Ледник Михась Южик

        Фантастический роман-антиутопия, действие происходит в 2235 г.

        Михась Южик
        Ледник
        Фантастический роман

1

        Наш современник, летя на авиалайнере в 2235 году над северной Африкой и Европой, был бы озадачен и удивлен. Поскольку ландшафт этих мест изменился всецело. На месте Сахары, этой раковой опухоли Земли, оккупировавшей на столетия огромные территории, теперь тянулись возделанные поля и сады - тысячи километров сельскохозяйственных угодий, перемежающихся лесами и перелесками. Огромные пространства, исполосованные полноводными реками, украшенные озерами, облагороженные системой каналов…
        Ближе к экватору, начиная с тропической зоны, ландшафт бы не удивил жителя двадцать первого столетия - ибо почти не изменился этот ландшафт. Всё те же непролазные джунгли до самого экватора и дальше, на юг. Здесь невозможно усмотреть линий железных и автомобильных дорог, сколько-нибудь заметных селений. Дичь и глушь, даже большая, чем два-три столетия назад, царит в этих местах. Здесь по-прежнему бродят дикие племена, совсем уж низведенные белым человеком до первобытного состояния.
        Белые люди, эти вечные захватчики и завоеватели, теперь сдвинули свою мощнейшую цивилизацию в Северную Африку, по обыкновению истребив, поработив или изгнав с намеченной ими территории исконные народы. Так было всегда. Так произошло и в начале прошлого, двадцать второго, столетия, когда в силу не совсем предвиденных причин ледник стал наступать на Европу. Стремительно наступать. И не только на Европу, а на Америку, Азию и Австралию. До Австралии, впрочем, он к 2235 году еще не добрался с юга, но изрядно перекроил общественный строй, подсократил население Новой Зеландии, Австралии и в меньшей степени - Новой Гвинеи.
        Да, господа. Так произошло на Земле всего за каких-то двести лет. А вы думали, наш земной шар всегда имел столь благопристойный вид, как сегодня? Нет. Еще в двадцатом столетии ученые пришли к выводу, что за последние два миллиона лет Земля пережила несколько ледниковых периодов. И что ледниковье - это не исключительное, а самое что ни на есть привычное состояние земного шара. А именно: на ледниковье приходится девять десятых времени. То есть за последние два миллиона лет Европа оголялась ото льда всего на двести тысяч лет, тогда как под ледниковым панцирем она прозябала все остальное время.
        Бивших в набат ученых в двадцатом и до середины двадцать первого века слушали мало. Человечество было озабочено заканчивающимися нефтяными и газовыми ресурсами, все силы направлялись на отыскание новых источников энергии. Наконец нашли способ добывания водорода из недр земли. И весьма кстати. Поскольку как раз с этого времени на острове Суматра взорвался огромный вулкан. Жизней было унесено сотни тысяч. Впрочем, белое человечество никогда не считало жизни отсталых народов. Всех этих малайцев, тайцев, цейлонцев, индийцев, которых и так природа плодила чрезмерно.
        Но на этот раз досталось и белой цивилизации. Волна сорокаметрового цунами опоясала весь земной шар. Были затоплены и сокрушены тысячи портов Европы, Америки, Африки, Азии и Австралии. А потом на земле потемнело - это пепел колоссального малазийского вулкана распространился по всему небу.
        Три неурожайных года пережило человечество. Вернее, то, что от него осталось. Цивилизованные страны, естественно, лучше справились с испытанием. В Северной же Азии и в Южной Америке голод царил такой, что люди ели людей. Вымершие города, пустынные холодные прерии и предгорья, по которым бродили голодные хищники и не менее хищные кучки людей.
        Потом потеплело, но температура в средних широтах никогда уж не поднималась до отметок рубежа второго и третьего тысячелетий, когда на Земле было необычайно тепло, и много в то время поговаривали даже о глобальном потеплении. Теперь же впору было спасать себя и планету от космического холода.
        Огромные ресурсы человечества были направлены на метеорологические расчеты. Мощнейшие компьютеры считали и делали прогнозы на протяжении нескольких месяцев. Результаты с разных компьютеров сопоставлялись. И вот был сделан неутешительный вывод: решительно все указывало на то, что планета свалилась в период ледниковья и что лет через пятьдесят-сто на месте спокойной и процветающей Европы, этой колыбели культуры и тихих бюргеров, будет лежать ледник. И ледник уже наступал с севера. Не намного лучшей предполагалась картина в южном полушарии, за тем лишь исключением, что цивилизации там, на юге, непомерно меньше, и она значительно дальше от полюсов.
        Перед людьми христианской культуры встала неслыханная задача: выжить наперекор леднику. Европа, в то время почти единая, с отвагой обреченного принялась действовать чрезвычайно решительно. Все, кто хотел жить, как то вечно отсталая Россия, а также подвластные ей республики типа Грузии, Украины, Армении - все добровольно вошли в состав Объединенной Европы. Азиатские страны и арабский мир были отторгнуты с этого ковчега нового времени. Их обрекли медленно погибать. Временной столицей Объединенной Европы стал Рим. Правительство было единым и жестким. Единый язык, на котором стали поголовно говорить за десять лет, естественным образом выбрали английский. Как ни странно, совершенно светское и нерелигиозное общество вновь объединилось под хоругвями Церкви. Посредством этого укреплялась мораль. Но что это была за мораль?! Души людей делались стальными. Иногда безжалостными. Но кто вправе судить их, поставленных в буквальном смысле на пороге неумолимого ледника?
        В связи со взрывом вулкана и рядом холодных лет над Сахарой наконец-то столпились циклоны, месяцами лившие и лившие на безлюдную землю дожди - эту кровь земли, питающую все живое. Мрачная пустыня покрылась разноцветьем, пышными кустами, раскидистыми деревьями. Реки отыскали свои старые, на века забытые русла и мутным потоком устремились на север, на запад и на восток. Нил, приняв эти нежданные воды, вышел из берегов и лизал, как в древности, пороги Великих Пирамид. А теплые дожди секли Сфинкса. Все вокруг орошалось, зеленело и расцветало. В то же время на севере неотвратимо холодало и высушивалось. И потому Север двинулся на Юг, чтобы его завоевать.
        Оккупация Объединенной Европой (ОЕ) Северной части Африки происходила неумолимо. Везде и повсюду, от западных и восточных берегов Африки, от Средиземного моря до тропических джунглей, белый человек действовал расчетливо и жестоко. Мирный и сонный во времена благодати, европеец, поставленный природой на грань выживания, всегда был свиреп. Азия, Африка и Америка во втором тысячелетии вполне ощутила его цепкие и лишенные жалости руки. Голодный и алчный европеец - это страшное существо, это животное, наделенное отменным коллективным разумом и атрибутами цивилизации, против которых бессильны прочие народы Земли.
        Так и теперь, убегая от ледника, проснувшийся от столетней спячки европеец стал страшен. Жители Марокко, Туниса, Турции, Египта и проч., уцелевшие после взрыва вулкана, после холодных и голодных лет, были порабощены европейцами.
        Именно порабощены, так как статус раба стал вполне узаконен в ОЕ. Рабы направлялись в развернутые на территории бывшей Сахары концентрационные лагеря и за скудный паек, под жестким надзором принимались распахивать обширнейшие поля, сеять и собирать урожай.
        Посреди некогда гнетущей пустыни буквально за десять лет возвелись многонаселенные города, где работали и набирали темп различные предприятия. Плавилась сталь, чугун, шились одежды, строились и уже входили в мощь атомные электростанции, в свою очередь питавшие все вокруг - станкостроение, машиностроение, легкую промышленность и даже объекты для спорта и развлечений, так как ничто человеческое не было чуждо людям новой державы.
        Огромные порты раскинулись на Западном побережье Африки. Завоеванная ОЕ прибрежная полоса тянулась да самой ЮАР, которая также вошла в состав единого государства.
        От дикости и глуши сердца Африканского континента, где скрывались несчастные дикари и примкнувшие к ним аборигены северной Африки, европейцы отгородились огромным земляным валом с колючей проволокой. По проволоке бежал ток. А через каждые полкилометра стояли вышки с недремлющими пулеметчиками. Мир таким образом разделился. И этот вал, и эта проволока, как ни крути, являлись единственным целесообразным решением - в джунглях буйствовали эпидемии, без изоляции было не обойтись. В противном случае силы цивилизации истощались бы в борьбе с прилипчивыми болезнями. А силы были нужны не только на заселение Африки, но и на спасение памятников культуры старушки Европы.

2

        Дэвид Нэш двигался по узким коридорам дворца в сопровождении президентской охраны. Ему завязали глаза. И только опыт, умение считать шаги и повороты, давал возможность ориентироваться. Судя по числу шагов - а Дэвид знал среднюю длину своего шага,  - он прошел уже три километра четыреста сорок метров. И его еще не думали останавливать.
        В коридорах стояла изрядная духота, что указывало на то, что они под землей. Впрочем, это нетрудно было угадать по тому, как тронулся лифт со второго этажа. Именно тогда Дэвиду завязали глаза. И хоть лифт шел плавно и медленно, многолетнее чутье матерого бойца, офицера внутренних войск, указало на то, что они опускаются. Опустились, правда, не глубоко. Но потом пошли по пологому спуску вниз, после поворота стали опять подниматься.
        Мерные шаги охранников. Цок, цок, цок. Их было четыре человека. В защитных шлемах. Лиц, естественно, не разглядеть. Удивляло Нэша одно: почему ему завязали обычную повязку, а не надели какой-нибудь намордник в виде того же шлема? Ведь руки-то ему не связали. А что как он рванет маску с лица?.. Хм. а что это даст? Ведь Нэша вели не как пленника, а как опытного сотрудника на беседу с Министром Госбезопасности. О чем ему было сообщено два часа назад, когда он находился, можно сказать, в сердце материка, на месте повседневной службы. И вот сорокалетнего полковника сажают в самолет, предварительно предложив сдать оружие. Мчат над бескрайними плантациями к побережью. И вот уже Президентский Аэродром, где Дэвида с трапа встречает генерал Джексон, коротко объясняет причину его вызова. Собственно, ничего не объясняет, а говорит, что его поведут на встречу с министром. Затем бронированный лимузин с тонированными стеклами вмиг домчал Нэша к Дворцу Президента.
        А теперь он идет уже четвертый километр по извилистым коридорам дворцового подземелья, то опускаясь, то поднимаясь. Зачем так долго ведут? Естественно, чтобы запутать. Чтобы в его цепком уме, а про эту цепкость в Армии ходят легенды, не отразился план подземелья. Если еще расстояние можно было учесть, то все плавные изгибы, пологие восхождения и спуски путали картинку окончательно. Дэвид поначалу сердился на себя, чувствуя, что упускает ориентацию. Затем неожиданная апатия стала овладевать им. Сперва он перестал учитывать спуски и повороты, а потом и считать шаги.
        Примерно на пятом километре пути его остановили и шаги охранников стали отдаляться. Щелкнули массивные двери. Одна минута неподвижной тишины показалась Дэвиду вечностью.

        - Снимите повязку, полковник Нэш,  - прорезал эту давящую тишину знакомый голос.
        Дэвид сдернул повязку.
        Министр Госбезопасности Барри Херберт стоял в двадцати шагах от него.
        Огромный зал совершенно круглой формы с многочисленными дверями по периметру. Свет, отнюдь не слепящий, все-таки не позволил Нэшу тотчас сориентироваться. Глаза привыкали несколько секунд.

        - Служу Президенту!  - отчеканил Дэвид, поворачиваясь точно лицом к министру, как следовало по уставу.

        - Подойдите сюда, полковник,  - мощная фигура генерала Херберта не двинулась с места, не шевельнулась.
        Нэш строевым шагом подошел к генералу, остановившись, как и положено, в двух метрах.

        - Полковник, чтобы вы понимали всю важность задания, скажу вам следующее,  - начал генерал, почти не меняя мимику своего каменного лица.  - Слова, что будут сейчас произнесены мной, вы похороните глубоко в своем мозгу, и ни одна живая душа не должна их услышать.

        - Служу Президенту!

        - Никогда и нигде вы никому не повторите эти слова. А действовать будете по своему плану, основанному на моем изложении.
        Четкий командный голос генерала гулко звучал в этом огромном, чем-то пугающем зале. Дэвид Нэш не знал, что даже прислонившись снаружи к любой из дверей ухом, никто не услышит ни единого слова - настолько это помещение было оснащено звукоизоляцией.

        - Вам же как руководителю операции,  - продолжал министр,  - я вынужден сказать все. Ну. или почти все.

        - Внимательно слушаю, господин генерал.

        - Полковник, под ледником произошло ЧП. Да что там ЧП!  - лицо генерала страдальчески сморщилось.  - Там уже три дня творятся ужасные вещи. Хм. туда прорвалась банда. младшего сына нашего Президента, который немного. как бы сказать. повредился умом. Каким-то непостижимым образом ему удалость повести за собой взвод нео-обезьян, который. дислоцировался в подземельях Дворца. Этот полоумный негодяй (а иначе Президент теперь его не называет) завладел волей офицеров, управляющих взводом кровожадных убийц.
        Дэвид Нэш научился глубоко прятать свои эмоции. И все же боялся, чтобы в эту минуту крайнее изумление не проявилось на его лице. Он сжал зубы, выдвинул подбородок.

        - Да, полковник, совершенно невероятный, неописуемый случай.  - Министр полез в грудной карман кителя, вытащил и подкурил сигарету.  - Совершенно невероятный. Группа террористов проникла в Восточный вход ледника совершенно легально. Ведь сын Президента имеет на это право. И вот там, доехав до Парижа, они растворились, исчезли. Чипы с обезьян были, видимо, предусмотрительно сняты, и запеленговать их не удается. Поначалу о возникших подозрениях умалчивали, боясь гнева Президента. Умалчивали, естественно, Подледниковые службы, не мы.
        Кстати, два тамошних офицера уже разжалованы и понесут строгое наказание за отклонение от инструкций. И вот, через полсуток от прибытия банды в Париж, в тридцати семи километрах от города произошел подрыв рельсов на трассе. Поезд, мчавшийся в нескольких километрах от взрыва, чудом удалось затормозить и избежать катастрофы. Линия и доныне не восстановлена.
        Генерал с раздражением швырнул окурок за спину.

        - Под ледником, несмотря на все наши усилия о неразглашении, началась паника. Она охватила все города, все увеселительные заведения, гостиницы. Народ боится садиться в поезда. В то же время большинство рвется поскорее покинуть Старую Европу. Президентом было принято решение запретить въезд и выезд из ледника. Но этого мало, полковник Нэш!  - гримаса изнеможения отразилась на лице генерала.  - Банда негодяев принялась, оставаясь почти незамеченной, отстреливать людей из снайперских винтовок. Девять человек убито. Пять ранено. Три из них тяжело. Как правило, все выстрелы в голову, или в спину, в позвоночник на уровне сердца.

        - Но. побудительные мотивы?..  - Дэвид, сказав это, сам испугался своей дерзости.

        - О, подождите, полковник! Естественно, что и это вам будет сообщено. Но вы слушайте дальше - о жертвах! Позавчера банда каким-то образом покинула Париж. Тоже невероятно, ведь все поезда проверяются. Подозреваем, что они идут по тоннелям пешком, используют канализационные каналы. Зверства продолжились в Берлине. Там они учинили подрыв ночного клуба. Сгорело заживо семьдесят пять человек. А это уже не шутки, полковник! Причем на этот раз были свидетели, видевшие, как одна из нео-обезьян пускала туда ракетницу. Затем они проявили себя на окраине, остановив грузовик и завладев им. Водитель зверски убит. Автомобиль брошен в пятнадцати километрах от места происшествия. На сиденьях, в кузове, эксперты нашли волосы нео-обезьян. Сомнений нет никаких.

        - И ими руководит именно сын Президента?

        - Увы. Безумец самолично приколол к сиденью брошенного грузовика записку. содержания совершенно кощунственного. Не буду все говорить. Скажу только, что причиной его мести стал многолетний комплекс младшего сына, который никогда по законам страны не получит власть. Его неоднократно лечили, пытались занять делом - впустую! Служа во Дворце, он на самом деле долгие месяцы готовил эту коварную операцию.

        - Сколько мне будет дано людей?  - Дэвид любил конкретику.

        - Взвод, полковник. Двадцать пять человек. Четыре офицера, кроме вас, разумеется. И двадцать бойцов президентской охраны. Вы будете,  - если так можно сказать.  - генерал нервно хихикнул,  - против них стенка на стенку. Их ровно столько же. Во главе - сын Президента. Четыре офицера, управляющие обезьянами. И сами животные. Вам будет трудно, полковник Нэш, действовать надо секретно. Охрана тоннелей получит указ пропускать вас куда угодно без досмотра и прочее. В вашем распоряжении будут даже экстренные поезда, состоящие из одного-двух вагонов, которые домчат вас в любую точку ледника. Ведь мы и теперь не знаем, что задумали себе злоумышленники. Скажу только, что термоядерные станции взяты под удвоенную охрану еще вчера. Это стратегически важнейшие объекты. Под ледник, полковник, уже отправлено дополнительно пятьдесят тысяч бойцов.

        - Их функция? Извините, но мне это необходимо.

        - Ох, господин Нэш, их функция слишком отличается от вашей. Беречь остатки порядка под ледником, патрулировать общественные места. Но поверьте, если какая-нибудь обезьяна вздумает швырнуть очередную бомбу в гущу толпы, то она это, черт возьми, сделает. И никакая охрана тут не поможет. Честно сказать, Правительство в замешательстве. Были планы экстренно вывезти всех отдыхающих из-под ледника. Но мы ужасно боимся подрыва поездов. Теперь поезда ходят в очень ограниченном количестве и перевозят в основном военных и продукты питания, напитки. Представляете, что будет, если состав, наполненный тысячами наших сограждан, будет спущен этими негодяями с рельсов?

        - Представляю.

        - О, это ужасно.  - Министр достал носовой платок, вытер им набежавшую слезу. И вдруг почти вскрикнул: - Поэтому времени у вас, полковник Нэш, очень мало! Слышите! Это вопрос жизни и смерти. С этого момента вы живете и воюете не для себя, даже не для славы, а за идею спасения нашей цивилизации. Ни много ни мало!

        - Я понимаю, господин министр.

        - Посему в ближайшие два часа принимайте команду над взводом. Налаживайте контакт. Ставьте задачу. Но помните, что сына Президента вы должны называть Главарем. Просто Главарем. Это приказ Верховного. Понятно, что все обезьяны должны быть уничтожены. Живыми вы их, конечно, можете взять, завладев пультом управления. Но боюсь, что у злоумышленников не один пульт. Есть и резервные. Поэтому - отслеживать и уничтожать. Отслеживать и уничтожать!

        - Но у них же, как вы говорите, отсутствуют чипы.

        - Да я прекрасно понимаю всю сложность задачи, полковник! И всю, даже не побоюсь признаться, нелепость моего приказа. Отслеживать! Легко сказать! И тем не менее у них в головах есть, как вы знаете, другие чипы. Совсем не предназначенные для пеленгации. И все же у нас имеется уникальная аппаратура, позволяющая определять примерный вектор и расстояние до этих животных. Но при условии, если они будут стоять кучно. Тогда вероятность обнаружения повышается на порядок. И расстояние, разумеется, небольшое - всего полкилометра, ну максимум - восемьсот метров. Устройства размерами с половину ладони будут переданы вам в количестве семи штук. Для вас и офицеров. Два резервных.
        Дэвид Нэш хмуро оглядел зал, ту его часть, которая доступна без поворота корпуса и головы. Зал почему-то показался не круглым, как вначале, а овальным. Он к тому же еще и сжался как будто. Двери стали моргать разными цветами. «Собери себя в точку, дурак!» - озлился сам на себя Дэвид и произнес:

        - Значит, нам надо буквально нюхом угадывать, где произойдет очередной террористический акт, и мчаться туда со скоростью пули.

        - Ради Бога, не иронизируйте, полковник.  - Генерал вытер пот с лица.  - И без того тошно. Да, мы полагаемся прежде всего на вашу природную интуицию. Да, на ваш, извините, нюх. Но у нас нет, понимаете, нету другого выхода! Все коммуникации в вашем распоряжении, любые пункты питания - ваши. Медицинское обслуживание на случай ранений предусмотрено, поверьте, по высшему классу. Но поймайте же вы этого сумасшедшего! Да, я в горячке чуть было не пропустил главного. Сына Президента, а теперь он для вас и для всего взвода - Главарь, Президент приказал не убивать. Вот в этом и сложность. Он нужен ему живым. Президент хочет до конца жизни заточить его в сумасшедший дом с высоченными стенами, чтобы там, в одиночной палате и под строгим надзором санитаров, он долгие годы вспоминал о том, что натворил. Кроме того.
        В этот миг тусклое освещение зала мигнуло на полсекунды, погасло, потом включилось. Это произвело на собеседников неприятное впечатление.

        - Какой-то сбой на станции, это бывает.  - сказал министр, впрочем боязливо озираясь по сторонам.

        - Вы говорили, что «кроме того».  - Дэвид старался не терять нити беседы.

        - Да, господин Нэш.  - Генерал опять вытер капли пота с одутловатого лица.  - Кроме того, заточив его навсегда, наш Верховный убережет Правительство и народ от ненужных слухов и домыслов. А вдруг его труп кто-то найдет? Нет же гарантии того, что вы сожжете его в прах. Поэтому - поимка, железная маска на голову, руки и ноги
        - в цепи, и прямым ходом (а у вас будет везде прямой ход и без всяких проверок!). прямым, так сказать, ходом в Президентский Дворец.

        - А офицеры?..

        - Их можно мочить. Давить, как последнюю мразь! Это я вам повторяю слова Президента. Но! Но в случае, если вдруг вам удастся взять хоть кого-то из них живым

        - то Президент пообещал в награду трехэтажную виллу на Голубом Берегу и пожизненную утроенную пенсию. А вам через пять лет на пенсию, полковник. Извините, впрочем, это сейчас к делу не относится. Так вот, офицеры для суда и общественной казни Правительству не нужны. Иначе всплывет вся правда. то есть, все неприятные привходящие обстоятельства. Например, почему взвод обезьян оказался во Дворце. Как наша система допустила, чтобы они совершенно незаметно покинули Дворец, пролетели тысячи километров и преспокойно попали под ледник. Ну, вы понимаете. Нехорошие, неприятные вопросы могут возникнуть у наших сограждан. Посему - крайняя тайна. Тайна и конспирация. Да. На вас надеюсь, полковник.  - Генерал неожиданно сделал два шага вперед и горячо обнял Нэша.

        - Служу Президенту!  - сжав зубы, чтобы не выказать патриотического волнения, выпалил тот.

        - Да, Дэвид Нэш. Но теперь вы служите всей цивилизации. Это без преувеличения. Ваше имя, в случае успеха, в котором я не сомневаюсь, будет вписано золотыми буквами в историю Объединенной Европы. Ибо более кризисного положения мы не испытывали никогда. Вы понимаете, что будет, если возникнет всеобщая паника под ледником? Если толпы народа, разгоряченные спиртным и прочее, выйдут из-под контроля. Начнется какой-то ужас. Поэтому мы действуем по плану всеобщего успокоения. Все увеселительные заведения работают. Более того, это веселье усиливается специальными бесплатными концертами и гуляниями на улицах. Да, согласен, это напоминает пир во время чумы. И я просто в ужасе, если подонки кинут очередную бомбу в гущу народа. По нашим данным они не могли покинуть Берлин. Все входы и выходы строго контролируются. Так что спешите, полковник.

3

        Да, белый человек не захотел терять свою колыбель. Параллельно с отступлением на юг, буквально круглыми сутками, строились железобетонные саркофаги над крупными европейскими городами. Все столицы северной и центральной Европы, которые по прогнозам вскоре задавит ледник, покрывались колоссальными железобетонными колпаками. Две термоядерные станции питали это мероприятие. Конечно, спасались лишь центры городов, окраины были обречены. И все же с окраин вывозились почти все культурные памятники, разбирались и переправлялись под колпаки даже целые здания.
        Понятно, что такой беспрецедентный трудовой подвиг не мог быть совершен просто так, за здорово живешь. Наемный труд, использовавшийся с начала строительства, не вытягивал сроки. Поэтому была объявлена мобилизация всего мужского населения Европы от 17 до 60 лет, и части женского - от 20 до 50 лет. Все обошлось без особых волнений, протестов, ибо люди понимали - спасается самое дорогое: цивилизация, без которой многие поколения европейцев и представить себя не могли.
        Но главное даже - не саркофаги над городами, не перевозка под них всех культурных ценностей цивилизации. (К слову, многие поддающиеся транспортировке ценности переправлялись кораблями и самолетами в Мегаполис - новую столицу ОЕ, раскинувшуюся на западном побережье Африки.) Так вот, господа, главное было - соединить покрываемые саркофагами города, а также термоядерные и атомные станции системой коммуникаций. И прежде всего - подземными линиями железных дорог. По тоннелям должны были бежать быстроходные поезда. Эту систему так и называли
«подземкой». Отличительной особенностью подземки было то, что тоннели, как правило, представляли собой не слишком глубокие траншеи, укрепленные железобетоном и сверху накрытые им же. И лишь там, где это невозможно было осуществить - пересечение с реками, озерами, горными хребтами,  - тоннели велись целиком под землей, на большой глубине или прорубались сквозь скалы. Тоннели повсеместно делались сдвоенными, то есть шли параллельно две автономные линии - на случай, если на одной случится авария, пожар и прочая гадость.
        Поезда подземки, очень сильно напоминающей метро, неслись, тем не менее, намного быстрее - со скоростью порядка 300-400 км/ч. Ведь расстояние между покрытыми саркофагами городами было огромно, а промежуточных остановок, кроме дежурных ремонтных станций, не предусматривалось. Электричество подводилось по рельсам.
        На все строительство, которое окрестили Спасением Старого Мира, ушло около ста лет. Причем последние сорок лет подгоняемая наступающим ледником цивилизация прямо использовала рабский труд - покоренные народы Африки и Азии горбатились, изнемогая, на самых черных работах. Там, где не хватало техники и ресурсов,  - в ход шли мускулы и лопаты, кайло и тачки. Рабы, несмотря на сносное медицинское обслуживание и неплохое питание, мерли как насекомые.
        Но иного выхода не было: когда стал использоваться рабский труд на саркофагах и тоннелях, ледник уже покрывал собой всю Скандинавию и половину России. В России под саркофаг была взята одна лишь Москва, и самый длинный тоннель подземки соединял ее с ближайшим западным городом - Киевом. Петербург был сокрушен и похоронен ледником одним из первых. Пошли под лед все дворцы и соборы, издавна составляющие ценность общечеловеческую. Впрочем, всё, что можно вывезти из памятников культуры, было распределено между Москвой, Варшавою и Парижем.
        По расчетам ученых такая участь не грозила в ближайшие два столетия великолепной Венеции. Впрочем, когда ледник подошел вплотную к Парижу, в Венеции стояли зимы с температурами 20-30 градусов ниже ноля. А в самое теплое лето температура редко когда повышалась до 12 градусов. Иногда метровые толщи льда на каналах Венеции держались до середины июня. Это уже был не водный, а ледовый город, куда с некоторых пор состоятельные люди из Африки летали покататься на коньках, полюбоваться закованными во льды памятниками культуры.
        Не стоит, однако, думать, что заклятый ледник наступал неотвратимой волною. Все происходило постепенно и в почти полном соответствии с прогнозами. Просто зимы в Европе становились год от года более снежными и морозными. А лето - все менее теплым и урожайным. Постепенно граница годных для сельского хозяйства территорий опускалась все ниже на юг. А с середины двадцать второго века Правительством было принято решение вообще ничего не сеять на материке, не тратить на это силы и средства - поскольку сельское хозяйство стало убыточным. Благо в то время оно уже процветало на территории бывшей Сахары - злаковые поля, оливковые рощи, виноградники, сады, обширные пастбища щедро кормили жителей ОЕ.
        А ледник наступал. Осло, Стокгольм и Лондон находились уже под 300-500 метровым слоем льда, когда на Кипре в самое жаркое лето еще можно было купаться. Но и там вода не прогревалась выше 17 градусов.
        Не нужно, думается, объяснять, что интенсивность строительства городских саркофагов и сложной системы тоннелей имела вектор с севера на юг. Например, когда над Лондоном нависал ледник, в Мюнхене еще рылись котлованы, корчились рабы, выли и стонали огромные экскаваторы и самосвалы. Именно эта постепенность, прогнозируемость наступления ледника позволила цивилизации ему противостоять.
        Ледник к 2235 году, с которого началось наше повествование, уже имел многолетнюю тенденцию к остановке. Где-то на границе столетий он стал продвигаться вперед черепашьими темпами и почти обездвижел на широте Кишинева - естественно, к тому моменту давно брошенного, непригодного для жилья. Давно уж на сотни километров вокруг него тянулась унылая тундра с вечно промерзшими почвами. В Европе ледник остановили Альпы и Пиренеи. Мадрид и Барселона по прогнозам не только были недостижимы для ледника, но и сохраняли к началу двадцать третьего столетья климат, при котором людям можно было жить и работать.
        Впрочем, численность населения обоих городов сократилась относительно нашего времени вдесятеро. И естественно, продукты поставлялись из Африки. Поскольку и в Барселоне, и особенно в Мадриде зимой трещали морозы за тридцать градусов, а летом столбик термометра едва ли поднимался выше, чем теперь в Архангельске. Море близ Барселоны замерзало на месяца три в году. Зимние вьюги, чуть менее свирепые, чем пиренейские, бушевали в Константинополе, в Палермо, на Мальте и Кипре.
        Но во всех перечисленных местах, а также в Риме и на самом юге итальянского
«сапожка», люди жили и плодотворно работали. Португалия из-за океанического холодного течения и, как следствие, критично сурового климата была решением Правительства целиком оставлена еще в середине двадцать второго века. Прекрасные города с памятниками тысячелетней культуры стояли пустынные. От мародеров их охранял привычный земляной вал с проволокой под электрическим током и сторожевые вышки с бдительными пулеметчиками.
        Из-за отсутствия зимней навигации по Средиземному морю основная масса продуктов доставлялась из Африки в южные европейские города и под ледник летом. Груженые корабли вереницей тянулись от Мегаполиса и других портов ОЕ через Гибралтар, а также - из устья Нила. Зимой же действовали две ледовые дороги - западная, у Гибралтара, и восточная - от Константинополя через метровые льды - на север. По ним мчались мощнейшие фургоны, а также специальные пассажирские автобусы, величиной с нынешний самолет.
        Авиация достигла в двадцать третьем веке совершенства. Сверхзвуковые аэробусы бороздили мировые пространства, и долететь от Объединенной Европы до Новой Америки можно было часа за два с половиной. Сверхбыстрые же малогабаритные самолеты перелетали Атлантический океан за час с небольшим.
        Однако при полетах, не требовавших решения сверхсложных задач, использовались самолеты, не преодолевающие звуковой барьер. Ведь тогда над городами и плантациями ОЕ стоял бы адский душераздирающий шум. Суровым законом карались нарушения воздушного режима. И один летчик, преодолевший звуковой барьер над Мегаполисом, подвергся публичному суду и пожизненному заключению. Этот пример на веки вечные усмирил любителей скоростей.

4

        Министр покинул зал через одну из дверей. Внезапно пропал свет. Послышался лязг и звуки шагов. Свет загорелся. Перед Дэвидом Нэшем стояли те же здоровилы охранники в масках. Ему опять завязали глаза и повели по извилистым, плавно поднимающимся и опускающимся коридорам. Где-то на полдороги Дэвид отметил, что они возвращаются не тем маршрутом. А может, его ведут в какое-то другое место? Молчание спутников угнетало, но профессиональный опыт подсказывал, что лучше держать язык за зубами.
        Дэвид прокручивал в памяти разговор с генералом. Но план дальнейших действий не складывался у него в голове. Точнее, Дэвид и не старался его сложить, потому как знал - ничего путного все равно сейчас не получится. Надо принять взвод, наладить контакт с офицерами и солдатами. Попасть в конце концов под ледник. А там - Нэш не сомневался - многолетний опыт сам подскажет, как действовать.
        Они остановились. Щелкнула и почти без скрипа поехала вправо дверь. Его на некоторое время взяли под руки и повели по ступенькам вверх. Дэвид догадался, что близится выход. Вскоре он переступил какой-то порог, повеяло свежим воздухом. Уверенные руки сдернули с него маску. Дэвид стоял на бетонированном, окруженном высоченной оградой дворе, где было много машин. Именно с этого двора его и ввели в подземелья Дворца.
        Полуденное летнее солнце весело сияло почти в зените. Но жары не было - со стороны океана тянуло прохладным ветром. Два облачка с плавными краями двигались мимо солнца. Сразу стало как-то тепло на душе. Расслабляться, однако, не было времени.
        Пока глаза привыкали к свету, охранники исчезли. Но прямо к Дэвиду бесшумно подрулил все тот же серый лимузин, везший его сюда. Вышел человек в камуфляжной форме, майор.

        - Приветствую вас, полковник Нэш. И прошу садиться,  - он показал рукой на отворенную дверь,  - времени у нас мало.

        - Куда сейчас?  - коротко бросил Нэш, заскакивая на просторное заднее сиденье.

        - На Полигон Президента,  - ловко устраиваясь рядом с водителем, сказал молодой майор.  - Будете принимать команду.
        Они выехали со двора, взлетели по перемостку на магистраль, где было очень мало машин и почти все - военные, и помчались на восток.
        Справа и слева раскинулся пейзаж Мегаполиса. Залитые солнцем довольно пустые бульвары и скверы (ведь была середина рабочего дня), тянущиеся в разные стороны многоярусные дороги. Дома в окрестностях Президентского Дворца были невысокие, деловой центр с небоскребами лежал на западе, ближе к побережью. Дворец - Нэш обернулся - мощной громадой остался позади. И хоть лимузин мчался по пустой полосе со скоростью 150 километров в час, несколько минут Дворец почти не уменьшался в размерах. Настолько он был огромен! И это только его верхняя часть, со шпилем и государственным флагом наверху, видимая с трассы. А несколько этажей, самая широкая его часть, не попадали в поле зрения полковника Нэша.
        Майор и водитель деловито молчали. Поэтому у Дэвида было время поглазеть по сторонам, поразмышлять и пофантазировать. Например, о том, какая часть Дворца скрывается под землей, насколько обширны его подземелья. В народе поговаривали, будто глубина их в несколько этажей, а ходы простираются чуть ли не под всем городом. Будто бы из Дворца тянутся подземные трассы с выходами в каждый жилой дом Мегаполиса. Но это, конечно, чушь. Нереально. Хотя многие случаи исчезновения людей, имевших слишком длинные языки, все-таки навевали подобные мысли. Руки у президентской охраны были очень длинны. А уши чрезвычайно чутки. Именно поэтому полковник Нэш привык ни о чем лишнем не спрашивать, а желательно - и не иметь в голове всяких ненужных мыслей.
        Он был солдат, до мозга костей преданный Президенту. А свободы воли у него было - хоть отбавляй, когда начиналась очередная операция. Здесь ему обычно предоставляли свободу полнейшую. За что он и платил результатом. Только два случая в его карьере было таких, когда операция не завершилась успехом. Да и те пришлись на годы его офицерской молодости.
        Полковник Нэш почти не имел личной жизни. Однокомнатная его квартирка на юге Мегаполиса практически круглый год пустовала. Он даже не знал, попадет ли он теперь в нее хоть на минуточку. Может, отпустят, учитывая то, что он полгода пропадал в затерянном в глубине материка гарнизоне. А скорее всего - не отпустят. И даже сестре вряд ли дадут позвонить. Слишком уж горячее дельце тут заварилось. Посему ограничат его контакты до минимума. Сосало предчувствие, что не пройдет и суток, как он на долгие недели окажется под ледником. Без солнца и натурального кислорода. Из самого пекла Африки - да под лед. Очень хорошая процедура. Весьма взбадривают такие контрасты.
        Они проехали городскую кольцевую дорогу. Точнее - промчались под ней. Кольцевая занимала третий дорожный ярус. Внизу, справа и слева, пейзаж сразу повеселел. Появилось куда больше зелени. Побежали небольшие особнячки, домики в один-два этажа. Милые сердцу дачные поселки, которые цепко держит в себе память детства. И отдыхать в которых Нэшу можно было лишь мысленно. Впрочем, если доживет до пенсии, то. хм, не далее как сегодня министр пообещал ему особняк на Голубом берегу. Как дар Президента. А Президент свое слово держит. Но для этого необходимо провести операцию, по сложности и ответственности много превышающую те, которые выполнялись полковником прежде.
        Нэш давно разработал для себя способ успеха - ни на секунду не сомневаться в победе своей воли над обстоятельствами. Необходимо выкинуть из головы все возможности отступления. Нужно полностью вытеснить из сознания, а желательно - и из подсознания варианты провала, все эти картинки и рисунки, возбуждающие трусливый трепет в душе и отнимающие силы. Ведь и правда, что будет, если полковник Нэш провалит операцию? Это будет не тихий, а громкий ужас. Конец карьеры и прочее. Не полетела бы голова. Да что там своя голова - могут рухнуть сами государственные устои! Начнется паника, бунты, возможны целые реки крови. Поэтому вариантов отступления у полковника не было. Сознание сразу же стерло эти пораженческие варианты.

5

        Да, закон в ОЕ был суров, но именно он почти изгнал преступность из городов. Мирный обыватель мог вечером выйти в городской парк и, одинокий, под фонарем читать книжку. Ночное патрулирование городов и особенно Мегаполиса было таким строгим, что часов с одиннадцати вечера полицейских на улицах было в два раза больше, чем обычных людей. И это при том, что в ОЕ не производилось алкогольных напитков крепче сухого вина. За употребление самолично изготовленных крепких напитков и, тем паче, за его продажу давали сроки от 6 лет до пожизненного.
        И не надо думать, что заключенные отбывали сроки, развалившись в комфортных камерах и на отличном питании. Нет. Их прямиком отправляли на каторгу - на поля в центр континента, где их руки, ноги и спины использовались наравне со спинами порабощенных африканцев и азиатов. И все это - на безвкусном злаковом вареве и при пятичасовом сне. За столетие, прошедшее от принятия Закона и Конституции, еще не известно было случая, чтобы человек, получивший пятнадцатилетний срок, вышел на волю живым. Его кости покрывались землей гораздо раньше этого срока.
        Вот именно поэтому в ОЕ господствовал полный порядок. Жесткая вертикаль - от Президента до мельчайшего чиновника - действовала безошибочно. И именно поэтому честные трудящиеся граждане жили спокойно. Девятичасовый рабочий день был строго установлен для всех. Ни больше, ни меньше - за исключением некоторых специальностей, как, например, военные, морские, авиационные и проч. Или особо вредных - для людей, доселе трудящихся по обеспечению жизнедеятельности Старой Европы, полагался шестичасовый рабочий день, причем работы велись непрерывно - сутки делились на четыре равные части. Поскольку под ледником понятия дня и ночи не имели значения,  - когда спать и когда бодрствовать, устанавливали работодатели.
        Однако человек есть человек - со своими страстями и слабостями. С какого-то момента Правительство, строго блюдущее институт семьи, противостоящее пьянству и разврату, уразумело, что гражданам надо позволять выпустить пар. В Объединенной же Европе из-за отсутствия питейных заведений, спортивных арен, концертных залов для легкой музыки и прочих мест, куда ходят исключительно подурачиться,  - из-за всего этого в 70-х годах двадцать второго века начало накапливаться напряжение. Люди стали утрачивать работоспособность, увеличилось число психических заболеваний, ничем не мотивированных преступлений, когда пришедший на занятия добрый учитель вдруг расстреливал из автомата двадцать десятилетних учеников. Возросла семейная тирания, и хоть она строго каралась Законом - это не помогало. Тюрьмы ломились от посаженных за избиение, калечение жены или детей, за убиение женой спящего мужа и проч. А преступления продолжались и множились. Не помогали ни мораль, ни религия, ни закон. И в начале 80-х было найдено гениальное решение - отпускать людей семьями и поодиночке под ледник, в Старую Европу, где гигантскими
темпами создавалась Империя Развлечений.
        Тридцатидневный отпуск делился на две половины. И два раза в год семьей, один или с друзьями человек мог побывать в Старой Европе - побывать не только в музеях старины, а и на поп- и рок-концертах, на футбольных и хоккейных матчах, в парках аттракционов, в ночных клубах, барах, казино, в домах разврата и прочее. С каждым годом система развлечений совершенствовалась, изощрялась, а производительность труда в ОЕ росла и внутреннее напряжение спадало. Тюрьмы же стремительно очищались.
        Под ледником были развернуты больницы, вытрезвители, мощно работали отряды полиции, впрочем, смотревшие на разврат более чем сквозь пальцы. И удивительно: преступлений в царстве вечного буйства страстей, под ледником, случалось в целом немного. Кто-то повздорит и пырнет оппонента ножом. Кто-то изнасилует приехавшую с родителями старшеклассницу. Кто-то тревожит улицы и площади ночными выкриками при белой горячке. Кто-то очистит чужие карманы, угрожая в основном кулаками - поскольку прежде чем попасть под ледник, едущие отдыхать проходили фильтрационную систему. В специальных приемниках, где их удерживали сутки, а то и двое, люди проходили тщательнейшее медицинское обследование, просвечивание внутренностей на предмет укрывания там чего-либо запрещенного, например, все еще завозимых из Азии тяжелых наркотиков.
        С людьми работали психологи и администраторы, предупреждавшие о последствиях преступлений под ледником, о том, что будет, если человек задержится на отдыхе более двух недель. И мало кто хотел получить год каторжных работ на плантациях, нарушив подледниковый режим.
        Заметим непременно, что там, по законам подледниковья, изнасилование без причинения увечий каралось лишь тремя сутками жуткого карцера. Судили по общим законам ОЕ только за смертоубийство и причинение тяжких телесных повреждений.
        Целесообразность означенных мер была проверена временем. Например, за год под ледником совершалось всего 5-10 убийств, треть из которых были неумышленными. В то время как во всем ОЕ число убийств за год превышало тридцать, несмотря на строгий закон и почти полное отсутствие алкоголя. А все помнили времена до введения Системы Развлечений, когда ледник использовался исключительно как музей старины, число убийств в ОЕ достигало за год до полутора тысяч. Убийств жестоких, зверских, часто немотивированных. Вскоре они свернули направо, въехали в длинный тоннель и через несколько минут остановились перед массивными железными воротами. За оградой раскинули ветви два старых тополя. «Это полигон»,  - отметил Дэвид. И не успела промелькнуть эта мысль, как без всяких проверок документов их пропустили - половинки железных ворот плавно и бесшумно раздвинулись в стороны. В сторожевой будке кто-то сидел. Но лиц было не разглядеть, будка имела тонированные стекла. В момент, когда они въезжали на полигон, на столбах, что за воротами, загорелись сигнальные огни.
        Асфальтовая дорога повела их в самое сердце знаменитого полигона, занимающего несколько сотен квадратных километров. Автомобиль въехал в аллею из вековых лип, и вскоре между деревьями слева замелькали ангары и взлетные полосы аэродрома. На стоянках сгрудились боевые самолеты, некоторые загружались - из темных фургонов крепкие парни таскали какие-то ящики, в один из самолетов, сзади по трапу, заезжала самоходная артиллерийская установка. На аэродроме также было непривычно много солдат и офицеров, что косвенно подтверждало слова министра о том, что под ледником непорядок. Кипела спешная и вместе с тем слаженная работа.
        А солнце тем временем перевалило зенит и направило свой ход на запад. Изредка пробиваясь сквозь сень лип, оно весело освещало салон. В солнечных пятнах и небольших тенях от строений и техники красовался аэродром. Слева же тянулись казармы десантной бригады. Затем они сменились длиннющими рядами боксов танкового полка.
        Так менялись картинки по сторонам дороги, которая через полчаса свернула направо и потащилась немного вверх, уже без всякой тени деревьев. Впрочем, в салоне было прохладно: отменно работал кондиционер. Стал виден так знакомый Нэшу офицерский городок, в котором он прожил немало месяцев. Беспрепятственно въехав в городок через открытые ворота, лимузин шаркнул шинами и кинулся влево, а вскоре оказался и на центральной улице. На улице были лишь редкие прохожие и очень мало машин. Проехав метров четыреста, они оказались на Штабной площади, где за величественным памятником Президенту размещалось не менее величественное здание - сам штаб. Из красного кирпича, стилизованный под древнюю крепость, с очень узкими и очень высокими окнами, в семь этажей. Под высоченным крыльцом была арка, через которую автомобиль въехал во двор.
        Остановились в толпе неподвижных машин и шмыгающих около них военнослужащих.
«Форма, однако, у всех полевая,  - опять заметил цепкий глаз Дэвида.  - Военное положение? Да, видно, дела - серьезнее некуда.» Впрочем, все это только придавало полковнику отчаянной смелости, обогащало адреналином.

        - Прошу вас, полковник Нэш,  - подал наконец голос всю дорогу молчавший майор. Он уже выпрыгнул с переднего сиденья и распахнул заднюю дверь.  - Через полчаса у нас прием у начштаба. А пока пообедаем.
        Офицерская столовая на третьем этаже, куда они поднялись на лифте, как всегда впечатлила размерами, чистотой, сиянием паркета, в рост человека портретами членов Правительства по периметру, бронзовым бюстом Президента, почему-то красными, праздничного цвета стенами. Здесь, как обычно, пустовало больше половины столиков. Обедающие в основном сидели по двое или по одиночке. Сюда не проникал солнечный свет, зато вовсю горело слепящее электричество.
        Они сели за один столик, поближе к кухонному залу. Тотчас же появилась миловидная официантка в военной полевой форме. Пышные, видимо, волосы были аккуратно взяты под резинку назад, частично заправлены под пилотку. Девушка молча протянула. Нэш его не раскрывал и предложил сделать выбор майору. Аппетит как-то не возбуждался. Но есть было надо, ведь дальше, возможно, он станет давиться сухим пайком многие сутки. Полковник давно выработал у себя привычку или, если хотите, способность поглощать еду «про запас». Его тренированный организм мог заправляться пищевым топливом на несколько дней вперед. Инстинкт хищника, выработанный за долгие годы неспокойной и непоседливой службы - незаменимое качество.
        В зале царила какая-то угнетающая тишина. Было слышно, как звенят и бряцают стаканы, вилки и ложки. Фон же голосов - безэмоциональный, глухой. Очевидно, произошедшее под ледником давило на всех. Довольно неприятно было наблюдать лицо майора, уставленное в салат. Спутник явно решил играть с Нэшем в молчанку. Не возникало даже желания его хоть как-то разговорить.
        После безрадостного обеда, где Дэвид без аппетита поглотил изрядный объем калорий, они прошли к лифту и поднялись на пятый этаж. Руководил майор. Затем он оставил Дэвида в просторной приемной начальника штаба в обществе секретарши и удалился. Секретарша, молодая рыжая девица, набирала текст на компьютере. Полковник налил воды из графина и уселся со стаканом, потягивая эту теплую и безвкусную жидкость. Смотрел в окно, за которым раскинулись низкие холмы полигона. Холмы прорезали дороги, по которым ползали маленькие жучки - автомобили.
        Солнце, находящееся в противоположной окну стороне, косо поливало землю. Синь неба радовала глаз. «Смотри,  - сказал себе Нэш,  - через несколько часов ты войдешь под ледник, и неизвестно, то есть нет никакой гарантии, что ты увидишь когда-нибудь еще эту синь». Неприятно подействовало то, что раньше перед заданиями полковника никогда не тянуло на сантименты. Видимо, душа, не желая повиноваться разуму и воле, видела всю чрезвычайность, сложность и необычность задания. Боялся ли он смерти? Не более чем всегда. Как любому нормальному человеку, Дэвиду хотелось еще пожить, достигнуть заслуженной пенсии, обрести желанный покой и душевный мир. Но сможет ли он так жить, не воюя? Хотелось бы в это верить.
        Бесшумно открылась коричневая дверь кабинета.

        - Полковник Нэш,  - прозвучал каркающий голос невысокого усатого адъютанта, высунувшего лицо,  - прошу вас, пройдите.
        Дэвид встал, вернее, даже вскочил от этого резкого окрика. «Так, дружище, спокойнее. Не хватало еще, чтобы у тебя руки сейчас задрожали и застучали зубы при разговоре. Еще возьми и в обморок упади! А ну взять себя в руки!» - и он схватился за ручку двери, изнутри еще удерживаемую адъютантом. Потянул на себя.
        Кабинет поразил габаритами, равно как и размерами окна, смотрящего на запад. Приятным солнечным светом была заполнена эта квадратная комната. Генерал, начальник штаба, сидел за столом. Всем известная коренастая бородатая личность, не раз мелькавшая по телевизору и едва ли уступавшая красноречием самому Президенту. По крови генерал был скорее всего итальянец. (Фамилия Висконти о чем-то же говорила?). Сложная, не скрываемая даже бородой и усами мимика, порывистые жесты, быстрая речь. Английский язык, подозревал Нэш, был явно ему неприятен.

        - Служу Президенту!  - вытянулся у двери Нэш. И краем глаза заметил, как шмыгнул адъютант в боковую, под цвет стены, дверь кабинета.

        - Подойдите сюда, полковник,  - приказал маленький генерал.
        Нэш зашагал по фиолетовой дорожке к столу.

        - Садитесь.  - Начальник штаба скосил глаза на мягкий стул.
        Дэвид присел на самый его край. С выпрямленной спиной. Со сложенными на коленях руками. «Интересно, если бы я развалился сейчас нога за ногу или же навалился локтями на стол?» - промелькнула шальная мысль.

        - Расслабьтесь, господин Нэш, нам не нужны испуганные солдаты.  - Начштаба нервно отодвинул от себя толстую папку и стал перебирать авторучку меж пальцев.  - Мы с вами сейчас будем работать. А через пару-тройку часов самолет перебросит вас на Восточный вход ледника.

        - Служу Президенту.

        - Вот досье.  - Генерал резко вытянул руку, навалился на стол и достал из кипы папок, что слева от него, нужную.  - Вот досье на ваших бойцов. Почитаете в самолете. За те же два часа, что будут даны вам для знакомства с командой, советую войти с людьми в полный контакт. От этого будет почти напрямую зависеть успех операции. Понимаю, это непросто. Но иного выхода нет. Как оказалось, у нас попросту не существует специальной команды для такой, если хотите, экстремальной ситуации. Не существует! А спасать страну надо. Поэтому мы бросились изучать базу данных. Работали днем и ночью. И отыскали лучших бойцов. Да, они почти не знакомы друг с другом. Их, как и вас извлекали. хе-хе. из разных уголков нашей необъятной родины. Зато теперь все, то есть, я, Президент и Правительство, уверены, что сделали буквально все для ликвидации этой банды ублюдков, для, если хотите, спасения страны. Да! Ни много ни мало!

        - Я понимаю.

        - Вот и отлично. Отлично, что вы понимаете, полковник Нэш,  - почти закричал коренастый генерал.  - А еще лучше, если бы вы свое понимание как можно скорей воплотили в действие, в результат наконец! Да! У нас очень мало, просто-таки чрезвычайно мало времени.  - Он внезапно нагнулся к Дэвиду и зашептал почти что интимно: - Два часа назад пришло известие, что негодяи вывели из строя линию
«Берлин-Лондон». Взрыв. Убито несколько сот человек. Поезд, к счастью шедший почти пустым, раскурочен. Его остатки в данный момент выносятся из тоннеля. Но! Мы по крайней мере хоть сейчас знаем, что разбойники находятся именно в Берлине, а не где-то еще. Все линии заблокированы. Поезда будут ходить лишь те, что обслуживают термоядерные станции. Ну, и те, что будут возить вашу команду, куда бы вам ни понадобилось.

        - Но, простите, господин генерал.  - начал несмело Нэш.  - Если они в Берлине, то нам только до Берлина и придется доехать.

        - О, полковник! Если бы так. Если бы так!  - начштаба внезапно вскочил, взмахнул рукой, посылая ее от ноги вверх: - Служу Президенту!
        Дэвид в точности повторил эти слова и телодвижения. Оба синхронно сели.

        - Ведь по большому счету мы исходим из того, что банда действует слитно. Но есть же и вариант, что они разделены на две, а то и на три части. Вот в чем закавыка! Поэтому, когда я говорю: они блокированы в Берлине,  - то это вам следует понимать в плане большой вероятности. И только. То есть те, что подорвали линию, безусловно в Берлине. Ибо взрыв произошел в двух километрах от города. Тоннель с севера завален. Они могли отступать лишь по параллельной линии.

        - А дистанционный взрыв?

        - Нет. Банда негодяев разгромила выход из тоннеля в город на параллельной линии. Вернее, сторожевой пост. Но сколько их было, в чем они одеты и прочее - совершенно неизвестно. Ведь все охранники убиты. Буквально все. Даже не убиты - а просто разорваны в клочья!

        - Но.

        - Да подождите, полковник Нэш!  - вдруг рыкнул на него генерал.  - Подождите, не дослушав, со своим «но».  - Он потянулся к стакану воды и выпил его залпом и с жадностью.  - Записка, полковник! Полоумный сынок нашего Верховного оставил на месте злодейства записку, где заверяет, что это именно его рук. его! а не чьих бы то ни было рук дело. Понимаете?

        - Понимаю.

        - Вот и отлично. И было бы прекрасно, что бы это свое понимание вы немедленно воплотили в действие. И результат! Да. Именно результат! Дайте нам результат, господин Нэш!  - Он прокричал это почти умоляюще.  - Просто невыносимо сидеть и смотреть, как рушатся наши устои. Под ледником уже почти паника, едва заглушающаяся алкоголем и вопиющим развратом. А по стране ползут и мусолятся слухи. Работоспособность за последние три дня упала на треть!
        С тяжелым, тягучим чувством ехал полковник от генерального штаба к аэродрому - туда, где в специальном ангаре ждала его команда бойцов. В конце разговора начштаба совершенно вышел из себя и почти утратил контроль. Он орал, что - была б его воля - он бы четвертовал или на кусочки резал тела пойманных негодяев. Он плакал, ругался, сморкался в платок, бегал по комнате перед Нэшем, исходя пеной ненависти к злоумышленникам. Он даже, не боясь свидетеля, сетовал на то, что Президент слишком мягок, приказывая взять своего сына живым, а затем томить его в психбольнице. Нет, начштаба готов был сам сейчас же мчаться под ледник и душить своими руками всю эту команду обезьян во главе с полоумным мятежником.
        Прощаясь с полковником, он бросился ему на грудь и просил как можно скорее избавить страну от кошмара, ибо каждая секунда теперь работает против страны. Она беднеет с каждой секундой. Она разлагается на глазах. Генерал призывал подумать о будущих вдовах, вдовцах и сиротах, которых вынуждена будет взять под свою опеку держава. Он говорил, что уже не может сдерживаться под гнетом этого постоянного, неимоверного стресса, и даже открылся, рыдая, что два часа назад избил ногами адъютанта за то, что тот подал слишком холодный чай. «Да пребудет с вами удача, полковник!» - это были последние слова несчастного генерала.

7

        К началу двадцать третьего века в города и селения ОЕ наконец вернулся покой. Страна достигла экономического расцвета. Каждая семья имела квартиру, а интеллигенция - загородные дачи. Почти целиком искоренилось пьянство, и даже табак курили очень редкие люди в пределах своих квартир. Да и неудивительно, ведь пойманных за курение в общественных местах и даже на улицах наказывали так: от пяти суток карцера до года каторги,  - в зависимости от того, выражался или не выражался курящим злоумышленником протест при его задержании.
        Преступность уменьшилась, если так можно сказать, донельзя. Огромные следственные тюрьмы заполнялись лишь на одну пятую. Их даже закрывали и консервировали. Влюбленные пары, одинокие девушки, старики и старушки преспокойно гуляли по улицам в самое позднее время - к ним никто не приставал, не терроризировал, и даже возможность этого была исключена практически до нуля.
        Впрочем, человек есть человек - и вдруг кто-то и почему-то вешался в туалете, нападал с арматурой на безвинных людей и замолачивал их до крови или до смерти, иной раз неизвестно с чего абсолютно трезвый водитель выскакивал на тротуар и давил пешеходов; или жена отрезала мужу половой орган будто бы за измену, или одноклассники с неимоверной жестокостью избивали отличника, или сын убивал родителей и отвозил их тела ночью в городской парк и там зарывал, а на суде это ублюдок не мог внятно объяснить причину своего злодеяния. И так далее - все в духе человека.
        Но, повторим, эти вопиющие случаи были столь редки, что о них просто смешно говорить. Тем более что полиция и следственный аппарат действовали столь решительно и неумолимо, что ни одна, повторим - ни одна злодейская душа!  - не избегла быстрой поимки, сурового и справедливого наказания.
        За умышленное убийство давали высшую меру. Телевидение держало в курсе возмущенных граждан об успехах поимок и следствия. Суды и даже приведение в исполнение приговоров, когда уничтожали этих человекозверей, транслировались по телевизору.
        Причем казнь была изощренной - убийцу окунали в относительно слабый раствор с кислотой и он со стонами, мольбами, а иногда проклятиями медленно, в несколько часов, умирал. Когда этот гад испускал последний вздох, врач, облаченный в одежды чуть ли не священнические, торжественно констатировал смерть. И тогда во всех домах ОЕ - а трансляция казней проводилась в удобное вечернее время, как правило, по субботам,  - раздавался радостный клич. Клич многих миллионов честных граждан, приветствующих правосудие.
        Затем с речью, прямо в зале казни, выступал перед согражданами Президент. Интересно, что историки пописывали и поговаривали, будто 200-300 лет назад такие же миллионные вопли раздавались в городах, когда сборная какой-либо страны, по футболу или хоккею, выигрывала олимпийские игры или чемпионаты мира. А выступление Президента после редких случаев казни (4-5 раз в год) напоминало новогоднее обращение к своему народу президентов некоторых стран того же стародавнего, доледникового времени.
        После казни злодея, будь то хоть тринадцатилетний мальчуган, удушивший, повздорив, девяностолетнюю прабабушку, Президент Речью взбадривал, воспламенял и сплачивал граждан. Для дальнейшей борьбы. Для выживания в этот суровый период ледниковья. Президент говорил - и слезы экстатической радости текли по щекам жаждущих любви, правды и справедливости честных тружеников. После речи Президента телекамеры сразу же переключались на огромный зал городской филармонии, где давался праздничный концерт - выступали басы, баритоны, тенора, лилась оркестровая музыка, артисты балета исполняли потрясающие номера. А затем всенародное гулянье выплескивалось на улицы.
        Однако страшно ошибется тот, кто подумал, будто бы песни и пляски, идиотские выкрики и выходки заполоняли весь город. Люди шли стройным потоком от своих домов, вливаясь в более широкие улицы, пока не достигали проспекта Президента и тогда уж широченной полноводной рекой, с двух концов, двигались к Дому Правительства. И там, как правило - ровно в полночь, при свете прожекторов, под звуки фанфар, на трибуну восходил Президент со всей свитой. Там обязательно присутствовали наследники, которые лишь по смерти или тяжкой болезни Президента могли занять его место. А к этому ответственному шагу дети Президента, точнее - его сыновья, готовились всю жизнь.
        Так вот, владыка этой героической, сумевшей противостоять леднику страны обладал удивительным красноречием. Мало того, что он держал многомиллионную аудиторию у экранов непосредственно после казни, так он теперь, воспламеняя и воспламеняя, возбуждал в хорошем смысле этого слова стотысячные толпы, наводнившие площадь перед Дворцом и Трибуной.
        Три часа, под одобрительные вопли и рев восхищения, говорил Президент. Он и впредь сулил торжество справедливости, мир и порядок, достаток и изобилие честным гражданам. Он обещал, что казни с каждым годом будут все реже и реже. (Это, правда, не удавалось осуществить уже двадцать лет. Все равно находилось два-три выродка в год, которые по каким-то необъяснимым причинам совершали зверские убиения мирных людей. И их приходилось казнить. И народ жаждал, чтобы наконец-то не совершалось таких сатанинских вещей. И Папа, глава Единой Католической Церкви, мощно спаянной с государством, денно и нощно молился об этом же: чтобы не было больше дерзких и жестоких убийц, чтобы не было этих наводящих ужас трансляций казней.)
        Заметим впрочем, что все, от Президента до последнего дряхлого старика этой свободной страны, понимали и осознавали необходимость таких публичных жестоких казней. После них по улицам, ночным заулкам, закоулкам и подворотням можно было ходить совершенно спокойно, да хоть бы и спать там - на два, а то и три месяца всякие преступления в ОЕ полностью прекращались! Это, видимо, свойство человеческой памяти - помнить определенный срок корчи в котле с кислотой справедливо наказуемого преступника. А затем почему-то находился кто-то, кто забывал этот грандиозный спектакль, и новое ужасающее злодейство потрясало ОЕ. И опять Президент был вынужден жестоко казнить урода, и опять пламенно выступать перед согражданами. И опять обещать, что будет не 2-4, а 1-2 (лучше - одна!) казни в году.
        А тем временем на бескрайних просторах бывшей пустыни Сахары, а ныне - плодороднейших землях державы вкалывали бичуемые надзирателями негры, азиаты и некогда свободные люди, покурившие, например, не дома, а в своем подъезде. Вкалывали за гнусное варево, покрытые струпьями и изнуряемые тропическими болезнями. Естественно - умирали. И естественно - их никто не считал. Ибо урожай, добыча продуктов для честных тружеников городов - издавна были объявлены священными категориями. Не будет продуктов питания - держава стремительно захиреет, и не только не спасет будущие поколения от ледника, но и развалится прямо сейчас, терзаемая мародерами и всякой шушерой.
        Поэтому, именно поэтому, а не из какой-то жестокости так мучились и изнемогали рабы на полях, виноградниках, пастбищах. Никто не хотел им зла. Но никто и не осуждал Правительство, никто вслух не жалел мучимых на полях рабов. Ибо, во- первых, раб он и есть раб, а не свободный гражданин, коего не только можно, но и нужно жалеть, коему необходимо сочувствовать. Во-вторых, белое человечество помнило, с малых лет изучало историю и знало о годах голода и мора, когда бухнул вулкан на Суматре, знало о мучениях своих предков.
        Продуктовая тема издавна стала в ОЕ табуированной. И крошки никто не выкидывал со стола в мусорное ведро. (За найденные в урнах пищевые продукты многие граждане потащились на каторгу и там сгинули.) Итак, увозимых на поля осужденных, а тем паче - рабов никто не жалел.
        Пережившие этот ад, дотянувшие до конца сроков и тем самым реабилитированные вольные граждане сразу же вливались в социум и сразу же защелкивали свои рты на замок. Даже жене, даже матери никто не смел пожаловаться или окунуться в воспоминания о годах каторги. Люди возвращались как бы пришибленные, как бы с измененной немного психикой. Делалось ли это медикаментозно или страдания накладывали сию печать на былых каторжан - об этом можно было только гадать, но - упаси Боже!  - не рассуждать и не расспрашивать. Впрочем, за «отсидевшим» всегда сохранялось его жилье, семья, рабочее место, восстанавливались буквально все гражданские права.

8

        В ангар Нэш вошел решительно и сурово. Как бы не замечая кинувшегося к нему офицера, он криком скомандовал:

        - Строиться всем!  - и опытные бойцы мгновенно сомкнули ряды в две шеренги.
        Рослые, плечистые, с бычьими шеями - солдаты были как на подбор. Четыре офицера, стоявшие в первом ряду - майор и три капитана,  - ненамного уступали солдатам в крепости тел.

        - Доложите!  - вновь скомандовал Дэвид.
        И майор в камуфляжной форме двинулся к нему строевым шагом.
        Через двадцать минут на заднем дворе, где была спортплощадка с препятствиями, шла усиленная тестовая тренировка. Солдаты бегали стометровку в полном снаряжении, преодолевали двухметровый бетонный забор, подтягивались и делали подъем переворотом на перекладине. Не слишком отставали от них и офицеры. Майор Джобович особо подвергся истязаниям полковника. Нэш сначала принудил его отжаться сто пятьдесят пять раз от асфальта, затем проползти с полевой сумкой и оружием пятьдесят метров по зыбучим пескам, а после этого погнал на перекладину, где заставил вращаться солнышком дюжину раз. Майор справился, но, видимо, затаил на Нэша небольшую обиду.
        Полковник часто использовал подобный прием - унизить, опустить в глазах команды ближайшего к нему по званию офицера, чтобы остальные знали - в стае один и только один вожак. Это сильно укрепляет боевой дух, направляет все силы на действие по команде, а не на пустопорожние рассуждения. Оставив издевательства над майором, хоть после «солнышка» так и подмывало пустить его на трехкилометровый марш-бросок, полковник Нэш произвел еще одно необходимое действие. Давно заприметив самого рослого и мощного солдата по фамилии Свенсон, полковник построил команду около площадки с песком. Сам стал перед ними и грозно сказал:

        - И не думайте, солдаты и офицеры, что вы меня впечатлили своим прыжками, бегом и преодолением препятствий. Поверьте, обезьяны куда круче и проворнее вас. И гориллы и шимпанзе с встроенными чипами разберутся с вами в два счета. И лазят, и бегают, и душат, и режут ножиками они гораздо успешнее. Поэтому вы и я обречены проиграть, если не будем включать мозги. Я еще не читал ваши досье, но вполне верю словам начальника штаба: вы лучшие бойцы Объединенной Европы. Однако этого мало. Ввиду непредвиденной экстремальности ситуации от наших мозгов, от способности принимать мгновенные и тактические решения будет зависеть судьба страны. Я не стану даже вам говорить, какой пожар возгорится в народе, если мы не изничтожим это сборище ублюдков под ледником, если ледник не зафункционирует в прежнем режиме. И без того число жертв терактов достигло такого уровня, что их уже просто невозможно скрывать, невозможно замалчивать в газетах и в новостях по этому чертовому ящику. Вам ясно?!

        - Служу Президенту!  - унисон мощных голосов сотряс спортплощадку.

        - Отлично. Поэтому действовать мы будем быстро, решительно и жестоко. Буквально все обезьяны должны быть истреблены в самое ближайшее время. А уж будете вы их жечь огнеметами, расстреливать или резать на части - это как вам угодно. Но они должны быть истреблены! Что касается операции - думаю, даже и напоминать не стоит, что вы должны слушаться меня беспрекословно. Если делимся на части - над каждой будет стоять старший офицер, и подчиняться ему надо так, как будто бы с вами я. Солдат Свенсон!  - вдруг крикнул полковник Нэш.  - Мне кажется, вы не слишком внимательно меня слушаете. Уж больно кривите губы и плохо скрываете кислое выражение лица.

        - Никак нет, господин полковник!  - вздумал было оправдываться солдат.
        Он действительно ничего подобного себе и в мыслях не позволял, и Дэвид знал это. Тем не менее, все, что произошло в дальнейшем, целиком и полностью следовало из его теории работы с командным составом. А от правил своих Нэш не отступал никогда.

        - Выйдите из строя,  - скомандовал он Свенсону.
        Солдат, огромный, плечистый, скандинавского типа парень, выдвинулся вперед.

        - Вот вам лопата.  - Сказав это, Дэвид выдернул из кучи песка саперную лопатку и бросил солдату. Тот ловко поймал ее на лету.

        - Запомните,  - продолжал полковник,  - что эти нелюди так же могут перегрызть вам горло зубами, как вы мне - перерезать его этой лопатой.
        Дэвид ощущал, как целый строй вперил в него внимательные глаза.

        - Поэтому,  - продолжал он,  - ваша задача, солдат Свенсон, нанести этой лопатой мне как можно больше ранений. Попробуйте убить, если это у вас получится.

        - Но.  - начал было огромный детина, покручивая в руках лопату, как игрушечную.

        - Выполняйте! Я безоружен.  - С этими словами Нэш сорвал с себя пояс с кинжалом и пистолетом и бросил в сторону.  - Для усложнения задачи идемте в песок.
        Они отошли от глазевшего на них взвода еще на пару десятков метров - стали посреди площадки, проваливаясь в песок по щиколотку.

        - Начинайте!  - С этими словами полковник согнулся в коленях, выставив руки вперед; его глаза загорелись хищным огнем.
        Свенсон был опытный боец, и заводить его на борьбу какими-то особыми методами было необязательно. Резко взмахнув лопатой над головой, он бросился на полковника.
        Лопата просвистела в сантиметрах от плеча Дэвида. И только молниеносная реакция не позволила его раскроить. Скандинав чуть было не потерял равновесия, рассекши вместо плеча пустой воздух. Он на секунду оперся о лопату - и тут обнаружил, что противник стоит совсем не в том месте, где должен бы быть. Полковник, упруго сгибаясь, находился уже по правую руку от солдата. А с этой руки замах делать было неудобно. Тем не менее Свенсон, как бы оттолкнувшись от лопаты, выпрямился, одновременно посылая ее двумя руками вперед - целя в живот полковника.
        Этот неподготовленный удар стоил ему очень дорого. Дэвид, отклоняясь назад, в момент пролета лопаты около живота нанес по ней сокрушительный удар сцепленными кулаками. Лопата глухо плюхнулась на песок. Свенсон же вконец потерял равновесие и получил удар сапогом в челюсть. Дальнейшее взвод наблюдал в бессловесном изумлении. За ударом в челюсть, который дезориентировал Свенсона, последовала серия ударов полковника: сначала по коленному сгибу, после чего викинг припал на одно колено; затем левой ногой по печени, от чего солдат, екнув, согнулся; и наконец - два завершающих удара по его мощной шее сцепленными кулаками. В результате чего солдат остался лежать на песке бездыханный.

        - Заберите его,  - скомандовал Нэш, потирая ладонь о ладонь.  - Майор Джобович, я к вам обращаюсь. Несите его в санчасть, через десять минут будет как новенький.
        Через несколько секунд майор и два солдата, взваливших на плечи огромное тело, поспешили в санчасть, находившуюся совсем близко от спортплощадки.

        - Теперь вы видите,  - взяв руки за спину, широко расставив ноги, обращался полковник Нэш к поредевшему взводу,  - что сделают с вами обезьяны, если вы будете бездумно махать перед ними своими лопатками или ножиками. Любая неообезьяна разберется с сильнейшим из вас в два раза быстрее, чем это сделал я. Только в завершение задушит или перегрызет горло. Поэтому убедительно вас прошу - не приближаться к зверям ближе, чем на пятнадцать метров. Это как раз расстояние их мгновенного броска на добычу. Взведенный пистолет, всегда готовый к стрельбе автомат - вот ваше оружие. Но не забывайте, что хвостатые умеют стрелять не намного хуже, чем вы. Поэтому включайте мозги. Это серое вещество дано нам не зря.
        Дэвид глубоко вздохнул, окинул взглядом окрестности. Солнце уже зашло за ангар, и площадка, где огни стояли, оказалась в тени. Только верхушки тополей, закрывавших от них полигон, золотились ласковыми лучами. С океана дул приятный успокаивающий ветерок.

        - Солдаты!  - вновь обратился полковник ко взводу, с восхищением и преданностью внимавшему каждому его слову.  - Мне вверены ваши жизни. А также мир и покой в душах ваших многочисленных родственников, которые будут сильно печалиться, если кто-либо из вас не вернется назад. Но надо понимать - мы не на курорт едем. Это война, ребята. Настоящая война, объявленная нашей цивилизации пятью уродами, под началом которых находится двадцать безмозглых тварей. Они уже забрали несколько сотен жизней мирных граждан. Мало того, они куражатся над нами, над самим Президентом, оставляя в местах скорби записки, что это дело именно их рук. Главарь банды чрезвычайно не любит нашего Президента, и из этой ненависти он готов уничтожить тысячи людей, посеять смуту в сердцах наших сограждан. Подорвать экономику страны, которая зиждется на строгой дисциплине. Империя Развлечений Старой Европы имеет для государства огромное значение. Ведь именно благодаря тому, что наши граждане умеют полностью расслабляться, они остальные одиннадцать месяцев в году на славу работают. И вот негодяи решили выбить, можно сказать, фундамент
из-под ног государства. Парализовав Империю Развлечений, они надеются развалить всю страну. Но это им не удастся. Потому что есть вы - лучшие бойцы, лучшие из лучших во всей стране. И есть я, который не привык проигрывать никаких битв. Банда негодяев должна быть уничтожена в самое ближайшее время. Главарь должен быть взят живым. И мы сделаем это! Служу Президенту!  - крикнул Дэвид, воодушевляясь.

        - Служу Президенту!  - дружно ответил взвод.
        В этот момент из-за ангара показался майор с солдатами, ведшими под руки нетвердо ступавшего Свенсона.

        - В строй бегом марш!  - с нарочитой злобой скомандовал полковник.
        И четверо, как могли быстро, вернулись в строй. Дэвид заметил, как скандинава любовно подперли бойцы с двух сторон. «Хорошая работа!» - похвалил он сам себя совершенно невольно.

9

        А индустрия развлечений под ледником развивалась дикими темпами. То был совсем иной, как бы перевернутый, относительно ОЕ, мир. В ОЕ все ходили строгие и сосредоточенные, чем-то вечно озабоченные и опечаленные. А если и оживлялись их лица, то только Речами Президента после очередной казни, а также регулярно два раза в год - на День Независимости ОЕ, и на День Освобождения. Сразу заметим, что День Освобождения был вымышленным днем, липовой датой, если так позволено будет выразиться. Просто несколько десятков лет назад в Великих Пирамидах нашли новые потайные помещения и затеплилась небезосновательная надежда, что в них сокрыта разгадка древней цивилизации - как обратить вспять ледник и вновь вернуться к благодатному климату на Земле. Климату, который стоял во времена Христа и апостолов, а затем такая климатическая благодать сошла на землю на рубеже второго и третьего тысячелетий. День Освобождения связали с этим открытием.
        Теперь человечество готово было все силы отдать, чтобы хоть приблизиться к тем удивительным температурам, когда на Сицилии, Кипре, островах Греции купались зимой, когда на юге Европы буйствовала круглогодичная зелень, а зимой, даже в северной Германии и Скандинавии, бывало, снега не выпросишь. Теперь это казалось какой-то фантазией, сказкой, если бы не сохранились миллионы видеозаписей того времени, которые могла смотреть любая семья на телеэкранах, компьютерах, в кинотеатрах. Некоторым казалось, что это фотомонтаж, но великолепные альпийские летние пейзажи с величественными горами и сверкающими озерами, залитый солнцем Париж, теперь прочно погребенный под ледником. Нет! Не поверить этому было нельзя, тем более что каждая семья ОЕ не только могла, но была обязана два раза в год совершить вояж под ледник, по Старой Европе.
        Впрочем, о тех красотах болели лишь души людей с тонкой, лирической душевной организацией - у всяких поэтов, музыкантов, художников, труды которых пользовались в ОЕ весьма ограниченной популярностью и в довольно узких кругах. Обычные люди были так загружены на работах, на обязательном просматривании вечерних телевизионных новостей, на слушании никогда не смолкающих радиоточек в квартирах, что им как-то вот было не до возвышенного. После новостей шла прямая трансляция богослужения из Храма - огромного, завораживающего своим величием здания. С утра до вечера оно было набито битком. Ведь каждая семья Мегаполиса обязывалась посетить Храм два раза в неделю.
        Более того, дабы избежать столпотворения и неразберихи, посещения Храма проводилось по графику: людям назначался срок, и они должны были явиться на службу. Поблажки делались только больным и калекам. Присутствующих отмечали на проходной храма, ведь каждому с младенчества вживлялся в грудину специальный кристалл - с особым кодом, где указывалось его имя, отчество, пол и так далее. Кроме того, этот кристалл имел излучатель, совершенно безвредный для здоровья, но десятилетиями посылающий в эфир слабый сигнал.
        По сигналу этому компьютер с помощью навигационных спутников рассчитывал до сантиметров местоположение конкретного индивидуума. Это было чрезвычайно удобно, поскольку люди имеют свойство пропадать, а их родственники - волноваться за них, люди имеют свойство немножко отлынивать от работы, учебы, немножко нарушать закон
        - поэтому соответствующие органы получили существенное облегчение. Да и людям от этого волшебного кристалла - благо во всех отношениях.
        Вот почему в многочисленных густонаселенных городах ОЕ царил образцовый порядок, вот почему мораль достигла небывалых высот, вот почему боевой дух нации мужал год от года, а преступления упали так низко, как мы уже выше описывали.
        Единственный недостаток личных кристаллов (ЛК) была в том, что под ледником, на отдыхе, в Старой Европе они не действовали. Слабое излучение не пеленговалось спутниками. Что делать! Ледник есть ледник. Тем более что подледниковые нравы и законы кардинально отличались от законов ОЕ. Об этом уже говорилось, но приходится это повторять много раз - поскольку только в ОЕ был изобретен гениальнейший способ сделать из человека - человека. Его животное «я» два раза в год направлялось под ледник, где можно было гулять, развратничать, беситься на концертах и стадионах, напиваться и оскотиниваться.
        Правда, не только за этим ехали под ледник. Люди посещали экскурсии, любовались красотами сохраненных в своем величии городов Старого Света. И все же. И все же. Каждый в глубине души знал, что Президент и Правительство поощряют двухразовые отпуска именно потому, что в ОЕ - не отдыхают, там тяжко трудятся. Там совершенствуют свой дух. Там молятся вечерами перед телевизором и в Храме имени Папы.
        Но, увы: законы природы невозможно преодолеть даже на пике цивилизации. И чтобы плодотворно работать, надо не менее плодотворно уметь отдыхать. Причем загружая те участки мозга, которые в ОЕ у людей не задействованы совершенно. Возбуждая центры удовольствия, как установили ученые, мы расслабляем и даем восстанавливаться центрам работы, мышления, нравственности и духовности. Именно поэтому от отпуска не мог уклониться ни один человек. Стране нужны полноценные, работоспособные граждане.
        Расселившись по гостиницам городов Старой Европы, люди тотчас окунались в мир удовольствий. Благородные отцы семейств кидались мять проституток, матери отдавались бойким, специально предназначенным для этого молодцам, дети вручались воспитателям, которые водили их на рок-концерты, футбольные матчи, в парки разнообразных развлечений. Вечерами семья, впрочем, сходилась поужинать, и муж с женой совершенно спокойно, с любовью и пониманием смотрели друг другу в глаза, чтобы, уложив своих чад, еще на несколько часов пуститься в разврат.
        Ночами, где-то до четырех условного утра, бары, клубы, рулетки, публичные дома были особо загружены. Квалифицированно работала полиция и медвытрезвители, где загулявшему оказывалась соответствующая помощь. Людей подлечивали и отправляли жить и развлекаться оставшиеся дни отпуска.
        На гомосексуальные, нетрадиционные виды сношений, происходившие иногда прямо на улицах, здесь смотрели лояльно. Более того, подглядывание и рассматривание, особенно детьми, увидавшими вдруг дергающуюся на тротуаре парочку,  - цвело пышным цветом.
        Каждый уважающий себя отец семейства был просто обязан провести ночь с несовершеннолетней проституткой, почти ребенком, специально предназначенной государством для этих целей. (Кстати, СПИД и венерические болезни были к тому времени совершенно побеждены.) А сорокалетняя мать пятерых детей считала просто-таки непристойным, чтобы за две недели ее не погонял часов шесть пятнадцатилетний подросток, впрочем с отличными репродуктивными данными, специально отобранный посредством медицинских тестов для этих целей.
        Зато сколько эмоций, сколько впечатлений на целый год было у обоих родителей, пустившихся во все тяжкие на две коротких недели! А ведь дальше потянутся полгода работы и духовного совершенствования, самоотверженного труда, где все подчинено освобождению Европы от ледника. Думаю, не стоит говорить, что всяческие половые извращения, которые мне здесь и описывать гадко, в те времена не вызывали под ледником даже малейшего шока. Садомазохизм, мания показывать голое тело публике, вуаеризм (подглядывание), склонность совокупляться с животными под ледником были негласно разрешены.
        То есть, все незапрещенное есть разрешенное - именно этим принципом руководствовались люди ОЕ. Но - только под ледником! Там были специальные помещения Острых ощущений, где известнейшего адвоката, например, могли часами бичевать две малолетние девчонки, привязав его с его же согласия к специальным приспособлениям. Кто-то всерьез желал, чтобы на его лицо помочились - и это исполнялось беспрекословно. Часто, за особую плату, какую-нибудь мамашу семейства бальзаковского возраста в закрытом от глаз помещении могла насиловать, слегка избивая, жилистая, мужеподобная, специально натренированная женщина. Верхом же удовольствия некоторых отцов семейств было то, чтобы его закрыли в особой комнате с молодыми прекрасными амазонками и те бы срывали с него одежды, валили, давили своим весом к полу и часами насиловали.
        Пишу сие единственно с целью указать на сущность этого удивительного государства ОЕ, его уникальных людей. Кстати, перед отправкой из-под ледника каждого человека помещали в изолятор, проводили строжайшее медобследование и вводили что-то в вены посредством капельниц. По мнению многих догадливых голов, пускавших в народ непотребные слухи, вводимое в вены лекарство имело психотропный характер. После суток изолятора люди выходили и садились в самолеты в прекрасном расположении духа, совершенно без чувства вины. Вот до чего доросла медицина.
        Примерно вот такая картина, такой способ существования практиковался в ОЕ в 2235 году. Как видно, мораль и нравы этой цивилизации где-то немного, а где-то очень существенно отличались от нынешних. Однако известно, что на протяжении тысячелетий нравы на одной и той же территории кардинально менялись. Что уж говорить о государстве, созданном как противостояние надвигающемуся леднику. Быть может, только так и удалось выжить и безбедно существовать.

10

        Спустя два часа, получив необходимое снаряжение и погрузившись в самолет, они летели на север. Поначалу - вдоль побережья, над океанскими лазурными водами, а через какое-то время свернули на материк, взяв курс на северо-запад. Обширнейшие плантации, поля, виноградники, не затененные облаками, лежали внизу. Исполосованные дорогами и противоветровыми лесонасаждениями сельскохозяйственные угодья. Самолет летел не быстро и довольно низко, поэтому Дэвиду иногда удавалось рассмотреть знакомые поселки, водородные автомобильные заправки, даже кучки людей.
        Потом они пролетали над полноводной, ненамного уступавшей Нилу рекой, которая через несколько сот километров впадала в Средиземное море. Чем дальше к северо-западу, тем влажнее, лесистее становилась местность внизу. Увеличилось число озерец и озер, питаемых многочисленными реками и речушками. Сельским хозяйством здесь занимались все меньше, а больше пасли скот, стада которого прекрасно были видны с самолета.
        Вскоре они пролетали над Блейк-сити - большим, третьим по величине городом ОЕ, центром мясной и кожевенной промышленности. Это был самый большой материковый город. Паутина дорог окружала его. Окружал город и толстенный слой дыма, создаваемый трубами многочисленных фабрик и комбинатов. Ветер, по- видимому, был северо-восточный, нетипичный для этих мест, поэтому с предприятий, в основном расположенных в северной и восточной частях города, дым сдувался на его центральную часть. Город буквально задыхался под солнцем и пеплом. Ветродуи, расположенные так, чтобы гнать дым к северу, где не было уже пастбищ, теперь вынужденно бездействовали. Благо лето в этих широтах не слишком жаркое.
        Северо-восточный ветер, налетавший временами на Блейк-сити, был злосчастьем этого города. Титанические усилия ученых, метеорологов, постоянно работавших над тем, чтобы ликвидировать эти ветра, ни к чему путному не приводили уже несколько десятилетий. Ветер налетал внезапно со Средиземного моря и мог продолжаться несколько дней. Потом необъяснимо утихал на несколько месяцев. И воздух в Блейк- сити очищался.
        По иронии судьбы, когда закладывался город и проектировались фабрики и заводы, северо-восточные ветра здесь почти отсутствовали. Поэтому абсолютно резонно было размещать предприятия на северо-западе, куда целый год дули стабильные ветра. В случае затишья дым от города гнали ветродуи в сторону моря. Далее он аккумулировался в обширных лесах и болотах, которые начинались километров в двухстах от Блейк-сити.
        И вот несколько десятилетий назад что-то приключилось в природе и эти «приступы» сухих северо-восточных ветров измучивали горожан. И были головной болью нескольких научных институтов. А также Правительства и Президента, естественно. Но сделать реально ничего не получалось. Уже несколько ученых за свое нерадение были публично осуждены на многолетнюю каторгу. Снимались с постов директора НИИ и руководители научных разработок, шельмовались в газетах и новостях - это ничего не давало. Сухие ветры, именно не влажные, а сухие, продолжали истязать несчастный Блейк-сити. Город как будто заплатил за свое название, данное ему, конечно, не по причине налетавшей теперь на него черной фабричной сажи, а - как символ белой цивилизации на черном континенте.
        В дни, когда дым и сажа атаковали город, останавливались практически все нестратегические предприятия и занятия в школах и вузах. Бесперебойно работали только фабрики и заводы, обеспечивающие страну товарами первой необходимости. Люди, не занятые на таком производстве, сидели по домам, и даже в гости им было разрешено ходить только в противогазах и только по особому, подписанному комендантом района, разрешению.
        Такая дымовая осада длилась несколько дней, иногда больше недели, поэтому в каждом доме указом Министра Здравоохранения должны были находиться индивидуальные аптечки и запас продуктов до трех недель. Наличие этих атрибутов строго контролировалось блюстителями закона, практикующих внезапные проверки частных квартир. За отсутствие ЭЗ (экстренного запаса) еды и специальных медикаментов полагался огромный штраф. В случае повторного злостного нарушения - несколько суток карцера. В особых случаях - тюремное заключение в несколько месяцев с выводом на изнурительные работы.
        Поэтому понятно, что жители Блейк-сити в своих же интересах строго хранили в домах ЭЗ из лекарств и продуктов. А также поддерживали в рабочем состоянии противогазы и кислородные баллончики, количество которых должно было превышать число членов семьи ровно в два раза. Кстати уж, баллончики, медицинские препараты и специально сбалансированные продукты семьи получали бесплатно.
        Казалось бы, чего проще - храни в обязательном порядке полученные под расписку средства и будешь, во-первых, надежно защищен во дни задымления, а во- вторых, не будешь подвержен административному или уголовному наказанию. Однако не все так просто. Человеческая природа слишком упорно не хотела меняться веками и тысячелетиями, чтобы за каких-нибудь сто пятьдесят лет измениться до полной неузнаваемости. И хоть свободные граждане ОЕ были намного дисциплинированнее, сознательнее и честнее, чем люди в доледниковую эпоху,  - все же и им не было вовсе чуждо все человеческое.
        А именно: ну вздумает погулять с дружками какой-нибудь ученик старших классов до прихода с работы родителей. И лезет он в ЭЗ полакомиться дорогими продуктами, и угощает бездумно друзей. Или достает противогазы, надевает на себя и товарищей - и они дурачатся, и неизбежно выходят из-под контроля, и, конечно же, выводят из строя противогаз.
        Хорошо еще, если подросток, струсив, признается в этом родителям. Тогда они пойдут и обменяют противогаз на исправный, получив лишь небольшое денежное взыскание. Хорошо, если родители сами, хотя бы каждые три дня, проверяют ЭЗ. Обычно же случается свойственная человеческой беспечности оказия. Подросток, боясь получить отцова ремня, утаивает своевольство. Родители, ничего не подозревая, живут и не заглядывают в ЭЗ неделями. Естественно, громом среди ясного неба на них обрушивается очередная проверка. Обнаруживается скрытое нарушение. Отца направляют в карцер на несколько суток. Мать отправляется туда же после него.
        По выходу отец, конечно, дознается побоями от сына правды. И непременно наказывает. Но и тут не все просто. Бить ребенка надо умеючи - так, чтобы не оставалось следов. Поэтому приходится охаживать его подушкой по голове либо обутыми в валенки ногами - по заднице. Практикуется отцами также и выкручивание рук - с осторожностью, дабы не привести к вывиху. И совсем уж безобидно - это когда со зверским лицом трясешь сынка за грудки, выкрикивая угрозы на будущее. В случае же зафиксированных увечий родителей наказывают не каторгой, нет, а отсечением нескольких (в зависимости от тяжести содеянного) пальцев, а то и целой кисти руки.
        Разумеется, что все эти меры чрезвычайно толково продуманы и разработаны судебными институтами, где на компьютерах высчитывается влияние этих мер на преступное несоблюдение закона об ЭЗ, сопоставляется урон здоровью населения при недокомплектации ЭЗ и урон работоспособности и производительности при отсечении пальцев. Сюда идут и траты на лечение нерадивых подростков из-за побоев родителями. В результате складываются и утверждаются формулы и меры наказаний за упомянутые преступления.
        Подумайте сами, ведь неисправный противогаз может привести в случае долгой осады Блейк-сити дымом и сажей к исходу даже летальному. Потому как может такое быть, что кто-то и почему-то не успеет вызвать службу спасения, или сама служба попадет, например, в автоаварию и не поспеет вовремя. Всякое надо предвидеть. И чтобы предусмотреть все возможные обстоятельства, максимально сохранить здоровье граждан и работоспособность на предприятиях Блейк-сити - существует строгий и справедливый закон об ЭЗ.
        Впрочем, мы ушли от прямой линии повествования, увлекшись необходимыми, правда, разъяснениями и описаниями. А Дэвид Нэш тем временем летит над огромным Блейк-сити, созерцает дымовую завесу над ним и почти не может рассмотреть домов, улиц и знаменитых скверов славного города. Нависающая сажа мешает этому. Словно силы зла, сговорившись, обрушили на страну одновременно и докучливые ветра, и скрывающихся под ледником негодяев.

«А ведь многие жители города теперь как раз в Старой Европе»,  - подумал Нэш, отлично знавший расписание отдыха, точнее, расписание развоза под ледник жителей регионов. Развоз этот в силу разных климатических причин очень неравномерен. А именно: под ледник усиленно завозят отдыхать в определенную пору года те регионы, где климат снижает производительность труда. Научные институты занимаются этим.
        Именно по причине того, что в начале и середине лета со Средиземного моря чаще всего дуют убийственные ветра, Блейк-сити максимально «уезжает» на отдых. До трети населения убывает в Империю Развлечений. Случается, конечно, и так, что насмешница природа не посылает в эту пору года ни одного дымного дня. А в конце лета, когда почти все население города в сборе, обрушивает на несчастный Блейк- сити подлые ветра. Которые длятся до двух недель. Иногда более. Но это ведь катаклизм, редкость.
        Сейчас же полковник Нэш наблюдал из иллюминатора довольно прогнозируемую картину - город в черном дыму. Весь напрочь. Включая кольцевую дорогу. И только знаменитый военный аэродром, находящийся за зоной фабрик, на севере, едва-едва доступен взору сейчас. Не раз, ох не раз и не два улетал с этого аэродрома Нэш, направляемый на сложнейшие операции.
        А десять лет назад ему довелось и пожить в Блейк-сити чуть ли не год. Тогда он был вырван из другого конца континента, с самого юга, и брошен на поиски и ликвидацию сексуального маньяка, два месяца терроризировавшего город. Выслеживание и поимка заняла одиннадцать месяцев. Маньяк был бы пойман куда быстрее, но он затаился, не проявляя себя несколько месяцев кряду. Нэша уже хотели отзывать из этой командировки, но чутье подсказывало, что кровожадный подлец где-то поблизости. И несомненно жив. Пришлось даже в обход прямого начальства послать ходатайство Министру Внутренних Дел.
        Генерал Хоук с пониманием тогда отнесся к просьбе полковника оставить его в городе. И не прогадал: спустя одиннадцать дней маньяк совершил неслыханное в своей дерзости преступление. Изнасиловал и только по случайности не лишил жизни дочь одного большого чиновника.
        Это дало зацепку. Сконструировав фоторобот злодея, Нэш действовал чрезвычайно решительно. Маньяк был повязан через тридцать семь часов после допроса жертвы. Дэвид, заперев этого довольного пожилого и хлипкого человечка в отдельной комнате, со знанием дела его избивал. После побоев, позволивших отомстить за месяцы стресса и неизвестности, после побоев, переворачивающих все нутро преступника, на теле его не осталось следов. Не последовало и внутренних кровотечений. Пытками было выбито признание - маньяк написал подробнейший отчет о своих злодеяниях. Дэвид же по выполнении операции, только недавно ставши майором, получил звание подполковника. И огромную денежную премию. И Звезду Героя ОЕ. И звание почетного гражданина Блейк-сити.
        Как видно, у полковника Нэша были все основания называть лежащий внизу город родным. Город, покрытый сейчас воняющей гарью. Кстати, гарь вздыбилась так высоко, что самолету пришлось подняться еще на два километра.

11

        Сам Мегаполис лежал, как уже говорилось, на Западном побережье Африки, где- то на границе тропиков и субтропиков. Летом тут было не слишком жарко, дневная температура колебалась от 25 до 28 градусов по Цельсию. Было довольно-таки влажно, с Атлантики надвигались обильные циклоны, щедро поливая плодородные земли окрестностей Мегаполиса. Посуше становилось только в августе и сентябре. Потом тянулись дождливые октябрь и ноябрь, зима же была относительно сухой с температурами плюс 15-20 градусов. Как видим, особенной разницы между порами года не было. Вода на побережье даже зимой не опускалась ниже 15 градусов, посему можно было и купаться, кто уж так этого жаждал.
        В основном же пляжи зимой пустовали. Зато порты города работали бесперебойно зимой и летом. Ввиду вытянутости Мегаполиса вдоль побережья портов было даже два, Северный и Южный. С Северного велось сообщение с Новой Америкой, а также Средиземноморьем, а с Южного порта корабли уходили в расположенные по всему западному и южному, а также части восточного берега Африки города.
        Мегаполис имел в длину порядка ста двадцати километров, средняя же его ширина составляла около 30 километров. И населяли такую обширную площадь семнадцать миллионов человек. Довольно большими были и другие города ОЕ, особенно расположенные вдоль побережья порты. Но ни один из городов не достигал и половины населения Мегаполиса.
        Вся жизнь ОЕ сосредотачивалась в городах, и понятие «сельский житель» в стране, можно сказать, отсутствовало. Были только служащие полей, охрана, рабы и отбывающие каторгу, которые горбатились на бескрайних полях, садах и виноградниках. Не на побережье в ОЕ было всего пять городов, которые имели одной из своих функций перевалочные пункты - по доставке даров земли к побережью. Но и не только: в этих пяти городах велась активная переработка злаковых, фруктов и овощей, работали мясокомбинаты. На заводах и фабриках трудились сотни и сотни тысяч. Разумеется - не рабов, а вольных граждан этой могучей страны.
        Почти все города имели сходную структуру - небоскребы в деловом центре города, окруженные кварталами среднего класса, а затем, на окраинах - особняки богатых людей. Еще дальше, уже за чертой города - дачи и приусадебные участки, где можно было два дня в неделю отдохнуть от напряженной работы.
        Автомобильные дороги, или правильнее - городские улицы, имели тенденцию к многоярусности. Перекрестки, как таковые, имелись только на самых окраинах. Абсолютное же большинство автомобильных развязок проходило в воздухе - когда одна дорога нависала мостом над другой. В одном месте Мегаполиса был аж семиярусный перекресток. Преобладали же во всех городах двухъярусные развязки. Зато нулевой ярус, собственно земля, были всецело отданы пешеходам, которые мирно могли гулять по городским бульварам и скверам, упражняться на спортивных площадках и проч.
        С дворов, автостоянок, автомобили сразу же карабкались по специальным проездам («перемосткам») вверх и выруливали на улицы, которые улицами можно называть с долей условности. Автомобили в то время давно перешли на сжиженный водород, поэтому воздух в городах был относительно чистый. Тем более что они постоянно проветривались с моря и орошались циклонами.
        Цепь предприятий тянулась, как правило, вдоль кольцевой линии города. И дым из труб уносился ветрами, а если ветра отсутствовали - то специальными ветродуями оттеснялся на материк. Там отходы рассеивались и прибивались к земле дождями. Поэтому, кстати, зона сельхозугодий и начиналась не ближе двухсот километров от побережья.
        В Мегаполисе, равно как и в других городах, специальные службы контролировали чистоту воздуха, питьевой воды и еще много-много параметров, обеспечивающих здоровье тружеников. Каждая семья имела один, два, а то и три автомобиля, что максимально разгружало общественный транспорт, в который можно было садиться без давки и толкотни.
        Вагоны метро, автобусов и троллейбусов даже в часы пик ходили полупустые. По этой причине общественный транспорт был нерентабелен. И тем не менее, государство его содержало именно в том количестве, чтобы вагоны никогда не набивались битком, когда все могли не просто сидеть, но и видеть вокруг себя пустые места. Психологи рассчитали, что это очень благотворно влияет на нервную систему среднего человека
        - отсутствие давки и тесноты.
        Также среднему человеку полезно, будучи даже в пустом вагоне, не чувствовать страха, тревоги. Не бояться того, что в вагон ввалится некая мразь и начнет приставать и разбойничать. И хоть такое случалось до крайности редко, все же в каждом вагоне находился специально для этой цели выученный охранник - приятной внешности молодой человек, оснащенный как приемами рукопашного боя, так и дубинкой, и огнестрельным оружием.
        Нет ничего дороже покоя простого труженика - эта истина была не только давно понята в ОЕ, но и успехом претворялась в действие. Нерентабельность общественного транспорта вводилась специальной статьей в бюджет, который рос год от года, перетекал в Президентский Фонд. И, поговаривали, объемы этого фонда были неимоверны.
        Изрядная часть колоссального госбюджета уходила на содержание внешней и внутренней армии, служба в которой была престижна и высокооплачиваема. Четверть всего мужского населения страны была вольнонаемными армейцами. Одни служили на охране государственной границы, расстреливая и стращая пулеметными очередями озверелые дикие племена, периодически набегавшие из джунглей. Другие занимались понуканием и бичеванием рабов на плантациях Бывшей Сахары - и считали это ничуть не менее престижным, чем, например, охрана Дворца самого Президента. Третьи охраняли многочисленные порты, аэродромы, атомные и термоядерные станции. Четвертые служили в качестве корабельной охраны. Пятые патрулировали улицы, площади, парки и прочие общественные места города.
        Городская полиция давно сделалась лучшим другом мирных горожан. Дорожная полиция, правда, вынуждена была изредка штрафовать нарушителей правил движения - и не потому, что те были пьяны, зловредны и бескультурны. Просто потоки непрерывно движущейся массы автомобилей не могли обходиться без сбоев не то чтобы по вине, а просто по нерасторопности того или иного водителя.
        Нарушитель вызывался по рации, установленной в каждом автомобиле, съезжал на специальную полосу и сам подъезжал к полицейской патрульной машине или патрульной башне. Там ему вежливым тоном, с рукопожатием, выписывалась квитанция о нарушении, которую каждый водитель мог оплатить посредством спутниковой связи буквально тут же, в дороге.
        Полицейский, вручив карточку, приветливо улыбался, желал счастливого пути и позволял двигаться дальше. Случаев вымогательства, шантажа, угроз и, упаси Боже, рукоприкладства уже несколько десятилетий просто быть не могло. Ведь по закону за это полагалась трехлетняя каторга на плантациях. Да и зарплата и уровень жизни служителей порядка были столь высоки, что и в голову никому не влезало вымогать взятки.
        Но особым почетом, особой ответственностью и зарплатой пользовалась и вознаграждалась служба в так называемой Подледниковой Армии. Эта армия, естественно, имела множество подразделений, схожих с подразделениями Наземной Армии. Но специфика, естественно же, в подледниковых войсках была. Слишком уж с необычным элементом, приезжавшим не работать, а, мягко говоря, развлекаться приходилась дело иметь. Два входа в ледник, прилегающие к ним два аэродрома, вокзалы и автовокзалы, а также многочисленные тоннели подземки - также входили в компетенцию Подледниковой Армии.
        Тоннели, рельсы, быстроходные составы, систему энергоподачи, а также две термоядерные станции надлежало содержать в идеальном порядке. И все это в экстремальных условиях - без солнечного света и богатого кислородом воздуха. Бойцов армии, стало быть, и отбирали, и готовили по-особому. Это были здоровые, психически уравновешенные ребята. Причем ввиду особого значения Парка Развлечений для державы бойцы эти, наблюдая вокруг себя вопиющий разврат, должны были сохранять полное хладнокровие, решительность, но!  - без малейшего проявления агрессии. Это очень важный момент.
        Однако в любой стране мира, во все времена и эпохи, существовали работы, которые не под силу выполнять нормальному человеку. Ведь человеческие возможности ограничены - сила, ловкость, скорость, быстрота реакций, а главное, страх, этот вечный человеческий повелитель и тормоз. Инстинкт самосохранения - вот что его рождает.
        В негуманных обществах, в старину, в двадцатом веке и ранее с человеческим страхом, присущим любому воину, пытались бороться по-разному. Чаще всего - это алкогольное или наркотическое воздействие. Попросту - солдату перед боем, который в 9 случаях из 10 поведет к смерти, давали выпить стакан водки, а то и больше. Или для операций, требующих, кроме отсутствия страха, еще и высокой энергии, солдату вкалывали наркотики, причем специально изобретенные для этой цели.
        Те жестокие времена давно канули в Лету. В ОЕ над солдатами никто и никогда не издевался, не применял психотропных средств. В то же время проблема действия на сверхвозможностях не исчезла. И в какое-то время, около тридцати лет назад, как раз в начале двадцать третьего века она была решена. Благо обезьян в джунглях центральной Африки расплодилось достаточно. И их приручили и обучили!
        Но не следует думать, что эти животные сами по себе могут выполнять человеческие задачи. В длительных лабораторных исследованиях выявили участки мозга обезьян, которые можно было активизировать. Посредством вживления туда специальных радиоуправляемых устройств. И к 2235 году этим способом в ОЕ создали более трех тысяч «нео-обезьян», можно сказать - целую армию бойцов, выполняющих самые экстремальные задачи.
        Животные со вживленными и управляемыми устройствами прекрасно овладевали навыками обычного солдата, имея при этом невероятную ловкость, силу, скорость реакции. А главное, они были полностью лишены страха. Взвод таких обезьян из тридцати особей мог справиться с целой тысячей обычных солдат при прочих равных данных (холодное и огнестрельное оружие, например). Но при условии, чтобы в специальных бронированных самоходках сидело 2-3 офицера, управляющих чипами в обезьяньих мозгах.
        Несколько сот нео-обезьян было разбросано по гарнизонам, отвечавшим за порядок на плантациях ОЕ. Ибо эти скоты рабы имели свойство не слушаться. А поскольку терять им было, по сути, и нечего, то время от времени на сельхозугодьях вспыхивали очаги восстаний, подавить быстро и эффективно которые, дабы не расползлись они пожаром по всей территории, можно было только с помощью отрядов обученных обезьян.
        Эти человекозвери решительным образом, на корню, гасили означенные очаги. Рабы, смеющие поднять восстание своими жалкими лопатками да мотыгами, были в буквальном смысле растерзываемы на куски. Нео-обезьяны с удовольствием бы и пожирали их мясо, не поступай из пунктов офицерского управления команды «отбой».
        При сей команде агрессия стражей порядка исчезала в момент. А тогда, неообезьянами же, останки рабов грузились в специальные фургоны, где вместо бортов были решетки, и провозились по полям, виноградниками, садам и пастбищам, где изнемогали рабы и заключенные. При этом фуры имели надписи «Они не хотели работать», или же «Вот что бывает с восставшими», или «Это ждет каждого непокорного». После такой демонстрации останки не предавались земле, а свозились к южной границе и вываливались на специальную свалку за территорию ОЕ, где на них набрасывались пернатые и хвостатые падальщики.
        Кстати уж, про диких животных, особенно - хищников. Разумеется, на плантациях и пастбищах ОЕ их появление было бы вопиющим. И хищники, а также неприрученные поедатели государственной травы были истреблены давно и безжалостно. Слоны и жирафы, а также бегемоты и носороги, не успевшие вымереть при наступлении ледника,
        - все они к тому времени были давно упрятаны в зоопарки. На них глазели дети. Те же, что выжили в джунглях центральной Африки, инстинктивно не подходили к границам ОЕ ближе, чем на сто километров. Их убивали и поедали дикие негры.
        Интересно, что отлов горилл и шимпанзе проводился гориллами же и шимпанзе нового вида, то есть нео-обезьянами. Растущие повседневные и стратегические задачи государства были столь громадны, что требовали новых и новых супербойцов. А опаснейшие экспедиции в центр континента проводились именно с участием этих обученных обезьян. Они же ловили и брали в плен попавшихся заодно уж диких людей - негров разных племен. Впрочем, и в Азию для пополнения армии рабской силы снаряжались отважные экспедиции.
        В городах же нео-обезьян закон воспретил содержать. После одного ужасного случая, когда вышедший из-под контроля по причине программного сбоя взвод этих свирепых бойцов выплеснул агрессию на мирных жителей. Хорошо еще, что недочеловеки стали зверствовать на самой окраине, а не в центре,  - расстреливать мирные автомобили, вытаскивать из кабин водителей и пассажиров и разрывать их на части. Звезды Героя был удостоен один капитан, в течении 10 минут выправивший компьютерный сбой и превративший нажатием клавишей кровожадных хищников в неподвижные статуи.
        Этот случай - а количество жертв достигло 13 человек - настолько потряс страну, что Президенту пришлось выступать сначала по телевизору три часа, а затем всю ночь с Трибуны пламенной Речью перед возмущенным народом. И народ был успокоен к утру. И обещано было ему, что ни одна нео-обезьяна больше не ступит за черту города.
        С тех пор это как бы неукоснительно выполнялась. Впрочем, вынуждены сказать: сам же Президент этот закон и нарушил. Именно у него, до смешного боявшегося за свою жизнь, вечно опасавшегося заговоров, дворцовых переворотов и всякого вероломства,
        - именно в Президентский Дворец, тайно, «в нощи», в специальное подвальное помещение, был ввезен взвод нео-обезьян.
        И только единицы людей, непосредственно управлявшие взводом, знали об этом. Это были в большинстве своем вернейшие люди. И если бы не вопиющие события, описываемые в этом романе, никто бы никогда не узнал, что Президент единственный раз в жизни нарушил данное народу честное слово. Пусть даже и в целях своей безопасности.
        Но события произошли - и секрет потихоньку выполз наружу. Впрочем, о нем писали историки в своих неопубликованных трудах, рукописи которых по природному человеческому любопытству расходились среди людей. Причем - спустя лет двадцать после кончины этого президента. Уже наследниками эти длинные языки были укорочены проверенным способом - путем усекновения смышленых голов.
        Но это уже к роману прямого отношения не имеет. Операция, затеянная Президентом во имя спасения Подледникового Царства, проводилась тайно, оперативно, решительно. И один Всевышний знает, как корил себя Президент за свою ложь, за то, что из-за нее пострадало столько невинных людей, столько пролилось крови! Сколько же ночей он не спал, сколько душевных мук перенес. Впрочем, в чужую душу не глянешь насквозь, а мемуаров господин Президент после себя не оставил.

12

        Напротив Нэша вдоль борта самолета сидели пристегнутые к скамье солдаты. Рядом с ним по левую руку и в отдалении двух метров - четыре офицера команды. Углубленный в мысли и воспоминания, Дэвид понимал, что занимается вовсе не тем, чем должно. Он давно достал папку с досье на вероломно сбежавший из подвалов Дворца взвод. И пролистал, и уже успел изучить каждого солдата и офицера. Вернее - Главаря, четырех людей в офицерской форме, недостойных этого звания, и - обезьян, издевательски облаченных в стандартную форму солдат.
        Казалось, эти звериные хари в камуфляжной форме и пилотках насмехаются с фотографий над Нэшем. И действительно, как-то дико было наблюдать их снимки в полный рост, снимки лица (морды) в анфас и профиль. С потаенным страхом Нэш отмечал, что эти гориллы и шимпанзе далеко не на одно лицо. В каждой морде чувствовался свой упорный характер. Одни хари были более насмешливы, другие более строги, в одних сквозил темперамент холерика, иные выглядели как будто флегматиками.
        Особо запомнилась одна горилла - маленькие, чуть видимые свирепые глазки за нависающими надбровными дугами, мощнейший камнедробительный подбородок, кривая усмешка сатира, показывающая совершенно убийственный ряд зубов. И всё это сверху венчала пилотка, а снизу - заканчивалось не застегивающимся на комлистой шее воротником!
        Это был старшина взвода по кличке Упырь. О чем свидетельствовали и документы и соответствующие погоны. В досье говорилось, что он обладает невероятной жестокостью. Имеет два ранения - в ключицу и брюшную полость,  - после получения которых продолжал сражаться с восставшими рабами и рвать их на части одной рукой и зубами. Указывается, что ввиду ранения пришлось парализовать Упыря через чип и эвакуировать на вертолете в полевой госпиталь. Он потерял три с половиной литра крови и остался жив! Впрочем, весу в нем было явно за двести килограммов. И крови
        - немало литров. Причем двести килограммов не жира, а самых железных, неутомимых мускулов. Упырь, как указывается, встал с постели за две недели усиленной терапии, с укрепленной железом перебитой ключицей был активирован через чип и тотчас брошен на спецзадание. Одним словом, славный боец.

        - Солдаты и офицеры,  - с папкой в руках обратился Нэш к соратникам.  - В этой кипе листов - подробнейшая информация о тех, кто вздумал покуситься на мир и покой нашей державы. О кучке недоносков, возомнивших, что они могут лишать жизни людей. О горстке уродов, в данный момент держащих в страхе ледник. Посмотрите на эти хари, на их фотографии, пустите по кругу.  - Он передал папку майору Джобовичу.  - И запомните черты их злобных физиономий. Отныне и неообезьяны, и офицеры для нас с вами - не люди. Они вне закона. Их можно жечь огнеметами, разрывать на куски гранатами, решетить из автоматов. Вы меня поняли?  - рявкнул он.

        - Служу Президенту!  - вскочил взвод перед полковником.

        - Отлично! Садитесь,  - махнул рукой Дэвид. Он мял в руках свою бескозырку.  - Но! Помните твердо: Главарь банды, лицо которого специально затемнено на фотографии, представляет собой очень ценный объект. Он не должен быть уничтожен. Это указ Верховного. Ни уничтожен, ни даже ранен. Запомните! В этом и сложность. Этого возомнившего себя мессией верховода Президент приказал доставить прямиком во Дворец. Там им займутся специальные люди. Солдат Муфусаилов!  - вдруг выкрикнул Нэш.

        - Я!  - тут же вскочил коренастый с азиатскими чертами лица воин.

        - Повторите мне и команде, как нужно поступать с главарем.

        - Пленить, господин полковник!  - отрывисто отвечал солдат.  - И доставить во Дворец Президента.

        - Хорошо,  - согласился Нэш.  - А как вы его узнаете, если фотография в досье затемнена?
        Муфусаилов растерянно замолчал.

        - Послушайте, рядовой. Я специально задал этот вопрос вам, а не вашему прямому начальнику капитану Феррарези. Вы что ж, полагаете, в экстремальных условиях за вас постоянно будут думать офицерские мозги? Позвольте, вы не обезьяна с чипом в голове, управляемая, как робот. Вы человек, созданный думать. Думать и действовать! Еще раз вас спрашиваю,  - разгорячался полковник Нэш,  - как вы узнаете, как вы выделите из пяти людей (думаю, от обезьян вы способны людей отличать) Главаря?! Ну!
        Муфусаилов явно впал в ступор. На его не очень умном лице выявилась крайняя скука с отпечатком законного страха.

        - Вы будете наказаны за это, рядовой Муфусаилов. Принять упор лежа! Отжаться триста раз с хлопками ладонями.  - Дэвид покраснел от неподдельного гнева.
        Рядовой бросился на пол самолета и принялся очень старательно отжиматься. Верх его упругого тела взлетал вверх, руки отрывались от пола, ладони хлопками отсчитывали число за числом.

        - Пока туго думающий солдат будет находиться в упоре лежа,  - криво усмехнулся полковник,  - я обращаюсь к вам, бойцы непобедимой армии Объединенной Европы. Ей-богу, пожалейте своего товарища и ответьте немедленно мне, как из пяти людей противостоящей нам банды вы узнаете главаря. Иначе ваш товарищ будет отжиматься от пола вечно. Клянусь, он умрет у меня здесь, в самолете!
        Команда, включая офицеров, по какой-то удивительной всеобщей заторможенности молчала. Проходила минута, две, три. Полковник, не говоря ничего, слушал хлопки пыхтящего Муфусаилова. Только сурово хмурился, сдерживая порыв ярости.
        И когда терпение его иссякало, и когда он готов уже был вскочить и вылить свой гнев на эти окружающие его бестолковые лица, раздался четкий голос майора Джобовича:

        - Методом исключения. Мы должны досконально выучить лица и фигуры четырех офицеров. Пятый же человек в полевой форме - будет Главарь.

        - Ну вот те на!  - криво улыбнулся полковник.  - А если он не будет в полевой форме, он же не обязан в ней быть. А если он будет в обычной гражданской одежде, смешанный с толпами наших граждан? Тогда как?
        Опять повисло тугое молчание. Вскочивший для ответа майор продолжал нелепо стоять.

        - Хорошо,  - сменил гнев на милость Дэвид.  - Садитесь, майор. Признаю, что ваша идея действовать исключением имеет право на жизнь. Более того - это основная идея. Про ее слабости я сказал вам - Главарь может быть переодет, он может не находиться в общей команде. Но он должен поддерживать с ними связь!  - опять рявкнул полковник.
        Взвод от его крика испуганно передернулся. Дэвид это себе отметил и порадовался, что удалось за несколько часов поколебать эти бесстрашные сердца, сердца лучших бойцов ОЕ.

        - Понимаете?  - Нэш теперь встал и зашагал между рядами.  - Солдаты и офицеры, скажите, а вам ни разу не пришла в ваше серое вещество простая такая мысль: поймать и пытать одного из офицеров, заставить его выйти через свой передатчик на Главаря? А? Правда же, это довольно логично?
        А Муфусаилов тем временем неистово отжимался от пола. Пот лился ручьями по его шее. Хлопки по-прежнему были четкие, размеренные. Хоть число отжиманий явно перевалило за тысячу. Дэвид, очередной раз проходя мимо солдата, сжалился:

        - Довольно! Встаньте, Муфусаилов. Да будет вам это уроком, что из-за неповоротливости мозгов страдает наша душа и тело. В боевых условиях за тугодумство вас не принудят отжиматься от пола. А просто убьют. Какая-нибудь направляемая на вас офицером горилла откусит вам голову.
        Муфусаилов, шатаясь, пристыженный воротился к своему месту. Но продолжал робко стоять.

        - Садитесь, солдат,  - с досадой махнул на него рукой Дэвид.  - Так вот, мои дорогие бойцы, солдаты и офицеры. Нам нельзя проиграть. Понимаете? Полковник Нэш никогда не проигрывает! И банда ублюдков будет ликвидирована! Но этого мало,  - продолжал он переводя дух.  - Этого очень мало. Нам надо не просто ликвидировать банду, а сделать это как можно проворнее. Проворнее и тише. Все внутренние службы ледника уже получили указание пропускать нас везде и всюду. По прибытии мы наденем форму ледниковых служб, чтобы стать незаметными. Сейчас по улицам городов и особенно Берлина ходят толпы бойцов. Патрулирование увеличено раз в десять. Мы будем отличаться только вот этими зелеными нашивками,  - он поднял вверх небольшой круглый жетон.  - Они светятся в темноте, и все войска получили указ нас распознавать по этим нашивкам на правом и левом плече.

        - Господин полковник, можно вопрос?  - поднялся капитан Косоруков.

        - Слушаю.

        - А не узнают ли нас по нашивкам преступники?

        - Глупый вопрос. Садитесь,  - с раздражением проговорил Нэш. Он стоял теперь лицом к офицерской лавке, широко расставив ноги и засунув руки в карманы штанов.

        - Разбойники совершенно не знают о спецгруппе, направляемой по их души. Это понятно?

        - Так точно!  - пристыжено сказал Косоруков со своего места.

        - Поэтому нашивки на наших рукавах не должны их пугать. Нас они будут страшиться не больше, чем обычных отрядов подледниковой службы. Тем более что ходить по городу мы будем не всем скопом, а по пять человек, с офицером во главе каждой группы. Но держать связь - постоянно!  - опять повысил он голос.  - Для этого мы получим прямо на аэродроме перед восточным входом в ледник специальные устройства. Понятно?

        - Так точно!  - выдохнули все хором.

        - Хорошо.  - Дэвид сел на свое место.  - Лететь нам осталось час времени, и чтобы не раскисать - даю офицерам задание: пока остальные внимательно изучают досье, по два солдата каждой группы, чередуясь, должны отжиматься в проходе. Раз этак. по восемьсот. Отжавшись, они бегут в нос самолета на перекладину и подтягиваются по тридцать раз. Офицеры внимательно за этим следят. Поехали!
        Его приказ тотчас же стал выполняться. Два солдата из группы майора Джобовича приняли упор лежа и начали синхронно возносить свои передние части над полом. Майор внимательно считал.
        Дэвид же, немного успокоенный, опять уставился в иллюминатор.

13

        Пролетев Блейк-сити и прилегающие к нему поселки, самолет снова снизился. Туча дыма и гари осталась далеко позади. Теперь было прекрасно видно, как с каждым десятком километров меняется и становится более суровой природа северной Африки.
        Под бортом самолета тащились хвойные леса, болота, полноводные реки, озера. Этот неласковый край был уже непригоден для ведения сельского хозяйства. А вот рыболовство и собирательство даров леса здесь было очень развито. Рыбацкие поселки окружали каждое озеро. Сквозь густые чащи тянулись стрелы отличных автомобильных дорог. Маленькими жучками двигались по ним разноцветные и разнообразные автомобили.
        Дэвид прижался к иллюминатору и увидел, как далеко впереди висит или, скорее всего, надвигается с океана серая масса. Это тучи. Над северным берегом Африки, как указывал бортовой компьютер, сейчас идут холодные косые дожди. А температура колеблется от 10 до 14 градусов. Вот вам и лето. Все явственнее чувствовалось суровое дыхание ледника, хоть до его кромки и было еще несколько сот километров. Это как бы указывало Нэшу на то, что шутки кончены и наступает время суровой работы.
        Под такт, отбиваемый ладонями отжимающихся солдат, Дэвид зажмурился и проигрывал будущую операцию. И отмечал про себя, что не имеет определенного плана. Впрочем, это было для него привычное состояние. Нэш полагался на свою интуицию, на инстинкт победителя, на удивительную способность принимать мгновенные и правильные решения.
        Планировать же что-либо сейчас не имело особого смысла. Негодяи скрываются, их местоположение неизвестно. Хорошо хоть получит он перед входом в ледник новейшее устройство, позволяющее пеленговать нео-обезьян по их чипам. Но только с расстояния в полкилометра. И это в городе столь большой площади!
        Да, не из легких задачка. Но это лучше, чем ничего. Без чипов эти бойцы - просто глупые звери. А с ними они все-таки определяются, если прибыть на место происшествия быстро. А для этого надо рассредоточиться по городу. Хм. При слове
«происшествие» Нэша сотрясла дрожь. Он живо себе представил разорванные тела, раскуроченный взрывом транспорт, вздыбленные рельсы подземки. «Но не могут же они бродить по городу в открытую, со своими звериными харями!» - резонно подумал Дэвид. А значит, надо искать место, где они отсиживаются. Ведь если их не заметно среди людей и все-таки они бесчинствуют в разных частях города, то должны же они, черт возьми, как-то передвигаться туда. Как-то передвигаться. На ум приходило глупое слово «телепортация». Чушь! Сказки из прошлых веков. Наука давно доказала, что этого быть не может. Тогда остается искать самую материальную причину. А именно ходы, по которым злодеи передвигаются. И это может быть только под землей, по канализационным ходам. Как пить дать.
        Нэш отвлекся от мыслей и краем глаза наблюдал за движением в самолете. Офицеры, сгруппировавшись со своими солдатами, распределили листки досье по частям и внимательно их изучали. Шепотом переговаривались с подчиненными, давали комментарии, задавали вопросы. Напряжение и неподдельный интерес отражались на всех без исключения лицах.
        И все это происходило под движение солдат на полу, под их дружные хлопки и пыхтение. Отжавшись, двое спешили к установленным по бортам турникам, а следующие двое сразу занимали их место. Затем изнуренные тренировкой солдаты возвращались к офицерам и включались в процесс изучения и обсуждения досье. И только лицо солдата Свенсона не понравилось Нэшу. Во-первых, тот был не слишком внимателен. Во-вторых, он искоса посматривал на своего обидчика, то есть на Дэвида, и нельзя сказать, чтобы лицо его имело благодушное выражение. Но Дэвид списал все на то, что Свенсон был оглушен его побоями и деморализован.

«Ничего, это пройдет»,  - усмешливо хмыкнул про себя полковник. Он даже чуть пожалел скандинава в душе. Но богатейший опыт нелегкой службы говорил о том, что он поступил правильно. Избить, унизить самого мощного и свирепого солдата перед всей группой - было золотым правилом. С минуты, когда огромный скандинав свалился к ногам полковника, весь взвод проникся к Нэшу восторгом и трепетом. Теперь каждый его приказ будут выполнять наперегонки. Теперь этим суровым парням будет море по колено с таким вождем. Жесткая дисциплина, уважение, основанное не только на звании, но и на силе - вот что бесконечно сплотит их, поведет в бой, заставит безжалостно уничтожать обезьян.
        Спустя пятнадцать минут они вошли в завесу проливного дождя, а еще через пять минут пересекли береговую линию. Это была уже не голубая веселящая вода океана у берегов Мегаполиса - свинцовыми водами встретило их Средиземное море. На песчаный берег, над которым нависали поросшие лесом кручи, набегали мощные волны. Бушевал шторм. На высоте самолета тоже было неспокойно. Сидящих на лавках то и дело колыхало, подбрасывало. Поэтому Нэш прекратил муштру солдат и приказал всем пристегнуться ремнями. Он всматривался в берег, пытаясь разглядеть рыбацкий поселок, который должен быть по правую руку. Но густая пелена дождя затуманивала его взор.
        Они пересекли берег примерно в четырехстах километрах западнее устья Нила и держали курс на остров Крит, а потом - через греческие острова на суровую Румынию, где начиналась обширная тундра, упиравшаяся в край ледника.
        Похолодало. Бортовой компьютер указывал, что температура воздуха над морем сейчас
10 градусов по Цельсию. Над Критом около 8 градусов. Над тундрой же идет мокрый снег.
        Когда чуть утихла болтанка, Нэш приказал команде распаковать и проверить зимнюю форму - полушубки, меховые шапки, рукавицы, ватные непромокаемые штаны, теплые сапожки. Каждый, включая самого полковника, оделся во все это и по очереди прошелся по салону. У одного солдата оказались тесны сапоги, и ему их заменили. А в общем-то служба обеспечения сработала великолепно - одежда подбиралась исключительно по досье на каждого воина, без примерок и прочее. Нэш построил взвод и наметанным глазом определил, что одежда никому не тесна и ни на ком не болтается.

        - Прошу вас внимательно отнестись к моему вопросу: жалобы есть?

        - Никак нет,  - зашумели по салону нестройные голоса.

        - Повторяю, лучше сказать про это сейчас, чем потом терпеть неудобства, когда ничего заменить будет уже невозможно.
        Вот тогда-то один солдат и признался, что штаны слишком широкие. Устранив эту неурядицу, Нэш приказал всем быстро раздеться, уложить вещи в мешки и продолжать зубрить досье на противника.

        - Вы должны изучить каждого бандита до донышка. И угадывать его фигуру с расстояния триста метров. Если хотите, конечно, остаться живыми,  - бодрил подчиненных Нэш.
        Он и сам давно уложил в память все черты неприятелей, все о них сведения. Двадцать хищных морд нео-обезьян, пять подлых физиономий офицеров и Главаря стояли перед ним как живые. «А скоро они будут мертвые»,  - заводил сам себя полковник. Он имел единственное преимущество перед всеми остальными - он знал в лицо Главаря. И именно он, Нэш, должен его нейтрализовать. Скрутить и доставить целехоньким к ногам Президента. И он сделает это с радостью.
        Плохо одно: бить и издеваться тоже нельзя - все-таки сынок Президента требует деликатного обхождения. Хоть он и нелюдь. Вспомнив, что натворил выродок высоких кровей, Нэш заскрежетал зубами и сжал кулаки. Нет, бить его нельзя, и бить его он не будет. А вот связать так, чтобы руки у него онемели и кинуть в специальный тесный бокс самолета - это пожалуйста. Так, чтобы и лежал калачиком всю дорогу. И кормить, но не выводить на оправку! Пусть гадит в штаны.
        Такие вот веселенькие картинки рисовал себе Дэвид Нэш, чтобы отвлечься от куда более мрачных картин свинцового моря и завесы дождя внизу. Солдаты тоже заскучали. Поэтому Дэвид принялся снова взбадривать их - заставил скакать на корточках по салону от носа до кормы, а от кормы до носа - проходить весь путь кувырком через голову. Офицеров же погнал на перекладину. Причем пока двое сидели и ждали своей очереди - двое подтягивались. И так попеременно около часа. После Нэш отправил всех поочередно в душ, приказал одеться и сесть, а затем сам вспрыгнул на перекладину и перед восхищенными взорами подчиненных подтянулся пятьдесят раз и сделал двадцать подъемов переворотом. Потом и он помылся, оделся и сел.
        Дождь, перемежающийся с мокрым снегом, не прекращался все время, пока они летели над холмистой тундрой Румынии. В иллюминаторе была одна влажная муть. Ничего не видно. Впрочем, полковник Нэш отлично знал, что под крылом самолета они, если бы и могли, не увидели бы ничего замечательного. Только на побережье холодного Черного моря есть кое-какие поселки. В основном - обслуживающие метеостанции. На материке же в этих широтах жизнь сконцентрирована только вдоль железной дороги, но она лежит западнее их линии лёта. Там при некоторых станциях есть селения и даже поселки городского типа. Ведь надо же где-то жить людям, которые обслуживают такую напряженную линию, как железка, доставляющая людей под ледник. Впрочем, в последние дни, как понял Нэш, поезда почти не ходят. Разве что грузовые.
        Наконец они завернули на посадку. Восточный аэродром ледника подставлял им плечо в это ненастье. И хоть дождь со снегом ничуть не ослабли - когда самолет пошел на снижение, стали видны линии сигнальных огней, а также куча веселых фонарей у здания аэропорта.
        Было темно как ночью. Хоть часы показывали пятнадцать минут восьмого. Тучи и ледник, который нависал в нескольких километрах отсюда, надежно заслонили закатное солнце.
        Знаменитый Восточный аэродром ледника после довольно долгого кружения самолета принял его. Плавно качнувшись, лайнер сцепился с землею и несколько минут при утихающих покачиваниях ровно двигался по полосе.

        - Одеваться и строиться,  - скомандовал Нэш подчиненным, преданно смотревшим на своего командира. Да, это был исторический момент эпохи - прибытие спецотряда Нэша на Восточный аэродром. Историки и придворные литераторы в будущем не однажды воспоют это событие. Ведь с него началась прославленная операция по освобождению ледника от свирепствующих террористов.
        Когда взвод спускался по трапу - его встречала целая делегация: городские чиновники во главе с комендантом. Они смотрели на солдат и офицеров с неподдельной надеждой, даже мольбой - это не укрылось от цепкого взора полковника. Хоть мокрый снег буквально залеплял глаза.
        После короткого приветствия, дабы напрасно не мокнуть, взвод со всем снаряжением погрузился в автобус. Их быстро отвезли в теплое и сухое, щедро освещенное здание гостиницы. Правда, заходили они в нее с заднего двора, а на пятый этаж, где им были выделены три комнаты,  - поднимались на служебном лифте.
        Комнаты - две большие и одна поменьше - предназначались для полковника Нэша, офицеров и солдат. То есть Нэш, офицеры и солдаты разместятся в трех разных комнатах. Для каждого там стояла кровать, личная тумбочка, общий столик, на стене висел телевизор. Впрочем, слишком долго разживаться здесь никто не собирался - буквально несколько часов для отдыха или короткого сна, пока Нэш получит от коменданта все инструкции, документы, а также специальное обмундирование, включающее в себя и новейшие устройства пеленгации. Кстати, эти устройства тоже должны были доставляться к леднику самолетом, и Дэвид даже не знал, кто кого опередил на данный момент - взвод пеленгаторы или пеленгаторы взвод.
        Полковник Нэш вызвал офицеров к себе. Майор Джобович, капитаны Косоруков, Феррарези, Дюпонт выстроились перед ним по ширине комнаты. Сам полковник сидел на застланной кровати у окна, облокотившись о широко расставленные колени.

        - Офицеры,  - начал он тихо,  - я сейчас пойду получать последние письменные и устные указания. Обед принесут через пятнадцать минут в комнаты. Остальные отправятся на склад аэропорта - получать недостающее снаряжение. За вами сейчас придет лейтенант. Майор Джобович, проследите, чтобы солдаты как следует подкрепились. По предварительному раскладу,  - Нэш посмотрел на наручные часы,  - у нас осталось часа четыре, максимум пять. Поэтому - двойная порция обеда - и в кровати. Гасите, майор, свет - и спать. Сами тоже постарайтесь немного заснуть. Ну и поесть, естественно. Ведь неизвестно, когда и где мы будем следующий раз есть горячее, где приклоним головы. Это и вас касается, капитаны.

        - Действуйте!  - устало сказал Нэш после короткой паузы.  - Капитан Дюпонт, вы лично доложите мне по прибытии.

        - Есть.

        - Свободны пока.
        Воины четко повернулись кругом и по очереди прошагали в дверь. Последний, майор Джобович, выходя, без шума ее закрыл.
        Полковник скинул сапожки и прилег на пятнадцать минут, закрыв глаза. Он релаксировал и занимался аутотренингом.
        Потом резко вскочил и вышел в коридор.
        Длинный темноватый коридор заканчивался ярко освещенным бюстом Президента. В поле зрения полковника находился только один человек - видимо, служитель отеля. Он вышел из дальних дверей, дошел до бюста и повернул направо. Направился в ту сторону и полковник. Кроме скульптурного изображения Верховного,  - когда Дэвид повернул направо,  - оказалось, что стена коридорного ответвления увешана портретами глав Правительства, а также героев ОЕ. Это звание присуждалось исключительно за боевые заслуги.
        Воображение полковника невольно дорисовало свой портрет в этом славном ряду. И действительно, тайным желанием Нэша было когда-нибудь оказаться на этой доске. Ведь все к тому шло. Вся его успешнейшая карьера говорила о том, что Дэвид в будущем заберется на сей пьедестал. И предстоящая операция, думал Нэш, как нельзя кстати. «Ведь если не сейчас, то когда?» - резонно подумал он, улыбнулся и сжал зубы, выдвинув подбородок. Негодяи будут уничтожены. И очень скоро. А сынок пленен и собственноручно доставлен Дэвидом самому Президенту. Уже вообразилось, как высокородный правитель ОЕ будет несказанно обрадован.
        Да, слезы радости, благодарности, восхищения потекут из глаз Президента. А через несколько дней состоится чествование народных героев - тех бойцов взвода, что останутся в живых и будут в силах стоять. А во главе их - полковник Нэш. Быть может, раненый в руку. Звезда Героя украсит его широкую грудь. А затем - демонстрация, потоки жителей Мегаполиса и приезжих направятся к Президентскому Дворцу, скандируя победные лозунги.
        И Дэвид будет возвышаться на трибуне рядом с Президентом. Ну ладно - если не рядом, то очень близко, в одном ряду. И он по указу Верховного произнесет пламенную речь. И все будут в восторге. А потом - отпуск. Долгожданный, когда можно будет наконец повидаться с сестрой, а возможно, и съездить с ней в Каир, к Пирамидам, к ее мужу Питу, третий год находящемуся там в бессрочной научной командировке. Там они проведут несколько незабываемых дней. О, как прекрасен полноводный Нил в конце лета (а это будет скорее всего в конце лета)! Как плещутся его волны о ступени Храма. Как золотится на солнце Сфинкс. Как сверкают пирамиды.
        В лучезарных фантазиях и мечтах полковник и не заметил, как оказался на широком длинном балконе, с которого открывался вид на ночной город. Мокрая метель поутихла. Город назывался просто - Иствуд. Это незамысловатое и такое меткое название дали ему по самой простой причине: город предварял Восточный Вход в ледник. Вернее, если быть уж совсем точными - восточный въезд в ледник. Потому как в ледник никто не ходил, под него въезжали на скоростных поездах.
        Город разросся за несколько лет и, по мере того как росла Империя Развлечений, крупнел день ото дня. Тут жила многочисленная обслуга вокзала, аэропорта, семьи работников восточной части ледника. Население давно перевалило за триста тысяч. Вернее, коренного, постоянного населения было гораздо меньше, но постоянным контингентом можно называть и людей, проживавших по два-три дня в отелях города. Ведь люди, заезжающие и выезжающие из-под ледника, проводили эти дни в Иствуде, проходя медицинскую проверку. Также с ними работали штатные психологи. Это был так называемый адаптационно-фильтрационный период. Все обязаны были его проходить. Кроме, разумеется, таких боевых бригад, как взвод полковника Нэша, у которого каждая минута на счету.
        Разноцветные огни Иствуда раскинулись перед зрительной площадкой, перед длинным балконом десятого этажа, на котором стоял Дэвид и еще несколько жильцов. Удивительный, величественный пейзаж. Справа - огни аэропорта, громадины лайнеров, столпившихся там недвижимо. Было заметно, что аэродром, всегда, в любую пору суток такой шумный, подвижный, теперь как бы замер. Ведь число рейсов в связи с событиями под ледником уменьшилось на порядки. Теперь только грузовые и военные самолеты летают сюда.
        Голубая надпись «Иствуд» красовалась над пятиэтажным зданием аэропорта. Аэропорт считался территорией ледника, поэтому Империя Развлечений начиналась для прибывающих уже здесь. Игровые автоматы, коктейль-бары, стриптиз-бары, залы для показа остросюжетных фильмов, рестораны, гольф-клубы и прочее, прочее. Все это вмещало в себя огромное многокрылое здание.
        Слева же - виден Дэвиду был лишь кусок - находился знаменитый Восточный вокзал. Опять же - толпы поездов как бы замерли на многочисленных запасных путях. От вокзала сразу же начинается тоннель, ведущий в ледник. Впрочем, бетонный тоннель сначала идет по поверхности земли километров пять, а только затем, ныряя под землю, входит под кромку ледника. Пять километров - это буферная зона, поскольку кромка ледника довольно подвижна - зависит от поры года и от различных погодных капризов. Поэтому, дабы не привязываться жестко к кромке, тоннели заходят под ледник под землей. Да и под ледником, понятное дело, они идут в земле - по вырытым еще в доледниковую эпоху каналам.
        Постояв здесь минут двадцать, полковник Нэш отправился на совещание, которое проводил комендант города. Это происходило на втором этаже и, разумеется, без присутствия журналистов. Что там было сказано Нэшу, мы не будем пока открывать, поскольку, во-первых, ничего особо интересного там не прозвучало, во-вторых, частично о ходе совещания будет сообщено Нэшем своим подчиненным впоследствии.
        После совещания полковник быстро прошелся вокруг гостиницы. Он хотел разглядеть ледник, но видел только огни тоннеля и далекие огни над воротами - там, где тоннель уходит под землю. На месте же ледника зияла непроглядная чернота. В безлунную ночь отсюда невозможно было увидеть ледник. «Что ж, придется углубиться в него, даже не поздоровавшись»,  - досадливо думал Нэш. И одновременно удивлялся себе, что и доселе не имеет определенного плана действий. Что он сейчас знает определенно - так то, что должен как можно скорее, с первым же поездом, добраться до Берлина и прибыть в распоряжение коменданта.
        Поднявшись на девятый этаж, Нэш проверил, что солдаты легли в постели и свет у них выключен. Спят и три офицера. Только майор бодрствует с заряженным автоматом в своей комнате. Завидев Нэша, Джобович упруго вскочил, бросился к нему и по всей форме доложил обстановку: солдаты накормлены, спят, аппаратура получена, проверена в действии. Полковник, в целом довольный докладом, все-таки самолично проверил действие новейших пеленгаторов обезьян - устройств, размером с пол-ладони, помещающихся в нагрудный карман.
        Было около полуночи. Поезд уходил под ледник в десять минут третьего. Спать взводу оставалось до двух часов ночи. Полковник позвонил и велел принести себе в номер обильный ужин. Заправившись тремя беконами с картошкой, четырьмястами граммами отменного творога, семью яйцами и запив все это двумя стаканами натурального апельсинового сока, полковник наконец и сам прилег отдохнуть. Засыпая не раздеваясь, он слышал, как шел на посадку большой самолет, как потом голос по репродуктору что-то там объявлял.

15

        Полковник встал по будильнику без десяти два, умылся под краном, посмотрел на себя в зеркало и, оставшись довольным собой, направился в комнату офицеров. Капитан Феррарези, сменивший на посту Джобовича, бросился ему навстречу.

        - Поднимайте всех и через пять минут строиться здесь!  - рявкнул полковник.
        В указанный срок взвод встал перед полковником Нэшем в полном обмундировании. Яркий электрический свет заливал просторную комнату. Единственную комнату этого вечно не спящего города, где собралось столь много решительных вооруженных людей. Полковник исподлобья цепко осматривал их суровые лица.

        - Солдаты и офицеры, бойцы!  - торжественно начал Дэвид, сцепив руки за спиной и немного сутулясь.  - Через час мы сядем в поезд и отправимся под ледник, выполняя задание нашего Президента. Через час мы скроемся под землей и неизвестно, когда мы увидим и увидим ли вообще солнечный свет. Мы направляемся решать вопрос, который, кроме нас, во всей Объединенной Европе не под силу решить никому. И поэтому выбрали нас. Вы, рожденные и служившие в разных уголках прекрасной свободной страны, собраны волей судьбы в этот взвод. Лучший взвод в мире! Лучший во все времена! Вы заслужили это своей беспорочной многолетней службой на благо страны. Вам оказали доверие Президент, Правительство, сам многомиллионный народ. И вы не можете не оправдать это доверие. Банда сволочей вероломным образом проникла под ледник и, терроризируя мирных отдыхающих, подрывает устои нашей любимой Родины. Каждая минута у нас на счету. Ибо с каждой минутой возрастает вероятность нового теракта, с каждой минутой растет вероятность всеобщей паники, удержать которую не смогут служители ледника. Народ может кинуться в тоннели, спасаясь
бегством. И тогда будет парализована вся транспортная сеть. Ледник будет обескровлен. И мы не должны допустить этого. И мы этого не допустим. Запомните, полковник Нэш не может проиграть это сражение.
        Восторженные глаза вперились в командира. По команде майора Джобовича раздался дружный могучий крик:

        - Служу Президенту!  - и тотчас зависло внимательное молчание.
        Выждав паузу, Нэш продолжал:

        - Не хочется говорить высоких слов, тем более - требовать от вас каких-либо клятв. Я знаю одно - лучшие солдаты ОЕ вместе со мной пожертвуют даже жизнями для мира и спокойствия нашей родины. Эти солдаты будут биться, как львы, с превосходящими их физически тварями. И эти солдаты их одолеют. Бойцы!  - возвысил голос полковник.  - Вряд ли это будет сейчас уместно, но все же скажу вам следующее. Всем возвратившимся с победой из-под ледника, а также семьям погибших бойцов обещано солидное вознаграждение. Как в чинах, так и денежное. Самые отважные будут представлены к высоким правительственным наградам. Их имена навечно войдут в историю. Помните это, солдаты! Хотя понимаю, что не деньги, не чины и награды вдохновят вас на битву, а любовь к Родине. Да, безмерная жертвенная любовь! По прибытии в Берлин мы будем день и ночь выслеживать и убивать обезьян. Уничтожать офицеров, которых невозможно будет пленить. Не убивая лишь Главаря. Обещаю, что я им лично займусь. Мы принесем на улицы этого древнего европейского города мир и покой. Мы успокоим ледник. Мы успокоим страну. Мы выполним задание нашего
Президента. Воины! Вы неутомимы и яростны. Вы неукротимы и дерзновенны! Вы ни на минуту не усомнитесь в своих силах. А отвага ваша несокрушима. Это говорю вам я, полковник Нэш. Я поведу вас в бой. И мы одержим победу!  - Тут Нэш порывистым жестом выбросил вперед правую руку, с особой силой произнося знакомое:

        - Служу Президенту!

        - Служу Президенту,  - вторил ему верный взвод.
        Через десять минут они сели с заднего двора в красно-желтый автобус, чтобы проехать полкилометра до Восточного вокзала. Их подвезли почти к самым путям, к синему приземистому поезду. Все происходило в напряженном молчании. Нэш смотрел на суровые лица солдат, на строгие физиономии офицеров, и ему почему-то хотелось рассмеяться. Да, именно рассмеяться, назло этой щемящей тревоге, поселившейся в сердце каждого воина и его собственном сердце. Нужна была психологическая разрядка. Но смеяться было никак не возможно.
        Обычно, чтобы разрядить ситуацию, Дэвид использовал проверенный прием - заставить солдат шевелиться, организовать построения, проверки обмундирования, дать физические нагрузки в виде отжимания или бега с препятствиями. Но и это было невозможно по дороге в Берлин. Инструкция предписывала сидеть, пристегнувшись. Хождения по салону допускались только в исключительных случаях. А Нэш привык уважать инструкции. Поезд пронесется до Берлина за полтора часа, но в эти полтора часа надо же будет чем-то занять людей. Чтобы не закисали.
        В поезд, состоящий из пяти вагонов, заканчивалась погрузка. Как сообщил комендант, поезд везет продукты и медикаменты. Из людей там едет только команда охраны, семь человек. Один же вагон, самый последний, целиком в распоряжении взвода полковника Нэша.
        Когда автобус подъехал чуть ли ни впритык к заднему вагону, Дэвид скомандовал очень быстро, гуськом, совершить перебежку от автобуса к поезду. Солдаты стремглав соскакивали на плиточное покрытие перрона и в несколько прыжков одолевали расстояние до вагонных дверей. Все-таки на них стали озираться грузчики и охрана, толпящиеся около первого и второго вагонов. С огромного фургона люди перетаскивали тюки, ящики, баулы. Там раздавались командные голоса. Грузчиков торопили.
        Охрана, военные с автоматами в камуфляжной форме, в скупом свете фонарей кольцом охватила фургон. Несмотря на суету и поспешность, они то и дело бросали взгляды на последний вагон, в который грузился взвод. Нэш с раздражением это отметил и выругал в душе коменданта. Ведь, согласитесь, можно было устроить погрузку так, чтобы она закончилась до прибытия такой важной команды, как спецотряд по ликвидации террористов. «Это какой-то идиотизм»,  - ворчал Нэш, яростно сплевывая на перрон. Когда он последним заскакивал в вагон, погрузка в первых вагонах еще не закончилась и поезд (неслыханное дело!), стоял лишних пятнадцать минут, нарушая график отправления.
        Но наконец он тронулся - стремительно набирая скорость, поезд влетел под арочные огни тоннеля. И Нэш только успел бросить взгляд вперед, инстинктивно пытаясь посмотреть на ледник, которого не могло быть видно в такую темень. В ясный же солнечный день это было бы зрелище - сверкающая, полого возвышающаяся громада ледника во весь горизонт.
        Итак, ледник поглотил их, даже не поздоровавшись. «Спасибо за радушие»,  - пошутил полковник, откидываясь на мягкую спинку сидения.
        За окнами мелькали только сигнальные огни - вереница разноцветных шариков, стремительно бегущих назад. И приглушенный звукоизоляцией гул несущегося по тоннелю поезда.
        В Берлин они прибыли около четырех утра. Заметим, что световой режим, освещенность городов электричеством, соблюдался неукоснительно. «Светало» здесь летом синхронно с солнцем, восходящим над ледником - огни включались с постепенно нарастающей мощью. Пик освещенности приходился на полдень. Потом постепенно «темнело», надвигался подледниковый «вечер», и где-то в одиннадцать часов световой режим города выходил на ночную норму - одни уличные фонари, вывески и окна домов освещали пространство. Днем же горели мощнейшие лампы дневного света, укрепленные непосредственно под куполом.
        Даже часовые пояса здесь соблюдали - в Москве, например, «солнце» вставало на два часа раньше, чем в Париже, и на три часа раньше, чем в Лондоне.
        Подледниковый город двадцать третьего века очень мало напоминал себя тех времен, когда ледник лежал там, где ему и положено,  - в Арктике. Здесь, конечно же, не зеленели бульварные аллеи, парки и скверы. Здесь не текли полноводные реки - русла их пересохли. Причем отвод рек, текущих в сторону ледника, происходил одновременно со строительством саркофагов. Ведь невозможно было допустить, чтобы реки, когда-нибудь упершись в ледник, беспорядочно затопили своими водами старушку Европу. Рекам дал был, так сказать, от ворот поворот. То есть - отвод их течений в боковые ветви, ведущие к искусственным водохранилищам - огромным озерам, почти морям, расположенным на части Европы, свободной от ледника.
        Русла же могучих рек, текущих в Балтийское море, давно пересохли и использовались в городах под хозяйственные объекты. Чаще всего - это хранилища продовольствия, топлива. Нередко в руслах рек строились стадионы, концертные залы, больницы. В Берлине, например, русло Шпрее использовалось в том числе и под железнодорожный вокзал, занимающий километры. Что и неудивительно. Ведь в Берлин, постоянно наводненный отдыхающими честными гражданами ОЕ, не летали самолеты, не вели автомобильные дороги, не плавали корабли. Вся нагрузка по перевозке людей и товаров, топлива ложилась на железную дорогу. Поэтому в расширенном русле Шпрее толклись, ожидая отправки и ремонта, десятки, даже сотни железнодорожных составов.
        Центральный вокзал, куда прибыли Нэш и команда, располагался недалеко от Рейхстага, над зданием вокзала нависал знаменитый мост, некогда ведший Потсдамштрассе через полноводную реку. Укрепленный и расширенный, старинный мост действует и поныне.
        Еще немного о городах, защищенных от ледника саркофагами. Вернее, более уместно говорить о центральной части городов, поскольку весь целиком город нереально взять под колпак. Это несколько десятков квадратных километров площади, где находится, как правило, центральная, старая часть городов. В этой центральной части снесены все высотные сооружения. В Берлине - это две огромные вышки со смотровыми площадками. Многоэтажные же здания (не небоскребы) спокойно умещались под ледником. Их не приходилось сносить. Через каждые триста метров рядами, от земли и вверх - до самого купола, шли упорные столбы из железобетона диаметром десять метров и высотой от 100 до 200 метров. В некоторых городах купол превышал высоту
250 метров. Самая же высокая точка берлинского купола - 195 метров, его центр.
        Поскольку деревья без солнечного света не растут, то вообразите город, закатанный в асфальт и бетон, с вкраплениями в него участков голой земли. Все футбольные поля, спортивные площадки во дворах домов, в парках - искусственного покрытия. Этакая зеленая травка, не увядающая от засух. Резиновые беговые дорожки. И только песок в прыжковых ямах - самый что ни на есть настоящий.
        Кстати, говоря о песке, не забудем и о пыли, которая неизбежно поднимается в воздух от ног, шин и от всего того, что имеет свойство перемещаться. На упирающихся в купол колоннах установлены водяные распылители, которые ночью слегка поливают город моросящим доджем. Так прибивается пыль. Воду, к слову, берут из артезианских бассейнов под городом и в его окрестностях.
        В тех же городах, где запасы артезианской воды недостаточны,  - ухищряются по- разному. Например, доставляют воду по специальным каналам из упомянутых выше водохранилищ. Либо забирают воду непосредственно из толщи ледника, растапливая его. Разумеется, все это делается не с помощью допотопного костра, а производится расположенными недалеко от города водорастапливающими станциями. Там трудятся сотни людей.
        Покольку города требуют неусыпного контроля и обслуживания, примерно треть их населения - не отдыхающие, а. нет, не постоянные жители, ибо выдержать многолетнее заточение под ледником невозможно,  - а служащие ледника. Большинство из них работает по контрактам от одного до двух лет - и проживает с семьями в черте города в спальных районах. Это микрорайоны с пятиэтажными комфортабельными домами, построенными специально для этих целей. Жилища же людей давних веков частично были снесены за их непригодностью к проживанию в таких условиях.
        Температура на улицах городов поддерживается нагревателями в районе 22 градусов по Цельсию. Плюс-минус треть градуса. Эта температура была признана учеными оптимальной. Ведь в условиях недостатка кислорода (а кислород в полной мере нагнетающие установки не обеспечивали) более теплые и более холодные температуры ведут к ухудшению деятельности организма. Поэтому - всеобщая, строго установленная и строго поддерживаемая температура всех городов ледника - 22 градуса. Исключение сделано только для Стокгольма и Копенгагена - ввиду лучшей переносимости местным населением холодных температур. Поэтому в Стокгольме - всегда 20 градусов, а в Копенгагене - 21.

16

        На вокзал, расположенный в русле Шпрее недалеко от Потсдамской площади, Нэш и команда прибыли около четырех утра. Их встречала толпа офицеров в чинах не ниже капитана. Двухрядная же колонна бойцов внутренней охраны с автоматами вытянулась от самого выхода из поезда, метров на двадцать, до ворот, ведущих, видимо, на вокзальную площадь. Говорим «видимо», поскольку в действительности видно было неважно - освещался перрон слабо. Вероятно, нарочито слабо - с целью скрыть от посторонних глаз прибытие взвода в Берлин.
        Перекинувшись словами приветствия со старшим офицером принимающей команды, полковник, сойдя на землю, приказал двигаться колонной по одному вперед. И двигаться быстрым шагом. Сам же замкнул взвод. Было как-то странно идти между недвижимыми молчаливыми воинами с автоматами. Было как-то не по себе, точно не охраняют их, а ведут под суровым конвоем.
        Впрочем, сегодняшний день вообще выдался удивительным для господина полковника. Его с самого утра всё куда-то ведут, всё понукают, всё сторожат, всё дают указания. А ведь еще вчера, в своем отдаленном гарнизоне, Нэш и помыслить не мог, что такое случится. Там, в Богом забытом поселке, он был главное действующее лицо. Его знали все - от ближайших подчиненных до последней дряхлой старухи. И все уважали. И естественно, никто не смел ему слова сказать поперек. Сегодня же Нэш чувствует себя какой-то марионеткой, болванчиком, мимо своей воли втянутым в странную и удивительную игру.
        Да, все происходящее сегодня выглядит удивительно. Ведь, согласитесь, как честному законопослушному гражданину ОЕ могло придти в голову, что кучка негодяев, забравшихся под ледник, приведет в состояние ступора всю страну, занимающую Европу и половину Африки? Кто бы мог подумать, что отработанная годами система может допустить такое над собой издевательство? Что мощнейшая вертикаль власти окажется целых три дня в роли парализованного наблюдателя. Ведь ни один из террористов не был даже ранен. И никого не поймали! Это при современной-то технике слежения, обнаружения, при неусыпной деятельности городской полиции и подледниковой охраны. Это какой-то казус, скандал. «Да они тут разжирели от лени!» - почти вслух бурчал Нэш.
        Когда взвод миновал ворота, полковник увидел, что колонна охранников здесь значительно поредела, а идут они уже по огражденному двухметровым бетонным забором желобу шириной метров десять. Чтобы рассмотреть, куда они двигаются, Нэш поспешил обогнать колонну. Тем более что встретившие их офицеры шли впереди, рядом с офицерами взвода. Не терпелось спросить, куда их так долго ведут и почему не организовали посадку в автобус прямо на перроне. Да, Нэш начинал чувствовать возрастающее раздражение. Да, он не любил не владеть ситуацией.
        Когда он подходил к голове колонны, там образовалось какое-то замешательство. Послышался душераздирающий крик метрах в двадцати впереди. Дэвид почти побежал.
        Посреди желоба стоял, неестественно сгорбившись, лысый человечек в лохмотьях с совершенно безумным выражением лица. И сверкающие его глаза смотрели как будто прямо на Дэвида.

        - Обезьяны!  - кричал человечек, размахивая, почти вращая руками.  - Я вас узнал! Вы пришли убивать. Так убейте лучше меня! Не трогайте моих детей! Выродки! Подонки! Убийцы!
        Офицеры взвода и сопровождающие офицеры несколько секунд стояли как вкопанные. Человечек оказался в этом проходе между двумя солдатами охраны, стоявшими примерно в десяти метрах от него каждый. Из-за нелепости ситуации они тоже какое-то время не двигались с места. А человечек продолжал махать руками, выкрикивать ругательства, показывать язык и корчить гримасы. Изо рта его текла, свисая на подбородке, слюна.

        - Зачем вы сюда пришли?!  - выкрикивал он вопрос.  - Убирайтесь! Убирайтесь из ледника! Мы не хотим вас, не хотим! Уби-ийцы! А-а-а!  - зарыдал он наконец.
        Первым вышел из оцепенения Нэш.

        - Взять его!  - заорал полковник и бросился вперед.
        Но его уже опередили. Солдат Свенсон, находившийся в голове колонны, бежал к человечку огромными прыжками. Да и двое солдат охраны наконец-то синхронно бросились с разных сторон на жертву. Они опередили и Свенсона, и набегающего полковника Нэша. Двое верзил схватили кричащего безумца под руки и поволокли вперед с удивительной скоростью. Солдаты почти бежали. Очевидно, их подгонял страх взыскания за нерасторопность, за то, что они, во-первых, допустили, что человечек оказался в проходе перед секретным взводом (перескочив двухметровый забор), а во-вторых, за то, что они бездействовали несколько секунд у всех на глазах. Позорно бездействовали. Теперь они комично убегали от взвода со своей жертвой. Им навстречу неслись еще несколько воинов. Они взяли в кольцо безумца, скрыв его полностью от глаз Нэша, и поспешили вперед, вскоре скрывшись в воротах.
        Все это неприятно подействовало на Дэвида Нэша. Он не дал никаких комментариев произошедшему, только скомандовал взводу ускорить шаг и прекратить разговоры, ибо среди людей начинался какой-то ропот.
        Офицеры охраны, идущие с ним рядом, тоже хранили деловое молчание.
        Все претензии обозленный полковник решил высказать по прибытии на место дислокации. Непосредственно коменданту. Никак не ниже! Именно коменданту! Да, надо сразу же заставить себя уважать.
        Они миновали воротца с дугообразной аркой и оказались в просторном дворе. Или на небольшой площади. Трудно было разобрать, поскольку освещалась пространство довольно скупо. Несколько фонарей, причем слабосильных. Площадь, видимо, имела служебное назначение. По ней ходили только люди в военной форме и в форме железнодорожников.
        Предназначенный для взвода автобус - сине-белый с темными стеклами - стоял около ворот и заслонял треть площади. Но было заметно, что она заполнена автобусами разных мастей, грузовиками и легковушками.
        Посадка прошла столь же стремительно, как и высадка из поезда на перроне. Гуськом, быстрым шагом воины заскакивали на ступеньки и забегали в салон. Но даже и за это короткое время произошел новый казус. Где-то в глубине площади за автомобилями раздался пронзительный крик, переходящий в визг. Это голосил пойманный недавно безумец. На самой высокой ноте крик оборвался - очевидно, бедняге зажали рот. И потом по ночной площади пронеслись звуки глухих ударов, сопровождавшихся характерным еканьем.
        Полковник Нэш неожиданно почувствовал жалость к этому человечку. И еще больше озлился на тех, кто руководил их приемом. Особенно на коменданта, на котором Нэш решил сорвать злобу. Если эти идиоты не могли организовать нормальный прием, подогнать автобус к самому перрону, то при чем тут перепрыгнувший через забор сумасшедший! Виноваты они, а не он. Паршивцы! Бьют слабого и безумного. И совершенно не могут всей оравой справиться с кучкой негодяев, поставивших весь Берлин на колени!
        Как только погрузка закончилась, автобус тронулся с места и вскоре свернул налево. Они попали в какой-то тоннель и в свете бегущих лампочек стали взбираться наверх. Нэш тут же сосредоточился и стал вспоминать карту центра Берлина, вызубренную им в самолете. Из тоннеля они должны вырулить, скорее всего, на Потсдамштрассе. Да, именно так и случилось. Знаменитая улица в живописном ночном освещении предстала перед ними. Пустая. Почти совершенно пустая. Потому что, как узнал полковник, с позавчерашнего вечера ввели комендантский час. На улицах должны были стоять лишь патрульные машины и ходить люди в погонах. Отдыхающим же было предписано запираться в гостиницах с двенадцати ночи и не высовываться до утра.
        На Потсдамской площади, к которой они вскоре подъехали, стояло много полицейских машин. Происходила какая-то суета. Причем машины перекрывали дорогу. Цепкий взгляд полковника отметил, что из одной машины полицейские выволокли слабо сопротивляющегося мужчину и тут же запихали в другую машину. Один полицейский бежал куда-то, жестикулируя. Подумалось, что их автобус сейчас остановят и начнется докучливый долгий досмотр. Но, как только они приблизились к скоплению машин с мигалками, те разъехались, давая дорогу. Один полицейский - в чине, похоже, майора - выдвинулся вперед, салютуя автобусу. Да, взводу Нэша, как и обещано, организовали зеленую улицу.
        Когда проезжали Потсдамскую площадь, полковник заметил, что на крыльце почти всех зданий стоят воины с автоматами и специальными опознавательными красными маячками на рукавах. На каждом крыльце - от двух до четырех воинов. По периметру же площади стояли и мигали полицейские автомобили. Очень много. Что говорило о серьезности положения. Это как бы окончательно указало Дэвиду на абсолютную реальность ситуации, в которую он, как ни старался, не мог поверить безоговорочно. Слишком все быстро сегодня происходило. Слишком много удивительной и неожиданной информации принял его неподготовленный мозг. И не успел это переработать.
        Они миновали Брандербургские ворота, пересекли улицу 17 июня, оставили по правую руку громоздкое здание Рейхстага - всё в разноцветных огнях - и, не доезжая Инвалидштрассе, свернули направо в переулок, вскоре закончившийся задним двором, где стояло несколько легковушек. Причем автобус подрулил почти к самому подъезду, из которого тотчас выскочило несколько офицеров, солдат - разумеется, с автоматами.
        Да, столько автоматов в полной боевой готовности, сколько увидел сегодня полковник, он не наблюдал воочию никогда. В этом даже нестыдно было признаться, потому что никогда ОЕ не находилась в состоянии настоящей войны. Все прежние боевые операции, в которых участвовал Нэш, происходили в глубине континента и носили локальный характер. О них даже не писали в газетах, так как подавление восставших от безнадеги рабов не заслуживало оглашения. Теперь же, думал полковник, народ жадно ловит каждую новость, исторгаемую телевизором, радио (кстати, интернет работал только под ледником, в самом ОЭ он был ликвидирован десятилетия назад).
        Да, почти в каждой семье теперь горе и напряжение. Ожидание, надежда и вера в то, что власти освободят наконец ледник от злокозненных негодяев. Что люди вернутся домой и обнимут родных. Что из сердец уйдет страх, этот червяк, разъедающий души. Да, народ льнет к средствам информации в надежде услышать хорошие вести. И народ ожидает этих хороших вестей именно от полковника Нэша. Ведь никто иной не призван самим Президентом, Правительством разгромить подлую банду. Понимая, осознавая это до всей глубины души, Дэвид полнился гордостью. И с превеликим трудом ему удавалось сдержать восторженную слезу. Ему верят, на него уповают, ему оказана высшая честь! И Нэш не подведет, уж будьте уверены.

17

        Отдав честь встретившим их солдатам и офицерам, полковник приказал взводу перебегать из автобуса в подъезд, отправив впереди майора Джобовича. Вскоре и сам Нэш замыкающим проник в непонятное здание и пошагал по сумрачному переходу. Но не прошло и двух минут, как они оказались в помещении, довольно большом, но тоже освещаемом скупо. Взвод остановился, и полковник поспешил в его голову.
        Их встречали офицеры самых высших чинов во главе с комендантом - генералом Малиновским, грузным человеком в годах с одутловатым лицом, на котором форма, отметил Нэш, сидела чрезвычайно неважно. К тому же генерал весь трясся в волнении, приветствуя Дэвида. Этот несчастный пережил не одну бессонную ночь, бесконечно страдая от мысли, что положение ухудшается с каждой минутой. Очевидно, он готов был вцепиться в полковника как в спасательный круг. Или - как потерявшийся ребенок в мамину юбку. Такая детская беспомощность этого высокопоставленного мужа изумила полковника. И одновременно обрадовала, поскольку позволяла сразу взять быка за рога - стать фактическим правителем города.

        - Генерал,  - хмуро, нарочито строго проговорил Нэш,  - нельзя ли нам с вами уединиться и побеседовать?

        - Да-да! Конечно!  - высоким голосом, нервически вскричал генерал Малиновский.

        - Пожалуйста, сюда, вот в эту зеленую дверь.  - И генерал собачкой побежал впереди полковника, угодливо открыл дверь и вошел в помещение только после Нэша.
        Это оказалась довольно уютная комната, уставленная вдоль стен диванами, увешенная зеркалами, с прекрасным мягким ковром посредине. Полковник Нэш первый попрал его весьма нечистыми сапогами.

        - Господин генерал,  - разваливаясь на диване, кладя ногу на ногу, начал Нэш (комендант остался стоять перед ним).  - Прежде чем выслушать от вас текущую ситуацию, я хочу сразу же высказать свои претензии. Да, высказать их с места в карьер, чтобы никаких недомолвок между нами не было впредь.

        - Внимательно слушаю вас.  - пролепетал потерянный, продолжавший стоять перед полковником правитель славного города.
        Из-под фуражки, венчавшей его плешивую голову, тек пот, струился по лицу, мазал воротник. «Бедняга.» - с искренним сожалением подумал Дэвид. И все-таки продолжил в таком же хозяйском тоне:

        - Генерал, не сочтите за резкость, но я просто возмущен приемом, оказанным моей команде. Нам не удосужились подать автобус к самому поезду, и мы метров триста маячили на почти открытом пространстве. И это взвод, призванный проводить серьезнейшую операцию! Как это понимать?
        Генерал собирался промямлить что-то в ответ, но Дэвид его не слушал.

        - Мало того, коль скоро нас повели в такую даль до автобуса, то следовало скрыть нас от глаз праздной публики. Думаю, вам доложили уже. Но, если не знаете, повторю, что какой-то досужий сумасшедший выпрыгнул на самой середине пути к автобусу. Как это допустили?! Ответьте!  - сурово наставлял коменданта Нэш.  - Если даже сумасшедший может оказаться на пути секретного взвода, выкрикивая проклятия в нашу сторону, то, подумайте сами, могли бы перескочить этот пустяковый забор разбойники, терроризирующие весь ледник? А? Это нехорошо, генерал. Очень нехорошо. И очень жаль, что сразу по прибытии я вижу непорядок, халатность. Не потому ли вы, распоряжаясь тысячами людей, не можете ликвидировать горстку животных в военной форме? Да ваши люди просто ожирели здесь, в этой империи развлечений! Они забыли, что такое настоящая жизнь. Которая, позвольте сказать, есть постоянная борьба. Борьба с напряжением всех физических и моральных сил. Да! Ваши люди разболтались, разбаловались, вылавливая пьяных обывателей по притонам. Их потолок - это унять банальную поножовщину. И то, уверен, даже с этим они не справляются
в должной мере.
        Нэш распалялся с каждым словом и невольно упивался своим превосходством.

        - Посему,  - продолжал он,  - вам надлежит навести порядок в каждой мелочи. Запомните, в такой операции нет мелочей. И если господин Президент приказал вам обеспечить полную секретность операции, то вам придется ее обеспечить. У моего взвода должны быть лучшие условия для работы и проживания. Никаких проверок, никаких препятствий нам не чинить! В противном случае я буду докладывать наверх, у меня прямая связь с Министром Госбезопасности!

        - Позвольте, полковник Нэш. Позвольте сказать,  - генерал тужился изобразить гордость и достоинство на полном безвольном лице.

        - Говорите,  - смягчился Нэш и заметил: - Мне удобнее будет с вами разговаривать, когда вы сядете. Извините также за горячность в моих словах. Но войдите в мое положение. Весь день на нервах, и тут эта нелепость на вокзале!..

        - Понимаю вас, господин полковник, ох как я вас понимаю! Не досмотрел. Виновные будут наказаны. Я же сам себя наказал тем, что был совершенно не готов. понимаете. не готов к этим ужасающим взрывам, к разбою. Мы мирные люди. и отвыкли. Впрочем, не будем об этом,  - пытался взять себя в руки расстроенный генерал.  - Поверьте, больше такого не повторится. Вам и вашим подчиненным создадут идеальные условия для работы и отдыха. Ведь вы, полковник,  - наше спасение.  - На глазах несчастного коменданта выступили слезы.  - Вы еще не знаете этого, господин Нэш, но сегодня ночью произошло новое, самое серьезное событие.

        - Да?!  - даже вздрогнул полковник и повернулся на диване лицом к генералу.

        - Да. Три часа назад террористы попытались вырваться из города по тоннелю Берлин-Париж. Сразу вас успокою - это не удалось. Бригада охраны стояла насмерть. Подмога подоспела стремительно. Но негодяям удалось улизнуть назад в город. Убито семь наших бойцов. Пятеро ранено.

        - У-у!  - Нэш простонал и взялся за голову.

        - Но!  - спешил его успокоить генерал Малиновский.  - Убита одна нео-обезьяна, горилла огромных размеров. И две обезьяны точно ранены. Их уволокли товарищи. Они скрылись в подземных ходах. Это досадно. Но следы крови и анализы, проведенные экстренно, доказывают, что еще одна горилла и один шимпанзе ранены, и серьезно. Убитая же горилла сейчас в морге, проводится секретное вскрытие, анализ.

        - Да какой к черту анализ, господин комендант!  - взорвался Дэвид.  - Банда скрылась, потери ваших сопливых бойцов снова чудовищны. И на другую чашу весов вы бросаете только тушу одной убитой гориллы?! Да отморозки каждую секунду могут выскочить в любой точке города. И поверьте, разгневанные потерей товарища, они станут еще решительнее и жесточе!

        - Но позвольте, полковник.

        - Нет, я этого решительно не могу позволить, господин генерал! Потому как не могу больше смотреть и слушать, как бравая подледниковая гвардия обс. ся в войне с тремя десятками террористов. Теперь уж извольте слушать меня. Скажите, почему, зная, что негодяи могут делать попытки вырваться за пределы Берлина, вы не организовали надежную охрану в тоннелях? Это что за пафосное «бригада охраны стояла насмерть»?! Да на каждом выходе из города должны стоять отряды вдвое, а то и втрое превышающие численностью поганую банду. Это так трудно было организовать?! Или у вас не хватает людей?! Отчего же тогда группы бездельников слоняются по городу, будто бы кого-то от чего-то там охраняя? Неужели три дня террора не убедили вас в том, что выбранная вами тактика проигрышная? Толпы полиции и верзил с автоматами бродят по городу днем и ночью, а обезьяны появляются там, где захотят, и расстреливают, и взрывают. А? Это очень нехорошо, генерал. Я вынужден буду доложить Министру Госбезопасности об упущениях, прямо-таки бросающихся в глаза с первого шага.

        - Прошу вас, господин полковник.  - Потное лицо коменданта побелело от ужаса.

        - Прошу вас, дайте мне еще двое суток. Я растерялся. у нас совершенно нет опыта. Вместе с вами мы выработаем убедительную тактику. мы предупредим новые теракты… мы.

        - Единственное, что оправдывает не только вас, господин генерал, но и все военное руководство - это объективное отсутствие опыта именно в такой ситуации. Вернее, это немного смягчает вашу вину. Вину перед убитыми и растерзанными, господин комендант! Но только немного, очень немного смягчает. И поверьте, когда я буду докладывать министру о ситуации, я всеми силами постараюсь вас обелить. Но и не докладывать, поверьте, я не могу. От меня ждут этого доклада. В то же время, как честный воин и гражданин, я не могу закрывать глаза на то, что их безжалостно режет. Начиная с приема, оказанного моему взводу, когда он мог быть просто расстрелян одним махом, и кончая тем, что я вижу растерянность в ваших глазах, генерал. И всего военного руководства тоже. Вы деморализованы. И если не приведете себя и своих подчиненных в чувство, вас всех придется уволить. Я буду лично ходатайствовать об этом. Возьмите себя в руки. Это перво-наперво. А во- вторых, поскольку я вижу состояние военного руководства и состояние дел в городе, то требую, чтобы буквально все военные мне подчинялись беспрекословно. У вас нет человека,
способного взять ситуацию под контроль. Я стану этим человеком.

        - Но как же.

        - Нет, господин генерал, выбор за вами. Или сию минуту я выхожу на министра и честно докладываю истинную ситуацию, или мы с вами идем на следующий компромисс. Номинально все будет так, как и раньше, но все вопросы по организации охраны людей, по поимке и уничтожению террористов вы должны согласовывать со мной. Ни одно решение не должно приниматься без моего одобрения или без моей подписи. Постарайтесь внушить это своим подчиненным. Иначе это будет бардак. Три дня террора привели вас в состояние ступора. И чтобы вывести из него город, нужна жесткая централизация. Вот почему, а не из-за каких-то тщеславных соображений, я требую, чтобы все военные мне подчинялись безоговорочно. Мои бойцы с зелеными маячками на плечах должны ходить по городу беспрепятственно. Объясните это как можно строже.

        - Это уже давно сделано, полковник Нэш,  - проворчал немного обиженный комендант.

        - А вы сделайте это еще лучше! Объявите, например, что за ненамеренные и преднамеренные помехи, созданные кем бы то ни было мне и моим бойцам, полагается, например, пять, нет, десять суток холодного карцера! Именно карцера, генерал! Я требую этого, поскольку отлично знаю природу людей. Простые уговоры и посулы на них мало действуют. Страх наказания - вот, что управляет людьми. Поэтому лично переговорите со всеми командирами гарнизонов и потребуйте, чтобы они довели каждому бойцу о моих условиях. Никаких препятствий мне и моим бойцам! И одновременно - всемерное нам содействие. Только так мы с вами сработаемся, господин комендант. И только так я готов закрывать глаза на многие упущения, которые тут заметил. Я прикрою вас перед Министром Госбезопасности (который, уверяю вас, уже рвет и мечет). Но и вы мне всей душой помогайте. Только в связке, во взаимной дружбе и преданности мы одолеем вероломную банду.

        - Я очень рад это слышать, господин полковник.  - Генерал опять старчески прослезился и тронул Дэвида за плечо.  - Поверьте, я сделаю все от меня зависящее.

        - В свою очередь, я тоже очень рад это слышать. Чувствую, мы сработаемся.  - Нэш искренне улыбнулся обнадеженному коменданту.  - А теперь, когда все недоразумения озвучены, когда мы нашли общий язык, давайте оговорим некоторые вопросы. А именно: все четыре выхода из Берлина должны быть надежно заблокированы. Потому как если банда вырвется из города, то сыскать ее будет почти невозможно. Наша сила именно в том, что знаем по крайней мере участок, где искать подлецов. Поэтому - жесткая блокировка выходов. Отрядить туда по сто самых лучших бойцов, в кратчайшие сроки наладить там условия для питания и отдыха. Как это будет сделано - я знать не хочу. Но в пять часов вечера я лично объеду все посты и, поверьте, буду очень придирчив.  - Нэш лукаво подмигнул генералу.  - Это первое. Второе, не менее важное
        - организовать надежную охрану всех подступов, всех подъездов, подходов и подлазов к четырем выходам. Замуровать все выходные отверстия из канализации вблизи пятисот метров от выходов. А для этого связаться со специалистами и в строгом соответствии с документами замуровать именно все выходы. Если хоть один будет не замурован, вся наша работа - насмарку. Лично контролируйте этот процесс, господин генерал.

        - Не сомневайтесь.  - Комендант все более и более приободрялся от решительной речи полковника.

        - Отлично. Я сам постараюсь с картой канализационных люков проверить выполнение. Поэтому пусть не разочаруют меня ваши люди.
        (Тут Нэш хитрил - у него просто не будет времени на такую проверку. Но попугать генерала стоило!)

        - Теперь оговорим следующий вопрос,  - продолжал энергичный полковник.  - Хм. мы с вами должны понимать, что дальнейшие жертвы будут. Террористы не пойманы, люди продолжают ходить по городу и веселиться. Это, конечно, напоминает пир во время чумы, но иного выхода у нас нет. Если их запереть по домам - начнутся недовольства, бунты, панические настроения. Более того, не думаю, что сидящие взаперти граждане подвержены меньшей опасности, чем те же граждане развлекающиеся. Ведь цель террористов - поселить страх. А сидящие взаперти - уже в огромной мере деморализованы. Да и, согласитесь, проникнуть в любую комнату, в любой гостиничный номер и начать убивать - для обученных обезьян, которые не ведают сомнений и страха,  - почти то же самое, что расстреливать людей на улицах, в ресторанах и публичных домах. Понимаете?

        - Отлично понимаю, полковник Нэш.  - На лице недавно раскисавшего генерала появилась даже решительность.

        - Вряд ли мы намного понизим процент убийств, заперев людей по их норам,  - как бы рассуждал вслух Дэвид.  - Да и охранять каждую дверь - нереально. А пустить ракетницу в окно - для террористов плевое дело. Да, генерал, надо бы задраить все канализационные люки вблизи крупных гостиниц - чтобы какая-нибудь обезьяна не выпрыгнула из-под земли и не пустила бомбу в окно. Посему прилегающие к гостиницам и увеселительным заведениям площади надо патрулировать очень тщательно.

        - Они уже патрулируются.

        - Значит - плохо!  - опять разгневался Нэш.  - Значит, плохо патрулируются, господин генерал. В противном случае мы не имели бы столько жертв. Я решительно настаиваю усилить охрану вдвое. Запомните, негодяям не нужны малолюдные места. Им не нужны убийства сами по себе, но - убийства, сеющие страх, убийства, совершаемые на глазах у сотен и даже тысяч людей. Убийства, которые невозможно замолчать, весть о которых мгновенно разносится по городу, расползается по леднику и выходит за его пределы. Вот что нужно разбойникам.

        - Я понимаю.

        - Мы все очень хорошо понимаем, господин комендант!  - бурчал Нэш.  - Вот только претворять это понимание в жизнь у нас не всегда выходит. А знаете, какое решающее преимущество у нео-обезьян перед нами? В том, что они совершенно ничего не боятся. Страх как понятие у них отсутствует напрочь. А именно страх перед будущим - злейший враг человека. Если бы у всех граждан Берлина мы каким-то образом выключили этот постылый страх - то, поверьте, террористы убрались бы отсюда не солоно похлебавши. Главарь банды именно страхом нашим питается. Причем не только страхом берлинцев, не только всех тех, кто находится под ледником в заточении, но и страхом всей Объединенной Европы. Ведь почти у каждого под ледником в данный момент находится родственник, близкий, приятель. И люди представляют себя на их месте. Ведь страх за собрата - это скрытый страх за себя.

        - Да.  - неумное лицо генерала пыталось изобразить процесс мышления, якобы идущий в его мозге и якобы поспевающий за философскими выкладками полковника.

        - Хорошо, господин комендант,  - Нэш встал, тем самым давая понять, что беседа подходит к концу; Малиновский тоже вскочил,  - будем с вами работать. Не выходите со связи со мной днем и ночью. В какое бы время я вам ни просигналил - вы должны отвечать на звонки. Потому как наступает такое время, когда спать - смерти подобно. Это время неусыпного бодрствования. Держите все нити в своих руках. И докладывайте мне незамедлительно. В то же время не забывайте, что полномочия, данные мне Президентом, не требуют от меня, чтобы я держал вас в курсе своих планов. Это не в обиду вам будет сказано. Просто ситуация того требует. Я командую спецотрядом на спецзадании. И этим все объясняется! Прощайте, генерал.

        - Он протянул руку.  - Вернее, до скорой связи. Надеюсь, мой взвод будет устроен здесь наилучшим образом?

        - Не сомневайтесь, полковник Нэш. Самым наилучшим! Ваших людей уже провели наверх в номера и в данный момент кормят завтраком. Вас же сейчас отведет туда мой адъютант.

        - Отлично. Рад был познакомиться с вами, господин генерал.

        - Взаимно!

        - Служу Президенту!  - выкрикнул Нэш.

        - Служу Президенту!  - вторил ему комендант.

18

        Вечером, за несколько часов до того, как команда бравого полковника Нэша прибыла на берлинский вокзал, служащий нотариальной конторы Мегаполиса Стивен Ленди решил хорошо отдохнуть - не смотря, а скорее вопреки событиям последних трех дней.
        В эти три дня насмерть перепуганный за себя, жену и детей, господин Ленди практически не просыхал. Начиная утро с трех бутылок черного пива, он пополнял содержание алкоголя в крови на протяжении дня и заканчивал этот день поллитровой бутылкой виски. Но алкоголь, как известно, не слишком хороший помощник в стрессовых ситуациях, поскольку в момент протрезвления человек обычно испытывает многократно усиленный стресс. Что ведет до приемов новых, все более мощных порций алкоголя. Получается замкнутый круг, и Стивен Ленди осознал эту опасность, выпив на третий день запоя в обед очень большую дозу. Несмотря на хмель в голове, нотариус сильно перепугался, и решил завязать.
        Но как это делать, если тебя гнетет постоянный страх? Страх от слухов о новых и новых преступлениях террористов, слухов, которые разрастались в городе с неимоверной скоростью. О новых жертвах, о кошмарных обезьянах в солдатской форме говорили повсюду - в барах, на трибунах спортивных арен, в ночных клубах, даже в стоматологических поликлиниках и магазинах. Это было невыносимо. Как ни «затыкал» господин Ленди уши алкоголем, как ни пытался он ни с кем не общаться - избежать поганых устрашающих слухов не получалось.
        О событиях в Берлине говорило буквально все - опустевшие ночью улицы, напуганные лица людей, настороженные глаза охранников и солдат, которых стало в городе вдруг крайне много. Нельзя было и десяти метров пройти, не упершись взглядом в какой-нибудь отряд с автоматами, пистолетами, винтовками и кинжалами. Стивен Ленди страшно от этого страдал. А еще от того, что такой долгожданный, заслуженный и так здорово начавшийся отпуск под ледником вдруг омрачился и стал чуть ли не пыткой.
        Поэтому, с детских лет ненавидя приступы меланхолии и тоски, Стивен всячески старался себя занять. А занять себя в Империи Развлечений можно было, конечно же, развлечениями. И только ими.
        Но еще в Мегаполисе, задолго до отъезда под ледник, Ленди поклялся себе не иметь сношений с другими женщинами, как это он позволял себе ранее. И дело тут было не в каких-то особенных нравственных убеждениях, а в болезни жены. Клер, тридцатилетней цветущей женщине, во время планового обследования был поставлен серьезный диагноз. А именно скоротечный пиелонефрит, за полгода практически уничтоживший одну почку. Это была катастрофа. Да и прогнозы врачей, несмотря на выдающиеся достижения медицины, не утешили. Надо было готовиться к пересадке сначала одной, а потом и второй почки, в которой тоже начался процесс.
        Это известие буквально прибило несчастного нотариуса, который, как оказалось на поверку, жену свою чрезвычайно любил. И это несмотря на свой эгоизм и очень скупые проявления нежности в протяжении всех десяти лет их брака. Особенно напугало нотариуса то, что он может остаться один. Как оказалось, он был совершенно неприспособленным к жизни. А главное, абсолютно не знает, как в таком случае воспитывать детей, как поднимать их на ноги. О детях все девять лет заботилась только жена. Он же был третьим, великовозрастным ее ребенком. Капризничающим, обижающимся, требующим. Причина тут была, видимо, в том, что Стивен до двадцати семи лет был единственным, балованным ребенком своих родителей, этаким маменькиным сынком. До двадцати семи лет, пока не женился на Клэр, которая сразу же взяла на себя функции его матери.
        И вот по коварному зигзагу судьбы через несколько месяцев, если все пойдет по худшему варианту, Стивен может остаться один с двумя детьми, девятилетней Лорой и семилетним Майклом. А это ужасно. Этого Стивен не хотел. Потому и дал зарок ничем не огорчать жену, предупреждать все ее желания, взять на себя часть хозяйственных функций, облегчить ее труд. И, ей-богу, уже несколько месяцев Стив делал это!
        А еще он поклялся себе не изменять жене даже под ледником, в отпуске, победить своей волей и любовью к супруге саму Империю Развлечений. И целых десять дней он держался! Хоть так и подмывало отправиться в ближайший публичный дом, заказать себе какую-нибудь шуструю малолетку и пропасть в ее изощренных ласках на целую ночь. Но он не хотел огорчать жену. А потому только напивался, ходил покричать на стадионы, поскакать на концерты, проиграть лишние деньги на рулетке. На женщин не зарился.
        Ночевал он всегда в гостинице, в постели с женой, которую, впрочем, уже несколько лет как женщину не хотел. Даже последние три дня, когда на ледник свалились беда и страх, он не позволял себе и в мыслях того, что можно забыться в объятиях проститутки и тем самым как бы ускорить время. Тем самым как бы быстрее и безболезненнее пережить дни, пока государство не справится с террористами.
        Но вот сегодня в обед, выпив пол-литра виски, который наложился на несколько утренних бутылочек пива, Стивен Ленди понял, что начинает уходить в полную власть зеленого змия. И хоть в буферной зоне ледника его выведут из любого запоя и изрядно подлечат, прежде чем отправить в Мегаполис,  - Стив не захотел доводить себя до скотского состояния. А поэтому и схватился за спасительную мысль: несмотря на все зароки и клятвы, сегодня же вечером пойти в дом разврата, взять проститутку, а лучше - как подсказала угодливая фантазия - несколько проституток и заняться с ними делами самыми развеселыми. И тем самым способствовать своему скорому выходу из запоя, а также снять сексуальное напряжение, накапливавшееся целых полгода - со времени прошлого отдыха под ледником, в Праге.
        Таким образом, побродив после обеда с женой и детьми по городу, посетив баскетбольный матч, покатавшись на аттракционах, господин Ленди отвел жену и детей в гостиницу на Потцдамштрассе и сказал, что пойдет на часок, до наступления комендантского часа, в ближайший бар промочить горло. Однако в бар он не пошел, а сел на маршрутный автобус и проехал две остановки до Инвалидштрассе.
        Выходя на тротуар, Ленди обратил внимание, что на огромных стрелочных часах, висевших на угловом здании, было двадцать минут двенадцатого. Времени оставалось мало. И если бы целью Стивена было выпить рюмку-другую в каком- нибудь злачном месте, то он успевал в обрез, потому как без пятнадцати полночь движение общественного транспорта прекращалось.
        Но Стивен Ленди не собирался сегодня ночевать дома, с семьей. Повернув направо на Инвалидштрассе, он решительно зашагал в сторону знаменитого берлинского публичного дома, стоявшего третьим от угла. Семиэтажное, новой архитектуры здание дома разврата под названием «Вунштрам», высилось над приземистыми старыми зданиями улицы. Дом венчал, впрочем, сделанный на старинный манер остроконечный купол со шпилем. «Вунштрам» был освещен разноцветными огнями, за окнами, как было видно, кипела жизнь. Лился свет, мелькали фигуры и тени.
        Стивен по прошлым своим посещениям неплохо знал устройство этого дома. На каждом этаже здесь находились просторные танцевальные залы, где можно было воочию оценить достоинства многочисленных проституток, выбрать себе по вкусу, уединиться либо сначала в ресторанную комнатку, либо уж сразу в номер, где ожидала постель. Для более сложных услуг предназначалась специальная комната, где опытный служитель предлагал, живописуя, разнообразные наслаждения, демонстрировал примеры на слайдах, показывал фотографии проституток как женского, так и мужского пола. Оплата происходила на месте, а номера для сложных интимных услуг располагались на седьмом этаже. Там были комнаты с саунами, банями, со спортивными тренажерами. Номера на несколько постелей или с огромной постелью на несколько человек для группового секса.
        Пятый же этаж, как известно Ленди, был почти целиком предоставлен любителям подглядывания, где в специальных кабинках показывали махровые порнофильмы или живые сцены совокупления за стеклом. Там же находился зал, где читались профессиональные лекции по теории совокупления, прелюдий, оргазма и прочее. Там на полном серьезе, во внимательной тишине объясняли, как правильно совершать то или иное действие, подводя подо все научную основу. Это было занимательно. Стивен Ленди не однажды слушал здесь лекции и, надо сказать, значительно повысил свой образовательный уровень.
        Но на этот раз, войдя в здание «Вунштрама» через парадный подъезд, где толпилось много народу и охраны, Стивен, оплатив в кассе начальный взнос, отправился к лифту, который в компании нескольких отдыхающих отвез его на седьмой этаж. На седьмом этаже, как и на первом, было весьма многолюдно и оживленно. Даже непривычно оживленно. Это объяснялось, видимо, тем, что многие, как и Ленди, спешили сюда до наступления комендантского часа, чтобы провести в колыбели разврата всю ночь. Ведь выпустят отсюда только в восемь утра, когда «рассветет», то есть когда под куполом вовсю загорятся лампы дневного света.
        Зайдя в кассу седьмого этажа, Стивен долго изучал услуги и тарифы, присматривался, прикидывал, внимательно подбирал проституток. Спрашивал у служителя об их достоинствах и характере. Он решил не зря потратить деньги и время. Выбор пал на двух совершенно разных девиц. Одна - тридцатидвухлетняя блондинка мощного телосложения, выше Стива, рост которого был всего 170 сантиметров. Сусанна, так звали эту крутобедрую барышню. Широкие плечи, огромные, но не рыхлые ляжки, сильные полные руки, довольно тонкая талия, оттеняющая мощные бедра, крутые обильные, колыхающиеся при ходьбе ягодицы, груди величиной с небольшой арбуз каждая.
        Другая барышня, Ромина, двадцати одного года, была выбрана как бы в противоположность первой - довольно миниатюрная брюнетка 158 сантиметров ростом с некрупными, но выразительными формами тела. Относительно классических пропорций таз ее был чуть узок, а плечи широковаты. Ленди сказали, что в связке эти дамочки способны творить чудеса.
        Поскольку заказываемые услуги носили несколько садомазохистский характер, то господин нотариус подписал документы, где указывалось, что публичный дом не несет ответственности за причиненные клиенту незначительные увечья. Незначительные в том плане, что это не переломы костей, не ушиб или разрыв внутренних органов, не оторванные уши и разодранный нос, а всего лишь синяки, растяжения, ссадины и царапины, которые при данных видах услуг неизбежны.
        Когда Стивена Ленди провели в соответствующий номер, проститутки были уже там - в длинных, скрывающих прелести бежевых кимоно, в одинаковых розовых шапочках. Служитель представил нотариуса дамам, проинструктировал тех, пожелал хорошего отдыха и удалился, ухмыляясь лукаво.
        Комната представляла собой довольно большой квадратный зал с наполовину зашторенными окнами, с блестящим паркетом, со столом у одного из двух окон, где сгрудились фрукты, напитки и прочая снедь. Левый угол комнаты занимала широкая кровать с балдахином, который был пока разобран. Вдоль левой стены, расписанной прекрасными цветами на фоне неба, лежали, похоже, маты шириной метра в два. Это, предполагал Ленди, для бурных сцен на полу, чтобы мягче было кувыркаться и избежать травм. В левом дальнем углу, прямо на матах и на стене, лежали, стояли и висели различные специальные приспособлении. Как то: кандалы, наручники, плетки, веревки, кляпы, цепи, резиновые дубинки и прочее, назначение чего господин Ленди пока не понял.
        Все это чрезвычайно возбудило нотариуса, изголодавшегося по бурному сексу за полгода, которые он провел в лоне семьи. Когда же дамочки сбросили халаты и остались почти в том, в чем на свет родились, Стивен едва мог сдерживаться. Спешно сговорившись с проститутками о ролях на первую сцену, он занял позицию посреди комнаты. Ромина села в правом углу, на маты, в позе лотоса с безразличием на лице. Сусанна заняла позицию в четырех метрах от нее, где-то посередине стены, томно упершись в нее вытянутыми вверх и вперед руками, соблазнительно изогнувшись в спине и выпятив свое великолепное место в сторону Стивена.
        Последнее, что помнил нотариус, по сигналу бросающийся на Сусанну, это боль в напряженном разрывающем тесные трусы органе.
        Зверем подскочив к соблазнительной дамочке, которая обернувшись, весело смотрела через плечо на Стивена, он ухватил ее символическую полоску трусов и не сорвал, а прямо-таки с треском разорвал эту материю на кусочки. Сусанна эротично и деланно застонала. В крайней степени возбуждения, спеша не ослабнуть раньше времени, Стивен обхватил партнершу за талию и властно потянул, дернул на себя. Томная женщина опять деланно застонала.
        Уже совершенно себя не помня, Стивен упруго вошел в ее богатое тело, затрепетавшее и легко поддающееся его резким толчкам. Горячая волна обдала его с головы до ног и, на пике напряжения, господин Ленди неистово закричал. Причем безо всякой деланности, в отличие от его артистичной партнерши. Он тут же ослабел и в приятном изнеможении готов был упасть на маты, как сзади твердая рука обвила его шею, что-то уперлось в его спину и стало тащить назад, душа и выламывая. Это Ромина повисла на нем, как бы защищая подругу.
        Обессиленный Стивен легко повалился на маты, а игривые дамочки принялись всячески издеваться над ним. Ромина, не выпуская его шеи, села на колени и продолжала душить. А повернувшаяся лицом к нотариусу Сусанна взгромоздилась ему на ноги, тем самым сделав почти беспомощным. Она подалась вперед, запустила руки ему под мышки, щекоча, а ртом приникла к его животу, жадно, но несильно кусая.
        Стивен, вяло отбиваясь руками от истязательниц, в сладком изнеможении стонал и даже взвизгивал.
        Затем на протяжении минут пятнадцати с ним проделывали много всяких вещей. Например, перевернули на живот, и Ромина выламывала ему руки назад, а мощная Сусанна делала борцовский болевой прием на правую ногу. Его щипали, кусали, целовали, таскали за руки, ноги и волосы по полу, снова душили, внезапно овладевали его отдыхающим органом и сжимали, и гладили, и делали больно. Пока Стивен снова не возбудился вполне.
        А тогда он «стал грозен» и, оттолкнув висевшую на нем кошкой Ромину, погнался за
«пришедшей в ужас» Сусанной. Догнал ее у противоположной стены. Вскинул «внезапно» разомлевшую в его объятиях полногрудую красавицу на руки и победно помчался к противоположной стене, на маты. Там он грубо швырнул ее вниз и овладел, и неистовствовал на ней минут пятнадцать. Под фальшивые страстные стоны, под плач
«побежденной», «разбитой горем» Ромины в правом углу.
        Потом все трое, усевшись на диван у окна голыми, закусывали с обильного столика и выпивали. При этом Стивен полулежал на груди Сусанны, а Ромина сидела у него на коленях и поглаживала живот.
        Затем много чего происходило в этой квадратной комнате. Веселые сексуальные розыгрыши продолжались часа два. В половине третьего порядком изможденный Ленди приказал привязать себя к ножкам кровати, с торца. Что его подруги охотно осуществили. Нотариус, лежа на животе, был плотно примотан к ножкам жесткими веревками. А проститутки начали над ним издеваться. Сусанна села ему на ноги, а Ромина, пользуясь полной беспомощностью жертвы, пинала его ногами в ребра, плевала на него, всячески оскорбляла.
        Стивен молил о пощаде. Но мучительницы как бы не слышали его слов. Наоборот, вскоре ему на голову надели маску свиньи и заставили хрюкать. Потом - маску козла и заставили блеять. Потом ему пытались заткнуть нос, чтобы он не мог и дохнуть. Несчастный почти не сопротивлялся. Но по сценарию было все не так просто. Минут через десять, поднакопив сил и введя в заблуждение своей беспомощностью девиц, нотариус должен был неожиданно вырваться, вскочить и победить, изнасиловав проституток. Он уже ощущал приятное возбуждение и тепло внизу живота, когда раздался треск, звон разбитого стекла, летящего на пол.
        В проеме окна стояла огромная кряжистая фигура.
        От неожиданности все онемели. И лишь напрягшись, извернувшись на животе, Стивен разглядел, кто это. Здоровенная горилла уже спрыгивала на пол. Горилла в военной форме. На шее у нее висел и нелепо болтался автомат. Совсем маленький, словно игрушечный. Но это не было ни шуткой, ни розыгрышем.
        В два прыжка незнакомец очутился посреди комнаты и вперил свои маленькие глазки в оторопевших людей. Эта корявая, будто высеченная из камня физиономия не сулила ничего доброго.
        И тут зашлась визгом Сусанна, этот визг тотчас подхватила Ромина, а господин Ленди ощутил, что производит невольное испускание мочи.
        Проститутки бросились к двери. Бежали они быстро. Но нео-обезьяна в два прыжка настигла чуть отстающую Сусанну. Дернула назад за волосы, повалила, а затем подняла как перышко могучими лапами и швырнула о стену. Хлопок, глухой звук падающего тела. Победный рык чудовища. Истошный вопль Ромины, бросившейся в угол, к матам. Сусанна не шевелилась. По стене, с ужасом увидел Ленди, растекалось большое красное пятно.
        Горилла подступила к Ромине, оттеснив ее в угол. Та с отчаянием погибающей схватила кандалы и неистово размахивала ими перед ужасным солдатом, пытаясь не подпустить. Она даже несколько раз попала по обезьяне. Жалким комариным укусом показались той эти удары. Дикий рык. Вопль. Замолкающий вопль. Какое-то бульканье. Объятому ужасом нотариусу была видна только мощная спина террориста, орудовавшего лапами.
        Когда же горилла повернулась к нему мордой, Стивен Ленди потерял сознание.
        Просветами, отдельными невнятными пятнами помнил он, как его волокли, мяли, слышал какой-то стук, отключался. Топот, тяжелое дыхание твари, жестко обхватившей его туловище. А затем провал - и новое возвращение к действительности, вызванное болью в руках.
        Стивен обнаружил себя висящим в простенке меж окон, в одно из которых впрыгнула обезьяна. Он висел, привязанный за обе руки, связанные в свою очередь между собой. Висел, не доставая до пола. Отчего руки, особенно запястья, да и все тело нестерпимо болели.
        Но главное, он был живой, а обезьяны не было видно. Трусливо не веря в свое счастье, нотариус водил глазами по комнате. Недвижимые, как бы исковерканные тела мертвых, видимо, проституток. Разбросанные вещи, одежда, битое стекло на полу. Кровать с разобранным балдахином. Гориллы не видно. Разве что притаилась она за кроватью. Но зачем? И зачем чудовище его так больно подвесило за руки? Опуская глаза, выворачивая шею, Стивен осматривал свое тело. И находил все органы на месте, не замечал пятен крови, царапин, да и не чувствовал их. И все же не покидало подозрение, что отъявленный террорист что-то ему оторвал. Впрочем, думал Ленди, главный его орган на месте, это нетрудно было рассмотреть. Шевелятся и ноги. Шевелятся, хоть и немеют и болят, пальцы рук.
        Вскоре послышался нарастающий гул голосов. В дверь сначала стучали. Потом били, возможно, ногами. Потом была пауза, после которой снаружи махом высадили дверь и зал наводнился людьми.
        В этот момент Стивен Ленди опять потерял сознание.

19

        В первой половине следующего дня, пока полковник Нэш и команда производили рекогносцировку местности, случились весьма интересные события. Они, с одной стороны, разъярили полковника, заставив действовать более решительно и упорно. А с другой, навели на него тайный трепет - своей неслыханной дерзостью.
        Детей возрастом от восьми до двенадцати лет собрали в группу и по обыкновению повезли развлекаться. Под надежной, разумеется, охраной, под руководством опытнейших воспитателей, экскурсоводов. Без родителей, поскольку родители в Империи Развлечений отдыхали по известной программе.
        Это была одна из многочисленных групп, которые с самого утра разъезжались по разным объектам. Целью группы, состоявшей из двадцати четырех детей, было посетить сначала Подземный Замок, это удивительнейшее сооружение, о котором мы вскоре скажем подробнее. Также этой экскурсии надлежало посетить берлинский зоопарк, крупнейший и богатейший из зоопарков старой Европы, где находились такие диковинные звери, которых даже в зоопарке Мегаполиса невозможно было сыскать.
        Итак, по порядку. Ровно в девять утра группа была собрана у гостиницы «Вега» на Потсдамской площади и под руководством гида Одри Милкинс, молодой энергичной дамочки, села в автобус и направилась прямиком на Карлштрассе, к этому потрясающему сооружению - Подземному Замку, гордости не только Берлина, а и всей Империи Развлечений.
        Именно из-за этого замка, Подземки, как упрошено его называли, семьи с детьми старались попасть именно в Берлин, а не в какой-нибудь другой город. Здание имело только два этажа и было бы неприметным среди близлежащих построек, если бы не красочная вызывающая, горящая днем и ночью надпись, венчавшая его крышу. Фигуристые огромные буквы объявляли во всеуслышание, что это именно Подземный Замок, а не что-нибудь прочее.
        Кроме того, в здание, сразу на второй этаж, вело колоссальное парадное крыльцо, широкое и пологое. Взбираться по нему было долго и трудно, особенно если тебе уже за сорок. Детям же такая длинная дорога вполне нравилась, тем более что по бокам лестницы, тянувшейся метров на сто пятьдесят, почти непрерывным рядом высились статуи героев мультфильмов и сказок. Раскрашенные, искусно выполненные статуи. Поэтому подъем по лестнице был как бы прелюдией к настоящим развлечениям, ожидающим детей во всем богатстве и праздничности.
        Для инвалидов, больных и просто тех взрослых людей, которые не понимали романтики подъема на второй этаж, тут же с правой стороны постоянно действовал эскалатор.
        После преодоления крыльца, войдя в ворота Подземки, наша группа очутилась в причудливо раскрашенном зале. Там толпилось еще несколько групп, ожидавших спуска вниз - к незабываемым приключениям. Распорядок посещения этажей строго регламентировался, чтобы экскурсии не пересекались и каждая могла наслаждаться развлечениями в полной мере. Подземных этажей было двенадцать. Все они имели самое разнообразное наполнение. Но во всех этажах в центре была лифтовая башня, содержавшая пять шахт для трех пассажирских и одного грузового лифтов.
        Сами же залы развлечений диаметром около ста метров как бы огибали лифтовую шахту. И экскурсия, таким образом, шла вокруг или, правильнее, по кругу. По периметру размещались окна, за которыми открывались удивительные «панорамы». Естественно, окна никуда не смотрели, поскольку вокруг находилась земля. Но специальные устройства, расположенные за окнами, создавали иллюзию того, что вокруг на одном этаже, например, прекрасные альпийские пейзажи, а этажом ниже, например, пейзаж тропической гавани, причем с двигающимися кораблями и фигурками людей. На одном этаже за окном раскрывалась сама Вселенная, сверкал, медленно двигаясь, Млечный Путь.
        Первый из этажей - а отсчет производился сверху вниз - был отдан под гоночный зал. Там катались на разных машинках, причем автодромы для, например, гоночных машин и для прогулочных были отгорожены.
        Второй этаж содержал в себе удивительный лабиринт, пройти по которому было не только трудно, но и страшно - из-за углов могли выскакивать голограммы всяческой нечисти. Поэтому в лабиринт пускали только взрослых или детей старшего возраста. Ощущения, говорили вернувшиеся из лабиринта, были сногсшибательными. Засвидетельствовано несколько случаев заиканий, которые, впрочем, вскоре излечивались. А также несколько случаев, когда ребенок или даже взрослый возвращался из лабиринта с не вполне сухими штанами. Впрочем, на все это отдыхающие смотрели со здоровым юмором крепкой нации. Ведь под ледник приезжали за ощущениями, а они бывают различными. Иному приятно, чтобы его очень хорошо напугали. А кто-то предпочитает только смеяться - для этого, кстати, предназначался третий этаж.
        Четвертый, пятый и шестой этажи помещали в себе игральные залы с множеством автоматов, приспособлений, аппаратов, болидов и прочее - создающих полнейший эффект присутствия. То есть садящийся за игру полностью погружался в иную реальность.
        На седьмом, восьмом и девятом этажах находились потрясающие аттракционы, способные вызвать бурю эмоций у самого апатичного и бесстрастного человека. Заметим, что перекрытий между этими этажами не существовало, поскольку аттракционы были многоуровневыми. Например, так называемые берлинские горки, когда отдыхающие садятся в открытые вагончики и мчатся со скоростью сто километров в час по головокружительным, изматывающим траекториям. При этом на стенах мелькают живописные горные панорамы, вернее, иллюзии панорам, созданные с помощью голографических аппаратов.
        Десятый этаж разворачивал перед посетителями знаменитые ресторанные залы с кухнями народов мира, с фонтанами, оркестрами, с великолепными видами «за окном».
        Одиннадцатый этаж совмещал в себе два плавательных бассейна и баню с саунами.
        Двенадцатый, самый последний этаж, предоставлялся исключительно взрослому населению. И хоть не целью Подземного Замка являлся жесткий разврат - отдавать дань Империи Развлечений приходилось и здесь. Посему этот символически последний, самый подземный этаж содержал в себе бары, танцплощадки и комнатки для интимных услуг, где трудились немногочисленные, но опытные проститутки.
        Как видно, Подземка была слишком насыщенным развлечениями местом, чтобы ее можно было освоить за один день. Обычно детские экскурсии занимали несколько часов и планировались так, чтобы посетить два, максимум три этажа.
        Вот и наша группа за полдня освоила только один игровой этаж, поплавала в бассейне и затем в час дня пообедала на десятом этаже, в зале для малолетних.
        Было очень весело. Затем группа поднялась лифтом наверх и вышла на улицу уже не через парадное крыльцо, а, как это здесь заведено, через специальный выход. Автобус подкатывался почти вплотную к этому выходу - таково было распоряжение коменданта в связи с событиями последних дней.
        Стартовав, автобус повез группу по заполненным транспортом улицам в городской зоопарк, где предполагалось пробыть часа два.
        Берлинский зоопарк, напомним, был богатейший во всей Объединенной Европе. Сюда много уж лет свозились самые разнообразные животные мира. И, благодаря специальным технологиям, отличному уходу и прочим факторам, выживали эти животные успешнее, чем в других зоопарках под ледником. Мало того, директор зоопарка Ганс Кухтельберг, известный на весь ледник скандалист и гений своего дела, когда-то нашел убедительные доводы самому Президенту, чтобы не делиться потомством, которое оставляли его животные, с другими ледниковыми зоопарками. Кухтельберг благодаря невероятному умению мог выводить потомство даже под ледником, чего практически не удавалось делать в других зоопарках.
        Секретами своими старик никогда не делился, он был чрезвычайно самодоволен и самолюбив и, пользуясь небывалой популярностью зоопарка, ничего не боялся.
        Ибо незаменим. Поэтому почти ничего не давал в прочие зоопарки, обосновав это тем, что отдаваемые им ранее животные почти все чахли и умирали. Поскольку же в самом ОЕ, в Африке, почти все дикие животные были истреблены или оттеснены в джунгли к свирепствующим дикарям, то понятно, что спрос на зоопарк Кухтельберга (этот зоопарк именно так и называли, чем льстили старому честолюбцу) был огромен. Попасть в него просто так, купив в кассах билет, не представлялось возможным. В зоопарк можно было только записываться, причем даже не здесь, а еще задолго до отдыха. Очереди составлялись длиннющие, не каждый год, далеко не каждый год можно было попасть в зоопарк.
        Отдыхающие, особенно дети, ждали дня посещения зоопарка с непередаваемым трепетом. Буквально считали дни. Ведь для подогрева интереса к зоопарку Кухтельберга там запрещалось снимать даже демонстрационные фильмы. Поэтому помещенный в громадную оранжерею зоопарк со всеми его удивительными растениями и диковинными животными можно было наблюдать лишь воочию. Правда, по известному свойству людей любопытничать и совершать недозволенное, кто-то все же умудрялся делать фотографии и даже короткие киноролики знаменитого зоопарка, каким-то чудом вывозить из-под ледника и злонамеренно распространять по всему ОЕ. Наваривая при этом, кстати сказать, солидные деньги. Ведь за любопытство надо платить. И это при том, что в ОЕ отсутствовал интернет, а входы в зоопарк и, разумеется, выходы из ледника тщательно проверялись. Людей досматривали до нитки.
        И все же фотографии и ролики зоопарка оказывались в Мегаполисе и других городах ОЕ. Распространение сего преследовалось законом, многие отправились на каторгу, но дознаться об источнике утечки информации не удавалось уж долгие годы. Это приводило в бешенство Кухтельберга, в недоумение - Правительство. Это была какая-то тайна, загадка.
        Впрочем, хватит об этом. Оно не стоит тех действительно невероятных событий, которые произошли в зоопарке.

20

        Итак, не было еще трех часов дня, когда очаровательный экскурсовод, молодая сексапильная и очень решительная дамочка Одри Милкинс, привела свою группу «к Кухтельбергу». Три человека военизированной охраны с автоматами наперевес сопровождали их. После длительной, тягомотной процедуры досмотра на входе, когда всех гоняли через металлодетекторы, выворачивали карманы, сумки и сумочки, заглядывали в рот, задавали контрольные провокационные вопросы, делали тесты на алкоголь и наркотики,  - после всего этого ужаса, длящегося минут сорок пять, группу наконец впустили в оранжерею.
        Это столь же громоздкое, как и прекрасное сооружение высилось над близлежащими улицами и домами. Дневное освещение Берлина, яркое, как и положено быть летнему освещению под ледником, серебрило стекла оранжереи, занимавшей площадь в десять футбольных полей. Причем она состояла не из одного, а из пяти причудливо соединенных между собой куполов. Пятый купол, центральный, высился метров на сто над остальными четырьмя куполами.
        Экскурсанты были потрясены. И даже экскурсовод Одри Милкинс, сотни раз бывавшая у Кухтельберга, неизменно испытывала священнейший трепет, входя в этот храм флоры и фауны.
        Сразу за воротами, справа, высилась розовая мраморная статуя Президента на высоком постаменте из белого мрамора. На постаменте, посредине, как бы смотря на входящих, была вделана круглая, обрамленная узорчатым золотом фотография старика Кухтельберга. Этот прославленный человек имел выражение странное. С одной стороны, он приветливо улыбался, как бы приглашая посетителей в созданный им удивительный мир. С другой стороны, его от природы вылупленные глаза, весьма колючие, как бы предупреждали, чтобы приходящие вели себя здесь прилично и не доставляли ему огорчений - иначе будут наказаны.
        И действительно, завсегдатаи зоопарка, а также практически все постоянные жители Берлина прекрасно знали о том, что старик неотлучно сидит в наблюдательной комнате, уставленной мониторами от камер слежения. И, заметив какое-либо неподобающее поведение, какую-то вольность или наглость в его храме неразумной природы, Кухтельберг незамедлительно давал команду охранникам арестовать нарушителей.
        Затем он самолично в этой же комнате, не отрываясь от пресловутых мониторов, проводил краткий допрос и беседу с провинившимися. Чаще всего после назидательной лекции он их просто отпускал - то есть велел вывести из зоопарка вон. Если же нарушитель проявлял дерзость, перечил, старик нетерпеливо топал ногами, подписывал какие-то сопроводительные бумаги - и отправлял непокорного в ближайшее отделение полиции.
        Там, впрочем, давно зная причудливый характер Кухтельберга, нарушителя, продержав несколько десятков минут, отпускали с миром. Ведь уголовного наказания за беготню и крики в зоопарке не полагалось, особенно в Империи Развлечений. Но, чтобы потрафить чудаковатому гению, Президент уже несколько лет как приказал сообщать старику, что нарушители заточены в темницу. Будь то даже семилетние дети или немощные старухи.
        Поэтому ясно, что еще в автобусе на пути к зоопарку Одри Милкинс провела строжайший инструктаж, стращая детей наказаниями за шум и прочие непотребства. Она не хотела быть уволенной с работы. Ведь одержимый старик уже трижды выводил из зоопарка членов руководимой ею группы. Это было крайне неприятно и унизительно. А Одри с самого детства, в котором ее папаша терроризировал всю семью, терпеть не могла унижений. Она была гордой женщиной. Может, кстати говоря, именно поэтому к двадцати восьми годам была незамужней, бездетной.
        Но это всё лирические, хоть и необходимые отступления.
        Итак, войдя в зоопарк, Одри потащила группу по центральной аллее вперед - в противоположный конец. Идти пришлось с полкилометра, среди неспешно прогуливающихся групп и отдельных людей, под сенью тополей и каштанов. Вдоль аллеи тянулись также памятники некогда прославленным, а ныне покойным зверям зоопарка. Львы, тигры, гиены, медведи и прочее, прочее, в том числе даже стоящие на хвостах киты и дельфины украшали широкую, выложенную фигуристыми плитками аллею.
        От аллеи то и дело расходились ответвления, ведущие в разные концы зоопарка, к разным вольерам, бассейнам и даже рощицам, где заливались - было хорошо слышно - пернатые разных мастей. Более широкие ответвления имели тоже вид аллей, причем каждая была высажена разного вида деревьями - липами, березами, каштанами и даже пальмами.
        Дорожки не выглядели заполненными, здесь не было толкотни - Кухтельберг свел пропускную способность зоопарка до минимума, чтобы люди, имеющие свойство выдыхать углекислоту, а также разбрасывать мусор, плеваться наземь и делать прочую скверну, не портили столь дорогую ему природу. Поэтому на аллеях не было продуктовых киосков, лотков, автоматов с напитками - для этих пошлых перекусов, которые старик не мог потерпеть в своем храме.
        Однако, снисходя к низменной потребности людей в пище, Кухтельберг отвел место хорошей столовой в правом дальнем от входа углу зоопарка. В этом же здании справлялась другая низменная потребность людей - в тривиальной оправке, для чего были спроектированы прекрасные современные туалеты, где звучали приятные мелодии, где можно было в горячей воде и с мылом, причем совершенно бесплатно, помыть свои оскверненные руки.
        Но горе тем немногим несчастным, кто, почувствовав резкую нужду, не добегал многих сот метров до туалетов и облегчался под какой-нибудь пальмой. Старик наказывал за это жестоко. В совершеннейшем нарушении законов ОЕ гениальный немец сажал провинившегося в карцер на сутки. Да, в построенный им самим холодный карцер, конечно же не разрешенный в зоопарках. Но комендант города по молчаливому согласию Президента закрывал на это глаза. И эти незаконные посадки даже приветствовались - чтобы обучать граждан ОЕ пристойным манерам. Ведь Империя Развлечений - это не какая-нибудь клоака разврата, где человек должен вконец оскотиниваться и гадить в общественном месте.
        Достигнув конца аллеи, которая уперлась в новую статую правителя Объединенной Европы, Одри Милкинс повела группу в левый угол зоопарка, где размещался бассейн с дельфинами. Стоит сказать, что на входе в любое из отделений зоопарка, будь то холодный резервуар с тюленями или птичник со страусами,  - везде и всюду висели портреты Ганса Кухтельберга. Очень разные портреты, в разных ракурсах, всякий раз с новым выражением лица. Но в каждом портрете был один неизменный элемент - глаза, вернее, строгий взгляд старика, сверлящий, не доверяющий, поучающий и сулящий наказания за нарушения. Вот и на арке, что вела к дельфинам, стоял прекрасно обрамленный портрет директора в профиль. Такой поворот лица не мешал ему косить глаза на входящих под арку, недоверчиво осматривая, как бы допытывая входящего.
        У бассейна с дельфинами Одри продержала группу около получаса. А потом пришлось чуть ли не силой тащить оттуда детей, увлекшихся многочисленными аттракционами и трюками, которые демонстрировали служители с дельфинами.
        Потом они были еще в нескольких местах - смотрели крокодилов, слонов, белых медведей, удавов, кроликов, черепах. Всего и не перечесть. В промежутке же между разглядыванием животных и гулянием в великолепных рощах они отлично перекусили в столовой, где подавалась очень простая, но калорийная здоровая пища.
        И вот, когда до конца экскурсии оставалось менее получаса, госпожа Милкинс сорвалась. Виной тому, скорее всего, было дикое психическое напряжение последних трех дней, этот подспудный, а иногда просто панический страх за свою жизнь и здоровье. А также за здоровье всех своих близких. Этот страх, кроме того, был укреплен и умножен гибелью от рук террориста подруги Стенли Спенсер, тоже экскурсовода, задержавшейся как-то ночью в клубе. Стенли и ее неизвестного дружка нашли мертвыми в близлежащем сквере. Да что там мертвыми - почти разорванными на куски, с отчетливыми следами когтей и зубов.
        Над людьми, которые в момент нападения совокуплялись (это показала экспертиза), долго глумились, а убив, надругались над трупами. Свою записку оставил Главарь. Это подтвердил анализ почерка. Изверг потешался в этой зловещей записке, насмехался над властями и самим Президентом, говорил, что так будет с каждым, кто продолжит развратничать. Известие о нашумевшей записке было вброшено в информационную сеть города, ведь убийства уже не было возможности утаивать. Поэтому новости теперь носили и назидательный, и предупредительный характер - ведь, как ни крути, потерпевшие Стенли с дружком нарушили комендантский час.
        Так вот, Одри сорвалась перед вольером с обезьянами, или обезьянником, как его называли здесь сокращенно. Вольер уже сутки был пуст. Но Одри об этом не знала. Кухтельберг приказал спрятать обезьян в специальные помещения - пока террористы не будут изловлены, чтобы не распалять нездоровые настроения в посетителях зоопарка. Ведь обезьян теперь не только панически боялись - их ненавидели.
        Таким образом, вольер был закрыт и на воротах не висело никакой разъяснительной надписи. Это негативно подействовало на сознание госпожи Милкинс. Агрессия, таившаяся в ней подспудно, внезапно вырвалась и поразила всех окружающих.

        - Ах так!  - почему-то взвизгнула Одри и подскочила к стоявшему совсем рядом старинному памятнику горилле Чарли, этому давнему символу берлинского зоопарка.

        - Ах так!  - повторила госпожа Милкинс, встав перед могучим образом обезьяны, который возвышался на постаменте, окруженном клумбой цветов.  - Смотрите, дети!  - экскурсоводша указывала правой рукой вверх, на морду гориллы.  - Обезьяны пришли нас всех убивать. Но мы не из робких!
        Тут она схватила изрядный камень, лежавший у ее ног, и швырнула в памятник. Звонко отскочив от металла, он шлепнулся в клумбу. Одри попала обезьяне в плечо. Дети и охрана - оторопело, но с разной степенью эмоций - смотрели на происходящее.

        - Мы вас не боимся, твари!  - выкрикивала бледная одуревшая женщина.  - Вы думали посеять страх. А сами трусливо сбежали отсюда. Потому что даже в вольере вы не чувствуете себя безопасно. Негодяи, никчемные подлецы! Вы только и можете, что нападать в темноте и резать беззащитных женщин. Но посмотрите в глаза! Вы боитесь дневного света и потому прячетесь под землей. Вылезаете оттуда, убиваете беззащитных и сразу прячетесь. Смотри на меня, горилла!  - кричала она огромному недвижимому Чарли.  - Смотри, сукин сын!  - Тут она выхватила из своей сумочки предмет, похожий на яйцо, и запустила в физиономию обезьяны. Это нечто попало в лоб, треснуло и измазало памятник желтым.
        Один из охранников схватил визжащую Одри за руку. Но она еще громче заголосила:

        - Дети! Бросайте в проклятое животное кто чем может!  - И кинула свободной от охранника рукой в гориллу новым, каким-то тяжелым предметом.
        Предмет угодил в грудь и разбился. Видимо, это был флакончик с духами.
        Возбужденные и раззадоренные этим кличем, дети стали хватать камни с песчаной дорожки и наперебой бросать в обезьяну. Они визжали по законам толпы, где возбуждение вызывает цепную реакцию. Град камней ударял в недвижимую статую.
        Два охранника уже овладевали неистовой Одри, когда вдруг над статуей показалась и мгновенно возросла живая фигура гориллы в военной форме. Все онемели и ахнули от чудовищной нереальности сего зрелища. Почти не уступая историческому памятнику в размерах, облаченная в камуфляж плечистая фигура с пилоткой на голове ошеломила всех своим видом, на несколько секунд приковав их ноги к земле.
        А военизированная горилла, осклабив могучий рот, деловито подняла лапу, вытянула ее вперед и - когда все наконец поняли, что держит она пистолет - выстрелила.
        Даже не вскрикнув, с развороченной головой Одри рухнула наземь. Второй выстрел поразил в грудь одного из державших Одри охранников. Третий направлялся во второго охранника и был бы смертелен, если бы последний, стоявший значительно правее охранник не выстрелил раньше, вскинув автомат на плечо.
        Горилла издала какой-то странный, похожий одновременно на рык и на стон звук и съехала вниз. Она опять пропала за громадой памятника.
        Два оставшихся в живых охранника ринулись вперед. Но не успели они добежать до памятника, как все увидели, что горилла в военной форме, совершенно живая и невредимая, перемахивает невысокую ограду метрах в десяти позади монумента. Выстрелы из автомата в нее, последовавшие тотчас, успеха не возымели. Обезьяна в полный рост, как человек, стремительно уносилась по лужайке в направлении сосновой рощицы. Распирая униформу, мощно двигались ее спинные мускулы, а лапы размашисто мотались из стороны в сторону. Через секунду, ровно под второй залп выстрелов, она скрылась за углом одноэтажного хозяйственного домика.
        И тут раздался наконец крик и визг насмерть перепуганных детей. Их уже мчались утешать служители зоопарка с близлежащей аллеи. Через пять минут на месте преступления был сам Кухтельберг, взмыленный и всклокоченный. Старик, воочию наблюдавший происшествие с мониторов, был вне себя. Он размахивал руками, кричал и ругал своих подчиненных. Тела убитых нельзя было трогать до прибытия полиции, которая, впрочем, тоже вскоре приспела.
        Далее последовали строжайшие процедуры криминалистического исследования. Замеры расстояний и местоположений трупов. Фотографирование. Измерение следов и длины шага убежавшей гориллы. Кстати сказать, негодяй, словно смеясь над органами правопорядка и директором зоопарка, скрылся совсем неподалеку - в двухстах метрах от памятника, в банальный канализационный люк. Люк этот, вопреки последним инструкциям, Кухтельберг не успел заделать, то есть забетонировать. Это планировалось совершить во второй половине дня, рабочие со всем оборудованием должны были подойти вскоре. Но они, как видим мы, не успели, поскольку с самого утра бетонировали другие люки обширного зоопарка.
        Это была какая-то насмешка, издевательство несусветное. И всегда успешный, прославленный своей аккуратностью старый директор теперь рвал на себе волосы. И одновременно дрожал от страха того, как сегодня же вечером он предстанет перед комендантом города и услышит много, очень много пренеприятных вещей. Сносить бы за это голову! Уж о сохранении должности директора можно и думать забыть.
        Даже спустя три часа после злодейства, когда все посетители были давно выведены из зоопарка, а сам он надежно закрыт и наводнен людьми с автоматами,  - даже тогда трупы продолжали лежать на земле. Кухельберга буквально трясло, так как по слухам ожидался приезд какого-то страшного полковника, будто бы собиравшегося допрашивать всех самолично. Изнемогши ждать, директор два раза отбегал в дежурку и выпивал по стакану шнапса.

21

        Полковник Нэш, позавтракав, отдал распоряжения и прошел в свою комнату. Здание, куда их привезли, было правительственным, оно имело множество крыльев, этажей, переходов и лестниц. За каждым поворотом стоял вооруженный дневальный. Все с рациями. Нэша поселили в ответвлении от коридора, где разместился весь остальной взвод. В этом узком тупичке было всего две двери. Без номеров, то есть без табличек. Обитые дерматином коричневые высокие двери.
        За дверью, куда Дэвида провел сам директор гостиницы, располагалась довольно большая комната. Причем из нее вела другая, тоже запирающаяся дверь,  - в уютную спальню. В основной комнате все блестело комфортом. Это поначалу инстинктивно не понравилось Нэшу, но он тотчас успокоил себя тем, что работать придется не покладая рук, посему вполне неплохо иметь такой уголок отдыха. Здесь были большой настенный телевизор, переносной компьютер, телефон, мягкий диван, шкаф с барной секцией, вентилятор, столик, холодильник, кстати - забитый деликатесами. Пол устилал мягчайший ковер. Стены бежевого цвета были, похоже, обиты звукоизолирующим материалом.
        Окна в основной комнате не предусматривалось. Зато освещение было сильным и регулируемым. Для этого в нескольких местах комнаты находились стационарные и переносные пульты. Дистанционными пультами управлялись также компьютер и телевизор. Стояло два телефона с переносными трубками - один городской, другой специализированный, с которого можно выходить напрямую на коменданта и всех основных чиновников города. Также имелась возможность напрямую связываться с Министром Госбезопасности и даже, если очень потребуется,  - с Президентом.
        Все это было деликатно и подробно объяснено Нэшу директором гостиницы, очень приятным, спортивного вида пожилым человеком по фамилии Шлифман.
        Также у полковника Нэша имелась рация для связи с каждым бойцом его команды. И еще сверхсекретный новейшей модели аппарат, позволяющий из любой точки Берлина связываться с Мегаполисом. А именно и преимущественно - с Министром Госбезопасности. Вот почему, собственно, Нэш и обрел, а в разговоре и укрепил свою власть над генералом Малиновским, этим перепуганным комендантом.
        Под ледником не существовало спутниковой, сотовой связи, позволяющей беспроводным образом связываться с миром. Что естественно, поскольку бетон купола и трехкилометровый слой ледника экранировали волны. Но внутри городов, и Берлина в частности, беспроводная связь присутствовала, так как под самым куполом находилось множество ретрансляторов. Посему обычным мобильным телефоном можно было связаться почти с любой точкой города, если абонент не находился глубоко под землей.
        Аппарат же дальней связи полковника Нэша имел принципиально иное устройство. Он работал через ретранслятор, расположенный в центре основного купола, то есть саркофага. На этот ретранслятор была направлена антенна нейтронных энергий, которые преобразовывались в ретрансляторе в особый вид энергии, проникающий через ледник. Кстати, бетонного перекрытия над ретранслятором не было - вместо него был круг из толстого стекла, сквозь которое виднелось дно ледника - этого поглотившего старую Европу чудовища. Круг был диаметром всего десять метров. Бетон же здесь отсутствовал потому, что, во- первых, ослаблял бы излучение, во-вторых, разрушился бы этим излучением через какое-то время, что привело бы к трещинам по всему куполу.
        Посредством такой дорогостоящей связи правительство Берлина могло мгновенно связываться с любым городом ледника и с правительством ОЕ. Это на случай, если бы проводная связь, проложенная по тоннелям, была бы повреждена. Кроме того, транслятор имел каналы строго секретные и не подверженные цензуре и прослушиванию правительством города. Именно на один из таких каналов, или правильнее - к одному из таких портов был подключен аппарат полковника Нэша.
        Кстати, запершись в комнате, он тотчас проверил действенность аппарата - связался с министром, в разговоре кратко доложив обстановку. О панике в глазах коменданта полковник милостиво умолчал.
        Сделав кое-какие записи в электронный блокнот, Дэвид взял бутылку минеральной воды, скинул сапоги и развалился на диване. Мыслей в голове клубилась целая туча. Однако надо было собрать их в структуру. Или по крайней мере сосредоточиться на одной мысли.
        Полковник твердо решил подмять под себя все городское правление, этих безвольных потных чиновников, наложивших в штаны от взвода безмозглых тварей. Как искать Главаря? Каким образом обезьяны управляются в момент совершения терактов?.. Как организована связь между Главарем и офицерами?.. Показывается ли вообще на людях Главарь?.. Цепочка вопросов выстраивалась длинная. Вопросов, на которые определенных ответов у полковника не было.
        Размышляя, Нэш то и дело вскакивал с дивана и прохаживался по комнате. Хотелось действовать. Но все равно надо было убить время, чтобы дать отдохнуть солдатам и офицерам, истомившимся переездами.
        Полковник взял плоский переносной компьютер, устроился с ним на диване. Вошел в информационную сеть Подледниковья. Новостные сайты так и пестрели паническими заголовками. Эта рахитичная дрожащая паника прикрывалась будто бы желанием предупредить об опасности. На форумах вообще творился какой-то кошмар. Люди рассказывали удивительные небылицы. Только беглый анализ показал Дэвиду, что в Берлине «произошло» уже более двух сотен терактов. Тогда как в действительности их было не более двадцати.
        Точные данные, впрочем, подозревал полковник, от него немного скрывают. Управившись с делами, поздно вечером Нэш соберет экстренное совещание и потребует все сводки. Для дотошной проверки скрытых от него фактов он отрядит капитана Косорукова. Этот молчаливый воин наиболее приятен полковнику. Мало говорит, много делает. Полковник любил исполнительных, особенно тех, кто делает работу нелицемерно, с душой. Ведь только любя всей душой своего начальника, а также дело, которым ты занимаешься, можно достигнуть успеха.
        Пробегаясь по информационной сети, Нэш был поражен количеством сайтов разврата. Порносайты. Сайты, где можно играть в карты на деньги. Сайты, где ставились крупные суммы на спортивные матчи и поединки. Множество сайтов так называемых интимных услуг, где можно выбрать и заказать себе домой проститутку женщину или проститутку мужчину. А также - вызвать для ночи разврата малолетку или. старуху. Хм. для воспитанного в целомудрии полковника, который под ледником был всего несколько раз и ранее особо не заглядывал в Интернет,  - все это выглядело дико и страшно.
        Море фотографий, где человеческие тела выставлялись в самых зверских и неестественных ракурсах. Это смакование гениталий, когда - так казалось - устроители порносайтов добиваются совершенно противного: показывая так неэротично и гадостно человека, они должны были отталкивать от себя любую более-менее человекообразную душу. Но факт есть факт: сайты существовали, счетчики показывали плотное их посещение, а Империя Разврата крепла и здравствовала. Во всяком случае, до последнего времени здравствовала. Пока полоумный сынок Президента не вздумал отомстить папаше таким необычным способом.
        Нэш включил телевизор. Прощелкал пультом более полусотни каналов - где-то около трети из имеющихся в наличии. Но и этого хватило с лихвой, чтобы ощутить разницу, существующую между собственно ОЕ и ее Империей Развлечений. Тихие однообразные три канала, вещающие на всю страну - и около двухсот каналов Подледниковья - где показывают такое, от чего у неподготовленного волосы дыбом становятся. (Благо очень короткая стрижка полковника Нэша не давала такой возможности - встать дыбом.

        По телевизору показывали буквально все - все то, на что годна человеческая фантазия, не связанная цензурой. Нет, не все здесь было плохо и страшно. Пять так называемых основных каналов Подледниковья, по которым транслировалось очень много новостей, обсуждений различных тем в студии. Тем, которые, разумеется, не касались общей политики ОЕ. Много было рекламных передач, где демонстрировались развлекательные маршруты. Каждый из множества городов Подледниковья имел на каналах свое время и возможность рекламировать свои достопримечательности, предлагать путевки и туры.
        Много каналов было фильмовых, причем каждый с конкретной ориентацией - для любителей мелодрам, драм, комедий, боевиков, триллеров, фильмов ужасов, эротических фильмов, порнофильмов.
        Очень большое место в пакетах программ занимали познавательные каналы - научные, для путешественников, исторические, для любителей животных и прочее. Очень много. Один канал особенно позабавил полковника. Канал назывался «Татуировки» и, как указывала его телепрограмма, круглые сутки занимался лишь тем, что демонстрировал татуированные тела и способы создания этого удовольствия. В момент, когда Нэш оказался на этом канале, там рассматривали человека, испещренного татуировками. Отдельное внимание ведущий уделял замысловатым узорам на половом члене этого персонажа. Детородный орган демонстрировался без тени стыда на весь экран, а несколько экспертов серьезно и увлеченно о нем рассказывали.
        Полковник Нэш вышел из своей комнаты в некотором раздражении от увиденного. Этот непоколебимый мужчина не смутился бы так льва, встреченного лицом к лицу где-нибудь в глубине материка, как смутился он показываемому по центральному телевидению. Невольно как-то подумалось, невольно как-то пронеслось в голове, что не вполне хочется защищать этих уродов в человеческом облике, показывающих и смотрящих такое.
        Но верный воин своей страны полковник Нэш подавил в себе целомудрие. Приказы не обсуждаются. Ведь гибнут мирные люди. Кстати, те же самые благопристойные граждане его страны, коих он постоянно видит в городах и селениях. Те же благопристойные люди, просто приехавшие сюда отдохнуть. (Отчего ж, черт возьми, они так на себя не похожи!)
        Нэш приказал дневальному - кстати, известному нам солдату Свенсону - разбудить капитана Косорукова. Сам же для разминки прошелся быстрым шагом по извилистым коридорам этажа. Коридоры удивили, во-первых, своей пустотой, а во- вторых, тем, что были полностью безоконными. Все это напоминало какое-то подземелье. А между тем Нэш четко помнил, что это второй или третий этаж. Да, правительство позаботилось о том, чтобы какая-нибудь вылезшая из канализационного колодца сволочь не пустила в окно ракетницу. Это повеселило полковника. И тут же раздосадовало в плане того, что эти старперы из городского правительства за три дня не додумались задраить все люки канализации.

22

        Капитан Косоруков, вполне бодрый после короткого сна, находился уже около комнаты полковника Нэша, когда тот туда подошел, совершив полный круг по мудреным коридорам здания.

        - Капитан,  - Дэвид дружески взял его за плечо,  - мы сейчас потихоньку спустимся вниз и посмотрим, чем дышит этот городок на заре. До окончания комендантского часа, как я понимаю, у нас пятьдесят восемь минут?

        - Так точно, господин полковник!  - Доброе славянское лицо Косорукова определенно нравилось Нэшу. Как и его низкий уверенный голос.

        - Мы успеем,  - махнул полковник рукой, приглашая капитана в свой кабинет.
        Там они снарядились аппаратурой слежения и связи, проверили пистолеты и автоматы.
        Таким образом вооруженные до зубов в камуфляжной форме бойцы вышли во двор. Надо отдать должное, на выходе из здания, который тщательно охранялся автоматчиками, на Нэша и Косорукова даже не обратили внимания. Не говоря уж о том, чтобы задавать вопросы, чинить препятствия. «Молодец!» - в душе похвалил Нэш коменданта Малиновского. И все же решил ужесточить свое давление на генерала. Чрезвычайность ситуации этого требовала.
        Обутые в мягкие сапоги, с зелеными маячками на рукавах, тихой поступью хищников полковник Нэш и капитан Косоруков двигались по двору. Лавируя между несколькими легковушками и автобусами, они попали в закоулок и вскоре были на улице.
        Светало. Под куполом разгорались лампы дневного света. И одновременно плавно угасали уличные фонари. Мимо наших бойцов проехала поливальная машина. Сразу за ней - машина странной конструкции, единственной функцией которой, как догадался полковник, было распыление благовонного вещества. Улица тотчас запахла молодой росистой листвой с примесью запахов свежей травы и цветов. Это все же дисгармонировало с пространством, где не было ни одного живого растения. Кругом - бетон и камень домов, асфальт дороги, плитки тротуаров.
        По улице мерно, на расстоянии метров ста друг от друга, вышагивали патрули. По четыре человека в каждой группе. Они шли по обоим тротуарам. И совершенно не обращали внимания на Нэша и Косорукова.
        А бойцы наши тем временем достали пеленгаторы и на ходу сканировали окрестности. Как указывала инструкция, при появлении кучки нео-обезьян в радиусе пятисот метров на экране должна загореться красная точка, а затем внутренний компьютер выдаст местоположение врага с точностью до пяти метров.
        Пеленгаторы совсем необязательно было наводить в какую-то определенную сторону. Они брали по радиусу. Причем бетон и земля не являлись препятствием для волн, исходящих из них. Ограничение же по расстоянию, накладываемое приборами, диктовалось слабостью сигнала из чипов обезьян. Ведь понятно, что производители этих чипов не имели задачей обнаружение. И все же, как объяснил полковнику Министр Госбезопасности, проектировкой пеленгаторов занялись около двух лет назад, так как выявились случаи бесконтрольных действий нео-обезьян. А также - единичные случаи их исчезновения, тщательно скрываемые Правительством. Разработчики как в воду глядели - первая экспериментальная партия пеленгаторов поступила в министерство лишь за месяц до дерзновенного проникновения взвода под ледник. Тем не менее приборы успели опробовать на Полигоне Президента. И они зарекомендовали себя хорошо.
        По крайней мере полковнику Нэшу приходилось верить на слово, что приборы столь хороши и способны указать местоположение террористов в радиусе пятисот метров - хоть бы те даже прятались в канализации или укрывались на чердаке девятиэтажного дома.
        Приборы, однако, молчали. Нэш хмурился и нервничал. Косоруков же источал тупое спокойствие.
        Они заходили во дворы, заулки, взбирались на крыши домов, обойдя таким образом несколько кварталов и удалившись от места дислокации взвода километра на два.
        Уже почти полностью рассвело, комендантский час окончился, и улицы постепенно стали заполняться людьми и общественным транспортом. Нэш обратил внимание на то, что основной контингент - это довольно-таки помятые и не выспавшиеся граждане, проведшие ночь в закрытых притонах. Теперь они разбредаются по гостиницам отсыпаться.
        Один раз попался человек, совершавший утреннюю пробежку в желтом спортивном костюме. Пожилой стройный мужчина. Здоровое розовое лицо с выражением удовольствия от пробежки. Этот человек вряд ли приехал сюда развратничать, подумал полковник. А ведь приезжают сюда и такие - хорошие, правильные, с семьями,  - чтобы провести отпуск в развлечениях самых невинных. Да, есть и такие! И вот подумалось полковнику, что он здесь именно ради таких людей. А не ради вот этих, выползающих из ночных клубов и публичных домов существ. Хотя. стоп. стоп. нельзя рассуждать! Полковник Нэш прежде всего солдат, исполняющий приказ. И будь в Берлине все до одного развратники, от которых нормального человека тошнит, полковник все равно будет выполнять приказ с тем же рвением. Ибо это приказ Президента! А Президент есть воплощение духа народа, который Дэвид любит безмерно.
        В таких рассуждениях, лавируя меж домов переулками, Нэш приближался к месту дислокации взвода. Он ежесекундно надеялся, что на его приборе или же на приборе Косорукова загорится заветный красный огонек, а счетчик выдаст азимут и расстояние до прячущегося противника. Но пеленгаторы молчали. А Косоруков едва ли выговорил за два часа десять слов.
        И вот, когда они уже почти подходили к месту дислокации взвода, случилось! Нэш, отвлекшись на мгновение проезжавшим автобусом, услышал хриплое мычание Косорукова. Он нервно обернулся к нему - капитан, как бы онемев, тыкал пальцем в экран своего пеленгатора, одновременно протягивая его полковнику. И тут Дэвид, пораженный счастливой догадкой, посмотрел на свой пеленгатор - озорной красный огонек мелькал на четверть экрана!
        Задрожавшими вдруг пальцами полковник какое-то время не мог попасть на нужную кнопку - чтобы запустить программу поиска. Нажав наконец кнопочку на приборе, а затем и на приборе товарища, Нэш нетерпеливо уставился на экран. Пеленгатор показывал, что идет быстрый расчет. Но этот «быстрый» расчет показался полковнику вечностью. Проходила секунда за секундой, а результата все не было. От напряжения полковник даже не сразу вспомнил, что бегущая строчка внизу экрана показывает оставшиеся проценты расчета. Но вот проценты сошли на ноль, а на экране не появлялось мини-карты, как должно было быть по инструкции.

        - Ну!  - простонал Дэвид.  - Окаянные!  - Последнее слово он явно адресовал разработчиком сего хитроумного пеленгатора.

        - У меня показывает!  - вдруг прокричал стоявший рядом капитан Косоруков.
        И тотчас мини-карта явилась на экране пеленгатора полковника Нэша.
        Противник был в четырехстах тридцати семи метрах от них. Стрелка четко указывала направление движения. И полковник с капитаном помчались через дворы.
        Один раз они воткнулись в дом, который никак невозможно было обойти - дом упирался в соседние дома, арки же не было. Пришлось бежать чуть ли не двести лишних метров. На какое-то мгновение точка с противником исчезла с радара. Нэш был готов откусить собственный палец от бешенства! Но как только они обежали пресловутый дом, точка снова вспыхнула на экранах. До нее было всего-то сто двадцать два метра!
        В этот момент Нэш догадался оторвать глаза от прибора и посмотреть вперед. Они находились на улице, в каких-нибудь трехстах метрах до переулка, ведущего к зданию, где разместился взвод. Это было не сразу заметно, поскольку улицу почти не узнать. Сейчас она наводнилась машинами, пешеходами, среди которых почти не заметно военизированных патрулей.
        Предчувствие чего-то неотвратимого овладело полковником. Он побежал через толпу в направлении мигающего огонька на экране. Косоруков мчался шагах в трех позади. Народ шарахался от них, перепуганный решительными выражениями их лиц.
        До огонька оставалось метров пятьдесят, когда полковник наконец увидел все собственными глазами. Через улицу, наискосок, на противоположную сторону бежала, шатаясь, девица. По-видимому, пьяная. Гнавшийся за ней солдат охраны споткнулся и растянулся посреди улицы. Завизжали тормоза машин. Послышался разноголосый крик ужаса. Девица добежала до противоположного тротуара, когда из- за газетного киоска показался могучего вида невысокий солдат со звериной физиономией.

«Шимпанзе!» - тут же промелькнуло в голове Нэша, и он выдернул из кобуры пистолет.
        Обезьяна в три прыжка оказалась рядом с девицей, заоравшей от страха. Все вокруг оцепенели, и перед глазами полковника поплыли словно замедленные кадры.
        Вот девица опустилась на спину и стала «медленно» дрыгать ногами, отбиваясь от обезьяны, нависшей над ней. Беззащитно двигались ее белые ляжки. Шимпанзе ухватил девицу за одну ногу и почти бегом потащил через тротуар в ближайшую подворотню. В этот момент полковник выстрелил. Нелепая пилотка на голове агрессора слетела, сбитая пулей. Обезьяна же, отпустив жертву, проворно ринулась в подворотню.
        Нэш с Косоруковым устремились за ней. Капитан выстрелил на ходу, но скорее всего не попал.

        - Не стрелять!  - заорал на бегу полковник.  - Здесь очень много людей.
        Люди, впрочем, давно отбежали от места происшествия на изрядное отдаление. Слышалось только буханье сапог спешащей как всегда с опозданьем охраны.
        Когда полковник с капитаном оказались во дворе - а это произошло секунды через три после того, как туда рванула военизированная обезьяна,  - противника след простыл.
        Голый квадратный двор. Полковник с досадливой злобой, поспешно и суетливо осматривался по сторонам. Он уже остановил взгляд на мусорке - единственном крупном предмете,  - намереваясь двинуться туда.

        - Верх!  - истошно вдруг каркнул Косоруков.

        - А?  - в ошеломлении не понял полковник.
        Но капитан уже указывал рукой на пожарную лестницу, расположенную метрах в двадцати слева от них. Наверху, уже добираясь до цели, на стыке седьмого этажа и крыши, ловко двигался шимпанзе.
        И хоть полковник с капитаном мгновенно вскинули автоматы - прежде чем раздались дружные сокрушающие очереди и грады пуль полетели вверх,  - за долю секунды до этого, дико хихикнув, обезьяна перекатилась на плоскую крышу.
        Хихиканье - да, это было именно хихиканье!  - перешло в какой-то злорадный хохот, вторящий звукам выстрелов.
        Почти мгновенное оцепление здания и тщательная проверка всех его помещений, подвала и чердака ничего не дали. Подвергшаяся нападению террориста девица долго находилась в состоянии шока, и от нее ничего невозможно было добиться. Ранена она была несильно - чуть оцарапана когтями обезьяны, ухватившей ее за икру. Имелись синяки от сдавливания этой могучей лапой, а также синяки и ссадины на руках и спине - от того, что девицу волокли по тротуару.
        Дальнейшая экспертиза и дознание дали следующие результаты. Имя девицы - Мэри Лурье, она была дочерью известнейшего в Мегаполисе адвоката. Прибыла под ледник в компании двух подруг. Эту ночь Мэри провела в публичном доме, занимаясь лесбийским сексом. Проститутки, явившиеся ей партнершами, были допрошены полковником Нэшем с особым пристрастием. В крови Мэри на момент нападения находилась изрядная порция алкоголя. Тест на наркотики был отрицателен.
        Вот практически все, что удалось выяснить по этому происшествию. Никакой логики нападения. А главное, пеленгаторы с момента, когда террорист оказался на крыше, перестали его отслеживать. Проклятая обезьяна словно испарилась - на крыше не нашли следов этого чудовища. Ни следа, ни волоска. Чертовщина какая-то! И это несмотря на все методы современной следственной экспертизы.
        Полковник, сев в легковую машину вместе с майором Джобовичем, долго объезжал окрестности с пеленгатором, надеясь, что тот еще раз даст вожделенный сигнал. Безрезультатно. Или приборы дрянь, или террористы их раскусили, каким-то образом заблокировав исходящий из чипов сигнал. Но возможно ли это?! Ведь обезьяна вполне реально и точно была запеленгована. Стоп, ведь по инструкции пеленгатор берет только скопление обезьян. Почему же, именно когда очутилась на крыше, она пропала с экрана? Вернее, пропала точка, распознающая группу. Полковнику Нэшу казалось, что голова лопается от этих набухающих мыслей.

23

        Линда, сестра полковника Нэша, совершенно не знала, где находится брат. В гарнизоне, куда ей было разрешено раз на три дня звонить, сообщили, и весьма сухо, что полковник отбыл на спецзадание.
        С одной стороны, спецзаданий в армии ОЕ, на любое из которых могли отправить Дэвида, было хоть отбавляй. Однако же и события последних четырех дней навевали нехорошие мысли. Мегаполис гудел как растревоженный улей. Новости почти с первого дня ничего не таили и вещали об ужасающих событиях в глубине ледника. Естественно, в новостях не сообщалось о подробностях измывательств террористов над потерпевшими. Просто каждый день, вечером, по экрану ползли зловещие списки жертв очередного дня - длинные списки убитых и раненых.
        Сообщалось, однако, и об успехах - о действии Правительства по ликвидации банды. Единственную убитую гориллу демонстрировали в разных ракурсах - будто хвастались. Но жалко выглядела эта одна единственная нео-обезьяна на весах, куда телезрители невольно клали горы трупов мирных людей и военизированной охраны. Но дикторы в новостях не сдавались - руководствуясь политикой вещания, они передавали из-под ледника видеоролики, изображающие патрулирование улиц Берлина вооруженной до зубов солдатней. Демонстрировалось, что народ под ледником вовсе не угнетен происходящим
        - спортивные арены, концертные залы, рестораны и прочие увеселительные заведения работают на полную катушку.
        И действительно, по экрану бежали кадры безумно веселящихся людей. Вот только многие, и Линда Нэш в том числе, не могли не задумываться: а действительно ли в дни террора были сделаны эти развеселые кадры, нет ли здесь подтасовки? Да и лица, отснятые в кабаках и барах, выглядели подозрительно. Ведь даже в веселье человеческом почти всегда можно заметить принужденность - например, стимулированную алкогольными парами или же агрессивной музыкой, когда срабатывает эффект толпы и все веселятся безумно, в то время как по состоянию души плакать готовы.
        На работе у Линды, школьной учительницы географии, слухи между сотрудниками росли и множились, впрочем, подкреплены эти слухи были неопровержимыми фактами - гибель или увечье под ледником кого-либо из родственников или знакомых учителей.
        Неспокойно было в душе самой Линды, ох неспокойно! Работа валилась из рук, указка дрожала в пальцах, авторучка выписывала в журнале идиотские кренделя вместо всегда правильных круглых букв. Несколько раз Линда ошиблась и вписала в журнал неправильные отметки. Один раз она сорвалась до истерики и в порыве ярости выгнала из класса одного строптивца, на которого давно уж точила зуб. Сцена произошла отвратительнейшая. Мальчик сначала не захотел слушаться и остался сидеть. Тогда Линда с криком «ах ты гад, паразит!» бросилась к нему через весь класс, схватила одиннадцатилетнего ученика за шиворот и правую руку, рванула. Но тот, под хохот некоторых учеников, стал упорно сопротивляться - цепляться ступнями за железяки скамейки, а левой свободной рукой - за край парты.
        Линда Нэш, довольно миниатюрная тридцатилетняя женщина, опешила от такого сопротивления. Рывки ее следовали за рывками, раскачивая парту, но упрямый малец не отцеплялся. С налитым кровью лицом он зло смотрел на учительницу. «Боже, какой стыд!» - промелькнуло в голове Линды. Очень напрягал этот усиливающийся хохот в классе. И учительница понимала, что, не одолев мальчугана, она бесповоротно утратит авторитет. Кстати, в классах, где обучались дети до одиннадцати лет, не было предусмотрено специальных охранников, сидевших на каждом уроке в старших классах. Справедливо считалось, что для таких малышей они не нужны. Однако не все учительницы были столь миниатюрны, как Линда. И не у каждой в классе сидел такой Грегор Гангнус - отъявленный неслух и хулиган, выделявшийся среди ровесников ростом и силою.

«Господи, помоги!» - взмолилась не выпускавшая Грегора Линда. Но недаром же она была сестрой прославленного полковника! В ее жилах текла кровь победителей. И посему, спустя примерно минуту борьбы, когда весы никак не могли качнуться в ту или другую сторону, госпожа Нэш поступила неординарно. Изменив направление усилий, она не потянула вперед, а толкнула ученика назад и в этот же момент, выпустив воротник, выбила ударом руки цеплявшуюся за парту ручонку. И, мгновенно опять схватив за шиворот, выволокла-таки Грегора в проход между партами. Не давая опомниться, она потащила его, упирающегося и садящегося, к двери. Всю дорогу он молча хрипел и сопел. А пораженный класс хохотать перестал.
        Двери открывались наружу, и поэтому разъяренная Линда почти выбила их телом ученика. Затем это волочение продолжалось по коридору в направлении кабинета директора. Неизвестно, одолела бы госпожа Нэш весь этот путь, если бы ученик вдруг не разревелся. Он не просто ревел - он поливал проклятиями и нецензурной бранью свою учительницу. На крик повыскакивали охранники из соседних классов, мигом овладели хулиганом и понесли его, трепыхающегося, к директору школы.
        Далее были неприятная разборка, дознание и своеобразное следствие - которые так любил в своей школе директор. Кстати, Линда недаром не просто вытолкала нарушителя из класса, а поволокла его куда следует. В противном случае доказывать свою правоту было бы гораздо труднее. А так директор, белобрысый крепыш Макс Готье, воочию лицезрел ругающегося матом растрепанного хулигана и вспотевшую возмущенную учительницу.
        В итоге все быстро решилось в пользу Линды. Грегор Гангнус был отправлен на неделю в штрафной класс, а его отец посажен в одиночную камеру на трое суток с выводом на
«оздоровительные» работы - подметать улицы Мегаполиса и мыть общественные туалеты. Госпожа Нэш тем временем продолжала спокойно ходить на работу, наслаждаясь временным отсутствием зловредного Гангнуса.
        Впрочем, мы слишком отдалились от главного - Линда очень переживала за брата. Зная, на каком счету находится Дэвид, в ее сообразительную головку невольно закрадывалось то, что его скорее всего направили под ледник. И хоть женщина всячески отгоняла от себя эти мысли - они с упорством мошкары вновь возвращались. Мы-то с вами, читатель, знаем, что чутье не подвело Линду. Но уж лучше бы ей прямо об этом сказали бессердечные чиновники госбезопасности. Ведь вряд ли знание Линды о местонахождении брата могло изменить ход операции или облагородить действия террористов. Ну хоть бы взяли с нее подписку о неразглашении, как это заведено в ОЕ.
        Сегодня, в воскресенье, был особенно жаркий день. И выходной совершенно не радовал. Давно давившее на Линду одиночество особенно обострялось по выходным. Иногда хотелось зарыться с головой в одеяло и так пролежать целый день, слушая для фона беспрестанные новости по радио и телевизору. Так Линда иногда и поступала.
        Дело в том, что у госпожи Нэш никого не было из близких людей, кроме брата Дэвида и мужа Пита. Кстати, о муже. Вот уже третий год, как молодой подающий надежды ученый, астрофизик Пит Макдаун, был отправлен по указу Правительства в бессрочную и таинственную командировку - к Великим Пирамидам, где давно возрос секретный городок. Там ученые жили без семей, чтобы не отвлекаться. И трудились они не покладая рук над какой-то стратегической задачей.
        В отпуск, раз в год на месяц, Линде разрешалось посещать мужа. Но тот был настолько запряжен работой, что не отрывался от нее ни на день. Даже по приезде жены он с утра садился в автобус и отправлялся к Пирамидам, в одной из которых было его рабочее место. Ранее всегда такой нежный, внимательный, Пит пугал жену отрешенностью от всего мирского, странной заторможенностью. Все его внимание было поглощено секретной разработкой. Что он там делал конкретно - муж и под пытками, видимо, не сообщил бы жене. Да Линда и не спрашивала об этом. Ведь службы госбезопасности, отправляя ее в поездку, проводили многочасовой инструктаж - где строго-настрого запрещались разговоры о назначении и цели деятельности мужа.
        Но, как всегда и бывает, то, о чем упорно молчал муж, Линде довольно легко сообщили другие люди, с которыми она от скуки сошлась в городке - это обслуживающий персонал, жены других ученых, просто досужие болтуны, встречавшиеся на улицах.
        Так вот, основная деятельность в Пирамидах заключалась в следующем. Методом лазерного сканирования давно были выявлены разнообразные глухие комнаты в Пирамидах, особенно много - в пирамиде Хеопса. Специальными долголетними усилиями, с применением ультрасовременных технологий, почти к каждому из открытых помещений были пробиты тоннели. По большинству из них, уверяют, уже ходят специальные лифты. Вблизи секретных помещений вырублены в глубине Пирамид рабочие кабинеты - для изучения удивительных вещей и явлений, обнаруженных глухих потайных комнатах. Приборы и документы, найденные там, подвергаются скрупулезному изучению. И есть вроде надежда, что с помощью Пирамид, их потайных помещений, найденных там приборов и документов,  - проанализировав это все, удастся вывести планету из состояния ледниковья.
        Почти уже выяснено достоверно, что Великим Пирамидам на самом деле сотни тысяч лет и что они уже пережили не один ледник, и что представители цивилизации, строившие Пирамиды, могли вводить и выводить планету из ледниковья.
        Все это может показаться небылицей на первый взгляд. Но ведь история свидетельствует о том, что в двадцатом и двадцать первом веках, совсем на пороге грядущего ледниковья, человечество имело совершенно неправильное представление о мире. Наивные тогдашние люди не могли и помыслить, что вскоре их благоденствию придет конец. Но вот минует каких-то сто пятьдесят лет - и где та процветающая Европа? Правильно, под ледником, где на ее базе развернута помудревшим человечеством Империя Развлечений. Благо хоть в таком виде сохранилась старушка Европа! А ведь могло быть гораздо хуже. Гораздо.

24

        Сегодня с утра Линда решила прогуляться по побережью. Но бессонная ночь и последовавшее за ней утреннее мучительное полузабытье позволили подняться с постели только в начале двенадцатого. Она чуть ли не за волосы вытащила себя из квартиры, закрытой от солнца плотными жалюзи. Двухкомнатная стандартная, очень небольшая квартирка в спальном районе Мегаполиса. Четвертый этаж в пятиэтажке. С лифтом, которым госпожа Нэш почти никогда не пользовалась. Она предпочитала тренировать тело и нервы движением. Поэтому не пользовалась по дороге на работу - а это километра три будет - общественным транспортом. Личного автомобиля у нее не было. Как и у мужа.
        Выпив на кухне кофе, не съев ни крошки, Линда спустилась во двор. Тенистый, с раскидистыми тополями уютный дворик. На игровой площадке находились дети с мамашами. На лавочках сидели старики и старушки. Голоса и шум поглощались кустами и кронами деревьев.
        Стремглав пройдя двор, Линда повернула направо в густую аллею и минут через пять вышла на улицу Петковича. Эта прямая как стрела улица с не очень напряженным автомобильным движением и орошаемыми фонтанами тротуарами вела к океану. Изредка над ней нависали дороги второго уровня, а ближе к побережью - мощная кольцевая дорога, забранная в звукоизолирующий тоннель. Автомобили входили в тоннель за полкилометра до улицы Петковича и через такое же расстояние выходили из него. Поэтому гуляющие не слышали шума кольцевой дороги, самой напряженной артерии города, по которой мчали грузовые фургоны, даже перегонялась иногда военная техника.
        На улице же Петковича, осененной деревьями и облагороженной цветниками, фонтанами и статуями, было тихо, светло, уютно. Линда, облаченная в белую майку и бежевые шортики, подчеркивающие ее стройную молодую фигурку, спортивным шагом преодолевала километр за километром, приближаясь к Атлантическому океану. Вдоль тротуаров высились выкрашенные в желтый, розовый и голубой цвета прекрасной архитектуры семиэтажки. На нижних этажах некоторых домов находились магазины. Вдоль улицы тянулись продовольственные и газетные киоски.
        На полдороге Линда купила пирожок с мясом и бутылку холодной газированной воды. С удовольствием съела это, не замедляя шаг. Несколько раз она поймала себя на мысли, что ей приятно замечать бросаемые мужчинами взгляды на ее голые ноги, на распиравшую майку грудь. От этой мысли стало поначалу как бы и стыдно. Но Линда быстро подавила в себе это чувство вины. Хватит и того, что она мучается без мужа третий год. А два проведенных близ Каира отпуска не дали ей почувствовать себя женщиной - Пит был страшно измотан работой. За эти два года Линда имела всего одну, совершенно неожиданную, половую близость. Это случилось с братом ее давней подруги, безусым пятнадцатилетним мальчуганом. Поверить в такое нельзя.
        Линда зашла к Кэт вечером, ее и родителей не было дома, но был Сэмик, мальчишка, которого она знала давным-давно, можно сказать - почти в соплях и подгузниках. Войдя, она, ничего не подозревая, чмокнула парня в щеку, спросила, скоро ли будет Кэт, получила ответ, что скоро, и прошла в ванную помыть руки и привести прическу в порядок. А затем произошло что-то невероятное. Сэмик, высокий худой бледный парень, тихо проник через незакрытые двери ванной и с силой обхватил Линду сзади. Теплые влажные губы приникли к ее шее, а ладони впились в ее обильные груди, проводя круговые движения. Но самое главное, возбужденный, ощущаемый через штаны орган Сэма плотно уперся в ее мягкое место. С этого момента разум изголодавшейся по ласкам молодой женщины помутился. Провал в памяти - и она, со спущенными до колен трусами и юбкой, стоит наклоненная буквой «г», держась за край ванны. А мальчишка, находясь уже в ней, неистово молотит по ягодицам, тискает груди, щиплет живот. Сэм неожиданно оказался хоть и неумелым, но довольно выносливым пареньком и, суетливо дергаясь, владел Линдой, уцепившейся в ванну, минут
пятнадцать. Крик, рвавшийся изо рта, она с трудом в себе подавляла.
        После всего произошедшего госпожа Нэш сразу удалилась. Даже не взглянув в глаза своему соблазнителю, впрочем, тоже страшно смущавшемуся. С тех пор Линда перестала ходить к Кэт и заметно от нее отдалилась. О случае, по-видимому, никто никогда не узнает. Разве что Сэмик станет бахвалиться перед приятелями. Но по замкнутости его характера и это вряд ли. И тем не менее, почти каждый день вспоминает Линда, вспоминает с очень сложным чувством те бурные, экстатические минуты в ванной, когда бледный и обычно робкий подросток властно владел ею, наминая ее грудь мокрыми от пота ладонями.
        Городской пляж открылся, как всегда, неожиданно. Вот шла, шла прямая линия дороги, увитая зеленью. Высились по ее сторонам веселые домики. Впереди было только синее небо. И вдруг - раз, дорога как бы обрывается, и ты стоишь уже перед пологой лестницей, ведущей вниз - к широкой полосе песка. Лазурная громада воды сливается на горизонте с синей громадой неба.
        Вдали видны суда. А внизу, на широкой полосе пляжа,  - множество отдыхающих. Загорелые тела, пестрые купальники. Слева - нагромождение небольших скал. А далеко справа - с лестницы видно - расположен южный городской порт, километрах, может быть, в двух. Он отделен от пляжа обильными лесонасаждениями. И все равно, Линда знала это, в иные дни, когда дул северный ветер, до пляжа доносились неприятные промышленные запахи.
        Но сегодня веселый ветерок дул прямо с моря. Он слегка толкал в грудь и живот, скользил по бедрам госпожи Нэш. Она была сегодня очень сексуально возбуждена. То, что она не могла связаться ни с мужем, ни с братом последнюю неделю, а также панические настроения в городе в связи с событиями под ледником,  - оставляло отпечаток на настроении. Последние ночи Линда плохо спала. Вчера, в субботу, в школе занятий не было, но учителей запрягли по полной программе - делать ремонт. Директор любит такие вещи. Подобное происходило нередко, но никогда еще это так не раздражало Линду, как нынче. От краски, в которой она плескалась восемь часов в день, водя кисточкой по дверям и стенам, невозможно было отмыть руки. И даже если они отмывались видимо, все равно въедливый запах краски не перебивался ни кремом для рук, ни духами. Запах снился ей ночью.
        Кстати, одной из причин, по которой госпожа Нэш решила сегодня пойти искупаться, было то, что она хотела смыть запах. Океан должен ей в этом помочь.
        Да, общая раздражительность вылилась в сексуальное напряжение. Или, наоборот, сексуальное напряжение усугубляло общую раздражительность. В тридцать лет так долго быть без мужчины нездорово. Да и любовь к мужу, надо признаться, та романтическая любовь, что довольствуется мечтами и грезами, помогая удерживать чувство в разлуке,  - она как-то незаметно прошла. Линда, сколько ни ломала голову, не могла определить границу этого «прохождения».
        Рассуждая сама с собой, она вдруг стала осознавать, что психологически мужа ей заменяет брат. Ему ей хочется звонить, его голосу она очень рада. Больше чем голосу мужа. После разговоров с Питом появлялось разочарование и ощущение пустоты. Почему-то крутилось на языке слово «дрянь». Неприятно всплывало лицо в очках. Лицо ученого, страстно увлеченного деятельностью, можно сказать, одержимого идеей человека. Одержимого, увы, не Линдой Нэш, как это было вначале их жизни. Да, бездетность наложила свой отпечаток.
        Уже года два, признавалась себе Линда, у нее был, по сути, один мужчина в жизни. Одна опора - брат, этот мужественный ответственный человек. И вот в последнюю неделю она лишилась даже звуков его голоса по телефону.
        Линда не заметила, как спустилась по заполненной пешеходами широкой лестнице и шла по песку пляжа. Океан был совсем рядом. Она повернула налево, к скалам, где было не так много людей.
        Эротическое напряжение пугающе нарастало в последние дни. Ей виделись, снились, мерещились мужские образы. Фантазию нельзя было остановить. А сны невозможно проконтролировать. Иной раз она отчаивалась с собою бороться - и сладко отдавалась единственной реальности последних месяцев, вспоминая, проигрывая, эмоционально усиливая сцену в ванной. Она закрывала глаза - и буквально чувствовала нетерпеливые руки юноши на груди, слышала сопящее дыхание у шеи, ощущала, как чужая и властная упругость внутри нее яростно дергается. От этого наваждения невозможно было избавиться. Уж лучше расслабиться и получать удовольствие.
        И все равно тревожащий стыд за эти неотвязные мысли не давал госпоже Нэш покоя, гнал ее в данную минуту на пляж, где было так много мужчин. О Боже! Линде было очень тяжело смотреть, как обнимаются некоторые парочки, целуются, как мужские руки двигаются по женским ляжкам. А между тем она замечала именно это! Из всех разнообразных тел, лежащих и двигающихся по песку, она видела только то, как молодые люди обнимают друг друга. А между тем на пляже были и дети, и старики, а большинство взрослых - так вообще индифферентно лежали на своих подстилках или матрасиках.
        Скопление скал представляло собой довольно веселый уголок пляжа. Здесь сразу у берега относительно глубоко. А дно было не песчаным, а галечным. Волны с шумом разбивались о скалы даже в довольно тихую погоду. Когда же немного штормило - до той силы, пока не закрывался пляж,  - здесь было завораживающе красиво и шумно. Линда усаживалась на один из больших камней, куда не доходила вода, и мечтательно смотрела на море.
        Вот и сегодня она выбрала такое место. «На скалах», впрочем, в этот раз было довольно людно. Несколько мальчишек ловили рыбу. Они закидывали удочки под самые скалы, здесь было глубоко сразу. Недалеко от госпожи Нэш, справа, расположилась пожилая пара - несмотря на жару, он был в летних штанах и рубашке с короткими рукавами, она - в голубом легком платье. Они тихо и любовно о чем-то беседовали. И одновременно что-то жевали. Милые люди, подумала Линда. А обретет ли она такую мирную старость, когда, сев рядом со своей половинкой, будет ощущать тихое умиротворение и счастье? Возможно ли такое с Питом? А почему нет? Ведь в первые годы (года два) они тоже не могли насмотреться друг на друга, готовы были сидеть часами, как зачарованные. Не нужны были никакие слова. Но тогда присутствовала любовь. И она цементировала. А в старости, если они переживут кризис, будет другая любовь, ее иное, более спокойное качество.
        Впереди лучилось под солнцем зелено-голубое пространство. Линда разделась до купальника, спустилась к воде, намочила голову - и снова села на высокий камень, подставив спину и шею солнцу. Пусть оно целует ее, если недостает на это мужчин.

25

        Этот городок, расположенный на берегу Нила недалеко от Великих Пирамид, имел название Кастэлло. Оно никак не вязалось ни с местностью, ни с каким-либо именем, например, основателя этого городка, или, например, великого ученого и прочее. Городок был назван так по причине секретности. Какой-то великий ум в правительственных кабинетах одним росчерком пера дал ему такое название. А быть может, название принималось целым совещательным советом. А может, сам Министр Госбезопасности ломал голову над этим всю ночь, и к утру его озарило. Возможно также (почему нет?), что название это утверждал сам Президент, ведь в ОЕ мало что принималось без ведома Президента.
        Как бы то ни было, но городок, основанный пятнадцать лет назад и все еще строящийся, носил название какого-то вымышленного человека, причем «родившегося» явно в области Пиренеев. Как бы то ни было, а Пит Макдаун, молодой ученый астрофизик, третий год проживал в этом живописном, осененным зеленью городке. В однокомнатной квартире, в доме, напоминавшем скорее общежитие для молодых ученых, нежели собственно квартиру. Жил и упорно, с самозабвением трудился.
        Кастэлло был замечательный город. Расположенный немного на возвышении, он поражал подъезжающих к нему гостей то возвышающимися, то прячущимися в зелени густолистых деревьев белыми зданиями. Все здания в городе были белыми. Такая уж задумка главного архитектора. И это не прихоть. Стекла окон имели голубоватый цвет. Голубоватый цвет имел специально разработанный для города асфальт, а также плитки тротуаров и площадей.
        Именно это чудесное сочетание трех цветов - зеленого, белого и голубого - производило удивительный эффект, действуя на органы чувств так, что люди ощущали себя как бы в сказочном измерении. Добавим сюда и голубизну воды в беломраморных фонтанах Кастэлло, и голубые воды текущего внизу Нила, и зелень полей и лесов, плотно окружавших город. Эту окрестную зелень перерезала только одна дорога - шестиполосная автомагистраль, ведшая к Каиру от самого Мегаполиса. От магистрали ответвлялся небольшой спуск в долинку, а затем подъем - к Кастэлло. Эта двухполосная дорога упиралась в пропускной пункт города, где дежурило всегда человек десять солдат и офицеров.
        Документы вновь прибывших тщательно проверялись, затем они проходили обследование на сканирующих установках, затем их вели в пристроенное к пропускному пункту двухэтажное здание поликлиники, где им делали экстренные анализы, производили томографическое обследование внутренних органов, ультразвуковое обследование и прочие сложные, призванные выявлять аномалии процедуры.
        Читатель может резонно спросить, а для чего же проводились столь тщательные проверки, ведь вряд ли кого направляли в Кастэлло без предварительных справок о таких же проверках, проведенных по месту жительства? И действительно, такие проверки проводились по месту жительства не менее тщательно. И с результатами их можно было спокойно снестись, удостоверившись, по электронной спецсвязи.
        Но мы с вами уже знакомы с необычайной строгостью законов ОЕ, знаем также, что почти всегда они имели под собой веское основание. Так и в случае с дежурной проверкой прибывающих в Кастэлло, закрытый секретный город. Прибывали сюда, естественно, в основном ученые, обслуживающий персонал и семьи ученых, приезжавшие в отпуск.
        Так вот, несколько лет подряд, когда руководство довольствовалось обычной средней проверкой при въезде в Кастэлло, не происходило никаких неприятных эксцессов. Однако потом, как это часто бывает, такие эксцессы стали происходить. Точнее, их было два. Первый привел город к серьезной эпидемии странного заболевания. Второй и вовсе был отмечен проникновением вредителя, вернее, американского шпиона, завербованного для того, чтобы под видом ученого выведать секрет Пирамид. Думается, дальше нет необходимости объяснять, почему режим въезда в Кастэлло ужесточился до крайности.
        Пит Макдаун жил в трехэтажном домике с двускатной крышей, стоявшем на окраине городка, на пригорке. Из его окна простирался чудесный вид на Нил - очень широкую в то время и, скажем так, активно судоходную реку. Просыпаясь по утрам и делая зарядку для бодрости, Пит мог наблюдать через раскрытое настежь окно, как плывут по этой африканской артерии разнокалиберные суда - от прогулочных катерков до мощных многоярусных барж и даже военных авианосцев. Вечерами при закатном солнце Нил был особенно красив. Солнце ложилось на воду со стороны дома Пита - и он видел, как широкая тень от берега и городских построек постепенно меняет цвет вод. Он с голубого переходит в синий, затем фиолетовый и плавно темнеет, пуская искристые блики.
        Но на созерцание этих красот у Пита было время только утром и вечером, походя, поскольку день молодого ученого был занят до крайности. Поднявшись в семь по будильнику, зарядившись физическими упражнениями, побрившись и тщательно одевшись перед зеркалом, он спускался на первый этаж в столовую, где ученых бесплатно кормили комплексным завтраком. Можно было выбрать блюдо по своей диете или вкусу - не изысканно, зато вкусно, питательно. Пит любил завтракать овсяными хлопьями, сваренными с изюмом и курагой. Запивал это зеленым чаем с вегетарианским бутербродом. Такой заправки вполне хватало до обеда - до двух часов дня, когда ученых кормили по месту работы.
        А местом работы Пита была пирамида Хеопса. Столовая же, общая на все три пирамиды, находилась от них всего в ста пятидесяти метрах, в здании научноисследовательского института - семиэтажном отменной архитектуры доме, построенном на границе лесопарковой зоны.
        Не лишним будет сказать, что во времена ледниковья около Пирамид не было столь жарко и сухо. Зимой так и вообще наблюдались ночные заморозки. Осенью и в начале лета лупили проливные дожди. Отчего окрестности густо зеленели растительностью, присутствующей обычно на границе субтропиков и умеренного климата.
        Невдалеке от Пирамид находилась сеть Голубых Озер - прекрасное место отдыха, заповедная зона. Сюда ездили ученые в свободные от занятий дни, а также прибывшие к ним семьи. Еще на Голубые Озера, в спецсанатории, был открыт доступ членам правительств городов, разным высоким чиновникам - всем тем, кому по неписанному закону ОЕ дозволялось ездить отдыхать не под ледник, а проводить отпуск в живописных местах под открытым небом.
        Макдаун в компании коллег, человек двадцати пяти, прибывал на «объект» обычно без пятнадцати девять. У него было, вообще говоря, два кабинета - один, если так можно выразиться, стационарный, на пятом этаже научноисследовательского института, другой - в пирамиде Хеопса, на высоте около ста метров от уровня земли.
        Как мы уже говорили, в Пирамидах выявились новые загадочные помещения. Был открыт доступ к ним и документам и приспособлениям, там находящимся. Помещения эти были очень многочисленны, а работы по их исследованию - непочатый край. Посему было решено организовать рабочие места, кабинеты и небольшие конференц-залы близ потайных комнат. В одном из таких кабинетов вместе с двумя сотрудниками, Ником Сампрасом и Греттой Кауфман, «сидел», а вернее - работал не покладая рук Пит Макдаун.
        К месту работы, этому кабинету 5 на 7 метров, из которого вела дверь в потайное помещение, подходил специальный лифт с двумя посадочными, укрепленными ремнями безопасности местами. Лифт шел под углом 60 градусов от уровня земли из стартового зала, откуда отправлялось множество подобных лифтов.
        Несколько дней назад по Кастэлло стали ходить упорные слухи о том, что под ледником происходят какие-то странные вещи. Будто бы туда кто-то проник, будто бы там что-то нехорошее вытворяют. Ученые народ, как известно, до крайности углубленный в себя, привыкший делать свое дело, невзирая на внешние обстоятельства. Они способны уйти с головой в свой мир, находясь даже под непрерывной бомбежкой. Но человек есть человек, и поэтому не может совсем уже отключиться от внешнего. Не может перестать прислушиваться к тому, что происходит вокруг,  - например, около твоего рабочего места, за твоим столиком в столовой, в курилках научно-исследовательского института.
        Пит очень любил курить, но на рабочем месте в пирамиде Хеопса, где он проводил девять часов в день, это было никак невозможно. Приходилось ждать обеда и перекуривать близ столовки научно-исследовательского института. Вот там- то его и ждали новости, от которых уклониться возможности не было. Прислушиваясь к новостям
«с большой земли», Пит начал понимать, что все происходящее под ледником выходит за рамки простого происшествия. Он вдруг вспомнил, что уже два вечера не мог поговорить с женой - его попросту не соединили, ссылаясь на неисправность линии. А один раз (вспомнил - третий), сказали, что абонент не отвечает, хоть длинных гудков Пит не слыхал. Тогда он, привыкший жить внутренним миром идей, легко переключился на него и не слишком переживал.
        Однако слухи, наползавшие с каждым днем, невольно занимали все большее место в сознании. Оно сопоставило тот факт, что и Линда сама ему не звонила, хоть за последние три года регулярно связывалась через день. И вот тут-то молодой ученый забеспокоился.
        А вчера Ник Сампрас, когда они остались в кабинете одни, прямым текстом сказал, что слышал «от человека», будто бы ледник закрыт уже несколько дней, что там происходит террор и что террористов до сих пор не могут поймать. Назвал число погибших, которое ошеломило Пита Макдауна своей трехзначной величиной. (Число, сразу заметим, было изрядно преувеличено.)
        Если въезд и выезд из-под ледника можно было контролировать и свести человеческие связи почти до нуля, то въезд и выезд из Кастэлло никому не пришло в голову ограничивать. Посему люди, приезжавшие сюда, быстро разнесли слухи, несмотря на инструктаж в приемной зоне.
        Все это было тем более огорчительно, что последние месяцы Пит занимался очень интересным делом - расшифровывал календарь древней цивилизации. Он почти подошел, как ему казалось, к финалу. Как у большинства ученых, у него был сильно развит дух соперничества, боевого азарта. Пит знал, что подобную расшифровку ведут параллельно несколько лабораторий. И хотелось быть первым. Поэтому он уже несколько недель утаивал результаты расчетов от своих подчиненных Сампраса и Кауфман, опасаясь, что его достижения выйдут за пределы лаборатории и его кто-то опередит. Опасения, быть может, не имели под собой серьезного основания, но, приближаясь к финалу, просто необходимо было подстраховаться. Слишком уж много перестрадал творческими потугами Пит, слишком много сил и ума он приложил к этому делу, что бы вот так, перед финишной лентой, взять и отдать пальму первенства постороннему дяде.

26

        Сегодняшний июньский день обещал стать для Пита Макдауна обычным рабочим днем. Но не стал таковым. Хотя с утра и до обеда все шло по заведенному графику - приезд на объект, где они вместе с Греттой Кауфман занимались очень серьезной и очень захватывающей проблемой - корректировали программу по расчету и расшифровке древних записей. Ник Сампрас сегодня работал не с ними, он поехал в НИИ.
        Пит любил такие дни, когда можно было оставаться вдвоем с Греттой. Они отлично ладили с этой двадцатидевятилетней женщиной, разведенной матерью семилетнего сына, росшего с родителями Гретты. Где-то уже с полгода между Питом и Греттой возникла скрытая симпатия, которая чуть переходила грани дружеской. И неудивительно: отлученный от женщин на годы молодой еще мужчина Пит Макдаун не мог не заинтересоваться девушкой, с которой он проводит целые дни. Несмотря на всю поглощенность работой, он невольно оценивал и ее чувство юмора, и мягкость характера, и то, что они были как бы на одной волне и понимали друг друга с полуслова и полувзгляда.
        Находясь месяцами в замкнутом бессолнечном пространстве, они в буквальном смысле поддерживали друг друга ежеминутно. А если и конфликтовали немного, то это скорее походило на ученый спор двух амбициозных людей. Впрочем, Гретта всегда старалась в конце концов уступить, как бы признавая за Питом силу. Да и по статусу, собственно, полагалось - ведь Пит был ее начальником, как ни крути.
        Однажды, проснувшись ночью, по совершенно непонятной причине Пит стал думать о Гретте. Причем явились взору не так называемые человеческие или служебные качества, а именно женские, душевные и плотские. Белокурые, всегда завязанные узлом волосы ему почему-то захотелось распустить и посмотреть, как они рассыплются по плечам. По этим довольно широким и в то же время покатым милым плечам. Далее фантазия Пита перешла на руки - грациозные, немного полноватые, с деликатными кистями, тонкими пальчиками с розовым маникюром.
        Потом, невольно распаляясь, господин Макдаун отчетливо представил нежную белую шейку Гретты, которую захотелось покрыть поцелуями. Затем увиделась ее высокая полная грудь, крепкая талия, круглый животик, крутые изгибы бедер и мягкость ягодиц, на которые Пит, как он только теперь осознал, довольно жадно всегда смотрел, когда сотрудница поворачивалась к нему задом, а особенно - когда шла по комнате, невульгарно, но очень соблазнительно покачивая бедрами.
        Одежда сотрудников Кастелло всегда была очень строгой, и Пит никогда не наблюдал Гретту в коротких или обтягивающих платьях. А ноги ее он видел не дальше щиколоток. Но и в таких одеждах было очевидно, что за чудесная, с волшебными формами фигура у госпожи Кауфман. Фигура, созданная для любви, для горячих ночей и бурных объятий, а не только для того, чтобы просиживать на прекрасной попке перед компьютером.
        Возникшее вожделение не утихало и в ту ночь не дало заснуть до утра. А затем потекли трудовые будни, позволившие не то чтобы подавить вожделение, но снизить его до минимума. Однако Пит уже не мог относиться к Гретте по-прежнему, как просто к сотруднице и другу. Эротические ощущения, образы и фантазии периодически возникали во время работы, когда происходило общение между молодыми людьми, во время их прогулок в обед и после работы. Как и все женщины, Гретта почувствовала это изменение Пита в отношении себя и не только не противилась его чувству, но и в какой-то мере ему способствовала.
        Пита же грызла совесть, что он почти не думает о жене, о находящейся в далеком Мегаполисе Линде, что он давно-давно не хочет ее как женщину. Это пугало. Пугало также и то, что господин Макдаун знал, чувствовал и предвидел - не ровен час, когда между ним и Греттой вспыхнет страсть, завяжутся интимные отношения, а в Кастэлло их будет скрывать крайне трудно.
        Он стал бояться себя, ибо было уже пару раз такое, что, находясь в кабинете с Греттой наедине, он готов был замкнуть дверь, заключить желанную женщину в объятия и. дальше возникали чарующие фантастические картинки. Но дело в том, что все объекты в Пирамидах прослушивались и просматривались службами безопасности. Посему любое подобное телодвижение вызовет у начальства ряд законных вопросов и, безусловно, скажется на карьере.
        И вот в этот июньский день Пит Макдаун решился наконец на прогулке объясниться с Греттой, прямо назначить ей любовное свидание. А затем - развивать все с быстротой молнии, решительно добиваться близости. Иначе с ума можно сойти от этих частых и трудно подавляемых эрекций, от непроизвольных ночных извержений.
        Пообедав, он вышел на дворик, покуривал, поджидая Гретту, которая отправилась тем временем в женскую уборную - подкраситься. Пит волновался. И в этот момент проходившая мимо него незнакомая женщина, нарочито не глядя в его сторону, проговорила: «Господин Макдаун, у меня срочные известия от вашей жены, следуйте, пожалуйста, за мной»,  - и, не поднимая головы, с хозяйственными сумками в обеих руках, эта пожилая дама направилась в сторону выхода со двора, от которого начиналась парковая аллея.
        Оторопев и оробев, Пит выбросил окурок в урну и двинулся за женщиной - комически крадучись, в пятнадцати шагах сзади.
        Наконец он догнал ее, нарочно притормаживавшую, уже метрах в пятидесяти за воротами. Когда Пит ее обгонял, незнакомка молча сунула ему в руку что-то бумажное, свернутое. Макдаун чуть слышно сказал «спасибо», женщина ничего не ответила. Она замедлила свой шаг, Пит, напротив, ускорил, а через несколько метров свернул на боковую дорожку, направо. Пройдя еще метров двести, и еще раз сменив дорожку и выбрав укромную скамейку под сенью клена, Пит, усевшись и осмотревшись по сторонам, развернул записку.

«Дорогой Пити,  - узнал он почерк жены,  - добрые люди согласились передать к тебе весточку из нашего огромного мира, ведь дозвониться в Кастэлло стало теперь невозможно. Телефонисты никаких комментариев и объяснений не дают, и это только сеет лишние домыслы, страхи. Надеюсь, с тобой все в порядке. По крайней мере так мне ответили в комендатуре города, куда я тоже не без труда сумела дозвониться.
        Ты наверняка уже в курсе, что происходит под ледником. Но если не знаешь всего, так слушай. Уже шестые сутки, как под ледник проникли террористы, сейчас они вроде локализованы в Берлине, но поймать их пока не могут. В то же время они взрывают здания, поезда, убивают мирных людей. Счет убитых идет на сотни, это даже не скрывают ни телевизор, ни радио. Говорится, что террористы - это взвод нео-обезьян под предводительством офицеров. Цель их - развалить не только Империю Развлечений, но и всю страну. И они своего добиваются. Напряжение, что пребывает в народе, пока сильно не выплескивается за границы семей, кухонных посиделок и прочее. Но поговаривают, что отдельные случаи чего-то похожего на забастовки, а также единичные невыходы на работу уже были. Что-то зреет в народе, мой дорогой Пит. Но страшно даже не это. А то, что все свои тревоги и боль мне просто некому высказать и выплакать. От тебя никаких вестей. Созвониться с тобой невозможно. Но невозможно созвониться и с братом! О нем вообще не выдают никакой информации, ни его прямое начальство, ни в министерстве. Отговариваются пустыми словами:
„командировка“ или
„где-то в лесах“. Но это не ответ, Пити! Сердце мое чует, что здесь что-то не так, а вернее, именно так, как и должно было быть - ведь мой любимый брат всегда там, где особенно трудно. Я почему-то уверена, что его направили под ледник. Тем более что в народе ходят не озвучиваемые пока официально слухи о будто бы посланной туда спецкоманде, спецотряде, подготовленном будто бы для таких ситуаций. О Боже! Да разве можно подготовиться к такому! Душа не на месте. Сердце болит и чует - Дэвид под ледником, в Берлине, ловит террористов. Только бы он был жив. А еще недавно, совсем недавно мы созванивались с ним и собирались вместе приехать к тебе в августе. Как все было мирно и хорошо еще неделю назад. Как в одночасье все изменилось… Пити, дорогой, попробуй сделать все возможное, чтобы передать мне о себе весточку, а еще лучше - дозвонись. Ну не изверги же они, чтобы держать людей в неведении друг о друге. Все равно вести будут проникать в ваш замкнутый научный мир. Ты мне дорог, Пити. И мне одиноко. Береги себя, милый! До скорой, надеюсь, связи.
        Это письмо, прочитав, сожги сразу же, чтобы не подвести добрых людей. Ведь все мы знаем, как работают спецслужбы. Не хватало еще, чтобы тебя дергали на допросы и там издевались. Сожги немедленно!
        Целую. Твоя Линда».

27

        Прошло шесть суток с момента, как полковник Нэш со взводом прибыл в Берлин. За это время много чего произошло, и отнюдь не в пользу полковника. Потери среди мирного населения и войск росли, террористы свирепствовали, а полковник со своей боевитой командой выглядел абсолютно беспомощным. Что приводило Дэвида в бешенство.
        Тягостны были минуты затишья, когда сутки, а то и более террористы никак себя не проявляли. Дэвид тогда жил в поганом предчувствии какой-либо гадости. И предчувствие не обманывало: затишье взрывалось зловещим преступлением, на место которого полковник прибывал лишь наблюдателем.
        Расстрелы, поджоги, убийства из снайперских винтовок, подрывы машин и автобусов. И полная неуловимость, полное отсутствие каких-либо сигналов на пеленгаторах - на этих чертовых, так разрекламированных министром приборах. Полковник, словом, пребывал последние дни в тихом, а то и буйном бешенстве.
        Злобу он срывал на всех - на коменданте, чиновниках, взводе. Коменданта Малиновского, этого оплывшего трусливого генерала, он гонял как паршивого школяра. Постоянно терроризировал его звонками и требованиями докладов. Вечерами же, обозленный в своем бессилии перед нео-обезьянами и Главарем, полковник собирал в Доме Правительства экстренные совещания, где в буквальном смысле издевался над чиновниками. «Вашу мать!  - кричал он на пожилых генералов, полковников,  - да сколько же может продолжаться этот кошмар! Неужели тысячи ваших безмозглых автоматчиков не могут справиться с горсткой животных, возникающих неизвестно откуда!» Но вот именно это непонятное возникновение, внезапное появление и рождало в полковнике чувство собственной неполноценности и беспомощности, заставляло переносить свои проблемы на подчиненных.
        Да, все руководство города с первых же дней сделалось де-факто подчиненными полковника Нэша. Полковник понимал эту несообразность, несправедливость со своей стороны и оттого злился больше, и оттого обрушивал еще более страшный гнев на головы угнетенных чиновников.
        А однажды, на четвертый день безуспешной охоты Дэвида на Главаря и его банду, случилась беда. Во время планового патрулирования города под началом капитана Феррарези пропал солдат Суарес. Он отправился в один из переулков по заданию капитана и не вернулся. Многочасовые поиски оказались безрезультатными.
        И в этот же вечер по интернету к полковнику пришло наглое сообщение:
«Хитрый недоносок! Ты думал, что справишься со мной кучкой бездумных неумелых вояк. Выкуси! Ты, вероятно, забыл, с кем имеешь дело. Я, сын Президента и будущий правитель ОЕ, сразу же заподозрил, что мой „мудрый“ папаша пришлет „опытного“ остолопа вроде тебя, чтобы меня изловить. И я посмеялся в душе. А потом просто выпил литровую бутылку холодного пива и сходил в туалет, то есть об…л стены одного из подземных ходов, где пребываю. Ты глупец, Нэш. Я тебя сделал! И первым, кого я публично распну на площади перед Дворцом в Мегаполисе, будешь именно ты. Это будет грандиозная казнь. Если, впрочем, мои верные бойцы не оторвут тебе голову гораздо раньше. Поэтому послушай мой совет, гадкий слабак: убирайся ко всем чертям. Под любым предлогом покидай Берлин, пока цел. Ведь мне известно место твоей дислокации и все прочее. По своей сообразительности, думаю, ты понимаешь, откуда я все узнал. Твой оловянный солдатик был пойман, как бабочка, моими гориллами, его истязали до того времени, пока он все не рассказал. Не вини его, Нэш. Пытки были ужасны. И уверяю тебя, даже ты со своей хваленой силой воли рассказал бы
все до последней мелочи. Если бы, конечно, не хотел, чтобы тебе отрезали яйца. Суарес не виноват. Труп этого мученика ты можешь найти на запасном пути № 6 под четырнадцатым вагоном поезда на Центральном вокзале. Как видишь, я ничего не боюсь и со своей командой проникаю куда угодно. Потому что вы ослы. И ты, и твой уродливый взвод, и этот комендантишка, которого я в скором времени отымею. Убирайся, Нэш, по добру по здорову. Иначе смерть твоя будет ужасна. А имя будет обесславлено на веки. Прислушайся, если тебе дороги здоровье и жизнь, к моим словам. Иначе ты просто пожалеешь, что вылез на свет из твоей мамочки.

Будущий Правитель ОЭ»
        Прочитав это, полковник минут десять сидел в глубокой прострации. Такого сроду с ним не случалось. Бессилие и злоба причудливым образом соединились в его голове. Хотелось подскочить к стене и бить ее кулаками. Сдержался полковник с трудом. Ему удалось слепить спокойную мину и отдать распоряжения по отысканию трупа Суареса. Труп был найден в точности там, где глумливо указывал Главарь, и доставлен в Центральный морг. Нэш поехал туда и поразился истерзанному телу солдата. В довершение издевательств в рот несчастного была впихнута почти целиком поллитровая бутылка пива. Зубы разбиты.
        Этим вечером мужественный полковник впервые в жизни напился вдребезги. Но уже в шесть утра был в спортивном зале и истязал себя ужасными нагрузками. Потом побывал в парилке, сауне. Затем построил взвод и мучил его физическими упражнениями часов пять, убеждая себя, что это исключительно для общего тонуса.
        Но уже после обеда пришло новое сообщение: террористами, прячущимися под землей, была устроена авария в канализационной системе, что вынудило руководство города экстренно раздраить несколько забетонированных люков. В результате террористы вырвались на поверхность, убив десятка два человек, и скрылись в неизвестном направлении.
        А в это время в Париже, за сотни километров от места дислокации злодеев, известный психиатр Мегаполиса Борис Рубинштейн пребывал в заслуженном отпуске. Будучи в общем-то в безопасности, он тем не менее снял номер в гостинице на самом краю города, в тишайшем переулке и почти не выходил на улицу. Смотрел телевизор, читал новости в интернете, связывался с семьей, что осталась на родине, и невольно попивал поначалу вино, а затем и более крепкие напитки.
        Гулять по столь любимому им Парижу почему-то совсем не хотелось. Хотя нет. Причина была. И тревога была не напрасной. Ибо в один из вечеров, когда Борис разговаривал с любимой доченькой Норой по видеосвязи, неожиданно на экране развернулось окно, целиком заслонившее окно, по которому он лицезрел дочь. В окне показался силуэт мужчины с маской на лице - каким-то черным чулком. И показавшийся знакомым голос произнес следующее:

«Ну что, медицинский урод, вот мы с тобой и встретились. Время, как говорится, подводить итоги. Или платить по счетам. Как ты на это смотришь? Нравится тебе, сучий сын, такой расклад или нет?»
        Онемевший Рубинштейн почувствовал, как что-то теплое вытекает в его трусы.

«Ты сейчас вспомнишь, гнида, меня. Как видишь, упрятаться в переулке Парижа от меня невозможно. Я вездесущ. Ты думал отдохнуть. Так я устрою тебе отдых. Благодари судьбу, что не повез с собой своих домочадцев. Иначе бы и они, невиноватые, за тебя пострадали. А так им придется лишь оплакивать твою душу. Ну, ты не вспомнил меня, подлец? Сделай уж одолжение и вспомни, как ты издевался надо мной в казематах моего папаши. Как ты колол мне через каждые четыре часа нейролептики, как оставлял голого, прикрученного к жесткой кровати в холодном боксе, как не давал еды и питья. Как твой пациент мочился из-за этих поганых лекарств под себя, а ты посылал санитаров бить его за это? Вспомнил, гад? Да, я сын Президента, моего самоуверенного, а на поверку бессильного идиота папаши, который теперь получает от меня все то, что заслужил. Но, согласись, и он не давал тебе конкретных распоряжений так надо мной издеваться. Ты, образина, четыре месяца томил меня в душном боксе без человеческого общения, пробуя задушить во мне лекарствами все человеческое. И я прикинулся, что покорился тебе. Я стал овощем. Но только в твоих
глазах. Твой многолетний опыт тебе не помог. Я по-прежнему здоров, энергичен и деятелен. А главное, я помню все. Буквально, все, что ты со мной творил».
        Известнейший психиатр вполне ощущал сейчас, что сидит на мокром.

«Так вот, любезный, я под ледником, и ты об этом догадывался. Иначе бы не прятался, как крот, в номере сутками. Но я тебя вычислил. Посему слушай мою команду. Если не желаешь смерти жуткой и лютой, то раздевайся сейчас же донага. Ты не ослышался, я хочу тебя видеть через экран голым. Минута тебе. Время пошло».
        Рубинштейн, поняв, что не до шуток, скинул с себя майку и мокрые штаны и трусы.

«Молодец! А теперь снимай и тапочки, выходи на улицу и рысью беги в направлении Монмартра. Согласен, это далековато. Но чего не сделаешь, ради жизни своей и близких. А ведь иначе буквально через десять секунд две гориллы ворвутся в твою комнату и будут раздирать тебя на куски. Стоит мне только им просигналить. Поэтому: на старт, внимание, марш!»
        Обезумевший психиатр, совершенно голый (толстый, плешивый и низкий) спустя три минуты выбегал из подъезда под изумленными взорами нескольких досужих людей. Он бежал к центру города, и по мере приближения все больше внимательных взглядов обращалось к нему. Через пару километров его остановила полиция, была вызвана медицинская, а затем и специальная психиатрическая бригада. Объяснения уважаемого Рубинштейна, при котором, естественно, не было никаких документов, специалисты сочли бредом помешанного. Его повезли в психлечебницу, где «бред» остановили изрядной дозой успокоительного. Психиатр заснул, а очнулся под утро привязанным к койке. С катетером в мочеиспускательном канале, с капельницей в вене, которая на двое суток заменила ему и еду и питье. Общение же человеческое состояло в единственном бессловесно входящем в палату здоровенном санитаре, который, появляясь два раза в сутки, грубо поворачивал Рубинштейна на койке и менял ему памперс. Ведь из катетера подтекало.

28

        Комендант города генерал Малиновский вечером того же дня, когда так унизительно обошлись с адвокатом Рубинштейном в Париже, был на собранном полковником Нэшем экстренном совещании. Досталось ему, надо сказать, по полной программе. Особенно болезненно было унижение перед подчиненными. Полковник говорил с ним пренебрежительно, как с маленьким. Даже уже не ругая. Дескать, что с тебя, убогого, взять. Кричал он на некоторых остальных генералов, полковников.
        Одним словом, домой Малиновский приехал не в духе. Он выпил. Не слишком много, но этого хватило, чтобы в голову пришла идея ехать на телевидение. Там он решил выступить перед берлинцами. Что он задумал говорить, в голове не оформилось даже тогда, когда верный водитель гнал машину к телецентру, а сам Малиновский почти возлежал на заднем сиденье. Его мучила одышка, на шее и лбу выступал пот. Приходилось беспрестанно его вытирать.
        В телецентре он приказал, чтобы через пятнадцать минут по центральному берлинскому каналу прервали все передачи. Для экстренного выпуска. И чтобы дали объявление, что будет выступать сам комендант.
        Всю эмоциональную и очень долгую, сбивчивую, с многократными повторения речь генерала приводить не станем. Дадим лишь фрагмент.
        Начав с ужасов, творящихся на улицах города, Малиновский стал каяться перед народом за беспомощность властей и свою собственную. Он клялся, что положит все силы на наведение порядка.

«Любимые мои граждане! Берлинцы и отдыхающие!  - почти кричал генерал.  - Положение наше, скажем так, незавидно. Но чем труднее испытания, тем тверже делается человек. Призываю вас не унывать. Продолжайте жить, как и жили, назло подлым злодеям. Они будут изловлены со дня на день. Но, молю вас, не поддавайтесь панике. Ведь они питаются энергией вашего страха. Выходите на улицы с улыбками. Здоровайтесь друг с другом, обнимайтесь, целуйтесь, любите. Любите ближних своих, как никогда не любили. Ибо только в любви и сплоченности наша сила. Это, если по правде говорить, все, что у нас осталось. Да, надо сказать правду, какой бы горькой она ни была. Ни тысячи охранников с автоматами, неусыпно патрулирующие город, ни прибывший из Мегаполиса спецотряд не могут справиться с террористами. Эти нелюди просто неуловимы. И все же стыд и позор нам, властям, что находимся в таком беспомощном положении. Но знаете,  - тут генерал особенно побагровел, его лицо исказила гримаса решительности,  - всякому терпению людей, и всякому издевательству над ними приходит конец. Заявляю вам и клянусь, что буквально завтра Главарь
будет изловлен, а банда нейтрализована. А я, лично я сам, боевой генерал Малиновский, отсеку ему правую кисть вот этими руками.  - Он грозно поднял растопыренные пухлые кисти над головой, а затем протянул в сторону камеры.  - Слушай меня, Главарь! Завтра же ты без правой руки, избитый и связанный отправишься в Мегаполис. Ты вонючий ублюдок, если посмел покушаться на жизни невинных граждан, детей. Сволочь, каналья.»
        С этой секунды полковник Нэш, изумленно и обескуражено слушая речь Малиновского по телевизору, бросился вон из гостиницы - к машине, чтобы остановить эту безумную болтовню. Ведь на многочисленные его звонки генерал, будучи в студии, разумеется, не отвечал.
        Но как ни быстро мчался Нэш к телецентру, он не успел - генералу стало плохо с сердцем, он кончил речь, спустился вниз и, никому ничего не сообщая, велел водителю ехать на дачу. Подышать свежим воздухом, отойти.
        Да, именно свежим воздухом и именно на дачу. Резиденция для отдыха коменданта располагалась в закрытом отсеке зоопарка Кухтельберга. К слову, Кухтельберг, отсидев по приказу Нэша три дня в холодном карцере, вернулся на работу и начал с привычным рвением ее исполнять.
        Заехав через специальные ворота на дачу, генерал Малиновский сразу же прошел в дом
        - довольно просторный, двухэтажный, окруженный небольшим сосновым бором, с высокой оградой, за которой приютилось еще несколько дач высоких чиновников.
        У генерала дрожали руки, дышать было тяжело. Он принял две таблетки транквилизатора, сердечную таблетку и прилег буквально на десять минут, ожидая, пока сердце перестанет сотрясать грудную клетку.
        Когда сердце унялось, генерал прошел в помещение, где был небольшой бассейн, окруженный комнатными растениями в горшках. Под приятную музыку Малиновский плескался, плавал и просто лежал в прохладной воде около получаса.
        Вылезши и обтершись, он понял, что пришел в состояние, близкое к нормальному. Об этом свидетельствовал и появившийся аппетит. Генерал, любящий вкусно и много поесть, прошел на кухню, достал из холодильника несколько мясных блюд, уже готовых, в упаковках, предназначенных только для разогрева. Малиновский поставил их в микроволновую печь, а сам вытащил из холодильника поллитровую бутылку шипучей сладкой воды и прошел в зал. Он распахнул окно, в которое тут же потек запах леса. Холодная вода, попиваемая генералом маленькими глоточками, приносила наслаждение.

        - Ну, так я жду, генерал,  - вдруг раздался незнакомый голос за спиной Малиновского.
        Сердце бултыхнулось в груди генерала и остановилось на пару секунд. Когда же оно вновь заработало, то било с частотой ударов сто пятьдесят в минуту.

        - А?  - Малиновский медленно, боязливо, почему-то опасаясь удара по темени, стал оборачиваться в кресле.
        Но незнакомец сам обошел кресло и встал перед ним метрах в двух. Аккурат перед огромным фикусом. В комнате было темновато. Но и при свете Малиновский не разглядел бы его лицо. Лицо непрошенного гостя было в маске. Темной, наподобие чулка, с узкими прорезями для глаз.

        - Я внимательно слушал ваше пламенное обращение ко мне, комендант,  - говорил этот довольно высокий худой мужчина; говорил голосом неприятным - теноровым, скрипучим, каркающим.

        - Обращение?..  - пролепетал Малиновский.

        - Да, вы, так сказать, всенародно пообещали отсечь мне правую кисть. Так зачем долго тянуть? Я сам к вам пришел. И вот моя кисть,  - тут он вытянул свою длинную руку в черной перчатке, поднося к самому носу генерала.  - Действуйте, вы же человек слова.

        - Как. это вы?..  - промямлил генерал глупый вопрос.

        - Да, это именно я, Главарь смельчаков, наводящих порядок в вашем притоне разврата. Это тот, кого не в силах поймать тысячи ваших олухов и этот хваленый полковник, прибывший специально по мою душу. Хе-хе. Жалкие неумехи! Я проникаю везде и всюду неуловимо. А вскоре я стану правителем Объединенной Европы. Ледник же, эта клоака, будет преобразован в музеи, одни музеи и парки. Империи Развлечений придет конец. Я наведу в стране образцовый порядок. Впрочем,  - вдруг понизил и ввел в голос какие-то страшные интонации гость,  - не будем терять время.
        Он подошел к столу, взял огромный мясницкий нож и деревянную разделочную доску.

        - Вот вам орудие, с помощью которого вы отрежете мне кисть, как обещали. Вы же хозяин своего слова, не так ли?

        - Я не. это было сказано. образно.

        - Ну нет, господин генерал,  - вскричал незнакомец,  - я привык держать свое слово и этого же требую от остальных. А иначе вы меня огорчите, я совершенно перестану вас уважать, господин генерал. Так вот, я кладу свою правую руку на доску, вы становитесь справа от меня, размахиваетесь и, желательно, отсекаете мне кисть с первого маха. Иначе эта процедура затянется и мне будет очень больно. Впрочем, я потерплю. У меня есть противошоковый укол, шприц уже заправлен. И если вы милосердны, то вколете мне это лекарство в мышцу.

«Да это безумец!» - с ужасом подумал генерал.

        - Но. я не могу.  - лепетал он молящим тоном,  - это бесчеловечно.

        - Нет! Нет и еще раз нет! Я не люблю, когда мне угрожают публично. И привык, чтобы люди отвечали за свои слова.

        - Да. понимаете. это в порыве гнева. у меня был сегодня тяжелый день.

        - Последний раз спрашиваю,  - вдруг окрысился и подступил вплотную к генералу безумец,  - будете держать свое слово, будете отсекать мне кисть или нет?  - В одной руке он держал огромный нож мясника, в другой - разделочную доску.

«Да не сон ли это, не бред ли?» - в душе Малиновского шевельнулась слабенькая надежда.

        - Будете? Считаю до трех. Раз. Два. Три! Что ж, вы сами сделали свой выбор, господин комендант. Как любит говорить мой идиот папаша, просматривая спортивные матчи: если не забиваешь ты, то забивают тебе. Упа, ко мне!  - истошно вдруг взвизгнул он.
        И тут из растительности, живописно заполнявшей просторную комнату, выступила исполинская фигура гориллы. Обезьяна в строгой форме бойца внутренних войск. С автоматом в правой руке. извиняюсь - в правой лапе. Горилла неуместно улыбалась.
        Генералу Малиновскому показалось, что у него отнялись ноги.

        - Старшина Упырь, комендант отказался отсечь мне правую кисть, как обещал. Я на него обижен, поэтому действуем по плану «Б».
        После этих слов двое решительно двинулись к генералу.
        В порыве отчаяния несчастный вскочил, бросился вперед на незнакомца в маске, с нереальной силой оттолкнул его и метнулся к распахнутому окну. Он уже прыгнул в окно, уже завопил «Помогите!», когда страшная сила поймала его на лету и мячиком швырнула к противоположной стене. От удара об нее головой генерал потерял сознание.
        Очнулся он в кровати, плотно привязанный к ней ремнями. По мере возвращения сознания стала чувствоваться и все нарастать боль внизу правой руки. Скосив глаза, генерал ужаснулся: прикрученная к кровати, лежавшая вдоль тела рука стала короче и заканчивалась окровавленным бинтом.
        Негодяи отрезали Малиновскому правую кисть. И оставили жить. И опять скрылись неуловимо. Генерал от отчаянья застонал. Потом ненадолго потерял сознание, потом очнулся и стал выть, скулить и наконец, собравшись с силами, истошно кричать.
        Спустя двадцать минут в комнату ворвался перепуганный старик Кухтельберг с охранниками. И своевременно, поскольку из плотно перемотанной раны обильно сочилась кровь.
        Генерала домчали до ближайшей реанимации за пятнадцать минут. Уже в машине
«скорой» ему начали переливание крови. И таким образом спасли жизнь.
        Прибывший на следующий день в его палату полковник Нэш поразился жалким видом несчастного. Начисто исчезла заслуженная злость на него. Он стал на колени перед Малиновским, положил голову ему на грудь и молча, а затем и навзрыд, не стыдясь, заплакал.

29

        На следующий день после злосчастия с комендантом Малиновским полковник Нэш неожиданно почувствовал прилив сил. Он вдруг понял, что сегодня произойдет что-то важное, что его ждет какая-то судьбоносная точка, после которой, как говорится, или пан или пропал.
        Именно поэтому он решил не отменять грандиозное празднование на Крытой Арене, обещанное вчера во время своей спонтанной речи комендантом города. Генерал Малиновский, призывая народ не унывать, бросил отважный клич - наперекор всем обстоятельствам собраться завтра на огромной, вмещающей тридцать тысяч Крытой Арене и праздновать, и веселиться. «Пусть бандиты кусают себе локти от злобы!» - говорил он в слезах восторга. Но, как мы видим, Главарь совершенно не думал впадать в безумную злобу, а вполне хладнокровно подстерег генерала на его даче и наказал.
        Тем не менее Нэш, не привыкший вообще никогда отступать, решил пойти ва-банк и организовать празднество на Арене во всей красе. Чутье подсказывало матерому бойцу: это будет неожиданностью для Главаря, думавшего, что поверг город в ужас. И одновременно будет для него приманкой - соблазн появиться там с головорезами и расстрелять мирных людей будет велик.
        Дэвид понимал, что жертвы будут немалые. Но осознавал и то, что более удачный случай расправиться наконец с негодяями вряд ли выпадет. Поэтому он дал команду, чтобы по центральному телевидению всячески рекламировали предполагаемое празднество, соблазняли программой развлечений, объявляли имена артистов и прочее.
        С утра длинные очереди, оцепленные рядами автоматчиков, вытянулись у касс Крытой Арены. Стало очевидно, что всех желающих она не сможет вместить. Цены на билеты были символические.
        В то же время ранение и тяжелое состояние коменданта Малиновского тщательно скрывались. Утечку информации пресекли. Все, кто эвакуировал и лечил генерала, были изолированы от внешнего мира - начиная от санитаров «скорой» до профессора, делавшего на операционном столе генералу культю. И даже старик Кухтельберг, ставший невольным свидетелем, был посажен в специальный комфортабельный бокс. Как надеялся Нэш - не более чем на сутки. Именно сегодняшним вечером, чуял Дэвид, все так или иначе закончится.
        В двенадцать часов дня Малиновского перевели из реанимационного бокса в одиночную палату-люкс. И Дэвид сразу же отправился оценить его состояние.

        - Уважаемый генерал,  - садясь на край широкой койки и всматриваясь в синюшное лицо Малиновского, начал Дэвид,  - я чрезвычайно сочувствую вам. И приношу одновременно глубокие извинения за то, что до сегодняшнего вечера никто ничего не сообщит вашей семье.
        С правого глаза генерала вытекла и начала спускаться по щеке одинокая слезинка. Он лишь вздохнул.

        - Вы мужественный человек, генерал,  - продолжал Дэвид,  - и, коль скоро произошло такое несчастье, мы должны с вами именно сегодня отыграться на Главаре, так жестоко поступившем с вами. Да, вы бросили очень неосмотрительный клич народу собираться на Крытой Арене. Да, вы сорвались и, простите, напортачили этим выступлением по телевизору. Но из всего надо извлекать выгоду, какой бы страшной ни была цена. Имею в виду вашу правую руку. Так вот, генерал, за эту руку мы должны с вами отомстить. Кровь смывается только кровью. Я почти уверен, что Главарь прибудет со своими обезьянами на вечернее празднество. И я сделаю все возможное и невозможное, чтобы положить конец его банде.
        Генерал Малиновский, не шевелясь, тихо плакал. Но это не были слезы жалости к себе. То были слезы надежды.

        - Поэтому выслушайте мой план, уважаемый генерал.
        Далее полковник Нэш изложил все детали. Мы же скажем в более общих чертах. К вечеру генерала Малиновского врачи, косметологи и прочие специалисты должны привести в такое состояние, чтобы он выглядел перед телекамерами совершенно здоровым. Его посадят в постели, оденут в генеральский мундир, но снимать будут только до пояса. Декораторы оборудуют помещение палаты так, чтобы она выглядела рабочим кабинетом Малиновского. По правую руку будет стоять бюст Президента, по левую - древко с державным флагом. Накаченный допингом комендант произнесет пламенную речь, которая будет прямо транслироваться на огромные экраны Крытой Арены. Речь самолично составит полковнк Нэш.
        На этом и порешили. Прощаясь, Дэвид с удовольствием отметил, как порозовело лицо Малиновского, как загорелись его глаза.
        Празднество было намечено на восемь вечера. Поэтому времени у полковника было в обрез. Предстояло много работы.
        Перво-наперво он заехал в место своей дислокации, которое, надо сказать, и не думал менять после того, как Главарь его раскусил. Нэш привык поступать нестандартно. Он даже не усилил охрану на входе. И ничего не сказал подчиненным - лишние страхи им теперь не нужны. Ведь приходит время грандиозного действия.
        Взвод он инструктировал долго и тщательно. А затем, вопреки вроде бы здравому смыслу, погнал всех в спортзал. И лишь измучив солдат, офицеров и себя самого на тренажерах, дал прилечь на полтора часа. На обед Дэвид велел подать только высококалорийный белковый коктейль из перетертого в жидкость тунца. Сам же не ел ничего. Прекрасно зная свой организм, Нэш решил воспользоваться внутренними резервами. Так будет лучше работать мозг, обострится реакция и все прочие чувства. Откроется так называемый третий глаз, когда он будет чуять Главаря на расстоянии и действовать по наитию.
        К семи часам вечера в радиусе пятисот метров от Крытой Арены творилось невообразимое. Море народа окружало этот дворец развлечений. Счастливых обладателей билетов пропускали по живому коридору из автоматчиков - около тысячи солдат. Артисты же, обслуживающий персонал, охрана и сам Нэш с вооруженным до зубов взводом проникали через подземный километровый тоннель, ведущий от комендатуры. Людей везли на трамвайчиках, числом посадочных мест около тридцати.
        Без пятнадцати семь, задолго до начала представления, Нэш сидел в кабинете директора Крытой Арены, расположенном на высоте пятого этажа, и строго его, директора, инструктировал. По плану полковника, солдаты и офицеры, переодетые в обывателей, однако со скрываемыми под одеждами пистолетами, мини-автоматами, ножами и гранатами, рассядутся в секторах - так, чтобы держать под контролем всю площадь. Сам же полковник с бойцом Свенсоном заберется под самый купол. У них будут автоматы, снайперские винтовки и пеленгаторы (правда, пеленгаторы по непонятным причинам в последнее время совершенно бездействовали). Также у Нэша будет специальный передатчик, поддерживающий постоянную связь с директором, который засядет в мониторной. Ну и, естественно,  - передатчики, связывающие полковника со взводом.
        Зал Арены тем временем наполнялся. Народ шел на изрядном подпитии, веселый и лучезарный. Ограничение по возрасту, впрочем, было - лица до шестнадцати лет не допускались на это действо.
        Пестрые, цветастые, праздничные одежды зрителей. Причудливые, почти клоунские облачения служителей - гардеробщиков, буфетчиц и прочих. По рядам и лестницам зрительного зала ходили девицы, предлагающие пиво. Почти голые. Вернее, на телесного цвета прозрачные трико красавиц были натянуты символические разноцветные трусики. Дэвид замечал с наблюдательного пункта в бинокль, как многие подвыпившие мужики похлопывали этих продавщиц по игривым попкам. И те в ответ улыбались. Одним словом, атмосфера была веселой. Даже, так сказать, чересчур.
        Что ж, думал полковник Нэш, тем в большую ярость придет Главарь, тем более неосмотрительно и ошибочно станет он действовать.
        С какого-то момента Дэвид почувствовал, что Главарь уже здесь. Растворился, подлец, в толпе вместе со своими офицерами. Но не привел же он сюда, черт возьми, обезьян! Однако, эти твари наверняка появятся в разгар действия. Но где Главарь их скрывает? Вопрос! Нэш с какого-то времени просто отчаялся следить за молчавшим пеленгатором и в раздражении его выключил, засунув в карман. Или разработчики напортачили, или же Главарь и тут его обхитрил. «Гад!  - бесился Нэш.  - Тем ужаснее будет твоя участь».
        Представление началось выходом на арену трех слонов под развеселую музыку. Под овации и крики зрителей. На шеях исполинских животных сидели индусы- погонщики, а на спинах слонов размещались площадки, где находились артисты и акробаты. Одни стояли на руках. Другие жонглировали факелами. На третьем слоне крепкий мужик вращал и подбрасывал женщину с большими белыми ляжками.
        А затем пошло и поехало: фейерверки, поп-певцы, клоуны, драматические сценки, артисты балета и оперы, глотатели огня и люди, ходящие по раскаленным углям. Много, очень много всего разного наблюдал полковник в бинокль.
        Главное: после упомянутого выхода слонов на двух огромных экранах появился комендант, находящийся в «своем кабинете». Совершенно бодрый и жизнерадостный. Он поздравил народ с началом торжества веселья и смеха, восхитился его мужеством и пожелал повергнуть террористов в священный трепет «стойким национальным характером». Комендант, проклиная злодеев, энергично жестикулировал левой рукой, упорно не показывая правую. Но этого никто не заметил.
        Минут через двадцать генерал поспешно распрощался со зрителями, пожелав веселой ночи. И экраны погасли. Как рассказывали потом Нэшу, Малиновский, взволновавшись, начал терять сознание. После выхода из эфира его долго откачивали. Даже возили в реанимацию, где он пробыл часа три. Слава Богу, все обошлось и генерала вернули в палату. Но к тому времени многое изменилось на Крытой Арене. Врачи были в курсе, поэтому генералу категорически запретили смотреть телевизор, транслирующий это грандиозное зрелище.
        А произошло вот что. Где-то спустя полтора часа от начала представления, когда публика была необычайно разогрета зрелищами и спиртным, на сцену стали выпускать музыкантов все более агрессивного плана. Разнузданная попса перешла в рок, который, возрастая в агрессии, перескочил в так называемый «тяжелый». Это когда музыканты буквально беснуются на сцене, ломают об пол гитары, протыкают барабаны, выкрикивают ругательства, заводя до предела публику.
        Когда на сцене буйствовала очередная рок-группа с нагими девицами на подпевках, во всей арене внезапно погас свет. И воцарилась гнетущая тишина. Через несколько секунд кто-то один пронзительно зарыдал, а потом, возрастая, по залу понесся гул возмущения. У полковника Нэша все опустилось внутри. Казалось, желудок упал куда-то в кишечник, а сердце соприкоснулось с занывшими почками.
        Свет, однако, загорелся. И не сразу рассмотрели зрители, что за барабанами, вместо потных рокеров, сидят какие-то удивительные барабанщики. А вместо гитаристов - какие-то странные гитаристы. Солист же был благопристойно одет - правда, в камуфляжную военную форму и имел чудовищно широкие плечи, мощный торс и руки, в которых микрофон казался жалкой козявкою. Нэш узнал в «солисте» гориллу по кличке Упырь.

«Началось!» - вспыхнуло в сознании полковника. Сосущее чувство ожидания опасности сменилось азартом борьбы. Мгновенно прицелившись из снайперской винтовки, Нэш выстрелил. Старшина Упырь, пораженный в голову, даже не зарычал. Он просто тихо сел на задницу, а затем упал навзничь, раскинув исполинские лапы.

«Стреляй. Хорошо целься»,  - прошипел Нэш уже примерявшемуся Свенсону.
        Однако стрелок промахнулся. Одна из обезьян оркестра, сидевшая за барабанами, тем временем достала автомат и начала плотными очередями расстреливать сектора Крытой Арены. А одна тварь запустила туда ракетницу. Вверху стадиона вспыхнул пожар, угрожающий паникой, давкой. Это сразу же понял Нэш.
        Скомандовав Свенсону «За мной!», он ринулся вниз - по ступенькам, разделявшим сектора, сквозь крики ужаса и беготню зрителей.
        Полковник, в отличие от подчиненных, был в боевой камуфляжной форме, с автоматом наперевес. Люди, истерически бежавшие к выходу, расступались при виде Нэша и мчавшегося за ним огромного скандинава.
        Еще с наблюдательной площадки рассмотрел полковник в бинокль, как обезьяны, поочередно и довольно поспешно, стали спускаться «под пол», то есть в подземные люки, присутствовавшие на этой арене, как и на каждой. Серьезным недосмотром Нэша было, что он детально не изучил устройство ходов, карту которого предоставил директор. За это он и проклинал сам себя на бегу.
        Когда Нэш со Свенсоном оказались внизу, все обезьяны исчезли. То есть впрыгнули в подземелье. Однако люки остались открытыми. Вернее, два люка. По ходу Нэш сообщил внутренней связью майору Джобовичу, куда он направляется. Джобович со своего сектора спешил на подмогу своей группой солдат.
        Арена горела. Стоял истошный крик и люди давили друг друга, прорываясь к выходам из этого ада. Террористы запустили ракетницы по всему периметру. Больше горел верх Арены. Нэш бежал вниз, обуянный дикой жаждою мести и одновременно осознанием того, что каждая секунда промедления приводит страну к катастрофе. Нэш бежал, и стоны и крики зрителей только ободряли его. «Неизбежные жертвы, но победа не за горами!» - звучал в его голове идиотский, какой-то чужой голос. Да, люди погибнут, соглашался с «голосом» Нэш. Много людей. Но так надо ради спасения цивилизации. Иначе будет только хуже и хуже. Хуже и хуже. Очень плохо. Смертельно плохо. Нет, полковник не сходил с ума.
        Вот и сама площадка с жалко разбросанными гитарками, синтезаторами, барабанами. Вот и люки, куда сиганули проклятые обезьяны.
        Арена горела сильней. Люди истошно кричали в давке. Подоспели пожарные, успокаивающие брандспойтами не только пламя, но и людей. И пламя и люди не успокаивались.
        Жертвы, жертвы и жертвы. Кто их когда сосчитает? Но ведь такое было всегда - чтобы жить, надо приносить жертвы. Жить человечеству, цивилизации, да и конкретному правителю с его семьей. А за все - жертвовать. Людьми, животными, поломанными судьбами. И прочее, прочее.
        Как великий и прославленный в истории полководец Жуков клал сотни тысяч жизней для общей победы, как знаменитый Наполеон нимало не содрогался, проходя по полю Аустерлица, так и не такой пока великий, но впоследствии не менее прославленный Нэш нутром своим понимал, что слезные сантименты здесь неуместны. На кону стояла ПОБЕДА.
        Со Свенсоном они нырнули в люки. И темнота поглотила их на какое-то время. Затем слабенькое дежурное освещение позволило распознать дорогу. Лабиринтообразные ходы с запертыми на замки дверями наконец-то привели полковника и солдата в огромное подземелье. Овальное помещение, высотой метров пятьдесят и диаметром метров восемьсот, заполненное множеством строений, сарайчиков, загончиков - так обычно устроены все Великие Арены со времен Колизея. И среди этого нагромождения домиков, двориков и конюшен прятались злодеи, повергшие Империю Развлечений в ужас.

«Следить! Следить!» - бодрил себя Нэш, обращаясь одновременно и к Свенсону. Его настораживало застывшее как будто в страхе лицо скандинава. Поддерживая связь по рации, полковник знал, что за ними следуют майор Джобович и капитан Ферразези с бойцами.
        Вот шевельнулось что-то справа по курсу, и Нэш дал туда очередь. Вскрик, визг - извиваясь, раненая обезьяна пыталась бежать от них в полутьме. Напрасно. Четким выстрелом наповал полковник дострелил тварь. Это оказалась горилла. Размером чуть меньше старшины Упыря. В кармане убитой Нэш обнаружил рацию-пеленгатор, по ней опознал местоположение одного офицера, и погнался за ним.
        Нэш настиг невысокого офицера, который был почему-то в железной маске. Два удара кулаками по голове, три удара ногами уложили противника на землю. Насев на него, полковник потребовал координаты Главаря. Офицер молчал. Привычным движением полковник переломал ему сустав руки. Затем, не добившись признания, с помощью Свенсона сломал большую берцовую кость. Но и после этого офицер не выдал своего командира. Тогда Дэвид схватил жертву в районе промежности и сильно сжал, поворачивая. Этого истязания несчастный уже не вынес - он отдал Нэшу аппарат, предоставляющий связь с Главарем. Вернее, не связь, а указание месторасположения этого выродка высоких кровей.
        Оказалось, что Главарь недалеко - в каких-нибудь 250 метрах. Почти ничего не видя, лишь ощущая за спиной сопение верного Свенсона, двигался Нэш по мрачному подземелью. Оно наполнялось дымом и гарью. Нюх полковника отметил и запах горелого человеческого тела. А слух ловил звуки перестрелки - это, верно, подоспевшая часть взвода схлестнулась с бандой.
        Точка на пеленгаторе скакала - указывая на то, что Главарь мечется. До него оставалось метров пятьдесят. Дэвид выхватил из нагрудного кармана пеленгатор, отслеживающий нео-обезьян, вернее - их группы, скопления. Экран светился мигающими точками! Обезьяны были и впереди, возле Главаря, и сзади, с боков.
        Сзади послышался не то рык, не то хрип. Полковник с автоматом в руках обернулся: на спине у Свенсона, обхватив его туловище задними лапами, висел шимпанзе и пытался душить. Скандинав, изворачиваясь, рыча, безуспешно силился сбросить с себя упорную обезьяну. Но именно из-за того, что Свенсон беспрестанно вращался, полковник не мог ему помочь, расстреляв тварь из автомата.
        Отчаявшись использовать автомат, полковник достал кинжал, замахнулся, примериваясь. и в это время получил тупой удар по затылку, повергший его на колени. Нет, сознание Дэвид не потерял, но потерял время. Поскольку вторая неообезьяна, мощный низкорослый шимпанзе, обхватила уже Свенсона за пояс. Нэш и моргнуть не успел, как животное достало длинный нож и несколько раз ударило скандинава в живот - быстро-быстро, как в ускоренных кадрах, мелькало страшное лезвие. Солдат повалился на землю и задергался в судорогах. Жизнь его измерялась секундами. Поэтому Нэш, пока обезьяны не отлипли от жертвы, полоснул из автомата по дергающемуся клубку. Визг пораженных пулями и подыхающих тварей доставил полковнику удовольствие.
        Впрочем, надо было спешить, поскольку пеленгатор показывал, что Главарь удаляется. Он был с 143 метрах на северо-восток от полковника.
        Нэш, однако, не побежал за ним сломя голову - прячась за сарайчики, за металлические клетки и груды какого-то хлама, он бесшумно двинулся в направлении указующей точки. Гарь все более заполняла помещение. Сверху что-то противно капало. Дым заволакивал и без того вялое дежурное освещение. Полковник то и дело на что-то натыкался, обо что-то спотыкался, куда-то проваливался. Раздражали неисчислимые канавки, непонятно зачем здесь прорытые. Не глубокие, но достаточные для того, чтобы сломать ступню.

75, 64, 43, 31, 22 метра. Нэш, ступая на цыпочках, напряженно всматривался в дымную темноту. От гари тянуло на кашель. Но кашлять было нельзя. Почти не дыша, давясь, обессиливая без кислорода, полковник неотвратимо двигался к цели.
        Яркий свет фонарика ударил ему в лицо. Нэш ринулся в сторону, упал на землю, сделал несколько кувырков. И не зря - автоматная очередь прошлась совсем рядом.
«Взять его!» - послышался тонкий, отчаянный крик Главаря. О, как подмывало Дэвида бросить на этот голос гранату, лежавшую у него в кармане штанов - и тем самым покончить с этим кошмаром навечно. Нельзя! Живым, только живым! Он по- пластунски пополз по грязи.

«Взять! Взять! Скоты!» - верещал Главарь. Это была уже паника. Очевидно, негодяй находился за каменной будочкой, в которую уперся Дэвид. «Бойся меня.» - злорадно подумал Нэш. но тут на него сверху что-то упало, придавливая к земле. А затем стало очень больно - когтистая лапа гориллы сжимала горло полковника. Страшный оскал белых зубов. Блестящие в темноте хищные глазки. Почти задушенный, выхватил Нэш малокалиберный пистолет из застегнутой кобуры на правом бедре, вставил в пасть чудовищу, выстрелил. Три раза.
        Столкнув с себя двухцентнерный труп, полковник пустился в погоню с новыми силами.
        Главарь был настигнут минут через пять. Удар сапога в спину повалил убегающего на землю лицом в грязь. Полковник пытал его недолго - прибор, способный парализовать всех обезьян единовременно, оказался у того за щекой. Совсем маленький.
        И вскоре во всем огромном подземелье воцарилась тишина, выстрелы прекратились. Противник был побежден. Ледник, Империя Развлечений, сама держава ОЕ избавились от кошмара, которого еще не знала история сего славного государства.
        Да, Арена продолжала гореть. Да, жертвы, павшие от огня и передавившие друг друга в сумятице, исчислялись тысячами. Больницы Берлина были забиты через три часа от времени первого взрыва в Крытой Арене. Спешно разворачивались полевые палаточные госпиталя. Поезда помчали в больницы Мюнхена, Гамбурга, Парижа тех раненых, кто был транспортабелен.
        Установленные на всех улицах и площадях репродукторы рьяно вещали о том, что все кончено, что банда побеждена и чтобы народ ничего теперь не боялся.

30

        Но народ и боялся и ликовал одновременно. Разбивались витрины магазинов, спиртное извлекалось ящиками и лилось в возбужденные рты. На пьяных, истеричных, полупомешанных тысячные отряды автоматчиков почти не обращали внимания. Хватали и запихивали в машины лишь самых буйных. Или тех, кто подстрекал народ к панике, кто пытался взлезать на разные возвышенные места и призывать к чему-то мятежному.
        Справедливости ради - у многих погибли их близкие в Крытой Арене, многие стали калеками, судьбы многих были неизвестны. Поэтому разжечь пожар буйства в такой ситуации было немудрено. И к чести коменданта города, этого вставшего почти с одра героического генерала Малиновского, к чести прочих чиновников и военных - за двое суток в городе удалось навести порядок.
        А еще дней десять спустя жизнь в Берлине стала налаживаться. Сюда, естественно, не приезжали пока новые отдыхающие. А поскольку исстрадавшихся людей постепенно вывозили из-под ледника, улицы Берлина пустели. Об ужасе пережитого напоминало лишь закопченное, зияющее выбитыми окнами исполинское здание Крытой Арены. Но через некоторое время его заслонили брезентовой оградой, начав восстановительные работы.
        А что же полковник Нэш? Что его героический взвод? И где, наконец, Главарь - выродок, которого еще не знала история?
        Все они давно на Большой Земле, в местах, где кому полагалось. Через сутки избитый и закованный в железо Главарь был доставлен самолетом на Полигон Президента. Во избежание шума, нелицеприятных вопросов и мятежных настроений в народе о руководителе терроризировавшего ледник взвода в прессу не просочилось ни слова. То есть - ни слова правды. Была выдумана легенда о каком- то безумце, о каком-то подразделении в тысячу человек (ведь было стыдно признаться, что 20 обезьян поставили страну на колени), о каком-то секретном оружии, о каком-то приспособлении и веществе, якобы делавших злоумышленников невидимыми.
        И эта измышленная чушь впрыскивалась в средства массовой информации с завидным упорством. Проводились встречи с «очевидцами событий», транслируемые по центральным каналам.
        Раз в два дня Президент выступал по Первому каналу с успокаивающей и одновременно бодрящей речью. Как правило - в окружении журналистов, и даже «простых людей», которые в прямом эфире задавали Президенту вопросы. И он искренне на них отвечал. Да, жертвы велики и именно он, Президент, берет на себя ответственность за случившееся. И просит у народа прощения. И кается. Но в то же время, говорил он, именно в такие тяжелейшие для нации дни проявилось во всей полноте ее мужество. И стойкость. И душевная красота. Да где еще есть такой народ, способный перенести такие чудовищные испытания и с ними успешно справиться! Вечная память погибшим. И вечная слава несломленным.
        Короче, все в таком духе. Неделями, месяцами.
        И народ успокаивался.
        Тем временем мертвых вывозили из-под ледника тысячами. Но весьма тихо. Доставляя непосредственно родственникам в специальных гробах. Причем не домой - а в крематории, где спешно проводился ритуал прощания, а затем - и тихих похорон, дабы не возбуждать шумные, слезливые и печальные настроения.
        Пострадавших, долечивающихся, инвалидов, проходящих реабилитацию направляли в разные, отдаленные уголки ОЕ. Опять же - с гуманной целью не создавать скоплений, сгущений человеческого горя и бед. Ведь Объединенная Европа должна была приходить в себя как можно скорее.
        Полковник Нэш, пожалованный в генералы, был, тем не менее, отправлен командовать округом в глушь страны. На его личный счет поступили большие деньги. На его имя была куплена вилла на Лазурном Берегу. Но сам полковник. простите - генерал Нэш еще несколько лет не мог показываться в Мегаполисе, встречаться с любимой сестрой. Телефонные же разговоры с Линдой строго контролировались. Разумеется, полковник был проинструктирован о том, что ни при каких обстоятельствах не должно слететь с его языка.
        Щедро вознаграждены были и другие воины славного взвода, впрочем, тотчас расформированного и рассредоточенного отдельными боевыми единицами по просторам страны. За каждым неусыпно следили специальные службы, особые «органы», имевшиеся в любом военном подразделении ОЕ.
        Светлая память солдату Свенсону, майору Джобовичу - погибшим в смертельной схватке. И еще трем солдатам, сложившим буйные головы. И оставшемуся инвалидом, без руки, капитану Феррарези. И чудом выжившему капитану Косорукову - после двух недель комы в берлинской больнице он таки встал на ноги, но из-за повреждения головного мозга, оставшись в целом вменяемым, мало помнил из произошедшего с ним. Так называемая дальняя память у Косорукова сохранилась прекрасно. Он помнил детство, родителей, жену и двух дочек. Кстати, вместе с ними он уехал на юг ОЕ вскоре после курса реабилитации, получив должность зампотылу ракетной бригады.
        Что касается Империи Развлечений, то ее функционирование не прерывалось ни на минуту. Только многократно были усилены средства охраны и безопасности. Малолетняя проституция после долгих дебатов в Парламенте была все-таки ликвидирована. К запрещенным ранее тяжелым наркотикам добавилось и запрещение на легкие - на курение, например, разных травок, не вызывающих катастрофического привыкания и деградации личности.
        А так - почти без изменений. Всё как обычно. Все виды развлечений в полной гамме были предоставлены приезжающим. От невинного посещения музеев старушки Европы до скотского пьянства и проституции традиционных и нетрадиционных направлений.
        Заметим опять, что отдых под ледником был обязателен для граждан ОЕ. И это обязательство не отменилось из-за описанных выше бесчинств. А иначе и быть не могло - ведь животную природу человеческого существа, эту потребность в удовольствиях подавить решительно невозможно.
        Да, в народе некоторое время присутствовали волнение и ропот. Но все улеглось, поскольку самые активные и недовольные исчезали на глазах сослуживцев и домочадцев, отправляясь по обыкновению лет на десять горбатиться на бескрайних плантациях.
        Все замолкало. Все утихало. Все приходило в норму.
        Линда Нэш не увидела своего мужа уже никогда. Ибо этот очкастый исследователь Пирамид прислал ей совершенно бесстыдное, равно как и совершенно сумасшедшее письмо, в котором говорил, что, во-первых, он полюбил свою сотрудницу и живет с ней гражданским браком, что он ее, Линду, никогда не любил, тем более не любит сейчас и не видит смысла в продолжении общения по телефону. Также Пит сообщал, что открытый им секрет древней цивилизации - как вывести планету из ледниковья - он зарыл глубоко в своих мозговых извилинах и никому ничего не покажет и не расскажет. Файлы он удалил. Бумаги сжег. Ведь изменение климатической ситуации лишит его работы, а значит, и смысла жизни. А в Кастэлло ему чрезвычайно нравится. Тем более что его любимая беременна и жизнь обещает очень хорошие перспективы.

«Он псих!» - первое, что пришло в голову Линде, и она удивилась, что ничуть не расстроилась этой выходке мужа.
        И совершенно уже не удивлялась она, что затем ее несколько месяцев таскали на допросы по поводу странного письма супруга. Ведь все письма в ОЕ читаются службами. Потом ее неожиданно оставили в покое. И о Пите в протяжении всей дальнейшей жизни Линда ни слова не слышала. Только заядлый оптимист мог полагать, что он по-прежнему работает в Пирамидах и воспитывает ребенка от своей гражданской жены. В лучшем случае горе-ученый собирает виноград на плантациях, храня в своих драгоценных извилинах секреты разледенения земли. В худшем - не хочется даже и думать. Впрочем, все равно.
        Через три месяца допросов на Линду надвинулась странная апатия, слоновье спокойствие. А еще месяц спустя она стала сожительницей давно домогавшегося ее директора школы, переехав к нему. Отношения длились около года и благополучно распались «по несовместимости характеров». Пришлось поменять место работы.
        Когда наконец она встретилась с орденоносным братом, генералом Дэвидом Нэшем, то была уже матерью шестилетнего сына, незамужней.
        Брат вышел в отставку, переехал в Мегаполис и вообще отдалился от всяких дел. Он увлекся собиранием почтовых марок, а также плаваньем и бегом в утренние часы по Лазурному Берегу.
        Отдыхая с сыном на его роскошной вилле у моря, Линда впервые в жизни начинала осознавать, что есть-таки на земле эта вечная мечта мятущейся души человека - Счастье. Какие же, однако, крутые горы стоят на пути к нему.
2012 г.