиски святости и заодно попыталась привлечь и дочь, Эладора бы все отдала, чтобы божье веянье нащупало ее душу, мазнуло разум святым вдохновением и приобщило к тайнам. С возрастом, когда отношения с матерью ухудшились, объятия богов стали представляться ей насилием, взломом психики. Облегчением было поступить в университет, сменить бездумное, незрячее верование сафидистов на трезвый смысл и распорядок учебы. Жить в Гвердоне - уже облегчение. Уличный гомон, непрерывный шум фабрик, галдящий порт не допускали беспризорной тишины, куда могли бы просочиться боги.
        «Наверное, так же себя чувствовала Карильон», - подумалось ей. Кари сбежала из Вельдакра, удрала из дома матери Эладоры, потому что присутствие незримых богов сильнее чьего-либо еще.
        Размышления о Карильон напомнили ей о размотавшейся нити. Она тихонько разбудила Рамигос - та посапывала на сиденье.
        - А?
        Эладора замешкалась. Она обещала Карильон молчать, но знать ей необходимо.
        - Вы сказали, я не должна об этом спрашивать… но хайитянский дипломат, которого убили. Вы все-таки узнали, что с ним случилось?
        Еще в полудреме Рамигос пробормотала:
        - С… свидетель нашелся. - Она протерла сонные глаза, потом уставилась на Эладору, как на образец для анализа. - Но мне нельзя говорить об этом. А почему ты спрашиваешь?
        Эладора с заиканием открыла рот:
        - Ха-хайитянский чиновник погиб как раз перед тем, как все началось. Мне кажется, это су-существенно.
        Возникла долгая пауза.
        - Упражняйся в заклинаниях, если ум занять больше нечем. - Рамигос опять погрузилась в сон.
        Или притворилась спящей. Эладора чувствовала, что чародейка наблюдает за ней, зрачки проблескивали из-под отяжелевших век. Незримые силы вились вокруг них, пока поезд мчался сквозь сумерки.
        Глава 30
        К тому времени как они высадились на станции, перевалило далеко за полночь. Эладора поискала по вагонам и нашла сонного Эмлина, ехавшего вместе с Риадо и парой письмоводителей. Эмлин и Эладора пошли пешком по полутемной извилистой пещере станции, спускаясь к нижним уровням гвердонской подземки.
        В городском поезде сперва было тесно, повсюду гудели разговоры о появлении короля из старых легенд, но большинство пассажиров высыпало на площади Мужества. Пока они с Эмлином сидели и ждали отправки, стражник дозора на платформе присматривался к ним с вопросительным выражением. В нижней Мойке по ночам опасно; Эладора мысленно повторила свой чародейский заговор на случай неожиданных неприятностей.
        Доктор Рамигос оказалась права - этот ритуал придавал спокойствие.
        Поезд дернулся, пополз вперед и загрохотал тьме навстречу. Теперь они в вагоне одни.
        - Эмлин? Пожалуйста, прости меня за то, что произошло на Фестивале. Та женщина - моя мать. Она меня разыскивала, не тебя. Она…
        - Я не хочу об этом говорить, - сказал он. Бедного мальчишку теперь еще и Эладора пугает. Он вжался в сиденье, будто к спинке его пригвоздили. Зрачки со страху расширились, и Эладора вспомнила, как на мгновение ей сверкнули восемь точечных огоньков, восемь глаз отразили пламя занебесного гнева матери. «От тебя смердит. Ну-ка покажись».
        Проще некуда будет донести на него, как на незаконного святого. Она сможет провернуть это дело, даже минуя официальные каналы - попросит посодействовать Рамигос. Избавит Алика от скандала. Келкин, вероятно, потребует отстранения Алика без лишнего шума; она уже представила, как он это проделает. Абсалом Спайк нависнет над Аликовым порогом, убедительным голосом растолкует, что так надо - надо для партии.
        «Лицемерка!» - вскричала другая ее часть. Прикосновение святости к самой Эладоре тщательно скрыли, наряду с грехами прочих, замешанных в Кризис. Хранителей, алхимиков, семьи Таев, Келкина - замарался каждый.
        - Я отведу тебя домой, - пообещала она.
        - Только не рассказывайте отцу! - неожиданно выпалил мальчик.
        Когда они прибыли на станцию в Мойке, повсюду стояла охрана. Эмлин затрясся, стоило солдатам показаться навстречу. Эладора смотрела на них с любопытством - это были морские пехотинцы, а не привычный городской дозор. Ей уже сообщили: прошлой ночью произошел какой-то инцидент в заливе. Проникновение; ущерба нет и разбойников убили на месте, однако, возможно, кто-то ушел. Им с мальчиком махнули проходить без всяких вопросов.
        Когда вокруг так много вооруженной стражи, гражданским нечего делать ночью на Мойке, но бдительные наблюдатели следили за улицами из каждого окна - кроме дома Джалех. Здесь окна закрыты ставнями и весь дом погружен в сон. Эладоре пришлось колотить в дверь несколько минут, прежде чем ей открыли.
        Старая жрица, Джалех, поманила их внутрь когтистой рукой.
        - Твоего отца еще нет, - сообщила она Эмлину. - Ступай в кровать. И до того как заснешь, десять раз попроси Нищего Праведника зажечь для тебя свой фонарь.
        Эмлин без оглядки кинулся наверх.
        - А где Алик? - поинтересовалась Эладора.
        - Вышел, - отрезала Джалех.
        - Когда он вернется?
        - Не ведаю. Его нет с прошлого вечера. - Она пригляделась к Эладоре. - А ты сюда уже приходила. С Барсеткой. Ты из парламента. Что тебе нужно в такой поздний час?
        Эладора подождала, пока не услышала, как где-то в глубине дома закрылась дверь.
        - Собственно, я бы хотела задать пару вопросов про Эмлина и ваш дом.
        Джалех хмыкнула, жестом пригласила Эладору присесть.
        - Я уже беседовала со стражей.
        - Насчет Эмлина?
        - Насчет моего дома и тех, кто приходит ко мне смиряться.
        - Расскажите, как происходит смирение, - попросила Эладора.
        - Сдается мне, ты и так все про это знаешь, - буркнула Джалех. Она спустила рукав рясы поверх чешуйчатой руки, убирая когтистую кисть. - Чтобы получить благословение, какой бы оно ни приняло вид, надо приблизиться к богу. Уподобиться ему духом и телом, показаться там, где он в силе. Часовни, храмы, места молений бывают опасны. Некоторые подойдут так близко к богу, что бог действием проявит себя через них. Завладеет ими и не отпустит. Они будто застряли в терновом кусте.
        Несмотря на теплую ночь, Джалех положила поленья в жаровню и ворошила гибнущий огонь, пока он опять не разгорелся.
        - Здесь я помогаю тем, кто хочет освободиться. Резко вырваться, отринув бога, который к тебе прицепился, не лучший выход - так ты надорвешь душу. Лучше вытаскивать колючки одну за другой. Помогают заунывные молитвы, они сглаживают разум. Иные боги проникают в тебя через твои поступки, а иные - сквозь чувства.
        - Как будто сафидизм наоборот, - поделилась Эладора, - молиться одному богу, чтобы другой перестал тебя замечать и душа б от него отвязалась. Всегда ли это срабатывает? Вы можете освободить от святости наверняка?
        Джалех подернула плечами:
        - Никто из нас до конца не свободен. Всегда может не задаться случай, когда бог обратится к земле и заберет себе любого из нас, даже здесь. Наши тронутые богами изменены лишь телесно. Настоящих святых в город больше не пропускают. Только тех, кто благословлен самую чуточку. С одной колючкой в душе. - Она хихикнула и опять поворошила угли, заставляя их вспыхнуть.
        - А вы можете определить, есть ли на ком-нибудь святость?
        Глаза Джалех блеснули при свете огня.
        - Бывает, возникает нечто такое. Какое-то ощущение восприятия.
        - Что случилось с вашей рукой?
        - Что дает тебе право заявляться сюда и так много расспрашивать?
        Эладора примолкла, потом тихо заговорила:
        - Понимаете, парламент собирается придать упырей в подчинение городской страже - вынюхивать святых и прочую угрозу для города. Барсетка о вас высоко отзывалась, но она - бескорыстная душа. Другие могут быть более назойливы. Так, по крайней мере, сказал владыка Крыс, когда я с ним в последний раз говорила.
        - А не унюхают ли упыри тебя саму? У меня было такое ощущение, когда ты приходила до этого, - тебя уже освящали, верно? Ты пыталась вырваться и надломилась. Кто это сделал? Судя по твоему говору, дальше Гвердона ты нигде не была. Так это Хранимые Боги расшевелились и захотели завладеть тобой? Священное пламя Сафида? Или кто-то еще?
        - Моя мать, - призналась Эладора, - святая Хранителей. Она, э-э, намекала, что у Эмлина тоже может быть дар. Я хочу узнать, не замечали ли вы у него каких-нибудь признаков духовной благодати?
        - А что потом? Позовешь стражу? Высвистишь сюда упырей? Сошлешь его на Чуткий?
        - А это потребуется?
        Джалех потянулась к огню, вытащила из жаровни горячий уголь, держа на голых чешуйках увечной руки.
        - Я жила в Лириксе, давным-давно. Работала я на Джирдану, на старые драконьи семьи. Я осквернила душу всеми мастями грехов. Кульсан, господь убийц, осознал себя во мне, объявил меня принадлежащей ему, но я не понимала этого долгое, долгое время. Может, узри я его раньше, то уехала бы домой до того, как… - Она стиснула уголь, кроша его в черную пыль. - Иные боги действуют тайно, дочка. И по одному тому, что кто-то святой, нельзя судить, будто он всей душой предан богу, который на него притязает.
        Она подняла взгляд на Эладору.
        - Боги прокляли меня, когда я задушила жреца Кульсана. Мне искалечило руку. Небесная кара. - Она стряхнула угольную пыль обратно в пламя, и оно взметнулось. - Я даже не знала, что была святою убийцей, пока Кульсан не отобрал свои дары и вместо них наслал проклятие. - Посыпался ворох искр.
        Так она клонит к тому, что Эмлин не подозревает о своей святости? Или к тому, что мальчик - не угроза, и какая бы в нем ни теплилась сила, ее слишком мало для реальной опасности?
        - Я оставлю Алику записку. Пожалуйста, проследите, чтобы он ее получил. - Эладора нашарила в сумке перо и бумагу. - А если вы обяжете Эмлина старательно смирять свой дар, то я сочту это личной услугой.
        Эладоре отчасти не по себе от любых молитв Хранимым Богам, покуда те чересчур взбудоражены. Подыскать бы мальчишке какую-нибудь светскую процедуру смирения, вне общения с божествами. Что-нибудь наподобие упражнений в чарах, которые Рамигос заставляет ее…
        «Ой», - Эладора чуть не сломала перо.
        Рамигос входила в совет по расследованию Кризиса. Знает все о печальных похождениях Эладоры. Проявляет к Эладоре интерес, обучает ее колдовству. «Так же, как профессор Онгент». Так какие боги, по мнению Рамигос, до сих пор притязают на Эладорину душу? Ей сказали, что Черные Железные Боги мертвы. Неужто солгали?
        Джалех наблюдала за ней, темный силуэт против огня. Быть может, в этой женщине отразилась будущая судьба города. В рубцах перенесенных потерь, с трудом уцелевшая, она была вынуждена приспосабливаться под незримые силы. Неспособная от них укрыться, отринуть их насовсем, лишь балансировать, склоняясь от одной к другой в их противоборстве. Благая и проклятая, верующая и безбожная, все разом. Эладора внезапно позавидовала старой женщине. Джалех нашла свое место здесь, в этом доме. А Эладора еще недавно уверенно считала, что ее место в университете, среди книг. Где история уже написана и правила мироздания не меняются в угоду безумным прихотям неведомых богов. Теперь ее уверенность поубавилась.
        Кто-то застучал на пороге, разбивая ее угрюмый настрой. Джалех отомкнула засовы и, занеся когтистую драконью лапу как кинжал, начала медленно открывать дверь человечьей рукой, пока не убедилась в безопасности гостя.
        Опасности нет. Это Алик. Он вошел с ухмылкой, нелепо одетый в вещи непомерной величины.
        - Мисс Даттин, - поприветствовал Алик и поклонился. - Все ли в порядке? С Эмлином все хорошо?
        - Он наверху. Что, во имя светлой мечты, на вас надето?
        Он опустил взгляд на свою безразмерную одежду.
        - О, я катался с друзьями и свалился в канал. Пришлось покамест напялить. О чем это все толкуют, про какого-то короля?
        - По-видимому, к нам вернулся наследник гвердонского престола.
        - В самом деле?
        Шпион слушал, как Эладора скороговоркой описывает события на Фестивале. Чудесное появление какого-то пропащего короля он отмел за малой значимостью. В Гвердоне народ немудрящий, когда речь заходит о божественной воле - они живут в блаженном краю Хранимых Богов, куда лишь иногда заносит накипь с Божьей войны. Появление волшебной короны пред отдаленным потомком? Да это сущие фокусы по сравнению с настоящими, подвластными богам чудесами. Если древние короли полезут когти рвать из могилы или все парламентарии сольются в одного мясистого великана, который оседлает город, поднимет Замковый холм вместо щита, а тремя соборами взмахнет как трезубцем, вот тогда шпион поразится взаправду. Нет, возвращение короля - не повод для беспокойства. Не будет иметь значения, кто верховодит, когда прибудет Ишмирский флот.
        Завтра. Завтра Эмлин отправит послание.
        Эладора продолжала:
        - Абсалому Спайку дали задание выведать подноготную этого нового короля. А я до дня выборов буду возглавлять кампанию в Новом городе.
        - Тогда это вам пригодится. - Мешочек с монетами, тяжелый, Эладоре пришлось взять его двумя руками. - Пожертвования на вашу кампанию. В общем - от портовых купцов и от Дредгера в частности. - Он обдумал возникшую проблему. - Давайте, я схожу на площадь Агнца и закажу вам извозчика. С такой суммой лучше пешком по Мойке не шляться.
        - Вы-то шлялись.
        Он снова ухмыльнулся:
        - Порою боги улыбаются дурачкам.
        Тишина на железнодорожной станции Грена - это тишина усыпальницы.
        Столетие назад, когда станцию построили, здесь кипела суета, как на базаре праздничным днем. Первобытные поезда ревели на путях, неся щедрую награду богини - дюжину урожаев в год - на север и юг. На юг, в Гвердон, город, полный мореходов и торговцев. На север, в Хайт, незыблемый символ стабильности и порядка. Некоторые поезда громыхали через станцию экспрессом - не останавливались в Грене, а ехали меж городов напрямую.
        Затем началась война.
        Затем богиню обуяло безумие.
        Затем бомба.
        Затем тишина.
        А сейчас тишину нарушает военный эшелон с севера. Он мчится через станцию, движется на полном ходу, эфирные огни заливают платформу обманным рассветом. В окнах, едва уловимо взгляду, ряд за рядом мелькают черепа, вагоны-катафалки полны мертвецов. Есть и живые солдаты, а за ними новенькие вагоны с оружием. Поезд оснащен артиллерией гвердонского литья. Пока что эти массивные пушки отдыхают под брезентом.
        Поезд не останавливается. Он проносится насквозь, и вновь возвращается тишина усыпальницы.
        А затем мчит еще один поезд.
        Затем еще один.
        Затем еще один.
        Затем тишина.
        Глава 31
        Теревант очнулся и осознал, что это Йорас растряс его. Открыл глаза и увидел пустые глазницы черепа перед собой.
        - Посол мертв.
        Потребовалось время на то, чтобы связать титул с его обладателем. Это время он продолжал идти, не замечая того, что земля уже осыпалась под ногами.
        Посол мертв. Наш посол - это Ольтик.
        Теревант внутри посольства. Незнамо как снова очутился в Гвердоне. Смутно помнилась прошлая ночь, как его грузили в коляску. Как, грохоча, гнали со всей мочи по проселочной дороге. Нутро горчит желчью. Ноги разъезжаются, пришлось опереться на Йораса. Голова как перезрелый фрукт, и каждая секунда приносит боль.
        - Живее спускайтесь.
        Теревант инстинктивно схватил с собой меч и, шатаясь, загремел по лестнице, на бегу пристегивая ножны. На нем до сих пор вчерашняя одежда. За спиной спускался Йорас. Снизу крики, топот. Спокойствие раннего утра нарушено. На дверях кабинета Ольтика стоят два неусыпных стража. Внутри полно народа: живые и нежить.
        И один мертвый.
        Теревант охватил все разом за один удар сердца.
        Тело брата лежит на полу у камина. Полуодетое - мундир, в котором он был на Фестивале, брошен на пол, но на брате перевязь старого меча и надраенные походные сапоги.
        Его закололи. Клинок вогнали в живот, насквозь до спины, затем выдернули наружу. Есть и другие раны, порезы помельче. Красные потоки крови обширно разлились, пропитали ковры и мелкими ручейками сбежали по выемкам между плитками. Мебель раскидана, словно нежданно налетел ураган. Окно высажено вовнутрь. Повсюду стекла.
        На лице Ольтика застыло замешательство - зеркально отражает выражение лица Тереванта.
        Никаких признаков меча Эревешичей.
        Теревант сбивчиво качнулся к телу, но не успел переступить порог кабинета, как Даэринт преградил ему путь.
        - Где меч? Что ты наделал?
        Воспоминания путаются. Говорил ли он с Ольтиком вчера вечером? Последнее, что он отчетливо помнил, это посиделки у костра с наемницей, Наолой. Вроде был сон про разговор с Ольтиком. Бессвязные урывки поспешного ухода с Лемюэлем. Удар со спины.
        Даэринт не колебался. Рявкнул неусыпным приказ:
        - Задержать лейтенанта!
        Воины-скелеты двинулись на него. Теревант попятился. Потянулись костистые руки.
        - Только ты мог это сделать! - прохрипел Даэринт. - Сдавайся, Эревешич, и предстань перед правосудием Короны.
        Инстинкт возобладал. Он обнажил клинок, и неусыпные тоже извлекли мечи. Мертвые быстрее него и сильнее, но у них нет цели его убить, а ему не надо беспокоиться за их жизни. Его удары обрушились на них, размашисто, остервенело. Кости раскалывались, он рассекал неусыпных бойцов. Все подернула багровая дымка. Ольтик умер, и мир разрушен, и все, что он мог, - только драться. Напролом, сквозь слезы. Неусыпных уже не двое, их четверо, нет - пять, шесть, наседает целый гарнизон: и живые, и мертвые. Живые в растерянности теснятся сзади - надо ли повиноваться приказу первого секретаря и арестовывать своего командира?
        Мертвые не раздумывают. Даэринт выкрикнул распоряжение, и неусыпные удвоили натиск. Меч вырвался из руки, хлесткий удар пропорол предплечье, забрызгав кровью мраморную стену. Теперь они нацелились его убить. Убийство не в счет, если он самовозродится потом, сам станет неусыпным.
        Выпад, меч метит в сердце. Один из неусыпных умышленно заваливается на пути клинка, препятствуя соратнику. Это Йорас.
        - Бегите, сэр, - шепчет он.
        Теревант побежал. Сзади кричат, половина посольства бросилась в погоню. Он припустил вверх по лестнице, на низкий скат крыши. Соскользнул с черепицы на дворик. Зацепился за желоб - под весом окровавленная рука взорвалась болью, он едва не отключился, но, спотыкаясь, кинулся через двор к воротам. Мертвецы настигают, но он успевает вперед них вырваться за порог и пересечь черту раздела между территорией Хайта и Гвердоном.
        Восемь неусыпных скелетов замерли на пороге, неготовые продолжить преследование. Их промедление не вечно: либо они сходят за масками и перчатками и получат возможность перемещаться среди живых, либо Даэринт вышлет их вон прямым приказом. Или в погоню вступит живая охрана посольства. Теревант не стал ждать, а побежал дальше.
        Навстречу зияющему городу.
        Этим утром шпион проснулся от шороха в окне. Он пересек комнатушку, где ютился с Эмлином, обойдя кровать мальчика. Эмлин обретался где-то внутри постели - под грудой одеял, несмотря на летнюю жару. На полу лежала сброшенная цветочная гирлянда. Шпион запнул ее под кровать; вечером Эмлину предстоит сотворить последнее чудо, после чего Джалех может усмирять парня любым способом, какой ей по душе.
        Снаружи на подоконник взгромоздилась Барсетка - а до земли три этажа. У нее копыта горной козы, не иначе.
        - Нет времени стучаться в дверь, мой хороший, - пояснила она, протягивая ему сверток. - Владыка Крыс созывает нас, поэтому я помчала вниз.
        - В смысле «нас»?
        - Всех упырей нашего города. Мы давно уже так не собирались - с тех пор, как вычистили из туннелей Ползущих. - Она облизнула острые зубы, словно припомнила особенно сытный обед. - Это от мисс Даттин. Говорит, срочно. Ну а еда от меня. Я все равно шла на рынок, перед тем как спускаться под землю. - Она похлопала по котомке на боку, полной свежего хлеба и вяленого мяса. Алик выглядел озадаченно; за его маской шпион забавлялся, все понимая. Она уходит в глубины под городом, старинное упырье царство, поэтому берет с собой пищу с поверхности, чтобы не есть трупное мясо. Такой вот вариант смирения, способ предотвратить нежеланный переход на следующую ступень развития упыря. Хлеб для Барсетки то же что гирлянда Эмлина - эти символы связывают обоих со сторонними силами, не теми, которые властвуют над ними по праву.
        Упыриха уже скрылась. Он развернул сверток, отложил нарезанный хлеб с мясом в бумажной обертке. Остальное содержимое передала Эладора. Письмо, где повторялось сказанное ночью - о назначении ее главой кампании в Новом городе. Мешочек с деньгами («Треть того, что ей давал», - отметил он), расписание встреч с избирателями, контакты пробивных агитаторов и прочих партийных служак. Доверенность, наделяющая его полномочиями действовать от ее имени - а ее имя значило имя Келкина. Перед Аликом непочатый край дел.
        И почему бы и нет? Он сделался Аликом уже почти целиком. Шпионская работа близка к завершению.
        Эмлин тоже проснулся. Наблюдает за ним из тени под одеялом.
        Алик протянул ему краюху хлеба.
        - Съешь-ка перед тем, как пойдешь на завтрак.
        - Есть не хочется. - Что-то не так, и это бросается в глаза. Мальчишка уводит от Алика взгляд.
        - Тебе понадобятся силы. - Он понизил голос. - Тетя Анна просит тебя вечером потрудиться.
        Эмлин спрятался обратно в гнездышко из одеял, качая головой.
        - Не могу.
        Шпион сел на кровать, слегка раскопав одеяла, чтобы видеть лицо мальчика.
        - Что с тобой случилось?
        - Там… там была другая святая. Кажется, мама мисс Даттин. Она знала, кто я.
        - И что случилось?
        Тишина.
        - Эмлин, что там случилось?
        Мальчик сел на кровати, по лицу полились слезы.
        - Она меня обожгла, она заставила меня… она сказала мне: от… отре…
        - Отрекись, - горько промолвил шпион. Слово на языке отдавало золой. Хранительница, сволочь, выжгла Эмлина, выжгла духовно. Силой принудила его отречься от Ткача Судеб, заставила богохульствовать. А святость мальчишки и так висела на нитке. Теперь он совсем бесполезен! Сломлен!
        - Я больше не слышу Его шепот.
        - Она избила тебя? - вскинулся Алик, внезапно рассвирипев. Он схватил Эмлина за плечи, повернул боком, другим, высматривая следы.
        - А потом еще и вылечила, - ответил Эмлин со стыдом в голосе. Даже в мученичестве ему было отказано.
        - Святая свихнулась, - прошептал Алик. - Ты ни в чем не виноват. Она вправду могла тебя убить. И ты ничем не смог бы ей помешать. И я рад, что она тебя вылечила. Лучше так, чем…
        И вдруг холодная зябь заползла в Алика изнутри, и шпион проговорил его устами, шепча мальчику на ухо:
        - Я знаю, как все исправить. Пойдем сегодня же ночью.
        Целый день шпион провел в ожидании. «Терпи», - воплем вопил он. «Терпи», - а ему хотелось отгрызть себе ногу.
        У Алика - у того работы полно. Алик везде - и в Мойке, и в Новом городе, без устали проводит кампанию. Взбадривает понурых избирателей, высмеивает глупую идею: с какой стати Гвердону понадобился король? Напоминает, кто вывел их из Кризиса и отстоял город - Келкин. Жителям Нового города легче выбросить из головы новости о короле - бежавшие от Божьей войны знают, каково доверять божественному вмешательству, тем более в городе, славном своим безбожием. Однако в древнюю Мойку глубоко въелось почитание сгинувшей монархии. Оно сквозило в архитектуре улиц, в фамилиях старых семейств. Пронизывало город, как жилы пронизывают мясо.
        Эмлина он далеко от себя не отпускал. Не давал мальчишке циклиться на случившемся на Фестивале. Много болтал с ним о том, чем им заняться после выборов.
        Летний день тянулся бесконечно. Алик заполнял часы работой, но шпион бездействовал, уставившись на горизонт. Ему хотелось отравить солнце ядом или стащить с небес его диск. Что угодно, лишь бы приблизить сумерки.
        Когда Эмлин устал, Алик отправил мальчишку домой. А сам оставался трудиться. Поужинал в зале собраний промлибов. Шутил и хохотал с приятелями и сподвижниками. Деньги Дредгера лились им в глотки, набивали им животы. После ужина не уходил еще с полчаса. Каждому хотелось перекинуться с ним последним словечком, пожать руку, хлопнуть по спине. А Эмлин сидел у Джалех и ждал, когда он придет.
        Мальчик отрекся от Ткача Судеб. Отринул бога. Разорвал связь.
        Свершил святотатство.
        Однако существовали способы восстановить порванные узы. И такие дела лучше проворачивать ночью. Искупление дается нелегко и обойдется недешево.
        Алик тянул время как мог, откладывая возвращение к дому Джалех.
        Оттягивал неизбежное.
        Вокруг Тереванта ворочался Гвердон. Город поднимался с рассветом. Корабли с утренним приливом покидали залив. Заводы свистками объявляли дневную смену. Ларьки и базары раскрывались, как цветы. Вместо росы на стенах поутру проступал свежий посев предвыборных плакатов.
        Он мотался по городу зигзагом, с поезда на улицу, в переулок, под крышу какого-нибудь здания и по новой. Перемещался наобум. Хорошо бы пойти к Лис, поговорить с ней, но как? Ольтик сказал, что она во дворце патроса, но не мог же он появиться у ворот и попросить ее позвать. «Извините, мне бы хотелось поговорить со сводной сестрой. Она только что прибрала к рукам ваш трон, чтобы обеспечить себе коронацию. Можно, она выйдет поиграть?»
        И все-таки, где же меч? Остался в пределах посольства? Только представитель Дома Эревешичей мог носить его без вреда - кровный потомок, это значит, Лис исключается. Теревант последний в роду. Неизвестный родственник? Какой-то бастард Ольтика? Или его самого? Или… клинок способны носить неусыпные. Быть может, и человек - с достаточной волшебной защитой, святой или чародей. Но только недолго, поскольку волшебство меча распутает любое заклинание сдерживания. Но все неусыпные в Гвердоне сидят в посольстве, и как настолько могучий святой или чародей смог бы проникнуть внутрь незамеченным? Теревант растерянно шел по извилистому переходу к новой станции подземки. На платформе толпились рабочие, едут на алхимические фабрики. На поезд он садиться не стал - прошел отрезок платформы и нырнул в другой лестничный переход. Такие вот прятки.
        Непонятно, от кого он прячется - от Даэринта, Лис или от себя? За плечами маячил неотступный преследователь - факт смерти Ольтика. Как великан, он ломился сквозь улицы. Пока Теревант в пути, ему удается опережать великана, скрываться за домами и башнями. Он знает: если тот его догонит, то сомнет его, сокрушит. Если он поддастся горю, то тот, кто убил Ольтика, уйдет от возмездия.
        Слова стихотворения звенели эхом в пустоте под крышкой его черепа.
        Хайт - это прах,
        А Грена - могила,
        Но Гвердон - есть греза безумного бога…
        С Пяти Ножей на Дол Блестки, оттуда в Новый город, потом петля в обход Священного холма, по виадуку до Замкового. Утро катилось к полудню, полдень становился тоскливой серой пополудней, город уныл и похмелен после Фестиваля Цветов.
        Он будет идти, изматывая себя, пока не перестанет чувствовать ног. Он готов идти, пока не умрет, а потом войти в неуспение, и идти дальше, не сбавляя шаг. Переступить край мира и продолжать идти через море.
        Но Гвердон - есть греза безумного бога,
        Изменчив и темен,
        И каменно зрит
        С высоких бойниц
        Лик города вечность.
        Ночь стояла безлунная. Ярко сияли звезды, но улицы под ними достаточно темны. Город затих во всеобщем похмелье после пережитого на Фестивале. Сточные канавы забиты выброшенными венками и романтичными букетами. По переулкам Мойки Алик ведет Эмлина в Новый город.
        Они проходят под самодельной виселицей - из высокого окна свисает тело, поворачивается в петле. Эмлин вздрагивает и пододвигается ближе к Алику, но это лишь скверное подобие человека. Тело из воска, не из плоти. Сальники в городе вымерли, и одного из них вздернули, чтобы побивать камнями и гнилыми фруктами.
        Не останавливаясь, они проходят по улице Часовен. Краем глаза шпион замечает караульного из городской стражи. Часовни под надзором. На голове караульного маска, глаза прячутся за линзами с тавматургическими датчиками. Механический взор маски сосредоточивается на Эмлине, на секунду задерживается, потом караульный машет рукой: не задерживайтесь. Эта часть Нового города - не то место, куда водят детей.
        - Обожди пять минут, - велел шпион Эмлину, - потом заходи в часовню Ткача, вон туда. А я отвлеку стражника. - Он заставил себя улыбнуться. - Попроси у Паука прощения, а потом отправляй послание.
        Часовня - место силы Ткача Судеб. Она подстегнет восприимчивость мальчика к божеству, принудительно настроит душу Эмлина под надлежащую сцепку. Но будет больно. Смертные крайне хрупкие, переменчивые создания, но боги всегда постоянны. Щепетильность не про них. Их любовь и ненависть одинаково страшны, одинаково легкомысленны.
        Шпион вынул львиноголовый сосуд и помазал мальчика. Наложил на него отметку Анны, ее печать - так Ишмирский флот будет знать, что послание ушло с ее благословения. Эмлин расправил плечи и заглянул в темноту часовни.
        - Я сделаю все, что нужно, - сказал он Алику, но ответил ему шпион:
        - Молодец. Передай им, что город поспел к жатве.
        В часовне Эмлин преклонил колени перед статуей Паука и начал молитву.
        Образ статуи совпадает с тем образом, что оттиснут в мальчике. От этого совпадения душа парня расчехляется, открывает свою суть и разламывается пополам, теряя свою человеческую ипостась, выпускает восемь ножек, чтобы прытко прошуршать по паутине тайных нашептываний. Отращивает глаза, что видят за пределами материального мира. Он переваривает слова, произнесенные Аликом, заматывает их в психический кокон, кладет их на паутину.
        Трудно. Намного труднее, чем раньше. Часовня придает ему сил не сдаваться, словно статуя принимает на себя вес его бремени. Эмлин боится, что бог будет зол на него, что, представ перед Ткачом Судеб, он будет осужден. Покаран.
        Но так будет честно. Так будет справедливо. Он заслужил все, что получит.
        Эмлин вырывается из смертного тела - в неопределенности божественного, он не уверен какого: восьминогой статуи или двуногого мальчика - и движется по паутине. Там есть и другие, такие, как он, - в тонюсеньких вибрациях он чувствует их. Шпионы в других городах, других странах. Паутина покрывает весь свет.
        Нить, по которой он ползет, одна из самых северных. Наиболее густая сеть на юге, с центром в Ишмире. Там святых тысячи, тысячи его двойников, его духовных братьев. В некоторых местах паутина до того частит, что перекрывает собой вещественный мир; там, в праведных храмах, куют податливую судьбу.
        Он противится соблазну встать на некоторые из путей. Паутина вне времени, и какие-то нити ведут в прошлое или будущее. После посвящения, впервые обретя эту силу, он поддался слабости и сползал в прошлое, чтобы поглядеть на свою семью. Он наблюдал за собственным детством и опять увидел лицо мамы. Жрецы выпороли его за ту, первую оплошность - Ткач Судеб же простил его тогда. С того времени Паук - вся его семья, единственный родитель, его старший «я». Тут в сознании мелькнула мысль об Алике, и он поборол ее. Пути будущего куда более опасны, особенно теперь, когда паутина повреждена.
        Он пополз по краешку испорченной области, последствий раскола, ощущая вкус золы и скорби. Храмы Севераста сожжены, а их служители исчезли в грядущем. Порвана паутина. Понесены огромные потери. Он не завидовал тяжкому труду здешних духов энергий - они заново ткут судьбу, заращивают разрывы твердой определенностью.
        Но не Севераст его цель. Он остановился, ощущая подрагивания. Он собирался продолжить путь к югу, к сердцу паутины в Ишмире.
        Но бога там не было. На мгновение он растерялся - неужели его как-то развернуло в обратную сторону, поскольку сейчас Ткач Судеб находился прямо над ним. А затем увидел правильный путь. Неудивительно, что ему тяжело считывать колебания - сегодня Ткач не сидит в перекрестье. Божественное присутствие осияло нынче тонкие, неустойчивые участки, там, где паутиной перетянуто море. Он пополз вдоль дрожащей нити и наконец предстал перед божеством.
        Бог осматривает его. Пробует на вкус. Растворяет его, впрыскивает в мозг яд, чтобы читать все мысли. Он по-прежнему угоден Пауку; проступок серьезен, но в помыслах Ткача Судеб ему, как и раньше, уготовано место.
        Теперь на него находит безвременье. Он - Ткач Судеб, и сама паутина тоже Ткач Судеб, и все вещи вокруг - Ткач Судеб. Послание доставлено, всегда было доставлено, ибо Ткачу Судеб известно все. Восемью глазами он прозревает космос. Ему уже известны все тайны. Он видит паутину причин и следствий и видит хаос, из которого рождается будущее.
        Его жвала, напитанные Ядом Неотвратимости, проговаривают секреты, переданные из Гвердона.
        Грозное оружие - обман, - шепчет Паук, - у Гвердона нет мощи, способной нас сокрушить!
        Эмлин - его имя Эмлин, напоминает он себе - пытается отделить свою самость, когда рядом появляются другие боги. Собирается весь пантеон Ишмиры. Облачная Роженица милостиво окутывает их туманом, и Эмлин не сгорает в сиянии их занебесного величия. Он скорее чувствует их, а не видит - Кракен плывет под толщей этого мира, вечен и необъятен. Бол Благословенный прервал свои сны о драконьих сокровищницах Лирикса, по рукам струятся золотые монеты. Дымный Искусник проскальзывает рядом, источая ароматы благовоний. Верховный Умур, бесконечно далекий, присутствует на этом божьем совете в лице посланца священного огня, и Эмлин отстраняется от его жара.
        Он слишком близко к богам, слишком многое в нем прошло возгонку Ткача Судеб.
        И что-то огромное, хищное прокралось и бродит вокруг него. Горячее дыхание сопящего зверя. Туману не скрыть до конца величие царственной сущности, которая пытливо его изучает. Когти Царицы Львов разрывают паутину там, где ступает Она, кружа около Ткача Судеб. Восемь мерцающих глаз смотрят в два золотых, горящих ослепительней солнца. Паук съеживается. Эмлин съеживается - его сердце несется вскачь, а восемь ног свертываются в защитную позу. Он пятится ползком в какой-нибудь райский уголок потемнее. Великолепие единения с богом подпорчено - в пантеоне есть и другие силы, божества мощнее и яростнее Паука Судеб, и сейчас превосходство за ними. Царица Львов обдумывает послание.
        - Война, - произносит она. - Война священна.
        Царица Львов издает рык, и небеса раскалываются. Эмлин падает, летит вниз из божьего царства, падает обратно в смертную обитель. Он потерял покровительство бога - если некогда Ткач Судеб мог облегчить такой переход, бережно опустить наземь свой хрупкий смертный сосуд, то теперь бог отшвыривает его как тухлятину.
        Его проступок прощен лишь отчасти. Впереди еще ждут страдания.
        Эмлин пытается стать опять человеком, но это не так легко. Его череп хрустит, хрустит без остановки. Голову простреливает боль. Лопается кожа на боку, бежит сукровица - это четыре духовные лапки отсекли от него, грохнувшегося на физический план бытия.
        Он валится на твердый пол часовни, лицо пылает в муках от дюжины ран. Вопит, не в силах вынести боль. Закрывает, крепко жмурит глаза, заслоняясь от ужасного сияния Царицы Львов.
        Алик появляется рядом, помогает ему подняться, утирает лицо.
        Кровь течет по лбу Эмлина из шести ранок, стигматов Ткача Судеб. Со временем из этих ран могут прорезаться зрачки.
        - Кончено, - хрипло говорит Алик, обнимая мальчика.
        И они остаются в часовне вдвоем, все боги уже ушли.
        Таможенный пост на северном рубеже Гвердона с одним поездом мог бы, пожалуй, и справиться. В пограничники берут хорошо подготовленных дозорных, и в сторону Хайта смотрят дула исправных пушек. Начальника заставы подняли среди ночи по прибытии первого поезда. Он отправил на осмотр состава дежурный патруль, пока сам инспектировал дорожные документы. Дежурные в алхимических масках вглядывались в темноту за окнами вагонов, высматривали скрытые чудеса и уклоняющихся от досмотра святых. Полный абсурд, уж им-то известно: в Хайте не бывает святых, кроме оберегаемых, и разве мало вам явного чуда - сотни неусыпных солдат, терпеливо сидящих в вагонах.
        Изучение подорожной открыло прискорбное расхождение у Гвердона с Хайтом в понятиях касаемо смерти. Правила, регулирующие железнодорожное сообщение между двумя городами, строго ограничивали число хайитянских солдат, которым дозволено въезжать на территорию Гвердона. Но для гражданских давался куда более щедрый допуск.
        Командир эшелона улыбался, глядя на стража границы. Черепа всегда улыбаются. Что вы, все эти неусыпные солдаты сейчас в отпуске и в настоящий момент по букве закона солдатами не являются. Они не на службе, невооружены и в гражданском.
        Страж границы указал на то, что городом установлен еще более строгий предел пребывающей в Гвердоне нежити.
        «А, - сказал командир эшелона, - эти ожившие отпускники вовсе не собираются в город. В сам Гвердон они не войдут. Они едут на праздник в сельскую местность. А правила въезда гражданских не уточняют, живые эти гражданские или мертвые».
        Какой-то откровенный фарс.
        Начальник заставы мог приказать открыть по составу огонь из орудий. Он мог подорвать пути, отводя от города возможную угрозу. Но по железной дороге приближались новые огни, на подходе новые поезда. Таможенный пост будет сметен. Его и его пограничников просто вырежут.
        Еще ему поплохело, когда он представил завтрашние проблемы. За последние недели Хайт превысил объем закупок алхиморужия, и основные партии перевозили по рельсам, дабы избежать ишмирских кракенов или лириксианских воздушных пиратов. Благополучие города напрямую зависело от торговли. Что с ним сделает гильдия алхимиков, если он необоснованно закроет границу?
        Начальник поста скрежетал и пыхтел в такт холостым оборотам мотора за окном. Он опять перечитал правила, сверился с расписанием - под пытливым взором безглазого командира эшелона. Наконец раскопал старые дорожные карты.
        Компромисс был найден - благолепное решение. «У нас есть, - скрипел начальник, - выведенный из пользования разъезд, немного севернее Гвердона. Достаточно вместимый, чтобы принять все четыре «праздничных поезда». Он пошлет вперед сообщение, городской дозор направит отряд для наблюдения за разъездом. Убедиться, что «гражданские» хайитяне ведут себя хорошо». Командир эшелона оскалился ухмылкой и согласился.
        Пограничная стража конфисковала запалы от артиллерийских единиц состава, пообещав вернуть их, когда хайитяне покинут гвердонскую территорию. Хайитяне не возражали. Более того, сотрудничали, помогая разбирать механизмы орудий. Артиллерией управляют живые войска, а не мертвые. Мертвецы медленно учатся новым навыкам. Медленно, но упорно.
        Один за другим поезда проезжали пограничный пост.
        Один за другим, согласно приказу, они прибывали на запасной путь глухой ночью. Гвердон высился тенью на юго-востоке, изменчив и темен, бессонный в эту душную летнюю ночь.
        Глава 32
        Первую ночь Теревант провел в дешевой гостинице в Мойке.
        Он не спал - а если и спал, то не помнил этого. Сон приносит кошмары, а кошмары неотличимы от яви.
        Второй день он снова провел в скитаниях, прятался, размышлял. Он чувствовал себя пустым сосудом, урной для душ, только без души - взамен у него в черепе громыхали вопросы.
        Ольтик мертв. Этот факт слишком велик, не укладывается в растрепанном сознании. Ему надо сосредоточиться на отдельных частях факта, тогда мысли перестанут блуждать. Он сейчас идет по узкому мосту, по обеим сторонам черная пучина.
        Ольтик мертв. В какой касте он скончался? Очевидно, не в неусыпных. Сумел ли он вовремя добраться до Меча Эревешичей, приняли ли его предки? Или скончался вне касты, позорно? Умер молителем, и его застрявшей душе мыкаться в оболочке плоти, пока некроманты не извлекут ее, а потом приспособят к делу в храме безымянного?
        Если Теревант перестанет думать, перестанет двигаться, то больше никогда не сдвинется с места.
        Ольтик мертв. Как его смогли убить? В его распоряжении был Меч Эревешичей, средство черпать силу, накопленную сотней поколений Эревешичей. Его непременно должны были захватить врасплох. Исподтишка, в момент слабости.
        Его убил кто-то, кому он верил.
        «Она обыграла нас обоих».
        Хайт зиждется на двух столпах: Великих Домах и Бюро. Это две руки государства под управлением бессмертной Короны. Об этом знает каждый школьник. Корона возжелала Гвердон, поэтому Дома и Бюро принялись за работу. Дома послали Ольтика - героя войны, живую легенду - ослепить своим блеском парламент, склонить его к союзу с Хайтом. Бюро отправило Лис провести в короли свою пешку.
        Чтобы Ольтик наверняка потерпел неудачу, Лис не отдавала ему меч. Она воспользовалась злополучным воскрешением Ванта - не воспользовалась ли она и дорожным происшествием у Грены, не подстроила ли вообще его сама? От осознания у Тереванта свело живот. «Вместо почетной охраны из неусыпных Лис попросила привезти меч меня, потому что знала - мною удастся манипулировать».
        Теревант заметил, что бормочет вслух. Прохожие на улице бросали на него косые взгляды. Он свернул в переулки, глубже забираясь в Мойку.
        Лис манипулировала им, Теревантом. Перехитрила Ольтика. Предала их доверие. Но… означает ли это, что Ольтика тоже убила она? Даже если она видела в Ольтике соперника за Корону и пошла бы на убийство ради величайшего приза во всем Хайте, то Ольтик был уже соперником побежденным.
        - Они… - сказал ему Лемюэль. Но Лемюэль - ставленник Лис. Это Лемюэль на Фестивале отправился за ним, вытащил его из теплой и надежной компании у костра Наолы. Теревант пощупал болезненную шишку на затылке. Он почти осязал, как под ушибленным черепом бурлят и перемешиваются мысли.
        А как быть с Даэринтом? Подозревал ли что-нибудь старый аристократ? И потому пытался уговорить Тереванта сбежать? Нет, не может этого быть - Даэринт первым делом обвинил Тереванта в убийстве. Даэринт ему не союзник.
        У Тереванта в городе нет ни единой живой души, на кого бы он мог рассчитывать. Гвердон полон неласковых взглядов. Повсюду стражники. Теревант вздрагивал каждый раз, минуя дозорного. Разносчики газет орали по всему городу о хайитянских войсках, ставших лагерем у черты города, и об убийстве хайитянского посла. Лишь вопрос времени, когда кто-нибудь его опознает. Смерть великая, да под плащом на нем до сих пор военная форма! Он повернул обратно к узким проулкам и покосившимся постройкам Мойки, полной мест, где б он мог приютиться, где людей больше интересовало содержимое его кошелька, а не принадлежность мундира.
        Ольтик мертв. Ольтик умер и не вернется.
        Теревант - последний Эревешич.
        От голода начала кружиться голова. Он отыскал лоток с готовой пищей, купил у одноногого продавца жареную рыбу с тушеными овощами. Когда Теревант полез в карман за монетой, то нашел там небольшой плотный прямоугольник визитной карточки.
        ЭЛАДОРА ДАТТИН, гласила визитка, ПОМОЩНИК ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО КОМИТЕТА, и ниже указан адрес.
        Даттин. Он может пойти к Даттин. Только та книга по архитектуре лежит в его комнате в посольстве Хайта. Он мог бы прийти к ней и с пустыми руками, отдаться на ее милость, но это самая крайняя мера.
        Очередная таверна гостеприимно впустила его. Тут людно и шумно, горланят морские песни, пьют за возвращение короля, бубнят хмельные молитвы Святому Шторму и прочим морским владыкам. У мореходов душа широкая, приемлет всех - они посвящают молитвы любым божествам, что делят опеку над океаном. Он заказал выпивку и потягивал ее, выжидая нужный момент. Старался собраться с мыслями. Вокруг воронкой завивалась толпа посетителей, людское море, в котором ему грозило утонуть. Ольтик умер, так же как мать, как сестры - они утонули давным-давно. Ольтик мертв, как мертв отец, и что бы он сказал, увидав Тереванта в очередной таверне?
        Теревант схватился за карточку с адресом, повертел ее в руках - этакий талисман его смятенных чувств.
        И тогда вдруг в поле зрения появилось, выплыло из человеческой болтанки знакомое лицо. Вон там, через пару столиков сидит девушка с поезда. Шана. Она разговаривает с двумя мужчинами - то есть с одним мужчиной и одной горой затейливых доспехов, тело этого существа целиком скрыто под резиновыми патрубками и металлической обшивкой.
        Неизвестно, что там они обсуждают, но он услышал, как она упомянула одно имя.
        «Эдорик Вант».
        На другом конце города шпион напряженно ждал.
        Уже много, много дней прошло с посещения часовни. Знойных летних деньков, ярких, насыщенных, с ночами до того мимолетными, что, казалось, закат переходит в рассвет и настоящей темноты вовсе нет. А днем шпион - Алик, кандидат от партии промышленных либералов, поэтому он агитирует, он выступает, встречается с людьми по всему Новому городу. Слушает жалобы, вселяет надежды на светлое, благополучное будущее в Гвердоне, обещает достаток. Усыпляет их тревоги насчет войны, тогда как каждую ночь шпион крадется на крышу дома Джалех и смотрит в морскую даль.
        Перед нападением на Севераст вскипело небо, и в сердитых тучах проступали устрашающие божественные картины. Перед нападением на Севераст остекленело море. Перед нападением на Севераст было много предвестий и знаков. Изваяния ходили или истекали слезами. Тронутые богами умалишенные бродили по улицам, вереща о божьем гневе. Золотые монеты сделались на ощупь острее ножа, и по рыночным рядам побежала кровь. На улицу вышли и осиянные святостью убийцы, посланцы Ткача Судьбы из Ишмиры. Они поубивали святых Кракена из Севераста, чтобы те не смогли принять боевые обличья и дать отпор на море. Жрецов Паука убивали в храмах, обличая раскольниками и еретиками, пока тени их поедали. Перед тем как явились боги, было много знамений.
        В Гвердоне небеса безоблачны. В море, что плещет у берега Мойки, колышется мусор, вода там грязная, но это морская вода.
        Есть предвестья и знаки, но не те, которых он ждет. Город забеспокоился, его будоражит это жаркое лето. Возникают новые святые Хранимых Богов. Паства собирается на священном холме, чтобы хоть мельком увидеть нового короля. Люд возносит молитвы своим давним богам и получает в награду слабые, обрывочные чудеса. На взгляд простых гвердонцев - изумительные, ведь тут двести лет никто не видывал полноценного божественного вмешательства. Тем временем убит посол Хайта, и оба правительства обмениваются гневными письмами. Хайитянские войска перешли границу, расположились под городом, но боевых действий пока что нет, стороны конфликта лишь заявляют о себе и машут флагами.
        Летели дни, и никаких намеков на вторжение. «Великая Отповедь» с ее грозным оружием покачивалась на волне у причала.
        Алик смеялся, заводил друзей, устраивал собрания в зале промлибов, улыбался. Алик, вот сволочь, счастлив. Он тратил деньги промлибов на целебные мази для ран Эмлина. Встречался с Эладорой, с Огилви, с другими новыми приятелями.
        Шпион уже не находил в себе терпения, а ведь издавна слыл терпеливым.
        Летели дни, и ранки на лице Эмлина открывались заново каждую ночь.
        Теревант расположился в таверне так, чтобы не попасться на глаза Шане.
        Ясно, что она не та, за кого себя выдавала в поезде у Грены, никакая она не драгоценная дочь преуспевающего купца. Если в той сказочке была доля правды, то отец ее давным-давно обанкротился, а дочка научилась выживать на улицах. Она пререкалась с теми мужчинами, упрашивала их, но что бы ни хотела продать, тот, в доспехах, не покупал. Через несколько минут он встал - костюм выдохнул выхлоп пара - и зашагал восвояси. Несмотря на его объем, толпа полностью расступилась, освобождая ему проход.
        Кем бы ни был доспешный, в Мойке его уважали. Другой проследовал за ним, как и бакланья башка, громила-телохранитель, поставленный при входе в таверну.
        Теревант гадал, чем Шана привлекла интерес такого деятеля.
        Шана попыталась ускользнуть через черный ход. Теревант поспешно бросил на стойку пару монет и двинулся за ней. Она торопливо шла по улицам, пригнув голову, пружинистая, как бродячая кошка.
        Он поравнялся с ней.
        - Шана?
        Она едва не дала деру, но он воскликнул:
        - Мне только поговорить! - Тут же сквозь нее пробежала судорога, бросила ее на колени. Лицо искривилось. На минуту оно приобрело выражение, которое жутко напомнило ему мать. «Она прикасалась к мечу», - вспомнил он. Все души оберегаемых Эревешичей ненадолго смешались с ее душой, прежде чем отвергнуть, как неподходящего носителя.
        Она поднялась и стала перед ним в ожидании, как к земле приросла.
        Шана впустила его в свою комнату. Крошечная каморка, лишь кресло у кровати, и все. Она опустилась в кресло, натянула плед. На Тереванта не смотрела; отвечала, обращаясь к пятну на полу.
        Он не стал садиться на кровать. Только задвинул потрепанную занавеску, чтобы никто с улицы его не заметил.
        Она говорила, как утомленная долгим спором, слишком усталая, чтобы отпираться или лгать.
        - Лем нас нанял. Он нас посадил на поезд. Он сказал нам закатить сцену, когда подъедем к Грене.
        Теревант заморгал.
        - Лемюэль ехал в поезде?
        - Он носил фальшивую бороду. Притворялся моим папашей или вроде того.
        Наставник. Тот самый, кто позвал стражу, кто пытался добиться ареста Тереванта.
        - Зачем?
        Шана пожала плечами:
        - Он нам не рассказывал. Просто сказал, что надо устроить ссору. Он нанимал нас и для других дел. Следить за людьми.
        - Поэтому ты попыталась забрать меч?
        - Я не знала! Клянусь. Я собралась порыться в твоей сумке, признаюсь, но… - Она подняла на него взгляд, и за этими голубыми глазами была не она. Она заговорила другим тоном, с другим произношением. - Прими меч, Эревешич. Война надвигается, и много лет прошло с тех пор, как мы ходили в бой. - Она отшатнулась, потом заскулила, царапая ногтями лицо. - Они все еще здесь! Твои предки, они поселились во мне. Я думала, они ушли, но ты, ты вернул их обратно.
        Она посмотрела на него.
        - Пожалуйста, - тихо попросила она, - уйди.
        - Что еще тебе сказал Лемюэль?
        - Ничего.
        - Что случилось с другой девушкой? С Шарой? - Тервант едва мог припомнить, как ее звали, а лица уже и не воскресил бы. Он крепко обругал себя за невнимательность.
        - Она была на Фестивале. Она поглядела на короля и узнала его. Вот как забавно, подумали мы, что она заигрывала с ниспосланным богами королем до его коронации. Мы еще хохотали над этим, когда Лемюэль нас нашел.
        - И он забрал ее. Он придет и за мной. Мне надо выбираться из города. - Она затряслась. Глаза как у зверька в капкане.
        Теревант прислонился к стене затылком. Лемюэль стирает следы, подчищает все, что могло бы связать Беррика с Бюро.
        - Пожалуйста, - опять произнесла Шана, не глядя на него, - уходи. Ты - Эревешич. С тобою здесь только хуже.
        Ему придется еще немного надавить на нее.
        - Что ты сейчас делала в таверне? При чем здесь Эдорик Вант?
        - Мы шпионили для Лемюэля не за одним тобой. Третий секретарь… он бывал здесь. Оставался на ночь. И когда он засыпал, я лазила к нему в портфель. Брала письма, бумаги, передавала их Лему. - Она дотронулась до щеки; в тусклом свете Теревант не мог разобрать достоверно, но похоже на синяк. - Некоторые передавала Лему. А некоторые оставила, от него утаила. Я их хотела Дредгеру продать, за провоз из города. - На губах проскочила легкая полуулыбка. - Хорошо бы опять повидать Старый Хайт, пока не пришел конец. Но Дредгер не стал их покупать. Сказал, в них неполные сведения.
        На Тереванта нахлынула жалость. Шаной попользовались так же, как им - еще одной из пешек Лис походили, а потом разменяли, когда она отслужила каким-то загадочным целям. Неведомые помыслы убили его брата, отняли родовой меч, разрушили его жизнь. Все превратилось в зыбь, потоком сорвало все твердые опоры его вселенной. Он не знал, ни кто он, ни что должен делать - но спасти хотя бы Шану он мог.
        - Вот, - сказал Теревант, выворачивая свой кошелек на прикроватный столик. - Возьми. Уезжай. Только не в Хайт, война скоро доберется туда: беги на Архипелаг или куда там подальше. Никому не говори, куда едешь. - Она схватила монеты со столика, потом рванула к двери - и остановилась, застыла, повинуясь последнему отголоску меча Эревешичей. Показала на выдвижной ящик, а потом исчезла, ноги бегом протопали по деревянным ступеням. Теревант подождал, пока внизу хлопнула дверь, потом выдвинул ящик. Внутри бумаги. Среди них чертежи механизмов, алхимических устройств, и от волнения его зашатало - Вант искал божьи бомбы. Другие страницы покрывали какие-то тавматургические обозначения - они напомнили ему заметки на полях в книге Даттин.
        Их расшифровать он не мог.
        Но наверняка могла Эладора Даттин.
        Глава 33
        «Бедный Алик совсем вымотался», - подумала Эладора. А может быть, похудел - будто угас. И самоуверенная улыбка, и безграничная энергия, которые он демонстрировал в начале кампании, шли на убыль. Он смотрел из окна коляски на городские огни, слишком уставший для разбора документов у него на коленях.
        Эладора попробовала подавить зевок, а потом уступила позыву. Такое поведение не для леди, но Алик даже не заметил. Рэптекин в упряжи ответно зашипел и взвыл.
        Она считала, что уставала от работы перед Фестивалем, но последние дни, кажется, показали ей, на что похожа война. Одно ведение дел по кампании в Новом городе взамен Спайка с лихвой заполнило ее распорядок: с дюжиной кандидатов она встречается, и еще четыре десятка возмущенно требуют уделить им внимание. Большинство их из добытого ею списка, вернее, из списка, добытого Шпатом и Кари - и все полны пыла, идей, забот и падки на партийную кассу. Предоставленные Аликом деньги были добавлены к кучке серебра от Келкина, но сейчас сейф снова почти пуст.
        Вблизи ее дома коляска замедлила ход. Она стукнула в потолок, чтобы услышал возница.
        - Прямо тут, пожалуйста. - Сказала Алику: - Увидимся утром. Не ходите домой пешком, возьмите извозчика. Вам надо отдыхать, дорожные расходы оплатит партия.
        - Добро, - согласился он. - Спокойной ночи, мисс Даттин.
        Она просияла, схватила ранец и направилась к арке, выходящей на лестницу к…
        И испуганно взвизгнула, увидев там какое-то движение. «Мирен», - подумала она, вообразив в тени бледное лицо. Сердце подскочило, но там никого не было. Никого, насколько она могла разглядеть. До дверей ее квартиры два темных лестничных пролета, и улица опять пуста, не считая отъезжавшего экипажа.
        Экипаж вновь остановился, и Алик соскочил с подножки. Он хлопнул по борту, и возница тронулся в сторону более оживленных окрестностей площади Мужества.
        - Услышал ваш окрик, - пояснил Алик. - Что-то не в порядке?
        - Ничего. - Оказывается, она сжимает сломанную рукоять, что дал ей Синтер. Она смущенно уставилась на эфес, потом сунула его назад в сумку.
        Алик пригляделся к темному своду.
        - В наше время чрезмерной осторожности не бывает. Какие только шпионы да воры не попадаются. - Он пожал плечами. - Провожу вас наверх.
        Они вместе двинулись по лестнице. На полпути Алик напрягся. Придержал ее на месте, сам подался вперед.
        Там на ее пороге, положив голову на руки, сидел незнакомец. Нищий? Плащ в уличной пыли - и хайитянский мундир.
        - Лейтенант Эревешич? - в замешательстве спросила она.
        - Назад в посольство мне нельзя, - твердил Теревант, когда они завели его в квартиру Эладоры. - Я не знаю, что делать. Ольтик… - Теревант не мог усидеть на месте. Он мотался от кушетки к креслу, вышагивал взад-вперед, к окну и обратно к кушетке. Алик суетился на кухне, заваривал кофе и накладывал поесть. Она была благодарна ему за тактичность - Алик явно решил, что это не его дело, и просто вызвался помогать как умеет добрая душа.
        Эладора посматривала на Тереванта с опаской. По правилам ей полагалось заявить в стражу. Обратиться к Рамигос или Келкину. Укрывательство беглого преступника из Хайта могло раздуться в огромный скандал, а выборы нависли уже вот-вот. Никаких сомнений, у Келкина найдутся агенты, наподобие Абсалома Спайка, готовые заставить проблему исчезнуть.
        Но она помнила, как сама сидела в холодной подворотне возле улицы Желаний, после того, как древний ужас вырвался будто из исторического учебника и разрушил ее прежнюю жизнь. Она не забыла скитанья по городу, в одиночку и без гроша, и как над ней сжалились Келкин и Джери Тафсон.
        - Расскажите, что произошло.
        Повествование Тереванта о его пребывании в Гвердоне напоминало ей поведение человека, пробиравшегося по скользкому каменистому гребню над темной пучиной. Он мешкал, он отступал назад, он тянул время, поскольку дальнейший путь опасен и надо осторожно проверить, куда ставить ноги. Она полагала, что его нерешительность связана с таинственным шпионским Бюро Хайта. Персонажи его рассказа выдвигались вперед и уходили в тень, и смысл их оставался неясен. Он говорил о посещении долины Грены, о могиле погибшей богини, о кознях в посольстве, о внутренних хайитянских трениях между Короной, Великими Домами и Бюро.
        Еще он упоминал об Эскалинде, который мало соотносился с последними событиями - но Теревант неизменно возвращался к нему. Эладоре не был знаком конкретно тот бой, где дрался Теревант, но вообще об Эскалинде она слыхала. Полуостров имел стратегическое значение и стал местом неисчислимых столкновений в Божью войну, часто переходя из рук в руки. Песок там пропитан кровью, а фундамент мироздания подточен чудесами, те земли адски изменчивы.
        О брате он не упоминал вообще. Обходил эту тему по касательной. Эладора узнала привычку - они с матерью никогда не говорили о том, как святые Хранителей уничтожили остальную семью Таев. Некоторые вещи проходят невысказанно, ибо они настолько страшны и громадны, что в действительности любой, совершенно любой разговор оказывается по-своему о них.
        «Начни с того, что уже известно», - сказала себе Эладора.
        - Эта книга, «Светская и духовная архитектура Пепельной эпохи» - где вы ее нашли?
        - В доме на Гетис Роу. Нас привел туда Вант.
        - После того как вы его воскресили?
        - То был не он. Он уже не был неусыпным. От него там оставалось только эхо. Я не знаю, как некромантке это удалось.
        Эладора поставила мысленную зарубку расспросить Рамигос о некромантии.
        - И Вант искал, э-э… - Она и сама замерла в нерешительности. Она давала клятву не упоминать засекреченные события Кризиса. Правда, существование бомб уже раскрыто. Теревант проезжал через Грену. Он видел, на что это оружие способно - и что-то подсказывало ей: Алику можно довериться. - Божьи бомбы?
        Теревант кивнул.
        - Вы читали книгу? - спросила она.
        - Заглянул. Мне показалось, ее содержание не относится к делу. Там рассматриваются старые здания. Демоны из глубин. Городские карты. Много рукописных примечаний на полях.
        - Некоторые примечания, - призналась Эладора, - написаны мной. В прошлом году, в разгар Кризиса. Я искала места захоронений Черных Железных Богов - сырья, которое алхимики использовали для создания тех бомб. Но книгу я потеряла. Оставила ее в одном конспиративном доме, принадлежащем Синтеру. - Она попробовала сообразить, как книга могла попасть на Гетис Роу. Дом Синтера, как смутно ей помнилось, через несколько недель после Кризиса обыскала стража, тогда как сам Синтер пропал. Призрак Синтера унес книгу, перед тем как ее нашли или она оказалась среди улик дозора на Мысе Королевы?
        - И вот еще, - сказал Теревант, доставая потрепанные листки, покрытые письменами. Начертание схоже с иероглифами колдовских текстов, которые она изучала. Это комментарии на кхебешском - Рамигос учила ее, что лучшие заклинания записаны на языке Кхебеша. И еще таблицы, схемы подключений, чертежи.
        - Откуда вы это достали?
        - От одного знакомого Эдорика Ванта, - ответил Теревант. - Я не могу их прочитать.
        Алик устроился рядом на кушетке и заглянул ей через плечо. Он указал на одну схему:
        - Не похоже ни на одну бомбу, что я видел.
        - Божьи бомбы намного проще, - сообщила Эладора. - Я бы сказала, грубее. А это, похоже, тонкая работа.
        - Эфирный двигатель. Какой-то промышленный генератор обережных чар?
        - Не обережных, - пробормотала Эладора, складывая иероглифы. - Скорее… наоборот. Круг вызова. Крайне мощный. - Части огромной машины. Она перевернула страницу и наткнулась на иллюстрацию стеклянной башни. В Гвердоне ей такие не попадались. Перевернула другую и столкнулась с убористым кхебешским текстом.
        - О чем повествует кхебешский? - спросил Алик.
        - Попробуем разобрать. - Она принялась сбивчиво переводить: - «Чтобы обеспечить полную аннигиляцию эфирного узла, необходимо достичь локального максимума божественного присутствия. Меньшая концентрация духовных первооснов выразится лишь в частичном стирании сплетения».
        - Во имя небес, что все это значит? - спросил Теревант.
        Эладора вспоминала собственный опыт во время Кризиса, когда очутилась в дедушкиной могиле, и ее душа была преподнесена невыносимому взору богов. Черных Железных Богов - они тянулись к ней из своих железных темниц, простирая через все небо темные стебли-отростки. А Хранимые Боги проявлялись нечетко. И нигде, и повсюду. Усеивали землю миллионом мерцающих свечных огонечков.
        - Нацеливание. Это задача по наведению. Как поразить бога.
        Теревант глухо рассмеялся:
        - Я видел богов в Эскалинде. Они реально… большие. Тяжело не попасть.
        - Да нет, - задумчиво произнес Алик. - Не все так просто. Если Ткач Судеб - все тайны мира, то значит, он присутствует здесь, в этой комнате. Если Царица Львов - сама война, то она витает над каждым полем битвы. Вы сталкивались с местными проявлениями богов. Святые или аватары - лишь части божественного, а не бог целиком.
        - Грена должна была стать идеальным пробным испытанием, - сказала Эладора. - Убитая богиня была богиней долины - местным божеством, - и она лично проявилась в святой во время удара. Вся ее сущность оказалась сконцентрирована в одной точке.
        - Выходит, самих по себе бомб недостаточно? - спросил Теревант. - Чтобы убивать ишмирских богов, Хайту понадобится что-то еще?
        - Вероятно. Будет зависеть от обстоятельств. Без, э-э, «локального максимума божественного присутствия» - может быть, сгодится храм, полный святых и страстных поклонников, где бог всегда рядом. Или вам придется выждать, пока бог полностью не воплотится, а это будет…
        - Ужасно. - У Алика надломился голос. - Ужасно предстать перед богом. - Он выпрямился. - Мне надо идти.
        - Прямо сейчас?
        - Нужно поскорее к Эмлину, - тихо молвил он. Прозвучало совсем не похоже на Алика, но потом знакомый голос вернулся. - И в любом случае, мисс Даттин, это дело пахнет так, что лучше мне про него не знать.
        Она проводила Алика до двери. Вне слышимости Тереванта он прошептал:
        - Если хотите совет, мисс, то отведите его к господину Келкину прямо сейчас. Судя по всему, он узнал какие-то тайные сведения о городской обороне, а вы не хотели бы, чтобы они попали в руки врагов. Он хайитянин - и пока мы выяснили только одно: он не убивал своего брата.
        Она кивнула:
        - Спасибо. Прошу, не говорите никому об этом вечере.
        - Я хранить тайны умею, - сказал Алик. И ушел, торопливо сбегая по лестнице. Плечи его согнулись, будто он влачил тайну, висевшую на нем нелегким грузом.
        Эладора закрыла дверь.
        - Здесь есть что-нибудь про настоящие бомбы? - спросил Теревант, перелистывая кхебешские бумаги. Она практически слышала, как Келкин кричит в голове: «Это вопрос государственной безопасности!»
        - Нет. Но бумаги надерганы беспорядочно. Многие листы отсутствуют.
        - Еще кое-что, - проговорил Теревант. - Дом, куда нас отвел Вант… там была девушка. Примерно вашего возраста. Она обладала какой-то особой силой - как будто могла знать, что произойдет, или видела разное издалека.
        - С ножами в руках? Мелкие отметины на лице, как веснушки? И с ней иметь дело сплошная беда?
        - Вы ее знаете? - Теревант вытаращил глаза.
        - Это она моя двоюродная сестра. Карильон Тай.
        - Она украла большую часть этих бумаг, - сказал Тереван. Он выдержал мгновение, затем добавил: - По-моему, она убила Ванта.
        - Ах, ну да. На это я могу пролить свет. - Пришлось поднапрячься, чтобы сообразить, как давно это было. Казалось, прошли месяцы. - Три недели назад я встретила Карильон в Новом городе, и она предупредила меня о том, что неизвестные люди, эмм, подложили ей в дом некое тело. Эти злодеи напали тогда и на меня.
        - Вы видели, как они подкладывали тело Ванта? - с угрюмой отрешенностью спросил Теревант. Взял свою кофейную чашку, заглянул внутрь, словно проверял осадок на яд или сомневался в ее существовании. Его способность к доверию пострадала изрядно.
        - Я - нет. Но у Карильон есть некоторый… духовный дар. Она была… впутана в Кризис в прошлом году и от этого… изменилась. - Эладора примолкла, мысленно проверяя свои слова. Дознание определило, что Карильон сломлена, святость сошла с нее. В том ее амулете отсутствуют чары, а Шпат ушел навсегда. Черные Железные Боги уничтожены. Но кто выдавал это заключение? А вдруг они ошиблись или же солгали Эладоре?
        - Я думаю, - сказала Эладора, - что мы должны поговорить с Кари.
        - Она хотела меня зарезать.
        - Да, это в ее духе.
        Возле площади Мужества слонялось много народу - с Фестиваля не закончился отток гуляк, а ряженые по-быстрому сочинили или эксгумировали сценки о королях, торговцах и барыжниках. Дети и пьяньчуги залазили на памятники забытым святым и великим победам. Эладора вела их по краю площади, избегая толпы возле кофейни «Вулкан». Даже в этот час в ней полно промлибов, и не хотелось, чтобы какой-нибудь знакомый задал вопрос о Тереванте.
        Толпа редела по мере подхода к морю и Новому городу. Впереди наполовину разрушенная, наполовину извергнутая громада Морского Привоза, откуда началось Помойное Чудо. Где-то там в искореженных завалах, среди каменных плит и волшебства покоятся останки Шпата - и профессора Онгента тоже.
        Те, кто был близко связан с Карильон Тай, в корне менялись. Или погибали. Или и то, и другое.
        - Я не вполне представляю, как ее найти. Знаю примерно, как добраться туда, где мы виделись, но она могла и переехать.
        Теревант покосился на нее из-под капюшона. Плащ более-менее скрывал мундир, но был маловат для его стати.
        В небе творилось нечто непонятное, черные столбы дыма поднимались со Священного холма, с Мойки и позади холма Замкового. Эладора уставилась на дым, гадая, неужели произошло нападение - и тут ветер переменился, и до нее долетел запах. Там очищали трупные шахты. Под церквями Хранителей ветвилась сеть глубоких колодцев, что уходили вниз, в упырьи туннели. Сотни лет церковь отдавала трупоедам гвердонских усопших. Эладора вспомнила похороны соседа; по окончании церемонии, когда отбыли скорбные близкие, обитая черным повозка выехала из сельской церкви Вельдакра и загромыхала в Гвердон. Никто не отметил странности: после смерти тело переходит на попечение церкви. Наоборот, чудаками слыла семья Эладоры - с их сафидистским упорством сжигать мертвых.
        Теперь из трупных шахт валили клубы маслянистого дыма. Сафидисты на подъеме, и священные костры понесут духовную энергию душ, осадок, вверх к Хранимым Богам. От зловония у Эладоры выворачивало желудок.
        Где-то на райских просторах скоро прорвется плотина.
        Она ускоряла шаг, и Теревант спускался следом в муравейник перепутанных улиц к югу от бывшего Морского Привоза, на краю Нового города.
        - За нами идут, - сказал он через пару минут. Взял ее под руку, повел в переулок. Крысы разбегались врассыпную, пока они брели через мусорные наносы, ошметки сорванных плакатов и доски от ящиков. Очертания теней затемняли над головой водосток.
        - Их двое, - сказал Теревант. - В серых накидках. Они следили за нами, как только мы вышли от вас.
        - Студенты. - Она узнала эти серые рясы. Университетские учащиеся, обычное зрелище на улицах Гвердона. Обычное прикрытие для любого, кому требуется ходить незаметно.
        - Это они нападали на вас у дома Карильон?
        Эладора попыталась вспомнить. Тогда все перемешалось - выстрелы, ножи и заклинания на скорую руку. Но атакующие отложились в сознании крепкими молодчиками с суровыми лицами.
        - Мне кажется, нет.
        Теревант потянул ее на другую, боковую улицу, подобрал в грязи булыжник. Это жемчужный мрамор, осколок Нового города. Эладора сунула руку в карман за пистолетом, затем вспомнила, что отдала его Алику. Отыскала отломанную рукоять меча Алины и покачала в кулаке. Если припрет - сгодится.
        - Готовы? - прошептал Теревант.
        Эладора, заикаясь, открыла рот, затем просто кивнула.
        Не мешкая ни секунды, он бросился из переулка прямо в лапы опасности - а потом с заносом остановился.
        - Какого черта?
        Улица, по которой они только что проходили, преобразилась в цветочный сад. Слишком темно, красок не различить, но аромат от бутонов валил с ног, сладость смешивалась с вонью жареного мяса, плывущей над городом от трупных шахт. С каждой поверхности прорастали цветы, они взошли из грязи, из трещин в стенах, из мусорных куч, оконных рам, даже с металлического обода бочки. Теревант медленно развернулся, сжимая камень.
        В самом сердце этого нежданного сада топорщился участок травяного загустенья, с наиболее толстыми стеблями, а под ними лежал рваный клок серой материи. Студенческой накидки.
        Чудо.
        На этот раз это она потянула Тереванта прочь. Позади них слышался шелест распускающихся бутонов.
        На губах зазвучала непрошеная молитва. Милосердной Матери, Матери Святых.
        Матери Цветов.
        Чем бы оно ни было, откуда бы ни взялось это чудо, булыжником его не одолеть.
        Пришлось бежать, бежать по опасным улицам. По бывшей части квартала Алхимиков, а ныне средоточию Нового города. Эладора все высматривала башню, где в прошлый раз виделась с Карильон, но не могла разглядеть ее. Неизвестно, то ли она попросту заблудилась, то ли переменился сам ландшафт города.
        Она обернулась. В сером полумраке не различить серых ряс, но позади что-то было. Она чувствовала. Какая-то сила нарастала волной.
        Теревант потянул ее за собой, потащил за руку - но он понятия не имеет куда идет. Он слепо окунается в этот город, в те области, где Помойное Чудо дало сбой. Где шпатово видение упорядоченных улиц и народного приволья местами размылось его личными страхами и переживаниями. Исковерканные дома, каменные черты вроде бы лиц. Мраморные пальцы торчат из улицы в ряд, как заградительные столбики, высечены до того филигранно, что при луне Эладора различает завитки линий их отпечатков. Эладора останавливается, опирается на один палец, переводит дыхание. С нее течет пот, стекает в ложбинку где-то у копчика; вокруг плотно давит город, жарко, нет воздуха.
        Дом на одной стороне улицы небрежно слеплен - левая часть четкой, отточенной формы, правая - необработанный наплыв камня, будто зодчий потерял интерес по ходу работы.
        И на полукрыльце этого дома стояла Карильон Тай.
        - Я тебя знаю. - Глаза Карильон блестели во тьме. - Ты, козлина, натравил на меня зомби.
        - Лейтенант Теревант из Дома Эревешичей. - Теревант отвесил полупоклон - глаз от нее он отводить не собирался.
        - Черт с тобой. Заходите. - Кари повернулась к нему спиной и отперла действующую часть двери, приглашая их в половину дома. Под ногами звякнули пустые бутылки, когда она затворяла дверь за Эладорой.
        - Я не видела, что ты на подходе, - отметила Карильон.
        - За нами следили - думаю, святой из Хранителей.
        Кари сосредоточилась.
        - Вблизи никого из них нет. Наверно, вы отделались от хвоста. Или они от меня прячутся.
        - Карильон, - сказала Эладора, - знаешь ли ты что-нибудь о смерти Хайтского посла? Или о краже его меча? - Такое впечатление, что она просит оракула погадать, только в историях матери-пророчицы жили в лесу или пещере и не носили с собой столько ножей.
        - О ком?
        - Что тебе известно об Эдорике Ванте? Что ты делала на Гетис Роу? - потребовал объяснений Теревант.
        - А кто меня допрашивает, Эладора? Ты или чертова городская стража с парламентом, патросом и Эффро Келкином до кучи?
        - Сейчас это я и больше никто.
        Кари закатила очи. Отвела их на кухню, сняла с полки бутылку. Отпила глоток, предложила Эладоре. Эладора отказалась; Теревант с некоторой угрозой держал свой булыжник, пока сам тянулся за выпивкой.
        Кари сморщила нос, и булыжник соскочил у Тереванта с ладони, сам по себе перелетел через комнату и слился с каменной стеной. Она продолжила разговор, будто не произошло никакого чуда.
        - Хорошо. Значит, Эдорик Вант. - Она отхлебнула. - После Кризиса в Новый город понабежало козлов - божью бомбу искали. Алхимики захватили четыре Черных Железных колокола до того… до того, как настала задница. Беканорский колокол взяли для тестового прогона. - В недостроенной комнате не было никакой мебели, поэтому Эладора неприкаянно переминалась на месте. Карильон прислонилась к стене; стена искусно изменила форму, камень отрастил выступ, чтобы ей сесть.
        - В Грене, - сказал Теревант. - Я побывал там. Там очень… странно.
        - Ага, кабздец, здесь началось гребаное светопреставление. Отовсюду поперли веретенщики. Короче, в неразберихе они сняли еще три колокола. С Башни Закона, с Колокольной Скалы в бухте и с Нищего Праведника. Они притащили их в литейные цеха квартала Алхимиков и начали их переделывать, а после… - Она пожала плечами.
        - А после случилось Чудо, - перехватила бразды рассказа Эладора. - Прочие Черные Железные Боги, что оставались заключенными в колокола, разрушились, когда ты передала их мощь господину Иджсону. А из тех трех колоколов, которые были в процессе преобразования в оружие - не знаю, один из них точно сохранился в виде готовой бомбы. - «Может быть, уцелели и другие два. Рассеялась их накопленная мощь - но не злоба».
        - Это колокол с Башни Закона, - заявила Кари. - Его перековали так шустро, потому что понимали: глядишь, придется подрывать его в городе. Убить Черных Железных Богов и Хранимых Богов заодно.
        - Городской дозор достал его из обломков. А что с двумя остальными? - спросила Эладора. Она попыталась мысленно восстановить первоначальную обстановку, наложить карту квартала Алхимиков на Новый город. Будь оно проклято - это же археология, ее-то почему не позвали?
        Кари поболтала спиртное в бутылке.
        - Шпат замуровал их на глубине. Ему тяжело смотреть на них. Их хер прозришь божественным зрением. Как будто глядишь прямо на солнце, только солнце - черный провал порчи, смерти и вопящей ненависти. - Она прервалась, внимая только ей слышимому голосу. Покачала головой.
        - Так вот, говорю, каждый козел потащился искать эти, может оказаться, что бомбы. Знамо дело, дозор. Алхимики. Дерьмоед Дредгер из Мойки. Искатели сокровищ. И шпионы. До хрена шпионов.
        - Эдорик Вант, - вставила Эладора.
        - Среди прочих, ага. - Кари отпила. - Никому из этих гнид нельзя было верить. Столько говна здесь творилось! Когда его тело подкинули в мою прежнюю хату, я пошла назад по следам до дома на Гетис Роу.
        Теревант обратил внимание на угол комнаты. Туда была задвинута деревянная клеть, набитая баллонами и ружьями, а сверху лежал кожаный рюкзак.
        - Это ты вынесла все оружие из того дома?
        - Девушкам надо есть. - Кари встала и заняла место между Теревантом и клетью, подначивая его возразить. Он не двинулся с места, и она продолжала:
        - Там наверху были еще и карты, документы и всякая всячина - не знаю, кто их составил, но карты хорошие. Кто-то вычислил, куда Шпат засунул бомбы.
        - Где они теперь? - настойчиво повысил голос Теревант.
        Кари обожгла его взглядом.
        - Ты не слушаешь? Хер тебе в дышло, Хайт не будет выкапывать все это алхимговнище по новой. - Она покачала пустой бутылкой. - Вишь, Эл, какой ответственной я становлюсь!
        Теревант потыкал недосформированную каменную раму, где предполагалось окно.
        - Что стало с Вантом, с зомби-Вантом, я имею в виду? Я видел, как он за тобой гнался.
        Кари пожала плечами:
        - Он не пошел за мной в Новый город. А пойди… - Она притерла донышко бутылки к стене, словно давила жука.
        - Он по-прежнему цел?
        - Был, когда я его видала.
        Теревант побарабанил по камню.
        - Мне сказали, что его убила ты. Думаю, они хотели, чтобы я нашел его тело, чтобы поверил, будто ты это сделала. Чтобы скрыть… - Он осекся, побледнел, как привидение. Опять привалился к каменной раме, надавливая на трещинки. - Ты ясновидящая. Яви мне пророчество. Поведай, что случилось с моим братом?
        - Боюсь, - сказала Эладора, - что посольство слишком далеко от Нового города.
        - Да, - подтвердила Кари. - У меня нет глаз севернее Замкового холма.
        - Меч Эревешичей - он исчез из посольства. - Теревант дрожал, несмотря на жару. - Ты видела, кто его взял? Они прошли сквозь твои владения? Где теперь меч?
        - Чего же он стоит?
        - Денег, - ответил он. - Казна Эревешичей заплатит тебе.
        - У тебя нет и двух медяков, - рассмеялась Кари. - Тебя даже грабить бестолку.
        - Мои деньги в Хайте.
        - А мы тут.
        - Ты можешь найти меч, Карильон? - негромко спросила Эладора.
        Кари пожала плечами:
        - Наверно. Если он в Новом городе или где-то поблизости.
        - Я знаю, чем вы можете нам заплатить, - обратилась Эладора к Тереванту. - Выборами. Разоблачите нового короля как подсадную марионетку Хайта. Все мы знаем, что это так. Предоставьте доказательства.
        Теревант потер запястья, его пальцы ощупали что-то под кожей. Он выпрямился, покачал головой:
        - Не могу. Простите, но нет. Я принес присягу Короне. Я дал обет.
        - Отлично, тогда катись к чертям собачьим. - Кари решительно вошла в наполовину отделанную прихожую и настежь откинула дверь на себя. - Двигай, я не…
        Выстрел. Хруст в ночи, огонь из необычного оружия, такое Эладора не слышала прежде. Она застыла. Каменная крошка и пыль просквозили над ее головой. В этот момент ей самой было непонятно - попали в нее или нет.
        Теревант бросился на нее сверху, сбивая на пол. Новый хруст, и попадание в Тереванта - его тело вдруг ослабло, обмякло. Эладора почувствовала волну шока, пробежавшую сквозь него, услышала, как в шоке он рычит и клокочет. Кровь прыснула на нее, на все вокруг - красный пол. Потекла сквозь пальцы.
        - Снайпер! - прокричала Кари. - Твою ж мать, мой косяк, простите дуру. Он наверху, за четыре улицы. Вот говно. - Прозвенел еще выстрел, но Кари была к нему готова. Ей попало в спину, и стена вздрогнула, приняв удар на себя. Эладора потащила Тереванта от двери, за ним размазывался кровавый след. Кари захлопнула дверь.
        Эладора попыталась вспомнить, что она знает об огнестрельных ранах. «Он сможет воскреснуть», - твердила она, пытаясь стянуть края, перекрыть кровотечение. Внезапно все отдалилось, будто она наблюдает за собой с большого расстояния и большой высоты.
        - Шпат, - взмолилась Кари. Недоделанная половина дома замерцала, словно ее высекли изо льда, который начал оттаивать.
        Снаружи донесся голос, от которого замерли они обе.
        - ВЫХОДИ, ДИТЯ. ПОРА. - То был отзвук грома и музыки - и занебесного блаженства; сей глас не могло издать человечье горло, но обе очень хорошо его знали.
        Сильва Даттин.
        Глава 34
        - Говно-говно-говно. - Кари вперила взгляд в стену, и камень тягуче потек. Поползли длинные отростки кладки, сплетаясь, как пальцы, чтобы забаррикадировать вход.
        - Выходи! - Кулак Сильвы шарахнул в дверь, пошатнув целый дом. Барьер затрещал.
        - Их там не меньше семи, - беззвучно сообщила Кари. - Сильва, снайпер, другие подходят. По-моему, один из них святой. Твою, сука, волю. - Отступая от двери, она чуть не поскользнулась на Теревантовой крови.
        - Девочка из цветов, - сказала Эладора, не будучи уверена, откуда это ей известно. - Юная святая. - Молоденькая, опьяненная силой, только что преображенная потоком божественной милости, вырвавшимся на волю от веры в нового короля.
        - Брось его, - сказала Кари. - Может, выберемся задворками.
        Эладора покачала головой:
        - Я задержу мать здесь. Уходи.
        Карильон не стала медлить. Помчалась наверх и исчезла.
        «Святые наделены целительной силой». Больше ей ничего не придумать и не поделать. Эладора встала, пошатываясь, подошла к двери.
        - Мам! Это Эладора. Кари убежала. - Перед глазами поплыло как в кошмарном сне. В воздухе стоял густой запах полевых цветов; и хоть вместо стекол в окнах камень, а на дворе ночь, комната казалась залитой солнцем.
        - ЭЛАДОРА, ДЕТОНЬКА МОЯ. Я ВЫНЕСУ ТЕБЯ И ПРИВЕДУ К СВЕТУ САФИДА! ТВОИ ГРЕХИ СГОРЯТ. ТЕБЕ НЕВДОМЕК, ДОЧКА? МЫ ИДЕМ ОЧИСТИТЬ ГОРОД ОТ ТИРАНИИ БОГОВ-ЧУДОВИЩ! МЫ ОБРУШИМ ИХ НЕЧЕСТИВЫЕ ХРАМЫ И ВОССТАНОВИМ ВЫСОКИЙ ПРЕСТОЛ. - Дверь опять затряслась. Обломилось еще несколько каменных пальцев. - СВЯЩЕННЫЙ ОГОНЬ ПОВЕРГНЕТ ТВОРЕНЬЯ ЧЕРНОГО ЖЕЛЕЗА!
        Она будто вещала из трехсотлетнего прошлого, когда силы Хранимых Богов - тогда еще никем не хранимых - освободили город от Черного Железного пантеона.
        Когда шла война святых.
        - Мама, послушай меня. Мир изменился. Боги этого не понимают, они не меняются, поэтому за них меняться приходится нам. Черных Железных Богов больше нет. Кари перестала быть их святой. Теперь все иначе!
        - ОГОНЬ УНИЧТОЖИТ ИХ. БУРЯ ИХ СМОЕТ. ИЗ ПЕПЛА ПРОРАСТУТ ЦВЕТЫ.
        Меч священного пламени развалил дверь надвое. Эладора попятилась по стене, таращась в ужасе. Снаружи неузнаваемая фигура. Закована в древний доспех, меч в ее руках низвергает пламя. В плаще из бури, в броне - творении Вещего Кузнеца. Цветочный венок превратился в стальной.
        Зрение Эладоры замелькало, и каким-то образом она увидела себя глазами матери. Свою любимую дочь, увязшую во лжи и грехе. Пораженную той же ужасной порчей, что струится в собственных венах, семейными грехами Таев, которые так далеко отстранились от истинного пути. Огонь в крови Сильвы выжег эту порчу, и она приняла муку как наказание. Эладору необходимо заставить пройти то же самое. Должен быть очищен и город - его скверну сожжет огонь. Башни сгорят, их смоют летние бури, и на пепелище, как цветы, вырастут храмы, и там будут поклоняться истинным богам Гвердона, отные и навсегда, во веки веков…
        Вспышка. Взрыв.
        Карильон выскакивает из верхнего окна этого недосозданного дома, на лету бросает гранату, вспышку-призрак. Доверившись наставлению Шпата, что разрыв не заденет ни Эладору, ни этого, как его там.
        Снайпер над городом успел выпалить по ней еще в воздухе и попал. Чудо Шпата оберегает ее, отводит ранение от ее хрупкой смертной плоти на камни мостовой. В основном отводит - все равно чертовски больно получить пулей в лицо. Она бьется о землю, перекатывается и выхватывает из сумки с сюрпризами, трофея с Гетис Роу, новое оружие.
        Ведерко с мертвопылью. Она проворачивает предохранитель и швыряет его вдоль улицы, навстречу девушке-с-цветами. Емкость отскакивает от мостовой, шипит и испускает облако смертельных пылевых комочков. Девушка тут же разваливается на части, ее тело распадается на тысячи светящихся семян, они кружат, плывут с ветром, пока им не попадется место осесть и пустить корни. В основном они горят на отравленной земле, и там им не выжить вблизи частиц иссушающей пыли.
        Сзади тебя. Голос Шпата. Она уходит вбок от атаки Сильвы пламенным мечом. Граната, похоже, никак ей не повредила. Мразотно. Все равно, несмотря на богоданную силу и скорость, она обычная пожилая тетка - машет мечом, откровенно не умея им пользоваться.
        Раньше в усадьбе Вельдакра маленькая Кари выбешивала Сильву отказами принимать наказание. Она вспомнила, как увертывалась от нее, пряталась на дворе фермы, а Сильва гонялась за ней с деревянной ложкой.
        Теперь у нее резаки. Против охерительного меча.
        Кари резанула по тете. Удар отскочил от доспеха Сильвы, однако броня явно не настоящая. Чудотворная защита. От Кари требуется лишь одно - уворачиваться и нарушать концентрацию Сильвы, тогда тетя скоро не сможет поддерживать связь с богами. Кари не хуже других знала, как тяжело справляться со святым даром, находить точку, в которой тебя поднимет над смертным бытием достатоно высоко, чтобы сквозь тебя потекли чудеса, но при этом не оторваться от земли, чтоб тобой управляла ты, а не боги.
        Пуля. Она бросилась в сторону одновременно вместе с выстрелом снайпера. Видела пулю с разных углов. Все окна - это ее глаза.
        Пропал. Сильные мозолистые руки заграбастали снайпера сзади. Кто-то его поймал. Она ошибалась - здесь действовали две группы. Сильва, святая с цветами, снайпер - и другая сторона.
        Она не догадывалась, кто ее невидимые союзники, и снайпер был на самой границе Шпатова восприятия, но прямо сейчас это менее важно, чем здоровенный огненный меч, смерть, бьющая прямо в лицо.
        Карильон откатилась вбок. Сильва - неказистая старушка, но драться с ней все равно что с Холерным Рыцарем. Бьет тупо и неуклюже, но при этом быстро и устрашающе сильно. Пора убираться с этой широкой улицы. Слева расстелен ковер из мертвопыли с цветами.
        Справа лабиринт переулков.
        Слева ее сумка с алхиморужием. Там есть большой пистолет - из таких валят бакланьих бошек.
        Направо, подстегивает Шпат, но она чуточку мешкает, и меч достает ее.
        Касания нет. Это был неизящный, тяжеловесный удар, таких ей легко избежать - и клинок просвистел без вреда. Ее достает пламя, окружавшее лезвие. Ее опаляет священный огонь, и, невольно, призвав Шпатово чудо, она передает свой ожог Новому городу.
        Огонь освещает ночное небо. Горизонт внезапно очерчивает пламя. Башни превратились в горящие факелы, воспламенился сам камень.
        В ее голове Шпат взревел от боли.
        Дерьмо. Это священный огонь. Он выжигает его душу.
        Душа горит. Весь город - это душа Шпата, воплощенная в твердь.
        Сильва снова неистово лупит. Кари пригибается, выдергивает пистолет из сумки, но по ней опять скользит пламя. И снова другие здания загораются, как свечи. Ей не слышно криков людей в тех домах, зато слышно Шпату.
        Она бежит вправо. Сильва скачет за ней, одним махом прыгает на тридцать футов. Взмах с высоты, меч на палец разминулся с головой Кари, и опять ее опаляет пламя. На этот раз она отсекает от себя Шпата, отвергает такое избавление.
        Принимает огонь.
        Ее лицо морщится, пузырится. Ослепленная, Кари головой врезается в стену. Стена при столкновении меняет форму, становится лестницей, она, не видя, вспархивает на ступени, карабкается наверх от Сильвы. Удирает с улицы, цепляясь за водосток. Сильва прыгает за ней, бешеной псиной царапает стену, но ей не найти опоры.
        Кари взбирается на крышу. Здесь прорастают цветы, растут на глазах с невероятной живостью. Закрытые бутоны неестественно велики. Тьфу на них, нет времени на всякую дичь, когда внизу Сильва с клинком пламени. Она заряжает пистолет, и пуля пышет годами копившейся злобой. Ужасная боль, едва удается стоять, она шатается над обрывом, задыхается от запаха своей опаленной плоти, жженных волос, но не промажет.
        «Ты знала, ты могла бы меня предупредить», - думает она. Сильва ведь Тай. Она знала, чем занималась ее семья, с какой целью они создали Карильон. И когда Кари в ночи впервые услышала Черных Железных Богов, Сильва должна была понять, что это значит. Кари бежала из Гвердона и не должна была возвращаться. Возвращение привело к Кризису. «Ты знала и заслуживаешь подарок».
        Кари не надо было и целиться. Даже с одним обожженным глазом, с раздувшейся половиной лица Кари ясно видела, что происходит внизу. Шпат показывает ей все, что нужно. Она видит, как Сильва с вызовом вздымает меч. Как Эладора, спотыкаясь, вываливается из разбитых дверей.
        Она нажимает на спуск. Сильва пошатывается под ударом, чудесная броня вспыхивает переливчатым светом, потом пропадает. Аура божественности гаснет. Старуха, тощая как жердь, в порванном платье, стоит, пошатываясь, посреди улицы. Роняет меч - он для нее слишком тяжел. Кровь толчками выливается изо рта, из носа. Она опрокидывается наземь.
        Карильон на миг ощутила некое безмерное движение, смещение сил. Как будто опорный канат сорвался с бушприта и болтается под мачтой. Божественная мощь, заключенная в Сильве, теперь спущена, вышла вон. Она больше не удостоена святости. Обычный человек и не более.
        Кари перезарядила оружие.
        Неожиданно один бутон немыслимо раздулся; судорожно, непотребно задергался, рождая человечью фигуру. Юную девчушку-святую выдавило из цветка, склизкую то ли от нектара, то ли от околоплодных жидкостей. Она выскользнула так стремительно, что долетела до Кари, ударила в бок. Схватилась, отнимая пистолет. Она несравнимо слабее Сильвы, но ее мощь в самом расцвете. Новоиспеченная святая, пьяная от чудес.
        Кари позволила инерции снести их обеих с крыши. Они рухнули вниз, сплетясь конечностями и телами, - но только одна из них обладала Шпатовым даром. Удар от падения с четырех этажей безвредно передался камням - по кругу от места их приземления взметнулась пыль, полопалось покрытие.
        Цветочной девочке такого благословения не досталось. На тротуаре, где собралась ее кровь, проклюнулись стебельки цветов.
        Но все равно из Кари крепко вышибло дух. Она лежала, глотая воздух. Не глядя, почувствовала, что с пояса свалился нож. Потянулась, нашарила его рукоять.
        Нога в сапоге наступила ей на руку. Вместо пальцев хрустнуло каменное покрытие, но руку ей не вытащить.
        Сильва, опять закованная в броню - святость ее воспряла.
        И меч загорается сызнова.
        Эладора таилась у двери, замерев от страха. Когда ветер подхватил мертвопыль, она зажала рот ладонью, но уберег дверной проем. Она в ужасе смотрела, как меч матери обжигает Кари, и в ответ загорается сам город.
        Священный огонь прикасается к коже Кари, и вершины башен окутывает пламя. Что произойдет, если клинок святой убьет Кари? Сгорит ли тогда весь Новый город? По работе она побывала с агитацией в половине тех башен, знала, как плотно они заселены людьми. Погибнут десятки тысяч.
        «Беги же», - понукала она Кари, и кузина будто услышала сквозь побоище. Эладора смотрела, как Кари запрыгивает в глухой фасад, как стена складывается в ступени, которые исчезают, стоит убрать ногу. Сильве Карильон не достать, и она бесится от ярости на улице. В негодовании мать рубит стену мечом.
        Если Кари убежит, тогда, может быть, Эладора сумеет уговорить мать остыть. Эладора встает и идет, вся дрожа, к аватаре занебесного гнева, которая, похоже, все-таки ее мать. Над головой собираются грозовые тучи, и Эладора видит в небе Их образы. Матерь Цветов, Святой Шторм, Нищий Праведник. Этой ночью боги Гвердона покинули свои горние жилища.
        - Мама… - начала она.
        И вдруг Кари опять перед ее глазами, с пистолетом в руке. Целит прямо в нее.
        Звенит выстрел. Эладора бросается на землю, убежденная, что пуля ее поразит. В груди резкий приступ боли, но крови нет. Наверху колесом вращаются тучи.
        Это как снова попасть в усыпальницу под Могильным холмом. Снова душа ее вывихнута, то же пугающее чувство, будто она отдана на страшное и безбрежное созерцание извне.
        Святой Шторм наклонился к земле. Его латная перчатка заклепана молниями, она больше всего города. Затянутые в сталь пальцы величиной с башни. Боль исчезает, как только бог протягивает ей меч. Напоминает о том, что меч у нее уже есть.
        А потом она опять на улице. Впереди на земле скомкалась мать. Она смотрела, как пальцы Сильвы царапают землю, как мать утирает кровь со рта, волоком пытается подняться, подсовывает клюку, как рычаг - а затем восстает сильнее самой бури. Клюка обращается в клинок. Окровавленная одежда становится сверкающим доспехом. Глаза ее - огонь.
        Карильон тоже на земле. Эладора в ужасе смотрит, как Сильва направляется к племяннице, высоко занеся меч. Кари ищет оброненный нож, и Сильва наступает ей на руку. Меч вспыхивает огнем.
        Эладора тянется к сумке. Вынимает рукоять, что дал Синтер, поломанный остаток меча Святой Алины. Алина спасла ее тогда, в гробнице. Призвала с небес Хранимых Богов и победила всех чудищ.
        Она держит меч и читает молитву.
        И ее меч тоже становится огненным. Она тоже восстает в могуществе. Броня тоже - нерешительно, полупрозрачно, ломко - нарастает вокруг нее. Сила плещется внутри нее волнами, уносит ее и хмелит. В один миг она готова сокрушить город одним ударом, в другой становится хрупкой, стеклянной. Очертания в тучах утратили гармоничность. Они сталкиваются и вихрятся.
        Она поднимает меч. Клинок раскален и сияет, а пламя на мече Сильвы чадит и гаснет.
        Над головой бухает гром. Бог бури ревет в замешательстве, ему не разобрать, кто из смертных сосудов его святой.
        - Противное дитя, - визгливо скрежещет Сильва. Она пытается заколоть Карильон, но теряет силу удерживать меч, и клинок безвредно падает на землю. Кари выдергивает руку, и в ней уже нож.
        - Нет! - кричит Эладора, и Кари швыряет и протаскивает по земле силой повеленья сестры.
        - Безбожный ребенок! Воровка! - Сильва плачет. - Ни капли веры, вся в отца! - Она подается вперед, раскидывая руки. Эладора съеживается и хочет отпрянуть, но мать не пытается ее обнять.
        Вместо нее Сильва обнимает огненный меч, что держит Эладора.
        - Костер Сафида! Вознеси мою душу! - Трещит горящая плоть. Эладора в ужасе бросает меч. Пламя сходит на нет, оставляя Сильву сжимать холодный клинок обугленными до кости ладонями.
        Броня на Эладоре меркнет, постепенно образуясь снова вокруг Сильвы. Ее заемная святость возвращалась к истинному носителю. Боги колебались, какой выбор им совершить.
        Но в это мгновение перехода, в этот краткий промежуток пустоты над городом прозвенел еще один выстрел. Снова сработала винтовка снайпера.
        Сильва простерлась на земле. Эладоре не разобрать, мертва мать или смертельно ранена, но божественное сошло с нее.
        Кари попыталась встать, и второй выстрел попал ей в лоб. Позади до основания раскололась стена, спасая ей жизнь, но Кари рухнула без сознания. С одной стороны ее лицо обгорело, с другой, от волос до середины щеки, теперь проходил синюшный рубец.
        Над головой заплакали небеса - на город пролился теплый летний дождь.
        Покинув квартиру Эладоры, шпион шел пешком и размышлял. Город кипел слухами - о том, что новый король привел с собой войско, что новый король на самом деле тот, старый, возвратившийся из-за моря, что нового короля вырастили в алхимическом баке, и все это заговор гильдий по восстановлению власти. Алик нахватался обрывков историй об отрядах из Хайта, но не осмеливался проявлять к ним чересчур большой интерес.
        Вечер перетекал в ночь. Улицы стихли, и он остался наедине с неистовством своих мыслей. Внешне он выглядел умиротворенным, но под маской Алика бушевал шторм разочарованья. Похищенные документы - кхебешские записи - указывали на страшный изъян его замысла.
        Впрочем, решение есть. Жестокое.
        «Все причастные, - осознал он, - мыслят о божьих бомбах в неверном ключе». Они думают о них как о бомбе - продукте алхимических заводов. Машине, сделанной выполнить свое назначение. Бездумной химической реакции.
        Но ведь они - боги, а боги требуют веры. Требуют жертву, доказательство преданности. Даже усеченным, исковерканным, сломленным Черным Железным Богам требуется надлежащая дань. Он должен был предвидеть это уже давно.
        Шпион заложил большой крюк вокруг Мойки, чтобы в конце подойти к дому Джалех. Дом уже спал. Спал Эмлин, на подушке налипла кровь. Во сне мальчик ворочался, бормотал названия кораблей, ушедших в плавание. Наверно, когда-то прежде перечислял их для Анны или в еще каком шпионском донесении.
        Алик взъерошил мальчишкины волосы, и Эмлин, успокоенный, откатился.
        Когда спит, мальчик так хрупок, так беззащитен.
        Шпион велит Алику нагнуться под кровать за сумкой. На дне, под винтовкой, жреческая сутана, до сих пор слегка попахивает водорослями и алкагестом. Он сворачивает ее.
        Алик - добросовестен, трудолюбив. Никто не смотрит, как он ходит по всему дому, занимается странной работой. Подбивает чердачное окно. Приколачивает разболтанную черепицу на крыше. Проверяет запоры на задней двери. Но и когда он с этим заканчивает, то продолжает работать. Убирается в комнатах, скоблит кухню. Отвлекает.
        «Вживайся в личину», - повторяет себе Алик.
        Эмлин спускается вниз, взлохмаченный, полусонный.
        - Есть хочу, - говорит он. Одна из шести ранок заново открылась. Алик подносит парню чашку воды, усаживает на стул и прикладывает к надрезу алхимическую припарку.
        - От Анны известия есть? - спрашивает мальчишка.
        Алик собирается честно ответить, но вместо этого кивает и шепчет:
        - Да. Она передала нам, что пора уезжать. - Это лишь полуложь - им полагалось немедленно покинуть Гвердон сразу после отправки послания. Уйти из-под катаклизма, а не ждать здесь пришествия богов. Не ждать раската ударной волны. «Ты вернешься, - уговаривал Алик шпиона, - дай мне вывести Эмлина и возвращайся назад».
        - Мы опять поплывем на корабле Дредгера. Скорее всего, на запад, к Архипелагу. - Как можно дальше от Божьей войны.
        - А твои выборы? - Эмлин посерьезнел. Потрогал надрез на лице и вдруг встревожился: - Это из-за меня? Я не стану…
        - Нет, нет. Ничего подобного. Это приказ, приказ Анны. Разведкорпус нельзя ослушаться, верно? Но она велела нам прятаться, уходить тихо. Сумеешь?
        Эмлин кивнул:
        - Пойду собираться.
        - Молодец, боец. - Эмлин соскочил со стула и побежал наверх. Двигался он беззвучно, даже на скрипучих деревянных ступеньках. Молодец, боец.
        «Мы уедем ночью», - подумал он.
        Но шпион старше Алика. Хладнокровнее и умнее. Алик всего лишь имя, улыбка, осанка. Несколько строк о прошлом, добрая горсть лжи. Вся его личность зыбка, как паутина - и пришпилена якорем к Гвердону. Все, кто знают Алика здесь. Он - порождение этого города.
        А без этого якоря он так слаб, что шпион стряхнет его мигом. Сбросит ненужную маскировку. Он выскользнул через кухню, запер дверь за собой. С каждым шагом прочь от Джалех шпион все сильнее ощущал в себе себя. Он освобождался - но по-прежнему нуждался в маске. Еще не время шпиону выступать открыто.
        Последним заданием Алика стала бочка в узком проулке. Он перекатил тяжелую емкость и загородил ею старый угольный желоб. Больше потайных выходов нет.
        «Алик - это обуза», - решил шпион. «Вживаться в личину» для смертного разведчика хороший совет, но он зашел чересчур далеко. Создал поддельную жизнь, и поддельное имя стало чересчур настоящим. Пора с ним заканчивать.
        «Уходи. Убей личину».
        Алику пора присоединиться к Икс-84 и Сангаде Барадину. Мертвецам без могилы.
        Итак, он заново стал священником, натянул через голову груботканую рясу, постарел и осунулся. Нет - у жреца старые кости, но их согрели события Фестиваля. Король ведь вернулся! Хранимые Боги пробудились от векового покоя! Священник должен почувствовать перемену. Он потрусил по аллее, тяжело дыша.
        Священник бубнил себе под нос. Осуждал неверующих оборванцев и нечестивых карманников, пока карабкался по извилистым лестницам Нового города. Сверкая глазами, истово набожный, истово убежденный в своей безгрешности - «вживайся в личину», - он прошаркал по улице Часовен к постовому городского дозора.
        - Я вам такое скажу, не поверите, - начал священник.
        Эладора стоит под дождем, на мече в ее руках дымится кровь матери. Она закована в небесную сталь; вместо сердца пылает солнце, затапливает ее немеркнущим светом.
        Из мрака появляются люди, вооруженные. Эладора узнает некоторых из них, лица из ее кошмара. Это те, кто нападал на нее в прошлый раз, на улице Семи Раковин. Они не говорят ни слова, но окружают ее, с оружием на изготовку, все же они опасаются подступать близко к святой. К ней.
        Появляется еще один, одетый в церковную сутану. Жрец приволакивает с собой пленника, молодого парня, возраста цветочной девчушки. В другой руке священника длинноствольное ружье. «Снайпер, - делает вывод Эладора, - он подстрелил Тереванта». Жрец швыряет парня на землю и упирает тяжелое оружие ему в плечо. Эладора узнает и его - ее он тоже знает.
        - Эладора Даттин! - кричит Синтер, и возглас срабатывает как заклинание. Боги покидают ее, не полностью, но этого хватает спустить ее на землю. Сломанная рукоять становится сломанной рукоятью. Ее одежда, как прежде, поношенные, запыленные платье с плащом, а не сияющие доспехи.
        Синтер скалит щербатый рот.
        - На охеренно тонком волоске все висело. Возблагодарим богов, что ставка окупилась сторицей. Вот это приз!
        Он бросил взгляд на тело Сильвы.
        - Пойми, эта кровь не на мне. Она на них. Это, черт подери, они наслали на нас заваруху. Боги. А я еще предупреждал твою мать со мною не связываться. Упертая баба. - Он пожал плечами. - Вылечи ее.
        - Ч-ч-тт…
        - Вы-ле-чи. - Его человек навел на Эладору пистолет. - Я видел, как врачевала долбаная Алина. Если смогла она, сможешь и ты. Остаточная благодать, так это называется?
        - Я не умею.
        - Она же твоя, сука, мать, - привел довод Синтер. - Попробуй. Пресвятая Милосердная Матерь, исцели пришедших к тебе за утешением, угу?
        Эладора склонилась над телом матери. От пальцев исходил странный жар - и слова молитвы Милосердной Матери тут же впорхнули в сознание. Она произнесла их, и благодать потекла сквозь нее, теплая, медвяная. Раны Сильвы затянулись.
        - Хорошего понемногу. - Синтер попытался отвести руку Эладоры, и ему едва хватило сил. Пришлось подналечь двумя руками, чтобы сдвинуть ее одну. - Не следует ей просыпаться и опять тут устраивать махач, согласна? Никому из нас этого не надо. Извини, пришлось поступить нехорошо, но какой у меня был выбор?
        - В-в-вы и-использовали меня. - Эладора была заранее духовно уязвлена, открыта перед богами. Прежде она пропускала сквозь себя Хранимых. Синтер воспользовался этой связью, сыграл Эладорой, запутал ею богов. Выдайте ей меч самой Святой Алины, почаще приводите к матери - и вот с каждым днем у Эладоры все больше сходства с Сильвой. Достаточно, чтобы одурачить Хранимых Богов. «Охренеть, как они прекрасны, сердце мое замирает, - однажды сказала Алина, - и какие же они полудурки - так бы и врезала».
        Неспособные разграничить Сильву и Эладору, боги поделили дар святости между ними - и Сильва ослабла достаточно, чтобы Синтер ее поверг.
        - Ну да. Нельзя оставлять на свободе бешеную собаку. Нельзя позволять чокнутым бабам раздражать богов. Но, я клянусь тебе, ее пощадят, - заверил Синтер. Повысил голос: - Как там другие?
        Подручные Синтера рассыпались по улице. Один возле Кари.
        - Еще жива.
        Другой у цветочной святой.
        - Здесь тоже. Едва-едва.
        - Так, эту тоже давай, - приказал Синтер. Они перенесли цветочную святую в ее перекореженной форме, положили рядом с бесчувственной Сильвой. Во второй раз Эладоре было труднее призывать силу, но она и с этим справилась. Цветочная дева охнула, задыхаясь, повернулась, и ее вырвало смесью крови, желчи и лепестков. В ужасе она уставилась на окруживших ее незнакомцев.
        Синтер перетащил к ней парня, повалил возле девушки. Она потянулась было к нему, но сапог Синтера перегородил ей дорогу.
        - Тупорылые сафидисты. Чутка повеет святостью, и вот они уже воображают себя избранными. - Он отвесил парню затрещину. - Значит, так, тупорыленький мой сафидистик. Отныне ты работаешь на меня! Не на нее! - Он махнул на неподвижное тело Сильвы. - На меня! На истинную Церковь. Ты понял?
        Парень повертел головой. Неслышно прошептал кровавыми губами:
        - Лжесвященник.
        Синтер подал жест. Один из его людей провел кинжалом поперек горла парня. Опять кровь, алой, страшной струей. Эладора подалась вперед, пальцы ожгло целительными чарами, но убийца взялся за пистолет и поцокал языком. Она помнила его по улице Семи Раковин. «Тело Ванта подбросили люди Синтера», - заключила она. Ей хотелось поделиться открытием с Теревантом, но тот истекал кровью в нескольких футах от нее за стеной.
        Синтер встал на колени возле девушки, сжал ей голову, заставляя смотреть, как умирает парень.
        - Итак, родная, отныне ты служишь мне, усекла? Ты по-прежнему их святая, но работать будешь на меня. А ну, мразь, клянись небесной Матерью!
        Она беспомощно кивнула. Эладора задумалась, заставят ли и ее приносить такую же клятву.
        - Клянусь небесной Матерью, - произнесла цветочная святая, и Синтер ухмыльнулся выбитыми зубами.
        - Милое дитя, - сказал он, целуя ее в лоб. - Помолись за меня. И за него помолись.
        Эладора угрюмо сверлила жреца взглядом.
        - Карильон я тоже должна вылечить. - Чувствовалось, как нить, соединяющая ее с хранимыми Богами, ускользает. Она бы могла побороться за эту связь и за силу, которую та влечет, но не забывала о безумии матери. Вот чем заканчивается этот путь.
        - Вылечить Карильон? - эхом отозвался Синтер. - Не смей.
        - Убить ее? - предложил стрелок.
        Синтер поднялся, поглядел на горящие вдалеке башни.
        - Последний раз, когда я попробовал, дело обошлось мне в два пальца, а она тогда еще не обрела полноценную святость. Нет, будем держать у себя живой, пока не поймем, как от нее безопасно избавиться. - Он громко обратился к своим людям. - Значит, так. Эту… - он ногой подтолкнул Кари, - на Чуткий. Посадить в глухую камеру, это важно. Для специальных заключенных. - Он покосился на цветочную святую: - Нашу новую сестру проводите в Обитель Святых, и пусть пребывает там. С надлежащими обрядами и подношениями. Покойного выбросьте в море, камней набейте, чтоб не всплыл. А мисс Даттин поедет обратно в свою келью, ладненько? - Он вынул пузырек, по виду как с ароматической солью, откупорил и посыпал на кроваво-измочаленную одежду Сильвы. Сильва дернулась, но не очнулась. То же самое он проделал с Карильон.
        - В моего друга попала пуля. Он в доме, - сказала Эладора. - Прошу вас, пустите меня к нему.
        Синтер выпрямился, покрутился по сторонам. Заглянул в дом и рассмеялся.
        - Вот это да! Мы еще и беглеца нашли!
        Еще двое Синтеровых подручных забежали в дом, забирать Тереванта.
        - Что будем с ним делать, шеф? Отвезем обратно в посольство?
        Синтер взвесил расклады.
        - Не. Хрен этому дерьмовому Лемюэлю. Везите его во дворец, пусть Лиссада Эревешич с ним разбирается. Скажите, что это утешительный подарок.
        - Меча Эревешичей с ним нет, - заметил один из подручных.
        - Хватит уже с меня мечей, - сердито проговорил Синтер, пинком отшвыривая остатки меча Сильвы. - После них потом заметать задолбаешься.
        Вынесли Тереванта. Он жив, но побелел, и его била дрожь. На землю сочилась кровь.
        - Его тоже лечи, - распорядился Синтер.
        Она послушалась. Что еще оставалось делать? Она могла попытаться призвать с небес райский доспех, вымолить благословение у Святого Шторма, но любая заминка - и ей конец, и она чувствовала себя опустевшей. Разбитой наголову. Она макнула пальцы в кровавую чашечку раны, ощутила твердую форму пули и сконцентрировалась. На этот раз сила текла значительно медленнее, неохотно, однако же действовала. От Эладоры устремился жар, и его плоть зашлась судорогой, противодействуя ей. Выталкивая обратно ее пальцы, пулю и все мелкие осколочки. Рана сомкнулась, осталось безобразное клеймо багрового шрама.
        Она взяла предложенный Синтером платок, вытерла с руки океан крови. Почувствовала озноб и слабость.
        Тереванта унесли в ночь. Вооруженные бойцы парами и тройками скрывались из вида. Сильву забрали. Цветочную святую окутали парчовой накидкой, и несколько с виду наемников, но распевавших хоровые псалмы, с почетом понесли ее по улице. Кари, в цепях, отправили противоположной дорогой к морю.
        И так, пока не остались лишь Эладора, Синтер да стрелок с пистолетом.
        Ей хотелось быть храброй, как Кари. Обрести силу, еще недавно бывшую с ней. Но дуло пистолета смотрело твердо.
        Синтер поднял нож Кари, проверил баланс.
        - И что нам теперь делать с вами, мисс Даттин? Этот пацан оказался безрассуден, и пришлось с ним покончить. Ваша мать была непослушной, и пришлось противопоставить ей вас, отвести милость божью в более… благоразумный сосуд. Не в радость мне такая работа. Лишь ради города стараюсь. Как, полагаю, и вы. - Он вздохнул. - Или вы тоже предпочтете упрямиться?
        - Я… я…
        - Будешь заикаться, прикончу.
        Эладора сглотнула:
        - Вам по-прежнему нужен Келкин. Вам нужен Келкин больше, чем когда бы то ни было - ведь если на выборах победит церковь, то кто будет управлять городом? Вы? Или марионетка из Хайта?
        - Нужен - громкое слово, но… верно, с твердой рукой и знакомой харей многое протечет куда проще, - сказал Синтер. - Сможешь его привлечь?
        Она посмотрела ему в глаза и соврала:
        - Да.
        - Милая девочка. Дай-ка мне меч.
        Он взял у нее рукоять Алины обратно. Протер ее, поцеловал, засунул под сутану.
        - Отнесу назад в Обитель Святых, - известил Синтер. - А тебе, думаю, хватит разума, чтобы, в конце концов, туда не попасть.
        Синтер нагнулся и сорвал несколько цветов, по воле чуда проросших из лужи крови. Их стебельки переплелись, образуя живое кольцо. Венок. Корону.
        - Да осияет тебя благословение Фестиваля, дитя. Возрадуйся. Урожай обещает быть добрым.
        А потом он ушел, оставив ее одну под дождем. Вдалеке полыхали башни.
        Глава 35
        Этой ночью, когда шпион шел обратно к дому Джалех, небеса охватил пожар. Горел Новый город.
        «Неужели наконец они здесь?» - подумал шпион. У порта собиралась толпа, но все глазели на пылающие башни, один шпион подбежал к перилам причала, всматриваясь вдаль над темной водой. Нет - на Мысу Королевы без перемен. Никакой суматошной активности, никто не разбегается по боевым постам. Город не находится под ударом - по крайней мере, со стороны внешнего захватчика. Его жертвоприношение не запоздало.
        Алик отправился бы туда. Алик захотел бы помочь. А жрецу лучше исчезнуть, он передал страже все, что им надо знать. Он снял жреческую рясу и забросил ее в море.
        Как маску напялил на себя личность Алика, но теперь она казалась растянутой и неудобной. Двигался он неуклюже, из голоса пропал нужный ритм. Все равно ночью никто не заметит.
        Под видом Алика шпион поспешил на пожар, пробежался теми же улицами, по каким хромал священником. Влился в поток горожан, устремившихся бороться с огнем. Сквозь толпу проталкивались повозки алхимиков, везли баки с противопожарной пеной. Шпион залез на один из баков, оттуда помогал направлять пожарных. Сколачивал народ в бригады. Раз за разом он кидался в горящие здания, вытаскивал бедолаг из огня. Раз за разом исчезал в дыму. «Ему вообще плевать на свою жизнь», - восхищенно перешептывались зеваки.
        Он проработал всю ночь. Позднее скажут, что под предводительством Алика были спасены сотни людей, что без него пожар стал бы куда худшим бедствием. Что он боролся за спасение Нового города.
        Перед рассветом стало похоже, будто пошел снег. Он остановился, пытаясь понять, не чудо ли это.
        Потом прикоснулся к одной из снежинок, и та раскрошилась, вместо того чтоб растаять. Это падал пепел - пепел с тысяч сгоревших предвыборных плакатов.
        Барсетка нашла шпиона в перепачканной сажей толпе. Для скорости она неслась навстречу ему на четвереньках. Задыхалась от волнения.
        - Алик! Стража! - подвывала она и никак не могла отдышаться среди дымного чада. - Кто-то донес! Джалех. Укрывает опасных святых.
        Алик не стал бы мешкать. Алик не знает, что случилось, но верит другу, поэтому бросился бы бежать. Он бы как можно скорей помчался под гору через узкие улочки, до дома Джалех. Поэтому так же поступил и шпион, пусть действия Алика и не выходили у него столь естественно, как прежде. Он не мог лететь стремглав во всю прыть - если бы он в самом деле успел спасти мальчика, то это все бы испортило. Нет, он прибежал как раз вовремя, чтобы чуточку опоздать.
        Дом Джалех кишел упырями. Будто взгляду открылись черви из-под перевернутого камня. Упыри сновали в дверях и окнах, принюхивались к земле, невнятно бормотали друг с другом. Когда над городом поднялось солнце, они заскулили и отступили прятаться в тенистые закоулки. От них несло подземельем. Это не молодняк с поверхности, как Барсетка; тут собрались упыри среднего возраста, десятилетиями не видевшие света дня. И вот они здесь. Городской дозор тоже здесь. В лице солдат с огнестрельным оружием - они придавали процедуре законный статус.
        Джалех спорила во дворе с громадным рогатым упырем. Старейшиной - гораздо крупнее, старше и сильней своих сородичей. Шпион догадался, что это владыка Крыс. Это был односторонний спор. Не только потому, что отвечал рогач через ту же Джалех, а скорее, судя по его односложным ответам. На чем бы она ни настаивала, он отклонял все требования, пожимая плечами.
        Даже издали шпион ощущал его неимоверную силищу. Чувства этого создания выходят за предел доступности любых смертных. Эти желтые глаза видят то, что должно оставаться невидимым.
        - Алик, тебе надо самому поговорить с ним! Меня он не слушает! - увещевала его Барсетка.
        Старейший упырь встрепенулся. Пронес свою массивную тушу мимо Джалех, вытягивая длинные ноги с копытами. В один шаг перемахнул садик перед домом, выходя прочь на улицу.
        - ЭТО ЕЩЕ КТО? - проговорила Барсетка, но из ее рта исходил чужой голос. Она сощурилась, долгую минуту изучала шпиона.
        «Отвадить», - решил он. И заявил:
        - Я - кандидат от промышленных либералов по этому округу. - Нашел в кармане заляпанную золой листовку, подсунул к лицу Барсетки: кто бы сейчас ни смотрел ее глазами, он увидит пунктирный рисунок. - Я требую объяснений, что вы делаете с моими избирателями?
        …и тогда страшное внимание спало, и Барсетка стала собой.
        Старейшина-рогач расхохотался. Вспрыгнул на конек крыши и пропал среди дымоходов.
        - Алик, тебе надо сходить к господину Келкину! Ты же теперь промышленный либерал, они тебя выслушают. - Барсетка в панике всплеснула руками, когти прорвались сквозь кружевные перчатки.
        Нетвердой поступью приблизилась Джалех, бледная, трясущаяся. По руке с драконьей чешуей текла кровь из раны.
        - Они забрали полдома. Арестовали всю мою паству. Упыри с городской стражей. Всех моих благословенных жильцов.
        - Эмлин?
        - Он… они почуяли его. Вломились в вашу комнату. Он пытался бежать, выбраться через подвал, но его поймали. Забрали.
        - Куда?
        - В порт. Его повезут на остров Чуткий.
        В лагерь для задержанных святых. Шпион возликовал - его жертва принята! Маховик пришел в движение! Теперь паутину судьбы не порвать. Торжество шпиона предопределено.
        Но в этот миг торжества он отвлекся.
        И тогда о себе заявил Алик. Алик, чей живот свело, а сердце застыло в смятении и страхе. Алик, который думал и действовал быстрее шпиона.
        Тот Алик, который затряс Барсетку за плечи.
        - Арестуй меня!
        - Что?
        - Я совершил ошибку! Скажи им, что учуяла святость! Скажи все, что угодно! Посади меня к ним в лодку, живее! Арестуй меня!
        Лодка со святыми отчалила от пристани под сторожкими взглядами упырей и дулами городского дозора. Этим утром к Чуткому курсировала не только она одна. Белые барашки еще дюжины судов расчеркивали воды бухты.
        Алик сидел у борта, под присмотром упырей. Святые жались друг к другу на середине палубы. Одни молились богам слишком далеким - не услышат. Другие молились тем богам, что вообще не почешутся. Алик видел в нескольких футах сутулую фигуру Эмлина - на голову парню надели колпак, а руки связали путами из резиноподобной алхимической слизи. Алик нарочито громко потребовал у стражника одеяло от утреннего холода, чтобы мальчик знал, что он здесь.
        Шпион отступил. Он забрался глубоко внутрь Алика, спрятался в некой темной расселине его сознания. Оттуда покамест наблюдал и ждал. Временно ожила шпионская личина, маска пока шевелится по собственной воле.
        На парах алхимического мотора лодка понеслась через гавань, лавируя мимо отмелей, мимо громадных сухогрузов, мимо барок и шхун, чьи убранные паруса ждали, пока их снова натянут. В стороне лежит остров Статуй; по левую руку - ядовитая пустошь острова Сорокопутов.
        Впереди - одинокий средь открытых вод остров Чуткий.
        Лодка была вынуждена обогнуть остров, чтобы подойти к пристани. Встают отвесные утесы из серого камня, поверх них белеют стены старой крепости. Шпион рассмотрел и другие постройки, поновее. На тонких металлических опорах прожекторные или, может, сторожевые вышки. За стеной крыши новых сооружений. Маленькие блиндажи, предохраняемые против неприятельского колдовства, - их пушки направлены в глубь суши, к тюрьме.
        И был еще небольшой каменный зуб, тот, что шпион уже видел с палубы корабля Дредгера. Одинокая скала поднималась из моря в четырех сотнях ярдов от берега. Теперь там установлена какая-то машинерия, ее соединяли с главным островом толстые трубы и кабели, увитые водорослями. Некоторые ее компоненты совсем новенькие; техники в костюмах гильдии алхимиков копошились среди скал, как крабы. На лодку они не смотрели, занятые работой.
        Их суденышко со святыми пристало к недлинному причалу и высадило своих невольных путешественников. Алик старался держаться поближе к Эмлину, но их разделила охрана, выстроив привезенных попарно, будто они дети на школьной экскурсии. Эмлин дрожал, но не вырывался и не спотыкался, когда его вслепую погнали от причала. Они со шпионом не раз обсуждали, что делать в случае, если за ними явится городская стража. Бежать, если сможешь. Терпеть, если надо. Мальчик готовился вынести многие беды.
        Упыри не вылезали из лодки. Они забились в тень, одни глаза голодно мерцали. На причале ждала телега, двое охранников остались ее разгружать и бросали содержимое упырям. Оно сочными шлепками приземлялось на палубу, и упыри алчно в нем зарывались, принимая свою гнусную оплату мясом святых.
        Неужто шпион обрек Эмлина на ту же судьбу?
        Шагая под конвоем по крутой узкой тропе от берега к воротам крепости, Алик безмолвно поклялся самому себе и мальчишке: «Я тебя отсюда вытащу».
        Когда они прошли в ворота, стражники расчехлили и надели противогазы, но заключенных такой любезности не удостоили. Их ввели в то, что раньше было широким внутренним двором, а ныне самой странной из виданных Аликом тюрем. Зарешеченные спереди камеры располагались дугой в три четверти круга.
        Занято было меньше половины камер, и, судя по всему, узники размещались случайно. Северный конец дуги почти полностью пуст, притом в южной части кое-где сидели и по трое. В центре двора стояла круговая сторожевая башня с множеством зеркальных окон - наблюдала за открытыми просмотру с фасада камерами. Пока солнце поднималось над краем форта, окна сверкали до слепоты.
        Веретенообразные металлические мачты, похожие на наблюдательные вышки, с толстыми маковками наверху, были раскиданы по двору. Их провели мимо одной, и до Алика вдруг дошло, зачем охрана надела маски. На этих каркасах крепились какие-то распылители, они шипели над двором тонкими струями пара. Мысли шпиона резко налились свинцовой тяжестью. «Похоже, успокоительное средство, - решил он, - чтобы не допустить нужной для творения колдовства и чудес концентрации воли». Утомление веяло и оседало на нем гуще копоти ночных пожаров.
        Стража провела их мимо зеркальной башни к скоплению низких, временных построек. Внутри началось оприходование. Писарь - из-под маски торчали усы - досматривал каждого новоприбывшего святого, заполнял формы и карточки - и назначал номер камеры. Не все заключенные подходили под ту классификацию, какой писец, видимо, пользовался, таких отправляли в предварительное задержание. Наверно, ложно-положительные. Бывает, упыри улавливают не тот запах.
        Рогатого старейшины и духу тут нет. Вообще никаких упырей. Нет, заведение по-больничному закрытое, рожденное замыслом алхимиков и архитекторов. Алик даже самую малость расслабился. Здесь следуют протоколу, подчиняются бюрократической галочке. Вертятся предсказуемые шестеренки большого механизма. А шпион поднаторел в управлении механизмами. Упырь его пугал, да, а эти - простые смертные.
        Эмлин шел по очереди впереди него. Мальчику определили камеру, следующую по номеру за отведенной другому задержанному у Джалех - той самой старухе с глиняными образками. Писарь приказал охране проявлять к Эмлину повышенную бдительность, и его вывели из помещения, будто при почетном карауле.
        Пришел черед Алика.
        - Какой бог?
        - Никакого.
        Возникло некоторое замешательство и заминка - на него не было въездных документов. На другой стороне острова находится инспекция, где ставят на учет всех новопоселенцев Гвердона, но он по прибытии увильнул от проверки. И в этом был далеко не один. А когда он указал на то, что является кандидатом в парламент от промышленных либералов, то усугубил общую неразбериху. Кончики усов, торчавших на виду, уныло поникли.
        - Я требую свидания с сыном, - настаивал он.
        - Не сейчас.
        Вскоре его забрали отдельно от всех и повели по двору назад, предоставив еще раз взглянуть на необычное обустройство новой части тюрьмы. Он увидел, в какую камеру посадили Эмлина и что по соседству с ним заперли поклонницу Кракена.
        Неожиданно странное узилище обрело смысл. Отсеки располагались по компасу. Святых рассаживали по клеткам в зависимости от направления, если смотреть от Гвердона. Северу не соответствовало никаких узников, так как богиня Грены мертва, а у Хайта святых нет. На северо-востоке сидело лишь несколько, так как Хайт жестко подавляет богов в Варинте. Всего ничего и на востоке - пока что немного народу перебралось в Гвердон из Лирикса, значит, из тех краев маловато святых. Однако южная часть дуги переполнена. Блаженные из Ишмиры, из Севераста, из Маттаура. Все осиянны одним и тем же братоубийственным, кровожадным пантеоном.
        Когда боги близятся, растет мощь их святых.
        Это не просто тюрьма, это флюгер.
        Прибор для определения передвижений в занебесье.
        Старая часть тюрьмы, вокруг срединного двора, была когда-то фортом - туда-то шпиона и привели. Толстые каменные стены. Узкие окна-бойницы. Щит над дверью отодран - интересно, какой божий знак или вельможный герб некогда там висел? Внутри прохладно и как-то заброшенно. Они прошли мимо кладовых с припасами, ящиков с запчастями для машин, резиновых шлангов, скрученных, будто кишки, баллонов с неизвестным газом для выхолащивания души. Здесь использовались только комнаты на внутренней стороне галереи: те, что напротив, выходят на море и совсем сырые. Зелено-черные наросты плесени расползались по рамам выломанных дверей.
        Охранники свели его вниз, в более старомодный застенок. Ни тебе просматриваемых камер, ни зеркальных башен. Темница для обычных узников, с рядами решеток. В нишах, где раньше горели факелы, нынче установили эфирные лампы, но, по сути, эти камеры не обновлялись века. Шипел усыпляющий газ в трубе, протянутой по потолку коридора, вне досягаемости заключенных за решеткой. Медные раструбы выдыхали струйки газа в каждую камеру.
        - Вам придется побыть здесь, пока мы запросим ваше дело с материка, - сказал один из стражников в масках. С ноткой извинения. - В других местах острова небезопасно. Я принесу одеяла и чего-нибудь поесть. - Он кивнул на другие занятые камеры. Еще два арестанта - один бодрствует, другой без сознания. - С этими не разговаривать. На вопросы не отвечать.
        Шпиона закрыли в камере. Здесь тесно и холодно, но не так скверно, как в некоторых, где он побывал.
        Когда тюремщики ушли, он принялся за осмотр своих новых владений. Небольшие нары. Горшок для нужды. Малюсенькое окошко, высоко и на внутренней стене. Если встать на горшок и потянуться, то лишь вершка не хватит, чтобы выглянуть во двор. Прутья решетки старые, но прочные; некоторые либо недавно заменили, либо заново залили раствором, поэтому сомнительно, что таким путем возможно сбежать. Равно как и солидный с виду замок трудновато открыть без ключа. Он прижал голову к решетке и попытался рассмотреть другие камеры вдоль коридора. Одна в конце не пустует. Там заперта молодая женщина, лежит без сознания на койке. Лицо у нее забинтовано и густо намазано целебной мазью.
        Другого заключенного с этого угла шпиону толком не видно. Только пара рук с тонкими пальцами лежит на решетке. Грязных и очень бледных - этот товарищ по несчастью давно уже не видел солнца.
        - Эй, ты там? - подал голос шпион. - Ты кто?
        Другой заключенный отозвался протяжно и мягко:
        - Я знал, что прежде, чем настанет конец, она вернется ко мне.
        - Кто? Она? Ты ее знаешь?
        - Это Карильон. - Кулаки арестанта вдруг с остервенением сжались, словно он сворачивал чью-то шею, потом обмякли. Он тоже вдавился в решетку, и шпион немного разглядел черты его лица. Моложавый мужчина, худой как жердь, спутанные волосы падают на резкое лицо, кустистая борода.
        - Зови меня Алик. А тебя как звать?
        - Не знаешь, сколько сейчас времени? Скоро зазвонят колокола? - спросил в ответ заключенный.
        Шпион обладал таким талантом - всегда умел отслеживать время. Сейчас около шести. Вот-вот на берегу начнут бить церковные звонницы.
        - Шесть часов, вроде того.
        Узник отступил назад. Шпион слышал его частые вдохи, все быстрей и быстрей, будто бык собирается…
        Что было мочи узник кинулся на решетку, швырнул на прутья все свое тело. Застонал - удар вышиб воздух из легких. Бледная кожа содралась о прутья и набухла кровью. Арестант тяжело осел на пол, с минуту полежал, потом поднялся и опять лениво привалился к решетке, будто ничего не случилось, будто он вовсе не пытался только что проломить камеру одной лишь отчаянной, грубой силой.
        Тонкая улыбка, приветливый взмах.
        - Я - Мирен.
        Интерлюдия II
        Даже в такой ранний час от солнечного зноя трескались камни. Раски матерился на ходу, пока спешил по предместью виллы, проклиная вес кожаной брони и защитного снаряжения, которое вынужден был надеть. Когда напялит дыхательную маску и шлем, станет еще хуже, поэтому, пока мог, он держал их в руках. Без маски чувствовался запах двоюродного Прадедушки, который нежился на солнце у статуи прапра - и еще несколько прабабушки Раски. Прадедушка лениво вытягивал шею и так широко раскидывал крылья, что вся вилла погружалась в его блаженную тень.
        - И зачем зря тратить такой хороший денек? - проговорил Прадедушка. Отсюда голос дракона передавался Раски дрожью по ногам и по позвоночнику.
        - В наказание за ваши, Прадедушка, грехи, - сказал Раски. Не совсем почтительно, но им вместе предстоит лететь в бой. Сегодня простительна фамильярность.
        Прадедушка хихикнул.
        - Так вот оно в чем дело? Давно пора меня наказать. - Он кашлянул, обуглив и без того черные камни. - Хороший денек положить этому миру конец.
        Раск вскарабкался в боевой паланкин, пристегнулся ремнями. В паланкине теснее обычного. Как правило, свободное место оставляли для вызволенных из купеческого плена сокровищ, а сегодня все забито алхиморужием. Он проверил, чтобы завязки мешков с кислотным семенем не спутались, а потом закрепил мешки так, чтобы удобно было доставать в спешке.
        - Готовы?
        Дракон опять подхихикнул и сразу врезал в галоп, устремляясь к обрыву утеса. Слуги, мельтеша, разбегались с пути, забивались под крышу виллы. Перед Раски промелькнули лица двух двоюродных братьев, ревниво глазевших с балкона. Сыновей Артоло. Прадедушка взял в этот вылет не их, а Раски, и пусть катятся к черту! Их недавно лишившегося пальцев отца сослали с глаз долой, считать деньги в глубине особняка. Раски показал им кукиш, когда Прадедушка расправил крылья, и они нырнули вниз, а потом воспарили на горячем воздухе, поднимавшемся от раскаленного пляжа.
        Дракон заложил вираж над их маленьким островом и повернул на юг. Раски оглянулся на россыпь островов Джирданы вдоль берега Лирикса. Этим утром в небо взмывали и другие драконы, кружили над курящимися источниками у собственных вилл. Утро выдалось ясное - на побережье хорошо видны села с шипастыми шпилями церквей. Он чувствовал неприязнь богов Лирикса. Божья война заставила занебесных владык примириться с их своенравными творениями, но все равно они ненавидели как драконов, так и их приемные семьи.
        Прадедушка тоже ощущал их злость - и хохотал. Одно из двух: либо Лирикс переживет войну, и тогда драконьи семьи вернутся к пиратству, либо Лирикс падет, и Джирдана будет смотреть, как их бывших господ кромсают безумные боги Ишмиры. Так или иначе, а Джирдана посмеется последней.
        Они мчались на юг. Раски сверился с компасом, стараясь не упустить карту в набегавшем ветре.
        - Спуск! - заорал он, колотя чешуйчатую шею Прадедушки для убедительности. Дракон пошел на снижение. Море под ними заплыло мерзостной зеленью, от нее восходил пар. Вдаль раскинулась межа из плывучих кислотных семян, каждое зернышко медленно растворялось в воде, превращая море в отраву. Стенка едкой погибели.
        Кое-где в этой ограде зияли бреши.
        Он осмотрел противогаз, проверил герметичность очков. Эти испарения могут лишить зрения, если не проявлять осторожность.
        Прадедушка полетел над длинным кислотным рубцом. Раск сбрасывал семена, чтобы заполнить разрывы. Головки размером с кабачок с плеском плюхались в море. Чтобы заткнуть все бреши, у них не хватит припасов.
        - Сделано!
        Прадедушка захлопал крыльями, стараясь подняться. Внутренняя сторона его кожистых перепонок теперь саднила, обожженная парами. Они опустились слишком низко. Раски чувствовал дрожь, пробегавшую сквозь драконье тело с каждым резким взмахом. Когда они возвратятся на виллу, сестры вотрут Прадедушке в крылья утоляющие снадобья.
        И вдруг дракон сделал крутую петлю и повернул обратно на юг. Снова пересек кислотную межу.
        - Что такое? - Раски завязал мешки и полез за винтовкой.
        Прадедушка не ответил. Он продолжал лететь на юг, над ровным, пустым океаном. Раски в подзорную трубу высматривал ишмирских святых в облаках. Прочесывал море - нет ли на поверхности воды кораблей, а в толще - чудовищ.
        При этом они углубились далеко к югу, как не заходили уже много недель.
        В океане пусто. Пусто, куда ни наведи подзорную трубу.
        Ничего.
        Никаких сил захвата. Флот безумных богов и святых-воинов не рыщет по этим волнам.
        Сегодня конец миру не состоится.
        По крайней мере, не здесь.
        Глава 36
        Остаток ночи Эладора провела в Новом городе, в общем зале полуподвальной ночлежки крепкого старика по имени Кафстан. Домой идти слишком опасно, сказала она себе - когда в Новом городе полыхает пожар. Впрочем, слишком опасно кому? Из нее до сих пор не выветрилась остаточная благодать грозного присутствия Хранимых Богов. Такое впечатление, будто ее окунули во флогистон, одна искра - и она превратится в огненный факел.
        Кафстан долго бубнил о спокойствии под его кровом; о том, что никогда не задает постояльцам лишних вопросов. Она улеглась на тесную койку, с беспокойством прислушиваясь к городским звукам за окном. Крики, далекий колокольный звон, последствия пожара. Остальные постели занимали спасенные из огня. В комнате не продохнуть от копоти - и слез. Она уступила другим свою койку, а сама устроилась на полу.
        Многие ранены. Она хотела им помочь, но страшилась, что при попытке целительства внутри ее откроется некая дверь, которую ей потом не закрыть. И сладкая теплота чудесного врачевания, и всепоглощающий огонь пламенного меча берут начало в одном и том же занебесном истоке.
        Спала она урывками, скачками проваливалась в сны. Некоторые ночные грезы ей были знакомы - гробница под холмом, дедушкины червепальцы трутся по коже. Вдруг Джермас оборачивается Миреном, молодым, симпатичным. Но острия ножей в его руках впиваются в нее, льют кровь. Насаженная на лезвия, она неспособна отпрянуть, когда он шагает с края утеса - и оба летят во тьму.
        Другие сны необъяснимы и, наверно, предназначались не ей. «Какие-то из них, - догадывается она, - видит мать. Полные яркого света, словно взгляд на солнце сквозь кристалл с трещинкой. Полные боли, и она пробуждается в муках, с красными рубцами на груди, куда выстрелы поразили мать».
        Ей снились Хранимые Боги, издали. Исполины брели через город, покидая ее.
        Среди ночи она проснулась и увидала Кафстана на стуле у дальней стены. На заскорузлых ладонях сиял чудесный огонь, словно он держал невидимый фонарь. Старик приглушенно плакал, и смеялся, и разговаривал со светом как с потерянным ребенком.
        Нищий Праведник, вот кто носит фонарь. Благой свет сокровенной истины.
        «Кафстан - святой поневоле», - догадалась она. Один из многих, созданных этой ночью от близости Хранимых Богов. Неплохо бы вылезти из-под уютного одеяла и помочь старику хоть каким-то советом. Как призывать, направлять чудесную эту способность, или еще лучше, как ей не поддаваться? Связь между этим человеком и богом пока тонка и непрочна. Ее еще можно рассечь, если поступать наперекор божьему соизволению. Она попыталась воскресить в голове древние запрещения Нищего - глумление над покойными, воровство, злые помыслы. Но как заговорить с Кафстаном, пока тот под пятой святости? Такая мысль отпугивала ее. С той стороны комнаты сидит пожилой мужчина и, посмеиваясь, высекает из пальцев свет - и там же находится бог, пытающийся ногой нащупать себе опору в смертном мире.
        Как поведет себя Кафстан, узнай он, что этим же вечером она повергла святую Хранимых Богов? Да еще свою собственную мать!
        И, что гораздо важнее, как поведет себя Нищий Праведник?
        Цветочный венец, что дал Синтер, до сих пор лежит в ранце. Когда Кафстан отвернулся, она достала его потихоньку и изорвала, сыпя лепестками, остатки запихала под кровать. Пусть прикосновение Хранимых Богов несло теплоту и любовь, но оно ничем не отличалось от червепальцев ее мертвого деда, пробуравивших дырку в ее душе. «Я - Эладора Даттин, - вскричала она про себя, - и я не дам собой помыкать».
        Когда она уходила утром, Кафстан похрапывал, положив голову на стол. Она вытряхнула свой кошелек, оставив только деньги на дорогу домой. А после призадумалась - не входит ли милостыня в его уговор с Нищим Праведником? Не станет ли ритуалом, усугубляющим связь? И кто она такая, чтобы его проводить? Она сгребла монеты, сложила их ровным столбиком и написала записку, где ясно указала: это оплата за ночное проживание, а не подачка.
        Вот только неизвестно, умеют ли боги читать.
        Дома она пробыла, наверно, целую минуту, когда услышала, как в дверь к ней скребутся. Барсетка. Вздохнув, Эладора отомкнула замки и сняла обереги, впуская упырицу. У Барсетки более дикий, взъерошенный вид, чем раньше. Упырица принюхалась, сощурила желтые глаза.
        - И вы туда же? Чую амбре святости.
        - Моя мать… - начала объяснять Эладора, но Барсетка помотала головой и осекла ее взмахом когтей.
        - Мисс Даттин, все покатилось под откос! Срочно поговорите с Келкином! Он велел нам разыскивать святых. Всех упырей разослал! А маленький Эмлин источал благодать, и его забрали на Чуткий, и Алика я тоже туда отправила, он так заставил!
        По кусочкам Эладора сложила ее рассказ о событиях прошлой ночи и сегодняшнего утра. Упыри проводят в городе облавы, наводят стражу на подозреваемых в чужеземной святости. «Большинство заточают на Чуткий - как Карильон», - подумала она, резко вспомнив приказ Синтера.
        Барсетка права - ей придется поговорить с Келкином. Эладора измученно стащила окровавленное платье и надела чистую одежду.
        Из окна ее спальни видны сверкающие соборы на вершине Священного холма, за ними прятался дворец патроса, и когда она устремила взгляд к этим храмам Хранимых Богов, то внезапно к ней прилила нежданная сила. От их окрестностей до сих пор поднимались столбы густого дыма, и, наверное, площади перед церквями полны рьяных, новообращенных поклонников.
        Эладора заглянула по пути в «Вулкан», но сразу стало ясно, что Келкина в кофейне нет. За келкинским столом в глубине кофейни расположился какой-то писец. Формально столик свободен, и его мог занять любой посетитель, но он был за Келкином столько лет, что никто не смел за него садиться без разрешения. Этот писец, проработавший здесь целую ночь, даже в мыслях боялся коснуться раскиданных по столешнице бумажных груд и пустых чашек. У себя на столе Келкин знал, где лежит каждый клочок бумаги и черствый сухарь, и горе тому, кто посмеет нарушить его систему.
        Она направилась на улицу Сострадания, поднимаясь на горку к парламенту. Торговец газетами что-то выкрикивал про вторжение Хайта - о хайитянской угрозе газеты мололи годами и каждые несколько месяцев разжигали на страницах настоящую панику. Тем не менее она взяла себе одну.
        В парламенте людно. Кругом армейские офицеры - их столько, будто здесь разместили военный лагерь. «Кажется, - подумала она, - после Фестиваля намечается предвыборное наступление».
        Ее пригласили в приемную у кабинета Келкина. Там уже некуда было сесть. Некоторых в очереди она знала: другие такие же, как она, партийные представители на выборах, несколько членов текущего парламента. Делегаты от гильдии алхимиков. Жрецы различных церквей - ни одного от Хранителей.
        Человек, ждущий рядом с ней - алхимик, - углядел у нее под мышкой газету.
        - Не возражаете, если я попрошу почитать?
        Эладора развернула листы, пробежала первую страницу. Хайитяне требовали вернуть им «одного сотрудника их посольства», кто, по слухам, «искал в Гвердоне убежище». Связь с убийством посла не озвучивалась, но намек очевиден. Эладора и так знала об этом, поэтому передала газету.
        - Благодарю вас, - сказал алхимик.
        А потом его голос стал негромким, но терзаемым мукой:
        - ТЫ ВИДЕЛАСЬ С Карильон?
        Эладора подняла взгляд. Лицо алхимика стянул ужас, тело застыло в параличе. Паника билась в его глазах с желтоватым просветом в глубине зрачков.
        Эладора тоже понизила тон:
        - Владыка Крыс, хотите со мной поговорить, придите сами.
        - ЗАНЯТ. - Недолгое затишье. - ОНА ЖИВА?
        - Да. - Эладора немного помедлила. - Ее схватил Синтер. По-моему, ее собирались отвезти на Чуткий.
        - ЭТИ ПОЖАРЫ… ЕЕ РАНИЛИ. КТО, СИНТЕР?
        - Моя м-мать.
        - УРХХХХР. - Страшный вздох, отдаленно похожий на хохот, потом алхимик вдохнул воздух, скривившись всем телом. Некоторые в приемной с изумлением на него обернулись. Крыс заставил его кашлянуть, как бы прикрывая свое странное поведение, но получилось ужасно ходульно. - ОТ ТЕБЯ НЕСЕТ СВЯТОСТЬЮ. В ОТКРЫТЫЕ РАНЫ ЧАСТО ПРОНИКАЕТ ЗАРАЖЕНИЕ. - На краткий миг внимание Крыса сместилось куда-то еще в другой части города, и алхимик, свободный от его контроля, покачнулся, начиная валиться с ног. Затем Крыс вернулся.
        - ХРАНИМЫЕ БОГИ. ФУ. - Даже отсюда чувствовалось, как от упыря исходит отвращение пополам с подозрительностью. Свет в глазах алхимика померк.
        - Постойте! - Свет замерцал снова. - Я не вступала с ними ни в какой с-с-союз. Я не сафидистка. И вы бы тоже погибли там, в гробнице моего дедушки, если бы не Святая Алина.
        Алхимик всхрапнул, как конь, выплескивая длинные сопли на великолепный костюм.
        - Карильон НУЖНА МНЕ. В ПОДЗЕМЬЕ НАГРЯНУЛИ НЕДОУМКИ. ЛЮДИ ИЗ ХАЙТА ЛЕЗУТ КУДА НЕ ПРОСЯТ. ПУСТЬ ОНА ПОМЕШАЕТ ИМ ОТКРЫТЬ ГРОБНИЦЫ. В НИЖНЕМ ГОРОДЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СПОКОЙНО - МНЕ И МОИМ. ЛЖИВЫЙ ЖРЕЦ УПРЯТАЛ ЕЕ НА ЧУТКИЙ. НЕ ГОВОРИ НИКОМУ, НО ПРИВЕЗИ ЕЕ МНЕ. И МЫ БУДЕМ С ТОБОЙ ДОБРЫМИ ДРУЗЬЯМИ.
        И человек опять повалился ничком, избавленный от власти упыря. В следующий миг открылась дверь в кабинет и вышла секретарша Келкина.
        - ЭЛАДОРА ДАТТИН? - позвала она необычным, гортанным голосом. Тело ее словно окоченело, а глаза выпучились и незряче таращились. Крыс отошел недалеко.
        Протиснувшись мимо одержимой секретарши, Эладора вошла в святилище высокой политики.
        У стола Келкина примостился несчастный машинист эфирографа из городского дозора, занеся пальцы над медными кнопками своего инструмента. Вокруг напирали вожди промлибов и флотские командиры. На карте ближних морей стояли отметки обнаружений вражеских судов и показаний колдовских приборов.
        Внезапно она ощутила здешнее напряжение, едва сдерживаемый в этой комнате ужас. Это не учебная отработка, не обсуждение вероятных будущих угроз.
        Это миг перед тем, как на побережье обрушится буря.
        Перед тем, как в Гвердон придет Божья война.
        Эладора отразила укол животного страха, сопутствующий этому осознанию - падению в невообразимую пропасть, где невидимые силы и чокнутые фанатики кромсают реальность чудесами со скотобойни. Заодно проскочило и короткое, недостойное облегчение - она почитай целый год жила с этим страхом бок о бок, с самого Кризиса, с той встречи с дедом в семейной гробнице. А теперь к ней приобщится весь остальной город, души людей омрачат те же самые ночные кошмары. Это бремя ей больше не нести в одиночку.
        Пока Эладора тихонько и незаметно занимала место в кабинете, адмирал Вермейл гремел, втолковывая Келкину:
        - Парламент совершенно не прикрыт! Этому зданию тысяча лет. Мы не можем его укрепить. Надо немедленно перебираться на Мыс Королевы.
        Возразил помощник Келкина, Огилви:
        - Министр Дроуп не далее как в прошлом году следил отсюда за развитием Кризиса, а тогда город подвергался куда более прямой угрозе, чем сегодня.
        - Дроупу не разрешалось и высморкаться без команды, - рыкнул Келкин. - Я не Дроуп, вам понятно? Командую я, и я отсюда не уйду. Вы притащили сюда свою шарманку, - показал на эфирограф, - и сами все в сборе, так что давайте уж приступим к делу.
        Вермейл вздохнул:
        - Мониторы на Чутком пока еще подстраиваются под новый лагерный набор. Но уже даже здесь, в Гвердоне, мы сталкиваемся с признаками враждебного божественного вмешательства. По наводке жреца Хранителей мы арестовали вражеского святого.
        - Какого бога?
        - Ишмирского паука, божества тайн. Ткача Судеб. Мы ожидали, что Ткач прибудет вперед главных сил, собирать разведданные и передавать сведения от внедренных шпионов.
        - Так вы думаете, что бог уже здесь? Не просто какое-то его проявление? - Келкин заметил в глубине комнаты Эладору, поманил ее к себе. Она подошла, будучи не в своей тарелке у всех на виду.
        - Его влияние накрывает широким охватом, - спорил Вермейл. - Паук уж точно связан с часовней в Ишмирском посольстве - они используют его божественную паутину для передачи секретных посланий.
        - Но этот самый Ткач Судеб не военное божество - или я ошибаюсь? Рами… ах да, ее здесь нет. - Келкин посуровел, тыча пальцем на другую женщину в комнате, незнакомую сотрудницу дозора. - Вы. Он ведь не бог войны, так?
        - У них воюет весь пантеон, но у нас нет сведений о том, чтобы Ткач Судеб возглавил хотя бы одно нашествие, - отвечала дозорная. - Вероятнее всего, это будет Кракен или Царица Львов.
        Вермейл покачал головой:
        - Донесения о кракенах в море уже поступали. Они идут.
        Божья война. Страх грозит подмять Эладору. Она смотрит на лица созванных в этот кабинет, на солдат, генералов и чародеев, согнувшихся над своими приборами; уверяет себя, что они готовы к любой катастрофе. «Для того алхимики и выводили чудовищ», - подумалось ей. Гвердону полагается быть самым защищенным из всех городов на свете.
        И если война пришла-таки сюда, то что она может с этим поделать?
        Внезапно застрекотал эфирограф, Эладора аж подпрыгнула. Затрещал сосуд с зеленовато-желтой жидкостью, и в его мутной глубине вспыхнул свет. Клавиши стали двигаться сами по себе. Машинист положил ладони на рычаги механизма, беззвучно шепча слова, из которых пытался составить сообщение. Комната погрузилась в тишину, пока все ждали его расшифровки нового известия.
        Эладора воспользовалась моментом и пробралась вплотную к Келкину.
        - Вас сюда не приглашали, - негромко сказал ей Келкин.
        - Что происходит? - кивнула она на эфирограф.
        - Ничего. Пока. Пройдет несколько часов, и тогда, возможно, произойдет. Что вы хотели, мисс Даттин?
        - Я… - Она сглотнула. - Арестовали по меньшей мере одного нашего кандидата, вместе со многими невинными людьми. Это жертвы войны, а не святые, не божьи поклонники. И… - Она уже хотела добавить «и Карильон», но вспомнила о предупреждении Крыса. Она не догадывалась, зачем Крысу скрывать нахождение Кари в лагере острова Чуткий, но без нужды не собиралась перечить упырю. - И на мою м-мать напали. Синтер напал.
        - Ты сама пострадала?
        Она отрицательно покачала головой.
        - А мать?
        - Да. Не уверена, насколько сильно. Ее после этого забрали на Священный холм.
        - Синтер сосредоточивает власть, ясно, - пробормотал Келкин, понизив голос. - Хочу с тобой это обсудить поподробнее, когда закончу здесь.
        - Мне надо ехать на Чуткий, - сказала Эладора, - и освободить наших людей из лагеря.
        - Нет, нижние боги, не вздумай. Составь мне список имен, и посмотрим, что можно будет сделать, но прямо сейчас передо мной более важные вопросы. Ступай домой, Даттин. Подожди, нет. Будь тут, в парламенте. На случай, если… хм, в общем, здешние подземные убежища будут поглубже.
        Примчался Огилви, держа записку, нацарапанную машинистом эфирографа.
        - Только что поступило от патроса. У них тот, кто убил посла.
        - Долбаные Хранители сумели его взять? - восхитился Келкин. - Этот придурок что, пришел и попросил у них укрыться?
        - Он был со мной, когда на нас напала моя мать. Когда Синтер подстерег ее в засаде, - встряла Эладора.
        В первый раз с момента, как она вошла, Келкин обратил на нее всю полноту внимания.
        - Как только здесь все закончится, я обязательно обсужу с тобой все в подробностях. - Он покачал головой, не веря своим ушам, затем взглянул на Огилви. - Они настроены выдать его Хайту?
        - Он не убивал своего брата!
        - Нижние боги! - Келкин схватил Эладору за руку и поволок в угол. - Да где-то там дрочится целый Ишмирский флот! Они не атаковали Лирикс! Они успели сменить курс, и если нагрянут сюда, то у нас есть только один, мать его так, выстрел. А еще наши Хранители пришпорили своих богов. Пичкают их верой, сажают короля на свое место, заставляют их думать, будто сейчас - пятьсот лет назад! Погоняют тварей, вместо того чтобы держать их в узде! Втянут нас в Божью войну! - Он побагровел, брызжа ей в лицо негодованием. - А я еще не сказал про войско из Хайта, которое пристало к городу, как нож к моей глотке? И все это на предвыборной платформе мира и сраного единения! Да коли выдача Эревешича решит хоть одну мою проблему, то в добрый ему путь!
        - Даже если он не виноват?
        - Он подданный Короны Хайта. Посол погиб на территории Хайтского представительства. Это совершенно и неоспоримо не наша забота. - Келкин вздохнул. - Нижние боги. Когда я принимал тебя к себе, то думал, ты будешь как Джермас в былые времена. А у него хребет был стальной. В отличие от тебя. - Он повернулся спиной. - Ну, где мы сейчас?
        Она подавила злость. Стиснула ее в себе, так же как стыд и гордость. Отступила, неловко кивнув. Мать научила ее быть вежливой и не закатывать сцен.
        - Патрос заявляет, что хайитянин отдан на милость короля, - прочитал Огилви, - и хочет знать, поддержит ли чрезвычайный парламентский комитет королевское решение, каким бы оно ни было.
        Эфирограф опять застрекотал, являя собранию знамения войны. Адмирал жестом пригласил Келкина подойти. Келкин застонал. Хранители выбрали идеальный момент - Келкин мог тут же отвести хайитянскую угрозу, стоит ему только признать права короля на давно пустующий гвердонский престол. Ему придется выбирать, чем поступиться - принципами или благосостоянием города.
        Оказалось, тут нечего рассусоливать.
        - Ладненько. Парламент одобрит решение короля, если оно окажется верным.
        Он оглянулся на Эладору:
        - Давай, иди и займись чем-нибудь полезным.
        - Но…
        - Нет. На Чуткий ни ногой. Послушай же - никто там не стоит такого риска!
        Он повернулся к генералам, ветеранам Божьей войны, озабоченным и подавленным. У них слегка подрагивали руки.
        Генералы не проронили ни звука.
        Вермейл, впадя в бешенство, яростно взмахнул очередной эфирографной записью.
        - Считали показания с Кракенова святого на Чутком! Чудеса творятся на юго-востоке, совсем рядышком! Ишмира близко, сэр. По мне, это бесспорно. Нам необходимо прийти в готовность.
        Келкин на миг опять оглянулся на Эладору, словно за советом или одобрением. Потом, будто подчиняясь порыву, подписал приказ и вручил его Вермейлу.
        - Вы уполномочены нанести первый удар. Будь они прокляты, пусть потом как следует думают, прежде чем переть войной.
        Эладора оглядела комнату.
        - Где доктор Рамигос?
        Келкин обжег ее взором, словно винил за весь сложившийся хаос.
        - Моя гребаная специальная советница по вопросам богословия и волшебства? Вчера она ушла.
        В конце фразы голос дрогнул. Насколько она могла судить, от испуга.
        Эладора по крутой лестнинце споро спускалась с Замкового холма, сосредоточенно глядя только вперед. Толпа расступалась перед ней, раздвигалась волной ее яростной целеустремленности. Некоторые агитаторы и зазывалы пытались ее задержать, сунуть в руку листовки или завлечь в ту или иную лавку, но она твердо не реагировала ни на кого.
        Один, улыбчивый юноша, надушенный и с прической, преградил ей путь, сбивая с шага. Он пристально на нее посмотрел, и из глаз его светили уже знакомые огоньки.
        - ЭТА ДОРОГА ВЕДЕТ НЕ НА ОСТРОВ.
        Она прикинула, где сейчас сам Крыс. В прошлый раз она видела, как старейшина упырей разговаривал с другими только с близкого расстояния. Выходит, неподалеку - идет за ней по изъевшим город туннелям или крадется по крышам? Взгромоздился на церковный шпиль? Или он вдалеке и лишь сейчас открывает ей размах своей мощи?
        - Мне надо сделать небольшой крюк.
        - ПОТОРОПИСЬ. - Юноша засмеялся Крысовым замогильным клекотом, который сменился удушливым обмороком, когда упырь его отпустил. Она оставила молодого человека на попечение других прохожих, а сама поспешила мимо Палат Правосудия на площадь Мужества. Назад, к знакомому теплу и толкучке кофейни «Вулкан». Писец за келкинским столиком знал ее, они виделись дюжину раз. Она - доверенная Келкина, и всем об этом известно.
        - Господин Келкин послал меня подготовить пару писем ему на подпись, - сказала она. - Мне нужен его стол.
        Писец поклонился, уступая кресло. Сам остался маячить у входа в комнату, посматривая на нее, но не в упор.
        - Поймайте мне извозчика, будьте добры? Я мигом закончу.
        В этом ящике стола Келкин хранил воск и перстень с печаткой. Расписывается он резким, неразбочивым росчерком. Письмо составлено кратко, словно он сам его и писал. Даже почерк вполне-таки схож с его.
        - Какое местоназначение назвать?
        Она сложила письмо и сунула в конверт.
        - Мыс Королевы.
        Глава 37
        Снаружи снова ожил тюремный двор. Через зарешеченное окно Алик смотрел, как новых задержанных заводили за стены и помещали в назначенные отсеки божественного предсказателя. Оценивали, измеряя степень связи с богами. Их святость - груз на алхимических весах, препарат на предметном стекле. Злополучных пленников, как бабочек, пришпиливали коллекции ради.
        Алик смотрел, как между камерой, куда посадили Эмлина, и зеркальной башней снуют взад-вперед некие люди. Один раз он услышал, как Эмлин страшно кричит, навзрыд голосит его имя. Он отозвался в ответ, но поделать ничего не мог. Из башни наблюдали и за ним самим.
        Что ему делать? Орать? Бесноваться и бушевать? Кидаться на решетку? Шпион внутри, как обычно, советовал проявить терпение. Убаюкивал его, обвивал паутиной догадок и непредвиденных случайностей. «Начнешь действовать, все погубишь. Выжидай. Наблюдай. Терпи».
        Он рассматривал звезды на безоблачном небе. Слушал, как волны плещут о скалистый берег Чуткого. Плещут, а не хрустят. Львиноголовая богиня не снисходит с небес по огненной лестнице, чтобы обрушить на город войну.
        Он обдумал возможность того, что Эмлин в исступленной мольбе послал в Ишмиру предупреждение. Рассказал о своем плене. Однако остановило бы это вторжение? Нет. Безумные боги Ишмиры глухи к страданиям верующих. Он знал об этом лучше других. Они не отступят из-за терзаний какого-то там молодого святого.
        Не отступит и шпион.
        Но Алик - другое дело.
        Шпион сел, закрыл глаза. Попытался уснуть, но Алику слышались вопли и всхлипы, и каждый раз он с трепетом пробуждался, гадая, не Эмлин ли то. «Тебе все равно ничего не поделать, - твердил Алику шпион, - может, ничего нельзя сделать вообще». Механизм или пришел в движение, или сломан. Боги Ишмиры на подходе, или он провалил свою миссию. В любом случае из тюремной камеры ему не повлиять ни на что, поэтому полезнее всего сейчас выспаться.
        Он размышлял, как в тюрьме для святых оказались те двое. Этот Мирен, похоже, спятил конкретно. Насколько Алик мог судить, он так и не спал. Стоял на месте, не сводя глаз со спящей фигуры девушки. Ночью она почти совсем не шевелилась, но к утру на вид казалась немного окрепшей.
        Запах успокоительного газа въедался во все. Не резкий, но его частички раздражали шпиону глаза и горло. Он уже немного поплыл, не чувствуя себя в своем теле. Сгреб покрывала с постели и попробовал понавтыкать их между прутьев решетки, перекрыть постоянный ток газа с потолка в коридоре.
        - Не сработает. - Мирен хихикнул над стараниями Алика. - Они приходят, проверяют. Хотят, чтобы мы были отрезаны от богов.
        - Я не святой, - искренне ответил Алик.
        - А я - да, - проговорил Мирен. - Она украла моих богов. Но отец говорит, что вместе мы их вернем.
        - Кто твой отец?
        Выражение лица Мирена не поменялось.
        - Он умер. Упокоился среди обломков прошлого.
        Затрещала дверь в конце коридора, и вошли стражники в противогазах. Алик вырвал одеяла, пока тюремщики их не заметили, накинул обратно на койку. Образцовый узник. Один из стражников приостановился у его камеры и передал миску с едой. Жареные колбаски, хлеб, грибы, сладкая паста, какую готовят алхимики. Перед тем как заговорить, охранник убрал маску.
        - Ночь, надеюсь, прошла спокойно?
        - Бывали ночки и хуже. - Кажется, они до сих пор не понимали, как с ним обходиться. Он не святой, не преступник. Никак не сообразят, откуда он взялся на лодке.
        - Скоро подойдем. Давайте жуйте. - Маска вернулась на место.
        Шпион ел, пока охранники осматривали женщину. Она поворочалась, но не очнулась. Тюремщики переглянулись, заговорив обепокоенным, приглушенным тоном.
        Мирену тоже выдали еду, но сделали это с предосторожностью, точно кормили дикого зверя. Один стражник держал тяжелую дубинку, пока второй робко двигал по полу миску, тщательно избегая оказаться в пределах досягаемости Мирена. Парень наклонился, вяло и нехотя подобрал тарелку. Оглянулся к шпиону:
        - Тебе не дали ножа?
        Алик покачал головой. Ел он руками.
        - Нож я еще достану, - кивая, сам себе сказал Мирен.
        Один из стражников хватил дубинкой по прутьям камеры Мирена. Парень встрепенулся и забился в тень, просыпав на пол завтрак.
        - Тихо, урод, - прорычал тюремщик.
        Потом обратился к Алику:
        - Идем. Вас готовы принять.
        Теревант шагнул за дверь полусотворенного дома, и мир перед ним взорвался. Стало до того светло, что сперва он подумал, будто взошла заря - солнце било в лицо прямо посреди полночи. Потом - ага - это же над головой взорвалась драконья бомба. Отсюда и боль - его, как и весь белый свет, сейчас разнесет в клочки.
        Нет. Его одного. Его застрелили.
        Он на земле. Лица, голоса, руки тянут его. Не видят, что ли - он занят? Старается удержать в утробе кишки. А они очень скользкие и такие запутанные.
        Потом он бредет под зимним солнцем, под ногами хрустит промерзлая трава. Он снова в саду поместья Эревешичей. Детвора, в тулупах и шерстяных шарфах, со смехом его обгоняет. Ему невдомек, кто они такие, но внезапно осеняет мысль: ведь детский смех - это единственный смех, который только и услышишь в Хайте. Он делится наблюдением с Ольтиком, и тот фыркает.
        - Империя - дело серьезное, - говорит ему брат. - Тяжкое дело, сплошь непосильный гнет и отвратительные приказы. Так мне говорил Даэринт. Так говорил отец.
        - Но я слышал твой смех, Ольтик. На поле боя.
        Ольтик пожимает плечами. По ясному зимнему небу прокатывается гром.
        Тогда Ольтик нехотя сообщает:
        - Это была ошибка. - И уходит за инеистые деревья, голые, без листьев. Идет сквозь костяной лес.
        Теревант спешит за братом, проталкивается через эти кости. Должно быть, тот уже ушел в дом. В комнату, где умирает отец.
        Постой, это же сон. Он не в Хайте. Он в Гвердоне. И его застрелили. Он умирает не в отцовской, в другой - полукомнате. Одна половина при полной отделке, другую не закончили строить. Странный у них монтаж.
        Снаружи шум схватки. Взрывы, рубка, крик. Он должен исполнить долг до конца. Вступить в стычку. Ему надо только одно - умереть и воскреснуть. Стать неусыпным. Он читает молитву смерти, мысленно чертит руны, вырезанные на вживителях в его запястьях, у ребер, на черепе. Ну же! Он припоминает спецподготовку на такой случай, уроки от старого неусыпного ветерана в промозглом корпусе на косе Крушений.
        Раз он умирает, то с ним обрывается род Эревешичей. Полноправным наследником, продолженьем семьи должен был стать Ольтик. Он породил бы следующее поколение, а потом присматривал бы за ними, обретаясь в мече. Теперь же остался один Теревант, а если он умер, то их Дому конец. Лишь живой меченосец способен справиться с полной мощью клинка. Раз он умирает, то меч навсегда станет немым.
        Так как будет правильней - жить или умереть? Что нужно Империи от него в сей час?
        Наверняка в Бюро предусмотрена процедура для раки, оставшейся без носителя.
        - Такое случалось и прежде, - говорит Лис. Он снова в садах, спешит добраться до особняка. - Тогда рака становится собственностью Короны. - От мороза она поглубже закуталась в шинель Ольтика. - Прости, Тер.
        Почему?
        - Ты никогда не понимал этой игры, и все шансы были против тебя.
        В Эскалинде против него тоже были все шансы, и на миг он едва не выпал из морозного сада, едва не соскочил в ужас на том окровавленном берегу, вывалился в день, когда боролся с обезумевшими богами. Когда погибли Йорас и много-много других. Но нет - ему по-прежнему снится дом.
        - Так ты нашел Ванта? - спросила она на ступенях, ведущих в особняк.
        Снаружи голоса. Вонь паленой плоти. Священный огонь испепеляет душу, прямо как тело Эдорика Ванта. «Кто убил Ванта?» - хочет спросить он, но с губ слетает: «Кто убил Ольтика?»
        Лис всегда соображала быстрее его. Она ухмыльнулась и задала встречный вопрос:
        - Кто уготовил ему смерть?
        Ищи силы свыше. Деяния богов не всегда поддаются осмыслению, с точки зрения смертного. Он лежал на полу, но будто бы вознесся над Гвердоном, разглядывая все и вся с вершин его шпилей и башен.
        Он протянул руку Лис. Потом вытер ладонь об китель - ведь он зажимал рану, рука должна быть в крови. Протянул снова.
        - Идем со мной.
        Она покачала головой:
        - Это не для меня.
        Отчего-то они уже в коридоре, возле отцовской комнаты. Здесь жаркий камин. С ними ухаживающий за стариком некромант - склонил голову, надвинул клобук. Тереванта как будто постепенно уносила волна - течение отодвигало его от Лис. Пахло воскурениями, долетали обрывки молитвы.
        Он хотел предупредить ее: пусть не дотрагивается до меча. Но она и так знает, что нельзя трогать клинок.
        Она открывает дверь, но за дверью не меч, а корона. Обожествление.
        А потом снова раздается выстрел. И солнце разлетается на куски.
        В какой-то миг звук выстрела из сна становится ударом церковного колокола, и тогда он взаправду слышит колокольный звон и под его перелив просыпается.
        Прохладные руки прикасаются к нему. Пальцы надавливают на запястье, проверяют вживители. Теревант силится открыть глаза, но веки срослись за время сна. Он хочет дотянуться и протереть, разлепить их, но движенье рукой оборачивается новой пыткой, а потом в груди взрывается боль.
        - Не двигайся, Тер. Тебя еле собрали по кусочкам. Позволь, я сама.
        Какие-то звуки. Вода плещет в тазике. Мокрая тряпочка протирает глаза, лоб. Он пробует заговорить, но глотка забита слизью, а от кашля будет еще больнее.
        Он застонал, и Лис прислонила чашку к его губам.
        - Пей, - велела она. Это не вода - сладко и вяжет во рту. Какое-то алхимическое лекарство.
        - Где? - удалось вымолвить ему. Сколько он лежал без сознания?
        - Ты во дворце патроса Гвердона. Вчера вечером тебя принесли люди Синтера.
        Он сумел открыть один глаз. Над ним на кровати сидела Лис в черной одежде. Комната богато обставлена, на стене старинное полотно с каким-то святым из Хранителей. Напротив - окно. Синее небо пронзают шпили одного из Соборов Победы, рядом столб черного дыма. Они на Священном холме, в восточной части города. Из окна доносились песнопения и рокот толпы.
        - Ольтик, - вымолвил он, а больше ничего не смог.
        - Я знаю, - сказала она. Коротко и печально улыбнулась ему. - Жаль, что ты не пожил тут с нами, когда все было спокойно, Тер. Прямо как дома, в добрые старые времена.
        - Я не… - не получилось закончить. Голова упала набок, изо рта потекла кровь, пачкая белую подушку.
        - Я никогда бы и не подумала на тебя, - сказала она, вытирая кровь. - Когда мы только поженились, он ушел на войну, а мне по службе попадали расширенные списки потерь из Бюро. Доставляли их рано утром. И я не спала всю ночь, пока не проверю списки и не увижу, что он не погиб. Уж в Гвердоне-то, думала я…
        Она замолчала и посмотрела в окно.
        - Там, снаружи, проводят очищение, - прошептала Лис. - Не патрос, те, кто пониже. Синтер и городские Хранители наносят ответный удар по сафидистам. Они взяли под контроль всех новых святых и доставили их сюда. Их уже с дюжину, но для тебя целителя не нашлось. Синтер хочет занять меня и отвлечь. - Последнее сказано с ноткой изумления, а может, и грусти. - Нас не тронут - это их внутренняя разборка. И тем и другим нужен Хайт.
        - Посольство? - выдавил он.
        - Тише. Отдыхай. - Она подошла к окну, расстелила кровавую тряпицу на подоконнике, словно украсила флагом. На солнце блеснуло ее обручальное кольцо. - Даэринт объявил, что Ольтика убил ты. Корона Хайта потребовала у Гвердона тебя выдать.
        - Я не делал этого, - настойчиво повторил он.
        - Знаю.
        Он сглотнул. Выхода нет, надо спрашивать.
        - Лис, это ты убила его?
        Она повернулась к нему, заложив руки за спину.
        - Как тебе такое в голову-то пришло? - Она не казалась оскорбленной, скорее отстраненно полюбопытствовала. Словно попыталась взглянуть на произошедшее его глазами. Ничем не выдавая себя.
        - Ответь, прошу тебя. Честно. Я знаю, ты меня подставила в поезде. Ты забрала меч, чтобы соглашение Ольтика с парламентом наверняка развалилось. Так? - Он сумел полусесть на постели, повернуться и рассмотреть ее. От боли в груди казалось, что сердце выпадет тут же при любом резком движении.
        - Задумку с поездом предложил Лемюэль. Он был очень рад услужить, а мой ум занимали другие проблемы. Прости меня за обман. - Она понизила голос. - Я еще дома говорила тебе, Тер, что все плохо. Бюро, Оберегаемые Дома, Корона - все напуганы. Мы проигрываем Божью войну. Империя потеряна, Тер, это уже известно всем. Сейчас речь только о спасении Старого Хайта, и для этого Короне нужно оружие и союзники. - Она вернулась к кровати. - Бюро много поколений сохраняло королевскую линию Гвердона, ожидая подходящего момента. И тут вламывается Ольтик, все крушит и растаптывает…
        Может быть, виной запись в Полсотню. Может, в нем взыграла мысль, будто бы он должен меня обставить. Да, он задумал великий договор, но у нас нет сил оборонять и Гвердон, и Хайт. Мне пришлось подточить его замысел. Я старалась действовать мягко - насколько могла. Но я не убивала его. И не знаю, кто это сделал. Будь я тогда в посольстве, меня бы тоже убили. А здесь меня защитят - вот почему я не вернулась, когда он умер. - Ее бесстрастная маска немного приспала, в голосе послышался страх. Или она приспустила ее? Сколько в ней от Лис, а сколько от мастерской выучки Бюро?
        - А что насчет Эдорика Ванта?
        - Я узнала, что случилось, перед тем, как приехать к тебе в поместье. Ванта убил сумасшедший святой - один из сафидистов окончательно съехал и пошел вразнос. Нельзя было провалить план Бюро по возведению Беррика на трон из-за какого-то святого полудурка - а если бы Ольтик узнал, что его сотрудник убит нашими новыми союзниками, то все бы разнес к чертям. Он бы пошел в парламент, устроил бы выволочку перед Домами… знаешь сам, какой он бывал шумный. Нам требовалось скрыть участие Хранителей в смерти Ванта. И Ольтика не убедили бы ни я, ни Лем. Нужен был кто-то проверенный. Им пришлось стать тебе.
        - Ты меня использовала. - Хоть он об этом и подозревал, подтверждение факта отозвалось тошнотой в желудке. Стыд в разных вариациях охватил его - стыдно служить болванчиком для Лис, стыдно ненарочно предать Ольтика, стыдно за собственную глупость… и стыдно за возникшее желание простить ее как можно быстрее.
        - Я обязана отделять важное от личного, - ответила она. - Первым делом задание. - Она покачала головой. - Отдел Иноземных верований предупреждал нас о том, что возвращение короля усилит Хранимых Богов, но Синтер заявил, что сможет удержать их поводья. Их боги полные кретины, Тер, а святые - безумцы. Нам предстоит пройти еще через многое.
        Она замолчала.
        - Можно, я кое-что тебе расскажу?
        - Давай.
        - Ты поступил в Бюро. Близко к нижней проходной отметке, но экзамены выдержал.
        Даже по прошествии стольких лет удар пришелся под дых. Он снова за черной дверью, не может понять, как и на чем провалился. Оступился и шлепнулся в сливную яму.
        - Как?
        - Ольтик написал и попросил меня убедить Бюро тебе отказать. Он хотел видеть тебя при себе.
        Здоровенный комок хохота пополам со слезами рвался у него из груди - но и то и другое слишком больно выпускать наружу. Он откинулся на постели и смотрел в потолок, пока мир тихо вращался вокруг. Минувшее десятилетие разматывалось в обратном порядке, годы текли назад, как поезд без тормозов. Катились под откос.
        - А теперь послушай меня, Тер. Твоей прежней жизни больше нет. Тебя обвиняют в гибели Ольтика, значит… - Лис прислушалась, плотней запахнула платье и присела на подоконник в непринужденной позе. Теревант тужился приподняться. Ему о стольком еще надо спросить, столько сказать самому - но она пальцем показала утихнуть, а секундой позже в дверь постучали.
        Два почетных стража Хранителей вошли, обтерев притолоку плюмажами шлемов. Позади стоял третий с плетеным креслом-каталкой.
        - Его величество желает поговорить со старшим Эревешичем.
        Лис выпрямилась.
        - Конечно. Одну минуту, и мы…
        - С Эревешичем с глазу на глаз, миледи.
        - Как будет угодно. - Лис помогла Тереванту выбраться из постели, прошептав на ухо: - Положись на Бюро.
        Ранее дворец патроса казался скромным в тени могучих Соборов Победы, обступивших его с трех сторон. Ни мрамора, ни позолоты, кроме как на стене, выходящей на соборную площадь, откуда патрос обращался к пастве с балкончика.
        А вот когда стражи катили коляску по мраморным коридорам с золотыми и серебряными изваяниями, до Тереванта дошла скрытая мощь громады дворца - сотканного единым полотном вместе с городом или же погруженного в каменные недра Священного холма. Просторные залы притихли, лишь журчала толпа за стенами на площади. Чернорясые жрецы и служители исчезали, стоило стражам только приблизиться к ним. Это напомнило Тереванту заморские поселения Хайта. Во дворце витал дух, как в захваченном городе, где местный люд растворялся в воздухе на глазах неусыпных и тут же воплощался обратно у них за спиной, насмешливо скалился, замышлял непокорство. Обменивался знаками богов-изгнанников.
        Одна дверь по дороге была приоткрыта, и Теревант углядел трех старух, по обряду снимавших с тела священника Хранителей кровавую рясу. Синтер сосредоточивал власть в своих руках.
        Они подошли к массивным двойным створкам с печатями патроса и знаками Святого Шторма. Неподвижно, как неусыпные, здесь стояли другие стражи. Двери были не заперты, обереги не взведены, и они прошествовали прямо во внутреннюю обитель. Впереди высились другие равноогромные двери, но вместо них его завели в небольшую боковую комнатку. Рабочий кабинетик с потертыми креслами и шкафами, где на полках теснились пожелтевшие книги. Единственное узкое окно выглядывало на Университетский округ.
        За письменным столом их ждал человек в обшитой самоцветами одежде и надвинутой на бровь золотой короне. Худощавую фигурку Беррика все это убранство, казалось, съедало. Вместо того чтобы предстать величественным в новом облике, он умалился, зажатый в тисках мантии и высокого титула.
        - Ваше величество, старший Эревешич из Хайта.
        Стражник помог Тереванту выбраться из каталки, хотя на самом деле помощь его и не требовалась. В груди ломило по-прежнему, но боль уже не скручивала его пополам. Еще одно чудо целительства - и он, почитай, выздоровеет.
        Стражи удалились за дверь.
        - Мои соболезнования вашему новому титулу, - сказал Беррик после неловкого молчания.
        - Мои поздравления вашему, - осмотрительно начал Теревант.
        Беррик ухмыльнулся, пощупал корону:
        - Ах, с титулом еще надо будет определиться. Ну, хоть по замыслу коварных богов мой винный погребок заново полон. Прошу, присоединяйтесь. - Он пошарил под столом, извлек два серебряных кубка и бутылку вина. - Пьянство составляет значительную часть моих королевских обязанностей.
        Он наполнил кубки и подвинул один Тереванту.
        - За долг! - провозгласил Беррик.
        - Не могу. - Теревант, не пригубив, поставил кубок обратно.
        - Как пожелаете. - Беррик вздохнул. - Пожалуй, я могу сейчас говорить более свободно, чем в нашу прошлую встречу на ярмарке. Впрочем, не слишком свободно. - Он махнул кубком в сторону шкафов. - Боги следят за этим городом, дружище, и у них миллион чутких ушей.
        Теревант задумался о том, многие ли церковники-Хранители знают о том, что Беррик - саженец, привитый Хайтом? Это ни для кого не секрет? Или строго охраняемая тайна для посвященных высшего клира? Теревант понятия не имел. Он заплутал в болотном тумане - вполне осведомленный об опасности каждого шага, был не в состоянии представить, куда ему идти и как выбраться отсюда живым.
        Лис сказала, что все предусмотрено. Придется уповать на нее.
        - Вы говорили мне, что события происходят вне зависимости от вашего желания.
        - Говорил, а как же. И они произошли. И продолжают происходить, к сожалению. - Беррик отпил из кубка, повернулся к окну. - Знаете, а я ведь города так и не посмотрел. Мне сказали, что этот город мой, но даже вам он знаком куда лучше. Вы сбежали из посольства. Ночевали на улицах. Скажите, Теревант, каково это - быть свободным?
        По непонятной причине он мысленно перенесся в последнюю ночь Фестиваля, к наемнице по имени Наола. К той минуте, когда шел к ней обратно. Перед тем как Лемюэль оглушил его и все рассыпалось на куски.
        - Приятное чувство, - признался он. - Но мимолетное.
        - Вот как. - Король Беррик Ультгард выглядел разочарованным. - Полагаю, такова природа вещей. Спрыгни с поезда, и ты на мгновение обретешь свободу, пока не ударишься о землю. Надеюсь, оно того стоило. - Он набрал в рот вина, погонял языком, глотнул, вздохнул. - Мне сказали, что с Хайтской Империей необходимо поддерживать добрые отношения. А также, что парламент Гвердона и церковь Хранителей условились выдать вас под опеку Хайта, этому, хм… Даэринту?
        - Принцу Даэринту.
        - Моему царственному собрату! - невесело рассмеялся Беррик. - И как он поступит с вами, дружище?
        - Не знаю. Он считает, что это я убил брата. Приказал страже прикончить меня в посольстве. Полагаю, соберут суд. - Еще один военный трибунал, только на этот раз Ольтик не вмешается в разбирательство. Теревант попытался вспомнить правила. Вероятно, он предстанет перед Короной. И в отсутствие других наследников поместья и войска Эревешичей перейдут непосредственно под коронное управление.
        - А еще мне сказали, что мне нельзя вас миловать и отпускать на свободу.
        «Сказали?»
        - События происходят независимо от вашего желания.
        - Да, так себе оно, мое царствование. - Он побрел к окну и открыл его, слушая, как толпа издали выкрикивает его имя. - Сам не знаю, чего я ждал. Когда меня отправили в Гвердон, казалось, из этого ничего не получится.
        «Бюро», - догадался Теревант, но не осмелился сказать вслух. Король и так открыл слишком много для любых заинтересованных ушей.
        Беррик снял с головы корону и высунулся из окна, теребя волосы.
        - Это уже входит в семейный обычай. С моим дедом, лет сорок назад, проделали то же самое. В какой-то политической схватке посчитали сподручным привести на престол короля. И я думал, в этот раз кончится тем же - под шумок вывезут домой темной ночью. Мою семью называют Гостями Короны.
        - Каждый из нас играет свою партию. - Теревант вспомнил совместную с Берриком поездку на поезде. Обоих поневоле затолкали в вагон, но Беррик хотя бы знал, кем являлся, а Тереванту собственный статус был тогда невдомек. Теперь ему тоже известно, кто он.
        «Что лучше - смириться с положением пешки или самому сесть за стол и проиграть? Много ли чести в том, чтобы идти бестрепетно навстречу неизбывному року?» Когда он пробовал поступать в Бюро, то хотел играть не по правилам, вскочить на запретную клетку - и потерпел неудачу, по крайней мере, в своем разумении. При Эскалинде пытался сыграть как Ольтик, и тоже не удалось. А между делом в припадке жалости к себе еще и свалился с доски.
        - Точно не хотите напоследок выпить? - спросил Беррик.
        - Вынужден отказаться.
        - Полагаю, мы оба должны поступать так, как должны. - Беррик повысил голос: - Стража! Уведите его. И передайте Хайту.
        Когда Эладора подъехала, Мыс Королевы встревоженно гудел. Мимо спешили отряды городского дозора, по улицам неслись упряжки рэптекинов. Шла подготовка к обороне города.
        Народ собрался у причалов, провожая отходящие суда. Основные военные силы Гвердона размещались южнее по побережью, около Маредона, но и к Мысу Королевы приписано полдюжины кораблей, и все они сейчас выходили в море. Толпа радостно приветствовала новый линейный корабль, «Великую Отповедь», пока буксиры выводили ее в залив. «Отповедь» блистала в послеполуденном солнце, как наточенный меч. Она, творение гвердонских литейных и лабораторий, работала на алхимических силовых установках. На корпусе насечены противочары и колдовские рассеиватели энергии, вздыбившиеся пушки готовы харкнуть алхимснарядами в рожу любому богу или чудовищу, посягнувшему на город. Ее постройка обошлась не в одно состояние; верфи, где она была заложена, некогда принадлежали семье Эладоры, пока их не продали в счет уплаты астрономических долгов деда.
        «Великая Отповедь» - это еще один монстр, появившийся на свет благодаря Джермасу Таю - подобно Карильон и Мирену. Только «Отповедь» несла свою чудовищную натуру открыто, не скрывая ее напускной плотью.
        Вон там, на передней палубе, готовая к запуску, угнездилась темная капсула божьей бомбы. При виде нее Эладора почувствовала себя больной. На бомбу ужасно глядеть, и даже если закрыть глаза и отвернуться, она оставалась на месте, как шипастый камень, вкручиваемый в голову. Больше ни у кого в толпе такого отторжения не возникало. Никто из них не знал о ее устрашающей силе.
        «Великая Отповедь» развернулась носом на юг, стальной таран взрезал маслянистые воды бухты.
        Эладора поспешила в крепость и показала письмо - запечатанное печатью Келкина - офицеру на дежурстве в вестибюле. Предписание реквизировать катер для поездки на остров Чуткий. Дежурный что-то пробормотал, поймал другого офицера, запаковывавшегося в тяжелый плащ, противогаз и охранный оберег на ремнях. Эладора затаила дыхание, волнуясь, не раскрыт ли ее подлог, вдруг ее выдала какая-нибудь забытая закорючка военного протокола. Потом офицер поклонился, бородатое лицо прорезала улыбка.
        - Командор Альдрас, - представился он, маша рукой в толстой перчатке. - Примерно через двадцать минут будете готовы? Едете только вы сами? С нами тяжелый груз.
        - Туда только я, - сказала Эладора, - но назад заберем и других.
        - Я бы не рассчитывал возвратиться сегодня. Собирается большое ненастье.
        На небе едва ли висело хоть облачко, воздух тих и недвижен, но приставать к Альдрасу с вопросами нет времени. Она лишь спросила, где стоит лодка.
        - Четвертый причал, - ответил он, - знаете, как туда спуститься?
        До причала камнем добросить от лаборатории Рамигос во чреве Мыса Королевы. А там она была дюжину раз. «Еще раз заскочу, - пришла мысль, - сказать до свидания».
        Глава 38
        Дальше по коридору, перед кабинетом Рамигос, располагалась пустая приемная. В первой комнате конторские столы покинуты и голы, коробки с бумагами ожидали вывоза в архив. Эладора неуверенно прошла к внутренней двери. Этот коридор постоянно напоминал ей спуск в драконью глотку. Шероховатые камни арочного потолка, горячие, мерзко пахнущие выхлопы подземных моторов. В самой глубине прятался кабинет, где чародейка заваривала ей чай с мятой, учила колдовать и травила исторические байки. Маленькая школа в глубине Гвердонской крепости.
        Но Эладора не забывала и о том, что Рамигос опаснее любого дракона. Люди, как учила сама чародейка, хуже приспособлены для колдовства. Произнести заклинание - означало завладеть незримым эфиром и исказить его согласно воле заклинателя, напрямую повелевать сырой первоматерией, из которой, помимо прочего, состоят и боги, и души. Таким образом, волшебство - есть проявление гордыни. Это вторжение в божью вотчину. Существуют предосторожности, которые следует применять - использовать тавматургическую приманку, которая примет на себя основную отдачу, скрупулезно продумывать заклинание, чтобы избыточные энергии гасили друг друга, или наводить чары вдоль каналов уже сотворенных чудес, как колоть полено по волокну - подстраиваться под прежние божьи деяния.
        Рамигос предостерегала ее против последней техники. Говорила, что слабость Хранимых гвердонских Богов означает слабость их чудес, поэтому эфирное поле над городом рыхло и в основном хаотично-бесформенно, то есть тут нет местных течений энергии, чтобы на них ориентироваться, нет канала, которому следовать. Сейчас в голову закралась мысль: а что, если Рамигос так оберегала ее от сближения с Хранимыми Богами?
        Сколь многое известно Рамигос? Была ли добрая женщина ее подругой или же надзирательницей? Неужели Эладору в очередной раз наказали за доверчивость кому-то, кто старше, опытней и мудрей?
        Она постояла у двери.
        Рамигос не велела ей открывать без разрешения - чародейка охраняла свое пристанище могучими заклятиями. Одним из первых колдовских наговоров, которым Рамигос обучила Эладору, стало наложение печати на дверь. Печати Эладоры могли ненадолго ошеломить взломщика, а защита Рамигос, она была уверена, наверняка способна убить. Предостаточно было и других заклинаний, далеко за пределом способностей ученицы. Например, она занималась в кабинете долгими часами, при этом оказывалось, что снаружи проходила всего лишь пара минут.
        Она постучала.
        - Доктор Рамигос?
        Ответа нет.
        - Доктор? - позвала она снова. И опять тишина.
        Рамигос уже здесь нет? Келкин говорил, что она неожиданно ушла с поста оккультного советника промлибов. Мыс Королевы она тоже покинула? Чародейка упоминала о возвращении в Кхебеш после окончания трудов в Гвердоне, но такое внезапное отбытие кажется странным поступком. Странным и жестоким.
        Повинуясь порыву, Эладора повернула ручку. Дверь отворилась, открывая пустую комнату гораздо меньших размеров, чем она помнила. На столе пишущая машинка и перевернутый стул. Все остальное пропало - книги и диковинки Рамигос, ее тавматургические приманки. Образки богов на шнуре, гласившие, что все верования суть одно и в то же время ничто, водовороты в вечном течении эфира.
        Будто никогда ее здесь и не было.
        Эладора вздохнула. Глаза защипало от слез, но она их решительно вытерла. Не до рыданий. Времени нет. Надо спускаться к причалу, искать лодку до Чуткого.
        Сознавая, что лодка долго не будет ждать, она поспешила обратно в лабиринт переходов под Мысом Королевы. Рамигос уходит в архив, в закут разума, где уже содержались Онгент и Мирен - очередным глупым разочарованием. Не занести ли в тот же раздел и Келкина? Она выполнила их уговор: добыла ему Новый город, если опросы не врут. Убедила его не вступать ни в какой отживший союз с Хранителями. Но, несмотря на все это, они друг друга не понимали. Кого он видит, глядя на нее - мать? Деда? Он отмахнулся, когда она заклинала, что Теревант Эревешич невиновен. Позволить церкви отдать его Хайту равносильно убийству.
        В этих туннелях совсем нет воздуха и горячее, чем на Фестивальном поле. Эфирные фонари мигали вследствие утечки волшебства где-то в другой части крепости.
        «Я не туда повернула», - дошло до нее. Здесь уже должны были начинаться ступени к причалам. Сюда уже доносился бы запах моря: гнилые водоросли, машинное масло и вонь городских отходов, она же чуяла только стерильный привкус химического очистителя. Это отделение базы опустело, спросить направление не у кого. Сердце подпрыгнуло - если лодка уйдет без нее, то Кари и Алик застрянут на Чутком. Их некому спасти, а она заблудилась в подвале Мыса Королевы.
        Обратно. Надо найти правильный поворот. На мгновение, заходя за угол, она уловила удалявшийся от нее какой-то косматый силуэт. Оборванец в лохмотьях, с фонарем - а потом он пропал. Испарения сделали свое дело. Мерещится всякое… Здесь, внизу, химический запах резче, им веяло от той двери спереди по коридору, и оттуда же по-кхебешски матерился знакомый голос.
        - Доктор Рамигос? - Она толкнула дверь. Это морг. У стены штабель пустых гробов плотной закупорки - в такие кладут жертв алхимических катастроф. На каталке лежит труп под серой, поеденной молью простынью. Подле него Рамигос как уборщица на четвереньках отскребает пол тряпкой с химсредством.
        Она подняла суровый взгляд на вошедшую и тут же расплылась в улыбке, увидав Эладору.
        - Родная моя! Боялась, не повидаюсь с тобой перед отъездом.
        - Что вы делаете?
        - Пролила немного, пока вещи укладывала. - Рамигос встала, аккуратно повесила тряпку на край, другим куском ткани вытерла руки.
        - Вы не сказали мне, что уезжаете.
        - Моя работа завершена, и я нужна дома, в Кхебеше.
        - К-келкину по-прежнему не обойтись без ваших советов.
        - Я окончила дела, - словно защищаясь, отрубила Рамигос. Эладора поняла, что та часто приводила этот довод в последнее время. - Я сделала все, что могла. Но, Эладора, перед нами не Кризис. Вам всем пора прекращать относиться к тому, что происходит, как к разовому событию, пора перестать думать, будто город сможет вернуться к прежней жизни. Будто буря пройдет, а потом море опять успокоится. Мир стал другим. Все боги посходили с ума. - Она вздохнула. - Не в моих силах вывести город невредимым из шторма. Я дала Келкину шанс выстоять в драке - большего дать не могу.
        - И на этом конец? Вы удираете тишком, как вор?
        Вид у Рамигос был совершенно убитый.
        - Эладора, беда у порога. Я продержалась столько, сколько могла, но не позволю Божьей войне меня здесь настигнуть. - Она помедлила, потом протянула руку. - Не оставайся и ты. Поедем со мной. Уплывем в Кхебеш. Тебе там понравится - рядом с нашими школами твой университет от стыда покраснеет.
        - Нет. Не могу.
        - Эл… они уже близко. Гляди. - Рамигос перешла к другому столику, где лежала набитая сумка. Она вытащила медальон с божьими талисманами и поднесла к Эладоре. Пока цепочка разматывалась, божества звенели и клацали. Некоторые изображения вроде бы двигались и меняли позы, покачиваясь на цепочке. Лапки Ткача Судеб сокращались. Ревела Царица Львов. Святой Шторм бряцал оружием. Нищий Праведник поднимал фонарь истины. А Матерь Цветов сложила руки, словно укачивала свои больные ладони. - Ты же сама их чувствуешь, скажи? На город надвигаются боги. Твоя сестра не без причины бежала из Гвердона - ей надо было держаться отсюда подальше. Нет ничего ужаснее благосклонности богов. Поедем в Кхебеш.
        Эладора потеребила дырку на простыне.
        - Я должна плыть на Чуткий, - сказала она. - Карильон арестована и доставлена туда. И Алик…
        - А это кто? - спросила Рамигос, укладывая обратно медальон.
        - Он… - Мелкие дырки напоминали ей точечки ожогов на щеках Карильон, отметины после первого соприкосновения с Черными Железными Богами. Будто искорки прожгли простыню.
        - Не трогай, - прикрикнула Рамигос. - Тело заражено. Иссушающей пылью.
        Под простыней было что-то еще. Не только тело.
        - Но он погиб от огня, - сказала Эладора и сама не знала, откуда к ней пришли эти слова.
        Ее рука дернулась, и простыня упала на пол. В ответ на нее уставился изувеченный труп Эдорика Ванта. Когда она видела труп в прошлый раз, останки не были так покорежены. Ужасный ожог на голове она помнила. Зияющий разрез на глотке тоже. Складки и вмятины на груди - простреленной, пробитой ножом и обгорелой. Эти раны ей знакомы по улице Семи раковин, где она прежде глядела на тело. Но теперь загнившая кожа покрылась язвочками и облезла от мертвопыли, обнажая ломкие кости. Появились шрамы и швы в тех местах, где некромант добирался до вживителей. Свежие порезы на руках - там застряли осколки стекла. Из пробитого бока торчало сломанное ребро.
        Основной ущерб от пыли приняли на себя его предплечья; с них отшелушилась вся плоть, и одна кисть полностью отвалилась - пыль сделала кости рук крошащимися, как мел. Другая рука обуглена неким волшебным разрядом - мясо обесцветилось и отсвечивает радугой. Тело несчастного будто бы приняло на себя все мучения, какие только сумел измыслить ему этот город.
        Поверх трупа, зажатый в его побитой заклятьем руке, лежал меч Эревешичей. Она узнала его по знаку на эфесе. Такой же знак был у Тереванта на мундире, у Ольтика - на дверях.
        - Это вы его взяли. - Эладора в ужасе вытаращилась на наставницу. Новое предательство. Ее опять выставили полной дурой. Как Онгент. Как Мирен. Как боги. Память, что не ее, выплеснулась в разум - в руках пылающий меч, лицо Ванта исчезает во вспышке праведного огня. Его убила мать. - ЭТО ВЫ ЕГО ВЗЯЛИ, - повторила она, и голос ее запел громовыми хорами. На минуту покойницкую затопил свет лучезарного лица Эладоры.
        Рамигос воздела руки, ворожа охранное заклятье.
        - Я надеялась, если за мной придут, то это будет твоя мать, а не ты, - вздохнула Рамигос. - Или ты перешла к их богам по наследству?
        - По доброй воле - ни за что, - твердо ответила Эладора, скорее самой себе, чем Рамигос. - Синтер - он навлек их на меня. Подставил под удар материной святости. - Она глубоко вдохнула, прочищая сознание. Прочитала про себя чародейское взывание. Давление Хранимых Богов спало. «Последнее эхо от матери», - надеялась она.
        - Ты стала уязвимой и восприимчивой после обряда, проведенного твоим дедом, - проговорила Рамигос, интерес в ее голосе боролся с настороженностью. Она все еще готова к броску заклинания. - Я могу попробовать по-другому…
        Эладора махнула рукой.
        - Уже не важно. Почему меч Эревешичей здесь? Куда вы его денете?
        Рамигос немного расслабилась, опустила руку, отменяя заклинание.
        - Отвезу домой, как я и сказала. В Кхебеш. А почему… это более сложный вопрос. - Она взяла тяжелый журнал, долистала до нужной страницы - вернее, до отсутствующей страницы. Вырван целый лист записей. В такие журналы заносят случаи колдовства, чудес, божественного вмешательства, возмущений эфира.
        - Из-за божьей бомбы.
        - Молодец, - сказала Рамигос. - Когда бомба взорвалась, я была в Лириксе, по делам повелителей Кхебеша. К тому времени, как я добралась до Гвердона, Кризис уже завершился. Шпат разрушил половину гильдии алхимиков, включая лаборатории. Их гильдмистресса, Роша, погибла. Большинство записей по созданию этого оружия тоже пропало - а Карильон еще и выкачала силу из Черных Железных Богов, укрытых в нетронутых колоколах.
        Келкин попросил меня заняться остававшимися образцами. Один мы подняли на первой же неделе, но два других колокола были потеряны, погребены глубоко под Новым городом. Мы проводили раскопки, но не смогли их достать - иначе перебесились бы упыри, и в Гвердоне разверзся бы еще больший хаос.
        Одной бомбы мало. Роша понимала это - превратив лишь несколько Черных Железных колоколов в оружие, она искала способ сделать их решающей силой. И все погибло вместе с ней.
        - Вы, кажется, сожалеете об этом, - подозрительно заметила Эладора.
        - Она была чудовищем, - сказала Рамигос, - по любой мерке. Но вместе с тем и гением. - Чародейка указала на меч Эревешичей, благоразумно его не касаясь. - Повелители хотели, чтобы я восстановила божью бомбу. Я не смогла - но тогда я задумалась о хайитянских раках. Они очень похожи на Черных Железных Богов. И те, и те - вместилища душ, и те, и те - материальной природы. Но чтобы изготовить раку, необходимо благословение Хайтского бога смерти.
        - И вы условились с Хайтом, - произнесла Эладора, - взять меч Эревешичей. - Меч задрожал. Что-то пробудилось под сталью клинка.
        - Сгодилась бы любая рака. Но Великие Дома это и есть сами раки, а Дома управляют армией - если они узнают, что Корона продает высшую знать ради переделки в оружие, то разразится гражданская война. Даэринт все устроил. - Рамигос потерла ладони. - Я не хвастаюсь тем, что случилось, девочка. Работа мне досталась кровавая, и за нее меня проклянут. Но или так - или война без конца.
        - А что в обмен на меч получил Даэринт?
        - Копию записок Роши с итогами моей последующей работы. Полный отчет о Кризисе. Местоположение настоящих бомб под Новым городом.
        - Это же государственная тайна, - сказала Эладора. Кража подобных секретов карается смертью.
        - Келкин в курсе.
        - Что?
        - Он одобрил наш уговор. В оплату моей здешней службы.
        И Келкин с ними. И все настолько бездушны, и так недалеки! Лезут, отталкивают один другого, пихаются в грязи за крошечное преимущество. Просто песня, ода предательству, и ради чего? Новой Божьей войны, чтоб натравить смертных против божественного? Она представила, как текущая история могла бы отразиться в гримуаре Рамигос. Смятение, отрицание, вырванные, сгоревшие страницы.
        - Из-за того, что вы сделали, Теревант Эревешич будет казнен. Вам придется вернуть меч. - Меч задрожал еще раз.
        - Не препятствуй мне, девочка. - Рамигос с неохотой снова занесла руку чародейским жестом. - Не я тому виной.
        Злость, подобная лесному пожару, просекла разум Эладоры. Ее разум - но не только ее. Словно она отворила дверь и теперь никак не закроет.
        Рамигос прочуяла опасность.
        - Не взду…
        Святой Шторм протянул Эладоре меч. Не меч Эревешичей и не меч Алины, но внезапно клинок оказался в ее руках.
        - Нет! - вскричала Рамигос, когда Эладора запустила в женщину каталкой. Вспыхнули защитные чары, сминая каталку под лучами потустороннего света. Меч Эревешичей, расчехленный, заметался по комнате вслед за искрами волшебного огня от прерванного заклинания.
        Эладора свирепо замахнулась своим чудесным мечом. Рамигос отшатнулась и напнулась на стол, сшибая на пол свои вещи. Мановеньем руки она испустила разряд молнии с кончиков пальцев. Поспешно брошенное заклинание рассыпалось о божественную броню Эладоры. Чародейка повторила попытку, и Эладора хлестнула клинком, священное пламя развеяло новое заклятие, не успело оно еще проявиться. Беспомощная Рамигос распласталась на полу.
        Эладора подняла меч. Языки пламени волнами омывали клинок. «Огонь уничтожит их», - раздался голос матери, и Эладора не могла разобрать - в памяти ли или же боги напутствуют ее сейчас.
        В эту минуту в ее власти убить Рамигос. Кхебешскую чародейку оберегают могущественные амулеты и защитные заговоры, но она способна прожечь их насквозь.
        В ее власти и вынудить Рамигос открыть всю правду. Нищий Праведник несет фонарь истины, и она может взять его светоч с той же легкостью, как и меч Святого Шторма.
        Хранимые боги возвеличат ее. Вознесут на крыльях пламени. Выжгут напрочь все шлаки в ней, пока не останется суть из света и прозрачного хрусталя, пустой сосуд для их незапятнанной чистоты, сверкающий, как солнце.
        Вместо этого она сдерживает их. Небесная Матерь есть милосердие.
        Она способна отложить меч.
        - НАЗОВИТЕ МОЕ ИМЯ, - выговаривает Эладора, и в ее голосе перекличка райского воинства.
        Рамигос глядит снизу вверх в секундном замешательстве. Потом с пониманием.
        - Эладора Даттин.
        Сила мерцает, смещается, но ее напор не слабеет. Даттин - фамилия от отца. Он был простым человеком, добрым и честным. Работал на земле, вел хозяйство, пока не умер, и никогда не поднимал голову, чтобы заглянуть за горизонт. Никогда не загадывал дальше смен времен года. Эладора любила отца, но имя его семьи не имеет над ней власти.
        - НЕ ДЕЙСТВУЕТ! - Ей приходится уводить клинок, бороться с ним. Хранимые Боги хотят, чтобы она поразила волшебницу, которая якшается с демонами и балуется с тварями из Черного Железа.
        - Эладора Тай? - вопросительно произносит Рамигос. И повелительно повторяет: - Эладора Тай!
        Имя сковывает ее и задает ей прежний облик. Хранимые Боги отстраняются, не находя больше проку в ее душе. Рывком натягиваются поводья смертного мира. Эладора роняет меч, и оружие исчезает вместе с доспехами. Она опускается на колени рядом с пожилой женщиной. Обнимает, качает на руках. Рамигос тоже дрожит, потрясенная явленьем богов.
        - Так нельзя, - тихо повторяет Эладора.
        Вокруг них падают хлопья пепла. Прах Эдорика Ванта медленно оседает, его разъеденный пылью остов в потасовке рассыпался в ничто.
        - Ладно, - говорит Рамигос, подтягивается и встает. Скрипят ее старые кости. - Где этот Эревешич?
        - Во дворце патроса. - Эладора утерла глаза. - Вы поможете ему?
        - Ну, - быстро отозвалась Рамигос, - выбора-то у меня особо и нет. Без Ванта черта с два я вынесу меч из города. Особенно когда ты взбудоражила его разговором об Эревешичах и всем прочем. Я не могу прикоснуться к этой штуковине, а мои заклинания меч расщепит. Мне его не унести. Вант мог его взять, но теперь… - Она смахнула пепел Ванта с книги.
        Эладора щелкнула пальцами.
        - Йорас. Из нежити в охране посольства. Теревант ему доверяет. Пошлите за Йорасом.
        - Я сделаю, что смогу, девочка - но знамения ясны. Над Гвердоном нависла Божья война. Пожалуйста, поедем со мной. Может быть, город избежит вторжения, но ставки явно не в его пользу.
        Три стены этой палаты на Мысу Королевы из современного бетона, а одна, на дальнем конце - из старого камня. На одном бруске печать, почти невидимая под толстым слоем побелки, но королевский полумесяц Гвердона опознать все же можно. Старый оплот королей, погребенный под возводимыми сотни лет укреплениями. Город не раз захватывали, сжигали и отстраивали заново. Гвердон выдержал. С его историей неразрывно переплетена история ее семьи. Таи служили при королевском дворе. Таи плыли на кораблях, открывших город. Они ступали по пустынным улицам и гадали, куда сгинул первый народ, не зная, что те упырями бродят под ними.
        Город меняется. Город стоит.
        - Приеду потом, - тихо ответила Эладора. И поцеловала Рамигос в лоб. - Спасибо за то, что учили меня колдовать. Идите за Йорасом. Увидимся, когда все закончится.
        Командор Альдрас ждал ее на причале. Он был слишком занят, выкрикивая приказы команде, чтобы обратить внимание на ее раскрасневшееся лицо или на кусочки Эдорика Ванта, которые обсыпали ей подол. Однако остатки божественного присутствия, может статься, заметил, потому как не спрашивал о причинах опоздания.
        - Сидите тут, - велел он, указав на банку в стороне от скорой и шумной погрузки. Мотки проволоки и ящики, проштампованные гильдией алхимиков, занимали на борту прилично места, но главный груз - большая клеть - только что прибыл на телеге. По улице его везла четверка рэптекинов; звери яростно таращились на Эладору, бока лоснились от кровавого пота, с челюстей капала слюна. Моряки и портовые грузчики наскоро укрепили огромный короб, лебедкой подняли его на лодку. Клеть опустилась в паре дюймов от коленей Эладоры.
        Отчалили они немедленно, как только ожил двигатель и завибрировал катер. Эладора сидела близко и слышала, как молотит камера сгорания. Моряки приткнулись рядом, подпирая клеть. Лодка легко помчалась по узкой заводи Мыса Королевы, направляясь в открытое море. Впереди шла подобная горе туша «Отповеди» в окружении флотилии буксиров и судов сопровождения.
        Когда они обогнули плечо Мыса Королевы и вышли в залив, Эладора увидела перед собой всю приморскую часть города. Машущие толпы выстроились у Мыса Королевы на улицах и тянулись дальше в сторону Мойки.
        На другом берегу гавани курились дымом раны Нового города.
        Белые пристани Нового города были заполнены куда меньше - лишь горстка людей провожала суда на набережной, где она встречала Алика за несколько дней до Фестиваля. Черные точки на белом камне.
        Позади нее над чем-то засмеялся матрос. Повернувшись, она заметила, как на припортовом краю Мыса Королевы подпрыгивает и безудержно машет руками кургузая фигура в длинном платье. Она подобралась к крепостной протоке так близко, как только позволялось публике - еще шаг, и ее задержут или застрелят. Эта личность размахивала своего рода шляпой и отчаянно пыталась привлечь их внимание. Толпа заходилась злым хохотом. Рядом обрушилась и растеклась какая-то метательная дрянь. И тогда эта фигура безрассудно бросилась в воду, поднимая неимоверные брызги. Зрители лежали от смеха, считая это комической вставкой на сегодняшнем представлении военной мощи. Пустое платье, окончательно разорвавшись, заколыхалось на поверхности.
        - Подождите, - скомандовала Эладора. Она встала, но лодка убежала из-под ног, и ее бросило на штабель ящиков. Матрос выругался на нее. Альдрас повел взглядом, и Эладора показала ему на воду. Там, по-тюленьи разрезая гладь, плыло существо с прилизанной мокрой шерстью. Копытным упырям далеко до прекрасных пловцов, но сильные руки Барсетки несли ее к борту сквозь волны. Альдрас дал двигателю задний ход, и катер замедлился, давая возможность упырице нагнать и перевалиться через борт. От воды она отряхивалась на манер мокрой собаки.
        - Она со мной, - сообщила морякам Эладора.
        Барсетка присела на корточки рядом.
        - Меня послал владыка Крыс, - произнесла она между судорожными вдохами. - Сказал, чтобы я ехала с вами.
        Эладора снова встала, на этот раз более осторожно, и прошла к Альдрасу, управлявшему штурвалом.
        - У вас не найдется куртки, на время дать моей спутнице?
        - Упырихе? - Обычно упыри носили содранные с трупов обноски или вообще ничего. Барсетка была исключением своего племени. - Вон там в рундуке есть штормовки.
        Эладора принесла брезентовую куртку и дала Барсетке.
        - Спасибочки, - сказала упырица. Несмотря на тепло, она плотно натянула штормовку на плечи. - Я бы поехала куда угодно, лишь бы не на Чуткий.
        Стремясь наверстать время, Альдрас приказал разогнать катер на полную скорость. Лодка не без труда справилась с тяжестью груза, но все-таки понеслась, прытко нагоняя «Великую Отповедь» и ее эскорт. Она проскочила вдоль борта «Отповеди», ложась на курс параллельно этой плавучей железной горе, что покачивалась уже за кормой. И полетела дальше, дальше на просторы залива.
        Позади уменьшался Гвердон. Отсюда город выглядел хрупким, игрушечным - поместится на Эладориной ладони. Прелестная брошка, доставшаяся ей в наследство.
        Они пронеслись мимо Колокольной Скалы. Впереди лежали длинные, приземистые очертания Чуткого.
        Тюремщики отвели Алика двумя ярусами выше, в комнату в пределах старой тюрьмы. Три стула, письменный стол. И металлический ящик возле стены. «Там орудия допросного ремесла», - предположил он. Ну то есть ему полагалось считать, что в помещении полно тесаков и тисков для раздробления пальцев».
        Его ждали два дознавателя. Один был круглолиц, с густыми усами и добрыми глазами, которые при иных обстоятельствах могли бы и дружески подмигнуть. Любящий отец, поневоле взявшийся за ремень, незлопамятный и отходчивый. Лицо другого дознавателя скрывал противогаз с линзами и дыхательными трубками, а на поясе висел пистолет. Стекла на глазах провернулись и щелкнули, когда арестанта усадили на место. Руны охранных оберегов неярко тлели - единственный свет в помещении давала подвесная, решетчатая жаровня.
        - Я Эддер, - сообщил пожилой круглолицый. - Алик, не так ли? Я видел вас в Новом городе.
        Эддер даже не обмолвился о замаскированной персоне по правую руку, никак не отмечая ее присутствие. Он достал пачку бумаг, зажег ручную лампу и начал читать. В течение нескольких минут молча изучал документы.
        Украдкой, исподволь пробудился шпион. Проверил намерения Алика, его настрой, предложил выход. Признавая тем самым право личины на самостоятельное до некоторой степени существование. «Слушай меня, - нашептывал шпион, - делай как я, и Алик еще поживет».
        - Я требую свидания с Эмлином. Он еще ребенок - его незаслуженно сюда упекли.
        - Да, - согласился Эддер, - незаслуженно. - Снова зашуршали листы.
        Щелкнули линзы. Дым от жаровни дрейфовал из-под потолка. Дымные разводы медленно разворачивались в воздухе и казались оторванными прядями паутины, когда на них падал свет лампы.
        «Все отрицай, отрицай даже Эмлина, и шпион сумеет отсюда выйти». Шпион ткал в голове полотно оправданий: «Ужасное несчастье быть тронутым богом - вообще-то он не мой сын, я приютил его, ребенка дальних родственников, взял с собой по обязанности. Здесь ему будет лучше всего. Джалех пыталась его смирить, но не справилась, почему бы теперь этим не заняться вам? Будет кому за ним ухаживать, оно и к лучшему, что вам о нем дали знать. Кстати, кто бы это мог быть? Ах да, простой незнакомец проявил доброту».
        - Хотите чего-нибудь съесть или выпить, прежде чем мы начнем? - спросил Эддер. - Я так и так собирался налить чашку чая, поэтому никаких неудобств.
        - Нет. Я позавтракал. - Завтрак необычно тяготил желудок. После него стало еще труднее сосредоточиваться. Может, и в пище наркотики.
        - Хорошо. Тогда давайте начнем. - Эддер достал из-под стола резиновую маску, подсоединенную к медному сосуду с каким-то газом. Вдохнул поглубже. «Чистый воздух, - догадался шпион, - в противовес усыпительной морилке из кадильницы. Хочет прочистить голову перед допросом».
        - Вы из Маттаура? - спросил Эддер.
        - Из Севераста. Плыл через Маттаур.
        - И вы бежали из Севераста после завоевания его Ишмирой?
        - Да.
        - После, - уточнил Эддер, - или во время?
        - После.
        - Присутствовали ли вы, - спросил замаскированный дознаватель, - при Расколе?
        - Это было до вторжения. Как раз потом они и явились.
        - Опишите Раскол.
        Алика там не было. Был шпион.
        Земля содрогалась. Разламывались надвое храмовые алтари. Ослепленные жрецы в помешательстве ползали по улицам. Святые убивали святых. Кракены в бухте зарывались в ил, обвивая друг друга смертельными объятиями щупалец. Царица Львов отбросила меч и подняла золотой щит. В полумраке храма Ткача Судеб священники с ножами в руках отыскивали тех, чьи души ближе к богам Ишмиры, чем к богам Севераста, и выбраковывали их в расход. Вся кровь на том полу, все эти жертвы сюда его и привели. И от шпиона зависит, не будут ли они напрасны.
        Шпион заставил Алика пожать плечами.
        - Богословский спор среди священнослужителей. Никто не придавал ему особого значения, пока ишмирцы не объявили нас еретиками и не напали.
        - Алик - это ваше настоящее имя?
        - Да, - отвечал Алик. Шпион тут же поправил: - Теперь. Но прежде я звался Сангада Барадин.
        Линзы зажужжали. Эддер сделал пометку.
        - И вы под этим именем прибыли в Гвердон? - задал вопрос Эддер.
        - Мы… я и Эмлин приехали не по обычным каналам. Везде творился раздрай - мы едва успели выбраться из Маттаура, пока он тоже не пал под Ишмирой.
        - Ясно, - пробормотал Эддер. - Такое, разумеется, бывает. Случаются недосмотры. Впрочем, ваш случай не совсем обычный. Скажите, когда вы прибыли, были ли у вас в городе друзья? Может, бывшие коллеги? Или вам кого-то рекомендовали в Маттауре?
        - Я - купец. У меня много деловых контактов. Гвердон - торговый город.
        Еще одно примечание.
        - Той, кого вы знали, была Анна Верзь? Или, может, Тандер Верзь?
        Как много им известно? Эмлин заговорил? Или Дредгер? Нет, торговец оружием слишком глубоко увяз в деле - незаконно вложился в выборы и помогал экипировкой. Кто-то еще. Джалех? Барсетка? Или кто-то, с кем шпион никогда не общался - например, бармен из таверны «Королевский Нос»?
        Он заставил себя рассмеяться:
        - Они, стало быть, по отдельности не продаются?
        - Уже продаются, - произнес задрапированный дознаватель. Противогаз искажал его голос.
        - Как произошло ваше знакомство с Верзями?
        «Тандер мертв. Вали на него».
        - Я немного знал Тандера, когда он служил наемником. Я тогда поставлял припасы во время кампании в Северасте. Он просил его отыскать, если я приеду в Гвердон.
        - Тандер когда-нибудь рассказывал вам о мерах гвердонской обороны?
        - Может, и говорил, я не помню.
        - Давайте теперь об Эмлине. Он - ваш сын?
        Шпион уже хотел приступить к изложению своей правдоподобной выдумки, но губы Алика не захотели ему содействовать. Лишь вымолвили:
        - Да. - Шпион постарался скрыть прозвеневшую тревогу и свой гнев на такую беспросветную тупость. Все дело в успокоительном газе - должно быть, газ мутит рассудок и оглупляет мысли.
        Эддер глотнул новую порцию чистого воздуха из дыхательного забрала. Улыбнулся шпиону, словно разгадал замешательство Алика.
        - Он был избран Ткачом Судеб?
        - Ему оказали честь стать избранником. У нас Ткачу Судеб поклонялись иначе. Не так, как в Ишмире. Наш Паук ткал достойную судьбу для всех жителей города, и избранные жрецы могли странствовать по его сетям, прозревая будущее.
        - Но Севераст пал и отныне завоеван Праведным Царством Ишмиры, - проронил дознаватель в маске с лязгом победного упоения в голосе. - Продолжал ли ваш Эмлин поклоняться Ткачу Судеб впоследствии?
        - Иногда.
        - Посещал ли он Папирусные гробницы? Ишмирский храм Паука?
        - Вероятно, один или два раза.
        - Проявлял ли он какой-нибудь сверхъестественный дар? - спросил Эддер. Его перо черкало заметки в блокноте. Замаскированный дознаватель сидел неподвижно, только линзы щелкали при оборотах и немного подрагивала рука у пистолета на поясе.
        - Нет.
        - Посещал ли он когда-нибудь, - мягко спросил Эддер, - часовни, посвященные Ткачу Судеб? Вообще любые святые места в городе?
        Шпион воспользовался предоставленным шансом. Он быстро заговорил, сноровисто развешивая ложь, пока Алик не успел вмешаться. Его слова ниспадали скрепляющим заговором, вершили участь мальчика, как и участь целого города.
        - Не знаю. Мы встречались с Анной. Без Тандера, где он - мне неизвестно. Но Анна как-то раз увела мальчика с собой посреди ночи. Куда-то на Часовенную улицу.
        - Когда? - Дознаватель в маске.
        - Вроде бы с неделю тому.
        - Для чего?
        - Наверно, как мне кажется… Эмлин мог отправить послание. То есть Анна, с его помощью. В Ишмиру. Призвать их.
        Эддер сделал очередную запись. Пока писал, рука у него затряслась. Он посмотрел на задрапированного напарника.
        - Извольте, мы на минутку.
        Двое розыскников на некоторое время вышли из комнаты. Затем Эддер вернулся один.
        - Что теперь будет со мной? - спросил шпион.
        - Вас вернут на материк. Чуткий предназначен лишь для осиянных богами. У городского дозора к вам еще будут вопросы, но уже не у нашего управления. Ждите здесь, пока вас не вызовут.
        - А с Эмлином? - спросил шпион.
        - Боюсь, ему придется остаться здесь, - сказал Эддер.
        - Можно мне с ним повидаться?
        Эддер посмотрел на шпиона, затем покачал головой:
        - Нет.
        Над водой разнесся гудок далекой сирены - механический духовой горн проревел предупредительный сигнал.
        - Но если вы хотите ему что-нибудь передать на словах, - продолжал Эддер, - то ему передадут. Я прослежу.
        «Лжет», - подумал шпион.
        - Нет, ничего. Передавать нечего.
        Люди, которые вывели Эмлина из его камеры, обращались с ним мягко. На них защитные мантии, какого-то серебряного шитья, под капюшонами большие очки. Он раньше видел алхимиков в таких же накидках. Осторожно, словно он ядовитый, его повели от круга камер, вбок от зеркальной башни. Держаться собранно ему нелегко - голова как будто набита хлопковым пухом, - но он знал, как надо себя вести. «Вживайся в личину», - велел Алик. Он - сын Алика, все это прискорбное недоразумение. Алик рядом и как-нибудь все утрясет. Впарит пристойное объяснение. Увезет его домой, в Гвердон.
        А под этой скорлупой, под его маской сидел безымянный мальчишка из Папирусных гробниц. Посвященный Пауку святой, которого натаскивали жрецы. Он осознавал, что согрешил, когда отрекся от бога, но ведь потом был прощен! На лице стигматы, надо ли иного доказательства любви Ткача Судеб?! Ему уготовано место в Праведном Царстве, и Ишмира скоро грядет. Гвердон будет завоеван - как Севераст, как Маттаур, как все остальные края, и когда война завершится, ему воздастся заслуженная честь.
        Мальчик не чувствовал страха, когда его выводили за главные ворота тюрьмы. При виде моря сердце Эмлина подскочило - может, отец уже ждет возле лодки? Но причал пуст, и алхимики в плащах свернули под стену старого форта, вдоль каменистого берега. Его вели к скалистому выступу за отмелью на мористой стороне Чуткого.
        Там трудились другие фигуры, облаченные в мантии. Они собрали какую-то машину, нечто вроде трона, обнесенного клеткой. Бесформенного - в спицах и проводах, с сиденьем из стали и орихалка. Имелись у механизма и другие детали - емкости, где среди пузырей плескались какие-то неясные тени, потрескивающие эфирные баки, обереги повышенной мощности. Конвоиры Эмлина помогали ему переступать через толстые эфирные кабели и трубы, что пролегали между машиной и фортом.
        - Что это? - спросил он, но ему не ответили.
        Здесь, снаружи, воздух чист, и голова прояснилась. Он чувствовал, как вздыбливаются густые паучьи волоски у него на затылке. В нем пробуждалось особое восприятие. Тени больше не казались ему темнотой. На алхимиках заговоренные мантии, их специально выделали, чтобы блокировать чудеса, но если бы он подналег, то, наверно, смог бы пробиться сквозь их ткань. Рот затопило слюной, с легким привкусом Яда Неотвратимого. Силы его прибывали.
        Приблизившись, он разглядел на этом кресле женщину. И узнал ее - ту самую, с идолками Кракена на судне Дредгера. Она не Кракенова святая, но все же поддерживает неустойчивую связь со своим богом.
        Поддерживала.
        Алхимики сняли с сиденья ее покосившийся труп. Мотнулась голова, через рот вырвались струйки кровавой морской воды из залитых легких. Вода брызнула на камни и провода у ее ног. Двое алхимиков понесли ее мимо Эмлина.
        Ее обезобразило прикосновение божества. Пальцы, ныне обратившиеся в поникшие щупальца, вяло волочились следом. Кожа под руками алхимиков лопалась, и из ран часто капала вода.
        Он расправил плечи. Алик придет за ним. Или если нет, то здесь он и умрет. Ткач Судеб примет его душу. Выживет ли он или погибнет - при любом исходе его вера обретет воздаяние.
        - Сядь сюда, пожалуйста, - скомандовал один из алхимиков.
        - А если не буду?
        Они навалились на него, четверо или пятеро, грубая ткань перчаток оцарапала его кожу. Силой впихнули в кресло. Набросили тугие металлические цепи поперек груди и застегнули их. Сиденье предназначалось для взрослого, поэтому им пришлось подсунуть под него скомканную накидку, чтобы усадить повыше. На локтях и запястьях затянули кожаные ремни.
        Он не заплакал. Не закричал. Он будет храбрым.
        Один из алхимиков замкнул выключатель, и внезапно Эмлина со всех сторон окутала сила. Сила поднимала его, будто душу вынули из тела и возносили к божьему царству. Он уставился на алхимика - тот изучал приборную панель, подсоединенную к машине. Под накидкой у мужчины лицо, под лицом - череп, под черепом - мозг, а там кружевная паутина мыслей…
        «Передаем в башню, что у нас тут готово, надо отбить сигнал на материк. Доставить идола». Промелькнуло изваяние из часовни, восемь ног под священной тенью, восемь всевидящих глаз…
        А затем алхимик дернул рубильник обратно, и сила ушла, и чудо закончилось.
        Алхимики пошли от машины обратно. Назад по каменистой отмели. Одни приподнимали подолы и поскорее трусили в форт. Другие глядели на море, как будто ждали корабль. Каждый внимательно следил, чтобы не коснуться воды.
        Но Эмлин уже увидел, что ему нужно. Или за ним придет Алик, или явится сам Ткач Судеб - и он будет спасен.
        Не нужно бояться. Даже сейчас, одинокий на огрызке скалы, привязанный по рукам и ногам к отвратительному механизму, он не трусил. Он знал, что его любят. И верил, что его спасут.
        По городским улицам шел мертвец. Он двигался против потока толпы, поэтому ему приходилось все время проталкиваться до самого Мыса Королевы. Прохожие бормотали извинения, чертыхались или ничего не говорили, пихаясь. Гвердон знаменит своей невежливостью - сравните с закоснелыми манерами Хайта. Правда, сам он не отваживался на извинения вслух. А немногие, замечавшие маску, мигом отступали и освобождали проход.
        В руке он сжимал послание, поступившее в посольство. По всем правилам ему нельзя здесь находиться - неусыпных запрещено выпускать из посольства без разрешения. Но посол погиб, леди Эревешич и Теревант куда-то пропали, и Первый секретарь тоже ушел, забрав с собой почти весь неусыпный гарнизон. Только Йорас и Перальт остались бесконечно обходить мраморные коридоры, надзирать за пустыми кабинетами и приемными залами, стоять на карауле у ворот.
        Нести неусыпную службу.
        Йорас погиб, исполняя долг перед Короной, в составе Девятого стрелкового полка.
        Став коронным неусыпным, Йорас начал служить непосредственно государству. Его верность предназначалась одной лишь Короне, а не Бюро или одному из Домов. Никакого внутреннего конфликта это не вызвало - в жизни Йорас не встречал ни одного Дома, достойного, чтобы за него умереть, не говоря о Бюро. Когда он был жив, взаимоотношения Домов и Бюро проносились грозовыми тучами и сталкивались где-то наверху, выше его головы. А ныне его вознесли в некую заоблачную небесную область, возвышенную и морозную, и всем их проискам не достать до его высоты. Его смерть посвящена одной лишь Короне.
        Но он знал Тереванта при жизни, а в мертвецах служит всего-то год. Время еще не сглодало с его костей память о дружбе.
        Сообщение написано в спешке, но с полной ясностью действий. Ему следует прибыть на закате солнца к определенной двери крепости на Мысу Королевы. Ему нельзя никому об этом говорить, нельзя задавать никаких вопросов. Подписи нет.
        Мертвые не славятся любопытством, не исключение и Йорас. Он не выказал удивления, когда открылась дверь и маленькая, темноглазая дама поманила его внутрь. Должно быть, она и есть знаменитая доктор Рамигос.
        - Тебя здесь нет, уговор? Все ради Тереванта Эревешича, и если ты не сделаешь, как я скажу, то за это заплатит он. Итак, ты меня понял?
        - Да. - Вообще-то нет, но нехватку любопытства неусыпные возмещают непоколебимой верностью.
        Доктор Рамигос шепнула заклинание. Неусыпные поустойчивей к колдовству, чем живые; Йорас успел повидать, как чародеи валятся в отключку или испускают кровь из глаз, тщетно пытаясь навести чары на его оживленные кости. Рамигос все-таки сумела его зачаровать, только никак не могла отдышаться, пока они шли по коридору. Заклинание отводило взгляд посторонним - горстка людей, попавшихся им в переходах под главной гвердонской крепостью, и глазом не повела на хайитянского солдата.
        Издалека заревели тревожные сирены. Рамигос вздохнула.
        - Еще не началось, - сказала она. - Хотелось бы мне взглянуть на машину в работе. Ай, ну и ладно.
        Потом было сказано «сюда», и она отперла морг. В помещении пыльно и, похоже, темно для человеческих глаз - он в мертвецах всего год, а уже позабыл о том, как живые ориентируются в этом мире. На полу лежит саван, будто случайно соскользнул со стола. Она подняла покрывало, а под ним…
        - Ого.
        - Ваша вещица пробудилась, проклятие. Я не могу даже притронуться, и меч рассеивает мои заклинания. Возьми и отнеси его куда полагается.
        - К старшему Эревешичу.
        - Видимо, да. - Она встала перед мечом на колени, провела пальцем по воздуху над всей длиной лезвия, но не дотрагиваясь до металла. На волшебное оружие она глядела с сожалением, словно отдавала драгоценный камень неслыханной стоимости.
        - Ладно уж, вдруг мне еще выпадет другой случай. В терпении - сила, а в жизни бывает всякое.
        - Смиренно не соглашусь. - Он подобрал клинок. По руке пробежала непривычная дрожь, словно кровь прокачало по призраку вен, но души оберегаемых внутри раки опознали в нем хайитянина. Клинок не ударил его, но без живой души, проводника волшебства, меч равно не смог и придать ему сил.
        Рамигос встала, отряхнулась. Сняла с приставного столика сумку и буркнула, закинув на плечо:
        - Идем.
        Дворцовые охранники сопроводили Тереванта назад в его комнату с окнами на личные сады патроса. Теревант предполагал, что его немедленно передадут Хайту, но вместо этого заставили ждать.
        Сады, сбегавшие с восточного склона, поутру, должно быть, прекрасны, но сейчас солнце садилось на противоположной стороне Священного холма, и в сумерках их населяли ломаные, искаженные тени. По извилистым тропинкам семенили слуги, зажигали фонари. За участками садов загорался и город. Мерцали газовые лампы, резко сияли эфирные светочи, приглушенно - ночные свечи. Благосостояние города прослеживалось по освещению. Если взглянуть подальше, то множество эфирных огней промышленных ламп указывало на новые, недостроенные фабрики алхимиков, замену погребенным под Новым городом. А там, за чертой Гвердона, похоже, разбило лагерь хайитянское войско. Небольшая армия, присланная добиться справедливого возмездия за Ольтика.
        Мысль о гибели Ольтика до сих пор казалась нелепой. Ольтик провел основные обряды неуспения в необычайно юном возрасте, и ему было уготовано стать наследником меча Эревешичей. Мало того, он слишком велик, чтобы умереть, слишком силен и чересчур громок. Его смерть ощущалась скорее неким отклонением, а не потерей. В ней было больше растерянности, чем скорби, точно мир - поезд, что съехал с рельс и теперь мчит в какую-то неведомую даль.
        За окном застучали копыта. Во дворик перед садовой оградой въехала карета. Ее везли не рэптекины, а четверка вороных коней. Правила пара неусыпных. Несговорчивого Эревешича заберет отсюда почетный караул.
        В дверном замке проскрежетал ключ. Те же охранники, что провожали его в покои патроса, отведут его вниз.
        - Прошу с нами, господин, - позвал один.
        Глядя на его раны, второй добавил:
        - Вам опять подать кресло, господин?
        - Нет, - сказал Теревант. - Идти я могу.
        Глава 39
        Когда канонерка приблизилась к острову Чуткий, к Эладоре с Барсеткой подошел Альдрас. Он похлопал по стенке большого короба.
        - Это надо отвезти на дальнюю сторону острова. Сперва я доставлю вас в форт, потом пойду туда разгружаться. Где-то через час за вами вернусь. Не опаздывайте.
        Лодка шла вдоль бетонного причала под сенью форта. Слева от них - надо говорить «по борту», поправила себя Эладора - еще два суденышка встали у каменного зубца, торчащего из моря. Там возводили некую конструкцию. Неожиданная волна догнала лодку, качнула ее. Здоровенная клеть накренилась над Эладорой. Барсетка вытолкнула ее с пути махины, когда короб порвал ремни и врезался в перила над бортом. Доски клети раскололись, и Эладора заметила внутри нечто серое и продолговатое. «Чудовище», - пронеслась вначале мысль, но было в нем и что-то необъяснимо знакомое.
        На судне поднялись шум и гвалт, команда принялась с трудом сдвигать клеть на место. Барсетка внесла свой вклад недюжинной упырьей силой. Альдрас помог Эладоре выбраться на пустой причал - не из рыцарских чувств, а просто поскорее убрать ее, чтоб не мешалась. Несколько толчков общими усилиями - и короб возвратили на середину лодки, тогда Барсетка тоже высадилась на берег.
        Упырица, казалось, была подавлена и негромко рычала на отходящую лодку. Понюхала воздух, припала к земле и обнюхала камень. Присмотрелась к сооружению на уступе у дальнего берега острова. Похоже на какую-то машину - вроде бы металлическое кресло посреди эфирных устройств. Лодка Альдраса уже шла туда, закладывая широкую дугу, чтобы не напороться на невидимые с берега скалы.
        - Небезопасно тут, - шепнула Барсетка. - Глядите в оба.
        Ворота форта отворились, и появилась пара стражников, вооруженных и в масках. У Эладоры тут же наготове письмо от Келкина.
        - Мне нужно переговорить с руководящим офицером, именем чрезвычайного комитета.
        - Капитан пока не освободился, миледи. Вам придется подождать.
        - Безотлагательно. - Эладора подбоченилась, пуская в ход самый командный голос. - Меня уполномочил министр Келкин. Вопрос крайней важности.
        Она осознала, что такая манера речи немного похожа на дедушкину. Часть ее при этой мысли с отвращением отшатнулась, но она помнила, как страшилась его и как ужас заставлял ее подчиняться приказаниям Тая. Что ж, значит, этим она и воспользуется.
        Стражники обменялись взглядами поверх масок, потом кивнули. Ее проводили в форт, петляя мимо химических распылителей и следящих устройств. Две дюжины святых безразлично пялились на нее. «Скудна божья милость», - подумалось ей. Сколько их осознанно выбрало стезю святости, а сколько выгнано на нее насильно, захвачено в плен безумными богами? Она просмотрела камеры - искала Карильон, искала Эмлина, но никого из них не увидела. Синтер распорядился поместить Кари в глухую камеру, неизвестно, где тут такие, но Эмлин наверняка должен быть частью этого чудного набора святых.
        Когда она очутилась внутри структуры наблюдения, то схемы и графики, которые показывал Теревант, начали обретать смысл. Дуговой ряд одиночных камер для святых каждого бога отдельно и без повторов. Мониторы отслеживания и наблюдатели, что обязаны подстраивать их под занебесную связь и отмечать любые ее изменения. Механизированное таинство - если боги Ульбиша, Лирикса или Ишмиры, распространяя свое влияние, дотянутся до Гвердона, то соответствующие святые в отсеках зарегистрируют их воздействие. Изменения могут быть как обширными, так и едва уловимыми, но приближение богов обязательно скажется на всех сопричастных с ними.
        Пока они пересекали двор вдоль очередного полукольца камер напротив зеркальной сторожевой вышки, она дала волю воображению. Если город надзирает и за Хранимыми богами, то не запрут ли в здешнюю камеру и Эладору тоже? Стрелки на приборах наверняка подергивались во время Фестиваля Цветов и заскакивали на красные отметки, когда Сильва дралась в Новом городе с Кари.
        Барсетка украдкой рыгнула.
        - Не могу дышать этой отравой, - сказала она.
        - У вас не найдется еще маски? - попросила Эладора. Ее подмывало сдвинуть свою и поглубже вдохнуть, уничтожить остатки связи с Хранимыми, но сейчас необходимы трезвый рассудок и четкое восприятие.
        Стражник покачал головой:
        - На такое рыло ничего не натянешь.
        - Я пока подожду, где посвежее, - сказала Барсетка. - Позовите, коли понадоблюсь - прибегу со всех ног.
        - Оставайся на причале, - предостерег стражник. - Не уходи с берега - не то застрелят.
        Барсетка на четвереньках выкатилась за ворота, коротко оглянувшись на Эладору, и кто смотрел в тот миг из упыриных глаз? Слова Крыса звенели в сознании, не утихая.
        Беззащитно одинокая, она пересекла двор. Стражники по бокам были безымянны в своих масках. Ее провели в зеркальную башню, вверх по лестнице, обвивавшей хребет этой постройки. Поднимаясь, Эладора видела, как алхимики и чародеи корпели над инструменатми, рассматривали святых сквозь стекла увеличительных труб, вычисляли течения волшебства и сдвиги эфира. Некоторые приборы она опознала по кабинету Онгента, набитому редкими и сложными приспособлениями, либо по обиталищу Рамигос, но другие ей были малопонятны. В этой машине больше, чем чистая ворожба - из подземных глубин слышалось урчание громадных двигателей.
        И снова наверх. Башня выше опоясывающих стен форта, сверкающий столб посреди двора. Отсюда видны приземистые укрепления за тюремным рядом, причал и южный конец острова. У каменистой отмели возле металлической конструкции пришвартованы три лодки, еще четверь витка лестницы - и показалась «Великая Отповедь», на крейсерской скорости идущая вдоль западного берега Чуткого, ровно тем курсом, что выбрал и Альдрас.
        Они поднялись на верхний уровень башни. На обзорную площадку с видом на остров и даже на город. Чирикал эфирограф, принимая послания с Мыса Королевы и парламента - сокращения государственных нервов. У окон теснились солдаты и чародеи, наблюдая за южными подступами.
        - Мисс Даттин?
        Командир стоял в центре площадки, у эфирографа - как осевой стержень, вокруг которого все вращается. Он выглядел воплощением самого форта: пот на лысине блестел подобно зеркальным окнам башни, а стойкости в нем хватит выдержать артиллерийский обстрел. Он взял у Эладоры письмо Келкина.
        - Имена нужных вам заключенных?
        - Алик Немон.
        - Он вас ждет. Эддер отведет вас вниз. - Один из стражников выпрямился, отдавая честь.
        - Его сын, Эмлин. Я знаю, к нему прикасался бог, но…
        Командир перебил ее:
        - Вы белены объелись? Это что, розыгрыш? Или проверка?
        - Нет, я… - Эладора смущенно сглотнула. - Я бы тогда с ним повидалась, если его нельзя отпустить.
        - Невозможно, - резко оборвал командир.
        - А также - не знаю, под каким именем ее поместили - Карильон Тай. Девушка примерно моих лет, темноволосая, у нее шрамы на лице. - Когда дозорный не прореагировал, она добавила: - В глухих камерах?
        Командир покачал головой:
        - Доступ к особым заключенным воспрещен. Вам пора уезжать. Эддер, пропусти представительницу господина Келкина в первый блок и приведи к ней этого заключенного.
        Эддер подступил к Эладоре.
        - Есть, сэр. Идемте со мной, мисс. Лучше бы вам здесь не быть, когда пойдет заваруха.
        Но не успела она сделать и шаг, как началось. С южной оконечности форта взметнулся сполох - запуск с катера Альдраса. Эддер вполсилы попытался увлечь Эладору вниз, не слишком усердно. Ему не меньше нее хотелось здесь задержаться.
        Такой же сполох поднимался с «Великой Отповеди», взлетал кровавой кометой. Знамением светского чуда.
        Они проводят учения? Готовятся вести огонь? Но в пределах видимости никого. Ни вражеских кораблей на воде, ни безобразных божьих отродий. Остров как остров.
        - Станция взывания докладывает о готовности, сэр, - говорит чародей.
        - Начали, - приказывает командир. Он шагает к южному окну, выдвигает подзорную трубу, фокусирует на пологом каменном горбике отмели.
        Башню пронзает чародейская дрожь. Громадные эфирные двигатели оживают. Это электромеханическое колдовство - провода и клапаны сообщают им чародейскую волю. Алхимический духовный сырец, грубое вещество, кипит в них, бурлит в реакционных камерах. Гудят и искрят врытые в землю кабели. Вся крепость светится от напряжения. Статические разряды ползут по дренажным трубам, проскакивают между прутьев решеток. На берегу, где проводка отходит от форта к каменному зубцу, вихрь волшебства вспыхивает и превращает наносы песка в стекло. Под стенами укреплений ворочаются какие-то тени.
        Прилив силы чувствуют и заключенные в своих камерах. Некоторые вопят. Некоторые пытаются укрыться. Кто-то с радостью встречает ураган волшебства, даже понимая, что оно не про них. Они бьются о прутья и пытаются поймать хоть капельку энергии столь мощного взывания.
        По городу перекатывается гром. Где-то на северо-востоке собралась буря, наседает на дальний склон Священного холма.
        Все настороженно следят за южными подступами. Даже те, чье внимание должно быть приковано к приборам, не могут удержаться и нет-нет да и зыркнут на юг.
        Все, кроме Эладоры. Ее вдруг скручивает резкий, убойный страх - и он находит не с юга. Страх истекает извне ее и сосредоточен вокруг «Великой Отповеди». Линейный корабль огибает западный берег Чуткого и поворачивает к мелководью. Команда тянет пусковую установку на позицию. Божья бомба готова к запуску. В глазах Эладоры она гадостна до остервенения - ядовитый ужас, такой мерзкий, что и смотреть на него невыносимо. Отвратна настолько, насколько солнце бывает ярким.
        Казалось, башня проворачивается по кругу. Отсюда ей видны все вещи на свете.
        - Замечено проявление, - доложил один из чародеев. В тот же самый миг издалека донесся визгливый голос матери:
        - Нас предали! Он задумал ударить по нам!
        Где пребывает бог? Где находится вещь, не имеющая материального облика? Где живая мысль? Где окажется молитва, когда слетит с губ, где заклинание будет ждать, пока его насылают?
        Вон там, в машине, что стала великой часовней. Запутанное в клубок, шипящее от ярости и досады, нечто из тени распускается, разворачивает складки, вынужденное проявиться в смертном мире. Вон там, прямо здесь, скован цепями колдовства - вот где бог.
        И еще там, на Священном холме. Над дворцом патроса и вокруг него. Под сводами соборов Победы. В умах истинно верующих, призванных на восхваление новообретенного короля. В Палатах Святых. В своих золоченых клетках. Хранимые Боги.
        Хранимые. Пойманные. Но не в оковах.
        Эладора поднимает руку, чтобы заслонить глаза от слепящего удара молнии.
        Глава 40
        Охранники, подгоняя Тереванта, спускались по внутренней лестнице ускоренным шагом. При такой встряске он охал от боли. По ходу пути залы богатой отделки сменились голыми стенами с облупленной краской - жилищами для работников и подсобными комнатами. Кое-где на Тереванта засматривались любопытные слуги, но потом отворачивались под суровым взором охраны.
        Один сутулый батрак, бородатый мужик, шел своей дорогой навстречу им, неся охапку садовых инструментов - лопаты, вилы и механическую лейку с разбрызгивателем. На лицо мужик показался Тереванту вроде знакомым, только не сразу вспомнилось, кто это. Вместе с этим бородачом они ехали из Хайта на поезде, уже много недель назад. Он был наставником двух хорошеньких девушек и уснул тогда с газетой в руках.
        Лемюэль.
        Пройдя под арку, охранники угодили в западню. Бородач двинул одного лопатой по затылку. Когда повернулся второй, сработал разбрызгиватель, пшикнув в лицо пыльным облачком - и лицо стражника, как гнилое яблоко, увяло, провалилось и съежилось его выедала мертвопыль. Теревант, сгибаясь от рвотного спазма, отступил и прикрыл нос со ртом.
        Батрак отодрал фальшивую бороду, под ней оказалась привычная ехидная ухмылочка Лемюэля.
        - Не голосим, топаем за мной.
        Лемюэль погнал Тереванта по перепутьям дворцовых кладовок.
        - Услуга от Бюро, - шикнул он. - Мы вас покамест куда-нибудь законопатим, целее будете.
        - А что с Лис?
        - С ней все как надо. Ее слушаются и король, и патрос - и оба играют как по нотам. Союз Хайта и Церкви окреп. Корона не сможет обвинить в вашем похищении Церковь. А Лиссада будет все отрицать, крыть вас последней сволочью, убившей ее мужа. - В голосе Лемюэля звучало восхищение. - Я же советовал вам проваливать из этого города ко всем чертям. Надо было меня слушать.
        - Это же ты мне врезал! На Фестивале. Ты меня вырубил!
        Лемюэль закатил глаза.
        - Да не я, а посольские от Даэринта. Из его кружка приближенных.
        Лемюэль поддерживал достаточно скорый темп, чтобы раны болезненно мешали Тереванту двигаться, и явно об этом знал. Агент покосился, не пряча любопытства:
        - Так это вы убили его? Посла?
        - Нет.
        - А я бы убил, стоило б только ей меня попросить. - Он пожал плечами. - Уходим через сад.
        Тяжелую дверь запирал надежный замок, но у Лемюэля при себе был ключ.
        - Живее, - бормотнул Лемюэль, направляя Тереванта под завесу деревьев. Выбрав маршрут подальше от фонарей и свечей, он вывел их на тропу, скрытую высокой травой и кустарником. Воздух перенасыщен непривычными запахами: медовая сладость цветов причудливо переплеталась с вонью горелого сала из трупных шахт. Их бегство было настолько внезапным и стремительным, что смахивало на сон. Будто Теревант забыл во дворце немалую часть своей души, и за Лемюэлем плетется его опустошенное, израненное тело.
        За деревьями проглядывала древняя садовая стенка из камня, оплетенная плющом. Полуразрушенный забор и вывалившиеся камни поросли мхом, а сад ниспадал вдоль ограды по зеленому склону.
        - Там будет вход в упырьи туннели, - сказал Лемюэль. - Уйдем под землю.
        Они нырнули в более густую, темную часть садов, где над затененными клумбами нависали плакучие ивы. Лемюэль замедлил ход, радуясь, что им удалось скрыться с глаз. Теревант немного постоял, опирясь о дерево - переводил дыхание. Он оглянулся на темнеющий массив дворца - верхние этажи по-прежнему четко вырисовывались на фоне огненного заката. Он поискал окно комнаты, в которой разговаривал с Лис, но откуда ему знать, где оно и на эту ли сторону выходит. Последние лучи солнца, сверкая на блестящей крыше, творили в воздухе призрачные наваждения. Он заморгал - в небе на короткий миг будто проступили смутные контуры. Внезапно повеяло грозной мощью. Возникло ощущение, сходное с тем, что было при Эскалинде, на подступах к вражеским храмам. Хранимые Боги здесь, совсем рядом. Так близко, что даже Теревант способен их почуять.
        - Двигай, - зашипел Лемюэль, - идиотина! Туннель уже вот он!
        Лемюэль дернул его за локоть, увлекая вниз, на очередную тенистую дорожку в окружении цветов.
        - Постой, - сказал Теревант. Он видел, что что-то не так, где-то поджидает опасность, - но не сразу сообразил, в чем именно она заключается.
        Стояли сумерки, а все цветочные бутоны раскрыты. Он присмотрелся к одному из цветков, и тот взглянул на него в ответ.
        В серединке каждого соцветья проклевывалось по человечьему глазу. Один и тот же глаз в каждом из тысячи цветов.
        - Святая, - произнес он. Попытался произнести. Вдруг в ту же секунду цветник заглотил Лемюэля. Руки - одна и та же рука много раз - выпростались из травы и тянули агента вниз. Теревант уцепился за его пояс, рванулся назад, на каменистый песчаник, выдергивая Лемюэля из смертоубийственной флоры.
        - Назад, - крикнул Лемюэль, - в карету! - Хайтский экипаж стоял по другую сторону забора. Пистолет агента гаркнул, бутоны взорвались дождем кровавых лепестков. Они понеслись обратно, к карете - освободиться из-под стражи не вышло. Пред божьим гневом трения между Бюро и Домами отброшены.
        Неусыпные услыхали их крики и тут же рванули на помощь. Мечи наголо, боевой клич Хайта наполнил воздух свинцовой тяжестью. Оба воина-скелета вскарабкались на садовый забор со сверхъестественной ловкостью мертвых. Теревант на бегу разглядел, как двое неусыпных стоят наверху и осматривают подлесок, подобно часовым у бойниц Старого Хайта.
        Взъярилась молния - с небес или с крыши дворца, Теревант и не понял - и один из неусыпных сразу был испепелен ее вспышкой. Осколки костей ливнем разлетелись по цветам. Второго - вторую - ударной волной перекинуло за стену, тяжело швырнуло в кусты. Она попыталась бежать, но молот Вещего Кузнеца догнал ее. Взмах невидимого бойка сшиб неусыпную наземь, расколов череп. Она попыталась встать, и незримый молот ударил снова, вбивая ее в гравий дорожки. А потом снова - и снова, и снова.
        Теревант хотел броситься к упырьему туннелю, на который указывал Лемюэль, но из теней сада повыскакивали новые убийцы. Двое приблизились к Тереванту с разных сторон, достали пистолеты, но не открывали огонь. Естественно - мертвым он опаснее живого. Вместо этого его отрывисто двинули в грудь, прямо в перебинтованную рану, и воздух вылетел из легких. Он споткнулся, и его взяли под руки.
        Третий схватил Лемюэля, с легкостью его пересилив. Вытащил меч, и жестокое белое пламя заплясало на кончике, распугивая тени. Лемюэля покинула боевитость - нет надежды выстоять и против одного святого Хранителей, не говоря о двух.
        Или трех.
        На тропинке показался Синтер, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидела Сильва Даттин, укутанная в одеяла. Голову она запрокинула набок. Из уголка рта стекала полоска слюны; на коленях, примотанный к креслу, лежал меч.
        - Проклятье! Не вздумайте мне сказать, что вы позволили-таки скелетам вмешаться! - выругался Синтер. И харкнул в сторону дымящегося кратера.
        Сильва что-то простонала, но не заговорила. Синтер вытер ей рот, смахнул слюни в маленький хрустальный фиал и убрал его в карман.
        - Нынче она ходит под себя благодатью, наша милая Сильва. Глотнешь, Лем? Бьюсь об заклад, вылечит любые раны. - Он размашисто подступил к Лемюэлю. - Вот только не эту, хер ты хайитянский, безбожная тварь!
        Меченосный святой вогнал лезвие в грудь Лемюэля. Оно вошло с ужасающей легкостью, настолько, что разрезало кости столь же беспрепятственно, сколь кожу с плотью. Священный огонь сжигает быстро. Даже его последний вскрик и то оборвался.
        Синтер повернулся к Тереванту:
        - Лемюэль был из местных честолюбивых пацанов. Этого говнюка кто только не перекупал за две полушки. Даэринт, Лиссада, Вант… даже мне попытался однажды продаться, мразишка. - Синтер взмахнул трехпалой рукой, отгоняя вонь горелого тела. - Ни за что не потерплю вероломных. Что заслужили, пусть то и жрут.
        Сильва громко закудахтала - похоже, смеялась.
        Тот факт, что Синтер не убил Тереванта на месте, подразумевал, что контрразведчик намерен использовать его живым. Например, выдать по договоренности Хайту, скрепляя союз между Хранителями и Короной.
        - А кому верен ты, Синтер?
        - Всеблагой Церкви, - сказал Синтер. - Боги на своем месте, я на своем, и нехер хавальник разевать на наш порядок. Ай, не переживай ты - Лиссаду Эревешич никто не тронет, хотя за вашей выходкой, естественно, стоит она. Дадим ей союз - только на наших условиях, без этой идиотской куклы, хайитянского короля. Парламент будет нашим. Город будет един и священен. Пора уже кончать все эти глупости. Келкину тоже пора. - Он пнул обожженные останки Лемюэля, как будто мертвым у его ног нечаянно оказался не тот враг.
        До входа в упырий туннель подать рукой. И вместе с тем невообразимо далеко. Святые умели двигаться гораздо быстрее него, а еще быстрее летят их пули. Они его могли вылечить, а могли и убить, а потом подождать, пока он вернется назад неусыпным. Беги не беги - все дороги ведут в одно и то же место. К позорному возвращению на Хайт. Его заклеймят как злодея, братоубийцу. Последнего из рода Эревешичей, дурака, на котором отдохнула природа.
        - Здесь мы закончили, - проговорил Синтер. - Поместите Эревешича обратно в его покои. Пошлите весть принцу Даэринту, что завтра утром мы доставим пленника сами.
        Двое взяли его под мышки. Их ладони жесткие, как оковы.
        Подле Синтера возникла цветочная святая. Руки в красных пятнах от крови, и в зеленых - от сока из раздавленных стеблей.
        - Он, патрос, зовет вас. Наверх, во дворец, - выпалила она, в спешке глотая слова. - Что-то назревает. Он сказал… сказал, что «Великая Отповедь» вышла из порта.
        - Кто был замечен? Какие боги? - пристал к девчонке Синтер, хватая за плечи. Она вздрогнула от прикосновения. - Это Ишмира? Ульбиш? Лирикс? - Девочка в смятении замотала головой.
        На Священном холме собирается, густеет божественность. В вышине над садом волнуются и текут облака, образовывая непомерные фигуры, что, казалось, склоняются к земле, будто слушают.
        Синтер заозирался по сторонам, схватил из-под оплетенной плющом арки декоративный фонарь и всучил его одному из святых.
        - Проси Нищего Праведника наставить тебя на путь, сука, истинный! Давай скорее, кто там у них? В которого придурка метит Келкин?
        Святой неуклюже поднял фонарь. Светильник не воссиял лучом откровения. Какое бы чудо ни надвигалось сейчас на них, оно не из желанных для Синтера. Теревант напрягся в руках пленителей, но те чересчур могучи, не высвободиться. Присутствие богов даровало им нечеловеческую мощь, и сейчас, этим вечером, боги сильны как никогда.
        Сильны как никогда. Здесь, при своих храмах.
        Что там вычитала Эладора в записках с явочной квартиры на Гетис Роу? Он вспоминал некрасивые, подчиненные голой целесообразности фразы. Будто если из описания действия не выбросить все величие и загадочность, оно не сработает…
        - «Чтобы обеспечить полную аннигиляцию эфирного узла, необходимо достичь локального максимума божественного присутствия», - громко произнес Теревант.
        Синтер уставился на него:
        - Чего?
        - Один из документов Ванта. В нем описывались божьи бомбы. Какая-то военная разработка. Их идеальная цель - большой храм, полный святых. Все боги собраны как на ладони.
        Синтер застыл.
        - Келкин не станет. Куда ему, хер посмеет.
        Хватка святых обмякла, и Теревант смог пожать плечами:
        - По мнению Бюро, он на такое способен.
        - Нас предали! - верещит Сильва с кресла. - Он задумал ударить по нам!
        Неожиданно растеряв уверенность, святые смотрели на Синтера, ожидая его руководительства. Воздух в саду неествественно тих, будто небеса затаили дыхание. Неужели Келкин их предал? Неужели город обратил против них свое самое грозное оружие?
        Синтер стоял между ними как человек, который уже знает, что в него попала пуля, но пока еще не чувствует боли.
        На минуту Теревант опять оказался на взморье у Грены. Чайки кружат перед мысленным взором над пустой, безбожной долиной. Там же видны и другие фигуры - доспешный рыцарь с мечом из огня, женщина в венке из цветов. Два тощих силуэта ковыряют ил, раскапывая обломки металла - при этом один из них светит фонарем. Хранимые Боги рядом, и даже Теревант способен к ним прикоснуться. Беззвучные фигуры заходят в прорехи его памяти, пробуют на ощупь прибрежный песок.
        А потом…
        - Разбегайсь! Врассыпную, говно бестолковое! - Синтер набрасывается на своих новоиспеченных святых, расталкивает их, осыпает богохульнейшей бранью. Неистово поносит богов. Срывает с себя знак Хранителей, отшвыривает, втаптывает в грязь. Если бы мог, он спалил бы храмы, отрекся от короля, выгнал паству взашей. Все, что угодно, только бы раздробить сгусток божественной силы над этим холмом. Все, что угодно, только бы хоть немного вывести Хранимых Богов из-под летящей божьей бомбы.
        Сильва валится навзничь, выпадая из кресла, но невидимые руки подхватывают ее. В минуту левитации ее голова так и мотается на обмякшей шее, зато правая рука становится крепка, как башня, и воздевает меч к райским кущам.
        И кущи отвечают ей.
        Молния грохочет с небес над Священным холмом, озаряя полыханьем весь город.
        Глава 41
        Шпион сидел и ждал в пустой допросной. За стенами комнаты тюрьма ходила ходуном, надзиратели носились туда-сюда, алхимики с чародеями суетились со своими устройствами.
        Даже сквозь толстый камень старого форта шпион чувствовал круговорот сил. Словно под изнанкой этого мира завращались огромные невидимые шестерни и приводы, сцеплялись зубья валов. Алик представил, как Эмлина перемалывают эти валы.
        Шпион подавил незваную мысль. Это необходимая жертва.
        За дверью послышалось сопение. Какой-то упырь принюхивался к разносортным запахам.
        - Алик? - это оказалась Барсетка.
        - Я здесь.
        Дверь скрипнула. Лязгнул замок. Барсетка ввалилась в допросную.
        - Мы приплыли тебя забрать, - сказала она. - Тебя, Эмлина и… Ее голос изменился, перейдя на глубокий рык. - КАРИЛЬОН. ТЫ ВИДЕЛ, ГДЕ Карильон?
        «Девушку в тюремной камере».
        - Внизу.
        Барсетка заломила руки.
        - Я ее заберу - но стой, Эмлин! Я учуяла его запах снаружи, на скалах. Его отвели туда, на это…
        Ее оборвал исполинский громовой раскат. Гроза разверзлась прямо над тюрьмой. Содрогнулся весь остров.
        Это была не божья бомба. Что-то другое.
        - Что там такое? - Все, о чем мог думать шпион, это о нападении. Быть может, вторжение началось!
        - Наверх, - сказала Барсетка. Они выбежали за дверь и по узкой лестнице вскарабкались на крышу форта.
        Вон там, неподалеку от берега, качалась «Великая Отповедь». Из пробитой в ней дыры курился густой дым. Винты отчаянно месили воду, но она быстро тонула на мелководье острова Чуткий. На палубе копошились крошечные человечки. Божья бомба висела там же, в своей люльке. Гибнущие моряки, шатаясь, тянулись к ее темной кляксе, из последних сил пытаясь выстрелить по тому, кто…
        Кто.
        Восемь ног изогнулись от горизонта до горизонта, вздыбились выше небес. Восемь глаз, как настоящие луны, сверкали безумьем и ненавистью. Жвала подрагивали, вкушая тайны каждой живой души в этом городе, а клыки роняли божественную отраву, которая шлепалась на южную стену форта и плавила камни. Солнце не садилось - оно удирало от хозяина теней, властелина нашептываний.
        Барсетка бросилась на настил, когда божий взор окинул их. Смертным не вынести прямого внимания божества. Снизу, во дворе, и стража, и заключенные точно так же кидались на землю; чародеи куклились за противоударными щитами утроенной обережной силы и трепетали перед призванным ими самими ужасом.
        Шпион стоял прямо, встречая рок, который он себе уготовил. «Огонь, сучьи твари», - молил он, понукая пушкарей «Великой Отповеди» превозмочь бурлящие волны, дым, хаос - и выстрелить из орудия. «Топчите умирающих - вы им ничем не поможете. Их еще прославят, новых мучеников. Только запустите проклятую бомбу!»
        Серебристые нити предназначения сплетались вокруг явленного бога столь плотно, что тоже становились видны, миллиард предпосылок стягивался к этой единственной во времени точке. Ткач Судеб взвизгнул в негодовании, когда опробовал одну прядь этой паутины, потом вторую, но не смог вырваться на свободу из пут алхимической машины. Он не мог отстраниться, никак, пока она в связке с Эмлином. Согласованность действовала двояко. Машина преобразовывала святость Эмлина в аркан, которым стягивала бога с небес, заставляла его проявиться. Будь наготове божья бомба, и ловушка захлопнется.
        Один моряк доковылял по палубе «Отповеди» до пусковой люльки, положил ладонь в рукавице на рычаг механизма. Ощупал курки - увечные пальцы пытались исправить повреждения от взрыва. Ну же, еще совсем чуточку.
        Капкан обладал огромной прочностью и был искусно устроен, но Ткач Судеб старее, чем мир. Не бывало ловушки, которую он не перехитрил бы в итоге. Катушки предназначений разматывались в новую паутину, полотно иных возможностей. И одна прядь встретила отклик в физическом мире. Новое развитие событий. Выход.
        Перед тем как было явлено чудо, произошла, однако, краткая заминка. Возможно, некая часть Эмлина призадержалась в ужасных объятиях бога.
        Это дало шпиону миг, чтобы пригнуться, когда судьба бичом хлестнула над ним.
        Огонь на «Великой Отповеди» дошел до резервуаров с флогистоном, и корабль извергнулся во второй раз. Этот взрыв переломил плавучую гору пополам. Невезучего моряка убило мгновенно, его тело разнесло на куски.
        Форштевень тонул, унося с собой божью бомбу - шпион осязал страшный облик орудия, даже когда оно опускалось, пронизывая сорок футов воды. На корме лопались двигатели, раскидывали во все стороны осколки горящего металла. Один крупный кусок - достаточный, чтобы проколоть человека - воткнулся в дюйме от места, где стоял шпион.
        Другие обломки шрапнелью высеялись по двору, разжигая пожар. Острый штырь хрустнул по поверхности зеркальной вышки, вышибая на землю осколки стекла. Крыша распределительного барака уже вся в огне. И вот пламя облизнуло баки с успокоительным газом.
        Раздался третий взрыв, в этот раз на самом острове, выброс мертвенно-зеленого пламени от загоревшейся емкости. Огонь устремился по резиновым трубкам, что соединяли баки с камерами. Все клетки со святыми подключены к этим бакам, равно как и половина помещений внутри комплекса форта. Зеркальная башня полыхнула лютым сиянием, отразив дюжину одновременных пожарищ.
        С подвыванием гасли эфирные лампы. В море к югу от острова зашипел фонтан искр, с этим машина вызова богов и заглохла. Воплощение Ткача Судеб пропало, паук истаял призраком, уходя в свою незримую обитель.
        Барсетка сгребла шпиона в охапку, поволокла вниз по ступеням. Она повизгивала, животно фыркала в панике и смятении. Они миновали огненный ад, ранее бывший допросной. От горящего сопла распылителя с потолка падали сгустки расплавленной резины.
        - Скорее наружу. Скорее наружу, - постанывала Барсетка. Она подлезла к ближнему окну, попыталась протиснуться, но окно было слишком узким. Обезумев от ужаса, она зацарапала когтями кладку.
        - Идем! - Теперь он ее повел, потащил за собой к ступеням. Лестничный колодец задымлен, но огня пока еще не видно. Они сбежали вниз до первого яруса. Снаружи царил хаос. Весь форт целиком охватил огонь - а может, и вообще целый остров. Зеленовато-синий дым притушил закатные краски.
        Рев пожара натолкнулся на ружейный грохот. Святые вырвались из клеток. Прекратилась подача газа, и теперь не все молитвы узников оставались без ответа.
        - Пора уходить с острова! - твердо заявил он.
        - Я должна отыскать мисс Даттин. И Кари. - Барсетка сжала когтистый кулак и ринулась в чад и безумие, объявшие крепостной двор.
        А шпион пошел дальше. Ворота тюрьмы были открыты, и никто их не охранял.
        Впереди - пристань. Отсюда видны огни идущих к ней лодок - лучи разрезали дым, что катится над водой. Лодки заберут любых выживших в этом пожарище. Все, что ему надо - просто подождать их у берега. Быть может, в тюрьме сгорят все до единого, зато шпион спасется.
        Ну, до поры до времени. Воплощение Ткача Судеб изгнано, однако Ишмира давно в пути. Кракен плывет, промеряет морскую пучину. Облачная Роженица расчищает горизонт. Напутствие Благословенного Бола разносится перезвоном каждой монетки на гвердонском рынке. И впереди их всех шествует Царица Львов. А орудие его отмщения лежит в сорока футах под водой на дальнем конце островка.
        Раздался какой-то горестный, протяжный возглас - нечто между всхлипом и вскриком. Он не мог понять, откуда доносится этот стонущий звук, пока не осознал - его издает он сам.
        Шпион, может, и выживет, но его дело рухнуло.
        Эладора в ужасе смотрела, как взрывается «Великая Отповедь». Нос тонул в волнах, унося на дно основу гвердонской обороны. Осколки и искры от полыхавшей кормы разлетались по всему форту, запаливая пожары. Когда газовые баки взлетели на воздух, пошатнулась вся башня. На какой-то миг она разглядела на крыше старого форта две фигурки. Барсетка и Алик.
        - Простите, я должна уйти, - начала она, но комендант башни придержал ее и указал под стол.
        - Сядьте сюда, - велел он, - наденьте дыхательный аппарат.
        Заклацал эфирограф, дюжина сообщений полезла разом. Командир рявкал приказы. Часть стражи отправили вниз, поддерживать порядок в камерах. Кого-то отрядили на стены, поручили сигналить судам в море, чтобы подходили принимать выживших, а также разрушили блоки машины, прежде чем беглые святые сумеют ею воспользоваться. Снизу слышались вопли, визг, пальба. Эладора спряталась под столом, как было велено, стараясь не мешаться военным, пока они организовывали безнадежную оборону тюрьмы. Дворик снаружи стал миниатюрной Божьей войной - чокнутые святые дюжины пантеонов разом припомнили давние обиды и призвали силу с небес.
        Дымные облака клубились в воздухе. Походило, будто люди в башне, как в стеклянной лодке, плывут по огненному морю. Будто снаружи - чужой им мир, а единственной связью со здравым рассудком остался стрекочущий эфирограф. Оператор зачитывал послания четким, отрывистым тоном - верный выучке, невзирая на погром, он докладывал о гибели «Великой Отповеди», отвечал на лихорадочные расспросы с Мыса Королевы, парламента, десятка других станций.
        Эфирограф зачирикал снова.
        - Сэр, Мыс Королевы производит наводку на нас. Они выстрелят через двадцать минут. Полный залп ревунов.
        - Трубите приказ об эвакуации, - отчеканил капитан.
        Мыс Королевы утыкан пушками, как иголками, и самые большие крепостные орудия способны простреливать всю протяженность залива. Они окатят остров минами-ревунами, из капсул вырвется флогистон и выжжет все начисто.
        - Строимся на первом этаже, - оповестил командир. Он застегнул маску и проверил пистолет. - Выступаем напрямик к воротам. Эддер, Валомар - обеспечите огонь прикрытия с башни. - Он повернулся к Эладоре: - Мисс Даттин, вы с нами. Только пригибайте голову.
        - Я приехала сюда по распоряжению министра Келкина, чтобы забрать троих задержанных. Уехать без них я не могу.
        - Если они не сели на лодку, мисс Даттин, то я ничего не могу тут поделать.
        - Эффро Келкин лично…
        Он указал на эфирограф:
        - Уведомите его сообщением, если хотите. Хоть самого его тащите сюда, коль пожелаете. Это ничего не изменит. Времени не осталось.
        Шпион брел по каменистому пляжу, не обращая внимания на пылавшую позади крепость и шум разорения. Зашел в прохладную морскую воду и смыл с лица сажу.
        Смыл все остатки газа.
        Смыл Икс-84, провалившегося агента Ишмиры.
        Смыл Сангаду Барадина - пусть имя и лицо его дрейфуют помалу к устью бухты.
        Смыл сотню других имен, что когда-то носил.
        Его план потерпел крах. Найдутся ли у него силы начать заново где-нибудь в другом месте? Он уже был неполной сущностью, когда причаливал в Гвердоне, и с тех пор только терял себя.
        Быть может, лучше все бросить?
        Он начал развоплощать, смывать последнее оставшееся у шпиона имя, когда вдруг Алик услыхал, как вдалеке плачет Эмлин.
        Эмлин попал под прожектор одного из катеров, и на него проливался свет сквозь мглу. Он был прикован к железному сиденью на зубце скалы в окружении оккультных устройств. Механические круги призыва вращались, как молитвенные барабаны. Остывали эфирные моторы. Стояли баки с медузами - взрощенные на человечьих душах, они слепо восторгались и почитали любое божество, какое бы им ни показали. А позади мальчика высилась статуя Ткача Судеб с Часовенной улицы.
        Лодка разворачивалась, команда спешила пустить в ход палубное орудие.
        Повернувшись, Алик пробултыхал к берегу. Потом побежал, перескакивая с камня на камень вдоль тощего огрызка суши, навстречу торчащей из моря скале. Он мчался наперегонки с канонеркой, наперегонки с залповым зарядом палубного миномета. Команда лодки засекла его, их окрики велят повернуть назад.
        Он не остановился, и тогда по скалам затрещали выстрелы ручного оружия. Алику все равно, он дух, обрубок, ложь изреченная в образе человека. Разве он существует на свете?
        Но Эмлин - настоящий. Каким бы мальчик ни был, он - настоящий. Из плоти и крови, весь такой смертный, такой уязвимый. Преподнесенный богам, невинным ребенком вошел в Папирусные гробницы. И с тех самых пор принадлежал Пауку.
        Алик бежал к своему ребенку. Сердце тяжело молотило в груди, легкие разъедал колючий дым. Впервые он чувствовал в себе жизнь.
        Голова Эмлина запрокинута набок. Глаза разъехались, с губ свисала слюна. Лицо перемазано кровью, бегущей из ушей, из носа. Мальчишка провел сквозь себя полную мощь целого бога - было бы чудом, сохрани он разум. Через камни и поломанные механизмы Алик перелез к нему. Металл круга призыва горячий, раскаленный. Через трещинки в кожухах эфирных моторов в мир утекало волшебство.
        - Эмлин?
        Мальчик увидел Алика - и словно очнулся от злого кошмара. Боги нижние и верхние, боги всех народов и стран - он еще жив! Его глаза посветлели, он кашлянул, сплюнул кровь и откликнулся:
        - Я хочу домой.
        Эмлин пристегнут к железному креслу, на его тяжелых оковах насечены руны связывания. Алик дергал замки, пытаясь понять, как разомкнуть их механизм, но они были защелкнуты слишком туго. Он дергал и цепи, молотил по ним камнем. Царапал их, сдирал пальцы в кровь.
        - Что происходит? - слабым голосом спросил Эмлин. - Я видел… это что, флот? Они пришли?
        На канонерке затрубили в горн последнее предупреждение. Палубный миномет заряжен и наведен. Откладывать они не станут.
        Уже нет времени бежать.
        Нет времени прощаться.
        Пути Ткача Судеб извилисты и бессчетны.
        Было время лишь на отцовское благословение, перед тем, как громыхнули орудия, и выступ скалы смело ураганом мин.
        Глава 42
        Теревант мчался через сады патроса, выжимая из себя все, что можно. Спотыкался в темноте, проламывался сквозь живую изгородь, поскальзывался на сырой траве. Адреналин переборол боль в груди. Раны подействовали на вживители, и амулеты источали жар, готовые воскресить, если он падет - и он откровенно не знал, живым или мертвым добрался ко входу в туннель, и не раздумывая нырнул во тьму.
        Эхо окриков понеслось позади от входа. Люди Синтера пустились в погоню. Теревант бежал наобум в кромешной темноте подземелья. Наверно, этот ход должен как-то смыкаться с дворцовым подвалом, поэтому он устремился в направлении дворца. Незрячий, оступался на неровном полу, ощупывал склизкие от влаги стены. Пол туннеля сменился грубо вытесанными ступенями, и он перестроил шаг, сумев не сломать себе шею.
        Эхо по-прежнему доносило крики, но теперь откуда-то издали. Он продолжал идти, плестись, пока вокруг не осталось ничего, кроме набухающей каплями тишины подземного мира. Эту темноту способны прозреть лишь мертвые. Рубашка опять намокла кровью - значит, открылась одна из его ран. А то и не одна.
        Туннель уперся, похоже, в горку валунов, осыпавшихся при камнепаде. Он потыкал ладонями по сторонам и обнаружил сбоку узкий обходной лаз. Протиснувшись туда, он понял, что лаз спускается вниз. Тогда он остановился, гадая как лучше - в кромешной тьме вернуться по своим следам и поискать поворот, который мог бы вывести назад к подвалам, или продолжать идти. Он попытался мысленно соотнестись с картой из Гетис Роу, но эти туннели под городом еще более замысловаты и перекручены, чем артерии с венами на освежеванном трупе.
        Ни с того ни с сего возникло ощущение, что рядом с ним кто-то еще. Кто-то одышливо втягивал воздух. Пахло золой и солью. Но когда он вытянул руки, то никого не обнаружил. Обычная каверза темноты.
        Он пришел в себя на полу. Не понять, отчего на камне влага - накапало с потолка или налипла его кровь. Не определить - он отключался на миг, на час или на много часов. Или уже умер - вне касты, навсегда затерялся во тьме. Вообразил себя принятым в неуспение, а на деле обречен вечно бродить по нескончаемым лабиринтам и не найти дорогу назад из-под города. Может, когда-нибудь, спустя века, он еще встретится с Эдориком Вантом - еще одним мертвецом, бредущим по этим штольням. Заплутавшим в тенетах лжи.
        Он снова дома, на земле Эревешичей, в лесу лютый холод.
        В здешней чаще водятся волки, предостерегает Ольтик, чтобы он не уходил далеко.
        Ты умер, говорит он Ольтику, и отец тоже умер. И старший Эревешич - я. Ты как мог меня к этому готовил, да я не слушал.
        Я тоже многое упустил из виду, признался Ольтик, но тут все довольно просто. Берешь меч - вот и все.
        Теревант попытался объяснить брату, что меч он потерял, что родового клинка больше нет, но опять провалился во тьму. Его оцепенелым пальцам не удержать клинок, если бы он даже был.
        Поодаль в туннеле кто-то отчетливо засопел.
        Раздался пронзительный, неземной визг - и что-то тяжело грохочет о землю у подножия башни. На мгновение взгляд Эладоры уловил лицо за стеклом, а за лицом подобие паучьих конечностей, но не успела она моргнуть, как все пропало. Солдаты крутанулись на месте, наводя ружья в окна, но что бы ни было снаружи, оно юркнуло назад, прежде чем бойцы открыли огонь. В закопченных стеклах уже ничего не видать.
        Один стражник отважился открыть дверь.
        - Чисто, сэр.
        - Колонной по одному, марш! - приказал командир. Его подчиненные понеслись вниз по лестнице. Комендант посмотрел на Эладору. - Если вынудит обстановка, то уеду без вас, мисс.
        Она должна отыскать Карильон и Алика. И пусть оно изменилось, но то лицо за окном кажется ей знакомым.
        - Встретимся на лодке.
        - Пятнадцать минут. И ни единой больше. - Маска не дала прочитать выражение лица, когда командир повернулся и зашагал по ступеням. Затем отряд вырвался наружу, пулями расчищая себе путь сквозь искаженную явь.
        Уже протикала минута. Вторая. Эладора по новой спряталась под столом, оглядела площадку. Внутри башни сплошь лад и спокойствие. Снаружи башни сплошь ад и разгром.
        В окне снова показалось лицо. Паучьи лапки опробовали стекло на прочность, потом в надтреснутую панель ударил человечий кулак. Эладора подавила визг ужаса при виде такого чудовищного сплава. К существу прикасался бог - прежний человеческий облик был извращен и слит с занебесным естеством Паука. Отвратительно вытянутые ноги-спицы забросили святого внутрь обзорной площадки. Человеческий торс горбился, доставая до потолка. Святой целеустремленно двинулся к командирскому месту.
        Потом его восемь глаз заметили Эладорины прятки. Святой-паук развернулся к ней, с человеческих зубов капал желтоватый яд.
        «У Синтера тогда получилось, - подумала Эладора, - только парень зашел куда дальше, чем я».
        - Эмлин! - вскричала она, обращаясь к смертному, который стоял перед ней. Не к богу, неразрывно сплетенному с ним. - Эмлин, - позвала она еще раз. И надеялась, что это его настоящее имя.
        Эмлин приостановился. Его поза немного выровнялась, лицо смягчилось, набухли слезы. Он сглотнул свой яд.
        - Ткач Судеб избрал меня. Показал мне грядущее. Дал мне силу.
        - Эмлин! Послушай, - взмолилась Эладора. - Из меня тоже пытались сделать святую. Но я - до сих пор я. Прошу, не подчиняйся им безоглядно.
        - Здесь нельзя оставаться. Здесь все сгорит. Я видел, так будет. - Эмлин отстранился назад, затем поднял со стола тяжелый эфирографный аппарат. Провода свисали с машины, как кишки. Эладора отскочила к стене, с перепугу посчитав, что Эмлин хочет запустить машиной в нее, но святой наклонил голову и укусил аппарат, без усилий погружая зубы в металл, словно впивался в сочный фрукт. Яд хлынул с его клыков, обесцвечивая металл, смешиваясь внутри устройства с алхимическими составами.
        На секунду он поднял голову.
        - Беги! Уже совсем скоро. - А потом снова откусил от эфирографа.
        Эладора в ужасе наблюдала, как Эмлин тает, а может быть, ужимается и как-то втягивается внутрь машины.
        Эфирограф грохнулся на пол, когда Эмлин исчез. Подергивались провода - по ним что-то двигалось.
        Провода соединяются с материком, с паутиной эфирографных станций. С машинами, установленными в ключевых местах по всему Гвердону. Это парламент, Мыс Королевы, гильдейская зала алхимиков, отделения городского дозора… все городские органы соединены нервными волокнами из крученого орихалка.
        Не получится ли у нее отправить предупреждение на материк? Эладора проверила эфирограф - без признаков жизни.
        Прошло уже пять минут.
        Шесть, и она на выходе из башни, в руке ключи от камер.
        Семь, и она во дворе. Одна из каркасных вышек рухнула поперек, загородив зеркальную башню от самого скверного хаоса. Сквозь чад и языки огня видно, как последние стражники удерживают ворота форта. Земля, где они стоят, пропитана кровью святых.
        Восемь, и она валко пересекает двор. Дыхательная маска - вот все, что не дает ей угореть отравленным дымом. От жара на коже появляются язвочки. Вот дверь, ведущая в каземат.
        Девять, и она внутри старого форта, возведенного по окружности острова. Верхние ярусы полыхают. С потолка сыплются искры, а перекрытия между балками накалены докрасна. Вся крепость тревожно скрипит.
        Десять, и она внизу. На дне лестничного колодца стальная дверь, заперта. Барсетка уже здесь: скребется, раздирает кладку вокруг проема, пытается отодрать стальной лист. Продолговатое рыльце облеплено кровью и сажей, поэтому ей очень тяжко дышать.
        - Кари внутри!
        Эладора отпихивает ее.
        - Уходи! - орет. - Беги на лодку! Пускай нас ждут!
        К стальной двери горячо прикасаться. Она поискала нужный ключ. Барсетка так изуродовала петли, что Эладора лишь частично смогла открыть дверь, но в щель протиснуться можно. Внутри нет света. Она переводит дыхание, воздух в маске воняет золой и потом, и - «одинннадцать минут» - шепчет колдовской наговор. Чары текут сквозь нее, пронзают кости и мышцы, пока она собирает энергию и выплескивает в виде шарика света. Даже смешно, насколько труден ей этот призыв, примитивнейший по меркам сил, с которыми она походя управлялась в обличье святой.
        Заклинание осветило ряд камер. Карильон лежала здесь, на топчане за самой дальней решеткой. Без сознания, но пошевельнулась. Эладора припустила туда, подбирая на ходу ключ от камеры.
        - Выпусти меня.
        Рука Мирена взметнулась из щели меж прутьев и вцепилась ей в правый локоть. Пальцы сомкнулись на предплечье, впились зубьями капкана. Он донельзя исхудал, мертвенно-бледен, но это он. Были времена - год и целую жизнь назад, - когда она от всей души разрешила бы трогать себя, где ему вздумается. Когда в его пустом равнодушии видела скрытую ранимость и глубину чувств.
        Она не наблюдала воочию ни один из проступков, в которых Мирена обвиняли. Не была свидетелем ни одного из убийств, не знала, что отец породил его Карильон на замену - запасного святого Черных Железных Богов. Келкин и Рамигос поделились отчетами, где описывалось, как Мирен ликвидировал отцовских врагов, как тайно телепортировался по городу, проникал в замкнутые комнаты ради умерщвления и грабежа. Как в самый пик Кризиса он убил Шпата.
        Какой-то ее глупенькой части не хотелось этому верить. Тогда она так и не смогла сопоставить выродка из отчетов с парнем, которого долго и хорошо знала.
        Зато смогла теперь.
        Мирен потянул ее к своей камере. Его конечности пугающе сокращались и вытягивались, как удавий хвост. Одна рука обвила ей шею, зажимая воздуховод маски. Другая рука старалась ухватить ее левую и достать до связки ключей.
        Она уронила ключи и ногой отшвырнула их подальше в коридор. Он злобно зашипел и усилил хватку на горле. Она раздирала его руку ногтями, но он не подал и вида, что ему больно. Испробовала заклинание, но он оторвал ее от земли и шарахнул головой о поперечину решетки. Боль разрушила ее контроль над чарами.
        - Я надеялся, что ты придешь ко мне, - шептал он на ухо. Его ладонь щупала и мяла ей бока. Он наткнулся на сочиненное ею письмо, развернул. - Что за дела? Бросаешь меня гнить месяцами, а как только за решетку попадает милая Кари, тут же прибегаешь на помощь?
        - Не знала. Где. Ты. - «Двенадцать» - отметила другая часть ее разума, холодная и безжалостная.
        - Если я отпущу тебя, откроешь замок? - выпалил он ей на ухо.
        - Да, - выдохнула она.
        Долгое мгновение он взвешивал ее слова.
        - Нет. Кажется, я тебе не верю. - Он продолжал давить и давить. Камера уже совсем далеко. Она попыталась молиться Хранимым Богам - крупицы материнской силы хватило бы оторвать Мирену руку или согнуть прутья камеры Кари, - но боги тоже очень далеко и высоко от нее. Она будто бы падала в темную пропасть, где с нею соседствовало одно только эхо да гулкий стук сердца.
        - Это отец имел на тебя виды, а не я. - Голос раздавался внутри ее, в мозгу пробегала мысль, принадлежавшая не ей. На глубине колыхались ломаные линии тьмы. Царила ужасная тишина - так в ее воображении должна звучать смерть. Отсутствие звука, где глохнет все.
        Рука на горле гладкая и сухая, при этом вспоминалось, как ее душили червистые ладони деда.
        Каким-то образом голос Карильон вплескивается в безмолвие. Он звенит прямо тут, в темном месте, и в то же время скатывается с вышины:
        - Убийца!
        Давление слабнет, и Эладора падает на пол. Втягивает воздух и перед глазами вспыхивают багровые огонечки. Кари здесь, нетвердо стоит на ногах, но свободна, уже не в камере. Зажала в кулаке связку ключей, и с одного зазубренного ключа капает кровь. Мирен укачивает раненую руку. Подносит предплечье ко рту и сосет кровь.
        - У нас одни и те же сны, - бросил он Кари. - Ты убила почти всех, но двое еще остались. Сломленные, как и мы.
        - Эл, а пистолет у тебя есть? Е-мое, да хоть нож? Порешу ублюдину. - Кари приходится опираться на стену, чтобы стоять вертикально, но в голосе не слышно никаких колебаний.
        - Надо. Уходить, - сипит Эладора. - Они сейчас. Разбомбят остров.
        - Сойдет, - говорит Кари. - Слыхал, мразина? - Она изобразила присвист летящей мины. - Тебе на башку целый дом сейчас рухнет. Прям как твоему папке.
        Мирен слизал остаток крови. Потянулся как кот, принюхался к воздуху. Полно гари, зато никаких остатков запаха газа.
        - Идем со мной, Карильон, - позвал он и подал руку сквозь решетку. На этот раз вежливо, точно джентльмен помогает даме выбраться из кареты. - Мне знаком этот путь.
        Кари не двинулась. Мирен отступил.
        - Как пожелаешь.
        Он сжал кулаки и начал исчезать.
        Было жутко. Телепортируясь при Эладоре в тот раз, в склепе на Могильном холме, Мирен просто пропал. Один удар сердца - он здесь, второй - его нет, промельк бесплотной тени. Сейчас по-другому. Он не шевелился, но, насколько она могла судить, со страшной силой проталкивал себя в некое измерение, через которое путешествовал. Сердце ударило уже с дюжину раз, и новая мука искажала его лицо с каждым ударом. Удар за ударом он выцветал, хрустели суставы, трещали, натягивались жилы. Хуже всего, он кое-что терял навсегда - призрачный послеобраз, составленный из телесных крупиц. Лунную тень костей, тоньше самого изысканного фарфора. Ауру плоти, как слой луковой шелухи. Привидение мышечной ткани. Туман от влаги из глаз, капельки крови, несколько ниток с его рваной дерюги. Все повалилось на пол или было подхвачено горячим сквозняком, когда у него все-таки получилось исчезнуть.
        - Нижние боги, - проговорила Кари, сползая по стене.
        - Некогда, - сказала Эладора, подхватывая ее. Она сбилась со счета, когда начнется артиллерийский обстрел. И так ясно, больше пары минут у них нет. Они бросились сквозь горящий форт, спускаясь обратно на первый ярус, разыскивая дверь, ведущую на выход к воротам. Промчались через бесконечную цепочку комнат, над головой трещало пламя и сверху падали горящие доски.
        Они отыскали окно, достаточно большое, чтоб вылезти. За окном отвесный обрыв тянулся до скал на восточном краю острова. Они полувыкарабкались-полуупали, приземлившись на твердые камни. Карильон глотнула свежего воздуха, когда облако дыма взрезал морской бриз. Отсюда к пристани спускалась козья тропинка. Свет горящих над ними построек слепил ярче солнца.
        - Мне становится дурновато, - сообщила Кари, поскальзываясь на камнях.
        - Надо только пройти еще чуточку, - обнадежила Эладора, но ее прервал отдаленный гулкий грохот артиллерийской канонады. Она взглянула на горизонт, где виднелся город. С этого расстояния Гвердон не больше светлого гребешка, лишь некоторые его черты различимы. Белая громада Нового города, шпили Священного холма.
        Дымный след над Мысом Королевы. Булавочные головки огней в небе, точно падают звезды.
        Глава 43
        - Поплыли! - Эладора подтолкнула Кари к воде, когда первые снаряды пошли на снижение. К счастью, исходной целью наводчиков была машинерия для призыва у южного берега, а не сам форт. Все равно, они лишь в нескольких сотнях ярдов от зоны обстрела, и на глазах полмира разлетается в прах. Первый залп ведется минами-ревунами, предназначенными пробивать укрепленные цели. Боевые корабли, крепостные бастионы, богов. «Вторая волна будет такой же, - догадывается она, - ею разрушат остатки форта, снесут все укрытия, где могли бы спрятаться бродячие святые».
        Следующим залпом полетит флогистон и начисто выжжет весь остров.
        Рука об руку они ворвались в холодную воду, стараясь удержаться на поверхности. Рядом качались и подскакивали на волне обломки «Отповеди». Карильон более сильный пловец, но она истощена заточением. Эладора поймала всплывший кусок обшивки, такой удержит сестру на плаву, пока они гребут в сторону слабеющих огоньков. Дыхательная маска набрала соленую воду, она стянула ее, обмотав ремешком запястье.
        - Эл, - безжизненно произнесла Кари. - Спасибо.
        - Ну ладно, - засопела Эладора. - Кажется, я поступила правильно. Вряд ли я бы смогла тебя бросить.
        - Не за это. То есть за это, но еще за то, что вышибла дурь из матушки. Я-то знаю, как страшно впускать в себя бога. И как тяжело потом остаться собой. - Она задрожала, закашлялась. - Даже со Шпатом, хоть он, наверно, не бог, все равно бывает трудно вспомнить, где кончается он и начинаюсь я. Иногда я садилась на поезд и на пару дней просто сваливала нахер из города.
        - Все считали, что ты уехала. - Эладора тоже легла на этот обломок, вода покачивала ее тело. Она сбросила сапоги, чтобы лучше плыть, и ступни мерзли в холодной воде. Она устала, и работать ногами все тяжелее. Вот только если они остановятся, здешнее течение прибьет их обратно к Чуткому, вынесет под огонь.
        - Уплыла за море. Ага. Я подумывала об этом, но… не знаю. По моим ощущениям, все просрала именно я, выходит - и чинить мне. Раньше со мной такого не было, пока…
        - Кари, не отключайся.
        - Если я не сумею, то… позаботься ты, ладно? - Кари не удержалась за их плотик и начала соскальзывать вниз.
        Эладора поймала запястье кузины.
        - Карильон Тай, не спать!
        - Постараюсь. - Кари закусила губу, расправила плечи и подтянулась на доске.
        Позади них на Чуткий посыпались новые снаряды. Новые ревуны. Небо мгновенно просветлело, потом его снова затянула тьма. Когда прекратились скрежет и вой и умолкло их эхо, Эладора добавила:
        - Это Крыс послал меня тебя вытащить. По-моему, ему нужна твоя помощь.
        Карильон улыбнулась:
        - Мелкий засранец до сих пор при делах. - Она закрыла глаза, как в молитве.
        Эладора поддерживала руку Карильон, чувствуя, как пульс на запястье стучит подобно колоколу. Ночное небо ненадежно из-за дыма и переменчивых огней разрушенного острова. Темные сгустки на нем - возможно, тучи - пестрели неземными расцветками. Что-то двигалось и под ней, в толще моря. Боги окружают город, как акулы, как волки, невидимо стягиваются все теснее. А единственное оружие города здесь, на дне.
        И что теперь значат их выборы? Разве не все равно будет богам-завоевателям, Келкин ли, Синтер или кто-то другой будет стоять за кафедрой председателя парламента, когда город падет? Все жертвы, все трудные решения этих десяти месяцев - хватит их хотя бы на сноску в ученом труде? Она ведь ни в чем так и не добилась успеха, не создала ничего прочного, продолжительного.
        Она вспомнила, как профессор Онгент читал лекции по гвердонской истории. Город подпадал под власть захватчиков и прежде, но войны тогда велись между смертными. Победители ставили своих королей и наместников, требовали дани, селились в городе - и становились частью его широкого полотна. Бывали войны за земли, войны за золото. Порой стороны договаривались об уступках. Угрозы и выкуп, перемирия и союзы. Иногда даже завоевателям бывала известна жалость.
        Божья война - дело иное. Она всепоглощающа. Севераст показал это - боги-раскольники резали даже свою паству, не терпя никаких отклонений. Ее город будет разрушен.
        Мысли об Онгенте привели ее к мыслям о Мирене, шагнувшем во тьму. Ее кошмар обрел жизнь. Все тщательно запертые воспоминания, все тревоги, захороненные ею за прошлый год, протекли наружу, но она слишком устала, замерзла и мало что чувствовала. Прежние беды плыли во тьме ее сознания по течению, как этот вот мусор на воде вокруг них. Она могла их бесстрастно рассматривать, наблюдать, как они дрейфуют и вертятся, складываются в новые образы.
        На корабельные обломки карабкались крысы-полуутопленники. Испуганные, грязные, отчаявшиеся, живые твари наваливались, когтями скребли друг друга, а спасительный островок тонул под общим их весом.
        Тут ее посетила жуткая мысль. Отвратительный выход из создавшейся ситуации.
        - Должен быть другой способ, - вслух произнесла она.
        - Эл, - окликнула Кари, - гляди.
        И, да - в их сторону направлялась лодка. Барсетка выдвинулась на носу, как резная фигура, и махала им.
        Командор Альдрас завернул обеих в одеяла, усадил у теплой печки двигателя. Над ними нависла Барсетка, нахохлилась, будто она теперь горгулья с гробницы Могильного холма. Потом опомнилась и села рядом, поджала ноги и тоже попросила себе одеяло.
        - Алика я нашла, - севшим голосом сказала она. - Он пошел спасать Эмлина, и оба они не вернулись.
        - Эмлин жив. - Эладору встряхнуло при воспоминаниях о существе в башне. Об этой твари с голосом и глазами мальчика. - Но он преобразился в громадное… паучье нечто. - Она уставилась на город за заливом, в темноте мигал свет с верхушки какой-то башни на Мысу Королевы. Загорается-тухнет, загорается-тухнет, передает сигнал своим пульсом.
        - Ткач Судеб, - сказала Кари. - Под его покровом были ворожеи и гадатели в Северасте. Платишь им медяк, и они прочитают твое будущее в клочках паутины, вроде того. Я думала, они безобидны.
        - В Ишмирском ответвлении церкви все по-другому. - На ум Эладоре пришла пара донесений, с которыми ее ознакомили.
        - Мы разворачиваемся, - вдруг произнесла Кари. Горящий остров позади представлял собой удобный объект для сверки, поэтому она, очевидно, права. Лодка изменила курс - вместо возвращения в Гвердон она заложила обратный круг, огибая северо-западное побережье Чуткого.
        - Новое распоряжение с Мыса Королевы. Мы остаемся здесь до рассвета, охранять место крушения «Великой Отповеди». Как только смогу, отправлю вас на материк. - Он помедлил. - О вашем задании не упоминалось. Если хотите, я могу отбить сигнал, но в наших обстоятельствах, считайте, вам и так повезло.
        - Шел бы он нахер, - пробормотала Кари вне пределов слышимости командора. - Мне пора назад, к Шпату.
        - А ты не можешь, э-э, вступить с ним в контакт отсюда? - спросила Эладора. Новый город был почти неразличим в темноте.
        Барсетка совсем растерялась:
        - Но… Шпат ведь умер, родная? - И тут она ссутулилась, голос опустился: - УРРР. ОНА У ТЕБЯ?
        - Крыс?
        - ПРИВЕТ, Карильон, - отозвался старейшина упырей. Пена выступила изо рта Барсетки, и Эладора вытерла ее уголком одеяла. У Барсетки выгнулись конечности, хорошо, не вылетели из суставов, когда Крыс с расстояния многих миль подчинил себе ее голос.
        - Слышь, козел, ты меня завалить хотел, - сказала Кари.
        - ПОНЕВОЛЕ. ЧЕРНЫЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ БОГИ МОГЛИ ВЕРНУТЬСЯ ЧЕРЕЗ ТЕБЯ. БОЛЬШЕ ТЫ НЕ ОПАСНА. НО ЕСТЬ ДРУГИЕ, ОНИ КОПАЮТ ПОД НОВЫМ ГОРОДОМ. ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ОНИ ИЩУТ. ГДЕ ТЫ?
        - На гребаной лодке, - ответила Кари.
        - Мы на месте гибели «Великой Отповеди», - зашептала Эладора. - Нам сказали, в город до утра не вернемся.
        - СЛИШКОМ ДОЛГО. УРРРХ. - Тело Барсетки резко обмякло, и она осела на палубу. В это время командор Альдрас вставал на мостик, но до офицерского разума Крысу не дотянуться, слишком далеко. Альдрас недоуменно огляделся, хлебнул из фляжки и вернулся к своим занятиям - его команда выставляла за борт очередной разметочный буй.
        Барсетку опять свела судорога.
        - Крыс, ей же больно. Я прибуду, как только смогу, - сказала Кари.
        - Уррргх. - Свет в глазах Барсетки стал притухать.
        - Стойте, - поспешно добавила Эладора. - Предупредите Келкина - в эфирографах хозяйничает ишмирский святой. И Мирен вырвался на волю. - Она понятия не имела, способен ли старейшина упырей поделать хоть что-нибудь с обеими угрозами, но раз она сказала ему, то есть шанс, что город будет настороже.
        На прощание губы Барсетки растянула безобразная ухмылка. Крыс хотел разделаться с Миреном со дня их первой встречи.
        - Надо валить назад в Гвердон, - сказала Кари. Она подтянулась на поручень и вперилась в Новый город, придерживая одной рукой шейный кулон, талисман Черных Железных Богов. Эладора задрожала, вспоминая, как Джермас надевал его на шею ей самой, когда посредством нее пытался вызвать богов. - Не могу достать до Шпата. Очень далеко.
        - А ты не можешь, как Мирен? - спросила Эладора.
        - Телепортироваться? Вообще-то нет. Пробовала несколько раз, но, видать, Черные Железные Боги наделили этим только его. - Она соскочила обратно. - В Северасте я видела, как что-то похожее проделывают чародеи. Ты у нас теперь швыряешься заклинаниями - может, и до берега нас донесешь?
        - Я не волшебница, - сказала Эладора, думая о Рамигос. Телепортация, скорее всего, за пределами сил и той. - Хотя… - Она взяла эту мысль и выпустила в воду, туда же, плыть вместе с мусором.
        - Понятненько. Ладненько. - Кари кивнула на командора Альдраса. - Хочешь сама с ним поговорить, или лучше мне? - Кари пошарила под одеялом и достала нож.
        Эладора проглотила писк.
        - Ты только что из тюрьмы! И мы тут же попали в океан! Где ты его взяла?
        - У матросов бывают ножи. - Кари пожала плечами.
        - Убери. - Эладора посеменила к Альдрасу. Тот поднял глаза, половина лица освещена флогистоном, бушевавшим на Чутком, другая - в тени.
        - Командор, нам крайне важно вернуться в Гвердон немедленно. Для охраны крушения есть и другие суда - ваш катер наверняка подменят ради скорой поездки туда-обратно.
        - У меня свои приказы, мисс. Хоть они и не совсем мне понятны, но я не собираюсь их обсуждать.
        Эладора пересекла палубу, подходя к перилам, поглядела вниз на темные воды. На перекатах ряби плясало отраженное пламя, превращая море в огонь. За краем этой волнистой, светящейся ленты она ощущала отвесную пропасть. Военным не было необходимости ставить метки над потопленной «Отповедью» - любой тронутый богом точно определит место, где покоится эта ужасная вещь.
        - Командор, под нами лежит орудие, имеющее ключевое значение для обороны города. Есть еще два таких же орудия, и они могут попасть в руки врагов. Нам надо предотвратить катастрофу.
        Альдрас похлопал по лодочному прожектору.
        - Я отправлю сигнал на материк, но с места мы не уйдем.
        Лодка перекосилась, Эладору толкнуло к перилам. Альдрас придержал ее, другой рукой направляя штурвал.
        Она посмотрела за борт, перекосилось и отражение пожара. Широкая огненная лента раздробилась на множество маленьких ручейков, растекающихся в стороны. Лодка продолжала поворачиваться, натруженный двигатель тщетно пытался ее выровнять. Неожиданно сквозь воду стала видна верхняя часть утонувшего корабля.
        Кари подошла к ним на мостик.
        - Что происходит?
        - Нас уносит, - воскликнул Альдрас.
        - Вода уходит, - недоуменно проговорила Эладора.
        - Кракен. - Кари оттащила ее от борта. - Это сучий кракен вынимает из-под нас море!
        - КРАКЕН! - проревел Альдрас. Команда катера засуетилась, натягивая защитную одежду, прилаживая оружие.
        Вокруг затопления ходило еще четыре судна. Четыре темных контура в обрамлении пламени. Четыре фонаря над темной водой.
        И вот их только три.
        Альдрас не мешкал. Он урожденный маттаурец и хоть покинул свой край до его падения перед Ишмирой, но со святыми-кракенами сталкивался и прежде. Знал их чудодейственную силу. Давным-давно Ишмирские боги покорили моря, и он уже видел, как чудо Кракена превращает воду в подобие жидкого стекла, через которое не пройти ни одному кораблю, как и не проплыть человеку. Если их лодку застигнет такое чудо, то они застрянут и ничего не смогут поделать, только сидеть и ждать, пока над ними не взметнутся щупальца невидимого чудовища.
        Он развернул лодку к Гвердону, дал полный ход. Двигатели взревели, канонерка сперва уперлась, преодолевая течение, а затем быстро поплыла, ускоряясь навстречу далеким городским огням. Эладора шмякнулась, сбитая размашистой качкой палубы. Кари сохранила равновесие и с ножом в руке высматривала угрозу. Из них троих лишь она покидала Гвердон - полжизни в своих путешествиях прожила на кораблях.
        Позади светили три фонарных огня - и все они не двигались. Море вокруг Чуткого остекленело.
        Два огня, и они мчались в город, в безопасную закрытую гавань. Их окатывало брызгами со штевня. Двигатель надсадно вопил.
        Позади Колокольная Скала. Позади остров Сорокопутов.
        За кормой остался один огонек, и они проделали полпути.
        Сзади нет ничего, кроме горящей полосы Чуткого на горизонте. Гвердон ширился перед ними - уже отчетливо виднелась гавань: с одной стороны Новый город, Мыс Королевы - с другой. Альдрас неистово моргал сигнальной вспышкой, отбивал тревогу всем, кто их видит. Чувствуя, что упускает добычу, кракен пустился в погоню, раскидывая прямо по курсу лодки свои чудеса. Стеклянные пятна, похожие на масляные, появились у них на пути, и Альдрасу пришлось маневрировать между ними.
        - Держитесь, - выкрикнул Альдрас. Барсетка проковыляла поближе к Эладоре. Алхимические двигатели испускали пар и визг, вращаясь за порогом выносливости. Из какого-то сорванного клапана свистел смрадный газ.
        Щупальце выпросталось из воды, почти бережно потерлось об лодку. С него стекала вода, ставшая бритвенно острой. Эладора одернулась, когда одна из капель упала ей на бедро, как кинжалом пронзила платье и кожу. Барсетка накрыла ее собой, подставляя спину под наждак щупальца.
        Альдрас завопил от боли, падая навзничь. Маска предохранила его от смертельной беды, но атака святого все равно нанесла серьезные раны. Руки и спину покрыли рубцы. Он прижимал руку к порезанной шее, и кровь набухала меж пальцев.
        Кари прыгнула к нему, хватая штурвал, пока Эладора выворачивалась из-под Барсетки, чтобы помочь Альдрасу с ранами. В тот миг она пожелала снова призвать врачующий дар Хранимых Богов. Но ей не вогнать себя в молитвенный транс, а боги чересчур далеко, чтобы без их участия зачерпнуть у них силы.
        Кракен теперь прямо позади них - новые щупальца впились в корму, пытаются вывести из строя двигатель. Эладора вскользь увидала огромный глаз - кровавый и водянисто-зеленый, он пялился на нее из-под бурлящих вод.
        Какой-то пушечный расчет на берегу заметил их сигналы, их бедственное положение. Выстрелы легли в воду рядом с бортом, в воздух вскинулся ливень брызг вместе с расколотыми пластинами стекла. Кракен скорчился, потом нырнул, зарываясь для надежности в мглистый ил. И уже из этой схоронки в исступлении плюнул последним чудом.
        Волшебная рябь пронеслась по морю, и вся вода вплоть до самого берега застыла стеклом. Буруны лезвий, пена ледяных заточек. От уступов Нового города до Мыса Королевы Гвердон внезапно подернулся стеклянной кромкой. Жидкое стекло переламывалось волнообразно, осыпая смертоносными градинами причалы и доки. Они отрезаны от суши. До берега тридцать футов - непреодолимый барьер из ощетинившихся ножей.
        Карильон взмолилась, и тогда содрогнулся Новый город. Один из шпилей, высившихся над домами, покачнулся, накренился и завис над бухтой - глыбы его чудородного камня повалились в залив, и там, где они падали, поверхность снова превращалась в воду.
        Карильон направила катер в этот узкий проход, пробитый в толще стекла. Скоро они будут дома.
        Глава 44
        Они причалили к пристани. Над головой высился Новый город, отвесная гряда причудливой архитектуры. Здесь пролегал самый край Помойного Чуда, последние мгновения краткой божественности Шпата, в которые он так расточительно тратил накопленную Черными Железными Богами мощь. Каменные формы застыли разветвленным, дробным узором, громадные павильоны нависали над обрывами, башни, словно пальцы окаменелой великаньей ладони, вырастали из единого корневого строения. С балконов и верхних галерей на них посматривали любопытные лица, но на улицах непривычное безлюдье. Множество здешних поселенцев приехало в Гвердон из завоеванных Ишмирой земель, из Маттаура и Севераста. Они уже видели, как воюют ишмирские боги. Хорошо знают, что будет дальше, и укрываются как могут. Только дураки да святые открыто встанут против богов, когда они в гневе.
        Выбраться из лодки непросто; уровень воды в гавани неестественно низок, и пришлось карабкаться по обросшей водорослями веревочной лестнице сбоку причала. Отхлынувшее море обнажило бесцветные бока волнолома, где кишели моллюски и пузырились алхимические отходы. Морские птицы слетались на нежданную поживу, верещали и галдели. В курлыканье чаек Эладора распознала обрывки молитвы Облачной Роженице.
        Боги уже близко. Все, кто здесь, - под угрозой.
        - Идем. - Кари повела Барсетку и Эладору по причалам в сторону волнолома. Даже спустя месяцы исследований познания Эладоры в топографии Нового города по большей части туманны, поэтому она не сразу сообразила, что они высадились неподалеку от улицы Семи Раковин. Старый дом Кари на несколько уровней выше, но его отделяла от них всего одна улица.
        - Стойте, - закричал Альдрас. Он на четвереньках выкарабкался из лодки и теперь спешил за ними. - Вам придется пройти с нами на Мыс Королевы. Вы по-прежнему взяты под стражу.
        - Непременно, - согласилась Кари. - Валяйте, арестовывайте меня.
        Она дотронулась до камня на волноломе, и он разошелся, как мокрая бумага, плавно растягиваясь, пока не образовался вход. Барсетка с Эладорой вошли следом за ней. За смыкающимся проемом Эладора помахала рукой, извиняясь.
        Проход, открытый Кари, вел к лестничному колодцу. Кари глянула на узкие витые ступени, спускавшиеся во тьму.
        - Да ну нахер, - сказала она. - Поговорим тут. - Она присела на низкую ступеньку, прислонила голову к каменной стене.
        - Эй, - сказала она камню. - Я снова здесь.
        На вид она уже казалась сильнее, напитываясь жизненными соками Нового города.
        Эладоре отовсюду слышался звук, похожий на льющуюся воду. Она не знала, то ли так шумят улицы наверху, то ли море с отливом уходит из глубинных туннелей - или же так, где-нибудь в отделенном отсеке, бьется каменное сердце.
        - Уровнь воды падает. Вся бухта осушается. - Кари говорила немного отстраненно, будто слушала собеседника вполуха. - Сука, сука, сука, - зашептала она под нос.
        - Что там происходит? - Страх Эладоры заранее предоставил ей перечень возможных ужасов.
        - Твою же мать!
        Этой ночью улицы Мойки, похоже, вымерли. Тем не менее если кто пялился в дверные глазки или с верхних окон обсевших улицу многоэтажек, то наверняка посчитал эту парочку странной. Мертвец и колдунья торопливо шагали по тротуару, у обоих нелегкая ноша. Меч Эревешичей, пристегнутый у Йораса за спиной, казалось, извивался, выкручивался, буравил позвоночник и ребра.
        Рамигос с кряхтением волокла свою сумку и толстый журнал чародейских заметок. Йорас предложил помощь, но получил отказ.
        - Мы скоро с тобой распрощаемся, - сказала она. - Как только дойдем до Вдовьих ворот, я отправлюсь на запад, а ты - на север. - На север, то есть к лагерю хайитянцев. На запад, то есть… на запад, подальше от ишмирского флота вторжения, пересекавшего покоренное море. Подальше от гневных богов.
        Где-то на Замковом холме жалобно выла сирена, оповещая о комендантском часе.
        Поезда не ходили. Извозчика не поймать во всем городе. Улицы пустынны в предчувствии шторма.
        Самый простой маршрут до Вдовьих ворот, это идти себе через Мойку, пока не пересечешь улицу Сострадания, а потом двинуться на север по бульвару под виадуком. Но улица Сострадания, как и площадь Мужества, в ожидании атаки превратилась в оборонные форпосты, и ни Рамигос, ни Йорасу нечего будет ответить, если их остановят. Поэтому они заложили крюк к подножию Замкового холма. Каменистый склон за века стал особым, вертикально расположенным городом - районом крутых лестниц и узких площадок под сенью здания парламента. Здесь легко пробраться незамеченными.
        Рамигос - кажется, единственное живое создание во всей Мойке - одышливо бормотала Йорасу указания, что ему говорить, когда доберется до лагеря. Он уже уяснил, что существует замысловатая сеть тайных интриг и договоренностей, но разобраться в ней превыше его способностей. Он просто молча слушал, помогая немолодой женщине взбираться по ступеням, что поднимались от Мойки на скалистые высоты Замкового холма.
        - Когда доберешься туда, не расслабляйся. Не позволяй никому брать меч, пока не найдешь наследника и не отдашь ему лично в руки. Рака своего узнает. Следи за… - Рамигос цокнула языком, потом покачала головой, решив не облекать в слова последнюю мысль. - Я никому из ваших не желала зла. Никак не предполагала, что из-за меня может пролиться кровь, чур меня. - Она сложила ладонь в любопытный знак, и Йорас счел, что сюда примешан какой-то чародейский зарок. Ее беспокойство о кровопролитии выходило за грань обычного чувства вины.
        Он сомневался, что те, с кем она вступала в сговор, испытывают то же самое. У мертвых нет чувств, какими наделены живые. В Хайте жизнь коротка и в результате недомыслия и страстей часто впадает в дикие крайности. Империя же зиждется на хладнокровном подчинении обычаям и стальном хребте дисциплины.
        Пройдя великое множество ступеней, но пока только на полпути к вершине Замкового холма, Рамигос попросила остановиться. Она вынула из-под пальто свои божественные бусы и вгляделась в их знаки.
        - Ну вот. - Она выпрямилась, повернувшись к югу.
        Над городом зазвенела пушечная пальба. Выстрелы уносились в сторону моря. Вспышки загорались прямо над ними на Замковом холме. Затем со стороны порта ответил огнем Мыс Королевы. Могучей канонадой, от которой затряслась земля, - и земля продолжала дрожать, даже когда пушки Гвердона смолкли.
        Загудел нарастающий, раскатистый шум, обширней, чем само небо. Такой протяженный, что нельзя было отличить источник грохота от его эха. Весь горизонт зашелся ревом.
        Йорас видел в темноте. Живые так не могли. Они ни о чем не имели понятия, кроме ужасного шума.
        А он смотрел, как из городской гавани утекала вода. Отодвигалась белая линия прибоя. Мачты пришвартованных кораблей валились, как срубленные деревья, скрываясь из вида за товарными складами. С убываньем воды вязли в иле громадные сухогрузы. Море отступало от берега по всей ширине бухты.
        Темная стена, зловещая, необъятная, вставала, росла над заливом. Приливная волна, выше всех башен.
        Давным-давно Ишмира покорила моря.
        И теперь море вступало в войну на стороне Праведного Царства.
        Когда этот невиданный горб перекатился через остров Сорокопутов, то не разбился, не рухнул. Вместо этого волна поделилась надвое, потом опять, дробясь снова и снова. Уже не одна стена воды, а дюжина валов, дюжина непомерных водяных рук по образу Кракена. И на гребне у каждой восседал, мчался громадный, чудовищный боевой корабль. Уродливые посудины с молельнями на борту, с торчащими со всех сторон божественными реликвиями - эти суда никогда не пересекали смертные воды. Порождения кракенов из бескрайнего океана по ту сторону от Ишмиры.
        Первое щупальце обрушилось на гавань, как лезвие прорезало порт, заливая пирсы каскадом водных потоков. Еще два, три или больше изогнулись вокруг Мыса Королевы. Потом эти щупальца опали, растеклись, ссадив с себя боевые корабли. Одно безобразное судно грохнулось с самого верха крепости на площадку внутреннего двора.
        Наступающий океан выпрастывал новые щупальца-волны. Они вскидывались над доками, над Мойкой, изгибались дугой прямо над черепом Йораса. Снизу он разглядел киль одного ишмирского корабля, несшегося на волне, расслышал вопли святых и отродий на борту. Щупальце вытянулось вровень с плоской вершиной Замкового холма, и боевой корабль пропахал землю, зависая над краем обрыва.
        Сверху грянула мутная жижа. Йорас втолкнул Рамигос в ближайшую нишу под лестницей. Бритвенно-острые струи воды изорвали его мундир и глубоко пробороздили кости, но он вынесет их удар несравнимо легче любого смертного существа. Лестница превратилась в водопад. Рамигос что-то кричала - видимо, скандировала заклинание, но даже в считаных дюймах от ее лица черепу Йораса ничего не было слышно. Мир раскололи шесть новых столкновений стихии, шесть новых волн обрушилось на сушу. И где бы ни приземлялась волна, после нее оставался корабль с командой из тронутых богом чудовищ и фанатичных жрецов.
        - Уходим вниз, - кричала Рамигос. - В туннели! В туннели!
        С невероятной скоростью налетел визгливый шторм, тучи вскипали среди ночной мглы. Это пронзали поднебесье боевые святые.
        Слабенькие гвердонские боги могли в лучшем случае один раз громыхнуть с небес. Боги Ишмиры осияны Верховным Умуром, а тот повелевал снопами и вязанками молний. Ночное небо разверзлось сотней обманных рассветов - боги разили укрепления и пушечные позиции по всему городу. Одна молния ударила в лестницу, и сотрясение швырнуло его через край.
        Он плюхнулся в разлив потока, и течение подхватило его. Улицы Мойки обратились в быстротечные реки, наперебой спешащие к морю. Вода несла не один его труп. Повсюду покойники, пляшут вокруг и под боком, пока его затягивает исполинский водоворот, который раньше был Гвердоном.
        Карильон положила руку на камень - скорее ради опоры, а не волшебной связи со Шпатом. Голос сестры дрожал, пока она передавала открывшиеся видения.
        - Дюжина ишмирских кораблей. Прилив… приливные волны, как щупальца, несут их в глубь суши, далеко от морского берега. Высаживают их на Мойку, на Замковый холм. Там святые и… мать твою! Дозору хана. Мыс Королевы обложили, в порту у причалов их тоже полно. Укрепленный лагерь на площади Мужества смыло совсем. Кажется, сейчас бьются у церквей Хранителей и на Долу Блестки.
        - Перво-наперво они будут стараться взять храмы, - сказала Эладора, вспоминая летучки с адмиралом Вермейлом. При захвате других земель в ходе Божьей войны главной целью любых нападавших были храмы противника, святилища и местные святые. Главное - воспрепятствовать богам собрать себя воедино.
        «Жив сейчас адмирал или погиб?» - задумалась она. Замолчали пушки наверху, у парламента. Она вспомнила, что сотворенная из Эмлина паучья тварь вторглась в эфирную сеть, а ведь в штабе командования при парламенте тоже стоял эфирограф. Паук мог преодолеть устаревшие парламентские обереги и в долю секунды скакнуть с острова Чуткий прямо к сердцу правительства. Если Эладора правильно рассуждает, то Келкин, Вермейл и прочий чрезвычайный комитет уже мертвы, а город обезглавлен, лишен руководства.
        Мучительно напрягшись, Кари оторвалась от видений.
        - Тебе надо бежать, Эл. Мне не уйти, а ты справишься. Выбирайся из города.
        Все как один советуют ей бежать. Рамигос, Крыс, а теперь еще и Кари. Советуют уйти от опасности, отвернуться. Она отвергла дареную святость, и она не мастер чародейских искусств. Она не солдат, не полководец, не святая и не шпионка. Какая же роль во всем этом предназначена ей? Она покачала головой, не зная, есть ли на это ответ.
        - Будем прятаться? Идем вниз? - спросила Барсетка, пряча лицо в ладонях при этой мысли. - По-моему, Крыс так и планировал. Под городом есть места, где даже ишмирские боги нас не найдут.
        - Да ну нахер, - сказала Кари. - Мы должны остановить их вторжение. Не то оно превратится в резню. Опять. Нужно добыть оружие. Оно было на «Отповеди», но она затонула. Еще два колокола засыпало толстым слоем алхимического дерьма, а теперь Крыс жалуется на хайитянских солдат в своих сраных упырьих туннелях.
        Эладора едва не пояснила: «Рамигос нашла эти бомбы и продала их местоположение Хайту», но прикусила язык. Карильон не стоит об этом знать, а то, чего доброго, порежет кого-нибудь с досады.
        Кари щелкнула пальцами.
        - Вот они, козлы костяные. Хайитяне приперлись за бомбами. Солдаты ломают саркофаг над колоколами, но там полно разной алхимзаразы, поэтому им приходится осторожно колупать по кусочку. А я-то могу менять форму камня! Мы быстренько туда проберемся, стащим их первей тех и пустим в ход. Бдыщ!
        - Нет, - тихо сказала Эладора.
        - Что - нет?! - рявкнула Кари. Она аж вскочила. - Есть что еще предложить? Раз ты остаешься, тогда дерись, ясно? Или побежишь к своему сраному Эффро Келкину? Будешь доклады строчить, пока флот принимает бой? Уж я-то, блин, знаю, чем старый хрыч тебе на это ответит! Они, Эл, своими указиками отпишут ишмирцам Новый город, Мойку и половину нижних кварталов. Точно так же, как раньше. Богатеев будут охранять, а остальных хоть перевешай, не жалко. Я давно прощелкала их мерзкие мыслишки, Эл! Сколько я защищала Новый город вообще в одну харю!
        - Кари, ус-успокойся, - выговорила Эладора. - Мне надо подумать.
        - Нет времени думать. Надо бомбы забирать.
        - Они же еще недоделаны были. Это просто сломанные колокола.
        - Из колокола Башни Закона алхимики сварганили оружие за неделю! - выпалила Кари. Она мерила лестничную площадку шагами, не выпуская из руки краденый нож. Не могла усидеть на месте, охваченная жаждой действовать.
        Жаждой вытворить какую-нибудь глупость.
        - А целая литейная у тебя что - в кармане лежит? Полная самых секретных разработок алхимиков? Тех, которым ты на башку уронила весь Новый город.
        Кари сверкнула глазами, но ничего не ответила.
        - И даже если у нас все получится, что это даст?
        - Убьет ишмирских богов, вот что.
        - Чтобы создать условия, необходимые для гибели одного бога, Рамигос изобрела целую машину на Чутком. Бомбы не решат всех проблем. В-все произведенные расчеты основаны на долине Грены, но ведь долину и выбрали для испытаний, потому что там сложилась идеальная обстановка.
        - Божья срань. И че нам теперь делать?
        - Лететь сломя голову принесет мало пользы.
        - Нет, давай лучше сядем и почитаем книжку про то, какая ты самая умная. Вот уж дохера пользы будет!
        Барсетка неуютно поежилась.
        - Хранители сильнее, чем были. У них появились свои святые. Гвердон перестал быть безбожным. Не скажу, что меня тянет жить под крылом Хранителей, но уж лучше они, чем Ишмира. А теперь, когда у нас есть король, может, все будет не так уж и скверно.
        - Священному холму пришла задница, - уверенно заявила Кари. - Если они первым делом занимают храмы и церкви, то, не откладывая, нагрянут к Хранителям. - Лицо прорезала свирепая ухмылка. - Добро пожаловать в святые, тетя Сильва. Бьюсь об заклад, из твоей долбаной черепушки получатся милые мощи.
        «Коалиция. Союз», - думала Эладора. Церковные святые маршируют в бой в едином кулаке с городским дозором и военным флотом. При поддержке алхимического оружия. И Теревант у нее в долгу - может, в виде ответной любезности позовет на помощь хайитянские силы? Будем отбиваться. Как еще-то?
        Она сползла по стене, прижала руки к ушам, чтобы отделаться от шума бомбардировки. Сейчас она слышала только стук собственной крови.
        Какая часть вражьего флота успела высадиться? Двенадцать кораблей - лишь малая толика ишмирской армады. Когда погибал Маттаур, на поле выходили аватары - боги воплощались в наиболее полных обличьях, какие могли принять в смертном мире. Несмотря на все погромы и разрушения, там, снаружи, всего лишь проверочный натиск, разведка боем. Ишмира выжидает? Или на данный момент у них нет больше свободных сил? Разведсводки сходились на том, что ишмирцы собирались напасть на Лирикс. По непонятным причинам они сменили курс. «Какой-то шпион донес о том, что Гвердон более уязвим, чем казалось», - предположила она.
        Если это правда, то тогда перед ними только первая волна. Будут новые корабли. Новые святые.
        Такое ощущение, будто она читает историческую книгу. О далеких и не связанных с нею событиях, со списками численности войск и характеристиками примененных чудес. «Падение Гвердона: критический пересмотр с раскрытием внутренних противоречий и роли семьи Таев в политике».
        Она понятия не имела, кто одержит верх в текущем конфликте между войсками Ишмиры и совместной коалицией дозора, святых Хранителей и батальонов из Хайта, но сознавала одно: в любом случае победа не будет окончательной. У Ишмиры великое множество флотилий; у Хайта - бессмертная нежить. Удержать Гвердон за собой победителю не позволят. Ни за что, пока в городе есть лакомые трофеи, такие как наработки алхимиков или захороненные божьи бомбы. Непременно будет контрнаступление, а потом еще и еще.
        Успешный отпор вторжению не закончит войну.
        «Думай. Думай.
        Думай, пока святые швыряются по небу молниями. Думай, пока в гул канонады вступает треск винтовок в приморских кварталах. Думай, пока город скрипит и стонет под тяжестью нахлынувших вод».
        Барсетка опустилась рядом с ней на колени.
        - Мисс, мы идем к владыке Крысу. Упыри собираются внизу. Он зовет к себе Карильон. Вы пойдете?
        Эладора снова покачала головой. Она забыла, как разговаривать.
        Кари помедлила.
        - Эл. У меня куча знакомых контрабандистов. Шпат говорит, что этой ночью они уплывают - у них на берегу спрятано судно. Это лучшая возможность выбраться в безопасное место, если ты согласна.
        Будут новые волны вторжения. Новые боги.
        Она встала. Платка не было, поэтому вытерла нос об рукав.
        - Я пойду к Келкину, - тихо сказала она.
        Кари разочарованно сникла.
        - Ну, е-мое, Эл!
        - У меня… у меня появилась наметка одной идеи. В теории.
        Упырица просияла:
        - И господин Келкин будет знать, что делать.
        - Господину Келкину, - пробормотала Эладора, - моя идея здорово не понравится.
        Глава 45
        Тереванта обнюхивали и обшаривали неведомые существа. Шершавые языки облизывали руки, проскальзывали в рукава, чтобы опробовать на вкус рубцы от вживителей. «Упыри, - подумал он, - на стадии одичания». В Хайте трупоедов истребили столетия тому, но он помнил старые байки. Молодые упыри могут сойти за людей и разговаривают по-людски, а древние упыри - это легендарные чудища, некрофаги-полубоги подземного мира. Между этими двумя ступенями развития лежит период дикости, когда эти твари становятся свирепыми хищниками и кровожадными падальщиками. Он попал в середину стаи двуногих волков.
        «Оставайся спокоен. Не делай угрожающих жестов. Но не притворяйся мертвым - трупы они едят. О, смерть, кажется, они оголодали. Церкви вменялось их кормить, но священники закрыли трупные шахты».
        - Еды у меня нет, - сказал он. Упыри вожделенно зашушукались и заухали. Один потянул его за китель, надавив когтями на болезненный шрам. Другой толкнул, и Теревант опрокинулся. В темноте не видно, куда ступаешь.
        К стае присоединились другие упыри, они что-то приволокли с собой. Он их не видит, но в туннеле стало тесно, послышались влажные шлепки, треск разрывания. Запахло кровью. Они раздобыли труп и теперь его расчленяют. Отрывают конечности, ломают их на части. Живот свело рвотным спазмом, и в груди опять запылала боль. Нелепица, но один из упырей передавал ему мясную культяшку, будто они ожидали, что он присоединится к их смрадному пиршеству. Он взял кусок плоти и отложил в сторону.
        Один из страшил покрупнее вдруг взвыл, и Теревант не смог разобрать, что это - повеление, вопрос или просто животный рык.
        И тогда они подняли его, и целая стая его понесла, потащила бегом по туннелям. Он закричал - но они двигались сквозь туннельную тьму с такой быстротой, что до него не долетало и эхо от криков. Он брыкался, но твари чудовищно сильны. Когтистые лапы обхватили лодыжки и руки, закрепив его, как в капканах. Другие когтистые лапы заглушили вопли, зажав ему рот. Вереница трупоедов мчалась, как поезд на всех парах, рассекала глубины под городом. С каждым поворотом он лишний раз убеждался, что они расквасят ему череп о какое-нибудь невидимое препятствие, или же половина упырей свернет в одну сторону, половина в другую и его разорвут пополам.
        Упыри спускались все ниже. Временами гонка по городским подземельям приводила их к гигантским расселинам - подвалам, рельсовым туннелям или же невидимым пещерам - и упыри перескакивали через них: холодный ветер обдувал лицо Тереванта, и стая слаженно рычала, переносясь через пропасть.
        Затем стая резко остановилась. Судя по звуку, некоторые упыри расходились в стороны, приглушенно бурча и порыкивая друг на друга. Внезапно они стали очень осторожны. Тереванта положили на грубый пол меж трещин и искореженных листов металла - будто снесли на свалку железного лома. Под ребра подпирала ржавая труба, а щека уткнулась в разбитые стекла. Воняло тухлятиной и едкими химикалиями. Что-то противное - намного меньше упыря, где-то с кошку, но холодное и вязкое - шмыгнуло через ногу. Куда они его принесли?
        Земля задрожала - нечто по-слоновьи грузное подступало к нему. Жаркое, болезнетворное дыхание. Упыри подвывали уже смиренно, даже благоговейно. Громадные когти оторвали Тереванта от земли, а затем самое страшное - это существо завладело его речью. Слова вызревали у него в животе гнилостными плодами и комковатой рвотой лились изо рта.
        - УРРХ. МОНЕТКА ЗАКАТИЛАСЬ В ВОДОСТОК. КОТЕНОК В МЕШКЕ, ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ ХАЙТА. КАКОЙ С ТЕБЯ ПРОК? У ТЕБЯ ДУША УШЛА В КОСТИ. ГДЕ ТЫ ТАМ ПРЯЧЕШЬСЯ - ДОСТАНЕМ КОСТНЫЙ МОЗГ, ПОИЩЕМ?
        Существо уронило его - Теревант шлепнулся на растрескавшийся пол, но губы продолжили двигаться. Собственный голос гремел в ушах.
        - ТВОЙ ДВУЛИЧНЫЙ ПРИСЛУЖНИК НАМ ПРИШЕЛСЯ ПО ВКУСУ. ОН ВЫЛОЖИЛ ВСЕ СЕКРЕТЫ. ТЫ - ПОВЕЛИТЕЛЬ ТЕХ СОЛДАТ, ОНИ ТЕБЯ ПОСЛУШАЮТСЯ.
        Теревант попытался заговорить, объяснить упырям, что он - преступник в розыске, что отныне он лишен всякой власти над войсками Дома Эревешичей, но чудище все еще держало его за горло.
        - СКАЖЕШЬ ИМ, ЧТО НИКАКИХ СОКРОВИЩ ЗДЕСЬ ОНИ НЕ НАЙДУТ.
        Чудище отпустило его. Теревант втянул воздух.
        - Зачем тебе это нужно?
        - МЫ ПРИШЛИ СЮДА ПЕРВЫМИ. - Старейшина упырей присел подле него на корточки. Вместо рта человека он завладел хором своих меньших собратьев, их разноголосый скрежет, кашель и лай каким-то образом складывались в грубые наждачные слова: - ВСЕГДА, КОГДА НАДВИГАЛАСЬ ТЬМА, МЫ ИСКАЛИ ПРИБЕЖИЩЕ НА ГЛУБИНЕ. ЗАМЫСЛЫ КЕЛКИНА РУХНУЛИ. МНОГИХ НЕ МИНУЕТ ГИБЕЛЬ. МЫ УКРОЕМСЯ ВНИЗУ, ПОКА НЕ СТИХНЕТ БУРЯ, А ПОТОМ УЛИЦЫ ЩЕДРО ОДАРЯТ НАС УРОЖАЕМ МЕРТВЕЦОВ, БУДЕТ ЕДА. ТАК ПОСТУПАЮТ УПЫРИ. - Чудище наклонилось к нему вплотную, Теревант слышал, как шуршит его язык. - ВЕЛИ ИМ УЙТИ.
        - Они не станут меня слушать.
        - ТВОЯ СИЛА БЛИЗИТСЯ, ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ ХАЙТА. Я ЧУЮ ЭТО. КОГДА ТЫ ЕЕ ОБРЕТЕШЬ, ТЫ ЗАСТАВИШЬ ИХ УЙТИ. УДАЛИТЬСЯ СТРОЕМ В СВОЮ СТРАНУ ПРАХА И БОЛЬШЕ НЕ ТРЕВОЖИТЬ МОЙ ГОРОД. - Упырь хихикнул. - ДАЭРИНТА МОЖЕШЬ ОСТАВИТЬ НАМ. В НЕМ ОСТАЛОСЬ МАЛОВАТО ДУШИ, НО Я ПОГЛОДАЮ ЕГО КОСТИ.
        Разгорался странный, чуждый свет. Сияние разливалось по каменной палате. Этот подземный пузырь был широк, сотни футов в разные стороны. Горы и завалы металлолома, разбитого, перекрученного, словно великаний ребенок побросал сюда свои надоевшие сломанные игрушки. По контрасту, величественный свод потолка сделал бы честь прекраснейшим соборам на свете. Он состял из жемчужно-белого камня, что…
        - Мы под Новым городом.
        - Разумеется. - Из другого туннеля показался творец волшебного света. Это была доктор Рамигос. Ее накидка вымокла и изорвалась, кровоточили многочисленные ссадины. Новые упыри выталкивали ее на середину, как давешние несли сюда Тереванта. - Вплоть до Кризиса здесь был прежний квартал Алхимиков. Здесь изготавливались те самые божьи бомбы. Но вы положили этому конец, не так ли, владыка Крыс?
        Теперь, когда он рассмотрел старейшего упыря, Теревант желал, чтобы стало темно. Существо сидело рядом, обдавая зловонным дыханием. Оно не менее чем вдвое выше ростом, рогатая башка походила на собачий череп с ободранной кожей. Глаза напоминали отблеск топки, будто в своем тощем брюхе существо пережигало души покойников.
        Старейшина упырей опять заговорил через Тереванта. Слова неумолимо проталкивались сквозь глотку:
        - Карильон УБИЛА ЧЕРНЫХ ЖЕЛЕЗНЫХ БОГОВ. ШПАТ ЗАРЫЛ ОСТАТКИ. РАЗУМНО ПРИСЛУШИВАТЬСЯ К ТОМУ, ЧТО УПЫРИ РЕКУТ О МОГИЛАХ.
        Рамигос присела к Тереванту, показывая на упыря:
        - Если бы это существо позволило нам вскрыть хранилище, то мы бы восстановили два последних колокола. Но он не подпустил нас…
        - ВЫ САМИ НЕ ЗНАЛИ, ЧТО ПРОСИЛИ, - зарычал Крыс через одного упыря. Тереванта с Рамигос уже окружила тьма падальщиков, как мотыльки, они мельтешили в облаке света. Рамигос не дрогнула. На упыря не обращала внимания.
        - Он нас не подпустил, и Эффро Келкин не стал рисковать договором с упырями. Поэтому мы заключили тайное соглашение с вашей Короной. Раку в обмен на место хранилища.
        - Меч Эревешичей. - «Ольтика убила она, - подумал Теревант. - Ольтика убила Корона».
        - ОНА ОБМАНУЛА НАС ОБОИХ, - заявил Крыс, - НЕ УБИТЬ ЛИ ЕЕ? - Упырь захохотал. - МОЖЕТ, ТЕБЕ СЛОМАТЬ ШЕЮ, СТАРАЯ ВЕДЬМА, А ПОТОМ ВЫПИТЬ ДУШУ?
        - Он сыпет угрозами с самого моего появления, - зловеще ухмыльнулась Рамигос. В ее ладонях прохрустело заклятие. - Правда, малость трусоват на что-то решиться, - пояснила она Тереванту. - И если я тебя обманула, то он поступил еще гаже. Спроси, кто рассказал Хранителям про Эдорика Ванта. Давай, Крыс, не стесняйся признаться.
        Старейший упырь расхохотался по новой, ужасным бурлящим клекотом.
        - ХРАБРОСТЬ ПОРОЖДАЕТСЯ СТРАХОМ. СТРАХ - ДЛЯ НАРОДА ПОВЕРХНОСТИ. - На этот раз говорил другой упырь, но речь принадлежала Крысу. - ТВОЯ СДЕЛКА С ХАЙТОМ НАВЛЕКЛА БЕДУ НА НАШИ ТУННЕЛИ. НАВЛЕКЛА БЕДУ НА НАС.
        - Где меч? - настойчиво спросил Теревант. Он чувствовал себя третьим лишним посреди давнего спора.
        - Девочка, Эладора Даттин, пришла ко мне и… убедила отдать его обратно. Я искренне старалась его вернуть. Передала вашему бойцу по имени Йорас.
        - Где он сейчас?
        Рамигос покачала головой:
        - Простите меня. Его нет. Нас захватило врасплох нападенье Ишмиры. Меч пропал где-то в Мойке. Там творится настоящий ад. - И, словно в подтверждение ее слов, пещера слегка содрогнулась, качнулась от далекого взрыва или божественной молнии где-то наверху.
        - ТВОИМ ПЛАНАМ КОНЕЦ, - сказал Крыс. - ИШМИРСКАЯ АРМАДА ЗДЕСЬ. НА УЛИЦЫ ПРИДЕТ БОЖЬЯ ВОЙНА И БЕСЧИСЛЕННЫЕ СТРАДАНИЯ.
        - Я думала, что у нас больше времени, - признала Рамигос. - Что они обошли Гвердон и направились вначале покорять Лирикс или Хайт. Без обид. - Она вздохнула. - А ведь мы так старались. Изо всех сил. Мы едва-едва не изменили мир. Еще бы чуточку дольше…
        Крыс зафырчал над ней. Ткнул в нее своим массивным рылом.
        - ТОГДА ЛОЖИСЬ И УМРИ, А МЫ ПОЕДИМ ТВОЕЙ ПЛОТИ.
        - Я пока что не сдохла, - отшила его Рамигос. - Я ухожу. Самой короткой дорогой, какую найду.
        - БЕЗ МЕЧА, - прорычал Крыс, - ОТ НЕГО МНЕ НЕТ ТОЛКУ. ВЫ ОБА ТУПОЕ МЯСО. - Упырь навис над ними, призрачный свет переливался на его когтях.
        Теревант зашаркал и поднялся.
        - Я все еще Эревешич! Даже без меча это войско - мое. Приведите их ко мне. Дайте мне с ними поговорить!
        - КАК СКАЖЕШЬ, - упырь пожал плечами. - НАД НАМИ БОЖЬЯ ВОЙНА. КАКАЯ РАЗНИЦА, НА ЧТО ВЫ ИСТРАТИТЕ ПОСЛЕДНИЕ ВЗДОХИ.
        Упыри повели Тереванта и Рамигос по странному пространству этой пещеры, лавируя между обломков. Они, должно быть, сильно забирали в обход - упыри по большей части не подвержены отраве из луж и груд исковерканного алхиморужия, но Теревант пока еще смертен. Мнилось, будто он чувствует, как яд проникает под кожу. Легкие щиплет, глаза слезятся, но он не смел оглянуться. Рамигос сзади кашляла в рукав и бормотала насчет того, что в этом нестабильном месте нельзя задействовать защитные заклинания.
        Они продвигались между руин прежнего квартала Алхимиков. С помощью этих вот механизмов клепались божьи бомбы. Алхимическое вооружение ценою в полцарства валялось под ногами среди каменных выбоин. По пути попадались тела незнакомых Тереванту страшилищ - отвратительных тварей, будто сшитых из дюжины разных животных. Кое-где извивался ползучий воск. Лужицы вязкой жижи выпускали глаза и пялились на них.
        Во тьме встречались и другие созданья. Влекомые к свету, они ползли и топали, сучили когтями. Твари, некогда бывшие людьми, безмозглые двуногие в обрывках защитных костюмов. Полувосковые, растекающиеся уродцы. Хищные рэптекины, худые, как конские скелеты; их бледная грива слипалась от крови.
        Впереди стены прогибались внутрь. Белый камень покрывали вкрапления вмятого металла. Похоже, что железные обломки громоздили на обломках и сплющивали некой невообразимой силой. Закупоривали ими каменные сосуды. Он представил себе каменного гиганта, что затыкал дыры пригоршнями расплавленного металла, отчаянно стараясь замуровать то, что находилось по другую сторону стен. Нечто более ядовитое, более гадкое, чем все ужасы большой пещеры.
        У подножия толстой стены колыхалось пятно света. Дюжина неусыпных бойцов в цветах Дома Эревешичей несла охранение вместе с немногочисленным посольским гарнизоном. За их спинами работала горстка живых душ. На некоторых - черные мантии некромантов, на других - королевская инженерная форма. Худые лица, бледные от пыли, перепачканные кровью и слизью. Они буравили путь сквозь стену. На минуту Теревант задался вопросом, почему не взорвать ее миной, а потом вспомнил о россыпях алхимических отходов и курганах оружия. Неудивительно, что они не применяют взрывчатку.
        Заметив упырей, неусыпные все разом отработанно нацелили винтовки во тьму. Упыри тут же попрятались за мусором, оставив Тереванта без прикрытия. Он побрел в одиночку, перешагивая через останки. Последние погибшие упыри, несколько невосстановимых неусыпных, а под ними целый ковер из разной насмерть забитой мерзости.
        - Это же старший Эревешич, - изумленно воскликнул какой-то скелет.
        - Сам Эревешич! - разнесли эхо воины Великого Дома. Веками они воевали за его род. Жили, умирали и восставали из мертвых, чтобы драться плечом к плечу с его предками, под началом несущего Меч.
        Из тьмы выплыли знакомые черепа - в последний раз он виделся с ними еще в Старом Хайте. Командующий Рабендат, Йориал, Брайтель. Костистые руки дали ему на себя опереться, помогли приблизиться к свету.
        - Город атакован, - сообщил Теревант. - Нас ждут наверху. Брайтель, ваша дочь у патроса, а его дворец - главная цель ишмирцев…
        - У нас другой приказ, милорд, - сказал Рабендат, - и здесь командуете не вы.
        Даэринт поспешно выдвинулся вперед в сопровождении четырех неусыпных из посольской стражи.
        - Арестовать его! - проскрипел он. - Арестовать убийцу посла!
        - Старший Эревешич взят под стражу, - отчитался Рабендат. Мертвые Дома Эревешичей сплотились вокруг Тереванта. Он и Даэринт стояли, глядя друг на друга через забор из костей.
        - Отвести его в лагерь! Отправить поездом в Хайт, пусть предстанет перед правосудием Короны, - настойчиво голосил Даэринт. - Уберите его отсюда.
        - Пропустите секретаря, - приказал Теревант.
        Старик протолкнулся сквозь строй, вцепился Тереванту в руку. И зашептал:
        - Глупец, я давал тебе шанс сбежать. Делал все, лишь бы не дошло до непоправимого.
        - Вы убили моего брата?
        - Я всеми способами пытался предотвратить неизбежное. Если бы не твое упрямство, он бы жил и был коронован. Однако… пришлось поступить, как пришлось. Все, что я сделал, было сделано ради Хайта.
        - Что же вы сделали?
        - Никогда не колебался. Корона оценит, что я никогда не колебался. - Вот так. Не Дома, не Бюро, но Корона. Ольтик пытался заполучить Гвердон дипломатией, Лис - коварным обманом, однако все это время существовал третий план, порожденный безысходностью и холодным расчетом.
        Даэринт бессильно толкнул Тереванта и повысил голос:
        - Убийца родичей не имеет права носить семейный меч. Души оберегаемых отринут его. Род Эревешичей оборвался на Ольтике. Этому предателю вы ничем не обязаны.
        - Я его не убивал. Не знаю, как вы это проделали, но…
        Даэринт надменно усмехнулся:
        - Снова ложь. Ты заколол брата.
        - Вы все сражались вместе с моим братом, - громко заявил Теревант. - Вы знаете, как мастерски он обращался с оружием. Он был непобедим даже с обычным клинком. Думаете, я мог бы его побить, когда при нем был Меч Эревешичей?
        Череп кого-то из посольских скелетов провернулся и посмотрел на Даэринта.
        - Наверно, нам всем стоит вернуться в лагерь, ваша милость.
        - На это нет времени. Мы уже у самой цели. За этой стеной два последних образца смертельного для богов оружия. Сама Корона повелела мне завладеть ими. Я исполняю повеление Короны.
        - Он знает, что оружие здесь, - крикнул Теревант, - потому что сам продал меч Эревешичей за сведения об этом месте!
        - Он лжет. Корона бы никогда…
        - Доктор Рамигос, подойдите к нам!
        - Тьфу ты, черт. - Призрачный огонек снова обрел жизнь. Рамигос показалась из упырьей ниши и двинулась к ним, осторожно переступая через завалы. Даэринт в ужасе смотрел, как она приближается; Рамигос с неловкостью кивнула ему. - Это правда. Состоялась сделка. Раку за местоположение бомб и указания, как их использовать. Не скажу, что случилось в посольстве, но меч попал ко мне.
        Она заняла нейтральную полосу между упырями и мертвыми, окутанная блеклым колдовским светом, словно обреченная на проклятье неприкаянная душа.
        - Что это меняет? - завопил Даэринт. - Под угрозой Хайт! После падения Гвердона следующие - мы! Короне необходимо это оружие! Сносите стену!
        Отряд бойцов Короны навалился на строй Дома Эревешичей, но те не дрогнули и оттеснили посольских. Даэринт хотел было пробиться сквозь ряд мертвецов к королевским инженерам, разместившимся у стены, но Рабендат шагнул вперед и бережно обхватил принца руками.
        - Мы возвращаемся в лагерь, ваша милость…
        И тогда распахнулась преисподняя.
        Первым это заметил Крыс - или первым почувствовал. Здоровенный упырь начал действовать за миг до того, как все началось. Раскидывая мусор, он взлетел на гору перекрученных железяк, его жаркое дыханье исходило паром в прохладе пещеры. Когти выпущены, оскалена пасть. Но все равно он был слишком далеко.
        Рамигос тревожно оглянулась, испуганная броском упыря. Ряды хайитян ощетинились ружьями.
        Мгновение, и перед Теревантом прямо из воздуха выскочило стальное острие. Шип из светлого металла возник из ниоткуда, непостижимо воплотился в вещественном мире. За ножом появился человек: молодой, бледный, одетый в лохмотья. Темные, спутанные волосы и борода, грязная ладонь стискивает рукоять. Он двигался как танцор, не прерывая пируэт, переступал из одной точки пространства в другую и вообще не оказывался в промежутках, разделяющих эти точки.
        За заградительной стеной, отделявшей от бомб, Теревант услыхал отдаленный толкущий скрежет, будто по камню чиркнула громадная масса металла.
        Лезвие ножа исчезло, как у ловкого фокусника, а потом появилось заново - в груди Рамигос, глубоко всаженное ей под ребра. Непроизнесенное заклинание угасло у нее на губах, и она начала оседать.
        Вихрем закручиваясь вокруг Рамигос, убийца с плавным изяществом отпустил рукоятку ножа. Двигаясь, он распался на части, рассыпался крутящимся облаком из ниток, лоскутов и кровавых капель. Крыс достиг убийцу через миг, как тот исчез, и тяжелые упыриные когти прокололи лишь воздух. В глотке Тереванта лопнуло, исторглось имя МИРЕН, оставляя горький вкус досады и ненависти.
        Теревант поймал Рамигос до того, как она упала на землю. Ее окропленные кровью губы просипели то же самое слово - гнев старейшего упыря излился из всех живых уст в пределах досягаемости. Чародейка весила всего ничего, словно полые кости. Его потрясло, сколько жизненного тепла выплескивал из нее липкий поток. Он хотел остановить кровотечение, да только не знал как. Если бы так ужасно ранило солдата под его началом, то он бы дал воину умереть, чтобы затем он нес свое вечное неуспение. Распрощался с плотью.
        Крыс заревел от злобы. Мечники Эревешичей рывком выдвинулись вперед, прикрывая Тереванта в оборонительном построении. Наставили на Крыса обнаженные клинки. Старейшина зафыркал, захрапел, другие упыри бросились к нему.
        Рамигос цеплялась за Тереванта, пыталась ему что-то сказать. Он разобрал слова «Черные Железные» и вроде бы «святой» или «светлый», но ничего вразумительного не понял.
        Она умирает. Думай. Она чародейка. Вживители под его кожей - это талисманы для некромантии. Благословленные самой Смертью булавки, предназначенные пришпиливать душу к месту, посадить на якорь в смертном мире. Он понятия не имел, как они действуют, но схватил ее правую кисть, ее острые ногти и ткнул ими свое запястье. Вдавил их под кожу, чтобы она почувствовала железную гирьку вживителя. В горле забулькала кровь - ей пронзили легкое, но она сумела впиться ногтями поглубже, и колдовская сила потекла в нее сквозь него, словно по жилам побежал миллион крохотных пузырьков. Вживитель накалился под кожей до волдырей - что-то она там с ним делала. Хваталась за Тереванта как утопающая за корягу.
        Рамигос слабой рукой уперлась ему в лицо. Подвинула его голову, чтобы он посмотрел на заградительную стену в конце пещеры.
        Там с самого краю, за неусыпными, за Даэринтом, стояли инженеры. Военные саперы, привезенные с Хайта. И там же коротко промелькнула резкая тень - тот бледный парень, пырнувший Рамигос. Он за биение сердца пересек пещеру, телепортировался с середины каменного чертога к его стене.
        В его ладони вспыхнула спичка. А саперы принесли с собой подрывной заряд.
        Он пырнул Рамигос ради одного - отвлечь, отвести внимание от заградительной стены, чтобы он мог…
        Стена взорвалась. Белый, живой камень Нового города растрескался вмиг и осыпался, жемчужные осколки отпали слоями, как откололись от айсберга. Лавина искристого песка вспучилась и брызнула во все стороны, разлетаясь по пещере вместе с обломками. Раздались крики боли, вопли живых инженеров, застигнутых взрывом. Многие погибли. Даэринт перекошенно лежал и истекал кровью.
        На мгновение Тереванту открылась за проломом та, другая пещера. Она теснее набита утварью, чем здешнее кладбище негодных железок, и внутри нее механизмы выглядели более цельными. Саркофаг для собранного со всего Гвердона зла.
        И в это самое мгновение он увидел два громадных, запечатанных сосуда-близнеца. Ненависть кипела в них, занебесное исступление, столь безудержное, что он тоже проникся им с одного только взгляда. В этих массивных контейнерах расколотые останки Черных Железных Богов. Триста лет Хранители держали их в колоколах бездумными и бессильными божествами. Теперь они - не доведенные до конца божьи бомбы. Уже не бездумные, но неспособные мыслить ни о чем, кроме уничтожения. В то же мгновение его взгляд упал и на другие зловещие образы. Чаны с восковой коркой, где извивались до сих пор живые творения. Громоздкий составной механизм со вставкой из женского лица, отлитого в стали. Эфирные двигатели, по-прежнему издающие жуткий колдовской перестук. Вещи без имени, скользящие, пульсирующие, вопиющие.
        Его окатило взрывной волной, и послышался нечестивый рев замурованных за стеной тварей. Взрыв снес эту стену, и мерзостная жуть посрывалась с цепей. Порочные, истерзанные, безобразные ужасы, исчадия скверны, умноженной от их собственных мук.
        Он глядел в алхимический ад. На все худшее в этом мире, прошедшее перегонку, очистку и преобразованное в металл и стекло.
        Но глядел одно лишь мгновение.
        Невероятно, но взлетевшие на воздух обломки вдруг замерли. Задвигались в обратном порядке. Разбитая на осколки стена собралась нацело и опять поднялась. Новый камень, белоснежный, как алебастр, лучащийся своим божественным светом, потек, заполняя разломы. Саркофаг запечатывался заново. Все алхимические кошмары и расчлененные боги опять под надежным замком.
        На краю пещеры Мирен возрыдал бессловесным, разочарованным воем и исчез насовсем.
        На краю пещеры Карильон Тай, потрясенная успехом сотворенного чуда, бросила ему вслед:
        - Выкуси!
        Глава 46
        Пробираясь по улицам Нового города, Эладора главным образом ориентировалась по звуку. Пока она идет в сторону виадука Герцогини, то движется в примерно правильном направлении, ведь на виадуке стоят артиллерийские части. Следовательно, надо идти в сторону пальбы. Она научилась отличать лающий вскрик одного орудия от других, разбирать, когда ревут большие пушки на Мысу Королевы, а когда дробно гремят портовые гаубицы меньшего калибра.
        Алхимическому шквалу орудий отвечал божественный гнев. Дымный Искусник багровым туманом чертил знаки, светящиеся на ночном небе: посмотришь на один - и тебя охватит помешательство. Верховный Умур метал молнии. Кракены на мелководье со свистом испускали бритвенные струи в глубь суши, направляя серебристый поток взмахами щупалец. Водные брызги были жидкими копьями, пронзали и резали.
        Людские потоки стекали с Мойки, Дола Блестки и рыночных кварталов - они искали убежище в разветвленных подвалах и упырьих ходах Нового города. Неплохой в общем замысел. Новый город - это небесное благо, запечатленное в камне. Тверды его божественные устои, неприкосновенная святость еще витает над ним, охраняя от чужеродных чудес. Да, в нем тоже небезопасно. Нигде в Гвердоне безопасных мест не осталось, нынче здесь безумные боги. Но тут лучше, чем в Мойке.
        Показался парламент на вершине Замкового холма, по ту сторону Мойки. Двадцать минут проворной ходьбы вчера. Самоубийственное путешествие сегодня. Она дрожала - промокшая, босая.
        Стражник в противогазе жестом велел ей присоединиться к толпе спешащих в укрытие.
        Она покачала головой, спросила, где ближайший околоток дозора. Из-за гвалта он сперва не расслышал. Пришлось ему отстегивать маску и подставлять ухо - под маской он до ужаса молод и напуган тоже до ужаса.
        - Где ближайший участок дозора? - крикнула она, протягивая отсыревшее письмо, якобы от Келкина.
        - На площади Мужества - но там все погибли!
        - Мне нужен эфирограф!
        Следующий самый близкий участок, как узнала она, был на западном склоне Священного холма, но там шла ожесточенная схватка, пробираться рискованно. Она двинулась по дуге Нового города, перебежками от переулка до переулка, от прикрытия до прикрытия. Миновала еще пару скоплений спасавшихся жителей, но вскоре улицы опустели, и вот она в одиночестве.
        Где-то неподалеку стрельба, топот бегущих. Вопль разрыва вспышки-призрака. Грохот поступи боевых святых, преодолевающих склон. Везде побоище, но почему-то все время не с ней, будто она то и дело промахивалась. В гробовой тишине промчалась по бульвару, и как только оттуда убралась, огонь стрелков превратил его в площадку скотобойни. На последствия она натыкалась не раз. Вот золотые истуканы, теплые на ощупь, застыли в крике. Вот дюжина солдат насажена на копье Жестокого Урида, а сам полубог в гнезде на развалинах лавки портного колет о тротуар черепа, как дрозд ракушки улиток.
        То ли Эладора такая везучая, то ли снискала благословение, но она невредимой пересекла весь Новый город. Благословение было более вероятно, и, уходя, она шепнула камням пару слов благодарности.
        Далее потянулись уже полузнакомые улицы. Дол Блестки, где она проводила дни ученичества, ныне сомкнут, сплетен с Новым городом. Крутые ступеньки вынесли ее на северный скат Священного холма, где начинался Университетский район.
        Артиллерийскую позицию разместили на газоне перед учебным корпусом. Корректировщик заорал ей с крыши библиотеки прятаться, и вид любимого факультета, превращенного в крепость, растревожил ее отчего-то сильнее всего остального. Страшным событиям место в Мойке, Пяти Ножах или в Новом городе; войну пусть прочат в парламенте и на Мысу Королевы - а университету полагается быть неприкосновенным и неизменным. Здесь ее дом.
        Участок дозора остался в памяти местом, откуда однокашники озорства ради стащили шлемы стражников. Еще туда отводили трезветь пьяных студентов, которые совершали роковую ошибку - пересекали невидимую черту между Долом Блестки и Священным холмом. Теперь околоток стал укрепленным бункером, и группа суровых наемников стояла снаружи в ожидании, когда их снабдят защитными противогазами.
        Тоненький голосок из глубин сознания сообщил ей: это значит, что они собираются применять стелющийся газ. Другой тоненький голосок зашелся криком отчаяния.
        Сотрудник дозора остановил ее на входе, и она предъявила свое намокшее предписание.
        - Мне нужен ваш эфирограф.
        Он взял у нее бумаги, вчитался.
        - Здесь написано про катер до острова Чуткий, чтобы забрать заключенных. Нигде не сказано про использование эфирографа.
        Эладора холодно воззрилась на него:
        - Я представляю господина Келкина, а на город совершено нападение. Мне нужно воспользоваться вашим устройством.
        Он уступил:
        - Хотите рискнуть - валяйте. Той ночью окаянная машина сбрендила, и с тех пор мы не получали ни одной разборчивой депеши. Приходится посылать гонцов.
        Он проводил ее в небольшой закуток в недрах участка, где на великолепном столе, наверняка позаимствованном в университете, стоял эфирограф. Комнату ремонтировали совсем недавно. Стукнула мысль о том, что она живет в промежутке, который однажды назовут очередной исторической эпохой. На полке рядом с «Духовной и светской архитектурой Пепельной эпохи» будет стоять… что? «Святые песнопения и перспективные изобретения в Посткризисную эру»? Или «Чрезвычайный совет Гвердона: скоропалительная и роковая ошибка»?
        Она взмолилась, чтобы, когда все это закончится, остался бы хоть кто-то, наделенный разумом, способным на исторический труд.
        Здешним эфирографом редко пользовались. Клавиши неподатливы - но устройство защелкало и ожило, когда она включила эфирное зажигание. Прилепленный на стену листок сообщил ей последовательность вызова парламентского аппарата.
        С грехом пополам она набрала сообщение, но это только полдела. Машине нужны живые операторы на обоих концах линии. Алхимики с их находчивой изобретательностью сумели овеществить потустороннее взывание, заменить ментальные структуры латунью и медью, заменить колдовские песнопения печатными клавишами, а вместо души подставить банку с химической слизью, но все равно необходим обоюдный настрой, совместное устремление. Она читала, что опытные операторы видят общие сны и существует проблема психической утечки.
        Келкин предложил установить аппарат у нее в квартире - исключительно для парламентских нужд, - но она, сама не зная почему, отказалась. Теперь же поняла, чем машина ее беспокоила: ее душа - незарубцевавшаяся рана, как определил ее Крыс. Дед надорвал ей дух, совершая свой ритуал при попытке состряпать из нее замену для Карильон. Повреждения так и не заросли. Эта машина способна сильнее ее иссечь, усугубить язвы.
        «Дура ты, дура», - выругала себя она. Город штурмуют занебесные силы, солдаты бросаются в бой с богами и их святыми, а она тут распереживалась о малюсенькой психической занозе?
        «И вообще, раз ты боишься всего на свете, то лучше бойся паучью тварь, которая, может быть, прячется там, внутри», - сказала она себе и нажала кнопку отправки.
        ВЕРНУЛАСЬ С ЧУТКОГО. НАДО ОБСУДИТЬ ВАРИАНТЫ. ЭЛАДОРА ДАТТИН.
        Оказалось, вовсе не так и плохо, как переживала она - немного подташнивает, но в целом напрягает не больше колдовских упражнений Рамигос. Однако проступает послевкусие паники - обратная отдача от того, кто послание принял.
        Первый ответ машина принялась выстукивать почти сразу. Клавиши заходили под пальцами, складываясь в слова: Э - Ф - Р - Н - …
        ЭФИРНЫЕ ЛИНИИ СКОМПРОМЕТИРОВАНЫ. ШИФР СТРОГО ПО ТАБЛИЦЕ.
        Она понятия не имела ни про какие шифровальные таблицы; в этот военный протокол ее не посвящали.
        НЕТ ШИФРОВАЛЬНОЙ ТАБЛИЦЫ, - ответила она.
        Второй ответ пришел через пару минут. Может быть, только в воображении, но она почувствовала небритую щеку Келкина, запах его трубки. Услышала его язвительное недовольство.
        ТАЙ С ТОБОЙ?
        Она не сразу сообразила, кого он имеет в виду. Карильон - ее отцом был Аридон Тай. Она единственная во всем городе, кто имеет законное право притязать на это пресловутое, грозное имя.
        ДА.
        Ответ пришел поспешно, потоком, слова набирали так быстро, что машина зашкворчала от нагрузки.
        КОРАБЛИ ПОДДЕРЖКИ ВЫШЛИ ИЗ МАРЕДОНА. ТРЕБУЕТСЯ ТАЙ ДЛЯ СПАСЕНИЯ ОТПОВЕДИ.
        Гвердонский флот хорошо оснащен, но численно слишком мал, чтобы отбить осаду. Даже если Кари с помощью Шпатовых чудес сумеет поднять на поверхность «Великую Отповедь», у них окажется всего одна бомба против неистового пантеона, и никак нельзя будет навести прицел на конкретного бога. Без механизмов с Чуткого острова - никак.
        Мысль о машине натолкнула ее на думы об Алике. Барсетка рассказала, как он погиб, пытаясь освободить Эмлина из плена механизма. Сейчас не время для слез - ни по человеку, ни по тому, что он олицетворял.
        Она надеялась, что Алик, как и другие завербованные кандидаты, плоды всей ее нелегкой работы, преобразят город. Починят его, устранят ущерб, нанесенный Гвердону в Кризис, откроют новую историческую главу - безопасности и достатка. Снимут с ее души груз гиблых переживаний, гнет стыда, вины и ответственности за те ужасы, что натворил ее дед.
        Но уже не будет захватывающей предвыборной гонки, из глоток толпы не взовьется клич «За свободу». На лежащем впереди пути не жди искупления. Только горестный подсчет выживших, только прогнозы, чья сторона сыщет больше тел и душ, чтобы насытить ими пасть Божьей войны.
        Новый стук клавиш. Новое послание от Келкина.
        ТЫ УПОЛНОМОЧЕНА НА ПЕРЕГОВОРЫ С ХАЙТСКОЙ ВДОВОЙ, ОБЕСПЕЧЬ НАЗЕМНЫЕ ПОДКРЕПЛЕНИЯ.
        Вдова - Эладора и здесь не сразу сообразила, что имеется в виду Лиссада Эревешич. Келкин высмеял предложение хайитян о военном союзе, но то было раньше, до вторжения. Келкин из тех людей, что высоко ценят свои принципы, однако, если выхода нет, готов ими поторговаться.
        Прежде чем она успела ответить, клавиши опять задвигались сами по себе.
        ПАРЛАМЕНТ ШТУРМУЮТ. БУДЬ НА…
        Сообщение оборвалось.
        Секундой позже на нее накатила психическая волна. Восемь глаз замерцали во тьме, по коже мелко-мелко побежала тысяча ножек. Вот он, незримо движется среди эфира. Юрко ползает по паутине проводов и чар, соединяющей город.
        Снаружи в дверь затарабанил стражник - велит покинуть помещение. Наступающие ишмирские монстры прорвались на территорию университета. Нашим придется отступать.
        Через устройство хлынула река полуслышного шепота, вызывая ощущение собирающейся грозы. Ишмира еще не ударила в полную силу. Погромы снаружи - это лишь передний край прибойной волны.
        ПЕШ ЦАРИЦА ЛЬВОВ БОГИНЯ ВОЙНЫ ВОЙНА СВЯЩЕННА ВОЙНА БОЖЕСТВЕННА ПЕШ ГРЯДЕТ ВО ВСЕЙ МОЩИ И ВЕЛИЧИИ.
        Непонятно, как к этому относиться. Угроза это или предупреждение? Ей сообщили то, что необходимо знать, хотя и знать совсем не хотелось.
        В памяти всплыло: профессор Онгент рассказывал им о гвердонских традициях именования. О том, что аристократические семейства принимали фамилии наподобие Тай или Воллер в качестве родовых, подражая Хайту. Но простонародье, в основном из Мойки, придерживалось старых, еще варинтийских обычаев, называя сыновей по отчеству. Тафсон, Иджсон…
        Она напечатала:
        ЭМЛИН АЛИКСОН. ПРОСТИ.
        Назвала мальчика по имени. Связала его сущность.
        Затем выдернула орихалковый шнур, отсоединяя эфирограф.
        Упыри - поедатели падали. Ценители, разбирающиеся в мертвечине. «Следовательно, - сделал вывод Теревант, - раз здоровый упырь принюхался к Рамигос, но потом бросил ее ради новоприбывшей, то это добрый знак». Крыс прошаркал через пещеру навстречу Карильон Тай.
        Теревант хотел подойти к хайитянским бойцам, разгребавшим обломки после взрыва, но упырь оглянулся на него, и Эревешич обнаружил, что торопливо догоняет рогатого монстра. Похоже, что старейшему упырю он понадобился в качестве ротовой приставки.
        - КАРИ. - Имя непрошено выскочило из горла и неожиданно для Тереванта - с большой теплотой. Этого и Кари не ожидала, судя по ее физиономии.
        - Крыс, старый козлина, - сказала она, - мы помирились?
        - ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРЕДВЕСТНИЦА ЧЕРНЫХ ЖЕЛЕЗНЫХ БОГОВ, - произнес Крыс через Тереванта. - УПЫРЯМ ТЫ БОЛЬШЕ НЕ УГРОЗА. - Он присел рядом с ней, выдвинув вперед увесистую башку. - Я ПОСЛАЛ ЭЛАДОРУ ВЫТАЩИТЬ ТЕБЯ С ЧУТКОГО. КАК ЖЕ ЕЩЕ МНЕ ТЕБЯ УСПОКОИТЬ?
        - Неплохо бы, сучий потрох, извиниться.
        Крыс рассмеялся своим чудовищным бульканьем.
        - ПЛОХО.
        - Долбаные упыри, - воззвала Кари. - Ладно. Хрен бы с этим. Что будем делать с Миреном?
        - ЧТО-НИБУДЬ ЖЕСТОКОЕ И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЕ, - сказал упырь, - НО ОН СКРЫЛСЯ, И МНЕ ЕГО НЕ ОТСЛЕДИТЬ. ВСЯ ПЕЩЕРА ИМ ПРОВОНЯЛА. - Теревант снова обрел контроль над голосом: - Простите, но мне нужно ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ ХАЙТА?
        Упырьи глаза искрились весельем.
        - Мне надо, - начал опять Теревант, но его перебил собственный язык: - ОТВЕСТИ СВОЮ ДОХЛУЮ АРМИЮ НАЗАД В ВАШИ ДОХЛЫЕ ЗЕМЛИ? нет, мне надо ТВОЙ ПРИНЦ МЕРТВ, ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ ХАЙТА, прекрати РАЗРЕШАЮ ЕГО ЗАБРАТЬ проклятье, да прекрати же СКАЖИ-КА, Карильон, ТЫ ВИДАЛА КАФСТАНОВЫХ ПАРНЕЙ? ИЛИ ДРУГИХ НАШИХ ИЗ БРАТСТВА, ИЗ СТАРОЙ БРИГАДЫ?
        Тереванту не хватило воздуха.
        Кари прыснула со смеху, потом двинула Крыса по коленке.
        - Ну хорош, отпусти его. Он из знатного рода, не знал?
        - БОГАТЫЕ, БЕДНЫЕ - ВСЕ В КОНЦЕ СТАНУТ МЯСОМ.
        Теревант выпрямился со всем достоинством, какое смог наскрести.
        - Только не в Хайте. Империя не умирает. А теперь, если попросите извинить ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ ХАЙТА, Я С ТОБОЙ НЕ ЗАКОНЧИЛ.
        - Погоди, - сказала Кари. - Нужно придумать план. Что будем делать с Ишмирой?
        - БОЖЬЯ ВОЙНА ПРИШЛА. ГОРОД ПОТЕРЯН. МЫ СПРЯЧЕМСЯ ЗДЕСЬ, ВНИЗУ.
        - Шпат - тоже город. Я не дам ему уйти. Не во второй раз.
        - Я обязан… - начал Теревант, но отвечал уже Крыс: - ГВЕРДОН - ВНИЗУ. ТУННЕЛИ ЗАЛЕГАЮТ ГЛУБОКО. ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ НЕГО - ВЫДЕРЖИТ.
        - Он хочет, чтобы мы спасли людей. Даже если богов нельзя остановить, то народ можно пустить в туннели. Задержать врага боем. Крыс, ты не жил с ним в голове целый год. Это как все время по-настоящему мучит совесть.
        - Я обязан СВЕСТИ ЛЮДЕЙ ВНИЗ, ЕЩЕ ЖИВЫМИ, ХОРОШО. ЗАПАС ПИЩИ ДЛЯ УПЫРЕЙ, ЕСЛИ - АЙ!
        Теревант врезал упырю прямо в рыло. Крыс пискнул.
        - Как было сказано, я должен вернуть мой родовой меч. - Он кивнул Кари. - Вы ясновидица - помогите найти клинок, а я прикажу моим войскам оставить хранилище.
        Кари протянула грязную руку:
        - Договорились.
        Несколько попавших под взрыв инженеров имели вшитые вживители. Двоих из них могло бы принять Неуспение. Теревант приказал отнести их в лагерь за городом, где некроманты их Дома помогут провести их в посмертие.
        Принц Даэринт, впрочем, погиб вне касты. Теревант уставился на останки того, кто погубил его брата, кто пытался обвинить в этом преступлении его самого. Кто на Меч Эревешичей выменял порванные в клочья бомбы.
        - Заберите его останки, - приказал он, - обращайтесь с честью, подобающей принцу Хайта. Доставьте их Короне на родину.
        Пока заворачивали тело, Теревант гадал, какие еще тайны навсегда умерли вместе с принцем. Сама Корона повелела ему предать Дом Эревешичей, или Даэринт сплел собственный заговор, пытаясь выбраться из опалы?
        Это должно быть известно Лис, но Теревант вдруг осознал, что никогда не добьется от нее прямого ответа. Все будет искажено и запутано в кривом зеркале Бюро. Если он что-то и уяснил за последние дни, то одно - им уже не вернуться на солнечную, зеленую лужайку его воспоминаний.
        - Капитан Брайтель. - Покойный отец Лис вытянулся смирно. - Сопроводите наши потери до главного лагеря. Затем отправляйтесь во дворец патроса. Леди Эревешич там; охраняйте ее и предоставьте все, что потребуется.
        - Что делать нашим живым войскам?
        - В Гвердоне живым не место. Передайте им приказ оборонять лагерь и железнодорожный узел - чтобы держать открытыми пути отступления. - Теревант поднял меч, принадлежавший одному из убитых солдат. Самый обычный меч, без клейма и эмблемы. Это не Меч Эревешичей, но послужит и он. - Полковник Рабендат, вам поручается спасательная операция. Меч Эревешичей остался на поле битвы. Карильон поможет нам его отыскать. Как только мы его получим, то отходим назад и отступаем организованным порядком.
        Рабендат был правой рукой старших Эревешичей на протяжении четырех сотен лет; Теревант помнил серьезные беседы, какие проводил с неусыпным его отец, а до него - дед. Древний воин выслушал распоряжения Тереванта и промешкал ли он немного, прежде чем отсалютовал?
        - Будет исполнено, милорд.
        - Как быть с чародейкой? - спросил Брайтель.
        - Оставьте меня тут, - простонала с земли Рамигос. - Упыри ни разу не подпускали меня так близко к литейной. Мне есть чем заняться.
        - Я побуду с ней, - сказала одна упыриха в рваной штормовке. Бестия уперла откуда-то аптечку и, как могла, врачевала рану Рамигос. И не сдержалась, широко облизнувшись.
        - Что, если этот… убийца-святой возвратится?
        - Ничего, - молвила упыриха, показывая зубы. - У меня найдется словечко для мастера Мирена, вот увидите.
        Глава 47
        Эладора не одна искала прибежище в церкви. Величественная, просторная площадь перед Соборами Победы переполнена людьми. Большинство явилось сюда хоть одним глазком глянуть на нового короля; другие бежали от резни, учиненной внизу. Теперь все они здесь в ловушке. Выставленный тонкой линией строй церковной стражи оборонял вход во двор, пики нацелены во тьму, против любого чудовища, что заберется на гору по их душу.
        «Где же их святые?» - задумалась Эладора. Где мать? Если город так хлопотал о возрождении святых от Хранителей, то сейчас самое время пускать их в ход! Здесь есть своя защита от чудес, так же, как в Новом городе. Соборы Победы возведены руками людей, а не вызваны потусторонним божественным вмешательством, но они освящены и благодатны. Удары молний и проклятия, что мечут по Мойке, Мысу Королевы или парламенту вторгшиеся боги, даже не коснулись Священного холма.
        «Пока что», - подумала она.
        Она старалась протиснуться в толпе, обходила детей, льнущих к заплаканным матерям. Старух, что шамкают молитвы Милосердной Матери. Молодых мужчин, что бродят по площади и, споря о том, что надо делать, не делают ничего. Двери всех трех соборов закрыты и заколочены; то же самое с дверьми дворца патроса. Там отдельная стража, пики готовы отгонять толпу. Крики людей эхом отскакивали от закрытых ставень.
        Эладора подошла к одному из стражников, но тот ткнул копьем в ее сторону и неразборчиво прикрикнул. Ей пришлось отступить. Толпа набухала, шумела, кидала камни - но бросаться на пики желающих не находилось.
        «Пока что», - подумала она.
        Она потолкалась среди народа то туда, то сюда. Кто-то хватался за ее штормовку; кто-то другой завопил на нее, тыча на багровые знамения в небе. Она споткнулась о ногу маленькой девочки, которая дрожала, сидя на мокрой от дождя брусчатке. Эладора оставила куртку ребенку и выбралась на край площади, где толпа редела. Здесь хозяйственные постройки, жилища прислуги. Здесь площадь озирали позолоченные святые при бронзовых мечах и щитах.
        В тени их колоннады - Синтер. Священник, ссутулив плечи, вышагивал взад-вперед перед неприметной дверцей. На лысой макушке блестели капельки пота - или дождя. Он увидел ее и заворчал. Кинулся к ней и втащил к себе в тень.
        - Ну, говори, что там? Тебя прислал Келкин? У него есть план?
        - Я н-не видела Келкина со вчерашнего дня. С тех пор, как…
        - У него есть план? Что он сейчас делает? - Синтер сжал ее руку так, словно собирался сдавить горло. И сам говорил полузадушенно, словно пытался не сорваться на крик.
        - У Келкина был план. - Эладора пихнула руку Синтера, но тот ее не отпустил. - Ваши боги его испортили.
        - Они ополчились на меня, - молвил Синтер. - Я не могу войти. И уйти не могу. - Над площадью прокатился гром, и он юркнул назад в проем. «Он скрывается за колоннами, - смекнула Эладора, - чтобы не попасть под взор тех позолоченных статуй».
        Все остальные на площади ищут здесь спасения от богов Ишмиры, но Синтер отные живет в страхе перед гневом своих же богов.
        - Мне надо поговорить с патросом. - Когда парламент отрезан, когда Мыс Королевы в осаде, пожалуй, патрос - наивысшая в городе власть. А может, и нет, может - глава гильдии алхимиков или начальник дозора. Король. Боги. Карильон.
        «Только бы не я. Только бы не вот так».
        - Да, - выпалил Синтер, - точно! Ты - дочь Сильвы, тебя они пропустят. Послушай, послушай. Вот, передашь ему. - Он вытащил скомканную бумажку, вырванный листок из молитвенника. На полях, на обороте накорябал записку. План действий.
        - Только в руки самому патросу, поняла? Не отдавай больше никому. - Он зашарил по рясе в поисках ключа. - Я ведь тебе говорил. Говорил же? Что все это выходит из-под контроля. А теперь кранты всему, по-идиотски и вдребезги. Дашь ему записку. Скажешь, что иного пути нет. Скажешь, что действовать надо немедленно.
        Он отпер дверку. Внутри, прямо напротив, стояло изваяние Матери в венке из свежих цветов. Синтер нырнул в сторону, чтобы невидящий мраморный взгляд статуи не пал на него. Закрыл за Эладорой дверь.
        - Все передай, - крикнул он ей из-за двери.
        «Цветы, - бесстрастно отметила она, - росли прямо из камня. Маленькое чудо».
        Она развернула записку. Прочла. «Массовое жертвоприношение… толпа на площади… великое подношение, торжество ликующих душ, как начертано Сафидом…» Надежда выкупить себе божью милость ценою душ всех собравшихся на церковном дворе. «Костры Сафида понесут души… снаряды с самовозгорающимся флогистоном… стелющийся газ…»
        Чудовищный, изуверский план. Выдающий зверство за решимость, бесчеловечность за отвагу.
        Эладора порвала записку.
        - Кстати, - сказала она закрытой двери, зная, что он прислушивается. - Сестра жива. Теревант Эревешич скоро получит меч назад. Катись к черту со своими заговорами - у меня есть идея получше.
        Раз уж она попала внутрь, то жрецы и служки, которые толклись тут повсюду, не обращали на нее внимания. Все здесь в одной ловушке, никто не желал мужественно выйти навстречу опасности. Дворец стал ковчегом, дрейфующим по бурному морю. Священники шушукались по двое-трое, слуги либо занимали себя бессмысленными поручениями, либо поглядывали на выход. Эладора вспомнила, как Теревант описывал долину Грены после божьей бомбы. Хранимые Боги все еще тут - она отстраненно ощущала их в уголке души, хоть давление зарождающейся святости в ней исчезло - но что-то отсутствовало в самом сердце церкви. Синтер изгнан, и никто другой пока не принял бразды в свои руки.
        Она вошла в золотые покои патроса. Их пытались заодно приспособить под тронный зал для нового короля Гвердона, однако возникли разногласия, кому из правителей отдать первенство. Сиденье патроса располагалось на главном месте, прямо перед высоким алтарем, зато королю выделили более широкое и приподнятое кресло у боковой стены палаты. Ни патрос, ни король в данный момент не почитали присутствием зал, но поскольку дворец закрыли, то новоиспеченным придворным просто некуда было больше идти. Когда Эладора вошла, какой-то дряхлый епископ надрывался, чтобы его услышали за шумом толпы и бури снаружи:
        - Сила церкви всегда была на полях и пастбищах. В скромных деревеньках. В маленьких сельских церквушках. Ради них - и в них самих - мы должны искать пути к обновлению, - восклицал он.
        Мхари Воллер отделилась от кучки придворных за королевским троном и шатко посеменила к Эладоре. Воллер носила пиджак с расшитым королевским гербом. Фестиваль, где Хранимые Боги «обнаружили» короля, состоялся неделю назад - Эладоре стало интересно, вышивала ли Воллер пиджак тайно до Фестиваля или ее семейство хранило его триста лет где-нибудь на чердаке, пока он вновь не стал политически востребован.
        - Эладора! Что на тебе надето? Как ты умудрилась выйти в такую погоду без зонтика? - От дыхания Воллер несло спиртным. - Кругом такая жуть. Синтер устроил неслыханный переполох - я точно не знаю, что произошло, но Сильве весьма нездоровится. А тут еще эти неприятности - мы обсуждаем, куда нам податься. Я предложила Маредон, но общество скорее склоняется к какой-нибудь застойной дыре вроде Вельдакра - ох, там, конечно же, восхитительная сельская идиллия, но разве…
        - Неприятности? - недоверчиво переспросила Эладора.
        - Да, какие-то нелады в порту - мы даже слышали пальбу из пушек. Кто-то сказал - это налет пиратов из Лирикса.
        - Это Божья война. Это - Ишмира.
        - Божья война, - заявила Воллер с неуместной убежденностью, - очень, очень далеко от нас. А Эффро с тобой? Он уже признал права короля Беррика, когда одобрил решение по поводу убийцы посла Ольтика - вот, первая подвижка, проблеск здравого смысла. Я тебе говорила, что он образумится.
        Эладора некоторое время таращилась на нее, потом сказала:
        - Мне надо поговорить с патросом. Или с королем. С обоими. С тем, кто главный.
        - Что ж, вопрос немного дискуссионный. Интересные настали времена, но…
        - Где моя мать?
        Сильва была в светлице, в стороне от шумной палаты. Она сидела в кресле-каталке, вперившись в забранные ставнями окна. Обожженные руки в бинтах, обнаженный меч на коленях.
        Она не пошевелилась, когда Эладора вошла. Не пошевелилась, когда та стала подле нее на колени. Сколько в ней осталось души? А сколько выдрали ветреные боги, когда покинули ее? Она раскрылась перед превосходящими силами и заплатила за это.
        Но Эладора просто так не отступится.
        - Мама, это Эладора. Ты меня слышишь?
        Ничего.
        На столе лежит цветочная гирлянда. Талисман Матери. И меч перед Сильвой. Все это лишь символы, но Эладоре боязно к ним прикасаться. Ей необходимо остаться духовно нетронутой. Возобновление связи с Хранимыми Богами здесь и сейчас разрушит ее замысел. А может, разрушит ее саму, оставит пустую оболочку, как от женщины, что сидит перед ней.
        Она попробовала еще раз:
        - Мама. К нам пришла Божья война. Мне нужно… то есть городу нужно… - Она замолчала, обуреваемая сомнением. - Н-наверно, тебе стоит…
        Когда вслух говорила Святая Алина, то ее голос звенел пением труб, победным громом, зарей, пробившей завесу ночи. Ее слова были исполнены светом и силой и зажигали душу любого, кто им внимал.
        Голос, просочившийся из материнских обвислых губ, был присвистом порванных мехов, потрескиваньем угольев в угасающем очаге. Медленным оседанием пепла.
        - Почему ты так и не обняла богов, дочка? Я водила тебя в часовню на холмах. Я учила тебя всем псалмам. Почему ты сопротивлялась?
        - Я… я не знаю.
        - Подленький ребенок, - сказала Сильва, и Эладора отчего-то знала, что злость этих слов исходит от матери, а не от какой-либо силы, вещавшей через нее - или ее устами. Но чего она не могла сказать, так это сколько в сидящей перед ней осталось от Сильвы, а сколько заместили собой Хранимые Боги. - Трижды ты взывала к богам. Трижды они тебе отвечали. И трижды ты их отвергла.
        «Трижды. На Могильном холме, когда Джермас пытался подменить мною Кари во время вызова Черных Железных Богов. В Новом городе, когда мы с тобой дрались. И на Мысу Королевы, против Рамигос».
        - Взывала не я. То есть… дедушка, это он… он повредил мою душу, мама. Так сказала доктор Рамигос. Духовный рубец. А потом Синтер стравил нас с тобой. Вырядил меня как святую, чтобы обмануть богов, заставить их верить, будто я - это ты. Отвергать было нечего, не я выбирала, как быть.
        Из ниоткуда явилось чувство ужасного чужого давления, которое уже возникало на фестивальной площадке: неизъяснимая близость к божественному. Ее череп стал дверью, а они напирают на нее, пытаются войти внутрь. Секут ее огненными мечами.
        Сильва подняла голову, чтобы взглянуть на Эладору. Ее глаза незрячи, взор распылен, но она - не была той, кто ими смотрела.
        - Да кто ты такая, чтобы обсуждать волю богов? Это мир искалечен, и небесная стезя будет выложена треснутым и сколотым камнем. Но именно ты делаешь выбор, когда отказываешься ступить на нее.
        - Треснутым и сколотым… ты говоришь о том, что Хранимым Богам было угодно, чтобы Джермас Тай меня мучил? Что Синтер исполнял их завет, когда заставил меня причинять боль тебе? Что за вздор. - Эладора встала. - Так называемые боги - это самоподдерживающиеся волшебные структуры, которые питает энергия проводимых ритуалов и осадка душ верующих. Они… эфирные завихрения, паразитные заклинания. Не более чем духовные ленточные черви! - Этот спор Эладора представляла себе тысячу раз, как только поступила в университет и начала учиться у профессора Онгента. Теперь она швырялась в мать словами. - Я не отдам себя этаким тварям. Я не стану простираться пред ними или потакать их… ритуальному бреду!
        - Какая самонадеянность! С чего ты взяла, будто сможешь стоять в стороне? Ты думаешь, что боги не обитают в твоей плоти и крови? В земле, по которой ты ходишь, и в воздухе? Ты хочешь быть хозяйкой своей судьбы - но судьба обманет тебя, раз за разом, раз за разом. - Сильва поднялась с каталки, ее поддерживали незримые руки. Затем что-то лопнуло, и она повалилась назад. Слабея, потянулась к ладони дочери.
        Эладора одернула руку, сделала шаг назад.
        - Я не буду вашим средоточием. Не стану вам служить. Только не так. - Она смутно ощущала, как силы обвивают дворец, кружат вокруг Священного холма. Хранимые Боги рассеянны, беспорядочны. Им требуется точка сбора, нечто осязаемое, чтобы утвердить свой облик и цель.
        Она этой точкой не будет. Нельзя этого допустить.
        Скрип дверей, шелест юбок. В светлицу вошла другая женщина. Стройная и элегантная, в черных траурных одеждах. Она прикрыла за собой дверь и подняла вуаль, встряхивая волосы.
        - Эладора Даттин. Я много о вас наслышана.
        Сильва обмякла. Эладора осторожно уложила свисающие руки матери на каталку, подвинула голову, укладывая на подушку, а потом повернулась к вошедшей:
        - Леди Эревешич.
        Лис перешла к окну и приоткрыла ставни.
        - Здесь очень душно, - сказала она. - Как вы надеетесь применить церковных святых?
        Эладора сглотнула.
        - Отражать нападение.
        - Вы не одолеете Праведное Царство, особенно без божьей бомбы. Гвердон проиграл. - Лис сочувственно улыбнулась.
        - Это мнение короля Гвердона или Короны Хайта?
        Лис ухмыльнулась:
        - Патрос и его окружение хотят бежать. Мои указания из Хайта гласят идти в посольство и ждать спасения.
        - А король?
        - Уверена, королю не хочется терять королевство, даже не успев короноваться. И если потерять королевство все же суждено, то он собирается заставить ишмирцев заплатить самую высокую цену. - Завитки небесных тучек прошлись над землей в районе Пяти Ножей, сшибая крыши. Блаженные Облачной Роженицы бьют в глубь города. Лис закрыла окно, опять повернулась к Эладоре: - Келкин прислал вас за святыми Хранителей?
        - Министр Келкин не присылал меня, - призналась Эладора. - Я тоже искала вас.
        Глава 48
        Теревант не представлял, сколько они уже идут. Только брел вслед за Карильон, пока та вела пестрое войско упырей и мертвецов через нескончаемую череду лестниц и крутых туннелей. Теревант один в их отряде, кто полностью человек. Даже Карильон, кажется, обладала сверхъестественной жизненной силой. Она становилась все крепче с приближением к поверхности Нового города, а он то и дело отставал. Ломило в груди, куда попала пуля.
        Рабендат отошел в сторону и, пропустив колонну мимо себя, поравнялся с Теревантом в хвосте.
        - Милорд, передний край Божьей войны не место для живых.
        - Я сражался на передовой, - выдохнул Теревант, - при Эскалинде.
        - При Эскалинде вы проиграли. - Рабендат снял с плеча винтовку и противогаз. - Намечается уличный бой, грязное дело. Эта Гвердонская святая… полагаю, вы уже видели в действии ее силу.
        Теревант кивнул, вспоминая, как живой камень Нового города чудесно менялся по ее приказу.
        - Это будет нашим козырем, но понадобится огонь прикрытия. - Он вручил ружье Тереванту. - Как я понимаю, в Девятом стрелковом бьют метко?
        Час спустя он сидел на крыше, где-то на краю Нового города, просматривал лабиринт перекрученных улиц, отвесно сбегавших к порту. На берегу располагался один из ишмирских десантов; воды залива колыхала рябь - там под залитыми лунным светом волнами скользили кракены. В облаках над городом стояло оранжево-красное зарево, но оно не предвещало рассвет - Теревант взирал на запад, в сторону Мыса Королевы. Должно быть, крепость охватил пожар.
        Карильон прокралась к нему.
        - Вон там, - она показала на конец переулка. - Дождись пятого.
        Он уложил винтовку на бортик и всмотрелся в прицел. Первым существом, выкатившимся из переулка, было одно из священных животных Верховного Умура, умуршикс, создание с телом скорпиона и головой быка. Он не стрелял, пока оно ползло дальше. За ним вышли трое ишмирских солдат, их тела обтекали дымчато-стальные доспехи. На руках они несли молнию. Пятым тотчас же показался жрец Дымного Искусника. В лиловых одеждах, конечности как ходули, вдвое выше обычного роста. Его продолговатые пальцы одним касанием перемешивали палитру реальности.
        Теревант надавил спуск. Жаром полыхнул флогистон, и жрец завалился. Крови нет, только по земле с шипением стелился фиолетовый дымок. Дымчато-стальные доспехи на ишмирцах рассеялись, и ловушка захлопнулась. Из-за ближайших домов бросились неусыпные, поражая вдруг лишившихся защиты воинов. Умуршикс застрял на вдруг ставшей узкой улице, не мог развернуться, чтобы пустить в ход свои когти и зубы, а ядовитого жала не боялись те, кто и так уже мертв. Неусыпные кололи зверюгу в заднюю часть, мечи отыскивали щели в хитиновой броне. Раненый зверь взревел и порысил по переулку. Теревант перезаряжал - это действие знакомо ему как дыхание. Шесть месяцев прошло с Эскалинда, а навык до сих пор не утрачен.
        Карильон одернула его.
        - Вали с крыши, - крикнула она. И не стала его дожидаться - перепрыгнула на соседнюю крышу, приземлилась четко и скрылась за дверцей.
        Целый облачный вал снисходил на него с бурлящих небес. В сердцевине тучи он смутно различил некий силуэт и выпалил в него из винтовки. Грубый промах. Туча испускала усики тумана, раскрываясь, как диковинный воздушный анемон. Эти отростки казались не прочней паутинки, но Теревант уже видел, как такие разрывали людей на куски или утаскивали в поднебесье. Он сломя голову полетел за Карильон, грохнулся об крышу и нырнул за ту же самую дверь. Повернулся, чтобы ее захлопнуть, но оказалось, она уже исчезла, теперь там один голый камень.
        - Забавно, - пробормотала Карильон. Не понять, с ним она говорит или с городом вокруг себя.
        - Моего меча не видно? - Он перезарядился в темноте: на ощупь нашел заряд - гладкую деревяшку с рунным стеклом.
        - Меч там, на Мойке. Воочию не вижу, но он там. - Она поперхнулась. - И им это тоже известно.
        Хоть ишмирские бойцы и были неспособны прикоснуться к мечу, но хорошо понимали его значимость. Они использовали его как наживку, завлекали Хайт на роковую вылазку. Очевидно, что это ловушка, но с каждой проходившей секундой она становилась все более соблазнительной. Меч - не просто символ, он придаст Тереванту силу, с которой тот приведет свой Дом к победе.
        Что-то заскребло во внешнюю стену здания. Тот быкоскорпион? Облачное щупальце? Новое отродье воинственных ишмирских богов? Если что-то проломится к ним, от винтовки с такой близи толку нет. Он вытащил меч.
        Еще царапанье, снизу. Недовольный рев.
        - Эти сволочи ищут нас, - сказала Карильон. Глаза у нее зажмурены, рука прижата к мерцающей каменной стене. - Стой спокойно. Со стороны Священного холма спускаются твои новые дохляки.
        «Брайтель и войска из лагеря». С их добавочной силой появится шанс пробиться сквозь заслон ишмирцев, добыть меч Эревешичей и уцелеть при отступлении. При Эскалинде он потерпел поражение, поскольку переоценил себя, слишком далеко забросил Девятый стрелковый на вражескую территорию. Не повторяет ли он ту же ошибку? Что бы предпринял Ольтик?
        - Тебе худо? - спросила Кари. - Выглядишь, будто собрался блевать.
        Сердце колотится, это верно. Он покачал головой:
        - Все нормально. - Затем, чтобы отвлечься, спросил: - Тебя нет в данных Бюро. Вант много писал о Таях, про твою кузину Эладору, но ничего о тебе.
        Кари пожала плечами:
        - Я приехала в Гвердон перед самым Кризисом. Я болела и голодала на улицах, а не шлялась по шпионам с дипломатами. - Она умолкла, затем ответила на неслышное замечание: - Да, ты у меня охеренно дипломатичный, согласна, - проговорила она стене.
        «Шпату». Теревант провел по стене пальцами. Камень как камень. Ничего он в нем не почувствовал.
        - Похоже на наши раки, я полагаю.
        - Не знаю. Может, и так. Спроси Эладору или кого еще.
        - Где ты была перед тем, как сюда вернуться?
        - В основном в море. Севераст. Ульбиш. Паравос.
        - Я несколько месяцев жил в Паравосе.
        - В составе хайитянского гарнизона?
        - Нет. В Текущих Садах. - Рассаднике воров, поэтов, торчков и просветленных мистиков.
        - Я любила там бывать. Днем на горе у святых источников, вечером у берега и в храме Танцора. - Кари расплылась в улыбке.
        Назойливое шуршание у дальней стены. Умуршикс до сих пор бродит в каких-то дюймах от них, пробует пробраться внутрь. Простучали методичные тук-тук-тук, словно он передними копытами проверял камень на прочность, искал слабину.
        - А ты не можешь, скажем, заточить его или сбросить в подвал? - спросил Теревант.
        Карильон ощерилась:
        - Будем ждать. Когда твои солдаты окажутся здесь, я открою другую дверь, и мы выведем эту гниду прямо на них, чтобы ее расстреляли. Она не прорвется…
        Быкоскорпион всем своим весом кинулся на запечатанную дверь, но камень выстоял. Чудище опять заревело. Теревант даже расслышал слова в его вопле: обращение с молитвой или призыв. Привлекает внимание богов к их схоронке.
        - …сюда. Наверно. Вот блин. - Они полезли наверх через недавно покинутые комнаты. Если здешним жильцам повезло, то они нашли приют в подвалах Нового города. Карильон запечатала выход на первый этаж. Она сосредоточилась - и камень заплакал, капли бледно-розовой жидкости проступили на его поверхности и стеклись в лужу на полу.
        - Здесь труднее проворачивать такие дела, - пробормотала она. - Фундамент крепче. Дай минутку.
        - Зачем ты осталась? - вдруг спросил Теревант.
        - Когда?
        - Когда вернулась в Гвердон. Это же было ужасно.
        - У меня был друг, он был лучше меня, - сказала Кари. Она дотронулась до стены, и камень под пальцами медленно начал таять, подворачиваясь складкой, как живой. Болезненно, тягуче он раздался, открывая дыру. - Поехали! - прикрикнула она, забираясь внутрь.
        Теревант крупнее ее, медленнее, и еще приходится пропихивать на себе громоздкую винтовку. Отставал он всего на пару секунд, но они казались минутами. Она уже пронеслась половину улицы, пока он вылезал наружу, и тут прямо над ним навис быкоскорпион - так близко, что Теревант унюхал сочившийся с клыков пищеварительный сок и прочитал священные письмена, выбитые узором на панцире. Глаза у умуршикса человечьи - кем он был прежде? Святым или истово верующим в Верховного Умура?
        Шаркая, Теревант помчал вслед за Кари с чудовищем по пятам. Над ним извивалось небо, подрагивая щупальцами твердого тумана.
        Ударом массивного копыта быкоскорпион сбил его с ног. Теревант растянулся. Монстр пробежал мимо него, поверх него, не обращая на него внимания. Карильон - святая, посланница враждебного бога. В незрячих глазах Ишмиры Тервант всего лишь очередной смертный. А святая - это уже угроза. По нему хлестнуло жало умуршикса - словно тварь, поразмыслив, все же решила его убить, но он откатился вбок до момента удара. Быкоскорпион прогрохотал дальше за Карильон.
        Теревант скинул с плеча винтовку и выстрелил. Нельзя сказать, попал ли он в монстра, но умуршикс ошеломленно встал на дыбы и снова повернулся к нему, мыча и гремя копытами. Бежать некуда. Некуда отступать. Слева высокая стена жемчужного камня; справа гора курящихся булыжников, ранее бывшая башней. Он потянулся за новым зарядом, но тот выскользнул из пальцев и разбился о землю. Не важно, пули этого гада не берут.
        А потом стена раскололась, и громадная глыба сорвалась с нее прямо поверх умуршикса. Удар раздробил панцирь чудовища, и с оглушительным влажным шлепком вес непомерного камня расплющил внутренности твари.
        Кари проявилась в облаке пыли и помогла Тереванту встать. Пнула осколок камня в лужу ихора, что подтекла из исполинской туши.
        - Ты себя убьешь! - горько буркнула она. Потом бросила Тереванту: - Пошли. Не высовывайся.
        Они перелезли булыжный завал, крадучись двинулись по извилистому проулку. Низко висящие тучи закрыли от них крыши. Новый город запутан донельзя, но Карильон безошибочно вела его по улицам, пока они не соединились с хайитянским подкреплением.
        Костяные ладони хлопали Тереванта по спине, отдавали честь, пока он проталкивался сквозь их строй. Здесь были и живые солдаты; выражение их лиц памятно ему еще с Эскалинда - вокруг разверзлась Божья война, они потрясены божьим гневом и бешенством лютых тварей, но за этим всем, под этим, неодолимый ужас открывшегося: боги сошли с ума. Леденящее, неотвратимое осознание: небеса стали штормовой пучиной и подкосились основы мирозданья.
        И, однако, здесь меньше четверти солдат от того числа, что он ожидал. Пусть даже часть осталась сторожить лагерь возле фабрик у железнодорожного тупика, отряд хайитянцев должен быть значительно больше. Как в Эскалинде, на пороге храма - он оглянулся назад и увидел, что с ним осталась лишь горстка однополчан. Теревант провел Кари за шеренгу воинов, к знамени отряда, где его ждал Брайтель. Он разговаривал с какой-то женщиной в дыхательной маске и шинели городской стражи. Сердце Тереванта даже подпрыгнуло, он подумал, что это могла быть Лис, но нет, не она. Какая-то другая женщина.
        Брайтель его успокоил:
        - Мы взяли дворец патроса под охрану. Король приказал отпереть двери соборов, чтобы прихожане могли там укрыться. Я оставил две роты охранять наших союзников.
        - Приказал сам король - или леди Эревешич?
        - Приказала я. - Эладора стянула маску, принюхалась и надела обратно.
        - Даттин! - Теревант задохнулся. - Что происходит? Как вы… то есть это мои войска, значит… - В последний раз она, как и он, была сломленной, разбитой в хлам. Тогда выяснилось, что Синтер ею манипулировал, так же как Лис попользовалась им. Оба были марионетками в чужих руках. Заблудившимися в тумане лжи.
        Совершенно ясно, что с тех пор Эладора прошла множество испытаний, но что-то в ней изменилось. Кажется, она уже вышла из тумана. Теревант позавидовал ей, позавидовал тому неиссякаемому источнику уверенности, который она где-то нашла.
        - Времени мало, а дел предстоит много, - сказала Эладора.
        - Спасибо вам за… - начал Теревант, потом осекся. «То, что вылечили меня после выстрела? Выяснили, кто похитил мой меч?»
        - Сочтемся, если выживем, лорд Эревешич. - Эладора быстро оглянулась на восток, на вершину Священного холма. Восходящее за соборами солнце очертило их шпили румяным огнем.
        - Король Беррик и патрос проводят церемонию, служат молебен за победу над врагами города. Я послала… союзников в Палату Святых, взять оттуда столько благих реликвий, сколько найдут. Талисманы, как я н-над… считаю, соберут вокруг себя Хранимых Богов и прибавят силы святым. Хранимые Боги встанут защищать город. - Слушая ее тон, Теревант припомнил, как они впервые повстречались в приемной кабинета Рамигос. Тогда речь ее звучала уверенно лишь во время цитаты исторической книги.
        Теперь же девушка словно бы предвкушала будущие книги о себе. Нетерпеливо подстегивала события, не колеблясь перед судом истории.
        - Божья война, так по полной, Эл? - негромко проговорила Кари.
        - Хранимые Боги еще слабы. Новая мощь очень хрупкая - наличие короля сосредоточит их, а вера, на которую он вдохновляет, даст прилив энергии… как ученику чародея, который в первый раз справился с заклинанием. Продлится это недолго. Они никак не ровня пантеону Ишмиры. - Эладора сделала глубокий вдох. - Но наши боги помогут вам продержаться.
        - Что вы имеете в виду? - спросил Теревант. Кари ничего не сказала, но ее темные глаза пристально разглядывали кузину.
        Эладора опять глубоко вдохнула - замерла, как на краю обрыва.
        А затем:
        - Мне от вас нужно три дня.
        Глава 49
        Эладора шла в темноте, держа Карильон за руку. У нее в кармане алхимический фонарь, но она его не зажгла. Она знала, что Кари чувствует каждую впадину, каждую неровность, через камень окружающих их туннелей. Эладора молча следовала за двоюродной сестрой, доверяя Кари быть провожатой в хранилище кошмаров под Новым городом.
        Шум сражений стихал по мере их спуска. Скоро лишь маска на Эладоре бренчала на выдохах, да нож Кари нервозно постукивал по стенам.
        - Еще далеко нам? - спросила Эладора. Часть ее желала продлить эту лестницу, чтобы как можно дольше оттянуть то, что предстоит сделать.
        - Шпат глубоко их зарыл, - ответила Карильон, - но мы уже почти там. На, пощупай. - Она подвела руку Эладоры, и та ощупала рваный металл пробитого алхимического бака, врезанного в стену туннеля. Немного воскового осадка внутри слегка встрепенулось под ее пальцами. Она задержалась у бака, выясняя, насколько податливо это вещество и с каким давлением его надо сжимать, прежде чем оно разрушится.
        Они вошли в смежную пещеру. Тускло поблескивал свежий каменный рубец на заградительной стене, но главным источником света был колдовской огонек Рамигос. Чародейка лежала головой на свернутом мундире, из останков в хайитянских раскопках. Барсетка присела рядышком и жевала кусок мяса, как Эладора подозревала, тоже найденный среди останков хайитян.
        - Мисс Даттин, - запищала Барсетка, подбегая ее встречать. - Владыка Крыс сказал передать вам, что парламент эвакуировали через туннели. Армия окопалась на Могильном холме, чтобы запереть врага в пределах нижнего города. - Замковый и Священный холмы с Мысом Королевы составляли треугольник вокруг порта и Мойки, с Новым городом, приткнувшимся сбоку.
        - То же самое они делали в Кризис, - глухо буркнула Кари. - Оградили схватку в бедняцких районах. Ах, нельзя же пострадать благородным на Брин Аване!
        - Вопрос географии, - защищаясь, возразила Эладора. - Высоты можно оборонять, а промежутки между ними укреплены. Пушки стоят на виадуке Герцогини.
        - Хорошо хоть, - слабо отозвалась с земли Рамигос, - что боги не умеют летать. Или метать с небес молнии. Или… - Ее прервал приступ кашля. Барсетка подскочила к ней и подняла, чтобы дать ей дышать. - Все уже было кончено, когда затонул перехватчик.
        «Думал, ты будешь как Джермас в былые времена, - говорил Келкин. - А у него хребет был стальной».
        - Есть предложение, - сказала Эладора.
        Она потупилась и подняла с пола кусочек мерцающего камня из Нового города.
        - Карильон, ты способна взывать к Шпату. Здешний город - живой. У тебя получалось менять форму камня даже в заливе. Значит, ты можешь дотянуться до Чуткого и поднять «Отповедь».
        - Что? Ни хера подобного. Это для него слишком далеко, Эл, - его душа и так растянута по всему этому долбаному Новому городу. Нельзя ему это поручать. Это его сломает. Убьет его.
        Эладора громким голосом обратилась к окружающим каменным стенам:
        - Шпат Иджсон, пожалуйста, ответьте - вы сумеете поднять корабль?
        Кари полезла под рубашку, нашла амулет, подержала его минуту беззвучного общения. Этот амулет был изготовлен Джермасом Таем. Реликвия Черных Железных Богов для их избранного святого. После Кризиса он должен был лишиться всех активных чар, но, кажется, по-прежнему помогал Кари сосредоточиться.
        - Ну тебя на фиг, - через минуту сказала Кари. Она вперилась в пол, избегая встречаться взглядом с Эладорой.
        - Спасибо. - Эладора обратилась к Рамигос: - Эта божья бомба требует какой-нибудь особенной подготовки для запуска?
        - Нет. Но… - Рамигос рывком приподнялась. Поморщилась - раненый бок сильно болит. - Подумай как следует. Ишмирские боги не заключены в одном месте - быть может, бомба ранит их, но не убьет. Если очень повезет, ты уберешь окончательно одного бога, но не целый пантеон.
        - Мощность до целого пантеона, - отозвалась Кари. - Так в тот раз говорила Роша.
        - Цель, - резко заявила Эладора, - будет очевидна. Я не раз общалась с беженцами из Маттаура и Севераста и знаю, чего ожидать. Царица Львов - ишмирская богиня войны. Я уверена, что она явится лично возглавить победу.
        - Даже если мы… повредим Пеш, - проговорила Рамигос, - это их не остановит. Здесь не долина Грены.
        - Думаю, сойдет за нее. - Эладора сверху вниз посмотрела на Рамигос. - Я знала… знаю Хранимых Богов. Я проникала в их мысли. Я чувствовала, как они страшатся этой бомбы. Это не просто распад - но полная гибель. Вы об этом сами писали. Но убить бога еще недостаточно. Дело в том, что будет дальше.
        «Стальной хребет», - напомнила она себе.
        - Я должна пройти туда, - сказала Эладора, указывая на заградительную стену.
        Отсюда она чуяла Черных Железных Богов, слышала их. И это не было похоже на предгрозовое нашествие Хранимых, слепой напор, что давит, пока душа не раскроется и не вместит их. Здесь по-другому: тоньше, нутрянее. Постоянный грызущий зуд, притягательная жажда забвения. Черные Железные Боги хотят размотать ее, как веретено, и поглотить понемногу, клетку за клеткой, пока не останется ничего, кроме них, владык алчного опустошения.
        - Я нихерашеньки не врубаюсь, - сердито начала Кари. - Ты же хотела, чтоб мы со Шпатом достали божью бомбу и спасли оборону, пока еще не вечер? Прекрасно. Попробуем. Так зачем тебе…
        - Еще не вечер, и оборону можно спасти, - перебила Эладора. - Но как насчет завтрашнего вечера? А послезавтрашнего? - Она посмотрела вверх на зачарованный кусочек рая над головой, своды невероятного творения, рожденного Шпатом и краденой волшбой. - Вот что заботит меня. Будущее. Будущее нашего города. - Она немного подумала. - Можно мне взять твой нож?
        Кари фыркнула:
        - Ну, само собой.
        - И… и амулет.
        - А может, лучше мне туда войти? - спросила Кари. Она враз присмирела, подавленная мыслью о том, что ждет Эладору по ту сторону этого застенка.
        - Нет. На тебе Шпат. Придется идти мне. - Эладора взяла амулет, пристроила себе на шею. Кожу зазнобило от памяти о дедушкиных червячных пальцах. - Я готова.
        - Подожди! - простонала Рамигос. С помощью Барсетки она доплелась до девушек. - Я пойду с тобой.
        - Я не вернусь тем же путем, - сказала Эладора.
        - Само собой, я поняла, когда ты попросила амулет. Все-таки ты моя ученица, - сказала Рамигос. - Хоть под конец обучения покажу тебе настоящее волшебство.
        Она убрала руку с Барсетки, взамен ухватываясь за Эладору. До боли стиснула ее запястье, а другой рукой начертала в воздухе колдовские символы, и они засияли энергией.
        - Приступим к делу.
        Карильон воззвала в молитве - и стена раскололась.
        Во внутренней пещере горячо как в духовке, будто бы еще работали сломанные сальные чаны и алхимические тигли. Здесь машинерия сохранилась куда лучше, чем снаружи. Призрачный огонек Рамигос крутился, освещая недотаявшие останки сальников. Здесь старый придел храма алхимической науки, на полу разбросано целое состояние в золоте, драгоценностях. Промышленное кладбище, где стволы артиллерийских орудий высятся диковинными колоннами, поддерживая неровный потолок.
        Стена позади них сомкнулась, каменные узелки опять завязались воедино. Медленнее, чем в прошлый раз. Карильон предупреждала: Шпат перенапрягается, слишком широко растягивает себя. Ему тоже придется держаться любой ценой.
        Рамигос прокашлялась и сказала:
        - Левее, будь добра.
        Эладора поддерживала Рамигос, пока они медленно брели за огоньком через эту свалку к огромному сломанному механизму. «Какой-то пресс, - думала Эладора, - здесь посередине отливочная изложница, баки и трубки, как органы и кишки, но также и разбитые зеркала, эфирные моторчики - и надо всем этим армированная рама десяти футов высотой, увенчанная стальной объемной формой в виде женского лица. Алхимик ли, или талантливый скульптор запечатлил острую ухмылку Роши, решимость во взоре? Женщина, придумавшая божьи бомбы, невидяще пялилась на стену своей темницы».
        - Это рака, - сказала Рамигос. - Только как она сотворила ее без благословения хайитянского бога смерти, я даже не представляю. Здесь заключалась ее душа - изложница нужна была, чтобы отливать новые восковые тела, когда пожелаешь. - Рамигос пробормотала заклятие, и заблестели сигиллы на раме. - И что-то до сих пор там, внутри.
        Она обождала с минуту, потом кивнула:
        - Пойдем дальше.
        В пещере были и другие живые - по крайней мере, двигающиеся - создания. Нечто уклонялось от огонька, утягивая в тень свою громоздкую тушу, прежде чем Эладора могла как следует его рассмотреть. Сальные перья, распяленные когти и дюжина глаз мерцала, буравя спину. Несмотря на размер, оно быстрое. Глаза похожи на человеческие, вкрапленные в гору бугристой плоти.
        Вокруг кисти Рамигос затрещала молния.
        - У меня еще осталось в запасе доброе заклинание.
        Эладора ощущала Черных Железных Богов задолго до того, как увидела. Два последних божества обретались в центре пещеры, в клетке из перекрученных металлических прутьев, что прежде звалась Великим Атанором алхимиков. Какой-то из них раньше был колоколом церкви Нищего Праведника на Мойке; другой звенел на маяке Колокольной Скалы. Оба уже никакие не колокола, но не стали они и хтоническими идолами своих древних дней. Они создавали перед Эладорой впечатление чего-то неземного: инородные яйцеобразные капсулы, упавшие с кошмарных небес.
        Вблизи они тоже осознавали ее. Их сознание ощупью тянулось к ней. Ее присутствие сбивало их с толку, приводило в замешательство само ее существование. Прежде они принимали ее за Карильон по ошибке.
        Она решила, что слева - бог с Колокольной Скалы. Кари однажды дотрагивалась до колокола Нищего Праведника. По ее словам, он с тех пор ее знает.
        Может быть, того, что слева, получится обмануть.
        - Готовы? - спросила она у Рамигос.
        - Клади меня здесь, - ответила чародейка, - и дай минуту. - Эладора опустила наставницу на пол среди железных груд. Рамигос вытащила свой увесистый журнал и поспешно начеркала еще несколько иероглифов.
        - Первые мгновения святости, - произнесла Рамигос, пока писала, не глядя на Эладору, - особенно действенные. Когда душа впервые соединяется с богом, когда между вами прокладывается канал. Твой случай особый - божества на тебя уже, хм, притязали, но тогда это произошло насильно.
        - Я с этим справлюсь, - сказала Эладора. - Дойду до конца.
        Рамигос закончила писать. Страница испачкана ее кровью, но иероглифы можно прочесть. Она закрыла журнал и, с усилием подняв, передала его Эладоре.
        - Из самого Кхебеша меня прислали изучить эти бомбы. Вот - насколько я смогла приблизиться к формуле Роши. Пусть мои… ты же знаешь, что все это значит. Одно из двух - или конец придет Божьей войне, или целому миру. Пусть мои записи придутся во благо.
        - Я прослежу.
        - Я бы тебе показала Кхебеш. Но он очень далеко. И у нас вечно нет времени, правда? Вечно его не хватает. - Рамигос состроила гримасу. - Ступай.
        Одно бесформенное отродье, смесь из расколотых чанов, вприскочку понеслось на Эладору, истекая слюной изо всех своих четырех ртов. Рамигос швырнула в него ударное заклинание - тварь зашаталась. Из теней выползло другое существо, за ним еще и еще - и темнота пещеры осветилась сверканием колдовства.
        Эладора двинулась к богу, распевно выговаривая заклинание. Оно превратилось в молитву, а та превратилась в мольбу.
        Дозволь мне ступить меж зазоров. Дозволь мне пройти по краешку неба. Ты не узнал меня? Я - Предвестница.
        Впусти меня.
        Она исчезает.
        Падает в брешь среди тьмы.
        Слышится тишина между двумя ударами колокола.
        В миг, когда в тебя вонзается нож.
        Откуда ты здесь? - спрашивает нечто с лицом Мирена.
        Эладора вспоминает, что после телепортаций Карильон с Миреном оба испытывали неудержимое сексуальное влечение, страстное желание воссоздать тот миг духовного единства. Эладора вспоминает укол ревности.
        Сейчас ничего - лишь отвращение и отдаленная жалость.
        Я не здесь, - возражает она, ничем не выдавая себя. - Я там. Где по небу летают драконы, и в лесу живут другие боги.
        Хоть они оба и бестелесны, здесь, в этом вневременье, - крохотные искорки душ, захваченные ураганом Черного Железа, он каким-то образом злобно насупливается.
        Они мои. Это место - мое. Для того меня создал отец.
        Она подступает ближе.
        Нет, мое. Я - дочь семьи Таев. Мой дед пробудил Черных Железных Богов. Он составил заклинания и призвал их. Он создал их Предвестницу. А ты, ты - вор. Побродяжка в чужом доме. Ты вообще никто рядом со мной.
        Она не смотрит на Мирена, лишь на Черных Железных Богов за пределом.
        Я - Эладора Тай. Я требую прохода на Лирикс. Назовите цену.
        Колокольный звон трижды оглушает пещеру эхом, и Эладоры здесь больше нет.
        Глава 50
        Шпион выполз из воды на пляж горячего пепла. Кое-где песок сплавился в стекло, и оно переливалось под утренним светом. Едкая вонь жгла его легкие. Он доковылял до руин тюрьмы Чуткого острова. Среди развалин тлело пламя и чадили лужицы флогистона. Клетки перекорежены, божественные узники из дюжины пантеонов ныне едины в соборном всесожжении. Зеркальная башня опрокинулась, и ее бока потускнели от копоти.
        Из глубины залива долетало эхо канонады. Небо над далеким городом расщеплено чудесами.
        В Северасте тоже стреляли пушки, и было много чудес, и город все равно пал.
        Шпион поспешил на северный берег Чуткого. Оттуда видно, как бурлит вода на месте, где погрузилась «Великая Отповедь». Щупальца кракенов под водой волновали морскую поверхность - хищники сторожили добычу от падальщиков. «Бедный Дредгер, - подумал шпион, - величайший из алхимических отходов на всем свете ждет прямо у порога, а забрать нельзя». Он нашел укромное место среди камней, чтобы не засекли глаза кракена размером с тарелку. Стало интересно, это создание под водой, часом, не Ори? А может, какой другой святой, боевой пловец сопровождения перед приходом главного флота.
        Он достал подзорную трубу, навел на горизонт. В городе идет бой. На улицах Мойки блистала, переливалась жижа, под летним солнцем столь же прекрасная и волшебная, как Новый город. Их затопила, понял он, кракенова волна. Главный флот еще не подошел - хотя, как по шпиону, разницы никакой. Орудие его мести здесь, под этими волнами, но с тем же успехом оно могло быть на луне.
        Без цели, что собрала бы его, он почувствовал, как расточается. Под летним солнцем тепло, и тут, на этом скальном уступе, вполне уютно. Крохотные частицы его существа начали разбегаться, искать трещинки в камне, темные уголки, чтобы укрыться от света. Можно поспать. Унестись прочь.
        Стать призраком. Привидением этой пустой шхеры. Он закрыл глаза, позволил обнять себя тьме. Словно волна наступала, вытесняла свет.
        Он не знал, сколько уже тут покоится. Луна и солнце вертелись над ним. Небо терзали бури. Охапки туч маршировали к побережью, как батальоны солдат.
        Издалека доносился шум городского сражения. Защитникам пока удавалось держать оборону - Ишмирское вторжение застопорилось на нижнем городе. Мыс Королевы горел, и парламент тоже горел, и Мойка стала болотом с раздутыми трупами, но защитников пока не сумели сбросить со склонов. С острова Гвердон - смазанное пятно на горизонте, раздутое клубами дыма и вспухших туч, и смысла в успехе обороны, похоже, не больше, чем в кляксе. Севераст десять дней сдерживал Праведное Царство, но все равно пал.
        Он вспомнил, как храмовые танцовщицы рождали чудовищ, их животы вспучивались прямо на глазах устрашенных жрецов. Дети, зачатые в танце, священны и принадлежат Богине. И она провозглашала их своим оружием. А другие танцем призывали огонь, и огонь откликался. Он помнил, как священники Пеш приносили ей в подношение жертвенных львов, кропили из кадильниц их кровью морской берег, и из каждой капли воспарял львиный дух. Он помнил на небе замки из дыма и облаков.
        Гвердон способен поставить под ружье лишь скудные чудеса. Алхимиков подкосил Кризис; Хранимые Боги, пожалуй, восстановили немного былой силы, но запаса стойкости у них нет. Горстке хайитянских солдат не перетянуть чашу весов. Гвердон делал ставку на божью бомбу, как и он сам.
        Шпион протянул слабую руку и отсалютовал городу. «Мы оба проиграли», - подумал он.
        Тереванту сказали, что с начала нападения прошло три дня. Он не спорил, мертвым виднее. Даже летнее солнце не проницало плотный дым, туман наводнения, плотоядные тучи, что нависали над Гвердоном, и он уже не помнил, когда последний раз спал.
        Также ему сказали, что передовая еще держится. В этом он был менее уверен. В военной академии на карте чертили строгие линии, личный состав изображали квадратиками подразделений, точно размечали высоты. Ничто из этого и отдаленно не походило на уличные бои последних трех дней. Бои с отродьями ишмирских богов и обуянными войной святыми. Берсерками Пеш, чья сила росла с каждым убийством. Таящимися в засаде отвратительными пауками. Даже на вершине Священного холма приходилось надевать дыхательную маску, чтобы отфильтровывать вонь жертвенных костров. Гвердонских мертвецов погребали по старым обычаям, возносили их души Хранимым богам, и тут же энергия душ снисходила назад на святых. Случались и чудеса, прямое вмешательство той стороны. Незримые руки восстанавливали поврежденные пушки благоволением Кузнеца. В дымных тучах метались огни, собирая в безопасном месте отставших солдат, если они хранили веру в Нищего Праведника. Боги были на их стороне.
        Но на стороне ишмирцев свои боги, и у них они гораздо сильнее.
        Виадук Герцогини обрушился ночью. Неизвестно, что поразило его. Быть может, чудо Дымного Искусника - мост до сих пор виднелся, хотя больше его там нет. Висела призрачная конструкция, и солдаты на нем теперь тоже призраки. Прозрачные, зловеще безмолвные, неспособные ни к чему прикоснуться или сойти с виадука. Они вжимались в невидимую преграду, беззвучно молили о спасении. Сейчас виадук милостиво скрыт из виду, но полковник Рабендат уже стер четкую линию моста со своих точных карт.
        Виадук был осью обороны. Его пересекали четыре рельсовых пути, и на каждый из них был выведен бронированный поезд с длинноствольными пушками. Теперь все бронепоезда сгинули. А низина полна кракенов, то есть мост был единственным способом перебраться на Замковый холм, не проходя понизу. Теперь их надежно отрезали от западных участков города. Священный холм и Новый город - округ чудес, как его прозвали наемники, - остались одни, невольные товарищи по несчастью, затерянные в прибывающем море врагов.
        На краю университета, в старой семинарии, расположили штабы. Теревант следовал по коридору за Рабендатом, размышляя, не стоит ли ему идти во главе.
        С потолка преподавательской трапезной свисали хрустальные канделябры, но некоторые светильники сшибло ударной волной от взрывов. Какие-то лица за столом были знакомы ему, другие - нет, но все они осунулись, были испачканы сажей, красноглазы. Ну, почти все - в углу на корточках примостилась могучая туша желтоглазого владыки Крыса. Карильон Тай прошагала к нему, бормоча что-то под нос. Под ее ногами хрустело стекло разбитых канделябров. Спокойно сидели и поддерживали приличия одни только мертвые.
        Сюда прибыли самые невероятные союзники. Командиры наемничьих шаек; ополченцы из Нового города, среди них святые-перебежчики; еще группа Хранителей. А в их окружении - Лис.
        И тот священник, Синтер. Определенно, у них с Карильон имелись свои отношения, потому как она выхватила нож и заорала на него, как только заметила. Крыс ее придержал, а Теревант воспользовался тем, что все отвлеклись, обогнул стол и сел рядом с Лис. Она сжала его ладонь.
        - Жив? - спросила она.
        - Кажется, да. Ты должна немедленно уходить, - сказал он ей. - Добраться до безопасного места.
        - Если уйду я, - зашептала Лис, - тогда уйдет Беррик. Если уйдет Беррик - уйдет патрос. Патрос уйдет - уйдут Хранители. - Она пожала плечами. - Пока у нас есть шанс, я останусь. Я еще не потеряла Гвердон.
        К порядку призвал собрание не кто иной, как Крыс, жутко возвестив - ТИШИНА, разом из дюжины ртов. Полковник Рабендат признательно кивнул и раскатал на столешнице карту.
        - Потеря виадука означает дыру в обороне. Враг собирает силы здесь, в верхней Мойке, с явным намерением прорваться в континентальную часть города. Вам придется защищать этот проход.
        - Ага, яснее ясного, - пробормотал один наемник, - но чтобы отбить их там, понадобится все, что у нас есть.
        - Я не достану, это слишком далеко от Нового города, - высказалась Карильон. - И у меня есть свое задание.
        - Наш город сохранят Хранимые Боги, - вторил ей Синтер, и Тереванту пришлось задавить истерический смешок. Он открыл рот, но прежде чем подобрал слова, встала женщина, офицер дозора.
        - До того как заглох эфирограф, - сказала она, - к нам пришло известие с морской базы в Маредоне. Оттуда вышли подкрепления. Если мы сдержим Ишмиру в Мойке, то…
        - То тогда вы сможете разбомбить Мойку и всех убить. - Карильон не убирала ножа. - В кошкину задницу такие планы.
        - Мы не знаем, сколько на побережье еще осталось живых.
        - Я знаю, - уперлась Карильон. - Мой обзор по-прежнему открыт.
        Теревант поднял руку попросить слова, но Рабендат не заметил его.
        - Это подводит нас к другому вопросу. Мы получили разведданные…
        - То есть я тебе рассказала, - кисло вставила Кари.
        Рабендат продолжил:
        - По поводу Меча Эревешичей. Он в нижней Мойке. - Скелет указал на здания вокруг Болотной площади.
        - Это же ловушка. - Синтера привела в изумление сама постановка вопроса. - Ишмирцы знают, что вы хотите вернуть меч. А они хотят разделить наши силы. Несомненно, какое-нибудь страховидло уже поджидает, когда вы заглотите наживку.
        - Это не наживка. Это Меч Эревешичей. И это не наш город. Мои приказы таковы - вернуть меч и всех хайитянских сотрудников, а затем отступить.
        - Хрена с два мы удержим виадук без мертвых, - выпалил наемник. - Как ни крути, не выйдет. Мы сваливаем.
        - Эладора просила дать ей всего три дня, - воскликнула Кари, - долго его защищать не придется.
        - И где, сука, шляется Эладора Даттин? - потребовал объяснений Синтер.
        - Я не знаю!
        - Вы с ней, - рассердился Синтер, - две ходячие порчи. Будь у меня одно желание, я б загадал, чтобы вы обе сдохли, вместе с вашей поганой семейкой.
        - Время на исходе. Если вскоре вы не укрепите линию виадука, враги прорвутся. Мои отряды скоординируют наше наступление с вашей разверткой, частично оттянут на себя силы противника. - Рабендат впервые отметил, что Теревант тоже с ними. - Старший Эревешич должен получить меч.
        Лис снова сжала ладонь Тереванта. Он убрал руку и встал.
        - Благодарю вас, полковник, но… старший Эревешич может и подождать. Наши войска присоединятся к Гвердону в обороне бреши под виадуком.
        Череп Рабендата провернулся и воззрился на него:
        - Милорд, если мы не добудем меч сейчас, то, вероятно, потеряем его навек. А в нем заключены души ваших предков. Это Меч Эревешичей.
        Удержать передовую, удержать город. Дать Эладоре три полных дня. Возможно, спасти остаток города. Возможно, скрепить союз между Хайтом и Гвердоном.
        Или повести войско на битву против Ишмиры. Возможно, отвоевать меч. Сразиться, как поэт, решиться на драматический жест, пойти в поход ради славы. Все провалы смоются разом, когда он спасет меч и Дом Эревешичей. В свой великий звездный час, на изломе мирозданья.
        Кому легче всего морочить голову, так это себе.
        - Противнику известно, насколько меч для нас ценен. Известно, что значит он для меня. Синтер прав - это ловушка, измысленная, чтобы разделить наши силы. - Теревант сохранял бесстрастное лицо и ровный голос. - Обороняйте передовую, полковник, - приказал он.
        - Четыреста лет я дрался под знаменем вашего рода. И все это время под началом старшего Эревешича я не знал поражений.
        «Но старший сейчас не Ольтик и не кто-то другой. А всего лишь я».
        - Выполняйте приказ, полковник.
        Глава 51
        Медленное умирание шпиона прервал приход флота. Вот этот флот, перед глазами. Небольшая гвердонская эскадра броненосцев прибыла из Маредона. Кракены ждали их - щупальца взметнулись из-под воды в попытке смести солдат с палуб или затянуть корабли в пучину целиком. В ответ гавкнули пушки, обжигая монстров колючими облаками мертвопыли или драконьим пламенем флогистона. Это ничья - пушек хватит держать кракенов на расстоянии, но без чудес в противовес захвату моря боевые суда не отважатся пробиваться в гавань.
        Они заняли позицию невдалеке от Чуткого, тревожа осаждающих, пуская поверх острова ракеты и мины. Шпион не мог судить, выстроились ли они в боевую линию и ждут сигнала или готовятся атаковать основной флот при его приближении.
        Намечалось героическое противоборство.
        У смертных здорово получаются героические противоборства.
        Пока бог не наклонится пониже и не смахнет их с глаз долой.
        Военные колонны маршировали со Священного холма к пролому под виадуком. Они шли через Университетский квартал, вдоль по улице Философов, миновали улицу Желаний. Впереди неусыпные, чеканным строем, потом - потрепанная городская стража, кучки наемников и добровольного ополчения.
        То тут, то там пламенели мечи, божественным даром свыше.
        Лис скорой походкой поравнялась с Теревантом. Телохранители увещевали миледи повернуть назад, укрыться под относительно тихой сенью Священного, но она оттерла их скопом. И потянула Тереванта в сторонку.
        - Ты поступил правильно, Тер. Без меча Корона заберет под свое управление и земли, и войска Эревешичей. Но если мы спасем Гвердон, если завладеем остатками божьих бомб, тогда Короной буду я. - Глаза у нее горели, а ногти впивались ему в предплечье. - Ольтик понял бы нас. Удержим город - получим все.
        Затем она отстала, позволив охране увести себя обратно.
        Ничего она не понимает. Везде видит заговоры и козни, извечный парный танец хитрости и честолюбия, в который попытался вписаться Ольтик.
        Не за тем он отдал этот приказ, нет, не за тем.
        Один из бойцов Эревешичей - Йориал вроде бы, но в дыму и клубах пара от наводнения трудно разобрать наверняка - отыскал Тереванта среди колонны. И передал ему винтовочные патроны.
        - Полковник советует вам занять позицию на высоте, подальше от прохода под виадуком. Ради вашей же безопасности.
        - Я - старший Эревешич. Кому, как не мне, возглавлять наши войска?
        - Как сказал полковник, на передовой живым не место. - Обычно нелегко выявить подтекст в мертвенном скрежете скелетов, но воистину замогильный тон Йориала превосходно донес смысл послания. Большинство тех, кто будет сражаться на виадуке, - не неусыпные, а живые, но гвердонские наемники и городская стража лучше оснащены для ближнего боя с богами, чем регулярное хайитянское войско. Не стоило с этим спорить.
        С извращенно-постыдным чувством Теревант свернул влево - на узкую улицу, сбегавшую в сторону захваченной территории. Вдоль Мясницкого Ряда шли высокие склады, откуда хорошо просматривались подступы с Мойки; он мог расположиться там. Он зарядил винтовку и проверил противогаз.
        Чуть ранее на этих улицах была стычка. В стенах дыры от пуль, подтеки на мостовой. При этом тел относительно мало. Человечьих убитых уносят Хранители и упыри, а мародеры-алхимики забирают тронутых богом чудищ. И тех, и тех перегоняют, извлекают экстракт их сущности. А где-то дальше, за вражескими порядками, его ждет сущность брата. Сущность их Дома. Но сыграть, рискуя всем городом, он не мог. Нет у него храбрости поставить судьбы столь многих на неверную карту собственного мастерства.
        В тумане он слишком далеко забрел. Промахнулся мимо складов. Впереди полузатопленные улицы, вода плескалась в подвальные окна. Огромные скопления мусора покачивались на поверхности разлитого Кракеном половодья.
        Из мглы проступали странные очертания. Создание из когтей и шипов, бугристое и кургузое, молотит по воде коротким хвостом… тут он разглядел его более ясно. Это просто наемники с мечами и ружьями залегли на ветхом плоту, наблюдают за берегом. Какое-то водоплавающее толкает их плот через этот затон.
        Он вскинул винтовку на случай, если это ишмирцы, но женщина на плоту приветственно ему помахала.
        - Эй, - крикнула она, - это ж тот малый с Фестиваля. - Воительница сняла с себя дыхательную маску. И оказалась Наолой, той самой наемницей.
        Теревант подобрался к кромке воды и снял маску сам.
        - Вы же собирались в Лирикс.
        - Война сама пришла, - ответила Наола. - И Гвердон раскошелился пощедрее. - Наола спрыгнула к нему на берег. - Куда это ты сбежал с Фестиваля той ночью?
        Он не удержался от смеха:
        - Ты не поверишь.
        - А вдруг поверю? У нас тут творятся дела страннее некуда. Два дня подряд деремся в Мойке. - Судя по грузу на плоту, обирали они не меньше, чем дрались.
        - Как вы сумели? - Мойка - оккупированная территория. Ишмирские боги и чудища тут повсюду.
        - Мы набрели на беженцев из Нового города. Некоторые из них у себя в Северасте близко общались с богами, а здесь усмирились. Сейчас же, когда заявились боги, у них вновь прибыло сил. - Наола указала на существо, толкавшее плот. - У нас есть своя девушка-кракен, - радостно сообщила она.
        Он поколебался, а потом обхватил Наолу за плечи.
        - Я - Теревант из Дома Эревешичей. Я богат, как не знаю кто. Я обеспечу тебя до конца жизни, только незаметно проведи меня в Мойку.
        Над Чутким задул горячий ветер, шпион пробудился. Он уставился в рдяное небо и не мог определить, день сейчас, ночь или естественный ход вещей тоже пал жертвою этой войны. На багровом зареве разверзлись раны: золотое рассечение, а от него вихрем росла, спускалась огненная лестница. Ее ступени вертелись, плясали, вытягиваясь над руинами тюрьмы в пылающем смерче. Лестница пристала к земле прямо там, где он лежал, и шпиона коснулся язык пламени. Он был слишком опустошен, чтобы одергиваться, слишком устал - даже моргать.
        По лестнице из рая спускались высокие фигуры. Ишмирские воины. Священники Пеш, с маслянистыми от крови руками. Одни несли трубы и горны, другие - церемониальные кинжалы. Они шествовали впереди капитана Исиги - та же сходила вниз с миской свежевырванных сердец. Некогда красивое лицо капитана ныне перекошено, ее череп видоизменялся уже много раз. Она бросила взгляд на шпиона. «Ты знаешь, кто я?» - подумал он, но она не удостоила его вниманием, просто перешагнула и всмотрелась в окутанный дымным облаком город.
        Глаза у нее совсем, совсем безумные.
        За Исиги следовала дама в шелковом одеянии жрицы Ткача Судеб. Эта дама подсела к шпиону, нацедила ему в рот из фляжки воды, потом откинулась и пыхнула сигаретой.
        - Икс-84, - молвила Анна, - ну какого хрена ты все еще жив?
        - Везучий, - бессильно прошелестел он.
        - Везучий, - эхом откликнулась она, глядя на водоворот над «Великой Отповедью». - Нам всем повезло. Провел ты нас с этой бомбой. Соображаешь, что за это с тобою сделают?
        - Ничего, чего б доселе не делали. - Во рту до того пересохло, что у него получался лишь шепот, ветерок, ворошащий холодный пепел.
        Анна медленно покачала головой:
        - Ну, придурок. Когда война окончится, боги станут забавляться, изобретая новые способы наказаний для отступников и предателей. Но ради тебя мы не будем так долго тянуть.
        - Когда война окончится? - переспросила Исиги. - Война священна. Война извечна. - Она посмотрела на Гвердон и рассмеялась. - Но здесь я буду плясать на развалинах.
        Исиги широко зашагала по камням, к берегу. Она вошла в море, осторожно избегая пену кислотного семени. Она побрела дальше, пока вода не поднялась ей по грудь, и продолжала расталкивать волны. Череп затрещал и преобразился, когда она приняла на себя боевое обличье Пеш. Раздались плечи, волны разбились о мускулы спины, когда Она зарычала. Буруны вокруг Нее порозовели кровью.
        Теперь она выше башен - великая Богиня брела через непроглядную пучину бухты. Она отерлась о песчаную отмель, сокрушая Колокольную Скалу. Волны поменьше, что поднялись от ее шагов, неслись по заливу, затапливая остров Сорокопутов. Напуганные каменные люди на острове Статуй бросались на землю, зарывались в грязь, только бы не глядеть на Ее ужасный лик. Многим из них уже не подняться обратно.
        С Ее выдохом львиные духи из пара и ненависти вырвались вперед Пеш, возвещая о приходе Богини.
        Когда Она подступила к городу, несколько оставшихся пушек открыли по Ней огонь. Пушки яростно били с высот Священного холма - новейшее оружие алхимических мастерских срочно вывели в поле. Но Пеш - сама воплощенная война, и их ярость - это Ее ярость. Им не по силам Ей повредить.
        Она заревела львиным ревом победы, и мир содрогнулся. Она выпустила когти, и священники на берегу Чуткого вострубили звонким гласом меди. Одним титаническим взмахом божественной лапы она сокрушила морской бастион Мыса Королевы.
        Божья война пришла в город.
        Анна наблюдала за разгневанной богиней.
        - Вот так вот. Не сказать, что все прошло гладко, ну да и хрен с ним. - Она отсчитала золотые монеты, положила горсть на валун возле шпиона. - Под конец все счета закрыты.
        Она докончила сигарету.
        - При иных обстоятельствах забрали бы мы тебя в Папирусные Гробницы, и мой господь тебя бы рассоздал. Как Тандера. Но из-за того, что ты наворотил, Ткач Судеб покинул свою паутину, поэтому обойдемся светскими мерами.
        Из-под полы одеяния она достала небольшой пистолет - дорогой, самозарядный. Навела шпиону в лицо.
        - Мы проверяли тебя, Барадин. Ты же был никем - жалким контрабандистом. Ни веры, ни выжившей семьи. Ни личной преданности - никому. Мы изучали тщательно.
        «Это правда», - подумал шпион. Сангада Барадин был идеальным новобранцем для вступления в Ишмирский Разведкорпус. Поэтому-то его и выбрали.
        - Гвердону ты нас не продавал. Значит, кому - Хайту? Лириксу? Кто тебя купил, Барадин? Дай мне хоть что-то, и я проявлю милосердие, почему нет? Смертным милосердие можно. Богам нельзя.
        «Она совершенно права». Он кое-что тихонько пробормотал.
        - Что там у тебя? - Анна наклонилась к нему, пистолет теперь целил в живот. Священники Пеш с кинжалами в руках переглянулись, готовые приступать.
        - Анна, - прошептал шпион. И проговорил еще одно слово, тайное слово, известное лишь тем, кто молился в тени подземных храмов и спускался в Папирусные Гробницы.
        Анна выпрямилась.
        - Боже мой, - тихо сказала она.
        Пистолет выстрелил один, два, три раза, четыре. Четверо жрецов повалились. Светское жертвоприношение состоялось.
        Анна вложила пистолет себе в рот и нажала на спуск. Пять.
        Из расселин в скалах показались бледные пауки.
        Шпион побрел к пляжу, пока пауки пеленали в коконы останки.
        Глава 52
        Эладора сказала - три дня.
        Терпением Карильон пока еще никто не одаривал.
        Три дня хватило ей, чтобы научить ишмирцев бояться Святую Карательницу. Любые окна - ее глаза, а улицы Нового города - лабиринт засад и ловушек. Ее солдаты - шайка воров и разбойников, которые обуют любого бога, посягнувшего на ее священные закоулки. Она шныряла по крышам и сточным канавам, заранее отслеживала прибывавших чудовищ.
        По ночам выходили упыри. Крысов легион из туннелей вспарывал когтями и душил любого захватчика, отставшего от своих в темноте. Прежнюю улицу Сострадания ишмирцы превратили в бурную реку нежидкой воды, разделительный барьер между оккупированной зоной и владениями Карильон. Многим жителям Мойки удалось выбраться до наводнения, и полости под Новым городом нынче кишели народом. Она защищала всех как могла.
        Но лучше их защищал Шпат: ограждал от чудес, запечатывал туннели, прежде чем монстры успевали по ним пробраться к людям.
        Теперь сражение переместилось в другие округа Гвердона - вверх по улице Сострадания к Долу Блестки, Священному холму, на виадук. «Маленькая, но победа», - полагала Карильон, однако такой успех вызывал только досаду и раздражение.
        На рассвете она навестила обгорелые развалины дома на улице Семи Раковин. Оттуда окинула взором льдисто блестящую гавань. За горизонтом лежал остров Чуткий и затопленная «Великая Отповедь».
        - Если все равно предстоит ее поднимать, - пробормотала она, - тогда хер ли тянуть?
        Потому что об этом тебя просила Эладора, - пришел ответ. Ответы Шпата в голове уже не так походили на его голос, как на ее собственный.
        - Она, вернее всего, погибла, пойми. Если не отвлеклась на «Доходчивые примеры пре-Кризисной архитектуры отхожих мест», а то и просто села порыдать в уголке. - Кари побарабанила ногтями по камню. - Если надо идти, то давай уж пойдем.
        Сначала дождемся подходящего часа.
        - Враги разрушают город!
        Да, я заметил. Она ощутила, как стягивается, собирает себя Шпат - его сознание сочилось по незримым протокам в камне. Я все чувствую, Кари. С каждым убитым я умираю. Каждый выстрел ранит меня. Но эта война идет дольше, чем мы с тобой живем на свете. Три дня - незначительная малость, учитывая, сколько Божья война уже длится.
        - Легко говорить, когда стреляют в кого-то другого. Скажи им, тем, кто сейчас умирает, - извините, время еще не пришло. Их утешит погибнуть согласно распорядку.
        Я говорю не об этом.
        - Ты смотришь со стороны, вот и все.
        Знаю. Ты хочешь от меня чего-то еще?
        Это не от него она хотела чего-то еще. Шпат уже отдал свою жизнь. Она хотела действовать сама. Сделать хоть что-то. Не сидеть сложа руки.
        Кари прислушалась, как палят где-то в море. Отголоски залпов отражались от волнолома, словно само небо падало вниз.
        Здесь Крыс. Упырь слез по стене сооружения и тихо подкрался к сидящей Кари. Ссутулил свои могучие плечи и наклонил рогатую башку, чтобы быть почти одной высоты с Карильон.
        - ПЕРЕДАЙ ШПАТУ… - Крыс попытался заговорить ее голосом, но она вышибла его: - Ну-ка, нахер. Ты умеешь разговаривать сам. Я и так отдуваюсь за двух из троих. Не хватало еще, как дуре сидеть, пока вы мною тут будете сраться.
        Крыс потянулся и покачал волчьей челюстью. Попробовал заговорить, не размыкая клыков.
        - Так разговаривать неудобно. - Речь звучала словно из разрытой могилы, заунывно и низко, и дыханье смердело кладбищем.
        - Бедненький. - Она немного помедлила. - Слыхал, что Хранители убили Урида Жестокого?
        - Полубога, - презрительно усмехнулся Крыс. - Все равно он вернется. Без божьей бомбы его только ослабили, а не уничтожили насовсем. И тело сожгли, - в раздражении добавил он.
        - Как твоим упырям все это нравится?
        - Нам не впервой лицезреть падение этого города. Знавали мы войну и вторжение, чуму и погибель. Такие времена - праздник для нашего народа. Сейчас по-иному, в наши дни все боги - падальщики. Так алчут душ, что налетают на самый завалящий труп. Грядущее сулит моим собратьям скудную поживу - но ничего, переживем. Закопаемся глубже. Гвердон древнее, чем боги.
        - Вы оба, - сказала Карильон, - дохера утешать научились.
        Извини.
        - Ты работал с Эладорой в правительстве Келкина? Какой она тебе показалась?
        Крыс обдумал вопрос.
        - Мне мало было дела до очередной прислужницы Келкина. Но она… серьезно укоренилась в городе. Наверно, после смерти душа ее будет из тех, что цепляются за землю и кирпич, - несъедобных для упырей. - Он протяжно захихикал. - Вообще-то порой она напоминает тебя, Шпат. А порой… - Он фыркнул.
        Отряды хайитянцев рассредоточиваются у прохода под виадуком, - просигналил Шпат. Мысль сопровождала дрожь от слаженного топота тысяч костяных ног.
        - Их ждет поражение, верно?
        Пожалуй.
        Желтые глаза Крыса уставились на море.
        - Карильон, - показал он туда.
        Кари обернулась. По заливу шагала Она, в сотни футов ростом, с ликом лучезарнее солнца. Позади Нее вскипали кровавые буруны.
        - Богиня, - вымолвила Карильон, и был у слова вкус золы и железа.
        Думаю, теперь самое время.
        Девушка-кракен Наолы была дохловатым созданьем. В отличие от разлапистых громадных полипов в заливе, она не изжила признаки человека. Ноги у нее сплелись в русалочий хвост, руки выросли в длину и разветвились, только бледные щупальца венчали остаточные людские кисти. Однако туловище в основном человечье и на спине свежие раны от пуль. Лицо тоже женское, только голос пропал.
        Она толкала плот по затопленным переходам. Навевала вокруг чудо Кракена: преобразовывала вещество в нормальную воду, чтобы плыть, потом забирала воду обратно, замещая жидким стеклом. Кракен подчинил себе моря, но святая Наолы брала их у него понемногу на время. Когда она творила чудо, с ладоней на щупальцах сбегала серебристая вода.
        Они плыли по ущельям бывших улиц. Огибали рифы мусора, намытого из жилищ, трактиров и фабрик. Здания пусты - на улицах нет даже трупов. Поначалу Теревант подумал, что здесь необычайно успешно провели эвакуацию, но вскоре сообразил, что все тела успели достаться тем или иным богам. Мертвых растащили ради похоронных обрядов, чтобы накормить богов подонками душ из останков.
        Они миновали развалины церкви Нищего Праведника, одной из старейших в городе. Запачканные оконные стекла расколоты, опрокинута колокольня. Алтарь Хранимых Богов сбросили, и теперь в нефе[1 - Неф (фр., от лат. navis - корабль). Продолговатая часть здания в романских храмах эпохи Возрождения, простирающаяся от входных дверей до хоров и покрытая сводом; формой напоминает опрокинутый корабль.] восседало творение Дымного Искусника, в окружении благовонных курильниц и пляшущих силуэтов из битых стекляшек. Богоявление извратило эту часть Старого города. Корабли-храмы укоренились в земле. Башенная многоэтажка по мере возвышения обращалась в дым, твердые нижние ярусы размазывались тускло-бурым туманом, сохранявшим форму здания. Бол Благословенный притязал на старый Морской Привоз, и теперь под нежидкой водой бились по-настоящему золотые рыбки.
        Враг окружал со всех сторон. На крышах восседали умуршиксы. Когда плот проходил под низко нависшей тучей, вспышкой взрыва осветились зародыши, копошащиеся во чреве Облачной Роженицы. В тесноте переулков поджидали жуткие твари, порождения безумья богов. Посреди хаоса окопалась ишмирская морская пехота - их держали в запасе, пока богам не потребуется новый святой, не потребуется новая душа, чтобы в равной пропорции ее вознести и пожрать. Разлив наводнения морщинила рябь, шатались дома - это божьи отродья бродили по захваченному городу. Все изготовились к контратаке Хайта, ждали встречи с легионом мертвых солдат, выступивших со Святого холма за заветным мечом.
        Ишмирцы высматривали мертвых, а не живых. Теревант плыл на плоту с наемниками, а греб им кракен. В чаду и тумане истерзанного города их было легко прозевать. Никто не заступил им дорогу на их пути в самое сердце Мойки.
        Наемники Наолы - бывалые ветераны Божьей войны. Сбились в кучу, держа наготове оружие, к доспехам приклепаны рассеивающие обереги. Одновременно внахлест бубнили молитвы. Внимательно следили, нет ли у кого признаков религиозного экстаза или божественного откровения. Наола сидела на середине плота возле Тереванта.
        - Ты - самый драгоценный, - прошептала она, будто давала обещание.
        Они миновали руины большого зала, и Наола объяснила, что прежде отсюда командовали главари Братства, старой городской гильдии воров. Огромные черные пауки ползали по выбитым окнам, оплетая серой пеленой целое здание. Эти выбитые окна напоминали Тереванту сетку зрачков наблюдавшего за городом насекомого.
        Хотя девушка-кракен лишена голоса, было видно, как она утомилась. С каким напряжением толкала плот. Они уже приближались к Болотной площади.
        Меч должен быть где-то неподалеку.
        Теревант закрыл глаза. Вытянул руку. Тогда, в поезде, он чувствовал фамильный меч даже в сумке, не прикасаясь к нему. Он почувствует своих предков. Связь обязательно проявится.
        «Дыши. Сконцентрируйся».
        Он представил себя в домашнем поместье. Играет в роще с Ольтиком и Лис. Ольтик вечно забирался на дерево выше его. Внутренним взором Теревант всмотрелся в верхушки деревьев, представляя, как там, в развилке ветвей, засел брат.
        Мысленный образ леса заколыхался. Сквозь него дунуло дыхание урагана, сгибая деревья. Послышался рев. Теперь ближе.
        Он начал молиться. Всяк на плоту читал молитвы на незнакомом ему наречии. Его язык, губы, горло уже ему не подвластны.
        Он открыл глаза и увидел богиню.
        Пеш, Царица Львов, Богиня Войны, переступила через их плот. Она вышагивала к виадуку Герцогини - к падению города. Следом за ней по улицам рыскали львиные духи. Творения ее гнева пробегали по воде и учуяли близкое присутствие Тереванта и наемников.
        Они слишком далеко зашли. И попали в капкан.
        Последним участком Нового города, который в апофеозе наворожил Шпат, была укромная заводь с маленькой пристанью, сотворенной из того же чудо-камня, что и все остальное. Это был выход, открытая дверь. Последняя мысль Шпата при жизни оказалась о том, что Карильон должна бежать из Гвердона, вырваться из-под беспросветной тени семьи и Черных Железных Богов. Но тогда она отказалась бежать.
        А теперь вернулась на это место.
        Каменный край пристани конвульсивно содрогнулся и замерцал - а потом изверг новое чудо. Новое сотворение - это Кари впитала его в себя и огранила своим сознанием, расчертила по воспоминаниям из прожитой в море жизни. Каменный корабль, с корпусом толщиной в яичную скорлупу и стройными мачтами. Он засиял, обретая устойчивость на перекатах волн. Развернулись паруса из застывшего лунного света. Это было воплощение невозможного, парусник из мечты. Когда Карильон улизнула из дома Сильвы в Вельдакре и бежала к морю, то молилась, чтобы ее встретил именно такой корабль.
        О команде скаливших зубы упырей ей в детстве не грезилось, но было радостно их тут найти.
        Она перелезла через борт, ощупала каменные снасти. Сквозь корабль струилась Шпатова жизнь, но корпус мал и вместил лишь клочок его разума. Им досталось с собой только напутствие, но не прощание.
        - Прекрасно! - выкрикнула она. - Курс на Чуткий!
        Крыс ухмыльнулся и на языке упырей провыл приказ - и они отчалили.
        Судно влекли вперед не земные ветра - но и шло оно не по земному морю. Кракен похитил воды залива; Шпат боролся за власть над морем, превращая его в молочно-белую жидкость. Корпус заскрипел, столкнувшись с первыми чудесами: проклятием Кракена на неудачу и мель. «Полноценная атака произойдет позже, - догадывалась Кари, - ныне внимание Ишмирских божеств обращено к городу».
        Но стычки со святыми не избежать. Щупальца вытянулись из-под нежидкой воды, пробуя ухватить и потопить команду - но упыри сильнее людей, и у них есть когти с зубами. Когда одно щупальце захотело обхватить Крыса, он вонзил когти в студенистую плоть, полностью выволок святого кракена из океана и выбивал о палубу, пока тот не сдох. Упыри устроили пир.
        Они скользили по воде быстрее любого смертного судна. Кари восторженно радовалась невероятному изяществу их творения. Корабль получился воровской, мечта контрабандиста. Ободрившись, она старалась не думать об источавших дух усилиях, уходящих на поддержание чуда. Шпат - не бог; у него нет верной паствы, тайные обряды не питают его осадком душ. Он неспособен пополнить силы - а в этой вылазке они тратили их безоглядно.
        Они уже подплывали к острову. В море вокруг Чуткого вернулась обычная вода - Кракен отозвал свое жестокое благословение, - но место крушения «Великой Отповеди» окружало кольцо испарений.
        - Кислотное семя, - прошелестел один упырь. Это боевое вещество медленно растворялось в морской воде и высвобождало алхимические соединения, которые проедят корпус корабля, вздумавшего прорвать блокаду.
        - Защищайте глаза, - крикнула Кари. Сама натянула на лицо противогаз, и пока корабль не влетел в облако пара, несколько секунд сожалела о том, что не подготовилась тщательней.
        Преисподняя приняла их - но ненадолго. Пока над ней проносился туман, Кари свернулась в клубок, стараясь закрыть незащищенную кожу. Туман проникал исподтишка, смешивался с потом, капал струйками тянущей боли. На коже вздулись волдыри. Отказывали фильтры на маске, ей стало нечем дышать.
        Она задержала дыхание, крепко зажмурилась и стала смотреть зрением корабля. Они заблудились в едкой мгле. Упыри попрочнее, чем Кари, но и они обжигались до мяса. Они укрывались на палубе, урчали, кряхтели от боли. Только Крыс способен был вытерпеть облако, не поморщась. Он отошел на корму, опустил на руль свой массивный коготь. Другой лапой приобнял голову Кари, прикрыв ей затылок.
        Прозвучала страшная серия скрипов и хрустов из корпуса. Отшелушивалась каменная оболочка, проеденная кислотой. Недавно сияющее судно уже напоминало жертву каменной хвори: в чешуйках и оспинах сочащихся язвочек. Но они прорвались, они уже в чистой воде внутри смертоносного кольца.
        - НАВАЛИСЬ, - проревел Крыс. - ПОДНИМАЕМ!
        Кари сосредоточилась. Шпат слишком далеко - придание формы камню полностью на ней. Суденышко задрожало, когда она выпустила из него каменные шипы, дотягиваясь до затонувшего исполина. «Все как в Новом городе», - повторяла она себе. На грани себя Шпат сплетал старое и новое, перемежал смертное и божественное. «Все как на Гетис Роу», - где занебесное притерлось к угрюмым улочкам Мойки. Каменные шипы разделялись, становясь гарпунами, становясь крючьями, вгрызались в разбитый корабль, тянули его на поверхность.
        Она уже чуяла божью бомбу. Бомба совсем близко. Вопит, взывает к ней.
        Их корабль накренился. Вода побежала по ногам Кари. Она смутно сознавала, что они зачерпнули воды, что слишком много материала корабля она потратила, чтобы наворожить этот невероятный коготь. «Отповедь» в десять раз больше них, и она совершенно ничего не понимала в том, что творит. Ей казалось, что это будет похоже на взлом замка, но оказалось скорее сродни спасению утопающего.
        Ее утянет в глубину вместе с «Отповедью». Всех их утянет.
        «Заткнуть пробоину в корпусе», - подумала она, но корпус оказался тверд. Божественная благодать, заключенная в камне, покрылась известью и выветрилась.
        Камнем уходит на дно.
        Теревант вцепился в их плотик, когда Наола бахнула из пистолета по ближайшему львиному духу. Пуля просвистела прямо сквозь сущность.
        - Доперло, - буркнула она. - Дело дрянь. Они материальны, только когда убивают. - Другие наемники выставили ружья, наблюдая за кружением львиц. Когда один из Восьмерки будет умирать, остальные смогут нанести удар. То, что кто-то из них обречен, не вызывало вопросов.
        - Сиди на плоту, - пробормотала Наола, пока перезаряжалась. Винтовка Тереванта против духов столь же бесполезна. Он просто багаж. Драгоценный.
        Двести хайитянских солдат высадились на Эскалиндском взморье. Назад уплыли только семьдесят два. И лишь около дюжины живы поныне, но в каждом из них - живом или мертвом - поселилась война. Божья война поехала с ним домой в Хайт, пристала к нему, но не как запах или грязное пятно, но как похабная мыслишка, которая никак не вылетит из головы. Его рассудок - прифронтовая полоса. На Божью войну призван весь мир. Целый мир - поле битвы, даже в краях наподобие Гвердона, где сражения только сейчас обрели материальную плоть. Духовная война свирепствовала здесь намного раньше.
        Им овладел безрассудный порыв. Он стянул с пальца перстень с печатью, сунул Наоле в карман - если они выберутся отсюда, то получат заслуженную оплату - и спрыгнул с плота, уходя по колено в воду. Наола на него заорала, но он уже бежал, расплескивая грязь.
        Львицы взревели и помчались за ним. Может, хоть наемники сумеют скрыться.
        Он бежал по затопленным улицам. Земля тряслась под поступью богини, и рев духов в погоне за ним складывался в воинский хорал. Он припустил в гору, к подножию лестницы. Он умрет, став спиной к ограде Замкового холма, такое решение.
        Львицы умерили ради него свою прыть. Играли с ним. Загоняли. Уклоняясь, он забежал в разрушенную постройку, прежний храм культа Последних Дней. Внутри провоняло вином и рвотой - фанатики конца света праздновали захват, плясали и упивались вусмерть, когда сверху на них обрушивались волны Кракена.
        Война повсюду вокруг. Ружейный огонь и лязг мечей на Замковом холме. Тела срываются вниз - бой идет высоко на утесах. Морская пушка лупит из гавани. Боги схватились в небе над Священным холмом. Рабендат говорил ему, что по железной дороге из Хайта спешат новые войска, легионы еще трех Домов пересекли границу.
        Львиный дух возник рядом с ним, взмахнул когтем. Он свернул в дверь. Первый этаж заброшен, щепки мебели и прочий сор плавали в воде. На ступеньках испуганные лица. Дети прижались друг к дружке, смотрели на него с лесничного пролета. Расплескивая воду, он ринулся на разбитую лестницу. Дети не издали ни звука.
        - Прячьтесь! - повторял он, заталкивая их в первую попавшуюся дверь. Отсюда он увидел внутри стопки постельного белья, какую-то темную кучу на полу и у дальней стены самодельную часовню, украшенную подсвечниками. На стене был криво вырезан лев, и рядом священные знаки Пеш. Стояла миска, а в ней, должно быть, какой-то красный мясистый фрукт.
        Он понесся вверх по ступенькам. Львиные духи не сбавляли ход, перескакивали с этажа на этаж, проходили сквозь стены. Там, у недоделанной часовни, громоздились тела, осознал он, вот что за куча то была на полу. Жертвоприношение Пеш? Близость богини вдохновила на поклонение тех, кто никогда и не слыхал Ее имени? Взбираясь наверх, он не мог внятно думать. Ужас вскипал в мозгу. На пути попадались новые комнаты, в них вповалку лежали трупы.
        Война прибрала к себе и Ольтика, и Ванта. Их убийства мелким волнением бились о берег в предвестии надвигающейся бури. До начала войны чудес боги вторгались в Гвердон своими смертными проводниками - это та же самая война, и она уже шла.
        Через люк он вылез на крышу. Остатки от виадука Герцогини маячили вдалеке. Под ним в низине между Замковым и Священным холмами выстраивались хайитянские батальоны - начищенные доспехи и вычищенная кость. Навстречу им, несколько сот футов роста, неуязвимая и окутанная славой, шагала Пеш.
        Теревант пал на колени.
        Хайтские снайперы открыли по богине огонь. Их пули обращались в молитвы. Хайтские мечники ринулись на Нее, кололи Ей стопы, рубили могучие лапы. Пеш смеялась, когда Ей пускали кровь. Она махнула одним когтем, глубоко взрезая скалы Замкового холма. Оползень похоронил половину хайитянских сил, запрудил реку, сминая склады и пивные на всей длине берега.
        Один из львов воплотился на соседней крыше: черепица затрещала, когда дух обрел вещественный облик. Крадучись, двинулся в сторону человека, глаза засверкали. Теревант поднял винтовку - и сбросил ее с крыши вниз. Она закрутилась в воздухе и шлепнулась в воду.
        - Нет.
        - Богохульство, - сказала богиня. Она говорила устами льва, стоящего перед ним, но то была сама Пеш. Все на войне есть Пеш. - Война священна.
        - Нет, - снова повторил Теревант. Он закрыл глаза, представляя себя в роще возле родового поместья. И ждал, когда сомкнутся львиные челюсти.
        Но богиня тоже оказалась с ним там, в лесу.
        - Ты еще не поднял меч, а я уже знала тебя. А как же нет, о, сын Хайта, наследник завоевателей? Велика моя любовь к тебе. Тысячу поколений вы приносили мне жертвы огнем и мечом.
        - Я тебе никогда не служил!
        Коготь Пеш погладил его щеку, его подбородок.
        - Все войны - мои. Все войны священны. Мои соперники будут расчленены, я съем их сердца и воздвигну свое знамя на руинах их храмов. Ты до сих пор бредешь в моей тени Эскалинда и будешь бродить вовек. Не я ли вызволила тебя из тенет моего брата, когда ты святотатствовал, сбитый с пути коварной ложью? Не ищешь ли ты отмщения?
        Лес рассыпался. Он снова на крыше, но вместо Гвердона перед ним раскинулся Старый Хайт. Город охватил пожар. Над половиной крепостей великих Домов развевалось знамя Эревешичей. Коронный дворец стоял в осаде, пирамида Бюро выпотрошена, все их дела и папки горят. Он увидел голову Даэринта на колу для предателей, увидел, как Дома стекаются на его зов, когда он обвинил Корону в измене древнему уложению.
        - Нет, - произнес он в третий раз.
        - Простите, сэр. - Из чердачного оконца позади Тереванта выползал Йорас. Сквозь прорехи его мундира было видно, как тяжело покалечен неусыпный воин. Тело его заканчивалось на грудной клетке. Левая рука оторвана. Череп расколот трещиной. Оставшейся рукой он подтолкнул вперед меч Эревешичей.
        - Да это же чудо, - сказал Теревант истерично надломленным голосом. На Божьей войне не бывает совпадений, только столкновения противоречивых судеб, что вершат безумные боги.
        - Это вам.
        Теревант поднимает меч.
        И Пеш снова хохочет.
        Глава 53
        Карильон боролась изо всех сил, чтобы удержать на плаву каменный корабль.
        На пару мгновений порыв ветра проделал брешь в завесе пара, открывая ближний берег Чуткого. У полосы прибоя стоял мужчина и смотрел на них. Она узнала в нем того деятеля от промлибов, который приходил в Новый город вместе с Эладорой и Барсеткой - но это не мог быть он. Тот умер, люди Синтера его застрелили.
        Шпион поднял руку, благословляя напутственным жестом.
        Кари тут же почувствовала прилив сил. Муторное и уже знакомое ощущение - по Кризису, когда прислужники Черных Железных Богов посвящали ей своих жертв - тот же стремительный напор в венах, тот же озноб. Крыс тоже это учуял.
        Прямо сейчас ей не до выяснений природы подарка. Она приняла силу, направляя ее в камень. Вывих, излом - и кусок «Великой Отповеди» вырван из корпуса.
        Работа пошла скорее, ее руки сновали, как у пряхи, укладывая из конца в конец нити чудесной Шпатовой плоти. Носовая палуба «Отповеди» смахивала на один дом в Мойке, попавший под Помойное Чудо - маслянистый металл перемежался с мерцающим камнем.
        Запускной механизм с подвешенной последней бомбой поднимался из моря, вода ручьями хлестала из кожуха. Наконец его водрузили на носу каменного корабля.
        Последняя дыра в корпусе заделана. Незримый ветер вновь надул паруса, и корабль накоротке развернулся. Они проскочили назад сквозь шипучую кислоту. Крыс взял на руки ее измученное тело, укрывая от обжигающих брызг.
        Каменный парусник казался таким же истрепанным и разбитым, как она себя чувствовала. Они ускорялись на север, против отлива - мимо Колокольной Скалы, мимо острова Сорокопутов, нагоняя кроваво-пенный след Пеш. Город наплывал со стороны горизонта, две длинных косы по сторонам гавани принимали корабль в свои объятия.
        Крыс поднес ее к пусковой установке. Пара упырей трудилась над починкой машинной части. С собой у них был мешок запчастей, набранных в какой-то алхимической литейной. Механизм запуска сравнительно прост, а точно нацеливать боеприпас им, в общем-то, и не нужно. По сути это лишь заряд разбавленного флогистона, достаточно большой, чтобы швырнуть безобразную боеголовку в воздух.
        Перед ней на стальной опоре висит божья бомба. Ее поверхность выщерблена, иссечена, расчерчена уродливыми швами там, где алхимики скрепляли куски бомбы сваркой. Это орудие было воссоздано из обломков колокола Башни Закона.
        Вот он, тот самый колокол. Тот, что ее отыскал - распознал и пробудил. Что рассыпал и собрал ее заново.
        Когда она приложила ладонь к мокрому, грубому металлу, то услышала божий вопль. Бессловесный истошный визг в бесконечной петле вселенского отвращения и ненависти. Неутолимый голод занебесного падальщика, пожиравшего самого себя. Заключенный в бомбе бог поедал себя снова и снова, как немыслимый маятник, миллиард раз в секунду. Но боги не могут умереть.
        «Страдай, - подумала Кари. - Заслужил, мразь».
        Она едва не жалела, что им предстоит прервать его пытку.
        «Старший Эревешич».
        Теревант по праву принял свой меч. Стоя на крыше посреди Мойки, сомкнул на рукояти ладонь.
        В угодьях Эревешичей он шел, пока не добрался до особняка. В доме предков шумно - там почтенные умершие родичи. У порога стояла бабушка и подзывала, маша рукой. Рядом его ждал Ольтик.
        На крыше Теревант взвился в прыжке. Сверкающая сила меча пронизала его. Скорость и мощь - он даже не подозревал, что такое бывает. Тысяча Эревешичей обозревали схватку его глазами, выбирали подходящий миг для удара. Тысяча Эревешичей наделили его своим мастерством клинка, подкрепили его душу своими. Он вертелся и скакал, порхая по городу, как блоха, меч в его руке - пылающий факел.
        - Я должен знать, - промолвил Теревант, обращаясь к брату, - что произошло? - Стоило ему спросить, как воспоминания Ольтика сделались его. Вкус виски во рту. Он стоит в кабинете, в хайитянском посольстве, надевает старые боевые доспехи, пьяно гордясь, что они до сих пор налезают. Празднует свое поражение. Клич ликования войска, когда Ольтик при Эскалинде захватил ишмирский флагман, смешивался с ликованьем толпы на Фестивале. Он кладет меч на стол и отходит, чтобы натянуть кольчужную рубашку.
        И вот тогда они на него нападают. Безымянные посольские писцы, тусклолицые человечки, на которых он и внимания никогда не обращал. Люди Даэринта, в руках ножи. А со двора, сияя черепом в лунном свете, врывается Эдорик Вант. Верный и исполнительный за гранью смерти, он здесь, чтобы выполнить положенное Хайту по тайному уговору.
        Ольтик отбивается от них. Пересиливает полдюжины человек, уворачивается проворнее мертвых. Если он доберется до меча на столе, то получит полную мощь Эревешичей и с легкостью разгромит их всех. Он бросается через комнату, пальцы тянутся к рукояти. Почти соприкасаются с ней.
        Но не совсем. Он так и не увидел, кто его убил, не узнал, кому из дюжины нападавших повезло - кому досталась слава.
        - Я проиграл, - сказал Ольтик, неспособный стереть из голоса удивление. - Прежде я никогда не проигрывал. Все, что я намечал сперва в уме - я совершал наяву. В каждом бою побеждал. Пока не приехал в Гвердон.
        Взор смещается. Убийцы пропали, остались только Теревант с Ольтиком в кабинете. Ольтик сидит в кресле у огонька.
        - Знаешь, когда я получил направление сюда, то подучил историю Гвердона. Военную историю - одну разновидность науки, на которую у меня хватало терпения. Вот что забавно: Гвердон покоряли и прежде, множество раз, но никто из завоевателей здесь так и не достиг процветания. Какой-то несчастливый приз этот город.
        Он пожал плечами, потом сжал Тереванту ладони:
        - Ну что, брат, дальше я сам?
        Старший Эревешич вихрем кружил по небу. Прыжок вынес бы его на пролет виадука, если бы тот стоял. Вместо этого он приземлился на крышу дозорной башни. Обличье боевой святой Пеш возвышалось над ним на сто футов. Она двигалась к воинству, державшему оборону. Святые Хранителей, стрелки с алхимическими ружьями, разномастные ватаги разбойников - и тонкая костяная линия. Отряды Дома Эревешичей не вздрагивали, когда Пеш рычала на них. Не рассыпались, когда ее когти вспарывали склон холма и истребляли дюжину каждым ударом.
        Теревант кинулся ей за спину и ткнул мечом. Она прочувствовала его, перекрутилась волчком - с кошачьей быстротой и грацией вопреки великаньим размерам. К нему устремилась огромная лапа, и он ухватился за нее, именно так, как поступил бы Ольтик, левой рукой поймал клок окровавленной шерсти, перемахнул в прыжке, приземляясь на ее длинное предплечье, и всадил меч глубоко в запястье богини.
        Божественный ихор брызнул по гвердонским крышам. И ее сверхъестественный взор, и жар от разграбленного, горящего города налетали на воина волна за волной, но он парировал их мечом. Снова прыжок, он вскочил на ее обнаженную грудь, рубанул по ее ключице, потом по горлу. Пеш отшатнулась, ее ступни зацепились за обломки. Она чуть не опрокинулась ничком, но ловко успела опереться - как кошка приземлилась на четыре лапы.
        Оставшиеся хайитянские войска бросились вперед. Их командир ввязался в драку, и мертвые ответили. Неусыпные двигались слаженно, как один, идеально дисциплинированные, надежно привитые от сомнений и страха. Стрелки открыли огонь поверх строя, их товарищи даже не дернулись - десятилетиями они сражались бок о бок и знали каждую мысль друг друга. Мертвецы атаковали богиню, взялись рубить ее раненую переднюю лапу, ее оскаленный лик.
        Со Священного холма сошли Хранители. Цветы распускались на пепелище, и когда открывался бутон, оттуда вырастала рука, и в каждой руке по гранате. Святые метали копья солнечного света и дротики молний. Пеш ревела от боли, когда праведный огонь язвил ее рыжие бока.
        Из Нового города пришла пестрая шайка иноверцев, уродцев, наемников и бандитов. Каменные люди топали по запрудам и швыряли глыбы с развалин. Бойцы по контракту, ветераны Божьей войны в иных землях, крались по разрушенному городу, нападали из засады на божественных чудищ. Беглые святые, спасшиеся с Чуткого, в последний раз вытягивали силу у далеких своих пантеонов, чтобы защитить их приемный дом.
        Битва сомкнула ряды, и Пеш приветствовала ее. Это война, а война священна.
        Богиня все теснее смыкалась со своей святой. Все больше ее мощи вливалось в смертную точку приложения сил, в это живое оружие.
        Теревант наскакивает, вновь и вновь нападает на нее, заставляет пятиться. Шквал ударов Меча Эревешичей оттесняет ее обратно на улицу Сострадания.
        Но ее раны затягиваются. Она опять все сильней и сильней.
        - Война! - ревет она - и святые Хранителей вспоминают, что Хайт издавна с Гвердоном на ножах.
        - Война! - ревет она - и городская стража набрасывается на преступников и незаконных святых. А сами они кидаются друг на друга, все против всех.
        - Война! - ревет она - и взгляд ее становится артиллерийским залпом.
        - Война! - ревет она - и солнце делается окровавленным сердцем. Она дотягивается и срывает его с неба, погружая город во тьму. Темноту разрывают лишь дульные вспышки да пляшущие языки пламени.
        - Война! - ревет она - священна и вековечна.
        Карильон ставит каменный корабль на нужный курс. Крыс подвывает и поджигает запал.
        От пусковой отдачи трещит каменный киль корабля, и их невероятное судно рассоединяется, разламывается. Распадается. Они летят в воду, но Карильон хорошо плавает. Она выныривает среди мокрых, по-собачьи гребущих упырей и вдруг осознает, что беспрестанное давление на психику от связи с Черными Железными Богами - отныне пропало. Того зова, того невыразимого присутствия, что преследовало ее всю жизнь, заставило покинуть тетин дом в Вельдакре и пуститься в море, - его больше нет. Да, еще остались два Черных Железных Бога, но они заточены в темнице под Новым городом, за толстыми каменными стенами и недремлющей силой Шпата - и неспособны до нее дотянуться.
        Она свободна.
        Бомба с богом взмыла над городом по дуге. Траектория пронесла ее поверх купола Морского Привоза, над площадью Мужества - в самое сердце старого Гвердона. Карильон наводила прицел вдоль улицы Сострадания, туда и полетела ракета.
        Не было взрыва. Никакой ударной волны. Ни ослепительного сияния, ни громогласного сотрясенья.
        Ничего вообще.
        Аннигиляция.
        Глава 54
        В свое время историки непременно восстановят события того дня.
        Выжившие рассказывали об ошеломительном, сверхъестественном умиротворении. У них не появилось желания бросить оружие или прекратить схватку, просто поступить иначе было, буквально говоря, немыслимым. В тот день война стала в Гвердоне неизвестным понятием. Те, кто пытался продолжить битву, ощутили себя в подавленном ступоре, жалкими и беспомощными, как очень, очень старые люди, забывшие напрочь все шаги какого-то замысловатого действия. Даже если они вспоминали мелодию, танцевать под нее уже не могли.
        Когда погибла богиня плодородия из Грены, ее долина потеряла всю свою жизнеспособность, весь плодородный дух. Понемногу животные и травы соседних земель - те, что не были угодны ни одному богу - пробирались туда, обживая окраины.
        Подобное случилось и с войною в Гвердоне. Те, кто был в центре удара, не могли даже помыслить о драке. Раненые мирно уходили навсегда, лишенные воли бороться за жизнь. Матерая солдатня становилась кроткой, как новорожденные ягнята. На отдалении воздействие помалу истончалось. Происходили вялые полустычки между гвердонским флотом и остатками кракенов, и уголовники из Нового города, хоть и замирали в нерешительности, все равно готовы были прирезать ради добычи, дай только шанс. Тем не менее многие теряли рассудок - отсутствие части души терзало, как боль в отрубленной конечности.
        Захватчики несли извне свое представление о войне, заполняя понятийную пустоту. Среди подкреплений из Хайта бытовала хайитская война, со своими обычаями и твердой как кость дисциплиной. Дозор в Маредоне тоже пока еще помнил, как охранять гвердонские границы и территориальные воды.
        На кораблях наступавшего ишмирского флота священники Пеш неистово клали жертвы своей вдребезги разбитой богине, увещевали ее вернуться к жизни. Возможно, как пройдет срок, им удалось бы сотворить ее заново - или родилось бы иное ишмирское божество конфликта. Например, Верховный Умур вполне мог совокупиться с Облачной Роженицей и произвести на свет бога райского гнева.
        Те, кто выжил и оказался бессилен убивать в этом противоестественном перемирии, пытались действовать в обход. Колонны хайитянских солдат вступили в северные пригороды Гвердона, двигаясь маршем в сторону высот Священного холма. На берег накатывались новые кракеновы волны, неся в Мойку свежие флотские подкрепления.
        Но прежде чем сражение вспыхнуло снова, пока враждующие стороны не успели вспомнить, как воевать, небеса заполонили драконы.
        - Снижайтесь здесь, - Эладора указала на двор, окружавший парламент. Ей приходилось кричать, чтобы быть услышанной сквозь встречный ветер, но джирданский пират разобрал ее жест и передал указания дракону. Они заложили круг над руинами Мойки, пока другие драконы усаживались на шпили Священного холма или проносились над портом. Занимали позиции между рядами противников, между Ишмирой и Хайтом.
        Пламя клокотало в их глотках, но рептилии пока сдерживали свое смертоносное дыхание. Эладора нетвердо сошла на землю, ноги затекли и болели от долгого полета через океан от самого Лирикса. Она попыталась заговорить, но горло ободрано криком.
        - Скажите им вы, - бессильно выдавила она.
        Дракон по-крокодильи улыбнулся и направился к парламенту - растолковывать городу цену спасения.
        Будто по воле какого-то гражданско-правового чуда выборы в парламент все-таки состоялись, и вопреки обстоятельствам - по расписанию. Боевые действия в основном ограничились припортовыми округами, и знаменитая гвердонская стойкость проявила себя в том, что граждане вылезали из укрытий и посреди разрухи выстраивались в очереди, чтобы отдать свои голоса. Оккупационные силы изумлялись, наблюдая за этим отправлением избирательного права. Хайитяне - бесстрастно, ишмирцы обвиняли местных в безбожии, а лириксиане бились об заклад на победителя.
        Итоговый подсчет разочаровал азартных игроков. Парламент получился равновесным, ни одна из партий не набрала большинства. Предпочтения избирателей распределились почти строго поровну между Келкином, алхимиками и церковью.
        Тем не менее от парламента требовались ключевые решения. Первый созыв стал одним из самых важных за всю историю Гвердона. Им предстояло определиться с такими вопросами, как признание короля, помощь обездоленным войной гражданам и - наиболее насущным - прекращение боевых действий на Чутком.
        В пивных и кофейнях, прокуренных подсобках и светских салонах на Брин Аване, в гостиной Келкина, дворце патроса и гильдейских палатах по новой закипела политическая жизнь. Сперва замедленно, потом лихорадочно ускоряясь, партии принялись бороться за превосходство при новом порядке. Город преобразился в очередной раз и при этом остался Гвердоном.
        Как всегда готовым продать то, о чем ты мечтал, попутно обчистив твои карманы.
        На этот раз Эладора не участвовала в подковерной возне. Ее не приглашали на собрания в верхах после подсчета голосов; она не ходила на вечеринку в «Вулкан» после объявления результатов. Ее редко встречали на улице; никто толком не знал, где она теперь обитает. Газетам интервью она не давала и никаких заявлений не делала.
        Чаще всего ее видели в Университетском районе - там она помогала ремонтировать поврежденную библиотеку, но при этом порой исчезала на несколько дней подряд. В определенных кругах гуляли слухи: она то ли проводит тайные переговоры с Лириксом, а может, и с Хайтом, то ли помирилась с матерью и метит королю Беррику в невесты, то ли ее арестовали за подрыв чудо-машины на Чутком и скоро казнят за измену.
        Одним дождливым вечером по прошествии трех недель после выборов чтение Эладоры прервал стук в дверь ее гостиничного номера. Она отложила «Костяной щит» - уже почти дочитала, пара глав осталась - и босиком прошла через скудно обставленную комнату. Гостиница стояла на Долу Блестки - нейтральной полосе между подконтрольным Хайту Священным холмом и ишмирской областью, бывшей Мойкой, прозванной ныне в народе Храмовой Четверью. Хоть территория и нейтральная, жить по соседству с оккупационными зонами вовсе не безопасно.
        Перед дверью она сунула в карман халата пистолет. Поглядела в глазок.
        В ответ ей широко ухмыльнулся скелет.
        - Это, хм, я, Теревант Эревешич, - проговорил мертвец.
        Глава 55
        - Хотел повидаться с вами, пока не уехал, - пояснил он.
        - Значит, вы возвращаетесь в Хайт? - Эладора разглядывала скелет, что, закинув одну костистую ногу на другую, сидел в кресле и неловко вертел чашку чая. Он, не подумав, сразу налил себе чай и сейчас не имел понятия, куда его девать.
        - Да, в общем-то, нет. Я… я вступил в роту наемников. Отряд из Восьми. Вечером отплываю.
        - После того, что вы пережили, хотите снова на Божью войну? - изумилась она.
        - Понимаете, я же убил богиню. Ну, вроде как. Надеюсь, моя репутация разнесется по свету. Даст мне хороший козырь в бою против других божественных созданий. - Теревант расхохотался. - Да нет - просто на Хайт мне возвращаться не с руки. Есть, хм, политические препоны.
        - Понимаю. - Сейчас, в отрыве от Келкина и потока разведсводок, она довольствовалась лишь обрывочными намеками из газет. Впрочем, были сообщения о том, что нынешний носитель Короны принял вытяжку болиголова, и вскоре на смену ему изберут нового. А еще, что некоторые из оставшихся колоний Империи взбунтовались, поскольку Дома отозвали войска на защиту Старого Хайта. Новому носителю Короны достанется в управление сильно умалившееся государство, но, возможно, лучше подготовленное к встрече Божьей войны.
        В газетных известиях из Старого Хайта упоминалось имя Лиссады.
        - В Хайте говорят, что мертвым не дано любить так, как живым. Я бы, наверное, поспорил. Не думаю, что и среди живых найдутся такие, кто любит одинаково. Однажды, может статься, я вернусь. - Он пощупал пустую глазницу. - Со свежим, так сказать, взглядом.
        - Если не слишком личный вопрос…
        - Задавайте.
        - С вами был Меч Эревешичей. Вы могли умереть оберегаемым. Могли ведь?
        - До последнего верен, - пробормотал сам себе Эревешич. - Да, благодаря вам меч был у меня. Я был старшим Эревешичем, и это было… блистательно. Но я увидел, как подлетает ракета, и… не знал, как подействует божья бомба на раку. И я заглушил меч. Перекрыл, насколько мог, его связь с внешним миром, чтобы уберечь живущие в нем души.
        Он поднял саквояж, и она увидела, что из него торчит рукоять этого древнего оружия.
        - А в нем… отсутствуют активные чары? - Она задрожала, внезапно похолодев. Она не видела Карильон с самого возвращения.
        - Нет. Души пращуров все еще в нем, но им нужен живой меченосец, чтобы соединиться с ним. Это был единственный способ отгородить их от удара.
        - А вы - последний из Эревешичей.
        - Может, и так.
        Он поставил чашку на столик, поболтал чай костистым пальцем, наблюдая за волнами.
        - Моя мать и младшие сестры пропали, когда на их корабль напал кракен. Вероятнее всего, мертвы, но… одно в этом Перемирии хорошо: можно взаправду поговорить с ишмирцами. И дать им денег. Похоже, на том корабле они захватили пленных. Может статься…
        - Пусть вам сопутствует удача.
        - Спасибо. Я еще раз хотел вас поблагодарить. И кое-что подарить. - Он достал из саквояжа изукрашенную росписями бумагу. Банковский чек. - Не совсем королевское состояние, но какое-то время продержитесь. Мне сказали, что вы больше не служите в промышленно-либеральной партии. Чем вы все эти дни занимались?
        Эладора покосилась на ворох бумаг и рукописей на столе. Закрыла «Костяной щит» и отдала книгу скелету.
        - Читала и размышляла. - Она встала. - Сижу взаперти уже несколько дней. Пройдусь-ка с вами до корабля, провожу вас.
        Второй посетитель как-то вечером поскребся к ней в дверь, как собака. Расстриженный жрец, в опале у патроса - союзники кончились, кончились и хитрые ходы. Он угрожал, хотел выколотить из нее деньги. Эладора сделала встречное предложение - поработать на нее.
        Такой как есть, замаранный, он ей сгодится.

* * *
        Третий посетитель пришел глухой ночью. Карильон. Она не постучалась - Эладора очнулась от кошмара и увидала подсевшую к ней на кровать фигуру.
        - Не пугайся, - сказала Кари. - Это я.
        Эладора и не пугалась. Больше она не боялась ни ножей Мирена, ни воздаяния Черных Железных Богов - по крайней мере, пока. Она вытолкала подальше память о заключенном с ними договоре - заперла его в ныне пустой сейф и захоронила в самом темном отстойнике своего разума.
        - Ожидаемо, - произнесла Эладора. - Заявилась негодовать, что я пригласила в город Джирданские семейства. - Она подхватила с тумбочки охапку газет и помахала ими перед Карильон. - Вообще-то после уколов в прессе получить настоящей заточкой будет явно переменой к лучшему, так что валяй.
        - Дело не в том. То есть в том, но… твою мать, Эл, все из-за Шпата.
        - А что с ним?
        - Он надорвался. С тех самых пор, когда мы поднимали божью бомбу, он стал очень… тихим. Слабым. Не таким, как раньше. Я больше не могу управлять камнем, не могу пропускать удары. Эл, большую часть времени я его совсем не слышу - или, еще хуже, он стал мало разговаривать.
        Эладора слезла с кровати, наворожила призрачный огонек. Кари вздрогнула от света. Эладора отметила, что двоюродная сестра в синяках и царапинах. Перевязана шея - бурые пятна.
        - Чем я, по-твоему, могу помочь? - Эладора отвела Кари в другую комнату, выудила аптечку и начала разматывать перевязку.
        - Знать бы. Какой-нибудь волшебной штукой. Божьей. Онгентовой.
        Эладора выпучила глаза при виде воспаленной раны:
        - Нижние боги, как это тебя угораздило?
        - Если помнишь, я выпинала джирданских козлов из города, а ты телепортировалась на Лирикс и мило попросила их обратно. Вот так и угораздило.
        Эладора намазала рану притиранием, наложила чистый бинт.
        - В городе есть ученые. Кафедра археотеологии в университете, гильдия алхимиков. Правда, настоящих мастеров тут уже не сыскать. - Не совсем ложь. - Но есть и другие города.
        Эладора подошла к гардеробу, обезвредила защитное заклинание.
        - Мудрецы из Кхебеша слывут величайшими знатоками «волшебных штук» на всем свете. И, судя по намекам, тебе бы лучше на время уехать из Гвердона.
        И это тоже не совсем ложь. Здесь, в городе, предстоят дела, которые лучше проделать без Кари.
        - Про Кхебеш и мне много рассказывали, - буркнула Кари. - Они ни за что не пустят чужачку.
        Эладора открыла гардероб и вытащила тяжелый свод записей, перетянутый кожей. Колдовской дневник доктора Рамигос, включающий заметки о сборке божьих бомб и машины с Чуткого острова. Эладора отдала книгу Карильон.
        - Привезешь им ее. Обменяешь на все, что понадобится. Я не знаю, способны ли они помочь господину Иджсону, но надеюсь, что это возможно.
        Карильон взяла книгу, держа в руках, будто заразу.
        - Смогут ли они с помощью этого создать новые божьи бомбы?
        - Великое прозрение Роши состояло в том, что Черные Железные Боги в своем заточении были неизмеримо сильны, но статичны. Поэтому их можно было использовать, чтобы прервать вечно самовоспроизводящийся образ иного бога. Но работало это лишь потому, что неутолимый голод вывел их на самую границу со смертным миром. Такое… совпадение - редкость. Доктор Рамигос верила, что раки хайитян могут послужить какой-никакой низкосортной заменой, но даже среди сосудов, накопивших более ста поколений душ, лишь считаные раки обладают достаточной духовной силой, чтобы разорвать истинную божественную сущность. - Эладора хмыкнула. - Поэтому - нет. Без сырья у них не получится.
        - Ладно. Спасибо.
        - Постой, сумку отдам. - Эладора снова залезла в гардероб. Извлекла сумку, положила туда деньги, целебную мазь. Сняла с шеи амулет Кари и тоже сунула туда.
        Чем дальше этот амулет будет от Гвердона, тем обе они в меньшей опасности.
        - Эге, - спросила Кари, заглядывая за плечо Эладоры. - А зачем тебе эфирограф? Я думала, их все поотключали. - Эфирографный аппарат стоял на полу гардероба, обвитый замкнутой петлей серебряных кабелей.
        - Он отсоединен, - проговорила Эладора. - Исследовательский проект. - Она похлопала по металлическому корпусу - дружески потрепала машину. «Я буду работать над тем, чтобы спасти тебя, - подумала она, - но еще не время. Я еще не знаю наверняка». Она закрыла дверцы и активировала обережные чары.
        - Эл, - сказала Карильон. - Пока я не ушла… Там, в хранилище, что ты сделала? С Черными Железными Богами? Эти гниды сидели у меня в башке, когда я была их Предвестницей, заставляли меня видеть, чувствовать всякое. Не дай им воспользоваться тобой.
        - В том году, когда сразу после Кризиса я пришла к тебе на Семь Раковин, то сказала, что при таких обстоятельствах не стоит себя винить. - Эладора на минутку задумалась, потом вручила Карильон сумку. - Остаюсь при прежнем мнении. Не иди на поводу ни у собственных страхов, ни у мелочной зависти - хоть людишек, хоть божков. Одна история судить имеет право.
        Несколько дней спустя Эладора пробиралась через пепелище на улице Сострадания. Посередине дороги расчистили обломки, но проезд все равно забит экипажами, спешащими к открытию парламента. Улица Сострадания проходила по краю ишмирской зоны, над пограничной полосой постоянно висела мглистая дымка, и нарушителей без соответствующего благословения прибирала к себе Облачная Роженица. Народ тщательно старался не заступать за черту разметки, отчего продвижение замедлялось еще сильнее.
        Проталкиваясь в толпе, она вдруг поняла, что за ней кто-то идет. И тут рядом оказался Абсалом Спайк, подстроив свои размашистые шаги к ее скромной походке.
        - Начальник желает видеть тебя, пока все не завертелось, - шепнул он ей на ухо.
        - Я знаю, - ответила она. - Крыс уже сказал. - Сказал словами из ее же рта, оторвав от занятий.
        - Начальник также хочет убедиться, что ты жива, - прошипел Спайк. - Говорят, куча народу не против, если тебя не станет. Прикончить бы, мол, ту скотину, которая заставила нас сдаться. - Перханье в его глотке подразумевало, что в свободное время он был бы одним из них, но сейчас выполняет распоряжения Келкина.
        - Они вольны свободно выражать свое мнение, - сказала Эладора. - В том-то и прелесть оставаться живым.
        Спайк недовольно хрюкнул. Перемирие остановило сражавшихся, однако ценой продолжения оккупации. Крупные доли города пришлось уступить Ишмире, Хайту и Лириксу. Если одна из этих трех сил нарушит мир, то две других плюс гвердонские войска объединятся против них. Нейтралитет Гвердона в Божьей войне сохранился - только линии фронта были прочерчены уже посреди его улиц.
        На подходе к парламенту Спайк расслабился.
        - Дальше твои новые друзья тебя встретят.
        Он немедленно пошел прочь. Через пару минут она заметила его невдалеке в обнимку с молодой девушкой. Хорошенькая при других обстоятельствах, она была перепугана, стиснутая рукой Спайка. Она бросила на Эладору умоляющий взгляд, и Спайк уволок ее к боковому входу, ведущему на зрительскую галерею.
        Мхари Воллер она тоже заметила. Воллер носила платье по-джирдански и надела искусное украшение - золотого дракона, который обвивал ее левую руку. Она поймала взгляд Эладоры и помахала ей. Изобразила губами что-то насчет напитков. Наверняка из лириксианского ресторана. Если бы не сработала божья бомба, то Воллер вырезала бы сердца и сжигала их на кадильнице в подношение Пеш.
        Все-таки, несмотря на все недостатки, данное Перемирие - лучшая участь. И для Воллер, и для города.
        Эладора пересекла парламентский двор. Повсюду толчея, но возле дракона пространство свободно. Громадное создание лежало на куче щебня с разбитой стены, нежась на солнце, как задремавший котяра. Молодой человек, джирданец, отдыхал, сидя на валуне у головы дракона. Он узнал Эладору и встал поздороваться.
        - Мисс Эладора, - сказал Раски с сочным лириксианским акцентом. - Мы, поди, не виделись с тех пор, как вы прибыли. Вы выздоровели, да? Когда вы прибыли, то выглядели, как смерть!
        «Когда прибыла, - подумала она. - Когда договорилась с Черными Железными Богами? Когда они проковыряли дыру в мире и во мне, и я за миг пересекла океан?» Она прикрыла остервенение улыбкой.
        - Мне куда лучше, спасибо.
        - Мой Прадедушка переговорит с вами, ладно? Сюда, пожалуйста.
        Он подвел ее к драконьей голове. Чудовище открыло глаза.
        - Пробегись, Раски. Глянь, не раздобыл ли твой братец мне козлика в вашем неплодородном городе.
        Дракон обратился к Эладоре:
        - Эта штука, которую ты придумала, совсем новая. Вы тут в Гвердоне вечно изобретаете новые штуки. Сперва пасете богов, как мой внучатый племянник пасет коз. Потом убиваете их. А теперь вот это. Что теперь будет, как ты считаешь?
        - Надеюсь, мир.
        - Трое приставили мечи к горлу друг друга - и это, по-твоему, мир?
        - Другого пока у нас нет.
        - Строите вы тут мелкие дома, - посетовал дракон, - и я не помещаюсь у вас в парламенте. Но у меня чуткие уши, и я слышу, что многим не по душе то, что ты понаделала. Скажи, они примут твой уговор?
        - Примут, - без колебаний ответила она. Ей не позволено сомневаться.
        - Значит, сегодня войны ждать не стоит, - проговорил дракон, вытягивая шею, чтобы оглядеть город.
        - Нет, не сегодня.
        Внутри здания парламента зазвенел колокол.
        - Надо идти. - «Вечно держать меч в руке не хватит сил никому. Рано или поздно придется его отложить».
        Келкин ждал ее в небольшом уединенном кабинете. В зале снаружи Огилви с несколькими промлибами спорили над законопроектом о помощи пострадавшим. Эладора была удивлена тем, что Келкин не с ними. Обычно он был в гуще подобных дискуссий, стремясь убедиться, что ни пенни из городской казны не потрачен впустую и никто другой не получит и толики его заслуг в этом вопросе.
        «Оказалось, что на нем горностаевая мантия государственного секретаря. Поношенная, - непредумышленно отметила она, - еще королевским министром времен монархии. Те дни опять вернулись. Келкин невелик ростом и на вид едва ли сдюжит носить тяжелый мех».
        - Даттин. Наконец-то ты явилась сама. У меня зрение садится читать бесконечную корреспонденцию. - Он взмахнул ее письмом, посланным через день после приостановки огня. Она доверила его Барсетке.
        - Мне нужно было отойти в сторону, - сказала она, - и отдохнуть. Переправа в Лирикс отняла у меня уйму сил.
        - А кто тебя просил туда отправляться? Я же, черт подери, велел тебе договориться с Хайтом, привести их подкрепления! С их дохляками и бомбой мы бы отбили ишмирцев…
        - Разве что первую волну. Но не полную мощь Праведного Царства. Не богов, Эффро. - Эладора обернулась на внешний зал, поглядеть, кто там вместе с Огилви. Запомнить лица, имена. - И, допустим, вы выиграли, каким-то чуд… чудовищным недоразумением. Тогда вместо Ишмиры нас бы оккупировал Хайт, причем Ишмира готовилась бы к новому нападению. В лучшем случае мы оказались бы… провинцией, под их королем-наместником.
        - А вот с ним мы бы сладили, - рявкнул Келкин.
        «Он на взводе, - подумала Эладора, - потому что сам себя пытается убедить в правоте».
        - Спайк нашел девчонку, которая кувыркалась с хайитянским шпионом и встречала нашего доброго короля Беррика на поезде из Хайта. Ее немного подтолкнуть, и она подтвердит под присягой, что Беррик тоже хайитянский агент. Мы бы тогда его свергли - и Хранителей заодно, попробуй они его покрывать. Но ты же ведь все это испортила! - Келкин взбешен, и тем не менее он - смертный человек. Эладора же отстояла свое перед Черными Железными Богами. - Спайк сейчас водит девку по галерее. Я даю Хранителям понять, что у нас кое-что есть на их долбаного государя. У нас есть рычаг давления - но из-за тебя мне приходится тратить его на их поддержку твоего гадского Перемирия! А потом мне придется склониться перед этой тряпкой, виноторговцем, и назвать его «величеством». Тьфу. - Он захлебнулся лающим кашлем.
        - Мир, Эффро. Барыш стоит сделки.
        - Мир, - передразнил он. - Рамигос обещала, что ее чертова машина отвратит Божью войну - а вот она, война, у моей глотки! Чего стоят твои заверения? Пошло все к черту. К черту все. - Келкин взвыл. - Ты-то когда придешь на работу? - негромко проговорил он затем. - Ты мне нужна.
        Снаружи кабинета зашумели. Ворвался Огилви.
        - Мы не набираем голосов.
        - Парламент же еще не открылся! - заорал Келкин.
        - Мне шепнули словечко. Двадцать пять наших и половина Хранителей собрались голосовать против Перемирия. Все перебежчики из ее шайки, - сверкнул глазами на Эладору Огилви. - Они говорят, что нельзя договариваться со злыми богами. Что они спасались здесь от Ишмиры, а мы хотим их продать.
        - Кто? Назовите имена? - попросила Эладора.
        Огилви отбарабанил несколько имен. Все были из Нового города, из того списка, что дал ей Шпат. Только одного не хватало.
        - Дайте, я разберусь, - попросила Эладора.
        Глава 56
        Упырь туннелями вывел шпиона из палаты парламента. Замковый холм был изъеден ходами не хуже остального Гвердона, и новые поселенцы еще не освоились с лабиринтами у себя под ногами. Этот маршрут был скорейшим путем на Мыс Королевы через Храмовую Четверть.
        Шпиону необходимо было спешить. Под именем Алика его менее часа назад привели к присяге члена парламента, и в скором времени начнется голосование по Перемирию. Его долг - вернуться к этому ключевому моменту.
        Хотя, конечно, если голосование провалится и перемирие сорвется, то убраться подальше от центра города, возможно, неплохая идея.
        - Еще далеко? - спросил он упыря. Лучше бы его провожала Барсетка, а не это молодое отродье, с едкой ухмылкой и слишком острыми зубами.
        - Ты устал, старенький отче? Ложись и поспи, коли желаешь. На твоих костях мясо, а в Мойке теперь хорошую еду днем с огнем не сыскать - ишмирские боги нынче тоже подбирают трупы.
        - Я спешу, вот и все.
        - Поспешай. Уже скоро.
        Зеленый камень упырьих ходов сменился бетонной трубой, что ныряла под откос. В конце ее увесистые железные ворота, приоткрытые как раз настолько, чтобы протиснуться. По его расчетам.
        - Спускайся туда, третья дверь, - молвил упырь и исчез в темноте.
        Шпион опасливо прошелся по коридору, стараясь определить, где очутился. Коридор побелен и освещен эфирными лампами. Пол покрыт сажей, перепачкан следами; сверху подтекает грязь. В воздухе будто странное давление и отголосок шума далеких двигателей.
        Он рассмеялся. Мыс Королевы. Над ним, на поверхности, одни развалины.
        «Анна, Тандер - вам бы сейчас меня видеть», - подумал шпион. И тут же снова стал Аликом - второй версией Алика. Более покладистым, уступчивым Аликом. Подходящая маска.
        Постучал в третью дверь. Там кабинет - одни голые стены.
        - Входите, - произнесла Эладора.

* * *
        - Где мы? - спросил Алик.
        - В кабинете одной моей подруги. Больше сюда вниз никто не ходит. Здесь столь же… непритязательно, как и в городе в целом, - ответила Эладора. - Простите, что утащила вас из парламента, но дело не может ждать.
        - Звучит зловеще.
        - Я… Речь идет о голосовании по Перемирию. Некоторые новые парламентарии, из наших, голосуют против. Все они - те, кому вы помогли избраться. Все они к вам прислушиваются. Абсалом Спайк упоминал даже о заявках на лидерство в партии, когда уйдет Келкин. - Эладора отрывисто выдохнула. - Вы велели им голосовать против Перемирия?
        - Я приехал из Маттаура. Я повидал Божью войну, - начал он, но она перебила.
        - Ой, да бросьте, - резко возразила она. - Теперь мы все повидали Божью войну. Да, она невыносимо ужасна. Так зачем подрывать мой мир?
        - Они бежали от Праведного Царства. А значит, боятся, что ваше Перемирие даст Ишмире время собраться с силами, - объяснил Алик. Глаза его то и дело перебегали на единственное украшение кабинета - тикающие часы.
        - Поэтому-то они и голосуют против в отличие от вас?
        - Нельзя твердо рассчитывать на то, что Пеш полностью уничтожена. Для верности следует сжечь ее храмы, убить священников, разбить алтари, и, может быть…
        - Возобновленье войны, вероятно, погубит Пеш. При том, что определенно, погубит всех нас. - Эладора закусила губу. Первый раз за эти недели она хотела бы иметь при себе рукоять меча Алины. Она помнила, как Алина въехала в дедушкин склеп, разгоняя зло светозарным солнечным копьем. - Теревант Эревешич подался в наемники.
        Шпион пожал плечами:
        - Он погиб героем. Богоборец, так его назвали газеты. Я слышал, о нем слагают поэмы.
        - Я посадила его на корабль. И я не одна была у причала, когда уплывали наемники. Корабль провожала еще одна женщина. Бедняжка тронута богом, переплавлена в некоего полукракена. У нее не осталось рта, и разговаривать мы не могли, но вы меня знаете. Я всегда ношу с собой перо и бумагу. Ее зовут Уна.
        Эладора вытащила пистолет из кармана. Навела на шпиона.
        - Она описала, как вы завербовали ее шпионить против Гвердона. Как вы тайно пробрались в эту самую крепость. Вы искали божью бомбу.
        «Тандер мертв. Анна мертва. Эмлин мертв. Никто не знает настоящих событий. А лучшая ложь содержит долю правды». Шпион позволил плечам Алика жалко поникнуть.
        - Я думал, что это уже не важно. Я… я был шпионом на службе Ишмиры. Эладора, они хорошо мне платили. И позволили выбраться из Севераста, когда целый город превратили в лагерь для пленных. У меня не было выхода. Но мы всего-то лишь сделали вылазку на Мыс Королевы - и ничего больше. Знаю, надо было вам рассказать, но… когда погиб Эмлин, во мне все сломалось… а тут еще выборы и все прочее. - Он дал себе всхлипнуть. - То была моя прежняя жизнь. Теперь я совсем другой человек. Пожалуйста, поверьте мне.
        - Я верю, - сказала Эладора.
        - Ишмира в любом случае нападала. Боги обезумели, вы сами хорошо знаете. «Великую Отповедь» затопили сами Хранимые. Все, что случилось, произошло по вине богов.
        - Сафидисты верят, что смертным пристало служить богам. Всецело слиться с божьей волей. Вытравить себя начисто, чтобы стать наилучшим вместилищем божественного. Стать их проводником. - Эладора впилась ногтями себе в ляжку, но рука с пистолетом не дрогнула. - Но… но меня это никогда не подкупало. Я хотела управлять своей судьбой самостоятельно, а не позволять кому-то или чему-то выбирать ее за меня. Не знаю, как я хотела этого добиться - ведь никто из нас не один. Все взаимосвязано между собой. Трудно установить первопричину любого поступка. А часто причин бывает несколько. История ни в коем случае не так проста, как повествуют предания. Приходится упорно и кропотливо выискивать связи. Кто рассказал городской страже о том, что в доме Джалех живет святой Ткача Судеб?
        - Я не знаю! - шпион позволил Алику проявить немного гнева. Мальчик был его сыном.
        - Вы рассказали, - произнесла Эладора. - Вы подбили Ишмиру к нападенью на город. Вы хотели, чтобы боги набросились на нас и были уничтожены вместе с Гвердоном.
        - Они - чудовища.
        - История также учит нас обращать внимание на несостыковки. На невозможное. Кари видела, как вы умерли в Новом городе. Барсетка видела, как вы погибли под артиллерийским залпом. Одно невероятное спасение еще допустимо. Два - уже… чудо.
        Она приподняла дуло пистолета повыше.
        - Скажите мне свое настоящее имя.
        Шпион поглядел на хлипкое оружьице.
        - Этим меня не убить, Эладора.
        С первого выстрела она застрелила его насмерть.
        Тело обмякло на стуле.
        - Нет, - согласилась Эладора. - Не убить.
        Шум механизма стал оглушительным. Тогда она встала, пригладила юбку и перешла в соседнюю комнату.
        Шпион мгновенно оказался бестелесным, оторванным от смертного мира. Необходимо соткать себе новое тело - и разобраться с этой угрозой. Он вернется неподалеку. Тот путь через канализацию - единственный выход наверх, значит, Эладора останется ждать упырей. Он сформируется там до ее ухода. Убьет ее - эта мысль изрядно его расстроила, но дело в первую очередь. Упыри - вот проблема посерьезней, особенно Крыс. Они сторожат две оставшиеся божьи бомбы.
        Он потянулся вдоль пряди судьбы. Есть одна возможность - Алик растет в парламенте, становится министром общественной безопасности. Подминает под себя городской дозор. Гвердону необходимо поставить на вооружение новую божью бомбу, отсюда наша прямая обязанность прикончить упырей и забрать необходимые компоненты, пока Хайт с Лириксом не увели их у нас. Перестроить машину на Чутком. Процесс медленный, однако есть способы его ускорить, и начинать придется не с чистого листа. Вот дорожка назад к…
        Алик услышал, как его зовет голос Эмлина. Он попытался избавиться от него, это воспоминание с острова Чуткий, ничего более - но мальчик-то жив! Он где-то рядом! Он зовет Алика, молит прийти на помощь.
        …и сила подхватывает Алика, тащит его назад в смертный мир. Эфирные моторы, баки, где елозят алхимические творенья. Круги вызова. Он уже видел это и раньше - только где? Приходится бороться с памятью, сражаться с мыслями, не давая им разбегаться. На Чутком. Он видел такое на Чутком.
        В центре круга для вызова стоял эфирографный аппарат. Петля орихалкового кабеля отходила от круга - эфирное подключение действует, но говорит лишь с ним. Эмлин, внутри эфирографа, зовет его. Шпион боролся, пытаясь распутаться с Аликом, но безнадежно застревал в паутине его мыслей.
        А потом попался и во плоти. Он материализовался в кругу.
        Рядом стоял священник с пистолетом в руке. Он алчно смотрел на шпиона. Это был Синтер.
        Алик сделал шаг к эфирографу, но жрец цокнул языком и покачал стволом. Шпион остановился. Эфирограф затарахтел и защелкал, но прежде чем механизм заговорил, Синтер нагнулся и выключил машину.
        В дверях появилась Эладора. Глаза у нее вытаращены и полны страха.
        - Это же вы. Вы и есть… бог, - сказала она. - Я думала, что боги… не умеют думать. Что вы - ожившие заклинания. Самовозобновляемые завихрения психической энергии в эфирном поле. А вы… не такой.
        Шпион раскинул руки.
        - Узри жертвоприношение моих жрецов в Северасте. По моей паутине они ушли вперед, в будущее, и оставили за собой нить бытия, за которую я способен цепляться. Далеко вперед ушли они - и сколь тянется сия прядь судьбы, я неспособен погибнуть. - Он всмотрелся в машинерию, в треск и рев вокруг себя и спросил: - Что это за клетка?
        - Опытный образец доктора Рамигос. Уменьшенная модель машины на Чутком. Я попыталась оторвать от вас то, что в вас… воплотилось. Но это вы и есть. - Она зыркнула на ряд приборов со стрелками, встроенных в стену. - Механизм маломощен, чтобы сковать божество, наподобие Ткача Судеб, но справляется с… тем, кто вы.
        - Я - Ткач Судеб, - провозгласил шпион. - Мне поклонялись в Ишмире и Северасте. Но когда Ишмира напала на Севераст, я был расколот. Когда моего двойника, мою тень уничтожат, я опять стану завершенным, единым Ткачом Судеб. - Он пожал плечами. - А коли не выйдет, у меня останется моя месть. Я поведу с ними свою тайную Божью войну. Я сброшу их алтари и сожгу их храмы, даже если буду вынужден действовать под этой маской из плоти. - Он распростер руки шире. - Теперь ты знаешь меня. Поклонись мне и будешь первой из моих святых, моей новой жрицей.
        Эладора покачала головой:
        - Это вы обещали и Эмлину?
        Синтер застрелил его наповал. Машина взревела снова.
        Возвращаясь на этот раз, он чувствовал себя беспомощным, новорожденным. Словно морской рачок во время линьки, мягкий и уязвимый, пока не обрастет панцирем.
        - Без божьей бомбы вам меня не убить.
        - Пока машина работает, ты тут привязан, - рявкнул Синтер.
        Он улыбнулся. Круг вызова уже угасал. В эфирных моторах кончится энергия; живые мозги в баках не слишком-то долго смогут повторять секретные молитвы его удержания. Эфирограф - хрупкий прибор. Он убьет Алика, уберет эту приставучую связь с Эмлином - и скроется. Если есть время, то найдутся любые возможности.
        - Вам меня не удержать.
        Синтер опять застрелил его. Он сформировался заново и тут забыл, сколько ног полагается людям. Он подкосился и рухнул, пальцы, как паучьи лапки, засучили по полу, пытаясь волочь за собой мертвый груз тела.
        Эладора вздохнула. Махнула рукой, и Синтер выстрелил еще раз.
        - Я знаю, что бывает с богами, когда их уничтожают много раз.
        И опять.
        - Вы будто изнашиваетесь, не так ли? Каждый раз… урезает вас, умаляет. - И еще выстрел. - А вы, если на то пошло, всего лишь мелкий божок.
        Синтер снова застрелил его.
        Когда он сформировался на этот раз - замедленно, болезненно, вытягивая субстанцию своей сути из эфирной паутины, с тягучими и загнившими мыслями - Синтер приставил пистолет к его лбу. Горячее дуло к его смертной коже.
        - Теперь ты работаешь на нее, - прорычал священник, указывая на Эладору. - Понятно?
        Шпион не знал, переживет ли еще одну смерть. Он сдался.
        - Меня это вовсе не радует, - проговорила Эладора. - Я лишь стараюсь как лучше, ради моего города. До этого я заключила сделку с богами куда хуже вас.
        Эпилог
        Перемирие устояло.
        Трое участников Божьей войны условились о том, что Гвердон - совместная, нейтральная территория. За морями боги, драконы и легионы мертвецов могли себе драться, но не здесь, не в городе. Порой в договоре возникали прорехи - измены, спорные инциденты, но в целом мир выстоял. Городских властей чудесным образом оповещали о возможных угрозах; замыслы о возобновлении военных действий пресекались с минимумом пролитой крови.
        Гвердон приспосабливался к новому режиму. В природе города было заложено преображаться, отстраиваться поверх обломков. К осени вновь открылся порт, оживленнее прежнего - боевые корабли трех стран соревновались за места у нейтральных причалов. Парламент временно переехал во дворец патроса, пока восстанавливались укрепления на Замковом холме; городской дозор занял старые катакомбы и усыпальницы на Могильном. Случались и чудеса, отныне город перестал быть безбожным. Жрецы-менялы Благословенного Бола наводнили рынки и лавки, благословляя городскую торговлю. Безглазые духовидцы Дымного Искусника продавали фантазии и грезы на Долу Блестки. Виадук Герцогини заменил временный мост - он висел на крюках, зацепленных за облака. Новый город больше не выходил из ряда вон - теперь чудеса творились повсюду.
        Одним зимним днем Эладоре Даттин сообщили, что ее мать умерла.
        Карета застряла в полупромерзшей грязи проселочной дороги. Барсетка соскочила на землю и, приложив недюжинную упырью силу, вытолкнула задние колеса. Потом залезла обратно, от дыхания на холодном воздухе шел пар. Эладора дала ей платок, чтобы Барсетка вытерла когти и не запачкала свое новенькое траурное платье из бархата.
        - Спасибо, мисс, - сказала упырица. Она уселась на место. - Что это за штуки, там, в поле?
        Эладора посмотрела туда.
        - Лошади.
        - Ого. Они почти как на резьбе в церквях Хранителей! Красивее, чем рэптекины. Интересно, на что они похожи на вкус? - Городской упырь, куда деваться. - Жалко, что Карильон не смогла приехать.
        - Оно и к лучшему, - молвила Эладора. - Она никогда не была здесь счастлива. - «А я?»
        Она озирала бесконечные снежные поля и леса, маленькие деревенские дома и сараи. Седые небеса над седой землей.
        Она заметила быстрое движение высоко в облаках, седую завесу разорвал дракон, закружил над землей, выслеживая добычу. Эладора мысленно напомнила себе перекинуться словом с лириксианским послом. Драконы залетают слишком делеко от выделенных им угодий близ города; для договора о Перемирии в этом ущерб невелик, но нельзя закрывать глаза ни на что, касающееся занебесных чудовищ. Надо посоветоваться с Аликом, узнать, что у них есть на посла - мотивировать его решить этот вопрос без лишнего шума, а не рисковать оскорблением джирданской семьи, предъявляя претензии лично дракону.
        Дракон, разочарованный пустынным ландшафтом, скрылся в облаках.
        Вдалеке по мерзлому полю брел фермер с опущенной головой, он и не заметил громадной зверюги в небе.
        Похороны посетило больше народу, чем Эладора рассчитывала. Циничная часть ее разума предположила, что люди пришли сюда в основном просто погреться. Сафидистка Сильва просила кремировать себя на погребальном костре из священного дерева, а не опускать тело в трупную шахту. Костер воздвигли на небольшой деревенской площади посреди Вельдакра. Большинство скорбящих были односельчане, в основном родственники по линии Даттинов. Несколько младших сановников из Гвердона; епископ-другой из Хранителей. Мхари Воллер отсутствовала, однако, как гласила записка, роскошные духи с ароматом чудесных цветов были от нее. Эладору посадили в середине церкви, на ближнюю к алтарю скамью, к телу матери. И чередой брели мимо, принося обязательные соболезнования.
        Барсетка сидела в следующем от Эладоры ряду, положив в утешение когтистую лапу ей на плечо. «Какое же все это занудство, - думала Эладора. - Выхолощенный ритуал». Эти молитвы пустее смирительных псалмов в доме Джалех - такие поскуливания о милосердии не растревожат ни одного далекого бога.
        Она вспомнила здешний Фестиваль Цветов. Как ее заставляли выстаивать тут часами, в душной жаре. Держать ладони над зажженными свечками. Молить пламя свечи превратиться в огненный меч, вымаливать дары святости.
        «Гори», - думала Эладора. Зря она сюда приехала. Укол вошебным мечом должен был стать подобающим прощанием с Сильвой. Но необходимо соблюсти формальности. Они высидела всю долгую службу, пока ягодицы не затекли на твердом сиденье, пока тщательно напяленная маска скорби не переросла в честный оскал раздражения.
        Сельский священник произнес последнюю заупокойную молитву, и Сильву понесли на жервенник. Тело легкое, будто бы оно уже выгорело внутри, и осталось только закончить начатое. Эладора пошла за ними, на всякий случай. За последний год она повидала, как восстают из мертвых, и хотела убедиться наверняка.
        Несколько опоздавших подошли к ней проявить почтение, когда мать уже лежала на костре. Один из них, коротышка с длинным носом, ненадолго отвлек разговором сельского священника, а потом приблизился к Эладоре. Она его уже видела, только сразу не могла вспомнить, где именно. А потом вспомнила и с трудом превозмогла себя, удержавшись от возгласа.
        - Я просто хочу, чтобы вы знали, как мне жаль, - сказал король Беррик. - Я знал вашу мать последние несколько месяцев, пока мы оба гостили у патроса во дворце. Иногда мы с ней беседовали, когда она могла разговаривать. Она часто упоминала вас. Порой даже гордилась вами. - Король окинул взглядом площадь. - Она научила меня любить Гвердон. Любить, пусть даже на расстоянии.
        «Она была Тай».
        - Благодарю, ваша милость. И спасибо за то, что пришли.
        - Мне необходимо исполнить некоторые обязанности. До отъезда подойдите к священнику.
        Внезапный всплеск пламени отвлек собравшихся, и король воспользовался возможностью незаметно отбыть.
        Эладора стояла на холоде и смотрела, как тело матери горит и становится пеплом.
        Покосившаяся сельская усадьба в Вельдакре теперь принадлежит Эладоре. Слишком поздно, в Гвердон до темноты не вернуться, поэтому они с Барсеткой остаются здесь на ночь.
        Она повернула ключ и отперла заднюю дверь. Деревенский дом мало поменялся с тех пор, как Эладора поступила в университет. Затхлые книги, иконостас Хранимых Богов. Подтеки свечного воска.
        Шкатулку она положила на стол.
        - Что там? - спросила Барсетка. - После похорон я видела, как жрец передавал вам этот ящик.
        - М-мать доверила шкатулку ему, - ответила Эладора, - еще очень давно. Ее… ее прислал дедушка, тогда же, когда отправил к нам жить Карильон.
        Шкатулка с железными петлями была сделана из какого-то темного дерева. Защелка опечатана сургучом со знаком семьи Таев. Дотронувшись до печати, Эладора почувствовала озноб колдовства. На крышке начертаны обереги.
        - Что там внутри? - Барсетка принюхалась к ящичку.
        - Дневники моего деда, так сказал священник. Мать… захотела, чтобы я их взяла.
        - Зачем?
        Наследство. Предупреждение. Ловушка. Она не знала.
        Мать была чудовищем. Мать была святой. Она преобразила Хранителей, восстановила короля на престоле. Король всем ей обязан.
        Дедушка был чудовищем. Дедушка заложил и выстроил современный город, как он есть. Келкин всем ему обязан.
        Эладора прокалывает палец и срывает печать.
        Послесловие
        Писать книгу - все равно что прыгать со скалы. Вы шагаете с края, на мгновение наступает тишина, и вдруг вокруг вас все начинает происходить очень быстро и раздаются крики.
        Писать вторую книгу - все равно что пытаться сделать второй шаг в воздухе. Это определенно опыт.
        Большое спасибо моему британскому редактору Эмили Байрон, которая превратила мою оригинальную рукопись в нечто гораздо лучшее, Брэдли и Джоанне, Назии и всем остальным в Orbit (особенно многострадальным корректорам, которые терпят такой текст, как «это Кракен, и это кракен, а это Кракен - вещь, что может быть кракенами»). Спасибо также моему агенту Джону Джарролду.
        И снова я благословлен обложкой Ричарда Андерсона.
        Стихотворение адаптировано из стихотворения Хью Макдиармида «Midnight» и любезно предоставлено Carcanet Press. Оригинальное стихотворение (а) прекрасно и (б) полно теней остальной Шотландии.
        Большое спасибо тем, кто входит в любую из следующих групп: людям, которые купили экземпляр «Молитвы из сточной канавы», людям, которые прочитали «Молитву из сточной канавы», людям, которые написали рецензию на «Молитву из сточной канавы». Если вы находитесь на пересечении этих групп, то вам нужно не просто удвоить или утроить благодарность: я остаюсь в огромном долгу перед рецензиями и читателями, которые дали первой книге «Наследия Черного Железа» такой первоначальный толчок.
        Я остаюсь в долгу также перед моими друзьями, особенно перед Нейлом за то, что он оставался стойким альфа-читателем, давним соучастником Кэт и остальной частью Пелгрейна, и всеми теми, кто следил, чтобы у меня не выросло эго.
        Благодарить Идель - словно благодарить кислород.
        Наконец, я должен отметить вклад Тристана, Элиан и Нимуэ. Вклад включает в себя «рождение за несколько дней до того, как должна быть сделана окончательная редактура», но также помощь с автографами и бесконечное - ну, в некотором роде - терпение, когда им говорят: «Папа работает».
        notes
        Примечания
        1
        Неф (фр., от лат. navis - корабль). Продолговатая часть здания в романских храмах эпохи Возрождения, простирающаяся от входных дверей до хоров и покрытая сводом; формой напоминает опрокинутый корабль.