Волшебное окно Роберт Франклин Янг
Восхитительный поэтичный рассказ из серии лучших работ 50-ых годов прошлого века. Роберт Янг очень чувственно передал весенние цвета, приподнятое настроение и ощущение, щемящих сердце ощущений любви, которое приближается всякий раз, когда природа окунается в первое после зимы тепло. Кажется таким естественным, что в это время все чувства обостряются и все вокруг дышит совершенно по иному.
Роберт Янг
ВОЛШЕБНОЕ ОКНО
ПЕРЕВОД СЕРГЕЙ ГОНТАРЕВ
Не знаю, что показалось мне более неправдоподобным — девушка или ее картина. Из всех художников на уличной выставке только у нее был один холст. Она стояла рядом, и вид у нее был такой, словно она боялась, что кто-нибудь остановится полюбоваться картиной… или что никто не остановится. Немного похожа на ребенка — странные голубые глаза, солнечные волосы, золотистый локон, которым играл легкий апрельский ветерок. Прелестное недокормленное дитя, изображающее из себя взрослого, в синем балахоне и дурацком берете из тех, что носят художники.
Что до картины… Представьте себе широкий луг между лавандовыми холмами. По нему рассыпьте пригоршню мелких водоемов и щедро разбавьте их звездами. Подняв взгляд, вы увидите линию экзотических гор, увенчанных сверкающим снегом. А над ними небо, густо усыпанное звездами: синими, белыми, красными, желтыми. Звезд так много, что они не оставляют места для черноты.
И название под стать: «Луговые озера при свете звезд».
— Скажите… вы действительно видите? Я имею в виду звезды.
Я и не заметил, что остановился. Вообще-то живопись — не мой конек. Единственная причина, по которой я оказался здесь, — мой клиент. Уличная выставка как раз на полпути от стоянки, где я оставил машину, до его офиса.
— Разумеется, вижу, — кивнул я.
Глаза у нее загорелись — наверное, таких сияющих глаз я еще не видел.
— И луг… и озера?
— И горы. Или ты думаешь, я слепой?
— Очень многие слепы. Особенно производители подсвечников.
— Подсвечников? Их давно не производят.
— Возможно. Но эти люди все еще думают как производители подсвечников. И видят, как они. Мясники и булочники не столь безнадежны. Они хоть что-то способны увидеть. А производители подсвечников не видят ничего.
Я уставился на нее. Ее подкупающе открытое лицо портил чересчур серьезный взгляд.
— Не буду спорить, — сказал я наконец. — Мне пора идти.
— Моя картина… она вам понравилась?
В ее словах и глазах сквозило отчаяние, Отчаяние и что-то еще… возможно, лукавство?
— Боюсь, что нет, — сказал я. — Скорее, немного напугала.
Ресницы ее дрогнули — как будто быстрые облака пронеслись по чистому небу.
— Это нормально, — сказала она. — Только, пожалуйста, не говорите, что вам жаль.
Именно это я и собирался сказать. Она меня опередила. Какое-то время я стоял, мучаясь вопросом, что делать дальше. По какой-то необъяснимой причине мне казалось, что я упускаю какой-то важный момент. Не замечаю его, как последний олух, не понимаю его сути и упускаю. Коснувшись, наконец, края шляпы, я пробормотал «Всего хорошего» и пошагал прочь.
Утро выдалось бесконечно долгое и неплодотворное. Мое красноречие куда-то улетучились. Двух первых клиентов удалось раскрутить только на стандартный заказ.
Третьего — вообще ни на что. И я знал, в чем дело…
Проклятая картина!
Куда я ни смотрел, везде видел одно и то же: луг, озерца, звезды. Сознание добавило оригиналу деталей: теперь по лугу шла девушка с впалыми щеками и невозможно-голубыми глазами. Эфемерная девушка в огромном, не по размеру, балахоне художника. Одна под невероятным бескрайним небом…
В полдень я встретился с Милдред. Мы пообедали в хорошем ресторане, известном только избранным. Милдред — девушка, на которой я собираюсь жениться. Она из прекрасной семьи. Ее отец — известный производитель шнурков для обуви. Он уже несколько раз предлагал мне место у себя в отделе продаж, он с радостью возьмет меня, стоит мне только заикнуться. Поскольку упомянутая им зарплата намного превышает мой нынешний доход, очень скоро я заикнусь.
Не сомневаюсь, с Милдред мы заживем душа в душу. Купим в пригороде дом в стиле ранчо, заведем детей. Засадим все вокруг туей, можжевельником и карликовой сосной. По вечерам летом будем жарить во дворе барбекю или кататься по городу на машине. А зимними вечерами смотреть телевизор или ходить в кино на свежие фильмы. Возможно, меня примут в местную масонскую ложу, а Милдред станет членом Ордена Восточной Звезды[1 - Орден Восточной звезды — парамасонская организация, членство в которой открыто как для мужчин, так и для женщин. Создан в 1850 году юристом и педагогом Робом Моррисом. Орден основан на библейском учении, но открыт для людей всех религиозных верований. Насчитывает около 10 ООО капитулов в двадцати странах, а его членами являются около 500 ООО человек. Женщина, чтобы вступить в этот Орден, должна быть замужем за масоном]. Не сомневаюсь, мы будем счастливы. Возможно, с годами наша жизнь поскучнеет. Но счастье — это не что-то, что летает по ночам или является к тебе во двор раз в вечность. Счастье — это дом, новая машина, чувство взаимной поддержки. Это пенсионный чек, страховой аннуитет,
облигация серии «Е»…
Или что-то вроде этого, говорю я себе.
Повторяю это снова и снова…
За обедом Милдред, как всегда, держалась с достоинством, говорила соответствующие моменту фразы. Я думал, что я тоже в своем репертуаре. Но, когда я оплачивал счет, Милдред многозначительно взглянула на меня из-под своих выгнутых бровей и спросила:
— В чем дело, Хол? Ты чем-то встревожен.
Я собрался рассказать ей о картине, но потом решил, что это будет пустая трата времени. Не то чтобы Милдред глуповата или ограничена. Но я не могу ожидать, что она поймет то, чего не понимаю я сам. Кроме того, упоминание о картине повлечет за собой упоминание о девушке. А мысль о том, что она подвергнется неизбежному критическому разбору Милдред, была мне неприятна.
Поэтому я сказал:
— Просто понедельник. Тяжелый день.
— Тяжелый — не то слово, — сказала она, не объяснив, что имеет в виду.
После обеда мне нужно было ехать в Эдлбери, к моему постоянному клиенту, владельцу небольшого механического завода. Он собирался производить распредвал из особо твердого сплава и ему требовался совет по поводу обработки металла. Я продемонстрировал ему один из наших вольфрамовых суперрезцов и заключил выгодную сделку.
В город я вернулся поздно, почти в половину седьмого. Нужно было мчаться к себе в гостиницу, чтобы успеть принять душ, переодеться и в семь заехать за Милдред. Но я этого не сделал. Вместо этого я свернул на улицу, где утром была выставка. Мой поступок противоречил логике: скорее всего, выставка закрылась несколько часов назад. Однако она работала. По крайней мере, частично. Один художник все еще стоял возле своей картины. Точнее, художница.
Я затормозил под знаком «остановка запрещена». Ее лицо посинело от холода, щеки, казалось, ввалились еще больше. Яркие краски «Луговых озер при свете звезд» мужественно сияли в лучах заходящего солнца.
Я вышел из машины и подошел к ней. Ее глаза снова вспыхнули, на этот раз с оттенком надежды.
— Сколько? — спросил я.
— Пять долларов.
— Она стоит не меньше двадцати.
Покопавшись в бумажнике, я протянул ей купюру. Руки у меня дрожали.
— Больше покупателей не было? — поинтересовался я.
— Никто даже не остановился… кроме вас.
— Ты проголодалась?
Она помотала головой. Отцепив картину, скрутила ее в рулон и передала мне.
— Не очень, — сказала она.
— И все же давай перекусим.
— Хорошо.
Я отвез ее в закусочную в нескольких кварталах, мимо которой проезжал, когда ехал сюда, заказал два стейка, два картофеля фри и два кофе. Когда мы покончили с едой, было четверть восьмого. На свидание с Милдред я уже опоздал. Но это почему-то меня не тревожило. Я достал сигареты, мы закурили, и я заказал еще два кофе.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Эйприл.
— Эйприл, то есть, Апрель. Немного странное имя.
— Не такое уж странное. Многих девушек так зовут.
— А я Ход… Много рисуешь?
— Уже нет. Спрос на картины падает.
— Может, твои работы слишком надуманные, не для среднестатистического обывателя. Как, например, эта.
— И совсем не надуманная. Это вид из окна на моей кухне.
— Значит, ты живешь не в городе? — Надо было сказать «не на Земле». Так было бы точнее.
— Нет. Здесь я наездами. Из окна кухни я могу видеть что угодно. Вы тоже можете увидеть из своего окна все что угодно, если присмотритесь… Свое я называю «волшебное окошко».
Я вспомнил Китса из школьной программы.
— Будила тишину волшебных окон, — процитировал я. — В забытом, очарованном краю[2 - Джон Китс. Ода соловью (Пер. Григория Кружкова).].
Она глубокомысленно кивнула. Серьезность ее взгляда могла бы испугать, если б ее не смягчал небесно-голубой цвет глаз.
— Да, Китс знал. И Вордсворт знал. «Бездушные, мы грязнем в мелочах»[3 - Уильям Вордсворт. Не справиться нам с миром (Пер. Вадима Розова).]. Вы любите поэзию, Хол?
Вопрос прозвучал по-детски прямолинейно.
— Должен признаться, мне некогда читать, только утренняя газета, иногда журнал.
— И телевизор не смотрите?
— А с ним что?
— Это носитель информации для производителей подсвечников.
Так мы вернулись к тому, с чего начали.
— Собирайся, — сказал я. — Отвезу тебя домой.
Эйприл жила в доме, похожем на свечку, на улице, застроенной такими же свечками. Она спросила, не хочу ли я зайти на пару минут, и я не нашелся, что ответить. Несмотря на внешность, она отнюдь не была маленькой девочкой. И все же я не мог, исходя из своего жизненного опыта, отнести ее к разряду женщин, которые приглашают к себе мужчину после короткого знакомства.
Видя, что я замялся, она сказала:
— Я покажу вам волшебное окошко.
— Хорошо, — согласился я.
Милдред уже наверняка злится на меня, так что лишняя пара минут ничего не изменит.
Квартира находилась на третьем этаже, номер триста три. В ней было четыре комнаты. Точнее, одноместных купе. Крошечная гостиная, крошечная спальня, крошечная кухня и такая же ванная комната. Эйприл взяла у меня пальто, перекинула через спинку стула и провела меня на кухню. Кухонька была убогая. Маленькая плита, допотопный холодильник, чугунная раковина, видавшие виды стол и стулья — и все впритык друг к другу.
Единственное окно располагалось над раковиной. Только оно здесь не создавало впечатления убогости и нищеты — возможно, потому, что состояло из двух узких створок, которые открывались наружу.
Эйприл достала из холодильника две бутылки пива, открыла и одну протянула мне. То, что у такой молодой особы в холодильнике хранится пиво, поначалу меня шокировало. Но потом я напомнил себе, что не такая уж она молодая, возможно, моя ровесница, а, может, и старше. Она уже приложилась к бутылке, и я последовал ее примеру. Потом я заметил мольберт за раковиной у стены, палитру и кисти — на буфете. Затем мой взгляд перешел на окно.
— Волшебное окошко? — спросил я.
Она сдержанно кивнула. Перегнувшись через раковину, отщелкнула шпингалеты и толкнула створки. В комнату ворвался влажный ночной апрельский воздух. Я глянул через ее плечо.
Естественно, я не ждал, что передо мной откроется широкий луг с озерами, наполненными звездами, — я не настолько наивен. Но я рассчитывал увидеть что-то вроде двора или далекого парка в отдалении. Да что угодно, на чем слегка неуравновешенный человек мог бы основать свои фантазии, такие, как на картине, что я купил.
Но за окном не было ничего. Оно выходило на глухую кирпичную стену, до которой было метра три. Свет из окна ложился на нее желтым прямоугольником.
Эйприл пристально смотрела на меня.
— Я вижу там реку, — сказала она, — голубую реку. Деревья, сверкающие золотом, на другом берегу Среди деревьев — серебристый дом с лазурными ставнями. От дома к берегу спускается посыпанная галькой тропинка. По ее сторонам растут ландыши… А вы? Что вы видите?
— Кирпичную стену, — сказал я.
Она едва слышно вздохнула. Ее взгляд стал таким напряженным, что я даже испугался.
— Попытайтесь еще раз, — попросила она.
Я попытался. Мои ладони вспотели, на лбу выступила испарина. Я понял, что страстно желаю увидеть реку, золотые деревья, посыпанную галькой тропинку… отчаянно надеюсь, что окно действительно окажется волшебным, а не просто средством для оправдания галлюцинаций.
Но я видел только кирпичи. Я покачал головой и отвернулся. Она опустила глаза, но я успел заметить, как они наполняются разочарованием. Это разозлило меня.
— С какой стати ты решила, что я что-то увижу там, где ничего нет? — спросил я. — Я нормальный человек, и этого не изменить!
— Я могу помочь увидеть, Хол. Уверена, что могу!
Она шагнула ко мне и вцепилась в лацканы пиджака. Ее глаза на поднятом ко мне лице были огромны, а синева в них стала мрачной, как апрельское небо перед грозой.
— Не допускай, чтобы тебя засосало, Хол. Не становись таким, как остальные. В мире есть магия — невзирая на все цифры и факты… Я помогу тебе увидеть, только поверь в меня!
Я взял ее за запястья и сжимал их до тех пор, пока она не отпустила мои лацканы. Потом я вышел в гостиную и взял пальто со стула.
— Мне пора, — сказал я.
Эйприл последовала за мной в комнату. Гроза в ее глазах миновала, они снова стали светло-голубыми. И она больше не выглядела, как ребенок, скорее, как усталая пожилая женщина.
— Я больше никогда не вернусь, — тихо сказала она, скорее себе, чем мне. — Никогда…
Потом добавила:
— Спасибо за ужин… и за то, что купили картину. Пожалуйста, пообещайте, что повесите ее над каминной полкой, когда женитесь. И не позволяйте вашим детям метать в нее дротики.
— Обещаю, — солгал я.
Она открыла дверь.
— До свидания, Хол!
— Всего хорошего!
После этого я видел ее еще один раз. В последний день месяца мы с Милдред выбрались на вечернее шоу. Я первым вышел из машины и обходил ее, чтобы распахнуть дверцу Милдред. И тут увидел Эйприл. Она брела по тротуару, такая худая, что казалась призрачной, почти нереальной. Под глазами залегли тени, щеки совсем ввалились. На ней была выцветшая куртка и ей под стать юбка. В темноте мелькали голые коленки.
Меня поразило, нет, шокировало, ее одиночество. Вокруг толпы людей, улица забита автомобилями… А она бесконечно, безнадежно одинока.
Проходя мимо, она взглянула на меня, но сразу отвела взгляд. Я хотел окликнуть ее, броситься следом, остановить. Но имя застряло у меня в горле, а ноги словно одеревенели. Через мгновение она исчезла, поглощенная толпой и темнотой.
Я заставил себя пройти остаток пути вокруг автомобиля, открыть дверцу, подать Милдред руку. Рука — это все, что я мог ей дать. Мысленно я был на привольном лугу, где одинокая девушка гуляет среди наполненных звездами озер…
Следующим вечером я выбрал время, чтобы съездить к свечке, где жила Эйприл. На мой стук никто не отозвался, и я решил, что перепутал здания. Спустившись на три этажа, я отыскал управляющего и оторвал его от ужина. Управляющий подтвердил, что я ничего не перепутал, но девушка, которую я ищу, съехала вчера вечером.
— Во сколько она съехала? — спросил я.
Он вытер подбородок бумажной салфеткой.
— Примерно в полдвенадцатого.
— Понятно…
Я машинально взглянул на календарь, висевший у него за спиной. Первое мая…
Первое мая!
И тогда меня посетила безумная мысль — одна из тех, что иногда лезут вам в голову, пугая своим безумием. И тогда вы пытаетесь немедленно избавиться от них, чтобы вернуть миру привычное равновесие.
— А вы не подскажете, когда она вселилась?
— Нужно посмотреть в книге учета.
Он подошел к старомодной конторке, долго возился с защелкой, наконец откинул крышку. Достал оттуда лохматый гроссбух в засаленном переплете и стал осторожно перелистывать. Из кухни доносился звон посуды, квартиру переполняли запахи лука, жареного картофеля и чего-то еще, трудноопределимого. В соседней комнате грохотал телевизор.
Я обливался потом…
— Ага, вот… вселилась тридцать первого марта… Да-да, припоминаю. Подняла меня с постели примерно в полночь. Шел дождь. Она была в синем плаще с цветочками на воротнике. Поначалу я не хотел сдавать ей квартиру, потому что она пришла без багажа. Знаете, ходят тут всякие, сами знаете… Но в ней было что-то такое… А что случилось-то?
— Ничего. Спасибо за беспокойство.
…а если вы не можете избавиться от вашей безумной мысли, то делаете единственно возможную вещь: стараетесь отыскать ей разумное объяснение.
Я искал его весь обратный путь в гостиницу. Я хорошо потрудился, и, когда открывал дверь в номер, мир почти обрел утраченное равновесие. Потом я подумал о картине и сделал то, что не посмел сделать накануне вечером: достал из шкафа холст, отнес к окну и развернул.
Это было похоже на то, как карета превратилась в тыкву, а лакеи — в белых мышей.
Призрачная Эйприл не взмахивала палочкой, но ее чары — в той мере, в какой она могла накладывать их на обитателей мира, разучившегося верить в чудеса, — были столь же действенны, сколь и чары сказочной крестной. И столько же эфемерны.
На холсте я увидел кирпичную стену. И больше ничего.
notes
Примечания
1
Орден Восточной звезды — парамасонская организация, членство в которой открыто как для мужчин, так и для женщин. Создан в 1850 году юристом и педагогом Робом Моррисом. Орден основан на библейском учении, но открыт для людей всех религиозных верований. Насчитывает около 10 ООО капитулов в двадцати странах, а его членами являются около 500 ООО человек. Женщина, чтобы вступить в этот Орден, должна быть замужем за масоном
2
Джон Китс. Ода соловью (Пер. Григория Кружкова).
3
Уильям Вордсворт. Не справиться нам с миром (Пер. Вадима Розова).
|
