Конфигурация Джей Эм


        Что если всё во вселенной предопределено? Но не всемогущим и всеведущим существом, а… почти обыкновенным человеком?
        Межгалактическая война уничтожила большинство обитаемых миров. Выжившие солдаты без всякой цели путешествуют по космосу.
        Один из таких путешественников  — Ирлн, бывший капитан крейсера «Предводитель». Волей случая он попадает на планету Нигде. Этот мир  — древнейшая колыбель разума. Но вскоре он перестанет существовать в материальной вселенной. Ирлну, уже один раз лишившемуся родины, суждено потерять и новый дом на планете Нигде. Но именно он становится наследником её знаний, которые открывают ему неограниченные возможности. Назвав себя Творцом, Ирлн решает, что должен избавить мир от хаоса и разрушения. Он создает Конфигурацию, программу для гигантской системы  — вселенной, образ, по подобию которого будет развиваться жизнь. И эта жизнь станет вечной, ее не уничтожит ничто и никто, даже она сама.
        Но в глубине души Творец понимает, что его замысел несовершенен, хотя не желает признаться в этом даже самому себе. Конфигурация отняла у новых поколений людей свободу. И однажды они об этом узна?т…


        Джей Эм
        Конфигурация

        
* * *


        Конфигурация (от позднелат. configuratio  — придание формы, расположение), внешний вид, очертание, образ; взаимное расположение предметов; соотношение составных частей сложных предметов.
Большая советская энциклопедия

        Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Книга Екклесиаста


        Пролог. До

        «Слова  — это реальность.
        Слова  — это энергия.
        Они воплощены».
        Раз за разом Апту повторял про себя сказанное учителем, точно какое-то заклинание. Крепко зажмурившись, пытался сосредоточиться на лёгких, невесомых переливах музыки, и не думать ни о чём постороннем.
        «Слова… это не просто слова, это…»
        Вопреки стараниям, мысли начали разбегаться и путаться. Перед глазами поплыли цветные пятна. Больше не было ничего. Совершенно ничего.
        Учитель не мог этого не почувствовать. Не мог не понять, что сегодня они никаких результатов не добьются. Сегодня  — как всегда…
        Музыка стала стихать. Последние едва слышимые звуки вспорхнули с серебристых струн и, взмыв к высоким сводам храма, смолкли.
        Апту открыл глаза. Посмотрел на учителя  — и тут же отвёл взгляд. Но Киэн не проявил разочарования или недовольства.
        — Ты устал, Апту. Давай продолжим завтра.  — Учитель осторожно опустил на скамью рядом с собой солнечную арфу йуу.
        Апту молчал. Он думал о том, что Киэн ошибся, выбирая себе ученика. У него, Апту, никогда не получится почувствовать и понять язык богов. Высказывать эти мысли и огорчить учителя он не хотел. А лгать, притворяясь, что верит в успех, не мог.
        Но учитель и без слов угадал настроение молодого человека.
        — Не переживай. Даже если от наших занятий не будет пользы, остаётся ещё изобретение Лии. Он скоро закончит работу.
        — А это изобретение точно поможет мне? И всем нам? Мы научимся наконец разговаривать и читать на вашем языке?
        — Наверняка я этого не знаю,  — честно признался Киэн.  — Надеюсь, что да.
        Апту вздохнул. Если учитель надеется, не должен терять надежду и он. Лии, тот, кто живёт внутри пирамиды-горы, тот, чьего лица простому смертному нельзя увидеть, создаст корону, которая откроет людям чудесный дар языка богов.
        Через отворённые двери храма виднелась городская площадь, дома и сады, а дальше, за песчано-жёлтыми стенами и зелёными кронами пальм  — море. Солнце клонилось к закату, по изумрудным волнам бежали золотые блики. Вечерние лучи касались разноцветных мозаик и росписей внутри храма  — орлов, газелей, драконов и быков, деревьев, цветов и виноградных лоз  — и делали краски ещё ярче и насыщеннее. На глубоком лазурном фоне  — небесно-бирюзовые оттенки, нежно-фиолетовые, оранжевые, зелёно-жёлтые…
        — Мне пора, учитель.  — Молодой человек поднялся со скамьи.  — До завтра.
        — До завтра, Апту.  — Киэн сделал жест, означающий у богов в зависимости от ситуации приветствие или прощание  — сложил руки перед грудью, обхватив одну ладонь другой. Апту ответил тем же и направился к выходу.
        По широким ступеням храма он спустился на площадь. Трое горожан, которые как раз проходили мимо, увидев Апту, вежливо с ним поздоровались и почтительно поклонились.


        Дома Нинсун встретила его неприветливо. Ни улыбки, ни ласкового слова. Поставила на стол тарелки с едой и ушла в свои комнаты. Так всегда бывало, когда Апту отправлялся в храм рано утром и возвращался под вечер. А в последнее время он часто проводил там целые дни. Если так будет продолжаться, вскоре он совсем забудет, что Нинсун может быть не только хмурой. Забудет её улыбку, её звонкий смех и сияющий взгляд. Когда она сердится, её глаза в тени густых ресниц темнее беззвёздной ночи.
        Помедлив, Апту хотел пойти следом за женой, но передумал и принялся за ужин. Сейчас лучше не пытаться ничего объяснять. Иначе будет как в прошлый раз.
        — Перестанешь ты пропадать в этом храме или нет?  — в сердцах воскликнула она тогда.  — Я хочу наконец жить спокойно!
        — О чём ты?!  — не сдержался, крикнул в ответ Апту.  — Он выбрал меня своим учеником, а тебе нужно какое-то спокойствие! Ты не понимаешь, что значит для нас узнать язык богов. Мы сделаемся такими же, как они…
        — А ты не понимаешь, что люди никогда ему не научатся! Ни ты, ни кто другой.
        С губ Апту готово было сорваться ругательство. Нинсун задела за самое болезненное… Лишь усилием воли он заставил себя произнести другое:
        — Я научусь. И смогу научить всех, кто захочет научиться.
        Жена горько усмехнулась и покачала головой.
        — Сколько уже ты ходишь туда? Сколько времени провёл, слушая, как он играет на своей арфе, и пытаясь услышать что-то кроме музыки?
        — Он говорит со мной, говорит не нашими обычными словами, а божественным языком… Но я… не могу понять. Пока не могу.
        — Если бы мог, давно бы понял. Но ты упрямый, и не хочешь этого признать. Вместо того, чтобы зря тратить время, лучше бы спросил Киэна, зачем это ему? Всем им? У богов свои цели. И нам они не принесут добра.
        — Да как ты можешь такое говорить?  — изумился Апту.  — Боги к нам благосклонны, потому что… Потому что такова их природа! И потому что мы этого заслуживаем. Они дали нам новую землю, новую жизнь! Обучили всему…
        — Далеко не всему, что умеют сами!
        — Всему, что нужно нам сейчас, пока мы не стали равными им! Делать повозки на колёсах, лечить болезни, прокладывать каналы, строить из кирпича и другим, быстрым способом…
        — Чтобы мы построили храм для Киэна!
        — Мы построили дома и для себя! А Киэну вовсе ни к чему было такое огромное здание, но мы настояли, ты забыла? Это знак уважения, надо радоваться, что он принят!
        — Они отняли у меня счастливую жизнь, вот чего я не забыла! В Шамму я была счастливее, чем здесь. Зачем они забрали нас оттуда?
        — Нинсун, мы сами согласились уйти!
        На это жена ничего не ответила. Спор закончился сам собой. Продолжать его в тот день Апту не пожелал. И возобновлять сегодня  — тоже, поэтому и не стал заговаривать с Нинсун.
        В доме было душно. Пахло едой и какими-то терпкими благовониями. Апту захотелось окунуться в вечернюю прохладу. Не доев жареную рыбу, он отодвинул блюдо в сторону, взял ячменную лепёшку, несколько фиников и вышел во двор.
        «У богов свои цели…»  — раз за разом беззвучным эхом повторялись в памяти недавние слова жены. А что, если напрямую спросить об этих целях учителя? Когда задаёшь ему вопросы, он не отказывается на них отвечать.
        С запада, с моря, дул солоноватый ветер. Но Апту повернул лицо не ему навстречу, а левее, к югу. И увидел вдали её  — возвышающуюся над городом пирамиду Лии. В сумерках её силуэт белел на фоне тёмного неба.
        С этой пирамидой связана последняя надежда. Если изобретение живущего в ней неведомого бога не сделает язык небожителей понятным для Апту, значит, Нинсун права: людям он недоступен.

        Часть 1. Посредник

        Самого главного глазами не увидишь.
Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»


        0. Прибытие

        Хозяин ювелирного магазинчика «Семицветный рассвет» был доволен. Надо же, какая удача  — заглянул такой многообещающий покупатель!
        — Вот, посмотрите, господин, есть отличные браслеты из граната, аквамарина, топаза… Обратите внимание на кошачий глаз  — чудесный блеск!  — старательно расхваливал свой товар хозяин и выкладывал перед посетителем всё новые нитки бусин самой разной формы, размеров и цвета. Вскоре прилавок стал похож на цветочную клумбу, пестрящую всеми оттенками красного, зелёного, небесно-голубого, жёлтого и оранжевого.
        Покупатель склонился над украшениями, вытянул браслет из кабошонов нежно-оливкового цвета, поднял на ладони и присмотрелся.
        — Кошачий глаз  — хризоберилл или кварц?
        — Конечно же хризоберилл, господин!
        Двое спутников покупателя, стоявших за его спиной, рыжеволосая женщина и коротышка-китаец, скептически переглянулись между собой. Женщина, кажется, собралась что-то сказать.
        — Кстати, совсем забыл,  — спохватился хозяин.  — Есть отличные природные кристаллы аметиста.
        Выудив из-под прилавка несколько крупных светло-фиолетовых друз, он расставил их поверх браслетов и ожерелий.
        — Послушайте, уважаемый, вы что, принимаете меня за гадалку, которая читает судьбу по кристаллам? Может, предложите ещё хрустальный шар?
        — Нет, зачем же шар?  — хозяину хотелось мысленно обругать привередливого посетителя, но он не позволил себе этого сделать.  — Кристаллы хорошо восстанавливают энергию… А ваша работа требует много энергии.
        — Да уж, требует,  — кисло отозвался покупатель, продолжая рыться в украшениях.
        По-сингальски он говорил с акцентом, потому что был приезжим. Хотя с его цветом кожи мог бы сойти за местного. Но черты лица у него были такие, что не давали никакой возможности определить, где его родина. В Ратнапуре он появлялся время от времени, иногда по нескольку раз в год, и жил по месяцу и больше. Из-за его выходок некоторые считали этого человека странным, а кое-кто  — сумасшедшим, что, впрочем, не мешало почтительному отношению. Такие люди, как он, у кого есть настоящий дар, заслуживают уважения. Не важно, как их называют  — предсказателями, астрологами или экстрасенсами.
        Дар у взбалмошного иностранца действительно был, самый настоящий, об этом знало большинство ратнапурцев. Может, не всё, что рассказывали о нём, было правдой  — потому что порой эти истории казались слишком уж чудесными. Но многим, кто обращался к нему, он и в самом деле помог дельным советом или ответом на вопрос. И без всякой платы. В деньгах он, похоже, нуждался в последнюю очередь. Не потому, что вёл жизнь отшельника-аскета, а как раз наоборот: откуда-то у него их было с избытком.
        — А знаете,  — сказал посетитель,  — я, пожалуй, куплю эти ваши кристаллы.  — Взяв в руки друзу, он принялся разглядывать её на свет.
        К украшениям он питал слабость, что тоже было общеизвестно. Вечно таскал на себе целый ювелирный магазин, часто делал новые покупки  — но сейчас, видимо, захотел разнообразия.
        — Да, мне нравятся эти аметисты. Сколько они…  — внезапно покупатель запнулся на полуслове. Он смотрел на продавца, но как будто его не видел. Взгляд сделался отсутствующим.
        — Господин?..  — вопросительно поднял брови продавец.
        — А?  — словно очнулся посетитель. Поморщился, тряхнул головой и добавил, перейдя на английский:  — Чёрт, да что такое…
        — Мастер?..  — почувствовав неладное, китаец дотронулся до плеча предсказателя. Продавец мог только порадоваться тому, что вокруг этого человека вечно толпятся какие-то личности, не менее странные, чем он сам. Конечно, минуту назад эти двое чуть не испортили дело, собрались критиковать товар, но сейчас с предсказателем творится что-то не то, и ему может понадобиться помощь. Уж они-то должны знать, что делать в таких случаях.
        — Что такое?  — спрашивала женщина, заглядывая в лицо предсказателя.
        — Не знаю…  — отойдя от витрины, тот остановился посреди магазина и растерянно оглянулся вокруг, точно не понимал, где находится. Сделал шаг по направлению к двери и пошатнулся.
        — Тебе надо присесть. Или нет, лучше выйти на воздух,  — затараторил китаец, закидывая руку предсказателя себе на плечо.  — Рита, не стой столбом, помоги.
        Хозяин «Семицветного рассвета» перестал надеяться, что выгодная сделка всё-таки состоится. Но не это волновало его в первую очередь. Что происходит с его посетителем?..
        — Вызвать такси?  — спросил продавец.  — Или вы приехали на машине?
        — Нет, мы пешком,  — отозвался китаец.  — Просто прогуливались… Вызовите, если не трудно.
        Предсказатель до сих пор держал в руке кристаллы аметиста. Теперь пальцы разжались, и друза выпала. Сделав трудно уловимое для стороннего наблюдателя движение, китаец подхватил её у самого пола и вернул на прилавок. А ведь, казалось, только что так бестолково суетился…
        Когда он снова попытался поддержать предсказателя под локоть, тот нервно дёрнул плечом, давая понять, что в помощи больше не нуждается.
        — Успокойся, Томми, я в порядке.
        — Что с тобой такое было? Предчувствие?..
        — Да,  — немного помедлив, откликнулся предсказатель. Быстрыми шагами направился к выходу из магазина, открыл дверь и, глядя куда-то вверх, застыл на пороге.  — Что-то… осуществляется. Что-то, что было предопределено.
        — Кем предопределено, мастер?  — почему-то шёпотом задала вопрос Рита.
        — Да откуда я знаю, кем?!  — чуть не взвизгнул предсказатель.  — Каким-то идиотом!

* * *

        Вчера вечером на поле фермера Алана Гардена не было ничего, кроме зелёных кукурузных всходов и некоторого количества не менее зелёных сорняков. Сегодня на нём появился предмет, формой похожий на миндальный орех, а размерами не уступающий самолёту мест на шесть-восемь. Цвета он был неопределённого, неяркого, между фиолетовым и серым. С неба этот предмет спустился примерно в то же время, когда на другом конце земли в магазине «Семицветный рассвет» не состоялась покупка кристаллов аметиста. Был он не чем иным, как сэнсоа, гиотским летательным аппаратом.
        Спереди  — ближе к более узкой части  — у него имелся люк, который сейчас был открыт. Рядом с люком стоял некто, одетый в длинный плащ из тёмной тяжёлой материи, и с отрешённым видом озирал окрестности.
        — Господин советник Иао!  — в люке показался второй пилот летательного аппарата. Внешне он напоминал первого, но был пониже ростом, более светлокожий и одет в комбинезон с длинными рукавами и воротником-стойкой.  — Всё готово, мы можем установить связь.
        Советник Иао отчего-то медлил, не спешил возвращаться внутрь корабля.
        — При всём моем уважении к Собранию, которое одобрило ваш план, господин представитель Фаар, я считаю идею высадки на планету не самой лучшей. Мы могли бы связаться с человеческим руководителем, оставаясь на борту «Буовиинаа». И не рисковать с высадкой. Да ещё безоружными.
        — Не забывайте, господин советник, я изучал не только языки, но и психологию людей. Наш поступок должен вызвать доверие. Что же до риска  — вы сами знаете, он минимален. Люди не могут причинить нам физического вреда.
        В закрытой части разума Фаара сформировалось представление о том, что советник Иао, скорее всего, не слишком честен, говоря о безоружности. Свою жизнь он не станет подвергать не только серьёзной, но даже маловероятной угрозе.
        «Разговором» диалог двух гио можно было назвать лишь из-за неимения более подходящего слова. Система звуков служила им как вспомогательная. Основная коммуникация происходила на уровне прямого ментального обмена мыслезнаковыми потоками.
        — Как специалист по психологии людей, скажите мне,  — продолжал Иао,  — возможно ли, что человек, с которым мы собираемся говорить, премьер-министр, отреагирует так же, как тот, кто недавно был здесь?
        Фаар поневоле задумался: почему советник именно теперь высказывает критические замечания. Что у него на уме?.. Надо держаться как можно убедительнее.
        — Такая возможность очень мала.  — В знак уверенности Фаар развернул руку ладонью вверх.  — Господин премьер-министр наделён полномочиями власти, и должен вести себя подобающим образом. Вот увидите, наши слова будут восприняты всерьёз. И их правдивость не вызовет сомнения. Не зря же мы позволили земным системам наблюдения засечь присутствие «Буовиинаа». А человек, приходивший сюда, вероятно, болен. Или же на его сознание повлияло какое-то вещество… Я склоняюсь ко второму варианту.


        Гиотский представитель попал почти в точку. «Какое-то вещество» на сознание этого человека действительно повлияло, но вчера. А на рассвете он страдал от жестокого похмелья. По дороге, ведущей прочь от дома, Алан Гарден побрёл в надежде хотя бы немного проветрить голову.
        Увидев посреди кукурузного поля поблёскивающую синеватыми искрами здоровую штуковину, он решил больше никогда не пить ничего, крепче воды. Если башка скатывается с плеч  — это одно, но если начинает мерещиться  — совсем другое.
        Только подойдя к странной штуке вплотную и дотронувшись до неё рукой, Гарден понял, что дело не в выпивке.
        Когда в гладкой серо-фиолетовой поверхности вдруг появилась дыра, и из неё высунулось бледное существо, закутанное в чёрную тряпку, Алан шлёпнулся на задницу. Потом принялся изо всех сил перебирать руками и ногами. В таком странном положении он проделал довольно большой путь, прежде чем понял, что лучше занять вертикальное положение и удирать без оглядки.
        Впоследствии Гарден жалел, что сразу не рассказал о случившемся всем домашним. Побоялся: они решат, что ему пора в психушку. А ведь, по всей вероятности, он стал первым человеком, кто увидел представителей цивилизации планеты Гиоа, находящейся на расстоянии в двести одиннадцать световых лет от Земли.
        Когда пришельцев стали показывать по всем телеканалам и писать про них в газетах, жене с сыновьями пришлось поверить в них волей-неволей. Гарден заикнулся про свою утреннюю встречу, но от него все отмахнулись. А доказательств у него не было. Кукурузное поле он осмотрел сразу после того как хорошо выспался. Сначала  — издали в бинокль, потом  — вблизи. Никаких космических кораблей там не обнаружилось. Всё, что осталось на месте посадки  — несколько сломанных стеблей кукурузы.
        Гораздо позже кто-то всё-таки узнал правду о том, где приземлились инопланетяне  — возможно, от самих гио. Однажды Алану звонили журналисты, желающие взять интервью, а потом ещё какие-то сумасшедшие, которые хотели прикоснуться к земле, куда впервые ступили посланники высшего разума.
        Оба раза Гарден был не в духе и послал подальше всех посланников, сумасшедших, а заодно и журналистов.
        Родные в его историю так и не поверили.

* * *

        Глядя на экран видеотелефона, Джеффри Дональдс испытывал неприятное чувство  — такое иногда появляется во сне, когда понимаешь, что спишь, но никак не можешь проснуться. Уже несколько минут он разговаривал с пришельцами  — то есть, с одним из них, который в совершенстве знал английский язык. Разговаривал совершенно серьёзно  — потому что, похоже, всё это правда… Не могут же быть ошибкой тревожные сообщения из министерства обороны. И всё-таки премьер-министра не покидало ощущение, что он помимо своей воли стал участником дурацкого розыгрыша.
        Лица обоих инопланетян казались почти одинаковыми  — бледные, узкие, с тонкими чертами, высокими дугами бровей  — точнее, у людей на этих местах находились бы брови, а у гио имелись только дуги. Никаких волос на их головах не росло. Не было даже ресниц. Глаза, если бы инопланетяне открывали их широко, выглядели бы довольно большими. Но гио большую часть времени держали их полуприкрытыми. Тем не менее, разглядеть их цвет оказалось нетрудно, настолько он был ярким. Ярко-синим. А расположение радужной оболочки и зрачков  — такое же, как у людей.
        Говорил гио почти без акцента. Единственное, что резало слух  — сильно растянутые гласные. И общий темп речи был замедленный.
        Не без труда Дональдс заставил себя отвлечься от деталей и сосредоточиться на главном. Получается, сейчас в его руках судьба не только его страны, но и всего человечества…


        С тех пор прошло больше двух лет. Гио успешно наладили дипломатические отношения с Землёй, основав на планете представительство из девяти подразделений. Три из них находились в Азии, два в Америках и по одному в Африке, Австралии, Европе и России.
        Цель визита жителей Гиоа на Землю была исключительно мирной. Инопланетяне делились с людьми своими информационными и инженерными технологиями, достижениями в области медицины, связи и транспорта. А взамен просили одного: разрешения на исследования человеческой ДНК. Разумеется, с условием, что полученные знания будут использоваться только с ведома людей и в этичных целях. По словам самих пришельцев, изучение человеческой генетики представляло для них огромный научный интерес.
        Такова была официальная версия. Большинство людей считало её правдой, потому что никаких поводов для недоверия гио не давали. Довольно быстро пришельцев стали воспринимать так, будто они присутствовали на Земле всегда. Но находились и те, кто общего спокойного настроя не разделяли и бросались в крайности. Некоторые пытались сотворить из гио новых богов во плоти. Скептики, напротив, относились к инопланетянам с подозрением, доходящим порой до антигиотских настроений. Но и восторженность, и сомнения и даже неприязнь  — вещи вполне естественные. Ведь обитатели Гиоа прибыли не куда-нибудь, а на планету Земля.

        1. Брэдли

        В газете не удавалось прочитать ни строчки. Фолио не сразу сообразил, что держит её вверх ногами. Ч-чёрт!.. Скорее бы закончилась посадка пассажиров. Когда объявят о взлёте, нервничать в любом случае станет поздно.
        Свернув газету, он сунул её в карман. Устроился в кресле поудобнее, закрыл глаза и попытался успокоиться. Гул от взлёта очередного авиалайнера показался почему-то особенно громким.
        До этого Брэдли Фолио летал на самолётах всего три раза  — в одиннадцать месяцев и в семь лет. Все три полёта или сюда, в Международный аэропорт Осака, или отсюда. Первый, понятное дело, можно вообще не считать. Второй и третий  — это была поездка с родителями на итальянский курорт и обратно  — вызвали у Брэдли интерес и любопытство.
        А теперь ему было не по себе. Не то чтобы он боялся какой-нибудь случайности или неисправности, которая приведёт к катастрофе. Но стоило задуматься о том, что придётся провести несколько часов в воздухе, в животе появлялся неприятный холод, а голова начинала слабо кружиться. Конечно, это время можно было бы сократить  — если бы он решил лететь не самолётом, а сэнсолётом. Этот вид транспорта становился всё более популярным, а билет стоил не намного дороже. Но к сэнсолету Брэдли ни за что бы и близко не подошёл. Ни к нему, ни к любой другой машине, построенной по гиотским технологиям. Правда, в самолётах сейчас тоже используют какие-то инопланетные усовершенствования, позволяющие значительно повысить скорость. Но сэнсолет  — это другое. В нём установлены предэнергетические двигатели. Это почти полностью гиотская машина, немного адаптированная для земных условий.
        Сидение с закрытыми глазами не помогло. Брэдли вздохнул, открыл их и принялся смотреть в иллюминатор. Проведя рукой по волосам, машинально отметил, что зря вчера не сходил в парикмахерскую.
        Привычка стричься чуть не наголо появилась у Брэдли два года назад, в девятнадцать лет. Началось всё с истории с дзэнским монастырём Акнодзи. Окончив школу, Фолио объявил родителям, что собирается стать послушником и посвятить жизнь самосовершенствованию. Отец назвал такое решение полной глупостью. По его мнению, продолжить учёбу Брэдли следовало в Осакском университете. Мама была с ним согласна.
        — Ведь именно ты в первый раз повёз меня в Акенодзи!  — Брэдли не надеялся, что этот аргумент подействует на отца, но промолчать не мог.
        — Акенодзи  — прекрасное место, но это не значит, что мой сын должен становиться буддийским монахом.
        — Но ты много лет знаешь Хикару-сана и относишься к нему с уважением…
        Сато Хикару был настоятелем монастыря Акенодзи и давним другом семьи Фолио.
        — Моё отношение к Хикару-сану и твоё будущее  — разные вещи.
        — Почему бы тебе не разрешить мне заниматься тем, чем я хочу?
        — Потому что ты сам не понимаешь, что тебе нужно. Пару раз взглянул на монастырскую жизнь и придумал себе идеал. Поживи в Акенодзи, это я легко устрою, договорюсь с Хикару-саном. Попробуй вставать в четыре утра, каждый день мыть полы, работать в саду и по многу часов сидеть в медитации  — готов поспорить, сбежишь через неделю.
        Брэдли насупился. Если отказаться, родители решат, что он струсил. А он не сбежал бы и выдержал бы все трудности, потому что никакого идеала не придумывал. Но ведь ясно, что сделаться монахом они всё равно не позволят.
        — Ладно,  — сложив на груди руки, Брэдли демонстративно уставился мимо родителей.  — Я поступлю в университет. Но ни юриспруденцию, ни экономику, ни инженерное дело изучать не буду. Я пойду на философский факультет.
        — Брэд,  — вмешалась в разговор мама,  — с профессией юриста или инженера тебе было бы обеспечено хорошее будущее в «Скаймэшин».
        — Я не стану работать с вами! Вся семейка в одной фирме  — это уже слишком. Лучше буду копаться в старых пыльных книгах, чем в ваших железках! Теперь вы в своём «Скаймэшин» ещё и с пришельцами носитесь! Как будто люди не могут обойтись без гиотских подачек и разрабатывать свои технологии.
        — Вот ты бы и попробовал их разрабатывать.
        Ничего на это не сказав, Фолио-младший удалился в свою комнату.
        Родители ещё несколько раз пытались его переубедить. Но философский факультет стал последним словом Брэдли. А ещё  — в качестве протеста, пусть и бессмысленного  — он обрил голову, как будто действительно собирался в монастырь. Мать не без умысла заметила, что, наверное, в причёске  — точнее, в её отсутствии  — он решил подражать гио. Конечно, Брэдли разозлился. Своего мнения об инопланетянах он никогда не скрывал, часто повторяя, что они отняли у людей возможность развиваться собственным путём.
        Тем не менее, стричься почти «под ноль» Брэдли стал постоянно, не позволял волосам отрастать и завиваться в противные светлые кудряшки, которые подошли бы скорее маленькой девчонке.
        Вспоминая теперь события двухлетней давности, Фолио понимал, насколько наивно звучали его тогдашние речи насчёт гио. Если бы дело ограничивалось путём развития человечества…
        И как же глупо было из-за пустяков ругаться с родителями! Но он уже никогда не скажет им об этом. Полтора года назад Майя и Дэвид Фолио погибли.


        После взлёта Брэдли стало поспокойнее. Но полностью расслабиться не удалось. На напитки, которые предлагала стюардесса, не хотелось смотреть.
        Внутренний голос упорно подсказывал, что, отправляясь к дяде Майклу, которого сроду в глаза не видел, Брэдли поступает неразумно. И, скорее всего, этот голос был прав. Но что сделано  — то сделано.
        Всю жизнь, если не считать первых одиннадцати месяцев, Фолио прожил в Японии. Его родители познакомились и поженились в Уиллоугарде, но через три года авиастроительная корпорация «Скаймэшин», в которой мать и отец работали, открыла филиал в Японии. Дэвиду и Майе предложили места ведущих инженеров в новом научно-техническом центре, и они переехали в Осаку.
        С детства Брэдли привык не только разговаривать, но и думать на двух языках  — японском и английском. Япония стала для него родной страной в том смысле, что всё здесь было знакомо и привычно. Но в полной мере японцем Фолио никогда себя не чувствовал  — точно так же, как европейцем.
        После смерти родителей он перебрался жить в тот самый дзэнский монастырь, Акенодзи. Но ни послушником, ни, тем более, монахом, так и не сделался. Теперь никто не стал бы возражать против такого решения, но Фолио сам этого не хотел. Сато Хикару искренне сочувствовал несчастью, случившемуся с Дэвидом и Майей. Чем мог, помогал Брэдли, старался его поддержать и позволил жить при монастыре, не принимая участия в службах и медитациях.
        Поначалу Фолио почти всё время проводил в монастырском саду, глядя на деревья, ручьи и камни, но как будто не видя их перед собой. Однажды он просидел так целый вечер и ночь и, наверное, если бы настоятель не пришёл к нему, оставался бы в саду и дальше.
        Услышав шаги Сато, Брэдли словно очнулся от сна наяву. Настоятель сел рядом с ним на скамейку.
        — Смотрите, Хикару-сан, вот на что стала похожа моя жизнь.  — Взяв длинный прутик, Фолио начертил на песчаной дорожке окружность неправильной формы. Каллиграфическое воплощение этого символа, энсо, он много раз видел в монастырских храмах. Изображался «образ круга» по-разному  — иногда замкнутой линией, а иногда так, как нарисовал Фолио  — разомкнутым.


        Про Майкла Мэйнлоу, старшего брата матери, Брэдли точно знал одно: отец всегда считал его сумасшедшим, который без толку проматывает оставленное родителями состояние. «Бестолковое проматывание» подразумевало под собой уфологические и парапсихологические изыскания, которыми Мэйнлоу занимался уже не один десяток лет. Мама насчёт Майкла предпочитала молчать.
        По телефону с дядей Майклом Фолио-младший разговаривал всего раз, через месяц после несчастного случая с родителями. По голосу Мэйнлоу было понятно, что он потрясён происшедшим. Несмотря ни на какие размолвки, сестру он любил. Сожалел, что не смог приехать на похороны, потому что узнал обо всём только теперь, вернувшись из экспедиции в Нубийскую пустыню. Брэдли отвечал Майклу, но при этом не чувствовал ничего. В то время с его чувствами вообще творилось неладное. Когда Мэйнлоу стал звать племянника приехать к нему в Уиллоугард, тот в ответ промямлил отказ и вялую благодарность.
        Идея всё-таки воспользоваться приглашением Мэйнлоу никогда не пришла бы Брэдли в голову, если бы не случайность. В Интернете он наткнулся на сайт организации, именовавшейся «Исследовательский центр уфологии и парапсихологии «Поиск». Руководителем этой организации значился не кто иной, как Майкл Мэйнлоу. В ленте новостей одним из последних шло сообщение, что недавно работой центра заинтересовались гио. Европейский представитель Фаар любезно пригласил Мэйнлоу в свою резиденцию. Во время беседы задавал вопросы: что именно изучают в центре, каких успехов удалось достичь, и прочее, прочее…
        Особо вникать в подробности Брэдли не стал. Главное одно: центр Мэйнлоу  — нить, которая может привести к гио. Зачем  — это уже второй вопрос. Пока нужно найти ответ на первый: как?
        Чтобы подчеркнуть свою аполитичность, гио обосновались не в столицах, а в крупных, но второстепенных городах. Резиденция дальневосточного представителя Раа была в Нанкине. В этом городе никаких зацепок у Брэдли не имелось. А вот Уиллоугард, где находилась штаб-квартира европейского подразделения  — другое дело.
        Что если наладить отношения с Майклом и, воспользовавшись его связями, встретиться с одним из этих пришельцев лицом к лицу?
        В электронном письме, которое Фолио отправил по указанному на сайте адресу, о своей настоящей цели он упоминать не стал. Вдруг дядя Майкл из тех, кто готов признать гио высшей расой и пресмыкаться перед ними? А вот о желании побывать в городе своего детства Брэдли написал, а заодно и об интересе ко всяческим «околонаучным» загадкам и тайнам  — но довольно туманно, потому что на самом деле «паранормальные» темы занимали его не сильнее, чем большинство людей. Что-то где-то слышал, читал, и не особо задумывался над услышанным и прочитанным.
        Поверил Мэйнлоу в искренность племянника или нет  — неизвестно. Ответил, что будет рад встретиться и поможет уладить формальности. Улаживать, правда, почти ничего не пришлось: Фолио не исполнилось двадцати двух, по японскому законодательству он ещё имел право на двойное гражданство и мог беспрепятственно выехать на родину.
        В Японии Брэдли ничто не держало. Университет он бросил, хотя у него была возможность учиться и при этом не работать. В материальном смысле Майя и Дэвид будущее сына обеспечили на много лет вперёд. Единственное, что огорчало Фолио  — расставание с Хикару-саном и несколькими друзьями. Но пока он и сам не знал, уезжает насовсем или на время. Может быть, разлука не будет долгой.


        — Простите?..  — Брэдли слишком углубился в свои мысли и не сразу понял, о чём спрашивает сосед по креслу. Этот человек пытался начать разговор ещё перед вылетом, но тогда Фолио пробубнил что-то невпопад, и сосед замолчал.
        — Я говорю, куда лучше было бы путешествовать сэнсолетом. Это, по крайней мере, интереснее, чем обычный авиалайнер. Вы летали когда-нибудь сэнсолетом?
        — Нет. И не собираюсь.
        После этого ответа сосед отстал окончательно.
        Через иллюминатор нельзя было разглядеть ничего, кроме синей морской глади, проносящейся далеко-далеко внизу. Её вид только усиливал неуютное чувство. К тому же у Брэдли разболелась голова. В последнее время это случалось часто.
        А ещё он часто видел странный повторяющийся сон. Ему снился космолёт, похожий на гиотский главный корабль «Буовиинаа», который теперь постоянно находился на околоземной орбите. Но «Буовиинаа», судя по тому, что было о нём известно, представлял собой целый небольшой летающий город. А космолёт из сна был не таким огромным. Но всё-таки больше двух-десятиместных сэнсоа, которые пришельцы использовали как для перемещений на Земле, так и для сообщения между планетой и «Буовиинаа».
        Во сне Фолио всегда происходило одно и то же. Неизвестный корабль неподвижно зависал над заснеженной горной вершиной. Гора была какая-то необычная, почти правильной пирамидальной формы. Через минуту от космолёта отделялась маленькая светящаяся точка  — челнок-сэнсоа. Он летел вдоль горного склона  — вниз, вниз… Но приземлялся ли, и если да  — то где, Брэдли узнать не успевал, потому что каждый раз на этом месте сон обрывался, переходил в какой-нибудь другой или заканчивался пробуждением.


        Половина полёта прошла нормально. Оставалось надеяться, что и дальше никаких инцидентов не произойдёт. Только бы этот тип больше не лез со своими разговорами…

        2. Специалист по уфологии и парапсихологии

        Для Майкла Мэйнлоу, в отличие от его племянника, необъяснимые явления, выходившие за рамки привычных законов и правил жизни, всегда были поводом для раздумий. Ну, если и не всегда, то с момента как пропал Билли Салливан  — точно. А пропал Билли вскоре после того, как им обоим исполнилось по девять лет.
        В юности было время, когда Майкл едва не ударился в мистику. Тогда он много общался с людьми, которые произносили длинные и запутанные речи о «высших силах», «тайнах, доступных избранным», а то и открытым текстом о герметизме, Великих Ложах, Камнях и Эликсирах. Но природа взяла своё  — а от природы Мэйнлоу обладал рационалистическим складом ума, свойственным скорее учёному, чем эзотерику. Священное благоговение и трансцендентные экстазы были ему чужды. Он всегда стремился найти объяснение необъяснимому. Его беда была в том, что официальная наука по-настоящему необъяснимым интересуется мало  — то есть с ней Майклу тоже оказалось не по пути. Нельзя же, к примеру, выступать в научных обществах с докладами об исследовании явлений психокинеза, если по мнению членов этих самых обществ психокинеза не существует вовсе.
        Мэйнлоу не оставалось ничего, кроме как пойти своей собственной дорогой. Наверное, сделать это в одиночку, даже имея материальные возможности, не удалось бы. Но нашлись единомышленники, готовые помогать ему в меру своих сил. Первыми из них стали Луиза Шварц и Гордон Рэйли.
        Луиза была археологом по образованию. Её карьера в Национальном археологическом институте начала складываться вполне удачно. По материалам трёх экспедиций Шварц опубликовала несколько статей в научных изданиях и защитила докторскую диссертацию. Но во время раскопок в Абу Шахрейне, на юге Ирака, удача Луизы закончилась. Хотя поначалу ей казалось, что дело обстоит совсем наоборот. Обнаружение необычного артефакта, явно не принадлежавшего древнешумерской культуре, должно было стать мировой сенсацией… А стало поводом для обвинения доктора Шварц в глупой попытке с помощью подделки привлечь к себе внимание.
        Но раздувать слишком большой скандал руководство института не хотело  — это могло повредить репутации самого научного учреждения. Поэтому Луизе предложили уйти с работы «по собственному желанию». Что же касается «находки»  — она останется в институте. Никакой исторической ценности она, само собой, не представляет. Но о том, чтобы отдать незадачливой фальсификаторше «плоды её труда» не может быть и речи.
        Уйти из института Луизе, конечно, пришлось. Но сдаваться так просто Шварц не собиралась. Она догадывалась, что если артефакт не забрать из института, то со временем  — и, возможно, довольно скоро  — он исчезнет бесследно. Поэтому приложила все усилия, чтобы вернуть его себе.
        Для этого пришлось пойти на немалый риск: связаться с профессиональным вором, умыкнувшим не одно произведение искусства из знаменитых музеев мира. На оплату его «услуг» ушли почти все луизины сбережения. Зато под прямое подозрение она не попала. Вместе с её вещью грабитель прихватил немало других, куда более «подлинных». Всё выглядело так, что «подделка» украдена заодно с остальными предметами.
        Полицейское расследование успехом не увенчалось. Луиза знала это с чужих слов, потому что даже как свидетель по этому делу не проходила.
        Но хранить артефакт у себя дома было всё-таки опасно. Да и бессмысленно. В тот же день как получила его из рук грабителя, Луиза позвонила Майклу Мэйнлоу и договорилась о встрече. Об этом человеке она тогда знала не так-то много. Но была уверена: он не назовёт её находку подделкой только потому, что подлинной она «не должна быть».
        У Гордона Рэйли, скорее всего, тоже были свои причины оставить работу в пресс-службе уиллоугардского автомобильного завода «Лоулэйк» и начать оказывать помощь организации, которой три дня отроду, и которая собирается заниматься исследованиями неизвестно чего. Но об этих причинах Гордон продолжал молчать даже после того, как их с Майклом отношения переросли в настоящую дружбу, скреплённую годами.
        Так, усилиями Мэйнлоу, Рэйли и Шварц и появился исследовательский центр уфологии и парапсихологии «Поиск». У Луизы остались контакты в научных кругах  — несмотря ни на какие сплетни, не все друзья и знакомые от неё отвернулись. У Гордона были связи со средствами массовой информации. Не в последнюю очередь благодаря его таланту пиарщика, центр со временем стали воспринимать если не как действительно серьёзную организацию, то хотя бы как организацию, имеющую право на существование. Появились желающие помогать в работе, стали поступать сообщения о самых разных происшествиях и фактах, которые могли стать для центра предметом изучения. Конечно, многие из них оказывались «ложной тревогой». Но были и по-настоящему любопытные случаи. Кроме того, благодаря Луизе группе «Поиска» удалось побывать в экспедициях на плато Наска и в Мохенджо-Даро. Постепенно накапливался материал для исследования.
        Не обходилось, правда, и без неприятностей. У Майкла появился личный недоброжелатель. Осложнялась проблема тем, что недоброжелатель был полицейским.
        Впервые пути Мэйнлоу и детектива Хантинга пересеклись, когда Майкл собирал информацию о загадочном исчезновении женщины по имени Марта Джинджер. Точнее, загадочным это исчезновение считалось только поначалу, пока подруга Джинджер утверждала, что Марту похитили, и не иначе как пришельцы. (Тогда, за девятнадцать лет до появлении на Земле гио, пришельцы ещё относились к области загадочного).
        Брайан Хантинг был уверен, что Марта сбежала с любовником. И в итоге оказался прав. Майклу, желавшему знать о ходе расследования, детектив намекнул, что совать нос не в своё дело без всяких на то полномочий может быть опасно.
        Как назло, к следующему же инциденту, заинтересовавшему «Поиск», Брайан Хантинг снова имел самое непосредственное отношение.
        Никакого «паранормального» подтекста в преступлении и на этот раз не обнаружилось. Человек, рассказывавший, что грабители с помощью телепатического внушения заставили его открыть дверь квартиры, оказался психически больным. Плохо было то, что найти виновных в краже Хантингу так и не удалось. Он был зол и, столкнувшись с Мэйнлоу возле дома потерпевшего, сделал последнее предупреждение.
        Но Майкла не так легко было напугать. Когда в Уиллоугарде подряд произошло три убийства, которые в прессе объявили «ритуальными», Мэйнлоу просто не мог не попытаться выяснить хотя бы какие-то подробности. Только после того, как Хантинг напрямую заявил, что если увидит Майкла вблизи какого-нибудь из мест преступлений, непременно арестует по обвинению в убийствах, Мэйнлоу вынужден был отступить.
        Но вскоре всё изменилось.
        Пресса ещё не успела сообщить, чем закончилось дело серийного маньяка, когда Хантинг позвонил Мэйнлоу.
        — Удивлён вашим вниманием, детектив,  — довольно холодно заметил Майкл.  — Насколько помню, в неположенных местах я в последнее время не появлялся.
        Проигнорировав колкость, Хантинг попросил о встрече, и Майкл согласился.
        — Буду честен, Мэйнлоу,  — начал детектив, сидя напротив Майкла в его кабинете,  — я всегда считал вас в лучшем случае клоуном, а в худшем  — сумасшедшим. Но сейчас у меня такое ощущение, что я сам схожу с ума…
        Как выяснилось, недавно Хантингу на работу позвонила женщина, которая назвала ему имя убийцы, место, где он будет подстерегать очередную жертву, и объяснила его мотивы.
        — Вы каждый раз находите на асфальте или на стенах рядом с телами убитых одинаковые рисунки,  — сказала женщина,  — собаку и весы. И надписи  — «canis» и «libra», «собака» и «весы» по-латыни. Вы думаете, убийца, возможно, имеет отношение к какому-нибудь мистическому обществу, которое используют такую символику. Или что он помешан на идее преданности и справедливости, и считает себя мстителем кому-то за что-то. Но это ошибка. Он родился в год собаки по восточному календарю, в конце сентября, под знаком весов. Всю жизнь его преследуют неудачи. Он видит врагов в людях, рождённых в тот же год и месяц, считает, что они украли его счастье, понимаете? Обратите внимание на возраст погибших: двое ровесников, один на двенадцать лет старше. Дни рождения у всех приходятся на конец сентября или начало октября.
        Хантинг слушал звонившую, не перебивая. И продолжал молчать, когда она сделала паузу, ожидая вопроса. Тогда женщина продолжила сама:
        — Вы, конечно, уверены, что я либо говорю неправду, либо знакома с этим человеком. Это не так. Нам с вами лучше встретиться лично. Я рада бы приехать, но, к сожалению, не могу. Приезжайте вы. Только поторопитесь. Следующее убийство он наметил на завтрашний день.
        По адресу, названному женщиной, находился пансионат «Милосердие» для людей, которые не в состоянии заботиться о себе самостоятельно. Звонившая, Лаура Бейтс, оказалась слепой парализованной женщиной семидесяти девяти лет. Телефонный номер для неё набирала медсестра, она же держала трубку около её уха.
        Хантинг сидел в палате Лауры, ощущая себя полным идиотом.
        — Я понимаю, детектив, что вы чувствуете,  — произнесла женщина.  — Единственное возможное объяснение для вас  — что я сговорилась с преступником. Может, заплатила ему и захотела прославиться как ясновидящая…  — на губах Лауры появился слабый намёк на улыбку.  — Но поговорите с медсёстрами, с директором пансионата. Этого не просто не было, этого не могло быть. У меня к вам всего одна просьба: предотвратите новое убийство.
        С медсёстрами и руководством Хантинг поговорил. И выяснил, что паралич поразил Лауру одиннадцать лет назад, слепота  — через два года после этого. А вот глухонемой она была всю жизнь, с рождения. Всю жизнь  — до вчерашнего дня.
        — Это очень удивительный феномен, детектив,  — сказал, кивая в подтверждение своих слов, директор «Милосердия».
        — Это чудо,  — сказала медсестра, помогавшая Лауре звонить по телефону, и перекрестилась.
        На следующий день Хантинг вернулся в пансионат. Он хотел сообщить Лауре, что преступник арестован на том самом месте, которое она указала, около парка «Айленд». Человек, на которого он собирался напасть, не пострадал. Убийца признался во всём и назвал те самые причины… Но сообщить не удалось ничего. На рассвете Лаура Бейтс скончалась.
        Вскоре после разговора с Мэйнлоу Брайан Хантинг уволился из полиции и стал сотрудником исследовательского центра «Поиск».


        Но, возможно, несмотря на все усилия организаторов исследовательского центра, в глазах большинства он так и оставался бы учреждением весьма сомнительным, если бы не гио. Визит пришельцев повлиял на многое, в том числе и на судьбу центра. Как минимум одна из областей его деятельности оказалась не иллюзорной, а вполне реальной. Кто назовёт поиск внеземных цивилизаций лженаукой теперь, когда сорок пять представителей самой что ни на есть внеземной цивилизации постоянно живут в человеческих городах, и ещё несколько сот  — в корабле на орбите?
        Факт появления инопланетян был сам по себе так важен для Мэйнлоу, что вопросами о намерениях гио он поначалу не задавался. Даже в первые дни, когда на Земле творился всемирный переполох, он умудрялся сохранять спокойствие.
        Но со временем вопросы появились. Это было неизбежно.
        Гио утверждали, что до того, как был налажен контакт, они никогда не высаживались на Землю. По их словам, какое-то время за планетой велось наблюдение, и часть так называемых «НЛО» действительно были их исследовательскими зондами. Но не более того. Никаких похищений, никаких опытов над животными и, тем более, над людьми никогда не производилось.
        — Судите сами,  — говорил в своих интервью Фаар и другие представители,  — если бы мы насильно забирали людей, просьба об исследовании человеческой ДНК не имела бы смысла. У нас уже имелось бы достаточно материала.
        — Значит, у вас есть возможность взять у человечества то, что нужно, без каких бы то ни было просьб?  — спрашивали журналисты.
        — Да. Но это неприемлемо. Мы не одобряем насильственных методов.
        — Как же тогда быть со свидетельствами о похищениях пришельцам? Некоторые люди рассказывают такие истории.
        — Не исключено, что эти люди страдают расстройствами психики. Ответить более точно довольно затруднительно.
        У Майкла были основания не верить многим словам пришельцев. Да, можно оставить в стороне истории о похищениях и приземлениях НЛО  — напрямую именно на гио здесь ничто не указывало. Но имелось одно доказательство их недобросовестности, которое оспорить было нельзя.
        Почему гио лгут? И единственная ли это их ложь?..
        Совершенно неожиданно у Мэйнлоу появился шанс лично спросить об этом у одного из пришельцев. Правда, он так её и не использовал.
        Когда из уиллоугардской резиденции сообщили, что представитель Фаар желает узнать о деятельности исследовательского центра и увидеться с его руководителем, Луиза Шварц стала убеждать Майкла под любым предлогом отказаться от встречи.
        — Они что-то подозревают! Откуда-то им стало известно…
        Зная, что Луиза часто бывает излишне подозрительна, Мэйнлоу постарался её успокоить:
        — Это маловероятно, Лу. Сообщить им мог бы только кто-то из нас, а среди нас болтунов нет. Думаю, всё объясняется гораздо проще. Не забывай, что кроме пришельцев мы изучаем и людей. Человеческие возможности, которые считаются необыкновенными. Гио тоже интересуют люди. В этом, по-моему, всё дело.
        — Значит, ты согласишься встретиться с Фааром?
        — Конечно. Не только у него ко мне, но и у меня к нему есть вопросы…
        — Майкл, я бы не советовал задавать их ему,  — сказал Брайан Хантинг.  — Это поставит тебя под удар.
        Но в конечном счёте остановило Мэйнлоу другое. Вместе с ним под удар попала бы вся команда «Поиска», а этого он допустить не мог. Встреча с представителем состоялась, но главный вопрос так и не прозвучал.


        После того, как Мэйнлоу побывал в гиотской резиденции, популярность центра возросла ещё больше. Корреспондент «Уиллоугардского обозрения» даже взял у Майкла интервью.
        — Мистер Мэйнлоу, вы называете себя специалистом по уфологии и парапсихологии?  — начал он беседу.
        — Да.
        — Не лучше ли было назваться, к примеру, специалистом по астрономии и психологии?
        — Зачем, если я таковым не являюсь?
        — Но уфология, летающие тарелки  — всё это не внушает доверия…
        — Какого чёрта?  — взорвался Майкл.  — Инопланетяне уже полгода на Земле, а вам до сих пор что-то не внушает доверия!
        Положение спас вовремя подоспевший Гордон Рэйли. Благодаря ему интервью всё же состоялось, и чрезмерных эмоций в окончательном варианте статьи не было.
        На сайт «Поиска» стало приходить много самых разных сообщений. Писали сторонники гио, одобрявшие деятельность Мэйнлоу, потому что люди и пришельцы должны налаживать взаимодействие, и сторонники, осуждавшие его  — потому что человеку со своим жалким разумом ни к чему соваться в дела высших созданий. Писали противники гио, которые поддерживали Майкла (надо разоблачить грязные делишки инопланетян!), и противники, обвинявшие сотрудников «Поиска» в том, что они «подпевают» пришельцам.
        Такая путаница мнений возникала из-за того, что Майкл старался сохранять нейтралитет. Прежде всего он был исследователем, для него важнее не «разоблачать» или «подпевать», а узнать правду.
        И однажды ему в голову пришла идея, как это можно сделать. Или хотя бы попытаться сделать. Необходим эксперимент.
        Больше всего Мэйнлоу хотелось бы самому стать его участником, а не просто наблюдателем. Но здесь нечего было льстить себе надеждой: Майкл давно и наверняка знал, что у него экстрасенсорные способности отсутствуют напрочь.

        3. Дядя и племянник

        В уиллоугардском аэропорту «Нордвинд» Мэйнлоу встретил Брэдли прямо у трапа самолёта. Знакомство по фотографиям и единственный разговор по видеосвязи  — вещи не слишком надёжные, тем более когда вокруг столько народу. Но всё-таки они узнали друг друга.
        — Здравствуйте…  — голос Фолио прозвучал не особо уверенно.
        — Здравствуй, Брэдли. Не надо этого «вы».
        Аэропорт они покинули на «Ягуаре» Майкла. Из окна автомобиля Брэдли смотрел на проносящиеся мимо дома, улицы, площади и парки Уиллоугарда. Всё незнакомое, непривычное. Не верилось, что этот город может быть ему родным.
        По дороге Майкл исподволь разглядывал племянника. Сходство с Майей у Брэдли проявлялось больше в нижней части лица: округлый подбородок, почти по-детски капризные губы. Но присутствовала и фамильная черта, отличающая всех Мэйнлоу: светлые, ясные глаза. А вот тонкий нос с лёгкой горбинкой  — это явно от отца.
        — Брэдли, куда ты сейчас хочешь поехать?  — спросил Майкл.
        — Думаю, в отель. Нужно устроиться где-нибудь, пока не найду более-менее постоянное жильё.
        Мэйнлоу помолчал, прикидывая что-то в уме. Потом сказал:
        — Давай сделаем вот как. Рядом с моей квартирой есть ещё одна, поменьше. То есть, это как бы часть моей квартиры, потому что вход туда из общего коридора, но комнаты отдельные. Я ими не пользуюсь. Ты можешь пожить там первое время, или остаться, на сколько захочешь.
        — Думаю, мне это подойдёт. Если не помешаю…
        — Да о чём ты, брось. Да, забыл сказать: живу я в том же доме, где находится мой центр. Только в него дверь с улицы, а в квартиру  — со двора.
        — Тогда, может, заодно покажешь мне и центр?
        — Конечно.
        Приглашение Фолио принял не из одной лишь вежливости. Майкл произвёл на него хорошее впечатление. И почему отец называл его сумасшедшим?.. Видимо, между ними была какая-то давняя неприязнь.
        Мэйнлоу, со своей стороны, неожиданно почувствовал, что рад приезду племянника больше, чем сам того ожидал. Да, единомышленники и друзья у него всегда были, но и одиночества в жизни оставалось предостаточно. Часто получалось так, что отношения с близкими людьми складывались хуже, чем с теми, с кем кровные узы не связывали. Может, хотя бы теперь у него появится по-настоящему родной человек.

* * *

        Обычно Брэдли нелегко сходился с людьми. Но в исследовательском центре почти сразу со всеми познакомился, приняли его по-доброму, и никакой скованности он не ощущал. Да и сфера деятельности «Поиска» равнодушным его не оставила. Поначалу он думал, что заинтересованность придётся изображать, но понял вдруг, что она появилась сама по себе, без всякого притворства. Не прошло и нескольких дней, как Фолио вызвался помогать в какой-нибудь работе, пусть даже самой простой, не требующей специальных знаний и навыков. Майкл посоветовался с коллегами и поручил племяннику разобрать кое-какие бумаги и электронные документы, касавшиеся первых расследований и экспериментов «Поиска». У других сотрудников центра до этих архивов никак не доходили руки, но привести их в порядок было бы полезно.
        Брэдли просмотрел немалое количество информации, где речь шла о необыкновенных способностях людей, странных происшествиях и таинственных находках. Однажды, когда они с Мэйнлоу вдвоём обедали в кафе через дорогу от «Поиска», Фолио спросил:
        — Майкл, почему ты начал заниматься всем этим? Тайнами, для которых трудно найти объяснение, и всяким таким?..
        Мэйнлоу поразмыслил немного, размешивая сахар в кофе.
        — Наверное, поначалу из-за Билли. А потом дальше как-то само пошло.
        — Кто такой Билли?
        — Когда-то он был моим школьным приятелем. Тогда, лет в семь-восемь, я не слишком задумывался, почему Билли никогда не учит уроки, но отвечает на пятёрки, не знает правил, но пишет без ошибок и любые задачи решает с лёгкостью. Точнее, иногда задумывался и, бывало, спрашивал его. Но не считал его ответы такими уж невероятными. Билли говорил, ему не нужно заучивать, что написано в учебниках, он и так всегда может это прочитать. Даже когда учебник закрыт. А ещё может списать контрольную у отличника, не заглядывая в его тетрадь. Или «подсмотреть» правильные ответы в записях учителя. Не то чтобы я совсем не удивлялся словам Билли, но не так, как удивился бы на моём месте взрослый. Это было здорово, мне самому хотелось так же  — вот и всё. Может, если бы в то время мы с Билли расстались  — перешли в разные школы, например,  — со временем я бы просто обо всём забыл. Но получилось не так…
        — Вы дружили до взрослого возраста? И ты понял, что этот Билли  — необыкновенный человек?
        — Нет. Когда мы учились в третьем классе, Билли исчез. Мать послала его в магазин за продуктами, он ушёл, и больше его никто никогда не видел. Все решили, что он отправился купаться на реку и утонул. Только ни тела, ни оставленных на берегу вещей так и не нашли. Эта история стала первым случаем, который мы в «Поиске» попытались расследовать.
        — И как, удалось узнать, что случилось с Билли?
        — Нет.


        Но при всём своём искреннем интересе к работе центра, о цели приезда в Уиллоугард Брэдли не забывал. Похоже, зря он опасался того, что сотрудники «Поиска» могут оказаться помешанными на идее гиотского превосходства. На таких фанатиков они совсем не были похожи. Но всё-таки Брэдли понимал, что и о самом Майкле, и о центре знает ещё слишком мало. Скорее чувствовал, чем догадывался, что Мэйнлоу и его единомышленники ведут какие-то исследования, в которые его, Фолио, посвящать не спешат. Конечно, они могут и не иметь никакого отношения к инопланетянам. Но кто знает?.. Стоит ли ему открывать свои карты?
        Скорее всего, эти сомнения продолжались бы ещё долго, но разрешить их помог случай. Брэдли был из тех людей, которые не могут слишком долго скрывать своих истинных намерений. То, что на уме, раньше или позже оказывалось у него и на языке.
        Однажды под конец рабочего дня он зашёл в кабинет Мэйнлоу, когда тот смотрел онлайн выпуск новостей. Показывали отрывок из сегодняшней пресс-конференции представителя Фаара. Он говорил о совместном проекте людей и гио по разработке лекарства от лейкемии.
        — Господин Фаар,  — поинтересовался кто-то из приглашённых,  — для испытаний нового средства потребуются добровольцы. Как будет решаться этот вопрос?
        — Сначала испытания проведут на специально разработанной электронной биомодели, а затем, действительно, в эксперименте примут участие добровольцы  — больные люди, которые дали на это своё согласие.
        — Но этический аспект…
        Не слушая дальше, Брэдли насупился и выпалил:
        — Наверняка они уже испытали это снадобье втайне, и без всякого согласия. Может, нарочно вызвали у кого-нибудь рак крови  — посмотреть, пройдёт он от лекарства или нет. Для гио главное  — не допустить, чтобы их очередное благодеяние закончилось провалом.
        Брэдли сообразил, что, возможно, сболтнул лишнее. Но было поздно. Майкл отреагировал мгновенно:
        — Ты правда так думаешь?
        Фолио помедлил, но что толку теперь пытаться кривить душой?..
        — Да.
        Но Мэйнлоу и не подумал сердиться и отчитывать племянника за недоверие к высокоразвитой расе гио. Сказал только:
        — Думаю, Брэдли, нам с тобой надо кое-что обсудить. Ты садись, не стой. Хочешь чего-нибудь выпить?
        — Вообще-то я не пью,  — пожал плечами Фолио.  — Точнее, решил, что не буду пить, когда собирался уйти в монастырь. Но теперь, наверное, это не имеет значения.
        — Если не имеет, то немного пива придётся кстати. Время уже шестой час, можно считать, что мы не на работе.
        Доставая из холодильника бутылки, Майкл подумал: «Собирался уйти в монастырь… Неслабо! Похоже, я ещё многого о нём не знаю».
        Брэдли взял предложенную бутылку. Майкл, вместо того чтобы сесть за стол, направился к двери.
        — Пойдём, чем объяснять на пальцах, я лучше сразу тебе всё покажу.
        Они спустились в цокольный этаж центра, где находились служебные помещения, в том числе небольшое хранилище самых разных артефактов, которые команде «Поиска» удалось собрать за годы работы. В составленном Луизой Шварц каталоге большинство этих предметов были помечены знаком вопроса и словом «предположительно». «Предположительно, обломок неопознанного летающего объекта», «Предположительно, пуля из пистолета, который Дж. Сандерс заставил выстрелить, не прикасаясь к нему»  — и так далее. Лишь несколько вещей у автора списка никаких сомнений не вызывали. Но Брэдли ничего на этот счёт не знал, потому что каталог ему читать не приходилось.
        В хранилище Майкл отпер небольшой сейф. Уже одно это вызывало интерес: все остальные артефакты хранились на стеллажах в обычных ящиках и коробках.
        — Смотри.  — Вынув что-то из сейфа, Мэйнлоу поставил предмет на письменный стол.
        Размерами и формой вещь была похожа сигару. От одного конца до другого её пересекала тёмная полоса, свидетельствовавшая о том, что предмет не цельный, и должен открываться. Что Майкл и сделал. «Крышка» не снималась полностью, только отодвигалась таким образом, что становилась опорой, на которую артефакт можно было установить. Под крышкой имелся рисунок, напоминавший фрагмент древнегреческого орнамента, декоративных «волн»  — меандров. Майкл легко коснулся «волны» пальцем, и предмет засветился несколькими отчётливо различимыми лучами разного оттенка и интенсивности. Через небольшие промежутки времени внутри лучей стали возникать и исчезать голографические символы. Световое представление сопровождалось звуками, которые человек назвал бы музыкой.
        Этот артефакт можно было принять за необычный авангардный светильник, если бы не цвет корпуса и лучей, если бы не форма символов… Похожие знаки можно было увидеть на кораблях гио, внутри зданий, которые строили они на Земле, на предметах их быта. А оттенки неяркого фиолетового, серо-синего и зеленоватого прочно связались в человеческом сознании с гиотской культурой.
        В первый миг, глядя на этот предмет, Брэдли почувствовал почти что восхищение. Но оно тут же исчезло, накатила волна какого-то необъяснимого страха, и почему-то закружилась голова. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы в этот момент не прозвучал чей-то голос, и не рассеял странные, тревожные чары.
        — Двадцать два года назад я нашла её в Ираке, на раскопках древнего города шумеров, Эриду,  — произнесла стоявшая в дверях хранилища Луиза.  — Сейчас это место называют Абу Шахрейн.
        Майкл снова дотронулся до орнамента-«волны». Световые лучи побледнели и погасли.
        — Я решил показать Брэдли книгу,  — сказал, обращаясь к Луизе, Майкл.  — Надеюсь, ты не возражаешь.
        — Не возражаю. Думаю, ему можно доверять.  — Луиза едва уловимо улыбнулась Фолио.  — Два десятка лет, Брэдли, эта вещь хранилась у нас, как экспонат «предположительно» внеземного происхождения. Невозможно было открыть её и понять, что это такое. Но в тот день, когда гио прибыли на Землю, наш экспонат «ожил». Неожиданно легко получилось снять с него крышку. Ну, а для того, чтобы нажать единственную кнопку под ней, большого ума не требовалось.
        — Вы считаете, это книга?
        — Да. Книга, написанная… или, лучше сказать, составленная, образованная, построенная на основе гиотского мыслезнакового языка.
        — Но если она обнаружилась при раскопках древнего города…
        — Значит, гио были в то время на Земле,  — закончила за Брэдли Луиза.  — И, следовательно, они нам врут. Это вам не древние фрески, на которых якобы изображены космические корабли, да Майкл? Мало ли что там нафантазировали художники. А от такого доказательства запросто не отмахнёшься. Не возражаешь?  — женщина указала на пивную бутылку, из которой Брэдли так и не сделал ни глотка.
        — Нет. То есть, да, я из неё не пил, можете взять…
        — Благодарю,  — кивнула Луиза.
        Майкл уселся на стул, развернув его задом наперёд, и облокотился о спинку.
        — Ты знаешь, Брэд, не так давно я встречался с представителем Фааром… Больше всего мне хотелось спросить у него, почему гио отрицают свои прошлые визиты на Землю. Но Луиза, да и все остальные, считают, что это опасно. Я ничего не спросил у представителя. Точнее, спрашивал… но совсем не то.
        — А он? Что он хотел знать?
        Сняв очки, Майкл принялся протирать носовым платком стёкла.
        — Это был немного странный разговор. Даже для разговора двух инопланетян… Представитель задавал вопросы о телепатии, ясновидении и других феноменах. Потом  — довольно осторожно  — о наших исследованиях в области внеземных цивилизаций. Я так и не смог понять, о чём он спрашивал только для отвода глаз, и что на самом деле желал узнать. Может, его интересовал предел возможностей человеческой психики. Может  — известны ли нам какие-нибудь компрометирующие факты о гио… Или что-то совсем другое.
        — Что  — другое?
        — Знаю ли я что-то конкретное насчёт посещения Земли другими цивилизациями. Не гио, а кем-то ещё.
        — Странно. По идее, гио должны быть осведомлены о других инопланетянах больше, чем мы. В конце концов, кто из нас владеет технологией межзвёздных полётов?
        — Примерно то же я сказал представителю. Но он предпочёл не развивать тему.
        — Одним словом, вам обоим было, о чём умолчать,  — подвела итог Луиза.
        — Верно,  — подтвердил Майкл.  — Слишком много тайн… А значит, нужны разгадки. Гиотский язык, мыслезнаки  — вот что сейчас интересует нас в первую очередь, Брэд.
        — Что в нём интересного, если его и языком-то можно считать только с натяжкой? Мы ни читать, ни разговаривать на нём не способны.
        — Так утверждают гио,  — напомнил Майкл.  — И это может оказаться неправдой.
        — По-твоему, у людей есть шанс понять мыслезнаки?
        — Думаю, не у всех людей… возможно, у телепатов.
        — Или экстрасенсов?
        — Да. Сложно делать какие-то выводы о том, природу чего ты не понимаешь. А природа мыслезнаков нам неизвестна, гио слишком мало об этом говорят. Но всё-таки я предполагаю, что мыслезнаковое общение хотя бы отдалённо напоминает телепатию и сверхчувственное восприятие. Пусть и не совсем  — иначе гио не нуждались бы ни в каких технологических средствах связи, а они используют связь прямого потока,  — но отчасти. Можно надеяться, что у человека, который обладает экстрасенсорными способностями, получилось бы, скажем, прочесть вот эту книгу,  — Майкл указал на находку Луизы.  — Да и не только её…
        — Понял,  — кивнул Брэдли.  — Я где-то слышал, что мыслезнаки позволяют хранить информацию как бы на разных уровнях… Вроде, даже в виде какой-то энергии. В общем, я не очень точно помню… Но в любом случае было бы здорово узнать, о чём пришельцы говорят между собой. И что от нас скрывают. Много бы тогда, наверное, обнаружилось вранья! Стали бы они предлагать все эти свои блага в обмен на немного генетической информации! По-моему, цели у них совершенно другие. Может, им нужна Земля, потому что их планета превратилась в пустыню. Или люди для них  — подходящая рабочая сила…
        Брэдли впервые открыто высказал всё, что думает о пришельцах, перед Майклом и Луизой. И так разошёлся, что те удивлённо переглянулись. Лишь заметив это, Фолио, наконец, замолчал.
        — Хм-м,  — кашлянул Мэйнлоу,  — действия гио, конечно, можно не одобрять. Но для человека, который собирался стать буддийским монахом, ты не слишком-то терпим, а?
        — Ты ничего не знаешь, дядя!  — запальчиво воскликнул Фолио.  — Гио убили моих родителей!
        — Но…  — Майкл запнулся, не зная, что сказать.
        — В газетах написали, они погибли при испытаниях нового двигателя. Не уточнили, что это был двигатель для первого сэнсолета, основанный на гиотской технологии. В нём использовалась их чёртова предэнергия!
        — Пусть даже так,  — тихо сказала Луиза,  — несчастье, скорее всего, было случайностью. Какая выгода гио его подстраивать?
        Наверняка Луиза была права. Но легче от этого не становилось.
        — Мне всё равно,  — помотал головой Брэдли.  — Это сделали они, или это произошло из-за них… Знаете, если начистоту  — я уж всё скажу  — когда я сюда к вам ехал, надеялся… Ну, раз пришельцы проявляют к центру интерес  — может, удастся и мне встретиться с гио. С этим представителем, например, с которым ты, Майкл, разговаривал…
        — Я был в резиденции всего раз, Брэд,  — пожал плечами Майкл.  — Я не министр, не политик  — короче говоря, не особо важная персона. Не я назначил гио встречу, а он  — мне. Но зачем тебе видеться с Фааром? Что ты… собираешься сделать?
        — Можешь не опасаться,  — усмехнулся Брэдли,  — ничего экстремистского. Как бы я к ним ни относился, на такое у меня духу не хватит. Если честно, сам не знаю  — зачем. Просто посмотреть в глаза этим существам… Не знаю.
        — Наверняка обещать ничего не могу, но, мне показалось, интерес Фаара к центру далеко не исчерпан… Если представится случай, как сотрудника «Поиска» мы можем отправить тебя на аудиенцию. Так что, не исключено, ты действительно сможешь один на один поговорить с гио…
        — Свою очередь я тебе с радостью уступлю,  — заявила Луиза.  — У меня встречаться с инопланетянами нет никакой охоты.
        После откровенного разговора на душе и у Брэдли, и у Мэйнлоу полегчало. Никаких недоговорённостей между ними не осталось.


        Теперь Фолио знал, что основные усилия исследовательского центра направлены на то, чтобы найти подходящую кандидатуру для чтения  — или разгадки  — мыслезнаков. В «Поиск» и прежде могли обращаться все, кто желали проверить себя на наличие экстрасенсорных способностей. Сейчас Майкл старался, чтобы об этой возможности узнало как можно больше людей. Конечно, истинные цели программы станут известны только одному человеку, у которого действительно обнаружится склонность к сверхчувственному восприятию. Но чем больше желающих испытать себя, тем выше вероятность добиться положительного результата.
        Кроме этого, расшифровкой мыслезнаков занимался Кристофер Грин, программист «Поиска». Правда, материалов в его распоряжении было мало. Помимо книги, имелась всего одна запись мыслезнакового «диалога» гио, точнее, его звукового уровня. Перед встречей с Фааром Майкл включил диктофон на своём телефоне. Во время их разговора представителю по прямопоточной связи поступил срочный вызов с главного корабля. Просить посетителя выйти было бы невежливо, и Фаар общался с другим гио при Майкле.
        Работу Кристофера затрудняло то, что и графические символы, и звуки в мыслезнаковом языке имели второстепенное значение. Затрудняло настолько, что, по словам самого Грина, попытки расшифровки представляли собой путешествие из одного тупика в другой.
        — Вот если бы мне раздобыть гиотский компьютер  — или как там у них называются такие машины  — дело бы пошло,  — часто повторял Кристофер.  — Проблема не в мощностях, а в способе мышления. Разум машины отражает разум её создателей. Разгадывать древние человеческие языки может помочь наш компьютер, но для гиотского нужен гиотский…
        Сама книга в счёт не шла. Грин думал, что это воспроизводящее устройство, которое собственным «интеллектом» не обладает. А заполучить полностью гиотскую «разумную» технологию не представлялось возможным. Пришельцы охотно делились познаниями для создания «гибридов» на основе собственных и человеческих разработок, вроде тех же сэнсолётов или прямопоток-фонов. Но в чистом виде свои изобретения людям не передавали, объясняя это фактором «специализации». Поэтому Майкл возлагал больше надежды на поиски телепата, чем на труд Грина, хотя в своей области Кристофер был действительно талантлив.
        Сложность заключалась в том, что у многих, кто обращались в «Поиск» в расчёте открыть у себя необыкновенный дар, обнаруживались не экстрасенсорные способности, а мания величия или психические расстройства. Как-то Майкл признался Брэдли, что последнего настоящего телепата встречал три года назад.
        — Так, может, стоит сейчас с ним связаться?  — предложил Фолио.
        — Не выйдет, если только для начала не найдём медиума,  — без малейшего веселья пошутил Мэйнлоу.  — Рэндольф и тогда-то уже был горьким пьяницей, а спустя ещё немного упился до смерти.
        Но, так или иначе, кандидаты в экстрасенсы время от времени появлялись. Сначала всех их направляли к Хантингу, который проводил первые тесты с генератором случайных чисел, старыми добрыми картами Зенера и сенсорной депривацией (как Брэдли узнал, этим мудрёным словосочетанием именовалось лишение органов чувств внешнего воздействия  — то есть обычная повязка на глаза или наушники). Удачно выполнившие все эти задания должны были перейти на следующий этап, ответственным за который был Майкл. Здесь претендента ждали испытания по способу «ганцфельд», или «пустого поля», с использованием белого радиошума и специальных очков, а также по некоторым другим методикам, разработанным самим Мэйнлоу. Но большинство кандидатов до второй ступени не добирались. Брайану приходилось благодарить их и вежливо прощаться.
        Брэдли, желая приносить «Поиску» пользу не только раскладыванием по местам старых бумаг, предложил Хантингу свои услуги в качестве ассистента. Он мог бы, скажем, помогать в ходе тестов и фиксировать результаты. Брайан ничего против этого не имел, потому что кроме «экстрасенсорных» испытаний, у него в центре были и другие обязанности, по большей части связанные с расследованием разных загадочных происшествий.
        Майкл желанию племянника включиться в работу более активно мог только порадоваться. Тем более что Брэдли для неё вполне подходил, не был ни чересчур легковерным, ни абсолютным скептиком. Неудачи не заставляли его отчаиваться, кажущийся близким успех  — впадать в эйфорию. Он не отметал никаких возможностей заранее, просто потому что считал их «нереальными». А деятельность «Поиска» в целом стал воспринимать так же естественно, как если бы тут изучали что-то самое что ни на есть объективно воплощённое, вроде жизни морских птиц или болотных лягушек, только гораздо интереснее.
        Невероятного в общем смысле слова для него как будто не существовало. Но уж если приходилось сталкиваться с обманом, он всегда старался его разоблачить. Например, когда они с Майклом поехали за город, чтобы осмотреть круг, таинственно появившийся за одну ночь на пшеничном поле, именно Фолио первым заметил следы от ботинок на том участке круга, куда, по свидетельствам очевидцев, с момента его обнаружения никто не заходил.
        Лишь когда дело тем или иным образом касалось гио, Брэдли терял всю свою рассудительность и готов был обвинить пришельцев в каких угодно грехах. Майкл, которому нередко приходилось ставить общепринятые мнения под вопрос, невольно задумывался: может, племянник прав, и напрасно большинство считает человеческо-гиотские отношения благом для людей?..


        Но вопреки неприязни Фолио и сомнениям Майкла, положение пришельцев на Земле становилось всё более прочным. В Интернете и печатных газетах постоянно появлялись сообщения о новых совместных проектах, по телевидению часто транслировали пресс-конференции инопланетных представителей и репортажи об их встречах с политиками, бизнесменами и деятелями культуры из разных стран.
        Желающих выявить у себя талант телепата со временем становилось всё меньше. А те, кто всё-таки приходили в «Поиск», один за другим проваливали первые же тесты. Казалось, рассчитывать на удачу вообще не приходится. От таких мыслей у Брэдли каждый раз разбаливалась голова.
        Но как-то в один день появились сразу три кандидата  — немолодая слепая на один глаз женщина, темнокожий парень, ровесник Фолио, и девушка, похожая на латиноамериканку, которая показалась Брэдли ужасно красивой. Когда испытания были закончены, ни Брэдли, ни Брайан не могли скрыть радостного удивления: участники показали достаточно высокие результаты. Всех троих можно было направить к Мэйнлоу.
        Ближе к вечеру Брэдли поспешил к Майклу  — узнать, прошёл ли кто-нибудь из претендентов тесты второй ступени.
        — Да,  — кивнул Мэйнлоу,  — похоже, нам наконец-то повезло.
        — Серьёзно?  — обрадовался Брэдли.
        Мэйнлоу улыбнулся:
        — Ну не стану же я шутить такими вещами!
        — И кто?  — про себя Фолио надеялся услышать то самое имя, но часто ли случается двойное везение?..
        — Анастейша Нови.
        С ума сойти! Она! Красивая девушка с длинными волнистыми волосами.
        Мэйнлоу то ли не заметил, как просияло при его словах лицо племянника, то ли сделал вид, что не заметил.
        — Назавтра я назначил ей первый опыт с мыслезнаками.
        — А можно мне будет присутствовать при испытании?
        — Конечно.

        4. Экстрасенс

        Но принять участие в опыте Анастейше Нови было не суждено.
        Утром следующего дня в дверь кабинета Мэйнлоу постучали. Отвлёкшись от разговора с Брэдли  — они как раз обсуждали работу, которую сегодня предстояло проделать,  — Майкл произнёс:
        — Войдите!
        Дверь отворилась. На пороге стояла девушка, одетая в лёгкое белое платье, толстые серые чулки выше колен и ботинки на протекторной подошве.
        — Вам нужен экстрасенс,  — сказала посетительница. Её слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение.
        — Да, мисс, тестирование проводит мистер Хантинг, его кабинет дальше по коридору,  — принялся объяснять Майкл.
        — Подождите, профессор,  — девушка со значением подняла указательный палец,  — сначала я поговорю с вами, а уж потом, если нужно, пойду к мистеру Хантингу.
        Заметив, что Брэдли и Мэйнлоу смотрят на неё немного странно, она притопнула одним из своих «армейских» ботинок, и добавила:
        — Мне надо держать ноги в тепле. В Уиллоугарде лето жарче, чем в Гардабайре, но по утрам всё равно прохладно.
        — Мисс, вы неправильно поняли…
        — Нет, я правильно поняла. Вы ищите экстрасенса, чтобы понять гиотский язык мыслезнаков и узнать о намерениях пришельцев.
        Майкл и Брэдли переглянулись. Не верилось, что кто-то из команды «Поиска» треплет языком направо и налево…
        — Вы что-то путаете,  — кашлянув, сказал Майкл  — просто чтобы хоть что-то сказать.
        — Да нет же!  — тонкие брови девушки страдальчески изогнулись.  — И почему люди вечно не верят друг другу? Хотите в чём-то обличать гио, а сами-то! Человек вам ничего плохого не сделал, как раз наоборот, а у вас тут же какие-то подозрения! Сразу думаете, у меня что-то плохое на уме!
        Ну вот, очередная неуравновешенная личность. В практике «Поиска» это дело не редкое. Надо как-нибудь по-хорошему её выпроводить. Но сначала выяснить, откуда ей всё известно…
        — Успокойтесь, мисс… как вас зовут?
        Девушка помедлила, как будто и не хотела уже отвечать. Но всё-таки назвала имя:
        — Лотос.
        — Так вот, мисс Ло… Постойте… как вы сказали? Неужели… Нет, этого не может быть! Вы та самая Лотеция Хелла из Исландии?
        — Да, я Лотос Хелла, но из Исландии, как видите, я уехала, чтобы увидеться с вами. Кстати, не вам бы, профессор Мэйнлоу, говорить, что чего-то быть не может. А такая известность, наверное, должна льстить мне…
        Произнеся эту речь, Лотос Хелла уселась на стул. И лишь после этого Майкл запоздало пригласил:
        — Да, да, присаживайтесь…
        Разволновался он не на шутку. Это было так непохоже на его обычную уравновешенную манеру поведения, что Брэдли только и оставалось переводить удивлённый взгляд с гостьи на Майкла.
        — Почему вы сразу не сказали, кто вы?  — никак не мог успокоиться Мэйнлоу.  — Я и надеяться не мог, что однажды с вами встречусь!
        Брэдли окончательно перестал что-либо понимать.
        — Может, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
        — Что происходит? Самая большая удача в моей жизни!  — воскликнул Майкл.  — Брэдли, будь другом, налей нам всем чаю… или кофе?  — он вопросительно глянул на Лотос.
        — Лучше чай.
        — Мы можем ей доверять?  — Брэдли было неловко задавать этот вопрос при девушке, но другого выхода он не видел.
        — Абсолютно,  — поспешил подтвердить Майкл.
        — Хорошо… А почему? Я всё же надеюсь, меня введут в курс дела.
        — Конечно, Брэд,  — заверил Майкл.  — Только включи, пожалуйста, чайник. И достань чашки. Название «Бирюзовый свет» тебе о чём-то говорит?
        — Нет.
        Мэйнлоу сделал паузу. По выражению его лица можно было предположить, что только тактичность помешала ему произнести что-нибудь вроде «тяжёлый случай».
        — Ладно, не важно,  — сказал он.  — Слушай. Все, кем до сих пор приходилось заниматься вам с Брайаном  — не совсем те люди, которые нам нужны. Оскорблять их я ни в коем случае не хочу… Но надо называть вещи своими именами. К нам обращаются дилетанты, начинающие, или вовсе случайные персонажи. Но есть и другие. Им не нужно ничего выяснять, не нужно участвовать ни в каких тестах  — им это неинтересно. У них своя жизнь, свой мир, свой круг общения… Мне давно известно о существовании нескольких… организаций…
        — Не перегибайте, профессор Мэйнлоу. У нас нет организаций. Так можно договориться до тайных обществ и прочей ерунды.
        — Ладно, я не совсем правильно выразился. Но тем не менее  — есть же «Дети ваджры», «Адамант», и тот же «Бирюзовый свет». Однажды мне посчастливилось познакомиться с Альфой Нирмайей, вы, конечно, знаете, она имеет отношение к «Адаманту»… К сожалению, знакомство была недолгим. Одним словом, Брэд,  — Майкл вспомнил, что начал с попытки растолковать, кто к ним пришёл,  — это неординарные люди. Но все они очень разные… Есть, например, такие, кто работает на правительство…
        — Или на гио,  — тут же предположил Брэдли, ставя на стол чашки с чаем.
        — Я не работаю ни на правительство, ни на гио,  — сухо заметила Лотос.
        — Я не имел в виду вас,  — заверил её Мэйнлоу.  — Просто хочу, чтобы мой племянник примерно понял, о чём идёт речь… Пожалуйста, не обижайтесь.
        — Я не обижаюсь.  — Девушка пододвинула одну из чашек поближе к себе.
        — Брэдли, если мисс Хелла…
        — Лотос.
        — Если мисс Лотос…
        — Просто Лотос.
        — Если Лотос согласится сотрудничать с нами, уверен, нас ждёт успех. Её экстрасенсорный дар  — один из сильнейших в мире.
        — Осторожнее, профессор,  — улыбнулась Лотос,  — вы забываете о своих научных методах. Вы ведь ни разу не были свидетелем проявления моих способностей.
        — Свидетелями были те, кому я склонен доверять. И потом, уже одно то, что вы здесь, и знаете о…
        — Да, я здесь, и знаю, и помогать вам согласна. Иначе зачем было приходить?
        Майкл хотел что-то сказать, но Брэдли перебил его:
        — Вы согласны, всё отлично, но, может, поделитесь  — кто проболтался вам про наши планы насчёт гио?
        — Это так важно?
        — Ну… да.
        — Никто. Профессор Мэйнлоу и другие такие же, как он, стараются узнать что-то о нас, а мы  — о них… иногда. Когда нам это интересно.
        — Постойте… Вы же не хотите сказать, что вот так запросто можете взять и прочитать мысли любого человека?
        — Нет.
        — Но тогда как же…
        — Ваш племянник любознателен, профессор Мэйнлоу,  — сложив руки на груди, заметила Лотос.
        Майкл искоса глянул на Брэдли.
        — Извините его. Не отвечайте, если не хотите.
        — Ну почему же… Нет, у меня не получится просто так взять и угадать, о чём думаете вы или кто угодно другой. Но, приложив некоторые усилия, я могу… скажем, кое-что выяснить.
        Брэдли молчал, не зная, что на это ответить.
        — Давайте обсудим условия нашего сотрудничества,  — воспользовавшись паузой, предложил Майкл.
        — С моей стороны никаких условий не будет,  — сказала Лотос.  — Вы ведь имели в виду деньги, профессор. Но мне вознаграждение не нужно.
        — Но… насколько это будет удобно…
        — Я пришла к вам потому, что разделяю ваше отношение к пришельцам. Или, правильнее сказать, ваше недоверие. Гио недоговаривают слишком многого. Не знаю, верно ли предположение, что экстрасенсорные способности помогут понять мыслезнаковый язык. Но если так, лучшего кандидата, чем я, вам не найти. Это не пустое хвастовство. Лучшие есть, но они к вам не придут. По разным причинам.
        — Вчера мы как раз подобрали одного человека,  — задумчиво произнёс Майкл.  — Но теперь даже не знаю, как быть…
        — Кого, если не секрет?  — поинтересовалась Лотос.
        — Её зовут Анастейша Нови.
        — А, Нови…  — довольно равнодушно протянула Лотос.  — Я немного её знаю. У неё есть способности. Но не очень сильные.
        — Постойте!  — запротестовал Брэдли.  — Больше участников эксперимента  — выше шансы на успех!
        — Больше участников  — выше риск, что об этом эксперименте узнает кто-то, кому знать совсем не обязательно,  — развил мысль Майкл.
        — Нет, подождите,  — не сдавался Брэдли, лихорадочно выдумывая подходящий аргумент.
        Хелла бросила на него быстрый проницательный взгляд и кивнула:
        — Да, она красивая.
        Потом повернулась к Майклу:
        — Но экстрасенс она никудышный.
        — Сразу отказывать ей я не стану,  — решил Мэйнлоу.  — Проведём ещё какие-нибудь исследования, но мыслезнаков пока касаться не будем.
        Лотос поставила на стол пустую чашку.
        — Тогда, может, теперь я встречусь с мистером Хантингом?
        На лице Мэйнлоу отразилось явное замешательство.
        — В вашем случае, думаю, мы можем обойтись без тестирования…
        — Нет,  — Хелла покачала головой.  — Сегодня вы слишком многое готовы принять на веру, профессор. Но лучше пусть всё будет как положено.
        — Да… конечно. Вы правы. Брэдли, проводи, пожалуйста, Лотос.
        По дороге в кабинет Хантинга Фолио не удержался от вопроса:
        — Вы точно не читаете мысли… без всяких особых усилий?
        — Знаете, иногда, чтобы понять, о чём думает человек, не нужны никакие возможности кроме тех, которые есть у каждого. Достаточно сопоставить кое-какие обстоятельства.
        Брэдли замолчал, предпочтя не продолжать разговор.


        Результаты, которые продемонстрировала Лотос в испытаниях, были просто потрясающими. О тридцатипроцентных совпадениях, выявленных у вчерашних кандидатов, Брайан и думать забыл. Хелла безошибочно угадывала числа, генерируемые компьютерной программой, правильно называла изображения на картах, слушая в наушниках громкую музыку, повторяла слова, которые Фолио шёпотом произносил в соседней комнате, с закрытыми глазами читала и угадывала, какие предметы Хантинг держит в руках. Только однажды она сделала довольно длительную паузу перед ответом. Брэдли даже дыхание затаил: ошибётся или нет?
        — Пожалуйста, возьмите вещь в правую руку,  — попросила Лотос.  — Меня отвлекают ваши часы.
        Хантинг поменял кулак.
        — Листок, на котором написано десять-один-один. Написано и зачёркнуто.
        Брайан удивился. Листок, взятый из блока для записей, должен был быть чистым. Но, перевернув бумажку, Хантинг действительно увидел перечёркнутые цифры. Кажется, он сам начал что-то записывать, а потом зачеркнул и положил листок обратно. Мельком глянув на часы, Брайан понял, почему Хелла запнулась. На циферблате светились цифры 10:11.
        Брэдли, сидя за своим столом, наблюдал за тем, как Лотос решает все предложенные задачки  — без видимого труда, но не подчёркивая своим видом или манерой поведения, что всё это для неё чересчур легко и несерьёзно. Она делала это просто как работу, выполнить которую необходимо.
        Внимательнее, чем в кабинете Мэйнлоу, он присмотрелся к внешности Лотос. У неё были чёрные гладкие, расчёсанные на прямой пробор волосы длиной до плеч, и чёрные глаза. Но ничего восточного или испано-итальянского в лице не просматривалось. Кожа была очень светлая, без намёка на загар. Средний рост, фигура  — не полная и не худая. Скорее, не слишком складная фигура подростка, чем взрослой женщины. Но по общему впечатлению возраст ей можно было дать любой  — от двадцати до двадцати пяти.
        Ничего особенного в Лотос, кажется, не было. Или  — почти ничего, кроме её глаз. Под тонкими, словно нарисованными тёмными бровями они выглядели как два чёрных провала в пустоту. В бесконечность. В космос. Ни у кого прежде Брэдли не видел таких глаз.
        Запас заданий, наконец, иссяк. Хантинг объявил, что испытания закончены.
        — Может быть, мисс Хелла, вы умеете что-то ещё?  — сам не зная, зачем, спросил Брэдли. Наверное, чтобы поддразнить её.
        — По-моему, я сделала вполне достаточно,  — пожала плечами Лотос.  — Не будьте таким любопытным.
        — И, кстати,  — продолжала она, когда они вдвоём возвращались к Мэйнлоу,  — раз уж нам предстоит вместе работать, предлагаю перейти на «ты».
        — Хорошо. Но можно ещё один вопрос? Что именно ты думаешь о пришельцах? Просто не доверяешь, или… тут что-то большее?
        — Понравится тебе это или нет, но я чувствую, что люди и гио связаны. Это не обычное сотрудничество или взаимодействие. Другая, очень крепкая, почти неразрывная связь.
        — Они хотят нас уничтожить?
        — Нет…  — помедлив, отозвалась Хелла, и остановилась посреди коридора.  — Не то. Или  — не совсем то… Я не знаю. Поэтому и решила обратиться к гиотскому опыту.
        — Через мыслезнаки?
        — Да. Может быть, эта книга, которая хранится у вас, станет подсказкой.
        — А насчёт книги ты…
        — Нет, хватит вопросов. Пойдём к профессору Мэйнлоу.
        — Почему ты зовёшь его профессором?
        — Я же сказала: хватит вопросов. Потому что мне так нравится.


        Успешно «сдав экзамен» на телепатические способности Майклу, Хелла предложила сегодня же начать опыты с мыслезнаками.
        — Это не будет для вас слишком утомительно?  — озабоченно осведомился Майкл.
        — Нет, не думаю,  — покачала она головой.
        — Что ж… тогда мы можем приступить.
        В своём блокноте Мэйнлоу сделал пометку, что экстрасенсорное восприятие Лотос примерно на шестьдесят пять процентов выше, чем у Анастейши Нови. А ниже записал: «Не забыть  — объявление на сайт, программа поиска экстр. временно приостановлена».

        5. Тайна мыслезнаков

        Сидя за компьютером Майкла, Лотос просматривала графические изображения мыслезнаковых символов, которые имелись в распоряжении «Поиска». Подборка была составлена в основном по фотографиям работающей инопланетной книги, и в меньшей степени  — кораблей и комнат гиотских резиденций, на чьих стенах нередко были изображены мыслезнаки.
        — Похоже, картинки мы можем собирать до бесконечности,  — сказал Майкл.  — Видите, некоторые знаки сходны между собой, но полностью они никогда не повторяются. Либо гиотский «алфавит» невозможно огромен, либо вообще бесконечен…
        Брэдли смотрел на экран из-за спины Хеллы. Созерцание инопланетных закорючек его мнения о пришельцах нисколько не улучшало. Ему одинаково было привычно японское иероглифическое письмо и буквенное европейское, но мыслезнаки не имели ничего общего ни с тем, ни с другим. На первый взгляд они казались как будто проще иероглифов, но по своей сути это было что-то совершенно чуждое человеческому восприятию.
        — Можно взглянуть на книгу?  — спросила Лотос.
        — Да, конечно.
        Поставив книгу на стол, Мэйнлоу включил её. Комнату заполнило фиолетово-синее мерцание.
        — Значит, она начала действовать только после появления гио?
        — Да. Единственный очевидный вывод из этого  — зависимость от расстояния. Скорее всего, источники гиотской предэнергии на борту «Буовиинаа» повлияли на устройство книги. «Зарядили её аккумулятор», если перейти на аналогии…
        После демонстрации книги стали слушать запись диалога пришельцев. Комнату наполнили звуки инопланетной речи  — приглушённые, почти шипящие согласные, сильно растянутые гласные, странные ударения, странные интонации…
        Когда файл закончился, Мэйнлоу с надеждой посмотрел на Хеллу:
        — Ну что? Можно что-то обо всём этом сказать?
        — Не так быстро, профессор. Нужно хорошенько поразмыслить. Когда у меня появится, что сообщить, я к вам приду. Если можно, скопируйте мне эту запись. А заодно и ваш разговор с Фааром. Он ведь у вас тоже сохранился?
        — Да. Я скину вам все материалы.
        Зачем Хелле понадобился весь разговор Майкла с представителем, Брэдли не знал. Но раз Мэйнлоу не спрашивает, не будет задавать вопросов и он.


        Покидая центр, в дверях Лотос чуть не столкнулась с Анастейшей Нови. Было как раз одиннадцать часов  — на это время Майкл вчера назначил её визит.
        — Ты?..  — на лице Нови отразилось удивление и, насколько мог судить Брэдли, спустившийся проводить Хеллу, удивление не слишком приятное.
        — Здравствуй, Стэй,  — сказала Лотос и вышла.
        Её голос прозвучал бесстрастно. Но почему-то Брэдли подумал, что Лотос относится к Анастейше скорее не с ответной неприязнью, а с насмешкой.
        Для Мэйнлоу Анастейша ещё вчера представляла огромный интерес. Но встреча с Лотос так сильно на него повлияла, что теперь ему стало не до Нови. Он поговорил с ней минуту-другую, а потом отвёл к Максу Штейновитсу. Анастейша утверждала, что обладает в том числе и способностями медиума. А Штейновитс одно время пытался найти научное обоснование феномену материализации.
        Такой поворот событий Нови заметно разочаровал. Она рассчитывала, что исследования будет проводить сам Мэйнлоу.
        Пробыв у Штейновитса около часа, Анастейша заглянула в кабинет Хантинга. Но встретиться она рассчитывала явно не с ним, потому что видела, как Брайан куда-то вышел.
        — Можно?..
        — Конечно, заходите,  — пригласил Брэдли, гадая про себя, не прозвучало ли это слишком по-идиотски радостно.  — Выпьете что-нибудь?
        — Не откажусь от кофе.
        — Вы не местный, да? Откуда вы приехали?  — поинтересовалась Анастейша, дожидаясь, пока кофе в её чашке немного остынет.
        — Да, а как вы…  — Брэдли предпочёл не продолжать. Мало ли что там говорила о ней Лотос… Всё-таки среди остальных претендентов по каждому из тестов у Нови были лучшие результаты.
        Впрочем, на этот раз всё объяснилось без парапсихологии. Во всяком случае, Анастейша такое объяснение нашла:
        — У вас акцент. Не сильный, но заметный.
        — Да? А ведь, вообще-то, я как раз местный… То есть, родился здесь. Но долго жил в Японии, только недавно вернулся.
        — Правда? Никогда не бывала в Японии. Может, как-нибудь вы мне о ней расскажете?
        — Ну… если вам действительно интересно…
        — Очень. А я могла бы показать вам Уиллоугард. Этот город мне не родной, но я хорошо его знаю. А вы, наверное, ещё нет.
        — Это точно.
        — Уиллоу  — прекрасный город…
        Брэдли сообразил, что во все глаза пялится на Анастейшу. И она, конечно, это прекрасно замечает. Интересно, сколько ей лет? Наверняка она старше него. Старше и выше ростом, по крайней мере, на каблуках. Но разве это так уж важно?..
        Нови взглянула на часы.
        — Сейчас мне пора идти. Но мы увидимся с вами ещё, правда? После следующей встречи с мистером Штейновитсем я к вам обязательно забегу.
        Ослепительно улыбнувшись, Анастейша поднялась со стула, попрощалась и вышла. Брэдли ещё долго смотрел на закрывшуюся за ней дверь.


        Через три дня в «Поиск» снова пришла Лотос. Фолио увидел из окна, как она поднимается по ступеням, и направился в кабинет Майкла, уверенный, что встретится с ней там. Так оно и вышло.
        Сегодня на Лотос опять было белое платье, но на сей раз длинное, так что есть на её ногах шерстяные чулки или нет  — видно не было.
        Фолио рассчитывал, что Майкл спросит Хеллу, добилась ли она каких-нибудь результатов с мыслезнаками. Но Мэйнлоу почему-то задал совсем другой вопрос:
        — Скажите, Лотос, ваши способности, ваша интуиция  — что они подсказывают вам, когда речь идёт о гио?
        Хелла на минуту задумалась.
        — Они подсказывают, профессор… что причина, из-за которой пришельцы здесь, очень важна. Она даже важнее, чем сам их визит. Это трудно объяснить словами… Я чувствую присутствие силы. Огромной и непонятной силы.
        — Может быть, это гиотская энергия?  — предположил Майкл.  — Мы не знаем её истинной мощи. Возможно, она такова, что в случае конфликта у нас не будет ни малейшего шанса на сопротивление.
        — Вряд ли дело в их энергии.  — Хелла отрицательно покачала головой.  — Это  — выше… Выше нас и выше гио. Более точно сказать не могу, профессор. Эта тайна значительнее, чем разгадка мыслезнаков сама по себе. Другое дело, если мыслезнаки помогут понять её… Но пока я наверняка убедилась лишь в одном: коммуникация между пришельцами действительно происходит не только с помощью звуков голоса. Слушая запись их разговора или глядя на гиотскую книгу, я ощущаю как бы течение, движение информации… Когда представитель Фаар общался с вами, одновременно в его сознании тоже возникали информационные формы, наподобие внутреннего диалога.
        — Как если бы человек разговаривал с самим собой?
        — Вроде того, но сложнее. Как если бы он одновременно усваивал какую-то информацию  — скажем, читал, и в то же время сам сочинял что-то, и что-то записывал, и общался с несколькими собеседниками, и на всём был ясно сосредоточен. Многомерное мышление. Человеческий разум теряется в этой системе. Смысла сведений, которые содержится в вашей книге, или смысла разговора двух гио я понять не могу. Конечно, буду продолжать попытки… Но, боюсь, ваших надежд не оправдаю.
        — Что ж,  — вздохнул Майкл,  — попробовать стоило. Вам, наверное, нелегко пришлось со всем этим…
        Мэйнлоу сказал так потому, что Хелла выглядела утомлённой и осунувшейся. Под её глазами были заметны тёмные круги.
        — Да, устала немного,  — пожала она плечами.  — Но я ведь сама вызвалась решать эту головоломку. Так что грех жаловаться. А сдаваться раньше времени не надо.


        И Хелла действительно не сдавалась  — она явно была не из тех, кто делает это с лёгкостью. Раз за разом она прослушивала запись, проводила часы, сосредотачивая внимание на гиотской книге, расспрашивала Кристофера Грина о его работе, обсуждала с Майклом бесконечные предположения и гипотезы. Брэдли поначалу старался присутствовать при каждом их разговоре, но со временем стал появляться реже.
        К нему часто заходила Анастейша. Несколько раз они гуляли вместе по городу, сидели в кафе возле парка «Айленд», ходили в кино и один раз даже на спектакль в драматический театр, ездили смотреть дворец Брайтона и площадь Семи Ворот. Одним словом, Уиллоугард и в самом деле оказался прекрасным городом, но сама Анастейша интересовала Брэдли гораздо больше.
        О себе Нови рассказывала мало. Фолио знал только, что в Уиллоугард она приехала несколько лет назад, и работала медсестрой в одной из городских больниц. Это была её основная профессия. Кое-какой доход приносили экстрасенсорные способности. Но, по её словам, всё это было ужасно скучно  — домохозяйки, желающие узнать, изменяет им муж или нет, мужья, которых волнует, не завели ли их домохозяйки молодых любовников, и всё в таком духе.
        О таинственных сообществах экстрасенсов, которые упоминал Майкл, Анастейша, вроде бы, что-то знала, но говорила об этом ещё меньше. Несколько раз в её речах проскальзывало явно отрицательное отношение к Лотос. Брэдли догадывался, что антипатия между ними существует уже давно. Теперь же Нови считала, что Лотос отобрала у неё работу в исследовательском центре. В общем, это было не так далеко от истины, но, похоже, Анастейша рассчитывала не просто на какие-то исследования, а на постоянную оплачиваемую должность. Однажды она так и сказала: «У вас ведь там одни теоретики, и никого, кто обладал бы даром…»
        Неприязнь, с которой Анастейша отзывалась о Лотос, огорчала Брэдли. Ему Хелла нравилась. Не так, конечно, как Нови. Для Лотос он хотел стать другом.
        Несколько раз Фолио напоминал Майклу о своей просьбе насчёт встречи с гиотским представителем. Может, стоит узнать, нельзя ли её как-нибудь ускорить… Но Мэйнлоу постоянно был чем-то занят, и раз разом откладывал это дело на потом. Брэдли начало казаться, что его приезд в Уиллоугард  — поступок не только глупый, но и бессмысленней. Хотя… почему же совсем бессмысленный? Останься он в Японии, не встретил бы Анастейшу.

        6. Ещё один экстрасенс

        Несмотря на все старания Лотос, язык мыслезнаков и для неё самой, и для Мэйнлоу продолжал оставаться такой же загадкой, как в тот день, когда она впервые переступила порог «Поиска». В конце концов и Хелла, и Майкл и Брэдли начали чувствовать какой-то разлад в действиях. Они работали вместе, но каждый при этом хотел чего-то своего. Фолио  — встретиться с гиотским представителем, Майкл  — разгадать мыслезнаки и прочесть книгу пришельцев, а мысли Лотос, кажется, всё больше занимало что-то таинственное и труднопостижимое, известное ей одной. В итоге желаемых результатов не мог получить никто.
        Брэдли понятия не имел, как найти выход из тупиковой ситуации, а Майкл слишком глубоко закопался в свои теории. Неизвестно, сколько бы всё это продолжалось, если бы, когда они в очередной раз собрались вместе  — что в последнее время случалось довольно редко  — Лотос не сказала, изобразив на чистом листе бумаги немного кособокий кружок:
        — Мы ходим кругами. По-моему, для всех нас это уже очевидно, только признать никто не решается… Но продолжать так смысла нет.
        — Пожалуй, Лотос, вы правы,  — согласился Майкл.  — Но какой выход вы предлагаете?
        — Для начала нужно узнать, есть ли вообще у нас хоть малейший шанс на успех. Сама я слишком причастна ко всему этому… и не могу разглядеть впереди ровным счётом ничего. Надо обратиться к одному человеку.
        — К такому же, как ты?  — полюбопытствовал Фолио.
        — Нет, не к такому же. Он сильнее меня, и сильнее всех, кого я знаю. Надеюсь, он не откажется помочь.
        — Как именно? Он сможет прочесть мыслезнаки?
        — Не исключено, что смог бы… Но об этом я его просить не стану. Понимаете, если бы он хотел это сделать, то давно был бы здесь. Но на его совет мы вполне можем рассчитывать.
        — И кто же этот великий экстрасенс?  — живо заинтересовался Мэйнлоу.
        — Возможно, его имя вам известно… Хотя бы одно из имён. Его называют Чёрным Буддой.
        — Чёрным Буддой?!  — Майкл вскочил с кресла и в волнении заходил туда-сюда по кабинету.  — Лотос, вы надо мной смеётесь!
        — Понятно,  — кивнула она.  — Значит, вы знаете, о ком речь. Нет, профессор, я и не думала смеяться над вами.
        — Вы хотите сказать, что знакомы с ним?
        — Знакома.
        — Боже! Последние сведения о нём приходили из Калькутты. И речь шла о феномене левитации…
        — О левитации в Калькутте сказать ничего не могу, но Чёрный Будда уже месяц как здесь, в своём уиллоугардском… доме.
        — Может, и меня кто-нибудь просветит насчёт этого… будды?  — у Брэдли создалось впечатление, что Лотос и Мэйнлоу о нём забыли.
        — Вспомни-ка, Брэд, я говорил, что знакомство с Лотос  — самая большая удача в моей жизни. Но увидеть самого Чёрного Будду  — это… это…  — Майкл развёл руками, пытаясь подобрать подходящие слова.  — Это была бы просто огромная удача. Великая. Величайшая. Вы действительно можете представить меня ему?  — последнее относилось уже к Лотос.
        Хелла замялась, но потом твёрдо ответила:
        — Извините, профессор, но нет. Видите ли… вы  — личность довольно известная. Более известная, чем сами думаете. И некоторые из нас считают… что вы хотите знать слишком много. Обещайте мне, что не будете искать с ним встречи.
        Мэйнлоу со стоном упал в кресло.
        — Вы не представляете, о чём просите, Лотос… Это же такой шанс!
        — Представляю, но…
        — Ладно. Я обещаю.
        — Спасибо, профессор. Вашего слова вполне достаточно. С Чёрным Буддой я встречусь сама. И… да, могу взять с собой Брэдли.
        — Меня?  — удивился Фолио.
        — По-моему, ты здесь единственный человек по имени Брэдли.
        — А что, мой визит, в отличие от дядиного, его не рассердит?
        — Ты, как всегда, задаёшь лишние вопросы.
        — Да зачем мне-то к этому твоему Будде идти?
        — Он ещё спрашивает!  — почти с негодованием воскликнул Майкл.  — Не вздумай отказаться!
        — Ну ладно… Почему бы и не сходить?
        — Вот и отлично,  — кивнула Лотос.  — Тогда идём сегодня же.


        Вечером Хелла и Брэдли на метро доехали чуть не до самой окраины Уиллоугарда и вышли на станции «Саммерлонг». Попетляли по каким-то переулкам, в которых Фолио один наверняка бы заблудился, и наконец Лотос объявила:
        — Ну вот, почти пришли.
        Брэдли невольно закрутил головой. Но вокруг были только обыкновенные дома. Ну да… А что он, собственно, ожидал увидеть? Храм, в котором обитает оракул?
        — У меня к тебе просьба, Брэд,  — продолжила Хелла.  — Будь повежливее.
        — Да у меня вроде нет привычки хамить людям,  — слегка обиделся Фолио.  — Тем более незнакомым, при первой встрече…
        — Пойдём,  — Лотос взяла его за руку, как ребёнка.  — Нам сюда.  — Она указала на здание с неоновой вывеской над входом. На вывеске светилось изображение кошачьего глаза и надпись «Сиэмиз твин».
        — Похоже на какой-то клуб…
        — Это и есть клуб.
        Электронный замок на двери Лотос открыла с помощью пластиковой карты, и они вошли.
        «Сиэмиз твин» действительно оказался самым обычным клубом: здесь были танц-пол, барная стойка и столики. Играла музыка  — такой стиль кто-то из журналистов недавно окрестил «кибертрансом». Для ночной жизни было ещё рановато, поэтому народу пока собралось не очень много, но кое-кто уже танцевал.
        — Неплохо,  — оглядываясь вокруг, оценил Брэдли.  — Но зачем мы сюда пришли?
        — Имей терпение,  — назидательно изрекла Лотос.
        Пока шли через зал, она несколько раз поздоровалась с какими-то людьми. С кем именно, Брэдли толком разглядеть не успел.
        Чуть в стороне от стойки находилась дверь, прикрытая занавеской из тонких цветных пластиковых полосок. С барменом, который протирал полотенцем коктейльные стаканы, Лотос обменялась кивком, как со старым знакомым. Против того, чтобы она прошла за занавеску, тот ничего не имел.
        Хелла отодвинула разноцветные полоски в сторону. За ними обнаружилась лестница. Заранее зная, что спрашивать о чём-либо бесполезно, Брэдли следом за Лотос молча поднялся на второй этаж.
        В коридоре, где они оказались, навстречу им попался какой-то тип, похожий на китайца, с выкрашенными в соломенно-жёлтый цвет волосами. Видимо, ещё один давний приятель Лотос. Они поприветствовали друг друга, о чём-то пошептались. Хелла передала привет какой-то Рите, после чего китаец направился к лестнице, а Лотос махнула рукой Брэдли  — позвала дальше следовать за ней.
        Музыка с первого этажа была слышна, но звучала приглушённо. В воздухе плавал аромат  — терпкий, с лёгким дымным оттенком. В его происхождении Фолио ошибиться не мог. Так пахнет, когда горят благовония  — ароматические палочки или конусы.
        — Не думал, что экстрасенсы могут обитать в таких местах…
        — Не вижу ничего странного,  — откликнулась Лотос.  — Чёрному Будде принадлежит много всякого имущества, в том числе и этот клуб.
        Остановившись перед дверью в конце коридора, Хелла постучала. Никакого ответа изнутри Брэдли не услышал, но Лотос вошла, и он протиснулся за ней.
        Комнату, где они очутились, освещали ажурные металлические светильники. Дым благовоний тут был таким густым, что непривычный человек наверняка бы закашлялся. На трёх стенах висели картины на ткани  — кажется, роспись по шёлку. Четвёртая представляла собой сплошное окно, выходившее в сад, а не на городскую улицу.
        Пол устилал толстый мягкий ковёр. В дальнем углу на этом ковре были разбросаны подушки, на которых возлежал некто  — по всей видимости, хозяин комнаты. На голове у него красовались огромные наушники, и музыка была включена на такую громкость, что её отлично слышали и окружающие. Фолио с удивлением узнал песню из последнего альбома «Корн». И ещё сильнее удивился, когда разглядел обложку книги, которую обитатель комнаты держал в руках. Это оказались японские комиксы-манга «Ван пис».
        — Привет, Энди!  — почти прокричала Лотос. Только тогда хозяин стащил наушники, выключил музыку и поднялся со своего ложа.
        — Здравствуйте, Эн…  — попытался повторил за ней Брэдли, но экстрасенс  — если это был действительно он  — не дал ему договорить. Посмотрев на Фолио так, как, наверное, человек смотрел бы на письменный стол или шкаф, если бы те внезапно заговорили, он осведомился:
        — Это ещё что такое?
        — Извини его,  — виновато улыбнулась Хелла и прошептала Брэдли на ухо:  — Для тебя он  — Чёрный Будда.
        Фолио нахмурился. Что ещё за дурацкие правила  — для тебя, не для тебя… Тем более что этот самый Чёрный Будда, или как его там, ему совсем не понравился.
        Во-первых, если бы Лотос всё время не говорила о нём в мужском роде, Брэдли с уверенностью не сказал бы, мужчина это или женщина. Фигура, конечно, мужская… А вот лицо  — толком не разберёшь. Оправдывая своё прозвище, Чёрный Будда был темнокожим, но в чертах просматривалось и что-то восточно-азиатское. Ярко-зелёные глаза на таком лице выглядели совершенно неуместно.
        Его голова была острижена коротко. Костюм представлял собой довольно нелепое сочетание цветастого саронга, линялой майки с картинкой в виде зелёного листа конопли и чёрных кедов. На шее экстрасенса висела целая гирлянда побрякушек из дерева и самоцветных камней, предплечья чуть не до самых локтей скрывали браслеты, на пальцах блестели кольца.
        Больше чем лет на тридцать Чёрный Будда с виду не тянул. Брэдли понимал, что глупо было представлять себе знакомого Лотос почтенным седовласым прорицателем, но всё равно чувствовал ужасное разочарование. Этот Чёрный Будда оказался невесть кем… Но вёл на себя так, словно он как минимум отпрыск какой-нибудь королевской фамилии.
        Фолио демонстративно уставился в сторону. Но в довершении счастья заметил, что одна из шёлковых картин представляет собой иллюстрацию к самой популярной в мире индийской сутре. Причём выполненную очень живо и во всех подробностях. Несмотря на годы, прожитые на востоке, в вопросах морали Брэдли был типичным европейцем. Поэтому поспешно отвернулся и теперь уже окончательно не знал, куда девать глаза.
        — Зачем ты его притащила, Лотос?  — поинтересовался тем временем Чёрный Будда. Голос прозвучал уже более миролюбиво.
        — Ты забыл? Я же говорила: он связан с делом, по которому я к тебе и…
        — Этот?  — изумился экстрасенс.  — Господь мой и все его святые… Ну, ладно… Да ты не стой, садись.
        Лотос устроилась на ковре. Брэдли решил, что приглашение относится и к нему, и тоже сел. После этого Чёрный Будда впервые удостоил его личного обращения  — но уж лучше бы и дальше игнорировал.
        — Слушай, дорогой,  — процедил он, смерив Фолио высокомерным взглядом,  — у тебя, конечно, симпатичная задница, но будь добр, убери её отсюда вон туда!
        Унизанная тяжёлыми браслетами рука красноречиво указала на дверь.
        Такая беспардонность окончательно вывела Брэдли из себя.
        — Да кто ты вообще…  — начал он, но проворно вскочившая Лотос схватила его за руку и изо всех сил потащила к выходу. Сопротивляться было глупо, и он позволил вытянуть себя за дверь.
        — Ты думаешь своей головой? С ним так нельзя!
        — Ну да,  — возмутился Брэдли,  — с ним нельзя, а ему можно плести всё, что в голову ни придёт? Могла бы предупредить, что мы идём к какому-то изв…
        Глаза Лотос гневно сверкнули:
        — Брэдли Фолио!  — угрожающе прошипела она.  — Ещё одно слово, и я разобью тебе физиономию, хоть и считаю тебя своим другом.
        — А что, я не прав?..
        — О-о…  — простонала Лотос.  — Стой здесь и не вздумай заходить. Мне придётся просить за тебя прощения.  — С этими словами она исчезла в комнате, оставив Фолио одного.


        — Не сердись на него, он… немного неуклюжий,  — сказала Лотос Чёрному Будде, плотно прикрыв за собой дверь.
        Экстрасенс неопределённо хмыкнул.
        — Понимаешь, почему-то у меня было предчувствие, что я должна его привести… Только, наверное, это зря.
        — Но ведь твои предчувствия тебя редко обманывают, а?  — спросил Чёрный Будда, глядя на неё снизу вверх. Он снова расположился на подушках.
        — Иногда всё-таки обманывают.
        — Ладно,  — примирительно усмехнулся экстрасенс.  — Я просто был слегка не в настроении, вот и всё. Давай, говори толком, что у тебя за дело.
        Лотос задумалась.
        — Не ломай голову. Просто задай правильный вопрос.
        — Кому, как не тебе знать: это всегда самое сложное. Я скажу одно слово: гио.
        Чёрный Будда посерьёзнел:
        — Хочешь узнать, зачем они здесь?
        — Не только. Я стараюсь понять, что за сила с ними связана. Делаю попытки расшифровать мыслезнаковый язык, надеюсь, это даст какую-то подсказку… Но, может, тут один сплошной самообман. Или я вообще ошибаюсь, и гио  — действительно те, кем они кажутся.
        Лицо экстрасенса стало задумчивым. Вздохнув, он произнёс:
        — Я знаю, о чём ты говоришь, Лотос. Имеет ли твоя цель отношение к мыслезнакам или нет  — в любом случае она не пустышка. Я расскажу тебе то, чего никому не рассказывал. Об этом известно только Томми и Рите, ну и ещё одному человеку… так уж получилось, что он оказался рядом тогда. В тот час, в ту минуту, когда эти непрошенные гости явились на Землю, я почувствовал что-то похожее  — какую-то огромную странную энергию. Движущуюся… действующую. Это был не отголосок от вторжения чужеродного разума. Потом я специально обратил на гио особенное внимание, и понял, что их я совсем не ощущаю. Это было другое… Но что  — не ясно. Однажды я пытался узнать, но у меня не получилось. Мне не хватило сил.
        — Тебе?  — изумилась Хелла.  — Тебе не хватило сил?..
        — Да, мой Белый Цветок,  — улыбнулся Чёрный Будда.  — Ты всегда была склонна преувеличивать мои способности. Одним словом, у нас с тобой один выход: попытаться вместе.
        Он протянул Хелле руку, и она крепко сжала его ладонь в своей.
        В первые мгновения Лотос ощутила во всём теле лёгкое покалывание  — следствие концентрации энергий ума и тела. Потом оно ушло, и чувства одно за другим начали отключаться. Нет больше ни звуков, ни цветов, ни запахов. Нет ни комнаты, ни клуба, ни Уиллоугарда…
        Единственное ощущение  — жар сначала в солнечном сплетении, затем  — в ладони. Усилием воли Лотос направила свою энергию навстречу другому человеку. Сейчас её задача только дать силы Чёрному Будде, всё остальное сделает он сам. Он увидит ответ  — если его вообще возможно увидеть… А потом всё вернётся на свои места.
        Но внезапно руку Лотос словно опалило огнём, а в груди и в голове как будто что-то взорвалось. Это была не настоящая боль, причины её крылись не в физиологии, а в психике, но терпеть от этого было ничуть не легче. С духовного уровня восприятия сознание Хеллы рухнуло обратно в материальную реальность. Но перед тем оно на мгновение очутилась где-то между мирами, в темноте, наполненной страхом и невыносимым холодом одиночества. Если бы об этом «межмирье» знал Мэйнлоу  — секунду спустя не к месту мелькнуло в голове,  — он окрестил бы его «парапсихологическим адом».
        Пытаясь унять боль, Лотос прижала ладони к вискам, и быстро заморгала, чтобы избавиться от пляшущих перед глазами разноцветных пятен.
        Нужно как можно скорее обрести хоть какой-то самоконтроль, чтобы помочь Чёрному Будде. Ведь ему пришлось гораздо хуже…
        Как только Лотос снова смогла нормально видеть, она склонилась над неподвижно лежащим экстрасенсом, заглянула в его лицо. Чёрный Будда был без сознания, взгляд его широко открытых глаз казался остановившимся и застывшим. Из носа по щеке стекала тонкая струйка крови.
        С ним случилась одна из самых худших вещей, какие могут произойти с человеком, который владеет сверхчувственным восприятием. Он попытался перешагнуть границу своих возможностей. Лотос видела, как подобное происходит с некоторыми экстрасенсами, но чтобы с ним… Что же это за тайна такая…
        Но сейчас для раздумий не время. Сейчас она единственная, кто может ему помочь. Нет, не единственная, конечно, но остальные далеко, слишком далеко. На врачей в таких случаях надежды никакой. И друзья Чёрного Будды ничего сделать не смогут, потому что ни у Томми, ни у Риты, ни у других дара нет.
        Хелла уселась рядом с Чёрным Буддой, положила ладонь на его лоб и направила все свои намерения на одну цель: забрать его усталость, перенапряжение, боль, растворить, рассеять вовне, чтобы от них не осталось ни следа. Дать взамен силы, вернуть, вернуть…
        …Ей показалось, что минули часы, хотя на самом деле  — минуты. Дыхание Чёрного Будды сделалось глубже и ровнее. Потом он вздрогнул, закашлялся, и в этот момент сознание возвратилось к нему.
        — Спасибо, что вытащила,  — отдышавшись, сказал он немного охрипшим голосом.
        — Не благодари. Это ведь из-за меня всё… Прости. Мы заглянули в какую-то чёртову пропасть. Этого нельзя было делать. Тебе нужно как следует отдохнуть, а нам с Брэдли  — убраться.
        — Нет,  — возразил Чёрный Будда. Поднялся на локтях, сел и вытер кровь с лица.  — Никуда вам убираться не надо. Со мной всё нормально. Ты же знаешь: уж если очухался, значит, порядок. Свои болячки залечить смогу.
        — Всё равно, тебе отдых нужен.
        — Никакого отдыха. Ты что же, думаешь, я вот так просто отступлюсь?  — Чёрный Будда презрительно скривил губы.  — Да ни за что! Я был уверен, что всё испытал в этой жизни  — а оказывается, нет. Чего бы мне это ни стоило, дно этой «чёртовой пропасти» я увижу. Мне жуть как любопытно.
        — Но последствия могут быть…
        — Да мне ведь не хватило совсем чуть-чуть! Всего-то капли энергии.
        — Но нам с тобой её взять неоткуда. Если бы Джульетта, Торнадо, Альфа или ещё кто-нибудь из наших были сейчас в Уиллоугарде…
        — Да я же говорю: необходима капелька энергии. Самая маленькая. Малюсенькая.  — На лице Чёрного Будды появилась сладкая улыбка.  — Зови сюда своего приятеля, который торчит там, под дверью.
        — Энди, у него нет дара!
        — Не спорь, зови. Столько силы, сколько нужно нам, есть у любого человека, даже у того, кто никогда не развивал внимательность и сосредоточение. Совсем её нет разве что политика или торгового агента. Но ведь он  — ни то и ни другое.


        Стоя в коридоре, Брэдли злился на себя за то, что до сих пор не ушёл. За дверью было тихо. «Жду ещё пять минут,  — решил он.  — Если Лотос не появится, пусть возвращается без меня». Но как раз в этот момент Хелла выглянула в коридор и позвала:
        — Брэд, иди сюда.
        — То выталкивают, то иди,  — недовольно проворчал Фолио. Но всё-таки принял приглашение.
        Чёрный Будда смотрел на него как ни в чём не бывало, словно немногим раньше не выпроваживал с надменным видом.
        — Нам нужна твоя помощь,  — сообщила Лотос.
        — Какая ещё помощь?  — подозрительно уставился на неё Фолио.
        — Делать тебе ничего не придётся. Просто расслабься и дыши поглубже.
        — Что за дурацкие шутки?
        — Никаких шуток. Пожалуйста, Брэд. Это важно, правда.
        Чёрные глаза Хеллы смотрели совершенно серьёзно. Похоже, шутить она действительно не намерена.
        — Ну ладно,  — пожал плечами Брэдли.  — Но не обещаю, что смогу помочь…
        Лотос усадила его рядом с Чёрным Буддой, и села сама. Взяв её за руку, вторую экстрасенс протянул Фолио. Тот, помедлив, неохотно подал свою  — и тут же отдёрнул. Хотел, кажется, что-то сказать, но передумал, и только глянул на Чёрного Будду исподлобья. Экстрасенс в ответ ухмыльнулся.
        Вряд ли Брэдли смог бы точно описать, что именно почувствовал в момент этого прикосновения. Но приятного было мало. Как будто внутрь него  — в его разум, в мысли  — проникло что-то постороннее. Или кто-то посторонний…
        — Не обращай внимания,  — сказала Лотос.  — Это с непривычки и быстро пройдёт.
        Во второй раз ощущения были такие же, но Фолио был к этому готов, и перетерпел первые несколько секунд, а дальше, как Хелла и пообещала, стало полегче.
        Кивнув на Лотос, Брэдли спросил:
        — Нам с ней тоже браться за руки?
        Чёрный Будда поморщился.
        — Это тебе что, спиритический сеанс? Конечно, нет!
        Про себя Фолио подумал, что ему всё едино  — сеанс, или что другое,  — но вслух этого говорить не стал.
        Он постарался следовать совету Лотос: сидеть спокойно и сосредоточиться на дыхании, как в медитации. Она же сама сказала, что от него большего не требуется… Постепенно тело начало неметь, потом Брэдли почему-то представилось, как он что-то теряет, что-то уходит от него, жизненно важное, только вот что именно  — не ясно. Но это продолжалось совсем недолго, он понял, что ушла всего какая-то часть, малая часть.
        Рядом послышались чьи-то голоса. Странно, что он смог разобрать их, ведь его слух, точно так же, как зрение, находился в каком-то неопределённом, словно бы неспособном к восприятию состоянии.
        Разговаривали голоса не с ним, а между собой.
        — Я понял, мой Белый Цветок…  — говорил один из них.  — Эта сила, которую мы оба с тобой чувствуем, эта угроза исходит не от гио. Она имеет к ним отношение, но… Нет, нет, это не они… это… это человек!
        — Как такое может быть? Как такое…  — вопрос повторялся и повторялся раз за разом, будто голосу вторило многократное эхо.
        — Нет, не совсем… не совсем человек. Я не могу понять… Здесь слишком темно… Или это свет? Слишком яркий, он мешает видеть! Он…
        Голоса стихли. Брэдли очутился в полной темноте и невероятно медленно, точно ничего не весил, опустился на что-то мягкое… на облако… Нет, не на облако. Это всего лишь ковёр. И он сидел на нём всё время, никуда не двигаясь. Все эти ощущения  — обман, в них нет ни капли реального.
        Но в следующее мгновение кто-то уже вполне реально навалился на Брэдли сбоку. Фолио помотал головой, светящаяся пелена перед глазами рассеялась, и он разглядел, что это Чёрный Будда. Кажется, без чувств.
        Фолио хотел отползти в сторону, но тут же рядом появилась Лотос:
        — Сиди и держи его.
        — Чего это я должен его держать? Вон, подушки есть.
        — Держи, говорю. Осторожно.
        — Осторожно…  — проворчал Брэдли.  — Подумаешь, драгоценность какая…  — Но Хеллу он всё-таки послушался, устроился поудобнее, поддерживая плечи и голову экстрасенса.
        — Что с ним такое-то?
        — Обычный обморок… на этот раз. Просто от усталости. Сейчас всё будет нормально. Я пойду принесу ему стакан воды.
        Она выскользнула за дверь, а Брэдли и Чёрный Будда остались в комнате. Экстрасенс медленно возвращался в этот мир, а Фолио созерцал картины на шёлке и вдыхал клубы ароматного дыма.
        Когда Хелла вернулась, веки Чёрного Будды дрогнули, и он пошевелился.
        — Быстрее, Лотос, он приходит в себя,  — нервно сказал Фолио.
        Но Чёрный Будда в себя уже пришёл, и прекрасно расслышал эти слова. Открыв глаза, он мило улыбнулся:
        — Не бойся, дорогой. Я не кусаюсь.
        Фолио поспешил отодвинуться.
        — Наверное, ты уже и сам сможешь сидеть, да?
        — Фу, какой ты невежливый.
        Лотос протянула Чёрному Будде стакан.
        — Благодарю, мой Белый Цветок. Но ты могла бы принести и чего-нибудь покрепче…
        Несмотря на это замечание, воду он выпил. Поставил стакан на пол и пристально посмотрел на Хеллу.
        — У меня так и не получилось, Лотос,  — покачал он головой.  — Поклясться могу: я видел ответ на наш вопрос, но его суть осталась для меня загадкой. Что-то не позволило мне её понять. Что-то внутри меня самого… Какое-то дурацкое противоречие. Мельтешение света и темноты. Я как будто ослеп…
        — Ты сделал всё, что мог.
        Брэдли почувствовал себя в их компании лишним  — в который раз за этот вечер.
        — Одно точно могу сказать,  — продолжал экстрасенс.  — Силе этой поперёк дороги лучше не становиться. Так что просто забудь…
        — Спасибо за предупреждение, Энди. Но, думаю, мне отступать уже поздно.
        — Но ты всё-таки подумай.
        Чёрный Будда невидящим взглядом смотрел куда-то в пространство, и как будто бессознательно пальцем рисовал на ковре какие-то фигуры, узоры и линии. Вот его рука начертила круг  — и замерла. В мыслях Брэдли мелькнуло какое-то воспоминание… Мелькнуло  — и исчезло. Нет, он ничего не может об этом помнить. Он понятия не имеет, о чём эти двое говорят.
        — Ладно, нам пора,  — нарушила воцарившуюся было в комнате тишину Лотос.
        — Нет, подождите,  — встрепенулся экстрасенс, сбрасывая с себя задумчивое оцепенение.  — Сделай одолжение, мой Белый Цветок, убери его отсюда снова.  — Это «его» относилось, понятное дело, к Брэдли.  — А сама пока останься. На минутку. Мне надо сказать несколько слов. О нём.
        — Обо мне? Никуда я не пойду,  — попытался проявить упрямство Фолио.
        — Не будь таким несговорчивым, дорогой мой.
        — Брэд, не кажись глупее, чем ты есть на самом деле, выйди. Или тебе опять помочь?..
        — Да ну вас!..  — Брэдли едва удержался от того, чтобы не выругаться.  — Вот только попросите ещё раз вам помогать…
        На пороге Фолио оглянулся, намереваясь послать на прощание уничтожающий взгляд, но даже это не получилось. Чёрный Будда улыбнулся ему до непристойности обворожительно.
        Когда дверь за Фолио с громким стуком захлопнулась, экстрасенс вмиг стал серьёзным.
        — Так что ты хотел мне сказать?  — по голосу Хеллы было ясно, что она не представляет, о чём пойдёт речь.
        — Знаешь, кто он такой?  — Чёрный Будда дёрнул в сторону двери плечом.
        — Конечно. Племянник Майкла Мэйнлоу.
        — А, Мэйнлоу, старый пройдоха… Но я не это имел в виду. У него есть дар.
        — Шутишь? Это исключено! Я бы почувствовала…
        — Да  — если бы это был наш дар. Но это что-то другое.
        — Что  — другое? Разве такое возможно?
        — Получается, возможно,  — развёл руками экстрасенс.  — Сильный дар непонятной природы… И ещё: на сей раз твоё предчувствие тебя точно не обмануло. Он действительно связан с этим твоим гиотским делом.
        — Естественно, связан. Мы все трое связаны  — он, Мэйнлоу и я.
        — Нет, не то,  — Чёрный Будда помахал рукой, давая понять, что несущественные детали нужно отмести в сторону.  — Связь глубже. Она касается этого самого его дара… В общем, мне жаль, что не могу сказать ничего более ясного. Хотел бы, но не получается.
        — Энди, если бы про Брэдли мне рассказал кто-то другой, я бы не поверила. Но не верить тебе просто не могу. Одного не пойму: когда ты успел всё это о нём узнать? Пока вы держались за руки, ты должен был быть сосредоточен на другом…
        — А кто тебе сказал, что тогда?  — лукаво улыбнулся Чёрный Будда.
        — Всё с тобой ясно,  — рассмеялась Хелла.  — Значит, во второй раз ты сознания не терял.
        — Нет, почему же, терял… И совершенно честно упал на бок. Но, скажем так, мог бы прийти в себя немного пораньше.
        — Как думаешь, я должна ему сказать?..
        — Тебе виднее. Ты лучше его знаешь.
        — Ладно. Спасибо тебе за всё.
        — Тебе спасибо. Иногда нужно решать задачки посложнее прогноза ситуации на рынке ценных бумаг… Понадобится моя помощь  — обращайся. И передай своему приятелю, что он ужасно милый, когда сердится. Но улыбка, наверное, пойдёт ему ещё больше, а?..
        — Ты неисправим!..


        — Что он там обо мне наплёл?  — поинтересовался Брэдли, когда они с Лотос вышли из клуба «Сиэмиз Твин» на улицу.
        — Так… ничего особенного.
        — Понятно. Ну и ладно. Знать ничего не хочу. И вся эта его туманная болтовня насчёт того, что нам угрожает не гио, а какой-то человек  — полный бред. Он бы сказал лучше, помогут ли мыслезнаки понять цели пришельцев, или нет.
        — Не всегда точные ответы возможны… И не всегда важны.
        — Отговорки,  — буркнул Фолио.  — Выдумывает он невесть что, потому что больше сказать нечего.
        — Ты просто на него злишься,  — улыбнулась Лотос.  — Из-за того, что он не такой, как ты ожидал. К словам какого-нибудь благообразного старца ты бы отнёсся иначе, верно?
        — Не знаю.
        — Чёрный Будда странно выглядит, странно себя ведёт, странно живёт, но такие люди, как он, могут позволить себе быть свободными. Веришь или нет, они много работают над собой. К тому же, он смелый человек. По самому краю ходит… Не отзывайся о нём презрительно.
        — Я что, восхищаться им должен?
        — Проявляй, по крайней мере, уважение.
        — Называть себя Буддой  — это слишком. И если уж он такой великий, мог бы хотя бы не выглядеть, как новогодняя ёлка. Ему только шаманского бубна не хватает и амулета из кроличьей лапы.
        — На твоём месте я бы не смеялась, а думала головой.
        — О чём?
        — О том, например, зачем вообще нужны амулеты. Если я дам тебе камень, кусочек металла или клочок птичьих перьев, и скажу, что он сделает тебя ясновидящим  — ты станешь ясновидящим?
        — Конечно, нет! Что за глупости…
        — А если ты поверишь моим словам? Если каждый день, видя этот камень, станешь вспоминать, что ты мне поверил, и в конце концов начнёшь что-то делать, тренировать свой ум, учиться сосредоточению…
        — Хочешь сказать, можно развить у себя способности ясновидца?
        — Не до такой степени, как если у тебя дар от природы, но можно. Другой вопрос  — зачем это тебе…Но, предположем, ты знаешь, зачем. И, глядя на мой камень, вспоминаешь: «я должен упражняться»… Кстати, упражняться полезно и тем, у кого врождённый дар.
        — Ладно, понял. Но ты ведь не носишь побрякушки, как этот твой Чёрный Будда. Значит, не всем они нужны в качестве напоминания.
        — У меня вместо них  — белый цвет. Я не просто так всегда одеваюсь в белое.
        — Я думал, белый тебе просто нравится.
        — Совсем нет. Наоборот, режет глаз. Так что это хорошее напоминание о том, во что я должна верить…
        — Ну… Всё это для меня слишком сложно, знаешь. Давай лучше зайдём в какое-нибудь кафе и поедим. Что-то я проголодался.
        — До моей уиллоугардской квартиры десять минут пешком. Можем зайти и поужинать у меня, если ты не против, конечно.
        — А почему я должен быть против?..


        После жилища Чёрного Будды от квартиры ещё одного экстрасенса Фолио ожидал всего чего угодно. Но в доме Лотос обстановка оказалась вполне обычная.
        — Видишь,  — сказала она,  — квартира как квартира. Только вот купила белые занавески, покрывало на кровать, и так, ещё разные мелочи. И  — никаких хрустальных шаров.
        — То есть все хрустальные шары ты решила оставить в своём доме в Исландии?
        — Ну вот, а я думала, ты не догадаешься…
        В кухне Лотос принялась исследовать содержимое холодильника.
        — Есть рис и тушёные овощи,  — объявила она.  — Сейчас разогреем по-быстрому. А ещё сделаю салат из авокадо и огурцов. Ты любишь авокадо?
        Ничего против авокадо Фолио не имел.
        Когда рис с овощами и салат были съедены, Хелла поставила на стол вазу с фруктами.
        — Ты вегетарианка,  — сделал вывод Брэдли, принимаясь чистить мандарин.
        — Да.
        — Когда я жил в монастыре, тоже совсем не ел мяса. Но теперь как-то перестал придерживаться правил… Зря, наверное.
        — Ты можешь перестать, потом снова начать придерживаться, а вот мне выбирать не приходится.
        — Почему? Это… связано с твоими способностями?
        — Да.
        Лотос произнесла это так, что Брэдли понял: о подробностях расспрашивать не стоит.
        После еды Фолио ужасно не хотелось никуда идти. Так уютно было сидеть за столом в этой кухне…
        — Лотос, когда ты меня приглашала, имела в виду… только ужин?
        — А ты рассчитывал на что-то ещё?
        Они оба рассмеялись, потому что знали: это всего лишь шутка. К Хелле Фолио не испытывал ничего похожего на те чувства, которые вызывала у него Анастейша Нови.
        — Значит, выпроваживаешь?
        — Надеюсь, не заблудишься. Такси до самого дома довезёт.
        Уже на пороге, когда они прощались, Лотос сказала вдруг:
        — Брэдли, ты бы сходил насчёт своей головной боли к врачу.
        — А откуда ты… а… да,  — он неопределённо кашлянул.  — Не думаю, что из-за этого следует беспокоиться. Не люблю больницы. Хотя, может, и схожу…
        Хелла и сама не знала, почему заговорила об этом. Но после того, как Фолио ушёл, у неё ещё долго было неспокойно на сердце.

        7. Представитель Фаар

        Несколько раз Брэдли пересказал Майклу подробности посещения Чёрного Будды. Не забыл упомянуть о «сеансе ясновидения» и о словах, которые экстрасенс говорил о гио и угрозе, которая якобы исходит не от них. Но некоторые детали встречи Фолио раз за разом упорно опускал. Майкл сокрушался, что не имеет возможности сам поговорить с Чёрным Буддой: нарушить данное Лотос слово он не мог, как бы ему ни хотелось. Брэдли полагал, что это к лучшему. После личного знакомства с таким экстрасенсом кого угодно может постигнуть разочарование…
        Несмотря на то, что про мыслезнаки Чёрный Будда не сказал вообще ничего, работу по поиску ключа к языку пришельцев Мэйнлоу оставлять не собирался. Кристофер Грин начал писать новую программу для расшифровки  — вдруг на этот раз у него что-нибудь получится?
        В довершении всего, у Брэдли наконец-то появился шанс исполнить свой замысел. Гио вновь продемонстрировали заинтересованность работой «Поиска». От представителя Фаара пришло приглашение посетить резиденцию.
        — Представитель не сделал никаких оговорок насчёт того, что хочет видеть именно меня,  — сообщил племяннику Майкл.  — Он готов побеседовать с любым из сотрудников, кто может компетентно ответить на вопросы о наших исследованиях. Думаю, я могу поручить это тебе.
        — Но я точно не самая подходящая кандидатура. В смысле компетентности…
        — Зато я обещал, что если можно будет устроить тебе встречу с гио, я это сделаю. Фаара интересует наше мнение о связи экстрасенсорных способностей и биоэнергетики людей. В своё время такие опыты мы в центре проводили. Я дам тебе почитать результаты и ещё кое-какую литературу… Так что всё будет нормально. Главное, подумай, будешь ли ты сам задавать представителю какие-то вопросы.
        — Я знаю, ты хотел бы отправить не меня, а Лотос,  — не задумываясь о том, откуда появилась эта догадка, сказал Фолио.  — Возможно, встретившись с гио, она сумела бы что-нибудь понять про мыслезнаки.
        — Может, и хотел бы,  — честно признался Майкл,  — но мы с тобой  — родные люди, Брэд. Ты не так-то много о чём меня просил. Я не ставлю научный интерес выше человеческих отношений.
        Брэдли был благодарен Майклу за добрые слова, за желание помочь. Но только теперь он осознал, что предстоящий визит в гиотскую резиденцию  — это, кроме всего прочего, и ответственность, и шаг в неизвестность… Он уже и сам толком не знал, хочет ли этого. Но отступить сейчас было бы глупо. Разве не за этим он ехал? Если не использует представившийся шанс, будет жалеть. Значит, нужно использовать.


        Аудиенция должна была состояться через два дня. Всё оставшееся до намеченного срока время Брэдли чувствовал себя как на иголках. Пытался отвлечься, заучивая информацию о биоэнергетике, но не получалось ни отвлечься, ни толком заучить. То немногое, что он всё-таки запомнил, в нужный момент наверняка забудется… И что, интересно, он тогда станет отвечать на вопросы инопланетного представителя?
        В назначенный день и час Майкл привёз Брэдли на авеню Дьюмоунт, где находилась уиллоугардская штаб-квартира гио. Сидя в остановившейся машине, Брэдли немного помедлил, кажется, собираясь что-то сказать, но только кивнул на прощание и молча вышел.
        Резиденция с виду представляла собой самое обычное многоэтажное здание, ничем не нарушающее общую архитектурную картину города. Но строилась она по совместному проекту людей и гио. Её стены казались сделанными из очень гладкого бетона, выкрашенного неяркой сине-фиолетовой краской с лёгким серебряным оттенком. Но это был не бетон, а лаалит, родственный гиотскому универсальному строительному материалу лаанэа. Внутри здания, судя по многочисленным трансляциям оттуда, тоже полно всяких инопланетных нововведений и технологий.
        Перед входом в резиденцию стояла арка, похожая на безобидную декоративную пластиковую конструкцию. Фолио знал, что это сканер, распознающий все известные виды оружия. Благополучно миновав арку, он вошёл в небольшой холл, ограниченный стеной, состоящей как будто из тонких светящихся трубок. Здесь его встретил вежливый человек в сером пиджаке, к лацкану которого был приколот бэйдж с фамилией и логотипом в виде зелёного и фиолетового кружков внутри одного общего синего круга. Эта эмблема символизировала сотрудничество гио и людей. А серые костюмы  — униформа так называемой «службы содействия гио». Вежливый встречающий  — на самом деле вооружённый охранник.
        Брэдли назвал себя и цель своего визита. По прямопоток-фону охранник сообщил о нём кому-то ещё  — наверное, какому-нибудь старшему чину из службы, а потом протянул светящийся диск размером с монету:
        — Это жетон одноразового допуска, мистер Фолио. Вставьте его в считывающее устройство и проходите. Наши сотрудники встретят вас и проводят к господину представителю.
        Когда жетон коснулся считывающего устройства, стена, которая в действительности была защитным полем, исчезла, и Брэдли увидел холл целиком. Всего один шаг  — и поле восстановилось за его спиной.
        Холл резиденции представлял собой помещение, лишённое отчётливой геометрии, формой напоминающее гигантскую амёбу. В интерьере преобладали неяркие перламутровые тона. Возле стен стояли странные конструкции из тонких прутиков и колец  — может, они служили для украшения, а может, имели какое-то практическое назначение. По стёклам окон, которые с улицы выглядели самыми обыкновенными, через регулярные промежутки времени пробегали серебристые искры. Наверняка окна тоже защищены силовым полем.
        Людей в холле оказалось не много. Несколько человек сидели в креслах. В стороне дожидались чего-то две съёмочные группы с телекамерами. Остальные, судя по униформе, были из охраны и других служб резиденции.
        Брэдли насчёт «серых пиджаков» придерживался не лучшего мнения. Они пошли к инопланетянам в услужение  — можно сказать, добровольно признали свою расу более низкоразвитой. Зачем? Ради каких-то выгод, которые им посулили пришельцы? Не исключено, что эти продажные люди не только охраняют гио, выполняют обязанности секретарей, помощников и посредников, но и делают какую-нибудь грязную работу. Мало ли как пришельцы проворачивают свои дела  — наверняка бывают нужны и подкупы, и угрозы… а то и что похуже. Конечно, на такие «специальные задания» службисты отправляются, отцепив от лацканов свои бэйджи.
        Очередной возникший словно из ниоткуда «серый пиджак» целенаправленно зашагал через холл, и Брэдли понял, что это его провожатый.
        — Мистер Фолио, если не ошибаюсь?  — холодно, без намёка на вежливость охранника при входе, осведомился «серый».
        — Да,  — в тон ему официально откликнулся Брэдли.
        Вдвоём они поднялись на лифте, похожем на стеклянную капсулу яйцевидной формы, и вышли в коридоре с полукруглыми сводами. Мягкий свет струился из невидимых источников, озарял стены, которые состояли как бы из отдельных сегментов. Одни из них были гладкими, другие покрывал причудливый рельефный узор.
        Фолио думал, что провожатый будет молчать всю дорогу, пока они не дойдут до приёмной представителя. Но тот неожиданно спросил:
        — Потрудитесь объяснить, мистер Фолио, зачем вы явились к господину Фаару?
        Что ещё за допросы? Брэдли не помнил, чтобы Майкл упоминал о чём-то подобном.
        — Я из исследовательского центра «Поиск», представитель сам прислал нам приглашение. Разве вам это не известно, мистер… э…  — Брэдли глянул на бэйдж провожатого. Там значилось: «Стил Грэй»,  — мистер Грэй.
        — Майор Грэй,  — по-прежнему ледяным голосом поправил службист. И уточнил:  — Майор службы безопасности европейского подразделения.
        Брэдли готов был всех «серых пиджаков» воспринимать как безликих роботов. Но этот своим враждебным поведением заставил обратить на него особенное внимание. Лет ему было, наверное, тридцать с небольшим. А внешность вполне подходила к имени: чётко обрисованные, резкие черты, коротко остриженные пепельные волосы и металлически-серые глаза. Но было кроме всего этого что-то ещё… Майор Грэй напоминал кого-то очень знакомого, но кого именно  — Брэдли сразу не сообразил.
        — В последнее время внимание представителя отвлекают множество случайных людей,  — заметил, между тем, служащий.
        Это уже походило на оскорбление.
        — Почему вы мне это говорите? Вы ведь не знаете меня…
        — Ошибаетесь,  — отозвался Грэй.  — Это вы меня не знаете. Жаль, что у меня нет повода не пропустить вас к представителю.  — С этими словами Грэй ускорил шаг, явно давая понять, что посетитель должен идти не рядом с ним, а позади.
        Из основного коридора они свернули направо. У Брэдли возникло ощущение, что пол здесь идёт немного под углом вверх. Несколько раз навстречу попадались «серые пиджаки». Но ни одного гио, хотя Фаар, конечно, не единственный пришелец во всём этом здании. Но гио, чтобы вести свою работу, по коридорам бегать ни к чему: это за них сделают службисты. Пришельцам только и нужно, что вовремя отдавать распоряжения.
        Возле светящегося овала, который, как догадался Фолио, был очередной силовой перегородкой, Грэй остановился так резко, что Брэдли чуть не врезался ему в спину. Потом отступил в сторону.
        — Проходите. Господина представителя о вас уже предупредили.
        Силовое поле исчезло, пропуская Фолио. Приёмная, так же как холл внизу, была неправильной формы, поэтому представителя Брэдли увидел не сразу. Около входа стена делала сильный изгиб, так что нужно было миновать что-то вроде короткого извилистого коридора.
        Недоброжелательный «серый пиджак», едва исчезнув из поля зрения Брэдли, для него всё равно что перестал существовать. И не только он. В горле пересохло от волнения. Фолио презирал себя за эту нервозность, но ничего не мог с собой поделать. «Я не должен дёргаться. Пришелец ничем не лучше меня…»  — с этими мыслями он прошагал вдоль волнообразного изгиба стены, и очутился сразу посередине приёмной, в окружении тонких колонн, похожих на сталактиты и сталагмиты, и странных, непонятных для человека рисунков, которые покрывали пол и потолок комнаты.
        Совсем рядом, на высоком кресле с узорной спинкой и подлокотниками, сидел гио.
        — Здравствуйте, господин представитель.  — К удивлению Брэдли, голос его прозвучал достаточно спокойно. Но надолго ли хватит этого спокойствия?..
        — Приветствую вас, мистер Фолио,  — ответил инопланетянин.  — Лицо его при этом, кроме шевелящихся губ, осталось абсолютно неподвижным.  — Присаживайтесь, пожалуйста.
        Сидение, на которое указал представитель, появилось прямо из пола. Фолио оно не понравилось, потому что выглядело низеньким и жалким по сравнению с креслом самого Фаара. Почему он, Брэдли, должен смотреть на пришельца снизу вверх? Но не начинать же возмущаться по этому поводу…
        Впрочем, недовольство Брэдли оказалось напрасным. Стоило ему усесться, как ножка под сидением вытянулась в высоту, появились подлокотники, спинка удобно подстроилась под форму тела. Теперь он сидел прямо напротив представителя. Что ж, так-то лучше. Это добавило уверенности в себе, волнение поутихло. Только вот, как назло, разболелась голова.
        — Вы хотели бы подробнее узнать о работе нашего центра, господин Фаар?
        — Да, мистер Фолио. Очевидно, мистер Мэйнлоу сообщил вам, что особенно меня интересует явление, называемое «биоэнергетикой человека». В литературе по этой теме мне встретились предположения о взаимосвязи биоэнергии, психики и физиологии. Но как именно связаны биоэнергия и ментальные возможности людей?
        — Прежде всего, господин Фаар, мы с вами должны чётко понимать, о чём идёт речь,  — не переставая сам себе удивляться, уверенно начал Брэдли.  — Биоэнергия и биоэнергетика официальной человеческой наукой почти не изучаются. Многие учёные склонны считать, что таких явлений не существует вовсе. В книгах и статьях, которые вы прочли, могло содержаться немало ошибочных сведений.
        — Да, я допускаю такую вероятность. Именно поэтому я и обратился к мистеру Мэйнлоу, как к исследователю, который в первую очередь занимается не написанием статей, а практической научной работой. Мистер Мэйнлоу порекомендовал мне встретиться с вами  — как я понял, в его центре как раз вы курируете интересующее меня направление…
        «Похоже, сегодня я узнаю о себе много нового»,  — подумал Брэдли. Но вслух, как ни в чём не бывало, начал излагать суть прочитанных накануне отчётов. Когда Фаар попросил сделать пояснения, Брэдли ответил довольно вразумительно. Если бы он шёл сюда, чтобы сыграть роль куратора биоэнергетических исследований, он справился бы с ней неплохо. Но ведь он шёл не за этим…
        — Значит, вы считаете, биоэнергия может нести в себе определённую информационную нагрузку?  — обратился с очередным вопросом гио.
        — Можно сказать и так, господин представительно, но…  — внезапно Фолио запнулся. Он вполне мог бы и дальше продолжать диалог, но какой в этом смысл? Разве это ему нужно? Разве к этому он стремился?
        — Мистер Фолио?  — в голосе представителя прозвучала лёгкая вопросительная интонация. Разговаривая на человеческих языках, все гио расставляли логические ударения неявно, едва уловимо.  — Вы, кажется, отвлеклись?
        — Да… То есть, нет, я… Дело в том, что я тоже хотел бы спросить вас… сказать вам…
        — Хотели сказать что?
        «Я никогда не смогу произнести этого вслух. Никогда…»
        Брэдли уже почти смирился с тем, что либо продолжит выдавать сведения о биоэнергетике, либо под каким-нибудь невразумительным предлогом попрощается с гио и уйдёт.
        — Хотел сказать, что, думаю, вы не говорите нам всей правды. Не только лично вы, господин представитель. Все гио.
        После этих слов можно было ожидать чего угодно. Но Фаар остался абсолютно спокоен. Ни намёка на гнев. И охрану он вызывать не бросился. Склонив голову чуть набок, представитель спросил:
        — Почему вы так думаете, мистер Фолио?
        Брэдли понял, что обратной дороги нет.
        — Да это же ясно, как божий день! Вам от нас нужно что-то посерьёзнее, чем несколько пробирок с образцами клеток и тканей!
        — Вы зря считаете так,  — Фаар сделал отрицательный жест рукой.  — Признаться, я удивлён, мистер Фолио. О мистере Мэйнлоу у меня сложилось впечатление как об очень доброжелательным человеке, и я не ожидал осуждения от сотрудника его центра…
        — А как бы вы, господин представитель, отнеслись к незваным гостям, которые явились на вашу планету?
        Фаар помедлил с ответом, точно слова Фолио вызвали у него какие-то ассоциации или воспоминания  — возможно, не самые приятные. На мгновение Брэдли даже показалось, что на лице представителя отразилась грусть  — но это впечатление тут же бесследно исчезло.
        — Люди сотрудничают с нами добровольно, мистер Фолио. Принуждение мы считаем недопустимым.
        — Кто решится вам отказать, если в вашей власти смести человечество с лица земли?
        — Мы никогда бы этого не сделали. Ваша неприязнь необоснована.
        Ещё ни разу у Фолио не было такого сильного приступа головной боли. Голова просто раскалывалась, от этого даже мысли начали путаться… Перед ним пришелец, один из чёртовых гио, которые… пришелец, раздражающий своим надменным спокойствием, бледное безволосое создание в чёрном комбинезоне, одно из тех, которые… которые…
        Брэдли казалось, что если он дотронется ладонью до своего виска, то обожжёт руку. Внутри головы пылал огонь. Нельзя больше оставаться здесь, продолжать сидеть, когда…
        Фолио попытался встать, но пошатнулся и схватился за подлокотник кресла. Весь мир вокруг него вдруг начал вращаться с бешеной скоростью, и он понял, что говорит… нет, не говорит, а орёт:
        — Вы разрушили мою жизнь! Убийцы! Ненавижу вас! Ненавижу!
        Воздух в приёмной почему-то превратился в туман. Брэдли почувствовал, что сейчас потеряет сознание, но продолжал бороться, цепляясь за последние его проблески. Сквозь белое свечение он увидел, как гиотский представитель сошёл  — или, скорее, спрыгнул с кресла. В обычных ситуациях такая поспешность в движениях гио была совсем не свойственна.
        — Не приближайся ко мне!  — выдохнул Фолио. Он был уверен, что продолжает кричать, но на самом деле эти слова прозвучали как еле слышный шёпот. Выпустив ручку кресла, Брэдли сделал несколько шагов, но на большее сил у него не хватило. Наверняка попытка идти самостоятельно закончилась бы плохо, если бы гио не поддержал его, не позволив упасть.
        Большинство пришельцев, Фаар в том числе, ростом были немного ниже среднестатистического человека, и производили впечатление хрупкой комплекции. Но это была всего лишь внешность, скрывавшая немалые физические возможности. Гио без труда довёл Брэдли до кресла и осторожно усадил. Спинка сидения трансформировалась таким образом, что Фолио очутился в полулежачем положении.
        Ни с чем подобным прежде Фаару сталкиваться не приходилось, но он знал о людях достаточно, чтобы понять: его посетитель болен. Не исключено, это следствие психологического переутомления, и все его слова, эмоциональная вспышка  — тоже.
        Опустившись рядом с креслом на колени, Фаар вгляделся в лицо Фолио. Наверное, стоит вызвать помощь  — что если человеку станет хуже?
        Брэдли всё это время оставался в сознании. Он отдавал себе отчёт в происходящем, но как-то смутно. Ему представлялось, что он всё ещё кричит на пришельца.
        И он действительно снова закричал… но что-то изменилось… Боли не стало. Появилось что-то другое, ещё ужаснее.
        — Зачем вы пришли на Землю? Зачем уничтожили нашу свободу? Наше будущее? Зачем… зачем…
        Он кричал, но его губы были крепко сжаты, а сам он этого поначалу даже не понял.
        Что-то происходило с его сознанием. Восприятие реальности чудовищно искажалось, привычное трёхмерное пространство рушилось в бездонную чёрную пропасть, вместо одной картины окружающей действительности перед глазами возникали одновременно десятки, сотни… И сотни неведомых голосов звучали в голове, и что-то двигалось, проникало, просачивалось сквозь его разум, как будто он стал губкой, которую окунули в безбрежный океан.
        — Что ты со мной сделал? Что? Что?  — повторял Брэдли, не произнося ни слова.
        Глаза склонившегося над ним Фаара расширилась, став почти круглыми  — это было равносильно человеческому возгласу изумления. И, глядя в эти глаза, сине-фиолетовые, чересчур яркие по людским меркам, Брэдли понял, что впервые по-настоящему видит гио.
        В глазах Фаара отражалось смятение. Оказывается, внешнее спокойствие пришельцев  — спокойствие существ, владеющих своими эмоциями  — вовсе не делает их бесчувственными и бездушными.
        По телу представителя пробежала дрожь. Он был испуган. Мыслезнаковое общение с человеком повергало в растерянность. И всё, что он мог  — сформировать в своём сознании чёткий вопрос:
        — Что вы имели в виду, назвав нас убийцами?
        — Испытание первого предэнергетического двигателя… Там были мои родители…
        — Но это…
        — Стечение обстоятельств, хотите сказать?
        Фаар «промолчал». Только после долгой паузы он сказал  — уже словами:
        — Прошу вас, давайте общаться на вашем языке.
        — Да, так будет лучше,  — произнёс Брэдли.
        Приподнявшись на локте, он сел. Долго человек и гио смотрели друг на друга. Потом представитель отвёл взгляд в сторону.
        — Как же такое возможно? Ведь мы… Значит, всё-таки…  — не договорив, Фаар осёкся.  — Я в замешательстве, мистер Фолио. Но, вижу, и вы тоже.
        — Именно так, господин Фаар… Думаю, мне нужно перед вами извиниться. Да. Извините меня. Но… можно узнать, что вы теперь предпримете?
        — Не совсем понимаю…
        — Я оскорблял вас, говорил то, что должно не понравиться всем вашим сородичам. И, к тому же, я первый человек, которому стали доступны мыслезнаки. Вы что же, позволите мне просто так уйти?
        — А вы думаете, велю вас арестовать? Посадить в тюрьму, в клетку?
        — Я не знаю, чего ждать.
        — Насилие чуждо нашей культуре, мистер Фолио. Всё сказанное останется между нами. Но о ваших внезапно открывшихся способностях я, конечно, должен буду сообщить…
        На это Брэдли ничего не ответил. Возражать было бы бессмысленно.
        — Думаю, сегодняшнюю нашу встречу лучше прекратить,  — продолжал Фаар.  — Но… мне кажется, у нас ещё найдётся, что сказать друг другу.
        — Пожалуй.
        — Вы не возражаете, если я попрошу вас прийти послезавтра, в это же время?
        — Не возражаю. Я приду.
        — Я распоряжусь, внизу вам выдадут жетон многоразового допуска.
        Брэдли смутно помнил, как покинул резиденцию. Даже недружелюбие Грэя, который сопровождал его и на обратном пути, теперь значило для него совсем мало. Он забыл, что сразу после визита обещал позвонить Майклу, чтобы тот приехал за ним, и пешком пошёл прочь от штаб-квартиры гио.
        Он был благодарен Фаару за предложение «прекратить встречу». И не из-за того, что действительно опасался за свою безопасность. Сейчас инстинкт самосохранения, и тот вряд ли сработал бы как надо. Просто мыслезнаковый разговор стал слишком тяжёлым испытанием  — и не для него одного. Да, в какой-то мере это дало им с Фааром шанс понять друг друга так, как не позволили бы никакие слова. Но было и другое: чрезмерная открытость, незащищённость. Для Брэдли такое общение вообще было чем-то из ряда вон выходящим, Фаар «разговаривал» мыслезнаками только с гио. Сближение двух настолько разных разумных существ оказалось для обоих болезненным.
        Но хуже всего было то, что ни осознанное прекращение диалога, ни разделившее их с представителем расстояние полностью не избавили Фолио от этого нового состояния… состояния «мыслезнаковости». Где-то как бы в отдалении продолжал существовать тот многоголосый «хор», который почти оглушил его в приёмной Фаара.
        Брэдли чувствовал, что не знает и миллионной доли возможностей, которые таит в себе язык мыслезнаков. И не был уверен, хочет ли свои познания расширять. Наверное, Майкл пришёл бы в ужас от такого кощунства… Но, может быть, если бы он очутился на месте Брэдли, его мнение изменилось бы.
        Саму по себе сложность и непривычность мыслезнакового общения ещё можно было бы пережить. Даже привыкнуть со временем… Но Брэдли оказался единственным  — или одним из немногих, кто к нему способен  — ведь Фаар абсолютно искренне удивился. Фолио ощущал себя не первооткрывателем, а уродом. Человек не просто не может, но и не должен понимать мыслезнаки. С ним, Брэдли, явно что-то не в порядке. И серьёзно не в порядке. Не случайно же с его головой творилось бог знает что…


        Фолио бродил по городу долго, но в конце концов очевидное пришлось признать: рано или поздно домой возвращаться придётся. Звонить Мэйнлоу он так и не стал, а денег на такси с собой не было. Поэтому пришлось спрашивать у прохожих, как доехать до Милл-стрит, где находился «Поиск», и добираться на автобусе.
        Майкл, конечно, сразу заметил, что племянник в подавленном настроении, и понял: произошла какая-то неприятность. Но Брэдли отделался неопределёнными ответами. Пусть по отношению к Майклу это несправедливо, но рассказывать о случившемся он был не в состоянии. Само собой, долго скрывать не получится… Он объяснит всё как-нибудь позже, только не сейчас.
        Чтобы отвлечь Мэйнлоу от нежелательной темы, Брэдли решил заговорить совершенно о другом  — тем более что подходящий вопрос как раз подвернулся.
        Он понял, почему лицо Стила Грэя показалось ему знакомым. Среди фотографий в компьютере Майкла он видел изображение мальчишки лет пятнадцати, и, если проигнорировать двадцатилетнюю разницу, этот мальчишка был похож на Грэя как две капли воды. А ещё он был похож на самого Мэйнлоу, хотя и не совсем явно. В лице Майкла не было настолько выраженной жёсткости.
        О том фото Брэдли не стал спрашивать ни в прошлый раз, ни теперь. Сказал только, что к представителю его провожал не слишком вежливый сотрудник, который почему-то позволил себе нелестные высказывания.
        Мэйнлоу помрачнел. Поправив свои очки, он внимательно посмотрел на Брэдли.
        — Ты, случайно, не запомнил, как его зовут?
        Ну ещё бы  — не запомнить! Фолио назвал имя.
        — Хм-м… Мне давно стоило тебе сказать, Брэд… Ты поймёшь, почему он так вёл себя.
        — Да?  — глупо переспросил Брэдли.
        — На самом деле его зовут Стивен. Стивен Мэйнлоу. Он твой двоюродный брат.
        — У тебя есть сын?
        Это было не так уж неожиданно, если принять во внимание фотографию. Но всё равно Брэдли удивился. В тему родственных связей они никогда прежде не углублялись. Однажды Майкл упоминал, что был женат и давно развёлся. Но о детях речи не заходило, и Брэдли решил, что у Мэйнлоу их не было. А теперь вдруг появляется какой-то двоюродный брат, да ещё заочно обозлившийся…
        — Мы с ним никогда не ладили. Наверное, с тех самых пор, как он научился разговаривать. Когда мы с Мариной развелись, Стиву было шестнадцать. Он поначалу жил с ней, но через пару лет она вышла замуж во второй раз и перебралась во Францию. Стивен вместе с ней ехать не захотел, остался в Уиллоугарде. Но мы с ним почти не общались, у него была своя жизнь. Мою работу он считал бредом умалишённого. Правда, когда появились гио, всё изменилось… слишком быстро. Стивен стал настоящим фанатиком, одним из первых пошёл в службу содействия. Но наших с ним отношений это не улучшило. Стив, что называется, сотворил себе кумира. И ждал, что я тоже начну превозносить гио. Но я смотрю на вещи иначе… Одним словом, мы разругались окончательно и уже года полтора как не виделись. Он сделал всё, чтобы забыть о нашем родстве, даже имя сменил. Выходит, он дослужился до значительного поста, раз обеспечивает безопасность представителя… Я этого не знал. Когда был в резиденции, к Фаару меня провожал кто-то другой. Но тебе рассказать я всё-таки должен был заранее…
        — Да ладно,  — пожал плечами Брэдли,  — рассказывать или нет  — это твоё право.
        Про себя Фолио подумал, что мало какому отцу захочется хвастаться сыном, который от него отрёкся.


        На следующее утро Брэдли не пошёл в центр под предлогом того, что плохо себя чувствует. И это было не притворство. Вчера вечером ему стало полегче, но теперь вернулось прежнее ощущение потерянности и разлада со всем миром. Голова не болела, но было ужасно не по себе.
        Конечно, сидя в четырёх стенах, ничего не исправишь. Скорее, страх только усилится… Но всё же Брэдли остался дома.
        Для чего он напросился на визит к гио? Возможно, если бы никогда ни к кому из них не приблизился, его неестественные способности не обнаружились бы. Для чего он вообще приехал в Уиллоугард?.. Сейчас Фолио жалел об этом как никогда. Даже благодаря недолгому мыслезнаковому общению с Фааром он понял, что ошибался. Может, пришельцам и в самом деле есть что скрывать, и чего-то они недоговаривают. Но в его несчастье они действительно не виноваты… И в том, что в его жизни творится какой-то беспорядок, тоже. Глупо пытаться свалить на них все свои неприятности.
        Во второй половине дня зашла Лотос. Ей хотелось узнать про вчерашний визит. «Ну вот, опять придётся скрытничать и изворачиваться»,  — вяло подумал Брэдли. Впрочем, имеет ли это какой-то смысл в её случае? Как раз можно проверить…
        Но по выражению лица Хеллы нельзя было с уверенностью сказать, поняла она, что Брэдли о многом умолчал, или нет.
        — Почему ты сегодня не на работе? С тобой всё в порядке?
        — Да… Да, всё в порядке,  — пробормотал Фолио.
        — Точно?
        Брэдли начал злиться. Зачем она явилась? Зачем лезет не в своё дело? Она ведь уже догадалась обо всём. Пользуется своими возможностями, чтобы узнавать то, что её совсем не касается…
        От этих мыслей ему сделалось хуже. Не такая сильная, как вчера, но всё же весьма ощутимая боль кольнула в висок. Слишком внезапно, чтобы с этим справиться… чтобы закрыть ту дверь, которая начала открываться…
        — Всё в порядке, всё в порядке…  — как заведённый, твердил Брэдли.
        Но не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, что ничего не в порядке.
        Светлый туман застлал всё вокруг, и Фолио понял, что сейчас окончательно потеряется в нём, и никогда не найдёт выхода. Откуда-то очень издалека Лотос, кажется, звала его по имени…
        Дверь распахнулась. Сквозь восприятие Брэдли хлынул неудержимый поток сведений, информации, данных, понять из которого он мог крохотную, микроскопически малую часть. Невозможно терпеть это, и невозможно с этим справиться. Может, немного легче станет, если попытаться облечь в слова, в привычные человеческие слова хотя бы что-то, хотя бы один-единственный фрагмент из осознаваемого…
        — Тогда придёт новый мир, где ни один не встанет ни ниже, ни выше другого, а будут как братья….
        Нет, нельзя, чтобы это продолжалось, нужно этим управлять, нужно прекратить… Но как?!
        — Как братья, которые обменяются добрыми дарами…  — голос Брэдли сорвался на крик.  — Дарами исцеления…
        — Что это, Брэд? Что это?  — спрашивала Лотос.
        Управлять получится… если достаточно сильна… воля.
        — Польза цельному  — в понимании двойственности, польза двойственному  — в понимании цельности!  — крик оборвался, и наступила тишина.
        Хелла больше не задавала вопросов. Но Брэдли всё-таки сказал:
        — Это их знания, Лотос. Знания, которых я не знаю.
        Только теперь Фолио обнаружил, что лежит на диване. Когда всё это началось он, вроде бы, сидел… Стараясь подняться, он судорожно уцепился за плечо Хеллы.
        — Помоги мне Лотос. Помоги, пожалуйста.
        — Тебе не надо сейчас вставать.
        Даже не пытаясь протестовать, Брэдли снова лёг. Лотос поправила под его головой диванную подушку.
        — Вот так. Отдохни чуть-чуть.
        Она ничему не удивлялась  — и за это Брэдли был ей особенно благодарен. Никаких «Невероятно!» и «С ума сойти!» он просто не вынес бы.
        Он не знал точно, сколько пролежал так, без движения, глядя в потолок. Когда силы начали возвращаться, он сел уже без посторонней помощи. Лотос была рядом и по-прежнему ни о чём не расспрашивала. Может быть, именно поэтому он и рассказал ей всё.
        — Знаешь,  — добавил он в самом конце,  — ты была права: тут многомерность… Но это не просто мышление. Это больше. Я как будто вижу всё их огромное наследие. Наука, искусство, история, философия  — всё там, в одном общем пространстве информации. Но я не могу по своему желанию получить доступ к ней. Нужно знать способ… вроде как метод расшифровки. Я им не владею, скольжу по поверхности, схватываю какие-то беспорядочные фрагменты. Я теряюсь в реальности мыслезнаков. И мне становится страшно.
        — Да… понимаю. По крайней мере, настолько, насколько могу понять. Я же видела эту мыслезнаковую книгу… Но, возможно, со временем ты научишься владеть этим даром.
        — Не знаю, Лотос. Это так странно…
        После долгой паузы Хелла произнесла:
        — Профессору ты, конечно, ничего не говорил.
        — Нет. Не смог. Он захотел бы узнать всё и сразу… А у меня просто нет слов, чтобы объяснять.
        — Давай я с ним поговорю.
        — Давай,  — у Фолио как будто гора с плеч свалилась.
        — Хорошо,  — кивнула она и, уже глядя куда-то в сторону, добавила вполголоса, словно подумала вслух:  — Значит, он всё-таки не ошибся…
        — О чём ты? Кто не ошибся?
        — Чёрный Будда. Он сказал, что у тебя есть необычные способности, не похожие на наши. Я удивилась, потому что сама ничего такого не чувствовала. Но он сильнее меня, и смог их разглядеть.


        Как и следовало ожидать, Майкл, узнав о случившемся, едва не лишился дара речи. Лотос даже испугалась, как бы ему не сделалось плохо. Ещё бы: человек, поиски которого отняли у него столько времени, оказывается, находился совсем рядом. Хелла передала историю Фолио настолько подробно, насколько знала сама, и уговорила Мэйнлоу повременить с расспросами Брэдли.


        В тот же день Фолио съездил в больницу. Никто не уговаривал его делать это, более того: он никому об этом не сказал. Откладывать визит дальше не имело никакого смысла. У него взяли анализы, сделали томографию и велели прийти за результатами завтра после обеда.

* * *

        Представитель Фаар и советник Иао неспешно прогуливались по галерее, которая находилась под потолком круглого зала, расположенного на последнем этаже уиллоугардской резиденции. Пол галереи был прозрачным. Внутри него вился, живя своей собственной, ни от кого не зависящей жизнью, бледно-оранжевый гирляндный хооссо  — гиотское растение, которое могло существовать в любых условиях, и в любых условиях выглядело одинаково хилым и чахлым. Его листья всегда казались маленькими и слабыми, завивающиеся стебли  — болезненно-тонкими. Но при этом хооссо был очень жизнеспособен и обходился минимумом питательных веществ. В гиотской культуре он символизировал непреклонность в достижении цели. Гио часто использовали хооссо для украшения помещений и привезли с собой на Землю.
        Внизу, в центре зала, тускло поблёскивала гладь большого фонтана. Время от времени по ней разбегались круги, и вверх взлетали тонкие водяные струи.
        Советник, как всегда, был одет в церемониальный гиотский плащ. Из всего земного представительства собрания Винаи только он и возглавляющий Боо носили их, остальные предпочитали более демократичную одежду в виде комбинезонов.
        — Я считаю, господин советник, доступность нашего языка сознанию людей имеет огромное значение,  — «произнёс» Фаар.  — Прежде, до них, этого не мог никто… Для нас это было свидетельством того, что степень развития расы позволяет нам действовать в своих интересах. Но, возможно, человеческие способности означают необходимость пересмотра плана наших действий.
        — Мне известно, господин Фаар, что вы склонны разделять идеи шиохао Иноо… Я бы даже сказал, вы до некоторой степени одержимы поисками настоящей разумной расы, равной нам в своём развитии. И эта… одержимость вынуждает вас принимать желаемое за действительное. Вы делаете недопустимые предположения, которые ставят под сомнение будущее гио. Собрание никогда с ними не согласится. Я убеждён, что доступность нашего языка сознанию людей означает только одно: опасность. Люди могут проникнуть в инфополе и узнать то, чего они знать не должны. То, например, что мы вовсе не нуждаемся в изучении их генетического материала. И много чего еще… Вы представляете, какие это повлечёт последствия?
        Фаар сосредоточил внимание на бегущих по воде кругах. Усилием воли он заставил своё сознание придать мыслезнаковому потоку оттенок лёгкости и небрежности. И постарался, чтобы это усилие осталось для «собеседника» незамеченным.
        — Вряд ли по этому поводу стоит беспокоиться, господин Иао. Мистер Фолио с трудом способен привести свой разум в состояние собранности, чтобы поддерживать обычный диалог. Но состояние открытого восприятия ему недоступно. За сохранность архивов информационного поля можно не опасаться.
        — Но мистер Фолио может оказаться не единственным… «талантом» среди людей.
        — Если он и не единственный, в любом случае таких, как он, очень мало. И ещё меньше вероятности, что их способности проявятся. Я склонен сделать вывод, что это возможно только при личном общении с кем-то из нас.
        — Так вы полагаете, мистер Фолио находится в некоем… аномальном состоянии?
        — Скорее всего.
        — Для нас такой вариант был бы благоприятен. Но, получается, вы противоречите себе, господин Фаар. Если доступность мыслезнаков людям  — аномалия, она тем более не может влиять на наши планы.
        — С уверенностью я могу утверждать лишь то, что ситуацию нужно обсудить на ближайшем заседании собрания Винаи, которое пройдёт через неделю.
        — Да, она будет обсуждаться. Кстати, пожалуйста, когда в следующий раз увидите мистера Фолио, пригласите его на заседание.

* * *

        Вторая встреча Брэдли и Фаара состоялась в той же приёмной, но в более спокойной обстановке. Что бы ни случилось теперь, неожиданным это уже не будет… Мыслезнакового «приступа» Брэдли, конечно, опасался, но его не произошло. Может, Лотос права, и он уже начинает контролировать свои способности?
        Намеренно общаться с помощью мыслезнаков они с Фааром не пытались.
        Говорили недолго, но беседа получилась довольно личной. Во всяком случае, её можно было бы назвать так, если бы она происходила между двумя людьми. Сначала Брэдли ответил на несколько вопросов о себе и своей жизни  — задавая их, Фаар делал оговорки вроде «Если моё любопытство не покажется вам чрезмерным…» Он явно опасался ненароком переступить грань дозволенного в чужой культуре интереса.
        Когда же представитель спросил, не хочет ли гость узнать что-то о нём, Брэдли честно признался:
        — Даже не знаю. Точнее, вопросов у меня много, но… я понял, что моё представление о жизни гио слишком слабо. До сих пор меня интересовало одно: зачем вы пришли на Землю? Я никогда по-настоящему не задумывался, что представляет собой ваш мир.
        — Что ж, думаю, у нас обоих появился повод лучше узнать друг друга.  — Фаар едва заметно улыбнулся.
        О том, с чего началась их прошлая встреча, представитель не вспоминал. О биоэнергии не было сказано ни слова. Брэдли был этому только рад: не возникло необходимости признаваться, что он в этой сфере никакой не специалист и не пришлось подставлять Майкла. Он уже решил, что деятельности «Поиска» они сегодня не коснутся вообще. Но Фаар всё-таки спросил:
        — Скажите, мистер Фолио, в вашей работе вам не приходилось сталкиваться с явными свидетельствами существования инопланетных цивилизаций? Я имею в виду  — других, кроме нашей.
        — Нет,  — покачал головой Фолио.  — В архивах «Поиска» собрано много разных материалов… Но «явными свидетельствами» я бы их не назвал.
        — Так же ответил мне и мистер Мэйнлоу… Не поймите превратно, у меня нет оснований не доверять его словам. Но я надеялся, что у вас, возможно, имеется какой-то личный опыт.
        Они поговорили ещё немного, потом Фаар передал Брэдли просьбу собрания Винаи.
        — Ваше присутствие на заседании, мистер Фолио, было бы для нас очень желательно.
        — То есть… отказаться я не могу?  — мгновенно насторожился Брэдли.
        — Конечно, можете. Но, если позволите, я бы посоветовал вам прийти.
        Фолио молчал. Почувствовав его настроение, представитель заверил:
        — Не беспокойтесь, вашей безопасности ничего не будет угрожать. Я обещаю.
        — Хорошо. Я приду.
        Брэдли понял, что начинает путаться в собственных ощущениях. Если бы три дня назад ему кто-нибудь сказал, что он будет испытывать симпатию к гио, он рассмеялся бы этому человеку в лицо. Но сейчас он действительно чувствовал симпатию  — если не ко всем гио, то к одному из них. Кажется, за это стоило бы на себя разозлиться? Кажется, да…
        Когда Брэдли собрался уходить, Фаар сделал традиционный гиотский жест приветствия и прощания: соединил ладони так, что одна обхватывала другую, и слегка склонил голову. Фолио помедлил всего лишь секунду  — и ответил тем же. После этого он направился было к выходу из приёмной, но внезапно вернулся и, подойдя к Фаару, протянул руку:
        — А у людей принято так.
        Фаар выглядел слегка изумлённым. Прикосновение в гиотской культуре означало, что общение перестаёт быть официальным. Но, быстро справившись с удивлением, он пожал протянутую ладонь.
        Со Стилом Грэем Брэдли сегодня не встретился. И мог этому только порадоваться. Перспектива увидеть брата Фолио не особенно вдохновляла.


        Прямо из резиденции Брэдли направился в больницу. Дорого бы он дал, чтобы не делать этого, чтобы совсем не нуждаться ни в каких обследованиях… Но в жизни каждого человека бывают моменты, когда поддаваться своему страху не просто стыдно или непростительно, но и бессмысленно.
        — Это точные результаты, да?  — спросил Брэдли, глядя мимо сидящего напротив него врача.
        — Да, мистер Фолио. К сожалению.
        — Ну… вообще-то, меня это не удивляет.  — Губы Брэдли искривились в усмешке. Хотя, кажется, сейчас ничего не могло быть глупее, чем усмехаться.  — Сделать что-нибудь можно?
        Врач неопределённо кашлянул:
        — Лечение возможно… только симптоматическое.
        — То есть, когда я начну загибаться, мне разрешат стать легальным наркоманом?
        — Мистер Фолио, при опухоли головного мозга…
        — А как насчёт операции? Есть же лазеры, и… что-то ещё…
        — В вашем случае хирургическое вмешательство исключено.
        — Ясно.
        — Пожалуйста, подождите несколько минут в коридоре. Направление на госпитализацию вам выпишет…
        — Постойте, какая госпитализация? Вы же сами сказали, что мне рассчитывать не на что.
        — Этого я не говорил. Госпитализация необходима.
        — Я на это согласия не давал. До свидания.
        Точно в полусне Брэдли вышел из поликлиники на улицу. Как странно… как будто совсем ничего не изменилось. Так же, как прежде, светит солнце, люди или торопятся куда-то, или не спеша прогуливаются, автомобили проносятся мимо или стоят в пробках. Так же, как прежде. Как всегда.
        Достав телефон, Брэдли отыскал в списке нужный номер и позвонил. Гудки шли долго, но потом всё-таки послышалось:
        — Алло?
        — Привет, Стэйси.
        — Привет.  — Голос Анастейши был каким — то сонным.  — Что, Брэд, в центре какой-то непорядок?
        — Нет. Ничего, всё нормально. Я… просто так позвонил. Пока.
        Брэдли сунул телефон обратно в карман. С Анастейшей после этого они больше ни разу не виделись.


        Улицу, на которой жила Лотос, ему удалось разыскать без труда. Даже удивительно: от своей зрительной памяти такого подвига Фолио не ожидал. Но номер дома и квартиры всё-таки пришлось уточнить, сделав звонок.
        Наверное, Хелла сразу же, едва открыв дверь, поняла, что дела Брэдли плохи. По его виду, или по мыслям, или как-то ещё. Но это никакого значения не имело.
        — Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить,  — нервно и виновато улыбаясь, сказал он.  — Пожаловаться, помотать нервы и всё такое. Это, конечно, ничего не изменит, но…
        — Проходи.
        Лотос не ужасалась, не охала, и от этого Фолио стало немного легче. Она слушала, пока он говорил. А когда замолчал  — потому что, если бы продолжил говорить, то разревелся бы как последний идиот  — обняла его за плечи, как могла бы обнять сестра или мать, и молчала вместе с ним.
        Когда Брэдли открыл глаза, в комнате было темно, но не так, как ночью. За окнами сгущались сине-серые сумерки. Резко сев на диване, Фолио попытался вспомнить, что произошло, и где он. В этот момент в дверях показалась Лотос.
        — Проснулся?
        — Я что, действительно заснул? Ничего себе… Сейчас вечер или уже утро?
        — Вечер. Пойдём, выпьем чаю. И поедем в «Поиск».


        Перекладывать на плечи Лотос ещё одно объяснение с Майклом Брэдли не стал. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим. Хелла присутствовала при разговоре, но о результатах обследования Фолио сообщил Майклу сам.
        Для Мэйнлоу новость стала тяжёлым ударом. Он только начал привыкать к тому, что в его жизни вновь появились родственные отношения, как вдруг опять всё рушится… Но Майкл нашёл в себе силы не проявлять собственное горе открыто. Когда нужно сделать всё для того, чтобы поддержать близкого человека, не время давать волю эгоизму.
        Уже после того, как Лотос уехала домой, Фолио сказал:
        — Да, совсем забыл: Фаар сегодня пригласил меня на заседание гиотского собрания. Кажется, им всем любопытно лично убедиться в моём существовании. Не очень-то мне охота туда идти…
        — Но ты ведь можешь отклонить это приглашение?
        — Да. Если бы всё было… как раньше, я бы над этим подумал. Но теперь… Теперь в любом случае не буду отклонять.


        На следующий день, придя в центр, Брэдли попросил у Майкла дать ему взглянуть на гиотскую книгу. Мэйнлоу посмотрел на него нерешительно.
        — Ты уверен, что стоит это делать?
        — Уверен. Книга ничем мне не повредит.
        — Ты не можешь быть уверен.
        — Майкл, причина того, что со мной случилось  — не в книге и не в знакомстве с Фааром. Это наследственность. Отец однажды упоминал, что мой прадед умер от такой же болезни. Правда, ему было за семьдесят… В общем, не вздумай винить в чём-то себя.
        Мэйнлоу принёс книгу. Не снимая верхней панели, Брэдли положил её на стол перед собой. Майкл хотел что-то сказать, но в этот момент книга открылась. Появившиеся из неё лучи были очень отчётливыми и яркими.
        — Её можно активировать с помощью мыслезнаковой команды,  — пояснил Брэдли.  — Наверное, так работают многие инопланетные технологии.
        Майкл ничего не ответил. Об этом мгновении он мечтал почти два года… Но теперь готов был отказаться от своей мечты, и поступил бы так, не задумываясь  — если бы только это могло что-то изменить.
        Протянув руку, Брэдли коснулся одного из светящихся голографических знаков, и из него возник ещё один световой поток. Другие символы стали так же «раскрываться» уже без всяких прикосновений. Через минуту вместо нескольких лучей, которые обычно наблюдали исследователи, книгу окружала настоящая световая картина, одни изображения сменялись другими, многомерные фигуры возникали и тут же исчезали, уступая место новым. Но Брэдли не смотрел на всё это. Он сидел с закрытыми глазами. Мелодия, сопровождавшая работу книги, приобрела совершенно новый темп и ритмический рисунок, в ней появились одновременно и простые, и причудливые звуки. Потом она стала значительно тише, и Брэдли произнёс:
        — Реальность, попавшая в плен слепой силы  — обман. Не поддавайтесь обману… Перешагнуть границы можно только если разные… объединятся, как равные. Имя этих границ…
        — Невероятно,  — покачал головой Майкл.  — Ты читаешь её.
        — Вот ещё, слушай: «Тогда придёт новый мир, где ни один не встанет ни ниже, ни выше другого, а будут как братья, которые обменяются добрыми дарами исцеления. Польза цельному  — в понимании двойственности, польза двойственному  — в понимании цельности». Похоже на какое-то пророчество, правда? Может, Луиза нашла что-то вроде гиотской Библии?
        Линии света вокруг книги постепенно начали исчезать.
        — Мне ещё сложно добиться ясности… Я только пытаюсь подобрать ключ. Свободно читать не могу. Последние слова я уже знал.
        — Откуда?
        — Они записаны не только здесь, в этой книге, но и где-то ещё… Я осознал их, когда бесконтрольно падал в это информационное пространство, где хранятся все сведения, закодированные в мылезнаках. Просто случайно выхватил из всей этой огромной сферы знаний. Да, Майкл, теперь я понимаю, что значит  — энергетическая форма информации… Понимаю, но не могу объяснить. Кстати, обязательно скажи Луизе про меня и про книгу… Она имеет право знать. И остальным скажи. Не надо ни от кого ничего скрывать.


        Заседания собрания Винаи проходили на Гиоа. Но, само собой, Брэдли совершить межзвёздное путешествие никто не предлагал. Связь с Гиоа осуществлялась через прямой поток, а земное отделение гиотского совещательного органа, в которое входили девять представителей и девять советников, собиралось на планете людей. Обычно  — в форталезской резиденции, потому что южноамериканский представитель Боо выполнял обязанности возглавляющего земного представительства. Но сегодня решено было сделать исключение и провести заседание в Уиллоугарде. Это не значило, что на повестке будет один-единственный «уиллоугардский» вопрос  — его рассматривать собирались в самом конце. И прежде чем очередь дошла до него, гио обсуждали свои дела больше полутора часов  — Брэдли специально заметил время.
        Сидя в небольшой комнате, всю обстановку которой составляли диван и журнальный столик, он дожидался, когда его пригласят в зал заседаний. Комната находилась в резиденции, но, как ни странно, ничего гиотского в ней не было, она вполне могла бы сойти за помещение в человеческом офисе. По крайней мере, с виду. На стол даже предусмотрительно поставили бутылку воды и стакан.
        Перед началом заседания в комнату заглянул Фаар, поздоровался и ещё раз заверил Фолио, что опасаться ему нечего. Напрасно, пожалуй… Брэдли не чувствовал какого-то особо сильного волнения, тем более  — страха. Сейчас его главным ощущением была скука. Как назло, у него разрядился телефон, он не мог ни выйти в Интернет, ни послушать музыку, ни почитать книгу. Уж положили бы на стол заодно и какой-нибудь журнал…
        Налив в стакан немного воды, скорее от нечего делать, чем от жажды, Брэдли взял его в руки и подошёл к окну.
        Напротив резиденции, совсем рядом друг с другом находились управление автомобильного завода «Лоулэйк» и собор святого Себастьяна. Каменное кружево готических башен отражалось в зеркальных окнах высотки. Почему-то эта картина подействовала на Фолио завораживающе. Но отвлечься от неё пришлось волей-неволей. В углу комнаты замерцало поле прямопоточной связи, и в нём появилось лицо какого-то гио, который сказал:
        — Мистер Фолио, пожалуйста, пройдите в зал заседаний.
        В тот же момент одна из стен комнаты бесследно растаяла, чтобы не затруднять Брэдли выходом за дверь и путём до зала заседаний через коридор. «Человеческий» антураж действительно был только видимостью.
        Сделав несколько шагов, Фолио очутился в просторном помещении с высокими потолками. Стены здесь, по гиотскому обыкновению, имели волнообразную форму, но присутствовала симметрия. Брэдли, конечно, не пересчитывал, сколько они делают одинаковых изгибов, но нетрудно было догадаться, что восемнадцать  — по одному на советника или представителя. Каждый изгиб образовывал что-то вроде ниши, неглубокой, не мешающей видеть весь зал. В нишах, на высоких креслах, похожих на то, которое находилось в приёмной Фаара, сидели гио. Стены ниш и пол около них были окрашены разными цветами. По телерепортажам из форталезского зала заседаний Брэдли припомнил, что в фиолетовом секторе обычно сидит возглавляющий Боо. Скорее всего, он же по прямопоточной связи пригласил его, Фолио, войти в зал. Но наверняка Брэдли не поручился бы. Гио слишком похожи друг на друга… Он пытался отыскать взглядом одного, знакомого  — и никак не мог этого сделать. Возможно, ниша Фаара находится за его спиной…
        — Здравствуйте, господа участники Собрания,  — стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно, произнёс Брэдли.
        — Здравствуйте, мистер Фолио,  — ответил за всех возглавляющий.  — Прошу, присаживайтесь.
        В середине зала появилось кресло. Расположено оно было так, что, не крутя головой, Брэдли мог видеть восьмерых гио. Сейчас пришельцы вновь напомнили ему бесстрастные каменные изваяния. Изваяния, которые смотрят на него из-под полуприкрытых век… И не только эти восемь, другие, которые сидят позади него  — тоже. Поневоле он почувствовал, как возвращается прежняя неприязнь.
        Но в этот момент что-то едва уловимо коснулось его сознания. Он понял, что Фаар пытается «позвать» его так, чтобы это осталось скрыто от внимания других. Теперь Брэдли точно знал, что Фаар сидит не позади, а справа от Боо, в зелёном секторе. Бросив взгляд в том направлении, Фолио удивился, как мог сразу этого не понять.
        Узнал он и пришельца в синей нише, соседней с нишей представителя. Это советник Иао, ещё один «первооткрыватель» Земли, который два с лишним года назад прибыл на планету вместе с Фааром.
        А ещё только сейчас Брэдли заметил, что под потолком медленно вращаются два поля прямого потока. В одном из них можно было увидеть похожее помещение, кресла в котором располагались в несколько рядов, в другом  — крупный план лица одного-единственного пришельца. Это связь с залом заседаний на Гиоа и с координатором земной миссии Диовии, находящемся на главном корабле.
        Надо же, скольким важным инопланетным персонам любопытно посмотреть на диковину в человеческом обличии… Что ж, он не обманет их ожиданий. В зале ощущался сильный мыслезнаковый «фон». Брэдли чувствовал его, ещё сидя в комнате, но старался особенно не «прислушиваться». Он до сих пор не был в себе полностью уверен. Неизвестно, получится у него удачный «разговор» с гио на их языке или нет. Но если бы его способности вышли из-под контроля раньше времени, он потерял бы единственный шанс показать пришельцам, что может быть под силу человеческому разуму.
        — Господин Ноон,  — обратился Боо к главе Собрания на Гиоа.  — Сегодня нас посетил мистер Фолио.
        — Мистер Фолио,  — заговорил Ноон,  — не скрою, известие о ваших возможностях вызвало у нас удивление. Пожалуйста, не воспринимайте это как проявление неуважения с нашей стороны. Но ваш случай уникален…
        На взгляд Фолио, Ноон ничем не отличался от других гио. Но Брэдли знал, что по меркам пришельцев глава собрания Винаи находится уже в весьма почтенном возрасте. Человеку сложно даже представить себе бездну прожитого им времени. В сравнении с людьми гио почти бессмертны. Ноону сейчас больше восьмидесяти тысяч лет.
        — Не поймите нас неправильно,  — продолжал глава Собрания,  — но мы хотели бы убедиться, не возникла ли тут ошибка.
        — Я согласен,  — сказал Брэдли. И повторил  — но уже не используя для этого голос:  — Я согласен.
        Повторил так, что это «услышал» не только Ноон, но и все, кто присутствовали в зале физически или посредством прямопоточной связи. Одновременно в его разуме сформировалось скрытое от остальных представление о том, что информация о «разговоре» с удалёнными «собеседниками», наверное, заинтересовала бы Майкла. Мыслезнаковый «диалог» между Землёй и Гиоа невозможен из-за огромного расстояния. Но ощущая присутствие участников Собрания в прямопоточном поле, Брэдли без труда мог с ними общаться.
        — Что вы хотите узнать? Я готов ответить на вопросы,  — «говорил» Брэдли.
        Несколько мыслезнаковых потоков одновременно устремились в его сознание. Разделив их и выбрав один, он «ответил»:
        — Вы правы, господин Раа, мои способности, скорее всего, вызваны болезнью. Но мне не хотелось бы обсуждать это.
        Брэдли отчётливо улавливал удивление «слышавших» его гио. Многим трудно было поверить в происходящее, но действительность не оставляла им другого выхода.
        Боль покалывала виски, точно иголками. Но Фолио знал, что теперь этой боли его не одолеть.
        Страха в сердце не было. Брэдли с почти иррациональным восхищением принял дар, который принесла ему смертельная болезнь. Мыслезнаковая форма бытия стала реальностью. В этой реальности жили и действовали сознания множества существ.
        Мыслезнаковая форма бытия являлась энергией. Воплощённой энергией.
        Это было прекрасно. Это было чудовищно. И слишком тяжело для человека…
        В хоре «голосов» Брэдли отыскал сознание Фаара. Ему нужно было с кем-то поделился тем, что он сейчас чувствовал, иначе всё могло бы закончиться плохо. Фаар понял его состояние и незаметно для других постарался передать ему свою уверенность, поделиться силами и энергией. Только благодаря этому Брэдли смог спокойно завершить мыслезнаковый диалог. Не бессознательно «выпасть» из энерго-информационной сферы, а «замолчать» по собственной воле.
        Вскоре после этого Фолио покинул зал заседаний. Всё, что он мог сказать и сделать, было сказано и сделано. Пришельцы совещались ещё около пятнадцати минут, а Брэдли выполнял просьбу Фаара: дожидался его в той же комнате с диваном и столом. Сидел, глядя в окно  — точнее, не глядя, а тупо уставившись. И чувствовал, что у него нет сил даже на обычные мысли. Правда, когда пришёл представитель, Брэдли уже начал немного приходить в себя.
        — Спасибо, мистер Фолио, что подождали. Вас не затруднит прогуляться со мной?
        — Нет, что вы.
        Брэдли понятия не имел, где Фаар собирается прогуливаться. Не по городским же улицам… Но расспрашивать ни о чём не стал, просто пошёл вслед за представителем.
        Проделав короткий путь на лифте, они оказались на крыше здания резиденции. К своему удивлению Брэдли увидел, что здесь обустроен парк. Первое, что бросилось в глаза  — обилие самых разных водоёмов. В неподвижной глади прудов отражалось небо. Шёпот ручьёв вторил журчанию небольших водопадов.
        Росшие в парке деревья по большей части были низкорослыми, похожими на кустарники. Кое-какие из них родом явно с планеты Фаара. Но в других Брэдли узнал вполне земные ивы, вишни и магнолию.
        — Я бы назвал это место «садом воды»,  — заметил Брэдли.
        — Мы любим воду, мистер Фолио.
        — Почему вы сажаете и земные растения тоже?
        — Среди них есть очень красивые.
        Было нетрудно догадаться, что Фаар не просто хочет показать парк, а ведёт гостя в какое-то определённое место. Вскоре представитель остановился около озерца, которое, если смотреть с одной стороны, имело форму полумесяца. С другой, когда становился виден извилистый ручей, сбегающий из озера по пригорку, водоём напоминал скорее незамкнутое кольцо.
        На берегу озерца было много камней  — и большие валуны, и мелкая галька. На ветвях склонившегося над водой дерева висели светильники. Интересно бы посмотреть, как они горят по вечерам…
        — Это моя любимая часть сада,  — сказал представитель.
        — Господин Фаар… Я ни о чём не прошу, но всё-таки хочу узнать: гиотская медицина способна вылечить то, чем я болен?
        Почему-то Фолио был уверен, что насчёт его точного диагноза представитель уже осведомлён.
        Фаар молчал. Пауза затягивалась.
        — Ясно. Я не должен был задавать вопрос, да? Вы не станете этого делать. Вдруг после лечения я не потеряю своих способностей?
        — Мистер Фолио, мне жаль…
        — Но другие вашей жалости не разделяют, правда? Я  — угроза для гио. Для ваших тайн. У вас ведь много тайн, господин Фаар, не так ли?  — в голосе Брэдли послышались нотки раздражения.  — Пока я не могу в них проникнуть. Только чувствую… Пока.
        — Не буду отрицать их существования, мистер Фолио. Но вы же не ждёте, что я стану все их разглашать?
        — Не забывайте, меня не так легко ввести в заблуждение, как других людей,  — усмехнулся Брэдли.  — Вы позвали меня сюда не за тем, чтобы постоять на берегу озера. Что-то вы разгласить явно собираетесь.
        — Да, вы правы…  — проигнорировав насмешку собеседника, медленно произнёс представитель.  — Я хочу помочь вам сделать то, чего опасались мои собратья… Этот поступок противоречит не только нашему закону, но и морали. Но я должен совершить его. Ради будущего людей и гио…
        — А разве у нас общее будущее?
        — Мы должны постараться, чтобы оно… оставалось общим.
        Раздражение Брэдли улеглось само собой. Почему-то слова Фаара напомнили ему то, что он однажды слышал от Лотос. Она говорила, что люди и гио связаны друг с другом.
        Повернувшись к Брэдли, представитель внимательно посмотрел на него своими странными ярко-синими глазами.
        — Я понимаю ваши чувства, мистер Фолио…
        Ещё минуту назад в ответ на это Брэдли в сердцах бросил бы что-нибудь вроде «Да что вы можете понимать!» Но теперь он был достаточно открыт, чтобы воспринять сопереживание Фаара.
        — Мои намерения, чем бы они ни были продиктованы, это всего лишь мои намерения. Если вы не хотите меня выслушать  — одно ваше слово, и мы попрощаемся… как добрые знакомые.
        — Вы в самом деле думаете, что я упущу такую возможность? Вы ведь хотите научить меня проникать на высший уровень мыслезнаков!
        — Не совсем,  — Фаар поднял ладонь, развернув её большим пальцем к себе  — гиотский предупреждающий жест.  — Научить этому вас я не могу. Я не уверен, сможете ли вы когда-либо привести свой разум в состояние открытого восприятия, необходимое для проникновения в наше информационное поле, но если сможете  — ничья помощь вам нужна не будет. Я хочу лишь показать вам один фрагмент нашей истории.
        — Вы могли бы просто пересказать его  — не словами, так мыслезнаками,  — пожал плечами Брэдли.
        — Я хотел бы, чтобы вы увидели сами…
        — Ладно. Мне уже интересно. Но если это самое состояние «открытого восприятия» мне недоступно, как я смогу что-то увидеть и понять?
        — Вот здесь моя помощь вам пригодится. Настройтесь на состояние собранности.
        — Собранности?..
        — Как для обычного диалога. И постарайтесь следовать за мной.
        — Хорошо. Я постараюсь. Я готов…
        Не успев произнести это, Брэдли понял, что больше не видит вокруг себя сада.
        Вместо него появились два гио, один из которых «говорил» второму:
        — Хорошие новости, господин Уэи. Поисковая группа обнаружила планету с подходящими обитателями.
        — Отлично. Нужно как можно скорее организовать экспедицию.
        — Да, господин глава Собрания.
        После этого в сознании Фолио возник образ гиотского корабля, летящего низко над запорошенной снегом горной долиной. Внутри корабля несколько гио, обступив машину, назначение которой Брэдли было неизвестно, вели какие-то приготовления. По общей картине происходящего он предположил, что это учёные.
        — Внимание, Лаан,  — «произнёс» один из гио.  — Сейчас мы подойдём на нужное расстояние.
        Долина под кораблём была не пуста. Брэдли разглядел множество обезьяноподобных существ, некоторые из которых как ни в чём не бывало продолжали заниматься своими привычными делами  — обтёсыванием камней, очищением шкур животных, едой, а другие, увидев странный предмет в небе, удивлённо смотрели на него. Через минуту корабль заметили почти всё. Послышались глухие отрывистые звуки, заменявшие первобытным существам речь. На этот зов из пещер выбежали несколько их сородичей. По-настоящему испугаться никто не успел: корабль слишком быстро пролетел над долиной и скрылся за линией горизонта. А исходившее от него излучение было невидимым и неощутимым.
        — Отлично, Лаан. Теперь надо повторить ещё в нескольких местах.
        Брэдли понял, что ещё немного  — и он не выдержит, не вынесет дальнейшего погружения в прошлое, запечатлённое в мыслезнаках. Но он знал, что всё это должно вот-вот закончиться. Думал, что прямопоточное поле с изображением отдаляющейся планеты станет последней представившейся его мыслезнаковому взору картиной. Но это оказалось не так. На самой грани восприятия он увидел что-то ещё… Мелькнула пирамидальная гора, покрытая снегом, и корабль над ней  — тоже гиотский, но уже другой, не тот, что пролетел над горной долиной. Корабль, похожий на…
        «Я больше не могу!»  — этот крик готов был сорваться с губ Фолио. А может, и сорвался… а может, это был не крик. Брэдли обхватил голову руками, и в этот момент мыслезнаковый контакт прервался.
        На лице стоявшего рядом Фаара отражались изумление и страдание.
        — Простите, мистер Фолио. Для меня общение настолько естественно, что я не мог представить, какую сильную боль оно причиняет вам. До сих пор не мог. Пока… не испытал.
        Брэдли молчал, стараясь успокоить дыхание.
        — Но мне показалось,  — продолжал Фаар,  — что вы самостоятельно сделали шаг к состоянию открытого восприятия. В самом конце появился какой-то новый мыслезнаковый поток… Нет, я мог ошибиться. Извините… я отвлёкся. Может быть, вам лучше присесть? Вы утомлены…
        — Ничего,  — голосом, лишённым всяких эмоций, отозвался Фолио.  — Перенесу как-нибудь… без ваших забот. Скажите лучше, эта планета в прямопоточном поле… это ведь была Земля? Вы были здесь и вызвали ту чёртову мутацию, которая превратила наших предков в хомо сапиенс, вы дали нам разум… Я должен смирился с тем, что гиотское чувство превосходства вполне оправдано?
        — Я не хотел унизить вас или оскорбить.
        — Но сделали это.
        — Лишь показал вам правду…
        — Знаю. Но чего вы ждёте? Благодарности? Вам не приходило в голову, что жителям другой планеты следует позволить развиваться самостоятельно? Хотя  — зачем вам это… Вы посеяли семена, а теперь, видно, явились собирать урожай.
        — За чем бы мы ни явились, мистер Фолио, сейчас я говорю с вами как с представителем расы, которую считаю равной нам. Позвольте мне продолжить.
        — Как хотите,  — безучастно откликнулся Брэдли. Он ощущал внутреннюю опустошённость.
        Фаар заговорил, не отрывая взгляда от серебристо-зелёной глади озерца, на берегу которого они стояли.
        — Развитие жителей моей планеты от животного состояния до цивилизованного произошло всего за пятьсот тысяч лет, мистер Фолио. По эволюционным меркам это очень быстро. Прямоходящие люди, например, появились на Земле не менее двух миллионов лет назад. Учитывая продолжительность нашей жизни, можно сказать, что гио возникли как изначально разумная раса. Разумная, но… не жизнестойкая. В течение двухсот тысяч лет цивилизованного существования  — это не больше четырёх-шести наших поколений  — нежизнестойкость возрастала. Стали заметны признаки деградации, вызванной так называемым общим рассеиванием энергии. Должно быть, вам известно, что все процессы в организме гио основаны на предэнергетическом обмене… Но в эту тему углубляться не стоит. Достаточно сказать, что нам грозило вымирание. В этот трудный для нас момент своё слово сказал шиохао Циливии.
        — Шиохао  — «наставник»…
        — Наставник, учитель, или мудрец. Так обращаются к учёным, которые пользуются большим уважением. Шиохао Циливии считал, что выжить мы можем лишь одним способом  — за счёт других. Тогда мы отыскали гуманоидов с высоким потенциалом развития и повлияли на их эволюцию…
        — Теперь для людей пришло время вернуть вам долг?
        — Я таких взглядов не придерживаюсь, мистер Фолио. У моего народа был ещё один духовный наставник, шиохао Иноо, убеждённый, что Циливии ошибся. Стал игрушкой, инструментом в руках слепой и жестокой силы… Отобрав энергию у другой расы, гио ненадолго продлят своё существование, но в итоге упадок снова возьмёт верх  — так говорил шиохао Иноо. И ещё он говорил, что угасание будет продолжаться до тех пор, пока мы не найдём расу подобных нам разумных существ и не попросим у них помощи. Только это даст нам надежду на будущее.
        Многие обвинили Иноо в том, что он желает зла собственным сородичам, сеет хаос… Но появились и последователи его идей. К сожалению, за всю историю космических исследований мой народ ни на одной планете не обнаружил цивилизации, возникшей… независимо от нас. Но некоторые гио  — и я в том числе  — размышляли над словами шиохао и пришли к выводу, что, говоря о нам подобных, он вовсе не обязательно подразумевал самостоятельно развившуюся расу. Скорее, шиохао затронул вопрос отношения… Не имеет значения, что стало причиной зарождения цивилизации землян. Мы должны принять людей как равных нам во всём, как братьев, к которым можем обратиться с просьбой.
        — И что же, господин Фаар, вы ждёте от меня какой-то помощи?..

        Часть II. Творение

        Кому дозволена цель, тому дозволены и средства.
Герман Бузенбаум. «Основы морального богословия»


        I. То, что было давно

        Нет смысла называть даты  — летоисчислением, которое существовало тогда, больше никто не пользуется. Невозможно сослаться на исторические труды  — тех, кто мог бы написать их, не осталось. А это всего лишь обрывочные заметки ни для кого и ни для чего. Я делаю их просто от скуки.
        Имена тоже забыты. И моё имя не имеет значения. Ни одно из моих имён. Может быть, все они ненастоящие, а может, каждое верно, и я могу называться любым.


        У меня было счастливое детство. Джайта погиб на Т’хонтире. Точнее, над ней, и обгоревшие обломки его корабля упали в т’хонтирские болота. Нардионский Вихрь пожрал девять планетных систем  — и это только на моих глазах. А вообще-то он пожрал куда больше. Во сколько сот или тысяч раз больше, сказать трудно. У меня было счастливое…
        Наверное, это и называется беспорядочными воспоминаниями.
        Но можно вспоминать и по порядку.
        По выходным мать любила сама готовить обеды, несмотря на то, что в доме были слуги. Для неё это превратилось во что-то вроде традиции, которую она соблюдала почти всегда. Мы с сестрой обожали её фруктовые пироги. Мама, конечно, умела делать много чего ещё, не сосчитаешь, сколько разных вкусностей. Но пироги  — это что-то совершенно особенное. Позже, когда я учился в Военном корпусе и приезжал в Хавенкор только на каникулы, по-настоящему чувствовать себя дома начинал лишь после воскресного семейного обеда, во время которого на десерт подавали мамин фруктовый пирог. В эти минуты я возвращался в детство. Хотя всё уже изменилось: сам я ростом стал выше отца, а сестра пришла в тот возраст, когда девочки предпочитают, чтобы их называли «девушками». Старалась элегантно одеваться, ходить элегантной походкой и элегантно подцеплять палочками с тарелки крошечные кусочки еды. Наверняка она ужасно обиделась бы, если бы я напомнил, что ещё совсем недавно сжевать кусок пирога и при этом не перемазаться по уши фруктовым соком для неё означало потерять половину удовольствия от десерта.
        Хавенкор  — мой родной город. А учился я в столице Свефа и всей системы Линаэна, Оррэ-Гилви, за свою красоту и великолепие заслужившем прозвание Блистательного.
        Приятелей в Корпусе у меня было немало. Но настоящий друг всего один. Тайр Джайта, уроженец Телафа, пятой планеты. На Свеф он приехал, чтобы получить хорошее образование. По телафийским меркам его род считался довольно знатным, но на главной планете системы это мало что значило. В Корпусе на него поглядывали свысока. Ссориться в открытую мало кто решался: телафийцев отличал вспыльчивый нрав и крепкое телосложение. Но за глаза Джайту часто называли «темнокожим дикарём» или телфом, что уж и вовсе оскорбительно.
        Я, отчасти из чувства противоречия, отчасти из любопытства, решил познакомиться с Тайром поближе. Наше знакомство началось в аудитории корпуса, а продолжилось в «Королевской шкатулке», одном из лучших столичных увеселительных заведений, куда мы заявились после занятий. Развлекаться здесь можно было как угодно, но мы предпочли налечь на «Янтарный нектар» и опустошили не одну бутылку. Достойным финалом вечера стала драка, причины которой я впоследствии вспомнить не смог. Зато отлично помню, что какой-то истеричный гилвийский аристократ начал размахивать передо мной фамильным кинжалом. И, наверное, порезал бы не только мою рубашку, если бы Джайта очень вовремя не оказался позади любителя поножовщины и не свалил его с ног могучим ударом в ухо.
        Так мы с Тайром стали друзьями. Он был отличным парнем, на которого можно положиться во всём. Правда, моё самолюбие немного страдало оттого, что во время занятий борьбой он одерживал надо мной верх больше чем в половине случаев. Но если рассудить здраво, такому противнику проигрывать не стыдно.
        А ещё, вопреки сложившемуся мнению, Джайта был умён и обладал немалыми познаниями  — просто никогда особо не выставлял их напоказ. Но при этом имелись у него и свои слабости. О долге и чести он рассуждал, на мой взгляд, чересчур восторженно. Хотя теперь я понимаю, что мне и самому в те годы наивности было не занимать. Мне нравилось распространяться про справедливость, свободу и любовь к Родине.
        Одним словом, мы были молоды и глупы. А судьбы миров вершили те, кто руководствовались совсем другими представлениями.
        Когда однажды утром Джайта разбудил меня, встряхнув за плечо, и сказал, что началась война, я сонно протянул в ответ:
        — Да иди ты…
        — Вот дурак!  — взорвался Тайр и выдернул у меня из-под головы подушку.  — Думаешь, я шучу?
        Я сел на кровати.
        — А что  — нет?..
        — Пять минут назад официально объявили, что система Линаэна вступила в войну против хивинийцев на стороне коалиции Джай Ди Вонд!
        Слухи о том, что война неизбежна, ходили давно. Но оставались всего только слухами. Реальные события всё равно свалились как снег на голову. Впрочем, мы тогда совсем не испугались. Образование, которое давали в Корпусе, каким бы престижным оно ни считалось, было всего лишь теорией, не исключая и «учебную практику». Мы думали, что хорошо представляем себе, о чём идёт речь. Но на самом деле это было не так.
        Общежитие Корпуса гудело, как растревоженный улей. А мы с Джайтой гадали, получим ли назначение в войска. До окончания учёбы нам обоим оставался почти полный стандарт-год.
        Позже стало известно, что последней каплей, нарушившей равновесие интересов, стало донесение вражеской разведки своему командованию. Донесение о том, что Вихревое оружие, которым якобы располагают нардионцы, одни из главных участников коалиции  — чистой воды фикция, мыльный пузырь. И Джай Ди Вонд без всяких на то оснований пытается запугать им хивини и их многочисленных союзников. А раз супер-оружия нет  — значит, перевес сил на стороне хивинийцев, и добиться межгалактического господства будет не так трудно.
        В талантах докапываться до истины хивинийским шпионам отказать было нельзя. На тот момент Вихрь действительно существовал только как широко развёрнутая пропаганда и первые попытки научных разработок. Никто не предполагал, что нардионским учёным в кратчайший срок удастся эту ситуацию изменить.
        Назначения мы с Джайтой получили. Понятно дело, курсантов Корпуса готовили не к солдатской службе. Мы оба стали капитанами крейсеров класса ЭВА-ФАД. Корабль Тайра назывался «Молния», мой  — «Предводитель». Моему другу предстояло выполнять боевые задачи в нулевом секторе, рядом с центром нашей галактики. А «Предводитель» в составе отряда из двадцати пяти кораблей направили на территории хивини.
        Там нам сразу пришлось несладко. Но поначалу боевые действия в космосе представлялись мне чем-то существующим совершенно отдельно от меня самого. Выстрелы  — всего лишь нажатие на кнопки, беззвучные взрывы, которые наблюдаешь на мониторах… Когда «Предводитель» подбили, я понял, что опасность гораздо ближе, чем казалось. Чтобы предотвратить разгерметизацию, пришлось закрыть переборки в хвостовом отсеке. И несколько человек из команды осталось там, за ними.
        Но в первое настоящее побоище я попал не в космосе, а на планете. На дружественном нам Гофосе  — точнее, мы считали его дружественным, но, как выяснилось, его жители заключили с хивинийцами тайный союз. Не подозревая об этом, мы посадили корабли на гофосской базе, чтобы пополнить запасы продуктов и топлива. Гофоссы, обрадовавшись такой возможности доказать верность своему новому сюзерену, принялись методично расстреливать наши корабли и людей, многие из которых в этот момент были безоружны. Спаслось с Гофоса меньше трети отряда. Как взлетел наш корабль, я не помню, потому что незадолго до этого один из многочисленных осколков взорвавшегося линкора «Непобедимый» угодил мне в грудь, пробив двойную многоосновную броню. Отчётливо отпечаталось в памяти только как кто-то орал над самым моим ухом: «Капитан! Капитан!» Потом  — видимо, из-за того, что я не желал подавать признаков жизни  — звать стали по имени: «Ирлн, очнись, мать твою!»
        Наверное, это был Вард Тиэр, мой первый помощник. Ему простительно. Он почти в два раза меня старше, и ниже по званию из-за того, что его род не такой знатный, как мой. Я многому у него научился.
        «Несите его в корабль, он жив! Не вздумайте…»  — прозвучало уже откуда-то из далёкого далека, и после этого всё вокруг заволокла плотная красная дымка.
        Вард Тиэр принял командование «Предводителем». Мы вышли на орбиту. Запаса энергии едва хватило на то, чтобы совершить надпространственное перемещение до Лелиады, ближайшей союзной планеты. Нам оставалось только надеяться, что она остаётся союзной.
        Когда я находился в лелиадском госпитале, пришли плохие новости из нулевого сектора. Коалиционные войска терпели поражение за поражением. Я попытался разузнать что-нибудь о Тайре, и мне сказали, что «Молния» сбита т’хонтирскими лучевыми пушками. Проклятый мир, одно сплошное болото… Джайта заслуживал гибели в более достойном месте.
        После того, как осколок «Непобедимого» из меня вытащили, я не так-то долго кашлял кровью, лёжа в грязной больничной палате. Хирург-лелиадец говорил, что на мне всё заживёт как на собаке  — и оказался прав.
        За ранеными присматривала медсестра из линаэнского народа. Про себя я удивлялся, как она сюда попала, но ни о чём её не расспрашивал. Со временем медсестра начала поглядывать на меня с особенным интересом. Возможно, потому, что другие наши соотечественники, попавшие в этот госпиталь, такой завидной живучестью, как я, не обладали. А мои соседи по палате  — лелиадец, который метался в бреду, и лишившийся одной ноги рифсвон, представитель расы разумных рептилий  — являлись неподходящими объектами для какого бы то ни было интереса. Я отвечал на многозначительные взгляды и улыбки тем же, но дальше этого дело не зашло. Медсестра была хат. У линаэнцев четыре пола  — элд, орн, исп и хат. Я орн, парой мне могут быть как хат, так и исп. Но меня всегда сильнее тянуло к испам. Помнится, Джайта подсмеивался надо мной из-за этого и говорил, что у меня «материнский комплекс», потому что моя мать  — исп.
        Покинув госпиталь, я вернулся на крейсер. Теперь на «Предводителе» была больше чем наполовину новая команда. Появилось несколько жителей союзных планетных систем.
        Война продолжалась ещё почти полтора стандарт-года. Не так-то долго. Но в те редкие минуты, когда у меня была возможность задумываться на отвлечённые темы, мне казалось, что за это время я стал старше на несколько жизней.
        А потом начался полный бардак. Другим словом, события, которые стали твориться после того, как нардионцы всё-таки построили свой чёртов Вихрь, не назовёшь.
        Разбираться в принципе работы этого оружия у меня не было ни времени, ни желания. Знаю только, что Вихрь искажает и разрушает структуру пространства и времени. Первое же его испытание унесло в небытие четыре хивинийских протектората  — одиннадцать населённых планет.
        В самом конце войны, находясь в составе коалиционной армады, я девять раз был свидетелем применения Вихря. Видел, как расползающаяся чернота поглощает звёзды и планеты, и они исчезают бесследно, как будто их никогда не было в этой вселенной.
        Но хивинийские шпионы снова постарались, и вскоре в распоряжении наших врагов тоже появилась Вихревая технология. А вот наша разведка, напротив, дала маху.
        Лишь по счастливой случайности моего корабля не оказалось в рядах армады Джай Ди Вонд, когда в галактике Серебряное дерево она встретилась с объединёнными войсками хивинийцев и их союзников. Выборочно отдельные корабли, «Предводитель» в том числе, отозвали в нашу галактику, потому что кто-то должен был прикрывать «тылы».
        После Вихревой атаки, которая последовала с двух сторон, галактика Серебряное дерево перестала существовать почти полностью. Для коалиционного командования ответный удар хивинийцев оказался, если так можно выразиться, сюрпризом. Иначе оно не стало бы посылать свои основные силы на верную гибель. На что рассчитывали хивинийцы, понятия не имею. Может быть, думали, что их Вихрь окажется быстрее и мощнее нашего? Если так, то  — зря. А может быть, к тому времени они просто окончательно рехнулись.
        И для коалиции, и для хивини случившееся было больше чем просто серьёзным поражением. От обеих армий остались жалкие крохи. Кроме того, сфера влияния противников сократилась в несколько раз  — ведь те и другие контролировали значительные территории в Серебряном дереве.
        После гибели галактики глава коалиции, нардионец Аро Ошими, и хивинийский император Грайден Восемнадцатый сели за стол переговоров. Но надеяться на лучшее было рано. Не знаю, что произошло на самом деле, трансляция переговоров не велась. Но как потом рассказывали, после десяти минут диалога эти двое перешли на оскорбления и чуть не начали драку. И всё из-за того, что нардионцы, раса, внешне во многом похожая на нас, органически не могут терпеть хивини. В нардионских головах крепко сидит представление о том, что разумное существо должно иметь фиксированную форму тела. Желеобразные хивинийцы, постоянно истекающие потоками слизи, вызывают у них отвращение, и здравый смысл не в силах его победить. То, что это адаптация, без которой хивини не выжили бы под палящими лучами своего солнца, во внимание не принимается.
        Насколько сильна неприязнь хивини к нардионцам и им подобным, я не в курсе. Но если судить по итогам «переговоров», чувства были взаимными и одинаково глубокими.
        Поэтому я и называю то время бардаком. Казалось, весь мир превратился в один огромный сумасшедший дом. Остатки двух армий начали истреблять друг друга и вражеские миры. Вихрь пускали в ход ещё несколько раз, пока установки не вышли из-под контроля и не уничтожили сами себя вместе со своими создателями. Но и без Вихря оставались лучевые пушки чудовищной мощности и градовые орудия, которые за считанные секунды могли выжечь или раздробить на осколки целую планету, и десятки других приспособлений для искоренения жизни во всех её проявлениях. И я был одним из тех, кто их использовал, пока была возможность, пока у меня ещё оставалось командование, отдающее приказы, и некоторое время после того, как никакого командования не осталось. Я был таким же психом, как все.
        Последние новости, которые мы смогли узнать перед тем, как чей-то выстрел разнёс систему связи «Предводителя»  — а заодно и сам «Предводитель»,  — нам сообщил капитан гибнущего рифсвонского транспортного корабля. «Лучше бы меня не слышал никто,  — сказал он,  — но если кто-то меня всё-таки слышит, взорвите свою посудину к чёртовой матери. Кроме вас в этой грёбаной вселенной никого не осталось».
        Но рифсвон оказался не совсем прав: ведь кто-то же нас подстрелил. Подозреваю, это были наши бывшие союзники, которые уже не соображали, что делают. Ответный залп «Предводителя» разворотил неизвестный корабль на части. Но нам это уже ничем помочь не могло. Наш крейсер и сам разваливался. Среди команды, к этому времени уже сильно сократившейся, началась паника. Я понял, что для этих людей не в состоянии сделать ничего, даже если бы хотел. Пусть всё закончится побыстрее… Я стоял посреди командного отсека и ждал.
        Вард Тиэр схватил меня и потащил куда-то. Это удалось ему на удивление легко, хотя ростом я был выше него, да и сложением крепче.
        В транспортном отсеке он запихнул меня в спасательный катер и стал закрывать люк. Но тут уж я уцепился за него, пытаясь усадить рядом с собой. И только теперь заметил, что Вард ранен. И рана из тех, которые без быстрой медицинской помощи оказываются смертельными. Он терял кровь и едва держался на ногах. На то, чтобы спасти меня, он истратил последние силы. Пока я глупо на него таращился, Вард сделал то, что и собирался с самого начала  — закрыл люк. Я хотел немедленно выйти из катера, но он не дал мне выбора. Отступив на несколько шагов, закрыл переборку и разгерметизировал отсек. Мне не осталось ничего кроме как покинуть разрушающийся «Предводитель». Иначе жертва Тиэра оказалась бы бессмысленной.
        На катере я довольно долго летел почти «вслепую». Его система навигации сошла с ума. Всё, на что она была способна  — показать координаты близлежащей планеты, состоящей не из газа, а из плотного вещества, и имеющей атмосферу. Ответа на вопрос, что это за планета, я не дождался.
        Вскоре выяснилось, что навигация  — это ещё полбеды. Наверное, когда стреляли по «Предводителю», катеру тоже здорово досталось. Придётся здорово постараться, чтобы посадить посудину на неизвестной планете.
        И я это сделал. Всё-таки, инстинкт самосохранения  — штука очень сильная. Даже когда хочется плюнуть на всё и сдаться, он заставляет тебя продолжать действовать.
        Но условия на планете могут быть неподходящими для моего вида и убить меня, едва я выйду из корабля… Что ж, если это произойдёт  — пускай. Без предварительной проверки, не надев защитного скафандра, я открыл люк катера. И остался жив. Воздух оказался вполне пригодным для дыхания, сила тяжести  — абсолютно нормальной.
        Но вокруг меня лежала пустыня. Не та, в которой знойный ветер заставляет медленно двигаться песчаные волны дюн, а та, которая остаётся после лучевой и градовой атаки средней мощности. Планета, на которой я очутился, прежде явно была обитаемой и цивилизованной. Но теперь от цивилизации остались одни руины.
        Я шёл по улицам разрушенного города. Огромные груды камней вместо домов, искорёженный транспорт, провалы посреди улиц, обнажившие то, что должно быть скрыто  — канализационные трубы, водные и топливные коммуникации… Этот город могла построить раса, похожая на нас, линаэнцев. Возможность проверить предположение появилась, когда я увидел среди развалин что-то, что могло быть останками здешних жителей. Но я не стал делать этого ни теперь, ни позже, когда заметил ещё тела. Их было не так-то много  — скорее всего, большая часть погребена глубоко под обломками. Мимо тех, которые всё же попадались мне на глаза, я проходил, не присматриваясь. И без того был уверен, что нахожусь на одной из нардионских планет, или…
        На этом «или» всё закончилось. Я споткнулся обо что-то  — это оказался большой прямоугольник из полированного металла. Обойти его и двинуться дальше своей бесцельной дорогой я не смог. Слишком знакомой была эта тускло поблёскивающая красновато-коричневая поверхность. Наклонившись стряхнуть с неё мелкий мусор, я уже знал, что увижу под ним.
        Пятнадцатиконечная звезда  — линаэнский герб. Внизу  — надписи на свефийском, общелинаэнском и универсальном языках. Эта медная доска висела над входом в здание Генерального парламента. В годы учёбы я проходил мимо него по нескольку раз в день, потому что Корпус располагался на той же улице.
        Выходит, я очутился не на «одной из» каких-то там планет, а на своём родном Свефе, в «блистательном Оррэ-Гилви», столице системы Линаэна. В двух часах пути наземным транспортом от Хавенкора, где осталась моя семья.
        Сев на землю возле своей находки, я решил, что больше не пойду никуда. С меня хватит.
        До сумерек я просидел, не сходя с места. А потом меня нашёл шианид.
        То есть, сначала я не знал, что это шианид. Кто-то осторожно тронул меня за плечо, но я даже не вздрогнул. Просто оглянулся. Наверное, если бы я увидел у себя за спиной Идафала, Алагона, или ещё какое-нибудь чудовище из тех, которых так красочно живописал в своём «Пророчестве» Сабон Свидетель, не испытал бы ни страха, ни удивления.
        Но у меня за спиной стоял не Идафал и не Алагон, а всего лишь маленький шианид, напоминающий цветок на толстой ножке. Вообще-то, шианиды  — не растения. «Стебель»  — это их тело, то, что похоже на розовые лепестки  — щупальца, которые заменяют конечности. «Сердцевина цветка»  — на самом деле глаз. Вот этим-то глазом он и смотрел на меня, а дотронулся одним из щупальцев.
        Откуда шианид взялся на моей погибшей планете, я не имел ни малейшего представления. А объясняться с ним мог только жестами. Шианиды не способны разговаривать ни на универсальном, ни на каком другом языке. Друг с другом они ведут диалоги мысленно. Для коммуникации с представителями других рас прежде использовали специальные устройства. Этот шианид никакой техникой не располагал.
        Но из нашего «немого» диалога я понял достаточно. Шианид звал меня пойти за ним туда, где есть кто-то, похожий на меня и на него  — надо полагать, другие разумные существа. Он растолковал, что тоже был там, с ними, но, почувствовав присутствие неподалёку ещё кого-то живого, отправился на поиски  — и обнаружил меня.
        Выбор у меня был невелик: следовать за шианидом или оставаться посреди развалин Оррэ-Гилви. Я выбрал первое. Куда он меня поведёт, я уже догадался. И вскоре догадка подтвердилась: мы пришли к Бункерам.
        Эти подземные укрепления были построены за городом как раз в качестве убежища на случай войны. Конечно, укрыться в них могла лишь малая часть населения столицы, всего несколько тысяч человек. Но не произошло и этого. Бункеры не спасли никого из моих соотечественников. Почему  — оставалось только гадать. Среди нескольких десятков обитателей убежища были все, кто угодно, но не свефийцы.
        От нардионца по имени Вьекен я узнал, что собравшиеся в Бункерах  — такие же случайные «гости», как я. Последние солдаты последней войны, которым после окончательного крушения обоих воюющих лагерей нужно было остановиться хотя бы где-то. Сам Вьекен и несколько его сослуживцев больше стандарт-месяца провели в поисках какой-нибудь планеты. Спрашивать, почему они не попытались вернуться домой, я не стал. И без того знал, что Нардионская республика, некогда претендовавшая на место одного из самых могущественных государств в исследованном космосе, превратилась в пыль. Но судьбой других планет системы Линаэна я всё же поинтересовался.
        — Ты имеешь в виду обитаемые планеты?  — уточнил Вьекен.
        — Газовые гиганты меня мало волнуют.
        — Обитаемых больше нет,  — покачал головой нардионец.
        — Ни одной из четырёх?
        Вьекен кивнул, и принялся жевать сморщенное красное яблоко.
        Запасов пищи в Бункерах было предостаточно. По крайней мере, для тех из нас, кому подходила свефийская пища.
        — А как насчёт этой планеты?  — здравый смысл подсказывал, что мой вопрос  — бессмысленное сотрясание воздуха. Но я всё-таки закончил:  — Тебе удалось исследовать её из космоса? Может, где-то остались…
        — Нет,  — перебил он.  — Я понимаю, почему ты спрашиваешь, но  — нет.
        — Нигде не осталось никого…  — раздалось шипение за нашими спинами. Это был голос хивини. Да, среди нас нашлось место и бывшему противнику. Но лично у меня он теперь не вызывал никаких враждебных чувств. И вообще никаких чувств. Так же как все остальные.
        Хивиниец разводил в Бункерах слякоть, но мне до этого было мало дела. К тому же, надолго он среди нас не задержится. Насколько мне известно, хивинийцы как раз из тех, для кого свефийская пища пищей не является.
        — Нигде не осталось никого,  — повторил хивини.  — Я не ощущаю ни одного из моих соплеменников… Я  — последний. Вселенная мертва и пуста…
        Услышав это, ещё один персонаж из нашей компании, старый одноглазый рифсвон, вздрогнул и сделал рукой знак, по верованию его народа защищающий от злых сил. Рифсвоны подвержены предрассудкам. Хивинийцев, которые обладают обострённой интуицией и действительно на каком-то уровне способны чувствовать присутствие сородичей, как бы далеко те ни находились, они считают чуть ли не сверхъестественными существами, чьи слова имеют силу недобрых пророчеств.
        — Вселенная пуста…
        — Ерунда,  — отрезал Вьекен. В отличие от рифсвонов, нардионцы ни перед кем не склонны впадать в священный трепет.  — Даже если ни один обитаемый мир не уцелел  — что, вообще-то, трудно допустить  — на разных планетах должно остаться много таких же случайных групп, как наша.
        — Про группы не знаю,  — подал голос до тех пор не участвовавший в разговоре житель планеты Сингао, которая воевала на нашей стороне.  — А насчёт обитаемых миров могу сказать вот что. В моём корабле есть универсальное устройство полисвязи. Пока я летел сюда, и несколько дней тут, на планете, пытался связаться с каким-нибудь миром, поймать хоть какие-то сигналы  — и ничего. Все виды связи молчат. Информационные сети не работают. Похоже, они больше не существуют. Физически.
        — Почему ты оставил свои попытки?  — возмутился нардионец.  — Я уверен, рано или поздно тебе удалось бы наладить контакт…
        — Если хочешь этим заниматься, я отдам устройство тебе,  — устало откликнулся сингао.
        Вьекен и ещё двое нардионцев стали первыми, кто оставил Свеф. Они забрали полисвязь и улетели на своём корабле. Другие нардионцы задержались на планете до тех пор, пока её не покинула почти вся наша группа.
        Улетали мы в основном поодиночке, только некоторые по двое или по трое. Возможность сделать это была даже у тех, кто не имел собственного подходящего транспорта, как я, например. В Бункерах находилось множество СКАБов, небольших удобных кораблей, которые подходят для длительных путешествий. СКАБы  — лучшие из известных мне индивидуальных космолётов, работающих на концентрируемой энергии звёзд. Системы жизнеобеспечения в них полностью автономные.
        Один за другим обитатели Бункеров брали себе СКАБы, загружали их водой, пищей и другими необходимыми вещами, и улетали. Сингао, перед тем как двинуться в путь, сказал нам на прощание:
        — Пусть нардионцы ищут своих соотечественников и свои планеты. А мне это не нужно. У меня ни соотечественников, ни родной планеты больше нет. Я чёртов гражданин космоса, чёртов вселенский космополит.
        По-моему, это название как нельзя лучше подходило всем нам. Вскоре после сингао и я отправился куда глаза глядят. Никакой цели у меня не было. Всё, что осталось  — холодное безразличие к прошлому, настоящему и будущему.
        Запасы я пополнял на уцелевших населённых планетах, где развитие цивилизации не достигло уровня, который позволил бы их жителям ввязаться в войну. Подобных миров было известно немало, информация о них содержалась в базе данных моего СКАБа. Потенциально опасные планеты с неподходящими условиями или агрессивным аборигенами я игнорировал, на более-менее безобидные время от времени высаживался.
        Конечно, меня не интересовали дикие миры наподобие НР-4, населённого существами, отдалённо похожими на линаэнцев, но покрытыми шерстью и не умеющими разводить огня. Или АС-3 с его полуразумными рептилиями, которые общаются между собой лаем. А вот другие, вроде Нарла, где народ кочевал по единственному материку на повозках, запряжённых шестиногими ездовыми животными, и Огфа, на котором существовали десятки тысяч крохотных селений, обнесённых высокими стенами  — были как раз тем, что надо.
        На подобные планеты я рассчитывал, занимая грузовой отсек СКАБа массой ненужных мне самому найденных в Бункерах предметов  — боевых ножей, металлических столовых приборов, детских игрушек и даже украшений. Эти остатки цивилизации, когда-то бывшей моей, оказались не так уж бесполезны, и сослужили мне хорошую службу. Жители отсталых миров охотно обменивали их на пищу и другие вещицы, которые я мог сбыть на следующей планете.
        Там, где люди прежде понятия не имели не только о космических полётах, но и о космосе вообще, меня побаивались или оказывали почтительный приём. Иногда давали то, в чём я нуждался, без всякого обмена, даром. В каком-нибудь из этих миров я, пожалуй, мог бы выгодно устроиться в роли местного бога и прожить до конца своих дней, ни о чём не заботясь. Но мне не хотелось задерживаться там. Было тяжело, я словно задыхался. Не в прямом смысле, конечно, не физически. Наверное, просто привык к одиночеству, звёздам и космической пустоте.
        Кое-кто из аборигенов вёл себя доброжелательно, но и выгоды своей упускать не желал. Бывали и конфликтные случаи. Но оружие местных жителей против моего ровным счётом ничего не значило.
        О войне, уничтожившей цивилизацию нескольких галактик, на отсталых планетах не знали. Большинство из них она вовсе не затронула. Но не все. На одной мне показали огромный котлован, который сделало «солнце, упавшее с неба». Скорее всего, этим «солнцем» был какой-нибудь горящий хивинийский дредноут.
        На других планетах последствия были серьёзнее. Даже задев их только вскользь, удары лучевых пушек разрушили хрупкое экологическое равновесие, вызвали необратимые изменения в организмах растений, животных и разумных существ, и обрекли их на медленное вымирание.
        Но, в общем-то, меня всё это мало касалось. Ни вины, ни угрызений совести, ни жалости я давно не испытывал.
        В длительные перерывы между высадками я или занимался физическими упражнениями, или от нечего делать осваивал установленные на бортовом компьютере образовательные программы, или создавал одио-картины. Искусство одиоли в своё время было очень популярно на Свефе. Но теперь его знатоков не осталось, так что мои произведения не оценит никто и никогда. А самому мне они не были особо дороги. Какое-то время они существовали, потом я уничтожал их без сожаления.
        В некоторых мирах, даже совсем малоразвитых, моё появление не вызывало удивления у аборигенов, потому что до меня там уже побывали гости, которые спускались с неба на «летающих шарах». Пару раз, кажется, на Лаолау и на Дьев, а может быть, на Шиог, я столкнулся с другими вселенскими космополитами. С первым из них мы просто поздоровались и разошлись каждый в свою сторону. Второй  — тот самый сингао  — сказал мне, что, кроме нас, кто в своё время собрался на Свефе, и в самом деле уцелело ещё несколько таких же разношёрстных компаний. Со временем все выжившие  — от силы несколько сотен  — занялись тем же, чем и мы. В ответ на это я только пожал плечами:
        — А чем ещё остаётся заниматься?
        — Ну да,  — кивнул он.
        На том мы и попрощались. Гораздо больше праздного разговора нас интересовал обмен с местными жителями. Хорошо, если они станут брать и товары сингао, и мои, чтобы никто не остался внакладе.

        II. Мир Нигде

        Так, слоняясь по космосу, я провёл два стандарт-года. И меньше всего ожидал перемен в своей жизни. Я был уверен, что впредь ни к чему не смогу испытывать привязанности, и ничто не станет мне дорого. Но ошибся, как ошибался до этого уже не раз.
        Мир Нигде изменил меня. Изменил всё. Мир, который невозможно полюбить, не пытаясь понять, а, полюбив, невозможно понять окончательно… Неприветливый и прекрасный, хмурый и светлый.
        Но обо всём по порядку.
        Заметив, что система навигации СКАБа обнаружила планету возле звезды, которая планет иметь не должна, я сначала удивился, а потом решил, что с компьютером какие-то неполадки. Но вскоре на экране монитора действительно увидел планету.
        Её окружал серо-жемчужный туман. Впечатления непроницаемости он не производил. В нём угадывалось какое-то неяркое свечение. Довольно необычное зрелище…
        Но как же эта планета тут оказалась? Конечно, составленным моими соотечественниками картам, которые имеются в распоряжении навигатора, не меньше чем три года от роду. Но образование нового небесного тела  — дело миллионов лет. Планета просто обязана была присутствовать на картах… Но её не было. А ведь этот сектор галактики считался изученным вдоль и поперёк.
        Кроме того, просмотрев отчёты о своих маршрутах, я убедился, что уже бывал здесь. Ну, если не в этой же самой точке пространства, то близко. С такого расстояния навигатор не мог не заметить планету. И, тем не менее, данные о ней в отчётах отсутствовали.
        Никакой надобности приземляться у меня сейчас не было. Недавно я побывал на Ивиниди, тамошний пушистый красноглазый народец на ура раскупил все предложенные мной вещи, и грузовой отсек СКАБа был до отказа загружен. К тому же небезопасно садиться на неизвестную планету, о которой мой компьютер мог сообщить только то, что сесть на неё, в принципе, можно. Но я направился к ней. Одним словом, напрасно я считал, что утратил все слабости, свойственные моему народу  — и любопытство в том числе.
        Предварительный анализ показал, что гравитация планеты меня не раздавит, а атмосфера позволит дышать, так что можно будет выйти на поверхность без скафандра. Я просто немного там осмотрюсь  — и улечу.
        Пилот я достаточно опытный, о чём могу сказать без ложной скромности. Но в этом есть и своя слабая сторона. Часто из одного тщеславия хочется посадить корабль не на автомате, а вручную. Пришла мне такая мысль и теперь. Короче говоря, я попал в ловушку собственной глупости.
        Даже на еле живом катере я умудрился удачно приземлиться на Свеф. А тут из-за идиотского невнимания включил торможение на секунду позже, чем нужно, и тяжело грохнул СКАБ о землю. Компьютер мгновенно известил меня, что в системе энергоснабжения возникли неполадки, устранить которые искусственный интеллект корабля не в состоянии без моего вмешательства. Вот уж удача так удача  — потерпеть аварию в какой-то глуши, да ещё по собственной вине.
        Но сидеть и злиться на самого себя бессмысленно. Я решил сначала посмотреть, куда меня занесло, а потом приняться за ремонт. Открыл люк и вышел из СКАБа.
        Так я впервые ступил на землю Нигде. Но тогда большого восторга это у меня не вызвало.
        В лицо ударил сильный порыв свежего ветра. От него даже дыхание перехватило. На мне был шиогский ленгир, тёплая куртка из толстых переплетённых нитей, и всё равно меня пробрала дрожь.
        Я стоял на огромной равнине. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ничего кроме пологих холмов, кое-где покрытых кустарником. Удивительно, что на такой почве, похожей скорее на камень, вообще живут какие-то растения. Высоко в небе плыли серые тучи  — не понять, утро сейчас, день или вечер. Позднее мне стало известно, что почти весь мира Нигде выглядит так же, как эта равнина.
        Оглядываясь по сторонам, я ощущал замешательство и растерянность. Зачем меня сюда занесло? Что, если не сумею устранить поломку системы энергоснабжения?
        Внезапно я уловил чьё-то присутствие. Мог бы поклясться, что ещё мгновение назад рядом не было никого. А теперь…
        Выхватив из поясной кобуры леммер-лучевик, я резко развернулся. Существо протянуло руки ладонями вверх  — видимо, в знак того, что не вооружено. Но я и без этого жеста каким-то образом догадался, что опасность мне не грозит, и опустил оружие.
        Я не мог понять, кто передо мной. На этой планете можно было ожидать встречи разве что с животными или аборигенами на самой низкой стадии развития. Но это существо не было ни тем, ни другим. Я почувствовал в нём разум. Разум, который многократно превосходит мой собственный. Наверное, это создание воспринимает меня примерно так же, как я  — диких обитателей НР-4…
        Выглядел житель неизвестной планеты странно, непривычно, необыкновенно  — и это ещё слабо сказано. Для меня естественно, что жизнь должна проявляться  — как бы это сказать?  — в более-менее определённой, осязаемой форме. Даже текучие скользкие хивини, и те всё-таки обладали плотными телами. А это существо состояло из какой-то воздушной, эфирной субстанции, по которой постоянно пробегали меняющие цвет волны. Казалось, ему и на земле-то стоять не обязательно  — лети, куда захочешь. Будь я суеверным, подумал бы, что передо мной Олло, мифический дух воздуха. Но я не суеверен. Мало ли какое тело может развиться в процессе эволюции. Ведь всё же это физическое тело, формой похожее на мою собственную фигуру. И, если приглядеться, на лице угадываются черты. Особенно отчётливо видны глаза, из которых струится мягкий, приглушённый свет. И такой же свет заметен в середине груди.
        Он заговорил, и я понял его, хотя не услышал. Слова звучали у меня в голове. Слова моего родного языка.
        — Не нужно оружия,  — сказал инопланетянин.  — Вокруг мир, опасаться нечего.
        Я сунул леммер-лучевик в кобуру, но ничего не ответил. Всё это было для меня слишком удивительно.
        — Ты можешь разговаривать со мной как обычно,  — продолжал он.  — Моё имя Лонолон Иофаравэт. Рад приветствовать тебя в мире Нигде.
        Я решил, что дальше молчать глупо, надо хотя бы представиться. Но почему-то назвал не своё имя.
        — Меня зовут Свеф.
        — Хорошо, я буду называть тебя так.
        — Что это за планета? Почему она называется Нигде?
        — Объяснить я не смогу. Но ты поймёшь, если захочешь.
        И в этот момент пошёл дождь. Сильный, проливной  — с неба падали не отдельные капли, а струи воды. Лонолон не обратил на это никакого внимания. Потом я узнал, что на Нигде дожди идут почти постоянно. В моём прежнем мире дожди тоже бывали, но от них предпочитали прятаться. Поэтому сейчас мне захотелось укрыться от ливня. Я принялся сбивчиво объяснять Лонолону мою проблему со СКАБом. Но, к моему удивлению, он отрицательно покачал головой, давая понять, что в этом помочь мне не может.
        — Неужели твоя цивилизация настолько неразвита?  — изумился я.
        Мне показалось, Лонолон улыбнулся, несмотря на то, что выражение его лица как будто совсем не переменилось.
        — Пойдём,  — сказал он и сделал призывный знак рукой.
        И я пошёл. По бескрайней каменистой равнине, под хлещущим дождём я шагал за ним  — прочь от своего СКАБа. Началось моё путешествие по Нигде. Это можно назвать неразумным, но и корабль, и вещи, оставшиеся в нём, и само понятие разумного перестали казаться мне сколько-нибудь важными. Во мне что-то изменилось  — окончательно и бесповоротно.
        Необходимость покидать планету отпала сама собой. На Нигде я не чувствовал себя пленником. Наоборот, здесь я был гораздо свободнее, чем скитаясь от одной планетной системы к другой.
        Узнавать этот мир я учился постепенно. На мои бесчисленные вопросы Лонолон отвечал с неизменным доброжелательным терпением. Но его ответы были не тем, что можно просто принять в готовом виде. До сути мне приходилось додумываться самому.
        Он никогда не обращался ко мне пренебрежительно или свысока. Хотя причины испытывать превосходство у него были. Нигде оказался одной из древнейших колыбелей разума. Сама планета была всего на четыре с половиной миллиарда лет моложе нашей вселенной, а жизнь на ней  — на пять с половиной миллиардов. Восемь миллиардов лет эволюции привели к тому, что теперь нигдеанцы (или как они называли себя сами  — «никто») существовали в форме почти чистой психической энергии. Не полностью неосязаемой  — к ним можно было прикоснуться, но ощущения при этом возникали совсем другие, чем когда дотрагиваешься до обычного физического существа.
        В то время как эволюция в линаэнской системе только начала трудиться над созданием простейших форм жизни, на Нигде процветала развитая техногенная цивилизация. Нигдеанцы умели делать то, чему мы так и не успели научиться, сами себя уничтожив. Они трансформировали климат и ландшафт своей планеты, владели множеством источников энергии, разработали более совершенные информационные технологии, чем наши.
        Но теперь от всего этого не осталось и следа. Несколько цивилизаций  — ровесников Нигде  — погибли в техногенных катастрофах, и нигдеанцы, наученные их горьким опытом, сошли с пути, которым следовали до тех пор. Вернули планете её первозданный облик, раньше представлявшийся им несовершенным, и отказались от всех благ прежнего прогресса. Они выбрали другую возможность: изменять и совершенствовать не окружающую среду, а свой собственный ум.
        Это помогло им понять многие действующие во вселенной законы. То, что в большинстве известных мне культур относили к области «тайных знаний», для нигдеанцев стало явным. Но даже на нынешнем этапе своего развития они не считали, что достигли всего, чего можно достичь.
        Никакие научные открытия прошлого не были воплощены в вещественной форме, но теория сохранилась. Вместе с накопленным духовным потенциалом и философией, основанной не на отвлечённых рассуждениях, а на практике, эти знания составляли великое наследие мира Нигде. То, что в своей жизни нигдеанцы использовали только ничтожно малую его часть, было для меня непостижимо. Эта одна из загадок нигдеанского народа, на которую или не существует ответа, или он слишком очевиден, чтобы я был в состоянии его разглядеть.
        По-настоящему возмутило меня, что нигдеанцы могли бы предотвратить межгалактическую войну, не допустить гибели миллиардов живых существ  — и не сделали этого. Я довольно резко высказал своё мнение на этот счёт. Но Лонолон никак не ответил на мой гнев. Даже не попытался оправдать преступное бездействие своего народа передо мной, кто потерял в той войне всё, что было дорого. Мне не пришло тогда в голову, что, возможно, жители Нигде были правы. Они позволили прошлому умереть естественной смертью. Наверное, они видели какое-то будущее  — лишь мне, явившемуся из этого прошлого, поначалу казалось, что никакого будущего нет.
        Нигде  — холодный мир. Но, ощущая этот холод в полной мере, я никогда не замерзал слишком сильно. И, по-моему, дело здесь не только в одежде, которая у нигдеанцев нашлась специально для меня, потому что сами они в ней не нуждались.
        В еде они не нуждались тоже. Снабжая меня пищей, делали это с такой естественной деликатностью, что я не чувствовал себя неполноценным существом среди них, не испытывавших необходимости в такой энергетической подпитке.
        Моя жизнь на Нигде была непрерывным странствием. Лонолон стал для меня кем-то вроде учителя или наставника  — хотя это не совсем верные слова. Такие отношения предполагают подчинённость, а между нами этого не было. Мы общались как равные. Не всегда Лонолон сопровождал меня. Порой, догадываясь, что я хотел бы побыть один, он куда-то исчезал. Не уходил, не растворялся в воздухе  — просто, отвлёкшись на мгновение, я вдруг обнаруживал, что его нет рядом. Когда же я начинал по нему скучать, он снова появлялся.
        Нигдеанцы жили, не имея постоянного пристанища, всё время путешествуя. Самое поразительное то, что, зная свой мир как самих себя, они, тем не менее, каждый день видели его словно впервые. При встречах со мной они, не скупясь, дарили свою доброжелательность. Не ту, которой тяготишься и не знаешь, куда от неё деться, а лёгкую, ничего не требующую взамен, но при этом совершенно искреннюю.
        Так же относились они и друг к другу  — с настоящей добротой. Не стоит понимать это как какую-то излишнюю мягкость. Просто они действительное не желали другим того, чего не желали себе.
        Спокойная радость  — для нигдеанцев состояние естественное, но не неизменное. Лонолона я видел и печальным, только эта печаль не производила угнетающего, разрушительного действия. Тяга к разрушению себя и чего бы то ни было нигдеанцам вообще несвойственна.
        Сам мир Нигде так же удивителен, как его обитатели. Но не в пример другим планетам… В прежнее время я, сын состоятельных родителей, позволял себе посещать знаменитые курорты  — Дарфен, Ликиованту и ещё какие-то, названий которых уже не помню. Все они были похожи один на другой: буйство красок и оттенков, жаркий климат, пышная растительность, диковинные звери  — конечно же, отделённые от туристов решётками, тёплые водоёмы и комфортабельные жилища. Курортные планеты привлекали самую разную публику, как сахарный сироп  — муравьёв. Мне там, вроде бы, нравилось, но что-то неуловимое всегда портило впечатление… Теперь я понял, что. Чрезмерность, приторное изобилие, тяжёлая, я бы сказал, какая-то жирная красота.
        В мире Нигде, в котором глазу было не за что зацепиться, я научился видеть красоту, лишённую пёстрого покрывала. Из животных здесь обитали только несколько разновидностей небольших бурых зверьков. Но и те показывались нечасто, потому что были осторожны. Самые распространённые нигдеанские растения  — низкорослые кусты с зеленовато-серыми листьями, способные жить на камнях. Лесов на планете вообще не было. Горы  — не холмы, а настоящие высокие горы  — находились только в одном месте, около Южного полюса. Водоёмы Нигде  — стремительные холодные реки и большие глубокие озёра.
        Мне запомнился переход через северное плато Одиоф. Постоянные нигдеанские дожди превращались там в мелкую снежную крупу. Идти приходилось сквозь метель. А когда снег прекращал падать, взгляду открывался головокружительный простор. Высоко над головой ветер без устали гнал серебристо-серые тучи. Полноводных рек на плато не было, но тамошние ручьи бежали так быстро, что не замерзали никогда.
        Плато я пересёк в одиночестве. Это был как раз такое время, когда мы с Лонолоном ненадолго расстались.
        Самые прекрасные моменты, прожитые мной на Нигде  — те, когда удавалось увидеть здешнее солнце, Киорин. Полностью облака не рассеивались никогда, но порой расступались, и можно было разглядеть кусочек чистого неяркого фиолетового неба, и зелёный Киорин. Казалось бы, ничего особенного в таких мгновениях нет. Но здесь они так редки, что начинаешь ценить их по-настоящему, понимаешь всю их неповторимость.
        Именно лучи Киорина иногда делали нигдеанские сумерки зеленоватыми, таинственными и чудесными. В один из таких вечеров я увидел первое архитектурное сооружение на Нигде. Стену Хаара Ин Висэди, точнее, сохранившуюся часть этой стены. Она была сложена из гладких тёмно-серых камней небольшого размера  — самые крупные с два моих кулака. На камнях были начертаны знаки изящной формы. Нигдеанское письмо. Смысла его я понять не мог, но озарённые предзакатным светом письмена произвели на меня такое сильное впечатление, что несколько мгновений я молча восхищённо глядел на них. Конечно, я просто не мог не обратиться с вопросом к Лонолону.
        — Это древняя постройка, Свеф. Когда-то она полукругом охватывала Джио-Харависэд  — священное место. То, что на ней написано  — может, не так уж и важно. Но если захочешь, сможешь прочесть.
        Нигдеанский язык был слишком непохож на мой собственный, и на все остальные мне известные. Поэтому я сказал:
        — Что ты, у меня никогда не получится!
        Лонолон в ответ только покачал головой.
        Я освоил нигдеанский. Далеко не в совершенстве, но освоил. Научился и ещё одной вещи, прежде казавшейся ещё более невероятной  — ментальному общению. Лонолон говорил так со мной с самого начала, но это отличалось от диалогов с себе подобными. Слова, хотя и беззвучные, отражались в моём сознании. А между собой нигдеанцы общались, не используя слов, прямым контактом разума. Язык, ни разговорный, ни письменный, им, по большому счёту, был не нужен, и существовал как память о прошлом.
        Поначалу я и представить не мог, что буду способен ответить Лонолону не голосом и даже не «мысленными словами», а как настоящий нигдеанец. Но это оказалось возможно  — понадобились только моё желание учиться, и время.
        Правда, естественная лёгкость, с которой прямое ментальное общение даётся негдианцам, для меня так и осталась недостижимой. Чаще мы с Лонолоном всё-таки вели мысленные «разговоры».
        Путешествуя, мы никогда не обсуждали маршруты заранее. До тех пор, пока Лонолон не предложил отправиться в горы Южного полюса. Собственного имени у них нет, их так и называют  — Горы.
        Пойти туда я согласился с радостью, побывать в нигдеанских Горах мне было интересно. Дорога заняла больше года, который на Нигде примерно равнялся свефийскому.
        Иногда я расспрашивал Лонолона о том, что мне предстоит увидеть. Он говорил: в Горах проще, чем где-либо ещё на планете, соприкоснуться с присутствием вселенной. А ещё рассказал, что там живут Смотрящие. Они  — единственные из нигдеанцев, кто странствует не по всей планете, а только по Горам.
        Я не совсем понял, кто такие Смотрящие. Но решил что они вроде жрецов-учителей, движение которых, Игванде, было основано на Свефе под руководством Сабона Свидетеля, и распространилось по всей линаэнской системе. В своё время я, как предписывало моё положение в обществе, посещал проповеди Игванде, но они не очень-то меня трогали.
        Но теперь я не на Свефе… И не так глуп, чтобы отрицать всё из одного стремления к противоречию.
        Не в силах сдержать любопытства, я задавал новые и новые вопросы о Смотрящих, но Лонолон только улыбался:
        — Зачем тебе мои слова, Свеф? Ты сам вскоре с ними встретишься.
        Когда мы подошли достаточно близко, чтобы увидеть Горы, я испытал настоящее потрясение.
        К хмурому нигдеанскому небу возносились неприступные тёмные скалы с седыми от снега вершинами. Их острые пики, подобные стройным башням, поднимались вверх на огромную высоту, доставали до туч  — а облачный слой на Нигде находится гораздо выше, чем на многих других планетах. И таких пиков были сотни…
        — Нам ни за что туда не взобраться!  — воскликнул я.
        — Прошу, не торопись с выводами.
        Нигде  — необыкновенный мир. Порой кажется, что привычные законы природы здесь не действуют. Но, может быть, только кажется.
        Мы совершили восхождение. Не раз я думал, что вот-вот задохнусь от снежного ветра, не раз нога соскальзывала с гладкой поверхности горных уступов, и я чуть не срывался в тёмную льдистую бездну. Если Лонолон и мог подняться в Горы как-то иначе, не тратя таких усилий, то я не мог точно, и он проделал весь путь со мной, терпя те же, что я, неудобства.
        Да, Горы  — самое суровое место на Нигде, но они не лишены своего очарования, пасмурной, беспокойной гармонии. И как многое в этом мире, они способны удивлять.
        Там есть небольшие площадки, рядом с которыми горные пики расположены таким образом, что потоки воздуха завиваются воронкой. Если забраться на такую площадку, окажешься в Тодж Иэ Амайи  — «сердце вихря, где спокойно». Будешь стоять в тишине, а ветер  — носиться вокруг, и его порывы тебя не коснутся.
        Иногда вершины Гор своими очертаниями напоминали мне величественные замки Окиллена и Окилхеда  — миров-соседей из системы Глаза Праваджи. И я задумывался: сотворены ли Горы природой, или самими нигдеанцами? Но Лонолон никогда об этом не говорил, а я не спрашивал.
        Мы взбирались всё выше, но до сих пор не встретили никого из Смотрящих. Может, они  — всего лишь миф? На это Лонолон сказал:
        — Они так же реальны как ты или я, но покажутся, когда сочтут нужным. И  — если сочтут.
        Они сочли нужным, когда мы с Лонолоном поднялись почти до максимально возможной высоты второго по величине пика Гор. Сказать по правде, я поначалу немного разочаровался, хотя старательно это скрывал. Смотрящие ничем не отличались от остальных нигдеанцев. Их было трое. Вообще-то, конечно, их больше, но мы встретили троих. Имён двоих из них я так и не узнал, а третьего звали Нир. Это произношение символа нигдеанского языка, означающего в разных случаях пустоту, отрицание, либо  — взаимосвязь. Конечно, ничего общего между Смотрящими и жрецами-игвандийцами не было, никаких учений они давали.
        Мне показалось, что Нир и Лонолон знакомы. По большому счёту все нигдеанцы, даже те, которые никогда не встречались, в определённой степени «знают» друг друга  — между ними существует психологическая связь. Гораздо более ясная и отчётливая, чем у хивинийцев, но не такая крепкая, как, например, у тэ’исх, колонии разумных водорослей с планеты Тиодо, обладающих единым сознанием на всех. Тэ’исх не могут жить по отдельности друг от друга. А каждый нигдеанец обладает собственной индивидуальностью.
        Но в отношении Нира и Лонолона я имею в виде не это, а личное знакомство. Тем не менее, проявлять чрезмерное любопытство я не стал. У всех нас есть право оставлять что-то в тайне даже от своих друзей.
        Проведя в обществе Смотрящих какое-то время, я понял, что они не во всём подобны другим своим собратьям. В них есть замкнутость, погружённость в себя. Точнее, не столько в себя, сколько через собственные ощущения  — в то самое «присутствие вселенной», о котором упоминал Лонолон.
        Я почти понял, что это значит. В Горах, особенно рядом со Смотрящими, даже я, менее восприимчивый, чем коренные нигдеанцы, в полной мере ощутил себя каплей в огромном, безграничном океане жизни. О «коренных» нигдеанцах я говорю потому, что к этому времени начал считать себя тоже нигдеанцем, настолько этот мир стал мне близок.
        В последний день пребывания на вершинах, перед тем как начать спуск, мы с Лонолоном остановились в одном из «сердец вихря». Потом появились Нир и двое безымянных. Мне казалось, что где-то поблизости собрались и другие Смотрящие, только мы их не видим.
        Вместе мы просидели там всю ночь. Для нигдеанцев в тёмное время суток это обычное времяпрепровождение, они не спят. В ту ночь не спал и я. Утром, когда из-за облаков показался Киорин и осветил горные вершины, мы с моим спутником отправились в обратный путь, почти такой же нелёгкий, как восхождение.
        После этого мы долго путешествовали вдвоём, не расставаясь, потому что ни он, ни я не нуждались тогда в одиночестве. Это было хорошее время, наверное, самое лучше. Я всё больше узнавал и любил мир Нигде.
        Иногда Лонолон рассказывал мне нигдеанские легенды и предания. Особенно запомнилась притча о Линн До, одном из первых Смотрящих.
        Однажды Линн До сидел темноте, которую разгонял лишь крошечный светильник. Некто спросил Лиин До, зачем ему нужен огонёк, который даёт так мало света? Почему бы не потрудиться найти себе хороший фонарь? Лиин До ответил, что дело не в светильнике, а в его отблеске. И когда спрашивавший взглянул в глаза Линн До, увидел, что в них отражается вся вселенная.
        В этой истории  — весь мир Нигде, все нигдеанцы.
        Каждый день в утренний час Лонолон, устремляя вдаль спокойный лучистый взгляд, вслух произносил несколько слов, которые я про себя называл молитвой, хотя знал, что такое определение неверно. Это было похоже на краткую песнь, смысла которой мне не передать. В ней звучала благодарность миру за его существование.
        Когда Лонолон снова заговорил о том, чтобы пойти заранее намеченным путём, цель заинтересовала меня ещё сильнее, чем в прошлый раз.
        — Мы посетим Лэйтерлон, Город Света,  — сказал он.
        — Город Света?  — переспросил я, и только теперь впервые задумался о смысле имени моего друга. В нигдеанском языке одно и то же понятие может выражаться множеством слов. Усвоить даже часть их них было не так-то легко.  — Получается, твоё имя означает «Свет света»?
        — Лонолон Иофаравэт, Свет света, загорающийся в темноте.
        Нигдеанские города к тому времени мне видеть уже приходилось. Нивиин, опору Запада, Эвенримт, город на острове, и другие. Ни в одном из них никто не жил, но разрушенными они не были.
        Но о Лэйтерлоне разговор особый. Это бывшая столица Нигде, покинутая миллионы лет назад  — несколько цивилизаций за такой срок могли бы сменить друг друга. Конечно, и в Лэйтерлоне многое переменилось, но губительное действие времени не коснулось его. Хотя за пределами обычного течения дней и лет Город Света не находился, не выглядел застывшим или, тем более, мёртвым. Дыхание Лэйтерлона не затихло, и он оставался таким же новым, как в момент своего создания. Жители оставили его как постоянное место пребывания, но его не оставила жизнь. Я бы назвал Лэйтерлон одиноким городом.
        Порой нигдеанцы заходят туда, чтобы окунуться в особую энергию этого места. Она сродни той, что ощущается в Горах, только не такая запредельная и величественная, более светлая. А ещё Лэйтерлон существует как символ связи времён и исправления ошибок прошлого.
        Можно сказать, что ничего особенного в нигдеанской столице нет. И это правда. Она стоит на земле  — не то что облакоподобные мегаполисы Киралы и Лимидии. В ней не увидишь ярких красок и причудливых форм дарфенского Оганга. Но где все они теперь, эти Оганги и Киралы?..
        Вычурности в Лэйтерлоне не найти, но он  — чудо. Он величествен, но эта величественность не подавляет, она какая-то понятная и близкая. Она делает тебя лучше.
        Чётко выраженных улиц и больших площадей в Лэйтерлоне нет. Но впечатление, что находишься в замкнутом пространстве, тупике  — не возникает. Напротив, чувствуется свобода и открытость. В городе много высоких зданий простой прямоугольной формы, что создаёт общее впечатление устремлённости вверх, к небу. Назвать материал, из которого они построены, не берусь. Можно сказать лишь, что он гладкий, светлый, с лёгким перламутровым отливом.
        Город наполнен неизъяснимой прелестью. Что делает его таким, когда небо хмурится, когда идёт дождь? Что дарит ему красоту без малейшей игры цвета? Лэйтерлон оправдывает своё название. Здесь повсюду свет, чистый и ясный. Нет, я говорю не о какой-то бьющей в глаза иллюминации. Это мягкий свет, похожий на тот, который есть в каждом нигдеанце. Он исходит как бы из самих зданий, и лучи касаются всего вокруг. Он значит так много  — куда больше, чем можно увидеть, просто глядя на него.
        Лэйтерлон  — сердце Нигде. Я вышел из Города Света обновлённым и счастливым.
        Это были последние мгновения счастья, которому суждено было разбиться вдребезги. И разбил его, уничтожил с лёгкостью, без всякого труда, тот, от кого я никак не мог ожидать такого. Несколько слов, произнесённых с улыбкой, если и грустной, то совсем чуть-чуть…
        — Знаешь, Свеф, мир Нигде уходит.
        — Что?  — не понял я. Смысл сказанного не сразу проник в моё наполненное радостью сознание.
        — Уходит на другой уровень бытия. Здесь его скоро не будет.
        — Что?..  — снова переспросил я, но уже совершенно с другой интонацией.
        — Ты ведь расслышал. И понял.
        Да, я расслышал. И понял, но это не означало, что я могу вот так легко это принять.
        — Скажи, что это шутка! Ты просто пошутил, да?
        Он отрицательно покачал головой.
        — Нет, нет, нет,  — твердил я, как будто словами можно что-то изменить.  — Этого не может быть, я не верю.
        — Это давнее решение. Мы сами приняли его. Так надо.
        — Нет, не надо! Разве вам не к чему больше стремиться? Разве не осталось тайн, которые стоило бы разгадать?
        — Стремиться можно много к чему. Но Нигде завершит своё существование здесь, ничего не достигнув.
        Мне было известно, что смерть нигдеанцам не грозит. Единственная раса, способная к вечной жизни, сама от неё отказывается!
        Но больше, чем эта мысль, в тот момент меня волновала моя собственная боль. Потому что мне было ужасно больно.
        — Как ты мог со мной так поступить? Почему сразу не сказал правду? Зачем заставил полюбить твой мир? Ты знал, что однажды я уже пережил потерю, и теперь я снова должен испытывать то же самое!
        — Решение было принято задолго до твоего появления на Нигде, Свеф. Мы сделали наш мир видимым для тебя, и ты захотел прийти, и пришёл. Поэтому ты станешь наследником нашего мира. Будущее с тобой.
        — В чёрную дыру будущее! Я уйду так же, как вы, вместе с вами и с этим миром!  — мой голос начал предательски дрожать и прерываться.
        — Не говори так. Ты ещё поймёшь многое…
        — Обратной дороги нет. Мой СКАБ давно превратился в кучу мусора.
        — СКАБ не будет нужен тебе.
        Я чувствовал его правоту и своё бессилие.
        — Ты предал меня. Предал.
        Оскорблением я пытался вызвать в себе злость. Но былатолько боль, огромная боль.
        — Свеф…  — Лонолон взял меня за руку. Его ладонь накрыла мою  — точно окутала лёгким туманом. Вообще-то у нигдеанцев подобные жесты не приняты, но он знал, что мой сородич сейчас поступил бы так.
        Я отвёл взгляд и стал смотреть в сторону.
        — Свеф, ты был счастлив здесь, со мной. Будь счастлив без меня, в другом месте. Источник счастья не вокруг, а в тебе самом.
        Я молчал. Лонолон вздохнул  — точнее, это было похоже на то, как если бы вздохнул человек.
        — Прошу, посмотри на меня. Не отворачивайся.
        Изо всех сил стиснув зубы, чтобы не произнести ни звука, я взглянул ему в лицо. В свет его глаз.
        — Я люблю тебя, Свеф. Но я вижу, что ты другой, совсем не такой, как мы. Тебе никогда не обрести цельной натуры. Ты  — вечная борьба противоречий. Ты разделён. Вот что не даёт тебе обрести покой и причиняет тебе боль.
        — Нет,  — я вырвал у Лонолона свою руку.  — Это ты сделал мне больно.
        — Прости,  — тихо произнёс он,  — не я. Ты сам.
        Он снова был прав, но какое это имело значение? Не знаю, сколько мы стояли, глядя друг на друга. Потом Лонолон сказал:
        — Всё меняется, но ничто не исчезает бесследно. Я всегда буду с тобой.
        Я хотел попрощаться с ним иначе, чем (я заранее знал) сделаю это. Тоже сказать что-нибудь доброе. Но одно из моих противоречий  — совершенно ненужная сейчас, глупая уязвлённая гордость  — не позволило мне поступить так, как подсказывало моё хорошее, любящее противоречие.
        Ростом я был выше Лонолона, и вздёрнул подбородок, чтобы скрыть выражение своих глаз. А через мгновение развернулся и со всех ног бросился бежать. Прочь, прочь. Со слезами, застрявшими в горле, с болью в груди, разрывающей сердце на куски.


        В одиночестве пробродив вокруг Лэйтерлона вечер и ночь, наутро я вернулся в город. Но не за тем, чтобы в последний раз увидеть его красоту. Его свет нужен был мне совсем для других целей.
        Почему Лонолон уверен, что я никогда не стану похожим на нигдеанцев? Он не может знать наверняка. И если мне всё-таки удастся  — не нужно будет ничьё согласие, разрешение или помощь. Я, так же как жители Нигде, покину материальный мир.
        О многозначной природе лэйтерлонского сияния я догадался ещё во время первого визита в Город Света. Но возможности проверить предположение, задать вопрос Лонолон мне не дал.
        Что ж, придётся полагаться на собственную интуицию.
        Всегда ли город был тем, что он есть теперь? Или нигдеанцы превратили свою столицу помимо всего прочего в гигантское хранилище знаний уже после того, как оставили и её саму, и эти знания? Это мне неизвестно. Не сомневался я в одном: если мне и в самом деле под силу усвоить хотя бы часть накопленного нигдеанцами опыта, сделать это я смогу только здесь, среди зданий и световых лучей Лэйтерлона.
        Я пересёк город из конца в конец, потом вернулся назад, туда, где, по моим ощущениям, должен находиться центр. Пытаясь уловить в ассиметричном расположении домов некую закономерность, остановился между тремя особенно высокими так, что один оказался прямо передо мной, а два других  — по правую и левую руку.
        Я зажмурился, постарался успокоить мысли и сделать свой разум предельно открытым  — как в те моменты, когда общался с Лонолоном, не используя слов. Почему-то сейчас это было особенно трудно. В голове вертелись сотни мыслей, но я старался за них не цепляться  — и в конце концов почувствовал, как моё восприятие меняется.
        Открыв глаза, я видел уже не лучи света и не дома. Зрение отражало окружающую картину как потоки движущихся, сменяющих друг друга знаков нигдеанского языка. Это, конечно, была иллюзия, порождённая несовершенством моего сознания. Но, получается, даже несовершенное сознание способно не просто прикоснуться к информационной реальности, а шагнуть в неё.
        Я вытянул перед собой руку и отстранённо, словно то, что творится с моим телом, больше меня не касается, наблюдал, как лэйтерлонский свет-энергия-информация течёт сквозь ладонь. Иллюзия, снова иллюзия… На самом деле происходящее не имеет к видимому миру никакого отношения.
        Ощущение времени исчезло. Но настал миг, когда я понял, что дошёл до какой-то границы: либо отступлю теперь, либо для меня всё просто закончится  — всё вообще.
        И я отступил. Может, это была трусость, или слабость. Может, я потерял единственный шанс на освобождение, которого так желал по пути сюда… Я выбрал жизнь. В отличие от нигдеанцев.
        Позволив своему разуму вернуться в естественное состояние, я без сил рухнул на землю лицом вниз и неподвижно лежал до тех пор, пока не почувствовал, что снова могу двигаться. Потом перевернулся на спину и, глядя в серое небо, рассмеялся. Веселья в этом смехе не было. Но почему-то я не мог сдержать его.
        Всё-таки Лонолон прав. По моей ли собственной вине, или по объективным причинам, перемен, которые сделали бы меня похожим на жителей Нигде, со мной не произошло. Я остался самим собой. Но какое это имеет значение?
        Наследник забрал столько наследства, сколько смог. Этих знаний, этой силы мне хватит вполне.
        Будущее действительно со мной…
        Всё ещё смеясь, я поднялся на ноги. Мы с Лонолоном годами пешком ходили по планете, когда можно было…
        В следующее мгновение я стоял уже не посреди Лэйтерлона, а у подножия Гор. Голова слегка кружилась. Но не обращать же на это внимание? Преодолеть огромное расстояние оказалось совсем просто… И так же просто было вернуться обратно. И перемещения по планете  — не предел возможностей. Далеко не предел.


        Мир Нигде уходил. Теперь признаки этого ухода стали для меня очевидны. Как я раньше не замечал, что окружающая действительность словно бы медленно тает?
        Смотреть на это было тяжело. Тяжелее даже, чем на лежащий в руинах Оррэ-Гилви. Нигде стал для меня родиной, не второй, а первой. Но… я выбрал жизнь. И вынужден был его оставить.
        Нигдеанцы давно не путешествовали по космосу. Но когда-то они это делали. Сначала как мы, с помощью кораблей. А позже материальные технологии стали им не нужны.
        Получится ли у меня совершить мгновенный переход через космическое пространство? При этой мысли в сердце шевельнулся страх, но я его проигнорировал. Нельзя бояться. У меня нет такого права. Тем более что ответ на этот вопрос мне известен.
        Я смогу уйти с Нигде. И  — я смогу больше. Зачем отправляться на какую-нибудь из существующих планет, когда я знаю, как сделать реальностью собственный мир  — и планету, и звезду, и само пространство, в котором они воплотятся… Неплохое испытание сил  — перед тем, как взяться за выполнение другой, самой важной задачи.
        До отбытия я мог бы ещё раз увидеться с Лонолоном, но не сделал этого. Он, видимо, догадывался о моём настрое и тоже не стал искать встречи.
        Покинув Лэйтерлон во второй раз, я заставил себя как можно меньше думать о собственной боли. Конечно, я не был так самонадеян, как прежде, и не считал, что полностью контролирую свои эмоции. Но всё же ощущал некоторое спокойствие, и спокойствие это дала мне… ненависть.
        Это удивительно, ведь обычно ненависть вынуждает терять голову. Но не в моём случае. Меня она заставила думать и искать пути решения.
        Я возненавидел хаос. Хаос, который побудил нас начать войну, который ввёл в заблуждение даже мудрых нигдеанцев. Хаос будет продолжать разрушать мир до бесконечности  — если не истребить его раз и навсегда. И я это сделаю.
        Как привести замысел в исполнение, я уже знал. Оставались лишь небольшие препятствия. Во-первых, конечность моего существования. Но древние нигдеанцы тоже были смертными. И у них имелись способы продлевать свою жизнь, которыми я и воспользуюсь.
        Во-вторых… Выполнение моего плана требует исчезновения старого мира. Я буду вынужден уничтожить не только опустошённые войной планеты, но и несколько сотен тех, жизнь на которых достигла  — или потенциально может достигнуть  — разумной организации. И оставшихся вселенских космополитов тоже. Поначалу это обстоятельство меня смущало. Но, с другой стороны, на войне я совершил столько убийств, что тяготиться этими не имеет смысла.
        Кроме того, мой план  — это будущее, в котором не будет места хаосу и разрушению. Второй межгалактической войны я не допущу.
        Порой в голову закрадывалось мысль о том, что Лонолон моего решения наверняка бы не одобрил… Но ведь он сам попал в ловушку хаоса, и весь его свет не помог ему это понять.
        Лонолон и его мир  — всё исчезло. Цельная натура нигдеанцев не спасла их от гибели. Миллиарды подобных мне, противоречивых и разделённых, тоже канули в небытие. Нет, ни цельность, ни противоречия, ни тьма, ни свет не играют определяющей роли.
        Для жизни важна вечность.
        Я единственный оставшийся в живых нигдеанец, наследие этого мира  — моё по праву. И оно поможет мне осуществить мой план. Я создам единое и вечное будущее, навсегда изгнав хаос из вселенной. Я создам Конфигурацию. Теперь у меня новое имя  — Творец.

        III. Кольцо

        Расправив плечи и скрестив на груди руки, стоял у окна человек, назвавший себя Творцом. Он смотрел на бескрайнюю равнину, засыпанную красновато-жёлтым песком, и на пересекавшую её дорогу, которая ровной линией уходила куда-то к горизонту. Смотрел на солнце, что освещало этот пустынный пейзаж.
        По дороге никто никогда не ходил. А солнце, неподвижное, низко застывшее в постоянном не то закате, не то рассвете, было чёрного цвета. Но в этой странной точке пространства возможно ещё и не такое. До недавнего времени её вообще не существовало, теперь из неё должно начаться… всё.
        Время пришло, но Творец медлил. Краткая передышка перед тем, как открыть двери вечности.
        Он совершил то, что было не под силу ни одному живому существу до него. По крайней мере, ни одному рождённому существу. Устранил все помехи и начал труд, который не сравнить ни с чем  — таких усилий он потребовал. Но по своей сути он был прост, очень прост.
        Царящему во вселенной хаосу можно противопоставить только вселенский порядок. Взять стихийное бытие под контроль, предупредить все случайности.
        И вот работа была закончена, Конфигурация, программа для гигантской системы  — вселенной, образ, по подобию которого всё будет развиваться,  — завершена.
        Ну и пусть она не обеспечит настоящей бесконечности. Настоящая бесконечность неподвластна даже разуму наследника знаний… одной некогда существовавшей планеты. Незачем стремиться к непостижимому, когда задачу можно решить более лёгким способом. Кольцо тоже по-своему бесконечно.
        В основе Конфигурации лежала идея непротивопоставления. Разнообразие форм разумной жизни ведёт к одному  — к вражде. К разделению на «своих» и «чужих», «врагов», уничтожение которых считается не только правильным, но даже почётным. Избежать этого получится, если первоначально во вселенной будет всего одна разумная раса. А чтобы её представители не уничтожили самих себя, вздумав вести войны в своём мире, они должны быть заняты проблемой собственного выживания. По-настоящему ценить бытие начинаешь, только когда есть риск его потерять. Стремление сохранить жизнь объединит разумных существ и сделает саму идею военного конфликта невозможной в их обществе.
        Выжить им поможет искусственное создание ими самими второй расы. Можно было бы, конечно, найти другой способ, но всё же полное одиночество разумному народу не на пользу. Если и существовала когда-то планета, жители которой были самодостаточны… впрочем, нет, не существовало такой планеты.
        В чём-то первое и второе поколение разумных существ будут подобны, в чём-то  — совсем отличны друг от друга. Первым Творец придал сходство с одним удивительным народом, который когда-то пытался понять, но так до конца и не понял. Весьма отдалённое, конечно, потому что сам Творец качествами, присущими этому народу, не обладал  — ни внешними, ни внутренними. Но его способностей хватило, чтобы наделить свои создания одним из главных свойств древней ушедшей расы: цельностью натуры.
        Второе поколение, по замыслу Творца, должно напоминать жителей его собственной планеты. В общих чертах. Вполне достаточно, к примеру, двойственного, а не четверичного разделения по половому признаку.
        Итогом первого круга Конфигурации станет энергетическая ассимиляция. Первая раса продлит своё существование за счёт второй. Вторая  — растворится в ней без остатка. После этого программу нужно будет перезапустить, чтобы всё началось сначала  — то есть, почти сначала, исключая момент появления первой цивилизации. Опять угасание изначальной расы, опять создание «последователей»  — и так далее. Постоянство неизменности с одной стороны, постоянство обновления с другой. Идеальное сочетание.
        Приводить программу в действие снова и снова сможет лишь он, Творец. Для этого потребуется не только его разум, но и физические действия. Значит, он сам должен научиться жить вечно и в ментальной, и, когда нужно, в телесной форме. Практическая сторона вопроса никакой трудности не представляла. Всё готово для вечности… всё, кроме его собственного сознания. Предстоящая трансформация немного пугала Творца. Но ради бесконечной жизни во вселенной он найдёт в себе силы преодолеть страх.
        В помещении этажом выше той комнаты, где он находился сейчас, в прозрачных капсулах, изолированных от всех внешних влияний, лежал десяток клонированных тел. Они не были ни живыми, ни мёртвыми, и могли тысячелетиями дожидаться, когда перешедшее в них сознание пробудит их. Если учесть, что после завершения очередного кольца физическое воплощение Творец будет принимать на каких-нибудь несколько минут, этих тел хватит очень надолго. А когда все они выработают свой ресурс, он без труда сможет вырастить новые.
        Время пришло, и нечего больше ждать. Бросив последний взгляд за окно, Творец вышел из комнаты, до сих пор служившей ему жильём, и направился в просторный зал, где обычно работал.
        В центре зала стоял небольшой круглый стол на высокой ножке. На его поверхности не было ничего, кроме одного-единственного маленького углубления, которое находилось точно посередине и имело форму кольца. Размеры углубления подходили к массивному чёрному кольцу, которое человек, назвавший себя Творцом, час назад впервые надел на безымянный палец правой руки. Теперь же, остановившись около стола, он снял кольцо и уже собрался положить в углубление, но почему-то не сделал этого. Замер, зажав кольцо в кулаке.
        — Только не сейчас…  — сквозь зубы прошипел Творец. И продолжил  — уже в полный голос, почти крикнув:  — Уходи! Тебя здесь нет! Никогда не было и быть не может!
        Обернулся через плечо и уставился в угол зала, на появившееся там существо, чья фигура была словно соткана из цветного тумана и света.
        — Ты знаешь, что это неправда,  — беззвучно «откликнулся» незваный гость.
        — Часть меня хотела бы, чтобы это было неправдой… Но другая часть не желает тебя видеть, слышишь? Это просто ошибка моего сознания… Следствие противоречий. Я не настолько безумен, чтобы верить в собственные галлюцинации!
        — Но ты ведь разговариваешь со мной.
        — Ну почему именно сейчас!..  — прижав руки к вискам  — одну открытой ладонью, вторую, в которой было кольцо  — кулаком, Творец крепко зажмурился.  — Я всё равно сделаю это, слышишь? Что бы ты об этом ни думал… Уходи, оставь меня!
        Открыв глаза, он увидел, что в зале, кроме него, никого нет. Торопливо нагнулся над столом и, держа кольцо большим и указательным пальцами, протянул его к углублению.
        «Чёрт, я делаю это словно вор, словно я в чём-то провинился,  — мелькнуло в голове.  — Никакого величия момента, никакого…»
        На этом привычный ход мыслей оборвался.
        — Действует… Она действует!  — прошептал Творец, и на его губах появилась восхищённая улыбка. Даже теперь, ещё находясь в своём физическом теле, он не мог не почувствовать, как его создание обрело собственную жизнь. Чувство пришло ещё до того, как глаза увидели мелькание цветов, форм и фигур, отразившееся на стенах зала  — внешнюю оболочку Конфигурации. Но всё это  — ничто по сравнению с тем, что ему ещё предстоит ощутить и увидеть.
        Поднявшись на второй этаж, в комнату клонов, он прошёл вдоль длинного ряда капсул, внутри которых виднелись тела. Их очертания немного искажались кривизной прозрачных стенок, но всё равно было видно, что каждое из тел в точности копирует внешность Творца.
        Чёрное кольцо снова находилось на его руке. Чтобы запустить Конфигурацию, нужно только коснуться им углубления на поверхности стола.
        Творец остановился у самой последней, пустой капсулы, и принялся снимать с себя одежду.
        «Смешно… Как будто ванну принимать собираюсь. Наверное, так это и стоит воспринимать, без всякой серьёзности… Да, лучше так, чем думать о том, сколько времени придётся пролежать здесь».
        Стенки капсулы были холодными, и жидкость, которая заполняла её  — тоже. Окунувшись в жидкость с головой, в первую секунду Творец испытал настоящую панику и решил уже, что не выдержит  — вынырнет обратно, чтобы вдохнуть воздуха. Но всё-таки справился с собой. Капсула закрылась, жидкость проникла в лёгкие, и все необходимые вещества стали поступать в кровь из неё. А совсем скоро, когда он перестанет дышать, и все жизненные процессы в теле приостановятся, не нужно будет и этого.
        Успокоив свой разум, Творец привёл его в то состояние, в котором трудился над построением Конфигурации. Благодаря знаниям народа той самой планеты, о которой он не хотел лишний раз вспоминать, его ментальные способности сейчас многократно превосходили пределы доступного ему прежде. Создавая Конфигурацию, он постоянно заставлял своё сознание пребывать в расширенной форме, но в недолгие моменты отдыха снова становился самим собой. Теперь он должен пересечь черту окончательно и бесповоротно… Кратковременное возвращение спустя сотни тысяч лет  — не в счёт. Он станет другим. Совершенно другим. Совершенным…
        Нужно просто двигаться вперёд, всё время вперёд, идти дальше и дальше, забыв о страхе, забыв о себе самом…
        …Вперёд. Сделав последнее усилие над собой, Творец шагнул за пределы привычного физического мира, оставив то, что считал когда-то реальностью. И  — больше не понадобилось никаких усилий. Он понял, что та, прошлая тесная «реальность», с настоящей реальностью не имеет ничего общего. Он почувствовал свободу  — и это продолжалось, пока у него ещё оставались чувства, и определения для них, и осознание собственного «я». Потом всё это ушло, и ему показалось, что представления о реальности и нереальности, свободе, пустоте, «ничто» и «всё», «одном» и «множестве» слились воедино, в первую и последнюю форму бытия из всех возможных.
        И он увидел вселенную, в которой жило и действовало его творение  — Конфигурация, и в которой не было места хаосу. Нет, не увидел  — он сам стал этой вселенной. Теперь он не просто ощущал, что Конфигурация живёт и действует  — он знал это, потому что сам проживал каждый момент её действия. Проживал, не обращая внимания на течение времени и не тяготясь им.
        Творец и творение стали едины. Они делали одну общую работу. После того как была создана перворождённая раса, главной их задачей стал поиск планет, где развитие животной жизни приближалось к нежелательному для Творца порогу, за которым могли появиться первые проблески разумного бытия. Механизм Конфигурации делал этот порог непреодолимым. Гасил искры. Тот, кто способен создавать разумную жизнь, способен и препятствовать её появлению.
        Когда же минули тысячи и тысячи лет, и кольцо стало подходить к своему завершению, для Творца настала пора вернуться. Не так-то легко это  — отказаться от своего всеведения, все-существования и вновь загнать себя в жалкую, немощную физическую оболочку, связь с которой сейчас так тонка, что почти не воспринимается. Но ведь это совсем ненадолго…
        Кашляя и отплёвываясь, он выбрался из раскрывшейся капсулы. Несколько минут понадобилось на то, чтобы тело вспомнило, как нужно дышать, двигаться, видеть и слышать. Окончательно придя в себя, Творец протянул руку, и в ней по его желанию появилось чистое новое полотенце, которым он принялся обтирать мокрую кожу.
        Творец прошёлся по комнате и взглянул на клонов. Он и без того знал, что с ними всё в порядке, но лишний раз убедиться не помешает. Теперь пора спуститься в зал Конфигурации…
        Но едва выйдя за дверь, он остановился.
        — Нет, это уже просто глупо!  — сказал Творец неясной, слегка светящейся фигуре, которая поднималась по лестнице ему навстречу.  — Чёртов мозг, убогий кусок плоти, это его больная память заставляет меня видеть то, чего на самом деле нет!
        — Дело не в том, что ты видишь, а в том, во что ты веришь,  — заметил нигдеанец.
        — Скоро я вернусь туда, где никакие физические оболочки не смогут диктовать мне своих условий… Где нет никакой памяти… Дай мне сделать то, что я должен.
        — Ты уверен?..
        — Я уверен в том, что ты умер и бросил меня!
        — Другой уровень бытия  — это всего лишь другой уровень бытия, Свеф, за известными тебе пределами.
        — Мне известно всё за всеми пределами! И  — не называй меня этим именем! Я не помню его, я его забыл, слышишь? Дай пройти! Сейчас мне каждая минута дорога!
        Лестница была пуста.
        Прыгая через ступеньку, Творец спустился по ней. Стащил кольцо с пальца и поместил в выемку на круглом столе в зале Конфигурации. Как раз вовремя…
        Всё началось сначала, и Творец вернулся в свою капсулу. Его сознание снова изменилось, и он увидел сон, долгий сон об истинной реальности.
        Так повторилось ещё раз. Когда Конфигурация начала свой третий круг, сон Творца стал тревожным. В нём появилось что-то, чего раньше не было.
        — Видишь, Свеф, оказывается, твой материальный мозг тут ни при чём,  — сказал возникший в сознании Творца образ существа, когда-то носившего имя «Свет света, загорающийся в темноте».
        Если бы разум, который пребывает в нетелесной форме, мог вздрогнуть от неожиданности и испытать испуг  — с Творцом произошло бы именно это.
        — Тебя не может здесь быть… В моей реальности тебя быть не может!
        — А в их реальности? Те, кого ты создал, не будут вечно следовать по пути, указанному тобой. Когда-нибудь они всё поймут, и пойдут своей дорогой.
        — Они никогда ничего не поймут, это невозможно! У них нет никакой «своей» дороги. У них есть только то, что дал им я! Жизнь, которую не разрушит никто, даже они сами.
        — Своей дороги у них нет пока. Но она появится.
        — В самом деле? Уж не ты ли укажешь им её?
        — Нет, не я.
        — Уходи. Тебе здесь делать нечего.
        Образ растаял. Но спустя совсем недолгое время после этого «разговора» в программе едва не произошёл сбой. К счастью, Творец сразу заметил его, и Конфигурация сама устранила неполадку. Первая раса, чуть не отказавшаяся создать для себя очередных «энергетических доноров», всё-таки признала необходимость этого шага. Неизбежную необходимость.
        Долго, очень долго всё шло спокойно. Но в начале десятого круга Творец вновь ощутил похожую тревогу и понял, что его покой опять будет нарушен.
        — Что ещё тебе от меня нужно?  — «воскликнул» Творец.  — Ты прекрасно знаешь, что я не отступлюсь. И заставить ты меня не сможешь. Для этого понадобится убить меня, уничтожить моё тело и всех клонов. Но ты так не поступишь.
        — Конечно. Я же не существую.
        Внезапно беспокойство Творца возросло.
        — Что? Что ты сделал?
        — Ничего. Никто, кроме тебя самого, не остановит Конфигурацию.
        — Да! Но я не никогда её не остановлю.
        — Значит, волноваться не о чем.
        Тревога превратилась в настоящее смятение.
        — Постой… что-то не так… Ты вмешался! Дважды!..
        — Меня не существует,  — напомнил нигдеанец и исчез.
        Разум Творца заметался в поисках ошибки  — и обнаружил её. Какое-то время он ждал, что система снова исцелит себя самостоятельно. Но этого не происходило. Тогда он сам начал прилагать усилия, стараясь исправить случившееся. Но ошибка уже породила множество последствий. Он понял, что вернуть Конфигурацию в прежнее русло сможет только одним способом  — вмешавшись в события во плоти. На этот раз придётся пробыть в физическом теле немного дольше, чем прежде.
        Он пробудился от своего истинно-реального сна не как обычно, в тот момент, когда процесс энергетической ассимиляции двух рас заканчивался, а чуть раньше. Так было надо.
        Он любил свои создания. С любовью наблюдал за их жизнью. Но они вздумали бунтовать против того, что несёт им благо… Конечно, они не знают, что творят, но даже это их не оправдывает. С теми, кто этого заслужил, придётся вести себя строго, забыв о жалости и не допуская сомнений.
        Боги не сомневаются.

        Часть 3. Конфигурация

        Когда же придёт Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину.
Евангелие от Иоанна (16:13)


        8. Человек и гио

        — И что же, господин Фаар, вы ждёте от меня какой-то помощи?..  — Брэдли хотел удержаться от иронии, но у него это не получилось.
        Представитель посмотрел на него долгим внимательным взглядом.
        — Думаю, ждать помощи я права не имею. Но я на неё надеюсь…
        — Да уж,  — усмехнулся Брэдли,  — лучшего кандидата в помощники и найти нельзя.
        — Я понимаю, что…  — начал было Фаар, но Фолио перебил:
        — Нет, не обязательно к этому возвращаться. Скажите лучше, что вы имели в виду, говоря о «слепой жестокой силе», под влиянием которой ваш шиохао Циливии предложил гио выжить за счёт людей? Судьбу? Предопределение?
        — Не совсем… Я знаком с этими понятиями вашей культуры, мистер Фолио. Они близки к области философии. Я имел в виду нечто куда более реальное. К сожалению.
        — Постойте! Я, кажется, знаю, о чём вы… «Реальность, попавшая в плен слепой силы  — обман. Не поддавайтесь обману… Перешагнуть границы можно только если разные объединятся, как равные».
        — Так значит, открытое восприятие вам всё-таки доступно?  — глаза Фаара изумлённо расширились.  — Вы проникли в архивы информационного поля и прочли «Лиловые дни»…
        — Всего несколько фраз. Что такое «Лиловые дни»?
        — Книга, в которой шиохао Иноо изложил свои мысли, рассуждения и предвидения. Она была написана в последний весенний месяц, месяц лиловых дней, поэтому и названа так.
        Объяснять, что Фаар не во всём прав, Фолио не стал. Ведь, с другой стороны, представитель и не полностью ошибся  — в первый раз он, Брэдли, действительно уловил строки из «Лиловых дней» во время мыслезнакового «приступа». Вполне вероятно, что его сознание тогда не просто хаотично металось в мыслезнаковой реальности, а на какую-то долю секунды прорвалось в открытое восприятие. То, что впоследствии он в состоянии собранности пытался прочесть эту же самую книгу, записанную на материальное устройство  — не столь важно.
        — Там было что-то ещё,  — припомнил Брэдли.  — В конце… «Имя этих границ…» Дальше я не смог разобрать.
        — Конфигурация. Имя границ  — Конфигурация. Так Иноо назвал ту самую враждебную силу, которая вынуждает нас действовать… как бы по заданной схеме. Вынуждает совершить энергетический обмен. Циливии просто поддался этой силе… Как все мы.
        — «Энергетическим обменом» гио называют уничтожение землян?
        — Скорее, это не уничтожение, а ассимиляция… Но не биологическая. Ассимиляция энергии.
        — Но люди как вид после этой вашей ассимиляции перестанут существовать?
        — Да. Энергия гио доминантна. Она… поглотит и растворит человеческую.
        — Получается, я с самого начала был прав. Исследование человеческой генетики для вас просто прикрытие. С таким же успехом вы могли бы предложить нам все свои благодеяния даром. Но люди подозрительны, да? В бескорыстность они не верят. Поэтому для отвода глаз надо попросить что-нибудь взамен. Разумеется, совсем не то, что нужно вам на самом деле. Одним словом, вы постоянно твердили нам о своих мирных намерениях, но готовились к войне.
        — Нет. Войны не будет, мистер Фолио. Человечество не должно оказывать нам сопротивления. Иначе энергетический обмен невозможен.
        — Что за глупости! Вы думаете, мы раса самоубийц?
        — Вы не так меня поняли… Если люди, которые пользуются всеобщим авторитетом и уважением, достаточно долго будут говорить о том, что гио несут благо  — им начнёт верить множество землян. В конечном счёте, поверят почти все. А большего и не нужно…
        — И виновата во всём, по-вашему, какая-то Конфигурация?
        — Так считал шиохао Иноо. Так считаю я. А ещё я, так же как он, считаю, что влияние Конфигурации можно  — и нужно  — преодолеть. Должен быть какой-то способ. Это единственный шанс сделать шаг в будущее и для вашей, и для моей расы.
        — Знаете, господин представитель, рассказ о том, как ваш народ лжёт нам, не настраивает на доверие… И я не поверил бы вам, если бы о чём-то похожем не говорила одна моя знакомая. Уж в её-то честности я не сомневаюсь.
        — О чём именно она говорила?  — заинтересовался Фаар.
        — Точно не знаю. О какой-то силе, которая нам угрожает. Лотос как-то ощущает эту силу… Лотос Хелла  — имя этой моей знакомой. Она обладает экстрасенсорными способностями.
        — Вот как?  — заинтересованность представителя явно возросла.  — Возможно, вы напрасно считали, что не сможете оказать мне никакой помощи, мистер Фолио. Если бы вы попробовали убедить мисс Хеллу встать на нашу сторону, думаю, мы с ней смогли бы найти точный ответ на вопрос, что представляет собой Конфигурация. А зная её природу, можно отыскать и способ ей противостоять.
        — Почему вы хотите объединить свои усилия именно с Лотос? Среди гио что… тоже бывают экстрасенсы? И вы  — один из них?
        — Это не совсем верное определение, мистер Фолио… Но можно сказать и так.
        — Не буду ничего обещать наверняка, господин Фаар, но, может, Лотос и согласится. По крайней мере, я расскажу ей о том, что узнал. Но как вы с ней объедините усилия? Мыслезнаки недоступны даже таким людям, как она.
        — Здесь я могу рассчитывать только на вас. Скажите, поддерживать ментальный контакт с вами мисс Хелла может?
        — Да. Телепатический. А вы  — мыслезнаковый… То есть, я могу стать вроде как посредником? «Переводить» вам то, что «говорит» она, и наоборот?
        — Если это не будет для вас слишком тяжело.
        — Об этом не волнуйтесь. Справлюсь как-нибудь. Я согласен.  — Брэдли выглядел на удивление спокойным.  — Это прежде я располагал правом выбора  — что делать, а от чего отказаться. Теперь, похоже, у меня только и осталось, что попытка помочь вам разобраться с этой Конфигурацией.
        — Благодарю вас, мистер Фолио.
        — Не стоит. Всё лучше, чем бесцельно провести остаток своего времени.
        Фаар, кажется, хотел что-то на это ответить, но промолчал.
        — Господин Фаар,  — сказал Брэдли после небольшой паузы,  — уж если мне приходится иметь дело с мыслезнаками, хочется побольше знать о них… Всё-таки насколько зависит мыслезнаковое общение от расстояния? Я считал, что полностью, ведь сам впервые смог «заговорить» на мыслезнаковом языке только в вашем присутствии. И на заседании Собрания убедился, что на больших расстояниях без связи прямого потока «диалог» не получится. Но вы упомянули об информационном поле, в которое можно проникнуть, даже находясь на Земле. Да я и на своём опыте если не знаю, то чувствую, что они существуют. Но  — где? Если на Гиоа  — выходит, расстояние не является преградой для мыслезнаковых потоков?
        — Я понял, что вас интересует, мистер Фолио, и постараюсь объяснить. Наверное, ваш опыт подсказывает вам и то, что мыслезнаковая система коммуникации связана с энергией?
        — Да.
        — А если говорить точнее  — с определённой её формой. С предэнергией. Нельзя обозначить место нахождения инфополя, которое объединяет все знания гиотской расы. В некоторой степени оно нематериально. Но можно сказать, что любому, кто владеет мыслезнаковой системой и способен привести свой разум в состояния открытого восприятия, архивы информационного поля станут доступны, если рядом есть действующие источники предэнергии.
        — Насколько рядом?
        — Зависит от того, какие это источники. Если слабые, расстояние должно быть небольшое. Если мощные, как на «Буовиинаа»  — достаточно, чтобы они находились в пределах околопланетной орбиты. Кстати, источники предэнергии  — не только наши технологии, но в какой-то мере и мы сами. Но к сильным источникам организм гио отнести, конечно, нельзя.
        — А что насчёт мыслезнакового диалога?
        — Диалог происходит в состоянии собранности. Которое, образно говоря, на порядок ниже открытого восприятия. Поэтому на слишком длинных расстояниях без устройств связи общение действительно недоступно. Скажем, с собеседником, находящимся на другом конце этого города, я «разговаривать» смогу. Но если он уедет в другую страну  — уже нет.
        — Вы назвали «Лиловые дни» книгой. Это метафора? Насколько я понимаю, книги, в человеческом смысле слова, гио не нужны, ведь можно получать знания напрямую из информационного поля?  — Брэдли, естественно, знал, что это не совсем так. Но его интересовала сама причина использования пришельцами книг.
        — Получать знания из инфополя, как я уже сказал, можно лишь в состоянии открытого восприятия. Достичь его любому гио нетрудно, но это требует определённого психологического настроя. Поэтому у нас имеется и аналог человеческих книг. Сведения, которые содержатся в них, дублируются в инфополе. Но книги можно читать в обычном состоянии собранности. Выглядят они не как ваши, бумажные. Это предэнергетические системы, в которых концентрируются мыслезнаки. Специальные устройства, а не просто универсальные носители информации. Такие у нас, конечно, тоже есть, на них можно записывать, в том числе, и книги. Но существуют и книги «сами по себе».
        — Понятно. Это вроде как человеческая бумажная книга и флэшка, винчестер или DVD-диск.
        — Да, примерно так, мистер Фолио.
        — Спасибо за объяснение, господин Фаар. И… знаете, я хотел попросить: пожалуйста, не называйте меня всё время «мистером». Я от этого чувствую себя старым.
        — Как же вы хотите, чтобы я к вам обращался?
        — По имени. Брэдли.
        Среди гио добавление к именам вежливой формы разумелось само собой. Не использовалась она только между близкими друзьями. Представитель замялся на секунду, потом сказал:
        — В таком случае и вы называйте меня Фаар.
        — Это не обязательно.
        — И всё же, позвольте мне настоять.
        — Ладно. Тогда  — Фаар.
        Неожиданно для себя Брэдли понял, что улыбается  — не вымученной, а самой настоящей улыбкой. А он-то думал, что уже на это не способен…
        Простились они снова дважды  — по человеческому обычаю и по гиотскому.


        В холле на первом этаже резиденции Брэдли заметил Стила Грэя. Только его сейчас и не хватало… Фолио понадеялся: агент сделает вид, что они не знакомы. Но тот был настроен прямо противоположным образом, и решительным шагом направился к Брэдли. Серый пиджак на нём, как всегда, сидел идеально, стрелки на брюках были отутюжены, туфли блестели, как будто их вычистили минуту назад. Во взгляде холодных серых глаз читалось выражение превосходства.
        Конечно… Как же ещё безупречный майор Грэй может смотреть на разгильдяя без определённых занятий, одетого в широкие джинсы с карманами на коленях, футболку и кроссовки. Да ещё претендующего на роль его родственника…
        Грэй понимал: куда благоразумнее молча пройти мимо, чтобы никто не заметил, что он имеет отношение к такого рода личностям. Но Фолио его слишком раздражал. Настолько, что ему трудно было сдержать свои эмоции. А ведь обычно он умел их контролировать…
        — Неужели даже в день заседания у представителя находится время на таких, как ты?
        — Я тоже рад тебя видеть, братец,  — протянул Фолио, сделав ударение на последнем слове.
        Смысла отвечать грубостью на грубость он не видел. Он больше не испытывал к «серым пиджакам» неприязни. Только презрение. И даже что-то вроде жалости.
        Грэй не знает, что он, Брэдли, присутствовал на этом самом заседании. Не удивительно. Гио не спешат посвящать прислужников в свои дела.
        — Значит, Майкл тебя уже просветил…  — процедил Грэй сквозь зубы.
        — Я понимаю, наше родство тебя не очень-то радует,  — сказал Брэдли, сделав ангельское выражение лица.  — Но куда деваться?..
        — Не собираюсь обсуждать это с тобой.  — Было видно, что Грэй ожидал агрессии, а не издёвки.
        Брэдли пожал плечами:
        — Не собираешься  — и не надо. Но ты задал мне вопрос. Так вот: на таких, как я у представителя побольше времени, чем на таких, как ты.
        Не дожидаясь, как отреагирует Стил, Фолио направился к выходу.
        Догонять его Грэй не стал. Но ненавидящий взгляд Брэдли ощутил даже спиной.

* * *

        Человек шёл по Стоунфлэг-стрит, одной из центральных улиц Уиллоугарда, по направлению к площади Семи Ворот. Двигался вместе с людским потоком, который не иссякал здесь никогда. У горожан в центре всегда есть повседневные дела: не опоздать на работу, или, наоборот, поскорее попасть домой, встретиться с друзьями, пройтись по магазинам… Туристам, которых тут тоже немало, обязательно нужно побывать в Галерее мировых искусств, посмотреть на Брайтонский дворец и мост через реку Гринривер. Самых разных людей всех рас можно увидеть здесь. У каждого  — свои привычки, своя манера одеваться. Кто-то предпочитает ходить в деловом костюме, а кто-то носит драные джинсы и красит волосы в зелёный цвет. Почему другим должно быть до этого какое-то дело?..
        Поэтому никто и не замечал, что человек, шагающий по Стоунфлэг, несколько отличался от других. Это отличие уловил бы только внимательный наблюдатель. Но такого поблизости не оказалось.
        Человек был значительно выше среднего роста, даже выше высокого. Одет в лёгкий, но всё-таки не совсем подходящей для тёплой ещё августовской погоды плащ, плотно облегающий тело и застёгивающийся на молнию. В его фигуре угадывалась настоящая гармония стройности и силы  — ни лишнего веса, ни чрезмерной худобы и ни малейшей неуклюжести. Шёл он легко и стремительно. Его движения, которые можно было бы назвать грациозными, наводили на мысль о способности к молниеносной реакции.
        Причёска у прохожего была слегка необычная. От привычной стрижки её отличало то, что сзади линия волос шла не прямо, а чётким углом, и внизу этого угла волосы были длиннее, так что посередине шеи за воротник плаща спускалась тонкая вьющаяся прядь. Но мало ли кто как стрижётся? Ведь никому бы и в голову не пришло, что дело вовсе не в предпочтениях, а в том, что волосы от природы растут таким образом.
        Кожа пешехода на первый взгляд казалась смуглой. А на самом деле имела странный, слегка золотистый оттенок.
        Лицо у него было красивое, с благородными чертами. Но, пожалуй, немного более мягкими, чем у большинства мужчин, и чуть более грубоватыми, чем у женщин. Продолговатые глаза под почти идеальным изгибом тонких бровей  — карие?.. Нет, не найдётся подходящего слова, чтобы точно назвать их цвет. А вместо одного крупного зрачка в каждом глазу было по три маленьких.
        Но кто станет сосредотачиваться на таких деталях?
        Поэтому человек шагал по городу совершенно свободно, ничьё ненужное внимание препятствием для него не становилось. И  — нет-нет, да и проглядывало в его облике что-то совсем не человеческое.
        Он смотрел вокруг, ни на чём подолгу не задерживая взгляда. Смотрел на всё сразу. И иногда на его лице появлялось выражение покровительственного любопытства. Едва уловимо, уголками губ, он улыбался, ощущая, как согревают лицо и руки бледноватые лучи предосеннего солнца.
        Остановился он около большого здания, построенного в викторианском стиле. Это был один из самых престижных уиллоугардских отелей. Несколько мгновений пешеход разглядывал вывеску, потом снова улыбнулся чему-то, поднялся по ступеням и вошёл. В отличие от других вновь прибывающих, с пустыми руками: багажа у него не было ни с собой, ни где-то ещё.
        У него вообще ничего не было, потому что у него было всё.

* * *

        Лотос и Майкл дожидались возвращения Брэдли в исследовательском центре. Фолио сам настоял, чтобы его не провожали и не встречали, до резиденции доехал на такси. Делать вид, что они не волнуются, обоим уже надоело. Разговаривая на какие-то отвлечённые темы, они ожидали всего, чего угодно, стараясь не думать о самом худшем.
        Но волнения оказались напрасны. Брэдли благополучно вернулся, и вёл себя как ни в чём не бывало. Как будто всё в полном порядке, и не происходит ничего особенного… ничего плохого. Даже внешние проявления его нервозности, смятения и, тем более, страха исчезли бесследно.
        Он рассказал обо всём по порядку, и особенно подробно  — о беседе с Фааром.
        Лотос слушала сосредоточенно, не перебивая. На лице Мэйнлоу отражалось недоумение.
        — Он говорил тебе правду,  — кивнула Хелла, когда Фолио замолчал.  — Это то самое, что ощущаю я, и Чёрный Будда тоже… Именно та сила, та негативная энергия. Значит, гио называют её Конфигурацией. Что ж, это имя не лучше и не хуже любого другого. Но как ты, Брэдли, можешь рассказывать об этом так спокойно?  — Глаза Лотос сверкнули недобрым огнём.  — Ведь она держит нас в плену, лишает собственной воли…
        — Это реальность,  — улыбнулся Фолио.  — Сердиться из-за того, что она существует, бессмысленно. Мы можем либо не делать ничего, либо, как сказал Фаар, преодолеть влияние Конфигурации. Мне больше по душе второе. Я хотел бы попытаться… Только от одного меня вряд ли будет толк.
        — Подождите,  — вмешался Майкл, решительно отставив в сторону стакан с водой, который уже давно бесцельно вертел в руках.  — Вы оба верите в это? В эту вашу… Конфигурацию? Но это же, извините меня, какой-то бред!
        — Не бред, профессор,  — возразила Лотос.  — Это причина, из-за которой я пришла к вам. Я думала, ключ к разгадке может быть в мыслезнаках  — но оказалось не совсем так.
        — Конфигурация… система… предначертание…  — пробормотал Мэйнлоу и снова потянулся к стакану. Но вместо того, чтобы взять, отодвинул его ещё дальше.  — Мне, пожалуй, нужно что-нибудь покрепче воды. А ты, Брэд, похоже, совершенно изменил своё отношение к пришельцам…
        — Это не имеет значения. Как бы я к ним ни относился  — мы на одной стороне. Фаар просит нашей поддержки. Он считает, что с моей помощью сможет общаться с Лотос, и вместе мы больше узнаем о Конфигурации. Осведомлён  — значит, вооружён  — так ведь говорят?
        Майкл в ответ только недоверчиво покачал головой. Брэдли долгим пристальным взглядом посмотрел на Хеллу.
        — Лотос, не подумай, что я пытаюсь делать выбор за тебя. Ввязываться в историю с Конфигурацией, скорее всего, небезопасно. Мало ли что на самом деле скрывается за этим названием? В общем, решать тебе.
        — Думаешь, я теперь отступлю? Да ни за что! Это стало моей целью раньше, чем твоей, между прочим. Только вот… пустят ли меня в гиотскую резиденцию?
        — Для начала мы трое проверим, получится ли установить ментальную связь на расстоянии. Для тебя ведь это не проблема? А «Поиск» от резиденции не настолько далеко, чтобы это стало помехой мыслезнаковому контакту. Может быть, мне поддерживать его будет потруднее, чем гио… но я постараюсь.
        — Ох, как же всё это невероятно!  — вздохнул Майкл.
        — Вы же сами, профессор, всю жизнь старались доказать, что невероятное возможно,  — заметила Лотос.
        — Да. Старею, наверное… Не могу вообразить, что эта Конфигурация существует в действительности.
        — Тут ты не одинок,  — усмехнулся Брэдли.
        Майкл действительно чувствовал настоящую растерянность. Он даже не был в состоянии, как Хелла, испытывать негодование и обиду за несвободу людей. Убедиться в реальности Конфигурации на собственном опыте для него было невозможно. А просто взять и поверить в такое…
        Для Лотос с её необычным восприятием всё обстоит иначе. Да и для Брэдли тоже… хотя думать так, конечно, цинично. Но факт остаётся фактом: они способны наверняка отличить правду от лжи и могут позволить себе не сомневаться. А обыкновенному человеку недолго запутаться во всех этих вселенских проблемах. Да так, что не выпутаешься.
        И потом: вселенские проблемы не отменяют других… человеческих, насущных. Не отменяют одной слишком человеческой и слишком насущной проблемы.
        О ней-то Мэйнлоу и заговорил  — точнее, попытался. Но Фолио его сразу прервал:
        — Нет, Майкл, ты ведь и сам понимаешь, что всё это самообман. Какая больница, о каком лечении речь? Вероятность пятилетней выживаемости меньше тридцати процентов  — не лучший прогноз, правда? Таблетки я глотать, конечно, буду… Но не собираюсь впадать в иллюзии, которые помешают нормально… прожить то время, которое у меня ещё есть. Я не хочу закончить свои дни на больничной койке.
        Майклу хотелось возразить, но он заставил себя промолчать. Возражения  — всего лишь попытка успокоить самого себя. Брэдли они никакой пользы не принесут.
        Вскоре после этого Лотос собралась уходить. Фолио проводил её до дверей центра. Когда спускались по лестнице, Хелла сказала:
        — Знаешь, утром на этом месте я столкнулась с Анастейшей. Она жутко злится: никому до неё нет дела. Будь её воля, она всех нас растерзала бы в клочки.
        Анастейша… На мгновение Брэдли задумался о тех отношениях, которые могли бы сложиться между ними, но так и не сложились. И не сложатся уже никогда. Но почти сразу же об этом забыл. Забыл даже о том, что Лотос вообще упоминала Нови.


        Всю следующую неделю Брэдли занимался совершенствованием своих мыслезнаковых познаний. Он мало ел и спал, и большую часть времени проводил или за книгой шиохао Иноо, или поддерживая «удалённый» диалог с Фааром.
        С книгой по-прежнему было связано больше вопросов, чем ответов. Судя по тем картинам, что показал Брэдли представитель, гио, создавая двести тысяч лет назад человека разумного, только пролетели над поверхностью планеты, но не приземлялись. Строго говоря, этот факт даже не превращал в ложь слова пришельцев о том, что они никогда прежде не высаживались на планете людей. Но находка книги говорила об обратном. Причём Луиза полагала, что книге не больше тридцати тысяч лет. Можно, конечно, считать, что это ошибка, и методами земной науки возраст инопланетного предмета определить нельзя. Но Брэдли такого мнения не придерживался.
        Научиться «говорить» с представителем на расстоянии для Фолио оказалось проще, чем он думал. Наверное, в плане изменения состояния его здоровья это ни о чём хорошем не говорило… Но на такие темы он старался задумываться поменьше. Как обещал, он начал принимать лекарства, но делал это скорее для Майкла, чем для себя.
        Заговорил о своей болезни Фолио всего однажды, и то не напрямую. Это было как раз в тот день, когда они втроём  — он, Хелла и Фаар  — должны были впервые испытать, возможно ли для них «трёхстороннее» общение.
        Перед тем как пойти в кабинет Майкла, которому предстояло наблюдать за экспериментом, Лотос заглянула к Брэдли. Она думала, что Фолио занят мыслезнаковым чтением, но гиотская книга стояла на его столе невключенной.
        — Привет, Брэдли.
        — Привет… Что, уже пора?  — он взглянул на часы.  — Да, почти десять. Пойдём.
        Он поднялся из-за стола и направился к двери, но остановился на полпути. Хелла оглянулась.
        — Что, Брэд?..
        — Лотос, я… хотел спросить одну вещь. Такие люди, как ты, знают, что бывает там, потом… после смерти? Может, вообще ничего?
        Не готовая к такому вопросу, Хелла молчала в замешательстве. Как любой другой человек, никакого точного ответа она дать не могла. Но не могла и солгать.
        — Ладно… не обращай внимания,  — махнул рукой Фолио.  — Это глупости. Забудь.
        — Нет, не глупости. Как бы я хотела, чтобы от моего дара был хоть какой-то толк!..
        — Ну вот, приплыли. Конечно, от него есть толк.
        — Не то,  — покачала головой Лотос.  — Весь мой дар не стоит и капли силы, которая способна исцелять болезни… любые болезни.
        — А такая сила существует?
        — Я считаю, что да. Но ни у кого из моих знакомых её нет… Даже у него.
        — У кого?
        — У Чёрного Будды. Ты не сердишься, что он всё зна…
        — Нет, не сержусь. Пойдём, Фаар ждёт, что мы свяжемся с ним ровно в десять.


        Стоя у окна в кабинете Мэйнлоу, Брэдли «позвал» Фаара. Одновременно с этим Лотос попыталась наладить с Фолио телепатический контакт  — и ей это удалось. На какое-то мгновение у Брэдли возникло ощущение, будто земля уходит из-под ног, и он теряет контроль над ситуацией. Общаться одновременно с гио и человеком?.. Нет, невозможно, слишком разные системы мышления, слишком разные способы восприятия мира, разные представления… об одном и том же…
        Об одном и том же.
        Общаться одновременно с гио и человеком? Почему бы и нет?
        Брэдли понял, что всё получится. Он справится, а значит, нечего опасаться.
        Построения человеческого разума он переводил в мыслезнаки, гиотского  — в мысли. И «слышал», как в его голове «разговаривают» два экстрасенса.
        Но внезапно диалог прервался. О Конфигурации ещё не было ни единой мысли, ни единого мыслезнака, а связь нарушилась. И произошло это не случайно.
        — Ты верил ему, Брэдли?  — гневно воскликнула Лотос.  — А он лгал тебе, и продолжал бы лгать! Он ведь не говорил, что Земля  — не первая планета, на которой гио «вырастили» разумную жизнь, чтобы потом использовать для подпитки?
        — Нет… А я не спрашивал, мне и в голову не приходило…
        — Он должен был сказать, что сценарий Конфигурации повторялся уже девять раз! Земляне  — десятая раса, энергию которой гио собираются использовать, чтобы обеспечить собственное существование!
        — Десятая?..  — только и смог удивлённо переспросить Майкл.
        После этого все трое долго молчали. «Молчал» и Фаар, хотя Брэдли пытался продолжить мыслезнаковый разговор. Но, наверное, представителю нечего было «ответить».
        — Ладно,  — сказал, наконец, Мэйнлоу.  — Пусть даже так… Но тогда тем более эту Конфигурацию надо остановить!
        — Да…  — Лотос раздражённо передёрнула плечами.  — Конечно, вы правы, профессор. Мы сделаем ещё одну попытку. Но мне нужно какое-то время… день-другой. Сейчас я не смогу объединить своё сознание с сознанием гиотского представителя. Я… трудно переношу ложь.


        Мыслезнаковое «молчание» Фаара продолжалось несколько дней. Такая реакция гио на то, что Лотос смогла понять его недомолвку  — явное проявление эмоций. Напрасно большинство людей считают, что пришельцы или совсем, или почти не подвержены настроению.
        В конце концов Брэдли, воспользовавшись своим жетоном многоразового допуска, сам пошёл в резиденцию. Первому же попавшемуся на глаза «серому пиджаку» он заявил, что представитель Фаар назначил ему встречу. Просто наудачу…
        — Мне не сообщали, что господин представитель ожидает посетителя,  — засомневался «пиджак».
        — Пусть ваше начальство уточнит у самого господина Фаара.
        Отойдя немного в сторону, «пиджак» поговорил с кем-то по своему прямопоток-фону. Через минуту позвонили ему. Выслушав, он обратился к Брэдли:
        — Видимо, произошла какая-то накладка, мистер Фолио. Действительно, представитель Фаар ждёт вас.
        — Я прошу у вас прощения, Брэдли,  — сказал представитель, когда Фолио вошёл в приёмную. Лицо его, когда он говорил эти слова, казалось бесстрастным. Но внешность гио больше не могла обмануть Брэдли.  — Мисс Хелла права. Я не должен был скрывать этот факт.
        — Да,  — согласился Брэдли,  — но это ведь дела не меняет. Конфигурация остаётся Конфигурацией.
        — Но теперь мисс Хелла вряд ли захочет помогать нам…
        — Она поможет. Сделает всё, что от неё зависит, вот увидите. Для неё это очень важно.
        — Передайте, пожалуйста, ей мои извинения.
        — Вы сами ей их передадите. Когда мы втроём снова наладим диалог. Например, завтра же. Вы согласны?
        — Конечно, Брэдли. Спасибо вам за всё.

        9. Советник Иао

        После ухода человека Фаару захотелось выйти в сад на крыше резиденции. Но сейчас это было невозможно. С минуты на минуту для личного разговора должен был явиться советник Иао.
        Что ему может быть нужно? Или  — лучше задать вопрос по-другому: что ему известно? Знает ли он столько же, сколько прежде, или больше? До чего докопались дознаватели, которые по приказу сверхподозрительного советника перерывают свидетельства о событиях восьмитысячелетней давности? И что, в свою очередь, сам Иао может сообщить Ноону, главе собрания Винаи?..
        Слишком много вопросов, чтобы быть полностью спокойным.
        Ситуацию с Брэдли Фолио тоже нельзя оставить в стороне. Случившееся с человеком трагично. Почему только болезнь даёт людям ключ к мыслезнакам? Радует одно: болезнь не на его, Фаара, совести.
        Порой представитель думал, что, обладай он сам или кто-то из тех, кому он может доверять, достаточными познаниями в медицине  — можно было бы попытаться вылечить Брэдли. Правда, следом неизменно появлялось сомнение: что, если лечение лишило бы человека способности понимать мыслезнаки? Принимая в расчёт существование Конфигурации, состояние Фолио можно оценить как удачу…
        Для самого Фаара последствия всей этой истории могут оказаться непредсказуемыми.
        Возглавляющий Боо, координатор Диовии, глава Собрания  — скоро все они потребую чётко и ясно изложить результаты его работы. Основной работы, которую должен делать представитель. Дипломатические функции, налаживание связей с обитателями планеты  — всё это лишь её составные части. Главная миссия представителя  — поиск путей, которые сделают энергетический обмен простым и лёгким. Исследуя жизнь и особенности землян, нужно дать точное заключение о том, какой подход использовать, чтобы их расположение к гио достигло как можно более высокого уровня. И среди всех гиотских представителей особая ответственность лежала именно на Фааре. Он был ведущим помощником Боо, и помимо выполнения собственных обязанностей контролировал работу своих коллег.
        Только изысканиями на благо будущей ассимиляции до сих пор удавалось оправдать визиты в резиденцию Майкла Мэйнлоу и Брэдли Фолио. Фаар убедил остальных гио, что углубление познаний об экстрасенсорных способностях человека может оказаться полезным. Хотя сам в первую очередь желал выяснить, известно ли что-то землянам о других разумных обитателях вселенной. Но в итоге произошла совершенно непредвиденная ситуация с Фолио… И передавать Боо, координатору и Ноону выводы о способах приведения землян в состояние готовности к энергетическому обмену Фаару хотелось всё меньше. Но если он открыто заявит о том, что стремление к очередной ассимиляции  — ошибка, его сочтут предателем, отстранят от работы и отправят на Гиоа. Тогда связаться с Брэдли и его подругой не будет никакой возможности. А без участия людей против Конфигурации нельзя предпринять ничего  — в этом представитель был убеждён. Да, среди своих у него есть несколько единомышленников, но способностями одних гио здесь не обойдёшься. Разве они не пытались… И ничего не вышло из этих попыток. Ментальное единение не дало ясности. Фаар слишком хорошо
помнил свои собственные ощущения. Он и его друзья собрали всю свою волю, все намерения в одно общее целое. Но разум словно утонул в сером тумане, а потом натолкнулся на стену  — такую же серую. И непреодолимую. И тайна Конфигурации осталась скрытой за этой стеной.
        Не зря говорил шиохао Иноо, что для понимания сути нужны другие существа… подобные гио, разумные, но другие, чья природа разделена, а не цельна.
        Появление советника отвлекло Фаара от раздумий.
        — Так о чём вы собирались поговорить, господин Иао?  — поинтересовался представитель, когда было покончено с приветствиями.
        — Мне поручено передать вам, господин Фаар, что с этого момента вашему… знакомому, мистеру Фолио, запрещено приходить в резиденцию.
        — Но на заседании собрания Винаи этот вопрос не обсуждался…
        — Господин Ноон не счёл нужным выносить его на обсуждение. Это его личная рекомендация.
        «Насколько личная?..»  — сформировался в закрытой части разума Фаара вопросительный инфопоток. Быть может, Ноон всё же прислушался к мнению кого-то из своих доверенных лиц, в круг которых входит и советник Иао? Но рассуждать об этом не имеет смысла. Рекомендации главы Собрания имеют силу распоряжений.
        — Могу я узнать, господин Иао, чем такое решение вызвано?
        — По-моему, это очевидно. Беспокойством, господин представитель. Раз способности мистера Фолио впервые проявились при общении с вами, возможно, они зависят от расстояния гораздо в большей степени, чем наши. Неизвестно, к чему может привести нахождение мистера Фолио в непосредственной близости от множества инфопотоков, которые сосредоточены здесь, в резиденции. Одним словом, его визиты крайне нежелательны. До его сведения это уже довели, когда он покидал здание.
        — Все мы уважаем рекомендации главы Собрания, господин Иао. Но не могу не высказать своих соображений. На мой взгляд, единичный случай мистера Фолио никакой угрозы не представляет.
        — Вполне вероятно, случай не единичный. Что если люди, подобные мистеру Фолио, последуют его примеру и начнут посещать наши земные штаб-квартиры?
        — Да, вы и прежде высказывали такие предположения, но…
        — Теперь речь не о предположениях, господин представитель. Стали известны факты, которые прямо подтверждают, что, кроме мистера Фолио, мыслезнаки способны понимать и некоторые другие люди. Пока такие прецеденты не выявлены, но это, как говорится у землян, до поры до времени.
        — И что это за факты?
        — Выяснено, что в прошлом имел место заговор троих гио, последователей учения шиохао Иноо… Руководствуясь его ошибочными идеями, они предприняли попытку с помощью некой технологии научить людей мыслезнаковому общению  — видимо, рассчитывая, что это поможет разгадать тайну силы, которую шиохао называл Конфигурацией. Возможно, кроме этого они преследовали ещё одну цель: представить человечество расой, не уступающей гио в интеллектуальном плане. Думали, что остальные наши соотечественники расценят умение людей понимать мыслезнаки как врождённое. Конечно, вам, с вашим опытом и уровнем развития, такие планы могут показаться несколько нелогичными и легкомысленным…
        — Да,  — подтвердил Фаар, приложив максимум усилий к тому, чтобы всплеск эмоций никак не отразился на мыслезнаковом потоке.
        — Поймите правильно: я просто пробую рассуждать, как эти преступники. Само собой, ни один здравомыслящий гио не совершил бы таких неразумных и вредных для всех нас поступков. Следовательно, эти трое не отличались высоким интеллектом, и могли пытаться решить какие угодно иллюзорные задачи… В любом случае, их попытка не удалась. Технология обучения мыслезнакам оказала на людей пагубное влияние. Вместо мнимого благодеяния заговорщики принесли человечеству болезнь, которая передаётся по наследству. Ту самую, которой страдает мистер Фолио. И, не исключено, ещё кое-кто из землян.
        — Но…  — мыслезнаковый поток почти вышел из-под контроля Фаара. К счастью, его удалось вовремя рассеять.
        — Вы что-то хотели сказать, господин представитель?
        — Нет, ничего.
        — Конечно, способности этих больных землян зачаточны, нереализованы. Собственную мыслезнаковую среду они сформировать не смогли. Но наше появление меняет дело…
        Когда советник, наконец, ушёл, Фаар испытал настоящее облегчение. Терпеть его присутствие, ничем не выдавая свей неприязни, становилось всё труднее.
        Ясно как день, что Иао затеял интригу, которую люди назвали бы игрой в «кошки-мышки». Это означает, что насчёт личностей участников «заговора» у него пока есть только подозрения, а не точные сведения. Иначе он не отказал бы себе в удовольствии поставить жирную точку во всей этой истории. Вопрос в том, смогут ли его ищейки узнать имена…
        Они трое никого не посвящали в свои планы. Но если Иао уже так преуспел в своём расследовании, значит, где-то они оступились. Тайна перестала быть тайной. Что ж, принимая во внимание непредсказуемый характер Лии, это неудивительно. Он был слишком импульсивен. Мог проболтаться кому-то просто по случайности… Да что говорить о Лии, если сам Фаар только что чуть не выдал себя с головой. Такое ослабевшее самообладание  — плохой признак, очень плохой.
        Но что же всё-таки произошло на самом деле? Если слова советника насчёт наследственной болезни  — правда, жертва Лии была напрасной. А совесть самого Фаара чиста не настолько, насколько он думал. Но как это могло получиться? Как?..
        Стоя у окна приёмной, Фаар смотрел на улицу человеческого города. Но постепенно вместо зданий, машин и людей он начал видеть другое: картины прошлого. Давнего, но по гиотским меркам не настолько, чтобы время стёрло память о нём.
        «Если бы я не оставался всё время в корабле, а был на Земле вместе с ними, я, наверное, знал бы ответ…»
        Раз за разом перед внутренним взором всплывала одна и та же картина  — очередной сеанс прямопоточной связи с Киэном.
        Киэн находился тогда на палубе примитивного деревянного судна. Вокруг него столпились люди. Все они были потрясены и испуганы случившимся. Особенно Апту… Хотя, насколько Фаар мог судить об Апту со слов Киэна, на него это совсем не было похоже. Киэн говорил, что Апту храбрее многих своих соотечественников. Не теряется в самых трудных ситуациях и, кажется, вообще ничего не боится  — особенно когда речь идёт о достижении цели, которую он перед собой поставил. Ради этого он готов трудиться день и ночь, готов всё забыть и от всего отказаться…
        Почему же в тот момент он растерянно оглядывался по сторонам, точно потерявшийся ребёнок? Или, лучше сказать  — провинившийся ребёнок?..
        Внезапно представителю всё стало ясно. Апту вовсе не был нездоров, как показалось Фаару тогда. Не поэтому он так старательно кутался в свою накидку.
        — Так вот что ты прятал и прижимал к груди, Апту…  — Фаар даже не заметил, что произнёс эти слова, обращённые к человеку, который жил на Земле восемь тысяч лет назад, вслух, и на языке людей.

        10. Музыкант

        — Вы прекрасно играете на солнечной арфе, господин Киэн.
        — Благодарю, риинао Фаар,  — сказал артист, сделав лёгкий поклон в знак благодарности.  — Рад, что моё скромное искусство доставило вам несколько приятных минут.
        Фаар заметно смутился и после небольшой заминки ответил:
        — Не думаю, господин Киэн, что в нашем общении упоминание моей учёной степени уместно. Это звучит так, будто…
        — Будто низший обращается к вышестоящему?
        — Да,  — кивнул Фаар, порадовавшись про себя тому, что не ему пришлось это произнести.  — А ведь это вы оказали мне честь, позволив прийти в вашу комнату отдыха. Я должен поблагодарить вас и за чудесную музыку, и за приглашение.
        — Это всего лишь сиюминутная ситуация.  — На лице Киэна появилась улыбка.  — А вообще-то всё правильно: мне подобает обращаться к вам именно так. Дело не только в том, что вы возглавляете отделение Земных языков в институте имени шиохао Циливии. Взять вопрос родства  — вы и здесь меня превосходите. Если не ошибаюсь, ваш родитель  — господин Таэо, потомок пятого главы собрания Винаи, господина Миира?
        — Да,  — чувствуя ещё большее стеснение,  — откликнулся Фаар.  — Но вряд ли сейчас это стоит принимать во внимание…
        Откинувшись на спинку кресла, Киэн какое-то время молча наблюдал за своим гостем, а потом всё так же с улыбкой сказал:
        — Простите мою чрезмерную откровенность, господин Фаар, но для гио, которого ждёт большое будущее в политике, вы слишком легко поддаётесь чувству неловкости.
        — О, это совсем разные вещи.  — От внимания Киэна не укрылось, что стоило затронуть эту тему, как с его собеседником тут же произошла перемена. Это был уже не просто поклонник музыки йуу, которому посчастливилось лично встретиться с известным её исполнителем. Теперь вполне можно было поверить в то, что риинао Фаар  — один из самых авторитетных деятелей гиотской науки и почти наверняка будущий участник собрания Винаи.  — Каждый из нас делает свою работу. Но душе нужен отдых… Театр музыки для меня как раз то место, где я могу отдохнуть душой. Сюда я прихожу, чтобы убедиться в том…  — на мгновение Фаар замолчал, словно усомнился, стоит ли договаривать до конца, но всё-таки продолжил:  — в том, что в мире есть не только планирование будущей миссии на Землю и разработка стратегии эффективного энергообмена с людьми.
        — Вы склонны противопоставлять свою работу и личные устремления?
        — В какой-то мере. К сожалению, я не располагаю той свободой, какую даёт, к примеру, искусство…
        — Любопытно, господин Фаар. Кажется, склонность мыслить категориями взаимоисключающих противоречий свойственна тем, кого вы изучаете.
        — Вы интересуетесь психологией людей?  — произнеся это, Фаар запоздало подумал, что собеседник может счесть такую быструю и взволнованную реакцию неуместной. Но менять акценты в мыслезнаковых потоках было поздно.
        Впрочем, если Киэн и удивился, то виду не подал.
        — Скажем так, это моё увлечение.
        — Насчёт противоречивости вы до определённой степени правы, господин Киэн.  — Фаар заставил себя говорить спокойно, как будто речь шла о чём-то незначительном.  — Материалы, которые мы получаем с помощью околоземных наблюдательных устройств, подтверждают это. Возможно, вы правы и в том, что исследователю передались некоторые черты исследуемых…
        После этих слов Фаару даже удалась улыбка, хотя улыбаться ему сейчас хотелось меньше всего. Старый музыкант действительно позволял себе чрезмерную откровенность. Фаар уже начал жалеть, что Киэн не отказал ему в просьбе о личном знакомстве. Он мог бы придумать множество отговорок: перед второй частью выступления ему нужно уединение, он не принимает в своей комнате для отдыха посторонних, лучше будет встретиться когда-нибудь в другой раз  — да мало ли что ещё! Но он согласился…
        Взгляд Фаара упал на солнечную арфу, которую Киэн несколько минут назад бережно положил на специальную подставку в углу комнаты. Приглушённый верхний свет давал возможность отчётливо видеть каждый серебристый перелив, пробегающий по туго натянутым струнам инструмента. Плавно изогнутый корпус нежно-зелёного цвета казался совершенством, словно йуу была физическим воплощением какой-то идеальной идеи, к которому простому смертному нельзя прикоснуться. Совершенством, не существующим в повседневной жизни.
        Фаар поспешно отвернулся от арфы. Это всё она, йуу, виновата. Йуу и Киэн, его дар, его волшебное мастерство, способное вызвать к жизни музыку, которая преображает всё вокруг. Преображает, возвращая миру его первозданную чистоту. Делает невозможным притворство и рождает желание открыть те помыслы, которые постоянно приходится прятать ото всех  — или почти ото всех.
        «Осторожнее,  — мысленно предупредил себя Фаар.  — Не поддавайся своей чрезмерной восприимчивости. Сколько раз Таэо повторял тебе, что способность слишком легко приводить разум в состояние, близкое к лаатару, принесёт скорее неприятности, чем благо?»
        Обычно такие обращения к самому себе мгновенно возвращали Фаара с небес на землю, но теперь это не очень-то помогло. Даже ровный, спокойный цвет стен комнаты, серый с едва уловимым лазурным оттенком, не действовал успокаивающе. А когда Фаар заметил возле окна картину со стилизованным изображением обоюдоострого ножа киу, на которую не обратил внимания прежде, пропал всякий смысл думать о спокойствии. Наверное, точно такое же чувство он испытал бы, если вдруг в полной темноте, шаря вокруг себя руками, случайно наткнулся на лезвие настоящего киу. Если бы сейчас ещё сохранились эти архаичные ножи, служившие на заре гиотской истории ритуальным орудием в поединках энергий…
        «Две разные силы, слившись в одну, преодолеют оковы. Подобно древнему киу, что разрезает и камень…»  — не к месту всплыли в памяти строки из книги, прочитанной не один раз. Снова то же самое… Если Киэн сейчас скажет ещё что-нибудь о людях, он, Фаар, окончательно потеряет над собой контроль. Нет, нельзя позволить Киэну сделать это.
        — Возможно, я действительно стал чуть более склонен к противоречиям, чем многие другие. Но, признаюсь честно, господин Киэн, я рассчитывал, темой нашего с вами разговора станет музыка, а не моя работа.
        — А я с удовольствием поговорил бы с вами и о первом, и о втором. И, надеюсь, такой шанс ещё представится. А пока  — мне скоро нужно будет вернуться на сцену.
        — Да,  — спохватился Фаар, обрадовавшись, что появился предлог закончить встречу, последствия которой могли обернуться не лучшим образом,  — прошу извинить меня за то, что отнял время вашего отдыха. Теперь я вас покину: хотя бы минута покоя перед выступлением артисту необходима.
        — Надеюсь, господин Фаар, я употреблю эту минуту с пользой… и смогу преодолеть своё внутреннее противоречие.
        Попрощавшись с артистом, Фаар вышел из комнаты отдыха. Вышел, не подав виду, как сильно его удивили последние слова Киэна. Что он имел в виду?.. Ломая голову над этим вопросом, Фаар возвратился в зрительный зал Театра музыки, и занял своё место в одной из лож бельэтажа.
        Объявили о начале второго отделения концерта. Разговоры стали смолкать и, когда на сцене появился Киэн, сделалось совсем тихо. Освещение в зрительской части погасили. Стали заметны пробегающие по стенам снизу вверх, от пола к высокому сводчатому потолку, крошечные искры подвижного поля, которое подпитывало предэнергетическую структуру здания. Озарённая несколькими неяркими лучами сцена представлялась единственным светлым островком в целом мире.
        Но даже если бы обстановка была другой, если бы Фаара окружал посторонний шум и мельтешение лиц и событий  — он бы попросту ничего этого не заметил. Пока музыка Киэна звучала  — она была единственной воплощённой реальностью. Не потому, что остальное уходило на второй план, а потому, что музыка вбирала в себя и объединяла всё. Абсолютно всё. Никакие слова, никакие описания не отразили бы и малой доли красоты и внутренней силы этих звуков. Никакие описания и не нужны, если просто слышишь музыку, просто воспринимаешь её неизмеримую глубину и ясность.
        …Но вот смолкли последние ноты, и в зале вновь воцарилась тишина. Даже совершенство заканчивается… Фаар поднялся с кресла и присоединился ко всеобщей бурной овации.
        — Благодарю вас, господа,  — обратился Киэн к зрителям, когда аплодисменты начали стихать.  — Я забыл объявить об этом в начале, но исправлю свою оплошность теперь: пьеса, которую я сегодня впервые исполнил для широкой публики, посвящена шиохао Иноо. «Преодоление»  — её первое название, а второе  — «Лиловый киу».
        На короткое время в зале стало почти так же тихо, как в то мгновение, когда Киэн закончил играть… Потом по зрительским рядам пробежал удивлённый шёпот. Отдельные более громкие возгласы могли расслышать все:
        — Какая удивительная смелость!
        — И оригинальность… новаторство…
        — Лучше сказать  — вызов, который искусство бросает обыденности…
        Не прошло и минуты, как зал снова наполнился громом аплодисментов, и Киэну пришлось  — в который уже раз  — раскланиваться.
        Но зрительское восхищение не должно быть чересчур долгим. Надо во всём проявлять такт и умеренность. Ведь пока звучат аплодисменты, артист остаётся на сцене. А выступление наверняка его утомило.
        Вставая со своих кресел, зрители один за другим стали покидать зал. Только Фаар не двигался с места, словно решил никогда не оставлять ложи. До него доносились обрывки разговоров: публика делилась впечатлениями, высказывала восторженные отзывы… Но Фаар не прислушивался к словам, для него они сплетались в сплошной невнятный гул, который постепенно отдалялся, и вскоре совсем стих. Лишь оставшись совершенно один, он, наконец, поднялся и сошёл в партер.
        Край занавеса отодвинулся, и по лестнице, которая находилась сбоку сцены, в зал спустился Киэн.
        — Вы хотели что-то мне сказать, господин Фаар? Тоже похвалить мою «удивительную смелость»?..
        — Нет. То есть, да, но…  — не зная, как продолжить, Фаар запнулся.
        — Далеко не всегда искусство действительно даёт свободу. Но, как видите, мне оно её всё же принесло… в какой-то мере. Не каждому простили бы такое посвящение.
        — Но ведь это была не просто смелость и вызов, правда? Это они могут думать так…  — Фаар неопределённо указал рукой в сторону дверей, через которые вышли зрители.  — А я, кажется, понял, что вы хотели сказать…
        — Вам.
        — Да, мне. Если пожелаете, приходите как-нибудь вечером в дом около фонтана Наамао. Ключом будет вот это.  — Фаар протянул музыканту небольшой круглый жетон с волнистыми краями.
        — Благодарю, господин Фаар. Я приду.
        — Мы будем вас ждать. А пока  — до встречи. Ещё раз спасибо за чудесную музыку.
        — Что вы, не стоит благодарности. До свидания.


        Обещание музыкант выполнил через несколько дней. Фаар уже предупредил своих друзей, которые собирались в доме возле Наамао, о том, что в их кругу появится новый единомышленник. Такая перспектива вызвала у них одобрение, но и опасения тоже. А двое-трое даже высказали недовольство тем, что Фаар принял решение, не посоветовавшись с остальными. Ведь он рисковал не только своей безопасностью.
        Но после личного знакомства с Киэном недовольные успокоились, решили, что ему вполне можно доверять.
        — Так значит, Театр  — не единственное место, где вы отдыхаете душой?  — спросил музыкант, когда они с Фааром остались в относительном уединении. Другие участники общества «Лиловые дни» находились в той же комнате, но в этот момент были заняты каким-то разговором.
        — Да, господин Киэн. Знаете, я хочу сказать, что вы были правы тогда, в вечер концерта. Я слишком склонен поддаваться опасениям, и это вынуждает меня разделять свою жизнь на две части, которые между собой не соприкасаются. Есть работа, долг, и есть  — мои собственные взгляды и убеждения… В результате получается то, что получается. Я неоднократно слышал, что вы симпатизируете идеям шиохао Иноо. Но не смог проявить смелость и пригласить вас сюда, пока вы не сделали первого шага. Хотя специально взял с собой копию жетона для вас.
        — Не сожалейте об этом. Это уже прошло. Главное  — теперь я здесь. Мне есть, кого выслушать, и с кем поделиться своими соображениями.

        11. Беглец

        Киэн часто возвращался домой только под вечер, потому что из своей музыкальной студии сразу направлялся в общество «Лиловые дни». Но сегодня задержался допоздна. Обсуждение, которое вели двое участников общества, переросло в спор, Киэн высказал свои взгляды на проблему, о чём вскоре пожалел, но было уже поздно. Он оказался втянутым в дискуссию, которая грозила не закончиться до самого утра. И лишь сославшись на свои преклонные годы, Киэн смог удалиться, не нарушив правил вежливости.
        Поднимаясь по ступеням лестницы, ведущей к дверям дома, он поначалу даже не разглядел, что на одной из них кто-то сидит. Тёмный плащ делал фигуру почти незаметной в сумерках. Постороннее присутствие стало явным только когда странный гость вскочил на ноги и схватил Киэна за локоть. Здесь было чему удивиться: музыкант точно знал, что никто из его знакомых не стал бы вести себя настолько необычно. Но одетый в плащ гио не дал ему времени на удивление.
        — Вам неизвестно, кто я, господин Киэн, но я вас знаю… И восхищаюсь вами! Да, именно так. Не удивляйтесь… Я был на том концерте, когда вы исполняли «Преодоление». Никогда не забуду ваших финальных слов, посвящения шиохао Иноо… Это просто потрясающе! Если бы вы знали, что творилось со мной в тот момент… Моя жизнь изменилась! В ней появился смысл. Может быть, впервые за всё время…
        — Послушайте, молодой человек,  — Киэн до сих пор не мог толком рассмотреть лица собеседника, потому что капюшон плаща был поднят, но понял, что тот значительно моложе него.  — Вы очень взволнованы. Думаю, вам надо немного успокоиться…
        Говоря это, Киэн почувствовал дурноту. Похоже, его догадка верна. Порывистые движения, неудержимый поток речи, да ещё это негативное влияние… Незнакомец болен. Он страдает тяжёлой формой наара, отрицательного рассеивания энергии. И у него как раз начинается приступ.
        — Успокоиться и отдохнуть…  — преодолевая желание с силой оттолкнуть больного от себя, Киэн осторожно попытался высвободить локоть. Но молодой человек уже не контролировал своих действий и вцепился в руку Киэна так, что единственным выходом было по одному разжимать его пальцы.
        — Глупости…  — внезапно упавшим до чуть слышного шёпота голосом произнёс он.  — Я в порядке…
        Только теперь музыкант сообразил, что под плащом на незнакомце должен быть защитный костюм. Если бы защиты не было, он, Киэн, давно бы уже корчился в судорогах, лёжа на ступенях лестницы, или вообще лишился бы сознания. Но воздействие, хотя и достаточно выраженное, всё же не настолько сильно. Значит, защитный костюм есть, и чтобы окончательно блокировать отрицательное рассеивание энергии, нужно всего лишь опустить специальную маску.
        Но едва Киэн потянулся свободной рукой к лицу молодого человека, тот пошатнулся и упал. Если бы он не держался за локоть Киэна, удар о ступени мог бы грозить ему серьёзной травмой. Но его хватка ослабла не в одну секунду, и это смягчило падение.
        Сильнее всего Киэну хотелось отойти от больного подальше. Но вместо того он склонился над ним и, нащупав под капюшоном плаща механизм панцирной маски-забрала, опустил её. Это нужно не только для того, чтобы приступ наара не ощущался окружающими, но и для помощи самому больному. Если забрало останется открытым, последствия могут быть непредсказуемыми. Особенно в таком тяжёлом случае. Потеря сознания говорит о том, что приступ очень сильный. Возможно, если бы молодой человек вовремя опустил маску, его можно было бы если не избежать, то значительно смягчить. Но, вероятно, ему свойственно отрицать собственную болезнь. Для страдающего наара склонность к отрицанию может закончиться весьма плохо…


        — Простите. Я доставил вам столько хлопот…
        Сидя на релаксационном ковре, который был расстелен в углу комнаты, служившей Киэну спальней, Лии  — именно так, по его собственным словам, звали молодого человека  — продолжал кутаться в свой плащ. Несмотря на то, что теперь скрывать защитный костюм, который носили все больные наара, смысла не было.
        — Вам пришлось приглашать врача, и… В общем, очень неудобно получилось. Извините меня.
        — Не надо извинений. Не мог же я оставить вас в таком состоянии у дверей дома.
        Киэн стоял около окна и, слегка прищурив глаза, смотрел на своего гостя. Не слишком-то прилично так пристально разглядывать того, с кем едва знаком. Но в их ситуации он, пожалуй, имеет на это право.
        — Скажите, господин Лии, если ваш визит и в самом деле был продиктован… впечатлениями от того концерта, почему вы пришли ко мне спустя почти полгода?
        — Прошу вас, не считайте, что это всего лишь надуманный предлог и попытка скрыть какие-то намерения… Я говорил с вами искренне, господин Киэн. А раньше прийти не мог…  — на губах Лии появилась странная недобрая улыбка.  — Потому что сидел в тюрьме. А теперь вот сбежал.
        — Вы шутите? При всём уважении  — не могу поверить в ваши слова. Лишение свободы  — исключительная мера. Ему подвергаются редкие гио, чьё поведение преступно…
        — Откуда вам знать, вдруг я как раз из таких?  — улыбка Лии стала по-настоящему насмешливой.  — Нет, ладно, это просто шутка… хотя  — как посмотреть. Я действительно не мог прийти раньше, господин Киэн. Мне не позволяли… обстоятельства. Прошу вас, разрешите мне не углубляться в это тему.
        — Конечно. Если по каким-то причинам вы не можете или не хотите говорить…
        — Да, не могу и не хочу. Но вы, наверное, до сих пор не понимаете, зачем я здесь…
        — Рискну предположить: не только для того, чтобы высказать мнение о концерте.
        — Вы правы. Я пришёл попросить у вас убежища.
        Речь больных отрицательным рассеиванием энергии всегда звучит странно для слуха окружающих. Часто кажется, что акценты в инфопотоках распределены неправильно, что соотношение их интенсивности нарушает логическую конструкцию сообщения. Иногда это значительно затрудняет понимание. Сейчас, правда, Киэн понял, что хочет сказать его собеседник. Но прозвучала просьба так, будто Лии от нечего делать осведомился, который час. Видимо, он и сам осознавал это, потому что, не дав Киэну возможности ответить, продолжил:
        — Не подумайте, что даром… Я не собираюсь становиться нахлебником. Я предлагаю сотрудничество, господин Киэн. Вы поможете мне, а я  — вам. Я могу помочь… сделать ваши идеи реальностью. Ведь можно же сказать, что идеи шиохао Иноо и ваши тоже? Вы разделяете их? Я знаю, как нам всё это воплотить в жизнь. Как наладить с людьми ментальный контакт, который позволит понять, что такое Конфигурация, и бороться с ней. А заодно сделать так, чтобы все гио до одного признали людей равными. И перестали даже думать об энергетическом обмене.
        Услышанное настолько потрясло Киэна, что изумление явно отразилось на его лице:
        — Вы представляете, о чём говорите, молодой человек?
        — Представляю. Но вы вправе думать, что нет. Считать меня сумасшедшим и всё в таком роде… Но посвящать музыку тому, кто вне закона  — это тоже в некотором роде безумие, не находите?
        — Хм-м…  — кашлянул Киэн.  — Думаю, у меня чуть больше права совершать безумные поступки, чем у вас. А что касается Конфигурации… Есть, скажем так, группа гио, которые давно пытаются разгадать её сущность. Разными методами. Путём логики, философии, лаатара, ментального единения…
        — Ерунда,  — категорично заявил Лии.  — Одним нам с этим не справиться. Гио нужны люди. По-моему, из книги шиохао Иноо это явно следует. Да, прямым текстом не сказано… Но ведь шиохао создавал философский труд, а не какой-нибудь официальный отчёт! На то у нас и есть собственный разум, чтобы сделать выводы. В общем, дайте мне немного времени и исследовательскую базу  — и я докажу, что способен не только на слова.
        Музыканту захотелось сесть и перевести дух. Неужели у Лии снова приступ, и он, Киэн, опять чувствует губительное влияние наара? Нет, похоже, на сей раз молодой человек тут совсем ни при чём…
        — Я не могу ответить вам сразу. Мне нужно всё обдумать.
        — Конечно,  — тут же отозвался Лии.
        Но Киэн был уверен, что на уме у собеседника другое. «Соглашайся, старик, второго такого шанса у тебя не будет».
        Но если всё это самообман? Каких последствий можно ожидать, принимая на веру бред сумасшедшего?
        С другой стороны  — разумно ли в возрасте Киэна вообще задумываться о каких бы то ни было последствиях?..
        — Вы можете остаться жить здесь, в моём доме, господин Лии. А с базой для исследований, надеюсь, поможет один мой знакомый.
        — Благодарю вас. И, раз уж мы друг друга поняли, вам ни к чему прибавлять к моему имени «господин». Мы вместе выступаем против общепринятых правил, так зачем придавать значение формальностям?

* * *

        Придя следующим вечером на очередное собрание «Лиловых дней», Киэн с неудовольствием отметил, что вчерашний диспут продолжается и сегодня. Лоол и Таэн слишком увязли каждый в своих доводах, чтобы до чего-нибудь договориться, или просто прекратить спор. Но он, Киэн, сегодня будет умнее, и со своими замечаниями встревать не станет. Пусть эти двое ведут дискуссию хоть целую вечность, если это им нужно. Он найдёт себе занятие поинтереснее.
        Среди собравшихся Киэн увидел Фаара. Учёный не показывался в доме около фонтана Наамао больше недели. Надо поздороваться с ним и спросить, всё ли у него в порядке. А заодно и рассказать кое о чём… точнее  — кое о ком. И задать несколько вопросов.
        Но как раз в тот момент, когда музыкант собрался подойти к Фаару, в зале началось какое-то волнение. Послышались удивлённые возгласы, многие из присутствующих, пытаясь выяснить, в чём дело, устремились к дверям. А спустя минуту появился Ниэи, который выполнял на собраниях общества роль распорядителя, и направился прямиком к Киэну, чего музыкант никак не ожидал.
        — Господин Киэн, прошу извинить за беспокойство, но у дверей стоит неизвестный мне юноша и утверждает, что он ваш друг, и вы пригласили его на собрание.
        Сомнений насчёт того, что это за юноша, возникнуть не могло. Киэн уже и сам был не рад, что накануне проговорился Лии о «Лиловых днях».
        — Наверное, произошла какая-то ошибка,  — продолжал Ниэи.  — Не возражаете, если я попрошу его удалиться?
        — Нет, господин Ниэи, пожалуйста, не торопитесь. Возможно, это действительно мой знакомый… разрешите мне пойти с вами.


        — Ты понимаешь, в какое положение меня поставил?  — с укором спросил Киэн, когда они с Лии следовали за Ниэи обратно в зал. Впустить Лии распорядитель согласился только после долгих заверений Киэна, что незваный гость лоялен и заслуживает доверия.
        — Простите… Да, я знаю, что не должен был за вами идти. Но не смог справиться с любопытством. Вы же не станете на меня сердиться?
        Киэн ничего не ответил. Ему и так предстояло говорить много и долго, чтобы извиниться перед участниками общества.
        Появление Лии вызвало чуть ли не переполох. Немало было сказано о недостаточной ответственности и риске, которому один неразумный поступок подвергает их всех. Но постепенно благодаря немалому такту, который вынужден был проявить Киэн, буря улеглась, и вечер начал входить в обычное русло. Время от времени на странного новичка, конечно, бросали неодобрительные или любопытные взгляды, но не более того.
        — Признаюсь, Киэн, вы меня удивили,  — сказал музыканту Фаар, наблюдая, как Лии расхаживает по залу с таким видом, будто за несколько минут совершенно здесь освоился.
        — Такого безрассудства вы не ожидали даже от меня?  — с улыбкой уточнил Киэн.
        — Примерно так.
        Когда Киэн объяснял случившееся своим товарищам по «Лиловым дням», ему пришлось исказить инфопотоки, чтобы скрыть часть правды. Он сказал, что по случайности забыл дать Лии копию жетона-ключа, служащего знаком надёжности нового участника общества. А Лии  — само собой, тоже случайно  — ошибся временем и пришёл раньше, чем они договорились. Поэтому Киэн не успел предупредить Ниэи и всех остальных о его появлении.
        Дать Лии ключ музыкант действительно собирался  — не уступить уговорам молодого человека было невозможно. Но о том, что сделать это хотел не сегодня и не завтра, а спустя гораздо более длительное время, Киэн умолчал.
        Лоол и Таэн тем временем снова заняли свои прежние места за столом и возобновили бесконечные дебаты. Даже непредвиденное появление новичка отвлекло их совсем ненадолго.
        — И всё-таки я считаю, господин Таэн, что под «равенством» шиохао Иноо подразумевал не полную тождественность, а, скорее, подобие,  — в который раз повторил Таэн.
        — Равенство  — это равенство, никакие уловки здесь не проходят,  — продолжал гнуть своё Лоол.  — Наши усилия должны быть направлены на поиск иной разумной цивилизации, развившейся произвольно, как наша, а вовсе не на тщетные попытки создать высокоразвитый искусственный разум в лаборатории. И ваш провальный эксперимент, господин Таэн, явно подтверждает мою правоту…
        Киэн ещё несколько минут назад заметил, что Лии заинтересовался дискуссией и подошёл поближе к столу, за которым расположились оппоненты. Поначалу музыкант думал, что молодой человек собирается вмешаться, выступив на стороне одного из спорщиков. Но Лии молчал, и почему-то становился всё мрачнее. Прочесть его эмоции по выражению лица было очень легко. Легче, чем у любого другого  — то есть, у здорового гио. В этом смысле болезнь тоже делала его более уязвимым.
        Но настал момент, когда Киэн не смог больше видеть лица Лии, потому что тот опустил панцирную маску. Причём вместо того чтобы аккуратно передвинуть, он рванул её вниз с силой, и механизм издал хлопок, который услышали все в зале. Многие обернулись на звук.
        Но Лии мало было внимания, которое он уже привлёк к себе.
        — Да что вы несёте?  — в раздражении воскликнул он.  — Вам не жалко убивать время на такую чепуху?
        Таэн и Лоол, кажется, не сразу поняли, что сказанное относится к ним. И ни один, ни другой не нашли, что возразить. Оба удивлённо уставились на Лии, который в своей маске и тёмном длинном плаще походил скорее на представителя какой-нибудь «иной цивилизации», чем на гио.
        Другие тоже стали смотреть на него. Удивление, возмущение, интерес  — всё смешалось в этих взглядах.
        Пользуясь затянувшейся паузой, Лии проворно вскарабкался на стол и, стоя на нём, как на трибуне, ткнул пальцем сначала в сторону Лоола, потом  — Таэна, и заявил:
        — Вы оба  — полные идиоты.
        — О нет…  — Киэн прижал ладонь к глазам, словно не желая быть свидетелем происходящего. Правда, тут же отнял, и шагнул было к столу. Но Фаар, прикоснувшись к руке музыканта, предупредил:
        — Сейчас вы сделаете только хуже.
        Киэн остался стоять на месте. А Лии, потрясая над головой кулаком, продолжал:
        — Что за глупость: сидеть тут и обсуждать, что хотел сказать шиохао и чего не хотел, вместо того чтобы действовать, руководствуясь его словами? Искать цивилизации, которых, может быть, вообще нет, выращивать уродцев в лабораториях  — ничего умнее вы придумать не смогли! Здесь и сейчас  — ну, или почти здесь  — у нас есть люди, разумная раса. Значит, можно считать, шиохао Иноо говорил именно о них! Надо постараться спасти людей  — ради них и ради нас самих. Не позволить дуракам, которые нами управляют, пустить их на очередную подпитку! Если они ещё не во всём равны нам  — сделать их равными, и тогда они нам помогут!
        — Возможно, он прав, но…
        — Он дерзкий мальчишка, который оскорбляет…
        — Он болен, нельзя судить его слишком строго,  — послышалось со всех сторон.
        — Молодой человек,  — громкий голос Ниэи перекрыл все остальные.  — Я попросил бы вас не нарушать порядок и проявлять уважение. Вы должны немедленно покинуть…
        — Да,  — не дал договорить распорядителю Лии,  — гоните меня! Выпроваживайте! Оставайтесь бесполезными болтунами, которые способны на одни разговоры! Бойтесь взглянуть правде в лицо! Но мне-то бояться нечего, потому что у меня в запасе нет такой уймы времени, как у всех вас!  — С этими словами Лии рывком поднял свою маску, и те, кто за это время успели столпиться вокруг стола, невольно отпрянули.
        — Что, не нравиться? Чувствуете, как вам становится не по себе? Да, такие, как я, от рождения способны нести окружающим только боль и страдания. Но вы все не лучше меня, хоть и не больны так серьёзно! Гио  — раса, существующая за счёт чужой жизни и энергии! Все мы насквозь пропитаны наара, просто кто-то чуть больше! И вы позволяете себе проводить жизнь в праздных беседах, когда нужно… нужно…
        Голос Лии стал звучать тише, и теперь уже Фаар не пытался останавливать Киэна, когда тот поспешил к молодому человеку. Учёный знал, что во время приступа больному отрицательным рассеиванием энергии опасно долго находиться без маски.
        Киэн подоспел как раз вовремя. Лии, не в силах больше стоять на ногах, опустился на колени, и музыкант, придерживая его за плечи, помог ему сойти со стола на пол. Лии  — а может быть, кто-то другой  — вернул маску-забрало на место. Толпа расступилась, давая двоим гио  — пожилому и юному  — возможность пройти.
        — Всё что я могу  — попросить у всех вас прощения,  — произнёс Киэн.  — За нас обоих. А теперь нам нужно идти.
        Через несколько шагов Киэн почувствовал, что тащить на себе почти бесчувственного Лии стало легче. С другого бока молодого человека поддержал Фаар.
        — Вы ведь по своему обыкновению пришли пешком, Киэн,  — шёпотом сказал учёный.  — Давайте отведём его в мой сэнсоа.


        — После такого мне, наверное, не стоило бы даже заговаривать об этом…
        Киэн и Фаар прогуливались по саду около дома артиста. Лии, так же, как вчера, отдыхал после приступа, но уже не в комнате Киэна, а в той, которую хозяин дома отвёл ему в качестве его собственной.
        — Но  — чем я рискую?.. Фаар, Лии нужна исследовательская база. Считайте, что я потерял рассудок, но я верю в его способности. Он действительно может создать то, что даст нам шанс найти общий язык с людьми.
        — То есть, научит их мыслезнакам?
        — Да.
        — Думаете, без этого ментальное взаимодействие между нашими расами невозможно?
        — Со стопроцентной уверенностью говорить не могу. Но вы и сами знаете, что, скорее всего, нет. Ведь кое-кто из «Лиловых дней» проводил такие исследования…
        — Чисто теоретические. Но, вероятнее всего, мыслезнаки  — единственный шанс.
        — Вот именно. Признаюсь, у меня самого тоже есть кое-какие мысли насчёт обучения людей…
        — Йуу?
        — Вы проницательны, Фаар.
        — Просто я знаю, что звук солнечной арфы  — это больше, чем музыка.
        — Подход Лии более технологичен. А я рассчитываю скорее на психологическое влияние.
        — Киэн, если вы размышляете о таких вещах, значит, у вас имеются какие-то конкретные планы, связанные… с Землёй?
        — Пока я планирую только начать учиться языкам землян. И в этом надеюсь на вашу помощь. О большем не задумываюсь… И не знаю, решусь ли когда-нибудь задуматься.
        — Я с удовольствием помогу вам в обучении. Для меня это честь. Но вернёмся к Лии… Для начала хотелось бы выяснись, кто он такой. Где вы его нашли, Киэн?
        — Не я нашёл его, а он меня. Как оказалась, моя выходка на концерте повлияла не только на вас… А кто он такой, мне неизвестно. Не исключено, он из какого-то влиятельного рода.
        — Почему вы так считаете? Не из-за того же, что он носит плащ из редкой и ценной ткани? Прежде плащ мог принадлежать и не ему…
        — Дело не в плаще, а в манерах Лии. В том, как он держится. Но… здесь одни мои догадки. Наверняка я знаю лишь то, что он от кого-то скрывается.
        — И, возможно, пряча его у себя, вы подвергаетесь опасности?
        — Возможно, Фаар. Но меня это не особо пугает. От вас, конечно, я того же требовать не вправе.
        — Что ж… Я могу использовать кое-какие связи в институте. Хотя это довольно рискованно. И я далеко не так уверен в нём, как вы… Тем не менее  — не из-за него, а ради нашей дружбы, Киэн, я попытаюсь что-нибудь сделать. Может, раздобуду для него документы и оформлю допуск первого уровня, как для временного сотрудника. Но он должен пообещать держать себя в руках.
        — Я обещаю,  — послышалось позади. Оглянувшись, Фаар и Киэн увидели Лии, который следовал за ними на некотором расстоянии.
        — Зачем ты вышел?  — строго спросил музыкант.  — Тебе надо восстановить силы…
        — Я всего на минутку,  — Лии примирительно сложил руки ладонь к ладони.  — Обещаю вести себя примерно, господин Фаар. В раздражение меня приводят только бестолковые типы вроде тех, что собираются в «Лиловых днях», где моей ноги больше не будет. И вашей, надеюсь, тоже…
        — Это уж решать мне и господину Фаару,  — нахмурился Киэн.  — И участникам общества. Надеюсь, нам удастся принести им подобающие извинения. Твори суждения, Лии, слишком поспешны и поверхностны.
        — Ладно, признаю… Но, в любом случае, я знаю, вы и господин Фаар  — не такие, как все эти любители порассуждать без толку. А что касается института  — пройти контрольную проверку на должность временного сотрудника у меня интеллектуальных способностей хватит, не сомневайтесь.
        — Надеюсь, их хватит и на большее,  — заметил Фаар.
        — Это я вам тоже обещаю.

* * *

        — Видишь, Фаар, я сдержал все свои обещания.
        Лии довольно ухмыльнулся и положил на предметный стол предэнергетического увеличителя небольшую прозрачную пластинку. Невооружённым глазом разглядеть что-либо на ней было невозможно. Но взглянув в окуляры, Фаар увидел многократно увеличенную частицу светло-серого вещества, которое переливалось белыми и голубыми всполохами.
        — Невероятно… Я всегда считал, что кристальный сплав  — легенда. Не буду даже спрашивать, как тебе это удалось…
        — А я не возьмусь отвечать, потому что вы, господин специалист по земным языкам, всё равно не поймёте.
        — Полегче, Лии. Не возгордись окончательно,  — сделал молодому человеку замечание Киэн. Впрочем, на его губах при этом цвела улыбка.
        — На самом деле Фаар прав: кристалсплав, о котором говорили наши древние философы  — это действительно всего лишь миф. Я взял идею, но разработал собственный состав и структуру. Просто словосочетание «кристальный сплав» мне нравится. Почему бы не назвать изобретение так? В общем, можно считать его самым настоящим кристалсплавом. Его свойства, надеюсь, сомнений не вызывают?  — в тон Киэну, полусерьёзно, уточнил Лии.
        Фаар кивнул. Какие могут быть сомнения, когда влияние даже такой крошечной частицы ощущается настолько сильно? Учёный отчётливо чувствовал, как ментальная структура его сознания начинает меняться. Он без всякого усилия, без малейшей концентрации, смог бы сделать шаг в открытое восприятие. Но сейчас это не нужно. Поэтому сконцентрироваться понадобилось для того, чтобы удержаться на ступень ниже, в состоянии собранности, и поддерживать обычный разговор.
        — У меня уже есть первая аналитическая схема с учётом человеческих параметров,  — сообщил Лии.  — Результат положительный. На людей кристалсплав будет оказывать сходное действие. Но, конечно, требуется ещё много доработок и уточнений. Более подробную человеческую схему я смогу сделать на месте.
        Фаар и Киэн переглянулись. Но Лии на это внимания не обратил.
        — Данных, которые я раздобыл здесь, в институте, недостаточно,  — заявил он.  — Не могу же я подставлять себя самого и Фаара, и лезть в документы, к которым у меня нет свободного доступа. Это опасно. Мы ведь всё равно полетим на Землю, там я сам стану наблюдать за жизнью людей и получу необходимую информацию.
        Предположительно выглядеть всё будет так: пока мы на Земле, кристалсплав сохраняет активность под воздействием предэнергии. Мы обучаем первое поколение людей. Конфигурация исчезает. А навык мыслезнакового общения распространится среди человечества, передаётся по наследству, вертикально. Необходимости в нашем присутствии  — то есть, в присутствии предэнергии  — уже нет. Люди говорят между собой с помощью мыслезнаков, создают какой-то свой аналог инфополя… В гиотское инфополе они, конечно, проникать не смогут, далеко слишком. Но если эти упёртые старики из Собрания всё-таки не передумают и через восемь тысяч лет прилетят на Землю, их будет ждать сюрприз.
        А если сработает не кристалсплав, а музыка  — имеем всё то же самое, но передача знаний идёт «по горизонтали». Киэн научит одного человека, тот  — других… Йуу, наверное, нужна будет только вначале, для первого ученика, да, Киэн?
        — Я пока не…
        — А предэнергия тут вообще не понадобится,  — продолжал Лии.  — Хороший запасной вариант. Но насчёт кристального сплава я почти не сомневаюсь.
        — Количество кристального сплава…  — начал было Киэн.
        — На этот счёт я уже подумал,  — перебил его Лии.  — Давно. Иначе какой бы смысл за всё это браться? Да, эта жалкая частица  — всё равно что ничего. Для выплавления кристалсплава нужен огромный резерв свободной предэнергии. О том, чтобы использовать источники, которые есть здесь, в институте, или ещё где-нибудь на Гиоа, не может быть и речи. Утечки будут слишком заметны. С таким же успехом мы можем выйти на площадь и во всеуслышание объявить о своих планах. Даже чтобы получить эту крупинку, энергии понадобилось столько, что я рисковал быть обнаруженным…
        — Так как же решить проблему?  — прервал его рассуждения Киэн.
        — Очень просто. С помощью пирамидальной установки.
        Учёный и музыкант снова переглянулись между собой, и на этот раз Лии их реакцию заметил  — и, кажется, остался ею вполне доволен.
        — Естественно, я собираюсь строить её не здесь, а на Земле. С местом расположения уже определился. Вот тут есть острова…  — Лии активизировал экран-поле с изображением карты Земли, и указал на залив, который позже станет известен среди людей под разными названиями, в том числе и как Персидский.  — Выберем один из них. Всё что нам надо  — раздобыть немного «почек» шиимаи. Условия на острове подходящие. Нужная пропорция гео-, гидро — и аэроэнергии. Шиимаи само из себя вырастит для нас пирамиду. Пирамида даст предэнергию. А я сделаю достаточное количество кристалсплава. Вот и всё.
        По своему обыкновению Лии сильно исказил интонации. «Вот и всё», и без того несерьёзное, прозвучало слишком уж беспечно. Киэн, стараясь не выдать всей глубины своего замешательства, произнёс:
        — Предположим, «почки» шиимаи достать не проблема. Сейчас это вещество часто применяют в строительстве. Но что касается полёта на Землю…
        — А что касается полёта на Землю? У Фаара есть собственный корабль. Защиту от наших околоземных «шпионов» я беру на себя. Проскользнём незаметно, и без всяких проблем будем оставаться там, сколько нужно. По-моему, обсуждать нечего. Или я неправ?..

        12. Заговорщики

        — Как ты можешь тратить свою жизнь на глупые сомнения?!
        Сидя напротив Фаара, Лии не сводил с него горящих нездоровым искристым светом глаз. Фаар не отвечал. Отвечать было нечего. А думал он в этот момент о том, почему испытывает перед этим взбалмошным мальчишкой, который заслуживает скорее жалости, какое-то совершенно неуместное чувство  — едва ли не благоговейный страх.
        Резким движением поднявшись с кресла, Лии нагнулся вперёд и упёр ладони в крышку разделяющего их с Фааром стола. В голове учёного мелькнула абсурдная мысль, что Лии попытается опрокинуть стол. Нет, это было бы слишком бессмысленное поведение даже для такого, как он… Просто его движения чересчур порывисты. Но его нельзя в этом винить. Это следствие болезни.
        — Разве не ты хотел следовать словам шиохао Иноо? Получается, это была одна болтовня.
        — Нет, Лии.  — Чтобы не промолчать и на этот раз, Фаару пришлось сделать над собой усилие.  — Я хотел этого искренне. И хочу до сих пор.
        — И что это твоё желание даёт? Когда тебя просят о действительно важном, ты отступаешь! Всего-то и остаётся  — сделать последний шаг! Отправиться на Землю! У нас есть две разных возможности: способ Киэна и моё изобретение. Что-то одно должно привести нас к победе! И теперь всё упёрлось в какой-то несчастный корабль…
        В волнении Лии заходил туда-сюда по комнате. Блеск его защитного костюма резал глаза. Хотелось отвернуться и совсем на него не смотреть.
        — Меньше света,  — отдал команду Фаар, и в комнате стало темнее.
        — Если не хочешь лететь, дай «Ниау» нам с Киэном. А сам оставайся здесь, притворяйся и осторожничай дальше.
        — Не суди слишком категорично, Лии. Не забывай: из нас троих Фаар может потерять больше всех.
        Фаар не заметил, как Киэн вошёл в комнату. Но его появлению обрадовался. Присутствие музыканта обычно действовало на Лии благотворно. Но на этот раз он, похоже, не собирался успокаиваться.
        — Почему? Потому что ты стар, а меня болезнь превратила в изгоя, которому до конца свой век всё равно не прожить? Но мы с тобой в этом не виноваты, а он…
        — Я дам корабль, Лии.
        — У него перспективы на будущее, и положение в обществе, и…  — не расслышав слов Фаара, Лии принялся дёргать маску-забрало, пытаясь опустить её. Но в механизме, видимо, возникла неполадка  — или, скорее, Лии просто не мог заставить себя сделать необходимое плавное движение.
        — Я дам корабль, и сам полечу с вами, слышишь?  — сказал Фаар, чуть ли не силой заставляя Лии прекратить тянуть забрало. Когда тот наконец понял, что ему пытаются помочь, Фаар аккуратно передвинул панцирную маску вниз. Теперь всё тело молодого человека было закрыто полностью. Сквозь прозрачную зрительную пластину виднелись только глаза.
        Опуская маску Лии, Фаар почувствовал на себе воздействие наара. Во всём его теле моментально появилась слабость, а мгновение спустя  — намёк на ломоту. Лучше не думать о том, что может случиться, если подойти к Лии, когда на нём нет защитного костюма…
        — Ты же знаешь, Лии, тебе нельзя доводить себя до такого состояния. Сядь и отдохни.  — Киэн заговорил мягко, но властно. Молодой гио подчинился, не пытаясь спорить.  — Если бы ты разговаривал с Фааром спокойно, всё было бы в порядке.
        — Можно подумать, это первый мой приступ,  — мрачно откликнулся Лии.  — Или последний. Через несколько минут всё пройдёт.
        — Изгоем тебя сделала не болезнь. Наара  — наш общий недуг.
        — Но далеко не у всех он проявляется в такой форме и с такой силой, как у меня, Киэн. Не тебе рассказывать мне про всеобщую гиотскую беду… Как будто не знаешь: я не задумываясь отдал бы жизнь, чтобы избавить нас от этой напасти. Но жертвами ничего не добьёшься… А вот работа с землянами может помочь.
        Откинув спинку кресла почти параллельно полу, Лии неподвижно застыл в полулежачем положении. Фаару пришло в голову, что борьба, которая сейчас происходит внутри тела молодого человека  — это борьба, которую гиотская раса ведёт тысячелетиями, пытаясь вырвать у неведомого врага право на выживание… Нет, пожалуй, такие мысли слишком высокопарны и вовсе неуместны.
        Отвернувшись от Лии, Фаар посмотрел на Киэна, словно искал у него помощи.
        — Он ещё поблагодарит тебя. Позже,  — сказал старик, делая знак следовать за ним.
        — Я не благодарности жду.  — Качая головой, Фаар облокотился на перила балкона, на который они вышли.  — Чувство такое, что я принял решение, подчинившись капризу ребёнка. Он ведь в полторы тысячи раз моложе меня.
        — А меня  — больше чем в четыре тысячи. Но что же с того…
        — И мы до сих пор ничего о нём не знаем. Кто он, откуда? Когда ему нужна поддержка, он сразу вспоминает, что нас объединяют общие идеи. Но раз так, мог бы и рассказать о себе хотя бы что-то!
        — Мы знаем, что он гениален. И этого достаточно… В его силы я верю больше, чем в свои.
        Внезапно на душе у Фаара почему-то стало очень легко. Как будто она наполнилась дуновением весеннего ветра, который сквозит по утрам над озёрами в окрестностях горы Лаатариа.
        — Значит, мы отправляемся на Землю, да, Киэн?
        — А как ты думаешь?
        — Думаю  — да.

* * *

        — Что он ищет, Киэн? Я не понимаю…
        Поначалу все трое, Фаар, Киэн и Лии, следили за видеорядом, который возникал в прямопоточном поле. Система наблюдения «Ниау», корабля Фаара, находила на поверхности планеты территории, соответствующие заданным параметрам, и передавала изображение в режиме реального времени. Задание было  — отыскивать поселения людей. За последние часы перед глазами гио промелькнуло столько построек из глины, камней, дерева, шкур животных, столько деревенских улиц, засеянных полей, пасущихся стад, и столько лиц  — странных, непривычных человеческих лиц,  — что в сознании всё это начало сливаться в какую-то сплошную массу. Первым не выдержал и отошёл от поля прямого потока Фаар. Вскоре утомился и Киэн. Но Лии не отрывал от мелькающих картин напряжённого взгляда, как будто боялся пропустить что-то важное.
        — Мы можем выбрать любое поселение из тех, что выглядят наиболее цивилизованными. Но Лии нужно непонятно что…
        — Мне не хватает человека, который…  — не обращая внимания на двоих старших товарищей, бормотал Лии.  — Пока не хватает. Нужен человек, который…
        Внезапно «бормотание»  — приглушённый мыслезнаковый фон  — нарушилось «выкриком»:
        — Вот оно! Он! Этот человек!
        Фаар и Киэн вернулись к прямопоточному полю.

        13. Вор

        Керамическая миска выскользнула из неловких рук старика, упала и разбилась вдребезги. Лежавшие в ней шарики, скатанные из глины, разлетелись в разные стороны.
        — Вот ведь беда какая,  — заворчал старик.  — Верно говорят: больше богатства  — больше хлопот. Так мы и до ночи не сосчитаем, сколько скотины было у вашего дяди… То есть, сколько теперь прибавилось у нас.
        — Вот это и главное, что прибавилось,  — заметил Мэс.  — А сосчитать всегда успеем. Апту, подбери…
        Мэс собрался сказать «подбери шарики», но Апту уже и без того принялся их собирать. Искоса глянул на брата, хотел промолчать, но всё же заметил:
        — Тебе стоило бы поменьше радоваться. Не чужой человек умер, а родственник.
        — При жизни я от него добра не видел,  — пожал плечами Мэс.
        Апту ожидал, что отец возразит Мэсу, но тот вместо этого поторопил:
        — Давайте-ка, за дело. Значит, здесь у нас был ещё десяток овец…  — он протянул руку, ожидая, что Апту высыплет в неё собранные шарики.  — Мэс, сходи-ка, принеси другую миску.
        Мэс ушёл в дом.
        — Ну же, Апту…
        Старик нетерпеливо тронул сына за плечо, но тот продолжал неподвижно стоять, напряжённо глядя на свой кулак, в котором были зажаты глиняные шарики.
        — Спишь наяву, что ли?
        — Подожди, отец,  — встрепенулся тот.  — Я кое-что придумал. Сейчас нам не нужны будут для счёта ни миски, ни шарики.
        — Да как это, не нужны? Должны мы знать, сколько у нас имущества, или нет?
        — Подожди… сейчас…
        Апту оглянулся по сторонам, ища то, с помощью чего смог бы объяснить мысль, внезапно пришедшую ему в голову. Схватил кувшин, из которого они недавно утоляли жажду, и выплеснул остатки воды. Потом отыскал продолговатый камешек, заострённый с одного конца, и принялся чертить на влажной земле.
        — Вот, смотри,  — Апту нарисовал кружок.  — Это наш шарик, который означает одну овцу.  — Если я нарисую десять кружков  — будет десяток овец. И не надо раскладывать по мискам настоящие шарики!
        — Что-то я не пойму…
        — Да всё же просто, отец!  — под кружком Апту начертил треугольник.  — Такими кусочками глины мы обозначаем быков, а такими,  — за треугольником последовал квадрат,  — коз. И всё это можно быстро нарисовать, чтобы не лепить значки из глины…
        — А вдруг у кого-то быков и коз будет не столько, сколько у нас, а десятки десятков? Придётся рисовать слишком много!
        — Не обязательно,  — поразмыслив, ответил Апту.  — Можно сделать, например, так,  — и он изобразил короткую вертикальную черту и рядом с ней кружок.
        — И что это такое?
        — Черта будет значить десяток, а кружок  — овцу. Получается  — десяток овец.
        — Ну, об этом будешь знать только ты. Если я захочу продать десяток овец, и покажу этот рисунок покупателю, он ничего не поймёт. Другое дело, если дам ему десять глиняных шариков. Он прибавит их к своим, в знак того, что его стадо стало больше на десяток.
        — Просто нужно, чтобы об этом знал каждый… Надо подумать, как можно обозначать… всё.
        — Глупости,  — раздалось за их спинами. Оказывается, Мэс уже давно вернулся и слышал весь разговор.
        — Почему глупости?  — нахмурился Апту.
        — Да вот почему,  — Мэс подошёл и ногой стёр всё, что начертил его брат.  — Миску с шариками каждый может подержать в руках. А эти значки исчезнут после первого дождя.
        Апту рассмеялся.
        — Не вижу ничего смешного…  — начал было Мэс.
        — Кто сказал, что рисовать надо на земле? Можно взять всё что угодно… ту же глиняную миску  — пока она сырая. Нацарапать на ней и обжечь.
        — Тогда какая разница?..
        — Так,  — взяв из рук Мэса миску, Апту высыпал в неё шарики, которые до этого момента всё время оставались в его левой ладони,  — у тебя в одной миске  — десяток. Насыплешь два или три  — потом забудешь и запутаешься. А если сделать по-моему, на боках одной миски можно начертить, сколько быков, овец и коз в самом огромном в мире стаде…
        Кажется, он хотел добавить что-то ещё, но почему-то замер, глядя поверх голов отца и брата. Мэс и старик невольно оглянулись  — и поражённо застыли, так же как Апту.
        С неба спускалось что-то большое, сияющее и переливающееся фиолетовым, зелёным и синим цветами. Словно часть облака, но более чёткой и ясной формы. Нет, не бывает таких облаков…
        Через мгновение таинственный небесный гость прекратил спуск, зависнув точно над видневшейся в отдалении вершиной горы, которая формой напоминала пирамиду. Когда-то, намного позже, эту гору люди станут называть Кайлашем, но пока этого имени ещё не существовало.
        Спустя несколько минут уже не только старик и двое его сыновей, но и все односельчане смотрели на творящееся чудо.
        Белые снега на склонах горы окрасились синеватыми и зеленоватыми отсветами. Рядом с большим «облаком» вспыхнула маленькая искорка, которая стала расти и разгораться… Нет, не разгораться, а приближаться! Свечение исчезло, и стало видно, что это тоже «облако»  — только гораздо меньше первого. И направлялось это меньшее «облако» прямиком к деревне.

* * *

        — Значит, ты точно решил уйти с богами?
        В интонации отца проскользнули просительные нотки, от которых у Апту дрогнуло сердце. Но он напомнил себе, что не должен сомневаться и отступать.
        — Да, отец. Мы все так решили.
        — Это настоящее проклятие! Они забирают с собой всех молодых…
        — Нет, далеко не всех, ты же знаешь. И они никого не забирают, мы идём сами.
        — Зачем они явились… Зачем  — именно к нам?!
        — Я ведь уже объяснял тебе. Они увидели, что мы способны преобразовывать наш язык в другие формы. В письменную форму. Что… я на это способен.
        — С тех пор, как они пришли, я перестал понимать тебя, сын,  — покачал головой старик.  — Ты говоришь непонятные вещи, совершаешь странные поступки… Какими обещаниями они прельстили вас? Чем вам не нравится жизнь, которую вели ваши отцы и деды?
        — Она… слишком хорошо нам известна. Наверное, дело в этом.
        — Разве это плохо?
        — Не знаю. Но на острове Дилумии всё будет по-другому. Боги дадут нам чудесное знание, которому мы научим всех остальных людей. Боги избрали для этого нас, а не кого-то другого. Тебе следовало бы гордиться…
        — Почему бы им здесь не учить вас этому своему знанию?
        — Это возможно только на острове, где течение энергии земли и воды проходит так, что…  — Апту запнулся на мгновение, потом закончил:  — В общем, тот, чьего лица нельзя увидеть, только там сможет построить свою пирамиду.
        — Безумие…  — пробормотал старик.  — Лететь на небесном облаке на какой-то неведомый остров…
        — Там у нас будет новая родина, новая Шамму. Шио Миэруу…
        — Не произноси имя нашей земли на их лад! Это режет слух… Лучше бы эти боги избирали кого угодно, но не моего сына!
        — Я не единственный твой сын,  — мягко напомнил Апту.  — Мэс останется с тобой.
        — Да…  — рассеянно кивнул старик.
        Апту знал, почему отец не обратил на эти слова особого внимания. Он всегда возлагал больше надежд на него, Апту, чем на старшего сына. Но также он знал то, что должен идти с богами.
        — А Нинсун? Ты хотя бы спросил её, хочет ли она жить на этом острове?
        — Она всюду последует за мной. Как же иначе?
        — Ладно… С сегодняшнего дня я больше ни слова обо всём этом не скажу. И слышать ничего не желаю. Ты всегда был упрямцем. С детства! Если уж что в голову возьмёшь  — обязательно по-своему сделаешь…

* * *

        — Учитель, почему лица Лии нельзя увидеть?
        — Потому что… энергия Лии не совсем такая, как должна быть. Иногда находиться рядом с ним опасно. Даже мне. А человеку  — тем более. Конечно, Лии носит специальную защиту, но для людей она недостаточно надёжна.
        — Это такая же энергия, как у огня? Если подойдёшь слишком близко  — обожжёшься?
        — Можно сказать и так.
        Прежде Апту никогда не задавал вопросов о Лии. Но сегодня почему-то вдруг стал расспрашивать.
        — А у Энаана энергия такая, как у тебя, или как у Лии?
        — Как у меня. Но его настоящее имя не Энаан, а Фаар. «Энаан»…
        — На вашем языке означает «вверху», я знаю. Но Фаар всегда вверху, его дом  — «Ниау», и на Землю он не спускается. А дом Лии  — пирамида, выросшая за одну ночь… Внутри пирамиды тоже есть эта энергия, которая может обжечь?
        — Энергия в ней есть, но не опасная.
        — Значит, человек смог бы войти в пирамиду и остаться живым? И погиб бы, только если бы взглянул в лицо Лии?
        — Погиб бы или нет, мне неизвестно. Но наверняка серьёзно бы пострадал. А ты хочешь побывать в пирамиде?
        — Нет.  — Сердце Апту забилось быстрее.  — Просто мне интересно, учитель. Вот бы поскорее увидеть эти короны, которые Лии сделает для нас…
        — Это не короны, а всего лишь обручи. Обручи из кристального сплава.
        — Для меня они будут лучше всяких корон! Учитель… скажи, первым из людей, кто наденет обруч Лии, буду я?
        — А ты бы этого желал?
        — Конечно! Ведь именно меня ты учишь языку богов…
        — Ты же знаешь, я рассчитывал, что это станет только началом. Что я смогу разработать методику и использовать её для обучения многих людей. А с изобретением Лии всё обстоит иначе. Он получит довольно большой объём кристалсплава, которого хватит на несколько десятков обручей. Их все можно будет раздать людям.
        — Но…  — Апту замолчал, так и не высказав своей мысли.
        Киэн догадался, что его слова задели самолюбие ученика, и примирительно произнёс:
        — Хорошо, Апту, мы ещё подумаем об этом. А теперь давай продолжим наш урок.
        Взяв в руки солнечную арфу, Киэн тронул светящиеся струны. Мелодия заструилась плавным, но сильным потоком, казалось, звук рождается не под пальцами музыканта, а наплывает со всех сторон. Такой уровень игры доступен лишь мастеру… И только мастер почувствует, что игра несовершенна, что настоящей слаженности в звуковых вибрациях нет  — и вряд ли при сегодняшнем настрое музыканта их удастся добиться.
        Киэн это понимал. И знал, что разлад появился от его собственной усталости. А причина усталости  — ощущение бесполезности всех усилий.
        На сознание гио звуки солнечной арфы производят одухотворяющее действие, почти мгновенно выводя на самый высокий уровень открытого восприятия  — туда, где перестаёшь ощущать информацию как потоки сведений и данных, и начинаешь мыслить энергетическими категориями. Некоторые даже утверждают, что музыка йуу лучше всего подготавливает разум к лаатару. Но, похоже, рассчитывая, что с людьми будет так же, Киэн ошибся. Он видел, что Апту нравится слушать его игру, что человеческие чувства преображаются под влиянием музыки, становятся богаче и глубже. Но к мыслезнаковым потокам сознание землянина оставалось одинаково невосприимчивым и под музыку, и без неё.
        Во время последнего прямопоточного разговора с Фааром Киэн высказал мысль, которая появилась у него уже давно:
        — Мне кажется, дело в человеческой природе… В той самой странной двойственности, которая есть в людях. Это даже больше, чем просто склонность к противоречиям. Вся их жизнь основана на внутренних и внешних контрастах. «Да» и «нет», «чёрное» и «белое», «мужчина» и «женщина», «один» и «много», «близко» и «далеко». Постоянное противопоставление заставляет их всё время двигаться вперёд… Но их разум почти никогда не пребывает в равновесии, не обретает цельности. Именно это мешает им понимать мыслезнаки. И, тем более, не позволяет наладить ментальное общение с нами в какой-то другой, немыслезнаковой форме. Хотя нельзя исключать, что между собой они такую связь поддерживать могут. Но между нами и ними  — преграда. И я не знаю, можно ли её обойти. И если да, то как?.. Я начинаю думать, что прямой контакт разумов гио и человека вовсе невозможен.
        — Нам остаётся надеяться только на то, что кристалсплав изменит эту ситуацию,  — сказал Фаар.  — Это куда более сильное психофизическое воздействие.
        — Лии верит в успех своей работы.
        — А ты? Ты уже не веришь?
        — Скорее, надеюсь…

* * *

        — Лии, ты уверен в своих выводах?
        — Не задавай таких вопросов, Киэн! Если бы я не был уверен, не стал бы об этом говорить. Ты чересчур много общался с людьми и перенял у них привычку отрицать очевидное. Если хочешь, я повторю: мы проиграли. Всё это время я мыслил слишком по-гиотски. И это была ошибка.
        — Почему?  — спросил Фаар, присутствовавший при разговоре посредством связи прямого потока.
        — Ответ прост,  — откликнулся Лии, расхаживая по комнате. Эта комната находилась в боковой части пирамидальной установки, предназначенной для синтеза предэнергии, и служила Лии жильём.  — Потому что люди  — не гио. Киэн часто сокрушается, что двойственная природа людей слишком непохожа на нашу, и это мешает ему достучаться до человеческого сознания… Достаточно часто для того, чтобы мне пришло в голову сделать одно предположение. Что, если это помешает и мне?
        Для нас, гио, справедливо правило: если что-то положительно влияет на наш разум, положительное воздействие распространяется и на тело. То, что делает нас более развитыми умственно, не навредит физически, ведь так?
        — Конечно…
        — Я тоже был в этом уверен. И судил людей по себе. И просчитался. Для них эта аксиома не работает. В моей аналитической схеме влияния кристалсплава на людей физиологический параметр просто не был задан. Я экспериментировал со свойствами, которые действуют на сознание. Вместо модели гиотского сознания брал модель человеческого, самую подробную из составленных мной. И результат получался схожий. Моё изобретение действительно работает! Излучение кристалсплава способно изменять состояние человеческого сознания до собранности и даже до открытого восприятия. Значит, оно и физически должно сделать людей совершеннее?
        — Я бы сказал  — да,  — осторожно заметил Киэн.
        — Только потому, что для гио это было бы так. Слабый аргумент, правда? Едва я это понял, начал работать с физиологическими параметрами. И знаете, какой результат выдала моя схема? Излучение кристалсплава вредно для организма людей. Способность к мыслезнаковому общению возникает из-за необратимых изменений в головном мозге. Что, в свою очередь, вызывается генной мутацией. То есть болезнь будет передаваться по наследству. Я создал не инструмент для просвещения, а оружие, которое может всех их убить.
        Лии говорил ровно и монотонно, совсем без эмоций. Но Киэн и Фаар знали его достаточно хорошо, чтобы понять, что на самом деле скрывается за невыразительными словами.
        — В общем,  — продолжал Лии,  — теперь нам остаётся только уничтожить следы своего пребывания на Земле. И убраться. Ни с чем.
        — Нет ли способа как-то изменить сплав? Или…
        — Мы начинаем повторяться. Если бы я видел хотя бы какую-то возможность, этого диалога не было бы. Поговори с людьми, Киэн. Подготовь их к тому, что пришло время покинуть Дилумии и найти себе новый дом где-нибудь вдали отсюда.

* * *

        Апту смотрел на гио сначала непонимающе. Потом на его лице отразилось ужасное разочарование. И, наконец, промелькнул гнев  — но человек тут же заставил себя потушить эту вспышку.
        — Но как же так, учитель? Чем мы рассердили того, чьего лица нельзя увидеть? Почему он больше не хочет давать нам короны из кристалсплава?
        — Дело не в его желании. Ему придётся так поступить. Для вашего же блага. Обручи, которые он сделал, опасны. Они могут повредить вашему здоровью.
        — Ну и пусть!  — упрямо заявил Апту. В его взгляде появилась непреклонность.  — Я готов пожертвовать не только здоровьем, но и жизнью, лишь бы научиться вашему языку!
        — Не говори так. Мы пообещали себе, что никогда не причиним людям вред.
        — Почему никто не спросил меня, что пообещал себе я?
        — Не сердись, Апту. Есть обстоятельства, которые от нас не зависят, на которые мы никак не можем повлиять. Надо принимать их, как есть.
        Человек ничего не ответил. Нужно поскорее остаться одному… Он не был уверен, что сможет притворяться перед Киэном и скрывать свои намерения. Но точно знал: так легко отнять у себя всё  — надежды, мечты, будущее  — он не позволит. Если обстоятельство имеет к тебе какое-то отношение, значит, на него так или иначе можно повлиять. Нельзя смиряться и опускать руки. Надо бороться до конца, пусть даже для этого придётся пойти на риск и совершить ужасное святотатство.


        Глубокой ночью, когда Нинсун крепко спала, Апту поднялся с постели, оделся и неслышно вышел из дома. С собой он прихватил полотняный мешок, верёвку и нож. Последний, конечно, не в качестве оружия. Но мало ли какие препятствия могут встретиться… Сказать по правде, Апту просто не знал, что может потребоваться ему во время ночной вылазки. А идти совсем с пустыми руками не хотелось.
        Улицы города в этот час были пустынны. Всего трижды или четырежды, пока шёл к окраине, он слышал в отдалении чьи-то голоса. Последний раз, вроде бы, нетрезвые. Апту поморщился: слабости и пороки в людях он всегда презирал. Но стоило порадоваться тому, что его никто не заметил.
        Апту шагал по направлению к пирамиде, и мог видеть её почти постоянно, потому что она была значительно выше городских домов и деревьев. Но, сам не зная почему, всю дорогу старался не смотреть на дом того, чьего лица нельзя увидеть. Глядел себе под ноги или по сторонам. Чем больше сокращалось расстояние, тем прятать глаза становилось труднее. Силуэт пирамиды всё рос, пока не заслонил полнеба. Последние городские дома остались позади. Теперь Апту от цели отделяли каких-нибудь пять минут ходьбы.
        Он бывал здесь и прежде, так же как другие жители. Приближаться к пирамиде Киэн никогда не запрещал, и прикасаться к ней  — тоже. Апту знал, что на ощупь она гладкая, и даже в прохладную погоду слегка тепловатая.
        А ещё он знал, что вход в пирамиду расположен на южной стороне, ближе к восточной грани, чем к западной. Значит, сейчас ему надо обойти пирамиду с востока.
        Этот последний отрезок пути показался самым долгим. Апту представлялось, что светлая, едва уловимо поблёскивающая в темноте стена по правую руку от него не закончится никогда. Но она всё-таки закончилась, и в этот момент Апту почувствовал первый по-настоящему сильный укол страха. До того ему удавалось держать себя в руках, кажется, он был даже почти спокоен… Но теперь внутри всё похолодело, и сердце словно сжала чья-то невидимая ледяная рука.
        Нет, страху нельзя поддаваться. Апту двинулся дальше  — вдоль южной стены пирамиды. И через несколько десятков шагов остановился напротив расплывчатого слабо светящегося пятна неправильной формы, высотой примерно в полтора человеческих роста. Это и был вход. Апту видел его раньше не один раз. Но тогда проходил мимо, ничего не опасаясь. Ведь нарушать запрет и проникать внутрь он не собирался.
        Апту протянул руку и дотронулся до «двери». Ладонь как будто погрузилась в свет, но совсем ненамного. Дальше она встретила преграду, которая и не подумала поддаваться, когда Апту надавил сильнее. Достав из мешка нож, Апту коснулся лезвием контура входа. Безрезультатно. Вокруг этой «двери» никакой щели не было. И сколько он ни нажимал, лезвие вещества пирамиды даже не поцарапало.
        Вот и всё. С самого начало глупо было на что-то рассчитывать… Рассуждая так, Апту ощутил презрение к самому себе. Похоже, в глубине души он рад неудаче. Она означает, что рисковать не придётся.
        Он уже собрался уйти, как вдруг свечение «двери» погасло. Для Апту это могло означать одно: опасность. Только вот прятаться негде, а добежать до угла пирамиды он не успеет. Но нельзя же просто остаться стоять вот так…
        Уверенный, что это не поможет ничем, Апту отступил в сторону и прижался к стене пирамиды спиной. Как раз в этот момент из пирамиды кто-то вышел и, не оглядываясь, зашагал прочь. Апту затаил дыхание. Учитель и Энаан носили тёмную одежду, сделанную из материала, похожего на обыкновенную ткань. А фигура этого удаляющегося существа сверкала, словно охваченная холодным пламенем.
        «Я единственный из смертных, кто видел бога из пирамиды»,  — мелькнуло в голове Апту. От этой мысли ему стало так страшно, как, кажется, не было ни разу в жизни. Если Лии сейчас обернётся, от одного его взгляда он, Апту, погибнет на месте…
        Но Лии не оглянулся. Не останавливаясь, он шёл в сторону моря. Апту никогда не подумал бы, что бог из пирамиды бродит по ночам вокруг города… Может быть, он и на городские улицы заходит? Присутствие Киэна давно стало для всех привычным. Но Лии  — совсем другое дело. Он всегда оставался загадкой.
        «И не тебе пытаться её разгадать,  — перебил Апту собственные размышления.  — Ты здесь не за этим».
        На удачу Апту не надеялся. Но, не отрывая ладони от стены, протянул руку в сторону входа в пирамиду  — и почувствовал под пальцами пустоту. Пара шагов вбок  — и вот уже пустота за спиной. Не дав себе времени на раздумья, Апту развернулся к ней лицом и сделал ещё один шаг  — вперёд. И очутился внутри пирамиды. В тот же миг «дверь» вернулась на место, став на вид абсолютно непроницаемой. Как же теперь выбираться?.. Нет, об этом он подумает чуть позже.
        Стараясь не сосредотачиваться на мысли о возвращении хозяина, которое может произойти в любой момент, Апту огляделся по сторонам. Хорошо уже то, что заблудиться в пирамиде нельзя. Никаких стен, отгораживающих внутренние помещения, здесь нет. Пирамида почти пуста. Взглянув вверх, Апту не смог разглядеть её сводов. Вот уж действительно, только богу может нравиться жить в такой гигантской постройке. Человек поневоле начинает чувствовать себя тут маленьким и жалким.
        В центе огромного прямоугольного помещения находился светящийся ровным сине-фиолетовым светом полукруг. Высотой он был с двухлетнюю финиковую пальму, а толщиной  — примерно как стена дома. Глядя на него, Апту внезапно вспомнил Шамму, свою родину. Было похоже, что полукруг сделан из чистого прозрачного льда. Что такое снег и лёд, жители гор знали не понаслышке.
        Вертикально вверх из полукруга выходили тонкие лучи, напоминающие струны. Они поднимались на головокружительную высоту, туда, где смыкалась вершина пирамиды.
        Напротив полукруга располагались ещё какие-то сооружения. Апту догадался, что это «устройства». От Киэна он знал, что «устройства» бывают очень разными, от крошечных до самых больших. И предназначаться могут для различных целей. С помощью здешних бог из пирамиды, наверное, делал короны из кристального сплава. Но где же сами короны?
        Ещё одно обнаружившееся в пирамиде «устройство»  — летающая лодка  — Апту было хорошо знакомо. Когда-то, как будто целую вечность назад, на такой лодке учитель спустился в их деревню в Шамму. В небесном корабле Энаана помещается несколько лодок. Но зачем одна из них оставлена здесь? Если она может вылетать отсюда, значит, в пирамиде есть ещё один выход, гораздо больше того, через который он, Апту, сюда проник.
        Единственной архитектурной конструкцией внутри пирамиды была большая полусфера, как бы «прилипшая» к южной стене довольно высоко над полом. К ней вёл настил, поднимающийся под небольшим углом почти от самой двери. Видно, и бог иногда устаёт от огромного пустого пространства, и эта полусфера служит ему убежищем. Но вряд ли он станет держать короны из кристалсплава там…
        Апту обошёл вокруг светящегося полукруга, посмотрел около неизвестных «устройств». Ничего… А вдруг Лии уничтожил обручи?
        Нет. Не может быть. Они же опасны не для самих богов, только для людей.
        «Опасны…» Насколько? Что будет с человеком, если он всё-таки дотронется до обруча?
        Киэн никогда не желал зла людям. Если он считает, что к обручам лучше не прикасаться, то так оно и есть.
        Поддавшись сомнениям, Апту замер в нерешительности. Не нужно продолжать поиски. Что, если они будут стоить ему жизни?..
        Нет. Киэн говорил, что кристальный сплав может повредить здоровью, но не убить человека. А зачем нужно здоровье  — да и жизнь тоже  — если у тебя отнимают цель, ради которой живёшь?
        Апту поймал себя на том, что уже довольно долго смотрит на летающую лодку. А ведь как раз её-то он до сих пор и не осмотрел!
        Лодка выглядела так, как будто впереди у неё не хватало части внешней стенки. Но Апту знал, что, когда нужно, стенка появляется сама собой. Только на самом деле это не стенка, а «поле».
        Беспрепятственно забравшись внутрь корабля, Апту сразу заметил на полу, между сидениями, высокий цилиндрический предмет. Если смотреть на него сверху, он напоминал цветок с пятью круглыми лепестками. Каждый «лепесток» диаметром не меньше человеческой головы. Апту понял: то, что он искал  — найдено.
        Верхняя часть цилиндра оказалась съёмной крышкой, прилегающей плотно, но не настолько, чтобы её нельзя было снять. Заставив себя не думать ни о Лии, ни о неведомой угрозе, исходящей от кристалсплава, Апту поднял крышку. Внутри цилиндра столбиками были сложены обручи  — по одному столбику в каждом «лепестке цветка».
        Несколько секунд Апту выждал, не решаясь коснуться находки. Ничего похожего на боль или дурноту не почувствовал. Конечно, всё это может появиться и позже. Но отступать теперь нельзя.
        Вот бы забрать отсюда все обручи! Но ни приподнять, ни даже сдвинуть цилиндр с места Апту не смог. Что ж… Значит, он возьмёт один.
        Обернув руку мешком, Апту схватил верхний обруч из правого «лепестка», закрутил в ткань и спрятал за пазуху. Пока закрывал цилиндр и выбирался из корабля, его не покидала мысль о том, что он совершил что-то ужасное и непоправимое. Как знать  — вдруг это принесёт вред не только ему самому, но и богам…
        Но Апту заставил себя прогнать предчувствия прочь. Всё это глупые бабьи суеверия. Надо решить, как выйти из пирамиды.
        Апту подошёл к двери. Нет, везти столько раз подряд просто не может… Но когда имеешь дело с богами, возможно всё. Уверенный, что натолкнётся на непреодолимое препятствие, он шагнул вперёд. И очутился на улице.
        Ни Лии, ни кого другого поблизости не было. Апту бегом бросился к восточной стороне пирамиды, и дальше  — к городу. Бежал так быстро, как мог, и перешёл на шаг, только когда до дома осталось меньше половины пути. Ноша за пазухой казалась неправдоподобно тяжёлой.
        Остановившись во дворе, он долго не мог решить, куда спрятать обруч. В голову не пришло ничего лучше, кроме как выкопать углубление между рядами кустарника, служившего оградой двора, положить обруч туда и забросать землёй Отсюда его легко можно будет достать… А доставать придётся совсем скоро. В ближайшие дни нужно будет проститься и с этим домом, и с городом, и с островом.
        Помыв руки водой из стоявшего у порога кувшина, Апту вошёл в дом. Точно вор, прокрался в спальню. Стараясь не шуметь, лёг на кровать и почти сразу уснул.

* * *

        Люди покидали остров на деревянных судах. Пару лет назад они построили их сами, гио только подсказали идею, как это можно сделать. Улететь на небесном корабле, который доставил их сюда из Шамму, было невозможно. «Ниау» предстояло принять участие в уничтожении пирамидальной установки.
        План действий Лии, Киэн и Фаар разработали заранее. Лии собирался изменить качество предэнергии, которая аккумулировалась внутри пирамиды, и направить нестабильный луч вовне. Он пойдёт вертикально вверх  — туда, где в это время на высоте в пятьдесят километров будет находиться «Ниау». От защитного экрана корабля луч отразится, как от зеркала, и вернётся обратно к породившей его пирамидальной установке. Для «Ниау» в этом присутствовала доля опасности, хотя и небольшая. Все системы корабля работали хорошо, вероятность того, что в нужное мгновение защита не сработает, крайне мала. Но если бы это всё-таки произошло, в момент соприкосновения с лучом «Ниау» перестал бы существовать. Поэтому гио решили, что присутствие людей на борту недопустимо. Киэн должен был организовать их отбытие по морю, и плыть вместе с ними.
        В отличие от корабля, пирамида могла противостоять нестабильному предэнергетическому лучу рекордно долгое количество времени  — около двадцати секунд. Она состояла из шиимаи, самого устойчивого к любым внешним воздействиям вещества из известных гио. Шиимаи обладало способностью впитывать энергию земли, воды и воздуха, перерабатывая её в самую мощную, неизлучающуюся форму предэнергии. Двадцати секунд Лии должно хватить, чтобы покинуть пирамидальную установку на сэнсоа и преодолеть расстояние, на котором ударная волна от взрыва не причинит ему вреда.
        — Всё готово. Энергия нестабильна. Включай защиту «Ниау».
        В поле прямого потока Фаар видел часть зала управления пирамидальной установки и фигуру Лии, который стоял возле контрольного пульта  — спиной к прямопоточному полю. Связь была необходима. Мыслезнаковый диалог на таком расстоянии становился смутным и неясным. Скорее, это уже только ощущение ментального присутствия собеседника.
        Отдавая команду включить экранирование, Фаар почему-то почувствовал сильный холод во всём теле. Неужели это следствие страха? Да, ему пришлось пойти на риск. «Ниау» был транспортом для частных путешествий, а не высокоинтеллектуальным исследовательским кораблём. Систему экранной защиты на него установил Лии. Но для того, чтобы сделать её автономной, технических возможностей ему не хватило. Включить экран самостоятельно или по внешней команде искусственный разум корабля не мог. Активизировать защиту должен был пассажир, находящийся внутри «Ниау»  — и сейчас таким пассажиром стал Фаар. Тем не менее, за свою жизнь он не беспокоился. В чём же тогда причина внезапной тревоги?..
        — Защита включена, Лии.
        — Отлично. Теперь иди в убежище.
        Лии повернулся к полю связи, и Фаар увидел, что его лицо скрыто панцирной маской. Значит, у него начался приступ наара. Хуже и быть не может… Но удивляться тут нечему: обстановка более чем напряжённая. Естественно, Лии нервничает.
        — Не думаю, что это необходимо,  — попытался возразить Фаар.  — Если экран не сработает как надо, капсула-убежище просуществует максимум на пару секунд дольше самого корабля. Она задумана не на случай атаки нестабильной предэнергией.
        — Фаар, отправляйся в убежище,  — с нажимом повторил Лии.
        И Фаар подчинился. Если начать спорить, будет только хуже. Мальчишка разозлится, а в его состоянии это не приведёт ни к чему хорошему.
        Через минуту Фаар покинул капсулу и вернулся в центральный сектор корабля. Всё уже закончилось, так или иначе.
        Связь с пирамидальной установкой не работала. Что ж, так и должно быть. Фаар отдал приказ установить прямой поток с сэнсоа Лии. Но интеллектуальная система «Ниау» ответила, что это невозможно. Понимая, что поступает нелогично, Фаар попробовал связаться с Лии через свой индивидуальный прямопоточный коммуникатор, который носил на руке. Ничего глупее и придумать нельзя: если даже мощное корабельное устройство не в состоянии выполнить команду…

* * *

        — Лии, сейчас же улетай! Ты не успеешь…
        — Успею, Киэн! Всего-то и нужно  — вытолкнуть контейнер из сэнсоа…
        — Немедленно покинь пирамиду!
        — Не бойся, кристалсплав просто превратится в энергию, не останется ни единой частицы, которая могла бы навредить людям.
        — Я боюсь не за кристалсплав!
        — О, а контейнер тяжёлый… для меня. А ведь ты поднимал его с лёгкостью… Всё моя чёртова болезнь…
        — Лии!!
        — Кажется, я не…
        Инфопоток оборвался, и наступила тишина. Мыслезнаковая тишина. А мир физического звука наполнился грохотом. Сияние появилось ещё раньше, чем гром взрыва  — именно оно сказало Киэну, что всё кончено.
        Дилумии скрылся за линией горизонта уже около четверти часа назад, но человеческие корабли двигались медленно, и Киэн мог говорить с Лии. Мог  — до недавнего момента.
        Накануне Лии собирался увезти запас кристалсплава с собой, и Киэн помог погрузить контейнер с обручами в сэнсоа. После их ухода с планеты кристалсплав остался бы без предэнергетической подпитки, но даже в состоянии «покоя» это опасное для людей вещество на Земле лучше не бросать. Они заберут его на Гиоа.
        Но на последней секунде мальчишка решил, что его изобретение должно погибнуть вместе с пирамидальной установкой.
        Попавший в эпицентр кристалсплав увеличил силу взрыва как минимум в два раза, хотя и без этого его мощности хватило бы на то, чтобы и пирамидальная установка, и город, и сам Дилумии  — небольшой островок крупного архипелага  — исчезли бесследно.
        Корабли остались невредимы. Каждый из них был надёжно защищён силовым полем. Яркое свечение, сильный шум и несколько мощных волн  — всё, что увидели и испытали люди. Но этого хватило, чтобы их напугать. Одна из женщин подошла к гио и спросила шёпотом:
        — Киэн, а где же корабль того, чьего лица нельзя увидеть? Когда он прилетит?
        — Он не прилетит, Инару.
        — Почему?
        Вспышка у горизонта погасла. Гио отвернулся и взглянул на женщину.
        — Лии ушёл… ушёл из этого мира.
        Услышав, о чём говорят Инару и Киэн, другие люди подошли к ним. Зазвучали вопросы.
        — Куда он ушёл?
        — На небо? Туда, откуда вы прилетели?
        — Не туда…. Дальше. Очень далеко.
        Люди стали качать головами, о чём-то переговариваться. Киэн взглядом отыскал среди них Апту. Тот стоял в стороне от остальных, глядя прямо перед собой, не поворачивая лица к своему учителю. После того, как Киэн рассказал ему о неудаче Лии, между ними появилось отчуждение… Жаль. Киэну хотелось, чтобы сейчас человек был рядом. Может, тогда вынести потерю было бы легче…
        Киэн не знал, что в этот момент Апту испытывает не разочарование и обиду, а ужас и чувство вины. Потому что не сомневается: именно его поступок  — кража предмета, который ему не принадлежал  — стал причиной несчастья, приключившегося с тем, чьего лица нельзя увидеть. Другие могут думать что угодно, но он, Апту, понял, что значит это «очень далеко». Боги тоже смертны. И как теперь смотреть в глаза Киэну?
        Но он должен, во что бы то ни стало должен справиться с собой. Обратной дороги нет.
        Как раз в этот наполненный смятением момент Фаар, связавшийся по прямому потоку с Киэном, и увидел Апту. Правда, в то мгновение человек его мало занимал.
        Объяснений от Киэна не потребовалось, Фаар уже всё понял.
        — Думаешь, он… сделал это специально?
        — Вряд ли. Зачем бы тогда ему пытаться вытаскивать контейнер из сэнсоа? Он мог бы просто дождаться взрыва… Нет, Фаар, несмотря ни на что, Лии любил жизнь.
        — Но он любил и своё открытие. Саму идею того, что может помочь людям. Попытка не показать разочарование, которое его постигло, была всего лишь видимостью…
        — Поэтому он и решил уничтожить обручи. Чтобы в будущем они не напоминали ему о поражении.
        — Я предлагал заранее перевезти обручи на «Ниау». Он отказался.
        — И всё-таки я уверен, что… Впрочем, нет. Я ни в чём не уверен.

* * *

        Оставив остров, люди возвратились на большую землю. По совету Киэна от несуществующего более Дилумии они поплыли к северо-западу, и достигли земли двух рек. Рядом с устьем одной из них, прямо на берегу морского залива, стал расти новый город  — Эиреа.
        Впереди у него была долгая по человеческим меркам история  — тысячелетия расцвета и тысячелетия забвения. Но пока работа на побережье только начиналась. Люди трудились, не покладая рук. Каждый знал, что ему следует делать. Опыт возведения города на пустом месте у них уже был: несколько лет назад точно так же образовалось поселение на Дилумии.
        Сначала на берегу появилась деревня с временными домами из тростника. Потом люди принялись за планировку и разметку будущих улиц и площадей. Но когда пришло время начинать строительство, стало ясно, что такими быстрыми темпами, как на Дилумии, дело не пойдёт.
        Справляться придётся только своими силами. «Быстрого камня», который прежде боги давали людям, больше не осталось. Этот материал, лаанэа, был не совсем таким же, как тот, из которого Лии когда-то создал свою пирамиду. В своей окончательной форме он напоминал обычный камень. Но всё же обладал некоторыми свойствами шиимаи. Если поместить несколько его фрагментов по контуру будущего здания и включить специальное «поле», внутренние и внешние стены начинали расти сами по себе, а примерно через двое суток появлялся полностью готовый дом с полом, потолком, дверями, системой для подведения и отведения воды и всем остальным, что необходимо. Конечно, на Дилумии было много зданий из обычного кирпича, но немало и «быстрокаменных».
        — Я знала, что рано или поздно боги от нас отвернутся,  — как бы невзначай бросила однажды Нинсун.
        — Ничего подобного,  — возразил Апту. Скорее из пустого желания противоречия, чем от действительного несогласия со словами жены.  — Не говори ерунды.
        — Почему бы тогда им не дать нам быстрый камень, такой, как был у нас на Дилумии? С ним было бы гораздо проще обжиться здесь. И не пришлось бы ютиться в жалких хижинах.
        — Я поговорю с Киэном,  — внезапно заявил Апту. Это получилось как-то само собой. Он не собирался давать таких обещаний, потому что сейчас вообще хотел видеться с учителем как можно реже. Но сказанного назад не воротишь.
        — Уверена, камня он не даст. Я всегда говорила: у богов слишком много тайн. Они потерпели поражение, и теперь до нас дела им нет.


        Насчёт быстрого камня Нинсун не ошиблась.
        — Весь запас лаанэа был истрачен на Дилумии,  — сказал Киэн.
        — Почему вы не привезли из своего мира больше лаанэа, учитель? Ты ведь с самого начала говорил, что Дилумии  — наш временный дом, и однажды его придётся покинуть и построить новый город. Пусть не так скоро, как это произошло  — но рано или поздно…
        — Да, всё верно, Апту. Даже если бы… начинание Лии было успешным, через какое-то время вам пришлось бы уплыть на берег. И мы уничтожили бы остров. Я же рассказывал тебе, зачем это нужно.
        — Да. Если другие боги позже придут на Землю, они не должны узнать, что вы побывали здесь до них.
        — Именно поэтому мы рассчитали запас лаанэа так, чтобы материала хватило только для строительства на Дилумии. Тут, в этом городе, все постройки нужно сделать из земной глины.
        Киэн замолчал, словно ожидая ещё каких-то вопросов или, может быть, возражений. Но ни того ни другого не последовало.
        Апту почувствовал, как от внимательного взгляда Киэна ему делается не по себе. Вдруг учитель что-то заподозрил? Или вообще обо всём догадался, и сейчас спросит…
        Нет, не может быть. На корабле Киэн не заметил, что он, Апту, прячет под плащом свёрток с обручем. А больше учителю знать неоткуда.
        — Ладно, мы построим город из кирпичей,  — кивнул Апту.  — Но скажи… наши с тобой уроки здесь будут продолжаться?
        Киэн долго молчал. Апту уже начал думать, что не дождётся ответа. Но Киэн заговорил:
        — А как ты сам думаешь: есть ли смысл их продолжать? Если бы я действительно мог научить тебя чему-то, это бы уже произошло.
        — Значит, нет?..
        — Нет, Апту. Если я дал тебе надежду… прости за то, что она оказалась ложной. Пусть это не отразится на нашей с тобой дружбе. И, прошу, не вини ни в чём себя. В неудаче всегда виноват только учитель, а не ученик.
        Киэн не догадывался, что сейчас Апту эта неудача совсем не волновала. Для него было важно другое. Отказ наставника нарушил его планы. Апту решил, что, научившись разговаривать на языке богов с помощью обруча, на следующем же уроке подстроит всё так, как будто замысел Киэна увенчался успехом. Как будто ему наконец удалось музыкой привести человеческий разум в состояние, подходящее для восприятия мыслезнаков. Но если уроков не будет, чем объяснить внезапно открывшийся «дар»?
        Что же делать? Ждать, пока Киэн и Энаан покинут Землю? Но тогда наука станет бесполезна. Если боги уйдут, с кем разговаривать на мыслезнаковом языке? Кто подскажет, как применить его для проникновения в божественные тайны? Киэн говорил, что владение мыслезнаками откроет людям доступ ко многим знаниям, которые хранит его народ. И ещё  — что это поможет кого-то победить… Наверное, какого-нибудь злого демона. Но до демонов Апту сейчас не было дела. Он никогда их не видел. Зато он точно знал, что использовать возможности языка мыслезнаков получится лишь до тех пор, пока боги остаются на Земле.
        Конечно, может прийти день, когда они вернутся. Не только Киэн и Энаан, но и многие другие. И, увидев, что земляне понимают их речь, все они отнесутся к ним как к себе подобным. Об этом Киэн рассказывал ученику лишь однажды, очень давно. И Апту слушал не слишком внимательно. Потому что это мало его касалось. Ведь до следующего появления богов, если они вообще появятся, должно смениться двести или даже триста человеческих поколений.
        А что, если воспользоваться обручем не в одиночку? Позволить надеть его кому-то ещё, создать себе собеседника? Может, вдвоём проще учиться говорить мыслезнаками?
        Вдвоём… Это будет означать, что божественными знаниями придётся поделиться. Ну уж нет.


        Возвратившись домой, Апту не стал ничего говорить Нинсун. Но она догадалась обо всём без слов, усмехнулась невесело. Апту тоже не нужно было объяснений, чтобы понять смысл этой усмешки. «Видишь, я оказалась права». Но вслух Нинсун сказала другое, и этому можно было только порадоваться.
        — Киа заболела. Я собрала для неё лечебные травы, схожу отнесу.
        — Как будто кроме тебя о ней некому позаботиться…
        — Она моя подруга, я хочу ей помочь!
        Апту в ответ только неопределённо пожал плечами. Нинсун принялась увязывать собранные травы в пучок.
        — Знаешь,  — заметила она,  — ты изменился в последнее время. Раньше ты был совсем другим, Апту.
        — Все меняются.
        — Но не все становятся такими равнодушными и…  — Нинсун замялась, подыскивая нужно слово,  — и безразличными ко всему, кроме одного. Кроме языка богов… Чего ты хочешь? Стать всех умнее? Думаешь, это позволит тебе подчинить других людей?
        — Не начинай всё сначала.
        — Ладно. Не буду. Тем более что это бесполезно.
        Дождавшись, пока жена уйдёт, Апту пошёл в ту часть хижины, где были сложены его вещи. Порылся в глиняном коробе с одеждой и вытащил с самого его дна невзрачный серый свёрток. Но стоило только сдвинуть ткань в сторону, как глазам открылось прекраснейшее из сокровищ. Шириной обруч был не больше чем в два пальца, а толщиной  — в один. Его цвет был непостоянным. По жемчужному фону то и дело пробегали ярко-синие и белые блики.
        Зрелище завораживало. Но Апту заставил себя снова скрыть драгоценность под грубой материей и спрятать в сундук. Ещё не время… Он должен переодеться и пойти туда, где его соплеменники начали строить город. Надо принять участие в общем деле. Не нужно, чтобы у посторонних появилось такое же впечатление, как у Нинсун  — насчёт того, что он стал ко всему равнодушен.


        Заснуть вечером этого дня Апту никак не мог. Виной тому была не чрезмерная усталость, не беспокойство о будущем семьи, а одна мысль. Единственная из великого множества мыслей, которые пронеслись в его голове с утра до вечера, она не желала забыться и оставить его в покое. Это была мысль о коробке знаний Киэна.
        Конечно, на самом деле это никакая не коробка, но правильное её название звучало слишком сложно. Даже формой она коробку мало напоминала, потому что выглядела как тонкий цилиндрик, сужающийся к обоим концам. Апту не раз видел эту вещь в руках учителя и, ясное дело, не мог удержаться от вопроса. Киэн объяснил, что внутри коробки хранятся знания, которые может прочесть тот, кто понимает мыслезнаки.
        Эта коробка, будь она сейчас в распоряжении Апту, помогла бы понять, действительно ли обруч Лии может научить человека языку богов. Собеседник для испытания новых способностей будет не нужен. А значит, не нужно будет открывать Киэну свою тайну. Как знать, может, в эту коробку заключено столько знаний, что Апту и без разговоров с Киэном хватит их для того, чтобы стать самым мудрым  — и значит, самым могущественным человеком на свете. А чего ещё можно желать?..
        Но коробка не у него, а у Киэна.
        «Так ведь и обруч тоже когда-то был не у тебя, а у Лии,  — мелькнуло в голове.  — И ты прекрасно знаешь, что боги не очень-то бдительно охраняют свои ценности».

* * *

        Когда в разговоре по прямопоточной связи Киэн сообщил Фаару о своём намерении остаться на Земле, тот не удивился. Давно чувствовал, что его товарищ решил поступить именно так.
        — Я ещё не полностью понимаю людей,  — сказал музыкант,  — и возможно, никогда не пойму. Но я полюбил их, и их планету тоже. Не за то, что живу тут на правах божества. Может, как раз из-за того, что понять людей так непросто…
        — Тебе придётся обходиться без наших вещей. Нельзя, чтобы они остались на Земле. История нашего появления здесь со временем превратится в легенды. Но материальными доказательствами они подтверждаться не должны.
        — Да, пожалуй, мне будет нелегко. Но я справлюсь.
        — Нам удалось придумать правдоподобные предлоги для временного отсутствия. Но твоё окончательное исчезновение на Гиоа незамеченным не останется.
        — Его спишут на стариковские причуды, вот увидишь. Это не первый случай, когда, дожив до преклонных лет, гио удаляется от мира. Об этом говорят какое-то время, но вскоре забывают.
        — А запасы питания? Что ты будешь делать, когда закончатся энергетические капсулы?
        — Я уже провёл на себе кое-какие опыты,  — улыбнулся Киэн.  — Оказывается, наш организм может приспособиться к некоторым видам человеческой пищи.
        — Но это наверняка…  — заставить себя договорить Фаар не смог.
        — Хочешь сказать, сократит мою жизнь? Она и без того подходит к завершению. И я желал бы, чтобы она закончилась здесь, на Земле.
        Больше отговаривать Киэна Фаар не пытался  — такие решения нужно уважать. На прощание он попросил об одном:
        — Пожалуйста, сыграй мне, Киэн, пока твоя йуу ещё с тобой. Я буду скучать без её пения… так же, как без тебя.
        В одиночестве вернувшись на Гиоа, Фаар попытался связаться с Киэном. Но сделать этого не удалось, и он заранее знал, что так и будет. Киэн уже уничтожил свой прямопоточный коммуникатор.

* * *

        — Зачем ты велел строить эту пирамиду?  — Нинсун с трудом заставляла себя говорить спокойно. В её глазах сверкал настоящий гнев.
        — Я всего лишь предложил. И все согласились…  — Апту старался говорить примирительным тоном, но получилось как-то фальшиво.
        — С твоими предложениями трудно не согласиться,  — язвительно заметила жена.  — Ведь с некоторых пор ты считаешь себя правителем Эиреа.
        — Дело не в том, кем считаю себя я. На это было общее согласие.
        — А теперь решил сделаться ещё и богом,  — продолжала Нинсун.  — Думаешь, никто не понимает, что означает пирамида? Тот, чьего лица мы не видели, ушёл, и ты возмечтал занять его место, место бога! Ну так и отправляйся жить в эту пирамиду, когда её достроят! Если, конечно, это произойдёт при твоей жизни. Могуществом Лии ты не обладаешь, и не сможешь вырастить её за одну ночь!
        — Ты прекрасно знаешь, я не собираюсь в ней жить. Пирамида  — это просто память о том, откуда мы пришли. О Дилумии и о нашем прошлом, чтобы оно не забылось в веках.
        — Обруч, который ты присвоил  — тоже память о прошлом?
        О короне Лии Нинсун давно знала. Апту пришлось открыть ей правду, потому что всё время прятать обруч было невозможно. Опасаться, что жена расскажет кому-то ещё, не приходилось. Нинсун не из болтливых женщин. И ей совсем не нужно, чтобы её муж прославился на весь город как вор. Но иногда Апту всё-таки жалел, что не сохранил секрета. Постоянные напоминания и упрёки, длившиеся не первый год, раздражали и сердили его.
        — Избавься от этой вещи, пока не поздно,  — настаивала жена.  — Она принесёт нам несчастье.
        — Ты ничего не понимаешь.
        — Этот проклятый обруч стал единственным, что интересует тебя в жизни.  — Нинсун сознательно погрешила против истины. Ей было прекрасно известно, что кроме обруча мужа интересует ещё одно: власть, которую он получил в городе. Но сейчас речь шла не об этом.  — Пока ты прячешь его около фонтана, но скоро, наверное, построишь для него целый храм в нашем собственном дворе!
        — Ты просто не можешь без того, чтобы не видеть в чём-нибудь предвестия несчастий! Раньше ты была уверена, что Киэн накличет на нас беду, теперь обруч тебе во всём виноват. Мне это надоело.
        — Раз Киэн оставил тебя в покое, мне до него дела нет. Но в твоём обруче заключено зло, попомни мои слова. Мало того, что сами боги говорили об этом, так он ещё и краденый. На твоём месте я бы никогда к нему не прикасалась.
        — Чем давать глупые советы, лучше сходи в кухню и посмотри, что там с обедом. По-моему, новая служанка ужасно ленивая. Если она и дальше продолжит работать так же, мы каждый день будем обедать на закате.
        Слуги в их доме появились давно. Нинсун уже не помнила, когда последний раз занималась готовкой и уборкой. Да и сам дом стал другим. Тростниковую хижину заменило добротное кирпичное здание со множеством комнат и богатой, даже почти роскошной обстановкой.
        Не дожидаясь ответа жены на замечание о работе прислуги, Апту оставил её одну и вышел из дома в сад. Остановился он у фонтана, о котором только что упоминала Нинсун. Сделан фонтан был очень искусно, в виде каскада из трёх круглых чаш. Но Апту интересовал совсем не фонтан. Нагнувшись, он сдвинул в сторону одну из цветных глиняных плиток, которыми была вымощена дорожка вокруг рукотворного водоёма. Шаря в открывшемся под ней углублении, он поймал себя на том, что подозрительно оглядывается по сторонам.
        Из углубления Апту вытащил небольшой медный ларец. Сколько раз он делал то же самое  — и всё равно его сердце при этом снова и снова тревожно замирало. Апту знал, что сокровища никуда пропасть не могут, и вопреки доводам разума опасался однажды обнаружить ларец пустым. Но сегодня, как всегда, обе вещи  — корона из кристалсплава и коробка знаний  — оказались на месте.
        «Ну и что с того?  — говорил ему внутренний голос.  — Всё равно ты в жизни не осмелишься надеть обруч на свою голову. Ты побоялся сделать это, когда смог получить коробку знаний, и будешь бояться впредь. Киэн решил остаться на Земле, и, сам того не ведая, стал твоим стражем».
        А если Киэн, последний из богов, уйдёт, и обруч, и коробку можно будет просто выбросить. Они станут совершенно ненужными.
        «Чего я боюсь?  — снова и снова спрашивал себя Апту.  — Даже если Киэн узнает о моём поступке, он не причинит мне никакого зла. Не захочет. Ну, а на крайний случай  — есть те, кто меня защитят. Нет, я не должен его опасаться… После того, как обруч научит меня понимать язык мыслезнаков, я сам пойду к Киэну и потребую, чтобы он открыл мне божественные знания. Я имею на это право. Я годы жизни потратил на его бесполезные уроки. А теперь у меня есть влияние, есть заслуженный почёт и уважение людей, которые всегда встанут на мою сторону. Я достоин сравняться с богами».
        Сегодня или никогда. Нет: сейчас или никогда. Он не будет ждать ночи, не будет скрываться. Пусть Нинсун, Киэн и все остальные в Эиреа знают: он, Апту, берёт то, что принадлежит ему по праву.
        В первые мгновения после того, как обруч из кристального сплава коснулся его лба и висков, Апту не почувствовал ничего. Но всё-таки занятия с Киэном не прошли совсем напрасно, кое-чему он научился. Например, сосредотачиваться, не отвлекаться на сиюминутные мысли, и устремлять все свои помыслы к одной-единственной цели…


        Услышав крик, Нинсун вздрогнула и выронила из рук гребень, которым расчёсывала свои длинные тёмные волосы. Крик донёсся из сада. Что бы там ни произошло  — подсказало женщине внутреннее чутьё,  — она должна быть в саду первой, раньше, чем там окажутся слуги.
        Она выбежала из дома так быстро, как только могла.
        — Госпожа, что случилось?  — крикнула ей вслед служанка. Нинсун не ответила, но та, конечно, поспешила за ней.
        К счастью, служанка была толстая и неповоротливая, поэтому угнаться за госпожой не смогла. К тому времени, когда она подоспела, Нинсун уже стащила сверкающий обруч с головы Апту, который без сознания лежал на дорожке возле фонтана, и бросила в медный ларец. А сам ларец столкнула в яму и прикрыла сверху глиняной плиткой. Лишь после этого женщина зачерпнула пригоршню воды из фонтана, побрызгала в лицо мужу и принялась легонько шлёпать его по щекам, пытаясь привести в чувство.
        Прислуга засуетилась вокруг, кто-то из женщин принялся причитать.
        — Что ты голосишь, точно над мёртвым?  — сердито прикрикнула на неё Нинсун.  — Не видишь  — хозяину просто стало плохо от жары. Солнце сегодня так и палит… Пойди, позови лекаря. Ну, что стоишь? Бегом, живее!
        Нинсун хотела было приказать слугам-мужчинам отнести Апту домой, но он уже начал возвращаться в сознание и через мгновение открыл глаза.
        — Нинсун…  — говорил Апту шёпотом. Но его ладонь неожиданно сильно стиснула руку жены.  — Учитель… Киэн, он…
        — Тебе сейчас лучше помолчать.
        — Нет, постой! В тот самый момент, как я надел обруч и всё понял, я почувствовал, что Киэн… Что его больше… Ведь это совпадение, правда? Не мог же я причинить ему вред, я ничего не сделал!
        — Я не понимаю, о чём ты, Апту. И не хочу об этом говорить. Ты сможешь подняться на ноги? Тебе нужно лечь в постель и отдохнуть.


        В спальне Апту пролежал ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы немного прийти в себя. Когда ужасная боль в висках и дрожь, бившая его несмотря на жару, чуть утихли, он поднялся, сам встретил на пороге дома лекаря и прогнал его прочь. А после этого велел слуге пойти и привести Энду, которого в городе считали советником правителя.
        К храму, в котором жил Киэн, Апту и его советник отправились вместе. На вопрос, не случилось ли за последний час чего-нибудь странного, служители храма ответили отрицательно, и были явно удивлены встревоженным видом гостей.
        Оставив расспросы, Апту пошёл в одну из дальних комнат храма, служившую Киэну жилищем. Все вещи учителя, среди которых давно уже не было ни солнечной арфы, ни других предметов, которые боги привезли с собой, лежали на своих местах. Но самого Киэна в комнате не оказалось.
        Служители, все как один, удивлённо пожимали плечами и разводили руками:
        — Наверное, бог пошёл прогуляться по городу или по окрестностям. Он часто уходит… Из-за чего такое беспокойство?
        Но почему-то ни один из служителей не заметил, как бог выходил из храма.
        Ни на следующий день, ни через неделю, ни через две Киэн так и не появился.


        Когда Апту объявил, что построит для ушедшего бога кенотаф, далеко не все отнеслись к этой идее с одобрением. Боги бессмертны  — зачем оставлять в память о них пустые гробницы? Но спорить с правителем в открытую не стал никто. Высокий курган над пустым саркофагом был насыпан.
        Перед тем, как саркофаг закрыли крышкой, Апту собственноручно положил в него глиняный кувшин. Внутри кувшина лежала коробка знаний, теперь, после ухода своего настоящего владельца, ставшая бесполезной даже для того, кто овладел способностью понимать божественный язык. Овладел, чтобы тут же лишиться шанса использовать свой навык…
        Кроме самого правителя, о содержимом кувшина никто не знал. И никто не слышал слов, которые прошептал Апту:
        — Прости… Из-за меня ты ушёл неспокойным. Ведь ты догадывался, что это я её забрал. Догадывался, но не знал наверняка  — поэтому и не спросил напрямую. Боялся оскорбить понапрасну…

* * *

        На далёкой планете Гиоа риинао Фаар почувствовал уход своего старшего друга. Произошло это спустя несколько лет после того, как они в последний раз разговаривали.

* * *

        — Я не хочу обидеть тебя, Нинсун…
        Женщина заставила себя спокойно обернуться на голос и посмотреть мужу в глаза. Но только она сама знала, чего ей стоило такое спокойствие. Этого разговора она ждала уже давно… И вот  — час настал.
        — Я не хочу обидеть тебя, но мне нужен наследник. Мы так давно с тобой вместе, и до сих пор у нас нет детей. Скоро придёт время, когда ты уже точно не сможешь родить. Я должен взять в жёны ещё одну женщину.
        — На это  — твоя воля.
        Больше Нинсун не сказала ничего. А могла бы. Могла бы сказать, что Апту лучше бы вовсе не иметь детей, потому что проклятие, которое поразило его  — которое он сам на себя навлёк  — неминуемо будет преследовать и его потомков. Но к чему заводить об этом речь? Апту только рассердится, а для больного человека это опасно. В последнее время жестокая головная боль и так почти постоянно мучит его. А если он разгневается и начнёт кричать, она усилится многократно.
        Корона Лии уже давно не хранилась ни в их доме, ни возле него. Нинсун была рядом с мужем на той морской прогулке, во время которой он швырнул за борт медный ларец с обручем. Но ларец и обруч  — это всего лишь вещи. А от проклятия так просто не избавишься…
        Апту, расставаясь с обручем, вспоминал, как когда-то не захотел ни с кем им делиться. Теперь если бы и хотел, не смог бы. После ухода Киэна обруч перестал работать. Сделался тусклым, и разноцветными огнями больше не сиял.
        Сейчас Апту думал о том самом наследнике, о котором только что сказал Нинсун. Когда-то боги говорили, что если люди научатся их языку с помощью корон, дети этих людей будут понимать его от рождения. Может, его, Апту, сын или дочь стали бы единственными, с кем он смог бы говорить мыслезнаками?
        Но узнать это наверняка ему было не суждено. До рождения своих сына и дочери от второй жены, близнецов, он не дожил. Способность вести мыслезнаковые диалоги дремала в этих детях, но так и не пробудилась. Пробудить её было некому: не было на Земле ни человека, ни пришельца, кто владел бы «божественной речью» не только как возможностью, но и как действием.

* * *

        Прошлое… Оно было живо не в одной лишь в памяти Фаара. Оно оказалось накрепко связано с настоящим.
        Выходит, выводы Лии насчёт губительного воздействия кристалсплава на человеческий организм были верны. Узнал ли Киэн, что Апту удалось использовать украденный в пирамиде обруч по назначению, или ушёл в неведении?..
        Теперь понятно, что мелькнуло перед мысленным взором Брэдли Фолио, после того как он, Фаар, открыл ему истинную причину превращения людей в разумную расу. Несколько мгновений сознание человека находилось в «свободном полёте». Фаар уже никак не влиял на него, и Брэдли воспринял в форме мыслезнаков часть своей наследственной памяти. Ведь именно эту картину  — космолёт над высокой заснеженной вершиной  — должен был однажды, много тысяч лет назад, увидеть его далёкий предок. А он, Фаар, теперь стал случайным свидетелем этого видения  — и смог со стороны лицезреть прибытие на Землю собственного корабля.
        Всё это было слишком невероятно. И слишком печально.
        «Мы пытались действовать согласно учению Иноо,  — думал Фаар.  — Так почему наше начинание привело к таким последствиям? Быть может, мы чересчур вольно толковали слова шиохао? Или просто чего-то недопоняли. Всё время старались научить людей своим знаниям, но сами не попытались чему-то у них научиться. Даже не задумались о такой возможности».
        Иао прав: благие намерения обернулись вредом для человечества. А нежелательная осведомлённость советника ко всему прочему таит в себе опасность…
        Фаар ощутил, что его волнение становится недопустимо сильным. Нельзя, чтобы так продолжалось и дальше. Нужно вернуть себе спокойствие.

        14. Стил Грэй

        Вечером того же дня Стил Грэй сидел за письменным столом в своей квартире и чистил пистолет. Сотрудникам службы содействия гио, которые отвечали за безопасность, разрешалось носить оружие. Причём не совсем стандартное. С виду это был обычный самозарядный пистолет, больше всего напоминающий девяносто вторую «беретту». Но надписи, подтверждающей, что это именно «беретта», на нём не имелось.
        Официально пришельцы не принимали участия в разработке оружия. Но пистолеты, стреляющие не только патронами, но и энергетическими зарядами, на вооружении службы безопасности гио находились. Конечно, это было не полностью инопланетное оружие, а «гибридное», поэтому в чистке и смазке оно нуждалось почти так же, как любой пистолет человеческого производства.
        Закончив работу, Грэй прихлебнул остывший кофе из белой фарфоровой кружки и хмуро уставился в тёмный кружок пистолетного дула. В этот момент в дверь квартиры позвонили.
        Грэй вздрогнул. Он не любил визитов, особенно неожиданных. А с некоторых пор неожиданными для него стали все визиты. С тех самых пор, как он развёлся с женой, которая бесконечно жаловалась, что он слишком много внимания уделяет работе, и остался жить один в большой, но неуютной квартире. Старых знакомых и друзей он растерял, заводить новых не было ни времени, ни желания. Так что ни о каких гостях речи быть не могло.
        Но всё-таки Грэй пошёл отпирать.
        Человека, который стоял на пороге, он видел впервые. Память на лица у Стила была отличная. Тем более такое лицо он запомнил бы обязательно. Хотя, на первый взгляд, не было в нём ничего очень уж необычного… Но посетитель казался странным. Почему  — сразу и не поймёшь, но казался. Грэю вдруг захотелось захлопнуть перед ним дверь. Тут же какой-то внутренний голос предупредил, что делать этого не стоит  — и Стил подчинился.
        — Нам надо поговорить, майор Грэй,  — сказал гость.
        Звук его речи, мягкий и плавный, оказывал какое-то совершенно невероятное гипнотическое воздействие.
        Представиться посетитель не удосужился. Но от обычной бдительности Грэя не осталось и следа. Вместо того, чтобы поинтересоваться его личностью, Стил отступил назад, пропуская незваного гостя в дом. Тот перешагнул порог и притворил дверь за собой.
        Ростом этот человек наверняка был больше двух метров. Грэй смотрел на него снизу вверх. И видел, что гость, абсолютно не пытаясь этого скрыть, разглядывает его с явным любопытством. Кажется, однажды на лице незнакомца даже промелькнуло что-то вроде улыбки, выражающей заинтересованность, смешанную с чувством собственного превосходства. Но уже в следующее мгновение посетитель посерьёзнел.
        — Проходите…  — не слишком уверенно пригласил Грэй.
        — Это ни к чему. Разговор важный, но недолгий.
        — И о чём вы хотите со мной говорить?  — к своему удивлению, Стил обнаружил, что собственный голос плохо его слушается.
        — О вашем долге, майор. И безопасности ваших… м-м… работодателей.
        — Не совсем понимаю…
        — Могу выразиться яснее. Безопасность гио под угрозой. Вы ведь в курсе, что у них есть планы и задачи, информация о которых людям не должна быть известна?
        — Да. Но если вы думаете, что я открою её вам…
        — Не думаю. Я прекрасно знаю, что о сути этих планов вы осведомлены не больше других. Они не должны быть известны никому из людей.
        — Тогда что вам от меня…
        — Никому из людей,  — не дослушав его, с тем же ударением повторил гость.  — Но есть человек, способный проникать в мыслезнаковую сферу, некий Брэдли Джеймс Фолио.
        — Да. Сегодня днём гио приняли решение запретить ему появляться в резиденции. Они считают эту меру достаточной.
        — Потому, что не знают всей правды. Фолио уже стали доступны гиотские секреты. Слишком многие. И узнать их ему помог не кто иной, как представитель Фаар. Если их обоих не остановить…
        — Вы предъявляете очень серьёзные обвинения…
        — Да, всё очень серьёзно, майор. Иначе я бы к вам не пришёл. Кроме Фолио и представителя, отношение к этому делу имеют Лотеция Хелла, которая называет себя экстрасенсом, Майкл Мэйнлоу и вообще вся его организация под названием исследовательский центр «Поиск».
        Стил Грэй почувствовал, как к его горлу подкатил комок.
        — Откуда вам всё это известно?
        — Мне известно не только это. О ваших родственных связях с Мэйнлоу  — тоже.
        Грэй понял, что самообладание покидает его. Кто такой этот незнакомец?!
        — Но даже несмотря на это, я надеюсь на вас, майор. Уверен, вы свой долг выполните. Вы человек честный и принципиальный… Позвольте дать одну рекомендацию: завтра же обратитесь к советнику Иао. На меня как на источник информации вы сослаться, конечно, не сможете, вы ведь не знаете, кто я, и это будет выглядеть неубедительно. Назовите советнику имя Анастейши Нови. Она подтвердит, что в исследовательском центре Мэйнлоу ведётся антигиотская деятельность. Для верности, прежде, чем идти к советнику, встретьтесь с этой женщиной сами. Её адрес  — Мидлрайт-стрит, восемнадцать. Настаивайте, чтобы Иао обратился к хранителю архивов инфополя Аолу с запросом на проверку входящих потоков. Это мера экстренная, но у Иао достаточно полномочий.
        Сказав это, незнакомец исчез. То есть, наверное, он вышел в ту же дверь, через которую попал в квартиру, но Грэй не успел заметить, как это произошло. Когда он выбежал на лестничную площадку, там уже никого не было.
        — Подождите!..  — позвал Стил. Но без толку. Теперь все запоздалые вопросы так и останутся без ответов.
        Стил тряхнул головой, точно пытаясь избавиться от наваждения. Почему незнакомец говорил о настолько важных вещах с таким странным выражением лица? С какой-то снисходительной нежностью, которая уместна разве что в одном случае: когда взрослый разговаривает с неразумным ребёнком…
        Да нет же, чёрт возьми, наверняка так только показалось. Всё это просто игра воображения.
        Вернувшись в квартиру, Грэй в сердцах громко хлопнул дверью. Гулкое эхо, словно звук выстрела, пронеслось над лестницами между этажами.


        После ухода таинственного посетителя со Стилом произошло то, чего не случалось уже давно: он утратил уверенность в правильности своих поступков.
        Он ходил из комнаты в комнату, не в силах лечь спать или хотя бы просто сесть и успокоиться. Захотелось курить. Впервые за несколько лет с тех пор, как он избавился от этой вредной привычки.
        Сначала он думал о незнакомце, но чем дальше, тем эти мысли казались менее значительными. В конце концов, какая разница, кто он такой?..
        Гораздо важнее другое: как поступить, если его слова  — правда? На Брэдли Фолио Грэй донёс бы даже с удовольствием. Девицу с дурацким именем он знать не знал, на работников исследовательского центра ему было наплевать. Фаар пусть и принадлежит к расе, служить которой Грэй дал обещание, но он  — предатель, и его нужно наказать. Насчёт всех них никаких сомнений быть не может.
        Проблема была в другом человеке. В одном-единственном человеке, которого Грэй перестал называть своим отцом, но который от этого не перестал его отцом быть. Сколько раз в жизни Стилу приходилось страдать из-за него! В детстве он его стыдился, постоянно слыша от одноклассников, что «папаша Стивена сумасшедший, и по нему психушка плачет, потому что он ищет инопланетян». Через много лет, когда инопланетяне оказались не выдумками сумасшедшего, а реальностью, отец отказался пойти в службу содействия гио  — хотя где, как не там, ему было место? Окончательно разочарованный Грэй порвал с ним все отношения и постарался уничтожить в себе остатки сыновних чувств. И был уверен, что это ему удалось… Но, выходит, ошибся. Иначе теперь всё было бы проще…
        А Нови? Интересно, кто такая эта Анастейша Нови, с которой он должен увидеться?
        Если бы можно было отдать в руки правосудия всех предателей, кроме…
        От этих мыслей и бессонницы голова у Грэя пошла кругом. Всю ночь он, как неприкаянный, бродил по квартире и думал об одном и том же. Лишь ближе к утру, когда и душевные, и физические силы были на исходе, Грэй наконец принял решение. Ещё какое-то время после этого он постоял у окна, с высоты девятого этажа глядя покрасневшими от усталости глазами на погруженный в чередование темноты и искусственного света город. А потом рухнул в одно из стоявших в гостиной неудобных гобеленовых кресел и забылся нездоровым запоздалым сном.

        15. Два экстрасенса

        На следующий день, с утра, в исследовательском центре чуть не случился переполох. Кое-как Майклу всё-таки удалось навести порядок, занять всех работой, распределить внезапно появившиеся в большом количестве «срочные задания»  — и наконец-то остаться в своём кабинете наедине с гостем. Коллег за удивление и не совсем уместное любопытство он не осуждал  — сам с трудом сдерживал и то, и другое. Не каждый день в центр без предупреждения являются гио… Точнее, такого не бывало никогда раньше. Ни с предупреждениями, ни без предупреждений.
        Фолио зашёл в кабинет пару минут спустя. Но рассказал о причине своего визита Фаар только после того, как они дождались Лотос.
        Начать разговор Фаару удалось не без труда. Возможно, другие люди этого и не заметили, но Брэдли прекрасно понял: гио неспокоен, даже взволнован.
        — Мисс Хелла, мистер Мэйнлоу, Брэдли… Я ещё раз прошу всех вас о помощи. Если вы по-прежнему согласны, мы немедля должны продолжить то, что начали.
        — Но, Фаар, ведь мы с вами вчера как раз и договорились, что сегодня опять попытаемся наладить наш диалог,  — заметил Брэдли.  — Мы действительно согласны, и не меняли нашего решения.
        — Со вчерашнего дня кое-что изменилось, Брэдли. Я… постараюсь объяснить всё по порядку. Но прежде должен попросить у вас извинений.
        — Не будем возвращаться к этому, господин Фаар,  — начала было Лотос. Но представитель покачал головой:
        — Речь не только о том, что я утаил сведения о других планетах, где гио побывали до Земли. Я совершил и другие поступки, за которые… Нет, пожалуй, извиняться за них было бы слишком самонадеянно. Я просто хочу рассказать правду.
        Настолько коротко, насколько мог, Фаар поведал людям историю своего первого путешествия на Землю.
        — Теперь вы знаете, Брэдли, кого вам следует обвинять в вашей болезни,  — закончил он.
        — Да,  — задумчиво кивнул Фолио.  — Но это тоже ничего не меняет, Фаар. Знаю, но обвинять не стану.
        — Значит, Луиза всё же права…  — эта фраза Майкла прозвучала как мысль, высказанная вслух. Но продолжил он, обращаясь к Фаару:  — Господин представитель, я хочу вернуть вам вещь, которая, наверное, принадлежала вашему другу.
        С этими словами Мэйнлоу достал из ящика своего письменного стола гиотскую мыслезнаковую книгу, и протянул её Фаару.
        — Да, я узнаю этот экземпляр «Лиловых дней»… Киэн никогда с ним не расставался, и взял с собой на Землю. Но должен был позаботиться о том, чтобы после его ухода никаких гиотских предметов на вашей планете не осталось… Видимо, это ему не совсем удалось. Откуда книга у вас? Археологические раскопки?
        — Да. Но теперь, думаю, мы не вправе оставлять её у себя.
        — Напротив, мистер Мэйнлоу. Киэн предпочёл жить среди людей. Ему понравилось бы, что его книгу хранят люди. Пусть она останется в вашем центре.
        — Что ж, спасибо.
        — И всё-таки, господин представитель, почему вы решили прийти сюда?  — спросила Лотос.  — Ведь однажды у нас получилось установить связь на расстоянии, получилось бы и сегодня.
        — Это знак доброй воли, мисс Хелла. Того, что больше мне нечего от вас скрывать. Видите ли, поступая так, я последовал совету…  — не договорив, Фаар замялся.
        — Чьему совету, господин представитель?
        — Я объясню. Но для начала нужно сказать, что кое-кто из нас, гио, выполняет особую духовную практику… Наверное, вам будет понятнее, о чём идёт речь, если я сравню её с определёнными формами человеческой медитации. На нашем языке эта практика носит название лаатар. Она способна расширять границы сознания. В повседневной жизни предел возможностей разума гио  — открытое восприятие. Но некоторые считают, что дальше следует другой уровень, который находится за гранью нашего инфополя. Его называют «уровнем универсального». Те, кто регулярно практикуют лаатар, способны подняться до этого уровня.
        — И вам это удалось?
        — Не уверен, мисс Хелла… Точно я знаю одно: вчера во время лаатара я в самом деле находился вне тех границ, которые мы, гио, для себя установили. Я разговаривал с нирмаэ.
        — Разве гио верят в духов или каких-нибудь подобных существ?
        — В духов? Да, я знаю, кого люди так называют. Нирмаэ  — не духи, мисс Хелла. Они  — древняя разумная раса, которую упоминал в своих трудах шиохао Иноо.
        — Но вы говорили, что гио такие расы неизвестны,  — сказал Брэдли.
        — Я говорил, что мы не смогли их обнаружить,  — поправил Фаар.  — Шиохао Иноо описал свой опыт общения с представителем такой расы, но это единственный случай за всю нашу историю. Единственный… до моего. Можете себе представить, что об этом могут подумать скептики.
        — Вполне,  — ответил за всех Майкл.
        — По словам Иноо, нирмаэ обладают неизмеримыми познаниями и мудростью. Но как отдельная планета их мир уже давно не существует. А сами они продолжают жить в форме, которая для нашей науки пока остаётся загадкой… Но я воочию убедился, что нирмаэ совершенно реальны.
        — Это нирмаэ рассказали шиохао Иноо о Конфигурации?
        — Да, один из них. Иначе шиохао никогда бы о ней не узнал. В этом-то и коварство Конфигурации: те, кто живут в ней, по её законам, не могут догадаться о её существовании. Но нирмаэ Конфигурации неподвластны.
        — И он же сообщил, как можно избавиться от её влияния?
        — Судя по книге Иноо, напрямую нирмаэ никаких советов ему не давал. Шиохао самому пришлось делать выводы из услышанного и предположения. Он был мудрым духовным практиком, поэтому я склонен ему доверять.
        — Знаете, господин Фаар,  — задумчиво произнесла Лотос,  — по-моему, на Земле те, кого вы называете нирмаэ, тоже известны. Только под другими именами. Их называют по-разному  — просветлёнными учителями, богами, ангелами… Такие люди, как я, верят, что именно эти существа принесли человечеству дар, который профессор Мэйнлоу определяет как «экстрасенсорные способности». Помимо всего прочего, эти способности позволили нам почувствовать Конфигурацию. Но  — не более того…
        На мгновение в комнате воцарилась тишина. Нарушил её Фаар:
        — Нам, гио, нирмаэ дали точное знание о Конфигурации. Вам  — предчувствие. По отдельности это почти ничего не значило. Но теперь, возможно, всё изменится…
        — Будем надеяться,  — кивнул Брэдли.  — Фаар, а о чём нирмаэ разговаривал с вами? Тоже о Конфигурации?
        — Думаю, да. Он сказал: то, что мы ищем, сейчас совсем рядом. Оно явилось сюда… И если мы хотим добиться каких-то результатов, нужно действовать. Сейчас.
        — Подождите, господин представитель,  — остановил Фаара Мэйнлоу.  — Кажется, я слишком многого не понимаю. Из всего, что я до сих пор слышал об этой самой Конфигурации, я сделал вывод: она представляет собой как бы некий принцип, закон, действующий… в нашей части мироздания. Как же она может быть рядом с нами или не рядом, как будто речь идёт о чём-то материальном?
        — Вы правы, мистер Мэйнлоу, вряд ли можно судить такими категориями о самой Конфигурации. И всё-таки после встречи с нирмаэ у меня есть основание считать, что она  — не столь абстрактное понятие, как кажется на первый взгляд. Я уверен, что Конфигурация, если говорить упрощённо, что-то вроде компьютерной программы, которая каким-то образом подчинила себе жизнь во вселенной. И существовала она не всегда. До неё был другой мир. Скорее всего, Конфигурация сотворена некой личностью…
        — Кем-то, кто по своей сути гораздо ближе к людям, чем к гио!  — взволнованно воскликнула Лотос.  — Именно об этом говорил Чёрный Будда! Нам угрожают не гио, а какой-то человек!
        — Он сказал тогда, что это «не совсем человек»,  — поправил её Брэдли.
        — Конечно, не совсем! Какой человек способен прожить столько времени? Ведь если мы правы, значит, тот, кто создал Конфигурацию, должен был жить ещё до появления расы гио!
        — Почти три миллиона лет назад…  — тихо произнёс Фаар.  — Сложно даже представить…
        — Если уж вам сложно, что говорить о нас,  — покачал головой Майкл.
        — То есть, нирмаэ сказал вам, Фаар, что создатель Конфигурации сейчас где-то рядом с нами?  — спросил Фолио.
        — Насколько я его понял. Вы же знаете, Брэдли, что значит первый опыт ментального общения представителей двух разных рас…
        — Да, знаю. Но если этому нирмаэ так много известно, почему он сам ничего не предпримет против Конфигурации?
        — Брэд, чего здесь непонятного?  — пожала плечами Лотос.  — Нирмаэ живут вне Конфигурации  — возможно, потому что они куда старше неё. Для нас это всё равно как если бы они жили в другом мире… Они могут что-то нам подсказать, но в наши дела вмешиваться не станут. Противостояние Конфигурации  — не их дело, а наше.
        — Я с вами согласен, мисс Хелла,  — утвердительно кивнул Фаар.  — Нирмаэ предоставляют нам свободу действовать  — или не действовать. Шиохао Иноо свой выбор сделал. Он стал открыто призывать к объединению двух разумных рас. И вот его надежды сбылись. Пусть даже пока это касается всего нескольких представителей этих рас…  — гио обвёл взглядом всех собравшихся в комнате.  — Возможно, нирмаэ, давая мне совет не медлить, преследовал и какие-то свои, неведомые нам цели. Но сейчас нам вряд ли стоит об этом задумываться. В любом случае, теперь время выбирать пришло для нас.
        — А по-моему,  — не согласилась с представителем Лотос,  — мы уже выбрали.
        — Вот именно,  — нетерпеливо махнул рукой Брэдли.  — Давайте начнём.


        В очередной раз Майклу пришлось смириться со своей ролью наблюдателя. Он смотрел то на Фаара, то на Лотос, которые сидели друг напротив друга, застыв, как две статуи. Брэдли Мэйнлоу не видел, потому что тот стоял за его спиной. Наверное, специально, чтобы избежать лишнего внимания… Трудно даже вообразить, какой диалог происходит сейчас в его голове.
        Майкл не мог знать, что диалог занимал всего лишь часть восприятия Фолио. Чем бы ни были вызваны способности Брэдли, как бы губительно ни влияли на его организм  — они развивались и становились всё сильнее. Возможности человеческого мозга, помноженные на гиотский способ мышления, дали удивительный результат. Брэдли не задумывался, можно ли назвать состояние, в котором его сознание находилось в настоящий момент времени, «собранностью», «открытым восприятием», «уровнем универсального» или каким-то другим гиотским термином. Но он знал, что в эти мгновения был не только Брэдли Фолио, но и представителем Фааром, и Лотецией Хеллой, и всеми людьми и всеми гио одновременно. И, кажется, не ими одними… Он вышел за пределы, очерченные противопоставлением цельности и двойственности.
        Перед ним представали странные картины: гигантские огненные бутоны распускались в чёрной пустоте, унося тысячи, миллионы жизней. Пространство обрушивалось внутрь себя, и целые миры исчезали, переставали существовать  — словно и не рождались никогда. С хмурого неба на каменистую землю лил бесконечный холодный дождь. Тучи рассеивались, и на фоне фиолетового неба появлялось зелёное солнце…
        А потом всё ушло, сделалось пусто…
        На какое-то мгновение Брэдли стал единственным живым существом в целой вселенной. Или  — почти единственным…
        Пустоту нужно было чем-то заполнить. Нужно, иначе…
        Вдруг всё изменилось. Он увидел всё то же самое  — но совершенно по-другому. Увидел всё пространство вселенной и все её времена, и понял, что Конфигурация мала и молода по сравнению с ней. На один короткий миг его разум смог объять необъятное.
        Но вот бесконечность начала сжиматься… Стремиться к одной-единственной точке. Брэдли услышал беззвучные голоса  — это Фаар и Лотос… Они тоже почувствовали, что разгадка вот-вот будет найдена. Она там, в этой точке, она…
        Брэдли затряс головой и растерянно заморгал глазами. Связь прервалась.
        — И это всё? Всё, что нам удалось узнать?..  — разочарованно протянула Лотос.  — Что могут означать эти цветы? И цифры? Их видела только я, или вы тоже?
        — Да, мисс Хелла, я тоже видел цветы,  — кивнул Фаар.  — Красный и белый цветок. А потом  — две единицы.
        — Розы,  — добавил Брэдли.  — Это были розы. А цифра, по-моему, одна, а не две. Не две единицы, а одиннадцать.
        — Но что это значит?
        — Мне кажется, это загадка,  — предположил Фолио.  — Только вот как подобрать к ней ответ…
        — Это не загадка, а какая-то ерунда!
        — Постойте,  — Майкл поднял руку, призывая не торопиться с выводами.  — «То, что вы ищете, сейчас рядом»  — так можно понимать послание этого существа, нирмаэ. Я прав, господин Фаар?
        — Да, мистер Мэйнлоу.
        — Логично предположить, что «рядом»  — это здесь, в Уиллоугарде. А Уиллоугард я знаю лучше, чем ты, Брэдли, и вы, Лотос, и чем господин представитель. Вы все видели цветы, красную и белую розы. Единственное, что в связи с этим приходит мне в голову  — «Роза Тюдоров». Отель на Стоунфлэг-стрит. Над входом там как раз и изображена эта эмблема  — белая и алая розы, объединённые в один цветок. А «одиннадцать»  — например, номер комнаты.
        — Вы хотите сказать профессор, что в этом отеле…  — Лотос осеклась, не договорив.
        — Я не знаю, что там, в отеле. Это всего лишь ассоциация.
        — Никто из нас не знает, но узнать нужно,  — подвёл итог Брэдли.  — Стоит туда сходить. И я это сделаю. Нельзя совсем обойтись без разрушения  — иначе жизнь просто застынет, не будет жизнью. Но даже разрушение можно упорядочить. Войны ведут только разумные существа. Разум  — не всегда благо. Значит, нужно подчинить его и обуздать.
        — Нет,  — возразила Хелла.  — Идти надо всем вместе. Или, по крайней мере, пойдём мы трое  — ты, я и профессор.
        — Не вижу смысла. В конце концов, это просто отель.
        — Какая разница? Там может быть всё, что угодно! Какая угодно опасность.
        — Тем более. Если там опасность, зачем идти в ловушку втроём? Я хотя бы ничем не рискую.
        В комнате повисло молчание. Все понимали, что с этими словами спорить невозможно.
        — Я постараюсь, чтобы вы всё время знали, что со мной происходит. Сделаем вот что: будем поддерживать такую же связь, как теперь. Фаару я стану передавать мыслезнаковые потоки. И ты, Лотос, тоже постарайся. Ведь хотя ты постоянно это отрицаешь, ты всё-таки умеешь читать мысли.
        — Нет,  — запротестовала было она, но тут же замолчала. Время для лекций о телепатии было неподходящее.
        — Всё, что узнаешь, пересказывай Майклу. Если я действительно столкнусь с какой-нибудь угрозой, есть шанс, что вы мне поможете. А если пойдём все вместе, на помощь звать будет некого.

        16. Творение и творец

        — Что, Джонатан? Извини, плохо тебя слышу…
        Прижав к уху телефон, Чёрный Будда расхаживал вокруг бассейна, устроенного во дворе его дома в Ратнапуре, главном городе шриланкийской провинции Сабарагамува.
        — Я говорю, что собираюсь покончить с собой.
        — Покончить?.. Э-э… в каком смысле?
        — В прямом, мастер, в каком же ещё? Понимаете… нет, объяснять всё это слишком долго. В общем, я уже купил таблетки…
        — Постой, какие таблетки?
        Чёрный Будда остановился возле лестницы, ведущей в воду. Это была не просто конструкция из металлических трубок, а настоящая лестница с довольно широкими ступенями. Только сейчас все они, даже верхние, были мокрыми. Чёрный Будда вышел из воды, чтобы ответить на звонок. И что бы там ни пришло в сумасбродную голову Джонатана, в воду он собирался вернуться.
        — Откуда я знаю? Какое-то снотворное…
        Сделав неосторожный шаг, Чёрный Будда поскользнулся на влажной поверхности и чуть не полетел в бассейн.
        — Твою мать!..
        Чтобы удержать равновесие, пришлось взмахнуть руками  — но расстояние вытянутой руки не столь велико, а Джонатан, в отличие от Чёрного Будды, с самого начала разговора отлично слышал собеседника.
        Когда Чёрный Будда снова приложил трубку к уху, в ней послышалось неуверенно-вопросительное:
        — Мастер?..
        — Да… понимаешь, тут…
        — Я, пожалуй, перезвоню. Попозже.
        — Конечно, Джонатан. До свидания.
        Рита, плававшая в бассейне, видела и слышала всё, что произошло.
        — Удачный получился разговор,  — сквозь смех заметила она.
        Чёрный Будда швырнул телефон на сидение шезлонга и недовольно передёрнул плечами.
        — За кого они меня принимают? Я экстрасенс, а не психоаналитик!
        — Грех не посоветоваться с гуру в таком важном вопросе.
        — Тебе всё шуточки… Скоро я сбегу от всех этих джонатанов на Бабочкину гору, и буду дни и ночи напролёт созерцать Священный след. Кстати, где мой коктейль? Я ведь как раз начал его пить…
        — Ты поставил стакан на край бассейна. С другой стороны.
        — Точно.
        Чёрный Будда бултыхнулся в воду и поплыл. Но до коктейля так и не добрался. На глаза ему попалось цветное полотенце, которое Рита повесила на спинку второго шезлонга. Чёрный Будда ухватился за борт бассейна и принялся разглядывать узоры на ткани.
        — Нет, не будет мне сегодня покоя…  — пробормотал себе под нос экстрасенс, выбрался из воды, подошёл к шезлонгу и взял полотенце в руки.
        — Рита, и где ты только такую безвкусицу раздобыла…
        Яркие пятна узора запестрели перед глазами Чёрного Будды. Красное и белое, красное и белое, красные цветы, белые цветы…
        — Рита!  — позвал он уже громче.  — Пожалуйста, иди сюда…
        — Что такое?  — тон Чёрного Будды мгновенно настроил Риту на серьёзный лад.
        — Мы летим в Уиллоугард. Немедленно. Найди Томми, скажи ему… И пусть Освальд срочно готовит наш сэнсолет.
        — Хорошо. Но что всё-таки случилось?
        — Ты помнишь день появление гио? Мы были тогда здесь, зашли в ювелирный магазин, помнишь?
        — Конечно, помню. Но…
        — Сейчас всё гораздо хуже.
        — Ты же не хотел вмешиваться в эту историю. Даже после того, как к тебе пришла Лотос!
        — Мало ли чего я не хотел. Эти люди мне небезразличны.
        — Но ведь тебе не обязательно быть в Уиллоугарде, чтобы…
        — Да, не обязательно. Но мы всё равно вылетаем.

* * *

        Утром Анастейшу Нови разбудил сигнал домофона. Проснувшись, она выругалась и решила, что не станет открывать. Вчера  — точнее, сегодня  — Анастейша дежурила в больнице в ночную смену, вернулась домой и легла спать всего пару часов назад. Но звонок звучал снова и снова. Пришедший явно не собирался так просто сдаваться.
        Проклиная всё на свете, Анастейша поднялась с кровати и подошла к двери. С экрана домофона на неё смотрел незнакомый мужчина. Одежда на нём была самая обыкновенная, гражданская, но что-то в его облике подсказало Анастейше: он либо полицейский, либо военный.
        Безуспешно пытаясь скрыть нотки раздражения в голосе, Нови спросила:
        — Что вам нужно?
        — Мисс Нови?
        — Да. По-моему, вам это и так известно.
        — Мне надо обсудить с вами одно важное дело.
        Уже зная, что впустить его придётся в любом случае, Анастейша поправила на себе измятую пижаму и кое-как пригладила растрёпанные волосы.

* * *

        После того, как было принято решение насчёт «Розы Тюдоров», Фаар направился в резиденцию. Около двух часов назад он покинул её тайно, попросив одного из наиболее надёжных «серых пиджаков» отвезти его в «Поиск». Длительное отсутствие представителя могло вызвать ненужные вопросы.
        На обратном пути эта мысль действительно тревожила Фаара. Впрочем, не особо сильно. Куда больше он сейчас беспокоился о Брэдли. Но представитель не знал, что как раз в этот момент советник Иао в своей приёмной разговаривает с нежданным посетителем.
        Сразу же после отбытия Фаара Брэдли решил, что ему пора отправляться в отель. Какой смысл тянуть время?
        — Подожди!  — в один голос воскликнули Майкл и Хелла.
        — Да хватит вам, как будто я на край света собираюсь… Ещё произнесите дурацкую слезливую прощальную речь.
        — Брэд, давай пойдём вместе. Мы подождём тебя возле отеля.
        — Это ни к чему, Майкл. Максимум через час я вернусь.
        Мэйнлоу, нахмурившись, принялся протирать носовым платком очки. Лотос молча теребила свою косичку. Сегодня она почему-то заплела волосы в две косы, хотя обычно носила их нароспуск. Не дожидаясь, пока Хелла и Майкл не выдержат и начнут возражать, Брэдли кивнул им и направился к двери.


        Выйдя из метро на станции «Площадь Семи Ворот», Брэдли «позвал» Фаара. Представитель ответил почти сразу.
        — Вы уже добрались до резиденции?  — спросил Фолио.
        — Да.
        — Всё в порядке? Ни у кого не возникло никаких подозрений насчёт вашей поездки?
        — Кажется, нет. Но что-то здесь всё-таки происходит…
        — В каком смысле?
        — Трудно объяснить. Я чувствую какую-то опасность… Или, может, это просто излишняя подозрительность. Не обращайте внимания, Брэдли. Вам сейчас нужно думать не об этом.
        — Я уже почти пришёл. Вон она, «Роза Тюдоров», на другой стороне улицы…
        Через мгновение к их «разговору» присоединилась Хелла. Перешёл дорогу и направился к зданию отеля Брэдли в одиночестве, но на самом деле вместе с ним следовали ещё двое  — два сознания, два восприятия, два разума.


        В фойе отеля стояли массивные кресла и диваны в старинном стиле, паркетный пол сиял чистотой. Два окна с полукруглыми арками были задрапированы тёмно-синими атласными портьерами. А на стене между ними висели большие часы с маятником. Их тиканье показалось Брэдли очень громким.
        На диване сидела женщина и перелистывала газету. В противоположном углу кто-то громко разговаривал по телефону. Несколько постояльцев прошли мимо Фолио и скрылись за дверью, в которую он только что вошёл. Никто не обратил на него внимания.
        В нерешительности Брэдли направился к стойке. Сидящий за ней портье, казалось, дремал. Но приблизившись, Фолио понял, что это не совсем так. Портье не дремал, а, свесив голову на грудь, спал самым откровенным образом. Брэдли даже расслышал его глубокое ровное дыхание.
        Никем не остановленный, Брэдли прошёл мимо стойки. Каждую секунду он ожидал оклика охранника  — должна же в таком солидном заведении быть хоть какая-то охрана. Но его не последовало.
        Шагая по коридору мимо дверей, Брэдли смотрел на таблички с цифрами. Нумерация в «Розе Тюдоров» начиналась не с единицы, а со ста, для удобства обозначения этажа. Значит, ему нужен номер сто одиннадцать.
        «Хорошо, если бы его тут не было»  — мелькнуло в голове. Глупая, совершенно нелогичная мысль. Почему его может не быть?.. В Японии в некоторых домах нет четвёртых этажей, в Соединённых Штатах, во Франции и многих других странах пропускают тринадцатые номера домов, улиц и автобусов. Но числа «одиннадцать» никто не боится. И «сто одиннадцать»  — тоже. Вот оно  — три единицы на круглой бронзовой табличке.
        Брэдли остановился, глядя на дверь сто одиннадцатого номера. «Присутствия» Лотос в этот момент он почти не ощущал. Она словно затаилась, ничем не выдавая, что видит то же самое, что и он. Поэтому Фолио не знал, в каком она сейчас замешательстве. Хелла не могла поверить, что всё это происходит на самом деле. Что они с Майклом действительно отпустили Брэдли одного  — как будто какая-то сила заставила их сделать это…
        Фаар, чувствуя необыкновенно сильное волнение, решил подняться на крышу резиденции. Возможно, в саду справиться со своими эмоциями будет легче. Но едва он переступил порог приёмной, как путь ему преградил незнакомый «серый пиджак».
        — Господин представитель, вы не должны покидать это помещение.
        — В чём дело? Какое вы имеете право запрещать? Это нападение?..
        — Нет, распоряжение главы собрания Винаи.
        — Распоряжение? Я вам не верю. Его довели бы до моего сведения подобающим образом.
        — В ближайшее время это будет сделано. Пока вам лучше оставаться здесь.
        Фаар подчинился. Оказывать сопротивление было бы неразумно.
        Выходит, предчувствие не обмануло… Что ж, остаётся одно: надеяться на Брэдли Фолио. Он, Фаар, сделал всё, что от него зависит. И больше не может контролировать ситуацию.
        Самообладания Фаара хватило на то, чтобы скрыть происшедшее от Брэдли. В такой момент ему не нужно отвлекаться, размышляя о судьбе гиотского представителя. Сделав над собой усилие, Фаар рассеял инфопоток, который отражал только что происшедшие события. На общем фоне мыслезнакового диалога это не отразилось, никаких изменений в состоянии собеседника Фолио не заметил.
        Стоя перед дверью, Брэдли сильнее всего желал, чтобы она оказалась заперта. Но она была открыта. Фолио понял это, слегка коснувшись ручки. Не оставалось ничего, кроме как войти.
        Он перешагнул порог номера сто одиннадцать  — и ничего не произошло. Ну конечно… А чего он ожидал? Что рухнет в пропасть, или окажется в каком-нибудь Зазеркалье?
        Тут было явно не Зазеркалье, а всего лишь небольшой неосвещённый коридорчик. Миновав его, Брэдли очутился в просторной гостиной. По контрасту с коридором свет здесь казался очень ярким. Хотя это был дневной свет из окна, никакие искусственные источники его не усиливали.
        Посреди комнаты стояло кресло, в котором, закинув ногу на ногу, сидел человек, одетый в чёрные брюки и длинный плащ, расстёгнутый на груди. Под плащом поблёскивало что-то серебристое, похожее на защитный металлический панцирь.
        — Вот ты и пришёл,  — сказал человек.  — Я ждал тебя.
        У него был сильный звучный голос с лёгкой, едва уловимой хрипотцой. Этот голос проникал в самые глубины души, задевая какие-то тайные струны, обычно скрытые от посторонних, но совсем незащищённые. Брэдли понял, что теперь даже если и захочет уйти отсюда, не сделает этого. Но не из-за страха, из-за какого-то другого чувства. А ведь бояться, наверное, стоило бы… Он понял  — может, сам, а может  — с помощью Лотос или Фаара, что существо в кресле  — не человек.
        Он смотрел в его лицо  — красивое, но по человеческим мерками как бы не совсем правильное, в глаза, цвет которых не определить словами. В глаза с тремя зрачками вместо одного. Ни злобы, ни ненависти в этих глазах Фолио не видел. Поэтому и страха не чувствовал.
        — Кажется, я знаю, кто ты,  — неожиданно для самого себя произнёс Брэдли.
        На изогнутых плавной линией губах незнакомца появилась улыбка, обнажившая ровные белые зубы. Улыбался он немного самодовольно, или даже презрительно.
        — Конечно, знаешь. Потому что я позволил тебе знать.
        Брэдли, пытаясь уложить в своей голове неведомо откуда появившиеся сведения, невольно улыбнулся ему в ответ.
        Перед ним сидел тот, кого можно было назвать воплощённой Конфигурацией  — её творец. И он действительно гораздо больше походил на человека, чем на гио.
        Вместе с Фолио это осознала и Лотос. Но отреагировала совершенно иначе. Хелла ощутила настоящий ужас, потому что глубже смогла понять сущность творца Конфигурации и безграничность силы, которой он обладал. Воздействие этой огромной, подавляющей мощи она чувствовала уже давно. Но теперь ей стало очевидно то, о чём она не подозревала прежде. Сила, способная подчинить бытие вселенной, попала в руки существу, слишком похожему на обиженного ребёнка. И как можно повлиять на такого противника, что предпринять?..
        Усилием воли Хелла заставила себя не впадать в окончательное и бесповоротное отчаяние. Майкл… надо подумать о нём. Надо как-то ему сказать…
        Глядя точно перед собой, не поворачивая лица к Мэйнлоу, Лотос бесцветным голосом произнесла:
        — Профессор, Брэдли встретился с Конфигурацией… То есть с тем, кто её сотворил.
        Не обратив внимания на то, что от удивления Майкл не смог вымолвить ни звука, только беззвучно открыл и закрыл рот, она мысленно обратилась к Фолио:
        — Брэд! Тебе нужна помощь? Пожалуйста, скажи мне!
        Лотос надеялась, что призыв разрушит странное оцепенение, охватившее её и Мэйнлоу, разобьёт невидимые оковы, и можно будет поспешить в «Розу Тюдоров». Но Фолио ответил:
        — Нет, не беспокойся.
        И Лотос с Мэйнлоу остались в центре.
        Представитель Фаар, стараясь игнорировать факт своего ареста, направил своему собеседнику вопросительный инфопоток. И получил подтверждение: «Да, он действительно создатель Конфигурации».
        По-прежнему стоя на пороге гостиной, Брэдли продолжал слушать завораживающий голос Творца.
        — Я позволил тебе знать больше, чем кому бы то ни было. Кто я, и как меня найти.
        — Не понимаю…  — внезапно охрипшим голосом произнёс Фолио.
        — А по-моему, очень даже понимаешь.
        — Так это ловушка?
        — А ты думал, ваши жалкие усилия в самом деле помогли бы меня обнаружить? Вам удалось это сделать только потому, что это было нужно мне.
        Теперь Брэдли позвал бы на выручку Лотос, Майкла, Фаара, кого угодно, но незнакомец покачал головой:
        — Лучше не пытайся.
        С окружающим пространством начало твориться что-то странное. Оно как будто растворялось, или меняло структуру, или перестраивалось, или… Брэдли не мог подобрать происходящему правильного описания. Не двигаясь с места, он явственно почувствовал, что перемещается. Падает… взлетает… нет, всё это не то, не подходит ни одно слово, ни одно определение. Точно он понял одно: ощущение  — не из приятных. Голова закружилось, внутри всё похолодело… Но длилось это совсем недолго. Когда комната гостиничного номера превратилась в туманный мираж на фоне какого-то пустого просторного зала, головокружение прекратилось. А когда гостиная исчезла вовсе, прошёл и холод.
        Посреди зала, уронив руки вдоль тела и низко опустив голову, стоял Творец. Фолио разглядел, что под его расстёгнутым плащом  — не металлический панцирь, а одежда из какого-то серебристого материала. Пробегающие по ней световые блики создавали неправдоподобное впечатление текучести.
        Зал был круглой формы, с одним-единственным, но большим окном. За стеклом виднелась песчаные дюны, похожие на волны застывшего океана, и тёмная полоса дороги, казавшаяся на удивление прямой и ровной  — как будто какой-то исполин прочертил её, приложив к песку гигантскую линейку.
        В серовато-жёлтом небе над пустыней сияло чёрное солнце. Никогда прежде Брэдли не задумывался о том, может ли свет быть чёрным. Но сейчас видел его.
        — Где мы?  — этот вопрос Фолио задал ровно, без интонаций. Ни страха, ни удивления.
        — У горизонта событий. Если хочешь, называй это место так. Хотя я могу сказать и иначе: у меня дома.
        — Брэдли! Скажи, что мы должны идти к тебе! Прошу тебя, скажи!  — не унимался в голове Фолио голос Хеллы. Выходит, мысленной связи между людьми действительно не могут помешать никакие расстояния… В другой ситуации у Майкла был бы повод порадоваться подтверждению этой теории.
        Но, может быть, из-за сильного беспокойства Лотос, или по какой-то ещё причине связь не настолько крепка, чтобы Хелла смогла полностью осознать смысл случившегося.
        — Поздно, Лоти.
        — Что? Я не понимаю тебя…
        — Вы не найдёте нас. Мы больше не в «Розе Тюдоров». И, кажется, вообще не на Земле.
        То же самое Брэдли сообщил и Фаару. Если бы не «посредничество» Лотос, контакт с представителем, наверное, не был бы возможен, ведь общаться с помощью мыслезнаков на слишком большом расстоянии нельзя. Но благодаря телепатической поддержке Хеллы Фолио по-прежнему мог «слышать» Фаара, а тот  — его.
        — Брэд, что нам делать? Как тебя спасти?..  — спрашивала Лотос.
        Явственно ощущая её испуг и растерянность, Брэдли, как мог, постарался её утешить:
        — Ну же, будь сильной. Ты всегда была сильнее меня, так что же теперь?.. Нет, не возражай, это правда. Ты знаешь. И ради нашей дружбы  — не говори ничего Майклу. Хотя бы пока.
        — Но Брэдли…
        — Пожалуйста.
        — Ладно. Хорошо.
        Взять себя в руки стоило огромных усилий. И всё-таки, когда Мэйнлоу задал очередной нетерпеливый вопрос, Лотос ответила:
        — Они… разговаривают, профессор.
        И это даже не было ложью.
        — Знаешь, мне не важно, как это произошло на самом деле,  — пожав плечами, сказал Брэдли.  — Какая разница  — ты это подстроил, или мы смогли тебя отыскать… Главное, мы с тобой встретились, мы здесь. Этого не должно было быть, правда? Что-то пошло не так… Думаю, Конфигурация разрушается.
        — Ты глуп. Конфигурацию нельзя разрушить. По крайней мере, тебе и тебе подобным это не под силу,  — насмешливо бросил Творец.  — Она неуничтожима. Для тебя и для всех, кого ты знаешь, это единственная существующая реальность. Твоя жизнь, жизнь всех людей и гио  — всего лишь воплощение Конфигурации. Вы  — сон, который снится мне. А сновидения не могут уничтожить сновидящего. Да, то, что мы здесь  — следствие одной досадной ошибки… Очень маленькой ошибки. Она сделала возможным существование безумца Иноо и его не менее безумных последователей, людей-«экстрасенсов», вора Апту, а теперь вот ещё и твоё. Но самое время всё исправить и расставить по своим местам.
        — Шёл бы ты к чёрту со своими расстановками.  — Произнося это, Фолио чувствовал скорее усталость, чем злость.
        — Осторожнее,  — нахмурился Творец.  — Не забывай, что говоришь с богом.
        — Ты не бог. Ты такой же смертный, как я. Я ведь знаю, как ты поддерживаешь свою бесконечную жизнь. С помощью клонированных тел.
        — Ладно. Если в твоём понимании божественность невозможна без настоящего бессмертия  — я согласен на роль полубога. Так уж и быть.  — В интонации Творца снова появилась ирония. Наверное, так он пытался вернуть себе душевное равновесие, нарушенное не слишком вежливым словесным выпадом человека.
        — Мне всё равно, кем ты себя считаешь.
        — Похоже, ты не склонен верить словам. Что ж, твоё право. Но своим глазам ты не сможешь не поверить. И своим мыслям…
        В пространстве опять стали происходить изменения. Не такие значительные, как в тот момент, когда Брэдли и Творец покинули Землю, но всё же заметные. Зал сделался просторнее, потолок  — в несколько раз выше, чем был до этого. Окно исчезло, и всё вокруг погрузилось в полумрак.
        — Ты должен быть мне благодарен, человек.  — Голос Творца прозвучал как бы с нескольких сторон одновременно.  — Ты единственный, кто увидит сердце существующего мира… Или мозг  — как тебе больше нравится.
        Брэдли покачал головой, даже не давая себе труда произнести, что все эти уловки на него не действуют. Но теперь Творец мог позволить себе проигнорировать скептицизм своего гостя. Потому что, в отличие от Фолио, знал, что это только начало.
        Послышались громкие, ритмичные звуки. Назвать их музыкой было нельзя. Для этого им не хватало ни мелодичности, ни ясности, ни гармонии. По стенам зала слева направо побежали яркие цветные пятна. Сначала их мельтешение было беспорядочным, потом пятна стали собираться группами по несколько и складываться в геометрически правильные орнаменты. Затем словно бы приобрели объём. Всё это напоминало какой-то стереоскопический калейдоскоп.
        Но вот вместо узоров появилось что-то другое. Брэдли даже не сразу понял, что это огромные человекоподобные фигуры, каждая с тысячью рук, тысячью лиц и тысячью глаз. Странные создания все как одно в унисон двигались в круговом танце, за первым их рядом виднелся второй и третий. Кожа некоторых была золотой, других  — ярко-зелёной, третьих  — оранжевой. Их одежды пестрели всеми возможными цветами и оттенками, украшения на руках и ногах переливались режущими глаз огнями. На прекрасных и в то же время хищных лицах сверкали раскосые алые глаза. Взгляды этих глаз, ядовитые цвета и монотонный звук оказывали гипнотизирующее влияние. Брэдли потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы от него освободиться.
        Зато когда это удалось, следующие зрелища  — диковинные звери, похожие одновременно на грифонов, драконов, сфинксов и всех прочих чудовищ, придуманных людьми, непонятного назначения машины, фантастические пейзажи  — представились ему не более впечатляющими, чем картинки, нарисованные на страницах какой-нибудь книги, или пробегающие по экрану.
        — Я не вижу во всём этом никакого смысла,  — сказал Брэдли, не поворачиваясь к Творцу, который стоял за его спиной.
        — Вот и правильно,  — неожиданно согласился тот.  — То, что воспринимают твои глаза, всего лишь внешняя сторона, оболочка, обёртка  — называй, как хочешь. Ничего этого могло бы и не быть, просто мне так захотелось… Но суть ведь не в оболочке. Ты же понимаешь, Конфигурация  — не набор разноцветных узоров. Это закон. Закон жизни. Или, лучше сказать, порядок жизни. Отсюда я могу этим порядком управлять.
        Брэдли проследил за направлением, в котором указал Творец, и только сейчас увидел посреди зала стол на высокой ножке. Подойдя ближе, он разглядел в центре столешницы маленькое кольцевидное углубление. Так вот что за кольцо Творец носит на безымянном пальце правой руки… Фолио заметил его ещё прежде, но не придал особого значения. Выходит, зря.
        — Теперь ты наконец-то поймёшь всё до конца, Брэдли Фолио. И, может быть, перестанешь считать меня безжалостным диктатором, который из глупого тщеславия пользуется своей неограниченной властью.
        До этого мгновения Брэдли уже знал о Конфигурации многое, но не всё. И то, что стало известно ему теперь, его по-настоящему поразило.
        — Неужели во вселенной сейчас действительно нет ни единой обитаемой планеты, кроме Земли и Гиоа? Неужели по твоему замыслу так должно быть всегда  — только Гиоа и очередной донорский мир, который гио создают, чтобы выжить? Я считал, ты не допускаешь нашей встречи с другими народами. Но всего две разумные расы в целой вселенной, одна из которых вечно страдает от неизлечимой болезни, и ни одной новой, развившейся самостоятельно  — это же нищенство жизни! Убогие рамки, в которые ты загнал весь мир…
        — Ты так ничего и не уяснил. Значит, тебе придётся просто поверить мне. Если дать разумной жизни свободу, позволить существовать без всякого контроля, всё закончится вот этим.
        Брэдли не мог определить, использует ли Творец для беззвучного «диалога» телепатию, мыслезнаки или какой-то иной способ ментального общения. Так или иначе, сознание Фолио наполнилось видениями, появившиеся не в нём самом, а вовне. В другом сознании.
        Десятки, сотни огромных космических кораблей. Выстрелы из орудий невероятной мощности, способных уничтожать целые планеты. Гибнущие города и страны. Разрушение и смерть повсюду. Подстреленный корабль взрывается, и его обломки падают в болото. Знакомые городские улицы превращаются в руины, в пыль…
        — Да,  — кивнул Брэдли, как будто отвечая на никем не заданный вопрос.  — Я уже это видел.
        — Ты не мог видеть этого.
        — Видел. Но не знал, что это ты был там…
        Лотос и Фаар вместе с Брэдли потрясённо наблюдали за событиями давнего прошлого вселенной. Их «голоса» почти не были слышны, Фолио лишь едва уловимо ощущал присутствие своих друзей.
        — И ещё видел другое,  — продолжал он.  — Планету… Планету Нигде!  — ещё секунду назад он не знал этого названия, теперь оно появилось в мыслях само собой.  — Послушай, отдавая тебе свои знания, нигдеанцы ожидали, что ты распорядишься ими иначе. Ты ведь и сам это понимаешь, правда, Свеф?
        — Не называй меня так!  — воскликнул Творец.
        — Разве это не твоё имя?
        — Нет,  — уже спокойнее отозвался он.  — Это… имя одной планеты. Которой давно не существует. Всё это просто смешно… Меньше всего я нуждаюсь в твоём сочувствии, человек. Поэтому заканчивай умничать. Ты ничего не знаешь, ничего. Они доверили мне жизнь, и я защищаю жизнь. И гио, и вы, люди  — неблагодарные создания. Ради вас я пошёл на жертву… Да, не смотри на меня таким осуждающим взглядом, это действительно жертва! Думаешь, мне нужно это ненастоящее бессмертие? И  — любое бессмертие? Эта власть? Хочешь, верь, хочешь, нет, но если бы у меня был выбор, я легко бы от всего этого отказался. Променял бы на спасение того, что когда-то было мне дорого… Но это невозможно. Единственное, что я мог сделать  — создать новую реальность взамен той, которая сама себя уничтожила. И ты  — часть этой реальности. Но тебе и в голову не приходит поблагодарить меня!
        — Я должен благодарить тебя за то, что ты решил вместо нас, как мы должны жить? Отнял возможность выбирать, и дал взамен одно  — свою волю?
        — Думай, что хочешь. Если твой жалкий разум не способен отличить благо от тирании, пусть я буду тираном. Говоришь, я навязал вам свою волю? Да, такова моя воля! И границ моему могуществу нет!
        На мгновение зал погрузился в темноту, потом вернулся полумрак, как вначале, когда они только пришли сюда. Химерический хоровод исчез.
        Быстрыми шагами Творец направился прочь от Брэдли и, когда оказался возле стены, не остановился, а пошёл дальше по вертикальной поверхности с такой же лёгкостью, с какой передвигался по полу. Даже его одежда закону тяготения не подчинилась. Полы плаща свисали не вниз, а к стене, словно там находился центр притяжения. От этого зрелища у Брэдли слегка закружилась голова. Но это было ещё не самое худшее. В следующую секунду воздух в зале стал пламенем. Оранжевые и алые огненные языки рвались к потолку, огонь закручивался в ревущие вихри…
        Оказавшись посреди внезапного пожара, Фолио испытал инстинктивный ужас, хотя рассудок говорил, что бояться нечего. Огонь не обжигал. Не без труда Брэдли восстановил замершее в груди дыхание  — и ничего не произошло. Он вдыхал пламя, точно это был самый обыкновенный кислород.
        Но вот вместо огня явилась тьма, и Фолио понял, что расстояние в один шаг ему будет преодолеть так же трудно, как путь длиной в тысячу километров. По прихоти Творца пространство разыгрывало злые шутки. Потом пол зала превратился в воду  — и на её поверхности можно было стоять, несмотря на то, что это как будто была самая настоящая вода, в чём Брэдли убедился, погрузив в неё руку. Достать до дна «водоёма» он не смог. Когда исчезла вода, вместе с ней исчезло и всё остальное. Образовался вакуум, ничем не заполненная пустота  — и природе пришлось стерпеть её существование. Пятиугольные квадраты, окружности, у которых есть начало, пересекающиеся параллельные прямые  — всё это стало возможно и зримо.
        — …границ моему могуществу нет… нет…  — многократное эхо повторяло слова Творца, усиливало  — заставить себя не слушать их не получалось.
        «Да!  — хотелось крикнуть Брэдли.  — Я верю тебе, я верю в тебя, только прекрати всё это!» Но вместо того он произнёс:
        — Это просто фокусы.
        — И пора бы тебе перестать растрачивать на них свои силы,  — беззвучно «сказал» чей-то голос. Брэдли оглянулся, чтобы понять, кому этот голос принадлежит. Поэтому и не увидел, как Творец, вздрогнув, потерял равновесие  — если так можно сказать о человеке, стоящем на стене. Снова попав под действие привычной, притягивающей строго вниз гравитации, он упал. Но, не долетев до пола не больше метра, замер в воздухе. Впечатление было такое, что он лежит навзничь на чём-то невидимом.
        Фолио не сразу смог как следует разглядеть говорившего. Это существо казалась почти прозрачным  — дух, облачённый в мерцающий туман.
        Таинственный гость приблизился к лежащему Творцу.
        — Ты!..  — бессильно выдохнул тот, узнав пришедшего.  — Не надейся, я всё равно от своего не отступлюсь!  — шевелились только губы Творца, и даже эти незначительные движения явно дались ему с большим трудом. В остальном же его тело было неподвижно, застыло в падении.  — Сейчас же прекрати меня держать!
        Творец мягко опустился на пол и тут же вскочил на ноги.
        — Что бы ты мне ни говорил, слушать тебя я не собираюсь! Пора со всем этим заканчивать.
        Внезапно Брэдли ощутил сильную головную боль. Ещё секунду назад она не беспокоила его вовсе, а теперь в виски словно вонзились острые осколки. В глазах потемнело, стало трудно дышать.
        — Отпусти его,  — мягко, но властно сказал нигдеанец.
        — Он ведь сам не хотел умирать на больничной койке, так пусть хотя бы за это будет благодарен!  — издевательски рассмеялся Творец.
        Сжимая ладонями виски, Брэдли чувствовал, как пол начинает уплывать у него из-под ног. К этому «фокусу» Творец никакого отношения не имел. Иллюзию создало собственное сознание Фолио, которое стремилось угаснуть, не желая сопротивляться боли.
        Мыслезнаковый контакт с Фааром начала ослабевать. Инфопотоки истончались и выходили из-под контроля. Брэдли «увидел» то, что в этот момент времени происходило с представителем, и понял, что по какой-то причине тот не хотел бы ему этого показывать. Но Фаар тоже потерял возможность управлять их ментальной связью.
        В приёмную вошёл советник Иао, а следом за ним  — несколько «серых пиджаков», которые тут же полукольцом обступили Фаара.
        — Господин представитель,  — мыслезнаками «сказал» советник,  — я уполномочен сообщить, что решением большинства участников собрания Винаи вам предъявлено обвинение. Собранию стало известно о заговоре, в котором замешаны вы и группа людей: Брэдли Фолио, Лотеция Хелла и Майкл Мэйнлоу. С целью не допустить энергообмена между гио и людьми, вы открыли человеку секретную информацию, и этим поставили под угрозу выживание нашей расы.
        — Никакого заговора нет, господин советник. Это беспочвенная клевета…
        — Попытки исказить правду бессмысленны. Некая Анастейша Нови лично слышала, как в исследовательском центре Майкла Мэйнлоу обсуждались подробности этого заговора.
        — Это возмутительная ложь…  — Фаар пытался протестовать, но слабо. Знание о том, что люди и гио бессильны против Творца, лишило его душевных сил.
        — Кроме того, там незаконно изучаются мыслезнаки, о чём вам было известно,  — продолжал Иао.  — Чтобы установить, имело ли место наряду со словесным и мыслезнаковое разглашение сведений, в ближайшее время в архивах инфополя будет проведена проверка входящих потоков. Я уже направил запрос господину Аолу.
        — У вас нет никак оснований…
        — Кстати, об основаниях. Думаете, я не в курсе, кто затеял ещё один заговор? Кто восемь тысяч лет назад отправился на Землю, начитавшись безумных сочинений глупца Иноо? Личности двоих участников этой экспедиции выяснены. Одним был некогда известный музыкант Киэн, а вторым вы, господин представитель.
        Иао сделал паузу, но Фаар промолчал. Советник снова заговорил:
        — Благодаря вашей подрывной деятельности Собрание приняло решение, что дальше энергетический обмен откладывать нельзя. Он состоится в самое ближайшее время.
        — Это может закончиться катастрофой!  — в волнении Фаар протянул к Иао руки.  — Люди ещё не готовы воспринимать нас так, как требуется для успешной ассимиляции…
        — Это вы так думаете. Надеюсь, глава Собрания доходчиво объяснит руководителям всех человеческих государств, какое благо принесёт людям всеобщее проявление искренней дружбы по отношению к гио. Вы ведь знаете, в последнее время массовые акции в нашу поддержку участились. Это хороший знак. Если человеческие лидеры одновременно выступят за единение двух народов, преобладание положительной реакции гарантировано. Одним словом, приманка заброшена, осталось подождать совсем немного.
        Последнее, что смог разглядеть Брэдли  — лицо Фаара с широко раскрытыми глазами, полными изумления и отчаяния. Но представитель поддерживал связь с Фолио на долю секунду дольше, чем тот  — с ним. Перед тем, как она прервалась окончательно, Фаар увидел, что в мрачном круглом зале за сотни световых лет от Земли находятся не только Творец и Брэдли.
        — Нирмаэ…  — «прошептал» Фаар. В следующее мгновение инфопоток, который он попытался направить Фолио, рассеялся бесследно.
        Преодолевая медленно растекающуюся по телу слабость, Брэдли сосредоточил всю свою волю на том, чтобы сообщить Лотос об опасности, которая грозит им с Майклом. Ведь гио, узнав о «незаконной» работе в «Поиске», наверняка этого просто так не оставят. Лотос, Мэйнлоу и остальные должны как можно быстрее покинуть центр… Но ниточка, до сих пор соединявшая его с Хеллой, тоже оборвалась.
        — Не выйдет, Брэдли,  — усмехнулся Творец.
        «Нет, Нет!»  — мысленно закричала Лотос, сопротивляясь отталкивающей её прочь силе. Но  — тщетно. Чувство безнадёжности почти полностью завладело её разумом. Но вдруг она поняла, что борется не одна. Ей помогал человек, обладающий такими же способностями, как она сама, только более мощными. Конечно, это он… Значит, есть ещё надежда.
        Но даже вместе они не смогли полностью восстановить связь с Фолио. Начиная с этого момента Лотос лишь смутно улавливала отголоски его ощущений. Но и этого хватило, чтобы понять: Брэдли теряется, уходит…
        Истратив на борьбу все силы, об угрозе, нависшей над ней самой, Майклом и всем «Поиском», Лотос не заподозрила.

* * *

        В сэнсолёте, который в это время летел над Индийским океаном, Рита и Томми старались поудобнее усадить Чёрного Будду. Обоим уже было ясно, что с какой бы целью их друг ни стремился в Уиллоугард, попасть туда вовремя у него не получилось. И часа пути не прошло, как с ним начало твориться неладное. И Томми, и Рита за годы близкого знакомства с экстрасенсом чего только не насмотрелись, но такое видели впервые.
        О контролируемом изменении состояния сознания не было и речи. То, что происходило с Чёрным Буддой, иначе как приступами назвать было нельзя. С его губ срывались то крики, то проклятия. Он метался, как в лихорадке, Рита и Томми боялись, что он случайно причинит себе какой-то вред. Потом, когда он вдруг на долгие минуты затихал и полулежал в кресле совершенно без движения, их волнение становилось ещё сильнее.
        — Как думаешь, что на него так действует?  — спросил Томми, бумажной салфеткой промокая лицо Чёрного Будды.
        — Не знаю, Том. Но мне страшно…
        Томми мог бы сказать «и мне тоже», но промолчал. Что это изменит?
        Ни от него, ни от Риты сейчас не зависит почти ничего. Зависит ли что-нибудь от человека, заботе о котором они оба посвятили свою жизнь, можно только надеяться. Всё, что в их силах  — это быть рядом с ним несмотря ни на что, помогать, чем получится, вытирать с его лба пот, а со щёк  — слёзы, которые, не останавливаясь, текут и текут из его глаз.

* * *

        — Отпусти его, Ирлн,  — повторил нигдеанец.
        — Нет. Не смей становиться у меня на пути! Ты хотел помешать мне во время третьего кольца Конфигурации, и вот теперь тоже… Но ты не имеешь на это права! Это моя реальность, никто, кроме меня, не может распоряжаться здесь!
        — Вот именно,  — согласился Лонолон.  — Я и не думал этого делать.
        — Ты вызвал ошибку Конфигурации! Ты пришёл к этому гио, Иноо, и всё ему рассказал. Ты, или кто-то ещё из нигдеанцев дал людям больше возможностей, чем им положено иметь!
        — Ты прав насчёт Иноо и людей, Свеф. Ты прав во всём, кроме одного. Ошибку в Конфигурации вызвал не я. На самом деле тебе известно, откуда взялась эта ошибка. Но ты не хочешь признаться себе в этом.
        В упор глядя на нигдеанца, Творец молчал. А потом отвёл взгляд в сторону. На его лице отразилось смятение, почти испуг.
        — Напрасно ты назвал поступок этих двоих людей и гио «жалкими усилиями», которые не помогли бы им тебя обнаружить. Напрасно считал, что заманил их в ловушку.
        — На самом деле в ловушку заманил меня ты…  — почти угрожающе сказал Творец.
        — Нет,  — покачал головой Лонолон.  — Это не ловушка, Свеф. Моей воли здесь нет…
        — Нет, говоришь? А чья же тогда есть?
        — Скажи это сам,  — попросил нигдеанец. Но Творец не произнёс ни слова.
        — Хорошо, придётся мне. Твоя, Свеф. Я пришёл к Иноо и к людям из-за того, что ты позволил мне сделать это. Ведь реальность Конфигурации действительно принадлежит тебе. И ты с самого начала знал, что она не совсем правильная. Понимал, что надо освободить жизнь, найти другой путь прекращения войн. И в глубине души желал этого. Вот почему ты не сделал своих созданий ущербными существами, не способными развивать собственный ум подобно представителям разумных рас, появлявшихся «естественно». Несколько неверно говорить, что больше возможностей людям дал я. Я только указал направление…
        — Это всё ложь! Ошибка произошла случайно. Я просто ненадолго потерял бдительность. И уже всё исправил.
        Брэдли и сам не понял, как оказался возле одной из стен зала. Он добрёл сюда, точно во сне, и теперь шарил по стене руками, словно пытаясь отыскать какую-то опору, за которую можно ухватиться. Но стена была ровной и гладкой. Оставалось только привалиться к ней спиной и медленно сползти на пол, потому что сил держаться на ногах больше не было.
        — Отпусти его.
        Творец упрямо мотнул головой.
        — Ты говоришь всё это… Но тебя вообще не должно здесь быть!  — Эти слова  — не мысленные, а обычные, произнесённые вслух  — вырвались из его груди почти со стоном.  — Ты ушёл, ушёл навсегда.
        — Я никогда не уходил. Просто ты не хотел в это поверить.
        Творец снова покачал головой, но уже не так уверенно.
        — Какая разница, верю я или нет?
        — Есть разница.
        Сказав это, Лонолон вытянул вперёд руку ладонью вверх.
        Брэдли почувствовал, как ему делается легче. Слабость осталась, вряд ли он смог бы без посторонней помощи подняться и ступить хотя бы шаг. Но боль, стальными обручами стискивавшая голову, ушла.
        — Ну же, Свеф,  — не отводя руки, тихо произнёс нигдеанец.
        Медленным, неуверенным движением Творец снял своё чёрное кольцо и положил на ладонь Лонолона. Нигдеанец на него даже не взглянул, сжал пальцы и опустил руку.
        — Если Конфигурация исчезнет, гио всё равно будут жить так, как привыкли,  — прошептал Творец.  — Не я, а они сами заставят себя создавать новые разумные расы и отбирать у них энергию. Вечное угасание стало для них единственной возможной формой бытия.
        — Может, кольцо повторится ещё один раз, или несколько. Но рано или поздно всё изменится. Они всё изменят, вот увидишь.
        — Гио и другие?..
        — Да. Гио и другие. Вместе.
        Свободной рукой Лонолон едва ощутимо коснулся щеки Творца.
        — Ты устал.  — На губах нигдеанца появилась улыбка.  — Тяжело бороться с непостоянством мира. Нам с тобой пора идти…
        — Куда?
        — Туда, где нет ни цельности, ни разделённости, ни их отсутствия, никаких границ.
        — Но…
        — Теперь ты сможешь. Без иллюзий, по-настоящему.
        И они пошли. Возле сидящего на полу Брэдли Лонолон остановился и, склонившись над ним, взял его бессильную руку в свои. На мгновение ладони человека и нигдеанца соприкоснулись.
        — Ты мог бы сделать это и без нас…  — сказал Фолио, глядя в глаза, лучащиеся тёплым мягким светом.  — Без людей и без гио. Мог бы остановить его… Вы могли бы не…
        — Да,  — согласился нигдеанец.  — Но зачем?
        На своём прежнем месте появилось окно от пола до потолка. Но, наверное, теперь стекла в нём не было, потому что Лонолон и Творец беспрепятственно вышли через него на улицу. Фолио видел, как они ступили на дорогу и двинулись мимо песчаных дюн, по пустыне, освещённой чёрным солнцем.
        Снова вернулась боль, но в этом уже не был виноват ни Творец, ни кто другой. Брэдли крепче стиснул кулак, в котором было зажато кольцо. Должен ли он сейчас о чём-то думать? И если да, то о чём?
        Ему представилось вдруг, что на стенах зала возобновился калейдоскопический танец диковинных существ и узоров  — но это оказалось не так. Он увидел что-то совсем другое. Перед ним возникали лица  — не фантастические, не воображаемые,  — обычные лица людей и гио. Перед ним пролетали жизни… Жизни длиной в десятилетия и длиной в тысячелетия. Переполненные энергией и готовые погаснуть, как свеча на ветру. Мелькали эпохи, рождались и гибли планеты… И всё замыкалось в круг. В огромное кольцо, медленно вращающееся по часовой стрелке.
        Кольцо должно разорваться. Брэдли чувствовал: когда это начнёт происходить, высвободиться столько силы, что на какое-то мгновение для того, кто находится в зале Конфигурации, станет возможно почти всё. Но ему не нужно всё. Ему нужно совсем немного этой силы, и немного смелости  — чтобы не отступить.
        Фаар говорил, что с уровня открытого восприятия сознание может перейти на следующий, находящийся вне гиотского информационного поля. Он был прав, но лишь отчасти. Этот уровень не просто за границами инфополя гио  — как сказал нирмаэ, он вообще за всеми границами.
        Глупо бояться, когда до цели остался один-единственный шаг. И он сделал этот шаг, почувствовав, как становится одним с чего-то огромным и неразрушимым. Нет, не становится… На самом деле он принадлежал этой ясной безграничности всегда. Только раньше почти не ощущал этого.
        Круг, вмещающий в себя целую вселенную, превратился в символ энсо, небрежно начерченный прутиком на песчаной дорожке. Сначала он был сплошным, потом разомкнулся и исчез.
        Когда Брэдли раскрыл ладонь, в которую нигдеанец положил кольцо, она оказалась пуста. И оставалась пустой краткий миг  — пока Брэдли Фолио ещё существовал в физическом мире.


        Два спутника, шагающие через пустыню по ровной прямой дороге, ушли уже очень далеко. Ещё немного  — и их фигуры скроются за линией горизонта.
        Солнечные лучи осветили стоящий посреди круглого зала стол и ничем не заполненное кольцевидное углубление на его поверхности. Это были последние лучи, потому что солнце, прежде не двигавшееся с места, наконец-то склонилось к закату и превратилось в полукруг. Цвет его изменился, из чёрного став желтовато-оранжевым.
        Далеко-далеко, в одном из городов планеты Земля, Лотос Хелла, не в силах больше скрывать своих чувств, уронила голову на руки и всхлипнула. Майкл Мэйнлоу нерешительно тронул её за плечо.
        — Лотос, что с вами?
        — Брэдли, профессор… Он сделал это. Но он…

        Эпилог. После

        Медленно, одна за другой, светло-лиловые волны бежали к берегу и с тихим плеском разливались по влажному белому песку. Вокруг крупных зеленовато-бурых прибрежных камней вода, перед тем как отступить обратно в море, закручивалась лёгкими завихрениями. Небо было ясным, погода  — почти безветренной.
        Вид на залив Лионолоа действовал успокаивающе. Но на душе у главы собрания Винаи Иао было тяжело. Так же тяжело, как в тот день, когда дознаватель Таа сообщил ему, кто был третьим участником давнего «земного» заговора.
        Должность главы Собрания Иао получил спустя совсем недолгое время после того, как Земля осталась в прошлом, и очередной этап гиотской истории завершился ещё одним энергетическим обменом. На момент начала земной миссии Ноон был уже очень стар, и ушёл вскоре после её окончания. Большинством голосов члены Собрания признали Иао достойным занять его место. Но не бремя власти, лёгшее на плечи бывшего советника, теперь беспокоило и тревожило его. К власти он стремился всегда, и не боялся неминуемо сопутствующей ей ответственности.
        «Почему ты так поступил, брат?..»  — сформировавшийся в сознании инфопоток был таким чётким, как будто Иао адресовывал его собеседнику. Как будто Лии мог его воспринять…
        Дознаватели шли по следу долго, даже по гиотским меркам. Обрывки инфопотоков многолетней давности, случайные свидетельства… в результате почти полная картина событий наконец была восстановлена. Но это не обрадовало Иао. Скорее, наоборот.
        Больше тысячи лет назад он сам вызвался руководить расследованием заговора, рассчитывая, что успешное раскрытие этого дела поможет ему повысить свой статус. Отчасти эти ожидания оправдались. Относительно многих отчётов о ходе работы Ноон в своё время высказался одобрительно. Но теперь влияние Иао и без каких бы то ни было дополнительных мер возросло настолько, что он достиг всего, чего можно было желать. А обнародовать окончательные результаты расследования просто для того, чтобы польстить собственному тщеславию, не удастся. Они оказались не совсем такими, как бывший советник ожидал.
        На Таа можно положиться. Он достаточно надёжен. Иао ясно дал главному дознавателю понять, что последние добытые им сведения должны остаться только между ними. Значит, так оно и будет. Впрочем, всей правды не знает даже Таа… Да, ему стало известно имя третьего организатора экспедиции на Землю, и то, что он болел наара и вынужден был носить защитный костюм. Но кем был этот таинственный гио, Таа выяснить не смог.
        — Его словно бы вообще не существовало до того, как он связался с музыкантом Киэном, господин Иао,  — сказал дознаватель.  — Ни в одном источнике о нём нет ни малейшей информации. Представляю, сколько усилий было затрачено на то, чтобы её скрыть…
        Иао это тоже представлял. И гораздо лучше, чем Таа.
        «Почему ты так поступил?.. Я не понимаю. Я никогда не мог понять тебя».
        Вспомнилась одна из их последних ссор. Или  — самая последняя…
        Сначала Лии, как обычно, завёл речь о своей свободе  — а точнее, о её отсутствии.
        — Ты можешь позволить мне принимать хотя бы какие-то решения без твоей опеки? Чем я заслужил жизнь в тюрьме, Иао? Тем, что болен? Или тем, что я  — твой брат?  — говорил он, меряя шагами свою спальню.
        Попытки успокоить Лии ничем хорошим не закончились. Все доводы Иао он воспринимал враждебно, и с каждой минутой сердился сильнее и сильнее. Итогом стала очередная истерика.
        — Ты чудовище! Меня всю жизнь окружают одни чудовища! И хуже всего то, что я сам  — один из них… из вас…
        У Иао крики брата вызвали скорее страх, чем злость. Он и сам толком не знал, чего боится  — того, что у Лии начнётся особенно сильный приступ наара, который может оказаться смертельным, или чего-то другого. Может быть, так на него действует неправильность происходящего? Да, именно неправильность  — ведь гио не должны, не могут вести себя так… Наблюдая за хаотичными метаниями, слушая безумные вопли, поневоле внутренне содрогнёшься.
        Сложилось так, что забота о брате легла на плечи Иао почти сразу после появления Лии на свет. Их родитель, Роо, решил завести второго ребёнка в довольно позднем возрасте. Это подорвало его силы. Он ушёл, когда Лии исполнилось всего пять лет. Сейчас ему было семнадцать. Физически он стал взрослым, но в эмоциональном смысле был от этого ещё очень далёк.
        Иногда Иао мысленно упрекал Роо за опрометчивость. Становиться родителем больше одного раза опасно для любого гио. Воспроизведение забирает огромное количество энергии. Как раз поэтому многие предпочитают оставаться бездетными. Пойти на такой шаг, когда позади осталось две трети жизни  — верный залог того, что прожить отпущенное природой время до конца не удастся. И того, что ребёнок родится больным…
        Именно об этом Иао всё время хотелось сказать брату. Нет, он не так уж стремился обвинить родителя. Но желал оправдаться сам. Напомнить Лии, что не он причина его бед.
        Конечно, это глупо. Оправдываться Иао было не в чем. Он всегда делал для брата всё, что было в его силах. Жизнь Лии была комфортной и безопасной, что так важно для больного. Ему не приходилось ни о чём беспокоиться  — если возникали какие-то проблемы, их решением занимался старший брат. За его здоровьем постоянно следили лучшие врачи, из тех, которые хорошо усвоили, что такое профессиональный долг и никогда не разгласят тайн своих пациентов. Его образованием занимались такие же надёжные наставники.
        В развлечениях Лии недостатка тоже не знал. В детстве ему стоило только высказать своё пожелание  — и в доме тут же появлялся новый «мир фантазии» или целый зал для подвижных игр. С возрастом, само собой, интересы Лии изменились. Его стала занимать наука. И теперь уже он требовал себе информационные системы, исследовательские станции и даже узкоспециализированные устройства, которыми оборудуют научные лаборатории. Иао понимал, что, ни в чём не отказывая брату, он провоцирует его на новые капризы. Но всё равно выполнял каждую очередную просьбу. И дело тут было не только в родственных чувствах. Несмотря ни на какие доводы разума, Иао постоянно ощущал свою вину перед братом. И всё из-за того, что не позволял ему свободно выходить в город и видеться с посторонними. О путешествиях и каких-то других серьёзных самостоятельных шагах речи тем более быть не могло. Именно так: Лии мог получить всё, что желал  — кроме свободы.
        Это была вынужденная мера, отчасти продиктованная беспокойством о здоровье Лии. Но лишь отчасти.
        — Ты боишься, что кто-нибудь из твоего круга узнает обо мне,  — часто повторял Лии, и на его губах при этом появлялась недобрая усмешка.  — Однажды, когда такая жизнь мне окончательно надоест, я выйду представиться гостям, которых ты иногда собираешь в доме.
        Иао не верил, что брат приведёт свои угрозы в исполнение. И всё равно не мог спокойно их выслушивать. Страшно представить, во что превратится его безупречная репутация, если вдруг станет известно, что у него есть родственник, больной наара.
        — Ты же знаешь, Лии, из-за чего мне приходится так поступать,  — из раза в раз повторял Иао.
        — О да, знаю! Из-за великой и бескорыстной заботы обо мне!  — издевательски смеялся Лии. А потом, если бывал в этот момент особенно зол, тихо добавлял:  — А ещё я знаю, чего ты боишься даже больше, чем огласки. Больше всего на свете. Стать таким же, как я…
        Отрицательное рассеивание энергии не всегда проявлялось как врождённая болезнь. Существовала и приобретённая форма наара. Насчёт причин её появления учёные продолжали спорить тысячелетиями, не приходя ни к какому общему мнению. Нельзя было однозначно утверждать, что опасности заболеть подвергаются только те, кто много и напряжённо работают или какими-либо другими способами быстро растрачивают умственные и физические силы. Случаи наара отмечались и среди гио, ведущих совершенно праздный и спокойный образ жизни. А заодно и среди тех, кто старательно соблюдал все рекомендации учёных, как появление болезни предотвратить. И это лишний раз свидетельствовало: гарантированно уберечь от наара не может ничто.
        Решив заниматься расследованием заговора, Иао и подумать не мог, что в «земном деле» окажется замешан его пропавший брат. Лишь когда в донесениях дознавателей появилось первое имя  — музыканта Киэна  — в душе Иао шевельнулось недоброе предчувствие.
        Вспомнилось, как долго брат упрашивал взять его с собой на тот концерт. И в конце концов Иао уступил. Это был редкий случай, когда Лии представился шанс инкогнито побывать в обществе.
        Они прибыли в Театр к самому началу программы. Один Иао отправился бы раньше, чтобы была возможность поприветствовать перед концертом знакомых и немного поговорить. Но в компании Лии такого нельзя было себе позволить. Личность неизвестного молодого человека неизбежно вызвала бы вопросы. Они прошли в зал, когда все остальные зрители уже расселись по своим местам, и свет потушили. Но даже эти предосторожности не означали, что избежать нежелательного интереса удастся полностью.
        К счастью, в завершении концерта Киэн позволил себе поступок, который занял всеобщее внимание. Если в начале кто-то и заметил спутника Иао, позже это забылось. А удалились из зала братья в числе первых.
        Но лишь поначалу Иао решил, что выходка Киэна  — благоприятное совпадение. После концерта Лии стал слишком уж восторженно отзываться о его музыке. Это отдавало чрезмерностью. А, как выяснилось впоследствии, восхищение у него вызвала не только музыка, но и непростительная дерзость старого музыканта. Конечно, у Лии хватило выдержки не высказываться в защиту Иноо напрямую. Но, кажется, именно вскоре после концерта он впервые назвал гио «чудовищами, пожирающими чужую энергию».
        «Да, я не понимал тебя, брат. Может, потому, что не пытался?..»
        Когда Лии исчез, обманув и интеллектуальные контролирующие системы, и домашних помощников, в обязанности которых, помимо всего прочего, входило присматривать за ним, Иао приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы разыскать брата. Но те редкие знакомые, которые о существовании Лии были осведомлены, о его судьбе ничего не знали. В гостиницах похожий молодой человек не появлялся, и за пределы города не выезжал. Один за другим Иао перебирал и отсеивал разные варианты развития событий. И только самый очевидный  — связанный с музыкантом Киэном  — не пришёл ему в голову. Несколько лет он знал о брате лишь то, что он жив. А потом  — что он ушёл, и больше им не суждено увидеться.
        А Лии, значит, всё это время  — со дня бегства до момента гибели  — был занят безумной авантюрой, попыткой развить идеи шиохао Иноо. Но его усилия оказались почти тщетны… Или не «почти», а «совсем». Он, Иао, позаботился о том, чтобы свести все старания брата на нет.
        «Я не пытался понять тебя никогда. Но теперь…»
        Лиловое море, светлое небо и белый песок начали меркнуть перед глазами Иао, а через мгновение растаяли окончательно. Пейзаж был всего лишь правдоподобной иллюзией, отображённой на одном из экранов-полей корабля «Буовиинаа».
        Хватит заниматься самообманом. Настоящий Лионолоа очень далеко отсюда.
        Хватит… Пора взглянуть правде в глаза.
        Иао поднялся с кресла и походил туда-сюда по комнате, одному из помещений в его личных корабельных покоях, предназначенных для отдыха. А через минуту снова остановился напротив экрана.
        — Зеркало,  — отдал он команду. Экран приобрёл вид зеркальной поверхности, в которой отразилась худая фигура бывшего советника, почти полностью скрытая тяжёлыми складками церемониального гиотского плаща.
        Иао смотрел на собственное отражение, словно не узнавая себя. Он ли это?.. А может, какой-нибудь человек  — из тех, что отдали свои жизни для того, чтобы продлилась его жизнь? Или все эти люди сразу  — десятки, сотни людей…
        Кажется, теперь Иао на собственном опыте понял, что значит быть чудовищем, существующим за счёт чужой энергии. Чудовищем с тысячей чужих лиц, с тысячей чужих жизней.
        Какое-то время насчёт наара можно не беспокоиться. После очередного энергетического обмена количество случаев заболевания резко идёт на спад. Свежая порция энергии в достаточной степени подпитывает одряхлевшую расу, поддерживает здоровье её представителей.
        Лии был прав, говоря, что больше всего на свете Иао боится стать таким, как он. И этот страх выходил за всякие разумные пределы. Возглавляющий Боо действительно постоянно носил двухслойный церемониальный плащ из одного лишь тщеславия. Но для Иао это был способ скрыть защитный костюм. Под комбинезоном технические детали  — генераторы поля, стабилизаторы и распределители постоянной структуры  — были бы слишком заметны.
        Внезапного приступа наара Иао начал опасаться с тех самых пор, как у его младшего брата подтвердился диагноз отрицательного рассеивания энергии. Что, если во время заседания или официального приёма ему вдруг станет плохо? После такого о дальнейшем развитии карьеры придётся забыть. Дорога во власть для носителей наара закрыта. Болезнь делает гио неуравновешенными и неспособными принимать здравые решения.
        Иао не был уверен, что костюм поможет скрыть от окружающих первые проявления заболевания. Тем более когда капюшон опущен на плечи  — нельзя же всё время кутаться в плащ с головой. Но, может, даст хотя бы какой-то шанс  — несколько секунд, в течение которых получится куда-нибудь выйти, остаться в одиночестве, поднять капюшон и надвинуть на лицо панцирную маску.
        Но сегодня защитного костюма под плащом Иао не было. Только обычная нижняя одежда. Глава Собрания надел церемониальное облачение просто по привычке. Стоило бы выбрать повседневный комбинезон…
        Если бы Лии дожил до энергетического обмена, его здоровье улучшилось бы. Приступы стали бы реже и слабее. Но Лии предпочёл сделать всё от него зависящее для того, чтобы энергетического обмена не допустить…
        Зеркальная поверхность экрана замерцала, на миг стала прозрачной, а потом в поле прямого потока появился Диовии, который находился сейчас в навигационном зале «Буовиинаа». По завершении земной миссии необходимость в должности координатора отпала сама собой. Теперь Диовии выполнял обязанности главного навигатора в новой экспедиции. Её снарядили почти сразу же после того, как состоялся энергетический обмен с людьми. Сейчас раса гио вне опасности, но продолжаться это будет недолго. Нужно подумать о будущих поколениях. Через двести тысяч лет потомки тех, кто живёт сегодня, должны будут подкрепить свои угасающие силы новой порцией энергии. А для этого надо найти следующую планету, население которой отвечает всем требованиям, и направить развитие этого населения в нужное русло.
        И планета была найдена. За свою долгую историю гио отлично отработали систему поиска. Обычно уже заранее на примете имелось несколько миров. Учёным требовалось только провести более доскональные исследования и сделать окончательный выбор.
        — Господин Иао,  — сказал Диовии,  — мы на орбите.
        Диовии не знал, зачем главе Собрания понадобилось лететь к планете. Эта просьба Иао навигатора удивила. Трансляции с планеты можно было смотреть и находясь на Гиоа. К тому же подробные видеоматериалы включены в отчёт поисковой группы. Неужели всё дело в обычном любопытстве?..
        — Спасибо, господин главный навигатор,  — поблагодарил Иао.  — С вашего позволения, я посмотрю видеоряд.
        — Да, конечно.
        …Перед глазами Иао стали пробегать картины  — знакомые и незнакомые одновременно. Сначала он разглядел только бело-голубой шар на фоне тёмной космической пустоты. Потом стали доступны более детальные изображения. Бескрайние леса высоких могучих деревьев, полноводные реки и озёра с прозрачной чистой водой, океанские просторы, которые не покорило пока ни одно судно, пространства степей, почти безраздельно принадлежащие огромным стадам травоядных животных и стаям хищников. Такой  — или очень похожей  — была, наверное, и Земля двести тысяч лет назад. Все планеты-доноры схожи одна с другой…
        Когда в поле прямого потока впервые появились обитатели этого мира, Иао поймал себя на том, что разглядывает их особенно внимательно. Существа тоже во многом напоминали предков людей. Пока они совсем недалеко ушли от животных, и обладали лишь едва пробудившейся возможностью развития разума.
        Пока…
        — Господин Диовии,  — позвал Иао. Человекоподобные существа исчезли, уступив место в прямопоточном поле главному навигатору.
        — Да, господин глава Собрания?
        — Пожалуйста, зайдите ко мне.
        — Вы хотели о чём-то поговорить со мной лично?  — спросил Диовии, несколько минут спустя явившись в комнату отдыха Иао.
        Глава Собрания утвердительно кивнул:
        — Разговор касается экспедиции на планету.
        Диовии выжидательно смотрел на Иао, но тот молчал.
        — Так что насчёт экспедиции, господин глава Собрания?
        — Экспедиции не будет.
        В первое мгновение Диовии показалось, что он неправильно истолковал услышанное.
        — Простите?..
        — Экспедиции не будет,  — повторил Иао.  — Мы не станем вмешиваться в жизнь этой планеты. Не станем оказывать никакого воздействия на её обитателей.
        — О чём вы говорите, господин Иао?  — воскликнул главный навигатор.  — Вы хотите лишить наш народ будущего?
        — Напротив. Я надеюсь, что теперь мы наконец сможем это будущее обрести. Потому что до сих пор существовали, застряв в прошлом.
        — Желание не нарушать свободу жителей планеты, конечно, похвально…  — было заметно, что Диовии еле справляется с изумлением. Его можно понять… Для любого гио услышать такое, да ещё от главы собрания Винаи, более чем невероятно.  — Но разве вы не помните, господин Иао, что подобный пример уже имел место в нашей истории?
        — Помню. Когда после второго по счёту энергетического обмена мы нашли следующую планету-донор, было принято решение отложить вмешательство и проследить за естественным ходом эволюции. Только эволюция резко пошла на спад, и обитатели планеты деградировали. Пришлось спешно искать другой мир.
        — Разве вы хотите, чтобы теперь повторилось то же самое?
        — Мы должны надеяться, что это не повториться.
        — Надеяться?..  — переспросил Диовии, и его глаза расширились от удивления.
        Иао прекрасно понимал, что в этот момент главный навигатор сопоставляет про себя факты, пытаясь припомнить, не проявлялись ли прежде у главы Собрания признаки душевного расстройства. Но это не имело значения.
        — Да, господин Диовии, мы должны надеяться, что обитатели этого мира эволюционируют без нас. И когда они станут достаточно развитыми, мы сможем прийти к ним, не прикрываясь ложью и не тая истинных намерений. Прийти и попросить у них помощи. Попросить помощи,  — эти слова Иао выделил особым логическим ударением,  — а не провести энергетический обмен.
        Диовии не сразу нашёлся, что ответить. Сначала он просто покачал головой, но потом всё-таки произнёс:
        — Это безумие. Собрание никогда вас не поддержит.
        — Поддерживать или нет  — это будет решать всё Собрание, а не мы с вами. И, возможно, мнение большинства его участников не совпадёт с вашим, господин главный навигатор. Особенно после того как я предложу им проанализировать остаточные следы некоторых инфопотоков господина представителя Фаара. Тех, в которых довольно ясно отпечатались образы двоих существ, не принадлежащих ни к гиотской, ни к человеческой расам. Одно из этих существ  — предположительно так называемый нирмаэ. Видимо, эти создания вовсе не плод больного воображения одного небезызвестного философа, как принято было думать. Природа второго существа пока остаётся загадкой… Известно только, что его прозвище  — Творец.
        — О чём идёт речь, господин глава Собрания?
        — О том, что совсем недавно удалось выяснить группе профессиональных дознавателей, которые занимаются расследованием дела господина Фаара и мистера Брэдли Фолио.
        — С каких пор инфопотоки преступников могут служить доказательствами… доказательствами в такой жизненно важной для всех нас ситуации…  — от волнения Диовии с трудом подбирал нужные слова.
        — Ничьих преступлений я оправдывать не собираюсь. Но факты остаются фактами.
        — Нет, я не могу вас понять… О какой надежде вы говорите, господин Иао, о какой помощи? Чем нам помогут существа, которые и через двести тысяч лет останутся настолько малоразвитыми, что будут бросаться из крайности в крайность, не имея возможности обуздать свою противоречивую природу? Ведь в точности такими всегда оказывались обитатели всех планет-доноров!
        — Может, для начала нам как раз и стоит получше присмотреться к этой их противоречивости… Вдруг именно она способна сделать жизненную энергию неугасимой?

* * *

        Огромный парк, похожий на самый настоящий лес, не был отделён от площади, вымощенной голубоватым камнем, никакой оградой. Достаточно сделать всего шаг  — и брусчатка останется позади, а под ногами окажется мягкая трава или плотно утоптанная земля одной из тропинок.
        Если зайти в парк именно отсюда, с площади Всемирной философской академии Аэрдии, уже через несколько минут можно очутиться на берегу большого озера, в котором по вёснам всегда цветут белые кувшинки. Сейчас наступило их время, и утром Джойн предложил Леулу отправиться к озеру и посмотреть  — вдруг кувшинки уже распустились?
        Но цветов ещё не было.
        — Рано пока, наверное,  — сказал Леул.
        — Да,  — кивнул Джойн.  — Но не зря же мы шли? Пускай цветов нет, можно и просто так на озеро посмотреть.
        С этими словами он уселся прямо на землю. Леул последовал его примеру.
        — Всё-таки это так необыкновенно…  — подумал вслух Джойн.  — Как ты считаешь, какими они окажутся?
        — Кто  — цветы?
        — Не цветы, а гио.
        — Я знаю не больше твоего,  — улыбнулся Леул.  — Смотрел то же самое их обращение к нам, что и ты. Что и все мы. Когда они прилетят  — узнаем…
        — А какую, по-твоему, мы можем оказать им помощь? Из их обращения не очень-то понятно, чего они от нас ждут. И потом  — если гио освоили комические путешествия на такие дальние расстояния, выходит, они более развиты, чем мы.
        — Уровень развития технологий  — это ещё не всё, Джойн. Когда я смотрел обращение, чувствовал, они действительно нуждаются в какой-то помощи.
        — Я тоже,  — согласился Джойн.
        — По-моему, чем-то гио сильно отличаются от нас… Возможно, нам удастся поделиться с ними каким-то опытом, который им незнаком, и как раз в этом будет заключаться помощь. Но, думаю, и нам найдётся, чему поучиться у них, если они будут не против. Гио кажутся мне существами, обладающими немалой мудростью. Мудростью, которая доступна тем, кто чувствует единую природу всех явлений в мире. Кто сам является воплощением этого единства. Нам порой так этого не хватает…
        — Скорее всего, ты прав, Леул,  — задумчиво произнёс Джойн.  — Не только мы сможем помочь гио, но и они  — нам.
        — Надеюсь. Именно поэтому я так обрадовался, когда узнал результаты всемирного опроса. Прекрасно, что жители Аэрдии готовы встретить их как братьев.
        Они ещё немного посидели у озера. Потом Леул, поднимаясь на ноги, сказал:
        — Ладно, пойдём. В Академии, наверное, нас уже обыскались.
        — А знаешь, что я думаю, Леул?  — спросил Джойн, когда они направились к площади. И, не дожидаясь ответа, продолжил:  — К тому времени как гио прилетят, кувшинки обязательно распустятся.

        Вместо послесловия

        Вопрос происхождения шумерского народа для учёных до сих пор остаётся непрояснённым  — что даёт богатую почву для разного рода теорий и концепций. Среди них имеет место быть и предположение о взаимосвязи между шумерской, индийской доведийской и тибетской культурами, которое удачно подошло для этой книги.