Эта прекрасная смерть
Сара Дж. Шмитт


        Семнадцатилетняя ЭрДжей всегда получает то, чего хочет. Поэтому, когда её душу случайно забирает рассеянный Жнец, кому-то нужно с этим разобраться и вернуть её из мира мертвых, иначе полетят головы. Но в своем стремлении выжить она становится пешкой в могущественной борьбе между слишком фанатичным архангелом и Самой Смертью. Суд предлагает ей два выхода: она может остаться в холле, где души ждут «обработки», пока не появится её личный «спасательный трос» или же переиграть три момента своей жизни в попытке сделать выбор, который либо приведет к будущему, которое она заслуживает, либо спасет её. Звучит нелепо. Она выбрала прогулку по аллее памяти. Как сильно изменится её будущее?
        Но с каждым измененным моментом жизнь ЭрДжей начинает рушиться до тех пор, пока самопровозглашенная королева не становится изгоем. Она начинает удивляться тому, что жизнь становится хуже, если следующие шесть лет тебе придется быть отвергнутым. Очень быстро ЭрДжей попадает обратно в холл, на обсуждение её жизни на Земле.
        ЭрДжей — элегантная, непримиримая, почти неисправимая, очень настоящая девочка. Ее история веселая и динамичная, подростки очень быстро войдут в её положение. Приготовьтесь встретить Жнеца, который гораздо милее, чем вы думаете; Саму Смерть в гавайской рубашке; Святого Питера (который любит играть в Корнхол) и Эла, ручного трехглавого цербера, который охраняет вход в Ад. Все эти персонажи будут сопровождать ЭрДжей в её приключениях и постараются направить её на правильный путь.



        САРА ДЖ. ШМИТТ
        ЭТА ПРЕКРАСНАЯ СМЕРТЬ


        ОРИГИНАЛЬНОЕ НАЗВАНИЕ: It’s a Wonderful Death


        by Sarah J. Schmitt
        СЕРИЯ: вне серии


        ГЛАВЫ: 39
        ДАТА ВЫХОДА В ОРИГИНАЛЕ: 6 октября 2015
        ПЕРЕВОДЧИК: Эвелина Герасимова (1 глава), Элина Ковалева (остальные главы)
        РЕДАКТОР:Mari Pashikyan (1–7 главы)
        ВЫЧИТКА: Элина Ковалева
        СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ГРУППЫWORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•WORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•(https://vk.com/world_of_different_books)



        ЛЮБОЕ КОПИРОВАНИЕ БЕЗ ССЫЛКИ
        НА ПЕРЕВОДЧИКОВ И ГРУППУ ЗАПРЕЩЕНО!
        ПОЖАЛУЙСТА, УВАЖАЙТЕ ЧУЖОЙ ТРУД!






        ГЛАВА 1


        Цыганка на ярмарке по случаю Хэллоуина предсказывает мне долгую жизнь, полную возможностей. Естественно, она произносит предсказание прямо перед тем, как использует меня в качестве живого щита от жнеца с косой. После чего в истерике выбегает из шатра. Вообще, если подумать, она обманщица и убийца. Надеюсь, смогу получить компенсацию.
        И плевать, что жнец говорит о том, что не собирался забирать мою душу. Заявление не отменяет того факта, что я смотрю вниз, на собственное бездыханное тело, в то время как мои друзья стоят, уставившись друг на друга. Эй? Позвоните 911. Или, может, кто-то начнёт делать искусственное дыхание. Идиоты.
        — Идём, — настаивает жнец, дёргая меня за руку. — У нас мало времени.
        Я стряхиваю его ладонь и смотрю на него своим фирменным испепеляющим взглядом.
        — Я так не думаю. Ты видел, что она сделала. Ты пришёл за ней, не за мной. Это её ты должен забрать с собой.
        И затем жнец пожимает плечами. Он издевается? Сначала отделяет душу от моего тела, а затем ведёт себя так, словно я попросила сменить радиостанцию в машине.
        Он улыбается приторно-сладкой улыбкой. Ага, как будто я куплюсь.
        — Моя работа — переправлять души. Ни больше. Ни меньше, — объясняет он мне, словно четырёхлетке.
        Не знаю, дело в этой улыбке или в тоне, но замешательство сменяется настоящим раздражением. Ладони сжимаются в кулаки.
        — Ну а я учусь в выпускном классе, и моя работа — стать королевой бала на следующей неделе. И чтобы выиграть, мне нужно быть живой. Так что ты должен вернуть меня.
        — Не могу.
        — И что мешает?
        Он резко поворачивается ко мне лицом, капюшон спадает на плечи. Вообще-то, он довольно симпатичный: у него точёное лицо и угольно-чёрные глаза. Конечно, он неестественно бледный, что всё портит. И давайте не забывать, что он — одна из главных причин, по которым мои тело и душа больше не связаны.
        — У меня нет таких полномочий, — произносит он. — Даже если и произошёл несчастный случай, ничем не могу помочь.
        Его слова кажутся ироничными. В конце концов, именно он втянул меня во всё это дерьмо.
        — Как ты и сказал, произошёл несчастный случай, — злобно говорю, отказываясь признавать, что мои доводы, скорее всего, бессмысленны. — Если ты не можешь, сможет кто-то другой?
        Он продолжает смотреть на меня пустым взглядом. Меня утомляет тишина, повисшая в воздухе, и я поворачиваюсь к своему телу.
        — Подожди! — вскрикиваю. — Из моего уха что, кровь течёт?
        Я присматриваюсь и замечаю, что мои голубые глаза с отсутствующим выражением смотрят в потолок. Если не считать глаза и кровь, я выгляжу нормально. Ладно, конечно, кожа чуть сероватого оттенка, но это из-за плохого освещения в шатре. Почему гадалки всегда используют так много свечей? Когда воссоединюсь с телом, непременно обращусь к пожарному инспектору. Где-то здесь обязательно должно быть нарушение. Цыганка может и не умрёт, но всё равно заплатит за то, что сделала.
        Осматриваю остальное тело и замечаю, что шея повёрнута под неестественным углом. Конечно, это может быть из-за того, что чёрные как смоль волосы собраны в неаккуратный пучок. Никто не может удобно лежать с пучком. Такое физически невозможно.
        За исключением всего вышесказанного я выгляжу как всегда потрясающе. Ну, кроме синяка на щеке. Должно быть, ударилась о кассовый аппарат, когда падала. Придётся хорошенько потрудиться, чтобы спрятать этот ужас.
        Какое-то движение привлекает моё внимание. Наконец-то кто-то начал делать непрямой массаж сердца. Хотя толку-то, если жнец срочно что-нибудь не предпримет.
        Раз терять больше нечего, пытаюсь использовать другой подход.
        — Подожди, ты так и не назвал своего имени.
        — Что? — удивлённо спрашивает он.
        — Как мне тебя называть?
        — Гидеон.
        Он смотрит на меня, словно пытается понять, что я задумала, но ни к чему не приходит. С людьми при общении со мной такое часто бывает.
        — Что ж, Гидеон, — произношу так мило, как только могу, — должно быть что-то, что ты можешь сделать. Может, щёлкнуть пальцами, загадать желание на падающую звезду или что-то в этом роде. Никто никогда не узнает об этом маленьком недоразумении. Затем, когда я вернусь в мир живых, ты сможешь выследить эту тупую цыганку. Пианино свалится ей на голову, и всё будет именно так, как и должно быть.
        Смотрю на девушек, которые последние три года были у меня на побегушках. Они всхлипывают и недоверчиво оглядываются. Кроме Фелисити, которая снимает на телефон. Почему цыганка не могла выбрать её?
        — Нет, — отвечает жнец.
        — Хорошо, чудесно. Пожалуй, пианино, действительно клише. Как насчёт метеорита?
        — Нет, — повторяет он.
        — Ты прав. Должно быть что-то маленькое, что просто убьёт её, не разрушив планету. Не хотелось бы, чтобы ты нёс ответственность за уничтожение всей Земли.
        Вместо ответа жнец поворачивается. Край плаща неестественное замирает в воздухе, после чего наконец опускается вокруг лодыжек.
        — Подожди, — зову, пытаясь угнаться за ним. — А отправить меня обратно?
        — Мы уходим, — заявляет он, перекидывая косу в другую руку. — И я уже сказал тебе. Я не могу отправить тебя обратно.
        — Но кто-то ведь может, так? — он продолжает идти, и мне не остаётся ничего другого, кроме как следовать за ним. Мы всё больше погружаемся в туман, и я щурюсь, пытаясь разглядеть, что там впереди. — Кстати, куда ты меня ведёшь?
        — Ты всегда так много болтаешь? Большинство людей, как минимум, шокированы, когда умирают.
        Усмехаюсь. Очевидно, роль хорошей девочки не работает.
        — Ты облажался. Может начать с того, что если бы ты лучше выполнял свою работу, я бы вообще не умерла.
        — Но ты мертва.
        — Не по-настоящему.
        Он вдруг смеётся, и звук застаёт меня врасплох. Я уж начала было думать, что эмоции этого парня погрязли в чёрной дыре.
        — Разве ты не видела там своего тела? Знаешь, то, которое на земле? — уточняет он. — Ты мертва по-настоящему.
        Смотрю вниз, и пытаюсь удержать равновесие. Подо мной абсолютная пустота.
        — Можешь хотя бы сказать мне, куда мы идём? — интересуюсь, делая вдох, хотя это бессмысленно, так как мне больше не нужно дышать. Тем не менее, есть что-то успокаивающее в дыхании.
        — К Извозчику Душ.
        — Куда? — переспрашиваю, но слова уносит порыв ветра, который производит поезд, остановившийся перед нами.
        — Забирайся, — командует жнец, подталкивая меня вперёд. Скорее пиная, на самом деле.
        Когда я переступаю порог, то вижу другого жнеца, ведущего толпу людей в следующий вагон.
        — Что там происходит? — осведомляюсь.
        Гидеон оглядывается, слегка приподнимая бровь.
        — Пятнадцать машин столкнулись на трассе 405.
        Похоже, он завидует. Больной придурок. Двери закрываются, и я оказываюсь в окружении жнецов и новоумерших. Все выглядят такими грустными. Пустыми. Словно оболочки реальных людей.
        — Говорил же тебе, что большинство умерших шокированы, когда умирают, — произносит мой жнец, наклоняясь. У него такой самоуверенный тон, что хочется дать ему пощёчину. Успеваю остановить себя. Он везунчик. У меня вполне заслуженная репутация человека, который не терпит дерьма от окружающих.
        Осматриваюсь и замечаю пожилых, детей и тех, кто между. У большинства выражения лиц, как у оленя на дороге в свете автомобильных фар. У всех, кроме одной старой женщины, которая улыбается мне с жалостью в глазах.
        — Такая молодая и красивая, — говорит она, словно я не стою прямо перед ней. — Такая потеря.
        Оглядываюсь и затем смотрю на неё.
        — Это вы мне?
        — Нет, дорогая, я говорю о тебе.
        Кто бы мог подумать, что старики знают, что такое сарказм.
        — Что случилось? — интересуется она, её голос полон материнского сострадания.
        — В смысле, что случилось? — её доброта начинает действовать на нервы.
        — Как ты умерла? — уточняет она.
        — Я не умирала, — пытаюсь объяснить, указывая на жнеца. — Он совершил ошибку.
        — Отрицание, — произносит она, похлопывая меня по руке. — Первая стадия. Не переживай, дорогая. Скоро пройдёт.
        Отдёргиваю руку.
        — Я не отрицаю. Он облажался и схватил не того.
        — Уверена, именно так всё и было, детка, — судя по озорному взгляду на её лице, она мне не верит.
        — Кстати, что случилось с вами? — спрашиваю, желая сменить тему. — Расскажите.
        Она кладёт руки на колени и спокойно улыбается.
        — Произошёл ужасный случай — старость. Боюсь, мне уже никогда не исполнится сто один.
        Что полагается говорить тем, кто только что сообщает тебе, что прожил целый век?
        — Это, хм, слишком плохо? — бормочу, поворачиваясь к жнецу.
        — Ты должен всё исправить, — заявляю я, не в силах больше скрывать отчаяние, и вцепляюсь в его руку. — Я должна вернуться. Я просто никак не могу позволить Фелисити украсть мою корону. Эта предательница, вероятно, уже измеряет свою жирную голову.
        — Можешь просто расслабиться? — шипит он, вырывая плащ и отворачиваясь.
        Опускаюсь на сиденье. Расслабиться? Он с ума сошёл? Как я могу расслабиться, когда я… мертва? А потом осознание обрушивается на меня, как тонна кирпичей. Чёрт, я действительно мертва. Роняю голову на руки, и чувствую, как последнее дыхание покидает тело, и меня охватывает холод. Пытаюсь удержать мозг от принятия того, что происходит. Если я отрицаю, это не реально. И это не может быть реальным. Моя жизнь только начиналась, нет, начинается. Это неправильно. Несправедливо. Я просто не могу быть… мёртвой.


        ГЛАВА 2


        Двери открываются снова, и жнец выпускает всех на пустую станцию. Всех, кроме меня. Я отказываюсь пошевелиться. Что, если я сойду с поезда и никогда уже не смогу вернуться? Ни за что. Останусь до тех пор, пока поезд не повернёт обратно.
        — Выходи, — командует Гидеон.
        Игнорирую его. С чего я должна облегчать ему жизнь?
        — Я не шучу, — произносит он. — У меня есть график.
        Его слова заставляют меня посмотреть на него.
        — Ну и? У меня тоже есть. Каково это чувствовать, что всё идёт не по твоему графику?
        Он опирается на косу.
        — Послушай, девочка. Не знаю сколько раз ещё тебе повторить, что я не в силах исправить сложившуюся ситуацию.
        — Чудесно, — отвечаю я. — В таком случае я просто поеду обратно и буду кататься до тех пор, пока ты всё не исправишь.
        — Это не так работает. Пути назад нет. Только один путь. Мы сможем разобраться, только если ты поднимешься, пройдёшь через двери и пойдёшь на регистрацию вместе со всеми. Вот как это работает.
        Обожаю, как он продолжает изображать саму невинность. Однако, если он говорит правду, то катание на поезде ничем не поможет. Я могу быть пассивно агрессивной, но я не тупая.
        — И что, на этой регитрации мне помогут?
        — Они лучше меня знают, что делать. Уверен, такое случалось раньше.
        — Только не с тобой, — говорю, усмехаясь.
        Он кивает.
        — Верно.
        Я нехотя встаю, выхожу из вагона и иду по короткому терминалу, который соединён с длинным холлом. От пола до потолка всё покрыто белым мрамором. Похоже на прогулку по ярко освещённому мавзолею. Добавляет жути то, что я вообще ничего не слышу. Ни эха шагов, ни даже звука поезда, отправившегося к следующей остановке. Полнейшая тишина. Я даже не слышу собственное сердцебиение. Наверно, как и лёгкие, сердце больше не работает.
        Прочищаю горло, чтобы удостовериться, что хоть уши ещё работают. Жнец поворачивает ко мне голову.
        — Прости, — произношу я. Жду минуту. Неужели я только что перед ним извинилась? Да что со мной? ЭрДжей Джонс никогда ни перед кем не извиняется. Никогда. И почему вообще я должна что-то мрачному парню? Это его вина. Ещё один плюс — я всё ещё могу говорить.
        — Что происходит на регистрации? — спрашиваю я.
        Он презрительно смотрит на меня.
        — Тебя регистрируют, — отвечает он очень медленно, словно убеждён, что я не понимаю смысла слов, которые произнесла.
        Смотрю на него со всей ненавистью, на которую только способна. Учитывая обстоятельства, выходит неплохо.
        — Спасибо. Это я и без тебя поняла. Что конкретно подразумевает регистрация?
        Он вздыхает.
        — На регистрации тебя регистрируют и дают запись всей жизни.
        — Как DVD?
        — Вообще-то, они используют лазерные диски.
        — Лазерные… что?
        Жнец смотрит на меня с раздражением.
        — Ты когда-нибудь закончишь с вопросами? Сама суди: если бы у альбома и DVD был ребёнок, то он выглядел бы как лазерный диск. Устаревшая технология из восьмидесятых и девяностых прошлого века.
        — Альбом? — переспрашиваю я.
        — Не знаешь, что такое альбом?
        Несмотря ни на что, мне нравится смотреть, как он бесится от моих вопросов. Вопросы — одно из многочисленных оружий в моём словесном арсенале.
        — Расслабься, я знаю, что это. Видела как-то в музее.
        — Так вот, когда лазерные диски потерпели крах, местные учёные исправили некоторые недостатки, и мы начали использовать их для новоприбывших.
        — Полезно узнать что-то о Небесах.
        Он качает головой.
        — Мы не на Небесах.
        — Правда? А где мы?
        — Можешь просто немного подождать?
        — Нет, — отвечаю я, обрубая его. Знаете, его это тоже раздражает.
        — ЭрДжей, — говорит он. — Обещаю, на все свои вопросы ты получишь ответы, когда придёт время. Где мы, что происходит, каким путём ты отправишься дальше…
        Я останавливаюсь, как вкопанная.
        — Каким путём?
        Он продолжает идти.
        — Ну да. Ни у кого нет гарантии. Разве что у Ганди и матери Терезы. Они были фаворитами.
        — Подожди-ка. Говоря «путь», ты имеешь в виду Рай и… — не могу произнести слово.
        К несчастью, у Гидеона нет таких сомнений.
        — Ад.
        — Спасибо.
        — Пожалуйста.
        Очевидно, жнецы не так хороши в сарказме.
        Мы смешиваемся с толпой с поезда и идём в тишине. Хочу задать больше вопросов, но не могу придумать. Мозг словно отключился. Я медленно качаю головой, пытаясь собраться с мыслями.
        — Ты привыкнешь, — говорит Жнец, искоса поглядывая на меня.
        Стараюсь вести себя так, словно не понимаю о чём речь.
        — Что ты имеешь в виду?
        — Голова. Мозг в конце концов осознает, что тело мертво.
        — Как мне это остановить? — вспыхиваю я. — Всё это происходит не со мной. Запомни, я найду на регистрации того, кто сможет мне помочь, и верну свою жизнь обратно.
        — Как скажешь.
        — Ты не веришь? — не знаю почему, но его нехватка веры немного напрягает. Может быть потому, что именно он дал мне надежду.
        Он наклоняется ко мне.
        — Смотри, — шепчет он, — я занимаюсь этим уже тысячу лет, и за это время ни один не получил второй шанс. Такого просто не может быть. Если мы сделаем для тебя исключение, то сколько времени понадобится для того, чтобы кто-то ещё потребовал отменить свою смерть?
        — Но ты сказал…
        — Я сказал, что на регистрации с этим разберутся, — резко говорит он. — И они разберутся. Но на твоём месте, я бы не рассчитывал на многое.
        К моему огромному удивлению, из глаз потекли слёзы. Почему, когда столько частей тела отказали, именно слёзы ещё могут течь? Какой бы ни была причина, солёные капли действуют на жнеца.
        — Эй, — мягко произносит он. — Вот что скажу тебе. Если это поможет, я поручусь за тебя и за то, что произошло.
        — Правда? — шепчу я немного оживлённее.
        — Почему бы и нет? — отвечает он, пожимая плечами. — Чудеса случаются, разве не так?
        ГЛАВА 3


        Из-за всех просмотренных фильмов о жизни после смерти, я ожидаю прикрыть глаза от слепящего света белоснежных облаков. То, что я вижу — даже близко не так. В общем, фильмы врут. В Послежизни нет белых облаков и ангелов с арфами. По крайней мере, когда ты только оказываешься здесь. Он похож на холл отеля. На очень большой холл отеля. По большей части, люди топчутся с ничего не выражающими взглядами. Есть несколько группок семей, стоящих в тишине. Я словно оказалась посреди фильма о зомби.
        Наиболее оживлённую группу составляют пожилые люди. Подобно женщине из поезда, они будто счастливы быть здесь. Они не испытывают потрясение. На самом деле, они приветствуют друг друга как давно потерянные друзья. Кто знает, может, они действительно раньше были знакомы. Время от времени из невидимых динамиков раздаётся голос, заставляя вздрогнуть каждого. Он объявляет список имён и отправляет названных к стойке регистрации в конце комнаты. Я нахожу свободное место и наблюдаю за людьми, толкущимися у линии ожидания.
        Боковым зрением замечаю жнеца, загоняющего несколько человек в двери с надписью VIP.
        — Суицидники, — произносит кто-то рядом со мной.
        Я оборачиваюсь и вижу девушку на несколько лет старше меня.
        — Простите? — меня удивляет тот факт, что кто-то ещё не замер в кататоническом ступоре, как все остальные.
        Она кивает в сторону двери.
        — Туда отправляют самоубийц. Думаю, им нужны дополнительные консультации или что-то типа того.
        Осматриваю её с головы до ног. Глаза цвета морской волны. Волосы цвета воронова крыла, собранные в высокий хвост. Если бы не шрам, идущий от волос к щеке, она была бы обворожительной.
        — Откуда ты знаешь? — спрашиваю я, переводя взгляд на дверь.
        — Я здесь уже некоторое время, — произносит она, плюхаясь рядом со мной, после чего меняет тему. — Итак, что же привело тебя сюда?
        Вспоминаю реакцию старушки в поезде и предупреждение жнеца быть сдержанной.
        — Хм, авария.
        Она приподнимает нетронутую бровь идеальной формы.
        — Лжёшь.
        — Нет, — мой голос звучит немного извиняющееся.
        Она смотрит на меня с интересом.
        — Ой, да брось ты. Если бы ты попала в аварию, то ходила бы сейчас, как эти бедные страдальцы.
        — Ты прям эксперт по мёртвым, — говорю я, надеясь, что она уйдёт.
        Она пожимает плечами.
        — Когда тебе больше нечего делать, кроме как ходить и смотреть на новоприбывших, то поневоле замечаешь кое-что. Кстати, меня зовут Сэнди.
        — ЭрДжей, — автоматически отвечаю я. — Замечаешь что например? — надеюсь, она переключит внимание от моей кончины.
        Сэнди осматривает комнату до тех пор, пока не находит то, что искала.
        — Видишь того мужика? — шепчет она, указывая на очередь у стойки регистрации. — С оцепенелым взглядом, который постоянно трогает голову?
        Оглядываюсь, пока не замечаю его.
        — Да.
        — На нём байкерская куртка, так? Не та дорогая показушная, которую студенты покупают, чтобы выпендриться. Это старомодная байкерская куртка.
        — Ну хорошо, он водит мотоцикл. Что с того? — жду, когда эта девица перейдёт к сути. Я, конечно, понимаю, что у нас впереди вечность, но всё же.
        — У него нет с собой шлема.
        — И?
        — Когда ты попадаешь сюда, то всё, что было при тебе, оказывается вместе с тобой. Шляпы, перчатки, украшения — всё это сопровождает тебя, — она озорно подмигивает. — Даже грязное бельё.
        — Супер.
        Она смеётся, и несколько соседних душ вздрагивают, но никто не оборачивается.
        — О, расслабься. Серьёзно, был парень, у которого случился сердечный приступ, когда он играл в приставку. Он попал сюда вместе с джойстиком, привязанным к запястью.
        — Шутишь, — говорю я, пытаясь выбросить из головы комментарий насчёт грязного белья.
        — Неа. Джойстик болтался так до тех пор, пока кто-то из регистрации не забрал его.
        — Зачем? — спрашиваю я, наклоняясь к ней ближе.
        Сэнди качает головой.
        — Точно не знаю. Думаю, они не хотят, чтобы кто-то брал с собой что-то, связывающее его с прежней жизнью. Например, если бы тот парень умер, когда играл со своими детьми, то джойстик напоминал бы ему об этом, и ему было бы тяжелее.
        — Так может, у того байкера тоже забрали шлем?
        — Возможно. Но сомневаюсь.
        Снова смотрю на мужчину, трогающего голову.
        — И что же ты думаешь, с ним произошло?
        — Разве не очевидно?
        — Раз я спрашиваю, значит, нет, — огрызаюсь я.
        Она поднимает руки.
        — Расслабься. Я думаю, он погиб в аварии. У него тот ошалелый взгляд, как у людей, умерших внезапно. И он всё время трогает голову. Классический признак того, что у него травма головы. Вероятно, он пытается понять, почему его череп такой мягкий. Поэтому мне кажется, что он был без шлема.
        — Ха, — хмыкаю я, переводя взгляд.
        Сэнди поворачивается, чтобы увидеть, куда я смотрю.
        — Что?
        Я киваю на женщину в свадебном платье. Половина платья покрыта кровью. На полу рядом с ней покоится покорёженный шлем.
        — Как ты думаешь, они были вместе?
        — Может быть, — отвечает Сэнди, поднимаясь и быстро шагая к очереди.
        Я следую за ней.
        — Куда ты?
        — Не хочешь выяснить, была ли ты права? — бросает она через плечо.
        Я догоняю её, как раз когда она кладёт руку на плечо байкера.
        — Простите, — мягко произносит Сэнди.
        Он смотрит на неё, почти отскакивая от её прикосновения.
        — Да? — в его голосе отсутствуют удивление, замешательство или ещё какая-нибудь эмоция.
        Сэнди смотрит ему в глаза, не позволяя ему отвернуться.
        — Вы попали в аварию?
        Он кивает, затем качает головой, словно ему больно это вспоминать.
        — Думаю, нам лучше его оставить, — говорю я, беря Сэнди за руку.
        Она отмахивается и продолжает разговор.
        — Вы знаете, где ваш шлем?
        — Нет.
        — Он был на вас, когда вы разбились?
        Мужчина мгновение думает, потом говорит:
        — Не могу вспомнить. Не думаю.
        Сэнди победно смотрит на меня и спрашивает:
        — Он был на ком-то другом?
        Он медленно кивает.
        — На ней.
        — Девушка в прекрасном платье? — подсказывает Сэнди, победно улыбаясь.
        Мужчина вскидывает голову. На секунду его взгляд проясняется.
        — Как вы узнали? — требовательно спрашивает он, оцепенелый взгляд исчезает.
        Сэнди делает шаг назад, я отвечаю:
        — Я, хм, я видела девушку со шлемом. На ней было белое свадебное…
        — Где? — рявкает он, выбиваясь из очереди. Человек позади занимает его место, равнодушный к разворачивающемуся конфликту.
        Он дико озирается вокруг, выискивая девушку. Его глаза расширяются, и гортанный вой заполняет пространство. Я оглядываюсь по сторонам, уверенная, что все на нас пялятся, но, как и мужчина в очереди, никто не обращает внимания. Байкер прорывается назад, толкая меня и каждого, кто попадается ему на пути, пока не добирается до мёртвой невесты. Он падает на колени, опускает голову на её ладони и начинает плакать.
        Это первое проявление эмоций, которое я замечаю с момента прибытия, не считая пожилых с их старческим отрядом. Сперва девушка просто тупо смотрит на трясущееся тело байкера. Затем практически автоматически она кладёт руку ему на затылок и рассеянно перебирает волосы. Когда она опускает глаза, то замечает сотрясающееся от рыданий тело и, наконец, поднимает его голову. Они встречаются глазами, в её взгляде появляется осмысленность, и слёзы начинают катиться по её лицу.
        — Что происходит? — шёпотом спрашиваю у Сэнди, которая тоже смотрит с недоумением.
        — Понятия не имею, — она отвечает, не в силах отвести взгляд от разворачивающейся сцены. Её тело замерло. — Такого не было раньше. Возможно, дело в тебе.
        Только не это. Она же не обвиняет в этом меня. Предупреждение Гидеона звучит в голове.
        — Мне жаль, — снова и снова повторяет байкер. — Я не хотел…
        Она наклоняется к нему и легко целует в губы. В этот момент целый отряд фигур в белых комбинезонах окружает их. Они аккуратно ставят мужчину на ноги и тянут его вместе с женщиной в сторону двери без знаков. Одна из фигур отстаёт и осматривает комнату. Сэнди прячется за мной.
        — Не дай ей меня увидеть, — шипит она, но уже поздно. Ангелоподобное создание направляется к нам. Когда она подходит, её лицо не выглядит привлекательно. Напротив, оно выражает чистую ярость.
        — Сандра Дональдсон, — сахарно звучит голос, создавая дикий контраст со злостью на лице. — Что ты натворила на этот раз?
        Сэнди появляется из-за моей спины.
        — Привет, Лиллит.
        — Не надо, Сандра. Ты прекрасно знаешь, что не должна контактировать с новоприбывшими. То, что ты тоскуешь о не сбывшемся долго и счастливо, не даёт тебе права подвергать опасности другие судьбы.
        Я перевожу взгляд с Сэнди на Лиллит. Что ещё за не сбывшееся долго и счастливо, и кто заразил эту цыпочку грубостью?
        Словно услышав мои мысли, Лиллит многозначительно смотрит на меня.
        — Ты тоже не должна влиять на них.
        — Я не хотела создавать проблем, — спорит Сэнди. — Я просто спросила, что произошло.
        — Как ты думала, что случится? — вспыхивает Лиллит. — И зачем вообще ты воссоединила его с той женщиной? Ты прекрасно знаешь, что может случиться эмоциональная травма. Даже для тебя это слишком.
        — На самом деле, — медленно произношу я, — это была я.
        — Но она не знала, что может произойти, — говорит Сэнди, прежде чем Лиллит успевает отреагировать.
        Бросаю на неё испепеляющий взгляд.
        — Не надо меня защищать.
        — Вы, обе, успокойтесь, — командует Лиллит.
        Я собираюсь возразить, но не могу. Я имею в виду, что в прямом смысле не могу открыть рот и издать звук. Смотрю на Сэнди. Она даже не пытается заговорить. Кто эта женщина, и почему Сэнди так её боится?
        В общем, наше молчание получает удовлетворительный взгляд Лиллит, и она продолжает.
        — Пока души не пройдут регистрацию, им следует оставаться в неведении относительно некоторых событий их жизни, которые могут помешать их развитию в Послежизни. Вы двое умудрились всё испортить, — она обращается к Сэнди. — Ты меня не удивила, а вот ты, — теперь она сурово смотрит на меня, — не ты ли только сошла с поезда? Это тем более неожиданно.
        Она поднимает голову, словно что-то услышала, и вздыхает.
        — Мы обо всём позаботимся, но впредь до самой регистрации ни с кем не разговаривайте, — она смотрит на Сэнди и повторяет, — ни с кем.
        Мы киваем, и она уходит, смешиваясь с толпой. Как только она скрывается из виду, я чувствую охватывающее меня напряжение.
        — Что это было? — выдыхаю я, радуясь тому, что снова слышу свой голос. — Или вернее спросить, кто это?
        Сэнди выглядит подавленной. Очередные имена раздаются из громкоговорителя, и на этот раз я слышу имя Сэнди.
        — Мне кажется, назвали твоё имя, — говорю я, ожидая увидеть облегчение на её лице.
        — Они постоянно называют моё имя, — отвечает она со вздохом. — Я просто никогда не подхожу.
        — Шутишь? Какого чёрта ты ждёшь здесь, если просто можешь пойти к свету, или куда там отправляют?
        Она кладёт руку в карман и вытаскивает огромное кольцо.
        — Я просто не могу уйти отсюда.


        ГЛАВА 4


        Я смотрю на кольцо, не зная, что сказать. Два дельфина окружают россыпь бриллиантов. Их глаза инкрустированы самыми прекрасными сапфирами, которые я когда-либо видела. Убила бы за такое кольцо.
        — Он его сделал, — произносит Сэнди, поднимая руку, чтобы полюбоваться кольцом. — В детстве моей любимой книгой была «Остров Голубых Дельфинов». Его друг, студент школы искусств, нарисовал скетчи по мотивам этой книги в качестве домашнего задания. А ювелир превратил наброски в уникальное кольцо.
        — Кто его сделал? — я спрашиваю, внимательно рассматривая кольцо. Оно невероятное.
        — Мой парень или, точнее, жених, — она замирает, и её лицо становится мягким и почти отрешённым. — Жених. Даже спустя столько времени мне хочется смеяться…
        — То есть, когда ты говорила, что находишься здесь уже некоторое время, то имела в виду…
        — Девять месяцев, шестнадцать дней и десять часов по земному времени, ну, более менее, — у неё на глазах выступают слёзы, и я снова задаюсь вопросом, почему души могут плакать. — Здесь это целая вечность.
        — Почему ты не покончишь с этим, пройдя регистрацию?
        Она делает мне знак следовать за ней, и я иду, по большей части из любопытства, но также и из-за страха остаться одной в толпе этих эмоциональных коматозников. Мы находим два стула рядом со стариками, и я жду продолжение.
        — Он пришёл ко мне вскоре после начала весеннего семестра. Я была на последнем курсе в Нотр-Даме, изучала бизнес. Мы с Джеймсом хотели открыть книжный магазин, когда выпустимся. Знаешь, вроде тех классных независимых мест, которые, в конце концов, становятся обязательными пунктом в книжных турах?
        Качаю головой. Вообще-то, я провожу не так много времени в книжных магазинах. Или, точнее сказать, проводила. Голова идёт кругом, когда я начинаю думать о своей жизни.
        Она выдавливает грустный смешок, и я заставляю себя сосредоточиться.
        — Короче, не жизнь, а сказка. Мы собирались растить детей в любви к великой литературе и жить долго и счастливо. Разумеется, мы бы зарабатывали не очень много, но мы не могли представить лучшую работу, чем быть окружёнными книгами и людьми, которые их любят, — ещё один глубокий вздох. — В общем, в ту ночь он должен был быть в другом месте, а не в холле моего общежития, — грусть на лице сменяется счастьем. — Он был таким возбуждённым. Когда я говорю возбуждённый, то имею в виду, едва не смеялся. Это было так мило. Он забронировал столик на семь часов. Но был сильный снегопад, и мы не смогли добраться туда. Так что зашли в маленький сэндвич-бар, а после пошли к озеру Святого Иосифа, — она смеётся, её лицо просветляется, шрам становится почти незаметным.
        Не знаю точно, Сэнди ещё со мной или уже глубоко в своих воспоминаниях. Я заворожена этой реальной историей сказочной любви.
        — Ты знала, что он подарит тебе кольцо, когда увидела его? — спрашиваю я.
        — Нет, — отвечает она мечтательным голосом. — Думала, он сделает мне предложение дома на Рождество, но нет. Потом я думала, что во время весенних каникул. Мы собирались на Гавайи — последний праздник перед выпускным.
        — Ух ты, — всё, что я могу сказать. Жизнь Сэнди кажется мечтой.
        — Весь ужин я пыталась заставить его раскрыть секрет, но он не сдавался. Даже ни намёка. Я думала, он получил ответ от риелтора по поводу нескольких магазинов, которыми мы интересовались. Когда мы закончили, то Джеймс настоял на прогулке к озеру. Было холодно, но с ним я пошла бы куда угодно. Просто очередное приключение. Кажется, мы были недалеко от парковки, когда он опустился на одно колено. Его волосы были почти полностью белыми от снега, и я подумала, что так он будет выглядеть в семьдесят. Вот так я его получила. Сердце чуть не выскочило из груди.
        — Ух ты. Так романтично.
        Она улыбается, но улыбка не касается глаз, теперь заполненных грустью.
        — Луна, блеск бриллиантов и звёзд смешались в одном сверкающем потоке. Не помню, дала ли ему шанс попросить выйти за него. Всё, что я помню, как снова и снова повторяла «да». Тогда он вскочил и крепко меня обнял. Его поцелуи таяли на моих губах. Я никогда не была так счастлива. В тот момент я их и увидела.
        Голос обрывается, кажется, что она забыла слова. Наконец, она произносит шёпотом:
        — Фары. Водитель, должно быть, не справился с управлением на скользкой дороге. Всё что я знала — машина движется прямо на нас. Я смотрела, как она перескочила бордюр и несётся через кусты. Я попыталась оттолкнуть Джеймса, но было слишком поздно. Автомобиль сбил его и переехал, направляясь к озеру.
        Не могу отвести взгляд от её шрама.
        — Что случилось с тобой?
        Словно чувствуя мой взгляд, её рука непроизвольно поднялась к голове.
        — Я перелетела через капот и через ветровое стекло. Не поверишь, но я умерла не от травмы головы. Когда машина въехала в озеро, меня зажало.
        Ожидаю, что она снова заплачет, но Сэнди грустно смеётся.
        — Это было как в фильме. До сих пор помню полёт. Я была невесомой и смотрела на луну. Но когда стекло треснуло, боль стала невыносимой. Будто тысяча рыжих муравьёв кусала каждый сантиметр тела. Потом всё прекратилось. Просто прекратилось. Последнее, что я помню, это приглушённый звук сирен и отблеск света на поверхности воды.
        Прижимаю руку ко рту, сдерживая всхлип. Чувствую себя ужасно.
        — Мне так жаль, — в конце концов, выдавливаю я.
        Она грустно улыбается.
        — Знаешь, что самое смешное. Я занималась плаванием. Трижды побила рекорд колледжа в вольном стиле. Могла не дышать под водой дольше, чем кто-либо. И в конце концов, я утонула. По мне, виновато пробитое лёгкое.
        — Это не смешно, — говорю я. — Это ужасно.
        Она игнорирует меня.
        — Мою смерть констатировали в больнице, но я была мертва намного раньше. Жнец встретил меня на берегу озера. Он пытался оттащить меня от места аварии, но я должна была узнать, что с Джеймсом.
        — Что с ним? — шепчу я. — Он умер?
        — Думаешь, если бы он умер, я бы тусила в этом месте? — резко спрашивает она.
        Я удивлённо откидываюсь.
        — Нет. Скорее всего, нет.
        — Прости, — произносит она. — Отвечая на твой вопрос, нет. Он не умер. Но также и не выжил.
        Вопросительно смотрю на неё.
        — Как это?
        Она осела на стуле.
        — Его тупые родители поддерживают его жизнь всевозможными аппаратами, но единственное, чего они добиваются — удерживают его, не дают быть со мной. — В её взгляде появляется безумие, слова она на грани помешательства. Теперь я понимаю, почему души перестают испытывать эмоции после смерти. — Всё, что им нужно сделать — отпустить его.
        Снова звучит её имя.
        — И часто тебя зовут? — интересуюсь я.
        — Что? — спрашивает она. По её невидящему взгляду могу сказать, что она понятия не имеет, о чём я говорю.
        — Тебя всё время называют. Как часто?
        — Каждые несколько минут на протяжении последних девяти месяцев, шестнадцати дней и десяти секунд, — выпаливает она.
        Во рту становится сухо.
        — Твоё имя звучит каждый раз, когда проходит каждая новая группа с тех самых пор, как ты сюда попала?
        Она кивает, достаёт помолвочное кольцо и крутит его вокруг пальца.
        — Сначала раздражало, но потом я перестала слышать.
        Не могу представить, что не отзываюсь на собственное имя. Пристально смотрю на кольцо. Оно огромное. Даже с помощью друга, как простой студент колледжа смог позволить себе нечто подобное? Готова поспорить, он занял денег.
        — Оно прекрасно, правда? — спрашивает Сэнди, когда замечает мой взгляд. Её лицо светится. На мгновение я представляю её в кампусе колледжа, живую и здоровую.
        — Оно чудесное, — соглашаюсь я.
        Она улыбается.
        — Знаю. И это ты ещё не видела его при лунном свете.
        Опять луна.
        — Ты говорила, людям, которые привязаны к вещам, приходится тяжело…
        Она выпускает смешок. Группка пожилых останавливается рядом с нами, и я прям чувствую, как они неодобрительно смотрят на нас. Уверена, как только я отвернусь, несколько седовласых покачают головами.
        — Не обращай на них внимания, — говорит Сэнди, высовывая язык в их сторону. — О, ты не представляешь, сколько раз меня пытались заставить отдать кольцо.
        — Но разве ты не хочешь двигаться дальше?
        Она смотрит в потолок.
        — Хочу. Выматывает смотреть на поезд за поездом. Меня всё время тянет пойти дальше.
        — Так отдай кольцо и иди.
        Сэнди вздыхает.
        — Не могу.
        Пытаюсь привести мысли в порядок. Абсолютно не понимаю эту девушку.
        — Чёрт возьми, да почему?
        Когда она заговаривает, её голос дрожит.
        — Я не могу его бросить. Когда его, наконец, отключат, и он умрёт, то я не хочу, чтобы он сидел здесь, как все они, — она говорит, обводя рукой вокруг. — Мне невыносима мысль, что он будет здесь, словно контуженный. Он заслуживает большего. Мы заслуживаем свой счастливый конец. Вместе. Даже если он совсем не такой, как мы представляли.
        — Это Лиллит имела в виду, когда говорила о твоём долго и счастливо? — спрашиваю я, и Сэнди кивает. — Но почему ты не можешь дождаться его с другой стороны?
        — Я понятия не имею, что происходит, когда покидаешь Зал Ожидания. Что, если я не смогу найти его? Что, если я забуду, что хотела найти его?
        — Но…, — начинаю я.
        Сэнди решительно отмахивается.
        — Нет. Я никуда не пойду. Когда он сойдёт с поезда, я буду здесь. До тех пор, я буду ждать.
        У меня нет времени спорить. В следующий момент слышу своё имя, и понимаю, что Сэнди имела в виду, когда говорила о том, что «тянет». Каждая клеточка меня хочет направиться к очереди. Смотрю на стойку регистрации. Скорее чувствую, чем замечаю, что Сэнди взяла меня за руку.
        — Подожди, — мягко произносит она. — Не спеши. Я рассказала тебе свою историю. Теперь ты расскажи мне свою.
        Качаю головой.
        — Я говорила тебе, авария.
        — И я ответила тебе, что ты лжёшь, помнишь? Пожалуйста, дай мне что-то, над чем я смогу подумать. Что отличает тебя от остальных, которые все в ступоре попадают сюда?
        Смотрю в её глаза, полные мольбы. Может, она знает что-то, что сможет мне помочь?
        — Ну хорошо. Жнец должен был забрать цыганку на школьном карнавале. Она увидела его и в последнюю секунду толкнула к нему меня. Вместо неё он забрал меня.
        Сэнди пристально смотрит на меня, после чего разражается смехом.
        — Шутишь, да? — выдыхает она.
        Просто смотрю на неё.
        — Ты не шутишь.
        — Нет.
        Нескрываемый шок на лице.
        — Невозможно. Он забрал цыганку?
        Перекидываю волосы за плечо и собираюсь подняться.
        — Я не знаю, хотя надеюсь, что к этому времени её уже забрали.
        — То есть ты не должна была умереть?
        — Не сегодня. Но я собираюсь найти способ вернуться.
        — Спорю, что если кто-то и сможет выбраться, так это ты. Ты производишь впечатление человека, для которого «нет» — не ответ, — она внимательно изучает меня, и я прям вижу, как шестерёнки крутятся в её мозгу. И я боюсь того, о чём она думает. Она провела слишком много времени в этом изнуряющем Лимбо из-за своего не до конца умершего парня. Когда она открывает рот, я морально готовлюсь. — Если тебе удастся, сделаешь одолжение?
        — Какое? — я отвечаю, жалея, что не направилась к очереди раньше.
        — Найди его, — умоляет она. — Он в медицинском центре в Индианаполисе. Убеди его родителей отпустить его.
        — И как, по-твоему, я должна это сделать? Даже если я смогу найти того, кто отправит меня обратно, то сомневаюсь, что мне позволят помнить всё это. Моя история точно не будет хорошим пиаром этому месту.
        Она излучает улыбку надежды, и я уже понимаю, что согласна. От моего дома до Индианаполиса не так уж и далеко.
        — Возьми его, — говорит она, снимая кольцо и кладя его мне на ладонь.
        — Я не могу, — отказываю я, отталкивая её. — Оно тебе нужно. Если я заберу, разве ты не начнёшь забывать?
        По её лицу понимаю, что она не до конца продумала план. Она качает головой.
        — Это обдуманный риск. Может, оно сможет пройти с тобой в мир живых?
        Смотрю на кольцо.
        — И что мне с ним делать?
        — Разберёшься, — произносит она, поднимаясь. — А теперь пошли. Тебе надо встать в очередь. Не хочу, чтобы Лиллит думала, что ты присоединилась к моему бунту.
        — Для того, кто не хочет уйти, ты слишком торопишься отправить меня в великую неизвестность, — говорю я, позволяя ей поднять меня и потащить в сторону стойки регистрации.
        Когда мы подходим, она поворачивается и крепко обнимает меня.
        — Спасибо.
        — Я ещё ничего не сделала, — спорю я.
        — Да нет же. Ты дала мне надежду.
        Я одёргиваю её.
        — Не жди слишком многого. Всё ещё есть маленькая проблемка в том, чтобы вернуться в мир живых.
        — Провал — это не вариант, — отвечает она веселее, чем может позволить себе мёртвый.
        Занимаю место в очереди. Сэнди следует за мной, пока я продвигаюсь вперёд. Когда я поворачиваю за угол, она хватает мою руку.
        — Спасибо.
        Я улыбаюсь. Что ещё я могу сделать?
        — Удачи, — она выпаливает, пока я иду к стойке. Её слова доносятся словно издалека.
        Когда я, наконец, подхожу к стойке регистрации, женщина со светлыми волосами приветствует меня.
        — Имя?
        Переступаю с ноги на ногу, бросая последний взгляд через плечо.
        — Хм, ЭрДжей Джонс.
        Она мягко стучит по клавишам, и от аппарата раздаётся жужжащий звук.
        — Что это? — интересуюсь я, становясь на цыпочки. Но она лишь улыбается. — Это типа регистрация? Потому что мне надо поговорить с администратором или с кем-то главным. Произошла ошибка. Я не должна быть здесь.
        Она ослепительно улыбается.
        — Мы никогда не ошибаемся, — она произносит таким сладким голосом, что аж зубы сводит.
        — Ошибаетесь. Ну или по крайней мере жнец ошибается. Он даже сам это признал.
        Она с интересом смотрит на меня.
        — Что же, если произошла ошибка, я уверена, Азраил разберётся.
        Азраил? Почему это имя заставляет похолодеть от ужаса? Громкий сигнал отвлекает меня.
        — Что это? — снова спрашиваю.
        Она передаёт тонкий коричневый свёрток размером с тарелку.
        — Ровена Джой Джонс, это твоя жизнь.
        Чёрт.


        ГЛАВА 5


        Я смотрю на диск, затем перевожу взгляд на женщину за стойкой.
        — И что мне с этим делать?
        Она указывает на длинный коридор.
        — Выбери любую открытую комнату и посмотри.
        Вот как? Она даёт мне нарезку моей жизни и говорит выбрать комнату? Когда берут собаку, дают больше рекомендаций. Я не двигаюсь, она прочищает горло и взглядом говорит мне, что я свободна. Оглядываюсь на очередь из душ и решаю не спорить. И вообще, если кто-то и может помочь мне вернуться, то явно не эта канцелярская крыса.
        Иду по красному ковру и сворачиваю в первую попавшуюся открытую комнату. Все стены ярко жёлтые, за исключением пространства над устройством, напоминающим огромный DVD проигрыватель. Перед проигрывателем стоит кресло с высокой спинкой с тёмно-фиолетовой обивкой — мой любимый цвет. Больше в комнате ничего нет.
        Я вытаскиваю диск из упаковки и вставляю в устройство, после чего падаю в мягкие подушки. Словно в объятиях облака. Жаль, нет попкорна. Если я правильно помню, моя жизнь довольна интересна. Лыжи с друзьями, шоппинг в Чикаго, закулисье нескольких концертов. Наверно, забавно вспомнить старые деньки.
        В пространстве над устройством появляется сцена моего рождения. Вижу лицо мамы, когда меня кладут в её протянутые руки. Она светится от радости, поэтому моё среднее имя Джой (прим. пер. Joy — радость). Всё это довольно стандартно, как можно понять, но от этого не менее классно. На самом деле, я не знаю, что будет дальше, ведь мой папа не позаботился записать происходящее.
        Даже несмотря на утомляющие предыдущие сорок два часа мама выглядит потрясающе. Пожалуй, в Послежизни HD работает лучше, чем проектор в кинозале дома. Вытираю слезу умиления, когда вижу, как папа нежно поёт свёртку одежды. Спустя секунду до меня доходит, что это он держит меня. Вскоре входит миниатюрная женщина с огромной улыбкой, забирает меня из рук папы и начинает целовать каждый дюйм моего лица.
        — Глэдис, — говорит моя мама. — Ты не вымыла руки.
        — О, милая, — отвечает бабушка. — Я вырастила пятерых детей, ты между прочим одна из них, и все они выросли здоровыми. Кроме того, это моя первая внучка, — она смущённо смотрит на папу, который улыбается от уха до уха, — конечно, это ваш первенец, — она начинает передавать меня папе, но он лишь смеётся.
        — Держите её. Но она поедет домой с нами, понятно?
        Она хмурится и воркует надо мной.
        Когда сцена бледнеет, я понимаю, что ни разу не подумала о родителях. Что они сделают, когда увидят, как их единственный ребёнок лежит на плите в каком-то морге? Мама будет биться в безутешной истерике. Как отреагирует папа, даже представить не могу.
        Ясно. Я должна вернуться назад. Закрываю уши руками, когда раздаётся гудение. На этот раз мне удаётся сложить два и два, и я осознаю, что каждый раз, когда я думаю о возвращении, голова грозит взорваться.
        Появляется следующая сцена, привлекая моё внимание, и боль потихоньку проходит. На этот раз я на игровой площадке перед своим домом. Там полно детей, но даже сейчас единственная, на кого я смотрю — Эбби Ричардс. Она ещё не знает, но очень скоро мы станем неразлучными. Её мама постоянно путешествует из-за работы, а папа остаётся дома.
        Эбби замечает меня и направляется в мою сторону. Я всегда думала о том, почему из всех детей на площадке она выбрала меня. Она будто почувствовала связь между нами.
        — Привет, — говорит она.
        — Привет, — осторожно отвечаю я.
        — Давай наперегонки по склону?
        В то время я была невероятно застенчивой, и до сих пор помню сомнение, одолевшее меня. Побежать на всех парах домой и упустить шанс завести первого друга или сказать «да»? Спустя целую вечность отвечаю:
        — Конечно.
        Не говоря ни слова, мы мчимся к склону, и картинка бледнеет. Долю секунды спустя появляется следующая. Тот же парк, но теперь я иду прочь от Эбби, которая съёжилась на покрытой снегом земле перед несколькими старшими девочками. В этот день умерла её мама, о чём я узнала позже, так как тогда побоялась заступиться за неё.
        Картинка мелькает всего пару секунд.
        Живот скручивает. Если бы я что-то могла изменить, то изменила бы именно этот момент. Эбби позвала меня рассказать о своей матери. Но я бросила её. Я не только потеряла лучшую подругу, но и Эбби сильно досталось. Вытираю подступившие слёзы. Я не горжусь тем, что сделала, но прошлого не воротишь. Концентрируюсь на следующей сцене.
        В шестом классе меня перевели в частную среднюю школу, где я оказалась с людьми, которых не знаю. Большинство моих старых друзей ходили в городскую школу. Я сочувствую себе, особенно во время обеденного перерыва. Младшая версия меня идёт в столовую, выискивая в толпе знакомые лица, но не находит. Чуть не плача, смотрю, как глядя прямо перед собой иду к двери. Моя цель — кабинка в женском туалете.
        — Тебе нельзя выносить это из столовой, — говорит кто-то позади меня. Я оборачиваюсь и вижу Марси Хэмптон. Она из седьмого класса. Кроме того, она чирлидер.
        — Я просто шла…
        — Обедать на лестнице?
        Лестница. Почему я до этого не додумалась? Намного более гигиенично.
        — Садись с нами, — произносит она, указывая в сторону девочек, одетых как она.
        Глаза расширяются от ужаса. Я не перестаю думать: «она шутит? Скорее всего, это розыгрыш. Я не могу просто сесть с этими популярными детьми. Они поймут, что я не из их мира и сожрут меня заживо».
        — Эй, народ. Это…, — она поворачивается ко мне и шепчет. — Как тебя зовут?
        — Ровена, — отвечаю я.
        Она качает головой, смотря с неодобрением.
        — Ладно. Твоё среднее имя?
        — Джой, — произношу я, мечтая провалиться под землю.
        К моему удивлению, её лицо проясняется, и она поворачивается к друзьям.
        — Кхм. Это ЭрДжей. Я ей сказала, что она может присоединиться к нам, — это не вопрос. Одним простым предложением Марси посчитала меня достаточно классной и дала мне новое имя. Говорит о силе.
        Девочки заваливают меня вопросами о том, кто из учителей мне нравится, а кто нет. Очевидно, я отвечаю правильно, раз надо мной никто не смеётся. К тому времени как звенит звонок, я уже принята, а неуверенная Ровена — в прошлом. Какая ирония.
        Когда мы выходим из столовой, Марси говорит:
        — Знаешь, на следующей неделе для шестого класса будут отборочные испытания в группу поддержки. Тебе следует показаться.
        — Правда? — с удивлением спрашиваю я. — Но я никогда этим не занималась.
        Не говорю ей о том, что считаю чирлидеров кучкой заносчивых снобов.
        Она широко улыбается.
        — Тогда тебе повезло, что мы с тобой знакомы. Я научу тебя всем основам. Может, ты даже сможешь уговорить родителей нанять моего тренера по гимнастике. Она преподаст тебе интенсивный курс по акробатике, и тогда ты будешь готова к пробам, — я колеблюсь с ответом, и она добавляет, — давай. Будет весело.
        Экран снова затухает, после чего появляется картинка с выпускного в восьмом классе. После того, как директор зачитывает список имён получателей кучи бесполезных наград, а фальшивые дипломы — в безопасности у любящих родителей, все мчатся во двор за ежегодной книгой. Все вокруг одноклассники неистово хватают книги, чтобы казалось, что у них больше друзей, чем на самом деле.
        — Подожди, — говорю кому-то, кто машет фотографией передо мной. Пока я ничего не подписала, я должна увидеть страничку с самыми лучшими. После последнего тура голосования, меня выдвинули на три звания: «самая общительная», «самая популярная» и «определённо взорвёт старшую школу». Выиграть во всех трёх невозможно, но я так сильно этого хочу.
        Я наклоняюсь, и глупая улыбка расползается по лицу. Через три секунды я визжу, все головы поворачиваются ко мне, но мне плевать. Это полный триумф. Все три награды мои. Даже фотографии на одной странице. Я живая легенда.
        Я достаю металлический золотой маркер. Теперь я готова подписывать ежегодники, но только на своей страничке. Ни за что не поставлю подпись на специальных листах, где расписываются все. Срываю колпачок маркера и пишу столько «никогда не меняйся!» и «увидимся в следующем году!», что к тому времени, как я забираюсь в мамин БМВ, рука трясётся.
        Оглядываясь назад, должна признать, что это был крутой день.
        Диск проматывается на несколько месяцев вперёд. Теперь я в первом классе старшей школы, и пытаюсь попасть в младшую команду группы поддержки. После трёх лет чирлидинга в средней школе, я довольно хороша. Конечно, меня не задевает, что Марси — капитан младшей команды. Целое лето она усиленно занималась со мной, чтобы я смогла пройти испытания. Бонус того, что Марси взяла меня под крыло — я зависала со многими чирлидерами старшей школы. После особенно изнурительных предварительных смотров сразу после начала занятий мы все сидим в смузи-кафе, потягивая протеиновые коктейли, когда кто-то упоминает Уитни — ещё одну первогодку, которая пытается попасть в группу поддержки.
        — Она такая толстая, — говорит одна из девочек, изображая поросячий нос.
        Все смеются.
        — О, да. И у неё такие слабые руки. Я имею в виду, хочешь быть толстой, будь по крайней мере сильной. Нам всегда нужны девочки для основания пирамиды, — добавляет кто-то ещё.
        Вообще-то, для справки, Уитни не толстая. Она просто выглядит не как остальные девчонки. И она очень милая. Мы вместе ходим на геометрию. Она весёлая. Я не хочу над ней смеяться, поэтому сосредотачиваюсь на напитке.
        Но Белла, старший капитан, не собирается так просто отпустить меня.
        — А что думаешь ты, ЭрДжей? Готова поклясться, я видела, как вы с ней разговаривали.
        Я опускаюсь на стуле, глядя на выжидающие лица. Знаю, они хотят, чтобы я присоединилась к бичеванию. Пытаюсь делать вид, что знаю её не очень хорошо.
        — Хм, мы вместе ходим на математику. Хотела уточнить у неё домашнее задание.
        Белла не купилась на мою отговорку.
        — Серьёзно? Но вы выглядели такими дружными. Разве я не слышала, что вы собрались на шоппинг на выходных?
        — Ну, иначе она бы не дала домашнее задание, если бы ЭрДжей плохо к ней относилась, — говорит Марси, пытаясь защитить меня.
        Белла закатывает глаза. Смотрю, как я съёжилась под её взглядом. Если б только я тогда знала то, что знаю сейчас. Через несколько месяцев старший капитан обнаружит себя рассматривающей две розовые полоски на тесте на беременность. Она будет настолько смущена, что переведётся в другую школу, и с режимом её террора будет покончено.
        Но сейчас я в руках злобной мстительной пчелиной королевы, от которой зависит моя популярность.
        — Итак, — продолжает Белла, — что ты на самом деле о ней думаешь? Ты в самом деле хочешь такую корову в нашей команде? Она едва может дотянуться до зада.
        Я понимаю, что это тест. Если я скажу, что она мне нравится, мой рейтинг рухнет. Если я брошу её под колеса автобуса, то выиграю очки у Беллы, но, кто знает, чем это для меня обернётся.
        На самом деле, я знаю. По крайней мере, мёртвая я знаю. Качаю головой, желая, чтобы прекратился гул в голове, и смотрю, как я-первогодка выбирает безопасный путь.
        — Ты права. Она жирная свинья. Кто вообще захочет её подбрасывать? И слабые руки — это не самое ужасное. Она так сильно потеет. Ужас просто.
        От этих слов я передёргиваюсь, так как знаю, что они вернутся ко мне. И намного быстрее, чем я могу представить. Этим же днём Белла столкнётся с Уитни. Она скажет ей в точности всё, что сказала я. К сожалению, я не буду об этом знать, когда заговорю с ней в классе, и она холодно меня примет. Я вообще не узнаю об этом до самых проб, пока не увижу её обиженный взгляд. Когда Уитни не покажется на тренировке, Белла при всех оценит меня на пять и похвалит меня за помощь в отсеивании лишних.
        Перед следующим видео долгая пауза. Я подтягиваю колени к груди, чтобы обдумать всё, что увидела так быстро.
        Где веселье? Где ночёвки с подругами, где мы делаем друг другу макияж и разыгрываем по телефону мальчишек, которые нам нравятся? Где костёр в ночь четверга перед пятничной игрой? Старшая я ненавижу эти видео, которые меня заставили смотреть. Не может быть, что я была такой подлой. Правда ведь?
        Пока я думаю, это я что-то натворила, или запись заела, экран возвращается к жизни. Третий год в старшей школе. Сужу по тому, что на мне форма старшей группы поддержки, что означает, что тренер ещё не знает мои оценки, и я всё ещё в команде. Кроме того, на третий год указывает то, что я флиртую с Дейвом, сводным братом Фелисити.
        Знаю, её сводило с ума то, что мы постоянно зависаем вместе, но это часть веселья. Несмотря на то, что я называю Фелисити лучшей подругой, правда в том, что друзья мы потому, что знаем слишком много друг о друге, чтобы быть врагами. Просто тактическая выгода.
        Мысленно возвращаюсь к тому, что думают друзья о моей смерти. Уверена, у них шок, но делают ли они что-либо? Как минимум, они должны организовать поминальную службу или какой-нибудь другой вид траура. Бьюсь об заклад, Фелисити проводит много времени перед камерами. В конце концов, это же должно попасть в новости. Когда хорошенькие популярные девушки умирают ни с того ни с сего, вокруг этого много шумихи. Я искренне надеюсь, никто не подумает, что это передоз.
        Эй, подождите. А как я умерла? Разумеется, я знаю правду, и когда цыганка прибудет в Послежизни, я обязательно поделюсь с ней своими соображениями. Но что доктора сказали о причине моей смерти? Может, когда я закончу с этими записями, кто-нибудь скажет мне.
        О, чёрт! Я пропустила целую сцену, которая сейчас проигрывается. Всё, что я успеваю увидеть — конец и смеющихся друзей. Конечно, я пропустила счастливое воспоминание. Очевидно, плохая концентрация внимания переносится и в Послежизни.
        Следующая сцена, должно быть, последняя. Действие происходит за несколько месяцев до встречи с цыганкой. Вечеринка у меня дома с толпой людей. Мы говорим о девочке, учащайся по гранту, у которой редкая форма рака. Её родители небогаты, и местные новости рассказывали о том, что счета за лечение такие огромные, что банк собирается выселить семью из дома. Полагаю, из-за охлаждённого вина на меня напал приступ сочувствия, и ко мне пришла идея провести благотворительный аукцион. До конца ночи я отправляю письмо директору школы, сообщая о наших планах.
        В понедельник он подходит ко мне, улыбаясь и восхищаясь тем, как это великолепно, что мы собираемся сделать что-то, чтобы помочь однокласснице. Сперва я даже не понимаю, о чём он. Затем до меня начало доходить. Я улыбаюсь и говорю ему, что мы не можем дождаться начала.
        Проходит несколько недель, мы снова у меня дома. На этот раз никакого вина. Аукцион прошёл намного круче, чем мы могли представить. После вычета всех трат, у нас на три тысячи долларов больше, чем мы рассчитывали.
        — Знаете, — говорит Дейв, — мы должны это отпраздновать. Нанять группу и попросить моего старшего брата купить нам пару бочонков.
        — И где мы возьмём на это деньги? — спрашиваю я, запуская пальцы в его кудри.
        — Отсюда, — отвечает он, указывая на банковский счёт, заведённый по настоянию моей мамы. — Спишем это как расходы и оторвёмся по полной!
        Несколько человек за столом одобрительно кивают.
        — Да, но семье Мадлен нужны деньги, — протестую я. — И потом, что, если кто-то узнает? У нас будут серьёзные неприятности.
        — Мы собрали достаточно, чтобы у них не отняли дом, — вмешивается Фелисити. — Уверена, они будут так благодарны, что даже не заметят. И вообще, как Дейв сказал, спишем это на расходы, и никто не будет задавать вопросы.
        Смотрю, как я думаю и вспоминаю дилемму. С одной стороны, если я скажу «да», то я герой в их глазах, но вор и подлец в своих собственный. Или я пойду против них и буду выглядеть, как предатель. Фелисити пытается выбить меня с трона при каждом удобном случае, и глядя на всё со стороны, я прям вижу, как она жаждет услышать «нет».
        Я точно знаю, когда именно приняла решение. Словно свет озаряет мои глаза, и я марионетка в руках популярности.
        — Чудесно, — сдаюсь я, вскидывая руки. — Только не сходите с ума. Мы как минимум должны показать, что достигли цели.
        — Дорогая, у нас тройной избыток, — произносит Дейв, обнимая меня и целуя в щёку. — Это будет грандиозно.
        — Да, — отвечаю я. — Почему у меня чувство, что я буду жалеть об этом до конца жизни?
        — Ах, беззаботные слова юности, — раздаётся голос от дверей. — Думала ли ты когда-нибудь, что эти слова тебе вернутся?


        ГЛАВА 6


        Я подскакиваю на стуле, поворачиваюсь и вижу ангела. Полностью облачённый в белое и, невероятно, с парой крыльев, он полностью заполняет собой проход. А его улыбка, я уверена, способна растопить то, что осталось от Полярного Круга.
        — Так, что тут у нас? — произносит он с сильным карибским акцентом, и я почти чувствую, как тропический бриз проносится по комнате. — Мне сказали, здесь у нас живой.
        Его голос гипнотизирует. Непреодолимое чувство спокойствия заполняет меня. Как бы я не пыталась стряхнуть его, это бесполезно.
        — Кто ты?
        Он смеётся, и я закрываю уши. Не срабатывает. В ушах звенит, когда он заговаривает.
        — Я Йетс, один их твоих ангелов-хранителей. Воспринимай меня как личного руководителя, пока ты в Лимбо. Я здесь, чтобы ответить на твои вопросы и помочь обрести покой до того, как ты отправишься на Суд.
        — Суд? — переспрашиваю я. — То есть, попаду я…
        — В Рай или Ад? — заканчивает он. — Да, об этом я и говорю.
        Он шагает в комнату, занимая всё небольшое пространство. Если бы он работал в отделе по запугиванию, то пользовался бы успехом. Облокачиваюсь на стену, прочищаю горло и произношу:
        — Что ж. Буду твоей самой лёгкой задачей. Я не собираюсь на Суд.
        Единственная реакция — он слегка хмурится. Больше ничего.
        — Не собираешься? — в голосе слышится смех. Я вздрагиваю под тяжестью его удивленного взгляда.
        Качаю головой.
        — Нет. Вообще, если ты мне просто сообщишь, с кем мне поговорить о моём возвращении, я перестану быть твоей заботой.
        Ожидаю, что он снова засмеётся, но он не смеётся. Он хмурится, из комнаты исчезает воздух.
        — А я думал, ты сумасшедшая. Ты точно не совершала самоубийство? — спрашивает он.
        — Что? — удивляюсь я.
        Он внимательно изучает меня, прежде чем ответить.
        — Самоубийцы отрицают смерть сильнее, чем кто-либо.
        Чувствую злость, сочащуюся из меня. Почему он так думает? Я живу, или жила, чудесной жизнью.
        — Я себя не убивала. Если нужно это как-то назвать, то это было убийство…
        — Ох, — произносит он, словно сделал большое открытие. — Моя вторая версия.
        Он моргает. Раз. Два. Три раза. Начинает открывать рот, и я понимаю, что будет дальше. Едва успеваю закрыть уши, он разражается смехом. В голове словно бомба разорвалась. Я наклоняюсь, поворачиваясь к нему спиной. Когда разрыв барабанных перепонок прекращается, поднимаю на него глаза. Он всё ещё посмеивается.
        — Коллекция случайностей. Такого я ещё никогда не слышал. Ты забавная.
        — Я не шучу, — произношу я, выпрямляясь. — Если ты действительно мой ангел-хранитель, разве ты не знаешь?
        — Ну, технически, у каждого два хранителя. Я присматриваю за твоим психическим состоянием, не обращая внимания на физическое.
        — Другими словами, тебе всё равно, живая я или мёртвая?
        Он качает головой.
        — Не совсем. Это работа Хейзел. В моём распоряжении другие физические задачи.
        — Здесь что, никто не слышал о рационализации? Меня бы здесь, может и не было, если бы у меня был один ангел. Если ты действительно должен наблюдать за моим психическим состоянием, то должен знать, что единственное, чего я хочу — это вернуть свою украденную жизнь!
        Он качает головой и делает шаг из комнаты.
        — Это не так работает. Если ты здесь, то уже здесь. Теперь идём.
        — Ещё посмотрим, — бормочу я, но иду за ним. Чем скорее я найду того, кто может принимать решения, тем скорее я вернусь к прежней жизни. Йетс выжидательно смотрит на меня. — Что?
        — Это та часть, где тебе полагается спросить, почему ты умерла такой молодой, и как выглядит Бог, — говорит он, ведя меня по красному ковру, который кажется бесконечным.
        — Я знаю, почему умерла. Некомпетентный жнец не смог помешать своей цели толкнуть меня под автобус.
        — Не похоже, что тебя сбил автобус, — замечает он.
        — Это была метафора. Эй, подожди, — вскрикиваю я, резко останавливаясь. — У меня есть вопрос. Жнец в итоге забрал её?
        — Понятия не имею, о ком ты, — отвечает он, ожидая, когда я снова пойду.
        — Цыганка. Женщина, из-за которой всё это произошло.
        В лице Йетса больше ни намёка на удивление. Напротив, он выглядит скучающим.
        — Послушай, я не знаю, в чём твоя проблема, но тебе на самом деле нужно отнестись ко всему серьёзно. Суд — это не шутки. Я видел твою жизнь, и для ребёнка тебе придётся ответить за слишком многое.
        Он смотрит на меня тем же взглядом, что смотрел директор, когда его терпение подходило к концу. Взглядом, сообщающим, что моё задержание — дело времени.
        — Хорошо, чудесно, что теперь? — спрашиваю я.
        — Пройдёмся с тобой по всему, что ты совершила в жизни, это может занять время. А затем встретимся с Хейзел.
        — Это кто?
        — Мой партнёр, — отвечает он так, словно это ответ на мой вопрос. — Она хранитель. Она была с тобой большую часть твоей жизни на Земле. Ей нравится видеть своих подопечных, когда они сюда попадают.
        — Лучше б она это всё предотвратила, — бурчу я.
        — Что? — спрашивает Йетс.
        — Ничего. Что после встречи с Хейзел?
        — Я пройду с тобой через искупление. Потом ты будешь общаться со Стражем.
        — Стражем?
        — Стражем Суда.
        — Что делает он?
        — На самом деле, это она. Ну или позиционирует себя как она.
        Закатываю глаза.
        — Чудесно. Что делает она?
        — Она передаёт вердикт Бога.
        — А если я не верю в Бога?
        Он смотрит на меня так, будто не может поверить, что я это спрашиваю.
        — Ты думаешь, это всё происходит в твоём воображении?
        — Нет. Я имею в виду, если я буддист, хинди или кто-то ещё?
        Его лицо просветляется.
        — Думаешь, Богу есть дело, какое имя ты используешь? Это то, на чём вы, люди, попадаетесь.
        В его словах есть смысл, и я понимаю, что готова задать следующий вопрос, который продолжит нашу философскую дискуссию. Почему так сложно сконцентрироваться на своём возвращении к жизни? Я здесь не для того, чтобы обсуждать существование Бога. Я здесь для того, чтобы найти того, кто сможет вернуть меня к жизни.
        — Послушай. Я просто хочу найти того, кто сможет мне помочь. Неважно, что там дальше, я хочу уже просто пройти это. Итак, что дальше?
        — Не понимаю. Ты уже должна была смириться со своей смертью. Ты прошла через Зал Ожидания, посмотрела свою жизнь, увидела похороны…
        — Я не видела свои похороны, — перебиваю я.
        Мои слова привлекают его внимание.
        — Разумеется, видела.
        Качаю головой.
        — Нет, не видела. На диске не было похорон.
        — Странно. Похороны — это часть окончания, — на его лице ясно читается замешательство.
        Где-то в отдалении раздаётся женский голос, зовущий его по имени.
        — Йетс.
        Сначала он его не слышит. На самом деле, мне приходится коснуться его, чтобы привлечь внимание.
        — Что? — спрашивает он, вздрогнув.
        — Тебя кто-то ищет.
        Голос снова зовёт:
        — Йетс.
        На этот раз слышится паника.
        Он подпрыгивает.
        — Это Хейзел. Что-то не так.
        Он отвечает ей на каком-то странном ангельском языке, и в следующий миг перед нами появляется рыжеволосая красотка. На её лице читается непередаваемый ужас.
        — Слава Богу, ты ответил, — говорит она. — Йетс, у нас проблема.
        — Успокойся, — отвечает он, кладя руки на её плечи и пытаясь успокоить. — Ещё ни разу не было проблемы, которую мы бы не смогли решить. Что случилось?
        Хейзел дрожит как осиновый лист. И это Хранитель моего тела? Не удивительно, что я умерла.
        — Мы потеряли одного нашего подопечного, — всхлипывает она, опуская голову ему на грудь. — Я нигде не могу её найти. Я только вернулась с Земли, чтобы проверить Хроники Акаши. Она не должна появиться здесь ещё целые десятилетия.
        Йетс сдавленно отвечает:
        — Кто она?
        Хейзел бормочет что-то ему в грудь, он отталкивает её, заставляя посмотреть ему в глаза.
        — Что ты сказала?
        — Она называет себя ЭрДжей. Она самовлюблённая принцесса, которая, не задумываясь, ставит себя на первое место. Но она ещё может исправиться. Я знаю. Но она исчезла. Что нам делать?
        Я прочищаю горло. Хейзел поворачивается и смотрит на меня, её глаза становятся широкими как блюдца.
        — Привет, — произношу я так злобно, как только могу. — Можешь перестать искать. Я твоя самовлюблённая принцесса.


        ГЛАВА 7


        Страх на лице Хейзел мгновенно сменяется ликованием. Она бросается ко мне и сжимает меня в крепких объятиях. Я не обнимаю её в ответ. Вообще, я настолько холодна с ней, насколько могу, но она, похоже, этого не замечает.
        Она отступает, берёт меня за руки и быстро осматривает
        — Что ты здесь делаешь? — требовательно спрашивает она. — Я ужасно беспокоилась.
        Её тон только сильнее разжигает во мне злость, которую я к ней чувствую.
        — Не думала, что ты будешь так переживать об избалованной принцессе, — говорю я, посылая убийственный взгляд.
        — Я также сказала, что ты ещё можешь исправиться, — её лицо омрачается, когда она шёпотом добавляет, — могла исправиться.
        Она поворачивается к Йетсу и добавляет:
        — Всё неправильно.
        — Расскажи всё, что знаешь, — просит он, даже не потрудившись обозначить тот факт, что, возможно, не я причина всех бед.
        Она направляется к выходу и говорит:
        — Как я уже сказала, когда я не смогла найти её, то пошла смотреть Хроники Акаши.
        — Что такое Хроники Акаши? — перебиваю я.
        — Это записи обо всех людях, которые когда-либо жили или будут жить. История, настоящего и будущего, каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребёнка, — отвечает Йетс, не глядя на меня.
        — Ох, — всё, что могу сказать.
        Хейзел продолжает игнорировать меня.
        — Это не ответ на вопрос, почему она здесь. Согласно Хронике, у неё ещё…
        — Не говори, — перебивает он, строго глядя на неё. — Она не должна ничего знать из Хроники. Не до Суда.
        — Она прямо перед тобой, — мрачно произношу я, поворачиваясь к Хейзел. — Не хочешь услышать, что со мной произошло?
        — Нет, — отвечает она, отмахиваясь, словно отгоняя муху от своей прекрасной головки. — Ты умерла. Это всё, что мне нужно знать.
        — Но я не должна была умирать. Произошла ошибка, — даже я уже начинаю переживать, что повторяюсь, как заезженная пластинка.
        Йетс вмешивается:
        — Говоришь, что ЭрДжей просто исчезла с твоего радара? Без предупреждения или объяснения?
        Хейзел кивает.
        — Я чувствовала колющую боль и сосущую пустоту после. Затем её свет исчез.
        — Когда ты в последний раз проверяла её?
        — Вечеринка, — всё, что она говорит.
        Йетс кивает.
        — Да, авария.
        — Подождите, — произношу я, проталкиваясь к ним ближе. — Я не попадала в аварию.
        Хейзел смотрит на меня.
        — Нет. Ты ещё можешь сказать «спасибо».
        — За что? — спрашиваю я, но теперь они говорят на этом жутком ангельском языке. Всё, что мне остаётся — сесть и наблюдать их словесный поединок. По тому, как Хейзел взмахивает руками, можно сказать, они спорят.
        — Пошли, — произносит Йетс, поднимая меня.
        — Куда мы? — спрашиваю я.
        Хейзел берёт мою руку и располагает на своей мантии. Пытаюсь отвести руку, но она говорит:
        — Отпустишь, упадёшь.
        Разумеется, её слова не трогают меня до тех пор, пока я не понимаю, что это не имеет значения. Не похоже, что я могу умереть ещё раз.
        Но уже поздно. Понимаю, что отрываюсь от земли и лечу. Сперва я так сильно держусь за Хейзел, что кольцо Сэнди впивается мне в кожу. Но потом я расслабляюсь. Её развевающиеся крылья мягко шуршат. Когда моё время по-настоящему придёт, я просто обязана обзавестись парой подобных! Жаль, что здесь не принимают кредитки. Я была бы горячим ангелом на Хэллоуин.
        Мы прилетаем, и Хейзел мягко приземляется на траву. Долгожданный отдых от белых пушистых облаков.
        — Где мы? — спрашиваю, когда она аккуратно сворачивает крылья за спиной.
        — Зал Правосудия.
        Я резко останавливаюсь.
        — Что?
        — Ты хочешь получить ответы, — говорит она, не потрудившись повернуться, — здесь ты их получишь. Только не говори никому, что мы провели тебя через задний ход.
        Йетс толкает дверь такой высоты, что я не могу разглядеть её вершину. Когда Хейзел сказала, что мы идём в Зал Правосудия, я думала, он окажется мрачным местом с органом и тихими шепотками, но место оказывается потрясающим. В отличие от Зала Ожидания здесь шумно. Души тусуются вместе, смеясь и обнимаясь. Будто сотни — нет, тысячи — семей воссоединились в одном месте в одно время.
        — Кто эти люди? — спрашиваю Йетса.
        — Души, — отвечает он, оглядываясь. — Мы зовём их душами. Новоприбывшие встречаются с любимыми, которые ушли раньше них. Здесь последняя ступенька на пути в Послежизни.
        Итак, это и есть семейное воссоединение.
        — Как личная встречающая комиссия, — говорю я. — Миленько.
        Оглядываюсь, пытаясь понять, есть ли здесь знакомые. Никого не нахожу. И хотя это хороший знак, означающий, что ещё не пришло моё время, было бы неплохо увидеть знакомое лицо.
        Хейзел подводит нас к двери в самом конце тёмного коридора. Могу ошибаться, но мне кажется, что она делает глубокий вдох, словно ей нужно время, чтобы собраться с силами, прежде чем постучать.
        — Входите, — рявкает голос. Может быть, я только воображаю, но мне кажется, я вижу, как Йетс съёживается. Мне становится любопытно, что же там за стеной такое, что может заставить ангела нервничать.
        — Здравствуй, Азраил, — произносит Хейзел, входя и наклоняя голову.
        — Не смотри прямо на него, — шипит Йетс, следуя за ней.
        — Хейзел, почему твоя подопечная стоит передо мной? — спрашивает голос, и я поддаюсь искушению подсмотреть.
        Большая ошибка. Вместо прекрасного создания с крыльями, идеальными волосами и идеальной кожей я вижу фигуру с четырьмя лицами и с невообразимо огромными крыльями с золотом на концах. Его тело покрыто глазами разных форм и размеров. Один смотрит прямо на меня, моргает и исчезает. Приходится прикусить щёку, чтобы не вскрикнуть.
        — Прошу прощения, Азраил, но случилось кое-что необычное, — говорит Хейзел.
        Квартет голов Азраила поворачивается в нашу сторону, и я отвожу взгляд.
        — И что же? — спрашивает он.
        Теперь отвечает Йетс:
        — ЭрДжей, наша подопечная, появилась сегодня в Зале Ожидания. Она посмотрела диск со своей жизнью, и я встретился с ней, чтобы отвести её дальше.
        — Не похоже, что что-то из этого стоит того, чтобы отнимать моё время, — отвечает Азраил, отворачивая все лица, кроме одного.
        — По дороге на Суд, я встретил Хейзел, которая искала меня. Она была в истерике, потому что ЭрДжей исчезла с радара.
        — Я не была в истерике, — говорит Хейзел, защищаясь. Прячу усмешку. Она определённо была.
        — Ближе к делу, — рычит Азраил, и земля трясётся под ногами.
        — Её дата прибытия в Хрониках Акаши отличается от фактической даты, — выпаливает Хейзел.
        Я чувствую жар от четырёх лиц, уставившихся на меня. Плотнее прижимаю подбородок к груди.
        — Что ты сказала? — ревёт Азраил.
        Хейзел прочищает горло, краешком глаза смотрю на неё.
        — Когда исчез её свет, я просканировала Землю, но не смогла её найти. Моим следующим шагом стал Зал Записей. Я не думала, что могла пропустить сообщение о прибытии подопечного, но не знала, что ещё делать. Когда я нашла её файл, то дата была другой.
        Собираю всю свою смелость, молясь, чтобы этот Азраил не превратил меня в кучку пепла из-за того, что я собираюсь сделать. Со всей храбростью, какой только могу, спрашиваю:
        — Пожалуйста, можно я кое-что скажу?
        На комнату обрушивается тишина. Хейзел и Йетс в ужасе замерли. Уголком глаза замечаю, как комната озаряется красным сиянием. Слышу звук шагов Азраила, когда он подходит ко мне ближе. Когда его рука поднимает мой подбородок, я крепко сжимаю глаза, боясь увидеть мириады глаз, смотрящих на меня.
        — Посмотри на меня, дитя, — говорит Азраил. В его голосе слышится нежность, которой я не ожидала, и я медленно открываю сначала один глаз, затем другой. Исчез его гротескный облик. Вместо него я смотрю на высокого загорелого мужчину с широкими плечами и безмятежным взглядом на единственном лице.
        — Теперь ты понимаешь, почему они сказали тебе не смотреть на меня, — произносит он со смехом, что говорит мне о том, что он знает, что я видела его истинную сущность.
        — ЭрДжей, — шипит Хейзел. Если бы Азраил не сделал ей знак замолчать, уверена, она бы прочитала целую лекцию.
        Снова поворачиваясь ко мне, он говорит:
        — Почему бы тебе не рассказать, что произошло. Начни с самого начала.
        Что я и делаю. Я рассказываю ему о цыганке на школьном карнавале, случайном вмешательстве Гидеона, встрече с Сэнди, Йетсом и Хейзел. Он слушает молча, вникая в каждую деталь, задав лишь несколько уточняющих вопросов. Впервые, как я попала сюда, чувствую, что кому-то действительно есть дело до моих слов. Когда я заканчиваю, он задумчиво кивает.
        — Что ж, интересно, — произносит он.
        Йетс прочищает горло.
        — Что нам делать? Хроники Акаши никогда не ошибаются.
        Азраил жестом указывает ему замолчать.
        — Я прекрасно осведомлён о непогрешимость Хроник Акаши, которые сопровождают каждую душу от рождения до самой смерти, — он скрещивает руки на груди, его длинные пальцы барабанят по выраженным бицепсам. Наконец, он прекращает и поворачивается к ангелам. — Свертись с хранителями Записей в Зале Правосудия. Если там есть упоминание об ЭрДжей, то мы поймём, что она там, где ей положено быть.
        — А если нет? — спрашивает Йетс.
        Азраил замолкает.
        — Тогда у нас серьёзная, но деликатная проблема, к которой мы должны подойти со всей ответственностью. В таком случае надо призвать Гидеона, созвать Суд и, во имя всего святого, попытаться пригласить Смерть дать комментарий.
        — Под твою ответственность? — спрашивает Йетс.
        — Разумеется.
        Йетс и Хейзел кивают.
        — До тех пор, — продолжает Азраил, — возможно, ей будет лучше в Приёмном Зале.
        Ещё один зал? Кстати, какие размеры у Послежизни?
        Мои хранители обмениваются беспокойными взглядами.
        — В чём проблема? — спрашивает Азраил.
        Хейзел качает головой, но начинает говорить Йетс.
        — Приёмный зал может быть подходящим для неё местом, но он за Вратами Рая. Так как пока её будущее не решено, то мы нарушим процедуру.
        — Мы не может этого допустить, да? — спрашивает Азраил с усмешкой. — Похоже, что вся эта ситуация — одно сплошное нарушение протокола.
        — Мне кажется, — быстро добавляет Хейзел, — будет жестоко отправить её в рай только затем, чтобы потом отправить обратно, если таково её будущее.
        — Эй, — говорю я, махая руками над головой. — Я слышу всё, что вы говорите. Вы знаете, правда? Я может и мёртвая, но не глухая.
        — У тебя есть другая идея? — спрашивает Азраил, игнорируя меня.
        Йетс смотрит на меня, вероятно пытаясь решить, стою ли я того, чтобы из-за меня высовываться перед начальством.
        — Возможно, лучшим вариантом будет вход перед Вратами. Питер присмотрит за ней, пока всё не уляжется.
        Азраил задумчиво кивает.
        — Пожалуй, ты прав. Думаю, будет наименьшим ущербом.
        Когда решение принято, я следую за Йетсом на выход, Хейзел позади. Когда дверь закрывается, оба облегчённо выдыхают.
        — Не могу поверить, что ты смотрела на него, после того как мы сказали тебе не смотреть, — резко произносит Хейзел.
        Собираюсь сказать, что она не моя мама, но в последний момент сдерживаюсь. Хейзел — это тот, кто мне нужен, даже если она и помогает мне лишь для того, чтобы спасти свою задницу.
        — Что за Питер? — спрашиваю, меняя тему.
        Оба смотрят на меня как на ребёнка. Начинаю ненавидеть этот взгляд. Наконец, Хейзел отвечает:
        — Питер. Апостол. Из Нового Завета. Тусовался с Христом.
        Останавливаюсь на полпути.
        — Вы говорите о святом Питере? О человеке, который встречает людей перед входом в Рай?
        Потрясающе. Моей нянькой будет один из самых известных в Библии людей. Это точно не закончится хорошо.


        ГЛАВА 8


        — Итак, Святой Питер, — говорю я, пока Йетс и Хейзел спешно ведут меня по лабиринтам коридоров от Азраила. — Какой он?
        Они обмениваются озорными взглядами.
        — Его сложно описать, — отвечает Хейзел, пытаясь сдержать смешок.
        Интересно, все ангелы-хранители туманно изъясняются или только мои?
        — Он приятный? — нащупываю я. — Должно быть, он очень серьёзный. Он был лучшим другом Сына Бога, должно быть, он очень праведный, да?
        Йетс смеётся.
        — Что? — требовательно спрашиваю. — Что смешного я сказала?
        Вместо ответа он открывает дверь. Ожидаю увидеть нечто торжественное, но вижу абсолютно противоположное.
        Мало сравнимые по сравнению с Приёмным Залом, Врата — место разгула. Ну, по большей части. В небе взрываются фейерверки, а ангелы лениво летают в воздухе, бросая конфетти на новоприбывших. Если бы в воскресной школе нам рассказывали о таком, то я была бы более благочестивой.
        Однако кое-что выглядит примерно так, как я ожидала. Врата Рая сверкают золотом, и они невероятно высокие. С равными интервалами вход открывается, и звучит труба, когда входят души.
        — Приветствуют новеньких, — объясняет Хейзел.
        — Каждый раз? — спрашиваю я.
        Она кивает.
        — Здесь место праздника. По крайней мере…, — она бросает быстрый взгляд в противоположную сторону.
        Прослеживаю её взгляд. Прямо напротив Жемчужных Врат находится что-то, похожее на пещеру.
        — Что там? — интересуюсь я.
        Она закатывает глаза.
        — Врата Ада, — отвечает она.
        — Да ладно? Врата Ада находятся прям напротив Врат Рая?
        — Именно, — подтверждает Йетс. — Очень рационально. Не ты ли говорила, что мы должны упрощать?
        — Да, но не слишком жестоко отправлять бедных тупиц вниз? То есть, каково чувствовать, что тебя отправляют на вечные муки, в то время как большинство веселится перед Раем? — смотрю в другую сторону. — Это он?
        — Кто? — спрашивает Йетс?
        — Там. Рядом с Вратами. Это Святой Питер?
        Йетс смотрит в сторону очереди к Раю.
        — Скорее всего.
        Вытягиваю шею, чтобы рассмотреть получше.
        — Кто рядом с ним?
        — Только не говори, что не знаешь, кто такой Будда, — с усмешкой произносит Йетс.
        Пытаюсь скрыть удивление возмущением.
        — Я знаю, кто это. Что он здесь делает?
        — Я думала, мы уже всё обсудили, — со вздохом отвечает Хейзел. — Проблемы с религиями не у Бога. А у человечества. Буддисты имеют такое же право на вечное счастье, как и все остальные.
        Я ухмыляюсь.
        — А что с сайентологами?
        Лицо Хейзел становится красными, когда она собирается ответить, но Йетс опережает её.
        — Почему бы нам не пойти к Питеру?
        Он берёт меня за локоть и ведёт через толпу, оставляя Хейзел кипеть.
        — Что с ней? — спрашиваю я, вытягивая шею, чтобы посмотреть, идёт ли она за нами. Идёт. Но медленно.
        — О, у Хейзел своё мнение о некоторых религиях, появившихся в последние годы, — по его лицу видно, что это не та тема, которую стоит развивать. Позади слышу собачий лай.
        — Стой, здесь что, есть собаки? — интересуюсь, вспоминая гончую, которая была у нас, когда я ходила в начальную школу.
        — Видишь здесь собак? — спрашивает Йетс.
        Качаю головой.
        — Слышала.
        — Нет, ты слышала Цербера.
        — Кого?
        — Цербер. Охраняет Врата Ада.
        Снова качаю головой.
        — Понятия не имею, о ком ты говоришь.
        — Вам там больше не преподают классику?
        — Типа Шекспира?
        Йетс хлопает себя по лбу и стонет.
        — Я о греческой и римской мифологии.
        — Всем плевать на мифы, — отвечаю я. — Мы изучаем математику и естествознание. Можешь винить мировую экономику, но в моей школе литература где-то на втором плане.
        — Об этом я бы тоже не упоминал при Хейзел, — говорит он, меняя направление и ведя меня к Вратам Ада.
        Я отступаю.
        — Только не говори, что ведёшь меня туда.
        — Расслабься, — говорит он, слегка подталкивая меня. — Позволь добавить немного культурного просвещения в твоё жалкое образование, — он резко останавливается и смотрит вверх. — Знакомься, Цербер.
        Передо мной четыре лапы. Поднимаю голову и вижу грудь огромную, как внедорожник моей мамы. Наверху не одна, а сразу три головы, каждая с огромной пастью. Слюна капает на пол, и я делаю шаг назад, чтобы не запачкать обувь. Три комплекта зубов выглядят острыми как бритва, я вздрагиваю.
        — О, он не кусается, — со смехом произносит грузная женщина с кудрявыми каштановыми волосами.
        — Откуда вам знать? — спрашиваю, прячась за Йетса.
        Она звонко смеётся. Примерно как Санта Клаус, но без «хо-хо-хо».
        — Ты не пытаешься сбежать, — пристальнее вглядывается в меня. — Так ведь?
        Цербер рычит, мои глаза расширяются от страха, что он собирается сожрать меня. Йетс качает головой, и я понимаю, что вцепилась слишком сильно в его рукав. Женщина смеётся ещё громче, кладя руки на бёдра.
        Что с ней не так? Затем Цербер снова рычит и, клянусь, эта тварь смеётся надо мной.
        — Простите, — произносит женщина, вытирая слёзы. — Это было слишком просто.
        Йетс шагает вперёд.
        — ЭрДжей, это Александра, смотритель Цербера. Ал, ЭрДжей.
        Она протягивает руку.
        — Рада знакомству.
        Смотрю на собаку, но она не обращает на меня никакого внимания. Я медленно протягиваю руку и коротко отвечаю на рукопожатие.
        — Итак, Йетс, чем обязаны твоему визиту? Думала, вы, с белоснежными крылышками, слишком боитесь запачкаться.
        Не могу поверить, что она так разговаривает с Йетсом. Но что более невероятно — его усмешка.
        — Теперь, Ал, ты знаешь, если бы не моя доброта, твоя работа была бы намного тяжелее.
        — Как скажешь, — она оглядывает меня с головы до ног. — Что с твоей плюс один? Почему она здесь? Готова поклясться, она ещё не прошла через Суд.
        Откуда она знает? У меня что, на лбу написано?
        — Пытаемся разобраться, — честно отвечает Йетс.
        Словно услышав неслышимый звук, Ал и Цербер одновременно поворачиваются.
        — Эй, — кричит Ал на душу, пытающуюся выскользнуть из очереди. — Ты убил восемь человек, не проявил никакого раскаяния. Тебе туда. Попытаешься снова удрать, Пушок твои кости выгрызет.
        Она отворачивается, не дожидаясь, пока душа вернётся в строй.
        — Стоп, — говорю я. — У душ есть кости?
        Ал коротко смеётся.
        — Фигура речи. Очевидно, Цербер никого не съест.
        — Ох, — с облегчением произношу я.
        — Они проведут вечность в его желудке.
        — Отстой.
        Снова смешок.
        — Что, Йетс, она и есть та самая душа, о которой все говорят? — спрашивает она, вытирая слезу с уголка глаза.
        — Да, — отвечает Йетс, когда к нам подходит Хейзел.
        Коротко кивнув Ал, она спрашивает:
        — Что вы здесь делаете? Предполагалось, что мы оставим её с Питером и поговорим с Хранителем Врат.
        — Она не знала, кто такой Цербер, — отвечает Йетс.
        Хейзел смотрит на него, не веря.
        — Как это связано с нами?
        — Эй, ангел, расслабься, — говорит Ал. — Мы просто беседовали.
        Хейзел смотрит на неё, не пытаясь скрыть отвращение.
        — Убедись, чтобы дворняга не оставила следов на моей одежде.
        Цербер предупреждающе рычит, но Хейзел игнорирует его.
        — Нужно идти к Питеру, — говорит она Йетсу.
        — Хорошо, идём, — отвечает он.
        Когда Хейзел отходит, Ал свистит. Хейзел мгновенно останавливается, руки сжаты в кулаки, затем начинает идти.
        — Не надо её заводить, — произносит Йетс, качая головой. — Когда вы двое наконец поладите?
        — Эй, — отзывается Ал, — я пыталась, но когда Её Высочество получила повышение до хранителя, то не могла дождаться момента, когда свалит отсюда.
        — Не каждый создан для Врат, — говорит Йетс, похлопывая её по плечу. — Особенно для тех, что ведут вниз. — Посмотрев на меня, он добавляет, — нам лучше уже пойти.
        — Передавай привет Бишопу, — произносит Ал и добавляет, глядя на меня, — добро пожаловать сюда, когда устанешь тусоваться с хорошенькими.
        Её голова снова поворачивается к очереди людей, собирающихся спуститься в пещеру.
        — Не заставляйте меня спустить собачку, — гремит её голос. — Поверьте, вы будете мечтать об адском пламени, когда он доберётся до вас.
        — Похоже, у тебя полно дел, — комментирует Йетс происходящее.
        Ал с отвращением качает головой.
        — Почему, когда люди развязывают войну во имя религии, мне приходится иметь дело с кучкой идиотов?
        Она поворачивается, не попрощавшись, и пропускает души.
        — Она мне нравится, — признаюсь я Йетсу, пока мы идём к поджидающей Хейзел. — Собака не очень, но Ал классная.
        Он смеётся, и я понимаю, что сейчас звук не действует на меня, как прежде.
        — Александра присматривает за Цербером с начала времён. Она видит всё, поэтому у неё своеобразное чувство юмора. Однако есть ещё те, кто может видеть в человеке лучшее и худшее, как она. Пока не появился Питер, она управлялась со всеми приходящими душами. Конечно, тогда на Земле было не так много людей.
        Смотрю на множество душ, говорящих на разнообразных языках и носящих одежду, которую я видела только в передачах по National Geographic.
        — Когда появился Питер, её урезали, и теперь она зависает перед входом в Ад?
        Йетс кивает.
        — У Цербера есть работа и без неё. В общем, скажем, хаос был бы другим.
        Мы идём по невидимой линии в центре между Раем и Адом. Ощущается мгновенная смена энергии. Во-первых, люди не пытаются выбиться из очереди. Напротив, я словно оказалась в толпе на концерте, где люди толкают тебя ближе и ближе к сцене. У Йетса не возникает сложностей вести нас через толпу.
        — Наконец-то, — фыркает Хейзел, когда мы останавливаемся. Она поворачивается и пытается перекричать шум толпы. — Питер, она здесь.
        — Почему я чувствую себя так, словно мама с папой привели меня к няньке? — бормочу я, ощущая, как все поворачиваются, что посмотреть на меня.
        — Кто она? — кто-то шепчет.
        Другой голос спрашивает:
        — Почему с ней обращаются по-другому?
        — Она актриса? — стонет ещё одна душа. — Умоляю, только не говорите, что они особенные и в Послежизни.
        — В конец очереди, — кричит кто-то, и раздаётся взрыв аплодисментов. Знали бы они мою историю, не завидовали бы.
        — Мои дорогие усопшие, — раздаётся авторитетный голос впереди. — Вы ещё не в Вечности. Пожалуйста, не заставляйте отправлять вас обратно на Суд.
        Мужчина делает нам знак следовать за ним в комнату рядом с Вратами. Когда проходим мимо писаря, он добавляет:
        — Впусти их. Слишком они буйные. Чем скорее пройдут акклиматизацию, тем лучше.
        — Да, Питер, — отвечает парень.
        Значит, это и есть святой Питер. Больше похож на двойника Райана Рейнольдса. Как только дверь захлопывается, выпаливаю:
        — Вы действительно можете отправить их назад?
        Его светло-карие глаза моргают, у меня перехватывает дыхание.
        — Технически, да, но я никогда этого не делал. Просто нравится пугать скандалистов перед тем, как впустить. Вдобавок, — заговорщически произносит он, — видела их лица? Это бесценно.
        То, что святой Питер милашка, я могу вынести, но шутник? Невероятно. Заливаюсь краской. О нет. Только не это. Я просто не могу запасть на парня, который умер почти две тысячи лет назад.
        — Хм, да, — наконец выдавливаю. — Здорово.
        — Питер, — резко произносит Хейзел. — Азраил хочет, чтобы ЭрДжей оставалась здесь, пока мы всё не разрешим.
        — Круто.
        Она смотрит на него с удивлением. Наверно, ожидала споров или чего-то ещё.
        — В общем, постараемся вернуться как можно скорее.
        Они с Йетсом взлетают, оставляя меня с Питером, не сказав ничего напоследок.
        Он внимательно изучает меня. Когда мне это надоедает, я выпаливаю:
        — Что?
        Как я уже говорила, мне не хватает остроумия.
        — Просто пытаюсь понять, из-за чего весь шум.
        Смотрю на свои ноги.
        — О чём вы?
        Смотрит на меня с любопытством, прежде чем ответить.
        — Суд не созывали. Даже разговоров не было.
        — В смысле недавно? — тихо спрашиваю.
        — В смысле никогда, — он открывает дверь и ждёт, пока я выйду. — Надеюсь, ты стоишь того, — добавляет он, направляясь к Вратам, где теперь никого нет.
        — Куда все делись? — спрашиваю, удивлённо оглядываясь.
        — Они внутри, — коротко отвечает он, после чего пронзительно свистит.
        С другой стороны к нам мчится Цербер, все три языка свисают из трёх ртов. Пёс тормозит перед нами, и Питер чешет каждый подбородок.
        — Привет, мальчик. Как ты? — собака валится на землю, перекатываясь на спину и подставляя живот. — Не сейчас, приятель. У меня есть дело к твоей хозяйке.
        — Хозяйка? Скорее, смотритель, — произносит Ал, держа две деревянные доски. Она вручает одну Питеру, который отсчитывает сорок шагов и кидает доску.
        — Точно, — говорит Питер. По щелчку пальцев у его ног появляются восемь небольших мешков. Он ухмыляется мне.
        — Не знала, что я так могу, верно?
        — Хватит морочить голову бедному ребёнку, — строго говорит Ал. Она размещает свою доску напротив его.
        Я смотрю на ближайшую доску и выдыхаю. Хранители Рая и Ада собираются играть.


        ГЛАВА 9


        Изумлённо наблюдаю, как представитель Рая и представитель Ада кидают мешки с зерном в небольшие отверстия в деревянных ящиках, в то время как трёхглавая псина умиротворённо посапывает во сне. Должно быть, это шутка. Прочищаю горло.
        — Так вот чем вы занимаетесь, когда рядом никого?
        — Раньше мы играли в шахматы, — отвечает Ал, поднимая четвёртый мешок. — Но затем студенты показали нам это, и мы попались.
        Питер смеётся, когда один из мешков улетает дальше цели.
        — Шахматы, к тому же, занимали вечность. Можно умереть от скуки, пока она сделает ход.
        Собираюсь спросить, когда мои хранители могут вернуться, но Питер поднимает руку.
        — Подожди. Я целюсь.
        — ЭрДжей, расскажи свою историю, — просит Ал, когда наступает её очередь. Мешок улетает вбок, и Питеру приходится уворачиваться.
        Он бросает на неё предупреждающий взгляд.
        — Не начинай снова.
        — Мне жаль, — извиняется она, но даже я могу сказать, что звучит фальшиво. — Давай, ЭрДжей. Расскажи свою историю.
        Отхожу подальше на случай, если их мирная игра превратится в войнушку и выкладываю им всё, начиная цыганкой и заканчивая тем моментом, когда оказалась с ними.
        — Отстой, — комментирует Ал, наклоняясь после броска Питера. Определённо, бросок не был случайностью. — Эй! — кричит она. — Если делаешь это специально, то проиграл. Ты знаешь правила. — Он делает вид, что ему всё равно, однако следующий мешок летит прямо в цель. — В следующий раз удвоим расстояние, — бормочет она и поворачивается ко мне. — Что сказал жнец?
        — Что он ничего не может сделать.
        — Верно, — соглашается Питер. — Кому-то намного более сильному придётся разбираться с этим дерьмом. Даже представить не могу, кто захочет.
        — Почему нет? — раздражённо отвечаю. — Думала, это то место, где случаются чудеса.
        — Это так, но ты не можешь просто взять и свалиться в прежнюю жизнь. Если не забыла, ты мертва. Скорее всего, сейчас твоё тело готовят к похоронам, если, конечно, тебя не кремируют.
        От этой мысли живот скручивает, и я борюсь с подступающей тошнотой, но Питер продолжает.
        — Чтобы осуществилось твоё желание, Судьбе придётся отмотать целый мир.
        — Но я не прошу отматывать весь мир. Только мою жизнь. Я заслуживаю второй шанс.
        — Это ты так думаешь, — произносит Ал, прицеливаясь. — Из того, что я слышала, решение о твоей жизни не является однозначным. На твоём месте я бы зависала тут, пока счёт не вырастет в твою пользу. Ты ещё можешь выйти победителем.
        Чувствую, как с лица сходит вся краска. Она только что сказала, что я могу отправиться в Ад? Я, конечно, понимаю, что не всегда была милой, но тем не менее. Ад? Ни за что не позволю этому случиться.
        — Но я же не сделала ничего плохого, — говорю я, заикаясь.
        — В самом деле? — интересуется она, возвращаясь к игре.
        — Да, в самом деле, — спорю, однако страшусь, куда может завести этот разговор. — Я никого не убила.
        На этот раз отвечает Питер.
        — Как насчёт того мальчика в старших классах?
        — О чём вы? — произношу, переводя взгляд с одного на другого.
        Никто их них теперь не играет.
        — Мальчик из твой школы. Тот, который убил себя.
        — Вы о том парне в туалете? Причём здесь я? Он сделал это сам.
        Взгляд Питера выражает строгость.
        — Но почему он это сделал?
        — Откуда я знаю? — отказываюсь понимать я, злясь, что они пытаются свалить чей-то выбор на меня. — Мы не были друзьями.
        — Не были, — соглашается Ал.
        Лишаюсь дара речи. Она действительно пытается обвинить меня в доведении до самоубийства?
        — Справедливости ради, — добавляет Питер, — это не только её вина.
        — Верно, — отвечает Ал, отчётливо выговаривая каждое слово. — Её друзья. Разница в том, что все они эгоцентричные люди.
        — О, и почему же у них есть оправдание, а у меня нет? — спрашиваю сквозь зубы.
        — Потому что ты лучше, чем они, — отвечает Питер. — Ты была предназначена для много большего, чем стала.
        Так, я уже начинаю уставать от загадок и нравоучений.
        — Что вы имеете в виду? — спрашиваю, скрещивая руки на груди. Очень хочу, чтобы Йетс и Хейзел поспешили.
        Вздохнув, Питер садится и жестом показывает мне сделать то же самое.
        — У каждого есть предназначение. Цель. Каждый выбор, который совершает человек, ведёт к цели или сбивает с пути.
        — Ясно, — говорю я, всё ещё не понимая, что он пытается сказать.
        — В общем, ты ушла далеко со своего пути. На самом деле, ты оказалась совсем не в том лесу, в котором начинала.
        Мои плечи опускаются.
        — У меня вся жизнь впереди. Может быть, я могу измениться.
        — Может быть, — соглашается он. — Но первые семнадцать лет ты ставила себя выше других. Тебя гораздо больше волновало быть популярной, а не хорошей.
        — Человек может быть и тем, и другим, — спорю я.
        Он пожимает плечами. Ух ты. Нет ничего более внушающего, чем Святой Питер, который даёт понять, что как человек ты — полный отстой.
        — Я могла бы измениться, — бормочу я. — Если бы у меня было больше времени, я бы изменилась.
        — Да, или, — добавляет Ал, возвышаясь над нами, — ты могла бы прожить остаток своей жизни, встретить новое тысячелетие и прибыть первым классом прямо ко мне. Не моё дело, конечно, но не уверена, что игра стоит свеч.
        — Ал, — резко обрывает её Питер.
        — Что? — жёстко отвечает она. — Это моё мнение. Даже теперь, после всего, что она видела, всё ещё речь о ней. Люди могут измениться, но они должны захотеть. Не думаю, что у неё есть желание.
        Внезапно звенит колокольчик. Питер делает быстрый взмах рукой и доски вместе с мешками зерна растворяются в полу. Цербер вскакивает, качая огромными головами. Слюна летит во все стороны. Ал резко свистит, и в мгновение ока Цербер оказывается рядом с ней, готовый к работе.
        — Я могу быть лучше, — говорю я Питеру, взглядом умоляя поверить мне.
        — Эй, ты говоришь это человеку, который отказывался от лучшего друга три раза. Я верю, что ты можешь измениться. Но Ал права. То, о чём ты просишь, ещё никогда раньше не случалось. Счёт не в твою пользу, дитя.
        Наблюдаю, как главные двери открываются, впуская поток душ. Когда последняя смешивается с толпой, Хейзел и Йетс летят над ними, грациозно приземляясь по обе стороны от меня.
        Йетс смотрит на Питера и качает головой.
        — Суд созван.
        Прежде чем я успеваю ответить, Йетс и Хейзел берут меня за руки, и мы взмываем в воздух к моему моменту истины.
        — Удачи, — сквозь ветер доносится крик Ал. — Она понадобится тебе.
        Глубоко внутри я знаю, что она права.


        ГЛАВА 10


        Когда я привыкаю к полёту, мы мягко приземляемся перед каменным зданием с высокими колоннами, поддерживающими крутую крышу. С самого первого момента пребывания в Послежизни я оказывалась в комнатах разной степени роскоши, но сейчас я впервые вижу полноценное здание.
        — Вау, — тихо произношу я. — Похоже на Верховный Суд, только больше.
        — Насчёт слушания, — говорит Хейзел, игнорируя меня. — На твоём месте я бы помалкивала, пока не спросят.
        Прерываю её.
        — Не переживай. Питер и Ал довольно-таки неплохо объяснили, насколько важен этот суд.
        — Это не их работа, — бормочет она. — Что именно они сказали?
        Не желая вдаваться в подробности своей, очевидно, ничего не стоящей жизни, я отмахиваюсь от вопроса.
        — Что это будет непросто.
        Йетс прочищает горло.
        — Суд проводят три ангела. Азбаух один из высших ангелов Правосудия, он будет вести заседание. Мармарот один из представителей Судьбы. Он обладает властью изменить ход времени. Третий участник — Шепард, ангел Покаяния. Втроём они обладают полной властью над твоим прошлым и над твоим будущим.
        — Звучит, как целое испытание, — отмечаю я.
        — Именно так, — тут же подтверждает Хейзел.
        Потрясающе. Просто потрясающе. Меня случайно зацепил жнец, а заканчиваю я как преступник. Что может быть несправедливее?
        — А адвокат мне полагается? — спрашиваю скорее в шутку.
        — Вообще, — отвечает Хейзел, — да. Ангел Салатил будет выступать от твоего лица.
        — Салатил неплохо работает с безнадёжными случаями, — добавляет Йетс. — Он сделает всё возможно.
        Это конец. Все уверены, что моя ситуация безнадёжна.
        — Кто будет выступать за то, чтобы я гнила здесь до конца жизни?
        — Захрил, ангел Воспоминаний, — отвечает Йетс.
        — Ангел Воспоминаний?
        На этот раз отвечает Хейзел.
        — У него есть способности увидеть каждое когда-либо существовавшее воспоминание. Когда он говорит, каждый, повторяю каждый, слушает.
        — У него также есть дар предвидения, — добавляет Йетс.
        — В смысле?
        — Он может видеть некоторые варианты будущего. Но он не так точен, как Хроники Акаши, — нетерпеливо вставляет Хейзел.
        Предполагалось, это успокоит меня? Потому что это не так. Совсем не так. Плечи поникают.
        — Азраил говорил что-то о Смерти.
        Снова мои хранители обмениваются загадочными взглядами.
        — Прекратите, — требую. — Прекратите смотреть друг на друга так, словно у вас есть от меня секрет. Я устала от этого. Я устала чувствовать себя виноватой за то, в чём не виновата.
        Вокруг ни звука, пока угасает эхо моих слов. Наконец, Йетс нарушает тишину.
        — Я бы не делал так перед судьями.
        — Буду иметь в виду, — говорю, делая глубокий вдох. — В общем, он там?
        — Кто? — спрашивает Йетс.
        — Смерть.
        — Нет, но я уверена, он появится, — Хейзел отводит взгляд, её нежелание смотреть мне в глаза не вселяет уверенности.
        — А Гидеон? — спрашиваю в панике. — Он может рассказать им, что произошло.
        Йетс качает головой.
        — Он всего лишь жнец. Суд не станет слушать никого, кроме Смерти.
        — Которого там нет, — напоминаю ему. Мои колени подгибаются, Йетс хватает меня за локоть.
        — Я так влипла, — простанываю я.
        — Похоже на то, — соглашается Хейзел.
        Перевожу на неё взгляд.
        — Я думала, предполагается, что ты мой ангел-хранитель. Разве ты не на моей стороне?
        — Я на твоей стороне. Я просто не хочу вселять в тебя надежду, когда всё против тебя.
        — Потому что я всего лишь испорченная принцесса, которая заботится только о себе. Не так ты говорила? — раздражённо бормочу. — Почему никто здесь не видит, что я жертва?
        Хейзел удивляет меня, кладя руки мне на плечи.
        — Я знаю, какой хорошей ты можешь быть. Я смотрела за тобой каждый день твоей жизни. Но что ты можешь сделать, и что ты сделала — не одно и то же. Не говоря уже о том, что ты ступаешь на неизведанную территорию. Ты должна приготовиться защищать свою жизнь.
        Я издаю стон.
        — Как я могу бороться, когда всё на суде определено?
        — Уверена, у Салатила есть план, — произносит она с усталой улыбкой.
        Прежде чем кто-то ещё успевает заговорить, дверь на вершине лестницы со скрипом открывается.
        — Входи, — произносит голос. — Входи в Зал Правосудия, Ровена Джой Джонс. Суд ждёт.
        Наклоняюсь к Йетсу.
        — Где тот чувак, который собирается представлять меня?
        Он кивает на открывшуюся дверь.
        — Там.
        Закрываю глаза.
        — Я могу сделать это, — шепчу себе. Когда нервы успокаиваются, добавляю, — идём.
        Йетс и Хейзел обмениваются взглядами.
        — Что?
        — Мы не можем войти, — говорит Йетс, немного опуская крылья.
        — Почему? — требовательно осведомляюсь.
        — Мы хранители, — отвечает Хейзел. — Мы не можем войти в Зал, пока нас не призовёт суд.
        Меня охватывает отчаяние.
        — Итак, я сама за себя?
        Она кивает.
        — Салатил позаботится о тебе. Можешь на него положиться.
        Поднимаю ногу и делаю первый шаг к маячащему впереди входу. Кажется, что ноги сделаны из свинца. Дохожу до конца и оглядываюсь, Йетс и Хейзел ушли. Просто ушли. Я одна.
        — Увижу когда-нибудь эту проклятую цыганку, убью, — бормочу я.
        — О, о ней бы я не беспокоился, — произносит кто-то. Поднимаю глаза и замечаю очередного ангела. У него тонкие длинные светлые волосы, как у сёрфера, который целый день провёл в воде.
        — Вы Салатил? — осторожно спрашиваю я.
        Он кивает.
        — Можешь звать меня Сал. Легче произносить. Давай немного побеседуем, хорошо? Нам предстоит долгий путь, если мы хотим переписать твою историю.
        Улыбаюсь его оптимизму, хоть и знаю, что он неискренен.
        — Конечно. Начать с самого начала?
        Он смотрит на меня с удивлением.
        — Можно начать откуда-то ещё?
        И снова рассказываю свою историю. Как и Азраил, Сал внимательно выслушивает всё, что я говорю.
        — Что ж, — произносит он, когда я заканчиваю, — будет нелегко, но думаю, мы справимся. Однако прежде чем начнём, я должен знать одну вещь.
        — Что?
        — Чем ты готова рискнуть, чтобы вернуться обратно?
        Готова рискнуть? Он сумасшедший? Мне нечего терять. Я мертва.
        — Всем, — наконец, отвечаю.
        Он некоторое время выдерживает мой взгляд.
        — Ты уверена?
        Нет, но я не отступлю. Я зашла слишком далеко. Киваю и отвечаю:
        — Да.
        Сал улыбается.
        — Замечательно. Потому что только в таком случае у нас есть шанс.
        С этими словами он быстро выходит и идёт по холлу, оставляя меня одну.
        — Ты идёшь? — зовёт он. — Судьям не понравится, если мы опоздаем.
        Несмотря на то, что его голос спокойный и энергичный, у меня нет сомнений, что решение суда будет суровым. Я бросаюсь за Салатилом в неизвестность. Позади меня двери со стуком закрываются.


        ГЛАВА 11


        Комната выглядит как зал суда. Два стола стоят лицом к столу на возвышении. Также есть места, откуда зрители могут наблюдать за процессом. Места пусты, и я вздыхаю от облегчения. И без того действует на нервы то, что я должна отстаивать свою жизнь, которую незаслуженно отняли, так ещё если бы здесь сидела толпа зрителей, я бы определённо умерла. Конечно, если я уже не мертва.
        — Мы сядем здесь, — произносит Сал, указывая на один из столов.
        Руки трясутся, когда я выдвигаю стул, и Сал широко улыбается мне.
        — Попытайся успокоиться. Суд никогда бы не созвали, если бы Азраил не разглядел что-то в твоей ситуации.
        Трепетанье крыльев и шелест ветра сообщают, что мы больше не одни.
        — Салатил, — произносит новоприбывший. Я оборачиваюсь и вижу ангела с золотистыми волосами, которые напоминают мне закат тёплым летним вечером.
        Раздражение мелькает в глазах Сала.
        — Захрил, — коротко отвечает он.
        Вопросительно смотрю на Сала, он хватает меня за локоть и ведёт к двери. Когда мы оказываемся в маленькой комнате, он ждёт, пока дверь закрывается, и спрашивает.
        — Что именно Хейзел рассказала тебе о Захриле?
        — Только то, что он может видеть воспоминания, — отвечаю, пожимая плечами.
        Он кивает.
        — Он будет использовать их против тебя, если сможет.
        — Как? — спрашиваю.
        — Никогда не знаешь как, но поверь, он использует. Будь готова. Секреты в опасности, пока он рядом, — он наклоняет голову. — Нам лучше идти.
        Я почтительно следую за ним, прикидывая, каковы мои шансы сбежать обратно в Зал Ожидания, сесть на поезд и вернуться в стан смертных. Разумеется, в моём плане есть один маленький, но фатальный изъян. Я понятия не имею, как добраться до Зала Ожидания.
        — Суд соберётся прямо сейчас, чтобы рассмотреть дело Ровены Джой Джонс, — раздаётся громогласный голос. Смотрю вокруг, пытаясь разглядеть колонки или ещё какой-то источник звука, но ничего не вижу.
        — Идём, — говорит Сал, успокаивающе улыбаясь. Со вздохом покорности следую за ним к нашему столу. Захрил сидит на своём стуле, глаза закрыты, а руки покоятся на коленях.
        Как только мы оказываемся на своих местах, грохот хлопающих крыльев заставляет меня закрыть уши. Три ангела, о которых предупреждал Йетс, приземляются на возвышении. Вот что значит эффектно появиться.
        Без приветствия ангел посередине начинает говорить.
        — Мы призваны Азраилом завершить дело по жалобе этого человека.
        Подождите. Как они собираются завершить что-то, что ещё даже не началось? Смотрю на Сала, но его глаза прикованы к трём авторитетным фигурам.
        — Сначала заслушаем Салатила, — должно быть, это Азбаух. У него такой скучающий и одновременно враждебный взгляд; я смотрю так, когда приходится делать что-то, что я не хочу. Вдобавок, он выглядит властно. — Ты представишь ситуацию так, как тебя известно. Мы зададим вопросы. Захрил завершит своей рекомендацией, следует или не следует удовлетворить просьбу этой девочки. Затем мы вынесем решение.
        Может быть, мне только кажется, но разве не подчеркнул он «не следует»?
        — Подождите, — произношу я, наклоняясь вперёд. — Разве я не должна говорить?
        Я предназначала эти слова Салу, но последняя часть выходит немного громче, чем предполагалось.
        Сал кладёт свою руку на мою и сильно сдавливает. Поворачиваюсь к нему и замечаю выражение раздражения и страха на его лице.
        — Тише, — шипит он.
        Прежде чем я что-то успеваю ответить, голос Азбауха заполняет всю комнату.
        — Ты будешь говорить только тогда, когда к тебе обратятся. Салатил должен был объяснить тебе, — он опускает взгляд на меня, и я чувствую, как зашевелились волоски на шее.
        Когда поворачиваюсь к Салатилу, он смотрит прямо перед собой, не желая или не в состоянии поговорить со мной или хотя бы ответить.
        — Кроме того, — продолжает Азбаух, — ты должна оказывать нам уважение. Мы не вознёсшийся человеческий дух или сиделка греческого пса. Мы ангелы высшего порядка. Не совершай ошибок. Мне плевать, удовлетворят твою просьбу или нет. Меня заботит только сохранение порядка. Я ясно выражаюсь?
        Я так напугана, что не могу выдавить ни слова. Сал подталкивает меня, и эта связь с другим существом возвращает меня обратно.
        — Кристально, — бормочу.
        — Причём здесь минерал? — поизносит Азбаух, прищуривая глаза.
        — Полагаю, она имеет в виду, что поняла тебя, брат, — вмешивается один из ангелов.
        Азбаух смотрит на меня, и я могу ощутить всю силу его взгляда.
        — Спасибо, Шепард, — затем мне. — Ты это имела в виду?
        Прочищаю горло, немного выпрямляюсь и, глядя прямо ему в глаза, отвечаю:
        — Да, я понимаю.
        Он выглядит довольным собой.
        — Хорошо. Салатил, ты готов представить дело этого человека? — Азбаух даже не пытается скрыть презрение. Почему? Из-за меня он пропустил гольф? Как я могу рассчитывать на справедливый суд, если этот чувак определённо против меня?
        Моё внимание приковано к Салатилу, когда он объясняет ситуацию, включая изъятие моей души и признание ошибки Гидеоном, а также запись о моей долгой жизни в Хрониках Акаши. Он отмечает моё сотрудничество с самого моего прибытия, и как я пытаюсь получить шанс вернуть свою жизнь. Его речь полна страсти, и под конец я хочу подняться и зааплодировать, но разумеется, под тяжёлым взглядом Азбауха не могу пошевелить ни единым мускулом.
        — Захрил, — говорит Азбаух, поворачиваясь к другому столу. — Что ты можешь сказать?
        Захрил, не торопясь, встаёт. Он так пристально смотрит на меня, что кажется, будто он видит самые глубины моего существа. Ёрзаю на стуле, но его глаза прикованы к моему лицу. Затем он отворачивается.
        — Я смотрел её глазами. Посредственная девочка без особых способностей.
        Подождите, что? Никогда ещё за всю жизнь меня не называли посредственной. И у меня куча способностей. Сал слегка покачивает головой, и я сижу, закусив губу. Не могу поверить, что говорят обо мне, а у меня нет ни единой возможности оправдаться. Затем меня пронзает мысль. Так себя ощущали после моих тирад?
        Захрил продолжает.
        — В глубине души она понимает, что совершила то, что никогда не сможет искупить вне зависимости от того, сколько проживёт. Она невероятно жёстко общается с другими, и ею легко манипулируют те, кого она считает своими друзьями.
        Человек, которого он описывает, кажется слабым и жалким. Не может быть, что он говорит обо мне. И почему он ни разу не упомянул о том хорошем, что я совершила?
        — У неё есть несколько незначительных достижений, — добавляет он. — Несколько актов благотворительности и моментов, когда казалось, что она возвращается на тот путь, что был ей предначертан.
        Ну, хоть что-то.
        А затем он бросает бомбу.
        — Но этих моментов немного, и они незначительны. По моему мнению, влиять на судьбу мира из-за этой души будет пустой тратой времени. Нет ничего, доказывающего, что она на самом деле сможет измениться, или что её существование среди живых сделает общество лучше.
        Он только что назвал меня пустым местом?
        — Итак, твоя рекомендация, — требует Азбаух.
        Он слегка наклоняет голову, снова закрывая глаза. Затем смотрит прямо на меня. Голосом, не выражающим каких-либо эмоций, он произносит:
        — Риск слишком большой, преимущество слишком сомнительно. Я рекомендую этой душе оставаться в Послежизни, пока не наступит время её смерти согласно Акаши.
        Я открываю рот. Когда прихожу в себя, наклоняюсь и шепчу Салу:
        — Он предлагает, чтобы я ждала здесь до самой смерти? Потому что это дер…
        Сал обрывает меня таким взглядом, что я резко замолкаю.
        — Пожалуйста, заткнись.
        Хочу ответить, сказать «нет», но молчу. Вместо этого поворачиваюсь, слушая, как обсуждают моё будущее, словно меня здесь нет.
        Азбаух смотрит влево.
        — Твоё слово, Мармарот.
        Ангел кивнул.
        — Я согласен, что по вине жнеца произошла прискорбнейшая ошибка, но так как перекраивать время, чтобы вернуть девочку к моменту её случайной смерти, придётся мне, я должен тщательно сопоставить её желания с нуждами многих. У меня есть несколько замечаний.
        Не думаю, что моё положение может стать ещё хуже.
        — Удовлетворив её просьбу, множество событий, хороших и плохих, придётся отменить, — продолжает Мармарот. — Её возвращение к миру может нарушить мирные соглашения и развязать войны. И пускай Хроники Акаши указывают её смерть в далёком будущем, мир продолжает жить без неё. Находясь в здравом уме, я не могу рекомендовать её возвращение, так как нет никаких признаков того, что человеческая раса будет иметь какую-либо выгоду.
        Я ошибалась. Всё стало хуже.
        — Шепард? — Азбаух обращается к третьему участнику суда. — Каковы твои мысли?
        В глазах этого ангела виднеется сострадание, и когда отвечает, он смотрит прямо на меня.
        — Я не думаю, что это дитя находится за точкой невозврата. На её жизнь и будущее сильно повлияло её пребывание в Послежизни. Будет прискорбно лишить мир примера могущественного акта милосердия, на которое способен Создатель.
        Замечаю, как Мармарот задумчиво кивает, и во мне вспыхивает искорка надежды. Я выпрямляюсь, встречаюсь глазами с Шепардом, умоляя его сказать «да». Он улыбается, и тепло разливается по телу.
        В конце концов, Азбаух говорит:
        — Это всё хорошо, но мы уже не раз видели, как слабый человеческий разум не способен выдержать опыт пребывания за чертой смерти. Как мы можем быть уверены в том, что время, проведённое здесь, не покажется ей сном?
        — Возможно, мы могли бы попросить муз добавить в её жизнь нечто, способное поддерживать эти воспоминания в подсознании, — предлагает Шепард. — Если они могут заставлять писателей составлять шедевры из слов, а скульпторов вырезать красоту из камня, то это определённо не составит для них труда.
        — Главный недостаток этой идеи в том, что для девочки слишком тяжело будет выдержать такой груз. Она уже успела за свою жизнь продемонстрировать слабое здравомыслие, — вмешивается Захрил.
        Мне очень не нравится этот парень. Не так сильно, как Азбаух, но близко.
        Говоря о моём мучителе, Азбаух поднимает руку для порядка.
        — Хоть у тебя не было официального права обратиться к суду, ты говоришь здравые вещи, — он поворачивается к Салатилу. — Что ты на это скажешь?
        Удивление на лице Сала не вселяет уверенности.
        — Я думаю, — начинает он и останавливается. — Ну, я думаю, что человеческий рассудок действительно слаб.
        Мне конец.
        — Но вы ошибаетесь в том, что нет шанса на искупление. Возвращаясь к аналогии Шепарда про скульптора, эта девочка — не оконченная глыба, а камень, ждущий, когда его облагородят. Она раскроет потенциал.
        Хорошо, может быть, не совсем конец.
        — Предположение Захрила, что её прошлое определяет её будущее — неверно и безосновательно. Если мы возьмём двадцать случайных жизней, то, я уверен, часть из них будет способна перерасти свои ранние свершения и стать лидерами и примерами для подражания. Кто скажет, что у девочки нет потенциала?
        — Если возьмём другие двадцать жизней, — отвечает Азбаух, — уверен, мы также найдём тех, кому были даны привилегии, и кто стал никем. Всего лишь помеха для общества.
        Сал пожимает плечами. Вижу, что он пытается собраться с силами, чтобы сказать что-то очень важное. Давай, Сал. Мы ждём.
        И тогда он делает то, что, должно быть, шокирует его самого больше, чем меня. Он бросает вызов Азбауху.
        — Твой пессимизм по отношению к человеческому роду переходит все грани. Помимо всего прочего, эту душу лишили любого шанса стать лучше. Её сделали жертвой, и теперь она должна нести крест, который вовсе даже не её. Не вернуть её к жизни, значит отрицать милосердие.
        С благоговением смотрю на своего защитника, но только мгновение.
        — Милосердие, — ревёт Азбаух, — не повестка этого суда! Мы собрались здесь для того, чтобы понять, какой ущерб нанесёт выполнение её прихоти и стоит ли рисковать, отматывая прошлое. Милосердие — лишь один из факторов. Итак, если больше нет комментариев по существу, переходим к голосованию.
        После этих слов мой защитник окончательно повержен. Не в силах смотреть на меня, он ждёт вердикт.
        — Мармарот, — произносит Азбаух, — твоё решение.
        Он качает головой.
        — Я не могу, во имя всего святого, согласиться с неизвестными и бесчисленными изменениями, которые последуют, если мы изменим судьбу этой девочки. Не имеет значения, как сильно мне бы хотелось дать ей второй шанс. Я голосую против.
        Азбаух одобрительно кивает.
        — Шепард?
        Ангел сразу переходит к делу.
        — Отрицая её шанс на искупление, мы отрицаем само её существование. Я голосую за. Мы должны отправить её обратно, не имеет значения, какой ценой, просто потому, что так будет правильно.
        Не могу быть уверена, но мне кажется, что Азбаух закатывает глаза. Когда он, однако, смотрит на меня, его взгляд твёрдый.
        — Так как на данном суде решает мнение большинства, то принять окончательное решение предстоит мне. Несмотря на то, что я не сомневаюсь в непогрешимости Хроник Акаши, мне приходится признать, что это событие не случайно, и поэтому я должен…
        Я больше не могу сидеть спокойно, пока эти ангелы уничтожают само моё существование. Если Сал не собирается защищать меня, то терять мне уже нечего. Вскакиваю со стула так, что он со стуком валится на пол и кричу:
        — Подождите! Это не справедливо, и вы это знаете. Вы не можете просто лишить меня будущего из-за того, что моё прошлое было неидеальным, — Сал пытается заставить меня сесть, но я отмахиваюсь. Он оказался полным неудачником. — Вы не можете решить, что я не достойна жизни всего за пять минут.
        — Молчать! — ревёт Азбаух, лёгкое движение крыльев чуть приподнимает его над остальными. — Я принял решение. По этому делу больше сказать нечего. Твой выпад жалок.
        Только Азбаух собирается вынести обвинительный приговор, дверь за нами распахивается. За широкоплечим человеком, из которого такой же ангел, как и я, следует сияние. Вьющиеся каштановые волосы скрывают кончики ушей. Глаза, тёмные, почти чёрные, сканируют комнату. Но не волосы, глаза и очевидное отсутствие крыльев заставляют его выделяться. Нет. Моё внимание привлекают гавайская рубашка и шорты-бермуды.
        Азбаух наблюдает, как он проходит в переднюю часть комнаты и останавливается на некотором расстоянии от скамьи. Никому даже не нужно сообщать, что между этими двумя отсутствует симпатия. Ангел Правосудия смотрит на новоприбывшего с презрением, но тот смотрит на него с осязаемым высокомерием. Кто этот тип?
        — Полагаю, у меня есть право выступить, учитывая, что это мой жнец заварил всю эту кашу.
        И тогда до меня доходит.
        Это Смерть.


        ГЛАВА 12


        — Как мило, что ты решил присоединиться к нам, — произносит Азбаух с неприкрытым презрением.
        От Смерти не укрывается откровенная враждебность ангела.
        — Жизнь в смертельном бизнесе не подчиняется расписанию. Итак, на чём мы остановились? — спрашивает Смерть, после чего достаёт из воздуха чёрное кожаное кресло и опускается в него, задирая ноги и откидываясь назад. Почти ожидаю, что он достанет ведро с попкорном, словно уселся посмотреть фильм.
        Азбаух выглядит раздражённым представлением Смерти.
        — Мы собирались вынести наш вердикт. Так что, если не возражаешь…
        — На самом деле, возражаю, — говорит Смерть. — Видишь ли, это мой отдел устроил всю заваруху, и, пересмотрев доказательства, я пришёл к выводу, дабы никто не сомневался в неподкупности моих жнецов, что ЭрДжей должна быть возвращена на своё место и время.
        — Это не твоё решение, — возражает Азбаух. — Мы рассмотрели дело и пришли к выводу, что цена превышает шансы, что мисс Джонс принесёт какую-либо пользу.
        Смерть продолжает, игнорируя.
        — Я не отчитываюсь тебе, а ты не властен над смертью. Здесь моя юрисдикция.
        По виду Азбауха понятно, что в борьбе за власть надо мной он не сдастся без боя.
        — Может быть, это и правда, но у тебя нет права противостоять времени без нашего одобрения.
        Улыбка медленно расползается по лицу Смерти.
        — Что ж, значит, мы в тупике.
        Азбаух переводит взгляд со Смерти на меня и обратно. Пот прошибает меня, и появляется ощущение, что ангел способен войти в вольер с щенками и начать пинать их без лишних раздумий.
        — Твоё предложение, — выдавливает Азбаух сквозь стиснутые зубы. Звук такой, будто ногтями водят по доске, только раз в девяносто громче.
        — Испытание, — предлагает Смерть. — Которое позволит ЭрДжей вернуть жизнь на тот путь, который был предначертан ей.
        — Слушаю, — отвечает Азбаух, но его сузившиеся глаза говорят о том, что ему плевать на предложение.
        — Проводник отведёт её в тот момент жизни, когда она сделала неправильный выбор. Учитывая, что она сделает правильный выбор, временная линия перезапустится, и ЭрДжей вернётся в мир живых.
        Азбаух качает головой.
        — То, что она сделает лишь одно изменение, не означает, что она чему-то научится.
        — Действительно, — соглашается Смерть, — но оно направит жизнь в другом направлении.
        — Сомневаюсь, — встревает Мармарот. — Да, её жизнь изменится, но жизнь — это множество решений, которые определяют нас. Одно изменение в младшем возрасте может быть сведено к нолю действием в старшем возрасте.
        Азбаух кивает, соглашаясь.
        — Это глупое предложение высказано лишь для того, чтобы прервать заседание. Я предлагаю…
        Мармарот перебивает.
        — Однако, может быть, исправление пяти точек невозврата возымеет эффект. Учитывая, что каждое последующее событие строится на предыдущем, мы будем уверены, что в основе её жизни ляжет твёрдый фундамент.
        Очень унизительно, когда обо мне говорят так, словно меня нет. Опасаясь гнева Азбауха, с осторожностью решаю заговорить.
        — Можно я кое-что скажу?
        — Нет, — отрезает Азбаух.
        Одновременно с ним Смерть отвечает:
        — Да.
        Они уничижительно смотрят друг на друга, и, в конце концов, Азбаух уступает:
        — Что? — рявкает он.
        Сцепив ладони, спрашиваю:
        — Неужели я вела себя так ужасно? Я имею в виду, если бы я прожила столько, сколько положено, стала бы я по-настоящему ужасным человеком? Вы говорите обо мне так, словно моя судьба — стать серийным убийцей.
        На зал обрушивается тишина. Даже Сал избегает на меня смотреть.
        — Да ладно, — говорю. — Я преступник?
        Смерть смеётся, и смеётся до тех пор, пока не появляются слёзы.
        — Не думаю, что сказала что-то смешное, — раздражённо произношу.
        Он трясёт своей гривой, и я прямо чувствую дуновение солёного ветра и песка в воздухе.
        — Дело не в тебе. Я просто обожаю, когда ангелы понятия не имеют, что сказать, — он вытирает глаза, встаёт и подходит к моему столу. Он нагибается и смотрит мне прямо в глаза. — Они не отвечают, потому что сами не знают. Когда Гидеон забрал твою душу, то Хроники Акаши стали туманны. Хейзел знает дату твоей смерти только по той причине, что она — твой ангел-хранитель. Суд основывает своё решение ни на чём ином, как на многочисленных «если».
        — Есть что-то, что вы можете сделать?
        Он качает головой.
        — Не думаю.
        Чувствую, как кровь отлила от моего лица.
        — Хорошая сторона в том, — добавляет он, — что с того момента, как я стал частью данного заседания, они не могут приговорить тебя без моего согласия. Такова наша версия весов правосудия.
        Что ж, хоть какое-то облегчение. Лучик надежды снова пробивается.
        Он смеётся, и от его глаз расходятся морщинки.
        — А теперь позволь мне закончить переговоры, и тогда мы вытащим тебя отсюда, хорошо?
        Делаю глубокий вдох.
        — Хорошо.
        Всей душой надеюсь, что он знает, что делает.
        Смерть моргает и поворачивается лицом к ангелам.
        — Пять точек — это слишком много для семнадцати лет. Не похоже, что у нас есть вечность, чтобы принять финальное решение. На самом деле, есть, конечно, но я уверен, у вас есть другие дела. На Гавайи надвигаются волны невероятной величины. Не хотелось бы пропустить. Предлагаю сойтись на компромиссе. Три точки, которые я выберу, основываясь на тех моментах, которые увели ЭрДжей максимально далеко от её истинного курса.
        Приехали. Смерть заключает эту сделку только потому, что поскорее хочет отправиться на сёрфинг? Умоляю, скажите кто-нибудь, что всё происходящее розыгрыш, и оператор с камерой выйдет и закричит: «Попалась!». Нет нужды говорить, что никто не появляется, и что я не вижу камер.
        Что я вижу, так это улыбку на лице Шепарда, и клянусь, вся комната наполняется светом.
        — Думаю, замечательный план. Вопрос не в том, справедливо ли обошлись с мисс Джонс, а в том, достойна ли она такого беспрецедентного решения.
        — Мне по-прежнему это не нравится, — говорит Мармарот. — Даже то, что она всего лишь заскочит в определённую точку, повлияет на всё будущее.
        — В этом всё и дело, не так ли? — спорит Смерть. — Эти изменения покажут, усвоила ли она преподанные ей уроки. Когда она вернётся навсегда, уверен, Захрил сообщит нам, что её старые воспоминания уступили место новым. Она станет человеком, созданным исправлениями в прошлом.
        — Но она может повторить всё то же самое, — возражает Азбаух. — Нет никакой гарантии.
        Смерть стонет.
        — Основной изъян свободной воли. Не моя вина. Это дело Большого Босса. Обсуди это с Ним. Уверен, Ему придутся по душе дискуссии о проектировке будущего.
        Захрил поднимается.
        — На самом деле, — говорит он ровным голосом, — если воспоминания истинно её, а последствия поступков отражаются на её характере, то не похоже, что может произойти полный повтор. Однако я бы предостерёг суд от разрешения Смерти выбирать моменты без каких-либо ограничений. Он хорошо известен своим потворством.
        Смерть усмехается и передёргивает плечами.
        — Он прав.
        Мысль, что Суд будет нести ответственность за приговор, наполняет меня страхом. Не должен ли Смерть бороться лучше? Или единственное, что его заботит — не пропустить большие волны?
        — Замечательно, — произносит Азбаух. — Какие ты предлагаешь рамки?
        — Четыре условия. Во-первых, все события должны происходить в хронологическом порядке. Во-вторых, как минимум, один из моментов должен происходить в первые девять лет жизни. В-третьих, каждый момент должен быть частью нового течения жизни, а не старого. И, наконец, я требую, чтобы между событиями было не меньше шести месяцев.
        — Это всё? — спрашивает Смерть.
        Рассеянно кручу кольцо Сэнди на пальце. Действует успокаивающе, словно она со мной или, по крайней мере, подбадривает меня из Зала Ожидания. Смерть выглядит слишком самоуверенно — будто он выиграл в игру, в которую игроки играли, не зная, что играют. Я, правда, надеюсь, что он играет в моей команде, а не просто использует меня, как пешку.
        Захрил выглядит задумчивым. Вероятно, размышляет, не попадёт ли в ловушку.
        — Да, — говорит Захрил, чётко выговаривая каждое слово. — Полагаю, эти условия дадут Смерти возможность грамотно испытать девочку, не давая ему права манипулировать ходом эксперимента.
        Судьи обмениваются взглядами. Наконец, Азбаух спрашивает:
        — Есть возражения против испытания?
        Никто не говорит. Собираюсь поаплодировать, но Сал кладёт руку мне на плечо и качает головой. Я сижу смирно.
        — У меня есть условие, — заявляет Азбаух. — Если в какой-то момент девочка не сможет исправить траекторию жизни, тогда испытание закончится, а она останется в Зале Ожидания, или куда там ещё её отправит Азраил, до тех пор, пока не наступит время её смерти согласно Хроникам Акаши.
        — У меня нет возражений, — произносит Смерть.
        У меня есть. Он имеет в виду, что в случае, если я не оправдаю их ожидания, то могу провести чёрт знает сколько времени вместе с толпой кататоников?
        — Если кого-то интересует, мне это не нравится, — шепчу в надежде, что он услышит меня. Он не слышит или, по крайней мере, притворяется, что не слышит.
        — ЭрДжей останется под моей опекой на всё время проведения испытания. Очень не хочу взваливать на кого-то такую ношу, — добавляет Смерть, изображая покорность. — Кроме того, я организую проводников, которые будут сопровождать её на каждом отрезке.
        — Она останется, и даже не обсуждается, без проводников, — заявляет Азбаух.
        Смерть быстро кивает.
        — Даю слово.
        — И никто не будет говорить с душами или кем-то ещё, незнакомым со всей этой ситуацией, — громко добавляет Азбаух. — Я оставляю за собой право закончить испытание, если хоть одно из условий будет нарушено.
        Затыкающий приказ? Смеётесь? Святой Питер сообщил, что уже все обо мне знают. Нет ни единого шанса, что моя ситуация как-то затеряется.
        — Итак, мы заключили сделку? — говорит Смерть, и в каждом его слове сквозит скука. Замечаю, что вообще-то он не согласился с условием.
        — Я об этом ещё пожалею, — произносит Азбаух. — Но да, мы заключили сделку.
        Я вскакиваю со стула, и на этот раз Сал даже не пытается удержать меня. Оббегаю вокруг стола и обнимаю Смерть, который явно такого не ожидал и не двигается.
        — Простите, — выпаливаю на одном дыхании. — Я уже потеряла всякую надежду, но тут появились вы и заставили дать мне шанс. Огромное спасибо.
        Он высвобождается из объятий, берёт меня за локоть и уводит прочь под неодобрительные взгляды троицы.
        — Ещё рано благодарить, дорогуша. Сделка, может, и выглядит как благословение, но спешу заверить, это не так. Более того, я уверен, придёт время, когда заточение в Зале Ожидания покажется отпуском.
        — Вряд ли, — с усмешкой произношу я.
        Он распахивает огромные двери, которые ведут к ступенькам. Когда мы оказываемся снаружи, он останавливается, разворачивается и говорит:
        — Ты слишком самонадеянна для того, кто всего десять секунд назад был близок к тому, чтобы никогда не ощутить траву под ногами или солнце на лице. В этой ситуации слишком много всего, что мне не подвластно, так что отнесись к этому серьёзно.
        — Что, например? — спрашиваю я.
        Он вопросительно смотрит на меня.
        — Что вам не подвластно? — повторяю вопрос.
        — Я, может, и могу выбирать моменты, но Судьба решает, когда ты присоединишься к действу.
        — И?
        — Судьба подчиняется Мармароту.
        — Да, но разве он не был на заседании? — спрашиваю, чувствуя, как меня начинает наполнять отчаяние.
        — Это не значит, что он хочет твоего успеха. Чем скорее ты проиграешь, тем меньше дерьма ему разгребать.
        — Ох, — я понимаю, что Мармарот не был рад моему возвращению к жизни, но сама идея того, что он подтолкнёт меня к провалу, лишает меня прежней уверенности.
        — Ещё не слишком поздно, — говорит он, твёрдо глядя на меня. — Ты всё ещё можешь отправиться в Зал Ожидания ждать, когда произнесут твоё имя. Никто не будет тебя винить. Это самый простой выход.
        Раздумываю над его предложением. Я могу вернуться в Зал Ожидания, тусить с Сэнди, прикалываться над новоприбывшими. Но тогда я никогда больше не увижу маму и папу. Я никогда не узнаю, какого это — любить кого-то так сильно, чтобы дожидаться его целую вечность. Я не готова умереть.
        — Нет, — даю решительный ответ. — Может, суд и сказал многое обо мне верно, но я точно не тот человек, кто просто так сдаётся. Как бы Мармарот не мешал, я справлюсь.
        Смерть смотрит на меня с одобрительной ухмылкой.
        — Что ж, хорошо. Давай изменим твоё будущее.


        ГЛАВА 13


        Щелчком пальцев Смерть переносит нас в свои владения.
        Мы стоим перед зданием, которое больше напоминает здание, где собираются студенческие организации, чем штаб, где осуществляют свою деятельность все жнецы.
        — Вот мы и здесь. Дом, милый дом, — говорит он, поднимаясь по ступенькам к двери.
        Как только оказываемся внутри, вижу, что весь первый этаж — это одна огромная библиотека. И здесь точно не пахнет, как в студенческом кампусе — к счастью. Здесь пахнет дровами в камине.
        — Вы живёте здесь? — спрашиваю, оглядываясь. Группы жнецов сидят за огромным деревянным столом, их головы склонены над толстыми серебряными томами.
        — Более-менее.
        Заглядываю через плечо ближайшего жнеца и вижу страницу с биографией и снимком. Так они узнают, кто их следующая цель? Пожалуй, Гидеону стоит выполнить побольше домашней работы. Поворачиваюсь, собираясь спросить, где моя биография, но Смерть уже ушёл дальше.
        Он движется как ветер, и приходится практически бежать, чтобы поспеть за ним.
        — Помедленнее, — умоляю я.
        — Не могу. Волны на Гавайях сегодня днём. Помнишь?
        Подождите. Он серьёзно. Смерть — сёрфер?
        — Вы собираетесь охотиться за волнами в такое время?
        Он игнорирует меня, и мне приходится следовать за ним по узкому коридору в офис с огромным каменным камином.
        — Вы мёрзнете? — удивлённо спрашиваю, глядя на ревущее пламя.
        — Нет.
        После красноречивых речей перед судом, Смерть оказывается немногословным.
        — Итак, что теперь? — интересуюсь, просматривая кипу документов на столе.
        Он достаёт с высокой полки золотой том и раскрывает его, по-прежнему игнорируя меня. Спустя несколько минут он поворачивается к камину, достаёт камень, что-то шепчет и бросает его в пламя.
        — Это тот самый адский костёр, о котором все говорят? — спрашиваю, смотря через его плечо, чтобы лучше видеть. — Не впечатляет.
        Он поворачивается и с раздражением смотрит на меня.
        — Ты когда-нибудь замолчишь?
        Собираюсь сказать ему, что замолчу, после того, как кто-нибудь посвятит меня в план, если таковой имеется, но стук в дверь прерывает меня.
        — Входи, — произносит Смерть.
        Через секунду перед столом останавливается Гидеон.
        — Всё готово? — спрашивает Гидеон, не обращая внимания на моё слабое приветствие.
        Смерть кивает.
        — Всё, как мы планировали.
        — Сколько всего точек?
        — Три.
        Гидеон выглядит впечатлённым.
        — И всё?
        Смерть смотрит с самодовольной усмешкой.
        — Они начали с пяти, но со своей магией вмешался Захрил, и им пришлось снизить до трёх.
        — Должно быть, он получил моё сообщение, — говорит Гидеон. — Пришлось действовать обходными путями, чтобы избежать шпионов Азбауха. Я боялся, что сообщение не дойдёт до него до начала суда. Он поставил все условия, как мы хотели?
        В изумлении открываю рот.
        — Разумеется.
        — А Мармарот?
        — Он всё тот же старый…, — Смерть прерывается, смотрит на меня и добавляет, — осёл, каким всегда был. Для ангелов, которым целыми днями заняться нечем, они слишком всерьёз воспринимают малейшую власть, которую получают.
        — Что с Шепом?
        — Идеален как всегда. На самом деле, единственный, кто всё чуть не разрушил — Сал. Мне казалось, ты говорил, что он справится со своей ролью.
        Гидеон выпрямляется под упрёком босса.
        — Я говорил, что он сможет представлять её и держать рот на замке, когда вы появитесь. Если он хочет сохранить свои крылья.
        — Подождите, — говорю я, прерывая их словесный поединок. — Вы хотите сказать, что хотели, чтобы я предстала перед судом? Таков был план?
        — Смотри-ка, кто присоединился к вечеринке, Гидеон, — произносит Смерть, сарказм так и сквозит в каждом слове. — Разумеется. Единственный способ победить систему — действовать изнутри.
        — Но почему?
        — Потому что ты всё никак не можешь научиться держать свой рот на замке. С самого своего прибытия ты носилась, причитая о своей несчастной смерти, о том, что Гидеон забрал тебя по ошибке, и что единственное, чего ты хочешь — попасть домой. Ты хоть немного представляешь, сколько устроила нам проблем, Дороти?
        — ЭрДжей, — поправляю автоматически.
        Смерть щёлкает пальцами. Перед ним появляется книга, и он толкает её ко мне.
        — Прочти. Может быть, хоть это заставит тебя хоть немного помолчать.
        — «Волшебник страны Оз», — читаю вслух и смотрю на него. Что он пытается сказать? Сюда меня отправила не стихия. Это была цыганка.
        — Но моя жизнь — не роман, — недовольно произношу.
        — Или не заставит, — низким голосом комментирует Смерть.
        Его взгляд на мою ситуацию заставляет меня вспомнить Сэнди. Она, по крайней мере, видела во мне больше, чем проблему. Верчу её кольцо на пальце и думаю, помнит ли Сэнди всё ещё, почему она в Зале Ожидания.
        Когда я поднимаю глаза, Смерть выглядит так, словно готов взорваться. Очевидно, ему не нравится, когда его игнорируют. Полагаю, теперь он понимает, что чувствую я. Гидеон вмешивается, пытаясь разрядить обстановку.
        — Расслабьтесь, босс. Мы справимся.
        — Но как вы заставили ангелов поддержать меня, если они в меня не верят? — спрашиваю, обходя Гидеона, чтобы я могла видеть Смерть.
        Он смеётся.
        — Ты в самом деле думаешь, что им есть дело? Жаль быть тем, кто тебя разочарует, но им плевать, — он усмехается. — Хах. Вообще-то не жаль. Знаешь, почему? Потому что здесь, наверху, услуги — это валюта, и ты стоила мне целого состояния. А теперь, если ты закончила досаждать, мне придётся разбираться с твоими проводниками, которые будут стоить мне ещё больше. Поверь. Я не могу ждать, наблюдая за тем, как ты вальсируешь по Земле. Лучше там, чем здесь.
        — Может, я займусь ЭрДжей и введу её в курс дела? — предлагает Гидеон, хватает меня за руку и практически вытягивает из поля зрения Смерти.
        — Хорошая идея, — соглашается Смерть, поворачиваясь спиной.
        — Пошли, — шипит Гидеон, толкая меня к двери. Когда мы оказываемся вне зоны слышимости, он добавляет, — я начинаю думать, что с тобой в самом деле что-то не так.
        — Я думала, ему есть дело до того, что случится со мной, — говорю, хотя даже мне слова кажутся неубедительными.
        Гидеон удивлённо вскидывает брови.
        — Ты серьёзно думала, что Смерть, который отвечает только Азраилу, проявит хоть чуточку интереса именно к тебе, из всех миллиардов душ, за которыми он ежедневно наблюдает?
        Ну, если посмотреть таким образом…
        Но Гидеон не закончил.
        — Не можешь же ты быть настолько самовлюблённой.
        Чувствую, как к глазам подступают слёзы, но он вроде не заметил. Или ему плевать, потому что он всё продолжает и продолжает говорить, его голос становится всё громче.
        — Разве я не говорил, что со всем разберусь? Разве не говорил сидеть тихо и не высовываться?
        — Да, и ты бросил меня, — огрызаюсь в ответ. — Что мне ещё оставалось делать?
        — Не раскрывать свой рот каждому в Послежизни, кто в состоянии слушать.
        Ладно, в его словах есть смысл.
        — Если он настолько зол на меня, так что же тогда стал защищать?
        Гидеон встречает мой вопрос со смехом.
        — С тобой это никак не связано.
        — Конечно, связано, — спорю я.
        — Ты заблуждаешься. Он пытается спасти не тебя. Он пытается спасти меня.
        С удивлением делаю шаг назад.
        — Почему?
        — Потому что, принцесса, в своём жалобном плаче ты называешь меня тем жнецом, который похитил твою душу.
        — Большое дело, — сердито отвечаю.
        Он медленно качает головой, потирая лоб ладонью.
        — Большое дело для меня. В твоей истории я выгляжу некомпетентным. Азраил не любит ошибки. Он приказал бросить меня в Ад.
        — Не может быть, — бормочу. Я не хотела, чтобы у кого-то из-за меня возникли проблемы. — Но как мой суд поможет тебе?
        Гидеон выпускает усталый стон.
        — Смерть выступил перед Азраилом, сказал, что я — один из лучших жнецов, который когда-либо у него был и что заменить меня практически невозможно. Азраил заключил с ним сделку. Я сохраню свою должность, если ты и вся твоя ситуация разрешится должным образом или…, — его голос прерывается.
        — Или что? — настаиваю я.
        — Или Смерть уйдёт вместе со мной, а его должность займёт другое небесное существо.
        Озарение снисходит на меня.
        — Азбаух?
        — И никто другой.
        — Вот почему он хотел закрыть меня в Зале Ожидания на следующие семь десятилетий.
        Гидеон кивает.
        — Азбаух знал, что ты будешь жаловаться каждому прибывающему, и слух распространится как пожар. Никто глазом не успеет моргнуть, как в департаменте смерти появится вакансия. Никто, ну практически никто, в Зале Ожидания не должен был слышать тебя. Но после того как ты разбудила байкера, кажется, что у тебя есть способность разговаривать с мёртвыми. Смерть не хотел, чтобы появился хоть малейший шанс, что ты добавишь ещё неприятностей.
        — Вот почему он ненавидит меня, — произношу я, ноги слегка дрожат.
        Гидеон подхватывает меня за локоть и ведёт к стулу.
        — Он не ненавидит тебя. Если честно, я сомневаюсь, что он вообще хоть что-то к тебе испытывает. Но он хочет добиться лучшего результата, чтобы доказать Азраилу, что сам способен решать проблемы. За всё время существования человечества Смерть руководил своим департаментом так, что комар носа не подточит. Он собирал души и отправлял туда, куда положено. Когда ты высказала требование вернуться, огромный прожектор высветил всех нас. Как ты можешь представить, он не слишком этому рад.
        — Что он имел в виду, говоря об услугах?
        — Ты слышала, как он сказал, что услуги — это валюта, верно? — я киваю, и он продолжает. — Чтобы разгрести всё это, ему придётся заплатить слишком дорого.
        Я ёрзаю на стуле.
        — А проводники будут стоить ему ещё больше, так?
        — Мы не можем отправить ангелов или жнецов сопровождать тебя во время испытаний. Это создаст все условия для хаоса. Единственная альтернатива — души.
        Меня пронзает дрожь.
        — Но разве они уже не пересекли черту? Почему они станут помогать мне?
        — Услуги, — отвечает он. — Кто, по-твоему, организовывает группы встречающих? Кто, по-твоему, нанимает души на работу здесь? Смерть будет в огромном долгу, когда всё это кончится. Это не то состояние, в котором ему нравится быть.
        — Это плохо, да?
        — Ну, это нехорошо, — соглашается он. — Хорошая сторона в том, что и ты, и Смерть хотите одинакового конца, невзирая на причины. Он сделает всё возможное, чтобы помочь тебе преуспеть, так как такой исход в его интересах. Но он не может просто назначить любого призрака твоим проводником. Это должен быть кто-то, связанный с твоей жизнью. Чтобы у него было сильная заинтересованность в твоём результате.
        — Вот почему это много стоит?
        — Если бы это были три случайных души, то ничего бы не стоили. Босс может выхватить их до того, как они перейдут. Но так как просьба специфическая, нам придётся обращаться к Питеру, чтобы он отпустил души, а затем уговорить души принять участие.
        Меня осеняет идея.
        — Я нравлюсь Питеру. Он точно мне поможет.
        Гидеон фыркает.
        — Питеру нравятся все. Это часть его обаяния. Но никто ничего не делает просто так, и три конкретных души вгонят Смерть в вечный долг перед святым Питером.
        — Я не хотела ничего разрушать, — говорю я, пряча лицо в ладонях. Интересно, он использовал какую-то ангельскую магию, чтобы вогнать меня в уныние? — Я просто хочу домой.
        Гидеон присаживается на край стула, протяжно вздыхая.
        — Я понимаю. И я думаю, на самом деле думаю, что и Смерть это понимает. Но предстоит трудный путь и тебе, и нам.
        — Что произойдёт дальше?
        — Когда прибудет первый призрак, он или она проводит тебя к месту в твоём прошлом, которое полагается изменить. У тебя будет одна попытка. Каждый призрак будет помогать тебе так много или так мало, как только сам захочет. Мы можем выбрать души, но не можем их контролировать. Ты причинила вред очень многим людям, даже если ты сама этого не хотела. Нет нужды говорить, насколько они хотят, чтобы ты преуспела. Некоторые могут даже захотеть, чтобы ты проиграла.
        Делаю глубокий вдох.
        — Есть какие-нибудь мудрые слова, которые ты мне пожелаешь?
        — Да, — произносит он со смешком. — Не будь собой.
        Что мне на это ответить? В его словах есть смысл. Вспыхивают лампы, и все остроумные ответы не успевают сорваться с языка.
        — Похоже, твой первый проводник здесь, — говорит он, поднимаясь. — Пожалуй, мне лучше уйти.
        Возможно, от незнания того, что будет дальше, я произношу слова, которые удивляют даже меня.
        — Гидеон, — говорю я, касаясь его одежды. — Я действительно очень сожалею, что стала причиной стольких бед.
        Он улыбается.
        — И как на вкус извинения?
        — Как лимонад без сахара, — с усмешкой признаюсь.
        Он коротко смеётся и добавляет.
        — О, и чтоб ты знала, цыганка погибла не от свалившегося пианино, — он останавливается, и я смотрю на него, ожидая откровение, которое он сообщит мне. — Это была труба.
        После этого он уходит, оставляя меня в ожидании того, что произойдёт дальше.


        ГЛАВА 14


        До нынешнего момента я и не думала, что тишина может быть такой оглушающей. Я впервые оказываюсь одна с того самого момента, как посмотрела свою жизнь, и мне это не нравится. Откинувшись на спинку, верчу кольцо, надевая его то на правую, то на левую руку. Думаю о Сэнди, о том, по-прежнему ли она влипает в неприятности в Зале Ожидания. Когда пытаюсь мысленно воспроизвести её лицо, то где-то в затылке появляется болезненное жужжание, и тогда я закрываю глаза, надеясь, что оно пройдёт. Я уже поняла, что не стоит вспоминать мою жизнь, но не думала, что Зал Ожидания тоже под запретом.
        Не имея других развлечений, размышляю о том, кто тот призрак, который должен воспроизвести мою жизнь, словно заезженную рождественскую историю. Если не считать, что это не история. Всё происходит на самом деле, и, очевидно, я не единственный человек, который потеряет всё, если что-то пойдёт не так. Никакого давления.
        Туман вокруг меня начинает закручиваться, приобретая слегка розоватый оттенок. Я закрываю глаза, затем открываю, чтобы убедится, что мне не кажется. Нет. Когда поднимаю глаза, вижу женщину с длинными рыжими волосами, которые волнами обрамляют её бледное лучезарное лицо. Вместо белой робы, которую носят практически все, кого я здесь видела, на ней облегающее платье, которое идеально подходит оттенку воздуха вокруг нас.
        — Здравствуй, ЭрДжей. Рада тебя видеть, — здоровается она, приближаясь. — Я Анжелика.
        — Ну разумеется, — бормочу себе под нос, и её яркие зелёные глаза широко раскрываются. Вспомнив предупреждение Гидеона, что души могут помочь, добавляю, — я имела в виду, привет.
        — Ну разумеется, — отвечает она, и хотя она и улыбается, не могу не отметить лёгкую горечь в её голосе. Она в своём роде милая, и я понимаю, что где-то на задворках памяти я знаю её. Изучаю её и уже когда практически готова соотнести воспоминание, резко возвращается гудение, и я останавливаюсь. И вот тогда до меня доходит, что я стала собакой Павлова.
        Странная тишина обрушивается, пока я жду, что она что-нибудь скажет. Анжелика, кажется, вполне довольствуется тем, что просто смотрит на меня. Неловко шевелюсь под её взглядом и спрашиваю:
        — Полагаю, вы мой первый проводник?
        — Очевидно.
        И это всё, что она может сказать? Разве не предполагается, что она должна сообщить мне, как исправить прошлое, чтобы вернуться в настоящее? Где крупицы мудрости? Не должна она как минимум произнести речь на тему «порви их всех, чемпион»? Нет. Она просто смотрит на меня. Несмотря на то, что всё в ней выглядит приятным, у меня появляется стойкое ощущение, что она ненавидит меня, и что у неё есть для этого все причины. В конце концов, я больше не могу выдерживать и выпаливаю:
        — Простите, но что-то не так? Я сделала что-то не то за целую минуту, что вы меня знаете?
        Холодная улыбка встречает мой вопрос.
        — Конечно, нет, ЭрДжей.
        И хоть она и произносит всего три слова, я не верю ни единому из них. Я распознаю скрытую агрессию, когда сталкиваюсь с ней. Для меня это стало искусством. Чего я не понимаю, так почему получаю я.
        Итак, я говорю:
        — Чудесно, раз нет проблем, может быть, вы скажете мне, что делать дальше?
        Она садится рядом со мной, подбирает подол платья под себя и затем пристально вглядывается в туман.
        Моя вера в выбранных Смертью призраков стремительно угасает.
        Наконец, она произносит:
        — Перед нами проносятся моменты твоей жизни, — ожидаю, что она остановится, чтобы обратить объяснение в красочное пророчество. К моему огромному облегчению, она не останавливается. — В конечном итоге они замедлятся, и ты сможешь увидеть момент целиком. Будь готова. Твою душу затянет в мир смертных, и у тебя будет всего несколько секунд, чтобы понять, как действовать. Твоё будущее будет целиком в твоих руках. Я не могу вмешиваться.
        — И всё? — спрашиваю, не до конца веря, что она сообщила мне всё, что нужно. — Как-то слишком легко. То есть, если я вернусь и сделаю ровно противоположное тому, что сделала в прошлый раз, нет причин, что я провалюсь.
        — На твоём месте я бы не была такой самонадеянной. Действительно, ты захочешь избежать прошлый выбор, но этого может быть недостаточно.
        — Почему? — интересуюсь я. — Разве не следует, что противоположное действие приведёт к противоположному результату?
        — Может быть, — начинает она таким мягким голосом, будто поёт колыбельную. — Или приведёт к результату, намного худшему. Недостаточно, чтобы конечный результат просто отличался. Необходимо, чтобы он был лучшим.
        — Как я узнаю, стало ли лучше, пока не изменю прошлое?
        Она протяжно вздыхает, и я чувствую укол грусти. Такой же звук издавала мама, когда её терпение было на исходе.
        — У всего, что ты делаешь, есть последствия. Поступаешь ты плохо, хорошо, равнодушно — платить приходится всегда. Вопрос в том: кто платит? Иногда правильный выбор означает потерять что-то, что в данный момент кажется важным.
        Она выжидательно смотрит на меня, и я понимаю, что она пытается мне что-то сообщить.
        — Но в чём смысл менять что-то, если моя жизнь после этого полетит к чертям?
        — Послушай, — произносит она, кладя руки на бёдра. Все признаки её холодности исчезли. — За свою жизнь ты совершила несколько дерьмовых поступков…
        — Да кто не совершил? — возражаю.
        — Ты права. Каждому есть, о чём сожалеть. Но тебе дали шанс вернуться и всё изменить. Эти точки — они не случайны. Они отмечают время, когда эгоизм и тщеславие были для тебя намного важнее, что хорошие поступки.
        — Я не нуждаюсь в лекции от мёртвой девицы, — бормочу я. Чувствую, как волоски на шее поднялись, когда воздух раскалывается от напряжения.
        — На этом мы согласимся или не согласимся, — спокойно заключает она.
        Пришло время снять маски.
        — Я вас знаю? — спрашиваю я, не в силах понять, почему она так груба. — Серьёзно, Анжелика, если я что-то сделала, скажите мне, чтобы я могла извиниться и двигаться дальше.
        Неискренний смех срывается с её губ.
        — Нет ничего, что ты можешь сказать мне.
        — Тогда почему вы такая злая?
        Как только обвинение заполняет пространство между нами, Анжелика восстанавливает хладнокровие.
        — Злость — не то, что здесь длится долго.
        — В самом деле? — интересуюсь я, сомневаясь. — Но тогда вы кажетесь исключением.
        Она сухо усмехается.
        — Что я могу ответить? Я упрямая. Этим мы похожи.
        Задувает ветер, и свет снова моргает.
        — Это случится сейчас, да? — по телу пробегает дрожь. — Есть вероятность, что я сделаю всё хуже, чем в первый раз?
        — Да, — отвечает она, и я вижу жалость в её глазах.
        — Итак, что мне делать? — спрашиваю, жалея, что провела так много времени в спорах с Анжеликой, вместо того, чтобы получить как можно больше информации.
        — Это твоё путешествие, не моё. Я не могу сказать тебе, что делать. Но в глубине души ты неплохая. Помни, что я сказала о правильных поступках.
        — Их не всегда легко совершать, — повторяю, позволяя словам сорваться, пока туман перед нами начинает мерцать. Постепенно знакомый мир начинает обретать очертания. Мы стоим посреди игровой площадки перед моим домом. Ясное утро, и площадка забита.
        — Они могут нас видеть? — интересуюсь.
        Она качает головой.
        — Что происходит?
        — Просто жди, — отвечает она, её глаза внимательно ищут кого-то или что-то.
        И тогда я вижу сама. Мне восемь, и моя семья только что въехала в новый дом. Я никого не знаю, но каждый день прихожу сюда в надежде встретить дружелюбное лицо. Вот когда я замечаю Эбби Ричардс, мою самую первую лучшую подругу. Я вижу, как она подходит ко мне, шепчет что-то на ухо, и в следующий момент, как я знаю, мы срываемся с места и бежим наперегонки так, словно знаем друг друга целую жизнь.
        Время ускоряется, и я наблюдаю, как летнее солнце уступает ярким краскам ранней осени. Родители Эбби отправляют её в католическую школу, но каждый день в 15:15 мы встречаемся на каруселях, пока солнце садится за деревьями. Конкретно в этот день я встречаю первую в жизни противную девчонку — шестиклассницу по имени Клаудия. Из того, что я помню, она делала всё возможное, чтобы сделать жизнь Эбби невыносимой. Как бы усердно Эбби не пыталась уйти с дороги, ничего не помогало. Думаю, что вся ссора между Клаудией и Эбби началась в этот же день чуть ранее, в школе, но теперь пришло время повторного представления на нашем сокровенном месте.
        Через несколько минут подходят друзья Клаудии. Я ждала этого. Каждой королеве детской площадки нужны верные соратники, которые будут выполнять приказы, и, что более важно, нужны люди, которые будут бояться. Как только собралась публика, Клаудия начинает преследовать Эбби, насмехаясь громким язвительным голосом.
        — В чём дело, Болтушка Эбби? Теперь нет учителей, чтобы защитить тебя? Ты боишься?
        Слышу свой голос, раздающийся над гулом смеха.
        — Не обращай на неё внимания, Эбби. Она просто пытается вывести тебя. Давай, пошли ко мне.
        И затем, словно американские горки, время мчится вперёд и резко останавливается. Зима. В парке никого. Я уже почти забыла об Анжелике, но когда оглядываюсь, её лицо — маска боли и печали. Собираюсь спросить, в чём дело, но хруст приближающихся шагов по свежему снегу останавливает меня.
        Это Эбби. Она плачет и смотрит в сторону моего дома. Она ждёт меня, и в то же мгновение я понимаю, что сейчас произойдёт. Молча смотрю, как маленькая я подхожу к карусели. Заключаю Эбби в объятия, и она начинает плакать. Выражение на моём лице легко прочесть: я понятия не имею, что происходит. По крайней мере, не имела. Тогда. Теперь знаю.
        Пытаюсь отвернуться, но Анжелика резко останавливает меня.
        — Будь внимательна.
        Делаю вдох и решительно оборачиваюсь, чтобы увидеть Клаудию с кучкой послушных подхалимок.
        Видя, как её мучители топают к ней, Эбби пытается скрыть слёзы, но безуспешно. Тигрица обнаружила свою добычу слабой и уязвимой и теперь готова к атаке.
        — В чём дело, Болтушка Эбби? Ободрала коленку?
        — Оставьте её в покое, — говорю я, но Клаудия либо не слышит, либо ей плевать.
        — Знаешь, Дженни, — обращается она к своей последовательнице, — мы так и не разобрались с Болтушкой Эбби после того, как из-за неё нас поймали с сигаретами.
        — Точно, — поддакивает Дженни. — Не разобрались.
        — Я сказала, оставьте её в покое, — повторяю я.
        Наконец, Клаудия замечает меня.
        — Заткнись.
        Наблюдаю, как во мне просыпается ярость, и как что-то во мне переворачивается. Начинаю приближаться к ней, кулаки сжимаются, я готова ударить. Но Дженни, очевидно телохранитель, толкает меня на землю.
        — Оставайся, где находишься, тряпка, — рявкает Клаудия. — Снова встанешь у меня на пути, и я разрушу твою жалкую репутацию в твоей школе одним лишь телефонным звонком.
        Уголком глаза замечаю, как ещё две фигуры появляются на площадке. Вот где они. Остальная свита.
        — Привет, девочки, — кричит Клаудия. — Похоже, мы нашли нашего стукача.
        — Мило, — произносит одна из новоприбывших.
        — Из-за тебя я целую неделю на Рождество просидела дома, — шипит другая девочка, стоя в миллиметрах от Эбби, чьи глаза опущены на землю. — Ты слышала меня? — добавляет девочка и толкает Эбби в плечо наманикюренным пальцем.
        Я пытаюсь подняться, но Дженни быстрее, чем кажется.
        — Держись подальше, — предупреждает она, пинком не давая мне подняться.
        — А теперь, девочки, — произносит Клаудия, и три пары глаз поворачиваются к ней, но мои прикованы к Эбби, которая выглядит так, словно сейчас потеряет сознание, — я думаю, пришло время показать Болтушке Эбби, как мы расправляемся с малявками, которые не могут держать рот на замке.
        Я смотрю, ожидая удара, но он не наступает. Вместо этого я чувствую толчок внизу живота. Смотрю вниз и замечаю серебряный канат. В замешательстве поворачиваюсь к Анжелике, а затем моя душа стремится к происходящему. На секунду замираю, после чего мой семнадцатилетний дух врезается в моё восьмилетнее тело.


        ГЛАВА 15


        Я даже не могу описать, каково это — врезаться в собственное тело. И я даже не говорю о первичном шоке. Он проходит довольно быстро. Я говорю о чувстве рассредоточенности. Все часы танцев и падений в группе поддержки прошли даром. В данной ситуации руки и ноги отказываются мне подчиняться. Ощущаю себя чужаком в собственном теле.
        Качаю головой, пытаясь привести в порядок информацию, необходимую для этого испытания. Я не знаю, сколько у меня времени.
        — Ты что-то сказала? — презрительно интересуется Клаудия.
        Поднимаюсь с земли, из-за всё ещё растущего тела балансируя, как новорожденный телёнок. Не помню, чтобы была такой короткой. Делаю шаг к Клаудии и понять не могу, почему мы так её боялись. Конечно, она больше нас, но только из-за детской пухлости. Без своих друзей Клаудия всего лишь плохо выглядящая девчонка со спутанными волосами и несвежим дыханием.
        — В чём твоя проблема? — говорю я писклявым голосом. — Почему ты нападаешь на детей, которые меньше, чем ты?
        — Вау. Кто-то, кажется, нашёл немного смелости, пока валялся на земле, — Клаудия делает несколько шагов, наклоняется, и я отворачиваюсь. У неё реально несвежее дыхание. — Я вроде предупреждала тебя держаться подальше?
        Проходит одна секунда, потом другая. Я не знаю, что мне делать. Хочу ударить её прямо в нос, но учитывая, что Клаудия почти на фут выше и на двадцать фунтов толще, это, пожалуй, не самая лучшая идея. Вдобавок, я в меньшинстве.
        Вместо этого обхожу её и подбегаю к Эбби. Её глаза широко раскрыты от страха и любопытства.
        — Что ты делаешь? — шепчет она, когда я протягиваю руку, чтобы помочь ей подняться.
        — То, что должна была сделать раньше, — выпаливаю, не задумываясь.
        Её брови в замешательстве поднимаются, но она не задаёт вопросов и позволяет мне поднять себя.
        — А теперь, давай убираться отсюда, — говорю я.
        — А как же они? — спрашивает она. Страх в её голосе разбивает мне сердце. Взрослая я в ярости. Маленькие дети не должны бояться приходить на детскую площадку.
        — Забудь, — произношу так громко, чтобы Клаудия и её свита слышали. — Они меня не пугают.
        — О, неужели? — слова впечатываются мне в мозг за мгновение до того, как я простираюсь на асфальте. Ткань на коленях новых джинсов рвётся, и я чувствую, как из царапины сочится кровь. Это мои первые дизайнерские джинсы. Мама привезла мне их из командировки в Нью-Йорк.
        Пошатываясь, поднимаюсь и поворачиваюсь к Клаудии.
        — Ты хоть представляешь, сколько они стоят? — выпаливаю я.
        — Будто мне есть дело, — отвечает Клаудия. Блеск в её глазах — чистое зло. Уверена, у меня был такой же несколько раз.
        Не думаю, что Клаудия собиралась драться; эта неожиданная идея пробуждает в ней худшее. Делаю знак Эбби следовать за мной.
        — Идём.
        — Ты тупая? Я сказала тебе держаться подальше. Самое время поставить тебя на место, — произносит Клаудия со смехом, полным ненависти. Она машет друзьям, и Дженни и другие девочки окружают нас. Должна отметить, они слаженно действуют, мешая нам отступить. Они напоминают стаю волков, окруживших раненного оленя.
        — Я их отвлеку. Быстро, как только сможешь, беги ко мне домой и приведи моих родителей. Делай, что угодно, но не возвращайся без них, — шепчу я Эбби.
        — Но они убьют тебя, — шепчет она в ответ.
        — Не в первый раз за сегодня, — бормочу я. И добавляю, — я справлюсь.
        Надеюсь, в моих словах есть правда.
        Пока Эбби не начала спорить, поворачиваюсь к Клаудии.
        — Ты хотела меня чему-то научить? — стараюсь выглядеть настолько уверенно, насколько только может моё тощее тело. Не достаточно, но привлекает их внимание.
        — Держите её, девочки, — приказывает Клаудия.
        Итак, пришло время узнать, способно ли это тело к хитрым манёврам. Увиливаю от Дженни и бегу к противоположному концу площадки, прочь от Эбби и спасения. Моя скорость удивляет нас обеих. На воротах, которые летом обычно открыты, теперь висят замок и цепь. Слышу позади гогочущий смех Клаудии.
        — Тупая малявка.
        Краем глаза вижу, как Эбби убегает с площадки в сторону моего дома.
        — Да, я тупая. Но я не запугиваю людей, чтобы почувствовать себя лучше, — произношу я, переполненная бравады. Не знаю почему, может, потому, что мне не придётся залечивать раны поутру или может потому, что я уверена, что она не собирается убивать меня, но я совсем не боюсь Клаудии. — Ты испытываешь какое-то болезненное возбуждение, набрасываясь на людей?
        Глаза Клаудии сужаются, и я осознаю, что говорю скорее, как моя мама, чем как восьмилетка на детской площадке. Пытаюсь принять выражение удивления и страха. Надеюсь, она не достаточно умна, чтобы осознать правду, что на самом деле она может порвать меня на куски. К счастью, гнев Клаудии всё ещё направлен на Эбби. В смысле, к счастью для меня.
        — Из-за неё у нас проблемы, — произносит Клаудия, сжимая и разжимая кулаки.
        — Из-за вас самих у вас проблемы, — возражаю я. — Курение — глупость
        Она движется вперёд. Её ладони крепко сжаты в кулаки.
        — Ты только что назвала меня тупой?
        — Технически, я назвала тебя глупой, но, в принципе, это одно и то же, — замечаю, как Клаудия делает знак Дженни.
        Не успеваю пошевелиться, как девочка отводит мои руки за спину. Пытаюсь вырваться, но забываю, какая она сильная.
        — Пусти меня, — требую, двигаясь из стороны в сторону, пытаясь ослабить хватку.
        — Подождите, — произносит Дженни, оглядываясь. — Где Эбби?
        Все осматривают площадку. Все, кроме меня. Я смотрю на ярко-розовую кроссовку Дженни. Со всей своей силы я поднимаю ногу и резко опускаю прямо в центр её оранжевых шнурков. Она вскрикивает от боли. Так ей и надо. Оранжевый и розовый не сочетаются. Никогда. Кто бы что ни говорил.
        Подбегаю к Клаудии, изо всех сил пихая её плечом в живот.
        — Ой! — выдыхает она. Но через мгновение она приходит в себя и пускается вдогонку. Её ноги длиннее, чем мои, и я практически добегаю до входа, когда она ловит меня. Схватив меня за капюшон, она толкает меня, и снова я смотрю в беззвёздное небо.
        — Хватит разговоров, — шипит она.
        Сморю, как она поднимает руку, готовясь ударить меня в лицо. И не реагирую. Не пытаюсь защитить лицо. Я просто смотрю, как словно в замедленной съёмке, приближается её кулак. Сначала назад, а затем вперёд, набирая скорость по мере приближения к моему носу. И затем делаю то единственное, что могу. Откатываюсь, и её кулак ударяется об асфальт. Кажется, слышу треск костей, но мне некогда об этом думать, так как я пытаюсь выбраться из-под неё. Пока лидер стонет от боли, остальные девочки больше внимания уделяют ей, чем мне. Мчусь к выходу и со всей скорости врезаюсь в шерстяное пальто папы.
        — Что здесь происходит? — спрашивает он, переводя взгляд с меня на Клаудию.
        Смотрю за него и вижу, как Эбби переходит дорогу с моей мамой. Судя по её лицу, у кого-то огромные проблемы. Надеюсь, что не у меня.
        — Хм, думаю, она сломала руку? — невинно говорю я, указывая на группу девочек.
        — Что ты сделала? — спрашивает мама, подбегая к Клаудии.
        — Ничего, — отвечаю. — Я имею в виду, что, когда она собиралась ударить меня в лицо, я просто откатилась. Но я не трогала её, мам. Клянусь.
        Она замирает и смотрит на Клаудию.
        — Это правда?
        Я не знаю, что говорит Клаудия, но разочарование уходит с лица мамы и сменяется гордостью.
        — Что ж, надо отправить тебя домой, — мама помогает Клаудии подняться.
        — Схожу за машиной, — говорит папа.
        Не могу поверить, что они так добры к девочке, которая пыталась меня побить. Но несколько минут спустя наши мучители уезжают вместе с папой, который разговаривает по телефону с родителями Клаудии. Интересно, как он собирается объяснить состояние их дочери.
        Мама берёт меня за руку и ведёт нас с Эбби в тепло дома. Когда я сижу в чистой пижаме с чашкой дымящегося какао, я узнаю о маме Эбби, о том, что автомобильная авария унесла её жизнь.
        Затем появляется серебряный канат, и я поднимаюсь в небо, прочь от слёз и печали.
        Я приземляюсь рядом с Анжеликой. Когда я смотрю на неё, то замечаю, что её глаза полны слёз и радости.
        — Ты всё сделала замечательно, — произносит она, обнимая меня. — Спасибо.
        Её руки тёплые, совсем не такие, как я ожидала от призрака. Но появляется что-то ещё, что-то, что провоцирует жужжание в голове. Что-то знакомое. Запах лилий.
        Делаю шаг назад и смотрю на неё. У неё те же рыжие волосы и большие синие глаза. Как я не замечала этого раньше?
        — Вы мама Эбби. Но я не помню, чтобы вы выглядели такой…
        — Молодой, расслабленной и классной? — спрашивает она, откидывая за плечи рыжие пряди.
        — Ну да, — соглашаюсь я. Мама Эбби всегда носилась по дому вихрем активности. Она никогда не распускала волосы — ни в прямом, ни в переносном смысле.
        Она откидывает голову и смеётся.
        — Ты мне нравишься, ЭрДжей. Ты не всегда мне нравилась, но теперь точно.
        — Потому что я не вступилась за Эбби?
        Она кивает.
        — Да. Я понимаю, почему ты убежала той ночью в парк. Ты была ребёнком. Но я никогда не понимала, почему ты не вернулась. Ты просто бросила её наедине с этими девочками.
        — Мне жаль, — говорю я, надеюсь, что это не звучит так убого, как звучит в моей голове. Но больше нечего сказать. Я также не знаю, почему не вернулась. Думаю, из-за угрозы Клаудии лишить меня шанса на популярность. И я честно не думала, что они на самом деле собираются побить Эбби.
        — Больше нет нужды сожалеть. Ты только что всё исправила.
        Смаргиваю слёзы. Её прощение — это много больше, чем я готова вынести.
        — Каким образом?
        Анжелика снова меня обнимает.
        — Ты спасла мою семью.
        — Я не…
        Она убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо, обрывая любые аргументы.
        — Спасла. После моих похорон твоя мама договорилась, чтобы церковь и бизнесмены организовали поставку еды в мой дом, так как мой муж, вдовец с пятью детьми, не мог разобраться, что делать с готовкой. Она уговорила банк предоставить ему трёхмесячный перерыв от хозяйственных выплат. Она также убедилась, что у всей моей семьи есть время и место предаться скорби. И она дала им пинок, когда пришло время взять себя в руки и начать двигаться дальше. И за это я всегда буду благодарна.
        — И всё потому, что я спасла Эбби?
        Она кивает.
        — Мой муж был сломлен после аварии. Если бы не твоя мама… Ну, я видела будущее, которое могло у них быть, и там не было ничего хорошего.
        Закусываю губу и отворачиваюсь. Она, может, и знала, что произошло с её детьми в прежней версии, а я нет. После той ночи мы с Эбби никогда больше не разговаривали. Её папа потерял работу, и все они переехали к бабушке в Талсу.
        — Что произошло с Клаудией? Она перестала преследовать Эбби?
        Улыбка Анжелики становится ещё шире.
        — Рядом с тобой моей дочери больше не о чем беспокоиться.
        Слёзы теперь свободно льются по щекам, и я вытираю их тыльной стороной ладони.
        — Вы хотите сказать, что мы всё ещё дружим?
        — Да. Вы не так близки, как раньше, но раз в год вы встречаетесь на детской площадке для мини-воссоединения, — произносит Анжелика, снова нежно улыбаясь. Где-то раздаётся звон колокола, и она поднимается. — Мне пора идти.
        Протягиваю руку, не желая, чтобы она уходила.
        — Итак, я справилась?
        Она мягко похлопывает меня по руке. Прежде чем уйти, она касается моей щеки.
        — Не мне решать, но если меня спросят, я скажу, что ты справилась.
        И затем она исчезает. Я остаюсь одна. Снова.


        ГЛАВА 16


        Не знаю, сколько времени я жду следующего призрака, но кажется, что прошла целая вечность. В конце концов, белый туман приобретает очертания штормовых туч, и хоть я и не чувствую, что похолодало, но по телу пробегает дрожь. Сквозь плотную завесу ко мне направляется фигура, и когда она приближается, я вижу, что это парень с глазами цвета мёда. Он смотрит на меня. Почему у меня появляется ощущение, что все в Послежизни терпеть меня не могут? Да, конечно, я вряд ли бы выиграла титул мисс Обаяние, но я могу назвать кучу людей, которые намного хуже меня. Гитлер первым приходит на ум.
        — Готова? — ворчит он, пряча руки глубоко в карманы чёрных джинсов.
        Не могу не смотреть на него. Он само определение красавчика. Русые волосы обрамляют его загорелое квадратное лицо и взъерошены так, словно он только что проснулся. Подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть его, но он отступает.
        — Мы знакомы? — спрашиваю.
        Он качает головой, но не отвечает. Вместо этого он разворачивается и уходит.
        — Я знала Анжелику. Ну, типа того. Значит, и тебя должна знать.
        — Ты не знаешь меня, — произносит он, даже не удосужившись взглянуть на меня.
        — Ладно, можешь хотя бы назвать своё имя?
        — Тревор.
        Его враждебность так и бьёт по мне. Скорее всего, я что-то ему сделала. Смерть, должно быть, очень постарался, выбирая призраков, которые ненавидят меня так же, как и он сам.
        — Куда мы идём? — интересуюсь я, шагая следом за ним.
        — Я думал, ты хочешь вернуть свою жизнь.
        Сарказм проявляет себя, когда я совсем не в том положении.
        — Да, но мне бы пригодились несколько мудрых советов.
        Он резко останавливается, и я чуть в него не взрезаюсь.
        — Хочешь мотивирующую беседу? — спрашивает он, медленно поворачиваясь.
        — Полагаю, да. Точно.
        — Потому что я не милый и общительный. В отличие от Анжелики.
        — Да, я поняла.
        Что с ним не так?
        — Чудесно. Мой совет: не будь собой, — чувствую, как от лица отливает кровь, и в его глазах появляется удовлетворение.
        Он резко разворачивается и начинает идти.
        — Эй! — кричу вдогонку.
        Он останавливается, но не поворачивается.
        Меня трясёт. Пока иду, руки сжимаются в кулаки.
        — Ты кто думаешь такой? — он не отвечает. — Я с тобой разговариваю! — кричу я, хватая его за руку и разворачивая. Он отворачивает голову, но я больше не собираюсь позволять ему избегать меня. Делаю шаг вперёд, заставляя посмотреть на меня.
        — Ты не в восторге от того, что тебе приходится сопровождать меня. Хорошо. Я понимаю. Но ты ничего обо мне не знаешь, так что перестань вести себя как придурок!
        — Ты в этом уверена? — спрашивает он, отступая, но теперь он, по крайней мере, смотрит на меня.
        — Что?
        — Забудь, — он начинает идти.
        На этот раз иду вслед за ним.
        — Что ты имеешь в виду? Мне казалось, ты сказал, что я тебя не знаю.
        — Не знаешь. У тебя никогда не было времени.
        — Не важно, — говорю, разочарованно вскидывая руки. — Храни свои секреты. Справлюсь без твоей помощи. И затем можешь двигаться дальше, и навсегда исчезнуть из моей жизни.
        — Какой жизни? Ты умерла, забыла?
        — Это временно.
        — Действительно, — произносит он, в его голосе слышится смех.
        — Послушай, не знаю, что ты против меня имеешь, но мне плевать.
        Тревор разворачивается, возвышаясь надо мной. Он больше не держится на расстоянии. Вообще-то, если он приблизится ещё ближе, то мне придётся схватиться за него, чтобы не упасть.
        — Против тебя, — шипит он, — то, что ты можешь на самом деле получить второй шанс и разрушить ещё больше жизней.
        — Разрушить жизни? — смеюсь. — Тебе не кажется, что ты немного драматизируешь?
        — Что? Ты думаешь, каждая умершая испорченная принцесска получает второй шанс?
        — Я не должна была умереть. Это был…
        — Я знаю. Несчастный случай. Все в Послежизни знают. Думаешь, на Земле слухи распространяются быстро. Поверь мне, не так быстро как здесь, — произносит он, взмахивая рукой.
        — Но в конце концов, кто-то обеспокоился моей ситуацией. Клиентское обслуживание здесь наверху ужасно.
        — Поверь мне. Всем плевать, вернёшься ты или нет. Что их на самом деле интересует, отправишься ты вверх или вниз. Ты знала, что можно сделать ставку? Как в Вегасе перед Супер Кубком. Чтоб ты знала, ставки не в твою пользу.
        Рот открывается, но я не издаю ни звука.
        Его губы растягиваются в ухмылке.
        — Нет слов? Бьюсь об заклад, впервые в жизни, — говорит он, внезапно останавливаясь. — Мы пришли. Прям как ты хотела.
        Оглядываюсь и делаю глубокий вдох.
        — Хм, это место никак не отличается от того, где мы только что были.
        — О, а теперь ты у нас эксперт в области работы мироздания? Моя ошибка, — он запускает руки в волосы так стремительно, что кажется, будто он хочет что-то достать.
        — Хорошо. Где мы?
        — Посмотри, — произносит он, показывая в воздух. Туман сгущается, словно кто-то сделал глубокий выдох. Всё, что остаётся — пространство в воздухе размером с экран.
        — ЭрДжей, это твой момент, — проводник шепчет мне прямо в ухо, его дыхание оказывается неожиданно горячим. — Не испорти всё.
        Картинки начинают мелькать, и мне не нужны его уточнения по поводу деталей. Я точно знаю, где мы. Десятый класс, я пытаюсь произвести впечатление на Дейва. Он защитник в команде; его рука бьёт точно в цель, подобно ракете с лазерным прицелом. Мы стоим в коридоре рядом с моим шкафчиком после окончания занятий в пятницу. Могу сказать это, так как на мне жуткая форма чирлидеров, что означает, что я пропустила все занятия.
        Я помню этот день из-за того что сегодня вечером Дейв, после того как в последнюю минуту выиграет важный матч, поцелует меня. Даже теперь в животе разливается тепло. Не потому, что он до сих пор нравится мне. Он придурок, но невероятно сексуальный. Что более важно, я нравлюсь ему.
        — Почему вселенная выбрала этот момент? — спрашиваю я. Тревор смотрит в сторону коридора, его глаза следят за кем-то или чем-то. Слежу за его взглядом. И тогда я замечаю его.
        Наблюдаю, как фигура подходит ближе. В его руках огромные стопки книг, и верхние грозят упасть. Абсолютно ничего не изменилось по сравнению с предыдущей версией. Думала, что происшествие в парке вызовет эффект домино.
        — Я думала, всё изменится, после того, что я сделала для Эбби, — шепчу.
        — Изменится, если ты изменишься, — вяло отвечает он. — Похоже, ты не усвоила урок.
        Смотрю на группу. Он прав. Всё в точности, как я помню. Кроме разве что одного.
        Мы с Фелисити действительно были лучшими подругами в десятом классе. Мы всё делали вместе. Но теперь она смотрит на меня с ненавистью. Мучительно пытаюсь вспомнить, что я могла сделать ей. Сначала ничего не приходит на ум, но затем словно последний кусочек паззла встаёт на место, и я вспоминаю. Летом, пока она навещала бабушку, родители заставили меня заняться благотворительностью. Я работала вожатой в лагере дневного пребывания вместе с парнем Фелисити, Джейкобом. Однажды ночью, после того, как целый особенно тяжёлый день пришлось водить толпы детей от одного развлечения к другому, небольшой группой мы отправились на ферму к одному из вожатых.
        Джейкоб был на год старше, и хоть я и думала, что Фелисити могла найти кого получше, но у него была машина, а мне нужно было доехать. В общем, после того, как я быстренько приняла душ и переоделась, он заехал за мной, и мы отправились на ферму. Хочу отметить, что это был первый раз, когда мне предложили пиво, и я вовсе не хотела показаться ребёнком. Так что я выпила. Пиво было таким крепким, что меня чуть не стошнило. Но Джейкоб, как истинный джентльмен, достал мне вино. Джентльмен. Ещё до конца ночи парень моей лучшей подруги попытался поцеловать меня. Ладно, не попытался. Вообще-то, я позволила ему.
        На следующее утро я чувствовала себя ужасно и не только из-за раскалывающейся головы. Я не могла поверить, что так поступила. И, пытаясь быть настоящей подругой, я во всём призналась Фелисити. Она, мягко говоря, разозлилась, но в конце концов, сказала, что понимает, что я не специально, и успокоилась. В глубине души я знала, что она врёт, но всё-таки хотела верить, что это правда. Она порвала с Джейкобом. Он спутался с кем-то ещё, и кончил тем, что стал отцом до выпускного. Оглядываясь назад, вероятно, я спасла её, но, судя по тем злобным взглядам, что она бросает на меня, не думаю, что она так на это смотрит.
        Грохот книг привлекает моё внимание. Резко поворачиваюсь, и вот он: ярко красное лицо тяжело ударилось о пол.
        — Отлично сделано, ботаник, — смеётся Дейв, пинком отправляя одну из книг дальше по коридору.
        Вся группа взрывается от смеха.
        — В самом деле, — произносит Фелисити, рот растягивается в усмешке. — Ты чуть не прошёлся по моим Луи Виттонам.
        Он пытается собрать свои вещи, но ему удаётся лишь уронить очки. Закрываю глаза, когда каблук Дейва с треском разбивает их. Звук, словно бомба, разрывается в моих ушах. За ним следует истерический хохот от шкафчиков.
        Мальчик на грани слёз, когда подбирает последнюю тетрадку.
        — Не могу смотреть, — шепчу.
        Тревор фыркает.
        — Почему? Разве это не та самая идеальная жизнь, которую ты мечтаешь вернуть? — спрашивает он. — Сейчас начнётся моё любимое место.
        Поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Дейв обнимает меня.
        — Что скажешь, ЭрДжей? Этот лузер мешает тебе?
        Готова впрыгнуть в своё тело. Но ничего не происходит. Слышу, как я говорю:
        — Именно. Беги быстрее, маленький таракан.
        И снова толпа смеётся, как стая диких собак.
        — Может, мне следует прихлопнуть его, — произносит Дейв. — Думаю, что сделаю миру одолжение, прикончив его.
        Смотрю на Тревора.
        — Я знаю, кто это. Тот парень, что покончил с собой в туалете, — проходит секунда. И ещё одна, и наконец на меня обрушивается осознание. — Не мы же заставили его так поступить, да? В смысле, мы же не перешли черту, да?
        Тревор смотрит на меня пустыми глазами.
        Снова поворачиваюсь к сцене. Теперь вместо смеха я слышу гогот. Могу посмотреть на всё глазами мальчика. И могу почувствовать, что он чувствует. Унижение. Смущение. Злость.
        — Отправь меня туда. Я должна это прекратить. Наверно, всё уже зашло слишком далеко, но я должна попытаться.
        — Не могу, — отвечает он. В его голосе слышится твёрдость. — Сцены выдаёт Судьба. Если они захотят, то ты отправишься. До тех пор ты заперта со мной.
        Сцена меняется до того, как я успеваю ответить. Тот же мальчик сидит на скамейке в школьном дворе и что-то яростно рисует в блокноте.
        В стороне мелькает вспышка, и тогда это случается снова.
        Но теперь я готова.


        ГЛАВА 17


        Толчок на этот раз не такой сильный, и на то, чтобы адаптироваться к телу уходит всего несколько секунд. Мне даже удаётся не закричать, и это хорошо, потому что как только мозг и тело оказываются связаны, я понимаю, что иду прямо к учителю английского.
        — Если сдашь работу до понедельника, я закрою тебе часть кредита, — произносит мисс Уолтерс.
        — Хм, конечно. Спасибо, — бормочу я, пока воспоминания из новой линии жизни заменяют старые.
        Она резко останавливается посреди коридора, заставляя девятиклассника обойти её.
        — ЭрДжей, это важно. Если ты не сдашь мой предмет, тебя ждёт выговор. Что значит, никакого чирлидинга. Никаких танцев на встречах выпускников. И тебя вышвырнут из совета. Тебя запретят участвовать во всех школьных активностях. Тебе надо отнестись к этому серьёзно.
        Да, действительно. Я завалила три предмета.
        — Я знаю, мисс Уолтерс. Я сделаю. Обещаю, — не знаю, почему, но какая-то часть меня не хочет разочаровать её. Может, что-то во мне изменилось. Кто знает, может, я эволюционировала.
        — В понедельник утром, — повторяет мисс Уолтерс, хватает тяжёлую сумку и направляется к парковке.
        Делаю глубокий вдох прежде чем отправиться на следующую остановку к своему искуплению.
        Пока я тихонько приближаюсь к мальчику с блокнотом, пытаюсь вспомнить его имя.
        — Хм, привет, — жалкое начало разговора, я знаю, но это лучшее, что мне удаётся выдать, учитывая обстоятельства.
        Он закрывает руками блокнот.
        — Что тебе надо? — рычит он.
        — Я, хм, я думала, мы могли бы поговорить.
        — Что? Ты здесь, чтобы снова надо мной посмеяться? Где твой парень-огр? — он нервно оглядывает двор. Не могу винить его. Это был бы не первый раз, когда мои друзья публично издевались над ним.
        — Насчёт этого. Мне жаль.
        Он фыркает.
        — Нет, тебе не жаль. Если бы тебе действительно было жаль, ты бы их остановила.
        — Я должна была. Я хотела. На самом деле, но…
        — Но что? — шипит он. — Не делай вид, что тебе есть дело до меня. Ты увидела одинокого старого Дэниела и подумала, что вот он твой шанс напомнить мне, что я пустое место.
        Дэниел. Его имя. Но в его словах есть смысл, и я не оправдываюсь.
        — Над чем работаешь? — интересуюсь, пытаясь спасти разговор и мой шанс вернуть свою жизнь.
        — Не твоё дело.
        Что бы мне ни пришлось изменить, это определённо будет непросто. Вытягиваю шею, чтобы лучше видеть.
        — Это твои рисунки?
        — Откуда ты знаешь о них? — спрашивает он, защищаясь. Замечаю, что его хватка немного ослабла.
        Пожимаю плечами.
        — Сидела за тобой на прошлой неделе, когда шёл дождь, — он продолжает смотреть на меня. — Знаешь, когда в классе никого не было перед началом занятий.
        — Да, думаю, я получил несколько плевков от твоего парня.
        — Он не мой парень, — говорю я, оправдываясь. Он с любопытством смотрит на меня. Хорошо, ранее сегодня я, должно быть, зависала с ним в коридоре, но это было тогда. А теперь сейчас.
        — Верно. Просто друг. Послушай, что ты хочешь от меня? — презрительно спрашивает он.
        Не могу поверить, что говорить правильные вещи так сложно.
        — Полагаю, просто хотела поговорить.
        — Что? Ты заключила пари?
        Вау. Он действительно настроен враждебно. И тогда я осознаю, что не знаю элементарных вещей о том, как попытаться исправить отношения с кем-то, кто даже не пытается притвориться, что ты ему нравишься. Делаю глубокий вдох.
        — Я пришла сюда сказать, что мне жаль и ты…
        — Ты уже сказала. Можешь идти.
        Резкий свист с другого конца площадки заставляет нас обернуться.
        — ЭрДжей, пошли.
        Сдерживаю стон. Фелисити направляется к нам вместе с Пенни и Линдси.
        — Ты идёшь? — спрашивает она, переводя взгляд с Дэниела на меня.
        — Иду куда? — интересуюсь, неловко ёрзая на холодной каменной скамье.
        — Забыла? Мы все идём в Маринару есть пиццу. Дейв ждёт нас, — её губы растягиваются в ухмылку. — Кто твой друг?
        Она не собирается это так оставлять.
        — Хм, это Дэниел, — отвечаю я.
        — Хах, я думала, его имя Плевок.
        Резко вскакиваю.
        — Что ты сказала?
        Она делает два шага вперёд, пока нас не разделяет лишь фут.
        — Ну, так его мой сводный брат называет. Дейв считает, что лучше бы он был плевком на асфальте, — чувствую, как Дэниел вздрагивает при этих словах. Мы в самом деле это сделали? Неужели мы действительно так запугали его, что одно упоминание имени Дейва заставляет его нервничать?
        — Заткнись, — пытаюсь придать голосу спокойствие. С треском проваливаюсь.
        — Что на тебя нашло? — из каждого её слова сочится яд. — Он никто. Почему ты его защищаешь?
        — Потому что он не никто.
        — Расслабься. Не знала, что у тебя новая лучшая подружка.
        С отвращением качаю головой.
        — По крайней мере, он настоящий.
        — Прости? — произносит Фелисити, пока Пенни выдыхает. — Знаешь что, забудь. Надеюсь, ты наслаждаешься своим падением. Будет очень весело.
        Придвигаюсь ближе.
        — Ты угрожаешь мне?
        — Кто осмелится угрожать королеве?
        — Ну, может, я не хочу больше быть королевой, — краем сознания чувствую желание взять слова обратно. Может, старая я пытается восстановить контроль? Вот что должно быть значит, когда твоим телом завладевает инопланетянин.
        Она натянуто улыбается и радостно произносит:
        — Это можно устроить.
        — Большое дело. Полагаю, мне придётся найти другое место в столовой. Думаю, я выживу.
        Её улыбка расширяется, и вовсе не от дружелюбия.
        — О, не думаю, что это сработает. Мы не можем допустить, чтобы ты стала мучеником от лица всех лузеров школы.
        Удивлённо смотрю на неё и начинаю смеяться.
        — Что? — спрашивает она, скрещивая руки на груди.
        Пытаюсь остановить смех.
        — Просто удивлена, что ты знаешь слово «мученик».
        Мгновенно Фелисити наклоняется ближе. Запах её мятной жвачки такой сильный, что в носу начинает першить. Но в любом случае её дыхание намного лучше дыхания Клаудии. Почему девочки так любят приближаться к твоему лицу? И затем вспоминаю, как сама делала так, пытаясь кого-то запугать. Также помню, как это эффективно.
        — Ты удивишься, сколько я знаю.
        Слышу, как сзади поднимается Дэниел.
        — ЭрДжей, не надо. Ты не должна меня защищать.
        Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Его лицо ярко красное. Он отстраняется, сломленный. Грусть в его глазах бьёт в самое сердце. Поворачиваюсь к Фелисити, но она уже идёт к парковке, её гогот действует мне на нервы.
        — Чёрт побери! — говорю, поворачиваясь к Дэниелу, который заталкивает блокнот в сумку.
        — Что? — спрашивает он, вытирая лицо тыльной стороной ладони.
        — Ну, не могу быть уверена, но думаю, что Фелисити поставит крест на моей популярности, и огромная вероятность, что Дейв не собирается отвозить меня домой.
        — Твои друзья и правда так поступят? — спрашивает он.
        Качаю головой.
        — Я бы не называла их друзьями. Больше, во всяком случае.
        — И тем не менее, тебе не следовало ссориться с ней.
        — Смеёшься? — спрашиваю со смехом. — Хотела послать её уже год. Ты просто дал мне отличный повод.
        От моих слов веет правдой, и я чувствую, как новая линия жизни, наконец, берёт своё.
        Он улыбается и снимает солнечные очки, чтобы протереть их.
        — Итак, у тебя есть машина?
        Дэниел поднимает голову, и когда я вижу его глаза, моё сердце пропускает удар.
        — А что? — подозрительно спрашивает он.
        — Хм, ну, — начинаю я, но не могу разорвать зрительный контакт, и это отвлекает. — Как я уже сказала, Дейв собирался отвезти меня домой.
        — То есть тебя надо подбросить? — уточняет он, и мне кажется, я вижу намёк на улыбку.
        Улыбаюсь как можно искреннее.
        — Типа того. По крайней мере, если ты тоже не хочешь меня бросить здесь, что я пойму, учитывая то, что мои друзья превратили твою жизнь в ад на земле. Это было бы справедливо.
        — Хах, — произносит он. — Но я думал, они больше не твои друзья?
        Я смеюсь и смотрю вниз, флирт завладевает мной.
        — Полагаю, что нет. Я в лимбо старшей школы.
        — Добро пожаловать в мой мир, — говорит он. Даже несмотря на то, что он улыбается, я могу почувствовать его боль.
        — Дэниел, мне в самом деле очень жаль. Прости за всё, что я сделала и за всё, что не сделала. Это неправильно.
        — Забудь, — отвечает он, румянец заливает его лицо.
        — Нет. Если я могу помочь, я не забуду.
        Он смотрит на меня.
        — В смысле, если можешь помочь?
        Нервно смеюсь и касаюсь его руки. Сначала мне кажется, что он отпрянет, но он не шевелится.
        — Неважно. Итак, как насчёт подвезти меня? Думаю, ты можешь помочь брошенной девушке? Мне бы не хотелось идти пешком. Сегодня не самый хороший день, чтобы умереть.
        Я предполагала это, как шутку, но его глаза затуманиваются, и я понимаю, где видела его раньше. Но это не может быть он.
        — Нет, — произносит он. Медленно его лицо расплывается в озорной улыбке, и я думаю, что он скажет мне поискать другого водителя. — Я тоже не думаю, что это хороший день, чтобы умереть. Пойдём.
        — Серьёзно? Огромное спасибо. Я заплачу за бензин, — предлагаю, смотря на него как можно жалостливее.
        Должно быть, сработало, потому что он смеётся. Не так, как неловко смеются люди, которые хотят исчезнуть. А так, когда смех зарождается внутри, проходит через тело и срывается с губ.
        Когда мы идём к стоянке, я интересуюсь:
        — Как твоё среднее имя?
        — А что?
        Пожимаю плечами, стараюсь, чтобы прозвучало обыденно.
        — Да так, просто интересно.
        Он вопросительно смотрит на меня и отвечает:
        — Тревор.


        ГЛАВА 18


        Как и в предыдущий раз, появляется серебряный канат и вытаскивает меня из тела. Мне нужна всего наносекунда, за которую я оказываюсь в Послежизни, чтобы сложить два и два.
        — Дэниел! — кричу, в отчаянии осматриваясь в тумане. — Где ты? Дэниел. Тревор. Или как там тебя. Ответь.
        — Его здесь нет, дорогая, — произносит спокойный голос позади меня.
        Оглядываюсь, пытаясь понять, что происходит. Я что-то изменила? Он всё ещё мёртв? Но все вопросы исчезают, стоит мне увидеть синие глаза моей бабушки. Не говоря ни слова, бросаюсь в её крепкие объятия. Все эмоции, которые я сдерживала, вырываются наружу. Она умерла так давно, и мне надо сказать ей так много.
        Начинаю с самого главного.
        — Я люблю тебя, — слова наскакивают друг на друга и перемешиваются с всхлипами. — Я так сильно скучала.
        Она гладит меня по голове.
        — Тихо, детка. Нет нужды плакать.
        Её слова только заставляют разрыдаться сильнее. Она притягивает меня ближе, начинает убаюкивать, как в детстве, и на долю секунды я думаю, что остаться здесь с ней — довольно неплохая идея.
        — Ужасная идея, — строго выговаривает она.
        Смотрю на неё с удивлением.
        — Как ты узнала, о чём я думаю?
        Вместо ответа она спрашивает:
        — Помнишь, когда ты была маленькой, твоя мама приводила тебя ко мне после школы?
        — Ага. У тебя ещё всегда наготове было печенье для меня.
        Она кивает.
        — А когда ты стала старше, то начала играть в одну игру, верно?
        Мои глаза расширяются.
        — Верно, но я никогда об этом не говорила.
        — Не говорила, но играла, да?
        Я киваю, на мгновение теряя дар речи.
        — Я пыталась, хм… предсказать, какое печенье ты испечёшь. Думала, что я медиум или что-то вроде.
        Бабушка качает головой.
        — Извини, дорогая, но ты абсолютно нормальная. Просто между нами всегда была особая связь, которую я никогда не могла объяснить. Я всегда знала, о каком именно печенье ты думаешь.
        — Так странно. Может, ты умеешь читать мысли.
        Бабушка откидывает голову, и знакомый смех заполняет пространство. Когда она перестаёт смеяться, то улыбается.
        — Может, у нас обеих появляется шестое чувство, как дело касается нас двоих.
        Я ухмыляюсь.
        — Наверно потому, что я твоя самая любимая внучка?
        Она снова притягивает меня ближе и обнимает так крепко, что я едва могу дышать. Чувствую исходящее от неё тепло, которое может исходить только от бабушки. Наконец, я высвобождаюсь из объятий и смотрю на неё, ожидая получить ответы.
        — Бабуля, где Дэниел?
        — Предполагаю, вернулся на Землю.
        Волна облегчения затопляет меня.
        — Он жив? Значит, он не убил себя?
        Она кивает и с гордостью смотрит на меня.
        — Не убил. Когда он отвёз тебя домой, то думал об этом. От твоего дома он направился в школу. Но пока сидел в машине, то получил от тебя сообщение. Помнишь, что было в нём?
        События старой и новой жизней до сих пор перемешаны.
        — Думаю, да. Я спросила, хочет ли он дружить со мной?
        — Почти. Думаю, это было скорее: «так как, скорее всего, у меня больше нет друзей, не хочешь поработать? Я требовательна и капризна, но если ты заинтересован, нажми «один». Если нет, я пойму». Звучит знакомо?
        И даже несмотря на то, что не до конца понимаю, что представляю собой новая я, я точно знаю, что это именно то, что я сказала. От попыток разобраться в двух линиях жизни начинает болеть голова, так что я спрашиваю:
        — Он ответил?
        Она смотрит на меня с блеском в глазах.
        — Он ответил.
        Жду, когда она закончит. Не дождавшись, подгоняю:
        — И?
        — Он написал «один».
        — Что он сделал, отправив сообщение?
        Она рассеянно берёт мою ладонь.
        — Он завёл машину, поехал домой и на следующее утро стоял на твоей подъездной дорожке, чтобы отвезти тебя в школу.
        — Ух ты, — говорю. — Реально круто.
        — Вы двое стали очень близки.
        — Мы встречались? Когда он был Тревором, то выглядел очень классно. Если он и сейчас такой, полагаю, мы могли бы встречаться.
        Она качает головой, но я замечаю весёлый блеск в её глазах.
        — Удивительно, что может сделать с человеком верный друг. В выпускном классе он будет так выглядеть, но вы никогда не будете встречаться.
        Тяжело вздыхаю.
        — Как? Почему?
        — Его сердцем завладеет другая, — категорично заявляет она.
        Надеюсь, не Фелисити.
        — Раз Тревор жив-здоров, поэтому Смерть отправил сюда тебя?
        — Ох, не совсем так. Когда я услышала, что моя внучка — источник проблем в Послежизни, то принялась разыскивать тебя.
        — Бабуля, — произношу, выжидательно глядя на неё, — ты самовольно покинула Небеса?
        Выдержав удар, она говорит:
        — Кто сказал, что я на Небесах? Я много чего натворила при жизни, должна тебе сказать.
        Тщательно изучаю её.
        — Нет. Я не куплюсь на это. Скорее всего, когда ты попала сюда, тебя ждал VIP-билет.
        Она снова смеётся, и звук образует кокон счастья вокруг меня. Наклоняюсь к ней, мечтая стать маленькой и забраться на колени, чтобы оказаться ещё ближе.
        — Ба, подожди, — говорю, всё ещё ощущая мурашки счастья на коже. — Хотела спросить тебя кое о чём.
        — Да? — бормочет она, рассеянно перебирая мои волосы.
        — Ты гордилась мной?
        Жду, что она засмеётся, но она не делает этого. Вместо этого её рука замирает.
        — Ну…, — начинает она, но прерывается.
        Тепло сменяется холодом. Я выпрямляюсь, её пальцы держат прядь моих волос.
        — Бабуля? — шепчу я. Её колебание режет меня словно нож.
        Она отряхивается от своих мыслей и поднимается.
        — Здесь, в Послежизни, существует правило. Как только ты оказываешься здесь, то больше не можешь врать. Даже с хорошими намерениями.
        — Значит, ты не гордилась мной, — заключаю я.
        — Правда никогда не бывает простой, — начинает она. — Я горжусь тем, какой женщиной ты становишься теперь, но девочкой, какой ты была до смерти, сложно восхищаться.
        Мне не нужен пульс, чтобы понять, где моё сердце сломалось, — нет, разрушилось. Бабушка, моя скала, единственный человек, который, как я думала, никогда не отвернётся от меня, говорит, что я ей не нравлюсь. Или не нравилась.
        — О, — всё, что получается выдавить из себя. Что ещё остаётся?
        Она снова садится рядом со мной и берёт мои руки в свои. Пытаюсь вырваться, но она сильнее, чем я помнила.
        — Понимаю, как плохо это звучит. Если бы я могла соврать, я бы попыталась. Но ты должна понимать, что женщина, которой ты становилась, была эгоистичной и наглой. Понимаю, не твоя вина, но, милая, это правда. Я люблю тебя больше всего на свете. Всегда любила. Но ты задала вопрос, и я не могу соврать.
        — Ты уже говорила, — убито напоминаю я.
        Она приподнимает мою голову, заставляя посмотреть прямо ей в глаза.
        — Знаешь ты это или нет, но тебе удалось совершить огромные изменения в твоей жизни. Для начала, ты выстояла против хулиганки, которая намного больше тебя. Поступив так, ты начала развивать в себе силу стоять за своих друзей, что очень непросто. Я не могу сказать, как много эти два выбора изменили в тебе.
        — И теперь, когда я другая, ты любишь меня больше? — спрашиваю, отворачиваясь от неё.
        Но бабушка не собирается отпускать меня так просто. Она разворачивает меня, не позволяя игнорировать её.
        — Послушай меня, юная леди. Не смей даже на одну секунду думать, что я не любила тебя. Я всегда любила тебя и всегда буду любить. Это никогда не изменится. Но ты спрашивала о другом. Ты спросила, гордилась ли я тобой. Не в то время. Та девушка, которой ты сейчас являешься, та женщина, которой ты станешь — это именно тот человек, которым тебе предначертано быть. А не какой-то копией своих друзей. И уж точно не тем, кто чувствует себя лучше, когда заставляет других чувствовать себя хуже. Тебе предначертано быть уникальной, как сейчас.
        Пытаюсь сдержать слёзы.
        — Почему ты ничего не сказала? Я бы изменилась, если бы ты сказала. Я всегда хотела, чтобы ты гордилась мной.
        Она поднимается, и я слышу, как скрипят её колени.
        — Проклятие облика, в котором я вышла к тебе, — произносит она с сухим смешком. — Старые недуги вернулись вместе с ним. Но не волнуйся. Только звучит ужасно. Я ничего не чувствую.
        Слабо улыбаюсь, что уже неплохо.
        — Я не хотела быть разочарованием, — говорю, глазами моля о прощении. — Думаю, стала такой, приобретя популярность. Наверно, каким-то образом я потеряла себя.
        — Удивительная вещь — потеря. Ты всегда можешь найти, если искать достаточно усердно.
        Бабулина мудрость хоть жёсткая и честная, но всё же наполнила меня надеждой.
        — Пару минут назад ты спросила, почему я ничего не сказала, — произносит она. — Может, и стоило. Я надеялась, ты найдёшь свой путь сама, потому что поймёшь, что так верно. А не потому что пытаешься сделать меня счастливой.
        Я точно понимаю, о чём она говорит. И она права. Я бы сделала всё, что она скажет.
        — Знаешь, — говорю, выдавливая улыбку. — Я уникальна. Все остальные были копиями.
        — Действительно, — отвечает она, легонько похлопывая меня по щеке.
        Уютная тишина обволакивает нас, но я знаю, что она не может продлиться вечно.
        — Мне осталось разобраться с ещё одним призраком, да?
        Она кивает.
        — Не знаю, правда, где она. Не в её духе опаздывать.
        — Ты знаешь её? — удивлённо спрашиваю.
        Бабушка озорно улыбается.
        — Конечно. Здесь все друг друга знают. На Небесах нет чужаков.
        — Итак, ты попала на Небеса, — поддразниваю я. — Дедушка тоже, да?
        Её улыбка становится шире, и морщинки словно исчезли.
        — Если бы его не было, думаешь, я бы тут была? — воздух вокруг нас начинает желтеть. Мягкие цвета создают свечение, словно первые лучи рассвета. — Похоже, она здесь, — добавляет бабушка, собираясь уходить. Беру её за руку.
        — Подожди. Не уходи пока. Не уверена, что смогу сделать это.
        Она поворачивается и становится на колени передо мной.
        — Дорогая, ты понятия не имеешь, насколько ты способная. У тебя всё получится, — в её глазах замечаю гордость. Вдруг понимаю, что до сегодняшнего дня такой взгляд не замечала уже очень давно.
        Чувствую, как к глазам подступают слёзы и протягиваю руку, чтобы коснуться её щеки.
        — Я люблю тебя.
        Теперь в её глазах грусть.
        — Я люблю тебя тоже, Ровена Джой. Но испытание скоро подойдёт к концу, и очень надеюсь, суд найдёт способ вернуть тебя на Землю, чтобы ты смогла завершить своё путешествие, — она смотрит куда-то вдаль. — Я не могу оставаться дольше. Меня скоро начнут искать.
        Она любовно убирает мою руку и нежно кладёт мне на колени.
        — Мы увидим друг друга, когда настанет время, а так как произойдёт это ещё не скоро, я всегда буду любить тебя. Помни об этом.
        Слёзы начинают капать быстрее, и я закрываю глаза, пытаясь их сдержать. Когда я открываю их, то бабушки уже нет, а на её месте стоит девушка примерно моего возраста. Я знаю её. Не кажется, что она выглядит знакомо. Я действительно знаю её. На самом деле, я видела её всего за несколько дней до встречи со злополучной цыганкой. В последний раз я видела её в день её смерти.


        ГЛАВА 19


        — Мадлен, — неуверенно спрашиваю я. — Это ты?
        Ожидаю, что она голову оторвёт мне за то, что мы с друзьями сделали, но она улыбается и бросается ко мне.
        — ЭрДжей, я так рада видеть тебя! — восклицает она и обхватывает руками, именно руками, а не ладонями, мою шею. Шок парализует меня.
        — Как ты? — пронзительно кричит Мадлен. — Я ушам не поверила, когда Смерть сообщил, что ты здесь. Сначала я расстроилась, что ты умерла, но потом он рассказал мне про суд, и я обрадовалась возможности помочь тебе. Думаю, он немного удивился, когда я сказала, что мне от него ничего не нужно взамен, — она наклоняется ближе. — По слухам, Дэниел очень долго упрямился, но я рада, что он согласился, — она подмигивает и продолжает выпаливать слова со скоростью света. Я всё ещё пытаюсь осознать тот факт, что она не собирается дать мне кулаком в лицо.
        — Ты не сердишься на меня? — в конце концов мне удаётся собрать слова воедино.
        На её лице появляется недоумение.
        — Почему я должна сердиться?
        — Ну, эм, знаешь, из-за вечеринки, — бормочу я, всё ещё ожидая нападения.
        Но она лишь смеётся.
        — Видимо, ты до сих пор путаешься в воспоминаниях.
        Пожимаю плечами.
        — Наверно.
        Либо Мадлен потрясающая актриса, либо она действительно не сердится. И хоть я ещё и насторожена, но чувствую, как напряжение потихоньку покидает меня.
        — Тогда позволь мне тебя просветить. Иди за мной. Терпеть не могу эти тучи, — она подходит к двери и раскрывает её. Едва я переступаю порог, как резко замираю. Передо мной кофейня. Честное слово, я имею в виду именно ту самую кофейню, где бариста носит зелёную толстовку и улыбается при виде посетителей. Я даже чувствую витающий в воздухе аромат свежесваренного кофе.
        С удивлением смотрю на Мадлен.
        — Ты шутишь. Кофе в Послежизни?
        Она хихикает.
        — Только на основе взаимовыгоды. Думала, тебе понравится. И не просто в Послежизни, — она кивает в сторону двери в дальнем конце комнаты.
        Табличка гласит «только члены».
        — Что за члены? — спрашиваю, глядя на людей, потягивающих латте и болтающих.
        — Души, которые попали на Небеса.
        Теперь я смотрю на неё.
        — Шутишь?
        Она качает головой.
        — Новая привилегия, — поясняет она, пробираясь к стойке.
        Хоть мысль о карамельном макиато и соблазнительна, я вынуждена спросить:
        — Разве я не должна заниматься исправлением прошлого?
        Она кивает.
        — Да. Но как ты там любишь говорить? Всегда есть время для чашечки кофе?
        Именно так я и говорю.
        — И что, мы просто закажем?
        Она закатывает карие глаза и обвивает свою руку вокруг моей.
        — Это не ядерная физика. Всё так же, как и на Земле, — она лучезарно улыбается девушке за стойкой, делает заказ и поворачивается ко мне. — Что будешь?
        Секунду раздумываю, называю напиток и иду за ней к огромным коричневым кожаным креслам.
        — Мы не должны забрать напитки? — спрашиваю. Понимаю, звучит неубедительно, но эта девчонка должна ненавидеть меня до мозга костей. Поэтому тот факт, что она обнимает меня и хочет по-девчоночьи поболтать, выбивает меня из колеи.
        — Шейна принесёт.
        Услышав своё имя, бариста смотрит на нас и слабо машет рукой.
        — Только не говори, что души за стойкой являются частью программы по реабилитации из Ада. Почему кто-то хочет провести вечность, готовя людям кофе вместо того, чтобы плавать на облаках или заниматься чем-то в том же духе?
        Она задумчиво смотрит на меня.
        — Полагаю, если бы ты была в штате философов, то смогла бы проводить так время. Но для меня это не звучит весело. Я бы предпочла общаться с людьми, чем быть одной, разве ты нет?
        — Да, наверно. Подожди, здесь что, все работают? А как же «покойся с миром»?
        Она пытается не засмеяться надо мной. Могу увидеть это. Хотя она пытается не засмеяться не надо мной. Впервые в жизни у меня появляется мысль, что мы могли бы стать друзьями. Детали все ещё немного запутаны, но я не думаю, что Мадлен притворяется.
        — Никто здесь ничего не должен, — произносит она, улыбаясь всё так же широко. — В конце концов, мы уже отбыли своё время на Земле, делая, что должны. Как только мы оказываемся здесь, то вольны проводить время как хочется. Заниматься тем, к чему лежит душа.
        В этот момент с напитками к нам подходит Шейна. Смотрю на пенку и вижу свои инициалы.
        — Посмотрим, правильно ли я всё поняла, — говорю, поворачиваясь к Шейне. — Чем вы занимались, когда были живы?
        — Я была доктором, — даёт она прозаичный ответ.
        — Ладно, — медленно произношу. — А теперь вы варите кофе?
        Она широко улыбается, даже ещё шире, чем Мадлен. Закрадывается мысль, что по прибытии все здесь получают отбеливающие полоски.
        — Когда я училась в медицинской школе, то занималась в подобном месте, — поясняет она, рукой обводя комнату. — Каждый раз, когда я продиралась сквозь учебники, я думала о том, как, должно быть, прекрасно — готовить кофе и общаться с людьми. Сотрудники кафе всегда казались мне частью одной большой семьи. Естественно, когда я упомянула об этом отцу, он пришёл в ярость. Ожидалось, что я продолжу семейное дело. Собственно, именно это я и сделала.
        — Как вы думаете, что бы он сказал теперь?
        Секунду её глаза смотрят вверх, она всё так же улыбается.
        — Он один из моих самых преданных клиентов, — всю дорогу к стойке она смеётся.
        — Она молода, — замечаю я. — Интересно, сколько ей было, когда она умерла?
        — Сорок пять, думаю. Сердечный приступ на фоне стресса, — обыденно отвечает Мадлен.
        Я чуть ли не давлюсь.
        — Но она не выглядит на сорок с лишним, — выпаливаю, но, спохватываясь, прикрываю рот рукой.
        Но Мадлен вроде не заметила.
        — Мы сами решаем, на сколько будем выглядеть и как именно.
        — Типа твоих волос? — спрашиваю. — Когда у тебя была такая причёска?
        Она поправляет идеально прямые волосы.
        — Когда стала носить свой первый парик, — отвечает она. — Ты помогла мне его выбрать.
        Я понимаю, что прежде чем мои новые воспоминания полностью сольются с моим сознанием, пройдёт много времени. Но уверена, помощь девочке, больной раком, в выборе парика, должна была отозваться немедленно.
        — Хм, не помню такого.
        — Вспомнишь, — произносит она и отпивает кофе. — Здесь впервые кто-то переделывает своё прошлое. Даже Смерть не уверен, сколько времени займёт подготовить всё к твоему возвращению. А сейчас он попросил меня развлекать тебя, пока твои новые воспоминания не займут своё место. Он говорил что-то насчёт полного понимания новой реальности перед началом последнего испытания. Но кто его знает, Смерть. Этот парень танцует под собственную мелодию.
        — Итак, мой первый бебиситтер — святой Питер, а второй — Мадлен Квин, — бурчу себе под нос.
        — Я не бебиситтер, я твой друг, — произносит она немного обиженно.
        Мой шанс получить некую ясность.
        — Ты упомянула, что мы друзья, но я всё ещё не знаю, о чём ты говоришь. Я помню, что мы провели удачный аукцион, но это не делает нас лучшими подругами. Кроме того, мы…, — делаю глубокий вдох и продолжаю, — мы украли все те деньги, что собрали для твоей семьи и устроили вечеринку.
        Почему это воспоминание не может исчезнуть?
        Мадлен наклоняется вперёд и мягко и тихо произносит:
        — Послушай. Ты больше не тот человек, каким была. Ты совершила ошибки, но большинство уже исправила. И заплатила довольно высокую цену, разве ты так не считаешь?
        Её слова вызывают какие-то новые воспоминания. Я закрываю глаза, стараясь ухватить как можно больше воспоминаний.
        — Я всё ещё тусуюсь с Фелисити? — удивляюсь я. Лицо Мадлен говорит, что это правда.
        Она торжественно кивает.
        — Ты пыталась порвать с ней, но внезапно снова начала общаться. Мы пытались расспросить тебя, но ты ничего не объяснила. Мы дружили, но это было как иметь тайного друга.
        Не похоже на меня. Или не было похоже. В голове появляется жужжание, когда я пытаюсь прорваться сквозь поток воспоминаний.
        — Я тоже не могу вспомнить. Но знаю, что она мне не нравится.
        Мадлен пожимает плечами.
        — Мы думали, она тебя шантажирует, но так и не смогли понять, что могло заставить тебя вернуться к ней.
        Причина вдруг резко вспыхивает в мозгу.
        — Моя мама, — начинаю я. — У моей мамы был роман. Фелисити сказала, что если я не начну снова с ними общаться, то она всем расскажет. И начнёт с моего папы.
        — Но она терпеть тебя не может, — возражает Мадлен. — Почему она хочет держать тебя при себе?
        — Чтобы я делала за неё всю грязную работу, а она оставалась не при делах.
        Завеса поднимается, и что бы там ни сдерживало мою память, оно ломается. Меня затапливают волны воспоминаний. Ко мне приходит каждое воспоминание. Места, куда я ездила отдыхать. Новые друзья, которые появились после того, как я выбрала Тревора, то есть Дэниела, вместо Фелисити. Абсолютно новая жизнь.
        Ставлю стаканчик с кофе на стол, когда комната начинает кружиться. Я бы предпочла жужжание.
        — Меня сейчас вырвет, — стону я и закрываю глаза. Не помогает.
        — Здесь тебя не может вырвать, — заверяет меня Мадлен. — Тебе просто кажется.
        — Слишком много, слишком быстро.
        Меня охватывает удушье. Голова словно раскалывается, когда мои старые и новые воспоминания начинают бороться за место в моём разуме. Чувствую, что серое вещество в любую секунду полезет из носа. И затем, так же внезапно, как началась, боль прекращается.
        Слышу, как Мадлен обращается ко мне.
        — ЭрДжей, ты в порядке?
        Каждый в кофейне смотрит на меня, но никто не предлагает помощь. Они выглядят такими же ошеломлёнными, как и я.
        — Да, — отвечаю, выпрямляясь. — Просто… хм… было отвратительно.
        Она подвигает мой кофе.
        — Выпей. Должно помочь.
        Подношу стаканчик к губам и делаю маленький глоток. К моему удивлению и облегчению, сладость и горечь вытесняют последние капли боли. Делаю ещё несколько глотков, потом смотрю на неё.
        — Мне казалось, люди здесь не могут лгать.
        Она в замешательстве смотрит на меня.
        — Я не лгала.
        — Ты сказала, что я не крала деньги, которые мы собрали, чтобы помочь твоим родителям. Но я абсолютно уверена, что я их украла. Может, это и не была моя идея, но я не помешала, — издаю стон, когда вспоминаю о назначенном на декабрь судебном заседании. — Какая жалость, что ты-не-можешь-лгать-в-Послежизни неприемлемо для моей защиты на Земле.
        Мадлен смотрит на меня, словно собирается что-то сказать, но вместо этого откидывается на стуле и делает большой глоток.
        — Теперь ты помнишь, что мы друзья?
        Её слова заставляет меня улыбнуться.
        — Да. Мы подружились вскоре после того, как я начала общаться с Тревором, то есть Дэниелом, — я выпрямляюсь и ухмыляюсь. — Подожди-ка. Вы двое встречались. Ты, должно быть, и есть та девушка, о которой упоминала бабуля. Та, которой принадлежит сердце Дэниела, — поддразниваю я.
        Любовь исходит от всего её существа, и выброс энергии заставляет мою кожу покалывать от напряжения.
        — Прости, — смущённо произносит она, пытаясь справиться с эмоциями. — Такое происходит со мной, только когда я думаю о нём.
        Мадлен напоминает мне Сэнди, и я легонько касаюсь кольца. Они не боятся показать, как сильно любят. Копаюсь в воспоминаниях, пытаясь обнаружить хоть один момент, когда испытывала подобное, и ничего. Приходится признать, даже с учётом того, что могу вернуться к жизни, я всё равно завидую двум мёртвым девушкам.
        — Эй, Мадлен, — зовёт Шейна. — Время. Вам лучше уйти.
        — Спасибо, — отвечает ей Мадлен и поворачивается ко мне. — Готова покончить с этим?
        Иду за ней, по дороге закидывая стаканчик в мусорную корзину. Мадлен раскрывает дверь и жестом приглашает пройти. Поворачиваюсь к ней, чтобы улыбнуться, и когда поднимаю глаза, то понимаю, что мы находимся в гостиной Фелисити. Последнее место, где мне хочется быть, особенно вместе с Мадлен. Именно в этом месте я дала ей причину всегда меня ненавидеть.
        Всё внутри обрывается, когда я вижу себя. Я выгляжу грустной и подавленной и понимаю, что готова оказаться где угодно, только не здесь.
        — Эй, ЭрДжей, — зовёт Фелисити. — Мне нужна карточка. Есть парочка продавцов, которым нужно заплатить, прежде чем мы окончательно подведём итог.
        — Ты о ком? — спрашиваю, роясь в куче чеков. — Мне казалось, я уже обо всём позаботилась.
        — Забей, — Фелисити обрывает меня взмахом руки, словно прихлопывает комара. — Ничего серьёзного. Могу расплатиться вечером и вернуть тебе карту утром.
        — Хорошо, — говорю я. Смотрю, как я лезу в сумку и достаю кошелёк. Вытаскиваю карту и начинаю передавать.
        И именно в этот момент появляется знакомая тяга серебристого каната. Дело плохо. Только не знаю, для кого.


        ГЛАВА 20


        Вместо того, чтобы бороться с тягой, на этот раз я полностью расслабляюсь, и всё проходит не так уж и плохо. Вижу карту в своей руке и понимаю, что должна сделать.
        — А знаешь что, — говорю, немножко выпуская дремлющую во мне королеву-мать. — Ты так много всего сделала, почему бы тебе просто не сообщить мне контакты, и я обо всём позабочусь сама. Тогда тебе не придётся ещё раз куда-то идти, — улыбаюсь ей широкой улыбкой, отчего на лице Фелисити проскальзывает удивление. Полагаю, она давненько не видела меня такой. Скорее всего, я услышу об этом, когда вернусь в Послежизни, но пока чувствую себя замечательно, используя силу во благо.
        Мгновение спустя Фелисити ответно улыбается, и её улыбка выражает раздражение и предупреждение.
        — Нет, — произносит она. Если спросите меня, то голос её звучит резко, и я не единственная, кто заметил. Пара человек за столом смотрят в нашу сторону, переводя взгляд с Фелисити на меня. — У меня потом дополнительное занятие. Мне по пути.
        С каких пор Фелисити посещает дополнительные занятия? Эта девица порхает по старшей школе с помощью пухлых губок и папки с тестами, доставшихся ей по наследству от сестры.
        — Ничего страшного, — заверяю её. — Так у меня будут все необходимые документы, и я смогу сразу утром передать их в школьную бухгалтерию.
        Комната наполняется тишиной. Теперь каждый смотрит на нас двоих. Никто не восстаёт против королевы. Это самое первое не писаное правило популярности.
        — Дай карту, — шипит она.
        Смотрю на неё так же уверенно, как себя ощущаю.
        — Нет.
        Не думала, что в комнате может стать ещё тише. Я ошибалась.
        — Что ты сказала? — переспрашивает Фелисити, едва не брызжа слюной.
        Отталкиваю стул и поднимаюсь, распрямляя плечи.
        — Я сказала, нет.
        Ожидаю, что она сейчас бросится на меня из-за стола. Но она удивляет меня и остаётся неподвижной, за исключением лица. Мышцы лица подрагивают, пока она пытается сохранить спокойствие.
        — Дай мне карту, ЭрДжей, или клянусь, я всем скажу.
        Этот момент настал. Предупреждение, которое должно заставить меня сесть обратно и дать ей то, что она хочет. Но теперь это не сработает. Только не тогда, когда я практически вернула свою жизнь.
        — Скажешь что? — с вызовом уточняю я. — Что у моей мамы любовник? Считай меня сумасшедшей, но я буду невероятно удивлена, если ты уже не рассказала всем в этой комнате.
        Пробегаю глазами по лицам сидящих за столом и подтверждаю свою догадку. Все они смотрят куда угодно, только не на меня.
        Шок от того, что её блеф раскрылся, длится минуту, потом Фелисити переходит в наступление.
        — Теперь это лишь вопрос времени, когда вся школа узнает. Но думаю, что начну со звонка твоему папочке. Думаю, он будет рад услышать о дополнительных занятиях, в которых не отказывает себе твоя мама.
        — Это не моя проблема, — говорю, пожимая плечами. — Это она должна отвечать за свои поступки, а не я.
        После этого заявления наступает битва двух королев. Одна сражается за то, чтобы удержать то, что имеет, а другой терять нечего. Если я сейчас же не изменю ход истории, то Фелисити закончит школу и станет женой какого-нибудь проигравшего бывшего спортсмена, а я останусь в лимбо на неизвестно сколько времени. Я лишь надеюсь, что не проведу остаток жизни, сожалея о том, что бросила вызов Фелисити. Я не хочу, чтобы папа узнал о маме от неё, но и позволять ей иметь власть надо мной тоже больше не могу.
        — Послушай, Фелисити, просто отпусти. Отпусти меня. Я тебе не нравлюсь. Ты не нравишься мне. Твоя сила делать меня несчастной ушла. Давай назовём это расхождением наших путей и двинемся дальше. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить её, тихо ненавидя друг друга.
        Она издаёт кряхтение, похожее на звук голодного павиана, как показывали на Animal Planet.
        — Мне следовало оставить тебя в грязи с твоими дружками. Но я пожалела тебя. Ты упала от управления школой практически до уровня невидимки.
        — Ты в самом деле считаешь, что я поверю, что ты пожалела меня? — усмехаюсь я. — Мои друзья, мои настоящие друзья, они не лузеры. Вообще-то, единственный лузер, которого я вижу — это ты. Тебе пришлось шантажировать меня, чтобы был кто-то, кто будет выполнять за тебя грязную работу. Но знаешь что? — спрашиваю, глядя как на её лице сменяются пятьдесят оттенков красного.
        — Что? — её голос кипит от ненависти.
        — Я лучше этого. Теперь я понимаю, что мне не нужно заставлять людей бояться, чтобы получить, что я хочу.
        — Ты с ума сошла, — со злостью произносит она. — Никто не боится меня. Все здесь любят меня.
        Скрещиваю руки на груди и слегка наклоняюсь назад.
        — Неужели?
        — Да, — отвечает она, и я думаю, что она искренне верит тому, что говорит.
        Но воспоминания о новом прошлом уже прочно засели в голове, и хоть я и не горжусь ими, однако они мои, и ничто не в силах снова забрать их у меня.
        — Тогда зачем ты заставила меня подкинуть бутылки текилы в машину Пенни, после того, как она была номинирована на королеву бала?
        — Что? — в негодовании кричит Пенни, вырываясь из оцепенения. — Так это была ты? Меня вышвырнули из номинантов.
        Фелисити качает головой и показывает на меня.
        — Она лжёт.
        — Серьёзно? — спрашиваю, осматривая лица в поисках малейшего сомнения. — Или я наконец показываю всем твоё истинное лицо?
        — Ты ведёшь себя так с самого твоего падения! — кричит Фелисити, обходя вокруг стола. Подавляю желание сделать шаг назад.
        — Как так? — интересуюсь, невинно глядя в её разъярённое лицо.
        — Ты пытаешься прогрызть дорогу обратно. И когда я пожалела тебя и приняла обратно в наш круг, ты платишь мне ложью. Что, завидуешь?
        Она говорит именно то, что я ожидала от неё услышать. Именно то, что сказала бы я сама, окажись на её месте. Одно из важнейших правил нахождения на вершине популярности: используй зависть, как объяснение того, почему кто-то осмеливается встать у тебя на пути.
        Уверена, она ожидает, что я опущусь до её уровня, но несмотря на то, что кровь кипит, и пар валит из ушей, я улыбаюсь.
        — Что у тебя есть такого, чему я могла бы завидовать?
        — Они выбрали меня, а не тебя, — отвечает она, указывая на каждого сидящего здесь. — Единственное место, куда ты должна была отправиться — вниз. До самых низов социальной лестницы. Этот Дэниел — фрик. Оставь его зависать с девчонкой, которая, скорее всего, не доживёт до выпускного.
        Комната снова наполняется тишиной, но на этот раз от шока, что даже Фелисити осмелилась сказать что-то настолько жестокое. Хоть никто в этой комнате по-настоящему и не знает Мадлен, я не думаю, что кто-то может сказать о ней что-то плохое.
        Обхожу стол, пока нас не разделяет лишь пара дюймов. Знаете, не только хулиганы могут использовать приём лицом к лицу.
        — Давай кое-что проясним, ты, самовлюблённая эгоистка. Никто не выбирал тебя вместо меня. Я ушла. Я сделала выбор. Я выбрала себя. Так что держись за свои фантазии, если тебе хочется, но не втягивай Дэниела и Мадлен. Они в пять раз лучше, чем ты когда-нибудь можешь надеяться стать. Они знают, что важно. Дружба. На случай, если ты не знаешь — это когда ты можешь на кого-то рассчитывать, а не шантажировать.
        Собираю свои вещи так быстро, как только могу и направляюсь к двери.
        — Подожди, — зовёт она, и на мгновение мне кажется, что она возможно, только возможно, может изменить своё мнение. Но ещё до того, как она успевает раскрыть рот, я понимаю, что всё это лишь мечты.
        — Деньги и документы оставь, — приказывает она.
        Я медленно поворачиваюсь, качая головой. Вижу, как Дейв за её спиной поднимается. Предполагается, что он охранник? Не имеет значения. Нет ничего, что бы они теперь могли бы мне сделать. Я зашла слишком далеко, чтобы отступать.
        — Я так не думаю. На самом деле, собираюсь доставить это директору Коффману утром. Он сможет убедиться, что каждый пенни попадёт к Квинам до того, как Мадлен получит следующее лечение. Мы не хотим, чтобы она пропустила его, потому что ты собиралась обвинить меня в воровстве или в чём там ещё.
        Дейв склоняет голову к Фелисити, и я понимаю, что он уже пообещал людям вечеринку. Она игнорирует его и смотрит прямо мне в глаза.
        — Вау. Да ты теперь параноик, — комментирует она.
        В людях, которые всю свою жизнь проводят, нося на лице маску, есть одно качество. Наступает момент, когда маска начинает трескаться. Я вижу момент, когда Фелисити готова взорваться. И у меня есть два варианта. Я могу добить её, или же могу быть выше этого. Я на самом деле очень сильно мечтаю покончить с неё. Но я этого не делаю.
        — Неважно, что ты думаешь обо мне. Неважно даже, что ты делаешь, — не могу поверить в то, что собираюсь сказать. — Фелисити, я прощаю тебя за всё. За всё, что ты сделала и собираешься сделать. Я прощаю тебя.
        — Мне не нужно твоё прощение, — шипит она.
        — Неважно. Это моё прощение, — после этого я поворачиваюсь на каблуках и спокойно выхожу за дверь. Не дать себе влипнуть в преступление? Сделано. Стать лучшей версией? Сделано. Вернуть жизнь? Надеюсь.
        Слышу цоканье каблуков Фелисити по паркету. Я уже практически спустилась на тротуар, когда она распахивает настежь входную дверь.
        — Тебе конец, ЭрДжей. Я уничтожу тебя. Правду о тебе узнают все.
        И в это мгновение меня вырывает из моего тела, и я оказываюсь на скамейке рядом с Мадлен.
        — Ты здесь, — удивлённо говорю я, всё ещё приходя в себя после смены тел.
        — Разумеется, я здесь, — отвечает она, улыбаясь. — Где ещё мне быть?
        — Но я же принесла деньги вовремя, да? Фелисити и Дейв не смогли обвинить меня в воровстве, так что меня не посадили до суда. Ты должна быть жива.
        — ЭрДжей, то, что ты сделала, выступив против Фелисити, — невероятно. Но с моей смертью это не имеет ничего общего.
        — Должно было появиться отличие. Просто должно, — выкрикиваю, опуская голову на руки.
        — Отличие появилось. Моя жизнь изменилась.
        Смотрю на неё, не в силах скрыть замешательство.
        — Что это должно значить? Ты всё ещё здесь. Ты всё ещё мертва.
        Она кивает.
        — Да, очевидно. Лечение не помогло, но не из-за тебя. Ты никогда не была виновата. Просто пришло моё время. Ни лечение, ни мольба о пощаде, ни геройский поступок не в силах этого изменить. Но последние месяцы были невероятными. Я проводила время с друзьями, и у меня было больше свиданий, чем кто-либо того заслуживает. И я смеялась. Всё благодаря тебя.
        — Каким образом?
        — Просто подумай. Что ты помнишь?
        Закрываю глаза, пытаясь очистить сознание от всей злости, которую держала в себе все эти годы.
        — После Фелисити я пошла в школу и передала все квитанции директору, чтобы деньги были переданы твоей семье вовремя, — открываю глаза и смотрю на неё. — Когда я была там, он сказал, что несколько предпринимателей предложили свою помощь. В результате, денег стало больше, чем достаточно, чтобы помочь твоей семье с лечением.
        Она улыбается, и в её глазах появляются слёзы счастья.
        — Денег было намного больше, чем достаточно. От следующего курса химиотерапии не было никакого толку, так что я решила, что всё, хватит. Мои родители смогли взять отпуск на работе и провести время со мной. Я была не прикована к приборам, а находилась дома, в окружении людей, которые любят нас. Ты не представляешь, какой подарок сделала мне и моим родителям.
        — Я рада, — говорю, но мой тон не соответствует словам. — Но ты мертва. Я не изменила этого. Я понимаю, ты говоришь, пришло твоё время, но это не справедливо, — я отворачиваюсь, не в силах выдержать доброту в её глазах.
        Мадлен не собирается позволить мне игнорировать её.
        — Перестань жалеть меня. Дело не в том, что справедливо, а что нет, — она прерывается, и я думаю, что она закончила, но она кричит, — посмотри на меня!
        Быстро поворачиваюсь к ней. Не помню, чтобы Мадлен когда-нибудь кричала. Хоть когда-нибудь.
        — Что? — резко отвечаю.
        — Не поступай так со мной. Я не чувствую себя плохо из-за того, что умерла. Ты не можешь понять ту боль, в которой я жила.
        — Но ты всегда была счастливой, — говорю, понимая, что из всех моих убогих возвращений это самое убогое. — То есть ты никогда не показывала, как плохо тебе было.
        — Потому что я ничего не могла поделать. Мне было восемь, когда поставили диагноз. Я провела больше половины жизни с раком, маячащим возле меня. Мне пересадили костный мозг затем только, чтобы через два года случился рецидив. У меня было два выбора. Я могла бороться и извлечь из этой борьбы всё самое лучшее. Либо я могла свернуться калачиком, и позволить болезни забрать не только моё тело, но и то, кем я являюсь. Я выбрала бороться, бороться так долго, как только смогу, так что не смей жалеть меня.
        В шоке смотрю на неё. Во всех моих воспоминаниях, ни разу она даже близко не подбиралась к подобному эмоциональному взрыву.
        — Чувствуешь себя лучше? — спрашиваю, не зная, что ещё сказать.
        Она запускает пальцы в волосы.
        — Знаешь, да. Я никогда не говорила ничего такого при жизни. Я всегда больше беспокоилась о том, что подумают люди, и напускала на себя храбрый вид. Так что спасибо.
        — Всегда пожалуйста.
        Мы смотрим друг на друга и разрываемся смехом, таким, каким только могут смеяться две родственные души.
        — Очень не хочется прерывать вашу вечеринку, — грохочет голос позади нас.
        Мне даже не нужно оборачиваться. Я знаю, что Смерть пришёл за мной.


        ГЛАВА 21


        — Ещё рано, — умоляет Мадлен. — Она не готова.
        Медленно поворачиваюсь, чтобы увидеть Смерть, когда он отвечает:
        — Мне жаль, но готовы они, — он нежно касается её щеки, и я тронута его неожиданным сочувствием. Жаль, не ко мне.
        Но когда он смотрит на меня, оно ещё отражается на его лице.
        — Пошли, дитя.
        Прежде чем я успеваю пошевелиться, Мадлен бросается ко мне и крепко обнимает.
        — Я буду скучать по тебе, — шепчет она. Освободив меня, она поворачивается к Смерти и грозно наставляет на него палец. — Вам лучше сражаться за неё.
        Он поднимает руки в знак покорности и со смешком отвечает:
        — Сделаю всё возможное.
        — Я на это рассчитываю, — бормочет она, в последний раз сжимая мою руку, и шепчет, — скажи Дэниелу, я в порядке. Он пытается для всех быть сильным, но сам он подавлен.
        Что это с девушками, которые ждут, чтобы я передала их сообщения? Сначала Сэнди хочет, чтобы я уговорила родителей её жениха позволить ему умереть. А теперь Мадлен просит меня позаботиться о своём школьном возлюбленном.
        — Обещай мне, — добавляет она, когда я колеблюсь.
        Коротко киваю.
        — Скажу. Обещаю.
        Откуда-то из глубин сознания возникает непреодолимая тяга поднять мизинец.
        Мадлен хихикает, когда видит это и быстро переплетает свой тонкий пальчик с моим.
        — Ты помнишь нашу игру.
        — Нет, — честно отвечаю. — Это больше на подсознательном уровне. Я просто знаю, что должна так сделать.
        Она улыбается.
        — Когда мне было плохо после пересадки костного мозга, ты приходила ко мне и рассказывала о том, что происходит в школе. Никогда не забуду, как ты выглядела, с головы до ног одетая в голубой больничный халат.
        Её описание вызывает во мне что-то, и я вспоминаю это облачение, включая бахилы поверх моей обуви.
        — Ты была такой уставшей. Никогда не знала, ты слушаешь или спишь.
        — Я слушала, — заверяет она. — Я слышала каждое слово.
        Чувствую, как к глазам снова подступают слёзы.
        — Когда я уходила, ты приподнимала мизинчик ровно настолько, чтобы я могла просунуть свой. Так ты говорила до свидания.
        Естественно, Смерть выбирает именно этот момент, чтобы прервать нас.
        — Это всё мило и трогательно, но нам пора идти. Не могу допустить, чтобы ты как дура рыдала перед судом.
        Мы с Мадлен синхронно закатываем глаза. В последний раз обнимаю её и делаю глубокий вдох.
        — Я готова.
        Он протягивает руку, и я хватаюсь за него. Мадлен исчезает, словно мираж, и в следующий момент мы стоим перед входом в Зал Правосудия. Хочется сказать, что он выглядит менее устрашающим, чем раньше. Ещё хочется сказать, что я меньше нервничаю перед встречей с судом. Но если я так скажу, то совру два раза. Спустя столько времени, и несмотря на то, как изменилась моя прежняя жизнь, я очень, очень сильно хочу вернуться. От мысли, что суд может отказать в моей просьбе, мне делается плохо.
        — Знаешь, они же ждут, что ты завалила этм маленькие испытания. Особенно последнее. Но ты справилась, — пытается подбодрить меня Смерть.
        — Это было не так сложно, как я думала, — признаю я.
        — Само испытание, нет. Значение имеет, что ты, новая ты, вынесла из всего этого урока. Ты же знаешь, что Захрил залезет в твои воспоминания? Они будут ждать, что он копнёт в твоём мозгу и найдёт намёк на то, что ты станешь такой, как раньше. Если он найдёт что-нибудь, хоть самую малость, намекающую, что ты вернёшься к прежней жизни, Азбаух позаботится, чтобы твою просьбу отклонили. Ты проведёшь остаток жизни в Послежизни.
        Так, для заметки: Смерть и подбадривающая речь несовместимы. Пытаясь удержать последнюю ниточку надежды, спрашиваю:
        — Но если они повернут время вспять…
        — Ты ещё не поняла? — перебивает Смерть, глядя на меня так, словно пытается понять степень моего невежества. — Они уже это сделали. Твоя судьба строится на твоих поступках. Ты уже изменила исход. Теперь будем надеяться, что этого достаточно.
        Об этом я не думала.
        — То есть будущее изменилось, и я всё ещё его часть. Если меня здесь оставят, то как объяснят мою смерть? — спрашиваю, надеясь отыскать малейшую лазейку.
        — Детишки всё время исчезают.
        Думаю, подходящий момент, чтобы сменить тему.
        — Почему вы выбрали именно эти моменты?
        — Потому что именно они увели твою жизнь с правильного курса и от того человека, каким тебе предназначено стать.
        — То есть, всё это — про то, что я выучила?
        — Примерно. Как это сработало?
        Пожимаю плечами.
        — Полагаю, скоро узнаем, да?
        Смерть качает головой.
        — Ты не источаешь уверенность. Ты и сама это знаешь.
        — Кто бы говорил.
        Меня отвлекает фигура, направляющаяся к нам. Это Сал.
        Приближаясь, он кивает Смерти.
        — Мило, что хоть раз ты появился вовремя.
        — Без проблем, приятель, — произносит Смерть, хлопнув Сала по спине. — Готов?
        Сал вместо ответа поворачивается ко мне.
        — Я изучил твоё путешествие. Должен сказать, я впечатлён. Такие большие изменения.
        — Если бы я их ещё помнила, — уточняю я. — До сих пор слишком многое остаётся запутанным.
        — Всё наладится, — заверяет Сал. — Но мы не можем больше ждать. Суд готов вынести решение по твоему делу и покончить с этим. Хоть ты и справилась со всем, всё не так просто.
        Киваю, соглашаясь.
        — Думаю, я готова.
        — Хорошо, — говорит он, направляясь вверх по лестнице. — И просто для сведения, очень много людей хотят, чтобы ты выиграла.
        — Правда? — спрашиваю. — Удивлена, что кому-то есть до меня дело. И вообще, разве не предполагается, что это секрет?
        — Шутишь? Здесь никто не может хранить секреты.
        Смущённо оглядываюсь вокруг, но никого и ничего не вижу. Облегчённо выдыхаю, когда мы подходим ко входу в Зал Правосудия. Сал останавливается, положив руку на дверь.
        — Должен также предупредить, что на этот раз комната будет выглядеть немного по-другому.
        — Как? — интересуюсь, когда мы входим. Он взглядом показывает мне осмотреться. На меня смотрят тысячи лиц. Ангелы располагаются на балконе, а души сидят на полу.
        Первым человеком, которого я замечаю, становится бабуля. Она сидит в первом ряду, прямо за моим сиденьем. С одной стороны от неё — Анжелика, а с другой — дедушка. Мадлен сидит рядом с ним в конце ряда. Смотрю вверх и вижу Йетса и Хейзел, сидящих на первом ряду балкону.
        Сал легонько подталкивает меня, и я в оцепенении иду вперёд. Когда прохожу задний ряд, чья-то рука касается меня и останавливает. Святой Питер.
        — Ал хотела быть здесь, — поясняет он, — но никто не согласился присмотреть за пёсиком, так что она просила передать сразить их всех наповал.
        — Спасибо, — сдавленно произношу я. — Почему здесь столько людей?
        — Кто-то хочет увидеть, как тебя раздавят.
        Издаю звук, нечто среднее между удивлённым смешком и предсмертным вдохом буйвола. Это заставляет Питера обнадёживающе улыбнуться.
        — Другим просто любопытно, — продолжает он. — Но большинство из нас хотят убедиться, что тебя ждёт справедливый суд, и ты получишь свой второй шанс.
        — Идём, — шипит Сал. — Ты же не хочешь, чтобы Азбаух ещё больше разъярился, чем когда он увидит весь этот цирк.
        Позволяю Салу вести меня к моему стулу и стараюсь держать взгляд над головами, когда они поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Когда я усаживаюсь, бабушка протягивает руку над перилами, отделяющими меня от зрителей, и сжимает моё плечо.
        — Всё будет именно так, как и должно быть, — пытается поддержать она.
        Не срабатывает.
        Мгновение спустя хлопанье крыльев привлекает всеобщее внимание, и я поднимаю глаза на помост, чтобы увидеть, как спускаются судьи. Азбаух смотрит прямо сквозь меня, словно желает, чтобы само моё существование было предано забвению. Когда он стучит молотком, чтобы призвать всех к порядку, я начинаю мечтать о том же. Что, если я проиграю? Что, если всё, что я сделала, было напрасным? Что, если они не увидят в моей жизни достаточно хорошего?
        Замечательно. Теперь я говорю, как Смерть. Если суд обернётся против меня, может, я смогу работать на него. Это будет плата. Мысль практически заставляет меня улыбнуться.


        ГЛАВА 22


        — Мы собрались здесь, чтобы заслушать дело Ровены Джой Джонс, — голос Азбауха гремит среди гула толпы. Он произносит моё имя, словно на вкус оно кислое, и я вздрагиваю под его пристальным взглядом.
        Нет сомнений, как он проголосует. Он медленно поворачивается к Салу. В отличие от прошлого раза, мой представитель выглядит так, словно готов за меня сражаться. Его крылья слегка подрагивают, придавая ему устойчивое положение, и когда он обращается к судьям, его подбородок немного выступает вперёд. Он излучает уверенность, и я думаю, какая-то её часть переходит на меня.
        — Я готов представлять действия, которые мисс Джонс совершила во время испытаний, назначенных ей судом. Полагаю, вы увидите, что её результат во многом превосходит беспокойства, высказанные в этой самой комнате, когда мы собирались в последний раз, — кивком он показывает мне встать, и в мгновение ока я оказываюсь на ногах.
        Помните ту уверенность, что была у меня минуту назад? Так вот, её больше нет. Азбаух наклоняется вперёд, смотря с возвышения сверху вниз.
        — Ты выглядишь довольно уверенным в себе, брат. Думаю, на этом мы могли бы и закончить, судя по тому, что ты уже считаешь её действия достойными того, чтобы история была переписана.
        Комната погружается в тишину, и я украдкой оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть, не опустел ли зал. Посмотрев на Сала, вижу, что его крылья слегка дрожат. О нет. Он просто не может позволить себе прогнуться под взглядом Азбауха. Собираюсь коснуться рукава его мантии, чтобы поддержать его, но Сал удивляет меня, поднимая голову и встречаясь с насмешливым взглядом Азбауха.
        — Мы также готовы предоставить свидетелей, которые дадут показания в защиту ЭрДжей.
        — Ты забываешь, брат, не в твоей власти диктовать условия этого суда. Мы не суд общественного мнения. Это человеческое понятие. Мы же работаем с фактами и ни с чем иным. Вся остальная информация субъективна, и, таким образом, необъективна, — Азбаух смотрит на остальных членов суда, и по тому, как вздымается его грудь, я могу сказать, что он ожидает их поддержки.
        Вместо этого он встречается с возражениями.
        — На самом деле, — произносит Шепард, — я, например, заинтересован в том, чтобы услышать, что скажут души. Их мысли, хоть и не совсем объективные, не могут быть ни чем иным, кроме правды.
        — Я признаю это предложение, — медленно отвечает Азбаух. — Но они, помимо всего прочего, на стороне этой девчонки. Здесь нет никого, кто мог бы опровергнуть её ценность.
        Сал прочищает горло.
        — Думаю, мы можем увидеть по крайней мере одно изменение, которое последовало после того, как ЭрДжей сделала выбор. В конце концов, благодаря её действиям одна душа, ранее питавшая к ЭрДжей противоречивые чувства, смогла вернуться к моменту своего жизненного поворота. В результате, парень всё ещё числится в стане смертных, — он смотрит на меня с лёгкой улыбкой. — Спася его, она уже позитивно повлияла на будущее мира. Возможно, мальчику предстоят великие свершения, которые в противном случае были бы навсегда утрачены.
        — Твоё утверждение безосновательно, — с ухмылкой произносит Азбаух. — Это всего лишь предположение. Именно поэтому я считаю, мы должны ограничиться лишь конкретной правдой.
        — Дело никогда не было в правде, Азбаух, — замечает Мармарот. — Нет сомнений в том, что эта девочка вела себя недостойно. Целью данного суда было узнать превысит ли положительное влияние её возвращения негативное. История мира уже изменилась. Вопрос в том, заслуживает ли она возвращения. И правда здесь не единственный помощник.
        — Так как души имели возможность наблюдать две временные линии, — встревает Захрил, — то они смогут предоставить нам надёжную информацию об изменениях её характера. Что позволит нам понять мотивы её будущих поступков.
        Подождите. Неужели это означает, что бабуля должна встать и ответить на вопросы о том, как я вела себя в первый раз и как теперь? К горлу подступает комок. Не думаю, что смогу выдержать то, что ей, или Мадлен, придётся сказать. Я не единственная, кто удивлён этим предложением. Судя по быстрому взгляду Сала на Захрила, для него это тоже новость.
        Азбаух снова смотрит взглядом избивателя щеночков.
        — Это смешно, — говорит он, мышцы на его шее подрагивают.
        — Послушай, Азбаух, — гремит голос Смерти позади меня. Оборачиваюсь и вижу, как он развалился в кресле рядом с Анжеликой. Когда он успел здесь появиться? — Это не так сложно. Ты позволяешь нескольким душам высказаться, внимательно слушаешь и затем решаешь, стоит ли ЭрДжей вернуться в мир живых.
        — И почему я должен слушать тебя? — насмехается Ангел Правосудия. — Твоя должность не даёт тебе никакой власти в этой комнате. Воспоминания предоставят нам всю необходимую информацию. Твои услуги больше не требуются.
        — На самом деле, — произносит Смерть, вставая в полный рост, — это не правда. Видишь ли, ты можешь получить только воспоминания из того времени, когда ЭрДжей была на Земле. Но те, что она приобрела здесь, не являются частью её постоянной памяти, и даже Захрил не сможет их получить.
        — Это так, — подтверждает Захрил, и Азбаух подозрительно смотрит на него.
        Азбаух качает головой.
        — И почему это так важно?
        — Рад, что ты спросил, — отвечает Смерть со своей фирменной самоуверенной ухмылкой. — Хоть они и не останутся частью её памяти, они могут стать частью подсознания.
        — Ближе к делу, — злобно подгоняет Азбаух.
        — Только те, кто присутствовал во время испытаний, могут поручиться за немедленные изменения характера. Вместе с оценкой Захрила полагаю, у тебя будет полное понимание того, как ЭрДжей не только выполнила задачу, поставленную ей судом, но и как превзошла все ожидания.
        В зале раздаётся одобрительное бормотание. Прикрываю усмешку ладонью.
        — Достаточно! — ревёт Азбаух. — Нет нужды терять время с персональными оценками. Посмотрим в Хрониках Акаши. Если она действительно изменила свою жизнь, то там мы найдём ответы на все вопросы.
        — Мы не можем, — просто утверждает Сал.
        Азбаух выглядит так, словно готов метать огонь глазами.
        — Это ещё почему?
        Сал садится немного прямее.
        — Они запечатаны до окончания этого дела.
        — Неужели? — рычит Азбаух. — И кем же?
        Двери в Зал распахиваются, врезаясь в колонны. Смотрю вверх, ожидая, что под воздействием удара потолок свалится. По проходу широко шагает Азраил. Миллионы его глаз широко распахнуты.
        — Мной.


        ГЛАВА 23


        Находящиеся в комнате одновременно затаили дыхание. Слышу, как сотни голосов шепчут его имя, пока он широкими шагами направляется в мою сторону.
        — Этот суд собрался здесь, чтобы решить судьбу человеческой души, и ты предоставишь ей шанс на справедливое решение, — гремит голос.
        Хочу подняться и зааплодировать, но он поворачивается ко мне, и я не могу пошевелиться.
        — Также в твои обязанности входит определить, стоят ли её действия этой беспрецедентной награды. В этом случае будь готов к будущим жалобам от других, которым покажется, что их несправедливо доставили сюда.
        Живот скручивает, и желание праздновать пропадает. Так вот, что это значит. Никто не хочет быть первым. Особенно в таком событии, как переворот в Послежизни.
        Его следующей целью становится Смерть.
        — У меня закрадывается смутное подозрение, что это не первая ошибка подобного рода, и смею предположить, что не последняя.
        Он не ждёт ответа, а Смерть не пытается его дать. Вместо этого Азраил снова поворачивается к судьям и добавляет:
        — Но, братья мои, не позволяйте этому стать мотивом вашего решения. Вы вправе сказать, что это не суд, основанный на законах, — Азраил выглядит самодовольным. — Это много больше. Это проявление человечности. Не стоит сбрасывать со счетов свидетельства тех, кто имеет ко всему этому непосредственное отношение.
        И на этом всё. Азраил доставил своё загадочное предупреждение, и теперь вышагивает по проходу и выходит за дверь. Спустя, кажется, целую вечность комната наполняется шумом, когда каждый начинает говорить о неожиданном появлении.
        — Это действительно только что произошло? — спрашивает душа где-то поблизости.
        — Азраил только что установил закон, — подтверждает другая.
        Верчу головой, когда гомон становится громче.
        — Никогда не видела, чтобы кто-то так говорил с Азбаухом. Замечательно.
        — Он этого заслужил. Кто он такой, чтобы так издеваться над бедной девочкой?
        Затыкаю уши кончиками пальцев, пытаясь прекратить шум.
        Но один голос перекрывает все остальные.
        — Тишина! — ревёт Азбаух. Его лицо ярко-красное, и если я раньше думала, что он против меня, то теперь без вопросов. Надеюсь, Сал найдёт способ вытащить меня из этой передряги.
        Когда все замолкают, Азбаух закрывает глаза. Когда он заговаривает, его голос напряжён от контроля.
        — Начнём. Я заслушаю показания свидетелей, но только тех, кто непосредственно контактировал с мисс Джонс после её прибытия. Затем я попрошу Захрила изучить новые воспоминания и определить, приведут ли они в будущем к положительному, и что более важно, продуктивному, результату. Суд имеет право задавать вопросы всем свидетелям до того, как они уйдут.
        — Звучит справедливо и просто, брат, — быстро произносит Сал.
        — У меня нет возражений, — добавляет Захрил.
        После публичной критики Азраила, Азбаух выглядит чуть менее самоуверенным, но только чуть.
        — Салатил, можешь начинать.
        Сал поворачивается лицом к толпе.
        — Вызываю Анжелику для дачи показаний.
        Все глаза прикованы к Анжелике, пока она грациозно идёт к стулу. Нет никакой необходимости произносить клятву, так как лжесвидетельство невозможно.
        — Анжелика, — начинает Сал голосом, похожим на голоса юристов, которых показывают по телевидению, — была ли ты знакома с ЭрДжей в обеих линиях?
        — Да, — отвечает она, глядя прямо на меня. — Она была лучшей подругой моей дочери.
        — Также ты была её первым проводником, верно?
        — Да, — снова отвечает она.
        — Как бы ты описала ЭрДжей в то время, когда ты знала её?
        — Вы имеете в виду время, когда я была жива? — Анжелика вопросительно смотрит на Сала.
        Он кивает.
        — Она была точно такой же. Немного стеснительная сначала, но когда они с Эбби были вместе, то представляли собой хихикающую бомбу.
        — Когда это изменилось?
        Грусть наполняет Анжелику.
        — В ночь, когда я умерла, полагаю. Очевидно, меня там уже не было.
        — Думаю, показания должны касаться только того времени, когда ты была жива, — указывает Азбаух.
        Анжелика не смотрит на Азбауха, а ждёт, когда Сал продолжит.
        — Когда в следующий раз ты контактировала с ЭрДжей? — спрашивает он.
        — Я была её первым проводником, — отвечает она.
        — Как это произошло?
        Анжелика смотрит куда-то поверх моего плеча и затем продолжает:
        — Смерть спросил, могу ли я помочь ему в одном деле. Он сказал, есть девочка, чью душу забрали преждевременно, и хотел знать, помогу ли я ей в первом испытании, назначенном судом.
        — И что ты ответила?
        — Ну, очевидно, что я согласилась, иначе меня бы здесь не было.
        Где-то сзади раздаётся негромкий смешок, и даже Сал улыбается.
        — Разумеется. Смерть сказал, кто была эта девочка?
        — Нет, и я не спросила, — качает головой Анжелика.
        — Когда ты узнала, что это ЭрДжей? — спрашивает Сал, его крылья простираются как раз достаточно, чтобы он не сел на них, когда он наклоняется к столу.
        — Смерть показал мне видео обзор из жизни девочки, чтобы у меня сложилось впечатление о том, что будет происходить дальше. Именно тогда я поняла, что речь идёт об ЭрДжей.
        Теперь я понимаю. Вот почему она так злилась на меня, когда я впервые встретила её. Она уже знала, что я бросила Эбби одну с теми девчонками.
        Анжелика смотрит на свои ладони, и Сал подходит к ней.
        — Когда ты поняла, что это ЭрДжей, были ли у тебя какие-то сомнения по поводу того, помогать ли ей?
        — Да.
        Я знаю, что она может говорить только правду, но слово всё равно жалит, и я мечтаю о том, чтобы появилось что-то, что поможет мне стереть этот момент из всех линий.
        — Но только мгновение, — быстро добавляет она.
        — И что заставило тебя поменять мнение?
        — То, что они были всего лишь детьми, а дети совершают ошибки. Я видела, что ЭрДжей напугана, однако я не могла понять, что именно спровоцировало её поведение: угроза физического насилия или угроза того, что пострадает её репутация.
        Сал кивает.
        — Это единственная причина? Ты думала, что она заслуживает второй шанс?
        Она грустно улыбается.
        — Нет. Я хотела, чтобы она заступилась за мою дочь, а не убежала.
        — Почему?
        — Простите?
        Сал мягко смотрит на неё.
        — Почему ты так сильно хотела, чтобы ЭрДжей изменила прошлое?
        Анжелика опускает взгляд.
        — После моей смерти моя дочь прекратила улыбаться. Она прекратила быть той маленькой девочкой, которая собирает одуванчики и дарит их мне с таким видом, словно они были самыми прекрасными розами, созданными Матерью Природой. Она стала тенью той девочки, которой была. Она была потерянной, грустной и испуганной, — Анжелика смотрит на меня, и я опускаюсь на своём стуле. — Я хотела, чтобы жизнь моей дочери была лучше. Если бы ЭрДжей смогла изменить будущее Эбби, тогда я бы прекратила наконец переживать за неё, и упокоилась бы с миром.
        — Всё это очень трогательно, Анжелика, — перебивает Азбаух. — Ты такая преданная мать. Полагаю, ты бы сделала всё, что угодно, лишь бы помочь своей дочери?
        Анжелика вскидывает голову.
        — Не могу понять, на что вы намекаете.
        Могу увидеть огонь в её глазах. Азбаух разбудил мать-медведицу.
        Его это, кажется, не волнует.
        — Ты пыталась влиять на решения мисс Джонс?
        — Нет. Не думаю, что это возможно. Так как я была её первым проводником, Смерть дал мне чёткие указания о том, что она должна знать перед тем, как начнётся первое испытание. Я бы не могла ничего изменить, даже если бы захотела.
        — И ты воздержалась от чтения лекций и попыток пристыдить её, чтобы она смогла сделать такой выбор, который пошёл бы на пользу Эбигейл?
        Анжелика выглядит виноватой.
        — Не совсем, — начинает она. — Я думала, что смогу говорить с ней, как с любой другой душой. Я немного работала с психологами, особенно, когда прибывают матери маленьких детей. Думала, я была готова к тому, что увижу.
        — Но ты не была, не так ли? — продолжает спрашивать Азбаух.
        — Сделайте же что-нибудь, — шиплю Салу. — Разве он не давит на свидетеля?
        — Он не может ничего сделать, мисс Джонс, — говорит Азбаух. — Как член суда, я имею полное право задать любой вопрос, который покажется мне уместным. Стоит не забывать об этом.
        Он поворачивается к Анжелике, и хоть голос его немного смягчается, он продолжает делать всё возможное, чтобы запугать её.
        — Пожалуйста, отвечай на вопрос.
        — Не была.
        — И ты направила её.
        — Немного, — признаёт Анжелика.
        — Спасибо, — произносит Азбаух, победоносно усаживаясь.
        Шепард прочищает горло.
        — Если позволишь, брат, я задам свой вопрос, — Азбаух молчит, поэтому Шепард продолжает. — Анжелика, ты говорила ЭрДжей, что именно надо делать, чтобы защитить твою дочь?
        — Нет, — качает головой Анжелика.
        — И что же именно ты сказала? — перебивает Азбаух.
        — Я напомнила ей, что все действия имеют последствия, и что её задача — поступить лучше, чем раньше. Я сказала ей, что у каждого есть свои сожаления, и что она получила подарок вернуться в моменты, когда она вела себя наиболее эгоистично и поступить правильно.
        Глубже опускаюсь на стуле. Могу почувствовать, как взгляды всех присутствующих прожигают дыру на затылке.
        — Ты сказала ей, что она должна делать, чтобы, как ты сказала, «поступить правильно»?
        — Точно нет, — Анжелика решительно качает головой.
        Азбаух выглядит так, словно намерен продолжать допрос, но Шепард улыбается и произносит:
        — Спасибо. Если у суда больше нет вопросов, то думаю, Сал, ты можешь продолжить.
        Проходит мгновение, и Сал заговаривает.
        — Перед своим первым испытанием ЭрДжей знала, как ты была с ней связана?
        — Я так не думаю.
        — Что ты видела во время наблюдения? — спрашивает Сал.
        — Я видела, как сначала ЭрДжей боролась. Но затем наступил момент, когда она посмотрела на Эбби, и тогда словно включился свет. Она пожертвовала собой, чтобы у Эбби появилось время позвать на помощь, — рассказывает Анжелика.
        — Почему она сама не побежала за помощью?
        — Я не знаю, — Анжелика задумчиво смотрит. — Полагаю, на этот вопрос может ответить только сама ЭрДжей.
        — Мы сможем узнать об этом во время просмотра воспоминаний ЭрДжей, — предлагает Захрил. Азбаух одобрительно кивает.
        — У меня остался последний вопрос, — произносит Сал. — Какое влияние произвёл поступок ЭрДжей на твою семью?
        — Я запрещаю этот вопрос, — рычит Азбаух. — Придерживайся фактов.
        Сал выглядит немного потрясённым.
        — Позволь тогда переформулировать вопрос. Анжелика, решение ЭрДжей имело положительное или отрицательное влияние на твою семью? — Азбаух открывает рот, чтобы возразить, и Сал быстро добавляет, — по сравнению с первой линией?
        Анжелика не колеблется ни мгновения.
        — Позитивное. Для всех их, — говорит она, сияя от радости.
        — Спасибо, — благодарит Сал. — Если ни у кого больше нет вопросов, можешь вернуться в зал.
        Когда она проходит мимо, то подмигивает, и тепло распространяется по моему телу. Вне зависимости от того, что произойдёт дальше, одобрение Анжелики практически стоит вечности в Послежизни. Практически, но не совсем.


        ГЛАВА 24


        — Есть ещё свидетели? — спрашивает Азбаух.
        Сал смотрит на передний ряд.
        — Глэдис Джонс — наш следующий свидетель.
        Поворачиваю голову, чтобы посмотреть на неё, но бабуля смотрит мимо меня, пока направляется к стулу. После нашего разговора я понимаю, что мне не понравится то, что ей придётся сказать.
        Как только она усаживается, Сал начинает.
        — Глэдис, ты бабушка ЭрДжей, верно?
        — Да, — произносит она, быстро кивая. — Её отец — мой сын.
        — Какова была твоя роль в испытании, назначенном ей судом?
        Бабушка быстро смотрит на меня и отвечает.
        — Смерть упомянул, что возможно потребуется кто-то вместо Дэниела, если его линия изменится. Кто может быть лучше, чем её родная бабушка?
        Замечаю, что бабуля не упоминает побег с Небес. Интересно, это имеет значение?
        Сал мягко улыбается.
        — И почему прошлое Дэниела должно было измениться?
        — Ну, — начинает бабуля, её лицо выражает раздражение, которое она явно чувствует от линии допроса, — единственная причина, по которой он не мог исполнить свои обязанности — это то, что он никогда не умирал.
        Сал одобрительно кивает.
        — Что и случилось, когда ЭрДжей вернулась?
        — Да, — бабуля улыбается мне. — Она с ним связана и через ряд обстоятельств помогла ему поменять мнение насчёт совершения самоубийства.
        — То есть она спасла его, — заключает Сал.
        — Да, думаю, это так, — задумчиво отвечает бабуля.
        — Глэдис, — перебивает Азбаух, прежде чем Сал успевает задать следующий вопрос, — ты была знакома со сценой, которую показали ЭрДжей в качестве её испытания?
        Бабуля кивает.
        — У меня была возможность наблюдать с расстояния. Как иначе я бы заступила вместо Дэниела?
        — Мне хотелось бы кое-что прояснить, — Азбаух смотрит на неё сверху вниз. — В предыдущем испытании ЭрДжей видела события, которые привели прямо к моменту, когда её отправили на место. То же произошло и во второй раз?
        Бабушка переводит взгляд со Смерти на меня и обратно на Азбауха.
        — Нет, — её голос чуть громче шёпота.
        Азбаух выглядит самодовольным.
        — Прости, что ты сказала?
        Не могу поверить, что он так грубит бабуле. Я уже собираюсь что-то сказать, но она опережает меня.
        — Только то, что вы ангел, не даёт вам права так со мной разговаривать. Я сказала «нет». Вы меня слышали. Все меня слышали. Итак, следующий вопрос?
        Приходится прикрыть рот рукой, чтобы не засмеяться при взгляде на лицо Азбауха. Не думаю, что он удивился бы больше, если бы бабуля встала перед ним в юбке хула и начала бы танцевать.
        — У меня, хм, у меня есть всего один вопрос, — он останавливается и смотрит на неё. Если бы я не знала, то подумала бы, что он ждёт её разрешения.
        И она его даёт.
        — Пожалуйста, задавайте.
        Слышу смех в задней части комнаты, и когда оборачиваюсь на толпу позади, то понимаю, что не единственная пытаюсь сдержать улыбку.
        — Твоя бабушка такая классная, — Мадлен наклоняется и шепчет мне в ухо.
        Немного выпрямляюсь на стуле, гордость придаёт мне необходимый подъём. Не могу поверить, что бабуля противостоит такому ангелу.
        Азбаух прочищает горло.
        — Не могла бы ты, пожалуйста, описать события, предшествовавшие тому моменту, как ЭрДжей отправилась на испытание?
        — Думаю, — медленно начинает бабуля, — это было событие, которое случилось несколькими днями ранее. ЭрДжей и её друзья досаждали Дэниелу, дразнили его, говорили, что он не достоин жизни.
        Моя улыбка тает. Даже теперь, после всего, через что я прошла, её видение ситуации унизительно. Как я стала таким жалким человеком? Что-то в моей натуре делает меня такой, или я просто слабая?
        — Как отличаются две линии? — спешит перебить Сал.
        — Ну, они абсолютно разные. Последующий разговор между ЭрДжей и Дэниелом никогда не случался в первой линии. Когда они встретились, я увидела в ней стремление не просто постоять за то, что верно, а, что более важно, она стремилась постоять за своих друзей. Я люблю свою внучку, но она слишком сильно заботилась о своём общественном положении даже тогда, когда была маленькой. Иногда она делала выбор, основываясь на том, чтобы понравиться, а не на том, чтобы поступить правильно.
        — И ты думаешь, это показатель того, что она изменила самую суть своего существа? — подталкивает Сал.
        — Сначала я не была уверена, — признаёт бабуля. — Но потом мне выпал шанс поговорить с ней, и я поняла, что теперь она другая. Поговорить с Дэниелом, узнать его — это одно, но когда она вернулась, выражение её глаз сказало мне всё, что нужно знать. Она начала понимать, как из-за её поступков чувствовали себя другие. Когда она вернулась, то первое, что сделала — позвала его; она беспокоилась, он не узнает, как ей жаль.
        — Это удивило тебя?
        На этот раз бабушка смотрит куда угодно, но только не на меня.
        — Впервые за много лет, я почувствовала, что она добрая, — наконец заключает она.
        Бабуля всегда была немного жёсткой.
        — Спасибо, — говорит Сал. — Если больше нет вопросов…
        — Я бы хотела кое-что сказать, если вы не возражаете, — объявляет бабуля и продолжает до того, как кто-то успевает возразить. — Не могу сказать, что всегда гордилась теми решениями, которые принимала моя внучка в первой линии. Она вела себя неразумно и использовала людей, чтобы получить желаемое.
        Я сказала немного жёсткой? Я имела в виду, весьма жёсткой.
        — Я всегда списывала это на то, что она пытается понять, где её место, — продолжает она, всё ещё избегая смотреть мне в глаза. — Но я никогда не переставала надеяться, что она найдёт свой путь. Преждевременная смерть дала ей возможность исправить то, что она совершила. Думаю, она изменилась до мозга костей благодаря встречам, через которые прошла в новой линии. Лишить её шанса изменить что-то во второй раз — это уже не просто несправедливо. Это значит лишить её надежды на спасение. Это жестоко.
        — Что-то ещё? — осведомляется Сал, выглядя при этом довольным её пылкой речью.
        — Да, — отвечает бабуля и смотрит наконец на меня, — я люблю тебя.
        Если бы это был юридический суд, Азбаух уже давно призвал бы бабулю к порядку, но это не имеет значения. Чувствую, как её любовь льётся ко мне через всю комнату.
        — Я люблю тебя, — шепчу, тайно подмигивая.
        Она подмигивает в ответ, когда Сал отпускает её. Вместо того, чтобы пройти на своё место, она направляется ко мне и стискивает меня в объятиях.
        — Меня не волнует, что происходит здесь, ты уже изменила будущее, — произносит она прямо в моё ухо. — Помни об этом. Сиди прямо. Не важно, кто что говорит, помни, что ты лучше. Никто не может забрать у тебя этого. Ты слышишь меня?
        Я киваю, слёзы струятся по моим щекам.
        — Спасибо, бабуля. Обещаю, я не подведу тебя.
        — Я знаю, родная.
        — Хоть эта сцена и невероятно трогательная, можем мы двигаться к следующему свидетелю? — интересуется Азбаух со скукой в голосе. — Полагаю, ты собирался позвать ангела Йетса, верно, Салатил?
        Замечательно. Надеюсь, новая я не такая заноза в заднице, как предыдущая.


        ГЛАВА 25


        Йетс спускается с балкона. Широкими шагами он приближается к передней части зала, белое одеяние касается его лодыжек. Он игнорирует стул и поворачивается прямо к Салу.
        — Я расскажу всё, что знаю, — заявляет Йетс.
        — Брат, ты являешься хранителем многих людей, как хороших, так и не очень. Ты согласен?
        — Да.
        — Какие отношения связывают тебя с ЭрДжей?
        Что за глупый вопрос. Все знают, что он мой хранитель.
        — ЭрДжей моя подопечная. Я один из её ангелов-хранителей, — со всей серьёзностью отвечает Йетс.
        — При каких ещё обстоятельствах ты взаимодействовал со своей подопечной? — перебивает Азбаух.
        Вопрос выбивает почву у меня из-под ног. Какой ещё опыт мог у него быть, кроме, знаете ли, всей моей жизни?
        И снова Йетс отвечает серьёзно.
        — Пока ЭрДжей была жива, ещё до её поступков, приведших к этому суду, я консультировал другого подопечного — мальчика, чья смерть, согласно Хроникам Акаши, была прямым результатом действий ЭрДжей.
        — Что? — кричу, прежде чем успеваю остановить себя. Уголком глаза вижу, как Йетс поворачивается ко мне, глядя неодобрительно и предупреждающе. Не могу поверить, что у него хватает смелости смотреть на меня обвиняюще, когда он только что предал меня на глазах у всего суда. Дэниел не мёртв. Он жив. Почему я должна нести ответственность за то, что никогда не происходило?
        — Ровена Джой Джонс! — гремит голос Азбауха, его ладони с громким хлопком обрушиваются на стойку. Ненавижу, когда он произносит моё полное имя. — Ты участник суда. До тех пор, пока тебе не дадут слова, не произноси ни звука.
        Не могу молчать дольше, когда меня обвиняют в убийстве. И вообще, технически, Азбаух обращается ко мне. Решаю попытать удачу.
        — Но он сказал, что я убила кого-то. Абсолютно уверена, я бы это запомнила. В любой линии.
        — Довольно, мисс Джонс, — повторяет Азбаух, его глаза смотрят на меня сверху вниз. — Мне придётся удалить тебя, и ты будешь дожидаться нашего решения в изоляции.
        Откидываюсь на стуле, сжимаю кулаки и ногтями впиваюсь в ладони. И в этот момент вспоминаю, что не могу чувствовать физическую боль. Всё, что мне осталось — эмоциональная боль. Может быть, вот почему души плачут. Слёзы — продукт наших эмоций, не так ли? Сжимаю губы и дожидаюсь, когда Сал продолжит.
        — Пожалуйста, брат, объясни вторую связь ЭрДжей.
        Йетс медленно поворачивается от меня к Салу.
        — Не так давно один из моих подопечных отнял у себя собственную жизнь.
        Сал одобрительно кивает.
        — Как звали этого подопечного?
        — Дэниел Тревор Вик.
        В то время как по залу разносится удивлённое бормотание, Сал остаётся спокойным.
        — Какие у него были отношения с ЭрДжей?
        Йетс снова смотрит на меня, и пока он говорит, я не в силах отвести взгляд.
        — Согласно Дэниелу, он считал, что она была одним из его мучителей, чьи жестокие шутки и издевательства привели его к решению прекратить своё существование.
        — Но ты согласишься с тем, что в результате перемены ЭрДжей, он на самом деле не сделал такой выбор, — говорит Сал, оглядывая комнату, словно ищет кого-то или что-то. — На самом деле, разве он не находится сейчас в мире смертных?
        Самое время отметить этот маленький факт.
        Йетс торжественно кивает.
        — Ему приходится нелегко, но да. Он не только жив и здоров, но ещё и имеет цель.
        Сал обходит стол и облокачивается на перила, отделяющие нас от зрителей.
        — И какую роль в новой линии играет ЭрДжей?
        — Сложно сказать.
        — Почему?
        Наклоняюсь вперёд, тоже желая услышать ответ. Что я теперь сделала?
        — Дэниелу предстоят великие дела. Влияние ЭрДжей на его будущее неоценимо, — продолжает Йетс.
        — Правда? — переспрашивает Сал с деланным удивлением, и я подавляю смешок над его плохой игрой. Он поворачивается ко мне и заговорщически подмигивает. — Тогда почему же сложно объяснить её роль в его жизни?
        — Прежде всего, — начинает Йетс, — речь идёт о том моменте, когда она протянула руку к нему, моменте, когда началась их подлинная дружба. Благодаря этой дружбе он познакомился с Мадлен, которая стала его девушкой. В конце концов, её борьба с раком привела к тому, что он выбрал медицину.
        — Согласно Хроникам Акаши, какое его теперь ждёт будущее? — спрашивает Сал.
        Йетс широко улыбается.
        — Сразу после второго испытания ЭрДжей, я сверился с Хрониками. Согласно записям, он войдёт в команду, которая найдёт лекарство от трёх разных видов рака. Их результаты, если ими поделиться с другими исследователями, приведут к значительному увеличению процента вылечившихся от онкологии. Наконец, когда Дэниел завершит свой путь на Земле, его труды лягут в основу исследований, которые приведут к раннему обнаружению и излечению от большинства видов онкологии.
        — Итак, — подводит итог Сал, — работа Дэниела в прямом смысле спасёт жизни миллионов мужчин, женщин и детей.
        Йетс кивает.
        — И не только. Его работа улучшит и качество жизни тех, кто любит и забоится о больных.
        — Прости, — с ухмылкой перебивает Азбаух. — Ты подводишь к тому, что рак излечили благодаря ЭрДжей?
        Сал качает головой.
        — Я не делаю такого заявления. Я просто даю ответ на вопрос, поставленный судом. Если ЭрДжей вернётся к жизни, мир станет лучше, чем если она останется в Послежизни.
        — А Дэниел единственный, кто способен найти это чудодейственное лекарство? — скептически уточняет Азбаух.
        — Уверен, кто-то в какой-то момент истории сможет сделать те же открытия, что и команда Дэниела, — Азбаух выглядит довольным, пока Сал не добавляет, — но пока мир ждёт открытий, сколько людей должны страдать и умирать от заболеваний, которым мальчик способен положить конец?
        Азбаух пристально смотрит на Сала. Не думаю, что он купится на это.
        — Но изменения уже сделаны. Если мы отправим её назад, будущее больше не изменится. Её влияние уже подействовало.
        Откидываюсь назад в удивлении. Не думала, что они возьмут и используют изменения, которые я совершила, против меня. Словно кого-то попросили выполнить работу, пообещали деньги, а затем отменили сделку. Если бы не предупреждение Азбауха, которое до сих пор витает в воздухе, я бы высказалась. Так или иначе, Сал подходит к вопросу по-другому.
        По лицу Сала медленно расплывается почти ликующая улыбка.
        — Хм, да. Я как раз к этому подходил, — он поворачивается к Йетсу. — Брат мой, Азбаух поднял очень важный вопрос. Будущее Дэниела уже определено?
        На лице моего хранителя появляется странное выражение.
        — Нет.
        Шепард и Мармарот поднимают головы и смотрят вниз поверх помоста. Глаза Азбауха сужаются как у хищника. Но именно Сал, собирающийся нанести последний удар, заставляет меня улыбнуться.
        — Похоже, что будущее всё ещё остаётся неопределённым и полностью зависит от этого решения. Но как такое возможно? — спрашивает Сал, улыбаясь от уха до уха. — Хроники Акаши конкретны. Это факты, не так ли?
        Йетс прочищает горло.
        — За всё время моей работы хранителем, будущее подопечного всегда было предопределено. Однако я не думаю, что ЭрДжей уже сыграла свою роль в решении Дэниела.
        — Пожалуйста, — произносит Сал, махнув рукой в сторону толпы. Мне кажется, или он действительно всё больше актёрствует? — Просвети нас.
        Йетс кивает.
        — Именно ЭрДжей убедила Дэниела осуществить мечту стать доктором, хотя остальные говорили, что он не справится. Её вера в него и его жажда найти лекарство — именно то сочетание, которое сделало открытие возможным.
        Гул голосов становится громче с каждой секундой.
        — Тишина! — орёт Азбаух, заглушая толпу. — Тишина, я сказал!
        Когда никто не реагирует, он открывает рот, и раздаётся оглушительный вопль, напоминающий разорвавшуюся звуковую бомбу. Все, и ангелы в том числе, опускаются на пол. Что касается меня, я сворачиваюсь под столом в позу эмбриона, руками крепко зажимая уши. Наконец, шум стихает, я поднимаю глаза и вижу, что дедушка протягивает мне руку, чтобы помочь подняться. Я принимаю её, поднимаюсь и смотрю, как люди в тишине занимают свои места. Все, кроме одного.
        — Ненавижу, когда он так делает, — бормочет Смерть, поправляя ярко-оранжевую гавайскую рубашку.
        — Я всё слышал, — скрипучим голосом произносит Азбаух, и несколько душ вздрагивают. Он в последний раз смотрит в сторону Смерти и поворачивается к Йетсу. — Давай проясним. Ты говоришь, согласно Хроникам Акаши будущее условно?
        Йетс кивает.
        — Никогда не видел ничего подобного. После обсуждения с несколькими хранителями записей, мы пришли к выводу, что единственное разумное объяснение — будущее ЭрДжей ещё не определено.
        — Жизнь Дэниела единственная, как говорит Азбаух, с условным будущим? — перебивает Сал. Он победно смотрит на судей, его лицо выглядит настолько довольным, насколько лицо Азбауха выглядит спокойным. Теперь я понимаю, почему Гидеон выбрал его защищать меня.
        — Нет. Такое встречается практически в каждой записи, — качает головой Йетс.
        — Есть такие, в которых всё нормально? — настаивает Сал.
        — Да, но практически все рассматриваемые Хроники заканчиваются к тому моменту, когда Дэниел должен принять решение о поступлении в медицинский колледж, — кивает Йетс.
        — Но не все в мире имеют отношение к лечению онкологии, — перебивает Азбаух, прежде чем Сал успевает задать больше вопросов.
        — Верно, — отвечает Йетс, — но хранители предполагают, что раз рак влияет не только на жизнь самих пациентов, но и на тех, кто с ними знаком, то влияние имеет эффект домино. До тех пор, пока судьба ЭрДжей не определена, их судьбы также остаются неясными. Помни, брат, люди — существа сентиментальные.
        — Смертные, — качая головой, презрительно произносит Азбаух.
        Итак, Азбаух не любит не только меня. Он ненавидит весь мой вид.
        — Почему люди вообще имеют будущее, если они так тесно связаны с решением по делу ЭрДжей? — задумчиво протягивает Сал.
        Йетс выглядит менее уверенным, и мой живот скручивает от страха.
        — Они не знают ответа на этот вопрос. Всё, что им остаётся — лишь строить теории.
        — То есть догадки? — уточняет Мармарот.
        Йетс в ответ напряжённо кивает.
        Видя, что Азбаух собирается заговорить, Сал поднимается, чтобы задать следующий вопрос.
        — И какова их теория?
        — Они полагают, что будущее основано на лучшем решении.
        — На каком именно? — подгоняет Сал.
        — Поскольку ЭрДжей — решающий фактор в судьбе Дэниела, они считают, что для того, чтобы будущее большинства пришло в норму, прошение ЭрДжей должно быть одобрено. Как только она вернётся на Землю, чтобы завершить своё путешествие в мире живых, они ожидают, что Хроники восстановятся сами собой.
        — Есть какие-то другие возможности? — спрашивает Сал.
        — Это единственная теория, с которой хранители смогли согласиться, — пожимая плечами, отвечает Йетс.
        Сал поворачивается к судьям.
        — У меня больше нет вопросов, братья.
        Азбаух переводит взгляд с Шепарда на Мармарота. Когда никто не заговаривает, он взмахивает рукой. Йетс поднимается, проходит через всю комнату и выходит через заднюю дверь. Ни разу он не посмотрел на меня.
        — И кто следующий свидетель? — интересуется Азбаух, скука звучит в каждом его слове. — Пожалуйста, скажите мне, что вы уже заканчиваете этот парад чирлидеров.
        — Остался всего один, — заверяет Сал. Он поворачивается, чтобы посмотреть на передний ряд. — Мадлен Квин — наш последний свидетель.
        Наконец-то выступает кто-то, с кем я могу не беспокоится о том, что меня бросят под колеса проезжающего автобуса.


        ГЛАВА 26


        Мадлен проходит в переднюю часть зала и садится, поправляя юбку. Юбка ложится вокруг неё, словно лепестки жёлтых цветов.
        — Я готова, — произносит Мадлен, поднимая взгляд на Сала.
        Даже Азбаух не может смотреть на неё с презрением. Сал украдкой смотрит на зрителей, потом начинает говорить.
        — Мадлен, расскажи нам, пожалуйста, о твоих отношениях с ЭрДжей.
        — Вы имеете в виду отношения на Земле или здесь? — уточняет Мадлен.
        — Начни со смертной жизни, — подсказывает Азбаух с непривычной теплотой в голосе.
        Мадлен широко улыбается.
        — Хорошо, — она поворачивается к Салу. — Рассорившись с Фелисити, ЭрДжей осталась без друзей. Мне было жаль её. В прямом смысле, с ней никто не хотел общаться.
        — Почему? — осведомляется Сал, но я уже знаю ответ.
        Мадлен пожимает плечами.
        — Полагаю, это могло навредить репутации. То есть многие пытались попасть в компанию ЭрДжей и её друзей, но когда ЭрДжей ушла, Фелисити неистовствовала. Она изо всех сил портила жизнь тем, кто проявлял хоть малейшее сочувствие к ЭрДжей, — Мадлен прерывается.
        — Мадлен, — мягко произносит Сал, — есть другая причина, почему у неё больше не было друзей?
        Некоторое время она молчит.
        — Да, — наконец говорит она.
        — Что ты скрываешь от суда, Мадлен? — спрашивает Азбаух.
        — У ЭрДжей на самом деле не было друзей, после того как она порвала с популярными ребятами, — со вздохом отвечает Мадлен. — Три года она была причиной страданий. Немало человек радовалось её падению.
        Комната погружается в полную тишину. Значит, вот какой звук, когда тебя сбивает автобус.
        — Что изменилось? — продолжает Сал.
        — Дэниел. Его некоторое время не было в школе. Никто этого не знает, но он лечился от депрессии. Он вернулся на четыре дюйма выше и на двадцать фунтов легче. Его кожа стала чистой, и он сменил очки на линзы, — она краснеет, пока описывает его, и я её хорошо понимаю. Она описывает Тревора. — Когда он вернулся в школу, то знал, что ЭрДжей стала изгоем отчасти потому, что заступилась за него. Так что он начал с ней общаться.
        Сал облокачивается о стол и скрещивает ноги перед собой
        — Что сделала Фелисити, когда он вернулся?
        Мадлен издаёт смешок.
        — Она была в ярости. Она обзывала его, пыталась опозорить и всё в таком духе. Но Дэниелу было плевать. Он продолжал ходить к психологу, так что если бы всё стало слишком плохо, ему было с кем поговорить. В конце концов, её насмешки и подколы перестали действовать. Через некоторое время люди начали тянуться к ним.
        — Почему?
        Мадлен смотрит на меня.
        — Потому что им было весело. Во время обеда они постоянно смеялись, абсолютно безразличные к злобным взглядам её бывших друзей. Должна отметить, я им завидовала.
        — Почему? — спрашивает Сал.
        Мадлен выглядит грустной, словно вспомнила что-то болезненное из своего прошлого.
        — Из-за рака я провела так много времени в больницах, что все мои друзья, которые у меня были до диагноза, со временем окончательно исчезли. И когда я видела бывшую королеву школы в обществе симпатичного парня, и выглядела она так, словно у неё в жизни никаких забот, то я знала, что хочу быть частью их маленькой компании. Но я боялась, что они не захотят дружить со мной.
        В жизни никаких забот? Ух ты. Да мне удалось её провести.
        — Что ты сделала? — мягко интересуется Сал.
        Она оживляется.
        — Однажды, примерно за неделю до начала подготовки к трансплантации костного мозга, у меня случился приступ храбрости. Я подумала, что есть вероятность войти в больницу и никогда больше не выйти, так что спросить пару человек, могу ли я обедать с ними, стало проще простого.
        — И так и было?
        Мадлен кивает.
        — Да, и ЭрДжей, даже на секунду не задумавшись, скинула со стула свой рюкзак и освободила место для меня. Через несколько дней ещё несколько человек присоединились к нам. К тому моменту, как я отправилась в больницу, у меня уже была компания замечательных людей, готовых поддержать меня.
        Замечаю, что Сал пытается тщательно сформулировать следующий вопрос.
        — Насколько хорошим другом была ЭрДжей? Она когда-нибудь отказывалась обедать с вами?
        Живот скручивает. Я уже и забыла, что у меня была веская причина переживать, что Мадлен нападёт на меня, когда мы только встретились. Сейчас мне предстоит услышать историю от её лица.
        — Вскоре после того, как я присоединилась к ним, Дэниел сообщил, что ЭрДжей общается с ним меньше, чем раньше. Он очень переживал из-за этого. Когда он сказал, что она обедает со старыми приятелями, я ушам своим не поверила. Он сказал, она выглядит несчастной, но всё равно видится с ними каждый день.
        — Это стало открытием для тебя? — настаивает Сал.
        Мадлен смотрит на меня.
        — Не совсем. Я не сказала Дэниелу, но каждый вечер в семь тридцать ЭрДжей приходит ко мне и проводит со мной час. Она не пропустила ни одного вечера. Но я знала, что она скрывает что-то.
        — Ты когда-нибудь спрашивала её об этом? — осведомляется Азбаух.
        Замечаю, как от звука его голоса по телу Мадлен пробегает дрожь. Взгляд Азбауха смягчается, но он ждёт ответа на свой вопрос.
        — Да. Сначала она пыталась отвертеться от моих вопросов. Она говорила что-то о том, что Дэниел слишком сентиментальный, но я видела, что она лжёт. Наконец, она призналась, что Фелисити шантажом заставила её вернуться к ним. В конце концов, она рассказала всю историю, — она прерывается и бросает на меня извиняющийся взгляд. Ей не за что извиняться, но я всё равно готовлюсь к тому, что она собирается сказать дальше. — У мамы ЭрДжей был роман, и Фелисити угрожала, что расскажет об этом всей школе, если ЭрДжей не начнёт общаться с ними снова.
        Оглядываюсь через плечо на бабулю. Она уже знала о маме? Сердилась? Она смотрит прямо перед собой, её лицо ничего не выражает.
        — Зачем Фелисити проводить время с тем, кто ей не нравится? — спрашивает Сал. Поворачиваюсь обратно и наблюдаю, как моя подруга делится моими самыми сокровенными секретами со всеми в Послежизни. Я понимаю, в этом нет её вины. Она просто отвечает на вопросы. Но тем не менее происходящее ощущается как предательство.
        — В мире людей есть поговорка: держи друзей близко, а врагов ещё ближе. Невосприимчивость к нападкам Фелисити сделала ЭрДжей угрозой. Кроме того, ЭрДжей была нужна Фелисити.
        — Зачем? — интересуется Шепард.
        Мадлен делает глубокий вдох.
        — ЭрДжей призналась, что Фелисити использовала свою силу, чтобы заставить делать её грязную работу за них. ЭрДжей этого терпеть не могла, но она должна была защитить свою маму. Мне было так жаль её. В смысле, для нашего возраста ей приходилось терпеть слишком многое.
        — Что ещё ЭрДжей рассказала о Фелисити и её друзьях?
        — Она сказала, что предложила Фелисити и её компании помочь моей семье, помочь им заплатить за лечение и расплатиться по счетам. Я сказала, что не стоит, но ЭрДжей настаивала. Она умоляла меня позволить ей использовать своё положение в благих целях. Я думаю, ей казалось, так она сможет искупить вину за то, что делала, уровнять баланс.
        Сал обходит вокруг стола и садится рядом со мной.
        — И ты разрешила ей?
        Мадлен сглатывает.
        — Да. Может, мне следовало настоять на своём, но я поступила эгоистично. Я знала, что мои родители смогут воспользоваться деньгами. Фирма папы дала ему столько времени, сколько ему нужно, но отпуск не оплачивался. Они уже давно просрочили выплату по ипотеке. Я подумала, что помощь ЭрДжей станет ответом на их молитвы.
        — Когда ты узнала о плане обвинить ЭрДжей в краже денег? — осведомляется Сал.
        — После того, как она пошла к директору. Меня уже несколько недель как выписали из больницы, но иммунитет был ослаблен, и врачи переживали, что я могу подхватить инфекцию. Планировалось, что на мне испытают экспериментальное лечение, но наша страховка не могла покрыть расходы. ЭрДжей пришла ко мне и сообщила, что её компания собрала достаточно денег для процедуры, и что школа отправит чек моим родителям буквально через пару дней.
        — Что ты почувствовала в тот момент? — спрашивает Сал.
        Слёзы набегают на глаза Мадлен.
        — Облегчение. Я не сказала ЭрДжей, но мы упускали последний шанс. Если бы это лечение не сработало, я готова была остановиться. Я устала сражаться против того, что я не могла победить. У меня были друзья. У меня был парень, — она смотрит на присутствующих. — Мы с Дэниелом стали близки за столь короткое время. Знаете, я должна поблагодарить Фелисити за то, что приняла ЭрДжей обратно. В отсутствие ЭрДжей Дэниел начал проводить больше времени со мной. И однажды он поцеловал меня.
        Клянусь, я услышала как все вместе — и ангелы, и души — вздохнули. Мадлен пленит их и даже не догадывается об этом.
        Рассматриваю Мадлен. Я понимаю, что восхищаюсь ей, но что в ней такого, что завораживает каждого, кто с ней встречается? Внезапно я чувствую прилив грусти. Даже если я и получу то, что хочу, она всё равно больше не будет частью моей жизни. Её будущее не изменить.
        Азбаух смотрит прямо на меня, когда задаёт следующий вопрос.
        — Какой была ЭрДжей в первой линии?
        Мадлен складывает руки на коленях и опускает на них взгляд, её подбородок дрожит.
        — Она была злой.


        ГЛАВА 27


        Вся комната замирает. Абсолютно уверена, они никогда не слышали, чтобы Мадлен говорила о ком-то плохо. Я, в свою очередь, пытаюсь сдержаться. Отчасти потому, что это смешно, отчасти — из-за выражения абсолютного ужаса на лице Мадлен. Интересно, каково это — быть такой милашкой?
        — У меня не было выбора, — бормочет она. — Всё из-за этого места, — она смотрит на меня со слезами на глазах. — Я не могу лгать. Но я бы соврала, если бы могла. Если бы я могла помочь тебе. Это не честно, — она поворачивается к Азбауху. — Вы не знаете её. Вы не знаете, насколько она сильнее, чем остальные из них. Она заслуживает второй шанс.
        Пока она просит за меня, в голове проносятся две мысли. Первая: как я могла быть такой идиоткой и проводить время с фальшивыми друзьями, в то время как настоящие всё время были рядом? И вторая: наверняка выступление Мадлен будет темой для разговоров ещё долгие и долгие века.
        — Мадлен Квин, — произносит Азбаух, в его голосе нет той резкости, которая присутствует, когда он обращается ко мне.
        Подождите-ка. Почему, когда он произносит её имя, стены не рушатся? Смотрю на Мадлен и вижу её, я имею в виду, на самом деле вижу её в первый раз. Слабое свечение исходит от каждой клеточки её тела, словно она сделана из абсолютной доброты.
        — Нет, — говорит Мадлен. — Вы должны послушать меня.
        — Мадлен, — повторяет Азбаух. На этот раз его голос становится чуть жёстче. — Пожалуйста, успокойся.
        Она сердито откидывается на стуле. Когда она встречается со мной глазами, мне хочется протянуть руку и успокоить её. Но она полна сюрпризов.
        — Мне так жаль, — одними губами произносит она. Мне кажется, она на грани нервного срыва.
        Качаю головой и улыбаюсь.
        — Не надо, — всё, что я успеваю прошептать, до того как слёзы заглушают остальные слова. Чем я заслужила такую лучшую подругу, как она? Да, конечно, я заставила многих людей понервничать и стала всеобщим изгоем, но тем не менее, в итоге я осталась в выигрыше. — Что бы ни произошло, я буду в порядке. В любом случае, я не чилийский шахтёр.
        Мадлен выпускает смешок.
        — Ты никогда не дашь мне забыть мою одержимость обвалом шахты, да? Напомнить, что я была прикована к своей кровати после пересадки костного мозга, и по телевизору больше нечего было смотреть? Вдобавок, было приятно знать, что кому-то сейчас хуже, чем мне. Так здорово. Тебе стоит придумать что-то своё и прекратить пользоваться моим.
        Меня переполняет чувство, что у нас есть общая шутка. В первой жизни, общие шутки всегда были за чей-то счёт. Но с Мадлен нет ничего неудобного, есть только комфорт.
        Очевидно, Азбаух не в восторге от нашей болтовни. Он поворачивается к Салу.
        — Ты закончил с этим свидетелем? — холодно спрашивает он.
        Сал кивает и поворачивается к Мадлен.
        — Спасибо за показания. Ты можешь идти.
        Она медленно соскальзывает со стула и переводит взгляд с Азбауха на меня. Уверена, она что-то задумала, но не знает, как отреагируют судьи. Наконец, она принимает решение и кидается ко мне. Мадлен крепко обнимает меня.
        Смотрю на Азбауха, мои глаза широко раскрыты от страха и удивления. И затем заслонка срывается. Я поднимаюсь и обнимаю её в ответ. В очередной раз меня удивляет, какой умиротворённой я чувствую себя рядом с ней. Как бы мне хотелось чувствовать это постоянно. Но вдруг она с неохотой отрывается от меня. Поднимаю глаза и вижу, как Йетс тащит её в зал. Его взгляд говорит о том, что ему жаль, и лёгким кивком он показывает на Азбауха, который выглядит не слишком тронутым моей эмоциональной вспышкой. Полагаю, Ангел Правосудия не слишком любит, когда чувства затмевают факты.
        Сал обходит вокруг стола и знаком показывает мне сесть. Убираю волосы за уши и делаю, как мне велено. Я слишком измотана, чтобы сопротивляться. Мадлен была моим последним шансом. И если её пылкое свидетельство не в состоянии убедить этих трёх ангелов, что моя жизнь заслуживает второго шанса, то я сомневаюсь, что вообще хоть что-то сможет. Я готова к своему выступлению
        — Захрил, — произносит Азбаух, когда голоса стихают, — ты готов?
        — Что происходит? — шёпотом спрашиваю, наклоняясь к Салу.
        Он слегка наклоняет голову, не отрывая взгляда от судей.
        — Захрил собирается изучить твои воспоминания, чтобы понять, есть ли доказательства, что твоя душа изменилась после всего, через что ты прошла
        — Стоп, так мне не нужно ничего говорить?
        — Какие-то проблемы? — раздражённо перебивает Азбаух.
        Сал одаривает меня многозначительным взглядом и поднимается.
        — Если суд позволит, мне бы хотелось обсудить некоторые моменты следующего этапа заседания с ЭрДжей. Уверен, братья, вы не станете возражать.
        Азбаух кивает и делает движение рукой. Уголком глаза вижу, что стена справа начинает дрожать, и в ней появляется дверь. Схватив меня за руку, Сал тащит меня из комнаты.
        Когда дверь захлопывается, он резко разворачивается ко мне, раздражение так и исходит от него.
        — Господи, ЭрДжей, неужели ты не можешь просто тихо посидеть и позволить мне выполнять мою работу? Чем меньше Азбаух слышит твой голос, тем лучше. Ты не нравишься ему.
        — Да ладно? А я и не заметила, — огрызаюсь я. — Это мою жизнь они обсуждают. Полагаю, у меня есть право голоса. Как минимум, я должна знать, когда кто-то собирается копаться в моей голове.
        — Нет. Веришь или нет, Захрил может стать твоим лучшим шансом выбраться отсюда.
        — Ты о чём?
        — Захрил знает, какой была твоя жизнь, когда ты только оказалась здесь. Он использует это в качестве отправной точки и выяснит, чему ты научилась. Он со всей тщательностью предскажет, что произойдёт, когда твоё сознание и подсознание воссоединятся. Захрил единственный может засвидетельствовать твой рост.
        — Если всё, что их волнует — это предсказания Захрила, тогда в чём был смысл свидетелей?
        — Это то, что волнует Азбауха, — соглашается Сал. — Но Мармарота и Шепарда интересуют другие переменные.
        — Какие?
        — Ну, для начала, большую часть времени души пассивны. Они предпочитают сбросить оковы смертного мира и наслаждаться жизнью после смерти. Но некоторые временно нарушили свой покой и присоединились к этому балагану.
        Он умоляюще смотрит на меня. Хочу возразить, но не могу. Я знаю, в его словах есть смысл. Запускаю руки в волосы. В конце концов, теребя пряди, произношу:
        — Каковы мои шансы?
        — Азбаух ищет любой предлог, чтобы ты проиграла. Но ты это и так знаешь. Не думаю, что ему есть дело до того, хороший ты человек или нет. С его точки зрения с самого начала всё пошло неправильно, и это следует исправить.
        — А Мармарот?
        Теперь Сал выглядит менее уверенным.
        — Он непредсказуем. Ты выиграла у него несколько очков, когда Йетс обратился к Хроникам Акаши. Все эти жизни с неясным будущим не удовлетворяют его. Добавить к этому тот факт, что большинство желает отправить тебя обратно. Если не отправить, исход будет не предсказуем, и я считаю, он может дать нам свой голос. Но при этом он может воспринимать твою отправку как лазейку для тех душ, кто не готов смириться со своей смертью. Для него этого может быть достаточно, чтобы проголосовать вместе с Азбаухом.
        Делаю глубокий вдох и понимаю, что пахнет гардениями, как в саду бабушки за домом. Этого не достаточно, чтобы расслабиться, но голова прочищается.
        — После того, как Захрил сделает своё дело с моей головой и отчитается, они проголосуют?
        — Да, но прежде чем они вынесут свой вердикт, Азбаух заставит их совещаться. Будь уверена, он подготовил какой-нибудь убедительный аргумент против тебя.
        — И я совсем ничего не могу сделать?
        — Может быть, и можешь, — отвечает он после минутного молчания. — Ты выиграла у толпы, но их мнение не имеет значения. Имеет значение мнение трёх ангелов в передней части зала. Ты должна дать им понять, что понимаешь всю серьёзность ситуации.
        — Я могу это сделать, — говорю, кивая.
        — И ты должна убедить их, что извлекла пользу из своего опыта. Заставь их поверить, что твоя жизнь и жизни тех, кому ты навредила, представляют ценность для этого мира.
        Хочу закричать, чтобы он перестал читать мне нотации, но не могу. Я понимаю, он прав.
        — Если я сделаю это, всё сработает? — мне действительно нужна сейчас хоть какая-то уверенность.
        — Я не могу этого обещать.
        Не совсем то, что я хотела услышать.
        — Но надежда есть, да?
        — Надежда — мощная форма молитвы, — торжественно произносит Сал, держа руку на дверной ручке.
        — Я не молюсь, — рассеянно отвечаю я.
        После небольшой паузы он отвечает:
        — Может, стоит начать.


        ГЛАВА 28


        Моё возвращение сопровождается погрузившейся в тишину комнатой. Трое судей вместе стоят за пьедесталом, разговаривая тише, чем шелест крыльев бабочки. Когда они замечают нас, то беззвучно возвращаются на свои места.
        Азбаух даже не смотрит на меня.
        — Захрил, можешь начинать.
        Ожидаю, что он подойдёт и коснётся моего лба или что-то в этом роде, но этого не происходит. Он просто закрывает глаза. И тогда я чувствую его присутствие. Сначала оно ощущается как лёгкое покалывание, но чем глубже он погружается в мои воспоминания, тем сильнее кажется, что по каждой клеточке моего мозга бегает множество маленьких ножек. Я содрогаюсь, пытаясь избавиться от этого ощущения, но мне на плечо опускается рука. Поднимаю глаза и вижу стоящего рядом со мной Йетса.
        Не помню, что видела его, когда возвращалась в зал, но я рада, что он здесь. Его прикосновение успокаивает, и мне удаётся остаться спокойной во время работы Захрила. Когда я ощущаю, что мой разум снова принадлежит мне, Йетс отступает. Делаю глубокий вдох и смотрю на Сала, надеясь на поддержку.
        — Ты молодец, — произносит он. — Не многие могут выдержать осмотр, не закричав. Ты даже не всхлипнула.
        Его одобрение ничуть не снижает чувство насилия. Так как не все мои новые воспоминания дошли до сознания, то, вероятно, Захрил знает обо мне больше, чем я сама. Смотрю на него и обнаруживаю, что глаза его до сих пор закрыты. Словно почувствовав мой взгляд, он внезапно открывает глаза.
        Азбаух обеспокоенно смотрит на него.
        — Что скажешь, брат?
        Захрил остаётся безмолвным и неподвижным ещё некоторое время. Когда он заговаривает, его голос бесцветный, словно он пребывает в трансе.
        — Я изучил воспоминания Ровены Джой Джонс. Я увидел её прошлое и её настоящее. Я исключил воспоминания о Послежизни, хотя это и было сложно сделать, так как некоторые из них крепко соединены с подсознанием. На основании всего того, что я увидел, могу с уверенностью сказать, что её будущее значительно улучшилось по сравнению с прошлой линией. Качество жизни уже заметно изменилось от её действий, — закончив говорить, Захрил резко оседает в кресле.
        Не знаю, что хотели услышать судьи, но всё из сказанного звучит неплохо для меня. Поворачиваюсь, чтобы дать пять Салу, но его глаза всё ещё прикованы к Захрилу. Слежу за его взглядом.
        Могут ангелы умереть? Потому что Захрил выглядит мёртвым. На самом деле очень-очень мёртвым.
        Похоже, внезапное изменение состояния Захрила нисколько не заботит Азбауха. Он даже не смотрит на него. Напротив, его взгляд прикован ко мне, пробирает до самых костей, и моё счастливое состояние, в котором я пребывала после успеха, мгновенно улетучивается. Он морщит лицо до тех пор, пока брови не сходятся вместе, и рычание срывается с его губ.
        — Так, так, какой сюрприз.
        Не могу поверить. Он злится на меня за то, что я сделала то, что приказал мне суд? Не то чтобы я пытаюсь подорвать его репутацию. Но именно это я и сделала. Смотрю на Сала, который одними глазами напоминает мне молчать. Крепко сжимаю руки на коленях и неожиданно ощущаю холод кольца Сэнди. До сих пор ничто не было ни горячим, ни холодным.
        Концентрируюсь на кольце, пока Шепард не нарушает возникшую неловкость.
        — Похоже, теперь у нас есть вся необходимая информация и решение в наших руках, братья. Не пора ли нам собраться для совета?
        Не дожидаясь ответа Азбауха, он поднимается и медленно во всю длину распахивает крылья. Шум становится всё громче, пока он поднимается. Когда Мармарот следует за ним, воздух начинает кружиться; но по крайней мере он позаботился о том, чтобы не поднять слишком сильный ветер. Азбаух, напротив, не сильно озаботился нашим комфортом. Он взлетает, и всем присутствующим с трудом удаётся удержаться на своих местах.
        — Хм, — произносит Сал. — Он не рад.
        Поворачиваюсь к нему, чувствуя, как бледнеет моё лицо.
        — Он не может мне отказать. Только не после всего того, что услышал. Как он может запретить мне вернуться, когда все, включая их собственного телепата, говорят, что я изменилась? Господи. Да даже Хроники Акаши на моей стороне.
        — Потому что это Азбаух, — грустно отвечает Сал. — Ты ещё не поняла? Суд был созван только потому, что Азраил так сказал. Но не он выносит приговор. Судьи могут делать, что пожелают, и никто не сможет обжаловать их решение. Азбаух не должен объяснять причины своего решения.
        — То есть всё это, скорее всего, было абсолютно пустой тратой времени, — мрачно заключаю я.
        Сал качает головой.
        — Мы никогда и не пытались получить голос Азбауха. Мы старались для остальных двоих.
        — И что? Думаешь, мы получили их?
        Сал смотрит вдаль.
        — Не знаю.
        Замечаю, что бабушка и Мадлен склонили головы друг к другу, о чём-то шепчутся и бросают на меня обнадёживающие взгляды, впрочем, не очень убедительные. Оглядываю зал и вижу смотрящие на меня знакомые лица. Люди хотят поддержать меня, но на самом деле понятия не имеют, что произойдёт. Начинаю готовить себя к худшему. Может, Зал Ожидания не так уж и плох.
        — Что, если мне откажут? Что будет дальше? — спрашиваю, повернувшись к Салу.
        Сал некоторое время молчит. Когда он наконец отвечает, его ответ меня не удовлетворяет.
        — Они сделают предложение Азраилу. Скорее всего они предложат скрывать тебя, пока не придёт твоё время.
        — Почему я просто не могу вернуться в Зал Ожидания?
        — Ты уже показала свою способность взаимодействовать с новоумершими. Азраил захочет держать тебя подальше от душ, которым только предстоит пройти регистрацию.
        Он имеет в виду влюблённого байкера. Ну почему я не оставила в покое этого парня? Заставляю себя сосредоточиться на окончании речи Сала.
        — Однако ты сама не закончила регистрацию, так что не можешь отправиться ни в Рай, ни в Ад.
        — Обязательно нужно упоминать Ад? Как минимум, я должна получить бесплатный билет на Небеса.
        Он не обращает на меня внимания.
        — Ты попадёшь куда-то между.
        — Может, я смогу работать в кофейне, — предлагаю, вспоминая разговор с официанткой. Подождите. Что я делаю? Сдаюсь? Неужели я всерьёз размышляю о том, что буду делать здесь, пока не умру?
        Салу, похоже, идея нравится.
        — А это вариант. Но как я уже сказал, решать будет Азраил.
        Он смотрит на Захрила, который наконец начинает подавать признаки жизни.
        — Знаешь, ему это даётся с трудом, — отмечает Сал, и я не уверена, обращается ли он ко мне.
        — Что?
        Он смотрит на меня и снова на Захрила.
        — Читать мысли. Это сложно. Даже представить не могу, каково это, изучать разум, который ни жив ни мёртв.
        Смотрю на Мадлен, и она ободряюще подмигивает. Её поддержка является грустным напоминанием о том, что даже если каким-то чудом суд и отправит меня на Землю, её там уже не будет. У меня не будет лучшей подруги.
        Словно почувствовав мой приступ грусти, Мадлен тянется через деревянные перила и пожимает мою руку. Автоматически я пожимаю её руку в ответ, и тепло, исходящее от Мадлен, застаёт меня врасплох. Температура не меняется, но именно в этот момент я прямо ощущаю её тепло.
        — Знаешь, — начинаю, поворачиваясь к Мадлен, — а я ведь ни разу не спросила, чем ты здесь занимаешься. Ну кроме того, что помогаешь мне не испортить будущее.
        Она лучезарно улыбается.
        — Ох, а я и не знаю. Я ещё не нашла своё место, — она делает паузу. — Но не переживай обо мне. Я найду.
        Внезапно мне приходит мысль, и я поворачиваюсь к Салу.
        — Могут люди стать ангелами? — он чувствует себя некомфортно от вопроса и слегка съёживается на стуле. — Так могут? — настаиваю я.
        — Знаешь, ты слишком настырная, — наконец выдавливает он, когда я касаюсь его руки, чтобы добиться ответа.
        — Ну, ты не ответил мне.
        Он смотрит на Мадлен, его губы крепко сжаты.
        — Пожалуй, — начинает Мадлен, — оставлю вас двоих поговорить о чём хотите.
        Она разворачивается и возвращается на своё место. Когда она садится, Сал расслабляется.
        — Итак? — спрашиваю, подозрительно глядя на него.
        Он оглядывается, убеждаясь, что его никто не слышит.
        — Ну хорошо. В очень редких случаях, люди могут быть возвышены до ранга ангелов. Но такое практически невозможно.
        — Почему?
        Сал выглядит так, словно предпочёл бы рассказать, откуда берутся дети, а не как люди становятся ангелами. Но тем не менее он пускается в объяснения. Подозреваю, он просто пытается отвлечь меня от размышлений о приговоре.
        — Есть несколько качеств, которыми должны обладать люди, чтобы стать ангелами. Для начала, у них должно быть чистое сердце. Злоба не присуща ангелам.
        — Кажется несправедливым, — бормочу я, закатывая глаза. Из того, что я видела, Азбаух кажется таким злым, что с ним не каждый сравнится.
        Сал смотрит на меня.
        — Ты не можешь притворяться, что понимаешь порядок, который мы поддерживаем с начала времён.
        — Ты прав, — покорно признаю.
        Не знаю, что удивляет его больше, моя честность или моё смирение, но Сал продолжает свои объяснения.
        — Также они должны быть целомудренными.
        — Целомудренными? В смысле, они никогда не…
        — Да, — быстро подтверждает он.
        Оказывается, нет ничего более странного, чем обсуждать секс с ангелом.
        — Итак, чистота сердца и тела. Что ещё?
        Сал загибает пальцы.
        — Чуткость, преданность, надёжность, желание помогать другим, непрожитая жизнь.
        Последнее заставляет меня задуматься.
        — Так, с первыми четырьмя всё ясно. Похоже, вам нужен бойскаут, что я понимаю. Но я не совсем понимаю, что подразумевается под непрожитой жизнью.
        — Это означает, — произносит Сал, наклоняясь ближе, — что жизнь была короткой. Что она оборвалась до того, как тяготы человеческой жизни заставили относиться пессимистично к человеческому состоянию.
        — Что?
        Сал закатывает глаза.
        — Они не подвластны общественному желанию соответствовать кому-то или быть кем-то, кем они не являются.
        Я киваю.
        — То есть, как я.
        — Да, — отвечает он, не утруждаясь смягчить ответ.
        Оглядываюсь на Мадлен, её глаза светятся, когда она слушает моего дедушку.
        — Как насчёт Мадлен? Она идеальна.
        — Я не могу обсуждать это с тобой.
        Мои глаза расширяются.
        — Она может быть кандидатом, или как там у вас называется? — возбуждённо хватаю его за руку. — О, вы просто обязаны сделать её ангелом. Серьёзно, она идеальна.
        Он смотрит на мою руку на своём рукаве, затем осторожно её убирает.
        — Даже если и так, я не могу обсуждать с тобой детали.
        — Да брось. Это же логично. Для начала, она обладает всеми качествами… не уверена насчёт чистоты тела, но бьюсь об заклад, что это так. Кроме того, то как обращается с ней Азбаух. Ну то есть я уверена, этот чувак ненавидит всех вокруг, но когда Мадлен давала показания, он просто превзошёл сам себя, стараясь быть милым с ней.
        Он отворачивается, не желая встречаться с моим требовательным взглядом.
        — Она идеальна! — вскрикиваю, соединяя руки под столом.
        — Прекрати болтать, — приказывает он.
        Провожу рукой, типа застёгиваю рот на замок и выбрасываю ключ.
        — Замечательно. Итак?
        — Ты ведь не отстанешь, да?
        — Неа.
        — Чудесно. Да, её сейчас рассматривают на эту должность. Но она должна сделать выбор.
        — Какой выбор?
        Теперь, когда правда известна, похоже, что Сал больше не собирается держать информацию при себе.
        — Если она станет ангелом, Мадлен придётся отказаться от всего, что связывает её со смертной жизнью. Когда будут прибывать члены семьи и друзья, она не сможет приветствовать их, по крайней мере, не как душа. Её воспоминания будут запечатаны до тех пор, пока она сама не решит их вернуть.
        — Они могут так сделать? — удивлённо спрашиваю.
        Сал кивает.
        — Хотя это случается не часто.
        Хочу узнать больше и выяснить, когда Мадлен узнает, примут ли её в ангелы, но шелест крыльев заставляет меня обо всём забыть.
        Голос Азбауха слышится до того, как он появляется в поле зрения.
        — Мы вынесли наш приговор.


        ГЛАВА 29


        Невозможно даже описать тишину в зале после того, как стихает шум крыльев. Разглядываю лицо каждого судьи, надеясь отыскать хоть какой-то намёк на то, как распределились голоса, но лица их непроницаемы — ни малейшего указания на то, как они распорядились моей судьбой.
        — Быстро, — шепчу Салу. Он качает головой.
        — Не так быстро, как я рассчитывал.
        Мои глаза всё ещё прикованы к ангелам.
        — Это хорошо или плохо? — осведомляюсь я. — Потому что там, откуда я, быстрое совещание обычно означает тюремное заключение.
        Сал не отвечает. Не уверена, он не знает или не хочет отвечать.
        Начинаю вставать, как это делают на судебных шоу по телевидению, но Сал останавливает меня. Вероятно, он думает, я собираюсь сказать что-то, что заведёт меня в беду. С ним шутки плохи. Уверена, если я попытаюсь что-то сказать, меня вырвет прямо здесь.
        — Мы заслушали все показания, — начинает Азбаух. — Некоторые из них были полезными, однако большая часть, по моему мнению, была эмоциональной чушью. И говоря по правде, происходящее не укоренило во мне веру относительно того, что решать вопрос по поводу отмены смерти таким образом было мудрым и ответственным решением. Также признаю, что выступая против этой жалобы, я привёл в действие изменения, которые впоследствии заставят ещё нас о себе вспомнить. Но я верю, что в конце концов, всё будет именно так, как и должно быть, — он смотрит прямо на меня, когда выносит свой приговор. — Моё решение — нам не следует возвращать Ровену Джой Джонс в её жизнь.
        Его решение встречает всеобщий возглас несогласия, но всё, что могу услышать я — звук воздуха, покидающего зал. Сал касается моей руки, я смотрю на него, вокруг всё размыто, пока наконец мне не удаётся увидеть его шевелящиеся губы.
        — Мы знали, что так и будет. Остались ещё двое, — произносит он. И затем он снова поворачивается к судьям.
        Азбаух поднимает руку, призывая к тишине. Спустя некоторое время все наконец замолкают.
        — Шепард, пожалуйста, тебе слово.
        Шепард, чей вклад в судебное заседание к данному моменту свёлся к минимуму, поднимается, его голос кристально чист.
        — Хоть я и уважаю решение моего брата, но не разделяю его. Я считаю, ЭрДжей показала невероятную силу духа, не только выполнив все задачи, поставленные перед ней судом, но также решив идти до конца. Требуется огромное мужество потребовать право на справедливое решение, — он улыбается мне и продолжает. — Я не сомневаюсь, что ЭрДжей многое усвоила не только из испытаний, но из пребывания в Послежизни. Я не разделяю веру в то, что человеческая душа полностью лишается переживаний, когда переходит из мира смертных в мир мёртвых и наоборот. Я верю, что суть того, что делает ЭрДжей самой собой, только укрепилась за время нахождения здесь, — он прерывается и изучает зрителей. — И наконец, и человеческие души, и ангелы засвидетельствовали всю мощь будущего ЭрДжей. В свою очередь Хроники Акаши признали запутанность жизни и то, что все мы связаны. Я не думаю, что ЭрДжей особенная, потому что исход этого заседания оставляет так многих в лимбе. В конце концов, как там говорят на Земле? Если бабочка машет крыльями в одном уголке планеты, значит она меняет погоду в другом?
        Раздаётся приглушённый смех, но Шепард продолжает.
        — Опыт человека, само его существование, зависит от его взаимодействия с другими людьми. Сознательно разорвать эти нити, только потому, что нам не нравятся проблемы, стоящие перед нами — это лишь ребячество и необдуманность.
        Челюсть отвисает. Неужели Шепард только что обратился к Азбауху? Надеюсь, я это не забуду, если вернусь в мир смертных. Должно быть, это один из самых грандиозных моментов в истории, хм, истории.
        Азбаух выглядит так, словно готов взорваться, но Шепард не обращает на него никакого внимания.
        — И именно по этой причине я голосую за. Я считаю, любое другое решение является безрассудным и несправедливым.
        Ух ты. Напомните мне отыскать Шепарда, если мне понадобится поддержка ангела. Он может казаться тихим и безмятежным, но у него нет проблем с тем, чтобы дать отпор.
        Зал разрывается аплодисментами, и Шепард оглядывается с искренним удивлением. Он улыбается толпе, а затем и мне. Уголком глаза замечаю, как Сал облегчённо вздохнул. Естественно, это означает, что всё теперь зависит от решения Мармарота. Даже не удивительно, что я до сих пор не могу понять, что у него на уме.
        Азбаух выжидающе смотрит на последнего участника суда.
        — Что скажешь ты, брат?
        Мармарот довольно долго смотрит на меня. С каждой секундой я всё сильнее вжимаюсь в спинку стула. Его решение — то единственное, что стоит между мной и моей жизнью. Лучшей жизнью. Жизнью, в которую я на самом деле очень сильно хочу вернуться.
        — Это очень непростое решение, — произносит он наконец. — С одной стороны, Салатил предоставил нам очень убедительные доказательства. И я не могу не отметить, что ЭрДжей в своих испытаниях превзошла все мои ожидания. Но с другой стороны, игры со временем опасны. Если бы всё зависело от меня, дело никогда бы не дошло до этого. Возможно, кто-то другой найдёт лекарство от рака. Возможно, нет. Как ангела, меня не слишком заботят проблемы человеческой расы.
        Борюсь с подступающей тошнотой. Добром это не кончится.
        — Я ответственен за ход времени, а не за то, что в нём происходит, — добавляет он.
        Да, добром это точно не кончится.
        — Но моё мнение по данному вопросу также неуместно. Не мне навязывать свою волю другим, — я оживляюсь. — Азраил приказал нам выслушать этого ребёнка. Она предоставила нам достаточно доказательств того, что является более сильным человеком, чем нам, возможно, казалось вначале. Приспособленность ко второй временной линии и та лёгкость, с которой она меняла события своей жизни, дают мне надежду, что её жизнь ещё принесёт больше великих свершений.
        Подавляю желание дать пять Салу, который, вероятно, не знал бы, что я делаю. От битвы за мою жизнь голова до сих пор идёт кругом, но я думаю, что теперь Мармарот на моей стороне.
        — Однако тот факт, что её Хроники Акаши запечатаны, добавляет проблем, — продолжает он.
        А может и нет. Битва продолжается.
        — Если я собираюсь довериться человеческому ребёнку, то не хочу основываться лишь на слепой вере. И снова вопрос, это ли не причина, по которой мы существуем? Потому что у нас есть вера, чтобы поверить, что есть нечто большее, нечто более великое, чем мы сами?
        Если меня отправят обратно, то надо запомнить никогда не записываться на уроки философии. Слышу шум за спиной и понимаю, что я не единственная, кто желает, чтобы он побыстрее с этим закончил.
        — Да, это очень сложное решение, — говорит Мармарот, щёлкнув языком.
        Азбаух теперь не выглядит таким уверенным.
        — Но решение, которое ты должен вынести, — направляет он.
        — Как я прекрасно осведомлён, — рявкает Мармарот. — Ты приложил потрясающие усилия, чтобы создать этот прецедент, но я не собираюсь спешить, — он задумчиво смотрит в потолок. — Если бы только мы могли узнать, что приготовила ей жизнь. Она, несомненно, меняется, даже пока мы говорим, — он смотрит на Сала. — Никак не узнать?
        Сал качает головой.
        — Мне жаль, но записи ЭрДжей закрыты до того момента, как она вернётся в стан смертных либо до времени её естественной смерти.
        — По приказу Азраила, я понимаю?
        — Разумеется.
        Вау. Для чувака, которой за всё заседание едва пару слов сказал, у него оказывается слишком много вопросов.
        Мармарот смотрит поверх головы Сала.
        — Смерть, мне нужен твой совет.
        — И ты получишь его, — отвечает Смерть. Мой взгляд следует за Смертью, пока он идёт к судьям, останавливаясь прямо перед Мармаротом. — Чем я могу помочь?
        Формальный тон кажется неуместным для мужчины, на котором одежда, подходящая для гавайской вечеринки. Но Мармарота, похоже, это не заботит.
        — Это дело — результат ошибки одного жнеца, верно?
        — Да, — подтверждает Смерть. — Я принимаю на себя всю ответственность, и собираюсь сделать всё возможное, чтобы такого больше не повторилось.
        — Да, да, — произносит Мармарот, отмахиваясь от оправданий. — И я полагаю, у тебя есть законный интерес к исходу этого дела.
        — Именно.
        — И какой исход, по твоему мнению, пойдёт нам всем на пользу?
        Смерть косится на Азбауха.
        — Среди нас есть только один, кому пойдёт на пользу, если ЭрДжей не вернётся, и он достаточно чётко выразил свою позицию.
        — Что заставляет тебя так говорить? — осведомляется Шепард, тщательно подбирая слова.
        Смерть немного выпрямляется.
        — У меня есть веские основания считать, что Азбаух собственноручно жаждет вершить суд. Он уже в течение некоторого времени ищет возможность отобрать у меня власть над мёртвыми.
        Мармарот бросает подозрительный взгляд на Азбауха.
        — Это правда, брат? Твои намерения не чисты?
        — Они всегда были во имя лучшего, — всё, что произносит Азбаух.
        Я единственная, кто заметил, что он не ответил на вопрос?
        Мармарот снова смотрит на Смерть.
        — Это серьёзные обвинения, — заключает он, наклоняясь вперёд.
        — Да, Мармарот. Серьёзнее некуда. Именно поэтому я должен двигаться дальше со всеми имеющимися фактами.
        Смерть поворачивается к Азбауху, который выглядит так, словно готов перепрыгнуть через постамент и придушить его.
        — Ты готов представить доказательства в поддержку этого обвинения? — перебивает Шепард.
        — Готов. Однако сейчас не время и не место. ЭрДжей заслуживает, чтобы решение суда по её делу было вынесено без наших местных разборок.
        Мармарот медленно кивает и снова смотрит на меня.
        — И ты веришь, что эта девочка продолжит меняться, даже когда вернётся в свой мир, а её воспоминания сотрутся.
        — Верю, — подтверждает Смерть, кивнув, и мне кажется, что он на самом деле так думает.
        Снова повернувшись ко мне, Мармарот без какой-либо эмоции произносит:
        — Я согласен.
        Подождите. Неужели я только что победила?


        ГЛАВА 30


        Зал Правосудия наполняется хаосом. Я возвращаюсь! Я снова увижу семью и друзей! Я снова буду есть поп-корн, смотреть фильмы и ощущать тепло солнца на лице. Не могу поверить.
        Прежде чем толпа желающих поздравить меня окружает нас, Сал успевает протащить меня через маленькую дверь рядом с нашим столом. На этот раз я оказываюсь не в маленькой комнате, а в кабинете Азраила. Смерть уже здесь.
        Азраил смотрит на нас миллионом глаз и спрашивает:
        — Готово?
        Сал коротко кивает и мгновенно исчезает.
        — Куда он? — интересуюсь я.
        Смерть качает головой.
        — Сейчас тебе от него никакого толку. Он выполнил свою работу по твоей защите, но у него есть и другие дела.
        — Когда со всем будет покончено? — осведомляется Мармарот.
        — Скоро, — отвечает Азраил. — Мы должны выбрать наилучший момент. Её возвращение должно быть цельным, но её тело и душа должны успеть освоиться. Предложения?
        — Ну очевидно, она должна быть в одиночестве, — заявляет Смерть.
        — Согласен, — соглашается Мармарот. — Но примерно около времени её сбора. Мы хотим убедиться, что её воспоминания полностью восстановлены.
        Смотрю по очереди на каждого из них, и мне начинает казаться, что я нахожусь в военном штабе Послежизни.
        Азраил смотрит на свой стол.
        — Полагаю, вы понимаете, что всё должно пройти идеально.
        Мармарот кивает, принимая ответственность. Затем Азраил поворачивается к Смерти.
        — Ты, как я вижу, не смог удержаться от раскрытия планов Азбауха.
        — Мне задали вопрос. Я ответил. Я не мог соврать в Зале Правосудия.
        — Не мог, — подтверждает Азраил, из его горла вырывается рык. — Но тебе не нужно было быть честным.
        Он прерывается и смотрит на меня.
        — Неважно, — произносит он, качая головой. — Сделанного не воротишь. Вернёмся к девочке. Предлагаю отправить её в утро того дня, когда она встретилась со жнецом. Если нам повезёт, она подумает, что это был сон и забудет всё, что видела.
        — Но я не хочу забывать, — выкрикиваю прежде, чем успеваю остановиться. Если Азбаух и его самомнение пугают меня, то Азраил внушает достаточно страха, чтобы довести до сердечного приступа.
        — Тебя достаточно обслужили, человек, — говорит Азраил, его глаза — те, что принадлежат ему и только ему — становятся тёмными угольками. — И мой тебе хороший совет — перестань просить об услугах.
        Он направляется ко мне, я пячусь, пока не упираюсь в грудь Смерти.
        — Кроме того, когда твоя жизнь закончится, и ты вернёшься сюда, чтобы узнать свой приговор, предлагаю тебе приложить максимум усилий, чтобы не встретиться со мной. Ты уже достаточно принесла мне проблем. Поняла?
        Киваю, желая, чтобы Азраил принял менее отталкивающий вид. Взгляд каждой души на Земле — совсем не то, к чему я могу привыкнуть.
        — Да, — приглушённо отвечаю.
        — Хорошо, — рычит Азраил. — Послежизни в хаосе благодаря тебе. Зал Ожидания, обычно самое спокойное место здесь, весь взбудоражен от рассказов о твоём отказе принять смерть. Чем скорее ты уйдёшь, тем скорее мир вернётся к нормальному состоянию.
        Не удивительно, что большинство из руководства здесь ненавидит меня. Я понятия не имела, сколько проблем может возникнуть из-за желания вернуть всё на место. Начинаю было извиняться, когда Смерть рукой зажимает мне рот. Он отодвигает меня, становясь между мной и Азраилом.
        — Я проконтролирую, чтобы она села на ближайший поезд в мир смертных, — заверяет он Азраила. — Йетс сопроводит её в поездке. Когда он вернётся, я оповещу тебя.
        — А Хейзел? — спрашивает Азраил.
        Смерть качает головой.
        — Хейзел больше не хранитель. Она выбрала должность, более подходящую её способностям.
        — Какую?
        — Теперь она отправляет души новорожденных на Землю.
        Азраил одобрительно кивает.
        — Она хорошо справится. Что-то ещё, что нам нужно обсудить по этому вопросу?
        — Не думаю.
        — Замечательно. Полагаю, вы с Мармаротом сможете справиться с её возвращением без каких-либо ещё проблем.
        Смерть склоняет голову.
        — Конечно.
        Я быстро выхожу, и Смерть решительно закрывает дверь.
        — Ты когда-нибудь думала, что быть тихой — лучшее для тебя решение?
        — Знаю. Мне жаль, — каюсь я. Мне на самом деле жаль. — Просто это именно то, что я не хочу забыть. Я не хочу быть той девушкой, какой была раньше. Дрянной девчонкой, которая думает только о себе. Я хочу быть хорошей. Как Мадлен.
        Смерть откидывает голову и разражается смехом. Скрещиваю руки на груди.
        — Что смешного?
        — Моя дорогая девочка, ты никогда не будешь, как Мадлен.
        — Эй, — возмущённо говорю я. — Я могла бы.
        — Ни единого шанса, — отвечает он. — Она особая душа, отправленная, чтобы изменить мир своей смертью. Даже если бы ты на самом деле захотела, в чём я очень сильно сомневаюсь, ты никогда бы не смогла стать такой, как она. Из того, что я могу сказать, ты предназначена изменить мир своей жизнью. Но присущая ей доброта, та часть её, которая не запятналась жадностью, похотью или любым другим смертным грехом, уже вне твоей досягаемости.
        — Спасибо, — бурчу я, даже не пытаясь скрыть, как меня задели его слова. Похоже, что бы ни делала, я обречена.
        Смерть закатывает глаза.
        — Забываю, как чувствительны люди. Я не пытаюсь заставить тебя почувствовать себя плохо. Но это факт. Твоя ценность для человеческой расы произойдёт от тех действий, что ты совершишь. Тебе придётся время от времени падать, чтобы ты могла служить живым свидетельством того, что всегда можешь подняться и выстоять.
        — То есть я уже испорченный товар?
        Смерть кивает.
        — В большей степени. Я могу отправить тебя к твоему рождению, но это ничего не изменит. Твой жизненный путь и путь Мадлен абсолютно разные. И всегда были разными. Просто радуйся, что в какой-то момент ваши пути пересеклись. Честно сказать, то, что суд в принципе выслушал тебя — большая заслуга Мадлен.
        — Что вы имеете в виду?
        Он пожимает плечами.
        — Пожалуй, мне не следует тебе говорить, но раз ты всё равно всё забудешь, когда проснёшься, то какая разница. Помнишь ту маленькую вечеринку, которую вы с друзьями устроили в первой линии? Ту, на которую вы потратили деньги, предназначенные для семьи Мадлен.
        Я издаю стон.
        — Как я могу забыть? До сих пор не могу поверить, что сделала такое.
        — Что ж, к счастью для тебя, не сделала. Не во второй раз, по крайней мере. В первой линии после вечеринки, когда Мадлен обо всём узнала, её сердце было разбито. Не за себя, конечно, а за родителей. Она не могла поверить, что кто-то мог изображать заботу о ней, о её семье и затем украсть у них. Она чувствовала себя преданной. И это предательство вместе со страхом того, что будет после того, как она умрёт, сформировали одну ожесточённую девочку.
        — Мы сломали её, — шепчу.
        Смерть кивает.
        — В каком-то смысле. Её сердце больше не было чистым. Она научилась ненавидеть. Неплохой маленький урок перед смертью.
        — В таком случае у неё никогда не было бы шанса стать ангелом.
        Смерть удивлённо смотрит на меня.
        — Кто тебе сказал?
        Погрузившись в размышления, отвечаю, не подумав:
        — Сал, — медленно поднимаю руку ко рту. — Я не должна была этого говорить.
        Смерть лишь смеётся.
        — Да, будто я собираюсь доставлять неприятности парню, который спас мою работу. Я похож на идиота?
        Оценивающе осматриваю его облик.
        — Нет, совсем нет.
        — Видишь, ещё одно доказательство, что ты не принадлежишь этому месту. Вероятно, ты единственная, кто может врать здесь.
        Я ухмыляюсь. В конце концов, сарказм — не ложь. Не совсем. Скорее, моя суперспособность.
        — Почему вы так милы со мной? В последний раз, когда мы находились в этой комнате, я думала, вы мне голову оторвёте.
        — Две причины. Первая, мне больше ничего не угрожает, и вторая, ты хорошо справилась, дитя. Лучше, чем я думал.
        — Вы думали, я провалюсь, верно?
        — Давай остановимся на таком: несколько раз я думал, что запереть тебя в чулане для мётел до конца вечности — стоящий запасной план.
        — Я действительно была так безнадёжна? — спрашиваю, его колкий комментарий задевает меня до глубины души.
        — В самом начале, да, ты казалась безнадёжной. Но ты стала лучше, — он усмехается и взъерошивает мне волосы.
        — Эй, — ворчу я. — Терпеть такое не могу.
        — Я знаю, — заверяет он. — Некоторые вещи никогда не меняются.
        — Забавно.
        — Я так и думал, — произносит он, поворачиваясь, чтобы увести меня из Зала. — Теперь, как насчёт найти твоего хранителя и посадить тебя на поезд к твоей жизни?
        Я не следую за ним, и он останавливается.
        — Именно этого ты хотела, так?
        Конечно. Для этого я всё и проделала. Тогда почему я боюсь переставить ноги и уйти?
        Смерть возвращается ко мне.
        — ЭрДжей, нам нужно идти сейчас же. Иначе ты пропустишь окно.
        Я медленно киваю, но не двигаюсь. Хоть убей, не могу придумать ни одной причины, по которой мне следует остаться, но я не могу уйти. И затем до меня доходит. Всё это время, пока разворачивалась битва за моё спасение, мне приходилось проводить время с бабушкой и Мадлен. Я буду скучать по святому Питеру и Ал и даже по той вонючей собаке с тремя головами. Полагаю, мне здесь нравится. Начинаю чувствовать себя здесь как дома.
        Словно прочитав мои мысли, Смерть хватает меня за руки и притягивает к себе.
        — Иди. Сейчас. После всего, через что я прошёл, тебе нельзя поменять мнение. Небеса и Земля подвинулись, и то, что ты будешь скучать по друзьям и семье, никоим образом не сойдёт за приемлемую причину, по которой тебе можно будет не вернуться в мир живых.
        — Но…
        — Нет никаких «но», — настаивает Смерть. Затем он смягчает тон. — Есть только та жизнь, которую тебе предназначено прожить. Ты должна вернуться сейчас. Всё готово. Если Мармарот отправляется выполнять задание, его уже нельзя остановить.
        — Что насчёт них? — всхлипываю. — Бабуля и Мадлен…
        — Что насчёт них? — спрашивает он. — С ними всё было прекрасно до твоего появления, и будет всё прекрасно, когда ты уйдёшь. Давай двигаться. Йетс ждёт.
        Когда мы подходим к поезду, пальцы начинает покалывать, и я осматриваю их.
        — Воспоминания о том, как быть живым, — объясняет Смерть.
        — Что?
        Он указывает на мои руки.
        — Это чувство. Твоя душа начинает вспоминать, каково чувствовать связь с телом.
        — Ох.
        Оглядываюсь через плечо, и мне кажется, что я вижу Мадлен, но чем больше я пытаюсь разглядеть, тем сильнее воздух закручивается вокруг меня, затмевая обзор.
        — Йетс, — зовёт Смерть, когда мы приближаемся, — она здесь. Доставлена в целости и сохранности.
        — Похоже на то, — хранитель поворачивается ко мне и указывает на дверь. — Уже почти время.
        Заглядываю в поезд через окно. Как и в прошлый раз, он переполнен. Но на этот раз вместо старых душ толпа состоит из хранителей, прижимающих к себе то, что выглядит как свёртки одеял.
        — Что это? — интересуюсь я.
        — Совершенно новые души, — отвечает Йетс с безмятежной улыбкой.
        — Пожалуйста, скажите, что они не будут рыдать всю дорогу, — молю я. — Потому что если будут, то я подожду.
        — Просто забирайся в поезд, — произносит он, смеясь.
        И я забираюсь, и никто не заставляет меня. Когда двери закрываются, я поворачиваюсь и вижу Смерть, стоящего снаружи.
        — Что? — спрашиваю.
        — Держи голову выше, дитя. Кто знает, ты можешь вернуться сюда до того, как это поймёшь, — говорит он, пока Извозчик душ пыхтит и набирает скорость.
        Прислоняюсь к стеклу, но Смерть скрывается в тумане. Смотрю на Йетса.
        — Эй, ты не думаешь, что это было криповое пророчество о моей скорой смерти? Потому что я буду рада не видеть это место и вас всех ещё лет семьдесят, может восемьдесят, соблюдая диету и занимаясь спортом.
        Йетс качает головой и издаёт смешок.
        — Это Смерть, ЭрДжей. Никто не может точно сказать, что он имеет в виду. Я считаю, он просто забавляется с тобой. Ты типа пробуждаешь в нём злодея.
        — Да, но, может, он что-то знает о моей новой жизни и… моей реальной смерти? — требовательно спрашиваю.
        — Сомневаюсь.
        — Почему ты так уверен?
        — Твои Хроники до сих пор запечатаны. До тех пор, пока ты не воссоединишься со своим телом, никто, даже Смерть, не может видеть их.
        Почему у меня есть чувство, что Смерть может делать всё, что захочет?
        — Может, ты и прав, — неуверенно соглашаюсь я. Оглядываюсь и замечаю, что сиденья белые и новые. — Почему этот поезд намного лучше, чем тот, на котором я прибыла?
        Йетс поднимает глаза.
        — Не знаю. Я в первый раз на этом поезде.
        — Потому что эти души чисты. Они чисты, и поезд служит их отражением, — объясняет знакомый голос.


        ГЛАВА 31


        Разворачиваюсь и вижу Хейзел, которая стоит со свёртком в руках.
        — Привет, — удивлённо здороваюсь.
        Она улыбается, и я вижу изменения, которые произошли в ней после того, как она перестала быть хранителем. Теперь в её лице есть мягкость, которой раньше не наблюдалось.
        — Ты выглядишь потрясающе, — комментирую я. Ангелам вообще есть дело до своей внешности? То есть они все прекрасны, но изменения Хейзел просто выходят за рамки.
        К моему удивлению Хейзел краснеет.
        — Доставлять души менее нервная работа, чем смотреть за ними и возвращать, когда их жизни подходят к концу, — объясняет она.
        — Хейзел раньше была человеком, пока её не повысили до ранга ангела, — отмечает Йетс, заставая нас обеих врасплох.
        — Йетс, — грозно произносит Хейзел, отодвигая новорожденного подальше от него. — Я думала, эта информация не предназначена для душ.
        — Я просто объяснял ей твоё необычное назначение, — поясняет он. — Кроме того, она уже знает о процессе повышения.
        — Кто сказал ей? — требовательно спрашивает Хейзел.
        — Эм, вообще-то я здесь стою, — напоминаю им, но они, как всегда, игнорируют меня. Полагаю, Смерть был прав. Некоторые вещи никогда не меняются.
        — Сал, — отвечает Йетс. — Она задавала вопросы о Мадлен.
        — Она знает о Мадлен? — взвизгивает Хейзел, и каждое ангельское лицо в поезде поворачивается к ней. Похоже, она не замечает, и я получаю некоторое удовлетворение от того, что она игнорирует не только меня.
        — Расслабься, — успокаиваю её. — Вероятно, всё уже уладили, и когда я вернусь, то подумаю, что это был просто какой-то сумасшедший сон, и, в конце концов, всё забуду.
        К моему огромному удивлению, она слегка расслабляется.
        — Знаешь что? Ты больше не моя ответственность. Я доверяю Йетсу. Если он, или какой-то ещё ангел, хотят положиться на то, что ты вспомнишь или не вспомнишь, то это их проблемы.
        — Кстати, ты знаешь, кого назначат моим новым хранителем? — интересуюсь у Йетса.
        — Пока не знаю, — отвечает он. — Пока ты со мной. Просто сделай мне одолжение и постарайся не чинить мне слишком много проблем, когда вернёшься.
        Поезд начинает замедляться. Смотрю, как за окном черный цвет сменяется серым и, наконец, становится совсем белым. Когда он окончательно останавливается, двери раскрываются, и ангелы в торжественном благоговении выходят по одному в мир смертных. Хейзел остаётся последней.
        — Удачи, — произносит она. — Я знала, что ты ещё можешь исправиться.
        Она выходит, спеша присоединиться к остальным.
        — Итак, — говорю, поворачиваясь к Йетсу, — этот момент настал.
        — Конечная, — шутит он.
        — Что дальше?
        — Когда двери закроются, связь между тобой и Послежизнью разорвётся как тогда, когда закончилась твоя первая линия жизни.
        Я киваю.
        — А потом что?
        — Будем надеяться, ты окончательно воссоединишься со своей жизнью сразу после полуночи в день, когда впервые умерла, — отвечает Йетс, кладя руку мне на плечо. — Если повезёт, ты уснёшь, и у разума и тела появится достаточно времени, чтобы настроить связь. Однако я не удивлюсь, если ты ещё будешь немного путаться, общаясь с людьми. Могут вмешаться какие-то остатки из первой линии, по крайней мере, в первые пару дней.
        — Ты о чём?
        — Некоторые события могут казаться практически такими же, как и в первой линии, но, скорее всего, там окажутся небольшие изменения. Твоему сознанию может понадобиться некоторое время, чтобы урегулировать все отклонения.
        — Например?
        Йетс качает головой.
        — Я не знаю. Может, ты подойдёшь к своему шкафчику и введёшь код из первой линии, а не из второй.
        Думаю о шкафчике. До смерти он располагался рядом со шкафчиком Фелисити. Надеюсь, жизнь изменилась достаточно, и я не окажусь с ней в одном коридоре.
        — Ладно, я поняла, — произношу я и начинаю думать обо всех неприятностях, которые могут произойти, если я забуду с кем дружу, и, что более важно, с кем не дружу.
        — Можно подумать, спустя столько времени я привык ко всем твоим вопросам, — усмехается Йетс, вскидывая руки в воздух. — Мы на неизведанной территории, и будем надеяться, что ты не вспомнишь этот разговор, когда проснёшься, поэтому…
        — Да, да, я поняла. Ты хочешь, чтобы я двигалась дальше.
        — Время пришло, — соглашается Йетс.
        Подхожу к выходу, делаю глубокий вдох и выхожу на платформу. Меня переполняет страх, я разворачиваюсь, желая сесть на поезд и умчаться в Послежизни.
        — Что, если я всё испорчу? — спрашиваю я.
        — Не испортишь.
        — Но откуда ты знаешь? — настаиваю. Делаю шаг к вагону, но моя попытка быстро пресекается закрывшейся дверью.
        Улыбка медленно распространяется по лицу Йетса.
        — Потому что я могу видеть твоё будущее, — поясняет он.


        ГЛАВА 32


        Сажусь на кровати, щуря глаза от яркого солнца. Уже утро? Не помню, как легла спать. Пытаюсь вспомнить вчерашний день, и в голове появляется настойчивый шум. Поднимаю телефон, чтобы узнать время, и как раз в этот момент раздаётся будильник. Какая-то популярная мальчиковая группа. Нажав кнопку переноса будильника, с головой накрываюсь одеялом, вяло беспокоясь, что телефон свалится на пол, пока шум нарастает.
        — ЭрДжей, — из-за двери зовёт мама. — Ты проснулась?
        — Нет, — отвечаю, однако ткань заглушает мой ответ.
        Она снова стучит.
        — Что? — кричу и немедленно хватаюсь за голову. — Я встала. Господи.
        Она не отвечает, но я вижу, что тень под дверью исчезла. Снова сажусь, убираю волосы в небрежный хвостик, затем перегибаюсь через край, чтобы отыскать телефон. Кончиками пальцев задеваю край чехла. Небольшой рывок, и у меня получается подцепить телефон мизинцем. Наконец хватаю его, и из-под кровати выкатывается кольцо, которое я никогда раньше не видела. Смутно вспоминаю, как на прошлой неделе мама говорила, что я могу взять её бижутерию для костюма на Хэллоуин, но бриллиант посреди застывших в прыжке дельфинов кажется настоящим. В этот момент снова звенит будильник. Если я не потороплюсь, то опоздаю. Хватаю вещи, висящие на спинке стула, плетусь в ванную и поворачиваю кран. Только выбравшись из ванны и протерев зеркало, я впервые обращаю внимание на одежду, висящую на дверном крючке. С какой стати я должна надеть в школу жёлтое в горошек плиссированное платье на завязках? Дважды проверяю дату на телефоне. Так и думала. Сегодня Хэллоуин. Стоп. Почему я собираюсь одеться как Мэри Саншайн (прим. пер. персонаж мюзикла Little Mary Sunshine; sunshine — солнечный свет)?
        Стук в дверь отвлекает меня, и я закутываюсь в полотенце. Открываю дверь и обнаруживаю маму, которая тоже одета во всё жёлтое. Обычно мама носит только чёрные деловые костюмы.
        — Как ты? — осведомляется она, торопясь заговорить первой.
        — Чудесно, — выпаливаю слово, чтобы она поняла, как странно себя ведёт.
        Наблюдаю, как она переминается с ноги на ногу. Её взгляд затуманен, и выглядит она так, словно готова расплакаться.
        — Я просто хотела убедиться, что ты готова к сегодняшнему дню.
        О чём она? С чего бы ей волноваться? Очередной дерьмовый день в школе. Вдруг откуда-то из глубин у меня появляется какое-то назойливое чувство. Есть что-то, о чём я должна помнить, но что бы это ни было, разум затуманен. Смотрю на платье. Жёлтое. Это что-то значит, верно? Тщетно пытаюсь нащупать что-то, и голова разрывается, словно в ней бушует яростный поединок.
        — Думаю, я в порядке, — наконец осторожно отвечаю, наполняя стакан водой и проглатывая две таблетки обезболивающего.
        Она быстро кивает.
        — Я подготовила тебе туфли, как ты просила.
        Она прерывается, ожидая чего-то.
        Почему я просила её подготовить мне туфли?
        — Хм, спасибо, — наконец выдавливаю.
        Её глаза наполняются слезами, и затем слёзы ручьём льются по щекам. Она протягивает руки и сжимает меня в таком крепком объятии, что мне кажется, что одно или даже оба лёгких вот-вот взорвутся. После того, как она отпускает меня, я подтягиваю полотенце и неуверенно улыбаюсь. Что с ней? Только если она… о нет, неужели папа узнал о её романе? Поэтому она такая подавленная? Он бросает её? Он бросает меня с ней?
        Смотрю, как она промокает глаза, после чего лёгонько пожимает мою руку и шепчет:
        — Я так сильно люблю тебя.
        Чёрт. Он точно знает.
        — Я тоже тебя люблю, — отвечаю. Она улыбается, и наконец собирается выйти из комнаты. — Тебя подвезти в школу, или Дэниел заедет?
        — Всё в порядке, — заверяю её, прикидывая, с какой стати Дэниелу заезжать за мной. Мы несколько месяцев не общались. Так ведь? Снова в голове появляется туман.
        Внезапно голова начинает кружиться, и мне приходится сесть на унитаз, чтобы меня не стошнило. Когда тошнота проходит, я беру платье и собираюсь спрятать его подальше в шкаф. Сама эта мысль вызывает стойкое неприятие. По непонятным причинам, я должна надеть его. Мягкая ткань окутывает тело, и ко мне возвращаются воспоминания. Я вспоминаю, почему должна надеть жёлтое. Живот скручивает, и я успеваю добежать до унитаза как раз вовремя, чтобы проглоченные таблетки вышли наружу.
        Сегодня похороны Мадлен. Причина, по которой Дэниел заедет за мной — отвезти меня на службу, которую устроили в школе. Там будет весь город, включая мою мать. Странный наряд — это требование Мадлен. Каждый, кто придёт, должен быть в жёлтом.
        Как я могла забыть? Как будто каждый миг последних четырёх дней не был посвящён планированию похорон. Или рыданию в одиночестве. Или ненавистью к Богу.
        На полу стоит пара чёрных туфель на каблуках с застёжками в виде ромашек. Ромашки — любимые цветы Мадлен. Точнее, были. Застегнув туфли, в тишине заканчиваю собираться. Когда наношу последние штрихи макияжа, звонит телефон.
        — Привет, — отвечаю, собственный голос эхом отдаётся в ушах.
        — Привет, — голос Дэниела кажется невыразительным без его фирменного смеха. — Готова?
        — Да, — говоря «да», имея в виду «нет». Кто вообще может быть готов к похоронам своего друга?
        — Хорошо.
        Хватаю сумочку и даже не останавливаюсь у зеркала, чтобы убедиться, что выгляжу идеально. Сегодня отстойный день, и никакое количество туши не способно этого изменить. Собираюсь выйти на улицу, и тут мама кричит:
        — Мы скоро будем!
        Поворачиваюсь, чтобы ответить, но застываю, замечая отца, помогающего ей застегнуть колье. Затем он легонько целует маму в голову, и она позволяет заключить себя в крепкое объятие.
        Может, он не знает о её предательстве. Или может знает, но похороны лучшей подруги дочери заставили их временно отложить разговор. В конце концов, не они закапывают в землю собственную дочь. Мысль кажется мне ироничной, однако в голове снова появляется назойливый шум. Что бы ни происходило, у меня нет времени разбираться. Осторожно закрываю дверь, пытаясь не нарушить их момент, и становлюсь на тротуар в ожидании машины.
        При появлении Дэниела ощущаю знакомое спокойствие. Знаю, недели, которые я провела в обществе Фелисити и её компании, дались ему тяжело, поэтому между нами всегда возникает напряжение, когда мы остаёмся наедине.
        Дэниел разблокирует двери, едва я касаюсь ручки. Усаживаюсь на сидении и смотрю прямо вперёд. Нам нечего сказать друг другу, чего бы мы уже не сказали. Мы уже пересекли черту ласковых жестов и пустых соболезнований. Единственный положительный момент в смерти Мадлен, то, что она нас сплотила.
        Этим утром Дэниел делает то, что у него получается лучше всего. Он отвлекает меня от моей боли, прикалываясь над единственный человеком в мире, которого я на самом деле ненавижу.
        — Итак, — произносит он, трогаясь, — как думаешь, что наденет Фелисити? Коктейльное платье с перьями?
        Я улыбаюсь. Не смех, но лучшее, на что я могу рассчитывать.
        — Не забудь о глубоком декольте и блестящих шпильках.
        — Конечно, — уголки губ Дэниела приподнимаются. Не достаточно, чтобы изобразить настоящую улыбку, но достаточно, чтобы дать надежду, что однажды он по-настоящему улыбнётся. — Ты знала, что она звонила маме Мадлен, чтобы узнать, не хочет ли она, чтобы Фелисити выступила с речью на службе?
        В шоке открываю рот. Мало того, что Фелисити считает, что может украсть у кого-то деньги, так она ещё и стремится получить свою минуту славы.
        — Смеёшься, — с отвращением говорю. Затем вспоминаю, как сама чуть не стала её сообщницей. Как я могла такое забыть?
        — Ничуть. Я был там, когда она звонила.
        Качаю головой.
        — Она серьёзно думает, что Квинны не знают о её обмане?
        Некоторое время мы сидим в тишине. Вероятно, понимаем, что это то место, когда должна вмешаться Мадлен и сказать нам быть добрее. Или может, в такой день просто не может быть тем для шуток.
        — У тебя с собой письмо? — интересуется он, переставая улыбаться.
        Не понимаю, о чём речь.
        — Какое письмо?
        Чувствую, как киваю головой, а рука похлопывает сумку.
        — Ты всерьёз считаешь, что сможешь пройти через всё, не заплакав?
        Качаю головой. О каком письме мы говорим, и почему мне кажется, будто моё тело кто-то похитил?
        — Не могу представить, каково будет нести её гроб, особенно после того, как ты зачитаешь её последние слова, — отмечает он. — Знать, что она там, но на самом деле не там, понимаешь?
        О нет. Он говорит о письме, которое оставила мне Мадлен, чтобы я прочитала на её похоронах. Я должна взять себя в руки. Сначала забываю о том, что сегодня её похороны, а затем забываю о её последнем желании.
        — Она будет там, — рассеянно произношу. И в душе я верю в свои слова.
        Он крепко сжимает руль.
        — Прекрати нести чушь, ЭрДжей. Это я. Её там не будет. Её никогда там не будет. Никогда.
        — Остановись, — приказываю, и, к моему удивлению, он без вопросов подчиняется.
        Машина слегка вздрагивает, когда он заглушает мотор. Поворачиваюсь к нему, готовясь исполнить роль лучшей подруги Мадлен.
        — Мы должны пройти через этот день. Ради неё.
        — Как? — кричит он. — Когда служба закончится, и у могилы останутся лишь те, кто знал и любил её больше всех, как мне пройти через это? Я думал, что однажды буду смотреть, как она идёт к алтарю в день нашей свадьбы. Вместо этого я буду нести её в гробу из красного дерева. Скажи мне, как пройти через такое?
        В удивлении откидываюсь на спинку кресла.
        — Ты никогда не говорил об этом.
        — О чём?
        — Что ты хочешь жениться на ней.
        Он усмехается.
        — Ну, мы много о чём говорили с ней, пока ты зависала с Фелисити и её клонами.
        — Эй! — вскрикиваю, его слова пронзают мне сердце. — Не будь таким злым. Не со мной, не сегодня.
        Он выглядит так, словно тут же пожалел о сказанном.
        — Прости.
        — Забудь, — со вздохом произношу я.
        Мы молча сидим и ждём, пока он успокоится достаточно, чтобы снова вести машину. Практически слышу, как тикают минуты.
        — Я в порядке, — говорит он.
        — Врёшь.
        Он делает глубокий вдох.
        — Я в порядке настолько, насколько это вообще возможно.
        Мы доезжаем до школы и видим, что парковка переполнена. Машины на газоне, вдоль дороги, вокруг корпусов и везде, где только можно припарковаться.
        — Мама Мадлен сказала, что для нас будет зарезервировано место на стоянке для учителей, — сообщает Дэниел, замечая, как я осматриваю ряды в поисках свободного места.
        — Будем надеяться.
        Разумеется, когда мы объезжаем вокруг главного здания, то обнаруживаем несколько свободных мест.
        — Готова? — осведомляется он, заглушая мотор.
        Дрожащими руками достаю письмо Мадлен.
        — Я не смогу, — шепчу. Хотя скорее, не хочу. Не хочу делиться ею с незнакомцами.
        — Эй, мне повторить тебе лекцию, которую ты прочла мне десять минут назад?
        — Нет. Но если я сделаю это, если я прочитаю письмо, это будет значить, что она на самом деле умерла. Что она больше не вернётся.
        — Экстренное сообщение, — грустно произносит Дэниел. — Прочитаешь ты это письмо или нет, она в любом случае больше не вернётся.
        — Не здесь, — спорю, указывая на сердце.
        Он берёт меня за руку.
        — Вместе? Ради неё?
        Смаргивая слёзы, киваю.
        — Хорошо.
        Открываю дверь, ощущаю на коже тепло солнца Индианы. Стоит необычайно тёплая погода, и на короткое мгновение меня посещает мысль, а не Мадлен ли посылает тепло, чтобы сообщить, что с ней всё хорошо.
        — Сейчас? — спрашивает Дэниел.
        — Одна нога перед другой, верно?
        — Прямо как дышать.
        — Да, — бормочу я. — Потому что сейчас это самое лёгкое.
        Заходим в спортзал и видим на трибунах огромное количество людей.
        — Как много из них на самом деле её знали? — громко интересуюсь я.
        — Не думаю, что среди её знакомых есть хотя бы один человек, кому она бы не нравилась, — произносит Дэниел, смотря себе под ноги, вероятно, чтобы избежать сочувственных взглядов, которые бросают в нашу сторону.
        — Ну, может быть, один.
        Словно по сигналу, перед нами появляется Фелисити, громко причитающая и рассказывающая, каким вдохновением служила Мадлен. Хочу ударить её. Но сдерживаюсь.
        — Если я что-то могу сделать, пожалуйста, не стесняйтесь, спрашивайте, — заявляет она.
        Глаза Дэниела чернеют.
        — Знаешь… — начинает он, но я его обрываю. Ненавижу быть добрым полицейским.
        — Спасибо, Фелисити, но думаю, всё в порядке.
        Хватаю Дэниела за руку и подвожу к сцене, пока он не наделал глупостей.
        — Ненавижу её, — бурчит он.
        — И я. Но Мадлен бы расстроилась, если бы мы сказали ей такое.
        — Да, но эта девица, она пыталась украсть у Мадлен и…
        — И Мадлен её простила. Думаю, она задала нам высокую моральную планку.
        — Что ж, позволим ей преподать нам урок с той стороны, — бормочет Дэниел, позволяя мне провести его через толпу.
        Мы приближаемся, и мама Мадлен замечает нас, её глаза полны скорби и чего-то ещё. Благодарности. Она встаёт и подходит к нам, широко раскрыв руки. Она обнимает Дэниела, затем меня, удерживая дольше, чем когда-либо.
        — Я так рада, что вы оба здесь, — произносит она.
        Она делает шаг назад и спотыкается, как раз вовремя, чтобы Дэниел легко успел подхватить её, затем он помогает ей усесться. Замечаю упаковку воды слева от сцены и беру для неё бутылку.
        Протягиваю ей воду. Хочу сказать, как мне жаль, и какой замечательной была её дочь. Хочу сказать, что стала лучше только благодаря Мадлен, и что она сделала мир чуточку ярче. Но я этого не говорю.
        — Мы готовы, миссис Квинн, — мягко произносит священник.
        Она кивает, делает глубокий вдох и поднимается на сцену, где в гробу покоится моя мёртвая лучшая подруга. Мы с Дэниелом идём следом, и садимся за семьёй Мадлен. Через несколько минут я обращусь к каждому в зале. Я зачитаю последнее послание Мадлен всем нам. Я пройду через это без слёз, потому что у меня нет выбора. Но прямо сейчас я чувствую, как сердце разрывается в груди. Всё происходит на самом деле. Смерть — это конец.
        В большинстве случаев, в моей голове звучит голос, поразительно похожий на голос Мадлен. Замечательно, теперь мне кажется, что я её слышу. Качаю головой, пытаясь очистить голову, но голос не умолкает. Не забудь, у тебя есть дела.
        Что за чёрт? Почему голос моей мёртвой подруги говорит, что у меня есть дела? Пока я анализирую слова, пытаясь понять возможное значение, церемония начинается. Я полностью погружаюсь в свои мысли, пока Дэниел мягко не пихает меня локтем в бок. Поднимаю глаза и обнаруживаю, что на меня выжидающе смотрит священник.
        — Иди, — шёпотом подталкивает меня Дэниел.
        Время озвучить письмо Мадлен. Мои ноги словно налились свинцом, я делаю медленные шаги по направлению к микрофону.
        Достаю жёлтую разлинованную бумагу и прочищаю горло. Звук эхом отражается от стен спортзала. Быстро сглатываю и начинаю говорить.


        ГЛАВА 33


        — За несколько дней до своей смерти, — начинаю я, последние слова режут горло, — Мадлен дала мне письмо и сказала не читать, пока она не умрёт. Конечно, я её не послушала и открыла той же ночью. Её слова оказались одновременно вдохновляющими и душераздирающими. Я…, — слёзы начинают душить меня, когда я вспоминаю наш последний разговор. Я должна быть сильной. Ради Мадлен. — На следующий день я призналась ей, что прочитала письмо. Она лишь улыбнулась и сказала, что так и думала. Также она сказала, что значит я не спасую, когда придёт время выполнить её последнюю просьбу. Что я снова его прочитаю. Сегодня. На её похоронах. Всем вам. И раз я не смогла сдержать первое обещание и прочитала письмо, пока она ещё была жива, то, по крайней мере, могу выполнить второе.
        Осторожно открываю письмо, мягко разглаживая складочки. Мне не нужна бумага. Слова давно стали частью меня. Каждое отдельное предложение отпечаталось в моём мозгу. Кручу кольцо с дельфинами на пальце, и меня окутывает тепло.
        Дорогая ЭрДжей,
        Так и знала, что ты не устоишь и откроешь письмо. Ты не очень-то умеешь ждать. Никогда не умела. Иногда я думаю, тебе удаётся удерживаться лишь силой воли.
        Мне жаль, что я не могла поступать также. Я замечаю огорчение и боль в твоих глазах каждый раз, когда ты видишь меня. Я пыталась бороться, на самом деле пыталась. Но потом я устала. Как бы ни было больно этого признавать, но моё время пришло.
        Но я хочу, чтобы ты знала, я ни о чём не жалею. В моей жизни не осталось неоконченных дел. Я научилась любить, и что самое главное, я научилась быть любимой. Я смеялась так сильно, что казалось, лёгкие разорвутся, и плакала так горько, что казалось, сердце не выдержит. Я находила в людях прекрасное, даже когда сталкивалась с проявлениями худшего.
        Прерываюсь, пытаясь не смотреть на Фелисити, и с треском проваливаюсь. С удовлетворением отмечаю, как она ёрзает на сиденье. Делаю медленный вдох и продолжаю.
        Не могу передать, как сильно боялась, когда год назад шла к тебе и Дэниелу в столовой. Помню, как думала, какая ты храбрая, раз можешь ходить с высоко поднятой головой, когда все о тебе говорят. Но именно твой смех, смешанный с его, заставил меня почувствовать себя в безопасности. Понимаю, звучит глупо и банально, но я всего лишь больная девчонка. Что с меня взять?
        Да ладно. Смейся. Это гораздо лучше.
        Теперь слёзы стекают по моему лицу, когда я вспоминаю, как мы впервые встретились. Но с моей точки зрения, она — сияющая звезда, снизошедшая до нас с Дэниелом, пока мы пытались удержаться на плаву. Я — не в силах признать, что мне хорошо в одиночестве, и он — не знающий, как вести себя с кем-то, не ожидая подвоха. Мы смеялись, потому это было единственное, что заставляло нас почувствовать себя смелыми. Она была тем, кто заставил нас почувствовать себя целостными.
        Помнишь, я была в больнице после пересадки? Мы разговаривали о наследии, о том, что люди оставляют после себя следующим поколениям. В ту ночь, когда мониторы неотрывно следили за моим сердцем, я знала, что не проживу долго. Не могу объяснить как, но я знала. На меня нашло какое-то умиротворение. И пока я лежала, смотря в потолок, раздумывая, будет ли мир помнить обо мне, я поняла, какое наследие хочу оставить после себя.
        Вот почему я дала тебе этот конверт и сказала не открывать. И вот почему ты читаешь это письмо на моих похоронах. (Если ты этого не делаешь, то я должна извиниться… или ты струсила, но будем честными, такого никогда не случится. Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю.)
        Итак, вот что я оставляю после себя. Список того, что я узнала за свою жизнь:
        1. Семья — это больше, чем просто люди, связанные с тобой кровью. Это также люди, связанные с тобой любовью.
        2. Никогда, никогда не отказывайся от семьи, даже если они тебя об этом просят. На самом деле, именно в этот момент держись за них крепче всего.
        3. Научись вычёркивать из своей жизни людей, которые не приносят тебе ничего, кроме боли. Это вроде идёт вразрез с той безграничной любовью, которую я ощущаю из-за обезболивающих. Но я поняла, что общаться с людьми, с которыми общаться не хочешь — пустая трата сил.
        4. Никогда не отворачивайся от людей, которые очень сильно нуждаются в тебе. Иногда это правило пересекается с правилом номер три, но оно касается особенных людей.
        Она говорит обо мне. Для неё я исключение. И где-то на задворках сознания я слышу её смех, словно она соглашается со мной. Это было бы прекрасно, если бы не сопровождалось гудением. Я зажмуриваю глаза и когда открываю, белый шум, к счастью, уходит. Но вместе со смехом.
        5. Люби так, словно от этого зависит твоя жизнь. Никогда не бойся сказать человеку, что любишь его и никогда не отворачивайся, когда кто-то говорит это тебе. Истинная любовь всегда видит через все маски и всегда прорвётся через все стены, которые мы строим, чтобы защитить себя. Всё, что от нас требуется — позволить этому случиться.
        6. Никогда не преуменьшай силу смеха. Смех — музыка души, и он имеет силу вернуть радость в жизнь.
        7. Никогда не занижай свою важность для мира. Каждый момент жизни имеет цель, даже если кажется незначительным. И не забывай делать неожиданный выбор. Никогда не знаешь, как один единственный момент способен изменить жизнь.
        8. Также помни о силе, которую оказывают твои слова на окружающих. Слова могут окрылить, но также и придавить.
        9. Не читай нравоучений. Да, знаю, звучит немного лицемерно, когда я заставляю слушать себя толпу, но, пойми, в некоторых случаях согласие на несогласие лучше, чем борьба.
        10. Верь во что-то, даже если это всего лишь рок-группа, за которой ты отправишься через всю страну по первой прихоти. Но не ожидай занять место на концерте, если не купила билеты заранее.
        Слышу смешок Дэниела за спиной и делаю мысленную отметку выяснить, о чём она говорит.
        Вот и всё. Мой топ-10 правил жизни. Думаю, что сама довольно хорошо соблюдала их. И да, я их придумала, так что у меня было преимущество.
        ЭрДжей, ненавижу это. Ненавижу прощаться. С тобой, с родителями, с Дэниелом. С каждым, кому хоть раз было до меня дело. Ненавижу уходить. И несмотря на всю злость на то, что это происходит именно со мной, я не могу заставить себя жаловаться, как всё несправедливо. Имею в виду, что есть люди, которые уходят гораздо хуже меня. В конце концов, я могла оказаться на месте чилийского шахтёра.
        Теперь моя очередь издать внезапный смешок.
        Моя жизнь по времени, может, и была короткой, но она была длинной в моментах и любви. В конечном итоге, разве не для этого мы живём?


        ГЛАВА 34


        В зале нет ни одного человека, который бы не плакал. Я аккуратно сворачиваю листок и отхожу от микрофона. Не обращая внимания на всхлипы и шмыгающие носы, занимаю своё место. Всё, что я слышу — лишь стук собственного сердца, и клянусь, оно пропускает удары из-за пропасти, образовавшейся после смерти Мадлен.
        Опускаю глаза, чтобы скрыть слёзы. Откидываюсь на сиденье и смотрю на миссис Квинн, слабо улыбнувшись, когда она повернулась и похлопала меня по ноге. Мама, сидящая рядом, кладёт руку мне на плечо и пытается притянуть меня ближе, но я отмахиваюсь. Я не хочу обидеть её. Сначала думаю, что объясню ей позже, как тяжело мне сейчас дышать, и как я с криком готова убежать в другую комнату, если кто-то ещё попытается успокоить меня. Но затем я слышу голос Мадлен, произносящий правило номер один — о семье.
        — Я люблю тебя, — шепчу, нагнувшись, в мамино ухо.
        Напряжение в её теле сменяется облегчением во взгляде. Может, мне и не нравится то, что она сделала с нашей семьёй, и уж точно я не одобряю её измену, но она моя мама. Я люблю её, и этого точно ничто никогда не изменит.
        Остальная часть службы проносится, словно один миг. Несколько девушек из хора поют жизнеутверждающие и вдохновляющие песни, пока изображения Мадлен сменяют друг друга на экране. Сидящий рядом Дэниел вдруг напрягается и вздрагивает. И хоть я и боюсь, что любой физический контакт может стать для меня последней каплей, после чего я разрыдаюсь, я всё равно беру его за руку, как человек, который разделяет его боль. Он вцепляется в меня, словно в спасательный круг, и хочу сказать ему, что он делает мне больно. Но молчу, потому что боль служит напоминанием о том, что я жива.
        Когда священник заканчивает речь, Дэниел мужественно встаёт и присоединяется к мужчинам, которые несут гроб, чтобы вынести любовь всей своей жизни из здания, старательно избегая заплаканных людей. Интересно, сможет ли он когда-нибудь полюбить кого-то так, как любил Мадлен?
        И именно в этот момент я слышу шёпот.
        — Он полюбит. Однажды. Будет непросто, но он полюбит.
        Не могу объяснить, что случилось, но я улыбаюсь голосу, даже несмотря на то, что он только в моей голове. Я понимаю, что она одобряет то, что он будет двигаться дальше. Наблюдаю за процессией и пытаюсь выкинуть из головы тот факт, что слышу голос мёртвой подруги. Позволяю мыслям унести меня к тем ночам, когда мы разговаривали с ней в больнице. Я всегда могла определить, что до меня здесь был Дэниел по радостному сиянию на её лице. Улыбаюсь, вспоминая, как она рассказывала мне об их первом поцелуе. Она светилась от счастья. Тот час в конце дня сделал оставшееся время сносным.
        Удивлённо оглядываюсь, когда все вокруг встают и начинают собирать вещи. Всё кончено. Всё, через что мне осталось пройти — миг, когда её на самом деле положат в землю. Автоматически я поднимаюсь, борясь с желанием сбежать. Только семья и несколько друзей будут сопровождать тело к могиле. Остальные, скорее всего, пойдут домой или на обед, устраиваемый церковью. Те, кто отправляются на кладбище, поедут вместе с гробом на поджидающем катафалке.
        Дэниел поедет за седаном, в котором находятся родители Мадлен. С водительского места он глазами умоляет меня поехать с ним. Делаю знак подождать и подхожу к машине родителей.
        — Эй, не против, если поеду с Дэниелом? — спрашиваю, закусывая губу. Заговариваю впервые после речи на сцене, и звук выходит скрипучим и слабым.
        — Он разве не едет со своими родителями? — уточняет мама, оглядываясь через плечо. — Ты уверена, что он сможет вести?
        — Не думаю, что он захочет вернуться сюда за машиной, — предполагаю я, не желая давать ей повод ответить «нет». — И он в состоянии вести. Если что, я помогу ему сосредоточиться.
        — Конечно, можешь. Увидимся там, — подаёт голос папа.
        — Спасибо, — произношу с улыбкой и бегу к машине Дэниела, пока мама не успела наложить вето на его разрешение.
        — Готов? — осведомляюсь через окно. Пытаюсь говорить бодро, но попытка с треском проваливается.
        Он кивает и оседает в кресле, одним быстрым движением заводя зажигание. Я молчу, пытаясь предотвратить очередную лавину слёз, которая грозит обрушиться. С возобновившейся решимостью пройти через этот день я щёлкаю магнитным пурпурным флажком, который сотрудники похоронного бюро установили на крыше автомобиля, чтобы обозначить нас как часть похоронного кортежа, и забираюсь внутрь. Процессия направляется в Индианаполис, где у семьи Мадлен есть место на кладбище. Интересно, они купили его до или после того, как их дочь заболела? Полагаю, теперь это не имеет значения.
        Поездка занимает целую вечность, и мы оба молчим. Когда мы останавливаемся у свежевыкопанной могилы, Дэниел раскрывает дверь и выходит, не говоря ни слова.
        Повернув зеркало, убираю осыпавшуюся тушь с щёк. Могли бы и сказать, что моё лицо хуже некуда.
        Я медленно протягиваю руку и хватаю дверную ручку. Глубоко вдохнув, делаю шаг в солнечный осенний день, и запах листьев и свежескошенной травы наполняет лёгкие.
        Нежное прикосновение к плечу возвещает о прибытии моих родителей. Подавляю желание отстраниться от них. Вместо этого обнимаю маму за талию и делаю к ней шаг. По правде говоря, я опираюсь на неё, чтобы не рухнуть на землю.
        Она ведёт меня к холму коричневой земли рядом с фальшивым травяным покрытием. Кого они пытаются этим обмануть? Все мы знаем, что под травой земля, которая примет останки ангела. Тяжесть горя невыносима, и я спотыкаюсь. Папа поддерживает меня за локоть и подводит к месту в заднем ряду. В попытке меня защитить он и мама садятся по обе стороны от меня, и каждый держит мою руку.
        Тёплый ветерок треплет мне волосы, мягко их приподнимая. Смотрю на раскинувшиеся передо мной надгробные камни, и всё, о чём я могу думать — это сбежать отсюда. Но я не бегу. Наконец, бормотание священника прекращается, и люди вокруг меня начинают двигаться. Каждый берёт жёлтую ромашку и кидает на гроб. Когда они опустили его в землю? Как я это пропустила? О Боже, я не могу этого сделать. Не могу быть частью этого. Это не может быть реальностью. Но, разумеется, я могу, и это реально.
        Послушно стою в очереди, пока не наступает мой черёд. Пока мой цветок опускается словно в замедленной съёмке, я замечаю лепесток красной розы, проглядывающий из моря жёлтого. На мгновение я задумываюсь, принёс его Дэниел или кто-то ещё.
        И затем грудь сжимается, и я чувствую, что вот-вот взорвусь. Нахожу Дэниела и хватаю его руку, заставляя посмотреть на меня.
        — Пошли отсюда, — хриплю я.
        Он кивает как человек, пробудившийся от глубоко сна. Следующее, что я помню — мы направляемся к его машине и запрыгиваем в неё. Поднимаю глаза и вижу удивлённые лица. Всех, кроме родителей Мадлен. Они смотрят с завистью. Бьюсь об заклад, они с готовностью поменялись бы с нами местами.
        — Куда поедем? — осведомляется Дэниел, заводя мотор и направляясь к оживлённой дороге за воротами кладбища.
        Качаю головой.
        — Понятия не имею. Просто езжай.
        Он сворачивает к центру Индианаполиса.
        — Как думаешь, что бы она сделала?
        Обращаю внимание, что он не произносит её имени. Понимаю. Ещё слишком рано. Слишком больно. Рана слишком свежа.
        — Что-то милое, — отвечаю, заполняя пустоту тишины.
        Он фыркает.
        — Сделать из лимонов лимонад.
        Такой была Мадлен. Она всегда думала о других и о том, как сделать их жизнь лучше.
        — Может, нам устроить обед для медсестёр в её отделении? — предлагаю я.
        Дэниел качает головой.
        — Её родители уже устраивали его вчера. Кроме того, не думаю, что для поддержания морального духа будет хорошо, если мы заявимся с красными глазами и грустными лицами.
        Он прав.
        — И всё же мы должны что-то сделать. Как насчёт кофе и снеков для случайного отделения в другой больнице? Мадлен всегда говорила, что медсёстрам в детской больнице везёт, так как многие приносят угощения. Что, если мы пойдём в другое место?
        Дэниел задумчиво кивает.
        — Думаю, ей бы понравилось.
        Теперь мы на задании. Вместо того, чтобы пытаться пережить этот день, мы достигнем цели. Разумеется, это всего лишь кофе и булочки, но в такие дни как этот приходится довольствоваться тем, что имеешь.
        — Куда отправимся?
        — Впереди кофейня. Может, они позвонят в отделение больницы и получат заказ для всех медсестёр. Тогда мы заберём еду и поедем. Ой, подожди, — прерывается он, его лицо тускнеет. — Нам нужны деньги.
        — Не переживай, — успокаиваю я, похлопывая по сумочке. — У меня с собой кредитка. Практически уверена, что смогу убедить маму и папу заплатить за всё без проблем.
        — Точно? — уточняет он, вспоминая те неприятности, когда я пользовалась кредиткой без разрешения.
        Пожимаю плечами.
        — Я всегда смогу сослаться на невменяемость. В конце концов, у меня есть козырь в виде «моя лучшая подруга только что умерла».
        Он молчит.
        — Слишком рано? — спрашиваю.
        Он смотрит прямо перед собой, ничего не говоря.
        — Ну тогда, — произношу, пытаясь вернуть нас к прежнему разговору, — в кофейню.
        Когда приезжаем, то оказываемся единственными посетителями.
        — Доброе утро, — здоровается бариста из-за стойки. Её каштановые волосы с розовой прядью на одной стороне стрижки боб качаются при каждом движении.
        — Привет, — отвечаю.
        — Милое платье. Смелый выбор для этого времени года.
        Мгновенно скрещиваю руки на груди, и по коже пробегают мурашки.
        — Спасибо. Хм, мы хотели спросить, сможете ли вы помочь нам кое с чем.
        — Конечно, — соглашается она, вопросительно глядя на меня.
        Смотрю на Дэниела, и он кивает, чтобы я продолжала.
        — Мы хотим доставить напитки медперсоналу одной больницы, но не знаем, что именно они предпочитают.
        — Так, — произносит она, ожидая, что я скажу дальше.
        — Не могли бы вы позвонить и спросить, смогут ли они сами составить заказ?
        Она оглядывается на администратора, которая внимательно слушает. Получив одобрение, бариста поворачивается к нам.
        — Без проблем. Какое отделение?
        — Мы не знаем.
        — Ну тогда, какая больница?
        Мы с Дэниелом просто смотрим друг на друга. Пожалуй, нам следовало потратить чуточку больше времени на составление плана.
        — Этого мы также не знаем. Есть предложения? — последнюю часть я добавлю чисто как шутку, но она улыбается.
        — Вообще, мой парень работает медбратом в отделении черепно-мозговой травмы. Думаю, им такое понравится. Могу попросить его организовать всё, если хотите.
        Ух ты. Это должно сработать.
        — Конечно, — говорю. — Было бы чудесно.
        Через двадцать минут мы выходим, нагруженные специальными напитками для медперсонала и простым кофе и снеками для членов семей, навещающих больных.
        — Знаешь, — начинает Дэниел, — теперь я чувствую себя ближе к ней, чем на большей части прощальной церемонии.
        — На большей?
        Его лицо краснеет.
        — Мне на самом деле понравилось, когда ты читала письмо. Типичная Мадлен. Смирение, но не нравоучение.
        Мы выезжаем на дорогу, и в моей голове появляется навязчивое чувство, будто я должна что-то сделать. Неужели я что-то забыла? И чем ближе мы подъезжаем к больнице, тем сильнее становится чувство. Кручу кольцо на пальце, пока гудение в голове набирает обороты.


        ГЛАВА 35


        Пока мы идём по больничному холлу, единственное, что я слышу — эхо наших собственных шагов и размеренный стук колёс деревянного сервировочного столика Дэниела. После того как моё кольцо в третий раз соприкасается с металлической ручкой, я снимаю его и убираю в карман. Не хочу, чтобы на нём остались вмятины или выпал один из камней. Надо спросить маму, где она купила его. Оно реально классное.
        — Мне казалось, ты хотел его сжечь, — произношу, посматривая за тем, чтобы кофе не расплескался. Столик сегодня пригодился, но с ним связано много воспоминаний.
        — Не смог, — всё, что он говорит.
        Понимаю. Когда Мадлен болела, Дэниел носил ей в больницу цветы и открытки, которые приходили домой. Сначала ему хватало рук, но потом ему приходилось делать по несколько заходов, и в результате его визиты сводились к катанию на лифте. Однажды он подошёл к сестринскому посту и обнаружил там столик с прикрепленным к нему бантом. Иногда трудно избавиться от мелочей, когда теряешь всё остальное.
        Я нажимаю на кнопку для инвалидов и жду, пока двери откроются, приведя нас прямиком в отделение черепно-мозговой травмы. Вдруг чувство, что я что-то забыла, меняется. Теперь больше похоже на дежавю. Бабуля говорила, что это способ вселенной сказать, что ты находишься именно в том месте, где и должен быть. Спасибо, бабуля. Моё место — очередная больничная палата. Замечательно.
        — Так, так, неужели это и есть наши ангелы-хранители, — раздаётся голос, когда мы приближаемся к сестринскому посту. — Когда моя девушка позвонила и сообщила, что какие-то незнакомцы хотят принести нам кофе, я подумал, что она шутит. Но вот вы здесь.
        — Вот мы здесь, — повторяю я, улыбаясь и протягивая пакет с едой. — Полагаю, покупатели, которые зайдут в кофейню днём, не слишком обрадуются. Мы смели всё подчистую.
        Он машет рукой.
        — Стоит раздать всё скорее, — он смотрит на красную тележку, и его глаза расширяются. — Ух ты. Здесь намного больше, чем мы заказывали, — он смотрит на Дэниела. — Вы не должны были этого делать, но не могу выразить, как мы вам признательны.
        Лицо Дэниела краснеет. Он до сих терпеть не может, когда его выделяют, даже для похвалы.
        — Мы думали, родственники пациентов тоже захотят перекусить, — бормочет он.
        Улыбка медбрата расширяется.
        — Это здорово, чувак.
        Вскоре остальной персонал разбирает напитки и возвращается к своей работе.
        — Хочешь развезти кофе? — спрашиваю у Дэниела.
        Он качает головой.
        — Почему бы тебе этим не заняться? Я займусь остатками еды.
        — Хорошо.
        Я берусь за ручку и иду по коридору, заглядывая в открытые палаты и предлагая посетителям оставшийся кофе. Когда подхожу к последней двери, у меня остались лишь полурастаявший фраппе и простой кофе.
        В палате никого, кроме самого пациента. Он выглядит примерно на пару лет старше меня. Его кожа бледная, практически серая, а щёки сильно впали. Ко рту и носу подведены трубки, и несколько проводов торчат из-под больничной пижамы.
        — Я могу вам чем-то помочь? — спрашивает уставший голос.
        — Простите, — произношу, поворачиваясь. — Я просто хотела спросить, не хочет ли кто-то кофе.
        Лицо женщины слегка проясняется.
        — Это очень мило.
        Она проходит мимо меня в палату и садится на стул рядом с кроватью.
        — Мм, хотите кофе? — уточняю, стараясь не смотреть на мужчину, лежащего на кровати.
        Она кивает.
        — Было бы замечательно.
        Подкатываю к ней практически опустевший столик.
        — Есть холодный кофе, но он скорее едва холодный, — говорю я.
        — Есть простой? — интересуется она, не глядя на меня.
        — Есть. Добавить сливки или сахар?
        — Чёрный.
        — Сейчас.
        Не желая её беспокоить, я ставлю стакан на столик рядом с ней.
        — Сколько вам лет? — она вдруг спрашивает, когда я собираюсь уходить.
        Медленно поворачиваюсь обратно.
        — Мне?
        Она кивает.
        — Семнадцать.
        Она улыбается.
        — Именно в этом возрасте мой сын уехал в колледж.
        Смотрю на мужчину на кровати.
        — Это ваш сын? — неловко уточняю.
        Она кивает.
        — Вы не против посидеть со мной немного? — выражение удивления на её лице заставляет меня задуматься, собиралась ли она задавать этот вопрос.
        Хочу отказаться. Следует придумать оправдание, выкатить столик в коридор, и на выход, прочь из этой больницы и особенно из этой палаты. Именно это я хочу сказать себе, когда подвожу столик к стене, беру подтаявший фраппе и притягиваю стул.
        Мы смотрим друг на друга, понятия не имея, что сказать. В конце концов, она смотрит на сына и произносит:
        — Это Джеймс.
        Так, теперь серьёзно, что нужно говорить, когда кто-то представляет тебе своего сына, находящегося в коме?
        — Хм, привет, Джеймс, — выдавливаю, понимая, как глупо звучит. У меня ушло много времени, чтобы стать профессионалом по части светских бесед. Но никто никогда не говорил, что придётся беседовать с пациентом в коме.
        Она улыбается, и мне кажется, что на самом деле она не представляла нас, а просто искала повод назвать его имя.
        — Его сбил пьяный водить почти десять месяцев назад. Его девушка, хотя, полагаю, уже невеста, погибла.
        Её история вызывает что-то в моей памяти, хотя в голове до сих пор туман, а гудение громче, чем раньше. Пытаюсь вспомнить, но становится только хуже.
        — Мне жаль, — произношу, пытаясь вспомнить манеры и в то же время не вздохнуть. Автоматически тянусь в карман за кольцом. Гудение становится тише, и хотя полностью оно не умолкает, теперь я по крайней мере могу слышать, что говорит женщина.
        Она улыбается, и на этот раз мне кажется, что я кого-то обманываю.
        — Почему вы разносите кофе сегодня? — осведомляется она.
        Пожимаю плечами. Не знаю, насколько откровенничать. В смысле, её сын, похоже, стоит на пороге смерти. Как я могу сказать ей, что моя лучшая подруга умерла, и мы пытаемся отыскать луч света? Но именно это я и делаю. Прежде чем успеваю остановить себя, слова вылетают сами собой.
        — Моя лучшая подруга, Мадлен, умерла несколько дней назад. Большую часть последних лет она провела в больнице. Мы с Дэниелом, парнем Мадлен, не захотели быть со всеми на похоронах. Мы хотели сделать что-то, что понравилось бы Мадлен, — прерываюсь, чтобы перевести дыхание.
        — Она здесь лечилась? — спрашивает женщина.
        Качаю головой.
        — Она лечилась в детской больнице. Мы хотели пойти туда, но там находятся дети, которые до сих пор продолжают бороться. Мы не хотели отнять у них хотя бы капельку надежды, напомнив, что Мадлен проиграла свою битву.
        — Весьма дальновидно.
        Усаживаюсь поудобнее и делаю глоток.
        — Нам просто необходимо было что-то сделать. Когда мы пошли в кофейню, то бариста сообщила, что её парень работает здесь медбратом, и вот мы здесь.
        — Как нам повезло, — констатирует женщина.
        Некоторое время мы молчим, погружённые каждая в свои мысли, когда вдруг она спрашивает:
        — Ваша подруга боролась до самого конца?
        — Простите? — удивлённо переспрашиваю.
        — Не хотела показаться грубой. Просто хотелось спросить, она до конца продолжала искать лечение?
        Разум подсказывает мне воспринять слова как оскорбление. Но я не думаю, что она бестактна. В любом случае, её слова заставляют думать, что на самом деле она хотела спросить не это.
        — Хм, нет. Думаю, нет. Ей сделали пересадку костного мозга. Она пробовала экспериментальное лечение, но и оно не сработало. В общем, она остановилась. Она говорила всем, что хочет насладиться оставшимся временем. Она не хотела провести жизнь, прикованной к приборам.
        Смотрю на её сына. Не могу поверить, что только что сказала такое.
        — Простите, — произношу, практически сползая со стула.
        Она и бровью не повела.
        — На это требуется огромное мужество, — в её голосе слышится восхищение.
        — Именно, — соглашаюсь. — Она самый храбрый человек из всех, кого я знаю. Мадлен хотела жить свою жизнь, а не просто существовать. Она верила, что есть что-то большее. Что-то лучшее. Думаю, было легче, потому что она успела попрощаться. Сделать всё, что в её силах в каждую оставшуюся секунду. В результате, она больше боялась прожить жизнь, которую не стоит вспоминать.
        Женщина задумчиво кивает.
        — Мы думаем, точнее я говорю отцу Джеймса, что пришло время его отпустить. Жаль, что его сейчас здесь нет, вы бы рассказали ему мысли вашей подруги о смерти. Что более важно, мне хотелось бы, чтобы он узнал её взгляды на жизнь.
        — Нелегко отпустить того, кого любишь.
        — Он наш единственный ребёнок, — говорит она. — Если он умрёт, то кто мы?
        Гудение в голове становится настойчивым. Не знаю, как долго ещё смогу его вынести. Пытаюсь сконцентрироваться на том, что сказала бы Мадлен, если бы сейчас находилась здесь.
        — Вы это всё ещё вы. Даже если у вас было не так много времени, как вы хотели, вы всё равно обладали счастьем знать его, — смотрю на Джеймса, — я не могу сказать вам, что делать. Я даже не знаю, что делала бы, если бы оказалась на месте Мадлен, но могу сказать, что когда она ушла, в тот самый момент, когда она прекратила земное существование, она получила спокойствие. И я знаю, что она поступила правильно. Она прожила жизнь на своих условиях.
        — Тогда что делать нам? — спрашивает женщина, глазами умоляя дать ей мудрый величественный ответ.
        Она с ума сошла? Какого чёрта она делает, спрашивая совета у меня? Мне семнадцать. Я даже не знаю, что надену завтра. Так что я говорю единственное, что могу.
        — Сегодня, когда мы уходили с кладбища, то понятия не имели, что будем делать. Мы думали о том, что сделала бы Мадлен. Теперь я постоянно задаю себе этот вопрос. Может, вам и вашему мужу стоит задать тот же вопрос себе: чего бы хотел от вас Джеймс?
        Она отворачивается и смотрит из окна. На голубом небе полно белых пушистых облаков, закрывающих лучи солнца. Спустя мгновение тучи расступаются, и поток солнечного света окутывает её лицо. Замечаю, как она выпрямилась и делает глубокий вдох.
        — Спасибо, — произносит она, по-прежнему глядя на небо. — Ваши слова — это именно то, что я хотела услышать сегодня.
        Она поворачивается и берёт мою руку.
        — Огромное вам спасибо. Вы словно ангел.
        — Нет, — говорю с грустным смешком. — Я самый далёкий от ангела человек из всех, кого вы встречали.
        Но я испытываю невероятное удовлетворение, когда поднимаюсь, и гудение исчезает.
        — Я ничего не сделала. Просто принесла кофе.
        Она улыбается, хоть и грустно, но всё же с толикой надежды.
        — Вы сделали намного больше, чем это. В вас есть мудрость.
        Смеюсь, несмотря на ситуацию.
        — Пожалуй, вы должны сказать это моим родителям.
        — Уверена, они уже знают.
        После этого солнце заходит за тучи, и в комнате темнеет. Наш момент завершён. Мы обе не знаем, что сказать. Я выхожу из палаты с тележкой в придачу, и стоит мне только закрыть дверь, как я слышу её сдавленные рыдания и её слова Джеймсу, что она очень сильно его любит.
        Неужели это то, через что каждый раз проходили мама и папа Мадлен, снова и снова провожая её в больницу? Достаю телефон и набираю один из немногих номеров, которые знаю наизусть.
        — Мам. Что вы с папой делаете вечером?


        ГЛАВА 36


        Двадцать миль домой длятся целую вечность.
        — Уверена, что не хочешь побыть со мной ещё немного? — уточняет Дэниел, когда мы подъезжаем к моему дому. Слышу грусть в его голосе, и как бы сильно мне не хотелось утешить его, я понимаю, время — единственное, что может помочь. Кроме того, у меня есть собственные дела.
        Качаю головой.
        — Мне на самом деле надо провести время с родителями. Ты же знаешь, как они опекают меня с тех пор, как…
        Дэниел понимает. Его родители ведут себя также; наверно, поэтому он не хочет ехать домой. Он терпеть не может, когда они так заботятся о нём. Но после встречи с мамой Джеймса, я могу их понять. В подобных ситуациях родители чувствуют себя такими же беспомощными, как и мы.
        — Слушай, давай утром встретимся за кофе. Сомневаюсь, что кого-то будет волновать, если мы забьём на школу.
        — Хорошо, — неохотно соглашается он. — Кофе утром. Заеду за тобой.
        Наклоняюсь к нему и целую в щёку.
        — Тогда увидимся.
        Тянусь к ручке и собираюсь выйти из машины, но он хватает меня за руку. Смотрю сначала на руку, потом на его лицо.
        — Дэниел, в чём дело?
        Слёзы текут по его щекам.
        — Я не хочу ложиться спасть, — плачет он. Поворачиваюсь, чтобы обнять его.
        — Шшш, — произношу, пытаясь успокоить его. — Сколько времени?
        — Не сплю? — уточняет он, головой утыкаясь мне в плечо, звук выходит приглушённым. Я киваю. — Как она умерла. Ну то есть я дремал, когда больше не мог сдержаться, но ночью…, — его голос прерывается. — Боюсь, что начну забывать её.
        Заставляю его посмотреть мне в глаза.
        — Этого никогда не случится. Неважно, сколько времени пройдёт, или через сколько её лицо начнёт стираться из твоей памяти, оно, — я указываю ему на грудь, где сердце, — оно её не забудет никогда. Она всегда будет в нём. Она — часть тебя. Она — часть нас обоих.
        — Как несправедливо! — кричит он, ударяя руль. — Отстой.
        Я киваю.
        — Да, это несправедливо. И ты прав. Это полный отстой.
        — Но мы привыкнем, да? — горько произносит он.
        Тщательно обдумываю ответ. Наконец, вздохнув, говорю:
        — Нет. Я не думаю, что когда-нибудь мы сможем привыкнуть. Я так и не смогла оправиться после смерти бабули, а она была пожилой. Но однажды, со временем, мы научимся жить с этим.
        — Надеюсь. Не думаю, что смогу вечно жить с этой болью, — Дэниел вытирает глаза рукавом. — Тебе лучше идти. Твои родители уже подглядывают за нами через занавески.
        — С тобой всё будет в порядке?
        — Да. Со мной всё будет в порядке. Просто пообещай, что не бросишь меня завтра. Без тебя я не выдержу.
        Протягиваю руку. Он медленно протягивает свою.
        — Договорились.
        После короткого объятия я выбираюсь из машины и быстро поднимаюсь по лужайке к ярко освещённому крыльцу своего дома.
        — Я дома! — кричу, бросая сумку и куртку на пол. От запаха маминого фирменного цыплёнка в кисло-сладком соусе слюнки текут, и я направляюсь прямиком в кухню, где вижу родителей, которые сидят голова к голове и плачут. — Что происходит?
        — Ужин готов, — произносит мама, вытирая глаза. Она берёт тарелку жареного риса и идёт в гостиную.
        — Что происходит? — повторяю вопрос. — Мы никогда здесь не едим.
        — Мы просто подумали, так будет лучше, — отвечает папа, обмениваясь с мамой загадочными взглядами. Фуф. Неужели все родители думают, что детей так легко обмануть? Что-то случилось, и что-то мне подсказывает, что совсем скоро я это выясню. Мои деньги или новость об их разводе. Боже, а если они спросят меня, с кем я хочу жить? Как мне такое решать?
        Стол сервирован на троих. В дополнение к цыплёнку и рису на тарелке уже лежат крабовые рангуны и яичный рулет из моего любимого китайского ресторана.
        — Кто-то постарался, — отмечаю я, садясь на стул и разворачивая палочки. Тянусь через стол и наливаю кружку чая.
        — Папа помогал, — говорит мама, и я чуть не роняю чайник.
        — Серьёзно?
        Папа не знает даже, как управляться с игрушечной посудой, не говоря уже о настоящей.
        При виде моего удивления папа принимает оскорблённый вид.
        — К твоему сведению, я могу нарезать цыплёнка и открыть пакет с замороженными овощами. Кроме того, как думаешь, кто выбирал, что заказать?
        Улыбаюсь, и, кажется, в первый раз за долгое время чувствую себя хорошо. В смысле, я всё ещё грущу из-за Мадлен, но я уже давно не чувствовала себя дома в безопасности. Интересно, сколько это продлится?
        — Может, мне следует чаще ужинать дома.
        Родители садятся, и начинается передача тарелок. Только я собираюсь откусить от яичного рулета, как папа прочищает горло.
        — ЭрДжей, может, сейчас не самый подходящий момент, но мы должны тебе кое-что сказать.
        О нет. Вот оно. Они разводятся. Преуменьшение говорить, что сейчас не самый подходящий момент. Медленно кладу еду на тарелку и вытираю руки.
        — Что?
        Отвечает мама.
        — Я должна признаться, — она почти плачет. — Несколько месяцев назад я совершила ошибку. Как ты знаешь, в этом районе с недвижимость дела обстоят плохо. Твой папа работал очень много, чтобы компенсировать разницу. Я пыталась закрыть сделку, чтобы договориться о трансферах для новой фабрики, открывающейся на юге. После встречи я остановилась выпить и встретилась со старым другом. Одно привело к другому…
        Она не смотрит на меня, и я вижу стыд на её лице.
        — Я уже знаю.
        Родители удивлённо смотрят на меня.
        — Откуда? — спрашивает мама.
        — Фелисити.
        Папа кладёт вилку.
        — Поэтому ты снова начала с ней общаться?
        Киваю.
        — Она сказала, что расскажет всем о маме и её…, — не хочу говорить это слово.
        — О моём? — уточняет мама.
        — Романе, — отвечаю, опуская голову. Вот. Всё сказано.
        Мама так резко вскакивает со стула, что он с грохотом опрокидывается. Она подходит ко мне и обнимает так, что я едва могу дышать.
        — Ты должна была сказать мне, — она шепчет, перебирая мои волосы.
        — Я не хотела быть причиной вашего с папой развода. Но теперь вы разводитесь, и это не имеет никакого значения, а я потеряла столько времени с ними, хотя могла провести его с Мадлен.
        — Мы не разводимся, — тихо произносит папа.
        Отстраняюсь от мамы и смотрю на него.
        — Нет?
        Он качает головой.
        — Мама сразу пришла ко мне и во всём призналась. Мы ходим к психологу, чтобы проработать это.
        — Подожди, так ты знал? — уточняю. — Ты рассказала ему?
        — Конечно.
        Кажется, она больше расстроилась, что я думала, что она лгала папе, чем от того, что я всё знала.
        Папа наклоняется вперёд.
        — Судя по тому, что ты предприняла, чтобы защитить маму и меня, у меня складывается впечатление, что ситуация видится тебе хуже, чем есть на самом деле.
        — Фелисити сказала, что у тебя давний роман с каким-то мужчиной. Она никогда не говорила, кто это, говорила, что это возмутительно.
        — Фелисити солгала, — отвечает мама. — Я изменила твоему отцу, но только один раз, и это был лишь поцелуй. Я бы даже не назвала это романом. Скорее неосторожностью.
        — Тогда почему она…
        — Потому что это был её отец, — поясняет мама, поднимая стул. — Мы с ним учились вместе в старших классах. Я рассказала ему о сделке, которую надеялась заключить, и он упомянул, что его компания собирается привлечь новых управляющих. Он предложил мне эксклюзивный контракт, чтобы я представляла его новых сотрудников, когда они будут искать новые дома. С двумя этими контрактами я снова окажусь на вершине, а твоему отцу не придётся брать так много смен.
        — О, — всё, что мне удаётся выдавить. После стольких месяцев с самыми худшими мыслями о маме и стольким временем, потраченным с Фелисити вместо Мадлен и Дэниела, облегчение просто невероятное. — Тогда в честь чего семейное собрание?
        — В честь этого, — отвечает мама. — Как сказал папа, мы ходим к психологу, работая над тем, чтобы вернуть доверие, которое мы потеряли. Последним шагом было признаться во всём тебе, чтобы между нами больше не было секретов.
        — Значит, вы вместе? — мама и папа кивают. — Что ж, сегодня произошли два хороших события.
        — Какое второе? — интересуется папа, подкалывая вилкой кусочек цыплёнка, покрытый соусом.
        Пока мы едим, я рассказываю о нашем с Дэниелом визите в больницу. Однако я не упоминаю женщину и её сына. Возможно, однажды, но сейчас я понимаю, что это не моя история, чтобы рассказывать.
        Мы уносим тарелки, и раздаётся звонок в дверь. Мы в замешательстве смотрим друг на друга.
        — Я открою, — вызываюсь я.
        Отпихнув сумку с дороги, я открываю дверь и вижу пять или шесть маленьких привидений, ведьм и принцесс, стоящих передо мной.
        — Кошелёк или жизнь, — хором произносят они.
        Точно. Сегодня Хэллоуин, а я забыла выключить свет на крыльце, когда заходила.
        — Я, хм, не знаю, есть ли у нас…
        Позади меня появляется мама и оптимистичным голосом возвещает:
        — Разумеется, у нас есть сладости, ЭрДжей. Я купила всё ещё несколько недель назад.
        И вот так, в день, когда я проводила лучшую подругу в могилу, я раздаю сладости сотням детей. В конце у нас осталось лишь несколько простых шоколадок.
        — Почему ты вообще купила эти? — осведомляюсь, выбирая конфету, разворачивая обёртку и отправляя шоколад в рот.
        — Они шли в ассорти, — произносит мама, защищаясь.
        Смотрю на неё взглядом, подразумевающим, что это плохое оправдание.
        — Они как мел.
        Папа берёт одну и крутит, пока крошечный диск не выпадает у него из рук.
        — Мне они нравятся.
        — Ну конечно, — со стоном говорю.
        Не могу поверить, что говорю это, но сегодняшний вечер был чудесным. Не будет преувеличением сказать, что это не обычный вечер. Впервые за очень долгое время я не убегаю на вечеринку или к друзьям. К сожалению, при мыслях о привычных вещах я вспоминаю Мадлен, и начинаю чувствовать, как стены вокруг меня сжимаются. Мне нужен воздух.
        — Вы не против, если я прогуляюсь? — спрашиваю, вертя на пальце кольцо с дельфинами.
        — Ты в порядке? — беспокоится мама. — Выглядишь бледной.
        — Я в порядке, — заверяю её. — Просто длинный был день. Мне нужно проветрить голову.
        Папа тянется за пультом и включает DVD.
        — Мы собираемся смотреть тот ужастик, который ты так любишь.
        Улыбаюсь.
        — Вернусь до конца начальных титров. Обещаю.
        Мама смотрит на меня так, словно хочет возразить, но молчит.
        — Поторопись, — произносит она, когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать её в щёку.
        — Хорошо. Не начинайте без меня.


        ГЛАВА 37


        Не зная точно, куда иду, я направляюсь в сторону парка в паре кварталов от дома. Периодически попадаются группы детей, стучащихся в двери; их возбуждённые крики «кошелёк или жизнь» вызывают у меня улыбку. Эх, вот бы снова оказаться ребёнком и не знать о том дерьме, которое случается в жизни. Скучаю по наивности. Ужасно, что нельзя повернуть время вспять и всё исправить. И снова возникает дурацкое гудение. Вдыхаю полной грудью чистый ночной воздух. Может, стоит попросить маму назначить мне приём у врача.
        Впереди троица поднимается по ступенькам к дому. Самый младший в костюме, очевидно, слишком огромном для него, плетётся сзади и кричит остальным, чтобы подождали. Они дожидаются, когда он поравняется с ними и затем резко подаются вперёд.
        Буквально через несколько минут я подхожу к парку, в котором нет ни души. Оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и забираюсь на вершину лесенки; ноги свободно свешиваются. Запрокидываю голову к звёздам. Возникает чувство вроде освобождения, когда я нахожусь на несколько футов ближе к небу.
        — Ты там? — задаю вопрос в пустоту. — Мадлен, ты можешь меня слышать?
        Единственный ответ, который я получаю — отдалённый смех детей. Интересно, видела ли она тех, кто пришёл на её похороны. Интересно, видела ли она, какое влияние оказали её слова на тех, кто слушал.
        — Дэниел сейчас переживает тяжёлые времена, — говорю в небо, — но думаю, ты и так знаешь. По правде говоря, мы все переживаем.
        Теперь мой единственный ответ — тишина.
        — Полагаю, ты получила ответ на вопрос, существует ли Рай, да? — снова раздаётся гудение. Словно пытается прорваться воспоминание. Мотаю головой и продолжаю обращаться к Мадлен. — К этому моменту, я уверена, ты уже очаровала большого босса, не так ли? Он даст тебе пару крыльев?
        Гудение становится громче.
        Но неважно. Мои внезапные всхлипы заглушают шум в голове. Она на самом деле умерла, и единственный способ, когда я могу притвориться, что общаюсь с ней — смотреть в небо и болтать с пустотой. Спрыгиваю с металлической конструкции и направляюсь домой. Сейчас на улицах практически никого нет, и на большинстве участков перед домами не горит свет. На другой стороне улицы ко мне приближаются трое ребятишек, которых я видела ранее.
        — Идём, Томми. Поторопись. Мама убьёт нас, если мы не придём домой через пять минут, — произносит самый высокий из них, оглядываясь через плечо.
        — Я пытаюсь, — маленький мальчик всхлипывает, одной рукой таща свою наволочку, набитую конфетами, а другой поддерживая спадающий костюм. Они переходят дорогу, и двое старших обходят меня, избегая столкновения.
        — Ребята, подождите! — снова зовёт их брат. Он тащится за ними, словно утёнок за своей матерью, но костюм побеждает. Мальчик спотыкается, мешок с конфетами падает на землю, скользит и останавливается посреди дороги.
        Боковым зрением замечаю фары автомобиля, выезжающего из-за угла. У водителя никаких шансов заметить ребёнка. Без раздумий я кидаюсь к мальчику и поднимаю его. Он весит больше, чем я ожидала, и я пошатываюсь, чтобы не упасть во время бега. У меня нет никаких шансов вытащить с дороги нас обоих. Секунду спустя я отталкиваю ребёнка к траве со всей силой, какой могу. Он смотрит на меня широко распахнутыми от ужаса глазами. В отдалении слышу крики его сестёр. Мгновение спустя раздаётся визг шин, и я чувствую удар, когда капот врезается мне в бок. Меня швыряет через лобовое стекло. Голова пробивает стекло, и последнее, что я вижу перед тем, как кровь застилает мне глаза — чистую белизну подушки безопасности, которая прячет водителя от моего взгляда.
        Закрываю глаза, пока во дворах, один за другим, зажигается свет. Все хотят узнать, что происходит. Слышу плач маленького мальчика, которого пытается успокоить сестра. Задумываюсь, отправилась ли вторая за мамой. Надеюсь, у них не будет проблем.
        Вдали раздаётся звук сирен скорой помощи, и постепенно я начинаю чувствовать. Во-первых, острую боль в голове. Во-вторых, нога начинает болеть, а вскоре и запястье. Но я узнаю, что такое настоящая боль лишь тогда, когда пытаюсь сделать вдох. Каждая попытка оканчивается горящей болью. Пытаюсь закашлять, но больше похоже на хрип, и я чувствую, как что-то капает из уголка рта.
        — ЭрДжей, — кто-то обращается ко мне, направляя белый свет мне в глаза. — Ты слышишь меня?
        Пытаюсь кивнуть, но шея затекла, и я почти уверена, что она сломана.
        — Не пытайся говорить, — командует голос.
        Если мне нельзя говорить, зачем тогда он задаёт вопросы?
        Следующий звук, который я слышу, — вопль мамы.
        — Нет! ЭрДжей, детка, нет! Уберите от меня руки! Это моя дочь!
        Слышу, как папа кричит что-то, но теперь мир начинает затихать. Всё, что мне удаётся отчётливо расслышать — спокойный голос диспетчера, обращающийся к мужчине, который задавал мне вопросы и велел не разговаривать.
        Начинают сменять друг друга красный и белый цвета, и через мгновение я оказываюсь на носилках, и меня везут, вероятно, в машину скорой помощи.
        — Её родители едут с полицией, — парамедик докладывает диспетчеру. — Никак не могу позволить им ехать с нами, она выглядит так плохо.
        Эй, алло, я всё слышу. Когда я получу возможность оценить происходящее, я обязательно прокомментирую плохие манеры с больными.
        — Свидетели говорят, она отбросила с дороги ребёнка, — произносит водитель. — С ужасом представляю, что было бы с ним, если бы не она.
        — Да. Повезло мальцу. Разодранная коленка и разбитая губа не сравнятся с этим.
        Ясно, но насколько всё плохо? Полагаю, я сломала ногу, потому что она болит как ненормальная. Ещё пострадала голова. Надеюсь, это всё.
        — Я дам тебе обезболивающее, ЭрДжей. Не засыпай, хорошо?
        Ощущение прохлады разносится по всему телу, приглушая боль до тех пор, пока не начинает казаться, что я парю в облаках.
        В следующий раз, когда я открываю глаза, мне приходится их сразу же закрыть из-за ослепительного света. Слышу плач мамы с другой стороны двери. Веки слишком тяжелы, и я проваливаюсь в сон.
        Понятия не имею, сколько проходит времени, когда появляется желание проснуться. Но на этот раз я не могу. Я не могу открыть глаза. Я не могу согнуть пальцы. Я вообще не могу пошевелиться. Писк монитора сердечного ритма — единственное доказательство того, что я жива, и я снова погружаюсь в теплую бездну пустоты.
        Во сне вижу образы Мадлен и бабули. Они не перестают говорить, что всё будет в порядке, и мне надо просто расслабиться. Очевидно, ни одна из них не принимала тех таблеток, что дают мне, так как расслабиться — не проблема.
        Резко просыпаюсь. На этот раз что-то закрывает глаза. Я не могу видеть, но могу слышать, как тихонько плачет мама. Хочу заверить её, что я в порядке, но не могу. Горло очень сильно саднит, и от одной только мысли заговорить начинает тошнить. Слышу, как входит папа.
        — Выпей это, — приказывает он надтреснутым голосом.
        Внезапно я ощущаю, что меня куда-то тянет, словно я должна быть в другом месте. Сводит с ума, верно? Ну то есть, моя нога сломана, и я не то чтобы могу свободно гулять.
        Но ноющее чувство никуда не уходит. Наконец, я переключаю внимание с мамы и пищащих приборов на ожидание чего-то. Но всё, что я чувствую — случайный всплеск статического электричества. Напоминает, когда шаркаешь тапочками по ковру, затем идёшь за кем-то и касаешься его, и его ударяет током. Но мне совсем не больно. На самом деле, похоже на мурашки.
        — ЭрДжей, — произносит мягкий голос позади меня.
        Я знаю этот голос. И я не хочу оглядываться, чтобы увидеть хорошо знакомое лицо.
        — ЭрДжей, — произносит голос более требовательно. — Пора.
        — Нет, — возражаю, теперь без проблем управляя голосом. — Нет. Только не снова.
        Не снова? Подождите. Что я имею в виду? Опять в голове появляется гудение, но теперь, когда я пытаюсь от него отмахнуться, оно возвращается, и на меня обрушиваются воспоминания, которых попросту не могло быть.
        Или могло?
        — ЭрДжей.
        Боль в ноге прошла, и голова чувствует себя прекрасно. Осторожно дотрагиваюсь до лица, смутно осознавая, что запястье не болит. Ссадины на лице прошли.
        — Да вы издеваетесь надо мной, — ворчу, поворачиваясь, чтобы посмотреть, кто говорит со мной.
        Позади меня облачённый в черные робы с серпом в руках уже во второй раз стоит Гидеон, мой личный жнец.


        ГЛАВА 38


        — Да вы издеваетесь надо мной! — кричу я. — Я даже день не прожила!
        — Технически, немного больше, — уточняет Гидеон.
        Раскрываю рот и смотрю на него.
        — И сколько из этого времени было проведено под таблетками?
        Он пожимает плечами.
        — В любом случае, что произошло с моими семьюдесятью годами? Мне казалось, я должна была увидеть тебя не раньше, чем через несколько десятилетий.
        Гидеон снова пожимает плечами.
        Тупой жнец. Но на этот раз я не позволю ему затащить меня на поезд, пока не получу ответы. Усевшись по-турецки, смотрю на него с самым вызывающим выражением лица.
        — Я с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь, что происходит. Почему я здесь? Почему я умерла?
        Гидеон кончиками пальцев потирает глаза, а затем, к моему удивлению, плюхается рядом со мной.
        — Нам обязательно через всё это проходить? — спрашивает он.
        — Ты, как и я, прекрасно знаешь, что, как только я окажусь на поезде, вскоре я сойду в Зале Ожидания, где ты бросишь меня дожидаться призыва на регистрацию.
        Он озадаченно смотрит на меня.
        — Что?
        — И снова ты отрицаешь то, что должно произойти.
        — Каким образом? — осведомляюсь, тщательно следя за тем, чтобы он не смог отвлечь меня от нужных мне ответов.
        — Никто не думал, что ты вспомнишь, что была здесь. Точнее, пока ещё ты не там, но скоро.
        Понимаю, что он делает. Пытается отвлечь меня чем-то странным и увлекательным, связанным со мной. Не выйдет.
        — Плевать. Объясни, почему я не дожила до столетия, — требовательно спрашиваю.
        — Ты изменила своё прошлое, и эти изменения проявились в твоём настоящем. Они также изменили твоё будущее.
        — Подожди, ты хочешь сказать, что пройдя через все испытания, учинённые судом, я в конечном итоге обменяла долгую жизнь на один-единственный день?
        — Полагаю, с твоей точки зрения так и выглядит, — произносит он раздражённо.
        — А как ещё мне на это смотреть? — интересуюсь с не меньшим раздражением.
        Он встаёт и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться. Я не принимаю её.
        — Ты можешь смотреть так, — со вздохом произносит он, — предыдущая временная линия предлагала тебе долгую жизнь, лишённую истинной дружбы, сострадания, достоинства. В новой жизни, хоть и короткой, ты ставила нужды других выше своих собственных, и этот мир стал лучшим местом. Ты в прямом смысле изменила жизни людей.
        — Не понимаю, как, — бормочу.
        Он протягивает руку немного дальше.
        — Просто пойдём со мной. Я не заставлю тебя сесть на поезд, пока ты не будешь готова.
        — Почему я должна верить тебе? Если мне не изменяет память, в последний раз ты не предоставил мне особого выбора.
        Он поднимает другую руку, словно давая клятву.
        — Клянусь честью.
        — Ты же не собираешься дождаться последнего момента, а затем втолкнуть меня в дверь?
        — Просто вставай.
        На этот раз я поднимаюсь, но без его помощи.
        — Некоторые вещи никогда не меняются. Ты упряма, как и всегда.
        — Итак, как же я изменила жизни за пару часов?
        — За день, — поправляет Гидеон.
        — Плевать.
        — Ну, ты спасла того маленького мальчика.
        Хорошо, сложно спорить со жнецом, когда дело касается смерти.
        — Всего одного человека.
        — Что, тебе этого не достаточно? Серьёзно, ты не должна беспокоиться о том, что я втолкну тебя в дверь поезда. О чём ты на самом деле должна беспокоиться, так о том, чтобы я тебя не толкнул под поезд.
        — Напоминаю, я уже мертва, — бормочу я.
        — Верно, но дорога до Зала Ожидания тяжёлая. Лучше быть внутри, чем снаружи.
        Наверно, мы недалеко от станции, так как я вижу вокруг много душ и жнецов.
        — Теперь пришло моё настоящее время, да? То, за что я боролась с ангелами? За один день?
        — И за достойную жизнь, — добавляет он.
        Перед нами появляется поезд. Я понимаю, он прав, говоря, что пришло моё время умирать. Мне это не нравится, но в глубине души понимаю, что он прав. Интересно, поэтому все остальные в ступоре? Наверно, чтобы не впали в безумие от собственной смерти, пока не смогут увидеть обзор своей жизни. Кроме очень старых. Они выглядят вполне жизнерадостно.
        — Подожди, Гидеон.
        — Да?
        — Как вышло, что я больше похожа на стариков, чем на ходячих зомби?
        — Сложно сказать. В отличие от молодёжи или от тех, кто умер внезапно, старые души готовились к этому моменту целую жизнь. Не удивительно. На самом деле, в большинстве случаев, смерть служит облегчением. Может, из-за того, что ты уже проходила через всё это, твоя душа не… как ты там сказала?
        — Не впала в безумие? В истерику? Окончательно не сошла с ума?
        — Что-то типа того.
        Его ответ заставляет задуматься.
        — А как насчёт тех, кто был болен, раком например?
        — Зависит от того, были они готовы или нет, когда пришёл их черёд. Но скажу тебе, неважно, насколько был кто-то готов на Земле, чем моложе тело, тем сложнее душе. Когда смерть прерывает заведённый порядок жизни, подготовка не имеет значения.
        — То есть мы в самом деле рождаемся только для того, чтобы умереть?
        Гидеон качает головой.
        — Тогда в чём причина?
        — Каждый может чему-то научиться и чему-то научить. Как только человек выполняет эти две вещи, он завершает свою земную миссию и может возвращаться домой.
        — Тогда в чём смысл Рая и Ада? Если ты на Земле, чтобы выполнить миссию, тогда какая разница, куда ты отправишься, наверх или вниз?
        — Потому что не каждый учится и учит. И если люди не могут выполнить условия, на которых были отправлены сюда, вечный покой им не светит.
        — И тогда их отправляют в огонь и серу?
        Гидеон качает головой.
        — Ад не такой. Думай о нём, как о реабилитации. Большинство людей, которые проходят через Врата Ада имеют намерение переродиться. Получить второй шанс, чтобы сделать всё правильно.
        — Ты шутишь? Ад — дверь на Землю?
        Он кивает.
        — Типа того.
        Собираюсь задать следующий вопрос, когда какой-то жнец толкает меня.
        — Эй, осторожней…
        Гидеон хватает меня за руку и тянет в противоположную сторону.
        — Пошли, ЭрДжей. Поедем в другом вагоне.
        — Почему? Что происходит?
        Оглядываюсь через плечо и именно тогда замечаю Джеймса. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть в глаза собственному жнецу.
        — Ты знал, — шиплю я. — Ты знал, что он будет на том же поезде, и пытался скрыть его от меня.
        — Ты не можешь говорить с ним, ЭрДжей. Ты не можешь подойти к нему. Мы понятия не имеем, что он будет делать.
        Вырываю руку и бегу через переполненный перрон к следующему вагону. Заглядываю в каждое окно, никого не нахожу и уже собираюсь сдаться, когда замечаю Джеймса, ссутулившегося на одном из сидений.
        Звон колокольчика оповещает, что двери закрываются, и я запрыгиваю, пытаясь удержать их открытыми. К моему ужасу, поезд начинает двигаться, а я застряла. Вдруг две руки над моей головой раскрывают двери достаточно, чтобы я смогла проскользнуть внутрь. Оказываюсь на полу. Поднимаю глаза и вижу ухмыляющегося Гидеона.
        — Только не говори никому, что я затащил тебя на поезд. Ты и так уже создала мне недавно кучу проблем.
        — Как смешно, — произношу, поднимаясь и отряхиваясь. Смотрю на место, где видела Джеймса, но он ушёл.
        — Оставь его в покое, — умоляет Гидеон.
        — Почему? Он должен знать, что Сэнди ждёт его.
        — Это против правил.
        — Верно, — смеюсь. — С каких это пор я следую правилам? Никто не будет винить тебя, если ты об этом беспокоишься.
        Он удивлённо отступает.
        — Я не за себя беспокоюсь, и не за тебя, если уж на то пошло, а за Джеймса. Он провёл в коме почти год. Его душа была заперта в теле. Ему нужно время привыкнуть.
        — Ему нужно знать, что она ждёт.
        Гидеон ничего не говорит, когда я начинаю идти по вагону, ища Джеймса. В дальнем углу стоит жнец спиной ко мне, закутавшись в плащ. Пытаюсь заглянуть ему через плечо, но он загораживает обзор.
        — Всё в порядке, Элайджа, — произносит Гидеон за моей спиной. — Все мы знаем, что её невозможно остановить, если она что-то задумала.
        Не очень-то похоже на комплимент. Жнец поворачивается лицом к нам.
        — Когда-нибудь она доведёт нас до беды своим желанием везде совать свой нос, — говорит он, глядя на меня сверху вниз.
        — Я возьму на себя вину, если всё кончится плохо, — заверяет Гидеон.
        Элайджа отступает, бурча что-то о детских капризах, да ещё и в его смену, но я не обращаю на него внимания и концентрируюсь на съёжившемся мужчине передо мной.
        Наклоняюсь, стараясь не коснуться его.
        — Джеймс, — мягко зову. — Джеймс, ты слышишь меня?
        Он слабо кивает. Кивнул ли он на самом деле или это лишь движение поезда, но кивок ободряет меня продолжать.
        — Джеймс, меня зовут ЭрДжей. Помнишь мой голос в твоей палате? Я разговаривала с твоей мамой.
        Он снова слабо кивает. На этот раз это точно Джеймс, а не поезд.
        — Хорошо. А теперь, Джеймс, мне нужно кое-что тебе рассказать, и у нас мало времени, — делаю глубокий вдох перед тем, как продолжить. — Джеймс, Сэнди будет ждать тебя, когда мы сойдём с поезда. Она ждёт тебя с той самой ночи, как умерла.
        Медленно, словно сопротивляясь невидимым цепям, Джеймс поднимает голову. Его глаза, полные замешательства, пытаются сфокусироваться на мне.
        — Она не хотела, чтобы ты был здесь один. Поэтому она ждала, — объясняю я.
        Джеймс открывает рот, но не издаёт ни звука. Сначала. Наконец, после нескольких попыток он выдавливает:
        — Сэнди, — его голос звучит хрипло, однако нет никаких сомнений в том, что он произнёс.
        Правая рука дёргается и поднимается для того только, чтобы опуститься. Он пытается подняться, но ноги не слушаются.
        — Я говорил, это плохая идея, — Элайджа высказывает Гидеону.
        — Дай ей немного времени, — произносит мой жнец. — Она умеет общаться с душами.
        Не уверена, уверенность это или нежелание, чтобы коллега оказался прав, но вера Гидеона поддерживает меня.
        — Подожди немного.
        — Где она? — медленно спрашивает Джеймс.
        — Её здесь нет. Мы скоро встретимся с ней. У тебя мало времени, но, Джеймс, мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня
        И он смотрит.
        — Хорошо. Я понимаю, тебе кажется, что что-то тянет тебя вниз, но это не так. Ты можешь контролировать происходящее с тобой. Тебе просто надо сосредоточиться.
        Он начинает раскачиваться взад-вперёд, снова и снова повторяя:
        — Сэнди. Сэнди. Где она?
        Смотрю на Гидеона, умоляя помочь. Его лицо непроницаемо, в отличие от лица Элайджы, на котором написано «я же говорил». От его усмешки становится тошно. Поворачиваюсь к Джеймсу и кладу руку ему на колено. Внезапно его глаза проясняются, он протягивает руку и хватает меня за запястье, притягивая мою ладонь к своему лицу.
        Кольцо. Я и забыла, что ношу кольцо, найденное под кроватью. Но оно не моё. Оно Сэнди.
        — Откуда оно у тебя? — с такой яростью спрашивает он, что я радуюсь, что уже мертва. Уверена, иначе он бы меня убил.
        — Она дала его мне, — отвечаю, стараясь вырвать руку. — Она дала его мне, чтобы ты понял, что я говорю правду.
        Он медленно снимает кольцо с моего пальца и рассматривает его. Вспышка ярости проходит. В его глазах появляется смесь любви и грусти.
        — Автомобиль, — говорит он. — Он утянул её под воду.
        Я киваю.
        — Да.
        — Но он не убил меня. Не до конца.
        — Да.
        — Мои родители не хотели отпускать меня и тогда…, — он смотрит на меня. — И тогда ты пришла в палату. Ты сказала маме, что всю жизнь быть прикованным к приборам — это не жизнь.
        Смотрю на жнецов.
        — Ну, я говорила не совсем так…
        Он обрывает меня на полуслове, заключая в медвежьи объятия.
        — Спасибо, — шепчет он. — Спасибо, что дала им разрешение отпустить меня, — он отпускает меня. — Ты рассказала им о своей подруге, верно? О той, что умерла от рака.
        Я киваю.
        — Мадлен.
        — Верно. Вот что заставило их поменять мнение.
        Гидеон прочищает горло.
        — Мы почти на месте.
        Я смотрю на Джеймса, который осматривает остальных пассажиров.
        — Почему они такие тихие? — интересуется он.
        — Потому что, — произносит Элайджа, — они должны такими быть. А теперь, Ромео, давай найдём твою Джульетту.
        — Сэнди, — поправляет Джеймс, и Элайджа нежно улыбается.
        — Конечно. Сэнди. — Элайжда поворачивается к Гидеону. — На твоём месте, я бы избавился от неё как можно быстрее. От неё одни неприятности.
        — Эй, — машу перед ними рукой. — Вообще-то я здесь.
        Гидеон только улыбается.
        — Что-то подсказывает мне, проще сказать, чем сделать.


        ГЛАВА 39


        Джеймс, не теряя времени, мчится ко входу в Зал Ожидания. Бегу следом, не желая пропустить счастливое воссоединение. Поэтому, когда мы оказываемся на месте, и Сэнди нигде не видно, у меня внутри всё холодеет.
        — Где она? — спрашивает Джеймс, осматривая зал.
        — Не знаю. Она стояла у дверей, когда я приехала в прошлый раз. Она должна быть где-то здесь.
        По залу разносится голос, зачитывающий список имён. Имени Сэнди в нём нет.
        — О нет! — кричу я, направляясь к стойке регистрации. — Этого не может быть. Мы не могли опоздать.
        — Что? — осведомляется Джеймс, подходя ко мне. — Ты знаешь, где она?
        Через мгновение мы встаём в очередь.
        — Найди её. Если мы не найдём её здесь, будет слишком поздно.
        — Откуда ты знаешь?
        Отмахиваюсь от вопроса.
        — Просто поверь.
        Я подпрыгиваю, пытаясь разглядеть лица в очереди, но нигде не вижу Сэнди
        Все делают два шага вперёд, и тогда я замечаю впереди волосы, собранные в конский хвост. Она шагает к стойке регистрации и улыбающемуся ангелу.
        — Самое время, — произносит ангел елейным голоском. — Мы всё ждали, сдашься ли ты когда-нибудь.
        — Джеймс! — ору я. — У стойки! Останови её!
        За спиной происходит какая-то суета, я оборачиваюсь и вижу Лиллит с группой ангелов, приближающихся ко мне, чтобы увести.
        Но Джеймс быстрее, чем они рассчитывали. Он уворачивается от их рук, расталкивает души, прорывается сквозь красные ленты. Молча наблюдаю, как он приближается к Сэнди и отталкивает её руку ровно в тот момент, когда она собиралась взять диск о своей жизни.
        — Сэнди, — произносит он. Но даже на расстоянии я замечаю, что в её ярких глазах ни следа эмоций. Она стала одной из них.
        Кольцо. Скорее всего, она стала бесчувственной из-за того, что отдала кольцо мне. У неё не осталось ничего, за что она могла бы держаться.
        — Дай ей кольцо! — кричу, пока Лиллит пытается затащить меня в маленькую комнату, в которую она отводит безнадёжные души. — Дай ей кольцо.
        Одним плавным движением Джеймс опускается на колени и протягивает Сэнди её помолвочное кольцо. Даже Лиллит останавливается посмотреть, что будет дальше. Полагаю, у них здесь не так часто случаются помолвки.
        Кольцо скользит на палец, её взгляд проясняется, но на полное осознание происходящего ей требуется некоторое время.
        — Это ты, — шепчет она, опускается перед ним на колени, касаясь его лица так осторожно, словно боится, что он морок. — Ты в самом деле здесь.
        — Да, — отвечает он и нежно целует в губы.
        Она недоверчиво качает головой.
        — Но как?
        — Твоя птичка, — говорит он и притягивает её ближе.
        Сэнди оглядывается и встречается со мной взглядом. Я сбрасываю Лиллит и медленно к ним приближаюсь.
        — Ты справилась, — произносит Сэнди, притягивая меня к ним. — Я пыталась держаться, но без кольца начала забывать, почему не хочу идти, когда меня зовут. Думаю, в конце концов, я сдалась, — она переводит взгляд с Джеймса на меня. — Но ты смогла.
        Её глаза расширяются, и она снова смотрит на меня.
        — О нет. Ты вернулась. Почему ты вернулась так быстро?
        — Измени прошлое…, — начинаю.
        — Изменишь будущее, — заканчивает Сэнди. — Мне так жаль.
        Я киваю.
        — Мне тоже.
        — Что ж, — вклинивается Лиллит, подходя к нам, — раз ваше маленькое воссоединение свершилось, может, мы лучше уйдём с дороги и позволим остальным душам найти покой.
        — Никаких возражений, — заверяет Сэнди, хватая Джеймса за руку и подводя его к стойке. Она берёт свой диск и ждёт, пока Джеймс возьмёт свой.
        — Ты идёшь? — спрашивает она, прежде чем покинуть Зал Ожидания.
        — Да, ЭрДжей, — шипит Лиллит мне в ухо. — Ты идёшь или тоже кого-то ждёшь?
        Правда в том, что ждать мне некого. Не осталось ничего, за что я могла бы побороться. Я именно в том месте, в котором должна находиться. Но почему тогда мне не хочется идти?
        — Ты не хочешь идти, верно? — спрашивает Лиллит. Качаю головой, и она продолжает. — Вот почему душа защищает разум, защищает от того, чего боятся все люди.
        — И чего же? — шёпотом уточняю.
        Она смеётся.
        — Неизвестности, конечно же.
        — Как получилось, что в прошлый раз у меня не было такой проблемы?
        — Если помнишь, то была, просто в тот момент ты была сосредоточена на том, чтобы доказать свою правоту. Самонадеянность победила страх. Теперь же тебе осталось только двигаться вперёд и получить приговор, — она указывает на ангела за стойкой, которая протягивает мне диск. — Но сначала ты должна посмотреть на свою жизнь. Кто знает, может на этот раз тебе больше понравится.
        Время замедляется, когда я протягиваю руку и осторожно беру такой обыденный предмет. Когда диск оказывается в руке, она направляет меня в коридор, полный комнат. Слышу, как Сэнди и Джеймс убеждают кого-то, что не хотят расставаться. Через мгновение раздаётся смех и хлопок в ладоши.
        — Время, — произносит Лиллит, и со вздохом я переступаю порог.
        Звуки Зала Ожидания стихают. Я иду вперёд, ища ближайшую открытую комнату.
        — Нужна помощь? — интересуется знакомый голос.
        Поднимаю глаза и вижу перед собой Йетса. Широко улыбаясь, подбегаю к нему, едва не сбив с ног.
        — Ты здесь.
        — Разумеется. Я твой хранитель, в конце концов.
        — Да, кстати об этом, — говорю, отступая. — Ты мог бы предупредить меня заранее.
        — Я не знал, что всё именно так обернётся.
        Я вздыхаю.
        — Понимаю, но ты мог бы послать мне сон или печенье с предсказанием или ещё что-то.
        Он смеётся.
        — И что было бы в предсказании? Не спасай маленького мальчика от автомобиля и тогда проживёшь долгую счастливую жизнь?
        — Хм, когда ты это так обставляешь, — бормочу и заглядываю в ближайшую комнату. — Думаю, пора покончить с этим.
        — Знаю, что твоя жизнь продлилась не так долго, как ты хотела, но думаю, ты будешь рада такому исходу.
        — Пусть лучше так и будет, — говорю, только наполовину шутя. — Не уверена, что судьи готовы к новому слушанию.
        — Верно, — соглашается Йетс, подталкивая меня в комнату.
        Когда он закрывает дверь, я осторожно достаю диск из коробки. Сложно поверить, что где-то на облаках какой-то ангел смотрит мою жизнь и решает, что добавить в фильм обо мне. Интересно, как получают такую работу?
        Свет потухает, и на невидимом экране, как и в прошлый раз, появляется моё рождение. Но всё остальное изменилось. Вместо пустых ссор и предательств, в каждой сцене теперь смех и глупые моменты с друзьями. Есть тёмное время, когда я начинаю зависать с Фелисити, но даже тогда я нахожу время и на остальных друзей. Смотрю, как читаю письмо Мадлен и рассматриваю лица толпы. Её слова трогают их, и я не могу не думать о том, сколько из них изменятся благодаря ей.
        Передо мной мелькает последняя ночь моей жизни. Визг шин и плач мамы, когда ей сообщают, что я умерла. Я не думала о том, через что проходят мои мама и папа, и я очень рада, что свой последний вечер провела с ними.
        Ожидаю, что это конец фильма, однако в отличие от первого раза, запись продолжается моими похоронами. Похороны проходят в том же зале, что и похороны Мадлен, но на этот раз вместо моря жёлтого на трибунах все возможные оттенки лилового.
        Вижу Дэниела, его лицо перекошено от горя. Не знаю, как он держится на похоронах ещё одной лучшей подруги. Но как-то справляется, хотя и пошатывается, когда несёт мой гроб к ожидающему катафалку. Невозможно вынести его печаль. Жаль, что я не могу сказать ему, что со мной всё хорошо, что я не хочу, чтобы он страдал. Я не могу. Всё, что мне остаётся — сидеть и смотреть, как он несёт свою боль.
        Интересно, как моя жизнь, а главное моя смерть, повлияют на его будущее. Он по-прежнему станет выдающимся врачом и изобретёт лекарство от рака? Или моя жертва ради маленького мальчика всё изменит?
        К счастью, мне не приходится ждать долго, чтобы узнать ответ. После похорон появляются другие сцены. Меня нет ни в одной из них. Знаете, как бывает в некоторых фильмах, когда режиссёр сжаливается и мельком показывает, какое будущее уготовано главным героям? Например, свадьба, дети, работа в каком-нибудь волшебном офисе и всё такое. Вот на что это похоже. Только в центре не моя жизнь, а то, что ждёт тех, кого я люблю.
        Моим родителям удаётся сохранить брак, тщательно придерживаясь тех направлений, которые они начали во время консультаций с психологом. Более того, они усыновляют маленького мальчика. Мне кажется, я должна злиться, глядя на свою замену, но я не злюсь. Рада, что они смогли справиться с моей смертью и получили второй шанс стать родителями.
        Затем я вижу улыбающееся лицо Дэниела, в то время как его невеста идёт к алтарю. Он всё тот же старина Дэниел, кроме одного. Блеск его глаз слегка потускнел. На мгновение в глазах мелькает грусть, и я задумываюсь, вспоминает ли он сейчас Мадлен. Но грусть быстро проходит, когда видение в белом приближается к нему.
        Оказывается невеста, Джеки, — его партнёр по лаборатории в медицинской школе. Вместе им удалось расшифровать последовательность кода, что привело к открытию лечения от нескольких типов рака. У них трое детей. Двух дочерей они назвали Мадлен и Ровена, за что мне хочется убить его, а сына — Кейси, который носит имя брата Джеки, ставшего ещё одной жертвой онкологии и причиной, по которой она пошла в медицину.
        А маленький мальчик, чей дурацкий костюм стоил мне жизни, что ж, он стал священником. Я очень сильно надеюсь, что получила несколько очков за спасение служителя церкви. Он помогает группе поддержки для скорбящих родителей, которую основали мама и папа после моей смерти.
        Ещё несколько лиц мелькают на экране, но я никого не знаю. И наконец, показ прекращается. Гудение проигрывателя замедляется, и комната погружается в тишину. Я не осознавала этого раньше, но слёзы стекают по моему лицу. Не из-за того, что мне грустно. В смысле, мне грустно, но плачу я не поэтому. А потому, что моя жизнь что-то значит. Мои решения повлияли даже на будущее.
        — Собираешься сидеть здесь весь день? — гремит голос из дверного проёма.
        Возвышаясь во весь рост, Смерть стоит в типичной гавайской рубашке и шортах-бермудах.
        — Вы могли сказать мне, — говорю с упрёком, поворачиваясь к нему. — Вы знали, что всё так обернётся, верно?
        — Нет, не с самого начала. Но потом я заметил изменения в Хрониках.
        — Значит, они поэтому были запечатаны.
        Он кивает.
        — Я боялся, если ты узнаешь, что произойдёт, то передумаешь. Просто показалось несправедливым.
        — Для меня или для вас? — насмешливо уточняю.
        — В основном, для тебя. И для мира. Тебе было предназначено стать сверхновой звездой. Гореть ярко и неожиданно погаснуть, оставив после себя наследие.
        Замечательно. Смерть сравнивает меня с умирающей звездой, а мне нечего возразить ему.
        — Что дальше? — наконец, спрашиваю.
        — Ну, тебе предстоит суд, но так как я знаю, чем он закончится, всё закончится в мгновение ока.
        — А потом?
        Смерть кладёт руку мне на плечо.
        — Ты когда-нибудь задумывалась над тем, чем займёшься в Послежизни?
        На секунду задумываюсь над его вопросом.
        — Не знаю. Какие возможности предоставляет это место бывшей дрянной девчонке?
        Его улыбка становится шире и приобретает почти радостный оттенок.
        — О, у меня есть пара идей. Как насчёт консультирования?
        Качаю головой.
        — Кому я могу помочь? Я вроде как не убивала себя. Как я могу помочь самоубийцам?
        В его глазах появляется озорной огонёк.
        — Что? Действительно думаешь, что ты — единственная душа, заслуживающая второго шанса?
        — На самом деле, да. Я думала, единственная.
        Смерть откидывает голову и смеётся, смех эхом разносится по коридору.
        — Прости, дорогуша. Ты была всего лишь первой. Нет, у нас здесь самые разнообразные случаи, и к каждому нужен самый деликатный подход.
        — О ком вы?
        Он начинает загибать пальцы.
        — Знаменитости, политики, детишки богатых и влиятельных, которые разбились на автомобиле мамочки, гоня со скоростью 130 миль. И юристы. У нас здесь много юристов, которые пытаются отболтаться от смерти, как от штрафа за превышение скорости, — он снова смеётся, и воздух вокруг наполняется энергией. — Нам нужны души, которые хотят помочь им обосноваться.
        — Стоп. А почему я никого не видела в Зале Ожидания? — осведомляюсь, скрещивая руки на груди.
        — Жнецы везут их отдельным вагоном с отдельным выходом.
        — Почему Гидеон не отправил меня с такой группой в первый раз?
        — Что я могу ответить, дитя? Ты одна из ста девяти миллиардов. Итак, ты с нами?
        — Что, если я откажусь?
        Он пожимает плечами.
        — Твой выбор, конечно, но предложение идёт в комплекте с Вратами Рая: ты можешь проходить в обе стороны, когда пожелаешь.
        — В общем, типа работа.
        — Да. Та, для которой ты идеально подходишь.
        — Что будет с моими воспоминаниями? Они останутся?
        Он кивает.
        — Тебе понадобятся воспоминания из обеих временных линий, чтобы помочь душам обрести покой.
        — В чём подвох?
        — Его нет.
        — Я смогу отказаться в любой момент?
        — Разумеется.
        — Могу я получить письменное подтверждение?
        Смерть пытается изобразить обиду.
        — То есть моего слова тебе не достаточно?
        Пристально смотрю на него.
        — Чудесно, — произносит он с театральным поклоном в мою сторону. — Я скажу писцам написать что-нибудь и сразу отправить тебе. Устроит?
        Киваю.
        — Значит, ты согласна.
        — Какого чёрта. Как будто у меня есть большой выбор. Эй, как вообще называется эта программа?
        — Учебный лагерь «Дива».
        О, нет. Во что я ввязываюсь?


        БЛАГОДАРНОСТИ


        Как для экстраверта, написание романа для меня нечто противоестественное. Только приступив к написанию благодарностей, я поняла, как много причастных к «Этой прекрасной смерти» людей помогли осуществить переход от идеи «спасти чирлидера» до реалистичной книги.
        Нет никакой альтернативной реальности, в которой публикуют «Эту прекрасную смерть» без участия Лизы Флейсиг и всех, кто связан с Liza Royce Agency. Поговорив с ней всего несколько минут, я поняла, что она мой идеальный агент. Даже когда всё казалось безнадёжным, ты не переставала верить, что этот день настанет. Спасибо за то, что разглядела «необработанный алмаз» и поверила в меня. Ты вышла за рамки роли агента и стала моим другом.
        Моему фантастически талантливому редактору Джулии Матысик спасибо за то, что вы так боролись за второй шанс для этой книги. Я искренне верю, что всё, что произошло в ходе публикации книги, было сделано для того, чтобы она приземлилась в Sky Pony Press, который я называю домом. Спасибо, что дали шанс дебютному роману о чирлидере, Смерти в гавайской рубашке и ангеле, жаждущем власти. Вы замечательная, и я стала лучше как писатель благодаря вам!
        У меня было гораздо более длинное вступление для the Fall Fourteeners&Fifteeners и the Fearless Fifteeners, но если я начну перечислять, какие вы все замечательные, то, пожалуй, превышу количество слов в книге. Отдельно хотелось бы отметить Джоша, ДжейРо, Китти, Стивена, Кристен, Криса, Эми, Джой, Кендалл, Остина, Лизу, Кейт и Шэлли. Я каждый день благодарю звёзды, что мы объединили наши усилия. Вы всегда были моей связью со здравомыслием, и я в восторге от собранной коллекции талантов. Мы словно занудные супергерои.
        Спасибо моему агентству и Амалии. Подруга, за последние два года мы с тобой прошли через множество взлётов и падений. Ты обладаешь удивительным талантом, и всегда была рядом, когда мне нужен был совет, что делать дальше.
        Не думаю, что смогла бы написать young adult, если бы у меня не было работы, на которой я могла бы общаться с подростками и говорить о книгах. Спасибо вам, Джек, Эмма, Алекс, Кайл, Зои, Эрин и остальные, кто подходит, просто чтобы поздороваться и удивиться, что я ещё не закончила последнюю книгу: вы держите меня в тонусе, и я всех вас обожаю! Спасибо моим коллегам в HCPL за постоянную поддержку, особенно Деборе и Кэти, которые гибко строят моё расписание. Другая Сара, с нетерпением жду результатов хаоса, который мы сотворили. Не переживай, мы и дальше будем говорить Дейву, что программируем. Команда Сар рулит!
        Сотрудникам и школьникам SMCS! Я так счастлива быть частью нашего удивительного сообщества. Ваш энтузиазм заразителен, и я обожаю работать с таким большим количеством школьников, у которых страсть к чтению! Будет беспечно не выразить отдельную благодарность Терри, Джессике, Сторм и Джейн, которые последние два года терпели мою постоянную неорганизованность и всё время прививали глубокую любовь к обучению моим детям. Спасибо за все разрешения, переданные под проволокой! Мы над этим работаем!
        Всякий раз, когда негатива становится слишком много, я всегда знаю, что могу обратиться к тебе, Шэннон. Если, конечно, у тебя самой нет проблем, тогда всегда рада тебе в своей лужи грязи. Спасибо, что ты всегда рядом, когда нужно.
        Спасибо Крису Мейплзу, который слишком рано покинул этот мир. Спасибо большое, что всегда напоминал мне, что наше жизненное путешествие и есть приз, а не те вещи, которые мы оставляем после себя, когда уходим. Очень надеюсь, что на Небесах есть Дэнни. Я буду той, у кого дёргается плечо.
        Кэрри, Шэри, Кристин и Крис (заметь, я не назвала тебя Чизли), спасибо за вашу поддержку. С такими чирлидерами, как вы, как я могла сомневаться, что этот день когда-нибудь наступит?
        Так, Джессика Зет. С чего начать? Мы сблизились благодаря подгузникам и украшению тортов, в разное время, разумеется, но хотя время и расстояние бросают нам вызов, я по-прежнему считаю тебя одной из ближайших подруг. Ты тот редкий человек, который видел каждую написанную мной страницу во взрослой жизни. Спасибо за искреннюю честность и бесконечную поддержку. Без тебя меня бы здесь не было!
        Огромное спасибо всем друзьям и членам семьи, которые охотно отвечали на мои просьбы присмотреть за детьми, чтобы я успела уложиться в срок или взять передышку, чтобы окончательно не запустить режим. Эмили, Вики, Джули, Моника, Бекки С., мои замечательные родственники и «псевдо» родственники, без вас я бы до сих пор смотрела на пустой экран.
        Моя прекрасная племянница Грейс, ты напоминаешь мне о том, что лучший ритм для марша тот, который заставляет тебя следовать своей страсти. Я так вдохновляюсь той замечательной женщиной, которой ты становишься. У меня к тебе только один вопрос: какая сейчас твоя самая любимая «реальная» книга?
        Много лет назад я посетила the Midwest Writer’s Workshop (привет, Джама!), и он изменил всё моё представление о писательстве так, как я даже мечтать не могла. Я говорю не о преподавателях и сотрудниках, хотя они действительно выдающиеся. Я говорю о моих любимых Cool Kids. Келли, Джо, Дэн, Келси, Ирен, Лиза, Джули и Терри, моя сестра по духу, не знаю, что бы я делала, если бы не наши ежегодные встречи! Каждый писатель должен быть счастлив иметь такую писательскую семью как у меня. Вы так впечатляете! Не могу дождаться, чтобы увидеть, кому следующему достанутся «волшебные штаны».
        Малоизвестный факт: шансы найти лучшую подругу на всю жизнь резко возрастают, когда вы вместе танцуете под дождём. Бекки, мы были подругами ещё тогда, когда голосование было единственным «взрослым», что нам разрешалось делать. И хотя наша дорога не всегда был лёгкой, и иногда мы терялись, загоняя машину в канаву, ты всегда была моим человеком. Спасибо за то, что росла со мной.
        Мама и Никки, нет таких слов, которые смогли бы передать, как сильно я люблю вас обеих. Мама, ты поощряла меня следовать моей мечте, даже когда я закатывала глаза и игнорировала тебя. Спасибо за то, что никогда не сдаёшься. И мне на самом деле очень стыдно за своё поведение в том возрасте, в каком сейчас мои дети. Моя прекрасная сестра, не могу перестать говорить тебе, что ты одна из самых сильных женщин, которых я знаю. Всегда оставайся верной самой себе! Остальным членам моей семьи, которых в прямом смысле так много, что и не сосчитать, спасибо за то, что вы именно такие, какие есть. Я счастлива быть любимой всеми вами.
        Киган и Купер (соответственно, ребёнок № 1 и ребёнок № 2 или две половинки моего сердца), быть вашей мамой — величайшая из всех моих привилегий. Вы оба так полны жизни и любви, что моё сердце переполняется радостью каждый раз, когда я рядом с вами. Кроме тех случаев, когда я наступаю на LEGO. Тогда у меня совершенно другие эмоции. И всё же, несмотря ни на что, я надеюсь, что вы всегда будете следовать за мечтами, а когда на вашем пути появятся препятствия, продолжите свой путь. Я люблю вас!
        И наконец, Луи, свет моей жизни, ты самый выдающийся человек из всех, что я знаю. Внутри твоего терпения, чувства юмора, непоколебимой любви и преданности у меня есть всё, что нужно. Спасибо, что поддерживаешь меня и вдохновляешь следовать мечтам. С нетерпением жду того времени, когда мы будем сидеть на качелях, снова и снова рассказывая одни и те же истории, пока солнце садится над западным небом. Пока не появятся комары. Тогда каждый сам за себя! И никогда не забывай оливковый сок!