Список для выживания Кортни Шейнмел
        Слоун винит себя в смерти старшей сестры. Единственное, что у нее осталось от Талли, - загадочный список: чьи-то инициалы, названия улиц и неизвестный номер телефона.
        Предсмертная записка, игра или шифр - что хотела сказать сестра? Слоун одержима идеей разгадать эту тайну. Подсказки приводят ее в Калифорнию к молодому человеку по имени Адам. Вместе с ним она оказывается в самых романтичных местах на побережье. Но можно ли ему доверять? Почему Талли вела двойную жизнь? О каких семейных трагедиях она молчала?
        Кортни Шейнмел
        Список для выживания
        Courtney Sheinmel
        The Survival List
        
        Светлой памяти Дианы Буды и ее сестер
        «О нет, Рианнон!» - кричишь ты, но ее уж нет.
        И жизнь не дает ответа.
        Стиви Никс
        Все интересные истории начинаются примерно одинаково: «Утро было самым обыкновенным, но вдруг все изменилось». Некоторым героям приходят плохие новости: автокатастрофа, страшный диагноз или раскрытый секрет. Другим везет - им приходят хорошие: они выиграли в лотерею, получили гигантское наследство или «Магазин на диване» купил миллион их изделий, и они обеспечены до конца жизни. Хорошие новости необязательно связаны с деньгами, но эти примеры - первое, что пришло в голову.
        Я говорю это все к тому, что моя история начинается точно так же. Было самое обыкновенное утро. Но вскоре все изменилось. Моя сестра умерла. Она покончила с собой, не оставив даже предсмертной записки. Только список на листке из блокнота. Этот листок, сложенный пять раз, я нашла в переднем кармане ее джинсов.
        Было самое обыкновенное утро, но вскоре все изменилось, и я даже не знала почему. Может быть, узнать это мне поможет список - по крайней мере, с него я и начну.
        1
        СЕСТРУ ВСЕ ЗВАЛИ ТАЛЛИ, сокращенно от Натали. Натали Белль Вебер. Это полное имя. Имя Натали досталось ей в честь прабабушки по маминой линии Нелли, которая умерла задолго до нашего рождения. Белль - часть девичьей фамилии мамы, Белль штейн. Фамилия Вебер, как у папы, потому что в нашем патриархальном обществе ребенок автоматически получает фамилию отца, хотя Талли всегда считала это махровым сексизмом, и я с ней согласна. Ведь это матери выталкивают из себя ребенка. Почему же не их фамилию передают из поколения в поколение? Как минимум можно было бы кинуть монетку.
        Но отложим пока эту тему. Поговорим о Талли. О ней самой. Она была… ну, всем. Лучиком света. Звездой на небе. Светом, тьмой и всем, что между ними. Она была маленькая, еще ниже, чем я, а я чуть выше полутора метров. Я всегда была самой мелкой в классе. Как меня только не дразнили в младших классах: гном, карлик, малек… Я вечно стояла на носочках, чтобы поравняться хотя бы с предпоследним по росту.
        А Талли была чуть ниже полутора метров. Но она не стояла на носочках. Как будто не понимала, насколько она была крошечная. Да никто этого и не замечал, потому что она была ВСЕСИЛЬНА. Именно так, большими буквами.
        Может показаться, что я идеализирую ее, просто потому что она была моей старшей сестрой. Но я не одна такая. Я видела, как другие люди на нее реагировали - и друзья, и те, кто ее даже не знал. Она очаровывала всех. Когда Талли входила, все оборачивались. Просыпались. Как у Платона в «Мифе о пещере». Мы читали его в десятом классе, но Талли рассказала мне о нем задолго до этого.
        Талли вообще мне много всего рассказывала - делилась всем, что ей казалось важным или интересным. Придумывала для меня загадки или играла в «что, если…» - так я называла игру, когда сестра учила меня, как все относительно, рассказывая истории о людях, которым намного хуже, чем мне.
        Например, если я жаловалась на долгую простуду, она рассказывала о книжке, в которой у отца была больна дочь, по-настоящему больна, не неделю или две, а намного дольше, и никто не знал, поправится ли она вообще. Или когда я раздражалась, что у меня зависает компьютер, а утром сдавать доклад по индустриализации после Гражданской войны, она рассказывала мне, как после урагана «Мария» в Пуэрто-Рико несколько месяцев не было электричества и как мне повезло, что моя самая большая проблема - медленный интернет.
        Вот и «Пещера» Платона учит относительности. История такая. Один узник был заключен в пещеру и не мог там видеть ничего, кроме теней от предметов, и поэтому думал, что, кроме этих теней, в мире ничего нет. Но однажды его освободили от оков. Он обернулся и увидел сами предметы - дома, статуи, людей и животных, а также огонь, который отбрасывал их тени. Выбравшись из пещеры, он увидел еще больше. А потом еще и еще.
        Почему это напомнило мне о Талли? (Ну, кроме того, что именно она рассказала мне эту историю.) Потому что точно так же я чувствовала себя рядом с ней. Она помогала видеть за пределами собственного носа. С ней все становилось больше и ярче, чем казалось раньше. Скорее всего, моя сестра знала о своих чарах. Прекрасно знала. Когда она танцевала, то не делала вид, что на нее никто не смотрит. Она танцевала, как будто смотрят все. Как будто она была главной звездой шоу - «Шоу Талли». Как будто зрители купили билеты на представление, и ей нельзя было их разочаровать.
        Часто она позволяла мне участвовать в своем представлении. «Слоун, сегодня мы идем в „Макдоналдс“, и ты делаешь заказ с британским акцентом». «Эй, Слоник, хочешь поучаствовать в параде?» «Я решила стать моделью, и мне нужна портретная съемка!»
        Даже несмотря на мрачные истории из игры «что, если…», я никогда не встречала более жизнерадостного человека. Они буквально окрыляли ее, и это было заразно. И вот я, почти задыхаясь, кричала: «Конечно, Талли!», «Я с тобой, Талли!»
        Когда мы выросли, то отдалились друг от друга. Во-первых, физически. Талли была на пять лет меня старше и уже окончила школу. Она уехала из дома, хотя в университет поступать не стала. Несмотря на то что последний месяц своей жизни она провела дома, годы моей учебы в старших классах прошли в основном без нее. Во-вторых, мы отдалились психологически, и это нельзя измерить физическим расстоянием, то есть вообще нельзя измерить. Это происходит так постепенно, что не успеваешь заметить. Но, оглядываясь, я понимаю, что когда-то мы были намного ближе, чем в конце. В конце. У жизни моей сестры есть конец. Я ничего не подозревала. Я виновата. Я была непростительно беспечна.
        В тот день, когда это произошло, я задержалась в школе на репетиции оркестра. Я играю на флейте. На репетицию пришла моя лучшая подруга Джуно, хотя обычно она к нам не заходила. Но Джуно только что официально бросил ее парень, Купер. За пару недель до этого он объявил, что хочет сделать перерыв, потому что у него много уроков и куча других дел. «Давай попробуем не писать друг другу и не разговаривать две недели», - предложил он. И попросил ее не париться слишком сильно, как обычно.
        Джуно постаралась не париться, но следующие две недели говорила только о Купере. Я пыталась ее как-то отвлечь и предлагала заняться тем, что она любила задолго до знакомства с Купером. Смотреть дешевые фильмы 1980-х у нее в подвале, искать сокровища в местных секонд-хендах, кататься без цели на ее любимой машине и так далее. Но что бы мы ни делали, в разговорах всегда всплывал Купер. Купер обожает «Выходной день Ферриса Бьюллера». Куперу бы пошла эта рубашка. По этой дороге мы ездили с Купером.
        - Думаю, тебе надо сосредоточиться на его недостатках, - посоветовала я. - Например, на том, что он плохо с тобой обращался… и еще он похож на Губку Боба Квадратные Штаны.
        - Помнишь, что сказала миссис Гомес в третьем классе? - спросила Джуно. - Не критикуй чужое. Может, он не в твоем вкусе, а мне он нравится.
        - Прости.
        - Твои шутки не помогут мне его разлюбить.
        - Просто я не могу смотреть, как ты страдаешь. И, по-моему, говоря о нем без остановки, ты только делаешь себе хуже. Давай установим правило. Говорить о Купере можно максимум полчаса в день, а остальное время будем говорить обо всем, что не касается Купера. Я натренирую твой мозг, чтобы он думал не только о нем. Поначалу будет трудно: Талли говорит, что на формирование привычки уходит шестьдесят шесть дней. Но в итоге все получится.
        - Но через шестьдесят шесть дней мы уже опять будем вместе, - возразила она. - Даже раньше.
        - Ну, так тем более. Уж две недели ты точно продержишься.
        - Попробую, - согласилась Джуно.
        Мы все равно очень много говорили о Купере. Как только прошло две недели, Джуно в ту же секунду написала ему. Он ответил, что хотел бы перевести перерыв в режим официального расставания.
        Понятное дело, Джуно не хотела оставаться одна. После репетиции оркестра наша подруга Сорайя, виолончелистка, позвала нас поесть пиццу. Я посмотрела на Джуно, и она слабо кивнула.
        - Или чего бы ты хотела? - спросила я.
        - Да, ты выбирай, - предложила Сорайя. - Можем пойти в салат-бар.
        - Слоун ненавидит салаты, - ответила Джуно.
        - Ради тебя я съем и салат, - заверила я.
        - Ты съешь ради меня салат?! - чуть не расплакалась она.
        - Конечно, - кивнула я.
        На самом деле я бы съела помидоры и сырную присыпку, а салатные листья оставила бы в тарелке. Но почему бы и нет. Джуно проморгала слезы и покачала головой.
        - Да ладно. Я не хочу есть.
        - Ты отдаешь Куперу слишком много власти над своей жизнью, - сказала я. - Тебе надо поесть.
        - Если хотите пиццу, пойдемте есть пиццу, - сказала Джуно.
        Мы пошли в «Трепичионе», потому что там работал Мак, брат нашего друга Броуди, и когда не было начальника, он продавал нам пиво. Так себе приманка, лично я ненавижу пиво. Чуть позже пришла подруга Сорайи Рэйчел и заказала целый графин. Она хотела налить мне, но я замотала головой.
        - Нет, спасибо.
        - Джуно? - спросила Рэйчел.
        - Не могу, - ответила она. - Я за рулем.
        - Знаешь, Слоун, - сказала Сорайя. - Из тебя получился бы отличный трезвый водитель, если бы ты научилась водить.
        - Да, знаю.
        Я ужасно себя чувствовала, потому что Джуно было так плохо, и ей наверняка не помешало бы выпить. Но я еще не сдала на права, и у меня было только удостоверение ученика. В штате Миннесота водить с таким удостоверением разрешено, только если на переднем сиденье сидит водитель старше двадцати одного года с действующими правами. К счастью, все в компании были младше двадцати одного года, потому что я бы все равно не села за руль.
        - Мне правда не нравится вкус пива, - сказала я Сорайе.
        - Да, и мне, - призналась она. - Но я его все равно пью.
        - Звучит как метафора старших классов, - сказала я и взглянула на Джуно.
        Такая у нас была внутренняя шутка - придумывать метафоры. Подруга говорила, что я чаще других их использую, и все время пыталась придумать собственную метафору - чем смешнее, тем лучше. А я, наверное, просто любила писать и находить взаимосвязь. Я мечтала стать писательницей, когда вырасту. На самом деле учительница английского доктор Ли считала, что я уже писательница: «Чтобы стать писателем, нужно всего лишь начать писать», - утверждала она. Еще она говорила, что настоящие писатели - не те, кому легко пишется, а те, кто пишет, даже когда трудно.
        Я люблю писать. Всегда любила, сколько себя помню. До пятого или шестого класса я даже не понимала, что уроки литературного творчества нравятся не всем, а когда поняла, меня это просто поразило. Конечно, я знала, что вкусы у всех разные. Кто-то любит шоколадное мороженое, а кто-то ванильное. Кто-то любит мягкое арахисовое масло, а кто-то - с кусочками. (Безумцы.) Но как можно предпочесть математические графики или заучивание карт созданию нового мира с помощью слов? Вот что я люблю. Каждый день нам в голову приходят идеи. Возникают из ниоткуда и чаще всего уходят в никуда. Но когда мы пишем, идеи можно сохранить и даже что-то на них построить. Создать что-то из ничего. Волшебство.
        Так вот, выяснилось, что Джуно смертельно боялась заданий по литературному творчеству. Когда мы стали старше и нам разрешили самим выбирать уроки, которые мы хотим посещать, она поклялась никогда больше не ходить на литературное творчество. Что тут сказать? Джуно немножко ку-ку. Она и арахисовое масло любит с кусочками. И тем не менее даже она любила хорошую метафору. Правда, не в этот раз. Она даже не улыбнулась.
        - Знаете, в кино так часто бывает, что парень и девушка ненадолго расстаются, чтобы проверить, будут ли они скучать друг по другу. Они договариваются о месте и времени: если оба туда придут, то они будут вместе, - сказала Джуно.
        Мы закивали. Она продолжила:
        - В кино все всегда заканчивается хорошо. Оба понимают, что сильно скучают друг по другу, что они любят друг друга, поэтому воссоединяются с новой силой и остаются вместе навечно. Видимо, кино про то, что парень не приходит, потому что больше не хочет ее видеть, просто не снимают.
        - А вы договорились, где встретиться? - спросила Рэйчел.
        - Нет. Но если бы договорились, то Купер бы не пришел, и поэтому про меня кино никогда не снимут.
        - Конечно, снимут, - возразила Сорайя. - Просто ты сейчас в середине истории, когда кажется, что надежды нет, потому что парень не пришел. Ближе к концу ты встретишь другого, намного лучше, и вас захлестнет такая сильная любовь, о которой вы даже мечтать не могли. Бах. Конец фильма.
        - Не нужен мне другой. Мне нужен Купер.
        - К концу фильма ты про него забудешь, - сказала я.
        - Не забуду, - настаивала она. - Лучше страдать с Купером, чем веселиться с кем бы то ни было.
        - Ох, Джуно. - Я погладила ее по волосам, убранным в хвост, и случайно задела магнит слухового протеза, который крепился к ее правому уху.
        Когда ей был год, она переболела менингитом и чуть не умерла. Из-за сильной лихорадки у нее пропал слух. Когда Джуно поправилась, ей сделали операцию и вживили кохлеарный имплантат. Над обоими ушами у нее маленькие микрофончики, а под кожей, в ушных раковинах, электроды с магнитами. С ними она слышит почти так же хорошо, как обычный человек. Но ночью, когда их снимает, не слышит ни звука. Утром ее будят специальные будильники: один вибрирует под подушкой, другой мигает в лицо. Ну, и мама заходит проверить на всякий случай.
        Джуно вернула магнит на место быстрым машинальным движением, как будто ничего не произошло, и прижалась ко мне. Разумеется, ей было плохо, но в глубине души я завидовала подруге. Из всех нас я была единственной, кто никогда не влюблялся, и я все ждала, когда же это со мной произойдет. Но вслух я ничего не сказала, а только покрепче обняла Джуно. Вот что происходило со мной, вот мои мысли и чувства. Я проживала последние мгновения обычной жизни, а потом все пошло наперекосяк. Никому не дано знать, когда нормальной жизни придет конец. Иначе это бы не называлось нормальной жизнью.
        Так что, хотя в тот момент Талли уже приняла решение и совершила то, что совершила, я об этом еще ничего не знала. Всего в нескольких километрах от пиццерии мой папа приехал домой с работы в обычное для него время. Припарковался у дома на своем месте справа, поднялся по лестнице, вытер ноги о коврик, даже если ботинки у него были чистые. Папа - человек привычки, поэтому я точно знаю, что сначала он пошел на кухню, положил портфель на стол и достал из шкафа над раковиной стакан. Потом открыл морозильник и взял пару кубиков льда - он единственный в нашей семье любит напитки со льдом. Из крана на кухне он налил в стакан воды, а потом пошел по коридору в сторону ванной, как раз посередине между нашими с Талли комнатами (мы однажды измеряли расстояние шагами). Тут он ее и нашел.
        Талли еще дышала, но еле-еле. Она лежала на полу, а рядом с раковиной валялись пустые пузырьки из-под таблеток. Папа позвонил в службу спасения. Его не пустили в машину скорой помощи, поэтому он поехал на своей машине, и он, мой папа, Гарретт Дж. Вебер, самый спокойный человек в мире, не смог не нарушить дорожные правила. Его остановил сотрудник полиции Голден-Валли, наверняка из благих намерений, потому что решил, что папа - один из тех, кто гонит за скорой, чтобы побыстрее добраться куда нужно. Когда он доехал до больницы, над Талли уже трудилась команда врачей.
        Папа позвонил мне из приемного отделения. Телефон завибрировал, как раз когда в разговоре повисла пауза. Окошко тишины длиной около пяти секунд. Если бы папа позвонил в другой момент, я могла бы его и не услышать. Джуно все еще прижималась ко мне. Когда я потянулась за телефоном, она отодвинулась. Я оглядываюсь назад на те секунды, вспоминаю, как расстегнула сумку, увидела, кто звонит, поднесла телефон к уху: «Да, пап». Последние мгновения той жизни. А потом папа сказал, где он и почему, и я стала другим человеком. Всего миг, и «до» превратилось в «после».
        Джуно довезла меня до больницы и вместе со мной вбежала в приемное отделение. Я подлетела к регистратуре с криком: «Моя сестра! Моя сестра!» Нас отвели в зал ожидания. Там вышагивал взад-вперед папа. Я рухнула на потертое кресло с деревянными подлокотниками. У меня сильно вспотели ладони, и все выскальзывало из рук. Я вытерла мокрые ладони о джинсы и уткнулась лицом в колени. Джуно положила руку мне на спину. Как быстро мы поменялись ролями. Я почувствовала тепло ее руки, и мне стало хорошо, а потом плохо. Слишком жарко. Я встала, начала ходить по комнате вместе с папой, потом опять села.
        Прошло пятнадцать минут, или двадцать, или тридцать, или несколько часов. Казалось, время остановилось. Наконец к нам вышла доктор. Она представилась, но я тут же забыла ее имя. Она попросила папу сесть, и я тут же вскочила с места, как корова, которую ударили электрическим хлыстом. Так бывает, когда ты все понимаешь. Тебе еще не сказали, но ты уже все знаешь. Я знала, что моя сестра умерла. Знала.
        Доктор с неизвестным именем не просила бы папу сесть, если бы с Талли все было хорошо. Я убежала в угол. Искала, где спрятаться. Я бы залезла под стул, если бы это помогло, хотя мне уже исполнилось семнадцать, а старшеклассницам не пристало прятаться под стульями. Не пристало затыкать уши, чтобы не слышать те самые слова. Но если бы я не услышала то, что доктор собиралась сказать, я бы думала, что все еще может наладиться. Талли поправится.
        - Слоун, - резко произнес папа, и я опустила руки по швам, уставившись на него, Джуно и, наконец, на доктора.
        - Мы сделали все, что было в наших силах, - сказала она. - Использовали все возможности. Но не смогли ее спасти.
        Слова были произнесены, и я их слышала. Назад пути не было. Талли не стало. Еще несколько часов назад она была жива. У нее билось сердце, наполнялись воздухом легкие, а по венам текла кровь. Она чесалась, терла глаза, ходила в туалет. А теперь все кончилось.
        Так странно. Мгновение назад она была жива, а через секунду ее уже нет. Талли больше нет. Натали Белль Вебер умерла в возрасте двадцати двух лет в той же больнице, где за пятнадцать лет до этого умерла наша мама. Гаснет свет, идут титры, зрители покидают свои места. Шоу Талли закончилось.
        2
        ЗА МЕСЯЦ ДО ЭТОГО Талли уволили из ресторана «Бьянка» в Миннеаполисе, где она встречала посетителей. Без зарплаты сестра не могла оплачивать аренду квартиры, где жила с двумя соседками, поэтому вернулась жить к нам с папой.
        - Я ненадолго, - предупредила она в первый же день за ужином.
        - Может, это знак, что надо попробовать поступить в университет? - спросил папа.
        - Ох, Гарретт… - Она называла его по имени, когда хотела вывести из себя. - Ты ведь не веришь в знаки.
        Так и есть. Но он верил в Талли. Коэффициент ее интеллекта был сто шестьдесят два балла, а это, судя по всему, очень много. В школе она постоянно попадала на страницы местной газеты благодаря своим достижениям, а папа вырезал статьи, чтобы потом прикрепить их к анкете, когда придет время поступать в университет. Он считал, что Талли легко могла получить стипендию Гарварда, Йельского университета или уехать учиться за границу.
        Сам папа в университете не учился. Его родители погибли, как раз когда он заканчивал школу. Он отправился в поход с одноклассниками, а дома случился пожар, и вернулся он уже сиротой. Информацию о сложном прошлом родителей трудно переварить. Я никак не могла состыковать эту историю со своим папой, который всегда вовремя ложился спать и складывал носки по цвету. Как такая трагедия могла с ним произойти? До конца школы папа жил у друзей, а потом пошел работать. Он женился совсем молодым, потом родились Талли и я, и идти учиться было уже некогда. В итоге папа получил должность руководителя ИТ-отдела в юридической фирме и, по его заверениям, скопил достаточно денег, чтобы оплатить мне и Талли (особенно Талли) расходы, которые не покроет стипендия.
        Но в выпускном классе Талли вдруг заявила, что не хочет поступать в университет. Она не желала тратить еще четыре года на то, чтобы плясать под чью-то дудку. Сестра объявила, что многие из самых умных и успешных американцев университетов не кончали. И даже составила для него список: ведущая ток-шоу Эллен Дедженерес, главный редактор «Вог» Анна Винтур, медиамагнаты Тед Тернер и Дэвид Геффен, а также Билл Гейтс и Стив Джобс, перевернувшие мир информационных технологий.
        - Генри Форд даже шестой класс не закончил, - твердила Талли, следуя за папой хвостиком по коридору со списком в руках. - И Джон Стейнбек, которого ты сам назвал величайшим американским прозаиком. Он тоже бросил университет. Поступил в Стэнфорд и не закончил его.
        - Знаешь, сколько людей готовы умереть, чтобы оказаться на твоем месте? - спросил папа. - Весь мир у твоих ног, а тебе хоть бы что.
        (Умереть. Спорим, сейчас он бы так не сказал.)
        Когда Талли вернулась домой, папа опять заладил про университет. «Поступишь для начала в местный колледж, а как привыкнешь, подашь на перевод куда-нибудь получше. Будет несложно, с твоим-то интеллектом». Я знала, что чего бы сестра ни захотела, она всего добьется. Она вечно штудировала учебники на какую-нибудь новую тему: от квантовой физики до детской психологии. Я была уверена, что у нее все получится. А пока просто радовалась, что она вернулась домой.
        Хотя, надо признать, Талли пребывала не в лучшем расположении духа. Но разве это не нормально? Она ведь потеряла работу и имела право на плохое настроение. Когда я была маленькой, Талли иногда ходила мрачной и могла несколько дней проваляться в постели - это были так называемые дни душевного восстановления. Но она всегда оттуда возвращалась. Как правило, из кокона одеял Талли вылезала с какой-нибудь новой идеей - например, отдать свои волосы «Локонам любви». Точнее, отдать им наши волосы - волшебным образом ей всегда удавалось втягивать меня, а также своих подруг в подобные авантюры. В тот раз мы попали в местную газету. На фотографии мы держим хвосты своих отрезанных волос. Впереди в самом центре стоит Талли, а остальные вокруг нее, как будто на подпевках.
        Я думала, ее последний период грусти был чем-то в том же духе. Хотя на этот раз дни растянулись на месяц душевного восстановления. Я подкинула сестре несколько идей, кому она могла бы помочь и каким благотворительным делом заняться. Ей было все равно. Но, честно говоря, я и не надеялась. Это никогда не срабатывало. Идея должна была возникнуть именно у Талли. Или самомотивация, или никакой мотивации, и в данный момент она выбирала второе. Она почти не вылезала из пижамы. Из-за этого папа ее постоянно доставал, прямо пилил. Но я все равно искала разумный подход: «Ей же никуда ходить не нужно». Все знаки я пропустила.
        Как и ее последний звонок. Сестра звонила мне в то утро - утро, когда она решила умереть. Мы разговаривали перед тем, как я ушла в школу. Я думала, она спит, но, когда проходила мимо ее комнаты, услышала, как Талли зовет меня, и приоткрыла дверь. В комнате было темно и пахло немытым телом. Она не принимала душ уже дня три-четыре. За все время дома сестра, наверное, ни разу не сменила постельное белье.
        - Талли, мне нужно идти, - сказала я. - За мной сейчас Джуно заедет.
        - День и так полнейший бухбарах, - откликнулась она и похлопала по кровати рядом с собой. - Останься лучше дома, со мной.
        - Талли, я не могу.
        Она перевернулась и взяла телефон с прикроватного столика.
        - Знаешь, что я только что прочитала? Статью про детей беженцев в Швеции, которые узнали, что их семьи депортируют назад на родину. Они перестали разговаривать, есть и двигаться, как будто впали в кому. Врачи не нашли никаких нарушений. Видимо, дети поняли, что в этом мире небезопасно, и потеряли волю к жизни. Кошмар, да?
        - Да уж, так себе, - ответила я.
        - Врачи придумали название этой болезни, - сказала она. - «Уппгивенхетссиндром». Дословно «синдром отказа», но шведское слово похоже на английское give up, то есть «сдаваться, бросать». Вот, смотри.
        Она протянула мне телефон, но я не подошла.
        - Мне надо идти, - бросила я.
        - Может, все-таки останешься?
        - Представь себя на месте этих детей, - сказала я. - Наверняка у них день похуже твоего.
        - Я знаю, - сказала она.
        - Разве ты не хочешь им помочь?
        - Как я могу им помочь? Сколько бы я ни пыталась кому-то помочь, у меня ничего не выходит. Может, не стоит и пробовать.
        - Неправда, - возразила я. - Ты многим помогла. Но ты не сможешь никому помочь, лежа в кровати. Вставай. Позвони в иммиграционную службу и устройся туда волонтером. Или останься дома и почитай проспекты о курсах, которые принес папа. На столе лежит целая пачка.
        - Потом, - ответила Талли. И забралась обратно в постель.
        Я махнула рукой и направилась к выходу.
        - Стой, Слоник.
        - Чего?
        - Пожалуйста, останься дома, со мной.
        - У меня контрольная, репетиция оркестра, а Джуно бросил Купер. На этой неделе ей действительно тяжко.
        - Тогда иди к ней, - согласилась Талли. - Ты ей нужнее. Ей в жизни непросто пришлось.
        - Купер козел. Джуно еще этого не поняла, но без него ей будет лучше.
        - Я про ее проблемы со слухом, - сказала Талли.
        Она была просто помешана на глухоте Джуно. Ее всегда особенно интересовали люди, пережившие какую-нибудь беду, как в статьях или книжках, которые она читала.
        - Честно говоря, думаю, она сейчас больше расстроена из-за разрыва с Купером, - заметила я. - Увидимся вечером, ладно?
        - Пока, - попрощалась Талли, и я ушла.
        Я оставила ее одну.
        За мной заехала Джуно. Буквально через пару минут у меня зазвонил телефон. Звонила Талли. Хотела рассказать мне новые подробности о шведских беженцах или о новой трагедии из газет? Или она передумала насчет того, что я нужнее Джуно, и хотела, чтобы я вернулась домой?
        Я отправила звонок на бесшумный режим и убрала телефон в сумку. Так что, когда я сказала, что пропустила ее последний звонок, это была неправда. Я его не пропустила. Я его видела, но решила, что не хочу с ней разговаривать. Потом она умерла, и сквозь густой туман скорби и бреда я все же понимала, что в смерти Талли я виновата ровно настолько же, насколько она сама.
        Когда доктор ушла, нам принесли одежду Талли и украшения, которые были на ней в тот день. «Личные вещи вашей дочери», - сказал мужчина и отдал все папе. Потом пришел полицейский, которого назначили на это дело, - в штате Миннесота самоубийство считается преступлением, и им занимается полиция. Папа попросил меня выйти.
        - Ты не должна во всем этом участвовать, Слоун, - сказал он тихо.
        - Я не хочу уходить.
        - Пожалуйста, Слоун.
        - Нет, папа. Я хочу остаться.
        Он разрешил мне остаться. Мы вместе с трудом отвечали на вопросы полицейского. Да, у Талли была депрессия. Нет, склонности к самоубийству не замечали. Она пару недель провалялась в постели, может, больше. У нее был тяжелый период, но такое случалось и раньше. Полицейский поднял брови.
        - Недель? - удивился он.
        Я знала, о чем он думает: если бы Талли была его дочерью, жила под его крышей, он бы не пропустил такие знаки. Он бы такого не допустил. Меня захлестнул стыд. Это я допустила. Я оказалась худшей сестрой в мире.
        Это была чистая формальность. Состав преступления не обнаружен. Полицейский что-то записал в блокнот, закрыл его и убрал в карман. Дал нам свою визитку, если у нас появятся вопросы. Как будто он мог ответить хоть на один наш вопрос.
        Пришла пора прощаться. Медсестра проводила нас до палаты Талли, но вошли мы туда без нее. Было очень тихо. Ни один аппарат, измеряющий показатели жизненно важных функций, не работал. У Талли больше не было жизненно важных функций. Она была накрыта простыней до самого подбородка.
        - Как будто просто спит, - сказал папа.
        Только это было неправдой. Талли никогда не спала на спине. Она спала на животе, а рукой всегда обнимала подушку. Правда, когда я была маленькой, я забиралась к ней под одеяло. И тогда она обнимала рукой меня. Она была моей старшей сестрой, но в тот момент я вдруг поняла, какая она маленькая, увидела ее параметры - чуть меньше полутора метров, чуть меньше сорока пяти килограммов. Параметры ее тела. Но внутри этого маленького тела еще недавно роилось бесконечное количество мыслей.
        Через несколько дней ее тело закопают в землю. Но все эти мысли, бесконечные мысли, куда они делись? Как может быть, что они были и вдруг их не стало? Я зарыдала. Папа тоже заплакал. Он рухнул на стул в углу, но я подошла поближе, держась за край кровати, чтобы не упасть. Трясущейся рукой я подняла простыню и нашла руку Талли. Не знаю, кто был с ней в момент смерти, но руки ей согнули в локтях, а кисти положили на бедра. Я погладила пальцами ее пальцы, такие холодные, подняла ее руку и ахнула.
        - Что? - спросил папа.
        - Ничего, - ответила я и вернула простыню на место.
        Но я соврала. Там была татуировка. На правом бедре у Талли сияла синяя бабочка размером с шарик для пинг-понга. Еще одна деталь, которую я пропустила, когда она вернулась домой. Много лет назад Талли объяснила мне эффект бабочки: даже самое маленькое событие может привести к серьезным последствиям - например, бабочка взмахнет крылом и запустит целую лавину эффектов, которые приведут к урагану на другом конце света. Или кто-нибудь не ответит на звонок сестры, и в итоге она лежит без признаков жизни на больничной койке.
        Я знала, что Талли была очарована эффектом бабочки, но никак не ожидала увидеть у нее татуировку. Однажды ее парень Дин предложил ей набить татуировки с инициалами друг друга, но она заявила, что категорически против татуировок, потому что во время холокоста нацисты набивали на руки еврейским заключенным номера - так они лишали их индивидуальности; среди узников была и бабушка Нелли, в честь которой ее назвали. «Представляешь себя на их месте? - спросила Талли. - У Нелли была целая жизнь, друзья и любимые занятия. А потом немцы вторглись в Польшу, и все это перестало иметь значение. Важно было только то, что она еврейка. Остальное отпало, и главной целью ее жизни стало поскорее выбраться оттуда. Такие трагедии, даже зверства, обезличивают человека. Так что я сказала Дину, что не хочу татуировку».
        Когда они с Дином расстались, я решила, что сестра правильно пошла на принцип, потому что с чего бы ей носить на своем теле инициалы бывшего парня всю оставшуюся жизнь? Всю оставшуюся жизнь. Не думала, что она продлится так недолго. Я вдруг почувствовала, как в углу палаты папа собирается с силами, чтобы сказать мне, что пора уходить. Но я была не готова. Я никогда не буду готова. Пока мы в палате, нас все еще трое. Но как только мы выйдем, нас останется двое.
        - Слоун, - сказал папа. - Им скоро понадобится палата.
        - Ну и что? - откликнулась я.
        - Лучше мы уйдем сами, чем нас выгонят, - сказал папа. - Согласна?
        Я понимала, о чем он: уйти сейчас, по собственной воле, будет лучше, чем если медсестра или какой-нибудь другой сотрудник придут и скажут, что нам пора. Я кивнула. Папа встал и подошел к кровати. Он наклонился и поцеловал мою сестру в лоб. Его слезы капали ей на щеку, и я разрыдалась еще сильнее. Я в последний раз сжала руку Талли под простыней.
        «Прощайте, руки Талли, - подумала я, и голос у меня в голове мягко взлетел и поник, как когда Талли пела мне „Спокойной ночи, луна“ перед сном, а я была намного младше. - Прощайте, волосы Талли и тайная бабочка на бедре».
        Прощай, Талли.
        Джуно уже уехала, и я отправилась домой с папой, на коленях у меня лежали личные вещи сестры. Дома папа не спросил о них, и я ему их не отдала. Вместо этого я пошла в свою комнату и вывалила их на кровать. Талли была в настоящей одежде, не в пижаме. Джинсы были разрезаны по всей длине, потому что в реанимации Талли из них вырезали. Поношенная серая футболка была разрезана посередине. Трусы, лифчик, носки, кольца, по одному почти на каждый палец. Потом я часто носила ее вещи, но не эти. Не те, в которых она умерла.
        Я все-таки не могла выбросить разрезанную одежду в мусорный контейнер, поверх банановых шкурок, перегоревших лампочек и старых квитанций с закрашенным номером счета, потому что папа боялся кражи персональных данных. Так что я сложила одежду Талли, как постиранные вещи. Разгладила складки на футболке и проверила карманы джинсов. Тут-то я и нашла листок из блокнота, сложенный столько раз, что он был размером с упаковку зубной нити.
        Меня охватило очень странное чувство, как будто все это неправда и я просто играю роль в фильме. Снимают сцену, когда главная героиня возвращается из больницы домой, где ее сестра покончила с собой, наглотавшись таблеток. Что, если это ее предсмертная записка. Я развернула листок и посмотрела на то, что Талли на нем написала.
        3
        ЭТО БЫЛА НЕ ПРЕДСМЕРТНАЯ записка. Это был список. Боже мой! Конечно. Конечно, это был список. Или игра, или загадка. Как ни назови, но это было так похоже на Талли. Она ничего не писала прямо в лоб. Даже если нужно было просто сходить в магазин, она не давала мне обычный список покупок. Она давала подсказки: «Я второй по популярности овощ в США» (салат), «Чем я старше, тем горше на вкус» (сыр чеддер). Так что это был очередной список подсказок.
        Сверху была надпись мультяшными буквами, и я просто не могла поверить своим глазам. Мультяшные буквы. Мультяшными буквами Талли писала мое имя на записочках, которые оставляла у меня в спальне: например, «люблю тебя» или «мечтай о большом». На этот раз Талли не написала мое имя - она написала «СВТ». Под буквами ее знакомым округлым почерком было написано вот что:
        Урсус арктос калифорникус
        Улица Кресан
        Улисс
        Люси и Этель
        Бриолин у Г.
        Полночь в Бель-Эйр
        Фото НХЛ
        Яйца «санни» из закусочной на королевской дороге
        Солнечная команда
        Закат большого джентльмена
        Губы Дина
        Папа и Слоун
        Еще пирога
        Предпоследнюю запись я, конечно, знала: «Папа и Слоун». И перед этим «губы Дина»: Дин, школьный парень, чьи инициалы Талли отказалась набивать. Они с Дином расстались перед самым его отъездом в университет в штате Индиана. Талли решила, что он должен ехать свободным. После этого она почти никогда его не вспоминала. Я и не знала, что у нее остались чувства к его губам или каким-либо другим частям тела. Во всем прочем список казался совершенно беспорядочным. Но с загадками так всегда: чтобы найти отгадку, нужно понять взаимосвязь. Эти инициалы, слова, названия, имена - для Талли они что-то значили. Они были связаны, но я не понимала как.
        Я решила посмотреть на каждую строчку отдельно, покрутить ее в голове, как яркую бусину или монетку. Начиная с мультяшных букв СВТ. Т - это Талли? С - Слоун? А В? Может быть, С - это не Слоун. Т - Талли… Что Талли? Солнечная Веселая Талли? Звучит как объявление на сайте знакомств, а тут явно не то. (По крайней мере, я так решила.) Сочинение Великой Талли… Скрытые Возможности Талли… Серьезные Вопросы Талли… Спросите Вашу Талли… Но Талли уже не ответит.
        Может, это чьи-то инициалы, например человека, для которого Талли составила этот список. Но если он адресован СВТ, кто бы это ни был, почему он у Талли в кармане? Почему не отправить его по почте? Или написать так, чтобы я или папа, кто бы ни нашел этот листок, знали, кому его передать? Я решила открыть «Фейсбук», чтобы проверить, у кого из ее друзей были такие инициалы. Но оказалось, что Талли больше нет в «Фейсбуке». Она удалила свою страницу. Я проверила другие соцсети и ее мобильный. Ни одного следа. Она себя стерла.
        Я схватилась за сердце, чтобы как-то успокоиться, а затем вбила буквы СВТ в поисковую строку «Гугла». Двадцать миллионов совпадений. Я просмотрела первые пару страниц, но ничего не нашла. Я могла бы всю оставшуюся жизнь потратить на просмотр результатов поиска без особой надежды понять, что же она имела в виду.
        Зато мне удалось нагуглить названия из списка. Во-первых, «урсус арктос калифорникус» оказалось научным названием калифорнийского медведя. Его рост достигает 2,5 м, а вес - 900 кг. Ужасный зверь. Но при чем тут Талли? Может, периоды ее «душевного восстановления» напоминали ей медвежью спячку? Или потому что медведь - одиночное животное? Или потому, что этот вид находился на грани вымирания, как и Талли? Это было уже слишком. У меня разрывалось сердце. Но остановиться я не могла. Талли оставила этот листок. Она хотела, чтобы я этим занималась. Если бы я остановилась, это означало бы, что я не оправдываю ее ожиданий. Опять. Так что идем дальше: «улица Кресан». Судя по Google, в США и других странах десятки, а то и сотни улиц с таким названием. Откуда мне знать, какую из них имела в виду Талли?
        Я знала, что «Улисс», третий номер в списке, - это книга Джеймса Джойса. Доктор Ли однажды задала нам прочитать рассказ Джойса «Мертвые». (Мертвые.) Но «Улисса» я не читала. Я тут же полезла искать книгу на книжной полке Талли. Вдруг она что-нибудь спрятала между страницами. Я пробежала руками по корешкам книг, которых она касалась. Самыми потрепанными были мемуары - ее коллекция грустных историй других людей, которые так часто вдохновляли ее пойти куда-нибудь волонтером, организовать благотворительный забег или написать письма поддержки. Но «Улисса» на полке не было. Я позвонила в книжный магазин, и они обещали отложить мне книгу. А я пока продолжила изучение списка.
        Люси и Этель - это персонажи из передачи 1950-х «Я люблю Люси». Я решила посмотреть все серии - хорошо, что они есть на «Ютьюбе». Давным-давно мы вместе смотрели фильм «Бриолин», и я пообещала себе его пересмотреть. Но кто такой Г.? Я прокрутила в голове всех наших знакомых с фамилией на Г. Среди них не было никого важного. Может, это не фамилия, а имя? Может, она зашифровала папу, ведь его зовут Гарретт. Когда Талли жаловалась на то, что «Бриолин» - сексистский фильм, в котором объективируют женщин, папа велел ей поостыть. «Дай Слоун спокойно посмотреть фильм», - сказал он.
        Конечно, Талли оказалась права, как обычно. Фильм действительно сексистский. Но тогда я была слишком маленькой, чтобы это понять. Возможно… о боже! Что, если «Бриолин» - это шифр к тому, что с Талли обращались как с вещью. У Г. Вдруг он что-то сделал с ней у себя дома - настолько плохое, что она решила покончить с собой. Боже, как я по ней соскучилась.
        Список продолжался. Номер шесть: Бель-Эйр - это район в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. Уже второе название из Калифорнии в списке Талли, после калифорнийского медведя. Я вообще не знала, что моя сестра была как-то связана с Калифорнией - может быть, в районе Бель-Эйр можно наблюдать за медведями? В полночь? Или это отсылка к телепередаче? В 1990-х по телевизору шла передача «Принц из Беверли-Хиллз» про парня из бедной семьи, которого отправили погостить к богатым родственникам в роскошный район Бель-Эйр. Талли ее смотрела? Может, там были персонажи, которые значили для нее что-то, как, видимо, Люси и Этель из «Я люблю Люси»?
        Номер семь: фото НХЛ. Понятно, что это Национальная хоккейная лига. Рэйчел болела за «Миннесота Уайлд». А Талли? А может, это что-то другое? Я загуглила буквы, чтобы проверить другие варианты. Новая холодная луна? Новая хэмпширская лилия? Нормальная холодильная линия? Неходжкинская лимфома? У меня не было ни малейшего представления, что это могло быть. Я пошла дальше по списку. Яйца «санни», Солнечная команда, закат. Раз жизнь была такая яркая и веселая, зачем Талли покончила с собой?
        Я дошла до конца списка. Но на листке было кое-что еще: телефонный номер. С обратной стороны листа, другой ручкой, темнее, чем та, которой был написан список. Может быть, Талли записала его давно и просто использовала тот же листок? А может быть, и нет. «Гугл» не выдал владельца номера, но я выяснила, что код зарегистрирован на территории Калифорнии от Сан-Матео до Санта - Клары. Опять Калифорния.
        Я никогда не была в Сан-Матео, Санта-Кларе и окрестностях, и если Талли там бывала, то мне она не рассказывала. Раньше она иногда внезапно уезжала куда-нибудь на машине и присылала мне подсказки в виде открыток. «Угадай, где я», - писала она. До Калифорнии слишком далеко ехать, и я не помню, чтобы получала оттуда открытку. Но вот у меня в руках список с тремя названиями из Калифорнии и телефонный номер, написанный ее почерком (его с другим не перепутать) на листке бумаги, который она положила в карман перед тем, как умереть.
        Я набрала номер и сразу услышала автоответчик: «Привет, это Адам. Оставьте сообщение. Гудок!» По такому короткому сообщению невозможно ничего понять. Да и что можно понять по голосу? Не угадать ни возраст, ни рост, ни цвет кожи. Хорошо хоть имя сказал. Хотя бы это теперь известно.
        - Привет. Адам? Меня зовут Слоун. Мы не знакомы, но… но моя сестра… - Моя сестра что? Моя сестра умерла? Моя сестра покончила с собой? - Я нашла у нее листок бумаги с этим номером, видимо вы были знакомы. Талли. Талли Вебер. Пожалуйста, перезвони мне.
        Я оставила свой телефон, поблагодарила и положила трубку. Листок Талли я сложила пять раз и спрятала в карман. Ее одежду я положила на верхнюю полку своего шкафа и закрыла дверь.
        4
        - СЕГОДНЯ ДЕНЬ ГРУСТИ и скорби, - нараспев произнес раввин Бернштейн. - В нежном возрасте двадцати двух лет скончалась наша дорогая Талли. Она оставила нас с разбитым сердцем. В безысходности. В мечтах подольше побыть вместе с ней. Она оставила нам двадцать с лишним лет воспоминаний. Поэтому мы собрались здесь, чтобы вспомнить Талли. Она была любимой дочерью Гарретта Вебера и его покойной жены Даны и обожаемой сестрой Слоун, которая выступит перед вами через несколько минут.
        Я на похоронах сестры. Понедельник. Восемьдесят семь часов после того, как Талли официально объявили мертвой. Восемьдесят семь часов и семнадцать минут. Четыре дня без восьми часов сорока трех минут. Если бы четыре дня назад мне сказали, что я буду сидеть в первом ряду синагоги «Бет Шалом» и смотреть на гроб сестры - гроб моей сестры, - я бы не поверила. Если бы мне сказали это четыре дня назад, я бы все сделала по-другому, и мне бы не нужно было здесь находиться.
        Это раввин Бернштейн предложил мне выступить на похоронах и рассказать остальным скорбящим о жизни моей сестры, о которой, возможно, они не знали. Сначала я подумала: «Ну ладно, я могу». Но когда раввин ушел и я села писать о том, что, пожалуй, станет самой важной речью в моей жизни, то впала в писательский ступор. Доктор Ли часто говорила, что писательского ступора не бывает: «Всегда можно найти что сказать, - учила она нас. - Может быть, вы точно не знаете, как это сказать, но для начала просто скажите это как попало. Пока мысль прячется у вас в голове, она не приносит пользы. Я советую разрешить себе начать с абсолютно тошнотного первого черновика. Уверена, туда проникнет парочка бриллиантов, и когда будете перечитывать, постарайтесь их не проморгать. Но пока вы не напишете этот первый черновик, вам просто не с чем будет работать».
        У меня в голове вертелось столько всего про Талли, что я не знала, с чего начать. Она была так помешана на дельфинах, что наверняка знала о них больше, чем рядовой морской биолог. В младших классах она каждый год выигрывала конкурс орфографии. Она умела в уме переводить температуру по Фаренгейту в шкалу Цельсия. Она год копила карманные деньги, чтобы купить мне куклу «Американская девчонка», когда мне исполнилось шесть лет. Она могла пойти в торговый центр и отвешивать комплименты прохожим: «классная прическа»
        или «какой модный свитер». Я хотела быть такой, как она. Я пыталась. Но у меня не получалось, по крайней мере в точности. Не могла я быть такой же хорошей. Воспоминания о сестре не походили на написание рассказа. Нельзя пригвоздить ее к странице. В этом и заключалась проблема.
        Перед моим выступлением на сцену поднялась Тесс Найланд. Они вместе с Талли были в команде чирлидерш. Она прочла отрывок из «Пророка» Джебрана Халиля - книги, которую я нашла у сестры на полке, когда искала «Улисса». Отрывок, который Тесс прочитала, Талли обвела: «Чем глубже горе проникло в тебя, тем больше и радости может в тебя вместиться». Мое горе от потери Талли разрыло во мне ямы до самого основания. Их уже никогда не заполнит радость. Мне было всего семнадцать лет. Предполагалось, что у меня вся жизнь впереди. Но я была уверена, что больше никогда не испытаю чистую радость в мире, где больше нет Талли.
        Тесс закончила, и пришла моя очередь говорить. Я встала и поднялась на сцену, чувствуя ком в горле, слишком большой, чтобы проглотить, и слишком узкие туфли - это были туфли Талли. Речь, которую я написала, лежала у меня на ладони. Я сжала ее и уставилась в зал. Все лица расплывались, кроме одного. Где-то в десятом ряду сидела соседка из дома напротив, Сара Геттеринг. Она была тощая и низкорослая. Ее седые волосы были вечно стянуты в жесткий пучок, а глаза за очками казались в два раза больше обычных. Мы всегда звали ее по имени и фамилии. «Сара Геттеринг сказала, что ты играла в футбол во дворе и чуть не задела ее машину» или «Сара Геттеринг говорит, что нам нельзя рисовать классики на тротуаре». Странно, что именно Сару Геттеринг я видела так отчетливо; может быть, потому что никак не ожидала, что из всех наших знакомых она вдруг решит прийти проститься с Талли.
        Я стала разворачивать свой листок бумаги. Последний раз я так разворачивала список Талли. Я думала об этом, а еще о том, почему Сара Геттеринг пришла на похороны Талли, и недостающий элемент головоломки вдруг встал на место.
        Еще пирога.
        Сложенная речь осталась у меня в руке, и я начала без нее.
        - Когда мне было девять, я сказала Талли, что хочу приготовить яблочный пирог. Я думала, мы сходим в магазин за ингредиентами. Но она велела мне ждать в своей комнате и позже вернулась с первой подсказкой в предстоящем квесте. Я обыскала весь дом, во дворе и перед домом. Предпоследний ключ был такой: «Одни в меня кладут слова, другие забирают». Я долго не могла угадать, но потом сообразила, что речь о почтовом ящике. Я открыла его, и там лежала последняя подсказка - математическая задачка. Ответом был адрес нашей соседки. У соседки - назовем ее мисс Икс - в саду росла яблоня. Конечно, чтобы сделать яблочный пирог, нужны яблоки. Мисс Икс жила одна, и Талли заверила меня, что яблок у нее предостаточно.
        Но мисс Икс была такой дамой, которую боялись все дети. Я сказала Талли: «Я не могу пойти к ней просить яблок». А она ответила: «Не проси у нее яблок, проси сразу прощения». Она объяснила, что такая у нее была жизненная философия. Так и сказала: жизненная философия. Если о чем-то просить взрослых, сказала она, они, скорее всего, откажут, потому что подумают, что дети ничего не могут сделать сами. Так что лучше всего, сказала она, просто сделать это. Вот если облажаешься, тогда можешь просить прощения.
        Я смотрела на Сару Геттеринг, пока рассказывала, как мы тайком проникли на ее двор. Минуты через две дверь распахнулась. Она махала нам деревянной кухонной лопаткой, и я была уверена, что она хочет нас ею отшлепать. Я выронила яблоки, и они покатились на землю: бух, бух, бух, бух. Талли сразу начала извиняться. «Простите. Простите, пожалуйста, - причитала она. - Простите меня и, пожалуйста, не злитесь на мою сестру. Она просто мимо проходила». - «Просто мимо проходила? - спросила Сара Геттеринг. - А как же мои бедные яблоки?» Я взглянула на помятые яблоки, разбросанные по земле. «Простите», - прошептала я.
        Талли схватила меня за руку и потащила через дорогу домой, пока Сара Геттеринг кричала нам вслед. Мы вбежали в дом, Талли прислонилась к двери и согнулась от смеха. Она так сильно смеялась, что в уголках глаз появились слезы. «Ты попросила прощения у яблок! - хохотала она, тряся головой. - Ты попросила прощения у яблок!» «Ну а что, - сказала я, чувствуя, как у меня багровеют щеки. - Оттого, что я их уронила, у них повсюду были вмятины, даже мисс Геттеринг сказала». «Ах, Слоник, - глубоко вздохнула сестра и подошла ко мне совсем близко. - Я так тебя люблю. Мы добудем тебе еще пирога».
        Еще пирога. Вот оно.
        - Моим самым любимым занятием, самым невероятным приключением было быть сестрой Талли, - обратилась я к собравшимся проводить ее в последний путь, в том числе к Саре Геттеринг. - Не могу поверить, что приключение закончилось. Это все, что я хотела сказать.
        5
        СЛУЖБА ЗАКОНЧИЛАСЬ, И МЫ с папой вышли первыми. Я чувствовала себя как киноактриса. Меня нарядили в черное платье, и, даже не глядя в зеркало, я знала, что у меня по щекам стройными ручейками течет тушь. Остальные последовали за нами. Мы как похоронные знаменитости, криво усмехнулась я про себя. Была бы здесь Талли, я бы сказала ей это на ушко. Если в лесу упадет дерево, но никто этого не увидит, получается, оно и не упало? Если я придумала, что сказать сестре, а ее нет, то какая вообще разница, что я придумала?
        В проходе синагоги выстроились змейкой люди в ожидании своей очереди поздороваться с нами. Я знала многих, но далеко не всех. Среди них мог быть кто угодно - Адам из автоответчика или Г., который устраивал показ «Бриолина» и, возможно, сделал моей сестре больно. Я попробовала опросить всех, кого не узнала. «Откуда вы знали Талли? - спрашивала я. - Как вас зовут?» В основном они отвечали, что работали с папой, или что-нибудь еще, не связанное с Талли.
        - Слоун, - произнес следующий в очереди.
        Это была доктор Ли, учительница английского. Она держала под руку своего мужа, мистера Чана, по совместительству моего учителя статистики, но отпустила его, чтобы на несколько секунд заключить меня в свои объятия. Отстранившись, она придержала меня за плечи, вытянув руки.
        - Ах, милая, мне так жаль, - сказала она. - Тебе, наверное, очень тяжело.
        - Да, - ответила я. Прозвучало совсем сипло, и я откашлялась. - Спасибо, что пришли. Не думала, что вы придете.
        Я кивнула мистеру Чану.
        - И вы тоже, - добавила я.
        - Талли училась у меня геометрии, - сказал он. - Я как-то дал классу одну теорему, которую было практически невозможно доказать. Специально, чтобы поставить их в тупик, но Талли справилась. Как бы я хотел увидеть, кем она могла бы стать. Твоя сестра была совершенно особенной девочкой.
        Талли бы его поправила: «Женщиной». Ей было двадцать два года, и она была настолько же «девочкой», насколько двадцатидвухлетний мужчина является «мальчиком».
        - Спасибо, - выдавила я.
        Потом подошли мистер и миссис Хоган, родители тройняшек, с которыми мы с Джуно сидели летом - последние три недели июня, весь июль и первую неделю августа. Может быть, Хоганы беспокоились, что моя грусть омрачит летние каникулы Томаса, Тео и Мелани? Все-таки детям было всего восемь лет. Но если они об этом и думали, то вида не показали. Мистер Хоган сжал мне плечо, а миссис Хоган потрепала по щеке.
        - Скоро увидимся, - сказала она, и они ушли.
        Подошла очередь моих самых близких друзей, которые шли по двое. Сначала Сорайя и Рэйчел, потом Броуди и Зак, наши лучшие друзья среди мальчиков. И затем Джуно. Наконец-то Джуно. Она шла одна, без пары, потому что ее парой была я. Джуно потянулась ко мне. Нет, неправильно, не потянулась. Она меня схватила. Я схватила ее в ответ, и мы обнялись крепко-крепко.
        - Купер не пришел, - прошептала Джуно мне в волосы. - Какой он все-таки придурок.
        - Плевать мне на Купера, - пробормотала я.
        - Мне тоже, - сказала она. - Плевать на всех, кроме тебя. - Она еще сильнее меня сжала.
        За Джуно стоял Дин. Дин с губами Дина. Единственный человек из списка Талли, которого я могла узнать, - ну, кроме себя и папы. Я высвободилась из объятий Джуно и повернулась к нему.
        - Привет, - сказал Дин и потянул меня к себе.
        Когда мы разошлись, я внимательно рассмотрела его рот. Верхняя губа больше нижней, а вместе они складываются в выразительный бантик. Я еле сдержалась, чтобы не дотянуться до его губ, которые Талли трогала тысячу раз и даже внесла в свой список.
        - Малышка, береги себя, хорошо? - сказал мне Дин.
        - Подожди, - попросила я. - У меня к тебе вопрос. Вы с Талли… вы когда-нибудь ездили вместе в Калифорнию?
        Дин покачал головой.
        - Максимум, куда мы ездили, - это в Чикаго, потому что Талли захотелось пиццу-пирог. Туда, правда, ехать аж семь часов. Так что по дороге мы объелись чипсами и ирисками. В итоге съели по кусочку и всю ночь ехали обратно.
        - А она когда-нибудь об этом говорила? - спросила я.
        - О чем? О пицце?
        - Нет, - ответила я. - О Калифорнии.
        - А, точно. Хм-м.
        Он замолчал на несколько секунд, видимо задумавшись. Но в конце концов покачал головой.
        - Честно говоря, не припоминаю ни одного разговора о Калифорнии, - сказал он.
        - А об улице Кресан?
        Он покачал головой.
        - А про закусочную на королевской дороге? Солнечная команда? А закат большого джентльмена?
        - Нет.
        - А фото НХЛ?
        - Ты про хоккей?
        - Возможно…
        - Я болею за «Детройт Ред Уингз», - сказал он.
        - Вы вообще с ней общались или хотя бы переписывались?
        - Пару месяцев назад поболтали, наверное, минут пять… Она сказала, что ей некогда. А до этого мы не виделись год. - Он покачал головой. - Поверить не могу. Она была самым особенным человеком, какого я когда-либо встречал. Никогда бы не подумал… Может быть, особенным легче скрывать собственные проблемы.
        Я вздохнула и кивнула: может быть.
        - Я ее правда любил.
        - И я.
        - Боже, мне так жаль, малышка. Ну, увидимся, ладно?
        Увидимся ли? Увижу ли я когда-либо Дина - и его губы - теперь, когда Талли уже нет?
        - Увидимся, - ответила я.
        6
        В СЛЕДУЮЩИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК, через одиннадцать дней ПСТ - после смерти Талли - и семь дней после похорон и погребения, папа решил, что ему пора вернуться на работу, а мне в школу.
        Утром он зашел ко мне в комнату и велел пошевеливаться, как обычно, будто события прошедших полутора недель были просто страшным сном, а теперь мы проснулись, и все стало нормально. Когда все было нормально, папа волновался, что я не выйду вовремя, Джуно приедет, начнет сигналить и беспокоить соседей. То, что она никогда так не делала, его совсем не успокаивало. Он ей не доверял. Каждую неделю она красила волосы в новый цвет, уши были усыпаны пирсингом, в носу красовался гвоздик. Ее бабушка умерла, оставив ей кучу денег. Папа считал Джуно избалованной девицей, которая ничего не знала о жизни, иначе у нее бы не было столько проколов на лице. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты», - любил говорить папа, и я полностью согласна, и именно поэтому мне так нравилось дружить с Джуно.
        - Готова? - спросил он.
        - Подожди, - ответила я.
        Я стояла у комода. Верхний ящик выдвинут, одна рука внутри, пальцы скользят по списку Талли. Я не смотрела на листок, но словно ощущала слова кончиками пальцев, как будто Талли написала шрифтом Брайля:
        Урсус арктос калифорникус
        Улица Кресан
        Улисс
        Люси и Этель
        Бриолин у Г.
        Полночь в Бель-Эйр
        Фото НХЛ
        Яйца «санни» из закусочной на королевской дороге
        Солнечная команда
        Закат большого джентльмена
        Губы Дина
        Папа и Слоун
        Еще пирога
        Я знала его наизусть, но мне был важен сам листок, потому что он принадлежал Талли. Я думала оставить его дома для сохранности, но что, если дома начнется пожар… Да нет, какой пожар? Пожалуй, слишком много нам трагедий. Хотя я знала, что трагедий не бывает слишком много: у меня умерла мама, а теперь сестра. А у папы умерли не только они, но еще и родители - в пожаре, между прочим. Но все же я решила, что скорее листок просто выпадет у меня из кармана, пока я буду в школе, чем сгорит дома. Я разрешила пальцам еще один разочек потрогать список Талли и задвинула ящик комода.
        - Слоун? - позвал папа.
        - Да. Прости. Ты когда будешь дома?
        - Ну, как обычно, - ответил он, - в шесть тридцать. Семь. Может, чуть позже. Много работы накопилось.
        - Если будет не очень поздно, можем съездить в Уайзету?
        - У тебя есть знакомые в Уайзете?
        - Нет, но там есть улица Кресан, так что, может, Талли кого-то там знала.
        Судя по картам «Гугл», самая близкая к нам улица Кресан находится в Уайзете. Конечно, это вовсе не означает, что именно она попала в список Талли, но кому будет плохо, если просто проверить? Точнее, плохо будет, если не проверить.
        - Я что-то не понимаю, - сказал папа.
        - Она была у нее в списке, - напомнила я.
        Я показала папе список в ночь, когда Талли умерла, когда мы вдвоем ходили вокруг дома, как будто вернулись туда после войны. Жизнь у нас развалилась, и мы подбирали оставшиеся от нее кусочки - подбирали и разглядывали, как будто пытаясь понять, что там было раньше. Помню, что в ту ночь руки казались мне какими-то слишком тяжелыми. Они выполняли всю работу, которую должны выполнять руки, - держали предметы, включали и выключали свет, вытирали с лица слезы. Но из-за скорби они будто бы перестали быть моими. Как будто их отрезали и пришили заново. Вроде части моего тела, но вроде и нет. Я держала их на расстоянии и не могла узнать. Как и все остальное в доме.
        Когда папа прищурился, чтобы прочитать список Талли, он тоже показался мне незнакомцем. Он повернулся ко мне и сказал, что ничего оттуда не знает, кроме очевидного. Затем он заново сложил список ровно по сгибам, которые оставила Талли, и вернул мне листок. А сейчас ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что за список. «Точно», - произнес он наконец.
        - В Биг-Лейке тоже есть улица Кресан, - сказала я. - Но раз Уайзета ближе всего, я подумала начать с нее. Если там ничего не найдем, поедем в Биг-Лейк. Просто посмотреть.
        - Для тебя это как будто головоломка, - заметил папа.
        - Так и есть, - ответила я. - Помнишь, как Талли любила придумывать мне головоломки. В этом списке тринадцать подсказок… четырнадцать, если считать аббревиатуру в заглавии. Пятнадцать, если считать номер телефона.
        Адам мне не перезвонил. Джуно отметила, что автоответчик вообще не все проверяют. Увидев пропущенный звонок от незнакомого номера, он мог просто не обратить на него внимания. На всякий случай я написала ему сообщение: «Привет, это Слоун Вебер. Сестра Талли Вебер. Прости, что опять беспокою. Пожалуйста, позвони мне или напиши, когда будет время. Спасибо». На сообщение он тоже не ответил. Но я не собиралась сдаваться.
        - Я не хочу, чтобы ты слишком зацикливалась, - сказал папа. - Понимаю, это неприятно, но, возможно, ты никогда не поймешь, что Талли имела в виду, а может, она вообще ничего в виду не имела. Она была не в себе, а нам, чтобы все это пережить, надо сосредоточиться на событиях собственной жизни.
        - Смерть Талли - событие моей жизни.
        - Знаю, - кивнул папа. - Думаешь, я не знаю? Когда умерла твоя мама, я чувствовал то же, что ты сейчас. Только у меня на руках еще было двое детей.
        - Тебе, наверное, было очень тяжело, - сказала я. - Прости меня.
        - Ты ни в чем не виновата. Ты была совсем маленькой, и у тебя умерла мама.
        - В том-то и дело, - подхватила я. - Я была настолько маленькой, что даже этого не помню. Но я больше не ребенок. И тебе не надо обо мне заботиться.
        - Просто теперь ты достаточно взрослая, чтобы тебя захватила эта застоявшаяся скорбь. Но жизнь продолжается.
        - Если бы ты так написал в сочинении, доктор Ли вычеркнула бы эту фразу, - заметила я. - «Жизнь продолжается» - такая банальность.
        - Банальности банальны, потому что многие с ними согласны и все время их повторяют. Думаю, это придает фразе определенный вес. Так ведь?
        Я покачала головой.
        - С мамой было совсем по-другому, - возразила я. - Она попала в аварию.
        Папа невольно вздрогнул, как будто от боли.
        - Но Талли… сама так решила. А мы, значит, говорим: «Ну хорошо. Жизнь продолжается…»
        - Я не говорю «хорошо», Слоун.
        - А какая разница? Ты просто не хочешь разбираться, а я не могу перестать думать о том, что я делала, пока она глотала эти таблетки. Была на репетиции оркестра, засовывала флейту обратно в чехол или болтала с Джуно? Что бы я ни делала, это было не важно. Я должна была остаться дома и остановить ее.
        - Не вздумай себя винить, - сказал папа.
        У меня была причина винить себя. Но этого я ему не сказала.
        - Учиться осталось всего две недели. Не хочу наводить панику, но скоро экзамены…
        - Ладно. Ладно. Я съезжу в Уайзету без тебя, хорошо? Просто подумала, ты тоже захочешь.
        - Слоун…
        - Мне пора, а то Джуно начнет сигналить, - перебила его я.
        7
        - ОТВЕЗЕШЬ МЕНЯ после школы в Уайзету на улицу Кресан? - спросила я Джуно практически сразу же, как забралась к ней в машину - «Форд-Мустанг-Буллит» 2001 года, который она купила себе на шестнадцать лет. Джуно любила старые вещи, но, учитывая, сколько она заплатила, чтобы довести автомобиль до современного уровня с точки зрения безопасности, как требовали родители, это была дорогая покупка.
        Джуно знала про список Талли. Последнюю неделю мы с папой сидели шиву - это обряд, который соблюдают евреи, когда умирает член семьи. Нужно сидеть дома и принимать гостей, которые приходят выразить соболезнования. Джуно приходила каждый день после школы. Вместе мы посмотрели пару десятков серий «Я люблю Люси» и в довесок еще немного «Принца из Беверли-Хиллз». По правилам, во время шивы нельзя смотреть телевизор и вообще отвлекаться от траура. Но так как мы смотрели эти сериалы именно по случаю траура, я решила, что все нормально.
        - Ладно, - ответила Джуно.
        - Спасибо. Я не знаю, что мы ищем. Это может быть дом, столб или почтовый ящик. Если понадобится, я позвоню во все двери.
        - Ну да, - сказала Джуно, - а если что, мы всегда сможем сбежать на моей машине.
        Она смотрела в зеркало заднего вида и выезжала с парковки, что лично мне казалось демонстрацией невероятной координации. Я была уверена, что точно во что-нибудь врежусь, поэтому всего пару раз в жизни сидела за рулем. У меня было удостоверение ученика, да и то только потому, что Талли настояла. Это она хотела, чтобы я сдала экзамен и оформила водительское удостоверение. Рассказала мне, что в Саудовской Аравии женщинам много лет не дозволялось водить. Они боролись за то, чтобы получить такое же право водить автомобиль, как и мужчины. Но теперь-то они могут водить, сказала я Талли. Какая разница, получу я права или нет? Так что меня везде подвозила Джуно, что ее совершенно не смущало. Она обожала рулить.
        В машине играла музыка, очень тихо. Обычно Джуно включала ее на полную громкость и встречала меня, пританцовывая под очередную любимую песню, что бы это ни было. Она часто влюблялась в какую-нибудь группу и неделями слушала их на повторе. Естественно, она предпочитала классику.
        В тот момент она подсела на «Флитвуд Мак». Пела Стиви Никс, или богиня, как называла ее Джуно. Ее голос звучал совсем тихо. Я знала, что Джуно его даже не слышит. Но я слышала. Эта же песня играла, когда я последний раз сидела у нее в машине и у меня зазвонил телефон, а я его не взяла. Я начала задыхаться. Горе от потери близкого человека настигает не сразу, а волнами. Снова, и снова, и снова.
        - Слоун? - окликнула Джуно. - Все хорошо?
        - Я боюсь возвращаться. Вдруг меня о чем-нибудь спросят или просто, ну, посмотрят на меня и я разрыдаюсь?
        - Ну и разрыдаешься. Им станет неловко, и они, наверное, предложат тебе салфетку или типа того.
        - Все будут на меня глазеть, - твердила я.
        - Ну да, несколько дней так и будет. Но потом привыкнут, что ты вернулась.
        - Наверное.
        - Я понимаю, тебе тяжело, - сказала Джуно. - Мне вообще в школе не нравится. Но я так рада, что ты возвращаешься. Без тебя было ужасно. Вот ты сейчас залезла в машину, и у меня было такое ощущение… ну, как когда сидишь в кафе и умираешь с голоду. Прям руку сейчас свою съешь. И вот тебе приносят еду, ты ее пробуешь, и она еще вкуснее, чем ты думала.
        - Хорошая метафора, - признала я. И добавила: - Спасибо.
        - Пожалуйста.
        Я наклонилась и увеличила громкость настолько, чтобы Джуно было слышно. Ее мама говорила, что кохлеарный имплантат - это настоящее чудо. Если бы Джуно оглохла пятьдесят лет назад, врачи не смогли бы вернуть ей слух. Но даже эта операция не давала идеального результата.
        «Раз в миллион лет женщина берется за оружие», - пела богиня. Это была запись живого исполнения, песня «Рианнон». Джуно завернула на школьную парковку и примостилась в заднем ряду. Она всегда там парковалась, потому что там было меньше шансов, что кто-нибудь втиснется на соседнее место, слишком сильно откроет дверь и поцарапает одну из драгоценных дверей «буллита». Джуно переключила рычаг на парковку, но не стала глушить двигатель, пока не закончилась песня.
        Он жить не может без нее, не уходи, постой.
        8
        БЫЛО СТРАННО, ЧТО ничего не изменилось. Подобные фразы я много раз видела в книгах. Когда происходит что-то грандиозное, и героиня удивляется, что все вокруг нее осталось по-старому. Как банально. Но в то же время как точно. Мне казалось, что в школе все будет по-другому, потому что я стала другой, но меня ждал все тот же потрескавшийся линолеум в коридорах и те же сине-голубые стены. Несмотря на прежнюю обстановку, все казалось незнакомым. Как будто я прилетела из космоса и увидела все это в первый раз. В коридоре школы висел плакат. Я училась здесь уже год, но раньше его не замечала. «Нашу личность определяют не ошибки».
        «Хм, - подумала я, - иногда это не так».
        Шла последняя учебная неделя перед экзаменами. Отличники были погружены в учебники. Те, кто не особо учился до этого, вдруг стали ходить на все уроки, внимательно слушали учителей и просили у одноклассников старые конспекты. Заметив меня, некоторые отводили взгляд, а другие, наоборот, слишком долго на меня смотрели или подходили обнять. А потом шли дальше беспокоиться об оценках и своих делах.
        Понедельник перетек во вторник, а потом в среду. По утрам у меня было четыре урока, потом обед, потом еще четыре урока. Джуно была права насчет того, что все ко мне привыкнут, и иногда я и сама забывала, что произошло. У меня как бы срабатывала мышечная память о том, что такое быть обыкновенной школьницей без недавно умершей сестры. Однажды я даже рассмеялась над шуткой Меган Хофстедер про учителя истории. Но тут же одернула себя и вдруг невероятно остро осознала, кто я и что потеряла. В минуты такой гиперосознанности все казалось нереальным, особенно когда знаешь, что вечером вернешься домой, пройдешь мимо закрытой комнаты Талли, а ее там не будет.
        Среда перетекла в четверг. И настала пятница. Почти закончилась первая неделя ПСТ. Четвертым уроком шли углубленная английская литература и письмо, их вела доктор Ли. «Как у вас продвигается написание выпускного рассказа?» - спросила доктор Ли.
        Из всех предметов, которые я выбрала, только у доктора Ли не было выпускного экзамена. Вместо этого надо было написать короткий рассказ. Я начала писать свой несколько недель назад. Но потом умерла Талли. С тех пор я им не занималась. Он так и остался на стадии тошнотного первого черновика.
        - Я знаю, что слово на букву «с» запрещено, - начала Меган Хофстедер.
        Доктор Ли посмотрела на нее с недоумением.
        - Ступор, - пояснила Меган. - Я про ступор.
        - А, - кивнула доктор Ли. - Я думала, ты про другое слово, но да, это слово у нас тоже запрещено.
        - Что ж, рискуя нарушить правило, признаюсь, что я в ступоре, - продолжила Меган. - Я дописала рассказ до середины, но не знаю, как закончить. У меня даже плохо не получается писать.
        - Можем встретиться после уроков и обсудить твой рассказ подробно, - ответила доктор Ли. - Но в целом могу сказать, что в писательстве главное - поверить в себя. Поверить, что идея в вашей голове заслуживает жизни. По сути, таким образом вы показываете, что сами заслуживаете жизни. Слово на букву «с», как ты его назвала, обычно знак, что мы сомневаемся в собственной значимости. Противоположность веры в себя. Покойный сенатор Пол Цонгас как-то сказал: «На смертном одре никто не жалуется, что мало работал». Лично я всегда считала это чепухой. Практически все мои знакомые писатели на смертном одре придвинули бы ноутбуки поближе, потому что в этой ситуации терять уже нечего и поверить в себя нетрудно. Правильнее было бы сказать так: «На смертном одре никто не жалуется, что мало волновался». Так что мой вам совет: не тратьте время на волнение по поводу своих рассказов. Просто пишите их, а потом редактируйте, редактируйте и редактируйте.
        Всего за две минуты она произнесла «на смертном одре» три раза. Каждый раз у меня в груди что-то сжималось. У Талли не было ни работы, ни смертного одра. У нее был смертный пол. Сказала ли она что-нибудь, лежа на том полу? Я никогда не узнаю. Но она все же оставила в кармане список.
        Вспомнив об этом, я потянулась рукой в карман. В тот день я взяла список Талли с собой, и сердце забилось чаще, пока я пыталась нашарить его пальцами. А, вот он. Края у него поистрепались, потому что я постоянно его мусолила, стали мягкими и шершавыми. Когда я разворачивала листок, на истончившихся сгибах я заметила небольшие разрывы. Может, стоит его заламинировать. Но если заламинировать список Талли, я больше не смогу трогать то, что трогала она, а мне нравилось думать, как я глажу пальцем невидимый отпечаток ее пальца. Будто глажу пальцем ее палец. Я больше не смогу так делать, если заламинирую листок.
        Когда доходило до списка, я все время пыталась выбрать меньшее из двух зол: оставить его дома или взять с собой в школу, рискуя в обоих случаях; ламинировать или не ламинировать - у каждого варианта был свой дурацкий побочный эффект. Я погладила пальцем между сгибами, скользя вниз по списку. Тринадцать строчек плюс аббревиатура СВТ в заглавии и номер Адама на обороте. Он пока так и не ответил. Адам, кем бы он ни был и где бы ни был, - почему он не перезвонил?
        Когда я писала рассказ или прорабатывала мотивацию персонажа, я рисовала их у себя в голове и представляла разные сценарии. Адам не был выдуманным персонажем, но с ним я поступила так же. Я представила себе, как человек без лица получает от незнакомки голосовое сообщение, а потом смс. Что он будет делать дальше? Возможно, попробует связаться с Талли, но папа уже отключил ее номер. Я ужасно взбесилась, что он так быстро это сделал. Я хотела писать себе сообщения с ее телефона, потому что тогда они останутся во главе нашей переписки. Меня выводило из себя, что в телефоне имя сестры уходило все ниже и ниже. Приходилось долго прокручивать, чтобы до него добраться.
        И потом это же номер Талли. Даже если он ей больше не нужен, я не хотела, чтобы он достался кому-то другому. Может быть, Адам звонил ей сказать: «Привет, мне написала какая-то девчонка, говорит, что она твоя сестра». Но без ее телефона я не смогу ему ответить. Но папа ни о чем таком не думал. Ему надо было поскорее вернуться к своим делам. Я подняла взгляд, чтобы узнать, не смотрит ли на меня доктор Ли. Она не смотрела, а что-то писала на доске. Я вытащила телефон и написала Адаму еще одно сообщение: «Привет, это снова Слоун Вебер, сестра Талли. Не хотелось писать об этом в сообщении, но Талли умерла. Я нашла у нее в кармане твой номер».
        Я переписала весь список Талли, и в итоге получился целый роман, а не сообщение. Закончив, я посмотрела на телефон у себя в руке. На меня было совершенно не похоже, чтобы я писала сообщения на уроке, особенно на уроке доктора Ли, да еще и не спрятала телефон сразу в рюкзак. Но мне было наплевать. Я сжала его, мечтая, чтобы он завибрировал от звонка или сообщения от Адама. Меня не волновали ни доктор Ли, ни мой рассказ, ни что угодно другое, не связанное с Талли.
        9
        Я ШЛА В СТОЛОВУЮ, все еще сжимая телефон, когда встретила свою бывшую лучшую подругу Одри Шеридан.
        Мы с Одри были неразлучны с садика до середины пятого класса, пока руководитель драмкружка мистер Стюарт не отдал мне главную роль в пьесе «Оливер!», что Одри посчитала страшной несправедливостью. Ведь это она хотела стать актрисой, когда вырастет, и она же уговорила меня пойти с ней на прослушивание, рассчитывая, что меня возьмут на роль одной из второстепенных сирот. Она обвинила меня в том, что я украла у нее роль. Я ушла из спектакля, чтобы роль досталась ей как дублерше, но она все равно перестала со мной разговаривать.
        К счастью, на обеде ко мне подсела Джуно. Тогда мы еще не особенно дружили. То есть я бы пригласила ее, если бы устраивала день рождения на много гостей, но если бы гостей было максимум десять, я бы ее не позвала. Разрыв с Одри распахнул двери для Джуно, и я поняла, что с ней гораздо легче, чем с Одри. Она не придумывала миллион правил, что носить каждый день и сколько записок передавать. Я перестала молить Одри о прощении, из-за чего она возненавидела меня еще больше. Джуно она тоже ненавидела. Помню, однажды она заявила нам, что мы ужасные люди и заслуживаем друг друга. Сказала, что никогда больше с нами не заговорит.
        В общем-то она сдержала свое слово и в последующие годы разговаривала со мной только в случае крайней необходимости, например, если учитель ставил нас в пару, или как-то раз в седьмом классе она случайно толкнула меня в коридоре и сказала: «Ой, прости». А потом подняла глаза и увидела, что это я. Думаю, она бы забрала те два слова назад, если бы могла. Но теперь она вдруг подошла и положила руку мне на плечо.
        - Слоун, подожди, - сказала она. - Мне так жаль насчет Талли. Какой кошмар.
        - Спасибо, - ответила я.
        - Как ты? Наверное, просто ужасно.
        - Да я тут собираюсь на…
        - Я постоянно думаю о ней, - сказала Одри. - Помнишь, как она брала нас с собой на тренировки по чирлидингу и мы смотрели на нее с трибун?
        - Да, - кивнула я. - Помню.
        Талли взяли в команду, когда она только поступила в старшую школу, что случалось очень редко. Из двенадцати чирлидерш она была самая младшая, самая мелкая и самая лучшая. Ее коронным трюком был прыжок через кувырок на самый верх пирамиды. Я давно об этом не вспоминала. Если бы не Одри, возможно, я бы так и прожила всю оставшуюся жизнь, ни разу не вспомнив об этом.
        Мы проживаем столько разных событий с нашими близкими, и некоторые из них проигрываем в памяти снова и снова, а другие просто исчезают - пшик, и словно и не было. А какие-то остаются, но мы забываем про них вспоминать, и получается, словно их тоже никогда не было. Каждое воспоминание о Талли было как маленькое сокровище в недрах моего мозга. Я хотела все их найти.
        - А что еще ты помнишь? - спросила я Одри.
        - Помню, как она подходила поболтать с нами во время перерывов. Я считала ее самой крутой. Просто хотела стать ею. Конечно, тогда я не догадывалась, что она с собой сделает. Такие вещи всегда происходят с теми, от кого меньше всего ожидаешь. Ну, не всегда, но в этом случае я никогда бы не подумала, что все так кончится. Впрочем, мы много лет не виделись, может, она изменилась. Вот ты догадывалась, что такое может случиться?
        - Нет.
        Я должна была.
        - Ого! - воскликнула Одри. - А вы ведь были так близки. Казалось бы, ты могла заметить какие-то знаки.
        - Я…
        - О, привет, Куп.
        Купер Дэвис, бывший парень Джуно, обнял Одри за плечо.
        - Привяо, - промурлыкал он. - Привет, Слоун.
        - Привет, Купер, - ответила я, пытаясь придумать, как бы попрощаться.
        Одри склонила голову в сторону его плеча.
        - Стойте, вы что… вы встречаетесь?
        - Да, - кивнула Одри.
        - Кажется, мы только что объявили об этом официально, - прибавил Купер. - Можешь рассказать Джуно, если хочешь. Я знаю, вы всё друг другу рассказываете, да, наверное, и проще будет, если ей расскажешь именно ты. А, и хотел тебе сказать… Мои соболезнования насчет сестры.
        - Я как раз то же самое говорила, - подхватила Одри. - Как мне жаль. И знаешь, Слоун, я считаю, это очень смелый поступок, что ты сейчас здесь. Трудно поверить, что ты вообще на ногах стоишь. Если бы моя сестра сделала что-то подобное, я бы даже из комнаты выйти не могла. Правда, у меня и сестры-то нет. Я всегда хотела, ты наверняка помнишь. После моего рождения родители отказались от традиционного уклада, и мама сейчас, как она выразилась, проходит через «изменения». - Она показала руками кавычки. - Так что сестра мне не светит. У тебя хотя бы было семнадцать лет с Талли. Ну, и ты же знаешь, она теперь на небесах. - Она подняла глаза вверх, как будто бы в сторону неба, но наверху был только решетчатый потолок. - Хоть какое-то утешение, да?
        - Ты о чем вообще?
        - Ну, я…
        - Слоун, - позвала Джуно, а потом сделала глубокий вдох. - И Купер.
        - Привет, Джуно, - поздоровалась Одри. - Сейчас только сниму плащ-невидимку, чтобы ты меня заметила. - Она сделала вид, что снимает плащ.
        Джуно, прищурившись, метала в Одри пули.
        - Что тут происходит? - спросила она.
        - Одри подошла ко мне поговорить о Талли, - ответила я. - Потом пришел Купер. Я не знала про… - Я замолчала и показала рукой в их сторону.
        - Это случилось неожиданно, - сказал Купер. - Я собирался тебе рассказать, но потом подумал, что ты, наверное, расстроена из-за сестры Слоун. Неподходящее было время. Но Слоун уже неделю как вернулась, и…
        - И что? - спросила Джуно. - Талли все еще мертва, Купер. А ты все еще придурок.
        - Да ладно тебе, Джу… - начала я, но тут завибрировал телефон. У меня тут же вспотела рука. Я не успела сообразить, как телефон выскользнул и полетел по полу. - Блин!
        - Это все из-за вас, - сказала Джуно Куперу, или Одри, или им обоим. Не уверена.
        В коридоре было слишком много народу, и телефон словно пропал, как потерянное воспоминание. Но как мог телефон, твердый предмет, просто вот так исчезнуть? Глаза у меня горели от напряжения. Я ползала по полу на четвереньках; из-за следов от тысячи ботинок руки у меня почернели. Джуно ползала рядом со мной и тоже искала, но в какой-то момент остановилась и повернулась к Куперу и Одри, которые пытались уйти.
        - Хоть бы помогли! - крикнула им она.
        Купер нагнулся к полу, Одри последовала за ним.
        Но Одри почти ничего не делала. Она просто притворялась, что ищет, и я поняла, что мистер Стюарт правильно сделал, что не взял ее на главную роль много лет назад. Актриса из нее никакая. Наконец какой-то парень поднял с пола мой телефон, весь в пыли, и протянул мне.
        - Это твой, Слоун? - спросил он.
        Я не знала, как его зовут, а он меня знал. Когда у тебя происходит трагедия, о тебе сразу все узнают. Все теперь знают, как тебя зовут, ищут тебя в прошлогоднем школьном альбоме, чтобы понять, как ты выглядишь. В каком-то смысле ты становишься знаменитостью не из-за каких-то заслуг, а из-за того что у тебя все очень плохо.
        - Да, мой, - сказала я, хватая телефон и забыв поблагодарить парня.
        На экране высветился пропущенный звонок от Адама. Я нажала, чтобы перезвонить, и быстро пошла по коридору, ни с кем не прощаясь, даже с Джуно. Сзади доносилось, как она обрушилась на Купера и Одри. Я проталкивалась сквозь толпу с прижатым к уху телефоном. Позвонила один раз, потом второй.
        - Возьми трубку, Адам. Возьми, блин, трубку, - злилась я.
        Три гудка, четыре. Автоответчик. «Привет, это опять сестра Талли, - сказала я, когда раздался сигнал. - Прости, что пропустила твой звонок. Перезвони мне, пожалуйста. Пожалуйста».
        Я дошла до самой лестницы запасного выхода и открыла дверь. Наша школа - это длинное двухэтажное здание. В центре расположена главная лестница, которой все и пользуются. Мало кто поднимается по лестнице у запасного выхода. Она далеко, и, говорят, много лет назад там нашли труп. Но после того, как я увидела мертвую сестру, на меня перестали действовать старые байки. Я села на нижнюю ступеньку, потными руками вцепившись в телефон в ожидании звонка. На всякий случай я написала еще одно сообщение: «Привет, это Слоун Вебер. Я тут, если хочешь перезвонить. Или напиши, если тебе удобнее».
        Пришло какое-то сообщение, и на секунду я вздохнула с облегчением. Но оказалось, это Джуно. «Ты где?» Я не ответила. Не то чтобы я на нее за что-то злилась. Мне не за что было на нее злиться, и я знала, что ей сейчас тоже непросто. После того как она узнала про Купера и Одри, да еще таким образом, наверняка она чувствовала себя просто ужасно. Именно поэтому я ей и не ответила. В тот момент мне не хотелось иметь дело с чужими проблемами.
        Еще одно сообщение. Опять Джуно: «Я за тебя волнуюсь». И еще: «Я тебя везде ищу. Ответь. Мне надо знать, что у тебя все хорошо». Наконец я ответила: «Я на лестнице у запасного входа». Через несколько минут дверь на лестницу открылась. Адам так и не перезвонил, но Джуно меня нашла, и я расплакалась.
        - Ох, Слоун, - потянулась она ко мне. - Мне так жаль, что тебе пришлось иметь с ними дело. Поверить не могу, что они встречаются.
        - Они друг друга достойны.
        - Я так и знала, что ты это скажешь, - произнесла Джуно дрожащим голосом. - Возможно, так оно и есть. Но мне от этого не легче.
        - Знаю. Мне жаль. Прости, что бросила тебя там.
        - Ничего, - ответила она.
        Джуно гладила меня по спине, и я подумала: вот бы переместиться в прошлое, в детство, когда перед сном я лежала в кроватке, а Талли гладила меня и пела колыбельную: «Все хорошо. Все наладится».
        - Адам звонил, - сказала я, - а я не взяла трубку, потому что уронила телефон. Я звонила и писала, но он не отвечает. Вдруг он больше не позвонит?
        - Это невозможно.
        - Конечно, возможно.
        - Он же позвонил тебе, - возразила она. Значит, еще раз позвонит. Пойдем отсюда?
        Я покачала головой.
        - Знаю, тут жутковато, - сказала я. - Но только здесь я чувствую себя в безопасности. Не хочу никого видеть.
        - Если тебе плохо, могу отвезти тебя домой, - предложила она.
        - Прогулять уроки?
        - Да, а почему нет? Все так делают. Ты нет. Но, думаю, тебя никто не накажет. А если хочешь, чтобы я осталась с тобой, думаю, меня тоже.
        - Наверное.
        - Ну же, - сказала Джуно, тыча в меня пальцем. - Пойдем.
        Я встала не без труда и сделала шаг в сторону двери. И тут в руке у меня зазвонил телефон.
        10
        - Я ЖЕ ГОВОРИЛА, он позвонит! - закричала Джуно.
        - Алло? - сказала я. - Адам?
        - Ага, он самый. А ты Слоун?
        - Да, - ответила я. - Я так рада, что ты перезвонил. Спасибо тебе огромное.
        - Да без проблем. Просто… погоди. - Он остановился, а потом сказал: - Да, я не глухой, мама. Я же сказал, что разберусь. - Послышался царапающий звук, как будто кто-то закрыл рукой микрофон. Через несколько секунд он произнес: - Слоун?
        - Да. Надеюсь, все хорошо? - спросила я.
        - Нормально, - сказал он. - Если не считать, что мама ведет себя неадекватно. Но слушай, я получил твое сообщение. Все твои сообщения. Я бы и раньше перезвонил, но думал, что кто-то просто ошибся номером. Потом я прочитал, что ты написала про свою сестру, и… ужас, я даже не знаю, что сказать. Мне очень, очень жаль.
        - Спасибо.
        - От рака?
        - От рака? Что? Нет.
        - Наверное, тебя все спрашивают, отчего она умерла, - предположил он.
        - На самом деле до тебя меня никто не спрашивал. Все мои знакомые и так знают.
        Хотя несколько человек спросили меня, как именно она покончила с собой - просто кошмарный вопрос. Не дожидаясь, пока и Адам его задаст, я сказала:
        - Она наглоталась таблеток. Мы не знаем, где она их нашла. Но так вышло.
        - Какой ужас! - воскликнул Адам. - Мне так жаль.
        - Не хотела об этом писать в сообщении, - сказала я. - Я вообще не хотела сообщать тебе, что она умерла, но не знала, как заставить тебя мне ответить, особенно если бы ты решил сначала связаться с ней. Я бы так и сделала, прежде чем перезванивать незнакомому человеку. Но папа уже отключил ее номер, так что если бы ты…
        - Погоди, - прервал он меня. - Честно говоря, я… я не был с ней знаком. Поэтому и решил, что ты ошиблась номером. Но после последнего сообщения подумал, что неправильно тебя совсем игнорировать.
        - Но… - начала я. - Ты уверен, что с ней не знаком? Ее настоящее имя Натали. Талли прозвище.
        - Я знаю только одну Натали, и мы вчера с ней виделись в школе, - сказал Адам. - Прости. Жаль, что ничем не могу тебе помочь.
        - Но, может быть, - начала я, - может быть, кто-то по этому же номеру телефона знает Талли? Это домашний номер, который использует кто-то еще?
        - Это мобильный.
        - А, точно. Ты же получил мое сообщение. Конечно. А давно он у тебя?
        - Давно ли у меня телефон?
        - Сколько у тебя этот номер?
        - А-а. Ну, первый телефон родители подарили, когда мне исполнилось одиннадцать, и с тех пор номер не менялся. Сейчас мне семнадцать.
        Как и мне. Телефон у него уже шесть лет, плюс-минус пара месяцев. Может, до этого номер принадлежал важному для Талли человеку? Кому-то, с кем она не разговаривала больше пяти лет, и не знала, что он поменял номер? Вряд ли. Но тогда зачем ей записывать номер Адама, если она его не знала? Во всем этом не было никакого смысла.
        Я не могу разгадать эту загадку, Талли. Мне нужны другие подсказки.
        - Слоун? - позвал Адам.
        - Я здесь, - ответила я и сжала руку Джуно. - Просто пытаюсь понять. Твой код - 650 - это же залив Сан-Франциско?
        - Да. Город Менло-Парк.
        Я видела Менло-Парк, когда изучала на карте область с региональным кодом 650. Округ Сан-Матео.
        - Ты там и живешь? Или получил там номер, а потом переехал?
        - Нет, я всегда тут жил. В одном и том же доме.
        - Как и я.
        - Просто интересно, - полюбопытствовал Адам, - а где… Не помню, какой у тебя код. Где ты живешь?
        - Голден-Валли, Миннесота, - ответила я. - Код 763. Ты здесь бывал?
        - Нет, - сказал он. - Может быть, твоя сестра записала не тот номер?
        - Может быть, но, даже если так, вряд ли она перепутала код региона. К тому же у нее в списке много всего из Калифорнии помимо твоего номера, например калифорнийские медведи и Бель-Эйр. От тебя это несколько сотен километров, да? Я посмотрела по картам «Гугл».
        - До Бель-Эйра, который в Лос-Анджелесе, ехать несколько часов. Но я думаю, она имела в виду галерею игровых автоматов на Эль-Камино.
        - Что такое Эль-Камино?
        - Это улица. Если ехать по ней минут десять от моего дома, там будет галерея «Бель-Эйр». Там есть картинг, мини-гольф и все такое.
        Так! Это уже ближе.
        - А туда ходят поздно вечером или, например, в полночь? - спросила я.
        - Не знаю. Я так поздно не ходил. Я вообще там не был много лет. В детстве мы там праздновали дни рождения, но это происходило днем. Однако это не значит, что ночью они закрыты. Наверняка нет. Я просто никогда об этом не слышал.
        - Есть еще один Бель-Эйр, - сказала я и снова сжала руку Джуно. Бедная Джуно. Рука у меня ужасно вспотела, но она ее не отпустила.
        Голова шла кругом. Может быть, Адам и не был знаком с Талли, зато он только что помог мне разгадать одну загадку из списка. Так что даже если это был неправильный номер, он все равно был и правильным. Без него я бы не разгадала загадку с Бель-Эйр. Вдруг Талли поэтому и написала его номер? Что бы было, если бы я ему не позвонила, или бы он не перезвонил? Ужасно было думать о том, как легко я могла пропустить эту связь.
        - А еще что-нибудь из списка ты узнал? - спросила я.
        - «У Г.» - это караоке в Белмонте, тоже недалеко от меня.
        - Спасибо, - сказала я. - Загуглю его и позвоню туда. Что-нибудь еще?
        - Гм… что еще там было?
        Пересказать список Талли было так же легко, как продиктовать свой номер телефона или свою фамилию по буквам. Почти без усилий.
        - Нет, к сожалению, - вздохнул Адам, когда я закончила. - Больше ничего.
        - Ну спасибо, - поблагодарила я. - Ты…
        - Стой, - сказал он. - Вообще-то, может быть, это не всё. Вряд ли, конечно, но улица, о которой я тебе говорил, Эль-Камино… ее полное название - «Эль-Камино Реал», то есть по-испански «королевская дорога». Что, если Талли имела в виду закусочную «Эль-Камино»?
        - Это такая закусочная на улице Эль-Камино или она так и называется - «Закусочная Эль-Камино»?
        - И то и другое, - сказал Адам. - Такие слова учат даже в детсадовском испанском.
        - Им тоже позвоню, - сказала я. - Ты наверняка прав. Талли обожала ребусы и игры со словами. Спасибо.
        - Пожалуйста.
        - Слушай… Я поняла, что вы с Талли не знакомы. Но можно я на всякий случай пришлю тебе ее фотографию? Вдруг она просто назвалась другим именем. В детстве она часто так делала. Например, если в торговом центре продавец спрашивал, как ее зовут, она придумывала странные имена: Буря, Фортуна или Амброзия. Вдруг ты увидишь ее и…
        - Я знаю, как она выглядит, - перебил меня Адам. - Я загуглил ее перед тем, как тебе перезвонить. Нашел совсем немного. Видел ее некролог, но там не было причины смерти, поэтому я и спросил.
        Некролог Талли вышел в нашей местной газете, «Голден-Валли Пэтч»: «Натали Вебер (Талли) умерла в четверг в возрасте 22 лет. О ней скорбят ее отец Гарретт и сестра Слоун. Мать Натали, Дана, скончалась».
        - Папа попросил их не указывать причину смерти, - пояснила я.
        - Еще я нашел несколько ее фотографий, - сказал Адам. - Она была красивая. Не в том смысле, что… В общем, я к тому говорю, что, если бы мы с ней встречались, я бы ее узнал. Я точно знаю, что мы с ней не знакомы. - Он замолчал. - Можешь меня тоже загуглить, если хочешь. Чтобы все было честно. Моя фамилия Хэндлок.
        - Хорошо, - сказала я.
        - Адам! - послышался голос.
        - Иду! - закричал Адам в ответ. Он не стал закрывать микрофон и прокричал мне прямо в ухо, но потом продолжил обычным голосом. - Не хочется тебя торопить, но мне на самом деле пора идти, иначе весь день будет полный бухбарах.
        - Ладно… - начала я. - Стой. Что ты сказал?
        - Я сказал, что день будет полный отстой, - ответил он. - Удачи тебе, Слоун. Пока.
        Послышался щелчок, и я поняла, что звонок закончился. Я убрала телефон от уха.
        - Ну что? - спросила Джуно. - Я так поняла, он не знал Талли, но все равно помог?
        - Да. Но…
        - Но что?
        - Так странно, Джу. Он только что сказал «полный бухбарах», а я слышала это выражение только один раз, от Талли. В тот самый последний день. Последний раз, когда мы разговаривали, она так сказала. И больше я ни от кого такого не слышала.
        - И я никогда не слышала, - сказала Джуно. - Так, может, он все-таки знал Талли?
        - Да, - ответила я. - Думаю, знал.
        11
        СРАЗУ ЖЕ ПОСЛЕ ЗВОНКА Адама я обзвонила места из списка, которые он узнал, - «Закусочную Эль-Камино» и «Караоке у Г.». Караоке еще было закрыто, поэтому я перезвонила через пару часов. Но когда я до них дозвонилась, ответ был таким же, как и в остальных местах: «Нет, первый раз слышу о твоей сестре».
        Наступила суббота. Джуно сидела с Эдди, и я, конечно, тоже. Родители Джуно установили для нее только одно правило - каждую первую субботу месяца она должна была проводить со своим восьмилетним братом. (На самом деле он приходился ей сводным братом, но эту деталь никто в ее семье никогда не упоминал.) В остальном мама и отчим Джуно - Эми и Рэндалл - предоставляли своим детям безграничную свободу. Им было все равно, что и в какой комнате они едят. Их не наказывали за ругательства. Однажды Джуно пришла домой пьяная, и ее вырвало прямо Рэндаллу на руки. На следующее утро родители принесли ей в постель лекарство от похмелья.
        Уверена, мой папа решил бы, что если бы меня так воспитывали, я бы завела в подвале бордель и варила бы крэк. Но я мало знала таких же классных людей, как Джуно, а Эдди был просто очаровашка. Если бы это не было ее обязанностью, Джуно все равно хотела бы проводить с ним время. Я всегда с удовольствием тусовалась с ними. Но в ту субботу, когда я зашла к ним в гостиную, Джуно была в ужасном настроении и говорила только об Одри и Ку пере.
        - Я должна торчать дома, пока Одри все глубже запускает свои клешни в Купера, - жаловалась она. - Ну и где же этот малыш, с которым я должна проводить время? А, ну да, он играет в компьютер и даже меня не замечает - как я и сказала родителям, когда просила их сегодня меня отпустить. А между прочим, это первый раз, когда я попросила освободить меня от вечера с Эдди.
        - Я знаю.
        - Неужели так уж плохо, что я беспокоюсь о своей личной жизни? По-моему, это нормально.
        - Конечно, - поддержала я, - но ты все равно ничего не можешь с ними сделать, даже если бы тебе не надо было сегодня сидеть с Эдди.
        - Блин! - взорвалась Джуно. - Что он вообще в ней нашел? Что в ней такого, чего нет у меня?
        - Много чего, - сказала я. - У нее куча недостатков.
        - Она как осьминог… или восьминог?
        - Первый вариант.
        - Как самка осьминога, которая душит самца во время спаривания, - заявила она. - Слышала, что они так делают?
        - Нет.
        - Это было в книжке Эдди с фактами про животных.
        - «Удивительные факты из жизни животных», - уточнила я.
        - Да.
        - Значит, у Одри есть клешни и при этом она осьминог? - спросила я.
        - Она воплощение всех самых мерзких тварей, которые живут на земле, - ответила Джуно. - Но почему-то она встречается с Купером, а я нет. Я думала…
        - Что?
        - Звучит тупо. Но я думала, что мы всегда будем вместе.
        - Это не тупо, - сказала я. Голова Джуно утопала в миллионе подушек, которыми ее мама завалила комнату, и я легонько потянула за фиолетовую прядку у нее в волосах. - Это совсем не тупо, Джу. Но, может быть, немножко нереалистично.
        - Но ты же знаешь женатые пары, которые вместе со школы, - сказала Джуно. - И теперь это могут быть он и Одри.
        - Или они завтра расстанутся.
        - Да. Надеюсь, расстанутся. Я ужасный человек?
        - Да нет, конечно.
        - Одри Дэвис, - произнесла она. - Странно звучат эти «и» в конце ее имени и его фамилии. Вот Джуно Дэвис звучит интересно. Согласна?
        - Лично мне больше нравится Джуно Киркланд, - заявила я. - Не обязательно менять фамилию, когда выходишь замуж. Или твой муж может взять твою фамилию. Это не запрещено законом.
        - Наверное, я в глубине души традиционалистка, - вздохнула она. - Слушай, а может, вот в чем дело? Она похлопала ладонью по уху.
        - Ты про импланты? А что с ними?
        - А что, если поэтому Купер меня не любил?
        - Ну что за глупость, - сказала я. - Думаешь, из-за маленькой проблемы со слухом…
        - У меня серьезная потеря слуха. Это не маленькая проблема.
        - Поэтому тебе сделали операцию, и теперь ты слышишь практически как все остальные.
        - Но они странно выглядят.
        - Я их даже не замечаю, - сказала я.
        - Ты хочешь их не замечать, - подчеркнула она, - но все равно замечаешь. Все замечают. А без них я вообще ничего не слышу. Купер не может, например, прошептать мне что-нибудь эротичное ночью в постели, а вдруг он хочет? Я все время об этом думаю, потому что просто не могу понять. Я до сих пор сплю в его футболках - так я чувствую, что он близко. Проблема как раз в том, что до него никто мне не был так близок, мы как будто были привязаны друг к другу - тебя я, конечно, не считаю. Лучшая подруга - это другое, я к тебе привязана, а ты привязана ко мне.
        - Конечно.
        - Как же так вышло, что Купер был мне таким близким, но ему больше по душе шпилиться с осьминогом с клешнями? Иногда мне кажется, что я так на всю жизнь и останусь Джуно Киркланд.
        - Талли планировала всегда оставаться Талли Вебер, - сказала я. - Она считала, что замужество - это добровольная сдача в лапы патриархата, и думала, что никогда не выйдет замуж. Кажется, она была права.
        - Ох, Слоун, - вздохнула Джуно. - Я не хочу все время спрашивать, как ты, потому что тебя и так все мучают этим вопросом. Но я за тебя переживаю - переживаю, как у тебя дела.
        - Дела ужасно, - призналась я. - Я не понимаю, почему Талли больше нет, а солнце все равно встает каждое утро. Почему мир продолжает жить без нее? Почему ничего не изменилось?
        Неужели вселенная не понимает, насколько она была важна?
        - Бедная моя Слоун, - с жалостью произнесла Джуно.
        - Я бесконечно по ней скучаю, - сказала я и разрыдалась. - Даже когда я с другими людьми и они говорят о чем-то другом, я вроде бы хочу их послушать, но на самом деле думаю только о Талли. Ничего не могу поделать. И я никак не могу выбросить из головы то, что Адам сказал «полный бухбарах».
        - Терпеть не могу, когда симпатяги оказываются врунами, - сказала она.
        Мы, конечно же, сразу загуглили Адама и знали, как он выглядит. В интернете нашлась фотография бейсбольной команды, а внизу были перечислены все игроки. Адам стоял на коленях в переднем ряду, но было сразу видно, что он высокий, потому что его плечи были выше всех остальных в этом ряду. Высокий брюнет. Возможно, даже настолько высокий, что его можно было бы назвать «большим джентльменом».
        - Думаешь, он симпатичный? - спросила я.
        - Конечно.
        - Я не заметила.
        - Да ладно, Слоун, мне можешь в уши не лить, - подколола она. - Во-первых, он явно в твоем вкусе: темные волосы, эта кривоватая улыбка… И во-вторых, даже если бы он был не в твоем вкусе, он просто объективно красивый человек. Сказать, что ты этого не заметила, - то же самое, что сказать, что ты не замечаешь мои импланты. Может, ты и не хочешь этого замечать или думаешь, что это не важно. Но ты все равно заметила. Возможно, он даже симпатичнее Купера.
        Я делано удивилась.
        - Слушай, я знаю, Купер не всем кажется красавчиком, - сказала она. - Мне это не важно. Может, я глуха, но любовь слепа.
        - Джуно, - предостерегающе произнесла я.
        - Знаю, знаю, - отмахнулась она. - Я отключила сохранное торможение.
        - Вот именно.
        - Короче, ты точно заметила, что Адам симпатичный.
        - Хорошо, заметила, - согласилась я. - Но я предпочитаю парней, которые не врут направо и налево.
        - Есть вероятность, что он не врал, - сказала Джуно. - Просто, возможно, так говорят в Калифорнии или у них был общий знакомый, который часто говорил «полный бухбарах».
        - Возможно. В любом случае мне надо ехать туда, чтобы провести нормальное расследование, но папа скажет, чтобы я поскорее об этом забыла. И двигалась дальше.
        - Что-нибудь придумаем, - сказала Джуно.
        - Тут недостаточно просто всех обзвонить. Нет никакой гарантии, что трубку возьмет тот, кто нужно. И даже если тот, то не факт, что он знает Талли по имени. Возможно, только видел ее. Мне нужно съездить туда и показать всем ее фотографию. Это единственный способ. Мне просто кажется, что… Понятия не имею. Ты же знаешь Талли с ее загадками. Мне просто кажется, что она хотела, чтобы я именно так и сделала.
        Джуно кивнула.
        - Что-нибудь придумаем, - повторила она.
        - Дотуда три тысячи километров. Это примерно тридцать часов на машине, не считая остановок на сон и туалет.
        - Ну так лети на самолете. Школа почти закончилась. Давай купим билет.
        - Ага, конечно.
        - Я серьезно, - сказала она. - Я заплачу за билет своей кредиткой. И за отель тоже.
        - Джу…
        - Ты сейчас скажешь, что это слишком дорого, но это не так, - заявила Джуно. - Для меня это недорого. Ты моя лучшая подруга, и это мои деньги.
        - Даже если у тебя есть такие деньги, через десять дней мне надо быть у Хоганов, - напомнила я ей.
        - Пару дней справлюсь и одна, - сказала она. - Ты моя лучшая подруга. Ты мой самый любимый человек в мире. Ты проходишь через настоящий ад. Я никак не могу это изменить. Но я хотя бы могу помочь тебе слетать в Калифорнию. - Она замолчала. - Представь, что мы бы с тобой поменялись ролями. Что бы ты делала?
        - Пыталась бы как-то тебе помочь, - ответила я.
        - Вот видишь? - сказала она. - Пожалуйста. Позволь мне тебе помочь.
        - Но мне все равно придется что-то сказать папе, - сказала я. Если он узнает, зачем я туда еду, он меня ни за что не отпустит. Он даже до Уайзеты отказался меня подвезти. Я не против ему соврать. Но хотелось бы, чтобы он хотя бы знал, в каком я штате.
        - Можем сказать, что ты выиграла в конкурсе полностью оплаченную поездку.
        - Но если папа загуглит этот конкурс и ничего не найдет, он меня не отпустит. В таких вещах он обычно очень дотошный - всегда проверяет, что все так, как говорят, и что нет никаких дополнительных условий вроде оплаты налогов.
        - Слоун, ответь мне на вопрос, только честно.
        - Хорошо.
        - Ты хочешь в Калифорнию? На самом деле. Потому что если да, мы придумаем, как все это провернуть. Но ты сразу думаешь, что ничего не получится. Если не хочешь, ничего страшного. Ты не должна туда ехать.
        - Очень хочу, - сказала я. - Я должна туда ехать, ради Талли. Я не знала, что ей было так плохо. Я недосмотрела. Дин сказал, что, возможно, таким особенным легче скрывать свои проблемы. Но я думаю, это просто отговорка, потому что мы не увидели то, что должны были увидеть, - я не увидела. Я была невнимательна и не могу точно так же не обратить внимания на этот список.
        - Хорошо, - кивнула Джуно. - Найдем настоящий конкурс. Тебе не нужно его выигрывать. Только убедить в этом папу. - Она приподнялась, чтобы достать из заднего кармана телефон, потом толкнула меня локтем в плечо. - Ну же, женщина. Доставай телефон.
        Я тоже достала из кармана телефон и зашла в «Гугл». «Выиграть поездку в Калифорнию», - напечатала я в поисковой строке. Искать. Выпало несколько миллионов результатов, и я начала читать сверху вниз. Выходные в Палм-Спрингс, но на другие даты; поездка на винные плантации, но только для совершеннолетних; отпуск в Диснейленде, но для семьи из четырех человек. На самом деле все, что я нашла, предназначалось минимум для двоих. Видимо, никто не любит путешествовать в одиночестве, даже бесплатно.
        Я прочитала следующую ссылку: «Стэнфорд выиграл матч, забив гол на последней секунде». Это была статья о футбольном матче, а не конкурсе, но я все равно на несколько секунд задержалась на заголовке. Я вспомнила, как Талли сказала папе, что писатель Джон Стейнбек бросил университет: «Поступил в Стэнфорд и не окончил его». Стэнфорд находится в Пало-Альто. Я видела карты всего залива Сан-Франциско и знала, что Пало-Альто граничит с Менло-Парком, где живет Адам.
        У меня появилась идея, и я напечатала «летняя школа для будущих писателей, Стэнфорд». В четвертой ссылке сверху была заявка на недельный интенсивный курс писательского мастерства для учеников старшей школы. Набирали три группы, и ближайшая начиналась через неделю.
        В комнату ворвался Эдди.
        - Слоун! - закричал он. - Ты пришла! Урарашеньки!
        Я приготовилась встретить влетающего в мои объятия ребенка.
        - Ух! - воскликнула я. - Эдди, ты с каждым днем все больше.
        - Ты с хорошими намерениями? - спросила Джуно.
        - Ясное дело, - ответил он. - С самыми лучшими! - Он развернулся у меня на коленях, чтобы посмотреть мне в лицо. - Привет, Слоун. Ты что, плачешь? Джуно, мне кажется, Слоун плачет. - Он потянулся и нежно вытер слезы с моей щеки.
        Я заулыбалась, чтобы Эдди не переживал. И вдруг без особой причины рассмеялась.
        - Что такое? - спросила Джуно.
        - В Стэнфорде идет недельная школа писательского мастерства, - сказала я. - Буквально через дом от Адама. Начинается в понедельник. Я могла бы сказать папе, что подала заявку и получила стипендию, в том числе на оплату билетов, и поехать туда. Если, конечно, твое предложение еще в силе.
        - В силе.
        - Вы о чем вообще? - спросил Эдди.
        - Слоун приняли в школу писательского мастерства, - объяснила ему Джуно. - Здорово, правда? Она же наша любимая писательница?
        - Да! - сказал Эдди. Он чмокнул меня в щеку и запрыгал у меня на коленях. - Хочу пиццу!
        - Отпразднуем твою победу? - спросила Джуно.
        - С удовольствием.
        12
        Я СРАЗУ ЖЕ ПРИНЯЛАСЬ сочинять письмо, которое мне прислали из Стэнфорда. Я отправила его с почты Джуно, поменяла адрес получателя и распечатала. Для неопытного взгляда оно выглядело достоверным. Джуно купила мне билет из Миннеаполиса в Сан-Франциско на раннее утро субботы. Она же забронировала номер в отеле «Марриотт» в Менло-Парке. После этого подруга протянула мне свою кредитку.
        - В отеле при регистрации надо будет предъявить эту карту, - сказала она. - Если возникнут проблемы, позвони мне, и я за тебя поручусь. Хорошо?
        - Хорошо, - сказала я и убрала карту в кошелек. - У меня никогда не было такой невероятной подруги, как ты.
        Как будто этого было недостаточно, Джуно пообещала, что сама расскажет Хоганам о том, что у меня внезапно поменялись планы. Но, разумеется, мне еще предстояло поговорить с папой. В воскресенье, когда я решилась с ним поговорить, меня почти трясло. Он сидел за рабочим столом в гостиной.
        - Привет, пап, - сказала я.
        Он отвлекся от книги, которую читал, и подвинул очки ближе к переносице.
        - Мне надо кое-что тебе рассказать.
        - Что случилось?
        - Да ничего такого. Просто… Помнишь, я хотела в августе поучиться на курсе писательского мастерства в Университете Хэмлайн?
        Этот курс Университета Хэмлайн в Сент-Поле в конце лета должна была вести доктор Ли, и я очень туда хотела. Я уже говорила с папой о том, чтобы туда поступить. Не то чтобы он одобрил мою идею. Стоимость курса съела бы значительную часть суммы, которую я собиралась заработать у Хоганов, а он хотел, чтобы я отложила ее на университет - настоящий университет, а не недельную летнюю школу.
        Я все равно спросила доктора Ли, как мне туда поступить. Она сказала, что университет не рассматривает заявки от школьников. Чтобы учиться по этой программе, надо как минимум быть абитуриентом, так что маловероятно, что меня бы туда взяли.
        - Курс помню, - отозвался папа.
        - Хорошо, - сказала я. - Тут такое дело… Я подумала, что все-таки хочу сделать что-то подобное. Выяснилось, что для Университета Хэмлайн я слишком маленькая, к тому же этот курс только в августе, а я не хочу ждать так долго. Я стала искать в интернете что-то похожее и наткнулась на курс писательского мастерства в Стэнфордском университете.
        - Стэнфордском? Который в Калифорнии? - спросил папа.
        - Да, - ответила я. - Там в последний момент кто-то не смог, и я отправила заявку. Знаю, сначала надо было с тобой поговорить. Я не думала, что пройду. Но прошла. К тому же выиграла стипендию. Они берут на себя все расходы: обучение, проживание, перелет. Мне вообще ничего не нужно платить. Смотри, вот их письмо.
        Я отдала ему фальшивое письмо и стала следить, как он бегает глазами по странице.
        - Джуно обещала, что сама посидит с тройняшками Хоганов первую неделю, - сказала я. - Мне это будет полезно. Я ничего не писала с тех пор, как Талли… Я замолчала. - Мне будет полезно развеяться. Что думаешь?
        Папа положил письмо себе на колени. Я задержала дыхание.
        - Думаю, это просто прекрасно, - сказал он.
        - Правда?
        - Правда, прекрасно, - сказал он. - Ты ставишь себя и свое будущее выше всего. Я знаю, как тяжело это сделать, когда скорбишь. Я горжусь тобой.
        - Спасибо, - ответила я, почувствовав невероятное облегчение, и наклонилась его обнять.
        Он не очень любил обниматься, и я обычно не инициировала объятия. Совсем не так у нас было с Талли. Практически каждый раз, когда я проходила мимо ее комнаты, мы тянули друг к другу руки. Это было так естественно, мы настолько подходили друг другу, как будто мы две половинки одного человека. Но когда я обнимала папу, возникало такое ощущение, что я соединяю две руки, но путаю местами большие пальцы. Похоже, мы друг другу не подходили.
        - Кстати, о моем будущем, - сказала я. - У меня следующие три дня выпускные экзамены. Мне надо заниматься.
        - Да, - согласился он. - Понадобится помощь - обращайся.
        - Ладно, - кивнула я.
        Я пошла к себе в комнату и открыла учебник по статистике. Впервые после смерти Талли я смогла действительно сосредоточиться на тексте и цифрах на странице. Думаю, потому что у меня были билеты в Калифорнию. Я окажусь там всего через шесть дней и смогу посетить места из ее списка. Можно было расслабиться и заняться учебой. Мои друзья удивились бы, если бы услышали, что учеба расслабляет, но для меня так оно и было.
        13
        МЫ С ДЖУНО РАССКАЗАЛИ остальным нашим друзьям ту же историю, что я поведал папе, а она должна была передать Хоганам: меня неожиданно взяли на курс писательского мастерства в Стэнфорде, и мне будет полезно сменить обстановку. Мы решили, что чем меньше людей знают правду, тем лучше.
        В субботу утром подруга привезла меня в аэропорт. Мы обнялись на прощание, и я пошла в терминал, где показала сотруднику безопасности удостоверение личности и билет на самолет. Я сняла ботинки, прошла через металлоискатель и снова надела ботинки. К выходу на посадку я пришла очень рано. Я настолько боялась, что мы попадем в пробку, что заставила Джуно выехать на час раньше, чем она собиралась, и в итоге до посадки оставалось еще почти два часа. Раньше, ДСТ (до смерти Талли), я бы стала наблюдать за людьми в качестве писательского исследования. Я это очень любила - наблюдать за людьми и собирать истории для своих рассказов.
        Доктор Ли говорит, что каждую историю надо описывать, как будто она последняя. То есть не надо откладывать идеи на будущее. Если идея подходит для этого текста, надо ее вставлять. Но лично мне нравилось собирать идеи на будущее. А теперь ничто в аэропорту не вызывало у меня большего интереса, чем собственная жизнь, моя собственная настоящая история. Чем бы ни занимались все остальные, кто приехал в этот день в аэропорт, - лечили рак или планировали миссию на Марс, - они же не летели через всю страну ради зашифрованного списка умершей девушки? Готова поспорить, что нет.
        Наконец пришло время посадки. Я уселась на свое место у окна и написала Джуно, что все хорошо, несмотря на то что мой сосед захватил подлокотник. Я достала из рюкзака роман «Улисс», но, прежде чем открыть его, опять вытащила телефон, чтобы написать папе, что я уже в самолете, ведь именно так бы сделала дочь, которая НЕ скрывала от своего отца самую страшную ложь в своей жизни?
        «Привет, пап. Я в самолете. Стэнфорд, жди!» Он ответил: «Приятного полета. Горжусь тобой». Меня кольнуло чувство вины, но отступать было поздно, да я бы и не стала. Это я знала. Капитан по громкоговорителю попросил выключить все электронные устройства и убрать их на время взлета. Двигатель заревел громче. Пока самолет разгонялся, я вцепилась в подлокотник, как делала всегда. «Пожалуйста, пусть мы долетим до Калифорнии», - подумала я. Никто не хочет погибнуть в авиакатастрофе. Но у меня были и другие причины. Мне нужны были ответы. Для того, чтобы выжить.
        14
        Я КАТИЛА СВОЙ ЧЕМОДАН по международному аэропорту Сан-Франциско - никогда там раньше не бывала, а теперь оказалась совершенно одна. Дома все меня знали, все знали, что со мной произошло. А здесь никто ничего не знал. И я тоже ничего ни о ком не знала. Я могла сочинять про них истории, но никогда бы не узнала правду об этих людях. Если подумать, это же удивительно: мимо нас проходит столько людей, и у каждого есть истории, которые мы так и не узнаем.
        Я стала искать указатели на пригородные поезда. Джуно велела брать такси и расплачиваться ее кредиткой. Но, судя по карте, пригородные поезда останавливались везде, где мне нужно, и стоили при этом намного дешевле. Указатели я не нашла, поэтому пришлось идти на стойку информации. Сотрудница отправила меня на автобусную остановку. До поезда надо было ехать на автобусе, а оттуда уже до Менло-Парка.
        - Приятной поездки, - пожелала она.
        - Спасибо, - ответила я. - И… еще один вопрос…
        - Да?
        - Вы когда-нибудь видели девушку с этой фотографии?
        Я показала ей экран своего телефона. На фотографии, конечно же, была Талли. Вдруг ей понадобилась помощь и она обратилась к той же сотруднице, когда приехала в Калифорнию, когда бы это ни было? Конечно, совпадение маловероятное. Но Талли, любительница головоломок и статистики, как-то раз сказала мне, что вероятность совпадений часто недооценивают. Многие думают, что все связано каким-то чудесным образом, но на самом деле это чистая математика. «Вот встречаешь ты кого-то с такой же датой рождения и поверить не можешь, - сказала Талли. - Вот это повезло! Но вспомни, сколько вообще людей ты встречала - за всю жизнь, наверное, тысячи, - а в году ведь всего триста шестьдесят пять дней…» - «Триста шестьдесят шесть в високосный», - перебила я. «Ну да, так что, конечно же, однажды ты встретишь кого-то с такой же датой рождения. Люди постоянно переоценивают вероятность того, что они выиграют в лотерею, но недооценивают шанс того, что встретят человека с той же датой рождения».
        Однако женщина на стойке информации покачала головой.
        - Нет, к сожалению, - сказала она. - Я могу еще как-то помочь?
        - Нет, спасибо, - поблагодарила я.
        Автобус до поезда… Конечно, я могла просто взять такси, как предложила Джуно. Так было бы легче, и если бы Джуно была здесь, она бы заставила меня взять такси и расплатиться ее кредиткой. Но что бы сделала Талли? Она бы поехала на автобусе и поезде. Наверняка она так и сделала, когда здесь была. Ведь у нее не было кредитки Джуно.
        «Ну же, давай, Слоник, - слышала я Талли у себя в голове. - Ты сможешь. Тебе все по плечу. Тут нет ничего сложного. Прабабушка Нелли приехала в США из Польши. Все, кого она знала, погибли во время холокоста. Она была совсем одна. Когда ее корабль причалил в Нью-Йоркской бухте, она даже не говорила по-английски. Но ей как-то удалось добраться до своего дяди в Детройте. Она выучила английский. Вышла замуж. Вырастила детей. Только представь себе. Представь, что ты оказалась на ее месте».
        Это было сложно. Невозможно поверить, что я вообще как-то связана с такой женщиной. Что в моих венах течет кровь человека такой огромной отваги. Я быстро пошла к остановке и села на автобус до Миллбре - именно его посоветовала сотрудница стойки информации. В Миллбре я пересела на поезд. От остановки в Менло-Парке до отеля, а также до «Эль-Камино Реал» было несколько минут пешком.
        За несколько дней до поездки я написала Адаму, что приезжаю, но постаралась, чтобы это не звучало подозрительно. Я просто ехала посмотреть на места из списка Талли. И дело вовсе не в том, что я надеялась, что при личной встрече он наконец-то расскажет, что знает про Талли. Если бы он ответил, что затея так себе, или придумал какую-нибудь другую отмазку, я была готова заявиться без приглашения. Он назвал мне свою фамилию, и (благодаря «Гуглу») я знала его адрес. Но он согласился встретиться и предложил пообедать в воскресенье в «Эль-Камино Реал». «Познакомишься со мной и заодно попробуешь яйца из ее списка», - написал он. Я ответила: «Полдень?» «Заметано», - ответил он.
        Подъезжая к Менло-Парку, я решила не откладывать на завтра поход в закусочную. Схожу сегодня одна, а в воскресенье вернусь туда на обед. От железнодорожной станции до «Эль-Камино Реал» было всего полквартала. Я повернула налево и прокатила чемодан мимо еще нескольких домов, пока не дошла до закусочной - квадратного светло-серого здания между магазином техники и заведением под названием «Собака мордой вниз». Когда я вошла, на двери зазвенел звоночек, и женский голос прокричал: «Садитесь, где вам нравится!»
        Я осмотрелась. Вдруг где-то спрятана подсказка, которая приведет меня к следующей - например, записка в почтовом ящике? Но где она может быть? Кроме меня в закусочной находилось еще несколько посетителей - трое сидели у барной стойки, где разливала кофе женщина (которая кричала, когда я вошла), седой мужчина читал газету в полузакрытой кабинке, и пара женщин лет тридцати пытались убедить своих детей не есть с пола. Я решила сесть в кабинке в дальнем углу, потому что оттуда было лучше всего всех видно. Откуда мне знать, может быть, за этим же столиком сидела Талли. Что, если на этом красном диване из искусственной кожи остался отпечаток ее попы и я на нем сижу?
        Я стала думать об отпечатках поп. Проверила под столом, не примотана ли там скотчем подсказка от Талли. Там ничего не было. Возможно, Талли никогда не сидела за этим столиком или если и сидела, то с другой стороны. Я пересела на другую сторону, и седой мужчина оторвался от газеты и бросил на меня взгляд. С этого места обзор был так себе, к тому же, возможно, Талли там вовсе не сидела, так что я пересела обратно.
        Пришла женщина, которая разливала кофе.
        - Готовы сделать заказ?
        На груди у нее висел значок с именем «Анна». Она была в красной блузке в цвет дивана, а по ее спине до самой поясницы спадала длинная русая коса. Меню было напечатано на сдвоенном картоне, как в кафе «Хороший день» в моем родном Голден-Валли. Я не успела посмотреть всё, что есть, но это было не важно.
        - Яйца «санни», пожалуйста, - попросила я.
        - Что? Глазунью?[1 - Sunny-side up - яичница-глазунья (англ.).] - спросила она.
        Я посмотрела в меню, потом опять на нее:
        - У вас нет яиц «санни»?
        - У нас есть глазунья. Вы про нее?
        - Гм… - запнулась я.
        Может быть, Талли ошиблась? Или это не та закусочная. Может быть, речь шла о закусочной на королевской дороге, без всякой игры слов? Но где она? После разговора с Адамом я была уверена, что Талли находилась в районе залива Сан-Франциско. Но что, если догадки Адама не имели ничего общего с тем, что имела в виду Талли, и получается, что я пролетела три тысячи километров, чтобы побывать там, где она никогда не бывала? Я спустила деньги Джуно просто так и еще и застряла здесь. Конечно, мне необязательно было оставаться. Джуно могла поменять мой билет. Но ведь папа думал, что я уехала в Стэнфорд, - что я ему скажу? Что меня выгнали? Дочь Гарретта Вебера исключили? Ага, конечно.
        Анна уставилась на меня.
        - Так что? - спросила она. - Глазунью?
        - Да, ладно, - сказала я. И потом, так как папу очень раздражало, когда кто-то говорил «ладно» вместо «спасибо», добавила: - Спасибо.
        - Что будете пить?
        - Воду, - попросила я.
        - Спасибо за заказ.
        - Можно вас кое о чем спросить?
        - Да.
        У меня в руке был телефон. Когда полторы недели назад я звонила сюда, чтобы спросить про Талли, ответил мужчина, который сказал, что с Талли не знаком, но вдруг с ней знакома Анна? Я нажала на кнопку, чтобы подсветить экран.
        - Вы когда-нибудь видели эту девушку? Мою сестру. Ее звали Талли.
        Интересно, я когда-нибудь привыкну говорить «звали» вместо «зовут»? Надеюсь, нет. Анна покачала головой.
        - Нет, - ответила она.
        - Точно? Она умерла, и если она…
        Я не закончила, но подумала: «Если вы храните какой-то ее секрет, то теперь уже не нужно».
        - Ого, мне очень жаль, - сказала Анна. - Это ужасно. Но знаешь что, вот у тебя лицо знакомое. Ты здесь уже бывала?
        - Нет, - ответила я. - Я из Миннесоты и здесь впервые.
        - Я так и подумала, вон у тебя сколько сумок.
        - Я буквально только что приехала. Из аэропорта сразу поехала сюда, потому что моя сестра… Мне кажется, она тут бывала. Нам часто говорили, что мы с Талли похожи, так что может быть… Вы точно ее никогда не видели? Может, поэтому мое лицо кажется знакомым?
        - Нет, - сказала Анна. - Поклясться не готова, но вот лицо, похожее на твое, я где-то видела. Надо вспомнить, ну а пока глазунья. С белым хлебом или ржаным?
        - Белым, - ответила я.
        Когда она ушла, я ощутила опустошение. Конечно, это глупо и нереалистично, но я правда надеялась, что зайду туда, покажу фото Талли, и мне ответят: «Конечно! Наконец-то ты пришла, мне надо тебе столько рассказать!» Доктор Ли как-то сказала, что самые полезные начинания труднее, чем кажется. Она говорила про писательское мастерство, но, судя по всему, то же самое можно было сказать и про выяснение значения слов в списке умершей сестры. Я подошла к седому мужчине. Он с неохотой оторвался от газеты, когда я показала ему фотографию.
        - Нет, я ее не знаю, - ответил он.
        В кафе было еще несколько человек, но в глубине души я знала, что они тоже не знакомы с Талли, и не хотела опять разочаровываться. К тому же Анна уже принесла мне яичницу. Почему быстрее всего еду приносят именно в закусочных?
        - Пожалуйста. Глазунья, - сказала она весело. - Мне кажется, эти желтые кружочки в центре похожи на солнышко. Может быть, это и имела в виду твоя сестра?
        Однозначно нет. Много лет назад мы с Талли решили, что яичница из двух яиц напоминает женскую грудь, но вслух я этого не сказала.
        - Спасибо, - поблагодарила я Анну.
        - Ой, забыла принести тебе воды.
        - А мне бы еще кофе, - пробурчал седой мужчина.
        - Принесите лучше кока-колу без льда, - попросила я.
        - Хоро… - начала она, но вдруг замолчала и хлопнула руками: - Я поняла, кого ты мне напоминаешь! Одну женщину, которая тоже всегда заказывает кока-колу без льда.
        - Мою сестру? - спросила я с надеждой: Талли тоже всегда пила колу без льда.
        - Да нет, твою сестру я точно не помню. Разве что ты показала мне слишком старую фотографию. Женщина, о которой я говорю, постарше твоей сестры.
        Я покачала головой. Это была недавняя фотография Талли - самая последняя, какая у меня была, декабрьская. На ней Талли смотрела куда-то в сторону и над чем-то смеялась. Не помню над чем. Но была ли она правда счастлива на той фотографии? Теперь каждое воспоминание о Талли омрачалось подозрением: было ли это по-настоящему? Что, если она все время пребывала в отчаянии?
        - Для меня-то она до сих пор молодая женщина, - продолжила Анна про посетительницу кафе. - Ей примерно сорок или на пару лет больше. Для тебя она, конечно, уже старая, но я лет на двадцать пять старше Элизы.
        - Элизы? - повторила я. - Ее зовут Элиза?
        - Да.
        - А фамилия? - спросила я.
        - Не знаю. Мы с ней друг друга называем по имени. Я Анна. - Она постучала по значку на груди. - А ты?
        - Слоун, - представилась я. - Расскажите поподробнее про Элизу.
        - Ну, ее любимый напиток ты уже знаешь, - сказала Анна. - Она работает в соседнем здании в студии йоги.
        - «Собака мордой вниз»?
        - «Собака мордой вниз», - подтвердила она. - Заходит к нам почти каждый день на обед с кока-колой без льда. Хотя она давненько не заходила. Интересно, почему.
        - Может быть, ей не нравилось так долго ждать свой кофе? - проворчал седой мужчина.
        - Ой, точно! - воскликнула Анна. - Простите! Скоро буду. И тебе колу принесу. Попробуй пока яичницу. Если слишком холодная, принесу другую. Хорошо, Слоун?
        - Ага, - ответила я.
        Но я не хотела яичницу - ни эту, ни какую-либо другую. В голове у меня царил сумбур. В животе все переворачивалось. Я знала только одну Элизу. Точнее, я ее не знала. Я знала о ней. Я не хотела тешить себя пустой надеждой и думать, что это та же самая Элиза, мамина сестра, потому что знала, что, скорее всего, это не так. Женщина по имени Элиза, похожая на меня, примерно того же возраста, что мамина сестра. Запишем на счет теории Талли про дни рождения: совпадения случаются чаще, чем мы думаем. Наверняка это не она…
        Я открыла в телефоне «Гугл». Вполне вероятно, что она вышла замуж и сменила фамилию - в угоду патриархальному обществу. Или переехала, и тогда, какая бы у нее ни была фамилия, это уже не важно. Я ввела ее имя и фамилию и нажала на поиск. Через несколько секунд она появилась на экране. Элиза Белльштейн, Калифорния, Редвуд-Сити, улица Кресан, 124. УЛИЦА КРЕСАН.
        Не. Может. Быть.
        «Пожалуйста, пожалуйста. Хоть бы она все еще там жила. Только бы она не переехала». На сайте был ее номер - я нажала на него и поднесла телефон к уху.
        - Алло?
        - Элиза Белльштейн? - спросила я.
        - Да, - ответила она.
        - Простите, - извинилась я. - Ошиблась номером.
        Не знаю, почему я так сказала. Я опустила телефон трясущейся рукой. Анна принесла мне колу.
        - Все нормально, дорогая?
        - Нормально, - ответила я.
        Все было совсем не нормально. Все было… Как? Не знаю. Внутри у меня бурлило столько чувств, что я не знала, с чего начать. Мой телефон зазвонил. Это был номер, по которому я только что звонила: Элиза Белльштейн.
        - Алло? - сказала я.
        - Слоун, - послышался голос. - Слоун, это ты?
        - Да, - ответила я. - Я.
        15
        ТАЛЛИ РАССКАЗЫВАЛА, ЧТО папа и тетя Элиза поссорились много лет назад. Тетя Элиза винила папу в несчастном случае, который произошел с мамой. Какая-то глупость, ведь это был несчастный случай. Разве что тетя Элиза винила папу в том, что мама вообще жила в Миннесоте - не то место, не то время. Я была на папиной стороне. Он был нашим единственным родителем, нашим взрослым, он был главным. Раз он не разговаривает с тетей, значит, и мы с Талли не будем. Правда, судя по всему, Талли с ней все же разговаривала, и это меня ужасно разозлило. «Почему ты скрыла от меня нашу тетю, Талли?» Конечно, Талли не могла ответить на мои обвинения. Мне некому было выразить свою злость, не с кем поругаться. Так что эта злость просто крутилась у меня в голове, пока я ехала к тете Элизе на такси, и раздувалась все больше и больше. Казалось, ярость вот-вот взорвет мне голову.
        Я сосредоточилась на этой картинке - пустота выше шеи, повсюду кровь и пламя, а в небе несется мое лицо, оставляя за собой черный дым.
        - Мисс, - окликнул водитель такси, - приехали.
        На этот раз я решила не заморачиваться с поездом, потому что хотела попасть на улицу Кресан как можно скорее. Но я заплатила наличными. Даже в полной растерянности я пыталась не пользоваться кредиткой Джуно, пока это возможно.
        По мощеной дорожке я дошла до двери дома тети Элизы. Она жила в левой половине розового дома с черепичной крышей. Моя злость утихла, ее сменило чувство холодного ужаса. Счастливого воссоединения можно было не ждать. «А вот и я, твоя давно потерянная племянница. Кстати, я приехала только потому, что твоя другая племянница умерла». Я не стала говорить ей по телефону, но при личной встрече этого было не избежать.
        Я поставила чемодан, обтерла о джинсы ладони и позвонила в дверь. Тетя Элиза так долго не открывала, что я уже собралась катить чемодан обратно к дороге, чтобы проверить, на той ли я улице, но дверь вдруг открылась, и на пороге стояла она. Мы уставились друг на друга, тетя Элиза и я. Я пыталась найти в ее лице, чем она была похожа на меня для Анны. Может быть, носом. Или прямыми бровями. У нее были карие глаза, а у меня - зеленые. В ней было что-то знакомое, но если бы я встретила ее на улице, то не узнала бы.
        Тетя Элиза преодолела расстояние между нами и укрыла меня своим объятием. Получилось несколько неуклюже, потому что она была на костылях. На левой лодыжке у нее был какой-то сложный фиксатор.
        - Боже мой, - сказала она. - Когда мы последний раз виделись, тебе было два года. Для меня ты так и осталась той девочкой в красном платьице, которое было на тебе в день рождения. Я храню эти фотографии в альбоме, который лежит у меня на кофейном столике - всегда под рукой. Я часто на них смотрю.
        Она чуть пошатнулась.
        - Все хорошо? - спросила я.
        - Это слишком сложный вопрос, - сказала она. - Заходи. Я бы предпочла поговорить сидя, если ты не против.
        - Я не против, - сказала я и пошла за прихрамывающей тетей в гостиную, слушая ее непринужденную беседу о костылях.
        - Глупо вспоминать, но в детстве мне казалось, что костыли - это очень круто. Я завидовала девочкам, которые ломали ноги, ведь на гипсе расписывалась вся школа, им не надо было ходить на физкультуру, и к тому же им выдавали костыли. Никогда не понимала, как эти штуки вставляются в подмышки. У меня в подмышках мозоли! Ты, наверное, предпочла бы этого обо мне не знать.
        В старой жизни, ДСТ, я бы, наверное, достала телефон и записала что-нибудь про мозоли в подмышках, ведь это интересная деталь для персонажа. Возможно. Но теперь меня больше интересовал дом тети Элизы. Внизу пол был покрыт светло-серым ковролином, такой цвет подходит ко всему. На стене за красно-белым полосатым диваном до потолка висели книжные полки. Они были из того же дерева, что и кофейный столик.
        Я придержала костыли тети Элизы, пока она садилась на диван.
        - Ух, - сказала она. - Постоянно забываю, как это теперь трудно.
        - А что случилось?
        - Подруга прислала мне цветы на день рождения. Когда они завяли, я хотела поставить вазу обратно на холодильник. - Она махнула рукой в сторону кухни, и я посмотрела туда, но хотя саму кухню немного видела, холодильник скрывала стена. - Я забралась на стол, чтобы ее туда поставить, а потом, вместо того чтобы слезть обратно, как все нормальные люди, спрыгнула. Открытый перелом правой большеберцовой кости. Пришлось делать операцию, вытяжение, полный набор.
        - Мне так жаль.
        - Пустяки. Я очень рада тебя видеть. Просто смотрю на тебя и сразу забываю про перелом. Нам столько всего надо обсудить. Даже не знаю, с чего начать.
        Я знала, с чего начать.
        - Мне надо кое-что вам рассказать, - сказала я. - И хуже этого невозможно представить.
        Тетя Элиза потянула ко мне руку. Костыли соскользнули на пол, но никто из нас не двинулся, чтобы их поднять.
        - Талли умерла. В результате самоубийства.
        Я читала, что правильнее говорить именно так. Не «она совершила самоубийство», а «она умерла в результате самоубийства». Слово «совершила» звучит, как будто она совершила преступление, намеренно, и именно поэтому в больнице нас допрашивала полиция Голден-Валли. Но на самом деле самоубийцы часто страдают психическими расстройствами. Это болезнь, иногда смертельная. Люди заболевают не по собственному желанию, в этом нет ничего намеренного. Нельзя же сказать, что кто-то «совершил» рак. Можно только умереть от рака.
        Мне это было понятно. Как писательница я понимала, насколько важно правильно подобрать слова. Но какие бы слова я ни выбрала, они все равно разбивали мне сердце.
        - Я знаю, дорогая, - сказала тетя Элиза. - Я знаю.
        Она расплакалась, и я тоже. Мы прорыдали довольно долго. Все это время тетя Элиза держала меня за руку. Свободной рукой я вытирала себе слезы, а она свободной рукой вытирала слезы себе. Если мое лицо было похоже на ее, то оно было все мокрое и в пятнах. Наконец мы стали успокаиваться. Лично мне не стало легче. Но я почувствовала ужасную усталость. Невозможно так рыдать вечно. Поплакала, собралась с силами, можно еще поплакать.
        Я шмыгнула носом, и получилось громче, чем я ожидала. Тетя Элиза сказала:
        - Сейчас принесу тебе салфетку. И себе заодно.
        - Я сама принесу, - сказала я. - Скажите, где они лежат.
        - Можешь просто взять туалетную бумагу из ванной. Она ближе - дверь слева от лестницы.
        Обои в ванной тети Элизы были разукрашены бабочками, похожими на татуировку Талли, хотя эти бабочки были не синие, а лиловые. Я вытащила рулон туалетной бумаги из держателя и принесла его в гостиную. Тетя Элиза оторвала кусок и высморкалась. Она сморкалась тихо. Талли сморкалась громко, со смачным фырканьем. Когда такая маленькая и милая девушка издавала такой громкий звук, это производило ошеломительный эффект, а она этого даже не понимала. Я всегда очень завидовала, как же свободно она жила. И вот она больше не живет, а я живу. Абсурд.
        Тетя Элиза смяла использованную туалетную бумагу, завернула ее в чистый кусок бумаги и положила на кофейный столик.
        - Значит, вы с Талли все это время общались? - спросила я.
        - Да нет, только полгода. Она позвонила мне прямо перед Новым годом.
        - А потом… она прислала вам записку? Как вы узнали, что случилось?
        - Мне позвонил твой отец, - сказала тетя Элиза.
        - То есть вы общались со всей моей семьей, кроме меня?
        Конечно, учитывая обстоятельства, это было не важно. Но для меня важно. У меня было такое чувство, как будто я зашла в смеющуюся толпу и вдруг все замолчали. Шутку я не слышала, но ясно, что смеялись надо мной.
        - С твоим отцом я не общалась, - сказала тетя Элиза. - Но он решил мне рассказать. Он позвонил мне как-то в пятницу.
        - Она умерла в четверг, - уточнила я. - Три недели и два дня назад.
        Тетя Элиза кивнула.
        - Он сказал, что похороны будут в понедельник и что я могу приехать попрощаться. Меня только что прооперировали. Я лежала в больнице, и врач сказал, что лететь мне нельзя ни в коем случае. Мне так жаль, что я не смогла приехать - не только ради Талли, но и ради тебя. Знаю, мы с тобой практически не знакомы. Но все же, возможно, тебе нужна была моя поддержка.
        Мне нужна была Талли. Что бы у меня ни случилось, она всегда была рядом. А теперь я переживала худшее событие своей жизни, и она была мне нужна как никогда. Безысходность потери самого близкого человека состоит в том, что он не сможет помочь тебе с этим справиться.
        - Вы могли бы хотя бы мне позвонить, - сказала я тете Элизе, не скрывая злости. - Или попросить папу передать мне трубку, когда он вам звонил.
        - Я просила, - ответила она. - Но он решил, что это расстроит тебя еще больше, и мне тогда показалось, что он прав.
        - Вы переживали, что я расстроюсь? - удивилась я. - Как я могла расстроиться еще больше? «Расстроиться» - не то слово. Я расстраиваюсь, когда мне ставят плохую оценку или не приглашают на вечеринку. А то, что я тогда чувствовала - и чувствую сейчас, - этому нет названия.
        - Этому нет названия, - повторила тетя Элиза.
        - Это причиняет невообразимую боль. Очень тяжело. Но хуже всего то, что это ничто по сравнению с той болью, которую испытывала Талли, а я об этом даже не знала. Именно это…
        - Именно это что? - спросила тетя.
        Я хотела сказать: «Именно это меня убивает», - но вслух ответила:
        - Ничего.
        - Прости, что меня не было рядом, - сказала тетя Элиза. - Я виновата. Я решила позвонить тебе, когда пройдет немного времени. Может быть, осенью, когда скорбь немного поутихнет. Хотя на самом деле уж я-то знаю, эта скорбь никогда никуда не уходит. Прошло уже столько лет, но и сегодня иногда в супермаркете, когда я прохожу мимо любимого мороженого Даны, твоей мамы, то тянусь за ним, чтобы оно всегда было в холодильнике на случай, если она приедет, и тут до меня доходит, что ее больше нет. Несколько раз я в итоге уходила из супермаркета с пустыми пакетами, потому что меня одолевала такая боль, что я не могла даже представить, что буду стоять в очереди на кассу, как самый обычный человек.
        Только сейчас я осознала: мы ведь с тетей Элизой обе были младшими сестрами, которые потеряли своих старших сестер. И как я раньше об этом не поду мала?
        - От меня никакого утешения, - вздохнула тетя Элиза. - Мне надо тебе сказать, что со временем станет легче. В каком-то смысле так и будет. Станет нормой.
        Я не знала, норма - это хорошо или просто другая форма невыносимости?
        - Какое мороженое было у мамы любимое? - спросила я.
        - Молочный шоколад. - Она замолчала и глубоко вздохнула. - Боже мой! Какая ты стала красивая.
        - Анна из закусочной сказала, что я похожа на вас.
        - Возможно, это самый лучший комплимент в моей жизни.
        Если бы Анна сказала, что тетя Элиза похожа на Талли, вот это был бы комплимент. Талли была настоящей красавицей. У нас с ней были какие-то общие черты, но я была стандартной версией, а она улучшенной.
        - Откуда Талли узнала, где вас искать? - спросила я. - Я думала, вы живете в Виргинии. Мама там выросла, ходила в университет и познакомилась с папой. Когда папу перевели в Миннесоту по работе, она переехала вместе с ним.
        - Найти кого-то несложно, если очень захотеть, - сказала тетя Элиза. - Твой папа ведь нашел меня, чтобы рассказать про Талли. Хотя, если подумать, он же позвонил мне на мобильный, а он у меня не менялся с тех пор, как Дана была еще жива. А Талли, оказывается, регулярно меня гуглила и всегда знала, где я. Сказала, что у нее сложный период и ей надо развеяться.
        - Ее уволили из «Бьянки», - объяснила я. - Но это, наверное, произошло после того, как она вам позвонила, потому что ее уволили всего пару месяцев назад, и тогда она переехала домой.
        - Вообще-то она сама уволилась.
        - Неправда, - запротестовала я. - Ее уволили.
        Хотя кто стал бы увольнять Талли? Она была самой очаровательной и умной на свете.
        - Она мне сказала, что ушла сама, - сказала тетя Элиза мягким и нежным голосом. - Из-за Дина.
        - Из-за Дина? - повторила я. - Глупость какая-то. Они с Талли расстались, когда она училась в выпускном классе. Талли решила, что, раз их пути расходятся, не стоит сковывать себя обязательствами. Она сама мне так сказала.
        - И мне тоже, - подтвердила тетя Элиза - Но еще она рассказала, что сразу после их расставания Дин стал встречаться с девушкой из университета и даже позвонил Талли рассказать о своей помолвке…
        - Подождите, - прервала ее я. - Я видела его на похоронах. Он что, женат?
        - Не знаю, поженились ли они, - сказала тетя Элиза, - или расторгли помолвку. Но эта новость сильно ранила твою сестру. Дин учился в университете и собирался жениться. Как будто он ее обогнал, как будто она проигрывала в гонке.
        - Но она же вполне могла все это сделать, - сказала я. - Папа ей постоянно об этом говорил, да и я тоже.
        - И я, - сказала тетя Элиза. - Но для Талли, которая всегда без усилий обгоняла всех своих друзей, это стало шоком, системным сбоем. Она не знала, как это пережить. Думаю, в глубине души она верила, что, если она захочет, Дин к ней вернется. Эта дверь закрылась. Не то что бы она хотела его вернуть. Ей хотелось иметь такую возможность. И она переживала, что это делает ее плохим человеком.
        - Талли - плохой человек? Бред.
        - Она попросила у меня разрешения приехать, - сказала тетя Элиза. - Конечно, я согласилась. Талли предупредила, что не хочет, чтобы вы с папой узнали. Ей было больше восемнадцати, она была совершеннолетней, да и мы с твоим отцом… скажем так, у нас сложные взаимоотношения.
        - Знаю. Сколько она здесь пробыла?
        - Несколько месяцев.
        Месяцев.
        - Сначала она держалась поближе к дому, - продолжила тетя Элиза. - Я отпросилась с работы на несколько дней, чтобы побыть с ней. Но потом она стала выбираться из дома. Я устроила ей несколько сеансов со своим психологом. Мне кажется, здесь ей стало получше. Она познакомилась с моими соседями, Гарфилдами. Это пожилая пара, они уже не так активно перемещаются. Однажды они попросили Талли сходить в аптеку за лекарствами, и после этого она стала иногда брать их машину, а взамен выполняла разные поручения. Им хорошо, и ей хорошо. Конечно, я не думала, что она останется навсегда. Но решение уехать она приняла как-то очень внезапно. Даже не попрощалась. Однажды я вернулась домой и нашла записку, что она уехала в аэропорт. Талли улетала в Миннесоту вечерним рейсом. Я сразу же ей позвонила и поймала перед посадкой на самолет. Я не понимала, что произошло. Она лишь сказала, что готова вернуться домой.
        - Очень похоже на Талли. Если она приняла решение, то всё. Только вперед и как можно скорее.
        - Мне и в голову не пришло, что что-то не так. Если бы возникли такие мысли, то я позвонила бы вашему отцу. Я думала, что время, проведенное здесь, пошло ей на пользу. Не знала, что она это сделает. Мне очень жаль.
        Я представила, как Талли лежит в постели и просит меня прогулять школу и остаться с ней дома. Я проигрывала эту историю у себя в голове сто, тысячу раз. Как бы мне хотелось изменить ее конец.
        - Вы знаете Адама Хэндлока?
        Тетя Элиза покачала головой.
        - Его номер был в списке, который оставила Талли, - сказала я, вытаскивая список из сумки и протягивая ей.
        - Талли часто уезжала куда-то на машине, - сказала тетя Элиза. - Иногда на весь день или даже ночь. Я думала, может быть, она с кем-нибудь познакомилась. Надеялась на это.
        - Адам поклялся, что не знал Талли, но потом произнес фразу, которую я слышала только от нее - «полный бухбарах».
        - Никогда раньше не слышала, - удивилась тетя Элиза. - Но выражение хорошее. Даже если слышишь его впервые, значение сразу понятно.
        - Да, хорошее, - согласилась я.
        - Значит, Дин попал в ее список.
        Я кивнула.
        - Просто не понимаю, - ломала голову я. - Почему Талли не рассказала мне, что поехала сюда? Мы ведь с ней были очень близки. А вы… она вас практически не знала.
        - Иногда проще довериться тому, кого не знаешь, - предположила тетя Элиза. - Думаю, это была одна из причин, помимо других.
        - Каких других?
        Тетя Элиза покачала головой:
        - Прости, дорогая. У меня в голове такой сумбур. Как раз перед твоим звонком я выпила обезболивающее, так что мне лучше прилечь.
        - Ой, зря я так нагрянула. Поеду в отель.
        - Не трать деньги. Останься у меня.
        - Нет, - отказалась я. - В таком состоянии вам точно не до гостей.
        - Как раз наоборот. Ты бы мне очень помогла. Каждый раз, когда мне надо к врачу или за продуктами, я вызываю такси.
        - Я не умею водить, - виновато ответила я. - И не смогу вам помочь.
        - Ничего страшного, - быстро перебила она. - Это необязательно. Мне все равно будет очень приятно, если ты останешься. - Она замолчала. - Конечно, если ты сама хочешь и если твой папа не против.
        - Я позвоню ему, пока вы будете спать, - сказала я.
        - Можешь позвонить из гостевой комнаты, там есть ванная и раскладной диван.
        Она опустилась на диванную подушку.
        - Пусть мне приснится, что все получится. Талли так раньше говорила. Если меня что-нибудь беспокоило, она предлагала представить, что все получается так, как я хочу, чтобы мне приснилось решение проблемы, - сказала я.
        - Мне то же самое говорила твоя мама, - удивилась тетя Элиза, закрыла глаза и тут же уснула.
        16
        - ХОРОШИЕ НОВОСТИ, - объявила я тете. - Папа сказал, что я могу остаться у вас.
        - Надо же, - откликнулась она и прижала руку к груди. - Новости просто отличные. Передай, что я ему очень благодарна.
        - Хорошо, - кивнула я.
        Ничего я, конечно, не передам. Я вообще папе не звонила, а только написала ему сообщение, что приехала в Стэнфорд. «Университетский городок просто супер», - написала ему я, потому что, судя по фотографиям в интернете, так оно и было. Папа ответил: «Как говорит молодежь? Кидай детали. Название общежития? С кем живешь?» Быстро загуглив названия зданий Стэнфорда, я выяснила: Браннер-холл. А имя соседки я просто придумала, как обычно придумывала персонажей, которые оживали в моем воображении. «Изабелла Лопес, - написала я. - Испанка, рост метр восемьдесят. Я сплю на втором ярусе, потому что если она там сядет, то заденет головой потолок». С такими подробностями он ни за что не догадается, что я на самом деле не там.
        На следующее утро я написала Адаму, что в закусочную нам уже не надо, потому что я там побывала. Как только я отправила ему сообщение, то тут же об этом пожалела. Я очень привередлива в еде, и закусочная мне подходила идеально. Поэтому вдогонку я написала: «Но если ты туда хочешь, я не против!» Он ответил: «Тогда придумаем что-нибудь поинтереснее. Ты у нас всего на неделю, зачем есть одно и то же». Я написала, что могу на поезде доехать туда, куда он скажет. («Господи, только не суши, - подумала я. - И не индийская кухня, и не морепродукты. И не кафе, где только салаты. Ну почему, почему я не захотела пойти в закусочную?»)
        Адам предложил за мной заехать. Я сначала запротестовала - мол, мне несложно доехать на поезде, - но в итоге дала ему адрес тети Элизы. Пока я собиралась, мой внутренний голос твердил, что надо надеть джинсы и симпатичную футболку с соблазнительным, но не вульгарным вырезом. «Немного румян?» - спросил голос. Обычно это был голос Талли, но сейчас это была не она. Это была я. Мой собственный голос. Но я приехала сюда не с Адамом флиртовать. Я надела самую обыкновенную футболку, которую нашла, - без выреза. Краситься не стала, а волосы убрала в хвост. Своим видом я хотела показать, что мне плевать, как я выгляжу, а нужна мне только информация.
        Я вышла ждать его на крыльцо. Адам приехал на ярко-синей машине. Я встала, он вышел. Он оказался действительно симпатичным, даже лучше, чем на фото. Высокий, с копной темных кудрявых волос, густыми черными бровями и удивительно светлыми глазами. Я напомнила себе, что все это не важно.
        Одним прыжком он оказался около меня.
        - Привет, я Адам, - сказал он. - Кто же еще.
        - Я Слоун, - представилась я. - Спасибо, что заехал за мной
        - Без проблем, - ответил он. - Ты меня на самом деле спасла. Родители достали насчет летней работы, ну, что у меня ее нет. Сегодня утром они заявили, что приняли решение и с завтрашнего дня я работаю в компании моей мамы. Я не стал доводить до их сведения, что не собираюсь туда завтра приходить.
        - А где работает твоя мама? - спросила я.
        - Юристка, но не благородного типа, как те, кто помогает бедным, - сказал он.
        - Мой папа тоже работает в юридической компании. Но он не юрист, а айтишник.
        - А, ну тогда не мне тебе рассказывать, - сказал он. - Ты, наверное, знаешь, о чем я.
        - Да уж, - сказала я.
        - Вот-вот. Ну что, поехали?
        - Да. Куда?
        - Вариантов много… что ты ела, с тех пор как приехала?
        - Только яичницу в закусочной, - ответила я. - И вчера мы заказывали домой пиццу.
        - Из «Круглого стола»?
        - Нет, какую-то другую. Если хочешь пиццу, я не против.
        - Нет, - сказал он. - Есть одно место прямо у залива Сан-Франциско. С отличным видом. Может, туда?
        - Отлично, - согласилась я.
        Мы сели в машину. Адам сдал назад и съехал налево от улицы Кресан и района тети Элизы.
        - Если я расскажу тебе кое-что странное, ты не подумаешь, что я чокнутый? - спросил он.
        - Сначала расскажи, а там посмотрим.
        - Хм-м… ну, в общем, рискну. Когда я ехал сюда, то остановился на светофоре и случайно заглянул в машину рядом. И прикинь, водитель был замотан бинтом с головы до ног.
        - Ты видел его ноги?
        - Ладно. Я видел его только до пояса, но там он был полностью замотан. Только щелочки для глаз, носа и рта. Тот самый случай, когда ужасно злишься, что никого нет рядом. Как проверить, что ты правда это видишь?
        - Это могла быть и галлюцинация, - заметила я.
        - Для тебя же лучше, если это не так. Водитель, который видит галлюцинации, - не самый лучший выбор. Но, клянусь, так и было.
        - То же самое сказал бы человек, которому все это привиделось.
        - Да, - согласился он, - ты права. Но самое главное, на пассажирском сиденье тоже сидела мумия. Я не мог перестать на них пялиться. Они меня заметили, и я опустил окно - с твоей стороны, потому что они были справа. Я надеялся, что мумия-водитель тоже опустит окно и расскажет, в чем дело.
        - Кто бы мог подумать, что мумии умеют водить? - подыграла я.
        - Ну, эти мумии были не такие, как в Древнем Египте, когда из трупов высасывали всю кровь и удаляли внутренние органы, - сказал Адам.
        Я глубоко вздохнула.
        - Прости, - спохватился Адам. - Слишком много подробностей?
        - Да ничего нового. Но глубоко задумываться об этом как-то не хочется.
        - В общем, в теле этого парня жизнь явно сохранилась. Замотанными руками он крутил руль, а замотанными ногами, если они были замотаны, жал газ и тормоз.
        - И что было дальше? Что он сказал?
        - Ничего. В том-то и дело. Загорелся зеленый. Я даже не заметил, потому что уставился на них, но сзади мне посигналили, и я тронулся. Попытался поехать следом за мумиями, но поток машин не был ко мне благосклонен.
        - Может, они получили ожоги при пожаре, и поэтому их перевязали.
        - Сомневаюсь, - сказал Адам. - Мой папа врач, и, по его словам, сложнее всего ему дается работа в отделении экстренной помощи, потому что туда довольно часто привозят пациентов с ожогами. Если поражены десять или двадцать процентов тела, то это, конечно, плохо, но еще ничего. Но иногда огонь охватывает все тело целиком. Тогда обожжено может быть процентов девяносто. От этого оправиться уже нельзя. С такими ожогами не водят машину.
        Я заерзала на сиденье, чувствуя странную боль за незнакомых мне жертв пожара, которых лечил папа Адама. Талли бы точно предложила поиграть в «Что, если…» и сказала бы, как мне повезло, что у меня целое тело без шрамов, - и я согласна.
        - Хорошо, - кивнула я. - Значит, это не ожоги. Тогда, может быть, они актеры, которые играют выживших после пожара, и как раз едут на съемки.
        - Если они актеры, то на съемки их должен возить водитель. К тому же разве грим наносят не на съемочной площадке?
        - Ну, если фильм низкобюджетный, то им, возможно, приходится все делать самим. Или это костюмы на Хеллоуин. Я знаю, что до него еще далеко, но вдруг они готовятся заранее. Как, например, некоторые вешают рождественские украшения в конце ноября.
        - Правдоподобно, - согласился он.
        - Или они снимают ролик или рекламу для Хеллоуина.
        - Как классно у тебя получается находить разные версии, - сказал Адам.
        - Да? Спасибо, - ответила я. - Мне нравится придумывать истории.
        - Но правду мы никогда не узнаем.
        - Наверное.
        - А если кому и расскажем, нам просто не поверят. Скажут, что нам обоим привиделось. Так что это будет нашей тайной.
        - Да ведь меня там даже не было, - напомнила я ему. - Это только твоя тайна.
        - Точно. Ну вот я и говорю, отстой, когда видишь такое, а рядом никого нет. Хорошо, хоть с тобой поделился.
        Он посмотрел в мою сторону со своей кривоватой улыбкой. На секунду я почувствовала дрожь в груди и почти забыла, почему мы вообще с ним встретились. Но потом он завернул на парковку, и на островке в центре кругового проезда я увидела калифорнийский флаг, развевающийся на ветру. Белый флаг со словами «Республика Калифорния» внизу и большим коричневым медведем в центре.
        Урсус арктос калифорникус.
        - Где это мы? - спросила я.
        - Пристань у бухты Гризли, - ответил Адам. Бухта Гризли.
        Гризли. Как будто флага было недостаточно.
        - Вид из ресторана как раз на эту бухту, - сказал Адам. - Мне кажется, симпатичное место для обеда. Согласна?
        - На флаге изображен калифорнийский медведь, - заметила я.
        Он поэтому меня сюда привез? Потому что бывал здесь с Талли? Как он может отрицать, что знаком с ней? Он что, часть ее игры?
        - А ведь точно! - воскликнул он. - Список твоей сестры.
        - Да.
        - Он у тебя случайно не с собой? - спросил он.
        - С собой.
        - Можно посмотреть?
        Я потянулась к стоявшей в ногах сумке и вытащила список из блокнота. Я хранила его расправленным между страницами, потому что решила, что там он продержится дольше, чем у меня в кармане в сложенном виде. Я его еще не заламинировала. Я собиралась, но вечно откладывала, потому что хотела подольше иметь возможность касаться пальцами отпечатков Талли. Адам взял у меня список. Теперь его пальцы трогали отпечатки пальцев Талли. Пока он читал, я смотрела на его профиль.
        Однажды в детстве, когда Талли осталась со мной дома, я случайно набрела на укрытие, где они с ее парнем играли в покер. Не с Дином. С тем, который был до Дина. Она встречалась с ним в девятом классе, его звали Эрик. Талли позвала меня поиграть с ними и объяснила основные правила игры, например, сколько надо брать карт, какие карты хорошие и сколько стоит фишка определенного цвета. Потом она сказала: «Карты противника смотреть нельзя, но их можно угадать. У всех игроков есть непреднамеренные знаки, которые могут выдать, что у них за карты. Например, если Эрик думает, что у него хорошая рука, он начинает собирать свои фишки в аккуратные кучки». - «Я так не делаю», - возразил Эрик. Но затем он опустил взгляд, увидел аккуратные кучки и тут же их разбросал. «Человек рассказывает о себе и без помощи звуков, - сказала Талли. - Внимание к деталям». Но я никак не могла разгадать Адама. Он дочитал список Талли и повернулся, чтобы вернуть его мне.
        В держателе между сиденьями стоял кофейный стакан. Адам потянулся ко мне и случайно опрокинул его.
        - Список! - закричала я, хватая его.
        - Прости, прости, прости, - засуетился Адам. - Блин, у тебя все штаны в кофе. Вроде бы у меня есть салфетки.
        Мне было плевать на штаны. Я держала список над головой, как будто пыталась спасти его от утопления. Уголок листка оторвался, когда я схватила его. На нем ничего не было написано, но все равно, куда он делся? Мне был важен каждый миллиметр этого листка. Вдруг Адам это специально сделал? Может, он хотел пролить кофе не мне на ногу, а на листок? Если так, то зачем? Злился на Талли или хотел меня наказать?
        - Вот, - сказал он, протягивая мне ворох салфеток. - Мне правда очень жаль.
        Я засунула список обратно между страницами блокнота, а блокнот вернула в сумку. Только когда листок оказался в безопасности, там, где Адам не мог его достать, я наконец взяла салфетки и стала вытирать штаны.
        - Необязательно здесь оставаться, если не хочешь, - сказал он. - Ну, если флаг тебя слишком расстроил.
        - Нет, - ответила я. - Все нормально.
        Я отстегнула ремень и выбралась из машины, а Адам последовал за мной.
        17
        МАШИНА АДАМА РАБОТАЛА не на бензине, а на электричестве. Я поняла это, только когда он обошел машину и подключил ее к зарядной станции. Я никогда раньше не ездила в электромобиле и хотела все о нем разузнать, но не стала задавать вопросов. Мне нужна была от него другая информация.
        - Проголодалась? - спросил Адам. - Можем сначала посмотреть на лодки, если хочешь. Но если проголодалась, пойдем сначала поедим.
        - Я не голодна, - ответила я. Последний раз я чувствовала голод до того, как умерла Талли.
        Поднялся ветер, и я скрестила руки на груди.
        - Мне правда очень жаль, что я испортил тебе штаны, - сказал он. - Замерзла?
        - Все нормально.
        Пока цел список, все нормально. Хотя меня и потряхивало оттого, что я его чуть не потеряла. Как только эта встреча закончится, пойду его ламинировать. Больше так рисковать нельзя.
        С парковки мы дошли до дорожки, которая вела к пристани. Лодки стояли привязанными в несколько рядов и покачивались на ветру. Интересно, с Талли Адам тоже здесь гулял? Ей здесь понравилось? С тех пор как она умерла, я пыталась смотреть на все ее глазами, угадать, что бы она сказала или подумала.
        - Тебя не удивляет, что место называется бухта Гризли? - спросил Адам, нарушая повисшую тишину. - Ведь медведи не водные животные.
        Когда я гуглила калифорнийских медведей, то обнаружила видео, как медведи переходят вброд реку, насаживая рыбу на собственные когти. «Медвежьи услуги», - наверняка пошутила бы Талли. И стала бы меня дразнить, мол, а как же еще им ловить рыбу. С удочками и снастями?
        - Рассказать почему? - спросил Адам.
        - Давай.
        - Должен предупредить, история не из приятных.
        - Предупреждение принято, - сказала я. - Рассказывай.
        - Хорошо. В общем, легенда гласит, что сто лет назад на некоего Терранса Дж. Вертекрюка прямо на этом месте напал калифорнийский медведь.
        - Кошмар, серьезно? - спросила я.
        У меня мурашки пошли по коже. Я поежилась, но уже не от холода. Может, все же не стоило нам сюда идти? «Калифорнийские медведи вымерли», - напомнила я себе.
        - Судя по всему, Терранс решил, что медведя можно приручить. Но медведи - это медведи, а люди… хм… для медведей люди - просто кусок мяса. Или рыбы, в зависимости от предпочтений.
        - Какой ужас, - сказала я. - Но почему бухту назвали в честь медведя, который сожрал человека, а не в честь человека, которого сожрали?
        - Не знаю, - ответил Адам. - Возможно, потому что я эту историю только что придумал. Просто хотел тебя рассмешить. Я тоже люблю придумывать истории.
        - Ты думал, меня рассмешит история про то, как человека растерзал медведь?
        - Ну, история с неожиданным концом, - смутился Адам. - Но зато Терранс Дж. Вертекрюк до сих пор жив!
        - Я должна была догадаться по имени, - вздохнула я. - Вертекрюк.
        - Да. Хотел сумничать.
        Мы дошли до конца пристани, и я повернула обратно, но Адам меня остановил.
        - Стой, ты еще не видела, зачем мы сюда пришли.
        - Зачем мы сюда пришли?
        - За видом на мост, - пояснил он.
        Я посмотрела, куда он показал. Мост стоял довольно далеко и казался игрушечным, как будто из лего-коллекции Эдди.
        - Он соединяет Сан-Франциско и Окленд, - просветил меня Адам. - А мост Золотые Ворота ведет до округа Марин - винного края. Он самый попсовый, хотя мост до Окленда гораздо круче, стоил дороже и намного длиннее, но при этом въезд на него стоит столько же. - Он замолчал, а потом добавил: - И это чистая правда, я ничего не придумал. Мы делали доклад про мосты в четвертом классе. Странно, то, что узнал в младших классах, я помню лучше, чем то, что выучил за прошлый год.
        - У детей мозг более пластичен, - сказала я. - Им проще запоминать новую информацию.
        - Откуда ты знаешь? Тоже делала доклад в четвертом классе?
        - Нет, мне Талли рассказала, - ответила я.
        Мы развернулись, чтобы пойти обратно вдоль пристани. Адам нагнулся и потянул за веревку, которой была привязана одна из лодок. На ее задней части (Адам сказал, что это называется «корма») было написано название - «Кара Джой». Он подтянул лодку поближе и ступил на палубу.
        - Так разве можно делать? - спросила я.
        - Я знаю владельцев, - ответил он.
        - Кто такая Кара?
        Он пожал плечами.
        - Когда покупаешь подержанную лодку, название менять нельзя - плохая примета. Хотя надо сказать, конкретно этой семье уже ничего не поможет, даже если они будут свято следовать дурацким приметам.
        - А что с ними?
        - Долгая история, - уклончиво произнес Адам.
        Я поняла, что он имел в виду: «Я тебе не расскажу», и не стала настаивать, потому что это никак не касалось Талли.
        - Хочешь зайти? - спросил он.
        «Кара Джой» покачивалась на воде, то приближаясь, то отдаляясь от пристани. Вот она прямо у пристани, а в следующий момент уже далеко от меня. Если не рассчитать шаг, можно оказаться в воде. Я покачала головой.
        - Да не бойся, - подбодрил Адам.
        - Я не боюсь, - сказала я. - Просто проголодалась.
        - Ну ладно. - Он выскочил из лодки. - Пойдем есть.
        18
        В ОТЛИЧИЕ ОТ ЗАКУСОЧНОЙ «Эль-Камино», у ресторана в бухте Гризли не было вывески с надписью «Присаживайтесь». Хостес вышла из-за стойки, чтобы проводить очередную компанию. Я проследила, как она провела их в дальний угол ресторана, держа под мышкой меню, как портфель.
        Адам не стал дожидаться, когда она вернется обратно. Вместо этого он сразу же пошел к столику у окна. Проходя мимо официанта, которого, судя по значку на рубашке, звали Марко, он по-дружески толкнул его в плечо.
        - О, привет! - сказал Марко. - Уже вернулся?
        - Ко мне тут приехали из Миннесоты. Знакомься, это Слоун. - Адам кивнул в мою сторону.
        Марко протянул мне руку:
        - Добро пожаловать. Раз ты дружишь с Адамом…
        - Значит, с тобой что-то не так, - перебил его Адам.
        - Ну, ты сам это сказал. Я не говорил. - Марко снова повернулся ко мне: - Приятно познакомиться, Слоун. Какими судьбами в наших краях?
        - Моя сестра бывала здесь, - сказала я. - Может, вы знакомы? Талли Вебер.
        Марко покачал головой:
        - Нет, не знаю таких.
        - На самом деле ее зовут Натали, - уточнила я. - Сейчас покажу фото.
        Я показала Марко свой мобильный, но он отрицательно покачал головой.
        - Прости, не знаю ее, - сказал он. - Садитесь куда хотите.
        Адам предложил решать мне. Я выбрала столик у окна с видом на тот самый мост. Марко принес меню. Все блюда были с морепродуктами. Я просмотрела меню сверху вниз. Нашла паэлью с курицей и морепродуктами. Интересно, могут ли ее сделать без морепродуктов? И без риса. И вообще оставить только курицу, а все остальное убрать, включая специи. Наверное, нет. Более-менее сносно выглядели какие-то гарниры - можно заказать картошку-фри и пюре, но Адам, наверное, решит, что я чокнулась. (А какая мне разница, что он решит? Разницы нет, но вдруг он расскажет мне больше, если я буду казаться ему абсолютно нормальной? Возможно.)
        Внизу второй страницы я увидела детское меню: «Еда для будущих капитанов (младше десяти лет)». Когда Марко вернулся за заказом, я спросила, можно ли мне бутерброды с плавленым сыром. Я уже пробовала заказывать из детского меню, и иногда у меня получалось. Но иногда к этому относятся очень строго.
        - Слоун на самом деле десять лет, - сказал Адам Марко. - Она просто выглядит старше и очень этого стесняется. Не говори ей, что я тебе рассказал.
        - Я могила, - пообещал Марко. - Бутерброды так бутерброды.
        - Прости, что привередничаю, - извинилась я.
        - Бутерброды с сыром - это не привередничанье. Слышала бы, что тут иногда заказывают.
        Он повернулся к Адаму:
        - А вам чего, сэр? Что-нибудь особенное, не из меню?
        Адам закатил глаза:
        - Сегодня я буду банален. Мне рыбные тако.
        Марко записал заказ себе в блокнот.
        - Как пожелаете.
        Марко ушел, а Адам повернулся ко мне.
        - Итак, расскажи мне что-нибудь интересное о себе, Слоун Вебер.
        - Что-нибудь интересное?
        - Ну да. Я ведь на самом деле почти ничего о тебе не знаю.
        - Хм… - протянула я. Единственное, что мне казалось интересным обо мне, - это то, что я сестра Талли. - Ничего не могу придумать.
        - Я упрощу тебе задачу: отвечай на мои вопросы. Первый вопрос: какое у тебя второе имя?
        - Мариан, - ответила я. - А у тебя?
        - Не скажу, сейчас я задаю вопросы.
        - Но потом будет моя очередь?
        - Конечно. Потом твоя. Итак… ты сказала, что любишь придумывать истории.
        - Да… Ну, любила раньше.
        - Ты их записываешь?
        - Да.
        - На каких историях ты специализируешься?
        - В основном пишу в жанре реализма, - сказала я.
        - Ну а если пришельцы захватят Землю, что будет происходить?
        - Реализм должен быть реалистичным.
        - Ты не веришь в пришельцев? Вселенная такая огромная, а ты думаешь, что разумная жизнь есть только на Земле?
        - Нет, я не это имела в виду. Но пока что пришельцы не посещали Землю.
        - Значит, как только они приземлятся, научная фантастика перейдет в разряд реализма.
        - Никогда раньше об этом не задумывалась.
        - Тогда хорошо, что ты встретила меня, - заявил он. - Но вернемся к нашему интервью. Домашние животные есть?
        - Нет.
        - Нет - в смысле никогда не было или нет прямо сейчас?
        - И то и другое, - ответила я. Хотя, если подумать, у нас однажды недолго были цыплята.
        - Такого ответа я не ожидал, - сказал Адам. - Так что напрашивается следующий вопрос.
        - Гм… какой?
        - Ты живешь на ферме?
        - Нет, у нас обычный дом. Когда Талли было примерно тринадцать, она нашла потерявшихся цыплят. Теперь я не могу вспомнить, где она их нашла и как донесла домой без папы. Сначала она прятала их в ванной между нашими комнатами, - поведала я Адаму. - Они раскрутили рулон туалетной бумаги и устроили себе гнездо за унитазом.
        - Как говорится, можно вывести цыпленка из курятника, но курятник из цыпленка - никогда, - заметил Адам.
        - Видимо, поэтому в итоге один из них начал кукарекать.
        - Прям кукареку?
        - Да, - ответила я. - Папа услышал и слетел с катушек. Он велел Талли немедленно их куда-нибудь пристроить. Но «немедленно» растянулось на пару недель. А Талли тем временем перенесла их на задний двор и дала им имена. Одного из них она решила назвать в честь меня и попросила меня выбрать кого. Я выбрала коричневого цыпленка-девочку. Она была настоящей оторвой.
        - Возможно, ты первый человек, который назвал цыпленка оторвой.
        - Ее так Талли назвала. Мне было всего восемь. Я и слова такого еще не знала. Но описание было очень точное. Она была меньше остальных, но всегда проклевывала себе путь поближе к кормушке. Талли надо было назвать ее в честь себя. Как думаешь?
        Я надеялась застать Адама врасплох, чтобы он сказал: «Да, похоже на Талли». И я бы ответила: «Попался! Так и знала, что вы были знакомы!» Но вместо этого он сказал:
        - У меня есть подозрение, что ты сама куда большая оторва, чем показываешь.
        - Это вряд ли.
        - А другие цыплята? - спросил он. - Как их звали?
        - Мальчика звали Филипп. А девочек… Лола и Кассандра, а еще… черт, не могу вспомнить. - Я покачала головой. - Поверить не могу, что не помню, как звали пятого цыпленка. - Спросить можно было только у Талли, а значит, ответа не было, как не было и ее.
        Марко принес нашу еду. Это был жареный сыр на каком-то необычном, изысканном хлебе. Но хотя бы он не был слишком зернистым. Адам откусил от своего рыбного тако, прожевал и проглотил.
        - Как хорошо, что я не стал заказывать куриную паэлью, - порадовался он. - Это блюдо я могу есть без чувства вины.
        - А еще Талли спасала отбившуюся от стаи треску, - поведала я.
        - Да ну? Как она… стой. Ты меня разводишь?
        - Да.
        - Неплохо, - усмехнулся он. - Ну так что случилось с цыпой Слоун и ее пернатыми друзьями? Вмешалась ваша мама и разрешила Талли их оставить?
        - Нет, - ответила я и, помолчав, добавила: - Мама умерла, когда я была совсем маленькой.
        - О боже, Слоун, - оторопел Адам. - Мне так жаль. Как она… прости. Меня это не касается.
        - Автокатастрофа, - пояснила я. - Машину занесло на обледеневшей дороге, и она врезалась в дерево.
        На самом деле Джуно возила меня на место аварии через пару недель после смерти Талли. С того дня прошло много лет, и оно выглядело как обычное место на обычной улице. Ни на одном дереве не было отметин. Нельзя было понять, какое дерево - то самое. Может быть, этого злополучного дерева там уже и не было. Может быть, машина врезалась в него с такой силой, что повалила или сильно повредила, и в итоге его просто спилили, увезли и пустили на дрова. Может быть, поленья из этого дерева спасли пару домов Миннесоты от холода в зимние ночи.
        - Какой ужас, - сказал Адам.
        - Ничего. Уже много лет прошло.
        - Так говорят, когда хотят скрыть, насколько все на самом деле паршиво.
        В повисшей тишине мы с Адамом сосредоточились каждый на своей еде. Я почувствовала себя виноватой, потому что из-за меня возникла эта неловкость. Странно, как будто я была виновата в том, что у меня умерла мама. Но виновата я была только в смерти сестры.
        Еда у меня во рту никак не разжевывалась и как будто становилась все больше и больше. Комок был слишком большой, чтобы глотать. Я уже думала, что придется выплевывать, но вместо этого потянулась за водой. Я сделала небольшой глоток, и странным образом мне удалось все проглотить.
        - У вас с папой близкие отношения? - спросил Адам.
        - Не очень. Сейчас у нас нет взаимопонимания. Забавно, что Талли однажды рассказала мне, что каждые четыре года к всемирному координированному времени добавляется так называемая скачущая секунда. Несмотря на количество стран и правителей, которые иногда воюют между собой, сильные мира сего собрались и решили, что будет так. А мы с папой - хотя мы и родственники, которые живут в одном доме и скучают по одному и тому же человеку, - не можем договориться о том, что нам теперь делать. Папа считает, что надо двигаться дальше. А я не могу. По крайней мере пока так много вопросов остается без ответа.
        - Наверняка он тоже очень страдает, - сказал Адам. - Я однажды слышал, как мои родители об этом говорили. Есть слово, которое обозначает человека, потерявшего мужа или жену. Вдова или вдовец. Но несмотря на то, как много слов есть в английском языке - а их, наверное, целый миллион…
        - Чуть меньше двухсот тысяч, - вставила я. - У одной моей учительницы есть все двадцать томов «Оксфордского словаря».
        - Допустим. Не так много, как я думал, но все равно много. И несмотря на такое количестве, нет ни одного слова, которое бы обозначало родителя, потерявшего ребенка. Как будто люди, занимающиеся новыми словами, просто решили: «Нет. Это невозможно описать словами». Так сказали мои родители.
        - У кого-то из их знакомых умер ребенок?
        Адам пожал плечами:
        - Папа наверняка таких людей знает, учитывая его работу.
        Может быть, врач, которая сообщила нам о смерти Талли, тоже вечером дома обсуждала со своей семьей, что в английском нет слов, способных описать моего папу, который потерял дочь? А что она бы сказала про меня?
        - Есть слово для тех, кто потерял родителей, - сказала я. - Сирота. Но когда у тебя умирает брат или сестра - для этого слова тоже не придумали.
        - Действительно, - согласился он.
        - Помнишь цыплят, о которых я говорила?
        Адам кивнул.
        - Может быть, они еще живы. Когда Талли их принесла, у них было много всяких проблем, например клещи на лапках. Талли вымачивала им лапки в масле. Выходила их. А куры сейчас живут до десяти лет, иногда даже дольше. Так странно, что Талли их спасла, а сама умерла, и цыплята об этом даже не знают. Думаю, надо их найти и рассказать, что случилось. Конечно, им на это плевать, они даже ничего не поймут. Для них это ничего не будет значить. Смешно.
        - Да нет, - сказал Адам. - Ничего смешного, если тебе это важно.
        - Когда у тебя умирает сестра, есть дела поважнее, чем рассказать об этом ее бывшим цыплятам. - Я покачала головой и вдруг рассмеялась. Не нарочно. - Прямо метафора получилась. Моя подружка Джуно вечно смеется над тем, какие я придумываю метафоры. Но на этот раз я говорю о настоящих цыплятах!
        - У тебя красивая улыбка, - заметил Адам. - И еще.
        У меня к щекам прилила кровь.
        - Что? - спросила я.
        - Ты очень интересный человек, Слоун Мариан Вебер.
        Щеки запылали. Я отпила воды, чтобы остыть.
        - У тебя есть братья или сестры? - спросила я, когда проглотила воду. - Ты так и не ответил.
        - Нет, только я и родители, - ответил Адам. - Кстати, не у одной тебя напряженные отношения с родителями. Они ни на секунду не оставляют меня в покое. Не то чтобы я их ненавидел. Но они мне не нравятся, да и я им вряд ли так уж мил, а отсюда вопрос: почему им так важно контролировать каждый мой шаг? - Он вздохнул и покачал головой. - Насколько же легче, когда люди, которых ты любишь, тебе еще и нравятся.
        - Я никогда никого не любила так же сильно, как Талли, и никто мне не нравился больше, чем она, - сказала я. - А ты весь обед очень мил.
        - Никому не рассказывай. Испортишь мне репутацию.
        - Но вообще-то, я ждала, что ты проговоришься, что знал Талли.
        - Я же сказал тебе: это не так.
        - Знаю, но…
        - Проблемы с доверием?
        - Нет, но у меня умерла сестра, и у нее был твой номер телефона.
        - Не представляю, где она его взяла, - пожал плечами Адам.
        - А еще ты согласился со мной встретиться и из всех возможных мест привез именно сюда, в бухту Гризли, с флагом на самом видном месте.
        - Если бы меня заранее спросили, стоит ли там на парковке флаг, я бы, наверное, сказал, что нет. Я его никогда не замечал.
        - А еще ты попросил у меня список и чуть его не уничтожил.
        - Да это случайно получилось. Клянусь.
        - А еще, - не сдавалась я, - ты сказал «полный бухбарах».
        - Не говорил.
        - Говорил, - возразила я. - Когда мы первый раз общались по телефону, ты так и сказал. А я такое выражение слышала только от Талли.
        Я вспомнила, как тогда спросила его: «Что ты сказал?» - «Я сказал, что день будет полный отстой». «Полный отстой» - куда более распространенное выражение, и, может быть, он действительно так и сказал. Я вздохнула. Видимо, я начинаю сходить с ума от горя.
        - Все хорошо? - спросил Адам.
        - Да, - ответила я. - Видимо, мне показалось, что ты так сказал, потому что я хотела, чтобы ты так сказал - ведь я скучаю по сестре и хочу найти ответы, и мне требовалось доказательство, что ты был с ней знаком.
        - Не был.
        - Мне, наверное, надо извиниться. В обычной жизни я намного приятнее. Всем нравлюсь.
        - Ты мне нравишься, - сказал Адам.
        - Мне так стыдно.
        - Да ладно тебе, - отмахнулся он. - Правда. Проехали.
        Когда Марко принес счет, Адам достал кошелек.
        - Нет-нет, - запротестовала я. - Я угощаю.
        - Я не могу тебе этого позволить, - сказал Адам.
        - Почему? Потому что я девушка?
        - Я хочу быть галантным. Разве это плохо?
        - Прости, но да. Это благожелательный сексизм. Нормально, если парень придержит дверь для девушки, когда добрался до нее первым, но только если возможна и обратная ситуация, когда девушка оказывается впереди и придерживает дверь для парня. Тогда есть равенство. Но если дверь всегда придерживает мужчина, как будто женщина не может сама себе открыть дверь, тут я вижу проблему, и на самом деле благожелательностью тут и не пахнет. Это только подкрепляет убеждение, что женщине во всем нужна помощь мужчины.
        - Та-ак, - протянул Адам. - Хорошо, а если я хочу тебя угостить, просто потому что я тебя сюда пригласил? Было бы невежливо с моей стороны ожидать, что ты будешь платить, ведь ты не сама выбрала это место. И вообще, ты заказала блюдо из детского меню. Мои тако стоят намного дороже.
        - Но это ведь я обвинила тебя во лжи, так что, возможно, должна покрыть разницу между стоимостью тако и жареного сыра.
        - Нет, не должна. Сказал же, проехали.
        - Хорошо, - согласилась я. - Может, каждый просто заплатит за то, что заказал?
        - Если ты настаиваешь.
        - Настаиваю.
        - Хорошо. Но мне это не нравится. Я правда планировал угостить тебя обедом. Могу я еще что-нибудь для тебя сделать?
        Я покачала головой. Но потом передумала.
        - Мы можем заехать в «Караоке у Г.» и «Бель-Эйр»? Если это по пути домой?
        - Теперь по пути, - ответил Адам.
        19
        АДАМ СКАЗАЛ, ЧТО ближе всего «Караоке у Г.», поэтому сначала мы поехали туда. Оно находилось на углу многолюдной улицы. Много лет назад я сказала Талли, что важность улицы можно определить по направлению дорожного движения. Если все едут в одну сторону, значит, улица не очень важная. Но если движение идет в обе стороны, сразу понятно, что на этой улице происходит что-то важное.
        Это было наблюдение маленького ребенка, и, конечно, оно не всегда соответствовало действительности, но, когда мы приближались к «Караоке у Г.», я заметила, что машины едут в обе стороны, и подумала: «Здесь произойдет что-то важное». По крайней мере я на это надеялась. Адам несколько раз объехал квартал по кругу в поиске парковки и наконец встал на месте с надписью «Только для клиентов банка». Когда я делала что-то предосудительное, то всегда вспоминала слова Талли: «Никогда не проси разрешения, проси прощения». Хотя я и без этого предлога постоянно о ней помнила.
        Мы перешли улицу, открыли дверь в «Караоке у Г.», и нам как будто выключили солнце. Снаружи заведение было яркое, но внутри оказалось темно-синим, как ночью. Даже в темноте было ясно, что людей почти нет, да и неудивительно. Время послеобеденное, для караоке еще рановато. Посетителей можно было пересчитать по пальцам: на сцене какая-то женщина горланила свою версию песни «Респект» Ареты Франклин - причем горланила так, будто ее пришли послушать сотни или даже тысячи человек.
        Мы с Адамом пару минут постояли в дверном проеме, слушая ее, пока глаза привыкали к темноте. Она пела как настоящая певица. Ничуть не хуже богини, вживую исполнявшей песню «Рианнон» в машине Джуно. Интересно, была ли она постоянной посетительницей этого караоке и видела ли ее Талли. Если да, уверена: Талли была потрясена так же, как и я.
        Женщина допела «Респект». Трое или четверо посетителей в зале стали аплодировать, и мы с Адамом тоже. Женщина поклонилась, но не ушла со сцены. Вместо этого к ней присоединился мужчина, и они вдвоем запели новую песню.
        К нам с Адамом подошла женщина в футболке с надписью «Караоке у Г.». Сказала, что караоке стоит минимум двадцать долларов с человека, но количество песен не ограничено.
        - Садитесь где хотите, - сказала она, показав рукой на пустые столики.
        Адам посмотрел на меня.
        - Ты выбирай, - сказал он. - Это твоя работа. Местовыбирательница.
        - Да нам необязательно здесь оставаться, - сказала я и повернулась к женщине. - Мы пришли только потому, что мне кажется, здесь бывала моя сестра. Может быть, вы ее знаете - Талли Вебер?
        - Нет, к сожалению, - сказала женщина.
        - Можно я покажу вам фотографию?
        Телефон уже был у меня в руке. Я нажала на кнопку, чтобы включить экран, и протянула ей телефон. Женщина покачала головой. Нет, Талли она не видела.
        - Думаю, она пела песню из «Бриолина», может, это как-то поможет.
        - К сожалению, нет, - ответила она.
        - А можно посмотреть, когда последний раз заказывали песни из «Бриолина» и кто их пел?
        - У нас нет технической возможности все это хранить, - сказала женщина. - И я думаю, это все равно личная информация, которую нельзя раскрывать.
        - Моя сестра умерла, - сказала я.
        - Ой! Ужас какой!
        - Я рассказываю только потому, что вас беспокоит неприкосновенность личной информации, - объяснила я. - Если вы были с ней знакомы, но она просила никому не говорить, что приезжала в Калифорнию, то не волнуйтесь. Я уже об этом знаю, так что не думаю, что она была бы против, если бы вы мне что-то рассказали - если вам есть что рассказать.
        Женщина покачала головой:
        - Я ее не знаю, но очень вам сочувствую.
        - Спасибо.
        - Если хотите спеть что-нибудь из «Бриолина», пожалуйста. Я спрошу менеджера, можем ли мы не брать с вас минимальную плату.
        - Нет, не надо, - отказалась я. - В любом случае спасибо. А они тут все время поют? - спросила я про пару на сцене.
        - Дженни и Джил? Они часто у нас бывают.
        - Я спрошу их, знают ли они мою сестру. И потом мы уйдем.
        Но Дженни и Джил тоже не знали Талли, по крайней мере судя по их словам. Мы направились к выходу. Видимо, Адам сам расстроился, что ничего не вышло, потому что стал нахваливать «Бель-Эйр», мол, у него хорошее предчувствие. В детстве ему всегда везло в игровых автоматах - он был мастером скибола и заработал столько талонов, что однажды выиграл огромного плюшевого тигра. Тигр был практически как настоящий, он висел высоко, над призовой будкой, а на табличке у него на шее было написано, что он стоит десять тысяч талонов. Большинство детей зарабатывали, сколько получалось, - пятьдесят, сто талонов, - и покупали призы попроще. Пушистые брелоки, пружинки, китайские ловушки для пальцев. Вот и все. Им не хватало терпения, чтобы накопить на что-то серьезное. Но Адам верил в отсроченное вознаграждение и метил в главный приз. К тому же он был настоящий бог скибола.
        - Этот тигр до сих пор стоит у меня в комнате, - сказал Адам. - В шестом классе я провел генеральную зачистку комнаты от мягких игрушек. Заставил маму все раздать - кроме тигра. Я не мог расстаться со своей королевской наградой!
        - Естественно.
        - Смотри, - сказал Адам.
        - Куда?
        - В окно, направо. Видишь башни?
        - Да.
        - Это «Бель-Эйр».
        Он повернул направо, и мы проехали через ворота замка по (бутафорскому) подъемному мосту. Вместо рва была трава, точнее отдельно растущие пучки травы. В целом «Бель-Эйр» выглядел так, как будто переживал не лучшие времена. Замок казался немного уставшим, и на угловой башне облупилась краска.
        - Когда ты последний раз здесь был? - спросила я.
        - Кажется, на день рождения Родди Веги в седьмом классе, - ответил Адам. - Здесь во дворе есть картинг, и знаешь, пока у тебя нет водительских прав, круче этого нет ничего.
        - Наверное.
        - Но на самом деле довольно грустно приезжать в место, которое любил в детстве, и видеть его таким, каким его, наверное, видели твои родители. Ты убедишься, внутри еще хуже.
        У стен огромного вестибюля размером со склад стояли десятки автоматов для видеоигр, пинбола и, конечно, скибола. Я увидела призовую будку с разными безделушками, которые можно было купить за талоны, а над будкой висели гигантские мягкие игрушки (но тигра среди них не было). Я спросила парня на кассе, знает ли он Талли. Он ответил, что не знает. Кроме него, в «Бель-Эйр» было еще несколько сотрудников в полосатых судейских футболках. Нет, они тоже ее на знали, и тот же ответ мы получили во дворе в зоне картинга и мини-гольфа.
        - А во сколько вы закрываетесь? - спросила я.
        Я уже спрашивала, когда звонила в «Бель-Эйр», сидя на школьной лестнице.
        - Мы открыты с одиннадцати утра до восьми вечера с понедельника по четверг, - ответил парень по имени Харрис. - В пятницу и субботу до десяти, а в воскресенье закрываемся в семь.
        - В полночь никогда не работаете? - спросила я.
        - С тех пор как я тут работаю, график один и тот же, - ответил он.
        - А давно вы тут работаете?
        - Почти три года.
        - И за все это время не было каких-нибудь ночных вечеринок или чего-то такого?
        - Типа дня рождения?
        - Ну да или любой другой праздник, который затянулся допоздна. Например, если кто-то забронировал все заведение и пригласил гостей до полуночи?
        - Сколько у вас гостей? - поинтересовался Харрис.
        - Да я просто гипотетически спрашиваю, - сказала я. - Если бы у меня было достаточно гостей, чтобы заполнить все заведение, я бы могла его забронировать целиком?
        - Наверняка, хотя, если честно, этим не я занимаюсь. Давайте я позову менеджера. Эй, Мелинда! - позвал Харрис.
        К нам подошла женщина из команды в полосатых футболках и рваных джинсах, и я вспомнила папу, который (конечно же) был последовательным противником рваных джинсов. Он даже придумал на этот счет правило: он не просто сам не покупал нам с Талли такие джинсы, но и запретил нам тратить собственные деньги на одежду, в которой намеренно были сделаны порезы и разрывы. Папа и слушать не хотел, что такие джинсы - самый пик моды и их носят все наши друзья. Ему такая одежда казалась оскорбительной. «Когда я был студентом, то вынужден был ходить в рваных джинсах с заплатками, потому что у меня не было выбора - просто не было денег купить новые», - рассказал он мне и Талли. Это был единственный раз, когда он хоть что-то рассказал про те лишения, которые ему пришлось пережить, и про то насколько изменилась его жизнь после смерти родителей. Мы с Талли смирились с запретом на рваную одежду.
        Хотя теперь на одних джинсах Талли разрывы все же были. На тех, которые с нее срезали в больнице и которые теперь лежали на верхней полке моего шкафа, вместе с остальными ее «личными вещами».
        - Чем могу помочь? - спросила Мелинда.
        Я повторила вопрос, который задавала Харрису. Мелинда сказала, что «Бель-Эйр» никогда не работал до полуночи, а если бы кто-то попытался пробраться туда в полночь, то сработала бы сигнализация и камеры наблюдения, но такого уже давно не происходило - последний раз это был розыгрыш одного студенческого братства. Тогда несколько парней попытались ночью забраться в замок по стенам, но это случилось два года назад, и это были парни. Один из них сломал себе ногу. Руководство «Бель-Эйр» решило, что это достаточное наказание, и не стало обращаться в суд.
        Я показала Мелинде фотографию Талли, чтобы мое расследование было максимально аккуратным, хотя и не ждала, что она ее узнает, - она и не узнала. Мы с Адамом пошли обратно к машине.
        - Мне сегодня никуда не надо, - сказал он. - На самом деле я совершенно свободен до завтрашнего утра, когда мне надо будет к маме на работу, куда я пойду против своей воли. Так что одно твое слово, и я отвезу тебя, куда захочешь.
        Мило с его стороны, но я подумала, что на сегодня хватит.
        - Спасибо, - поблагодарила я. - Просто отвези меня к тетиному дому.
        - Без проблем.
        20
        ДОМА Я РАССКАЗАЛА ТЕТЕ Элизе все, что выяснила во время поездки с Адамом в Заливу, то есть практически ничего.
        - Я думала, этот список - обычная головоломка Талли, и все, что мне нужно сделать, - это приехать сюда, а ответы уже давно меня ждут. Но пока не получилось разгадать ни одной загадки.
        - Ты ведь догадалась, что надо приехать сюда, - сказала тетя Элиза. - И про закусочную, не говоря уже об улице Кресан. За это я очень благодарна.
        - Я тоже, - произнесла я совершенно искренно.
        Действительно, я была благодарна судьбе, что в мою жизнь вернулась тетя. Но иногда, даже когда прямо перед тобой сидит человек, за которого надо испытывать благодарность, тебя переполняет такая грусть, что благодарность совсем не чувствуется. Как когда раввин Бернштейн во время траура сказал, что мы должны быть благодарны за то, что Талли вообще существовала в нашей жизни. Я и была благодарна, что Талли у меня была, но на ее похоронах испытывала совсем другое чувство.
        Если бы чувства участвовали в игре «камень-ножницы-бумага», грусть оказалась бы сильнее благодарности.
        - Вы не против, если я пойду наверх ненадолго прилечь? - спросила я тетю Элизу.
        - Конечно, нет, - ответила она. - Я сама хотела передохнуть.
        Я помогла ей лечь на диван, положила ногу на специальную подушку и принесла стакан воды. Потом поднялась наверх в свою комнатку и осторожно закрыла дверь.
        В этой комнате жила Талли, и я знала, что, хотя прошло время и тетя Элиза, наверное, тут пропылесосила, протерла пыль с полок и поменяла постельное белье на раскладном диване (до того, как сломала ногу), частички Талли все равно остались в этой комнате. Прошлой осенью на физике нам рассказывали о последнем вздохе Цезаря. Юлий Цезарь испустил дух и умер в Древнем Риме. Этот последний вздох содержал несколько секстиллионов молекул, которые в течение многих лет после его смерти разлетелись по всей планете. И теперь с каждым вдохом мы вдыхаем примерно одну молекулу из последнего дыхания Цезаря. В это трудно поверить, но это чистая правда. И не только молекулы Цезаря, мы вдыхаем молекулы последних выдохов всех существ, которые когда-либо жили на планете. Любимая певица? Вы вдыхаете ее дыхание. Дыхание заклятого врага. Бронтозавры, птицы додо и калифорнийские медведи - их дыхание вы тоже вдыхаете.
        Я набрала полную грудь воздуха с частичками Талли и всех остальных, кто жил на белом свете - наверное, Талли больше, чем всех остальных, потому что она находилась прямо здесь, в этой комнате. Здесь она спала. Я задержала дыхание на несколько секунд, не желая выдыхать и отпускать ее. В пучке света, пробивавшемся из окна, кружились пылинки. В детстве, задолго до уроков физики, Талли рассказала мне про молекулы. «Все предметы во вселенной состоят из молекул, - сказала она. - И невооруженным глазом их не видно». Несколько дней спустя мы сидели в «берлоге». Шторы были задернуты, но через щели пробивались ленточки света, а в них проглядывались освещенные пылинки. «Талли! - закричала я. - Я вижу молекулы невооруженным глазом! Я ВИЖУ МОЛЕКУЛЫ НЕВООРУЖЕННЫМ ГЛАЗОМ!» - «Ах, Слоник», - вздохнула сестра. «Что?» - спросила я. «Ничего».
        Она не стала меня разубеждать, и теперь я думала: сколько еще всего я себе насочиняла, а Талли просто не стала развеивать эти иллюзии?
        21
        ПОКА Я ГУЛЯЛА С АДАМОМ, соседка тети Элизы привезла ей покупки из магазина, и теперь на кухне было полно продуктов. Я вызвалась приготовить нам ужин. Не то чтобы я была королевой стряпни, но готовить какие-то простые вещи, например спагетти или курицу, умела. Тетя Элиза сидела на стуле у кухонного островка и показывала мне, где что находится - фольга для запекания, столовые приборы, тарелки. Тарелки были разрисованы мелкими бабочками, как обои в ванной и татуировка у Талли на бедре.
        - Вы знали, что у Талли была татуировка в виде бабочки? - спросила я.
        - Нет.
        - Я увидела ее впервые в ту последнюю ночь в больнице, когда мы… когда мы с ней прощались. Тетя Элиза закрыла глаза и не открывала их чуть дольше, чем если бы просто моргала, а затем кивнула.
        - Талли была помешана на эффекте бабочки. Знаете, что это такое?
        Тетя Элиза снова кивнула.
        - Я решила, что она поэтому ее набила. Но, возможно, это из-за ваших бабочек.
        - Когда мы с Даной были маленькими, мама рассказала нам историю о детях холокоста. Его жертвами стали какие-то наши родственники. Моя бабушка - твоя прабабушка - спаслась.
        - Знаю. Талли много об этом рассказывала. В детстве она часто писала на подошвах имя Гитлера, чтобы попирать его ногами при ходьбе. Когда чернила стирались, она делала новую надпись и повторяла так снова и снова.
        - Моя мама очень бы гордилась таким мятежом, - сказала тетя Элиза. - Она бы рассказала всем своим подругам, сколько пыла в ее внучке, и, может быть, даже сама написала бы имя Гитлера на подошвах своих мокасин. Она всегда носила мокасины фирмы «Миннетонка», потому что они были очень удобные. - Тетя помолчала. - Давно я не вспоминала про те мокасины.
        Я провела пальцем по контуру одной из бабочек на тетиной тарелке.
        - Так что за историю вам рассказала ваша мама?
        - А, точно. Она слышала, что когда война закончилась и американцы пришли освобождать концлагеря, то на стенах бараков увидели нацарапанных бабочек. Думаю, карандашей у детей не было, так что они выцарапывали их палочками или даже собственными ногтями.
        У меня по коже пошли мурашки, как будто я слышала, как дети выцарапывают ногтями бабочек на стенах бараков.
        - Детей уже не было, и некого было спросить, как они рисовали бабочек, - сказала тетя Элиза. - Кто-то погиб в газовой камере, кого-то расстреляли, кто-то умер от голода. Американцы показали рисунки психологу, и она сказала, что, по всей видимости, дети знали, что они в ловушке и скоро умрут. Они утешали себя мыслями, что после смерти превратятся в бабочек, легких и свободных. Конечно, никто не знает наверняка, зачем они их рисовали, но после этого рассказа Дана стала коллекционировать бабочек.
        - Стой! - воскликнула я. - Мама коллекционировала бабочек?
        В первую секунду это показалось мне откровением, но как только я произнесла эти слова, то поняла, что здесь нет ничего удивительного. Я выросла в доме, переполненном предметами в виде бабочек. Они всегда были с нами, а когда все время живешь в окружении чего-то, не всегда понимаешь его значение - в форме бабочки была подставка, которую мы ставили на стол под горячее из духовки, держатели для книг на полках в гостиной, выключатель в ванной и многое другое. Почему я про них не вспомнила, когда увидела татуировку Талли? Возможно, потому что настолько к ним привыкла. Или потому что Талли никогда ими особенно не интересовалась. О них мы никогда не говорили так, как об эффекте бабочки.
        - Вы рассказывали Талли историю о бабочках холокоста, когда она сюда приезжала?
        - Кажется, нет.
        - Но она наверняка ее знала, - предположила я. - Видимо, мама ей рассказала. Когда она умерла, Талли было уже семь лет - не очень много, но не так уж и мало для подобного разговора. Наверняка поэтому она и сделала такую татуировку. Иначе она бы никогда не стала этого делать.
        - Люди постоянно нас удивляют, - заметила тетя Элиза. - Однажды я встречалась с парнем - таких чопорных людей я никогда не встречала.
        - Если не считать моего папу, - вставила я.
        - Рядом с ним твой папа - просто хиппи, так что представь мой шок, когда парень снял рубашку, а у него на всю грудь татуировка тигра.
        - Да, но Талли была принципиально против, - сказала я. - Много лет назад Дин упрашивал ее сделать татуировку. Она отказалась, потому что во время холокоста евреям набивали татуировки насильно. Но у нее на бедре была бабочка, и это абсолютно логично.
        - Почему?
        - Каждый раз, когда у меня что-нибудь случалось, Талли всегда напоминала, что другим приходилось намного хуже. Иногда это страшно раздражало, потому что мне было ужасно грустно, и я просто хотела, чтобы она поняла, как мне плохо. Но она, как обычно, была права. Только представьте, как бы обрадовались дети с бабочками, окажись они на моем месте или на месте Талли. Какая ирония, что в итоге она умерла таким образом, ведь ее жизнь не была так ужасна, как жизнь тех детей.
        - Тут у меня есть пара замечаний, - сказала тетя Элиза. - Во-первых, хорошо, когда видишь мир дальше собственного носа, к этому все должны стремиться, но трудности - понятие относительное, и у всех нас бывают плохие дни. Мы не соревнуемся друг с другом, у кого жизнь тяжелее.
        - Знаю, - кивнула я.
        - А во-вторых, суть депрессии не в том, трудна у тебя жизнь или нет. Это болезнь, а болезням свойственна боль. Когда депрессия сопровождается суицидальными мыслями, как в случае Талли, это значит, что человек испытывает невыносимую боль, конца которой не видно. Далеко не факт, что эти люди хотят умереть, но в смерти они видят единственный способ прекратить свои страдания.
        - Я все это знаю, - сказала я. - Я столько времени провела перед компьютером, читая все что только можно на эту тему. Просто именно Талли постоянно твердила, что надо смотреть на жизнь шире, и сложно представить, что такой человек… принял подобное решение. Потому что даже если она была больна, то сделала осознанный выбор.
        - Слоун…
        - Нет, правда.
        Я начала терять самообладание. Что бы ни сказала тетя Элиза, это не отменяло того, что Талли приняла решение. Ряд решений: выбрала лекарство, положила таблетки в рот, проглотила их. Все это были осознанные действия. Я не понимаю, как она могла так со мной поступить. Она меня бросила. Разве я для нее ничего не значила?
        - Разве она меня не любила?
        - Ах, дорогая, - вздохнула тетя Элиза. - Она тебя очень любила. Любила сверх всякой меры. Но иногда людям, думающим о самоубийстве, кажется, что их близким будет лучше без них.
        - Я не верю, что Талли могла так подумать, - возразила я. - Она была умная. У нее был зашкаливающий коэффициент интеллекта. Она была такой талантливой. Такой красивой…
        - Страдания не всегда видны, - заметила тетя Элиза. - Зачастую те, кто испытывает страшную боль, выглядят совершенно обычно. И нельзя угадать, что у них происходит внутри.
        - Знаю, - сказала я. - Когда я приехала сюда, в Калифорнию, и шла по аэропорту, то как раз подумала, что другим, наверное, кажусь совершенно обычным человеком, и никто из прохожих в жизни бы не догадался, что со мной произошло. Наверняка некоторые из них тоже переживали какую-нибудь трагедию, но по ним это не было видно. Внутри у нас столько всего. Столько переживаний, которые никто не видит.
        - Да, - кивнула тетя Элиза. - И не важно, какой умной и красивой всем казалась Талли, внутри у нее тоже были свои переживания.
        - Когда я увидела ее последний раз на больничной каталке, то не могла поверить, какой же она была маленькой, - сказала я. - Но она всегда была маленькой. В ее маленьком теле столько всего помещалось. Все ее мысли, всё, что она вычитывала в книгах, интернете или еще где-нибудь. Истории о выживании. Она никогда ничего не забывала. Ей нравилось помогать другим. Но помочь можно не всем. Выживают не все. Как дети во время холокоста. Поэтому Талли и сделала такую татуировку. Она оставила нам этот кусочек головоломки, как те дети оставили рисунки с бабочками. И поэтому… - У меня оборвался голос.
        - Слоун, все хорошо, - сказала тетя Элиза.
        - Нет, не хорошо, - возразила я. - И Талли это знала. И поэтому она сама не смогла выжить. Потому что с другими людьми продолжало происходить что-то плохое, и для нее это было слишком. Она просто не могла этого вынести.
        Тетя Элиза с трудом поднялась со стула. Костыли ударились об пол, и она схватилась за столешницу.
        - Талли так переживала за других, - сказала я. - Ей, наверное, было ужасно одиноко. Надо было показать ей, что мне тоже не все равно. Но я этого не сделала. Никому не было дела, и поэтому она решила, что мне на нее плевать.
        - Это не так.
        - Нет, всё так, - твердила я. - Иначе она была бы сейчас жива.
        Тетя Элиза добралась до моего конца кухонного островка. Одной рукой она держалась за столешницу, а второй обняла меня. Я не заслужила ее объятий, ведь когда я была нужна Талли, я ее не обняла. Даже на прощание. Остановилась на минутку около двери, а затем бросила ее. Но тетя Элиза обняла меня так крепко, что в итоге я сдалась и прижалась к ней, и было уже непонятно - это она меня держит, пока я рыдаю, или я ее держу, пока она стоит на одной ноге.
        - Я должна была остаться с ней, - пробормотала я еле слышно, так что тетя Элиза вряд ли меня услышала. Мой голос тонул в слезах.
        Прозвенел таймер, но еще довольно долго, кажется целую вечность, ни одна из нас не шевелилась. Когда я наконец ее отпустила, то помогла тете Элизе опереться на столешницу и принесла ей костыли. Она доковыляла до стола. Я вытащила курицу из духовки. Но она пригорела, да нам уже и не хотелось ужинать.
        22
        В ПОНЕДЕЛЬНИК МЫ С ТЕТЕЙ Элизой остались дома. Она показала мне несколько упражнений из йоги. Из-за травмы обычную программу пришлось адаптировать. Но она могла делать движения корпусом, сидя на стуле. Я повторяла за ней, перекатывала плечи, сгибалась то вправо, то влево, тянула спину.
        - Теперь закрой глаза, - сказала тетя Элиза. - Сосредоточься на своем дыхании. Вдыхай через нос. Вот так. А теперь медленно выдыхай через рот… хорошо. Снова вдох, медленно. Чтобы продлить вдох, мысленно посчитай до трех. Раз. Два. Три. Хорошо.
        Позже я позвонила Джуно узнать, как проходит первый день у Хоганов. До этого мы с ней немного переписывались. Джуно писала, что «все шикарно», но, когда она ответила на звонок, я услышала звуки, наводящие на мысль о зоопарке или вселенской катастрофе.
        - Все хорошо? - поинтересовалась я.
        - Все под контролем. Вообще не переживай, - ответила она.
        Было слышно, как кто-то имитирует сирену, а кто-то кричит.
        - Точно под контролем?
        - Ха-ха, - усмехнулась она. - На что я только не готова ради тебя. Хотя я согласилась прийти только при условии, что ты тоже здесь будешь.
        - Прости, - сказала я.
        - Прости, что давлю тебе на совесть, - откликнулась она. - Осталось всего пять дней.
        - Четыре с половиной, - уточнила я.
        - Зато дети успешно отвлекают меня от мыслей о Купере. Хотя я все равно думаю о нем и о том, что они делают с Одри, вот, например, сейчас…
        - Ох, Джуно. Гони от себя эти мысли.
        - Ничего не могу поделать. Я просто подумала…
        Она не договорила.
        - О боже!
        - Что?
        - Что-то упало, - сказала она.
        Послышалось частое дыхание, и я поняла, что она бежит в другую комнату.
        - Нельзя было оставлять их одних. Но им уже восемь лет. По идее они уже способны прожить без меня пять минут.
        Послышался детский крик. Крик - нехороший знак. Хотя если они кричат, значит, живы.
        - Что тут происходит? - услышала я вопрос Джуно, и все трое хором затараторили в ответ.
        Неожиданно строгим голосом Джуно произнесла:
        - Хватит! Никакого убийства! Слышите меня? Все замолчали и слушаем меня. Отныне в этом доме запрещено любое убийство!
        Послышалось мычание, и я представила, как дети неохотно соглашаются на запрет убийства.
        - И вот еще что, - сказала Джуно. - Я сейчас разговариваю по телефону со Слоун…
        - ПРИВЕТ, СЛОУН!
        - Подождите здороваться, - остановила их Джуно. - Слоун слышала, как вы тут пытаетесь друг друга поубивать.
        - Я не…
        Джуно прервала ребенка, который пытался что-то сказать (один из мальчиков - Томас или Те о).
        - Я сейчас поставлю таймер на пять минут. Поиграйте пока, и если будете вести себя тихо пять минут, то сможете с ней поздороваться. Слоун, ты еще там?
        - Да, я здесь. И поражена, что ты на самом деле устанавливаешь правила. Думала, в твоей семье в правила не верят.
        - Мы верим в негласные правила, - сказала она. - Мама никогда не объясняла мне, что выбрасывать Эдди из окна - это моветон.
        - Я смотрю, ты стала использовать слова из лексического минимума, - похвалила я.
        - Да, ну так вот именно это сейчас и произошло. Мальчики пытались вытолкнуть Мелани из окна. Мы, конечно, на первом этаже, но все равно.
        - Тогда, наверное, не стоит тебе снова оставлять их одних, - сказала я.
        - Я и не оставляю. Стою у окна, пока они мастерят свои поделки. Они смогут поговорить с тобой через четыре минуты и двенадцать секунд. Если ты не против.
        - Не против.
        - Отлично, а то это первый раз за весь день, когда они замолчали, - и всё потому, что я пообещала наградить их разговором с тобой. Они тебя очень любят. Ждут не дождутся, когда ты вернешься.
        - Может быть, я вернусь пораньше, - сказала я.
        - Правда? Не могу определить, шутишь ты или нет.
        - Не шучу, - ответила я. - По крайней мере мне так кажется. Не хочу обижать тетю. Но ведь не так-то просто принимать гостей, когда ты в таком состоянии, так что, может быть, она даже хочет, чтобы я уехала, но ей неудобно мне об этом сказать.
        - Сомневаюсь, что она хочет, чтобы ты уехала, - сказала Джуно.
        - Ну да, я тоже, - призналась я. - Но мне так тяжело. Вчера я кое-что поняла про Талли и с тех пор пыталась осмыслить, что это значит.
        - Пять минут уже прошло? - послышался крик.
        - Прошло три минуты и четыре секунды, - отчеканила Джуно. - Но если вы опять начнете драться, я обнулю таймер. Прости, Слоун. Что ты говорила?
        - Думаю, список был… даже не знаю, чем он был. Но он привел меня сюда, и я познакомилась с тетей, но в остальном я просто не знаю, что еще мне делать в Калифорнии, и от этого еще больше скучаю по Талли. Я хочу домой. Папа расстроится, что я уехала из Стэнфорда, но ведь на самом деле я даже не в Стэнфорде, так что это не аргумент.
        - Только скажи, и я поменяю твой билет, - сказала Джуно.
        - А это дорого?
        - Ах, Слоун, ты же знаешь, мне на это наплевать. Я могу даже купить тебе обратный билет в первом классе.
        - Нет! - воскликнула я. - Пообещай, что не будешь этого делать.
        - Что? Я тебя не слышу.
        - Джуно, пожалуйста. Я серьезно. Мне будет ужасно неудобно.
        - Хорошо, - согласилась она. - Обойдемся без первого класса. Но даже если обмен билета сколько-нибудь стоит, вообще не переживай. Утром я проверила баланс на кредитке - ты ни цента не потратила.
        - Я здесь всего три дня.
        - За три дня можно потратить кучу денег. Я думала, ты поехала туда немного развлечься.
        - Ты же знаешь, я не поэтому поехала.
        - Знаю. Просто пытаюсь хоть как-то поднять тебе настроение, даже если ты не хочешь лететь первым классом. Может, хотя бы бизнес.
        - Ни в коем случае, - заявила я. - Но я подумаю насчет приехать пораньше, если ты не против.
        - Конечно, не против.
        - Спасибо, Джу. Я перезвоню тебе чуть позже.
        - Уже прошло больше пяти минут! - закричал один из братьев. - Я следил за часами!
        - Ой, прости, малыш. Слоун сейчас не может говорить, - сказала Джуно.
        - Конечно, могу, - возразила я. - Дай им трубку.
        23
        ПОСЛЕ ЗВОНКА Я НЕСКОЛЬКО часов раздумывала, остаться мне или уехать, взвешивая все за и против, и в итоге решила лететь домой. Я планировала позвонить Джуно после ужина и попросить ее поменять билет на завтра, то есть вторник, чтобы уже в среду я могла вместе с ней сидеть с детьми. Еще один день она продержится без меня, а с папой я разберусь, когда вернусь домой.
        Но нельзя было просто ни с того ни с сего заявиться домой. А вдруг от испуга у папы случится сердечный приступ? (Вот о чем приходится думать, когда у тебя остался только один родитель и больше нет сестры.) Надо будет позвонить ему перед домом или, может быть, по дороге из аэропорта - скажу, что не справилась. Что соскучилась по дому. Если он разочаруется во мне, ну и пусть. Я в нем тоже разочаровалась.
        С другой стороны, была тетя Элиза. Мы только что нашли друг друга. К тому же она сломала ногу, и я ей помогала. Но ведь, не считая последних трех дней, она все время была одна, и ее соседи готовы ей помогать. Какая разница, уеду я во вторник или в воскресенье? Все равно тетя в итоге останется одна, и по крайней мере она шла на поправку.
        Самое главное, что мы снова встретились. Наладили отношения и теперь обязательно будем поддерживать связь. Точно так же поступила Талли. Так что я примирилась с тем, что уеду раньше, но все никак не могла сказать об этом тете Элизе. Сначала я думала, что скажу, когда она будет сидеть на кухне, пока я готовлю ужин. Потом решила, что лучше за ужином. За ужином я подумала, что скажу ей, когда помою посуду, и мы усядемся вместе на диване.
        - Отличный ужин, Слоун, - похвалила она.
        Я приготовила пасту с пармезаном и еще гарнир из брокколи для тети Элизы. (Сама я брокколи не люблю. Даже не знала, как ее готовить, но тетя Элиза давала мне четкие инструкции по ходу дела.)
        - Да ерунда, - сказала я.
        - Не ерунда, - возразила она. - Мне так повезло, что ты приехала.
        О-о.
        - Жалко, что нет никакого тортика на десерт, - продолжила она. - Если, конечно, ты до сих пор их любишь.
        - Люблю.
        - Я так и подумала, - улыбнулась она. - Это было твое первое слово.
        - Не знала, - сказала я.
        - Наверное, мамино влияние, - предположила тетя Элиза. - Она испытывала особые чувства к праздничным тортам, которые делают на день рождения. Возмущалась, что их можно есть только по этому случаю, и считала, что на каждом куске должно быть по розочке, чтобы каждый кусок был самый лучший.
        - Надо же, - сказала я. - Эти розочки всегда выбивали меня из колеи на чужих днях рождения. Родители выносили торт. Розочки на нем всегда были только в уголках, и дети тут же начинали их разбирать. Я никогда не успевала прокричать «чур, моя!», поэтому розочки мне не доставались - однажды я не получила розочку даже на собственном дне рождения.
        - При твоей маме такого бы не произошло, - улыбнулась тетя Элиза.
        Но через мгновение улыбка исчезла. Я знала, что в этот момент мы обе скучали по моей маме, - я думала о том, что могло бы быть, а тетя Элиза скучала по своей сестре, что, разумеется, заставило меня думать о Талли. Больше всего я скучала по ней.
        - Талли говорила, что все эти годы твой папа ни с кем особенно не встречался, - сменила тему тетя Элиза.
        - Были какие-то женщины, но ничего серьезного, - ответила я. - Когда я была маленькой, Талли сказала, это потому, что у него была травма. Я думала, она имела в виду его палец.
        - Его палец?
        - В пять лет ему прищемило левый мизинец дверью автомобиля, - сказала я. - Отрезало верхнюю фалангу.
        - Ой, точно, - вспомнила тетя Элиза. - Твоя мама как-то раз призналась, что ей нравится держать его за руку и нащупывать этот маленький недостаток. Ее это успокаивало.
        - Меня это пугало, - сказала я. - Пальцы должны быть целыми, и я все время думала, куда делась недостающая часть. Ее выкинули или где-то хранили? Положили в стеклянную банку в лаборатории? Отдельно или с другими отрезанными пальцами? Может быть, какой-нибудь врач, помешанный на пальцах, взял папин мизинец в свою коллекцию и проводил на нем эксперименты? Там были только пальцы рук или пальцы ног тоже?
        Тетя Элиза рассмеялась.
        - А больше всего я боялась, что и с моим мизинцем случится что-то плохое. Или с другими пальцами. Иногда я сжимала руки в кулаки, чтобы проверить, все ли пальцы на месте. А потом думала: «Милые пальчики, как же я вас люблю. Как хорошо, что вы все со мной».
        - Неудивительно, что ты пишешь, с таким-то воображением. Действительно впечатляет.
        - Ну не знаю, - протянула я. - Но спасибо.
        - Ты разговаривала с папой с тех пор, как сюда приехала?
        - Не очень. Мы немного переписывались. Он спрашивал, как прошел первый день занятий. Я ответила: «Супер! Учитель почти так же хорош, как доктор Ли. Столько нового!»
        - Ну, ты уже скоро вернешься в Миннесоту - я бы сказала, слишком скоро. Но я понимаю, что тебя там ждут дела.
        - Тетя Элиза, я хотела вам кое-что сказать, - начала я.
        Но тут у меня завибрировал телефон. Уф! Спасенная звонком, я была рада любой отсрочке, чтобы оттянуть момент, когда надо будет рассказать тете Элизе, что я поменяла планы. Хотя я подумала, что наверняка мне написала Джуно, чтобы напомнить, что я должна принять решение насчет билета. Но на экране высветилось имя Адама. С тех пор как днем ранее он подвез меня до дома, он мне не писал, да я и не ждала. Прошел всего день, хотя казалось, что намного больше. Время - такая странная штука.
        Иногда кажется, что вчера было год назад, а год назад ощущается как вчера.
        - Что такое, дорогая? - спросила тетя Элиза.
        - Подождите. Мне Адам написал.
        «Какие планы на неделю?» - спросил он.
        Я: «Еду завтра домой».
        Я еще не просила Джуно поменять обратный билет, а в Миннесоте было уже поздно. Джуно вряд ли уже спала, но все-таки время поджимало.
        Я хотела сначала поговорить с тетей Элизой. Слова уже почти сорвались с языка, но тут пришло новое сообщение от Адама: «Думал, ты на всю неделю».
        Я: «Передумала».
        Адам: «Хорошо, что я тебя поймал. Нельзя тебя отпускать, пока ты не попробовала бутербродное мороженое в „Креме“. Заеду за тобой в 10?»
        Я: «Давай».
        24
        Я НАПИСАЛА ДЖУНО, ЧТО все еще хочу завтра улететь, но пока не успела рассказать тете. Продавались билеты на два рейса, и я хотела спросить тетю Элизу, какой вариант ей удобнее.
        Я: «Тебе надо знать прямо сейчас или я сначала встречусь с Адамом поесть мороженого?»
        Джуно: «Давай, угости его по полной!!!»
        Я: «Так и планирую, я угощаю».
        Джуно: «Плати моей картой. Не забудь, я все вижу».
        Через двенадцать минут приехал Адам, и мы поехали в «Крем» - в Пало-Альто на Юниверсити-авеню.
        - Это там, где Стэнфорд? - спросила я.
        - Да, - ответил Адам.
        Юниверсити-авеню - очень оживленная улица. Там много ресторанов, магазинов и несколько отелей. На обочине толпились люди, многие из которых были похожи на студентов или школьников, приехавших в Стэнфорд на неделю на курс писательского мастерства. Мы пронеслись мимо высокой девушки со смуглой кожей. Она могла бы быть моей испанской соседкой. Какое там имя я ей придумала?… А, Изабелла Лопес.
        Здорово, когда можно наконец познакомиться лично, подумала я, а потом вспомнила, что соседку я вообще-то выдумала. У меня так часто бывало - например, когда мы с друзьями гуляли по торговому центру. Джуно говорила, что по мне сразу видно, когда я уношусь мыслями куда-то далеко, потому что у меня сразу мутнеет взгляд. Я часто засматривалась на незнакомых людей и придумывала им целые жизни, а потом шла домой и записывала свои вымыслы. Но сейчас все было не так. Я придумала Изабеллу не потому, что хотела потом записать ее историю. Я просто собирала детали, которые можно было предложить папе, если он станет меня расспрашивать: вот люди, с которыми я жила в общежитии, а вот сюда мы ходили после занятий. Конечно, на все это ему будет наплевать, когда я признаюсь, что не доучилась.
        В «Креме» можно было выбрать печенье для основы (я выбрала шоколадное, самую классику), наполнитель из мороженого (я взяла ванильное) и присыпку (обычная шоколадная крошка). Адам заказал вафлю в качестве основы, шоколадное мороженое с орехами и маршмеллоу и нутеллу сверху.
        - А можно я еще одно возьму? - спросила я парня за прилавком.
        Из-под его фирменной кепки выбивалась копна рыжих волос.
        - В два горла? - пошутил Адам.
        - Это для тети, - сказала я, решив взять ей вкус праздничного торта, по понятным причинам.
        - Оно же растает.
        - До ее дома всего минут десять. Может быть, чуть помнется, но не сильно.
        - Может, сначала съедим свое?
        - Не хотелось бы оставлять тетю надолго в последний вечер.
        - Да мы не прям допоздна, - сказал Адам. - Я очень быстро ем мороженое. А ты?
        - Да, но очередь… - замялась я.
        Я вдруг отчетливо ощутила: люди за мной ждут, когда я наконец уйду.
        - Мы можем еще раз постоять - если, конечно, ты выдержишь меня лишние пять минут.
        - Ладно.
        - Супер.
        Адам расплылся в улыбке, а я достала кошелек быстрее, чем он, и расплатилась за наше бутербродное мороженое.
        - Да что ж такое! - воскликнул он.
        - Кто не успел, тот опоздал, - парировала я.
        - Вообще-то я получил бесплатное мороженое. Но не будет ли с моей стороны сексизмом принять этот дар?
        - Ну, зато ты нас сюда привез, - сказала я. - Так что все честно.
        Внутри «Крема» было всего два столика, оба заняты, поэтому мы вышли прогуляться на улицу.
        - Кстати, спасибо, - сказал Адам, помахав мне своим мороженым.
        - Пожалуйста. Ух ты, давай зайдем в этот магазин?
        - Какой? «Ретро-планету»?
        - Да, хочу купить что-нибудь лучшей подруге. Она любит все старое, так что…
        - Так что ретромагазин подходит идеально, - сказал Адам. - Пойдем.
        Но как только мы зашли, парень за прилавком взглянул на нас и наше бутербродное мороженое.
        - Еда и напитки запрещены, - отрезал он.
        Пришлось выйти.
        - Присядем на минутку, - предложил Адам.
        Он показал на скамейку, установленную вокруг дерева.
        - Это что, секвойя?
        - Да. Разбираешься в деревьях?
        - Не очень. Просто когда гуглила Залив, мне попадалось много статей про секвойи. В жизни они меньше, чем я думала.
        - Это потому что в Пало-Альто нет старых деревьев. За гигантскими секвойями надо ехать в Биг-Сур.
        - Это далеко отсюда?
        - Пара часов, - сказал Адам. - Может, три. Мы ездили туда в детстве.
        - Кто вы?
        - Я с одноклассниками. Это популярное место для школьных экскурсий - есть где разгуляться. Секвойи там, наверное, метров сто высотой, а стволы у них - метров пять в обхвате. Некоторым из них по тысяче лет или даже больше.
        Я встала и запрокинула голову, чтобы посмотреть на верхушку дерева. Эта секвойя была метров двенадцать высотой. Будет ли она расти здесь через тысячу лет и какой высоты достигнет? Я прошлась вдоль круглой лавочки. На другой стороне ствола было прибито штук двадцать объявлений. Меня вдруг накрыло воспоминание о Талли. Было странно обнаруживать ее в своих мыслях. Когда она была жива, мне не надо было уделять мыслям о ней особое внимание, ведь она никуда не денется. Но теперь, потеряв ее, я чувствовала ответственность сохранить сестру у себя в памяти.
        Адам подошел сзади.
        - Талли однажды сказала мне, что объявления на кнопках вредят деревьям, - поделилась я. - Кора - это защитный слой, как кожа, и, если проткнуть ее гвоздями или кнопками, дерево может заболеть.
        - Что ж, - сказал Адам и потянулся выровнять сгиб на одном объявлении. - Если хочешь, можем организовать протест. Но тогда придется делать листовки, а для этого нужна бумага. Разве не лицемерие тратить бумагу на протест, если мы хотим спасти деревья?
        - Используем переработанную бумагу, - сказала я, слабо улыбнувшись.
        Он улыбнулся в ответ.
        - А потом ее тоже переработаем. Верх экологической сознательности.
        - Мне нравится. Талли бы одобрила.
        - Отлично, так и сделаем. - Он замолчал. - А если серьезно, думаешь, надо снять эти объявления?
        - Дереву от этого точно станет лучше. Кора заживет. Хотя те, кто их сюда приколол, наверняка даже не осознавали, что поступают плохо.
        - Какой ты хороший человек, Слоун Вебер, - сказал Адам.
        Я почувствовала, как краска прилила к щекам. Я не хотела, чтобы Адам видел, как я покраснела, поэтому отвернулась от него к дереву и стала читать объявления. Вот реклама уроков игры на пианино. Вот студенческая компания-перевозчик, которая перевезет все в целости и сохранности или вернет вам деньги. Все, что вам нужно от фотографии, «Фото НХЛ».
        Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что произошло.
        - Да ладно, - произнесла я, поднося руку к лицу.
        - Что? - спросил Адам.
        Я покачала головой и показала на объявление. Адам прочитал: «Нужен профессионал, чтобы запечатлеть особенный день, но мало денег? Хотите сами научиться фотографировать? Позвоните или напишите в „Фото НХЛ“ по любым (адекватным) фотонуждам». Текст объявления обрамляли маленькие фотокарточки, снятые, по всей видимости, профессионалами из «Фото НХЛ»: невеста с венком на голове, ребенок задувает свечи на дне рождения, семья сидит в поле, смеющийся мужчина. На лице у него щетина, волосы длинные. Его глаза закрывали чьи-то руки, на каждом пальце по кольцу. Кольца Талли. Это ее руки. Я с трудом сдерживалась.
        - Это Талли! - почти закричала я.
        - Что?
        - «Фото НХЛ», - объяснила я. - Это ее руки! Поверить не могу, что чуть не отказалась есть с тобой мороженое! Поверить не могу, что хотела купить мороженое и съесть его в машине! Я так и знала, что это было не про Национальную хоккейную лигу. Так и знала! Она ни разу в жизни не ходила на хоккей!
        Низ объявления был разрезан на части, на каждой из которой был написан номер телефона - по идее, надо оторвать одну. Но я сорвала объявление целиком.
        - Хочешь, я им позвоню? - предложил Адам.
        - Нет-нет, - отказалась я. - Я сама.
        Достав телефон, я набрала номер. Один гудок, два, три, потом щелчок и автоответчик. «Если вы звоните Николь, вы меня нашли. Оставьте сообщение после сигнала. Если звоните в „Фото НХЛ“, вы тоже по адресу. Оставьте ваше имя, номер телефона и запрос, и я перезвоню вам в ближайшее время».
        Я забыла придумать, что скажу. По всему телу полыхал адреналин, как лесной пожар. «Привет, Николь. Меня зовут Слоун. Я увидела ваше объявление и хотела обсудить одно мероприятие. Дело срочное, так вышло, что фотограф понадобился в последний момент. Пожалуйста, перезвоните мне». Оставила свой номер телефона, затем нажала кнопку, чтобы закончить звонок.
        - Мероприятие, значит? - ухмыльнулся Адам.
        - Знаю, - ответила я. - Я очень плохой человек, так как все это придумала, хотя не собираюсь быть настоящим клиентом?
        - Я только что сказал, что ты хороший человек, - сказал он.
        - Не знала, что еще придумать. Просто хотела, чтобы она мне точно перезвонила.
        - Знаю. Да и многие связываются с несколькими фотографами, прежде чем сделать выбор. Одно сообщение еще не гарантирует договор.
        - Ну да. - Я согласно кивнула.
        - Ну и всё тогда, - сказал он. - Подождем вместе, вдруг перезвонит?
        - Давай. Спасибо.
        В руке у меня до сих пор было объявление, а мороженое… где мое мороженое?
        - Я потеряла бутербродное мороженое! - воскликнула я. - Как можно потерять бутербродное мороженое?
        - Ты его уронила, - заметил Адам. - Увидев объявление, ты сказала: «Да ладно» и закрыла рот руками.
        Я посмотрела вниз - на земле лежали остатки моего бутербродного мороженого, смешанного с грязью.
        - Даже не заметила, - сказала я.
        - Я тебе еще куплю.
        - Да нет, все нормально. Давай посидим.
        Хотя было тяжело сидеть, когда внутри у меня все клокотало. Пока мы ждали, Адам пытался поддерживать беседу. А вдруг это все его коварный план? Список, его номер телефона, моя поездка сюда, а теперь прогулка именно до этой секвойи, на которую прибито это объявление - вдруг все это придумала Талли, а Адам согласился ей помочь? Что она спланировала, а что оставила на волю случая?
        Зазвонил телефон, и я чуть не выпрыгнула из кожи. Но у меня телефон стоял на вибрации, звук был выключен. Звонил телефон Адама. На экране высветилось слово «папа». Он нажал «игнорировать». Прошла минута или две, и телефон опять зазвонил.
        - Привет, я жив, - ответил Адам. - Беспокоиться не о чем. - Пауза, а потом: - Я не обязан отчитываться о каждом своем шаге. Мне уже не пять лет.
        Он мельком взглянул на меня, и я отвела взгляд, стараясь не нарушать его личное пространство. Наверное, если бы ему правда нужно было уединиться, он бы отошел.
        - Я в Пало-Альто с подругой, - сказал Адам. - Не знаю, когда буду дома, но это же не я… Это не я пропадаю сутками напролет. Увидимся когда увидимся.
        - Можем уехать, если тебе пора, - предложила я, как только он закончил звонок.
        - Да нет, все нормально.
        - Серьезно, - сказала я. - Если мы будем ждать, сидя около объявления, это никак не заставит Николь перезвонить быстрее. Не важно, где я буду ждать. Мой номер у нее есть.
        - Да, действительно, - согласился он. - Ты как?
        - Просто подумала, что, наверное, некрасиво с моей стороны забирать объявление. Николь повесила его, чтобы найти клиентов, так что надо вернуть его на место, даже если придется опять проколоть кору. Но я не хочу возвращать эту фотографию.
        - Ты можешь ее сфотографировать, - сказал Адам.
        - Точно, так и сделаю.
        Я поместила объектив камеры в центре фотографии с руками Талли и сделала снимок. Все, теперь она со мной навсегда. Фотография рук Талли. Захотелось больше фотографий - ее щиколоток, мочек ушей, локтей. Такое обычно не фотографируют, пока человек жив. А если и фотографируют, то случайно, а потом удаляют эти фото из галереи. Но теперь, когда ее не было, мне хотелось сохранить себе любые фрагменты. Мне так недоставало этих мелочей.
        Я встала и приколола объявление обратно на дерево, на то же место, где его и нашла.
        - Все, готова идти, если хочешь, - сказала я Адаму.
        - Пойдем, - кивнул он. - Кстати, если Николь позвонит, когда ты уже улетишь, я могу сам с ней встретиться. Я ведь буду здесь.
        - Я тоже буду здесь, - улыбнулась я. - Никуда я завтра не полечу.
        25
        АДАМ ПОДВЕЗ МЕНЯ до тети Элизы - там я могла спокойно ожидать звонка. Я позвонила Джуно сказать, что все-таки не буду менять билет, и вызвала совершенно неожиданную реакцию.
        - Такое ощущение, что ты перестала видеть за деревьями лес, - заявила подруга. - Оно и понятно, Талли была твоей сестрой. Но…
        - Джу, это дерево свалилось на меня как снег на голову, - перебила я ее, - настоящая секвойя. Теперь я не могу так просто уехать. Не знаю, что еще сказать.
        С другой стороны повисло молчание. Между нами редко возникала тишина. Хотя мы виделись каждый день в школе и в подробностях знали, что у кого произошло, по вечерам мы все равно часами болтали по телефону. Папу это очень раздражало, особенно когда я сидела с ним и вдруг тянулась к телефону. «У вас с Джуно когда-нибудь заканчиваются темы для разговора?» - спрашивал он меня несколько раз. Я лишь пожимала плечами и отвечала, что так уж устроена настоящая дружба - нам интересно все друг про друга, и все это надо обязательно обсуждать.
        - Ты что, злишься на меня, Джу? - прервала я тишину.
        - Нет. Просто скучаю, вот и все. Ты посеяла во мне надежду, когда сказала, что вернешься раньше. С тройняшками тяжело, а ты с ними лучше меня справляешься. Недавно мы ходили с ними гулять и наткнулись на Одри Шеридан.
        - Да ладно!
        - Да, и она понравилась им больше, чем я, - пожаловалась Джуно. - Видимо, так со всеми. Сначала Купер, а теперь Томас, Тео и Мелани.
        - Да что они понимают? - утешала ее я. - Им восемь лет. Уже в четвертом классе они осознают свою ошибку.
        - Такой позор проиграть Одри. Слышала бы ты, как они выкрикивали ее имя. Даже звук ее имени выводит меня из себя. С таким же успехом они могли выкрикивать имя Волан-де-Морта, потому что для меня именно она - «Та-Кого-Нельзя-Называть».
        - Вообще-то в одной из книг Дамблдор говорит Гарри, что не надо бояться произносить имя Волан-де-Морта, - возразила я. - Там сказано, что, запрещая имя, мы только подпитываем свой страх.
        - Я ее не боюсь. Я ее ненавижу. Ненавижу, что она все у меня отнимает.
        - Меня не отнимет, - утешила я подругу.
        - Знаю. Прости, что веду себя как ребенок. Сорайя говорит, что Купер с Одри друг друга заслуживают.
        - Я тоже так считаю, - поддержала я.
        - Знаю, что тоже должна так думать, но…
        - Подожди. Мне кто-то звонит.
        Я убрала телефон от уха, чтобы посмотреть, от кого звонок. Код 650 - такой же, как у Адама, тети Элизы и «Фото НХЛ».
        - Джу, я тебе перезвоню. Надо ответить.
        Я переключила звонок.
        - Алло?
        - Здравствуйте, это Николь Листер, «Фото НХЛ». Я звоню Слоун.
        - Это я, - сказала я. - Спасибо большое, что перезвонили.
        - Ничего, что звоню так поздно? Я только что увидела сообщение.
        Судя по часам на кабельном приемнике, было 2 1: 47.
        - Конечно, вовсе нет, - сказала я.
        - Хорошо. Значит, вы нашли объявление?
        - Да.
        - А где, если не секрет? - спросила она. - Интересно понять, какая реклама срабатывает.
        - Секвойя в конце Юниверсити-авеню в Пало-Альто, - ответила я. А затем, потому что так хотела бы Талли, добавила: - Вообще-то деревья страдают, когда на них что-то прикалывают.
        - Правда?
        - Да, кора - это защитный слой вроде кожи. Я это знаю, потому что мне об этом рассказала сестра. На самом деле из-за нее я и звоню.
        - Так это у нее мероприятие?
        - Нет, я увидела ее у вас на объявлении. Там есть фотография мужчины, лицо крупным планом, но самого лица не видно, потому что его закрывают чьи-то руки. Руки моей сестры.
        - Это не я фотографировала, - насторожилась Николь. - Фото сделал мой ученик, но он разрешил мне его использовать. Что касается вашей сестры, по рукам человека узнать нельзя, а неузнаваемого человека о разрешении спрашивать не нужно. Я проверяла.
        - Я узнала ее по кольцам, - объяснила я.
        - Короче, никакого мероприятия не будет.
        - Не будет, - призналась я. - Простите. Мне очень надо было, чтобы вы перезвонили.
        - Чтобы вы могли отчитать меня, потому что вам показалось, что вы узнали кольца своей сестры? Кольца носит куча народу.
        - Не хочу я вас отчитывать, - растерялась я.
        - Ясно, хорошо, - сказала Николь. - И можно я дам вам непрошеный совет?
        Хотя это был вопрос, по тону стало понятно, что он риторический и она в любом случае даст мне совет, хочу я этого или нет.
        - Раз вы были так добры и указали мне, какой вред я наношу деревьям, надо бы и мне рассказать вам, что невежливо обманывать людей, которые пытаются вести бизнес, и вызывать их на выдуманные мероприятия.
        У меня загорелись щеки.
        - Знаю, - согласилась я. - Простите. Мне проще было соврать, потому что правду сказать слишком сложно. Моя сестра умерла.
        - Ой! - выдохнула Николь. Ее голос смягчился. - Мои соболезнования… Простите, что только что вам нагрубила.
        - Вы же не знали, - сказала я. - Никто этого не ожидал. А перед смертью она оставила листок бумаги…
        - Предсмертную записку? - спросила Николь.
        - Не совсем, - ответила я. - Но вы угадали, она покончила с собой… и оставила странный список. Выяснилось, что многие позиции в списке находятся здесь, в Заливе, хотя сами мы из Миннесоты. Поэтому я и приехала сюда - хочу разобраться, что к чему. Я увидела объявление и узнала ее руки. Да, многие носят кольца, но я точно знаю, что это кольца Талли. В ее списке есть «Фото НХЛ». Я много часов потратила на поиск этой аббревиатуры в интернете, но мне попадались только фотографии Национальной хоккейной лиги.
        - Надо поменять название, - решила Николь. - Пока что это просто подработка. Днем я работаю воспитательницей в детском саду. Пока у меня была только одна группа. «Откровение» - так называлось одно задание.
        - В детском саду я такого слова еще не знала.
        - Я учу фотографии не детей, а взрослых. Я попросила их походить с фотоаппаратом и поснимать все подряд, особенно не задумываясь. Сказала им, что по тому, на чем будет фокусироваться их взгляд через объектив, мы узнаем, что именно их интересует. Видимо, этого ученика заинтересовала ваша сестра.
        - Талли всех интересовала, - сказала я.
        - Ее звали Талли?
        - Натали, - уточнила я. - Но все называли ее Талли.
        - Слушай, Слоун, хочу еще раз извиниться, что так по-свински с тобой говорила. У меня просто ужасный день, но ты в этом не виновата, а я взяла и сорвалась на тебе. А еще я знаю, каково тебе сейчас. Ненавижу, когда люди так говорят, потому что личный опыт - это очень… личное. Но мой папа тоже покончил с собой. Именно в этот день, ровно два года назад. Когда я получила твое сообщение, то вообще не хотела ни с кем разговаривать. Но подумала, что он бы хотел, чтобы я тебе перезвонила. Его бы огорчило, если бы я отказалась от возможности развивать свой бизнес только из-за того, что скучаю по нему.
        - Мне очень жаль, - сказала я. - И твоего папу, и то, что не помогла тебе развить бизнес.
        - Ничего. Думаю, он все равно был бы рад, что мы сейчас с тобой разговариваем. Когда умерла твоя сестра?
        - В прошлом месяце, - ответила я. - Три недели и четыре дня назад.
        - Ох, боже. Так это случилось совсем недавно.
        - Но кажется, очень давно, - сказала я. - Такое чувство, что я живу без нее уже целую вечность. Хотя я до сих пор к этому не привыкла. Когда просыпаюсь утром, мне кажется, она все еще жива. Так что, наверное, подсознательно я все еще на стадии отрицания.
        - Это совершенно нормально, - заметила Николь. - Говорят, человек проходит через пять стадий скорби - пять стадий принятия неизбежного Кюблер-Росс: отрицание, злость, торг, депрессия и принятие.
        - Я читала про это в интернете, - вздохнула я. - Совершенно не могу представить, что дойду до принятия.
        - Думаю, таким, как мы, это дается сложнее - я имею в виду тех, чьи близкие покончили с собой. Не хочу преуменьшать боль тех, чьи любимые умерли как-то иначе. Потеря всегда ужасна, но…
        - Но по крайней мере, если бы это был рак, с этим ничего нельзя было бы поделать, - продолжила я за нее. - Если бы Талли умерла от рака, я была бы раздавлена горем. Но это была бы не моя вина. Или если бы она умерла, как мама…
        - Твоя мама тоже умерла? Какой ужас!
        - Она попала в аварию, когда я была совсем маленькой, - объяснила я. - Я ничего не могла поделать, так что это совсем другое чувство. Иногда мне бывает очень грустно, но я не чувствую своей вины.
        - Когда умер папа, чувство вины поглотило меня целиком, - призналась Николь. - Я точно знала, что могла его остановить, что должна была его остановить. Ночи напролет я лежала без сна, прокручивая сцены, как я произношу спасительную фразу в самое подходящее время, и она всё меняет. Но, конечно, этого не случилось. Я ужасно злилась на него, что он не обратился за помощью, и еще сильнее злилась на себя, так как не распознала, что эта помощь ему нужна.
        Я тут же вспомнила Талли, последний раз, когда я видела ее живой, как она просила меня прогулять школу и остаться с ней дома.
        - Он тебе что-нибудь говорил в последний день? - спросила я.
        - Нет, - ответила Николь. - Но я думала, что это я должна была ему что-нибудь сказать. Из-за этого мне было очень сложно добраться до стадии принятия.
        - Я никогда до нее не доберусь, - пробормотала я.
        - Я бы утверждала то же самое, - сказала Николь. - Через три недели и четыре дня после его смерти. Но сейчас я уже не так категорична. Все меняется, в том числе и наши чувства. Разумеется, сегодня у меня непростой день. Но когда папа только умер, я вообще не думала, что у меня когда-либо будут хорошие дни. Вероятно, пара неплохих моментов, но не может быть, чтобы у меня был целый хороший день, когда его больше нет в живых.
        Я вспомнила, как меня поразила такая же мысль на похоронах Талли: «Без Талли в этом мире у меня больше никогда не будет просто счастливого дня».
        - Но выясняется, - продолжала Николь, - что хорошие дни у меня все-таки бывают. Это не значит, что я по нему меньше скучаю, вовсе нет. Но у меня своя жизнь, и в ней много людей, которые любят меня, а я люблю их. Я провожу с ними время, смеюсь над шутками и просто живу - и при этом больше не чувствую, что предаю своего отца. По крайней мере большую часть времени. Возможно, это как-то поможет.
        Я пожала плечами, но потом вспомнила, что Николь не видит меня через телефон.
        - До тебя я ни разу не говорила с теми, у кого близкий человек покончил с собой, - сказала я. - За исключением моих родственников.
        - Мы своего рода подпольщики. Самоубийство сложно понять. Никто не знает, как на такое реагировать. Каждую неделю я хожу в группу поддержки, если тебе интересно. Мы много говорим о самобичевании и подобных вещах.
        - Я же не здесь живу, - ответила я. - Я из Миннесоты.
        - А, точно. Ты говорила.
        - Но кое-что ты можешь для меня сделать, если тебе, конечно, несложно. Ты могла бы связаться с учеником, который сделал это фото?
        - Конечно. Сегодня, может, уже не получится, учитывая время. Но как только у меня будет информация, я тебе сразу напишу или позвоню.
        - Спасибо, - ответила я.
        26
        Я ДУМАЛА ПЕРЕЗВОНИТЬ ДЖУНО, но поняла, что в первую очередь мне хочется все рассказать Адаму, поэтому написала ему обо всем, что случилось. Он тут же ответил: «Как раз собирался тебе писать. Спасибо, что держишь в курсе!»
        Я: «Надеюсь, скоро будут еще новости».
        Адам: «Держу руку на пульсе».
        Но в тот вечер новости так и не пришли, как и предупреждала Николь. Видимо, я заснула, хотя не помню как. (Возможно ли вообще запомнить, как засыпаешь? Если ты в состоянии запомнить момент засыпания, значит, ты не в состоянии уснуть.) Но я помню, как проснулась утром и тут же потянулась к телефону. Сообщений от Николь не было. Зато Джуно желала доброго утра - у нее-то было на два часа позже, а еще пришло электронное письмо от доктора Ли.
        Не первый раз я видела ее адрес во входящих. Во время учебного года она часто делала рассылки для всего класса, или, если я задавала ей вопрос по поводу задания, она присылала ответ. Но она никогда не писала мне личные письма, не касающиеся учебы. Тема письма была: «Думаю о тебе».
        Здравствуй, Слоун!
        Как ты знаешь, этим летом я веду курс в Университете Хэмлайн. А еще ты наверняка знаешь, что на этот курс обычно не берут школьников. Но я связалась с руководителем программы и объяснила, что у меня есть очень одаренная ученица, для которой я прошу сделать исключение. Он ответил, что доверяет моему мнению и согласился тебя принять.
        Возможно, у тебя другие планы или тебе уже неинтересно. Знаю, в твоей жизни много всего произошло с тех пор, как мы с тобой говорили про этот курс. Пожалуйста, не подумай, что я пытаюсь на тебя как-то надавить. Но я хотела бы поделиться с тобой некоторыми соображениями.
        Во-первых, лично мне писательство всегда помогало справиться с самыми мрачными временами. Заставляя персонажей проходить через трудности и изобретая для них способы их преодоления, я на самом деле ищу способы выбраться из собственных трудностей. Хотелось бы предоставить тебе такую возможность у себя на курсе, если ты этого хочешь.
        И во-вторых, хотя и не думаю, что нужна тебе в это трудное время, я все же хотела бы, чтобы ты знала: я всегда буду рада поговорить или просто тебя выслушать.
        С любовью, Мэри Ли
        Минуты две я сидела, уставившись на последние пару строк. Она подписалась именем. А перед этим написала «с любовью». Доктор Ли написала мне письмо «с любовью», в котором рассказала, что из кожи вон вылезла, чтобы ради меня сделали исключение из правил. В любой другой ситуации такое событие заставило бы меня плясать от радости. Но сейчас это было не важно.
        Я закрыла почту, положила телефон и пошла в ванную чистить зубы. Но мысли об этом письме не давали мне покоя. Хотя доктор Ли и написала, что не хочет на меня давить, я чувствовала давление. Пока это письмо оставалось в папке входящих, я чувствовала, что у меня есть обязательство, которое я не исполняю. Поэтому я взяла телефон и удалила письмо. Вот так. Теперь и отвечать не на что.
        27
        ОКОЛО ДЕСЯТИ УТРА я отправила Николь сообщение: «Ну как, есть новости?»
        Я ждала ее ответа. Ждала. И ждала. Меня это так расстраивало, что я не знала, чем заняться. Подруга тети Элизы повезла ее к врачу, а я осталась дома и принялась за уборку. Поменяла постельное белье, вытерла пыль с полок и столов. На кофейном столике мне попался коричневый кожаный фотоальбом, тот самый, о котором рассказывала тетя Элиза.
        Для меня ты так и осталась той девочкой в красном платьице, которое было на тебе в день рождения.
        Я пролистала несколько страниц, прежде чем нашла те самые фотографии с красным платьем. Воротничок и короткие рукава украшала белая отделка. Рядом со мной стояла Талли, в белой блузке и красной юбке, явно из того же магазина, что и мое платье. Наши наряды идеально смотрелись вместе. На нескольких фотографиях была мама. На одной из них я сидела у нее на коленях. Наверняка это она подобрала нам с Талли наряды. Папе вряд ли пришла бы в голову такая идея. Папа на фото тоже был - такой же, как сейчас, но не такой седой и не такой… Не знаю. Чего-то было меньше. Я захлопнула альбом и положила его обратно на столик.
        Только через несколько часов Николь мне наконец-то написала. После нашего первого разговора прошли почти сутки. Телефон завибрировал: «Это Николь из „НХЛ“. Можешь говорить?» Конечно, я могла. Даже если бы мне проводили операцию на зубах, я бы все равно смогла говорить. Не отвечая на сообщение, я тут же ей перезвонила.
        - Прости за задержку, - сказала она. - Не хотела звонить тебе, пока не собрала всю информацию. Я разговаривала с Рафе, он сказал, что в день задания пошел в парк «Лорелвуд» в Сан-Матео. Каждый раз, когда ему попадалось что-нибудь интересное, он делал снимок. Он ни с кем не разговаривал, только спрашивал разрешение на фото. Он даже не знает, как кого зовут. Среди встреченных им людей была и Талли.
        - Негусто, - вздохнула я. Если это всё, то что делать дальше? Я закрыла лицо рукой. Позже я над этим поплачу, но надо закончить разговор с Николь. - Спасибо огромное за старания, - поблагодарила я.
        - Погоди, - продолжила она. - Есть еще кое-что. Рафе сказал, что оставил негативы в проявочной, поэтому я пошла туда посмотреть, есть ли там еще фото твоей сестры. Я знаю, что, если бы где-то остались фотографии моего папы, я бы хотела их получить.
        - Да, если у тебя есть что-нибудь с Талли, мне это очень нужно. Даже если это просто руки или что угодно еще.
        - К сожалению, других фотографий Талли я не нашла. Фото ее рук было предпоследнее на пленке, а на последнем - мужчина, с которым она была. Те же волосы, тот же подбородок, и там видно его лицо. Я решила проявить фотографию. Если нужно, я тебе ее пришлю.
        - Да, хорошо, - ответила я. В голове послышалось папино: «А как же волшебное слово?» - Спасибо, - добавила я.
        - Пожалуйста, - ответила она. - Если я еще как-то могу помочь или если все же захочешь сходить на группу, напиши или позвони, хорошо?
        - Ладно, - сказала я.
        Через несколько секунд Николь прислала фотографию. Парень на фото стоял в профиль, но можно было разглядеть его длинные волосы и щетину. На голове у него был венок из одуванчиков, и я сразу поняла, что его сплела Талли. Мне она много таких плела - десятки, а то и сотни. Но то было в детстве. Уже много лет я не носила венков из одуванчиков. Парень на фото выглядел как ровесник Талли или, может быть, чуть старше. В уголке глаза виднелись морщинки, но не глубокие. Ему было лет двадцать восемь, не больше. Он сидел на лавочке, вполоборота к камере, так что было видно надпись на футболке: «Надо любить собак».
        Я пристально всматривалась в фотографию. Кто он? Вдруг это тот самый «большой джентльмен»? Расшифровка списка Талли напоминала восхождение в гору. Я совершенно выбилась из сил, была готова все бросить и ехать домой. Но вот я нашла объявление и как будто увидела вершину горы - я почти у цели! Теперь нельзя сдаваться! Но оказалось, что увидела я лишь смотровую площадку, а после нее еще идти и идти.
        Я позвонила Адаму рассказать про новости от Николь, если их можно так назвать. Всего лишь фотография парня, с которым гуляла Талли, - на этот раз без ее рук у него на глазах.
        - Я ломаю голову, чтобы придумать, как его найти, - поделилась я с Адамом. - Единственная мысль - развесить объявления «пропал человек» с его фото.
        - Только не прикалывай их на деревья, - попросил Адам. - Кора - это защитный слой вроде кожи.
        - Знаю, - сказала я.
        - Извини, просто хотел тебя рассмешить. Несмешная шутка.
        - Да нет, смешная, - вздохнула я. - Просто хочу понять, чего бы Талли от меня хотела. В детстве, когда она придумывала для меня загадки, специально устраивала так, чтобы отгадку нельзя было найти сразу. Она постепенно давала мне подсказки, одну за другой. Но сейчас она не может выдавать подсказки, и понятия не имею, как найти человека, о котором я практически ничего не знаю; мне известно только, как он выглядит, что он гулял с Талли в парке «Лорелвуд» и что у него есть футболка с надписью «Надо любить собак».
        - Синего цвета, с фигурой собаки?
        - Фото черно-белое, так что цвет я не знаю, может быть, синяя, и да, там есть фигура собаки. Ты что, ясновидящий?
        - Такой дар нам бы сейчас не помешал, да? - сказал Адам. - Но возможно, я знаю, где найти нашего незнакомца.
        28
        У АДАМА ДОМА ЖИЛИ две собаки, Чарли и Отто, и когда вся семья уезжала в отпуск, они оставляли собак в центре под названием «Надо любить собак». Сотрудники этой компании носили точно такие же футболки, как на фото. Разумеется, я тут же загуглила это место. На сайте не было информации о сотрудниках. Но там было много всего про саму компанию: оказалось, во всем Заливе это был главный центр ветеринарной помощи, дрессировки, а также дневной и долгосрочной передержки. (По крайней мере так было написано на сайте.) У «Надо любить собак» имелось несколько филиалов, и я была готова объездить все, если понадобится.
        Начать я решила с того, что находился в Сан-Матео, потому что парк «Лорелвуд», где была сделана фотография, расположен именно там. Если парень на фото не работает в филиале Сан-Матео, я поеду в следующий ближайший центр, а потом в следующий и так далее, пока его не найду.
        Я изложила Адаму свой план. «Надо любить собак» уже закрылись на ночь. В экстренных случаях хозяева собак, оставшихся там на передержке, могли звонить на горячую линию. Вряд ли мой случай там бы назвали экстренным. Но с другой стороны, для меня он был экстренным, и, если мой звонок их расстроит, я просто попрошу прощения. Я позвонила: кажется, сотрудник горячей линии не расстроился, но сказал, что к ним нельзя приезжать в нерабочее время, а работают они с восьми до восьми. Я решила сесть утром на поезд и приехать к ним прямо к открытию. Адам предложил меня подвезти. Я возразила, что в этом нет необходимости, но он настоял, только попросил выехать чуть позже, чтобы приехать туда около девяти. Он скажет маме, что плохо себя чувствует и не может идти на работу, но в таком случае ему не удастся уйти, пока она сама на работу не уедет.
        - Не нужно ради меня прогуливать работу, - сказала я.
        - Ты даже не представляешь, до чего я хочу ее прогулять, - заявил Адам. - Увидимся утром.
        В среду в восемь тридцать утра Адам приехал к дому тети Элизы, как и обещал.
        - Даже не знаю, как тебя благодарить за все, что ты для меня делаешь, - сказала я ему, когда мы выехали.
        - Да я ничего такого не сделал.
        - Ты сделал очень много, - возразила я. - Две недели назад ты мне перезвонил, хотя вообще меня не знал.
        - Элементарная вежливость.
        - Ты помог мне определить места из списка, угостил обедом в бухте Гризли…
        - Ты не дала мне тебя угостить, - перебил Адам. - А еще ты заплатила за мороженое.
        - Если бы ты не позвал меня есть мороженое, мы бы не нашли то объявление и я не позвонила бы Николь, а она не прислала бы мне фотографию нашего незнакомца и мы бы сейчас не ехали в «Надо любить собак». Не говоря уже о том, что ты прямо сейчас меня туда везешь, - добавила я.
        - Ну, если представить все таким образом, тогда я прямо молодец, - согласился Адам.
        - Да, так и есть. Последние несколько дней выдались тяжелые, и все это время ты был рядом и веселил меня. И я знаю, ты сказал, что не знал Талли…
        - Не знал.
        - Но если бы ты ее все-таки знал, то есть если бы вы познакомились, ты бы ей понравился. Она бы сказала, что мне пригодится такой друг, как ты.
        - Ай, Вебер, - смутился он. - Спасибо, конечно.
        У меня завибрировал телефон - сообщение от Джуно: «Проснулась? Я прячусь в туалете у Хоганов. Дело срочное».
        Я: «Что случилось? Все целы?»
        Джуно: «Случилась ОДРИ!»
        Я: «Но никаких травм?»
        Джуно: «Пока нет… но, возможно, мне придется ее прикончить».
        Я: «Ой! Прости. Я сейчас с Адамом, немного занята. Перезвоню».
        Адам остановился на парковке у длинного торгового центра. Филиал «Надо любить собак» находился в угловой части здания. В мои вены снова хлынул адреналин. Казалось бы, пора уже было привыкнуть к этому чувству; но если организм привыкнет к всплеску адреналина, какой в нем вообще смысл? Мы пересекли парковку. Адам открыл дверь, и мы вошли в небольшую приемную со стойкой в конце. За ней через стекло было видно минимум десять собак, которые бегали, лаяли, гонялись друг за другом, за мячиком, за собственными хвостами, в общем, вели себя как собаки.
        За стойкой стоял сотрудник - не парень с фото, но на нем была такая же футболка, синяя, как Адам и говорил, с надписью «Надо любить собак» в полукруге над фигурой собаки. На бейдже у него было написано: «Дерек ¦ собак».
        - Здравствуйте. Чем могу помочь? - спросил Дерек.
        - Здравствуйте, - начала я. - Я ищу одного человека и думаю, что он здесь работает. Не знаю, как его зовут, но у меня есть его фотография.
        Я полезла в карман за телефоном, прокрутила вниз, чтобы найти сообщение от Николь, и показала Дереку фотографию. Сердце лихорадочно застучало в ожидании, но Дерек покачал головой.
        - Простите, я его не знаю. Это он вам сказал, что у нас работает?
        - Не совсем, - замялась я. - Долгая история, но мне кажется, он был знаком с моей сестрой. Возможно, вы ее видели? Я нажала на кнопку, чтобы включить заставку с фотографией Талли.
        - Нет, ее я тоже не знаю, - ответил он. - Но если у вас есть вопросы про уход за домашними животными, буду рад помочь.
        - Спасибо, - поблагодарил Адам. - Таких вопросов у нас нет. Мы просто ищем человека.
        - У нас есть другие филиалы, - сказал Дерек. - Ближе всего, наверное, Бурлингейм и Фостер-Сити.
        - Заедем в оба, - решил Адам.
        В машине Адам предложил сначала попробовать съездить в Бурлингейм, потому что только он находится к северу от Сан-Матео, а если мы там ничего не найдем, то развернемся обратно до Фостер-Сити и продолжим ехать на юг.
        - Ты рули, - сказала я.
        Поначалу у меня еще оставалась надежда, но после неудачи в Бурлингейме, а затем и в Фостер-Сити настроение опять испортилось. Я ничего не сказала Адаму, но, видимо, он все равно понял, потому что потянулся и похлопал меня по коленке.
        - На очереди Белмонт, - объявил он, - и у меня хорошее предчувствие. Думаю, там мы найдем ответы.
        Мы добрались до Белмонта - местный филиал тоже находился в торговом центре, но был живописнее, чем в Сан-Матео. Торговый центр стоял у горы, а крыша у него была покрыта испанской черепицей, такой же, как у дома тети Элизы. Центр «Надо любить собак» находился между аптекой и булочной. На этот раз я первой добралась до двери и придержала ее для Адама. Заранее открыв на телефоне фото, которое прислала Николь, я подошла к девушке за стойкой. На груди у нее висел значок: «Вера ¦ собак».
        - Здравствуйте, - сказала я. - Я ищу одного человека, который, возможно, у вас работает. Вы его знаете?
        - Да, конечно, это Грифф, - ответила она.
        Грифф. Его зовут Грифф!
        - Он не работает в нашем центре, - продолжила Вера. - Но я могу вам помочь узнать, что вы хотите.
        - А в каком центре он работает? - спросила я.
        Вера хотела было ответить, но затем передумала.
        - Нет, этого я сказать не могу, - произнесла она. - Не знаю, зачем вам Грифф, но, полагаю, вы с ним не друзья, иначе бы знали его имя. Мне не стоило его называть. Вам, пожалуй, лучше уйти.
        - Пожалуйста! - воскликнула я. - Мы при ехали не затем, чтобы устраивать проблемы вам или Гриффу. Я увидела его на фотографии с моей сестрой.
        Я стала прокручивать фотографии на телефоне, чтобы найти нужную.
        - Она умерла в прошлом месяце, и я просто пытаюсь найти людей, которые ее знали. Вот и всё.
        Я показала Вере телефон, и она стала рассматривать фото Талли и Гриффа.
        - Знаю, тут не видно лица, но это точно тот же парень, что на предыдущем фото, и я знаю, что моя сестра была с ним, потому что это ее руки.
        - Мы бы не стали такое выдумывать, - добавил Адам.
        - Да, наверное, не стали бы, - сказала Вера. - Мои соболезнования. Грифф работает в Редвуд-Сити. Сейчас я дам вам адрес.
        Она продиктовала адрес, и я вбила его в телефон, хотя у меня уже были адреса всех филиалов «Надо любить собак» в районе Залива.
        - Если хотите, я им позвоню, предупрежу, что вы едете.
        - Было бы здорово, - сказала я. - Спасибо, конечно.
        - Могу я еще как-нибудь помочь?
        - Вы уже очень помогли, - сказала я.
        - Кстати, - вмешался Адам. - Любопытства ради, вы бы назвали Гриффа очень большим человеком?
        - О да! - кивнула Вера. - Мы зовем его нашим гигантским джентльменом.
        Мы с Адамом переглянулись. Я глубоко вздохнула.
        - Все нормально? - спросила Вера.
        ПСТ я всегда терялась, как ответить на этот вопрос. Нет, все не нормально. Но Вера имела в виду другое.
        - Кажется, я наконец-то начинаю кое-что понимать, - произнесла я.
        - Это же хорошо, да? - спросила Вера.
        - Да, хорошо.
        - Я не буду рассказывать Гриффу, что произошло, - сказала она. - Если вы не настаиваете. Думаю, ему лучше узнать об этом от вас.
        - Наверное. Еще раз спасибо.
        - Как звали вашу сестру?
        - Талли, - ответила я.
        29
        АДАМ ЗАЕХАЛ НА ПЯТУЮ за день парковку, и мы вошли в пятый центр «Надо любить собак». У меня перехватило дыхание - за стойкой стоял Грифф. Он был просто огромным, как ходячий плюшевый медведь, особенно учитывая отросшую щетину. Длинные волосы были то ли мокрыми, то ли уложены гелем. На его бейдже было написано: «Гриффин ¦ собак».
        - Привезли или забираете? - спросил он. - Собаки не вижу, значит, забираете.
        - Ни то ни другое, - ответила я. - Вам должна была позвонить Вера из Белмонта…
        - А, да, только что звонила. Он хлопнул себя ладонью по лбу. - Просто из головы вылетело. Она сказала, что приедет кто-то, чью сестру я знаю.
        - Мою сестру, - уточнила я.
        - Ясно, понятно… Как ее зовут?
        - Талли Вебер.
        Грифф замер на несколько секунд.
        - Нет, никаких Талли в архиве не обнаружено. Ничего. Пустота. Ноль. Думаю, мы с ней не знакомы.
        - Но вы точно знакомы, - настаивала я. - У меня есть фотография.
        Я достала фотографию с лицом Гриффа и руками Талли и повернула экран к нему. Он взял у меня телефон и присмотрелся.
        - Точно, эту девушку я знаю. - Лицо расплылось в улыбке. - Ого, так это твоя сестра?
        - Да.
        - Обалдеть, - сказал он. - Конечно, ее я помню. Это она тебя прислала?
        - Вроде того, - ответила я. - Когда вы познакомились?
        - Как раз в тот день, - поведал Грифф. - В парке. Мы провели вместе всего несколько минут, но некоторые моменты остаются с тобой навсегда, понимаете?
        Я кивнула: да, я понимала. Особенно если это моменты, проведенные с Талли.
        - Только ее звали по-другому, - сказал Грифф.
        - Натали? - предположила я.
        - Нет, не так, - ответил он. - Но имена не имеют значения. Не они формируют нашу личность. Имя выбирают родители, и мы навсегда повязаны с чьей-то идеей о том, кто мы есть, хотя это вовсе не мы. Я считаю, в графе «имя» в свидетельстве о рождении надо оставлять пустое место, а дети пусть сами решают, что туда вписать, когда научатся писать. Когда умеешь писать, уже можешь понять, кто ты есть, правильно?
        - Да, конечно, - согласилась я. - Так получается…
        - Впрочем, в пять лет я бы, наверное, назвал себя в честь Пикачу, так что лучше пусть дети сначала, лет в пять, возьмут себе временное имя, чтобы потом его поменять на что-то более подходящее. Может быть, твоя сестра так и сделала.
        - Что?
        - Придумала себе более подходящее имя.
        - А-а, - протянула я. - Расскажите мне что-нибудь еще про Талли, или как там она себя назвала.
        - Она была с подружкой, - сказал Грифф.
        - А ту как звали? - спросил Адам.
        - Понятия не имею. Помню, что они плели эти штуки из цветов.
        - Венки, - подсказала я.
        - Точно. Венки. Штук десять, - сказал Грифф. - Я за ними подсматривал. Они подходили к людям, что-то им говорили и надевали на них эти венки. Мне стало интересно, что они говорят. Пытался прочитать по губам - знаете, некоторые это умеют.
        Я очень хорошо знала. Джуно отлично читала по губам. Если она с кем-то разговаривала, то любила смотреть человеку в лицо, потому что тогда могла читать по губам и понимать, если что-то не расслышала.
        - Но у меня ничего не получилось, - продолжил Грифф. - Тогда твоя сестра подошла ко мне. Она сказала, что постоянно ищет, кому бы помочь, и мне она может помочь, добавив в мою жизнь венок из одуванчиков. Я наклонился, и она надела на меня венок. Тут к нам подошел парень с фотоаппаратом и спросил, может ли он заснять этот момент.
        - Его зовут Рафе, - уточнила я.
        - Хорошо, отлично, нам он не представился, - кивнул Грифф. - Он просто сказал, что выполняет какое-то задание, что-то там про преткновения НХЛ.
        - Откровения? - спросила я.
        - Не знаю. Возможно. Он спросил, может ли он нас сфотографировать, и я подумал, а почему бы и нет. Думаю, он почувствовал, что это один из тех моментов, которые хочется сохранить. Хотя лично я фотографии не люблю. Как говорится, создавайте воспоминания, они сохранятся надолго.
        На самом деле там говорилось как раз наоборот: «Создавайте фотографии, они сохранятся надолго». Но я не стала его поправлять.
        - А вы… - начала я.
        За стойкой зазвонил телефон. Грифф обронил:
        - Минутку, - и взял трубку. - «Надо любить собак». Чем могу помочь? - Наступила тишина, а потом: - Так. Так-так. Без проблем, привозите Алмаза к нам. - Он положил трубку и вернулся к нам с Адамом.
        - Извините. Вы с моей сестрой еще о чем-нибудь говорили? - спросила я.
        - Нет, - ответил он. - Но между нами возникло что-то такое. Как будто мы обменялись энергией. Спросите ее. Она вам скажет то же самое.
        Я кивнула, как будто действительно могла ее спросить, и проглотила комок, подступивший к горлу, потому что мне ужасно не хотелось расплакаться в «Надо любить собак» перед Гриффом.
        - А ее подружка, - поинтересовался Адам, - что-нибудь говорила?
        - Постой, постой, - произнес Грифф. Он прикрыл глаза и положил руку себе на лоб. - Кое-что припоминаю. - Он стал барабанить пальцами по столу и бормотать: - Алмаз. Алмаз, алмаз. Пам-пам в небесах с алмазами… - Он резко открыл глаза. - Точно. У мужчины, который сейчас звонил, французский бульдог Алмаз. Имена для меня ничего не значат, но песни - другое дело. У «Битлз» есть песня «Люси в небесах с алмазами». Алмазы. Твоя сестра сказала, что ее зовут Люси.
        - Ого! Люси и Этель, - обрадовалась я.
        - Этель - имя ее подружки! - просиял Грифф.
        - Грифф! - окликнули его сзади. - Ты дал Холодку лекарство от глистов?
        - Ответ отрицательный, - ответил Грифф. - Так что, - обратился он к нам, - это всё?
        - Еще пара вопросов, - сказала я. - Вы встречали вместе закат?
        - Нет, дело было в середине дня.
        - Как выглядела Этель? - спросил Адам.
        - Выше, чем Люси. Или Талли, как вы ее называете. Этель была выше. Вот такая. - Грифф поднял руку до носа. Видимо, это значило, что Этель была как минимум метр семьдесят, учитывая рост Гриффа. - Что-нибудь еще?
        - Цвет волос?
        - Не знаю. На ней была шляпа.
        - Вы с ней говорили?
        - Она попросила меня присесть на скамейку, чтобы Талли могла дотянуться до моей головы и надеть венок, - сказал Грифф. - В основном она разговаривала с Талли, а не со мной. Она ее смешила. Они вообще смешили друг друга. Похоже было, что они близко дружат. Я спросил у Талли номер ее телефона. Не хотел говорить, но на этом наш разговор и закончился - она отказалась дать мне телефон. Но вот что я тебе скажу. - Он снова посмотрел на меня. - Я почувствовал что-то, какую-то искру между нами. Передай сестре, что я был бы рад пригласить ее на ужин. Даже если просто по-дружески, если она так захочет. Я стараюсь, чтобы вокруг меня были хорошие люди с хорошей энергетикой. У твоей сестры была такая энергетика, которая стоит десятка хороших людей.
        Тут уж я не могла не разрыдаться.
        - Я не могу ей этого передать. Она умерла. Талли умерла.
        - Да ладно… - огорчился он. - Мне так жаль. Не представляешь, как мне жаль. Это просто… вот так встречаешь девушку, и время будто останавливается. Никогда не подумаешь, что с ней может что-то случиться.
        Адам положил руку мне на спину, и я обрадовалась этому теплому квадрату, как будто одеялу в форме ладони.
        - Можно я пришлю вам свой номер? - спросила я Гриффа. - Я знаю, вы провели с Талли всего несколько минут, но если вдруг что-нибудь вспомните, что угодно, - напишите мне.
        - Да, конечно, - ответил он.
        Он продиктовал свой номер, и я отправила ему сообщение: «Это Слоун Вебер, сестра Талли (Люси)».
        - И если можно, - добавил он, - пришли мне ту фотографию, где я с твоей сестрой. Я сохранил это воспоминание, но иногда приятно посмотреть и на фотографию.
        30
        АДАМ ПРЕДЛОЖИЛ ГДЕ-НИБУДЬ перекусить. Сказал, что не отказался бы от бутерброда с яичницей, если у меня нет других предложений. Я понятия не имела, что делать дальше, поэтому была не против пойти поесть. Мы пошли в закусочную «Эль-Камино», так как она была рядом, к тому же это была закусочная, а значит, там в меню точно были бутерброды с яичницей, а еще так мы оставались в рамках нашей миссии, то есть расшифровки списка Талли. Сегодня мы продвинулись вперед - нашли Гриффа и выяснили, что у Талли была подруга по имени Этель.
        В машине я написала сообщение тете Элизе и спросила, знает ли она Этель или кого-нибудь, кто подходил бы под расплывчатое описание Гриффа, но она ответила, что никого такого не знает. Что же теперь? Адам подключил машину к зарядке на парковке. Заряда было еще достаточно - как минимум половина, но он сказал, что раз все равно есть свободное место, можно и подзарядиться. Мы зашли в закусочную, и я сразу увидела Анну. Она меня узнала и даже вспомнила мое имя.
        - Слоун! - воскликнула она. - Нашла Элизу из «Собаки мордой вниз»?
        - Да, - ответила я. - И это моя тетя.
        - Вот даже как, - сказала она. - Неудивительно, что ты так на нее похожа.
        - Если бы не вы, я бы ее не нашла, - заметила я. - Спасибо вам огромное.
        - Да не за что, - махнула рукой Анна. - Я же просто так это сказала, но рада, что смогла тебе помочь. Проходите, садитесь. - Она подняла кофейник, который был у нее в руке, и указала в сторону столиков: - Садитесь где вам нравится.
        Угловая кабинка была опять свободна. Талли бы сказала, что на формирование привычки уходит шестьдесят шесть дней, но, судя по всему, всего через четыре дня после приезда, во второй поход в «Эль-Камино», я уже чувствовала, что у меня там есть свой столик. Я показала на него Адаму. Через несколько секунд пришла Анна и налила нам воды. Еще она принесла мне кока-колу без льда.
        - За счет заведения, милая, - сказала она мне.
        Я поблагодарила ее, а она подмигнула и сказала, что ей самой приятно. Через пару минут она вернулась, после того как мы посмотрели меню.
        - Думаю, мой друг уже знает, чего хочет, - сказала я.
        - А ты знаешь, чего хочешь? - спросил Адам.
        - Да я вообще-то не голодна.
        - Правда?
        - Да.
        - Так мы могли и не останавливаться.
        - Все нормально, - успокоила его я. - Ты хочешь поесть, а я не против посидеть и подумать.
        - Хорошо, если ты настаиваешь, - сказал Адам.
        Я кивнула, и он сделал заказ:
        - Мне, пожалуйста, яичницу на ролле и картошку фри.
        Когда Анна ушла, я перевернула меню. В детстве я любила перевернуть бумажное меню в закусочной «Хороший день» в Голден-Валли и порисовать на обратной стороне. Но у этого меню на обратной стороне была карта, да и на столе не было карандашей. Я перевернула меню обратно.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросил Адам. - Кроме того, что ты не голодна.
        - Не знаю, - ответила я.
        Тяжело было рассказывать Гриффу про Талли, но я рада, что мы его нашли. Даже если это не он большой джентльмен. Все это время я думала, что Талли включила Люси и Этель в свой список, потому что ей нравился сериал, что было странно, ведь я никогда не видела, чтобы она его смотрела. Но теперь я знаю, что Этель действительно существует. И кто знает, возможно, Грифф и есть большой джентльмен. Видимо, после этого Талли с Этель любовались закатом, и это было такое событие, что Талли занесла его в свой список.
        Адам мешал лед в своем стакане.
        - Вполне вероятно.
        Мой телефон завибрировал, пришло сообщение от Джуно: «Освободилась?» Я нажала кнопку, чтобы выключить экран, и перевернула телефон. Что бы ни происходило с Одри, у меня на это не было времени.
        - Думаешь, Талли назвала себя Люси, потому что ее подругу на самом деле звали Этель, или это тоже выдуманное имя? - спросила я Адама.
        - Не знаю, - ответил он.
        - Среди двадцатилетних имя Этель встречается редко, так что, похоже, оба имени выдуманные. Ода лучшим подругам.
        - Думаешь, они были лучшими подругами или, может, встречались?
        - Может, и встречались. Не знаю, что страшнее - что у Талли была лучшая подруга, о которой она мне не говорила, или девушка.
        - Может, они были и подругами, и встречались, и она боялась, что это тебя расстроит, - сказал Адам.
        - Ну нет, - заявила я. - Она меня слишком хорошо знала.
        - Прости, я не хотел сказать, что ты такой человек, которого бы этого расстроило.
        Анна принесла еду. Мы с Адамом оба сидели ближе к проходу, но в глубине кабинки, как будто разошлись по своим углам, когда Анна поставила тарелки - на одной лежал бутерброд с яичницей, на другой - жареная картошка, которой можно было накормить человек десять.
        - Что-нибудь еще? - спросила она.
        Я покачала головой.
        - Думаю, достаточно, - ответил Адам.
        Он взял маленький ломтик идеально приготовленного картофеля и протянул мне. Я кивнула в знак благодарности, не потому что действительно хотела попробовать, а потому что это выглядело как предложение мира, и мне надо было его принять, чтобы Адам понял, что я на него не злюсь.
        - По правде говоря, - сказала я, - никак не могу понять, почему она так поступила. Что, если отчасти это произошло из-за того, что она не могла рассказать мне правду о своей ориентации. Но это не кажется мне правдоподобным. Ведь она знала про Сорайю. Это моя близкая подруга, самая лучшая после Джуно. В начале девятого класса Сорайя рассказала мне, Джуно и нескольким нашим подругам, что она лесбиянка, и при этом ужасно нервничала. Мы с Джуно хотели как-то убедить ее, что не стали после этого по-другому к ней относиться и на самом деле даже обрадовались, что она нам рассказала, потому что мы ее любим и хотим знать о ней правду. Поэтому мы позвали ее в парк прямо перед закатом, встретили там целой командой, подарили букет цветов и штук пять воздушных шариков.
        - Как мило, - сказал Адам. - Наверняка для нее это было очень важно.
        - Но это еще не всё, - продолжила я. - Джуно разработала грандиозный план. Цветы Сорайя могла забрать домой, а шариками должна была поделиться. По шарику каждой из нас. По просьбе Джуно я принесла фломастеры, и мы написали на шариках свои личные откровения. - Говоря «личные откровения», я показала руками кавычки - так выразилась Джуно. - Потом мы пустили шарики в небо.
        - Тебе надо записать эту историю, - посоветовал Адам. - Уверен, она станет очень популярной. Это же просто здорово.
        - Да это всё Джуно. Я только фломастеры принесла.
        - Фломастеры сыграли важнейшую роль, - сказал он. - Как бы вы отправили в мир свои личные откровения без фломастеров? Никак.
        - Не поспоришь, - согласилась я.
        - И что же вы написали? - спросил он.
        Я покачала головой.
        - Ничего особенного.
        Я написала, что хочу стать писательницей, когда вырасту. Но это перестало быть правдой. С тех пор как я написала траурную речь к похоронам Талли, у меня пропало желание становиться писательницей.
        - Самое главное, - сказала я Адаму, - что Талли про все это знала. Она даже купила шампанское, чтобы мы с Сорайей отметили это событие.
        - А как же ваш папа? - спросил Адам.
        - А он-то тут при чем?
        - Он бы расстроился, если бы узнал, что у его дочери есть девушка?
        - Вряд ли. Как-то мы с друзьями делали домашку у меня дома, и мой одноклассник Таннер назвал что-то «слишком гейским». Мимо кухни как раз проходил папа и когда он это услышал, то зашел к нам и сказал, что в его доме гомофобия неприемлема. Мне было ужасно неловко.
        - Это Таннеру должно было быть неловко, - сказал Адам.
        - Думаю, так и было. Всем стало не по себе. Мои друзья обычно так не выражаются. Я заметила, когда он это сказал, и мне хочется думать, что я или кто-то другой за столом сделали бы ему замечание. Но мы не успели, потому что тут же вмешался папа. Когда тебя отчитывает чей-то родитель, это в сто раз хуже, так что, оглядываясь назад, я думаю, может, и хорошо, что это сделал папа, а не мы. Таннер правда раскаялся: «Простите, мистер Вебер. Я не то хотел сказать. Больше такого не повторится». Думаю, он действительно больше так не говорит. А если и говорит, то тут же слышит в голове упрек моего папы.
        - Теперь и я, когда что-то такое услышу, тут же вспомню твоего папу, - сказал Адам. - Но даже если он не позволяет кому-то говорить о геях уничижительно, это не значит, что он будет счастлив, если его дочь окажется лесбиянкой. Большинство родителей хотят, чтобы их дети были натуралами. Мои родители страшно гордятся тем, какие они прогрессивные, но при этом всю мою жизнь шутят, что я женюсь на дочке маминой университетской соседки Элоизе. Вряд ли они всерьез думают, что я стану мужем Элоизы, но явно считают, что я вступлю в брак с кем-то из женской фракции. Правда, эти их предубеждения я вряд ли опровергну.
        - Да, и я вряд ли, - призналась я и почувствовала, как краснею. Я не планировала обсуждать с Адамом свои любовные предпочтения, даже гипотетически. - Талли говорила мне, что люди, которые подходят под чье-то описание нормы, обладают преимуществами, даже если сами этого не замечают.
        - Так и есть, - сказал Адам.
        - Да, - согласилась я. - Может быть, ты и прав. Возможно, она была влюблена в Дина, а потом встретила Этель, кем бы та ни была, и влюбилась в нее. Талли была не из тех, кто боялся отвергнуть убеждения своего отца. Например, он свято верил, что мы с Талли поступим в университет - особенно Талли, потому что ее коэффициент интеллекта просто зашкаливал. Но ей не было дела до его правил. В отличие от меня.
        - Ты о чем? - спросил Адам. - Ты же прирожденная бунтарка. Найди в словаре слово «бунтарь», и там будет твоя фотография. Ты там, кстати, очень хорошо вышла. Хотя у тебя наверняка нет неудачных фотографий.
        - У меня их тонны, - буркнула я, еще больше покраснев, и опустила глаза на бумажное меню, потом перевернула его и уставилась на карту, как будто в мире нет ничего интереснее. Там был аэропорт Сан-Франциско. Я провела пальцем через Бурлингейм, Сан-Матео, Белмонт, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Пало-Альто в сторону побережья: Халф-Мун-Бей, Санта-Круз, Монтерей.
        - Ой, я нашла Биг-Сур, - сказала я Адаму. - Он здесь на карте, прямо у океана. А я думала, это какой-то лес.
        - Горы слева, океан справа, - объяснил Адам. - Если только ты не смотришь с юга, потому что тогда всё наоборот и горы справа.
        - Когда ты сказал «Биг-Сур», мне показалось, ты сказал «биг сэр».
        - Типа здравствуйте, большой сэр, - сказал Адам. - Вы сегодня такой крупный.
        - Да… Боже мой!
        - Что?
        - Большой сэр. Большой джентльмен. Закат большого джентльмена. Список Талли.
        - Биг-Сур славится прекрасными закатами, - подтвердил Адам. - Там отвесные скалы уходят прямо в Тихий океан.
        - Вроде ты говорил, что дотуда ехать три часа?
        - Примерно. Даже меньше.
        - А мы можем?…
        Не успела я закончить вопрос, как Адам жестом попросил счет.
        - Конечно, - сказал он. - Поехали.
        31
        СУДЯ ПО КАРТЕ, от парковки «Эль-Камино» до Биг-Сура было сто девяносто три километра. Адам сказал, что заряд на его машине держится двести километров, то есть нам хватало совсем впритык. Но он заверил меня, что по дороге будут зарядные станции, и мы зарядимся в Биг-Суре перед выездом обратно. Обратно. Так далеко я не загадывала. Могла думать только о том, что надо добраться туда. Никто не знал, куда мы едем. Адам не сообщил родителям, а я тете Элизе. Только написала ей, что еще несколько часов проведу с Адамом, чтобы она не переживала.
        Джуно я тоже ничего не рассказала. Объективных причин держать это в тайне у меня не было. Конечно, она хотела бы узнать, как далеко я продвинулась, и, возможно, следовало ей все рассказать, ведь без нее я вообще бы не попала в Калифорнию. Но я ничего не ответила на ее сообщение про Одри. К тому же я чувствовала, что мы с Адамом команда. Если бы меня разбудили ночью и спросили, кто мой лучший друг, я бы рефлекторно ответила, что Джуно. Но в тот момент все изменилось. В тот момент только Адам был важным для меня другом.
        Я открыла на телефоне «Гугл» и, хотя Адам и так много знал про Биг-Сур, стала зачитывать вслух: «Биг-Сур не является городом; это дикое побережье длиной сто сорок километров, где над Тихим океаном отвесно возвышается горная цепь Санта-Лусия. Известный своими живописными видами, Биг-Сур является самым длинным диким побережьем смежных штатов и считается одним из самых красивых мест в мире».
        - Лично я ничего красивее не видел, - сказал Адам. - Хотя в детстве такие виды не производят должного впечатления. Помню, меня лично впечатлил нефрит - правда, только потому, что я хотел сколотить на нем состояние.
        Я читала в интернете про нефрит; в Биг-Суре под водой были целые залежи, и иногда прибоем на берег выносило нефритовые камни.
        - Мы разработали целый бизнес-план, - продолжил Адам. - Суть его состояла в том, что нам надо было найти как можно больше нефрита, продать его и грандиозно разбогатеть.
        - Чей это был план? Твой и твоих одноклассников?
        - Да, - ответил он.
        - И что, получилось?
        - Однажды мы нашли пару камешков, - сказал Адам. - Их купила моя мама, за пять долларов. Так что на безбедную пенсию я пока что не заработал.
        - У тебя даже нет работы, чтобы уходить с нее на пенсию, - напомнила я.
        - Возможно, сегодня мне повезет. Мы сорвем нефритовый джекпот, и мне никогда не придется работать.
        - Возможно.
        - Ты знаешь хотя бы примерно, куда именно в Биг-Суре ты хочешь поехать? - спросил он.
        - У меня только одна подсказка - закат большого джентльмена.
        - Знаю, - сказал Адам. - Но, может быть, в интернете тебе что-нибудь приглянулось?
        Интернет пестрел потрясающими фотографиями Биг-Сура - темно-синяя вода, яркие зеленые деревья и закаты всех цветов радуги. У меня просто разбегались глаза, и я понятия не имела, какое место имела в виду Талли.
        - Думаю, надо просто туда приехать, - сказала я. - А там видно будет.
        Путь до самой северной точки Биг-Сура занял три с половиной часа, включая остановку для подзарядки. В какой-то момент связь на телефоне пропала, но я этого ожидала. В некоторых статьях было написано, что сигнал в Биг-Суре ловит только в некоторых местах. Чем ближе мы были к месту назначения, тем меньше делений показывал телефон, а в итоге совсем перестал ловить. Даже если бы я хотела написать Джуно, то уже не смогла бы.
        Мы ехали по шоссе на самом верху утеса, а внизу был океан - самый настоящий Тихий океан! Он был такой синий, будто зеркало неба. Давным-давно Талли рассказала мне, почему небо синее: солнце выглядит белым, а на самом деле на нем очень много цветов, и все эти цвета сталкиваются с частичками воздуха, когда солнечный свет летит к земле. У каждого цвета своя длина волны. Самая короткая волна - у синего, поэтому его так много.
        Когда шоссе изогнулось налево, Адам взял путь в сторону гор. Он показывал мне на разные места, где мы могли бы свернуть с дороги, припарковаться и исследовать.
        - Выбирай место, - сказал он.
        - Давай тут, - сказала я, когда он в четвертый раз показал на поворот.
        Четыре было счастливым числом Талли. Я не знала почему, никогда не спрашивала. Я вообще об этом забыла, пока Адам не начал показывать повороты и я не решила досчитать до четырех. Адам припарковался на стоянке у отеля, и мы пошли в парк Пфайффер. Из интернета я знала, что парк был назвал в честь человека, который жил там в хижине в начале девятнадцатого века. Его родители одними из первых поселились в этом районе, и в Биг-Суре многое было названо в честь членов этой семьи.
        - Сюда? - спросила я Адама, обнаружив указатель на тропу до водопадов.
        - Я иду за тобой, - сказал он.
        - Сюда, - решила я.
        Сначала мы шли по мощеной дороге, но затем камни сменились грязью, и вскоре мы уже пробирались через рощу секвой. Именно о таких секвойях мне рассказывал Адам - они были где-то на тысячу лет старше деревьев на Юниверсити-авеню. Они достигали сотни метров. Какой высоты должен быть объект, чтобы считаться небоскребом? Уверена, они бы точно прошли отбор.
        На пути нам встретились всего несколько человек. Мы с Адамом почти не разговаривали. У меня было чувство, что он молчал, потому что молчала я, - в этом смысле он тоже следовал за мной. Запах секвой был насыщенным, землистым, здесь не было никаких искусственных запахов, которые могли бы его перебить. Сквозь ветки лился солнечный свет. Кора деревьев блестела рыжиной, и казалось, что лучи света падают из другого измерения. Я встала под один из лучей.
        «Талли. Талли, - думала я. - Где ты? Ты здесь? Видишь меня?» Лицо обдало теплом, и это напомнило мне любовь сестры. Иногда я ловила на себе ее взгляд, в котором читались любовь и восхищение, будто я - центр вселенной, и это чувство было абсолютно взаимным.
        Мы с Адамом перешли деревянный мостик, чтобы посмотреть на водопад, который каскадом спадал по мху и камням с двадцатиметровой высоты. Поднялся ветерок, и я поежилась. Я не планировала эту поездку и оделась довольно легко, а в «Эль-Камино» мне не пришло в голову, что нам надо заехать по домам и переодеться в джинсы и свитера. Адам положил руки мне на плечи. Я скрестила руки и положила ладони на его кисти. Он прижал меня ближе, чтобы согреть. И самому согреться.
        - Все хорошо, Вебер?
        - Ага, - ответила я.
        Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Из-за воды запах секвой стал еще более землистым, как у сезонной еды бывают разные скрытые оттенки вкуса. С закрытыми глазами я словно слышала бурление воды над каждым камнем и вдруг вспомнила кое-что, о чем давным-давно не вспоминала. Когда мы с Джуно только подружились, Талли спросила ее, усилились ли у нее остальные чувства. Она где-то прочитала, что, если лишить человека одного чувства, остальные становятся лучше, чтобы как-то компенсировать потерю. Я очень смутилась, когда Талли спросила об этом Джуно. Испугалась, что Талли напомнит Джуно о ее физическом недостатке, о котором та, возможно, в тот момент не помнила.
        А теперь я подумала, что, возможно, она никогда о нем не забывала. Я вот точно не забыла, как сильно скучала по Талли. Я открыла глаза и стала смотреть, как вода падает ниже, и ниже, и ниже.
        - В Биг-Суре есть водопады и посерьезнее, - сказал Адам. - Если хочешь, можем поехать посмотреть.
        Я покачала головой.
        - В списке Талли именно закат. Думаю, надо найти место с видом на океан.
        - Мы как-то встречали закат на пляже Сэнд Доллар, - сказал Адам. - Дотуда надо ехать, но если выедем прямо сейчас, то точно успеем.
        32
        СНАЧАЛА МЫ ЗАШЛИ в сувенирную лавку при отеле, потому что на пляже обычно еще холоднее. Взяли два свитера, два пледа и кое-что поесть. Запас наличных у меня подходил к концу, и я даже подумала расплатиться кредиткой Джуно. Но не хотелось, чтобы она отследила меня по банковской выписке, пока я не буду готова сама ей все рассказать. К тому же она действительно не обязана была за меня платить, даже если хотела. Так что я заплатила наличными. Поразительно, как быстро уходят накопления за целый год подработки няней.
        Мы снова отправились в путь и приехали на пляж Сэнд Доллар всего за час до заката. Солнце светило еще ярко, но уже опустилось довольно низко, а океан переливался золотом и бирюзой. Мы с Адамом спустились к пляжу по крутой, но крепкой лестнице. Было нестрашно. Но я мерзла даже в новом свитере и пожалела, что не купила еще шапку или шарф, или и то и другое.
        Сам пляж был меньше, чем я думала: вода начиналась уже через пару метров. Песчаный берег изгибался, как лошадиная подкова. В основном он был обычного для пляжа цвета, но местами попадались полоски лиловатого оттенка. На дальних концах пляжа высились зубчатые скалы, о которые с брызгами бились волны. Как только мы спустились по лестнице, я сняла кеды. Песок под ногами был холодный, но я все равно хотела попробовать воду, все-таки я никогда раньше не бывала на Тихом океане и неизвестно, когда еще буду.
        Я знала, что вода будет холодной, но она оказалась просто ледяной, поэтому я побежала назад к Адаму - он расстелил плед недалеко от лестницы. Ноги у меня были все в песке, будто покрылись тысячей веснушек. Я укрыла ноги пледом, чтобы их согреть. Меня снова одолевали сомнения. Возможно, я и нашла «большого джентльмена» Талли, но что-то с этим местом в Биг-Суре было не так. Я просто не знала, куда еще пойти, и мы уже так далеко заехали, а солнце совсем опустилось. Если я скажу Адаму, что хочу в другое место, мы пропустим закат.
        Погрузившись в размышления, я смотрела на океан и вдруг заметила вдалеке рябь на воде. Это то, что я думаю? Не может быть. Затем что-то выпрыгнуло из воды, описав арку. Это же дельфин! Настоящий дельфин! Даже на расстоянии это казалось каким-то волшебством. И у него были друзья, которые тоже прыгали, выскакивая из воды рядом с ним.
        - Ты их видишь? - спросила я Адама.
        - Вижу, - кивнул он.
        - Талли обожала дельфинов, - сказала я, и на глаза навернулись слезы.
        Адам протянул мне руку. До этого, когда он клал руки мне на плечо или на спину, то инициатором сближения был он. Теперь это было мое решение. Я потянулась к нему. Мы крепко взялись за руки и так и просидели, пока дельфины не перестали прыгать. Хотя возможно, они все еще были там, просто далеко от нас. Последнее время я часто поражалась, как в один момент ты что-то видишь, а в следующую секунду ничего уже нет. Талли бы объяснила, почему так бывает. Понятно, что ответ можно найти в интернете, но когда рассказывала она, было совсем по-другому. Я теснее прижалась к Адаму. Воздух был такой холодный, а из-за ветра от прибоя стало еще холоднее. Но его тело рядом со мной было очень теплым. Как человеческий обогреватель.
        Солнце опускалось все ниже и ниже, будто его притягивало к океану, как к магниту. Небо заиграло розовым, фиолетовым и красным.
        - В яхт-клубе бухты Гризли есть поговорка, - сказал Адам. - Красное небо ночью хорошо, а утром - плохо. Сейчас небо такое, что шторма точно не будет. В море выходить безопасно.
        Безопасно выходить в море. Безопасно.
        Безопасно. Безопасно.
        Слово стучало у меня в голове, и я слышала, как его произносит Талли, снова и снова, последний раз, когда я слышала ее голос, когда она говорила о детях-беженцах в Швеции, которые знали, что в мире небезопасно, и просто сдались. Когда Талли показывала мне статью на телефоне, я не стала ее читать, но после того, как она сама сдалась и умерла, я нашла эту статью в интернете. На фото дети лежали на больничных койках и казались такими же маленькими, как моя сестра, когда мы с папой пришли с ней попрощаться. Я подумала о том, где сейчас ее крошечное тело - под землей, - и поразилась, куда же делись ее мысли, все ее бесконечные мысли. Страшная правда заключалась в том, что они никуда не делись. Они просто исчезли.
        Но теперь я подумала, что все мысли Талли, ее любовь, злость, печаль, надежды и страхи - все это было на небе, которое принимало всевозможные цвета и простиралось в вечность или по крайней мере докуда я могла видеть. Я проморгала слезы, чтобы они не мешали смотреть. Солнце опустилось еще ниже. Прямо над горизонтом появилась желтая полоска, а за ней розовая линия, а после нее бесконечный синий - чем выше, тем темнее. Как же бывает красиво и невыносимо грустно одновременно.
        - Если бы я попала сюда в старой жизни, когда Талли еще была жива, я бы сейчас делала заметки, - сказала я Адаму. - Я всегда делала заметки, когда видела что-то необычное, а иногда и обычное тоже. Каждый раз, когда мне попадалось что-нибудь, из чего мог бы вырасти рассказ, я это записывала.
        - Нужна бумага? Возможно, у меня в кармане остался чек. Только вот ручки нет. Но я могу сбегать к машине.
        - Ничего, - сказала я. - Я не собираюсь делать из этого рассказ.
        - А если бы собиралась, что бы ты тогда написала?
        - Даже не знаю. Возможно, что поездка сюда - как путешествие в прошлое. Мы на пляже совсем одни, телефоны не работают. Солнце садится вот так уже миллиарды лет. Так что мы могли бы точно так же сидеть в любом другом году. Здесь нет никаких примет современной цивилизации.
        - Мы однозначно далеко от современной цивилизации, - сказал Адам. - Видела горгозавра, который только что нырнул в воду?
        - Горгозавр? - переспросила я. - Это который съел капитана Крюка?
        - Был такой динозавр. Проверь в интернете.
        - Это невозможно. Мы же в доисторических временах. Интернета не существует.
        - Точно, - спохватился Адам. - Придется поверить мне на слово.
        - Вообще-то так далеко мне не нужно, - сказала я. - Отмотать бы совсем чуть-чуть… три недели, шесть дней и несколько часов. Чтобы успеть поймать ее…
        Мой голос оборвался. Адам притянул меня к себе поближе. Я поддалась.
        - У Талли в комнате были сотни книг. Когда она умерла, я убирала их с полок и смотрела, что она подчеркнула, как будто это помогло бы мне понять… не знаю, понять, почему она так поступила. Я взяла учебник по квантовой физике, потому что если ищешь ответы, то там надо смотреть в первую очередь, правильно?
        - Не уверен, что я бы понял ответы, если бы они находились в учебнике по квантовой физике, - сказал Адам.
        - Да уж, если бы там было написано на латыни, я поняла бы ровно столько же. Но там был кусок про параллельные миры, о том, как они могут сосуществовать и даже взаимодействовать с нашим миром. И вот я подумала - что, если один из таких параллельных миров находился в прошлом? То есть если время - это место, куда можно путешествовать, то мне нужно всего лишь перенестись в прошлое и остановить Талли.
        - Всего лишь?
        - Я знаю, что не могу этого сделать, - сказала я. - Но это мой долг перед ней.
        - Уверен, ты сделала для нее все что могла.
        - Ты меня тогда даже не знал, - возразила я и повернулась лицом к нему. - Ты и сейчас меня почти не знаешь и не знаешь, что я сделала.
        - Я знаю, что ты прилетела с противоположного конца страны из-за непонятного списка, который нашла у Талли в кармане. Я видел все, что ты сделала с тех пор, как приехала. Думаю, мало кто сделал бы столько же, и я тобой восхищаюсь.
        Поднялся ветер, и я скрестила руки на груди.
        - Не заслуживаю я восхищения, - вздохнула я. - Я никому не рассказывала всю правду. Хранить такой секрет - как подобрать кирпич. Сначала он не тяжелый. Но чем дольше его носишь, тем он тяжелее. И в итоге такое ощущение, что этот кирпич тебя просто раздавит.
        - Не хочу, чтобы тебя раздавило, - сказал Адам, а потом нагнулся и погладил меня по щеке. Он был такой настоящий. - Слоун, что бы это ни было, ты можешь мне об этом рассказать.
        Я уставилась на него. В его глазах я видела свое отражение. Неужели я это сделаю, неужели действительно все ему расскажу? Да, расскажу.
        - Талли вернулась домой. Она никуда не ходила и ничего не делала. С ней такое иногда случалось, и я не обратила на это внимания, хотя безделье затянулось на несколько недель. В то последнее утро она уговаривала меня остаться с ней дома. Я сказала, что не могу. У меня была контрольная и репетиция оркестра. Ко всему прочему Джуно бросил парень, и я чувствовала, что подругу нельзя оставлять одну, поэтому в итоге в одиночестве я оставила Талли.
        - Ты не сделала ничего плохого, - сказал Адам. - Ты пошла в школу, потому что должна туда ходить и потому что думала, что это самый обычный день. Ты говоришь, она несколько недель не выходила из дома. Ты же не могла оставаться с ней каждый день?
        - Могла бы, если бы это помогло, - сказала я.
        - Слоун…
        - Обычно она спала, когда я уходила в школу. Я могла бы догадаться, что что-то не так.
        - Это ты сейчас так говоришь. Но на самом деле как бы ты догадалась? Это сейчас ты знаешь, что произошло. Лично мне не кажется, что ты могла бы поступить иначе.
        - Это еще не всё, - добавила я. - Она мне звонила. Я ехала с Джуно в машине. Мы с ней о чем-то болтали, о какой-то ерунде. Даже если не о ерунде, то это не было важнее моей сестры. Но я переключила звонок на беззвучный режим и весь остальной день о Талли даже не вспоминала. Ни разу о ней даже не подумала! Все считают, что мы были такими прекрасными сестрами - лучше, чем другие. Мы никогда не ругались. За всю жизнь не помню ни одной ссоры с Талли, хотя большинство братьев и сестер ругаются постоянно. Однажды мы были на семейном пикнике с папиными коллегами, и в конце дня все дети переругались, но только не мы с Талли. На обратном пути в машине мы говорили о том, как странно, что братья и сестры ругаются. Мне казалось, что мы лучше них всех. Но бьюсь об заклад, они-то все сейчас живы. А Талли умерла, и это я во всем виновата.
        - Ты не виновата, - сказал он. - Это болезнь. Ты ничего не могла с ней поделать.
        - Конечно же, могла, - возразила я. - Она ведь моя сестра. Я знаю, что ты желаешь мне добра, но ты единственный ребенок. Ты не знаешь, как это ужасно, когда подводишь родную сестру в тот самый момент, когда она в тебе так нуждается.
        - Ох, Слоун, - вздохнул Адам. - Я должен тебе кое-что рассказать.
        33
        НА ПЛЯЖ СПУСТИЛАСЬ НОЧЬ, и стало еще холоднее. Адам сказал, что надо вернуться к машине. Я ни о чем его не спрашивала, пока мы не поднялись по лестнице, не проронила ни слова. Было темно, и я сосредоточилась на шагах. Когда мы сели в машину, я укутала голые ноги пледом. Адам повернул ключ зажигания и включил обогреватель.
        - Вот так, - произнес он. - Лучше?
        - Да, - ответила я, хотя зубы у меня всё еще стучали.
        - Я не единственный ребенок, - признался он. - Я пойму, если ты злишься на меня.
        - Я не злюсь, просто удивлена, - ответила я. - Уж я-то знаю, что у человека могут быть причины что-то не рассказывать.
        Адам кивнул.
        - Твоя сестра тоже умерла? - спросила я. - Или у тебя брат?
        - Сестра, - ответил он. - Нет, она не умерла. Я не поэтому… Слушай, мне непросто об этом говорить. Так что просто скажу.
        - Хорошо, - сказала я.
        - И для протокола, когда ты спросила в бухте Гризли, есть ли у меня брат или сестра, а я сказал, что мы с родителями живем втроем, я не соврал - Си-Джей много лет не живет дома.
        - Ее зовут Си-Джей?
        - Да, - сказал он. - Между нами разница пять лет, как у тебя с Талли. В детстве мы не были так близки, как вы, но в целом мне казалось, что у нас нормальная семья. На самом деле, когда я был маленьким, то принимал все как данность и даже не задумывался, нормальные мы или нет, и это только доказывает, что мы были абсолютно нормальными. Родители много работали, и Си-Джей меня вечно доставала, но на этом мои жалобы заканчивались. Все изменилось, когда мне было шесть лет, - летом у нее нашли лейкемию.
        - О нет, - выдохнула я.
        - Но это был хороший вид, - продолжал Адам. - Ну то есть любая лейкемия ужасна, но если бы можно было выбирать, то этот вид - самый лучший, потому что у него выживаемость девяносто процентов. Когда Си-Джей поставили диагноз, папа постоянно говорил маме: «Девяносто процентов, девяносто процентов». А мама говорила, что это значит, что десять процентов не выздоравливают. Она без конца пересчитывала - умирает один из десяти, два из двадцати и так далее. Поверь, я научился переводить проценты в реальные цифры, потому что родители постоянно обсуждали шансы Си-Джей выжить. Они все время ругались шепотом, чтобы мы с Си-Джей не услышали. Но иногда переходили на крик, а вентиляция в моей комнате выходит на кухню, где они и устраивали свои ночные переговоры. Мама злилась на папу, потому что, когда Си-Джей только заболела, он сказал, что ей просто нужно есть больше железа. Так как он врач, мама ему поверила и только через несколько недель сводила Си-Джей к врачу, где ей поставили настоящий диагноз. С тех пор наша семья перестала быть нормальной: теперь Си-Джей боролась со смертельной болезнью, а мама ужасно
злилась на папу за задержку с диагнозом. Он сказал, что несколько недель не могли ничего изменить, но это еще больше злило маму. Папа уже ошибся насчет болезни Си-Джей, что, если насчет задержки он тоже ошибался? Мама выгнала его из дома. Было такое ощущение, что произошло все самое худшее, что только могло произойти.
        - Но… в итоге твоя сестра попала в эти девяносто процентов?
        - Да, попала, - ответил он. - А родители опять сошлись, но сначала Си-Джей прошла жесткое лечение, которое длилось где-то год. Она пропустила почти весь шестой класс. Я вел себя как свинья, словно Си-Джей специально заболела. Как будто ей хотелось такого внимания.
        - Ты был маленький.
        - Да, и сообразительностью не отличался.
        - Ну, не наговаривай на себя. Ты же разобрался с процентами.
        - Луч света в темном царстве. В остальном я непрерывно злился. Папа подарил сестре яхту, названную в честь Си-Джей. Я просто взбесился.
        - Си-Джей расшифровывается как Кара Джой?
        - Да, - кивнул он, - Прости, что не рассказал тебе, но лодка действительно была сразу с названием. Си-Джей болела, а папа увидел объявление о продаже и счел это знаком, что она поправится, если только он эту лодку купит. В нашей семье никто не умел ходить под парусом, но это было не важно, ведь речь шла о жизни его дочери. Вообще-то папа не из суеверных, но, видимо, несмотря на выживаемость девяноста процентов, о которой он твердил маме, он и сам не был полностью уверен. Он привел нас всех посмотреть на яхту, и я закатил истерику, потому что он сказал, что не добавит мое имя к названию лодки. Он сказал, что менять название лодки - плохая примета, а он ее купил только ради того, чтобы в семью пришла удача, особенно к Си-Джей. Мне никогда не дарили ничего даже близкого к такому грандиозному подарку, и я ужасно злился на Си-Джей за то, что ей все достается, на папу за то, что он ей все это дарит, и на маму за то, что она выгнала папу. И я злился на всех них за то, что за два года они не пришли ко мне ни на одну тренировку по бейсболу. Вообще-то они и раньше на них не ходили. Они и на матчах-то не
всегда появлялись, потому что постоянно работали. Раньше они были довольно расслабленными родителями, хотя сейчас в это сложно поверить. Когда Си-Джей заболела, стиль родительства изменился, особенно у мамы. Но в то время вся их забота была направлена на Си-Джей, и я безумно ревновал. Мама сказала, что не может ходить на бейсбол, потому что в это время у Си-Джей в больнице группа поддержки для детей с раком. - Адам замолчал. - Группа поддержки называлась «Солнечная команда», - добавил он. - И мне…
        - Стой, - перебила я. - Погоди-ка. Ты же сказал, что не знаешь ни о чем из списка.
        - Знаю. Я должен был тебе об этом рассказать. Прости.
        - Ты мне соврал.
        - Не совсем.
        - Ой, даже если ты буквально не признался в том, что ты не единственный ребенок в семье, а лодка действительно продавалась с названием, думаешь, с тебя взятки гладки? Ты знал, что делаешь. Ты знал, что скрываешь от меня информацию о Талли. И почему?… Потому что пару лет назад «Солнечная команда» помешала твоему бейсболу?
        - Конечно, нет, - ответил он. - И не факт, что Талли это как-то касается. Это было давно - насколько я знаю, «Солнечной команды» больше нет, а даже если и есть, возможно, Талли имела в виду что-то другое, просто название то же.
        - Это не важно.
        - Ну почему же, - сказал Адам. - «Солнечная команда» - группа поддержки для детей, болеющих раком. Если у Талли не было рака, как бы она про них узнала? Если подумать, скорее всего, это абсолютно разные вещи, случайно названные одинаково, и нет никакого смысла копать в эту сторону.
        - Ты хотя бы спросил Си-Джей, знала ли она Талли?
        - Нет.
        - Позвони ей, - велела я. - Прямо сейчас.
        - Мне кажется, связи все еще нет.
        - Ладно. Как только будем в зоне действия, сразу ей позвони.
        - Хорошо, - согласился Адам. - Но она не ответит. Поэтому я и не рассказывал тебе о Си-Джей - она уже несколько месяцев с нами не общается. Несколько раз сестра с нами связывалась, чтобы мы знали, что она жива, но сама не отвечает на наши звонки или сообщения. Сказала, что устала оттого, что мама пытается контролировать каждый ее шаг, и ей нужно какое-то время отдохнуть от всех привязанностей. Кто так делает?
        Он замолчал, ожидая, что я что-то скажу. Но я слишком злилась на него, чтобы сочувствовать.
        - В общем, мама маниакально нас контролирует, - продолжал он. - Ей непременно надо знать, что мы едим, не пьем ли, не курим ли и не делаем ли чего-то, что приводит к раку. Меня это тоже с ума сводит. Но я думаю, это не повод просто исчезнуть. Родители совершенно сломлены, они постоянно ругаются. Я написал Си-Джей об этом - казалось бы, вряд ли она захочет, чтобы родители опять из-за нее расстались. Допустим, рак - не ее вина. Но отказ общаться - полностью ее выбор. И все случилось так неожиданно. Не было никакой ссоры ни с мамой, ни тем более с папой. Все было как обычно, а потом вдруг она просто решила, что с нее хватит. Это было так странно. Но теперь я думаю… что, если она познакомилась с Талли, и Талли рассказала ей, как не стала жить жизнью, которую для нее придумал отец?
        - Ничего себе! Ты что, пытаешься во всем обвинить Талли?
        - Я никого ни в чем не пытаюсь обвинить. Просто хочу понять, что произошло с моей сестрой, - в этом смысле я такой же, как ты.
        - Ты не такой же, как я. Я бы не стала от тебя так долго такое скрывать.
        После этого мы надолго замолчали, погрузились в тишину. В руке у меня был телефон, и каждую минуту я проверяла связь. Выяснилось, что я зря это делала, потому что как только мы въехали в зону доступа, оба наших телефона затрещали от сообщений. Адама искали родители, а обо мне волновались тетя Элиза и Джуно.
        Сначала я заставила Адама позвонить Си-Джей. Как он и предполагал, она не ответила. Он оставил ей сообщение: «Пожалуйста, перезвони мне, напиши или пришли почтового голубя - что угодно. Дело очень важное. Мамы и папы на сей раз это не касается. О них не беспокойся - хотя когда это ты о них беспокоилась… В общем, мне надо срочно тебе кое-что рассказать. Пожалуйста, свяжись со мной как можно скорее».
        Он положил трубку и бросил взгляд в мою сторону, словно ожидая кивка, улыбки или одобрительного жеста. Я уткнулась в телефон и ввела в поисковую строку «„Солнечная команда“, больница Стэнфорда». Там было краткое объяснение программы: группы поддержки для детей от трех до восемнадцати, проходящих лечение. Тем, у кого есть нуждающийся ребенок, предлагалось позвонить по телефону. У меня такого ребенка не было. Я все равно позвонила по номеру, но после трех гудков включился автоответчик. Рабочий день закончился. Я написала тете Элизе сообщение, в котором просила прощения за то, что заставила ее волноваться и ждать меня допоздна. И что увидимся утром.
        Потом я написала Джуно. За весь день от нее накопилось много непрочитанных сообщений - начиная с того, про Одри. Но потом она заволновалась, что я на нее за что-то злюсь и поэтому не отвечаю, а в итоге решила, что со мной что-то случилось. Последние несколько одинаковых сообщений были написаны заглавными буквами: «МНЕ НАДО ЗНАТЬ, ЧТО У ТЕБЯ ВСЕ НОРМАЛЬНО». Нормально не было, но все же стоило написать ей, что я не валяюсь где-нибудь в яме на обочине.
        «Я жива», - написала я.
        Джуно наверняка уже спала. Но через несколько секунд она мне перезвонила. Я сбросила звонок, как до этого сбросила звонок Талли. Она снова написала: «Хорошо, что жива, но у тебя все нормально?»
        Я: «Нет. Потом расскажу».
        На обратном пути мы с Адамом почти не разговаривали. Когда он остановился, чтобы зарядить машину, мы просто сидели молча. Я притворилась, что роюсь в телефоне. Адам сделал то же самое. Дома папа иногда ворчал, как телефоны разрушают нормы поведения в обществе. Но иногда действительно не хочется с кем-то разговаривать, и тогда телефоны просто спасают. Наконец около полуночи Адам привез меня к тете Элизе. Моя рука была на дверной ручке еще до того, как он замедлил движение.
        - Слоун, - окликнул он. - Подожди. Я просто хочу сказать… Ситуация с Си-Джей довольно жесткая, но все равно я должен был тебе все честно рассказать, я знаю. Мне правда очень жаль.
        - Это всё? - спросила я.
        - Не знаю, что еще сказать.
        Моя рука оставалась на дверной ручке.
        - Знаешь, - сказала я, - когда в то последнее утро я ушла от Талли, мне и в голову не могло прийти, что мы видимся в последний раз. Я не сказала ей того, что должна была, и теперь всю оставшуюся жизнь эти слова так и останутся невысказанными. Но сейчас я точно знаю, что вижу тебя в последний раз.
        - Надеюсь, это не так. Пусть мы знакомы всего несколько дней, ты мой друг. Очень хороший друг.
        Я покачала головой.
        - Я не твой друг, - сказала я. - А ты не мой. Мой друг никогда бы так не поступил. Прощай, Адам. Больше мне тебе сказать нечего, прощай.
        Я открыла дверь и пошла к дому тети Элизы. Я бы услышала, если бы он стал отъезжать, но он не сдвинулся с места. Я знала, что Адам смотрит на меня, но не повернулась. Просто зашла в дом.
        34
        В СТЭНФОРД Я ВСЕ ЖЕ попала. Не так, как думал папа, но все же: в четверг утром, ровно через четыре недели после смерти Талли, я оказалась там. Я поехала на поезде до Юниверсити-авеню в Пало-Альто - это как раз и была остановка Стэнфордского университета. От станции до Стэнфордской больницы было всего два километра пешком, а там я следовала инструкциям Альбы Касталл. Так звали сотрудницу, которая ответила на мой звонок в четверг утром, когда я позвонила по номеру «Солнечной команды», указанному на сайте. В отличие от всех остальных, с кем я связывалась согласно списку Талли, когда я спросила Альбу про мою сестру, она сразу сказала:
        - Да, конечно. Талли я знаю. Чем могу помочь?
        Казалось бы, после того, как я столько говорила о смерти Талли, мне должно быть проще об этом рассказывать, но нет. У меня по-прежнему пересыхало в горле, а глаза переполнялись слезами.
        - Не знаю, как это лучше сказать, так что просто скажу как есть, - выговорила я. - Талли умерла.
        Было слышно, как на той стороне у Альбы перехватило дыхание.
        - Боже мой, - сказала она. - Мне так жаль. Я не знала, что она болела.
        - Она не болела, - объяснила я. - Она покончила с собой.
        - О, - выдохнула Альба и замолчала на несколько секунд, а я не торопилась заполнить тишину. - К сожалению, у переживших рак все чаще встречается депрессия. Уровень самоубийств тоже очень высокий, даже через много лет после начала ремиссии.
        - Что это за звук? - спросила я.
        - У нас… - начала она, но осеклась. - Слоун, прости меня. Мне жаль, но у меня звонок на другой линии. Ты не против подождать? Я вернусь через секунду.
        - Хорошо, - сказала я.
        Я услышала щелчок, и включилась легкая музыка. В голове звучал голос Альбы: «Уровень самоубийств тоже очень высокий, даже через много лет после начала ремиссии». Ремиссия - это период после выздоровления. Но у Талли не было рака. Или был? Не могла же она скрыть от меня, что болела раком. Или могла? Она всегда так хорошо понимала людей, которые переживали особенно сложные времена. Она вполне могла бы сказать: «Представь, что ты ребенок и у тебя рак». Не помню, чтобы сестра говорила именно эти слова, но однажды она хотела дать мне почитать воспоминания о больных детях. Вдруг это было испытание, чтобы понять, выдержу ли я плохие новости, а я его провалила?
        Однажды она заставила меня и всех своих друзей пожертвовать волосы на детские парики. Вдруг она хотела таким образом отблагодарить организацию, которая когда-то ей помогла? Вдруг Талли тоже носила парик, когда мы были маленькими? Как я могла такое пропустить? Скорее всего, она бы тогда какое-то время не могла ходить в школу, но этого я могла и не заметить, потому что в одну и ту же школу мы ходили, только когда я была в детском саду, а она в пятом классе. После этого мы всегда учились в разных школах. Если бы она пропустила несколько дней, я бы и не заметила. Если бы ей нужно было остаться на ночь в больнице, она могла сказать мне, что ночует у подруги. Такое непросто скрыть, но у нее могло получиться.
        Что касается связи с «Солнечной командой», ей пришлось бы ездить в Стэнфорд. Значит, папа все знал. Это была его идея скрыть все от меня или все-таки Талли? Я представила себе, как она говорит ему: «Слоун не смогла прочитать даже пару глав про незнакомого человека. Мою болезнь она точно не выдержит». Кто бы что ни сказал, такое решение они принимали вместе. Я всегда считала, что в нашей семье есть я и Талли и есть папа. Мы с Талли команда, одно целое, а папа - сам по себе. Мы любили его, но он существовал отдельно от нас. Но, возможно, это я существовала отдельно от них двоих.
        С другой стороны, это могло произойти еще до того, как я родилась. «Солнечная команда» принимала детей от трех лет, а я родилась, когда Талли было уже пять. Может быть, поэтому папа был так против, чтобы я пыталась расшифровать список Талли, - вовсе не затем, чтобы «двигаться дальше», а чтобы я не узнала тайну, которую они от меня скрывали. Но теперь, когда Талли умерла, зачем скрывать это дальше? Даже если это произошло до моего рождения, она ведь была моей сестрой. Я имела право об этом знать и однозначно потребую от него объяснений. Но прежде надо получить как можно больше информации от Альбы Касталл.
        - Слоун? - спросила она. - Ты еще здесь?
        - Да, я здесь. Мисс Касталл…
        - Зови меня Альба.
        - Альба, - сказала я. - У Талли был… каким раком болела моя сестра?
        - Острый лимфобластный лейкоз.
        Так вот оно что. Лейкоз. У моей сестры был лейкоз. Хорошая или плохая форма, но он ее убил. У переживших рак все чаще встречаются депрессии и самоубийства, и это ее и убило.
        - Даже не могу представить, насколько тебе сейчас тяжело, - произнесла Альба. - Я могу для тебя что-нибудь сделать?
        - Да, - ответила я. - Знаю, вы наверняка очень заняты, но я в Калифорнии еще буквально пару дней. Я приехала, чтобы познакомиться с людьми, которых знала Талли, и очень бы хотела поговорить с вами лично, если у вас есть время.
        - Я найду время, - сказала Альба. - Записывай, как добраться.
        Ее кабинет находился на втором этаже детской больницы имени Люсиль Паккард. С тех пор как умерла Талли, я не бывала в больнице и в этот раз думала только о том, как до нее добраться, не отвлекаясь на мысли о том, как я себя там буду чувствовать. Но когда я вошла через главный вход, то увидела, что пол и стены были точно такого же цвета, как в больнице Голден-Валли, как будто при ремонте все больницы обращались к одной компании. Пахло там тоже точно так же. Это было просто невыносимо. Талли однажды сказала, что память связана с запахом. Часть мозга, которая обрабатывает запах, взаимодействует с областями, где хранятся эмоции и воспоминания. Она сказала, что для этого даже придумали термин - феномен Пруста. Его так назвали в честь французского писателя, рассказавшего о воспоминаниях, которые вызывает запах размоченного в чае печенья.
        У меня было такое чувство, что ноги сейчас сломаются под весом тела, и я закрыла руками рот и нос, чтобы отгородиться от запаха. Талли бывала в этом здании. Прямо здесь. А наверху меня ждет женщина, которая была с ней знакома. С трудом я доковыляла до лифта. Поднялась на один этаж, вышла на этаже с длинным коридором и пошла по указателям на программу «Детские жизни». На краю лавочки сидела женщина, а рядом с ней в инвалидном кресле девочка в вязаной шапочке. На несколько секунд наши глаза встретились, и я задумалась, что у нее: рак? Лейкемия? Если лейкемия, то хороший или плохой вид? Я подумала, что вот бы она была из тех девяноста процентов, которые выживают, и с ней не произошло то, что случилось с Талли.
        Я миновала двойные двери в конце коридора и вошла в приемную. В глубине находилась стойка регистратуры, за которой сидел молодой человек и отвечал на звонки. Я назвала ему свое имя.
        - Во сколько у вас прием? - спросил он.
        - Я поговорила с Альбой Касталл, и она сказала, что я могу приехать, - ответила я.
        - Хорошо, - сказал он. - Присядьте. Я ей позвоню.
        Стулья в приемной были точно такие же, как в приемной больницы Голден-Валли, только обивка не синяя, а серая. Я села на край одного из них. Сердце стучало как отбойный молоток. Я попробовала дыхательные упражнения из йоги, как меня учила тетя Элиза: растянуть вдох, считая до трех, затем выдох так же на три счета. Вдох на раз, два, три - выдох на раз, два, три. Затем все сначала. Я вдруг поняла, что в этом отделении пахло не так, как в больнице. Или я просто привыкла.
        «Слоун Вебер?» - раздался чей-то голос. Я подняла взгляд. Рядом с регистратурой стояла женщина. У нее было маленькое лицо, очки в темной оправе и удивительно длинные и густые волосы. Как из рекламы шампуня. Странно, когда человек с такими волосами работает с детьми, у которых волос больше нет. Я встала и шагнула к ней, протягивая руку для рукопожатия, но вместо этого она меня обняла.
        - Я Альба, - представилась она. - Пойдем. Поговорим.
        Я пошла за ней в ее кабинет, помещение без окон размером с коробку, которое тем не менее выглядело довольно весело благодаря постерам на стенах и ярко-красному креслу-мешку в дальнем углу. Я села на обычный стул, а Альба села за свой рабочий стол.
        - Можно спросить… Талли когда-нибудь здесь бывала?
        - Пару раз, - ответила она. - Тебе тяжело здесь?
        - Нет, - ответила я. - Наоборот, чувствую, что нахожусь там, где должна быть. Я хочу узнать как можно больше о своей сестре - о том, что для нее было важно. Знаю, что «Солнечная команда»
        много для нее значила, но не знаю, как она в ней оказалась. Она приезжала сюда в детстве?
        - Я познакомилась с Талли в январе, - сказала Альба. - Она вызвалась волонтером в нашу «Солнечную команду». Не уверена, много ли ты знаешь о самой программе.
        - Немного, - призналась я. - Только то, что написано на сайте.
        - Ну так давай я тебе расскажу. Многие дети, которые лечатся от рака, меняются внешне - теряют волосы, худеют или толстеют, и эти физические изменения доставляют не только дискомфорт, но и приводят к психологическим проблемам, особенно когда такие дети возвращаются в школу, а там ни у кого нет похожего опыта. Иногда им очень одиноко. Из-за того, что они не такие, как все, даже с хорошими друзьями легко почувствовать отчужденность и изоляцию. Двадцать лет назад мы запустили эту программу, чтобы создать безопасное сообщество, где такие дети могут быть самими собой, понять, что они не одиноки, и говорить о том, что для них важно, а иногда это довольно трудные разговоры. Детям не всегда нравится обсуждать свои чувства с родителями, потому что они не хотят их волновать.
        - Или с сестрами, - прибавила я.
        - Или с сестрами, - повторила Альба. - Во многих семьях только и говорят, что «с тобой все будет хорошо». И хотя я всецело верю в силу позитивного мышления, правда состоит в том, что рак - тяжелая болезнь, от которой можно умереть. У детей, которые болеют раком, должна быть возможность говорить о том, что они могут умереть. А еще им нужно говорить о том, какой стала их жизнь. О проблемах, с которыми сталкиваются люди с тяжелыми заболеваниями, - и об этом твоя сестра знала очень хорошо. Она нам очень помогла.
        - Можете познакомить меня с детьми, которым помогла Талли? - спросила я, сразу вспомнив девочку в инвалидном кресле. - Если они здесь сейчас находятся, я бы прямо сегодня с ними поговорила.
        - Боюсь, это невозможно, - ответила Альба. - Мы очень осторожно подбираем, с кем знакомить этих детей. Они не просто дети… они самые уязвимые из детей. Это не значит, что с тобой что-то не так, и я очень сочувствую твоей утрате. Я тоже теряла близких и после их ухода очень хотела узнать о них как можно больше, чтобы стать к ним ближе. Так что, если ты хочешь что-то узнать от меня лично и это не является вторжением в чью-то частную жизнь, я с радостью тебе все расскажу.
        - Талли делилась с вами чем-то, что нельзя рассказывать? - спросила я.
        - У нас с детьми есть договоренность: то, что происходит на встрече группы, не выходит за ее пределы. Вот и все.
        - Хорошо, - кивнула я. - Это я понимаю. Как Талли узнала о вашей программе?
        - Многие волонтеры раньше были членами «Солнечной команды», а Талли пришла с нашей выпускницей - они с ней дружили.
        - Си-Джей Хэдлок? - предположила я.
        - Да-да. Ты знаешь Си-Джей?
        Я покачала головой.
        - Я бы очень хотела с ней познакомиться. Можно с ней как-нибудь связаться? Это ведь не то же самое, что познакомиться с детьми. Она не ребенок.
        - Да, знаю. Но если ты не знаешь Си-Джей лично, получается, она не знает, что случилось с твоей сестрой?
        - Думаю, не знает, - ответила я.
        - У Си-Джей сейчас трудные времена, - сказала Альба. - Не хочу все усугублять.
        - Пожалуйста… - начала я.
        - Подожди. Я не хочу ее еще больше нагружать. Но, с другой стороны, по опыту знаю, что когда пытаешься что-то скрыть, даже если убедить себя, что это ради чьего-то блага, часто становится только хуже.
        - По моему опыту так же.
        - Не могла бы ты на минутку выйти? Я позвоню ей, расскажу о том, что случилось, и о твоем приезде.
        - Хорошо, - обрадовалась я. - Спасибо. Спасибо огромное.
        Я вышла обратно в приемную и села на тот же серый стул - стул, на котором, возможно, сидела Талли, или на нем сидела Си-Джей, а Талли сидела на соседнем. Что мне делать, если Си-Джей скажет Альбе, что не хочет со мной разговаривать? Наверное, буду дальше ее искать, хоть всю жизнь. Имя у меня есть. Буду искать по всем социальным сетям, слать сообщения всеми возможными способами. А в ожидании ответа поеду обратно в Миннесоту и заставлю папу объяснить мне, почему он скрыл от меня, что Талли болела. Как сказала Альба, когда пытаешься что-то скрыть, даже если убедить себя, что это ради чьего-то блага, часто становится только хуже.
        По часам на телефоне я знала, что прошло всего четыре минуты, но казалось, что я целый день прождала в этой приемной, пока Альба закончит разговор с Си-Джей. Прошла еще минута. Пять минут. Шесть. Впрочем, я подумала, что даже хорошо, что она долго меня не зовет. Если бы Альба вышла слишком быстро, скорее всего, это бы значило, что Си-Джей просто не взяла трубку, как когда ей звонят родители или Адам. Но ожидание становилось все более мучительным. Прошла вечность, хотя на самом деле минут пятнадцать-двадцать. Видимо, сообщать кому-то о смерти подруги - дело небыстрое. А может быть, Альба не дозвонилась до Си-Джей, а потом сразу кто-то позвонил или появилось срочное дело, она отвлеклась и забыла, что я сижу и жду ее в приемной. Возможно, стоит попросить парня за стойкой напомнить ей, что я здесь.
        Ладно, подожду еще минуту-другую. Максимум пять. Потом попрошу его ей позвонить. Но Альба вернулась до того, как прошло пять минут. В руках она держала листок бумаги. «Пожалуйста, пожалуйста, - молилась я про себя. - Хоть бы это был телефон Си-Джей».
        - Хорошо, Слоун, - сказала Альба. - Си-Джей согласилась с тобой поговорить.
        - Ура, спасибо. Спасибо.
        - Думаю, разговор будет непростой, - добавила Альба, - для вас обеих. Но разговор этот важный, так что… - Она протянула листок бумаги. - Вот тут можешь ее найти.
        Я посмотрела на цифры, которые записала Альба. Это был не номер телефона. А номер палаты.
        - В этом здании мы видимся только с детьми. - объяснила Альба. - Си-Джей прямо через дорогу.
        - Она работает в больнице?
        - Она пациентка, - ответила Альба.
        35
        СИ-ДЖЕЙ СИДЕЛА НА БОЛЬНИЧНОЙ кровати с закрытыми глазами. Голова у нее была повязана фиолетовым платком, а в руку воткнута игла. От иглы тянулась трубка, которая вела к пакету со светлой жидкостью на специальной стойке. Стоя в проходе, я смотрела на Си-Джей и пыталась все осознать. С тех пор как Адам рассказал, что у него есть сестра, с которой он не может связаться, не прошло и двенадцати часов. И вот она передо мной, на больничной кровати, а ее семья об этом даже не знает.
        Перед тем как я ушла из детского отделения, Альба объяснила, что у Си-Джей обнаружили вторичный рак, которым можно заболеть даже через много лет после того, как переболел раком в детстве. Возможно, дело в том, что организм изначально предрасположен к раку или это отложенный побочный эффект от самого лечения. У Си-Джей были хорошие шансы на выздоровление. Но сначала ей предстояло пройти через тяжелую и изнуряющую химиотерапию. Пару дней назад ее положили в больницу из-за обезвоживания. Возможно, завтра выпишут. Максимум в субботу. У нее будет недельный перерыв перед следующим этапом лечения. «Это долгий и извилистый путь», - сказала Альба.
        Мне не удавалось понять, похожа ли Си-Джей на Адама. Голову скрывала повязка, а бровей не было. Я никогда раньше не задумывалась, что брови так важны для внешности, пока не увидела безбровую Си-Джей. Она была бледнее, чем ее брат. Вот только веки покраснели и опухли - то ли от лечения, то ли оттого, что она плакала после плохих новостей. Мне стало так стыдно, что в такое время я ошарашила ее тем, что случилось с Талли. Было так больно за нее. А еще больно за Талли - за все, что она пережила, а мне не рассказала. И за себя - за то, как я по ней скучала, и за боль незнания. И за Адама, потому что у него заболела сестра, а он об этом даже не знал. И за его родителей, по той же причине. И совсем чуть-чуть мне было больно за папу.
        Я хотела, чтобы Си-Джей проснулась, но не хотела ее будить. Может, оставить записку с номером телефона и пойти поискать комнату или столовую, где я могла бы подождать, пока она проснется… По коридору катили тележку. Когда она подъехала ближе, Си-Джей резко открыла глаза и увидела меня.
        - О! - воскликнула она. - Ты Слоун.
        - Да, - ответила я и шагнула в палату.
        - Господи, я бы тебя где угодно узнала. Даже если бы ты проходила мимо меня на улице. Талли показала мне, наверное, тысячу твоих фотографий.
        - Правда?
        Си-Джей кивнула. Рядом с кроватью у нее стояла коробка салфеток. Она вытащила одну и вытерла лицо.
        - Прости, - сказала она. - Я потрясена… новостями про Талли и тем, что ты приехала.
        Я сама не поняла, что тоже расплакалась, пока Си-Джей не протянула мне коробку с салфетками.
        - Спасибо, - выдавила я.
        - Заходи, - пригласила она. - Садись. Думаю, нам о многом надо поговорить.
        Я села на стул для посетителей рядом с ее кроватью.
        - Спасибо, - опять сказала я.
        - Знаешь, когда Альба рассказала мне про Талли, я ей не поверила и потребовала доказательств. Она нашла сообщение о ее смерти в интернете. Возможно, Талли подговорила кого-то это написать, но даже для нее это было бы уже чересчур.
        - Часть меня все надеется, что в любую минуту она ворвется в дом и закричит, что пошутила.
        - Она часто так делала? Выдумывала что-нибудь?
        - Когда она сочиняла для меня истории, я в них верила, - ответила я. - Еще она устраивала головоломки. Оставляла для меня подсказки, чтобы я искала отгадку. Я рыскала по дому и находила какие-нибудь носки или повязки, которые она мне покупала. Когда сестра умерла, я нашла у нее в кармане непонятный список. Я выяснила, что многие пункты списка связаны с Калифорнией, поэтому и приехала сюда - чтобы их найти.
        Я не сказала Си-Джей ничего про Адама и не звонила и не писала ему, пока шла к ней от кабинета Альбы. Я слишком сильно на него злилась, и потом очевидно, что Си-Джей не хотела, чтобы он или родители знали, где она. Было бы неправильно с моей стороны им о ней рассказывать.
        - Последний раз, когда мы виделись с Талли, мы разругались в пух и прах, - сказала Си-Джей. - Она про это рассказывала?
        - Честно говоря, она про тебя вообще ничего не рассказывала.
        - У нее было много секретов.
        - Да. Как выясняется, - вздохнула я.
        - Мне казалось, мы с ней не разлей вода, - сказала Си-Джей. - У меня никогда не было такой близкой подруги, как Талли. Но теперь я думаю, что вообще-то мы были знакомы всего ничего. Всего несколько недель.
        - Как вы познакомились?
        - В группе поддержки для переживших рак. Какое-то время мне было очень тяжело, и я поняла: это из-за того, что произошло со мной в детстве. - Она замолчала и заерзала в кровати. - Ой.
        - Все хорошо? Позвать кого-нибудь?
        - Нет. Пройдет. - Она глубоко вдохнула и так же глубоко выдохнула. - Рак - это полный бухбарах.
        В голове у меня раздался голос Талли: «День и так полный бухбарах».
        - Когда мне впервые поставили диагноз и я окунулась в этот омут, - сказала Си-Джей, - то думала только о том, когда это все закончится. Не пойми меня неправильно, я говорю о лечении. После него кажется, что станешь больше ценить жизнь. И я стала, но еще поняла, что никаких гарантий нет. Все может повториться, вот так. - Си-Джей щелкнула пальцами. - А еще огромное чувство вины. Не всем повезло вылечиться, так почему выжила именно я? В детстве в больнице я подружилась с другими детьми. Некоторые из них не вылечились. Иногда по ночам я думаю о них, вспоминаю, произношу их имена, потому что, когда кто-то умирает, их имена стараются произносить пореже.
        «Талли, Талли, Талли, - мысленно повторила я. - Натали Белль Вебер. Талли».
        - У меня было такое чувство, что я всех подвожу, потому что не пользуюсь вторым шансом, который мне подарила жизнь, - сказала Си-Джей. - Так что, когда мне попалась группа поддержки для переживших рак, я решила сходить. Они встречались в библиотеке в Редвуд-Сити, и я очень обрадовалась, что встречи проходят не в больнице, потому что у меня насчет больниц своего рода пост травматический синдром. Но, учитывая текущую ситуацию, очевидно, раку плевать на мой посттравматический синдром.
        - Мне так жаль.
        - Во всей группе только Талли оказалась одного со мной возраста, - продолжила Си-Джей. - Остальные были намного старше. Мы садились в круг и по очереди называли свое имя, возраст и вид рака. Очередь Талли была до меня, и выяснилось, что ей столько же лет, сколько и мне, и у нее тоже был острый лимфобластный лейкоз - прямо как у меня. - Си-Джей ненадолго замолчала.
        - Опять больно? - спросила я.
        - Не так, как в прошлый раз.
        - Хорошо, - сказала я. - В смысле… плохо, что болит, но хорошо, что не так сильно.
        - Да я поняла, - кивнула она. - В общем, так мы и познакомились. Когда группа распалась, мы с Талли установили «прямую линию». Пошли пить кофе и где-то час обменивались историями. Я как будто встретила сестру-близнеца. Или лучшую версию себя. Мы стали называть друг друга Люси и Этель, как в сериале «Я люблю Люси». Когда я болела, то часто смотрела «Ник@Найт», а там так много про лучших друзей и безумные приключения. Талли стала моей новой лучшей подругой, а наше безумное приключение состояло в том, что мы победили рак. Мы виделись почти каждый день. Она сказала, что, раз нам так повезло вылечиться и найти друг друга, надо помогать людям, которым не так повезло, и пойти куда-нибудь волонтерами.
        - Она часто делала подобные вещи, - заметила я. - Искала способы помочь людям, которым повезло меньше, чем ей.
        - Да, в общем, - сказала Си-Джей, - я позвонила Альбе узнать, набирают ли волонтеров в «Солнечную команду». Я ужасно боялась возвращаться в больницу, но знала, что если Талли будет рядом, то все получится. Альба быстро нас оформила, и мы стали приходить в «Солнечную команду» дважды в неделю. Мне даже хотелось туда приходить. Возвращение в качестве волонтера, а не пациентки помогло справиться с детскими травмами. Однажды Талли придумала штуку под названием «Список для выживания». У нас был девятилетний мальчик Луи, которому приходилось особенно тяжело. Он постоянно спрашивал: «Если все равно все в итоге умрут, зачем вообще нужно это лечение»?
        - Ему было девять?
        - Знаю, - кивнула Си-Джей, - девятилетки такое обычно не говорят. Но большинство из них не проходят третий курс химиотерапии. Талли сказала ему, что хорошо его понимает, и когда у нее так бывает, она мысленно составляет список всего самого лучшего.
        - Мне она про это не рассказывала, - сказала я и представила сестру в постели, когда ушла в школу. Составляла ли она этот список в тот день? Вспоминала о всем самом лучшем? Бедная, бедная Талли.
        - Она сказала Луи, что мы все должны составить список того, ради чего стоит жить, и записать его, - продолжила Си-Джей. - Тогда мы сможем перечитывать его, чтобы помнить, что мы лечимся для того, чтобы жить дальше и пополнять наши списки. Мне стало удобно в собственном теле, как давно уже не было. Но однажды пришлось пойти на регулярный осмотр. После рака на каждом приеме у врача тебя переполняет леденящий ужас, потому что нельзя рассчитывать, что все будет хорошо. По иронии судьбы именно тогда, когда я не испытывала этого всепоглощающего страха, у меня и нашли злокачественное образование.
        - Мне так жаль, - сказала я. - Представить не могу, каково тебе сейчас.
        - Я позвонила Талли, и она сразу же приехала. Я не знала, как рассказать своей семье. В первый раз это чуть не убило моих родителей. Как я могу опять с ними так поступить? Я решила им не говорить. Талли сказала, что будет мне помогать. Мы не знали родственников друг друга. Талли так решила. Она не хотела знакомить меня с тетей. Не знаю почему, но в итоге мне это было только на руку, потому что мы дружили тайно и мой рак стал нашей общей тайной. С ней я становилась лучшей версией себя. Но при этом она не боялась моих худших проявлений. Она никогда не оставляла меня. Даже когда я спала, она сидела рядом со мной в палате.
        Иногда глаза у меня закрывались сами собой от тяжести. Не было сил разговаривать, и было страшно заснуть. Я чувствовала, что Талли рядом, и от этого становилось полегче. Она говорила мне: «Ты справишься, Этель. Все будет хорошо». Думаю, она говорила это больше себе, а не мне. А может, нам обеим. В общем, однажды, когда она думала, что я сплю, она наконец-то во всем призналась.
        - В чем? - спросила я.
        - Я все ждала, когда ты меня перебьешь, потому что ты-то все знаешь.
        - Ничего я не знаю, - удивилась я. - Поэтому я и здесь.
        - Талли никогда не болела раком! - сказала Си-Джей. - Она мне соврала! Наша дружба, которая была мне важнее всего на свете, основывалась на вранье. Как она могла так со мной поступить? Я сказала ей, что ненавижу ее и больше никогда не хочу видеть. А теперь выясняется, что она из-за этого умерла?
        Меня будто ударили кулаком в живот и лишили воздуха. Я не могла ни двинуться, ни говорить. Си-Джей разрыдалась, и в палату влетела медсестра.
        - Что тут происходит?
        Си-Джей так резко схватила салфетки, что они улетели на пол. Медсестра подняла коробку и поставила обратно на столик. Она гладила Си-Джей по спине, пока та вытирала лицо и сморкалась.
        - Думаю, твоей гостье пора домой, - сказала медсестра, глядя на Си-Джей, но на самом деле обращаясь ко мне.
        - Да, хорошо, - согласилась я, потом сжала подлокотники стула и с трудом встала.
        - Подожди, - попросила Си-Джей. - Останься.
        - Тебе нужен отдых, - возразила медсестра. - Нельзя, чтобы посетители доводили тебя до такого состояния, которое грозит твоему здоровью.
        - Еще несколько минут. Бренна, пожалуйста.
        - Через десять минут я вернусь. Ясно?
        - Ясно.
        Бренна ушла, а я села обратно. Потом Си-Джей спросила, нужна ли мне салфетка, и я встала, чтобы взять еще одну. Физически я чувствовала себя точно так же, как в первую ночь без Талли, когда казалось, что это вообще не мое тело. В руке у меня была салфетка, и я с трудом соображала, что мне с ней делать. Я поднесла ее к лицу, как будто в замедленной съемке, и вытерла глаза и нос. Все время я чувствовала на себе взгляд Си-Джей.
        - Я не знала, - обратилась я к ней. - Когда Альба мне рассказала, я не могла в это поверить, но потом подумала, что, возможно, у Талли действительно в детстве был рак, но от меня она просто все скрыла. - Я покачала головой.
        - Она так убедительно врала, - сказала Си-Джей. - Талли знала абсолютно все, даже какие нужно принимать лекарства. Как будто заранее подготовилась, чтобы можно было врать. Она уверяла, что не хотела, чтобы так вышло. Что просто оказалась в библиотеке, когда там проходила встреча группы, и решила зайти. Травма показалась ей знакомой, хотя у нее и не было рака. Когда пришел ее черед делиться, она просто выдала детали из книжки, которую когда-то читала. Потом мы подружились, а потом вообще стали лучшими подругами, но я опять заболела, и все вышло из-под контроля. Я ужасно на нее разозлилась. Как она могла? Как она могла подумать, что то, через что я прошла и через что проходят больные раком, может быть ей знакомо?
        - Не знаю, - вздохнула я.
        - Ничего более оскорбительного я никогда не слышала, - призналась Си-Джей.
        - Поверить не могу, что она так сказала.
        - В этой истории врала не я.
        - Да, конечно, - согласилась я. - Просто… Талли постоянно играла со мной в одну игру. Выдуманную. Она говорила «что, если…» - и дальше шли какие-нибудь ужасы. Она хотела, чтобы я поняла, как мне повезло и что многим пришлось намного хуже, чем мне.
        - А на этот раз игра превратилась в реальность, - сказала Си-Джей. - Как костюмированная вечеринка. Надену костюм больного и притворюсь, что в детстве чуть не умерла от рака. Это было… так унизительно. Я привела ее в «Солнечную команду», это святое место. Я всех подвела.
        - Нет, не подвела, - прошептала я чуть слышно.
        - Я даже не смогла рассказать Альбе. Она знает все, что я скрываю от родителей, но об этом мне слишком стыдно рассказывать.
        - Мне так жаль, - всхлипнула я. - Я бы очень хотела понять, почему Талли так поступила. Теперь, когда она умерла, я многого не могу понять. Постоянно играю в игру «что, если…» и представляю, что было бы, если бы я была Талли. Она читала тонны мемуаров и работала волонтером - возможно, потому что ей самой было больно и она хотела напомнить себе, что бывает хуже, чтобы собственная жизнь не казалась ей таким кошмаром. Раньше я этого не понимала. А сейчас, только что, наконец-то поняла.
        Я опять расплакалась.
        - Талли несла бремя не только чужих историй, но и свое тоже. Мне очень жаль, что она причинила тебе боль. Правда. Но еще больше мне жаль, что я не знала, как ей плохо. Понятия не имела. Она знала меня лучше всех на свете. Если она так хорошо знала меня, казалось бы, я тоже должна ее хорошо знать. Но нет. Когда я в тот день уходила из дома, мне и в голову не пришло, что, когда я вернусь, ее уже там не будет.
        Мы с Си-Джей опять достали салфетки.
        - Я тоже думала, что хорошо ее знаю, - произнесла Си-Джей. - Но она не перестает меня удивлять. Не перестает разбивать мне сердце. Это ведь она нас всех убедила, как много причин продолжать жить. И составляла с детьми эти списки.
        - А для себя она тоже такой сделала?
        - Да.
        - У тебя он есть? - спросила я, но как только произнесла это вслух, поняла, что, конечно же, нет, ведь он у меня.
        СВТ. Список для выживания Талли. Я полезла в сумку.
        - Вот что я нашла у Талли в кармане в день ее смерти, - сказала я.
        Си-Джей взяла список и провела пальцем сверху вниз.
        - Ты знаешь, почему она составила именно такой список? - спросила я.
        - Да, - ответила Си-Джей.
        И стала рассказывать: Бриолин у мистера Г., потому что, когда они однажды зашли туда вечером, женщина на сцене пела настолько хорошо, как будто была профессиональной певицей. В «Бель-Эйр» они поехали в полночь, потому что у Си-Джей там работает школьный приятель, который их пропустил. «Еще пирога» - так сказала сама Си-Джей, когда ей поставили диагноз: «Мы всё равно все умрем, так что давай съедим еще пирога». Неизвестно почему, но после этой фразы обе расхохотались.
        - Черный юмор, - объяснила Си-Джей. - Но в тот момент мне это было нужно. Улисс не был отсылкой к роману Джеймса Джойса. Это вид бабочек, и они обе сделали такую татуировку. - Си-Джей вытащила ногу из-под одеяла и подняла больничную робу, чтобы показать точную копию бедра Талли. - Я хотела как-то отметить то, через что прохожу. Бабочки символизируют много всего: хрупкость, перемены, надежду. Я хотела, чтобы у нас обеих была такая татуировка, и как только это придумала, то стала переживать, что, если мы этого не сделаем, это будет плохая примета. Я предложила Талли, а она совсем не хотела татуировку, но в итоге ради меня согласилась.
        - Она мне ее не показывала, но я увидела ее в больнице.
        - С тех пор как-то странно, что у нас одинаковые татуировки. Я хотела удалить ее лазером, но врачи говорят, что нельзя, пока не закончится лечение. Восемь курсов позади, осталось два.
        - Значит, ты на финишной прямой, - заметила я.
        - Когда через это проходишь, такого ощущения нет, - возразила Си-Джей. - Ты просто варишься внутри. Каждый курс - отдельное испытание.
        - Могу только представить, - вздохнула я.
        - Что, если, - подколола Си-Джей.
        - Что, если, - согласилась я. - Есть мысли, почему она записала научное название калифорнийского медведя?
        - Не знаю.
        - А яйца в закусочной? Думаю, она имела в виду закусочную «Эль-Камино». Студия йоги нашей тети находится в соседнем здании. Но у них нет никаких яиц «санни».
        Си-Джей покачала головой:
        - Не знаю. Прости.
        - Значит, это так и останется загадкой, как история с мумиями.
        - Ты о чем?
        - Один мой знакомый на днях ехал в машине, а мимо проезжали люди, нарядившиеся мумиями. Они уехали раньше, чем он успел опустить стекло и расспросить их, так что теперь он никогда не узнает разгадку.
        - Ого! Очень странно.
        - Да, знаю. - Я помедлила. - Си-Джей, это был Адам.
        - Адам… мой брат, что ли? Но как…
        - Переверни листок, - попросила я. - Она записала на обороте его номер.
        - И ты ему позвонила?
        - Я сделала все что могла, чтобы расшифровать список Талли.
        - Да он даже имени ее не знает, - фыркнула Си-Джей.
        - Да, - подтвердила я. - Не знает. Но он все равно мне помог: узнал кое-что из того, что касалось Залива. Благодаря ему я в итоге приехала сюда. Он возил меня по разным местам - в «Караоке у Г.», «Бель-Эйр» и даже в Биг-Сур.
        - Погоди, то есть вы с ним по всей Калифорнии разъезжали? Ты же ему про меня ничего не рассказывала?
        Я покачала головой:
        - Он только вчера рассказал мне про «Солнечную команду». По-моему, он и не догадывается, что у тебя что-то не так.
        - Хорошо. Надеюсь, так оно и останется. Иначе он расскажет родителям.
        - Он сказал, они с ума сходят от волнения.
        - Если узнают, будет еще хуже.
        - Когда не знаешь, хуже, - возразила я. - Узнать, что близкому человеку было больно, а ты ничего не знал… вот это гораздо хуже.
        - Ох, Слоун, - вздохнула Си-Джей. - Мне так жаль насчет Талли. Кажется, я еще этого не говорила, но это так. За последние месяцы я много раз мысленно разговаривала с ней. А лично в тот последний день я сказала ей, что больше не хочу ее видеть. Но раз я постоянно придумываю, что хочу ей сказать, наверное, я не это имела в виду. Хотя ее поступок и запредельно ужасен, она все же меня очень поддержала. А я только наорала на нее, а теперь…
        - Ты не виновата, - сказала я, повторяя слова Адама. - Это болезнь. Талли поддержала тебя, потому что в ее силах было помочь подруге, которая заболела раком. Но вылечить твой рак она не могла. Точно так же можно предложить помощь подруге с психическим расстройством, но вылечить ее ты не в силах.
        - Я все-таки могла быть с ней добрее.
        - Ты даже не знала, что Талли была больна. Возможно, она слишком этого стыдилась. Не знаю, мне она не рассказывала. Но она сделала все возможное, чтобы скрыть, как она страдала, а это, по-моему, явный признак стыда.
        - По-моему, тоже, - согласилась Си-Джей. - Не думала, что когда-либо буду ее жалеть, но мне ее очень жаль.
        - Мне тоже.
        - Думаешь, это как-то связано с тем, как ваша мама… с тем, как вы ее потеряли?
        - Не знаю, - покачала я головой. - Мне всегда казалось, что у Талли все хорошо. И даже когда ей было плохо, про маму она не говорила.
        Си-Джей кивнула:
        - Ты еще слишком мала, чтобы переносить столько боли.
        - Ты тоже, - сказала я. - Ведь ты ненамного старше меня.
        - И тем не менее мы здесь, - заметила Си-Джей. - Видимо, не так уж мы и малы.
        - Если бы ты была моей сестрой, я бы хотела знать, что с тобой происходит. А Талли…
        Боже, как же я ненавижу, когда кто-то говорит, чего хотела бы моя сестра, что сказала бы или подумала. Никто не знает, что она бы сделала или подумала. Я замолчала. Мы с Си-Джей посмотрели друг на друга, и тишина наполнилась невообразимой грустью.
        - Но я думаю, она хотела бы, чтобы ты рассказала своей семье, - закончила я фразу. - Талли бы не хотела, чтобы ты была одна. Она слишком хорошо знала, каково это. И не хотела бы того же для тех, кого любила.
        В палату вернулась Бренна и постучала по воображаемым часам на руке.
        - Дамы, я дала вам двадцать минут, - заявила она.
        - Мне пора, - сказала я.
        - Слоун, подожди, - остановила меня Си-Джей. - Знаешь, я не буду сводить татуировку, ладно? Я ее оставлю.
        Я проглотила подступившие слезы и кивнула, а про себя подумала, что, может быть, мне тоже стоит сделать себе такую татуировку.
        - И родителям я позвоню, - сказала она. - Обещаю. Можешь проверить и позвонить вечером моему брату. Он все узнает.
        - У тебя все будет хорошо, Этель, - сказала я ей.
        Си-Джей потянулась ко мне с кровати, я подошла к ней и обняла на прощание.
        36
        В ПОЕЗДЕ ДО САН-КАРЛОСА я опять мысленно заговорила с Талли: «Талли, привет. Где бы ты ни была, ты меня слышишь? Хотела тебе сказать, что прощаю тебя. Я боялась произнести это слово, потому что не хотела признавать, что вообще злюсь на тебя. В основном я злилась на себя. Но теперь я прощаю нас обеих: по крайней мере пытаюсь простить. Я все равно всегда буду хотеть тебя вернуть. Так же, как хочу вернуть маму - заставить ее не выходить из дома в такой гололед».
        В голове неожиданно зазвучал голос Си-Джей: «Думаешь, это как-то связано с тем, как ваша мама… с тем, как вы ее потеряли?» Может, и связано. Когда мама умерла, Талли была на пять лет меня старше. У нее было больше воспоминаний, а значит, больше причин по ней скучать. Может быть, тогда-то и родилась ее печаль или это ее усугубило. Может быть, только с мамой она могла бы поговорить. «Ох, Талли. Я не понимала, как эта потеря тебя подкосила, - не понимала в первую очередь потому, что ты так хорошо заполняла собой все, чего мне могло недоставать без матери. Но кто-то должен был заполнить эту пустоту и для тебя».
        Поезд подъехал к станции. Я прошла мимо «Эль-Камино» и свернула на Поплар-авеню. В голове почему-то до сих пор крутились слова Си-Джей: «Думаешь, это как-то связано с тем, как ваша мама… с тем, как вы ее потеряли?» Почему она это именно так сказала? Особенно вот это «как» - возможно, она имела в виду, что мама умерла так внезапно? Но она так неловко остановилась, как будто чего-то недоговаривала.
        До дома тети Элизы оставалась пара кварталов, и я неожиданно пустилась бегом. Вскоре я уже неслась изо всех сил. Сама того не осознавая, я мигом долетела прямо до улицы Кресан, 124. Лишь с третьей попытки я попала ключом в замочную скважину. С трудом переводя дыхание, я влетела в дом, не закрыв за собой дверь.
        - Слоун? - окликнула тетя Элиза. - Дорогая, я наверху.
        Я кинулась в гостиную, схватила фотоальбом на кофейном столике и пролистала до фотографии нас с Талли в похожих нарядах. Вот она я, на своем дне рождения, сижу у мамы на коленях в платье с воротничком с белой отделкой и короткими рукавами.
        Мама умерла два дня спустя: ее машину занесло на гололедице.
        - Слоун?
        Было слышно, как тетя Элиза пробирается на костылях вниз по лестнице. Я вырвала фотографию из альбома и побежала к ней.
        - Почему она надела на нас платья с коротким рукавом, когда на улице был мороз? - спросила я. Меня всю трясло.
        - Ты о чем?
        - Вот об этом.
        Я показала ей фотографию. Тетя Элиза выронила костыли, опустилась на ступеньку и взяла у меня фотографию.
        - Вот черт, - пробормотала она.
        - Талли говорила, что стояли аномальные морозы, - сказала я. - Дороги покрылись льдом. Мама поехала забрать вещи из химчистки и не справилась с управлением. Так говорила Талли.
        Я так часто слышала эту историю, что в памяти она хранилась как картинка - как будто я сама там была, сама вела машину и все запомнила. Я чувствовала свои руки на руле. Помнила, как сильно стучало сердце. Как я изо всех сил жала на тормоз, но без результата. Колесо не крутилось. Дерево все приближалось, ближе, и ближе… Я зажмурилась и приготовилась к удару.
        - Не рассказывай, - сказала я и рухнула на пол внизу лестницы. - Сегодня я уже слишком много узнала. Больше не выдержу. Просто не выдержу.
        Тетя Элиза дотянулась до меня.
        - Слоун, Слоун, Слоун, - повторяла она.
        Мне хотелось заткнуть уши так же, как я закрыла глаза. Я знала, что она сейчас скажет, и не хотела этого слышать. Но тетя больше ничего не сказала. Она спустилась на несколько ступенек и крепко обняла меня. Ее прикосновение было таким теплым, но меня бросило в дрожь. Стало слишком холодно. Слишком жарко. Кто я? Казалось, земля уходит из-под ног. Я плакала и не могла остановиться.
        - Все хорошо, дорогая, - сказала тетя Элиза. - Поплачь. Это нормально. Все хорошо.
        Когда я открыла глаза и развернулась, чтобы посмотреть на тетю, то вместо ее лица увидела мутное пятно. Она так и не обронила ни слова, поэтому я выговорила это сама:
        - Это был не несчастный случай.
        - Да, не несчастный случай.
        - Мама специально въехала в дерево?
        - Не было никакого дерева, - сказала тетя Элиза.
        Ее голос был спокойным и ровным, как будто она тренировала речь перед зеркалом, чтобы в нужный момент быть подготовленной.
        - Твоя мама была больна, как и Талли. Она заехала в гараж, закрыла дверь и не стала выключать зажигание. Она не видела другого выхода.
        - Странная у меня жизнь, - произнесла я. - Оглядываюсь на нее и уже не могу сказать, что было на самом деле и было ли вообще хоть что-то правдой.
        - Да. Например, любовь, Слоун. Тебя все очень любят. Всегда любили. Талли обожала тебя до безумия, и папа тебя очень любит. Он хотел тебя оградить. И хотя физически меня не было рядом, я тоже все это время тебя любила.
        Я отстранилась от нее.
        - Но в чем смысл этой любви, если тебя не было рядом? Я ее не чувствовала. Как будто ты умерла, разницы нет.
        - Ох! - тихо выдохнула она, и я поняла, что ранила ее.
        - Прости! - воскликнула я. - Я не то хотела сказать.
        - Да нет, то, - возразила тетя. - И ты права. Мы с твоим папой все сделали неправильно. Когда Дана умерла, мы обезумели от скорби, и нам было так страшно. В ночь после похорон мы сидели за столом на кухне и не могли поверить в случившееся. Во что только что превратилась наша жизнь… мы не могли в это поверить. Вы с Талли спали в своих комнатах. Ты, Слоун, была еще совсем малышка. Тебе не было и двух лет. Не знаю, что было хуже: говорить с Талли, которая понимала, что у нее больше нет мамы, или смотреть, как ты ищешь ее повсюду, как будто игра в прятки просто затянулась. Твой папа сказал, что не хочет, чтобы вы знали, как это произошло. Он сказал… наговорил столько всего про Дану - думаю, просто сгоряча. Гарретт был просто опустошен. И он сказал, если вы узнаете, что произошло на самом деле, будет только хуже. Когда кто-то совершает самоубийство, их близкие часто винят себя.
        - Он думал, мы будем испытывать вину?
        - Так он сказал. Но, оглядываясь назад, думаю, что Гарретт винил себя. Видимо, боялся, что вы обвините его и он потеряет и вас тоже.
        - Я не стала бы его винить, - сказала я. Думаю, что не стала бы.
        - Может быть, - согласилась тетя. - В любом случае он ваш отец, единственный оставшийся в живых родитель, и он принял решение сообщить вам, что произошла авария. Я заявила, что, если ты или Талли когда-нибудь спросите меня, я расскажу всю правду. Он сказал, что тогда не позволит нам видеться.
        - Значит, Талли выросла, приехала сюда и ты ей все рассказала?
        - Нет, дорогая, - покачала головой тетя Элиза. - Она уже все знала. Выяснилось, что она знала с самого начала. В ту ночь, когда мы сидели на кухне после того, как уложили вас спать, Талли, по всей видимости, вылезла из кровати и стояла прямо за дверью. Она слышала каждое слово - все, что высказал папа от глубочайшего горя, про то, какая Дана эгоистка, и все остальное. Талли несла в себе эту тайну. Она никому не говорила, пока не позвонила мне как-то раз и не попросилась в гости.
        - Так вот почему она обратилась к тебе, а не ко мне, - поняла я. - Потому что ты уже знала о папиных словах и она не хотела, чтобы я тоже об этом узнала?
        - Отчасти, - согласилась тетя Элиза. - Но она боялась, что если ты узнаешь, то с тобой случится то же, что и с ней.
        - Не понимаю.
        - Твой папа сказал, что от правды станет только хуже, и Талли считала, что, может быть, ей действительно от этого стало хуже. Что в этом корень всей ее печали. Она не хотела рисковать еще и тобой.
        - Думаешь, Талли была бы жива, если бы не знала?
        - Думаю, эта грусть была с ней с самого начала, - сказала тетя Элиза. - Возможно, она унаследовала ее от вашей мамы. Вполне вероятно. Помнишь, мы на днях говорили о холокосте? Исследования показывают, что такая серьезная травма может повлиять на человека на клеточном уровне. Она может изменить даже структуру ДНК. ДНК - это не только цвет глаз или спортивное телосложение, но и факторы внешней среды и опыт, который может изменить все внутри тебя и перейти в следующие поколения. Есть даже такой термин - эпигенетика.
        - Талли как раз интересовалась подобными вещами, - заметила я. - Она постоянно мне про такое рассказывала.
        - Может быть, это помогло бы ей лучше себя понять, - сказала тетя Элиза. - Она и твоя мама… им не довелось быть узницами концентрационных лагерей, слава богу. Но эта травма, возможно, до сих пор прописана в генах, которые они унаследовали от твоей прабабушки Нелли.
        - Я всегда считала, что через гены бабушки Нелли нам передалась смелость.
        - Характер человека многогранен. Было бы легче, если бы это было не так, потому что тогда мы бы всегда знали, от кого чего ожидать. Но это так. Каждый человек обладает уникальным и порой противоречивым набором генов и эмоций. Возможно, Талли была самым храбрым человеком на свете, но и ей иногда нужно было спрятаться от всех.
        - И мама была такая же?
        - Да. Однозначно.
        - А я? - спросила я.
        - Насколько я вижу, у тебя не бывает настолько уж темных времен.
        - Думаешь со мной произойдет то же, что с Талли, теперь, когда я знаю правду про маму и все остальное?
        - А ты как думаешь?
        Я ответила не сразу. В последний месяц я действительно подумывала о смерти. Однажды, бродя по дому в бесконечной бессоннице, я зашла в ванную, которую мы раньше делили с Талли. Я легла на пол и прислонилась щекой к плитке, представляя себя Талли в ее последние минуты в сознании. Мои слезы образовали лужу. Жить без нее было так тяжело. Раньше она всегда была со мной. Когда я родилась, она уже была тут, и казалось, что весь мир держался на ней. Как благодаря силе тяжести мы ходим по земле, а планеты вращаются вокруг Солнца. Талли была моей силой тяжести. Теперь ее нет, и я зависла в невесомости.
        - Нет, - ответила я тете Элизе. - Думаю, не произойдет. Но когда Талли только умерла, ко мне приходили такие мысли. Я очень сильно по ней скучала, мне было очень больно, и я думала, что тоже умру. Даже если бы я не приближала смерть, я думала, что она придет сама собой, и если так случится… ну, если бы она пришла, я бы не сопротивлялась. А теперь я понимаю, что эта боль меня не убьет. Довольно странно.
        - Что странно?
        - Что мы можем продолжать жить без самых важных для нас людей. Еда, вода, воздух и солнечный свет - все это нам жизненно необходимо. Мы можем не испытывать ко всему этому эмоциональную привязанность, но, если это у нас отнять, мы умрем. А с людьми совсем по-другому: можно очень сильно к кому-то привязаться. Любить человека каждой клеточкой. А потом этого человека нет, а ты все равно дышишь. Сердце бьется. Ты продолжаешь испытывать голод и ходить в туалет. Помню, как в ночь, когда умерла Талли, мне очень захотелось в туалет, и я ужасно разозлилась на свой мочевой пузырь, что он ведет себя как ни в чем не бывало. Но любимых уже не вернуть. Наши тела продолжают работать. Так странно. Так оскорбительно.
        - Мне кажется, - сказала тетя Элиза, - что когда кто-то важный для нас умирает, мы перестраиваем свою жизнь в другом направлении. То есть в каком-то смысле наша старая версия не выживает. Но появляется новая. Тем же человеком остаться уже нельзя.
        - Это точно.
        - Но у тебя все будет хорошо, Слоун. Обязательно. Я уверена.
        - Не хочу, чтобы между нами оставались секреты, - сказала я.
        - И я не хочу.
        - Тогда я должна тебе кое-что рассказать… Я тебе соврала. В первый день, когда я только приехала, ты мне сказала, что я могу остаться, если папа не против.
        - Твой папа до сих пор думает, что ты живешь в отеле?
        - Нет. Он думает, что я живу в общежитии при Стэнфорде. Он думает, что я на курсе писательского мастерства, потому что ему я тоже соврала. Я знала, что он ни за что не позволит мне сюда приехать, а мне это было нужно. Я должна была расшифровать список Талли и, как выясняется, познакомиться с тобой. Я не жалею, что соврала ему, но сейчас хочу, чтобы ты знала правду. Ты на меня злишься?
        - Боже мой, нет, - сказала она. - Конечно, нет. Я понимаю, почему ты так поступила. Но, думаю, теперь пора рассказать ему правду.
        - Зачем? Как будто он был со всеми честен. К тому же он обошелся с тобой так жестоко. Ты потеряла сестру, а он забрал у тебя племянниц. Это просто… немыслимо.
        - Согласна, - сказала тетя Элиза. - Из-за этого я спустила целое состояние на психотерапевта. Но мы все слишком много потеряли, и я не могу злиться вечно. И раз уж между нами теперь нет секретов, я должна еще кое-что тебе рассказать. Когда Талли так резко уехала из Калифорнии, она заверила меня, что все хорошо, но я все равно очень за нее переживала. Я не знала, что делать. Много дней думала об этом, металась, хваталась за телефон, но не решалась позвонить. Опять брала, опять убирала. Наконец я все-таки позвонила твоему отцу.
        - Стой, значит, ты общалась с ним до того, как Талли умерла?
        - Разговор был короткий, - сказала она. - Я сказала ему, что мы с Талли виделись и что я за нее волнуюсь. Он не захотел об этом разговаривать.
        - Я не удивлена, - сказала я. - Ему совсем не даются тяжелые разговоры, особенно те, которых нельзя избегать.
        - Но после этого, - продолжила тетя Элиза, - когда он позвонил сообщить о ее смерти, он сказал, что после моего звонка пытался ей помочь.
        - Он пытался заставить ее поступить в университет, - сказала я.
        - И к психотерапевту сходить тоже. Причем не первый раз. Он сказал, что много лет периодически пытался убедить ее пойти к врачу.
        - Правда?
        - Так он сказал. Но Талли отказывалась.
        - Наверняка, - закивала я. - В последний месяц она вообще ничего не хотела делать.
        - Твой папа совершил много ошибок, - сказала тетя Элиза. - Как и мы все. Хотя я все же думаю, что он сделал все что мог.
        Я глубоко вдохнула на три счета. Затем так же выдохнула. Вдох на раз, два, три - выдох на раз, два, три. Наконец я поднялась и подала тете Элизе руку, чтобы помочь ей встать.
        - Спасибо.
        - Мне надо умыться, - сказала я. - А потом… потом я позвоню папе и расскажу ему, где я и что тут делаю.
        37
        ДВА ДНЯ СПУСТЯ я в последний раз села на поезд до Пало-Альто, чтобы нормально попрощаться с Адамом. Он вызвался сам приехать за мной к тете Элизе в Редвуд-Сити. Но я не хотела, чтобы он так много времени провел в машине. Они с родителями восполняли потерянное время с Си-Джей и помогали ей восстановить силы.
        Я: «Нам вообще необязательно встречаться, если тебе неудобно».
        Адам: «Есть все равно нужно. А Си-Джей отдыхает. Вряд ли ей понравится, если я буду смотреть, как она спит».
        Он предложил встретиться в пиццерии «Круглый стол», о которой говорил на прошлой неделе, когда мы решали, где пообедать. Судя по всему, в районе Залива их была целая сеть, и одна пиццерия - прямо на Юниверсити-авеню. Я приехала на полчаса раньше, чтобы поискать в «Ретро-планете» подарок для Джуно, а потом пошла в пиццерию. Адам уже ждал меня. Он встал в кабинке в конце зала и замахал руками, чтобы привлечь мое внимание. Мы вежливо обнялись, как обнимаются не друзья, а знакомые.
        - Спасибо, что приехала, - путь не близкий.
        - Ерунда, - ответила я. - Спасибо, что согласился встретиться.
        - Что купила? - спросил он, кивком показывая на коричневый пакет у меня в руке.
        - Подарок для Джуно. Старинная карта Залива.
        - Ей понравится, - сказал он.
        - Надеюсь, - улыбнулась я. - Мне надо искупить вину перед ней.
        - А мне надо искупить вину перед тобой, - сказал Адам. - Начну с пиццы. Принцип тут такой: подходишь на кассу, делаешь заказ, платишь, и тебе на столик приносят пиццу.
        - Ой, сразу целую пиццу?
        - Боишься, что мы не справимся с целой пиццей?
        - Ну нас же всего двое.
        - Поверь мне, стоит ее только попробовать, и в тебя поместится больше пиццы, чем ты могла представить до настоящего момента.
        - До настоящего момента, - повторила я. - Звучит серьезно.
        - Я всегда серьезен насчет пиццы. Дальше: начинка. Я обычно беру грибы с перчиком, но ты выбирай сама, что хочешь.
        - Не люблю начинку, - сказала я. - Но я могу ее просто убрать.
        - Нет, пусть будет без начинки.
        - Но я хочу, чтобы ты взял, что ты хочешь.
        - А я хочу, чтобы ты взяла, что ты хочешь.
        - Давай пополам? - предложила я.
        - Идеальный компромисс, - сказал он. - Посторожи место. Я скоро вернусь.
        - Подожди, - сказала я и потянулась в карман. - Хочу заплатить за свою половину.
        Адам поднял руку вверх.
        - Нет, Слоун, - заявил он. - Я угощаю. И не волнуйся. Это не доброжелательный сексизм. Деньги мне дала мама, когда я выходил из дома. Она страшно возмущалась, что я встречаюсь с тобой здесь, а не в каком-нибудь приличном ресторане.
        - Да я люблю пиццу, - сказала я.
        - Хорошо, потому что будет жаль, если ты уедешь в Миннесоту, не побывав в «Круглом столе». Пицца здесь главная еда. Но ты должна знать, как мои родители благодарны тебе за воссоединение с Си-Джей, и я тоже. Ты даже представить не можешь.
        - Думаю, могу.
        - Да, наверное, можешь. Сейчас сделаю заказ и вернусь.
        Через несколько минут нам принесли огромную пиццу. Адам был прав насчет того, сколько мы сможем съесть. Тесто было достаточно тонкое. Но все же после третьего куска мне уже было трудно дышать, а я все равно потянулась за четвертым.
        - Ты был абсолютно прав насчет этой пиццы. Я ем намного больше, чем до настоящего момента могла себе представить.
        - Я хотел пригласить тебя сюда в прошлое воскресенье, но ты сказала, что накануне уже ела пиццу.
        - Да, помню.
        - Все равно надо было тебя сюда раньше привести. Я много чего должен был сделать раньше.
        - Слушай, я официально больше на тебя ни за что не злюсь. Мы поступили как поступили, и в итоге я узнала все, что должна была узнать.
        - Очень щедро с твоей стороны, - признал Адам. - Я, наверное, этого не заслуживаю, но все равно рад, что все хорошо закончилось. Удивительно, как одно привело к другому. Как могло произойти столько совпадений?
        - Талли говорила, то, что мы считаем совпадением, на самом деле чистая математика, - сказала я. - Например, вероятность, что ты встретишь человека, который родился с тобой в один день, намного выше, чем ты думаешь.
        - В детском саду нас было трое с одной датой рождения, - вспомнил Адам.
        - Вот тебе и пример, - подхватила я. - Если бы Талли была здесь, она бы объяснила всю науку про вероятность наступления такого события. Я всегда считала, что Талли во всем права - и так оно обычно и бывало. Но что касается совпадений, иногда мне кажется, что дело тут не только в математике. После всего, что произошло, у меня ощущение, что я сейчас сижу напротив тебя не только благодаря математике.
        - Мне тоже так кажется, - согласился он.
        - Не знаю, специально ли Талли оставила мне этот список, - задумчиво произнесла я, - но если это так, то, кажется, я разгадала загадку совсем не так, как она ожидала.
        Через несколько минут мы доели пиццу. Я знала, что Адаму надо возвращаться к семье, а мне - к тете Элизе. Оставалось меньше суток, чтобы провести время вместе.
        - Ты рада, что возвращаешься домой? - спросил Адам.
        - Однозначно, - ответила я. - В каком-то смысле я очень этого жду. Я теперь намного лучше все понимаю. Когда я уезжала, то сильно горевала, а скорбь - очень личное дело. Папа тоже горевал по Талли. Но он не понимал, каково мне, а я не понимала, каково ему. Это как, например, все условились, что желтый - это желтый, а синий - это синий, но кто сказал, что для тебя желтый выглядит так же, как для меня, и точно так же с синим?
        - Знаешь, я об этом никогда не задумывался, - признался Адам.
        - Мы договорились стараться больше друг с другом разговаривать, - сказала я. - Раньше, когда мне нужно было с кем-то поговорить, я шла к Талли, а если она была занята, то к Джуно. Папа всегда оставался в стороне. Он занимался тем, чем занимаются родители, а я - тем, чем, как мне казалось, должна была заниматься я: хорошо учиться, каждое утро заправлять кровать и возвращаться домой вовремя. Как будто мы договорились об условиях, но не вслух, а это, как мне кажется, худший вариант договора. Негласный договор. Так что теперь мы попробуем более честный и открытый подход. Талли умерла, то есть худшее уже случилось. Хуже этого ничего быть не может. У нашей истории не будет счастливого конца. Но наши отношения уже налаживаются. Мы договорились, что, если они снова начнут ухудшаться, мы постараемся не отворачиваться друг от друга, а продолжать разговаривать.
        - В моей семье тоже состоялся долгий разговор насчет открытого общения, - сказал Адам. Си-Джей разрешила своему врачу общаться с нашими родителями, если у них возникнут вопросы медицинского характера.
        - Здорово, - обрадовалась я. - Хорошо, когда близкие понимают, что с тобой происходит.
        - Думаю, нам тоже стоит подумать об открытом общении, - предложил Адам. - Я имею в виду тебя и меня.
        - Хорошо, - согласилась я.
        - Хорошо. Ну… неделька-то выдалась… как будто год прошел, да?
        - Как минимум, - ответила я.
        Адам обвил меня рукой и крепко прижал к себе в настоящее недежурное объятие. Я почувствовала запах его рубашки, вспомнила про Джуно, ее привязанность к футболкам Купера и про феномен Пруста и поняла, что никогда не забуду этот момент. Для меня он всегда будет особенным.
        - Знаешь, Слоун, - сказал он. - Я правда буду по тебе скучать.
        - Я по тебе тоже.
        - Надеюсь, мы не перестанем общаться.
        - А иначе какое может быть открытое общение.
        - Точно. Ты права, - улыбнулся он. - И если снова соберешься в наши края, надеюсь, в твоем плотном графике найдется для меня время.
        - Конечно, соберусь, - заверила я. - У меня же теперь тетя тут живет. А если ты соберешься к нам в Миннесоту, в Голден-Валли, надеюсь, у тебя найдется время на меня. Хотя какова вероятность, что ты туда соберешься…
        - Думаю, вполне серьезная, - сказал он. - Ведь там живешь ты, и я бы с радостью приехал к тебе в гости.
        38
        ДЖУНО ДОЛЖНА БЫЛА встретить меня в аэропорту. Но, спустившись по эскалатору в зону получения багажа, я увидела папу. В руках он держал табличку с моим именем, как будто он водитель такси, который встречает клиента.
        - Папа! - закричала я.
        - Слоун! - Он поднял руку и помахал.
        - Я здесь!
        Остальную часть пути я пробежала, и мы обнялись.
        - С Джуно что-то случилось? - спросила я, когда мы разъединились.
        - Не волнуйся, с ней все хорошо, - успокоил меня папа. - Я просто хотел поскорее тебя увидеть.
        - Взаимно, - улыбнулась я. - А зачем тебе табличка?
        - Не хотел, чтобы ты прошла мимо, - ответил он. - Хотел убедиться, что мы друг друга найдем.
        Глаза у него заблестели. Я потянулась снова его обнять, на этот раз подольше. Я заплакала, и, судя по всему, он тоже. Его била дрожь. За всю жизнь я ни разу не видела, чтобы папа плакал. Потом умерла Талли, и он плакал передо мной - в ту ужасную ночь в больнице, а потом опять на похоронах. Но сейчас все было иначе: он плакал из-за меня.
        Наконец мы отлипли друг от друга. Вокруг нас другие пассажиры находили своих близких, забирали багаж с ленты и торопились по своим делам. Все были заняты собственными историями, но пара человек остановили взгляды на нас с папой. Видя наше слезное воссоединение, они наверняка подумали, что я отсутствовала больше, чем неделю. Они никогда не узнают нашу настоящую историю.
        - Такое ощущение, что я тебя целую вечность не видел, - сказал папа.
        - Я так рада, что ты не злишься на меня за то, что соврала насчет Стэнфорда и всего остального.
        - Ох, Слоун, ты мне только помогла, - вздохнул он. - Я понимал, что надо рассказать тебе про маму. Но столько лет прошло, а после того, что случилось с Талли… я просто не знал, как начать разговор. Боялся, что если все расскажу, то потеряю тебя. Ты правильно сделала, что наврала. Непросто признаваться в таком собственному ребенку, но это правда. Только больше никогда так не делай.
        - Не буду, - пообещала я.
        - Обещаю, что тебе больше и не нужно будет. Я тоже рад, что ты на меня не злишься.
        - А я все-таки злилась. Но больше не злюсь.
        - Хорошо. Ну что, пойдем?
        - Да.
        Он взял мою сумку, и я позволила ему ее взять. Вряд ли это считается сексизмом, если речь о твоем отце.
        - Послушай, пап, - сказала я. - Я вот что подумала… Ты ведь на машине?
        - Конечно. Иначе как нам домой добираться?
        - А можно я сяду за руль?
        - Ого, ты хочешь за руль?
        - Ну, если я хочу сдать экзамен, надо тренироваться.
        - Это точно, - согласился папа. - Но не уверен, что для первой тренировки подойдет автострада.
        - Справедливое замечание.
        - Давай так: сначала я, а сразу после съезда с автострады я остановлюсь на обочине. Поменяемся местами, и ты довезешь нас до дома.
        - Договорились, - кивнула я.
        Но чем дальше мы ехали, тем больше я нервничала. Руки у меня вспотели, и я раз пять вытерла их о джинсы. Хотя я старалась сделать это незаметно, папа все увидел.
        - Знаешь, - сказал он, - тебе необязательно именно сегодня садиться за руль, если не хочешь. Машина никуда не денется, а когда будешь готова, я с радостью стану твоим вторым пилотом.
        - Спасибо, - поблагодарила я. - Но на самом деле невозможно подготовиться к чему-то, чего боишься. Нужно просто это сделать. Я должна это сделать.
        - Узнаю свою дочь.
        Мы подъехали к съезду с автострады. Папа включил поворотник. Это «тук-тук-тук» звучало, как обратный отсчет. Сердце ушло в пятки. Папа съехал на обочину и заглушил мотор. Время пришло. Папа расстегнул свой ремень, потом мой и положил руку на ручку своей двери. Я приготовилась открыть свою. Мы как будто играли в подражание. Я ждала, когда он откроет свою дверь. Когда он открыл ее, я открыла свою и вышла из машины. Мы поменялись местами и пристегнули ремни.
        - Ну, как дела? - спросил папа.
        - С сиденьем что-то не то.
        - Его надо отрегулировать. Там сбоку есть кнопка. Овальной формы. Нажми на нее, чтобы придвинуть сиденье.
        Я пошарила рукой под сиденьем и нашла кнопку.
        - Насколько близко надо придвинуть?
        - Так, чтобы тебе было удобно нажимать ногами на педали.
        Лады, как сказал бы Эдди.
        - Прости, я себя веду как дура, - сказала я.
        - Ты себя ведешь как человек без опыта вождения, - возразил папа, - и, какое совпадение, у тебя его действительно нет. Но это мы скоро изменим. Ну что, как сиденье?
        - Думаю, нормально, - сказала я. - А с зеркалами тоже надо что-то сделать?
        - По бокам у тебя зеркала заднего вида. Настрой их так, чтобы тебе было видно то, что находится сзади.
        - Так… готово.
        - Хорошо. Теперь поставь ногу на тормоз и заведи машину.
        - Есть. - Я нажала тормоз до упора и потянулась рукой к зажиганию. - Погоди. Тормоз - это педаль слева?
        - Правильно.
        - Точно?
        - Педаль слева, - заверил он. - Ты права.
        - Ты, наверное, уже жалеешь, что позволил мне сесть за руль.
        - Вовсе нет. Заводи машину, как будешь готова.
        - Будем считать, что готова, - сказала я и включила мотор.
        - Теперь убери ногу с тормоза, - учил папа, - и плавно нажми газ. За тобой никого нет, так что можешь ехать с комфортной для тебя скоростью.
        Я поехала очень медленно, хотя сердце у меня стучало, как будто я неслась по немецкому автобану, где нет ограничения скорости (мне Талли рассказала). Я делала это ради нее, потому что она всегда хотела научить меня водить, а еще ради женщин Саудовской Аравии, о которых она мне рассказывала, ведь их так долго лишали права водить машину. Но в первую очередь я это делала ради себя. Я старалась ехать в середине полосы. Навстречу нам ехала машина. Когда она со свистом пронеслась мимо, я ахнула.
        - Все хорошо, - утешил папа. - Ты молодец. Только возьми немножко правее, иначе можешь заехать на соседнюю полосу.
        Он взял руль и чуть-чуть его повернул. Машина приблизилась к деревьям, от которых я старалась держаться подальше. «Мама не врезалась в дерево, - напомнила я себе. - Деревья тут ни при чем. Как и гололед. И вообще, сейчас лето. На дорогах нет никакого льда». Я поехала дальше.
        - Машина за нами как-то странно подкрадывается, - пожаловалась я папе.
        - Ты едешь медленнее минимальной скорости. Если хочешь, прибавь газу.
        - Нет, не хочу.
        - Ну тогда не обращай на нее внимания.
        Сложно было не обращать на нее внимания, особенно когда водитель мне посигналил. В итоге он меня объехал и, поравнявшись со мной, пристально посмотрел на меня и посигналил еще раз.
        - Он меня ненавидит, - решила я.
        - Те, кто давно водит, иногда забывают, что сами когда-то были новичками, - заметил папа. - Козел.
        - Что-что?
        - Повторять я это не буду.
        - Нам с Талли всегда страшно нравилось, когда ты ругаешься, - призналась я.
        - Значит, не поделки, не поездки на пляж, и не настольные игры, а именно ругань нравилась моим детям.
        - Все остальное тоже неплохо. Но твоя ругань нас всегда веселила, потому что это случалось так редко. Это как найти четырехлистный клевер.
        - А, - кивнул он. - Ну, я действительно ругаюсь только в тех случаях, когда это необходимо. И ругаю всегда за дело.
        - Спасибо.
        - Ты поворот пропустила, - заметил он. - Понимаю, тебя целую неделю не было, но мы живем вон там.
        - Я его специально пропустила, - ответила я. - Хочу сначала к Джуно заехать, если ты не против.
        - Конечно, не против, - согласился папа. - Думаю, она немного расстроилась, когда я ей сказал, что сам тебя встречу. Если люди борются за то, чтобы встретить тебя в аэропорту, значит, ты точно особенная.
        - Если ты хочешь побольше времени провести вместе, нам необязательно ехать к Джуно.
        - Нет, поехали, - решил папа. - Оставайся у нее сколько захочешь, а я заеду за тобой, когда наговоритесь.
        - Или Джуно может меня подвезти, чтобы тебе не беспокоиться.
        - Или я могу за тобой заехать, а потом ты нас обоих отвезешь домой, - предложил папа. - Как сама захочешь.
        Я миновала наш район и проехала дальше, где дома становились все больше и больше. Через несколько улиц я свернула на Чешир-корт, где жила Джуно и стояли самые большие каменные дома в Голден-Валли. У всех у них были огромные газоны с такой зеленой травой, что казалось, кто-то просто взял самый яркий зеленый фломастер и закрасил их в несколько слоев. Двор у нашего дома был гораздо меньше, а трава на нем пятнистая. В нашей семье ни у кого не было волшебной способности поливать газон ровно и выращивать идеальную траву. Конечно, у Джуно, ее брата и родителей таких способностей тоже не было, но они могли нанять специалиста.
        Я свернула на обочину и задела бордюр.
        - Прости, - сказала я папе.
        - Ничего. Следа не останется.
        - Ты как-то очень спокоен. Я не ожидала.
        - А что ты ожидала?
        - Не знаю. До сих пор я не хотела учиться водить, так что никогда всерьез об этом не задумывалась.
        - Думаю, я был очень спокоен, когда учил водить Талли, - сказал он.
        - Жаль, не могу ее спросить.
        - Да, жаль, - согласился папа и замолчал. - Но поверь мне на слово: я был очень спокоен. Настолько, насколько это возможно.
        - Талли тоже билась о бордюр?
        - Она довольно быстро поняла, что к чему. С тобой будет так же.
        - Мне может понадобиться чуть больше времени. Не забывай, это ведь она у нас была гением.
        - Твоя сестра действительно была очень умной, - признал папа. - Я тут на днях кое-что вспомнил… Давно про это не вспоминал. Когда Талли было три года, мы неделю жили в домике у озера. Каждый вечер мы с ней ходили смотреть закат. На третий или четвертый день, когда мы возвращались с пляжа, Талли спросила: «Папа, почему закат называется закатом? Ведь ничего никуда не закатывается, а просто Земля отворачивается от Солнца. Значит, это отворот». В этот момент я понял, что Талли - особенный ребенок. Она была совершенно особенной. Каждый родитель так думает про своих детей, но она действительно была такой.
        - Она это сказала в три года? Правда?
        - Да, - ответил он. - Но на самом деле это сказала не Талли. А ты.
        - Но это же… я не могла такое сказать. Это больше похоже на Талли.
        - Это вполне похоже на тебя, - возразил папа. - Ты с раннего детства обращаешь внимание на детали. Ты всегда интересовалась языком и почему у предметов именно такие называния. Ты замечаешь то, что не замечает никто другой. Я это в тебе очень люблю. Но я бы тебя в любом случае любил.
        - Я тебя тоже люблю.
        - Так, - сменил тему папа. - Перед тем как ты сбежишь к Джуно… Насколько я понимаю, ты должна ей денег. Она мне так и не сказала, сколько потратила на билет.
        - А еще она дала мне свою кредитную карту, - созналась я.
        - А ее родители это одобрили?
        - Это ее собственные деньги.
        - Она несовершеннолетняя, - объяснил папа. - А значит, такие вещи должны подтверждать Эми и Рэндалл.
        - Талли учила не спрашивать разрешения, а сразу просить прощения, - напомнила ему я. - И кстати, родители разрешают Джуно самой тратить деньги на то, что ей кажется важным. Это показалось ей важным.
        - Ну Джуно, - вздохнул папа.
        Я думала, что дальше последует, какая она избалованная и безответственная, но вместо этого он сказал:
        - Она действительно хорошая подруга.
        - Не просто хорошая. Самая лучшая.
        - Я не удивлен, - сказал папа. - Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.
        - Спасибо, пап.
        Он приподнялся на сиденье и достал кошелек.
        - Хорошо. Вот чек. Впиши сюда сумму, которую ты потратила.
        - Я вообще не расплачивалась ее картой, - сказала я. - Кроме билета на самолет, который стоил триста девять долларов. Но чтобы ты знал, до конца месяца я буду сидеть с детьми Хоганов и отдавать тебе все, что заработаю, пока не расплачусь за билеты.
        - Тебе не стоит из-за этого беспокоиться, - сказал папа. - Я по этому поводу не переживаю.
        - Правда?
        - Я внимательно отношусь к деньгам, но на этот счет не переживаю, - сказал папа. - Я знаю, что такое переживать насчет денег, и рад, что в данный момент у меня все хорошо. Я могу вернуть Джуно деньги за билет. Я изначально должен был за него заплатить.
        - Не думала, что ты бы меня отпустил, если бы я спросила.
        - Наверное, не отпустил бы, - признал папа. - Точно бы не отпустил. Но передай Джуно этот чек. Скажи ей, что я хочу вернуть долг вам обеим.
        - Ладно, - сказала я. - Спасибо, пап. Можешь открыть багажник? У меня в сумке подарок для Джуно.
        - Сама открой, - сказал папа. - Ты же водитель.
        - А, точно. Я водитель.
        Мы снова обнялись, я вышла из машины и вытащила из багажника пакет из «Ретро-планеты». Папа вернулся на место водителя.
        39
        КАК ТОЛЬКО Я ВЫШЛА из машины, дверь дома распахнулась, и мне навстречу вылетела Джуно.
        - Слоун! Боже мой!
        Она так сильно сжала меня в объятиях, что мы обе чуть не упали.
        - Как ты узнала, что я здесь? - спросила я.
        - Эдди стоял у окна и сказал, что к дому припарковалась серая машина, - ответила она. - Я знаю, что у твоего папы серая машина, и, конечно, знаю, что он сегодня встречал тебя в аэропорту. Я старалась не слишком надеяться, что он привезет тебя поздороваться, но все равно очень этого ждала. Можно убедить себя не надеяться, но когда пытаешься не надеяться слишком сильно, значит, ты уже надеешься сверх нормы. И вот ты здесь. Я по тебе ужасно скучала.
        - Я тоже по тебе скучала, Джу.
        - У меня для тебя даже есть новая метафора, - заявила она. - Тебе знакомо чувство, когда сильно хочется в туалет по-маленькому и кажется, что сейчас прорвет? Так что ты сдерживаешься, а потом наконец находишь туалет и испытываешь невероятное облегчение. То же я чувствую при виде тебя: невероятное облегчение.
        - Ох, Джу, - засмеялась я. - Это не просто лучшая метафора, которую я когда-либо слышала, но и самый приятный комплимент за всю мою жизнь. Спасибо.
        - Пожалуйста.
        - Я чувствую то же самое при виде тебя, - сказала я. - Мне тебе столько всего надо рассказать. Во-первых, это тебе. - Я протянула ей пакет из «Ретро-планеты». - Там для Эдди тоже кое-что есть. Тебе то, что не похоже на плюшевого калифорнийского медведя.
        - Ого! Урсус арктос калифорникус.
        - Я увидела его в аэропорту и не смогла пройти мимо.
        - Очень мило, - сказала она. - Но мне, конечно, интереснее то, что ты привезла мне. - Она достала тубус с постером и открыла крышку. - Боже мой, Слоун! Это лучшее, что ты могла привезти… кроме себя, конечно. Не хотела тебе рассказывать, пока ты была в Калифорнии, потому что у тебя наверняка голова и так пухла от новой информации. Но теперь ты здесь, и я больше не могу держать это в себе.
        - Что случилось?
        - Ну, помнишь, как мы с детьми столкнулись на улице с Одри Шеридан и они от нее были без ума?
        - О нет! - воскликнула я. - Только не говори, что она украла у тебя работу.
        - Хуже, - сказала Джуно. - Намного хуже. В миллион раз. Мистер и миссис Хоган решили, что мне нужна напарница, пока ты не вернешься, поэтому мы с Одри просидели с детьми все три дня, вдвоем.
        - Ужас какой! - вздрогнула я. - Мне так жаль.
        - Одри очень обрадовалась, когда они ее позвали. Судя по всему, ее летняя работа отменилась, поэтому мне пришлось смириться и притвориться, что я не против, чтобы она помогала мне несколько дней, хотя она постоянно напоминала мне, что Купер теперь с ней, а не со мной. Например, я говорю: «Мелани любит, когда виноград разрезан пополам», - а она сразу: «Ха-ха, виноград, вот умора. Ха-ха-ха». Я ее спрашиваю, что за умора, а она мне: «Да так. Просто наша с Купером внутренняя шутка». Но есть и хорошая новость: Купер ее бросил.
        - Что? Когда?
        - В пятницу вечером, где-то за час до возвращения мистера Хогана. Он написал ей об этом в сообщении, и мне снова пришлось заниматься детьми в одиночку, потому что у нее просто снесло крышу. Мне ее почти жалко стало.
        - Ты такая добрая!
        - Я сказала «почти», - уточнила Джуно. - Но в любом случае сейчас это уже не важно. Ты вернулась, а она снова там, где ей и место, - подальше от меня. Уф! Ну и неделя выдалась - гораздо труднее, чем я ожидала, по всем фронтам.
        - Да, знаю, - кивнула я.
        - Ну, тебе-то пришлось еще хуже, чем мне, - признала Джуно. - Я не хотела жаловаться.
        - А я не хотела сравнивать, - сказала я. - Моя тетя говорит, что трудности - не соревнование, и она права. К тому же я хочу знать, когда у моих близких трудные времена. Хочу помогать. Хочу быть тебе хорошей подругой. Когда Купер с тобой расстался, я отнеслась к этому слишком легко. Следовало понять, что все серьезно.
        - Ты была занята другим. Само собой.
        - Но даже до того, как Талли умерла, в тот вечер в «Трепичионе» я могла быть к тебе более внимательна, должна была тебя поддержать.
        - Ты же считаешь Купера неудачником.
        - Раз он с больше не с тобой, он точно неудачник, - сказала я - Но в тот момент ты еще по нему горевала. Потому что и в самом деле его любила. Похоже на то, что говорила на похоронах Тесс, подруга Талли.
        - Да? А что она говорила?
        - «Чем глубже горе проникло в тебя, тем больше и радости может в тебя вместиться». Так же и с любовью. Чем сильнее любовь, тем больше дыра в душе от потери. Тогда я не понимала, что ты проходишь через горевание. Честно говоря, я даже тебе завидовала.
        - Завидовала, что Купер меня бросил?
        - Завидовала, что он вообще у тебя был, - ответила я. - Ты любила, и тебя любили.
        - Любил ли он меня, остается под вопросом.
        - В любом случае у меня ничего подобного никогда не было, и я тебе завидовала.
        - Слоун, у тебя это тоже будет, - сказала Джуно. - Я даже думала, что у тебя это будет с Адамом.
        - Когда мы с ним сидели на пляже, в какой-то момент мне тоже так показалось. Но потом мы поругались, и я несколько дней его презирала, а теперь мы снова дружим. Это был ураган антиромантики. Между нами ничего нет.
        - Ты знаешь о его существовании немногим больше месяца, - сказала Джуно. - А лично вы познакомились только неделю назад. И посмотри, сколько всего случилось всего за одну неделю дружбы. Так что все еще возможно.
        - Да, но расстояние между нами снижает такую вероятность.
        - Да, вас разделяет пара тысяч километров… сейчас, - согласилась Джуно. - Но, может быть, в следующем году вы поступите в один университет.
        - Может быть, - сказала я. - Я совсем не против. Но, возвращаясь к нам с тобой, я с себя вину не снимаю. Я была плохой подругой. А ты сделала для меня столько всего: отправила в Калифорнию, постоянно проверяла, как у меня дела. Когда ты написала, что у тебя катастрофа с Одри, я тебе так долго не перезванивала. А когда наконец перезвонила, то была настолько занята своими делами, что даже не спросила, что случилось, и только сейчас об этом узнаю. Если, конечно, об этой катастрофе ты мне писала - о том, что вы с ней вместе сидели с детьми.
        - Да. К счастью, других катастроф с Одри не было, хотя каждая минута с ней казалась отдельной катастрофой.
        - Я все исправлю, - пообещала я. - Если Одри свободна, а ты хочешь отдохнуть в оставшиеся каникулы, я готова вместе с ней посидеть с детьми Хоганов.
        - Не нужно, - сказала Джуно. - Я с радостью проведу время с тобой и тройняшками. Так что выбираю сидеть с ними вместе… если, конечно, ты сама не хочешь провести побольше времени с Одри.
        - Шутишь?
        - Просто проверяю. Она неплохо справляется с детьми и отлично играет в «шепот», а я не очень - по очевидными причинам.
        - Я даже не знаю, что это за игра, - настолько хорошо я в нее играю.
        - Это когда надеваешь наушники, в которых музыка играет на всю громкость. Игрок, стоящий перед тобой, шепчет тебе фразу, и тебе нужно через наушники расслышать, что он говорит, а потом точно так же нашептать следующему по очереди, и так по кругу, пока очередь не дойдет до первого игрока, чтобы сравнить, что стало с оригинальной фразой.
        - Как игра в телефон, только с нарушением слуха.
        - Да. Только у меня и так нарушение слуха, поэтому мне трудно играть, и мне кажется, Одри именно поэтому и научила их этой игре.
        - Что делает ее ужасной няней. Мало того, что эта игра вредит их ушам, так она еще и смоделировала ситуацию, в которой чувства других людей просто игнорируются.
        - Игра им очень понравилась.
        - Детям часто нравится то, что им вредно.
        - Ну, правда, когда мы с ней пришли на следующее утро, меня они, конечно, тоже были рады видеть, но Одри встретили, как будто приехала сама Тейлор Свифт. Если бы им надо было выбрать одну из нас, они бы точно выбрали ее, а не меня. Я ужасно расстроилась.
        - Ну конечно. Но ты отличная няня, детям с тобой повезло. И мне с тобой повезло. Ты неординарная. Ты могла бы кого угодно выбрать на роль лучшей подруги, но выбрала именно меня. Мне очень повезло.
        - Мне тоже повезло, - сказала она.
        - И раз уж я все равно тут нюни распустила, скажу еще кое-что. Подруга Талли Си-Джей сказала, что с ней она становилась лучшей версией себя, но при этом Талли не боялась ее худших проявлений. Думаю, это лучшее определение дружбы, и я хочу, чтобы ты знала, что я точно так же думаю про тебя: с тобой я лучшая версия себя, и ты всегда со мной, даже когда я веду себя просто ужасно. Тебя это не пугает. И на всякий случай скажу, что я тоже всегда буду с тобой и в лучшие, и в худшие времена.
        - Знаю, - сказала Джуно. - Спасибо. Взаимно. Ты лишаешься права включать сохранное торможение. Ты сломала тревожную кнопку.
        - Я специально, - созналась я. - Эта кнопка никогда мне не нравилась.
        - Ого! - послышался крик, и на крыльцо вылетел Эдди. - Ты не говорила, что приехала Слоун! - Он бросился на меня.
        - Ничего себе! - воскликнула я. - Ты что, за неделю вырос? Такое ощущение, что ты стал на пару сантиметров выше, чем когда мы виделись последний раз.
        - Наверное, скачок роста, - важно произнес Эдди. Он измерил рукой расстояние между макушкой своей головы и моим подбородком.
        - Да. Я тебе уже почти до подбородка достаю.
        - Нет-нет, - сказала Джуно. - Руку надо держать вертикально, а не горизонтально.
        - Я так и держу! Честное слово!
        - Значит, ты уже слишком взрослый для подарка?
        - Нет, конечно.
        - Хорошо, - сказала я. - Я тебе кое-что привезла из Калифорнии.
        - Правда?
        - Да. Пакет у твоей сестры.
        Джуно передала Эдди пакет, и он достал плюшевого медведя.
        - Урарашеньки! - обрадовался он.
        - Урарашеньки! - повторила за ним Джуно. Она взяла меня за руку, сжала ее сильно-сильно, и мы втроем вошли в дом.
        Эпилог
        Я ПРАКТИКУЮ СВОБОДНОЕ ПИСЬМО в Университете Хэмлайн на уроке доктора Ли. Она заставляет нас делать это каждое утро, чтобы поддерживать свою креативность. Мы можем писать о чем угодно. Никаких правил и инструкций. Единственное правило: в течение пятнадцати минут нельзя отрывать ручку от бумаги. Минут через десять у меня начинает сводить руку, но я все равно пишу.
        Сейчас я пишу про правила, потому что просто не знаю, о чем еще написать. Я в настоящем ступоре. Знаю, знаю, доктор Ли не верит в писательский ступор. (Хотя она ведь никогда этого не увидит. Еще одно правило свободного письма: делиться ни с кем не нужно.) Я всегда была согласна с тем, что писательского блока не существует. Раз так сказала доктор Ли, значит, это правда: всем всегда есть что сказать. «Может быть, вы точно не знаете, как это сказать, но для начала просто скажите это как придется».
        Но теперь… Не знаю. Сейчас довольно рано, стоит август, самый ленивый месяц в году, и в моей жизни произошло столько всего, что я вообще ее с трудом узнаю. Так что прямо сейчас писательский блок кажется мне вполне возможной перспективой. И я уже записала все правила открытого письма, но знаю, что доктор Ли следит, чтобы мы не отрывали ручки.
        Бла. Бла. Бла. Бла-бла-бла!!!
        Доктор Ли только что сказала, что осталось пять минут. Она всегда говорит, сколько осталось времени, каждые пять минут. Может быть, вы и следите за нами, доктор Ли, но вы понятия не имеете, какую белиберду я тут пишу. Слава богу, иначе наверняка пожалеете, что попросили руководство сделать исключение и допустить школьницу на университетский курс.
        Мне не дали стипендию, как в придуманном мною курсе в Стэнфорде. Но папа разрешил мне потратить часть заработанных летом денег. Наши отношения становятся все лучше, хотя между нами нет стопроцентного взаимопонимания. Например, вчера он взбесился из-за того, что за ужином я переписывалась с Джуно. Но больше нет ощущения, что мы чужие люди, которые случайно живут в одном доме. Я нашла воскресную группу поддержки для выживших после самоубийства. Николь рассказывала про такие. Мы с папой ходим туда вместе.
        В прошлое воскресенье по дороге домой мы заехали на могилу Талли. Я боялась туда ехать, потому что не хотела видеть ее имя на могильной плите, вбитой в землю. Оказалось, там еще нет никакой могильной плиты.
        Согласно еврейской традиции, примерно через год после ее смерти пройдет церемония установки могильной плиты. Это дает семье время привыкнуть к тому, что человека больше нет, прежде чем увидеть имя на могильной плите - своего рода официальное подтверждение смерти. Вряд ли я когда-либо привыкну к отсутствию Талли. Часть меня до сих пор думает, что завтра я проснусь и услышу, как она зовет меня: «Слоник, у меня отличная идея». Я побегу к ней по коридору, и воспоминания обо всем этом ужасном кошмаре уйдут в небытие, как сны. Скорее всего, я буду помнить, что мне приснился плохой сон, но что именно - забуду.
        Мы недолго пробыли на кладбище. Вычистили грязь из щелей маминой плиты и положили сверху мелкие камешки. Еще одна еврейская традиция - оставлять на могилах камни вместо цветов. Цветы умирают, а камни нет. Камни на могиле - символ бесконечной любви. Мы положили камни на мамину могильную плиту и на пустое место рядом, где будет могильный камень Талли - скоро, я знаю. Но не сегодня.
        Когда мы вернулись к машине, было уже почти восемь. Солнце зашло. (Или Земля отвернулась от Солнца.) Когда Талли умерла, стоял май, и дни становились длиннее. Прошло три месяца и пять дней. Дни опять становятся короче. Папа сел за руль, и я была не против. Последнее время я постоянно тренируюсь, но пока не готова водить ночью. Я только что была на группе поддержки, а потом на могиле сестры. Талли была права: я способна справляться с трудностями, но есть предел трудностей, с которыми можно справиться за один день.
        - Осталось пять минут. Хорошо.
        Бла. Бла. Руку очень сводит. Но в целом я опять стала больше писать. Это не значит, что я оправилась от всепоглощающей грусти - это не так. Я так сильно скучаю по сестре, что иногда ее отсутствие ощущается острее, чем присутствие, когда она была жива. А это говорит о многом, учитывая, что Талли была самым заметным человеком из всех, кого я встречала.
        Но папа был прав: жизнь продолжается. Я снова работаю над рассказом, который начала весной и хотела сдать в конце семестра, но так и не продвинулась дальше стадии первого тошнотного черновика, поэтому сдала доктору Ли свой старый рассказ, который она еще не видела. Теперь я выискиваю бриллианты в черновике нового рассказа и улучшаю его. (Надеюсь, он становится лучше.) Пишу в жанре реализма, как обычно. Все персонажи выдуманные. Рассказ не про Талли. Но, конечно, я пишу о ней, даже когда пишу не о ней. То, что она моя сестра, всегда будет влиять на все, что я делаю. Как эффект бабочки. Она взмахнула крыльями, и моя жизнь изменилась. Из-за нее все, что я делаю, отныне будет совсем другим.
        Я всегда говорила, что люблю писать, потому что мне нравится придумывать что-то новое, чего бы не было, если бы не было меня. Так вот все, что я пишу сейчас, я пишу только благодаря тому, что Талли жила. Может быть, однажды мои тексты будут читать не только доктор Ли и сокурсники. Может быть, их опубликуют, и незнакомые люди прочитают книжку с моим именем на обложке. И это будет именно то, что им необходимо прочитать именно в этот момент, и так я смогу им помочь. Талли будет участвовать в этой помощи, и ей бы это очень понравилось, потому что она любила помогать людям. Вот моя мечта.
        А пока я пытаюсь помогать людям другими способами. Осенью, когда мне исполнится восемнадцать, я смогу стать волонтером на телефоне доверия. Я уже записалась на курс обучения. Его проводит отделение психиатрии больницы Голден-Валли - больницы, где умерла Талли. С той ночи я ни разу там не была, и мне страшно, но со мной будет Талли, по-своему. Если бы она не была моей сестрой, я бы туда не пошла. Она всегда будет частью моей истории.
        - Тридцать секунд, - объявила доктор Ли. - Пора писать последнее предложение.
        Вот оно: наши истории никогда по-настоящему не заканчиваются, потому что любовь продолжается вечно.
        Благодарности
        СЕРДЕЧНО БЛАГОДАРЮ:
        моего агента Лору Дэйл за то, что была моей рьяной защитницей, верной подругой и модным вдохновителем; за то, что поддерживала меня, находила новые возможности, следила за прогрессом и нашла мне редактора, Клаудию Габель.
        Вышеупомянутую Клаудию Габель. Что тут скажешь? Признавать, что книга забрала у тебя все самое лучшее, трудно, но эта книга действительно забрала у меня все самое лучшее… по крайней мере на время. Спасибо тебе, Клаудия, за доброту, терпение, непоколебимую веру в эту историю и то, что я смогу ее рассказать.
        Команду издательства HarperCollins, особенно Стефани Гердан - за веселые и продуктивные мозговые штурмы; Джуди Голдсмит - за ценные замечания; Бекку Клэйсон и Аврору Парлагреко - за разработку обложки, от которой я не могу оторваться; Шону Маккарти и Кэтрин Сисланд - за внимательное чтение рукописи; Майю Майерс - за то, что привела в порядок каждое предложение, и Кэтрин Теген - за то, что нашла этой книге дом. [За маркетинг и продвижение спасибо ТК.]
        Спасибо Лие, Рэйчел и Дэниэлу Карсону - моим друзьям из Миннесоты, которые ответили на все важные вопросы (это дорога или магистраль? газировка или минералка?); друзьям из Залива, особенно Лизе, Питеру, Маракел, Рэйчел и Лили Лейб, которые миллион раз прогуливались вместе со мной по закоулкам памяти, обычно за пиццей из «Круглого стола»; Алексу Коулеру Уоррену (и Люси!), которые ответили на все мои вопросы про кохлеарные имплантаты; и паре других друзей, которые согласились ответить на очень личные вопросы и помогли мне не наделать ошибок в истории Талли.
        Невероятному писательскому сообществу. Особенно трем людям, которые помогли мне с этой книгой: Адель Гриффин, которая выискивала бриллианты в моем (тошнотном) первом черновике, страница за страницей, глава за главой, висела со мной на телефоне до рассвета, рассказывая обо всех своих прекрасных замечаниях; Саре Млиновски со светящимися оптимизмом глазами, которая всегда быстрее меня добирается до сути того, что я пытаюсь сказать, и Мег Волицер, которая была моей любимой писательницей задолго до личного знакомства.
        Спасибо тебе, Мег, за то, что разглядела во мне талант, поощряла меня забираться глубже, смешила и кормила тоннами гуакамоле.
        Группе писательского мастерства Writopia Lab, особенно Йелю Шику, Даниэль Шилер и Ребекке Уоллес-Сигалл; и выпускникам моей любимой группы по вторникам, которые до сих пор переписываются со мной в чате и продолжают меня вдохновлять: Дрю Арнум, Лили Дэвис, Алтане Элингс-Хейни, Кэти Хартман, Пайлоту Ирвину, Джорджии Сильверман, Карли Соренсон и Кай Уильямс.
        Моим подругам Эми Бресслер и Ариэль Уоршалл Кац, с которыми я становлюсь лучшей версией себя и которые не боятся худшего во мне.
        Реган Хофманн - королеве метафор и моему ежедневному тестовому читателю. Кстати о метафорах: иногда, когда я захожу в тупик, я вспоминаю, как она учила меня колоть дрова. Я ударила по полену топором, топор застрял, я уже хотела сдаться, но она заставила меня тянуть топор дальше. Бум. Дрова готовы. Спасибо тебе, Регз.
        Всем моим друзьям, которые всегда со мной - и в радости, и в горе. Линдсей Ааронсон, Эндрю Бауму Джен Калоните, Марии Крочитто, Эрин Каммингс, Дженнифер Дейли, Гитти Данешвари, Джулии Де Виллерс, Мелиссе Эйзенберг, Гейлу Форману, Джеки Фридленд, Джейку Глэйзеру, Мэри Гордон, Кори Энн Хэйду, Мэри Бет Кин, Логану Левкофф, Мелиссе Лосквадро, Гералин Лукас, Саманте Мосс, Ричарду Панеку, Лауре Шехтер Паркер, Стасии Робитейл, Джессе Ротенберг, Джилл Сантополо, Кэти Стейн, Дж. Кортни Салливан, Бьянке Турецки, Сьюзан Верде и Кристине Уилан.
        Моим родителям… у многих есть два родителя, а у меня аж три, и вместе они - неисчерпаемый источник любви и поддержки: папа Джоел Шейнмел, мама Элаин Шейнмел и отчим Филип Геттер.
        Моей сестре Алиссе Шейнмел и свояку Джей-Пи Гравитту; моим сводным братьям и сестрам и родственникам Лоре и Робу Лиссу, Дагу, Сунчике и Иану-Майклу Геттеру.
        Пяти лучшим племянницам и племянникам на свете: Нику, Эндрю и Заку Лиссу, которые уже выросли из того возраста, когда были моими тестовыми читателями; Саре и Тесе Геттер, которые как раз достигли этого возраста и чьи радость и похвала мне дороже всех на свете.
        Тем, по ком у я скучаю, особенно тете Жан В. Одески; бабушке и дедушке, Диане и Уильяму Буде, Дорис и Арчи Шейнмелю. И сестрам бабушки Дианы, уничтоженным во время холокоста: Минке, Эстер и Йедит Либсон - как бы я хотела с вами познакомиться. Эта книга для вашей старшей сестры и для вас.
        notes
        Примечания
        1
        Sunny-side up - яичница-глазунья (англ.).