Охота на Бугимена Ричард Чизмар
        НА ОСНОВЕ РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЙ. АВТОР - ГЕРОЙ КНИГИ И УЧАСТНИК РАССЛЕДОВАНИЯ.
        ОТ СОАВТОРА СТИВЕНА КИНГА.
        БЕСТСЕЛЛЕР NEW YORK TIMES И USA TODAY, НАЗВАННЫЙ КИНГОМ «АБСОЛЮТНО СВЕЖИМ И ПОТРЯСАЮЩИМ».
        1988 год. Тихий городок Эджвуд потрясен жестоким убийством пятнадцатилетней Наташи Галлахер. Утром мать зашла разбудить ее и увидела: кровать дочери пуста, окно распахнуто, на подоконнике кровь. Позже Наташу находят в лесу - задушенную, с отрезанным левым ухом. А перед домом жертвы нарисованные синим мелом «классики» с загадочной цифрой 3 в каждой клетке… Но в округе нет маленьких детей, так что это наверняка сделал убийца. И он продолжает убивать, издеваясь над полицией и ФБР, показывая, что ему известен каждый их шаг. По городу расползается слух, что зло, убивающее местных девушек - вовсе не человек… Бугимен.
        Только что вернувшийся домой выпускник журфака Рич Чизмар пытается не поддаваться панике и сделать хоть что-то для поимки Бугимена. И вот он уже ощущает тайные взгляды неуловимого маньяка и необъяснимую связь с ним. Рич еще не знает, что эхо этих зловещих событий будет преследовать его много-много лет…
        Незаурядный триллер о серийном убийце, пропитанный ужасом провинциальных городков в духе Кинга, с настоящей криминальной документалистикой, богатым иллюстративным материалом и собственным расследованием автора.
        «Поистине леденящая кровь книга, абсолютно свежая и потрясающая. Захватывающее и пугающее чтение. Повсюду ощущается влияние Брэдбери, хотя тот не написал бы подобной концовки. Роману удалось то, чего часто не удается тру-крайм-историям - совместить нагнетание ужаса и прекрасный финал». - Стивен Кинг
        «Головокружительное творение диковинной фантазии и психологической проницательности. Из тех редких книг, что создают невыразимое чувство посещения иного мира. В этой истории словно бьется живое человеческое сердце. Я потрясена!» - Кэролайн Кепнес
        «Великолепно. Запутанное дело, увенчанное элегантной разгадкой. Ошеломляет мастерство, с которым переплетены факты и вымысел. Это гимн и детской невинности, и взрослению». - Катриона Уорд
        «Захватывающе. Пугающе. Бескомпромиссный рассказ о монстре, появившемся посреди повседневности, и героях, самых обыкновенных людях, одержимых мыслью его остановить». - Райли Сейгер
        «Чизмар, не церемонясь, вдребезги разбивает представление о том, что все жанры уже изобретены. Это невероятно тревожная смесь литературных стилей, визуального материала, биографии и сказа. Свежая, обескураживающая, великолепная. Да уж, а нам-то казалось, что любой книге можно легко назначить жанр…» - Джош Малерман
        «Здесь Чизмар продемонстрировал всю мощь своего невероятного таланта рассказчика. Завораживающая фантазия вкупе с глубоко человечным отношением к материалу. Тонкое, многослойное повествование, великолепная интеллектуальная игра». - Майкл Корита
        «Абсолютно восхитительно, совершенно неотразимо и безмерно душераздирающе. Готов спорить, прочтете за один присест. Забираю к себе в любимые!» - Си Джей Тюдор
        «Просто черная магия, а не роман. Шедевр тру-крайма с автором в качестве ключевого игрока в жутком детективном повествовании. Крайне рекомендую, но только не слабонервным». - Джонатан Мэйберри
        Ричард Чизмар
        Охота на Бугимена
        Richard Chizmar
        Chasing the Boogeyman
        
        В оформлении суперобложки использованы иллюстрации: Arina P Habich, Deutschlandreform, Wirot, LifetimeStock / Shutterstock.cотИспользуется по лицензии от Shutterstock.com
        Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *
        Бестселлер New York Times и USA Tuday от соавтора Стивена Кинга.
        Незаурядный триллер о серийном убийце, пропитанный ужасом провинциальных городков в духе Кинга, с настоящей криминальной документалистикой, богатым иллюстративным материалом и собственным расследованием автора.
        Это серия особенно напряженных, мрачных и атмосферных романов. В них оживают черные стороны человеческой натуры - и проявляются самым причудливым и неожиданным образом.

* * *
        Посвящается Каре.
        Снова
        Обращение к читателям
        Перед вами - художественное произведение, дань уважения моему родному городу и моей страсти к жанру криминальной документалистики, тру-крайм. По всей книге разбросаны картинки из жизни, по большей части вдохновленные моей личной историей; однако есть и события, а также реальные люди, места и печатные издания, которые художественно переосмыслены таким образом, чтобы придать больше жизненности повествованию. Прочие же имена, герои, места, издания и события полностью порождены моим воображением - не самой, признаюсь, приятной вещью на свете.
        Джеймс Реннер
        Предисловие
        Я пишу о серийных убийствах. Первый опыт я приобрел во «Фри таймс», в Кливленде, работая журналистом-расследователем в те дни, когда на западе города начали пропадать молодые женщины. Все понимали, что убийца прячется среди нас, но обнаружить его не получалось. Я провел целый месяц, расследуя дела Аманды Берри и Джины ДеХесус - жертв маньяка. В главных подозреваемых ходил бывший дружок Аманды, однако доказательств у полиции не было. А потом однажды, в две тысячи тринадцатом году, отведя сынишку в спортзал, я получил сообщение от своего информатора в Управлении полиции Кливленда: «Аманда и Джина только что вышли из одного дома в Вест-Сайде. Там же находится третья жертва». К концу дня Ариэля Кастро задержали. Просматривая свои записи с самого начала, я обнаружил имя Кастро - его дочь последней видела Джину ДеХесус. Когда Джина пропала, главред попросил не интервьюировать девочку - она была еще несовершеннолетней. Остается только догадываться, как все пошло бы, не послушай я начальство.
        Тем летом, когда взяли Кастро, я возил семью в Оушн-Сити, штат Мэриленд, в отпуск. Мне требовался отдых; я собирался почитать Стивена Кинга и Джона Ирвинга, пока дети на пляже ваяют замки из песка. В квартире, которую мы сняли, стоял обеденный стол с расшатанными ножками; это бесило, и уже на второй день я был готов заняться починкой. Я осмотрел хозяйские книжные полки в поисках чего-нибудь подходящего по размеру и там случайно наткнулся на поблекшую под солнцем обложку «Охоты на Бугимена» - документальный детектив Ричарда Чизмара. Едва начав листать книгу, я начисто забыл про расшатанный стол. К обеду я не мог думать уже ни о чем, кроме подробностей, которыми изобиловала книга, и чудовищных нераскрытых убийствах, потрясших Эджвуд в восемьдесят восьмом году.
        Когда мы уезжали, «Бугимена» я прихватил с собой. Спорить не стану, это воровство; однако мой аргумент таков: быть украденной для книги лучше, чем подпирать стол. Вернувшись домой, я полез в интернет - искал, поймали ли убийцу, но мне подвернулись лишь старые статьи на портале «Лексис-Нексис». За последние десять лет никаких обновлений. Зато я с удивлением узнал, что Чизмар превратился в книгоиздателя, да какого: Стивена Кинга публикует! У меня со студенческих лет завалялся номер его журнальчика «Кладбищенский танец», и там, на странице со всеми данными, обнаружилась контактная информация.
        Спонтанно возникло желание написать ему, и я отправил Чизмару вопрос по электронной почте: «Есть ли новости по загадке Бугимена?» Я сфотографировал обложку стыренной книжки и приложил фото к письму вместе с номером телефона. Через пять минут раздался звонок. Это был Чиз. Мы часа два или три проговорили о тех убийствах. Прошло двадцать с лишним лет, а он помнил каждую деталь, каждого свидетеля, с которым общался. Ясно было, что Чизмар по-прежнему одержим расследованием. Тогда же возникла идея: написать очерк о его поисках преступника в юные годы. Однако помешали другие дела и новые истории.
        И вот наступило сентябрьское утро две тысячи девятнадцатого года, когда я увидел: весь «Твиттер» заполонен темой «Бугимена». Переходя по ссылке, я убеждал себя, что увижу рекламу нового фильма ужасов. И открыл новости об убийствах в Эджвуде. У меня прямо-таки земля ушла из-под ног при виде имени человека, арестованного полицией. Такого я ожидать никак не мог.
        Чизмар не ответил на мой звонок ни в тот день, ни до конца недели. Дополнительные сведения я получал из «Вашингтон пост» - читая новости, что публиковала Карли Олбрайт. В воздухе витала атмосфера всеобщего облегчения - казалось, его можно потрогать. Так же было, когда арестовали «убийцу из Золотого штата»[1 - Золотой штат - официальное прозвище Калифорнии; имеется в виду серийный насильник и убийца Джозеф Деанджело, действовавший в 1970-80-х гг. и пойманный в 2018 г. благодаря онлайн-базе для генеалогических изысканий по ДНК.]. Когда вопреки всем трудностям чудовище поймано, возникает ощущение чуда. Толкин даже слово для этого придумал - «эвкатастрофа»[2 - Греческая приставка «эв» («эу», «ев») означает «хорошее», «благое», «нормальное».], то есть катастрофа наоборот.
        Я долго ждал от Ричарда Чизмара слов, которые поставили бы точку в этом деле. Узнав, что он и в самом деле проинтервьюировал убийцу в тюрьме, я жаждал услышать, что же он выяснил. Поэтому для меня большая честь написать вступительное слово к долгожданному финальному изданию его книги.
        Если меня чему-то и научил опыт Чизмара, так это тому, что терпение и надежда побеждают зло и безразличие. Почти всегда. Надеюсь, вы согласны.
        3 марта 2019
        Джеймс Реннер - автор книги «Фанат документального детектива», спорной книги об исчезновении Моры Мюррей, а также романа «Человек с Примроуз-лейн». Совсем недавно вышел его новый роман - «Муза». Джеймс начинал репортером в Кливленде, специализировался на журналистских расследованиях. В настоящее время он ведет подкаст «Философия преступления».
        Вступление
        «Что за зверь такое вытворяет?»
        Когда я взялся собирать газетные статьи и вырезать заметки о трагических событиях, произошедших в моем родном Эджвуде, штат Мэриленд, летом и осенью восемьдесят восьмого года, я и в мыслях не держал писать полноценную большую книгу на основе этих разрозненных наблюдений.
        Возможно, что-то засевшее в глубинах подсознания нашептывало: заметки эти перерастут в нечто стоящее… Впрочем, Рич Чизмар, двадцатидвухлетний юнец, погрузивший однажды в начале июня нехитрые пожитки (в частности, любимый компьютер «Эппл Макинтош», за который по сей день приходится выплачивать ежемесячные взносы) в замызганную бурую «Тойоту Короллу» и отправившийся на север по Девяносто пятому федеральному шоссе к отчему дому, об этом и не догадывался. Знал я лишь одно: за три дня до того в нескольких кварталах от места, где я вырос, посреди ночи из собственной постели вытащили молоденькую девчонку. А на следующее утро ее растерзанное тело обнаружили в лесу неподалеку. Подозреваемых у местной полиции не было.
        Поначалу репортеры, соблюдая приличия, деликатно не сообщали о том, в каком состоянии нашли труп. Но харфордский шериф приходился родным дядей одному моему старинному другу, он-то и вывалил все тошнотворные подробности.
        - Господи, Рич, что за зверь такое вытворяет? - спросил меня этот самый знакомый, словно давний интерес ко всему жуткому дал мне право считаться неким экспертом по девиантному поведению и психическим отклонениям.
        В тот день мне нечего было ему ответить, да и сейчас, более чем год спустя, сказать нечего. Можете считать меня наивным, но есть вещи за пределами нашего понимания. В жизни - да и в смерти - многое остается тайным.
        Когда мы с отцом говорили по телефону накануне моего возвращения домой, он, как обычно, был спокоен. Волновало его лишь одно: чего бы вкусненького мне хотелось на обед в день приезда. Он хотел заранее купить продуктов в войсковом буфете своей части. Однако мама места себе не находила.
        - Мы знакомы с Галлахерами уже двадцать лет, - причитала она дрожащим от захлестнувших эмоций голосом. - Они переехали сюда вскоре после нас. Джош только-только ходить научился, а бедняжечка Наташа еще не родилась. Ты поговори с Джошем, когда домой вернешься. И вообразить не могу, каково это: потерять младшую сестренку!.. Пойдешь с нами на похороны? Вы ведь с Джошем учились вместе, да?
        Я заверил ее, что тоже не могу вообразить, каково это - потерять младшую сестренку (то, что я - младший из Чизмаров, а посему младшей сестренки у меня нет, никакой роли не играло), и да, конечно, на похороны я пойду, и да, конечно, мы с Джошем и в самом деле учились вместе, хотя и не то чтобы дружили - тусовались порознь.
        Уже тогда, в относительно юные годы, я пошел своим путем, а моя семья оставалась верной католицизму - особенно мама. Если окружающий ее мир страдал - от смертоносного землетрясения в Азии, потопа в Южной Америке или, там, у внучатого племянника обнаруживался неизлечимый рак, - мама сострадала каждому нуждающемуся. В этом она вся.
        У мамы уже и дыхание сбилось - говорить устала, однако взялась за новую тему: как они с Нормой Джентил, нашей соседкой, каждое утро прошедшей недели ходили на мессу и молились за всех Галлахеров. А еще сходили к ним с соболезнованиями, жареной курицей домашнего приготовления и капустным салатом.
        На заднем плане слышался приглушенный голос отца: он распекал маму за то, что долго держит меня у телефона. Мама в ответ огрызнулась:
        - А ну, цыц!
        Вернувшись к разговору со мной, она извинилась, что так сильно расстроена, и за то, что уже все уши мне прожужжала; заявила, что ничего подобного в Эджвуде в жизни не происходило. Не успел я хоть что-то ответить, как мама пожелала мне спокойной ночи и повесила трубку.
        Когда на следующий день к вечеру я сворачивал на своей перегруженной «Тойоте» с Девяносто пятого шоссе на Хансон-роуд, репортерша на радио почти слово в слово вторила маме. В городках, подобных Эджвуду, нелады с законом у многих: тут нападение, там побои; то взлом, грабеж и кража, то наркоманы буянят. Случаются и убийства - но ничего и отдаленно подобного столь жестокому и извращенному. Репортерша заявила, что теперь словно щелкнули невидимым переключателем, и мы попали в иную реальность. Городок утратил остатки невинности.
        На пассажирском сиденье рядом со мной лежал диплом журфака Мэрилендского университета, присланный мне свернутым в трубочку в почтовой тубе. Рамку я покупать не стал - зачем? Родители очень расстроились, когда я так же наплевательски отнесся к церемонии вручения диплома - просто не пошел туда. Четыре с половиной года тянулись бесконечно; я был сыт по горло теоретическим образованием. Настала пора заняться чем-то настоящим.
        Дело оставалось за малым: я не очень-то представлял, чем именно.
        За последние пару лет у меня кое-что опубликовали - в основном спортивные заметки да несколько злободневных статей в университетской газете. А еще мне повезло прорваться в родной харфордский еженедельник «Иджис» (аж дважды) и в «Балтимор сан» (всего раз). Как давнишний болельщик бейсбольной команды «Балтимор Ориолс» я особенно гордился большой статьей об Эрле Уивере, написанной для «Сан». В отличие от диплома, ее-то я вставил в аккуратную рамку и заботливо завернул в пупырчатую пленку, прежде чем положить на заднее сиденье автомобиля.
        Итак, вооруженный внушительным ворохом газетных вырезок и свежеиспеченным дипломом журфака, я, по вашему мнению, должен был осесть дома и заняться активным поиском работы, да?
        Ничего подобного.
        Видите ли, во время нудных занятий о том, как правильно написать «шапку», когда использовать «неназванный источник» и как интервьюировать неразговорчивого собеседника, я по уши влюбился в совершенно иную литературу. Такую, в которой неизмеримо меньше правил; такую, где над ухом не лает шеф, требуя: «Шевелись, Чизмар, пора сдавать в печать!»
        Вы угадали, я говорю о биче подлинной журналистики: о разнузданном и незрелом мире фантазеров, о мире художественной литературы. Хуже того, я заболел жанровой литературой: детективом, мистикой, триллером; влюбился в совсем уж поганую падчерицу беллетристики - литературу ужасов.
        К тому времени мне удалось продать с полдюжины рассказов мелким издательствам в разных концах страны, журнальчикам с говорящими названиями типа «Свидетельства невероятного», а еще «Научфант», «Солнце пустыни» и «Песнь звезд». Обычно такие журнальчики находишь в почтовом ящике с криво пришлепнутой обложкой и любительскими черно-белыми картинками на ней; там платят цент за слово, да и то если повезет. Обычно не платят ничего.
        Дальнейшим свидетельством моего юношеского невежества и шапкозакидательства стал следующий шаг на пути к новой любви: незадолго до описываемых событий я объявил об открытии своего собственного журнала ужасов и триллера, амбициозного ежеквартальника под весьма спорным названием «Кладбищенский танец» (названия, позаимствованного у собственного рассказа; за рассказ меня похвалили с десяток издателей, причем похвалы касались запоминающегося названия, а вот качество самого рассказа удостоилось, если быть точным, абсолютного нуля комплиментов). Первое издание «Кладбищенского танца» должно было увидеть свет через несколько месяцев, в декабре восемьдесят восьмого. Я, как всегда, тонул в работе: меня ждала бесконечная череда долгих дней и ночей за рабочим столом.
        Но сперва нужно было провернуть самую трудную часть дела - как-то объяснить моим старомодным, всю жизнь прожившим по правилам родителям, что я даже не собираюсь подавать резюме и искать работу. Вместо этого я замыслил иной стратегический план: во-первых, пустить корни в спальне на втором этаже, где прошло все мое детство; затем на семь месяцев присоседиться к родительскому обеденному столу, готовясь к предстоящей свадьбе (и последующему переезду в Балтимор, чтобы Кара, моя невеста, успешно закончила учебу в университете Джонса Хопкинса, а потом занялась физиотерапией - только так можно было обеспечить со временем постоянный доход хоть у кого-то в нашей будущей семье), и работать над своим журнальчиком, пописывая рассказы о злодеях и чудовищах да слоняясь по дому в трениках и пижаме.
        Зашибись план, да?
        К счастью, родители и здесь проявили свой ангельский характер. По причинам, недоступным разумному человеку, они решили поддержать сыновнее начинание и выразили непоколебимую веру в мое будущее.
        Ну вот, теперь вы знаете, как в начале июня восемьдесят восьмого я очутился за письменным столом перед окном с видом на соседский дом, в комнате, где я вырос. Каждый раз, отрывая глаза от экрана компьютера и глядя в окно, я видел лужайку, а воображение гоняло по ней хохочущих и улюлюкающих призраков друзей детства; их голые плечи растворялись в мерцающих тенях высоченной плакучей ивы, загребущие лапы ветвей которой без счета ловили наши плетеные мячики и без счета же дарили прохладную тень, а в тени мы объедались пиццей и менялись бейсбольными карточками. Под этой ивой я урвал свой первый поцелуй в одиннадцать лет. Ее звали Ронда, и я помню ту девчонку до сих пор.
        Однако все это осталось в прошлом. Хотя детство мое золотое и рисовало в мечтаньях приятные ностальгические картинки, впереди ждало настоящее - сверкающий новый дар, жаждущий, чтобы я его открыл.
        За окном мелькали дождливые деньки, на экране складывались слова, и решение вернуться к родителям казалось все более верным, как будто не только душа моя стремилась домой, но некое предназначение требовало возвращения, и это, честно говоря, меня удивляло. Когда Кара, терпеливая, искрометная, зеленоглазая красотка (по чистой случайности также из большой эджвудской семьи), предложила мне вернуться в родные пенаты на месяцы, остающиеся до нашей свадьбы, я решил, что она спятила. Родителей я люблю всей душой, однако с тех пор, как пять долгих лет назад мне исполнилось семнадцать, я ни разу не оставался дома дольше чем на неделю каникул. Я вполне резонно предполагал, что если мы вновь поселимся под одной крышей, то все втроем сведем друг друга с ума.
        По счастью, Кара, помимо ослепительной улыбки, обладала еще и то ли проницательностью, то ли интуицией; как повелось во все последующие годы, она была права.
        Семь месяцев, что я прожил на Хансон-роуд, оказались именно тем, что мне было нужно. Они стали для меня мостиком во взрослую жизнь и во все хорошее и плохое, к чему привели.
        Сперва о хорошем: я усердно трудился в уютной тиши комнаты моего детства и оттачивал мастерство. Я продал несколько рассказов, и первый номер «Кладбищенского танца» вышел вовремя, не только не разорив меня, но и принеся некоторый успех. Я встретил тех, кого не видел годами, восстановил старые связи. Мы с отцом косили газон и стригли кусты летом, сгребали листву и чистили сточные канавы осенью. Мы ковырялись в гаражной мастерской, смотрели по телевизору в подвале игру «Ориолс»[3 - Имеется в виду бейсбольный клуб «Балтимор Ориолс».], попивая пиво из запотевших банок и уничтожая горы сыра и крекеров с бумажных тарелок. Стрелка на весах в ванной неизменно ползла вверх, пока я пировал на маминой кухне; моей колыбельной стал родительский смех из спальни, где предки, выключив свет, смотрели по вечерам сериалы.
        Но происходило и страшное: невообразимое, неописуемо жуткое, оно нависало над этими чудесными воспоминаниями словно злые серые тучи в предгрозовом небе. Убийства четырех ни в чем не повинных девочек. Четыре разрушенные семьи. Город в заложниках у безумца, у чудовища, страшнее и злее, чем все, что я придумывал в своих рассказах.
        В какой-то момент, после третьего убийства, я попытался убедить себя, что я и не знал толком этих девочек. Хотя какая разница? Они были нашими соседками, друзьями друзей, сестрами друзей, детьми друзей. И все они были из Эджвуда, самого родного мне и любимого места на Земле.
        У меня с тех пор было достаточно времени обо всем поразмыслить. Говоря точнее - полтора года и даже больше, и теперь мне кажется, та женщина на радио, диджей из давнего июньского дня, была права: мы пережили утрату невинности. После всего, что случилось потом, казалось, мы никогда не вернемся к прежней жизни.
        А может, и не стоит туда возвращаться.
        Может, в этом и смысл скорби: никогда не забывать об утраченном.
        Не в моих силах объяснить, почему все произошло так, как произошло, почему я вернулся на Хансон-роуд именно тогда, когда произошли убийства. Не знаю, распорядилась ли так судьба (а многие, кто меня знает, так и думают) или так случилось по невезению. В конечном итоге вопрос «почему?» не имеет значения.
        Я там был.
        Я стал свидетелем.
        И каким-то образом история чудовища стала и моей историей.
        20 июня 1990
        I
        Городок
        «Именно в те долгие, неспешные и напряженные прогулки по подъездной грунтовке я и принялся рассказывать друзьям свои страшные истории…»

1
        Прежде чем пуститься в повествование о Бугимене и пучине ужаса, в которую он погрузил наш городок летом и осенью того года, расскажу вам, где я вырос. Очень хочется нарисовать ясную картинку и места, и его обитателей, чтобы вы, читая о дальнейших событиях, увидели, что именно мы все потеряли. Когда я езжу по улицам родного города, мне часто вспоминаются слова Джона Мильтона: «Невинность, единожды утраченную, никогда не вернуть; тьму, единожды увиденную, никогда не утратить».
        Для жителей Эджвуда наступало время тьмы.

2
        Полагаю, маленькие городки в большинстве своем двулики. Одно лицо - парадное, из официальных фактов: важные даты, демография, экономика и география. Другое - тайное, значительно более личное, оно из тонко сплетенной сети историй, воспоминаний, слухов и секретов, передаваемых от поколения к поколению, нашептанных теми, кто знает городок досконально.
        Эджвуд, что в штате Мэриленд и в двадцати пяти милях к северо-востоку от Балтимора, в южной части округа Харфорд, не исключение. Городок находится вверху полуострова, похожего на перевернутый треугольник, образованного Чесапикским заливом на юге, Ганпаудер-Ривер на западе и Буш-Ривер на востоке. Когда-то здесь обитали индейцы, в основном поухатаны и саскуэханноки. Капитан Джон Смит одним из первых прошел по Буш-Ривер, назвав ее «Уиллоубиз-Флю», по имени любимого родного городка в Англии. В 1732 году на берегу реки поставили Пресбери-Митингхаус, одну из первых методистских церквей Америки.
        В 1835-м по этим землям провели железную дорогу, и местное сельское хозяйство получило рынки сбыта. Развитие железной дороги обеспечило дальнейший рост Эджвуда. Деревянный железнодорожный мост сожгли в апреле 1861-го, во время балтиморских бунтов. Второй раз его сожгли уже солдаты-южане в июле 1864-го. Хотя в 1878-м население Эджвуда едва превышало три десятка постоянных жителей, железная дорога и фермерские хозяйства по соседству помогали городу развиваться. Дома росли как грибы, появились и особняки, что построили бизнесмены, ежедневно добирающиеся до Балтимора поездом. Вскоре в городской черте появились школа, почта, отель, магазинчик и кузница.
        Обилие видов водоплавающей дичи и близость к охотничьим угодьям увеличило популярность эджвудской железнодорожной станции. Вскоре на охоту в Эджвуд повалили любители охоты с северо-востока - аж из Нью-Йорка и Бостона. Генерал Джордж Кадваладер, орденоносный герой войны и уважаемый филадельфийский юрист, со временем скупил здесь обширные земли, почти восемь тысяч акров, и приглашал богатых и влиятельных друзей в гости. Он сдавал в аренду прибрежные территории различным охотничьим клубам и построил на своих землях больше десятка фермерских хозяйств. Трудолюбивые обитатели этих ферм платили Кадваладеру хороший процент с урожая.
        Еще одна достойная внимания личность из ранней истории Эджвуда - Герман В. Хансон по прозвищу Босс. Процветающий владелец фермы и ветеран палаты представителей штата Мэриленд, Хансон был прожженным делягой. Наибольшую прибыль ему приносило консервирование томатов. Здесь у Хансона работали четыре консервных завода, и, чтобы справляться с заказами, он скупал помидоры у всех местных фермеров. Его консервы «Куин Брэнд» продавались по всей стране и даже шли на экспорт.
        Официальную историю городка в те времена омрачила лишь одна настоящая трагедия. В 1903 году вооруженная банда попыталась ограбить поезд, перевозивший зарплату и стоявший тогда на железнодорожной станции в Эджвуде. Яростная перестрелка с местным констеблем и его людьми окончилась гибелью двух полицейских, одного банковского служащего и всех шестерых бандитов. Репортер местной газеты насчитал более двухсот пятидесяти пулевых отверстий в станционной стене. К счастью, такие всплески насилия остались редкостью в провинциальном городке.
        Неподалеку располагалась Магнолия Стейшн, названная так из-за изобиловавших там прекрасных магнолиевых деревьев. За станцией простирались луга Магнолия Медоуз, почитаемые любителями пикников, свежего воздуха и экскурсий из Балтимора. В построенном там просторном павильоне проводили танцы и свадьбы, и к началу века в Магнолии появились почтамт, церковь, школа, консервный завод, магазин всякой всячины, лавка обувщика и цирюльня.
        Идиллическая картинка жизни обитателей Эджвуда и окрестностей круто изменилась в октябре 1917-го, когда все земли к югу от железнодорожной ветки отошли правительству США и началось возведение оружейного завода - эджвудского «Арсенала». Сюда, на постройку завода химического оружия, стекались тысячи человек. Правительство возвело корпуса для производства горчичного газа, хлора, хлорпикрина и фосгена. Здесь даже делали противогазы для лошадей, ослов и собак. В июле 1918 года на пике спроса на рабочую силу на химзаводах трудились восемь тысяч триста сорок два гражданских и семь тысяч сто семьдесят пять военнослужащих. И если богатым местным жителям вроде генерала Кадваладера правительство возместило потерю земель, то работяги, трудившиеся на чужой земле - арендаторы и издольщики, - не получили ничего. В северо-восточной части города чернокожие поселенцы соорудили магазинчик, школу на пару классов да джаз-клуб - все это из тонюсенькой вагонки и палок. В 1920 году клуб сгорел при подозрительных обстоятельствах.
        Присутствие военных преобразило Эджвуд. В окрестностях появлялись школы, дома, жилье. Во время Второй мировой военных и гражданских служащих в городе стало еще больше. Поспешно перестраивалась железнодорожная станция - чтобы справиться с наплывом пассажиров. Активно строились общежития; новое жилье поднималось везде, по всей территории Эджвуда - и около завода, и дальше. Возник даже целый район на двадцати шести акрах земли - Седар-драйв. Бурный рост населения в совокупности с появлением Сорокового шоссе - четырехполосного хайвея, пронесшегося по Эджвуду, - стимулировал дальнейший экономический подъем города. В начале пятидесятых появился модный район Эджвуд-медоуз - сплошь отдельные семейные коттеджи. Эджвуд-медоуз рассекли напополам старая Эджвуд-роуд и Хансон-роуд, и вскоре обе улицы были усеяны разнообразными коммерческими заведениями. А дальше по Хансон-роуд разросся район с более доступным жильем городского типа - Кортс-оф-Харфорд-сквер. Под эту застройку ушло более сотни акров плодородной земли. На зеленом холме стоял Хансон-хаус, построенный еще Томасом Хансоном в начале девятнадцатого
века, - викторианский особняк о семи фронтонах, с пятьюдесятью одним окном. Это был первый дом с водопроводом в Эджвуде. А в 1963-м на Хансон-роуд, через дорогу от ведущего бойкую торговлю супермаркета сети «Акме», открылась общественная библиотека. В том же году, чуть позже, построили дорожную развязку, соединившую Девяносто пятое шоссе и Эджвуд. Последовал очередной всплеск строительства жилья. На ста двух акрах земли вдоль Уиллоуби-Бич-роуд появились три просторные школы - от начальной до полной средней, - чтобы способствовать притоку учащейся молодежи.
        Однако за любым подъемом неминуемо следует спад, и, когда армия США ушла из Вьетнама, расходы на некоторые программы вооружений были сокращены или даже вовсе прекратились. И военный, и гражданский персонал перевели на другие базы на восточном побережье. Вскоре многочисленные корпуса «Арсенала» стали походить на город-призрак. Несколько лет ходили упорные слухи, что правительство планирует открыть на заброшенных территориях десантное училище, но слухи так и не подтвердились.
        К концу восьмидесятых Эджвуд занимал территорию около семнадцати квадратных миль. Население составляло почти 18 тысяч человек, 68 % - белых, 27 % - афроамериканцев, 3,5 % - латиноамериканцев. Средний доход домохозяйств немного не дотягивал до среднего по стране и составлял 40 500 долларов. Средний состав домохозяйств равнялся 2,81 человека, средний размер семьи - 3,21.
        Так выглядело официальное лицо Эджвуда в цифрах.

3
        А вот каким я знал и любил Эджвуд.
        Я вырос в скромном двухэтажном доме с зелеными ставнями на углу Хансон и Тупело-роуд. Дом, тротуары, улицы и дворики, его окружавшие, были для меня целым миром с пяти лет и до того самого времени, как я уехал учиться в колледж[4 - Имеется в виду колледж, представляющий собой университетский факультет.] в семнадцать. Родители живут все еще там.
        В семье пять детей: я младший, три сестры - Рита, Мэри и Нэнси - и наш старший, Джон. Я отстал от появления на свет всех остальных почти на восемь лет. Другими словами, я родился, вероятно, по ошибке. Так ли, нет ли, у родителей я никогда не спрашивал; однако братец с сестрицами мне столько по ушам на эту тему ездили, что трудно усомниться. Впрочем, какая разница?
        Отец - отставник ВВС США, человек спокойный и трудолюбивый, достойный и честный. Мама - женщина миниатюрного сложения, высококлассная сиделка и все еще та же эквадорская красотка, на которой отец когда-то женился. Родители всегда относились к нам, детям, с одинаковой любовью, пониманием и терпением. Ну или почти одинаковой. Уверен, что я - не только самый младший и, как многие считают, самый прелестный, но и самый последний из детей Чизмаров, загостившийся под крышей отеческого дома, а потому - родительский любимчик.
        Что-то меня в сторону занесло.
        Наше крыльцо с белой крашеной дверью и большой застекленный эркер выходили на Хансон-роуд, главную и самую загруженную автодорогу Эджвуда. Знак ограничения скорости - двадцать пять миль в час - стоит прямо напротив нас, но редкий водитель на этой дороге соблюдает скорость. Правая стена дома выходит на Тупело-роуд, улицу широкую, трехполосную, правда, значительно менее загруженную. Она начинается здесь, на перекрестке, и тянется аж до методистской церкви Пресбери-Черч, что на Эджвуд-роуд.
        К дому притулился небольшой, на одну машину, гараж - туда можно попасть прямо из столовой. Гараж - отцовская берлога, неприкосновенное убежище. Маленьким я то побаивался этого места, то приходил от него в восторг. Почему-то оно всегда казалось мне похожим на лавку чародея из диснеевского мультфильма «Фантазия», полную волшебства и сумбура. Вдоль задней стены тянулся самодельный узкий верстак, а над ним, полностью увешанная инструментом, - перфорированная панель: десятки инструментов и приборчиков с загадочными надписями, логику расположения которых я и по сей день не понимаю. На противоположных концах верстака, приткнувшись к стене, друг на друге стояли четыре кубические тумбы с выдвижными пластиковыми ящиками, аккуратно подписанными и полными самых разных болтов, гаек, гвоздей и шайб. Также на противоположных концах верстака к переднему краю были прикручены двое здоровенных железных тисков. Под верстаком отец аккуратно складировал пиломатериалы, а еще оттуда виднелись несколько пластиковых ведер да пара многоцелевых табуреток. Остальные стены гаража занимали листы прислонившейся к ним фанеры и
мебель, ожидающая починки; еще тут грозно дислоцировались станки: циркулярка со сверкающими стальными зубьями, ленточная шлифмашина, фрезер, сверлильный станок. И мне, и дружкам моим эти инструменты казались приспособлениями для изощренных пыток. Выше на стене, одна над другой, громоздились самодельные полки, плотно забитые небольшими картонными коробочками, стеклянными баночками, жестянками из-под кофе; на всех наклейки - полоски малярного скотча, - подписанные отцом сплошь заглавными буквами: ТРОС. ЛЕНТА. ПРОВОДА. СКОБЫ. СТРУБЦИНЫ. ПОДШИПНИКИ. Когда тебе восемь, все это - инвентарь чародея.
        Увы, от остального в доме дух не захватывало. Крошечная кухонька, столовая, гостиная, прихожая - вот и весь первый этаж. Древний стереопроигрыватель - тумба, в которой разместилась отцовская коллекция джазовых пластинок, - стоял в центре эркера под окном, а вдоль стен - несколько шкафов красного дерева. Плюс гарнитур из дивана и кресла неописуемого зеленого цвета. Наверху - три скромные спальни и ванная. Моя спаленка - в дальнем углу, ее окна выходили на боковой и задний дворик. Под первым этажом находился гидроизолированный подвал: стены, закрытые темными панелями, угловой диван, уютные откидные семейные кресла, черно-белый кофейный столик мраморной отделки, на котором отец почти каждый вечер раскладывал пасьянсы, старый добрый телевизор «Ар-Си-Эй» и восхитительные резные часы с кукушкой в центре на тыльной стене.
        Одно из любимейших мест дома - огромная веранда с выходом на задний двор, на которую можно попасть из столовой через стеклянную дверь. На этой веранде я провел бессчетные летние вечера - с комиксами или книжками в руках, раскладывая бейсбольные или футбольные карточки, играя с друзьями в настольные игры. Мама выносила нам кувшин домашнего лимонада и шоколадное печенье, теплое и липкое, только что из духовки. А еще, когда было тепло, мы с ребятами спали там всей веселой компанией.
        Несмотря на раннюю любовь к чтению, не говоря уже о страсти к фильмам ужасов и вестернам, я не был домоседом. С того самого дня, как мы сюда переехали, я часами торчал под нестареющей плакучей ивой, что стоит на страже у дома, воображая будто я - Джим Палмер, питчер[5 - Питчер - одна из главных позиций в бейсболе, игрок защищающейся команды, бросающий мяч.] «Балтимор Ориолс», получивший приз Сая Янга. Подошвой старой теннисной туфли я расковыривал траву, будто там - резиновая площадка на питчерской горке, а потом, высоко задрав колено, отправлял свой коронный крученый мяч в небольшой участок голой бетонной стены в опасной близости от подвального окошка. Я и сейчас считаю, что только чудом ни разу не разбил это окошко. Зато зеленый ставень слева от окна дорого заплатил за мою детскую самоуверенность. Сотни плохо просчитанных бросков превратили его в хлам: мои воображаемые отбивающие всегда были правшами, а кидал я слишком высоко и метил в голову. В общем, ставень едва цеплялся за стену парой ржавых гвоздей, и отец до сих пор ворчит на меня за эту размолоченную деревяшку.
        Трещины в асфальте рассекали тротуар перед домом на Хансон-роуд на тридцать три куска разного размера и формы, а тротуар вдоль Тупело - на девятнадцать. Эти дорожки я знал как свои пять пальцев. День за днем двенадцать лет я ходил по ним, гонял на велосипеде или скейте. Мальчишки строили горки из цементных блоков и досок, добытых на стройке или «позаимствованных» в отцовской мастерской, и сигали с них на великах. Как правило, мы гоняли даже без маек, что уж тут говорить о шлемах. Однажды мы уговорили какого-то мальчугана, жившего по соседству, прыгнуть с завязанными глазами. Кончилось это печально, и одного раза нам хватило. Порой ставки поднимались - мы прыгали через мусорные контейнеры или пластиковые мешки с травой и листьями. А иногда ложились в рядок на тротуаре, и кто-нибудь прыгал. Уж я-то точно знаю, куда может завести слепая подростковая вера. Вот ее предел: ты лежишь на раскаленной от солнца бетонной плите, прижав руки к ребрам и закрыв глаза, а твой дружок-идиот воображает, что он - какой-нибудь чокнутый каскадер Ивел Книвел, и прыгает через тебя на велосипеде.
        Одним летним полуднем старшая сестра моего дружка Нормана, Мелоди - местная знаменитость и вообще личность крутая, ведь она уже ездила на машине и курила сигареты без фильтра, - тормознула на своем «Транс Аме»[6 - Trans Am - улучшенная модификация модели Pontiac Firebird.] у соседнего дома и стала уговаривать нас дать ей прокатиться. Норм сначала упирался, но потом сжалился и уступил свой ярко-зеленый «Хаффи». Помню все как вчера. Из динамиков «Транс Ама» (тачки цвета «полночь») ревет Дэвид Боуи, а Мелоди крутит педали вверх по Тупело, пока не добирается до пожарного гидранта на углу Черри-корт. А затем разгоняется и несется вниз. Быстро. Слишком быстро. Мы все стоим на бордюре, раскрыв рты в благоговейном ужасе, и тут она налетает на нашу самодельную рампу на скорости километров сорок в час и взмывает в воздух метров на пять-шесть, а длинные грязно-белые волосы струятся за ней, как плащ супергероя. Шины «Хаффи» встречаются с асфальтом, звучно шкрябнув, мы радостно орем, но тут же замолкаем - колеса ведет, начинается расколбас. На Хансон-роуд - машины, однако мы не успеваем ее предупредить. Велик
влетает точно в знак «стоп» на углу, и Мелоди шлепается на тротуар, будто тряпичная кукла. Мы всем кагалом летим к ней - сейчас увидим первый в жизни настоящий труп!.. Но не тут-то было: девчонка приподнимается на ободранном локте; ноги и правое предплечье - кровавое месиво, а она хохочет. Это невероятно: мало того что жива, она еще и считает, что все это жуть как весело. Вот так и появляются на свет легенды.
        Восторг не разделял один лишь Норм. Он был в ярости: велосипедная рама скручена в безобразную баранку, и ее уже не починить. А ведь это недавний подарок от родителей на день рождения! Норм разразился шквалом цветистых выражений, но я об этом узнал позже и с чужих слов. Честно признаться, я тогда на него внимания не обращал. Не мог отвести взгляда от восхитительной загорелой кожи на обнажившемся теле Мелоди, щедро выставленном напоказ - оранжевая майка задралась после падения на тротуар. А над этим плоским, гладким, загорелым животиком виднелись темно-алые шнурки кружевного лифчика, подхватившего бледный холмик голой груди - первый лифчик и первая в жизни настоящая сиська, доставшаяся глазам вашего покорного малолетки. В девять лет я пялился на Мелоди, как грязный старикашка на переполненном пляже. Потом она поднялась, отряхнулась, села в свой «Транс Ам» и уехала. То был величайший день моего детства.
        Отец всегда свято верил: необходимо ухаживать за тем, что имеешь. Он гордился своими вещами. Наши автомобили непременно сверкали чистотой и полиролью. Однако отцовским особенным любимчиком всегда был газон. Весной и осенью газон удобрялся; отец регулярно стриг кусты и обрезал деревья, а после летних гроз собирал обломанные ветки. Особенно усердно он подравнивал траву вдоль тротуаров и иногда прорезал такие глубокие траншеи по обе стороны дорожки, что туда неизменно залетали велосипедные колеса, приводя к частым и зрелищным авариям. Я, кстати, до сих пор не уверен, что устраивал это отец непреднамеренно. А уж газонокосилкой он работал словно по расписанию, раз в неделю, с каким-то религиозным пылом.
        Нам повезло: двор был едва ли не самым большим в квартале и, к вящей печали отца, часто превращался в игровую площадку для моих дружков. Во что мы только не играли: от бейсбола и кикбола до мини-гольфа и войнушки. На драгоценном отцовском газоне появлялись размеченные ромбиком базы[7 - Базы - в бейсболе площадки по углам игрового квадрата, по которым этот вид спорта и получил свое наименование; обычно представляют собой квадраты из какого-либо материала, крепящиеся к земле.] для бейсбола, а роль самих баз выполняли тарелки-фрисби, все в отметинах собачьих зубов, да крышки от мусорных бачков. Провисший телефонный провод, что пересекал Тупело-роуд, по умолчанию служил границей хоумрана[8 - Хоумран - в бейсболе полная пробежка по игровому квадрату.]. Земля ходуном ходила под нашими ногами, а с эджвудского «Арсенала» то и дело слышались отдаленные и приглушенные «бу-бух!» во время испытаний. Нередко над головами ревели эскадрильи истребителей или вертолетов; они летали на абердинский испытательный полигон, где отец служил авиатехником. Когда машины проходили над головой - на полигон или обратно, - мы
неизменно бросали все игры и стреляли по ним из воображаемых невидимых пулеметов или базук.
        Я частенько устраивал у гаража платные представления с фокусами, взимая по десять центов с посетителя. А еще устраивал на боковом дворике балаганные представления, призами на которых служили старые комиксы и игрушки на выброс, - все, чтобы облегчить карманы соседской детворы. На перекресток Тупело и Хансон я, бывало, выносил маленький столик и приторговывал холодным лимонадом в бумажных стаканчиках - его брали водители проезжих автомобилей.
        Во дворе, в углу, примыкающем к улице, росли здоровенная слива и декоративные яблони с маленькими яблочками - то был наш неиссякаемый источник боеприпасов для многочисленных битв. Деревья также служили отличным укрытием для засад на проезжающие автомобили с последующим их обстрелом. Сколько бы меня ни отчитывали, сколько бы ни наказывали, я любил швырять эти мелкие яблочки, а также снежки или земляные комочки в машины на улице. Никакого объяснения этому изъяну моей личности я найти не в силах. Единственно могу сказать: если вы хоть раз ложились на пузо в прохладной летней траве в ожидании приближающегося транспорта, а потом вслушивались в «бац» от удара, то прекрасно понимаете, о чем я говорю. А еще больше кайфа было, когда машина тормозила, оттуда выскакивал водитель и гонял нас по улице. Для парней с Хансон-роуд то были моменты чистого блаженства, полные адреналина. Было время, когда мой ошеломленный отец даже считал, что по мне плачет исправительный лагерь, а то и тюрьма. В конце концов он просто перестал обсуждать со мной эту тему, а дражайшая матушка пыталась отвадить меня словами:
        - Мальчики, может, вам светлячков половить или в шарики поиграть?
        Никто не обрадовался моему отъезду в колледж так, как родители, потому что только перед отъездом я навсегда избавился от этого «хобби».
        Дом с зелеными ставнями и старая плакучая ива стали опорой моего взросления, ступицей «колеса жизни». И каждая тропка, большая ли, маленькая ли, бегущая от дома, все были словно спицы этого колеса, расходящиеся в разных направлениях. Мой Эджвуд простирался от Кортс-оф-Харфорд-сквер (где-то в полутора километрах к северу от дома) до Флаинг-Пойнт-парк на берегу Буш-Ривер (километрах примерно в трех к югу от школы для старшеклассников). Да, у нас все было как в поговорке - мы с друзьями каждый день ходили в школу и из школы пешком, пока сами не сели за руль. Мы жили в паре кварталов от того места, где ходил школьный автобус, но не жалели, что не успеваем на него. Долгой дорогой до школы и обратно мы дурачились как могли. А еще то был прекрасный способ оттянуть неизбежную тягомотину домашней работы. К тому же у нас появлялись дополнительные возможности пошвырять маленькие круглые предметы в проезжающие авто, а если повезет, то и в школьный автобус.
        В детстве я дружил с целой ватагой ребят. Но ближайшими подельниками, с кем я стал действительно неразлучен, были Джимми и Джеффри Кавано. Они жили на Хансон-роуд, в двух домах от меня вверх по холму. С изобретательными и хулиганистыми братьями Кавано мне всегда было чертовски интересно. По соседству от них жили Брайан и Крейг Андерсоны. Отчаянные сорванцы, оба слишком похожие друг на друга и слишком безбашенные для настоящей дружбы. Приведу два случая, и вам станет ясно, как этих парней обычно плющило. Однажды они поссорились, да так, что Крейг в ярости ворвался на кухню, схватил грязный разделочный нож и, догнав Брайана, всадил тому лезвие в ляжку. Справедливости ради надо заметить, что именно Крейг забинтовал потом рану старшего брата и вызвал «Скорую». А в другой раз, безумно жарким днем, Крейг, ослепленный гневом, спустил штаны, присел на корточки на Хансон-роуд и испражнился себе прямо в ладошку. Затем бросился в погоню за удиравшим братом и, словно бешеная мартышка в зоопарке, метнул горсть свежих какашек в его голую спину. Знаю, знаю, выглядит такое описание гадостно, да и поверить трудно.
Но я там был и видел все своими глазами - зрелище то еще, мне никогда этого не забыть.
        Джимми и Брайан учились годом младше, и мы втроем были особенно дружны; Джефф и Крейг пошли в школу на несколько лет позже своих старших, но ничуть не более башковитых братьев. Я в этой троице заправлял - во-первых, был на год старше, а во-вторых, мне придавали веса три старшие сестры. Джимми и Брайан никогда особо не противились моей роли заводилы, да и я, помнится, всегда с восторгом хватался за любые их дикие предложения. Кто-то держал нас за трех мушкетеров, а кто-то - за трех балбесов. Нас знали все, и мы всех знали, и нам было дело до каждого паренька и почти каждого взрослого в нашем районе Эджвуда. Мы вообще много всякого знали. Знали, где живут хорошенькие девчонки, где можно срезать дорогу, в каких автоматах по продаже сигарет остаются лишние коробки спичек (то была бесценная валюта, обменному курсу которой равнялись, пожалуй, лишь петарды), на каких помойках можно найти больше стеклотары, чтобы сдать, а еще где делали нычки с порножурналами. Знали мы, и кого из детей родители лупцуют, и чьи родители закладывают за воротник; и кто из соседей ходит в церковь с утра по воскресеньям - то
есть в чьем бассейне можно поплавать, пока хозяев нет дома. А когда стали постарше, знали, в каких магазинчиках нам продадут выпивку. Знали мы, и где копы прячутся с радарами, и на каких парковках можно безопасно зависнуть с девчонкой.
        Типичный летний день состоял из всех видов приключений для детей нашего возраста. Мы успевали поиграть во все известные человечеству спортивные игры и даже в те, что сами изобрели от смертной скуки. То мы давили пузырьки гудрона на дороге; то жульничали, играя в «Марко Поло» - водные салочки в разборном бассейне Кавано; то рыбачили в окрестных ручьях, прудах и речках; то исследовали бескрайние леса и возводили тайные подземные форты. Бывало, появлялся наш добрый друг Стив Сайнз с полуавтоматической мелкашкой, и тогда мы целыми днями охотились на ворон и грифов или шмаляли по пустым бутылкам. А то еще тренировались в стрелковой технике безопасности: тыкали стволом в ноги друг другу, вопили «прыгай!» и сразу же давили на спусковой крючок, любуясь фонтанчиком земли, взлетавшим на том месте, где только что стояли пятки друга. Чудо, что мы умудрились сохранить пальцы на ногах.
        А еще так развлекались: карабкались по вихляющейся водосточной трубе на крышу начальной школы «Седар-драйв» и играли в альпинистов, забравшихся на покрытую снегами вершину горы. Или влезали по такой же трубе на крышу бензозаправки «Тексако» на перекрестке Хансон и Эджвуд-роуд и демонстрировали голые задницы проезжавшим водителям. Это каскадерское представление плачевно закончилось одним памятным днем, когда отец заметил сияние наших костлявых бледных задниц, возвращаясь домой с работы. Меня потом неделю из дома не выпускали.
        О жизни в маленьком городке вроде Эджвуда надо понять одну важную вещь: от скуки обзаводишься крайне странными компаньонами. Вот почему в том, что мы вытворяли, подчас было так мало смысла. Как-то летом вместе с нашим старинным приятелем Карлосом Варгасом мы организовали этакую закрытую тусовку и назвали ее «Клуб отважных». Кто мне объяснит, почему обряд вступления в клуб состоял в швырянии маленьких машинок в бассейны к случайно выбранным для этого соседям? Вспоминается мне и период нездоровой одержимости жабами: мы зачем-то сажали их в пустые банки из-под арахисового масла. А еще я как-то целый июльский день бродил без рубахи, но со здоровенной дохлой, почти двухметровой черной змеей, болтавшейся у меня на шее. Я даже пытался войти с ней в несколько магазинов, но меня не пустили. Никто - включая меня самого - не знает, зачем мы это вытворяли. Впрочем, таким вопросом мы не озадачивались. Главное, было весело.
        В эджвудском торговом центре тоже всегда находилось чем заняться. Местная аптека служила нашим основным источником леденцов и эксклюзивным поставщиком комиксов, а также бейсбольных и футбольных карточек. Я покупал там все подарки на День матери, начиная с возраста, когда мог самостоятельно пойти в магазин, и до момента, когда в шестнадцать лет получил права. В магазине алкоголя продавались изумительные пицца-сабы, здоровенные багеты с пиццей - сырное объедение, тающее на языке. В прачечной самообслуживания я первым делом отправлялся к старинному торговому автомату с конфетами и затаривался упаковками жвачки «Бабл-Ям», невероятно дешевой, по десять центов пачка, тогда как везде она стоила по двадцать пять. Я горстями скармливал этому автомату десятицентовики, а потом продавал жвачку в школе отдельными кубиками. Это давало весьма недурной навар, который потом целиком возвращался в магазин и уходил на пицца-сабы. Ну и напоследок о самом сладком: о бильярдном зале отца нашего дружка Брука Хокинса. Здесь мы учились играть в пул-восьмерку и искали на грязном ковре четвертаки, потерянные выпивохами. Свет
в бильярдной был всегда приглушен, забулдыг было полно, и почти всякий раз удавалось найти монетку.
        На парковке перед торговым центром ребята постарше построили рампу для скейтбординга - три метра в ширину и почти полметра высотой. Благодаря мощному освещению парковки мы гоняли по этой рампе днем и ночью. Иногда приезжали девчонки, целыми ватагами, на машинах, смотрели, как мы катаемся, и поддерживали нас радостным улюлюканьем.
        Про Кавано и Андерсонов достаточно сказать, что в библиотеку они не очень-то рвались, а вот меня оттуда было за уши не вытащить. Развалюсь, бывало, в огромном мягком кресле в отделе взрослой литературы и пожираю книгу за книгой. Первым излюбленным объектом изучения стал генерал Джордж Армстронг Кастер, да и вообще все о Диком Западе, Гражданской войне и необъяснимых загадках. Меня тянуло к тайнам и детективным рассказам, я безоглядно верил в призраков и оборотней, в лох-несское чудовище и снежного человека.
        Однажды в субботу к нам в город пришел всамделишный охотник на снежного человека. Пришел он откуда-то с запада и устроил в библиотеке обширную экспозицию. Охотник говорил небыстро и сильно сутулился. Мне запомнились кустистые брови, сросшиеся в одну, и нечесаные усы с проседью; а еще запомнилась изумительная лекция, в ходе которой демонстрировались фотографии, карты, рисунки и даже клок подлинной шерсти снежного человека - охотник пришпилил его кнопкой к доске. Мне удалось уговорить Джимми пойти со мной, мы сели в центре первого ряда и восхищенно внимали каждому слову. А после лекции уединились в ближайшем проходе между книжными полками, пошептались и разродились планом. Вернувшись в лекционный зал, где дорогой гость позировал для фото и болтал с кучкой поклонников, мы приступили к первой фазе вышеупомянутого плана, а именно к совершению диверсии с целью отвлечения внимания. Сейчас мне уже не вспомнить, в чем конкретно состояла диверсия, однако полагаю, это было нечто связанное с падением диверсанта на пол и артистичным исполнением эпилептического припадка. Когда посетители с озабоченным видом
сгрудились над моим трепыхавшимся товарищем, я проскользнул к выставочному столику и, сцапав несколько прядей подлинной шерсти снежного человека, сунул их в карман поглубже. Несколько минут спустя нам удалось бежать, и никто ничего не пронюхал. Я впервые - с гордостью и стыдом - признаюсь в этом грехе. И по сей день мне неизвестно, что приключилось с тем клоком подлинной шерсти снежного человека. Предположу, что мама нашла его в выдвижном ящике моего стола, брезгливо поморщилась и, покачав головой, выбросила.
        Для меня существовало два пути домой из библиотеки или торгового центра. Первый путь проходил по Эджвуд-роуд. Ее надо было пересечь у главного светофора, а потом двигаться несколько кварталов по Хансон-роуд. Так мы добирались, если были на великах или скейтах. Но если пешком, то шли короткой дорогой. Тогда нужно было пересечь Эджвуд-роуд в ее опасной части прямо у торгового центра и пройти по длинной гравийной подъездной дорожке возле жуткого Майерс-Хаус. Миновав это чудовище, срезаешь по паре задних двориков - одному совсем маленькому и другому не очень маленькому - и вот ты уже стоишь на Тупело-роуд, всего в каком-то квартале от дома.
        В каждом маленьком городке есть свой дом с призраками - место, в котором, по слухам, просто жуть что случилось. Всякий раз, когда проходишь мимо такого места, сердце бешено колотится и волосы на руках встают дыбом. Майерс-Хаус был построен больше чем за двести лет до рождения любого из нас. По слухам, в девятнадцатом веке здесь устраивали ведьмовские шабаши. То было огромное здание в викторианском стиле с широкой тенистой верандой по всему периметру и двумя остроконечными башнями. Дюжина окон, напряженно всматривавшихся в город, не предвещала Эджвуду ничего хорошего. Находиться рядом с домом в дневное время было неприятно, но терпимо. Чувствовалось, что дом смотрит на тебя, примеряется к тебе. И все же днем ты знаешь (ну или надеешься), что он тебя не тронет. Дом был слишком умный и слишком злобный, чтобы выдать себя среди ясного дня.
        А вот ночью все менялось. Дом нависал над тобой во мраке, голодный, хитрый и недремлющий. Отважиться пройти мимо него - все равно что ринуться в опаснейшую одиссею. Нужно быть отчаянным храбрецом, чтобы замыслить подобное. Отважными нас вряд ли бы кто-нибудь назвал, однако мы отправлялись в эту одиссею. С одной стороны, из чистейшей лени (короткий путь - он на то и короткий), а с другой - из мазохистского желания пощекотать себе нервы.
        Именно в те долгие, неспешные и напряженные прогулки по подъездной грунтовке я и принялся рассказывать друзьям свои страшные истории. Начинал обычно издали, с совершенно невинных событий, выстраивая повествование постепенно, там и сям обронив интересную детальку, рассчитывая темп сюжета так, чтобы самые жуткие и кошмарные повороты пришлись на тот момент, когда мы подходим к дому. К этому времени Джимми обычно чуть не падал на колени: «Заткнись, Чиз, ради бога, заткнись!» Но Чиз не затыкался. Бывало, брошу взгляд через плечо, глаза выпучу, будто призрака увидел, да и взвизгну так, что кровь в жилах стынет. А потом даю стрекача. Когда мы добегали до перекрестка Хансон и Тупело, визги наши становились задыхающимся хохотом, и мы не думали уже ни о чем, кроме как вновь отправиться в одиссею и пережить ее.
        По всякому маленькому городку бродят россказни, а то и собственные полноценные легенды, и Эджвуд не был исключением. За несколько лет до этих событий - я был еще малышом - некая залетевшая девица спятила и, говорят, совершила самоубийство - стала посреди железнодорожных путей за зданием школы, где на нее налетел скоростной поезд. С тех пор нашлось немало свидетелей, которые утверждали, что видели или слышали, как призрак девицы бродит по окрестным лесам. Один из наших закадычных дружков, словам которого точно можно верить, Боб Иринг, до сих пор готов поклясться, что видел группу ученых в белых халатах, которые проводили какие-то эксперименты на взаправдашнем инопланетянине. Боб говорит, что проник на запретную территорию эджвудского «Арсенала» и подглядел в складское окошко; так вот, голова у инопланетянина была размером с велосипедное колесо, а кожа - голубая и мучнистая. Мы-то ему сначала не поверили, но Боб засел в библиотеке на пару недель, копаясь в старых газетных подшивках, а потом вынырнул оттуда с пачкой черно-белых ксерокопий статей шестидесятых и семидесятых годов, где рассказывалось о
подобных же исследованиях внеземной жизни. Так что достоверность его рассказов опровергнуть сложно. Нельзя же просто так взять и отбросить все эти доказательства.
        Похоже, никто не знает, когда Резиновый Жгут появился в Эджвуде. Я спрашивал сестер и выяснил, что о нем ходили слухи по городу, когда девочки были еще подростками. Однако все, кого я знал, до смерти боялись Резинового Жгута. Неясно было, человеческое это существо или жертва лабораторного эксперимента «Арсенала». По слухам - а им мы внимали развесив уши, - Резиновый Жгут был ростом выше двух метров и болезненно тощий. Руки - словно палки застывшие, висят по бокам. Волосы - короткая темная щетина. Глаза - черные щелки, а рот - мрачная прямая прорезь. Зубов никто никогда не видел - никто из тех, кто выжил и рассказал, конечно же. В одежде Резиновый Жгут предпочитал темные тона; он обычно крался по безлюдным игровым площадкам и открытым пространствам на закате и выискивал детишек, чтобы утащить их и сожрать. Однажды, когда мне было семь, я играл в прятки с друзьями на детской площадке у церкви, неподалеку от дома. Рядом с качелями были установлены два ярко расписанных бетонных тоннельчика, метра по три с половиной каждый. В наших малышовых играх они были подводными лодками. В тот вечер я спрятался в
одном из тоннельчиков. Некоторое время спустя, когда никто не пришел меня «застукать», я выглянул и - готов поклясться хоть на целой пачке Библий! - увидел, как из леса за дорогой появилась чудовищно высокая тощая фигура. Пройдя пару десятков метров, фигура резко сменила направление и заковыляла к нашей игровой площадке. Внезапно перепугавшись, я нырнул обратно в тоннельчик, замер там и затаил дыхание. Мгновения спустя я почуял жуткую кислую вонь, словно корзину с фруктами надолго оставили под солнцем. Я застыл, сдерживая рвотные спазмы. А потом увидел, как мимо зева тоннельчика прошаркала пара тощих паучьих ножек, ряженных в черные лохмотья. Я выжидал, как мне показалось, не меньше часа, пока звук шагов не стих, а потом для уверенности посчитал про себя до пятидесяти - и рванул как безумный к дороге. Друзей я нашел перед домом Боба Иринга, те как ни в чем не бывало дурачились. Я рассказал им обо всем, что случилось, и чуть позже мы вернулись на площадку с подкреплением в виде отца Брайана Андерсона. Никаких следов странной фигуры, конечно, не нашлось. Но я-то не сумасшедший. Я-то знаю, что видели мои
глаза. И что чуял нос.
        Да, а еще, конечно, надо рассказать о Похотливом Призраке. Когда начались его проделки, я уже уехал учиться в колледж, но благодаря еженедельным выпускам «Иджис», которые мама сохранила для меня, остался в курсе событий. Кстати, прозвище «Похотливый Призрак» придумал кто-то из журналистов «Иджиса». Начиная с августа восемьдесят шестого неизвестный проник в дома по меньшей мере двух дюжин жительниц Эджвуда и лапал их - прикасался к ступням, ногам, животам, волосам. И каждый раз, когда женщина просыпалась, преступник бежал из дома и исчезал в ночи. Полиции так и не удалось ни поймать нападавшего, ни даже установить его личность.
        Эти и многие другие россказни - всего лишь мимолетный взгляд на темную природу моего родного городка. Мое мнение можно назвать предвзятым, однако я вижу свой Эджвуд вовсе не сквозь ностальгическую дымку и не в сусальных лубочных картинках Нормана Роквелла. Как и во всех американских городишках, творились здесь и преступления, и насилие, процветало вероломство, происходили трагедии, случались разочарования. Была и неблагополучная часть города - места, куда в темноте лучше не забредать. Когда я поступил в колледж, то сильно удивился: большинство парней в общежитии ни разу не дрались. Я же, когда покидал школу, считался ветераном более десятка драк. Кстати, директора моей школы посадили за растрату: дали реальный тюремный срок. А за пару лет до того арестовали учителя за серию вооруженных ограблений в Мэриленде, Пенсильвании и Делавэре - в свободное от работы время он «брал» банки.
        В отличие от большинства жителей округа Харфорд и благодаря тому, что жили мы поблизости от эджвудского «Арсенала», эджвудцы были весьма пестрым и неоднородным сообществом. Тут жило немало семей военных, а такие семьи часто приезжают и уезжают. Эджвуд служил домом обширному афроамериканскому и латиноамериканскому населению, их дети ходили здесь в школу. Однако и в наше нынешнее просвещенное время одного лишь их присутствия оказывалось достаточно, чтобы запугать некоторых горожан. Получив права, я столкнулся с тем, что жившие за городом родители девчонок, с которыми я встречался, не отпускали дочек ни на тусовки, ни на спортивные матчи в Эджвуд.
        - Без обид, ладно? - говорили они и больше ничего не объясняли.
        Я вежливо улыбался и все равно возил девчонок в Эджвуд.
        В выпускном классе эджвудская школьная команда по лакроссу[9 - Лакросс - популярная в американских учебных заведениях игра, в которой с резиновым мячом управляются специальными стиками, которые можно назвать гибридом клюшки и сачка.] впервые в истории школы выиграла кубок штата, и ученики из соседнего, но гораздо более престижного Фолстона дразнили нас, скандируя с трибун: «Все отлично, просто класс, будете пахать на нас!» Правда, мы, эджвудские, от такого заносчивого к нам отношения только крепли: черт с ним, мы против всего мира! Мы не просто из одного города, мы - семья. Нет у нас крутых тачек, дома наши - не дворцы, и садовников мы не держим. Родители наши не вхожи в элитарные загородные клубы или деловые организации, их удел - ветеранская организация да школьный родительский комитет. Мы и мои дружки лучшей жизни и не желали.

* * *
        В моей душе навсегда запечатлелись два особенно ярких воспоминания об Эджвуде. В первом - мне пять лет, мы только что сюда переехали. Стоит морозная декабрьская ночь, земля укрыта толстым одеялом свежевыпавшего снега. После обеда мы с отцом надели теплые зимние куртки, лыжные шапочки, перчатки, боты и отправились на улицу. Подъездные дорожки и тротуары в основном везде расчищены. В окнах и на коньках крыш домов по всей Хансон-роуд сияют рождественские огоньки. Машин почти нет, в воздухе тишина и покой. Взявшись за руки, мы с отцом молча поднялись по Тупело, мимо Черри-корт и Джунипер-драйв на вершину здоровенного холма на Бейберри. Тут отец обернулся и посмотрел назад. Я тоже, глядя на него, посмотрел вниз с холма. И этот вид просто потряс меня. Каждый дом по обе стороны улицы, насколько хватало глаз, сиял разноцветными рождественскими огоньками, некоторые из них весело подмигивали. Сверкающие снежные покровы перед крыльцом каждого дома переливались калейдоскопом ярких красок: красно-зелеными, желто-голубыми, серебристо-золотыми. У какого-то крыльца хором пели «Тихую ночь»; под крышей другого дома
на нежном ветерке покачивался огромный пластиковый Санта в окружении летящих оленей.
        Я, помнится, подумал: «Я здесь живу. Это волшебно, я хочу, чтобы так было всегда». Отец крепко сжал мне руку, видимо, почувствовав, что я затаил дыхание. Я сжал его руку в ответ, и, постояв так еще немного, мы вместе побрели по улице, внимая зрелищу.
        По случайности второе воспоминание, что я бережно храню, также приходится на снежный зимний вечер. Мне пятнадцать, мы с дружками только что откатали на санках долгий морозный день, гоняя по холмам вокруг начальной школы на Седар-драйв, что недалеко от нашего дома. На самом высоком из холмов стояла водонапорная башня, ее длинные тощие опоры всегда будили в моей голове образы разбушевавшихся инопланетян из любимого фильма «Война миров». Хотя в детстве эта башня часто являлась мне в кошмарах, теперь я стал старше и отважнее. Друзья чуть раньше потопали домой обедать, и я остался на холме в одиночестве. Какие-то еще парни недолго катались со мной, но и они уже минут двадцать как исчезли, а я так заигрался, что и не заметил. Голодный, уставший и окоченевший, я еще раз скатился с холма и отправился домой.
        Добравшись до вершины одного из холмов поменьше у подножья водонапорной башни, сквозь деревья я увидел в отдалении дом. Снова повалил снег. Вдоль водосточных желобов крыши сияли и перемигивались алые рождественские лампочки. Высокие кустистые деревья по обе стороны подъездной дорожки нарядились гирляндами и мерцали зеленью. Маленькие окошки подвала и окно эркера светились бледными прямоугольниками. Меня словно пригвоздило: остановившись как вкопанный, я затаил дыхание. Я представил, как мама готовит обед на кухне, подпевая рождественской песенке по радио; как отец сидит внизу на диванчике, смотрит новости и раскладывает пасьянс. А я замер в сыплющемся снегу и глазел по сторонам: на Хансон-роуд не видно ни машин, ни людей, весь мир затих; не слышно ничего, кроме ритмичного тиканья ледяных снежинок, садящихся на насквозь мокрую куртку. Мне вдруг стало одиноко и печально. Я вновь посмотрел на дом, и впервые в моей юной жизни меня накрыло.
        Замерев в остановившемся мгновении пространства и времени, я осознал, как необъятен мир и что однажды - скоро - мне придется покинуть отчий дом, пуститься в собственный путь. Друзья тоже разлетятся кто куда, и с некоторыми мне уже не увидеться, не поболтать. Родители, братья и сестры состарятся, мы все тоже простимся-распрощаемся. Ничто не останется прежним.
        Дыхание застряло в горле, глаза заволокло туманом, ноги подкосились. Мне вдруг вновь было пять, только отец не стоял рядом и не держал за руку. Помню, я твердил себе, что все будет хорошо, что я вырасту и стану писателем и что слова, которые я нанесу на бумагу, помогут людям понять, как устроен этот мир.
        Понятия не имею, сколько я так простоял посреди снегопада. Помню только, что в какой-то момент, совершенно бессознательно, ноги мои двинулись вперед, и я побрел с санками под мышкой и в конце концов добрался до дома, не опоздав к обеду.
        За годы, что прошли потом, я часто вспоминал этот момент, однако никогда до сих пор о нем не говорил.
        (Многие исторические сведения, которые вы прочли в первых частях этой главы, можно найти на страницах двух замечательных книг: «Эджвуд, Мэриленд: тогда и теперь» Джеффри Зелбрита и «Америка в картинках: Эджвуд» Джозефа Ф. Мюррея, Артура К. Штумпфле и Эми Л. Штумпфле. Категорически рекомендую оба издания.)
        Дорожный указатель «Эджвуд Медоуз» на пересечении Бейберри-драйв и Эджвуд-роуд (фото предоставлено автором)
        Испытание оружия на эджвудском «Арсенале» (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        Старая железнодорожная станция Эджвуда (фото предоставлено «Иджис»)
        Майерс-Хаус (фото предоставлено Алексом Балико)
        Армейские квартиры в районе Седар-драйв (фото предоставлено автором)
        Библиотека Эджвуда (фото предоставлено «Иджис»)
        Дом автора на Хансон-роуд (фото предоставлено автором)
        II
        Первая девушка
        «В конце концов, разве убийцы не возвращаются на место преступления, чтобы посмотреть, что они натворили?»

1
        Впервые я увидел Наташу Галлахер на воскресной утренней мессе - они пришли всей семьей. Мне тогда было двенадцать, значит, Наташе - шесть. В церковь в тот день пошел с родителями только я, мои сестры и брат уже не жили дома. Мы намеренно сели в заднем ряду: у отца были билеты на матч «Балтимор Колтс»[10 - «Балтимор Колтс» - команда по американскому футболу; с 1984 г. - «Индианаполис Колтс».], и он твердо решил улизнуть сразу после окончания десятичасовой службы.
        Галлахеры на несколько минут опоздали. Я услышал, как за спиной скрипнули и открылись тяжелые двери, и оглянулся. Юный Джош стоял между родителями и выглядел потрясенным - уверен, я выглядел так же. Маленькая Наташа стояла несколько в сторонке, держа маму за руку: платье в горошек, длинные светлые волосы заплетены в косички. Вся семья сделала несколько осторожных шагов по центральному проходу; затем они остановились, вертя головами, выискивая место, где бы сесть. Отец тут же пригласил их жестом, шепнув нам с мамой пересесть ближе к центру скамьи. Один за другим Галлахеры юркнули на скамью рядом с нами. Как только все расселись, я непринужденно наклонился вперед и посмотрел на них. Джош сонно уставился на меня, но кивнул с такой артистичной крутизной, что позавидовали бы и Джеймс Дин, и Элвис Пресли. Наташа, севшая слева от него, беззубо улыбнулась от уха до уха и помахала пальчиками в преувеличенно радостном приветствии. Я немедленно сел как сидел и уставился строго вперед. Лицо и уши разгорались - так на меня действовали девчонки любого возраста.
        В следующий раз я увидел Наташу летом. Она скакала по тротуару мимо моего дома и, размахивая руками высоко над головой, напевала мотивчик из «Скуби-Ду»[11 - Скуби-Ду - мультипликационный, а позднее и киногерой, незадачливый, трусливый и прожорливый дог, принимающий участие в расследовании всяческих «паранормальных» происшествий; впервые появился на экранах в 1969 г.] высоким гундосым голосом. В тот день она прошла метрах в пяти от меня, даже не зная, что я ее слышу.
        В центре двора перед домом рос древний дуб. Мы спилили его несколько лет назад, но пока дуб стоял во дворе, он очень удачно маскировал крыльцо от проходящего транспорта, и густая крона из заросших листвой ветвей прикрывала тротуар. Я завел привычку забираться на дуб и устраивался там на ветке, метрах в трех или пяти над землей, обычно с томиком Стивена Кинга. Мне нравилось чувствовать, что для всего мира я становлюсь невидимкой, а сам могу наблюдать за потоком машин или за редкими пешеходами подо мной. Они проходят и понятия не имеют, что я сижу где-то так близко, что могу дотянуться и коснуться их. А я сижу, невидимый и неслышимый, и фантазирую: как они живут, куда идут, радуются или грустят, замышляют хорошее или плохое.
        Слова песенки, что она напевала, я знал наизусть - Скуби-Ду в детстве был любимым мультперсонажем моих субботних утренних просмотров, - и я тоже чуть было не запел, но не хотел ее пугать, поэтому промолчал и дал пройти. Наташа дошла до перекрестка на углу Тупело, остановилась, замолчала, посмотрела налево-направо и только потом перешла улицу. Едва оказавшись в безопасности на тротуаре, девочка снова запрыгала и запела, продолжив путь по Хансон-роуд. Я взялся за новую главу, а когда опять поднял глаза на дорогу, девочки уже не было.
        Позже тем летом Наташа с подружками как-то остановились у точки, где я продавал лимонад. У всех троих на шеях под мокрыми волосами висели полотенца. «Наверное, плавали», - подумалось мне. Одна из девчонок заявила, что денег у нее нет, и тогда Наташа достала кошелек с мелочью и заплатила за всех троих. Она стала совсем не похожа на ту Наташу в церкви: держалась застенчиво, избегала смотреть в глаза и едва словом со мной обмолвилась. А потом вновь села на велик, глянула на меня через плечо и говорит:
        - Пока, богатенький Ричи.
        Я застыл, провожая их глазами и удивляясь: откуда она знает, как меня зовут?
        Последний раз я видел ее в восемьдесят втором году, когда учился в выпускном классе. За неделю до рождественских каникул мы с Джимми Кавано сидели в спортзале на трибуне, в верхнем ряду, и смотрели, как на арене разминаются борцы из Эджвуда и Бель-Эйр. Из колонок ревел «Ван Хален». За четверть часа до начала матча болельщики принимающей команды битком набились в своей зоне и стояли на ушах. Джимми вел себя так, как и положено Джимми - наматывал жвачку на кончик пальца прямо изо рта. Явно хотел, чтобы я подначил его швырнуть эту жвачку в кучерявую копну волос девочки перед нами.
        Первым я увидел мистера Галлахера - он стягивал с плеч теплую зимнюю куртку, входя в спортзал. Жена и дочка шли сзади, раскрасневшись с морозца и дрожа после пробежки по парковке. Наташа стянула с головы розовую лыжную шапочку, и волна длинных светлых сияющих волос хлынула на плечи. С тех пор как я видел ее в прошлый раз, она подросла, стала заметна будущая сердцеедка. Ей повезло: у нее есть брат; уж Джош-то построит мальчишек-одноклассников сестры.
        Мистер Галлахер помахал кому-то в толпе, и они все втроем отправились к трибунам на противоположном конце спортзала. На полпути Наташа резко свернула и взяла курс на красно-белый борцовский татами «Эджвуд Рэмс» в центре зала.
        Я увидел Джоша: тот лежал на спине в дальнем левом углу татами, подвернув ноги под себя и растянув спину и руки в совершенно невозможное положение. Наташа подошла, остановилась перед ним и что-то сказала. Он поднял на сестру удивленные глаза. Я думал, Джош рассердится, что мелкая его отвлекает. А Джош вскочил на ноги, его лицо озарилось счастливой улыбкой, и он заграбастал сестру здоровенными ручищами. Наобнимавшись, они хлопнули друг друга по ладоням, и Наташа поспешила за родителями.
        Мне тогда подумалось: а может, сестры - не такой уж и отстой?.. Затем из динамиков загрохотали «AC/DC», мысль куда-то сразу потерялась, и я вернулся к нелегкому делу: помешать Джимми сунуть жвачку в волосы ничего не подозревающей девчонки.

2
        За те пять лет, что я был в колледже, Наташа Галлахер, конечно, выросла. При росте метр шестьдесят и весе едва сорок пять кило она подавала надежды талантливой от природы гимнастки. Обожала спорт и дисциплинированно относилась к занятиям, пять дней в неделю ходила на тренировки в харфордский спортзал. Ее коньком были вольные упражнения и бревно. Увлеченная чирлидерша, Наташа единственная в своем классе пробилась в университетскую команду поддержки. Если спросить ее семью и друзей, какой Наташа им запомнилась, сложилась бы такая картинка: всегда счастливая красотка-подросток, ярая поклонница коричной жвачки и ярких заколок для волос. А еще она безумно любила жизнь. Хохотала от души и всех своим смехом заражала. Пела ужасно, зато громче всех в компании. Любила подурачиться и была непоседой - застенчивой не назовешь, что редкость для девчонки ее возраста. Обожала рисовать и мечтать. Любила цветы и помогать маме по саду. Несмотря на спортивные таланты, Наташа проявляла трогательную неловкость в быту, вне спортзала. Девушка была из тех, что поднимают мусор на улице и здороваются с незнакомцами. Могла
расплакаться, когда смотрела кино, и обнималась лучше всех.
        Так было написано в некрологе.

3
        Я помогал своим соседям по комнате переезжать из зоны стихийного бедствия искусственного происхождения - иначе и не назовешь трехкомнатную квартиру на отшибе кампуса Мэрилендского университета. Тогда я впервые услышал, что Наташа Галлахер погибла.
        Ранее тем утром мы подбросили монетку, и мне выпало ехать в китайский ресторан за едой. В машине я слушал новости по радио и чуть не саданул по тормозам в пол прямо посреди Гринбелт-Роуд, когда услышал о «девушке с окраины Эджвуда» и фамилию жертвы. Молясь, чтобы это оказалось ошибкой, позвонил домой, как только добрался до квартиры и поговорил с отцом. Он знал не больше моего, подтвердил только, что речь действительно шла о нашей соседке Наташе. Разговор вышел короткий и безрадостный.
        Утром новость заполнила первые полосы местных газет. Тем же днем чуть позже я позвонил нескольким друзьям и выяснил детали.
        Вот что мне удалось узнать.
        За два дня до того - в четверг, второго июня восемьдесят восьмого года - пятнадцатилетняя Наташа Галлахер провела вечер перед телевизором с мамой и папой. Они просидели в гостиной до девяти. Когда программа закончилась, девушка пожелала всем спокойной ночи и пошла готовиться ко сну. Девять вечера - раннее время для летних каникул, однако она почти весь день проплавала в бассейне у подруги и очень устала.
        Примерно в десять минут десятого она еще раз крикнула «Спокойной ночи!» со второго этажа; мистер и миссис Галлахер услышали, как дочь прошла по коридору и закрыла за собой дверь. Час спустя родители выключили телевизор, проверили входную дверь - та была закрыта - и легли спать. В доме они были втроем - Джош вылетел из колледжа на втором курсе после травмы плеча, полученной на борьбе. Теперь он снимал дом в соседнем Джоппатауне и целыми днями работал в строительном магазине.
        На следующее утро, проводив мужа на работу и загрузив посуду в посудомоечную машину, Кэтрин Галлахер глянула на кухонные часы и с удивлением обнаружила, что уже почти девять. Наташа приглядывала за соседскими собаками, пока хозяева отсутствовали, и не в ее привычках было проспать. «Радио на кухне сегодня что-то громко работает. Наверное, она уже встала и сейчас в душе, а я ее просто не слышу», - рассуждала миссис Галлахер, усердно оправдывая дочь.
        Однако ванная пустовала, и раздосадованная миссис Галлахер дважды постучала в Наташину дверь, а когда ответа не последовало, вошла в комнату. Дочери в постели не оказалось; на стуле перед столом висели чистенькие шортики и футболка, приготовленные с вечера. Любимые желтые шлепанцы стояли на полу у кровати.
        Теперь миссис Галлахер не досадовала, а недоумевала. Возвращаясь к двери, она заметила: с окном что-то не так. Последние несколько недель в Эджвуде стояла невероятная жара под тридцать градусов. Хотя Наташа просила отца включить кондиционер в доме, тот отказался, чем никого не удивил.
        - Ты же знаешь правила: не раньше первой недели июля. Думаешь, я деньги копытами высекаю?
        Наташа надулась, но ненадолго, да и не обидевшись по-настоящему.
        Миссис Галлахер медленно подошла к сдвижному окну - оно было почти полностью открыто, и влажный утренний ветерок шуршал тонкими занавесками. Однако не это привлекло ее внимание: на окне не было москитной сетки. Подойдя ближе, мать заметила на подоконнике темное пятно размером с небольшую монетку. Не удержавшись, протянула руку и ткнула в пятно пальцем. На кончике пальца осталось что-то темно-красное, и, чтобы разглядеть, она поднесла палец к глазам. «Это было ужасно похоже на кровь, - рассказывала она позже полиции, - но я не уверена».
        В смутном предчувствии паники миссис Галлахер перегнулась через подоконник, стараясь не вляпаться в красное блузкой, и выглянула во двор. Рама с сеткой, почти согнутая пополам, валялась на лужайке.
        Было девять ноль семь утра.

4
        Первые двое полицейских прибыли в дом Галлахеров на Готорн-драйв в девять двадцать. Кэтрин Галлахер встретила их на подъездной дорожке, нервно шагая взад и вперед. На ее лице виднелись дорожки от слез, руки были жестко стиснуты; впрочем, женщина справилась с собой и сообщила полиции все, что знала - внятно и по делу. Патрульные из полиции штата Мэриленд позже в рапорте охарактеризовали ее так: «Напугана и взволнована, но мыслит ясно. Изложила события четко и последовательно».
        Один из патрульных прошел в дом за миссис Галлахер и, попросив ту подождать в гостиной, произвел беглый осмотр помещения - Наташиной спальни. Второй патрульный прошел во двор сбоку от дома и, стараясь не затоптать следы, осмотрел окно спальни и сломанную раму с сеткой. Вернувшись к дверям дома, полицейский обнаружил пару подъехавших патрульных машин харфордского шерифа. Прежде чем войти в дом и допросить миссис Галлахер, патрульный быстренько ввел прибывших полицейских в курс дела и попросил их приступить к обследованию прилегающей территории. К этому времени на тротуаре перед домом уже толпились соседи.
        В 9:29 подъехал Расселл Галлахер, припарковал «Кадиллак» на подъездной дорожке и бросился в дом. Соседи услышали раздающиеся из дома яростные крики. Как выяснилось позже, мистера Галлахера пришлось скрутить, чтобы он не затоптал место преступления в спальне дочери.
        В 9:41 приехал Джошуа Галлахер, которого тоже вызвала мать. Расстояние от своего дома он пролетел за десять минут, хотя обычно требуется пятнадцать. Джош обменялся несколькими словами с соседями перед домом, а потом зашел внутрь.

5
        В 10:07, примерно через сорок пять минут с момента прибытия первых полицейских на Готорн-драйв, тело Наташи Галлахер нашел сотрудник харфордского окружного департамента шерифа. В зарослях за домом. На Наташе были те же голубенькие шортики и майка, в каких она пошла спать. Девушка сидела, прислонившись спиной к дереву, скрестив ноги; руки - на коленях. На распухшей шее - тяжелые гематомы, скула разбита, под глазами синяки, большой и безымянный пальцы на правой руке сломаны. Коронер определил, что, вероятно, травмы нанесли во время продолжительной борьбы. Однако кое-что произошло уже без борьбы: левое ухо срезали неустановленным острым лезвием. На месте преступления не обнаружили ни следов орудия, ни уха. Судя по предварительным выводам, причиной смерти явилось удушение. Точное время смерти определить не удалось.

6
        Почти сразу поползли слухи.
        Сплетни плодились по телефону, передавались через забор, за чашечкой кофе или чая. И друзья, и незнакомцы одинаково увлеченно болтали что у барной стойки, что в отделе охлажденных продуктов в магазине «Сантонис», что в очереди на почте. Дети слушали болтовню родителей и повторяли все, что услышали, на футбольном поле или игровой площадке.
        К тому времени, как три дня спустя я вернулся домой, я уже успел услышать с полдюжины разных версий о том, что случилось с Наташей Галлахер.
        Почти все были убеждены, что таинственному Похотливому Призраку надоело в конце концов подглядывать и лапать, и он взялся хладнокровно убивать и уродовать своих жертв. Широко распространились также слухи о том, что он опять нанесет удар, причем скорее раньше, чем позже. Местная полиция принялась опровергать эти сведения и обратилась к общественности с пожеланием: важно проявлять бдительность, соблюдая, однако, спокойствие. Чувствуя необходимость сообщить народу хоть что-то, полиция раскрыла удивительные детали, касающиеся расследования дела Призрака впервые за почти шесть месяцев.
        «В данном случае никакой связи с делом Призрака не наблюдается, - сообщил майор Бак Флемингс из харфордского окружного департамента полиции. - По целому ряду причин, которые мы в данный момент не готовы обнародовать, мы полагаем, что эти преступления совершены двумя разными субъектами. Следует признать, что в ходе длительного расследования мы недавно пришли, как нам показалось, к пониманию, кем на самом деле является Похотливый Призрак. У нас был подозреваемый, который попал в заключение по иному, не связанному с этим делу, и случаи правонарушений прекратились. Тогда мы полагали, что этот человек и является разыскиваемым преступником. Данный субъект был освобожден на непродолжительный срок, а потом вновь попал в заключение. Случаи правонарушений возобновились, когда данная личность была освобождена из-под стражи, что косвенно подтверждало наши подозрения. Однако преступления продолжились даже тогда, когда подозреваемый вновь был задержан. Теперь же… у нас нет никаких предположений».
        Флемингс сообщил, что последний случай непристойного поведения Призрака зарегистрирован всего двумя неделями ранее, но до широкой общественности доведен не был - по просьбе департамента полиции. «Преступник действовал по отработанной схеме: проснувшаяся женщина обнаружила мужчину, склонившегося над ней в спальне. Он касался ее волос и лица. Женщина спугнула преступника, издав громкий крик. Нам неизвестно, совершает ли это все один человек или за дело взялся некий подражатель. Известно тем не менее, что в поведении преступника мало что изменилось. То, что он совершил две недели назад, в точности похоже на совершенное им в восемьдесят шестом и седьмом годах. Почерк преступника остается неизменным и не несет никакого сходства со случаем Наташи Галлахер. Смею заверить общественность, что все мои сотрудники круглосуточно трудятся над тем, чтобы раскрыть это чудовищное преступление».
        Еще одна теория, витавшая в умах и обеспокоившая всех, связывала с убийством отца Наташи Галлахер. По сообщениям кое-кого из близких соседей, Рассел Галлахер продемонстрировал крайне странное поведение в первые дни после обнаружения тела дочери. Обычно мужественный и непоколебимый - некоторые считали, даже раздражающе маскулинный, - мистер Галлахер следующие двое суток практически не вставал с кровати.
        - Он будто в трансе, - заявил один из соседей. - Проплакал все время, пока я у них был, и постоянно бормотал «Прости, прости». Глаза распухшие, едва открываются.
        Поначалу миссис Галлахер пришлось одной сдерживать натиск полиции, следователей, соседей и прессы, которые сутки напролет вились вокруг дома. Затем Джош взял дело в свои руки и установил границы. А потом, чуть позже на той же неделе, из Орландо прилетела на помощь младшая сестра. По словам Роуз Эллиотт, жившей с Галлахерами по соседству, миссис Галлахер даже подумывала уложить мужа в больницу - вот как она отчаялась.
        Большинство все-таки объясняло поведение мистера Галлахера очевидным фактом: единственную дочь жестоко убили. Он, ясное дело, помутился рассудком и невообразимо страдал. Вдобавок все считали, что мистер Галлахер возложил часть вины за Наташину гибель и на свои плечи: ведь это он не позволил ей включить кондиционер в доме. Из-за него ее окно оказалось открытым той ужасной ночью.
        - Не существует ни единого разумного свидетельства, - заявил Фрэнк Логан, коллега Рассела Галлахера из страхового агентства, - указавшего бы на то, что Рассел имеет какое-то отношение к убийству дочери. Заявлять что-либо обратное - смехотворно и безответственно.
        Впрочем, нашлись и те, кто утверждал, что и в дни, предшествовавшие Наташиной гибели, мистер Галлахер вел себя как-то странно.
        - Мы на той неделе с ним поссорились, - поделился воспоминаниями один из местных жителей. - Ни с того ни с сего Рассел обвинил меня, что мои собаки делают свои дела у него во дворе. Я пятнадцать лет прожил на одной улице с Галлахерами и ни разу в жизни ни одной своей собачке не позволял гадить у них на газоне. А он, главное, по-серьезному разозлился. Ума не приложу, что на него нашло.
        Сходную озабоченность высказал и другой сосед с Готорн-драйв:
        - Он обычно спокоен и сдержан. Я хочу сказать, дружелюбный, всегда тебе рукой помашет, доброго дня пожелает и всякое такое. Но в последнее время стал каким-то нервным, будто витает где-то. И болтал необычно много, словно ему есть что скрывать.
        Другие же горожане обрушили свои подозрения на голову Ленни Бакстера. Ленни, прославленный ветеран Вьетнама, теперь коротал деньки, собирая мусор на Эджвуд-роуд и трудясь поденщиком - если везло найти какую-нибудь работу. Ленни никогда не просил милостыни и не принимал подаяния. В былые дни жил с матерью на Перри-авеню недалеко от школы для старшеклассников, однако с тех пор как мать умерла в конце семидесятых, Ленни не смог выплачивать по закладной и дом потерял. Весной, летом и осенью жил в палатке в лесу, за зданием почты. Ходили слухи, что он наставил ловушек повсюду вокруг своего «лагеря», однако я в это не верил. С кем я только ни говорил, никто не мог сказать, где Ленни зимует.
        На первый взгляд он выглядел достаточно сильным, чтобы задушить девушку, однако ходил, сильно хромая из-за застарелого ранения в бедро. Ленни был не только не способен поддерживать нормальный разговор, но и едва мог собеседнику в глаза смотреть. А еще от Ленни отвратительно попахивало, и зубов у него становилось все меньше и меньше. Мысль о том, что Ленни Бакстер умудрился выманить Наташу Галлахер из дома в лес, не очень-то укладывалась в голове. Ну и уж совсем невероятно представить, что ему удалось бы это сделать, не оставив никаких следов.
        Ходили и другие слухи, правда, менее популярные. Согласно одной истории, в Наташиной спальне в обувной коробке обнаружился дневник, а в нем были описаны ее тайные встречи с парнем постарше. По другой версии, Наташа поссорилась с ревнивой подругой, и ссора переросла в безобразный конфликт. К этим доморощенным россказням не предлагалось ни доказательств, ни даже намека на таковые. Но, как всегда, люди продолжали судачить.
        В ту первую неделю после возвращения в Эджвуд я поговорил со всеми и каждым, кто готов был говорить со мной об убийстве Наташи Галлахер - со старыми друзьями и знакомцами, с кассиром в банке и работницей на почте, с давними соседями и совсем уж незнакомыми людьми. Я также докатился до подслушивания чужих разговоров. Не горжусь этим, однако не мог же я просто так отгородиться от реальности и не замечать, что девушку, которую я знал - пусть даже и шапочно, - убили в нескольких шагах от дома, в котором я вырос. Я словно попал в кино. Попал в кошмар.

7
        Похоронную службу отложили до следующей пятницы. Видимо, потому, что семье пришлось ждать, когда коронер закончит обследование трупа.
        Похороны, на которых я до тех пор побывал, можно было пересчитать на пальцах одной руки: два моих дяди и мать хорошего друга, которой не стало из-за рака. Мы тогда учились в выпускном классе. Но и этого хватило, чтобы навсегда запомнить дух таких событий. Во-первых, говорят мало, а если и общаются, то приглушенным голосом и простыми жестами. А во-вторых, обстановка неизбежно соответствует настроению участников: все мрачно, погода отвратительная и давит. Практически гарантирован ледяной дождь.
        Утро похорон Наташи Галлахер выдалось солнечным и приятным. По сияющему голубому небу рассыпались пушистые клочки белых облаков, они так и манили устроить пикник на пляже, покататься на лодке по реке или запустить воздушного змея. Все выглядело не так, как надо; выглядело все просто неприлично.
        Служба проходила в церкви Христа на Уиллоуби-Бич-роуд, в той самой церкви, где я впервые увидел Наташу. Мессу служил отец Френсис. Думаю, он много чем пожертвовал, чтобы служба получилась насколько возможно короткой: боли и страдания в храме в тот день хватило бы и на десяток похорон.
        Мы с родителями сидели ближе к алтарю с Джентилами, нашими соседями. Мама с Нормой всю проповедь передавали друг другу скомканные платки. Мистер и миссис Галлахер с Джошем сидели в нескольких рядах перед нами с какими-то людьми, которых я не узнал; очевидно, с родственниками. Несмотря на городские сплетни, которых я наслушался, мистер Галлахер выглядел собранным. Наверное, к тому времени он уже выплакался. Миссис Галлахер постоянно всхлипывала, хрупкие плечи подрагивали. В какой-то момент Джош обнял мать, и она склонила голову ему на плечо. В этот момент я почувствовал, что и моих сил больше не хватит. Жаль, что Кары со мной не было - она училась на летних курсах в университете Хопкинса и не могла пропустить первую лабораторную работу.
        Эгоистично пытаясь отвлечься от горя этой семьи, я притворился, что потягиваюсь, и как бы невзначай разглядывал церковный интерьер. Заполненным оказался почти каждый ряд. Все эти люди жили по соседству - я увидел десятки знакомых лиц. Кто набрал морщин и жирка, кто похудел; все без исключения постарели. Там были друзья родителей, люди, которых я не видел несколько лет, бывшие учителя и тренеры, несколько одноклассников, хотя и никого из дружков детства - большинства из них уже не было в городе. Кавано переехали в Южную Каролину, как только Джефф окончил школу. Брайан Андерсон занимался на летних курсах в колледже в Западной Вирджинии. Никто не знал, куда пристроился Крейг. Стив Сайнс пошел служить в ВВС и в то время был на севере, в Мэне. Карлос Варгас жил в окрестностях столицы, где только-только начал работать инженером. Томми Ноэль и еще кое-кто нашли работу в «Арсенале». Остальные разлетелись кто куда по всей стране, словно одуванчик ветром разметало… Вот подумал об этом, и внезапно взгрустнулось.
        В ребра ткнулся костистый локоть; я обернулся и увидел знакомое, словно отчеканенное выражение на папином лице: «Не отвлекайся». Я виновато кивнул и продолжил слушать проповедь отца Френсиса.
        Но за мгновение до того, как получить взбучку от отца, успел заметить двоих, которых раньше не видел. Они сидели у выхода: темные костюмы, каменные лица. Выступающие подбородки торчали точно в направлении отца Френсиса, однако глаза безостановочно прочесывали прихожан. Полиция, подумалось мне, и по лопаткам пробежали мурашки. Что ж, немудрено. В конце концов, разве убийцы не возвращаются на место преступления, чтобы посмотреть, что они натворили?

8
        В промозглые летние дни после похорон Наташи Галлахер нечто загадочное и новое закрутилось в моей жизни.
        По неясным причинам, когда бы я ни ехал на почтамт, или во «Фрэнкс Пицца» на Сороковом шоссе, или в магазинчик на Эджвуд-роуд по маминым заказам, я вдруг замечал: домой я еду длинным путем. Вместо того чтобы объехать по Двадцать четвертому, минуя Сороковое, или прямо по Хансон-роуд, меня заносило окружными путями по целой грозди неприметных ответвлений, что неизбежно вели на Готорн-драйв, где стоял дом Галлахеров.
        Первый раз, когда я проехал мимо, мистер Галлахер как раз затормозил на подъездной дорожке и выходил из машины, держа в руке что-то в оберточной бумаге. Я сполз по водительскому сиденью, прибавил газу и укатил. К дереву перед крыльцом Галлахеров была привязана большая ярко-красная лента, а часть двора под окном Наташиной спальни перегораживали полоски желтой полицейской ленты. Несколько дней спустя, когда я вновь поехал тем же путем, ни красной, ни желтой лент уже не было. На следующей неделе у дерева появился самодельный мемориал из цветов, свечей и фотографий.
        Мне и самому не ясно, зачем я стал проезжать мимо Наташиного дома. Человеческая природа? Может быть. Нездоровое любопытство? Возможно. Навязчивое желание? Совершенно точно. Мои дни и ночи изобиловали рассказами, повестями и фильмами, что рассматривали зияющие темные бездны человеческого зла. Мне чертовски хотелось превратить эти экскурсионные поездки в профессию. Так разве не логично перенести все это очарование жутью в реальную жизнь? Честно сказать, ответа у меня не было.
        Примерно в это же время я стал названивать Карли Олбрайт. В детстве она дружила с Карой, и я запомнил Карли умной, жизнерадостной, громогласной девчонкой в ярко-красных очках. Дружны мы, правда, никогда не были. Они обе выросли по соседству в Лонг-Бар-Харбор, жилом районе на побережье неподалеку от Сорокового шоссе, однако жизнь разлучила подружек - семья Карли переехала в дом побольше в центре Эджвуда, а сама Карли в старших классах перевелась в «Джон Кэрролл», частную католическую школу в Бель-Эйр.
        Теперь же, закончив Гаучер-колледж, Карли вернулась домой в Эджвуд, жила с родителями и работала в «Иджис». Послушать ее, то была работа ради работы: она писала о местных событиях типа гаражных распродаж, церковных базаров и бесплатных пунктов неотложной помощи при «Ассоциации молодых христиан». Добавьте сюда некролог-другой, статейку о спортивных состязаниях в средней школе, и вы составите полную картину, как заморить тоской начинающего журналиста.
        Именно так и появился мой интерес к Карли - невзирая на унылую картину рабочих дней, она занималась делом, была вхожа в новостные студии и телеграфные агентства, а еще к маститым журналистам, которые десятилетиями освещали серьезные события. Моего восхищения не передать: ей всего двадцать два, а на жизнь зарабатывает сотрудничеством с настоящей газетой. По иронии судьбы, Карли испытывала сходное отношение ко мне из-за моего диплома Мэрилендского университета.
        - Знаешь, у них один из трех крутейших журфаков на всю страну, - сказала она мне как-то на вечеринке. А еще позавидовала моим продажам рассказов. Так что у нас с ней сложилось что-то вроде взаимовосторженного сообщества, и в грядущие недели Карли оказалась не только надежным источником информации, но и хорошим верным другом.
        К вящему облегчению всего города, в начале недели сообщили, что Наташа Галлахер не подверглась сексуальному насилию - ни до, ни после убийства. Также установили время смерти - сразу за полночь. Выходит, она покинула пределы дома вскоре после того, как поднялась к себе, чтобы лечь спать.
        Вопрос о том, как Наташа была похищена из спальни, что ее родители при этом не услышали ни звуков борьбы, ни вообще каких-либо звуков, стал вопросом номер два для нашего городка. Вопрос номер один звучал, конечно же, так: кто совершил это ужасное убийство?
        Полиция не предлагала ответа, хотя бытовало предположение, что Наташа знала своего похитителя и покинула спальню по доброй воле. Однако дни шли, а новой информации по делу не появлялось ни у полиции, ни у газетчиков.
        - Ерунда какая-то, - прокомментировала вопрос от «Балтимор Сан» Марта Блэкберн, коренная жительница Эджвуда. - Все, что мы от них слышим, - это «расследование ведется, мы круглые сутки прорабатываем зацепки». Ну конечно, «расследование ведется»! Две недели прошло, как нашу девочку убили. Чем же еще они могут заниматься? Мы хотим знать, есть ли подозреваемые. Это совершил кто-то местный или заезжий? Как считает полиция, может ли такое повториться? У меня, знаете ли, трое своих детей…
        Мама не переносила разговоры о происшедшем. Едва дома начиналось обсуждение - происходило это нечасто, - она неизменно принималась рыдать, а потом, извинившись, уходила прилечь. У отца же была своя теория. Он полагал, что Наташа знала убийцу, однако тот был скорее случайным знакомым. Таким, с которым она по доброй воле никуда не пошла бы, зато знала его достаточно, чтобы не поднять тревоги, когда этот человек влез к ней в комнату через окно.
        - Вероятно, это кто-то из соседнего городка, - объяснял отец, - но не из наших соседей. А еще это наверняка кто-то молодой, твоего возраста, Рич.
        Отец был убежден: как только преступник попал в комнату, в ход пошло некое химическое вещество типа хлороформа, чтобы усыпить Наташу. А потом преступник просто утащил ее в лес. Отец настаивал, что полиции необходимо обратить внимание на людей вроде спасателей в бассейне или продавцов в магазинах, а еще выяснить, не побывала ли Наташа где-нибудь в летнем лагере, и проверить тамошних кураторов.
        По-моему, отцовское предположение было вполне здравым и ничем не уступало другим теориям. Но в доступных источниках о результатах вскрытия одурманивающие вещества не упоминались, а не имея доступа к достоверным полицейским отчетам, нельзя было судить наверняка. Остальное же складывалось во вполне отчетливую картинку. Большинство пятнадцатилетних подростков живут жизнью, весьма далекой от той, что ежедневно видят их родители. Невысказанные слова, скрытые думы, тайны большие и малые - вот из чего сделаны подростки.
        Я поначалу удивился, что отец так тщательно проанализировал происшедшее, а потом понял, что удивляться тут нечему: ведь именно от отца унаследовал я тягу к острым сюжетам. На наших книжных полках в подвале стояло полное собрание классической серии криминального чтива в мягкой обложке «Золотая медаль». Отец обожал старые черно-белые детективные сериалы и частенько записывал их, чтобы потом пересмотреть.
        Очень скоро я поймал себя на мысли: а не ездил ли отец тоже длинной дорогой с работы домой?

9
        Было и еще кое-что, нечто совершенно поразительное, о чем не говорили ни полиция, ни средства массовой информации. Полагаю, газетчики узнали об этом лишь несколько недель спустя, когда Карли раскололась и подтвердила кое-какие детали. Впервые я услышал об этом от знакомого, приходившегося родственником одному человеку, непосредственно связанному с расследованием. Выпив лишнюю кружку пива, тот просто-напросто проболтался. Мне пришлось поклясться, что я никому ни гу-гу, и я сдержал обещание, даже когда эту информацию подтвердила Карли. Я сидел, слушал ее и прикидывался дурачком - к этому умению у меня обнаружился подлинный талант.
        Новость оказалась поистине сенсационной: в то утро, когда обнаружили труп Наташи, некоторые прохожие и полиция заметили кое-что странное перед домом Галлахеров. Кто-то нарисовал разбивку для игры в классики синим мелом. Только вместо обычной нумерации от одного до десяти в каждой клеточке поставили цифру «3». Следователи опросили мистера и миссис Галлахер, а также весь круг друзей их дочери и выяснили, что Наташа бросила играть в классики, когда ей не было еще десяти. Ни в гараже Галлахеров, ни в Наташиной комнате не обнаружилось мелков. Быстро установили, что ближайшая малышня, которая могла бы играть в классики, жила за четыре дома от Галлахеров. Те дети, что жили дальше по улице, уверяли, что они ни при чем.
        Следователи были твердо уверены: ни Наташа Галлахер, ни местные соседские дети клетки для игры в классики на тротуаре не рисовали.
        Кто же тогда это сделал? И что все это значило, если имело смысл?
        Наташа Галлахер (фото предоставлено Кэтрин Галлахер)
        Наташа Галлахер (фото предоставлено Кэтрин Галлахер)
        Разметка для игры в классики перед домом Галлахеров (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Место преступления перед домом Галлахеров (фото предоставлено «Иджис»)
        Поврежденная москитная сетка под окном спальни Наташи Галлахер (фото предоставлено «Иджис»)
        Участок леса за домом Галлахеров (фото предоставлено автором)
        Место, где был обнаружен труп Наташи Галлахер (фото предоставлено автором)
        III
        Кейси
        «Что, если Бугимен и впрямь существует?»

1
        Им обеим - и Кейси Робинсон, и Райли Холт - тогда было по пятнадцать. Девчонки неразлучно дружили с младших классов, когда вместе ходили в начальную школу «Седар-драйв». Выросли они за пару кварталов друг от друга, Кейси - в занимавшем обширную территорию одноэтажном доме на Черри-роуд, Райли - в двухэтажной, колониального стиля постройке на углу Бейберри и Тупело. Всякий, кто встречал их в первый раз, принимал девочек за сестер. У обеих были длинные темные волосы, огромные карие глаза, яркие радушные улыбки и дружелюбный характер. Классе в шестом Кейси и Райли договорились: после выпускного они вместе отправятся в университет Клемсона (оранжевый - цвет университета и любимый цвет Кейси), потом вместе - в кругосветное путешествие, а потом станут ветеринарами. Через пять лет объединят накопленный капитал и откроют собственную клинику. Больше всего подружки любили летние каникулы - им разрешалось не спать допоздна и ночевать дома друг у друга. Они вместе смотрели кино, играли в настольные игры, а в последнее время все больше болтали о мальчиках и красивых шмотках. Райли была единственным ребенком в
семье и обожала шумное, но полное любви столпотворение, царившее летними вечерами дома у Робинсонов. Кроме Кейси, у Робинсонов было еще трое детей: брат, годом старше, и две младшие сестренки.
        Даже учитывая то, что случилось лишь восемнадцатью днями раньше, Райли без волнения позвонила в дверь Робинсонов несколькими минутами после девяти вечера в понедельник, двадцатого июня восемьдесят восьмого года. Девушка собиралась провести ночь дома у подруги; они приготовят попкорн и в пятидесятый раз будут смотреть «Бриолин» - обе по уши влюбились в Джона Траволту.
        - Привет, - улыбнулся мистер Робинсон, открыв дверь и обнаружив на крыльце Райли с розовым рюкзачком из «Эл-Эл-Бин». Улыбка слегка померкла, когда он глянул за спину Райли. - А Кейси не с тобой?
        - Была со мной, - ответила Райли. - Мы смотрели телик и играли в карты у меня дома, а потом пошли сюда.
        Мистер Робинсон вытянул вперед руки ладонями вверх, словно говоря: «Ну и где же она?»
        Райли рассмеялась:
        - Я очки дома забыла и кинулась за ними. А когда выскочила на улицу, ее уже не было. Я подумала, что она дальше сама пошла.
        Мистер Робинсон повернулся и сунул голову в дверной проем.
        - Дорогая! Кейси вернулась?
        Откуда-то из глубин дома раздался приглушенный голос миссис Робинсон:
        - Вряд ли! - а потом, после небольшой паузы, послышалось: - Джейни говорит, она у Райли.
        Мистер Робинсон вернулся к Райли и пожал плечами.
        - Здесь ее нет.
        - Странно.
        - Может быть, она еще к кому-нибудь заскочила по дороге? К Лили, например?
        - Может быть. Правда, у нас на этот вечер другие планы - только на нас двоих.
        На отцовском лице появилось странное выражение:
        - А где она была, когда ты побежала за очками?
        - В паре домов от моего, - ответила Райли, - прямо перед домом Крофтов. Меня и не было-то всего три-четыре минутки.
        - Ты никого больше не видела? Может, кто-нибудь мимо проезжал или проходил?
        Теперь мистер Робинсон говорил громче и быстрее.
        - Нет, - поспешно ответила девушка. - В смысле… по-моему, нет. Я и по сторонам-то не смотрела. - Она прикрыла рот ладошкой. - О господи, вы же не думаете, что кто-то…
        - Я не знаю, что думать, - ответил мистер Робинсон, спускаясь с крыльца и вглядываясь в сумерки. Машины уже не ездили, не было видно ни души. Где-то вдалеке лаяла собака.
        - Может, вызвать полицию? - спросила Райли.
        - Пока не стоит. - Мистер Робинсон пересек двор и побежал по направлению к дому Райли, бросив на ходу через плечо: - Скажи моей жене, что я пошел искать Кейси. Пусть Дэвид едет за мной на машине.
        Райли кивнула и расплакалась; входя в дом, она слышала, как мистер Робинсон выкрикивает имя Кейси.

2
        Когда мистер Робинсон добежал до дома Холтов, его харли-дэвидсоновская футболка пропиталась потом, а сам он задыхался. Путь был недолог, меньше полукилометра или около того, но он был не в форме и бежал во весь опор.
        Следов дочери нигде не было. Теперь мистер Робинсон по-настоящему испугался.
        - Кейси! - крикнул он снова, приложив ладони рупором ко рту. В ответ раздался лишь собачий лай.
        Развернувшись, отец отправился домой и теперь пошел медленнее, внимательно осматриваясь. «Столько этих проклятых кустов вокруг, - объяснял он позже полиции, - столько заборов и деревьев, прячься - не хочу».
        - Черт, - внезапно обратился он вслух к пустынной улице, - нужно было постучать к Холтам. Может, она вернулась за Райли…
        И вдруг умолк и обомлел. Впереди, метрах в шести, в бледном круге света уличного фонаря лежал кед.
        Мистер Робинсон быстро подошел, поднял его, не задумываясь о том, что передвигает вещественное доказательство, да и вообще ни о чем не задумываясь. Он видел перед глазами милое лицо дочери и молился, чтобы кед оказался не ее.
        Молитва не помогла.
        В руке лежал дочкин ярко-зеленый кед «Чак Тейлор» с ее левой ножки; из-за этой обуви Кейси получила домашнее прозвище «наш ирландский лепрекончик». Прижав кед к груди, отец помчался домой.

3
        Дом братьев Балико стоит дальше по улице от дома Кейси Робинсон, и обо всем, что случилось той ночью, мне поведал Алекс, старший из братьев. Отец Алекса - близкий друг отца Кейси, они часто вместе рыбачили и ловили крабов, вместе ходили в боулинг раз в две недели по пятницам, и мистер Робинсон сам ему обо всем рассказал. Алекс узнал подробности из вторых рук несколько дней спустя по дороге в строительный магазин и сообщил мне, что никогда не видел отца настолько подавленным. Тот действительно был в ужасе от происшедшего.
        Об остальных деталях всего, что случилось той ночью, я узнал от Карли Олбрайт, а также из различных новостных выпусков и подслушанных радиопереговоров между полицией штата и отделением шерифа. Неделей ранее я воспользовался купоном на скидку в двадцать пять процентов - купон этот давно валялся дома - и купил в «Радио Шэк», что в торговом комплексе Эджвуда, полицейский сканер. Слушал я, как правило, по ночам, когда писал. Мэри, моя сестра, неожиданно прикатившая к обеденному столу чуть ранее на той неделе, заявила, что веду я себя как отвратительный упырь: мол, подсознательно желаю, чтобы случилось еще что-нибудь жуткое, как репортеришки с телеканала о погоде, ждущие урагана.
        - Они ведь даже не пытаются скрыть восторг, - жаловалась сестра. - Какая мерзость!
        Сестра не угадала, по каким причинам я купил сканер, хотя и ошиблась не сильно. Конечно, я не желал, чтобы случилось что-то жуткое, однако я чего-то ждал. Я не знал точно, чего и когда ждать, но не стану отрицать, чувствовал: скоро грянет нечто. Ожидание беды клубилось в воздухе, гудело, как электрический ток. И, когда летние дни стали убывать, слова эти вновь и вновь, словно призраки, всплывали в моем сознании: грядет буря.

4
        Территорию, прилегающую к начальной школе «Седар-драйв», офицер Аарон Хаббард знал как свои пять пальцев. Его семья переехала в Эджвуд из Огайо, когда мальчишке было десять, и он год ходил в эту школу, пока не перешел в шестой класс в среднюю школу. Подростком Аарон проводил бессчетные часы на травяных полях вокруг «Седар-драйв», играя в бейсбол, баскетбол, футбол, прятки, войну или «пни банку». А еще у него было полно друзей, которые жили в армейских домах на холме; он частенько хаживал туда и тусовался с парнями после школы. Аарон даже научился водить машину - отцовскую «Субару» - на двух с половиной километровом кольце вокруг начальной школы, детского сада и прилегающих футбольных полей.
        В ту ночь, когда исчезла Кейси Робинсон, офицер Хаббард производил дежурный осмотр привычной местности. Несколько раз проехал по кольцу, притормаживал, наводя фару-искатель патрульной машины на места, обычно вызывающие подозрения: двери и окна, скрытые тенями; черную как смоль полосу лесопосадок, граничащих с дорогой; неосвещенные пространства за мусорными контейнерами, а также между рядами припаркованных автобусов.
        Все было в порядке, и Хаббард свернул к парковке начальной школы, а оттуда передал по радио Ширли Рафферти, которая дежурила в участке, что остаток поисков проведет «ножками». Держа в руке фонарик, Аарон покинул машину в одиннадцать двадцать семь, незадолго до полуночи.
        Его отец больше тридцати лет прослужил в соседнем округе Сесил, в полиции штата Мэриленд, и незадолго до того вышел в отставку. Хаббард-старший уделил особое внимание обучению сына премудростям ночного пешего розыска. В конце пятидесятых, на втором году службы Хаббард-старший пресек ограбление, происходившее прямо у него на глазах на складе, и тогда чуть было не поплатился жизнью. В полицейской академии детально и тщательно обучают, как вести себя в подобной опасной ситуации. Однако отец решил перестраховаться с Хаббардом-младшим и сам дотошно все объяснил.
        - Как только покидаешь патрульную машину, ты выходишь из укрытия, - нудно вбивал он в голову сыну. - А когда выходишь из укрытия, то становишься каким?
        - Уязвимым, - отвечал сын, как положено, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и бодро. Он знал, что отец переживает за него, и воочию мог убедиться, как изматывают человека переживания такого рода. За примером ходить далеко не надо, достаточно на мать посмотреть.
        «Теперь ты уязвим» - эти слова порхали в сознании офицера Хаббарда, пока он обходил школу по периметру. Крепко сжав фонарик в левой руке и рассекая ярким лучом тени перед собой, Аарон положил ладонь правой руки на поясную кобуру. Двигался он насколько мог беззвучно.
        Обойдя здание и подергав дверные ручки - убедиться, что все заперто, - офицер двинулся вверх по холму к бейсбольной площадке. Здесь несколько лет назад провели ремонт и установили новенькие крытые скамьи для запасных игроков, а также электронное табло. Дальше находилась игровая площадка, занимая почти акр земли.
        Офицер Хаббард посветил под навес у первой базы - никого; пересек круг питчера и заглянул под навес команды противника. Обнаружив, что и там никто не прячется, выскользнул с поля через ворота в сетке и, стараясь не шуметь, вышел на игровую площадку.
        Он провел лучом фонарика по площадке… и сразу же увидел тело. Девушка лежала у подножья горки - той из двух, что повыше. Ее глаза были широко раскрыты и вылезали из орбит, тонкие ручки скрещены на груди, а голые ступни висели, не доставая нескольких сантиметров до земли.
        В ушах раздался вечный отцовский окрик: «Ты уязвим!»
        Достав из кобуры оружие, офицер Хаббард нажал кнопку передатчика на груди и сообщил Ширли, что Кейси Робинсон обнаружена.

5
        На следующее утро все четыре местные телекомпании вышли в прямой эфир с игровой площадки за школой. Труп Кейси Робинсон к тому времени уже увезли, но на площадке было на что поглазеть: на месте преступления трудились больше десятка офицеров полиции и следователей. Несколько человек на корточках просеивали землю в поисках улик, другие стояли маленькими группками, обсуждая происшествие. Несмотря на то что обе дороги, ведущие к «Седар-драйв», были перекрыты для доступа гражданского транспорта, за временными заграждениями собралась большая толпа зевак. Некоторые из них потягивали утренний кофе, курили. Были и такие, что щелкали одноразовыми фотоаппаратами. Все добрались сюда пешком, кто припарковав машину на обочине Хансон-роуд, кто из домов по соседству.
        Голоса нескольких репортеров, работавших в прямом эфире - трех женщин и мужчины, - звучали почтительно и приглушенно. Представитель департамента шерифа сделал краткое официальное заявление полчаса назад, однако личность жертвы не подтвердил. Зато ни у толпы зевак, ни у телезрителей, завороженно наблюдающих за событиями из дома, сомнений не было: в городках, подобных Эджвуду, слухи распространяются молниеносно.
        А когда послеобеденная посуда была помыта и в эфир полетели вечерние новости, подтвердились и детали трагедии. Погибшую опознали как пятнадцатилетнюю Кейси Линн Робинсон, проживавшую в Эджвуде, штат Мэриленд. Жертва погибла от рук неустановленного нападавшего в промежутке между десятью вечера и полуночью. Характер травм и положение тела - все телеканалы теперь использовали словосочетание «положение тела» - поразительным образом напоминали таковые же в деле Наташи Галлахер.
        Однако подлинный ужас этого преступления раскрылся лишь на следующее утро, после выхода большой статьи в «Балтимор Сан». По сообщению представителя полиции, Кейси Робинсон были нанесены многочисленные лицевые и черепные травмы. На одной из грудей остался глубокий след от укуса; левое ухо было отрезано. По официальной версии, смерть наступила от удушения.
        Об изнасиловании не было сказано ни слова. Эти сведения появились позднее.

6
        Утром в среду вышел очередной выпуск еженедельника «Иджис», и вести он принес еще более мрачные. Заголовок жирным шрифтом вопил на всю первую полосу:
        ДВЕ МЕСТНЫЕ ДЕВУШКИ ПОГИБЛИ - ДЕЛО РУК БУГИМЕНА?
        Посреди полосы под заголовком с больших черно-белых фотографий улыбались Кейси Робинсон и Наташа Галлахер. Никто из семьи Галлахер не дал интервью газете, а вот миссис Робинсон наговорила многое:
        «Случилось это еще в мае, во время последней учебной недели. Две младшие дочки спят в одной комнате. У семилетней Дженни богатое воображение, и она часто плохо засыпает, особенно посмотрев что-нибудь этакое по телевизору. И вот она приходит к нам с мужем в спальню посреди ночи и говорит, что к ней в окно только что пыталось влезть чудовище, бугимен; дочка попросилась остаться спать с нами. Мы ей, конечно, сказали, что никаких бугименов не существует и что ей просто приснился дурной сон, но, так и быть, в виде исключения, пусть остается с нами. На следующее утро за завтраком она радостно щебетала, как обычно, и даже призналась, что вечером перед сном смотрела какие-то страшилки по телевизору. Я и думать об этом обо всем забыла, пока не услышала, что случилось с Наташей Галлахер.
        Вот тогда-то муж и позвонил в полицию, обо всем им рассказал. В тот же день к нам пришли следователи, обыскали двор, искали отпечатки пальцев. Ничего не нашли и сказали нам, что, вероятно, мы были правы: дочке просто приснился кошмар.
        Но что, если мы все ошибались, а права была все-таки Дженни? Что, если той ночью кто-то действительно пытался залезть к ней в спальню через окно? Что, если Бугимен и впрямь существует? Что, если он вернулся и забрал Кейси?..»

7
        Похороны прошли в субботу утром. На сей раз лил дождь, где-то вдалеке в пепельно-сером небе рокотал гром. Я на похороны не пошел, а вот родители поехали с Нормой и Берни Джентилами. Я тем утром сражался с простудой - подхватил посреди лета - и остался в постели, заправившись сиропом от кашля и леденцами для горла с лимонным ароматом. Кроме того, дети Робинсонов были намного младше меня, с мистером Робинсоном я не был знаком вовсе, а жену его едва знал, да и то лишь потому, что как-то летом подрабатывал в продуктовом магазине. Заметно уставшая от моей болтовни об этих убийствах, Кара едва терпела мой к ним интерес и заметила, что я просто нашел отговорку, чтобы не пойти на похороны. Черт возьми, похоже, она была права.
        Только накануне я получил по почте уведомление о первой продаже моего рассказа. Рассказ назывался «Розы и капли дождя», и речь в нем шла о серии загадочных убийств в маленьком провинциальном городке. Злодеи в этом рассказе были существами сверхъестественными и всегда оставляли на месте преступления одну алую розу, вроде как свою визитку. Рассказ купил журнал «Свежая кровь». За последние полтора года я получил около дюжины отказов, пытаясь пробиться на его глянцевые страницы, поэтому мне следовало бы петь от счастья. А я никому, кроме Кары, даже и не упомянул о радостной вести: опасался, что меня спросят, о чем рассказ, и будет стыдно говорить правду.
        Чуть позже тем утром, еще до возвращения родителей домой, я заставил себя вылезти из кровати и отправился в магазин «Севен-илевен» на Уиллоуби-Бич-роуд. Пытаясь убедить себя, что еду туда только за земляничной газировкой, я понимал, что это самообман. Если в Эджвуде и было место с харизмой традиционного провинциального магазинчика, где народ собирается посудачить, то это здесь. Только вместо городских старейшин, заседавших по утрам у старомодной печи, чтобы обменяться слухами да сплетнями, эджвудские старожилы обстряпывали свои делишки у задней стены магазина, перед выстроившимися в ряд кофе-машинами.
        Каждое божье утро от полудюжины до чертовой дюжины стариканов сбивались там в кучку, потягивали дымящийся кофе и отчаянно курили. Средний возраст завсегдатаев - за шестьдесят, собирался здесь разношерстный люд: электрики и адвокаты, профессура и полицейские. Костяк составляли три-четыре человека, которые ни дня не пропускали. Одним из таких завсегдатаев был Фред Андерсон, отец моих дружков детства - Брайана и Крейга. Он постоянно здесь обретался и тем утром исключения не сделал.
        Бегло с ним поздоровавшись, я притворился, что не могу достать газировку из автомата, а сам навострил уши и принялся подслушивать. Основной темой беседы были похороны - туда отправились жены большинства из присутствовавших. Внимательнее присмотревшись к «тусовке», я не мог не задуматься: как мы все здесь выглядим, просиживая штаны в «Севен-илевен», в то время как наши лучшие половины отдают дань памяти павшему члену общества.
        Вскоре разговор зашел о полицейском расследовании и возможной личности преступника. Большинство сходилось на том, что убийцей был чужак, имевший зуб на хорошеньких юных девчонок. Фред Андерсон же упорно не соглашался - он уверенно заявлял, что это кто-то местный, кто хорошо знает и народ, и все уголки Эджвуда.
        Я установил крышку на стаканчик с напитком и подошел поближе. Осмелев, дождался передышки в прениях и ринулся в атаку с вопросом: есть ли у них конкретные подозрения, кто может быть убийцей? Может, кто-то назовет имя? Меня встретила гробовая тишина. В такой тишине, говорят, слышно, как ползет время. И вот я стоял, а они смотрели на меня так, будто у меня вторая голова выросла, и никто ни слова не вымолвил - ни единого словечка. Я нервно глотнул своей земляничной газировки, кивнул неуклюже и попятился к кассе, сгорая от стыда.
        Через два дня, в понедельник, по Одиннадцатому каналу передали громкую новость: эксклюзивный репортаж о препровождении подозреваемого в офис шерифа. Невиданное доселе дело: конкретного подозреваемого притащили в участок! Телерепортерша сообщила, что это двадцатисемилетний Генри Торнтон из соседнего городка Гавр-де-Грейс. Парень стриг лужайки перед домами соседей да выполнял для них всякую поденную работу, а кроме того, занимался доставкой «Домино Пицца» в Абердине и Эджвуде. В ночь убийства Наташи Галлахер Торнтон доставлял пиццу как на Готорн-драйв, так и на соседнюю - всего в квартале от места преступления - Хэрвуд-драйв.
        Отдуваться перед прессой пришлось патрульному Сету Хиггинсу.
        - Мы опросили десятки человек, которые, по нашему мнению, в состоянии помочь расследованию. Мистер Торнтон - всего лишь один из них. Досадно, что средства массовой информации раздувают из мухи слона.
        Несмотря на новости о задержании подозреваемого, публика пребывала в напряжении. Еще бы: жестокое убийство двух девочек в центре города, потом - сообщение об их зверски изувеченных телах и надругательстве с расположением трупов. А местные газетенки не стесняются в средствах привлечения внимания - а заодно и в средствах увеличения продаж своих тиражей - при помощи крикливых, желтушных заголовков, типа:
        ПО ЭДЖВУДУ РАЗГУЛИВАЕТ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА?
        БУГИМЕН НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР
        ПОЛИЦИЯ БЕЗУСПЕШНО ИЩЕТ УБИЙЦУ С ЗАМАШКАМИ ВАН-ГОГА
        Телеканалы еще меньше заботились о соблюдении пристойности в бешеной гонке за рейтингами. Спецрепортажи весь день прерывали программу телепередач, и невозможно было попасть в магазин или на заправку без того, чтобы на тебя не выскочил из засады журналист и не ткнул микрофоном в лицо. Вскоре весь город принимал участие в этом безумии.
        Местные жители, которые вообще редко запирали двери, теперь проверяли и перепроверяли замки на дверях по сто раз на день, взлетели продажи дверных засовов и охранных систем; в моду вошла установка дверных глазков, периметры домов оборудовали прожекторами и детекторами движения. По спортивным магазинам и ломбардам скупалось оружие; не смолкал телефон службы спасения.
        Кое-кто на Черри-Корт - слухи так и не подтвердились, но шла молва, что это был Хьюго Бирман, морской офицер в отставке - установил пару стальных медвежьих капканов под окнами спальни своей дочери. Предположительно по этой причине к нему нагрянул сотрудник департамента шерифа, и Бирмана заставили вернуть капканы на место, в гараж.
        В начале следующей недели я решил отдохнуть от писанины и встретился за обедом в «Лафлинс Паб» с Карли Олбрайт. По дороге в ресторан я прошел мимо аж целых двух операторов с камерами, снимавших репортажи. Детвора на велосипедах так и шныряла вокруг, улюлюкая и вопя: дети из кожи вон лезли, лишь бы попасть в вечерние новости. Мы с Карли все чаще и чаще созванивались в последнее время, но вот, наконец, настало время встретиться лично. Как обычно, и бар, и обеденный зал были переполнены военным и гражданским персоналом с эджвудского «Арсенала», расположенного менее чем в полукилометре отсюда. Мы уселись за маленьким столиком в уголке и, стараясь говорить тихо, обменялись новостями.
        По словам Карли, развозчика пиццы Генри Торнтона отпустили после шестичасового допроса. По известным лишь им одним причинам, полицейские за пару часов убедились, что парень невиновен, а остальное время потратили на выяснение, не видел ли он чего важного в ночь, когда погибла Наташа Галлахер. Увы, толку от него не было никакого. Еще я узнал от Карли, что по другой теории, которую активно разрабатывала полиция, убийца попадал в Эджвуд и исчезал из города, пользуясь железнодорожной станцией. Полиция изучала расписание поездов и продажи билетов, искала хоть какие-то зацепки.
        Под конец Карли потребовала, чтобы я поклялся: никому ни слова! Она несколько раз сбивалась с мысли, но все же поведала, что теперь подозреваемым номер один оказался Джонатон Дейл, бывший бойфренд Кейси Робинсон. Семнадцатилетний парнишка и раньше был на заметке у полиции - за выпивку (это несовершеннолетний-то!) и шумное поведение. Странная парочка дружила лишь несколько недель в течение учебного года, пока родители Кейси не заставили ее порвать с парнем. Он жил с теткой и ее мужем у реки, на самом конце Уиллоуби-Бич-роуд, но родственники уже почти две недели его не видели. Они решили, что Джонатон отправился с друзьями в Оушн-Сити, однако где он на самом деле, никто не знал. Полиция вела поиски.
        Некоторое время спустя мы с Карли, выбираясь из бара на улицу, застали последние тридцать секунд главного репортажа вечерних новостей. В нем зареванная Райли Холт стояла перед своими родителями на подъездной дорожке у дома.
        - Я так по ней скучаю, - всхлипывала девушка на камеру. - Ни дня не проходит, чтобы я не мечтала: вот бы она вернулась. Не надо было мне ее одну оставлять…
        Тут Райли разрыдалась, и на экране появился хмурый диктор в телестудии.
        На следующий день общественность познакомили с главным следователем по этому делу. Пресс-конференция велась на ступенях харфордского окружного департамента шерифа. У меня в памяти запечатлелся афроамериканец, под пятьдесят или чуть за, высокий, с лицом строгим, как у директора школы, уверенный в себе, в дешевом костюме.
        - Здравствуйте, - сказал он в микрофон, - я - Лайл Харпер, сержант уголовной полиции. Сейчас я сделаю короткое заявление для прессы, и других сообщений сегодня больше не будет. Ни на какие вопросы после заявления мы сегодня также не ответим.
        Было слышно, как тяжко застонали при этих словах газетчики. Однако сержант поднял руки в успокаивающем жесте.
        - Завтра или чуть позже на этой неделе я сделаю еще одно заявление и вот тогда буду рад ответить на вопросы.
        Затем полицейский откашлялся и продолжил:
        - В прошлый понедельник, двадцатого июня, незадолго до полуночи на территории школы «Седар-драйв» было обнаружено тело пятнадцатилетней Кейси Робинсон. Ее родители сообщили полиции об исчезновении девушки около девяти часов вечера. Судмедэксперт и следователи обнаружили поразительное сходство между ранами, которые были нанесены Кейси Робинсон, и теми, что были нанесены пятнадцатилетней Наташе Галлахер, предыдущей жертве, также проживавшей в Эджвуде. В обоих случаях была установлена одна и та же причина смерти - удушение. Телам после смерти также придали сходное положение. Однако в обоих делах можно обнаружить значительные различия.
        Сержант Харпер пошуршал бумагами, с которых читал, и вновь откашлялся.
        - Улики, обнаруженные на трупе Кейси Робинсон и вокруг него, в частности: укусы, царапины, гематомы и припухлости указывают, что перед смертью жертва подверглась изнасилованию. Вследствие этого можно говорить о значительных отличиях от дела Наташи Галлахер.
        Из передних рядов журналистов раздался вопрос, однако полицейский Харпер его проигнорировал.
        - В настоящий момент мы не можем установить, виновна ли в обоих преступлениях одна личность или за этим стоят разные преступники. Хотелось бы предостеречь как средства массовой информации, так и общественность от использования словечек типа «Бугимен» или «серийный убийца». Органы правопорядка рассчитывают, что население проявит спокойствие и бдительность, чтобы полиция смогла провести расследование должным образом. Позвольте выразить надежду на то, что жители Эджвуда проявят внимание и осторожность и будут своевременно уведомлять полицию о любых странных происшествиях. Надеюсь, скоро у нас появится дополнительная информация.

8
        За столом в тот вечер разговор зашел о пресс-конференции сержанта Харпера. Отец считал, что следователь произвел прекрасное впечатление, что полицейскому удалось продемонстрировать в равной степени и уверенность, и власть. Мы - в хороших руках, подытожил отец.
        К моему удивлению, мама категорически с ним не согласилась и в ходе пятиминутной тирады разнесла в пух и прах все - от манеры сержанта Харпера одеваться и того, как он раскачивался взад-вперед, когда общался с прессой, до публичного разглашения факта изнасилования Кейси Робинсон.
        - Вы только представьте себе, что чувствовала ее семья, слушая, как об этих ужасах рассказывают всему свету по телевизору! Да зачем же такое делать?
        Меня так и подмывало объяснить ей, что у общественности есть право знать о происходящем, особенно когда люди так напуганы, уязвимы и ждут ответов. Однако мне достало ума держать рот на замке. В споре с мамой ни мне, ни отцу победа не светила.
        Пока мы убирали со стола грязную посуду, на кухне зазвонил телефон. Родители не рвались к трубке, и я заметил, что они обменялись каким-то странным взглядом.
        - Что? - спросил я, переводя взгляд с одного на другую. - Ладно, тогда отвечу я.
        Поставив тарелку на столешницу, я снял трубку.
        - Да?
        В трубке молчали.
        - Слушаю вас!
        И вновь в ответ лишь тишина. Я повесил трубку и посмотрел на родителей.
        - Не отвечают.
        - Вот, опять, - рассердился отец. - Точно так же пару раз молчали в трубку маме, испугали ее.
        Мама вздрогнула и обняла себя за плечи.
        - Я слышала, как на том конце провода кто-то сопит.
        - Наверное, дети забавляются, - пожал я плечами.
        Отец кивнул.
        - Я то же самое сказал.
        - Мне как-то не по себе, - промолвила мама. - Это ведь уже в третий раз. И опять неизвестно кто.
        - Мам, а ты как думаешь, кто это? - Я старался не улыбаться. - Может, Бугимен?
        Мама шлепнула меня кухонным полотенцем по плечу.
        - Ничего смешного!
        - Ой-е-ей! - Я поднял руки, защищаясь, по-прежнему сдерживая улыбку. - Прости, я дурачился.
        - Ну так знай: получилось несмешно. То, что здесь творится, просто ужас. А тут еще и ты, - она ткнула пальцем в моем направлении, - и все эти люди, которые названивают, чтобы поболтать о кошмаре. А отвратительные книжки, которыми завален твой стол?! «Энциклопедия серийных убийц»? Господи Иисусе, тебе просто повезло, что я ее в мусорку не вышвырнула.
        Я наклонился - пришлось, ведь в ней метр сорок пять - и обнял маму.
        - Ты рассуждаешь прямо как Мэри. Она меня вчера упырем назвала.
        У мамы глаза чуть из орбит не вылезли.
        - Как она посмела тебя назвать?.. Ну, я поговорю с этой девчонкой!
        Я чмокнул маму в щеку и глянул на отца. Тот с улыбкой покачивал головой.

9
        Отец постучал в дверь моей комнаты поздно вечером.
        - Ты занят?
        Я оторвался от монитора.
        - Да так, просто перечитываю старую историю, а что?
        Отец вошел и сел на краешек кровати.
        - Сделай доброе дело, а?
        - Ну конечно, пап. Что нужно?
        - Нужно чтобы ты был осмотрительнее.
        - С чем осмотрительнее? - не понял я.
        - Для начала с вопросами, которые ты задаешь в городе.
        Я было запротестовал, но он меня остановил.
        - Я знаю, что тебе интересно… всякое такое. И я не против. Мама много ворчит по этому поводу, но и она не против. В основном потому, что знает: у тебя на плечах неплохая голова. И еще потому, что знает, как тебе всякое такое нравится, - он махнул рукой в сторону постера «Участи Салема»[12 - «Участь Салема» - ТВ-сериал 1979 г. по одноименному роману Стивена Кинга; в России известен под названием «Салемские вампиры».] над кроватью, - но мы бы хотели, чтоб ты вел себя поосторожнее. Мы живем в реальной жизни, Рич, и речь идет об очень чувствительной теме. Не всем понравятся вопросы, которые ты задаешь.
        - Ты говоришь сейчас об этих звонках?
        Он посмотрел на меня и пожал плечами.
        - Договорились. Я стану осмотрительнее. Скажи маме, пусть не волнуется.
        Выражение его лица изменилось:
        - Не волнуется? Ты ведь знаешь, такого никогда не будет.
        Мы оба расхохотались.
        Он поднялся с кровати, снова бросив взгляд на постер «Участи Салема».
        - И как ты только спишь в комнате с этим… Этот зомби - просто жуткий.
        - Господи, пап, - взмолился я в притворном гневе, - это же вампир!
        Он пригляделся внимательнее.
        - Гмм, вот я и говорю: этот вампир - просто жуть!
        - Спокойной ночи, - рассмеялся я в ответ.
        - Спокойной ночи, сынок.
        Уходя, он закрыл дверь.

10
        Я знал, что отец прав: следует быть осторожнее. Если задуматься, что я вообще вытворяю? Подумаешь, обладатель свеженького диплома! Я ведь не журналист. В газете я не работаю. Контракта на написание книги у меня нет. Как я уже говорил Карли, я просто-напросто… любопытствую. Вот почему так вышло, что я стал проезжать мимо игровой площадки почти каждый день. «Седар-драйв» прямо по дороге на почтамт, поэтому ничего удивительного, что я проезжаю мимо, верно?
        Временные заграждения уже убрали, площадку вновь открыли. Но я не видел, чтобы там играло много детворы; а если и играли, то всегда под присмотром как минимум одного внимательно наблюдающего взрослого. Наверное, уйма времени пройдет, прежде чем все вернется к обычному порядку вещей. Если вообще вернется.
        У подножья горки, где нашли Кейси Робинсон, образовался импровизированный алтарь из свежих цветов, мягких игрушек и самодельных открыток. Видно было, что здесь жгли свечи, и вокруг временного мемориала неровным кольцом лежала россыпь восковых огарков. Я несколько раз чуть было не припарковался, чтобы взглянуть поближе, но так и не решился остановиться.

11
        В среду перед Днем независимости Карли приехала к нам домой, и мы посидели на веранде со стаканами чая со льдом. На небе не было ни облачка, солнце палило яростно, без малейшего намека на милосердие. Карли проверила, плотно ли закрыта дверь, и снова потребовала, чтобы я поклялся хранить тайну. Мне пришлось клясться дважды, и лишь после этого она рассказала.
        Как и в случае с нарисованными мелом перед домом Галлахеров классиками, о которых власти попросили прессу не распространяться, полиция пожелала скрыть от широкой публики и еще кое-что в деле Кейси Робинсон. На телефонном столбе прямо через дорогу от дома Робинсонов было обнаружено объявление: белый картонный прямоугольник, на нем - маленькое фото чего-то похожего на взрослого пуделя. «Вы видели эту собаку?» - было напечатано над фото, а под фото стоял телефонный номер - 671 - 4444.
        Ни Робинсоны, ни Перкинсы, их соседи через дорогу, не видели подобной собаки и не знали, кто разместил объявление. Соседи по Черри-Роуд тоже были не в курсе. Следователи опросили и обыскали все окрестности, но не обнаружили второго такого объявления. Позже я узнал, что вскоре кто-то попытался набрать указанный телефонный номер, однако звука вызова не было - просто полная тишина в ответ. Тогда обратились в телефонную компанию, и ее представитель заявил, что такого номера не существует.

12
        А еще полиция скрывала - и на то имелись причины - полное отсутствие улик на местах обоих преступлений. Для подобного жестокого преступления крайне необычно, что преступник вел себя настолько осторожно и сдержанно.
        - Такое ощущение, - по секрету жаловался один из полисменов, - что этот гад исчез в никуда: просто прорезал дыру в ночи и растворился.
        В спальне Наташи Галлахер и на раме ее окна не обнаружили ни единого отпечатка, который не принадлежал бы Наташе или членам ее семьи. Как и предполагалось, капля крови на подоконнике была Наташиной. Из-за жары, которая стояла в последнее время, земля под окном была сухой и твердой; никаких следов не нашли. Никто из соседей не заметил в ночь преступления ничего из ряда вон выходящего. Никаких незнакомых автомобилей, кружащих по району или припаркованных в неположенных местах. Никто не скрывался в тени и даже не выгуливал собаку по соседству от дома Галлахеров. А что касается трупа Наташи, то, несмотря на характер и жестокость нападения, ни волоска, ни волокна тканей, ни следа крови, слюны или ДНК убийцы не было обнаружено.
        Дело Кейси Робинсон было ничуть не легче. Некая жительница Бейберри-драйв заявила, что слышала рев двигателя на улице приблизительно в то время, когда пропала Кейси, но, подойдя к окну, увидела лишь пустую улицу. Другие же соседи вообще ничего и никого не слышали. Кед «Чак Тейлор», который мистер Робинсон подобрал на подъездной дорожке, ничего примечательного не дал. На месте преступления, на горке, следователи выявили добрый десяток отпечатков пальцев, которые можно было распознать, однако большинство из них принадлежали местной детворе. Перед смертью Кейси Робинсон подверглась изнасилованию, но можно было смело утверждать, что преступник воспользовался презервативом. Не обнаружили ни слюны, ни спермы. Даже укус был начисто обработан.
        А еще можно было говорить об отсутствии очевидной связи между жертвами. Обеим девушкам было пятнадцать лет, обе были белыми, из полноценных крепких семей, обе были не единственными детьми в семье, жили неподалеку друг от друга. Обе были броскими длинноволосыми красотками. На этом сходство и заканчивалось. Эджвуд - городок небольшой, девушки знали друг друга по школе и даже имели несколько общих знакомых, но между собой они не общались и редко проводили время вместе - ни вдвоем, ни даже в общем коллективе. Они не болтали по телефону, не ходили друг к другу на дни рождения. У них не было общих бойфрендов, они не западали вместе на одного парня. Наташа Галлахер была чирлидером, Кейси Робинсон - президентом математического клуба. Следователи из кожи вон лезли, чтобы найти хоть одну зацепку, хоть что-то, что могло бы связать девушек, однако ничего у них не выходило.
        Полиция и департамент шерифа начали ощущать давление со стороны прессы. После гибели Кейси Робинсон городок Эджвуд перестал прозябать в тени. И «Си-эн-эн», и «А-Пэ» открыли здесь свои корпункты и ежедневно гнали репортажи о развитии событий. Примелькались и команды репортеров из других штатов, которые бродили по городу и снимали буквально все подряд. К счастью, бренд «убийца с замашками Ван-Гога», с которым мы познакомились из передовицы в «Балтимор Сан», не прижился, и публика его не подхватила. Зато с «Бугименом» все было по-другому. К концу июня большинство средств массовой информации и увлеченных зрителей (в основном те, кому не было еще тридцати) называли эджвудского убийцу только так. Прозвище пользовалось стойкой неприязнью в полиции. По их мнению, оно явилось результатом погони за сенсацией и отличалось дурновкусием. И хотя начальство практически ежедневно требовало, чтобы полиция не афишировала свое собственное тайное прозвище убийцы, таковое все-таки имелось. Его звали «Призрак».
        Лучшие подружки Кейси Робинсон и Райли Холт в Оушн-Сити, Мэриленд (фото предоставлено Ребеккой Холт)
        Кейси Робинсон (фото предоставлено Робертом Робинсоном)
        Тротуар, на котором Райли Холт в последний раз видела Кейси Робинсон (фото предоставлено автором)
        Место преступления на игровой площадке «Седар-драйв» (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        Репортер Одиннадцатого канала на месте преступления (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        IV
        Подозрения усиливаются
        «Потому что так рассказ получается интереснее»

1
        Июнь клонился к знойному финалу - чему все были, несомненно, рады, - приближался День независимости. Кара наконец-то вырвалась с учебы, и нам удалось хоть какое-то время побыть вместе. Все время с начала летних занятий Кара лишь призрачно существовала в моей жизни, звучала утомленным голосом на том конце провода. Я по ней просто истосковался.
        В пятницу, первого июля, мы взяли еду навынос из «Венецианского дворца» на Сороковом шоссе и пообедали за столиком для пикников на заднем дворике у Кары дома. У парковки на шоссе стояли мусорные контейнеры ресторанчика, и я увидел на одном из них надпись, сделанную краской из баллончика: «Бугимен есть».
        С реки веял приятный ветерок. Мы думали, не сходить ли на поздний киносеанс, но решили отложить на другой раз, - после долгой недели накопилась усталость. Вместо этого съездили в харфордский торговый центр, постояли в очереди за мороженым в ресторанчике «Френдлиз», взяли рожки с двойным вкусом и, пока уплетали их, глазели на витрины.
        Пока нам удалось избежать разговора об убийствах девочек, ведь столько накопилось разных тем, включая подготовку к свадьбе в январе. Но пробираясь сквозь торговый центр, наталкиваясь на друзей и знакомых, слыша обрывки случайных разговоров, игнорировать эту тему становилось все сложнее.
        - Все теперь кажется каким-то другим, правда? - заметила Кара.
        Я кивнул.
        - Все и стало другим.
        - Посмотри на людей: ни улыбок, ни смеха.
        Я взглянул на группу подростков, отиравшихся у фуд-корта, и понял, что она права: детвора выглядела напряженной. Одна девушка, худенькая брюнетка с длинными курчавыми волосами, похоже, недавно плакала. Ее друг притянул девушку к себе, стараясь успокоить.
        - В университете все только об этом и говорят, - продолжала Кара. - Мой напарник в лаборатории спросил, не из Хэддонфилда ли я. Мол, это городок из фильма ужасов «Хэллоуин».
        Я улыбнулся.
        - Рич, это совсем не смешно.
        - Не смешно, - согласился я, - зато остроумно.
        - А ты слышал, что празднование отменили?
        - Что, и шествие?
        - Насколько я знаю, нет, но, по-моему, нужно отменить и его. Четвертого июля будет как раз две недели со дня гибели Кейси Робинсон.
        Я быстро подсчитал: Кара права. Из-за постоянного давления со стороны газетчиков ощущение было такое, словно не несколько дней миновало, а пара месяцев.
        - Сейчас любое празднование - знак неуважения. А если опять что-то произойдет? Причем именно потому, что все заняты празднеством? Ведь половина народа перепьется и соображать ничего не будет.
        - Ну, шериф пообещал, что на праздничные выходные будет усилено патрулирование.
        - Знаешь, о ком я вспомнила, когда увидела его выступление по телевизору?
        - О ком?
        - О тупице-мэре из «Челюстей», - ответила Кара и процитировала, неумело подражая мужскому голосу: - «… большой хищник, который предположительно убил нескольких плавающих. Но, как видите, погода чудесная, пляжи открыты, и отдыхающие отлично проводят время».
        Нельзя было не улыбнуться: если Кара завелась, ее уже не остановить.
        - Я так рада, что мы уедем отсюда на пару дней на залив, - вздохнула она, - подальше от всего этого.
        - Я тоже рад. - Я всю неделю писал и теперь мечтал быть с Карой, ее семьей, рыбачить, кататься на водных лыжах, отдыхать на берегу.
        Возвращаясь к машине, мы заметили новостную группу с Тринадцатого канала. Журналисты беседовали с пожилой парой. Лучше было обойти их стороной - совершенно не хотелось вляпаться и застрять. Все ежедневные информационные программы показывали одно и то же: местные жители, выпучив глаза, отвечали на сакраментальный набор вопросов: как вы полагаете, в Эджвуде бесчинствует серийный убийца? Чувствуете ли вы себя в безопасности? Знали ли вы лично кого-либо из жертв или членов их семей?
        Несмотря на то что после убийства Кейси Робинсон в эфир вышли уже две полные пресс-конференции, дополнительных новостей нам сообщили крайне мало. Местный банк объявил награду в десять тысяч долларов за сведения, которые приведут к поимке преступника, а харфордский окружной департамент шерифа открыл телефон доверия. Полиция также прокомментировала новость о создании в Эджвуде добровольной дружины; однако что-то подсказывало, что такие начинания приведут к дополнительным серьезным осложнениям.
        - Мы, безусловно, положительно оцениваем любую помощь, которую общественность может оказать следствию, - заявил сержант Харпер в подготовленном обращении, - однако также считаем своим долгом уведомить граждан о необходимости следовать нескольким непреложным правилам поведения. Во-первых, во время патрулирования не допускается ношение огнестрельного оружия. Мы накажем любого нарушителя по всей строгости закона, исключений не будет. Во-вторых, и это столь же важно: члены дружины ни при каких условиях не имеют права действовать самостоятельно; следует незамедлительно связаться с полицией. И в-третьих, при обнаружении каких-либо предметов, относящихся к расследованию, дружинники не должны ни при каких обстоятельствах перемещать…

2
        Высадив Кару у дома ее родителей, по дороге домой я проехал мимо школы. Был уже десятый час вечера, стемнело, на площадке стояла тишина. В ярком свете фар виднелся импровизированный алтарь у подножья горки, посвященный Кейси Робинсон: он вырос как минимум вдвое с тех пор, как я был здесь в последний раз. Еще больше цветов, мягких игрушек, намного больше самодельных открыток, в основном с трогательными фотографиями Кейси. Когда я отъезжал, во встречном направлении проехала патрульная машина. Полицейский за рулем посмотрел на меня долгим пристальным взглядом. Я кивнул и помахал ему. Уверен, что он разглядел меня, но в ответ не помахал.
        Добравшись домой, я наскоро поздоровался с родителями - они смотрели телевизор в спальне, - схватил книжку Джона Сола[13 - Джон Сол (р. 1942) - классик американской хоррор-литературы; по-русски чаще всего именуется Соул или Саул.] с прикроватного столика и отправился вниз, на веранду. Однако в голове царил сумбур, и я прочел лишь пару глав. Закрыв книгу, я вернулся на кухню в поисках радиотелефона. Через несколько минут, вновь уютно устроившись на крыльце, я набрал номер Карли Олбрайт, и мы продолжили разговор, начатый на неделе, о загадочных числах на классиках и из телефонного номера с объявления о потерявшейся собаке. Концы с концами не сходились.
        - Что еще это может значить? - спросил я.
        - Понятия не имею, - ответила Карли. - Тройка и четверка - главные цифры. Третье и четвертое убийства? Он уже проделывал такое? Больше ничего в голову не идет…
        - По-моему, должно быть какое-то другое, более… глубокое, что ли, объяснение.
        - Почему ты так думаешь? Про Ганнибала Лектера начитался?
        В начале того лета с оглушительным успехом вышел в свет роман Томаса Харриса «Молчание ягнят». Карли знала, что я остался от книги в восторге.
        - Он - вымышленный герой, Рич. Ты ведь понимаешь: в основном эти чудовища - не гении, далеко не гении.
        Я вздохнул поглубже, подбирая слова.
        - Мне вот что подумалось… Ему достало ума не оставить ни единой улики; ему хватает наглости дразнить полицию этими циферками. Не логично ли предположить, что он дьявольски умен?
        - А еще можно предположить, что ты выдаешь желаемое за действительное. Мы не уверены даже, что именно убийца классики нарисовал и объявление про собаку приклеил. Не исключено, что это просто жуткая шутка.
        - А с какого мне хотеть, чтобы он был умным?
        - Потому что так рассказ получается интереснее, - ответила она.
        Я принялся было спорить, но оборвал себя. А может, она права? Может, мне просто хочется, чтобы это чудовище было умным и запоминающимся, подобно герою книги или фильма. И чем дольше я размышлял об этом, тем больше понимал, что мне просто нужно внимательнее и пристальнее посмотреть в зеркало.
        Младшая сестра Карли подняла трубку параллельного телефона и попросила дать ей поговорить. Сразу закруглившись, мы решили на неделе пересечься и пожелали друг другу спокойной ночи.
        Я опять открыл ужастик Сола и прочитал еще абзац, но потом закрыл книгу. Глядя на боковой дворик, я представлял себе большие группы отчаянных и обозленных горожан, прочесывающих темные улицы Эджвуда, обыскивающих слабо освещенные переулки и скрытые тенями тупики. Брат Кары был знаком с одним парнем, который пошел в дружинники. Этот парень купил себе армейскую рацию и очки ночного видения. А от другого приятеля я слыхал, что некая группа дозорных берет с собой в ночные патрули тележку со льдом и пивом. И некоторые из них вооружились парализаторами.
        Тут меня накрыло: я вдруг осознал, как тихо на улице. Уже начались предпраздничные выходные, а Хансон-роуд словно вымерла. В иные времена от каждого мангала сейчас доносились бы громкие голоса, пьяненькие отцы семейств с разгона плюхались бы в бассейны, а детишки носились бы по улице с бенгальскими огнями или ловили светлячков. Фейерверки и взрывы сигнальных ракет озаряли бы небо над головой.
        Я долго сидел на заднем дворе, тоскуя по прежним временам, наполненным этими радостными звуками и картинами, думая о семьях Галлахеров и Робинсонов и вспоминая Карли и ее слова, слова, от которых мне стало немного не по себе:
        Потому что так рассказ получается интереснее.

3
        С утра пораньше отец попросил съездить за бензином для газонокосилки и триммера. После завтрака я взял пару двадцатилитровых канистр, пылившихся в углу гаража, и поехал на станцию «Тексако». У одной из колонок, прямо передо мной, заправлял свой старенький «Мустанг» Джош Галлахер. Я не видел его с похорон и сразу пожалел, что выбрал эту заправку. Дело в том, что я, когда нервничаю, запросто могу сморозить какую-нибудь глупость, а мне совсем не хотелось расстраивать отца Наташи.
        Впрочем, волновался я зря. Не успел я заглушить двигатель и выйти из машины, как к соседней колонке подъехал мистер Паркс, мой школьный тренер по баскетболу и лакроссу. Он прямо-таки вывалился из своего здоровенного пикапа.
        - Чиз! - По его мясистому лицу растянулась радостная ухмылка.
        - Привет, тренер. Как дела?
        Он подошел и дал мне такую пятерню, что пальцы свело.
        - Да как обычно, Чиз, ты же меня знаешь. Все путем, помаленьку.
        Тренер Паркс глянул на машину перед нами и прямо-таки распахнул глаза:
        - А, Джош, привет! Я тебя сразу и не заметил.
        Джош вставил заправочный пистолет в колонку и повернулся к нам.
        - Мистер Паркс, - кивнул он в ответ. - Привет, Рич.
        Я изо всех сил старался не менять выражения лица.
        - Привет, Джош. Как сам?
        Он пожал плечами, а я беззвучно послал себе проклятие: что, интересно, тут можно ответить? Однако он удивил меня, сказав:
        - Я видел тебя с родителями на похоронах. Спасибо, что зашли.
        Я напрягся и выдавил:
        - Приношу… свои соболезнования.
        - Да, и я, - добавил тренер, и голос его звучал совсем не так, как минуту назад. - Извини, что мне не удалось приехать на службу. Я отдыхал с семьей брата и ни о чем не знал, пока не вернулся.
        - Ничего страшного. - На лице Джоша и мускул не дрогнул. Из кармана джинсов он вытащил ключи. - Ну, мне пора. Мама ждет, нужно отвезти ее в магазин.
        - Передавай привет от меня родителям, - сказал тренер.
        Джош опять кивнул.
        - Хорошо.
        Я неуклюже махнул ладонью.
        - Пока.
        Джош хлопнул дверью, двигатель взревел. Мы смотрели, как он уносится, а потом его машина затерялась в потоке транспорта на Эджвуд-роуд. Я выдохнул, только когда «Мустанг» пропал из виду.
        - Да, ужас, - наконец, выдавил из себя тренер. - Какой кошмар.
        Я открыл багажник и достал канистры. Поставив их на земле перед собой, потянулся было к заправочному пистолету, и вдруг мистер Паркс спросил:
        - Тебя полицейские уже допросили?
        Рука застыла на полпути к канистре.
        - О чем?
        - О том, что случилось с сестрой Джоша.
        Я уже хотел спросить, не разыгрывает ли он меня, но по выражению лица понял, что тренер совершенно серьезен.
        - Меня? А зачем меня допрашивать? Меня здесь даже не было, когда все случилось. Я был в Колледж-Парке.
        - Понятия не имею. Со мной разговор был. Похоже, они со всеми говорили, кто в нашем районе живет. Я слыхал, опрашивали Алекса Балико и его брата, а еще Чарли Эмджа, Дэнни и Томми Ноэлов, Тима Дэптола.
        Я удивленно на него воззрился.
        - О чем же они спрашивают?
        Тренер знакомым жестом пригладил редеющие волосы - знак, выдающий волнение.
        - У меня спрашивали, что я думаю о Наташе. Была ли она действительно такой воспитанной и всеми любимой, как о ней говорят. Не знаю ли я кого в школе, кто мог бы ей завидовать или просто невзлюбить. - Он состроил гримасу. - А еще они хотели знать, когда я видел ее в последний раз и где я был в ночь убийства.
        - Господи…
        - Да, представляешь? Описать не могу, как я обрадовался: я рассказал, что был в отпуске с семьей. Обрадовался, что у меня есть настоящее алиби, прикинь?
        - А еще что спрашивали?
        - Да больше вроде ничего. К счастью, долго не тянули. - Он рассмеялся. - Я все равно чуть не обделался.
        - Да уж, не обделаешься тут.
        Как обычно, тренер хлопнул меня по спине, а я, как обычно, сделал вид, что не больно.
        - Не парься, Чиззи, скоро копы и до тебя доберутся.

4
        С моим везением «скоро» наступило уже на следующий день.
        Родители ушли на службу в церковь к десяти утра, я кружил один по кухне, и тут раздался стук в дверь. Глянув в дверной глазок, я сразу же узнал высокого человека, стоявшего на крыльце: его лицо в последнее время примелькалось по телевизору. Я открыл дверь и пригласил сержанта Харпера войти. Как ни странно, поначалу я не нервничал, хотя передо мной, на диване в гостиной, сидел большой начальник - самый главный по расследованию этих преступлений. Мало того, он пришел опросить меня. А я даже не рассмотрел ни его значок, ни удостоверение, когда полицейский вынул их из кармана пиджака.
        При личном общении сержант Харпер оказался человеком гораздо более обходительным, чем по телевизору, и проявил предельную вежливость. Он заверил, что отнимет не более пятнадцати-двадцати минут, и так оно и вышло. Когда разговор закончился, полицейский одним движением захлопнул блокнотик на пружинке, в который все записывал, и поблагодарил меня. Потом оставил визитку и ушел.
        Вскоре из церкви вернулись родители, но я ни словом не обмолвился о нашем посетителе - я уже решил, что сделаю это позже. Сейчас я попытаюсь максимально точно воспроизвести нашу беседу:
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Начнем с личных данных. Ваше имя, возраст, адрес, род занятий.
        Я: Меня зовут Ричард Чизмар, мне двадцать два. До января буду жить на Хансон-роуд, девятьсот двадцать; в январе женюсь и переезжаю в Роланд-Парк, в Балтимор. Здесь проживаю с родителями. Только что, в мае, закончил Мэрилендский университет. Я писатель и редактор, во всяком случае, будущий.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Поздравляю с предстоящей свадьбой.
        Я: Спасибо.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Выросли вы здесь, в Эджвуде?
        Я: Мы переехали сюда из Техаса, когда мне было пять, отец тогда вышел в отставку из ВВС.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Вы с родителями живете втроем или у вас есть братья и сестры?
        Я: У меня три сестры и брат, все они гораздо старше меня. Они живут отдельно с тех пор, как мне исполнилось девять или десять лет.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Знали ли вы недавно убитых девушек - Наташу Галлахер и Кейси Робинсон?
        Я: С Наташей мы были немного знакомы - здоровались, ведь жили по соседству. Я не видел ее с тех пор, как уехал учиться в колледж. В старших классах средней школы я учился с ее братом, но мы не особо дружили - в одной компании не тусовались. А Кейси Робинсон я не знал вовсе.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Никогда с ней на улице не сталкивались? Может, в очереди в магазине?
        Я: Если бы наши дорожки где и пересеклись, я бы Кейси не узнал - увидел ее впервые на фото в газете.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Вы сказали, что ходили в школу с Джошуа Галлахером. Что вы можете о нем рассказать?
        Я: Гмм, наверное, что он - хороший парень. В выпускном классе мы вместе ходили на некоторые занятия. Он занимался борьбой, и круг его общения - ребята из команды. С тех пор как мы закончили школу, встречались от силы раза четыре-пять.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Известны ли вам случаи, чтобы он вляпался в какие-нибудь неприятности? Может, у него с кем-то были проблемы?
        Я: Нет, мне не известно ничего подобного.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: C остальными членами семей Галлахеров или Робинсонов вы не общаетесь?
        Я: Немного знаю мистера и миссис Галлахер - потому что соседи и потому что в церковь ходили. Знакомы мы скорее шапочно: здороваемся при встрече в магазине, рукой махнем, проезжая мимо. Миссис Робинсон я видел, когда паковал покупки в продовольственном магазине, - летом, перед выпускным классом в школе. Она заходила в магазин дважды в неделю или около того, а вот с мистером Робинсоном я, кажется, не знаком.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Не могли бы вы мне сказать, где находились в ночь второго июня, когда погибла Наташа Галлахер?
        Я: Я тогда еще не съехал с квартиры, где жил, когда учился в университете.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: В Колледж-Парке?
        Я: Строго говоря, в Гринбелте, по соседству с Колледж-Парком. Мы с друзьями снимали квартиру в жилом комплексе «Бриттани-Плейс».
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: И ночью второго июня вы с друзьями были в этой квартире?
        Я: Да, сэр. Мы как раз на той неделе начали уборку, потому что заканчивался срок нашей аренды.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Сколько человек там проживало с вами?
        Я: Трое.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: И все трое были той ночью в квартире?
        Я: По правде говоря, только один. Двое других уехали домой, к семьям.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Вы можете сообщить мне имена ваших друзей и как с ними связаться?
        Я: Билл Кафрон, Дэйвид Уитти, Фред Ансвел. Когда мы закончим, я найду свою записную книжку и дам вам их телефоны и адреса.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Кто из них остался в квартире ночью второго июня?
        Я: Билл Кафрон. Он тоже из Эджвуда, у него мама на Перри-авеню живет.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Сможет ли он подтвердить, что вы были вместе вечером второго июня?
        Я: Конечно!
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Мистер Чизмар, я задаю обычные в подобной ситуации вопросы. Такие же вопросы мы задали десяткам местных жителей. У меня и в мыслях нет смущать вас подозрениями.
        Я: Все в порядке, просто… неуютно несколько.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Вам станет спокойнее, если я скажу, что мы и почтальону вашему задали те же самые вопросы?
        Я: Старому мистеру Рори?
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Он доставляет почту и Галлахерам, и Робинсонам, так что мне пришлось опрашивать и его.
        Я: Что ж, пожалуй, это как-то успокаивает.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Я вас прекрасно понимаю. Мы почти закончили. Ваш сосед Билл пробыл с вами весь вечер?
        Я: Практически. В какое-то время он отправился к своей девушке, но уже значительно позднее.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: В какое примерно время?
        Я: По-моему, где-то в одиннадцать, может, чуть позже.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Он остался со своей девушкой или вернулся к вам в квартиру?
        Я: Билл остался у нее.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Не могли бы вы сообщить мне ее имя?
        Я: Конечно, Даниэла Эппелт.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Как я понял, незадолго до второго июня вы сюда, в Эджвуд, приезжали.
        Я: Верно. Скорее всего, на последней неделе мая. Я взял взаймы у друга грузовик и перевез домой рабочий стол, книжную полку и некоторую другую мебель.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Как долго ехать из Гринбелта в Эджвуд?
        Я: Зависит от времени дня. Обычно около часа, но дольше, когда попадаешь в столичные пробки.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Что насчет вечера двадцатого июня, когда была убита Кейси Робинсон?
        Я: Я тогда был здесь, дома, в своей спальне - работал и слушал переговоры полиции по сканеру. Я слышал самые первые вызовы, когда мистер Робинсон позвонил в участок. Не спал всю ночь, слушал, родители могут подтвердить.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Из дома вы тем вечером не отлучались?
        Я: Нет.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Хорошо, тогда напоследок еще пара вопросов. С тех пор как вы вернулись домой из Колледж-Парка… то есть из Гринбелта… вы заметили или, может быть, почувствовали здесь в Эджвуде что-то странное? Все что угодно?
        Я: Ничего в голову не приходит. Я в основном просидел все время в комнате, за работой.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Что ж, понятно. Кстати, говорите, вы - писатель? Что вы пишете?
        Я: Гмм… Художественную литературу в основном. Мистика. Загадки. Преступления. Ужасы.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Ужасы, говорите? Например, про серийных убийц?
        Я: И это тоже.
        СЕРЖАНТ ХАРПЕР: Спасибо, мистер Чизмар. Я очень благодарен вам за потраченное время.

5
        Детектив Харпер удалился, а я вышел на улицу, взял свежую газету и, устроившись на ступеньках крыльца, поискал раздел спортивных новостей - хотел посмотреть вчерашнюю турнирную таблицу. Однако моим вниманием сразу же завладел заголовок прямо под сгибом на первой странице:
        ОБРЕЗАНИЕ УШЕЙ: ДЛИННАЯ И ЖУТКАЯ ИСТОРИЯ
        Я сперва просто не поверил, что респектабельная «Балтимор Сан» напечатала настолько желтушный заголовок, да еще и на первой полосе. Было указано и имя автора статьи: некий Марк Кнаусс. Это имя мне ничего не говорило. Я сразу же принялся читать, а когда добрался до конца страницы, то судорожно кинулся листать до четырнадцатой - туда, где окончание. Статья оказалась поразительной. Согласно утверждению автора, удаление ушей человека в качестве наказания было задокументировано еще в законодательстве древних ассирийцев и в Кодексе Хаммурапи в Вавилоне. В Англии начала шестнадцатого века Генрих VIII изменил существующий закон о бродяжничестве так, что нарушитель на первый раз получал три дня в кандалах, за повторное нарушение полагалось обрезание ушей, а за третье - повешенье. В США в конце XVIII века также практиковалось обрезание ушей - за лжесвидетельство, клевету, поджог и подделку документов - особенно в Пенсильвании и Теннесси.
        Практика отрезания ушей побежденным врагам восходила ко временам крестовых походов, но в то время не была настолько распространена, как ритуальное уродование противника, павшего на поле боя, североамериканскими индейцами.
        Во время войны во Вьетнаме в средствах массовой информации появилось огромное количество противоречивых историй, описывающих, как американские военные издевались над трупами убитых солдат Северного Вьетнама и над гражданскими, в том числе отрезая им уши. Эти зверства начались на заре войны, когда американские советники, обучая местное население монтаньяров-тхыонгов, предлагали им небольшую плату за убийство вьетнамских солдат. Чтобы получить деньги, нужно было предоставить доказательство уничтожения врага, и было решено, что сойдет и отрезанное ухо. Фотографии с мест боев и киносъемки американских войск, совершающих эти зверства и украшающих себя целыми ожерельями из десятков отрезанных ушей, привели к гневной реакции общества на родине, в Штатах.
        Из недавних событий были упомянуты девять жертв убийств в Майами, у которых были отрезаны уши. Местные сотрудники правопорядка первоначально полагали, что эти отвратительные поступки - дело рук серийного маньяка-убийцы, однако арест подозреваемого по другому делу вывел полицию на религиозную секту под названием «Нация Яхве». Создатель секты, Хулон Митчелл-младший, также известный как Яхве, требовал «смерти белых дьяволов в отмщение и воздаяние за каждого черного, убитого на этой земле». Сектанты сообщили полиции: для того, чтобы стать «Ангелами смерти» - крутыми и почитаемыми в этом культе членами сообщества, которые отвечали за то, чтобы держать в узде остальных, - нужно было выполнить требование Яхве и «принести уши белых дьяволов».
        И, наконец, был еще Роберт Берделла, серийный убийца из Миссури, известный как Мясник из Канзас-Сити, или Коллекционер. В период между восемьдесят четвертым и восемьдесят седьмым годами Берделла похитил, изнасиловал, замучил и убил по меньшей мере шестерых мужчин. Он насильно удерживал своих жертв на период до шести недель. Кроме отрезания ушей Берделла совершал и другие зверства, например, заливал своим жертвам средство для прочистки труб в глаза, загонял иглы под ногти, связывал запястья рояльными струнами.
        Господи.
        Закончив читать, я с предельной ясностью сформулировал для себя несколько мыслей. Во-первых, хотя информация и представляла интерес, она не содержала ответа, почему кому-то понадобилось отрезать уши Наташе Галлахер и Кейси Робинсон. Во-вторых, от слов, которые я только что прочитал, во рту стоял гадкий вкус, и я понял, что мне необходимо почистить зубы и принять душ. И наконец, в-третьих, черта с два я дам маме прочитать эту статью.
        Так что, прежде чем зайти домой, я вернулся к подъездной дорожке и бросил газету в мусорку.

6
        В тот же день к вечеру позвонила Карли Олбрайт с новостями.
        В Оушн-Сити обнаружился бывший бойфренд Кейси Робинсон. Последние несколько недель он работал в пункте проката на Четвертой улице - сдавал в аренду зонты, стулья и бодиборды. У него нашлось нерушимое алиби на двадцатое июня, и вопросы к парню сразу отпали. Говорят, он заявил детективам:
        - Нечего говнюкам из Эджвуда ко мне лезть. Меня в этой помойке и близко тогда не было, да и не собираюсь я туда в ближайшее время.
        Ничего не скажешь, приятный молодой человек.
        Карли сообщила еще кое-что: один из ее надежных информаторов раскрыл, что в спальне Наташи обнаружили маленький пакетик марихуаны. Полиция не стала связывать этот факт с похищением и убийством, однако местных дилеров опросили - так, на всякий случай.
        По словам того же источника, неизвестный, позвонивший по телефону доверия, заявил, что Кейси Робинсон тоже не была такой пай-девочкой, как все полагали. Очевидно, за Кейси водился грешок, о котором знали только ближайшие друзья: она была клептоманкой.

7
        После обеда я отправился в гараж, чтобы подготовить рыболовные снасти - мы с Карой и ее семьей собирались поплавать на яхте. Я только-только закончил наматывать новую леску на любимый спиннинг, как дверь в переход между домом и гаражом распахнулась, и отец сказал, что мне звонят: он принес радиотелефон.
        - Спасибо, - шепнул я, - а кто там?
        - Не представились.
        Я поднял трубку к уху.
        - Да?
        Ответа не последовало.
        - Слушаю! - крикнул я в трубку: иногда радиотелефон плохо принимает в гараже.
        Послышалось мягкое шипение: связь есть.
        - Говорите! - разозлился я.
        В ответ раздался мягкий щелчок, а затем гудок.
        Нажав кнопку отбоя, я протянул трубку отцу.
        - По-моему, прервалось соединение.
        Он посмотрел на меня с сомнением.
        - Уверен?
        - Не особенно. А ты не узнал голос?
        Отец покачал головой.
        - Обычный мужской голос. Попросил Ричарда.
        - Вот как…
        - Может, перезвонит.
        - Может.
        - А ты ведешь себя осторожнее, как я просил?
        - Да. Ну, в смысле, последние два дня я все время с Карой. А до этого работы было невпроворот.
        Он посмотрел на ящик со снастями у меня в руках, на удочку.
        - Ты здесь закончил?
        - Да. - Выключив лампочку под потолком, я пошел за ним в дом.
        Перед дверью в гостиную отец повернулся и тихонько попросил:
        - Давай не будем об этом маме говорить, ладно?
        - Конечно!

8
        Хоть я и вымотался, той ночью никак не мог уснуть. Какое-то время я ворочался в постели, думая: кто же звонил? Раньше все звонки можно было списать на розыгрыш, мы с друзьями в детстве тысячу раз так делали. Звонишь по номеру наугад, молчишь в трубку или брякнешь какую-нибудь глупость, вешаешь трубку. Но тут совсем другое дело. Меня позвали по имени. Звонивший дождался, пока я отвечу, услышал мой голос и лишь после этого повесил трубку. Кто бы это, черт возьми, мог быть? Этот звонок - какое-то послание? Предупреждение? Если да, то с какой целью?
        Отец беспокоился, и немудрено. Ситуация казалась очень странной и немного пугала.
        Я невольно подумал о визитке сержанта Харпера, которую я сунул поглубже в ящик стола. Может, позвонить ему да рассказать? А о чем рассказать? Что кто-то звонит, разыгрывает меня и голову дурит? Да сержант просто расхохочется и трубку повесит, как пить дать.
        Но потом мне припомнилось еще одно происшествие начала недели. Я мотался по делам и в первую очередь заехал на почту - хотел разослать издателям копии своего нового рассказа. Отъезжая от почты задним ходом, я чуть не столкнулся с серебристым седаном с тонированными стеклами. Тогда я на него и внимания не обратил. После этого я направился за маминым заказом - пачкой бумаги и открыткой на день рождения для Нормы Джентил. Выезжая с парковки, пропустил две машины, в частности, серебристый седан с тонированными стеклами. Конечным пунктом моего маршрута стало отделение Первого национального банка - нужно было снять сорок долларов наличными. Стоя в очереди к банкомату, я заметил мужчину средних лет - повернувшись ко мне спиной, он придерживал дверь в китайский ресторанчик по соседству. Когда вслед за ним вошла темноволосая, коротко стриженная худощавая женщина, я наконец сообразил: это же мистер и миссис Робинсон, родители Кейси! Я тут же опустил глаза и затаил дыхание в надежде, что миссис Робинсон меня не узнает. В голове вертелась лишь одна мысль: я ведь не пошел на похороны их дочери.
        По дороге домой я остановился у светофора на Эджвуд-роуд. Все еще погруженный в мысли о Робинсонах, я дождался зеленого и повернул направо, на Хансон-роуд - за грузовиком транспортной компании «Ю-Пи-Эс». На полпути домой, бросив взгляд в зеркало заднего вида, увидел серебристый седан в двух машинах позади. Я сбросил скорость, чтобы рассмотреть повнимательнее, но солнце било прямо в ветровое стекло, и кто там за рулем, сказать было трудно. Через пару минут, когда я подъехал к дому, серебристый седан исчез из виду. А еще через полчаса, погрузившись в свой новый рассказ, я и думать об этой машине забыл.
        И до сих пор не вспоминал.
        Той ночью мне не спалось очень долго.
        Полиция опрашивает местных жителей на Бейберри-драйв (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Детектив Лайл Харпер (фото предоставлено «Иджис»)
        V
        Июль
        «Грядет буря…»

1
        К счастью, на этот раз знаменитый ненавистник акул, он же мэр острова Эмити, оказался прав.
        Жители Эджвуда толпами отправились праздновать Четвертое июля, и, если верить полиции, за тяжкие преступления никого не арестовали. Утро понедельника встретило нас празднично-чистыми небесами над головой; казалось, будто горожане проснулись в каком-то особо буйном настроении, радуясь дополнительному дню отдыха и твердо вознамерившись позабыть о недавних невзгодах. Младшие бойскауты закатили для всех завтрак с блинчиками в здании пожарной дружины, а детские бейсбольные команды сыграли два матча подряд. Оба мероприятия пользовались успехом и шумной поддержкой посетителей. Любители барбекю на заднем дворе наполнили воздух волшебным ароматом гамбургеров, хот-догов, жареных цыплят и милым сердцу звуком детского смеха. А в конце Уиллоуби-Бич-роуд, во Флаинг-Пойнт-парк поставили шапито.
        У песчаной береговой линии выстроилась целая армия отдыхающих: ревели радиоприемники, взрослые глушили ледяное пиво из пластиковых стаканчиков и усердно зарабатывали солнечные ожоги; дети плюхались в воду с борта попой вперед, играли в салочки и «Марко Поло» на отмели. Чуть ниже по течению на Г-образном пирсе заняли позицию рыбаки и краболовы, закидывая наживку в глубины канала. Десятки семей и стайки подростков разбрелись по травянистым лужайкам парка, объедаясь и упиваясь, бросая фрисби и кольца, запуская красно-сине-белых воздушных змеев.
        Игровая площадка бурлила - на ней копошилась орда большеглазых, перекормленных сладостями детишек, которых ничуть не разморило безжалостно палящее солнце. Летний воздух благоухал ароматным духом углей в жаровнях, лосьона для загара, приготовленного на пару крабового мяса и свежескошенной травы.
        С наступлением вечера народ потянулся к центру, и на обочинах Эджвуд-роуд собрались толпы горожан. Шествие возглавлял оркестр старшеклассников - они исполнили бодрую интерпретацию национального гимна. Народ повставал с шезлонгов и расстеленных на земле одеял, все стояли по стойке «смирно», пока мимо двигалась шеренга гордых знаменосцев. За ними шли команды младшей бейсбольной и софтбольной[14 - Софтбол - менее силовая разновидность бейсбола.] лиги, игроки, одетые в спортивную форму, махали бейсболками родителям и друзьям, позировали для фото. За ними катили пожарные машины, «Скорая помощь», полиция - все сверкали проблесковыми маячками и завывали сиренами. Спонсоры шествия и местный бизнес прорекламировали себя целой колонной тракторов, а за ними, чеканя шаг, промаршировали подразделения военных с эджвудского «Арсенала»: золотые пуговицы на форме сияют в лучах заходящего солнца, надраенные винтовки сверкают и взлетают в воздух, как булавы у художественных гимнастов. На задних сиденьях красно-белых кабриолетов восседали победительницы конкурсов красоты «Мисс штат Мэриленд» и «Мисс округ Харфорд» -
они махали толпе и посылали воздушные поцелуи, швыряя детям горсти конфет. Как водится, шествие замыкала колонна джипов без верха: на антеннах - американский флаг, на сиденьях - ветераны разных войн, доставшие из шкафов военную форму, медали и ленты на всеобщее обозрение и восхищение.
        Когда шествие закончилось, отдыхающие собрали пожитки и разбрелись по городу, чтобы хорошо провести оставшийся вечер. Многие потянулись к парковке у торгового центра - оттуда хорошо видно ночной салют. По толпе, позвякивая колокольчиками, бродили продавцы мороженого и «снежка», а за ними гонялись стайки хихикающих детишек. Многие же, свернув пледы, отправились по домам - посмотреть фейерверк с крыльца. Люди постарше, утомившись от долгого дня на природе, шли прямиком спать.
        Как и было обещано, Эджвуд патрулировали усиленные наряды - из полиции штата Мэриленд и департамента шерифа Харфорда. И днем, и к вечеру в толпе присутствовали сотрудники в штатском. Некоторые из них изображали, что они на спортивной пробежке, некоторые прикидывались влюбленными парочками на прогулке, но на самом деле пристально следили за происходящим на пригородных улочках. Кое-кого арестовали за вождение в нетрезвом виде; были и такие, кого арестовали за нарушение порядка - тоже по причине пьянства. А кого-то задержали за фейерверки с нарушениями и мелкое хулиганство. Самое серьезное правонарушение было пресечено, когда двоих иногородних взяли прямо во время фейерверка за хранение марихуаны, а потом в бардачке их же машины обнаружилось незарегистрированное оружие.
        Ну, а самая жуть случилась, когда народ в основном уже разбрелся по домам. Сорокатрехлетний Родни Толбот, вечный бузотер и печально знаменитый алкаш, напивался в кредит в «Уинтерс-Ран-Инн», а потом решил улизнуть, не заплатив. Однако выяснилось, что ключи от машины он в машине же и захлопнул. По иронии судьбы, именно эта незадача и спасла его от ночи в каталажке: один из патрульных полиции штата остановился на обочине Седьмого шоссе с целью поймать Родни пьяным за рулем.
        Однако на этом везение Родни Толбота и закончилось.
        Напроситься в попутчики кому-либо в баре ему не удалось, и Толбот заковылял нетрезвой походкой домой через заболоченный подлесок. Один раз он шлепнулся прямо лицом в ручей, два раза останавливался поблевать.
        Когда Родни добрался-таки до своей двухсекционной бытовки на Сингер-роуд, которая служила ему домом, то обнаружил, что дверь заперта. Некоторое время бедолага молотил в дверь, обзывая жену самыми нелестными из известных ему эпитетов и некоторыми, что появились экспромтом. Толбот обошел свой сборный домик сзади, вскарабкался на стол для пикников и попытался проникнуть внутрь через узенькое окошко спальни. В утлом домишке пробудилась от глубокого ступора Аманда, его жена, такая же в хлам пьяная. Не узнав лица мужа в той грязной морде, что пыталась пролезть в окно, она решила, что явился Бугимен и смерть ее близка. Но черта с два Аманда такое допустит! Из чулана пьянчужка вытащила незаряженный дробовик двенадцатого калибра, однако коробки с патронами не нашлось; женщина принялась молотить тяжелым деревянным прикладом нападавшего по затылку. Убедившись, что Бугимен валяется без сознания и угрозы больше не представляет, отважная особа позвонила в службу спасения.
        Не прошло и нескольких минут, как перед домом Аманды, воя сиренами, остановились три полицейские машины, «Скорая» и пожарная. Патрульный, которому проделки Родни были ох как хорошо знакомы, тут же узнал предполагаемого убийцу и бесстрастно проинформировал Аманду, что та чуть было не укокошила собственного мужа.
        Позже, в участке, офицер лишь удивленно качал головой, делясь с коллегами историей:
        - До сих пор поверить не могу. Думал, она разрыдается или ругаться начнет. А она такая посмотрела на Родни, распластавшегося на полу, и давай хохотать от души. Минут пять заливалась не останавливаясь. У меня от ее ржания голова разболелась. А досадно здесь то, что нам эту ужравшуюся в говно дуру и арестовать было не за что: она находилась у себя дома, ни к кому не лезла, а дробовик зарегистрирован.

2
        В четверг на пороге моего дома внезапно появилась Карли Олбрайт. Дверь открыла мама и позвала меня своим ангельским голоском:
        - Ричард! К тебе девушка.
        Когда я вышел в прихожую, мама подняла свои хорошенькие бровки и ухмыльнулась мне. Я сделал вид, что не заметил, и вышел к Карли на крыльцо. Мы сели на верхней ступеньке. Карли улыбнулась:
        - Ричи… тебе что, нельзя девочек в дом приглашать?
        - Поверь, сама не захочешь. Мама заставит тебя съесть обед из трех блюд и заговорит до смерти. Как прошел День независимости?
        - Зрелищно, - прозвучал бесстрастный ответ. - День начался с моего репортажа с черепашьих бегов на блинном завтраке. Затем я брала интервью у пьяниц и освещала результаты игр по набрасыванию колец. И все ради двух сотен сраных слов во вчерашнем выпуске!
        Я поморщился.
        - Н-да, и в самом деле жесть.
        - К счастью, остаток вечера я провела с начинающей, но безумно плодовитой писательницей.
        - Ты не пошла смотреть фейерверк? И свидания не было?
        Карли посмотрела на меня.
        - Рич, во мне лишних пять кило, я трудоголик и не умею выслушивать людей. У меня уже год как свиданий не было.
        Я отвел взгляд, сделав вид, что внимательно слежу за проезжающим мусоровозом.
        - Извини.
        - Ну а как прошел твой праздник?
        Я пожал плечами.
        - Ничего. Наконец-то провел время с Карой, половил рыбки, попил пивка. Сгорел под солнцем.
        Она посмотрела мне на лоб.
        - Да уж вижу.
        - Ну так… в чем дело-то?
        Карли помолчала секунду, а потом выпалила:
        - Сделай мне одолжение.
        - Да без проблем. Чего надо?
        - Я нашему главреду предложила идею для темы, и она - в кои-то веки! - пришла в восторг.
        - Та-ак… - Я ждал.
        - Ну так вот, тема - это ты.
        - Чего?
        - Ты! Хочу взять у тебя интервью о том, что ты пишешь, и о твоем журнале. Только представь: если ты когда-нибудь прорвешься, я войду в историю как твой первый интервьюер!
        Я шумно выдохнул. Готов ли я к тому, чтобы весь город узнал, чем я занимаюсь? Попробовал отделаться легко:
        - А ты не думаешь, что время выбрано не лучшим образом?
        - Мы с редакторшей это уже обсудили. Она говорит, если не будем живописать всякие мрачности и обойдемся без упоминания слов «серийный убийца», то все нормально. Она считает, что городу нужны хорошие известия, и ты - то что надо. Местный мальчуган пробивает себе дорогу…
        - Я - то что надо? Вот это и правда новости!
        - Ну так что скажешь? - Она подалась вперед, ловя мой взгляд.
        Я задумался еще на мгновение.
        - Ах ты хитрюга. Ты ведь не стала звонить и спрашивать по одной простой причине: знала, что по телефону мне легче отказать.
        Карли состроила невинные глазки.
        - Что вы, мистер Чизмар! Я и понятия не имею, о чем вы говорите.
        - Ну и когда ты планируешь брать у меня это свое интервью?
        Карли сунула руку в рюкзачок и выудила оттуда здоровенный диктофон.
        - Может, прямо сейчас?

3
        Я едва успел домыть газонокосилку садовым шлангом и катил ее на солнышко - просушить, как вдруг услышал старческий голосок:
        - Эй, Ричард, поди-ка сюда на минутку.
        Я повернулся на голос и увидел мистера Джентила - он стоял на крыльце своего дома. Старик поманил меня костлявым, обезображенным артритом пальцем: мол, поторопись.
        Бернарду Джентилу было под девяносто; на все девяносто он и выглядел. Мальчишками мы звали его «Мистер Берни» - как он сам требовал. Изборожденное глубокими морщинами лицо старика выглядело загорелым круглый год. Невысокий - не выше метра шестидесяти пяти, - он был сухощавым и сильно горбился при ходьбе, отчего казался еще ниже. Кое-кто из соседских парней за глаза обзывал его «Квазимодо». Мне такое неуважение не нравилось - о чем я им и говорил. Мистер Джентил был прославленным ветераном двух войн и медалей в доказательство мог предъявить предостаточно. А еще он слыл душевным человеком и отменным рассказчиком. В детстве мы частенько заслушивались его рассказами о Великой депрессии, Второй мировой войне, джаз-клубах былых дней и о том вечере, когда он видел Элвиса Пресли.
        Однажды он позвал меня и Джимми Кавано и добрый час объяснял нам на своем крыльце - скрупулезно перечисляя все причины и описывая детали, - почему мы с Джимми стали бы прекрасными гонцами курьерской службы «Пони-экспресс» на Диком Западе.
        - Высокие и худенькие, - повторял он без умолку, - вы, мальцы, просто созданы для этой работы.
        И так до самого конца лета: каждый раз, заметив нас во дворе, столкнувшись со мной в церкви, он неизменно повторял эти слова, а с морщинистого лица не сходила широченная улыбка:
        - Вот они, высокие и худенькие!
        По дороге к двери Джентилов я погладил по голове керамического, в натуральную величину, ослика, стерегущего их лужайку - просто так, на удачу. Ослик стоял на одном и том же месте с незапамятных времен. У нас дома даже сохранилась черно-белая фотография: я, карапуз, сижу на этом самом ослике, широко расставив коротенькие ножки, и до земли не достаю.
        - Как поживаете, мистер Джентил?
        - Лучше не бывает, - прохрипел он, усаживаясь. - Просто не бывает.
        Он махнул рукой в бурых пигментных пятнах на пару крупнолистных растений, подвешенных на крючках на веранде.
        - Будь добр, сними их оттуда.
        Я поднялся, встал на цыпочки и снял цветки по одному, чуть не уронив второй. Черт, они оказались тяжелее, чем выглядели.
        - Поставь вон туда, - старик указал в дальний угол крыльца. - Я их потом на тележке перевезу. Норма говорит, тут им света не хватает.
        - Давайте я перенесу, мне не трудно.
        Он поднял руку, останавливая меня.
        - Сынок, я ведь не калека. Мне до них просто не дотянуться, а Норма меня теперь к стремянке не подпускает. С тех пор как на голову швы наложили, когда я обрезал то дурацкое дерево.
        Локтем старик указал на пустое кресло рядом с собой.
        - Садись, хочу тебе кое-что рассказать.
        Я уселся, а он обратил взгляд куда-то вдаль, словно припоминая нечто важное.
        - Учитывая, что сейчас творится, тебе будет интересно… Случилось это еще в шестидесятые, до того, как вы с родителями сюда переехали и по соседству поселились. Думаю, отец твой тогда служил в Техасе, а может, и за границей.
        Я кивнул, хотя и сам не знал.
        - Ты должен понимать, что Эджвуд в те времена был совсем не таким, как сейчас. Сорокового шоссе еще и в помине не было, да и большей части Двадцать четвертого - тоже. Не густо тут было ни с магазинами, ни с ресторанами. Хорошо помню, что Нине в то лето как раз исполнилось шестнадцать. Норма закатила ей такой день рождения!
        Нина - это единственная дочка Джентилов. Еще у них было два сына. Все трое намного старше меня и давно уехали из дома.
        - Так вот, как-то летним днем пропал мальчишка из семьи военных, что жили в районе Седар-драйв. Парень с друзьями играл на ручье; остальные пошли домой обедать, а он остался один - как позже сказали друзья, искать миног. Только, полагаю, не один он там остался: когда дружки вернулись к ручью полчаса - или около того - спустя, все, что нашлось на берегу - его ботиночек. - Старик посмотрел на меня. - Ничего не напоминает?
        - Точно как с Кейси Робинсон, - ответил я.
        - Родители и друзья где только не смотрели! Потом вызвали военную полицию, а те - шерифа. Искали его днем и ночью, всю неделю, ну и прекратили. Так вот, лето шло своим чередом, и мальчишка стал потихоньку забываться. Так уж жизнь устроена: появляется в ней что-то хорошее или плохое - да всякое! - а мы все равно движемся дальше. Но где-то в конце августа, прямо перед тем, как детишки убрали плавки и бейсбольные перчатки да сдули пыль с учебников, это дело повторилось. Еще один ребенок пропал. На сей раз девочка-негритянка. Играла она во дворе своего дома, под мамкиным присмотром. Тут дома звонит телефон, и мать уходит - всего на минутку, как она потом рассказала полиции. А когда вернулась, девочки уже не было. На сей раз даже обуви не осталось. Ни одной розовой ленточки, которые были в тот день у нее в волосах. Тут все повторилось, как и в первый раз. Вызвали полицию, организовали поиски, поискали-поискали, да и перестали. А о девочке больше ни слуху ни духу. Напряженная обстановка была в городе тогда. Столько подозрений, все на нервах, все разгорячены. А потом - как и прежде: время прошло, и все
вернулось на круги своя. Каникулы закончились, ученики пошли в школу, дети перестали пропадать. Обернуться не успели - опять лето.
        Старик посмотрел на меня прищурившись.
        - Смекаешь, о чем я?
        Я кивнул, покривив душой.
        - Наверное.
        - Я знал, что ты поймешь. Ты у нас парень сообразительный.
        Очевидно, он переоценил мои умственные способности.
        Несколько минут спустя я услышал голос отца - ему требовалась помощь на подъездной дорожке. Я извинился перед мистером Джентилом и распрощался с ним. Мной целиком завладела одна мысль: скорей бы позвонить Карли и рассказать историю, которую я только что выслушал!

4
        Мой разговор с мистером Джентилом состоялся утром в субботу, девятого июля. А к полудню я уже позвонил Карли и пересказал жуткую историю о двух пропавших эджвудских детях. Заразившись моим волнением, она пообещала прошерстить старые номера «Иджис», которые хранились на микрофишах[15 - Микрофиша - вид микрофильма, где фотокопии располагаются не на свернутой в рулон пленке, а покадрово закреплены на прямоугольной карте.], чтобы отыскать какие-нибудь дополнительные сведения.
        Пополудни в понедельник мы с Карли сидели друг напротив друга в эджвудской публичной библиотеке, а между нами на столе лежала папка, набитая фотокопиями. Я положил на стол только что прочитанную статью от одиннадцатого июля 1967 года и взялся за разворот, скрепленный в верхнем левом углу. В центре стояла фотография ребенка, а над ней - заголовок: СЛЕДОВ ПРОПАВШЕГО МАЛЬЧИКА ВСЕ ЕЩЕ НЕ ОБНАРУЖЕНО. Это было фото семилетнего Питера Шиена. Я быстро прочел статью, а когда закончил, Карли спросила:
        - Что думаешь?
        - Даже не знаю…
        Подушечкой пальца я придвинул к ней через стол следующую статью.
        - Если не учитывать оставшийся ботинок, то связи с тем, что происходит сейчас, маловато.
        - По-моему, тоже. Первая жертва - мальчик, вторая - девочка. Первая жертва - белый, вторая - афроамериканка. Тел не нашли. Не известно даже, убиты ли жертвы, не говоря уже о том, задушены или нет.
        - А еще они намного младше, чем Наташа Галлахер или Кейси Робинсон.
        - И ни слова о чем-либо связанном с цифрами, оставленными на месте преступления. Ты разочарован?
        - Немного, - ответил я, внезапно почувствовав себя дураком. - Мне и впрямь подумалось, что убийства как-то связаны… Но никакой связи на самом деле и нет, правда?
        Она пожала плечами.
        - Еще одна человеческая трагедия в маленьком городке при загадочных и пугающих обстоятельствах.
        - Видимо, да. - Просмотрев статью, я поднял глаза на Карли. - Ты станешь прекрасной журналисткой, когда тебе поручат написать о чем-то стоящем.
        Она просияла.
        - Подожди, вот увидишь, что я о тебе написала!
        - Пожалуйста, не напоминай.
        - Точно не хочешь прочитать статью заранее? Так было бы спокойнее.
        - Не-а, - покачал я головой. - Вполне могу дождаться своей очереди, когда прочтут все.
        - Ну как скажешь. - Карли подняла папку, порылась на дне кучи листков и передала мне найденное. - Обнаружилось что-то вроде интересное…
        Статья датировалась мартом 1972 года. Заголовок гласил: УБИЙСТВО ПОДРОСТКА В ЭДЖВУДЕ. Ее напечатали, когда мне было шесть.
        Я прочел вслух, стараясь не повышать голос:
        - «Поздним вечером в четверг полиция обнаружила тело пропавшей пятнадцатилетней Эмбер Харрисон с Хансон-роуд. Труп был найден в грязи на берегу ручья Уинтерс-Ран». Да это же в квартале отсюда!
        Карли кивнула.
        - «Мисс Харрисон, выпускницу эджвудской средней школы, искали двое суток, она пропала по пути домой, возвращаясь от друзей на Кэвэлри-драйв. Согласно предварительному заключению, мисс Харрисон была избита и задушена…» - Я прекратил читать и взглянул на Карли. - Ого… А другие жертвы были? Преступника поймали?
        - Вот тут-то и начинается самое интересное, - ответила она. - Я искала везде, но больше ничего не нашла. Даже никакой следующей статьи.
        - Но ведь это бессмыслица какая-то.
        - Согласна. Система хранения информации та еще - древняя и отстойная, поэтому, думаю, я могла и упустить что-то. Однако, прочитав «Балтимор Сан», я вообще никаких упоминаний об этом не обнаружила.
        - Любопытно… - пробормотал я.
        - Что подсказывает чутье Человека-паука?
        Я удивленно поднял голову.
        - Ты что, фанатка?
        Карли закатила глаза и принялась расправлять пачку фотокопий.
        - А ты думал, только мальчишки комиксы читают?

5
        Следующим утром я проснулся перед рассветом. Мочевой пузырь грозил взорваться - прямое следствие того, что накануне вечером я умял чили-дог и запил его полутора литрами кока-колы. Пробираясь в туалет нетвердой походкой лунатика, я услышал шуршание газеты и позвякивание ложечки в чашке кофе. Приостановившись на верхней площадке лестницы, глянул вниз и едва разглядел ссутуленный силуэт отца над узеньким столиком в углу кухни. Он показался мне каким-то маленьким и одиноким. Дом застыл и безмолвствовал, а у меня перед глазами вдруг пронеслись сотни других таких утр. Я стоял на лестнице в пижаме и думал: вот что такое быть главой семьи. Ты встаешь, когда за окном еще темно. Идешь на работу, чтобы дорогим тебе людям жилось лучше. И так надо, даже если ты заболел, устал или просто не хочешь.
        Сердце защемило, как никогда раньше; я стоял и любовался отцом. «Люблю тебя, пап», - шепнул я во тьму, сонно прошлепал в туалет и вернулся в постель.

6
        Две недели спустя, в среду, двадцать седьмого июля, «Иджис» опубликовала статью Карли обо мне. Хоть у родителей и была подписка на газету с доставкой, я купил себе собственный экземпляр в круглосуточном магазинчике «Уауа» и прочитал статью, сидя в машине. Прочитал всего раз и быстро, прямо на парковке, и каждый раз, наталкиваясь на цитату, скрипел зубами. Кара потом уверяла, что на фото я вышел красавчиком, да и в статье выглядел мудрым и деловитым. Лично я был совершенно уверен, что выглядел полным и конченым идиотом. Ни единое слово мне не понравилось, однако Карли я об этом, естественно, не сказал. Я поблагодарил ее: мол, родители мною страшно гордятся. И действительно, мама и папа были вне себя от счастья, что их малыш пробился на страницы местной газеты, и не абы куда, а прямо на полосу «знаменитые люди и места». Вечером зашли Норма и Берни Джентил и попросили поставить автограф на их экземпляр газеты. Я сначала подумал - разыгрывают, но оказалось, нет. У мамы все время рот был от уха до уха. На следующий день отец пошел в библиотеку, сделал дюжину фотокопий интервью и разослал родственникам
по всему миру.
        Публикация принесла и две весьма приятные неожиданности: во-первых, ночью раздался звонок от дружка детства - Джимми Кавано. Его родители, хоть и жили в другом штате, выписывали «Иджис» и все ему рассказали. Джимми позвонил поздравить и заодно сообщил, что приезжает в город на выходные, на свадьбу кузины. В итоге мы проболтали больше часа и договорились встретиться.
        Вторым сюрпризом оказался поздравительный звонок от детектива Харпера. Он натолкнулся на статью в газете - во всяком случае, он мне так сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал обыденно, - и статья ему понравилась. И позвонил он, чтобы именно это и сказать. Прежде чем мы завершили разговор, я рискнул подбросить ему идею:
        - Вы не против, чтобы я как-нибудь сопровождал патрульного офицера? Хотелось бы понаблюдать и почувствовать, каково это: служить полицейским в городишке вроде Эджвуда.
        Я объяснил сержанту, что уже участвовал в нескольких таких патрулях в прошлом году: мой друг - полицейский в Балтиморе, и я все знаю о бланке об отказе от ответственности и что ожидается от меня. Он обещал подумать и перезвонить. Я не очень-то и поверил.

7
        Тем же вечером родители отправились в гости к Варгасам - Карлосу-старшему и Присцилле. Не нужно быть ясновидящим, чтобы знать: разговор о газете с моим интервью завяжется в первые же тридцать секунд встречи.
        Мы с Карой тем временем коротали вечер в цокольном этаже за просмотром фильма, а потом она уехала - дома ждали занятия. Черт. Я два месяца как диплом получил, но об учебе вспоминал с ненавистью.
        Я уже успел зайти в душевую кабинку, когда зазвонил телефон. Обернув полотенце вокруг талии, я поднял трубку в коридоре на втором этаже.
        - Алло?
        - У меня новости. - Голос Карли Олбрайт звучал издалека и приглушенно.
        - Я весь внимание.
        - Местного землеустроителя, тридцатиоднолетнего Мэнни Сойера, пригласили сегодня около одиннадцати пятнадцати утра в полицейское отделение для дачи показаний. Есть свидетельства, что он с бригадой проводил работы на заднем дворе Галлахеров - рубил деревья, и по соседству, а именно за два дома от Робинсонов, удалял кусты и вносил перегной.
        - Ух ты.
        - Ага, именно. По последним сведениям, он все еще там на допросе.
        - Держи меня в курсе, хорошо?
        - Так точно. Пока.
        Она повесила трубку. Повесил трубку и я, и уже включил душ, когда телефон зазвонил опять. Ну ты даешь, Карли.
        Я ринулся в коридор и схватил трубку.
        - Эй, я и обернуться не успел…
        - Куда не успел? - прозвучал незнакомый мужской голос.
        - Простите, я вас кое с кем спутал…
        Мужчина хохотнул низким и безрадостным голосом - неприятный вышел звук.
        - Кто это? - спросил я, надеясь, что голос мой звучит спокойно.
        Ответа не последовало.
        - Зачем вы сюда звоните?
        Трубку повесили, послышался гудок отбоя. Опустив руку, я некоторое время просто смотрел на телефон. Тогда я впервые позволил себе задаться вопросом: а в Бугимене ли дело? Потом я перекрыл кран и помчался вниз - проверять замки на дверях.

8
        Все было как в старые добрые денечки: стекла вниз, приемник - на полную катушку, упаковка на шесть банок «Бад Лайта» на полу у заднего сиденья, а рядом на пассажирском кресле - Джимми Кавано.
        - Жуть какая, прямо как в одной из тех страшных историй, что ты нам в детстве травил: «Монстр среди нас».
        Я только что живописал ему обстоятельства убийства Наташи Галлахер и Кейси Робинсон, а также все, что Карли Олбрайт разузнала из той старой статьи в «Иджис». Последние полчаса мы катались по городу, навещая места былой славы. Со времени последнего приезда Джимми прошло три года, однако мало что изменилось.
        - Знаешь, чего мне больше всего не хватает?
        - Чего же?
        - Старой водонапорной башни. Помнишь, как мы там на санках катались?
        - О да!
        - А помнишь, как из башни протекло и весь холм покрылся льдом? И там еще старикан какой-то на коньках навернулся, чуть голову себе не разбил.
        Я рассмеялся.
        - Между прочим, тому старикану было, наверное, столько же, сколько нам с тобой сейчас.
        - Быть не может! - Он так и раскрыл рот. - Ты серьезно?
        - Ну да. Мы стареем, чувак.
        - А ты еще и женишься, - осклабился Джимми.
        - Женюсь. А ты будешь стоять на свадьбе рядом со мной, будешь моим шафером.
        - Ни за что такое не пропущу! - Он глянул по сторонам, нет ли копов, хлебнул пивка, рыгнул. Когда мы проезжали мимо «Эджвуд дайнер», Джимми послал выразительный жест в сторону кафе. - А вот по этому заведению я точно ни капельки не скучал.
        - Понятно, - согласился я.
        - Там все так же Мел заправляет?
        - А как ты думаешь? - Я многозначительно посмотрел на него. Мел Фуллертон был злобным чудовищем - не человек, а медведь гризли: метр девяносто, сто двадцать кило, неряшливая поросль по всей физиономии, на бейсболке - флаг Конфедерации, из кармана джинсов торчит упаковка жевательного табака «Ред Мен». А еще он был говнюк первостатейный.
        - Он нас, мелких, всегда обсчитывал! - припомнил Джимми.
        - Пока мистер Андерсон не пригрозил надрать ему задницу.
        - Я бы хорошо заплатил, чтобы взглянуть на такое.
        - А я бы доплатил, - поддержал я и свернул на узенькую парковку у Первого национального банка. Припарковавшись, выключил фары.
        Я заметил, что Джимми уставился куда-то на ту сторону Эджвуд-роуд, притих, а потом широко распахнул глаза:
        - Господи, Майерс-Хаус…
        - Ты ведь не ожидал, что он исчезнет?
        - Не то чтобы, - ответил Джимми потускневшим голосом. - Сказать по правде, я про него почти забыл.
        Я присмотрелся к дружку - не врет ли, и понял, что тот серьезен. У меня даже сердце закололо от мысли, что он или кто угодно из нас мог забыть о такой важной части нашего детства. На мгновение мне показалось, что я сейчас расплачусь.
        - Мне о нем кошмары снились, - прервал молчание Джимми.
        Я хотел ответить, что мне до сих пор об этом доме кошмары снятся, но решил не показывать слабости. Внезапно мне подумалось: нельзя делиться с ним такой мыслью.
        - Отец говорит, прежние владельцы продали дом пару лет назад, и теперь там кто-то живет.
        - Господи. Представляешь, каково это - жить там?
        - Не-а. Как можно там хоть ночь провести?
        - Помнишь, Брайан и Крейг развели нас на слабо, чтобы мы переночевали на заднем дворе: «Ставлю двадцать баксов, что до утра не дотянете!» Сколько мы протянули, час?
        - И того меньше, - ответил я, - скорее, полчаса. Ты так напугался, что удрал домой без спальника.
        - Это потому, что я видел призрака! - заносчиво ответил Джимми. - Я чуть штаны не обмочил той ночью.
        Тут мы расхохотались, и смех вернул меня в счастливый мир. Как здорово вспоминать времена, когда все было проще. Словно прочитав мои мысли, Джимми спросил:
        - Странные, должно быть, ощущения: вернуться и снова здесь жить?
        - И да и нет. - Я пожал плечами. - В комнате детства спать чудно, это точно. И город стал… какой-то другой, что ли… Впрочем, неудивительно, учитывая последние события.
        Джимми внимательно посмотрел на меня.
        - Вижу, ты за этими делами пристально следишь.
        - С чего ты взял?
        - Не знаю. - Он поерзал. - Тебе всегда нравились тайны… расследования.
        - Эту тайну даже полиция расследовать не в силах. То и дело они кого-то арестовать собираются, но ничего не происходит. Весь город на нервах.
        - А ты?
        - Немного, - признался я. Хотел было рассказать ему о странных телефонных звонках, однако не стал - сам не знаю почему. - Решил тут пробежаться прошлой ночью - до конца Хансон-роуд и обратно. Все кончилось тем, что сам себя напугал: постоянно слышались шаги за спиной, а в тенях, казалось, кто-то двигается.
        - Жу-у-утко… - он изобразил страшный голос.
        - Ну домой я летел сломя голову.
        Джимми посмеялся и еще хлебнул пивка.
        - Эй, ты туда посмотри! - Я указал на другую сторону улицы.
        Он посмотрел, куда я ткнул пальцем, но промолчал.
        - Вон там, сбоку от дома. - Неясная тень двигалась в темноте, мерцал огонек, указывая путь.
        - Там кто-то с керосиновым фонарем?
        - Похоже на то, - прошептал я, чувствуя себя снова десятилетним. - А может, это электрический фонарик, просто батарейки садятся.
        - Что он там делает?
        - Понятия не имею.
        - Наверное, труп перетаскивает? Или хоронит!
        Я внимательно следил, пока свет не исчез за домом.
        - Не прочь пройтись туда и посмотреть?
        Джимми сглотнул.
        - А сам?
        Ухмыляясь, я глянул на друга детства.
        - Ты хоть понимаешь, что мы так и остались парой идиотов?
        - За себя говори, Чиз.
        - Жрать хочешь?
        - Помираю с голоду.
        Я завел двигатель и выехал с парковки. Пять минут спустя мы сидели в баре в «Лафлинс» и искали мелочь для музыкального автомата. Заказали бургеры с сыром и стейком да кувшин пива.

9
        Джимми пукнул и захихикал.
        - Господи, - простонал я, - если нас не услышат, то унюхают точно.
        - Извиняюсь, - шепнул он. - А я тебе что говорил? Не давай мне заказывать луковые колечки.
        - Не надо было заказывать три кружки пива.
        - И их тоже. - Он с трудом сдерживал смех.
        Было около полуночи, и мы вопреки здравому смыслу вернулись к Майерс-Хаус, на сей раз пешком. Джимми надрался так, что едва стоял на ногах. Я был почти трезв, поэтому начал раскаиваться: стояла поздняя ночь, холодало, да и дождик накрапывал.
        В детстве Джимми обладал уникальным талантом: он мог развести меня на любую глупость. Невероятную глупость. Несмотря на то что однажды я заплатил девять долларов и пятьдесят центов за волшебное перышко, я не считал себя наивным и излишне доверчивым ребенком. Скажу больше, во всех наших злоключениях именно я брал на себя задачу: уговорить нас совершить глупость, объяснить, зачем нам это надо. А Джимми был чем-то вроде криптонита для меня. В этом состояла его суперспособность: он стирал мою память о пережитом кошмаре и внушал мне, что его предложение - наикрутейшее приключение, самая здравая в мире мысль.
        - Эй, Рич, - говаривал он мне, - окажи любезность, подержи вот эту шишку, я в нее из духовушки жахну. Да не волнуйся, пальцы будут целы.
        Или:
        - Эй, Чиз! Слабо влезть вон на то дерево и повиснуть, как Тарзан?
        Или:
        - Будь добр, Рич, вот тебе палка, потыкай-ка ты ей вон то гнездо шершней. Я совершенно уверен: оно пустое.
        Складывалось впечатление, что слабоумный волшебник накладывал на меня заклятие для собственного развлечения. И вот годы спустя он взялся за старое.
        Прямо по курсу на нас надвигался Майерс-Хаус, его остроконечная крыша исчезала в беззвездном небе. На фронтоне не светилось ни одного окна, и даже на крыльце не горел свет. Там, на ступеньках, могла сидеть целая банда кровожадных головорезов, точить ножи и поджидать именно нас, а мы бы ничего и не разглядели. Слушая отчетливый хруст гравия под ногами, я мог уверенно сказать: о нашем приближении проведали уже давно.
        - Погоди-ка, - пробормотал Джимми, - мне отлить надо.
        - Что, опять?
        Он промолчал в ответ. Было так темно, что в метре перед носом я уже ничего не видел, зато услышал, как Джимми отошел куда-то в сторонку, потом вжикнула молния, раздался вздох облегчения, и по гравию ударила непрерывная струя.
        - Да боже ж ты мой, ты хотя бы в траву!.. - возмутился я.
        Из тьмы рядом со мной послышалось:
        - Поздняк.
        Затем снова вжикнула молния, раскатисто рыгнули и звучно пукнули.
        - Извините. Простите.
        И снова захихикали.
        - Эй, - позвал Джимми тихонько откуда-то передо мной, - окажи любезность…
        - Не-а. Даже не проси. Что бы ты ни предложил, ответом будет «нет».
        - Да я всего-то хотел попросить, чтобы ты говорил что-нибудь, а я нашел тебя по голосу. Тут одному до усрачки страшно.
        - Вон что.
        - А что ты думал, я предложу?
        - Наверняка что-нибудь невероятно тупое.
        - Говори, говори… Я уже почти тут…
        - А знаешь, я сейчас отсюда свалю. Вот оставлю тебя здесь одного… Ах ты ж!
        Из темноты прямо перед моим лицом выплыла рука Джимми, и палец ткнул мне в глаз. Через мгновение раздалось оглушительное «шлеп!» - это ладонь другой его руки врезала мне по уху.
        - О, вот ты где, - шепнул он, даже не догадываясь о том, как мне больно. Я видел только одним глазом, однако разглядеть его не мог, хоть и стоял Джимми так близко, что кисло воняло луком и мочой, - видимо, он попал себе на ботинки.
        - Если ты это нарочно, то домой пойдешь пешком, - простонал я.
        - Что «нарочно»?
        - Забудь. Пойдем в машину.
        - Что это?
        - Где?
        - Да вон там.
        - Если ты пальцем показываешь, то бесполезно - такая темень.
        - Да вон там, слева, за домом Балико.
        Я изо всей силы прищурился во мрак, но разглядел только тусклый нимб света, пробивающийся из-за дома, да контур сарая в углу двора.
        - Ничего не вижу.
        - Смотри лучше.
        Я вгляделся еще и, когда совсем уже решил, что Джимми вновь взялся за старые проделки, увидел что-то маленькое, бледное и круглое, движущееся над подъездной дорожкой метрах в тридцати перед нами.
        - Видишь? - спросил Джимми неожиданно трезвым голосом.
        - Что за черт?
        Что бы это ни было, оно плыло над землей прямо к нам, подсвеченное сзади огнями окрестных дворов. Мгновение спустя мы услышали шаги, шуршащие в высокой траве у дорожки.
        - Это лицо, - раздался шепот Джимми.
        Мы уносили ноги, как и сотни раз до того - будто все черти ада кинулись за нами в погоню.

10
        В машине мы врубили печку.
        - Я мало что в жизни страшнее видал. - Джимми тер руки и никак не мог согреться. - Может, в полицию позвонить?
        - И что мы скажем?
        - Что видели жуткого чувака-альбиноса, который шнырял в темноте. А вдруг это он - убийца?
        - Ну не знаю, - ответил я, - мы оба выпили, вряд ли нас сочтут надежными свидетелями.
        - А не ты ли говорил, что у них есть телефон доверия?
        Я поразился, что он вспомнил такую деталь.
        - Хорошо, только звони сам, - ты теперь нездешний, твой голос не узнают.
        Остановившись на обочине перед аптекой «Плаза Драгс», я пошарил на полочке в центре приборной панели, дал ему четвертак для телефона-автомата и свои зимние перчатки.
        - А это зачем? - удивился Джимми.
        - Чтобы отпечатки не оставить.
        Он щелкнул пальцами.
        - Умно.
        Джимми вылезал из автомобиля, когда я бросил ему вслед:
        - Знаешь, тот, кого мы видели, может, совсем и не альбинос.
        Дружок недоуменно уставился на меня.
        - Может, он был в маске.

11
        Днями напролет после того случая я просматривал газеты и читал новости. Я рассказал Карли о случившемся, и она стала прислушиваться к местным новостям и слухам с удвоенным вниманием. А я проезжал мимо Майерс-Хаус по меньшей мере три-четыре раза в день.
        Безрезультатно.

12
        В последний вечер июля я стоял внизу, на подъездной дорожке, и вглядывался туда, где за холмом собирались полчища мрачных туч, наступавших на горизонт. Этот месяц в Эджвуде выдался спокойным и тихим, но у меня складывалось впечатление, что мир и порядок подходят к концу.
        Грядет буря.
        Эти два слова уже много недель эхом отдавались в моей голове.

* * *
        Одно из самых драгоценных воспоминаний детства - работа с отцом в гараже. Хотя друзья, которых я приобрел позже, были бы удивлены, и не без причины.
        Сказать, что я не очень дружу с техникой, - чудовищное преуменьшение. Как бы я ни старался, мне в жизни не подключить видеомагнитофон, не говоря уже о сборке мебели. ИКЕА - мой заклятый враг. Автомобильные двигатели… да что там, любые двигатели - мне все равно что человечьи мозги: и то и другое - неразрешимая загадка.
        В детстве, да и по сей день, отец перед гаражом, зарывшийся под капот одной из наших семейных машин, - типичная картинка для проезжающих мимо водителей и проходящих пешеходов. А я рядом, в помощниках? Не столь типичная картинка. Мы пробовали. Мы старались как могли. Но происходило все каждый раз примерно так:
        Первая минута: Рич стоит чуть сбоку, скрестив руки на груди, покачиваясь на пятках в предвкушении; он очень внимателен, может задать пару вопросов.
        Третья минута: Теперь Рич наклонился, пальцами отстукивая ритм из последнего рекламного ролика «Олд Спайс» по кузовному порогу автомобиля, его голова - в нескольких сантиметрах от головы отца.
        Пятая минута: Рич дергается, словно вот-вот описается; гораздо больше внимания он уделяет паре жирных белок, играющих в догонялки на проводах телефонной линии, нежели терпеливым отцовским объяснениям.
        Восьмая минута: Рич весь извертелся, нарезает круги, словно опустошительный человекообразный торнадо, повизгивая, будто шимпанзе Корнелиус из «Планеты обезьян» (я этот фильм всегда ценил), а потому не слышит, как отец безуспешно просит его подать ключ.
        Десятая минута: Рич утих и застыл, удрученно опустив глаза. Отец стоит перед сыном в сложном смешении чувств - любви и безнадеги, - запечатленных на багровеющем лице. Наконец, глубоко вздохнув, старший дарит младшему два волшебных слова: «Ты свободен». И, чтобы отец не успел передумать, Рич пулей взмывает на холм, по направлению к домам Джимми и Брайана, вопя через плечо: «Спасибо, папочка! Я тебя люблю!»
        И вот примерно так каждый раз. Пока в один прекрасный день мы просто не решили прекратить эти пытки.
        К счастью, работа внутри гаража над одним из отцовских «проектов», которые он так часто затевал, - совсем другая история. Я уже говорил, что гараж всегда представлялся мне загадочной и непредсказуемой мастерской чародея из диснеевской «Фантазии». И он превращался в магическую лабораторию теми долгими летними вечерами, когда отец после обеда принимался строить или чинить всякое разное на верстаке. Он виделся мне седеющим волшебником - мудрым, терпеливым, хоть и не совсем от мира сего, - а я приходился ему жадным до знаний учеником.
        Порой отец просил подать брус сорок на восемьдесят из штабеля у задней стенки или коробку с проволокой с полки, и я бросался выполнять просьбу. Отец склонял голову и начинал работать, а я всегда старался быть на подхвате, следя за тем, что он делает, из-за спины, учась, стараясь не толкнуть его под локоть, когда шла работа над изящной ножкой табурета для мамы или когда отец ковырялся в перепутанных кишках сломанного соседского телевизора.
        Не знаю почему, но в самые памятные такие вечера случалась гроза. Пока мы возились под крышей, облака над головой закручивались, клубились, меняли форму и сворачивались, а затем приобретали темно-фиолетовый оттенок, вроде безобразных синяков, щедро рассыпанных по моему тощему десятилетнему тельцу. К гаражу тем временем подбирались долгие рокочущие раскаты отдаленного грома, словно армии великанов в боевом походе. Отцу нравился гром, он даже звук приемника приглушал, когда шла трансляция матча «Ориолс», чтобы лучше слышать раскаты.
        Вскоре Чизмар-старший посылал многозначительный взгляд младшему и объявлял:
        - Что скажешь, не понаблюдать ли нам, как наступает буря?
        А затем, не тратя больше слов, бросал на верстак инструменты и выходил под открытое небо на подъездную дорожку. Обопрется, бывало, об одну из машин и уставится вдаль, в горизонт за Хансон-роуд. А я за ним следом и каждое движение повторяю.
        Дом наш стоял в нижней точке природной котловины, образованной Хансон и Тупело-роуд. Иногда во время сильных ливней дороги заливало, воды собиралось - полметра или даже метр. В таких случаях насос в подвале работал беспрерывно, и отец зачастую всю ночь не спал: следил, чтобы не забилась помпа.
        Вверх по холму шли дома Джентилов, Кавано и Андерсонов; дом последних стоял точно на вершине подъема.
        Мы с отцом - чародей и его ученик - принимались болтать об «Ориолс», или ком-то из моих друзей, или о какой-нибудь книжке, которую один из нас читал. Хотя чаще стояли молча и глазели, как буря охватывает холм и вползает в сердце Эджвуда. Порой мне казалось, что мы не просто смотрим, а простираем к ней руки и зовем.
        Сначала за дело брался ветер, шурша верхушками деревьев. Затем гром уже не ворчал, а резко выкрикивал; вспышки молний наотмашь били в линию горизонта. Свет мерк, а небеса над головой наливались злобой. Когда воздух наполнялся горелым запахом озона и сырой земли, мы понимали: ливень хлещет где-то по соседству и приближается. Наконец, возникал грозный гул электричества, и загорелые волоски на руках дыбились по стойке смирно от угрожающего чувства хрустящего напряжения.
        Вскоре за этим появлялись первые капли дождя. Поначалу редкие, тяжелые и жадно впивающиеся в землю. Они разлетались, ударяя по лицу, путались в волосах, шлепали по крышам и капотам автомобилей, отбивая сочное стаккато, стирая повседневные звуки, очищая от них окружающий мир.
        Склонив головы и закрыв глаза, мы с отцом стояли бок о бок, ловя каждое мгновенье, упиваясь какофонией бури; теперь в мире были лишь мы вдвоем - Властелины Эджвуда.
        А потом сразу, без предупреждения, мы оказывались под величественным водопадом. На фоне взбесившейся стихии вопила мама: немедленно, мол, перестаньте сходить с ума, сию же секунду вернитесь под крышу, пока пневмонию не заработали… а мы с отцом хохотали: нас заманил водопад, и мы ее не слышим, мы призываем бурю…
        Над головой зарычал гром, горизонт пронзила молния. Я моргнул, и клочья воспоминаний растаяли. Я уже далеко не ребенок, и сегодня последний день июля восемьдесят восьмого года. Но где-то в хребте и по всем костям разливался мощный рефрен: грядет буря.
        Парад Четвертого июля (фото предоставлено Деборой Линн)
        Команда победителей турнира Дня независимости (дивизион 9 - 10 лет) (фото предоставлено «Иджис»)
        Длинная гравийная подъездная дорожка к Майерс-Хаус (фото предоставлено Алексом Балико)
        Маршевый оркестр Эджвуда (фото предоставлено Бернардом Уиэйджем)
        VI
        Дом манекенов
        «Головы у них обриты, а вместо волос - дешевые парики»

1
        Мне хватило нескольких минут в седане детектива Лайла Харпера, чтобы понять, как сильно он похож на Дэнни Гловера[16 - Дэнни Гловер (р. 1946) - американский чернокожий актер, наиболее известный ролью детектива Роджера Мерта в серии фильмов «Смертельное оружие».]: такой же глубокий сипловатый голос, тот же буйный хохот и такие же печальные щенячьи глаза. Сам удивляюсь, что не заметил этого сходства в первый раз, когда мы познакомились в моей гостиной, - вероятно, сыграло роль волнение. Однако сходство подкупало: Гловер всегда был одним из моих любимейших актеров.
        Сказать, что я удивился, когда детектив позвонил и сообщил, что не только не против моей поездки с патрульным, но еще и сам меня повезет, - не сказать ничего. Отчего я удостоился такой чести, было загадкой, а посему я решил прикрыть рот, чтобы не брякнуть лишнего, и радоваться, что добился своего - глядишь, разузнаю что-нибудь полезное.
        И до сих пор, полчаса после начала, как предполагалось, четырехчасового дежурства, мне удавалось держать рот на замке. Детектив Харпер оказался не только кладезем информации и истинным профессионалом своего дела, но и чертовски веселым собеседником. Он успел уже рассказать мне о своих детях - двух дочерях постарше и парне моего возраста - и о своих злоключениях в качестве отца-одиночки, когда дети были помладше. Как выяснилось, свидание с дочерью следователя из отдела убийств - испытание не для слабонервных. Я не мог не порадоваться, что отец Кары - страховой агент. Несмотря на превратности службы, Лайл Харпер недавно женился снова и, похоже, был доволен жизнью. А дети по-прежнему его обожали, что, как полагал он сам, было чудом из чудес.
        Думаю, я напоминал Харперу его сына Бенджамина, профессионального музыканта. Днем тот обучал игре на пианино, гитаре и саксофоне, а по вечерам играл в паре известных бэндов - в джазовом и современном - в самых разных клубах и ресторанах в столице и окрестностях. Пока что в смысле денег парню было тяжело, но детектив видел, что его сын никогда прежде не был настолько счастлив и увлечен, поэтому по мере сил оказывал поддержку.
        Наконец Харпер завершил светскую беседу и перешел к делу: рассказал, что большую часть дня проводит за чтением письменных заявлений от семьи, друзей и соседей жертв, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, которые не заметил раньше. Я поинтересовался, сколько же раз он прочитывает каждое заявление. Во взгляде детектива легко читался ответ: лучше и не спрашивать. Закончив перечитывать заявления, он вновь обзванивает тех, кого уже опросил, выясняя дополнительную информацию.
        План на этот вечер был такой: патрулировать улицы Эджвуда, начиная с пригородной зоны, потихоньку сужать круги к центру города, а затем развернуться - и обратно, собирая сведения обо всех и обо всем, что мы сочтем важным.

2
        Наблюдать за родным городом через стекло полицейской машины оказалось занятием странным. Мной овладело ощущение нереальности происходящего: ветровое стекло превратилось в телеэкран, а я очутился на диване в подвале с отцом - как будто смотрим его любимый сериал про полицию. К слову, об отце - тот остался дома зализывать раны от обид, ведь его не пригласили. Можно подумать, у меня было право голоса!..
        Хоть я его об этом и не просил, добрую половину поездки сержант Харпер обучал меня значению всевозможных полицейских кодов, поясняя каждый раз, когда по рации звучало шифрованное сообщение. Я похвастался, что и сам владелец сканера, слушаю его во время работы по ночам, однако мой собеседник ничуть не удивился. Я только позже понял почему: я ведь ему еще при нашей первой встрече рассказал о своем аппарате - стало понятно, зачем он утруждал себя обучению меня кодам. Очень мило с его стороны.
        Харпер припас для меня еще один сюрприз. Оказывается, он раскопал и прочел мою статью об Эрле Уивере в «Балтимор Сан». Я даже и не знал, чувствовать себя польщенным или перепугаться. Спросив, зачем он это сделал, получил ответ:
        - Я ведь следователь. Просто выполнил домашнее задание.
        Когда мы проезжали мост на Двадцать четвертом шоссе, заметили мужчину с мальчиком. Те стояли с удочками на берегу Уинтерс-Ран. На поляне за ними горел походный костерок.
        - Как думаете, клюет? - спросил Харпер, притормаживая.
        - А то! Желтый окунь, сом. А если ловят на гольяна, то большеротый окунь или краппи[17 - Краппи - рыбы отряда окунеобразных.].
        Он перевел на меня удивленный взгляд.
        - Да вы рыбак.
        - В детстве ни дня не пропускал.
        - А теперь?
        - Увы. В университете Мэриленда мы иногда тайно пробирались на поля для гольфа и рыбачили там в прудах. На Четвертое июля добыл в заливе пару крупных, вот и вся моя рыбная ловля.
        - А я вот люблю рыбалку только в пресной воде, - поделился Харпер. - Стараюсь ходить два-три раза в неделю, когда получается. Последнее время получается не очень.
        Он включил поворотник и вырулил налево, на Эджвуд-роуд. Я наблюдал, как за окном мелькают дома, пока мы поднимались по извилистой дороге, ведущей в город, на высокий холм. Собравшись с духом, я наконец спросил:
        - Так что же вы конкретно ищете в таких вечерних разъездах?
        - Честно говоря, я не столько смотрю по сторонам, сколько размышляю, да не покажется вам это странным.
        Я кивнул.
        - Понимаю.
        - Я сам обычно помногу не езжу, этим занимаются рядовые полицейские.
        Он свернул к парковке у банка и остановился метрах в пяти от места, где неделю назад останавливались мы с Джимми. У меня внезапно засосало под ложечкой.
        - Иногда просто необходимо выйти из-за стола, сбежать от телефона и бесконечных бумажек.
        - Значит, пока вы ведете машину, обдумываете обстоятельства уголовного дела? Прикидываете, сходятся ли факты?
        - Именно так, - ответил сержант. - А еще размышляю, что мы упустили. Знаю: ответ лежит у нас прямо под носом, но мы его пока что почему-то не заметили.
        - Часто такое случается - что-то не заметить, а потом вернуться и обнаружить?
        - Ага, постоянно. Многие считают, что у следователя захватывающая работа, что наша жизнь - сплошные перестрелки и погони. По правде говоря, я мало что из этого видел. - Сержант протянул руку и прибавил громкости сканера. - На самом деле большая часть работы - тягомотина: роешься в сотнях, а то и тысячах страниц докладов, фотографий, часами просматриваешь записи камер наблюдения, стучишь в двери, звонишь по телефону, беседуешь с людьми, которые либо страсть как хотят поговорить, но сказать им нечего, либо у них есть крайне важная информация, и они вообще не желают отвечать.
        - Да уж, «захватывающая» работа.
        - Поверьте мне, веселого тут мало.
        - А как давно вы служите?
        - В октябре будет девятнадцать лет.
        Я присвистнул.
        - Почти столько, сколько я на свете прожил.
        - Позвольте вас спросить. - Он указал на ту сторону улицы, на гравийную дорожку, ведущую к Майерс-Хаус. Ну все, сейчас начнется, успел подумать я. - Я вчера видел там каких-то ребятишек, как думаете, куда они шли?
        Я облегченно выдохнул.
        - Гм… Как сказать, - начал было я и вспомнил о человеке, который нагнал на нас жути, бродя в темноте. - Они могли срезать дорогу либо к Черри, либо к Тупело. Если пройти три четверти пути вверх по холму и повернуть налево, срезав через двор, попадете на Черри-роуд. Если же подняться на самый верх, пройти по заднему двору большого дома, потом дальше по заднему двору Паттерсонов, то попадете на Тупело-роуд.
        - И об этом знают все местные?
        Я пожал плечами.
        - Уж детвора-то точно знает. Иначе никак.
        Детектив, похоже, задумался ненадолго, потом выехал задним ходом с парковки и влился в поток транспорта на Эджвуд-роуд. Добравшись до перекрестка у заправки «Тексако», он повернул на Хансон-роуд. Через полмили сбросил скорость, и я понял, куда он нас привез.
        - А что вы расскажете об этом районе? - спросил Харпер, сворачивая налево и выезжая на кольцо вокруг школы «Седар-драйв».
        Импровизированный мемориал у подножья горки, посвященный Кейси Робинсон, перестал расти. Сгустились сумерки, у качелей видно было лишь двоих - похоже, маму с дочкой. Метрах в десяти от них, привязанная за поводок к детскому турнику, сидела здоровенная псина. В остальном на игровой площадке царили тени и пустота.
        - Значит, так. - Я осмотрелся и принялся рассказывать о местных достопримечательностях. - Вон там мы в детстве катались на санках. Ни бейсбольной площадки, ни игровой тогда еще не было. В футбол играли прямо у военных домов. Если пересечь вон то поле, - я жестом указал на противоположную сторону дороги, - а потом пройти через двор Гудов, попадете в тупик Тупело-корт, прямехонько через дорогу от моего дома.
        - А клуб «Бойз-энд-Герлз» в ту пору уже работал?
        - Нет. На том месте была просто большая парковка. Мы там тусили, когда подросли, - пили пиво и обжимались с девчонками.
        Слева от нас появилась начальная школа, и я указал на аллею деревьев точно напротив припаркованных автобусов. В леса уводила узкая дорожка, дальше зияла глубокая тьма.
        - Там тоже можно хорошо срезать и выйти прямо за новым офисным зданием напротив магазина «Севен-илевен».
        - Того, который на Эджвуд-роуд и Уиллоуби-Бич-роуд?
        - Точно! Именно в этом магазине появились первые автоматы «Космических захватчиков». Когда мне было девять, я, бывало, несся туда очертя голову после ужина, зажав в кулачке заветный четвертак. Вниз по Хансон, срезаешь у «Седар-драйв», через ту рощицу и на холм. Времени едва хватало сыграть разок, потом пулей домой через темноту, чтобы родители даже не узнали, что я выходил из дому.
        - Офигительный поход! И все ради одного кона в «Захватчиков»?
        Я рассмеялся.
        - А то как же! Пусть даже тебя убивают в первые же две-три минуты. Что мне сказать в оправдание? Я был одержим этой игрой.
        Мы остановились под знаком «стоп» у дальнего края «Седар-драйв», но детектив Харпер продолжал неподвижно сидеть за рулем. На дороге - ни машины, однако мы не трогались с места. Я присмотрелся к кустам на противоположной стороне улицы - вдруг сержант заметил какое-то движение, ускользнувшее от меня?.. Наконец, машина тронулась, мы свернули направо и поехали к средней школе. И тут Харпер заговорил мягко и осторожно:
        - Мы условились, что сегодня вы не будете задавать мне никаких вопросов, касающихся деталей расследования. Но мне хотелось бы задать несколько вопросов вам, если вы не против.
        - Хорошо, - промямлил я, подавив спазм ужаса где-то в животе.
        Он встретился со мной взглядом и улыбнулся, однако глаза не улыбались.
        - Не надо так пугаться, оно того не стоит. Мне просто нужно посмотреть иными глазами.
        - Хорошо, - снова выдавил я.
        - Известно ли вам что-либо о расовых конфликтах в Эджвуде?
        - Пожалуй, нет. - Я пожал плечами. - Ну, в смысле, ничего из ряда вон выходящего. Население здесь разношерстное, всегда таким было.
        - Однако обе жертвы - именно белые девушки.
        - Ну да. Считаете, странно?
        - А вы?
        - Скорее нет. Убийца и сам, пожалуй, белый. Большинство серийных убийц не переступают расовых границ при выборе жертвы.
        У сержанта брови на лоб полезли.
        - Вижу, не я один выполняю домашнее задание. Откуда вы об этом узнали?
        - Точно не помню. Наверное, в какой-то книжке прочел.
        Машина свернула налево, на Уиллоуби-Бич-роуд.
        - Что ж, следующий вопрос… Если бы вы были иногородним злодеем и думали, как бы умыкнуть девушку на улице, где бы вы это сделали? Назовите первое же место, какое придет в голову.
        Опустив голову и закрыв глаза, я пошевелил мозгами - я ведь все-таки писатель.
        - Где-то, где немного народа. В парке, ранним утром или в сумерках. На безлюдной дороге или у воды. У бара или ресторана во время закрытия. - Я открыл глаза. - Простите, получилось больше, чем одно место.
        - Нет, получилось хорошо, - похвалил сержант, - просто отлично.
        Он заехал на парковку перед средней школой и выключил фары. Уже полностью стемнело, небо искрилось светлячками. Из окон домов на противоположной стороне улицы лился теплый желтый свет, в окнах гостиных и цоколей тускло мерцали телеэкраны.
        - А теперь вот что мне скажите: если вы в этом городе чужак, куда вы точно не пойдете красть девушку?
        - К жилым домам, - ответил я, не задумываясь ни секунды.
        Он кивнул, молча продолжая вглядываться в темноту. На мгновение я подумал, что ляпнул глупость, и только потом до меня дошло, о чем он спрашивает.
        - Вы думаете, что убийца - местный?
        - Полагаю, он прожил здесь всю свою жизнь. - Харпер глянул на меня. - А вам разве доказательств не хватает?
        - Не знаю, чему и верить.
        Я отвернулся. А может, я просто не хочу в это верить?

3
        - Вам когда-нибудь было страшно на работе? Но не оттого, что могут застрелить или что работать опасно. Я имею в виду, когда страх пробирает до печенок, потому что жуть адская.
        Мы уже ехали обратно в участок, и до меня вдруг дошло, что эта пригласительная поездка принесла больше пользы детективу Харперу, чем мне. В общем-то, я и не против. Мы проехали по городу из конца в конец три раза. Я повидал те места в Эджвуде, в каких не был с детских лет. Мы даже выходили из машины и прошлись по берегу реки. Я многое для себя узнал и получил большое удовольствие от компании сержанта Харпера. Однако как-то ему удалось выудить из меня больше информации, чем мне из него. Вечер подходил к концу, и я решил успеть задать еще пару вопросов напоследок.
        - Ну, конечно, - ответил сержант, - бывали у меня такие случаи.
        - Расскажите про самый страшный.
        Мгновение он помолчал, задумавшись, а потом выдал:
        - Дом с манекенами.
        - Ух, звучит и вправду жутко. Что там случилось?
        Загорелся зеленый, и мы, разгоняясь, проехали перекресток.
        - Как-то ночью, когда я еще в городе служил, мы с напарником принимаем вызов от женщины: та переживает за своего соседа. Она жила неподалеку от «Мемориал Стэдиум» и в течение суток слышала странные голоса и грохот из соседского дома. Она и звонила в дверь, и стучала… ответа не было. Соседа ее звали Томас Макгвайер. Женщина рассказала, что он - милый шестидесятилетний старикан, хоть и странноватый - говорит сам с собой, верит в НЛО, исцеляющие кристаллы и всякое такое.
        Ну так вот, приезжаем по вызову. Я осматриваю дом с фронтона, партнер идет обходить сзади. Я пробую заглянуть внутрь, в окна, но там толстые шторы и ничего не видно. Тут у меня квакает рация - напарник вызывает и требует, чтобы я немедленно мчал к нему. Подбегаю, вижу: он стоит у полуоткрытого окна и заглядывает в проем между шторами. И хоть на улице уже темно, видно - побледнел парень и револьвер служебный вытащил. Отходит он в сторону, а я заглядываю через окно в дом.
        По всему дому горят свечи - сотни свечей, везде, даже пол заставлен свечами. Между свечами стоят обнаженные тела - десятки тел в разных позах. Сидят за обеденным столом, опираются о кухонный буфет, прислонились к стенам; рты у всех размалеваны помадой, а в стеклянных глазах искрятся отсветы свечей.
        - Это еще что за херня? - говорю и от окна пячусь.
        - Чуешь запах? - шепчет напарник. - Запах крови?
        Я расстегиваю кобуру, спрашиваю:
        - Ты доложишь?
        - Да, - отвечает.
        И тут из дома слышится звук - плачет кто-то. Напарник мой ни секунды не раздумывает, вышибает дверь и кричит, выставив ствол вперед:
        - Полиция! Мистер Макгвайер, вы здесь?
        Мы замерли, едва ступив на кухню. Кровью воняет невыносимо, нас окружают мерцающие тени. Теперь, вблизи, мы мгновенно понимаем: это не человеческие тела, это манекены. Но манекены-то кровью истекать не могут, так откуда же запах? А по дому расставлены десятки и десятки этих кукол. Четверо сидят на диване в гостиной, двое - скрестив ноги. Еще трое сбились в кучку, будто болтают возле телевизора. Заглядываю в туалет на первом этаже: там один манекен сидит на унитазе, а другой прихорашивается перед зеркалом. Мы переходим в гостиную, и здесь они со всех сторон следят, как мы приближаемся, - следят мертвыми сверкающими глазами. На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, их еще больше.
        Спальни наверху набиты манекенами. Пара на кровати - один берет другого сзади, в соседней спальне с полдюжины устроили целую оргию. Манекен-ребенок стоит в душе, вода хлещет. Еще двое сидят, скрестив ноги, на полу в конце коридора. И везде, куда ни посмотри, на любой свободной поверхности горят свечи.
        Когда мы спустились обратно, уже прибыло подкрепление, и все ребята до жути перепуганы, как и мы. И вот они идут за нами гуськом в подвал, откуда кровью-то и воняет. И там, между стиралкой и сушилкой, среди горящих свечей, картонных коробок у стены, старых велосипедов и пары десятков манекенов мы находим тела трех женщин, всем троим около сорока. Две оказались проститутками, третья - дневной сиделкой, пропавшей за три дня до событий. Голые и распотрошенные, они подвешены под потолком. Головы у них обриты, а вместо волос - дешевые парики. В противоположном углу подвала под грудой хлама нашелся мистер Макгвайер. Лежал там и всхлипывал, голый и скрючившийся, с ног до головы покрытый кровью своих жертв. Четвертый труп, его бывшей жены, позже нашли в багажнике машины хозяина. Труп пролежал там несколько дней.
        - Господи, - меня затошнило, - когда это случилось?
        Харпер ответил сразу же:
        - Девятого октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года.
        Остаток дороги до отделения полиции мы молчали.

4
        - Совсем не смешно! - рассердился я.
        Мы с Карли Олбрайт сидели за столиком друг напротив друга; она улыбалась, невозможно довольная собой. Было раннее утро следующего дня, а местечко в углу, где мы устроились, быстрыми темпами превращалось в «наш» столик в «Лафлинс Паб».
        - Я всего-то говорю: обрати внимание, что для полиции это вполне обычный приемчик. В кино таких примеров - пруд пруди. Они прикидываются, что заводят дружбу с подозреваемым, чтобы заманить в ловушку, создать доверительную атмосферу…
        - Ничего подобного он не делал. Он по-настоящему нормальный парень…
        Она будто не слышала:
        - …а потом, когда подозреваемый слишком уж расслабится, совершит ошибку, его - цап! - и берут тепленьким.
        - Все было совсем не так. И потом, чего меня «брать»? Я не преступник!
        - А он в этом уверен? - Карли подняла брови.
        - Он, вообще-то, моим мнением интересовался по этому делу.
        - Типичное поведение для отвода глаз.
        - Да ну тебя. - Я принялся за куриные начос, полная тарелка которых стояла между нами. - С тобой просто невозможно.
        - Я только-то и сказала, что детектив Харпер, возможно, вовсе не такой миляга, каким ты его видишь.
        - А я о нем ничего подобного и не говорил. Я лишь заметил, что он нормальный парень.
        - Ну… вряд ли тебе стоит так доверяться. У него есть цель, и на него давят со всех сторон.
        - Ты прямо как моя мама рассуждаешь.
        Карли положила несколько густо намазанных начос один на другой, запихала в рот и ну двигать челюстями.
        - Как скажешь, - промычала она, осыпая все вокруг крошками.

5
        Тем вечером, ближе к ночи, прежде чем пойти к себе наверх и закончить кое-какую работу, я зашел в гараж, нажал кнопку подъемника ворот и вышел на улицу - выбросить мусор в контейнер у обочины.
        На полпути по подъездной дорожке я внезапно заметил: тьма стоит, хоть глаз выколи. Глянув на крыльцо, я увидел, что внешнее освещение выключено - либо отец забыл включить после ужина (что было почти невероятно), либо перегорела лампочка. Луну и звезды над головой скрывала густая пелена туч. Безмолвная Хансон-роуд неестественно застыла, и звук моих собственных шагов отдавался потусторонним грохотом. Когда я развернул оба контейнера так, чтобы рано утром их забрали, по спине уже стекал холодный пот. Мои глаза нервно метались от тени к тени.
        А потом я почувствовал - не знаю почему, но я был абсолютно в этом уверен, - что поблизости прячется Бугимен и наблюдает за мной. Вместо того чтобы спасаться бегством к гаражным воротам - а вдруг он проскользнул внутрь, пока я не смотрел, и теперь ждет меня там? - я застыл от страха на подъездной дорожке, правой рукой вцепившись в рукоять одного из мусорных баков.
        Мысли мои внезапно перенеслись к истории, которую я однажды услышал, - историю о хорошем человеке не сильно младше меня, однако несравненно храбрее.

* * *
        Лето перед выпускным классом в школе я провел, подрабатывая на эджвудском «Арсенале». Работа была отстойной, зато от дома недалеко и платили хорошо. Занимался всем понемногу - косил и стриг траву, чинил сломанное оборудование, клал асфальт. Самым же памятным заданием того лета оказалось уничтожение правительственных документов.
        Каждое утро приходил грузовик с несколькими палетами, на них - картонные коробки, набитые бесчисленными документами, которые и надо было уничтожать. Мы с моим начальником - вежливым и обходительным афроамериканецем по имени Лонни - разгружали коробки, складывали их рядом с пастью промышленного шредера, похожего на дробилку для щепы с длинной, узкой конвейерной лентой, ведущей к голодным стальным зубам. Затем по очереди подавали документы в шредер. Один из нас аккуратно выкладывал бумагу на ленту, чтобы зубья не заедало, а другой вытряхивал изрезанные на полоски бумаги из корзины в мусорные контейнеры. Иногда взгляд выхватывал что-нибудь интересное - мне особенно нравились черно-белые фотографии расколошмаченных в труху машин после залповых испытаний дальнобойных орудий, - но в основном работа была отупляюще однообразной.
        Несмотря на скуку, мы с Лонни поначалу как-то не очень разговорились - мы оба оказались тихонями и, на первый взгляд, общих интересов не нашлось. Я - тощий семнадцатилетний белый чувак из пригорода, весной закончу школу и махну в колледж. Он - тридцатилетний отец семейства, мускулистый, с дредами на голове, из какой-то дыры в Западном Техасе.
        Однако все это изменилось в один прекрасный полдень, когда Лонни увидел книгу, которую я читал во время обеда. Я точно не упомню названия, но читал я что-то о войне во Вьетнаме.
        - В школе задали? - спросил он со своим тягучим южным акцентом.
        - Нет, так, для себя. Много чего по истории читаю.
        - Что-то интересное пишут?
        - Очень, - ответил я, - в основном какая там была дичайшая жопа. До сих пор поверить не могу, что туда, на войну в джунгли, посылали ребятню вроде меня. Даже вообразить не получается, как это все происходило.
        А он на меня так посмотрел, так внимательно посмотрел, - позже, обдумывая наш разговор, я понял: он тогда решал, доверять мне свою историю или нет, - и сказал, опустив глаза:
        - Я там был.
        И это все, что потребовалось.
        Следующие несколько недель он рассказывал мне свою жизнь, а я просто засыпал его вопросами. Я все узнал об оружии, например, почему американские солдаты предпочитали вражеские АК-47 своим родным М16; узнал о боях - начиная с тех, что длились тридцать секунд, до целых пяти минут ада на земле; о расизме на войне: о том, как чернокожие солдаты всегда шли спереди в патруле и как им приходилось таскать на себе тяжелый пулемет М60 по прозвищу «свин». Но главное, я узнал о друзьях, которых он приобрел и потерял во время службы там - о «братьях», как он их называл.
        Из всех повествований, которыми новый друг поделился со мной тем летом, особенно запало в душу одно. Лонни неделю как попал на передовую, и вот ему впервые досталось быть «подсадной уткой». Совсем необстрелянный новичок, но кому какое дело? Приказ есть приказ. То был ночной патруль, и всего несколькими днями ранее у другой роты произошла перестрелка с врагом на этом самом участке. Через пару часов после выхода, карабкаясь по круто поднимавшейся тропе, Лонни поднял вверх кулак - сигнал для подразделения остановиться. Он никого и ничего не видел в джунглях впереди, однако почуял, каждой клеточкой почуял врага, затаившегося рядом. Лонни описал, что чувствовал себя в тот момент «тревожно»; во время срока службы тревожность стала необходимым для выживания инстинктом, однако откуда она взялась, Лонни и понятия не имел. Он поведал, что, сидя на корточках там, в темноте на тропе, чувствовал, как волосы на руках встали дыбом, пот, пропитавший форму, мгновенно заледенел, а во рту появился гадкий вкус - вкус страха. Тридцать секунд спустя Лонни очутился в самом пекле своей первой перестрелки.

* * *
        И вот я стоял у подъездной дорожки, вцепившись в крышку мусорного бачка, как в спасательный круг, а во рту разливался вкус первобытного страха. Глаза метались по теням. Ничего необычного я не видел, но знать-то знал.
        Он там, в темноте.
        Где-то там.
        Рядом.
        Понятия не имею, сколько времени прошло до момента, когда вереница автомобилей поднялась на вершину холма по Хансон-роуд, осветив фарами мое безумное отступление к гаражу и под заветную защиту дома. Может, прошло сорок пять секунд, а может, пять или десять минут. Мозг совершенно перестал работать.
        Ни до той ночи, ни после нее я не ощущал такого одуряющего ужаса, парализовавшего разум и тело. И никогда потом не был я так уверен, что нахожусь во власти чистого зла.
        Майор Бак Флемингс (слева) и детектив Лайл Харпер (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Военные дома на Седар-драйв (фото предоставлено автором)
        Начальная школа «Седар-драйв» (фото предоставлено автором)
        VII
        Мэдди
        «К середине августа в Эджвуде разгорелась настоящая истерия»

1
        Утром десятого августа я сидел в парикмахерской на вращающемся кресле. Меня стригли, а я слушал ворчание целой толпы старичья - младше семидесяти не было ни одного, включая Большого Рея, который как раз и ровнял мне виски. Они спорили о предстоящих президентских выборах, когда по радио передали новость: в Эджвуде пропала еще одна девушка.
        Ее звали Мадлен Уилкокс, и ей было восемнадцать. Для семьи и друзей - просто Мэдди, жила с родителями на Хансон-роуд, в четырех кварталах к востоку от библиотеки. Жизнерадостная красотка Мэдди должна была закончить среднюю школу Эджвуда грядущей весной - правда, если справилась бы с летними дополнительными занятиями по двум курсам. До сих пор все шло хорошо, к моменту исчезновения Мэдди получила хорошие оценки по обоим курсам. Старшая сестра, Крисси, проводила лето после первого года колледжа, работая спасателем на пляже «Дьюи-Бич». Мэдди собиралась к ней на следующие выходные.
        Рано утром миссис Уилкокс поднималась со стираным бельем из подвала и толкнула дверь в спальню дочери, чтобы ее разбудить. Мать удивилась и сразу встревожилась: Мэдди в комнате не было, а постель оказалась не разобрана. Вчера Мэдди отвозила друзей на вечеринку в Джоппатаун, но миссис Уилкокс ложится рано и в полдесятого уже была в постели, поэтому и не знала, вернулась ли дочь домой к полуночи. Муж уехал в командировку на три дня, поэтому толку от него также не было. Миссис Уилкокс оглядела пустую спальню и внезапно спохватилась: а что, если Мэдди вообще не вернулась домой? Она опустила корзину с бельем на кровать и выглянула в окно. Дочкин красный «Камаро» стоял на подъездной дорожке. Женщина облегченно выдохнула: домой Мэдди добралась в целости и сохранности.
        Спустившись, миссис Уилкокс заметила, что в хрустальной чаше на столике в прихожей ключа от машины не было. Как она сказала позже полиции, тогда на нее и накатило дурное предчувствие. Босоногая, неприбранная, миссис Уилкокс выскочила во двор и на полпути к машине заметила, что водительская дверь приоткрыта, и в салоне горит свет. Женщина перепугалась еще больше.
        Едва сдерживая слезы, мать потянулась к дверной ручке машины, как вдруг правой пяткой наступила на что-то колкое в траве. Охнув, посмотрела, что там такое, и увидела дочкины ключи с брелоком.
        Уже не в силах сдержать слезы, мать кинулась звонить в полицию.

2
        Увидев лицо Мадлен Уилкокс в вечерних новостях, я понял, почему ее имя показалось мне таким знакомым, когда я услышал его по радио первый раз. Один мой давний друг и сотоварищ из команды по лакроссу Джонни Пуллин когда-то встречался с ее старшей сестрой. Поначалу ни имени сестры, ни даже как она выглядела я не вспомнил, но вот Мадлен-то не вспомнить было невозможно. Хоть и видел я эту девицу всего два раза, впечатление она произвела неизгладимое.
        Обе встречи произошли в Рокс, на извилистом отрезке речки Диэр-Крик на севере округа Харфорд, где прятались от взрослых многие поколения местных подростков - попить пивка, поплюхаться с железнодорожного моста в воду и поплавать на надувных камерах. Нам с Джонни Пуллином тем летом исполнилось восемнадцать, а значит, Мадлен тогда было никак не больше четырнадцати. Но девчонка была совершенно безбашенная: ругалась как сапожник, флиртовала как королева выпускного бала и всех нас достала своим наглым, показным всезнайством. Я как-то даже застукал ее, когда мелкая тырила пиво у меня из сумки-холодильника.
        В то утро, когда Мэдди исчезла, Карли порасспрашивала знакомых девушки и выяснила, что, на первый взгляд, за четыре года не очень-то многое и изменилось. Как ученица Мадлен Уилкокс показывала результаты ниже среднего, частенько попадала в неприятности: курила за школой, пропускала занятия. Дважды просидела в девятом классе - слишком много занятий прогуляла без уважительной причины.
        Правда, в последнее время появилось немало признаков того, что многое в ее жизни изменилось и двигалась Мадлен в верном направлении. Она посещала дополнительные занятия летом в школе и пошла работать - сиделкой в дом престарелых в Бель-Эйр. Начальство ее хвалило, многие соседи также были высокого мнения о девушке, особенно обращая внимание на ее дружелюбие и заботу. Миссис Питерс, старушка, жившая по соседству, у которой недавно от рака умер муж, рассказала, что Мадлен всю прошлую зиму лопатой чистила от снега подъездную дорожку к ее дому, хотя миссис Питерс и не просила, а когда старушка попыталась заплатить за работу, девушка отказалась от денег. По словам друзей, Мэдди недавно бросила курить и деньги, которые раньше тратила на сигареты, копила на щенка золотистого ретривера - мечтала купить к концу лета. Она уже и имя ему придумала - Сойер.

3
        Прибыв на место предполагаемого преступления, эксперты-криминалисты сразу же принялись за «Камаро» - искали отпечатки, любые улики на панели приборов, сиденьях, ковриках. Рядовые полицейские и детективы пошли по соседям по обе стороны Хансон-роуд - опрашивать, а затем продолжили работу и на соседних улицах. Прибывшее подкрепление - кинологи с собаками - прочесывали окрестные леса, которые подступали к задним дворам многих домов на этом участке Хансон-роуд. По окрестностям змеилась речка Уинтерс-Ран; ее воды текли под историческим мостом Рикерс-бридж, потом она пробивалась на север, к Двадцать четвертому шоссе и далее.
        Следователи долго опрашивали обоих друзей Мадлен Уилкокс, с которыми она собиралась на вечеринку прошлым вечером. Фрэнни Кил и Кендал Грант поведали, что все трое сильно устали и решили пропустить тусовку. Вместо этого они провели весь вечер у Кендал дома, в нескольких кварталах от Мэдди, заказали пиццу от «Гаса» и играли в видеоигры. Мадлен покинула их без пяти полночь, ехать до дому было недалеко. По рассказам девочек, подруга весь вечер была в прекрасном настроении.
        Мистер Уилкокс сел на самолет в Нью-Йорке меньше чем через час после звонка обезумевшей от ужаса жены. Заместитель шерифа встретил его в Международном аэропорту «Балтимор-Вашингтон» и отвез домой. В двадцать минут второго сериалы «Все мои дети», «Молодые и дерзкие», «Дни нашей жизни», которые шли на местных каналах, были прерваны экстренным выпуском новостей, и десятки тысяч зрителей увидели мистера и миссис Уилкокс бок о бок на крыльце своего дома. Позади них высился детектив Лайл Харпер, выглядевший подобающе мрачно.
        Миссис Уилкокс всхлипывала, немигающими глазами смотрела в камеру, молила похитителя вернуть дочь и не причинять ей вреда.
        - Мэдди такая милая девочка, - причитала мать, и слезы текли по дрожащему лицу, - она радость всей нашей семьи, пожалуйста, отпустите Мэдди домой.
        Мистер Уилкокс поддерживал жену за плечо, однако ни слова не произнес. Когда обращение закончилось, три из четырех телеканалов вернулись к программе передач, и только Тринадцатый канал продолжал вещать с места событий - репортеры взяли интервью у Фрэнни Кил и Кендал Грант, затем подвели итог, пообщавшись с соседом по улице.
        Вскоре кто-то уже распечатал объявление: «Вы видели эту девушку?» с фотографией Мадлен, кратким ее описанием - сто шестьдесят пять сантиметров, пятьдесят четыре килограмма, зеленоглазая блондинка, маленький шрам над левой бровью, татуировка на правой лодыжке в виде бабочки. Далее шла информация, как связаться с департаментом шерифа округа Харфорд. К ужину в витрине почти каждого магазина или на двери офиса виднелся такой плакат.
        В тот вечер мы с Карой присоединились к группе из тридцати-сорока горожан-добровольцев и отправились на поиски в лесополосу, росшую параллельно большей части Перри-авеню, за соседней улицей. В планах на следующее утро было осмотреть футбольные поля и насаждения, окружавшие все три эджвудские школы на Уиллоуби-Бич-роуд. Отец тоже хотел пойти, но я отговорил его - не хватало только, чтобы он отпросился с работы и вместе со всеми нами вляпался здесь в ядовитый плющ.
        Знакомых лиц оказалось много. Пришел мистер Варгас, а с ним еще несколько отцов с Бейберри-корт; был тренер Паркс с женой; Карли Олбрайт привела маму, обе надели ярко-оранжевые жилеты, словно стоял разгар охоты на оленей; мистер Танненбаум оставил свою конторку в эджвудской библиотеке и присоединился к поискам; я узнал Джима Соломона с заправки «Тексако» и увидел неразлучную в былые школьные годы троицу борцов - Лена Стиллера, Фрэнка Хэпни и Джоша Галлахера.
        За время поисков я несколько раз украдкой посматривал на Джоша. И представить не могу, сколько отваги ему потребовалось, чтобы прийти и искать со всеми нами. Кара подошла к нему, поздоровалась, справилась о родителях. Я? Не-ет! Ни за что бы не подошел!
        Вскоре опустились сумерки, в лесу стало слишком темно, и после трех часов поисков мы сдались. Насколько мне было известно, не обнаружили ничего хотя бы отдаленно связанного с исчезновением Мадлен Уилкокс. Только раз все оживились, когда Джим Соломон наткнулся на совершенно новую упаковку патронов от мелкашки - наверное, какой-нибудь парень обронил неделю назад. А Фрэнк Хэпни случайно вляпался в гнездо шершней, и те искусали ему руки и ноги.
        На следующее утро поползли слухи. Гадкие слухи: дескать, Мадлен Уилкокс крутила интрижку с женатым мужчиной, и вот эти отношения и стали причиной пропажи девушки. Был ли похитителем предполагаемый муж или его взбешенная жена - не уточнялось. Много болтали о том, что Мадлен просто сбежала из дому. Очевидно, она уже проделывала это - один раз забралась на юг аж в Северную Каролину, - и многие в городе полагали, что она взялась за старое.
        - Ты сам пораскинь мозгами, Чиз, - говорил мне Курт Рейнолдс, когда мы длинной цепью брели по открытому полю, с интервалом метра полтора, - Бугимен убивает свою жертву и всегда оставляет так, чтобы ее тут же нашли. А тут ваще не то. Уже прошло часов тридцать шесть, да?
        Курт окончил школу на год раньше меня и в своем классе за самого умного, мягко говоря, не слыл. Джимми Кавано однажды впарил ему пакетик с карандашной стружкой за десять баксов, так Курт забил ею косячок и выкурил. Теперь он состоял добровольцем в пожарной дружине, и вся дружина занималась поисками. Кары со мной не было, так что пришлось провести все утро в паре с этим типом. Я любил и люблю Кару больше жизни, но тем утром возложил всю вину за мою яростно бушующую головную боль на ее прекрасные колени.
        Я намекнул ему тихонько:
        - А что, если мы пока просто не нашли тело?
        - Так в этом-то все и дело! Смотри, Бугимен всякий раз хочет, чтобы мы тело нашли. Что ему сейчас-то от нас труп прятать?.. Нет, будь девчонка мертва, уже нашлась бы. Да она на пляже греется, в одной руке пивко, в другой - косячок.
        Конечно, я не согласился с экспертным мнением Курта, однако решил промолчать - с этой дубиной лучше не спорить. Едва представилась возможность, я сделал вид, что отстал от группы, а потом незаметно переместился в цепочке на несколько человек в сторону. Теперь, когда нас разделяли не полтора метра, а все десять, я перестал слышать его бредни. Вскоре от головной боли не осталось и следа.
        Бойфренду Мадлен Уилкокс, должно быть, приходилось выслушивать те же возмутительные слухи о ее исчезновении, что бродили по всему городу. В интервью, которое он тем вечером дал Одиннадцатому каналу, парень аккуратно подбирал слова, но выражался совершенно определенно, и было ясно, что он зол:
        - Прискорбно, что среди нас есть люди, которые могут так думать, не говоря уже о том, чтобы открыто обсуждать. И даже не просто прискорбно, а преступно: это клевета. Сейчас все наши силы и возможности - как полиции, так и населения - должны быть направлены на поиски Мэдди.
        Сузив голубые глаза в злые щелки, он сказал на камеру:
        - Поверьте, она исчезла не по своей воле. Как же она радовалась, что вернулась в школу, получит аттестат, поступит в колледж! Мы на днях решили съездить к ее сестре на побережье…
        До того, как новостной выпуск прервали рекламой, на экране появился видеофрагмент: из леса позади школы неровным строем выбредает поисковая группа. Репортер подтвердил мои подозрения: несмотря на всеобщие усилия, ни одной из поисковых партий не удалось найти чего-либо стоящего. На экране я разглядел кособокую суетливую походку Курта Рейнолдса, шагающего впереди всех. Выглядел этот тип точь-в-точь ковыляющим зомби из «Ночи живых мертвецов» Ромеро. Слева от него плелся Дэнни Эрншо, бывший одноклассник моей сестры Нэнси. Ныне он заправлял процветающей юридической конторой на Сороковом шоссе. Затем в толпе мне на глаза попалась собственная старая бейсболка и серая футболка с надписью «Сумеречная зона», а неподалеку от меня - я придвинулся ближе к экрану, чтобы получше рассмотреть - откуда-то появился мистер Галлахер. У него была длинная трость и ярко-оранжевая шляпа с полями - такие раздают как бесплатные сувениры на матчах с «Ориолс». Я наблюдал за Галлахером изумленно, потому что не мог понять: как это мы не пересеклись во время поисков?
        Впрочем, через секунду вместо него на экране возник плачущий ребенок из рекламы памперсов.

4
        Тело Мадлен Уилкокс обнаружили местные рыбаки под мостом Рикерс-Бридж приблизительно в восемь двадцать три в пятницу, двенадцатого августа - ровно через сорок восемь часов после заявления о пропаже девушки. Подойдя к своему обычному месту, рыбаки решили сперва, что натолкнулись на прикорнувшую на берегу бомжиху или пьяненькую студентку. Любители рыбалки часто находили следы веселья под мостом: пустые пивные банки и бутылки, окурки и презервативы. Спиной тело опиралось на старый каменный фундамент, длинные ноги были вытянуты вперед и раскинуты в стороны, а руки мирно покоились на животе. Подобравшись ближе, рыболовы осознали, что это вовсе не женщина, а подросток. Открытые глаза вылезли из орбит, распухшую шею покрывали синяки, а еще она была голой ниже пояса и, похоже, не дышала. Тогда они помчались за помощью.
        Полицейские не горели желанием общаться с журналистами. И хотя телевизионщикам нечего было поведать аудитории аж до новостных выпусков следующего дня, по улицам Эджвуда слухи распространялись со скоростью лесного пожара.
        Мадлен Уилкокс была избита, изнасилована и задушена. На ее теле следствие обнаружило три глубоких следа от укусов. Как у Наташи Галлахер и Кейси Робинсон, у Мадлен Уилкокс оказалось отрезанным левое ухо, телу была придана сходная поза. Как и в предыдущих случаях, рядом с телом уха не обнаружилось. На запястьях и лодыжках остались полосы - следы веревок, которыми ее связывали. Убийца похитил Мадлен Уилкокс и мучал девушку не спеша; надругавшись и насытившись, избавился от трупа.
        Что еще хуже - если могло быть хуже, - полиция удостоверилась, что преступник издевается и над ними. Территорию, прилегающую к Рикерс-Бридж, включая непроглядно-темные закутки под его каменной аркой, тщательно прочесали целых два раза. В первый раз - наутро после ее исчезновения, несколько часов спустя после звонка обезумевшей от горя матери в службу спасения. Второй раз - на следующий день, когда из полицейской академии Балтимора привезли два десятка курсантов для помощи в поисках.
        В обоих случаях заключили, что территория осмотрена досконально, а значит, вывод напрашивается лишь один: преступник вернулся, запутывая следы, и преднамеренно оставил тело под мостом, послав полиции прозрачный намек: слежу за вами, перехитрю вас всех.

5
        После убийства Мадлен Уилкокс полицейские стали совсем неразговорчивы. Не в состоянии далее отрицать очевидное, они негласно признали, что три убийства за шестьдесят дней четко указывают: в Эджвуде действует серийный убийца. Полиция безнадежно отстает и с каждым днем отдаляется от раскрытия тайны. А теперь Бугимен над ними еще и потешается.
        К тому моменту Карли не удалось добыть сведений о каких-либо оставленных преступником цифрах. Ее всегдашние информаторы заверяли, что «их всегдашние информаторы» отгородились стеной молчания. Я сам на днях столкнулся с детективом Харпером на парковке у «Макдоналдса», и он, когда я всего-то поздоровался, прямо-таки зарычал на меня. То есть просто подойти и что-нибудь спросить я не мог. Он, конечно, не догадывался, что мне известно о классиках и объявлении о пропавшей собаке; уверен, он просто взбесился бы, узнай он правду.
        Наконец, через восемь долгих дней после того, как был обнаружен труп Мадлен Уилкокс, в стене молчания появилась брешь, и Карли добыла свежачок, которого мы ждали.
        В каждой клеточке классиков на месте первого убийства стояла цифра «три». В объявлении о пропаже собаки на месте второго преступления чаще других повторялась цифра «четыре». На этот раз при проведении аутопсии судмедэксперт обнаружил нечто особенное глубоко в горле Мадлен Уилкокс: пять мелких монеток.

6
        Позже на той неделе я заскочил в «Севен-илевен» - купить чего-нибудь пожевать по дороге в библиотеку. В тот день предлагали скидку на чили-дог - два за доллар девяносто девять, да еще в придачу маленькую газировку. «Обед в бюджет», - говаривал отец.
        У входа мне встретился старинный приятель Паркер Сандерс - в школе он учился на два класса младше меня. Паркер как раз выходил из дверей со здоровенным стаканом «Биг Галп» в одной руке и пакетиком «Эм-энд-эмс» - в другой.
        - Сторонник здорового питания?
        - А то, - ответил Сандерс. - Слышал, вы с парнями ходите в школу играть в баскетбол.
        - Приходи и ты.
        - Скажи Прюитту, пусть позвонит, когда в следующий раз соберетесь. У него есть мой номер.
        Сделав ручкой, Паркер сел в машину.
        Ага, разбежался, подумал я, провожая машину глазами. Джефф Прюитт его терпеть не может.
        Живот урчал от голода, я повернулся ко входу - и столкнулся с человеком, который придерживал дверь для покидавшего магазин покупателя.
        - Извините. - Я отступил, давая пройти.
        - Ничего страшного, - ответил он и направился к парковке.
        А у меня мгновенно во рту пересохло. Я замер как вкопанный, боясь повернуться и посмотреть. Я слышал голос таинственного незнакомца только раз, да и то лишь три слова: «Куда не успел?» Теперь я услышал этот голос во второй раз.
        Наконец, я очнулся, вошел в магазин и, подождав, когда тяжелая стеклянная дверь закроется за спиной, украдкой посмотрел через плечо. Ему было за тридцать, высокий и крепкий, с коротко стриженными темными волосами, прикрытыми выцветшей бейсболкой «Атланта Брэйвз». Он уже сидел в солнцезащитных очках за рулем желтенького «Фольксвагена-жука»; из-за очков было непонятно, смотрит он на меня или нет. Машина сдала назад и выехала со стоянки.
        Надо бы ехать за ним, узнать, где он живет.
        Только вот ноги словно приросли.
        Аппетит сразу пропал, есть чили-дог уже не хотелось. Я взял сникерс и пакетик шоколадного молока.

7
        К середине августа в Эджвуде разгорелась настоящая истерия. Оружие снова продавалось как горячие пирожки, после некоторого июльского затишья возникла очередь на установку домашних охранных систем. Во всех парикмахерских очереди на стрижку были расписаны аж до конца сентября - после упоминания по телевизору, что жертвы Бугимена отличались красивыми длинными волосами, женщины всех возрастов кинулись стричься коротко. Буквально за ночь в моду вернулись стрижки из семидесятых - а-ля Жанна д’Арк или Дороти Хэмилл[18 - Дороти Хэмилл (р. 1956) - знаменитая американская фигуристка, носившая короткую стрижку «боб».].
        А еще появились те, кто заявлял: Бугимена не остановить ни оружием, ни охранными системами. Обсуждая чудовищные обстоятельства убийств и учитывая загадочное отсутствие улик, небольшая, но уверенная в своей правоте часть горожан считала, что этот серийный убийца - не человек, а скорее некое сверхъестественное существо.
        - А как еще это объяснить? - вопил один горожанин, выпучив глаза в прямом репортаже на Втором канале. - Девчушек умыкнули прямо из-под носа родителей, из дома, где все вроде бы надежно и безопасно. Их зверски изуродовали и убили, а потом выставили на всеобщее обозрение. Ни одно человеческое существо не способно провернуть подобное с такой ловкостью. Здесь попахивает чем-то другим - чем-то не от мира сего!
        На следующий же день команда телевизионщиков с Тринадцатого канала беседовала с женщиной в розовом халате и с бигуди в волосах. «Какой ужас!» - только и сказала мама, наблюдая за этим зрелищем вместе со мной. Женщина заявила, что прошлой ночью у нее на заднем дворе сработал датчик движения. Она сразу же кинулась к окну в спальне наверху и увидела темную фигуру, несущуюся размашистыми прыжками по двору. Женщина клялась, что в существе было больше двух метров росту, а из середины покатого лба торчал острый рог. Добравшись до заборчика, существо просто взлетело и исчезло в ночном небе. Муж ее в это время, конечно, спал и ничего не видел.
        Слушая многочисленные сенсационные россказни по телевизору, я не мог избавиться от мысли: это похоже на фильм ужасов, воплотившийся в жизнь.
        На следующее утро позвонила Карли: пригласила заехать к ней на работу, в газету. К ним попала запись Одиннадцатого канала, которую телевизионщики не стали транслировать, и Карли хотела, чтоб я взглянул. Когда я приехал, она провела меня в комнату отдыха. На деревянном столе, который видывал деньки и получше, стояли телевизор и видеомагнитофон. В насквозь прокуренной комнате висели амбре кофе и одеколона. Карли нажала кнопку воспроизведения, и на экране возникло знакомое лицо: Бланш Уотерс, пожилая афроамериканка, жившая буквально за углом от дома родителей. Я косил ее газон и чистил снег на подъездной дорожке с двенадцати лет, пока не уехал в колледж. Опираясь на трость, она выглядела совсем как-то по-детски рядом с журналистом.
        - Дедуля рассказывал нам про Генри Ли Джонса, беглого раба, что заключил сделку с дьяволом. В обмен на помощь в побеге на север дьявол приказал Генри убить десятилетнюю дочку плантатора, милую девчушку, которая и мухи никогда не обидела.
        Тут миссис Уотерс чихнула и принялась звучно продувать нос в скомканный платок. Закончив, она придирчиво изучила содержимое платка и небрежно затолкала мятую тряпицу в карман блузки. Журналист с микрофоном бросил взгляд в камеру и изумленно приподнял густые брови, а старушка тем временем продолжила:
        - Той же ночью Генри Ли сотворил свое злодейство: задушил девочку прямо в кроватке. Но вышло так, что дьявол его обманул. То есть первую-то половину сделки он выполнил, Генри с семьей удалось бежать. Однако потом проклятый обдурил простака: обрек его вечно скитаться по миру с неутолимой жаждой крови невинных белых девчушек. Вскорости от Генри сбежала и жена, прихватив обоих детей, и никто больше о них не слыхивал. Легенда гласит, что Генри Ли до сих пор носит чертово проклятье: бродит по селениям да насмерть душит девочек. Дедуля-то мой давно уж в могиле, упокой господи его душу, но я знаю: он правду говорил. - Посмотрев прямо в объектив, Бланш добавила: - В Эджвуд явился Генри Ли Джонс, и он ненасытен. А как же еще объяснить: тут и черных, и латинос живет полным-полно, а все три убитые девочки - беленькие?
        Тут видеозапись закончилась.
        - Господи, - только и выдавил я, взглянув на Карли.
        - Представляешь, если такое в вечерних новостях покажут?
        Я покачал головой.
        - Вообще удивительно, что до сих пор придержали.
        - Ага.
        - Остается радоваться, что родители этого никогда не увидят. Они обожают миссис Уотерс. Черт возьми, она такая милая. Я знаю ее с детских лет, - вздохнул я. - Вернее, думал, что знаю.
        Карли взяла пульт и выключила телевизор.
        - Думаю, скоро мы поймем, как мало мы об этом городе на самом деле знаем.

8
        В дни, последовавшие за убийством Мадлен Уилкокс, Эджвуд наводнили журналисты со всей страны. Приехали команды телевизионщиков из Флориды, Чикаго, Бостона и Канады. Уже не казалось необычным, проезжая по улице, видеть на одной ее стороне горожан, беседующих с журналистами, а на другой - таких же горожан, которых опрашивает полиция. Над головой привычно и обыденно кружили вертолеты как органов правопорядка, так и телеканалов.
        Родители из окрестных городков в округе Харфорд не мучились угрызениями совести, запрещая детям появляться в Эджвуде, тем более после заката, а страшилки об убийствах предки использовали как неопровержимое доказательство того, что город - «заразная выгребная яма греха и упадка, где прозябают безграмотные нищеброды-наркоманы». Эти ядовитые слова сорвались с ярко размалеванных губ пышноволосой Кемпер Биллингтон, вице-президента родительского комитета средней школы Фолстона, и произнесла она свою тираду в прямом эфире Одиннадцатого канала. «Иджис» тоже плеснула масла в огонь, опубликовав в редакторской колонке сведения о растущих с дикой скоростью расходах на полицейское расследование. Статья вызвала добрый десяток гневных откликов, включая один от сотрудницы «Иджис» Карли Олбрайт, а также целую волну отказов от подписки на газету.
        Сплетни не смолкали ни на секунду. Как и после первых двух убийств, по городу поползли слухи, самые примечательные из которых сложились во мнение, что в округе Харфорд действует целый сатанинский культ, а во главе его стоят столпы общества. В досужих вечерних разговорах перетирались истории о загадочных и жестоких жертвоприношениях коров и собак. Одна из самых жутких сказок касалась случая предполагаемого осквернения могилы, происшедшего в «Эджвуд Мемориал Гарденс» ранее тем же летом. Убийство трех девушек в Эджвуде представлялось как обряд вступления в верховный совет сатанинского культа, а в предполагаемые члены совета молва записала шефа полиции, заместителя директора средней школы Эджвуда и богатую мачеху капитанши команды чирлидеров. Ночной анонимный звонок на телефон доверия донес до полиции сведения: в лесу за торговым центром обустроен импровизированный алтарь культа. Группа следователей, отправившихся по наводке, ничего, кроме мусора, не обнаружила.
        Широкую поддержку получили слухи о том, что у полиции два подозреваемых, работавших в паре. Чем, как не слаженной работой шайки серийных убийц, можно было объяснить легкость, с какой девушек схватили в столь знакомом им окружении, не оставив ровным счетом никаких улик. Один проник в комнату Наташи Галлахер, а когда девушка лишилась сознания, передал ее через окно второму. Один отвлекал Кейси Робинсон и Мадлен Уилкс, в то время как на сцене появлялся его сообщник…
        По словам Карли Олбрайт, подобные россказни не вызывали особого доверия. Насколько ей было известно, следствие велось в отношении одного подозреваемого, так как образ действий убийцы во всех трех случаях был одинаков, а банда не может работать настолько слаженно.
        В Эджвуде, как заметила Карли, стала набирать обороты одна интересная тенденция, которую, как и панику, вызванную болтовней о сатанизме и шайках серийных убийц, можно было отнести на счет появления слухов и сплетен, а именно: подозрительность стала вытеснять осторожность. В первые же дни после убийства Мадлен Уилкокс стал заметен резкий рост как словесных перепалок, так и рукоприкладства. Кто-нибудь распускал язык, ляпнул что-то по пьяни, и начинались драки - на парковке или прямо перед домом. Шутки перерастали в издевку, а затем переходили в безобразные потасовки. Со свежей силой вспыхивала былая вражда, возникали новые распри. Ложные обвинения сыпались как из ведра, и полиции пришлось выступить с официальным предупреждением, чтобы хоть немного эту эпидемию притушить. Звонки на телефон доверия хлынули потоком, и, поскольку большинство сообщений были полнейшей чепухой, полиция задумалась, не закрыть ли эту лавочку вообще.
        Во время одной из моих нечастых пробежек я натолкнулся на группу парней с великами и скейтами. Двое валтузили друг дружку в центре неровного круга. Драчунам было не больше одиннадцати. Я бросился к ним и разнял бузотеров.
        - Я знаю, кто ваши родители! - соврал я. - А ну-ка, пожмите руки, помиритесь, и тогда я им ничего не скажу.
        - Не стану я с этим козлом мириться! - тявкнул младший из задир.
        - Это еще почему?
        - Он всем болтает, что мой папка - Бугимен!
        Потом ввели комендантский час. Начиная с понедельника, пятнадцатого августа, по распоряжению Департамента шерифа округа Харфорд гражданам Эджвуда запрещалось находиться на улице позже десяти вечера. Под этот закон не попадали рабочие ночной смены, работники здравоохранения и сотрудники охранных агентств. Заправки, рестораны и бары закрывались рано. Удивительно, но жалоб от их владельцев почти не поступало.
        Когда тело Мадлен вернули семье после медэкспертизы, семья Уилкокс решила провести захоронение на восточном побережье, в небольшой церквушке и в кругу лишь своих людей, за что лично я был им только благодарен и испытал облегчение. Поговорив с друзьями и соседями, я выяснил, что многие разделяют мое мнение - Эджвуд устал от похорон.
        Невзирая на потрясения, прокатившиеся по всему городу, дом номер девятьсот двадцать по Хансон-роуд оставался островком спокойствия. Хоть мама и отреагировала на гибель Мэдди предсказуемыми всплесками горя и рассуждением о случившемся, она на удивление спокойно восприняла всю ситуацию. Однажды вечером после ужина мама сказала, что изо всех сил старается хранить веру и оптимизм, отправляя полные противни с выпечкой в полицейский участок, чтобы накормить офицеров, работающих сверхурочно, и молясь - усердно и непрестанно. Она была совершенно уверена: теперь все в руках божьих, и, хоть и не говорила об этом во всеуслышание, свято верила, что череда убийств закончилась.
        А вот отец был полон сомнениями. В субботу он поднял меня ранним утром и тихонько позвал врезать новые замки в двери подвала и задней двери гаража.
        Тем не менее по вечерам мы втроем хохотали за обеденным столом, а когда я шел спать, непрестанно воздавал хвалы всевышнему, что два таких замечательных человека встретились и выпустили в мир меня.
        К концу месяца я заметил, что длительная работа и нервотрепка в конце концов сказались и на Карли. Всю неделю она ходила как в воду опущенная, а по телефону отвечала коротко. Наконец, я спросил, не устала ли она от наших с ней телефонных разговоров, да и вообще от всей этой заварухи с Бугименом. Тут подруга удивила меня, пустив слезу, и облегчила душу, выдав мне такую историю:
        Работая в спальне над статьей, Карли услышала за окном какой-то шум. Она поднялась, выглянула на улицу - и заметила темную фигуру, убегающую в темноту. На следующий день, выйдя в город по работе, Карли смутно волновалась, чувствуя, что за ней следят. В тот же вечер начались кошмары, жуткие кошмары. Всю неделю она не могла уснуть, стресс и утомление отразились на здоровье. Карли принялась было извиняться, но я запротестовал, заверив, что хорошо ее понимаю. Не сказал я о другом: у меня и самого появилось такое же параноидальное чувство.

9
        Вечером в пятницу, девятнадцатого августа, детектив Лайл Харпер и майор Бак Флемингс из харфордского окружного департамента шерифа провели совместную пресс-конференцию на ступенях здания суда. На встрече присутствовали журналисты из более чем трех с половиной десятков телеканалов со всей страны. Первым выступил майор Флемингс. Он проинформировал участников о создании новой следственной группы, состоящей из представителей департамента шерифа, полиции штата и ФБР. Возглавит группу детектив Харпер. Когда тот ступил на площадку перед камерами, сразу бросилось в глаза, как он утомлен и исхудал. Мне вдруг подумалось, что дома его ждет жена, а где-то по всему штату живут его взрослые дети, и еще мне хотелось, чтобы они поддержали его в это трудное время.
        Харпер говорил недолго и закончил свою речь, мрачно пообещав, что новая опергруппа «будет работать круглосуточно и положит конец бессмысленным убийствам в Эджвуде».
        Когда он замолчал, я взглянул на маму, устроившуюся на диване, и приготовился выслушать очередную тираду в адрес Харпера.
        Однако мама сидела, склонив голову и закрыв глаза; ее губы беззвучно двигались, а пальцы сжимали четки.
        Мадлен Уилкокс (фото предоставлено Фрэнни Кил)
        Подъездная дорожка дома Мадлен Уилкокс, место преступления (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Объявление о пропаже «Вы видели эту девушку?» (фото предоставлено автором)
        Мадлен Уилкокс (фото предоставлено Фрэнни Кил)
        Полиция и местные жители осматривают поле неподалеку от Хансон-роуд (фото предоставлено «Иджис»)
        Полиция и местные жители обыскивают лесопосадки (фото предоставлено «Иджис»)
        Следователи осматривают место преступления под мостом Рикерс-Бридж (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        VIII
        Бугимен
        «Если под твоим окном был не Бугимен, то кто?»

1
        Сгорая от любопытства и не найдя достаточно информации в энциклопедии «Британника», я отправился на неделе в библиотеку - поискать информацию о Бугимене.
        Хотя во многих книгах и журнальных статьях на тему фольклора и сверхъестественного было полно ценных сведений, основную часть своего конспекта я записал из одного тома: «Монстры и мифы» Роберта Карратерса-младшего, издательство «Лемминг-пабликейшенз», Нью-Йорк, 1974.
        Вот мой краткий конспект.
        Бугимен - в разных источниках это слово по-английски писалось по-разному: boogeyman, bogeyman, bogyman или bogieman, - мистическое существо, которым обычно взрослые запугивают детишек, требуя от них хорошего поведения. Первое упоминание относится к описанию гоблинов в Англии в шестнадцатом веке. Слово «боги» образовано от среднеанглийского bogge или bugge, и оба они обозначают нечто страшное, пугало. Возможно, оно произошло от древнеанглийского bugbear: bug - «гоблин», «пугало», bear - злой демон в обличье медведя (bear), поедающий маленьких детишек. Описания внешности Бугимена разнятся в разных культурах, но некоторые элементы описания повторяются, например, лапы, когти, красные глаза, острые клыки. Встречаются твари рогатые и с копытами. Создания, подобные Бугимену, фигурируют в фольклоре самых разных стран: Человек-с - мешком, Эль-Коко, Бабай, Бука - вот лишь некоторые из имен, под которыми он известен.

2
        В пятницу, девятого сентября, полиция, наконец, получила долгожданную передышку.
        Семнадцатилетняя Энни Риггз ходила в самых блистательных ученицах средней школы Эджвуда. Круглая отличница и президент старшего класса, она была капитаном команд по хоккею с мячом и лакроссу. Обладательницу заразительной, широкой улыбки и такой же широкой души, скромную от природы и способную к самоиронии, ее любили все - и одноклассники, и учителя.
        В ту пятницу закончилась первая неделя учебы - короткая четырехдневная неделя, скажем спасибо Дню труда, который праздновали в понедельник, - а также первая полная неделя тренировок по хоккею с мячом. Энни задержалась допоздна после пятничной тренировки, чтобы обсудить с тренерами новый расклад в нападении и предстоящую в следующий понедельник игру.
        Энни вышла из школы примерно в семь пятнадцать вечера и отправилась домой. На участке пути по Секвойя-драйв на девушку напал сзади преступник в маске. Последовала схватка, школьнице удалось вырваться и добежать до ближайшего дома за помощью.
        Город был битком набит репортерами, однако новости о неудавшемся нападении не попали в эфир до утра. Впервые те немногие местные жители, что оказались вовлечены в события, держали рот на замке.
        В понедельник, двенадцатого сентября, Карли Олбрайт раздобыла копию заявления, которое Энни Риггз написала в полиции. Здесь впервые приводится полный перепечатанный текст этого заявления:
        «В раздевалке после тренировки я осталась последней - припозднилась. До дому меня обычно подвозят друзья или родители, но вся команда уже разъехалась, а родители задержались на деловом обеде. Я надела кофту, часы и бусы, взяла рюкзак из шкафчика. Тогда-то я и обратила внимание, что уже очень поздно. Из школы вышла через боковые двери спортзала. На выходе стоял мистер Харрис, и мы попрощались до понедельника. Я знала, что собирается дождь, и слышала раскаты грома, но тьма на улице все-таки меня обескуражила: за дверьми лежал город-призрак. На парковке почти не осталось машин, никого вообще не было видно на Уиллоуби-Бич-роуд, только дальше по улице пожилая пара садилась в машину возле церкви. Когда я добралась до Секвойя-драйв, уже вовсю гремел гром и сверкали молнии. Где-то впереди из-за угла выехал и притормозил белый «джип», и я уже было подумала, что это подруга, Лори Андерсон, тормознула и подберет меня. Однако джип поехал дальше. И вот тогда-то навалилось странное ощущение, будто за мной следят. Я все смотрела и смотрела через плечо, но там никого не было. Затем мне еще и слышаться что-то
стало. Шаги за спиной на тротуаре. Где-то ветка хрустнула. И каждый раз, как я оглядывалась, никого не видела. Я уже решила, что просто психую, и от этого чувствовала себя дура дурой, тем не менее зашагала пободрее.
        Потом меня спрашивал ваш следователь - высокий такой, не помню, как зовут, - не замечала ли я чего-нибудь странного и необычного за последние два месяца, и я сказала, нет, не замечала. Но теперь мне кажется, что сказала не совсем правду. На днях, как раз перед началом учебы, мы с подругами гоняли мячик в школе, и у меня появилось то же странное чувство, как и теперь, по дороге домой. Словно за мной следит кто-то. Только это было солнечным днем, поэтому я даже и не испугалась и опасности никакой не почувствовала. В общем-то, я только сейчас об этом и вспомнила.
        Ну так вот, ко времени, как я добралась до той части Секвойя-драйв, где нет домов и фонарей, а стоит только давным-давно развалившийся гараж и кругом заросли деревьев и кустов, я ускорила шаг. Ветер усилился, быстро холодало. Опять послышались шаги, и я снова обернулась. Все было как прежде - никого. Почувствовав себя полной идиоткой, я велела себе больше не оборачиваться, что бы ни случилось, - до дома оставалось полтора квартала. Мне же, в конце концов, не десять лет. И тут же услышала шаги прямо за спиной, причем громче, чем прежде. Я заставила себя не оборачиваться, зашагала шире, и шаги стихли. Я даже рассмеялась - выходит, я вроде как выиграла. А потом в силу привычки глянула через плечо - и сразу увидела его. Мужчина. Очень высокий. Здоровенный. В темных брюках и рубашке с длинным рукавом. А еще на нем была маска из холщового мешка, прямо как в фильме «Город, который боялся заката», - мы с подружками брали видеокассету в прокате. Маска вроде холщового мешка с дырками для глаз. Я не успела ни побежать, ни закричать, он просто схватил меня за горло и поднял. Я уронила рюкзак, а дальше помню
только: он тащит меня к деревьям, спиной вперед. Тип этот был ужасно сильный. Я закричала, попыталась ударить или пнуть, однако дотянуться не получилось - мужчина был сзади. Он зажал мне рот рукой, чтобы не кричала. Рука была в перчатке; какая именно перчатка, я не разглядела. Мне удалось его сильно укусить, на вкус перчатка показалась резиновой, но он, похоже, и не заметил. Хотя укусила я изо всех сил, он и звука не издал. Рука на горле сжалась сильнее, и я поняла, что вот-вот потеряю сознание. И вдруг вспомнила про маленький баллончик перечного газа, который мне дала мама. Он чуть больше тубы с бальзамом для губ, и я, когда переодевалась, положила его в карман кофты. И вот я выхватила баллончик, сунула руку назад и нажала на кнопку - казалось, газ распылялся бесконечно долго. Сперва подумала, что баллончик не работает или что не попала в лицо - мужчина не остановился, не отпустил и не закричал. Ничего не произошло, он так и продолжал тащить меня от дома. Помню, как подумала в тот момент: Я СЕЙЧАС УМРУ. Внезапно моя шея оказалась на свободе, а я сама - на земле. Смотрю вверх, а он головой трясет, как
собака, из воды вылезшая; сорвал с себя маску и давай глаза тереть. А потом бросился наутек. Лицо я видела лишь мгновение, и то сбоку, заметила короткие темные волосы и торчащий подбородок. Вскочив, бросилась к ближайшему дому. Когда молотила в дверь, в голове одно только было: он так ни слова и не произнес, даже когда я перцовым газом брызнула. Как этот тип дышит и задыхается, я слышала, но на этом все - ни единого слова. Не пойму, как такое вообще возможно? Думаю, что сейчас больше ничего вспомнить не смогу».

3
        Новость, хлынувшая в народ на следующее утро, пронеслась с мощью цунами. Хотя представитель полиции поспешил заявить, что нападение на Энни Риггз пока официально не связывается с убийствами трех других девушек в Эджвуде, местные не купились. Юная красотка Энни обладала волнистой шевелюрой длинных волос - какие еще нужны доказательства?
        К обеду полиция располагала фотороботом нападавшего и фотографией его маски - их изображения передавали по всем местным каналам, и даже по «Си-эн-эн». Через несколько часов телефон доверия плавился от звонков. Один пенсионер узнал на рисунке своего зятя. Учительница музыки из начальной школы уверяла, что это ее гинеколог. Нашлась дама, без колебаний заявившая, что это ее бывший муж. И так продолжалось бесконечно.
        Брошенная на месте преступления маска была из грубой мешковины. Рваные прорези для глаз и рта проделали острыми ножницами или лезвием, сзади маска затягивалась коротким шнурком, чтобы держалась на голове. Криминалистическая лаборатория округа Харфорд исследовала маску всеми доступными способами.
        В глубине души я чувствовал: это могла, могла быть та самая маска, которую мы с Джимми Кавано видели ночью у Майерс-Хаус! Помню, как она плыла в нашу сторону. А вечером из Южной Каролины позвонил Джимми и сказал, что, хорошенько взглянув на маску по «Си-эн-эн», подумал о том же.
        Энни Риггз допрашивали часами и осматривали от макушки до пят: взяли соскобы с ногтей, мазок изо рта; волосы, лицо и одежду прочесали, поскоблили и пропылесосили. Впервые полиция получила живого свидетеля, и на Энни накинулись по полной программе. Прочитав ее письменные показания, следователи жаждали дополнительных мелочей, просили ее припомнить любые детали, убеждая, что в таком деле ни одно наблюдение не может быть менее значимым, чем другое. Тогда она припомнила странный запах, шедший от напавшего. Энни сказала, что ни с чем подобным она раньше не встречалась, и старалась описать запах конкретнее.
        - Не то чтобы от тела воняло или пот, - пыталась объяснить она. - Пахло чем-то другим, чем-то… неописуемым.
        Следователи продолжили допытываться, и тогда она сказала, что запах был каким-то землистым, и пахло не от одежды, или маски, или перчаток, а именно от него самого.
        Тем временем на Секвойя-драйв обследовали каждый клочочек участка почти в полгектара, каждый кустик и сорняк, а также каждый прилегающий двор. На тыльной стороне участка, за развалинами гаража, обнаружилась узкая тропинка меж рядов поднимающегося кустарника. Тропинка вела к Холли-авеню, где, по мнению полиции, преступник оставил машину. Всего в двух кварталах оттуда проходила Уиллоуби-Бич - удобный путь к отступлению.
        Детектив Харпер, да и все остальные следователи выглядели просто окрыленными и готовыми горы свернуть, и все благодаря отважным действиям Энни Риггз. После месяцев, которые следователи провели с пустыми руками, у них наконец-то появились свидетель и конкретное материальное доказательство. Другие же полицейские чины, чьи должности зависели от прихоти избирателей, не выказывали энтузиазма. На поиски чудовища потратили тысячи долларов и сотни человеко-часов, а все, что удалось добыть, было получено лишь благодаря девушке ростом метр шестьдесят семь и весом пятьдесят килограммов, игроку в хоккей на траве, которой лишь за четыре месяца до того с зубов сняли брекеты.
        Кстати, об Энни Риггз. На следующий день она проснулась знаменитой на всю страну. Газетчики пока не решили, называть ли ее «девушка, которая расправилась с Бугименом» или «единственно уцелевшая», поэтому называли и так и этак. Газета из другого штата вышла с фото Энни из школьного альбома рядом с фотографией маски под заголовком, напечатанным тридцать шестым кеглем: КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ. Одноклассники и друзья прозвали ее «Рипли», в честь чумовой героини Сигурни Уивер из фильмов про Чужих. Многие из этих друзей и знакомых теперь целыми днями в прямом телеэфире рассказывали личные истории из жизни Энни. Ее родителей завалили просьбами о съемках - этого добивалась добрая сотня медийных изданий, из наиболее примечательных стоит упомянуть «Си-эн-эн», «Ассошиэйтед пресс», «Нью-Йорк таймс», «Ньюсуик», «Пипл», «Энтертейнмент Тунайт» и «Тунайт Шоу». Родители отказали всем, заявив, что дочери нужно отдыхать и восстанавливать силы после тяжелого испытания.
        С приближением сумерек количество звонков на телефон доверия снова взлетело до небес. На Бейберри-драйв обнаружился мужчина подозрительного поведения. На Перри-авеню сразу несколько жителей приметили зеленый грузовик, ехавший, по их мнению, недопустимо медленно. За каждым деревом и столбом горожане видели человека в маске; он затаился в каждом темном уголке во всех дворах сразу. По городу эхом гремели выстрелы - взвинченные домовладельцы палили по теням. Просто чудом никого не убили.
        Я почти час просидел на крыльце дома с отцом, наблюдая, как полицейские машины носятся взад-вперед по Хансон-роуд. Там и сям сверкала фара-искатель, обшаривая дворы и припаркованные автомобили. Ко мне вернулось ощущение, будто я смотрю фильм. Такое же чувство посетило вашего покорного слугу во время патрулирования с сержантом Харпером, и я поделился своим переживанием с отцом. Он привел иную формулировку: мы попали в фильм. Пришлось признать, что это больше похоже на правду.
        За ужином даже моя дорогая мамуля чуть было не поддалась всеобщему идиотизму. Ей взбрело в голову, что лицо на полицейском фотороботе - копия лица тридцатилетнего сына ее парикмахерши. Парня звали Винсом, и у него уже были нелады с законом. Невесть почему мама втемяшила себе в голову, что это он, хотя всего-то и видела Винса несколько раз случайно в салоне красоты. Она не помнила, что я тоже раз встречался с Винсом, и ничего общего с изображением на экране телевизора у него не было. К нашему с отцом общему облегчению, мы сумели ее несколько успокоить.
        После ужина зазвонил телефон. Я сначала и внимания не обратил. Телефонный пранкер не звонил с того вечера, как родители отправились к Карлосу и Присси Варгас - в тот раз Бугимен заговорил со мной. Однако я увидел выражение лица на лице мамы, когда она подняла трубку и произнесла:
        - Алло?
        И сразу понял: что-то не так. Мама швырнула трубку на телефон. Мы с отцом стояли и молча смотрели на нее. Мама ответила нам взглядом - в ее глазах бурлила ярость.
        - Ваш мелкий шутник сегодня, видать, в хорошем настроении, - наконец, сказала она. - Все хохотал и хохотал, не мог остановиться. Интересно, с чего бы?
        Мы и ответить не успели, как она яростно протопала наверх, оставив нас мыть посуду.

4
        Новости в дневных выпусках были одна хлеще другой - от злоключений горожан, пережитых ими прошлой ночью, просто челюсть отваливалась. Очевидно, опергруппе детектива Харпера скучать не пришлось.
        В первой истории некий старожил с Саншайн-авеню, что у реки, швырнул на свой задний двор горсть петард, надеясь отпугнуть шумных гусей. Его соседу почудилось, что на улице палят из автомата, и, выхватив из ящика стола свой верный ствол сорок пятого калибра, он ринулся посмотреть, что творится. По дороге любознательный горожанин споткнулся о шезлонг в темноте и случайно прострелил себе ногу. Борец с надоедливыми гусями услышал выстрел и вопли с соседского двора, сиганул через забор и собственной рубашкой наложил жгут на ногу подстреленного, а потом вызвал «Скорую». По-моему, так просто герой.
        Персонажи второго повествования - трое местных подростков. Выпив краденого «Джек Дэниелс», гении разродились идеей смастерить собственную маску - как у убийцы - и побродить по соседним домам, заглядывая в окна. Результатом их отважного трюка стали полдюжины звонков в службу спасения, причем один из напуганных домовладельцев вызвал спасателей для себя - решил, что сердце вот-вот выскочит, - а в другом случае жертва проделки оказалась не столь пугливой: мужик схватил мачете, ринулся во двор и чуть не искромсал незадачливого шутника в лохмотья. Три идиота - позже я выяснил, что предводителем у них был младший брат моего не то чтобы и друга Курта Рейнолдса - провели долгую ночь в одиночных камерах, пока за ними не явились родители и дурней не отпустили под залог.
        Третья и самая захватывающая история произошла с полицейским в пешем патруле неподалеку от Майерс-Хаус. Двигаясь по Черри-роуд, коп буквально столкнулся с незнакомцем в темной одежде, внезапно появившимся с заднего двора чьего-то дома.
        - Я споткнулся о неровность на тротуаре, - докладывал он позже начальству, - и заметил, что у меня шнурок развязался. Завязав его, я разогнулся и увидел, как из кустов прямо ко мне идет мужчина. Мы увидели друг друга одновременно и на мгновение замерли, сцепившись взглядами. Я представился и приказал ему не двигаться с места, но парень дал деру по улице.
        Вызвав по рации подмогу, полицейский бросился в погоню. Подозреваемый свернул во двор, коп за ним. Преследование велось через заборы, вокруг бассейнов, напролом сквозь кустарник и быстрыми перебежками через улицы. Дважды преследователю удалось почти догнать загадочного беглеца, однако тому удавалось отрываться. Наконец, на чьем-то неосвещенном заднем дворе полицейский был вынужден прекратить преследование, так как подвергся внезапному нападению - не от беглеца, а от цепной овчарки, которая чуть было не полакомилась обеими ногами служивого.
        Изнуренного вида пресс-секретарь полиции из кожи вон лезла, пытаясь убедить слушателей, что подозреваемый, скорее всего, никак не связан с нападением на Энни Риггз. С момента нападения на Энни прошло чуть больше суток, и органы правопорядка уверенно полагали, что преступник не может быть настолько наглым, чтобы предпринять вторую попытку так скоро.
        - Так кого же тогда они ищут? - задал мне вечером вопрос отец, когда мы убирали садовые инструменты в гараж. - Да еще и при свете дня?
        Я бросил взгляд через дорогу на дом Хоффманов и успел увидеть, как двое полицейских в форме перелезли через бревенчатое ограждение и скрылись за домом нашего соседа.

5
        Мама так и не научилась водить машину. Она выросла в богатой семье в Кито, столице Эквадора - богатой по тамошним понятиям того времени, разительно отличающимся от понятия «небедный» здесь. И в школу, и всюду, куда она желала, ее отвозила прислуга - семейный водитель. Позже, когда ей стало за двадцать и мама вышла замуж за отца, у нее, по ее же словам, «руки не дошли сдать экзамен и получить права». В более юные годы мы с братом и сестрами частенько подтрунивали над тем, что мама не может законным образом сесть за руль и поехать, но она никогда на нас не обижалась. Наши дразнилки она просто не замечала и отыгрывалась тем, что ни с кем из нас не ездила, а ездила только с отцом - за исключением совершенно уж безвыходных ситуаций. Вот почему мне была оказана честь отвезти маму в «Сантонис» в воскресенье пополудни. Отец помогал соседу, маме же понадобились некоторые продукты к ужину. Очевидно, мне она такую покупку доверить не могла.
        Мы ходили по рядам между полками с едой, складывая в небольшую корзинку все, на что мама показывала пальцем. Между делом мы поздоровались, по-моему, с каждым жителем Эджвуда. Помимо знакомых по церковному приходу, спортивным занятиям и ежемесячным вечерам игры в бинго в городском культурном центре в друзьях у мамы числилось и все остальное население города. Через тридцать пять минут, когда мы покидали магазин, мы знали все обо всем: кто в городе заболел, кто залетел, кто в какой колледж отправится по осени, кто получил повышение на работе, а кого уволили второй раз за два месяца. Силы мои были на исходе.
        Когда мы пересекали парковку, я заметил фигуру на тротуаре перед банком - человек разглядывал нас, спрятавшись за фонарным столбом. Высокий такой, в бейсболке и солнцезащитных очках. Он заметил, что я тоже за ним наблюдаю, тут же развернулся и исчез за углом. На сто процентов я не уверен, но в целом не сомневаюсь: за нами следил детектив Харпер.
        Выезжая с парковки, я проехал мимо банка - взглянуть поближе. Детектива - если, конечно, это был он - нигде не было видно. Какого черта ему понадобилось за мной следить? А что, если он просто установил слежку за торговым центром, а тут случайно появился я?
        Тем вечером, лежа в кровати, я смотрел выпуск одиннадцатичасовых новостей. Дикторша объявила главную новость, и, конечно же, новость эта касалась местной героини Энни Риггз и охоты на Бугимена. На экране детектив Харпер выглядел несчастным и потерянным; когда его глубокий баритон наполнил комнату, я взял пульт, выключил телевизор и уснул.

6
        К концу сентября я обзавелся новыми привычками и распорядком. Позвонив Каре и пожелав ей спокойной ночи, я принимался за работу над журналом - читал рукописи и планировал размещение рекламы, пока не закрывались глаза. Обычно я выключал лампу на столе за полночь и едва доползал до кровати. По утрам я вставал в полдевятого. Иногда - это зависело от настроения и погоды - отправлялся на пробежку или покидать мяч в корзину, а потом возвращался домой, принимал душ и садился писать. Бывали дни, когда хотелось втягиваться в работу без напряжения: прочитать пару глав, валяясь в постели, потом пойти вниз еще в пижаме и взяться за завтрак и утреннюю газету.
        В среду, четырнадцатого сентября, мама постучала в дверь спальни в семь двадцать пять, выудив меня из глубокого сна. Если бы я даже не посмотрел на часы и не увидел, какая рань, я бы по выражению маминого лица понял, что дело важное.
        - Звонит Карли, - мама протянула мне трубку беспроводного телефона, - попросила тебя разбудить. Похоже, она расстроена.
        Я взял трубку.
        - Алло?
        - Мне очень нужно, чтобы ты сейчас же приехал. - Ее голос дрожал.
        - Куда ехать-то? - ответил я, зевая.
        - Ко мне домой. Поторопись, пожалуйста.
        И повесила трубку.

7
        Карли жила с родителями на другом конце Эджвуд-Медоуз, на полдороге между библиотекой и средней школой. Чтобы одеться, схватить ключи и домчать до ее дома, мне потребовалось десять минут.
        Она ждала меня на крыльце, уткнувшись подбородком в скрещенные руки. Глаза у нее были опухшие и красные.
        - Что случилось? - спросил я, выходя из машины.
        Карли с трудом поднялась. Она выглядела совершенно измотанным ребенком. Мне захотелось ее обнять.
        - Прошлой ночью, когда я выключила свет и легла, я снова услышала что-то за окном.
        Она огляделась по сторонам, словно опасаясь, что вокруг нас стоят соседи и подслушивают.
        - Я так испугалась, что даже не смогла заставить себя подойти к окну. В комнате - темнота, за окном - темнота; мне на мгновение почудилось, что под кроватью кто-то прячется и вот-вот меня сцапает.
        Карли закашлялась, прикрыв рот трясущейся рукой.
        - Не торопись. - Мне хотелось поддержать ее.
        - Через пару минут звук повторился - словно скребется кто-то, будто пытается сетку с окна оторвать. Точно знаю, это не воображение разыгралось. Я натянула одеяло на голову и замерла. Я не могла пошевелиться, не могла рот открыть, чтобы родителей позвать. Ничего не могла сделать. Меня просто парализовало. Потом скребущийся звук исчез, но я заснула только три или четыре часа спустя.
        Я поднял глаза на стену дома.
        - Подожди-ка здесь, а я пойду, гляну на твое окно.
        Она покачала головой.
        - Я проверяла, там ничего нет.
        - Ну хорошо, тогда поехали, перехватим чего-нибудь пожевать, а потом я тебя привезу обратно домой, и ляжешь еще поспишь.
        - Послушай… На окне я ничего не нашла, но позже, когда я собралась на работу, вот что ждало меня на улице.
        Она сделала шаг в сторону, открывая место за спиной. Прямо посередине крыльца, в нескольких сантиметрах от коврика с надписью: «Мэриленд для крабов» синим мелом было нарисовано грустное лицо, а под ним стояли три цифры: «666».
        - Что нам делать? - расплакалась Карли.
        Не в силах оторвать глаз от рисунка мелом, я ответил:
        - Думаю, самое время позвонить детективу Харперу.

8
        Харпер вполне ожидаемо не обрадовался.
        Во-первых, он строго отчитал нас за то, что суем нос куда не следует и, возможно, вредим следствию. Затем он детально объяснил, почему улики - разметка классиков, собачий постер и медяки - кардинально важны для следствия и сведения о них ни при каких обстоятельствах нельзя разглашать. Затем он заставил нас пообещать, чтобы мы никому ни гу-гу; запугал своим полицейским тембром голоса, обвинил, что мы, мол, ставим под угрозу всю работу, проделанную его ребятами.
        - Подумать только, а ведь я вам доверял, - кипятился он. - Больше не допущу такой оплошности!
        Хотелось под землю провалиться. Однако скоро выяснилось, что это все цветочки. Ягодки посыпались, когда Карли позвонила отцу на работу - она поспешила, чтобы ее не опередил кто-нибудь из соседей - и объяснила, почему перед их домом стоит передвижная криминалистическая лаборатория и следственная группа копошится на крыльце и под боковым окном дома. Учитывая характер новостей, отец отреагировал как-то спокойно, позвонил матери, и через тридцать минут они оба были дома. Миссис Олбрайт не разделяла спокойствия мужа. Если бы взглядом можно было убить, меня бы уже похоронили. Обняв Карли и удостоверившись, что с ней все в порядке, она повела дочь в дом - поговорить с сержантом Харпером. Прежде чем дверь закрылась, мне удалось услышать, что миссис Олбрайт сообщила детективу: они с мужем уезжали утром на работу затемно и не заметили рисунок мелом на крыльце.
        Утренние неприятности на этом не закончились: настала моя очередь взять трубку и рассказать обо всем случившемся родителям. Достаточно сказать, что наш диалог был мало похож на обмен любезностями; я услышал немало слов на неразборчивом испанском. Да и слез от страха было пролито немало.
        В довершение бед - казалось, куда еще! - некоторое время спустя из дома появилась мать Карли и со всей возможной неприязнью объяснила, какого она обо мне мнения. Миссис Олбрайт сообщила, что поняла: мое эгоистическое любопытство привело к тому, что ее дочь стала мишенью для серийного убийцы-садиста, который уже замучил до смерти трех девушек. А теперь ему известно, где живут Олбрайты.
        Уже второй раз за это утро меня, фигурально выражаясь, отвели в сторонку и оттаскали за уши.
        - Я чувствовала, что от тебя одни неприятности! - рычала миссис Олбрайт, размахивая пальцем у меня перед носом. - Карли так старается, работает, чтобы выстроить карьеру!.. Не нужен ей рядом никакой шизанутый любитель ужастиков! Не смей втягивать мою дочку во всякую дрянь! И потом, у тебя же невеста есть… не ошивайся около моей дочери!
        Карли ответила шикарно, я ею просто горжусь. Хотя утром моя подруга едва стояла на ногах, теперь она отлично держала удар и отдувалась за обоих, да так, что дым стоял.
        Сначала она накинулась на детектива Харпера:
        - Это я получила информацию по расследованию от своих конфиденциальных источников, Ричард не имеет к ней никакого отношения.
        Когда же детектив Харпер попытался надавить на Карли, чтобы та выдала своих информаторов, она отказалась, объяснив ему, что значит «неразглашение конфиденциальной информации». А как уверенно Карли заявила, что мы имеем полное право проводить свое собственное журналистское расследование, если оно никоим образом не мешает работе полиции!..
        Потом досталось и ее маме:
        - Нельзя разговаривать подобным тоном с моим другом! Я взрослая женщина и совершенно самостоятельно решаю, с кем работать и проводить время. А что касается его невесты, так ее имя - Кара, и я ее обожаю. И Ричард всегда ведет себя как настоящий джентльмен.
        Я не забыл упомянуть, как я ею горжусь?
        Когда пыль осела, нас ожидали удивительные новости. Карли не нашла утром под окном ничего примечательного, зато полицейские, конечно же, нашли. Вдоль всей левой стены одноэтажного дома Олбрайтов шла узенькая клумба с бордюром из небольших камней. Земля на ней перекопана, а летние дожди смыли много почвы. На таком обнаженном участке, прямо под окном Карли, полицейские обнаружили почти идеальный отпечаток ботинка.
        Один из экспертов сразу же принялся за работу - сфотографировал отпечаток со всех возможных углов. Другой эксперт выяснил у Карли и ее родителей, что ни у кого в семье нет обуви с таким рисунком подошвы, а потом при помощи ведерка с водой, пакета зуботехнического гипса и фиксирующего спрея сделал слепок отпечатка обуви. Я раньше видел, как это делается, по телевизору - в исполнении профессиональных охотников на снежного человека, в глухих чащах тихоокеанского северо-запада, - но никогда доселе не видел живьем. Процедура меня впечатлила, и, несмотря на то, что в остальном день выдался хмурым, я пожалел, что отца здесь не было.
        По дороге домой я вдруг осознал, что домой не тороплюсь, тяну время, кружу по кварталу. Умом-то я понимал: я уже не в том возрасте, чтобы меня заперли в комнате, не выпускали на улицу… Господи боже, да я ведь женюсь через несколько месяцев! Однако сердце чуяло, что так может случиться. А еще я боялся, что мама отлучит меня от своей готовки до конца моих дней. К счастью, и этого не случилось. Да и потом, когда все пошло от плохого к еще худшему, а от худшего к совсем кошмарному, она не бросила меня кормить.
        Что же касается Карли, ее жизнь изменилась весьма круто. Детектив Харпер выделил сменные наряды полиции для дежурства у дома Олбрайтов на три недели, а также круглосуточное наблюдение за самой Карли. Ни обо мне, ни о рисунке мелом на крыльце в газетах не сообщалось, но вот Карли повезло не так сильно. Она попала в самое перекрестье новостей, стала новой звездой шоу ужасов Бугимена, актрисой в кровавом представлении театра Гран-Гуньоль, и каждому газетчику хотелось от нее хоть кусочек да урвать.
        - Как же гадостно, - рассказывала она мне потом, - быть по ту сторону микрофонов и фотовспышек. И все эти мерзкие стервятники караулят у двери дома и на работе.
        Скоро Карли совсем перестала отвечать на вопросы журналистов.
        Радовало одно: в «Иджис», преисполнившись жадности и мудро увидев конъюнктуру, осознали, что у них на зарплате сидит журналистка, которая лично связана с первостатейной темой, с Бугименом. Так что пока-пока, некрологи и новости нашего двора; привет тебе, первая полоса и повышение оклада.
        В последующие дни меня так и подмывало спросить у детектива Харпера, следил ли он за мной тем вечером в торговом центре. А может, кто-то из его подручных водит серебристый седан с тонированными стеклами? Однако я так и не набрался храбрости задать эти вопросы. Мне и так было неловко: он стал называть нас с Карли «Нэнси Дрю и Джо Харди» (имея в виду серию детективов о братьях Харди, которую я так любил в детстве). Зато я не сдержался и все ему рассказал о телефонных звонках. Он спросил, не поступало ли мне или членам семьи угроз от шутника, и, когда я ответил отрицательно, по-моему, тут же выбросил мой рассказ из головы.

9
        А вот Кара не так невнимательно отнеслась к рассказу о телефонных звонках, особенно учитывая события, происшедшие дома у Карли. Мы сидели в сумерках на все еще теплой траве под плакучей ивой и смотрели, как светлячки танцуют во дворе у дома, когда она вновь подняла эту тему:
        - Не понимаю, почему они просто не поставят твой телефон на прослушку! Звонки начались сразу, как ты вернулся домой. Это не случайное совпадение. Да ведь он, черт возьми, назвал тебя по имени!
        - И на этом его преступления заканчиваются. Ни мне, ни родителям не угрожали.
        - То есть ты не сознаешь, что он тебя провоцирует?
        Я неуверенно пожал плечами. Я изрядно утомился, голова раскалывалась, и очень хотелось сменить тему.
        - Ну а послание, которое он оставил на крыльце у Карли? В этом ты угрозу видишь?
        - Я тебя понимаю, правда понимаю, я только не понимаю, что ты хочешь. Что я могу сделать?
        - Для начала скажи детективу Харперу, чтобы оторвал зад от стула и занялся своей работой.
        - Это я уже пробовал. - Я украдкой бросил на нее взгляд в темноте. - Ты и правда думаешь, что это Бугимен звонит нам домой, а не просто кто-то дурака валяет?
        - Не сомневаюсь. Он просто дразнит тебя.
        - Зачем ему? И почему из всех он выбрал меня?
        Кара скрестила ноги, повернулась ко мне и взяла мою руку в свои.
        - Зачем? Затем, что он - психопат, которому нравится пугать и истязать людей. Почему тебя? Не знаю, может, потому, что ты пишешь в жанре «хоррор». А может быть, он лично с тобой знаком.
        - Даже не говори такого.
        - Он выбрал тебя не без причины, Рич. - Кара сжала мою руку. - А теперь еще и Карли. Я ужасно боюсь.
        - Не надо, не бойся, - успокоил я, - все будет хорошо.
        Не то чтобы я был в этом уверен, но что еще сказать, просто не знал.

10
        Несколько дней спустя я открыл дверь и обнаружил, что на пороге стоит и улыбается Карли Олбрайт. Строго говоря, она не стояла, а приплясывала, словно вот-вот описается.
        - Это не он! - объявила Карли.
        - Кто - не он?
        - Тот, кто приходил к моему дому… тот, кто рисовал на крыльце… Это не Бугимен!
        Я шагнул на улицу.
        - Поясни.
        - Я только что проводила детектива Харпера. Он рассказал, что камера наблюдения одного из наших соседей записала, как через их двор той ночью прошел человек. Сосед его узнал: это один из парней, что занимаются у них ландшафтным дизайном. К нему сразу же отправились следователи, и он во всем сознался.
        - А почему они решили, что он не связан с убийствами?
        - У него бронебойные алиби на время двух из трех убийств. К тому же он вообще не подходит под описание, которое есть у полиции, - совсем не высокий, тощенький и уши проколоты. Парень признался, что все это была просто глупая шутка: он кондовый металлюга, обожает сатанинский рок - Оззи, Данциг, «Блэк Саббат», «Дарктрон» и всякое такое. Парень обиделся, когда «Иджис» выпустила статью о сатанинских культах, решил, что мы их осмеяли. Узнав, что кое-кто из соседей работает в газете, подумал: вот весело будет накуриться до чертиков и нарисовать три шестерки у меня на крыльце. Он еще хотел пентаграмму на дорожке нарисовать, но потом струсил. А полиции сказал, что просто хотел меня напугать.
        - Господи, - только и вымолвил я, - значит, синий мел и цифры - дурацкое совпадение?
        - Да!
        - В такое трудно поверить.
        - И тем не менее. Парень говорит, хотел краской из баллончика нарисовать, но баллончик под руку не подвернулся, поэтому взял мел у соседа по комнате. Он даже сводил следователей в комнату соседа и показал там коробку с синим мелом в выдвижном ящике стола.
        - А соседа проверили?
        - Да, он тоже не имеет никакого отношения к убийствам.
        - С ума сойти, - ответил я. - Так что же, больше никакого полицейского дозора перед домом? И никаких качков-телохранителей?
        Ее улыбка померкла.
        - Тут не все просто.
        - А что такое?
        - Размер ноги у мелкого сатаниста - двенадцать с половиной.
        Я недоуменно воззрился на нее.
        - Ну и что с того?
        Она печально вздохнула, словно объясняла идиоту:
        - У этого парня размер обуви - двенадцать с половиной, а след ботинка под окном - десятый.
        - Ого, - понимающе заметил я, - значит, той ночью приходили два человека.
        - Так считает полиция. Металлюга клянется, что к окну вообще не приближался, и следователи не нашли у него подходящей под слепок обуви… Поэтому будут следить за домом - и за мной - еще с неделю. Так, на всякий случай.
        - То есть нет уверенности, что в тот вечер убийца не рыскал вокруг твоего дома?
        - Все может быть, хотя шансы, что в одну и ту же ночь вокруг моего дома шныряли сразу два шизика…
        - А каковы шансы того, что совершенно случайный парень выберет для своей шутки синий мел и цифру шесть?
        - Туше, - ответила Карли, склонив голову набок.
        - Если под твоим окном был не Бугимен, то кто?
        - Детишки развлекались. Похотливый Призрак приходил. Черт, может, я просто бессонницей измотана. Может, мне все привиделось.
        - Карли, тебе ведь не привиделся отпечаток ботинка?
        Она кивнула.
        - Наверное, дети дурачились.
        - Надеюсь, ты права.
        - Да, - ответила она, устремляясь взглядом куда-то вдаль. - Я тоже на это надеюсь.

11
        Сентябрь закончился без происшествий.
        Энни Риггз (фото предоставлено Молли Риггз)
        Средняя школа Эджвуда (фото предоставлено автором)
        Заброшенный участок, возле которого на Энни было совершено нападение (фото предоставлено Карли Олбрайт)
        Маска убийцы, найденная на Секвойя-драйв (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Оперативная группа демонстрирует маску убийцы представителям масс-медиа (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        Фоторобот убийцы (фото предоставлено Алексом Маквеем)
        Загадочный рисунок мелом на крыльце Олбрайтов (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        IX
        Октябрьская страна
        «… акт безумия»

1
        «Начнем с того, что стоял октябрь, неповторимый месяц для мальчишек…»[19 - Пер. Л. Жданова.]
        Из всех волшебных, лирических, захватывающих дух пассажей, что Рэй Брэдбери подарил своим читателям, эти слова, с которых начинается его одухотворяющий роман «Что-то страшное грядет», наверное, мои самые любимые.
        Дальше Брэдбери принимается описывать фантастические земли, Октябрьскую страну, где король - Осень, а королева - Беда, и где нет невозможного. Хорошее, плохое, волшебное, невообразимое - там есть все, и все ждет тебя в октябре, еще чуть-чуть, и дотянешься кончиками пальцев.
        С детских лет то было мое любимое время года, пора абсолютного волшебства. В воздухе витал аромат спелых яблок и увядающих листьев. Ветер пробирал до костей; глубже, чем до костей. Небо над головой переливалось насыщенными тенями оранжевого, желтого, багряного и алого - полчищами мельтешащих цветов, слишком прекрасных, чтобы у них были названия. Полная луна равноденствия, такая близкая к земле, цепляющаяся за горизонт, наливалась силой, и наглядеться было невозможно. Мимо плыли облака, не желая уступать дорогу надвигающейся зиме. Нагие ветви деревьев тянулись к твоей спине, едва ты проходил мимо, костлявые пальцы жаждали прикосновения, а под ногами хрустели многие слои опавшей листвы, пока их бесчисленная братия проносилась мимо в пробирающем осеннем дуновении, будто крошечные призраки, которыми одержима природа. В воздухе висели сумрак и сумерки. Полночь длилась вечно. Откормленные тыквы ухмылялись рваными ртами из-под перил на крыльце и из окон, не сводя с тебя мерцающих оранжевых глаз.
        А потом являлся он.
        Наиволшебнейший из приходящих дней.
        Не только для юных, но и для юных сердцем.
        Ночь пробиралась в город по-воровски бесшумно, и вот он уже здесь.
        Хэллоуин.

2
        Понедельник, тридцать первое октября, пришел в Эджвуд ясным и холодным, кутая улицы ощущением неунывающей надежды.
        Со времени чудесного избавления Энни Риггз на Секвойя-драйв прошло почти два месяца. Никаких нападений больше не было. Местные газетки, стремясь удержать историю на слуху (а тиражи - на плаву), вскользь упомянули об этом, на самом деле акцентируя внимание на беседах с полицейскими из следственной группы, дабы любой ценой удержать волшебное слово «Бугимен» в заголовках на первой полосе. Ну а чеканные лики известных на всю страну журналистов потихоньку покидали корабль, увозя отсюда свой салонный загар - ведь счета за отель росли, а крови и жертв, о которых можно написать, что-то не предвиделось. Полиция потихоньку занималась своим делом. Каждую неделю или около того появлялся официальный представитель и делал заявление. К этому времени все заявления стали выглядеть как под копирку: следственная группа работает круглосуточно, граждане должны проявлять бдительность. Прошел почти месяц с тех пор, как детектив Харпер провел последнюю конференцию. В тот раз он выступал лишь несколько минут, а в конце предъявил обновленный портрет преступника, напавшего на Энни Риггз. За исключением более густых бровей и
тонкой верхней губы, этот рисунок в основном повторял первый.
        Что касается горожан, то большинство склонялось к мнению (а быть может, убеждали себя), что убийца отошел от дел. Со времени последнего нападения прошло уже пятьдесят два дня. После того как с него была и в буквальном, и в переносном смысле «сорвана маска» при нападении на Энни Риггз, и после того, как он почти попался в руки полиции во время погони, Бугимен был бы беспечным дурнем, останься он в Эджвуде и возьмись за старое.
        Невзирая на волну оптимизма, охватившую большинство горожан, комендантский час оставили, хотя и в более мягкой форме по сравнению с тем, что было тремя неделями ранее. Теперь он начинался в одиннадцать ноль-ноль, при этом в ночь Хэллоуина вводились особые распоряжения. Совет директоров городского торгового центра предложил альтернативу традиции ходить по соседям за угощением: с пяти до семи вечера дети смогут получить конфеты во всех магазинах центра. Семьям, которые хотят лично поучаствовать в раздаче сладостей, предлагалось делать это на парковке у центра. Еще одно распоряжение гласило, что детям до двенадцати нельзя появляться на улице без сопровождения взрослых. Так или иначе, к девяти вечера вне зависимости от возраста все празднующие обязаны покинуть улицы. В кинотеатре с огромным успехом вторую неделю шел «Хэллоуин 4: Возвращение Майкла Майерса» - правда, поздние показы отменили. Если вас посетило желание отпраздновать ночь Хэллоуина с упаковкой попкорна в руке, наблюдая, как Майкл Майерс крошит всех на своем пути в капусту, нужно было занять очередь на сеансы в пять или семь пятнадцать, а
иначе - облом.
        К счастью, октябрь выдался спокойным и для Карли Олбрайт - то, что доктор прописал. Газетчики наконец оставили попытки ее разговорить; дом Олбрайтов стоял в стороне от околобугименской шумихи - никаких рисунков мелом, никакой жути, ползающей под окном, никаких полицейских патрулей перед фасадом. Решили принять за гипотезу, что отпечаток обуви, найденный полицией под окном Карли, принадлежит ботинку какого-нибудь соседского парня. Вспоминая, как мы в детстве ловили лягушек и как обшаривали приямки всех домов в Эджвуд-Медоуз, я решил, что эта гипотеза имеет право на существование. И, хотя до Пулитцеровской премии пока не дошло - пусть Карли и отрицала, втайне она мечтала именно об этом, - моей подруге повезло писать о настоящих новостях и видеть собственное имя под еженедельной колонкой в «Иджис». Редактор даже выделил ей электронный пейджер, чтобы быть на связи круглые сутки. Мне такая участь представлялась ужасающей, но Карли - другое дело. Она больше обрадовалась этой треклятой пищалке, чем повышению зарплаты.
        Да и со мной октябрь обошелся неплохо. В последнее время меня посещало вдохновение, и мне повезло: опубликовал еще три рассказа, тем самым побив личный месячный рекорд. Ни один из этих рассказов также не претендовал на Пулитцеровскую премию - да и ни на какую другую, раз уж на то пошло, - но они вывели меня к нужной аудитории, чем я и гордился. Я писал все более уверенно, и теперь, когда меня не отвлекала безрезультатная погоня за Бугименом, я работал дольше, продуктивнее и выдавал больше нормы за клавиатурой. Я даже стал реже слушать полицейскую волну по ночам.
        Изредка я еще чувствовал, что за мной следят в общественных местах, и, готов поклясться, один раз на Сороковом шоссе видел позади себя серебристый седан. Однако кошмара, как тогда, когда я выносил мусор и точно знал, что Бугимен затаился неподалеку, больше не повторялось. Телефонные звонки неизвестного в дом Чизмаров значительно поубавились, а когда шутник звонил, то просто молча вешал трубку. Я вновь склонялся к мнению, что просто неверно набирали номер или развлекался какой-то скучающий подросток. Ему, наверное, подвернулась под руку статья в «Иджис», и парень решил, что я - достойная мишень.
        Даже мама стала прежней собой - милой и спокойной. По сложившемуся обычаю, вечер она проводила на кухне - пекла свежий хлеб, готовила тефтельки и томатный соус по своему секретному рецепту. Сколько я себя помню, на Хэллоуин у нас всегда собирались друзья и знакомые. Все объедались спагетти, тефтельками и салатами, а когда дети уходили клянчить сладости по окрестным домам, взрослые болтали или смотрели игру студенческих команд по телевизору. Кто сидел ближе всех к выходу - обычно это были родители или мой чокнутый дядя Тед - должен был угощать пришедших детей конфетами, когда в дверь звонили. Я помню, всякий раз изумлялся, вернувшись домой несколько часов спустя: у меня в руках наволочка от подушки набита сладостями так, что я едва ее тащу, а взрослые до сих пор сидят и болтают. Ну о чем можно так долго трепаться?

3
        В тот Хэллоуин наш дом был набит битком к половине шестого. И в гостиной, и в цоколе не осталось где сесть, да и на кухне было не легче. За обеденным столом устроились Норма и Берни Джентил, с ними - моя сестра Мэри, ее муж Гленн, а еще дядя Тед и тетя Пэт. Они все уплетали за обе щеки и старались не говорить с набитыми ртами.
        Мы с Карой сели на складные стулья на входе, с огромной чашей конфет на телевизионном столике между нами. За окном почти совсем стемнело, и толпы детишек вышли на охоту за добычей. Минут двадцать мы ни секунды не сидели без дела: к нам валом валили футболисты и феи, астронавты и инопланетяне, принцессы и смурфы. Однако от горы сладостей, казалось, не убыло. Я не стал одеваться как положено (если, конечно, не считать серые штаны и серую же толстовку), но Кара, как обычно, оторвалась на полную катушку. Я много за что ее люблю, в том числе и за это. Очень жизнелюбивая, Кара из всего устраивает праздник. Она может одеться самым милым в мире придворным шутом (как раз как в тот год); она может неделями выбирать подарок на Рождество и попасть в точку; она может остановить машину на обочине, чтобы полюбоваться прекрасным зимним закатом. Кара способна увидеть красоту, изящество и смысл в самых разных каждодневных проявлениях. Если я - это тени, лунное мерцание, сказки смерти и ужаса, то она - свет солнца, смех и дорожка из желтого кирпича в «Волшебнике страны Оз». Мы уравновешиваем друг друга.
        Вскоре после семи Кара объявила, что собирается на кухню - освежить наши стаканы, и оставила меня в одиночестве у двери. И почти сразу по подъездной дорожке к дому хлынула огромная толпа любителей сладостей под предводительством Дарта Вейдера и Элвиса Пресли - хихикая, подпрыгивая и порыгивая. На кнопку звонка нажал Элвис. Я сгреб чашу с конфетами, вышел к ребятам и принялся швырять горсти конфет в наволочки, кульки и пластиковые муляжи тыкв. Когда толпа сладкоежек двинулась дальше, хором осыпая меня благодарностями, я бросил взгляд на противоположную сторону улицы. На тротуаре перед домом Хоффманов, словно воронье пугало, безмолвно застыла одинокая темная фигура. То не был ребенок - слишком высокий, и он не пытался укрыться; казалось, он разглядывает меня. Наверное, чей-то скучающий папашка ждет ребенка, подумалось мне. Или полицейский в штатском, таких сегодня много. Или вообще детектив Харпер снова за мной шпионит.
        Я уже собирался развернуться и уйти, когда из-за поворота на Тупело выехал грузовик, и я разглядел фигуру в свете фар, залившем двор Хоффманов. Это был не детектив Харпер.
        Одежда на мужчине была темных тонов, а лицо закрывала маска, очень напоминающая ту грубую поделку из мешковины, что я недавно видел по телевизору и в газете. Во рту у меня мгновенно пересохло, холодный пот залил шею.
        Незнакомец просто стоял и не двигался, пристально смотрел, опустив руки.
        Внезапно где-то на подъездной дороже сверкнула вспышка фотоаппарата и отвлекла мое внимание.
        - Еще один, всего один разочек! - взмолилась чья-то изнуренная мама.
        Невероятный Халк и Супермен высунули языки и приняли героические позы, и снова сверкнула вспышка. Когда я вернулся взглядом на ту сторону дороги, человека в маске уже не было.
        - Как дела? - спросила Кара, подходя с напитками прямо к двери.
        - Все нормально, - соврал я, шагнув в дом. Я жадно отхлебнул лимонада и ни слова не сказал о том, что я только что видел.
        Наверное, просто розыгрыш, убеждал я себя. Как та сцена во второй части «Хэллоуина», где один из парней одевается Майклом Майерсом.
        Вечер близился к концу, и мы с Карой взяли на себя роль привратников дома номер девятьсот двадцать по Хансон-роуд, приветствуя припозднившихся гостей и обнимая на прощание уходящих. Первыми ушли Джентилы, торопясь раздать здоровенные конфеты «Бейби Рут» - сколько себя помню, то был их коронный номер. Перед уходом мистер Берни вытащил сверкающий серебряный доллар из кармана пиджака и молча бросил мне. Дядя Тед - отцов младший брат и самый большой в мире ребенок, которого я знаю, хотел было меня за штаны дернуть, но передумал и просто потрепал макушку. Тетя Пэт распекала его без умолку, пока оба шли к машине.
        Вскоре после половины восьмого появилась Карли Олбрайт с ушами Микки Мауса, небрежно приколотыми на макушке. Она помогла нам раздавать конфеты бесконечному потоку сладкоежек. Оказалось, что самым приятным за весь вечер для меня стало слушать, как они с Карой обсуждают все на свете, наверстывая упущенное друг без друга время. Карли при этом уплетала спагетти с тарелки на коленях. Сразу видно, что когда-то они были лучшими подругами.
        Уже потом, лежа в постели, я осознал, что никто ни разу за весь вечер не упомянул в разговоре Бугимена. Я уже и вспомнить не мог, чтобы такое случалось в комнате, где собрались хотя бы несколько человек. Осознав это, я радостно улыбнулся. Вскоре, когда я все глубже проваливался в сон, в голове вновь всплыли знакомые тревожные слова: «грядет буря». Однако в этот раз я рассеянно размышлял: а не прошла ли буря, в конце концов, стороной?

4
        На следующее утро я проснулся свежим и бодрым, готовым хоть вечно барабанить по клавиатуре. Я работал над рассказом об отце и сыне. Для разнообразия история получалась не страшная - как и задумал. По сути, вышла такая зарисовка из жизни, в ней мне хотелось запечатлеть мгновение, много значившее для меня лично. Я подозревал, что история получится о моем собственном отце, но не был до конца в этом уверен. И мне страсть как хотелось выяснить.
        Однако спустившись вниз, чтобы взять миску пшеничных хлопьев «Уитиз» и с завтраком вернуться к себе за стол, я увидел мамино лицо и сразу понял: случилось что-то жуткое.
        - Что произошло?
        Она отвернулась от меня, посмотрела в окно кухни на наш задний двор.
        - Вчера вечером одна девушка не вернулась домой.

5
        Шестнадцатилетняя Кэссиди Берч жила с матерью и младшей сестрой в таунхаусе в самом конце Кортс-оф-Харфорд-сквер. Ее отец, водитель грузовика, погиб в дорожной аварии тремя годами ранее. Хоть и миниатюрного телосложения - ростом метр шестьдесят, едва пятьдесят килограммов весом, - Кэссиди подкупала лучащейся улыбкой и дружелюбным характером, задавая настроение всюду, куда бы ни пошла. Кэссиди увлеченно играла за школьную команду в хоккей на траве и была казначеем в клубе латинского языка. Училась старательно, без троек, и подрабатывала в «Бургер Кинг» на Сороковом шоссе.
        Около половины шестого прошлым вечером, пока мать оставалась дома - раздавала конфеты, - Кэссиди с одиннадцатилетней сестренкой Мэгги отправилась в поход за сладостями. Мэгги оделась Лютиком из своей любимой «Принцессы-невесты» - в прошлом году три раза посмотрела этот фильм в кинотеатре. И выглядела она как милая принцесса - длинные, светлые, заплетенные в косу волосы, пышное самодельное платье. Сестры обошли соседние дома за полтора часа, набрали две полные пластмассовые тыквы угощений и вернулись домой.
        Лютик принялась играть с горой конфет на обеденном столе, а Кэссиди пошла наверх переодеваться.
        В семь двадцать перед домом прогудел автомобильный клаксон. Кэссиди вмиг слетела по лестнице; красный бархатный капюшон развевался за ней, как плащ супергероя. Серая юбка-миди, белые леггинсы, черно-белые туфельки довершали костюм Красной Шапочки. Обняв на прощание маму и сестренку, она умчалась на вечеринку с лучшей подругой Синди Гиббонс.
        В общем-то, не то чтобы на вечеринку - просто Джессика Лепп уговорила родителей пригласить несколько подруг - восемь или девять - на двух условиях: никто не остается с ночевкой, потому что завтра в школу, и после десяти сорока пяти никого не должно остаться дома. Мать Джессики заявила, что не хочет остаться крайней, если кто-то из девчонок нарушит комендантский час. Леппы жили на Ларч-драйв - пять минут езды от дома Кэссиди. Крутая и извилистая Ларч-драйв на вершине подъема пересекала Хансон-роуд в каких-то пятидесяти метрах от дома моих родителей.
        Большинство девчонок оделись в костюмы - сексуальная вампирша, ботан-очкарик, Женщина-кошка, парочка чирлидерш. Они собрались в цокольном подвале у Леппов, устроили «дискотеку семидесятых», лопали чипсы и крендельки. Потом Джессика поставила видеокассету «Кошмар на улице Вязов», и все сбились в тесную кучку на диване и большом кресле, а когда на экране появлялись страшные сцены, многие девушки - не исключая Кэссиди - закрывали глаза ладошками. Старые добрые невинные развлечения. Никаких мальчиков, выпивки или курева, никаких гадких сплетен. Просто заливались хохотом до изнеможения да булькали, перепив газировки.
        В десять сорок пять, как и договорились, гости принялись расходиться. Кэссиди и Синди задержались чуть дольше других, помогая подруге убрать коробки из-под пиццы, бумажные тарелки и банки из-под газировки. Миссис Лепп поблагодарила обеих и выставила за дверь без пяти одиннадцать. Она лично удостоверилась, что девушки сели в машину Синди и уехали.
        В это самое время мать Кэссиди сидела в постели с историческим любовным романом на коленях и смотрела на часы. Минуты тикали одна за другой, а миссис Берч прислушивалась, не подъезжает ли к дому машина. Много вечеров провела она за этим занятием, никак не укреплявшим нервную систему. «Когда-нибудь эта девчонка узнает, каково быть мамой», - частенько думала миссис Берч, изводя себя волнением.
        Вот часы показали одиннадцать, а Кэссиди все не было, и женщина принялась грызть ногти - от этой отвратительной привычки она собиралась решительно избавиться. Прямо завтра.
        В одиннадцать ноль две клацнула открывающаяся дверь автомобиля, миссис Берч услышала приглушенный рок, а через несколько секунд дверь захлопнулась. Со вздохом облегчения женщина вернулась к книге. Героине повествования предстояло вступить в схватку с целой бандой вооруженных хулиганов, собравшихся разграбить хижину ее семьи, и миссис Берч очень хотелось узнать, чем все закончится.
        Лишь дочитав до конца следующей страницы, она сообразила, что так и не услышала ни как Кэссиди вставляет ключ в замок, ни как открывает или захлопывает дверь. Не слышала она и звука запирающегося засова.
        Миссис Берч вскочила как ошпаренная и понеслась вниз по лестнице, на ходу выкрикивая имя дочери. У запертой входной двери было пусто, лампочка подсветки все еще горела. Мать распахнула дверь и шагнула на крыльцо, снова позвав дочь. Не услышав ответа, она осмотрела хорошо освещенную парковку справа и всмотрелась в темное пространство пустого поля слева. Ночь безмолвствовала.
        Поспешив обратно, миссис Берч схватила с дивана беспроводной телефон и набрала номер Леппсов. Мать Джессики ответила после первого же гудка и заверила мать Кэссиди, что не далее как десять минут назад сама проследила, что девушки уехали.
        - Может быть, они заехали в «Стоп-энд-Шоп» - заправиться или за чем-то еще? - предположила она.
        Миссис Берч поблагодарила и повесила трубку.
        В состоянии, близком к безумию, она набрала номер Гиббонсов, и Синди сразу ответила; слышно было, как она запыхается от бега. Синди сказала, что только что вернулась домой, высадив Кэссиди, и помчалась в дом, чтобы звонок не разбудил родителей.
        - Ты высадила ее прямо перед домом? - уточнила миссис Берч.
        - В каком смысле? - недоуменно поинтересовалась Синди. - Я всегда так делаю.
        - Я знаю, но… Минут пять назад это ведь вы с Кэссиди были перед домом?
        - Ну, может, чуть больше, чем пять минут, но да, высадила ее, и сразу домой.
        - Ты видела Кэссиди после того, как она вышла из машины? Ты что-нибудь вообще видела?
        Синди на мгновение замялась.
        - Я обычно жду, пока она войдет… но, по-моему, сегодня я просто сразу уехала - не хотелось опаздывать из-за этого комендантского часа.
        - Значит, ты не видела…
        - Погодите-ка, - голос Синди зазвенел, - вы что, хотите сказать, что она не вошла в дом? Что она не с вами?
        - Именно это я и говорю.
        - О боже! О боже, что делать, я пойду разбужу родителей!
        - Буди, милая, а я пока позвоню в полицию.

6
        Все это произошло на той самой улице, где стоит дом, в котором я спал.

7
        После непродолжительных поисков полиция обнаружила тело Кэссиди Берч в два двадцать семь ночи на кладбище «Эджвуд-Мемориал-Гарденс», что на Тримбл-роуд. Стажер-полицейский, который обнаружил девушку неподалеку от главного входа, решил было, что натолкнулся на хэллоуинский розыгрыш - тело расположили перед надгробьем, и вокруг стояли тыквы со все еще горящими свечами. Она так и была одета - почти одета - Красной Шапочкой, но избита, изнасилована и задушена. Левое ухо отрезано. На теле - десяток укусов, будто убийца напал в приступе бешеного голода. Один из видавших виды полицейских описал картину как «акт безумия».
        Кэссиди Берч (фото предоставлено Кэндис Берч)
        Кэссиди Берч (фото предоставлено Кэндис Берч)
        Эджвуд-Мемориал-Гарденс (фото предоставлено автором)
        Поиск улик возле таунхауса Берчей в Кортс-оф-Харфорд-сквер (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        X
        Последствия
        «Убивая, он наслаждается, и будет убивать снова и снова, если мы его не остановим»

1
        Проснувшись утром во вторник после Хэллоуина, Эджвуд узрел кошмар.
        Ранние утренние ток-шоу на четырех новостных каналах были прерваны экстренными сообщениями, и в час, когда все едут на работу, эфир наполнился чудовищными подробностями убийства Кэссиди Берч. Спеша поделиться новостями, соседи собирались группками на крыльце перед домом или на подъездных дорожках. Многие горожане сели по машинам и поехали на кладбище, но всем пришлось вернуться - на единственной дороге туда стоял полицейский кордон. Полдень еще не наступил, а в городе уже все знали: Бугимен вернулся.
        Утешив как мог маму на кухне, я кинулся наверх к телефону и набрал номер Карли. Она не ответила, и я оставил голосовое сообщение. Подруга перезвонила, совершенно потрясенная новостью, и я рассказал о человеке в маске, которого видел прошлым вечером. Карли отругала меня, что не рассказал ей об этом раньше. К счастью, она торопилась, а не то я получил бы настоящую выволочку. Карли очень спешила, но успела сообщить, что едет в школу - редакция отправила побеседовать с директором и некоторыми учителями. Занятия на сегодня отменили, но учителя все равно должны быть на работе. Мы договорились встретиться вечером, и она умчалась.
        Местные дневные новости начались с прямого эфира: детектив Харпер выступал с кратким обращением прямо у ворот кладбища:
        - На данный момент могу подтвердить, что на территории кладбища Эджвуд-Мемориал-Гарденс сегодня рано утром обнаружено тело шестнадцатилетней Кэссиди Берч.
        Детектив продолжал говорить, а камера сфокусировалась на небольшой группе полицейских за его спиной. Они шли между надгробий на другом конце кладбища, каждый с охапкой красных флажков на колышках сантиметров по сорок длиной. Прежде чем камера дала панораму, я успел заметить, как один из копов опустился на колено и обследовал нечто на земле у своих ног, а потом воткнул в траву флажок, чтобы отметить место, и лишь затем пошел дальше.
        - Хотелось бы попросить вас дать семье Берч достаточно времени и уединения, чтобы оплакать трагическую потерю, - продолжал детектив Харпер. - В данный момент следственная группа разрабатывает целый ряд важных улик. Вечером постараемся сообщить дополнительную информацию. На этом все.
        Остаток дня я не мог найти себе места - из головы не шел человек в маске. Когда я впервые заметил, что он следит за мной через дорогу, было около семи вечера. Полиция полагает, что Кэссиди Берч была убита вскоре после того, как ее высадили перед домом из машины в одиннадцать ноль-ноль. Четыре часа разницы. Неужели Бугимен нанес мне вчера вечером визит, а затем прошел дальше по улице, выследил жертву и убил ее?
        Я чувствовал, что мне не усидеть на месте дольше нескольких минут; о том, чтобы писать, нечего было и думать, и я сам не смог бы сейчас доверить себе редактуру тех нескольких статей в журнал, что ждали на столе. Поразмыслив какое-то время, я сел в машину и поехал кататься. Избегая заезжать на кладбище и не приближаясь к дому, где жила Кэссиди, я бесцельно кружил по другой половине Эджвуда, проехав мимо торгового центра, «Севен-илевен» и школы - там я заметил машину Карли на стоянке для посетителей. С полчаса я просто сидел в машине у береговой линии на Флаинг-Пойнт-парк. Потом заправил полный бак, сделал еще один круг по городу и, наконец, вернулся домой, по дороге неосознанно выбрав маршрут мимо домов первых трех жертв.
        Из вечерних новостей - я посмотрел их вместе с родителями в цокольном этаже - мало что нового можно было узнать об убийстве Кэссиди Берч. Полиция занималась следствием и не горела желанием выступать перед камерами, тем более что сказать им было нечего. Кадры, на которых десяток полицейских обыскивали заросшее травой поле у дома Кэссиди, вскоре уступили место видеоряду, где заплаканные друзья и соседи девушки делились личными трогательными историями из ее жизни.
        Темноволосая девушка по имени Мэллори держала в руках акварель с изображенным на ней закатом. Мэллори рассказала, что Кэссиди закончила эту картину в прошлом году на уроке рисования и недавно удивила подругу, подарив на день рождения. Другая одноклассница, Линдси, поведала, какой щедрой была Кэссиди, как помогала подруге с решением интегралов в домашней работе, и о том, как души не чаяла в младшей сестренке Мэгги. Сосед Берчей, мужчина средних лет, сначала вторил добрым словам одноклассниц, а потом вдруг решил поделиться своими мыслями о том, что девушку убили сатанисты. Заявил, что сам видел, как обкуренные подростки ходят по ночам шайками, во всем черном и с серьгами в виде перевернутых распятий, а руки татуированы пентаграммами.
        - Несчастную девочку бросили на кладбище. Какие еще доказательства нужны полиции?
        Мне показалось примечательным, что Синди Гиббонс, подруга Кэссиди, которая отвезла ее домой в ночь убийства, ни на одном из каналов не появилась. И на звонки Карли девушка не ответила. «Наверное, слишком расстроена для разговоров», - подумал я.
        После перерыва на рекламу на экране Одиннадцатого канала появился седовласый диктор. Мужчина листал ворох документов и зачитывал, как он назвал их, «чрезвычайные события». Оказалось, что в силу немедленно вступает новый комендантский час - с девяти вечера, и следить за его соблюдением намерены крайне строго. Некоторые бары и рестораны объявили, что закрываться будут рано; их поддержали и местные точки розничной торговли: «Уолмарт», «Баскин-Роббинс», «Рэдио Шэк», «Сантонис». Все занятия в средней школе отменили до конца недели. В школах для младшеклассников занятия продолжатся, однако очное посещение оставляют на усмотрение родителей или опекунов. Школа для старшеклассников озвучила осторожные планы открыться в следующую среду, девятого ноября - во вторник должны были пройти выборы. Пообещали, что будут работать психологи, чтобы помочь учащимся справиться с трагедией.
        Позже, поднимаясь по лестнице в спальню, я чувствовал лишь усталость и онемение. Я не был знаком ни с Кэссиди Берч, ни с ее мамой, ни с младшей сестренкой. Насколько мне было известно, ни в магазинах, ни на улице я никогда с ними не пересекался. В отличие от друзей Кэссиди, я никогда не слышал, как она смеется или поет, не видел, как рисует.
        Так отчего же болит сердце? Отчего я в ярости? Кэссиди Берч стала четвертой жертвой Бугимена. Почему в этот раз я все воспринимаю иначе? Это чувство вины за то, что я видел человека в маске незадолго до убийства и ничего никому не сказал? О господи… Неужели я превращаюсь в собственную мать?
        Забравшись в кровать, я позвонил Каре - должно быть, в пятый раз за вечер. Хоть ей и предстоял экзамен на следующее утро, Кара как смогла постаралась поддержать меня и только потом пожелала спокойной ночи.
        Вскоре после этого, как и обещала, позвонила Карли Олбрайт. Но я уже погасил свет, отключил телефон и спал крепким сном.

2
        Когда мы с Карли все-таки встретились на следующее утро, она жутко страдала от недосыпания. Ее всегдашние источники не смогли сообщить, чтo оставил убийца на месте преступления на сей раз. Очевидно, детектив Харпер задал своим людям такую трепку за слив информации газетчикам, что теперь никто и рта не посмел раскрыть.
        Карли полагала, что Бугимен, как обычно, оставил что-то связанное с цифрой шесть. С этим было трудно спорить. После непродолжительного обсуждения мы решили: скорее всего, дело в тыквах. Полиция описала хэллоуинские фонарики вокруг трупа, но ни разу не упомянула, сколько их там было.
        Новости о возвращении Бугимена вновь привлекли разлетевшихся журналистов, и те кинулись строчить на тему, как они это называли, «ужаса на Хэллоуин». Прошли даже слухи, что знаменитое телешоу «Их разыскивают в Америке» собирается приехать в Эджвуд, инсценировать и снять фильм про последнее убийство. В основном местные предприниматели скрывали свою радость, однако некоторые - включая и Мэла Фуллертона со своей рыгаловкой - открыто предвкушали, как набьют карманы, когда сюда хлынут газетчики. Я узнал многих известных медийных личностей - видел их по телевизору. Хоть я и плевать на них хотел, однако чуть было не прославился, в последний момент затормозив в паре сантиметров от взятой напрокат машины Мори Повича, ведущего телешоу «Дела текущие» - я сдавал задним ходом на парковке у торгового центра. Учитывая мое скверное настроение в последнее время, я бы, наверное, просто выскочил из машины и набил его самодовольную морду. Ну а попадись мне где-нибудь в городе Херальдо Ривера, это запомнилось бы всем надолго.
        А еще бродили упорные слухи, что ФБР строит планы обыскать весь город - дом за домом. Гражданские активисты уже устроили митинг у офиса шерифа и у суда. Многие опрошенные домовладельцы были готовы с оружием в руках отстаивать свои права.
        Эджвуд становился похож на пороховую бочку, готовую рвануть в любой момент.

3
        На следующей неделе в среду, когда школа открылась, Джордж Буш-старший уже был избран президентом США, хотя еще и не вступил в должность. Зато в школьном кабинете психолога к работе приступили два специалиста из Балтимора. Неделя не успела закончиться, как к ним присоединился третий - чтобы справиться с ежедневным неиссякающим потоком расстроенных подростков.
        Появились и другие новшества: в холле перед спортзалом за складными столиками школьники обнаружили трех следователей. Класс за классом, детективы опросили каждого из восьмисот пятидесяти семи учеников, на что ушло почти две недели.
        Позднее я поговорил с несколькими учащимися - хотелось выяснить, что за вопросы задавали следователи. Ответы меня не удивили: насколько хорошо вы знали девочек, которых убили? Были ли у этих девочек проблемы, о которых вам известно - затаенная злость, сплетни, порванные с обидой отношения, другое? Были ли у девочек особенные отношения с учителями? Замечали ли вы что-нибудь странное или необычное в последние месяцы?
        Вскоре по городу поползли слухи. Предположительно, полиция заинтересовалась тридцатиоднолетним Аароном Ангером. Всеми любимый учитель английского и футбольный тренер, он переехал в Эджвуд из Флинта, штат Мичиган, двумя годами ранее. Некоторые, к ним относился и Берни Джентил, поговаривали, что оперативники допрашивали Ангера уже четыре раза, и надежного алиби он не предоставил.
        Карли Олбрайт ухватилась за эту историю, копала несколько дней и выяснила, что большинство фактов сходятся. Однако вскоре эта ниточка лопнула: Ангер раскололся, почему не раскрывал алиби. Выяснилось, что ночь на Хэллоуин он провел с парочкой эскортниц и опасался, что если проговорится, то, во-первых, потеряет работу, а во-вторых, ему предъявят обвинение в развратных действиях.
        Полиция решила не передавать дело в суд. Впрочем, по окончании учебного года Ангер все равно уволился и вернулся домой в Мичиган.

4
        В пятницу, восемнадцатого ноября, Карли взяла интервью у прославленного криминалиста-аналитика, профайлера ФБР Роберта Невилла. Интервью потом вышло в «Иджис».
        Профайлер изучает уголовные преступления с целью создания психологического и поведенческого портрета подозреваемого. Профессия эта получила признание лишь десятью годами ранее, когда агент ФБР Джон Эдвард Дуглас успешно расследовал серию убийств детей в тысяча девятьсот семьдесят девятом - восемьдесят первом годах в Атланте. И если Джона Дугласа считали «дедушкой» уголовного профайлинга, то Роберт Невилл быстро снискал себе славу сыночка-любимчика.
        Молодой и талантливый красавец составил сложный портрет человека, известного как «Бостонский мясник». В восемьдесят пятом году усилия Невилла привели к аресту уважаемого священника из Массачусетса за изнасилование и убийство семи местных проституток. Год спустя благодаря его аналитической работе о печально знаменитом деле в пригороде Чикаго - «убийстве семейки Брейди» - Невилла повысили по службе второй раз за два года, а портрет профайлера попал на обложку журнала «Пипл».
        И все же Карли его поклонницей не стала. Она заявила, что Невилл - высокомерный сексист с неприятным запахом изо рта. За полчаса интервью Карли полностью выбилась из сил. Я спросил, поделилась ли она впечатлениями с самим Невиллом или со своим шефом, но она не поддержала моего ерничанья, а лишь глянула на меня сердито и резко оборвала замечанием:
        - А сам как думаешь?
        У меня хватило ума промолчать в ответ.
        Далее, с позволения автора и «Иджис», приводится отрывок интервью Карли Олбрайт и фэбээровского профайлера Роберта Невилла:
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Что должен уметь хороший профайлер?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Должен уметь поставить себя на место преступника, должен мыслить как преступник - увидеть мир чужими глазами. Должен обладать критическим мышлением и логикой. А еще ему нужна зверская интуиция и аналитические навыки. Нужно уметь эмоционально абстрагироваться. Ну и не быть брезгливым, чтобы не стошнило.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Вы не страдаете от кошмаров или депрессии, обусловленных работой?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Согласен, многое оставляет следы в душе. Но я просто перезагружаюсь и работаю дальше. Это мой долг.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Почему вы приехали в Эджвуд? Разве нельзя создать портрет убийцы по докладам или пообщавшись с полицейскими по телефону?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Да, в принципе, можно. Однако учитывая характер этих преступлений, я решил приехать.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Что вы имеете в виду под «характером преступлений»?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Нападения в Эджвуде становятся все более жестокими и извращенными. За сто пятьдесят один день произошло четыре убийства. Убивая, он наслаждается, и будет убивать снова и снова, если мы его не остановим.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Вы убеждены, что это именно «он»?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Конечно. Даже когда у нас не было свидетеля, я понимал, что убийца - мужчина.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Что еще вы можете рассказать о психологическом портрете Бугимена?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Во-первых, ему нравится, что его так зовут. Ему нравятся внимание и слава. Ему известны дела предшественников: Сына Сэма, БТК[20 - BTK (аббревиатура от англ. bind, torture, kill - «связать, пытать, убить») - прозвище маньяка Денниса Рейдера, придуманное им самим.], Ночного Охотника. Мы позволили ему стать частью чего-то важного.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Что еще?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Это белый мужчина, ему под тридцать или под сорок. Вероятно, одинок или разведен. Среднего или выше среднего интеллекта. Безработный, или работа у него такая, что предоставляет полную свободу по ночам. Он либо живет где-то неподалеку и без соседей, либо водит большую машину, возможно, микроавтобус. Насилуя и убивая жертв без свидетелей, он затем перемещает тела.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Значит, вы полагаете, что он живет где-то в Эджвуде?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Убийца - местный житель, это совершенно точно. Ему хорошо известны улицы и места, где можно бросить жертву.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Он знаком с жертвами лично?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Не обязательно. Даже скорее нет. Однако когда потенциальная жертва привлекает его внимание, когда он принимает решение, то какое-то время наблюдает за ней, прежде чем совершить преступление.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: То есть, по вашим словам, он ездит по городу и выхватывает девочек наугад?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Нет, совершенно не так! Он предпочитает определенный тип: юная, привлекательная, всеми любимая, с роскошными волосами. Он на таких злится, ему нужно их унизить и уничтожить. Почему? Применим бритву Оккама: наиболее вероятный ответ - самый простой[21 - Одна из бытовых формулировок методологического принципа, названного в честь английского средневекового философа Уильяма Оккама; основная его краткая формулировка такова: «при рассуждении не стоит множить сущности без необходимости».]. Девушка, подходящая под описание, когда-то его обидела. Он чувствует себя обманутым, обиженным, оскорбленным. Возможно, он все еще помнит, как ему солгали, выставили дураком или слабаком.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Зачем ему кусать своих жертв?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Укусы - это нечто личное, интимное и демонстрирует его власть над жертвами. Я полагаю, что по этой же причине он их душит, а не пользуется оружием. Он желает, чтобы девушки - и все вокруг - осознавали: он всемогущ, а они беспомощны, и никогда им не остановить его, что бы он ни задумал.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Зачем отрезать уши?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: По той же причине. Он забирает их как сувениры, на память. У него все под контролем. Вероятно, время от времени он достает эти сувениры из потайного места и заново переживает то, что сотворил.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Для чего убийца придает телам позу?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Причин может быть несколько. Одна из них - так называемый «почерк». А возможно, и в этом он демонстрирует власть над жертвой. «Я не только при жизни сделал с тобой что хотел, но и после смерти». Не исключено, что по завершении он испытывает некое раскаяние, пусть и неполноценное.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Кое-кто из полицейских, с кем я общаюсь, называют его «Призраком». Как поймать призрака, мистер Невилл?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Прозвище любопытное, но неточное. Человека, которого мы разыскиваем, поймать непросто, однако уверяю вас: он на сто процентов состоит из плоти и крови. Со временем преступник совершит ошибку, и мы его схватим.
        КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Как вы полагаете, он дразнит полицию?
        РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Я считаю, что он от себя в восторге. Ему нравится убивать, и это получается у него лучше с каждым разом.

5
        Итак, я прочел черным по белому: «Убийца - местный житель. Ему хорошо известны улицы и места, где можно бросить жертву».
        Я швырнул газету в мусорную корзину и, еще сидя в кресле, оттолкнулся от стола. Мне ли спорить с утверждением великого Роберта Невилла?
        Лишь позднее до меня дошло, почему я так неуютно себя чувствую, почему я так зол в последние пару недель. Как бы мне ни хотелось иного, в глубине души я понимал, что детектив Харпер и Роберт Невилл правы: убийца - один из нас.

6
        В то воскресное утро родители отправились в церковь Христа, что на Уиллоуби, а мы с друзьями встретились на заднем дворе школы, чтобы поиграть в баскетбол. Билл Кафрон, с которым я в студенческие годы делил комнату, пришел со старшим братом Ли; были там и Джефф Прюитт, и Джон Шэк, и братья Кроуфорд, и еще парочка парней помладше - их я не очень хорошо знал, - которые вернулись из колледжа на День благодарения. Для разогрева мы сыграли в «двадцать одно», а потом часа полтора носились по всей площадке.
        Я был рад как следует попотеть; пересечься со старыми дружками - то, что надо, чтобы вырваться из духоты. И конечно, все разговоры вертелись вокруг убийства Кэссиди Берч. Джефф Прюитт, Кенни и Бобби Кроуфорд выросли на Бокселдер-драйв, в двух минутах ходьбы от дома Джессики Лепп, где Кэссиди и ее подружки тусовались в ночь убийства. Бобби знался с обеими - и Джессикой, и Кэссиди, - и до сих пор злился на Синди Гиббонс за то, что та не дождалась, когда Кэссиди войдет в дом.
        - Я, между прочим, не один ее виню. Слыхал, она получает письма с угрозами.
        Один из парней помоложе рассказал, что его мама работает с миссис Берч, и та держится молодцом, старается, ведь нужны силы на младшую сестренку Кэссиди. Несколько мамашек объединились и кормят Берчей по расписанию, чтобы тем не нужно было заботиться о готовке.
        Все тело ныло, и я изнемогал от жажды, когда по дороге домой тормознул у «Севен-илевен». Как всегда, свободных мест у задней стенки, там, где стоят кофе-машины, не было. Я кивнул мистеру Андерсону и Ларри Ноэлю, извинился перед остальными - пришлось протискиваться, проделывая себе путь к аппарату с газировкой на дальнем конце прилавка. Какой-то рыжий шкет, весь в веснушках и со здоровенной козявкой, торчащей из левой ноздри, обставил меня и уже наливал себе большой стакан черничной.
        Пока я ждал очереди - изо всех сил стараясь не смотреть на зеленую соплищу, болтающуюся в опасной близости от верхней губы парня; когда он вдыхал, коза исчезала в ноздре, выдыхая же, мальчишка извлекал соплю на всеобщее обозрение, - я не мог не прислушаться к обрывкам разговоров за соседним столиком:
        - В этом своем дурацком мешке на голове…
        - …а прошлым вечером опять был там же. Я-то их видел…
        - …сукину сыну лень убить кого-то.
        - …у пожарного депо…
        - Я все равно ставлю на Стэна. У него ведь…
        - …что, трудно посмотреть? Да за ним хвост тянется длинней моей руки.
        - …а если копы не желают, то возьмемся мы…
        - Четыре трупа белых девочек и черный коп… Что-то в этой картинке не сходится.
        Один из говоривших за столиком внезапно громко откашлялся.
        - Ты налить себе пришел или так и будешь стоять, подслушивать все утро?
        Я моргнул и понял, что обращается он ко мне. Рыжего с козявкой в носу и след простыл.
        - Я не подслушивал. Просто замечтался. Простите.
        Не обращая внимания на их ворчание, я взял стакан и принялся наливать. Закончив, взял соломинку из коробки на прилавке и перевел дыхание. Дорога к кассе была лишь одна. Бочком, чтобы стать совсем незаметным, я пробирался между стульев, когда мне в руку ткнулось крепкое плечо, пригвоздив к месту.
        - Смотри, куда прешь, - предупредила незнакомая мне крепкая лысина.
        - Отвали от него, - раздался голос сзади.
        Повернувшись, я наткнулся на мистера Андерсона. От него пахло кофе и сигаретами.
        - Как поживаешь, Рич?
        Я облегченно сглотнул.
        - Неплохо. А вы?
        - Замечательно. Пожелай родителям от меня счастливого Дня благодарения.
        - Обязательно. И вы передайте миссис Джойс мои поздравления.
        Он кивнул, а я пошел к выходу, мечтая только об одном: поскорее отсюда убраться. Уже вырвавшись на свободу из стариковского угла, я услышал спокойный голос за спиной:
        - Вот так и попадают в переплет, парень.
        Я шел не оглядываясь.

7
        Вторая половина ноября оказалась особенно напряженной для опергруппы, ловившей Бугимена. В предвкушении праздников все только и ждали выходных - сначала закупать продукты на все долгие праздники под День благодарения, а потом подарки и украшения на Рождество. Но нервы у людей были измотаны до предела. Снова рекордными темпами сыпались звонки как в службу спасения, так и на линию доверия.
        Один мужчина, который жил через дорогу от начальной школы, среди ночи услышал топот шагов на крыше своего дома.
        Жительница Секвойя-драйв услышала шум на улице, пока мыла посуду. В кухонное окно женщина увидела темную фигуру, сиганувшую через забор на заднем дворе.
        Работница почтамта позвонила на линию доверия и сообщила о загадочной горке сигаретных окурков, которые она обнаружила за сараем. Через час с извинениями перезвонил ее смущенный муж. Выяснилось, что курил он и в последний месяц по несколько раз за день выскальзывал из дома, чтобы покурить, хоть и поклялся жене, что бросит.
        Преподаватель бухгалтерии из общинного колледжа Харфорда позвонила в службу спасения и, разрыдавшись, сообщила всякое слыхавшему оператору, что на поле за домом кричит женщина.
        Некий мужчина заявил, что его калитка на заднем дворе почему-то стоит незапертой; рассерженная женщина пожаловалась, что ей разбили лампочку над входом; девятилетняя девочка сообщила, что ее корги Элвис пропал с огороженного двора.
        Детективу Харперу и его опергруппе пришлось расследовать каждый из этих телефонных звонков.

8
        За пару суток до Дня благодарения Тринадцатый канал прервал очередной показ сериала «Чертова служба в госпитале МЭШ» в семь тридцать вечера новостями о том, что в департамент шерифа округа Харфорд только что вошел мужчина и признался в недавних убийствах четырех девочек в Эджвуде. Телевизионщики не располагали ни фото, ни именем этого человека, однако, как заявил их репортер, побывавший у шерифа, мужчине за тридцать, он высок и крепок сложением, темноволос и с усами. Той ночью весь город - включая и меня с родителями - лег спать в надежде, что кошмар закончился.
        К несчастью, мы рано радовались.
        На следующее же утро было во всеуслышание объявлено, что признание фальшивое: в то время, когда убили двух первых девочек, явившийся к шерифу мужчина отбывал срок за взлом и проникновение в тюрьме в Пенсильвании. Теперь этот неизвестный был задержан полицией и проходил психиатрическое обследование.

9
        Наутро после Дня благодарения, когда я сидел за обеденным столом - в халате и пижаме, объевшийся, сонный и с газетой в руках, - в комнату вплыла Карли.
        - Ты откуда взялась? И как ты попала в дом? - удивился я.
        Она уселась в кресло напротив.
        - Твоя мама открыла дверь.
        - Я не слышал звонка.
        - А я и не звонила. Она подметала тротуар перед домом, когда я пришла.
        - Мне кажется, было лучше, пока вы не познакомились.
        Карли улыбнулась.
        - Эта женщина - святая.
        С этим я поспорить не мог.
        - Ну и что ты здесь делаешь?
        - Хотела тебе кое-что показать. - Перегнувшись через стол, она достала из своей сумки а-ля «Лоис Лейн, жена Супермена»[22 - Имеется в виду «журналистская» сумка через плечо с большими накладными карманами.], которую стала в последнее время носить, конверт из грубой бумаги. Открыв конверт, достала из него четыре глянцевые фотографии и подтолкнула их мне.
        - Ну и что это? - спросил я, зевая.
        - А на что похоже?
        Я присмотрелся.
        - Похоже, что ты сфотографировала те импровизированные мемориалы, которые строили в память о девушках. Жутковато.
        - Это не я, это наш штатный фотограф.
        - Ладно, ну и?..
        - Присмотрись! Они расположены по порядку. Что-нибудь замечаешь?
        Я долго изучал первую фотографию и уже было собрался сказать ей, что и понятия не имею, о чем она говорит, а потом увидел - в правом нижнем углу фотографии. Я тут же взялся за второе фото. На этот раз времени ушло немного больше, но я в конце концов увидел - на сей раз в верхнем левом углу.
        - Черт побери… - Я поднял изумленный взгляд на Карли.
        - Прикольно, да?
        «Севен-илевен» на Эджвуд-роуд (фото предоставлено автором)
        Команда местных репортеров беседует с подругой Кэссиди Берч, Линдси Поллард (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        XI
        Мемориалы
        «Картинка была выполнена грубо, но изображение передано совершенно отчетливо…»

1
        Я собрал фотографии в аккуратную стопку.
        - Ты сама до всего этого додумалась?
        - А что, трудно поверить? - Карли посмотрела на меня с вызовом. - Ты, конечно, считаешь, что мне не додуматься без блистательного мужчины вроде тебя или Роберта Невилла, да?
        - Гмм, нет. Просто подумалось, что в газете тоже кто-нибудь заметил? Типа фотограф?
        - А, вон ты о чем, - успокоилась Карли. - Нет, кроме тебя, никто не знает.
        - И все это время оно было у нас перед самым носом, - вздохнул я. - Ты ведь понимаешь, что нужно позвонить детективу Харперу.
        Она нахмурилась.
        - Я знала, что ты так скажешь.
        - Хочешь заграбастать всю славу или мне позвонить?
        - Мечтаешь приписать себе мои заслуги? Фигушки! Сама позвоню.

2
        Пока Карли звонила детективу Харперу с дополнительного на кухне, я опять разложил все четыре фотографии на обеденном столе и осмотрел их. Это были полноцветные кадры двадцать на двадцать пять, предельно четкие, на глянцевой бумаге. Первое фото было сделано во дворе Галлахеров сразу после похорон Наташи. Когда красная ленточка, повязанная вокруг дуба перед домом Галлахеров, исчезла, ее вскоре заменили чем-то более изощренным. Кто-то - вероятно, подружка - написала: НАВСЕГДА В НАШИХ СЕРДЦАХ, НАТАША, в центре огромного листа, и обвела слова большим красным сердцем. Вокруг сердца приклеили несколько фотографий, а остальное пространство листа исписали от руки: ПОКОЙСЯ С МИРОМ! МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ТЕБЯ! ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ! А еще здесь оставили много рисунков: сердечки, молитвенно сложенные руки, птички, радуги, залитые слезами лица. Плакат то ли прибили, то ли прикрепили скрепками к основанию дерева. Прямо над ним с гвоздя свисал большой деревянный крест, весь в цветах. Под постером на лужайке расположились бессчетные толпы плюшевых мишек, жирафов, слонов и динозавров, а также целый каскад
стеклянных вазочек с увядшими букетами срезанных цветов и огарками дюжины свечей.
        Мои глаза переместились в нижний правый угол плаката и замерли на маленьком рисуночке, притулившемся между разбитым по центру неровной трещиной надвое сердечком и грустным-прегрустным лицом. Картинка была выполнена грубо, но изображение передано совершенно отчетливо: маленькая разметка для игры в классики. И в каждом квадратике стояла цифра «три».
        Я сглотнул и перешел ко второму снимку: «алтарь», посвященный Кейси Робинсон, который воздвигли у основания горки на площадке у школы. Вместо одного большого постера мемориал Кейси состоял из трех самодельных табличек поменьше. Я пристально всмотрелся в прямоугольник в центре. В верхнем левом углу, прямо под фото Кейси - она катит на велосипеде без рук, зато с улыбкой от уха до уха - кто-то нарисовал маленькую копию (сантиметров в десять высотой) объявления, висевшего на телефонном столбе напротив дома Робинсонов. Слова «Вы видели эту собаку?» едва уместились сверху над нацарапанным внизу «Позвоните 4444». А между подписями - мультяшный пес с огромной зубастой ухмылкой на морде.
        Сердце мое летело галопом, когда я взял в руки третью фотографию. На ней был запечатлен еще один мемориал, возведенный перед домом Мадлен Уилкокс. Горы цветов, несколько небольших крестов, две нераспечатанные пачки «Мальборо» в траве перед огромной фотографией Мадлен. На фото безмятежная и счастливая девушка в желтом сарафанчике и шлепках сидит на капоте какого-то автораритета. Фото размером не меньше чем метр на полтора закреплено на деревянном брусе, вбитом в землю. Над головой Мадлен плавает целая гроздь воздушных шариков в форме сердечек, а я не могу оторвать взгляда от переднего бампера автомобиля: там, в нескольких сантиметрах от правой ступни Мадлен убийца приклеил прозрачным скотчем пять сверкающих центов.
        Чтобы не передумать, я поскорее взялся за последнюю фотографию. Снимок был сделан еще на самой ранней стадии появления мемориала, посвященного Кэссиди Берч - так, всего парочка самодельных открыток с соболезнованиями, прикрепленных к столбикам кованой кладбищенской ограды, несколько воздушных шариков и одинокая свеча. Недавно в выпуске новостей я увидел, что место поклонения увеличилось в размерах раза в четыре. Внизу самой крупной открытки с соболезнованиями, под подписью человека, который ее принес, убийца пририсовал здоровенную тыкву с кривой ухмылкой и шестью треугольными глазами.
        - Он заедет за нами через пятнадцать минут, - вдруг раздался голос Карли у меня за плечом.
        Я чуть не заорал с перепугу.

3
        - У меня от вас двоих голова кругом идет!
        Детектив Харпер перевел взгляд с фотографий на нас со смесью недоверия и восхищения. Во всяком случае, я надеялся, что выражение на его лице означает именно это. Хотя трудно сказать наверняка - может, он опять просто разозлился.
        Мы припарковались у «Бойз-энд-Герлз» на Седар-драйв, неподалеку от дома родителей. Я повел себя как джентльмен - правда, в последнее время, когда дело касалось детектива Харпера, я вел себя как трусоватый заяц - и сел на заднем сиденье, уступив Карли место спереди.
        - Значит, наша находка вас ни капельки не удивляет? - спокойно поинтересовалась Карли.
        Медленно кивнув, сержант вперил в нее взгляд.
        - Я не удивлен. Я поражен.
        - Но?..
        - Мы уже пару недель как обнаружили и рисунки, и монетки.
        - Быть не может! - вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.
        Детектив повернулся ко мне.
        - Что-о?
        - Простите. - Я опустил глаза. - Не сдержался. Я просто… изумлен.
        - Нечего вам изумляться. А что касается вас… - он снова обратился к Карли, - в газете это появиться не должно. И вы оба обязаны молчать, никому ни слова.
        - Понимаю, - моя подруга надула губы.
        - А юный следопыт на заднем сиденье? Он понимает?
        Я кивнул, опасаясь снова брякнуть глупость.
        - Вы не против, если я заберу эти фото? - Харпер поднял руку со снимками.
        - Пожалуйста, - ответила Карли. - А можно вопрос?
        - Давайте.
        - Вы установили слежку за мемориалами? На случай, если он вернется?
        Харпер ответил не сразу.
        - Последние две недели - каждую ночь.
        - За всеми четырьмя?
        Он опять ответил не сразу.
        - Да.
        - И?..
        - И не могу вам ни о чем рассказать.
        - Да ладно, - ее тон меня удивил, - ни я, ни юный следопыт на заднем сиденье…
        - Полегче! - я возмущенно выпрямился.
        - …ни разу не дали вам повода в нас усомниться. Мы ведь позвонили по собственной инициативе. И вовсе не обязаны были этого делать. Мы могли…
        - Ладно, ладно, - Харпер поднял руки вверх и, похоже, решился. Задумчиво посопев, он предупредил: - Но это необходимо сохранить в тайне, ясно?
        - Конечно, - пообещала Карли.
        Обернувшись, он посмотрел мне в глаза.
        - Да, конечно, - повторил я.
        - Мы начали круглосуточное наблюдение за этими мемориалами только пару недель назад, когда обнаружили, что он вытворяет. Наш прокол. Конечно, надо было раньше заметить. Если бы люди узнали, нас бы поперли из города, и я бы лично никого в этом не винил.
        Он нервно поерзал в кресле.
        - Но еще прежде чем мы поняли, что происходит, наши служащие присматривали за местами преступлений. С первого же дня полиция проводила регулярные объезды.
        - Заметили что-нибудь? - спросила Карли, и я, глядя на нее с заднего сиденья, впервые серьезно подумал, что когда-нибудь ей действительно достанется Пулитцеровская премия.
        - Мы заметили достаточно для того, чтобы попросить членов семьи и друзей, а также некоторых представителей средств массовой информации предоставить нам фото или видеоматериалы, сделанные во время поминовения. У нас теперь есть снимки множества самых разных лиц. И мы анализируем все, что получили.
        - Это правильно, - кивнула Карли.
        - Рад, что вы одобрили.
        Тут она реально хихикнула.
        - Значит, какая-то схема стала вырисовываться? Завсегдатаи? Знакомые лица, приходящие регулярно?
        - Вы удивитесь, но есть такие, что наведываются или просто ездят мимо каждый божий день. Они все у нас на учете.
        Блин. У меня загорелись щеки.
        - Как правило, это родственники или друзья, люди, у которых есть железобетонные алиби.
        Теперь взмокли ладони.
        - Хотя время от времени появляются и неожиданные персонажи.
        Под ложечкой засосало.
        - Такие, чье поведение мы считаем необычным или, прямо скажем, странным.
        - Насколько странным? - поинтересовалась Карли.
        - Видели всякое - что можно и чего нельзя. Истерические приступы рыданий. Взрывы ярости. Безудержные молитвы. Не раз бывало, что люди прихватывают с собой сувениры с места поминовения - мягкие игрушки, фотографии.
        Я попытался сглотнуть, но горло совершенно пересохло.
        - Когда что-то подобное происходило, мы поднимали материалы на этих людей и в нескольких случаях устанавливали дополнительное наблюдение - вдруг еще какое странное поведение проявится.
        - Простите, - вдруг прервала его Карли, - у меня сигнал на пейджер. Нужно позвонить в газету.
        Слава богу. Аминь. Господи, благослови этот драгоценный пейджер.
        Детектив Харпер завел двигатель и выехал с парковки. Через несколько минут, когда мы притормозили у моего дома, я заметил в зеркале заднего вида, что он пристально смотрит на меня. Прежде чем я успел отвести взгляд, Харпер мне подмигнул.
        Карли Олбрайт пишет статью для «Иджис» (фото предоставлено Бруклином Юингом)
        XII
        Лето с дробовиком
        «Это он»

1
        После разговора с детективом Харпером меня неотступно преследовала некая мысль. Пара дней ушла на то, чтобы оправиться и прийти в себя после хитрого взгляда, который Харпер бросил мне в зеркало заднего вида, и осознания: полиция все знала о том, что я частенько проезжал мимо мемориалов, не говоря уже о домах жертв. Очевидно, я и близко не проявлял того ума, который себе приписывал.
        А ведь еще была фотография, которую я припрятал в конверте у задней стенки в ящике стола. Я подобрал это фото в затоптанной траве под деревом, где друзья и семья Наташи Галлахер устроили ее поминальный «алтарь». Цветной квадратик десять на десять, на нем Наташа лопает дымящихся крабов за столиком у бассейна. Фото выцвело и пошло морщинками от непогоды. На оборотной стороне отпечатался чей-то ботинок, а верхний левый уголок порвался - то ли от кнопки, то ли от скрепки, которой фото было пришпилено к общему постеру. Должно быть, ветер оторвал эту фотографию. В тот сентябрьский вечер, когда она мне подвернулась, я хорошенько огляделся: не смотрит ли кто. Потом нагнулся - типа, у меня шнурок развязался, прижал фото ладонью и, уходя, сунул в задний карман шорт. Как назвал это детектив Харпер - странное поведение, ни дать ни взять. Я ни тогда не смог бы объяснить, зачем взял фото, ни сейчас не могу. Зато теперь я знаю: либо сам Харпер, либо кто-то из его подчиненных видел, как я это сделал.
        Но беспокоило меня не это. Позор - штука временная, о чем я узнал на собственной шкуре за долгие годы жизни. Было что-то еще - что-то важное; оно носилось прямо под поверхностью моего сознания и просилось на кончик языка, изо всех сил стараясь вырваться наружу…
        И я просто с ума сходил.
        Я даже прибег к хитрому приемчику, которому меня обучил профессор журналистики на старшем курсе - препод этот мне очень не нравился, однако к концу курса я его зауважал. Он говорил следующее: чтобы вспомнить важные факты или сюжетные линии, которые почему-то ускользают от внимания, писатель должен составить список всего, что произошло недавно, не упустив ничего - какой бы ерундой это ни казалось.
        У меня получился вот такой список:
        День благодарения
        Кара
        Мама
        Отец
        Карли
        Детектив Харпер
        Мемориалы
        Бугимен
        Горка
        Фотографии
        Седар-драйв
        Баскетбол
        Библиотека
        Почтамт
        Магазины
        Принтер
        Журнал
        Рассказ
        Отказ
        Банк
        «Пицца-Хат»
        Стивен Кинг
        Кинотеатр
        Б/у книги от Кэрол
        Замена масла
        Снегопад
        Кладбище
        Клуб «Бойз-энд-Герлз»
        Я подумал: не добавить ли сюда скай-дайвинг[23 - Скай-дайвинг - один из видов парашютного спорта.], дрэг-рейсинг[24 - Дрэг-рейсинг - автогонки на сверхкороткие дистанции.] и сплав на плоту по горной речке - просто так, чтобы биография выглядела покруче, но потом передумал. Да и какая разница! Сколько бы я ни размышлял над этим списком, легче не становилось. И я начинал все заново.

2
        Утром во вторник, шестого декабря, я проснулся поздно, не без дрожи взглянул на свой старый бурый халат и тапки и сразу же уселся за работу над рассказом, который начал прошлым вечером. Сюжет выходил не ахти какой, зато мне самому понравились главные герои, и я решил, что если ухвачу идею в набросках продолжения, то история может классно раскрыться. Я назвал рассказ «Лето с дробовиком», и речь в нем шла о двух влюбленных подростках, которые снюхались с бандой жестоких грабителей банков. Парень хотел свалить от злодеев не оглядываясь, но у его шестнадцатилетней подружки были иные мыслишки на этот счет: ей понравился вкус легкого бабла. Следующая сцена пришлась как раз на середину рассказа:
        «Где-то в окрестностях Толедо они свернули к заправке «Филипс-Шестьдесят шесть». Джереми и Труди направились отлить, а Хэнк зашел в магазин и отдал тридцать баксов за бензин, а еще купил газировки, сигарет и утренний выпуск «Плейн Дилер». Продавщица читала и даже не оторвала глаз от журнала.
        Вернувшись в фургон, Хэнк швырнул газету на приборку перед Лероем и проворчал:
        - Дело дрянь.
        Передовица шла с фотографией банка, который они взяли позавчера. На заднем плане, на тротуаре, лежали два скрюченных трупа».
        Ну и все в таком же духе, насколько я помню.
        Порывшись в ящике стола в поисках визитки, я поднял трубку и набрал телефон детектива Харпера.

3
        Как ни странно, он на меня не рассердился. И даже ни разу не назвал юным следопытом.
        Я начал с того, что описал событие, произошедшее перед моим домом на Хэллоуин. Человек в черном разглядывал меня, стоя на противоположной стороне улицы. Потом из-за поворота выехал грузовик, и в свете фар я отлично разглядел маску на голове незнакомца.
        Я сообщил сержанту, что хоть увиденное и вывело меня из себя, особенно после убийства Кэссиди Берч тем же вечером, я все-таки решил, что это - очередной подросток с дурной шуткой, типа тех, что вляпались в неприятности за месяц до того, пугая горожан маской. Потому я и не позвонил в полицию.
        Но кое-какие детали той ночи засели у меня в голове и не отпускают до сих пор, пять недель спустя. Я просто никак не мог их вспомнить до этого утра.
        Женщина с фотоаппаратом на моей подъездной дорожке делала снимки, стоя лицом к человеку в маске. Попал этот человек на пленку или нет, зависело только от угла объектива.
        Все, что следовало узнать детективу Харперу, - кем были Невероятный Халк и Супермен.

4
        На это ушел всего день.
        Люди Харпера прочесали все дома на Хансон-роуд и близлежащих улицах, и в итоге детектив установил личность женщины и ее адрес. Звали женщину Мэрион Кейплз, и жила она с мужем и шестилетним сыном Бредли, также известным как Невероятный Халк, в самом низу холма на Хэрвуд-драйв. Суперменом оказался семилетний Тод Ричардсон, сынишка соседей.
        Мэрион Кейплз еще не успела сдать пленку с Хэллоуином на проявку, поэтому детектив Харпер поставил эту задачу перед полицейской лабораторией. Первое фото вышло смазанным и бессюжетным - вот, наверное, почему я и услышал, как миссис Кейплз упрашивает детишек сняться «еще разочек». Второе же фото попало точно в яблочко. Времени лучше подобрать было невозможно. Пока на переднем плане Халк и Супермен выставляли напоказ дюжие мышцы и перемазанные вишневым леденцом языки, на заднем плане яркий свет фар отчетливо выхватил профиль человека в маске.
        Поначалу детектив Харпер заявил, что не может показать нам эту фотографию - идет следствие. Но едва Карли напомнила ему, что мы поклялись хранить тайну в обмен на информацию, он сжалился. Мисс Олбрайт прямо на глазах превращалась в акулу журналистики.
        На следующий день Харпер показал нам снимок - двадцать на двадцать пять, полноцветный и в идеальном фокусе. На территории участка я держал рот на замке, но когда мы с Карли вернулись в машину, первое, что я произнес, было:
        - Это он. Не спрашивай, откуда я знаю, я просто знаю.
        XIII
        Вопросы
        «…он оглянулся и увидел очертания белой маски убийцы, подплывающей во тьме…»

1
        Утром в среду, четырнадцатого декабря, Эджвуд открыл заспанные глаза - и увидел пятнадцатисантиметровый снежный ковер. Занятия в школах отменили на весь день, большинство горожан опоздали на работу. Из вчерашнего прогноза было непонятно, выпадет снег или нет, поэтому к утру дороги не посыпали солью, а снегоуборочная техника вышла на работу слишком поздно. Большинство улиц и в десять утра оставались в снегу - мокром, в самый раз для снежков, - и к полудню на Тупело-драйв разыгралась эпическая битва. На одной стороне дороги трое мальчишек организовали оборону за высоким - по грудь - снежным отвалом. С другой стороны, ближе к моим окнам, пятеро мальчуганов помладше отважно поднимались в атаку за атакой, но всякий раз были вынуждены отступить под шквальным снежным огнем. Раз за разом, протрубив сигнал к отступлению, мелкие перегруппировывались под прикрытием занесенного белым соседского авто на подъездной дорожке, загружались снарядами и храбро шли в новую атаку на крепость. Я какое-то время следил за развитием событий из укрытия - спрятавшись за окном спальни - и с завистью мечтал выйти на улицу и
поиграть с ними.
        После Хэллоуина и убийства Кэссиди Берч прошло шесть ничем не примечательных недель. По словам детектива Харпера, на последней из его пресс-конференций, состоявшейся первого числа, следственная группа прорабатывает некоторые версии и тесно сотрудничает с агентами ФБР для обеспечения максимальной безопасности жителей города. Поди пойми, что сказал. Я только заметил, что после Дня благодарения на улицах города стало меньше патрульных машин. Это же заметил и отец в разговоре со мной буквально за день до конференции.
        После праздников появилось двое подозреваемых, и их допросили. Один - тридцатидевятилетний водитель автобуса старшей школы. Он ежедневно забирал и доставлял домой школьников, проезжая мимо домов двух из убитых девочек. Вторым подозреваемым оказался двадцатишестилетний охранник харфордского торгового центра, живший с матерью на Хорнбим-роуд. В последнее время на него поступило несколько жалоб за приставания от клиенток магазина - все они были длинноволосыми девушками. Торговый центр уволил парня сразу после ноябрьской распродажи.
        Карли Олбрайт занималась этими двумя случаями для «Иджис» и рассказала мне, что обе версии вели в тупик. Водитель предоставил алиби на все четыре убийства, а бывший охранник - длинноволосый блондин - не подходил по описанию, да к тому же был калекой: правую руку изувечило в давней автокатастрофе. Полиция дала совершенно определенный ответ: этот человек не в состоянии никого задушить.
        Детектив Харпер умолчал о фотографиях, снятых на Хэллоуин, а я спрашивать не стал - все ожидал, что фото всплывет либо в газете, либо в вечерних новостях. Пока снимок не то что не опубликовали, но даже нигде не упомянули.
        Однажды вечером, отправившись по маминым поручениям, я заметил, что салон красоты в «Рэдио Шэк» выглядит как-то особенно оживленно. «Снова-здорово», подумал я тогда, однако мама успокоила: все валом валят делать прически - потому что праздники, - а знающие люди ей сообщили: мания стричься покороче в Эджвуде миновала. Примерно в то же время Карли переговорила с Джо Френчем в ломбарде, и тот поведал, что за оружием народ тоже в очередь не становится.
        Были и другие перемены: за шесть недель после Хэллоуина у нас дома раздался лишь один звонок от шутника. До того дня количество звонков медленно сокращалось, а после детского праздника они и вовсе прекратились. Я и вспомнить-то не мог уже, когда был последний. За неделю до Дня благодарения, наверное.
        В декабре время полетело быстрее - неотвратимо тянул к себе наступающий новый год.
        В пятницу, шестнадцатого, в моей жизни произошло памятное событие. Перед домом номер девятьсот двадцать на Хансон-роуд остановился фургон службы экспресс-доставки «Ю-Пи-Эс», и я помог водителю отнести в гараж двадцать тяжелых коробок. После бесконечного ожидания дебютный выпуск журнала «Кладбищенский танец» наконец-то состоялся. Тысяча экземпляров, сорок восемь страниц, несколько треклятых опечаток, несмотря на полдюжины вычиток.
        Отец, Кара и я провели выходные, рассовывая четыреста экземпляров по конвертам для подписчиков и пакуя еще триста пятьдесят экземпляров в коробки разного размера для магазинов комиксов. Тот раз стал первым из сотен ему подобных, когда мы втроем работали плечом к плечу в погоне за мечтой моей жизни. Однако чувства, которые я тогда испытал, мне не забыть никогда.
        На следующей неделе снова повалил снег, и двадцать первого декабря я отпраздновал двадцать третий день рождения - с Карой, родителями, сестрой Мэри и ее семьей. На десерт мама испекла мой любимый шоколадный торт с шоколадной глазурью, и я загадал желание, задувая свечи.
        Тем же вечером мы с Карой встретились с Карли Олбрайт и парнем, у которого с ней развивался роман - первокурсником школы полиции в округе Балтимор. Мы выпили вместе и обменялись подарками. Я не большой любитель просиживать штаны по барам, но Карли, ее улыбка, смех и радость от того, что рядом есть надежное плечо, украсили и без того замечательный вечер. На прощанье Карли подарила мне шариковую ручку с гравировкой - «подписывать контракты и раздавать автографы, когда станешь знаменитым», а я подарил ей навороченный мини-диктофон «Сони» - для интервью. Каким-то чудом нам обоим за весь вечер удалось ни разу не заговорить о Бугимене.
        Следующим утром мы с Карой поехали на Сороковое шоссе в торговый центр «Уайт Марш» - хотели раньше всех закончить рождественские покупки. Очевидно, такая блестящая идея пришла в голову с утра пораньше не нам одним - там творилось светопреставление.
        Пока мы пробирались сквозь толпы покупателей, кишевших на торговых площадях и нижнего, и верхнего ярусов, у меня вновь появилось странное и вроде бы давно забытое ощущение, будто за мной следят. Следующий час прошел как в тумане: я непрестанно оглядывался и вынужденно повторял: «Прости, что ты сказала?» - своей раздосадованной невесте. Хотя Кара с трудом скрывала раздражение моей рассеянностью, правды я ей не сказал - не хотел волновать.
        Вскоре мы зашли туда, где кучковались все ресторанчики - перехватить по куску пиццы с газировкой. В очереди у лотка с выпечкой я увидел мистера и миссис Галлахер, державшихся за руки, и приятно удивился тому, как выглядит отец Наташи. С последнего раза, как я его видел, он немного поправился и стал носить очки. Я решил не беспокоить их и не подошел поздороваться.
        Чуть позже, разделавшись с покупками, мы столкнулись на парковке с Майком Мередитом. Мы с ним вместе закончили школу и играли в лакросс в одной команде. Майк был отличным вратарем - а еще самым чудаковатым парнем в мире. Поэтому я и не стал спрашивать, зачем он выкрасил волосы зеленым. От него-то я и услышал новости.
        - Так ты не знаешь? - изумился он.
        - Не знаю о чем?
        - Вот это да, так ты что, правда не знаешь? - сверкая глазами, вылупился на меня Майк.
        - Майк, я понятия не имею, о чем ты пытаешься мне сказать.
        - О прошлом вечере… О местной дружине и их патруле.
        - А что случилось?
        - Полный капец, Чиз.
        - Да скажи уже!
        Он лишь головой покачал.
        - Все пошло вразнос, друг мой. Точно говорю, больше патрулей не будет.
        И он рассказал нам, что случилось.

2
        Приблизительно в четверть двенадцатого в среду вечером Мел Фуллертон, Ронни Финли и Марк Стрэттон, все трое - участники «Эджвудского соседского дозора», проезжали на здоровенном пикапе Мела по Перри-авеню, как раз мимо школы для старшеклассников. Было зябко, и Мел, и Ронни плеснули себе в кофе бурбона. На патрулирование парни прихватили с собой упаковку «Будвайзера» - двенадцать банок, и за час до описываемых событий скинули те, что выпили, на участке дороги на Уиллоуби-Бич-роуд. До конца их, с позволения сказать, «смены» оставалось четверть часа, они устали и изворчались, особенно Мел, пребывавший в особенно скверном расположении духа.
        Они только-только свернули налево, на Хорнбим-роуд, и начали подъем по пологому холму к библиотеке и торговому центру, когда некая фигура в темном опрометью пронеслась через дорогу прямо перед пикапом и исчезла в дренажной трубе на противоположной стороне дороги.
        Мел мгновенно ударил по тормозам, распахнул водительскую дверь и нетвердыми ногами спрыгнул на землю. За ним последовали двое других, а Ронни кинулся по травянистому холму прямо в дренажную трубу, захлюпав ботами по мелкой проточной воде.
        - Марк, прикрой с той стороны, - распорядился Мел, показав налево.
        Без лишних слов Марк отправился в темноту, лишь по промерзшей земле плясал луч его фонарика.
        Мел бочком спустился с холма, осторожно, чтобы не свалиться. Он понимал, что пьян, но понял, насколько пьян, только когда выбрался из-за руля. Он тяжело дышал, перед его мясистым лицом клубилось облако пара.
        - Ронни! - крикнул Мел в темноту.
        Ему ответил лишь отдаленный собачий лай.
        Едва услышав бульканье потока воды на камнях, Мел поскользнулся, зацепившись за один из булыжников, и рухнул, распластавшись на спине в ледяной воде.
        - Мать твою! - завизжал он, вскочив на ноги и едва не растянувшись снова. - Ронни, где ты, черт побери!
        На сей раз не ответил никто, даже собака.
        - Шеф, у тебя все путем? - спросил Марк с другого конца трубы, лежащей под дорогой.
        «Ну отлично, - подумал Мел, - завтра с утра всем в дайнере разболтает, какой я, нахрен, ловкий».
        - Да, - произнес он вслух. - Куда, к черту, делся Ронни?
        - Понятия не имею.
        Тут Мел услышал за спиной шаги - кто-то медленно, крадучись, спускался с холма на той стороне ручья. И если это Ронни, чего же он не отвечает?
        Обернувшись в испуге, он оглянулся и увидел очертания белой маски убийцы, подплывающей во тьме, и услышал звук шагов, набирающих скорость.
        Сунув руку в карман куртки, Мел вытащил прихваченную из дома пушку тридцать восьмого калибра. Подняв оружие на уровень груди, скомандовал:
        - Ни с места! - и тут же три раза нажал на крючок: бах-бах-бах!
        - Что ты там творишь! - заорал Марк.
        - Положил его! - ответил Мел. - Я завалил Бугимена!
        Все еще держа оружие на вытянутых руках, Мел прохлюпал по дну ручья.
        В этот же момент над ним появился задыхающийся от бега Марк. Перевесившись через перила и увидев распростертое тело на склоне холма, он лишь выдохнул:
        - Вот дерьмо…
        Наклонился над трупом и Мел, медленно протягивая свободную руку, чтобы сорвать маску с лица. В мечтах он уже тратил денежную награду за Бугимена. И тут вдруг тучки перестали застилать луну, и Мел Фуллертон увидел, что никакой маски нет, а он только что насмерть застрелил Ронни Финли, своего лучшего друга, и сядет теперь надолго.

3
        Мне показалось, будто я лишь моргнул, а Рождество и Новый год призраками растаяли в зеркале заднего вида. Вот так промелькнули две следующие недели. Зная, что нас ожидает, мы с Карой остались дома на Новый год и посмотрели новогодний отсчет Дика Кларка по телевизору. Родители легли спать рано, а мы тискались под одеялом на диване в цоколе и чувствовали себя школьниками - прямо как тогда, когда начали встречаться. Я отвез Кару домой около полпервого ночи, а к часу уже дрых дома.
        Вечер следующего дня выдался не таким спокойным. Ко мне заявилась целая толпа парней под предводительством Джимми Кавано и Брайана Андерсона - они оба специально прилетели в город в тот день. В результате меня уволокли на мальчишник. Мы отвели душу в боулинге, посидели за покером и упились пивом в «Лафлинс». Потом нам в голову пришла чудная мыслишка - пошвырять снежки в машины на Двадцать четвертом шоссе. Поскольку ни один из нас уже не был в состоянии сесть за руль, мы протопали пешком два с половиной километра. Было почти полтретьего ночи, когда мы заняли позицию среди посадок на обочине. Вот только на дороге никого не было. Наконец, появился свет фар; какой-то автомобиль на большой скорости ехал на восток. Вспомнив годы тренировок, мы дождались нужного момента и одновременно открыли огонь. Туц-туц-туц - цель накрыта, все три в точку! Мы было принялись праздновать, однако машина внезапно остановилась посреди шоссе и включила мигалки и сирену. Выяснилось, что нам крупно повезло - мы накрыли патрульную машину шерифа округа Харфорд! Водитель лихо развернулся и помчал обратно, прямо на нас. Мы же,
побросав снежки, отступили в лес, едва успев унести ноги.
        На следующее утро я проснулся в родительском подвальном этаже, окруженный спящими телами восьмерых своих лучших дружков. Брайан Андерсон лежал с голым торсом, грудь и плечи в царапинах и ссадинах от нашего поспешного отступления. Один из бакенбард Джимми Кавано оказался загадочным образом сбритым, а еще у него исчезла обувь. У Стива Сайнза, прилетевшего из Мейна, под глазом цвел роскошный фингал, при этом никто не мог припомнить, откуда этот синяк взялся.
        Ну а что касается жениха, так он проснулся с картонной коробкой из-под «Бад Лайта» на голове. Один из добрых дружков (до сих пор, козлы, не признались, кто) нарисовал нестираемым маркером у меня на лбу половой член. Мамочка чуть сознание не потеряла, узрев эту картину. Будто смутных воспоминаний того вечера было недостаточно, я увековечил его несколькими снимками на «Полароид». Держу их втайне ото всех в ящике стола.

4
        Четвертого января, в среду, настал знаменательный день: перед нами сидели сто двадцать пять самых дорогих членов семьи и друзей; отец, заметно волнуясь, стоял рядом со мной в качестве шафера, а мы с Карой произнесли клятву верности. И бракосочетание, и прием гостей прошли чудесно - прямо как мы мечтали. Видеть всех вместе в одном зале, полном смеха, танцев и празднества, - чудесный дар, который мы с Карой пронесем по жизни. То был счастливейший день для меня… Увы, как оказалось, слишком короткий.
        Настоящего медового месяца не получилось - следующий семестр у Кары начинался очень рано. Зато мы провели изумительные выходные в уединенном домике в горах Западной Вирджинии, а потом вернулись домой, упаковали мое добро и переехали в нашу новую квартиру в Роланд-парке, в сорока пяти минутах езды от Эджвуда и в нескольких кварталах от университета Джонса Хопкинса.
        К середине января мы уже привыкли к новому распорядку: с утра до вечера у Кары шли занятия в кампусе, лишь в пятницу занятия были только с утра. Я же все время проводил в нашей новой квартире: писал рассказы, работал над новым выпуском журнала. Долгие дни наполнялись покоем и одиночеством, и у меня было время подумать. Так что, совершенно естественно, мысли мои нет-нет да и возвращались в Эджвуд.
        Со времени убийства Кэссиди Берч в ночь на Хэллоуин прошло десять недель, и, если не считать пальбы, которую устроил Мел Фуллертон, в городе царил покой. Мела пока отпустили под залог, и он, по словам Карли, сидел дома не высовываясь. Но, в общем, вся эта история - сплошная жуть, особенно если взглянуть на открывшиеся новые сведения: оказалось, что Ронни Финли завел шашни с женой Мела. Естественно, многие в городе не верили, что убийство было непреднамеренным.
        Мне понравилось гулять после обеда; я укутывался потеплее и бродил, бродил… Это помогало организовать мысли. Во время таких прогулок я частенько прокручивал в голове ситуацию, которая сложилась в Эджвуде. Карли регулярно подбрасывала мне информацию, но по делу Бугимена расследование шло ни шатко ни валко. Время от времени появлялись сообщения: ночью видели незнакомца, или кто-то подглядывает в окна… Неделю назад сосед Карли пожаловался в полицию на сотрудника балтиморской энергосбытовой компании, который проверяет счетчики: мол, подозрительно он как-то шастает. Однако в целом все было тихо. Я поддался искушению и сходил в балтиморскую Библиотеку Еноха Пратта, где меня затянуло: пять часов изучал микрофиши газетных статей, искал информацию о последних убийствах в Пенсильвании, Делавэре и Вирджинии. Ведь если в Эджвуде убийства и прекратились, то это совсем не значит, что Бугимен не переехал куда-то и не принялся за старое на новом месте. Домой я вернулся в тот день с пустыми руками и почти ослепшим.
        Почему убийства внезапно прекратились? Чего ждет Бугимен? Выжидает удобного момента для удара? Или он в конце концов оставил нас, уехал из города? А может, его посадили за какое-то преступление, не связанное с убийствами?..
        Я прекрасно понимал, что детектив Харпер круглые сутки задается этими же вопросами и у него несравненно больше данных для ответов, но не искать ответы я не мог. Бугимен стал частью моей жизни. Именно во время долгих полуденных прогулок - с Брюсом Спрингстином и «Роллинг Стоунс», орущими в наушниках - у меня и появился замысел книги об этих убийствах. Если мой бывший сосед Берни Джентил прав, время продолжит свой ход, люди в Эджвуде будут жить своей жизнью, и память о четырех погибших девушках угаснет. В конце концов все сведется к примечанию, к сноске в конце книги истории города. По-моему, несправедливо.
        В последних числах месяца к нам в гости приехали мои родители. Отец ввалился в квартиру, держа под мышками два огромных бумажных пакета, из которых чуть не сыпались покупки - «Прихватил кое-что в продуктовой лавке». Мама привезла подшивку «Иджис» за последний месяц, а также последний выпуск «Ридерз Дайджест», где «отметила все интересные статьи» для сыночка. Мы вчетвером уселись за поздний обед - суп и бутерброды - на маленькой кухоньке и поделились последними новостями.
        Дэвид Гуд, мой сосед с Тупело-корт, обручился с девушкой, с которой познакомился в колледже. Тэл Тейлор, старый школьный друг, недавно перешел на новую работу в «Ю-Пи-Эс». Норма Джентил слегла в больницу - снова грыжа беспокоит, но вроде бы пообещали хорошо подлатать. Мама радостно сообщила, что странных телефонных звонков больше нет, и тут же перекрестилась - чтоб так оно и было. О Бугимене родители не сказали ни слова - не знаю, договорились ли они об этом или просто так получилось. Я чуть было не сболтнул, что подумываю написать книгу об убийствах, однако вовремя прикрыл рот - не хотелось портить всем настроение.
        Перед отъездом тем же вечером мама чмокнула меня в щеку и сунула в карман рубашки конверт с пятьюдесятью долларами - «как-нибудь сходите с Карой пообедать». Я попытался вернуть деньги, но она и слышать об этом не пожелала. Отец неуклюже попытался обнять меня, когда я проводил их до машины, и сел за руль. Пять минут спустя, когда они уехали, я все еще чувствовал его лосьон после бритья на своей рубашке. И уже безумно по ним скучал.

5
        А вечером позвонила Карли и рассказала, что водитель автобуса эджвудской средней школы снова под подозрением. Его звали Ллойд Беннет. Выяснилось, что его алиби на те ночи, когда произошли убийства, оказались не столь непогрешимы. Он уверял, что провел все четыре ночи с одной женщиной; а теперь она призналась полиции, что он лжет, она и понятия не имеет, где Беннет провел те ночи - точно не с ней.
        По сведениям Карли, подозреваемый и его адвокат сейчас на допросе в полицейском участке, а следователи собирают документы на проведение обыска в машине и доме Беннета.

6
        Несколько дней спустя Карли позвонила снова и огорошила: есть задание - написать о семьях жертв Бугимена. Материал пойдет на первую полосу. Она знала, что я с первого дня собираю газетные вырезки и веду собственные записи об убийствах - что-то вроде не очень связного дневника или бортжурнала, - и интересовалась, не хочу ли я написать такую статью с ней в соавторстве. С редактором она все уже утрясла.
        Я ответил, что утро вечера мудренее: подумаю и скажу. Вечером обсудил эту идею с Карой, потом отправился на пробежку и снова задумался. С одной стороны, я видел в этом задании интересный вызов, да и опыт будет полезный. С другой стороны, возьмусь я за книгу или нет, у меня пока не было желания вести беседы со скорбящими членами семей погибших и их друзьями, бередить незажившие раны. Ложась спать тем вечером, я так и не принял решения, однако утром проснулся без тени сомнений. Я твердо знал: рассказать истории тех, кто остался в живых - мой долг. Позвонив Карли сразу после завтрака, я дал согласие.
        Большую часть следующей недели мы провели в безмолвных комнатах, ставших прибежищем горя. Мы говорили с родственниками убитых девочек, со всеми, кроме мистера и миссис Уилкокс - в начале января они продали дом и переехали на восточное побережье - и мистера Галлахера, который вежливо отказался от предложения пообщаться.
        Беседы эти проходили достаточно мрачно, иногда со слезами, но всегда на удивление вдохновляли. Люди, с которыми я разговаривал, оказались особенными и научили меня видеть мир иначе - научили своей огромной любовью и отвагой. Лучше у меня сказать не получится, да и понять это до конца очень трудно.
        - По-моему, я стала другим человеком, - призналась мне Карли как-то вечером по дороге в редакцию.
        Нам потребовалось три дня на доведение статьи до ума. Я ничего раньше не писал в соавторстве и ожидал споры и головную боль, но, как ни странно, обошлось. В пятницу, семнадцатого февраля, на два дня раньше срока, мы сдали пять тысяч слов - предельный лимит, который нам выделили.
        Двадцать второго февраля статья вышла в «Иджис» под заголовком:
        СЕМЬИ СКОРБЯТ И ВСПОМИНАЮТ
        Позвонила заплаканная мама, похвалила за замечательную работу, и все три семьи прислали нам благодарность за человечное и заботливое посвящение. Отец заказал рамки и подарил нам с Карли по обрамленной передовице. Моя по сей день висит над столом как напоминание о мужестве оставшихся в живых членах семей.
        Права на публикацию статьи принадлежат «Иджис», поэтому целиком я ее здесь опубликовать не могу, но наш редактор Карен Локвуд любезно разрешила перепечатать избранные отрывки из наших записей.
        Миссис Кэтрин Галлахер
        ОЛБРАЙТ: Как вы и ваша семья справляетесь с горем?
        МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: Справляемся, как умеем: проживая минуту за минутой, час за часом, день за днем. Прошло уже восемь месяцев, но каждый день - как первый.
        ЧИЗМАР: Легче не стало?
        МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: И да и нет. Мы с мужем шесть месяцев ходим на консультации к психоаналитику, лечим раны. Помогает. У нас теперь больше средств и инструментов, чтобы справиться, пережить потерю Наташи. И мы научились помогать и поддерживать друг друга. Это очень важно. Боже, как было трудно поначалу! Не осталось ничего, кроме пустоты и злости.
        ЧИЗМАР: Осталась ли злость теперь?
        МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: День на день не приходится. Иногда четыре, пять дней подряд бодришься и держишься за счастливые воспоминания, а потом вдруг - бац! - ни с того ни с сего взрываешься. Да вот пару недель назад загружала я тарелки со стола в посудомойку и вспомнила, как Нат однажды пересыпала порошка и залила всю кухню пеной. Сначала рассмеялась, а потом разрыдалась. Я и понять не успела, что делаю, как схватила две тарелки и хрясь их об стену! Муж прибежал, перепугался…
        ОЛБРАЙТ: А как ваш сын переносит потерю сестры?
        ЧИЗМАР: Джош не любит об этом говорить. Хотя к доктору он с нами не пошел, знаю: ему так же больно, как и нам. Мы получили от него самый дорогой рождественский подарок - фотоальбом с фото Наташи, от рождения до самой смерти… до убийства.
        Мистер Роберт Робинсон и миссис Ивлин Робинсон
        ОЛБРАЙТ: Что было труднее всего перенести, потеряв дочь?
        МИСТЕР РОБИНСОН: Все. Не слышать больше ее голоса. Ее смеха. Осознавать, что ее убили в двухстах метрах от дома, а ты не мог ее спасти…
        МИССИС РОБИНСОН: Для меня труднее всего оказалось помочь младшим сестренкам Кейси понять, что произошло. Они и сейчас не в состоянии осознать, как и почему может происходить нечто подобное. Хоть с кем. Труднее всего укладывать спать.
        ЧИЗМАР: Как ваша семья и друзья помогают вам перенести утрату?
        МИССИС РОБИНСОН: Все очень помогли. Даже не знаю, как мы пережили бы похороны и первый месяц без общей поддержки. Я, честно сказать, все очень смутно помню. А вот друзья девочек и Дэвида - они оказались просто спасение.
        ОЛБРАЙТ: Как вы думаете, поймает ли когда-нибудь полиция преступника?
        МИСТЕР РОБИНСОН: Да уж надеюсь, черт побери. Но уже не жду затаив дыхание. Полагаю, полиция сейчас знает столько же об убийстве Кейси, сколько знала в ту проклятую ночь.
        Миссис Кэндис Берч
        ЧИЗМАР: Все говорят - все, с кем я успел пообщаться, - что вы невероятная женщина. Несколько лет назад потеряв мужа, теперь вы лишились и дочери и все же остаетесь сильной, несгибаемой.
        МИССИС БЕРЧ: Что ж, спасибо за такие слова. Не могу похвастаться, что сил хватает каждый день. Когда их не хватает, стараюсь не попадаться никому на глаза. У меня есть и вторая дочь, прекрасная малышка, у которой вся жизнь впереди, и я не позволю ей страдать больше, чем уже пришлось. Мы с Мэгги - одна команда и собираемся каждый день чтить память Кэссиди тем, что будем держаться вместе и стараться делать этот мир лучше.
        ОЛБРАЙТ: Вы не общались с полицией в последнее время? Есть ли какие-нибудь новые сведения?
        МИССИС БЕРЧ: Мне иногда звонит кто-нибудь из следователей, мол, знала ли Кэссиди того или иного человека. Или бывала ли она там-то или там-то. Я каждый раз спрашиваю их, продвинулось ли расследование, и каждый раз слышу один ответ: они прорабатывают версии, за кем-то следят…
        ЧИЗМАР: Семья Уилкокс недавно уехала из Эджвуда. И перед вашим домом тоже стоит табличка «Продается». Куда вы планируете уехать?
        МИССИС БЕРЧ: Совсем недалеко. Чуть дальше по Сороковому шоссе, в Гавр-де-Грейс. Я хочу, чтобы, просыпаясь каждый день, мы видели не этот вид за окном. Мы хотим начать заново, но осенью Мэгги пойдет в ту же школу. Нам удалось договориться с управлением образования, за что я им очень благодарна.
        Мисс Вэлери Уотсон, учительница английского в старших классах, школа Эджвуда
        ОЛБРАЙТ: Вы обучали и Наташу Галлахер, и Кейси Робинсон, не так ли?
        МИСС УОТСОН: Верно. Наташа посещала занятия на первом году обучения, а Кейси - на втором из четырех.
        ОЛБРАЙТ: Какими они были ученицами?
        МИСС УОТСОН: О, они обе были необыкновенными девочками, хотя каждая по-своему. Наташа просто бурлила энергией, были дни, когда она не могла усидеть на месте. Я ее порой даже упрекала, но Наташа только смеялась в ответ, говорила, что я прямо как ее мама. Она была замечательной ученицей, всегда внимательной к одноклассникам. Она старалась, чтобы все вокруг были счастливы… вот, пожалуй, что я могла бы сказать о ней. Кейси была лучшей ученицей по английскому. Брала самые сложные темы и спокойно писала, а уж писать она умела! Ее сочинения и в университете получили бы высший балл. Знаю, что Кейси твердо решила стать ветеринаром, но могла бы стать прекрасной учительницей или даже профессиональным писателем. Талантливая девочка, она никогда не задирала нос, и потому все ее любили.
        Мистер Карл Рэтклифф, сосед семьи Галлахер
        ЧИЗМАР: Чем вам больше всего запомнилась Наташа?
        МИСТЕР РЭТКЛИФФ: Они с подружками все время вертелись во дворе: то колесом ходят, то перевороты какие-то крутят, с ума сойти, что вытворяли. Хохотали, возились, шумели, дурачились. Но без грубостей и не раздражая, в отличие от многих других детей нынче. Всегда скажет «здравствуйте» и «до свидания», и всегда спросит, не нужно ли помочь продукты донести. Родители молодцы, хорошо воспитали, чудесная юная особа росла. То, что случилось - невероятно прискорбно.
        Миссис Дженнифер Старсия, соседка Робинсонов
        ОЛБРАЙТ: Чем вам больше всего запомнилась Кейси?
        МИССИС СТАРСИЯ: У нас живут две борзые собаки - мы спасли их, забрали с собачьих бегов во Флориде. Кейси их так любила! Всегда поиграть приходила. И разговаривала с ними подолгу, вела настоящие беседы, словно те понимают, что она говорит. Кейси была очень радостной девочкой.
        ЧИЗМАР: Как вы теперь относитесь к прогулкам в темное время суток около собственного дома?
        МИССИС СТАРСИЯ: Долгое время после того, что случилось, я вообще не выходила из дома одна - ни днем, ни ночью. Теперь уже как-то успокоилась. Хотя все равно жду мужа, если надо выйти куда-то после наступления сумерек. Мы установили ограждение на заднем дворе, чтобы не нужно было выгуливать собак. Теперь они бегают вволю. И мусор теперь выносит муж.
        Мисс Энни Риггз
        ОЛБРАЙТ: Ты впервые согласилась пообщаться с прессой после того, что произошло вечером девятого сентября. Почему ты передумала и решила заговорить?
        МИСС РИГГЗ: Тогда за меня решили родители. Нас тогда просто завалили просьбами об интервью, и они опасались, что это для меня чересчур. А еще они не хотели, чтобы какие-то мои слова спровоцировали преступника. Этого они до сих пор боятся.
        ОЛБРАЙТ: Ты не думаешь, что он может за тобой вернуться?
        МИСС РИГГЗ: Иногда опасаюсь, но тут я доверяю полиции. Они молодцы. Я знаю: они следят, защищают меня и мою семью.
        ОЛБРАЙТ: Что тебе больше всего запомнилось о нападении и том человеке?
        МИСС РИГГЗ: Он был… какой-то не такой. За все то время он не издал ни единого звука, только дышал. А глаза, которые я увидела сквозь прорези в маске, были мертвыми, совсем ничего не выражали. Я до сих пор их порой во сне вижу.
        Мисс Райли Холт, лучшая подруга Кейси Робинсон
        ЧИЗМАР: Назови что-то одно, связанное с Кейси, о чем ты скучаешь больше всего.
        МИСС ХОЛТ: Одно - слишком трудно, назову два. Во-первых, не хватает ее улыбки. Она никогда не улыбалась неискренне или делано. Только по-настоящему. На искренность улыбки Кейси можно было рассчитывать, не сомневаясь. А второе - ее щедрость. Она всегда делилась последней жвачкой из пачки, всегда.

7
        О страшной новости двумя днями позже мне сообщил отец. Я долго потом бродил, пытался осознать смысл происшедшего; тем же вечером поговорил с Карли, и она восполнила все недостающими деталями.
        Накануне поздно ночью отец Наташи Галлахер выскользнул из постели - тихо-тихо, чтобы не потревожить спящую жену, обулся и тепло оделся. Из дома он вышел через сдвижную дверь, в лес пошел с фонариком. Дойдя до места, где обнаружили тело дочери, бросил фонарик на землю и вынул из кармана зимней куртки револьвер тридцать восьмого калибра. А потом сунул ствол себе в рот и нажал на спусковой крючок.

8
        В первую пятницу марта я съездил в Эджвуд и провел день дома с родителями. У них скопилась целая пачка моей почты, которую почтовое отделение не перенаправило мне по непонятной причине, а еще отцу была нужна помощь - починить водосток, большой кусок которого сорвало с крыши недавней бурей. Когда мы сделали работу и вернулись в дом, мама уже приготовила для нас кружки с горячим шоколадом и поставила на обеденный стол. Мы месяц не виделись, и было здорово просто сесть и поболтать; очень мне не хватало наших посиделок. А еще не хватало их родных лиц. По телефону мы говорили несколько раз в неделю - обычно после ужина, когда они устраивались рядышком смотреть телевизор в цоколе. Но по телефону - это не то… Дом выглядел спокойнее, чем обычно. Перед отъездом я сунул нос в свою бывшую комнату. Отсутствовал я всего ничего, а комнату уже переделали в гостевую спальню. Без моего рабочего стола, книжных полок и постеров на стенах там было пусто и уныло.
        Сразу после пяти мама объявила: пора готовить ужин. Заверив ее в третий раз, что я совершенно точно не могу остаться, я обнял родителей и отправился по своим делам. Потому что существовала и третья причина, по которой я приехал в Эджвуд в тот день, и причина эта находилась на Сороковом шоссе.
        Когда я свернул на парковку к «Джованниз» незадолго до полшестого, в свете фар плясали снежинки. Поспешив войти, я сомневался, что пришел первым.
        И действительно, детектив Лайл Харпер меня уже ждал. Одетый в коричневый костюм, он выглядел точно таким, каким я впервые увидел его по телевизору - может, тогда он был чуть полнее. Когда я подошел к столику, он разговаривал с официанткой. Та приняла у меня заказ и исчезла.
        Несколькими днями раньше я приятно удивился, когда Харпер принял предложение со мной пообедать. Я вовсе не был уверен, что он не ответит отказом; а еще я и сам не знал точно, зачем пригласил. Просто последнее время у меня в голове витала одна мыслишка, и я решил ее осуществить.
        Первые полчаса или около того мы с аппетитом жевали брускетту и моллюсков, поговорили о делах семейных, о моей новой жизни женатого человека и статье, которая вышла в «Иджис» неделей раньше. Никогда прежде я не видел детектива таким расслабленным. Прямо перед тем, как принесли наши заказы, Харпер даже отпустил шуточку по поводу моих частых поездок вокруг домов жертв. Не успел я произнести что-нибудь в свое оправдание, он подмигнул, как в тот день в машине, и расхохотался.
        Когда принесли главные блюда, мы заговорили о деле, о Бугимене. По понятным причинам заговорили тише.
        - По словам Карли, на Ллойда Беннета ничего серьезного нет, - закинул я первую удочку.
        - Пока нет, но он еще в разработке.
        - Алиби у него по-прежнему никакого?
        Харпер сунул в рот кусок лазаньи.
        - Мы еще проверяем его рассказ. Интересный парень. Определенно будем за ним присматривать.
        - Видел его фото в новостях. Неплохо подходит под описание.
        - С другой стороны, не так уж и хорошо.
        С этим трудно было поспорить.
        - Прискорбно, что в «Сан» появилась эта дрянная редакторская статейка, - пособолезновал я ему. - Вот уж злобный пасквиль!
        Харпер лишь пожал плечами.
        - Такая работа, я привык. Так сказать, издержки производства.
        - Но ведь придурок, который это написал, не отличит место преступления от своей задницы. Ясное дело, очки зарабатывает!
        - Да и пускай. Можешь потребовать опровержение, когда поймаем преступника.
        Я вперился в него пристальным взглядом. Неужели есть что-то, чего Харпер недоговаривает?
        - А вы все еще надеетесь его поймать?
        - Да.
        - Даже если он не… совершит этого снова?
        - Да.
        Не зная, что и сказать, я промолчал. Даже теперь, когда на горизонте замаячил Беннет, я сомневался, ох, как я сомневался, что Бугимена поймают. Если бы меня тогда вынудили сделать ставку, чья возьмет, я бы сказал, что личность преступника навсегда останется нераскрытой - как нераскрытыми остались личности Джека-Потрошителя, Зодиака, Убийцы с Грин-Ривер и других печально известных преступников.
        Так почему же детектив говорит так уверенно?
        - Ну ладно, колись. Чего недоговариваешь? - не выдержав, спросил я.
        Он оторвал зубами здоровенный кусок чиабатты и показал на свой рот: мол, не могу. Я рассмеялся и предпринял еще попытку:
        - Что ж, подожду, пока жевать перестанешь.
        - Мы уже дважды его почти поймали. - Он наклонился ко мне, допив оставшееся пиво. - В следующий раз точно возьмем. Если будет следующий раз.
        - Дважды? - смешался я. - В тот вечер, когда офицера покусала собака…
        - То был первый раз.
        - А второй?
        - В начале декабря. Двое моих людей загнали его в угол на заднем дворе одного дома, но ему снова удалось уйти. Он как поганый Гудини.
        - И вы полагаете, что это был он?
        - Точно.
        - Откуда такая уверенность?
        Харпер показал официантке рукой: еще пива.
        - Только никому, ладно?
        - Само собой.
        - А с подружкой-репортершей обещаешь не делиться?
        Помолчав, я ответил:
        - Даю слово.
        - Этот козел был в маске. Клянусь своим полицейским жетоном, это был он.

9
        Парковку перед рестораном припорошило снегом; глянув мельком на фонари, я убедился, что официантка не зря предупредила нас несколько минут назад: снегопад усиливается. Усилился и ветер - он пробирался под воротник моей легкой курточки, шаря ледяными пальцами по всей спине. Когда мы подошли к седану Харпера - машине без опознавательных знаков, - я обернулся и увидел две цепочки следов на снегу. Это почему-то придало мне отваги, которой не хватало весь вечер.
        - Хорошо посидели, Рич. - Харпер выудил ключи из кармана. - Отличный ужин. Давай как-нибудь еще…
        - Что же ты не договариваешь? - оборвал я его.
        Он удивленно поднял глаза.
        - Прости, Лайл, но ведь явно есть что-то еще, да?
        Харпер посмотрел на меня долгим взглядом; снежинки обеляли его коротко стриженные волосы и тут же таяли. Потом он решился:
        - Не под запись?
        - Обещаю.
        - Ладно, хер с ним, все равно «Балтимор Сан» скоро повсюду раструбит… Кто-то проболтался их репортеру, но мы убедили владельцев газеты придержать информацию до апреля.
        - Никому ни слова не скажу, обещаю.
        - У нас есть его ДНК.
        У меня челюсть отпала:
        - Что? Как это получилось?
        - Мы нашли кровавый след на кладбищенском надгробье, и еще один на хэллоуинском костюме Кэссиди Берч. Оба принадлежат одному человеку, и это не Кэссиди.
        - Но это же… отличные новости! - Я едва сдерживал радость.
        Харпер кивнул, хищно прищурившись.
        - Сукин сын наконец-то промахнулся.

10
        Когда я выезжал с парковки ресторана «Джованниз», часы показывали двадцать минут десятого, было снежно и ветрено. Синоптик на «Рок-98» сообщила, что ситуация на дорогах ухудшается с каждой минутой. Я уже видел несколько проехавших мимо снегоуборщиков, и это поставило здравость моего следующего решения под вопрос. Вместо того чтобы повернуть налево и поехать на запад, домой к Каре, я, повернув два раза направо, оказался на скользком холме на Эджвуд-роуд. Пять минут спустя я остановился на въезде в Тупело-корт, через дорогу от родительского дома, и выключил фары.
        Глядя на прямоугольники золотистого света, льющегося из окон цокольного этажа, я представил родителей, сидящих там, в уюте и тепле. Отец, наверное, развалился в мягком кресле со шпионским романом на коленях, по телевизору фоном - детективный сериал; мама уютно угнездилась в собственном кресле, пробегает глазами строчки последнего выпуска «Ридерз Дайджест» или штопает дырку в отцовской рабочей рубахе. Между ними на газетном столике - тарелка с крекерами, сыром или нарезанными яблочками. А может, две пустые чашки из-под мороженого - они ведь оба сладкоежки. В десять, когда сериал закончится, родители выключат телевизор, проверят замки на дверях и отправятся наверх, укладываться спать. Дверь в мою спальню останется открытой, в комнате - тишина и темнота.
        Мимо прогрохотала снегоуборочная машина, поливая светом фар клубящуюся тьму, - будто доисторическое чудище промчалось. Я проводил машину взглядом, пока задние габариты не исчезли в снежной пелене за поворотом на Седар-драйв, а мысли мои улетели в тот далекий зимний вечер, когда я, пятнадцатилетний, остался на холме, чтобы еще разик слететь вниз на новеньких санках. Я уже миллион лет не вспоминал про тот вечер, а странно - ведь вершина холма, на котором я остановился, едва увидев в отдалении собственный дом, находилась так близко от площадки, где у основания горки нашли труп Кейси Робинсон.
        «В сущности, я был прав, - размышлял я, глядя на дом номер девятьсот двадцать на Хансон-роуд. - Все изменилось после того вечера. Мир изменился - вырос, - и тут ничего не поделаешь. Все мы выросли, разъехались, потеряли связи».
        Сидя в одиночестве в машине с болью в сердце и чувствуя, как слезы пощипывают в уголках глаз, я мечтал отдать что угодно, чтобы вернуться во времени и вновь стать беззаботным подростком, пройти по Хансон-роуд с пластиковыми санками под мышкой, в мокрой насквозь одежде. Сердце разрывается, голова кружится, на столе - кружка горячего шоколада. Я переодеваюсь в сухое, и мама тут как тут - обнимет и улыбнется. От отца пахнет лосьоном после бритья, а мозоли у него на руках - как наждачная шкурка, когда он треплет мой загривок, проходя мимо. Отцовский голос звучит мягко и мудро.
        На мгновение меня посетило желание подъехать к дому, замолотить кулаками в дверь. Но порыв ветра качнул машину, стряхнул с меня мечтательность, а шквал снега резанул по лобовому стеклу, застилая все вокруг, и я понял, что время ушло.
        «В другой раз, - подумал я, включая фары, - скоро».
        Задние колеса пошли юзом. Когда резина схватила дорогу, я дал газу, понимая, что колеса снова сорвутся, но, чтобы забраться на холм перед старым домом Андерсонов, была нужна скорость. За пассажирским окном промелькнул родительский дом, и я едва успел подумать: «Кто же завтра утром расчистит дорожку», как пришлось давать по тормозам, катясь вниз с холма.
        Через пять минут машина летела на запад по Сороковому шоссе, быстро догоняя снегоуборщик. Я ехал домой, а фонари Эджвуда таяли в зеркале заднего вида.
        «Кладбищенский танец», обложка выпуска № 1 (фото предоставлено автором)
        Водосток на Хорнбим-роуд, где Мел Фуллертон застрелил Ронни Финли (фото предоставлено автором)
        XIV
        2 апреля 1989 года
        «…остались нераскрытыми»
        В воскресенье второго апреля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, спустя ровно десять месяцев после той ночи, когда пятнадцатилетняя Наташа Галлахер исчезла из собственной спальни, а потом изувеченное тело девушки обнаружили в лесу за ее домом, детектив Лайл Харпер вышел на ступени харфордского окружного суда и обратился к представителям прессы. Детектив выступал пять с половиной минут и, закончив, на вопросы отвечать не стал.
        Новости, которыми он поделился, оказались столь же обескураживающими, сколь и краткими: анализ ДНК пребывал в зачаточном состоянии. Первое дело, где материалы ДНК-анализов использовались как улики и по которому был вынесен приговор, прошло лишь недавно, в июле восемьдесят седьмого года. Естественно, лабораторий, где можно проводить анализы, было раз-два и обчелся. Ждать результатов предстояло в среднем от трех до пяти месяцев. К тому же пока не существовало единой федеральной базы данных генетических материалов.
        В марте, после четырех с половиной месяцев ожидания, пришли результаты. У следов крови, которые полиция штата обнаружила на месте убийства Кэссиди Берч, не нашлось никаких совпадений с другими известными ДНК-профилями. Следственная группа, состоявшая из сотрудников Департамента шерифа округа Харфорд, полиции штата Мэриленд и Федерального бюро расследований, обещала и дальше прорабатывать все имеющиеся зацепки; лица, вызывающие подозрения, остались в разработке. Доступной была и горячая линия.
        Убийства Наташи Галлахер, Кейси Робинсон, Мадлен Уилкокс и Кэссиди Берч, проживавших некогда в Эджвуде, остались нераскрытыми.
        Заключение
        Сентябрь, 2017 год

1
        Стоит ранняя осень, вечер - как картинка: я стригу лужайку на своем тракторе-газонокосилке, стараюсь как можно ближе подобраться к берегу пруда и в то же время туда не свалиться - такое со мной произошло всего раз, но, поверьте, хватило надолго. И вдруг замечаю: в кармане завибрировал мобильник. Вынул, глянул, на экране - «Карли Олбрайт».
        Давненько мы уже не общались, по меньшей мере месяц, а то и больше. Останавливаюсь, глушу мотор. С той стороны пруда одобрительно гогочут гуси.
        - Да?
        Голос Карли звучит как обычно бойко, но я не понимаю, что она говорит - в уши внезапно хлынула тишина, а Карли стрекочет. Пробую еще раз:
        - Алло? Карли?
        - …мали!
        - Скажи еще раз, я на улице и…
        - Его поймали!
        - Кого?
        - Его! - повторяет она, срываясь на крик. - Бугимена поймали!

2
        Я так давно не слышал этого прозвища, что не сразу и доходит. Недавно вышел - без проката, сразу на дисках - низкобюджетный ужастик с таким названием, - я натолкнулся на рекламу и его трейлер, но вообще-то уже сто лет не вспоминал Бугимена.
        Трудно поверить: прошло больше тридцати лет с тех пор, как он терроризировал мой родной Эджвуд. Однако календарь не врет, как бы нам ни хотелось верить в обратное.
        За три десятка лет так много изменилось!.. Но кое-что осталось прежним.
        Мы с Карой по-прежнему неразлучны. У нее доброе сердце и, кажется, нет предела терпению и пониманию. За это время у нас появилось два сына, оба теперь взрослые люди: Билли двадцать один год, мы назвали его в честь отца; Ноа - семнадцать, его мы назвали в честь дорогого друга и любимого пациента Кары, человека прекрасной души. Он участвовал в высадке союзных войск в Нормандии, и благодаря его беспримерной отваге в тот день были спасены жизни многих и многих других замечательных людей.
        Осенью и весной Билли учится в Колби-колледже, в Мэне, примерно в часе езды от дома нашего друга Стивена Кинга. Билли изучает английский и писательское мастерство, играет в лакросс. Ноа осталось два года до окончания школы, он у нас математический талант. Закончив учебу, тоже будет гонять мяч в лакросс, только в университете Маркетт. Лето мы проводим вместе, в старой переоборудованной фермерской усадьбе, которую мы недавно купили в Бель-Эйр, в Мэриленде. На нашей земле есть пруд, ручей, открытые поля и лес. Хоть мы и живем здесь всего пару лет, такое чувство, что обитали тут всегда.
        Жаль, что мама с отцом не дожили, чтобы увидеть наш дом, они бы влюбились в каждый уголок. Мама часами сидела бы на заднем крыльце, наблюдая, как носятся друг за другом черепашки в пруду, а над головой кружат ястребы. Ей понравились бы наши сады. Отец, я уверен, пришел бы в восторг от двухсотлетней архитектуры дома, особенно от бревен, на которых держится потолок в каменном подвале; каждый вечер нам пришлось бы его за уши оттаскивать от гаража на четыре машины - чтобы поужинал.
        Мы-то всегда планировали, что на склоне лет родители будут жить с нами, но вы ведь знаете поговорку о том, как насмешить Бога. Мамы нет с нами с февраля две тысячи первого года. Отец отправился к ней через шесть лет, седьмого июля две тысячи седьмого года. Я скучаю по ним каждый день без исключения.
        Отца Кары не стало несколько лет назад, и нам его также очень недостает. Зато с нами в отдельных комнатах для родственников живет моя теща, ей уже девяносто один год. Она такая же сварливая, упрямая и жизнелюбивая, как и ее младшая дочь. Уверен, ей нравится жить здесь с Карой, со мной и внуками. Ну, во всяком случае, надеюсь, что нравится. Каждый день мы радуемся и ценим, что она с нами.
        Конечно, не во всем нам так повезло, и за эти годы мы простились со многими родными людьми. Моей старшей сестры Риты не стало незадолго до того, как эта книга впервые увидела свет. Ушел от нас и чудесный весельчак дядя Тед. Не стало Крейга Андерсона, младшего брата моего дружка Брайана. Ушли в лучший мир Берни и Норма Джентилы, Майкл Мередит и мой старый друг детектив Лайл Харпер. Никого из них больше нет, однако никто не забыт.
        Я и сам чуть к ним не присоединился: в двадцать девять мне диагностировали рак яичек. Врачи сработали отлично и расправились с проблемой за две успешные операции. Когда все было позади, мне сообщили: девяносто девять процентов, что рак больше не вернется. С такими результатами через месяц после выздоровления я чувствовал себя словно заново родился. Увы, полгода спустя у меня появились страшные боли в желудке и в нижней части спины. Мне сделали кучу рентгеновских снимков и томографий, и те же самые врачи обнаружили, что рак вернулся, да еще как: на сей раз поражены оказались оба легких, печень, желудок, лимфоузлы. Мне тут же назначили двенадцать недель химиотерапии. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, при этом врачи не очень-то и скрывали тот факт, что преувеличили вероятность благоприятного исхода - просто чтобы подбодрить борющегося за жизнь пациента.
        Но волноваться врачам не стоило: каждый день этого нелегкого пути со мной были семья и друзья, и Бог заботился обо мне. Да, я правда верую, что Он помог моему избавлению, и знаю: мама улыбается, глядя на меня сверху, пока я печатаю эти слова, ведь мне снова повезло выиграть в эту лотерею. В прошедшем июле было двадцать пять лет, как я живу без рака.
        И по сей день друзья говорят: жизнь мне была дарована, чтобы я стал успешным писателем и рассказал свои истории всему миру. Я всегда благодарю их за добрые слова, но неизменно отвечаю своей версией избавления: жизнь мне была дарована, чтобы я стал отцом своих сыновей.
        Десять лет мы прожили в маленьких квартирках, питаясь лапшой быстрого приготовления и бутербродами с арахисовым маслом; радуясь найденной мелочи, закатившейся под диванную подушку или на пол в машине. А потом стали сбываться почти все большие мечты, зародившиеся в моем сердце в ранние эджвудские деньки. Мой журнальчик, «Кладбищенский танец», выходит уже тридцать второй год. В девяносто первом году мы приняли трудное решение издавать и книги в твердом переплете. К настоящему моменту мы выпустили их более четырехсот. Я написал и продал почти сотню собственных рассказов, а также несколько книг, включая «Гвенди и ее шкатулку» в соавторстве со Стивеном Кингом - мрачную сказку-предостережение. Вскоре после публикации книги меня спросил один журналист, мечтал ли я когда-нибудь, что однажды стану соавтором Стивена Кинга. Улыбнувшись и посмотрев ему в глаза, я честно признался: «Я всегда был мечтателем, но на такие смелые мечты не замахивался».
        Не знаю уж, чем я заслужил такую судьбу, но ни дня не проходит, чтобы я не чувствовал признательности за явленные мне чудеса. Сказать по правде, я до конца не понимаю, как все это случилось. Вероятно, секрет успеха в огромном везении, упорном труде и неизменной поддержке многих замечательных людей.

3
        В доме царит тишина - Кара уехала по делам с час назад, мальчишки в школе. Теща дремлет за закрытой дверью в спальне. Я не подумал разуться, и за мной по дощатому полу тянется травяной след. Сев на диван, беру трясущимися руками пульт с кофейного столика. Чувствую беспрестанный вибросигнал мобильника в кармане, но не обращаю внимания на вызов: заканчивая разговор по телефону, Карли сказала мне, что делать. Включаю канал «Си-эн-эн».
        На экране - молодая подтянутая репортерша с точеными скулами, блондинка с укладкой, из-под которой едва заметно проступают темные корни волос. Титры в нижней трети экрана гласят: «Лори Уайетт, «Си-эн-эн», Ганновер, Пенсильвания». Красным шрифтом в верхнем правом углу экрана кричит новостной заголовок: «БУГИМЕН ПОЙМАН». Под заголовком - фотография неизвестного мне человека.
        - …вкратце сегодняшние вечерние новости. Сотрудники полиции штатов Пенсильвания и Мэриленд получили ордер на обыск дома в Ганновере, Пенсильвания, и арестовали пятидесятичетырехлетнего Джошуа Галлахера, предъявив ему обвинение в убийствах четырех подростков, включая его сестру Наташу, в Эджвуде, штат Мэриленд, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. По словам представителя полиции, Галлахер, давно работающий в «Рейтерс Мэшинери», долгое время находился под наблюдением, пока ожидались результаты ДНК-экспертизы…

4
        Публикация книги «Охота на Бугимена: правдивая история злодеяний в маленьком городке» в тысяча девятьсот девяностом году по сей день выглядит некой странностью в моей писательской карьере. То была единственная моя не художественная книга. Она продалась тиражом две тысячи шестьсот пятьдесят экземпляров, последний из которых был напечатан в девяносто пятом году - далеко не бестселлер, но и смехотворным такой тираж не назовешь, учитывая, что вышла книга в местечковом издательстве, которое публиковало книги о маяках и утиной охоте.
        За прошедшие годы я иногда видел свою книгу на «Ибэе» - обычно в рваном переплете или сильно изношенной суперобложке, и продавалась она там не дороже первоначальной цены. Справедливости ради замечу, что видел, как она ушла и за чуть дороже полутора сотен баксов - но это был подписанный экземпляр в идеальном состоянии от именитого сетевого продавца.
        У «Охоты на Бугимена» свой собственный, хоть и небольшой, преданный круг фанатов - мой старший сын Билли обожает это чудище; поля страниц его личного экземпляра испещрены записями. Меня трудно назвать поклонником этой книжки - она хранит слишком много болезненных воспоминаний.
        Недавно усопший великий обозреватель «Локуса» и «Роки Маунтин Ньюз» Эд Брайант написал однажды: «В догорающие дни знойного лета Чизмар не только полностью отдался истории Бугимена, захватившего его родной городок, но и оказался непосредственным участником событий, бесстрашным и увлеченным героем происходящего. И в этой роли, когда неизбежно пришло время взяться за перо и бумагу, Чизмар отважно принял вызов. Его глазами - подчас наивными, подчас проницательными - читатели узрели честную, совестливую и откровенную картину, мгновенный снимок событий, слепок места и времени, где автор побывал, картину, от которой мы не в силах отвернуться».
        Не погрешу против истины, если скажу, что основная часть тиража в две тысячи шестьсот пятьдесят экземпляров ушла благодаря рецензии Эда. Я ее, конечно, недостоин и полагаю, что он был просто в очень хорошем и доброжелательном настроении, когда сел за клавиатуру в тот день.
        Чуть раньше на этой неделе, когда мой литературный агент позвонил с потрясающей новостью о том, что многочисленные издатели желают получить обновленную редакцию «Охоты на Бугимена», меня так и подмывало немедленно сесть за стол и разродиться совершенно новой книгой. Однако вскоре я понял: Эд Брайант прав насчет как минимум одной вещи: история, которую я рассказал в восемьдесят восьмом, действительно является мгновенным снимком событий, настолько честным и кропотливо воссозданным, насколько тот юный писатель был способен создать. Я сейчас не смог бы сделать лучше. В результате, хоть я и отредактировал много что в первоначальной рукописи - чтобы сделать чтиво поинтереснее, - решил не кромсать в книге ничего животрепещущего. Пусть, так сказать, неприкрытая, но правда.
        И еще одно замечание касательно первого издания девяностого года, забавный факт, неизменно вызывающий у меня улыбку: два дорогих мне человека внезапно и непредсказуемо выделились в героев повествования - моя мама и Карли Олбрайт. По сей день во время автограф-сессий ко мне подходят читатели и спрашивают, не могу ли я поделиться фотографией мамы. Что касается Карли, у нее почти год не было отбоя от предложений сходить на свидание. Ухажеры так достали, что ей пришлось сменить телефон. Она ворчала, ныла и обвиняла во всем меня, хотя готов поспорить: на самом деле Карли это страшно льстило.

5
        Кстати, раз уж речь зашла о Карли. Несмотря на большое повышение, прибавку к зарплате и даже пейджер, в «Иджис» она надолго не задержалась. К своему двадцать седьмому дню рождения Карли стала одной из популярнейших колумнисток «Балтимор Сан», оттуда перешла в «Филадельфия Инквайерер», а затем, после непродолжительного и неудачного сотрудничества с «Вэнити Фэйр», осела в «Вашингтон пост», где по сей день трудится старшим корреспондентом. Личная жизнь у нее также не стояла на месте - когда ей было чуть за тридцать, Карли вступила в книжный клуб и на посвящении познакомилась с приятным парнем по имени Уолтер Скроггинс. Оба сразу же влюбились по уши. Лысый очкарик Уолтер некогда профессионально играл в американский футбол, а потом открыл физиотерапевтический кабинет в Роквилле, штат Мэриленд, и вполне себе процветал. Уолтер - классический «добрый великан», покладистый весельчак, никогда не читавший газет: эту привычку он выработал в течение своей спортивной жизни. Карли и Уолтер полгода крутили бурный роман, а потом женились и теперь растят троих прелестных девчонок - одна другой упрямей и языкастей.
        Ну так вот, отправляя меня смотреть «Си-эн-эн», Карли обещает перезвонить с подробностями и вешает трубку. Перезванивает она только через три часа, которые мне кажутся вечностью, однако я ни на секунду не сомневаюсь, что дождусь звонка - за все эти годы она ни разу меня не подвела. А потом она минут сорок пять читает мне свои обстоятельные записи. Вот что она рассказала.
        «Висяками» в Управлении полиции штата Мэриленд занимается лейтенант Клара Макклернан. За время службы следователем она раскрыла несколько громких убийств и прославилась скрупулезностью и методичностью. В какой-то момент в поле ее зрения попадает Бугимен. Лейтенант знает о детективе Лайле Харпере - она прочла его докладные по этому делу, слушала разговоры в управлении. Она с уважением относится к обширному труду, который проделал сержант Харпер, и с удовольствием общается с ним все те несколько раз, что ей довелось, до того, как он скончался в марте две тысячи девятнадцатого. Вплоть до выхода на пенсию пятнадцатью годами ранее Харпер беспрестанно размышлял о том, почему убийце четырех девочек в Эджвуде удалось каким-то сверхъестественным образом избежать правосудия. Последнее, что он забрал с собой в день выхода на пенсию, были висевшие над его рабочим столом фотографии Наташи Галлахер, Кейси Робинсон, Мадлен Уилкокс и Кэссиди Берч. И когда лейтенант Макклернан попросила его, он с радостью передал ей гору собственных записных книжек, которые вел по этому делу.
        И вот, копаясь в блокнотиках на спиральках, Макклернан находит первую зацепку и тянет ее.
        После гибели Наташи Галлахер второго июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года ни у одного из ее близких родственников не брали образцов ДНК. Первой причиной этого недосмотра оказался чудовищный характер преступления. Эджвуд - городок маленький, преступления подобного рода для него нехарактерны. Здесь отроду не случалось похищения с последующим убийством, издевательством над трупом, да еще и укладыванием трупа особым образом. Полиция с ног сбилась, отрабатывая приемлемые версии. Второй причиной, по которой у семьи не взяли мазков, было подавленное состояние родственников, особенно отца. Детектив Харпер даже черкнул приписку в блокноте: «Взять мазок ДНК отец/мать/брат, только повременить».
        По каким-то причинам - возможно, потому что следователям не удалось найти никаких улик на месте убийства Галлахер, а может, просто прошляпили - вопрос об этом подняли только после двадцатого июня, когда погибла Кейси Робинсон. Тогда, вместе с назначением экспертизы Робинсонам, детектив Харпер распорядился довести до конца задачу, поставленную перед харфордским окружным департаментом шерифа, и взять образцы ДНК у всех троих Галлахеров. В пятницу, двадцать четвертого июня, помощник шерифа приехал на Готорн-драйв и взял мазок у мистера и миссис Галлахер. Этот же помощник отметил в рапорте, что у Джошуа Галлахера образец взять не удалось - сын весь день занимался доставкой пиломатериалов, был в разъездах. Однако полицейский позвонил как домой, так и на работу Джошуа и оставил там сообщения, что ему необходимо заехать ненадолго в департамент шерифа и сдать образец ДНК.
        И это было последнее упоминание о несданном мазке, попавшееся лейтенанту Макклернан, поэтому соответствующая запись тут же появляется в списке необходимых дел.
        Список этот растет ежедневно, его составляют пробелы и недоделки, к которым возвращались и которые перепроверяли множество раз, однако с «висяками» можно справиться только таким образом - работу нужно сделать заново, проанализировав все другими, «не замыленными» глазами и ушами. Искать нужно не только то, что упустили или не заметили, но еще и то, что видели в другом свете. «Смените освещение в комнате, - любит она повторять, - неизвестно еще, что увидите».
        Первым пунктом в списке лейтенанта Макклернан значилось: перепроверить гипотезу, в которую не были посвящены СМИ в восемьдесят восьмом году, а именно, что Бугименом может быть кто-то из сотрудников полиции. Этим можно было бы вполне успешно объяснить отсутствие борьбы в Наташиной комнате, а также отсутствие криков о помощи в трех остальных случаях. Первым подозреваемым стал мэрилендский полицейский Майкл Мур (никакого отношения к прославленному режиссеру-документалисту не имеющий). В то время, когда совершались убийства, он был дважды разведен и жил где-то в харфордской глуши на бездорожье. На протяжении семи лет несколько бывших подруг Мура вызывали полицию и заявляли, что подвергались физическому и сексуальному насилию, но потом забирали заявления. Мур также неплохо подходил под фоторобот, которым располагала полиция, однако имелись сомнения по поводу соответствия его ДНК-профиля. Понимая, что праздновать победу пока рано, лейтенант звонит в нужные места и копает дальше. Полученный ответ разочаровывает, но не удивляет. В апреле две тысячи первого Мур попадает под суд за незаконный арест и
изнасилование и в настоящее время отбывает срок в Камберленде, штат Мэриленд. В ходе следствия у него взяли новый образец ДНК, и тот не совпал со следами, оставленными на месте убийства Кэссиди Берч.
        Вычеркнув Мура из своего списка, лейтенант переходит ко второму пункту. В нем значится помощник шерифа по имени Гарольд Фостер, которому пришлось уволиться из полиции в девяносто восьмом из-за обвинений, связанных с наркотиками и кражей в Балтиморе. Его бывшая жена, постоянно проживавшая в Фоллстоне, в то время заявляла адвокату по разводам, что вовсе не удивилась бы, узнай она, что убийцей трех девочек в Эджвуде был Фостер (она говорила это еще до убийства Кэссиди Берч). По ее словам, у Фостера водились дикие сексуальные фантазии - с удушением и укусами, - а еще у него не было алиби на все три ночи убийств. Адвокат передал эту информацию своему другу-полицейскому, и ее сочли достаточно значимой, чтобы приобщить к делу и расследовать. Тем не менее месяц спустя, когда на кладбище был обнаружен образец ДНК, в материалах дела не появилось никакого упоминания о ДНК-профиле Фостера. Вероятнее всего, анализ просто где-то затерялся. Несколько телефонных звонков быстро проясняют ситуацию для лейтенанта Макклернан - появляются доказательства того, что экспертиза была проведена, однако совпадения не
обнаружено, так что Фостера можно вычеркнуть из списка.
        Пункты с третьего по седьмой в списке относительно малозначительны, и, чтобы разделаться с ними, лейтенанту требуется лишь двое суток. Тем не менее она не опускает рук: список длинный, постоянно растет, и спешить теперь некуда.
        Итак, она добирается до пункта номер восемь: Джошуа Галлахер и отсутствие образца его ДНК. Для начала лейтенант внимательнее изучает алиби. Ночь, когда гибнет его сестра, Джошуа проводит с Фрэнком Хэпни, коллегой по работе и бывшим одноклассником. Вечером, до приблизительно десяти ноль-ноль, они сидят и пьют в «Лафлинс», а затем возвращаются в квартиру Хэпни на Эджвуд-роуд. Там они смотрят телевизор и продолжают пить почти до полуночи, когда Джошуа уезжает. В двенадцать пятнадцать он уже дома.
        Учитывая время смерти Наташи, алиби Джошуа Галлахера выглядит не очень-то, да и проверить его невозможно, однако лейтенанта это не слишком заботит. У Джошуа нет судимостей, на него нет жалоб, по всем отзывам он любящий сын и брат. И он никогда не попадал в списки подозреваемых.
        Словно чтобы убедить себя, она открывает папку и смотрит на фото двадцатидвухлетнего Галлахера, сравнивает с ксерокопией рисунка лица Бугимена. В них нет ничего общего. К тому же еще вот что: в тот вечер, когда жертвой чуть не стала Энни Риггз, она заявляла, что убийца - крупный мужчина, по меньшей мере метр восемьдесят, мускулистый и сильный. Джошуа Галлахер ростом был метр семьдесят три и весил не больше семидесяти трех кило.
        Несколькими неделями ранее, только включая его в список подозреваемых, лейтенант посмотрела данные на Галлахера и узнала, что он женат, растит двух сыновей-подростков, живет и работает в Ганновере, штат Пенсильвания. Летом тренирует выездные бейсбольные команды, в которых играют его мальчики, субботними вечерами бросает дротики в клубе, увлечен охотой. В общем, выстроил для себя вполне приличную жизнь. Затем она просматривает документы на Фрэнка Хэпни - так, на всякий случай. У того нет проблем с полицией, живет по-прежнему в Эджвуде, в съемном доме на Уиллоуби-Бич-роуд, а работает в строительном магазине «Лоус Хардвер» в Бель-Эйр.
        Затем Макклернан просматривает все, что есть на родителей - Рассела и Кэтрин Галлахер. Известие о том, что мистер Галлахер покончил с собой в начале восемьдесят девятого, приводит ее в замешательство, однако чрезмерного удивления не вызывает: развод и самоубийство - распространенный итог для родителей, переживших своих детей. Когда человека гложет чувство вины, пути назад нет. Даже само присутствие партнера по браку - болезненное напоминание об утрате. Согласно документу в компьютере, миссис Галлахер сейчас семьдесят три года, и она все так же живет на Готорн-драйв в Эджвуде. Второй раз замуж она не вышла.
        Листая записные книжки детектива Харпера и стопку старых рапортов, лейтенант наталкивается на разрозненные рукописные записи о Джошуа Галлахере. Детектив Харпер отмечает, что Галлахер посещал колледж в Пенсильвании лишь три семестра, а затем вернулся в Эджвуд. В записях не указывается, почему парень бросил учебу. «Надо бы это проверить», - думает про себя лейтенант и записывает задачу в список внутри списка. Следующая заметка касается места работы Галлахера-младшего в то время, когда была убита его сестра - строительный магазин «Андерсенс Хардвер» на Сороковом шоссе между Эджвудом и Джоппатауном. Магазин давно закрылся, но лейтенант хорошо знает это место - ее отец любил работать с деревом и часто закупал там пиломатериалы и инструменты. Вспомнив, что в тот день, когда у родителей брали мазок на ДНК, Джошуа - по его собственным словам - развозил пиломатериалы, лейтенант делает пометку: узнать, какими транспортными средствами сотрудники магазина доставляли покупки. Прошло больше тридцати лет, но кто-нибудь наверняка помнит.
        Лейтенант кладет ручку на желтую страницу большого отрывного разлинованного блокнота - почти полностью исписанного - и откидывается в кресле. Нахмурившись, размышляет. Полтора часа назад на Двадцать четвертом шоссе кабриолет «Мустанг» выскочил на встречную и столкнулся с самосвалом, груженным щебнем. Авария ужасная, управление полиции бурлит - все по уши в работе. Лейтенант ничего этого не замечает. Немного погодя, подавшись вперед, берет ручку, и внизу страницы появляются торопливые каракули: «Наташа Галлахер - первая жертва и единственная не изнасилованная девушка». Слово «единственная» выразительно подчеркнуто. В своих записках детектив Харпер подчеркнул его множество раз, однако Макклернан уверена: тут надо копать глубже.
        Чувствуя, что пора серьезно браться за дело, лейтенант поднимает трубку и набирает домашний номер Джошуа Галлахера. После третьего гудка включается автоответчик, и она вешает трубку. Набирает мобильный номер и сразу попадает на голосовое сообщение. Она представляется и просит Галлахера перезвонить.
        Буквально пять минут спустя он звонит. Лейтенант объясняет Галлахеру, что дело его сестры и трех других жертв убийцы ведет теперь она. Макклернан старательно избегает упоминать о мазке на ДНК. Галлахер любезен по телефону, похоже, он поражен тем, что дело до сих пор не закрыто. Еще больше он удивляется несколько минут спустя, когда лейтенант спрашивает, когда ему удобно встретиться с ней, причем дает понять, что готова приехать в Ганновер. И глазом не моргнув, Галлахер отвечает, что будет рад встретиться с ней и сам приедет в Мэриленд. Но встречу придется перенести на следующую неделю: на этой - сезон ловли малоротого окуня, и у него уже запланирован отпуск с рыбалкой на четыре дня на берегу Саскуэханны. Договорившись встретиться в управлении в следующую среду, в одиннадцать ноль-ноль, детектив Макклернан благодарит Джошуа за потраченное время, и на этом разговор заканчивается.
        Следующий телефонный звонок - Кэтрин Галлахер, матери Джошуа. Та отвечает после первого же гудка, и к двум часам дня лейтенант уже сидит у старушки в гостиной, в окружении десятков фарфоровых фигурок играющих детишек и трех длинношерстных кошек. Разговор начинается с вопроса о Наташе, и, как обычно бывает в таких случаях, требуется лишь сидеть да слушать. Для миссис Галлахер нет счастья больше, чем вспомнить дочкину улыбку, беспорядок в спальне и как та занималась, чтобы в будущем выступать на олимпиадах за гимнастическую сборную США. Старушка рассказывает лейтенанту о Наташиных планах брать уроки актерского мастерства в колледже, а по окончании поехать в Нью-Йорк. Затем из ящика под кофейным столиком женщина извлекает фотоальбом, там - вся ее некогда счастливая жизнь, зафиксированная ламинированными страницами, и они вдвоем погружаются в прошлое.
        Увидев фото юного Джошуа Галлахера верхом на мотоцикле возле дома, лейтенант ухватывается за возможность перевести разговор на него. Заговорив о сыне, миссис Галлахер тут же показывает на фотографии на камине. Внуки, объясняет она, Эндрю и Филлип. Живут в Пенсильвании, но часто приезжают в гости с Джошуа и его замечательной женой Самантой. Лейтенант попивает чай и потихоньку переводит разговор на учебу Джошуа в университете. Несколько минут спустя она получает все ответы.
        Джошуа учился на спортивную стипендию, занимаясь борьбой. Но потом, получив травму плеча, решил: жизнь студента-спортсмена - не для него. Ему, прирожденному лидеру, слишком напряжно тратить нервы и время, себя во всем ограничивая, чтобы удержаться в первом дивизионе. После долгих бессонных ночей он бросил команду и сосредоточил усилия на учебе. Вскоре ему пришлось искать работу на складе на полставки - оплачивать учебу. А еще он познакомился с девушкой. Ее звали Анна; приехала Анна из пригорода Нью-Йорка, из богатой семьи. Какое-то время они были неразлучны. А потом - и оглянуться не успели - учебный год кончился, настала пора вернуться по домам, к семьям, в разные города. Джошуа хотел остаться в Хэппи-Вэлли, работать и снимать квартиру для них обоих, но Анна скучала по родным и мечтала провести лето с семьей на побережье. Во время каникул они навещали друг друга и сохранили отношения. Однако осенью, когда оба вернулись в кампус, непоседливый Джошуа решил: все, хватит, пора расстаться. Анну это сломило, девушку мучила бессонница, об учебе думать не получалось, она бросила колледж и вернулась в
Нью-Йорк незадолго до рождественских каникул. А вскоре после этого Джошуа позвонил домой, совершенно подавленный: он пришел к выводу, что с учебой у него не клеится. Парень созрел достаточно, чтобы найти настоящую работу и начать самостоятельную жизнь. Родители, конечно, расстроились, но в конце концов поддержали его решение.
        И вот, наконец, лейтенант переходит к последней теме разговора на сегодня: мистер Галлахер. Стараясь быть максимально внимательной и тактичной, Макклернан расспрашивает миссис Галлахер о том, как себя чувствовал муж после гибели дочери. Миссис Галлахер отвечает медленно, и у лейтенанта есть время все записать: «Поначалу он был совсем убит горем, совершенно опустил руки. Подумывали даже положить его в больницу; но к утру, в день Наташиных похорон, он воспрял духом. Мы долгое время вместе ходили к аналитику и, кажется, вполне успешно восстанавливались. Уверена, что ему сильно полегчало. Он даже вновь стал играть в гольф по выходным. А потом вдруг все покатилось под откос: пришла бессонница, муж запил, думал, это поможет со сном, однако не сработало, лишь ожесточило. Не знаю даже, в чем крылась причина, но что-то точно произошло. Он… изменился. Я пробовала разговорить мужа, но он совершенно замкнулся в себе. А потом и на консультации к врачу ходить перестал. Я прибегла к последнему средству: оставила его дома на вечер, сославшись на планы, и подослала к нему Джоша - пусть поговорят. Увы, и это не
помогло: муж просто разъярился, мол, я пытаюсь манипулировать им. Стало только хуже. Несколько дней спустя он… ушел. И за все эти годы я так и не поняла, что его подтолкнуло».
        По пути в управление лейтенант безостановочно чихает, глаза у нее красные - все благодаря чертовым кошкам миссис Галлахер. Еще по дороге она звонит в справочную и просит номер телефона ректората университета штата Пенсильвания. Уже поздно, и она не рассчитывает ни на что, кроме автоответчика, а потому приятно удивлена, услышав в телефоне бодрый женский голос. Лейтенант объясняет причину звонка, ее тут же переключают на архивариуса. Женщина с таким же бодрым голосом записывает имя «Джошуа Галлахер», номер его страховки, номер телефона лейтенанта и обещает перезвонить, как только найдет нужную информацию.
        Она уже готова бросить мобильник на пассажирское сиденье - на сегодня хватит, - но решает напоследок набрать домашний номер Фрэнка Хэпни, другого номера у нее нет. Время уже без пяти пять, по мнению лейтенанта, ее шансы застать Фрэнка дома - пятьдесят на пятьдесят. И ей везет! Хэпни снимает трубку; по голосу слышно, что он пьян.
        Пять минут спустя у нее есть все что нужно.
        Фрэнк Хэпни не слышал о Галлахере уже больше десяти лет. Он слабо помнит ночь убийства Наташи Галлахер; помнит, что беседовал с полицейскими несколько дней спустя - подтверждал алиби Джоша, но и теперь, как и тогда, может сказать лишь одно: той ночью он сильно перепил и отрубился. Кажется, он помнит, что Джош ушел около полуночи, однако с таким же успехом тот мог уйти намного раньше или намного позже. Совершенно никак нельзя быть уверенным в этом вопросе, тем более столько лет спустя. Наконец, лейтенант задает вопрос об «Андерсонс Хардвер» и о тех полутора годах, что Фрэнк с Джошем проработали вместе.
        - Было такое. - Хэпни едва ворочает языком. - Я тогда в новичках ходил, а Джош уже давненько работал, и доставкой в основном он занимался. Иногда уезжал домой на грузовике с бортовой платформой, там борта еще такие, можно выше и ниже делать… А иногда он водил грузовой фургон. Все зависело от груза, который требовалось доставить в тот день.
        Лейтенант Макклернан не мучается особыми думами о номере восемь в своем списке. Джошуа Галлахер ничем не похож на Бугимена: во время преступлений он слишком молод, живет в таунхаусе, со всех сторон окруженный соседями, ничем не связан с тремя из четырех жертв, внешне не имеет ничего общего с фотороботом, сделанным полицией. К тому же убийство собственной сестры - большая редкость среди серийных убийц в наши дни. Если расследование и дальше пойдет в таком направлении, то Джошуа Галлахера можно будет легко вычеркнуть из списка и перейти к номеру девятому.
        И все же… С номером восьмым возникло несколько неувязок, и они не дают детективу покоя: отсутствие образца ДНК, спорное алиби, проблемы с девушкой и доступ к фургону. Недостаточно, чтобы включилась и взревела внутренняя сигнализация, но вполне достаточно, чтобы та хотя бы изредка пикала. По крайней мере, вырисовывается некая система, и лейтенант Макклернан полагает, что на следующей неделе у нее появятся все необходимые ответы.
        Однако волей рока все происходит гораздо быстрее.
        Два дня спустя звонит Дженнифер Шолл, администратор из университета, и лейтенант узнает истинную причину, по которой Джошуа Галлахеру пришлось оставить учебу. В октябре восемьдесят пятого Анна Гарфилд, бывшая подружка Джошуа, написала на него заявление - обвинила в приставании и преследовании. Оказалось, именно она бросила его, а не наоборот. Джошуа остался в университете с испытательным сроком и предупреждением - не приближаться к мисс Гарфилд. Тем не менее в начале декабря того же года Анна обращается со вторым письменным заявлением: Джошуа проник в ее комнату в общежитии и испортил личные вещи, причем это происшествие попало на камеры наблюдения в коридоре. По совокупности проступков Галлахера исключили из университета и запретили доступ на его территорию. Сотрудники службы безопасности кампуса поинтересовались у мисс Гарфилд, не желает ли та, чтобы они обратились в полицию, однако она отказалась, причем в письменном виде. Джошуа уже исполнилось восемнадцать, и, поскольку по закону парень считался совершеннолетним, руководство университета решило не беспокоить родителей Галлахера. На дом ему
было отправлено краткое, в одну страничку, уведомление об исключении из университета.
        «Забавно, - размышляет лейтенант Макклернан, - столько лет прошло, а Кэтрин Галлахер лжет, чтобы выгородить сына? Или старушка действительно не знает правды?»
        Лейтенант благодарит Дженнифер Шолл за информацию и интересуется, не хранятся ли в университете документы с фотографиями прежних студентов - возможно, в старых ежегодниках или студенческих билетах. Ей нужно взглянуть на фотографию Анны Гарфилд. Дженнифер обещает посмотреть и перезвонить позже.
        Оставив Дженнифер адрес своей электронной почты и завершив звонок, лейтенант сразу же набирает номер «Рейтерс Мэшинери» в Ганновере и просит к телефону начальника Джошуа Галлахера. Понимая всю деликатность ситуации, она опасается спугнуть Галлахера, но теперь внутренняя сигнализация завывает громче, и требуется ответ на один важный вопрос. Проходит почти пять минут ожидания, после чего человек с недовольным голосом снимает трубку добавочного телефона. Лейтенант объясняет, кто она такая: у нее есть важная информация для Джошуа Галлахера по делу его сестры. Ей известно, что сегодня он не на работе; не знают ли они, как связаться с Джошуа?
        Ответу начальника лейтенант не удивляется, и внутренняя сигнализация воет громче. Похоже, что ни за каким окунем на Саскуэханну Джошуа Галлахер не поехал. Он вообще ни о чем не предупреждал и не отпрашивался с работы до самого сегодняшнего утра, когда позвонил и пожаловался, что страдает от сильнейшего поноса и температура у него за тридцать восемь.
        Лейтенант вешает трубку и вытаскивает конверт из серой плотной бумаги, в нем - профили ДНК мистера и миссис Галлахер. Разглядывая распечатки тридцатилетней давности, она припоминает некоторые эпизоды разговора в гостиной Кэтрин Галлахер - нечто такое, о чем старушка упомянула, листая фотоальбом. Слова ее тогда показались лейтенанту странными, однако она промолчала - не хотела прерывать поток речи. По многолетнему и кропотливым трудом нажитому опыту лейтенант знает: стоит оборвать человека, рассказывающего о непростом предмете, и потом зачастую его невозможно разговорить снова.
        Лейтенант ищет и находит в блокноте нужный номер, набирает. Кэтрин Галлахер отвечает после второго гудка; по голосу ясно: она действительно рада слышать свою собеседницу. После обмена любезностями Макклернан переходит к делу.
        - Я сегодня утром просматривала свои записи и натолкнулась на пару вопросов, которые требуют разъяснения.
        - Конечно, помогу чем смогу.
        Следователь начинает с отвлекающего маневра:
        - Вы упомянули, что в университете дочь планировала изучать актерское мастерство, а по окончании - переехать. Помню, вы сказали куда, да вот я не записала: то ли Нью-Йорк, то ли Лос-Анджелес…
        - В Нью-Йорк. - В голос миссис Галлахер просачиваются печальные нотки. - Она хотела сверкать в пьесе на Бродвее…
        - Точно! Теперь припоминаю, спасибо.
        - Всегда пожалуйста!
        - И еще вопрос, миссис Галлахер. Когда вы показывали мне фотографии сына и дочери, вы пару раз охарактеризовали их сходство, как «загадочное» - по-моему, вы использовали именно это слово?
        Прежде чем ответить, старушка долго молчит, а когда все-таки отвечает, ее голос звучит совсем иначе:
        - Да? Я так сказала?
        - Да, сказали, я даже в блокнот себе записала, так меня поразило это слово. Первый раз вы его использовали, когда показывали мне их фотографию на пляже. Ту, где они оба еще малыши и строят замок из песка. А второй, когда мы разглядывали фотографию, снятую вашим мужем, - там вы всей семьей приехали к Джошу в университет.
        - Простите, боюсь, не помню.
        - Ничего страшного, миссис Галлахер. - Лейтенант шуршит бумагами на столе, создавая впечатление, будто занимается делами. - Итак, напоследок у меня есть вопрос, и мне необходимо услышать честный ответ. Сейчас крайне важно, чтобы вы сказали правду.
        - Хорошо, - раздается едва слышный шепот.
        - Ваш сын Джошуа… приемный ребенок, да?
        Лейтенант слышит, как на том конце трубки резко и отрывисто вдыхают; очевидно, догадка верна.
        - Миссис Галлахер?
        - Муж решил не говорить Джошу.
        Лейтенант Макклернан выпрямляется и молча ждет продолжения.
        - Он не хотел, чтобы Джош чувствовал себя чужаком, когда вырастет, он хотел, чтобы мальчик ощущал себя частью семьи. А потом, когда несколько лет спустя появилась Наташа - чудо-ребенок, так называли ее врачи, - и они были похожи, как две капли воды, хранить тайну стало даже легче.
        - И больше никто не знает?
        - Моя сестра да тетя с дядей в Южной Каролине, вот и все.
        - Джошуа не знает до сих пор?
        - Нет. - Миссис Галлахер расплакалась. - Мы хотели, чтобы ребенок рос счастливым…
        Повесив трубку, лейтенант Макклернан пишет: «Приемный, совпадений по семейной линии не может быть» на распечатке ДНК-профиля миссис Галлахер и возвращает бумагу на место, в серый конверт. Бросив конверт на стол, проводит все утро, листая записные книжки детектива Харпера. Она просмотрела их уже шесть раз, однако уверена, что от еще одного раза хуже не будет. Сразу после полудня приходит электронная почта от Дженнифер Шолл из университета. В приложении - поблекшая цветная фотография. Лейтенант смотрит на фото, и сердце у нее стучит громче, чем завывает внутренний сигнал тревоги. Проносится мысль: «Неудивительно, что Джош на нее так запал». Анна Гарфилд - восхитительная девушка с огромными карими глазами, полными губами, изящным аристократическим носиком и длинными сверкающими каштановыми волосами, ниспадающими ниже плеч.
        В точку.
        Лейтенант встает из-за стола и стучит в дверь капитана Брэдфорда. Быстро сообщив ему важные детали, возвращается за стол - звонить в следственный отдел округа Йорк. Капитан тем временем звонит шерифу округа Харфорд. Ни в Йорке, ни в соседнем Ланкастере, ни в Адамсе ничего не обнаружилось - никаких известных случаев удушения девушек-подростков за последние десять лет. Ни отрезанных ушей, ни укусов на теле, ни трупов, уложенных особым образом на месте преступления. Но как только следователи увеличивают охват поисковой территории и включают еще полдюжины округов, результат не заставляет себя ждать.
        Два года назад в округе Джуниата было обнаружено тело семнадцатилетней девушки, длинноволосой блондинки. Причина смерти - удушение. На левом плече у жертвы, Шейлы Рафферти, найдена отметина, похожая на укус, однако судмедэксперт не смог констатировать это с уверенностью, так как труп слишком долго пролежал в воде. Рыбаки натолкнулись на тело на мелководье, на каменистом берегу Саскуэханны.
        Кусочки паззла собираются, причем теперь довольно быстро.
        Когда двумя днями позже Джошуа Галлахер приезжает в Управление полиции штата Мэриленд, он уже находится под круглосуточным наблюдением. Лейтенант Макклернан выходит встретить его в фойе, приглашает в кабинет, усаживает в отдельное кресло перед столом. Они общаются около получаса. Лейтенант излучает спокойствие и дружелюбие, трудных вопросов не задает. Галлахер разваливается в кресле, делает вид, что скучает. Голос звучит уверенно, ответы краткие, по существу. В какой-то момент он даже зевает.
        За несколько минут до окончания беседы лейтенант теребит сережку-колечко на левом ухе. Сидящая в другом углу комнаты детектив Джанет Эллис замечает тайный сигнал, встает из-за стола и несет картонную папку. Ее длинные каштановые волосы ниспадают до середины спины - это явное нарушение устава управления. Она подходит к столу лейтенанта Макклернан и, сверкнув приятной улыбкой Джошуа Галлахеру, обращается к коллеге:
        - Извините, что мешаю, лейтенант, вот документ, который вы просили.
        - Большое спасибо, Анна, - отвечает лейтенант, принимая папку.
        Джошуа Галлахер, мгновенно выпрямившись в кресле, изо всех сил старается не смотреть на детектива Эллис, когда та возвращается к себе за стол. Лейтенант Макклернан раскрывает папку и делает вид, что читает содержимое. Украдкой подглядывая из-за папки, наблюдает борьбу на лице Галлахера. Тридцать секунд спустя она закрывает папку и завершает разговор.
        В то время как Джошуа Галлахер идет через парковку перед зданием управления полиции, лейтенант Макклернан сидит за столом и смотрит на подлокотники кресла, из которого только что поднялся Галлахер, - они блестят от пота. Надев перчатки, лейтенант встает из-за стола, вынимает палочку для мазка из стерильной пробирки и аккуратно берет образцы с обоих подлокотников.

6
        Никакого суда не будет. Не будет вспышек фотоаппаратов у входа в здание суда; не будет слушаний под объективами телекамер; не будет ежедневного мелькания чудовища на телеэкране. Бугимен - Джошуа Галлахер.
        Он признается во всем, не скрывает и того, чего известно не было. В восемьдесят восьмом убил четырех девочек в Эджвуде, включая собственную сестру. А потом еще троих - одну в две тысячи первом, в Западном Мэриленде, и двух в Пенсильвании, в две тысячи шестом и две тысячи восемнадцатом.
        Полиция считает, что это не все.

7
        В понедельник, второго декабря две тысячи девятнадцатого года, сижу у себя дома, в кабинете за рабочим столом, распечатываю сделанные за день страницы, и вдруг звонит мобильный. На экране телефона надпись: «Полиция Мэриленда». Уже любопытно. Отвечаю:
        - Да?
        - Это Ричард Чизмар? - раздается женский голос.
        - Он самый. А с кем я разговариваю?
        - Вас беспокоит лейтенант Макклернан, полиция Мэриленда.
        - Я вас знаю, последнее время часто вижу.
        Она смеется в ответ, хотя и безрадостно.
        - Да, я и сама себе уже надоела.
        - Я вовсе не это имел в виду…
        - Слушайте, - она берет быка за рога, - у меня для вас есть необычное предложение.
        - Какое же?
        - Насколько я знаю, вы пишете новую книгу о деле Джошуа Галлахера.
        - Это вопрос? - Я не понимаю, к чему она клонит.
        - Нет.
        Жду комментариев, но собеседница молчит.
        - Мне предложили контракт, нужно переработать оригинал и добавить послесловие.
        - Вам крупно повезло. - Слышу искреннюю радость в ее голосе. - Надеюсь, вы еще не подписали этот контракт?
        - А что такое?
        - Думаю, его сумма только что значительно выросла.
        - Да в чем дело-то?
        - Джошуа Галлахер хочет с вами поговорить, и говорить он желает только с вами.

8
        Основные правила просты: мне ничего нельзя проносить в комнату для свиданий. Ни бумаги с ручкой, ни записывающей аппаратуры. Полиция сама сделает аудио - и видеозапись, и у меня будет к ним полный доступ. В дополнение к моему собственному списку вопросов полицейские снабдят меня интересующими их вопросами. Права на публикацию интервью - мои. Видеоматериалы тем не менее находятся в исключительной собственности полиции штата Мэриленд. В течение всего интервью на руках и ногах Джошуа Галлахера остаются спецсредства ограничения подвижности. В комнате неотлучно находится вооруженный охранник. На интервью мне отводится ровно один час.

9
        Дата проведения интервью: четверг, 5 декабря 2019 года.
        Время начала: 13.30.
        Место проведения: тюрьма штата Мэриленд, Балтимор.
        Джошуа Галлахер совсем не похож на уверенного в себе атлетичного подростка, с которым я когда-то ходил в школу. Годы его не пожалели: небрит, страдает лишним весом. Лицо спокойно, и выражение на нем не меняется, когда охранник усаживает Джошуа за стол напротив. От него пахнет потом и стиральным порошком. По лицу не скажешь, рад он или не рад меня видеть. Правый глаз нервно подергивается; нервозность выдает и постукивание ногой по полу, отчего цепочка, соединяющая лодыжки, позвякивает. Джошуа совсем не похож на человека, сознавшегося в убийстве семи молодых женщин.
        РИЧАРД ЧИЗМАР: Почему ты выбрал меня, Джош?
        ДЖОШУА ГАЛЛАХЕР: Причин несколько [откашливается]. Я с интересом следил за твоей карьерой. Ты молодец. Я даже брал в прокате фильм, к которому ты писал сценарий - «Придорожная забегаловка-2». А еще я не забыл, что ты пришел на похороны сестры.
        ЧИЗМАР: Полгорода пришло на Наташины похороны.
        ГАЛЛАХЕР: Ты все время там был, ты стал частью всего происходящего.
        ЧИЗМАР: Когда именно я стал частью происходящего?
        ГАЛЛАХЕР: Когда ты и твоя подружка-репортерша опросили полгорода. Когда ты начал записывать все об убийствах в блокнотик.
        ЧИЗМАР: Вижу, книгу ты прочел.
        ГАЛЛАХЕР: Конечно, прочел.
        ЧИЗМАР: Полагаю, именно ты названивал мне домой и молчал в трубку в неделю публикации книги?
        ГАЛЛАХЕР: Хотелось слышать твой голос.
        ЧИЗМАР: Родителям домой тоже ты звонил? Все те разы?
        ГАЛЛАХЕР: [кивает] Да.
        ЧИЗМАР: Зачем?
        ГАЛЛАХЕР: Сам не знаю. Думаю, они тоже стали частью всего происходящего.
        ЧИЗМАР: Маму это до смерти пугало.
        ГАЛЛАХЕР: Жаль. Она хороший человек. Но, думаю, смысл был именно в этом: я хотел тебя напугать.
        ЧИЗМАР: Ты хотел, чтобы я бросил расследование?
        ГАЛЛАХЕР: Вряд ли. Не знаю, чего я на самом деле хотел.
        ЧИЗМАР: Ты за мной следил?
        ГАЛЛАХЕР: Когда?
        ЧИЗМАР: Тогда, в восемьдесят восьмом. По всему Эджвуду.
        ГАЛЛАХЕР: [кивает] Иногда. И потом тоже.
        ЧИЗМАР: После того, как вышла книга?
        ГАЛЛАХЕР: [кивает]
        ЧИЗМАР: Где?
        ГАЛЛАХЕР: Какая разница?
        ЧИЗМАР: Для меня это важно.
        ГАЛЛАХЕР: У тебя разве нет других вопросов?
        ЧИЗМАР: [молчит] Анна Гарфилд… Все ведь с нее началось, да?
        ГАЛЛАХЕР: [глубокий выдох] И да и нет.
        ЧИЗМАР: Может, объяснишь?
        ГАЛЛАХЕР: Попробую [долгая пауза; постукивание ноги по полу ускоряется]. У меня внутри что-то сломано. Так всегда было, сколько себя помню. С головой что-то не то. Все… не так, как надо.
        ЧИЗМАР: Продолжай.
        ГАЛЛАХЕР: Как бы лучше объяснить… Я много об этом в книжках читал, понимаю, что звучит как клише, но…
        ЧИЗМАР: В книжках?
        ГАЛЛАХЕР: В книжках о серийных убийцах.
        ЧИЗМАР: Ты узнал из этих книг что-нибудь о себе?
        ГАЛЛАХЕР: [пауза] Что я такой не один.
        ЧИЗМАР: Наташа была первой? Или до нее были другие?
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Я хотел, много думал об этом. Пару раз почти дошел.
        ЧИЗМАР: Что тебя остановило?
        ГАЛЛАХЕР: Страх. Я боялся пересечь черту. Боялся, что поймают. Боялся, что понравится. Поэтому довольствовался кое-чем другим.
        ЧИЗМАР: Животными?
        ГАЛЛАХЕР: [кивает]
        ЧИЗМАР: В каком возрасте ты взялся мучить животных?
        ГАЛЛАХЕР: Мне было восемь или девять.
        ЧИЗМАР: И каких зверей ты мучил?
        ГАЛЛАХЕР: Самых разных. Рыбок. Лягушек. Кроликов. Потом добрался до кошек и собак. А однажды даже лошадь - ночью, в поле. Это было незабываемо.
        ЧИЗМАР: Ты понимал, что это плохо?
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: И что же, ты думал, с тобой не так?
        ГАЛЛАХЕР: Что не так, я не знал… Знал лишь, что нечто во мне… что-то гнусное… оно требовало… И я никому не мог рассказать. Я старался удержать это «нечто» под замком, взаперти, однако мне не всегда хватало сил.
        ЧИЗМАР: Тебе нравилось мучить животных?
        ГАЛЛАХЕР: Поначалу нет… Но со временем получаться стало лучше и легче.
        ЧИЗМАР: Может, такие желания вызваны какими-то происшествиями в детстве? С чего все началось? Что тебя надломило?
        ГАЛЛАХЕР: Хочешь узнать, что в моей жизни было сексуальное или физическое насилие? Что меня били родители и запирали в чулане на целый день? Что я упал, и травма головы перепаяла мне мозги? [качает головой] Нет. Ничего подобного.
        ЧИЗМАР: Каково твое первое воспоминание об этом «гнусном» внутри?
        ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза] Мне было семь, я пошел на день рождения к другу. Его старшая сестра качалась на качелях на заднем дворе. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Помню, стою я с бумажной тарелочкой и тортиком на ней и думаю: «Вот вернусь сюда ночью, проскользну в дом и кирпичом размозжу тебе череп». Просто пронеслась такая мысль в голове. Зачем ее убивать? Не знаю. Почему кирпичом? Не знаю…
        ЧИЗМАР: Когда мы учились в старших классах, ты всем нравился. Помню тебя на тусовках, и мальчишки вокруг тебя всегда были, и девчонки.
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Ну я занимался борьбой, и у меня хорошо получалось. А настоящего меня они не знали, да и не хотели знать.
        ЧИЗМАР: И все эти годы - будь то борьба в спортзале или выпускной бал - ты всегда сдерживал, запирал в себе эти чувства?
        ГАЛЛАХЕР: [кивает] Иногда они оставляли меня на неделю-другую, но потом всегда возвращались. Всегда.
        ЧИЗМАР: Давай вспомним времена учебы, Анну Гарфилд. Расскажи, что тогда случилось.
        ГАЛЛАХЕР: Мы полюбили друг друга, строили планы на будущее. Но при этом ей нравился и другой.
        ЧИЗМАР: И ты хотел отомстить ей?
        ГАЛЛАХЕР: Тогда еще нет, тогда я был слишком подавлен. У меня словно землю из-под ног вышибли. Я просто хотел, чтобы она передумала. А потом… да, я возненавидел за то, как она поступила со мной, чем заставила себя чувствовать. И, как следствие, ненавидел себя.
        ЧИЗМАР: Ты преследовал ее в кампусе, взломал ее комнату, машину… Ее саму ты бить не собирался?
        ГАЛЛАХЕР: Вообще-то, собирался. Даже два раза. На следующее лето я поехал к ней домой, туда, где она жила с родителями. Но в последнее мгновение просто струсил. И за это возненавидел себя еще больше.
        ЧИЗМАР: Анна Гарфилд недавно рассказала в интервью, что в сексе ты был груб.
        ГАЛЛАХЕР: Так и сказала? Был груб, потому что ей так нравилось. Это она просила связывать ее. Именно она хотела, чтобы я ее душил. Я до нее никогда такого не делал, спроси хоть кого из моих прежних подружек.
        ЧИЗМАР: Тебя привлекали длинные волосы… Из-за волос Анны?
        ГАЛЛАХЕР: Хм, любопытно… Я и не осознавал, что они меня привлекают, пока позже не прочитал об этом.
        ЧИЗМАР: [долгая пауза] Я должен тебя спросить… Почему ты убил Наташу?
        ГАЛЛАХЕР: Это было предрешено давно и когда-нибудь обязательно должно было случиться. Я обдумывал убийство с детства. Годом раньше я был на волосок от цели. Мы ходили в поход на Лох-Рейвен. Я поднял камень размером с кулак, зашел со спины, и мне оставалось вот столько [он расставляет пальцы на несколько сантиметров].
        ЧИЗМАР: Что же тебя остановило?
        ГАЛЛАХЕР: Испугался.
        ЧИЗМАР: А что произошло ночью второго июня восемьдесят восьмого? Почему тогда получилось?
        ГАЛЛАХЕР: [вздыхает] Слушай, я знаю, ты хочешь, чтобы я сказал, что случилось нечто необыкновенное… типа, моим телом управляла сила из потустороннего мира или было мне видение [глаза у Джоша распахиваются шире]. Или, может, сам сатана приказал мне… Нет, все было не так. В тот день я занимался в спортзале; и затем, в душевой, все ясно сложилось у меня в голове: как я выманю ее в лес, как убью, как инсценирую, будто кто-то другой это совершил. Я представил себе весь план - мгновенно и четко. Мы договорились встретиться с [Фрэнком] Хэпни после тренировки, и поэтому несколько часов я провел с ним. А потом поехал не домой, а в дом родителей в Эджвуде.
        ЧИЗМАР: Постучал к ней в окно?
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Нет, я к окну и близко не подходил. Когда я приехал, было уже за полночь. Открыл дверь ключом, вошел на цыпочках. Вышли мы так же.
        ЧИЗМАР: Почему упала москитная сетка? И откуда кровь на подоконнике?
        ГАЛЛАХЕР: Она порезала палец, пока рылась в шкафу и искала обувь - в темноте совсем не видела, что делает. Я остановил кровотечение своей рубашкой, а каплю крови на подоконнике оставил намеренно. Тогда же я открыл окно и сбросил сетку.
        ЧИЗМАР: Именно так ты все представил в душевой?
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: Что ты ей тогда сказал? Чем выманил из дома?
        ГАЛЛАХЕР: Ей было пятнадцать. Много придумывать не пришлось. Сказал, что мы с Хэпни выпивали на нашем старом месте в лесу, он отрубился, и мне нужна помощь - дотащить его до машины.
        ЧИЗМАР: А потом ты отвел сестру в лес и убил ее?
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: Однако без борьбы не обошлось. Она дала отпор.
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: [пауза] Как ты выбрал трех других девочек?
        ГАЛЛАХЕР: Причина, в общем, та же. Я их увидел - и сразу понял. В тот же миг. Я понял: эту я убью. И я четко понимал, каким образом.
        ЧИЗМАР: Полиция не смогла разглядеть прямой связи между жертвами. Ты не был знаком с другими девушками?
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Нет. Кейси Робинсон я увидел впервые, когда та однажды выходила из библиотеки. Она была одна, я выезжал с парковки у «Сантонис». Проследил за ней до дома, а потом наблюдал всю следующую неделю. С остальными вышло так же. Мадлен Уилкокс попалась на глаза на перекрестке, когда я стоял на светофоре. Риггз играла в хоккей на школьной площадке. Кэссиди Берч я увидел, когда та покупала газировку и чипсы в «Стоп-энд-Шоп» - в очереди я стоял прямо за ней, заехал машину заправить.
        ЧИЗМАР: Кроме длинных волос, девушек не связывали никакие физические черты или черты характера?
        ГАЛЛАХЕР: [пауза] То, как они на меня смотрели. Как улыбались… словно осмеивали меня.
        ЧИЗМАР: По описанию Энни Риггз, человек, напавший на нее, был значительно крупнее тебя.
        ГАЛЛАХЕР: [пожимает плечами] Крупным я никогда не был, зато силы и скорости мне доставало. Все остальное она придумала, и фоторобот получился ничуть на меня не похожим.
        ЧИЗМАР: Зачем отрезать уши?
        ГАЛЛАХЕР: В наказание.
        ЧИЗМАР: В наказание за что?
        ГАЛЛАХЕР: За то, что считали себя лучше.
        ЧИЗМАР: Полиция так и не смогла обнаружить отрезанные уши. Ходят слухи… что ты их ел.
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Ни за что! Какое-то время держал в банке из-под кофе, потом они начали вонять, и я выбросил их в речку Ганпаудер. Если их кто и съел, то сомы.
        ЧИЗМАР: После убийства ты укладывал тела в какую-то позу, это стало чем-то вроде метки, твоего почерка. Зачем?
        ГАЛЛАХЕР: Хотел оставить их с миром, успокоившимися - для тех, кто их найдет. Для их семей.
        ЧИЗМАР: Нарисованное поле для классиков, объявление о пропавшей собаке, монетки, тыквы… в чем смысл? И почему такая нумерация?
        ГАЛЛАХЕР: [пауза] Об этом я пока говорить не готов.
        ЧИЗМАР: Почему?
        ГАЛЛАХЕР: Потому что это открывает дверь в такое, о чем я говорить не готов.
        ЧИЗМАР: А когда, по-твоему, сможешь рассказать?
        ГАЛЛАХЕР: Не знаю.
        ЧИЗМАР: Зачем ты кусал своих жертв?
        ГАЛЛАХЕР: Не помню, чтобы я их кусал. Я уже говорил полицейским об этом, они не поверили.
        ЧИЗМАР: Вообще об этом не помнишь?
        ГАЛЛАХЕР: [качает головой] Вообще.
        ЧИЗМАР: В какой-то момент ты стал играть в неуловимого преступника: дразнить полицию, оставлять следы на мемориалах, звонить мне домой и вешать трубку, шастать возле дома Карли Олбрайт.
        ГАЛЛАХЕР: Я и близко не подходил к дому Олбрайт. Она мне никогда не нравилась. Что касается остального… понятия не имею, зачем я все это делал. Может, чтобы отвлечься от своего основного, настоящего занятия.
        ЧИЗМАР: И чем же ты по-настоящему занимался?
        Галлахер: Убивал девочек.
        ЧИЗМАР: Журналисты придумали тебе несколько прозвищ. Самым стойким оказалось Бугимен. Это прозвище вызвало у тебя какие-нибудь эмоции? Понравилось?
        ГАЛЛАХЕР: Понравилось. [пауза] Мне показалось, что оно подходит, и у меня впервые появилось слово для этой мерзости во мне.
        ЧИЗМАР: То есть ты стал называть эту часть себя Бугименом?
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: Ты сказал, что это прозвище тебе подходит. То есть как?
        ГАЛЛАХЕР: В те ночи, когда я выходил на охоту, я чувствовал себя… иначе. Я чувствовал себя всесильным. Отважным. Неуязвимым. Один на один с ночью. Словно я летал, словно мог ходить сквозь стены, словно был невидимкой.
        ЧИЗМАР: Ты думал, что такое тебе по силам?
        ГАЛЛАХЕР: Оно и было по силам. У меня получалось. Именно поэтому им и не удавалось меня поймать.
        ЧИЗМАР: Ты считаешь себя психически больным, как говорят многие?
        ГАЛЛАХЕР: [пауза] Знаешь, иногда мне хочется, чтобы так и было. Увы. Со мной что-то не так, но я не сумасшедший.
        ЧИЗМАР: Как тебе удавалось быть настолько аккуратным, не оставлять никаких улик?
        ГАЛЛАХЕР: В основном благодаря здравому смыслу. Не хотелось, чтобы меня поймали, вот и продумывал все тщательно. Надевал хирургические перчатки, по две на каждую руку. Надевал презерватив. Всегда покупал новую сменную одежду - для ночи охоты. Поэтому полиция безнадежно отставала от меня на несколько шагов. Хотя в ту ночь на кладбище, сказать по-честному, удача мне изменила. Я почувствовал, что оцарапал руку об ограждение. Впрочем, то была всего-то царапинка, у рубашки даже рукав не порвался. Я потом дома проверил специально - крови не было, поэтому и подумал, что все обошлось.
        ЧИЗМАР: А маска?
        ГАЛЛАХЕР: Что маска?
        ЧИЗМАР: Чтобы скрыть лицо, можно надеть лыжную маску, да много еще чего другого. Зачем делать маску своими руками? Ты подражал героям фильмов ужасов, как считают некоторые?
        ГАЛЛАХЕР: То была маска Бугимена, этого хотел он.
        ЧИЗМАР: [пауза] Возвращаясь к той ночи на кладбище… Если ты не знал, что у полиции есть образец твоей крови, почему остановился после Кэссиди Берч?
        ГАЛЛАХЕР: По той же причине, по какой не убивал никого до начала всего этого: мне удалось запереть Бугимена, накрепко закрыть дверь. Я его пересилил, хотя искушений было много. Пару раз я чуть на себя руки не наложил. Держался.
        ЧИЗМАР: Пока в две тысячи первом не появилась Луиза Разерфорд, в шестом - Колет Бауден, а в восемнадцатом - Эрин Браун.
        ГАЛЛАХЕР: [кивает] Да.
        ЧИЗМАР: Что же изменилось? Чем они отличались от других?
        ГАЛЛАХЕР: Стало как прежде. Только увидел каждую из них - и сразу понял: опять. Помешать ему уже не мог. Оказалось, что я не так силен, как раньше. Вот и все, и никакой другой подоплеки, никакой мистики.
        ЧИЗМАР: Была ли причина на этот раз не отрезать уши? Или причина не оставить знаков для полиции?
        ГАЛЛАХЕР: Просто не чувствовал необходимости.
        ЧИЗМАР: Были ли другие женщины, Джош?
        ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза]
        ЧИЗМАР: Значит, были?
        ГАЛЛАХЕР: Да.
        ЧИЗМАР: Ты скажешь детективу Макклернан, кто они? Где они?
        ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза]
        ЧИЗМАР: А мне скажешь?
        ГАЛЛАХЕР: Не сегодня.
        ЧИЗМАР: А когда?
        ГАЛЛАХЕР: Скоро [пауза]. Может быть.
        ЧИЗМАР: Их семьям надо знать. Они заслужили покой.
        ГАЛЛАХЕР: Я же сказал: может быть.
        ЧИЗМАР: Ты с матерью после ареста разговаривал?
        ГАЛЛАХЕР: Нет.
        ЧИЗМАР: Почему?
        ГАЛЛАХЕР: Потому что даже не пытался.
        ЧИЗМАР: Ты скучаешь по ней? По жене и детям?
        ГАЛЛАХЕР: Да. Каждый день.
        ЧИЗМАР: А по Наташе?
        ГАЛЛАХЕР: Да. Я ее очень любил.
        ЧИЗМАР: Ты скучаешь по отцу?
        ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза]
        ЧИЗМАР: Нет?
        ГАЛЛАХЕР: Конечно, скучаю.
        ЧИЗМАР: По словам матери, ты провел с отцом вечер за пару дней до его смерти. О чем вы говорили?
        ГАЛЛАХЕР: Мама просила меня выяснить, что его гнетет. С ней он говорить не стал.
        ЧИЗМАР: Что гнетет, кроме гибели дочери?
        ГАЛЛАХЕР: Да, кроме этого.
        ЧИЗМАР: И что ты выяснил?
        ГАЛЛАХЕР: [пауза, улыбается] Ты и сам знаешь, правда?
        ЧИЗМАР: Что знаю?
        ГАЛЛАХЕР: Ты ведь понимаешь, о чем мы говорили той ночью.
        ЧИЗМАР: Может, и понимаю, но точно не знаю.
        ГАЛЛАХЕР: Да ладно! [пауза, улыбка гаснет]. Я потому и позвал тебя поговорить. Ты все понимаешь. Поэтому людям нравятся твои рассказы.
        ЧИЗМАР: Поверь, я не настолько сообразительный. Спроси кого хочешь.
        ГАЛЛАХЕР: Нет-нет, ты все понимаешь. И ты совершенно точно знаешь, о чем мы с отцом говорили. Ты знаешь, что он что-то видел или что-то вспомнил и заподозрил. Ты понял, что он хотел пойти в полицию.
        ЧИЗМАР: Так что же видел твой отец?
        ГАЛЛАХЕР: [долгая пауза] Однажды он видел, как его десятилетний сын играет за домом. Он подошел беззвучно - я и не слышал, пока он не оказался прямо за спиной. Отец закричал в ужасе, когда увидел, что я делаю с собакой. Обычная бродячая шавка, тощая и блохастая; я подобрал ее у железной дороги. Я пригвоздил тварь коленом к земле и душил, вцепившись в глотку обеими руками. Я сразу попытался ему объяснить, что собачка погибала, а я просто хотел облегчить ее страдания. Сперва мне показалось, что он верит мне, во всяком случае, очень хочет поверить. Но потом он увидел кровь у меня на руках, увидел, что я сделал с собачьим ухом перочинным ножиком, и все понял. В такое бешенство пришел!.. Притащил меня домой за ворот рубахи, и больше мы об этом никогда не говорили.
        ЧИЗМАР: Той ночью произошло не самоубийство?
        ГАЛЛАХЕР: [опустив глаза, смотрит в стол] Нет, не самоубийство.
        ЧИЗМАР: [долгая пауза] Ты когда-нибудь хотел расправиться со мной?
        ГАЛЛАХЕР: [поднимает взгляд] Ты помнишь тот раз, когда ты кидал мяч в корзину около школы, приехал я, и мы стали кидать вместе?
        ЧИЗМАР: [кивает] Да.
        ГАЛЛАХЕР: Знаешь, то был один из счастливейших дней моей жизни…
        ЧИЗМАР: Почему?
        ГАЛЛАХЕР: [пожимает плечами] Просто. До того я кружил на машине возле реки у Флаинг-Пойнт. Опустил стекла, врубил магнитофон на полную, кайфовал. Никаких гадостных мыслей, никакого Бугимена. Я чувствовал себя почти… нормальным. А потом по дороге домой увидел тебя, и мы бросали мяч вместе. Ты больше отмалчивался, но отнесся по-доброму. Мы сыграли в «козла», и я выиграл два кона из трех.
        ЧИЗМАР: [кивает]
        ГАЛЛАХЕР: А потом тебе нужно было ехать, и ты оставил мне мяч, сказал, что у тебя дома их три или четыре штуки.
        ЧИЗМАР: Да, помню.
        ГАЛЛАХЕР: А потом по дороге домой я размышлял, что, наверное, смогу остановиться. Обращусь к кому-нибудь за помощью, и есть шанс стать нормальным, как все. Как ты [пауза]. Но этого так и не произошло, и…
        ОХРАННИК: Извините, ваше время вышло, мистер Чизмар.

10
        В фойе после интервью ждет лейтенант Макклернан. Она возвращает мне мобильный телефон, бумажник, ключи от машины, и мы выходим на воздух. Полуденное солнце стоит высоко, но температура упала, а на парковке виднеются свежие лужицы - прошел дождь.
        - Вы в порядке? - спрашивает она.
        - Думаю, да.
        - У вас здорово получилось его разговорить.
        - Однако он не ответил на многие вопросы из вашего списка.
        - Зато наговорил достаточно, а что касается отца… Он впервые признался в убийстве. И как вы только догадались спросить?
        Ответить я не успеваю - спотыкаюсь и роняю ключи от машины в грязную лужу. Наклоняюсь и, скорчив гримасу, выуживаю ключи; вытираю мокрую руку о штанину.
        - Машину вести можете?
        - Да, не волнуйтесь. - Поворачиваюсь, заглядываю ей в глаза. - Он не такой, как я ожидал.
        - Они редко такие, какими мы ожидаем.
        - Я думал, он скажет: отец признался, что Джош - приемный сын. - Я покачал головой. - По-моему, он так и не знает.
        - И мы хотим сохранить это в тайне как можно дольше.
        Я ничего не ответил, просто сел в машину и уехал.

11
        Согласно исследованию, проведенному ФБР в две тысячи девятом году, около шестнадцати процентов серийных убийц в Америке некогда были приемными детьми. В то же время лишь два процента от всего населения некогда были приемными детьми.
        Появился даже такой термин - «синдром приемного ребенка». Это расстройство успешно использовано как механизм защиты в целом ряде дел, где речь идет о вынесении смертного приговора, а обвиняемый был приемным ребенком.

12
        Главный вход на кладбище Грин-Маунтин-Семетри в пригороде Балтимора напоминает ворота средневекового замка. Не хватает лишь подъемного моста. Сидя в джипе на стоянке, представляю: сейчас подниму глаза на две каменные башни и увижу там воинов в доспехах, натягивающих луки.
        Уже пять часов вечера. Наконец несколько минут спустя на парковку влетает и останавливается рядом со мной ярко-красная «Ауди»; за ней тянется хвост пыли. Из машины выбирается Карли Олбрайт; на ней огромная зимняя куртка не по размеру, черные штаны от комбинезона, розовые резиновые сапоги. Она похожа на беременного эскимоса.
        Выбираюсь из пикапа и демонстративно смотрю на часы.
        - Ты опоздала.
        - Да пошел ты, - отвечает она и нахлобучивает капюшон, отороченный искусственным мехом, на свою двухсотпятидесятидолларовую прическу. - У некоторых из нас, знаешь ли, есть работа.
        - У меня тоже есть работа.
        - У некоторых из нас есть настоящая работа. - Повернувшись к машине, Карли наклоняется над передним сиденьем и берет букет свежих цветов. - Надо было искусственные купить, эти к завтрашнему утру погибнут.
        - Они, знаешь ли, уже погибли. - Я подхожу к кузову пикапа и вытаскиваю небольшой рождественский венок, купленный в цветочном магазине по дороге сюда.
        - Мило. - Карли обычно говорит именно то, что думает.
        Она берет меня под руку, и мы идем.
        - Ожидается пурга? - Я силюсь не улыбаться.
        - Да ну тебя, - чувствую тычок локтем в ребра, - ты же знаешь, я терпеть не могу, когда холодно. И не вини меня, когда насмерть замерзнешь!
        Будто вторя ее словам, температура падает градусов на пять, когда мы ныряем в темный каменный туннель - центральный вход на кладбище. Выйдя с другой стороны туннеля, мы оказываемся на мощеной дорожке, вдоль которой тянутся почти семьдесят акров памятников и надгробий. На прошлой неделе был снежный буран, и пологие холмы укутаны тем, что от него осталось. Не будь в отдалении видны крыши Балтимора, можно было бы подумать, что мы стоим на живописных промерзших холмах Новой Англии.
        - Всегда забываю, какая здесь красота, - говорит Карли.
        - Точно.
        - Когда ты был здесь последний раз?
        - Мы с Карой заезжали сюда в конце лета, а ты?
        Она качает головой:
        - А я не была с самых похорон.
        - Пойдем, - я шагаю вперед, - скоро стемнеет.
        - Есть известия от лейтенанта Макклернан или от адвоката Галлахера?
        - Пока никаких.
        Джошуа Галлахер недавно выразил желание продолжить наш разговор, состоявшийся ранее в том же месяце. Я ясно дал понять, что мне это не интересно, однако лейтенант Макклернан и мой литературный агент горят желанием как можно скорее подготовить новое интервью. И теперь дело только за преодолением обычных бюрократических проволочек.
        - Жаль, что он этого не видит, - произносит Карли.
        - Мне не жаль.
        - Почему?
        - Уверен, он порадовался бы, что дело закрыто, что убийца больше не на свободе, тем более такой убийца. В этом у меня сомнений нет. - Я пожимаю плечами, силясь объяснить. - Но мне кажется, он расстроился бы, узнав, что убийца - Джош Галлахер. Все это время мы искали чудовище… А нашли нечто иное.
        - Рич, он убил восьмерых. По меньшей мере восьмерых. Кто он, если не чудовище?
        Киваю в ответ.
        - Тут ты права.
        - Ты так говоришь, словно жалеешь его.
        - Дело в другом… Я просто понять не могу.
        - Что ж, не ты один.
        Дальше мы идем молча, покидаем тропу, сокращаем путь по открытой земле. Снег здесь по щиколотку, чувствую, как носки мокнут.
        - Знаешь, кто здесь похоронен? - Карли наконец нарушает молчание.
        - Джон Уилкс Бут, убийца Линкольна.
        Она останавливается как вкопанная, распахнув глаза.
        - А ты откуда знаешь?
        - Сама мне на похоронах рассказывала.
        - А-а, - снова берет меня под руку подруга. Идем дальше.
        И останавливаемся на вершине пологого подъема, окруженного россыпью сосенок.
        - Хорошее место для упокоения. - Карли окидывает взглядом окрестности.
        Я преклоняю колено и руками расчищаю снег, лед и веточки со скромного гранитного надгробия. Закончив, кладу венок рядом с камнем и поднимаюсь на ноги.
        ЛАЙЛ ЭЛВИН ХАРПЕР
        1938 - 2019
        ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ
        - Интересно, - Карли склоняется, кладет букет цветов у основания могильного камня, - служба в полиции никак не упоминается.
        - Я тоже обратил внимание.
        - Как думаешь, почему?
        - Думаю, он был горд тем, что он - хороший отец, а не хороший полицейский.
        Она внимательно всматривается в мое лицо.
        - Похоже, тебе его не хватает.
        - Да.
        - Когда ты видел его в последний раз?
        - В том-то, черт побери, все и дело, - тру глаза, - с тех пор прошло тринадцать лет. Мы вместе поехали на рыбалку после отцовых похорон. С чего бы мне так расчувствоваться?
        - А я тебя понимаю.
        И вот мы стоим в тишине, глядим на могильный камень, затерявшись в собственных мыслях.
        Наконец, я произношу:
        - Эта честь достанется тебе или мне?
        Она недоуменно смотрит в ответ.
        - Кто из нас расскажет ему, что сукин сын пойман?
        - Вон ты о чем! - Теперь Карли улыбается. - Хочешь заграбастать себе всю славу? Ну уж нет! Я скажу сама.
        Она снова берет меня под руку и стискивает ее, кладет голову мне на плечо. Наш смех отдается эхом по пологим заснеженным холмам.
        Дом в Джоппатауне, где во время совершения убийств жил двадцатидвухлетний Джошуа Галлахер (фото предоставлено автором)
        Девятнадцатилетний Джошуа Галлахер в Университете штата Пенсильвания (фото предоставлено Шейном Леонардом)
        Дом Джошуа Галлахера в Гановере, штат Пенсильвания, где он жил с женой и двумя сыновьями (фото предоставлено автором)
        Джошуа Галлахер на работе (фото предоставлено Шейном Леонардом)
        Пятидесятичетырехлетний Джошуа Галлахер под арестом (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        Джошуа Галлахера выводят из здания суда округа Харфорд (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
        Золотое шейное украшение Мадлен Уилкокс, обнаруженное полицией в домашней мастерской Джошуа Галлахера (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
        Наташа и Джошуа Галлахер во время посещения кампуса Университета штата Пенсильвания.
        Рассел Галлахер держит на руках маленького Джошуа Галлахера (фото предоставлено Шейном Леонардом)
        От автора
        С августа тысяча девятьсот восемьдесят шестого и до начала девяностого года неизвестный проникал в дома жительниц Эджвуда. Таких случаев насчиталось по меньшей мере двадцать пять. Преступник трогал ноги, ступни, живот и волосы жертвы, пока та спала. Проснувшись, женщина видела неизвестного мужчину. Тот либо стоял рядом с кроватью, либо лежал рядом на полу и разглядывал ее. Каждый случай заканчивался бегством преступника в ночную тьму. До октября девяносто третьего года местной полиции не удавалось ни поймать, ни идентифицировать преступника. Так было до тех пор, пока бывший житель Эджвуда, в то время уже сидевший в тюрьме в Балтиморе по обвинению в проникновении в чужой дом, не сознался в том, что он и является Похотливым Призраком, как называли его газетчики. Отпечатки пальцев совпали с отпечатками, найденными на многочисленных местах преступлений в Эджвуде, и дело было закрыто.
        В этом отношении книга основана на фактах.
        Факты - и мои яркие образы детских приключений, с любовью сделанные зарисовки мамы и папы и многие другие бесценные для меня воспоминания из тех времен, когда я жил на Хансон-роуд - до того, как прошел к алтарю и женился на той, по ком вздыхал со школьных лет. Сам Эджвуд - магазины и заправки, школы и парки, дома и дороги по соседству - все настоящее, все существует на самом деле. Или существовало тогда, в далеком восемьдесят восьмом, когда происходили основные события моей истории.
        Остальное же в книге - четыре убитых девушки, полицейское расследование, маленький городок в объятиях ужаса и такие персонажи, как Карли Олбрайт, детектив Лайл Харпер, Джошуа Галлахер - не более чем вымысел. Все это плоды ищущего воображения, любви с детских лет к поискам в сумраке и капелька ностальгии - капелька размером с океан.
        Мне всегда хотелось написать роман, события которого происходят в моем родном городке. Если вы прочли достаточно моих рассказов, то знаете, что Эджвуду в них отводится важная роль. То же относится и к Хансон-роуд, и к Уинтерс-Ран-Крик, плакучим ивам, другим бессчетным воспоминаниям детства.
        Пару лет назад, только-только после переезда в новый дом, мы с моей женой Карой пересматривали фотографии в свадебном альбоме, и у меня случайно вырвались слова: как странно было тогда, много лет назад, вернуться домой после университета. Месяцы перед свадьбой вспоминаются с любовью и в ярких деталях. Каре, конечно, вспомнилось, что с рассылкой приглашений и другими приготовлениями я почти не помогал. «Зато во всем, что касалось еды, - помогал; очень увлекся составлением меню», - вспоминала она.
        Вскоре после того как я убрал альбом обратно в картонную коробку, мозг принялся сверлить еще один персонаж из прошлого: Похотливый Призрак. За все эти годы я вспомнил о нем впервые, и воспоминание поразило меня, как удар молнии с ясного летнего неба. Тут же на память пришли предостерегающие заголовки нашей маленькой еженедельной газетки; вспомнилось, на каком нервном взводе были жители города, как стали запирать окна на ночь, устанавливать охранные сигнализации, как все перепугались, что таинственный незваный гость однажды перейдет от прикосновений к чему-то большему.
        И тут возник замысел «Охоты на Бугимена».
        Как известно писателям, некоторые истории рождаются недоношенными. В вашем распоряжении может находиться костяк приличного замысла и, к примеру, представления о главном герое, однако недостает второстепенных героев, точек развития сюжета, нет ни начала, ни середины, ни концовки. Конечно, есть и такие рассказы, которые рождаются хорошенькими, пухленькими и здоровенькими. Тогда все основные точки развития сюжета на месте, и имеется полный список правдоподобных героев; остается соединить точки, и у вас в руках безупречное развлекательное повествование. Но есть и такие истории - редкие, как драгоценные камни, - которые появляются на свет полностью сформированными; они просто таятся под слоем песка, который нужно лишь смести, чтобы под ним во всей полноте обнаружилась повесть, бурлящая жизнью, энергией и чудом.
        Книга «Охота на Бугимена» просто ждала, припорошенная песком.
        Полностью сформированная, изобилующая тайнами, битком набитая сюрпризами.
        Сюрприз первый: по какой-то неясной мне причине я немедленно представил себе книгу структурированной в виде документального детектива. Она и в самом деле представлена как «правдивая история зла в маленьком городке».
        Сюрприз второй: несмотря на заслуженную репутацию отшельника и человека, чурающегося света рампы, я увидел с предельной ясностью, что историю эту необходимо рассказать с моей собственной точки зрения. Двадцатидвухлетний Рич Чизмар не только послужит повествователем мрачной истории Бугимена, но также выступит ее совестью.
        Сюрприз третий: всю жизнь я слыл преданным поклонником документального детектива. Обычно я сразу пролистываю книгу до раздела с фотографиями, спешу к беспощадным черно-белым картинкам: хочется посмотреть, как в действительности выглядят люди и места, упомянутые в повествовании. Я разглядываю лица, места преступлений, дома, переулки, растения - и все это добавляет новый слой реальности и остроты словам, которые я читаю. Я отдавал себе отчет, что книга наполнится десятками таких снимков, и они должны выглядеть безупречно подлинными. Первое, что я для этого предпринял - привлек к сотрудничеству талантливых ребят из «Симпатико Медиа», местной телекомпании, с которой мне посчастливилось сотрудничать в работе над несколькими кинофильмами. Я выдал им длинный и детальный список фотоснимков, а они наняли актеров на роли полицейских, следователей, репортеров и местных жителей. После чего за двое долгих суток они отсняли большинство материала для книги. А еще нашлись добрые друзья, готовые позировать в качестве жертв Бугимена. Девушка-соседка взяла себе роль Энни Риггз, единственной героини, выжившей после
встречи с чудовищем. Я вижусь с соседкой каждый день, а потому у меня просто не поднялась рука убить Энни Риггз. Остальные фотографии срежиссировали и сняли мы с моим сыном Билли. Учитывая сложность ситуаций и множество ролей, до сих пор удивляюсь, что мы допустили только одну досадную ошибку: некий детектив появляется как на фото восемьдесят восьмого, так и на фото две тысячи двадцатого года. И знаете что? Он не состарился ни на день!
        Ну вот я и разобрал перед вами свою книгу по кирпичикам, дал ответы на все вопросы «как» и «почему». «Охота на Бугимена» - попытка создать уникальное художественное слияние из «это действительно произошло» и «это могло произойти», а также сделать снимок особенного для меня времени в особенном для меня маленьком городке. Надеюсь, и вам было приятно там побывать.
        Благодарности
        Мне много помогали, пока я писал. Искреннюю благодарность я хотел бы выразить:
        Каре, Билли и Ноа - вообще за все. Маме с папой - я скучаю по ним ежедневно. Джону, Рите, Мэри и Нэнси - брату и сестрам, моим ангелам-хранителям. Моим старым дружкам из Вуда, братьям по крови, особенно парням с Хансон-роуд.
        Типтонам - одной страницы не хватит перечислить все хорошее, что они для меня сделали.
        Энни Кил, Наташе Слуцки, Кейси Ньюман, Мадлен Андерсон и Кэссиди Уорд - за то, что поделились своим талантом, и за доверие.
        Брайану Андерсону, Стиву Сайнсу, Дугу Шарретсу и Мелвину Фатреллу - за то, что не пожалели своего дорогого времени на игру и фантазии.
        Бев Винсент, Билли Чизмару (еще раз!), Роберту Минджи и Джеффу Мартину - за вычитку и щедрые советы.
        Брендону Лескьюру и Эверетту Гловьеру из «Симпатико Медиа» - за превосходные фото и посредственное актерство.
        Гейл Кросс из «Дезерт Айл Дизайн» - за техническую и дизайнерскую помощь.
        Нескольким безымянным сотрудникам Федерального бюро расследований, полиции штата Мэриленд и департамента шерифа округа Харфорд - за бесценные технические советы. Вы знаете, о ком я.
        Дейву Вехаге, Деборе Линн, Алексу Балико, Мэтту и Нейт Слуцки - за то, что позволили разграбить свои семейные альбомы.
        Алексу Макви - за прекрасный фоторобот.
        Семье Килов - за то, что помогли осуществить мою сумасшедшую идею, и за то, что терпите своего странного (но все-таки очаровательного) соседа.
        Джимми Кавано - за то, что был со мной с самого начала.
        Джеймсу Реннеру - за то, что дал хороший бой, и за прекрасное предисловие.
        Стивену Кингу - за дружбу и советы.
        Даниэлле Мари и Джейсону Майерсу - за дружбу, постоянную поддержку и ободрение.
        «Уличной команде» «Охоты на Бугимена» - за то, что поверили в этого автора и его проект, за весь ваш усердный труд.
        Брайану Фримену, Минди Ярусек и Дэну Хокеру - за то, что присмотрели за всем предприятием и держали меня в узде. Нелегко вам пришлось.
        Райану Льюису - за то, что он хороший парень и умеет курсировать по бесконечному лабиринту Ла-Ла Ленда (как его всегда называл мой отец).
        Кристин Нельсон - за то, что усердно трудится от моего имени, и всегда в ее голосе звучит улыбка. Не понимаю, как она это делает, но я бесконечно благодарен.
        Эду Шлезингеру - за то, что помог придать форму этой книге так, что я ею горжусь, и что сделал это с такой добротой и щедростью.
        И последняя благодарность. Последняя по счету, но не по значимости: всем прекрасным жителям Эджвуда, жившим тогда и живущим теперь, - за то, что дали мне место, которое я всегда могу назвать своим домом.
        notes
        Примечания
        1
        Золотой штат - официальное прозвище Калифорнии; имеется в виду серийный насильник и убийца Джозеф Деанджело, действовавший в 1970-80-х гг. и пойманный в 2018 г. благодаря онлайн-базе для генеалогических изысканий по ДНК.
        2
        Греческая приставка «эв» («эу», «ев») означает «хорошее», «благое», «нормальное».
        3
        Имеется в виду бейсбольный клуб «Балтимор Ориолс».
        4
        Имеется в виду колледж, представляющий собой университетский факультет.
        5
        Питчер - одна из главных позиций в бейсболе, игрок защищающейся команды, бросающий мяч.
        6
        Trans Am - улучшенная модификация модели Pontiac Firebird.
        7
        Базы - в бейсболе площадки по углам игрового квадрата, по которым этот вид спорта и получил свое наименование; обычно представляют собой квадраты из какого-либо материала, крепящиеся к земле.
        8
        Хоумран - в бейсболе полная пробежка по игровому квадрату.
        9
        Лакросс - популярная в американских учебных заведениях игра, в которой с резиновым мячом управляются специальными стиками, которые можно назвать гибридом клюшки и сачка.
        10
        «Балтимор Колтс» - команда по американскому футболу; с 1984 г. - «Индианаполис Колтс».
        11
        Скуби-Ду - мультипликационный, а позднее и киногерой, незадачливый, трусливый и прожорливый дог, принимающий участие в расследовании всяческих «паранормальных» происшествий; впервые появился на экранах в 1969 г.
        12
        «Участь Салема» - ТВ-сериал 1979 г. по одноименному роману Стивена Кинга; в России известен под названием «Салемские вампиры».
        13
        Джон Сол (р. 1942) - классик американской хоррор-литературы; по-русски чаще всего именуется Соул или Саул.
        14
        Софтбол - менее силовая разновидность бейсбола.
        15
        Микрофиша - вид микрофильма, где фотокопии располагаются не на свернутой в рулон пленке, а покадрово закреплены на прямоугольной карте.
        16
        Дэнни Гловер (р. 1946) - американский чернокожий актер, наиболее известный ролью детектива Роджера Мерта в серии фильмов «Смертельное оружие».
        17
        Краппи - рыбы отряда окунеобразных.
        18
        Дороти Хэмилл (р. 1956) - знаменитая американская фигуристка, носившая короткую стрижку «боб».
        19
        Пер. Л. Жданова.
        20
        BTK (аббревиатура от англ. bind, torture, kill - «связать, пытать, убить») - прозвище маньяка Денниса Рейдера, придуманное им самим.
        21
        Одна из бытовых формулировок методологического принципа, названного в честь английского средневекового философа Уильяма Оккама; основная его краткая формулировка такова: «при рассуждении не стоит множить сущности без необходимости».
        22
        Имеется в виду «журналистская» сумка через плечо с большими накладными карманами.
        23
        Скай-дайвинг - один из видов парашютного спорта.
        24
        Дрэг-рейсинг - автогонки на сверхкороткие дистанции.