Спасательные шлюпки «Глен Каррига» Уильям Хоуп Ходжсон
        Книга представлена в виде истории, записанной в 1757 году о событиях произошедших на несколько лет ранее. Рассказчик - молодой парень, который был пассажиром на корабле «Глен Карриг». Корабль потерпел крушение, а он спасся вместе с командой на двух уцелевших шлюпках. Использование автором профессиональной морской терминологии, а также невероятные приключения и борьба с чудовищами - делают сюжет этого произведения интересным и захватывающим.
        Вильям Хоуп
        Спасательные шлюпки «Глен Каррига»
        Матери моей посвящается
        Madre Mia
        Пусть люди говорят, твои черты утратили былую красоту,
        Пусть даже молодость твоя теперь лишь только грустное вчера,
        Вчера, которое, как яркий аромат цветов,
        В себе смешало и полет мечты, и сладость снов.
        О, годы, годы! Как лихие кони, они промчались над тобой,
        Укрыв мантильей прожитых невзгод, посеребрив почтенной сединой,
        Но всё равно, всё также звонок голос твой.
        Такое как могло произойти?
        Твой волос почти утратил свой иссиня-черный блеск.
        Морщины тронули чело, подобное челам античных фреск,
        К чьей чистоте ничто не смеет прикоснуться,
        Не посягнув на добродетель и покой.
        Коснулись, словно золото зари вечерней,
        Или как будто это ветер смурый пронеся над рекой.
        Твои глаза. В них свет твоей души сияет, как кристалл,
        подобный всем великим чудесам,
        Так искренно,
        Как чистая молитва,
        Стремясь из самой глубины,
        Из сердца, к Небесам.
        1. Земля обреченных
        Пять дней мы плыли на шлюпках и за все это время никакой земли, ничегошеньки не было видно. А потом утром шестого дня боцман, он командовал одной из наших шлюпок, как закричит, что видит далеко по левому борту землю; но уж больно она была далеко от нас, сразу и не различишь, то ли земля, то ли облако утреннего тумана. Тем не менее, поскольку в наших сердцах начала зарождаться слабая искра надежды, не смотря на свою усталость, мы налегли на весла, и примерно через час уже точно знали - перед нами действительно земля, а если говорить точнее, какой-то низкий берег.

* * *
        Было уже, наверное, немного за полдень, когда мы подошли на своих шлюпках настолько близко, что смогли определить какого рода ландшафт скрывается дальше от берега, тогда то мы и поняли, - перед нами невероятно плоская, пустынная и необитаемая земля, такой она мне тогда показалась. Кое-где, там и сям, проглядывали островки какой-то странной растительности, только что это было низкорослые деревья или какой-то кустарник я точно не могу сказать, но я точно знаю, они не были похожи ни на что из того, что когда-либо мне доводилось видеть.
        Насколько я помню, мы шли на веслах вдоль берега, стараясь плыть как можно медленней, в поисках хоть какого-нибудь залива, чтобы благодаря нему можно было бы войти внутрь этих земель. Не могу сказать, сколько времени всё это продолжалось, только мы не собирались сдаваться. В конце концов, мы её нашли - илистое, заболоченное устье, которое в итоге оказалась эстуарием[1 - Эсту?рий (от лат. aestuarium «затопляемое устье реки») - однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря.], впрочем, мы так и думали, что там будет устье. Как раз в него мы и вошли, и продвинулись совсем немного, вверх, по извилистому руслу реки или залива. Всё то время, пока мы тихонько гребли, мы внимательно осматривали оба берега в надежде на то, что, может быть, удастся найти место, где можно будет сделать стоянку, но ничего мы так и не нашли. Все брега были покрыты какой-то липкой, вонючей грязью, поэтому мы не отважились даже сунуться туда, как сначала нам всем хотелось, - махом, лихо и с отвагой.

* * *
        Зайдя в залив углубившись по нему немногим больше мили внутрь неизведанной страны, мы увидели на берегах те растения, которые я заметил еще когда мы были в море, а теперь, находясь всего в нескольких ярдах от них, мы могли гораздо лучше их изучить. Так я сумел понять, что они представляли из себя низкорослые деревца, к тому же еще и корявые, причем выглядели они довольно чахлыми. Лишь только подойдя к ним поближе я сумел понять, что именно из-за слабых и болезненных ветвей я принял это дерево за кустарник. Его ветви были тонкие и мягкие по всей своей длине, при этом они провисали вниз и волочились по земле, а на каждой такой ветви был один-единственный, похожий на капусту плод, кстати сказать, довольно большой, и возникало такое впечатление, что он растет на самом её конце.
        Вскоре мы миновали скопления деревьев и речные берега опять стали очень низкими, я залез на банку[2 - Деревянная доска, служит для укрепления шлюпки от сдавливания, а вместе с тем сиденьем для гребцов.], откуда мог обозревать окружающий нас ландшафт. При помощи этого мне удалось выяснить, что всё пространство, насколько я мог охватить его взглядом, было сплошь утыкано протоками и затонами, некоторые из этих затонов были очень большими и широкими. Поскольку у меня уже сложилось определенное впечатление об этом месте, теперь я убедился в том, что вся эта частичка суши не что иное, как сплошное болото, расположенное в какой-то потрясающей низине. Да, что ни говори, а влипли мы в огромную лужу грязи, и от этого такое чувство тоски и безотрадности охватило мою душу, что смотреть на это мне больше совсем не хотелось. Возможно, где-то глубоко на бессознательном уровне мою душу охватила своего рода оторопь из-за той поразительной тишины, которая окружала нас, так как, куда бы я не взглянул, нигде не было видно ни единого живого существа, ни птиц, ни растений, лишь только чахлые приземистые деревья росли
островками, выглядывая то здесь, то там, повсюду.
        Когда же я полностью привык к окружающей меня обстановке, эта самая тишина начала казаться мне какой-то сверхестественной и зловещей, поскольку память моя не могла подсказать похожего случая, чтобы прежде мне доводилось оказаться в таком царстве безмолвия. Всё словно застыло перед моими глазами, ни единой, даже маленькой одинокой пичужки не видать было на хмуром небе. Сколько бы я не прислушивался, даже слабого крика морской птицы не доносилось до моего слуха. Ничего! Не было слышно даже кваканья лягушек, даже плескания рыб. Я чувствовал так, словно мы попали в Страну Забвения, которую правильней было бы назвать Землей Обреченных.
        В течение трех часов мы беспрестанно работали веслами, моря больше не было видно, также не видно было и места, куда могла бы ступить наша нога. Везде вокруг нас хлюпала грязь, - то серая, то черная. Вот уж, поистине, бескрайняя, дикая пустошь, до отказа заполненная вязкой и липкой мерзостью. Поэтому нам и приходилось грести, поскольку мы не теряли надежды, в конце концов, наткнуться на какой-нибудь островок.
        Затем, незадолго до заката солнца, мы решили сделать передышку за веслами и перекусить, взяв немного из того, что осталось от нашего запаса, а пока каждый занимался своей порцией пайка, я смотрел на то, как солнце садится за горизонт, далеко, за бескрайним, необозримым болотом. Мне даже начали мерещиться какие-то странные, замысловатые тени, они выступали откуда-то из-за моей спмны и падали на воду по левому нашему борту, потому что мы как раз сделали стоянку напротив островка с этими отвратительными и жалкими деревьями. Именно в этот момент, насколько мне удается вспомнить, я с новой силой ощутил каким безмолвным и странным выглядит всё вокруг меня, к тому же я ясно осознал, что всё это отнюдь мне не мерещится. Также я заметил, что ребятам и в нашей шлюпке, и в шлюпке боцмана тоже, как-то неспокойно на душе от столь колоритного пейзажа, так как все они говорили вполголоса, будто боясь нарушить тишину.
        В то самое время, когда я уже был почти раздавлен, чувствуя себя изолированным от мира, из дикой, заброшенной пустоши пришло первое напоминание о том, что жизнь в этом захолустье все-таки есть. Первый раз я услышал на большом расстоянии от нас, где-то глубоко внутри тех земель, какой-то низкий всхлипывающий стон. Его нарастание и утихание были подобны завыванию дикого ветра, проносящегося сквозь огромную лесную чащу, хотя никакого ветра и в помине не было. Вдруг, как-то сразу всё умерло, словно куда-то рухнуло, и тишина воцарилась еще более жуткая, тем самым представляя поразительный контраст с унылым и странным рёвом. Я огляделся по сторонам, посмотрел на ребят в нашей шлюпке и в той, которой командовал боцман, при этом у меня сразу возникло такое впечатление, что никого из них нет сейчас здесь, все они замерли, будто превратились в камни, и сидели напряженно прислушиваясь. Так прошла одна минута, вторая, вдруг один из матросов разразился раскатистым смехом, я сразу понял, что у него нервишки шалить начали.
        Боцман отругал его и заставил замолчать. В тот же самый момент опять раздался этот не то стон, не то дикое всхлипывание, теперь мы слышали его откуда-то справа. Нарастая и становясь всё громче и громче, буквально через секунду, ревело уже за нашими спинами, подобно эху, а начинался рев далеко, где-то в глубине залива. Я опять взобрался на банку, намереваясь на этот раз лучше рассмотреть местность вокруг нас. Только вот берега стали заметно выше, да еще и растительность служила естественным экраном, загораживая обзор, не смотря на то, что я поднялся повыше и мое положение, по идее, должно было дать мне возможность видеть гораздо дальше за кромку берега.
        Так вот, немного времени спустя завывание прекратилось и снова воцарилась мертвая тишина. Мы все сидели, затаив дыхание, в ожидании того, что последует дальше, Джордж, наш самый младший юнга, который сидел рядом со мной, дергает меня за рукав и спрашивает испуганным голосом, не знаю ли я, чтобы это всё могло значить. В ответ я только покачал головой, и хотел сказать, что знаю об этом не больше его, но вместо этого, чтобы его хоть немного успокоить сказал, что это, наверное, ветер так воет. Не поверив мне, он только покачал головой, так как действительно было яснее ясного, тут никаким ветром даже близко не пахло, погода стояла безветренная.
        Едва я успел произнести эти слова, как снова раздался этот заунывный вой. Казалось, что он исходит откуда-то издалека, из самого верховья залива, а потом, буквально сразу, мы его уже слышали откуда-то с низу, из внутренней части земли, а потом с островка, что был между нами и морем. Он наполнил собой вечернюю мглу, пропитав воздух скорбным, жалобным стоном, и я заметил, что в этом жутком стенании, в этом плаче отчаяния, звучало что-то до боли человеческое. И такая жуть пробрала нас, что ни один не решался и рта раскрыть, казалось, мы все превратились в слух, застыли и внемлем страданиям потерянных душ. За то время, пока мы, перепуганные до полусмерти, сидели и слушали, солнце закатилось за самый край небосвода и нас окутал полумрак.
        Сразу, вслед за этим произошла еще более необычайная вещь; пока ночная тьма сгущалась, странное завывание стихло, в тоже время другой звук словно вырвался откуда-то из внутренней части этой земли, из самого её центра, - раскатистое, низкое рычание. Сначала, как и завывание, оно казалось приглушенным, тем не менее оно очень быстро нарастало, накатываясь на нас со всех сторон волнами, и вскоре вся непроглядная ночная тьма была им полна. Оно становилось всё громче и громче, и вот уже в нем слышалось пронзительное звучание множества труб с характерным насыщенным тембром, которые, казалось, вырывались из дикого рыка. Вслед за этим, оно постепенно начало стихать и превратилось в нескончаемый рокот, в котором мне удалось услышать то, что я могу описать как злобное рычание голодного зверя. Потрясающе! Никакого другого слова, из тех, что я знаю, не способны передать те нотки неутолимого голода, которые в наиболее устрашающей форме доносились до моего слуха. И этот рык, больше чем какие-либо другие из всех необъяснимых и странных звуков, которые мне пришлось услышать за свою жизнь, леденил в моих жилах
кровь и заставлял трепетать сердце.
        Когда я так сидел весь превратившись в слух, Джордж неожиданно схватил меня за руку и, дрожа от страха, визгливым шепотом сообщил, что кто-то ходит в зарослях между деревьями на левом берегу. Подтверждение этим словам я получил незамедлительно, поскольку собственными ушами уловил шорохи и шелест именно в том самом месте, и они не стихали. А затем, совсем близко к нам, я услышал приглушенные звуки напоминающие урчание, казалось, будто дикий зверь мурлыкая трется о мой локоть. В тот же момент я услышал слова боцмана, он тихо приказал Джошу, старшему юнге, он был за главного на нашей шлюпке, плыть борт о борт с ним, теперь он взял на себя командование над обеими нашими шлюпками. Мы подняли весла и положили наши обе шлюпки в дрейф в середине залива, при этом перепуганные до смерти мы зорко вглядывались в кромешную ночную темень, пытаясть там хоть что-нибудь разглядеть, и старались говорить только шепотом, только у нас это получалось настолько тихо, что с трудом удавалось разбирать слова через непрекращающийся рык.
        Тянулись часы, и ничего кроме того, о чем я уже рассказал, более не произошло. Правда, где-то сразу после полуночи деревья напротив нас начали опять колыхаться, словно какой-то зверь, хотя вполне может быть там их было несколько, крадучись подполз и притаился среди них, немного погодя вслед за этим мы услышали всплеск, будто что-то плюхнулось в воду возле берега. Впрочем, звуки эти быстро стихли, и мертвая тишина воцарилась опять.
        Так, утомительно долго тянулось время, пока на самом Востоке небо не начало проясняться, тем самым извещая нас о наступлении нового дня. И по мере того, как нарождался новый день, а свет обретал свою силу, это ненасытное рычание становилось всё тише и тише, уходя вместе с мраком ночи. А потом настал этот долгожданный день, и снова мы услышали горестное стенание, которое не давало нам покоя до самой ночи. Оно то стихало, то снова набирало силу и, приобретая еще более скорбные оттенки, расползалось по необъятной пустоши, окружающей нас, это продолжалось до тех пор, пока солнце не поднялось на несколько градусов выше горизонта, после этого стон начал постепенно становиться тише, долгим унылым эхом достигая наших ушей. В конце концов, всё смолкло, и опять на нас навалилась тишина, придавив своей тяжестью на все часы, пока светило солнце.
        Когда день уже был в самом разгаре боцман предложил нам позавтракать тем, что осталось из наших скудных запасов. После этого, первым делом окинув взором берега, чтобы понять, не таят ли они какой-нибудь опасности, мы снова налегли на весла и поплыли вверх по заливу, уповая на то, что сможем добраться до такого уголка этой земли, где жизнь еще не совсем угасла, и где наши ноги ступят на твердую почву. Вопреки тому, что я рассказывал раньше, растительность в том месте, где мы тогда уже находились, стала богаче, а потом, когда мы проплыли дальше, и вовсе расцвела во всем своем буйном великолепии. То есть, получается я был не совсем прав, когда говорил о том, что жизнь здесь полностью вымерла. Теперь, когда я вспоминаю наши приключения, я думаю, что непролазная грязь, которая нам встретилась в первый день пребывания в этих землях, не смотря на то, что была липкой и вязкой, таила в себе огромный потенциал, в ней сохранялись вялые зародыши обильной и разнообразной жизни.
        Стоял ясный полдень, кроме того заметна была хоть и не большая, но все-таки какая-то перемена в ландшафте, окружающем нас, при этом и растительный покров подальше от воды стал немного богаче и более сплошным, только с воды берега по-прежнему оставались такими же неподступными, покрытыми всё той же непроходимой липкой грязью. Так что нигде мы не могли пристать, потому что даже если бы мы где-нибудь и высадились, то ничего хорошего нас не ждало.
        Всё то время, пока мы плыли, мы постоянно следили то за одним берегом, то за другим, к тому же тем, кто не сидел на веслах, приходилось держать наготове свои охотничьи ножи, поскольку события прошлой ночи не давали никому покоя и мы были очень сильно напуганы. В результате, нам все равно пришлось повернуть свои шлюпки обратно к морю, не говоря еще о том, что и провиант наш был уже совсем на исходе.
        2. Корабль в Гавани
        Уже вечерело, когда мы плыли по заливу, впадающему в другой более крупный залив, а туда можно было попасть лишь только обогнув берег, находящийся по нашему курсу с левой стороны. Мы собирались пройти мимо, - как уж не раз делали за весь этот день, но наш боцман, чья шлюпка была впереди, вдруг как закричит, что видит какое-то судно, лежащее в дрейфе, немного выше первого изгиба берега. Смотрим, так и есть, мы даже не сразу и поверили в то, что, действительно, торчит прямо перед нашими глазами одна из мачт какого-то корабля, правда, паруса на ней были изорваны в клочья, видимо, их так потрепало, пока его носило по волнам.
        Именно в тот момент, когда мы уже начали сходить с ума, чувствуя себя покинутыми и брошенными на краю земли, и с опаской ожидали наступления ночи, в сердцах своих мы ощутили светлое чувство очень похожее на радость. Впрочем, боцман сумел нас сразу охладить, грубо, в свойственной ему манере, заткнув наши рты, он напомнил о том, что мы ничего не знаем о том, кто является хозяином этого судна. В полнейшей тишине он направил свою шлюпку к этому кораблю, в залив, куда мы за ним и последовали, изо всех сил стараясь не издавать ни единого звука и следя за тем, чтобы подгребая веслами не плескать. Действуя таким образом, не спеша, мы подошли к самому рукаву залива, откуда открывался прекрасный вид и можно было беспрепятственно рассмотреть этот корабль, безмятежно качающийся на волнах, немного поодаль. С этого расстояния он совсем не производил впечатления судна с экипажем на своем борту, по этой причине, после недолгих колебаний, мы налегли на весла и прибавив скорость поплыли прямо к нему, стараясь производить как можно меньше шума.
        Какой-то явно не английский корабль качался на волнах в гавани, рядом с берегом залива, который был от нас по правую руку, а на том берегу виднелись густые заросли низкорослых, чахлых деревьев. Казалось, будто он стоял на якоре, прочно увязшем в топком иле или грунте. При этом выглядело это судно довольно старым и потрёпанным, по этой причине в душе моей зародилось смутное сомнение в том, что мы сможем на его борту найти что-нибудь подходящее для наших желудков.
        Мы подошли к нему на расстояние примерно равное десяти морским саженям[3 - Морская сажень = 1,83 м.], взяв курс на его правый крамбол[4 - Крамбол - на парусных деревянных судах - толстый короткий брус в виде консоли, выходящий за борт и поддерживаемый снизу кницею, называемой сапортус. На внешнем конце К. - шкив для кат-талей, посредством которых якорь после его выхода из воды подтягивается на высоту палубы, что называется взять якорь на кат.В данное время К. почти повсюду заменен кат-балкой, т. е. металлическим изогнутым брусом, похожим на шлюпбалку.Выражение "справа (слева) на крамболе" указывает направление на предмет, видимый справа (слева) по носу по линии, проходящей от наблюдателя через место нахождения прежнего правого или левого крамбола.], поскольку нос его был направлен прямо в устье маленького залива. Затем боцман скомандовал своим ребятам отгрести немного назад, тоже приказал и Джош гребцам на нашей шлюпке. Приготовившись сразу удирать в том случае, если возникнет какая-либо опасность, боцман громко приветствовал незнакомое судно, но никто ему не ответил, послышалось лишь только эхо
его собственного крика, которое, отразившись от корабля, вернулось обратно. Он снова гаркнул, надеясь на то, что на этот раз его услышат те, кто сейчас находится внизу, в подпалубных помещениях, если они не услышали его первое приветствие. И во второй раз ничего, за исключением раскатистого эхо, впрочем нет, деревья на берегу, такие безмолвные и неподвижные, как нам сперва показалось, начали немного трепетать, словно его голос растревожил их.
        Набравшись смелости, мы подплыли к нему и прижались борт к борту, после чего закинули на его борт свои весла и уже через минуту по ним вскарабкались на палубу. Смотрим, никаких особых повреждений вроде бы нет, разве что палубный иллюминатор в кают-компании разбит, да корпус кое-где слегка покорежен, а в остальном полный порядок. А потом, присмотревшись повнимательней, у всех у нас возникло предположение, что этот корабль команда покинула не очень давно.
        Как только боцман поднялся на корабль из своей шлюпки он сразу же кинулся на корму, к трюмному люку, и все, кто уже был на борту, последовали за ним. На корме мы увидели, что крышка трюма отошла примерно на дюйм и нормально не закрыта, при этом от нас потребовалось приложения стольких усилий для того, чтобы убрать её в сторону и всё это заняло столько времени, что в результате мы очень хорошо уяснили, каких трудов это стоит отодвинуть крышку трюма на заброшенном корабле.
        Однако на то, чтобы спуститься в трюм нам много времени не понадобилось. Внизу мы обнаружили, что в кают-компании нет ничего кроме пустых шкафов и полок. Из неё открывался проход в две отдельные каюты, расположеные в носовой части корабля, и в каюту капитана в кормовой его части, причем во всех этих каютах мы нашли личные вещи, одежду и всякий хлам, это как раз служило подтверждением тому, что корабль его команда покинула в спешке. Еще сильней нас в этом убедило то, что в выдвижном ящике шкафа, стоящего в капитанской каюте, мы нашли большое количество золотых самородков. Вряд ли можно было бы такое предположить, чтобы его владелец всё это бросил по собственной воле.
        Относительно отдельных кают; одна из них находилась по правому борту и по обстановке в ней можно было догадаться, что её занимала женщина, причем никакого сомнения не возникало в том, что она была пассажиркой. Другую, в которой стояло две койки, с определенной степенью уверенности можно сказать, занимало двое молодых людей, это мы сумели установить по носильным вещам, небрежно разбросанным по всей каюте.
        Все же вряд ли можно сказать, что на осмотр этих кают мы потратили слишком много времени, поскольку мы искали провиант и по этой причине торопились, подстегиваемые приказами боцмана. Нам нужно было как можно быстрей выяснить, есть ли на этой старой посудине хоть какая-нибудь провизия, которая могла бы спасти нас от голодной смерти.
        В завершение своего осмотра мы отодвинули крышку люка, которая вела в кладовую и, взяв с собой две лампы, которые мы принесли со шлюпок, спустились вниз, на разведку. Оказавшись там, через некоторое время мы наткнулись на два бочонка, которые боцман открыл при помощи своего топорика. Бочки были целые и прочные, в них хранились корабельные галеты[5 - Корабельные галеты представляют собой увесистые лепёшки из муки и воды, высушенные до почти каменного состояния. Употреблять их в сухом виде просто невозможно - нужно предварительно размачивать в воде или алкоголе. В раздробленном виде они добавляются в незамысловатые морские рагу на базе солонины (об этом ниже). Кроме того, если раскрошить галеты помельче, они сгодятся в готовке вместо муки. В общем, практичная штука, если знать к ней подход. И может храниться годами.], - очень хорошие и пригодные в пищу. После такой находки, как можно догадаться, у нас на душе сразу полегчало, теперь мы уже знали, что страшную голодную смерть удастся отсрочить хотя бы на немного. Продолжая разбирать запасы мы обнаружили: бочку черной патоки, бочонок рому, несколько
ящиков сухофруктов, правда, они уже заплесневели и не очень годились в пищу, бочонок говяжьей солонины и бочонок хорошо просоленой свинины, небольшой бочонок уксуса, ящик бренди, четыре бочонка муки, один из которых, как оказалось, сильно отсырел, и целую кучу различных жирных соусов.
        Через некоторое время мы подняли все эти припасы в просторную кают-компанию, там уже можно было спокойно выбрать, что лучше подходит нашим желудкам и выкинуть пропавшие продукты. Пока боцман тщательно просматривал наши трофеи, Джош взял двух матросов и поднялся с ними на палубу, а оттуда они спустились на наши шлюпки и с них перетащили нашу экипировку и снаряжение, так как мы решили эту ночь провести на борту корабля.
        Когда мы всё это сделали, Джош отправился на полубак[6 - Бак (нидерл. bak) - передняя часть палубы (от носа до фок-мачты) или палубы носовой надстройки.Надстройка над верхней палубой в носовой части корабля называется «полубак». Удлинённый полубак может занимать до 2/3 длины судна.Основное назначение полубака заключается в увеличении высоты борта в носовой части корабля, что важно для обеспечения хорошей мореходности, защиты верхней палубы от заливания при встречной волне и повышения непотопляемости. В удлинённом баке на грузовых судах располагают грузовые твиндеки, на пассажирских судах - каюты.На баке или внутри полубака обычно располагают якорное и швартовное устройства.], туда, где должен был находиться кубрик[7 - Кубрик - жилое помещение для команды.] для матросов. Там он не нашел ничего кроме двух матросских сундуков, матросского чемодана, еще там валялся какой-то старый такелаж, к тому же еще не в полной комплектности. В кубрике имелось всего десять коек, поскольку это был всего-навсего небольшой бриг[8 - Бриг (англ. brig) - двухмачтовое судно, имеющее от 6 до 24 орудий, с прямым парусным
вооружением фок-мачты и грот-мачты, но с одним косым гафельным парусом на гроте - грота-гаф-триселем.] и не было никакой необходимости держать на нем большую команду. Кроме того Джош хотел проверить, что у них хранится в запасных рундуках[9 - Рундук - ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, для хранения личных вещей команды, экипажа.], невозможно было в такое поверить, чтобы у десяти здоровых мужчин было всего два сундука да один матросский чемодан. Но сейчас ему было не до этого, почувствовав сильный голод, он вернулся на палубу, а оттуда направился в кают-компанию.
        За то время, пока он отсутствовал, боцман приказал двум матросам убрать в кают-компании; после чего он выделил каждому из нас по две галеты и стопке рома, а Джошу, когда тот вернулся он выделил такую же порцию. Чуть погодя мы провели что-то вроде совещания, мы были довольны и чувствовали удовлетворение от того, что сегодня сидим в каюте полной провианта и говорим о своем насущном.
        При этом, до того как начать совещаться, мы успели покурить наши трубки, дело в том, что боцману удалось найти в капитанской каюте целый ящик табака, и только потом мы приступили к обсуждению той ситуации, в которой оказались.
        У нас имелся запас провианта, как расчитал наш боцман, позволяющий прожить, в лучшем случае, около двух месяцев, причем не особенно ограничивая себя в питании; кроме этого, нам нужно было проверить есть ли на бриге вода в бочках, так как в заливе вода была солоноватая и противная, даже в той самой дальней его части, куда мы заходили с моря, стоит сказать, что до сих пор недостатка воды мы не испытывали. Проверить наличие воды боцман поручил Джошу и двум матросам, к тому же он распределил дежурства на камбузе[10 - Камбуз (нидерл. kombuis) - помещение на судне, соответствующим образом оборудованное, и предназначенное для приготовления пищи (кухня). В зависимости от размера судна, размещают в отдельном помещении. Представляет собой выделенный участок большего пространства.] для матросов, на всё то время, пока мы будем находиться на этой посудине. В эту ночь, сказал он, нам можно отдохнуть, поскольку у нас был достаточный запас воды в бочках на шлюпках, с ним мы спокойно могли дожить до следующего дня. Постепенно сумрак надвигающейся ночи стал заполнять каюту, но мы все равно продолжали болтать,
наслаждаясь комфоротм и получая удовольствие от хорошего табака, который мы смогли должным образом оценить.
        Через какое-то время один из матросов неожиданно прикрикнул на нас, чтобы мы замолчали, и в тоже мгновение мы все опять услышали этот далекий протяжный стон, тот же самый, который мы слышали вечером в первый день. Вспомнив о том, какого страху он на нас навел накануне, мы переглянулись сквозь клубы табачного дыма и сгущающийся сумрак наступающей ночи. За всё то время, пока мы ошарашенно смотрели друг на друга, стон стал еще отчетливей слышен, и, в конце концов, мы словно укунулись в него, - всё было именно так! Казалось, он просачивается прямо через разбитый иллюминатор, как будто какое-то измученное, невидимое существо стоит и плачет на палубе над нашими головами.
        Все сидели как завороженные в каюте наполненной этим стоном и никто не мог даже пошевелиться, ни один из нас. Только боцман и Джош поднялись вверх на палубу через люк, чтобы посмотреть, может быть, кого-нибудь смогут заметить, но ничего они не увидели, так и вернулись обратно к нам, решив, что ничего хорошего в этом нет выставляться на обозрение безоружным, какими мы были на тот момент, ведь за исключением матросских ножей[11 - Почему нож матросский? Виной тому скругленный кончик клинка. Если судить по откровениям приключенческих писателей, то это сделано для того, чтобы сделать драки в портовых кабаках менее травматичными.Вот только добиться своей цели горе-реконструкторам не удалось. Обух ножа скруглялся к острию, но какая-никакая заостренная часть оставалась. Можно было вовсе убрать острие, сделав нож моряка чем-то вроде столового - но до такого радикализма корабельное начальство не дошло. А вообще изначально матросский или «морской» нож был сильно похож на финку. Прямое лезвие оканчивалось острием с характерной «щучкой» или же без нее. В первом случае скос обуха иногда затачивался под
фальшлезвие, но это - по непроверенным слухам и мемуарам.Настолько старые матросские ножи до нас не дошли. Зато сохранился документ, авторство которого приписывают ни много ни мало - британскому адмиралу Френсису Дрейку. Из него следует, что этот прославленный флибустьер на службе Ее Величества был озабочен драками на кораблях его эскадры. Тогда, в эпоху парусного флота путешествия могли длиться месяцами, и людям бывало трудно уживаться друг с другом в тесном пространстве. Разумеется, тогда еще никто не слышал о тренингах на психологическую совместимость, вроде тех, которые проходят современные космонавты и экипажи подводных лодок. Да и скажи вы сэру Дрейку про подводную лодку - мигом пришлось бы пройти по доске или принять ванну под килем. Во избежание, так сказать, распространения бреда.В общем, товарищ Дрейк ограничился тем, что вооружил корабельного плотника точилом и приказал скруглить обушки матросских ножей. Дескать, пускай бравые морские волки выясняют отношения в благородном боксе. Кстати сказать, морякам, уволившимся со службы по выслуге лет, вручался матросский нож в «первозданном» виде -
без отломанного острия.] у нас ничего не было.
        Постепенно ночь окутала мраком весь мир, а мы так и сидели в темной каюте. Никто не проронил ни единого слова, лишь только когда огонек вспыхивал в трубке, озаряя лица, можно было понять, что рядом с тобой находится кто-то еще.
        Внезапно мы услышали низкое, раскатистое рычание, оно прокатилось по всей этой земле. В ту же секунду стон затих, захлебнувшись в угрюмом, грохочущем шквале, опять всё смолкло и полная тишина воцарилась на какое-то мгновение, а потом опять началось всё сначала, теперь рычание это слышалось ближе и было гораздо отчетливей для слуха. Я вынул трубку изо рта, потому что меня снова охватил неописуемый ужас, я опять вспомнил то сильное чувство тревоги, которое у меня появилось в первую ночь, сейчас вкус табачного дыма не доставлял мне никакого удовольствия. Глухое утробное рычание, словно волной накрыло нас с головой и постепенно смолкло где-то вдали, уступив место напряженной тишине.
        Сквозь тягостное безмолвие я услышал голос боцмана, он приказал нам всем быстро перебраться в капитанскую кабину, а после того, как подчинившись его команде, мы перешли туда, он решил задраить люк трюма. Джош тоже пошел с ним, и только вдвоем они сумели закрыть его как надо, хотя попотеть им пришлось изрядно. Когда они вернулись в капитанскую каюту, мы плотно закрыли дверь и задвинули засов, а затем подтащили к ней два рундука, чтобы подпереть ими для надежности. Даже сделав это мы едва могли успокоиться, хотя казалось, что никто ни зверь, ни человек не сможет теперь добраться до нас. Не смотря на это, мы были еще весьма далеки от того, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, потому что в том рычании, которое заставляло нас дрожать от страха всю прошлую ночь, было что-то демоническое, и мы не знали порождения каких жутких Сил поджидают нас за пределами нашего укрытия.
        Всю эту ночь, также как и вчера, мы слышали рык, иногда казалось, что он совсем рядом - такое невозможно передать словами! Он громыхал чуть ли не над нашими головами, на этот раз он было гораздо громче, чем в прошлый раз. И всю эту ночь я благодарил Господа Бога за то, что он помог нам найти убежище в самом центре этого кошмара.
        3. Чудовище, в поисках своей жертвы
        Я лежал, лишь временами проваливаясь в сон, также спали и другие наши ребята, по крайней мере, большинство из них. Однако на самом деле получалось так, что я пребывал не то в полусне, не то в полузабытьи, будучи не в состоянии заснуть по-настоящему, и всё из-за этого непрекращающегося рыка, в который мы погружались, окутанные ночной тьмой, причем от этого мне становилась всё страшней и страшней. Вдруг, где-то сразу после полуночи, я услышал звук в кают-компании, сразу за нашей дверью, лишь только я это услышал - в одно мгновение весь сон у меня как рукой сняло. Я сел на своей постели, прислушался и понял, точно, кто-то копошится возле двери в кают-компанию. Поняв что происходит, я тут же встал со своей постели и пошел, осторожно на цыпочках, туда, где спал наш боцман, собираясь его разбудить, если он, конечно, спит. Лишь только я к нему подкрался, он тут же схватил меня за лодыжку и приказал шепотом молчать, потому что он тоже слышал этот странный звук за дверью, похожий на то, будто кто-то чем-то возит по стенам и по полу.
        После этого мы вдвоем тихонько подкрались к двери настолько близко, насколько это позволяли рундуки, которыми мы её прижали, и здесь, согнувшись в три погибели, мы стали прислушиваться; правда, ничего не могли понять, что это было, что издавало такие странные звуки. Они не были похожи ни на шарканье ног, ни на топанье, не походили они ни на трепет крыльев летучей мыши, а о них я подумал первым делом, так как слышал слухи о вампирах, появляющихся по ночам в таких зловещих и мрачных местах, не похоже это было и на едва различимый шорох ползущей змеи. Можно сказать, что больше всего это напоминало елозание половой тряпки, когда ей драят палубу, пол в каютах или межпалубные переборки. Нам очень хотелось открыть дверь и посмотреть, что там происходит, чтобы убедиться в правильности своих догадок, но вдруг, совсем неожиданно, хлюпающим мазком что-то волоком прошло снаружи по нашей двери, за которой мы притаились и слушали. От этого звука мы испугавшись отпрянули назад, хотя между нами и тем, что терло по двери и по стенам стояли рундуки, прижатые к толстой двери.
        Неожиданно всё стихло, и сколько бы мы не прислушивались, больше мы ничего не слышали. Не смотря на это, до самых первых утренних часов мы все равно не могли спать, всё ломали голову над тем, что бы это могло быть, что шарило в потемках по полу и стенам в кают-компании.
        Затем, в свой положенный час наступил новый день и рычание прекратилось, и снова это бесконечное скорбное стенание наполнило наши уши, а потом, наконец, на нас свалилась мертвая тишина, которая здесь обычна в дневные часы, и словно камнем придавила нас.
        В наступившей тишине, невероятно измученные и утомленные, мы все-таки заснули. Около семи часов утра боцман разбудил меня, смотрю, а наши ребята открыли дверь кают-компании и уже ходят везде, однако, сколько бы мы с боцманом не искали того, что могло напустить на нас такого страху среди ночи, найти хоть какой-нибудь след нам так и не удалось. В тоже время я сомневаюсь, будет ли правильным сказать, что мы ничего не обнаружили, поскольку в нескольких местах кормовые переборки имели довольно потертый вид, правда, мы точно не знали, были они такими раньше или стали такими после этой ночи.
        Боцман велел мне не говорить никому о том, что мы слышали этой ночью, поскольку не было никакой нужды пугать ребят, они и без того были сильно напуганы. Я решил - это мудрое решение и поэтому держал язык за зубами. К тому же я хотел понять, что это было, чего мы так сильно испугались, более того, мне очень хотелось узнать, проявит ли оно себя как-нибудь образом днем. Куда бы я ни пошел, чем бы я не занимался, - я постоянно думал об этом. Почему-то мне казалось, что оно может напасть и уничтожить нас всех.
        После завтрака, на который каждый из нас получил свою порцию свиной солонины, стопку рома и галету (к этому времени огонь на камбузе мы уже развели), под чутким руководством боцмана нас ожидали трудовые свершения. Джош и двое матросов проверили бочонки для пресной воды, а остальные занялись люковыми чехлами, так как нужно было узнать, какой груз везут на этом судне. Но увы, к нашему великому разочарованию, мы не нашли ничего! Да и, баки с водой были, считай, пустые, вода стояла в них где-то фута на три от дна.
        К этому времени Джош уже открыл одну из бочек, но к великому нашему сожалению вода в ней оказалась, считай, непригодной для питья, потому как запах у неё был затхлый и вкус отвратительный. Тем не менее боцман приказал ему вылить всю воду в ведра, надеясь на то, что постояв на воздухе она станет лучше. Сделать то это он сделал, да только вот, даже простояв всё утро вода от этого особенно лучше не стала.
        В сложившейся ситуации, как того и следовало ожидать, мы стали думать о том, где нам найти годную в употребление воду, поскольку с водой у нас начиналась напряженка. При всем при этом, хотя один говорил одно, а другой другое, - никто не смог предложить ничего путного. Лишь только мы закончили с обедом, боцман сразу послал Джоша с двумя матросами вверх по течению, в надежде на то, что на милю выше им попадется более свежая, пригодная для питья вода. Они вернулись незадолго до заката, да еще и без воды, потому что везде она была соленой.
        Тогда боцман предвидя то, что, вероятно, нам не удастся найти воду, дал задание матросу, которого он поставил у нас коком, кипятить воду в больших чайниках. Это он приказал, когда почти закончилась вся вода, что у нас была с собой на шлюпках. Над носиком каждого чайника он велел повесить по железному котелку, наполненному холодной водой из бочек, потому что какой бы она теплой и противной не была, она все равно была холодней той, что мы набрали в заливе. Теперь струя пара из каждого чайника натыкалась на охлажденную поверхность железных котелков и посредством этого конденсировалась и стекала в три ведра, стоявшие под ними, на полу в камбузе. При помощи такого способа нам удалось собрать достаточно воды на вечер и до следующего утра. Впрочем, процесс этот был медленным, а нам нужен был более быстрый метод или, в противном случае, мы вынуждены были покинуть это судно в скорости, чего лично я очень даже желал.
        Мы приготовили себе ужин еще до заката солнца, чтобы нормально поесть еще до того, как начнется заунывный стон, который мы по определенным причинам имели все основания ожидать. После этого боцман задраил люк и мы все пошли в капитанскую каюту, затем мы плотно закрыли на засов дверь и приперли её рундуками, как и в прошлую ночь; и хорошо что мы оказались осмотрительны и повели себя настолько разумно.
        К тому времени, когда мы уже были в капитанской каюте и закрыли за собой дверь, солнце приближалось к закату, а с наступлением сумерек опять этот печальный вой разлился по всей округе. Уже понемногу привыкнув к таким особенностям этого места, мы закурили наши трубки, хотя я обратил внимание на то, что никто не говорил, причем это и без душераздирающих воплей производило очень сильное впечатление.
        Как я и говорил, мы все сидели молча, только длилось это недолго, а причиной того, почему молчание было нарушено, послужила находка, которую сделал Джордж, наш самый младший юнга. Не смотря на то, что этот парень не курил, он всегда был готов небедокурить или, по крайней мере, засунуть куда-нибудь свой нос, вот и сейчас, подстрекаемый своей натурой, он нашел на палубе возле носовой переборки какую-то маленькую коробочку и решил порыться в её содержимом.
        Оказалось, что коробочка была полна всякого хлама, частью которого являлась дюжина, или что-то вроде того, серых бумажных листков, вырванных из пакетиков, используемых, насколько мне известно, для транспортировки образцов зерна; хотя я знаю, что их используют и для других целей, но сейчас был именно тот случай. Поначалу Джордж, не глядя, высыпал содержимое этой коробки туда, где в каюте валялся всякий мусор, но становилось всё темней, и поэтому боцман зажег одну из свечей, из тех, что мы нашли в кладовой. Затем Джордж, которому заняться было нечем, решил покопаться в мусоре, занимавшем много места в каюте, и там он нашел то, что заставило его вскрикнуть от удивления.
        Лишь только боцман услышал, что Дордж нас всех зовет, он прицыкнул на него, видимо решив, что это его очередное ребячество. Но вместо того, чтобы успокоиться, неугомонный Джордж схватил его за руку и, потянув зажжённую свечу к себе, всё-таки заставил нас всех обратить на себя внимание, а точнее на то, что было написано на лоскутках, покрытых мелким почерком похожим на женский.
        Не успел Джордж сообщить нам о своей находке, как вдруг мы увидели, что наступила черная ночь. Внезапно жалобный стон прекратился и сразу вслед за ним, из того же самого места как и прежде, послышался раскатистый рык, который изводил нас не давая покоя и отдыха на протяжении двух ночей. На какое-то время мы даже перестали курить и молча сидели прислушиваясь, поскольку всем опять стало очень страшно. Совсем скоро мы его уже слышали совсем рядом, казалось, будто он везде вокруг корабля, также было и в предыдущую ночь, но, постепенно привыкнув к такой экзотике, мы снова закурили, и сказали Джоджу читать нам вслух то, что было написано на этих клочках.
        После этого Джордж с некоторой дрожью в голосе начал читать, с трудом разбирая слова, написанные на изрядно потрепанной бумаге, вот тогда-то мы и поняли с какой жутью мы столкнулись, впрочем, это только подтвердило наши предчувствия:
        «Когда они нашли ручей между деревьев, которыми был покрыт весь берег, радости не было предела; поскольку вода нам была очень нужна. К тому же некоторые из наших ребят боялись оставаться на корабле (они говорили, что причина всех наших злоключений и странного исчезновения их товарищей, а также брата моего возлюбленного заключается в том, что корабль наш преследует сам Дьявол), они сразу сказали о своем намерении поселиться поближе к ручью и там разбить лагерь. Это им удалось сделать всего за один вечер, не смотря на то, что наш капитан, очень хороший и порядочный человек, говорил им остаться в хорошо известном укрытии, если только они дорожат своей жизнью. Я обратила внимание на то, что раз старший помощник и боцман решили уйти к ручью, то никто из них не стал слушать его увещеваний…».
        Дойдя до этих слов Джордж остановился и начал шуршать другими обрывками пакетов, в поисках продолжения истории.
        Немного в них покопавшись, он начал возмущаться из-за того, что не может его найти и от этого на лице его появилось глубокое разочарование.
        Боцман на него посмотрел и сказал, не терять время даром, читать с первого попавшегося листка или, здесь он попал в самую точку, мы никогда не узнаем о том, что там написано, а нам во что бы то ни стало нужно было найти этот ручей, который, это мы уже поняли, должен был находиться где-то на берегу, недалеко от корабля.
        Подчинившись приказу, Джордж схватил тот, что лежал сверху; так как они, я слышал он говорил об этом боцману, все были перепутаны и лежали как попало. А вдобавок ко всему, мы уже сгорали от нетерпения и хотели знать то, что скрывали эти разрозненные клочки. Поэтому Джордж сразу принялся читать с первого попавшегося ему обрывка, и вот что там было написано:
        «Вдруг я услышала капитана, он кричал, что здесь кто-то есть в кают-компании, и в тот же самый момент я услышала голос своего любимого, который мне велел закрыть дверь в свою каюту и ни в коем случае её не открывать. Потом я услышала, как захлопнулась дверь в каюту капитана, а затем наступила тишина, которую нарушил какой-то очень странный звук. В первый раз в своей жизни я слышала, как это чудовище рыскало в кают-компании, правда, мой любимый мне говорил, что оно делало это и раньше, только больше он ничего мне об этом не рассказывал, наверное, чтобы лишний раз меня не пугать. Хотя теперь я прекрасно понимаю, почему мой любимый строго-настрого приказывал мне в ночное время никогда не оставлять дверь своей каюты открытой. Также я помню, как две ночи накануне ломала голову над тем, не является ли звон разбитого стекла следствием визита этого омерзительного чудовища, а утром я увидела в кают-компании разбитый иллюминатор. После того, как я такое увидела в мою голову начали лезть всякие дурные мысли, а душа от страха готова была выскочить из груди.
        Постепенно привыкнув, я приобрела способность спать не обращая внимание на зловещее рычание; поскольку я сумела себе внушить, что это голоса ночных духов, и поэтому не позволяю себе без видимой причины поддаваться страху и впадать в депрессию; так как мой любимый убедил меня в том, что мы надежно защищены и непременно уедем домой. А теперь, прямо сейчас, за своей дверью я слышу эти жуткие, леденящие душу, звуки - это Оно опять что-то ищет в каюте…
        Неожиданно Джордж замолчал, потому что боцман встал со своего места и положил свою огромную руку на его плечо. Парень хотел что-то сказать, но боцман сделал ему знак рукой, приказав сидеть тише воды, ниже травы; и тогда все мы, кто уже начал сопереживать событиям этой истории, все превратились в слух. Вдруг, до наших ушей донесся странный звук, который отвлек нас от зычного рычания, громыхавшего за бортом корабля, и начисто отвлек внимание от чтения.
        Некоторое время мы сидели очень тихо, прислушиваясь, лишь только по едва уловимому дыханию можно было понять насколько мы напряжены и сосредоточены. Все уже поняли, что там за дверью кают-компании кто-то есть. Через какое-то мгновение мы почувствовали, как что-то прикоснулось к нашей двери, это было похоже, о чем я уже говорил раньше, на прикосновение большой мокрой тряпки, как будто ей мыли поверхность деревянных частей корабля. Причем те ребята, что сидели рядом с дверью, испугавшись, внезапно отпрянули назад, когда почувствовали присутствие огромного существа совсем рядом. В этот момент боцман властно поднял руку и шепотом приказал им не шуметь. Сразу вслед за этим, словно услышав шорохи за дверью, оно с такой силой дернуло дверь, что всем нам показалось её вот-вот сорвет с петель. Тем не менее дверь выдержала, и мы поспешили как можно быстрей подпереть её закладными досками, снятыми с коек, которые мы поставили между дверью и двумя огромными сундуками, а сверху на эти сундуки мы поставили еще и третий, так что забаррикадировали мы всё накрепко.
        Сейчас я не помню рассказывал ли я о том, что когда мы только поднялись на этот корабль, то на левом борту увидели в дребезги разбитый кормовой иллюминатор, во всяком случае, еще раз сказать об этом, я думаю, стоит. Кстати, боцман сразу поспешил задраить его наглухо с помощью специальной крышки из тикового дерева, которая была приделана там специально на случай шторма; укрепленная надежными брусками, прибитыми накрест, она плотно прижималась при помощи клиновых затворов. Это он сделал в самую первую ночь, чтобы преградить путь любому морскому чудищу, проникнуть через разбитый иллюминатор и, как оказалось впоследствии это было очень предусмотрительным шагом. Вдруг Джордж закричал, что за крышкой кормового иллюминатора что-то есть, мы все сразу попятились назад, опасаясь злобной твари, решившей таким образом добраться до нас. В это время наш боцман, а был он человеком далеко не робкого десятка, тихонько подкрался к задраенному окошку и еще раз убедился в надежности затворов. Так как он точно знал, что если всё закрыть как полагается, то ни одно чудовище, при том условии, что оно не обладает силою
равной киту, не сможет его сломать, поэтому, в случае нападения, сама конструкция иллюминатора должна была служить для нас достаточной защитой от вражеских посяганий.
        Не успел он проверить этот иллюминатор, как от страха закричал один из матросов. Мы кинулись ко второму, неразбитому иллюминатору, смотрим, за стеклом какая-то красноватая головка взметнулась стремительно вверх и в одно мгновение присосалась к нему, распластавшись по всей поверхности. Джош, который оказался ближе всех к столу, схватил с него свечу и поднес её к тому месту, где присоска прилипла к иллюминатору с наружной стороны. Благодаря свече мне удалось разглядеть, что распластавшаяся по стеклу масса напоминала собой волокнистую ткань в разрезе, больше всего похожую на ломтик разделанной сырой говядины, - при всем при том, что она сокращалась, то есть, была живой.
        Мы все, как один, в ошеломлении уставились на шевелящийся красный кусок мяса; парализованные от страха, в тот момент мы точно были не в состоянии защитить себя, даже если бы у нас было оружие. И пока мы так стояли, словно глупые овцы в ожидании мясника, а длилось это всего одно мгновение, раздался скрежет, раму покорежило и по стеклу побежали многочисленные трещины. Через секунду пульсирующая живая ткань с прослойками, присосавшаяся к иллюминатору, с силой вырвала его, оставив каюту без всякой защиты, но наш боцман не растерялся, ругая нас на чем свет стоит, как последних салаг и недотеп, он схватился за крышку иллюминатора и захлопнул её, закрыв зияющую дыру, образовавшуюся на том месте, где раньше стояло стекло. На самом деле от этого оказалось больше прока, чем если бы стекло там и оставалось, тут же были поставлены на свои места и зажаты крепко-накрепко все крепления и затворы. В том, что всё было сделано именно когда это нужно было сделать, мы убедились незамедлительно, потому что буквально сразу раздался треск расщепляемого дерева и звон разбитого стекла, а после этого в кромешной тьме мы
услышали странный вой, он становился всё сильней и сильней, заглушая собой непрерывное рычание, наполнявшее собой ночь. Через некоторое время завывание словно умерло, и скоро опять воцарилась тишина, которая казалась неизбежным продолжением жуткого кошмара. Мы слышали неловкие тычки, как будто кто-то неуклюже пытался открыть тиковую крышку, но у него не получалось, закрыта она была хорошо, и в тот момент нам нечего было бояться.
        4. Два лица
        Об остатке той ночи у меня остались лишь только смутные воспоминания. Иногда мы слышали как трясется дверь за огромными сундуками, но никакого вреда нам от этого не было. Время от времени мы слышали приглушенное мягкое буханье и звук похожий на то, словно чем-то терли палубу, прямо над нашими головами, затем чудовище в последний раз попыталось сломать тиковые крышки на иллюминаторах в каюте. Насколько я помню, когда наступил день я всё еще спал. Продрав свои глаза, мы увидели, что уже далеко за полдень, это боцман, зная о том, что нам многое нужно успеть сделать, разбудил нас, а потом заставил отодвинуть сундуки. После этого, наверное, целую минуту ни один из нас не отваживался подойти к двери, пока боцман не приказал нам посторониться. Тогда мы все посмотрели на него, и вдруг увидели, что в своей правой руке он держит огромную абордажную саблю.
        Он нам сказал, что есть еще четыре точно таких же сабли, а может быть и больше, отошел немного назад и своей левой рукой показал на открытый рундук. Затем, как того и следовало ожидать, мы бросились к тому рундуку, на который он указывал, а там, среди прочего инвентаря мы обнаружили три точно таких же сабли, как и у него, а четвертым оказался прямой и длиный палаш[12 - Пал?ш (венг. pallos ['p?lo?] < тур. pala «меч; кинжал») - рубяще-колющее клинковое холодное оружие с широким к концу, прямым и длинным (до 100 см) клинком, который может иметь двустороннюю (ранние образцы), но чаще - одностороннюю или полуторную заточку, со сложным эфесом; прямая сабля.]. Долго не раздумывая, я сразу схватился за него, решив, что на это раз мне сильно певезло.
        Вооружившись, мы побежали за боцманом; так как он уже открыл дверь и пошел осматривать кают-компанию. Здесь я хотел бы отметить, как хорошее оружие может придать смелости и отваги мужчине. Всего несколько часов назад я боялся за свою жизнь, а сейчас я был полон воинской доблести и сам рвался в бой. Хотя, о том, что сражаться пока было не с кем, наверное, не стоило жалеть.
        Из кают-компании боцман полез на палубу, я помню, что немного удивился, когда увидел крышку люка лежащей на том же самом месте, где мы её оставили в прошлую ночь; но тут я вспомнил о том, что палубный иллюминатор был разбит и через него можно было спокойно попасть в кают-компанию. При этом я терялся в догадках, что же это за существо такое, которое предпочитает лазить через разбитые иллюминаторы пренебрегая удобством люка, как раз предназначенного для спуска вниз.
        Мы обыскали всю палубу и полубак, но ничего так и не нашли, после этого боцман двоих из ребят поставил на вахту, причем остальным тоже не пришлось сидеть сложа руки. Чуть позднее мы отправились завтракать, а потом все приготовились читать продолжение истории, написанной на помятых листочках, потому что все очень надеялись на то, что там будет написано, где среди деревьев спрятался чистый ручей.
        Ну так вот, между кораблем и зарослями деревьев находилась покатая горка вся покрытая толстым слоем грязи, рядом с которой стоял корабль. Взобраться на этот склон было делом почти невозможным, по той причине, что грязь эта была липкой и вязкой, хотя со стороны могло показаться, что по ней можно легко проползти. Внезапно Джоша осенило, он сказал боцману, что мы сможем перейти на берег при помощи лестницы, прикрепленной на полубаке за носовой продольный конец. Лестницу принесли, также прихватили несколько люковых крышек. Сначала сверху на грязь мы положили крышки, а на них уже поставили лестницу; при помощи таких ухищрений, мы смогли перебраться на самую высокую часть берега, не угодив в грязь.
        Таким образом у нас сразу получилось оказаться среди деревьев, так как они росли сразу на краю; но, не смотря на это, нам легко удалось справиться со всей этой акробатикой; потому что они не росли вместе, а стояли по отдельности, на некотором расстоянии друг от друга.
        Мы немного прошли по зарослям, и вдруг один из наших ребят закричал, что видит что-то по правой стороне. Мы сразу схватились за наше оружие и смело направились туда. На самом деле он заметил рундук, а чуть поодаль валялся еще один. Пройдя еще немного вглубь мы наткнулись на лагерь, правда, сходство с лагерем он имел весьма слабое, поскольку парус, который служил у них палаткой, был разорван в клочья, скомканый и грязный он валялся прямо на земле. Ручей, который мы так хотели найти, действительно оказался таким, о каком мы могли только мечтать - чистый и прозрачный, со студеной водой, так что теперь мы уже твердо были убеждены в том, что у нас есть все шансы на спасение.
        После того как мы, наконец, нашли ручей нам стоило подумать о том, как сообщить об этом остальной команде, оставшейся на корабле. Однако, на самом деле, что-то было не то с этим местом, не известно по какой причине, с того ни с сего, мрак и уныние охватил нас, так что отсутствия желания побыстрее вернуться обратно не изъявил никто.
        После того, как мы вернулись на бриг боцман дал задание четырем матросам спуститься на наши шлюпки и поднять наверх бочонки для воды: затем он начал собирать ведра на корабле и приказал нам всем тоже немедленно браться за работу. Тех, у кого было оружие, он отправил на ручей в заросли набирать там воду в ведра и передавать их другим, стоявшим на берегу, а те, в свою очередь, полные ведра с водой передавали уже на корабль. Нашему коку на камбузе боцман велел положить в котел самые отборные куски говяжьей и свиной солонины из бочек, и как можно быстрей поставить их варить. Со всем усердием мы продолжали трудиться, твердо решив, после того как мы, наконец, нашли воду, постараться поскорей пополнить запасы продовольствия и воды на наших шлюпках и сразу покинуть это, одержимое демоническим чудовищем, судно, а затем уйти в море, из которого еще совсем недавно мы не знали как спастись.
        Не покладая рук, мы работали всё утро, а потом еще без перерыва всё время после полудня, потому что мы до ужаса боялись наступления сумерек. Когда уже время приближалось к четырем вечера, боцман послал того матроса, которого он назначил нашим коком, приготовить для нас галеты, положив на каждую по кусочку солонины, и мы перекусили, пока работали, запивая водой из ручья. Мы продолжали набирать воду до наступления вечера, пока не наполнили все наши бочонки, да еще почти каждый сосуд, пригодный для того, чтобы мы взяли его с собой на шлюпки. Кроме этого, некоторым ребятам удалось помыться у ручья; так как мы все были насквозь просоленные морской водой, от которой на наших телах появились болячки и язвы. Они появилиь из-за того, что каждый раз, когда опять хотелось пить, нам приходилось окунаться в море для того, чтобы подавить в себе чувство жажды.
        Впрочем, нужно сказать, что мы бы так не спешили быстрее закончить свою работу если бы находились в других условиях. Из-за зыбучести почвы под нашими ногами мы были вынуждены очень осторожно соизмерять каждый свой шаг, а это, не смотря на небольшое расстояние между ручьем и кораблем, отнимало много времени, поэтому мы не заметили как день начал клониться к вечеру, а мы еще не закончили с водой. Так что, когда боцман с посыльным передал нам приказ, чтобы мы возвращались на борт да еще прихватили с собой весь свой инвентарь, мы особо мешкать не стали. В результате, как это всегда бывает, я забыл свой палаш где-то возле ручья, так как мне нужны были две свободные руки чтобы нести один громоздкий бочонок. И только я упомянул о своей пропаже, Джордж, который в это время был со мною рядом, крикнул, что быстренько сбегает на берег и принесет его, и тут же исчез, уж очень ему хотелось хоть разок побывать на берегу и посмотреть на ручей.
        Именно в тот момент ко мне подошел боцман и спросил где Джордж, тогда мне пришлось сказать ему, что тот побежал к ручью за моей саблей. Услышав это боцман до жути рассердился, от злости топнул ногой и разразился страшными ругательствами, он орал, что специально держал мальчишку возле себя весь день, желая защитить его от той опасности, которая могла его поджидать на берегу, при этом он прекрасно знал, что такому как он непременно захочется найти себе каких-нибудь приключений. Получив хорошую взбучку, а этого и стоило ожидать, я распекал себя в душе за свою непревзойденную глупость, и сразу рванул за боцманом, чья макушка уже скрылась за вершиной холма на берегу. Переправившись через холм, я видел его спину, пока тот не зашел в заросли, и бежал за ним, пока, наконец, не догнал. Среди деревьев, я вдруг почувствовал, что стало как-то прохладно и потянуло гнилой сыростью, а ведь еще совсем недавно всё это место было залито теплом и солнцем. Я решил, что виноват в этом вечер, который наступал удивительно быстро; а кроме того, следовало учитывать то, что нас было только двое.
        Мы вышли к ручью, но Джорджа нигде не было видно, как впрочем и моего палаша. Убедившись в том, что его здесь нет, боцман начал кричать и звать его по имени. Один раз он крикнул, никакого ответа, потом еще. Затем через секунду мы услышали пронзительный голос Джорджа, как мы поняли, он был от нас совсем не далеко, где-то впереди среди деревьев. Едва услышав его голос, мы со всех ног кинулись на него, огромными шагами меряя землю, покрытую сплошным слоем липкой грязи, которая приставала к нашим ногам и мешала передвигаться. Всё то время, пока мы бежали, мы кричали ему, а он кричал нам в ответ, когда же мы на него вышли, то я увидел, что у него в руках моя сабля.
        Боцман сразу кинулся к нему и схватил его за руку, после этого отругав как подобает, он приказал Джорджу немедленно вернуться с нами на корабль.
        Вместо того, чтобы ответить парень молча куда-то показывал моим клинком, и мы увидели, что он нам показывает на какую-то птицу, сидящую на стволе одного из деревьев. Приблизившись я увидел, что это было частью дерева, а никакой не птицей, тем не менее на птицу оно походило очень сильно, настолько сильно, что я решил подойти еще ближе для того, чтобы убедиться в том, что мои глаза меня не обманывают. На самом деле это оказалось ничем иным, как причудливым капризом природы, всего-навсего наростом на стволе дерева, хотя тот и обладал удивительным сходством с птицей. С неожиданно разыгравшимся любопытством я потянулся к нему, желая проверить смогу ли я оторвать его от дерева, но нарост этот был очень высоко, так что дотянуться до него у меня не было никакой возможности. Благодаря этому мне удалось выяснить одну вещь, пытаясь достать до этого нароста я положил свою руку на ствол дерева, а ствол под моими пальцами оказался очень мягким, таким мягким, как гриб.
        Когда мы уже собрались уходить, боцман потребовал от Джорджа объяснить почему он оказался так далеко от ручья, тогда Джордж сказал, что ему послышалось, будто его кто-то зовет и в этом голосе было столько боли, что он пошел на него, только было невозможно понять, кому принадлежал этот голос. Зайдя в глубь зарослей, он вдруг рядом с собой заметил странный нарост на дереве, который чем-то напоминал птицу. Потом он услышал наши голоса, а всё остальное мы итак знаем.
        Мы уже почти подошли к ручью, как неожиданно услышали тихий жалобный плач. Я посмотрел на небо и понял, уже начинает смеркаться. Само собой разумеется, я собирался сказать об этом боцману, но вдруг увидел, что тот замер, и стоит как вкопанный, подавшись немного вперед, он пристально всматривался куда-то в полумрак зарослей справа от нас. Мы с Джорджем обернулись для того чтобы понять, что же могло привлечь внимание боцмана, тогда мы находились примерно в двадцати ярдах от дерева, у которого все его ветви обвивались вокруг ствола, этим очень сильно напоминая длинный плетеный ремень кнута обмотанный вокруг кнутовища. Такое нам показалось очень странным, поэтому мы постарались приблизиться к нему как можно ближе для того, чтобы лучше разглядеть и понять причину столь необычного явления.
        Даже подойдя поближе мы не смогли понять, что неладного стряслось с этим деревом. Единственное, что мы смогли сделать, так это обойти его вокруг, причем после торжественного обхода огромное растение поразило нас еще больше, чем прежде.
        В этот момент, где-то вдалеке послышался тяжкий стон, какой здесь начинается ближе к ночи, и вдруг, совершенно неожиданно, рядом с нами завыло дерево. Это меня сильно удивило и напугало; при этом, немного отступив назад, я был не в состоянии оторвать от него своих глаз и начал присматриваться к нему еще внимательней, тут я увидел, что прямо на нас сквозь переплетенные ветви, обвившиеся вокруг ствола, смотрит темное человеческое лицо. Увидев такое я замер охваченный ужасом, словно парализованный. Затем, после того, как самообладание снова вернулось ко мне, я сумел разглядеть, что лицо это было будто частью этого дерева; поскольку я не мог понять, где оно кончается и где начинается ствол.
        Тогда я схватил боцмана за руку и говорю: «Не знаю, часть это дерева или нет, но знаю одно - все это происки Дьявола», - только боцман меня не слушал, увидев лицо на стволе, он кинулся к дереву и подбежал к нему настолько близко, что мог спокойно дотронуться рукой, при этом я не помню, как сам оказался рядом с ним. В это же время Джордж, который был за боцманом с другой стороны, залепетал, что тоже видит лицо очень похожее на женское, и действительно, лишь немного придя в себя после того как мы обнаружили первое лицо, я увидел на этом же дереве еще один нарост, и что самое главное, в нем было другое лицо похожее на женское. Тут боцман заорал во всю глотку, проклиная всех и вся, и все эти странные вещи, в тот момент я почувствовал, как его рука, которую я сжимал в своей руке, начала дрожать, как при сильном нервном срыве. Вдалеке опять послышался заунывный вой, и тотчас все деревья окружавшие нас застонали и завыли в ответ, сопровождая свой скорбный плач тяжелыми вздохами. Не успел я как следует разобраться в том, что происходит, как опять завыло дерево рядом с которым мы стояли. Боцман закричал,
что он знает в чем дело, хотя о том, что он именно знал, я в то время не имел ни малейшего представления. А потом он начал рубить своей саблей дерево стоящее перед нами и взывать к Господу Богу, чтобы Господь помог ему его срубить. И лишь только он начал его рубить и кромсать, начали происходить очень страшные вещи, это дерево начало истекать кровью, словно оно было живым. Затем оно жалобно застонало, корчась и изгибаясь в разные стороны. И тогда я увидел, что все деревья вокруг нас начали колыхаться и трепетать.
        Вдруг Джордж заорал страшным голосом, и перебежал от боцмана на мою сторону. В этот момент я увидел, что один из плодов похожих на капусту преследует его подобно какой-то демонической змее, раскачиваясь на своем стебле. До смерти жутким было это зрелище, потому что этот плод вдруг стал кроваво-красного цвета. Как бы там ни было, я успел ударить по нему своим мечом, который вовремя отобрал у Джорджа, и тот свалился на землю.
        Вдруг я услышал, что с брига нас зовут, а все деревья кругом словно ожили. Тут снова раздался этот раскатистый рык и чудовищные звуки похожие на вой труб. Я опять схватил боцмана за руку и кричу ему, что нам нужно быстрее бежать на корабль иначе мы погибнем. Так мы и сделали, всю дорогу, пока мы бежали обратно приходилось отбиваться, рубя налево и направо, поскольку в сгущающихся сумерках из леса на нас набрасывались плоды, похожие на головы змей.
        Нам все-таки удалось добежать до брига. К тому времени наши шлюпки уже были готовы к отплытию и я поспешил залезть вслед за боцманом в его шлюпку. После чего мы сразу налегли на весла, держа курс прямо в бухту, все, как один, гребли изо всех сил, чтобы шлюпки наши шли как можно быстрее, насколько это мог позволить груз, взятый нами с брига. Пока мы плыли, я оглянулся на бриг и мне показалось, что с берега на него накинулась тьма тьмущая жутких плодов, похожих на капусту. Казалось, что от них кишмя кишело и в воде вокруг бортов, которая искрилась и мерцала, словно змеи копошились в ней. А потом мы уже были в большом заливе, и не успели заметить как наступила ночь.
        Всю ночь напролет мы гребли что есть силы, стараясь доплыть до центра большого залива, а вокруг нас рокотало протяжное рычание, которое сейчас было гораздо более жутким, чем когда я его услышал впервые. Причем вплоть до того, пока мы не отплыли на значительное расстояние, мне казалось, что, узнав о нашем присутствии, за нами кинулись в погоню все демоны этого царства кошмара. Во всяком случае, когда наступило утро, то ли от страха, то ли благодаря течению подхватившему нас, а, может быть, им обоим вместе, нам удалось набрать такую скорость, что мы сумели выбраться в открытое море, где каждый из нас мог вздохнуть полной грудью и кричать во всю глотку, чувствуя себя свободным, подобно пленнику сбежавшему из тюрьмы.
        Восхваляя имя Господа за наше спасение, мы гребли и гребли, удаляясь в бескрайнюю даль.
        5. Великий Шторм
        Теперь, как я уже говорил, мы наконец-то ушли в отрытое море, а это означало, что на какое-то время мы обрели относительный покой, правда, еще долго воспоминания о Земле Обреченных не давали нам покоя, прежде чем мы смогли победить в себе страх и тревогу.
        Еще кое-что в отношении той Земли всплыло в моей памяти. Вы наверняка помните, что Джордж нашел груду исписанных обрывков от пакетов. Тогда, впопыхах покидая корабль, он совсем о них забыл и машинально положил всего лишь их небольшую часть в боковой карман своей куртки, и вот что там было написано:
        «Я слышу голос моего возлюбленного в ночи, он плачет и зовет меня, мне ничего не остается кроме как пойти его искать, поскольку одиночество свое я не в силах вынести. О, Господи. Смилуйся надо мной!
        Больше ни строчки.
        С каждым днем и с каждой ночью мы удалялись всё дальше и дальше от той кошмарной Земли, держа курс на север, при устойчивом ветре, для которого мы поставили люгерные паруса[13 - Рейковый парус он же, Люгерный парус - это четырехугольный косой парус. Верхней шкаториной крепится к рейку, а нижней к гику.], нам это удавалось; море было тихим и спокойным, хотя, впрочем, в южной части неба появились какие-то тучи и слегка погрохатывало.
        Наступило утро второго дня после нашего удачного бегства, которое можно считать началом наших приключений в этом безмятежном и спокойном море, и о них я собираюсь написать настолько подробно, насколько смогу.
        Не смотря на то, что ночь была спокойной ветер дул постоянно не меняя направления вплоть до рассвета. После рассвета ветер неожиданно начал терять силу, а потом вообще ослаб и наступил почти полный штиль. Так что пришлось нам лечь в дрейф и ждать, быть может, выйдет солнце и разбудит морской бриз. Так оно и случилось, правда, это был не тот ветер, о котором мы мечтали. Поскольку, когда наступило утро мы увидели, что все небо залито ярким пламенем, распространяющимся дальше на юг, нам казалось, будто целую четверть небесного свода заняла огромная дуга горевшая кроваво-красным свечением.
        При таком предзнаменовании боцман отдал приказ готовить шлюпки к шторму, бояться которого у нас были все основания, достаточно было посмотреть на южную часть неба и сразу становилось понятно, что там собираются тучи и они двинутся прямо на нас. В ожидании веселого праздника нам пришлось достать все паруса имеющиеся в наличии, хорошо еще что нам удалось прихватить со старой посудины целых полтора рулона новой парусины. Кроме этого у нас были шлюпочные чехлы, ими мы могли обтянуть шлюпки привязав их к здоровенным медным штырям, которыми была прикреплена верхняя кромка бортов. Разобравшись с этим, мы достали родную карапасную палубу[14 - Карапасная палуба - толстая, покатая, в виде спины черепахи, броневая палуба, идущая от броневого траверза к оконечности корабля. Иногда называют черепаховой палубой.], до этого момента хранившуюся под банками, а также все необходимые для неё опоры и крепежи, и установили, привязав за опоры банок под кницами[15 - Кница - угольник для жесткого соединения элементов набора корпуса судна, примыкающих друг к другу под углом. На стальных судах кница треугольные, из
металлических листов, на деревянных судах стальные или деревянные.]. Затем, сложив вдвое прочный парус мы расстянули его на всю длину над шлюпкой и прибили гвоздями к верхней кромке борта с каждой стороны, в результате у нас получилось что-то наподобие крыши. Пока одни растягивали парус, прибивая его гвоздями, другие связывали вместе весла и мачту, они должны были стать нашим якорем на время шторма, для этой цели как раз пригодился длинный пеньковый канат толщиной три с половиной дюйма, его мы прихватили вместе с рулоном парусины с застрявшего в бухте корабля. Этот канат мы прокинули через скобу для крепления фалиня[16 - Фалинь - веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки или небольшого корабля; с помощью фалиня шлюпка буксируется, привязывается к пристани или борту судна.] на носу лодки и закрепили за опоры носовых банок, причем мы внимательно смотрели за тем, чтобы он не соприкасался со свободными концами паруса, за которые мог зацепиться и лежал так, чтобы не перетереться. Всё это мы проделали как на первой, так и на второй шлюпке, а фалиням, имевшимся на наших лодках, мы не могли доверять,
поскольку они были недостаточной длины, поэтому в наших условиях использовать их в качестве якорного каната было неудобно и небезопасно.
        Теперь по бортовой кромке нашей шлюпки парус был закреплен гвоздями, а сверху, как и планировали, мы накрыли его шлюпочным чехлом, привязав с помощью штертов[17 - Штерт - муж. шкерт, мор. привязь, хвост, веревка для подъема чего на судно, подъемная бичевка.] к медным штырям под верхней кромкой борта.
        Благодаря нашим трудам, вся шлюпка была полностью закрыта за исключением небольшого участка на корме, где человек мог встать и управлять ей при помощи кормового весла, так как наши шлюпки были вельботами[18 - Вельбот (от англ. whaleboat, буквально «китовая лодка») - быстроходная, относительно узкая, 4?8 вёсельная шлюпка с острыми образованиями носа и кормы. Гребцы располагаются по одному на банке, весла на правый и левый борт через одно. Вельбот также имел мачту и паруса, использовался как спасательный бот.]. Причем такое мы проделали с каждой из двух лодок, обвязав и хорошо закрепив все свободные предметы, таким образом подготовившись к самому сильному шторму, способному вселить ужас в сердца бывалых моряков. Мы видели как небо кричало и стонало и понимали, что ждет нас совсем не легкий бриз, а жестокий шторм, идущий откуда-то с Юга. С каждым часом ветер крепчал и, не смотря на то, что пока он вел себя относительно прилично, как бы заигрывая с нами, на фоне рдеющего неба собирались огромные мрачные тучи, угрожая жестокой расправой.
        Всё было готово, выбросив за борт наш якорь из связанных вместе весел и мачты, мы приготовились ждать. Решив, что сейчас самое подходящее время, боцман проинструктировал Джоша, что нужо делать во время шторма, встреча с которым была неизбежна. После этого оба развели шлюпки на некоторое расстояние друг от друга, на тот случай, чтобы они не столкнулись при первом же сильном порыве ветра.
        Тянулось долгое время ожидания, Джош и боцман, каждый в своей шлюпке, стояли с рулевым веслом, а все мы сидели в укрытии. Уже будучи под черепаховой палубой я тихонько подкрался к боцману и увидел через левый борт Джоша на своей шлюпке. Он стоял прямо, точно как призрак ночи на фоне пылающего красного зарева, сначала его шлюп понесло по гребням бушующих волн, совсем не образующих пены, а потом он исчез из виду, словно куда-то провалился.
        Наступил полдень, и тогда нам удалось перекусить настолько плотно, насколько позволял аппетит. Поскольку мы не знали, как долго придется ждать прежде чем снова появится такая возможность, и если она вообще когда-нибудь появится. А затем, уже в послеобеденное время, мы услышали завывания надвигающейся бури. Где-то далеко заохало и застонало. Недовольное роптание моря то набирало силу, то торжественно и печально затихало.
        Вскоре всю южную часть неба, наверное, на высоту около семи или десяти градусов над уровнем моря закрыло гигантской черной стеной из облаков, над которой горело красное зарево, отблесками огромного невидимого пожара освещая раздувшиеся тучи. Именно тогда я увидел, что солнце может стать похожим на полную луну, бледным и четко очерченным, и почему-то казалось, что оно совсем потеряло свою силу и вот-вот погаснет. Всё кругом выглядело очень странным, наверное, из-за красноватого сияния, полыхавшего на Юге и на Востоке.
        Грозовые тучи продолжали сгущаться, хотя море еще оставалось спокойным. Тем не менее, мы поняли, что наша предосторожность вещью была не напрасной. Немного ближе к вечеру опять начал завывать ветер, а затем наступил период затишья, после которого совершенно неожиданно небо начало реветь рыком несметного множества диких зверей. Потом опять всё смолкло, словно куда-то провалилось, и наступила тишина.
        До сих пор боцман на меня не обращал внимания, я высунул свою голову из под укрытия, а потом осмелел и вообще поднялся в полный рост. Вплоть до этого времени я мог лишь только исподтишка подглядывать в щелочку за тем, что происходит снаружи, теперь я был рад представившейся возможности слегка поразмять свои суставы, поскольку пока я находился в стесненном положении у меня начали бегать мурашки по телу и онемели все конечности. Немного разогнав кровь, я снова сел в укрытие, но занял такую позицию, которая открывала обзор в любом направлении до самого горизонта. Впереди, сейчас для нас это был Юг, я видел, как огромная стена из туч поднялась на несколько градусов выше, в то же время красного свечения на небе стало чуточку меньше, хотя и того что осталось было достаточно для того, чтобы держать нас в страхе. Со стороны казалось, будто могучее море вздыбилось огромной волной, красной пенной шапкой на гребне достигая самого черного облака, и в любую минуту готово обрушиться вниз и затопить весь мир.
        Если посмотреть на Запад, то было видно, как солнце заволокло каким-то странным багровым туманом, делающим его похожим на тусклый красный диск. В Северной части неба, где-то высоко застыло несколько облаков оторвавшихся от огромного скопления грозовых туч, окрашенные нежным розовым цветом они выглядели вполне милыми и безобидными. В этот момент я заметил, что всё море в Северном направлении от нас превратилось в бескрайнюю бездну, горящую матово-красным пламенем. А в это время, как того и стоило ожидать, грозовые облака надвигались на нас с Юга, и на светящемся фоне было не счесть громоздящихся друг на друга туч, похожих на огромные черные горы.
        Едва я успел всё это заметить, как послышался грозный рокот надвигающейся бури, при этом я не знаю, какими словами можно передать то нарастающее чувство тревоги, которое пробудил во мне этот звук. Казалось, какой-то свирепый зверь рычит где-то далеко, на Юге; и я в тот момент осознавал как никогда, что мы это всего лишь два маленьких суденышка, затерявшиеся в бескрайнем море. Тем временем рев шторма нарастал и я увидел вспышку света, где-то там, на самом краю Южного неба. Эта вспышка была похожа на молнию, причем она не сразу исчезла, как это обычно бывает с молниями, более того, мне никогда раньше не приходилось видеть, чтобы полыхнуло откуда-то из открытого моря, а не с неба. Тем не менее, в том, что это действительно была молния только очень необычная сомнения у меня были небольшие, к тому же после этого точно также из моря полыхнуло еще очень много раз, так что у меня была возможность рассмотреть всё более детально. И пока я за всем этим наблюдал, над нами не умолкая гремел гром, отчего становилось неимоверно страшно.
        Затем, после того, как солнце опустилось низко до самой линии горизонта, до наших ушей донеся очень резкий звук, он был до такой степени пронзительный, что оглушал, проникая до самого мозга костей, в тот же момент боцман начал что-то кричать хриплым голосом, при этом бешено поворачивая рулевое весло. Я заметил, что он сконцентрировал свой взгляд на точке, расположенной почти сразу по левому борту, а когда я сам посмотрел в том направлении то увидел, что всё море словно разорвало на огромные клубы брызг и пены, и тогда я понял, что буря нас вот-вот настигнет. Сразу вслед за этим шторм обрушился на нас, но вреда он нам не причинил, так как наш боцман успел направить нос шлюпки против волны. Стремительный порыв ветра прошел мимо и на короткое время наступило затишье. Однако с этого момента всё воздушное пространство вокруг нас содрогалось от непрекращающегося рева настолько громкого, что по мне уж лучше бы я родился глухим. С наветренной стороны я увидел, как огромная стена воды бурлящим потоком обрушилась на нас, и я опять услышал пронзительный визг, прорезывающийся сквозь рокот бушующих волн. Затем
боцман закинул свое весло под навес и начал закреплять парус над кормой, растягивая его над правым бортом так, чтобы вода не попадала в лодку, при этом он крикнул мне в самое ухо, чтобы я сделал то же самое над левым бортом. Если бы не предусмотрительность нашего боцмана, то мы бы точно утонули; наверное, лучше понять, что мы тогда чувствовали можно если представить, как клокочущая вода с пеной и брызгами нескончаемыми тоннами обрушивается на ваши головы, укрытые прочным парусом, при этом неистово нанося по нему удары с такой силой, словно поставила перед собой цель во чтобы то ни стало потопить нас. Я сказал «чувствовали» для того, чтобы наиболее точно описать то, что с нами тогда происходило, потому что не смотря на рокот и вой разбушевавшейся стихии, бесновавшейся вокруг нас, мы не слышали ни единого звука, ни единого! Даже раскаты грома, сопровождаемые вспышками молний, не достигали наших ушей. Потом через какой-то промежуток времени, может быть, через минуту, нашу шлюпку начало ужасно трясти, казалось, что её вот-вот разломает на маленькие кусочки, а затем из десятков щелей, образовавшихся в тех
местах, где парус был плохо закреплен по кромке бортов, на нас хлынула вода. Теперь мне надо сказать еще об одном: именно тогда нашу шлюпку перестало мотать по огромным морским волнам, заставляя взлетать вверх, а потом стремительно катиться вниз. Произошло ли это по той причине, что после первого натиска шторма море понемногу успокоилось или из-за того, что благодаря его безмерному буйству она приобрела больше остойчивости, я не могу сказать, я могу только рассказать о том, что мы тогда чувствовали.
        Вскоре первый бешенный порыв шторма утих и нашу шлюпку начало качать на волнах из стороны в сторону, как будто ветер дул сначала в одном направлении, а потом в другом; кроме того несколько раз нас сильно захлестнуло разбушевавшейся водой. Как бы море не свирепствовало, спустя некоторое время оно немного успокоилось и нас опять начало швырять по волнам, сначала мы поднимались вверх, а потом катились вниз, только теперь каждый раз, когда нас поднимало вверх, мы получали весьма ощутимый удар. Так продолжалось бесконечно долго.
        Ближе к полуночи, как мне тогда показалось, на небе вспыхнуло несколько мощных и ярких молний, причем настолько ярких, что вспышки пробивали сквозь два слоя паруса. Не смотря на это ни один из нас не слышал грохота грома, потому что рёв шторма был настолько ужасен, что поглотил все другие звуки.
        На рассвете обнаружив, что по милости Божьей мы еще пока не расстались со своими жизнями, мы ухитрились немного перекусить через силу, так как есть совсем не хотелось, и еще попить воды, после чего мы заснули.
        Будучи крайне изнуренным событиями минувшей ночи, я проспал несколько часов к ряду, пока бушевал шторм, а проснулся когда было уже далеко за полдень. На до мной, а я лежал и смотрел вверх, парус выглядел свинцовым, кое-где он был совсем черным от сильно замочивших его брызг и захлестывающих волн. Наспех перекусив, я прекрасно понял то, что всё сейчас находится в руках Провидения, поэтому снова лег и заснул.
        Дважды за ночь я просыпался от того, что шлюпка наша практически легла на борт с креном чуть ли не 90 градусов, такими сильными были удары морской стихии; но ей всё-таки как-то удалось не перевернуться и зачерпнуть при этом мало воды, парус закрепленный над нашими головами на поверку оказался надежной защитой. А потом опять наступило утро.
        Немного отдохнув, я пополз туда, где спал наш боцман, и сквозь свист и гвалт шторма, стихающий лишь только на короткие мгновения, я прокричал ему в ухо не знает ли он угомонится ли этот шторм вообще когда-нибудь. В ответ он закивал головой и я почувствовал, как радостное чувство надежды охватило меня, после этого я поел куда с большим удовольствием, при этом съел столько пищи сколько мог себе позволить.
        Во второй половине дня неожиданно выглянуло солнце, хмурым и невеселым взглядом заглянув под насквозь промокший парус. Наверное, даже невозможно представить насколько рады мы были этому лучу света, обещавшему, что шторм скоро кончится. Вскоре солнце исчезло, но после того, как оно появилось опять, боцман позвал меня помочь ему и мы удалили несколько гвоздей, которыми мы последними закрепили край паруса, а затем отодвинули в сторону достаточный кусок для того, чтобы можно было просунуть свою голову. Высунувшись наружу и немного оглядевшись, я понял, что воздух полон морских брызг, настолько мелких, что они превратились в мельчайшую водяную пыль, и не успел я еще толком что-нибудь разобрать, как разыгралась волна и ударила меня в лицо с такой силой, что у меня перехватило дыхание, поэтому мне пришлось опять спрятаться под парус, чтобы отдышаться.
        Как только я немного пришел в себя, я снова высунул голову из под укрытия, причем на этот раз мне удалось немного лучше расмотреть тот кошмар, который нас окружал. При встрече с новой волной, наша шлюпка резво взлетала ввысь и всего через несколько мгновений мы снова погружались в морскую пену, кипевшую и клокочущую с каждой её стороны да еще при этом вздымающуюся над нашим бортом на высоту в несколько футов. Затем, в бесчисленый раз оказавшись на гребне огромной волны, мы, окруженные кипящей пеной, с головокружительной скоростью катились вниз по её черному склону до тех пор, пока на нашем пути опять не встречался очередной вал, всей мощью своей остепеняя наше удальство. Временами, когда набегающая волна подбрасывала нас на самый свой пик, наша лодка хотя и взмывала ввысь, словно невесомое перышко, вода всё равно бурлила вокруг неё и стралась залить сверху, а когда такое происходило, мы были вынуждены как можно быстрее спрятаться; в таких случаях едва мы успевали убрать свои руки, как ветер начинал жестоко трепать парус, закрепленный над нашими головами. Причем, помимо того, что нас носило по
волнам, как щепку, сам морской воздух был словно пропитан неисоверным ужасом. Ни на минуту не прекращающийся рокот и свист шторма, рев бушующей пены, особенно беснующейся в тот момент, когда кудрявые вершины просоленых морской солью водяных гребней безжалостно накатывались на нас, всё это сопровождалось дикими завываниями ветра готового в одно мгновение вырвать последний вздох из слабой человеческой груди, такие вещи невозможно передать словами.
        И вот опять мы спрятали наши головы, и в очередной раз солнце исчезло из виду, тогда мы покрепче закрепили наш парус гвоздями и приготовились к ночи.
        С того самого момента до утра у меня сохранилось очень мало воспоминаний о том, что происходило, потому что большую часть той ночи я проспал, а что касается остальных, сидя взаперти, они тоже мало что могли видеть. Ничего не осталось в памяти моей. Ничего, кроме бесконечно долгих и стремительных спусков вниз по грохочущим волнам, а затем снова почти вертикальный взлет ввысь и опять нас швыряло на гребень очередной волны, да еще время от времени безудержная морская стихия всей своей мощью накатывалась и захлестывала нашу шлюпку то с левого борта, то с правого.
        Здесь мне хотелось бы вспомнить о судьбе, выпавшей на долю нашей второй шлюпки, о которой я совсем почти ничего не рассказывал, впрочем, меня настолько заботил наш собственный удел, что этому не стоит удивляться. Как бы там ни было, а сейчас найдется место и для неё. Шлюпка вместе остальной частью нашей команды, которой управлял Джош, вышла из этого шторма, считай, без особых повреждений. По прошествии нескольких лет мне посчастливилось это узнать от самого Джоша, который рассказал мне о том, что после шторма их подобрал корабль как раз возвращавшийся домой в Англию, он и доставил их всех живыми и здоровыми в порт Лондона.
        А теперь о том, что произошло с нами.
        6. Море, Заросшее Водорослями
        Наверное, было где-то около полудня, когда мы начали понимать, что море уже так не бушует, и это не смотря на ветер, который всё еще продолжал реветь, но уже немного тише. А через некоторое время, когда море вокруг нашей шлюпки стало заметно спокойней и огромная волна больше не заливала под парус, боцман позвал меня опять для того, чтобы я помог освободить просвет над кормой. Это мы сделали, и сразу высунули свои головы, желая узнать причину столь неожиданно наступившей тишины, даже не подозревая о том, что мы оказались возле какой-то неизвестной земли. Видеть то, что нас окружало мы не могли из-за огромных волн, потому что море все равно еще не успокоилось, хотя особых причин для беспокойства у нас не было, особенно если сравнивать эти волны с теми, с которыми нам пришлось столкнуться совсем недавно.
        Вдруг боцман что-то заметил и сразу поднялся, после чего наклонившись надо мной прокричал мне в самое ухо, что видит низкий берег, о который разбиваются волны, причем он никак не мог понять, как мы смогли подойти к нему настолько близко и не потерпеть крушение. А пока всё это укладывалось у него в мозгу, я сам решил высунуть свою голову из под паруса и осмотреться вокруг, сумев разглядеть то, что и слева по борту от нас тоже какой-то очень большой берег, я показал на него пальцем. Буквально в тот же момент мы оказались возле скопления морских водорослей, подброшенных верх огромной волной, а через некоторое время нам встретилась еще точно такая же волна, покрытая водорослями. Мы продолжали плыть, а волны с поразительной быстротой становились всё меньше и меньше, поэтому спустя некоторое время мы уже смогли убрать защиту, освободив пространство вплоть до средней банки, так как, после долгого времени проведенного под прибитым над головой парусом, ребята крайне нуждались в глотке свежего воздуха.
        Это произошло после того как мы немного подкрепились, один из наших ребят увидел еще один точно такой же низкий берег за кормой, в сторону которого нас сносило течением. Боцман едва только услышал о нем, сразу поднялся для того, чтобы лучше его рассмотреть, а потом очень долго ломал голову над тем, как нам удалось пройти мимо него и не зацепить. Вскоре мы подошли к нему настолько близко, что смогли разглядеть то из чего он состоял, а состоял он из водорослей, поэтому мы направили нашу шлюпку прямо на него уже нисколько не сомневаясь в том, что другие островки, которые нам попадались, точно такие же.
        Не успели мы и глазом моргнуть, как оказались среди водорослей; и даже не смотря на то, что скорость, с которой двигалась наша шлюпка, стала заметно ниже, мы все равно продолжали плыть. Посмотрев через другой борт мы увидели, что море почти успокоилось и поэтому решили поднять наш морской якорь, который к этому времени уже был весь облеплен водорослями, а затем убрали карапасную палубу и сняли все паруса, накрывавшие шлюпку, а после этого поставили мачту и оснастили её маленьким штормовым фоком, потому что мы хотели, чтобы мы могли управлять нашим ботом, а больше никаких других парусов мы поставить не могли из-за того, что ветер все-таки был и мы боялись он станет сильней.
        Мы шли фордевинд[19 - Фордевинд (от нидерл. voor de wind) или по ветру - курс, при котором ветер направлен в корму корабля. Про судно, идущее в фордевинд, говорят, что оно «идёт полным ветром». Угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна в этом случае - около 180°.], боцман правил шлюпкой стараясь избегать островков водорослей, попадавшихся нам на пути, да только вот ветер постепенно стихал и море становилось всё спокойнее. Затем, ближе к вечеру мы наткнулись на огромную полосу водорослей, которая, казалось, заблокировала нам весь путь вперед по морю. Учитывая обстоятельства, мы сняли парус и налегли на весла, при этом стремясь развернуться к водорослям лагом мы легли на курс Вест. К этому времени ветер стал уже до такой степени сильный, что нас стремительно сносило обратно на эти самые водоросли. Лишь только ближе к закату мы наконец добрались до конца полосы, и тут мы снова взялись за весла, а потом поставили свой фок и по ветру ушли отуда прочь.
        А затем наступила ночь, боцман заставил нас грести как сумашедших и заставил по очереди нести вахту, поскольку мы прибавили несколько узлов скорости, к тому же вода была неспокойной, вокруг нас начали образовываться какие-то странные волны. Во всяком случае, в эту ночь он спать не ложился, правил шюпкой не выпуская из рук кормового весла.
        Я помню, как во время моей вахты мы проплывали мимо каких-то странных дрейфующих масс, которые, в чем я нисколько не сомневаюсь, были водорослями. Один раз мы даже наскочили на верхнюю часть одного из таких скоплений, но отделались легким испугом и ушли от него без особых проблем. Всё это время всматриваясь в кромешную тьму за правым бортом я различал смутные очертания каких-то неимоверно бурно разросшихся водорослей, лежащих низко и простирающихся далеко в море, казалось, им не видно конца. В положенный час моя вахта закончилась и я пошел спать, а когда я проснулся уже наступило утро.
        По утру я обнаружил по правому борту, что конца невидно этим водорослям, и простирались они так далеко насколько пространство могли охватить наши глаза, к тому же всё море вокруг нас также было полно дрейфующих сгустков водорослей. Вдруг один из наших матросов закричал, что видит корабль, застрявший в водорослях. Такие новости, и это можно понять, стали причиной чрезвычайного волнения на нашей шлюпке, от таких вестей ребята сразу повскакали на банки для того, чтобы лучше его разглядеть. Мне тоже удалось кое-что увидеть, я определил, что застрял этот корабль в самой гуще водорослей, далеко от их границ, также я обратил внимание на то, что его грот-мачта[20 - Фок-мачта - первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только 2 мачты, при этом передняя расположена почти посередине судна, то её называют «грот-мачтой».Фок-мачта состоит из (снизу вверх) нижней фок-мачты, фор-стеньги и фор-брам-стеньги. Выше может быть расположен флагшток. Такелаж, расположенный на фок-мачте, несёт приставку «фок-», если расположен в нижней части корабля, ниже стеньги, и «фор-»,
если выше. Часть корабля от форштевня до фок-мачты называют «баком».Нижний парус на фок-мачте называют просто «фок».] сильно накренилась и почти упала на палубу, к тому же на ней не было стеньг[21 - Ст?ньга (нидерл. steng букв. - шест, штанга) - часть судового рангоута, служащая продолжением верхнего конца мачты.Стеньги присоединяются к топу нижней мачты при помощи стень-эзельгофтов, опираясь на шлагтовы, лежащие на саллингах марсов. Раскрепляются стеньги стень-вантами, стень-фордунами, стень-штагами и стень-бакштагами.Название зависит от названия мачты: фор-стеньга, грот-стеньга, крюйс-стеньга, блинда-стеньга.Стеньги используются для крепления рангоутного дерева, несущего парусное вооружение (гафелей, реев), сигнальных фалов и судовых огней.]; причем, хотя это звучит довольно странно, его бизань-мачта[22 - Бизань - мачта (здесь) - название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых - последняя. Кормовую мачту на двухмачтовом судне также называют «бизань-мачтой», если носовая значительно её больше и находится на середине судна.]
осталась неповрежденной и стояла целехонька. Кроме этого, я смог разглядеть его корпус, правда, не могу сказать, что хорошо, поскольку расстояние было очень большим и солнце светило с левого борта мне прямо в глаза, к тому же мешали водоросли, которыми оно было полностью облеплено. Мне тогда показалось, что его борта были очень сильно потрепаны и повреждены бурей, а еще там в одном месте что-то блестело отливая бронзой, вполне вероятно древесина корабля была поражена грибком, и поэтому влажная поверхность отражала солнечные лучи.
        Мы так и стояли взобравшись на банки, все кто успел залезть, пристально вглядываясь вдаль и обмениваясь репликами, при этом чуть не перевернули шлюпку, а боцман, когда понял чем это кончится - сразу приказал нам слезть вниз. Потом мы сели завтракать, и пока ели очень много говорили об этом корабле.
        Позже, около полудня, мы все-таки смогли поставить нашу бизань, так как шторм уже значительно стих и теперь мы держали курс вест, всеми силами стараясь избежать огромного скопления водорослей, оторвавшихся от общей массы. Пытаясь их обогнуть, мы опять решили дать лодке волю и поставили люгерный[23 - Люгерный парус - разновидность косого паруса. Кос?е парус? - паруса, которые ставятся в диаметральной плоскости вдоль судна. Имеют много разновидностей. В отличие от прямых парусов, позволяют судну идти круче к ветру, под углом до 20°. К косым парусам относятся и треугольные паруса.] парус, что позволило нам прибавить скорости идя бакштагом[24 - Бакштаг (от нидерл. bakstag) - курс, образующий с направлением ветра угол больше 8, но меньше 16 румбов, то есть ветер по отношению к кораблю дует сзади-сбоку. Выделяют курс полный бакштаг, при котором угол превышает 135° градусов, то есть приближающийся к фордевинду и крутой бакштаг (менее 135°). Парус устанавливается под углом к ветру. Обычно на этом курсе парусное судно развивает наивысшую скорость. В бакштаг парус работает с большим углом атаки, при котором
давление ветра играет основную роль в создании тяги паруса. Сила дрейфа практически отсутствует. Максимальную скорость парусные яхты развивают как раз на курсе бакштаг. При этом курсе, судно ведёт себя более спокойно, чем на галфвинде, а принцип управления - тот же. Грот не работает при курсе полный бакштаг, он прикрывает стаксель. Поэтому стаксель выносят за шкотовый угол на наветренный борт и ставят паруса «на бабочку».]. Не смотря на то, что всё послеобеденное время мы плыли стараясь держаться параллельно водорослям, дрейфующим по нашему правому борту, конца им мы не видели. Несколько раз нам попадались гниющие корпуса кораблей, застрявшие в водорослях, некоторые из них были похожи на суда ходившие по морям в прошлом столетии, такими древними они выглядели.
        Ближе к вечеру ветер значительно спал и превратился в очень легкий бриз, так что продвигались мы теперь медленно, как бы там ни было, а это давало возможность гораздо лучше изучить водоросли. Теперь мы видели, что в водорослях этих кишмя кишело крабами, правда, по большей части они были такими крошечными, что их не сразу можно было заметить. Хотя, впрочем, не все они были маленькими, иной раз я обращал внимание на то, как среди водорослей вода начинает сильно волноваться и в стороны расходятся большие круги. Присматриваясь к воде за бортом, совсем недалеко от нас я неожиданно заметил огромные мандибулы здоровенного краба, копошащегося и путающегося в водорослях. Решив заполучить его нам на ужин, я показал на него боцману и предложил попытаться его поймать. А поскольку ветер тогда был настолько слаб, что можно сказать его вообще не было, он приказал нам взять пару весел и подгрести немного ближе к водорослям. Это мы сделали, после чего он прочно привязал кусочек солонины к кручёной нитке, извлеченной из плетеной веревки, и прикрепил её на крючок багра. Затем он сделал затягивающуюся петлю и накинул
её на рукоятку багра, причем так, чтобы петля, спускаясь, охватывала нить с наживкой. Затем мы выставили наш багор, и словно удочку, закинули над тем самым местом, где я видел краба. Почти в тот же момент из воды вверх вылетела огромная клешня и схватила мясо. И тут боцман кричит мне взять весло и при помощи него попытаться спустить вниз петлю так, чтобы она сползла по багру и зацепила краба за конечность. Я это сделал, и сразу кто-то из наших начал тянуть за веревку, стараясь потуже пережать лапу. Боцман давай кричать, чтобы мы живее тащили краба на борт, поскольку мы подцепили его - не вырвешься. Но не прошло и секунды, как мы поняли, что лучше бы мы такой удаче не особенно радовались, потому что он почувствовав, что попался начал метаться в морских зарослях в разные стороны. Зато, благодаря этому, мы смогли его очень хорошо рассмотреть, и поняли, что такого краба мы еще в жизни не видывали - это было настоящее чудовище. Через пару секунд мы поняли, что наглая бестия нас нисколечко не боится и даже не пытается убежать, а наоборот, собирается атаковать. Оценив обстановку и ту опасность которая нам
угрожала, боцман сразу перерезал ловушку и скомандовал нам подналечь на весла что есть силы. Вскоре мы оказались в безопасности, причем зарубили себе на носу, раз и навсегда, никогда больше с такими морскими деликатесами не связываться.
        Наступила ночь, а ветер так и оставался слабым, при этом море вокруг нас было необычайно спокойным и гладким, наполненным возвышеной торжественностью, что создавало заметный контраст с тем непрекращающимся рёвом шторма, от которого мы не знали и минуты покоя последние дни. Иногда, как бы решив прогуляться по поверхности моря, появлялся легкий ветерок, а там, где он спотыкался о водоросли, мы слышали тихое, приглушенное шуршание. Благодаря этим ночным звукам я мог различить каждое его новое появление, следующее совсем через короткий промежуток времени вслед за тишиной, словно убаюкивая нас.
        Происходило что-то странное, потому что я, который последние дни умудрялся спать не смотря на дикий шторм, вдруг понял, что среди почти полной безмятежности глаза мои не закрываются. Вопреки всему, спать мне не хотелось, и поэтому я решил встать у рулевого весла, а ребятам нужно дать отдохнуть, так думал я, и боцман мне мешать в этом не стал, а только предупредил, чтобы я держался подальше от водорослей (так как они нас довольно докучали), и сразу звал его если что-нибудь произойдет. После этого он почти тут же заснул, также крепко как и все остальные.
        После того, как я заступил на вахту вместо боцмана, до полуночи, я сидел на верхней кромке борта, держа кормовое весло в своих руках, всматривался вдаль и прислушивался к каждому звуку, наполняясь при этом новыми необычными ощущениями, порождаемыми диковинным морским простором. И я действительно слышал то, что рассказывало мне море, задыхающееся от бурно разросшихся в нем водорослей, - море, в котором застаивалась вода и не было ни приливов, ни отливов; впрочем, если бы мне когда-нибудь кто-нибудь сказал, что я могу оказаться в таком месте во время одного из своих странствий, то я, само собой разумеется, счел бы это нелепыми выдумками и не придал бы его словам никакого значения.
        Затем еще до восхода солнца, в тот час, когда густая темнота всё еще окутывала море, я был невероятно ошеломлен услышав приблизительно на расстоянии около сотни ярдов от нашей лодки странный всплеск среди водорослей. Уловив непонятный звук, я тут же насторожился и вскочил в полной боевой готовности не зная чего следует ожидать в следующий момент. Вслед за этим, через бескрайнее пространство покрытое водорослями до меня донесся пронзительный жалобный крик, а потом снова наступила тишина. При этом, не смотря на то, что я весь превратился в слух и старался вести себя как можно тише больше я ничего подобного не услышал, и уже опять собирался сесть на свое место, как вдруг увидел, что где-то вдалеке полыхнуло огнем.
        Увидев вспышку пламени в самой глубине бесконечного поля водорослей я был настолько поражен, что не мог даже пошевелиться, а только стоял и смотрел. Когда же я снова пришел в себя, я наклонился и разбудил боцмана, поскольку, как мне это представлялось, такое несомненно должно было привлечь его внимание. Мгновенно отойдя ото сна, он уставился на огонек, и так и смотрел на него не отрывая своих глаз, а потом говорит, что видит за ним очертания корабля, хотя он сразу начал в этом сомневаться и думать, что ему померещилось, впрочем, также как и я. Пока мы стояли и смотрели огонек исчез, и не смотря на то, что мы еще долго всматривались вдаль, ничего подобного мы больше не видели.
        С того самого момента до рассвета ни боцман, ни и я никак не могли уснуть. Мы много говорили о том, что видели, правда, все эти разговоры ни к чему не привели. Мы совсем не могли поверить в то, чтобы в таком заброшенном месте вдруг оказалось какое-нибудь живое существо. А затем, когда уже порядком рассвело, диво дивное возникло перед нашими глазами - корпус огромного корабля, застрявший в водорослях на расстоянии примерно в сорок или шестьдесят морских саженей от края разросшейся колонии. Ветер по-прежнему оставался слабым, мы ощущали всего лишь его едва уловимое дуновение, поэтому мы были вынуждены медленно ползти мимо останков судна, и пока мы с невероятно медленной скоростью продвигались вперед, солнце поднялось достаточно высоко, тем самым предоставив возможность гораздо лучше рассмотреть его еще до того, как нас отнесло. В тот момент я видел, что корабль был полностью развернут к нам своим бортом, а также и то, что все его три мачты почти лежали на палубе. Кое-где по боковой стороне корпуса проходили полосы ржавчинного грибка, в то время как другие части судна, особенно нижние, были покрыты
зеленым слоем водорослей. Но на это я особого внимания не обратил, а лишь удостоил быстрого взгляда. То, что меня действительно заинтересовало - были огромные гибкие щупальца, распластавшиеся по развернутой к нам стороне ветхой развалины, некоторые из них были перекинуты через борт и уходили куда-то внутрь, наверное, в трюм. Я устремил свой взгляд вниз, вижу прямо над водорослями что-то темное шевелится и блестит, отражая лучи солнца, пригляделся, а там громадная туша, да еще такая, каких я в жизни своей не видывал! Боцман её тоже заметил и захрипел мне в ухо лихорадочным шепотом, что это ни дать ни взять, а гигантская каракатица! И не успел он это произнести, как в сумрачных лучах рассвета двое щупалец взмыли вверх, похоже было на то, будто она мирно спала, а мы её разбудили. Поняв чем это для нас может кончиться, боцман сразу схватился за весла и я тоже последовал его примеру, мы сразу начали грести изо всех сил, опасаясь малейшего всплеска произведенного по неосторожности, в результате нам все-таки удалось отойти подальше и при этом остаться незамеченными. Отплыв на такое расстояние когда очертания
корабля уже начали казаться нечеткими из-за дистанции, которая нас разделяла, мы наблюдали за тем, как огромное чудовище, нависшее над дряхлым корпусом старой посудины, пытается его подмять под себя, подобно морской улитке, выползающей на камень, торчащий из воды.
        Когда солнце уже было прямо над головой наши ребята начали просыпаться, потом, немногим позднее мы решили перекусить, и я бы не сказал, что мне, человеку, который всю эту ночь провел не смыкая глаз на своем посту, эта идея пришлась не по вкусу. Весь этот день мы ловили очень слабый ветер в левую раковину. И всё это время огромное пространство заросшее водорослями оставалось от нас по правую сторону. Кроме главной части нам то и дело попадались маленькие островки, оторвавшиеся от основной массы, и которых было неисчислимое множество. Порой нам встречались очень чахлые клочки. Заметив, что таких островков стало больше, а главная колония водорослей осталась позади, мы поставили шлюпочный парус, поскольку теперь они не могли сильно воспрепятствовать нашему ходу.
        Уже ближе к вечеру мы увидели еще одну развалину. Этот корабль застрял среди колонии водорослей на расстоянии равном полмили от того края, где они начинались, но не смотря ни на что, все его три нижние части мачт стояли прямо, и кроме того, все нижние реи были на месте. Однако, больше всего остального нас заинтересовала огромная надстройка, возвышающаяся над фальшбортом. Она была примерно в половину той выстоты, на которой находились марсы[25 - Марс - это площадка на топе составной мачты, прикреплённая к её салингу. На парусниках служит для разноса стень-вант и для некоторых работ при постановке и уборке парусов.], и её, как мы поняли, поддерживал бегучий такелаж[26 - Бегучий такелаж - тросовая оснастка судна (тросы и цепи, служащие для подъёма тяжестей и различных сигналов, подъёма, опускания и изменения направления отдельных частей рангоута относительно диаметральной плоскости судна, уборки и постановки парусов).], прикрепленный к реям. Из какого материала была сделана эта надстройка я так и не понял, поскольку она вся сплошь была покрыта зеленым налетом, впрочем, как и та часть корпуса, которая
возвышалась над водой, поэтому нам оставалось только догадываться. Обратив внимание на то, каким толстым слоем тины и водорослей обросло судно, мы решили, что корабль этот простоял здесь лет сто, а может быть и больше. От такого предположения возвышенное чувство печали и грусти охватило меня, так как я начал понимать, что мы случайно попали на кладбище погибших кораблей.
        Чуть позднее, после того, как мы проплыли мимо этого древнего реликта опустилась ночь и мы начали готовиться ко сну. А по той причине, что наша шлюпка все-таки двигалась, а не стояла на месте, боцман решил, что каждый из нас должен нести свою вахту у кормового весла поочереди, и если что-нибудь во время дежурства произойдет, то мы должны сразу разбудить его. Ну так вот, завалились мы спать, однако по той причине, что прошлую ночь я провел бодрствуя, я был полностью измотан и ничего не знал о том, что происходит у нас на борту, вплоть до того момента, когда тот матрос, которого я должен был сменить, не разбудил меня. Когда же я пришел в себя после сна, я увидел какой удивительной была луна, висевшая низко над горизонтом и щедро заливающая искрящимся призрачным светом гигантскую колонию водорослей, которой по правому нашему борту не видно было конца. В отношени всего остального ночь выдалась удивительно спокойной и тихой, ни мелейшего шороха, ни звука не доносилось до моих ушей сквозь бескрайние океанские просторы, за исключением разве плеска волн, разбивающихся об обшивку форштевня[27 - Форштевень
- деревянная или стальная балка в носу корабля, на которой закреплена наружная обшивка носовой оконечности корпуса и которая в нижней части переходит в киль.] нашей лодки и медленно уносящихся прочь. Наслаждаясь видом моря, я намеревался просидеть всю свою вахту, а потом идти отдыхать, но сначала спросил у того матроса, которого сменил, сколько времени прошло с того момента как взошла луна, на что тот ответил мне - примерно полчаса. После этого я решил узнать, не заметил ли он во время своей вахты чего-нибудь странного среди водорослей, на это он ответил, что ничего не видел, только добавил, что ему почудилось, будто где-то далеко, в самом центре этой бескрайней плантации Нептуна, загорелся какой-то свет, правда сейчас он думает, что это было ничто иное, как причуды его разыгравшегося воображения. А еще, приблизительно около полуночи, он слышал какой-то странный крик и где-то раза два за всё время он точно слышал громкие всплески в водорослях. Потом ему надоело отвечать на мои вопросы и он пошел спать.
        Выходило так, что я должен был смениться с вахты перед самым рассветом, и за это я был премного благодарен; поскольку к тому времени я уже пребывал в таком состоянии духа, когда ночной мрак начинает вызывать странные видения. Не смотря на то, что скоро должен был наступить рассвет я никак не мог освободиться от влияния этого места, от одного нахождения в нем сковывало душу и она леденела от ужаса. Пока я сидел на борту и осматривал всё кругом то в одном, то в другом направлении мне начало мерещиться, что в необъятном поле морских водорослей, над которыми клубилась серая дымка, начали возникать странные колыхания. Мне даже начало казаться, как это иногда бывает во сне, что я вижу какие-то белые лица, словно проклёвывающиеся из тумана и с любопытством изучающие меня. Тем не менее, мой рассудок убеждал меня, что всё это лишь обман зрения, меня вводит в заблуждение тусклый свет, поэтому отяжелевшие от бессонной ночи глаза видят то, чего на самом деле нет. Тем не менее, как бы там ни было, легче на душе все равно не становилось и от страха бросало в дрожь.
        Немного позднее среди водорослей раздался очень сильный всплеск, который донесся до моих ушей; тем не менее сколько бы я не смотрел в том направлении, ничего из того, что могло бы дать этому всплеску хоть какое-то объяснение, я так и не увидел. Сразу вслед за этим, где-то далеко, под горящей луной, из густых зарослей взмывает вверх громадная туша, разбрасывая месиво из морской травы в разные стороны. Казалось, расстояние между нами было не более сотни морских саженей, благодаря этому, при ярком лунном свете я сумел разглядеть очертания гигантской каракатицы. С бурным всплеском, сопровождаемым фонтанами брызг, она плюхнулась вниз и опять воцарилась тишина, сказать, что я перепугался до смерти, когда прямо на моих глазах чудовище с таким проворством и живостью заявило о своем присутствии - значит не сказать ничего. А потом, немного отойдя от ужаса, я внезапно обнаружил, что наша шлюпка оказалась у кромки водорослей. Справа по нашему борту, в густой массе водорослей что-то начало барахтаться, после чего нырнуло под воду. Я схватился за кормовое весло и начал отгребать от них, причем специально
наклонился немного, чтобы был обзор по сторонам, в этот момент мое лицо почти касалось планширя[28 - Планширь - деревянный брус с закругленной поверхностью или стальной из особого вида фигурной стали, ограничивающий фальшборт судна в верхней его части. 2. На гребных судах - брус, покрывающий верхние концы шпангоутов вокруг всей шлюпки, с гнездами для уключин. Служит добавочным креплением бортов. 3. На деревянных судах - толстые доски, связывающие верхние концы топтимберсов.]. Вдруг я поймал себя на том, что смотрю на белое демоническое лицо, похожее на человеческое, только вместо носа и рта у него птичий клюв. Тут я увидел, что это существо зацепилось за борт нашей лодки двумя колышащимися руками, захватив участок наружной обшивки, и тут я вспомнил то, что мы видели вчера на рассвете, как огромная каракатица вцепилась в борт старой развалины, когда мы проплывали мимо. Его омерзительная морда была рядом с моим лицом, и я видел как одна из его конечностей устремилась вверх и попыталась схватить меня за горло, в ту же самую секунду в мои ноздри ударило невывносимое зловоние - ужасно противный гнилостный
запах. Ко мне сразу вернулось самообладание, и я как можно быстрее попытался отпрянуть назад и закричал дико от страха. Затем я схватил весло где-то посередине и начал колошматить вальком[29 - Вальком называется часть весла от уключины до ручки, как правило шестигранной, четырехгранной или круглой формы. Валёк должен быть немного легче, чем вся остальная часть весла, этот перевес называется водовесость. В случае если водовесость велика, то есть забортная часть весла очень тяжела, валёк уравновешивают свинцом.] по нежданному гостю, нырнувшему за борт шлюпки, после чего эта тварь куда-то пропала. Я помню как орал, пытаясь разбудить боцмана и всех наших ребят, как потом боцман держал меня за плечи и кричал мне в ухо, пытаясь узнать, что произошло. В ответ я тоже кричал, как сумасшедший, что не знаю, а потом, когда я немного успокоился, я им рассказал о том, что видел. Только когда я им всё это рассказал, я понял, что они мне не поверили. Они не могли понять, то ли я заснул на своем посту и мне приснился кошмар, то ли я действительно видел морского черта. А тут уже и рассвет забрезжил.
        7. Остров Среди Водорослей
        Это произошло в тот момент, когда все мы говорили о морском дьяволе, который таращился на меня из воды. Иов, наш младший матрос, при первых лучах зари вдруг увидел остров, и лишь только он его увидел, как тут же вскочил на ноги и заорал что есть мочи. Сначала мы решили, что там опять какой-то демон появился, а когда поняли в чем дело, то умерили свой гнев и не стали его корить за столь бурное проявление восторга. Поскольку найти, пусть даже маленький клочок земли в бескрайнем океане после долгого и узнурительного плавания, было для нас действительно величайшим событием, согревшим сердце радостью и теплом.
        Сначала этот остров нам показался очень маленьким, тогда мы еще не знали, что видим только его край. Как бы там ни было, мы все равно схватились за весла и начали грести по направлению к нему, выкладываясь на полную, а после того, как мы подошли ближе, мы уже поняли то, что был он гораздо большего размера, чем нам показалось на первый взгляд. Точно определив, что мы находимся возле края острова, мы стали грести к его большей части, выступающей из-за бескрайней колонии водорослей, а пока мы гребли, мы наткнулись на глубокий залив, глубоко врезавшийся дугой внутрь острова, больше похожий на бухту с песчаным берегом, он и привлек внимание наших усталых глаз. Зайдя внутрь залива, мы примерно с минуту зорко всматривались в открывшуюся перед нами перспективу, и я увидел, что это остров был очень странной формы, на каждом его краю было по черной горе, похожих на два огромных горба, они спускались вниз образуя между собой крутобокую долину. В этой долине было видимо-невидимо каких-то грибов, с виду напоминающих огромные ядовитые поганки, а внизу, возле берега стояли густые заросли какой-то травы,
точь-в-точь такой же как тростник. Позже мы выяснили, что эта трава был очень жесткой, но легкой, своими свойствами она была подобна бамбуку.
        Что касается берега, по идее, возле него должно было быть очень много водорослей переносимых течением, но на самом деле это было не так, по крайней мере тогда. Хотя мыс черной горы на более высоком конце острова, уходящий далеко в море, был весь покрыт ими.
        Лишь только боцман убедился в том, что никакая опасность нам не угрожает, мы сразу навалились на весла и через несколько минут уже вытаскивали шлюпку на берег. После чего, найдя подходящее место, мы расположились завтракать. Во время завтрака боцман говорил нам о том, что надлежало сделать перво-наперво, немного посовещавшись, мы решили опять спустить шлюпку на воду и оставить в ней Иова, а самим отправиться исследовать остров.
        Покончив с трапезой, мы начали собираться в дорогу. Оставив Иова в шлюпке, готового сразу же подойти на веслах к нужному месту в том случае если за нами погонится какое-нибудь чудовище, мы направились к ближайшему холму, откуда, так как он возвышался футов на сто над морем, мы надеялись получить прекрасный обзор и осмотреть оставшуюся часть острова. Перед тем как отправиться в путь, боцман достал две абордажные сабли и палаш (две другие сабли остались в лодке Джоша), одину саблю он взял себе, мне вручил палаш, а другую саблю он отдал самому большому из наших матросов. Затем он приказал остальным достать свои матросские ножи, встал во главе нашего отряда и повел всех за собой. Вдруг один из наших матросов крикнул нам подождать, быстро подбежал к зарослям тростника, росшим неподалеку. Он срезал один из стеблей и согнул его пополам, но тот не сломался. После этого он сделал на нем своим ножом зарубки и снял верхний слой так, что в руках его остался чистый стебель. Потом ножом срезал верхнюю часть, слишком тонкую и гибкую которую он не собирался использовать, вставил рукоятку своего ножа в полый
конец, и в результате получил копье. Тростник это был очень прочный, к тому же еще и полый внутри, этим он напоминал бамбук, а после того, как он прочно закрепил грубой ниткой тот конец, в который вставил нож, получилась очень удобная пика или дротик - надежное оружие для любого мужчины.
        Поняв, насколько удачной оказалась идея этого парня, боцман приказал всем остальным сделать себе точно такие же копья и, пока они этим занимались, очень тепло похвалил сообразительного матроса. Таким образом, вооружившись подходящим оружием и пребывая в бодром состоянии духа, мы вскорости отправились внутрь острова, к ближайшему черному холму. Немного времени спустя мы подошли к утесу из песчаника с крутым обрывом, взобраться на который со стороны моря было невозможно. Мгновенно сообразив что к чему, боцман повел нас вокруг него по местности, примыкающей к долине, под ногами у нас оказалась довольно странная пористая структура, глубиной примерно с фут, ни песок, ни камень, причем сразу за ней начинался отрог, обогнув который мы наткнулись на первый вид растительности этого острова - невероятного размера гриб, точнее сказать поганку, так как был он весьма неприятного вида, и еще к тому же источал отвратительный и тяжелый запах плесени. С того места мы увидели, что долина была вся сплошь усыпана такими поганками, за исключением обширной круглой прогалины, на которой похоже ничего не росло, однако
поднялись мы тогда не очень высоко, чтобы суметь понять причину этого.
        Через некоторое время мы оказались в том месте, где утес расколола глубокая расщелина до самой его вершины, там было много всяких выступов и гребней, наступая и цепляясь за которые мы могли подниматься вверх. Там мы и начали свое восхождение, помогая друг другу насколько это было возможно, и уже минут через десять достигли вершины, а оттуда открывался прекрасный обзор. Теперь мы знали, что с другой стороны острова, прямо напротив колонии водорослей, был пляж, при этом, в отличие от того места, где мы высадились, здесь поверхность воды была сплошь покрыта водорослями, спокойно дрейфующими вдоль берега. Наблюдая такую картину, я попытался прикинуть на глаз каким может быть расстояние между островом и передней кромкой этого бескрайнего зеленого континента из водорослей. По моим расчетам оно должно было составлять не более девяноста ярдов, правда, мне хотелось, чтобы оно было как можно больше, потому что я уже начинал побаиваться этих водорослей и тех жутких существ, которые, это я уже знал, в них обитали.
        Вдруг боцман хлопнул меня по плечу и показал рукой на какой-то объект, застрявший среди водорослей на расстоянии полумили от того места, где мы находились. Я долго не мог понять, что же это такое то, на что я смотрю, пока боцман, пожурив меня за мою несообразительность, не сказал, что это корабль с закрытой палубой, без всяких на то сомнений, сделано это было для защиты от гигантской каракатицы и ей подобных обитателей водного царства. И тут я начал различать очертания корпуса, а вместе с этим до меня начало доходить каким огромным было судно, но если говорить о мачтах, то я вообще ни одной не заметил. Причем я нисколько не сомневался, что их сломало во время шторма еще до того, как корабль угодил в ловушку. Я сразу представил, каким печальным был конец тех, кто соорудил для себя такое укрытие от ужасных обитателей владений Нептуна, притаившихся где-то в глубине, среди водорослей, покрытых липкой тиной и грязью.
        Я обернулся и снова посмотрел на остров, который был очень хорошо виден с того места, где мы находились. Я полагал, что сейчас могу видеть его почти весь, что длиной он был примерно с полмили, в то время как его ширина составляла, примерно, четыре сотни ярдов, то есть выходило, что был он сильно вытянут пропорционально его ширине. В центральной части он был уже чем по краям, причем в самой узкой части по ширине он был около трехсот ярдов, тогда как в своей самой широкой части на сотню ярдов шире.
        По обеим сторонам острова, как я это уже говорил, был пляж, впрочем его протяженность была меньше протяженности берега, тогда как оставшаяся часть побрережья была покрыта черной базальтовой породой, точно такой же как и та, из которой были сформированы горы по краям. Имея сейчас прекрасную возможность рассмотреть пляж с той стороны сильно заросшей водорослями, я обнаружил, что вместе с другими обломками и хламом на берегу валяются нижняя часть мачты и стеньга от какого-то большого корабля, с сохранившейся кое-где оснасткой, но реи[30 - Рей (р?я) (нидерл. ra) - горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначено для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и прочего). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур называют «сигнальным».] на них все были оторваны. Лишь только я это увидел, как сразу показал боцману и сказал, такую древесину можно будет использовать для костра. На это он только улыбнулся, и ответил, что сухие водоросли гораздо лучше горят, и для этого не надо
лишний раз топором махать, чтобы нарубить подходящих поленьев из мачты.
        Теперь он, в свою очередь, показал мне место, где росли огромные грибы, которые достигнув апогея своего развития перестали расти. Кроме того я заметил в центре долины огромную яму, похожую на устье скважины. Отсюда было видно, что внутри неё была вода, не достигающая до края нескольких футов, а на её поверхности плавала какая-то отвратительная коричневая пена. Само собой разумеется, я решил внимательно к ней присмотреться, так как со стороны казалось, будто бы она была вырыта человеком, поскольку имела очень симметричную форму, впрочем, тогда меня с толку сбило то огромное расстояние, которое отделяло нас от неё, после того как мы подошли к ней поближе, такой ровной и правильной как сейчас она мне больше не казалась.
        Наслаждаясь прекрасным видом, я посмотрел вниз на маленькую бухту, в которой на волнах качалась наша шлюпка. Иов сидел на корме, не прилагая особых усилий он управлял кормовым веслом, чтобы не дать течению её унести, и в тоже время следил за нами. Увидев его, я начал махать рукой в знак приветствия и он ответил мне тем же самым, а потом я присмотрелся, и заметил что-то в воде под самой лодкой - там было что-то черное и большое, и оно двигалось. К тому времени шлюпка уже оказалась прямо над этой черной массой, издали напоминающей скопление морских водорослей. Вдруг я заметил, как эта черная туча начала подниматься к поверхности. Я очень испугался, хватаю боцмана за руку и кричу, показывая пальцем на то, что увидел под лодкой. Когда боцман это увидел, он сразу кинулся на вершину холма и, сложив руки наподобие рупора, начал кричать Иову, чтобы тот побыстрее плыл к берегу и крепил фалинь[31 - Фалинь - веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки; с помощью фалиня лодкак буксируется, привязывается к пристани или борту судна.] за большой выступ утеса. Услышав боцмана, парень закричал в ответ, что всё
понял, поднялся в полный рост, налег на рулевое весло и направил нос лодки в сторону пляжа. Ему повезло, что он тогда находился не более чем в тридцати ярдах от берега, в противном случае он бы никогда в жизни не смог до него добраться. В следующий момент колышущаяся темная туша под лодкой стремительно выбросила вверх свое щупальце и с силой вырвала весло из рук Иова, да так, что тот потерял равновесие и упал на верхнюю кромку правого борта. Весло исчезло неизвестно куда, следующую минуту нашу шлюпку никто не трогал. Боцман начал кричать ему, чтобы тот взял другое весло и греб быстрее к берегу, пока еще можно спастись, мы тоже не отставали, вместе стали кричать наперебой, что кому в голову придет, один советовал одно, другой другое, правда, чтобы мы не кричали - всё было напрасно, потому что на нашего Иова напал ступор, посмотрев на него какой-то умник даже съехидничал, что у него столбняк. Я начал искать глазами, куда подевалась каракатица, ведь шлюпка после того, как она вырвала весло из рук Иова, сместилась на несколько морских саженей выше, смотрю дальше, а её и след простыл, наверное, думаю, она
опять ушла в глубину, откуда и появилась. Как бы там ни было, а вернуться она могла в любой момент, и тогда пропал наш Иов.
        В этот момент боцман скомандовал нам следовать за ним и мы начали спускаться с вершины по тому самому разлому, по которому поднялись, и уже через минуту мы уже карабкались вниз с такой поспешностью на какую только были способны, стремясь побыстрее оказаться в долине. И всё то время пока я полз обратно, ступая с выступа на выступ, меня терзали мысли о том, вернулось чудовище или нет.
        Боцман первый оказался у подножия расщелины, и не успел он ступить на ровную почву. как сразу рванул, огибая холм, на пляж. Все ребята пытались его догнать и спешили побыстрей спуститься в долину, при этом нам приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не оступиться. Я был третьим, кто спустился вниз после него, но, так как я немного весил и был очень проворным, я опередил того, кто вторым бежал за боцманом, и уже поравнялся с ним, когда он выскочил на пляж. Там я увидел, что наша шлюпка находилась в пяти морских саженях от берега, Иова я тоже видел, он так и лежал на дне без сознания, но монстра было не видно.
        Выглядело всё так: наша шлюпка в каких-то десяти ярдах от берега, Иов без сознания лежит на дне, а где-то под килем (не смотря на то, что мы все об этом знаем), плавает громадная морская каракатица, а мы абсолютно беспомощные бегаем по пляжу.
        В тот момент я не мог даже представить, как можно спасти беднягу. Вообще то, если говорить по правде, я боялся, что нам придется бросить его на произвол судьбы, поскольку мне тогда казалось полным безумием пытаться добраться до лодки вплавь, и всё точно так и было, если бы не выдающаяся отвага боцмана, кто не испугавшись бросился в воду и стремительно поплыл к лодке, до которой только благодаря Божественному провидению ему удалось доплыть без всяких злоключений. Взобравшись на её борт, он тут же схватил фалинь и бросил нам свободный конец, приказав тянуть шлюпку к берегу, а не считать ворон. Причем, избрав такой способ он показал большую смекалку, поскольку, поступая подобным образом, он не привлекал внимания чудовища, которое его точно бы заметило если бы он барахтал веслом.
        Не смотря на все его старания, чудовище от нас не отстало. Едва мы успели подтащить шлюпку ближе к берегу, на мелководье, я увидел, как половина нашего пропавшего кормового весла вылетела из моря, вслед за этим сразу за кормой понялся мощный столб воды и брызг, а потом щупальца вихрем взметнулись в воздух. Боцман быстро обернулся, увидел тварь за своей спиной, тут же схватил Иова на руки, перепрыгнул через нос шлюпки и выбежал на песок. При виде огромной каракатицы мы попятились назад, а потом бросились наутек, прочь с пляжа, позабыв о всем на свете, мы даже не вспомнили о фалине и теперь, из-за своего малодушия, могли потерять шлюпку, потому что чудовище протянуло к ней свои щупальца. Всё выглядело так, будто каракатица собирается утащить лодку за собой в пучину морскую, откуда она выплыла, впрочем это ей бы вполне удалось, если бы боцман не рявкнул как следует на нас, чтобы привести в чувство. Положив Иова на песок в безопасное место, он первым схватился за фалинь, волочившийся по песку, мы поняли, что он совершенно ничего не боится, после чего отвага опять вернулась к нам и мы ринулись ему
помогать.
        На наше счастье рядом оказался выступ скалы, тот самый, про который боцман говорил Иову, чтобы тот привязал за него шлюпку. Мы два раза обернули вокруг него наш фалинь и завязали на два морских узла, теперь мы были уверены, если только фалинь не оборвет - то можно ничего не бояться. Тем не менее опасность все равно оставалась, потому что каракатица могла её разломать. По этой причине и потому что боцман сильно разозлился на морское чудище, он схватил одно из копий, валявшихся на песке, которые мы побросали когда начали вытаскивать лодку на берег. С копьем наперевес он подошел к ней настолько близко, насколько это было возможным, и ткнул им в одно из его щупалец. Копье легко прошло насквозь и это меня сильно удивило, потому что я всегда считал, что все части тела таких существ, за исключением глаз, практически неуязвимы при нападении. Получив удар, огромная каракатица похоже его даже не почувствовала и не показывала никаких признаков боли, поэтому боцман осмелел и решил подойти на такое расстояние, с которого можно было бы нанести более существенное ранение. Не успел он сделать двух шагов, как
омерзительная тварь оказалась прямо над ним, вследствие чего, не смотря на свои ловкость и проворство, этот великий человек мог погибнуть. Прекрасно понимая то, что находиться настолько близко к чудовищу грозило неминуемой смертью он и не думал отступать и намеревался его убить или хотя бы сильно ранить. Для этой цели он послал нескольких наших ребят к зарослям, где рос тростник, сорвать с полдюжины стеблей да покрепче, а после того, как они вернулись, он приказал двум матросам прикрепить их надежней к своим копьям. Благодаря чему теперь у нас были копья длинной тридцать - сорок футов. С таким оружием можно было атаковать гигантскую каракатицу не боясь оказаться в зоне досягаемости её щупалец. После того, как всё было готово, он взял одно из копий и велел одному из наших самых сильных матросов взять другое. Затем он сказал ему целиться в правый глаз, а сам выбрал своей целью левый.
        Теперь, после того, как каракатица чуть не схватила боцмана, она перестала тянуть на себя нашу шлюпку и залегла в воде притаившись, распластав все свои щупальца вокруг себя. Из воды выглядывали только её глаза, прямо над самой кормой, таким образом было понятно, что она следит за каждым нашим движением. Впрочем я сомневаюсь, что она была способна видеть хорошо днем, потому что солнце светило ярко и слепило её.
        В этот момент боцман дал сигнал к атаке, после чего он и здоровяк-матрос набросились на чудовище со своими копьями, пока оно отдыхало. Копье боцмана сразу пронзило левый глаз чудищу, но зато копье его напарника оказалось настолько гибким, что очень сильно провисло вниз, поэтому он попал им не в глаз, а куда-то в старнпост[32 - Старнпост - на деревянных судах так часто называют ахтерштевень - основный стояк для кормы, на который и навешивается руль, задняя оконечность корабля (судна) в виде жёсткой балки или рамы сложной формы, на которой замыкаются вертикально киль, борт, обшивка и набор; к нему подвешивается судовой руль.] нашей шлюпки, отчего нож из стебля выскочил. Впрочем, это было не особенно важно, потому что рана нанесенная копьем боцмана была настолько страшной, что гигантская каракатица отпустила лодку и соскользнула обратно в воду, образовав вокруг себя много пены и брызг, при этом окрасив море кровью, хлещущей из пробитого глаза.
        Несколько минут мы ждали, пока не убедились в том, что монстр действительно ушел, а после этого мы со всех ног кинулись к лодке и принялись как можно скорее подтягивать её ближе к берегу. Подтянув её поближе, мы достали самое тяжелое из содержимого на берег и теперь могли без особых усилий вытащить её из воды.
        А примерно через час всё море вокруг этого маленького пляжа окрасилось черным цветом, кое-где с красными прожилками.
        8. Непонятный шум в долине
        Сразу после того, как мы вытащили из воды лодку и поставили её в безопасном месте, что нам приходилось делать в лихорадочной спешке, боцман решил уделить внимание Иову. Парень до сих пор не пришел в себя после удара рукояткой весла по подбородку, который он получил когда чудовище схватило весло. Поначалу все попытки боцмана привести его в чувство не давали никакого результата, но спустя некоторое время, особенно после того, как боцман смочил его лицо морской водой, а грудь в области сердца растер ромом, парень начал проявлять признаки жизни. Вскоре он уже открыл глаза и боцман сразу дал ему хорошенько глотнуть рому, а затем спросил, как тот себя чувствует. На это Иов слабым голосом ответил, что у него голова кружится и болит, да еще к тому же сильно болит шея. Услышав такое, боцман велел ему не вставать до тех пор, пока боль не пройдет. Поэтому мы оставили его лежать в теньке, под навесом из паруса и тростника, так как день был жарким, а песок сухим, мы решили, что это место будет для него наиболее безопасным.
        Отойдя от него на некоторое расстояние, по приказу боцмана мы сделали очаг для костра, чтобы приготовить на нем обед, так как мы были очень голодны. Казалось, что прошла целая вечность с того часа как мы позавтракали. Для этой цели боцман послал двух матросов внутрь острова собрать немного сухих водорослей, поскольку мы собирались сварить солонину. Это был первый раз с того самого дня, как мы покинули разваливающийся корабль в той жуткой гавани, когда мы готовили себе вареную пищу.
        Тем временем, до возвращения ребят с горючим материалом, боцман всем нашел занятие, чтобы не сидели сложа руки. Двоих он послал срезать охапку тростника, а еще двоим приказал принести мясо и железный котел, он был одним из тех трофеев, которые мы успели прихватить со старой развалины.
        Спустя некоторое время вернулись наши гонцы с сухими водорослями, причем были они очень любопытной формы, какие-то изогнутые, перекрученные, кроме того некоторые из стволов были толщиной с тело взрослого мужчины. Но не смотря на это, они были очень хрупкими из-за своей чрезмерной сухости. Спустя несколько минут у нас уже горел костер, который мы поддерживали подбрасывая в него наломанные водоросли и свежий тростник. Однако, как нам удалось выяснить, последний не особенно подходил в качестве топлива, поскольку в его стеблях содержалось много сока, и поэтому у нас не особенно получалось наломать его для того, чтобы положить в огонь.
        Когда костер хорошо разгорелся, боцман набрал в котел морской воды, примерно где-то до половины, в которую он положил куски солонины. И эту посудину, с надежно закрывающейся крышкой, он без долгих колебаний поставил в самое пекло, поэтому уже скоро в ней весело и оживленно булькало, и клокотало наше варево.
        Пока варился обед, боцман решил организовать нам стоянку для ночлега. Для этого он соорудил грубую конструкцию из тростника, поверх которой растянул парус и установил съемную карапасную палубу, надежно закрепив внизу парус палочками из тростника. Когда всё было готово, мы перенесли в укрытие все наши запасы. Сразу вслед за этим боцман послал нас на другой конец острова собирать сухие водоросли для костра на ночь, что мы и сделали, каждый из нас принес по двойной охапке.
        Пока мы ходили за дровами и каждый из нас принес по две охапки, наша солонина уже сварилась, а так делать уже было ничего не нужно, мы сели за стол и основательно подкрепились мясом и галетами, а еще, вдобавок к доброму ужину, каждый из нас получил по доброй стопки рома. Выпив и закусив, боцман пошел туда, где лежал Иов, узнать, как он себя чувствует, и увидел, что тот лежит очень тихо да еще к тому же дыхание у него очень тяжелое. Как бы там ни было, мы не знали чем можно помочь бедняге, поэтому мы оставили его лежать, как и лежал, более полагаясь на матушку Природу, а не на те врачебные навыки, которыми мог обладать кто-нибудь из нас.
        Время было уже послеполуденое, поэтому боцман разрешил нам до заката заниматься всем, чем пожелаем, справедливо полагая, что мы заслужили достойный отдых. Однако от заката до рассвета мы должны, так он сказал нам, дежурить по очереди ни на секунду не теряя своей бдительности. Не смотря на то, что мы были не в море, никто не мог сказать нам, находимся мы сейчас в опасности или нет, и доказательством тому служила история, произошедшая утром; хотя, разумеется, сейчас никакой угрозы от каракатицы нам ждать не приходилось, поскольку теперь мы находились на значительном расстоянии от воды.
        С этого момента до самой темноты большинство из наших ребят завалились спать. Но боцман не спал, большую часть этого времени он потратил на тщательный осмотр шлюпки, желая выяснить, какие повреждения у неё появились после шторма, а также и то, как она пострадала после встречи с дьявольской каракатицей. Причем, действительно, очень быстро удалось установить, что шлюпке нужен некоторый ремонт, потому что доска на дне лодки, находящаяся рядом с килем, была немного вмята внутрь, там даже появилась маленькая трещина. Скорее всего это произошло в тот момент, когда лодку вытаскивали на пляж, она напоролась на какой-то камень в воде, лежащий у самого берега. Вне всяких сомнений, если нашей подружке-каракатице это увидеть, то она бы могла без особых усилий легко пробить её в этом месте. К нашему счастью, повреждение было не особенно серьезным, но тем не менее, лодку необходимо было починить до того, как спустить её снова на воду, а что касается остального, кажется, всё было в порядке.
        Сна у меня не было ни в одном глазу, и поэтому я решил помочь боцману, нужно было немного приподнять шлюпку, поставить, а потом снять несколько досок настила на дне, чтобы мы могли обследовать поврежденный участок гораздо лучше. Когда он закончил с лодкой, он решил посмотреть наши запасы и проверить их состояние, нужно было также определить, как долго они смогут еще храниться. Потом он тщательно осмотрел наши бочонки с питьевой водой, постучав по каждому из них, а после этого сказал, что неплохо было бы для нас, если бы удалось найти на этом острове какой-нибудь ручей.
        Уже наступал вечер когда боцман решил проведать Иова и нашел, что тот выглядит гораздо лучше, чем он выглядел во время нашего последнего визита в послеобеденый час. Убедившись в улучшении его самочувствия, боцман приказал мне принести одну из обшивочных досок подлинней, что я и сделал, затем, используя её как носилки мы перенесли бедолагу под наш тент. Вслед за этим мы перенесли туда с нашей лодки незакрепленные деревянные предметы, освободив рундуки от их содержимого. Не забыли также прихватить: просмоленную пеньку для конопачения, небольшой корабельный топор, рулон полуторадюймовой трёпаной и чесаной пеньки, пилу в отличном состоянии, жестяную банку рапсового масла, мешок с медными гвоздями, несколько нагелей[33 - Нагель (от нидерл. Nagеl) - «деревянный гвоздь, особенно в кораблестроении») - крепёжное изделие в виде крупного деревянного гвоздя. Первый экземпляр найден в Лихтенштейне.] со стопорными кольцами, два мотка рыбацкой лески, три запасных уключины, трезубую острогу[34 - Острога - рыболовное орудие в виде вил с несколькими зубьями.] без рукоятки, два мотка обмоточной бечевы, три бухты
крученой нити, кусок брезента с четырьмя здоровенными иглами для шитья воткнутыми в него, керосиновый судовой фонарь, запасную шлюпочную пробку и белую парусину, используемую для изготовления парусов.
        А затем, немного времени спустя, ночь опустилась на остров. Лишь только начало темнеть, как боцман сразу разбудил наших ребят и приказал им подбросить дров в огонь, который уже почти прогорел и превратился в кучу раскаленных углей основательно присыпанных пеплом. После этого, один из них наполнил до половины котел и вскоре мы с большим аппетитом ужинали холодной вареной солониной, сухими и жесткими галетами и запивали всё это ромом, разбавленным горячей водой. Вовремя ужина боцман всем доходчиво объяснил порядок несения вахты, назначив время, кто и когда стоит на посту, так я узнал, что мне вставать на вахту сразу после полуночи и длится она будет до часу ночи. После этого, он рассказал им о треснувшей доске на дне нашей лодки и о том, как её можно починить перед тем как мы соберемся покинуть этот остров. К тому же он сказал, что после этой ночи нам нужно начинать беречь наши продукты, поскольку найти что-нибудь из съестного на острове нам вряд ли удастся, а пока мы ничего не нашли, нам придется подтянуть животы. Ко всемы прочему, если мы не сможем найти здесь какой-нибудь ручей, то нам придется
выпаривать соленую воду, чтобы как-то возместить ту, которую мы уже к тому времени выпьем, и это необходимо будет сделать до того, как мы покинем остров.
        К тому времени, когда боцман уже закончил проводить инструктаж и назначил вахтенных мы съели свой ужин, и вскоре после этого каждый из нас подготовил удобное место себе для сна на песке под навесом и завалился спать. Пролежав там какое-то время я понял, что не хочу спать, вероятней всего причиной этому была жаркая ночь. В конце концов я вылез оттуда, решив, что гораздо лучше будет лечь где-нибудь на свежем воздухе. В действительности так оно и оказалось, потому что когда я лег снаружи, с той стороны навеса, что ближе всего к костру, я в скором времени погрузился в глубокий сон, который сначала был без сновидений. Однако спустя какое-то время мне приснился очень странный сон. Мне снилось, что я остался один на острове, и вот я, брошенный всеми на произвол судьбы, сижу на краю того самого огромного котлована с водой, на поверхности которого плавает коричневая пена. Внезапно я начинаю понимать, что вокруг меня очень тихо и невероятно темно, и от этого я начинаю ежиться, так как мне кажется, будто ко мне незаметно и тихо подкрадывается до такой степени отвратительное нечто, чье присутствие всё моё
существо не способно выносить никоим образом. Почувствовав что оно уже где-то рядом, я хочу во что бы то ни стало обернуться и посмотреть в темень, за коварные тени огромных грибов, которые стоят за моей спиной, и которых невероятно много, но у меня для этого совсем нет сил. А мерзкая тварь подползает всё ближе и ближе, хотя я не слышу ни единого звука, и от этого я начинаю кричать или, по крайней мере, пытаюсь закричать, но не могу, у меня пропал голос и я не способен издать ни единого звука, а вокруг меня мертвая тишина. А потом я чувствую, как что-то мокрое и холодное прикоснулось к моему лицу и начало по нему ползти, накрыло мой рот своим телом, замерло на нем на какое-то время, а потом залезло через него в мое горло и там и осталось…
        Кто-то споткнулся о мои ноги и упал, и от этого я проснулся. Это был матрос, который был на вахте, он делал обход вокруг места нашей стоянки и не знал о том, что я сплю рядом с тентом до того самого момента, пока не свалился, зацепившись за мои сапоги. Он немного растерялся и опешил, как этого и стоило ожидать, но тут же успокоился, когда понял, что я это совсем не демон, притаившийся в ночной темени. Всё то время, пока я отвечал на его вопросы, меня не покидало неприятное и странное чувство, мне казалось будто что-то вылезло из меня в тот самый момент, когда я проснулся. В моих ноздрях стоял едва ощутимый, но до ужаса отвратительный запах, и я не могу сказать, что он был абсолютно мне незнаком. Я вдруг почувствовал, что мое лицо стало каким-то влажным, и почему то у меня начало першить в горле. Я поднял руку и потрогал свое лицо, а когда я её убрал она вся была покрыта какой-то липкой слизью, тогда я поднял другую руку и прикоснулся к своему горлу, оно было таким же как и раньше, но только с одной стороны трахеи на нем появилось маленькое припухшее пятнышко чем-то напоминающее укус комара, хотя я
точно знал, никакой комар меня не кусал.
        То, как наш вахтенный споткнулся об меня, последовавшее за ним мое пробуждение, и когда я обнаружил, что мое лицо и горло были покрыты слизью, произошло за несколько мгновений, а затем я опять был на ногах и пошел вместе с ним к костру, так как я вдруг почувствовал, что мне стало холодно, и к тому же мне очень не хотелось оставаться одному. Подойдя к огню, я зачерпнул немного воды, которая осталась в котле, и умыл ей свое лицо, шею, и только после этого я почувствовал себя снова человеком. Сразу вслед за этим я попросил этого матроса взглянуть на моё горло, потому что он мог сказать, что там за опухоль появилась. Для этого он взял пучок сухих водорослей и зажег его как факел, чтобы при свете всё хорошо рассмотреть. Только увидел он немного, всего несколько маленьких пятнышек красных внутри и белых по краям, при этом одно из них слегка кровоточило. После этого я спросил его, не видел ли он возле нашей палатки чтобы что-нибудь ползало, но за время своей вахты он ничего не видел, хотя слышал какой-то непонятный шум, правда далеко. Пятнышки на моем горле его, по-видимому, не сильно испугали, поэтому
он сказал, что по всей вероятности, меня покусали комары или еще какая-нибудь мошкара. В ответ я покачал головой и рассказал ему свой сон, после этого он начал стараться держаться от меня подальше, так же как и я. Наступила глубокая ночь и пришла моя очередь заступать на вахту.
        Еще какое-то время этот парень, которого я подменил, оставался со мной, насколько я понял, он из добрых побуждений хотел составить мне компанию, чтобы я ничего не боялся. Когда я это понял, я сказал ему идти спать, заверив в том, что больше я ничего не боюсь и чувствую себя также как и до того, как проснулся и увидел слизь на лице и следы укуса на горле. После этого он ушел, и я остался сидеть возле костра один.
        В течение некоторого времени я сидел очень тихо, напряженно вслушиваясь в тишину, но как бы я не старался ни единого звука мне не удалось уловить в непроглядной темноте, окружавшей меня. В этот момент на меня что-то нашло, я вдруг очень остро ощутил насколько мы обречены и одиноки в этом ужасном месте, и печаль охватила мое сердце.
        Пока я сидел, огонь про который я совсем забыл, почти погас, превратившись в тлеющие угли, мерцающие тусклым слабым светом в темноте. А потом, со стороны долины до моих ушей донесся глухой звук тяжелого удара, его я различил с поражающей ясностью. Услышав этот звук, я сразу очнулся и осознал, что если я буду дальше клевать носом и позволю костру умереть, то, тем самым, нарушу свой долг как по отношению к другим, так и по отношению к себе. Распекая себя на чем свет стоит за свое ротозейство, я схватил охапку сухих водорослей и бросил их в огонь. В ту же секунду огромный всполох пламени метнулся высоко вверх в ночное небо, вслед за этим я посмотрел сначала в правую сторону, а затем в левую, при этом держа свой палаш наготове. Наверное, только благодаря Всевышнему из-за моей беспечности никто не пострадал, она, как я склонен считать, была вызвана странной слабостью, навалившейся на меня, порожденной страхом. А затем, пока я стоял и озирался по сторонам, сквозь безмолвие ночного пляжа до меня донеслось шуршание, напоминающее собой едва уловимое скольжение, то вперед, то назад, а потом во все стороны,
непрекращающееся ни на одно мгновение, оно исходило из самого центра долины, казалось, будто бесчисленное полчище каких-то существ тайком куда-то ползет. Как только я это услышал, я еще подбросил сушняка в огонь, а после этого начал глядеть уже внимательней в сторону долины. Вдруг я увидел что-то очень похожее на колышашуюся тень, она было рядом с костром, там, где свет образовывал границу отделяющую его от ночного мрака. В этот момент я заметил копье, торчащее в песке, тот парень, который дежурил до меня, забыл его здесь. Это меня сильно обрадовало, так что, без долгих колебаний, я схватил его и швырнул со всей силы в нужном направлении. Только в ответ на это я не услышал ничего, ни единого звука, благодаря которому я смог бы понять, что попал во что-то живое. Сразу после этого опять гробовая тишина опустилась на остров. Тишина, которую посмел нарушить отдаленный всплеск, раздавшийся где-то далеко, среди бескрайнего пространства покрытого водорослями.
        Несложно понять, что всё события этой ночи хорошенько помотали мне нервы, поэтому я то и дело встревоженно озирался по сторонам. Мне постоянно казалось, что какая-то демоническая тварь вот-вот нападет на меня. Прошло довольно много времени, в течение которого я не услышал ни единого звука, способного указать на присутствие какого-нибудь живого создания; вследствие чего я уже не знал, что мне и думать, и уже начал сомневаться, не почудилось ли мне то, что я слышал.
        А затем, когда сомнения уже начали брать верх, я вдруг убедился в том, что нисколько не ошибся. Потому что я внезапно услышал, что вся долина полна шорохов и шелеста, казалось, будто что-то стремительно двигалось, кроме того всё это сопровождалось случайными приглушенными ударами, и вскоре я опять услышал звуки плавного скольжения. Наверное, все духи Преисподней решили напасть на нас, подумал я, и закричал что есть мочи, стараясь разбудить боцмана и наших ребят.
        Услышав мой крик, боцман сразу выбежал из под тента, ребята за ним, у каждого в руках его орудие, за исключением одного, который оставил свое копье воткнутым в песок, сейчас оно валялось где-то далеко за костром. Боцман сразу начал орать на меня, желая выяснить почему я не дал им спать. Я на это ничего не ответил, только поднял руку в знак тишины, а когда он замолчал, сразу и в долине шорохи поутихли. Боцман повернулся ко мне и потребовал объяснить, что происходит, тогда я ему сказал прислушаться лучше, что он и сделал, и в этот момент звуки возобновились. Он услышал достаточно для того, чтобы понять то, что я не стал бы их будить без должного повода. А затем, пока мы стояли и всматривались сквозь ночной мрак в том направлении, где должна была быть долина, мне показалось, что я снова вижу того самого призрака, появившегося на самой границе, там, где кончается свет от костра. В тот же момент кто-то из наших матросов вскрикнул и метнул свое копье в темноту. Страшно разозлившись, боцман тут же повернулся к нему, поскольку метнув свое копье этот парень остался без оружия, а это уже создавало новые
угрозы для всех нас. Впрочем, если вспомнить, немногим раньше я сделал тоже самое.
        Вскоре после этого опять в долине наступила тишина. Не зная того, что нам от этого ожидать, боцман схватил охапку сухих водорослей, зажег их от костра и тут же ринулся на тот участок пляжа, который отделял нас от долины. Там он бросил грящую охапку на песок, приказав ребятам принести еще водорослей для того, чтобы мы могли развести огонь и там. Это могло нам дать возможность в случае нападения лучше видеть то, что вылезет из самых черных глубин своего гнездовья.
        Через некоторое время у нас там уже горел очень хороший костер, при его свете мы смогли отыскать два наших копья, оба воткнулись своими наконечниками в песок на расстоянии не боле ярда друг от друга, и это показалось мне очень странным.
        После того, как мы разожгли второй костер, из долины перестали доноситься непонятные звуки. Теперь ничто не могло нарушить тишину, охватившую остров, за исключением отдельных всплесков, раздававшихся время от времени среди бескрайних просторов колонии водорослей. Затем, спустя примерно час после того, как я разбудил боцмана, один из наших матросов, который как раз следил за огнем, подошел к нему и сказал, что у нас на исходе запас топлива. Такие известия сильно озадачили боцмана и поставили в тупик всех нас. Причем, сколько бы мы не ломали голову над тем, как поступить - так ничего и не придумали. Все уже думали, что помочь нам в этой ситуации никто не сможет, пока один из наших матросов не вспомнил о запасенной нами заранее вязанке тростника, который мы срезали когда собирали сухие водоросли. Он горел, но горел очень плохо, поэтому от него мы отказались и предпочли использовать для костра водоросли. Срезанный тростник лежал за палаткой, его мы и начали подбрасывать в огонь, который горел между нашей стоянкой и долиной. А второй костер мы сохранить не смогли, потому что тростника едва хватало
поддержать хотя бы один до наступления рассвета.
        Как ни крути, а запасы горючего материала у нас подошли к концу, хотя еще было довольно темно. Когда костер начал гаснуть, вновь из долины стали доноситься странные звуки. Мы стояли в сгущающейся тьме и каждый из нас держал наготове свое оружие, при этом напряженно всматриваясь вдаль. Временами остров казался нам невероятно тихим и спокойным, а потом опять слышались шорохи и шелест, будто множество каких-то странных существ ползало вокруг нас по всей долине. Впрочем, я думаю, угрюмая, давящая тишина была для нас более суровым испытанием чем все эти странные звуки.
        А затем наступил долгожданный рассвет.
        9. Что случилось в вечерних сумерках
        С наступлением рассвета бесконечная тишина незаметно прокралась через весь остров в долину. Поняв то, что бояться больше нечего, боцман разрешил нам отдохнуть, а сам встал в дозор. Вот когда, наконец-то, я смог поспать, пусть не долго, но зато сон мой был крепкий, и это дало мне достаточно сил для работы на весь день.
        Спустя несколько часов боцман нас поднял и повел в дальнюю часть острова собирать горючий материал. Вернулись мы довольно быстро, при этом каждый прихватил с собой по огромной охапке, так что уже совсем скоро наш костер опять полыхал бойко и весело.
        На завтрак у нас был хэш[35 - Хэш (англ. Hash) - популярное блюдо, состоящее из измельчённого мяса, картофеля и лука, обжаренных на сковороде. Название происходит от фр. hacher, что означает «нарезать». Блюдо возникло как способ использовать мясные остатки. К 1860-м годам в США оно стало ассоциироваться с дешёвыми ресторанами, которые были известны как «хэш-хаусы» или «хэшерии».] из солонины и дробленых галет, в него мы добавили еще немного устриц, которых боцман насобирал на берегу у подножия дальней горы. Вся эта мешанина была обильно сдобрена уксусом, про него боцман говорил, что его лучше поберечь, так как он может помочь при цинге и при других болезнях, которыми мы можем заразиться. На десерт он дал каждому немного патоки разбавленной горячей водой и приправленной ромом.
        Закончив завтракать, боцман полез под тент, узнать, как там Иов, что он уже делал рано утром, поскольку состояние парня оставляло желать лучшего. Не смотря на свои габариты и напускную грубость, сердце у Иова было очень доброе. Тем не менее, лучше ему не становилось, он лежал такой же, как и в прошлый вечер, поэтому мы не знали, что сделать для того, чтобы добиться хоть какого-нибудь улучшения его самочувствия. Зная о том, что с прошлого утра у него во рту ни крошки не было, мы решили попробовать одну вещь, смешав немного рома с патокой и разбавив эту смесь горячей водой мы попытались влить её ему в горло; так ка нам казалось, что он может умереть от истощения. При всем при том, что мы с ним провозились более получаса, ничего толком добиться мы так и не смогли, а лишь испугались того, что мы его придушим. В результате, нам пришлось оставить его под тентом и идти заниматься своими делами, а дел у нас было невпроворот.
        Перед тем, как взяться за что-нибудь еще, боцман повел нас в долину, намереваясь как следует её осмотреть на тот случай, если вдруг там где-нибудь притаился дикий зверь или еще какие-нибудь дьявольские твари, которые могут напасть на нас когда мы будем работать. Кроме этого он хотел выяснить, что за существа досаждали нам всю эту ночь.
        Еще ранним утром, когда мы ходили за топливом, мы старались идти по верхнему кряжу долины, где горная порода ближайшей к нам горы переходила в пористую почву, а сейчас мы направились в самый её центр, пролагая себе путь мимо огромных грибов, прямо к котловану похожему на огромный колодец, который, судя по всему, занимал всё дно долины. Не смотря на то, что почва под нашими ногами была очень мягкая она была довольно пружинистой, поэтому пройдя немного мы обратили внимание на то, что следов за собой не оставляем никаких, правда, в некоторых местах всё-таки оставалась малозаметная влажная дорожка после того, как мы прошли. Потом, когда мы уже подошли к котловану, почва стала мягче и наши ноги стали в ней утопать, оставляя заметные отпечатки. Там мы увидели колеи, показавшимися нам весьма странными, и, непонятно откуда появившимися. На густой грязи, лежавшей вокруг котлована, который, я должен это отметить, стал меньше напоминать котлован после того, как я оказался возле него, остались глубокие борозды, в которых я увидел не что иное, как отпечатавшиеся следы огромных слизняков. Только следы эти были
не везде похожи на колеи от слизняков, кое-где видны были полосы, словно после полчища угрей, которых кто-то постоянно выбрасывал, а затем снова подбирал. По крайней мере, так показалось мне, поэтому я об этом так и пишу.
        Помимо следов, о которых я уже говорил, повсюду была липкая слизь и по ней нам приходилось прокладывать свой путь через всю долину среди огромных ядовитых грибов. Но кроме этого мы не встретили ничего. Да, я чуть не забыл, мы обратили внимание на огромное количество липкой слизи сверху на шапочках этих грибов, распространившихся настолько, что они заполнили всю долину до самого края, почти достигая нашего места стоянки. Кроме того, мы заметили еще то, что много грибов было сломано или вообще вырвано с корнем, к тому же на всех этих грибах были одинаковые отметины, оставленные каким-то зверем. Тогда я вспомнил о тех глухих дарах, которые слышал ночью, и понял, что эти слизняки взбирались на огромные поганки для того, чтобы следить за нами. Их было великое множество, одна тварь залазила на другую, следом еще, и еще, поэтому они сломали так много грибов или вывернули их с корнем. По крайней мере, это я сообразил.
        В конце концов мы завершили исследование острова, и сразу после этого боцман нашел для каждого из нас работенку. Первым делом он повел нас опять на пляж, помочь ему перевернуть лодку, чтобы он смог добраться к поврежденной планке. Имея возможность хорошо рассмотреть дно лодки он обнаружил, что имеется еще одно повреждение. Оказалось, что одна из планок днищевой обшивки, стоявшая прямо возле киля, отошла от него. Такое повреждение уже было гораздо более серьезным, и конечно мы не могли его найти, пока лодка стояла в положени «килем вниз». Осмотрев поломку, боцман сказал, он нисколько не сомневается в том, что и с такой бедой можно справиться, и наша лодка снова будет ходить по морю, только для ремонта может потребоваться гораздо больше времени, чем он планировал.
        Закончив осмотр лодки, боцман отправил одного из матросов принести из палатки нижние доски настила, которые мы сняли со дна лодки, так как ему нужны были доски для устранения повреждения. Когда же доски принесли, он сказал, что нужна еще одна, а эти короткие. Ему нужна была длинная доска из хорошей древесины, шириной не менее трех дюймов, которую он собирался установить за килем по правую сторону борта для страховки, после того, как заменит поврежденную планку днищевой обшивки, да вот только, где бы её взять. Он надеялся на проверенный метод, сначала нужно было прибить гвоздями замененную планку к длинной доске, стоявшей сверху, а потом заделать все щели паклей, и после этого лодка должна была стать такая же прочная, как и прежде.
        После того, как он нам сказал, какая доска ему нужна, мы были сильно озадачены, не зная где её найти. И вдруг, совершенно для себя неожиданно, я вспомнил про мачту и стеньгу, которые валялись на другом берегу острова. Я сразу же сказал ему о них, а когда боцман понял, о чем я говорю, он сразу закивал головой в знак одобрения и сказал, что мы сможем выстругать подходящую доску из такого дерева, хотя для этого потребуется много сил и времени, по той причине, что из инструментов у нас имеется только ручная пила и маленький топорик. Затем он послал нас на другой конец острова, мы должны были сначала очистить их от грязи и водорослей, а потом он обещал прийти, сразу, лишь только поставит две снятые планки на свое прежнее место.
        Добравшись до того места, где валялся рангоут[36 - Ранг?ут (ронг?ут, ранг?утное д?рево, ранг?утные дерев?) (от нидерл. rondhout - «круглое дерево») - общее название устройств для постановки парусов (их подъёма, растягивания, удержания в штатном рабочем положении), выполнения грузовых работ, подъёма сигналов и т. д.], мы со всем рвением принялись за дело, стараясь очистить мачту и стеньгу от водорослей и всякого мусора, которыми они были завалены, при этом нам пришлось очень долго провозиться с оснасткой, остававшейся на них. Через некоторое время мы сумели их освободить от всего лишнего, а после этого увидели, что они находятся в довольно неплохом состоянии, особенно нижняя мачта, которая была сделана из могучего ствола дерева. Стоячий такелаж[37 - Сто?чий такел?ж (от нидерл. takelage, от takel - «оснастка») - совокупность судовых снастей, служащая для раскрепления неподвижных элементов рангоута и передачи тяги парусов корпусу судна. Будучи раз заведённым стоячий такелаж всегда остаётся неподвижным. К стоячему такелажу относят: ванты, фордуны, штаги, бакштаги, перты, а также кливер и бом-кливер
леера.] нижней мачты и стеньги тоже сохранился, хотя в некоторых местах он был наполовину перекручен с прогнившими вантами[38 - Ванты (от нидерл. want) - снасти стоячего такелажа, которыми укрепляются мачты, стеньги и брам-стеньги с бортов судна. Число вант зависит от толщины мачты и площади парусов.]. А еще мы увидели, что большая часть снастей была в хорошем состоянии и не сгнила, к тому же великолепно сохранился пеньковый трос, а такое случается, если только корабль недавно затонул.
        К тому времени, когда мы уже закончили очищать мачту от водорослей и мусора, пришел боцман и принес с собой пилу и топорик. Под его руководством мы отрезали талрепы[39 - Т?лреп (от нидерл. taal - «талевая» и нидерл. reep - «верёвка») - устройство для стягивания и выбирания слабины такелажа, кабелей. Представляет собой двойную винтовую стяжку, в которую с двух сторон ввинчивают стержни с разнонаправленной резьбой. При повороте корпуса талрепа остающиеся неподвижными винты, в зависимости от направления вращения, сходятся или расходятся, изменяя рабочую длину.] от стень-вант, а после этого сразу начали пилить немного выше эзельгофта[40 - Эзельгофт (нидерл. ezel hoofd - «ослиная голова») - деталь крепления добавочных рангоутных деревьев к основным (утлегаря к бушприту, стеньги к мачте, брам-стеньги к стеньге).]. Однако, скажу я вам, ох, и тяжелая это была работа! Она по времени заняла большую часть утра, не смотря на то, что мы постоянно менялись за пилой. После того, как мы всё сделали, радости нашей не было предела, когда боцман велел одному из наших ребят набрать сушняка и идти разводить костер для
обеда, а затем поставить на огонь котел с куском солонины.
        Между тем боцман начал пилить стеньгу, отмерив пятнадцать футов от того места, где мы её отрезали, таковой была длинна требуемой доски. Какой же утомительной была эта работа, до того как пришел матрос, которого боцман послал варить обед, и сказал, что все уже готово, мы смогли отпилить не больше половины! Немного подкрепившись, мы отдохнули и покурили свои трубки, а потом боцман повел нас обратно, он намеревался покончить со стеньгой еще до того как стемнеет.
        Спустя некоторое время, часто меняясь, мы отпилили и второй конец мачты, а после этого боцман велел нам выпилить брусок, дюймов двенадцать глубиной, из той части стеньги, что оставалась. Из этого бруска он нарезал палочки, обстругав которые при помощи топорика, получил клинья. После этого он сделал зарубки на конце пятнадцатифутового бревна, и в каждую зарубку вогнал клинышек. Таким образом, ближе к вечеру, пожалуй, лишь только благодаря удаче и своему умению, он сумел разделить бревно на две половинки, причем раскололось оно очень ровно, прямо по центру.
        Прикинув, как долго осталось до заката, он сказал ребятам собрать побольше водорослей и нести их на нашу стоянку, а еще одного из них он послал собирать устрицы вдоль берега среди водорослей. Сам он ни на минуту не прекращал возиться с отрезанным бревном, а меня взял себе в помощники. Так, примерно через час, у нас уже была обструганная доска нужной длинны, приблизительно, четыре дюйма в диаметре, которую мы откололи от одной из половин бревна. Результатами своего труда он остался очень доволен. Тем не менее, учитывая ту пропасть времени, которую мы потратили на эту работу, он может великим и не показаться.
        К тому времени уже довольно стемнело. Ребята, закончив таскать водоросли, вернулись и держались рядом с нами, ожидая, когда боцман пойдет обратно в наш лагерь. В этот момент пришел тот матрос, которого боцман послал собирать устриц, он принес здоровенного краба, которого поддел копьем, в живот. Этот богатырь был не менее фута в диаметре и производил очень серьезное впечатление, а к тому же оказалось, что он был исключительно вкусным и как раз пригодился нам на ужин, после того как мы его немного поварили в котле.
        Лишь только этот парень вернулся, мы сразу отправились обратно, забрав с собой готовую доску, которую вырезали из стеньги. К тому времени уже порядком стемнело, и, было довольно необычным находиться среди огромных грибов, пока мы по дальнему краю долины шли через их плантацию на противоположный берег острова. Кстати, я заметил, что омерзительный запах плесени, исходящий от этих поразительных даров природы стал к ночи гораздо сильней и к тому же более неприятным. Хотя возможно мне это показалось потому что вечером из-за сумерек мне приходилось больше полагаться на свой нос, чем на глаза.
        Мы прошли половину пути и с каждой минутой становилось всё темней и темней. Вдруг, в безмятежности вечернего воздуха я уловил едва ощутимый запах сильно отличающийся от того, который исходил от поганых грибов, окружающих нас. Всего через одно мгновение порыв ветра донес до меня куда более сильный букет, который ударил мне прямо в нос. От такого зловония меня чуть не вырвало, до того я почувствовал себя отвратительно. Я сразу вспомнил о мерзкой твари, которую видел на борту нашей лодки ночью, еще до того как мы нашли этот остров. Неожидано я понял, что это была за слизь, которой было испачкано мое лицо и горло прошлой ночью, смрад этот был настолбко стойким, что я до сих пор его чувствовал. За считанные доли секунды всё это пронеслось в моем сознании, и я крикнул боцману что было силы, чтобы он поспешил, потому что демоны гнались за нами по пятам через всю долину. Услышав мой крик, некоторые из наших ребят бросились бежать со всех ног, но боцман суровым голосом приказал им не паниковать, а в противном случае, если они разбегутся в беспорядке и потеряются среди грибов, нападения нам не избежать.
Причем, а в этом я не сомневаюсь, скорее из-за боязни окружающей нас темноты и того, что в ней скрывается, а не страха перед боцманом, они его послушались, и только тогда мы смогли без приключений выбраться из долины, тем не менее, всё то время пока мы шли, немного ниже по склону, за своей спиной, мы постоянно слышали какой-то странный шелест и шорохи, будто кто-то полз за нами.
        Как только мы добрались до нашей стоянки, боцман сразу приказал разжечь с каждой стороны тента по одному костру - итого четыре. Всё это мы сделали, а для того чтобы их развести взяли угли старого костра, которому мы по своей глупости позволили угаснуть. Когда огни уже пылали, мы на один из них поставили свой котел и в нем сварили краба, о котором я уже рассказывал, в результате у нас получился очень даже питательный ужин. Однако всё время нашей трапезы мы держали оружие наготове, а копья были воткнуты в песок, чтобы до них легко было дотянуться. Так как мы знали, что в долине обитают какие то дьявольские существа и, вполне вероятно, их там великое множество. Тем не менее это нисколько не повлияло на наш аппетит.
        Спустя некоторое время мы закончили наш ужин, после этого каждый достал свою трубку намереваясь закурить, но тут боцман приказал одному из наших матросов встать на вахту, в противном случае, совсем неожиданно для самих себя мы могли оказаться в большой беде, пока будем отдыхать, развалясь на песке. Это показалось мне очень разумным решением, поскольку наши ребята уже начали считать себя в полной безопасности лишь только они оказались рядом с ярко пылающим костром.
        Пока наши ребята отдыхали на площадке с четырьмя кострами по углам, боцман зажег одну из маканых свечей, которые мы прихватили с корабля застрявшего в бухте, и пошел посмотреть на Иова, целый день провалявшегося под тентом. Я сразу вскочил, упрекая себя за то, что мы забыли о бедняге, и пошел за боцманом, и не успел я подойти ко входу, как услышал рев боцмана и увидел, что тот низко опустил свечу внутри тента и что-то ищет на земле. Вдруг до меня дошло почему он так кричит, на том месте, где мы положили Иова, не было никого. Я зашел под тент и моментально мои ноздри почуяли душок, напоминающий точно такое зловоние, от которого меня чуть не вывернуло в долине, а еще раньше я его ощутил на лодке, точно так вонял упырь, который хотел залезть к нам на борт. Я мгновенно сообразил, что наш Иов стал жертвой этих мерзких тварей, и когда я это понял, то сказал боцману, что они забрали его, а после этого мне на глаза попались следы той же самой липкой слизи, выделявшиеся на песке, причем я специально проверил, что не ошибся.
        Лишь только боцман понял о чем я говорю, впрочем это всего лишь подтверждало его мысли, он стремительно вышел из палатки. Затем приказал нашим ребятам отступить, потому что они всей толпой бросились ко входу и все сразу попытались туда зайти, так как были очень обеспокоены тем, что обнаружил боцман. Вслед за этим боцман вытащил из снопа тростника, который они срезали в то время когда по его приказу собирали водоросли для костра, несколько самых толстых стеблей, а затем к одному из них привязал здоровенный пучок сухих водорослей. Увидев это, наши матросы угадали его замысел и сделали тоже самое, таким образом, теперь у каждого из нас был в руках мощный факел.
        Как только мы закончили свои приготовления, каждый из нас взял свое оружие и зажег свой факел, окунув его в костер, а затем мы пошли по следам, которые оставили на песке дьявольские твари, тащившие волоком тело нашего Иова. Мы сразу решили, что бедному парню крепко от них досталось. Следы и слизь, на которые мы натыкались повсеместно пока шли, были хорошо заметны, оставалось только удивляться тому, почему мы не заметили их раньше.
        Боцман шел впереди, по тянувшемуся следу он вел нас прямо в долину. Незаметно его быстрый шаг перешел в бег, при этом факел он держал высоко над головой. Глядя на него, каждый из нас последовал его примеру, к тому же мы старались держаться вместе. Более того, если уж говорить начистоту, я думаю, что у всех у нас сердца горели лютой ненавистью и желанием отомстить за Иова, поэтому мы не очень то и боялись, наверное, чем в этом случае следовало.
        Не более чем через полминуты мы долетели до края долины, только здесь нас ждало разочарование, так как почва в этом месте по своей природе не особенно благоприятствовала сохранению следов; поэтому мы все застыли в недоумении и не могли понять, в каком направлении нам продолжать свои поиски. Оценив обстановку, боцман стал громким голосом звать Иова, надеясь на то, что тот может быть еще жив. Но никто нам не ответил, лишь только глубокое низкое эхо, от которого на душе становилось тоскливо и муторно, вторило его голосу. Поняв, что нельзя терять ни секунды, боцман бросился в самый центр долины и мы последовали за ним, смотря во все глаза по сторонам. Мы уже преодолели, наверное, полпути, когда один из наших матросов закричал, что впереди что-то заметил. Правда, боцман увидел это раньше, потому что он сразу кинулся к этому месту, подняв свой факел еще выше и размахивая огромным тесаком. Только вместо того чтобы накинуться с яростью на врагов, он упал на колени возле того, что лежало на земле, а через мгновение мы уже подбежали к нему. Вдруг мне показалось, что я вижу бесчисленное множество белых
призраков стремительно и резко метнувшихся во мрак, простиравшийся за ореол наших факелов. Но тогда я совсем об этом не думал, особенно когда увидел то над чем склонился наш боцман. Перед нами на земле лежал окоченевший труп Иова, на котором живого места не было. Всё его тело было покрыто такими же точно круглыми, окруженными каймой, укусами, который я обнаружил на своем горле; и отовсюду, с каждого участка его тела струйками сочилась кровь. Зрелище было до ужаса отталкивающим и от этого становилось неимоверно страшно.
        Увидев растерзанное и истекающее кровью тело Иова, мы сильно испугались и застыли, как завороженные. Воцарилось молчание, во время которого боцман положил свою руку на сердце несчастного парня, но оно не билось, хотя тело еще было теплым. Сразу после этого он поднялся с колен, выражение беспредельного гнева запечатлелось на его мужественном лице. Схватив за рукоятку лежащий на земле факел, он начал напряженно всматриваться в безмолвную пустоту ночи, но ни единого живого существа, ничего, кроме гигантских грибов и причудливых теней, отбрасываемых нашими огромными факелами, он не видел.
        В этот момент факел, который держал один из наших матросов, прогорев почти дотла развалился на куски, и теперь у него в руке осталось только несколько обгоревших стеблей тростника, а потом еще два факела прогорели точно таким же образом. Посмотрев на оставшиеся факелы, мы испугались того, что нам их не хватит на обратную дорогу. Как сговорившись, все дружно уставились на боцмана, ждали, что он на это скажет, но он молчал, и, не проронив ни звука продолжал вглядываться в окружающую нас темень. Вот и четвертый факел свалился наземь, рассыпавшись дождем на мелкие искры, тогда я начал оглядываться по сторонам, в ту же секунду за моей спиной в небо взметнулась огромная вспышка, сопровождаемая глухим треском. Я резко повернул голову и посмотрел на боцмана, а он, разинув рот, таращился на один из гигантских ядовитых грибов, который стоял весь в огне, охватившем почти полностью его ближайший к нам край. Он вспыхнул сразу и с невероятной силой, излучая яркие языки пламени, причем всё это сопровождалось резким треском. При каждом новом щелчке, похожем на выстрел, тонкими струйками дождя во все стороны
разлеталась мельчайшая пыльца, попадая в наши ноздри и горло она заставляла нас чихать и задыхаться от изматывающего кашля. Сейчас я просто убежден, что если бы в тот момент на нас напали дьявольские твари, то мы бы погибли сразу же по причине нашей полной беспомощности.
        Почему вдруг нашему боцману пришло в голову поджечь один из ближайших грибов я не знаю, скорее всего его факел случайно прикоснулся к нему и тот загорелся. Так или иначе, когда такое случилось, боцман решил, что это ему само Провидение подсказало как нужно поступить, и уже через мгновение поднес свой факел к другому грибу, стоявшему чуть поодаль, вследствие его эксперимента на нас напал непрекращающийся кашель, мы начали задыхаться и чихать. И не смотря на то, что вездесущая пыльца лезла в глаза и нос, и не давала нам покоя, не прошло и минуты как мы быстро сообразили что нужно делать, и начали поджигать другие грибы, точно также как и боцман. А те ребята, чьи факелы к тому времени уже прогорели, отбили для себя пылающие куски от горящих грибов и, надев их на стебли тростника, оставшиеся от прежних факелов, тоже стали поджигать грибы, как и все остальные.
        Благодаря этому всего через каких-то пять минут с того момента, как мы нашли тело Иова, вся эта гнусная долина полыхала до самых небес ярким пламенем, выделяя едкий дым. В то время как мы, сгорая от желания отомстить за несчастного парня, рыскали по ней во всех направлениях, размахивая своим оружием и пытаясь во что бы то ни стало отыскать мерзких тварей, погубивших его такой страшной смертью. Только, как мы ни старались, так и не смогли обнаружить ни одного гада, на котором можно было бы выместить нашу злость. В скором времени там уже со всех сторон пыхало жаром и было невозможно находиться, во все стороны разлетались горящие искры и прыскали несметные струи ядовитой пыльцы. Мы отправились в обратный путь, прихватив с собой мертвого товарища, и несли его до самого берега.
        За всю эту ночь ни один из наших ребят не прилег ни на минуту, а грибы продолжали пылать по всей долине, выбрасывая столбы пламени. Это чем-то напоминало жерло демонической печи, дышащее адским пламенем. Даже когда наступило утро, огонь не утихал. Лишь только днем, когда стало совсем светло, кое-кого из наших измотанных и уставших до изнеможения парней поборол сон, тогда как другие так и оставались бодрствующими.
        А когда мы проснулись, поднялся великий ветер и грянул ливень, нескончаемыми потоками обрушившись на остров.
        10. Свет среди водорослей
        С моря дул очень сильный ветер, угрожая перевернуть нашу палатку, и не успели мы закончить со своим завтраком, угрюмым и невеселым, а он в конце концов этого добился. Посмотрев на валяющийся на земле тент, боцман велел нам его обратно не ставить, а растянуть на земле и приподнять края, закрепив их на колышках из срезанных стеблей тростника, так, чтобы в него собиралась дождевая вода. Для нас это было вопросом первой необходимости, нужно было пополнить запасы воды до того, как мы снова отправимся в море. Пока одна половина нашей команды занималась сбором воды, боцман забрал других для того, чтобы поставить еще один тент из запасного паруса, но только маленький, в него он спрятал все наши вещи, надеясь защитить их от дождя.
        Вскоре дождь уже лил как из ведра, и довольно быстро в нашем парусе набралось воды почти с целый бочонок. Едва только мы собрались залить её в одну из своих емкостей, как боцман крикнул нам не спешить, а для начала попробовать воду на вкус, прежде чем смешивать её с той, что осталась. Мы зачерпнули воды в пригоршни и попробовали её на вкус, благодаря чему узнали, что воду мы набрали препротивнейшую, соленую, и совсем не пригодную для питья. Чему я очень удивился, пока боцман не объяснил нам, что во время нашего долгого плавания парус пропитался морской солью, и поэтому его нужно промыть большим количеством свежей воды, чтобы вышла вся соль, прежде чем набирать воду в бочонки. Затем он сказал нам растянуть парус на пляже и хорошенько его потереть с обеих сторон песком, а после этого нужно было дать дождю хорошенько его промыть, в результате следующая порция воды, будет почти свежая, хотя, нельзя сказать, чтобы она идеально годилась в употребление. Мы так и сделали, и, вдобавок, промыли парус еще раз, благодаря чему вся соль вышла, и мы смогли набрать хорошей воды сколько нам было нужно.
        Ближе к полудню ливень прекратился, но через некоторое время дождик опять начал накрапывать, сопровождаясь внезапными порывами шквального ветра. Никак не хотел ветер утихнуть, он дул и дул, с одной и той же стороны моря, и не унимался всё то время, пока мы находились на острове.
        После того как дождь прекратился, боцман нас всех собрал для того, чтобы подобающим образом похоронить несчастного Иова, чье тело на всю ночь мы оставили лежать на одной из обшивочных досок со дна нашей лодки. Немного посовещавшись, мы решили похоронить его на пляже. Единственным местом на острове, где почва была мягкой - была долина, но никто из наших парней не испытывал никакого желания снова идти туда. Кроме того песок был рыхлым и копать его было легко, а по той причине, что у нас не было подходящих инструментов, решение похоронить его на пляже казалось единственно правильным. Спустя некоторое время, при помощи обшивочных досок и весел, да еще нашего топорика, мы вырыли достаточно глубокую и просторную могилу, в которую и положили бедолагу. Некому было произнести над ним надгробную речь, мы почтили минутой молчания погибшего товарища, а затем боцман подал знак засыпать могилу песком. Покрыв им полностью мертвое тело, мы оставили его там спать вечным сном.
        А потом в честь него у нас были поминки, мы приготовили обед, после которого боцман налил каждому из нас по солидной стопке рома, так как он хотел, чтобы мы хоть чуть-чуть повеселели.
        Мы отошли в сторонку, сели и закурили, затем боцман разделил нас на две группы и мы отправились искать воду между камней на острове. Он надеялся на то, что после такого ливня нам удастся найти её где-нибудь в расщелинах или трещинах. Не смотря на то, что нам удалось набрать немного при помощи растянутого паруса, все равно для наших нужд этого было явно недостаточно. Он хотел провернуть всё это побыстрей, когда увидел, что солнце опять выглянуло из-за туч. Потому что он опасался яркого солнечного зноя, грозящего осушить маленькие резервуары с водой, так и не дав нам до них добраться.
        Боцман возглавил одну группу, а самого здоровяка из наших матросов он поставил во главе второй и приказал всем держать оружие наготове. Затем он вместе со своей группой направился к камням, лежащим у основания ближайшего холма, а другую группу отправил к самому дальнему. Каждая группа несла с собой пустой бочонок, который висел на двух толстых и крепких стеблях тростника. При помощи такого способа переноса мы могли сразу собрать в бочонок любую лужицу, попадающуюся на нашем пути, не давая ей возможности высохнуть под жарким солнцем. Для того, чтобы набирать воду мы прихватили с собой наши жестяные кружки и черпак для вычерпывания воды из лодки.
        Устав карабкаться по камням, мы в конце концов набрели на довольно большую лужу, вода в которой оказалась свежей и вусной. Из неё мы набрали около трех галлонов[41 - Галлон (мера жидких и сыпучих тел, англ. = 4, 54 л, тж. imperial gallon; амер. = 3, 78 л)], пока её почти полностью не опорожнили. После этого нам попадались пять или шесть других, но ни одна из них не была такой же большой, как первая. Но от этого мы сильно не расстроились, так как нам уже удалось набрать примерно три четверти объема нашего бочонка, поэтому мы решили вернуться обратно на нашу стоянку, всю дорогу гадая о том, насколько удача улыбнулась другой нашей группе.
        Когда мы уже почти подошли к нашей стоянке мы услышали, что другая группа вернулась раньше нас. Выглядели они очень довольными, поэтому нам не пришлось их даже спрашивать, набрали они свой бочонок или нет. Увидев нас, они бросились к нам со всех ног, так им не терпелось рассказать о том, что они наткнулись на огромный бассейн, образовавшийся в глубокой расщелине; он находился примерно на одной трети расстояния до самой дальней горы. Услышав такие слова, боцман сказал нам оставить здесь наш бочонок и повел нас туда, желая проверить, настолько ли правда всё то, что они нам рассказывают.
        Вскоре вместе с другой группой, которая стала нашим проводником, мы обогнули дальний холм и подошли к нему с тыла, таким образом нам удалось узнать, что на его вершину ведет пологий склон с большим количеством уступов и всякого рода выбоин, поэтому взобраться на него с этой стороны было не сложнее чем по лестнице. Поднявшись приблизительно на девяносто или сто футов, мы неожиданно оказались в том месте, где образовался бассейн, и поняли, что наши ребята не особенно и преувеличивают. Перед нами был водоем около двадцати футов в длину и двенадцати футов в ширину, а вода в нем была настолько чистой, словно из ключа, к тому же он был достаточно глубок, это мы сумели определить измерив его глубину копьем.

* * *
        Боцман, убедившись в том, что теперь у нас имеется неограниченный запас пресной воды, пригодной для всех наших нужд, похоже, почти совсем успокоился и уверенным тоном сказал, что через три дня, это в самом крайнем случае, мы покинем этот остров. О чем никто из нас, само собой разумеется, нисколько не печалился. По правде сказать, если бы наша лодка не была повреждена мы бы уплыли отсюда сразу, еще в самый первый день нашего прибытия; если бы да кабы, да только бы мешает. Теперь нам предстояло очень многое сделать для того, чтобы починить нашу лодку и сделать её пригодной для дальнего плавания.
        Подождав, пока боцман всё окончательно проверит, мы начали спускаться вниз, решив, что именно это он и планировал. А когда он это заметил, он окликнул нас и велел вернуться. Оглянувшись, мы увидели, что он уже почти залез на вершину, раз такое дело, мы полезли за ним, хотя и не понимали, собственно, зачем ему это надо. Скоро мы уже были на самом верху и оказались на довольно широком плато. Отсюда открывался прекрасный вид, только в одном или двух местах зияло два глубоких разлома, может быть, с полфута шириной и примерно около шести морских саженей длинной. Тем не менее, если не обращать внимание на несколько огромных валунов и эти разломы, о которых я уже говорил, перед нами была светлая и просторная поляна. Кроме того, почва под нашими ногами была абсолютно сухой и на редкость твердой, что особенно хорошо чувствовалось после того, как долгое время походишь по рыхлому песку.
        Мне почему-то сразу показалось, что я понял замысел боцмана. Я подошел к набрякшей кромке, откуда открывался вид на долину, причем я долго всматривался вдаль, а потом неожиданно посмотрел вниз и опешил от того, что стою у самого края почти отвесного склона. В этот момент я вдруг поймал себя на том, что киваю головой, будто соглашаясь с желанием, которое почти сформировалось у меня в душе. Внезапно обернувшись, я увидел, что боцман стоит с другой стороны плато и всматривается в самую глубь зеленого царства водорослей, тогда я пошел через всю поляну к нему. Оттуда я снова посмотрел вниз и увидел обрыв, да еще к тому же очень крутой, а потом мы пошли на другую сторону, которая выходила на открытое море, и там тоже был крутой обрыв, как и с той стороны, что выходила на водоросли.
        Прикинув в голове что к чему, я прямо сказал боцману о том, что пришло мне в голову, пока я смотрел вниз. Я хотел здесь разбить лагерь, так как место выглядело вполне безопасным. Никто не мог напасть на нас ни с тыла, ни с боков, а спереди, где вниз спускался пологий склон - всё хорошо простматривалось. Всё это я выложил боцману со свойственной мне запальчивостью, поскольку мне хотелось побыстрей сюда перебраться, так как я до ужаса боялся грядущей ночи.
        Когда я закончил говорить, боцман меня похвалил и сказал, что это он и собирался сделать, впрочем как я и догодался. Он тут же велел нашим ребятам идти за нашими вещами и нести их сюда на вершину холма, теперь наш лагерь будет здесь. Ребята все как один одобрили это решение, и мы ватагой кинулись на нашу стоянку, и сразу же начали переносить свои вещи на холм.
        Тем временем боцман решил взять меня в помощники и начать чинить лодку. Он собирался как следует обтесать выструганную доску, чтобы она как можно лучше встала на предназначенное ей место рядом с килем, при этом она должна была точно попасть в свой паз, и что самое важное, она должна была зафиксировать ту доску, которая отошла. Для того, чтобы этого добиться, он провозился после обеда большую часть дня, используя при этом маленький топорик для обтесывания доски, что он делал с поразительным мастерством. Даже когда наступил вечер он еще не доделал свое работы до конца. Но не стоит думать, что кроме нашей лодки он больше ничем не занимался, у него еще были ребята, которые выполняли его распоряжения, а один раз ему пришлось подняться на вершину холма для того, чтобы выбрать подходящее место для палатки. После того, как палатку поставили, он дал ребятам поручение, натаскать сухих водорослей на новое место стоянки, этим они занимались почти до наступления сумерек, поскольку он поклялся, что больше мы никогда не останемся ночью без дров. А еще двоих матросов он послал собирать устриц - он специально дал
это задание двоим, потому что у него было правило: на этом острове нельзя ходить поодиночке даже ясным днем, так как не знаешь, где тебя поджидает опасность. Такое правило оказалось как нельзя верным, потому что некоторое время спустя после обеда мы услышали крики на другом конце долины. Решив, что нашим ребятам наверняка требуется помощь, мы бросились туда по правой стороне почерневшей и пропитанной влагой низменности, желая выяснить причину переполоха. Мы еще не успели добежать до дальнего пляжа, как стали свидетелями потрясающего зрелища, два здоровенных парня летели сломя голову в нашу сторону по огромной мели, покрытой сплошь водорослями, а за ними гнался чудовищный краб, отстав не более чем на четыре или пять морских саженей. Я сразу вспомнил того краба, которого мы пытались поймать еще до того, как нашли этот остров. Безусловно, - он был гигант, а этот был в три раза больше его! Всё выглядело так, будто за ними по пятам гонится экстравагантный столик. Более того, не смотря на свои чрезмерные габариты, он довольно проворно скакал по водорослям, что находилось за гранью возможного. Да еще к тому
же передвигался он как-то боком, при этом подняв верх свою клешню примерно на десять футов вверх.
        Как нашим ребятам удалось увернуться от краба и выбраться из моря на твердую почву долины, где они уже смогли прибавить скорости, я не знаю. Только неожиданно у одного из них нога запуталась в водорослях, он споткнулся и упал лицом вниз, совершенно беспомощный он так и оставался там лежать. Еще одно мгновение и он бы погиб, если бы не его отважный товарищ, который смело кинулся на монстра со своим двадцатифутовым копьем наперевес. Насколько я смог разглядеть, копье попало примерно на фут ниже огромного нависающего панциря, который защищал его спину, благодаря Провидению он сумел поразить краба в одно из самых уязвимых мест. Получив удар, громадный краб перестал за ними гнаться и вцепился в рукоять копья своей огромной клешней, затем вытащил и сломал пополам с той же легкостью, с какой я ломаю соломинку. К тому времени мы уже были возле наших ребят, тот, который споткнулся, опять поднялся на ноги и бросился помогать своему товарищу; однако боцман забрал у него копье и сделал выпад вперед целясь в краба, пытающегося напасть на второго из наших охотников за устрицами. Вместо того, чтобы метнуть в
краба копье, боцман изловчился и нанес два стремительных удара в его большущие глаза, и уже через секунду краб съежился, бесомощно выгнув спину, а потом начал бесцельно водить огромной клешней. Мы видели, как корчится от боли краб, но боцман заставил нас всех отойти от него подальше, не смотря на то, что тот парень, который нанес ему первый удар, рвался побыстрей покончить с ним, при этом выкрикивая в боевом задоре, что из этого ходячего рундука получится отличный ужин. Только боцман его не слушал, он сказал что смертельно раненый краб еще может натворить много бед, поэтому нам лучше держаться от него подальше, а собенно нам опасаться следует его громадных челюстей.
        После этого случая боцман запретил им ходить за устрицами. Он достал две закидушки, которые у нас были, и сказал им попробовать с их помощью что-нибудь поймать на камнях с дальней стороны того холма, на котором мы разбили наш лагерь, вроде бы то место вглядет более безопасным. А затем пошел дальше чинить лодку.
        Незадолго до того, как вечерние сумерки опустились на остров, боцман прекратил чинить лодку. Затем он сказал нашим ребятам, которые к тому времени уже натаскали в наш лагерь топлива для костра, чтобы они далеко не уходили и помогли ему спрятать полные бочонки с водой (мы решили не тащить их наверх из-за большого веса) под шлюпку. Несколько ребят подняли её, ухватившись с одного борта за планширь, тогда как другие засунули их внутрь. Потом боцман положил туда вместе с бочонками свою доску, которую еще не доделал, и шлюпку опять опустили вниз. Мы надеялись на то, что её вес сможет защитить их от посяганий любого чудища.
        Сумерки сгущались, поэтому нам нужно было успеть к себе в лагерь еще до наступления темноты. Неимоверно устав, мы мечтали о сытном ужине. И только мы успели подняться на вершину холма, как увидели наших ребят, которых боцман посылал ловить рыбу закидушками, тащивших огромную рыбину, чем-то похожую на золотистого каранкса[42 - Золотистый каранкс, или голубой каранкс (лат. Caranx crysos), - вид морских лучепёрых рыб из семейства ставридовых. Представители вида распространены в западной части Атлантического океана от Бразилии до Канады; и в восточной Атлантике от берегов Анголы до Великобритании, включая Средиземное море. Максимальная длина тела - 70 см. Ценная промысловая рыба. Популярный объект спортивной рыбалки.]. Они сказали, что уже собирались сматывать свои удочки и вдруг им улыбнулась удача поймать такого здоровенного зубастика. Осмотрев её внимательно, боцман уверенно сказал, что в пищу она пригодна. Они тут же взялись за дело, вспороли ей живот и стали чистить. Кстати сказать, рыбина эта хоть и была похожа на каранкса, всё же была не совсем такая как он. Во рту у неё было полно страшных
зубов, гораздо крупнее чем у своего двойника. Их предназначение я понял лучше, когда увидел содержимое её желудка, в котором не было ничего кроме свернутых кольцами щупалец кальмаров и каракатиц, а этих морских обитателей, насколько я понял, несметное множество копошилось среди водорослей. Когда мы её выпотрошили, мы всё содержимое её желудка выбросили на камни, да еще и разбросали так, чтобы можно было хорошо рассмотреть, и тогда я увидел какими длинными и толстыми были некоторые из них, и понял, что такая милая рыбка единственно кем могла быть, так только заклятым врагом этих существ, а вдобавок ко всему прочему, она была способна нападать на чудовищ чьи размеры в неизмеримое количество раз превосходили её собственные.
        Пока готовился ужин, боцман приказал нескольким из наших ребят растянуть запасной парус на двух толстых стеблях тростника, чтобы сделать защитный экран от ветра, который здесь на холме был до того сильный, что того и гляди был готов разметать наш костер во все стороны. Задача эта была несложной, потому что как раз немного подальше от нашего бивака и как раз с наветренной стороны костра проходила одна из трещин, о которых я уже ранее рассказывал, именно в неё они и закрепили опоры, так что совсем скоро костер наш был надежно защищен экраном.
        Через некоторое время ужин был готов, причем оказалось, что рыба эта была очень даже не плохая на вкус, хотя немного жестковатая. Как бы там ни было, это не давало серьезного повода для беспокойства, особенно если учесть каким пустым был мой желудок. Здесь я должен заметить, с этого дня в течение всего времени нашего пребывания на острове рыбалка была для нас действительно подспорьем и помогла нам сберечь наши запасы провианта. После вкусного обеда мы развалились с комфортом и закурили. Оказавшись на такой высоте, никакого нападения мы не боялись, окруженные глубокими пропастями с каждой стороны за исключением той, что была спереди мы чувствовали себя в полной безопасности. Не смотря на это, лишь только мы покурили и немного отдохнули боцман сразу назначил часовых охранять наш лагерь, поскольку он не хотел из-за беспечности подвергать нас опасности.
        Наступала ночь. К тому времени мрак еще не поглотил остров, но уже с трудом можно было различить объекты даже находящиеся на веьма близком растоянии. Пребывая в душевном состоянии располагающем к размышлениям и испытывая желание немного побыть одному, я отошел недалеко от костра, на подветренную сторону вершины холма. Здесь я расхаживал взад и вперед, о чем-то думая, и при этом дымя своей трубкой. Вдруг мое внимание что-то привлекло, я начал всматриваться вдаль, сквозь необозримое пространство покрытое зеленой смертью, слизью и грязью, в безнадежной своей заброшенности протянувшееся далеко за темнеющую линию горизонта. Почему-то в этот момент я вспомнил о тех людях, чьи корабли застряли среди этой бесконечной плантации, затем мои мысли как-то сами собой перешли на одинокое судно, видневшееся в полумраке. Тогда я представил, какой должна была быть жестокой смерть всех тех, кто находился на его борту, и с еще большей силой сердце мое охватила печаль. Поскольку, как мне тогда казалось, все они точно погибли от голода, а если не от голода, то стали жертвами каких-нибудь дьявольских тварей, которыми
изобиловало коварное царство Нептуна. А потом, когда я уже глубоко погрузился в свои мысли, боцман неожиданно хлопнул меня по плечу и сказал, совсем по-дружески, идти поближе к костру и отбросить ко всем чертям тоску и уныние. У него было поразительное чутье на всякого рода перемены моего настроения, он потихоньку следил за мной у костра, а потом незаметно прокрался, так как до этого пару раз уже бывало, что он упрекал меня за мрачное расположение духа. За это и за многие другие вещи я начал еще больше уважать человека, которому я мог доверять почти во всем, и который действительно проявлял заботу обо мне. Тем не менее его слов было явно недостаточно для того, чтобы понять его истинное отношение ко мне, хотя тогда я тешил себя надеждой, что оно были именно таким, как я и предполагал.
        Я вернулся к костру, сейчас было не мое время дежурить, заступать на вахту мне нужно было в полночь, поэтому я залез в палатку, намереваясь немного поспать, только сначала организовал для себя удобную лежанку из самых мягких пучков сухих водорослей.
        Мне очень хотелось спать, поэтому я только дополз до своего места - сразу погрузился в глубокий сон и совсем не слышал как наш часовой позвал боцмана. Однако оживление, возникшее среди наших ребят, разбудило меня, я проснулся и вдруг обнаружил, что лежу один в совершенно пустой палатке. Я быстро подбежал к выходу и увидел большую яркую луну, которую из-за туч, застилавших небо, мы не видели уже две ночи. Более того, влажной духоты больше не было, её унесло ветром вместе с облаками. Вполне вероятно, я это заметил только потому что был тогда спросонья, на самом деле я хотел узнать куда подевались наши ребята и почему они покинули палатку. Я вылез из под тента и отошел на шаг от входа, и уже в следующее мгновение увидел их, столпившихся вместе на возвышенности с подветренной стороны холма. Я не стал им кричать, поскольку не знал, может быть они что-то задумали и поэтому ведут себя тихо, но тут же подбежал к ним и шепотом спросил у боцмана, что произошло, почему они все проснулись. В ответ боцман молча показал рукой вдаль, в бескрайние просторы моря сплошь покрытого водорослями.
        Получив такой ответ, я стал пристально всматриваться в даль, сквозь морской огород, казавшийся таинственным и призрачным при свете луны. Тем не менее, как бы я не пытался что-нибудь увидеть, я не видел ничего из того, что могло бы привлечь мое внимание. Вдруг, совершенно неожиданно, я заметил именно то, на что мне указывал боцман. Это был едва заметный огонек над бесконечным царством Нептуна. Несколько секунд я смотрел на него не отрывая своих изумленных глаз. И тут я начал соображать, выходило так, что свет шел с судна, застрявшего среди водорослей, именно с того, о судьбе которого я сокрушался этим вечером, на которое я всего несколько часов назад смотрел со скорбью и страхом, сетуя о кончине несчастных, волею судьбы оказавшихся на его борту. А сейчас я вижу свет, вероятнее всего, горящий в одной из его кормовых кают. Хотя, впрочем, лунного света было явно не достаточно для того, чтобы различить очертания корпуса корабля, возвышавшегося над окружающей его зеленой смертью.
        С той самой минуты и до наступления утра никто из нас не мог сомкнуть глаз. Кроме того, мы еще сильнее развели костер и расселись вокруг него, чувствуя сильное нервное возбуждение, словно в предвестии какого-то чуда. При этом мы то и дело вскакивали, чтобы посмотреть горит ли еще этот свет или уже погас. Примерно через час с того момента, как я впервые его увидел, свет пропал, но это еще больше подтверждало тот факт, что такие же жертвы морской стихии как и мы находятся всего в полумиле от места нашей стоянки.
        А потом наконец-то наступил день.
        11. Сигналы с корабля
        Когда уже стало совсем светло, мы, все как один, вышли на самый край подветренной стороны холма, чтобы посмотреть на застрявшее судно, которое теперь мы имели все основания перестать считать брошенным, а имели право начать думать о нём как о корабле, населенном людьми. Не смотря на то, что мы более двух часов таращились глаз от него не отводя, мы не заметили на нем никаких признаков жизни. При должной рассудительности это странным бы не показалось, особенно если учесть то, что судно, буквально всё, было закрыто от наших глаз массивной надстройкой. Только после столь долгого плавания и опасных приключений в никому неизвестных доселе землях и морях нам невероятно сильно хотелось увидеть собратьев по несчастью. Вследствие этого мы не могли никоим образом хранить терпение, а надеяться нам оставалось лишь только на то, что те, кто находится на борту этого гнилого корыта, соизволят дать нам знать о своем существовании.
        В конце концов, когда нам надоело бестолку стоять, мы решили до них докричаться. По приказу боцмана нам нужно было дружно заорать, что есть мочи. Мы надеялись на то, что громкое слаженное звучание хора из нескольких голосов вернее донесет до корабля. Тем не менее, сколько бы мы ни старались, никакого ответа с корабля мы так и не услышали, даже после того, как устроили настоящий гвалт. В результате нам пришлось это дело прекратить, а взамен попытаться придумать другой способ, с помощью которого можно было бы поставить в известность о своем присутствии тех, кто был сейчас на этой развалине.
        Пока мы об этом говорили, один предлагал одно, другой другое, но ни одно из этих предложений не выглядело подходящим для достижения нашей цели. А затем мы стали задумываться вот над чем, почему увидев огонь, который мы развели в долине, те, кто был на этом корабле, не поняли, что на острове находятся такие же люди как и они. Потому что если бы они это поняли, то вполне резонным будет предположить, что они наверняка постарались бы установить постоянное наблюдение за островом вплоть до того, пока не смогут привлечь наше внимание. Но этого нет! Более того, сомнительным выглядит то, что они не стали разводить ответный огонь или не поспешили поставить какой-нибудь из своих флагов на надстройке на корабле, чтобы мы это заметили как раз в тот момент, когда посмотрим на их корабль. А поскольку они этого не сделали, у нас появилось предположение, которому мы поначалу не придавали никакого значения: - Вполне вероятно тот свет, который мы видели прошлой ночью, появился там случайно и не имел характера намеренного экспонирования.
        Немного времени спустя мы пошли завтракать, причем ели мы с большим удовольствием. Не знаю почему, но после целой ночи проведенной без сна наш аппетит значительно улучшился. Тем не менее, как бы нам не хотелось есть, мы никак не могли забыть о таинственном одиноком корабле, поэтому я сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из наших ребят тогда сильно беспокоился о том, какой пищей мы набиваем свои желудки. Сначала мы говорили об одном, потом предположили другое, совещаясь подобным образом мы в конце концов до того уже дошли, что некоторые из наших ребят стали вообще сомневаться в том, что на этом корабле есть люди. Затем кто-то сказал, что на нем обитают демонические существа, забравшиеся туда из колонии водорослей. От такого предположения нам всем вдруг стало как то не по себе, и вслед за этим последовала гнетущая тишина. Поскольку оно не только охладило наши надежды на спасение, но и породило новые страхи, а такого добра в нашей жизни и без этого уже было хоть отбавляй. Послушав наши разговоры со стороны, боцман начал презрительно издеваться над нашими перепуганными физиономиями, а потом сказал,
что, скорее всего, те, кто есть сейчас на борту этого судна сами испугались огромного пожара, полыхавшего в долине, а не приняли его за знак того, что на острове появились их товарищи по несчастью. Потому что, продолжал он, кто из нас точно знает, какие ужасные твари и демоны обитают среди этих морских зарослей, а если нам уже пришлось с ними познакомиться, насколько больше нашего должны их знать те, кто многие годы прожил окруженным ими со всех сторон. Исходя из всего этого, говорил он, пытаясь объяснить всё наиболее доходчиво, мы вполне можем предположить, что они прекрасно осведомлены о том, что на острове появились какие-то люди, только, вероятнее всего, они решили не раскрывать нам себя до тех пор, пока сами нас не увидят, и по этой причине мы должны ждать, пока они сами не захотят проявить себя каким-нибудь образом.
        После того, как боцман закончил говорить, каждый из нас почувствовал себя гораздо веселее, потому что слова его показались нам очень умными. Однако очень многое еще оставалось для нас загадкой и это беспокоило нашу компанию. Например, как сказал один из наших ребят, не выглядит ли странным то, что прежде мы не видели никакого света на корабле, и еще, почему днем мы не видели дыма над камбузом, где всегда разводят огонь когда готовят пищу? На это боцман ответил, что раньше наш лагерь располагался в таком месте, откуда мы не могли ничего видеть, кроме бескрайней колонии водорослей, мешающей обзору. Кроме того, раньше, когда мы оказывались на берегу с другой стороны острова, у нас своих дел было невпроворот и было совсем не до этого корабля, тем более оттуда было видно лишь только его огромную надстройку. К тому же вплоть до последнего дня мы всего лишь один раз поднимались на гору, даже теперь с места нашей стоянки это судно не видно, а для того, чтобы его увидеть, нужно подойти как можно ближе к краю с подветренной стороны на вершине холма.
        Закончив свой завтрак, мы всей гурьбой пошли смотреть не появилось ли каких-нибудь признаков жизни на старой развалине. Целый час мы там проторчали, но ничего так и не заметили. Терять понапрасну время было глупо, поэтому боцман решил оставить одного дозорного на вершине холма, приказав ему занять такую позицию, чтобы его легко могли заметить с борта судна, а всех остальных он повел за собой помогать ему чинить шлюпку. Оттуда, в течение всего дня, он посылал ребят нести вахту на горе, по очереди, и велел им махать, если вдруг что-нибудь увидят. После того, как он назначил дежурных, он заставил всех нас работать так, что нам и головы было некогда поднять. Кому то он велел натаскать водорослей, чтобы поддерживать костер, который он разложил возле лодки. Одного из парней он взял помогать чинить доску, чтобы тот, где надо её мог повернуть, а где надо придержать, пока он её доводил до ума. Двоих он послал через весь остров к развалинам мачты, чтобы они с неё сняли стальные вант-путенсы[43 - Вант-путенсы (нидерл. wantputting) - металлические полосы, стержни или цепи, проходящие снаружи борта парусного
судна и прочно скреплённые с набором и обшивкой. К верхним концам вант-путенсов крепят талрепы или нижние юферсы вант и стень-фордунов. На шлюпках «вант-путенсами» называют фасонные обушки или планки с проушинами, служащие для обтяжки вант. Вант-путенсы шлюпки располагают симметрично по бортам и крепят к планширю шлюпки.], которые (что бывает довольно редко) были сделаны из железных прутьев. А когда они их принесли, он велел мне их накалить на огне, а потом колотить точно по одному концу. А затем, когда я их хорошо проковал и придал им нужную форму, он дал мне задание, прожечь дыры в киле нашей лодки, в тех местах, которые он отметил. Это было нужно для того, чтобы вставить туда нагели, с помощью которых он намеревался закрепить свою доску.
        А он всё продолжал ровнять доску и корпел над ней до тех пор, пока она не стала во всем соответствовать его требованиям. Всё это время он звал то одного из наших ребят, то другого, давал им поручения сделать то одно, то другое. Наблюдая за тем, как он со всем справляется, я понял, что кроме починки лодки и приведения её в мореходное состояние он хотел сделать так, чтобы все работали. Потому что наши ребята были настолько заняты мыслями о наших собратьях по несчастью, до которых сейчас можно было запросто докричаться с берега, что ему трудно было удержать их в подчинении, если не дать какого-нибудь задания.
        Если посмотреть на то, как он себя вел, нельзя было сказать, что его меньше нашего беспокоит этот корабль. Потому что я заметил, что он то и дело посматривал на вершину дальнего холма, видимо в ожидании новостей от нашего дозорного. Так прошло всё утро, но никаких сигналов наш дозорный так и не подавал, а значит, и люди на корабле пока не решили себя раскрыть. Еще немного поработав, мы пошли обедать. Во время обеда, как того и следовало ожидать, у нас опять состоялся разговор о странном поведении тех, кто находился сейчас на борту этого судна. Тем не менее, ни один из нас не смог дать ему более разумного объяснения, по сравнению с тем, которое дал боцман, поэтому мы и решили, что он попал в самую точку.
        Мы устроились в сторонке, немного отдохнули, покурили, так как боцман наш не был тираном, а потом по его приказу поднялись и уже собирались опять спуститься к морю, на пляж. Вдруг, именно в этот момент один из наших ребят решил специально сбегать на край холма, чтобы взглянуть на старый корабль перед тем как идти вниз. Добежав до края, он обернулся и кричит нам, что часть огромной надстройки над кормовой частью судна куда-то делась или может быть её убрали, а там появилась фигура человека, и похоже на то, что этот человек смотрит в подзорную трубу на остров. Радость, обуявшую нас после его слов, невозможно передать словами. Мы со всех ног бросились к нему не в силах поверить в то, что это действительно правда. Смотрим, да, действительно, так и есть, человека мы видели очень хорошо, только он казался нам очень маленьким, поскольку нас разделяло очень большое расстояние. Мы сразу поняли и то, что он тоже видит нас, потому что он начал махать чем-то, по-моему, той самой подзорной трубой, причем махал он ей наидичайшим образом и даже начал при этом как-то подпрыгивать: вверх - вниз, вверх - вниз.
Кроме того, а в этом я нисколько не сомневаюсь, потому что мы были очень сильно взволнованы, я неожиданно поймал себя на том, что кричу вместе со всеми как сумашедший, к тому же я тоже начал размахивать руками и бегать во все стороны по вершине холма. Потом, смотрю, а человек на корабле куда-то исчез, но его не было совсем не долго, вскоре он вернулся и привел с собой человек десять, там среди них, похоже, также были женщины, да только с такого расстояния точно не определишь. Они лишь только увидели нас на вершине холма, где мы, должно быть, резко выделялись на фоне неба, все без исключения начали отчаянно махать руками, на что мы тоже в ответ начали махать им, при этом еще и орали во всё горло, да так, что глотки надорвали, а потом и вовсе охрипли. Правда, мы быстро устали, да и способ, который мы избрали, чтобы показать свою радость, перестал нам нравиться. Тогда один из наших ребят придумал следующее, он притащил здоровенный прямоугольный кусок парусины, и начал махать им, а тот развевался на ветру словно флаг, другой схватил еще один такой же кусок и тоже начал им махать. А третий разбойник до
чего додумался, он свернул оставшийся короткий кусок парусины конусом, и стал кричать в него словно в рупор, хотя я сильно сомневаюсь, что его от этого стало хоть немного лучше слышно. Со своей стороны я тоже время зря не терял, я схватил один из стеблей того самого тростника, похожего на бамбук, их много валялось возле костра, и вместе с ним я им такое представление устроил, такие номера показывал, не всякий циркач на такое способен. Глядя на это, можно было понять насколько подлинной была радость, охватившая нас после того, как мы нашли этих несчастных людей, оторванных от всего мира и ютившихся неизвестно сколько времени на дряхлеющем одиноком судне.
        И вдруг нас словно осенило, что они то застряли среди водорослей, а мы сидим на вершине холма, только мы не знаем как можно соединить две эти крайние точки мостом. Крепко мы задумались над этим, потом начали придумывать, что нужно сделать для того чтобы спасти людей со старой посудины. Тем не менее, на кое-что мы все-таки были способны. Был у нас один матрос, который рассказывал о том, что видел, как свернутый канат выстреливают мортирой в корабль, стоявший у берега. Как ни крути, а это нам помочь ничем не могло, так как у нас не было мортиры. Тогда этот же самый парень разорался, что у них на борту может быть какая-нибудь пушка, из которой они могут выстрелить канатом в нашу сторону. Над этой его идеей мы долго голову ломали, ведь действительно, если бы у них была пушка, то все наши проблемы были бы решены. При этом мы очень сильно растерялись, не зная как выяснить, есть ли у них на борту какая-нибудь пушка. К тому же мы не знали, как им сообщить о нашем плане. Но тут боцман пришел нам на помощь, он велел одному из наших ребят быстренько сжечь несколько стеблей тростника для того, чтобы
образовался уголь, и пока тот выполнял его задание, он распластал на большом камне один из запасных кусков парусина, затем приказал принести ему уголь, оставшийся после сгорания тростника, и им начал писать наш вопрос на парусе, каждый раз требуя себе новый кусок угля, когда у него заканчивался. Когда он закончил писать, он приказал двум ребятам держать парус за края и выставить его так, чтобы было видно с корабля, с помощью этого мы им дали понять наш замысел. Лишь только они его увидели, сразу один из них куда-то убежал, а затем очень быстро вернулся и поднял над головой огромный кусок белого паруса, на котором большими буквами было написано «НЕТ». После такого ответа нам снова пришлось голову ломать над тем, как их вытащить с этого корабля. Внезапно мы осознали, что наше общее горячее желание покинуть этот остров отошло на втрой план, теперь у нас появилось желание во чтобы то ни стало спасти людей с ветхого судна, и действительно, если бы мы не думали об этом, нас стоило было бы считать последними негодяями. Впрочем, с уверенностью могу сказать, ничто нас в тот момент не заботило кроме одного -
как спасти тех, кто сейчас с надеждой в глазах смотрел на нас с корабля, застрявшего в водорослях. Мы думали лишь только о том, как снова вернуть их миру, которому они уже за столь долгое время стали совсем чужими.
        В тот момент, как я уже говорил, у нас ум за разум заходил, мы не знали, как помочь тем, кто сейчас был на этой посудине. Мы встали дружно в круг и стали думать, всё надеялись, что может быть все-таки сможем найти какой-нибудь способ. Время от времени мы оборачивались и махали тем, кто наблюдал за нами с корабля, но ничего не получалось придумать для их спасения. В этот момент мне в голову пришла мысль (скорее всего навеянная упоминанием о метании каната на корабль при помощи мортиры). Я вспомнил о том, что давным давно читал книгу о прекрасной девушке, её любовник помог ей сбежать из замка при помощи похожего хитроумного изобретения, только там вместо мортиры он использовал арбалет, а вместо каната веревку. Его возлюбленная поймала один конец веревки, а к другому концу её любовник привязал канат, который она затащила к себе в окно.
        Я решил, что можно будет заменить пушку на арбалет, если только мы сможем найти подходящий материал, из которого удастся сделать такое орудие. Держа свой план в голове, я взял один из длинных стеблей тростника и испытал его упругость, которая, кстати сказать, оказалась очень даже неплохой. Принимая во внимание удивительный рост того растения, о котором я говорил прежде как о тростнике похожем на бамбук, следует отметить, что на самом деле кроме внешнего вида по своим свойствам оно от бамбука сильно отличалось. Оно было жестким и по структуре более плотным, чем бамбук. Испытав его на гибкость, я пошел к палатке и отрезал себе кусок прочной лески, которую нашел среди наших инструментов и всякой утвари. Её я привязал к концам стебля тростника и в результате у меня получился настоящий лук. Затем я немного поискал, и нашел очень молодой и гибкий стебель того же тростника, который лежал в охапке вместе с остальными. Из него я решил сделать стрелу, привязав к ней что-то наподобие оперения, из широких и жестких листьев растения, росшего в непосредственной близи, а потом я направился к нашим ребятам,
столпившимся на подветренной стороне вершины холма. Когда они увидели мой лук, они сначала подумали, что я решил пошутить, при этом некоторые из них даже начали смеяться надо мной, полагая, что у меня какой-то заскок начался. Но после того, как я им объяснил, зачем я всё это делаю, смешливость у них сразу прошла, они с сомнением закачали головами, дескать, я понапрасну теряю время. Они были уверены в том, что только выстрел из огнестрельного орудия может преодолеть такое расстояние. А затем они все посмотрели на боцмана, как бы ища поддержки. Некоторое время я стоял и слушал их молча, благодаря чему понял, что некоторые из наших ребят хотят, чтобы мы воспользовались лодкой, когда она будет починена и её можно будет спустить на воду. Они хотели, чтобы мы отправились на ней через водоросли к кораблю, а для того, чтобы до него добраться, они предлагали прорубить в водорослях узкую просеку. На это боцман ответил категорическим отказом, он напомнил им о том, какие огромные каракатицы, крабы и другие мерзкие твари скрываются среди подводных зарослей. К этому он еще добавил, что те, кто сейчас на корабле,
уже давно бы выбрались оттуда, если бы всё было так просто. Услышав от него такие слова, ребята сразу замолчали, и сразу куда-то подевался весь их пыл.
        И только боцман это сказал, как мы получили подтверждение его слов. Вдруг один из матросов закричал, чтобы мы посмотрели на корабль. Услышав его крик мы тут же обернулись и увидели суетящихся на открытой площадке людей. Они носились из стороны в сторону, как угорелые, а несколько человек из их числа пытались закрыть задвижку, преграждающую любой доступ из водорослей, а вместе с ним и обзор. Немного присмотревшись, мы сразу поняли причину их волнения. Рядом с форштевнем[44 - Форштевень - носовая оконечность судна, являющаяся продолжением киля.], в водорослях вода начала бурлить, и уже через мгновение гигантские щупальца вылетели из самой глубины по направлению к надстройке. Однако к этому времени им удалось поставить задвижку на место и поэтому люди, находившиеся на борту этого корабля, теперь были в безопасности. Ребята, стоявшие рядом со мной, особенно те из них, кто предлагал плыть туда на лодке, да и другие тоже, при виде огромных щупалец завопили от ужаса. Причем я просто убежден, если бы мы отправились спасать этих несчастных на своей шлюпке, то никогда бы им не удалось выбраться со своей
развалины.
        Сообразив, что сейчас самое время опять напомнить о своей идее, я снова начал излагать свой план, причем главным образом мои слова были адресованы боцману. Я рассказал о том, что читал, как в древние времена люди делали мощные орудия. Некоторые из них были в состоянии метать камни весом с двух человек на расстояние, превышающее четверть мили, более того, они умели делать огромные аркбаллисты[45 - Аркбаллиста - средневековая двухплечевая деформационная тенсионная метательная машина, представляющая собой большой станковый арбалет на колёсном лафете. Приспособлена для стрельбы как стрелами, так и каменными или свинцовыми пулями], которые стреляли здоровенными стрелами на гораздо большее расстояние. Это его очень сильно удивило, так как прежде ничего подобного ему слышать не доводилось, но он сильно засомневался в том, что мы сможем сделать такое орудие. Несмотря на все его возражения, я сказал, что знаю, как его собрать, что у меня даже есть план, который я храню в своей голове. А потом я сказал ему, что мы можем дождаться попутного ветра, и к тому же мы находимся на большой высоте, а это позволит
стреле лететь гораздо дольше, прежде чем она окажется над водорослями.
        Я решил показать ему на что я способен, подошел к самому краю холма, вставил стрелу в тетиву, натянул лук и выстрелил. Принимая во внимание ту высоту, на которой я стоял, моя стрела, подхваченная ветром, пролетела расстояние приблизительно равное двум сотням ярдов, а это составляло около четверти всего расстояния до старой развалины, и плюхнулась в гущу водорослей. После того, как я показал такой результат, боцман решил меня поддержать. При этом, как он заметил, стрела пролетела бы гораздо меньше, если бы к ней была привязана веревка, с чем я был вынужден согласиться, только сказал, что этот лук слишком мал, из него далеко не выстрелишь, да и я не лучник. Не смотря на это я пообещал ему, что если мне удастся сделать такой арбалет, как я хочу, то стрела долетит как раз до корабля, но это возможно при одном условии, что он мне поможет и велит нашим ребятам тоже работать вместе с нами.
        А поскольку о своей идее я говорил с видом великого знатока, моя вера в себя и свои знания вызвала среди ребят большой ажиотаж. Во всяком случае, в тот момент я был твердо убежден в том, что у меня всё получится, и сгорал от нетерпения проверить это на практике. Вот почему после длительного обсуждения за ужином было принято решение разрешить мне заняться изготовлением сверхарбалета.
        12. Изготовление Огромного Лука
        Четвертая ночь, из проведенных нами на острове, была первая, что прошла без всяких происшествий. Да, действительно, мы видели свет с корабля, он падал на водоросли, но теперь, после того, как мы познакомились с его обитателями, он не вызывал такого волнения как прежде, тем не менее нам очень нравилось на него смотреть. Что же касается долины, где мерзкие твари убили Иова, она оставалась залитой лунным серебром, тихой и спокойной, и поэтому я решил во время своего дежурства получше к ней присмотреться. А когда опустил глаза и посмотрел в самую её глубь, понял, что она не только выглядела абсолютно необитаемой, в ней чувствовалось присутствие чего-то зловещего, и от этого сам её вид начал вызывать у меня суеверный страх, так что я быстро постарался отвлечься и перестать о ней думать.
        Это была вторая ночь, которую мы провели не сталкиваясь с дьявольскими обитателями острова, мне показалось, что великий пожар сильно испугал их и заставил держаться от нас подальше. Правда, насколько на самом деле ошибочной была эта мысль, я узнал позже.
        Следует признаться в том, что за свое дежурство я не только один раз краешком глаза заглянул в долину и бросил несколько случайных взглядов на свет, мерцающий среди водорослей. Всё то время я ни о чем другом и не думал, кроме единственной вещи, как сделать гигантский арбалет. Я составил план, который разработал вплоть до мелочей, чтобы после моей вахты мы смогли смело взяться за дело. Поэтому я хорошо знал какое задание дать каждому из наших ребят, лишь только мы утром начнем работать.
        Некоторое время спустя, когда утро было в самом разгаре, а завтрак наш подошел к концу, мы поняли пора браться за изготовление сверхарбалета. Боцман отобрал нескольких из наших ребят, которые должны были работать под моим руководством. Первое, что мы должны были сделать, - это поднять на вершину холма оставшуюся часть стеньги, которую боцман расколол на две ровные половины для того, чтобы из одной из них сделать доску для нашей лодки. С этой целью мы все вместе отправились на берег, где лежали обломки мачты и выбрав ту часть, которую я собирался использовать, потащили её к подножию холма. Затем мы послали одного из наших ребят на верх за канатом, который мы обычно использовали для швартовки нашей лодки на плавучий якорь[46 - Плавучий якорь позволяет удерживать в правильном положении малогабаритное судно, надувную лодку, или парусную яхту при дрейфе или стоянке. Плавучий якорь имеет форму усеченного конуса и изготавливается из водонепроницаемого текстиля с несущим каркасом.], обвязав им прочно наш драгоценный кусок дерева, мы стали тянуть его наверх. Таким образом, потихонечку, совместными
усилиями, изрядно попотев и натерев мозоли на руках, мы его в конце концов затащили на самую вершину.
        Следующее, что я хотел, так это чтобы торцовая поверхность бревна по сколу была хорошо зачищена, а боцман знал, как это сделать в наших условиях, и, пока он этим занимался, я вместе с несколькими из наших ребят пошел к зарослям тростника. Там я отобрал самые лучшие, они нужны были для луков, а потом срезал немного стеблей очень тонких и прямых, из них я собирался сделать большие стрелы. Прихватив с собой заготовленный материал, мы вернулись на нашу стоянку, где я сразу взялся за дело, но перво-наперво очистил стебли от листвы, которые собрал и отложил в сторону, так как позже собирался их использовать. Затем я взял дюжину стеблей тростника, обрезал и сделал из них стрелы длинной по двадцать пять футов каждая, вслед за этим на каждой из них я сделал зарубки в хвостовике для того, чтобы можно было вставить в тетиву. Пока я этим занимался, я дал задание двоим из наших ребят сходить к обломкам мачт и срезать там пару пеньковых вант[47 - Нижние ванты (пеньковые) были на парусных кораблях самыми толстыми, их диаметр достигал 90-100 мм. Стень-ванты делали тоньше, а брам-стень-ванты еще тоньше. Выбленки
были тоньше своих вант.], а потом принести их на наш бивак. После того, как они вернулись, я дал им другое задание, нужно было распустить ванты на пряди, чтобы выделить тонкие белые нити, которые были хорошо протированы[48 - Тировать морск. мазать, покрывать тиром, смолою; смолить, осмаливать] и скрывались под слоем смолы и дегтя. Когда они до них добрались, оказалось, что эти нити хорошо сохранились и были очень прочными, а это нам было и надо. Затем я велел ребятам сплести жгуты по три нити в каждом, собираясь сделать из них тетиву для луков. Вы наверняка обратили внимание на то, что я сказал луков, теперь мне придется это объяснить. Сначала я хотел связать воедино дюжину стеблей тростника и таким образом сделать огромный лук, но, поразмыслив над этим, я пришел к выводу, что это далеко не самый лучший вариант. Потому что потребуется потратить слишком много сил и времени на то, чтобы, натягивая его, согнуть все эти стебли сразу, прежде чем можно будет его зарядить. Постараться избежать этого, и в тоже самое время достаточно согнуть лук для хорошего выстрела - было задачей, которая заставила меня
крепко задуматься, поскольку я не знал, как этого достигнуть. В результате я решил сделать двенадцать луков, их я собирался укрепить на торце бревна, один над другим. Благодаря чему я мог бы натягивать луки поочереди и вставлять тетиву в ложбинку хвостовика стрелы, в конечном итоге, все до последней двенадцатой тетивы должны были оказаться в ложбинке, как одна тетива, зафиксированная на хвостовике. Всё это я объяснил боцману, который никак не мог сообразить, как мы будем сгибать этот лук, ведь стебли были очень упругие, а двенадцать вместе точно не согнешь. Он остался очень доволен, когда понял, каким образом я собираюсь избежать сложности связанные с натягиванием лука. С помощью метода, предложенного мной, удавалось избежать еще одну сложность, гораздо более важную, - такую как укрепление на нем тетивы, задача, которая могла бы оказаться неразрешимой, если бы мы привязывали одну тетиву к двенадцати лукам.
        Вскоре боцман позвал меня, к тому времени он уже зачистил поверхность бревна и сделал её в достаточной степени гладкой и ровной, то есть, у него получилось настоящее ложе для стрелы. Я сразу подошел к нему, так как мне было нужно, чтобы он прожег на верхней поверхности ложа направляющий паз, проходящий от одного конца бревна до другого, прямо по центру. Я хотел, чтобы это было сделано с наибольшей точностью, поскольку главным образом от этого зависел верный полет стрелы. Затем я снова вернулся к своей работе, потому что я еще не закончил делать зарубки для закрепления тетивы на луках. После того, как я это сделал, я спросил у ребят про ванты, оказалось, к тому времени они уже успели их расплести, а потом с помощью одного из них мне удалось поставить тетиву на один из луков. Закончив с этим, я проверил её натяжение, она получилась очень упругая, из-за чего мне потребовалось приложить все свои силы для того, чтобы её натянуть. Зато в результате я почувствовал очень большое удовлетворение от проделанной работы.
        Теперь настало время поручить ребятам заняться верёвкой, которую мы собирались привязать к стреле. Я решил, что её следует сделать также из белой пеньковой пряжи. С учетом её легковесности достаточно было взять всего одну прядь из плетеного жгута, но несмотря на это она была достаточно прочной и выдерживала сильное натяжение. Я велел им распутать плетеный жгут и связывать нити вместе за концы, таким образом чтобы получить легкую и прочную веревку. Как бы там ни было, задача эта была не из тех, которую легко можно выполнить за считанные минуты, поскольку мне нужна была веревка длинной не менее полумили. В результате им пришлось возиться с этим даже после того, как мы закончили с изготовлением арбалета.
        Когда работа вовсю уже кипела, я занялся одной из стрел. Сейчас меня беспокоило одно, как сделать так, чтобы стрела обладала наибольшей ударной силой, зная о том, что многое зависит от сбалансированности летящего снаряда. В конце концов стрела у меня получилась очень неплохая, а оперение к ней я прикрепил из её собственных листьев. Затем я подогнал и обровнял её с помощью ножа, а в завершение вогнал маленький нагель в полый конец тростникового стебля, он должен был служить наконечником, и, как я полагал, он должен был играть роль баланса во время полета стрелы. Впрочем, насколько я был прав в этом своем последнем ухищрении, я не могу сказать. Я еще не успел закончить со стрелой, а боцман уже сделал паз и позвал меня, чтобы я полюбовался его работой. Я подошел к нему и убедился в том, что паз он прожег с поражающей точностью.
        Пока я был занят описанием того, как мы делали сверхарбалет, я не сказал, сколько на это потребовалось времени, и то, что мы обедали в этот день с большим опозданием. Также я забыл рассказать о том, что люди с корабля махали нам и мы тоже махали им в ответ, а потом мы написали на большом куске паруса всего одно слово: - «ПОДОЖДИТЕ». Всё это происходило как раз в тот момент, когда несколько из наших ребят пошли собирать топливо для приближающейся ночи.
        Вскоре наступил вечер, но мы не прекращали работать. Боцман велел ребятам развести еще один большой костер кроме того, что уже горел, и при их свете мы еще трудились неимоверно долгое время. Однако для нас тогда всё пронеслось как одно мгновение, потому что мы были очень увлечены своим делом. В конце концов, боцман велел нам закругляться и варить ужин, что мы и сделали, а после ужина он поставил дозорных, и назначил им время, когда сменяться, а мы все пошли спать, поскольку очень устали.
        Не смотря на то, что я буквально валился с ног перед тем как лечь спать, я себя чувствовал хорошо отдохнувшим, когда за мной пришел дозорный, которого я должен был сменить на посту. Получилось так, что большее время своей вахты я провел размышляя над тем, как довести до ума арбалет. Именно тогда я уже окончательно решил, как следует укрепить луки перпендикулярно на торце огромного бревна. Потому что до этого я всё прикидывал, пока не понял, какой из способов крепления должен подойти лучше. Теперь я точно знал, что нужно сделать двенадцать гнезд на самом торце отпиленного бревна и вставить в них луки центрами в каждое гнездо, один над другим, как я уже об этом говорил раньше, а затем закрепить их нагелями с каждой стороны. Когда мне в голову пришла эта идея, я был просто вне себя от счастья, поскольку такой способ крепления обещал быть надежным, к тому же он был не особенно трудоемким.
        Хотя во время своей вахты я постоянно размышлял над процессом изготовления своего чудо-оружия, не стоит думать, что я пренебрегал своим долгом дозорного. Я расхаживал взад и вперед по вершине холма, держа свой палаш наготове на случай внезапного нападения. Мое дежурство протекало палаш палаш наготове на случай нападения. Ночь была тихой, однако я заметил одну странную вещь. Дело было так: Я пошел на ту сторону вершины холма, с которой было видно долину. И тут мне захотелось подойти поближе к самому краю и посмотреть вниз. Луна светила очень ярко, от этого контрастный фон мрачного ландшафта бросался прямо в глаза. Вдруг мне померещилось, что я вижу какое-то шевеление среди грибов, почерневших и сморщившихся, но уцелевших после пожара. Причем я ни в коей мере не мог быть уверен в том, что увиденное мною не игра воображения, разыгравшегося при виде долины, исподволь вызывающей суеверный страх; более того, меня скорее всего вводила в заблуждение та илюзорность, которую придавал таинственному пейзажу лунный свет. И…, для того, чтобы разрешить свои сомнения, я отошел от края, подыскал подходящий камень,
который можно было далеко бросить, а затем, разбежавшись, метнул его, целясь именно туда, где, как мне показалось, я заметил странное копошение. Сразу после того, как мой камень упал, я точно заметил в том месте какую-то возню, а потом по правую сторону от меня тоже заколыхалось. Я стоял как вкопанный и смотрел на это, но ничего больше так и не увидел. Тогда я снова перевел глаза на огромную кучу, в которую целился камнем. И в этот момент я случайно заметил, что сверкающая слизь на поверхности котлована, а куча находилась возле него, словно кишмя кишит и бурлит. Уже через мгновение я был полон сомнений, потому что лишь только я снова туда посмотрел, опять тишь да гладь на поверхности, будто ничего и не было. Ну и чудеса, подумал я, и начал внимательно приглядываться, стараясь заметить малейшее движение, но ничегошеньки я так и не увидел из того, что могло бы хоть как-то подтвердить мои подозрения. В конце концов я перестал туда смотреть, поскольку почувствовал, что уже начинаю всплески фантазии принимать за реальность, и отошел на другой край холма, с которого открывался обзор на водоросли.
        Сразу же после того, как меня сменили, я пошел спать и проспал до самого утра. Когда наступило утро мы постарались как можно быстрее справиться со своим завтраком, потому что все сгорали от нетерпения увидеть готовый арбалет, и принялись за работу, при этом каждый выполнял то, что ему было поручено. Мы с боцманом занялись прожиганием гнезд на торце здорового бревна, в которые я собирался вставить луки и закрепить их. Эту работу мы выполняли с помощью железного вант-путенса. Сначала мы его раскалили по центру, а затем каждый взял его со своего конца (обернув парусом, чтобы не обжечься), после чего мы подступились к бревну и приложили его нужное количество раз, пока не прожгли гнезда точно там, где было надо. Эта работа заняла, считай, всё утро, потому что гнезда нужно было прожечь глубокие. Вышло так, что к тому времени ребята распутали почти всю плетенку, из которой мы собирались сделать тетиву для луков, тогда как те, кто занимался веревкой, которую мы собирались привязать к стреле, к тому времени успели сделать чуть более половины. Поэтому я отозвал одного из наших ребят, занимавшихся тетивой, и
направил его в помощники к тем, кто вязал веревку.
        После обеда мы с боцманом вставляли луки в гнезда и с этой работой мы успешно справились, затем мы закрепили их при помощи двадцати четырех нагелей, по двенадцати с каждой стороны. Каждый из них мы вогнали глубоко в дерево, отступив на двенадцать дюймов от края бревна. Закончив с этим, мы принялись сгибать луки и натягивать на них тетиву, уделяя большое внимание тому, чтобы каждый следующий лук имел точно такой же изгиб как и тот, что был под ним, поэтому мы начали с самого нижнего. Таким образом, еще до заката мы успели сделать эту часть нашей работы.
        Пока мы этим занимались для двух наших костров, которые мы жгли всю ночь, совсем не осталось топлива. Поэтому боцман решил, что будет благоразумнее на время оторваться от работы и всем вместе пойти запасать сухие водоросли, да еще прихватить с собой несколько охапок тростника. Так мы и поступили, завершив со сбором топлива лишь только к наступлению сумерек. Затем, разведя второй костер, также как и в предыдущую ночь мы сначала поужинали, а потом пошли и поработали еще немного. Все ребята тогда занимались веревкой, которую мы собирались привязать к стреле, а мы с боцманом делали стрелы. Я быстро сообразил, что нам нужно будет сначала пристреляться, а для этого придется сделать один, два пробных выстрела, пока мы поймем какой угол прицела избрать.
        Уже вечером, может где-то около девяти часов, боцман велел нам закончивать с работой и назначил дозорных. После этого все ребята пошли спать под наш тент. Внезапно поднялся сильный ветер, а что может быть лучше в такую погоду, чем надежное укрытие.
        В ту ночь, когда настала моя очередь дежурить, я собирался опять обозревать долину. Однако, может быть, по той причине, что я смотрел через примерно равные получасовые промежутки, я ничего там не заметил из того, что вызвало бы в моем сознании ассоциации с увиденным мной в предыдущую ночь, и, поэтому я уже в большей степени склонялся к мысли, что эти ужасные дьявольские твари, погубившие Иова, нас больше беспокоить не будут. Тем не менее, я должен рассказать об одной вещи. Правда, это я заметил не с той точки, откуда открывется вид на долину, а с той, откуда открывается вид на царство водорослей. Буду еще точнее, я это увидел на полоске моря, простирающейся от острова до начала колонии водорослей, где поверхность воды чистая и гладкая. Я случайно бросил свой взгляд и вдруг зметил бесконечный косяк гигантских рыб, который плыл от острова по диагонали, направляясь к зарослям Нептуна. Они плыли вереницей, строго одна за другой, стараясь не нарушать правильной линии, при этом они не выпрыгивали из воды, как это делают белухи[49 - Бел?ха (лат. Delphinapterus leucas) - вид зубатых китов из семейства
нарваловых.] или гринды[50 - Гр?нды, или чёрные дельфины (лат. Globicephala), - род млекопитающих из семейства дельфиновых, содержащий два вида: обыкновенная гринда (Globicephala melas) и короткоплавниковая гринда (Globicephala macrorhynchus). Слово «гринда» происходит из фарерского языка.]. Хотя я их заметил, нельзя полагать чтобы увидев их с такого расстояния я могу утверждать, что сумел различить странные особенности в их внешнем виде, поскольку когда я на них смотрел, я ни о чем другом больше не думал кроме того, какой породы были эти рыбы. Скажем так, я видел их неясно при лунном свете, но они выглядели какими-то диковинными. Сначала мне показалось, что у каждой рыбины было по два хвоста, а потом у меня зарябило в глазах от блеска каких-то щупалец, скрывающихся сразу под поверхностью воды, только в этом я ни в коей мере не уверен.
        На следующее утро, поспешив расправиться с завтраком, мы снова приступили к работе, потому что очень хотели закончить со своим сверхарбалетом до обеда. В скором времени боцман сделал свою стрелу, а через некоторое время была готова и моя, так что у нас уже было всё за исключением длиной веревки, и еще нужно было установить арбалет в нужном месте. Немного позднее мы смогли его поставить с помощью наших ребят. Выбрав для его установки ровную каменистую площадку на вершине холма, с которой открывался вид на водоросли, мы натаскали туда камней, которые положили в его основание. На камни мы поставили наш сверхарбалет, а затем отправили ребят довязывать веревку, а сами решили правильно нацелить огромное орудие. После того, как мы его нацелили на старую посудину, чего сумели достичь регулируя паз, который боцман прожег в центре ложа, мы стали думать о том, как сделать спусковой механизм, а именно, где установить орех[51 - Орех на арбалете - шайба с прорезью для хвостовика стрелы и с зацепом для тетивы.] с зацепом для тетивы и куда крепить спусковой рычаг. Зацеп должен был удерживать тетиву, когда орудие
было заряжено, а спусковой рычаг, дощечка свободно закрепленная нагелем сразу под орехом, должен был резко спускать её, когда мы производили выстрел. Эта часть работы отняла у нас не так много времени, и вскоре уже всё было готово. Вслед за этим мы приступили к к креплению луков на торце бревна, начав с самого нижнего, а потом установили и другие, каждый по очереди, пока все не поставили как надо. После этого мы с большой осторожностью положили стрелу в паз на ложе, затем я взял кусок обмоточной пряжи и связал тетивы всех двенадцати луков с каждой стороны зацепа, благодаря этому я уже твердо знал, что все они сойдут в унисон и будут дружно толкать хвостовик стрелы. Теперь уже можно было делать первый пробный выстрел. Я поставил ногу на рычаг и сказал боцману, чтобы тот следил внимательно за полетом стрелы, и сразу выстрелил. В следующее мгновение, с резким звенящим звуком, от которого затряслось тяжелое деревянное основание нашего орудия чуть не свернув его с опоры из камней, арбалет выстрелил, при этом полностью ослабло натяжение тетивы и стрела, взметнувшись высоко вверх, улетела далеко, описав по
небу широкую дугу. Наверное, можно представить какими жадными взорами мы следили за полетом стрелы. Буквально через мгновение мы узнали, что взяли сильно вправо, так как стрела попала в самую гущу водорослей впереди корабля, но, если смотреть по траектории полета, то за ним. Когда я это увидел, меня чуть не разорвало от радости и гордости за свою работу. К тому же наши ребята, которые специально побежали на край холма, чтобы лучше видеть как летит стрела и куда она упадет, начали громко кричать от ликования, до того им понравилась моя затея, при этом еще и боцман два раза хлопнул меня по плечу, в знак уважения, и также громко кричал, как и они.
        Теперь у меня появилась некоторая уверенность в том, что мы все равно достигнем своей цели, причем спасение этих несчастных, ютившихся на старой развалине, займет один или два дня. Потому что, если уж нам удастся забросить им на их посудину хотя бы веревку, то мы сможем привязать к ней тонкий канат и они его перетянут себе, а потом к концу этого тонкого каната мы привяжем канат потолще и его они затянут себе на корабль. После чего мы натянем его до предела и при помощи сидения и несложного блок-механизма[52 - Одним из простых механизмов является блок. Блок - это колесо с желобом, по которому пропущена веревка или трос. Используется блок, как и все простые механизмы, для преобразования силы - т. е. изменения направления и модуля приложенной силы.] перетащим их на остров, принимая и отправляя сидение обратно по несущей линии.
        Убедившись в том, что выстрел из арбалета достигнет корабля, мы поспешили зарядить вторую стрелу, в то же время сказали ребятам, которые вязали веревку, снова приступать к работе, так как совсем скоро она нам понадобится. Через некоторое время, немного поправив орудие и нацелив его левее, я убрал крепежные завязки с тетивы, так что теперь можно было натягивать каждый лук по отдельности, после чего мы снова зарядили наш сверхарбалет. Затем, убедившись в том, что стрела легла точно в паз, я опять связал тетиву крепежными завязками по обеим сторонам зацепа и сразу же выстрелил. На этот раз, к моей великой радости, стрела прошла прямехонько над кораблем, едва не задев надстройку, и куда-то упала за кораблем. После такого удачного выстрела я просто сгорал от нетерпения как можно быстрей закинуть веревку на старую посудину еще до обеда. Да, только вот, ребята еще не закончили, они связали всего четыреста пятьдесят морских саженей, боцман её померил зажимая один конец и разводя руки вдоль груди в разные стороны. Как бы мы не старались, а пришлось нам сначала идти обедать, само собой разумеется, мы
поспешили поскорее со своим обедом управиться. А затем мы все дружно навалились на веревку, и примерно уже через час навязали сколько надо. Предварительно я прикинул на глаз и решил, что будет очень неумно с нашей стороны стрелять, имея в запасе веревку менее чем в пятьсот морских саженей.
        Когда мы достаточно навязали веревки, боцман велел одному из наших матросов уложить её очень осторожно на вершине за нашим сверхарбалетом, при этом он сам решил проверить все её узлы на прочность, особенно внимательно осматривая те, которые вызывали у него малейшее сомнение. Спустя некоторое время всё было готово, я привязал веревку к стреле, зарядил арбалет и, пока ребята аккуратно раскладывали её, приготовился стрелять.
        Всё это утро с корабля через свою подзорную трубу за нами кто-то наблюдал, расположившись так, что его голова немного торчала над краем надстройки. Разгадав наши намерения, после того, как он видел наши предыдущие выстрелы, он понял сигнал, который ему подал боцман и сразу сообразил, что мы выстрелим в третий раз, а когда это до него дошло, он в ответ помахал своей подзорной трубой и куда-то спрятался. Затем, для начала убедившись в том, что веревка нигде не цепляется, я спустил рычаг. В тот момент, когда вылетела стрела я думал, что мое сердце вот-вот выскочит из груди. Но на этот раз, а в этом я не сомневаюсь, из-за тяжести привязанной к стреле веревки, выстрел был далеко не таким удачным, как предыдущий. Она плюхнулась где-то в водоросли, не долетев около двухсот ярдов до корабля. Глядя на такое, я готов был заплакать от досады и разочарования.
        Сразу после моего неудачного выстрела боцман велел ребятам тянуть веревку на берег, но только тянуть осторожно, так чтобы она не порвалась, если стрела где-нибудь зацепится за водоросли. Затем он подошел ко мне и сказал, что нам надо сделать стрелу потяжелей, потому что, вполне вероятно, из-за её недостаточного веса недолет и случился. У меня снова появилась надежда на то, что я сумею добиться своей цели, и я сразу побежал делать новую стрелу, и боцман тоже взялся за дело, только свою стрелу он решил сделать легче, чем та, которая упала не долетев. Как он мне сказал, в том случае, если более тяжелая стрела не долетит, то должна долететь более легкая, а если обе не долетят, то значит всю силу удара забирает на себя веревка, а в этом случае нам придется искать другой способ.
        Через два часа я сделал стрелу, тогда как боцман успел сделать свою немного раньше меня. Теперь (к этому времени наши ребята уже вытащили из воды веревку и разложили её как надо на камнях, подготовив ко второму выстрелу) мы были готовы ко второй попытке забросить спасательный линь на корабль. Второй наш выстрел тоже оказался неудачным, стрела упала так близко от нас, что мы стали терять всякую надежду на успех своего предприятия. Как бы там ни было, даже не смотря на явную бесполезность нашей затеи, боцман настоял на том, чтобы мы последний раз попытали счастья и выстрелили уже более легкой стрелой. И вот, мы уже снова привязываем веревку к стреле. Выстрел. Увы… опять недолет! Стрела опять упала в воду, так и не долетев до корабля. После третьего выстрела наши лица были настолько угрюмыми, мы с такой досадой и скорбью отнеслись к своему последнему промаху, что я разорался, как сумасшедший, а потом накинулся на боцмана. Я хотел, чтобы он бросил этот чертов арбалет в огонь и сжег его, потому что я до такой степени был выведен из себя нашими неудачными выстрелами, что не мог подбирать нормальные
слова и выражения, и держать себя в руках.
        Боцман, посмотрев на то, как я надрываюсь от крика, рявкнул на меня, а затем велел нам прекращать дурью маяться и идти всем собирать тростник и водоросли для костра, поскольку время уже приближалось к вечеру. Так мы и поступили, хотя у всех было тяжело на душе. Нам казалось, что мы вот-вот достигнем цели, а на самом деле получилось так, что победа от нас теперь была гораздо дальше, чем этого бы хотелось. После того, как мы все дружно натаскали достаточно сушняка и тростника, боцман послал двоих из наших ребят наловить рыбы для нашего ужина, а для этого нужно было спуститься к одному из рифов, нависающих над морем. Тем временем, мы, расположившись у костра и завели разговор о том, как нам все-таки добраться до людей, застрявших на старом судне.
        Время шло, но ничего путного нам в голову не приходило, пока меня вдруг не осенило, а почему бы нам не попробовать сделать маленький воздушный шар и перебросить им веревку на нем. Некоторое время все ребята, сидевшие вокруг костра, молчали, потому что эта идея была для них новой, им её нужно было хорошенько переварить. А потом, когда они сообразили, о чем я говорю, один из них, тот самый, который предложил сделать копья из наших ножей, закричал, а почему бы нам не попробовать сделать воздушного змея. Услышав это, я был, в прямом смысле этого слова, просто ошарашен, таким простым и эффективным казалось решение, которое до сих пор не приходило никому из нас в голову. Ведь, действительно, что могло было быть проще, чем отправить к ним один конец веревки по воздуху, привязанным к воздушному змею, да еще, вдобавок ко всему, сделать его в наших условиях было далеко не непосильной задачей.
        Таким образом, после долгого совещания было решено, что завтра утром мы займемся изготовлением воздушного змея и с помощью него попытаемся забросить веревку на корабль. Эта цель выглядела абсолютно достижимой, хотя бы по той причине, что постоянно в сторону корабля подолгу дул морской ветер.
        Спустя некоторое время мы приготовили себе ужин из очень вкусной рыбы, которую наловили наши два рыбака пока мы совещались. Затем боцман назначил дозорных, а все остальные пошли спать.
        13. Люди, живущие в царстве водорослей
        В ту ночь, когда настало время мне выходить в дозор я вдруг увидел, что на небе нет луны и за исключением небольшой полянки, освещенной костром, вся вершина холма была погружена в кромешную тьму. Как бы там ни было, это для меня не могло стать серьезным поводом для беспокойства, по той причине, что после того, как мы сожгли гигантские грибы в долине, у нас прошло чувство нависшей опасности, благодаря этому я даже избавился от навязчивого страха, который не покидал меня со дня смерти Иова. Тем не менее, не смотря на то, что я порядком осмелел по сравнению с тем, каким я был раньше, я принял все меры предосторожности, о которых только мог вспомнить, и еще, вдобавок ко всему, развел огонь до самых небес, после чего взял свой палаш и совершил с ним обход вокруг нашего бивака. На самом краю обрыва, с трех сторон предохраняющего нас от внезапного вторжения, я остановился и некоторое время стоял, пристально вглядываясь в непроглядную темень и прислушиваясь. Правда, от этого было мало толку, потому что дул сильный ветер, который долгим и непрекращающимся гулом ревел в моих ушах. Даже, если принять во
внимание то, что я почти ничего не видел и не слышал, меня постепенно начало охватывать странное чувство тревоги, заставившее меня дважды, а может и трижды опять вернуться к самому краю обрыва. Но всё это было бесполезно, я опять ничего не увидел и не уловил своим ухом ни единого звука, способного хоть как то подтвердить ощущение присутствия какой-то потустороней силы. По этой причине, твердо решив не давать воли бурной фантазии, я отошел от края обрыва и стал в основном смотреть на тот склон, по которому мы спускались вниз на остров и поднимались вверх, когда нам это было необходимо.
        Вслед за этим, когда уже прошло около половины моего дежурства, из самой глубины необъятного пространства покрытого водорослями, с подветренной стороны донесся слабый звук. Сначала я его едва мог уловить, казалось, он шел откуда-то из бесконечности, но постепенно он становился всё громче и громче, и вот моё ухо уже раздирал ужасный визг, неприятный и пронзительный. А затем его словно унесло куда-то вдаль, он начал стихать, превратившись в какое-то странное всхлипывание, которое напоследок стало звучать на тон ниже диких завываний ветра. Несложно понять, что услышав такие жуткие звуки, исходящие из самого сердца колони водорослей, я был потрясен до глубины души. Я решил, что этот жуткий визг принесло с корабля, как раз находившегося с подветренной стороны от нас. Поэтому я тут же побежал к краю обрыва и начал смотреть, пытаясь что-нибудь увидеть, а потом и вовсе начал таращиться во все глаза, сквозь непроглядную ночь. Смотрю и вижу, на корабле горит свет, но этот душераздирающий визг идет откуда-то из другого места, которое находится дальше старой посудины, и к тому же правее. Кроме того, как мне
тогда подсказывал здравый смысл, для тех, кто находился на корабле, можно было совершенно спокойно докричаться до меня и я бы их услышал, так как ветром их голоса относило как раз в мою сторону.
        На некоторое время я замер, при этом нервно думая и всматриваясь в глубокую темную ночь. Немного погодя я начал различать тусклый свет. Он был далеко, над самым горизонтом. А потом я увидел на небе самый верхний краешек луны, но до чего же милым мне тогда показался её проклевывающийся лик. Дело в том, что я уже собирался пойти и позвать боцмана, и сказать ему об этом странном вое, который я слышал, но только я не решался, боялся того, что буду выглядеть глупо, если ничего серьезного в этом нет. Пока я так стоял и наслаждался видом восходящей луны, опять до меня начал доноситься вой, чем-то напоминающий безутешный женский плач. Но на этот раз голос был невероятно громким и завывания становились всё сильней и сильней, пока не стали отчетливо различимы до ошеломляющей ясности сквозь оглушительный рев ветра. А затем, словно вторя самому себе, отражаясь нескончаемым эхом, горестный, надрывный плач унесло куда-то, и опять мои уши ничего не слышат, ни единого звука, лишь только ветер свистит.
        Я сфокусировал свой взгляд в том направлении, откуда это исходило, а потом рванул к нашему биваку, будить боцмана. Потому что я не знал, вестником чего может служить этот вой, а второй заход истошного рыдания помог мне освободиться от всякой робости. Боцман тут же проснулся, я только хотел начать его будить, а он уже вскочил на ноги. Схватив свою саблю, которая всегда была возле него, он стремительно вышел из под тента и поспешным шагом последовал за мной на вершину холма. Там я рассказал ему, что с этого места я слышал жуткий вой, который, как мне показалось, исходил из самой глубины этого необозримого пространства покрытого водорослями. А после того, как он повторился, я решил разбудить его, потому что я не понял, что это такое. Может быть, это должно служить для нас предупреждением о надвигающейся опасности. За это боцман меня похвалил, правда, сначала поругал немного за то, что сразу его не разбудил, как только это услышал, а потом он пошел со мной на край утеса с подветренной стороны, и там мы стояли вместе и ждали, когда вой снова начнется.
        Больше часа мы простояли там, стараясь что-нибудь услышать, но ни единого звука кроме непрекращающегося гула ветра нам различить так и не удалось. Устав ждать, когда же там, наконец, опять заплачет, завоет, а луна на небе была высоко и светила ярко, боцман решил сделать обход нашего бивака и предложил мне пойти с ним. Я сказал, что пойду, но в этот момент случайно посмотрел вниз на чистую, искрящуюся воду, плещущуюся внизу, и чуть не обомлел от изумления. Потому что увидел там несметные косяки огромных рыбин, точно таких же, каких я видел в предыдущую ночь. Сейчас они плыли от колонии водорослей по направлению к острову. Увидев их я еще ближе подошел краю обрыва. Вне всяких сомнений, они плыли прямо к острову. Поэтому я захотел их лучше разглядеть, когда они подойдут еще ближе к берегу. Однако, толком мне это сделать не удалось, потому что все они вдруг неожиданно куда-то исчезли, не доплыв до берега около тридцати ярдов. Меня поразило не только их число и их странный вид, но также и то, что они шли ровными рядами, одна за другой, и не подплывали близко к берегу. Я сразу же позвал боцмана, который
уже отошел на несколько шагов, я хотел, чтобы он тоже на них посмотрел. Услышав, что я его зову, он тут же кинулся ко мне и уставился вниз на море, куда я показывал ему рукой. А когда он их заметил, то подался немного вперед и стал всматриваться в этих рыбин очень внимательно, и я тоже таращился на них, также как и он, не отрывая глаз, хотя никто из нас не мог понять смысл этого представления, что это за цирк и куда они плывут. Мы долго за ними наблюдали, причем боцман был поглощен диковинным зрелищем не меньше моего.
        Впрочем, вскоре он перестал на них смотреть и сказал, хватит нам стоять, мало ли чего еще здесь можно увидеть, а лучше пойти и проверить, как там наш бивак., после чего мы пошли делать обход вокруг вершины холма. Всё то время, пока мы там стояли, как завороженные, прислушиваясь к каждому шороху и наблюдая, из-за своей неразумной беспечности мы чуть не позволили костру совсем угаснуть. При этом, даже не смотря на то, что луна была яркой и взошла высоко, вокруг было совсем не так светло, чтобы можно было хорошо видеть лагерь. Понимая это, я подошел к костру, желая подбросить в него дров, и в тот момент неожиданно повернулся, потому что мне показалось, будто я заметил в тени возле палатки какое-то копошение. Со всех ног я бросился туда размахивая своим палашом и громко крича, только ничего я там не нашел, и поэтому, чувствуя себя немного глуповато, опять вернулся заниматься костром, как и собирался сначала. Когда я уже возился с дровами ко мне подбежал боцман, который очень хотел узнать, что я там увидел, к тому же еще из палатки вылезло трое ребят, все они были разбужены моим громким криком. Только
сказать мне им было нечего, кроме того, что мое воображение на это раз сыграло со мной злую шутку и мне померещилось то, чего не увидели мои глаза. После этого двое из ребят опять вернулись под тент досыпать, а третий, огромный детина, которому наш боцман подарил такую же саблю как и у него, пошел с нами, прихватив свое оружие. И даже не смотря на то, что он всё время молчал, мне показалось, что он начал догадываться о том, что мы чем-то встревожены, а чем мы не хотим ему говорить. При этом я со своей стороны не могу сказать, что его присутствие меня сильно тяготило.
        Мы пошли на другую сторону холма, нависающую над долиной, там я сразу поднялся на самый край, чтобы еще раз взглянуть на неё, поскольку её демонический ландшафт манил меня к себе, околдовывая своим жутким очарованием. Я посмотрел вниз и не поверил своим глазам, как ужаленный, я тут же ринулся к боцману и начал дергать его за рукав, а тот молча взглянул на меня, увидел, что я невероятно взволнован, и сразу же пошел со мной узнать, что могло меня так сильно напугать. За все это время я тоже не произнес ни единого слова, от страха потеряв дар речи. Подойдя поближе он посмотрел вниз и тотчас же отпрянул, затем он опять украдкой взглянул, отступил немного назад, привстал на цыпочки, наклонился вперед и начал ошалело таращиться во все глаза. Мы оба замерли, как завороженные, видя перед собой до ужаса странную картину, вся долина под нами кишмя кишела отвратительными существами, казавшимися нам совсем белыми при свете луны. Причем их движения чем-то напоминали движения огромных слизняков, хотя своими формами они с ними имели мало общего, а больше походили на тела обнажнных людей, к тому же очень
упитанных. Казалось, будто они ползут на своих животах, при этом они передвигались очень проворно. Пытаясь высунуться из-за спины боцмана, я смог разглядеть, что эти человеко-червяки вылазят из котлована в самом центре долины, и тогда я подумал об несметных полчищах странных рыб, которые мы видели возле острова. Странно, но они все куда-то исчезли так и не достигнув берега, и вдруг я понял, что это они и есть, наверняка они проникли в этот котлован через какой-нибудь туннель под водой, о существовании которого знали только они. В тот же момент я вспомнил, что в предыдущую ночь я видел у них под водой что-то похожее на блестящие щупальца, а каждое из этих существ, ползающих в долине, имело по две коротких и толстых конечности, причем в тех местах, где у них должны были быть кисти, были извивающиеся тонкие щупальца, которые свешывались ворохом и сновали во все стороны, когда их хозяева передвигались по дну долины. Вместо ног у них тоже были щупальца похожие на пучки колышущихся хвостов, правда, я не могу сказать, что мы ясно видели всё это.
        Вряд ли мне удастся предать то необычайное отвращение, которое я испытал при виде этих человеко-червей. Здесь разговор не о том, что я не смогу этого сделать, я думаю, что это у меня получилось бы, а дело в том, что если бы мне это даже и удалось, то моего читателя точно бы вырвало, как вырвало меня. Мой приступ рвоты начался без появления рвотных позывов, причем его причиной стал тот величайший ужас, который я пережил. В то время, как я изумленно глазел на червей, копошащихся на дне доллины, испытывая к ним ненависть, страх и отвращение, прямо подо мной, на расстоянии меньше морской сажени[53 - Морская сажень - 1,8288 м.], неожиданно появилось отвратительное страшилище, точно такое же как и то, что таращилось на меня той ночью, когда мы дрейфовали вблизи колонии водорослей. В тот момент я бы точно закричал, если бы не был так напуган. Когда на меня уставились огромные, чуть ли не с британскую крону глаза, а затем я увидел клюв перевернутого вниз ногами попугая, вместо рта, и белое, покрытое слизью тело слизняка, похожее на студень, которое колыхалось и переливалось волнами, я онемел и застыл,
словно парализованый. И, пока я так стоял, будучи не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, боцман подался всем корпусом вперед, гаркнул мне в самое ухо и изо всех сил рубанул по мерзкой твари своей саблей, потому что с того момента, когда я только этого червяка заметил, он подполз ближе примерно на целый ярд. После того, как боцман нанес свой удар, я неожиданно пришел в себя и бросился вперед с такой отвагой и решительностью, что сразу же вцепился в студенистое туловище слизняка, но потерял равновесие и чуть не свалился вниз, забывшись в боевом угаре, пока плясал в обнимку со смертью на пороге вечности. Тогда боцман схватил меня за пояс и мне опять удалось твердо встать на ноги. Однако, балансируя и пытаясь обрести равновесие, я успел разглядеть, что весь склон горы был почти полностью облеплен неисчислимым множеством таких же точно омерзительных червей, и все они ползли вверх. Я тут же обернулся и крикнул боцману, что здесь таких тысячи и они ползут на нас. Он оставил меня и бросился, как угорелый, к нашему биваку, при этом он орал во всё горло, пытаясь разбудить наших ребят под тентом, чтобы
они быстрее выходили и помогли нам. Буквально через мгновение он вернулся, прихватив с собой охапку водорослей, а за ним бежал здоровенный матрос и в руках его был горящий пучок водорослей, который он успел выхватить из нашего костра. Через несколько секунд у нас вовсю уже ярко горело пламя, а наши ребята принесли еще водорослей, так как в этот раз мы много подняли на вершину холма, а за это нам нужно благодарить Всевышнего, который научил нас быть предусмотрительными.
        Едва мы успели разжечь один костер, как боцман кричит здоровяку матросу, чтобы тот разводил другой, немного подальше, на самом краю скалы. В этот момент я заорал во всё горло и побежал на ту часть холма, которая выходила на открытое море, потому что я заметил несколько человеко-червяков, ползущих по самому краю горы с морской стороны. Здесь было довольно темно по той причине, что в этом месте было разбросано очень много крупных камней, которые не давали проникнуть туда ни лунному свету, ни свету костра. Там я сразу напоролся на трех огромных червяков, которые ползли в сторону нашего бивака, при этом стараясь быть незаметными, а за ними, чуть подальше, я заметил еще и других. Я громко закричал, призывая о помощи, и напал на этих трех, и когда я уже собирался нанести удар, они привстали на своих странных конечностях и в ответ набросились на меня. Тут я понял, что они просто раздавят меня, смотрю, вот уже и их щупальца потянулись ко мне. Я начал неистово махать своим палашом, нанося по ним удары, при этом задыхаясь и разевая рот от нехватки воздуха. Внезапно я почувствовал приступ тошноты, мне стало
до невыносимости дурно от нахлынувшей на меня волны омерзительной вони. Этот отвратительный запах исходил именно от этих существ - это я уже хорошо знал. Вдруг что-то вцепилось в меня, что-то мерзкое и скользкое, и я увидел, как огромная разинутая пасть вплотную приблизилась к моему лицу. Тем не менее, я нашел в себе силы нанести своим палашом удар снизу вверх, после чего тварь отцепилась от меня. Обессилев, я продолжал размахивать своим клинком, при этом чувствуя головокружение и тошноту. Вслед за этим я услышал топот ног за моей спиной, а потом увидел яркую вспышку огня и услышал подбадривающие крики боцмана. В мгновение ока он и здоровяк матрос оказались впереди меня и начали с силой швырять в червей горящие комки водорослей, которые они несли на длинных стеблях тростника. И тогда те сразу уползли вниз по краю скалы.
        Через некоторое время я опять стал похож сам на себя, после того, как вытер со своей шеи всю слизь, оставшуюся после нежных объятий с монстром. Сразу вслед за этим я начал бегать от костра к костру, подбрасывая в них водорослей. Прошло довольно много времени, в течение которого на нас никто не нападал. Потому что теперь у нас были костры, пылающие ярко на самой вершине горы, а эти мерзкие слизняки до смерти боялись огня. Если бы не огонь они бы нас всех точно погубили в эту ночь.
        Еще задолго до рассвета мы вдруг обнаружили, причем это уже было во второй раз за время нашего пребывания на острове, что если мы будем продолжать дальше в таком же количестве сжигать наше топливо, как нам приходится это делать сейчас, то всю ночь мы не протянем. Поэтому боцман велел ребятам оставить каждый второй из костров, надеясь на то, что таким образом нам удастся немного выиграть время и отсрочить погружение во мрак, и кроме того отсрочить нападение мерзких человеко-червяков, которых сейчас огонь заставлял держаться от нас на расстоянии. В конце концов наши запасы тростника и водорослей иссякли, поэтому боцман велел нам очень внимательно следить за краями скалы, и при любом подозрительном шорохе нещадно рубить с плеча. При этом по его команде мы все должны были сразу собраться у главного костра для последней, решающей битвы. Потом он с проклятиями обрушился на луну, которая спряталась за большое скопление облаков. Да, скажу я вам, не до веселья нам было, с каждой минутой становилось всё темнее и темнее, по мере того, как костры гасли. Вдруг я услышал как один из наших ребят начал ругаться и
орать, он был на той части холма, которая выходила на море покрытое водорослями, его вопли достигли моих ушей не смотря на то, что ветер дул в противоположную сторону. Боцман, услышав его, рявкнул на нас и велел готовиться к бою, и не успел опомниться, как пришлось рубить с плеча своим палашом по чему-то подозрительному, появившемуся над краем скалы со стороны противоположной той, куда я смотрел.
        Была одна минута затишья, по прошествии которой я услышал крики со всех сторон холма и понял, что человеко-черви напали на нас., В то же самое мгновение, в том же самом месте, где я находился, без единого звука появилось два червяка, они ползли очень проворно и ловко. Первым делом я ткнул своим клинком одного в горло, после чего он упал навзничь, но второй, несмотря на то, что я, сделав выпад проткнул его насквозь, изловчился схватить мой палаш за лезвие своими щупальцами и чуть не вырвал его из моих рук. В ответ я ударил его ногой по морде, после чего, скорее больше от удивления чем от боли, тварь отпустила мой клинок и куда-то свалилась, больше я её не видел. Всё это произошло за какие-то десять секунд, и вот опять, справа от меня не менее четырех червей попали в поле моего зрения, и тогда я понял, что наша смерть должно быть уже совсем близко, потому что не знал, как мы сможем справиться с этими тварями, появляющимися в таком количестве и с таким нахрапом, да еще к тому же так быстро. Не смотря на это, я ни на секунду не потерял присутствие духа и бросился в атаку на них, но на этот раз я не
рубил и не колол, а стремился рассечь их мерзкие морды, поскольку понял, что от этого гораздо боьше проку. Действуя подобным образом и применив не более трех ударов мне удалось избавиться от трех, но четвертый подбирался ко мне с самой крутой части утеса, он встал на свои конечности, готовый вот-вот обрушиться на меня, как делали другие раньше, но тогда боцман меня выручал из беды. Не на шутку испугавшись, я попятился назад, за спиной я слышал, что вокруг меня кипит жестокая битва. Прекрасно понимая, что помощи мне ждать не откуда, я кинулся в атаку на поганую тварь. А когда та начала наклоняться вперед, чтобы схватить меня и выпустила свои щупальца из одного из своих обрубков, я проворно отпрыгнул назад и ударом тесака отрубил их, а затем, незамедлительно, я нанес ей сокрушительный удар в живот. От такого сюрприза слизняк рухнул на землю и, свернувшись в белый шар, начал кататься в агонии, сперва в одну сторону, затем в другую, а потом вообще покатился к краю обрыва и свалился вниз. А я так и остался стоять, хотя был едва способен держаться на ногах, к тому же меня страшно мутило от ужасной вони,
исходившей от этих дьявольских человеко-червей.
        К тому времени все костры, расположенные по краям вершины горы, потухли, превратившись в огромные, пышущие жаром груды раскаленных углей. Тем не менее, тот, который горел возле нашего тента, оставался таким же ярким, только проку от этого для нас было мало, так как мы сражались далеко за пределами досягаемости его лучей, чтобы хоть как-то использовать его свет себе во благо. Да еще и луна, на которую я поднял свой полный отчаяния взгляд, скорее казалась призрачным наваждением, прикрытая огромным скоплением облаков, лениво плывущих по небу. И, именно, когда я смотрел наверх через левое плечо, пытаясь найти луну на небе, я неожиданно почувствовал страх, будто что-то неприятное до омерзения находилось совсем рядом. Вдруг я носом почуял гнусный смрад, такой мог исходить только от этих червей, и в то же мгновение я сделал прыжок в сторону. Это меня и спасло, потому что если бы я хотя бы на секунду замешкал - меня бы уже не было. В тот момент я предельно ясно ощутил, как щупальца человеко-червя уже прикоснулись к моему затылку, испачкав его липкой слизью. Отпрыгнув, я развернулся корпусом и начал
наносить по слизняку удары своим палашом, в результате мне удалось с ним справиться.
        Сразу после этого я вдруг заметил на темном пространстве между тускло тлеющей горой углей, оставшейся на месте ближайшего от меня костра, и другой, точно такой же кучей от костра, лежащего на самой вершине, вроде, что-то медленно ползет. Не теряя времени даром, я налетел на тварь и рассек ей голову, ударив два раза палашом. Я не дал ей встать на дыбы, потому что уже хорошо знал, - если позволить им подняться, то они становятся очень опасны. Едва я успел её убить, как появилась дюжина точно таких же червей и они все ползли на меня. По всей вероятности, им удалось потихоньку перебраться через край обрыва, пока я расправлялся с их собратом. Увернувшись от них, я побежал к ближайшей куче углей, оставшихся от костра, а черви преследовали меня не отставая, пока я от них удирал. Правда, добежать до костра мне все-таки удалось первым. Когда я уже был возле костра внезапно мне в голову пришла великолепная мысль, я засунул свой палаш лезвием в раскаленные угли, а потом швырнул в них огненным дождем. В тот момент я увидел множество белых, до жути омерзительных морд, тянувшихся ко мне. Разглядел их похожие на
перевернутый клюв пасти, у которых верхняя часть плотно входила в нижнюю. Шевелящиеся пучки щупалец, извивающиеся и снующие в разные стороны, подобно змеям, казалось, будто они колышатся, теребимые ветром. А потом всё снова погрузилось во мрак, но я ждать не стал, и тут же осыпал их огненным дождем, еще, и еще. Пока на моих глазах они не стали пятиться назад, а затем вообще уползли вниз. После этого я осмотрелся вокруг и увидел, как по всей вершине холма наши ребята стали швырять угли в этих тварей точно таким же образом, и при этом сообразил, что они переняли мой прием, который им помог в отчаянном положении.
        После этого на короткое время мне удалось сделать передышку, похоже было на то, что слизняки испугались и отступили. Как бы там ни было, меня всего трясло, я оглядывался по сторонам не зная, может быть, один червяк или несколько где то притаились и готовятся напасть на меня. При каждом удобном случае я смотрел на луну и молил Всевышнего о том, чтобы облака поскорее ушли, иначе нас всех ждала смерть. И, пока я взывал к Богу, вдруг я услышал страшный, нечеловеческий крик - это кричал один из наших ребят, и в тот же момент какая-то тварь начала вылезать на край скалы впереди меня. Я успел рассечь её пополам а в противном случае она бы забралась выше. В моих ушах по-прежнему эхом отдавался истошный вопль, который шел с другой стороны холма, расположенной левее от меня. Тем не менее, я не посмел бросить свой пост, потому что если бы я это сделал, я бы мог потерять всё и выигранное преимущество, и жизнь. По этой причине я так и остался стоять там, где и стоял, пребывая в полном неведении относительно того, что происходит в нескольких шагах от меня, терзаемый муками неопределенности и собственными
страхами.
        Опять я получил короткую передышку в сражении, ни один из червяков не попадал в поле моего зрения куда бы я ни посмотрел. Только вот другим повезло меньше, со всех сторон до меня доносились звуки глухих ударов и крепкая ругань. Вновь раздался пронзительный крик, так кричат от боли. Я поднял глаза, чтобы еще раз взглянуть на луну, при этом громко взывая к ней с мольбой выйти из-за облаков и послать мне единственный лучик света, пока нас всех тут не погубили, но она так и не появилась. Вдруг меня осенило и я заорал во всю глотку, пытаясь докричаться до боцмана. Я хотел, чтобы тот положил в центральный костер наш арбалет. Я понял, что если мы его бросим в огонь это даст нам большое и яркое пламя, потому что дерево было сухим и должно было очень хорошо гореть. Два раза я крикнул с той силой, на какую был только способен: - Положите в огонь арбалет! Положите в огонь арбалет! - Услышав меня, боцман тут же ответил, а затем властным голосом призвал к себе всех наших ребят, помогать тащить арбалет в костер. Это мы сделали, собрались все вместе и оттащили тяжеленное орудие в центральный костер, после чего
сразу же разбежались по своим позициям. Уже через некоторое время стало немного светлей. Еще больше света стало когда языки пламени начали лизать огромное бревно, а поднявшийся ветер принялся раздувать огонь. Я посмотрел вперед, на самый край горы, потом направо, а затем налево, ни одной мерзкой морды, словно их и вовсе не было. Ничего. Лишь только немного правее от меня где-то между камней одно трепещущееся щупальце немного приподнялось и снова приникло к земле. Над недавним полем боя стояла мертвая тишина.
        Возможно, прошло около пяти мянут, после чего началась другая атака. Причем в этот раз я чуть не расстался со своей жизнью, исключительно по собственной глупости рискнув подойти к самому краю утеса. Вдруг из кромешной тьмы откуда-то снизу вылетел ворох извивающихся щупалец, которые вцепились в лодыжку моей левой ноги. В тоже мгновение я понял, что уже сижу на земле, а обе мои ноги свешиваются с края пропасти, и лишь только благодаря Всевышнему мне удалось удержаться над обрывом и не нырнуть головой вниз в долину. Если говорить по правде, страху я натерпелся - врагу такого не пожелаешь. Тварь, что вцепилась в мой сапог, старалась изо всех сил утащить меня вниз, да вот только я использовал свои руки и седалище для того, чтобы удержаться и не дал ей этого сделать. Когда чудовище поняло, что справиться со мной не получается, оно чуть-чуть ослабило захват и ударило меня по ноге, прорезав насквозь жесткую кожу сапога, да так, что я чуть без мизинца не остался. Внезапно почувствовав, что уже нет никакой необходимости опираться на обе руки, я, доведенный до безумия жестокой болью и неимоверным страхом,
который вызывало у меня это мерзкое страшилище, в неистовой ярости рубанул по нему своим палашом. Тем не менее, освободиться от захвата у меня сразу не получилось, потому что оно тут же вцепилось в лезвие, которое мне все-таки удалось вовремя освободить и не дать человеко-червяку покрепче за него ухватиться. Вполне вероятно, я ему тогда серьезно поранил щупальца, хотя в этом я не совсем уверен, потому что эти существа не охватывают предмет вокруг, а как-то втягивают его внутрь, словно присоской. Выбрав удачный момент я его с такой силой ударил, что теперь наверняка покалечил, поэтому чудовищу пришлось отпустить меня, а я при этом получил возможность отползти немного назад, в более безопасное место.
        Это нападение было последним, только мы не могли понять, не предвещает ли коварное затишье новую атаку человеко-червей. Наконец забрезжил рассвет. За всю эту ночь луна так ни разу и не вышла и не помогла нам, оставаясь всё время плотно укутанной облаками, которыми теперь уже затянуло весь небосвод. А из-за серых облаков рассвет казался нам унылым и безотрадным.
        Утром, лишь только достаточно рассвело, мы внимательно осмотрели долину. Впрочем, сколько бы мы не смотрели, ни одного червяка мы так и не увидели, ни единого! Не видно было также и тел убитых, как будто они утащили их всех, прихватив к тому же и своих раненых, по этой причине у нас не было возможности хорошенько изучить этих чудовищ при дневном свете. Тем не менее, не смотря на то, что мы не видели тел погибших, все края обрывов были в их крови и слизи, а от последней исходила ужасная вонь, являющаяся отличительным признаком этих тварей. Только вонь нас не долго досаждала, ветер унес её в подветренную сторону и наполнил наши легкие приятным и свежим воздухом.
        Спустя некоторое время, поняв, что опасность нас миновала, боцман собрал всех у центрального костра, в котором еще догорали остатки сверхарбалета. Первое, что мы обнаружили, так это то, что одного из наших ребят с нами нет. Мы сразу же пустились на поиски и обошли всю вершину холма взад и поперек, потом искали в долине, и дальше, по всему острову, но всё было напрасно.
        14. Установление Связи с Кораблем
        У меня остались довольно тягостные воспоминания о том, как мы искали по всей долине тело Томпикнса, так звали пропавшего парня. Но сначала, перед тем, как мы покинули свой бивак, боцман дал каждому из нас по полной стопке рома и по куску галеты на закуску, после этого с оружием в руках мы отправились на поиски. Лишь только мы спустились на пляж, которым заканчивалась долина со стороны моря, боцман сразу же повел нас к подножию холма, туда, где крутые обрывы утопали в песке. Там мы искали везде, вполне могло случиться такое, что он сорвался с обрыва и лежал мертвый или раненый под самым нашим носом. Тем не менее, как бы упорно мы не искали - всё было напрасно. И поэтому мы отправились к устью того самого огромного котлована, где обнаружили, что вся слякоть вокруг него была покрыта бесчисленными следами, а кроме них и мерзкой слизи там мы видели кровь червяков, но нигде не было никаких признаков присутствия Томпкинса. Обыскав всю долину вдоль и поперек, мы вышли на водоросли, которыми был покрыт весь берег, и там мы ничего не нашли, даже поднявшись к подножию холма, откуда было видно сплошной ковер
из водорослей, уходящий далеко в море. Рядом с холмом я залез на риф, точно такой же как и тот, с которого наши ребята рыбачили. Рассуждал я примерно так: в том случае, если Томпкинс свалился сверху, то его тело должно лежать в воде недалеко от утеса, а глубина здесь была примерно десять или двадцать футов. Некоторое время я совсем ничего не видел, а затем немного левее заметил в море что-то белеет, тогда я решил забраться повыше.
        Со свого наблюдательного пункта я сумел распознать, что та вещь, которая привлекла мое внимание, была не чем иным, как мертвым телом одного из человеко-червей. Мне было видно лишь его очертания, которые становились более заметны когда поверхность моря была спокойной. Со стороны казалось, будто оно лежит свернувшись калачиком, при этом больше завалившись на правый бок, и к тому же, а это не вызывало никаких сомнений, червяк был мертвым. Я сумел разглядеть то, что его голова была почти полностью отрезана от шеи. Понаблюдав еще немного, я пошел к нашим ребятам и боцману, и рассказал им о том, что обнаружил в море. К тому времени мы уже все считали, что Томпкинс мертв, и поэтому решили прекратить наши поиски. Но перед тем, как покинуть это место, боцман взобрался на риф, чтобы посмотреть на мертвого слизняка, а потом его примеру последовали все наши ребята. Нам всем очень хотелось понять, что это были за существа, которые напали на нас ночью. Насмотревшись вдоволь на дохлую тварь, пока на воде не появилась рябь, они опять вернулись на пляж и мы отправились на противоположную сторону острова. А когда
мы уже были там, мы подошли к нашей лодке, чтобы проверить её целостность, и убедились в том, что ей никто из червяков не заинтересовался, хотя все они и ползали вокруг неё, судя по оставшимся на песке следам и слизи, а также по странному широкому отпечатку, благодаря которому становилось понятно, здесь волочили что-то тяжелое. Затем один из наших матросов заметил, что черви разворошили могилу Иова, выкопанную, об этом стоит напомнить, недалеко от места нашей первой стоянки. Мы все посмотрели в ту сторону, и точно, вместо неё зияла огромная яма. В состоянии крайнего замешательства вперемешку с недоумением и испугом мы побежали туда, могила оказалась пустой, черви выкопали тело бедняги Иова и утащили неизвестно куда. После этого мы стали еще сильней бояться человеко-червяков, чем боялись их раньше. Теперь мы поняли, что это были самые настоящие гули[54 - В доисламском фольклоре гули - оборотни, живущие в пустыне вдоль дорог и охотящиеся на путников, которых убивают, а затем пожирают; также крадут детей, пьют кровь, воруют монеты, грабят могилы и поедают трупы.], которые не оставляют даже мертвых,
похороненных в земле.
        Затем боцман повел нас обратно на вершину холма, а когда мы оказались на месте он осмотрел наши раны. Один из наших ребят потерял в ночной схватке два своих пальца, другой был жестоко ранен в левую руку, в то время как у третьего всё лицо было покрыто рубцами после того, как одна из тварей приложилась к нему своими щупальцами. После сражения этому уделялось скудное внимание, из-за стресса схватки, да еще из-за Томпкинса, после того, как мы обнаружили, что он пропал. Сейчас же боцман решил взяться за наши раны серьезно, хорошенько промыть их и перевязать. В качестве бинтов он решил использовать паклю, которая у нас имелась, перевязав её в нескольких местах полосами, которые он нарвал из запасного рулона парусины, до этого хранившегося в рундуке на лодке.
        Что касается меня, то, воспользовавшись представившейся возможностью посмотереть свой покалеченный мизинец на ноге, из-за которого я начал довольно заметно прихрамывать, я обнаружил, что пострадал я гораздо меньше чем мне поначалу показалось, так как кость мизинца не была задета, но её было видно. А когда мы промывали рану, я не чувствовал сильной боли, хотя потом не мог надеть сапог на эту ногу. В результате мне пришлось забинтовать её куском парусины и так и ходить, до тех пор, пока нога не выздоровеет.
        После того, как все наши раны были осмотрены и обработаны, на что ушло довольно много времени, поскольку среди нас не было ни одного кто каким-нибудь образом не пострадал, боцман велел тому парню, который остался без пальцев, лечь под тент, тоже самое он сказал и тому, кто был сильно ранен в предплечье. Затем он отправил нас собирать водоросли, так как эта ночь показала, насколько безопасность наших жизней зависит от количества запасенного горючего материала. Всё утро напролет мы запасали горючее, таская его на вершину холма без устали до самого полудня, причем таскали как водоросли, так и тростник. Потом он нам дал еще по стопке рома, и поставил одного из наших ребят готовить обед на всех. Тогда он спросил у парня, которого звали Джессоп, это тот самый, который предложил запустить воздушного змея на корабль, застрявший в водорослях, имеет ли он какой-нибудь навык в изготовлении подобного. На это тот только рассмеялся, и сказал боцману, что он сделает ему такого змея, который свободно будет парить по небу и запросто долетит куда надо, даже без хвоста. Услышав это, боцман велел ему приниматься за
изготовление змея без всякого промедления, потому что нам нужно было как можно быстрее вывезти людей со старого корабля и побыстрее уплыть с этого острова, который оказался настоящим гнездовьем омерзительных гулей.
        Я смотрел на то, как Джессоп хвастается о том, что сможет сделать воздушного змея без хвоста, и мне стало любопытно, как такое чудо можно сотворить, поскольку мне в жизни ничего подобного видеть не приходилось, да не то что видеть, я и слыхом не слыхивал, что такое возможно. Как бы там ни было, а говорил он о том, что хорошо знал, и его слова оказались не пустой болтовней. Взяв два стебля тростника он обрезал их, оставив до шести футов. После этого он связал их вместе посередине, таким образом, что получился Андреевский крест. Затем он смастерил еще два таких креста. А потом, когда он закончил с этим, он взял четыре стебля тростника, примерно футов десять длинной, и велел нам поставить их прямо в форме прямоугольника, так, чтобы они сформировали четыре угла. После чего, он взял один из крестов и положил его вниз, как основание, таким образом, чтобы его крайние точки касались стеблей тростника, в этом положении он их привязал. Затем он взял второй крест и привязал его посередине, между верхом и низом, а после этого привязал третий крест сверху. Получилось так, что все три креста служили распорками
и помогали фиксировать положение четырех палочек из тростника в вертикальной позиции, образуя при этом некоторое подобие прямоугольной башни. Едва он успел всё это сделать, как боцман позвал нас обедать, а это было как раз то, чего мы все ждали. После обеда у нас оставалось немного времени на перекур, и пока мы наслаждались отдыхом вышло солнышко, которое куда-то пряталось весь этот день, чему мы очень сильно обрадовались. По той причине, что денек выдался очень мрачный, небо было сплошь покрыто темными тучами, которые никуда не уходили вплоть до последнего момента. Всё пережитое, вместе с исчезновением Томпкинса и нашим состоянием после битвы, а также свежие раны, заставляло нас до глубины души прочувствовать всю опасность происходящего. Порой мы замечали, как к нам незаметно подкрадывается печаль, но сейчас, как я уже говорил, мы взбодрились и повеселели, и с большим рвением принялись за работу, ведь нужно было закончить нашего змея.
        И тут боцман вспомнил, что у нас нет леера для воздушного змея. Он подозвал к себе Джессопа и спросил его, какой прочности должен быть леер, на что тот ему ответил, должен подойти плетеный линь в десять нитей. Сказано-сделано. Боцман посылает двоих ребят и меня вместе с ними к разбитой мачте, валявшейся на дальнем пляже, там мы ободрали с неё всё, что осталось от вант, и принесли наверх к себе на бивак, где принялись их распутывать. Мы брали десять нитей, но сплетали их по две, благодаря этому работа спорилась быстрей, чем если бы мы оставили по одной нити.
        Пока мы работали, я украдкой посматривал в сторону Джесопа и видел, как он прикрепил по лямке из светлой парусины к каждому концу каркаса, который только что смастерил, они были примерно по четыре фута шириной. Таким образом, между двумя лямками оставалось открытое пространство, что делало его конструкцию чем-то похожей на вертеп[55 - Вертеп - кукольный театр в виде ящика.] для кукольного театра Панчинелло[56 - Панчинелло - Панч и Джуди - традиционный уличный кукольный театр, возникший первоначально в Италии в XVII веке, а затем, в конце того же века, появившийся и в Великобритании. Центральными персонажами театра являются Панч (Пульчинелла) и его жена Джуди. Спектакли этого театра представляют собой короткие сцены продолжительностью, как правило, не более трёх минут. В каждой из сцен, по жанру относящихся к буффонаде, принимают участие два персонажа - Панч и какой-либо другой, отличающийся от него по характеру. Действие построено таким образом, чтобы зрители могли присоединиться к просмотру представления или покинуть его после каждого эпизода, - это связано с уличным характером представления.],
только вот портал сцены[57 - Портал сцены, архитектурное обрамление сцены, отделяющее её от зрительного зала; образует портальное отверстие ? т. н. зеркало сцены. В современном театре П. обычно имеет форму прямоугольника. Применяется также временный декоративный Портал (нередко подвижный), который составляет часть декорационного оформления спектакля и одновременно используется для сокращения зеркала сцены.] был сделан не там, где обычно, и был слишком большим. Вслед за этим он привязал строп из добротной пеньковой веревки, которую он нашел у нас в палатке, к двум верхним стойкам, а потом, когда всё было готово, позвал боцмана. Боцман сразу пришел посмотреть на то, что у него получилось, мы тоже всей гурьбой прибежали за ним следом, потому что никому из нас в жизни ничего подобного видеть не доводилось, и скажу вам по правде, никто из нас в действительности не верил, что этот комод способен летать, до того он был громоздким и нескладным. А Джессоп словно наши мысли читал, он дал одному из наших ребят подержать свое детище, чтобы его куда-нибудь не унесло ветром, а сам пошел в палатку и принес оттуда
остававшуюся пеньковую веревку, ту, от которой он отрезал строп. Её он привязал к змею, дал нам в руки её конец и велел отойти немного назад, чтобы провисшая часть немного натянулась, а сам взял в руки свою конструкцию. Когда мы отошли на достаточное расстояние, он крикнул нам держать веревку покрепче, а сам наклонился, взял змея за его днище и подбросил в воздух. К нашему великому удивлению, немного накренившись в одну сторону, корявая этажерка неуклюже выпрямилась и начала подниматься в небо, будто настоящая птица.
        Относительно змея, как я уже говорил, нам вообще казалось чудом, что такая нескладная коробка летит по небу, да еще с таким изяществом и так уверенно. Кроме того нас поразило то, с какой силой он тянул веревку. Змей оказался до такой степени норовистым, что мы точно выпустили бы поводок из рук, если бы Джессоп вовремя не крикнул нам, чтобы мы его покрепче держали.
        Убедившись в пригодности змея, боцман велел нам спустить его вниз. Это было не так легко сделать из-за его больших размеров и из-за сильного ветра. А когда мы его отнесли на вершину холма, Джессоп запустил его и направил точно по направлению к большой скале, а потом, закончив с испытаниями, присоединился к нам сплетать леер.
        Приближался вечер, и боцман отправил нас разводить костры на вершине холма; затем, помахав и пожелав доброй ночи обитателям старой посудины, мы поужинали и с удобством расположились покурить, после чего с новыми силами приступили к плетению леера, который нужно было сделать как можно быстрее. Позднее, когда сумерки опустились на остров, боцман велел нам взять огонь от центрального костра и зажечь приготовленные нами кипы водорослей, которые мы разложили по краям. Уже, буквально, через несколько минут вся вершина горы полыхала ярким и веселым пламенем. Приказав двоим дозорным следить за кострами и поддерживать в них огонь, нам он дал задание плести леер, и заставил сидеть за этим занятием примерно до десяти вечера. Потом он назначил дежурных, распорядившись так, чтобы в эту ночь мы дежурили подвое, а остальных он отпустил спать, только сначала еще раз осмотрел наши множественные ранения.
        Когда настала моя очередь заступать на вахту я узнал, что мне придется дежурить вместе с нашим здоровяком матросом, чему я не мог не обрадоваться. Он был превосходный малый, к тому же очень сильный, поэтому очень хорошо, что он был со мной рядом даже на тот случай, если вдруг что-нибудь произойдет. Правда, на этот раз нам повезло и до самого рассвета ночь прошла без происшествий.
        Как только мы позавтракали, боцман нас всех отправил собирать топливо, так как очень хорошо понимал, насколько сильно зависит наша стойкость при нападении от надежного его запаса. Поэтому, считай, половину всего утра мы занимались тем, что собирали водоросли и тростник для наших костров. После того, как мы набрали его достаточно для грядущей ночи, он велел нам плести леер, и этим мы занимались вплоть до самого обеда, а после обеда опять вернулись на свое место и дальше возились с леером. Было видно, что нам потребуется несколько дней для того, чтобы сплести леер достаточной длинны, и поэтому боцман хотел придумать, каким образом можно ускорить этот процесс. Немного пораскинув умом, он принес из палатки длинный кусок пенькового троса, с помощью которого мы ставили нашу лодку на плавучий якорь, и начал распутывать его, пока не распутал по трем отдельным прядям. Затем он связал их вместе и в результате у него получилась очень шероховатая и грубая веревка длинной, примерно, сто или восемьдесят морских саженей, но, не смотря на её неровную и жесткую поверхность, он решил, что такая веревка выдержит, и
поэтому нам пришлось гораздо меньше возиться со своей плетенкой.
        Некоторое время спустя мы пошли обедать, а после обеда весь день мы продолжали плести свой леер, и в результате, учитывая то, что мы сделали с утра, к тому времени, когда боцман велел нам идти ужинать, у нас было уже почти двести морских саженей плетенки. Теперь уже было понятно, что если собрать всё воедино и добавить кусок, который мы сделали из пенькового троса, то у нас был леер примерно четыреста морских саженей длинной, а нам нужно было пятьсот саженей.
        После ужина мы разожгли костры и продолжили плести наш леер, это продолжалось вплоть до того, когда боцман назначил дозорных на ночь, вслед за этим мы стали готовиться ко сну, но сначала дали боцману осмотреть наши раны. Эта ночь была такой же как и предыдущая и не доставила нам никаких хлопот, а когда наступил новый день мы сначала позавтракали, а затем пошли собирать водоросли, и опять всё оставшееся время мы вязали наш леер. Зато к вечеру уже было готово достаточно, за это боцман решил налить каждому из нас по добой стопке рома. После ужина мы разожгли костры и провели очень приятный вечер, а потом, также как и в предыдущие ночи, дав боцману проверить наши раны, мы отправились спать. На этот раз боцман разрешил тому парню, который потерял свои пальцы, и второму, который был сильно ранен в плечо, первый раз дежурить после битвы.
        На утро следующего дня мы все буквально сгорали от нетерпения, до того нам хотелось посмотреть на то, как полетит наш воздушный змей. Нам почему-то казалось, что мы сможем вытащить людей со старой развалины еще до наступления вечера. При этой мысли мы ощущали очень приятное чувство подъема и воодушевления. Не смотря на это, еще до того, как боцман позволил нам прикоснуться к змею, он настоял на том, чтобы мы натаскали достаточный запас топлива, как это было у нас заведено. Его приказ, не смотря на то, что он был разумный и правильный, вызвал у нас неимоверное раздражение, по той простой причине, что нам нетерпелось начать спасение несчастных узников, застрявших на дряхлой калоше. Наконец всё было готово, мы размотали леер и проверили крепость всех его узлов, а затем посмотрели, чтобы он нигде не цеплялся. Кроме того, перед тем, как запустить змея, боцман повел нас на самый дальний пляж и мы притащили оттуда брам-стеньгу[58 - Брам-стеньга - прямое, круглое дерево, служащее продолжением мачты.] и бом-брам-стеньгу[59 - Бом-брам-стеньга - рангоут, дерево, являющееся продолжением брам-стеньги.],
которые валялись прикрепленные к стеньге. А когда мы подняли их наверх, он зажал концы этих бревен между двух здоровенных каменных глыб, после чего засыпал их большими камнями и обломками скалы, оставив центральную часть свободной. Вокруг центральной части он обвязал леер нашего воздушного змея раза два или три, а затем дал свободный конец Джессопу, чтобы тот привязал его к лямке воздушного змея. Теперь всё было готово для его запуска в сторону старой развалины.
        Наконец, когда уже всё было сделано мы собрались вместе, чтобы посмотеть на то, как полетит наш змей. Боцман подал сигнал и Джесоп подбросил змея в воздух, ветер его поднял высоко вверх и резко потащил, да так, что боцман едва успевал разматывать веревку. Перед запуском Джессоп привязал к нему невероятно длинный плетенный леер, так что теперь те, кто был на корабле, могли поймать один конец, когда змей долетит до них. Сгорая от любопытства и желая узнать долетит ли он до них, мы всей гурьбой помчались на самую вершину холма следить за его полетом. Уже через пять минут мы увидели, как люди на корабле стали махать нам, чтобы мы прекратили травление веревки, и сразу после этого змей начал стремительно снижаться, благодаря чему мы поняли, что они поймали его и теперь тянут к себе. А затем мы услышали громкие крики радости, после чего сели на землю и закурили, дожидаясь, пока они прочтут наше послание, написанное на корпусе нашего змея.
        Прошло, наверное, немногим более получаса, когда они подали нам сигнал, чтобы мы тянули к себе, за что мы принялись без промедления. В результате, потратив на это изрядное количество времени, мы вытянули на берег весь свой плетеный леер и дошли до той части, которую привязали они, отличной пеньковой веревки диаметром в три дюйма, новой и очень хорошей. Только мы не знали, сможет ли она выдержать натяжение необходимое для того, чтобы протащить кусок такой длинны не зацепив его за водоросли, что было крайне необходимо, а в противном случае, у нас не было никакой надежды вытащить этих людей с корабля. Они подали нам сигнал подождать, а через некоторое время опять подали сигнал, но уже тащить, что мы и сделали, оказалось, что они морским узлом привязали буксирную линию к этой трехдюймовой веревке, которую использовали для того, чтобы с её помощью протянуть по водорослям на остров более толстый трос. Изрядно попотев, мы в конце концов затащили конец буксирного троса на вершину холма, а потом мы его рассмотрели, это был очень прочный трос, примерно четыре дюйма в диаметре, он был ровным и гладко
сплетенным из отличных жгутов, и вдобавок ко всему, хорошо скрученный, что давало нам все оснавания быть довольными.
        К концу буксирной линии, в том месте, где к ней была привязана веревка, они прикрепили мешок из непромокаемой ткани, в котором лежало письмо, в нем содержалось много слов благодарности предназначенных нам, потом излагалась очень сжатая система сигналов, с помощью которых мы должны были научиться понимать друг друга на расстоянии, а в конце письма они спрашивали, не нужно ли нам прислать на берег провизии. Как они объяснили, транспортер[60 - Здесь говорится о длинном леере, перетягивая который передвигают, привязанный к нему мешок или груз.] к буксирной линии был уже прикреплен, нужно только натянуть трос и всё будет работать как надо. Читая письмо, мы спросили у боцмана, вроде бы хотел, чтобы они прислали нам немного свежего хлеба, а он вспомнил еще и о корпии[61 - Корпия - это растребленная ветошь, нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал], бинтах и мази для наших ран. Причем всё это он велел мне написать на больших листьях тростника, а в конце письма велел мне написать им, что мы можем отправить им свежей воды. Всё это я накарябал заостренной палочкой
из стебля тростника, продавливая ей слова на поверхности листа. Когда я уже закончил писать, я отдал свой лист боцману, и тот положил его в тот самый мешок из непромокаемой ткани. После чего он дал сигнал людям на корабле, чтобы они тянули за почтовый леер, что они и сделали.
        Через минуту, они подали нам знак, чтобы мы тянули почтовую линию на себя, а когда мы подтянули к себе их часть, мы увидели всё тот же небольшой мешочек, в котором лежала корпия, бинты и мазь, и еще там было письмо, они нам писали, что сами пекут хлеб и собираются прислать нам сколько смогут, когда он испечется.
        Кроме медицинских средств для лечения наших ран и письма они положили в мешок еще кипу нескрепленных чистых бумажных листов, несколько перьев и чернильный рожок, а в конце письма они очень просили нас рассказать что-нибудь о далеком мире, откуда нас сюда занесло. Потому что, как им кажется, с того дня, когда они застряли здесь среди водорослей, уже порядка семи лет прошло. Они рассказали о том, что их на корабле осталось двенадцать человек: трое из них женщины, причем одна из них жена капитана, в то время, как сам капитан погиб сразу после того, как корабль запутался в водорослях, а вместе с ним погибло больше половины команды. На них напала гигантская каракатица, когда они пытались освободить корабль из зеленого плена, а потом, те кто выжил, построили надстройку для того, чтобы обороняться от каракатицы и чертовых мутантов, как они их окрестили, потому что пока они её не построили не было им покоя ни ночью ни днем.
        На наш вопрос, как у них с водой, они ответили, что вода у них есть, а кроме того у них имеется надежный запас провианта, поскольку их корабль был торговым судном и вез сборный груз из Лондона, а среди товаров было большое количество провианта различного вида и в различной таре. Узнав такие новости мы очень обрадовались в предвкушени того, что нам больше не придется беспокоиться из-за нехватки провизии, поэтому в письме, которое я пошел писать под тент, я написал, что у нас дела с пищей обстоят не так хорошо как у них, тем самым намекая на то, что совсем неплохо было бы, если бы они кое-чем поделились и чего-нибудь добавили к хлебу, когда тот испечется. А после этого я расказал о самых важных событиях, произошедших на Большой Земле за последние семь лет, а потом добавил несколько слов и о наших собственных приключениях. Нашлось место и для истории о нападении людей-червяков, которое мы отразили совсем недавно, кроме того я попытался узнать у них обо всем, что только могло подсказать мне мое любопытство и любознательность.
        Пока я писал свое письмо, сидя у самого входа в нашу палатку, я наблюдал за тем, как боцман вместе с другими нашими ребятами закрепляет конец буксирного троса, с прикрепленным к нему более тонким канатом почтовой линии, вокруг огромного камня, лежащего примерно в десяти морских саженях от края утеса, с которого было хорошо видно корабль. Сначала он накладывал клетень[62 - Клетень - это клетинг, кледанг муж., мор. обмотка снастей шкимушкою (тонкою бичевкою), или обшивка их смоленою парусиной, для сбережения. Клетневина жен. старая парусина на клетень. Клетневать что, покрывать клетнем. Клетневанье ср., длит. клетневка…] на трос в том месте, где камень был хоть немного острым, таким образом предохраняя его от разрыва, для этой цели он использовал кусок парусины. К тому времени, когда я уже дописал свое письмо, трос был прочно закреплен на огромном обломке скалы, а потом они обвернули большим куском защитной ткани ту часть троса, которая непосредственно соприкасалась с камнями и грунтом на самом краю утеса.
        Закончив писать свое письмо, я подошел к боцману, а тот, прежде чем положить его в мешок, велел мне дописать пару строк о том, что трос мы надежно закрепили, так что теперь они могут переправляться на остров в любое время, когда пожелают. После этого он привязал мешок с моим письмом к лееру нашего почтового транспортера, а люди на застрявшей посудине лишь только увидели, что мы подаем им знак, стали тянуть его к себе.
        Было уже далеко за полдень, когда мы закончили с отправкой письма. Сразу после этого боцман позвал нас немного перекусить, оставив одного из матросов следить за линией, на тот случай, если с корабля будет ответ. Провозившись весь день на краю утеса, мы прозевали свой обед, а сейчас хотели наверсать упущенное. Во время приема пищи наш дозорный крикнул нам, что с корабля подают сигналы. Мы тут же побежали посмотреть в чем дело и по тем кодовым знакам, которые мы условились применять между собой, мы поняли, они ждут, когда мы потянем на себя почтовую линию. Без лишней суеты, уже через несколько минут мы тащили над водорослями что-то довольно тяжелое, а осознание того, что нас ждет весьма солидный гостинец лишь только придавало нам силы и подогревало наш энтузиазм. Без особого труда мы догадались, что там был хлеб, который они нам обещали, и оказались правы, хлеб был очень аккуратно завернут в несколько слоев просмоленной парусины, в тоже самое время сам леер они тоже ей обвязали, причем парусина эта была очень прочно закреплена по краям, тем самым образуя контейнер конусной формы, который было очень
удобно транспортировать над водорослями не боясь того, что он где-нибудь зацепится. Открыв сверток, мы обнаружили, что мой намек они поняли, кроме хлеба в посылке лежал вареный окорок, головка голландского сыра, две бутылки превосходного портвейна, очень надежно обвязаных мягкой тканью, чтобы они не разбились, и четыре фунта[63 - Фунт - единица массы, равная 453, 6 г.] табака в хорошо закупоренной таре. Получив такой презент, мы всей командой поднялись на вершину холма и долго махали людям с корабля, в знак признательности, а они отвечали нам тем же, и были очень рады тому, что мы наконец-то сумели установить связь. Затем мы опять вернулись к нашей трапезе и с разгулявшимся аппетитом отведали новые яства.
        В посылке было еще письмо, составленное очень обдуманно, которое также как и все предыдущие послания было написано женским подчерком, из чего я сумел понять, что одна из женщин у них за писаря. В этом послании содержались ответы на все мои вопросы, также в нем говорилось и о возможной причине того странного воя, который предшествовал нападению человеко-червей. Там было написано, что при нападении мутантов на их корабль всегда раздавался точно такой же вой. По всей вероятности это был их призывный клич или сигнал к началу атаки, только откуда он исходил составительница этого письма не знала. Кроме этого она написала еще и о том, что демоны водорослей, - так они называли этих существ, не издавали никаких звуков при нападении, и даже в том случае, когда были смертельно ранены. Причем сейчас я могу сказать, что мы так до конца и не поняли откуда появлялся этот ужасный вой, так же как и то, что никому из нас так и не удалось хотя бы чуточку приоткрыть завесу над мистической тайной, которой была окутана колония водорослей.
        Я спросил в своем письме о сильном ветре, который постоянно дул с одной стороны. Эта женщина ответила мне, что такое случается каждые полгода, при этом ветер дует всегда очень сильный и нисколько не ослабевает. А вот еще одна деталь из её рассказа, которая меня очень сильно заинтересовала. Она писала, что их корабль не всегда находился на том самом месте, где он находится сейчас, раньше они были почти в самом центре водорослей, откуда они с трудом могли видеть открытое море, уходящее за линию горизонта. Спустя некоторое время среди водорослей появились огромные воронки, которые зияли то тут, то там на многие мили кругом, и сейчас форма и границы зеленого континента продолжает постояно меняться, а причиной этого является ветер.
        Кроме того, в этом письме и последующих они рассказали нам о том, как научились сушить водоросли и использовать их в качестве топлива, и как дожди, которые в определенные периоды буквально их заливали, стали для них источником свежей пресной воды. Хотя наступали и такие времена, когда у них возникала нехватка воды и иссякали все запасы, в такие периоды они научились дистиллировать воду и запасать её в достаточном объеме для своих нужд, вплоть до следующего сезона дождей.
        В конце этого письма они написали о том, чем они занимаются сейчас на корабле. Так мы узнали, что они пытаются поставить обломок бизань-мачты[64 - Биз?нь-м?чта (нидерл. bezaansmast) - название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых - последняя, а все мачты между бизань-мачтой и фок-мачтой обычно называются грот-мачтами и различаются порядковым номером. Есть из этого правила исключения: так, например, на четырёхмачтовых каракках и галеонах было две бизань-мачты (обычная и т. н. "малая бизань" или бонавентура). Кормовая мачта на двухмачтовом судне также может называться бизань-мачтой, если носовая значительно её больше и находится в середине судна. Приставка «крюйс» означает принадлежность элемента рангоута или такелажа к бизань-мачте, например, «крюйс-стеньга».], на котором они хотят закрепить буксирный трос, продев его через огромный блок для тягового каната, окованный железом, уже установленный на верхней части этого самого обломка, а потом провести его вниз на большой шпиль[65 - Шпиль (от нидерл. spijl - «якорный ворот») -
механизм на торговом судне (или военном корабле) типа ворот с вертикальной осью вращения; служит для вытягивания якорной цепи из воды. Так же шпиль используют для швартовных операций, выбирания троса, перемещения груза, выборки тралов, рыболовных сетей и прочего.], стоящий между грот- и бизань-мачтой, благодаря этому, а также надежному креплению они смогут поднимать трос, натянутый между их судном и берегом, на любую высоту.
        Когда мы закончили с нашим обедом боцман взял корпию, бинты и мазь, присланные нам с корабля, и стал обрабатывать наши раны, начав с парня, потерявшего свои пальцы, который к счастью уже начал поправляться. Потом мы все вместе пошли на край утеса, а нашего дозорного отправили грузить баклан[66 - Баклан - пища, угощение (морской жаргон). Грузить баклан в трюм - есть, набивать желудок пищей (морское выражение).] в трюм, так как в его желудке до сих пор не было ни крошки. Мы про него не забыли, оставили ему несколько больших кусков хлеба, здоровую часть окорока и сыра, так что обижаться ему на нас было не за что.
        Прошло, наверное, около часа, когда боцман показал мне на корабль и сказал, что они начали натягивать буксирную линию. Я тоже это заметил, после чего замер на месте и стал наблюдать. Я знал, что боцману это не особенно нравится, так как он считал, что поднимать трос надо когда вода над водорослями чистая и спокойная, чтобы можно было беспрепятственно его натянуть не боясь нападения гигантской каракатицы.
        Некоторое время спустя, когда уже наступил вечер, боцман велел нам пойти на вершину и развести там костры, после чего мы вернулись посмотреть на то, как высоко они сумели поднять свой трос. Они его уже полностью подняли над водорослями, и этому мы очень сильно обрадовались и помахали им в знак поддержки и одобрения, надеясь на то, что кто-нибудь с корабля нас заметит. Не смотря на то, что буксирная линия была поднята над водорослями всю её провисающую массу нужно было натянуть еще сильней, в противном случае мы не сможем добиться той цели, которую поставили. В конце концов буксирный трос был хорошо натянут, это я смог определить положив на него руку. Я знал, что если оставить его даже не нагружая ничем, то, принимая во внимание его протяженность, это все равно будет давать очень большую нарузку в несколько тонн, отчего он провиснет. Немного позже я заметил, что боцман чем-то обеспокоен, он сходил к огромному камню, вокруг котрого закрепил буксирную линию, проверил узлы и те места, где он её клетневал в местах соприкосновения с грунтом, а потом он пошел на самый край утеса и там всё очень
внимательно осмотрел и вернулся, но на этот раз он не выглядел недовольным.
        Наступала ночь, накрывая нас темным покрывалом. Мы разожгли костры и приготовились встретить её, расставив дозорных, как мы это делали все предыдущие ночи.
        15. На Борту Корабля
        Когда подошла моя очередь заступать на вахту, которую я должен был нести в компании с тем самым здоровяком матросом, луна еще не взошла и весь остров был погружен во тьму. Лишь только на вершине в нескольких местах горели костры, ярко освещая самые потаенные его участки они не давали нам сидеть сложа руки и заставляли постоянно подбрасывать в них топливо. По времени уже прошло, наверное, половина нашего дежурства, когда мой напарник, в чьи обязанности входило поддерживать костры со стороны выходящей на водоросли, позвал меня, а когда я к нему подошел, взял мою руку и положил на леер почтовой линии, потому что ему показалось, будто кто-то с того конца на корабле его дергает, по всей видимости, хочет отправить нам какое-то послание. Когда я понял в чем дело, я спросил у него, не видел ли он чтобы кто-нибудь с корабля подавал нам сигнал огнем, так как мы с ними условились махать чем-нибудь горящим в том случае, если послание придется передавать ночью. Он ответил, что ничего подобного не видел. Подойдя к самому краю холма я смог и сам всё хорошо разглядеть и во всем убедиться, причем действительно всё
оказалось имено так, никто с корабля никаких сигналов нам не подавал. Для того чтобы он не подумал, что я его держу за дурака, я положил свою руку на леер, который мы вместе с толстой буксирной линией накануне вечером прочно закрепили вокруг огромной каменной глыбы, и в этот момент я почувствовал, что кто-то или что-то действительно его дергает, сначала как бы натянет на себя, а затем отпустит. Я был просто уверен, что это люди с корабля предупреждают нас о том, что хотят отправить нам свое послание. Решив проверить, я побежал к ближайшему костру, поджег от него пучок водорослей и помахал им трижды, как и полагалось, но на мой сигнал с корабля никто не ответил, тогда я опять подбежал к лееру и положил на него руку и окончательно убедился в том, что это не ветер его качает. Ветер здесь был абсолютно не причем, потому что характер рывков очень сильно отличался от того, как ведет себя натянутый трос при сильном ветре. Это больше походило на резкое дергание попавшейся на крючок рыбы, только если судить по рывкам рыбина на этот раз была громадная, поэтому я и сообразил, что это какой-то обитатель
таинственных темных глубин скрывающийся под слоем водорослей прицепился к нашему почтовому лееру. В тот момент я сильно испугался, мне показалось, что он может его порвать, а затем в моей голове промелькнула другая мысль, я подумал, что нежданный гость без особого труда сможет по нему забраться на холм. Я повернулся и сказал здоровяку-матросу держать свою саблю наготове, а сам побежал будить боцмана. После того, как я его разбудил и рассказал ему о том, что кто-то дергает за леер нашей почтовой линии, он тут же вскочил на ноги и помчался на берег посмотреть, что стряслось, а когда он положил на него руку, то сразу же велел мне бежать и будить всех наших ребят, и передать его приказ, встать с оружием в руках возле костров, потому что кто-то явно дергал за почтовую линию, скрываясь в непроглядной тьме, и нам следовало готовиться к нападению. В то время как я выполнял его распоряжение, он и здоровый матрос встали у самого конца каната и уставились в ночной мрак, пока глаза не начали к нему привыкать, а тот так и продолжал дергаться.
        Вдруг до боцмана дошло, что надо проверить буксирную линию, и он сразу же начал ругать себя за свое недомыслие, потому что из-за большего веса и натяжения толстого троса он не мог точно определить дергает кто-нибудь за него или нет. Тем не менее, он от него не отходил, справедливо полагая, что если кто-то вздумал качать более тонкий леер почтовой линии, то он может таким же образом раскачать и буксирный трос, только почтовая линия лежала на водорослях, в то время как буксирную линию до наступления ночи мы подняли на несколько футов выше, и поэтому ни одна из мерзких тварей до неё дотянуться не могла.
        Прошло уже, наверное, около часа, а мы всё продолжали поддерживать огонь, переходя от одного костра к другому. В результате, спустя некоторое время мы оказались возле костра, горевшего рядом с боцманом. Я захотел подойти к нему и поговорить, и в тот момент, когда я был уже возле него, я случайно положил свою руку на буксирный трос и от удивления даже вскрикнул. Потому что тот значительно ослаб и провис по сравнению с тем, когда я проверял его в последний раз сегодня вечером. Я спросил у боцмана, заметил он это или нет. Он тут же проверил трос и удивился тому, каким тот стал дряблым не меньше моего, поскольку, когда он в последний раз к нему прикасался, тот был туго натянут и даже гудел на ветру. После того, как мы обнаружили неладное, он не на шутку испугался того, что какая-нибудь тварь могла перекусить его и позвал всех наших ребят натягивать трос, только при помощи этого мы могли проверить его целостность. Но когда они подошли и мы все вместе дружно налегли, мы не смогли его натянуть даже совсем немного, может быть потому что мы слишком устали за день, а сейчас расслабились. Тем не менее, мы
так и не смогли выяснить причину того, почему трос неожиданно так сильно провис.
        Немного погодя взошла луна, теперь у нас появилась возможность внимательно осмотреть остров и водное пространство между островом и колонией водорослей, сейчас мы могли заметить там какое-либо копошение. Впрочем, как бы мы не присматривались ни в долине, ни на утесах, ни на открытом водном пространстве мы не видели ни единого живого существа, а если какое-нибудь чудовище и пряталось среди густых зарослей, то было бесполезно пытаться его увидеть ночью. Убедившись в том, что на нас никто нападать не собирается, потому что сколько бы мы не сверлили глазами непроглядную темень, мы так и не увидели никого, кто бы пытался добраться до нас ни по толстому тросу, ни по более тонкому лееру, боцман велел нам всем идти спать, оставив тех, у кого сейчас была вахта. Правда, прежде чем вернуться в палатку я тщательно проверил буксирный трос, тоже самое сделал и боцман, тем не менее, мы так и не смогли понять причину того, почему так сильно ослабло его натяжение, хотя при лунном свете было хорошо видно то, что он сильно провис по сравнению с тем, как он был натянут вечером. Нам оставалось думать только одно, что
кто-то на корабле решил его опустить по какой-то неизвестной нам причине. Постояв еще немного на краю, мы пошли к себе в палатку и завалились спать.
        Рано утром нас разбудил один из дозорных, который зашел в палатку для того, чтобы сообщить боцману важную новость; оказалось, что старая посудина ночью сдвинулась с места и теперь её корма была больше направлена в сторону острова. После таких известий мы всей гурьбой вылезли из палатки и побежали на край утеса смотреть на корабль и убедились в том, что всё действительно именно так, как он говорил, и тогда я сразу понял почему трос начал провисать. После того, как в течение нескольких часов корабль был вынужден выдерживать напряжение натянутого каната, он в конце концов поддался приложеной силе и развернулся кормой к нам, при этом ему пришлось также немного продвинуться всем корпусом ближе к острову.
        В тот момент мы увидели, что их дозорный, который сейчас стоял на самом верху надстройки, вовсю машет нам руками и приветствует нас, и мы тоже помахали ему. После чего боцман велел мне побыстрей начеркать пару строк и спросить, не кажется ли им, что сейчас можно их корабль вытащить их водорослей. Я сразу сел писать, чувствуя внутри себя сильное воодушевление от этой новой для меня мысли, а вместе со мной тоже самое чувствовал и боцман, и все наши ребята. Потому что если бы у нас получилось это сделать, тогда все проблемы связанные с нашим возвращением домой решились бы сами собой. Как бы там ни было, а эти мечты выглядели слишком иллюзорными, тем не менее, мы все-таки могли на это надеяться. Когда я закончил свое письмо, мы опустили его в непромокаемый мешочек и подали сигнал на корабль, чтобы они тянули почтовую линию к себе. А когда они начали тянуть к себе леер, среди водорослей раздался мощный всплеск и мы увидели, что они не могут вытащить на судно провисшую часть, а потом я увидел как их дозорный с наблюдательного поста прицелился во что-то и вслед за этим появилось маленькое облачко дыма,
несколько секунд спустя я услышал выстрел и понял, он выстрелил из мушкета, причем было видно, что он целится куда-то в водоросли. Он выстрелил опять, потом еще, и только после этого они смогли подтянуть к себе почтовую линию. Насколько мне удалось понять, их пальба оказала должный эффект, хотя мы и не знали на кого он истратил столько патронов.
        Они подали нам сигнал тянуть леер на себя, причем это у нас получалось с большим трудом. Затем их дозорный, стоявший на самом верху надстройки, подал нам знак прекратить тянуть, а вслед за этим он начал опять стрелять по водорослям, правда, попал он куда целился или нет, мы не видели. Спустя некоторое время он подал нам команду тянуть снова, и на этот раз леер пошел гораздо легче, впрочем попотеть нам все равно пришлось. Пока мы его тянули в водорослях, над которыми проходил канат, погружаясь в некоторых местах в воду, творилось настоящее смятение. Когда же мы все-таки смогли поднять его над водой, то увидели, что в леер вцепился огромный краб и ни в какую не желает от него отцепиться.
        Испугавшись того, что краб своими клешнями перекусит леер, боцман схватил копье одного из наших матросов и помчался на край утеса, крикнув нам, чтобы мы тянули осторожней и старались не прикладывать силы больше чем необходимо. Мы стали тянуть его потихоньку, без рывков, и подтащили разбойника поближе к краю утеса, тогда боцман подал нам знак рукой и мы замерли. В это момент он поднял копье и ударил им в глаз недотепы, как это он уже делал в прошлый раз. Краб тут же отпустил леер и свалился с громким всплеском в воду у подножия утеса. Затем боцман велел нам вытягивать оставшуюся часть каната на берег, пока мы не смогли снять с него мешок с письмом, после чего он внимательно его осмотрел, нет ли на нем повреждений от клешней краба. На этот раз нам повезло, кроме небольших потертостей на леере не было ничего.
        Наконец мы добрались до письма, открыв которое я сразу начал читать. И опять я обнаружил, что оно было написано всё тем же женским почерком, каким были написаны и предыдущие. Из письма мы узнали, что корабль сдвинулся с мертвой точки и начал продвигаться к острову сквозь густые заросли водорослей, среди которых он был плотно зажат, словно в тисках, со всех сторон. При этом второй помощник капитана, он был на их корабле единственным морским офицером оставшимся в живых, решил, что судьба дает им на этот раз шанс полностью вытащить корабль из зеленого плена. Только вытягивать корабль нужно очень осторожно и не спеша. Благодаря правильным и согласованным действиям им удастся постепенно освободить корабль от облепивших его водорослей, а затем отбросить их в сторону, в противном случае корабль будет действовать как огромный скребок и соберет перед собой огромный буфер из морской растительности, который лишит его возможности выйти на чистую воду. Далее следовали пожелания здоровья и благополучия, и выражение надежды на то, что эта ночь для нас пройдет спокойно. Теплые и добрые слова, подсказаные, как я
понял, чутким женским сердцем. Прочитав эти строки я начал задаваться вопросом, а не сама ли жена капитана пишет нам письма? Правда, из состояния глубокой задумчивости я был вынужден очеь быстро вернуться к суровой действительности, окружавшей нас, когда один из наших матросов заорал во всё горло, что на корабле снова начали натягивать буксирный трос. Уже через мгновение я стоял на краю утеса и смотрел на то, как медленно поднимается вверх провисшая часть тяжеленной буксирной линии, и как постепенно нарастает степень её натяжения.
        Я стоял и смотрел на то как натягивают буксирную линию, и в этот момент на расстоянии приблизительно равном двум третям от всей длинны троса до корабля среди водорослей началась какая-то возня. Я видел трос, медленно поднимающийся над водорослями, а к нему своими клешнями прицепилось не менее десятка гигантских крабов. Оказавшись свидетелями такого впечатляющего зрелища, несколько из наших матросов невольно вскрикнули от удивления, и почти сразу на смотровой площадке, находящейся на самом верху надстройки, появилось несколько мужчин с ружьями, которые открыли нещадный огонь по крабам, а те, где по одному, а где и по два, начали падать обратно в водоросли. После чего члены их команды, кто занимался тросом, продолжили натягивать его, и в результате спустя совсем немного времени трос был полностью поднят над поверхностью воды.
        Натянув буксирный трос насколько они сочли нужным, они решили, что такого натяжения будет достаточно и начали цеплять к нему здоровенный блок[67 - Блок - простейший механизм для поднятия тяжестей. На судах блоки употребляются трех видов: металические, деревянные с оковкой (внутренней или наружной) и деревяные без оковки.]. Прицепив его, они подали нам сигнал понемногу травить боле тонкий канат[68 - Травить - ослаблять, отпускать понемногу (мор). Травить канат. Травить снасть.], стараясь подтянуть к себе его центральную часть, после чего обвязали его вокруг шейки блока, а к ушку стропа продетого через блок они прикрепили люльку. Теперь транспортировочное средство было готово и при помощи него мы могли переправлять всё, что нам было необходимо как на корабль, так и с него, не давая ему касаться поверхности воды, заросшей водорослями. Безусловно, с помощью этого устройства мы также собирались переправить на берег и людей с корабля. Только дело в том, что у нас были гораздо более амбициозные планы по спасению самого корабля, кроме того буксирный трос, действующий как несущая линия для люльки, сейчас
находился на недостаточной высоте над водорослями и поэтому не мог обеспечить надежность и безопасность при любой попытке доставить что либо на берег. А поскольку мы очень сильно хотели спасти корабль, мы не собирались попусту рисковать и пока еще не хотели натягивать буксирный трос с силой необходимой для того, чтобы всю его массу поднять на требуемую высоту.
        Спустя некоторое время боман велел одному из наших ребят идти готовить завтрак, а когда всё было готово мы пошли завтракать, оставив дозорным того парня, у которого было ранение в плечо. После того, как мы позавтракали боцман направил матроса, потерявшего свои пальцы, сменить дозорного, а тому идти к костру завтракать. Сразу после этого боцман повел нас всех заготавливать водоросли и тростник на ночь, и за этим занятием мы провели добрую часть утра, а когда мы с этим закончили мы вернулись на наш бивак и захотели узнать, что происходит с кораблем. От нашего дозорного мы узнали, что нашим друзьям на корабле все-таки придется в два раза выше поднять большой канат когда мы будем перетаскивать люльку, чтобы тот не провисал до самых водорослей, и вдруг мы заметили, что корма корабля действительно немного повернулась в сторону острова, уверенно раздвинув в стороны густые заросли водорослей, а когда мы начали уже более внимательно присматриваться, нам начало казаться, что и сам корабль стал немного ближе. Правда, скорее всего это была игра воображения или самовнушение, потому что как ни крути, а судно не
могло продвинуться всего на несколько морских саженей. Тем не менее это нас очень сильно обрадовало, и поэтому мы радостно начали махать их дозорному, стоявшему на надстройке, и он в ответ тоже помахал нам.
        Поздней у нас был обед, после него удобно расположившисьись мы устроили приятный перекур, а затем боцман осмотрел наши многочисленые раны. В этот день всё послеобеденное время мы сидели на самой вершине холма и смотрели на корабль, причем они трижды натягивали буксирный трос, благодаря чему к вечеру приблизились к острову приблизительно саженей на тридцать. Об этом они даже рассказали в ответе на мое письмо, которое боцман велел мне написать им. За весь день мы обменялись несколькими посланиями, и теперь почтовый транспортер был на нашей стороне. В своем последнем письме они написали, что ночью будут поддерживать натяжение буксирного троса и почтовой линии, это не даст им провиснуть до уровня воды.
        Между тем ночь приближалась, поэтому боцман велел нам разжечь костры на вершине холма, хотя обычно мы это делали раньше, потом, разделавшись со своим ужином, мы отправились спать. Всю эту ночь на корабле горели огни и от этого становилось очень уютно и тепло на душе, особенно такая иллюминация нравилась тем, кому нужно было заступать на вахту. Эта ночь прошла без происшествий и опять наступило утро. Неожиданно, к нашей великой радости, мы обнаружили, что за ночные часы корабль значительно ближе приблизился к острову, теперь никому не казалось, что это обман зрения, потому что он подошел ближе саженей на шестьдесят, так что теперь мы мы могли даже различить черты лица того человека, который у них нес вахту на надстройке, к тому же сейчас мы могли видеть многие вещи на корабле, теперь мы их разглядывали с большим интересом. Мужчина на их боевом посту лишь только увидел нас сразу помахал рукой, на что мы тоже ответили очень тепло, а когда мы уже присмотрелись друг к другу возле мужчины появилась вторая фигура и она помахала нам чем-то белым, очень похожим на носовой платок. Мы сразу догадались, что
это женщина, и поэтому все из нас без исключения сняли свои головные уборы и приветствовали её. А потом мы пошли завтракать, а после завтрака боцман перебинтовал наши раны. Затем он поставил того матроса, который потерял свои пальцы, на вахту, а всех нас, за исключением второго, раненного в плечо, он снова повел собирать топливо для костров. Так, в трудах и заботах прошло время чуть ли не до самого обеда.
        Когда мы вернулись на холм, наш дозорный сказал, что на корабле уже не менее четырех раз пытались натягивать трос, это же самое они делали и сейчас. Причем уже было заметно, что этим утром за короткий промежуток времени корабль придвинулся гораздо ближе к нашему берегу. После того, как они перестали тянуть, я обратил внимание на то, что трос находился на достаточной высоте над водорослями, также я сумел определить и то, что в самом низком месте от поверхности воды до троса было приблизительно двадцать футов. В тот момент меня словно ошарашило, и я стремглав помчался к боцману, потому что я думал, что нам теперь стоит попробовать нанести визит на борт корабля. Только когда я всё это выложил боцману, тот покачал головой и категорически отказался меня слушать, правда, сопротивлялся он совсем недолго. Спустя некоторое время, немного подумав и прикинув, он внимательно осмотрел трос и сказал, раз уж я самый легкий по весу из всех наших парней на острове, то у меня должно получиться. Получив от него согласие, я тут же побежал к люльке, которая как раз находилась на нашей стороне, и сел в неё. Наши ребята
лишь только поняли, что я решил сделать, горячо приветствовали мою смелую затею горячими аплодисментами и восторженными возгласами, но боцман велел им замолчать, после чего он хорошо закрепил меня в люльке веревками и подал сигнал на корабль тянуть к себе трос. А сам тем временем тоже стал подтягивать свободный конец более тонкого леера, находящийся на нашей строне, тем самым не давая мне провиснуть и зачерпнуть воды.
        И вот, я уже на самом провисшем участке троса, где вся его масса прогнулась дугой, опустившись почти до водорослей, а потом резко взмывала вверх и тянулась до самой бизань-мачты на корабле. Оказавшись в этом месте, я боялся смотреть вниз, так как при любом моем неуклюжем движении канат опускался немного ниже того уровня, который я считал достаточным для своей безопасности, кроме того я прекрасно помнил о тех жутких сюрпризах, которые меня поджидали под безмятежным зеленым покровом. Слава Богу, долго мне там висеть не пришлось, потому что на корабле лишь только увидели, что трос провис гораздо ниже, чем это можно было позволить, сразу же стали изо всех сил натягивать буксирную линию и подтягивать к себе леер, благодаря чему я быстро оказался на корабле.
        Когда я уже был рядом с кораблем люди толпились на верхней площадке надстройки, которая находилась немного ниже сломанного топа[69 - Топ - верхняя часть мачты.] бизань-мачты. Они с громкиим приветствиями в распростертые объятия приняли мою люльку, а затем помогли побыстрей выкарабкаться из неё, но при этом так спешили, что разрезали все мои крепежные веревки не став их даже развязывать. Не успели они высадить меня на палубу, как подошла какая-то пышногрудая женщина и, не дожидаясь пока я приду в себя проделав головокружительный путь, крепко обняла меня и жарко поцеловала. От её поцелуя я просто ошалел, в то время как люди стоявшие вокруг меня только смеялись. Спустя мгновение она отпустила меня, а я встал и стою, и не могу понять, кто я для них - шут или герой, хотя, если судить по тому, как они на меня смотрели, здесь больше подходило второе чем первое. Уже через минуту подошла другая женщина, которая приветствовала меня более прохладно и чопорно, одним лишь кивком головы. Выглядело так, словно мы здесь собрались по какому-то официальному поводу, а не находимся на корабле, потерпевшем
караблекрушение в бескрайнем море сплошь покрытом зелеными водорослями. После её прихода всё веселье с окружавших меня людей словно ветром сдуло, они стали вести себя очень сдержанно, при этом пышногрудая женщина почувствовав некоторое смущение немного отступила, давая ей пройти. Наблюдая за всем этим я бросал свой взгляд то на одного, то на другого, пытаясь понять причину перемены настроения, и надо сказать, изумлению моему не было предела. Эта женщина снова кивнула мне и тихим голосом произнесла какую-то фразу, что-то о погоде. А потом она посмотрела мне в лицо и я увидел её глаза, они были очень печальными, совсем чужими. В тот момент я очень удивился тому, почему она выглядит такой странной. Казалось, она совершенно не понимала всего того, что происходило вокруг неё. Но потом, когда я узнал, что это была жена капитана, а её муж погиб на её глазах сойдясь в смертельной схватке с гигантской каракатицей, я понял, почему тоской и тревогой пропитан каждый её жест.
        Посмотрев в безумные от горя глаза этой женщины, я был настолько потрясен и ошеломлен, что не смог найти слов ответить ей. Хотя оказалось, что в этом нет никакой необходимости, потому что она повернулась и пошла по направлению к лестнице, ведущей в кают-компанию, которая стояла открытой. Там её встретила юная леди очень красивая, и при этом тактичная и деликатная, она с большим уважением проводила её внутрь и та пропала из моего поля зрения. Спустя некоторое время эта юная леди появилась снова, она через всю палубу направилась прямо ко мне, взяла меня за руки и начала их трясти, бросая на меня такие кокетливые и задорные взгляды, что растопила моё сердце, которое покрылось ледяной коркой после чопорного приема, оказанного мне женщиной, пережившей потерю близкого человека. Эта прелестная чаровница наговорила мне невероятно много теплых слов, исходивших прямо от сердца, о моей смелости и отваге, которых, впрочем я это и сам хорошо знал, мне было не занимать. А я молчал и слушал, и ни словом ей не возразил. Затем, когда взрыв эмоций понемногу утих, она вдруг поняла, что держит в своих руках мои руки,
и не скрою, что это доставляло мне огромное удовольствие. Едва только она это поняла и осознала, что мы стоим очень блико друг к другу, она тут же их бросила и сразу же отпрянула от меня, при этом в её манере говорить появилась некоторая холодность. Правда, продолжалось это не долго, мы были очень молоды, и мне кажется, что именно по этой причине нам было интересно и весело вместе. Кроме того, у каждого из нас было очень много личного о чем хотелось расказать только с глазу на глаз, и только по секрету. Поэтому мы болтали без умолку, не успевая отвечать на вопросы, которые сыпались градом. Время шло, а мы всё стояли и разговаривали. Матросы посмотели на нас и решили оставить одних, а сами потихоньку перешли к шпилю, там они намотали буксирный трос на барабан, взялись за свои вымбовки[70 - Вымбовка (от нидерл. windboom, от winden - «навивать» и boom - «дерево») - один из выемных деревянных или металлических рычагов, служащий на судах для вращения баллера ручного шпиля, стоячего ворота, навоя, бочки. Вставляется горизонтально в 4-угольное гнездо (шпильгат) в головке ручного шпиля. В шпильгате вымбовка
раскрепляется с помощью специального шпильболта. Иногда для взаимного скрепления вымбовки обносятся по концам специальным тросиком (верёвкой), носящим название шпильтрос или свистов.] и пошли потихоньку по кругу. Трос нужно было немного подтянуть, так как корабль к тому времени уже сдвинулся со своего места и буксирная линия заметно провисла.
        Спустя некоторое время эта девушка, которая оказалась племянницей жены капитана и звали её Мэри Мэдисон, предложила мне осмотреть корабль, само собой разумеется, такое предложение я принял с большой охотой. Только для начала я решил внимательно изучить обрубок бизань-мачты и тот способ, с помощью которого моряки этого корабля поставили его, поскольку это было сделано очень умело. Причем я понял, как они смогли убрать верхнюю часть своей надстройки, торчащую выше топа мачты, для того чтобы трос мог проходить не задевая саму надстройку и не увеличивая на неё нагрузку. После того, как я закончил осматривать ют[71 - Ют - кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы. Ют, частично утопленный в корпус судна, называется «полуютом». Старинное название шканцев и юта - «ахтерзейль-кастель».] она повела меня на верхнюю палубу, а когда я там оказался меня еще больше поразили колоссальные размеры надстройки, которую они соорудили на своем корабле, к тому же я восхитился и практической смекалке, с которой они установили опоры крест на крест на каждой стороне, а также крест на крест через всю
палубу, это придавало наибольшую устойчивость тому, что они поддерживали. Только меня беспокоило одно, где они нашли столько леса, чтобы это всё построить. Но на этот счет она меня успокоила, расказав, что они убрали некоторые твиндеки[72 - Твиндеки - междупалубное пространство внутри корпуса грузового судна (сухогруза, а для балкеров, танкеров, газовозов, контейнеровозов, цементовозов, костеров и прочих торговых судов это неприемлемо) между двумя палубами или между палубой и платформой. При наличии трёх палуб различают верхний и нижний твиндеки, при большем количестве палуб - верхний твиндек, второй твиндек, третий твиндек и далее, сверху вниз. Твиндек служит для размещения грузов или пассажиров и экипажа.] в грузовом помещении, а также использовали все перемычки, которые только можно было снять, а еще у них в трюме лежало много прокладочных досок, им они тоже нашли применение.
        Наконец-то мы дошли до камбуза, там я узнал, что пышногрудая женщина была у них за кухарку. Возле неё была парочка чудесных ребятишек, бойкий мальчик лет пяти и совсем маленькая девочка, которая еще не умела ходить, а только ползала. Увидев детей, я обернулся и спросил госпожу Мэдисон не её ли это племянники, но вдруг понял, что такое невозможно, ведь со дня гибели капитана прошло приблизительно семь лет. На мой вопрос ответила хозяйка камбуза, она повернулась ко мне с немного покрасневшим лицом и сказала, что это её дети. По правде сказать, такому повороту я немного удивился. Причем у меня сразу возникло предположение, что она на этот корабль попала вместе со своим мужем, но здесь я немного ошибся. Тем временем она продолжала рассказывать о себе, оказывается, она по уши влюбилась в корабельного плотника, а когда их корабль застрял в водорослях все начали думать, что теперь они навеки оторваны от Родины и им никогда уже не удастся вернуться домой. В силу сложившихся обстоятельств они решили прямо здесь на корабле и пожениться, а второй помощник капитана был у них за священника, он их и венчал
прямо на палубе. Затем она расказала, как она попала на корабль вместе со своей госпожой, женой капитана, помогать ей с её племянницей, которая была еще маленькой девочкой когда корабль отправлялся в свое плавание, по этой причине она была очень привязана к ним обеим, также как и они к ней. Так она дошла до конца своего рассказа, а в заключение произнесла, что надеется на то, что ничего плохого в том нет, если их венчал не священник в церкви, а помощник капитана на корабле, поскольку в этом не ёё вина, что всё так получилось. На это я ей сказал, что ни один нормальный человек никогда её ни в чем не упрекнет, поэтому я со своей стороны считаю, что она поступила абсолютно правильно, а кроме того мне очень даже понравились её обнимашки. В ответ на мои слова она отложила в сторону свой половник, который до этого держала в руках, и с решительным видом стала наступать на меня, при этом вытирая руки о свой фартук. Поняв, что меня ожидает, я сразу попятился назад, испугавшись того, что она опять начнет обниматься, да еще к тому же и перед мисс Мэдисон стало как-то неудобно. Вдруг она остановилась, но не
смогла сохранить серьезный вид и просто закатилась от смеха, а потом опять принялась за свое, начала расхваливать меня на все лады, против чего я совсем даже не возражал. Это продолжалось до тех пор, пока мы с племянницей капитана не ушли гулять дальше по кораблю.
        Совершив обход корабля мы опять вернулись на ют. Там мы увидели, что матросы снова натягивают буксирный трос, и это обнадеживало, подтверждая тот факт, что корабль опять сдвинулся с места. Немного времени спустя девушка оставила меня, а сама пошла к своей тетушке, которой требовались забота и внимание. А пока её не было матросы обступили меня и стали спрашивать о том мире, который находился за бескрайним зелеными покровом, поэтому весь следующий час мне приходилось отвечать на их многочисленные вопросы. Затем пришел второй помощник капитана и позвал их натягивать трос, подчинившись приказу, они все вернулись к шпилю и я пошел вместе с ними. Встав вокруг барабана, мы дружно налегли на свои вымбовки и пошли по кругу, пока не подняли трос на нужную высоту, а потом они опять все столпились вокруг меня и стали спрашивать обо всем, что произошло в мире, поскольку за эти семь лет их заточения в открытом море случилось очень многое. В свою очередь я спросил у них о том, о чем забыл спросить у мисс Мэдисон, и они рассказали мне о всех кошмарах, скрывающихся под водорослями, о непреодолимом страхе и
отчаянии, которые овладевали ими лишь только стоило подумать о том, что всем им, до единого, суждено погибнуть здесь так и не увидев своей родной земли и своих близких.
        Вдруг я почувствовал, что очень сильно проголодался, так как отправился на корабль еще до обеда положенного у нас по времени и поэтому был совсем не прочь перекусить, только о еде я как-то совсем забыл, потому что не видел чтобы кто-нибудь из них на корабле ел. Вне всяких сомнений, они уже отобедали еще до того, как я к ним перебрался по тросу. Но теперь, благодаря настойчивому урчанию своего желудка я понял то, что мне требуется, и поинтересовался, нет ли у них чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться. В тот же миг один из матросов помчался к пышной тетушке на камбуз и сообщил ей, что я сегодня остался без обеда. Из-за этого она очень сильно растроилась, всплеснула руками и начала вовсю суетиться-хлопотать, тут же встала у плиты и приготовила для меня очень хороший обед, который сама же и принесла, и накрыла мне в кают-компании, а потом пригласила меня туда.
        Устроившись поудобней, я вдруг услышал за своей спиной еле уловимый звук шагов по деревянному полу, а когда обернулся, то увидел мисс Мэдисон, которая внимательно смотрела на меня с озорным огоньком в глазах. Я сразу же вскочил на ноги, но она велела мне сесть, а сама села напротив, продолжая добродушно подначивать меня веселыми шутками и кокетничать, причем я бы не сказал, что это мне не нравилось, и поэтому её игру я тоже решил поддержать насколько это у меня получалось. Немного погодя я опять пристал к ней со своими вопросами, и среди всего прочего мне удалось выяснить, что это она писала письма от лица всей команды корабля, а на это я ей ответил, что это я отвечал ей от лица всех наших ребят с острова. Постепенно в нашей беседе появились более личные нотки, тогда я от неё узнал, что ей примерно около девятнадцати лет, на что я ей ответил, что мне уже двадцать три года. Мы сидели и болтали позабыв о всем, пока я не вспомнил, что мне уже пора готовиться в обратный путь на остров. Вспомнив об этом, я встал и собрался уходить, но уходить мне совершенно не хотелось, потому что я чувствовал себя на
вершине счастья находясь рядом с ней, и в тот момент мне показалось, что ей тоже хочется чтобы я остался. Впрочем, скорее всего я это всё выдумал, но тем не менее, когда я собрался уходить, ничего похожего на раздражение я не заметил ни в её жестах, ни в мимике. Хотя, вполне вероятно, я сам себе льщу.
        Когда я вышел на палубу ребята снова натягивали буксирный трос, и пока они не закончили, у нас с мисс Мэдисон было достаточно времени для разговоров обо всем, что только могло прийти в голову молодому человеку и девушке, которые совсем недавно познакомились, но не смотря на это очень довольны своим знакомством. После того, как буксирный трос был натянут, я поднялся на шканцы[73 - Шк?нцы (от нидерл. schans; нем. Schanze - «вязанка хворосту») или квартердек (англ. quarterdeck, от quarter - «четверть» и deck - «палуба») - помост либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень - выше шкафута, где обычно находился шк?пер, а в его отсутствие - вахтенные или караульные офицеры и где устанавливали компасы. Позднее «шканцами» называли часть верхней палубы военного корабля от грот-мачты до бизань-мачты.] и залез в свою люльку, затем один из матросов надежно закрепил меня на моем сидении. Правда, когда они стали сигнализировать, чтобы меня тянули на берег, никакого ответа не последовало. Мы увидели, что ребята с острова подают какие-то сигналы, но толком понять их не смогли, но сообразили,
что сейчас меня нельзя отправлять обратно. В результате моряки с корабля отвязали меня и велели слезть с люльки, а сами стали стали составлять послание на остров, желая узнать, что там произошло. Через некоторое время они его отправили, а потом мы получили ответное письмо, в котором говорилось, что буксирный трос местами протерся об острые камни утеса и порвалась одна или несколько из его прядей, поэтому им придется его ослабить. В то время они как раз этим и занимались, лазили на самый край обрыва, наверняка при этом от страха поминая всех святых. Так прошел, наверное, час, в течение которого мы наблюдали за тем, как наши ребята возятся с тросом, именно там, где он проходил над самым краем обрыва, и всё это время мисс Мэдисон была рядом с нами и не спускала с них глаз. Смотреть на это было невероятно жутко, неизвестно почему вдруг начинало казаться, что кто-нибудь из них вот-вот сорвется со скалы (правда это ощущение потом проходило), и особенно тяжело было на них смотреть, когда они уже почти всё сделали. Наконец с острова нам подали сигнал ослабить почтовую линию, что мы и сделали, тем самым давая
им возможность забрать на свою сторону транспортер, и вот они опять сигналят нам, чтобы мы тянули. Подтянув к себе канат, мы обнаружили мешок с письмом, в котором боцман рассказывал о том, что он укрепил буксирный трос и обернул его еще на раз защитной обмоткой. Он решил, что так будет надежней, только придется его натягивать не так сильно. Кроме этого, он в своем письме категорически мне запретил отправляться обратно, настаивая на том, что я должен оставаться на корабле до тех пор, пока тот еще больше не выйдет из водорослей. Рассуждал он примерно так, если канат перетерся в одном месте, то, как это было уже не раз проверено на опыте, наверняка есть и другие участки, где он даст слабину. И это последнее замечание боцмана заставило нас всех очень серьезно задуматься, потому что то, о чем он говорил выглядело вполне разумным. Вслед за этим ребята с корабля еще долго между собой говорили о том, что, может быть, канат на краю утеса хорошенько помотало о камни, вот он в том месте и начал рваться. Как бы там ни было, но я хорошо помнил каким слоем защитной обмотки боцман его обернул перед тем как положить,
и хотя я не был до конца уверен в том, что произошло это не по этой причине, тем не менее я не придал особого значения их тревогам и опасениям.
        В конечном итоге мне пришлось эту ночь провести на корабле. Однако в тот момент, когда я шел следом за мисс Мэдисон в кают-компанию я об этом нисколечко не жалел. Кроме того я почти забыл о всех своих страхах и переживаниях, связанных с тросом.
        А на палубе весело громыхал барабан шпиля.
        16. Спасенные из плена
        После того, как госпожа Мэдисон расположилась поудобней, она предложила мне сделать тоже самое, и только после этого мы начали беседу. Сначала мы заговорили о неприятности произошедшей с тросом, причем я поспешил её заверить, что для наших ребят это сущий пустяк. Затем нас заинтересовала другая тема, а потом, что является абсолютным естественным в подобной ситуации, когда молодой человек встречается с красивой девушкой, наш разговор постепенно перешел на нас самих, при этом мы были очень довольны тем, что единственной темой нашего общения осталась имено эта.
        Через некоторое время в кают-компанию вошел второй помощник капитана, в руках он держал послание полученное от боцмана, которое положил на стол перед девушкой, чтобы она его прочитала. Она сразу же предложила мне присоединиться к чтению, и из этого письма, написанного с явными ошибками да еще корявым почерком, я узнал, что наши ребята хотят с острова прислать на корабль здоровенный сноп тростника, с помощью которого мы смогли бы размягчить водоросли вокруг кормы корабля, и тем самым способствовать его освобождению из вынужденного плена. На это второй помощник сразу велел девушке ответить, что мы будем очень рады получить от них этот тростник и попытаемся сделать всё именно так как они нам говорят. После того, как мисс Мэдисон всё это написала, она передала письмо мне, на тот случай, если я захочу добавить к её ответу пару строк. Только мне нечего было добавить, и поэтому я со словами благодарности вернул ей письмо, а она сразу же отдала его второму помощнику, который вернулся на палубу и отправил его на остров.
        Чуть позже за нашими спинами прошла пышная повариха с камбуза и стала накрывать стол, занимавший центр кают-компании. И пока она этим занималась, она успела задать невероятное количество разнообразных вопросов, при этом не особенно стесняясь в выражениях и, по-видимому, не особенно волнуясь о том, что здесь кроме меня присутствует еще и девушка. Было видно, что она очень любит госпожу Мэдисон, и поэтому за такое поведение я её ни за что и никогда не посмею упрекнуть. Немного погодя я понял и то, что девушка тоже очень сильно любит свою няню, ведь эта пожилая женщина возилась с ней и заботилась о ней все эти годы, проведенные ими в заточении на корабле, причем она всё это время была ей самоотверженно предана и учила никогда не унывать.
        Я всё продолжал отвечать на вопросы полногрудой хозяйки кухни, а между делом и на те, что мне осторожно подсовывала госпожа Мэдисон. Вдруг прямо над нашей головой раздался топот ног, а потом мы услышали глухой стук, будто что-то тяжелое бросили на палубу, в результате мы поняли, что прибыла партия срезаного тростника. Мисс Мэдисон сразу закричала, что нам непременно нужно пойти на палубу и посмотреть, как разрежают водоросли, потому что если у них всё получится как надо, то мы быстро сумеем выйти на чистую воду, и нам не нужно будет сильно натягивать буксирный трос, как это приходилось делать раньше.
        Когда мы вышли на ют, мы увидели как ребята на корме убирают часть надстройки, а после этого они взяли несколько самых твердых стеблей тростника и начали протыкать ими водросли вдоль гакаборта[74 - Гакаборт (от голландского hakkebord; букв. haak - крюк и bord - борт) - закругленная часть кормовой оконечности судна, в эпоху парусного флота под этим термином подразумевали самую верхнюю часть кормы от раковины над верхними окнами до планширя. В России данный морской термин стал широко употребляться со времен правления Петра I Алексеевича Великого, который некоторое время работал на одной из судостроительных верфей в Голландии.]. Кроме того, они постарались оградить себя от опасности поставив двух матрососв с мушкетами, а с ними был и второй помощник. Они втроем внимательно следили за всем, что могло появиться из под водорослей, по личному опыту прекрасно зная о том, как важно в нужный момент иметь подходящее оружие в своих руках. Очень скоро нам стал понятно, что такой метод действительно действует, поскольку канат заметно провис, а те из ребят, кто наматывал его на шпиль, старались вовремя его
повернуть, для того, чтобы он не провисал. Поняв, что дело это трудное и без меня тут не обойтись, я смело бросился им помогать, а за мной следом и мисс Мэдисон с усердием и самоотверженностью навалилась на вымбовку. За работой мы не заметили как быстро прошло время и наступил вечер, и вот унылое и заброшенное царство водорослей погрузилось в сумерки. В этот момент появилсь хозяйка камбуза и позвала нас ужинать, и в том, как она к нам обращалась, было столько теплой и нежной любви, будто она действительно была нам матерью. Только мисс Мэдисон начала кричать и ни в какую не захотела идти, сказав ей, чтобы та подождала, пока мы не сделаем всё до конца, на что нянюшка добродушно расмеялась и в шутливой манере начала наступать на нас, будто бы она собиралась увести нас оттуда силой.
        В этот момент случилось то, что сразу прервало наше веселье, которое только начинало набирать обороты. С того ни с сего на корме прогремели выстрелы из мушкета, а потом по ушам ударили выстрелы из других ружей, раскатистые словно гром, их немного приглушило огромной нависающей надстройкой. Ребята, разрежающие водоросли за кормой, внезапно бросили свою работу и кинулись в разные стороны, и вдруг я понял в чем дело, я увидел огромные щупальца пролезшие в открытую щель, которую матросы проделали в надстройке. Два из них сначала колыхались над бортом, а потом проникли внутрь и стали шарить по всем углам. Не растерявшись, дородная повариха схватила за шиворот матроса, оказавшегося рядом с ней, и буквально спасла его от неминумой гибели, затем, обняв в охапку мисс Мэдисон, она побежала на верхнюю палубу. Это произошло в какие-то доли секунды, причем я даже не успел осознать того, что случилось и в какой мы находимся опасности. Тем не менее, я собразил, что мне лучше держаться подальше от кормы, после чего сумел добраться до безопасного места, где стоял и смотрел на громадное чудище и его невероятных
рамеров щупальца, плохо различимые в сгущающейся тьме. Они извивались и рыскали по всем углам в поисках жертвы, но как бы наша гостья не старалась, так никого и не смогла схватить. Вернулся второй помощник капитана, он принес с собой ружья, их было достаточно чтобы вооружить всю команду, к тому же он принес запасной мушкет и для меня. Получив оружие мы начали дружно стрелять по монстру, а тот, взбесившись, начал шарить по палубе с еще большей неистовостью, и вот, через несколько минут его щупальца ушли в открытую щель и скрылись под покровом водорослей. Несколько ребят сразу кинулось ставить на место те части надстройки, которые были убраны, и я поспешил вместе с ними, правда, помощников там хватало, так что они сумели обойтись и без моей помощи. Благодаря тому, что я ничем не был занят, пока они заделывали отверстие, у меня была возможность следить за обстановкой вокруг. Я видел, что от кормы корабля до самого острова вся поверхность воды очень сильно волнуется и покрыта рябью, словно под ней мечется громадная рыбина. Еще до того, как ребята поставили на место последнюю из огромных досок, я заметил,
как все водоросли начало подбрасывать кверху, словно они варились в огромном котле. Через несколько секунд появились очертания тысяч огромных щуплец, которые сначала высоко взметнулись в воздух, а потом устремились по направлению к кораблю.
        Ребята поставили доску на место и поспешили побыстрей установить подпорки. Когда всё было сделано мы некоторое время постояли еще на палубе, настороженно всматриваясь вдаль. Все это время мы пытались что-нибудь услышать, но до нашего слуха не доносилось ни единого звука, лишь только ветер с заунывным стоном проносился над бескрайней поверхностью покрытой зелеными водорослями. Наблюдая такую картину, я повернулся к ребятам и спросил их, почему я ничего не слышу, ведь, по идее, чудовища должны атаковать. Вместо ответа они повели меня на свою смотровую площадку, отуда я уже мог хорошо разглядеть всю поверхность водорослей, но они все равно оставались спокойными и кроме ветра ничто не беспокоило их, при этом как бы я не смотрел, нигде не было видно никаких признаков присутствия гигантских каракатиц. Заметив недоумение в моих глазах, они мне рассказали, что когда в воде появляется кто-нибудь из наших приятелей, кажется будто всё водоросли расходятся в разные стороны, однако они редко нападают на корабль, лишь только в тех случаях, когда заметят на палубе какое-нибудь движение. Кроме того, как они
объяснили мне, там под водорослями вокруг корабля их притаились сотни, а может быть даже и тысячи, но если мы не будем высовываться и постараемся не оказаться в пределах досягаемости их щупалец, то завтра утром большая их часть отсюда уплывет. Всё это они мне рассказали со всей серьезностью, по той причине, что к подобным событиям за всё это время они уже успели привыкнуть.
        Тут я услышал, как мисс Мэдисон зовет меня по имени, так что мне пришлось спуститься в кромешную тьму внутрь надстройки. Здесь у них горело множество лампад, которые они изготовили сами, а жир для них, как я об этом узнал позже, они добывали из одного вида рыб, обитающего под покровом водорослей. Эти рыбы блуждали вокруг корабля несметными косяками, при этом были готовы клюнуть на любую наживку. Когда я спустился вниз и добрался до того места, где горел свет, я увидел, что она меня там ждет чтобы идти ужин, и я вдруг почувствовал, что подкрепиться сейчас было бы очень даже неплохо.
        Через некоторое время, когда мы уже закончили с ужином, она откинулась на спинку своего стула и снова начала со мной кокетничать в своей шутливой манере, и это, по видимому, доставляло ей большое удовольствие. Без каких-либо колебаний я решил присоединиться к её игре, вскоре наш разговор перешел на более серьезную тему, и в результате мы и не заметили, как прошла большая часть вечера. Неожиданно ей в голову пришла гениальная мысль, ей показалось, что единственное - чего нам не хватает для полного счастья, так это подняться на смотровую площадку, а такое предложение я был безмерно счастлив услышать от неё. И вот, полезли мы на самый верх. А когда мы там оказались, я понял, почему она так хотела, чтобы мы поднялись сюда. Далеко, за кормой, в непроглядной ночной темени, там, где небо почти соприкасалось с морем, пылало яркое зарево, я смотрел на него от изумления потеряв дар речи, и вдруг начал осознавать, что это наши костры горят на вершине самого высокого холма, поскольку все другие холмы скрывались во тьме, а укрытые мраком они могли отражать лишь только отблески наших огней и те зависали в
пустоте, но до чего же прекрасен был этот пейзаж. Пока я всё это наблюдал, откуда-то появилась темная фигура, которая постояла какое-то мгновение на самой границе света, отбрасываемого пламенем, сразу понял, что это был один из наших ребят, который решил подойти к самому краю утеса для того, чтобы посмотреть на корабль или проверить силу натяжения троса. После того, как я выразил мисс Мэдисон свое восхищение чудесным видом открывшимся мне, я увидел в её глазах, что ей здесь тоже очень нравится, и тогда она мне призналась, что до этого много раз поднималась сюда для того, чтобы в ночной темноте наслаждаться этим потрясающим зрелищем. Затем мы спустились вниз и опять оказались внутри надстройки, а в этот момент матросы с корабля дружно навалились на свои вымбовки и начали натягивать буксирный трос, перед тем как оставить рядом с ним дозорного. Это они делали каждый раз, всегда оставляя одного из своих людей бодрствовать на посту на случай опасности, и на тот случай, чтобы он мог поднять всю команду, когда трос сильно провиснет.
        Чуть позже мисс Мэдисон показала мне место, где я буду спать, а потом очень тепло попрощавшись и пожелав друг другу спокойной ночи мы расстались, она пошла проверить не беспокоит ли что-нибудь её тетю, а я пошел на палубу, поболтать о том о сем с дозорным. В результате я пробыл там до самой полуночи, причем три раза за эту ночь нам приходилось поднимать всю команду для того, чтобы подтянуть трос, так быстро уже стал корабль выбираться из водорослей. А потом я почувствовал, что сильно хочу спать, пожелал дозорному спокойной ночи и вернулся к своей постели. Это была моя первая ночь на нормальном матрасе за прошедшие несколько недель.
        Утром я проснулся от того, что услышал, как мисс Мэдисон, стоя перед закрытой дверью распекает меня на все лады в своей кокетливой манере за то, что я до сих пор валяюсь в постели. Я поспешил побыстрей одеться и отправился в кают-компанию, где она уже накрыла для нас завтрак, а когда я туда пришел еще больше обрадовался тому, что наконец-то проснулся. Однако перед тем как нам сесть за стол она, весело пританцовывая и радостно напевая какой-то задорный мотив, потащила меня на смотровую площадку, поднявшись на неё я понял, что у неё были все основания радоваться. Картина, развернувшаяся передо мной, наполнила меня ощущением восторженного изумления. Я не мог поверить своим глазам! Всего за одну ночь мы продвинулись напролом через водоросли более чем на две сотни морских саженей и теперь до самого края зеленой тюрьмы оставалось не более тридцати саженей. За моей спиной мисс Мэдисон исполняла танец со сложными па, выстукивая необычный ритм своими ножками по полу смотровой площадки, и при этом напевая знакомый мне с детства мотив, который я уже не слышал лет, наверное, десять. Всё это заставило меня до
самой глубины души прочувствовать как долго эта милая и, по-детски, непосредственная девушка, которой едва ли исполнилось двенадцать лет, когда их корабль застрял среди этого бескрайнего царства Нептуна, была оторвана от мира. Затем, именно в тот момент, когда я повернулся к ней, высоко над нашими головами кто-то нас громко окликнул. Посмотрев наверх я увидел, что на самом краю утеса стоит человек и машет нам обеими руками, и в то мгновение до меня дошло, как высоко вздымается холм, казалось, будто он вот-вот уже будет нависать над кораблем, хотя расстояние до самого ближайшего края утеса было не менее семидесяти морских саженей. Помахав ему в ответ, мы отправились завтракать, а когда оказались в кают-компании принялись за отменный провиант, который я оценил потом по достоинству.
        Когда завтрак подошел к концу, мы услышали клацанье палов[75 - Пал - металлический брусок, препятствующий обратному вращению шпиля.] и поэтому сразу выбежали на палубу. Там мы положили свои руки на вымбовки и сосредоточились, стремясь объединить свои усилия перед последним рывком, который непременно должен был освободить корабль от длительного пребывания в плену. Затем мерной поступью мы пошагали вокруг шпиля, а я всё поглядывал на девушку, которая была возле меня. Вдруг она стала очень серьезной и немного нахмурилась, ведь действительно для неё это был необычайно торжественный момент. Для девушки, которая мечтала вернуться в мир, который видела последний раз лишь только в детстве, а теперь, после бесконечных лет томительного ожидания она снова входила в него для того, чтобы в нем остаться и прочувствовать глубоко в душе какое чудо может сотворить мечта, и как она на самом деле может превратиться в явь. Всеми этими мыслями я наделяю её потому что мне тогда казалось, что в её душе происходило тоже самое, что происходило и в моей. Я повел себя неуклюже и сразу решил показать, что прекрасно понимаю
всё то душевное волнение, которое охватило её, но на это она лишь только улыбнулась, внезапно вспыхнув от странного чувства в котором смешались грусть и веселье, и тогда наши взгляды встретились, и я увидел в её глазах то, чего никогда раньше не видел, что-то такое, что только зарождалось в её душе. И не смотря на то, что был я тогда совсем еще юн, мое сердце сумело прочесть всё, что лежало у неё на сердце, и от этого меня словно обожгло, такой острой была боль и упоительным наслаждение, которым одарило меня новое переживание. Потому что я даже и подумать не смел тогда о том, о чем мне мое сердце уже так настойчиво шептало, и именно из-за этого я потом начинал себя чувствовать совсем обездоленным и покинутым, когда случалось так, что её не было со мной рядом. Она посмотрела на свои руки, сжимающие вымбовку, и в то же самое мгновение мы услышали отрывистый крик, это второй помощник отдавал команду:
        - Взять шпиль на пал! Вымбовки выбрать!
        Подчинившись приказу, матросы повытаскивали свои вымбовки и побрасали их на палубе, после чего с громкими криками бросились к лестнице, ведущей на смотровую площадку. За ними последовали и мы с мисс Мэдиссон, и тоже оказались на самом верху. Оттуда мы увидели, что наконец-то корабль вышел за пределы водорослей и теперь он свободно мог плыть по чистому промежутку между зелеными зарослями и островом.
        Убедившись в том, что кораблю ничто не мешает и он может плыть куда угодно, ребята начали кричать от радости, прыгать и вести себя дичайшим образом, впрочем этому удивляться не стоит, конечно и мы с мисс Мэдиссон тоже радовались вместе с ними. Затем, в самый разгар веселья мисс Мэдисон дергает меня за рукав и показывает пальцем на конец острова, где подножие того холма, на котором мы разбили наш бивак, выступало далеко вперед. Я посмотрел туда и заметил нашу шлюпку, которая с каждой секундой становилась заметней, и уже совсем скоро я увидел боцмана, стоящего на корме и управляющего ей. Я знал, что он должен был закончить с её ремонтом, пока я был в гостях на корабле. Ликующие от радости ребята тоже её заметили и начали кричать еще сильней. Потом они все вместе помчались на нос корабля чтобы дождаться, когда боцман подплывет, а затем бросить ему фалинь. Когда же шлюпка подошла ближе, ребята, находящиеся в ней, стали очень внимательно присматриваться ко всем, кто стоял на борту корабля. В этот момент боцман снял свой картуз с неуклюжей грацией, так свойственной ему, на что мисс Мэдисон мило
улыбнулась, по-доброму потешаясь над его неповоротливостью. Потом она мне откровенно призналась, что он ей очень понравился, а еще она сказала, что никогда в жизни не видела такого могучего мужчины. Это отнюдь не было странным, принимая во внимание тот факт, что за всё время, пока они были в зеленом плену и она не достигла того возраста, когда девушки начинают обращать внимание на мужчин, ей доводилось видеть их совсем не много.
        После того, как ребята с лодки нас приветствовали, боцман прокричал второму помощнику, что он проведет нас по морю к дальней части острова. На это тот согласился, и я полагаю, он недолго колебался прежде чем сделал решающий выбор между возможностью сохранить свою жизнь или же погибнуть среди бескрайней плантации водорослей. Открепив буксирный канат на вершине холма, который после этого плюхнулся в воду с потрясающим всплеском и брызгами, мы его подняли на корабль с помощью шпиля, а затем в голове поставили шлюпку, чтобы она тянула нас. Следуя за боцманом, нам удалось обогнуть самый дальний край холма, но почувствовав, что ветер крепчает, мы поспешили привязать к тросу верп[76 - Верп - вспомогательный якорь на судне. Используется в качестве станового якоря в случае его потери или в аварийных ситуациях, например для снятия судна с мели, перемещения его на другое место при отсутствии хода и т. п. В этих случаях Верп завозится на шлюпках с кормы судна и сбрасывается в нужном месте. Самый большой Верп на судне называется стоп-анкером.], а когда боцман повез его завозить в море, мы подтянулись к
наветренной стороне острова. Оказавшись в сорока морских саженях от острова, мы прекратили травить трос и отдали верп.
        После того, как завозка и отдача верпа была завершена, они позвали наших ребят подняться на борт, и те не заставили себя долго ждать. Весь этот день прошел за бесконечной беседой, сопровождаемой обильным угощением, поскольку ребята с корабля никак не могли наговориться с нашими. А когда уже начали сгущаться сумерки, они поставили на место часть надстройки за обрубком бизани, которую до этого снимали, чтобы она не мешала травить трос. После этого, убедившись в том, что всё надежно закреплено все как один завалились на боковую и заснули крепким сном, который, что ни говори, был многим из них крайне необходим.
        На следующее утро второй помощник о чем-то долго разговаривал с нашим боцманом, после чего он отдал приказ начинать разбирать надстройку, за что мы все дружно взялись с большой охотой и рвением. Однако это была такая работа, на выполнение которой требовалось определенное время. У нас ушло около пяти дней на то, чтобы полностью её разобрать. После того, как эта работа была сделана, настало время беготни и поисков. Нам нужно было поставить аварийную оснастку, а по той причине, что долгое время весь этот такелаж[77 - Такел?ж (такал?ж) (от нидерл. takelage, от takel - «оснастка») - обобщенное название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами. Такелаж разделяют на стоячий и бегучий. Стоячий такелаж служит для удержания рангоутных частей в надлежащем положении, бегучий - для постановки, уборки парусов, управления ими, изменения направления отдельных частей рангоута.] был никому не нужен, никто не знал, где теперь его искать. На то, чтобы всё найти ушло полтора дня, а когда мы его все-таки нашли, мы
принялись оснащать временные мачты из доступного нам инвентаря.
        С того дня, как корабль был размачтован, прошло уже порядка семи лет. Несмотря на это команда сумела сохранить почти весь рангоут[78 - Ранг?ут (ранг?утное д?рево, ранг?утные дерев?) (от нидерл. rondhout - «круглое дерево») - общее название устройств для постановки парусов (их подъёма, растягивания, удержания в штатном рабочем положении), выполнения грузовых работ, подъёма сигналов и т. д. Ранее на судах парусного флота рангоут изготавливался из дерева (в связи с чем и назывался рангоутным деревом), впоследствии все главные части рангоута (мачты, бушприт, реи) стали изготавливать из стали или других материалов нерастительного происхождения (например, композитных материалов).], который остался прикрепленным к мачтам по той причине, что они не смогли его снять даже в момент смертельной опасности, когда получили пробоину в борту и им пришлось использовать почти всё имеющееся дерево для того, чтобы заделать её. Вследствие этого у них были все основания быть благодарными судьбе. Зато теперь у нас были и фок-рей, и марса-рей, и грот-брам-рей[79 - Рей (р?я) (нидерл. ra) - горизонтальное рангоутное дерево,
подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначено для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и прочего). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур называют «сигнальным».В зависимости от того, к какой мачте принадлежат реи, а также от местоположения на мачте, они получают дополнительные наименования:• Фока-рей, фор-марса-рей, фор-брам-рей, фор-бом-брам-рей, фор-трюм-рей, фор-мун-рей крепят на фок-мачте• Грота-рей, грот-марса-рей, грот-брам-рей, грот-бом-брам-рей, грот-трюм-рей, грот-мун-рей крепят на грот-мачте• Бегин-рей, крюйсель-рей, крюйс-брам-рей, крюйс-бом-брам-рей, крюйс-трюм-рей, крюйс-мун-рей крепят на бизань-мачтеВ конце XVI - начале XVII века на бушприте обычно устанавливали маленькую мачту - блинда-стеньгу с небольшим блинда-стень-реем. Примерно с середины XVIII века вместо блинда-стеньги ставили утлегарь с небольшим реем - бом-блинда-реем.В вертикальной плоскости концы рея поддерживают топенантами, в горизонтальной плоскости рей может быть повёрнут с помощью брасов. Разворачивание реев с помощью
брасов называют «брасопкой» (от глагола брасопить, брасовать).Под реем обычно протягивают специальные тросы, служащие опорой при работе с парусами.], и фор-стеньга[80 - Стеньга фок-мачты.]. Кроме того им удалось сохранить и многое другое, правда, им пришлось использовать рангоут размером поменьше для того, чтобы укрепить надстройку, поэтому они его сохранили целиком, по всей длине, так как его не пришлось резать. Кроме рангоута, который им удалось спасти, у них также осталась запасная марс-стеньга, которая лежала хорошо связанной и прикрепленной внизу к фальшборту левого борта, запасной брам-рей и бом-брам-стеньга, которые также лежали хорошо прикрепленными и связанными, только вдоль правого борта.
        Первым делом второй помощник и боцман велели карабельному плотнику заняться запасной марс-стеньгой, поручив ему сделать для неё лонга-салинги[81 - Лонгосалинг, лонг-салинг (Trestle-tree) - продольные брусья, прикрепленные к нижней части топа мачты или стеньги. Л.-С. вместе с краспицами и чиксами служат основой марса или салинга.], краспицы[82 - Краспица - на больших парусных судах поперечный брус, укладываемый на лонга-салингах и являющийся составной частью марсов и салингов.] и чиксы[83 - Чиксы - наделки в виде толстых досок, прибитых к мачте с боков, ниже топа. Служат для поддержания лонга-салингов.], удерживающие огоны[84 - Огоном называется петля, сделанная в конце или середине троса путем пробивки прядей. По своему назначению и способу изготовления огоны бывают: простые, рангоутные, подкововидные, разрубные и связные.] верхних концов стоячего такелажа; при этом они не стали его утруждать и велели пока их вместе не собирать. Затем они распрядились тоже самое сделать для фор-стеньги, запасных брам-стеньги и бом-брам-стеньги. В то время, пока одни ребята готовили оснастку, они велели другим
установить временную грузовую стрелу, с помощью которой собирались поднять запасную марс-стеньгу, чтобы поставить её вместо грот-мачты. Когда же плотник выполнил их поручения, его послали вырезать на палубе три пяртнерса[85 - Пяртнерс от англ. Partners, мн.ч. - мор. отверстие в палубе, через которое проходит нижний конец мачты, а также устройство, в которое упирается бушприт.], по одному для каждой мачты, а потом установить для каждой мачты степс[86 - Степс - деревянное или железное гнездо, в которое вставляется мачта своим шпором.], в который вставлялись шпоры[87 - Шпор мачты - (Heel of a mast, heel of a topmast) нижний конец всякого вертикального дерева (мачты, стеньги), а также внутренний конец у бушприта, утлегаря, выстрела и лисель спирта. Самойлов К. И. Морской словарь.] мачт, а когда это было сделано, они велели усилить их, поставив дополнительно полубимсы[88 - Полубимс бимс (подпалубное крепление), идущий не по всей ширине корабля, а от борта до карлингса или до выреза в палубе.] между мачтовыми бимсами[89 - Бимс (от англ. beams - «брусья») - поперечная балка, поддерживающая палубу.
Предназначен для придания жёсткости перекрытиям, распределения нагрузки палубы на борт, конструкции и переборки, обеспечения поперечной прочности корабля] перед каждым обломком мачты и наложить на каждый пяртнерс брюканец[90 - Брюканец (брюкинс) (устар.). Кусок крашеной или просмоленной парусины, предохраняющий от попадания воды в щель между палубой и мачтой парусного корабля (судна) или в амбразуру орудийной установки.]. Затем мы подняли грот-мачту и поставили её на подготовленноё для неё место и начали её оснащать. Далее мы перешли к фок-мачте[91 - Фок-мачта - это Фок-мачта - первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только 2 мачты, при этом передняя расположена почти посередине судна, то её называют «грот-мачтой».Фок-мачта состоит из (снизу вверх) нижней фок-мачты, фор-стеньги и фор-брам-стеньги. Выше может быть расположен флагшток. Такелаж, расположенный на фок-мачте, несёт приставку «фок-», если расположен в нижней части корабля, ниже стеньги, и «фор-», если выше. Часть корабля от форштевня до фок-мачты называют «баком».Нижний парус на фок-мачте
называют просто «фок».], поставив вместо неё фор-стеньгу[92 - Фор-стеньга (Fore topmast) рангоутное дерево, служащее продолжением фок мачты. Самойлов К. И. Морской словарь.], которая у них была в запасе, а последней мы поставили бизань-мачту, используя вместо неё запасные брам-стеньгу и бом-брам-стеньгу.
        Способ, который мы избрали для того, чтобы закрепить мачты перед тем как оснащать их такелажем, заключался в привязывании их тросом к обломкам нижних частей мачт. Поставив мачту, мы сначала забивали в пяртнерс клинья, жестко фиксирующие положение мачты, а потом привязывали её к обломку и засовывали деннаж[93 - Деннаж - крепежные приспособления, подкладываемый материал.] между мачтой и тросом для надежности, причем таким образом закрепили каждую мачту. Поэтому, когда мы устанавливали оснастку мы уже были уверены в том, что мачты выдержат любые паруса, какие бы мы на них не поставили. Но еще до того, как мы подняли мачты, боцман велел сделать плотнику из квадратного дубового бруска толщиной в шесть дюймов эзельгофты. Квадратным отверстием он должен был надеваться на обтесанные верхушки обломков нижних мачт, а круглое предназначалось для аварийной мачты. К тому же он велел сделать их из двух брусков для того, чтобы их можно было скрепить после того, как мачта будет установлена.
        Таким образом, когда мы подняли все три нижние аварийные мачты мы на ту, что у нас была за грот-мачту прикрепили фок-рей[94 - Фок-рей - нижняя рея фок-мачты.], который теперь у нас был вместо грота-рея[95 - Грота-рей - нижний рей на грот-мачте.], к той, что у нас была за фок-мачту мы прекрепили марса-рей[96 - Марса-рей - второй снизу рей на мачте, к которому привязывается марсель.], а грот-брам-рей[97 - Рей - горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначена для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и т. д.). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур носит наименование сигнального.В зависимости от того, к какой мачте принадлежат реи, а также от местоположения на мачте, они получают дополнительные наименования.• Фока-рей, фор-марса-рей, фор-брам-рей, фор-бом-брам-рей, фор-трюм-рей, фор-мун-рей крепятся на фок-мачте.• Грота-рей, грот-марса-рей, грот-брам-рей, грот-бом-брам-рей, грот-трюм-рей, грот-мун-рей крепятся на грот-мачте.• Бегин-рей, крюйсель-рей, крюйс-брам-рей,
крюйс-бом-брам-рей, крюйс-трюм-рей, крюйс-мун-рей крепятся на бизань-мачте.] мы поставили на нашу бизань. В результате получилось так, что мы установили весь рангоут, только не хватало бушприта[98 - Б?шприт (б?гшприт, бугсприт, боусприт, бухсприт, буксприт, бушприт, букшприт, бухшприт, бугшприт) (нидерл. boegspriet, от boeg - «нос», spriet - «пика, вертел») - горизонтальное либо наклонное рангоутное дерево, выступающее вперёд с носа парусника. Предназначен для вынесения вперёд центра парусности, что улучшает манёвренность судна. К бушприту крепят стоячий такелаж стеньг передней мачты, а также такелаж носовых косых парусов: кливеров и стакселей.] и утлегаря[99 - Утл?гарь (от нидерл. uitleggen - буквально «удлинять») - добавочное рангоутное дерево, служащее продолжением бушприта вперёд и вверх. Иногда к утлегарю в качестве его продолжения крепят бом-утлегарь - равноценное рангоутное дерево, являющееся продолжением утлегаря.Утлегарь вместе с бушпритом служит для выноса вперёд добавочных прямых парусов - блиндов и косых - кливеров и стакселей. Тот кливер, который находится впереди других кливеров и
прикрепляется к снасти (бом-кливер-леер), идущий от топа фок-мачты к утлегарю называют «бом-кливером».Утлегарь крепят к бушприту при помощи бушпритного эзельгофта и специальных железных деталей - бугелей. Растягивают утлегарь с боков утлегарь-бакштагами и снизу для уравновешивания натяжения штагов и лееров фок-мачты - утлегарь-штагом (или мартин-штагом). Точно так же бом-утлегарь укрепляют снизу бом-утлегарь-штагами (от конца бом-утлегаря к корпусу судна), а с боков - бом-утлегарь-бакштагами (от конца бом-утлегаря к борту судна).Частью стоячего такелажа утлегаря являются также утлегарь-перты, на которых стоят люди при креплении парусов.], но и с этой задачей мы справились, сделав толстый и короткий бушприт из одной из тонких деталей рангоута, которую они использовали для подпорки надстройки. А поскольку мы опасались того, что он не выдержит нагрузки от парусного вооружения, так как мы собирались поставить все косые паруса, мы с фок-мачты перебросили вниз два троса через отверстия в борту и прочно его закрепили. В результате корабль был оснащен. Затем мы поставили те паруса, которые нам мог позволить
наш такелаж, после чего уже были готовы выйти в открытое море.
        На то, чтобы оснастить корабль, поставить на него паруса и подготовить его к плаванию мы потратили без малого семь недель. Однако за всё это время ни один из жутких обитателей царства Нептуна на нас ни разу не попытался напасть. Хотя, вполне вероятно, причина этого в том, что мы постоянно жгли костры из высушенных водорослей у себя на палубе. Их мы разводили на огромных плоских камнях, которые привезли с острова специально для того, чтобы не повредить корабль. Тем не менее, несмотря на то, что чудовища нам никаких неприятностей не доставляли, нам далеко не один раз приходилось обнаруживать присутствие довольно странных существ недалеко от корабля. При этом несколько пучков горящих водорослей, свисающих через борт на стеблях тростника, всегда было достаточной мерой, способной отпугнуть непрошенных гостей.
        И вот, наконец настал тот день, когда мы были уже настолько готовы, что боцман со вторым помощником решили отправиться в плавание. Предварительно плотник с особой внимательностью осмотрел корпус судна и убедился в том, что он нигде не течет. Правда, всё днище корабля и вся нижняя часть его наружной обшивки были сплошным слоем покрыты моллюсками, водорослями и прочими морскими паразитами, но с этим мы ничего поделать не могли. К тому же, на этот момент у нас не было никакой возможности произвести очистку корпуса и днища судна, учитывая еще то, что воды вокруг нас кишмя кишели адскими чудовищами.
        За эти семь недель госпожа Мэдисон и я стали намного ближе, теперь я стал называть её просто Мэри, забыв про все другие её имена, и это её имя стало для меня легко узнаваемым, если только не самым дорогим среди всех других имен вместе взятых. Впрочем, всё это может показаться читателю моей собственной фантазией, если я начну открывать свое сердце и излагать свои чувства здесь на бумаге.
        Сейчас я снова думаю о нашей любви и пытаюсь понять, как этот великий человек, наш боцман, смог так быстро догадаться о том, что мы со всей тщательностью скрывали от всего мира. Потому что в один прекрасный день он очень тонко намекнул мне на это, сказав, что до него вдруг дошло в какую сторону дует ветер. В тоже время сказано это было вроде как бы в шутку или, может быть, мне показалось, что в его голосе я что-то уловил. Как бы там ни было, в ответ я смог лишь только хлопнуть своей ладонью по его ладони, а он, совсем как бы не нарочно, очень сильно сжал мою руку, и сразу ушел от этой темы.
        17. Как нам удалось вернуться на Родину
        Когда же наконец-то настал тот день, когда мы решили покинуть заброшенный остров и воды этого странного моря, в сердцах наших появилась какая-то необычная легкость, благодаря которой мы весело и дружо брались за любую работу, какая только требовалась на корабле. Не успели мы оглянуться, а уже пора было отправляться в путь. Мы выбрали верп и резко дали право руля. Спустя некоторое время мы положили судно на левый галс, что нам удалось сделать без каких-либо трудностей, хотя наша оснастка скрипела и стонала, хотя, впрочем, этого и стоило ожидать. И вот, мы уже готовы выйти в отрытое море. Вся наша команда собралась на палубе у подветренного борта, чтобы последний раз окинуть взглядом одинокий остров, попрощаться с царством Нептуна вместе с нами пришли и хозяева корабля. Воцарилось молчание, которое длилось совсем недолго. Тихо стояли они рядом с нами и смотрели куда-то вдаль за корму, при этом не произнеся ни единого слова, но мы понимали почему они молчат, поскольку мы знали сколько лет им пришлось пробыть здесь в плену водорослей, в окружении жутких чудовищ.
        Боцман подошел к передней оконечности полуюта[100 - Ют, частично утопленный в корпус судна, называют «полуютом».] и влел всем собраться на корме, что ребята и сделали, и я тоже пошел вместе с ними, потому что теперь я считал себя членом команды, а их считал своими самыми лучшими товарищами. Всем матросам налили по стопке рома, и меня тоже не обделили, разливала ром из деревянного ведерка мисс Мэдисон, а принесла его из кладовой на камбузе пышногрудая повариха. После того, как все выпили, боцман велел команде убрать инструменты с палубы и проверить всё ли в порядке. Я тоже пошел выполнять его приказ вместе со всеми, за столько дней уже привыкнув работать вместе с командой. Тогда он велел мне подняться на полуют, что я и сделал, там он стал разговаривать со мной очень уважительно и напомнил мне о том, что теперь для меня нет никакой необходимости выполнять тяжелую работу на корабле. Также он мне сказал, что теперь мне снова возвращаются все мои права пассажира, какие я имел до того, как «Глен Кариг» потерпел крушение. На это я ему ответил, что я имею такие же права, как и любой из членов его команды
честно отработать свое право вернуться домой, а также сказал, что я заплатил за билет на «Глен Кариг», но я не платил за билет на «Морскую Птицу», - так назывался этот корабль. На это мне боцман ничего не ответил, но я почувствовал, что ему понравился мой настрой, и поэтому с этого самого момента до того, как мы достигли Лондонского порта, я принимал участие во всех работах, которые выполняют моряки на корабле во время плавания в открытом море и, благодаря этому, приобрел достаточный профессиональный опыт умение и сноровку. Да, вот еще что, я отказался от тех привилегий, которые мне давал билет пассажира, и сказал, что буду жить вместе со всей командой в отсеке в кормовой части корабля. Это давало мне возможность видеть гораздо чаще мою возлюбленую, мисс Мэдисон.
        После обеда в тот день, когда мы покинули остров, боцман и второй помощник отбирали дозорных для ночных вахт, каждый в свою команду, так я узнал, что теперь буду нести вахту с ребятами боцмана, чему был несказанно рад. После того, как вахтовые были назначены, наши командиры дали каждому задание и велели драить палубу, чистить якорные цепи, в общем, приводить корабль в должный вид, и в результате, к всеобщей радости, наша «Морская Птица» засияла чистотой. Да только вот, с такой оснасткой и с днищем сильно обросшим моллюсками и паразитами наше начальство боялось того, что судно может отклониться от заданного курса и нас начнет сильно сносить в подветренную сторону, тогда как мы старались насколько это возможно держаться наветренной стороны, стремясь при этом сохранять как можно большую дистанцию между нашим кораблем и плантацией водорослей. Помню пару раз, а может и больше, нам приходилось делать поворот оверштаг[101 - Поворт оверштаг - изменение курса корабля с переменой галса.], причем, когда мы резко поворачивали во второй раз, мы чуть не наскочили на пласт водорослей, который дрейфовал прямо
перед нашим носом. При этом всё море с наветренной стороны до острова, самую высокую гору которого мы были способны разглядеть с борта корабля, было покрыто дрейфующими массами водорослей похожих на небольшие островки, а местами напоминающие далеко выступающие рифы. Из за этих водорослей всё море вокруг острова оставалось тихим и спокойным, и никогда там не бывало прибоя, даже случайная волна, и то, не достигала берега острова, не смотря на то, что в течение многих дней дул довольно крепкий ветер.
        Когда наступил вечер мы опять были вынуждены лечь на левый галс, делая примерно четыре узла в час, хотя, если бы у нас была бы хорошая оснастка и чистое без ракушек и моллюсков днище, при таком ветре и спокойном море мы моли бы делать восемь, а может быть, и все девять узлов. Но, не смотря на все трудности, наше продвижение было вполне удовлетворительным. Остров находился с подветренной стороны, отсюда до него было приблизительно миль пять, тогда как, если брать с кормы, то казалось, будто до него все пятнадцать. Мы уже готовились к ночи. Однако еще до наступления темноты мы заметили, что континент водрослей всё также тянется вдоль нашего борта и всегда получается так, что мы находимся от него приблизительно на расстоянии полумили. По этому поводу между вторым помощником и нашим боцманом даже состоялся разговор. Они говорили о том, что не лучше ли будет для нас изменить галс и уйти подальше в открытое море, пока мы не наскочили на водоросли. Но, в конце концов, они пришли к выводу, что сейчас нам нечего бояться, по крайней мере, до настоящего времени мы неплохо шли, при этом вполне логичным было
бы предположить, что, находясь на расстоянии более полумили от Царства Нептуна, нам уже не стоит бояться его обитателей. На этом мы и порешили, если заметим, что водоросли начинают сильней выступать на Восток, мы сразу сделаем резкий поворот на все девяносто градусов и с ветром в раковину[102 - Раковина (морской термин) - на парусных судах свес на бортах кормовой части судна, где располагались сантехнические принадлежности. В дальнейшем, с изменением конструкции корпуса, выражение «на правой/левой раковине» стало означать «справа/слева по корме».] уйдем отсюда.
        С восьми вечера до полуночи боцман должен был нести вахту - все восемь склянок, а я с еще одним матросом должны были его сменить и дежурить четыре склянки[103 - Скл?нки, устар. Скл?ницы, Скл?нка - название песочных часов с полу часовым ходом во времена парусного флота: каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола.Склянкой на флоте называли также получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта, и счёт склянок начинается снова. Моряки парусного флота использовали их как мерило для отсчёта времени вахт и при измерении скорости судна ручным лагом.«Бить склянку» - значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счет времени начинали в 00 часов 30 минут - 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) - в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) - в 1 час 30 минут и так до 8 склянок - в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т. д. Если моряк спрашивал «Какая склянка?» - это означало, что его
интересовало, какой получас пошёл с восьми склянок.На парусных кораблях у колокола стоял специальный часовой, в обязанности которого входило наблюдать за двумя склянками - получасовой и четырёхчасовой. Для точности показания времени песочные часы подвешивали в вертикальном положении. Когда в получасовой склянке песок пересыпался из одной половины в другую, часовой ударял в колокол и переворачивал её. Восемь склянок были, когда пересыпался весь песок в четырёхчасовой склянке. С того времени сохранилось выражение «сдать под склянку», что означает сдать что-либо под охрану часовому.С начала XVIII столетия в полдень вместо восьми склянок, а иногда и после них, «били рынду», то есть звонили в колокол особым звоном - три коротких отрывистых удара, следовавших один за другим.]. Во время нашей вахты мы держались вместе и дружно ходили по палубе взад и вперед, но вдруг остановились у борта с подветренной стороны и как-то само собой получилось так, что мы оба уставились в одном направлении куда-то вдаль. Ночь выдалась тёмной, до начала рассвета луны ждать не приходилось, поэтому мы оба боялись того, что наш
корабль напорется на водоросли. Вдруг мой напарник хватает меня за плечо и показывает рукой в сторону форштевня, причем я как-то сразу сообразил, что мы подошли к водорослям слишком близко, чем этого бы хотели боцман и второй помощник. Сомнений не было никаких в том, что они немного неправильно расчитали угол бокового сноса нашего судна. Раз такое дело, я тут же повернулся и кричу боцману, что мы вот-вот налетим на водоросли, а он уже кличет штурвального и приказывает ему поворачивать круче к ветру. Мы стали разворачиваться и задели бортом заросли, после чего целую минуту ждали, затаив дыхание, что будет дальше. Как бы там ни было, на чистую воду мы выйти сумели, только когда мы столкнулись с водорослями я заметил там что-то белое проползло по поверхности, потом я увидел еще и других… В ту же секунду я бросился на главную палубу и бегом на корму, к боцману. Добежав до середины главной палубы, я увидел, как мерзкая тварь перелазит через леерные ограждения правого борта. Я сразу заорал во всё горло, чтобы разбудить всех, кто был на корабле, затем схватил вымбовку со стеллажа, который стоял поблизости, и
со всей силы врезал по червяку, при этом продолжая кричать и звать на помощь. После того, как поганое чудище получило по мозгам, оно тут же куда-то провалилось, а боцман уже был возле меня, а вместе с ним еще несколько матросов.
        Он видел, как я его огрел, после чего забрался на планширь и стал смотреть пристально вдаль, но тотчас же спрыгнул обратно и крикнул мне, чтобы я быстрей бежал и будил всех, потому море кишмя кишело этими тварями, плывущими по направлению к нашему кораблю. Лишь только я сообразил в чем дело, сразу же бросился будить наших ребят, а когда я их всех разбудил, я помчался в кормовую каюту и разбудил второго помощника, и уже через минуту вернулся обратно, прихватив с собой морскую саблю боцмана и свой палаш, да еще фонарь, который всегда висел в кают-компании. Вернувшись обратно, я поразился тому, как стремительно развивались события. Ребята бегали по палубе в одних кальсонах и ночных рубашках, кто-то с камбуза принес огня, а другие подожгли сухие водоросли с подветренной от камбуза стороны. В это время вдоль леерных ограждений правого борта уже вовсю кипела кровавая битва, ребята, точно также, как и я, похватали вымбовки и стали крушить червяков. Я сумел ловко бросить саблю боцмана точно ему в руки, в ответ он издал громкий клич, чтобы поднять наш боевой дух, затем выхватил фонарь из моих рук и ринулся
к левому борту еще до того, как я успел понять, что тот у меня его забрал. Я побежал за ним, в тот момент не имея ни малейшего представления о том, какое это счастье было для всех для нас на корабле, что он вовремя вспомнил про левый борт. При свете фонаря я увидел три мерзкие морды червяков, перелазающих через лерные ограждения левого борта. Не успел я подойти к боцману, а он уже разрубил их всех на куски. Однако и для меня в скором времени нашлась забава по плечу, поскольку ближе к корме и немного дальше от того места, где находился я, через ограждения на корабль ползли десятки поганых тварей. Увидев такое, я сразу бросился в атаку, причем многих из них мне удалось порубить, тем не менее, если бы боцман не подоспел мне на помощь, все равно кому-нибудь из них удалось бы забраться на борт. Через мгновение уже вся палуба светилась ярким огнем, на ней горело несколько костров, к тому же второй помощник принес с обой несколько зажженых фонарей. Теперь ребята получили свои сабли, которые больше подходили для сражения чем вымбовки, и бой закипел с новой силой. Некоторые из них пришли к нам на помощь на
левый борт. Наверное, на любого постороннего наблюдателя эта картина произвела бы неизгладимое впечатление. По всей палубе горели огни, вдоль ограждений бегали полуголые матросы нанося сокрушительные удары по отвратительным человеко-червякам, переваливающихся через ограду дюжинами в адскую мясорубку, которую мы им устроили, ужасный смрад распространялся повсюду, исходивший от их мертвых тел. На юте схватка кипела как, наверное, нигде. Услышав крик о помощи, я побежал на подмогу, и в друг увидел, как дородная повариха, орудуя окрававленным топором для рубки мяса, тюкнула по голове упыря, посмевшего распустить свои щупальца и ухватить её за платье. Впрочем, если бы она сама не сумела его прикончить, то мой палаш помог бы ей в этом наверняка. Еще раз оглянувшись по сторонам, я вдруг увидел, как жена капитана с выражением глаз, словно у разъяренной тигрицы, орудует морским кортиком с ловкостью, какой я от неё не ожидал. Рот её был приокрыт, благодаря чему было видно сжатые от ярости зубы. В этот миг смертельной опасности она не кричала, она даже не произнесла ни единого слова. Я нисколько не сомневаюсь в
том, что где-то на уровне подсознания она понимала, что сейчас мстит за своего мужа.
        В течение некоторого времени я сражался вместе со всеми, в пылу боя мне удалось найти повариху и спросить у неё, где сейчас находится мисс Мэдисон, а она задыхаясь мне ответила, что заперла её в своей комнате, подальше от беды. Узнав об этом, я был готов её расцеловать, поскольку мне во чтобы то ни стало нужно было убедиться в том, что моя возлюбленная находится в безопасности.
        Вскоре бой начал стихать, а затем, в конце концов, вообще прекратился после того, как наш корабль отплыл на довольно значительное расстояние от того места и уже находился в открытом море. Когда всё успокоилось, я сразу же побежал к моей любимой и открыл дверь в её комнату. Увидев меня, она обвила руками вокруг моей шеи и заплакала, потому что ужасно боялась за меня и за всю команду корабля. Правда, немного совладав с собой и вытерев слезы, она начала сильно возмущаться и негодовать упрекая свою няню, которая заперла её в своей комнате. Она даже категорически отказывалась разговаривать с этой доброй женщиной и злилась на неё, что длилось примерно час. Тем не менее, лишь только я ей сказал, что она могла бы очень сильно помочь, если бы пошла помогать ребятам после сражения, столь знакомые мне веселость и ясность взора снова вернулись к ней, после чего она, прихватив бинты, мазь и корпию, отправилась лечить раненых.
        Немного позднее на корабле снова началась суматоха. Вдруг оказалось, что пропала жена капитана. Узнав о случившемся, боцман и второй помощник организовали поиски, но нигде её не смогли найти, и с тех самых пор никто на корабле нигде её больше не видел. Поэтому мы решили, что её утащили человеко-черви и погубили. Три дня и три ночи, измотав себя и доведя до полного упадка сил, моя возлюбленая не могла найти себе места, а за это время наш корабль отошел на довольно приличное расстояние от этого жуткого места, оставив бескрайние пространства зеленого царства смерти далеко по правому борту.
        И затем, после путешествия, длившегося без малого семьдесят девять дней, если считать со дня нашего отправления в путь, мы прибыли в порт Лондона, наотрез отказываясь от помощи, которую нам предлагали по пути следования.
        Здесь я попрощался со своими товарищами, с которыми за столь долгие месяцы пережитых нами вместе опасностей и приключений мы стали чуть ли не братьями. При этом, являясь человеком не совсем лишенным средств к существованию, я позаботился о том, чтобы каждый из моих друзей получил ценный подарок, который всегда служил бы ему напоминанием обо мне.
        Кроме того, я снабдил необходимыми материальными средствами нашу пышную повариху, так что теперь ей не было никакой необходимости работать на мою возлюбленную. К тому же она, для успокоения своей совести, пошла со своим мужем в церковь, как и положено, и там они обвенчались, а после этого поселились в небольшом домике на краю моего поместья. Это произошло после того, как моя несравненная мисс Мэдисон заняла свое законное место супруги и стала полноправной хозяйкой в моем имении, расположенном в графстве Эссекс.
        Есть еще одна вещь, о которой я должен рассказать. Если кому-нибудь из вас доведется побывать в моем поместье, там вы всегда можете встретить человека могучего телосложения, пусть даже немного прибавившего в летах и изрядно поседевшего, удобно устровишегося на пороге своего маленького домика, и конечно вы узнаете в нем моего верного друга - нашего боцмана. По сей день мы с ним рядом и как только встретимся, то сразу заводим долгий разговор о неизведанных уголках Земли, куда еще не ступала нога человека, и опять наши мысли возвращаются к тому, что нам довелось увидеть, к бескрайней плантации водорослей с её жуткими обитателями, над которой витала смерть. А потом мы вспоминаем о той стране, где по Божьему изволению на свет появились чудовища, обликом своим напоминающие деревья. В такие моменты ко мне могут подойти мои дети, и тогда мы сразу меняем тему разговора, потому что в присутствии детей нужно говорить только о светлом и о любви, и ни в коем случае никаких страшных рассказов.
        notes
        Примечания
        1
        Эсту?рий (от лат. aestuarium «затопляемое устье реки») - однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря.
        2
        Деревянная доска, служит для укрепления шлюпки от сдавливания, а вместе с тем сиденьем для гребцов.
        3
        Морская сажень = 1,83 м.
        4
        Крамбол - на парусных деревянных судах - толстый короткий брус в виде консоли, выходящий за борт и поддерживаемый снизу кницею, называемой сапортус. На внешнем конце К. - шкив для кат-талей, посредством которых якорь после его выхода из воды подтягивается на высоту палубы, что называется взять якорь на кат.
        В данное время К. почти повсюду заменен кат-балкой, т. е. металлическим изогнутым брусом, похожим на шлюпбалку.
        Выражение "справа (слева) на крамболе" указывает направление на предмет, видимый справа (слева) по носу по линии, проходящей от наблюдателя через место нахождения прежнего правого или левого крамбола.
        5
        Корабельные галеты представляют собой увесистые лепёшки из муки и воды, высушенные до почти каменного состояния. Употреблять их в сухом виде просто невозможно - нужно предварительно размачивать в воде или алкоголе. В раздробленном виде они добавляются в незамысловатые морские рагу на базе солонины (об этом ниже). Кроме того, если раскрошить галеты помельче, они сгодятся в готовке вместо муки. В общем, практичная штука, если знать к ней подход. И может храниться годами.
        6
        Бак (нидерл. bak) - передняя часть палубы (от носа до фок-мачты) или палубы носовой надстройки.
        Надстройка над верхней палубой в носовой части корабля называется «полубак». Удлинённый полубак может занимать до 2/3 длины судна.
        Основное назначение полубака заключается в увеличении высоты борта в носовой части корабля, что важно для обеспечения хорошей мореходности, защиты верхней палубы от заливания при встречной волне и повышения непотопляемости. В удлинённом баке на грузовых судах располагают грузовые твиндеки, на пассажирских судах - каюты.
        На баке или внутри полубака обычно располагают якорное и швартовное устройства.
        7
        Кубрик - жилое помещение для команды.
        8
        Бриг (англ. brig) - двухмачтовое судно, имеющее от 6 до 24 орудий, с прямым парусным вооружением фок-мачты и грот-мачты, но с одним косым гафельным парусом на гроте - грота-гаф-триселем.
        9
        Рундук - ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, для хранения личных вещей команды, экипажа.
        10
        Камбуз (нидерл. kombuis) - помещение на судне, соответствующим образом оборудованное, и предназначенное для приготовления пищи (кухня). В зависимости от размера судна, размещают в отдельном помещении. Представляет собой выделенный участок большего пространства.
        11
        Почему нож матросский? Виной тому скругленный кончик клинка. Если судить по откровениям приключенческих писателей, то это сделано для того, чтобы сделать драки в портовых кабаках менее травматичными.
        Вот только добиться своей цели горе-реконструкторам не удалось. Обух ножа скруглялся к острию, но какая-никакая заостренная часть оставалась. Можно было вовсе убрать острие, сделав нож моряка чем-то вроде столового - но до такого радикализма корабельное начальство не дошло. А вообще изначально матросский или «морской» нож был сильно похож на финку. Прямое лезвие оканчивалось острием с характерной «щучкой» или же без нее. В первом случае скос обуха иногда затачивался под фальшлезвие, но это - по непроверенным слухам и мемуарам.
        Настолько старые матросские ножи до нас не дошли. Зато сохранился документ, авторство которого приписывают ни много ни мало - британскому адмиралу Френсису Дрейку. Из него следует, что этот прославленный флибустьер на службе Ее Величества был озабочен драками на кораблях его эскадры. Тогда, в эпоху парусного флота путешествия могли длиться месяцами, и людям бывало трудно уживаться друг с другом в тесном пространстве. Разумеется, тогда еще никто не слышал о тренингах на психологическую совместимость, вроде тех, которые проходят современные космонавты и экипажи подводных лодок. Да и скажи вы сэру Дрейку про подводную лодку - мигом пришлось бы пройти по доске или принять ванну под килем. Во избежание, так сказать, распространения бреда.
        В общем, товарищ Дрейк ограничился тем, что вооружил корабельного плотника точилом и приказал скруглить обушки матросских ножей. Дескать, пускай бравые морские волки выясняют отношения в благородном боксе. Кстати сказать, морякам, уволившимся со службы по выслуге лет, вручался матросский нож в «первозданном» виде - без отломанного острия.
        12
        Пал?ш (венг. pallos ['p?lo?] < тур. pala «меч; кинжал») - рубяще-колющее клинковое холодное оружие с широким к концу, прямым и длинным (до 100 см) клинком, который может иметь двустороннюю (ранние образцы), но чаще - одностороннюю или полуторную заточку, со сложным эфесом; прямая сабля.
        13
        Рейковый парус он же, Люгерный парус - это четырехугольный косой парус. Верхней шкаториной крепится к рейку, а нижней к гику.
        14
        Карапасная палуба - толстая, покатая, в виде спины черепахи, броневая палуба, идущая от броневого траверза к оконечности корабля. Иногда называют черепаховой палубой.
        15
        Кница - угольник для жесткого соединения элементов набора корпуса судна, примыкающих друг к другу под углом. На стальных судах кница треугольные, из металлических листов, на деревянных судах стальные или деревянные.
        16
        Фалинь - веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки или небольшого корабля; с помощью фалиня шлюпка буксируется, привязывается к пристани или борту судна.
        17
        Штерт - муж. шкерт, мор. привязь, хвост, веревка для подъема чего на судно, подъемная бичевка.
        18
        Вельбот (от англ. whaleboat, буквально «китовая лодка») - быстроходная, относительно узкая, 4?8 вёсельная шлюпка с острыми образованиями носа и кормы. Гребцы располагаются по одному на банке, весла на правый и левый борт через одно. Вельбот также имел мачту и паруса, использовался как спасательный бот.
        19
        Фордевинд (от нидерл. voor de wind) или по ветру - курс, при котором ветер направлен в корму корабля. Про судно, идущее в фордевинд, говорят, что оно «идёт полным ветром». Угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна в этом случае - около 180°.
        20
        Фок-мачта - первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только 2 мачты, при этом передняя расположена почти посередине судна, то её называют «грот-мачтой».
        Фок-мачта состоит из (снизу вверх) нижней фок-мачты, фор-стеньги и фор-брам-стеньги. Выше может быть расположен флагшток. Такелаж, расположенный на фок-мачте, несёт приставку «фок-», если расположен в нижней части корабля, ниже стеньги, и «фор-», если выше. Часть корабля от форштевня до фок-мачты называют «баком».
        Нижний парус на фок-мачте называют просто «фок».
        21
        Ст?ньга (нидерл. steng букв. - шест, штанга) - часть судового рангоута, служащая продолжением верхнего конца мачты.
        Стеньги присоединяются к топу нижней мачты при помощи стень-эзельгофтов, опираясь на шлагтовы, лежащие на саллингах марсов. Раскрепляются стеньги стень-вантами, стень-фордунами, стень-штагами и стень-бакштагами.
        Название зависит от названия мачты: фор-стеньга, грот-стеньга, крюйс-стеньга, блинда-стеньга.
        Стеньги используются для крепления рангоутного дерева, несущего парусное вооружение (гафелей, реев), сигнальных фалов и судовых огней.
        22
        Бизань - мачта (здесь) - название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых - последняя. Кормовую мачту на двухмачтовом судне также называют «бизань-мачтой», если носовая значительно её больше и находится на середине судна.
        23
        Люгерный парус - разновидность косого паруса. Кос?е парус? - паруса, которые ставятся в диаметральной плоскости вдоль судна. Имеют много разновидностей. В отличие от прямых парусов, позволяют судну идти круче к ветру, под углом до 20°. К косым парусам относятся и треугольные паруса.
        24
        Бакштаг (от нидерл. bakstag) - курс, образующий с направлением ветра угол больше 8, но меньше 16 румбов, то есть ветер по отношению к кораблю дует сзади-сбоку. Выделяют курс полный бакштаг, при котором угол превышает 135° градусов, то есть приближающийся к фордевинду и крутой бакштаг (менее 135°). Парус устанавливается под углом к ветру. Обычно на этом курсе парусное судно развивает наивысшую скорость. В бакштаг парус работает с большим углом атаки, при котором давление ветра играет основную роль в создании тяги паруса. Сила дрейфа практически отсутствует. Максимальную скорость парусные яхты развивают как раз на курсе бакштаг. При этом курсе, судно ведёт себя более спокойно, чем на галфвинде, а принцип управления - тот же. Грот не работает при курсе полный бакштаг, он прикрывает стаксель. Поэтому стаксель выносят за шкотовый угол на наветренный борт и ставят паруса «на бабочку».
        25
        Марс - это площадка на топе составной мачты, прикреплённая к её салингу. На парусниках служит для разноса стень-вант и для некоторых работ при постановке и уборке парусов.
        26
        Бегучий такелаж - тросовая оснастка судна (тросы и цепи, служащие для подъёма тяжестей и различных сигналов, подъёма, опускания и изменения направления отдельных частей рангоута относительно диаметральной плоскости судна, уборки и постановки парусов).
        27
        Форштевень - деревянная или стальная балка в носу корабля, на которой закреплена наружная обшивка носовой оконечности корпуса и которая в нижней части переходит в киль.
        28
        Планширь - деревянный брус с закругленной поверхностью или стальной из особого вида фигурной стали, ограничивающий фальшборт судна в верхней его части. 2. На гребных судах - брус, покрывающий верхние концы шпангоутов вокруг всей шлюпки, с гнездами для уключин. Служит добавочным креплением бортов. 3. На деревянных судах - толстые доски, связывающие верхние концы топтимберсов.
        29
        Вальком называется часть весла от уключины до ручки, как правило шестигранной, четырехгранной или круглой формы. Валёк должен быть немного легче, чем вся остальная часть весла, этот перевес называется водовесость. В случае если водовесость велика, то есть забортная часть весла очень тяжела, валёк уравновешивают свинцом.
        30
        Рей (р?я) (нидерл. ra) - горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначено для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и прочего). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур называют «сигнальным».
        31
        Фалинь - веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки; с помощью фалиня лодкак буксируется, привязывается к пристани или борту судна.
        32
        Старнпост - на деревянных судах так часто называют ахтерштевень - основный стояк для кормы, на который и навешивается руль, задняя оконечность корабля (судна) в виде жёсткой балки или рамы сложной формы, на которой замыкаются вертикально киль, борт, обшивка и набор; к нему подвешивается судовой руль.
        33
        Нагель (от нидерл. Nagеl) - «деревянный гвоздь, особенно в кораблестроении») - крепёжное изделие в виде крупного деревянного гвоздя. Первый экземпляр найден в Лихтенштейне.
        34
        Острога - рыболовное орудие в виде вил с несколькими зубьями.
        35
        Хэш (англ. Hash) - популярное блюдо, состоящее из измельчённого мяса, картофеля и лука, обжаренных на сковороде. Название происходит от фр. hacher, что означает «нарезать». Блюдо возникло как способ использовать мясные остатки. К 1860-м годам в США оно стало ассоциироваться с дешёвыми ресторанами, которые были известны как «хэш-хаусы» или «хэшерии».
        36
        Ранг?ут (ронг?ут, ранг?утное д?рево, ранг?утные дерев?) (от нидерл. rondhout - «круглое дерево») - общее название устройств для постановки парусов (их подъёма, растягивания, удержания в штатном рабочем положении), выполнения грузовых работ, подъёма сигналов и т. д.
        37
        Сто?чий такел?ж (от нидерл. takelage, от takel - «оснастка») - совокупность судовых снастей, служащая для раскрепления неподвижных элементов рангоута и передачи тяги парусов корпусу судна. Будучи раз заведённым стоячий такелаж всегда остаётся неподвижным. К стоячему такелажу относят: ванты, фордуны, штаги, бакштаги, перты, а также кливер и бом-кливер леера.
        38
        Ванты (от нидерл. want) - снасти стоячего такелажа, которыми укрепляются мачты, стеньги и брам-стеньги с бортов судна. Число вант зависит от толщины мачты и площади парусов.
        39
        Т?лреп (от нидерл. taal - «талевая» и нидерл. reep - «верёвка») - устройство для стягивания и выбирания слабины такелажа, кабелей. Представляет собой двойную винтовую стяжку, в которую с двух сторон ввинчивают стержни с разнонаправленной резьбой. При повороте корпуса талрепа остающиеся неподвижными винты, в зависимости от направления вращения, сходятся или расходятся, изменяя рабочую длину.
        40
        Эзельгофт (нидерл. ezel hoofd - «ослиная голова») - деталь крепления добавочных рангоутных деревьев к основным (утлегаря к бушприту, стеньги к мачте, брам-стеньги к стеньге).
        41
        Галлон (мера жидких и сыпучих тел, англ. = 4, 54 л, тж. imperial gallon; амер. = 3, 78 л)
        42
        Золотистый каранкс, или голубой каранкс (лат. Caranx crysos), - вид морских лучепёрых рыб из семейства ставридовых. Представители вида распространены в западной части Атлантического океана от Бразилии до Канады; и в восточной Атлантике от берегов Анголы до Великобритании, включая Средиземное море. Максимальная длина тела - 70 см. Ценная промысловая рыба. Популярный объект спортивной рыбалки.
        43
        Вант-путенсы (нидерл. wantputting) - металлические полосы, стержни или цепи, проходящие снаружи борта парусного судна и прочно скреплённые с набором и обшивкой. К верхним концам вант-путенсов крепят талрепы или нижние юферсы вант и стень-фордунов. На шлюпках «вант-путенсами» называют фасонные обушки или планки с проушинами, служащие для обтяжки вант. Вант-путенсы шлюпки располагают симметрично по бортам и крепят к планширю шлюпки.
        44
        Форштевень - носовая оконечность судна, являющаяся продолжением киля.
        45
        Аркбаллиста - средневековая двухплечевая деформационная тенсионная метательная машина, представляющая собой большой станковый арбалет на колёсном лафете. Приспособлена для стрельбы как стрелами, так и каменными или свинцовыми пулями
        46
        Плавучий якорь позволяет удерживать в правильном положении малогабаритное судно, надувную лодку, или парусную яхту при дрейфе или стоянке. Плавучий якорь имеет форму усеченного конуса и изготавливается из водонепроницаемого текстиля с несущим каркасом.
        47
        Нижние ванты (пеньковые) были на парусных кораблях самыми толстыми, их диаметр достигал 90-100 мм. Стень-ванты делали тоньше, а брам-стень-ванты еще тоньше. Выбленки были тоньше своих вант.
        48
        Тировать морск. мазать, покрывать тиром, смолою; смолить, осмаливать
        49
        Бел?ха (лат. Delphinapterus leucas) - вид зубатых китов из семейства нарваловых.
        50
        Гр?нды, или чёрные дельфины (лат. Globicephala), - род млекопитающих из семейства дельфиновых, содержащий два вида: обыкновенная гринда (Globicephala melas) и короткоплавниковая гринда (Globicephala macrorhynchus). Слово «гринда» происходит из фарерского языка.
        51
        Орех на арбалете - шайба с прорезью для хвостовика стрелы и с зацепом для тетивы.
        52
        Одним из простых механизмов является блок. Блок - это колесо с желобом, по которому пропущена веревка или трос. Используется блок, как и все простые механизмы, для преобразования силы - т. е. изменения направления и модуля приложенной силы.
        53
        Морская сажень - 1,8288 м.
        54
        В доисламском фольклоре гули - оборотни, живущие в пустыне вдоль дорог и охотящиеся на путников, которых убивают, а затем пожирают; также крадут детей, пьют кровь, воруют монеты, грабят могилы и поедают трупы.
        55
        Вертеп - кукольный театр в виде ящика.
        56
        Панчинелло - Панч и Джуди - традиционный уличный кукольный театр, возникший первоначально в Италии в XVII веке, а затем, в конце того же века, появившийся и в Великобритании. Центральными персонажами театра являются Панч (Пульчинелла) и его жена Джуди. Спектакли этого театра представляют собой короткие сцены продолжительностью, как правило, не более трёх минут. В каждой из сцен, по жанру относящихся к буффонаде, принимают участие два персонажа - Панч и какой-либо другой, отличающийся от него по характеру. Действие построено таким образом, чтобы зрители могли присоединиться к просмотру представления или покинуть его после каждого эпизода, - это связано с уличным характером представления.
        57
        Портал сцены, архитектурное обрамление сцены, отделяющее её от зрительного зала; образует портальное отверстие ? т. н. зеркало сцены. В современном театре П. обычно имеет форму прямоугольника. Применяется также временный декоративный Портал (нередко подвижный), который составляет часть декорационного оформления спектакля и одновременно используется для сокращения зеркала сцены.
        58
        Брам-стеньга - прямое, круглое дерево, служащее продолжением мачты.
        59
        Бом-брам-стеньга - рангоут, дерево, являющееся продолжением брам-стеньги.
        60
        Здесь говорится о длинном леере, перетягивая который передвигают, привязанный к нему мешок или груз.
        61
        Корпия - это растребленная ветошь, нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал
        62
        Клетень - это клетинг, кледанг муж., мор. обмотка снастей шкимушкою (тонкою бичевкою), или обшивка их смоленою парусиной, для сбережения. Клетневина жен. старая парусина на клетень. Клетневать что, покрывать клетнем. Клетневанье ср., длит. клетневка…
        63
        Фунт - единица массы, равная 453, 6 г.
        64
        Биз?нь-м?чта (нидерл. bezaansmast) - название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых - последняя, а все мачты между бизань-мачтой и фок-мачтой обычно называются грот-мачтами и различаются порядковым номером. Есть из этого правила исключения: так, например, на четырёхмачтовых каракках и галеонах было две бизань-мачты (обычная и т. н. "малая бизань" или бонавентура). Кормовая мачта на двухмачтовом судне также может называться бизань-мачтой, если носовая значительно её больше и находится в середине судна. Приставка «крюйс» означает принадлежность элемента рангоута или такелажа к бизань-мачте, например, «крюйс-стеньга».
        65
        Шпиль (от нидерл. spijl - «якорный ворот») - механизм на торговом судне (или военном корабле) типа ворот с вертикальной осью вращения; служит для вытягивания якорной цепи из воды. Так же шпиль используют для швартовных операций, выбирания троса, перемещения груза, выборки тралов, рыболовных сетей и прочего.
        66
        Баклан - пища, угощение (морской жаргон). Грузить баклан в трюм - есть, набивать желудок пищей (морское выражение).
        67
        Блок - простейший механизм для поднятия тяжестей. На судах блоки употребляются трех видов: металические, деревянные с оковкой (внутренней или наружной) и деревяные без оковки.
        68
        Травить - ослаблять, отпускать понемногу (мор). Травить канат. Травить снасть.
        69
        Топ - верхняя часть мачты.
        70
        Вымбовка (от нидерл. windboom, от winden - «навивать» и boom - «дерево») - один из выемных деревянных или металлических рычагов, служащий на судах для вращения баллера ручного шпиля, стоячего ворота, навоя, бочки. Вставляется горизонтально в 4-угольное гнездо (шпильгат) в головке ручного шпиля. В шпильгате вымбовка раскрепляется с помощью специального шпильболта. Иногда для взаимного скрепления вымбовки обносятся по концам специальным тросиком (верёвкой), носящим название шпильтрос или свистов.
        71
        Ют - кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы. Ют, частично утопленный в корпус судна, называется «полуютом». Старинное название шканцев и юта - «ахтерзейль-кастель».
        72
        Твиндеки - междупалубное пространство внутри корпуса грузового судна (сухогруза, а для балкеров, танкеров, газовозов, контейнеровозов, цементовозов, костеров и прочих торговых судов это неприемлемо) между двумя палубами или между палубой и платформой. При наличии трёх палуб различают верхний и нижний твиндеки, при большем количестве палуб - верхний твиндек, второй твиндек, третий твиндек и далее, сверху вниз. Твиндек служит для размещения грузов или пассажиров и экипажа.
        73
        Шк?нцы (от нидерл. schans; нем. Schanze - «вязанка хворосту») или квартердек (англ. quarterdeck, от quarter - «четверть» и deck - «палуба») - помост либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень - выше шкафута, где обычно находился шк?пер, а в его отсутствие - вахтенные или караульные офицеры и где устанавливали компасы. Позднее «шканцами» называли часть верхней палубы военного корабля от грот-мачты до бизань-мачты.
        74
        Гакаборт (от голландского hakkebord; букв. haak - крюк и bord - борт) - закругленная часть кормовой оконечности судна, в эпоху парусного флота под этим термином подразумевали самую верхнюю часть кормы от раковины над верхними окнами до планширя. В России данный морской термин стал широко употребляться со времен правления Петра I Алексеевича Великого, который некоторое время работал на одной из судостроительных верфей в Голландии.
        75
        Пал - металлический брусок, препятствующий обратному вращению шпиля.
        76
        Верп - вспомогательный якорь на судне. Используется в качестве станового якоря в случае его потери или в аварийных ситуациях, например для снятия судна с мели, перемещения его на другое место при отсутствии хода и т. п. В этих случаях Верп завозится на шлюпках с кормы судна и сбрасывается в нужном месте. Самый большой Верп на судне называется стоп-анкером.
        77
        Такел?ж (такал?ж) (от нидерл. takelage, от takel - «оснастка») - обобщенное название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами. Такелаж разделяют на стоячий и бегучий. Стоячий такелаж служит для удержания рангоутных частей в надлежащем положении, бегучий - для постановки, уборки парусов, управления ими, изменения направления отдельных частей рангоута.
        78
        Ранг?ут (ранг?утное д?рево, ранг?утные дерев?) (от нидерл. rondhout - «круглое дерево») - общее название устройств для постановки парусов (их подъёма, растягивания, удержания в штатном рабочем положении), выполнения грузовых работ, подъёма сигналов и т. д. Ранее на судах парусного флота рангоут изготавливался из дерева (в связи с чем и назывался рангоутным деревом), впоследствии все главные части рангоута (мачты, бушприт, реи) стали изготавливать из стали или других материалов нерастительного происхождения (например, композитных материалов).
        79
        Рей (р?я) (нидерл. ra) - горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначено для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и прочего). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур называют «сигнальным».
        В зависимости от того, к какой мачте принадлежат реи, а также от местоположения на мачте, они получают дополнительные наименования:
        • Фока-рей, фор-марса-рей, фор-брам-рей, фор-бом-брам-рей, фор-трюм-рей, фор-мун-рей крепят на фок-мачте
        • Грота-рей, грот-марса-рей, грот-брам-рей, грот-бом-брам-рей, грот-трюм-рей, грот-мун-рей крепят на грот-мачте
        • Бегин-рей, крюйсель-рей, крюйс-брам-рей, крюйс-бом-брам-рей, крюйс-трюм-рей, крюйс-мун-рей крепят на бизань-мачте
        В конце XVI - начале XVII века на бушприте обычно устанавливали маленькую мачту - блинда-стеньгу с небольшим блинда-стень-реем. Примерно с середины XVIII века вместо блинда-стеньги ставили утлегарь с небольшим реем - бом-блинда-реем.
        В вертикальной плоскости концы рея поддерживают топенантами, в горизонтальной плоскости рей может быть повёрнут с помощью брасов. Разворачивание реев с помощью брасов называют «брасопкой» (от глагола брасопить, брасовать).
        Под реем обычно протягивают специальные тросы, служащие опорой при работе с парусами.
        80
        Стеньга фок-мачты.
        81
        Лонгосалинг, лонг-салинг (Trestle-tree) - продольные брусья, прикрепленные к нижней части топа мачты или стеньги. Л.-С. вместе с краспицами и чиксами служат основой марса или салинга.
        82
        Краспица - на больших парусных судах поперечный брус, укладываемый на лонга-салингах и являющийся составной частью марсов и салингов.
        83
        Чиксы - наделки в виде толстых досок, прибитых к мачте с боков, ниже топа. Служат для поддержания лонга-салингов.
        84
        Огоном называется петля, сделанная в конце или середине троса путем пробивки прядей. По своему назначению и способу изготовления огоны бывают: простые, рангоутные, подкововидные, разрубные и связные.
        85
        Пяртнерс от англ. Partners, мн.ч. - мор. отверстие в палубе, через которое проходит нижний конец мачты, а также устройство, в которое упирается бушприт.
        86
        Степс - деревянное или железное гнездо, в которое вставляется мачта своим шпором.
        87
        Шпор мачты - (Heel of a mast, heel of a topmast) нижний конец всякого вертикального дерева (мачты, стеньги), а также внутренний конец у бушприта, утлегаря, выстрела и лисель спирта. Самойлов К. И. Морской словарь.
        88
        Полубимс бимс (подпалубное крепление), идущий не по всей ширине корабля, а от борта до карлингса или до выреза в палубе.
        89
        Бимс (от англ. beams - «брусья») - поперечная балка, поддерживающая палубу. Предназначен для придания жёсткости перекрытиям, распределения нагрузки палубы на борт, конструкции и переборки, обеспечения поперечной прочности корабля
        90
        Брюканец (брюкинс) (устар.). Кусок крашеной или просмоленной парусины, предохраняющий от попадания воды в щель между палубой и мачтой парусного корабля (судна) или в амбразуру орудийной установки.
        91
        Фок-мачта - это Фок-мачта - первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только 2 мачты, при этом передняя расположена почти посередине судна, то её называют «грот-мачтой».
        Фок-мачта состоит из (снизу вверх) нижней фок-мачты, фор-стеньги и фор-брам-стеньги. Выше может быть расположен флагшток. Такелаж, расположенный на фок-мачте, несёт приставку «фок-», если расположен в нижней части корабля, ниже стеньги, и «фор-», если выше. Часть корабля от форштевня до фок-мачты называют «баком».
        Нижний парус на фок-мачте называют просто «фок».
        92
        Фор-стеньга (Fore topmast) рангоутное дерево, служащее продолжением фок мачты. Самойлов К. И. Морской словарь.
        93
        Деннаж - крепежные приспособления, подкладываемый материал.
        94
        Фок-рей - нижняя рея фок-мачты.
        95
        Грота-рей - нижний рей на грот-мачте.
        96
        Марса-рей - второй снизу рей на мачте, к которому привязывается марсель.
        97
        Рей - горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи боргов и бейфута к мачте или стеньге. Предназначена для постановки прямых парусов или крепления сигнальных фалов и фигур (конусов, шаров и т. д.). Рей, предназначенный для подъёма сигнальных флагов и фигур носит наименование сигнального.
        В зависимости от того, к какой мачте принадлежат реи, а также от местоположения на мачте, они получают дополнительные наименования.
        • Фока-рей, фор-марса-рей, фор-брам-рей, фор-бом-брам-рей, фор-трюм-рей, фор-мун-рей крепятся на фок-мачте.
        • Грота-рей, грот-марса-рей, грот-брам-рей, грот-бом-брам-рей, грот-трюм-рей, грот-мун-рей крепятся на грот-мачте.
        • Бегин-рей, крюйсель-рей, крюйс-брам-рей, крюйс-бом-брам-рей, крюйс-трюм-рей, крюйс-мун-рей крепятся на бизань-мачте.
        98
        Б?шприт (б?гшприт, бугсприт, боусприт, бухсприт, буксприт, бушприт, букшприт, бухшприт, бугшприт) (нидерл. boegspriet, от boeg - «нос», spriet - «пика, вертел») - горизонтальное либо наклонное рангоутное дерево, выступающее вперёд с носа парусника. Предназначен для вынесения вперёд центра парусности, что улучшает манёвренность судна. К бушприту крепят стоячий такелаж стеньг передней мачты, а также такелаж носовых косых парусов: кливеров и стакселей.
        99
        Утл?гарь (от нидерл. uitleggen - буквально «удлинять») - добавочное рангоутное дерево, служащее продолжением бушприта вперёд и вверх. Иногда к утлегарю в качестве его продолжения крепят бом-утлегарь - равноценное рангоутное дерево, являющееся продолжением утлегаря.
        Утлегарь вместе с бушпритом служит для выноса вперёд добавочных прямых парусов - блиндов и косых - кливеров и стакселей. Тот кливер, который находится впереди других кливеров и прикрепляется к снасти (бом-кливер-леер), идущий от топа фок-мачты к утлегарю называют «бом-кливером».
        Утлегарь крепят к бушприту при помощи бушпритного эзельгофта и специальных железных деталей - бугелей. Растягивают утлегарь с боков утлегарь-бакштагами и снизу для уравновешивания натяжения штагов и лееров фок-мачты - утлегарь-штагом (или мартин-штагом). Точно так же бом-утлегарь укрепляют снизу бом-утлегарь-штагами (от конца бом-утлегаря к корпусу судна), а с боков - бом-утлегарь-бакштагами (от конца бом-утлегаря к борту судна).
        Частью стоячего такелажа утлегаря являются также утлегарь-перты, на которых стоят люди при креплении парусов.
        100
        Ют, частично утопленный в корпус судна, называют «полуютом».
        101
        Поворт оверштаг - изменение курса корабля с переменой галса.
        102
        Раковина (морской термин) - на парусных судах свес на бортах кормовой части судна, где располагались сантехнические принадлежности. В дальнейшем, с изменением конструкции корпуса, выражение «на правой/левой раковине» стало означать «справа/слева по корме».
        103
        Скл?нки, устар. Скл?ницы, Скл?нка - название песочных часов с полу часовым ходом во времена парусного флота: каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола.
        Склянкой на флоте называли также получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта, и счёт склянок начинается снова. Моряки парусного флота использовали их как мерило для отсчёта времени вахт и при измерении скорости судна ручным лагом.
        «Бить склянку» - значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счет времени начинали в 00 часов 30 минут - 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) - в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) - в 1 час 30 минут и так до 8 склянок - в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т. д. Если моряк спрашивал «Какая склянка?» - это означало, что его интересовало, какой получас пошёл с восьми склянок.
        На парусных кораблях у колокола стоял специальный часовой, в обязанности которого входило наблюдать за двумя склянками - получасовой и четырёхчасовой. Для точности показания времени песочные часы подвешивали в вертикальном положении. Когда в получасовой склянке песок пересыпался из одной половины в другую, часовой ударял в колокол и переворачивал её. Восемь склянок были, когда пересыпался весь песок в четырёхчасовой склянке. С того времени сохранилось выражение «сдать под склянку», что означает сдать что-либо под охрану часовому.
        С начала XVIII столетия в полдень вместо восьми склянок, а иногда и после них, «били рынду», то есть звонили в колокол особым звоном - три коротких отрывистых удара, следовавших один за другим.